«Ночная незнакомка»

Серж Брюссоло Ночная незнакомка

Что? Пощадить тебя — убийцу? Вспомни

Кровавых рек бурлящие потоки

И тех загубленных невинно, что ты не пощадил!

Корнель. Цинна

ГЛАВА 1

О забывчивых людях иногда говорят «дырявая память» или «дырявая голова». Она с полным правом могла сказать о себе и то и другое, потому что ничего не помнила и в ее голове действительно зияла дыра.

Самая настоящая дырка величиной с пятицентовую монету. Размеры ее на первый взгляд невелики, однако при определенных обстоятельствах могут показаться огромными. Отверстие-пропасть. Отверстие-бездна.

Прошло уже несколько минут, а она по-прежнему не понимала, почему до сих пор жива. Все началось с паутины, возникшей перед ее глазами в самом центре ветрового стекла. Гигантская паучья сеть, соткавшаяся из воздуха за долю секунды, заслонила горизонт и сдавила ей тело железными оковами. Минула целая вечность, прежде чем она сообразила, что причудливые, расходящиеся веером тонкие линии на стекле — результат проникновения летевшей с огромной скоростью пули, которая предназначалась для ее головы. Сначала вспыхнула радость: если она видит дырку, значит, в нее не попали! И только потом родилось странное ощущение, будто в ее черепной коробке оказалась банка с золотыми рыбками. В зажатом между ушами сосуде что-то плескалось: «плюх-плюх», словно голову заполнила вязкая жидкость, сотрясаемая обезумевшими, бьющими во все стороны плавниками рыбками.

Она не осмеливалась оторвать руки от руля и поднести их ко лбу или вискам, поскольку ей казалось, что пальцам откроется что-то ужасное. Точнее, она боялась нащупать отверстие. Воронку, которая засосет палец по вторую фалангу. Однако ей совсем не было больно, хотя тело налилось тяжестью, как при подъеме в скоростном лифте, который возносит на двадцатый этаж за несколько секунд.

Еще она чувствовала, как, огибая правое ухо, по шее стекает тонкий ручеек, устремляется вдоль позвоночника и теряется на бедрах, в том месте, где их перехватывает резинка трусиков.

— Я не умерла, — шептала она, — и даже не испытываю боли!

Ей захотелось опустить стекло, просунуть голову в окно и рассмеяться в лицо своему обидчику, но она сообразила, что даже не знает, кто в нее стрелял.

Единственным образом, проступившим в ее памяти, была постепенно приближающаяся пуля. Прежде чем вонзить ей в лоб свое жало, пуле пришлось бесконечно долго буравить себе путь в желеобразном воздухе. Так по крайней мере ей казалось. Она и сейчас видела перед собой неумолимо надвигающуюся на нее блестящую металлическую округлость.

Она с удивлением обнаружила, что на кончике крошечного снаряда отразилось ее лицо, искаженное кривизной, словно в зеркалах, которые устанавливают в «комнатах смеха» на ярмарках. Увидев свои черты, постепенно проявляющиеся на сверкающей поверхности, она едва не поддалась соблазну воспользоваться этим импровизированным зеркальцем для того, чтобы подправить макияж.

Круглый зеркальный осколок, с томной медлительностью перемещавшийся в пространстве.

Она вздрогнула. Конечно, образ приближающейся пули существовал лишь в ее воображении. Если бы полет действительно занял столько времени, она успела бы наклонить голову. Почему же она этого не сделала?

Однако, вопреки здравому смыслу, ее не покидала уверенность, что пуля продвигалась к ее лицу как сонная муха, с трудом преодолевая невидимую студенистую массу.

«Идиотизм, — подумала она. — Теперь из-за этой дурацкой дырки в голову будет лезть всякая чушь. Придется привыкать. Пуля не может тащиться, как…»

Женщина закусила губу, не в состоянии произнести слово, которое готово было сорваться у нее с языка. Она изо всех сил старалась вспомнить, как именовалось маленькое, покрытое слизью животное с втягивающимися рожками и собственным домиком на спине. При перемещении оно оставляло за собой поблескивающую слизистую дорожку… Черт! Какое же у него название? Французы едят его с чесночным маслом… Мерзость!

Внезапно она осознала, что все ее усилия ни к чему не приведут. Пуля, проникшая в мозг, выдавила оттуда имя животного, и оно разбилось вдребезги, словно стеклянный шар, соскользнувший с ветки новогодней елки. Уничтожено… стерто. Возможно, та же судьба постигла и другие слова, но она узнает об этом, лишь когда в них возникнет нужда. Какая досада! Особенно если это произойдет на людях.

Ее захлестнула жаркая волна ненависти к остренькому кусочку металла, в котором она успела разглядеть свое изуродованное лицо, похожее на вытянутую лисью мордочку. Несколько секунд стальная головка пули находилась так близко, что молодая женщина сумела не только различить наметившиеся в уголках глаз морщинки, но и вспомнить, что к тридцати годам большинство ее приятельниц успели уже дважды сделать себе подтяжку.

За мгновение до этого была вспышка, взрыв. Из дымного облака вылетел маленький хищный снаряд, а еще раньше (она хотела сказать: до выстрела)… перед машиной возле капота внезапно выросла чья-то фигура. Больше она ничего не помнила. Ни своего имени, ни адреса, ни рода занятий.

Обрывки мыслей ускользали от нее подобно маленьким юрким рыбкам, барахтающимся в лужице посреди осколков аквариума. Их невозможно поймать, они бьются в руках, не понимая, что им пытаются спасти жизнь. Так и воспоминания, отвратительно скользкие, просачивались между пальцами, и она не могла удержать их в голове, которая опустошалась с каждой минутой.

Нужно было что-то делать, но что? Заткнуть зияющую во лбу дыру пробкой? У нее не хватило бы на это мужества.

Она выключила зажигание. Руки, которыми она уже не управляла, механически выполнили свою работу. Машина остановилась на огибающей холм узкой пыльной дороге. Открыв дверь, женщина бросила взгляд в зеркало заднего вида. Ей было трудно узнать себя. Из зеркала смотрело жалкое создание: очень бледное, со слипшимися от крови волосами, для которого самым разумным сейчас было поскорее обратиться за помощью и за чью жизнь никто не дал бы и ломаного гроша.

Отвернувшись в растерянности, молодая женщина напряженно соображала. Это не она, нет… Тогда кто? Незнакомка? Та, в которую недавно стреляли? Неприлично так ее разглядывать, нехорошо. Нездоровое любопытство. Несчастная девица с продырявленной башкой. Кто теперь о ней позаботится?

Пошатываясь, она ступила на землю. Боли по-прежнему не было. Мелькнула мысль: «Если рана не причиняет страданий, значит, ничего серьезного». Она подняла голову, пытаясь определить, где находится. На вершине холма возвышались огромные белые буквы из бетона или металла — она не поняла. Установленные с легким наклоном, они складывались в слово «Голливуд». Молодая женщина невольно задала себе вопрос: что бы это значило? Она готова была поклясться, что прежде никогда его не слышала. Голливуд… Порывшись в памяти, а вернее, в треснувшей банке с золотыми рыбками, которая отныне заменяла ей мозг, она так ничего и не нашла.

Прикосновение пальцев к дверце автомобиля не вызвало никаких ощущений: ни холодно, ни горячо. Ничего. Механическое препятствие. Тупое сопротивление. Все впечатления об окружающих ее предметах стирались, пропадали бесследно, словно кто-то поворачивал один за другим переключатели, находившиеся в ее голове.

Она представила, как невидимая рука опускает рычаги, управляющие освещением в театре. Сначала в сумерках исчез зрительный зал, потом колосники, сцена. Только из-за кулис еще пробивался слабый луч, освещая рабочему выход из здания. Молодая женщина еле удержалась, чтобы не попросить его немного подождать. Ночной мрак всегда вызывал у нее ужас.

«Тебе осталось совсем мало времени, — подумала она. — Сделай все необходимое, пока не погрузишься в полную темноту».

Она просунула руку в дверцу машины, намереваясь достать большой чемодан из пластмассы с противогнилостной обработкой, который лежал справа от сиденья водителя, но вдруг обнаружила, что он исчез! А ведь она помнила, что брала его с собой. За время пути несколько раз проверяла, на месте ли ее багаж. Но вот вспомнить, легкий или тяжелый был чемодан и что она с ним сделала, ей не удалось. Может, она закопала его где-нибудь? Бросила в водосточный люк?

С трудом она вытащила руку обратно. Омертвевшие мышцы не слушались. Сделав несколько шагов, она с изумлением почувствовала, что подошвы ее туфель не — касаются почвы. Когда же откинула голову назад, пытаясь в очередной раз расшифровать взгромоздившееся на холм загадочное слово, кровь застыла у нее в жилах: она разучилась читать! Буквы, стоящие перед глазами, превратились в загадочные символы, смысл которых отныне был ей недоступен.

Бросив автомобиль прямо посреди дороги, женщина устремилась под деревья, которыми были обсажены склоны, увлекаемая странной силой, заставлявшей ее двигаться вперед. Звериный инстинкт?

«Наверное, я превращаюсь в животное», — думала она, пробираясь между кустами. Ей показалось, что она умирает. Так вот какая она, смерть… Покидая тело и устремляясь в небо, душа освобождается от балласта. Воспоминания — не более чем мешки с песком: если хочешь набрать высоту, нужно выбросить их за борт. Так и человеческий мозг постепенно лишается всего наносного — это естественно. И тогда девственно-чистая, как новенькая магнитофонная пленка, душа внедрится в другое тело, положив начало очередному жизненному циклу.

Она в последний раз напряглась, силясь хоть что-то припомнить о своем прежнем существовании, и пришла к выводу, что даже не знает наверняка, была она женщиной или мужчиной. Земные понятия с каждым шагом, что еще делали ее ноги, становились все более расплывчатыми.

Ледяная немота окончательно воцарилась в ее душе. В течение четверти часа молодая женщина продолжала двигаться как сомнамбула, затем, бессильно опустив руки, добралась до вершины, увенчанной короной мистических символов. Она остановилась у подножия гигантской Н, буквы, на которую несколько лет назад взобралась одна начинающая актриса, чтобы свести счеты с жизнью, бросившись в пустоту. И тогда, словно достигнув цели своего путешествия, измученная молодая женщина, обратив взор к небу, лишилась чувств.

Через три часа ее обнаружили возвращавшиеся с экскурсии японские туристы, которым вооруженный мегафоном гид рассказывал о достопримечательностях холма.

С этого все и началось.

Так таинственная молодая женщина с простреленной головой обрела свое место в истории медицины… и криминалистики.

ГЛАВА 2

Шесть месяцев спустя

В самом темном углу читального зала больничной библиотеки сидела молодая женщина. После нескольких минут наблюдения за ней можно было прийти к выводу, что она старается держать в тени правую половину лица, чтобы не так бросался в глаза уродующий ее лоб свежий шрам. При свете на лбу становилась заметной впадина, которую так и не удалось замаскировать с помощью вделанной в череп стальной пластины, закрывающей отверстие, оставленное пулей.

Эта особенность внешности, полагала она — и тогда ее губы трогала грустная улыбка, — надежно защищала от назойливого внимания представителей сильного пола. Но избегали ее не только мужчины. Для нее не было секретом, что многие посмеивались, награждая ее именами героинь знаменитых фильмов ужасов. Сначала это забавляло, и она пыталась обезоруживать людскую злобу с помощью юмора, однако упорная недоброжелательность соседок по палате в конце концов вызвала у нее обиду, и мало-помалу она замкнулась в раковину кажущейся холодности, благодаря которой к ней прочно приклеилась репутация несимпатичной больной.

Ей было не больше тридцати лет, но длительное пребывание в больнице успело наложить на нее отпечаток. Следовавшие одна за другой операции вынуждали ее постоянно брить голову, и теперь волосы едва-едва начали отрастать, покрывая череп короткой жесткой щетиной, придававшей ей вид монахини, избавившейся от своего покрова. Если раньше она была высокой, стройной и гибкой, то сейчас к ней лучше всего подошло бы определение «тощая». От природы изящные запястья теперь из-за чрезмерной худобы делали ее руки неестественно длинными. Обликом она напоминала хрупкую птицу, угловатую и непокорную, которую не так-то легко приручить, — грациозную и голенастую, вздрагивающую от малейшего шороха.

Женщина редко улыбалась, выражение ее лица постоянно было хмурым из-за какого-нибудь пустяка: хлопнувшей двери или упавшей на пол книги. В прежней жизни она наверняка считалась привлекательной, теперь же изможденное лицо было слишком нервным и напряженным, чтобы на нем хотелось задержать взгляд.

Она читала, точнее, сидела за столом с раскрытой книгой в руках. За последние месяцы ее пребывания в больнице она успела проглотить их несметное количество, взявшись за чтение после первой же операции, когда ей еще не удавалось произносить многие слова. Женщина получила необидное прозвище Чудом спасенная, и медсестры со смешком говорили между собой, что не грех бы ей уступить немного везения Джону Кеннеди в тот роковой день, когда он проехал в своем автомобиле мимо склада школьных учебников в Далласе. Не так уж часто людям удается выжить после пулевого ранения в голову да еще и выйти из подобной истории практически невредимой!

Оперировали ее трижды. Первое время больная не могла говорить, ходить, то есть не умела ничего. Она мочилась в постель и издавала жалобные звуки, как младенец. Ей предстояло научиться всему, начав с нуля. Однако постепенно все встало на свои места. Часами просиживая в библиотеке и не выпуская из рук энциклопедии, она очень быстро наверстала упущенное.

«Для бабенки, у которой не все извилины, она что-то уж больно быстро глотает книги, — однажды отпустила замечание в ее адрес Милдред Бенц, попавшая в больницу после неудачного выкидыша, который она попыталась вызвать с помощью спринцовки с мыльным раствором. — На что уж я — совершенно нормальная, и то не могу читать с такой скоростью».

Время от времени молодая женщина страдала от ужасных мигреней, но врачам не жаловалась из страха, что ей запретят посещать читальный зал. Любой ценой она должна была подготовить себя к ответственному экзамену, который ждал ее в будущем. Скоро ей предстоит покинуть больницу и дальше идти по жизни самостоятельно.

Нередко, стоя перед зеркалом туалетной комнаты, женщина рассматривала себя обнаженную со странным ощущением, что перед ней незнакомка. Ее тело, лишенное собственной истории, не могло ей рассказать ни о чем. Высокая, худая, с впалым животом и выпирающими ребрами. «Мешок с костями», — приходило ей на ум нелестное сравнение.

— Ерунда! — грубовато утешала ее старшая медсестра. — Через полгодика обрастете жирком. Дорого бы я дала, чтобы иметь вашу фигуру!

Первое время она долго разглядывала это ставшее чужим лицо, почти прислонив нос к своему отражению и пытаясь с помощью маленького зеркальца увидеть свой профиль. Перед ней возникала головка Нефертити с матовой кожей, длинной шеей и полными губами. Плоская грудь, узкие бедра, длинные ноги спортсменки. Конечно, все это могло стать результатом перенесенных страданий. До того как попасть сюда, она вполне могла быть полной, а то и попросту толстой, с волосами, падающими до середины спины, и симпатичной складочкой жира ниже линии пупка. Возможно, не всегда был у нее вид заключенной, сбежавшей из лагеря смерти!

Очень темные волосы и матовая кожа наводили на мысль о латинском происхождении. Не текла ли в ее жилах итальянская кровь… или испанская? Или пуэрториканская? От частого хирургического вмешательства на ее висках появились первые серебристые нити. Она вырывала эти преждевременные знаки старости с яростью, граничившей со сверхъестественным ужасом.

Иногда ночью женщина касалась своего обнаженного тела и спрашивала себя, любил ли ее когда-нибудь мужчина, ласкал ли, доставляя ей наслаждение. Странно, что она ничего об этом не помнила. Память могла бы обойтись с ней менее безжалостно и сохранить столь интимную информацию.

Но не стоило уж совсем предаваться унынию, теперь по крайней мере у нее было имя. Не бог весть какое оригинальное, но все-таки: Джейн Доу. Ее лечащий врач, доктор Найджел Крук, объяснил, что это полиция всегда так называет женщин, чье имя неизвестно или не оглашается по каким-либо причинам, а также неопознанные трупы. Джон Доу — мужчины, и Джейн Доу — женщины. Итак, отныне она носила имя Джейн Доу. Иногда она задавала себе вопрос, как ей следует представляться после выхода из больницы, ведь носить такое имя все равно, что называться Полой Франкенштейн или Мэрилин Дракулой.

— Если уж быть совсем точным, — прибавил доктор Крук, — вас зовут Джейн Доу, под этим именем вы значитесь в списках службы криминалистического учета. Ваше дело не закрыто, но мы не можем и дальше удерживать вас здесь. Вы должны начать все сначала, рано или поздно вам предстоит включиться в нормальную жизнь.

Рано или поздно! Чем позже, тем лучше. В больнице ей было хорошо, и у нее не было ни малейшего желания уходить отсюда.

Она вздрогнула, с трудом освобождаясь от невеселых размышлений. Кто-то только что опустился на стул напротив нее. Ну конечно же, это доктор Крук. Подошел так тихо, что она не обратила на него внимания. Теперь она часто бывала рассеянной и совсем не замечала, как течет время. Часами могла сидеть на одном месте в полном бездействии и ни о чем не думать. Крук говорил что-то, но женщина его не слышала, только видела, как беззвучно шевелятся его губы. Ей пришлось сделать усилие, чтобы вернуться в нормальное состояние.

— По результатам обследования и проведенных анализов можно прийти к выводу, что вам около тридцати лет плюс-минус пять в ту или другую сторону, — произнес врач. — У вас никогда не было детей, и вы не сделали ни одного аборта. До несчастного случая, который привел вас сюда, вы ни разу не оперировались. Полость рта в отличном состоянии, у вас нет ни врожденных, ни хронических болезней. Серьезные шрамы или какие-либо другие особые приметы на теле отсутствуют. Отпечатки пальцев в картотеке ФБР не фигурируют. Демонстрация ваших фотографий по телевидению ни к чему не привела — никто вас не опознал, но это свидетельствует лишь о том, что, возможно, у вас мало друзей или они находились в соседней комнате во время телепередачи.

— Скажите, доктор, у меня амнезия? — уже в который раз с тревогой спросила Джейн.

На физиономии врача появилась раздраженная гримаса, которую он тут же попытался спрятать под маской слегка покровительственной доброжелательности. Внешность доктора Крука вряд ли могла кого-нибудь заинтересовать. Еще молодой, но уже с изрядным брюшком и почти совсем лысый. Круглая голова Найджела блестела под неоновыми лампами больничных коридоров, как шлем хоккеиста.

— Мы уже обсуждали это тысячу раз, — ответил Крук, стараясь оставаться любезным. — Повторяю: выкиньте из головы то, что вы почерпнули из книг или телепередач об амнезии. Все это романтические бредни. В действительности в подавляющем числе случаев, к людям, утратившим память в результате шока, она возвращается через довольно короткое время, чаще на второй-третий день. Все восстанавливается очень быстро. Вот что такое на самом деле эта пресловутая ретроградная амнезия, о которой нам прожужжали все уши: некий отдельный эпизод спутанности сознания временного характера, длящийся сутки — максимум трое. Если же за этот период память не возвращается, значит, мы имеем дело с так называемой реакцией бегства. Девочка, изнасилованная собственным отцом, предпочтет об этом «забыть» и будет страдать от невроза всю оставшуюся жизнь. Ни первый, ни второй случай не имеют к вам никакого отношения. Вы не страдаете потерей памяти, дело в другом: пуля, вошедшая в черепную коробку, уничтожила часть мозговых клеток. Она прорыла туннель в сером веществе, разрушив все, что стояло у нее на пути. Представьте, что в помещение, где хранятся архивы, попала зажигательная бомба. Большая часть документов сгорела. Кое-что уцелело, но очень немногое. Остальное превратилось в пепел, и сколько ни погружай в него пальцы, не извлечешь никакой информации.

Джейн кивнула. Доводы Крука она выучила наизусть, но не хотела лишать себя удовольствия выслушать их еще раз, как это бывает с детьми, которые требуют, чтобы им рассказали на ночь любимую сказку. Слова доктора завораживали ее, словно в них содержался какой-то магический смысл.

— Вам крупно повезло, — заметил он. — К счастью, пуля при проникновении в черепную коробку не проделала веретенообразную полость.

— Какую полость?

— Веретенообразную. Термин, относящийся к раневой баллистике. Иногда, проникая в цель, головная часть пули сминается, значительно увеличивая свой диаметр и нанося тяжелую рану. Сплющиваясь, пуля способна поразить гораздо больший объем живой ткани.

Обычно такие пули, называющиеся разворачивающимися, или экспансивными, пройдя около пяти сантиметров внутри цели, начинают вибрировать вокруг своей оси, что увеличивает их убойную силу. С этой садистской целью они и создаются: их задача — как можно быстрее отдать энергию, произведя наибольшее разрушение. Такую расширенную зону поражения и называют веретенообразной полостью. В вашем же случае пуля проделала обычный канал — прямолинейный, аккуратный и не слишком глубокий. И в этом смысле вы действительно Чудом спасенная, так как прохождение через ветровое стекло могло вызвать деформацию пули, что сделало бы ее несравнимо более опасной. Самое страшное, когда тебя заденет такая вот дрянь, прошедшая через какое-нибудь препятствие. Раздавленная, плоская, она крутится волчком и крошит человеческие ткани с упорством овощерезки.

Джейн снова кивнула, чтобы показать доктору, что разговор ее занимает, хотя на самом деле не испытывала к нему ни малейшего интереса. Она уже в который раз подумала о том, что только мужчины могут иметь пристрастие к такого рода исследованиям.

— Нельзя забывать, что кости черепа чрезвычайно прочны, — продолжил он. — Вот почему я не рекомендовал бы самоубийцам решать свои проблемы таким способом. Мне лично пришлось оперировать парня, который влепил себе в голову пулю из револьвера «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра. И хотите верьте, хотите нет, она расплющилась на височной кости, так и не пробив ее! Обычная физика — сопротивление материалов. Вам приходилось слышать о защитных свойствах яичной скорлупы? Говорят, если поставить ногу точно на «экваториальную» линию свежего яйца, то можно давить на него сколько хочешь, и оно не разобьется. То же самое и с черепом.

Он улыбнулся, довольный к месту рассказанной историей. Доктор Крук принадлежал к людям, у которых, стоит им открыть рот, на лице вместо улыбки появляется гримаса. Мягкие, слегка отвислые губы, раздвинувшись, безжалостно обнажили скверные зубы. Джейн подумала, что эта деталь выдает с головой его происхождение из низов: в небогатой семье скорее всего не было средств, чтобы вовремя отправить ребенка к ортодонту.

— Ваша память не потеряна, — повторил врач. — Она стерта. И не надейтесь вновь обрести то, что утрачено навсегда. Ваш личный архив уничтожен, тут ничего не поделаешь. Во всем должна быть полная ясность. По мановению волшебной палочки прошлое к вам не вернется: ни обрывками, ни целиком в результате внезапного озарения. Мало ли что напридумывают голливудские сценаристы, чья нога никогда не ступала в больницы и которые уверены, что на свете не существует ничего другого, кроме их излюбленной ретроградной амнезии. К несчастью, вы не принадлежите к этой категории больных. Ваша память стерлась, как магнитная лента под воздействием мощного электромагнита. Запись пропала. Навсегда. Смешно ее оплакивать или пытаться все-таки прочесть. Вы не услышите ничего, кроме шумового фона, а если и донесутся отголоски какой-то музыки, то все равно вы не многое почерпнете. Я кажусь вам жестоким? Но у меня вполне определенная цель — уберечь вас от соблазна. Врачам хорошо известно, что происходит в подобных случаях. Мне часто приходилось сталкиваться с пациентами, погруженными в хроническую мифоманию только потому, что им не удалось правильно оценить свое состояние.

— Значит, я потеряла все? — спросила Джейн.

— Абсолютно. Убедите себя в том, что водитель грузовика, перевозившего вашу мебель, не справился с управлением при повороте на Малхолланд, машина свалилась в овраг и сгорела. Считайте, что от прежней жизни у вас ничего не осталось, и если в ближайшие недели не появится тот, кто посвятит вас в тайну прошлого, вам предстоит начинать с нуля.

— Почему же тогда, — заметила она, — у меня часто возникают образы, отдельные картины? Во время сна, например.

Крук, поморщившись, покачал головой.

— Не цепляйтесь за миражи, которые ровным счетом ничего не значат, — произнес он, чеканя каждое слово. — Сознанию неуютно в пустой квартире, в которую превратилась ваша память, и оно старается меблировать ее с помощью ложных воспоминаний. Люди, подобные вам, часто становятся жертвой компенсаторного механизма психики. Все, что вы «вспоминаете», — обман, ловушка, пустое обольщение, собираемое по крупицам вашим бессознательным. Ваша новая «мебель» состряпана из обрывков некогда прочитанных вами книг, увиденных телепередач или журнальных картинок, на которые вы случайно бросили взгляд. Ничего заслуживающего внимания. Ваше бессознательное не переносит пустоты, впадает в панику и начинает выдумывать. Оно лжет себе, изобретая фантастические истории, не имеющие никакого отношения к реальности. Не попадитесь в расставленные сети. Ваш мозг, не сомневайтесь, пустит в ход все средства: фальшивые воспоминания, впечатления, что вы уже видели либо слышали нечто подобное, внезапное «узнавание» вещи или человека. Помните, что вы балансируете над пропастью: стоит поддаться пению сирен, и вы станете шизофреничкой, помешанной на своем суррогатном прошлом, в котором правды не больше, чем в сентиментальном романе для домохозяек, купленном в одной из лавчонок Алабамы. Сопротивляйтесь, если не хотите превратиться в героиню мыльной оперы, для которой ваше бессознательное каждую ночь будет создавать очередную серию.

— Понятно, — тихо произнесла Джейн. — Итак, меня не существует?

— Я этого не говорил, — усмехнулся Найджел Крук. — Все куда более интересно.

— С чьей точки зрения? — грустно улыбнулась она. — С вашей или моей?

— Будьте оптимисткой, — подбодрил ее врач. — Не вздумайте хныкать и бесконечно прикладывать ухо к собственной груди. Судьба подарила вам неслыханный шанс начать все с нуля, а это, поверьте, большая редкость. Никаких угрызений совести, сожалений, пережитых страданий, которые, словно путы, вяжут человека по рукам и ногам. Если вы прошли через развод, попортивший вам много крови, или ваш дружок занимался рукоприкладством — считайте, что вы забыли об этом навсегда, если не ладили с родителями — все ссоры остались позади.

— А что будет, когда кто-нибудь из этих людей найдет меня? — спросила Джейн с сомнением. — Как я должна себя с ними вести?

— Буду с вами откровенен, — вздохнул врач. — Самое лучшее, если бы они никогда больше с вами не встречались. Это избавило бы их от многих разочарований.

— Разочарований? Только потому, что я ничего о них не помню?

— Дело в другом. Можно предположить с изрядной долей уверенности, что вы уже никогда не станете прежней, той, которую они знали. Речь идет не только о памяти — я имею в виду вашу личность, вкусы, манеру поведения.

— Не совсем ясно.

— Трудно объяснить это неспециалисту, но я попробую. У многих людей после тяжелых черепных травм происходит радикальное изменение личности, что не раз подтверждалось клиническими исследованиями. Один из моих пациентов — бухгалтер, примерный отец семейства, увлекающийся филателией, после того как во время автомобильной аварии через его голову прошел стальной прут, пристрастился к тяжелому року, начал пить и все ночи проводить в баре в Сансет-Бич. Близкие перестали его узнавать. В конце концов бывший счетовод бросил жену, детей и связался с бандой рокеров. С тех пор о нем нет никаких известий. Может быть, благодаря моему рассказу вы лучше поймете, что проникающие ранения головы могут повлечь за собой полную реорганизацию мозга и как ее следствие — формирование новой личности. На свет рождается новое существо, не имеющее никаких точек соприкосновения с прежним: ему нравится другая пища, другие цвета, другая одежда. Незнакомец.

— Вы хотите сказать, что меня ждет та же судьба?

— Ждет? Да скорее всего это уже случилось, просто вы пока этого не осознаете. Разрыв с прежней личностью произошел независимо от вашей воли. Не исключено, что это новое «я» и не пожелало бы иметь ничего общего со своим предшественником. Скажем, у вас появилась возможность взглянуть со стороны на себя прежнюю, и вы нашли эту женщину малоинтересной, забитой, занудой, закомплексованной, не идущей в ногу со временем.

Джейн закусила нижнюю губу.

— А изменения происходят всегда только в худшую сторону? — робко спросила она.

Найджел Крук отвел взгляд, выдавая свое смущение.

— Не хотелось бы выносить оценочное суждение, — сухо бросил он. — Однако в большинстве случаев психологический облик пациента становится более своевольным и… неуправляемым. Словно в результате несчастного случая обрушивается стена, за которой теснятся дурные свойства личности. Такой больной раздражается по любому поводу, не терпит критики и не любит прикладывать к чему-либо серьезных усилий. Он импульсивен, и его действия часто зависят от сиюминутной прихоти. Для завершения гипотетического портрета такого больного добавлю, что живет он преимущественно сегодняшним днем и имеет склонность к немедленному удовлетворению своих потребностей.

— Как ребенок?

— Или старик. Разумеется, созданный мною образ грешит множеством чисто юношеских черт, даже инфантильностью, но я взял крайний случай, и не стоит рассматривать его в качестве общего правила.

Только сейчас Джейн заметила, что ее пальцы нервно двигаются, теребя книжные страницы. Усилием воли она заставила их остановиться и оперлась ладонями о поверхность стола.

— Значит, я стала кем-то другим? — подвела она итог. — Новой женщиной?

— Такое не просто возможно, но я бы сказал — очень вероятно, если исходить из больничной статистики. Вы должны отказаться от мысли, что ваши воспоминания благоразумно ждут своего часа где-нибудь в бюро находок. Но даже если, предположим, вы и обрели бы их вновь, слишком велик риск, что они отныне принадлежат совсем другому человеку. Незнакомой девушке, с которой у вас нет взаимной симпатии, или кому-то, с кем вряд ли вы сможете подружиться. Главное, отдавать себе в этом отчет.

— Почему же объявление о розыске, которое транслировалось по телевидению, не дало результатов? — спросила Джейн, беспокойство которой все возрастало. — Не до такой же степени я обезображена, чтобы меня нельзя было узнать?

Доктор пожал плечами.

— Не кокетничайте, — проворчал он. — У вас действительно довольно большой шрам на лбу, от которого, кстати, легко избавиться с помощью пластической операции, но в любом случае он не меняет общего облика. Из факта, что вы остались неузнанной, можно извлечь не так уж много информации. Тем не менее это позволяет составить некоторую совокупность вероятностей. Например, прийти к выводу, что вы не замужем и не нашли своего места в коллективе. Не исключено, что вы занимались надомной работой. Мозоли на пальцах позволяют предположить, что вы писательница или художница, но оба этих таланта могли бесследно исчезнуть после несчастного случая. Они могут быть заменены каким-либо другим видом творческой деятельности, после того как ваш мозг закончит свою реконструкцию. По-видимому, вы были одиноки, не имели дружка, никакой продолжительной связи. Когда случилось несчастье, у вас явно не было романа. Мне кажется, вы собирались переезжать. Тысячи американцев в течение года меняют место жительства. Очень может быть, вы приехали с севера, из Нью-Йорка, как знать? Или из Мэна?

— У меня был акцент?

— Нет. Но это ровным счетом ничего не значит. После первой операции вы почти полностью утратили способность разговаривать. Вам пришлось всему учиться, поэтому прежнее произношение сохраниться не могло. Теперь у вас легкий акцент, который я назвал бы бостонским, даже не без претензии на изысканность, но приобрели вы его исключительно благодаря урокам по произношению.

Джейн опустила голову. Она не могла без содрогания вспоминать о занятиях с логопедом.

— Очевидно, вы привыкли кочевать с места на место, — продолжил Крук. — Поэтому никого и не насторожило ваше исчезновение. Любительница одиночества? Мечтательница? Артистка? Не советую ломать над этим голову. В действительности все могло складываться по-другому, и не обязательно лучшим образом. Представьте, что вы были «девушкой по вызову». Для проститутки везде найдется клиентура, но у нее фактически нет лица, ведь она работает по ночам. Нечего удивляться, что случайные приятели не кинулись к телефону, узнав, что ее разыскивает полиция!

— Вы жестоки.

— Ничуть. Моя задача — удержать вас от попыток приукрашивать свое несуществующее прошлое. От ненужной тоски. Не убеждайте себя, что вы были обладательницей выигрышного лотерейного билета, который имели несчастье потерять.

— Кто-то стрелял в меня, — заметила Джейн.

— Верно, вот только кто? Когда вас нашли, при вас не было ни багажа, ни документов. Автомобиль, оставленный на дороге у Голливудского холма, был угнан в Лас-Вегасе двумя неделями раньше. Полицейские считают, что, путешествуя автостопом, вы сели в машину какого-то негодяя. Выбрав момент, он остановился, чтобы, затащив свою попутчицу в кусты, воспользоваться ее беспомощностью. К счастью, вам удалось вырваться из его лап и добежать до машины. Но не успели вы тронуться с места, как раздался выстрел. Некоторое время вы продолжали ехать, находясь в полубессознательном состоянии, пока значительная потеря крови не лишила вас сил. Вот вам, пожалуйста, один из возможных сценариев. Но есть и другие. Не исключено, что вы — заурядная преступница, просто-напросто укравшая автомобиль и «убитая» в перестрелке, во время неудачно завершившегося бандитского налета. Как вам подобная версия?

— Я ничего не знаю.

— И это уже хорошо. Теперь понимаете? Пусть все останется позади. У меня есть знакомые, которые не моргнув глазом выложили бы миллион долларов за то, чтобы оказаться на вашем месте, с мозгами, по которым прошлась стирающая головка, и лишиться цепей, неумолимо приковывающих человека к прошлому. Только представьте, что вы были настоящей язвой, настолько неуживчивой, что никто не захотел возобновлять с вами отношения — ни любовник, ни собственная мать! Эти люди продолжают ненавидеть в вашем лице существо, которым вы уже не являетесь. Если раньше вы любили кока-колу, то теперь вас от нее тошнит. Вы стали обожать мини-юбки, хотя прежде носили только джинсы. Прежде вам и в голову не приходило надеть бюстгальтер, а сейчас без него вы ощущаете себя голой. Всю эту ерунду я говорю для того, чтобы вы оценили с положительной стороны то, что с вами произошло. Пуля и мой скальпель лишили вас некоторой части мозговой ткани, и кто знает, что содержалось там, внутри! После заживления ваш мозг восстановится, поскольку все органы человека обладают удивительной адаптационной способностью. В случае возникающей опасности для одного из них весь организм переходит к решительным действиям: если ему не хватает какого-нибудь винтика, он его мастерит или находит замену. Все «движимое имущество», оказавшееся в мертвой зоне головного мозга, переправляется в другие участки. По дороге кое-что, конечно, теряется, но и того, что сохраняется, вполне достаточно для существования. Человеческое тело изначально на это запрограммировано: самоисправляющийся механизм.

— Почему со мной не было никаких документов?

— Вас могли ограбить, до нападения… или после — не имеет значения. Ваш чемодан, вероятно, находился на заднем сиденье, и какой-нибудь бродяга мог его стащить, пока вы теряли сознание у подножия буквы H на Голливудском холме.

— Я до сих пор не в состоянии выговорить это слово, — заметила Джейн. — Также как и вспомнить название мелкого животного с рожками, оставляющего после себя слизистую дорожку, с домиком на спине. Догадались, кого я имею в виду?

— Остаточные явления афазии [1], что-то вроде короткого замыкания.

— В чем я была, когда меня привезли сюда?

— Одежда вся пропиталась кровью. Я отдал ее в стирку, но она мало чем может нам помочь. Обычный ширпотреб. Удобная и недорогая, совершенно безликая. Незатейливые шмотки, приобретенные для длительного путешествия автобусом или автомобилем в магазине «Сирс и Робак». В карманах — пусто.

— Почему мое фото показали по телевизору только один раз?

— Вы не единственная, кто оказался в такой передряге. Ежедневно в Америке пропадают сотни людей, и никто не знает, как и почему они исчезли. Просто растворяются в воздухе, не оставляя никаких следов. Полицейские участки переполнены заявлениями родственников, доски объявлений забиты фотографиями. Вы одна из множества пропавших, о которых, кстати, вообще нет сведений. Какие основания отдавать вам предпочтение? Когда я осторожно выразил неудовольствие отсутствием результатов розыска, один лейтенант намекнул мне, что не стоит бить во все колокола, если однажды вас уже пытались устранить.

Решив, что он потратил слишком много времени на беседу с больной, доктор Крук изобразил на лице улыбку, похлопал Джейн по плечу и встал. На его мятых брюках виднелись пятна от кофе. Она удивилась, что ей бросаются в глаза такие детали. Откуда к ней пришла способность все подмечать, этот налет снобизма?

Крук ушел. Она нисколько на него не сердилась, в последние месяцы он уделял ей очень много внимания. Джейн ничего не помнила о своей прежней жизни, но вряд ли с кем из мужчин она была еще так близка. Разве может любовник, даже самый пылкий, похвастаться тем, что касался пальцами мозга женщины?

Но напрасно воображал Крук, что Джейн любой ценой стремится проникнуть в тайну своего прошлого. В действительности, каким бы противоестественным или нелепым это ни казалось, у нее абсолютно не было желания вновь обрести память.

Почему? Она не знала. Но ничто не могло поколебать ее уверенность в том, что лучше оставить все как есть. И дело вовсе не в отсутствии любопытства. Если бы ее попросили определить, что она чувствует, Джейн наверняка произнесла бы слово «инстинкт». Звериный инстинкт, нашептывающий ей на ухо примерно следующее: «Не оглядывайся. Иди вперед. Не теряй времени на обретение ненужного знания».

Когда Джейн пыталась быть откровенной сама с собой, она невольно признавалась, что испытывает тревожное возбуждение от того, что стала другой, освобожденной от обилия ненужных вещей, переполняющих эмоциональный багаж всякой женщины «за тридцать». Проведя в больнице полгода, Джейн повидала немало тех, кто уже не мог обходиться без постоянных консультаций у психиатров. Чего стоили их хныканья, что они, дескать, не в силах покончить с мучениями, которыми обязаны отцу или матери. В тридцать, сорок, а то и в пятьдесят лет эти бедолаги продолжали с грохотом тащить на себе кандалы, в которые их заковали в. детстве. Джейн испытывала к ним жалость, к которой примешивалась брезгливость. В такие минуты она задавала себе вопрос, уж не сделала ли ее постоянная близость к человеческому страданию черствой и бесчувственной?

«А если я стану злой?» — думала она.

Однако ей было известно, что тот же путь прошли многие врачи. «Иначе свихнешься! — объяснил один практикант. — Необходимо заковать себя в броню, если не хочешь в конце концов спиться».

«Нет, я не злая, — каждый раз утешала себя Джейн. — Просто я сделала свою скорлупу толще… поглубже забралась в домик, что несет на голове животное с рожками, название которого я не могу вспомнить».

Но было ли у нее что-то еще, кроме скорлупы? А если в конечном счете все сводилось только к ней: каменное яйцо с горсткой серой пыли внутри? Оболочка, предназначенная для защиты жизни, в которой нет ничего живого.

Джейн закрыла книгу, поставила на полку и вышла из читального зала, чтобы прогуляться по больничному парку. За шесть месяцев она так и не сумела ни с кем подружиться, и ей не к кому было пойти в гости. В больнице, к счастью, Джейн отвели отдельное помещение. Она знала, что в общей палате женщины обычно убивали время, рассказывая друг другу о своей жизни и демонстрируя фотографии близких. Рядом с этими напичканными всевозможными историями наседками Джейн чувствовала бы себя безоружной, ни на что не годной. Да и что она могла предложить им взамен? Ее статус «потерявшей память» очень быстро утратил бы свою свежесть, и для соседок по палате она стала бы просто «той, кому не о чем рассказать». По правде говоря, Джейн и не горела желанием общаться с этими пленницами, осаждаемыми их громоздким прошлым. Ей казалось, что все они ютятся в неудобных, слишком тесных домах, до потолка забитых пыльными шкафами, полки которых прогибаются под тяжестью всякого хламья. Да, именно такими они ей и представлялись: опустившиеся тетки, задыхающиеся в джунглях дешевых безделушек.

То ли дело она! Ей часто снился сон. Совершенно нагая Джейн проходит по белым комнатам огромной пустой квартиры, Проникающие через окно солнечные лучи освещают бесконечную анфиладу комнат. Сияние солнца, сливающееся с белизной стен, опьяняет ее, наполняет негой, ей ничуть не страшно, наоборот! Постепенно Джейн смелеет, ее охватывают возбуждение и восторг, и она начинает носиться по комнатам, открывая новые и новые двери бесчисленных пустых комнат, белоснежных, без единого пятнышка или пылинки. «Здесь все мое, — в упоении шепчет она. — Все принадлежит мне! Я сделаю с квартирой все, что захочу!»

В этот момент она, дрожащая от счастья, обычно просыпалась в своей крошечной отдельной палате, которую выхлопотал для нее доктор Крук.

У Джейн была маленькая тайна, в которую она никого не посвящала. В кармане халата она хранила записную книжку, куда сразу после выздоровления принялась записывать все, к чему имела пристрастие. Должна же она была в конце концов понять, какую пищу любила, что ей нравилось читать или надевать на себя!

Выяснилось, что Джейн предпочитала яркие цвета пастельным оттенкам, соленья и острые блюда — пресной пище. Она терпеть не могла сахар и его производные: конфеты, пирожные, варенье. Интеллектуальные склонности Джейн подталкивали ее к чтению крутых детективов, где было много эротики, бестселлеров «черной» серии, изобилующих ужасами, что вызывало справедливые упреки медсестер: «Не читайте эту дрянь, дорогая, если не хотите подвинуться рассудком!»

Джейн не хотелось уходить из больницы, однако на нее начинало давить вынужденное заключение в четырех стенах. Порой ее преследовали абсурдные, трудно обуздываемые желания: проскакать на неукротимом скакуне по самому краю морского берега, там, где на песок набегает пенящаяся волна. Что еще? Взобраться на спину мужчине, впиться ногтями ему в бедра, до крови искусать, измучить поцелуями. Во сне она предавалась этому без всякого стыда, зато, просыпаясь, чувствовала на губах терпкий привкус греха, смешанный с ощущением испытанного блаженства. Джейн сознавала, что ее сновидения вырастают из бездарных фильмов, увиденных по телевидению в больничном холле, где вечерами собиралась толпа неразличимых, одетых в теплые халаты зрителей. Но сам факт, что сознание «вырезало» именно эти кадры, доказывал, что в ее крови бродило старое вино первобытных инстинктов. Она не рассказывала о своих снах никому, уж тем более психоаналитику, которого приставили к ней со времени ее возвращения к жизни. «Надо же, — удивлялась иногда Джейн. — Как быстро я приспособилась к вранью! Оказывается, я прирожденная лгунья: обманываю просто так, без всякой причины. Специально скрываю информацию, словно боюсь, что когда-нибудь ее могут использовать против меня».

Она брела по парковой аллее, вежливо приветствуя знакомых больных, которые в этот час любили принимать солнечные ванны, сидя на скамейках. Злые языки успели окрестить Джейн любимицей лысого доктора и перепевали на все лады подробности их «интимной связи». Крук сам дал к этому повод, проводя с Джейн слишком много времени и постоянно публикуя в медицинских журналах статьи, посвященные ее случаю.

— Он еще напишет о вас книгу, — заметила однажды одна ее соседка, — с фотографией на обложке, и все узнают, что у вас не хватает шариков. Как хотите, а мне бы это не понравилось.

Джейн старалась держаться в тени деревьев, поскольку плохо переносила солнце: ее мучили головные боли и начинал чесаться шрам. Она постоянно подносила руку ко лбу и касалась его подушечкой указательного пальца, размышляя: «Вот отсюда все и ушло, как вода из треснувшего аквариума. Теперь там пусто — ни воды, ни рыбок».

Огорчения от этой мысли Джейн почти не испытывала, хотя временами у нее захватывало дух, как у людей, перед которыми внезапно возникает величественная панорама Большого каньона или Долины Смерти.

Она отошла в сторону, уступив дорогу старушке, которая брела ей навстречу, опираясь на ходунки. В эти часы аллеи больничного парка были заполнены угрюмыми калеками со всевозможными увечьями, высыпавшими из палат подышать свежим воздухом перед очередным приемом пищи. Даже не оглядываясь, Джейн поняла, что к ней кто-то приближается, и этот человек обязательно с ней заговорит. Теперь у нее часто возникало такое предчувствие, словно ее тело беспрестанно «зондировало» окружающее пространство, но сознание никакого участия в этом не принимало.

— Как поживает прекрасная незнакомка? — раздался у нее за спиной молодой голос.

К ней обращался Кристиан Шейн, практикант, проходивший стажировку в неврологическом отделении. О любвеобильности этого красивого парня ходили легенды, поговаривали, что он успел переспать со всеми сколько-нибудь привлекательными пациентками больницы.

— Уж если он на кого положил глаз, хочешь не хочешь, а через это придется пройти! — чесала языком несносная сплетница Милдред Бенц. — Либо по доброй воле, либо во сне: если шарма красавчика Шейна недостаточно, чтобы проникнуть в стан врага, он без зазрения совести использует наркоз. Вы засыпаете сном праведника, а милый доктор тут как тут… И все шито-крыто!

Джейн была убеждена, что на практиканта наговаривали: от безделья женщинам еще и не то могло прийти в голову.

— Ну что, — поинтересовался Шейн. — С шефом разговаривали?

Джейн передала практиканту их разговор с Найджелом Круком. При нем она всегда становилась не в меру словоохотливой, и причиной тому была неловкость, которую Джейн почему-то испытывала в его присутствии.

Привлекательный парень, со стрижкой под Джона Кеннеди, он наверняка мог сделать карьеру, снимаясь для обложек модных журналов. Правда, у него, державшегося с завидной уверенностью, была отвратительная манера беспрестанно дотрагиваться до своих собеседниц. Он постоянно касался их руки, плеча или груди и явно принадлежал к тем врачам, у которых в глазах вспыхивают нескромные искорки при виде раздевающейся во время консультации пациентки.

— Он сказал, что я стала другим человеком, — завершила Джейн свой рассказ, на всякий случай отодвинувшись на безопасное расстояние. — Как вы полагаете, такое возможно? Якобы этот новый человек не имеет ничего общего с моей прежней личностью.

— Я не во всем соглашаюсь с патроном, — признался Шейн, — но на сей раз он, кажется, недалек от истины. Вам доводилось слышать о Финеасе Гейдже? Это имя в медицине получило широкую известность. Парень стал жертвой несчастного случая, произошедшего в Новой Англии приблизительно в пятидесятых годах девятнадцатого века. О нем опубликованы сотни научных исследований. Работая в шахте, бригадир дорожников-строителей Финеас Гейдж заложил в отверстие скалы пороховой заряд, готовя очередной взрыв. По непонятной причине взрыв произошел преждевременно, и железная палка длиной более метра пронзила мозг Гейджа, войдя через левую щеку и выйдя наружу около темени. Как ни удивительно, бедолага не только выжил, но и сохранил дееспособность, однако его личность претерпела радикальные изменения. Просто фантастика: воистину доктор Джекилл и мистер Хайд! Представьте, по прошествии нескольких месяцев честный трудяга превратился в вороватого шалопая!

— Чем это было вызвано?

— Повреждением префронтальной области коры головного мозга, несущей ответственность за формирование моральных качеств личности. Именно там вырабатываются страх, агрессивность, сексуальное влечение. Я, разумеется, упрощаю, чтобы вы лучше поняли. При поражении этой области мозга начинают происходить потрясающие изменения. Стыдливые превращаются в безнравственных, чуткие добряки становятся ко всему безразличными, теряют привязанность к близким, и все из-за какой-нибудь крохотной опухоли. Другие, напротив, не в силах обуздать свой темперамент, пускаются во все тяжкие, начинают дебоширить. Признайтесь, Джейн, вас не тянет на всякие безобразия?

Молодая женщина потупила взор в тот момент, когда осознала, что ломает комедию, изображая смущение, которого на самом деле не испытывала. Наоборот, ей вдруг ясно представилось, как ее ногти с силой вонзаются в бедра Шейна. Разве не забавно было бы пустить кровь фатоватому красавчику, вырвав из его груди стон блаженства? С тех пор как Джейн однажды проснулась в больнице, она не имела связей с мужчинами, и что-то подсказывало ей, что лучше этого избегать. Почему? Она не знала.

— Старик постепенно превратит вас в подопытного кролика, — пошутил парень. — Вообразите, он взял на себя все расходы по вашему содержанию в больнице. А все потому, что ему выгодно держать столь завидную пациентку возле себя и разбирать по косточкам ее черепушку. В конце концов он на вас сделает себе имя. А что вы думаете? Статьи, доклады, книги — вот она, настоящая слава!

— Вы преувеличиваете, — усмехнулась Джейн.

— Нет, я прав, — настаивал Шейн. — На самом деле, принуждая вас оставаться в больничной обстановке, он замедляет процесс вашего выздоровления, в то время как вам давно пора окунуться в реальную жизнь. Здесь, в полной изоляции от мира, ваша личность никогда не восстановится.

— Но куда же мне идти? Я ничего не умею делать, — заметила Джейн.

— Вы — художница! — горячо возразил Кристиан. — Я просмотрел вашу медицинскую карту. Когда вас привезли сюда, на ваших пальцах были обнаружены следы туши, а под ногтями — графитовая пыль, которая остается от угольного карандаша. Вы не пробовали рисовать?

В знак отрицания Джейн качнула головой. Она пыталась делать наброски и писать красками во время сеансов креативной терапии, но результаты были плачевными: пятилетний ребенок справился бы с заданием лучше. Кроме того, этот вид деятельности вызывал у нее непреодолимую скуку. Она поняла, что терпеть не может все, связанное с живописью: музеи, выставки и картинные галереи.

— Хочу попросить вас об одной услуге, — поддавшись внезапному порыву, произнесла Джейн.

— Какой? Я весь внимание.

— Нельзя ли получить одежду, которая была на мне в момент поступления в больницу?

На лице практиканта отразилось неудовольствие.

— Одежда находится в специальном хранилище, поскольку продолжается следствие. Она — своего рода вещественное доказательство. Но, надеюсь, мне нетрудно будет забрать ее на часок-другой, поскольку я в хороших отношениях с кладовщицей.

Лишнее уточнение. Со всем медперсоналом женского пола у Кристиана были неизменно хорошие отношения.

— Только прошу вас, не возлагайте больших надежд на старые шмотки, — предостерег молодой человек, шагая рядом с Джейн. — Полицейские уже обшарили их до последнего шва. Лучше подумайте о будущем. Свыкнитесь с мыслью, что отсюда все равно нужно уходить. Не оставайтесь в стеклянной колбе, иначе вы будете приговорены к роли вечного испытуемого, морской свинки. Вас задавят тестами, определяющими, какой ущерб нанесен вашему моральному облику и насколько быстро развивается в вас агрессивность, будут совать под нос кучу картинок, чтобы выявить характерные фантазмы. Результаты исследований подвергнут обработке электронной аппаратурой, подсчитают, выведут закономерности. Постепенно вы утратите все шансы вновь найти себя и построить нормальную жизнь. Неужели вам все это не осточертело?

— Согласна, — вздохнула Джейн. — Но куда же мне деваться?

— Попробуем что-нибудь придумать, — прошептал Шейн. — Посмотрим, нельзя ли пристроить вас в какой-нибудь реабилитационный центр. Там будет и крыша над головой, и посильная работа. Вы в конце концов начнете нормально общаться с людьми.

Кристиан продолжил рассуждения на эту тему, однако Джейн его больше не слушала: ей не терпелось поскорее увидеть одежду.

Вместе с практикантом молодая женщина спустилась в подвал, где в полутемном зале на металлических полках лежали сотни полиэтиленовых пакетов. Шейну пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы получить у кладовщицы обычную картонную коробку с биркой, на которой значились имя и фамилия Джейн, номер медицинской карты и дата ее поступления в больницу.

— Дело в шляпе, — произнес парень, передавая коробку своей подопечной, — получите ваше хозяйство. Только не забудьте вернуть, когда все посмотрите, и помните мой совет: не ломайте голову над неразрешимыми загадками. Уверен, ваш скарб не вызовет никаких воспоминаний… но даже если нечто подобное и произойдет, не придавайте этому значения.

Быстрым шагом, так что халат за его спиной вздулся парусом, Кристиан стал удаляться по коридору, старательно изображая занятого человека.

С замирающим сердцем Джейн прижала коробку к груди. Вещи, находившиеся внутри, мягко перекатились, ударившись о нижнюю стенку. Что там? Одежда?

Обувь?

Толкнув дверь, молодая женщина вошла в каморку, где хранились моющие средства. Посреди кладовой стоял большой металлический стол, возле которого и устроилась Джейн, водрузив на него драгоценную коробку. Сердце сильно колотилось, но не от страха или тревоги, как можно было ожидать. Она скорее испытывала волнение, то приятное возбуждение, в котором к сладости примешивается стыд и которое способно вдребезги разбить опостылевшую рутину именно в тот момент, когда она становится непереносимой. Предательский голос нашептывает тогда: «Будь что будет. Чем хуже, тем лучше».

Держась обеими руками за бугристую крышку, Джейн открыла коробку. Внутри, за перегородками, лежали кое-как наваленные вещи, принадлежавшие ей в другой жизни. Она достала их и разложила на столе. Ее сразу разочаровал пастельно-нежный цвет блузки: поросячье-розовые и голубоватые тона, которые она ненавидела. Одежда примерной барышни, экономной хозяюшки без гроша в кармане. Вещи плохого покроя, несомненно, купленные на распродаже. Даже ткань показалась ей неприятной на ощупь. От жалких шмоток разило бедностью, забитостью; у их хозяйки, судя по всему, была одна цель: как можно меньше выделяться в толпе себе подобных. Нижнее белье ничуть не лучше: монашеское, если не сказать бесполое.

«Это не мое», — подумала Джейн. Странно, что ей в голову пришла такая мысль, но она была убеждена: эти вещи никак с ней не связаны. Убогое, некрасивое тряпье: нейлон, акрил. Такую одежду по вечерам стирают в раковине дрянного мотеля, а по ночам сушат над ванной. Она любила совсем другие, благородные ткани — натуральный шелк, изысканный альпак, дорогую шерсть. Конечно, ничего подобного Джейн не носила, с тех пор как однажды проснулась в больнице, но она это знала… чувствовала.

Затем Джейн осмотрела предметы, беспорядочно валявшиеся на дне коробки, всякие мелочи, вероятно, извлеченные из карманов. Измазанный в крови томик английской поэзии конца XIX века. Чтиво школьной учительницы! Она пробежала глазами книгу, но не смогла прочесть и десяти строк. Закладкой служила обертка от шоколадки с медовой начинкой — кондитерского изделия, к которому она питала отвращение. С удивлением Джейн обнаружила женскую прокладку в стерильной упаковке, в то время как она использовала только тампоны.

«Вещи не мои, — окончательно убедилась она. — Все это принадлежит кому-то другому».

Впервые со времени их разговора с доктором Круком Джейн вдруг осознала, что ее личность действительно изменилась. Если прежде она была скромной девицей, рядившейся в блузки тошнотворно-розового цвета, дурехой, смакующей слащавые стишки вприкуску с приторным шоколадом… то теперь она стала иной.

Джейн с легкостью отрекалась от такого прошлого, у нее не было ни малейшего желания воссоздавать образ девицы, ничем не выделявшейся из серой массы. Интуиция ей подсказывала, что она была рождена совсем для иного, для высоких скоростей жизни в промежутках между двумя умопомрачительными авиаполетами, двумя головокружительными поездками в спортивном автомобиле или двумя бокалами восхитительного французского шампанского.

Скомкав одежду и кое-как запихав ее обратно в коробку, она поспешила поскорее освободиться от груза воспоминаний.

Старина Крук, как выяснилось, был прав: ранение полностью трансформировало ее личность. Несколькими минутами раньше, заглядывая в коробку, Джейн надеялась, что ей откроется нечто сокровенное, высшая правда, но нашла лишь маскарадный костюм, вещи, которые она могла бы надеть, чтобы создать образ своего антипода.

Вернув кладовщице изъятую на время «единицу хранения», Джейн поспешила в свою комнату. Она не догадывалась, что через три часа и десять минут ее вновь попытаются убить.

ГЛАВА 3

Нападение на Джейн произошло ночью, после того как, в соответствии с местным распорядком, в палатах был выключен верхний свет и зажжены ночники. Незадолго до отбоя больным раздали лекарства, и Джейн приняла легкое снотворное, которое назначил ей врач. В отличие от многих других пациентов она никогда не испытывала беспокойства перед тем, как лечь в постель, ее сны чаще всего были приятными или несли в себе пленительную новизну. Сначала она записывала сновидения в заветный блокнот, чтобы потом рассказать их содержание своему психоаналитику, но тот умудрился давать им настолько вольное и примитивное толкование, что Джейн была разочарована и прекратила эту практику. Желание вырвать у нее признание, что, дескать, на самом деле она с трудом подавляет свои сексуальные желания и стремление переспать с лечащими врачами (стало быть, и с ним тоже!), превратилось у психоаналитика в навязчивую идею.

Сняв халат, Джейн надела ночную рубашку из розового хлопка, подаренную ей доктором Круком. Кроме нее у молодой женщины было еще несколько не представлявших никакой ценности вещей, которые ссудили ей медсестры или пациентки из соседних палат, узнав о ее бедственном положении. Не будь их, Джейн пришлось бы довольствоваться удручающе бесформенным бельем, которое выдавалось в больнице или приносилось в дар посетительницами из Армии спасения.

Она с наслаждением вытянулась на постели, размышляя над словами Шейна. Может ли она требовать, чтобы ее выписали? Ей не должны отказывать, ведь она неопасна для окружающих.

Подопытное животное — так, кажется, сказал о ней Кристиан? Неужели правда, что Крук, искусственно продлевая пребывание своей пациентки в больнице, просто хочет иметь ее под рукой на случай, если она неожиданно ему понадобится?

Джейн попробовала проанализировать, что она чувствует при мысли о скором освобождении. Испытывает ли тревогу? Нет. Только одно: странное возбуждение, к которому примешивается нетерпение. Она нисколько не страшилась будущего, а ее показная боязнь предназначалась исключительно для врачей. Цель же комедии для нее самой оставалась загадкой.

«Обманщица, — подумала Джейн. — Все время врешь, изворачиваешься». Теперь у нее это был рефлекс, постоянная манера поведения, не зависящая от ее воли. Стоило ей открыть рот, как с языка слетала очередная ложь, горячая, как свежеиспеченный пирожок.

Она закрыла глаза — начинало действовать снотворное. Ее вновь посетил знакомый сон… Нагая Джейн прогуливалась по громадной белой квартире, открывая все новые двери, шла по бесконечно длинному коридору. Внезапно одна из дверных ручек, до которой только что дотронулись пальцы Джейн, на глазах у нее превратилась в змею. Мерзкая рептилия поползла по руке вверх и обвила ее шею. Джейн почувствовала, что задыхается.

Вся в поту, она проснулась. Стояла глубокая ночь. Кто-то выключил ночник, но Джейн разглядела нависшую над постелью темную фигуру и почувствовала, как чьи-то руки с силой сжали ей горло, пытаясь задушить. Она стала отбиваться, скользя ногтями по ткани медицинского халата, но дышать становилось все труднее, тело, с каждой секундой утрачивая волю к сопротивлению, больше не слушалось. В последнем отчаянном усилии Джейн резко выбросила руку назад, где в изголовье стоял металлический столик с графином и стаканом, и качнула его. У нее так звенело в ушах, что она не услышала, как упавший сосуд с грохотом разбился о кафельную плитку пола. Однако злоумышленника, как видно, это испугало. Разжав пальцы, он отпрянул. Джейн хотела вцепиться негодяю в физиономию и выцарапать ему глаза, но она, увы, была уже на грани обморока. В полузабытьи молодая женщина услышала, как скрипнула дверь, через которую нападавший выскользнул в коридор. Через несколько мгновений в палату ворвалась дежурная медсестра с возмущенным криком: — Что, в конце концов, здесь происходит?

Покушение на жизнь Джейн, как ни странно, не вызвало у медперсонала той реакции, на которую она была вправе рассчитывать. Когда молодая женщина заговорила об этом со старшей медсестрой, та лишь недоуменно пожала плечами. Не помогли и синяки, продемонстрированные в качестве доказательства. Увидев их, один из практикантов не моргнув глазом поставил диагноз: «Стигматы, симптом истерии».

Впрочем, вряд ли стоило этому удивляться. Ежедневно в больницу поступало большое количество пострадавших с огнестрельными или ножевыми ранениями, самоубийц-неудачников, наркоманов, еле выбравшихся из комы после передозировки. В любое время суток в коридорах теснилась эта вопящая, беснующаяся и выкрикивающая апокалиптические пророчества окровавленная братия. В недрах больницы появлялись на свет дети-мутанты, обязанные своим уродством наркоманам-родителям; младенцы, слепые по той простой причине, что родились без глаз; фантастические чудовища, с которыми врачи не знали, что делать, и которые, слава Богу, чаще всего не проживали и нескольких часов. Много ли могли значить в таких условиях жалобы пациентки, страдающей потерей памяти? Инцидент был зафиксирован в ночном отчете медсестры, который она затем передала дежурному врачу, а тот без особых комментариев направил его доктору Круку.

Оправившись от испуга, Джейн так быстро пришла в себя, что это ее удивило. Можно подумать, что в прежней жизни она только тем и занималась, что переживала такого рода испытания. Утром Джейн внимательно рассмотрела свою шею в зеркале туалетной комнаты. На коже остались большие красноватые синяки; было трудно глотать. Она не сомневалась, что кто-то пытался свести с ней счеты. Напрасно врачи убеждали ее в том, что она ненормальная, разве это могло поколебать ее уверенность? Кем был тот человек? Ведь только в детективных фильмах убийца в медицинском халате и со стетоскопом мог безнаказанно разгуливать по палатам. В жизни было все не так просто. В холлах корпусов охрана тщательно проверяла посетителей, и посторонние не могли туда пройти. Да и персонал брал на заметку каждого незнакомца, появившегося в их владениях, ведь нельзя было исключать, что любители приключений попытаются проникнуть в аптеку за морфием, возбуждающими или успокоительными таблетками. Кроме того, этаж, где находилась комната Джейн, был на редкость тихим, и ночной гость немедленно вызвал бы подозрение сиделок. Кто же он?

«Значит, кто-то свой, — решила она. — Санитар или врач, чье присутствие на этаже никому не показалось странным».

В больнице она уже полгода, так почему ее пытались устранить именно прошлой ночью?

«Чем мой вчерашний день отличался от предыдущих? — размышляла Джейн. — Что в моем поведении насторожило убийцу и подтолкнуло к решительным действиям?»

Она воспроизвела в памяти все, что случилось накануне, вплоть до мельчайших деталей. Встречи с Круком и Кристианом Шейном… а также с десятками людей, принадлежащими к обслуживающему персоналу больницы, не говоря уже о больных.

Найджел Крук еще раз напомнил, что она превратилась в другого человека. Шей« посоветовал поскорее обрести свободу и дал возможность осмотреть одежду, которая была на ней в момент трагедии.

Одежда… может, это и есть ключ к произошедшему? Или роковую роль сыграло известие, что Джейн скоро покинет больничные стены? Интересно, говорил ли с кем-нибудь об этом Кристиан? Не исключено, что кладовщица предупредила таинственного мистера Икс о том, что «потерявшей память» захотелось взглянуть на свои пожитки.

Что же, однако, в этих фактах могло представлять угрозу для агрессора?

«При мне не оказалось документов, — рассуждала Джейн, — вряд ли меня пытались выдать за кого-то другого. И потом, в этом случае меня изуродовали бы до неузнаваемости и сделали так, чтобы невозможно было снять отпечатки пальцев. Я — это я, то есть никто, и если преступник видел мою медицинскую карту, то должен знать, что у меня практически нет шансов вновь обрести память».

Ответа не было. Если только кто-то, остававшийся столько времени в тени, не заподозрил, что она симулирует потерю памяти.

У Джейн заломило в висках, шрам стал болезненным на ощупь, и она начала массировать голову. «Тем не менее я на редкость спокойна, — говорила себе она. — Можно подумать, я к этому привыкла».

Затем она вспомнила объяснения Кристиана Шейна. Поражение префрональной области мозговой коры часто приводило к потере чувствительности, больной становился невосприимчивым к внешним раздражителям: смерть близкого родственника не вызвала бы у него ни душевных мук, ни обычного интереса. Не следовало ли рассматривать подобное «самообладание» признаком того, что она постепенно теряет нормальные человеческие качества? Такая перспектива заставила Джейн содрогнуться.

Ровно в десять утра Джейн навестил лечащий врач. Войдя в палату с озабоченным лицом, Крук сразу приступил к изучению синяков на ее шее. От молодой женщины не укрылся взгляд, который он бросил на ее руки, очевидно, сравнивая размер пальцев с гематомами.

— Я не душила себя сама! — бросила она сухо. — Не считайте меня сумасшедшей!

Крук отступил на шаг и задумчиво произнес:

— Я и не предполагаю, что вы себя душили. Вы могли сделать это, находясь в бессознательном состоянии.

— Зачем?

— Чтобы привлечь внимание. То же происходит с детьми, начинающими мочиться в постель, когда в семье появляется новорожденный. Возможно, у вас сложилось впечатление, что врачи стали вами меньше заниматься.

— Но это же глупо!

— Понаблюдав за вами, Джейн, психолог пришел бы к выводу, что в вас борются противоречивые чувства: с одной стороны, вы хотите поскорее отсюда выбраться, а с другой — боитесь оказаться в чуждой вам внешней среде. Предпочитая оставаться здесь, вы наносите себе увечье, которое могло бы оправдать ваше дальнейшее пребывание в больнице.

Джейн пожала плечами. Она начинала жалеть, что не сохранила ночное происшествие втайне, а рассказала о нем дежурной медсестре. Но как иначе она могла себя защитить, если ее враг находился среди медицинского персонала?

— Вам не кажется, что тот, кто в меня стрелял, напал на мой след и решил завершить начатое? — спросила Джейн.

Крук поморщился.

«А может, он так улыбается? — мелькнуло у нее в голове. — По его лицу невозможно определить настроение!»

— Нельзя и это сбрасывать со счетов, — допустил врач. — Я уже поставил в известность следователя, который ведет ваше дело. Как видите, такой возможности я не исключаю.

— Но вы в нее не верите!

— Надеюсь, все проще. Люди с поврежденным мозгом часто страдают галлюцинациями. Их сны достигают такой степени правдоподобия, что кажутся им реальностью и вызывают у них появление стигматов. Так, у женщины, которой приснилось, что ее ударили ножом в живот, может начаться внутреннее кровотечение. Наверняка вы слышали о таких «чудесах»: у религиозных фанатиков чуть ли не по команде открываются раны, подобные тем, что были у распятого Христа.

Джейн вздохнула. У нее не было никакого желания выслушивать очередную лекцию.

— Нужно как следует все обдумать, — объявил Крук, покидая палату. — Постараюсь проиграть в уме различные варианты и найти оптимальный выход. Может, действительно самое лучшее для вас — оставить больницу.

ГЛАВА 4

Во второй половине дня к Джейн зашла медсестра, которая дала ей подписать документы, отныне освобождающие администрацию от всякой ответственности за состояние больной. Поджав губы, она также проинформировала Джейн, что доктор Крук ожидает ее на служебной автостоянке. Ей также был передан флакон со снотворными таблетками, приготовленными специально для нее лечащим врачом, и расписание консультаций, на которые бывшей пациентке следовало являться в течение трех ближайших месяцев.

— Разумеется, поступайте, как сочтете нужным, — бросила ей медсестра. — Возможно, вы предпочтете, чтобы за вами ухаживал личный врач.

По тому, как было произнесено слово «личный», Джейн поняла, что мерзавка в своем воображении уже видела ее в постели Крука. Но, по правде говоря, большой обиды она не почувствовала.

Произведя «инвентаризацию» имущества, Джейн обнаружила, что, за исключением нескольких дешевых предметов туалета, ей нечего было брать из больницы. Уложив скромные пожитки в целлофановый пакет, она вышла из палаты, не испытывая никакого ностальгического чувства и не собираясь прощаться с соседками по этажу.

Найджел Крук ждал ее внизу, нетерпеливо прохаживаясь возле большой машины синего цвета, которую Джейн не смогла бы назвать правильно. Она совсем не знала марок автомобилей и с трудом представляла, о чем идет речь, когда их при ней упоминали. Названия машин казались ей претенциозными, как и все имена, которые люди дают неодушевленным предметам.

На Круке был изрядно помятый костюм из синтетической ткани, настолько неприметный, что Джейн подумала о том, что он идеален для агента ФБР. Не хватало последнего штриха — невзрачного головного убора, прикрывающего выразительную лысину. Но она тут же одернула себя: много ли она знала о привычках федеральных агентов?

— Какая это машина? — поинтересовалась Джейн, ткнув пальцем в капот.

— «Плимут». «Плимут-рилайнт», — ответил врач. — У вас появилось желание сесть за руль?

— Что вы, я не умею водить и никогда не умела.

— Ошибаетесь. На руле автомобиля, покинутого на Голливудском холме, нашли ваши отпечатки пальцев.

— Тогда, значит, забыла, как это делается.

Доктор открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, и Джейн села в машину. У нее немного кружилась голова, и она еле сдерживалась, чтобы не почесать шрам: когда она была чем-то встревожена, приток крови вызывал сильный зуд в еще нежной кожной ткани. «Лгунья, — произнес ее внутренний голос. — Ты ничуть не встревожена. Возбуждена? Бесспорно. Но только и всего».

— Куда мы поедем? — спросила Джейн. — В какой-нибудь приют или благотворительное заведение?

Не без брезгливости она взирала на то, как Найджел Крук с трудом втискивался в автомобиль. Объемистое брюшко явно ему мешало, к тому же от него пахло потом, как от всех тучных людей при малейшем физическом усилии.

— Нет, — ответил врач. — Все это не годится. Уж больно удручающая там обстановка. Есть и другой вариант. Не знаю, придется ли он вам по вкусу, но, уж во всяком случае, позволит вырваться из безрадостной больничной, среды. Дело в том, что у меня есть дом в Беверли-Хиллз…

— О! Так вы богач? — удивилась Джейн.

— Скорее наоборот, — возразил Крук, трогаясь с места. — Вилла передана мне в пожизненное пользование одним нефтяным магнатом, которого я спас от прогрессирующего паралича, удалив ему тромб из кровеносного сосуда в мозге. Операция прошла удачно. Ему захотелось меня отблагодарить, что он и сделал таким вот экстравагантным способом. Следовательно, до тех пор, пока со мной не случится чего-либо подобного, я — законный владелец этой халупы.

— Наверное, там очень красиво?

— Я редко туда наведываюсь. Мне неуютно на вилле — уж слишком шикарно. Я чувствую там себя приживалом и обычно использую только кабинет. Да и сплю в том же кабинете, на диване, в своем спальном мешке.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

— Знаете, ведь меня зовут не Крук. Настоящее имя вашего покорного слуги — Улисс Коркодиамантопулос. Мой отец — иммигрант из Греции — держал бакалейную лавку в одном из бедных кварталов Лос-Анджелеса. И поскольку он упорно отказывался отпускать товар в кредит, за ним закрепилось прозвище Плут [2]. Когда же отец решил окончательно обосноваться в Америке, то назло всем взял это имя. Так что Беверли-Хиллз не мой родной район.

— А правда, что там до сих пор находят пожарные краны из чистого золота?

— Нет, всего лишь с золотым покрытием, не будем преувеличивать. И потом, это уж скорее в Уэствуде.

Крук старался ехать как можно скорее, с трудом пробивая себе путь в плотном потоке автомобилей, наводняющих скоростную автостраду.

— Дом на самом деле превосходен, — заметил врач, — да к тому же окружен прекрасным парком. Все выходы с территории виллы контролируются электронными средствами защиты. Там вы будете в безопасности.

— Чем мне предстоит заниматься?

— Делайте что хотите: ешьте, принимайте солнечные ванны, плавайте в бассейне, катайтесь на велосипеде. Пока ограничьте свою задачу восстановлением физической формы. А когда наберете несколько килограммов, я подыщу вам занятие. В кабинете есть компьютер, постарайтесь освоить его. У меня накопилось множество материалов, которые вы могли бы для меня перепечатать.

Джейн беспокойно заерзала на сиденье.

— Правда, что вы оплачивали мои счета в больнице?

— Да. У вас же не было страховки, верно? Мне хотелось за вами понаблюдать, посмотреть, как будет протекать процесс выздоровления. И делал я это не для одной вас, но и для тех людей, кто завтра окажется в вашем положении. Врач обязан думать о таких проблемах — это моя работа. Не расстраивайтесь. Позже, когда вы будете кредитоспособны, сможете возместить мне все расходы. И хочу сразу внести ясность: я везу вас туда не для того, чтобы с вами переспать. У меня жена, дети, и я полностью удовлетворен своей супружеской жизнью. Я не принадлежу к тем, кто заводит шашни с пациентками. Мне известно, что о нас с вами болтают в больнице. Люди порой бывают удивительно жестоки, но тут уж я бессилен — это не оперируется.

Попробовав определить, не испытывает ли она вину от того, что ее фактически берут на содержание, Джейн пришла к отрицательному выводу. «Ведь я подопытный кролик, — сказала она себе, — а это заслуживает компенсации».

Собственный цинизм ее удивил: она считала себя более сентиментальной. Чтобы нарушить тягостное молчание, Джейн возобновила разговор:

— Иногда мне трудно определить, что находится справа, а что слева. Это нормально?

— Позже все восстановится.

— На моем теле есть нечувствительные участки — на спине и животе. Если уколоть их иголкой, выступит кровь, но я совсем не чувствую боли. Я прочла в одной книге, что в средние века это служило доказательством того, что человек продал душу дьяволу.

— Верно! Из-за этого сожгли на костре множество людей, страдающих истерией. В вашем случае это одно из последствий черепной травмы. Часть нервов были отрезаны от своей базы. Они продолжают передавать сигналы, но на другом конце нет никого, кто мог бы прослушать «сообщение».

Крук улыбнулся, добродушно заметив:

— Знаете, до ранения вы курили.

— Неужели?

— На пальцах и зубах остался никотиновый налет, а в легких сохранились значительные следы загрязнения. Надеюсь, больше у вас нет тяги к сигаретам?

— Что вы! — поспешно возразила Джейн. — Я просто не переношу курящих людей. Запах табака меня раздражает.

— Вот видите! — обрадовался врач. — Еще один знак того, что ваша психика полностью трансформировалась. В организме скорее всего произошло множество изменений. Будь у вас достоверные свидетельства о прежней жизни, сегодня вы столкнулись бы с тем, что даже ваши эрогенные зоны изменились. Бывшему любовнику пришлось бы иметь дело с совершенно другой женщиной.

По привычке Крук пустился в пространные рассуждения, которые Джейн больше не слушала, сосредоточив все внимание на его руках. Наблюдая за движениями водителя, Джейн старалась их запомнить, поражаясь, до какой степени она невежественна в автомобильном деле.

Бросив взгляд на свою спутницу, Найджел разгадал ее мысли.

— Не паникуйте, — проговорил он. — Все закономерно: если знание стерто, то это навсегда. У меня был пациент, который после трех часов комы забыл все, что знал, включая родной язык. Пришлось учить его говорить, слово за словом, как маленького ребенка.

— Любопытно.

— Мозг — область загадок, которую только начали исследовать. Сами понимаете — на освоение космоса требуется время.

Больше они не обменялись ни словом, до тех пор пока не подъехали к подножию холма.

— Ах да! — спохватился Крук. — Остается уладить еще одно небольшое дельце. Надеюсь, вы не примете это слишком близко к сердцу. Хотел сказать вам пару слов о том типе, который предоставил виллу в мое распоряжение: он попал в авиакатастрофу, в результате которой погибли его жена и ребенок, а сам он чуть не превратился в паралитика. Бедняга управлял собственным спортивным самолетом и однажды неудачно приземлился. Короче говоря, вещи покойных до сих пор находятся в доме. С момента трагедии этот человек там не показывался, однако потребовал, чтобы оттуда ничего не выбрасывали и оставили все как есть. Несколько мрачная прихоть, но по-человечески очень понятная. Не будет ли вас это смущать?

Джейн удивленно подняла брови. «Да мне наплевать, — подумала она, — какое мне дело до их барахла?» Но озвучить свои мысли не решилась, предпочитая в очередной раз соврать.

— Грустно и трогательно, — произнесла она вполголоса. — Я постараюсь к этому привыкнуть.

Откуда в ней подобная бесчувственность? Неужели больничная атмосфера сделала ее до такой степени равнодушной к человеческому горю, вроде старушек медсестер с потухшим взглядом, которых ничто уже не волнует?

Внезапно Джейн заметила, что краем глаза Крук за ней наблюдает, отслеживает каждое ее движение.

«Мерзавец! — мысленно возмутилась она. — Постоянно за мной шпионишь, а сам тем временем наверняка прокручиваешь в голове очередную статейку».

Теперь она яснее понимала его игру. Крук привез ее сюда, опасаясь, что она удерет из больницы. Доктор обеими руками держался за любимого «подопытного кролика», ибо без него — прощай чудесные доклады на симпозиумах невропатологов и уникальные статьи в международных медицинских журналах! Не стремясь научить птенца пользоваться собственными крыльями, он просто менял ему клетку.

Не подавая виду, что она возмущена, Джейн постаралась сосредоточиться на мелькавшем за окном пейзаже. Дорога медленно взбиралась на лесистый холм, где островки обильно орошаемой растительности соседствовали с проплешинами абсолютно голой почвы. Казалось, земля затаилась в ожидании, готовая обратиться в красную пыль и взвиться в воздух при первом же порыве ветра. Каждая вилла здесь была цветущим оазисом, отвоеванным у пустыни.

— Приехали! — объявил Крук и, достав из кармана пульт дистанционного управления, нажал кнопку.

Тяжелые металлические ворота раскрылись. Владение охраняла трехметровая стена, над которой возвышались стройные кипарисы. Джейн выглянула в окно. Виллу окружал парк, огромный, как площадка для игры в гольф. Подобные «лужайки», наверное, поглощали столько воды, что ею можно было напоить животных целого зоосада в самый сильный зной. Бархатисто-зеленый цвет газона создавал атмосферу изысканного английского парка, который невозможно было представить на вершине этого выжженного солнцем холма.

Как только автомобиль выехал на аллею, ворота бесшумно закрылись.

«Фотоэлемент», — подумала Джейн.

— Здесь кто-нибудь живет? — поинтересовалась она.

— Дом пуст, — ответил врач. — Раз в три дня бывает женщина-мексиканка, которая привозит продукты и делает уборку. На вилле огромные запасы консервов и замороженных продуктов. Я наведываюсь сюда крайне редко, однако служанка продолжает делать свое дело, будто здесь по-прежнему живет все семейство. Я пробовал объяснять, что в хозяйстве произошли изменения, но бесполезно — она не знает и шести слов на английском. Мексиканка регулярно избавляется от просроченных продуктов, заменяя их свежими. Не стоит забивать себе голову: все делается по договоренности моего бывшего пациента с адвокатской фирмой Мемфиса.

— Ваш бывший пациент на редкость щедр. Не рассчитывайте, что со мной вам так же повезет.

— Для него это сущий пустяк, только в одной Калифорнии у него с десяток подобных домов.

Приняв серьезный вид, Крук вложил в руку молодой женщины пульт.

— Возьмите, у меня есть другой. Смотрите не потеряйте! Здесь все управляется с помощью этой магической коробочки. Как только за вами закроется входная дверь, сразу же произойдет повторное включение охранной системы. Если вы попробуете открыть дверь вручную, в окружной комиссариат поступит сигнал тревоги, и на место прибудут полицейские с винтовками наперевес. Нужно сообщить им о вашем пребывании в доме, чтобы избежать неприятностей. Уж слишком они там все нервные!

Джейн взглянула на пульт, в середине которого выступала резиновая кнопка.

— Окна не открываются, — продолжил Крук. — Не опасайтесь случайных визитеров: здесь вы в полной безопасности. Никакой ночной гость не рискнет сюда сунуться, чтобы причинить вам зло!

Молодая женщина закусила губу.

— Ведь вы мне тогда не поверили, правда? — не слишком любезно бросила Джейн. — Все еще думаете, что я сама оставила следы на своей шее?

Не ответив, Крук вышел из машины. Теперь его костюм выглядел еще более небрежным, чем на больничной стоянке.

— Не знаю, — сказал он. — С префронтальными пациентами может происходить все, что угодно. Однако нет ничего невозможного и в том, что кто-то действительно проник в вашу палату. Воришка из числа больных или просто любитель приключений, решивший попытать удачу. Медсестры ведь не тюремщицы, чтобы следить за каждым!

Не желая вновь доказывать свою правоту, Джейн вышла из автомобиля и, повернувшись к Круку спиной, направилась к дому.

Вилла представляла собой большое строение с плоской крышей и огромными окнами вместо стен. Сказочный стеклянный дом, абсолютно прозрачный.

— Впечатление хрупкости обманчиво, — угадал врач мысли своей спутницы. — Это ветровое стекло «боинга», способное выдержать бурю или выстрел дробовика, после которого на нем не появится ни малейшей трещинки.

Джейн нажала кнопку пульта, и дверь с легким шипением раскрылась.

— Чудо домашней электроники! — с детской гордостью произнес Крук. — В течение дня стекла меняют окраску в зависимости от интенсивности солнечного света. Оттенок выберете сами на центральной панели: голубой, розовый или желтый.

— Довольно! — остановила его Джейн. — Вы начинаете напоминать агента по недвижимости, расхваливающего товар.

Доктор остался стоять с раскрытым ртом, на его лице отразилось недоумение. Однако Джейн и не подумала извиниться, теперь ей хотелось, чтобы Крук поскорее ушел. Стеклянный дом! Лабораторное оборудование, куда помещают крыс, чтобы оценить их сообразительность. И эта клетка, по его мнению, могла способствовать ее выздоровлению?

Еще несколько минут ушло на ознакомление с виллой. Повсюду ощущался не просто достаток, а богатство, роскошь. Джейн догадывалась, почему Крук чувствовал себя здесь не в своей тарелке. В подобной обстановке поневоле начинаешь ощущать себя паразитом. Внутреннее убранство большей части дома напоминало помещения «скальных дворцов» индейцев навахо. Некоторые комнаты имитировали жилища пещерных людей с настенными росписями в виде геометрических орнаментов. Не обошлось и без своеобразного зимнего сада, представленного твердыми как камень растениями ариокарпуса [3]. Стоит ли говорить, что в этом доме, обставленном не только со вкусом, но и с размахом, не могло быть места хламу с мексиканских базаров, который индейцы норовят всучить неразборчивым иностранцам!

В зале для приема гостей место пола занимала стеклянная плита — под ней находился разноцветный «песчаный рисунок», на изготовление которого ушли тысячи часов кропотливой работы, а уничтожить его могло простое дуновение ветерка.

— Ну вот, — заключил Найджел Крук, — считайте, что вы у себя дома. Устраивайтесь. Здесь вам ничто не угрожает. Всякий, кто попытается перелезть через стену, обязательно попадет в поле зрения детекторного устройства, реагирующего на движущийся объект. В этих краях все виллы оборудованы электронными средствами защиты. Экран начинает действовать с наступлением темноты. Если захотите прогуляться в парке после захода солнца, выключите систему охраны, нажав кнопку пульта. Запомнили? Чтобы включить ее снова, сделайте то же самое, когда вернетесь.

— Я не собираюсь выходить по ночам.

— Телефон действует через спутник, поэтому не опасайтесь, что вам перережут провод. В память введен мой номер, так что звоните мне в любое время.

Еще с четверть часа Крук донимал ее инструктажем, который Джейн оставила без внимания. Дом особого впечатления на нее не произвел: молодой женщине отчего-то казалось, что раньше она жила в похожей обстановке. Скорее всего это было проявление ложной памяти, очередная иллюзия, как у большинства префронтальных больных, по изящному выражению Крука.

Когда наконец ворота за машиной закрылись, Джейн почувствовала облегчение — присутствие врача ее тяготило. Некрасивый Крук отнюдь не пробуждал в ней нежных чувств, к тому же, подобно многим коротышкам, он не мог устоять перед соблазном демонстрировать окружающим свою власть. Кстати, лысые мужчины всегда вызывали у Джейн отвращение. «Всегда? — с усмешкой произнес голос, постоянно звеневший в ее голове. — Твое „всегда“ ограничивается шестью месяцами!»

После отъезда Крука Джейн решила еще раз осмотреть виллу. Раньше здесь жила женщина, и огромный шкаф был заполнен одеждой. Джейн с наслаждением трогала нежную ткань дорогих платьев, наверняка купленных на Родео-драйв. Откуда она это знала? Неужели еще одно проявление симптома дежа-вю? Внезапно Джейн поймала себя на мысли, что без зазрения совести роется в вещах умершей хозяйки дома. И ничто ее не останавливало: ни суеверный страх, ни уважение к памяти усопшей.

Джейн отложила в сторону несколько предметов, которые могла приспособить для своих нужд. Покойная была с ней примерно одного роста, но полнее. Ничего не поделаешь. Все равно это лучше, чем лохмотья Армии спасения, которые она была вынуждена носить долгие месяцы.

Выдвинув ящик отделанного мрамором комода, Джейн выбрала кое-что из шелкового белья и отправилась в душевую, где все было устроено по последнему слову техники, такую огромную, что в ней можно было проводить заседание административного совета. В кабинке струи воды били одновременно со всех сторон, и было достаточно нажать кнопку, чтобы их сменили потоки душистого теплого воздуха, благодаря которым тело обсыхало без использования полотенца. Приняв душ, Джейн набросила на плечи махровый халат и взглянула на свое отражение в зеркале, висевшем над раковиной, сделанной из оникса. Какая отвратительная черная щетина у нее на голове! Почему же проклятые волосы так медленно отрастают? На нее смотрела Жанна д'Арк с пробитым черепом, которую, увы, не сумел защитить ее шлем. Да, не помешало бы навесить несколько килограммов плоти на этот хрупкий костяк недокормленной лани! Когда Джейн вышла из душевой, за ее спиной сам выключился свет.

Она не спеша прошла в детскую, набитую всевозможными электронными игрушками, видеокассетами, пластмассовым оружием и коллекцией бейсбольных бит. На кровати возле раскрытого журнала с комиксами лежали грязные детские носки. Судя по всему, мексиканке было запрещено переступать порог «святилища».

Джейн постаралась определить, оказывал ли на нее вид комнаты тяжелое впечатление. Найди она в себе хоть каплю грусти, смущения или сочувствия, она испытала бы облегчение, однако в ее душе не отозвалось ни одной струны: там не было ничего, кроме холодного безразличия. Какое ей дело до этих людей, которых богатство не уберегло от злодейки с косой? Впрочем, у Джейн было слишком много собственных проблем, чтобы оплакивать чужое несчастье. «По крайней мере я не лицемерка», — утешила себя она, выходя из детской.

Потом она спросила себя, не означала ли эта черствость, что она вступила в новую фазу болезни. Возможная деградация нравственности приводила Джейн в ужас. Неужели ей суждено превратиться в чудовище, живой труп, неспособный прийти в волнение при виде людского горя? «Ты меняешься, — подумала она. — Все происходит само собой, независимо от твоей воли. Представь, что к тебе в дом проник злоумышленник. Сначала он прячется в чулане, выбираясь по ночам, чтобы порыться в холодильнике, однако наступит час, когда он почувствует себя хозяином и выгонит тебя на улицу. Если не проявишь бдительности, твоя песенка спета.

Не пускай все на самотек, цепляйся изо всех сил за то, что еще сохраняет в тебе человека».

И сразу же, словно мозг отозвался на ее команду, к горлу Джейн подступил ком, и она чуть не расплакалась. Эти с трудом сдерживаемые рыдания ее немного ободрили. Если она способна плакать, значит, еще не все потеряно.

Она прислушалась к звуку своих шагов. Действительно, вилла не казалась приспособленной для жизни, она была построена по капризу набоба, который жаждал заставить клиента заключить с ним выгодную сделку до того, как на стол будут водружены рюмки с ликером — необходимый атрибут достижения компромисса. Не дом — визитная карточка.

Почувствовав голод, Джейн отправилась на кухню. Крук не солгал — шкафы и морозильные камеры ломились от снеди. И неожиданно для самой себя, доставая из холодильника банку консервов со страусиными стейками, она почувствовала, как ее парализует страх, словно в голове только что прозвучал сигнал тревоги. Есть моментально расхотелось, и она поняла, что не сможет проглотить ни кусочка из всего того великолепия, что громоздилось на решетчатых полках. Почему? «Опасность! — предостерегал инстинкт. — Опасность! Еда не обеззаражена…»

От покрытой инеем банки у Джейн заломило пальцы, и она, положив ее на место, закрыла дверцу холодильника. «Необеззараженная еда…» Что бы это значило? Какая-то чушь!

Рассерженная Джейн выбежала из кухни и, поскользнувшись на чересчур гладком полу, упала, больно ударившись плечом о дверной косяк.

День близился к вечеру. За прозрачной стеной парк становился все темнее. «Спокойно, — подбадривала себя Джейн. — Скоро включится защитный экран, и тебе нечего бояться. Можешь спать как младенец — ночью никто не явится, чтобы свернуть тебе шею».

Забравшись в кресло, Джейн натянула на ноги полы махрового халата. Одна в абсолютно пустом доме, она умирала от голода рядом с холодильником, полным превосходных продуктов. Значит, с ней самой что-то не так? Мог ли кто-нибудь ответить на этот вопрос?

ГЛАВА 5

Когда вилла погрузилась во мрак, Джейн зажгла сразу несколько ламп, для чего оказалось достаточно просто поднести руку к фотоэлементу. Комнату залил неизвестно откуда струившийся свет (вероятно, нити накала были спрятаны внутри стеклянных перегородок), создавая вокруг атмосферу северного сияния. Стоя перед прибором и пробуя разные комбинации, Джейн в конце концов включила радио. Антенна была настроена на радиостанцию, находившуюся в Аризоне и вещавшую на языке индейцев навахо. В вечерней музыкальной программе звучала типично индейская музыка в стиле «паувау». Джейн решила принять легкое снотворное, которое при выписке передала ей медсестра. Она боялась, что не сможет уснуть, поскольку бессонница вызывала у нее невыносимые головные боли, нередко длившиеся до конца следующего дня.

Пройдя за водой на кухню, она на этот раз обратила внимание на вещи, рассказывающие о трагически оборвавшейся жизни семьи: трехлетней давности календарь с помеченными датами деловых встреч, пожелтевшие от времени записные книжки, детские рисунки, прикрепленные цветными магнитами к дверце холодильника. На самом большом был изображен устремляющийся к солнцу желтый самолет с тремя пассажирами на борту, а ниже детской рукой выведена подпись: «Завтра отправляемся в полет. Пилотом будет папа. Вот здорово!»

Джейн стала рассматривать календарь, прикрепленный кнопками к висевшему на стене панно из пробковой коры. Кто-то обвел красным кружком четверг 12 мая 1993 года. «Аэродром, 8 часов», — прочла она. После выделенной даты на календаре пометок не было.

«Их ждала смерть, — подумала Джейн, — а они ничего не подозревали».

Сосредоточившись на этой мысли, она попробовала определить, не вызывала ли она в ней грусти. Ей было страшно обнаружить в себе только безразличие.

«Если тебя это заботит, — прошептала она, — ты не безнадежна. Когда ты действительно превратишься в робота, не будешь задавать себе подобных вопросов».

Джейн окинула взглядом кухню: сверкающая утварь, совершенная бытовая техника — самый образцовый ресторан не мог быть оборудован лучше. Она достала с полки стакан — и не тот, что стоял с краю, а из глубины. Не зная, почему поступает именно так, Джейн была уверена, что это необходимо, вот и все. Не притронувшись к бутылкам с первоклассным шампанским «Лоран-Перье», она довольствовалась простой водой из-под крана. Джейн твердо решила ничему не удивляться, а следовать своим побуждениям, не пытаясь их анализировать. Возможно, позже она узнает, какой в этом резон. Казалось, отныне все ее действия подчинены строжайшим принципам, которые она не смеет нарушить, ибо над ней нависла угроза, смысл которой пока от нее скрыт.

«Психолог назвал бы мое состояние паранойей», — пришло ей на ум. Запив водой таблетку, она прошла в спальню, разобрала постель и легла, вытянув руки вдоль тела. В пустых комнатах автоматически выключился свет. Джейн осмотрела спальню. В высеченном из камня книжном шкафу было множество этнологических трудов об американских индейцах, полочки украшали безделушки: старинные индейские трубки, кожаный мешочек колдуна для хранения фетишей, поделки из кости и перьев. На ночном столике лежал покрытый пылью роман викторианской эпохи с засунутым между страницами клочком бумаги.

«Раньше я могла заинтересоваться такой литературой, — вздохнула Джейн. — Интересно, сколько времени провалялся здесь томик в ожидании своей читательницы, которую ее горе-авиатор муж превратил в кровавое месиво?» Уступая любопытству, Джейн взяла книгу и прочла записку. Половинка листа, испещренная женским почерком, представляла собой список косметических средств. Речь шла о кремах против морщин, замедляющих старение кожи. Джейн прыснула.

«Нервный смех, — поспешила она оправдаться. — Мне смешно не потому, что меня забавляет чужое горе. Я — как те люди, что не могут сдержать приступа безумного хохота на похоронах. В душе я не такая уж и плохая».

Ей захотелось поскорее погрузиться в сон. Сейчас она растворится в темноте и проспит до утра. Опасаться нечего: окна не открываются, и в дом можно проникнуть, только проделав в стене брешь с помощью динамита. Все отлично, теперь она наконец расслабится. Стеклянные стены — любопытная затея, у Джейн создавалось впечатление, что она лежит на открытом воздухе, посреди лужайки. И внутри дома перегородки были прозрачными, кроме нескольких интимных уголков, требующих уединения, где предпочтение отдавалось матовому материалу. В общем, теперь Джейн предстояло приспосабливаться к новой жизни — за стеклом.

Вскоре Джейн провалилась в сон, оказавшись в краю, где в полумраке по каменистым тропам скакали красные взмыленные кони, высекая снопы искр железными подковами.

Проснулась Джейн от холода. Она лежала на чем-то твердом, пахнувшем средством для дезинфекции. Перекатившись на бок, она поняла, что лежит на кафельном полу кухни (вот почему у нее ныли все кости!), а солнце светит ей прямо в глаза. Ей так и не удалось вспомнить, когда и зачем она вставала ночью. Может, ей захотелось пить и она упала в обморок, не дойдя нескольких метров до раковины?

Вдруг у Джейн появилось ощущение, что с ней что-то не в порядке. Как она одета! Ее наряд выглядел странным: рабочий халат, короткие носки, стоптанные туфли. Руки по локоть утопали в огромных резиновых перчатках, которые домохозяйки обычно используют при мытье посуды.

Пытаясь подняться, Джейн оперлась на сиденье стула. Что-то стесняло ее движения на уровне живота, словно к бедрам были подвязаны подушки для придания телу округлости. Она ощупала себя правой рукой. Так и есть! В то время пока она спала под действием снотворного, кто-то ее переодел, чтобы превратить… В кого же?

Джейн поискала глазами зеркало. Когда же увидела свое отражение, из ее груди вырвался изумленный возглас: она состарилась по меньшей мере лет на десять! Неведомый шутник потрудился над Джейн, сделав из нее пожилую особу. Кожа приобрела оливковый оттенок, рот ввалился, под глазами появились темные круги. Чья-то рука даже не поленилась вывести морщины у нее на лбу, причем все было исполнено с ловкостью художника-гримера, работающего в театре или кино. Метрах в пятнадцати иллюзия была полной: от стройной белокожей Джейн не осталось и следа. Теперь она обладала внешностью мексиканской матроны с толстым животом, волосы которой полностью скрывались под косынкой с ярким латиноамериканским узором.

Возможно, при иных обстоятельствах маскарад показался бы Джейн забавным, но она очень испугалась и принялась дрожащими руками стаскивать с себя пестрые лохмотья. Кто сыграл с ней эту глупую шутку? Где прячется злоумышленник, неужели здесь, в доме?

Сорвав с себя все до последней нитки, Джейн задрожала от холода и побежала в спальню. На пороге она остановилась как вкопанная. На туалетном столике царил страшный беспорядок. Кремы, пудра, румяна валялись вперемешку с грязными бумажными салфетками и носовыми платками. Значит, ее гримировали здесь? Но почему она не проснулась, ведь снотворное было совсем слабым? Если только не использовали хлороформ, чтобы усыпить ее как следует, но в таком случае ее бы сейчас тошнило.

Она набросила на плечи махровый халат, валявшийся на краю постели. «Если в доме никого нет, значит, ты сама…» — подумала Джейн, стараясь не поддаваться панике, которая охватывала ее все больше. Приступ сомнамбулизма? В больнице психиатр просто донимал ее вопросами на этот счет, но Джейн всегда отвечала на них отрицательно. Нет, она не встает по ночам. Нет, она никогда не оказывается утром в другом месте, о котором не может вспомнить. «Не следует этого стыдиться, — говорил ей тогда врач. — По своему механизму приступ сомнамбулизма напоминает театр одного актера, аналогичный сну. Его можно рассматривать как инсценировку скрытого конфликта или тайной тревоги, которые наяву никак себя не проявляют».

Сев перед зеркалом, Джейн стала лихорадочно счищать с лица грим. Кто-то не пожалел жидкой пудры: ее слой был настолько толстым, что лицо казалось накрахмаленным. Кто же это сделал?

«Да ты сама, — пришла она к выводу. — Больше некому. Проснулась ночью, в кладовой сняла с вешалки одежду приходящей домработницы и постаралась придать себе ее облик. Но с какой целью? Ведь в этом нет ни малейшего смысла. Полный абсурд».

Смыв наконец с лица «макияж», Джейн отправилась принять душ. «Или это свинские штучки доброго доктора Крука? — размышляла она, подставляя тело под обжигающие струи. — У него есть второй пульт. Пока ты спала, он вернулся, одел, загримировал тебя и перенес на кухню, чтобы создалось впечатление, будто ты — сомнамбула и делаешь странные вещи, когда твое сознание отключается».

Она вышла из кабины, стиснув зубы — ей так и не удалось расслабиться.

— Не хочет ли он продемонстрировать, что тебе еще рано пускаться в самостоятельное плавание? — произнесла она еле слышно.

Все могло быть менее абсурдно, чем показалось ей сначала. Крук способен поставить этот маленький спектакль, желая убедить любимую пациентку в том, что она должна остаться под его крылышком: боязливая маленькая девочка, ни на шаг не отходящая от доброго доктора!

В этот момент Джейн увидела в зеркале свое лицо, и ее испугало выражение злобной подозрительности. Как будто она только что заметила незнакомую женщину, подглядывающую за ней через запотевшее оконное стекло.

«Ты не права, — подумала она. — Нечего перекладывать вину на Крука. Все сделала ты сама, и никто другой. И тебе отлично это известно».

Порывшись в гардеробе покойницы, Джейн отложила самую простую одежду: розовый спортивный костюм для бега и теннисные туфли. Обувь была ей великовата, но Джейн вышла из положения, натянув несколько пар носков. Одевшись, она вернулась на кухню. От голода у нее ныл желудок, Джейн даже открыла холодильник, но так и не смогла заставить себя воспользоваться продуктами, которые в изобилии лежали внутри.

«Бог ты мой, — пришло ей на ум печальное сравнение, — я словно сторожевой пес, приученный принимать пищу только из хозяйских рук!»

У Джейн возникла уверенность, что после выхода из больницы всеми ее действиями кто-то или что-то управляет, поэтому она не случайно испытывает безотчетный страх. Она должна принять решение или умереть с голоду. К счастью, Джейн вспомнила, что, перед тем как уйти, врач оставил немного денег, положив их в стоявшую на камине керамическую мексиканскую чашку. Она достала купюры. Этого вполне могло хватить на то, чтобы несколько раз сходить в магазин.

Взяв пульт, Джейн разблокировала дверь и направилась в сторону бассейна. Неподалеку от него стоял роскошный, новенький, еще со следами упаковки, велосипед типа «вездеход», на который она еще вчера обратила внимание. По дороге на виллу у подножия холма Джейн заметила супермаркет, где она могла купить еду. Она оседлала велосипед и подкатила к воротам, которые послушно раскрылись, подчиняясь приказу волшебной коробочки. Интересно, сколько же на самом деле существовало таких коробочек? Две? Пять? Десяток? Не исключено, что этот «укрепленный замок» доступен, как ветряная мельница, если там запросто прогуливаются незнакомцы, пока она, бедная, спит, сраженная барбиталом!

Притормаживая, Джейн стала спускаться вниз с холма, так никого и не встретив по дороге. Через четверть часа показалась стоянка супермаркета. Она оставила велосипед возле входа, где дежурил охранник. Да, охраны в Беверли-Хиллз было в изобилии! Многие владения, обнесенные колючей проволокой, напоминали военные лагеря — туда невозможно было проникнуть, не зная условного сигнала. Жившие там добропорядочные семейства поневоле становились пленниками охранной системы, которая, ограничивая свободу передвижения, тем не менее защищала их от городского отребья. В последние годы эти укрепленные поселения росли как грибы. Внутри имелись свои школы, торговые комплексы, кинотеатры, центры досуга. Некоторые кумушки честно признавались, что выбирались за пределы защищенного сектора не чаще одного-двух раз в год. Они со страхом смотрели в сторону Лос-Анджелеса, как некогда жены пионеров-первопроходцев вглядывались в прерии, боясь увидеть на горизонте воинственные орды индейцев.

Джейн вошла в супермаркет и взяла тележку. Между длинными рядами полок со всевозможными продуктами бродили покупательницы в бигуди, делая отметки в купонах на скидку или подсчитывая сумму расходов на калькуляторе. Она обошла магазин, мысленно фотографируя каждого клиента. Зачем? Так было нужно…

И внезапно в памяти Джейн всплыли законы, которые ей отныне надлежало исполнять; будто в прежней жизни ее пальцы тысячу раз пробегали по буквам, высеченным на старинных скрижалях, до тех пор, пока на них не показывалась кровь.

Нельзя дважды ходить за покупками в одну торговую точку — главное правило безопасности. А уж если к тому вынуждали обстоятельства, например, отсутствие других продовольственных магазинов, ни в коем случае не следовало несколько раз подряд приобретать один и тот же товар. Ничему не отдавать предпочтения, не иметь устоявшихся привычек, чтобы противник не сумел составить четкое представление о твоем потреблении тех или иных продуктов.

«Даже если тебе безумно хочется есть консервированную пальмовую сердцевину [4] на завтрак, обед и ужин, покупай ее только раз в неделю, — прозвучало в голове у Джейн. — Не допускай, чтобы враг сказал себе: завтра она опять возьмет пальмовую сердцевину».

Здесь таилась огромная опасность: у врага появлялась возможность изготовить отравленные консервы. Если имеешь дело с фанатом какой-нибудь пищи или маньяком, одержимым «пищевым фетишизмом», это легче легкого. Достаточно открыть банку с консервами, ввести туда токсин, вырабатываемый бактериями ботулизма, и аккуратно закрыть крышку. Чтобы раздобыть яд, кстати, нет необходимости грабить лабораторию: его выделяют из просроченных консервов и годами хранят где-нибудь в подвале специально для такого случая.

Если человек, на которого готовится покушение, неравнодушен к ветчине в собственном соку, тайно производятся консервы его любимой марки. Подмену сделать несложно: в супермаркете злоумышленник организует «пробку» или отвлекает внимание будущей жертвы с помощью маленького скандала — перепалки двух домохозяек либо раздавшегося как нельзя кстати детского рева. В этот момент преступник ухитряется взять безобидную банку и заменить ее на ту, что изготовил в недрах подпольной лаборатории, надев резиновые перчатки, а на лицо — защитную маску. Токсин ботулизма — природный и способен убить человека за несколько часов. Семье покойного потом только и остается, что подать в суд на несправедливо обвиненного торговца ветчиной. Просто, как все гениальное.

Вот почему искушенный конспиратор не даст противнику такой шанс и не попадется, как рыба на крючок. Он станет питаться каждый день разными продуктами, даже если они не соответствуют его вкусам, примет меры, чтобы нельзя было предугадать, какие покупки он сделает завтра. Приобретая пищу бессистемно, он не позволит врагу выявить закономерность.

Посещая магазины, такой человек поставит тайные метки на всем, что положит в магазинную тележку: к примеру, три маленькие дырочки на упаковке, сделанные булавкой, или крестик. Наносятся эти неразличимые значки с помощью перстня, которым пользуются шулера при игре в карты, оснащенного крохотным острием с тыльной стороны ладони, или любым другим инструментом, простым в употреблении и не привлекающим внимания.

Крайне важно так пометить свои покупки, чтобы подмена была моментально обнаружена. Строго соблюдая правила безопасности, можно добиться употребления в пищу только «обеззараженных» продуктов.

При минимальной тренировке этот способ позволит избежать риска подмены, которая может произойти в любой момент: во время прохода между полками в обстановке неизбежной толкотни или у кассы — ведь не исключено, что упаковщик, складывающий ваши покупки в пакет, был подкуплен врагом. Риск многократно возрастает, если работает всего одна касса: остальные могут быть специально выведены из строя, чтобы вы прошли именно через эту.

Символы, выбранные в качестве меток, необходимо менять при очередном посещении супермаркета. Ставя их, нужно действовать тайно и очень быстро, чтобы ускользнуть от взгляда того, кто за вами наблюдает, или наоборот — явно, но используя при этом отвлекающий маневр. Иными словами, не забывать главное правило фокусников: сосредоточивать внимание публики на правой руке, в то время как основное действие совершается левой…

Внезапно Джейн остановилась, почувствовав сильное головокружение. Голос, звучавший в ее мозгу, тотчас умолк. Она вцепилась в тележку, боясь, что сейчас потеряет сознание. Проходящая мимо домохозяйка, обругав, толкнула ее, а чей-то ребенок громко произнес:

— Почему у тети зашитое лицо? Она очень некрасивая!

Итак, внутренний голос дал ей передышку, перестав донимать. Джейн вытерла пот со лба изнанкой рукава и снова двинулась в путь, поскольку за ней уже следили несколько женщин. Она шла вперед на ватных ногах, крепко держась за тележку, и ей опять показалось, что она слышит голос. Мужской, твердый, лишенный эмоций голос учителя, преподающего урок ученикам, который не привык повторять дважды.

Обеззараженная пища… Теперь Джейн понимала, что это означает. Боязнь отравления, страх параноика перед заговором. Вот почему она не открывала ни одну банку с деликатесами, находившимися на вилле. Кто научил ее принимать меры предосторожности? Отец, муж, одержимый манией преследования? Или это было отражением реальной опасности, которой Джейн подвергалась в своей прошлой жизни?

На нее обращали внимание, и она решила поскорее взять с полки банку с сосисками и фасолью. «Никогда ничего не бери с легкодоступного места. Особенно то, что само так и просится в руки».

— О, замолчишь ты или нет! — простонала Джейн. Оказалось, что она произнесла это в полный голос, и несколько человек обернулись. Чтобы поскорее покинуть магазин, Джейн купила только хлеб и сливочное масло. Самые необходимые продукты, она постарается их растянуть. Заплатив деньги кассирше, она вдруг поймала себя на мысли, что вопреки инструкции приобрела наиболее предсказуемую еду, да к тому же еще и не пометила ее.

«Но ведь я не спускала глаз с продуктов до самой кассы», — мысленно произнесла она, словно оправдываясь.

Джейн подумала, что подмена исключена — ведь не мог же враг за ночь отравить весь супермаркет в ожидании ее визита?

«В любом случае никто не знал, что я сюда приду», — одержала она полную победу над воображаемым оппонентом.

— Простите? — спросил охранник в готовых лопнуть шортах темно-синего цвета.

— Что? — пробормотала Джейн.

— Извините, — сказал мужчина, — я подумал, что вы обращаетесь ко мне.

Он нагло смотрел на Джейн, беззастенчиво изучая ее шрам, в то время как другие люди старались отвести взгляд.

— Вы здесь впервые? — бросил он в ее сторону, пока она садилась на велосипед, закрепив на раме пакете продуктами.

Джейн произнесла что-то нечленораздельное и выехала со стоянки, изо всех сил работая педалями. Чертовски глупо. В охрану чаще всего идут бывшие полицейские или отставники из военной полиции. Подозрительные по своей природе, они запоминали внешность всякого, кто появлялся в зоне их ответственности. Многие обладали уникальной памятью на лица. Джейн бросилась на приступ холма. К несчастью, стояла жара, и вскоре ей пришлось слезть с велосипеда и пойти пешком, толкая его впереди. Что и говорить, она была далеко не в лучшей физической форме. Если бы кто-нибудь сейчас ее преследовал, то она не смогла бы пробежать и несколько десятков метров.

Остановившись на обочине, Джейн открыла пакет с нарезанным хлебом и с жадностью съела три-четыре ломтя. Как же она была голодна! Сейчас она охотно съела бы здоровенный кусок мяса или ветчины, запеченной с ананасами. Зря она не купила сандвичей. Например, превосходную «субмарину», или еще лучше — толстый ломоть копченой говядины между двумя картофельными оладьями, или хот-дог с капустой…

От гастрономических мечтаний у Джейн захватило дух, и она съела еще два куска хлеба. Только бы за ней не увязался охранник из супермаркета! Что он подумает, увидев ее в дорожной пыли, где она, словно бродяга, жует пустой хлеб? В Беверли-Хиллз ненавидели нищих и всех, кто хоть чем-то их напоминал, старались вышвырнуть их за пределы района. Вся надежда была на лейбл спортивного костюма с Родео-драйв, который обеспечивал ей принадлежность к клану богачей и мог успокоить цербера.

Шум автомобиля, взбирающегося на холм, заставил Джейн подняться. Слава Богу, это не была патрульная машина. И, только переступив порог своего стеклянного пристанища, Джейн почувствовала себя в безопасности.

ГЛАВА 6

Джейн устроилась на кухне, разложив на столе приобретенную в магазине скудную провизию. Из головы не выходили советы, которые нашептывал ей голос. Она решила немного поупражняться на консервных банках, находившихся в холодильнике, и полчаса делала метки, неразличимые для постороннего глаза. Джейн удивилась, с какой ловкостью ее руки справлялись с этой задачей. В пальцах обнаружились такая гибкость и точность исполнения прежде незнакомых операций, словно они принадлежали фокуснику… или карманнику. Джейн показалось, что она способна стянуть бумажник из внутреннего кармана любого незнакомца, не возбудив у него ни малейших подозрений. При этой мысли ее охватило сильное возбуждение, и пришлось подставить лицо под холодную воду, чтобы немного успокоиться. Сердце бешено колотилось, отдаваясь глухой пульсацией в висках.

«Вы больше не умеете рисовать, — однажды сказал ей Крук, — но ваш талант может проявиться в другом виде творческой деятельности».

Ее разобрал нервный смех. А если из художницы она превратится в воровку, займется «творческой деятельностью» иного рода? Все встанет с ног на голову, окрасится в черные тона…

Внимательно посмотрев на свои пальцы, Джейн взяла карандаш, блокнот, валявшиеся на холодильнике, и постаралась воспроизвести на бумаге лицо охранника. Однако ей удалось лишь кое-как набросать перепутанный клубок из кривых линий, в которых трудно было различить физиономию. Что-то вроде человечка «точка, точка, запятая», которых любят рисовать пятилетние дети.

Джейн нервно отбросила карандаш, скомкала листок. Зачем все это? Глупо постоянно оглядываться. Много ли толку, если ей внезапно откроется, что она была знаменитым живописцем и крупные музеи наперебой раскупали ее картины? Художницей, отныне не способной конкурировать с малолетним ребенком.

Еще несколько минут Джейн размышляла о своей прежней артистической судьбе. Пришлось признать, что теперь к искусству она равнодушна. Идея написать картину ее нисколько не вдохновляла, зато перспектива вытащить у кого-нибудь кошелек в толчее торгового центра приводила в состояние почти эротического возбуждения. «Я становлюсь негодяйкой», — сделала она вывод, покрываясь холодным потом. Всякий раз, когда Джейн над чем-нибудь напряженно думала, ее неизменно начинало клонить в сон. Она прошла в гостиную, прилегла на большую софу, обтянутую белой кожей, и, едва коснувшись щекой подушки, заснула.

Перед ней высилась бесконечно длинная, заслоняющая горизонт ограда из красного кирпича наподобие Великой Китайской стены, фотографии которой она видела в энциклопедии. Джейн всей душой стремилась, но никак не могла попасть внутрь и бегала, обнаженная, вдоль этого неодолимого препятствия в поисках ворот или какого-нибудь отверстия. Вдруг с той стороны раздался глухой шум, затем посыпались кирпичи, и в зияющий пролом, подняв невообразимый грохот, устремился табун красных коней, скачущих ноздря в ноздрю. Застывшая в оцепенении Джейн не успела посторониться. Алые жеребцы принялись топтать ее, бить копытами, и от каждого удара у нее на теле появлялась кровавая дыра. Задыхаясь, она пробудилась. Было ощущение, что она забылась всего на минуту, а оказывается, прошло больше двух часов. Кожаная обшивка дивана вся пропиталась потом.

Сняв футболку, Джейн вытерла лицо, шею и грудь. Привидевшийся кошмар настолько выбил ее из колеи, что сердце не могло успокоиться и продолжало стучать учащенно. Нет, она не собиралась расшифровывать значение сна. В больнице многие женщины, завсегдатаи психоаналитических сеансов, проводили послеобеденное время в обсуждении тех причудливых образов и кошмаров, которые являлись им в ночных сновидениях. По мнению Джейн, подобные занятия свидетельствовали о переходящей всякие границы самовлюбленности. Она не станет уподобляться другим, а лучше пойдет и примет душ.

Освежившись и слегка обсохнув, Джейн вновь принялась перебирать вещи хозяйки виллы, чтобы отобрать кое-что для себя. Обнаружив в глубине стенного шкафа чемодан, она решила набить его бельем и перенести в свою спальню. Когда Джейн укладывала стопку трусиков, ее пальцы нащупали стеклянный пузырек с таблетками. Это был декседрин, возбуждающее наркотическое средство из группы амфетаминов, которое иногда прописывают при депрессии или состоянии глубокой апатии. На дне пузырька оставалось еще с дюжину таблеток. Джейн взяла лекарство и тоже положила в чемодан. Вид собранного «багажа» придал ей уверенности. У нее вдруг возникло смутное ощущение, что когда-то она жила именно так: с готовым чемоданом под рукой, способная по первому же телефонному звонку сорваться с места и уехать, с таблетками в кармане, позволяющими всю ночь бодрствовать и быть начеку. Интересно, кому больше всего подходит такой образ жизни? Торговым агентам… репортерам… бедуинам… преступникам в бегах…

«Скорее всего кто-то тебя преследовал, — тотчас поправилась Джейн, — негодяй, собиравшийся тебя убить, тот, кто в конце концов осуществил свое намерение».

Она вытянулась на кровати и включила телевизор, убрав звук. Если Крук бросит ее на произвол судьбы, у нее по крайней мере будет возможность выжить, обшаривая карманы туристов в развлекательных кварталах Лос-Анджелеса — на Оливер-стрит, в Сансете. Как это, наверное, возбуждает — первое прикосновение пальцев к бумажнику, еще теплому, чуть влажному от близости к горячей мужской плоти! Его сыроватая и податливая кожа в этот момент кажется живой. Потом ты открываешь бумажник, словно вспарываешь ножом брюхо рыбы, чтобы ее выпотрошить. У бумажников внутренности зеленые — отличного долларового цвета. Только в этом случае рыбак все делает наоборот: внутренности оставляет, а тушку выбрасывает…

Джейн промокнула салфеткой выступившие на лбу капли пота.

«Было ли это уже когда-нибудь в твоей жизни, или ты фантазируешь? — спросила она себя. — Не навеяны ли подобные образы фильмами или книжными историями?»

Она вспомнила, что Крук ей рассказывал об одной больной, которая из-за травмы шейного отдела позвоночника перестала отличать реальное от воображаемого. Несчастная верила в то, что персонажи телесериала жили в соседней комнате и она могла следить за всеми их злоключениями через небольшое, снабженное кнопками окошко, установленное рядом с ее кроватью. «Я знаю, что это нехорошо, — повторяла она, — но никак не могу удержаться от соблазна наблюдать за ними». Однажды Крук увидел, что она накинула на телевизор полотенце: речь шла о «занавесе», который «задвинула» больная, дабы уберечь частную жизнь своих «соседей» от посторонних глаз. «Теперь я больше на них не смотрю, — с облегчением призналась она врачу, — только слушаю разговоры. Все-таки это менее нескромно».

«А если я принимаю себя за героиню романа, который прочла незадолго до того, как меня ранили?» — размышляла Джейн.

Такое вполне могло произойти. Кристиан Шейн, обожаемый медсестрами красавец практикант, однажды поведал ей историю об одном кассире, служившем в банке. Он получил пулевое ранение в голову во время налета гангстеров и впоследствии не мог ничего выговорить, кроме последних слов, которые слетели с его губ в момент нападения: «Нет, мне не известна комбинация цифр!» Десять лет он повторял эту единственную фразу, произнесенную им в тот роковой миг, который перевернул всю его жизнь.

«Может, я как раз только что прочитала детектив, который меня захватил, — рассуждала Джейн, — и обрывки сюжета оставили неизгладимый след в моем мозгу? И теперь они время от времени всплывают на поверхность подобно ложным воспоминаниям? Крук же все объяснил: мозг не выносит пустоты, он стремится непременно заполнить ее и не слишком разборчив в средствах».

Джейн покачала головой. Нет, это не объяснение. Она не могла читать в прежней жизни детективы по той простой причине, что предпочитала наслаждаться поэзией викторианской эпохи! Триллеры, книги «черной» серии — она пристрастилась к ним лишь во время выздоровления.

Наступил вечер. Джейн мучительно хотелось есть, но разлившаяся по телу усталость не давала ей подняться и отправиться на кухню. Она зевнула, вытянула руки вдоль тела и задремала, убаюканная однообразными движениями мелькавших на экране телевизора безмолвных фигурок.

Наверное, была уже полночь, когда ей вдруг почудилось, что кто-то ходит по парку. Вглядевшись в темноту, она увидела, что к стене прижалось чье-то лицо: человек словно пытался рассмотреть, что делается внутри. Джейн боролась изо всех сил, чтобы преодолеть сон, сознавая, что она напрасно бездействует, в то время как, двигаясь вдоль стены, незнакомец медленно приближается к спальне. Он не смог бы влезть внутрь — ведь окна, по сути, отсутствовали, но его деформированное, расплющенное о стекло лицо было настолько отвратительным, что внушало Джейн ужас. Она хотела закричать, схватить первый попавшийся предмет и запустить им в гнусное видение. Как завороженная, Джейн не могла, оторвать взгляда от искаженных черт курносой, приклеившейся к стеклу физиономии монголоида, вглядывавшегося в темноту. Незнакомец в полной безнаказанности обошел весь дом, время от времени нанося по стеклянным стенам удары кулаком, будто пытаясь обнаружить хоть какое-нибудь отверстие. «Наверняка уже давно сработала сигнализация, — сказала себе Джейн. — Главное — сохранять спокойствие: скоро явятся полицейские, не пройдет и пяти минут, как они будут здесь».

Однако непрошеному гостю никто не собирался мешать. Теперь Джейн могла рассмотреть его как следует. У него были раскосые глаза и смуглая, красновато-кирпичная кожа индейца, маленький рот, заключенный в скобки двух перерезающих кожу глубоких морщинок, по плечам на ветру полоскались длинные иссиня-черные волосы.

Он находился всего в трех метрах от Джейн — их разделяла только стенка из противоударного стекла. Он смотрел на ее постель, опершись ладонями о стену.

«Пальцы, — лихорадочно подумала Джейн. — Он оставит отпечатки. Нужно сказать полицейским, чтобы их обнаружили».

Но индеец, как будто прочтя ее мысли, злобно ухмыльнулся и, достав из кармана кусок ткани, принялся тереть стену в тех местах, которых он недавно касался. Его губы шевелились, словно он хотел сказать что-то. Смысл высказывания она могла бы понять, если бы не была так напугана. «Я вер-нусь-и-те-бя-убью…» — почудилось ей.

Потом Джейн, кажется, потеряла сознание. Когда она открыла глаза, то увидела, что лежит, свернувшись калачиком, в ванне, ее ребра ныли от соприкосновения с эмалированным дном. Она совершенно не помнила, как покинула постель и нашла убежище в ванной. Но почему она спряталась в ванне, а не в шкафу, например?

«Потому что в отличие от стенок шкафа стенки ванны достаточно толстые, чтобы отразить пулю», — подсказал ей голос «инструктора», вновь зазвучавший в ее голове.

Она с трудом встала, солнце уже всходило. Хотя кондиционер прогрел помещение — ночью температура воздуха была очень низкой, — Джейн стучала зубами. Видела ли она кошмарный сон? Или ночью действительно кто-то пробрался в дом? Почему в таком случае не сработала сигнализация?

«Это возможно, если на ночном госте был комбинезон, поглощающий радиоволны, — подсказал голос. — Такая экипировка существует. Специалисты многих подразделений ЦРУ ею оснащены. Принцип действия тот же, что и у самолетов-невидимок».

Джейн покачала головой. Бред какой-то. Она видела сон, вот и все. Неужели всего лишь сон? Удивительная материальность образов, вплоть до мельчайших деталей, абсолютная жизненность того, что происходило, — все говорило против этой версии. Она встала и пошла в спальню, приблизившись к стене, за которой вчера стоял человек.

На лужайке не было никаких следов, что само по себе еще ничего не доказывало. В этом месте трава слишком густа, чтобы мог сохраниться какой-нибудь отпечаток. Зазвонил телефон, заставив Джейн вздрогнуть. Это был Найджел Крук.

— Простите, — сказал он. — Я не мог позвонить вам раньше, «Боинг-747» разбился при подлете к Лос-Анджелесу, так что со вчерашнего дня операционные переполнены, и я валюсь с ног. Как у вас дела?

— Ночью кто-то приходил, — не смогла удержаться Джейн. — Какой-то мужчина… Он смотрел на меня через стену и сказал, что явится снова.

На том конце провода воцарилось молчание, потом Крук произнес тем слишком спокойным тоном, который обычно принимают врачи, если разговаривают с сумасшедшими:

— Расскажите мне все, Джейн, не спешите, не упускайте подробностей.

Молодая женщина пожалела о своих словах. Какая досада, что они вырвались у нее и она не смогла их остановить! Джейн постаралась как можно более хладнокровно изложить факты, контролируя свой голос.

— Послушайте, — сказал Крук, когда она закончила. — Я не могу долго говорить — ровно через двадцать минут я должен быть в операционной, но мне кажется, нет никаких причин для тревоги. Вам приснился дурной сон, вот и все. Сюжет вашего рассказа говорит сам за себя. Кто агрессор? Индеец. Посмотрите: в доме полно предметов индейского быта. На вас подействовала непривычная обстановка, только и всего. Если бы кто-нибудь пересек парк, обязательно включился бы сигнал тревоги. Мощность сирены охранной системы достигает ста сорока пяти децибел, как на борту самолета «F-15», отрывающегося от взлетной палубы авианосца, и могу вас уверить, вы обязательно ее бы услышали. Никто не являлся посмотреть на вас спящую, Джейн. Этот индеец всего лишь фантом, порожденный вашими страхами. Я признаю, что дом немного на отшибе, но он очень надежен. Я приеду сразу же, как только у нас здесь станет спокойнее.

Джейн выслушала все, что ей говорил врач, пока его не вызвали в операционную. Однако Крук ее ни в чем не убедил. Как только она положила телефонную трубку, ей захотелось немедленно позвонить Кристиану Шейну. На полочке в кухне лежал ежегодный телефонный справочник, она знала, что молодой врач жил в Венисе. Найти его номер не составило труда. Попав на автоответчик, Джейн оставила номер телефона виллы и попросила Шейна позвонить ей при первой же возможности, успев пожалеть о том, что, вероятно, ее голос звучал чересчур плаксиво.

Все утро Джейн просидела на диване, не сводя глаз с парка, раскинувшегося за прозрачными стенами дома. Ее не покидало чувство, что она — часовой на наблюдательной вышке. Иногда Джейн оборачивалась, убеждаясь, что никто не пытается подобраться к ней с тылу. Но огромный парк был пуст. Телефон прозвонил в полдень. Шейн казался взбешенным.

— Что за дела! — крикнул он. — Какого черта вы болтаетесь в Беверли-Хиллз? Сегодня утром я узнал, что Крук вас похитил. Почему вы позволили безропотно себя увезти и не взбунтовались? Он вас туда поместил, чтобы все время держать под рукой!

Джейн его перебила:

— Кристиан, этой ночью произошло что-то необычное. Я говорила об этом с Круком, но он мне не поверил.

Она почти в тех же словах передала практиканту то, что незадолго до этого рассказала Круку.

— Не нравится мне все это, — проворчал Шейн. — Я провел небольшое расследование в мужском отделении. В день вашего отъезда из-под носа медсестер улизнул один тип. Его положили за несколько часов до того случая, когда кто-то попытался вас задушить, — парню стало плохо прямо на улице. Никаких документов. Он поступил в бессознательном состоянии и оставался невменяемым с того момента, как пришел в себя. Медсестрам ничего не удалось о нем выяснить. Вы ведь знаете, как это бывает: со временем все перестали обращать на него внимание. Так вот, он исчез в то же утро. Возможно, простое совпадение, но все-таки странно.

— Индеец? — спросила Джейн.

— Не знаю. Дежурная медсестра ничего не помнит. Дел и так хватало, вы ведь знаете о крушении самолета?

— Да, — произнесла Джейн. В ее голосе чувствовалось напряжение. — Думаете, этот человек специально лег в больницу, чтобы держаться ко мне поближе?

— Вполне допустимо. Такой вывод напрашивается сам собой, согласитесь.

— Как он вышел на мой след?

— Он мог узнать о вашем местонахождении из медицинской карты, где указывается адрес, по которому больной будет проживать после выписки. Вы ведь знаете, из-за сокращения ассигнований на содержание медперсонала медсестры теперь должны находиться одновременно в нескольких местах.

После некоторого колебания Джейн все-таки решилась.

— Кристиан, — наконец произнесла она. — Не могли бы вы ко мне приехать? Мне одной здесь страшно.

В ответ тишина: ее собеседник явно сомневался.

— Я очень этого хотел бы, Джейн, но, боюсь, такая инициатива поставит меня в крайне неловкое положение. Крук — мой шеф, непосредственный начальник. Если он узнает, что я действую за его спиной, то уволит меня без тени сомнений.

Джейн сжала зубы, чтобы сдержать язвительный упрек, готовый сорваться с ее губ.

— Я вас понимаю, — холодно произнесла она.

— Послушайте, — продолжил Шейн, — я дам вам номер моего сотового телефона, звоните, если снова увидите вчерашнего человека, и я тотчас же приеду.

— Хорошо, — ответила Джейн, — я записываю. Она не понимала, что же все-таки останавливало Шейна — страх за свое рабочее место… или нежелание быть замешанным в деле, которое выходило за рамки его служебных обязанностей? В деле, связанном с убийством, например?

Они обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, и Шейн под предлогом, что у него срочный вызов, повесил трубку. «Неужели он просто меня боится?» — задавала себе вопрос Джейн. Она была разочарована и обижена, неожиданно осознав, что на самом деле ей бы очень хотелось, чтобы в роли ее спасителя оказался красавец Кристиан. Ну как тут не посмеяться над собственной наивностью? Наверняка практикант делал вид, что она его интересует, просто надеясь привлечь ее внимание к собственной персоне, и ничего более. Теперь, когда дело приняло иной оборот, он поспешил от нее отделаться. Итак, Джейн была обречена на постоянное внимание лишь одного человека: ужасного, несносного коротышки Крука, с его лысиной, кривыми зубами и торчащим брюшком, Крука — потрошителя черепных коробок!

Джейн вспомнила о пузырьке с декседрином, найденном в чемодане. Поближе к ночи она проглотит две таблетки, чтобы не заснуть, и тогда увидит, если кто-нибудь попробует проникнуть в дом.

После обеда свинцовые молоточки мигрени вновь застучали в ее затылке. Она заставила себя съесть несколько ломтиков хлеба, но у нее так сильно болела голова, что ее тотчас вырвало. Взяв полотенце, Джейн завернула в него кусочки льда и приложила к затылку. Никакие таблетки в таких случаях не приносили облегчения, и она была вынуждена мужественно терпеть боль. Крук ясно дал понять, что, возможно, ей придется испытывать такие муки до старости. Джейн закрыла глаза, вытянулась на диване и постаралась расслабиться, как ее учили врачи. Нужно постараться любыми средствами отделить себя от боли, рассматривать ее как бы со стороны. Чем сильнее человек нервничает, тем с большей скоростью нервы распространяют боль по телу. По крайней мере это главное, что ей удалось вынести из пустой болтовни врачей. Как только боль успокоилась, она заснула.

***

Джейн пришла в себя от чьего-то грубого прикосновения: кто-то тряс ее, чтобы разбудить.

— Кто вы? — кричал человек. — Что вы здесь делаете?

Джейн открыла глаза. Перед ней стоял Крук. Наклонившись к ней, распростертой на полу, он бесцеремонно пытался ее растолкать. Почему он ее не узнал? Доктор смотрел на Джейн одновременно испуганно и недовольно.

— Где молодая женщина, которая здесь живет? — спрашивал ее врач. — Кто вы и как вам удалось сюда проникнуть? Отвечайте, или я вызову полицию!

Джейн вырвалась из его рук. Она была настолько поражена его поведением, что не могла ничего выговорить.

— Доктор… — пробормотала она наконец, — но это же я, Джейн.

Врач отпрянул, нащупав выключатель ночника, потому что уже наступил вечер и в комнате царил полумрак.

— Джейн! — с облегчением выдохнул он. — Вот дьявол! Я вас не узнал. Для чего весь этот маскарад? Невероятно! Я решил, что в дом пробрался посторонний.

— Посторонний? О ком вы говорите?

— Черт побери! Да посмотри же на себя! Что за вид!

Схватив за руку свою пациентку, Крук заставил ее встать и потащил в ванную комнату. Джейн увидела в зеркале над умывальником старую женщину, неопрятную нищенку в грязном тюрбане, с ввалившимися глазами, глубокими морщинами и бесцветным ртом, заключенным в скобки двух вертикальных морщинок, которые прочерчивает на лицах неумолимое время; под бесформенным платьем угадывалось расползшееся тело с огромной обвислой грудью.

— Что за дикие фантазии? — возмутился Крук. — Сколько часов вам пришлось потратить, чтобы так преобразиться?

— Я не знаю, — призналась Джейн, опираясь на раковину. — Со мной это случается уже второй раз. Однажды я уже просыпалась в таком виде, переодетая в домработницу.

— Умойтесь, — приказал Крук, — я подожду вас в гостиной. Нам необходимо обо всем поговорить.

Джейн израсходовала немалое количество средств для снятия макияжа, чтобы обрести нормальный вид, и дважды вымыла голову, так как ее волосы были выбелены с помощью разведенной в воде зубной пасты, что сделало их одновременно седыми и сальными. Ее лицо горело, когда она подошла к Круку, стоявшему перед огромным, во всю стену, камином в комнате для гостей. Врач оглядел ее с нескрываемым интересом, за которым угадывалось жадное любопытство ученого, отчего Джейн сразу стало не по себе.

— Невероятно, — процедил он. — В полутьме эффект был просто потрясающим. Можно подумать, что прежде вы работали визажисткой в Голливуде. Подумать только, ведь вы сотворили это чудо, располагая лишь тем, что нашлось под рукой! Минуту я пребывал в уверенности, что сюда как-то проникла побирушка. И вы совсем не помните, как это сделали?

— Нет, — прошептала Джейн, бессильно опускаясь в кресло. — Абсолютно бессмысленный поступок.

— Вот тут я не согласен. Напротив! Всякое переодевание несет в себе глубокий смысл. Может быть, вы испытывали желание преобразить свою внешность, чтобы ввести в заблуждение того, кто за вами охотится? Это наиболее логичное объяснение.

— Но ведь и в первый раз я тоже была переодета в старую женщину.

— Почему бы не предположить, что этот образ оказался для вас самым несложным? Тем не менее причина может быть и совсем другой.

— Какой же?

— В психологии существует понятие — отождествление себя с противником. Человек стремится перевоплотиться в своего врага, стать им. Уничтожая таким образом то, что их разделяет, он перестает чувствовать себя уязвимым.

— Вы намекаете на то, что в свое время меня преследовала какая-нибудь старуха, и теперь я бессознательно стараюсь придать себе ее черты, чтобы от нее избавиться?

— Этого нельзя исключить.

Из груди Джейн вырвался резкий смех.

— Простите, — язвительно заметила она, — но это напоминает мне допотопные фильмы о раздвоении личности.

Однако Крук не разделял ее точки зрения.

— Напрасно иронизируете, — возразил он, слегка задетый. — Раздвоение личности существует. Сотни людей страдают от этого душевного расстройства. Для изучения подобных случаев даже был создан специальный научный центр. Тем не менее я далек от мысли, что вы жертва этого психического отклонения. Ваши приступы сомнамбулизма лишь стремятся вытащить из глубин бессознательного какой-то прочно укоренившийся в вас страх. Нужно их пронаблюдать, еще лучше — отснять, чтобы сделать правильные выводы. Благодаря им можно будет узнать о вас много интересного. Например, каково происхождение вашего умения наносить грим, откуда у вас тенденция к переодеванию. Я невольно задаю себе вопрос: а не были ли вы раньше актрисой? Какой-нибудь не слишком известной комедианткой, выступавшей с гастролями в провинции, во второразрядных театрах.

Он встал, придя в возбуждение от собственного предположения, подошел к бару и налил себе немного бурбона.

— Вам я не предлагаю, — сказал он, не оборачиваясь. — Алкоголь не принесет вам пользы.

Со стаканом в руке Крук принялся расхаживать по гостиной. Через прозрачные стены виднелись очертания погруженного в темноту парка.

— Я спрашиваю себя, не идет ли здесь речь о проявлении забытых автоматических действий, привычных профессиональных ритуалов, которые исполняются почти бессознательно: макияж, переодевание. Для актрисы, которая каждый вечер выходит на сцену, это часть ее работы. Нельзя исключать, что информация о них хранится в вашем мозге и время от времени всплывает на поверхность, когда вы перестаете осознавать свои действия. Это скоро исчезнет, поскольку не поддерживается практикой. Вы разучитесь совершать автоматические действия.

— Артистка? — проворчала Джейн. — Раньше я, кажется, была художницей… рисовальщицей или уж не знаю кем…

— Не вижу противоречия, — заметил Крук. — Актеры нередко принимают участие в разработке декораций, им часто приходится самим рисовать эскизы костюмов, особенно в небольших труппах, где каждый обязан быть универсалом.

— Согласна, — сдалась Джейн. — Но ведь это одна из версий среди многих прочих.

— Точно, — оценил врач логику бывшей пациентки. — Нужен научный подход. Я должен знать, что вы делаете, входя в состояние сомнамбулизма. Мне нужны пленки, видеокассеты.

— Я не хочу возвращаться в больницу, — призналась Джейн. — Там я не чувствую себя в безопасности.

Крук постарался ее успокоить.

— Не расстраивайтесь, — почти нежно проговорил он. — Существует другой выход. Вы не будете возражать, если рядом с вами некоторое время поживет ангел-хранитель? Одна моя знакомая, молодая дама, одновременно будет вашим телохранителем и оператором. Ей, возможно, удастся заснять ваши ночные прогулки.

— Нет, — растерянно пробормотала Джейн. — Даже наоборот. Я буду рада, если кто-нибудь составит мне компанию.

— Вот и отлично, — подвел итог Крук. — Значит, решение принято. Я знаю женщину, возглавляющую одну из охранных служб в Беверли-Хиллз. Некто Сара Кэлхоун. Когда-то я оказал ей услугу, и она, безусловно, нам поможет. Я ей позвоню и договорюсь о встрече. Эту ночь я проведу на вилле, в одной из комнат для гостей, в которой обычно останавливаюсь, когда бываю здесь. Я так и не смог себя заставить жить в комнатах, прежде принадлежавших хозяевам. Однако я успел заметить, что у вас таких проблем не возникает.

От Джейн, разумеется, не укрылось, что в последнем замечании доктора явно сквозило неодобрение ее поведения. Возможно, он увидел приготовленный чемодан возле ночного столика или шкаф, из которого она изъяла часть вещей хозяйки? Крука возмутила разобранная кровать? Но почему, скажите на милость, Джейн должна чувствовать себя виноватой? Какое ей дело до комплексов, которыми одержим этот сын эмигрантов?

Но едва эта мысль промелькнула в ее мозгу, Джейн спохватилась: «Вот оно, опять во мне заговорила ночная незнакомка, которая уж слишком часто стала меня подменять».

ГЛАВА 7

Рано утром они с Круком отправились в Венис. Врач молча вел машину, не пускаясь, по своему обыкновению, в пространные монологи. По искоса брошенному взгляду на ее одежду Джейн догадалась, что ее покровитель не одобрял ту непринужденность, с которой она рылась в шкафах покойной хозяйки виллы. Однако если добрый доктор рассчитывал зажать ее в жесткие рамки, то он шел неверным путем. Вряд ли Крук сумеет внушить ей чувство вины. И пусть не воображает, будто тот факт, что он кромсает чужие мозги, уже дает ему право на их владельцев. Так они ехали всю дорогу, не произнося ни слова и думая каждый о своем.

Джейн нашла, что городок Венис полностью соответствует тому, что она видела когда-то по телевизору. Гигантский почти белый песчаный пляж, окаймленный галереями на итальянский манер, где по бетонным дорожкам множество молодых людей на роликовых коньках выписывают замысловатые фигуры под музыку своих плейеров. Всюду публика, жаждущая лишь одного — привлечь к себе внимание: вот мужчина, изображающий Дядю Сэма, ведет на поводке несколько собачек, наряженных ковбоями; факиры всех мастей, уличные рисовальщики, создающие целые скульптуры с помощью пены для бритья; предсказатели, обращающиеся к публике на языке глухонемых; татуировщики, предлагающие создать настоящий шедевр с помощью специальной, меняющей цвет в зависимости от погоды туши, — словом, настоящий двор чудес, горланящий на все лады, пестрый и фальшивый, состоящий из лжепророков и жадно внимающей им толпы.

Охранное агентство примостилось на берегу высохшего канала, приспособив для своих нужд огромную, переоборудованную в служебное помещение бетонную цистерну и оснастив ее окнами кругового обзора. Пройти в здание можно было, только зная специальный пароль. Установленные на крыше металлические буквы гласили: «Компания „ЗОНА БЕЗОПАСНОСТИ“». И чуть ниже: «Достойный вооруженный отпор».

Джейн должна была подождать в машине, пока Крук встретится один на один с хозяйкой заведения. Она сочла эти переговоры за ее спиной унизительными. Покинув больницу, Джейн все с большей неприязнью относилась к бестактности врачей, их отвратительной манере держать себя с пациентами как с животными, не требующими приличного обхождения.

Наконец появился Крук. Он торопился: его ждали в больнице, и он не должен был опаздывать. Врач сообщил Джейн, что оставляет ее на попечение Сары Кэлхоун, предоставляя последней полную свободу действий. Джейн сначала решила обидеться, но знакомство с Сарой Кэлхоун развеяло ее дурное настроение.

У Сары были волосы истинной ирландки: рыжая шевелюра, кудрявая, как у барана, которому сделали укладку с помощью круглой щетки. Лоб и щеки женщины покрывали веснушки, и Джейн удивилась, что Сара не поступала подобно остальным калифорнийкам, которые давно бы уже избавились от них с помощью шлифовки кожи. Мелкие морщинки в уголках глаз, так называемые гусиные лапки, тоже выглядели странно в краю, где благодаря чудесам пластической хирургии женщины выглядят двадцатипятилетними до наступления климакса, по крайней мере до своего полувекового юбилея уж точно. Сара же словно напоказ выставляла свой возраст, с безразличием, в котором был вызов. Джейн дала бы ей лет сорок. Крупная, с молочно-белой кожей и проницательным взглядом, Сара была в рубахе лесоруба в черно-красную клетку и вылинявших джинсах. Мускулистые руки женщины слегка вспухали при каждом движении. Единственным кокетством Сары Кэлхоун был исходивший от нее аромат дорогих французских духов, которыми она пользовалась, разделяя расхожее мнение о том, что у всех рыжих женщин есть особый запах, считающийся неприятным.

Джейн, устроившись в кресле, обтянутом красной кожей, обозревала вид, который открывался из окна приемной офиса. Через пуленепробиваемое стекло немое оживление пляжа чем-то напоминало фильм при отключенном звуке.

— Крук сказал, вы занимаетесь вопросами безопасности, — нарушила молчание Джейн. — Что под этим подразумевается? Вы телохранитель?

Сара улыбнулась.

— Не только, — ответила она. — Люди часто испытывают тревогу, и наша фирма пытается удовлетворить желания тех, кто хочет ощущать себя в безопасности. И спрос на спокойствие в последние годы возрастает. Вам, должно быть, известно, что множество людей не выходят из дома без того, чтобы не заковать себя в броню с головы до ног. Раньше подобная публика удовлетворялась бронежилетами, но теперь им этого мало. Отныне клиент хочет, чтобы каждая клеточка его тела стала недоступной для пуль, даже если это заставляет его исходить кровавым потом. Эпидемия безумия. Жизнь в постоянном ожидании катастрофы. Единственная истинная религия значительного числа калифорнийцев — паранойя.

Она замолчала, чтобы зажечь сигариллу.

— Хуже всего с людьми, которые однажды стали жертвой агрессии или ограбления, — продолжила Сара. — Они готовы жить затворниками, стать добровольными пленниками одиночной камеры, которую сами для себя возводят. Сейчас, например, у нас появилось множество клиентов, которые требуют постоянного прослушивания.

— Прослушивания?

— Да, именно так. Мы снабжаем их высокочувствительными микрофонами, позволяющими нам прослушивать все, что с ними происходит, и представитель фирмы круглые сутки отслеживает разговоры клиента, разумеется, с его полного согласия. Предварительно мы заключаем с ним договор, который закрепляется его подписью.

— Но зачем все это?

— Фобия преследования. Все эти люди хотят, чтобы мы пришли им на помощь в любой момент. Наше незримое присутствие вселяет в них уверенность. Часто они разговаривают с нами через микрофон так, словно мы находимся в одной комнате. Нередко пускаются в откровения, «выговариваются», используя нас в роли конфидентов, рассказывают нам о своей жизни. Можно подумать, что это им нравится — становиться прозрачными, не сохраняя ничего интимного, тайного. Некоторые носят микрофончик на шее, как подвеску, чтобы мы могли по звукам знать обо всех их перемещениях, о пребывании, например, на деловом обеде.

— Бред какой-то, — в недоумении пробормотала Джейн. — И они никогда не отключают звук? Даже в постели с девицей?

— Конечно, нет. Особенно в постели. На этом пункте клиенты особенно зациклены. Иногда, чтобы проверить, внимательно ли мы за ними следим, они просят нас повторить то, что произнесли в микрофон. Они и не думают шутить. Я часто говорила, что постоянное прослушивание становится иногда неуместным и для них будет более приемлемым иметь возможность в любой момент отключить звук. Но они всегда отказываются.

Сара встала.

— Пойдемте, — предложила она. — Я хочу показать вам наш зал, где происходит прослушивание, там вы сможете лучше понять, о чем я говорю.

Она открыла тяжелую дверь. Женщины прошли в огромное помещение, разделенное на множество отсеков и напоминающее лингафонный кабинет или зал торговой службы приема заказов по телефону. Внутри каждого отсека сидела девушка-оператор в шлеме, которая с мрачным видом следила за крутящимися бобинами большого магнитофона.

— Так операторы по минутам следят за жизнью клиентов, — объяснила Сара. — В конце каждого дня пленка стирается, но некоторые клиенты требуют, чтобы им доставляли пленку с курьером.

— Из соображений безопасности или просто дань фетишизму?

— Большинство из них обычные коллекционеры. Они архивируют отдельные моменты своей жизни и в хронологическом порядке хранят их на полке. Я думаю, так у них создается впечатление, что их существование обретает наибольшую полноту. Это еще один способ сохранить прошлое, ничего не потеряв в потоке жизни. Иногда они берут ту или иную кассету и вновь переживают какой-нибудь важный разговор, записанную вечеринку. Странно, но они редко выбирают для этого какие-либо знаменательные события. Нет, это скорее то, что называют приятными моментами: званый ужин с друзьями, шутки, доверительный разговор у камина, телефонный разговор с любимым человеком.

— Они создают склад воспоминаний, — заметила Джейн. — Если однажды они потеряют память, им будет достаточно прослушать пленки, чтобы вспомнить о себе все.

— Сожалеете, что в вашем распоряжении не оказалось ничего подобного?

— Нет, — ответила Джейн. — Каким бы странным вам это ни показалось, я вовсе не стремлюсь узнать, кем была. Знаю, что мое нежелание узнать о прошлом настраивает против меня многих: в больнице соседки по палате считали меня чудовищем. Однако, повторяю, я не испытываю ни малейшего интереса к тому, что происходило со мной до несчастного случая. Пусть мне дадут возможность начать с нуля, с самого начала. Я мечтаю лишь о том, чтобы меня оставили в покое, перестали преследовать. Я прекрасно осознаю, что мне дан редкий шанс.

Сара покачала головой. Магнитофоны продолжали вращаться с жужжанием назойливых насекомых. Время от времени Джейн бросала полный недоумения взгляд на эти чужие жизни, наматывавшиеся на пластмассовые бобины.

— Нам удалось предотвратить не одно самоубийство, — заметила рыжеволосая. — Благодаря магнитофонам мы вовремя сумели вмешаться.

— Вы прослушиваете своих клиентов и днем и ночью?

— Да. Операторы работают круглосуточно, сменяя друг друга. Многие клиенты страдают бессонницей.

Нередко, сидя в кровати, они разговаривают сами с собой до рассвета. Микрофоны способны улавливать звук, начиная от двадцати децибел, что эквивалентно шороху листьев. Возможность говорить очень тихо вдохновляет наших клиентов на откровения, признания. Нет, они не рассчитывают найти в нас собеседников, им достаточно, что их могут выслушать и где-то есть ухо, жадно ловящее каждое их слово.

— А фотокамеры? Вы не используете их?

— Используем. Есть своего рода фетишисты, собирающие изображения, так же как другие собирают звуки. Но эти случаи более редки. Обычно клиенты предпочитают, чтобы их слушали, а не видели. Нами разработаны миниатюрные фотокамеры, не больше монеты в пятьдесят центов. Алгоритм тот же: круглосуточное наблюдение, запись на пленку, выдача отснятых материалов клиенту.

— Что-то вроде подглядывания за самим собой?

— Скорее способ победить время, ход которого невозможно остановить. Ведь каждый день, оставивший след в виде фильма, отвоеван у забвения.

— Но ведь на все эти пленки и кассеты требуется уйма места, согласитесь?

— Одни выкладывают ими стены своих домов, другие снимают помещения, чтобы их хранить, третьи заносят в цифровом виде в память компьютера. Таким образом, год жизни может уместиться на одном лазерном диске.

— А составляют ли они из них семейные альбомы?

— Вероятно. Это чисто человеческая слабость, и они ничем не хуже фотоальбомов наших родителей.

Они пересекли зал, и Сара открыла еще одну металлическую дверь, за которой стояли ряды полок, сгибающихся под тяжестью различных электронных приборов.

— Здесь находятся самые совершенные средства шпионажа. Последнее новшество, так сказать, последний крик моды — это детектор лжи, который можно подключать к переносному телефону, чтобы определить, говорит ли ваш собеседник правду. Прибор пользуется огромной популярностью у директоров фирм, а также ревнивых жен и мужей или родителей, которых беспокоят дружеские связи их детей. Прежде для подготовки специалистов такого профиля требовались долгие годы обучения, теперь же все сделано так, что диагноз можно поставить немедленно: два экрана, которые зажигаются поочередно — правда, ложь.

— Слушая вас, можно подумать, что весь мир захлестнуло безумие.

— Безумие — нет, страх — да! Все боятся всего: межэтнических войн, мощного землетрясения, из-за которого весь Лос-Анджелес разрушится, мутации на уровне генов, исчезновения белой расы, болезней, которые изобретаются в стенах лабораторий. По крайней мере фирмы, подобные той, которой я управляю, избавляют людей от необходимости держать в подвалах автоматическое оружие. Дважды, исключительно по характерному звуку, я догадывалась, что один из наших клиентов чистил и заряжал пистолет. Я срочно прибыла на место, и правильно сделала, потому что он обезумел и собирался перестрелять всю свою семью. Когда мы приехали, он уже убил собаку. В тот день мы помешали совершиться массовому убийству.

Джейн надоела экскурсия. И так было ясно, что только богачи из шикарных кварталов Лос-Анджелеса могли бы воспользоваться услугами ангелов-хранителей вроде Сары Кэлхоун!

— Крук говорил мне, что однажды он оказал вам услугу, — резко произнесла она. — Кажется, я догадываюсь, что под этим подразумевалось: вы, наблюдая за мной, очевидно, вернете ему долг?

По лицу Сары пробежала тень.

— Крук ничего не делает просто так, — подтвердила она, погасив сигариллу о подошву ботинка. — Я многим ему обязана. Пойдемте, я вам покажу кое-что.

Ее рука, крепкая, как у мужчины, легла на плечо Джейн.

— Нужно спуститься в подвал, — объяснила Сара. — Как в фильмах ужасов. Вы ведь знаете, монстров обычно прячут именно там.

Они спустились по металлической лестнице в просторный зал, разделенный на несколько отсеков кирпичными перегородками, выкрашенными в белый цвет. Особые лампы распространяли освещение, воспроизводящее солнечный свет. С помощью комбинированного переключателя пользователь мог выбирать режим освещения по своему желанию: полдень, облачная погода, заря, сумерки, весна, лето. Играя различными бегунками, можно было добиться синтеза из различных типов освещения, где присутствовали всевозможные оттенки солнечного света — от ярко-золотистого до красного, цвета пламени. Внизу Джейн различила любопытное устройство, которое она сначала приняла за купол цирка из прозрачной пластмассы. Оно напоминало одновременно гигантскую капсулу, камеру для обеззараживания одежды и палатку бедуинов. К сказочному убежищу была подведена сложная система труб, а в его центре перед внушительным нагромождением компьютеров сидел обнаженный молодой человек. Он был красивый, стройный и, казалось, нисколько не смущался того, что выставлен на всеобщее обозрение в костюме Адама.

— Мой сын Дэвид, — прошептала Сара. — Он страдает врожденным иммунодефицитом, поэтому вынужден жить в стерильной среде. Вы, конечно, наслышаны об этом недуге. Инфекция, что для нас оборачивается обычным насморком, способна убить его в течение нескольких часов. Дэвид может выжить только в абсолютно чистой атмосфере. Все, что к нему поступает, прежде проходит полное обеззараживание: книги, предметы первой необходимости.

Молодой человек поднялся со своего сиденья, улыбнулся и сделал приветственный жест рукой. В его мускулистом теле не угадывалось ни малейших признаков болезни. Загорелая голова юноши была подстрижена под нуль, как у новобранца.

— Здравствуйте! Я Дэвид, — произнес он, обрадованный неожиданным визитом. — Вы особо важная клиентка? Обычно мать старается не показывать меня посетителям агентства.

— Я Джейн, — представилась молодая женщина. — Вы кажетесь мне человеком с другой планеты, и вижу — вы в отличной форме.

— Дэвид сам изобрел все приборы, которыми мы пользуемся, — объяснила Сара. — Камеры, микрофоны, передатчики, детекторы. Он настоящий гений электроники.

— У меня полно времени, — усмехнулся юноша. — Не так уж трудно всему научиться, если имеешь хороший компьютер.

В этот момент прозвучал сигнал биппера, пристегнутого к поясу Сары Кэлхоун.

— Простите, — сказала она. — Меня вызывают в зал прослушивания. Я сейчас вернусь, воспользуйтесь моим отсутствием, чтобы познакомиться.

Она поднялась, оставив наедине Джейн и Дэвида, которых разделяла лишь прозрачная стенка капсулы.

— Итак, вы новая клиентка? — спросил парень.

Джейн прищурилась.

— Не изображайте святую наивность, — с вызовом парировала она. — Уверена — вы слышали весь наш разговор, ведь повсюду установлены микрофоны. Разумеется, вы, сидя в подвале, следите за всем, что происходит в этом здании. Во всяком случае, я поступала бы именно так, если бы оказалась в подобном положении.

— Браво! Сдаюсь, — рассмеялся Дэвид, делая вид, что пускает себе пулю в лоб. — Да, так и есть: мой удел — замочная скважина, и я действительно подслушиваю разговоры. Но поверьте, это скромная компенсация за мое плачевное состояние. Немногое, что я еще могу себе позволить.

Джейн приблизилась на несколько шагов, желая получше рассмотреть прозрачное жилище Дэвида. Внутри камера, а вернее, капсула, была оснащена минимумом мебели, как убежище или бункер, устроенные на случай ядерной войны: металлическая кушетка, шкаф, большой стеллаж с книгами, огромный телевизор. К одной стороне этого фантастического обитаемого шара были подведены трубы, оттуда доносился гул.

— Воздух, который сюда подается, постоянно фильтруется, — объяснил Дэвид. — Ко мне не должен проникнуть ни один микроб. Изобрел установку один доктор наук. Он нарисовал схему, а затем я, как только начал интересоваться техникой, стал ее усовершенствовать.

Он немного помедлил и поинтересовался со смущенной улыбкой:

— Значит, и вы тоже в некотором роде монстр?

— Да, — усмехнулась Джейн. — Ничем не хуже вас. У нас много общего: предполагаю, вы тоже побывали главным героем научных сообщений, а то и нашумевшей монографии.

— На что вы намекаете? Крук — отличный парень! — воскликнул Дэвид. — Когда у нас с матерью было туго с деньгами, он один пришел нам на помощь.

Джейн пожала плечами.

— Возможно, — нехотя бросила она. — Честно говоря, мне все равно. Скажите лучше, как вам удается вести такое существование и не сойти с ума?

— А вам? — ответил вопросом парень. — Легко ли жить без прошлого, без воспоминаний, будто вы — золотая рыбка?

— Кто?

— Золотая рыбка. Исследования ученых показали, что запас памяти таких рыбок рассчитан лишь на минуту, потом все стирается, и им приходится начинать с нуля. Не только золотые рыбки, но и многие другие живые существа имеют такой ущербный, с нашей точки зрения, механизм запоминания. Их невозможно приручить, потому что они моментально забывают, кто вы. Дрессировка ни к чему не приводит: беднягам приходится жить, повинуясь инстинктам, — это все, на что они способны. Вы тоже так устроены?

— Честно говоря, не знаю, — протянула Джейн. — Инстинкты — это врожденное, что не может исчезнуть, верно?

— Да, под инстинктами подразумеваются элементарные поведенческие реакции, но не приобретенные в процессе жизни, а унаследованные вами как представителем человеческого рода — записанные в генах.

— Значит, у меня сохранились инстинкты, — задумчиво произнесла Джейн. — Инстинкты, цепями прикованные к моему телу. — Она часто-часто заморгала, словно стараясь поскорее спуститься с небес на землю, и спросила: — Вы никогда отсюда не отлучаетесь?

— Нет, — признался Дэвид. — Я боюсь. У меня есть специальный комбинезон с кислородным оборудованием, но я прихожу в ужас при мысли, что какой-нибудь сумасшедший одним взмахом ножа перережет шланги.

— Этого достаточно? — прошептала Джейн.

— Вполне достаточно, как вы изволили выразиться. Я вдохну безобидный микроб, который вызовет у меня что-нибудь вроде невинного насморка, и умру той же ночью от воспаления легких.

— Значит, вы обречены подглядывать за ближними, используя мониторы, не покидая этого убежища?

— Да, меня подключили к каналу наблюдения охранного агентства матери, и я попросил разрешения поместить камеры в некоторые ночные клубы, на оживленные перекрестки улиц, в магазины, рестораны. Так у меня возникает впечатление, будто я брожу по городу. Я создал локальную сеть, по которой наши клиенты могут вызвать меня днем и ночью. У меня достаточно времени, чтобы выслушивать их и вести с ними беседы. Одна женщина до такой степени прониклась ко мне сочувствием, что разрешила постоянно снимать ее, даже когда она принимает ванну. Представьте, эта добрая душа не ломает комедию, а на самом деле моется при мне без стеснения, как любовница при своем избраннике. И с моей стороны здесь нет никакого подглядывания, у меня есть разрешение, подписанное ее рукой, — могу вам показать.

— Верю, верю, — успокоила юношу Джейн. — Мне даже кажется, что существует немало людей, которые бы вам позавидовали.

— Мне? Серьезно, вы так думаете?

— Плохо ли иметь постоянный предлог, чтобы никогда не выходить из дома? Об этом наверняка мечтает каждый третий.

Дэвид улыбнулся.

— Вы странная, Джейн, — произнес он, и искорка живого интереса промелькнула в его взгляде. — Не похожи на других. Обычно окружающие жалеют меня, спешат выразить сочувствие, соболезнуют, словно я наполовину покойник. Вы — смелая, необузданная, настоящая дикарка. Кажется, цивилизация не удосужилась пройтись по вам наждачной бумагой, скруглить острые углы.

— Преимущество тех, кто вовремя освободился от житейского груза, — с мрачной иронией проговорила Джейн. Она замерла, пристально посмотрев на Дэвида через прозрачную пленку. — А секс? Как вы обходитесь? Постриглись в монахи?

Дэвид рассмеялся:

— Нет, такая возможность есть. Пройдите вон к тому экрану. Видите?

Она проследила взглядом за его рукой. С одной стороны в прозрачное покрытие шарообразной капсулы была вделана прямоугольная, вертикально стоящая рамка, на которой поблескивала туго натянутая пленка.

— Новейший материал, — объяснил Дэвид, — последняя разработка. Полимер, используемый в астронавтике, — растягивающийся и сверхпрочный. По крайней мере ногти и зубы не причиняют ему вреда. Взгляните.

Он приблизился с внутренней стороны к экрану, протянув руку к молодой женщине. Пленка облепила его пальцы, как перчатка хирурга. Красивая рука в нейлоновой оболочке легла на плечо Джейн.

— Суперэластик, — прокомментировал Дэвид. — Пленка может обтянуть любую часть моего тела.

— О, понимаю! — ответила она. — Хотите сказать, что мать присылает вам женщин, и вы можете заниматься с ними любовью через этот экран?

— Для этого мне не требуются услуги матери, — сухо уточнил Дэвид. — Я способен и сам сделать заказ на девушку.

Джейн с любопытством разглядывала пленку, которая заключила ее собеседника в гигантскую плаценту. Теперь он напоминал огромного целлулоидного голыша.

— Разрешите вас потрогать, — вдруг попросил юноша. — Ну пожалуйста! Не так уж часто у меня есть возможность коснуться настоящей, не продажной женщины. Вы ведь не против, правда? Умоляю…

— Не скулите! — отрезала Джейн. — Трогайте, пока не надоест. Врачи полгода только этим и занимались. Ничего другого в моей «новой» жизни не было. Столько людей видело мою наготу, что это вытравило из меня всякую стыдливость.

Резиновые руки коснулись ее тела. Она не сопротивлялась. В прикосновениях юноши отсутствовала не только чувственность, но и сама жизнь. Джейн показалось, что она очутилась в объятиях огромной механической куклы или робота. Пластиковые пальцы расстегнули пуговицы блузки, скользнули под ткань и стали ласкать грудь. Это не вызвало у нее никакой реакции. Зато возбуждение Дэвида достигло предела: обтягивающая его бедра мембрана готова была лопнуть.

Джейн еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Резко отпрянув, она быстро привела в порядок одежду.

— Довольно! — воскликнула она. — Сейчас вернется ваша мать. Не хватало еще, чтобы она застала вас в таком состоянии.

— Мать счастлива, когда счастлив я. Почему вы отстраняетесь? Я не опасен! Напротив, это вы опасны для такого, как я. Ваше тело покрыто сильнодействующим ядом, смертоносными бациллами. Достаточно одного поцелуя, чтобы меня убить. Весь мир — сплошная зараза, и это отвращает от меня людей. Им неприятно находиться рядом с чудовищем, в которое они способны посеять семена смерти! Ведь человеку, считающему себя абсолютно здоровым, не доставит удовольствия мысль, что он скопище вирусов, питательная среда для готовых к атаке микроорганизмов.

— Да, — согласилась Джейн, — однако не забывайте, что я не девушка по вызову и у меня нет ни малейшей склонности к самопожертвованию.

— Простите, — простонал Дэвид. — Я был неловок, смешон. Скажите, что вы придете сюда еще раз! Я проведу любой поиск, который вам понадобится! Знайте, я способен проникнуть в банк данных самых засекреченных организаций. ФБР, полиция, картотека людей, находящихся в розыске, — я могу получить редчайшие сведения, не отходя от этой клавиатуры.

Джейн на него не сердилась. Ее столько раз осматривали врачи, что тело уже не испытывало волнения от чужих прикосновений. Близость мужской руки вызывала у Джейн одно желание — поскорее от нее освободиться. И потом, Дэвид ее раздражал. Привыкший к исполнению любых своих капризов, он, вероятно, при возникновении любого препятствия начинал паниковать, закатывать истерики. «Какая же он, должно быть, обуза для Сары! — посочувствовала ей Джейн. — Она вынуждена работать как каторжная, обеспечивая существование этому вечному младенцу. Хорошо, если бы какой-нибудь несчастный случай избавил ее от сына. Например, разрыв защитной оболочки. Дырка, через которую внутрь капсулы попадут несколько миллиардов микробов». Она так ясно это представила, что словно завороженная вытянула руку, приложила палец к мембране и надавила изо всей силы. Эластичный материал легко подался вперед, оставаясь невредимым.

— Пленка не прорвется от удара ножа? — спросила Джейн деланно-безразличным тоном.

— Нет, — ответил Дэвид, радуясь, что в молодой женщине проснулся хоть какой-то интерес. — Проводились испытания на прочность. Квадратный метр этой штуковины стоит целое состояние, и нам пришлось немало потрудиться, чтобы достать целый рулон. Технология производства защитного материала, сопротивляющегося любому проникновению, например, бритвы или ножа, до сих пор — государственная тайна. Скоро он будет применяться для изготовления одежды астронавтов. В космосе температура способна достигать двухсот градусов ниже нуля, так что в случае разрыва комбинезона человеческое тело моментально превращается в ледышку. Этот материал позволит изготавливать прочнейшее обмундирование. Но на настоящий момент существует одна проблема: эластик чувствителен к огню. Вот почему я вынужден выбирать себе некурящих подружек.

Джейн не понравилась странная дрожь, которая пробежала по ее затылку при словах юноши. Огонь… Значит, достаточно сигареты, чтобы проделать аккуратную маленькую дырочку в стерильной плаценте красавчика Дэвида Кэлхоуна?

Она возмутилась. Гнусные, недостойные мысли! Разве могли они принадлежать ей, Джейн? Нет, это, без сомнения, были мысли той «злой девицы», что рождалась в недрах ее существа во время сна, — незваной ночной гостьи.

— Вы все еще на меня сердитесь? — спросил юноша. — Не стоит. Мне просто захотелось немного побыть с настоящей женщиной, ведь для меня это — подарок судьбы. Мой удел — продажные девицы, исполняющие мои прихоти за деньги. Они говорят, что близость со мной их забавляет — видите ли, я кажусь им гигантским презервативом. А я притворяюсь, что мне доставляют удовольствие поцелуи, в которых нет ни капли искренности. Представьте, я даже не знаю, какова на ощупь женская кожа. Ни разу ее не чувствовал.

Дэвид хотел что-то добавить, но металлическая дверь открылась и в проеме показалась Сара.

— Пожалуйста, поднимитесь наверх, Джейн, — сказала она. — Нам необходимо выработать план действий.

Джейн с удовольствием выполнила просьбу ирландки, тем более что искусственное солнце подземелья сильно раздражало глаза. Она быстро взобралась по металлическим ступеням. На пороге «лингафонного кабинета» ее ждала Сара.

— Это из-за Дэвида вы вынуждены оказывать услугу доктору Круку? — спросила Джейн.

— Увы, — призналась Сара. — Видите, я с вами откровенна. Крук выручил меня в тяжелые времена, когда мне нечем было оплачивать больничные счета, но в отношении к нему я, пожалуй, с вами солидарна: он и меня раздражает. Крук привык смотреть на людей как на ничтожества, и это отвратительно.

Из зала прослушивания женщины прошли в приемную офиса. Сара наполнила бокалы минеральной водой, опустив в них кусочки льда.

— Прошу и вас быть со мной откровенной до конца, — сказала она, протягивая один стакан Джейн. — Я не сыщик — мне предстоит вас охранять. Если вы что-то утаили от Крука, скажите об этом мне. Обещаю, что все останется между нами. Вы действительно полностью потеряли память?

— Да, и, повторяю, это нисколько меня не расстраивает. Напротив, я испытываю нечто вроде эйфории, огромного облегчения, — призналась Джейн. — Когда я говорила об этом с психотерапевтом, он хмурился и принимал такой подозрительный вид, что мне хотелось ударить его телефонным справочником по голове.

— Меня это нисколько не удивляет, — проговорила Сара. — Если бы передо мной стоял выбор, признаюсь, я бы не сразу приняла решение. Груз воспоминаний порой непереносим. Они увлекают вас за собой в пучину, как утопленники, которых еще пытаются отвоевать у воды, и тащат на дно своих спасителей. Нет, хорошо все-таки проснуться одним прекрасным утром без неоплаченных счетов и нерешенных проблем! В некотором роде я вам даже завидую: я подхожу к возрасту, когда воспоминания приобретают над человеком безраздельную власть. Стоит закрыть глаза, и перед тобой встают картины прошлого — бесконечно длящийся кинофильм, который ни на минуту тебя не отпускает. Вам это не знакомо?

— Нет, ведь моим воспоминаниям всего полгода. И кроме них — ничего.

— Никаких внезапных озарений? Или видений, неожиданно всплывающих на поверхность?

— Нет, хотя… иногда возникает нечто вроде наития.

— Что вы называете наитием?

— Бессознательную потребность сделать то или другое, словно в прежней жизни меня к чему-то приучали.

— Крук предполагает, что это остатки былых навыков, которые со временем исчезнут. Привычные действия, которые вы совершали до несчастного случая, не отдавая себе отчета.

Джейн вздохнула.

— Не знаю, — сказала она, — главное, что меня беспокоит, — это человек, который меня преследует. Крук уверен, что речь идет о галлюцинации, однако я убеждена: этот человек существует.

— Ладно, — согласилась Сара, — будем исходить из того, что он реальное лицо, и попробуем сделать все, чтобы его поймать. В этом-то и заключается моя работа.

ГЛАВА 8

Во второй половине дня женщины въехали в ворота стеклянного дома в грузовичке, нашпигованном новейшими приборами и самыми последними изобретениями Дэвида. По роду службы Саре часто приходилось иметь дело с клиентами-богачами, обитающими на Беверли Хиллз, поэтому ее не шокировала необычная архитектура жилища Джейн. Интересно, какие тайные мотивы легли в основу столь оригинального проекта? Не вдохновила ли хозяев прозрачной виллы старая поговорка, что честный человек может жить в доме из стекла? Не являлась ли постройка своего рода ответом на какое-нибудь обвинение в коррупции? Специалист-психолог наверняка пришел бы к такому выводу.

Несколько часов у Сары ушло на то, чтобы разместить по всему зданию камеры наблюдения — миниатюрные видеоустройства, разработанные Дэвидом. Камеры были соединены с детекторами, реагирующими на движущиеся объекты, и тотчас же включались, как только кто-нибудь попадал в поле зрения их объектива. Это приспособление позволяло, во-первых, экономить носитель, а во-вторых, избавляло наблюдателя от просмотра километровых пленок, не представляющих никакого интереса.

— Я постараюсь вести себя тихо, — объясняла ей ирландка, — мы можем даже не разговаривать. Телохранители умеют держаться в тени. Если хотите, будем общаться лишь изредка, в самых крайних случаях. Главное, я буду рядом, как только возникнет необходимость в моем вмешательстве, — это единственное, что следует принимать в расчет.

Джейн пожала плечами.

— Мне все равно, — призналась она. — Какое это имеет значение? В больнице я настолько привыкла жить в изоляции, что чувствую себя одинокой даже в толпе.

— Все будет так, как вы пожелаете, — сказала Сара. — Теперь все готово. Отныне любое малейшее происшествие будет записано на видеопленку. Если кто-то рискнет к вам приблизиться, мы запечатлеем его лицо. С такими камерами высокая четкость изображения гарантирована даже при съемке в полной темноте.

Она решила не пускаться в подробные объяснения, поскольку почувствовала, что Джейн не испытывает к технике ни малейшего интереса.

Затем Сара уединилась в маленькую комнату, где установила контрольную панель, устроив себе что-то вроде диспетчерской, и прослушала записанный на магнитофон разговор со своей протеже. В аппарат был встроен детектор лжи — подлинное чудо микроэлектроники, предназначенное для того, чтобы фиксировать частоту стрессовых модификаций человеческого голоса и отличать изменения, связанные с ложью, от остальных.

Пока она прослушивала пленку, глазок «ложь» не загорелся ни разу. Сара знала, что это еще ни о чем не говорит. У некоторых психопатов, одержимых манией величия, например, не возникнет стрессовой ситуации, даже если они наврут с три короба. Они настолько убеждены в своем превосходстве над остальными, что врать недочеловекам, которые их окружают, для них — святое дело, им от этого ни жарко, ни холодно. Но Сара видела и мифоманов, настолько веривших в собственную ложь, что даже специалисты ФБР не могли сбить их с толку. В нестандартных ситуациях, когда речь идет о психических отклонениях, детекторы лжи не срабатывают. Итак, пока у нее не имелось более детальной информации, все доводы Джейн Доу следовало подвергать сомнениям.

Крук не верил в существование индейца и не скрывал это во время их предварительной встречи. Доброго доктора интересовало прежде всего получение видеозаписей неадекватного поведения Джейн, чтобы изучить его с научной точки зрения. Сара же, напротив, не исключала возможности нового покушения.

Она достала из сумки сандвич — ржаной хлеб с индейкой, приправленный майонезом, — и решила немного передохнуть за едой. Стеклянный дом ей не нравился: обманчивая хрупкость его стен давила на нее. Все-таки любопытное место выбрал Крук для больной, едва оправившейся от сильнейшего потрясения и вдобавок потерявшей память. Наверняка Крук надеялся, что роскошная обстановка произведет впечатление на его подопечную и она решит остаться здесь навсегда, согласившись на роль подопытного кролика.

Вдруг на пороге комнаты появилась Джейн в дорогой пижаме из натурального шелка и крепдешиновом пеньюаре.

— Неужели вы действительно все время собираетесь прятаться в этой кладовке? — спросила она. — Думаю, нам следует получше познакомиться. У меня, к несчастью, не так уж много за душой, а вот о вас хотелось бы узнать побольше. Телохранитель… странное ремесло для женщины, правда?

Они прошли в гостиную и уселись по разным концам дивана. Сара с восхищением смотрела на пол, изучая защищенную стеклянной плитой огромную картину из разноцветного песка.

— Когда вы начали этим заниматься? — спросила Джейн.

Сара вздохнула. Ей тысячу раз задавали этот вопрос, но у нее не хватало духу признаться; что она уже устала отвечать на него.

— Мой отец был старшим сержантом и служил в морской пехоте. Он был настоящий ирландец — ревностный католик и страстный любитель картошки. В жизнь отца органически вошли поэтические поверья и приметы его родины: гномы, король Пак. Эти сказки я обожала в детстве. Во время войны с Кореей он был снайпером и вернулся с «Пурпурным сердцем» [5]. А в отставку отца отправили из-за того, что его ненависть к коммунистам постепенно переросла в паранойю… если не в буйное помешательство. Он стал неуправляемым. Сначала отца пытались использовать в составе личной охраны президента, но он подозревал буквально всех, по любому поводу и без повода выхватывая оружие. Когда однажды отец чуть не застрелил журналиста, обвинив его в том, что он, дескать, спрятал автомат внутри камеры, его вежливо поблагодарили, вручив еще одну медаль, и мы отправились жить на небольшое ранчо недалеко от Сан-Бернардино. В то время там было менее шикарно, чем сейчас.

— А мать? — спросила Джейн.

— Она умерла, когда я появилась на свет, — тихо ответила Сара. — Отец не смог ей простить, что она не подарила ему сына. Он недолго ее оплакивал — такой уж был человек: война избавила его от сентиментальности. Когда коммунисты убили лучшего друга отца, в его голове что-то заклинило. Он принялся за мое воспитание, решив, как видно, вырастить из меня мальчишку. Едва мне исполнилось десять лет, отец вывел меня во двор и заставил сжечь всех кукол. Пришлось подчиниться. Представьте, я никогда в жизни не носила платьев! Тогда костер, устроенный отцом во дворе ранчо, носил символический характер: по его мнению, я уже достигла подходящего возраста, чтобы войти в мир взрослых. Взамен игрушек он дал мне два чугунных утюга и показал, как с их помощью накачивать мускулы. А потом подарил револьвер, настолько тяжелый, что я с трудом могла держать его обеими руками: пистолет сорок пятого калибра, весивший полтора килограмма в заряженном виде.

— Сначала вы сказали «револьвер».

— Это одно и то же. Позже вместо револьвера в американской армии стал использоваться автоматический пистолет. Отец словно не понимал, что я была девочкой. И звал меня не Сарой, а Падди. По утрам мы обычно отправлялись в поле и расстреливали не меньше сотни патронов. Когда возвращались, я была наполовину оглохшей, мои пальцы покрывали волдыри от соприкосновения с горячей сталью. Учительница музыки, у которой я брала уроки фортепиано, выставила меня за дверь, заявив, что я навсегда потеряна для искусства, поскольку мои барабанные перепонки безнадежно испорчены звуками выстрелов. А ведь она считала меня талантливой!

— И как вы все это выдерживали?

— Я не задавала себе такого вопроса, потому что верила каждому слову отца. Мне и в голову не приходило, что можно жить как-то иначе. Для меня он был настоящим героем, жертвой заговора вашингтонских бюрократов. По воскресеньям мы отправлялись в лес и рыли тайные бункеры на случай, если страну завоюют красные. Мы стаскивали туда запасы еды и оружия. Тайники позволили бы нам выжить во время Третьей мировой войны. Отец тогда мог возглавить группу вольных стрелков. От этих сказок у меня захватывало дух. Пока другие девочки помогали матерям чистить столовое серебро, я с завязанными глазами разбирала «маузеры» и училась их собирать, определяя на ощупь каждую деталь. Я знала назубок, что такое блокировка затвора, какое количество пороха необходимо для изготовления самодельных патронов, разрезала пули, переворачивая их обратным концом внутри гильзы, чтобы они оставляли огромное отверстие. Я научилась нарушать в них равновесие, чтобы при проникновении в тело человека они обладали наибольшей разрушительной силой. Я стала настоящим асом в интуитивной стрельбе. Своего рода дар, который мне передался по наследству. В нашем доме царила особая атмосфера: мы спали с заряженным оружием под подушкой, вокруг ранчо были расставлены капканы и действовала примитивная охранная система, которая оповещала нас о приближении «противника». На это уходили все деньги, и нередко мы голодали. Неудивительно, что при таком образе жизни хозяйство пошло прахом. Мы жили на небольшую пенсию отца. Но ведь в детстве все принимаешь как должное. Я ждала, что вот-вот начнется война, и ощущала себя готовой к борьбе. Я была нетерпеливой и уверенной в своих силах.

— А потом?

— В двенадцать лет у меня начались месячные и оформилась грудь. У отца наконец открылись глаза на то, что, вопреки его ожиданиям, я все-таки не превратилась в мужчину. Он понемногу стал отдаляться, прекратил со мной разговаривать и погрузился в черную меланхолию, которая в конце концов привела его в хоспис для воинов-ветеранов, не сумевших оправиться от полученных на войне душевных травм. Меня определили в приют. Позже, когда я сдавала экзамен для поступления на службу в полицию, выяснилось, что у меня удивительные показатели при стрельбе из пистолета: я уже была отличным стрелком, готовым снайпером, настоящим маленьким чудом. Меня направили в ФБР, на курсы их знаменитой школы снайперов. Там все пошло далеко не так гладко, как можно было ожидать: я оставила с носом агентов с признанной репутацией, уже прошедших школу и с большим опытом. У меня появились недоброжелатели — ведь оружие всегда было прерогативой мужчин, их священным правом. Пистолет в женских руках считался оскверненным, превращался в железную болванку. И эти господа полицейские, которые со времен «сухого закона» привыкли гордиться своим титулом мужчины-победителя, явно не приходили в восторг от того, что на стрельбище их обставляла девчонка, да к тому же в присутствии инструктора.

На лице Сары появилась грустная улыбка.

— Совсем молоденькая — мне шел всего двадцать второй год, — я еще не могла верно оценить обстановку, мне казалось, что рано или поздно они признают меня за свою, ведь от природы я была добрая. Разве моя вина, что я оказалась настолько способной — настоящей машиной, чудом скорости и реакции? Они же все время хотели меня на чем-нибудь поймать, давали невероятные по нелепости задания: стрелять через плечо, например, наблюдая за целью в зеркало, расположенное в десяти метрах. Цирковые номера! Но вопреки всему я показывала одинаково замечательные результаты. Они меня поздравляли, а за моей спиной злословили. На самом деле они меня ненавидели: я у них отбирала все кубки и награды.

Она сделала паузу, достав из кармана рубашки сигариллу.

— Там я познакомилась со своим будущим мужем. Он был агентом ФБР, его звали Фредди Маркс. Седоватые виски, черные, прилипшие к носу очки — тогда он казался мне чертовски соблазнительным. Позже я узнала, что он терпеть не мог снимать эти чертовы очки… даже во время поцелуя.

— А муж вам завидовал?

— Да, но я была слишком наивна, чтобы об этом догадываться. Он постарался поскорее сделать мне двоих детей, чтобы отбить у меня охоту к оружию. Дети и стрельба — плохо сочетаемые понятия. Он верно рассчитал, что отсутствие тренировки сведет мой талант на нет. Фредди не мог смириться с мыслью, что в этой области я его превосхожу. У нас родился Дэвид, затем через год появилась Санди. А еще через год мы развелись. Дело в том, что, когда дети были еще маленькие, я тайком возобновила тренировки, и однажды муж застал меня на месте преступления. Он с такой силой вырвал у меня пистолет, что я сломала о спусковую скобу указательный палец.

Мои дети не были в безопасности из-за моего… порока. Судья именно так и сказал. Дэвида и Санди передали на воспитание матери Фредди. Потом Дэвида поместили в больницу из-за его иммунодефицита: оставлять мальчика дома было невозможно. Свекровь совершала настоящее преступление, отказываясь принимать необходимые меры безопасности, — не стерилизовала игрушки, утверждая, что воспитание «под колпаком» превратит ребенка в мокрую курицу. Просто чудо, что он не погиб от вирусной инфекции. Случилось так, что мой бывший муж погиб в авиакатастрофе в Гватемале, а через полгода его мать умерла от сердечного приступа. Тогда мне передали детей при условии, что я не притронусь к оружию. В течение нескольких лет я должна была примириться с неожиданными визитами, внезапными обысками, во время которых полицейские перерывали весь дом. Меня подвергали тестам на парафин, чтобы проверить, нет ли на пальцах следов пороха.

— Вы могли тренироваться, надев перчатки.

— Это выдумка киношников. В перчатках невозможно по-настоящему ощущать оружие, они замедляют реакцию и лишают руки необходимой чувствительности.

Сара вдохнула дым сигариллы, кончик которой превратился в мерцающий уголек.

— В шестнадцать лет Санди убежала из дому. Она всю жизнь ненавидела собственную мать — так настроила ее бабка, представив меня в образе жаждущей крови маньячки. При любой ссоре дочь бросала мне в лицо: «Такие, как ты, разделались с индейцами и перебили в Америке всех бизонов!» Кажется, она вступила в какую-то секту и занималась проституцией на побережье возле Сан-Франциско, добывая деньги для своего гуру, который собирал средства на «дело мира и согласия во всем мире». Я пробовала отбить у них Санди и дважды похищала ее, прибегнув к помощи мускулистых парней, пыталась распрограммировать с помощью приборов, чтобы убрать из мозга девчонки все то дерьмо, которым его забил ее наставник. Ничто не помогло. Каждый раз она убегала снова. Три месяца назад Санди позвонила, предупредив, что однажды явится и убьет меня, потому что мое предприятие обеспечивает защиту торговцев оружием, отмеченных печатью зверя.

— Сурово, — заметила Джейн. — А полиции, естественно, до этого дела нет?

— Разумеется. Увы, в этой стране полицейских мало, их ненавидят и плохо оплачивают. Будущее за частной полицией.

Гостиная постепенно погружалась в темноту. Джейн склонила голову, в полумраке ее лицо своим непроницаемым выражением напоминало фарфоровую маску.

— Спасибо за исповедь, но мне нечего предложить взамен, — сказала она грустным тоном, с оттенком брезгливого сочувствия. — Вам не позавидуешь. Нелегко, наверное, нести такой груз.

— Иногда просто тяжело… — призналась Сара. — Но вы сами убедитесь: голова заполняется мыслями быстрее, чем можно ожидать.

— А я и не спешу ими обзаводиться, — возразила Джейн. — Потеря памяти — не такая тягостная штука, как это описывается в романах. В конце, концов, она даже удобна. Вот пример: представьте, что за полгода до несчастного случая где-нибудь в Луксоре или Лас-Вегасе я спустила в рулетку миллион долларов. Не потеряй я память, сейчас было бы отчего рвать волосы у себя на голове и слез хватило бы до конца жизни. Амнезия в данной ситуации — благо.

— Если рассматривать дело под этим углом зрения, то все не так уж плохо, — осмотрительно заметила Сара.

— Знаете поговорку английских моряков? — спросила Джейн. — «Самое худшее таится в обыденном». Эту аксиому можно применить и к прошлому. На пару килограммов приятных воспоминаний приходится пять тонн дерьма.

Намереваясь с этой эффектной репликой уйти со сцены, Джейн поднялась с дивана и отправилась к себе. Сара осталась одна в гостиной, ей было не по себе. Она сознавала, что испытывает неясную симпатию к Джейн, не без зависти к ее свободе, а вернее — к пустой голове. В тридцать лет еще не поздно все начать сначала, можно построить свою жизнь.

Встав с дивана, Сара пошла в ванную, умылась холодной водой и посмотрела на свое отражение в зеркале. Она знала, что красива той суровой красотой, которой были отмечены лица жен первопроходцев, в чьей жизни было не так уж много поводов для улыбок. Но понимала Сара и то, что ее черты скоро увянут от непосильной работы и постоянной усталости. Она поднесла пальцы к вискам и слегка натянула кожу, разглаживая мелкие морщинки в уголках глаз. Пустяковая пластическая операция — и она станет выглядеть на пятнадцать лет моложе. Вот только не любит она ловчить, и все тут! Даже окрашивание волос вызывает в ней неприязнь. И разве избавишься от подтачивающих женскую привлекательность тяжелых воспоминаний? Джейн разбередила в ней старую рану. Память — это огромная губка, пропитанная мыльной жидкостью, и если забыть ее в ванной, она еще долго будет распространять вокруг себя затхлый запах.

Сара завернула кран, вытерлась и вновь отправилась на свой наблюдательный пост. Парк уже полностью погрузился во мрак, густая чернота надвинулась на дом со всех сторон, плотно прильнув к прозрачным стенам. Не возникнет ли кто-нибудь из темноты, не появится ли расплющенное о стекло лицо убийцы?

Сара нащупала рукоятку маленького пистолета, который всегда носила на поясе под своей просторной робой лесоруба, — «вальтер», короткий и легкий. Оружие, презираемое сильным полом за его недостаточную мужественность, которое продавцы в специальных магазинах предлагали исключительно дамам. Сара, напротив, не очень доверяла крупнокалиберным пистолетам. У них такая сильная отдача, что можно получить перелом, и они лишь увеличивают риск промахнуться. Нет, классному стрелку достаточно легкого оружия, потому что его пуля попадает точно в цель. Такая пушка, как «Магнум-357», например, плохо разбирается в деталях, она отрывает ногу, руку и наносит увечье бездумно, с самодовольной приблизительностью. Это оружие хорошо для неуклюжего мясника. Саре же хватит ловкости вогнать туда, куда нужно, крохотную пулю калибра 7,65, не заливая стены кровью своей жертвы. Она терпеть не могла бойню. Если понадобится, она выстрелит один единственный раз. Нет смысла расстреливать всю обойму — это удел убийц-дилетантов, стремящихся произвести впечатление. Элитный стрелок делает чудеса с простейшим револьвером 22-го калибра — отец не раз ей это доказывал. Пресловутое «новейшее оружие», якобы обладающее неисчерпаемыми возможностями, о котором трубят на все лады киллеры, на самом деле миф, не имеющий под собой никаких оснований.

Сара достала еще одну сигариллу из зеленого кожаного футляра, который всегда носила в нагрудном кармане. Спать не хотелось. Многие годы бессонница заставляла ее просиживать ночи напролет в постели, и в конце концов она привыкла к этому безмолвному поединку, из которого редко выходила победительницей. Мысли все время вертелись вокруг Джейн, утраченной памяти и той эйфории, которую она, по ее словам, от этого испытывала. Не лукавила ли ее протеже? «А разве у тебя не возникало желание все забыть? — спрашивала себя Сара. — Не думать больше о Дэвиде, его затворничестве, опасности повреждения защитной пленки, вполне вероятной, если учесть, что он встречается с сомнительными девицами?»

Постоянно терзаясь из-за сына, Сара в конце концов устала от этого. Уж ей-то было известно, как Дэвид жаждал вырваться из своей одиночной камеры и побродить по улицам. Но самой заветной мечтой парня было создавать огромные фрески, делать настенные росписи. Сара с трудом представляла сына в непроницаемом комбинезоне, орудующим скребком и кистью на строительных лесах. Дэвид не смог бы передвигаться без фильтрационной установки, и отсюда вытекало множество ограничений, например, необходимость справлять нужду в скафандре, подобно астронавту в открытом космосе. Дэвид был инопланетянином на своей собственной планете.

Однажды они провели такой эксперимент, и Сара шла на некотором расстоянии от сына, который сделал вылазку на пляж в специальном снаряжении. Она с ужасом вспоминала, как туристы показывали на него пальцем и покатывались со смеху. Те же, кто привык к атмосфере вечного карнавала Венис-Бич, решили, что это маскарадный костюм. Сара долго не могла забыть, как на сына смотрели девушки: со страхом и отвращением. Большинство думали, что Дэвид — заразный, хотя на самом деле опасны для него были они.

Сара вовсе не походила на мать-наседку, но ей хватало здравого смысла сознавать, что нелепая случайность могла в любую минуту оборвать его жизнь. Хватило бы и одного сумасшедшего, которому взбрело бы в голову броситься на Дэвида и прожечь его комбинезон сигаретой. Тогда в крошечное отверстие, как в гигантскую воронку, устремились бы микробы.

Да, Сара смертельно устала, отяжелела. Интересно, сколько времени она ведет целомудренную жизнь? Два года? Больше? Сара попыталась вспомнить, когда в последний раз была в постели с мужчиной. Очень давно.

Возможно, она сама виновата в том, что в ее присутствии мужчины чувствуют себя униженными, неполноценными из-за ее незаурядных способностей? В последний раз, когда ей так никого и не удалось подцепить в баре для холостяков, она от отчаяния оплатила услуги мужчины для эскорта. Этот опыт оставил у Сары в душе горький осадок. А ведь одна приятельница, врач, убеждала ее, что женщина, пренебрегающая половой жизнью, быстро становится добычей старости. Вот какой ценой, оказывается, оплачивается безупречная нравственность!

Она бросила взгляд на экраны. Камеры мирно спали: они приподняли бы свое единственное веко лишь в том случае, если бы обнаружили перемещение объекта в заданном периметре.

Сара вновь принялась думать о Дэвиде, его навязчивой идее непременно коснуться женской кожи. Месяц назад он умолял ее позволить одной из девушек по вызову пройти процедуру обеззараживания.

— Черт побери! — не выдержала тогда Сара. — Ты отлично знаешь, что этого недостаточно! Ее волосы, кожа будут не опасны, но подумай о том, что останется внутри ее тела? Хочешь, я тебе расскажу? Влагалище — идеальное место для микроорганизмов. Нормальный мужчина может путешествовать в нем сколько угодно без особых проблем. Ты — совсем другое дело. Обычная мочеполовая инфекция сведет тебя в могилу.

— Осточертело целоваться через пленку! — крикнул сын. — Мне кажется, что я держу в объятиях надувную куклу!

Сара всей душой сочувствовала Дэвиду, разделяла его отвращение к искусственным сексуальным отношениям, понимала его желания, однако решения не находила. Крук был с ней откровенен и не оставил никаких шансов. Последнее время она втайне вынашивала безумную мысль: отыскать девицу, страдающую тем же недугом, и предложить ей поселиться вместе с сыном в стерильной камере.

— Боже, — прошептала Сара, — но во что превратится в конце концов их жизнь? К чему приведет это вечное пребывание наедине друг с другом? Всегда вместе, обреченные на постоянное сожительство, ни отдыха, ни разрядки. Сколько времени им понадобится, чтобы начать грызться между собой… и разнести к черту этот защитный кокон, изолирующий их от смерти?

Она взглянула на часы. По-прежнему не ощущая никаких позывов ко сну, Сара подумала, что даже не чувствует особой усталости — не больше, чем обычно.

«Мне уже сорок два года, — размышляла она. — Сколько лет полноценной жизни мне осталось? Когда женщина еще может нравиться и не боится обнажать свое тело при мужчинах, не выключая свет? Потеряй я память, не задумываясь пустилась бы во все тяжкие, бросалась бы на шею мужчинам и вела себя как безумная. Все забыть… Побольше денег… Никакой тяжести на душе, отравляющей существование… никакой ответственности. Когда в голове не остается воспоминаний о былых поражениях, нет страха начать все сначала», — мечтала Сара.

Вызывающее поведение Джейн — всего лишь результат ее забвения. Она ничего не знала о своих ранах и была, по сути, новорожденной, не имеющей представления о своих реальных возможностях. Ничто еще «не пригнуло ее к земле. Она так молода…

Сара вспомнила, как три месяца назад навестила отца в доме ветеранов. Теперь ему семьдесят два года. Старость окончательно разрушила его мозг, и он уже никого не узнает. У когда-то отличного стрелка, способного поразить противника в голову на двухкилометровом расстоянии, теперь были изношенные, скрюченные от артрита пальцы, не способные удержать и ложку. Как быстро проходит жизнь! Все время кажется — можно что-то отложить на потом, а однажды на тебя наваливается немощь — безжалостная, не признающая никаких отсрочек.

В холле дома ветеранов сотрудники оборудовали что-то вроде маленького музея. Всего одна стеклянная витрина, внутри которой среди высохших мух было выставлено табельное оружие морских пехотинцев. Старенькая винтовка «джонсон М» образца 1941 года, знаменитый «гаранд М-1», пистолет-пулемет «М-3» со скорострельностью до 400 выстрелов в минуту, сменивший старика «томпсона», любовно называемого ружьем «томми», и, наконец, автоматический пистолет 11,43, иначе — «кольт», который морские пехотинцы недолюбливали, предпочитая ему карабин или автомат.

Когда Сара увидела содержимое витрины, у нее к горлу подступил ком. Оружие, которое она могла собрать и разобрать с закрытыми глазами, ведь почти все ее детство прошло за этим занятием и пальцы помнили каждую деталь, еще хранившую следы смазки. Из-под ногтей долгие годы невозможно было вычистить черноту, над этим постоянно смеялись одноклассницы, называя ее неряхой и грязнулей.

Покинув дом ветеранов, Сара ощутила неудержимое желание побывать в Сан-Бернардино. Добравшись до места и войдя в лес, она попыталась отыскать тайники, которые они когда-то устраивали вместе с отцом. Там они прятали оружие и запасы еды на черный день. Но с тех пор пейзаж изменился, и она так и не обнаружила ни одного секретного бункера…

Сара постаралась отогнать грустные мысли: здесь, на стеклянной вилле, она не могла позволить себе предаваться меланхолии. Кроме того, не в ее правилах было расчесывать старые раны, мешая им зарубцеваться.

Достав из сумочки резиновый браслет на присосках, Сара надела его на правое запястье и соединила проводком с контрольным пультом. С переходом камер в активный режим на браслет тут же посылался сигнал, и легкий толчок должен был разбудить Сару, если она на мгновение потеряет бдительность и уступит сну.

Она закрыла глаза. Теперь никому не удастся перемещаться по дому, не попав в зону действия установки слежения.

Устроившись поудобнее в глубоком кресле, Сара задремала. В десять минут первого ее разбудило легкое покалывание в области запястья. Бросив взгляд на экран, она увидела, что Джейн встала. Она медленно продвигалась по центральному коридору, закатив глаза и вытянув руки по швам. Сара отсоединила браслет и, повернув ручку настройки, получила на экране изображение крупным планом. Джейн явно находилась в беспамятстве, ее губы шевелились, она что-то бормотала. Сара поставила звук на максимум. Теперь, даже если Джейн и не произносила ничего вслух, можно было прочесть движения ее губ и, обработав данные на компьютере, воспроизвести речь. Но, переступив порог гостиной, Джейн стала вести себя как вышедшая на сцену актриса. Метаморфоза произошла мгновенно: в следующую секунду это был уже совсем другой человек — очень пожилая женщина, по-старчески неловкая, с руками, изуродованными артритом. Продвигаясь вперед мелкими неверными шажками, она осторожно шла, словно боясь ненароком наступить на камень, который причинит ей боль. Пантомима была исполнена с таким завораживающим мастерством, что не возникало сомнений в таланте артистки. Невозможно было догадаться, что это молодая, едва достигшая тридцатилетия женщина: по гостиной тащилась разбитая немощью восьмидесятилетняя старуха.

Обойдя комнату по кругу, Джейн прошла в следующую и вновь преобразилась. Ее роль поменялась на противоположную. На этот раз перед взором единственной зрительницы предстала молоденькая девушка, неловкая, угловатая, способная залиться краской смущения от каждого пустяка. Она шла напряженно, отводя глаза в сторону, словно ей невыносимо ловить на себе посторонние взгляды. Джейн чудесно имитировала поведение деревенской простушки откуда-нибудь из Кентукки, только что сошедшей с автобуса дальнего следования на автовокзале Лос-Анджелеса. Каждое движение добавляло новую черточку к психологическому портрету девушки, дополняя ее историю. Перед Сарой было юное создание, возможно, воспитанница католического пансиона, о чем свидетельствовало нервное поглаживание воображаемого медальончика с ликом мадонны, который висел у нее на шее: она начинала его теребить, когда была чем-то смущена или оказывалась в затруднительном положении. Иными словами, скромница недотепа, ошарашенная видом большого города и задающая себе вопрос: не лучше ли ей вернуться восвояси? Роль была сыграна Джейн столь блистательно, что у Сары появилось желание захлопать в ладоши.

Представление закончилось так же неожиданно, как и началось. Руки молодой женщины упали вдоль тела, а лицо обрело прежнее безразличное выражение. Джейн остановилась возле камина, не сводя взгляда со стены, где висело кованое мексиканское распятие — грубое кустарное изделие, еще хранившее голубоватый налет пламени.

Сара задержала дыхание, не осмеливаясь подвинуть кресло. Джейн решительно протянула руку, сняла со стены железный крест и унесла его с собой, прижимая к груди. Вернувшись в спальню, она сунула свой трофей под подушку и вскоре заснула.

Перемотав отснятую пленку, Сара просмотрела ее еще раз. Старуха… монахиня… Не играла ли Джейн эти две роли в театральной пьесе, когда-то затверженные наизусть, или же она в бессознательном состоянии воспроизводила поведение двух противников? Старуха олицетворяла настоятельницу какой-нибудь религиозной общины или секты. А Джейн могла оказаться взбунтовавшейся послушницей или монахиней в бегах. То, как она взяла распятие, проясняло многое. Молодая женщина видела в распятии некий символ, который должен был ее уберечь, защитить. Джейн спрятала его под подушку, и это говорило о том, что она была суеверна.

Почему бы и нет? Калифорния наводнена сектами всех мастей, так называемыми общинами, управляемыми наглыми и агрессивными телепроповедниками, этими проходимцами в пасторском облачении, которые «излечивали» безнадежно больных по телефону и обещали конец света, если будущее пожертвование паствы не позволяло им купить новый «кадиллак». Сара всей душой ненавидела этот сброд, похитивший у нее дочь. «Божьи посланцы», владевшие глупыми мозгами целой армии религиозных фанатиков, внушали ирландке ужас. Легко ли было не попасть в их лапы доверчивой девчонке? Тех же из членов братства, кто намеревался с ним порвать, преследовали «братья» и «сестры», охотились за ними, как за дикими зверями, чтобы воздать им по заслугам. Сумасшедшие дома были буквально переполнены такими вот монашками, чей рассудок не выдержал испытания извращенной религиозной практикой, поскольку эти культы изобретались душевнобольными. К их числу принадлежали Чарлз Мэнсон, Дэвид Кореш и многие другие [6]. С каждым годом число жертв увеличивалось, однако ничто не ослабляло притягательность подобных сект для молодежи. Внутри общин не было ничего запретного: кровосмешение, возведенное в образ жизни, «святая» проституция, непременная педофилия, телесные наказания, нередко влекущие за собой смерть, регулярное промывание мозгов… и даже ритуальные убийства.

Сара остановила пленку. Джейн могла попытаться вырваться из какого-нибудь религиозного общества, возглавляемого пожилой женщиной тиранического склада. Возможно, она собиралась сообщить о секте полиции, вот почему ее преследовали и пробовали устранить. Спасло ее только чудо.

Сначала в секте узнали с облегчением, что предательница полностью утратила память, но потом члены братства стали опасаться, что однажды память к ней вернется и она вспомнит о пережитом в лоне «церкви». Тогда-то и было решено избавиться от нее окончательно.

Предположение казалось правдоподобным. Сара знала, как поступают в таких сектах, насколько быстро приводится в действие механизм коллективной истерии, подогреваемой лидером. Смутная размолвка, возникающая в ходе разговора с руководителем секты, за несколько минут сменяется неприкрытой угрозой, которая требует решительных опережающих действий со стороны противника. Большинство сект считали, что их незаконно преследуют власти, и обеспечивали себя вооруженной охраной, оснащенной не хуже, чем морские пехотинцы.

Возбужденная кажущейся близостью разгадки, Сара быстро набрала номер Дэвида. Юноша ответил после первого же сигнала.

— Это я, — прошептала она. — Посылаю тебе по спутниковому каналу цифровую запись. Постарайся озвучить то, что девушка произнесла. Прослушать мне не удалось — она только шевелила губами. Можешь сделать побыстрее?

— Девушка — это, конечно, Джейн? — спросил Дэвид.

— Да. Я засняла на пленку один ее выход в сомнамбулическом состоянии. Увидишь сам, это впечатляет.

— Хорошо. Я готов. Посылай мне свою болтовню. Подобно обычному телефонному разговору запись изображения в цифровом виде могла быть ретранслирована через спутник, и хотя такой способ передачи сообщений был дорог, он позволял экономить время. Через несколько минут компьютер Дэвида прочтет движения губ Джейн. Еще через пять секунд он выдаст диагноз. Прежде подобная расшифровка потребовала бы привлечения глухонемого, которого нужно было еще доставить на место из какого-нибудь медицинского заведения.

Ровно через три минуты на контрольном пульте прозвучал сигнал вызова, и заработало звукозаписывающее устройство, позволявшее прочесть ответное послание Дэвида.

Сара надела наушники, чтобы прослушать запись. Дэвид, всегда стремившийся доводить свою работу до совершенства, так запрограммировал синтезированный голос, что он воспроизводил тембр Джейн. На лице Сары появилась гримаса. Новая клиентка раздражала ее во всех своих проявлениях.

«Этель Лодж, — шептала Джейн, — Этель Лодж».

Вполне возможно, что это было чье-то имя, однако интуиция подсказывала Саре, что речь шла о названии мотеля или семейного пансиона. Зазвонил телефон — на линии был Дэвид.

— Напоминает церемонию Боду — анимистический культ у антильских негров. Она одержимая? Уж больно по-голливудски: закатывание глаз и все такое прочее.

— Выводы делать рано. Ты узнал, какие слова она произносит?

— Само собой. За кого ты меня принимаешь? Все просто. Название фигурирует в обыкновенном телефонном справочнике — это мотель в долине Напа, и не из роскошных.

— Наверное, она там раньше останавливалась. Я туда завтра наведаюсь. Может быть, служащие что-нибудь вспомнят.

Сара положила трубку. Еще год назад она спросила бы Дэвида, как у него дела, хорошо ли он спит, но в последнее время ее вопросы вызывали у сына приступы злобы. Он всякий раз откровенно выражал свое неудовольствие, когда мать проявляла беспокойство. Парень страдал от того, что отличался от остальных — это начинало на него давить. Долгие годы Дэвид все свободное время отдавал науке и, не имея официального диплома, был куда более сведущим, чем большинство инженеров. Крук говорил, что это часто происходит с инвалидами: неизвестно почему, природа награждает их феноменальными способностями, с лихвой окупающими физическую ущербность. Но видимо, пришел тот черный день, когда одной науки Дэвиду стало недостаточно. Все чаще и чаще сыном овладевали странные навязчивые идеи. Например, желание коснуться женской кожи…

Сара вновь включила камеры — на случай, если Джейн опять войдет в транс, — и устроилась в кресле немного поспать. «Этель Лодж». Ирландке не терпелось поскорее там побывать: уж очень ей хотелось поскорее покончить с этим делом, до того, как Дэвид всерьез увлечется Джейн Доу.

ГЛАВА 9

На следующее утро Джейн проснулась как ни в чем не бывало: вчерашнее происшествие не оставило никаких следов в ее памяти. Сара сочла нужным скрыть, что ее подопечная прогуливалась в ночной рубашке, исполняя пантомимы с искусством, достойным профессиональной актрисы. Ирландка, впрочем, пришла к выводу, что было бы интересно поработать в этом направлении.

Следует провести расследование в театральной среде — как знать, вдруг она нападет на след. Джейн могла учиться в какой-нибудь театральной школе или даже преподавать там. Правда, Крука эта сторона дела волновала мало. Его больше занимало неадекватное поведение Джейн, видеозаписи, которые он смог бы использовать в качестве наглядного материала для предстоящих выступлений на международных конференциях.

«Никто ей не угрожает, — безапелляционно заявил он, посвящая Сару в детали будущей работы. — Пресловутый душитель — проявление ее фобии, предлог, чтобы ей оказывали больше внимания. Она храбрится, однако на самом деле умирает от страха при мысли, что придется столкнуться с реальной жизнью за пределами больницы. Джейн подверглась агрессии, этого нельзя отрицать, но точно так же, как и тысячи других людей в Соединенных Штатах. Оказалась, что называется, в ненужное время в ненужном месте — только и всего! Какой-то проходимец решил ее ограбить, она сделала ошибку, оказав ему сопротивление, и тот выстрелил. Чудом ей удалось скрыться от него на машине. Вот и все. И никаких таинственных заговоров, никакого загадочного убийцы».

Однако Саре эта версия казалась сомнительной.

Женщины устроились на террасе перед бассейном, чтобы позавтракать. Было очень жарко, и над Лос-Анджелесом завис огромный желтоватый смог. Джейн почти не притронулась к еде. У Сары, не страдавшей отсутствием аппетита, это вызвало удивление. Одно из двух: либо Джейн больна, либо она прежде жила в общине, где ежедневный рацион ограничивался лишь чашкой вареного риса, как это было с Санди, которая в конце концов превратилась в ходячий скелет. В последний раз, когда Сара встречалась с дочерью, на девчонке ничего не было, кроме яркого сари, и на ее костлявые плечи больно было смотреть.

Сара налила себе вторую чашку кофе. Джейн пила только воду из-под крана и грызла пустой хлеб, доставая его из пакета, который всегда находился при ней. Ее отношение к пище было странным, она ела с такой неохотой, словно боялась, что ее отравят.

Необычное поведение Джейн вполне могло быть результатом промывки мозгов, если она входила в какую-нибудь секту. Многие гуру кичились способностью поддерживать жизнь в своем организме лишь съедаемыми ежедневно несколькими зернами злаков.

Джейн встала из-за стола. Под пеньюаром у нее был черный купальник, очевидно, как и все остальное, принадлежавший погибшей хозяйке виллы. Подойдя к бассейну, она присела на бортик и опустила ноги в воду. Несмотря на чрезмерную худобу, Джейн могла бы стать настоящей красавицей, если бы получше питалась. Но порой ее изможденное лицо приобретало неприятное, злобное выражение. Глаза Джейн редко задерживались на одном предмете: напряженный взгляд постоянно скользил, словно в ожидании неизбежной опасности, как у часового. Она производила впечатление беглянки, которая всегда настороже и не может позволить себе расслабиться.

— Мне нужно ненадолго уехать, — тихо произнесла Сара. — Не бойтесь, за день ничего не случится. Камеры круглые сутки работают в режиме наблюдения. Кроме того, Дэвид будет видеть и слышать все, что происходит на вилле. Он уж точно ни при каких обстоятельствах не отойдет от экранов. При любых подозрениях полиция будет предупреждена в ту же секунду.

Джейн буркнула что-то в ответ. Безразличная ко всему на свете, она словно была погружена в сон наяву. Сара села в машину, выехала за пределы виллы и спустилась с холма. Еще утром она позвонила Круку и представила ему первый отчет. Как ни странно, врач категорически отказывался признать, что в подсознании Джейн сосуществовало несколько различных персонажей, в которых она воплощала свое «я». Отбрасывая теорию психического раздвоения личности, врач утверждал, намекая на артистическое прошлое своей пациентки, что речь шла об «остатках некогда полученных ею профессиональных навыков на стадии исчезновения».

— По моему мнению, — заключил Крук, — она во сне проигрывает роли, которые когда-то затвердила наизусть. Я все больше убеждаюсь, что Джейн была актрисой.

Если с ним согласиться, то было бы разумно обратиться в различные любительские театральные труппы и предъявить там ее фотографию, но это потребовало бы огромных усилий — в одной только Калифорнии таких учреждений несчетное количество. Все равно что закинуть бутылку в море и рассчитывать на то, что ее завтра обнаружат.

До долины Напа, расположенной в девяноста километрах от Сан-Франциско, Саре пришлось лететь самолетом. Покинув аэропорт, она взяла напрокат автомобиль, чтобы добраться до места, отмеченного у нее на карте. По обе стороны дороги простирались знаменитые виноградники, захваченные похожими на монстров-инопланетян могучими механическими опрыскивателями, на большинстве которых не было операторов — они управлялись дистанционно, с помощью компьютеров. Их огромные, выброшенные во всю длину механические руки позволяли машинам обрабатывать участки километровой ширины.

Вскоре Сара доехала до мотеля. Парковочную площадку загромождали невзрачные, видавшие виды машины, принадлежавшие сезонным рабочим-мексиканцам. Хозяин мотеля явно умирал со скуки и с готовностью взялся за изучение фотографий Джейн, которые Сара выложила на стойку.

— Представьте это лицо более округлым, — настаивала ирландка.

— Нет, — бормотал тот, — от взгляда вашей подружки холодеет все внутри. Она никого мне не напоминает. Я бы ее заметил.

«Заметил, как же! — подумала Сара. — А если она так же блистательно, как ночью, сыграла роль скромницы-монашки или старухи? Ты бы ни за что не догадался».

— Вспомните, — не сдавалась Сара. — Она могла здесь побывать полгода назад. Не приходилось ли вам встречать очень пожилую даму с изуродованными ревматизмом руками… или девчонку, похожую на воспитанницу пансиона, отправившуюся в другой город на каникулы, неловкую и застенчивую?

— Все могло быть, — проворчал хозяин мотеля. — Старуха, говорите? Была у меня одна столетняя карга, которая смоталась, не заплатив. Согласитесь, такое нечасто бывает. Она оставила в шкафу два чемодана — я их прибрал подальше на всякий случай. Обычное женское тряпье, за него у старьевщика не получишь и пяти долларов.

— Можно взглянуть на эти вещи?

— Разумеется, только там нет ничего интересного. Наверное, она была костюмершей в театре или кем-то в этом роде. А может, просто собирала поношенную одежду для благотворительного общества. Не стоит тратить время.

— И все-таки я хочу их увидеть.

Мужчина отвел Сару в помещение, где громоздились тюки с грязным бельем, рулоны бумажных полотенец и старые пылесосы. Он показал на два стоявших в углу ветхих чемодана, запертых на замки. Присев на корточки, Сара их открыла.

— Глубокая старуха, — приговаривал хозяин, — горбатая, скрюченная и приторно-вежливая. Разве могло мне прийти в голову, что она смотает удочки? А если у нее просто случился сердечный приступ в парикмахерской и ее забрала «скорая»?

«Или, получив пулю в лоб, — мысленно добавила Сара, — она забыла, что когда-то здесь проживала».

Едва пальцы Сары коснулись скарба старухи, как ее сердце бешено заколотилось.

В одном чемодане оказалось несколько узлов с вещами. В каждом находились одежда и аксессуары, соответствующие определенному образу. «Набор кукольных платьев», — возникло сравнение у Сары.

В первом было приданое пожилой женщины: вышедшее из моды платье, недорогие украшения, старушечья соломенная шляпка. Дешевое издание Библии, которое бесплатно раздается благотворительными организациями, портмоне, хотя и без документов, но забитое фотографиями внучат-сорванцов. Во втором узле обнаружилась одежда для молоденькой девушки, придерживающейся строгих правил, например, плиссированная юбка ниже колен в стиле пятидесятых годов. Гардероб скромницы удачно дополняли томик стихов — сборник отрывков из произведений Шекспира с примечаниями и карманное издание пьес Марлоу. В третьем узле оказался полный арсенал панка — кожаная куртка в стиле хэви-метал, джинсы с прорехами на коленях, украшенные плотными рядами английских булавок. Для чтения — бульварные книжонки из жизни самураев, напичканные описаниями насилия и садомазохистскими сексуальными сценами.

Второй чемодан содержал внушительный запас гримировальных принадлежностей и шесть париков: темно-каштановый, белокурый, рыжий, пепельный, седой и, наконец, иссиня-черный — в испанском стиле.

«Очень интересно», — подумала Сара, распрямляя затекшую спину.

Она согласилась оплатить счет старой дамы при условии, что ей позволят забрать с собой чемоданы. Хозяин не возражал и сразу же взял деньги. Счет, разумеется, был раздут едва ли не втрое, но сейчас Сару это мало волновало.

Отправившись в обратный путь, она размышляла над информацией, которую ей удалось извлечь из поездки. В вещах, находившихся в чемоданах, ничего не оказалось такого, что могло бы пролить свет на личность владелицы, ничего, кроме маскарадных костюмов и косметики. «А что я вам говорил? — предвидела она победную реплику Крука. — Обычная комедиантка без ангажемента, вот и все!»

Комедиантка… или все-таки беглянка, надеющаяся обмануть своих преследователей?

Впрочем, первое не исключало второго. Джейн, не слишком удачливая актриса, обреченная играть в плохих труппах, могла оказаться в безвыходном положении. В этот момент она и угодила в сети одной из сект. Всем известно, какими ловкачами оказываются такие вербовщики: они участливы, ласковы, и им без труда удается затянуть слабую душу в сети их идейного наставника, с его излучающим доброту лицом.

Предположим, Джейн дала себя уговорить. Но однажды захотела вновь обрести свободу, однако ей попытались помешать. Тогда она, вспомнив секреты прошлого ремесла, решила прибегнуть к маскараду, чтобы ускользнуть от ищеек, которые пустились по ее следу.

Такое развитие событий представлялось Саре правдоподобным, казалось, ей вот-вот удастся проникнуть в тайну молодой женщины. Итак, все испортилось, когда круг начал сужаться. Загнанная в угол, Джейн украла машину, и вот тут ее и настигли убийцы-сектанты.

Интересно, долго ли она пробыла в секте? Три, четыре, пять лет? Может, больше. Неудивительно, что ее никто не опознал после трансляции по телевидению. К тому времени она уже успела растерять всех своих знакомых, если не считать врагов, тех, кто желал ей зла. Часть жизни она провела вне реального мира, невольно усваивая бредовые теории идейного вождя секты. Вероятно, ее родители уже умерли, а до вступления в братство у нее не было продолжительной любовной связи. Кто в таком случае мог ее опознать? Кого беспокоила ее судьба?

Сара достала мобильный телефон, чтобы позвонить Круку и поделиться с ним своими соображениями, но врач по-прежнему не выходил из операционной, и она была вынуждена оставить для него сообщение замотанной, медицинской сестре, которую буквально рвали на части.

Она постаралась успокоиться. Нет, насчет себя Сара не строила никаких иллюзий, отлично понимая, что на все случившееся с Джейн она перенесла собственные проблемы с Санди. Джейн хватило смелости сделать то, на что ее дочь никогда не отважится: сжечь за собой мосты и послать своего гуру ко всем чертям. И только по этой причине Сара готова была выложиться, чтобы ей помочь. Нужно, чтобы Джейн расправила плечи, ожила. Амнезия на этот раз имела положительный эффект, выбив по крайней мере из головы молодой женщины все, чем нашпиговали ее наставники этой дебильной секты.

В свое время Сара приложила максимум усилий, чтобы очистить мозг Санди, однако, как ни старались специалисты по нейролингвистическому программированию, сделать этого не удалось — девчонка противопоставила их усилиям железную волю, которую не мог поколебать ни один аргумент.

«Боже! — думала Сара, пытаясь сдержать слезы. — Если бы Санди вдруг потеряла память! Тогда у нас появился бы шанс встретиться, посмотреть друг другу в глаза и все начать сначала!»

В конце концов ей удалось справиться с эмоциями, и она заставила себя сосредоточиться на мысли о распятии, которое Джейн спрятала под подушку. Не обращалась ли она за помощью к истинной религии, которая смогла бы помочь ее заблудшей душе? Наверняка. Не понадобится ли ей в самом скором времени священник?

— Дэвид сейчас вволю бы посмеялся, сказав, что мы приступили к изгнанию бесов, — прошептала Сара, въезжая на стоянку аэропорта, где ей предстояло провести еще два часа до ближайшего рейса в Лос-Анджелес.

ГЛАВА 10

По пути Сара завернула в магазин деликатесов и купила сандвичи с копченым мясом и бутылку пива «Корона». Заехав на территорию виллы, она с удивлением обнаружила, что Джейн с самого утра не двинулась с места. Погрузив ноги в воду и глядя прямо перед собой ничего не выражающим взглядом, она по-прежнему сидела на краю бассейна и даже не повернула головы, когда под шинами автомобиля зашуршал гравий. Обеспокоенная Сара тихо приблизилась. Она была почти уверена, что за время ее отсутствия Джейн и пальцем не пошевелила. Слишком долго пробывшие в воде, ее ноги — распухшие, лишенные красок живого тела — казались ногами утопленницы.

— Джейн, — чуть слышно проговорила Сара, опуская руку ей на плечо. — Пойдем, нужно перекусить.

Выйдя наконец из транса, та недоверчиво спросила, показывая на пакеты:

— Откуда все это?

— Купила по дороге, в магазине деликатесов.

— Вы впервые туда заглянули?

— Да, а в чем дело?

— Ни в чем. Ладно, давайте.

Джейн без особой охоты взяла сандвич, однако проглотила его в мгновение ока, словно была очень голодна.

«Значит, о потере аппетита речь не идет, — сделала вывод Сара. — Просто она почему-то боится употреблять определенные продукты… те, что находятся в доме». Они выпили пиво, не обменявшись ни словом.

— Пойду прилягу, — неожиданно сказала Джейн. — Я чувствую себя очень усталой.

Она с трудом поднялась и пошла в дом; от ее мокрых ног выложенный стеклянными плитами пол покрылся темными пятнами. Сара осталась одна, томимая предчувствием, что должно произойти что-то неприятное. Проверив, работают ли камеры, она приняла душ в одной из четырех ванных комнат и на выходе задержалась, чтобы рассмотреть себя в зеркале. К счастью, она по-прежнему в хорошей форме: у нее крепкий живот — стоит напрячься, как под кожей обозначается развитая мускулатура, и все-таки тело уже не такое свежее, как у Джейн. Сара знала, что однажды обнаружит седой волосок в ярком кустике лобка, и это причинит ей боль. Она накинула пеньюар и расчесала рыжую гриву. Нелепо думать обо всем этом — ничто не в силах остановить неумолимый ход времени.

«Когда разделаюсь с этой историей, — думала она, — нужно будет завести любовника. Молоденького, с упругими маленькими ягодицами и твердой бейсбольной битой спереди. Какого-нибудь юного недоумка с хорошенькой мордашкой, который будет удовлетворять тебя физически, но сердце оставит невредимым. Главное — никаких любовных историй, я слишком стара, чтобы пытаться склеить осколки».

Переодевшись, Сара спрыснулась туалетной водой и вновь заняла свой наблюдательный пост. Стараясь ни о чем больше не думать, она стала ждать, когда вилла окончательно погрузится в темноту.

Джейн вышла из спальни приблизительно в час ночи. Бледная, с блуждающим взглядом, она снова была взята в плен сомнамбулическим трансом. Теперь она не играла никакой роли, а лишь бросала по сторонам тревожные взгляды, будто желая убедиться, что за ней никто не наблюдает. Все в ней — и фигура, и поза — выдавало крайнее напряжение. Вдруг она сделала несколько резких жестов рукой, вкладывая в них незаурядную силу.

«Словно наносит удары кинжалом», — пронеслась мысль у Сары.

Затем Джейн выпрямилась и стала медленно обходить гостиную. Внешность ее преобразилась: она втянула голову в плечи, в походке появилось что-то звериное. Саре стало не по себе.

«Боже, — подумала она, — да у нее вид хищника, поджидающего добычу!»

Теперь Джейн притаилась в углу возле камина, будто подстерегая момент появления будущей жертвы. Готовая к самым неожиданным выпадам со стороны своей подопечной, Сара почти не удивилась, увидев, как та прыгнула на середину комнаты, выбросив вперед руки с согнутыми пальцами, подобно пантере в звездный час ее охоты.

Лицо сомнамбулы изменилось до неузнаваемости: кожа натянулась, рот окружало белое пятно, губы раскрылись, обнажая зубы, — что придало ей вид дикой кошки, выслеживающей птицу. Джейн сделала еще один прыжок вперед с вытянутыми руками, на этот раз набрасываясь на дичь, гораздо меньшую по размерам, чем она сама. Сара не поняла значения причудливых, резких и очень быстрых жестов, которые принялась затем совершать Джейн. Возможно, это были какие-нибудь каббалистические знаки, которые она выписывала в воздухе, дабы отпугнуть притаившихся во мраке духов?

Джейн еще пару минут оставалась возле камина: она опустилась на колени, прижав руки к груди, ее губы шевелились, шепча непонятные слова. Она словно явилась из Средневековья и напоминала колдунью, одержимую нечистой силой, которую инквизиция подвергала процедуре изгнания бесов. Потом ее руки разжались, безвольно упали вдоль туловища, она выпрямилась и удалилась в свою спальню. Через мгновение Джейн уже спала глубоким сном.

Сара никак не могла справиться с сотрясавшей ее дрожью. Пот пропитал рубаху, и она липла к телу. Мокрым пальцем ирландка нажала клавишу магнитофона, перемотала запись и позвонила Дэвиду.

— Сейчас я кое-что тебе пришлю, — прошептала она. — Довольно странная пантомима. Помести ее в компьютер и попробуй расшифровать.

— Ты хочешь, чтобы я провел сравнительный поиск?

— Да, ты меня верно понял. Никогда не привыкну к твоему жаргону.

— Давай, я жду.

Сара передала сделанную камерой цифровую запись по спутниковому каналу. Она знала, что Дэвид разработал специальную компьютерную программу, которая по движущемуся в темноте силуэту предмета позволяла вывести некоторое число вероятностей на те действия, что им производились. Программа была настолько совершенна, что, взяв за основу одну лишь видеозапись плохого качества, можно было воспроизвести номер телефона, который набирал подозреваемый субъект внутри плохо освещенной или полностью погруженной в темноту телефонной будки. Или воспроизвести на экране компьютера запись, которую он сделал в своем блокноте на другом конце улицы. И это притом, что камера могла заснять только верхнюю часть движущегося карандаша!

Сара умирала от желания закурить, и ей пришлось сделать усилие, чтобы побороть соблазн. Пантомима, сыгранная Джейн, взвинтила ей нервы до предела: ее продолжало преследовать зловещее выражение, внезапно исказившее лицо молодой женщины.

Через четверть часа раздался сигнал вызова. Сара сняла трубку, ее ладони по-прежнему оставались влажными.

— Что скажешь?

— Увы, ничего хорошего, — нерешительно произнес Дэвид. — Конечно, компьютер может и ошибиться, однако диагноз неутешительный.

— Говори яснее!

— Проанализировав движения объекта и разложив их на составляющие, компьютер пришел к заключению, что Джейн душила ребенка, натянув ему на голову целлофановый пакет. Она подносит руки к груди потому, что сжимает пакет изо всех сил, а ее губы шевелятся, отсчитывая секунды.

Сара ясно ощутила боль в области солнечного сплетения.

— Вот чертовщина, — пробормотала она дрожащим голосом. — Ты уверен?

— Таков вывод, сделанный программой, — вздохнул Дэвид. — В расчет принималось все: параметры, характер движений, расстояния, на которые перемещался объект в пространстве. У меня до сих пор перед глазами трехмерное изображение, моделирующее ситуацию. Ребенок представлен в виде маленькой белой фигурки. Четко обозначены руки, обхватившие его за шею.

— Умоляю, избавь меня от подробностей.

Дэвид закашлялся, как всегда в минуты волнения, и произнес:

— Это вовсе не означает, что все происходило на самом деле. Речь может идти об обычном сне.

— Разумеется, — заметила Сара. — Однако согласись, она действовала с удивительной точностью. А ведь в предыдущем случае она бросилась на кого-то с ножом, не правда ли?

— Да. Там как раз все предельно ясно. Джейн ударяет кинжалом взрослого человека, подобравшись к нему сзади. Но, повторяю, это может касаться просто возникшего в ее мозгу образа. В снах с нами происходят самые невероятные истории. Я, например, во сне часто разгуливаю по Лос-Анджелесу нагишом.

— Ладно, — сказала Сара. — Поставим на этом точку. Посмотрим, что мне удастся со всем этим сделать. Во всяком случае, Крук придет в полный восторг.

Она положила трубку. Руки все еще дрожали, словно Сара стала свидетельницей убийства, которому не смогла помешать. Ребенок, задушенный с помощью целлофанового пакета! Боже! Блестящее исполнение пантомимы свидетельствовало о том, что преступление было обдумано заранее и совершалось со знанием дела, ведь Джейн некоторое время провела в засаде, поджидая свою жертву. А кого, интересно, устраняла она минутой раньше? Телохранителя, оберегавшего ребенка? Сара вновь подумала о зловещем деле Мэнсона и убийстве актрисы Шарон Тейт. Какая-нибудь секта новомодных извращенцев способна заказать похожее преступление. Разве нельзя было вовлечь Джейн в совершение ритуального убийства приговоренного к смерти сектой отпрыска какой-нибудь звезды шоу-бизнеса? Стоило просмотреть публикации в прессе за последние годы. Она чуть опять не набрала номер Дэвида, но потом решила, что сын, вероятно, пришел к подобному выводу и скорее всего уже занят поиском газетных сообщений.

Сара встала, пот так сильно пропитал джинсы, что их невозможно было отодрать от кожи. Не стала ли Джейн свидетельницей подобного преступления? В таком случае неудивительно, что эта сцена продолжала ее преследовать и она захотела порвать с сектой. Вот почему бывшие единоверцы решили с ней расправиться. Если она присутствовала при убийстве, то по одному ее свидетельству их всех легко было упрятать за решетку.

Сара отправилась на кухню — она просто умирала от жажды. Теперь ирландка была твердо убеждена, что Джейн грозила беда, а Крук заблуждался от начала до конца. Опасность затаилась где-то совсем рядом. В любой момент злоумышленник мог возникнуть из темноты.

Поняв, что этой ночью ей не удастся сомкнуть глаз, Сара с бутылкой пива в руке принялась бродить по застывшей в безмолвии вилле. Стоило ей перейти из одной комнаты в другую, как на уровне пола настороженно вспыхивали голубоватые глазки камер слежения.

Неожиданно для себя Сара оказалась на пороге спальни Джейн. Во сне та скинула простыню и лежала, свернувшись калачиком; одна ее рука находилась под подушкой. Судя по ровному дыханию, Джейн спала, но было видно, как под опущенными веками беспокойно вращались глазные яблоки.

И вдруг, словно ее подсознание, всегда остававшееся начеку, обнаружило чужое присутствие, Джейн резко вскочила, выпростав правую руку из-под подушки и направив ее в лицо Сары. Пальцы молодой женщины сжимали чугунное распятие, которое она схватила за боковую перекладину.

— Успокойтесь! — произнесла Сара. — Это я… все в порядке.

Джейн рухнула на кровать, с изумлением посмотрела на распятие и швырнула его на пол.

— Откуда взялся крест? — с недоумением проговорила она. — Вы его принесли?

— Нет, — ответила Сара. — Распятие находилось у вас под подушкой. Постарайтесь снова заснуть. На всякий случай я решила обойти дом.

— Вы уверены, что все в порядке? — простонала Джейн. — Вы ничего от меня не скрываете?

— Нет. Все прекрасно.

Джейн закрыла глаза, и Сара тихо вышла из комнаты.

«Черт побери! — думала она. — Распятие было под подушкой. И как я раньше об этом не подумала? Непростительно!»

Она провела рукой по лицу. Когда минутой раньше Джейн направила на нее железный крест, она сделала это не так, как священники, изгоняющие демона, а иначе… Пальцы, странным образом сомкнувшиеся на распятии, придали ее жесту совсем другой смысл, только теперь Сара это поняла. То, что Джейн выхватила из-под подушки, было для нее вовсе не распятием, а револьвером. Она держала крест за верхнюю перекладину как рукоять и наставила его основание на свою цель как ствол.

ГЛАВА 11

Джейн спит. Она вновь сменила кожу и стала той, кого называет теперь не иначе как ночной незнакомкой, этим неведомым, живущим внутри ее существом, которым она была прежде и которое возникает из небытия каждый раз, когда на небе показывается луна. Она о нем не рассказывала Саре из боязни, что та примет ее за сумасшедшую, однако этот вновь и вновь появляющийся неизменный образ преследует Джейн.

Она думает о незнакомке весь день напролет, пытаясь убедить себя в том, что не имеет со своим наваждением ничего общего. Вот почему Джейн теперь почти не раскрывает рта и часами не произносит ни звука. Она боится выдать себя. Ведь заговори она о ночной незнакомке с кем-нибудь вслух, и хрупкий еще скелет начнет немедленно обрастать плотью. Джейн изо всех сил пытается сохранить спокойствие, но чувствует, что кольцо сжимается. Главная ее задача — создать у себя внутри пустоту, отключиться. Ей кажется, что, отказываясь от общения с другими людьми, она оставляет ночную незнакомку с носом, захлопывает перед ней дверь, словно перед назойливой побирушкой, заставляя ее напрасно ждать подаяния. Возможно, отчаявшись от бесплодных ожиданий, та все-таки уберется восвояси? Джейн всей душой на это надеется.

Странный сон: она сидит на краешке кровати в огромной, совершенно голой, как Невадская пустыня, комнате. На коленях у нее очень старый картонный чемодан, в котором полным-полно каких-то черных предметов, вызывающих у нее страх. Джейн знает, что вот-вот откроет крышку и начнет рыться в его вязком содержимом, состоящем из обрывков снов, воспоминаний и разрозненных образов. Пальцы погружены в липкую черноту, к горлу подкатывает тошнота, ей неприятно. Она знает, стоит ей щелкнуть замком, и из ящика Пандоры ключом забьет что-то ужасное, о чем она предпочла бы никогда не вспоминать. Однако она не может изменить ничего. В конце концов Джейн протягивает руки и нажимает на замки, высвобождающие весь этот хлам. Клик-клак… Крышка откидывается. Теперь бежать слишком поздно.

Вот она видит себя на лужайке в парке какого-то колледжа — определить это место она не может. Спрятавшись за деревом, Джейн не сводит глаз с сорокалетнего седовласого мужчины, которого окружает стайка молоденьких девушек. У каждой под мышкой перехваченная ремешком стопка учебников. Джейн разглядывает мужчину. Он высок, красив, его волосы отливают серебром. Школьницы бабочками порхают перед ним, и когда заговаривают с учителем, их глаза увлажняются от смущения. Видно, что они не раз отрабатывали перед зеркалом позы и репетировали фразы, которые произнесут, прежде чем с ним встретиться. У каждой своя маленькая хитрость: небрежный кивок, от которого взмывает вверх непокорная прядь, грациозное движение руки, нежный взгляд. Когда взор учителя обращен в другую сторону, девушки тайком облизывают губы, чтобы они блестели, и одергивают кофточки, подчеркивая стройность юного тела. Ученицы стараются держать губы полуоткрытыми, поскольку им отлично известно — это очень возбуждает мужчин. Они часто опускают ресницы, якобы в знак согласия с доводами учителя, однако на самом деле прекрасно знают, что к полуоткрытым губам больше всего подходят смиренно опущенные очи. И не отрывают глаз от крупных волосатых рук мужчины. Странно видеть такие клешни у интеллектуала, который часами самозабвенно рассуждает об английской литературе! Ибо он редкий специалист по викторианской эпохе — одной из самых проблематичных в истории Англии, — великой эпохе отвергнутых семейных ценностей и появления тайных борделей для хозяев ткацких фабрик, которые днем без зазрения совести эксплуатируют шести-восьмилетних ребятишек.

Сколько ему лет? Сорок пять. Его одолевают соблазны, но он верен жене, и Джейн это знает, ибо следит за всеми его перемещениями. Он и пальцем не дотрагивается до учениц-провокаторш. Возможно, боится скандала, а еще вернее — из страха оказаться не на высоте. Было бы просто ужасно, если бы однажды кто-нибудь из его щебечущих пташек, одолеваемых атакой юношеских гормонов, обнаружил, что учитель, блестяще работающий языком, полный нуль в постели.

Мужчина должен умереть. Джейн не знает почему, но, честно говоря, ей наплевать. Ее задача не в том, чтобы разбираться, — она должна сосредоточиться на мысли, как он должен умереть.

Джейн заключила превосходный контракт. И во время переговоров была тверда как камень. Ей необходим год. Ровно через год преподаватель умрет на электрическом стуле по решению суда штата Калифорния, и все с восторгом воспримут этот приговор. Таковы ее замысел и идея, которые она выставляет на продажу.

Она расставит множество тайных ловушек, в которые он неминуемо попадется, доведет до края могилы, не прикоснувшись ни к одному из его чудесных седых волосков. Недаром она считается непревзойденным мастером в долгосрочной «постановке» преступлений. И заказчики пошли на ее условия. Знали, что работа будет выполнена безупречно и никто до них не доберется, потому что никому и в голову не придет встать на защиту подобного чудовища.

Ну а пока Джейн выслеживает дичь. У нее сотни фотографий учителя. Сначала он был ей безразличен, но теперь раздражает. Она всеми силами старается его возненавидеть. Вопреки расхожему мнению, все-таки лучше испытывать неприязнь к будущей жертве — ты постараешься доставить ей как можно больше страданий, и тебя не будет мучить совесть. На целый год Джейн станет тенью учителя, будет следовать за ним по пятам, посещать его занятия и публичные лекции. Иногда она забавляется тем, что подходит к нему совсем близко: просит подписать ей на память какую-нибудь книгу — эссе или роман. В таких случаях она, разумеется, изменяет внешность, ведь у нее истинный талант к метаморфозам. Еще совсем малышкой она часто переодевалась в «другую девочку», чтобы мама, вернувшись домой вечером, ее не узнала.

Джейн искусна, и ей нечего опасаться, что кто-нибудь пронюхает, кем она является на самом деле. Иначе она не чувствовала бы себя в безопасности. Где-то она прочла, что у некоторых индейцев есть тайное имя, которое они никогда не произносят. Очень разумно.

Ее возбуждает мысль, что вскоре она напишет сценарий жизни этого блистательного человека, такого уверенного в своих действиях, словно он и только он хозяин своей судьбы. В конечном счете интеллектуалы всегда в чем-то остаются наивными детьми. Джейн знает об учителе буквально все. Множество раз, когда он со своей женой уезжал на выходные, она пробиралась к нему и перерывала весь дом, читала их письма и личные дневники. (Надо же, они вели дневники с глубокомысленными рассуждениями о судьбах человечества!)

Жена учителя — красивая сорокалетняя дама, считающая себя поэтессой и ежегодно издающая на собственные средства книжечку стихов. Их супружеская жизнь оставляет желать лучшего, ибо женщина считает сексуальные отношения малоинтересными и предпочитает им долгие дискуссии с мужем у камина за бокалом белого вина; Они читают газеты демократического толка и делают взносы в пользу обществ, занимающихся охраной прав национальных меньшинств.

Для Джейн они безобидные дурачки, но некто, оставшийся в тени по причине, до которой она не собирается докапываться, твердо решил, что пришло время вычеркнуть учителя из списка живых.

Для заказчиков это крупные затраты — Джейн никогда не берется за несколько дел сразу. На целый год она станет тенью учителя. Ему, безусловно, приходится подавлять в себе сексуальные желания: Джейн догадалась, поскольку при прощании он слишком уж долго задерживает в своих руках пальчики очаровательниц учениц. Он дошел до того, что испытывает при этом целомудренное удовольствие, более уместное для подростка-девственника, и это в его-то годы!

Как добиться цели, Джейн решила не сразу. Теперь выбор сделан. По ночам она наведывается к одной из учениц, до утра сидит в засаде, а затем через окно старается сфотографировать девушку полураздетой, когда та моется. На это у Джейн ушло три месяца, и в результате ей удалось собрать целую коллекцию снимков с полуобнаженными красавицами, которые с губкой в руке занимаются интимным туалетом. В большинстве случаев для этого было достаточно поставить в нужном месте фотокамеру с автоматическим включением — где-нибудь в кустах или в гуще ветвей на дереве. Обстоятельства редко заставляли ее появляться около окна, чтобы выбрать подходящий кадр. И тем не менее иногда она это делала, скорее из любви к искусству, чем по необходимости.

По воскресеньям, пару раз в месяц, учитель уединялся в стоявшем на берегу реки лесном охотничьем домике. Там он ловил рыбу и предавался размышлениям, запечатлевая свои мысли на стареньком довоенном «ундервуде» с изношенной до основы лентой. Они с женой решили, что в их возрасте полезно ненадолго разлучаться — это якобы облегчает совместное существование. Не исключено, что жена думала, будто он использует свободу для посещения борделя или приводит к себе девиц. То ли ей было абсолютно все равно, то ли она была слишком инертна и эгоистична и не отдавала себе отчет в том, что, возможно, ее муж нуждается в чем-то другом, кроме долгих обсуждений проблем сохранения девственных лесов в долине Амазонки, приправленных стаканом белого вина.

Однако учитель ей не изменял. Он натягивал болотные сапоги и отправлялся бродить по ледяной воде с удочкой, нацепив рыболовные крючки на ленточку своей смешной полотняной шляпы.

По вечерам он иногда занимался мастурбацией, когда ложился на ночь в спальный мешок. Джейн видела это не раз. В такие моменты она испытывала нечто похожее на жалость. Она думала, что в семейном гнездышке он, возможно, не смеет этого себе позволить.

Она не удивлялась. Ей было известно, что у многих мужчин среднего возраста весьма жалкая сексуальная жизнь. Итак, он не знает, что его «тень» находится совсем близко, возле него. Однажды Джейн для забавы подсыпала ему в кофе снотворное, пока он сражался в потоке бурной речки с форелью. Вечером, вернувшись с рыбалки, он, как всегда, залез в свой спальный мешок и заснул мертвым сном. Тогда она потихоньку проникла в хижину, сняла с себя всю одежду и, обнаженная, легла рядом с ним. Полностью раздев свою жертву, она скользнула к ногам учителя и прижалась губами к его паху. Ей всегда казалось забавным, что у мужчин во время сна может происходить эрекция. Разве не смешно, что спящий человек в состоянии, например, выписывать чек или заниматься какой-нибудь другой разумной деятельностью? Но что есть, то есть, и не нужно пытаться это объяснить.

Джейн изо всех сил старалась доставить ему удовольствие, и он тихо застонал. Снотворное было надежным, и учитель не мог очнуться. Потом, не одеваясь, Джейн встала, сделала себе сандвич с копченым мясом и выпила чашку кофе. Учитель продолжал спать, и она подумала о том, каким жалким выглядит обнаженный мужчина во время сна: главное его достоинство, нелепо скорчившись посреди седоватого кустика, кажется бессильным и уязвимым. И все-таки он был чертовски привлекателен, хотя надвигающаяся старость уже лишила его красоту агрессивности и дерзкого мужества. Джейн любила стареющих мужчин, когда они начинают осознавать, что постепенно сдают позиции и перестают быть хозяевами жизни. Старые мальчишки с печальными глазами, задержавшиеся в магазине, где продают игрушки и ждут совсем других покупателей.

Кое-как натянув одежду на учителя, Джейн вышла в ночную темноту. Река струилась жидким серебром, словно в нее упала с неба луна, растворившись без остатка.

Учитель так никогда и не узнает, что она его любила. Возможно, в момент наслаждения он видел эротический сон, но вряд ли сохранит о нем воспоминание, когда проснется. (Это во вкусе Джейн.) Джейн просто обожает «контрастный душ»: сначала приласкать, а потом заставить страдать.

С этого дня началась серьезная работа. Каждый раз, когда учитель отправлялся в лесную сторожку, она тоже выходила на охоту. Она раздобыла себе машину, подобную автомобилю учителя: старый «додж-универсал» с отделанными деревом дверцами и белыми полосами на колесах, которые видны далеко. Такие автомобили в 50-е годы называли «канадками». Конечно, медлительная машина, зато крепкая — может легко взбираться на холмы, даже если нагружена до отказа.

Джейн одевается в точности как учитель. Носит седой парик. Не важно, что она женщина, главное — общий вид, силуэт, который должны запомнить люди. На ней старая студенческая куртка с номером на спине, нелепая вылинявшая шляпа, большие очки в черепаховой оправе. Ей пришлось подшить к куртке подплечники, чтобы выглядеть посолиднее, и она старательно прячет лицо в желтый шарф, похожий на тот, что валяется в учительской сторожке. Прежде всего пришлось составить список вещей, а потом и приобрести все необходимое. Она носит походные башмаки, точь-в-точь как те, что он обувает, отправляясь на отдых. Однажды, пока учитель спал, Джейн сделала слепок с его подметок, чтобы в точности воспроизвести их рельеф на паре, которую будет носить она. Когда же она обзавелась башмаками, ей понадобилось немало ваты, чтобы, забив ею носки, сделать их более или менее пригодными для ходьбы. Отныне, где бы она ни появлялась, за ней тянулись следы учителя. Более того, она не поленилась сделать на подошвах башмаков-близнецов дополнительные углубления, чтобы в будущем облегчить задачу полицейских. Когда же учитель возвращается к семейному очагу, Джейн проскальзывает в хижину и собирает с пола его окурки и красивые седые волосы с расчесок и щеток. А однажды ей и вовсе повезло: учитель порезался бритвой, и она стала обладательницей превосходного тампона, пропитанного кровью, который припрятала в мензурку.

По воскресеньям, когда учитель остается дома, Джейн выезжает на «его» автомобиле в поисках девиц, путешествующих автостопом. Чаще всего они стремятся в Малибу, Редондо-Бич или Сан-Диего. Идиотки, все как одна принимающие ее за эксцентричную особу, что называется, истинную калифорнийку.

— Ну и тачка! — щебечут они. — Как на съемках допотопного черно-белого фильма!

Джейн прикидывается романтичной дамой — это всегда производит впечатление. Большинство девчонок за всю жизнь не открыли ни одной книги, однако их завораживает и транспортное средство, и его необычная владелица.

Но для Джейн самое трудное — отыскивать девчонок определенного типа внешности. Для успешного осуществления плана этот пункт чрезвычайно важен. Один цвет волос, примерно одинаковый возраст, похожий общий облик. Самым тупым полицейским несложно будет догадаться, что речь идет об убийце-маньяке. Обычно Джейн угощает девчонок кофе со снотворным. Убивает же их только тогда, когда подъезжает к хижине учителя. Перенося тяжелых девиц туда-сюда, она накачала себе неплохую мускулатуру. Игра в серийного убийцу способна обеспечить прекрасную физическую форму куда вернее, чем тренажеры в модных спортзалах. Джейн изготовила себе специальные перчатки по размеру рук учителя. Они верой и правдой служат ей, когда приходится убивать бесчувственных девушек, оставляя на их телах огромные синяки — ведь их способны оставить только кулаки крупного мужчины. А потом она их душит, поставив колено на лобок, чтобы был хороший упор, и изо всех сил надавливает большими пальцами обеих рук на трахею. Вот где особенно важны следы, оставленные ее искусственными руками. Последний этап — самый непристойный, ибо Джейн вынуждена с помощью бритвы уродовать свои жертвы: вырезать им губы, соски. Грязная работа, но ничего не поделаешь, ведь их же умертвил настоящий садист, не так ли?

Ровно в пять часов учитель складывает удочки, запирает хижину и, положив в сумку-холодильник, которая находится в багажнике, свой улов, отправляется в обратный путь. Дома он приготовит на ужин свежую рыбу: это его обязанность, поскольку у супруги сырая форель вызывает отвращение — сырая рыба, по ее мнению, пахнет гениталиями.

Трудности, связанные с заданием, Джейн не пугают. Она тщательно прорабатывает детали, обдумывает малейшие ходы на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. Подготавливая операцию, предварительно набрасывает сценарий и долго сидит над школьной тетрадью, вооружившись дорогой ручкой с превосходными черными чернилами, напоминающими блестящую японскую тушь для написания иероглифов.

Меньше чем через год лесная хижина будет стоять уже посреди настоящего кладбища. Время от времени в газетах станут мелькать сообщения о неуловимом убийце, разъезжающем на старом автомобиле с деревянными дверцами. И жена учителя однажды шутливо заметит: «А ведь этим человеком вполне мог быть ты, дорогой!»

Они посмеются над нелепым совпадением, и учитель, подыгрывая супруге, сделает вид, что собирается ее задушить.

Скоро наступит лето. На земле, щедро вскормленной разлагающимися девичьими телами, буйно зазеленеет растительность, и сторожка, стоящая посреди пышного букета, будет выглядеть уютно и привлекательно, как никогда раньше. Учитель первым оценит чудесное превращение своих владений и полюбит пассивный отдых с книгой в руке под сенью какого-нибудь благоухающего куста, не догадываясь, что лишь полметра земли отделяют его от трупа в самом плачевном состоянии.

У Джейн нет причин для волнения. Она знает: принесенные в жертву девицы слишком долго пролежали в могилах, чтобы можно было точно определить момент их смерти. Важно другое — друзья видели, как они отправлялись путешествовать автостопом в воскресенье, после обеда, незадолго до того, как в этих местах проехал автомобиль с дверцами, отделанными деревянной инкрустацией.

Потребовалось немало времени и изобретательности, чтобы осуществить задуманное, но теперь все позади. Достаточно через недельку позвонить в полицию и сказать прерывающимся от волнения голосом: «Мы были с друзьями в лесу, решили выкопать яму, чтобы зарыть мусор, и обнаружили трупы. Ребята меня отговаривали, но все-таки я решила позвонить… Где? У старой хижины… возле речки».

Вот так. Действенно и просто. Шериф округа сразу же явится туда с зондом или, что еще более вероятно, с простым заступом и лопатой. Он прикажет помощникам перерыть всю землю вокруг хижины, и на поверхность извлекут три, четыре, пять трупов изуродованных девушек. Разложение уже затронет тела несчастных, но все еще будет видно, что девушек мучили перед смертью. Один молоденький полицейский не сможет сдержаться от позывов рвоты и едва успеет отбежать к ближайшему дереву. Вокруг распространится тошнотворный запах, и трупы мгновенно облепят тучи мух. Вещи убитых — удостоверения личности, порванные трусики — спрятаны под полом в доме, вместе, с фотографиями, на которых запечатлены ученицы убийцы, совершающие интимный туалет. Собаки в конце концов их обнаружат, но до поры пусть все остается в тайнике — улики не должны сразу бросаться в глаза.

— А кто здесь живет? — спросит наконец шериф. Вот оно, свершилось. Колеса приведены в движение, и теперь эту машину уже ничто не остановит.

Через шесть месяцев учитель изжарится на электрическом стуле. Его жена покончит самоубийством в тот же день, когда в дверь их супружеского жилища постучится полиция с ордером на арест.

Он станет долго твердить о своей невиновности, потом от отчаяния впадет в апатию, превратится в безумца или лунатика, одержимого галлюцинациями и неспособного отвечать на вопросы обвинения. И тем не менее психиатрическая экспертиза признает его вменяемым, и на приговор суда не смогут повлиять никакие смягчающие обстоятельства.

Джейн мечется в своей кровати. Жарко, душно. Наконец она вырывается из глубин забытья, широко открывает глаза и вспоминает сон.

Ведь это был сон, всего лишь сон?

ГЛАВА 12

На следующее утро Джейн не терпелось рассказать Саре привидевшийся ей ночью кошмар. Каждая деталь впечаталась в ее память, словно блестящие проводки в микросхемах электронных приборов. Мельчайшие подробности сна были четкими и ясными, а не расплывчатыми, как обычно.

— Поймите, — убеждала Джейн ирландку, — это не просто сон. Ни малейшего отклонения от реальности, ничего нелепого или фантастического. Не сон, а какой-то репортаж с места событий, продемонстрированный на телеэкране. И я — главная героиня этого фильма ужасов.

— Трудно принять вашу аргументацию, и вы должны со мной согласиться, — отвечала Сара, разливая кофе. — Во сне с нами могут происходить самые странные и невероятные вещи. Я часто вижу, например, что убиваю бывшего мужа и, представьте, испытываю при этом удовольствие.

— Черт! — не выдержала Джейн. — Да говорю же вам, что это не сон! Это… возникшие на поверхности памяти воспоминания о прошлом. Они оставались на дне сознания, словно их что-то там удерживало, пока преграда не устранилась и они не всплыли наверх. Какая-нибудь случайная ассоциация, промелькнувшая в моей голове, или нечто подобное.

— Успокойтесь, — тихо проговорила Сара. — Вы боитесь оказаться причастной к убийствам?

— Я не желаю знать, чем мне приходилось заниматься в прежней жизни! — вдруг выкрикнула Джейн. — Сколько можно повторять одно и то же? Крук утверждал, что моя память полностью стерта и никогда не вернется. И это меня вполне устраивает. Тогда почему… вся эта дрянь лезет из небытия?

Казалось, она рассуждает о затонувшем корабле: корпус разломился, и потревоженное чрево извергло разные предметы, негодные, дурного качества, отнюдь не соответствующие ее вкусу.

— Я не хочу ничего знать о прошлом, а уж видеть тем более, — прибавила Джейн. — Позвоните Круку, пусть даст мне какие-нибудь таблетки или уж не знаю что, только бы это прекратилось.

— Зря вы стараетесь убедить себя, будто речь идет о воспоминаниях, — заметила Сара. — Сны часто похожи на реальность… по крайней мере создается такое впечатление.

— Но это действительно воспоминание! — отрезала Джейн. — Я на сто процентов уверена. Не принимайте меня за дурочку. И я хочу, чтобы меня поскорее от него избавили. Наверняка должны существовать лекарства от сновидений.

Джейн приходила в бешенство от поведения этой истерички. В такие минуты она себя ненавидела, но сейчас ее эмоциями управлял страх. И все-таки она постаралась успокоиться. Ведь то была не она — ее устами вешала злобная девица, явившаяся из ночи. Необходимо ей заткнуть рот, перекрыть воздух, и поэтому она должна молчать.

«Не я сейчас говорю с вами, — мысленно умоляла она свою собеседницу. — Это другая, не слушайте ее. Она не может сказать ничего хорошего».

Сара вышла в соседнюю комнату и позвонила Круку. Она старалась скрыть свои чувства, но рассказ Джейн произвел на нее очень неприятное впечатление, поскольку события в нем развивались с безупречной логикой. Когда после бесконечно долгого ожидания врач наконец взял трубку, Сара слово в слово повторила ему все, что рассказала ей Джейн.

— Послушайте, — произнес Крук, — мы обсуждали это уже тысячу раз, а вы заставляете меня начинать сначала. Не стоит поддаваться впечатлению, которое производит на вас убежденность моей пациентки. Речь идет о компенсаторной мифомании. В мозгу Джейн образовалась пустота, и она старается восполнить этот вакуум любыми средствами. Ее ум страшится пустоты, в которой оказался, и она начинает фантазировать. Это нормальная реакция. Представьте, в тридцать с хвостиком девица осталась с объемом памяти, больше подходящим для новорожденного. И она начинает придумывать, строить свое прошлое из ничего. Все жертвы амнезии смертельно боятся узнать однажды, что до трагедии они не были приличными людьми. Это очень распространенный тип фобии, и Джейн ничем не отличается от других. Подобно своим товарищам по несчастью, она заранее стыдится того, что могла совершить в прошлой жизни, и придумывает неправдоподобные истории. Поскольку на нее было совершено покушение, она все перевернула с ног на голову и воображает себя убийцей, отождествляет себя с ним, чтобы побороть страх.

Сара поняла, что ничего другого Крук ей не скажет, и повесила трубку. Компенсаторная мифомания! Конечно, если рассматривать проблему под таким углом зрения, все становится на место. Она набрала номер Дэвида и описала ему еще раз «преступление» Джейн, попросив узнать, не фигурировал ли кто-нибудь из преподавателей в списке приговоренных к смертной казни за последние пять-шесть лет.

— В каком штате? — спросил Дэвид.

— Во всех, — ответила Сара. — Убийца могла действовать где угодно.

Пальцы сына забарабанили по клавиатуре на другом конце провода.

— Ты сама-то веришь в виновность Джейн? — спросил он обеспокоенно. — Неужели она сумела провернуть такое дело?

— Не знаю, — вздохнула Сара. — Крук утверждает, что речь идет о самой обыкновенной иллюзии. Она могла прочесть статью, увидеть сюжет по телевидению и использовать весь этот материал для создания своего сна. Позвони, если что-нибудь раскопаешь.

Джейн по-прежнему сидела на террасе, угрюмая, молчаливая, похожая на школьницу, которую за дурной поступок заставили остаться дома, вместо того чтобы идти на вечеринку.

— Я попросила Дэвида просмотреть криминальную прессу за последние шесть лет, — сообщила Сара. — Однако это еще не доказывает, что именно вы совершили все эти преступления, если, конечно, они действительно были совершены.

Джейн ничего не ответила, ее глаза были устремлены в пустоту, она нервно теребила свои коротенькие, едва отросшие волосы. Сара подумала, что пора бы ей покинуть виллу, где обстановка с каждым часом становилась все более напряженной. Запереть молодую женщину в четырех стенах вряд ли было удачным решением, и не могла же она в самом деле ждать до бесконечности второго визита предполагаемого убийцы.

Через полчаса позвонил Дэвид.

— Семь лет назад один тип был приговорен к смерти на электрическом стуле, — глухо произнес он. — Уолтер Гриффин, преподаватель английской литературы. Особого шума дело не вызвало, так как он убил всего шесть девиц, путешествовавших автостопом. Доказательства его вины были, прямо скажем, не для слабонервных. Поначалу он твердил о полной непричастности к преступлениям, но потом погрузился в глубокую депрессию. В газетах упоминается хижина в каком-то лесу, возле небольшой речушки. Есть и фотографии: все буквально в деталях соответствует тому, что рассказала Джейн… Но разумеется, она могла прочесть эти статьи. Сколько лет ей тогда было? Двадцать два? Двадцать три? Не слишком ли она молода для серийного убийцы?

— Знаешь, — возразила Сара, — подобное ремесло не имеет возрастных ограничений. Не забывай — в этом возрасте солдат уже посылают на фронт.

— И все-таки я не верю. Она не могла совершить столь ужасные преступления. Это связано с воспоминаниями о прочитанном: со мной тысячу раз такое случалось.

— Прекрасно! Выступишь в ее защиту, если она предстанет перед судом.

Сара еще раз уточнила местоположение лесной хижины учителя. Она находилась в лесу Сан-Бернардино, неподалеку от ранчо, где прошло ее детство. Забавное совпадение. На ее лице промелькнула гримаса.

— Теперь я знаю, где та сторожка, в которой вы побывали во сне, — с видимым спокойствием произнесла Сара. — Не хотите туда съездить?

— Чего ради? — недовольно отозвалась Джейн. — Кажется, я уже пыталась вас убедить, что не желаю ничего знать о прошлом!

— Позволю себе напомнить, что есть некто, пытающийся вас устранить. Амнезия над ним не властна, он продолжает существовать. Я не смогу всю жизнь быть вашим ангелом-хранителем, а значит, было бы неплохо продвинуть вперед следствие, согласны?

Недовольно проворчав что-то, Джейн ушла в дом. Она с трудом передвигала ноги, словно никак не могла прийти в себя от тяжелой физической работы. Однако меньше чем через полчаса Джейн появилась снова, преображенная: на ней был элегантный костюм от известного французского кутюрье, имя которого Сара прочла на лейбле. Ансамбль необыкновенно шел к изящной фигуре Джейн, делая ее еще выше и стройнее. А Сара в юбках всегда чувствовала себя неловко. Помнится, не успела она выйти замуж за Фредди, как тот отнес все ее джинсы на помойку, чтобы заставить непокорную супругу носить платья, «как все настоящие женщины». У Сары об этом периоде жизни сохранились самые тяжелые воспоминания. Когда ей приходилось носить юбку, у нее возникало ощущение, что она — голая и ничем не защищена от похотливых мужских взглядов. Как ни удивительно, она завидовала представительницам своего пола, способным рядить себя в шелка, носить вызывающе-сексуальные предметы дамского туалета: субтильные пояса с резинками для чулок, кружевные корсеты. Странно, что такого рода зависть поселялась в особе, не признававшей ничего, кроме джинсов, высоких сапог, клетчатых рубах и простеньких белых трусиков из хлопчатобумажного трикотажа.

Включив сигнализацию охранной системы, они выехали с территории виллы. В пути Саре еще раз пришлось убедиться, с какой легкостью Джейн удавалось менять имидж. Теперь у нее был облик и ленивая грация дамы из высшего общества, избранницы судьбы, в распоряжении которой с пеленок были все мыслимые блага цивилизации и чью речь украшал легкий налет снобизма — продукт сложной и закрытой от вульгарного мира жизнедеятельности многих поколений, — словно одежда, которую она теперь носила, навязывала ей определенную манеру поведения.

Не прошло и двух часов, как машина затормозила перед входом в злосчастную хижину. Стояла жара, и под ветвями деревьев сгущался влажный, напоенный лесным ароматом воздух. Буйно разросшаяся трава и кусты обступали дом плотным кольцом, делая его почти неприступным. Сколько лет уже прошло с тех пор, как впервые обнаружились следы чудовищного злодеяния, а ямы, вырытые полицейскими во время следствия, были еще заметны. «Кладбище, — пришло на ум Саре, — настоящее тайное захоронение».

Женщины осторожно прошли между могилами. Несмотря на эти страшные углубления, пейзаж выглядел мирным и безмятежным. Тихо журчала речка, и сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, бросая яркие блики на крышу домика.

— Все как в моем сне, — невесело вздохнула Джейн. — Помню вот это дерево необычной формы и вон ту скалу.

— Вы просто видели репортаж по телевизору.

— Телевизор не передает запахи. Чувствуете, как пахнет жимолостью?

Сара с недоумением повела плечами. Разве ароматические фантазии Джейн были убедительным доказательством? Крук с особой настойчивостью уверял ее в том, что все эти псевдовоспоминания и ощущения дежавю носят исключительно иллюзорный характер.

Повернувшись спиной к уже затянувшимся шрамам разрытых могил, Сара быстро спустилась к реке. Какой-то старик, усевшись на складную скамеечку, удил рыбу. При виде двух приближающихся к нему женщин старик усмехнулся.

— Ну-ну, — вместо приветствия протянул он. — Пришли посмотреть на приют смерти? Так здесь называют это место. Вы опоздали эдак лет на пять. Сегодня его уже никто не посещает. А когда-то сюда было настоящее паломничество: народ валил целыми автобусами, чтобы только сфотографировать ямы. Находились и такие, кто увозил с собой землю, утверждая, что она на редкость плодородна!

— А тот человек, проводивший здесь выходные… убийца… вы его знали?

— Да, — с готовностью подтвердил старик. — Парень как парень — он мне нравился. Вежливый, интеллигентный, и все такое! Настоящий джентльмен — такими рождаются, а не становятся. Я часто делал ему блесну и показывал местечки, где лучше всего клюет.

— Вас удивил его арест?

Рыбак покачал головой:

— Лично я никогда не верил в историю с садистом убийцей. Не сомневаюсь, что дельце было состряпано. Кто-кто, а уж я-то повидал садистов во время войны с Кореей, голубушка. Распознаю их с первого взгляда. Он был не из таких, его явно подставили. Почему? Этого я не знаю, но кому-то понадобилась его шкура.

Джейн и Сара поблагодарили старика и собрались уходить. На прощание рыбак преподнес им в подарок одну рыбину из своего улова, и они вернулись к машине с этим отвратительно-скользким куском мертвой плоти.

— Возможно, место показалось вам знакомым потому, что вы побывали здесь на экскурсии, — предположила Сара. — Как и тысячи других любопытных.

— Нет, вы просто несносны! — довольно нелюбезно заметила Джейн. — Я узнала хижину, поскольку десятки раз являлась сюда, чтобы следить за учителем. Еще до нашего приезда я уже смогла бы нарисовать точное расположение захоронений. Здесь, в кустах, я просиживала часами, а иногда и всю ночь напролет. Обычно я спала вон там, в дупле поваленного дерева, забравшись в армейский спальный мешок с камуфляжным покрытием.

Что могла возразить ей Сара? Она лишь вздохнула и отвернулась. Было ясно, что они идут по кругу — и этот путь ведет в никуда.

Джейн, разозленная недоверием Сары, все последующие дни обижалась и не заводила с ней никаких разговоров. Чего ради ирландка изображала строгую мамашу, вменяя себе в обязанность поучать ее, словно неразумное дитя с не в меру разгулявшимся воображением? Если из памяти Джейн улетучилось все связанное с подлинной родительницей, то это не повод, чтобы заменять ее на фальшивую, да еще почти ровесницу, на кого-то вроде придирчивой старшей сестры, озабоченной нравственностью младшей — не дай Бог та позволит себе что-нибудь лишнее во время субботней вечеринки!

Роль маленькой девочки, которую любой ценой нужно от всего оберегать, Джейн не нравилась. Если Саре не удалось как следует воспитать собственную дочь, то она здесь ни при чем. Перенесение материнской заботы ирландки с Санди на нее, случайного человека, Джейн абсолютно не устраивало.

И в то же время, положа руку на сердце, Джейн не могла не признать, что сдержанное отношение Сары к ее откровениям внушало некоторую надежду. Критический взгляд ирландки все-таки облегчал тяжелый груз ночных видений, ее здравый смысл вспарывал плотную ткань кошмаров подобно тому, как всплывающая атомная подлодка пронзает зеркально-черную гладь моря, и тогда из сердца уходил страх.

Каждый раз, когда обливающаяся холодным потом Джейн просыпалась, Сара находилась рядом и успокаивала: «Это всего лишь сон, не стоит так мучиться!» И простым словам удавалось невозможное — воздвигнуть преграду между ней и теми не поддающимися определению чудовищными явлениями, которые кишели во мраке ее поврежденного мозга.

«Не старайся проникнуть в прошлое, — мысленно повторяла Джейн. — Не дай затянуть себя на глубину, как утопленницу».

Навязчивые воспоминания казались ей водяными или русалками, неожиданно возникающими из грота и одержимыми желанием схватить свою жертву за волосы и утопить, погрузив ее лицо в тину и держа его там до тех пор, пока на поверхности не лопнет последний пузырек кислорода. Она хочет уплыть, достичь берега раньше, чем ее поймают, но это не так-то просто, ведь русалки скользят в волнах легко, как рыбы с маслянисто-скользким телом, которое пролетает с десяток метров от одного-единственного удара хвоста.

Чтобы хоть немного уравновесить отрицательный заряд ночных кошмаров, Джейн решила вести дневник будущего, по крайней мере она не нашла лучшего названия для тетради, в которую собралась записывать свои размышления о том, что ждет ее впереди.

Джейн сидела в шезлонге на террасе, откуда открывался прекрасный вид на парк, и, вцепившись в ручку так, что побелели костяшки пальцев, пробовала как можно точнее обрисовать свой дальнейший жизненный путь, который позволит ей повернуться спиной к прошлому. «Ты должна наметить четкий план и выполнить его во что бы то ни стало!» — все время мысленно повторяла она.

Первое открытие, которое сделала Джейн, — она, по сути, ничего не умеет, у нее нет профессии, никаких способностей, а ее длительное пребывание в больнице даже не позволяло ей как следует познакомиться с самыми элементарными домашними делами и приготовлением пищи. Если ей предстоит жить в одиночестве, скорее всего ее познания в кулинарном деле сведутся к тому, чтобы разорвать упаковку замороженных продуктов или открыть консервную банку.

«А умеешь ли ты заниматься любовью?» — спрашивала она себя.

Да, это был вопрос вопросов: сможет ли она, оказавшись в постели с мужчиной, разобраться, что к чему? Иногда Джейн казалось, что в подобной ситуации она останется инертной, будет покорно лежать, вытянув руки по швам, не лучше утопленницы, которую инструктор по плаванию тщетно пытается вернуть к жизни. В дневнике будущего появилась запись: «Просмотреть брачные объявления». Разве это не было бы для нее единственно разумным выходом? Найти себе мужа, который о ней позаботится. Только кто захочет жениться на женщине с обезображенным лицом? Только мужчина, оказавшийся в безвыходном положении. Мелкий фермер, например, чье хозяйство расположено за сотни километров от ближайшего поселка хоть с какими-то признаками цивилизации. Или один из тех авантюристов, что поселяются на Аляске и живут в полной изоляции от остального мира, среди волков и медведей, на земле, которая не оттаивает даже в разгар лета. Эти не станут требовать слишком многого, придется им довольствоваться залежалым товаром, теми, кого сбросили со счетов, — девицами, готовыми пойти на все, чтобы найти себе дружка.

Джейн долго размышляла над этим. Не лучше ли сжечь за собой мосты, подпалив заодно и прошлое, да затеряться на ледяных просторах Аляски? Уж там она не рискует встретить кого-нибудь из старых знакомых. Ей придется много и тяжело работать, так что легко забудутся все проблемы, а к вечеру она успеет настолько вымотаться, что рухнет на кровать и заснет без сновидений.

Муженек в первые же месяцы их семейной жизни наградит ее ребенком, и очень скоро она увидит себя в окружении чумазой оравы, которая громкими криками будет требовать пиши.

Она состарится куда быстрее, чем горожанки, растолстеет. Через три года ее внешность настолько изменится, что те, кто за ней охотился, пройдут мимо и не узнают в этой до срока раздобревшей матроне с грудями-арбузами некогда худющую как скелет девицу, которую они сначала пытались застрелить, а потом задушить.

О, эти листки с брачными объявлениями, которые валяются повсюду в супермаркетах! Ее соседки в больнице убивали время, изучая их вдоль и поперек и обсуждая вслух преимущества того или иного претендента. Джейн вспомнила, что чаще всего речь шла об одиноких работягах: лесорубах, охотниках, которые искали себе подругу без особых претензий, готовую разделить их одиночество перед лицом враждебной природы. Подумала Джейн и о том, что, наверное, не сложно откликнуться на один из таких сигналов о помощи и ответить «да» первому попавшемуся. Можно сделать это, даже не поставив в известность Сару. Здесь ей ничто не принадлежит, а значит, она в любой момент вправе отсюда уйти. Чего проще обвенчаться в какой-нибудь скромной церкви, где бракосочетание поставлено на конвейер, а потом, держась со своим супругом за руки, подняться в самолет, который унесет их в страну льдов? Кому вздумается там ее разыскивать?

Это решение, на первый взгляд банальное и почти вынужденное, на самом деле таило в себе немалый соблазн, особенно когда Джейн обдумывала детали, и она часто мечтала именно о таком исходе дела. Много раз представляла себя в окружении детей или рожающей в бревенчатой хижине в лесу, куда доносится протяжный волчий вой. А почему бы и нет? Она не могла определить, чего ей хотелось на самом деле, а в таком случае не все ли равно — так или этак? Немного поразмыслив, Джейн прочертила линию, поделившую страницу на две части. В первой колонке будет записано то, что она любит: цвета, вид пищи и так далее, во второй — то, что ненавидит.

Подобно пионерам-первопроходцам, Джейн разведывала неведомую землю своего материка. По меньшей мере здесь будет зафиксировано нечто хорошо ей известное, более или менее основательное, за что можно зацепиться.

Раздобыв пачку женских журналов, Джейн провела несколько дней, исписывая черными чернилами пустые квадратики тестов, предлагаемых читательницам. Вы чувствительны? Есть ли у вас материнская жилка? Какой тип мужчины производит на вас впечатление?

Заполнив все, что требовалось, Джейн с нетерпением заглядывала в ответ, будто ей могло открыться в нем что-то очень важное и личное, однако многие вопросы заставали ее врасплох. Она не понимала их смысла и, следовательно, не могла выразить собственного мнения. Часто «диагнозы», которые выносились в журналах, оказывались противоречащими один другому. То она представала в них как дерзкая авантюристка, то как одержимая комплексами, забитая неудачница. Порой Джейн задавала себе вопрос: не сделала ли амнезия из нее пустую раковину или хамелеона, приспосабливающего свою окраску к окружающей среде, чтобы стать незаметным? Возможно, в действительности она уже не была личностью? Не уподобилась ли она актерам, утверждавшим, что они могут существовать, только нацепив маску той роли, которую им предлагают сыграть?

Джейн не собиралась делиться своими мыслями с Сарой. Втайне от ирландки она приготовила себе небольшую сумку со всем необходимым, чтобы при случае в любой момент убежать. В одном журнале Джейн пометила галочкой два брачных объявления. Первое принадлежало одинокому леснику, живущему посреди болот во Флориде, второе — строителю-монтажнику, который всю жизнь проводил на колесах, кочуя с одной стройки на другую, с севера на юг и с запада на восток. Но вступить с ними в контакт Джейн не решалась: не найдут ли они ее слишком непривлекательной? В объявлениях говорилось, что претендентка должна приложить к ответу фотографию, и, кто знает, как среагируют они на ее продырявленный лоб? Волосы пока слишком коротки, чтобы она могла с их помощью скрыть столь серьезный дефект. Когда они немного отрастут, нужно обязательно отпустить челку и скрыть шрам под какой-нибудь изящной, падающей на лицо прядью, как у Вероники Лейк.

Часто Джейн засыпала прямо с журналом в руке. Она заметила, что ритмичные и не слишком громкие звуки непременно повергали ее в сон: однообразный шум холодильника, размеренное тиканье будильника, журчание поливальной машины на лужайке парка, падающие капли воды в раковину из плохо закрученного крана. Тогда в голове словно включался метроном, его звуки вытесняли все мысли и убаюкивали Джейн.

Странно, но именно в эти минуты, помимо ее воли и желания, она становилась легкой добычей своих невероятных сновидений.

ГЛАВА 13

Джейн спит. Ах, как бы ей хотелось сбросить с себя этот тягостный сон, пробудиться, вернуть мыслям ясность, с силой захлопнуть проклятый чемодан черного цвета, из которого неудержимо рвутся наружу проклятые, вызывающие у нее ужас сновидения. Но она не в силах и пальцем пошевелить: словно огромными гвоздями ее тело надежно прибито к осязаемой, плотной оболочке сна. Она вынуждена смириться и лишь бессильно следить за развитием событий.

Время от времени перед ней всплывает образ мужчины. Джейн видит его голову, которая вырисовывается в тумане, словно скалистый уступ, несущий кораблю смертельную опасность. Перед ней лицо старика: дряблая кожа собирается в складки на щеках и под подбородком. Похоже на резиновую маскарадную маску, забытую в сарае и постепенно деформирующуюся от долгого и бесполезного висения на гвозде. Маску, напоминающую какой-то нелепый персонаж из детских мультфильмов — получеловека-полусобаку. Старческую кожу покрывает седая щетина, делая лицо похожим на диковинный, уродливой формы кактус. Кроме щетины, Джейн не может ничего разобрать на этой физиономии, ее черты неясны и теряются в дымке. Только серебристая, похожая на иней поросль, сверкающая на свету, о которую наверняка можно поранить ладони, если ее потрогать. Джейн тут же поразилась абсурдности этой мысли: у кого возникнет желание коснуться такого лица — жутковатого лица убийцы?

Старик посмеивается — из трясущегося горла вырываются странные звуки, заставляющие Джейн вздрагивать от страха. Смех без намека на веселье или радость, скорее отталкивающий скрежет машины с плохо пригнанными металлическими деталями.

Отвратительные звуки возникают каждый раз при ошибочном переключении скоростей на этих адских европейских автомобилях, которые не в состоянии по-настоящему оценить преимущества автоматической коробки передач. Чудовищный лязг входит в уши Джейн, перерубая ей надвое череп. Она сразу назвала его смехом кактуса, ибо он ассоциируется у нее с ее наставником.

«Я был еще совсем молодым, — говорит ей щетинистый мужчина, — а уже переодевался в старика. Специально брил голову, делал искусственные залысины, а оставшиеся волосы обесцвечивал. Смастерил себе огромные очки, хотя и в черепаховой оправе, но с простыми стеклами, которые закрывали мне пол-лица. Перед уходом из дома я выбеливал отросшую двух-трехдневную щетину с помощью перекиси водорода. Однако главной деталью была огромная вставная челюсть, которую я надевал прямо на собственные зубы. Обычно, работая над каким-нибудь очередным контрактом и стараясь сделать так, чтобы люди впоследствии не смогли воспроизвести мои черты, я на глазах у всех демонстративно извлекал изо рта это устрашающее приспособление, делая вид, что оно причиняет мне неудобства, и начинал протирать его носовым платком. Действовало безотказно — все отворачивались от меня как по команде. Если же я находился в ресторане или какой-нибудь привокзальной забегаловке, то просил принести стакан с водой и помещал челюсть туда, словно редкую драгоценность в выложенный бархатом футляр. Стоило мне приступить к священнодействию, как никто уже больше не интересовался мной и даже не смотрел в мою сторону. Самое удивительное, что со временем я начал походить на тот персонаж, что был создан мной: волосы поредели, борода сделалась седой, и вскоре, увы, действительно возникла необходимость в фальшивых зубах. Стало быть, все предшествующие годы я занимался тем, что маскировался под самого себя, так сказать, входил в свой будущий образ, и в конце концов стал им. Ты не находишь это странным? И когда я состарился, мне понадобились прямо противоположные ухищрения: я стал искать в себе образ того молодого, тридцати-сорокалетнего человека, каким становился, когда в юности старался придать своему лицу несуществующую зрелость. Тогда я начал носить парик и маскировать морщины. Забавно, не правда ли?»

Голос старика стал удаляться. Тем лучше: не очень то приятны для слуха свистящие звуки, вылетающие из горла астматика после каждого произнесенного слова.

«Неправдоподобное, — сказал старик, — вот истинное оружие убийцы-профессионала. Именно неправдоподобное и нелогичное вызывает у людей меньше всего подозрений. Крайне важно обладать развитым воображением — это превосходное подспорье для того, чтобы выжить и приспособиться к своему окружению. Первоклассный киллер прежде всего — романтик и артист. Не нужно бояться экспериментировать, отыскивать новые формы, к которым до тебя еще никто не прибегал».

Ну наконец-то! Проклятый голос ушел в небытие, растворился, растаял. С ним всегда так: сначала пропадают слова, но Джейн еще слышит, как старик посмеивается, кашляет, сплевывает на землю. Она боится этого человека, однако старается не раздражать его, даже понравиться. Джейн записывает изречения Кактуса в особый блокнотик. Да-да, записывает, точно прилежная ученица, старающаяся показать учителю, что она боится пропустить хоть одно слово из его лекции.

Почти сразу после монолога Кактуса Джейн переместилась в гостиницу. Должно быть, она в «Луизиане» с ее колоннами, огромными балконами, тянущимися вдоль всего здания, и с окошками на антресолях, отделанными кружевом из кованого железа.

Роскошный отель — просторный, светлый. На лужайке перед входом прохаживаются важные павлины, и бравые оркестранты в галстуках-бабочках и канотье наигрывают жгучие южные мелодии на заливающихся серебристым смехом банджо. Джейн терпеть не может глупых павлинов, смысл жизни которых в постоянной демонстрации собственной задницы. Она сидит под тентом на территории гостиницы и потягивает ликер «Южный комфорт». Джейн отдыхает — у нее сейчас перерыв между двумя контрактами. Она не прочь завести романчик, но это невозможно: приходится сторониться мужчин, в которых здесь, как назло, нет недостатка. А вдруг один из них получил задание устранить ее, вывести из игры? Нет ничего проще, если известны сексуальные пристрастия женщины, ее излюбленный тип мужчины! В целях безопасности необходимо применять тот же метод, что Джейн использует, посещая супермаркеты: не позволять противнику выявить «профиль», а следовательно, никак не проявлять свои пристрастия. Во что бы то ни стало нужно сбить врага с толку и выбрать себе такого партнера, который никогда бы не привлек внимания женщины. Да, но это глупо. О каком удовольствии может идти тогда речь?

Джейн уже столько раз пожалела, что выбрала юг с его влажной, напоенной дурманящими ароматами жарой, которая подхлестывает плотские желания. В перерывах между контрактами Джейн одолевали соблазны, ей грезились любовные приключения, ее преследовали видения, возбуждающие страсть и толкающие на необдуманные поступки. Но может ли убийца забыться хоть на минуту? Но что же такое любовь, если не забвение всего и вся, полное расслабление, почти слияние с небытием? Джейн понимает, что женщина-киллер наиболее уязвима именно в постели, когда испытывает наслаждение и не думает ни о чем постороннем. Обычно такое состояние беспомощности длится не более нескольких секунд, но нередко они становятся роковыми. Мужчина покрывает вас сверху своим телом, обрушивается всей массой, и сначала вам это нравится, но постепенно приходит чувство, что вы — в его власти, он давит на вас так, что невозможно пошевелиться. Он гораздо тяжелее и намного сильнее, чем вы. Как только из вашей груди вырвется стон неги, для него будет детской игрушкой сдавить вашу шею пальцами, перекрывая вены, питающие мозг кровью. Эффект будет мгновенным, меньше чем через секунду вы потеряете сознание. Ему остается лишь сосчитать до шестидесяти — и вы уже мертвы. Если есть опыт и достаточно силы в руках — так убить человека легко. Классический захват, применяющийся в ближнем бою, — этому обучают всех новобранцев. Жертва потеряет способность к сопротивлению намного раньше, чем поймет, что с ней произошло. Одним словом, она обречена.

Вот почему Джейн крайне осторожна с мужчинами, которые рыщут вокруг в поисках подруги — в кафе, в отеле или на городских улицах. Вчера, когда она прогуливалась по Французскому кварталу, за ней увязался какой-то тип. Красавец, из тех, что ей всегда нравились. Неужели ТЕ уже вычислили «профиль» мужчины, который способен покорить ее сердце, заставить потерять голову? Сделав все возможное, чтобы разрушить их планы, Джейн не сомневается, что ОНИ очень хитры и возобновят свои попытки.

ОНИ — это все, кто ее боится: потенциальные жертвы, прежние заказчики, конкуренты, которые не прочь огрести такие же денежки, что и Джейн. В подобном бизнесе рано или поздно у твоих собратьев по ремеслу возникает желание устранить наиболее удачливого соперника. Иногда против тебя оборачивают твое же оружие, разрабатывают сложные комбинации, требующие длительной подготовки. Например, этот незнакомец из Французского квартала вполне мог предложить ей после долгих ухаживаний руку и сердце, даже надеть на палец обручальное кольцо, чтобы полностью усыпить ее бдительность, а когда она окажется в его власти…

Несмотря на жару, по спине Джейн пробежали мурашки. Неужели она должна прожить всю жизнь как монашка? Она слишком молода! Джейн вспомнила, чему обучал ее старик с колючими, поросшими седой щетиной щеками, этот Кактус с удивительно неприятным смехом.

Он тоже не доверял временным партнершам, с которыми мог бы провести ночку-другую — девицам или женщинам, встреченным в аэропорту либо в гостинице.

— Как узнаешь, что у нее в голове? — шипел он. — Подобные штучки не новость, все старо как мир. Если правильно расставить актеров в этой пьесе, добиться можно чего угодно. Со временем ОНИ обязательно разнюхают, на что ты реагируешь, уж ИМ-то известно, что демон соблазна поднимает голову к вечеру, заставляя тебя забыть об осторожности. Представь, шлюхи, торгующие любовью, опаснее всех остальных. Вот от кого нужно бежать как от огня! Кому взбредет в голову подозревать в злом умысле голую девицу, с виду совсем беззащитную, поскольку на ее теле ничего нет, кроме пушистого кустика между ляжек? Худшее из заблуждений! Убить парня, когда он занимается любовью, — проще не придумаешь. Даже если его тысячу раз предупреждали, все-таки наступит мгновение, когда он не может удержаться и закрывает глаза. С этого блаженного мига дальнейшее для убийцы становится детской игрой. Хватит и шляпной булавки, чтобы поразить незадачливого любовника в самое сердце. Я знал одну особу, которая, перед тем как забраться в постель с клиентом, готовила какое-нибудь китайское блюдо и ставила его на столик у изголовья кровати. И в тот момент, когда парень был на пике блаженства, она вонзала ему прямо в глаз одну из деревянных палочек, да так глубоко, что поражала мозг. Мгновенная смерть! Нет, настоящий профессионал обязан знать ситуации, когда он становится легкой добычей врага, и не терять бдительности.

Медленно потягивая персиковый ликер, Джейн чувствует, как огненная змейка начинает обвивать изнутри ее желудок. Кактус охотно рассказывал, как он, чтобы не превратить свою жизнь в вечный пост, выбирал солидные отели и, устроившись в холле, присматривал себе какую-нибудь одинокую постоялицу, более или менее соответствующую его вкусам.

— С внешностью старика трудно рассчитывать, что тобой прельстится красотка, — говорит он между двумя отвратительными смешками. — Так что каждая женщина, начинавшая проявлять ко мне интерес, сразу же вызывала у меня подозрения, и я старался от нее избавиться. Я шарахался от истерзанных жизнью служанок, добродушных мамаш-барменш, участливых соседушек и приторно-любезных вдов, прекрасно понимая, что их могли подкупить и подослать специально по мою душу. Значит, для удовольствия оставались незнакомки — женщины, выбранные наугад из толпы. Таких я и стремился найти в гостиницах. Часто ими оказывались добропорядочные жены, выезжающие в другую страну навестить подругу, или дамочки, решившие немного развеяться в дороге, прежде чем добраться до родственников на другом конце Америки. Убедившись, что они крепко спят в своей одинокой постели, я пробирался в их комнату, тихонько открывал дверь отмычкой вроде тех, что использует гостиничный персонал, и нежно опускал налицо своим временным подругам пропитанный хлороформом тампон. И только тогда я чувствовал себя в безопасности. Мне не стыдно признаться, что в течение долгих лет, когда воздержание становилось уж слишком тягостным, я вступал в связь с женщинами именно таким образом. Когда все было кончено, я тщательно вытирал своих случайных возлюбленных, чтобы утром они ничего не заметили. Наверняка те просыпались с тяжелой головой, но не сохраняли никаких воспоминаний о небольшом ночном приключении. Не думаю, чтобы у кого-нибудь из них возникло хоть малейшее подозрение. Используя свою методику, я овладел не меньше чем сотней женщин, и это была единственная разрядка, которую я мог себе позволить. Нельзя же оставаться железным двадцать четыре часа в сутки!

Джейн хорошо запомнила этот урок. Она тоже садится в холле гостиницы со стаканчиком мартини и экономической газетой или каким-нибудь религиозным изданием, которое мгновенно отвращает от нее искателей мимолетных удовольствий, и наблюдает за проходящими мужчинами. Слушает, как они зазывают девиц к себе в номер, но чаще сами отправляются в гости к подругам определенного сорта — так надежнее. Сделав выбор, Джейн нервно вертит отмычку в повлажневших от напряжения пальцах и ждет двух часов ночи, чтобы перейти к действию. Она очень ловко управляется с этим инструментом. И даже замки в шикарных отелях, открывающиеся с помощью новомодных магнитных карт, не являются непреодолимым препятствием, потому что у Джейн есть специальная карта-зонд, оснащенная мини-компьютером и способная испробовать тысячи комбинаций за долю секунды, напоминающая прибор, который используют взломщики банковских автоматов.

Ее опьяняют эти блаженные мгновения ожидания, риска, предвкушения опасности, когда все тело покрывается испариной, а в солнечном сплетении образуется пустота. Когда пробьет час, она, захватив с собой пакетик с марлевой повязкой, необходимой для усыпления любовника-жертвы, проберется в коридор отеля и проскользнет в его комнату. Если тот внезапно проснется, Джейн сделает вид, будто ошиблась номером. Но обычно все проходит гладко — ее избранник спит как младенец. Еще пара шагов, и она уже кладет ему на лицо повязку. Важно правильно отсчитать секунды — чересчур продолжительное действие хлороформа может привести к смерти — Кактус предупреждал ее об этом. Потом Джейн открывает окно, чтобы проветрить комнату, и начинает раздеваться. Сознание того, что через мгновение она будет держать в объятиях безжизненное мужское тело, вызывает у нее сильнейшее сексуальное возбуждение. Тело, отданное ей во власть. Иногда, забавы ради, Джейн проводит по нему кончиком кинжала, с которым никогда не расстается, словно прочерчивая невидимую бороздку, тянущуюся от кадыка до полового члена. Она задерживает нож на лобке, стараясь не надавливать на него слишком сильно, и мысленно разговаривает со спящим: «Никогда тебе об этом не узнать! Жалкий идиот, считающий себя самым сильным и ловким на свете. Знал бы ты, в какое беспомощное и уязвимое существо ты сейчас превратился!»

Она прижимается губами к неподвижному мускулистому телу, безвольно вытянутым мощным рукам. Джейн предпочитает любовников атлетического сложения, с рельефной мускулатурой, потому что ей кажется, что она унижает их еще сильнее. Со случайными партнерами нет никакой опасности, что они причинят ей боль или станут навязывать то, чего она не переносит. Они не будут выдергивать волоски или заставлять ее принимать позу, которую она считает отвратительной. Правила игры задает Джейн. Перейдя к ласкам, она удивляется, как быстро мужчины начинают реагировать. «Настоящие животные», — мелькает у нее мысль. Тогда она ложится сверху на безжизненное тело, не выпуская, правда, кинжала из рук. Осторожность прежде всего. Следуя советам Кактуса, Джейн получает удовольствие, пользуясь «спящими красавцами», поэтому просто некому застать ее в момент неизбежного расслабления.

«Не ты мной овладел, — шепчет она, когда вновь обретает чувства, — это я тебя взяла. И ты не похвастаешься перед приятелями, что прибрал меня к рукам, не сможешь описать им мое тело, интимные жесты и словечки. Не расскажешь дружкам, какой стон у меня вырывается из груди, и у вас не будет повода посмеяться за моей спиной».

Едва придя в себя, Джейн приступает к гигиеническим процедурам, которые необходимы ее случайному партнеру, одевает его, если он привык носить пижаму, а потом тщательным образом просматривает простыни: не остался ли где лобковый волосок, который ее выдаст, — после чего зашторивает окно и уходит так же незаметно, как и пришла.

На следующее утро она с чувством ни с чем не сравнимого удовлетворения наблюдает за вчерашней жертвой; завтракая на террасе отеля, тот просит принести ему аспирин.

— Голова просто раскалывается, — жалуется он знакомому официанту, — а ведь вчера я почти ничего не пил. Старею, дружок, старею. Да, алкоголь, кажется, из друзей переходит в разряд моих врагов…

Отправляясь в обратный путь, Джейн чувствует, что она в прекрасной форме и свободна от своих демонов еще на несколько месяцев. Кому-то ее жизнь покажется странной? Пожалуй, но ничего не поделаешь, ее удел — существование, при котором невозможно освободиться от пут.

Ведь она дитя, возлюбленное смертью, всадница, скачущая во весь опор на красном коне.

ГЛАВА 14

Сны Джейн становились все более сложными, затейливо переплетаясь, они дополняли друг друга и обрастали подробностями. Казалось, они складываются в бесконечный фильм ужасов. Первым побуждением Сары было лишь пожать плечами да отмахнуться, однако взволнованные монологи молодой женщины в конце концов посеяли в ней сомнения. А если Крук ошибался и Джейн действительно что-то вспоминала?

— Признаю, ее бред удивительным образом организован, — бросил однажды ей врач, — однако я готов продемонстрировать вам с десяток пациентов, способных представить не менее достоверное полотно, являющееся вымыслом чистой воды. Немало людей, придумывающих себе чудесное или, напротив, крайне тяжелое детство, в высшей степени счастливый либо сыгравший роковую роль неудачный брак, который они якобы заключили в молодости. Я знал женщину, много лет оплакивавшую смерть сына, которого на самом деле не существовало. Когда ее расспрашивали о мальчике, она становилась поистине неистощимой на выдумку и рассказывала всю его жизнь до мельчайших деталей: песенки, что он напевал, детские словечки, когда-то им произнесенные, и шалости, отличавшие его в детстве от других детей. От всего этого веяло таким правдоподобием, что нам пришлось потратить уйму времени, дабы убедиться: все это плод ее больной психики. То же самое происходит и с Джейн, она заполняет дыры в своей голове фантастическим прошлым. Она умна и поэтому старается себя обезопасить. Однако если все будет продолжаться в прежнем духе, Джейн может стать жертвой психоза, вот что меня сейчас больше всего беспокоит.

— А как же чемоданы с реквизитом?

— Обычный гардероб артистки провинциального театра, — твердо заявил врач.

Раньше Сара редко отлучалась из агентства. То ее ждали клиенты, с которыми необходимо было встретиться, то предстояло подписать несколько важных договоров, и она решила, что время от времени будет наведываться в Венис вместе с Джейн. При каждом их перемещении Сара тщательно следила, чтобы за ними не было «хвоста». Для этой цели она использовала бронированную машину с затененными стеклами и усиленной ходовой частью. Маршруты приходилось выбирать непредсказуемые, постоянно меняя направление движения, — Сара считала, что так легче избавиться от нежелательного наблюдения.

Однажды, когда они с Джейн пересекали стоянку перед охранным агентством, произошел странный инцидент. Сара закрыла дверцы машины, полезла в сумочку за магнитной картой, чтобы с ее помощью проникнуть в здание через служебный вход, и вдруг в их сторону с лаем бросилась собака. Это было существо, о котором трудно сказать, трогательное оно или абсолютно нелепое: песик йоркширской породы с ярким бантом между ушами и в красном капюшоне, украшенном сердечком святого Валентина. Из-за железной изгороди, окружавшей стоянку, тоненьким голоском что-то выкрикивала девочка — без сомнения, имя собачонки, проникшей за ограду через дырку, которую она прорыла у основания столба. Сара увидела, что лицо Джейн залила смертельная бледность, молодая женщина резко взмахнула руками, словно крохотная тварь могла броситься на нее и перегрызть горло. Кажется, исходящий пеной доберман и тот не смог бы внушить ей большего ужаса.

— Не дайте ей приблизиться! — кричала Джейн, показывая Саре на собачонку. — Стреляйте! Убейте ее! Скорее! Вы что, не понимаете?!

Пронзительные нотки в голосе молодой женщины напугали ирландку, и она схватилась за револьвер. Пес, однако, встал от них метрах в двух, словно заколебавшись, стоит ли к ним приближаться, и высунул маленький розовый язычок. Его, безусловно, остановил страх, написанный на лицах обеих женщин. Повернувшись вокруг своей оси, собачонка побежала в обратном направлении и вскоре уже была в объятиях хозяйки, которая принялась строго отчитывать ее за самовольную отлучку.

Сара посмотрела на свою спутницу. Лицо Джейн было искажено страхом, руки дрожали. Она едва держалась на ногах, и Сара была вынуждена довести Джейн до стены, о которую та оперлась.

— Вы так боитесь собак? — спросила Сара с сомнением. — Я хочу сказать — таких, с виду безобидных собак?

— Да, — заикаясь, проговорила Джейн, зубы которой выбивали частую дробь. — И детей тоже… особенно мальчишек с перебинтованной рукой. Они крайне опасны. Ни под каким видом нельзя дать им приблизиться.

— «Мальчишек с перебинтованной рукой…» — машинально повторила Сара, ничего не понимая.

— Именно, и еще девчушек, которые прижимают к груди букетик цветов или куклу. Они не менее опасны, чем собаки.

— Успокойтесь, — мягко произнесла Сара. — Когда мы вернемся, вы попытаетесь мне все объяснить.

— Вряд ли я смогу, — прошептала Джейн. — Вы мне все равно не поверите.

— И все-таки можно попробовать, — нервно заметила ирландка, открывая дверь служебного входа.

ГЛАВА 15

Как это ей объяснить? Джейн порой оказывалась совсем в ином мире, о существовании которого Сара не подозревала. Кактус называл это магазином аксессуаров и ехидно посмеивался, находя определение удачным. Джейн тот страшный мир напоминал театр: есть сцена, где происходит действие, предусмотренное контрактом, за ней — кулисы, где открывается ад. Там и находится магазин аксессуаров, в самом конце, затерянный в лабиринте коридоров, загроможденных расписанными холстами ветхих декораций. По крайней мере таким видится ей этот мир в снах. В реальной жизни, наверное, это что-то совсем другое. Там создается инструментарий смерти, плод фантазии гробовщиков-инженеров, бывших сотрудников ЦРУ, отправляемых в отставку, как только их воображение иссякает. Лишь посетив их мастерские, начинаешь понимать, до какой степени справедливы слова Кактуса: «Неправдоподобное — лучшее орудие профессионального убийцы, ибо человек с улицы не обладает богатым воображением. Его страхи заключены в тесную оболочку банальной, стандартной и хорошо знакомой опасности. Значит, легко нейтрализовать его защиту, потому что неправдоподобное, как правило, не заставляет человека мобилизоваться для сопротивления».

Разве Сара в состоянии это понять? Да, она прекрасно владеет оружием, но еще не побывала в Зазеркалье. Отчего бы ей бояться маленьких собачек, таких обезоруживающе трогательных, подползающих к вам на брюхе с высунутым розовым язычком? А стоило бы! Джейн приходилось использовать этих животных, наряжая их в крохотные пальтишки, начиненные взрывчаткой и радиоуправляемым детонатором. Не так уж трудно провернуть это дельце. Достаточно приобрести в лавке для домашних животных эластичный комбинезон с душещипательной надписью «Привет! Меня зовут Дружок!», распороть его, подложить туда взрывчатку, раскатав ее как обычный кусок слоеного теста. Вот чем удобен пластит: своей пластичностью. С ним можно работать, как с глиной, — изменять его форму, мять, делать из него статуэтки, игрушки, пепельницы. Без особого труда можно зашить изрядное его количество в одежду для собак. Антенна монтируется в ошейник. Животных дрессируют, чтобы они с лаем подбегали к тем, на кого им указывают. Нужно подождать, чтобы собака добежала до цели, нажать кнопку на пульте дистанционного управления, и дело в шляпе. Конечно, необходимо принять меры предосторожности и спрятаться в укрытие в момент взрыва: за углом дома, за припаркованным автомобилем, чтобы защитить себя от осколков.

«Лично я не люблю радиоуправляемые взрывные устройства, — всегда говорил Кактус. — Они ненадежны. С ними всегда рискуешь, особенно сейчас, когда развелось множество телеуправляемых игрушек. Недостаточно просто кодированного сигнала, подобный сигнал может быть не вовремя послан другим прибором — переговорным устройством постового, мобильником служащего, рацией патрульной машины или даже пультом мальчишки, который пускает самолетики на игрушечном аэродроме. Если такое произойдет, то собаку разорвет прямо у вас на руках, превратив в кровавое месиво всю нижнюю часть вашего тела. Сколько раз такое случалось! Нет, от электроники лучше держаться подальше. Эти изобретения требуют идеальных условий, что довольно редкая вещь в нашем ремесле».

Вот почему Джейн предпочитает старые, испытанные временем средства, которые и изготовить не сложно, и не требуется никаких специальных знаний, чтобы пустить их в ход. Такая взрывчатка, как тротил, может сработать от обычного взрывателя гранаты. Достаточно приласкать собачонку, указать ей на цель и дернуть за чеку в тот момент, когда она готовится к прыжку. Животное тогда становится гранатой на четырех лапах. Для этого нужно лишь знать, с какой скоростью собака перемещается, и определить расстояние, что она сможет преодолеть за четыре секунды — время, после которого раздается взрыв. Правильно рассчитав расстояние, нетрудно вычислить место, откуда можно выпускать животное на цель, то есть человека, которого нужно устранить.

Разве у вас вызовет подозрение очаровательная маленькая собачонка, бегущая к вам что есть духу, в красной попонке с ошейником, отделанным фальшивыми бриллиантами? Телохранители редко обращают внимание на такие объекты, к тому же они никогда не смотрят на то, что у них под ногами. Использование собаки просто незаменимо, когда речь идет об убийстве женщины, ребенка или старика.

«Следует помнить, — издавал Кактус очередной мерзкий смешок, — что иногда такие вот четвероногие гранаты преподносят неожиданные сюрпризы. Порой случается, что чертова животина вдруг разворачивается на полдороге бог знает почему, и несется прямо на вас. И тот, кто ее послал, оказывается один на один с этой готовой взорваться бомбой, которая к нему вернулась! Поэтому важно как следует выдрессировать собаку».

Существуют подпольные псарни, где собак натаскивают именно для таких дел. Джейн нередко пользовалась их услугами. Техника все время развивается, а вместе с ней и человеческая хитрость, тесно связанная с подозрительностью. Джейн известно, что теперь таким собакам помещают взрывчатку под кожу при помощи операции, что позволяет посылать к цели животное без одежды. Для этого отбирают преимущественно длинношерстных или покрытых курчавой шерстью собак, чтобы скрыть смертоносную «опухоль» на теле собаки. Джейн проконсультировалась у одного подпольного ветеринара, занимавшегося такого рода операциями. Он ей показал, как производится подобная имплантация: на ее глазах он сделал надрез на эпидермисе усыпленной с помощью наркоза собаки, чтобы его клиентка видела, как распределяется взрывчатка под жировым слоем кожи. Речь шла, разумеется, о телеуправляемых бомбах.

«Огромный разрушительный эффект, — объяснял ветеринар Джейн. — Пусть небольшой размер заряда не вводит вас в заблуждение. Если использовать собаку с курчавой шерстью, адская машина останется абсолютно незамеченной, о ней можно догадаться, только ощупав животное».

Заказывать собаку необходимо заблаговременно, чтобы шрам успел зарубцеваться. Таких подготовленных животных ветеринар содержал в специальном помещении, изолированном от любого проникновения электромагнитных волн, которые могут привести к случайному взрыву.

Но магазин аксессуаров поставляет не только животных, ведь есть люди, которые совершенно к ним равнодушны, или аллергики, например: они на пушечный выстрел не подойдут ко всему, что природа оделила шерстью или перьями. Эти постараются держаться подальше от самой очаровательной шавки. Именно для такой клиентуры в магазине аксессуаров заготавливаются дети. Старый как мир, но по-прежнему действенный трюк. Разве можно заподозрить в злом умысле пятилетнего карапуза с перебинтованной рукой, который во второй — здоровой — держит потертого плюшевого медвежонка? Кому придет в голову, что гипс, сковывающий ручонку малыша, не что иное как взрывчатка? Взрывчатка, приводимая в действие радиоуправляемым детонатором!

Джейн приходилось встречаться с расплывшейся от жира женщиной, которая по просьбе клиентов поставляла таких детишек-бомб. Толстуха, называвшая себя мамашей Муган, управляла «сиротским приютом», похожим на безмолвное царство, состоявшим из похищенных в раннем возрасте ребятишек, которым она постоянно колола транквилизаторы. Странные дети с потерянным взглядом, обязанные повиноваться малейшему движению ее глаз или пальцев.

Мамаша Муган… Джейн помнит ее отвратительный прогорклый запах, жирные, как ляжки кабана, руки, огромное лицо, пробуравленное крохотным ротиком, всегда тщательно обведенным карандашом для губ и вымазанным ярко-красной помадой. Нет, не ярко-красной, а скорее царственно-пурпурной. Мамаша Муган готовила исполнителей исключительно для убийств политических лидеров. Она обучала детей подбегать на улице к нужным людям с улыбкой и с букетом цветов в руках, заставляла их носить под одеждой плотный корсет, который в любой момент можно было наполнить взрывчаткой, о чем бедняги, разумеется, не подозревали. Детям она объясняла, что корсет необходим, поскольку они страдают сколиозом. Мамаша Муган без конца повторяла, что они должны слушаться ее беспрекословно, и тогда в один прекрасный день их усыновит какой-нибудь добрый человек. Такие дети шли по очень высокой цене. «Ведь это товар разового употребления, — хихикала она, пересчитывая купюры, — а он всегда дорог!»

Надо отдать ей справедливость, мамаша Муган не пыталась делать вид, будто привязана к своим питомцам. Отец продал ее в восьмилетнем возрасте в бордель в Новом Орлеане, где содержались маленькие девочки, и у нее было достаточно времени, чтобы ее душа окончательно очерствела. Она любила вспоминать об этом и охотно рассказывала о тяготах, выпавших на ее долю в детстве. Принаряженная, мамаша Муган производила впечатление добропорядочной тетушки, собирающейся отправиться чартерным рейсом для пожилых на отдых в Майами. Она обожала голубоватую воду для полоскания рта, очки в форме бабочки с розовой пластмассовой оправой и сентиментальные романы, которые исторгали из ее груди громкие печальные стоны.

У Джейн мамаша Муган вызывала страх, и она старалась встречаться с ней реже. Теперь Джейн как ни напрягает память, все равно не может вспомнить, приходилось ли ей покупать у мамаши Муган ребенка, готовя покушение. Она надеется, что этого не было. Джейн убеждает себя, что она просто посещала «сиротский приют» в компании Кактуса, и старается в это поверить.

Вот почему она так боится маленьких собачек, мальчишек с перевязанными руками и девочек, прижимающих к сердцу кукол, начиненных взрывчаткой.

Но как объяснить все это Саре?

ГЛАВА 16

Ирландка выслушала откровения своей подопечной, не произнеся ни слова. Сара испытывала нечто вроде восхищения Джейн, прожившей много лет в такой близости с убийцами, и вместе с тем тревогу, что привела к себе человека, вызывающего у нее ужас. Теперь она окончательно убедилась, что Крук ошибался. Джейн ничего не выдумывала. Воспоминания, которые врач считал безвозвратно утраченными, постепенно всплывали на поверхность ее памяти. Джейн была наемной убийцей, владеющей всеми тонкостями своего ремесла. Исполнительницей приговоров, доведенной до совершенства стариком, которого она называла Кактусом (если, конечно, это прозвище не было закодированным именем). Сара даже задавала себе вопрос, не случалось ли Джейн выполнять такую работу для ЦРУ или какой-либо подобной организации. У нее было неприятное ощущение, будто она открыла дверь и к ней вползла ядовитая змея, чей инстинкт убийцы только ждал своего часа, чтобы вновь пробудиться к жизни.

— Догадываюсь, о чем вы думаете, — вдруг произнесла Джейн. — Я вызываю у вас отвращение, правда? Но ведь я имею право использовать свой шанс. Мне очень хотелось бы воспользоваться тем, что со мной произошло, и все начать сначала.

— По этой причине вы и не желали ничего знать о вашей прошлой жизни. Сознательно или нет, но вы чувствовали: в ней было много неприятных обстоятельств.

— Конечно. Но пока это только образы, роящиеся в моем мозгу, и я не чувствую себя исполнительницей всех этих злодеяний: я отстранена от них, словно просто смотрю фильм по телевизору.

— Нужно будет поговорить об этом с Круком, — сказала Сара. — Объяснить ему, что он ошибается. Вы отнюдь не мифоманка, а объект преследования, который пытаются устранить. Возможно, те, кто прежде прибегал к вашим услугам, сегодня предпочитают избавиться от опасного свидетеля.

Джейн пожала плечами. Ее лицо осунулось, глаза ввалились — она выглядела усталой.

Сара набрала номер Крука. К сожалению, в данный момент он не мог отлучиться из больницы и попросил женщин встретиться с ним после рабочего дня. Свидание было назначено в небольшом французском кафе в деловой части города.

Внезапно ирландка поняла, что ей не дает покоя мысль — как можно скорее удалить Джейн от Дэвида. Не упустив случая прослушать весь их разговор, он умолял мать привести к нему ее новую клиентку и постоянно пытался связаться с Сарой по телефону. Она твердо решила не отвечать на эти звонки.

— Я не требую слишком многого, — проговорила вдруг Джейн, в ее голосе прозвучала усталость, — а хочу только одного — чтобы обо мне забыли. Сегодня я не способна совершить то, о чем мне приходится вспоминать. Я стала другой. Несчастный случай лишил меня самой отвратительной части моей личности… моей агрессивности или же безумия. Какая-то пружина во мне лопнула, возможно, та, которая заставляла меня убивать. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, — подтвердила Сара, — но, к сожалению, я не специалист по душевным недугам.

— Мне кажется, в случае со мной пуля в какой-то мере произвела лоботомию. Вам не кажется? — спросила Джейн, сверкнув глазами в безнадежной попытке хоть как-то оправдаться. — В одном медицинском журнале я прочла, что лоботомия лишала пациентов их агрессивных наклонностей. Думаю, пуля, прошедшая через мой череп, привела к тем же последствиям. В этом случае я уже не представляю никакой опасности для окружающих. Можно дать мне шанс заново построить свою жизнь.

— Всей душой желаю вам этого, — вздохнула Сара. — Крук должен нам высказать свое мнение по этому поводу. Пойдемте, пора.

Они вышли из здания охранной службы и направились к месту встречи с Круком. Сара терпеть не могла деловую часть города с ее башнями из стекла и бетона, напоминающими готовые к старту космические корабли. Для нее это был мир, придуманный для мужчин, полный фаллических символов и холодных поверхностей.

С высоты это должно напоминать огромную яму, утыканную колючками. Есть от чего прийти в негодование инопланетянам, если они вдруг захотят здесь высадиться!

Добравшись до французского кафе, Сара и Джейн устроились за столиком. В этот час здесь было еще достаточно свободных мест. Множество издателей назначали свидания своим авторам в этом заведении, обставленном под старину, которое в чем-то копировало знаменитое кафе «Алгонкин» в Нью-Йорке. Они заказали анисовку, которую здесь из снобизма подавали с дырявыми ложечками, словно речь шла о настоящем абсенте. «Напиток, который обожали поэты всех времен», — уточнялось в меню.

Вскоре появился Крук, время от времени бросавший нетерпеливый взгляд на свои часы «Ролекс» в золотом корпусе. Саре не нравилась его манера демонстрировать свое превосходство и непоколебимую уверенность в себе, часто свойственную врачам, которым, по их мнению, недостаточно воздают должное окружающие их простые смертные. К тому же привычка всегда извлекать выгоду из когда-то оказанных им своим пациентам услуг делала его в глазах Сары субъектом весьма несимпатичным.

— Ну, — небрежно спросил Крук, усаживаясь, — что там у вас стряслось?

Сара принялась пересказывать ему историю, произошедшую на стоянке, стараясь говорить как можно тише и не привлекать внимание посетителей. Она выразила сомнение в том, что его диагноз оказался правильным, и именно это заставило ее совершить непростительную ошибку. Поглощенная рассказом, она слишком поздно заметила боковым зрением перемещавшуюся в направлении их столика темную фигуру и бурную жестикуляцию официанта. Повернув голову, Сара увидела лишь чернеющий силуэт, потому что незнакомец стоял против света. Впрочем, она не пыталась даже рассмотреть его лицо, ее глаза остановились на оружии, нацеленном в их сторону. Это был автоматический пистолет «Токарев», устаревшее оружие с облупившимся от времени бронзовым корпусом, изготовлявшееся в бывшем Советском Союзе. Никогда прежде в критических ситуациях Сара не чувствовала себя такой тяжелой и неуклюжей! Резко оттолкнувшись от пола, она перемахнула через стол, чтобы свалить Джейн на пол, и у нее возникло ощущение, будто она застревает в вязком желе. Собственная грудь показалась ей огромной: она мешала, затрудняла и замедляла движения. Чтобы действовать быстрее, Сара должна была бы оторвать эту проклятую грудь, избавиться от нее, как самолет, чтобы набрать скорость, освобождается от части горючего. В тот момент, когда Саре удалось опрокинуть Джейн, она почувствовала, что в бок ей попала пуля. Словно в нее с силой бросили мешок с песком, и она поразилась, что крохотный кусочек свинца может произвести такой удар.

Агрессор разрядил всю обойму, но после первого же выстрела посетители, толкаясь в панике, бросились к выходу, поэтому ему было трудно попасть в цель. Сара, в стремительном прыжке зацепив скатерть, полетела вниз, под звон стаканов и посуды, и упала на пол, накрыв Джейн своим телом. Ей было трудно дышать. Одна из пуль, попав в бронежилет, расплющилась, повредив ей несколько ребер, другая раздробила на мелкие кусочки мраморный карниз над ее головой, отчего во рту появился привкус мела.

Киллер стал отступать к двери, выпустив оставшиеся пули, одна из которых вошла в пол, совсем рядом с головой Джейн, после чего скрылся, смешавшись с толпой. Он был высокого роста, в старой куртке, пестрой вязаной шапке, его лицо полностью закрывали огромные очки мотоциклиста и алый шарф.

Джейн попыталась выбраться из-под Сары, придавленная ее тяжестью, и этого движения оказалось достаточно, чтобы ирландка взвыла от боли. У нее было впечатление, что кто-то вспарывает ей грудную клетку, словно ударяют кулаком в надутый бумажный пакет.

В кафе поднялась страшная суматоха. Вопреки обыкновению, авторы топтали своих издателей, молодые девицы с криками ужаса спасались, пронзая по пути каблучками-шпильками ладони мужчин, передвигавшихся на четвереньках. Наконец Саре удалось приподняться и встать на колени. Только тогда она увидела Крука. Он лежал на спине, его рубашка задралась, обнажив жирное брюшко. Изо рта врача вытекала струйка крови, а на уровне груди образовалась темная вязкая лужица. Сара наклонилась к нему. Крук был в шоке, его глаза казались стеклянными. Одна из пуль, предназначавшихся для Джейн, угодила в ее бывшего спасителя. Сара приподняла его голову и попыталась с ним заговорить, надеясь, что он не отключится. Крук терял много крови, и, судя по всему, его ранение было серьезным. Расстегнув до конца рубашку, Сара установила, что пуля прошла в верхней части левого легкого, недалеко от сердца. Из раны со свистом выходила кровавая пена — доказательство того, что пробито легкое.

Джейн лежала поблизости от Крука, прислонившись спиной к основанию колонны. Она была бледна, рот открыт от ужаса. Обшаривая свое тело обеими руками, Джейн словно хотела убедиться, что осталась невредимой, и производила впечатление помешанной, отбивающейся от невидимых рептилий.

Через несколько минут кафе уже было оцеплено отрядом полиции.

ГЛАВА 17

Сара очнулась в приемном отделении больницы, где работал Крук. Она была полуобнажена и находилась под наблюдением офицера полиции, который, казалось, ничуть не смущался. Медицинская сестра заканчивала перевязывать ей грудную клетку.

— Будьте осторожны, — бесстрастно объясняла она. — Перебитое ребро вроде бы не причиняет боли, однако может проткнуть легкое и даже сердце. Никаких резких движений до того, как кости срастутся.

Первые полчаса после появления полиции оказались для Сары самыми тяжелыми. Бронежилет и оружие сразу же сделали ее в глазах полицейских подозреваемой. Она должна была вытянуться на полу, руки на затылке и раздвинув ноги, несмотря на то что подобная поза заставляла ее испытывать нечеловеческие страдания. Мерзкий коротышка из числа полицейских даже поставил ей ногу на голову — вероятно, он подсмотрел этот победный жест в каком-нибудь боевике. Но у Сары не было сил призвать его к порядку — вся жизненная энергия уходила на то, чтобы дышать.

В конце концов все прояснилось. Что же касается установления личности Джейн, то волосы на голове лейтенанта полиции сразу встали дыбом, как только он понял, о ком идет речь. Дело «потерявшей память» тут же было извлечено из картотеки, где оно уже успело покрыться пылью.

Сара очень волновалась за Крука. Она видела, как его увозили на «скорой» с кислородной маской на лице и закатившимися глазами. Джейн тоже была в шоке. Ей ввели успокоительное, надеясь, что она все-таки перестанет стучать зубами. Наконец в приемной появился практикант Кристиан Шейн, помощник Крука. Его диагноз был не очень оптимистичен:

— Сейчас доктор в коме, — объявил Кристиан. — Разумеется, будет предпринято все возможное. Ближайшие несколько часов решающие. И тем не менее не стоит раньше времени рвать на себе волосы: вопреки расхожему мнению, легкие довольно хорошо справляются с пулевыми ранениями. Орган этот мягкий, губчатой структуры, очень эластичный, легко растягивается при прохождении снаряда и быстро обретает прежнюю форму. Нельзя того же сказать об органах плотной структуры: печени и селезенке. Они выходят из строя, даже если их чуть-чуть задеть.

Лейтенант подошел к Саре, когда она натягивала свою продырявленную рубаху. Это был коренастый человек с квадратным лицом, покрытым следами от фурункулов, что придавало его коже неприятный багровый оттенок. Расширенные поры на щеках и носу делали ее похожей на апельсиновую кожуру. И эта столь непривлекательная физиономия венчала собой нескладно скроенное, но крепко сшитое тело почти одинакового размера как в высоту, так и в ширину. «Настоящий куб», — подумала Сара. Фамилия лейтенанта была Донахью.

— Почему все-таки во врача стреляли? — спросил он вот уже в третий раз.

— Вы глухой? — не выдержала Сара. — Мишенью преступника была молодая женщина по имени Джейн. Повторяю, однажды ее уже пытались убить, полгода назад, а потом было совершено еще одно покушение, здесь, в этой больнице. С тех пор не прошло и недели.

— Все это так, — проворчал полицейский, — но она то даже не задета!

— Это мне досталась предназначавшаяся ей пуля, — вздохнула Сара. — Если бы я на нее не бросилась в тот момент, она была бы уже мертва. Что до остальных пуль, то это результат той страшной суматохи, которая царила в кафе. Убийце помешала толпа посетителей, ринувшихся к выходу. У него не было времени, чтобы как следует прицелиться. Причиной его промаха стала толкотня, паника. Бегущие люди отделили его от нашего стола.

— Почему бронежилет на вас, а не на ней?

— Потому что это моя работа, и нужно немало мужества, чтобы таскать на себе чертову броню в такую жару. Вы знаете это не хуже меня.

— Что верно, то верно, — усмехнулся лейтенант. — Даже во Вьетнаме от них было решено отказаться. Они выкачивали из нас пот почище, чем настоящая сауна. Те, кто в них наряжался, в конце концов падали замертво из-за обезвоживания организма.

Он с брезгливым выражением перелистал досье Джейн Доу 44С, копию которого ему только что принес помощник.

— Здесь нет ничего существенного, — продолжил он ворчать. — Все эти истории с «потерявшими память», по моему разумению, очень сомнительны. Я не доверяю им из принципа. Легче всего прикинуться, что ты ничего не помнишь. И главное — невозможно проверить.

— Однако медицинскими исследованиями это уже неоднократно подтверждалось, — возразила Сара.

— Знаю, — вынужден был признать лейтенант. — И все-таки я остаюсь при своем мнении: это лишь попытка оправдаться. Честно говоря, я бы не возражал, если бы у меня вычистили из головы все то дерьмо, которое там накопилось, с тех пор как я пришел работать в полицию! — Он выругался и мрачно обронил: — Не покидайте пределов штата, вы можете понадобиться как свидетель.

— Сын всегда знает, где я нахожусь. Мы с ним поддерживаем постоянную связь.

— Не надо говорить со мной таким тоном, — проворчал Донахью. — Если вы были замужем за парнем из ФБР, это еще не повод, чтобы третировать остальных.

Саре удалось добиться у Кристиана Шейна разрешения увидеть Крука. Раненый все еще находился в бессознательном состоянии в отделении интенсивной терапии. Из-за скопления воздуха в области плевры доктора поместили в специальную цилиндрическую камеру, напоминавшую оборудование в фантастических фильмах, со всех сторон его окружали электронные приборы с мигающими индикаторами. Лицо Крука показалось Саре лицом мертвеца: восковая кожа, голубоватые веки. Она подумала, что в происшествии с Круком можно усмотреть перст судьбы. Разве не отрицал он до последней минуты опасность, угрожавшую Джейн? Одним словом, если следовать рассуждениям Крука, то его и сразила пуля этого «фантастического образа», рожденного в голове мифоманки! И пуля-то оказалась настоящая!

— Есть надежда, что он выкарабкается? — спросила Сара.

Шейн пожал плечами.

— Не хочу вас обманывать. Если говорить откровенно, то я и сам пока этого не знаю, — тихо сказал практикант. — Все прояснится в ближайшие сутки. Если он проживет их, то сможет очень быстро встать на ноги. Он испытал чудовищный шок, и ему трудно от него оправиться. Можно всю жизнь кромсать на мелкие кусочки других, но трудно предположить, что однажды это случится с тобой. Когда его сюда привезли, температура тела уже начинала падать. Крук мог умереть еще в машине, и если этого не произошло, значит, шанс выжить есть. В характере ранения нет ничего особенного: пуля пробила легкое, только и всего. Однако нельзя недооценивать и воздействие операционного шока на состояние пациента, находящегося в крайней стадии переутомления. От такого шока больной может умереть во время банального удаления аппендицита.

«Обычная демагогия врачей, не желающих рисковать, — подумала Сара. — Прогноз на пятьдесят процентов обнадеживающий, а на вторые пятьдесят — неблагоприятный».

Внезапно ее охватило предчувствие, что сегодняшней ночью маленький лысый доктор умрет, так и не придя в сознание. И хотя Сара не испытывала большой симпатии к Круку, она постаралась поскорее прогнать эту мысль.

— А что с Джейн? — спросила она.

— Ее отдадут на ваше попечение. У нее лишь небольшой нервный срыв. Что вы собираетесь делать с ней дальше?

— Спрячу ее в надежном месте пока, а потом посмотрю. Ведь убийца на этом не остановится — я уверена.

— Пусть обязательно продолжает пить лекарство, которое прописал ей Крук. Если она перестанет спать по ночам, ей грозит сумасшествие.

Вскоре Сара покинула больницу в сопровождении своей подопечной. Джейн было трудно держать глаза открытыми, и она все время старалась опустить веки. Предварительно ирландка позвонила в свое агентство, вызвала четырех охранников, и возле стоянки их уже дожидались крепкие парни — все бывшие десантники или инструкторы по боевой подготовке морских пехотинцев. У каждого на поясе имелось по пять-шесть килограммов боеприпасов, способных обеспечить мгновенное переселение на небеса.

Сара села за руль, стараясь забыть о боли, пронзавшей ей бок каждый раз, когда она делала глубокий вдох. Ее не оставляли недовольство собой и тревога: она не сумела как следует выполнить свою задачу. Разумеется, став живым щитом для Джейн, Сара приняла на себя пулю, предназначенную для ее подопечной, однако действовала все-таки недостаточно эффективно. Она обязана была предвидеть ситуацию и перехватить инициативу у противника. Что случилось? Почему она проявила такую рассеянность и медлительность? Раньше она засекала убийцу, как только он входил в здание, и выхватывала пистолет секундой раньше, чем это мог сделать он. Неужели она стала слишком старой для подобной работы?

«Все дело в том, что ты расслабилась, успокоилась, — думала Сара, сидя за рулем автомобиля по дороге в Венис. — Чем ты занималась последнее время? Защищала певичек от чересчур назойливых поклонников? Или оберегала озабоченных толстосумов от вторжения грабителей, которые скорее всего выберут себе более легкую добычу и никогда к ним не наведаются? Вот ты и размякла, потеряла форму».

Выстрелы во французском кафе словно пробудили ее от спячки. Самое время было встряхнуться, прийти в себя.

— Что будем делать дальше? — спросила Джейн, потирая пальцами виски.

— Есть два варианта, — откликнулась Сара. — Первый: я укрываю вас в комнате с бронированными стенами в подвале агентства, где вас никто не сможет найти. Вы проводите там полгода-год, при этом вам обеспечивается защита, не менее надежная, чем у преступницы в тюремной камере. Но есть и второй: вы соглашаетесь на роль наживки. В последнем случае мы заманиваем агрессора туда, куда захотим, и нападаем на него. Тогда, возможно, мы узнаем, каковы мотивы его действий. Этот вариант намного опаснее, однако позволяет нам сократить тягостное время ожидания.

— Все, что угодно, только не сидение взаперти! — взмолилась Джейн. — В больнице я начала страдать клаустрофобией — терпеть не могу замкнутое пространство, это доводит меня до сумасшествия. Но и в стеклянный дом я не хочу возвращаться — мне там неуютно.

— И каковы ваши планы?

— Податься в Сан-Диего или в Мексику.

— Почему туда?

— Я не знаю. Но у меня такое чувство, что я непременно должна туда отправиться, словно кто-то меня там ждет.

Вернувшись в агентство, Сара немедленно спустилась в тир и сделала не меньше сотни выстрелов. Отдача каждый раз причиняла ей боль, но она, стиснув зубы, продолжала тренироваться. Все пули точно поразили цель, результаты по-прежнему оставались потрясающими, едва ли не превосходящими человеческие возможности. Это вновь вселило в нее уверенность.

Когда Сара рассказала Дэвиду, что собирается везти Джейн к мексиканской границе без дополнительной охраны, он поморщился.

— Я боюсь за тебя, — сказал сын. — Как ты думаешь, она опасна?

— Раньше — несомненно. Но не теперь. Уже оборваны коготки — пуля сыграла роль хирургического инструмента, и Джейн стала безобидной как ягненок. Уверена, от ее агрессивности нет и следа. Во время нападения в кафе она оказалась неспособной сделать ни жеста, чтобы хоть как-то защитить себя или укрыться. Страх полностью парализовал ее. Если бы я тогда на нее не бросилась, пуля угодила бы ей в самое сердце.

— Ты правда веришь в действенность лоботомии, которой она обязана пулевому ранению? — не успокаивался сын.

— Во всяком случае, соблазн поверить в это слишком велик, — призналась Сара. — Обычно эта операция производится в префронтальной области головного мозга, точно в том месте, куда была ранена Джейн. Канал, или след, оставленный пулей, мог повредить как раз ту часть мозга, которая ответственна за агрессивность, это могло полностью изменить ее манеру поведения, в частности устранить тягу к насилию. Киллер никогда не повел бы себя так, как Джейн тогда, во французском кафе. Она не сидела бы неподвижно как идол, а постаралась себя обезопасить, защитный рефлекс мог сработать в долю секунды. Нет, я уверена, что Джейн растеряла все профессиональные качества убийцы. Полученная ею когда-то подготовка в настоящий момент сводится к обрывкам воспоминаний, рефлексы ее мертвы. Именно поэтому она так беззащитна даже по сравнению с любым другим человеком.

— Предположим, — нехотя согласился Дэвид, — но все-таки мне не нравится, что вы едете вдвоем, без сопровождения.

— Для поездки я воспользуюсь фургоном. Не говоря о бронированных стенах, даже его ходовая часть настолько прочна, что спокойно выдерживает взрыв, если кому-то вздумается подложить мину. В машине повсюду установлены микрофоны, и ты можешь постоянно вести прослушивание, оставаясь в курсе дела.

— А ночью? Вдруг во время очередного приступа ей придет в голову перерезать тебе горло? Об этом ты подумала?

— Конечно, такие мысли у меня были, но все-таки я в это не верю. Для твоего спокойствия обещаю установить камеру над своей кушеткой, а на руке буду носить браслет, который меня сразу разбудит, как только сработает сигнал индикатора.

Сара старалась выглядеть в глазах сына уверенной и безмятежной, но на самом деле сомневалась в успешном исходе этого предприятия и немного побаивалась, а значит, кривила душой. Ей хотелось сказать Дэвиду совсем другое: «Послушай, сын, я непременно должна доказать себе, что меня рано списывать со счетов, понимаешь? Это испытание, экзамен, который я должна пройти. Мне необходимо понять, чего я стою, получить подтверждение того, что еще не пришло время мне усаживаться за стол директрисы и, нацепив на нос очки, заниматься бухгалтерией».

На следующее утро они отправились в путь. Ночью Сара перенесла в автомобиль запасы консервов и пищевых концентратов. Все электронное оборудование было вделано в обшивку верхней части автомобиля, так что внутри он ничем не отличался от салона обычного фургона. Разница, правда, сразу бросалась в глаза, когда фургон заезжал на весы и стрелка показывала вес среднего танка вместе с экипажем и боеприпасами. Это был старый банковский бронеавтомобиль для перевозки денег, который Сара переоборудовала под обычный фургон. Когда все отверстия в нем были закрыты, он становился абсолютно герметичен, и ему не страшны были ни газовая атака, ни погружение в воду. Агентство использовало его для транспортировки некоторых звезд кино и шоу-бизнеса, одержимых манией преследования, точнее, паранойей. И если этот «танк» не годился для автогонок, то, уж во всяком случае, мог смело получить прямо в лоб снаряд, выпущенный из противотанкового гранатомета «РПГ-7», и не приобрести лишних морщинок на ветровом стекле. Управлять такой машиной было нелегко — изоляция была настолько полной, что снаружи до водителя не доносилось ни звука.

Сара разложила перед собой карту, и Джейн принялась ее изучать, тихонько произнося названия населенных пунктов. Было решено взять курс на юг и двигаться по шоссе Камино-Риал.

Джейн не знала эту дорогу, но часто ее как магнитом притягивал тот или иной неожиданно вывернувшийся поворот. Порой, когда машина оказывалась на перекрестке, Джейн просила Сару свернуть в сторону, прямо противоположную той, которую они только что отметили на карте.

— Вы когда-то здесь бывали?

— Не знаю, — ответила Джейн. — Странно, очень странно… у меня такое впечатление, будто я возвращаюсь к себе домой после длительного путешествия, но все, что встречается мне на пути, оказывается новым и незнакомым.

— Вы что-нибудь еще увидели во сне?

— Увидела… — чуть слышно произнесла Джейн. — Еще одну историю жизни. На этот раз девушки, с которой происходит нечто ужасное. Этот новый фильм полон подробностей, о которых мне трудно рассказывать. Не представляю, сколько времени продолжался сон, но, когда я проснулась, мне показалось, что это длилось всю ночь.

— Расскажите, — попросила Сара. — Как знать, может быть, он прольет свет на что-нибудь и подготовит нас к очередному сюрпризу.

Джейн заволновалась.

— Если я расскажу, вы подумаете, что я маньячка… чудовище. Поймите, теперь я стала другой, не имею ничего общего с той, прежней. Сегодня я уже не смогла бы поступить, как та… девица.

— Та, кого вы увидели во сне?

— И да и нет… Речь идет об одной особе по имени Нетти Догган. Не уверена, что имя настоящее. Пока длился сон, я видела мир ее глазами, словно у нас на двоих были одно тело и один мозг.

Сара незаметно нажала кнопку, включив магнитофон, спрятанный в обшивке крыши фургона. Микрофоны, обладавшие высокой чувствительностью, позволяли записывать даже шепот.

— Что же произошло с этой Нетти? — спросила Сара. — Расскажите мне все, представьте, что вы хотите передать мне содержание фильма, который только что посмотрели по телевизору. Постарайтесь отстраниться от самого действия и выступить в роли комментатора.

— Можно попробовать, — нерешительно согласилась Джейн.

Наблюдавшая за ней краем глаза Сара подумала, что теперь ее спутница напоминала робкую деревенскую девушку, затерявшуюся в привокзальной толпе и в растерянности озиравшуюся по сторонам.

«Робкая девушка, как же! — раздался в ее голове насмешливый голос. — Можешь ли ты сосчитать, скольких укокошила эта трогательная девушка? Скольких, как ты думаешь?»

ГЛАВА 18

Джейн закрыла глаза, пытаясь соединить в одно целое обрывки воспоминаний, словно разрозненные части головоломки. А ведь ей предстоит поведать Саре жуткую историю. На мгновение Джейн показалось, что перед ней возникла гигантская фреска во всю стену, потрескавшаяся от времени и начавшая разрушаться. Ломаясь, превращаясь в бесформенные фрагменты, фреска осыпается прямо к ее ногам, и она ползает на коленях посреди этого мусора, тщетно пытаясь собрать куски воедино и восстановить рисунок.

Да, гнусная история, живописное полотно, написанное лишь двумя красками — черной и красной. Огромная фреска, которая так никогда и не просохнет до конца, и ее обломки Джейн до сих пор ощущает кончиками пальцев, хотя прошло уже столько лет.

Первое, что Джейн видит перед собой, как только закроет глаза, — это огромный зал и танцующие пары. Сегодня на холмах праздник. Кругом только красное и черное. Как давно это было!

С Нетти случилось что-то ужасное. Это произошло во время вечеринки, на которую ее пригласили знакомые парни. До сих пор она ощущает запах сигарет с «травкой», которые курила одну за одной. Нетти едва знакома с этими студентами с режиссерского отделения университета, где готовят создателей кино или кого-то в этом роде. Они дали ей и «колеса», чтобы она не чувствовала себя такой скованной. Вечеринку устроили в большом здании на основании из металлических свай. Кинопроектор поставлен на вращающуюся подставку, и изображение скользит по стенам огромного зала, битком набитого танцующими молодыми людьми. Демонстрируется мексиканский порнофильм, в котором женщина занимается любовью с животным. Джейн… нет, Нетти пытается не смотреть, но это трудно. Мальчишки в зале сопровождают действие фильма жестами и грязными ругательствами. Нетти успела уже тысячу раз пожалеть, что она здесь оказалась. Она думает о курсах китайской каллиграфии, которые посещает дважды в неделю. Вот уже целый год она пытается изобразить один иероглиф. Это совсем непросто, нужно очень прямо держать кисточку, строго перпендикулярно листу бумаги, и суметь так обмакнуть ее в тушь, чтобы на ней не было слишком много жидкости. У нее проблемы с «львиной пастью» — этой специфической постановкой большого и указательного пальцев на деревянном основании кисточки. Все оттого, что ее мышцы всегда чересчур напряжены, и это мешает ей провести линию правильно.

Нетти знает, что родители втайне посмеиваются над ней. Они не могут понять, зачем ей нужны эти занятия. Однажды она подслушала их разговор. Учитель каллиграфии, маленький строгий человечек, его глаза утопают в морщинках, и невозможно разглядеть зрачки. Иероглифы — как это красиво, четко и ясно! Здесь, на вечеринке, она столкнулась с прямо противоположным. Тысячу раз мать и отец убеждали Нетти, что ей, мол, необходимо общаться с молодыми людьми ее возраста, покинуть наконец ее башню из слоновой кости.

Надо сказать, она совсем мало времени проводит с родителями — те заняты проектированием парка, для которого должны изобрести персонажей в виде антропоморфных животных. Стены их офиса покрыты эскизами с изображениями этих зверушек: девочек-черепашек и мальчиков-крольчат.

При разработке сказочных персонажей прежде все-го были учтены результаты тестов, предложенных большой группе детей. Папа и мама по вечерам ожесточенно спорят, обсуждая, стоит или нет чуть-чуть увеличить рыльце свинке Роззи или ушки кролику Тоду. В своих исканиях родители опираются на данные, полученные от специалистов-психологов, и говорят о вещах, которые кажутся Нетти отвратительными.

— В хоботе слона, — повторяет папа, — мальчишки видят сублимированный пенис, необходимо это учитывать. Именно по этой причине хобот Фанти не должен быть до смешного коротким, как ты только что его изобразила. Твой слон — плод воображения женщины, испытывающей ужас перед мужчинами: она сокращает до минимума то, что вызывает в ней страх! Не забывай, что настоящий хобот насчитывает три с половиной метра в длину!

— При чем здесь это? — возмущается мама. — Небольшой хоботок выглядит куда симпатичнее. На это жуткое приспособление, которым ты намерен снабдить Фанти, невозможно смотреть без содрогания. Это… это кажется просто уродством, патологией.

И они способны сражаться из-за подобной ерунды до глубокой ночи. Когда Джейн… то есть Нетти хочет с ними поговорить о чем-нибудь, они лишь отмахиваются под предлогом, что у них слишком много работы. «Разве ты не видишь, дорогая, что мы завязли по самую макушку? Твоя мать собирается построить все оформление парка аттракционов на собственном страхе перед пенисом! Зачем, спрашивается, я столько денег ухлопал на ее визиты к психоаналитику?»

Нетти знает, что сегодня вечером произойдет что-то страшное. У нее появилось такое предчувствие сразу после того, как она проглотила таблетки «Бенни» — так назвали их мальчишки. В первый момент ей послышалось «пенис», и она отшатнулась. С тех пор как Нетти их проглотила, в ее голове туман и все слегка плывет перед глазами, она думает о слоненке Фанти, чей нос то удлиняется, то укорачивается, если быстро пробегать взглядом по разным эскизам. Сейчас ей хотелось бы оказаться в мастерской учителя каллиграфии, с кисточкой в руке, среди узкоглазых ребятишек, которым написание иероглифов дается куда легче, чем ей. Детям по шесть-семь лет, в то время как Нетти — семнадцать, но все равно она упорно постигает эту науку, хотя учитель, кажется, от нее не в восторге.

И вот то отвратительное, что должно было произойти, происходит. Парни, новые знакомые Нетти, затащили ее в угол зала и бросили на кушетку. Один держит ей руки, а второй шарит у нее под юбкой, пытаясь снять с нее белье. Кричать и отбиваться она не способна — ей еще ни с кем не приходилось бороться. В доме прислуга немедленно исполняет все, что Нетти приказывает. Она строго кричит парням «Прекратите!», ее голос мог бы привести в ужас горничную-мексиканку, одну из женщин, не имеющих грин-карты, дающей право на работу в Соединенных Штатах. Эти создания — воплощенная простота и послушание, из страха, разумеется, перед иммиграционной службой. Но на сей раз магические заклинания не действуют, и никто не боится Нетти. Чтобы их остановить, нужно что-то сделать, но она этого не умеет, нужны совсем другие слова, которых Нетти не знает.

Парни совершают с ней что-то неприятное. Нетти понимает — то, что с ней случилось, глупо и банально, и она, явившись сюда, втайне искала этого, но слезы все равно наворачиваются на глаза, и она теряет сознание.

Потом воспоминания теряют свою остроту, становясь неясными, расплывчатыми. Проходит несколько недель. Родителям Нетти так ничего и не сказала. Этих парней она, правда, встретила еще один раз, на пляже Малибу. Они сделали вид, что не знают ее, а девушка не осмелилась подойти к ним и высказать все, что она о них думает. Нетти не умеет предъявлять счет.

Всю последнюю неделю Нетти плакала на уроках каллиграфии, и слезы падали на рисовую бумагу, такую тонкую и нежную, что на ней сразу же вздувались пузыри. Но эти невидимые соленые лужицы ничто по сравнению с черными следами, стекающими с ее дрожащей кисточки. Прощай, китайская каллиграфия — скоро она убежит, чтобы больше никогда к ней не вернуться.

Но все это больше не имеет значения. Нетти беременна, теперь ей это известно. Девушку переполняет стыд, уж лучше ей умереть. Какая же она недотепа! Нетти в общем-то не сердится на парней, которые причинили ей столько зла. Так уж они устроены, парни, — пользуются женщинами, словно вещами, не спрашивая у них позволения. Она прекрасно понимает, что выглядела в их глазах такой дурочкой, что они просто не могли устоять перед соблазном. Искушение было слишком велико, чтобы ему сопротивляться. На их месте Нетти поступила бы точно так же — нельзя быть настолько наивной, ибо в наивности всегда скрыта провокация. Ей, как никому, это известно. Она чувствовала нечто подобное во время посещения заповедника неподалеку от озера Тахо. Под секвойями она увидела оленят, пощипывавших травку у обочины дороги. Оленята казались настолько хрупкими и беззащитными, что невольно возникало садистское желание перебить им хребет ударом палки. В конце концов Нетти получила по заслугам. Нет, она не собирается призывать парней к ответу, да и у родителей, помимо нее, полно дел со всеми этими Фанти, Роззи и прочими игрушечными зверьками для будущего парка аттракционов.

Нетти твердо решила умереть. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы родился ребенок. Ей почему-то кажется, что он появится на свет сразу с сигаретой в зубах, нашпигованной «травкой», и банкой пива в руке, как те парни, что однажды ночью сыграли с ней злую шутку.

Нетти с удивлением обнаруживает, что она очень трезва и расчетлива и в ее сердце нет места для сантиментов и любви к ближнему. Тем лучше. Она должна умереть раньше, чем окружающие заметят ее вздутый живот. Разве не ужасно, если ее придется хоронить с брюхом!

Утопиться — вот выход. Нетти знает, где находится подходящее озеро. Ей строго-настрого запрещено там купаться, потому что оно очень глубокое. Бездна… Воронка, основание которой уходит вниз на двести метров! Какой, наверное, там царит мрак. Нужно рассовать по карманам камни и прыгнуть солдатиком. Таким способом однажды свела счеты с жизнью писательница Вирджиния Вульф. На редкость красивое имя.

Нетти… то есть Джейн, бредет по лесу, не замечая, что ветки хлещут ее по лицу, причиняя боль. Она заслужила наказание и собирается стоически принять смерть. Ни в коем случае ей нельзя опозорить родителей. Нетти не оставила им даже прощальной записки, ничего, в надежде, что ее тело никогда не найдут. Пусть думают, будто она убежала из дому с кем-нибудь из парней. Какое-то время они будут страдать, но потом забудут о ней и с еще большим рвением погрузятся в работу.

Нетти-Джейн подходит к водоему. Дикое место, берега завалены обломками камней разной величины, кое-где на берегу рыбачьи лачуги, ветхие, покосившиеся, с оторванными ставнями — там скорее всего уже давно никто не живет. Лес, плотно обступивший со всех сторон озерцо, делает его похожим на лужицу, плещущуюся на дне гигантской воронки из серого гранита.

Джейн подбирает с земли несколько камней и набивает ими карманы. Острые концы больно ударяют ее по бедрам и ногам при ходьбе. Она приближается к воде. Ей известно, что от самого берега дно круто уходит вниз, и она сразу же погрузится в черную глубину, как только ноги ее коснутся озерной глади — черной, неподвижной, без единой морщинки. Джейн прыгает, уходит с головой под воду, однако скоро выныривает — ее юбка соскальзывает с бедер, увлекаемая на дно тяжестью камней. Как могла она не подумать об этом! Теперь она барахтается на поверхности, полуголая, пытаясь откашляться. Вода просто ледяная — можно подумать, что внизу находится тающий айсберг. Джейн понимает, что должна погрузиться вновь и наглотаться этой черной жидкости, чтобы исполнить задуманное. И она делает для этого все возможное — оставляет рот открытым, стараясь держать голову под водой. Скоро, очень скоро она перестанет что-либо ощущать, и все будет кончено.

Вдруг Джейн чувствует, что кто-то вытаскивает ее на поверхность. Ее тащит за волосы старик, сидящий на носу лодки и разглядывающий свою добычу, словно не зная, что с ней делать дальше: спасти или бросить обратно в воду. Некоторое время старик размышляет. Он не привлекательный — все лицо в складках и морщинах, с ужасной седой щетиной. Он похож на кактус.

Позже старик скажет Джейн:

— Первый раз в жизни я тогда кого-то спас. Гораздо чаще мне приходилось делать противоположное. Обычно я держал голову человека под водой до тех пор, пока на поверхности не переставали булькать пузыри. С тобой я впервые засомневался: взять ли весло и ударить тебя по голове или все-таки втащить в лодку. Надеюсь, мне не придется пожалеть о сделанном выборе. Да что тут рассуждать: я тебя спас, значит, твоя жизнь принадлежит мне. Все равно что я купил тебя, понимаешь? Купил на базаре!

Джейн покорно кивнула. Она была согласна на все. Слушаться — это как раз то, в чем она преуспела за свою недолгую жизнь.

Старик живет на берегу озера в старой хижине на сваях. В доме сыро, пахнет плесенью. Доски настолько пропитались водой, что ногтем в них можно проделать желобок, не прикладывая особых усилий. Дом построен из бальзового дерева, обычно идущего на гробы, предназначенные для кремации. Все в доме ветхое, дряхлое, он напоминает реставрированные постройки старого Запада, которые можно увидеть в музеях. Предметы быта Джейн приходилось раньше видеть лишь в кино: керосиновая лампа, эмалированный кофейник, деревянный бочонок, жестяные тарелки. Множество вещей, появившихся на свет до изобретения кока-колы, то есть в пещерные времена. От всех этих музейных экспонатов исходит запах тлена и старости. В корзине свалены в кучу сомнительной свежести кальсоны, и повсюду бегают эти мелкие отвратительные насекомые, живущие на помойках, о которых Джейн знает только потому, что мама с папой решили сделать одного из них героем мультфильма: Багги Таракан-очаровашка. На перевернутом ящике, как царь на троне, над всем этим царством хламья возвышается черно-белый телевизор, питание к которому подается от установленного на крыше ветряного двигателя. Стоит ветру немного ослабеть, и изображение на экране гаснет. Джейн не приходилось раньше видеть черно-белый телевизор, она думает, что в наше время ими пользуются только обитатели трущоб.

Она вся дрожит, оставшись в блузке и трусиках, с которых по ногам стекает ледяная вода. Старик раздевает ее, не спрашивая, нравится ли ей это, и даже не пытается делать вид, что смотрит в другую сторону. Он сдирает с нее прилипшую одежду, как шкурку с вареной картошки, словно Джейн кукла или выставленный в витрине манекен. У старика шершавые руки, пальцы заканчиваются желтыми, очень твердыми старческими ногтями. Он оставляет ее стоять совершенно голой посреди комнаты, а сам выжимает ее вещи на веранде. Джейн не знает, что с ней будет дальше, и ждет новых приказаний старика. Она теперь никто, и считает это нормальным, и даже если он решит выменять ее на ящик пива, Джейн будет не вправе возражать.

Вернувшись, он бросает ей пропахшее потом мексиканское одеяло. Оно жесткое, неприятное на ощупь. Старик ставит на старую газовую плиту кофейник, а когда кофе готов, наливает ей и себе горячее питье, предварительно кинув в свою чашку щепотку соли, на манер североамериканских охотников. Потом он беззастенчиво разглядывает Джейн, заставляет ее сбросить одеяло и повернуться кругом. Он изучает ее тело, точно ему никогда в жизни не приходилось видеть женщину из плоти и крови. С интересом энтомолога, рассматривающего редкое насекомое. Спросив у Джейн, сколько ей лет, и услышав в ответ — «семнадцать», он мерзко хихикает.

Через некоторое время старик возвращает ей сухие трусы, а обувь и остальную одежду сжигает.

— Все из-за этих чертовых собак-ищеек. Проклятые унюхают волосок на твоей заднице и в стоге сена, — объяснил он.

Он протягивает Джейн штаны и рубаху, которые она должна приспособить по своему росту и фигуре, и стрижет ее под машинку, чтобы она стала похожа на мальчишку. Процедура причиняет ей боль — старик плохо справляется с инструментом, его рука дрожит, и волосы Джейн то и дело застревают в металлических зубьях, которые чаще вырывают волосы, чем отрезают. Потом он дает ей кусок ткани и велит перебинтовать грудь. К счастью, ей и перевязывать-то нечего. После того как она натягивает просторную рубаху, эффект оказывается потрясающим. Она превращается в четырнадцатилетнего подростка, у которого на лице еще нет растительности. Так, с самого первого дня, он учит ее менять внешность, а еще — как избавиться от женской походки и овладеть мальчишескими повадками.

— Когда садишься, не забывай раздвигать ноги, — наставляет ее старик. — Девчонки привыкли к юбкам и держат колени прижатыми — это может тебя выдать. Мужчина никогда так не сядет. Ему не нужно прятать трусы от посторонних взглядов.

Он заставляет ее плевать на землю, свистеть, заложив в рот пальцы, и самое главное — делать вид, что она мочится как мужчина, пуская струю на ствол дерева или стену. Для этого старик приспособил пузырек из мягкой пластмассы, наполнив его разбавленным водой пивом. Если Джейн захочет сделать вид, что мочится, то должна извлечь этот сосуд из кармана, поднести его к ширинке и нажать. Желтоватая пенистая струя превосходно имитирует мочу.

— Очень важная деталь, — говорит старик. — Если и возникнут подозрения насчет твоего пола, то это убедит кого угодно в том, что ты — мужчина.

Джейн это забавляет. Постепенно она привыкает засовывать в трусы скомканный носовой платок, чтобы брюки между ногами были объемнее. Ногти у Джейн теперь грязны и обломаны. Старик научил ее слегка подкрашивать пушок, который покрывает ее щеки и верхнюю губу, с помощью какого-то похожего на пудру порошка, чтобы казалось, будто у нее начинают расти усы и юношеская бородка. Но конечно, куда важнее манера поведения в целом: движения, непроизвольные жесты, умение почесать в паху, небрежно сплюнуть прямо перед собой, громко срыгнуть, осушив залпом бутылочку пива, лихо заложить за ухо сигарету.

Однажды в хижине на сваях появились полицейские. Они долго крутились вокруг озера, поскольку нашлись свидетели, видевшие, как в карьер спускалась девушка-подросток, внешность которой совпадала со словесным портретом, который сделали родители пропавшей Нетти Догган. Полицейские были со служебными собаками, и Джейн испугалась, что они ее унюхают. Она не хотела возвращаться в прошлое. Все то время, что им понадобилось на прочесывание окрестностей озера, она просидела на чердаке, наблюдая за их перемещениями через щель между досками. Нет, старик не пытался ее насильно удерживать у себя, не угрожал ей — Джейн поступила так по собственной воле. Разумеется, она не сказала ему, что беременна. Какое все-таки счастье, что она превратилась в парня, теперь можно забыть обо всем, что с ней произошло раньше. Инстинкт подсказывал Джейн, что этот человек поможет ей стать сильной, научит защищаться и не вести себя как жертва. Вот кто действительно знает жизнь! Он-то не станет ломать голову всю ночь напролет, решая, какой длины сделать хобот слоненку из мультфильма!

Полицейские закончили свою работу и ушли. Джейн не стремилась узнать, что о ней говорят в телевизионных репортажах, и все же однажды случайно напала на телепередачу, в которой ее родители обращались к возможным похитителям. Папа несколько раз сказал, что сейчас он работает над оформлением нового парка аттракционов. Оператор заснял маму, всю в слезах, на фоне эскизов с изображением Фанти. По тому, что на разных рисунках длина хобота слоненка была различной, Джейн догадалась, что вопрос о его экстерьере до сих пор не решен. Джейн не испытала никаких чувств — ни горя от разлуки с ними, ни угрызений совести. Внутри была пустота, словно на месте сердца зияла воронка. И у нее почему-то складывалось впечатление, что старик тоже такой, как она. Он однажды сказал ей: «Все утрясется. Столько детей пропадает, что никто больше не присматривается к их фотографиям».

Часто Джейн и старик вместе совершают прогулки вокруг озера. Джейн тренируется, пытается научиться делать вид, что писает стоя, ударяя струей в дерево, это необходимо в случае, если за ними кто-нибудь станет следить. Старик приучает ее к тому, что она всегда должна быть начеку: вести себя так, будто за ней следят, уже ее подозревают, рассчитывать каждый свой ход, постоянно притворяться кем-то другим, иначе — ломать комедию. Например, во время этих прогулок ее спутник тоже разыгрывает роль дедушки, страдающего от артрита, он еле ковыляет, опершись на палку, выворачивает руки, словно у него больные суставы, много кашляет и притворяется, что ему не хватает воздуха, хотя в действительности он крепок и жилист, как старый дровосек, еще способный свалить дерево, сделав дюжину ударов топором. Джейн знает это, поскольку видела его обнаженным, когда он мылся стоя, наклонившись над раковиной. Под кожей, покрытой седой шерстью, вздувались мощные мускулы. Немало и шрамов было на этом теле, не очень-то удачно зарубцевавшихся и оставивших на коже грубые фиолетовые борозды.

На озере редко появляются люди, оттого что черное бездонное озеро внушает им страх. Но иногда все-таки сюда наведываются пожилые отставники, чтобы поудить рыбу. Старик знакомит их с Джейн, выдавая ее за своего внука — странноватого, нелюдимого парнишку, который не отличается разговорчивостью. Старик однажды сказал ей: «Будешь звать меня Толокин, у меня документы на это имя. Пока это все, что ты должна обо мне знать».

Живут они как домочадцы, которым волей-неволей приходится вести совместное существование, и в их отношениях нет ни малейшей стыдливости. Но зато ни разу во взгляде Толокина Джейн не увидела похоти или тайного желания. Почти всегда старик словно пребывает во сне наяву, взгляд у него рассеянный, даже по-своему мечтательный. Раз в месяц они садятся в пикап и едут за пенсией, которую старик получает на почте до востребования в поселке лесорубов, насквозь пропахшем свежей древесиной, потому что там с утра до вечера работает лесопилка. Деньги ему перечисляет какая-то государственная организация, то ли госдепартамент, то ли армейская структура — Джейн не знает. Похоже, Толокин раньше занимал важный пост, но Джейн совсем не разбирается в званиях. А зря, ведь разбираться в воинских званиях — привилегия мужского пола, и это для нее важно. Отныне необходимо, чтобы она знала назубок не только звания, но и марки машин, самолетов. Или, к примеру, сколько патронов умещается в магазине револьвера. Толокин потихоньку обучает ее азам механики. Она уже дважды собирала и разбирала двигатель пикапа и старый лодочный мотор. Ее руки покрылись мозолями и царапинами. Спит она в одной постели со стариком, так как в хижине нет места для второй кровати. Деревянная обшивка слишком мягкая от постоянной влаги, чтобы можно было повесить гамак, на полу тоже лечь невозможно — замучают тараканы, выползающие из всех щелей с наступлением темноты. Оба они спят голыми — берегут одежду. Толокин ни разу не сделал ни малейшего движения в ее сторону. Это полное к ней безразличие еще больше укрепляет Джейн в уверенности, что она окончательно превратилась в мужчину.

Со временем ей становится известно, что Толокин не весь год проводит в хижине у озера, а что у него есть собственный дом в одном из бедных кварталов Лос-Анджелеса, откуда цветные мало-помалу вытеснили все белые семьи.

— Когда ты будешь полностью готова, мы туда переедем, — пообещал старик. — А пока поработай над своим ртом, ты должна придать губам брезгливое, циничное выражение. Девчонки любят жеманничать, кривляться, слишком много улыбаются. Смотри на людей в упор — большинство не выносят такого взгляда и отворачиваются. Рыгай и чешись при всех и помни: если ты ведешь себя так, что людям становится за тебя неловко, то фактически превращаешься в невидимку — ни у кого не возникает желания тебя разглядывать.

Джейн как губка впитывает советы старика и тренируется перед маленьким треснувшим зеркальцем.

— Попозже, — говорит ей старик, — если захочешь выглядеть еще более естественно, придется принимать мужские гормоны. Это изменит твой голос и волосяной покров. Правда, не исключено, что ты начнешь интересоваться женщинами, но это вторично, а главное все-таки вывеска,

Джейн кивает. Все, что угодно, только бы перестать чувствовать себя жертвой. Она уже догадывается, что, как только первые трудности будут преодолены, Толокин начнет учить ее убивать.

ГЛАВА 19

Сара остановила фургон на стоянке-кемпинге, поскольку начинало темнеть и ей было трудно вести машину из-за боли, которую причиняли сломанные ребра. Уладив все формальности, она наконец-то закрыла свое временное жилище на ночь и стала готовиться ко сну. Достаточно было нажать кнопку на приборной панели, чтобы окна из прозрачных сделались матовыми — происходила активация пигмента. Благодаря этому удобному новшеству снаружи невозможно было рассмотреть, что находится внутри автомобиля, пассажиры которого, напротив, прекрасно видели все окружающее, как сквозь зеркало без амальгамы.

Как только машина остановилась и Сара отошла для регистрации на стоянке, Джейн выпрыгнула за ней вслед. Она не могла больше оставаться в этой горячей мышеловке на колесах. Все послеобеденное время она наблюдала за пробегающим мимо пейзажем, и это порядком ей надоело. Повсюду была одна и та же безрадостная картина: дикая, невозделанная земля, покрытая останками скал или рассеченная трещинами, напоминающими глубокие морщины. Невысокие, плоские, со срезанными вершинами холмы, красноватая скалистая порода, изредка — зеленые островки травы. Несколько раз Джейн бросала осторожный взгляд в сторону Сары, пытаясь угадать ее мысли. Ей хотелось сказать: «Послушай, хватит со мной нянчиться. Я тебе не дочь, чтобы ты с моей помощью замаливала свои грехи. Мне не нужна никакая суррогатная семейка. Я сама должна выпутаться. Неужели не понимаешь? Мне никто не в состоянии помочь, а ты еще меньше, чем кто-либо. Я должна рассчитывать только на собственные силы».

Весь день Джейн старалась забыть ночные видения, удалить их из памяти. Ей казалось, что она сможет вытеснить их, создавая в воображении картины будущего, и она кадр за кадром снимала этот фильм о спокойной безмятежной жизни, делая себя главной героиней — учительницей или матерью семейства. Джейн с любовью придумывала то, что так критикуют или ненавидят другие, — упоительно-заурядную, сладостно-рутинную жизнь, свободную от потрясений и неожиданностей. Видя себя в роли секретарши директора предприятия, или служащей в агентстве по недвижимости или провинциальной библиотеке, или дежурной по этажу в пансионате, Джейн погружалась в приятно-сонливое ощущение, дающее ей уверенность в своих силах и надежду. Она часами купалась в этой восхитительной полудреме, которую моментально могли разрушить слова, и потому молчала, что Сара, вероятно, принимала за прогрессирующую деградацию ее мозговой деятельности. Какое блаженство переселить себя в образ простенькой девушки, занятой самыми обычными делами, с головой, забитой разными пустяками! Когда они останавливались возле магазинов, Джейн не спускала глаз с выставленных на витринах дамских романов. Иногда, не в силах устоять перед искушением, она брала томик в руки и жадно впивалась взглядом в четвертую страницу обложки, чтобы узнать содержание книги. Чаще всего речь шла о секретаршах, по уши влюбленных в холодно-безразличного начальника, или юных вдовушках, вновь обретающих любовь в объятиях иностранца аристократа, вынужденного покинуть родину по политическим соображениям, или о разведенках, намучившихся в первом браке и всеми силами сопротивляющихся пению сирен зарождающегося нового чувства. Как бы Джейн хотела прочесть их все, купить множество таких книжонок, насытиться ими до полного отвращения, вобрать в себя всех этих героинь, которые, как и она, оказались на жизненном перекрестке и вынуждены теперь сами определять дальнейший маршрут.

Вдохновленная их опытом, она сумеет, преодолев все, выдержать новый и тяжкий экзамен.

Джейн была близка к тому, чтобы, воспользовавшись сном Сары, тихонько покинуть ее, уйти по-английски. Немного денег, пакет с самыми необходимыми вещами да еще кусок ткани, который она повяжет на голову вместо косынки на манер корсаров, чтобы скрыть шрам. На эту мысль ее натолкнула головная повязка какой-то девицы, голосовавшей на шоссе. Волосы незнакомки полностью скрылись под ярко-красной косынкой, завязанной на затылке узлом. Это был выход из положения, и можно только удивляться, как Джейн не подумала о нем раньше. Когда шрам исчезнет, она снова станет привлекательной, а значит, ей не придется долго торчать на дороге — ее непременно подберет водитель какого-нибудь грузовика.

Не интересуясь, чем в этот момент занимается Сара, Джейн, засунув руки в карманы, прогуливалась по кемпингу, стараясь подмечать все и вся и делая при этом вид, что просто пытается размяться и заодно убить время. За железным забором, окружавшим лагерь-стоянку, проходила дорога, тянувшаяся до темной линии горизонта. Джейн подумала, что вполне могла бы стать на обочине и голосовать до тех пор, пока не затормозит какая-нибудь машина. Наверное, долго ей ждать не придется.

Все ее существо жаждало свободы, неприкаянности. Она представляла, как путешествует, бороздит дороги Соединенных Штатов, останавливается в дорожных кафе, наскоро перекусывает, доставая руками из пакета жареную картошку, и едет дальше. И сразу же ей захотелось жирной грубой пищи: она охотно съела бы сейчас спагетти с обильно приправленными перцем фрикадельками или запеченную в духовке картошку со сметаной. Джейн подумала о множестве других, способных теперь открыться ей, неведомых доселе удовольствий. Ей хотелось стать юной девушкой, только что окончившей колледж и пока вооруженной для жизни лишь дипломом, который вряд ли когда-нибудь ей пригодится, да ничтожным сексуальным опытом, приобретенным на заднем сиденье одолженной у приятеля машины. Увы, Джейн далеко не семнадцать, а все эти соблазны нахлынули слишком поздно, и она была не ближе к ним, чем монахиня, внезапно покинувшая стены монастыря и окунувшаяся в реальную жизнь.

Неожиданно ее окликнули. Двое парней сидели под небольшим тентом, натянутым между парой мотоциклов. Обнаженные до пояса, бородатые, с серьгой в ухе, они ничем не отличались от тысяч других таких же бродяг, которых можно встретить в любое время года на дорогах Америки.

Первым желанием Джейн было повернуться к ним спиной и идти дальше, но внезапно она передумала. Не надо быть такой дикаркой. Если она не хочет сойти с ума, ей следует делать прямо противоположное тому, чему наставлял ее старик — главный персонаж ее ночных кошмаров. Она должна вести себя естественно, а не как одержимый паранойей человек. Пора бы ей выздороветь! Случай ее наверняка не безнадежен, ведь она прочла в газете, что можно распрограммировать даже питбулей, натасканных на убийства, и превратить их в чудесных домашних собачек.

Джейн изобразила на лице улыбку и остановилась возле парней, которых звали Джад и Бубба. Им было лет по двадцать пять, и они спешили в Лагуна-Бич принять участие в гонках. Их глупая приветливость сразу подействовала на Джейн как успокоительное. Она уселась возле них и согласилась выпить кока-колу, которую парни ей любезно предложили. Мускулистые, накачанные тела, которые можно увидеть на фотографиях в журналах, внушали ей уважение.

— Фургон ведет твоя мать? — спросил Джад. — Она вроде ничего. А ты недавно выписалась из наркологической клиники?

— Нет, — удивилась Джейн. — С чего вы взяли?

— А черт его знает, — промямлил один из парней. — Очень уж ты тощая. Мне показалось, ты только что выписалась из «Бетти-Форд».

— Нет, — разуверила их Джейн. — Я попала в аварию и еще не совсем поправилась.

Она с любопытством слушала свою ложь, не переставая мечтать о том, что здорово было бы, не задавая себе никаких вопросов, последовать за этими двумя парнями и сопровождать их, со всеми их жалкими горестями и радостями в ничтожной погоне за славой. Мчаться на бешеной скорости, играя со смертью, обхватив эти стройные, без капельки жира бедра. Их тела были не менее совершенны, чем мотоциклы. Скорее всего интеллектуальный коэффициент этих ребят приближался к КПД двигателя их мотоциклов, но какое это имело значение?

Инстинкт подсказывал Джейн, что она должна сделать ставку на простое и ясное восприятие жизни, существовать, не задумываясь ни о чем, положить конец своему настороженному отношению ко всему, что с ней происходит. Глядя на парней, она спрашивала себя, сможет ли заняться с ними любовью, если, конечно, осмелится пуститься в это рискованное путешествие, перестанет ли анализировать каждый свой шаг?

«Тебе стоит выслушать, что советует твое второе „я“ — ночная незнакомка, и делать все наоборот», — мысленно сказала себе Джейн.

Теперь их было двое — она сама и дочь мрака, другое существо, вселявшееся в Джейн Доу по ночам. И если первая собиралась начать с нуля, то ей следовало заткнуть уши и не слушать зловещее нашептывание незнакомки, явившейся к ней в дом с чемоданом, набитым чем-то темным и отвратительно-липким.

Она смотрела на мускулистые тела своих новых знакомых и представляла, что она внутри палатки лежит в их объятиях и стонет от наслаждения. Вот он — долгожданный выход, который посылает ей судьба. Отличный случай нарушить запреты старика Кактуса! Да, Джейн отдастся своим случайным спутникам, доверится им, чем бы ей это ни грозило. Она должна доказать себе, что не имеет ничего общего со странной незнакомкой — героиней ее ночных видений.

Джейн постарается вновь обрести юность, даже если раньше никогда и не была юной, стать беззаботной, даже если в прежней жизни ей не довелось узнать, что это такое. Это единственный действенный способ ускользнуть от «утопленников», которые пытаются схватить ее за щиколотку и увлечь в мрачные глубины.

— Кем тебе доводится эта рыжая старуха из фургона? — поинтересовался Бубба. — Если не мать, то кто? Клиентка? Она платит за то, что ты ее сопровождаешь?

Денежки у нее водятся?

— Как думаешь, не заинтересует ее парочка крепких мускулистых мальчиков? — спросил Джад. — У нас была неплохая практика — в барах для сорокалетних в Эль-Пасо. Ты не представляешь, что мы творили с добропорядочными дамочками! Если она клюет на такие вещи, мы готовы выставить наши условия. В ее возрасте многие не прочь побаловаться чем-нибудь свеженьким.

Джейн встала, несмотря на бурные протесты парней, и ушла, пообещав обязательно вернуться. Уже темнело, и ей нужно было возвращаться в дом на колесах. При мысли об этом ей хотелось умолять Джада и Буббу, чтобы они увезли ее на своих мотоциклах, все равно куда. В отличие от Крука и Сары им ничего не было о ней известно, разве это не здорово! Джейн хотела посидеть у костра, увидеть, как схватывается пламенем, чернеет и, взвиваясь кверху, исчезает тоненькая травинка, случайно приставшая к валежнику. Ей так не хватало в жизни именно этих милых подростковых пустячков, при воспоминании о которых к горлу подступал ком. Интересно, было ли что-нибудь подобное в ее жизни или она просто фантазирует?

Джейн прошла через всю территорию кемпинга, чувствуя на своем затылке взгляды Джада и Буббы. Два дурачка, которые могли дать ей пропуск в другой мир. Она не должна пройти мимо приоткрытой двери, за которой, возможно, ее ждало будущее, не похожее на все то, что с ней когда-либо случалось.

***

Войдя в фургон, Сара сняла с себя рубаху и осторожно прилегла на кушетку. Сначала она хотела принять обезболивающее, но испугалась, что лекарство еще больше замедлит ее реакцию. Потушив свет и оставив только ночник, Сара стала думать о том, что Дэвид наверняка уже занялся поиском информации, основываясь на данных, которые содержались в монологе Джейн, и пытаясь что-нибудь разведать о случаях исчезновения шестнадцати-семнадцатилетней девчонки, чьи родители занимались оформлением строившегося парка аттракционов.

Попробовав встать, Сара застонала. Снять с ног туфли отныне стало для нее подвигом, на который она уже не была способна.

— Сейчас я вам помогу, — предложила вошедшая Джейн.

Она приблизилась и сняла с Сары сначала туфли, а потом джинсы. Ее руки поражали гибкостью, движения были мягкими и вместе с тем точными и очень быстрыми, Сара почти не чувствовала ее прикосновений.

«Повадки карманника», — промелькнуло у нее в голове.

В полумраке фургона женщины некоторое время молчали. Звукоизоляция была настолько полной, что они слышали лишь дыхание друг друга, и это создавало напряженную атмосферу.

— Здесь вам ничто не угрожает, — вполголоса произнесла ирландка. — Представьте, что вы находитесь на глубине, в подводной лодке. Воздух подается в фургон через специальные фильтры, так что если кто-нибудь попытается отравить нас смертельным газом, тотчас сработает охранная, система и все отверстия автоматически закроются.

На Джейн это не произвело никакого впечатления. Саре показалось, что ее спутнице привычны подобные меры безопасности.

— Можно мне лечь рядом? — спросила Джейн. — Я буду вести себя тихо.

— Пожалуйста, — ответила Сара. Ее голос прозвучал с ложным безразличием. На самом деле слова Джейн взволновали Сару. Она вспомнила, что когда Санди была еще ребенком, то часто обращалась к ней с подобной просьбой. Санди являлась, прихватив с собой все, что входило в ее ставший привычкой ритуал засыпания: подушку, половину плитки шоколада с изюмом, ночник и сборник детских песенок, останавливалась возле ее кровати и спрашивала: «Можно-мне-лечь-рядом-с-тобой-ябуду-вести-себя-тихо?» Сара плотно сомкнула веки, чтобы помешать вырваться наружу подступившим слезам, благословляя полумрак, который скрывал ее смятение. Боже, какой чудесной малышкой была Санди! Как могло все в ней поломаться в один момент? С чего это началось?

— Хотите услышать кое-что еще о моих снах? — спросила Джейн. — Думаете, детали могут нам пригодиться?

— Конечно, — прошептала Сара. — Рассказывайте, мне будет легче справляться с болью.

Что она имела в виду? Сломанные ребра или совсем другое? Она и сама не знала.

ГЛАВА 20

Несмотря на охватившее ее отвращение, Джейн снова пришлось погрузиться в свои сны, просунуть пальцы в черный чемодан, полный чего-то влажного и скользкого. Словно ее заставили перебрать кучу вымазанных нефтью дохлых рыб. Ее буквально выворачивает наизнанку, однако она должна преодолеть тошноту, перебирая выскальзывающие из рук рыбьи трупики с такой осторожностью, чтобы они не расползлись от ее прикосновений, обнажая свои гнусные внутренности, если она сожмет их слишком сильно. Да, очень похоже на то, чем ей сейчас приходится заниматься. Такая же грязная работа. От содержимого ее багажа дурно пахнет, чемодан огромным валуном лежит у нее на коленях. В нем история судьбы той, кем она была прежде и с кем она больше не хочет иметь ничего общего. Теперь Джейн почти ненавидит Сару за то, что она вынудила ее вновь оживить в памяти мрачные события прошлого — убийства и тайные интриги. Как бы ей хотелось сейчас убежать к Джаду и Буббе, пить с ними пиво, курить «травку» и заниматься любовью, как другие девчонки, которые тысячами встречаются на дорогах Калифорний, девчонки, путешествующие автостопом и не знающие даже приблизительно, что ждет их завтра. Почему бы ей не стать одной из этих пустоголовых и беззаботных дурех? Однако вместо этого Джейн должна рыться в наполненном всякой мерзостью чемодане, по локти погружая руки в липкую черную жижу.

Свершилось. Ей все удалось вспомнить.

Джейн не сразу догадалась, чего хочет от нее наставник, человек, который помешал ей утопиться и научил быть невидимой в толпе. Заметив однажды, как он, яростно скомкав газету, сжал ее в своем поросшем седой шерстью кулаке, она догадалась — с ним что-то не так. А ведь секундой раньше Джейн решила, что полиция напала на ее след, и быстро пробежала глазами крупные заголовки, но в них не содержалось ничего опасного.

— Я не могу прочесть ни строчки, — наконец пробормотал Толокин. — Не узнаю буквы. Мне давно понятно, что со мной не все ладно, словно мозг постепенно опустошается. Доктора сказали, что с этим ничего не поделаешь: мой удел — дом престарелых, где мне окажут необходимую помощь. Понимаешь, малышка, я потихоньку превращаюсь в овощ. Полгода назад я еще мог что-то накорябать, но потом ушло и это. Если я возьму в руки карандаш, то мне не удастся вывести и трех слов. На несколько букв мне потребуются часы. Или же я пишу буквы, которые не существуют.

Он показал ей несколько школьных тетрадей, достав их из металлического ящика для боеприпасов, спрятанного под досками пола. Листая тетради, Джейн поняла, что это мемуары киллера, находившегося на службе в одном из частных агентств с поистине неограниченными возможностями выполнить самые изощренные желания своих заказчиков. Ближе к концу дневника почерк того, кто вел записи, стал вытягиваться, делаясь почти неразличимым, так что потом они и вовсе превратились в причудливую вязь, лишенную всякого смысла.

— Мне захотелось запечатлеть все это на бумаге, когда я понял, что память начинает сдавать, — говорил ей Толокин. — Думал, благодаря этой тетради моя жизнь не пройдет зря, что-то от нее да останется, хоть какой-то след. Но теперь я дошел до того, что даже не в состоянии прочесть написанное. Не поможешь ли ты мне в этом?

Так Джейн стала единственной читательницей мемуаров старика убийцы. У поразившей его болезни было сложное название, и для избавления от нее лекарства не существовало. Все началось, казалось бы, с невинных провалов в памяти: с забытого однажды номера телефона, невозможности определить на циферблате будильника время или понять, как действуют приборы бытовой техники, которыми пользовался всю жизнь. Врачи в таких случаях говорят о старческом слабоумии, вырождении нервных клеток. Но какое значение имеет название, если в резервуаре обнаружилась течь: память, выбегающая из головы тоненькой струйкой, в конце концов сделает ее пустой как ореховая скорлупка.

И Джейн пришлось расшифровывать записи, нередко отправляясь к их началу, потому что Толокин забывал, что именно она прочла ему накануне. Джейн открыла для себя новый мир, полный невероятных и внушающих ужас интриг, кровавых злодеяний, чудовищный параллельный мир, о существовании которого мало кто из обычных людей догадывается. Толокин попросил ее наговаривать тексты на магнитную пленку, чтобы прослушивать. Джейн, разумеется, подчинилась, пока не убедилась в том, что ее хозяин все равно не сможет воспользоваться магнитофоном. Вдобавок Толокин просто не выносил ее голос. Во-первых, ему не нравилась ее манера чтения, а во-вторых, по мнению старика, девчоночий голос меньше всего подходил для описания его «воинских подвигов». Он снова заговорил о необходимости ввести ей мужские гормоны: это, мол, не сложно, и ему известны тайные каналы, которые обычно используют транссексуалы, — он достанет препарат, ничем не рискуя.

— Вот тогда голос огрубеет, — часто повторял он.

Но Джейн побаивалась, она думала (правда, изредка, но все-таки такое случалось) о растущем в ее животе ребенке. Она не хотела, чтобы из-за таблеток на свет появился урод. Ее нерешительность вызывала раздражение у Толокина, он постоянно ворчал. Болезнь и полная незащищенность перед неминуемым слабоумием сделали его невыносимым. Он то и дело смотрел на календарь, невольно прикидывая в уме, сколько ему еще осталось до того, как он совсем «лишится черепушки». Ни о каком доме престарелых не могло быть и речи: он собирался оставить этот мир, пока рассудок ему не изменил окончательно. Джейн постаралась разузнать побольше о болезни старика, достала нужные книжки по медицине и теперь знает: недуг, поразивший Толокина, может длиться годами. Шесть месяцев состояние больного кажется стабильным, но вдруг болезнь делает новый резкий скачок… затем снова видимость выздоровления… и так далее. Несчастному больному остается либо смириться со своим положением, либо ждать, когда его полностью поглотит ночь беспамятства.

Однажды Толокин застал Джейн за рисованием — она чертила на полях газеты что-то похожее на иероглифы — и был просто поражен ее талантом. Джейн попробовала ему возразить, что, дескать, это ничего не значит и существует огромная разница между умением изображать людей и способностью двумя-тремя штрихами написать китайский иероглиф, однако Кактуса ее доводы не убедили. И Джейн не посмела противоречить, ведь в его глазах загорелся огонек, который всегда предшествовал принятию важных решений.

— Я не в состоянии больше написать ни слова, — ворчал он, — и разучился читать, значит, тебе придется зарисовать то, что содержится в этих тетрадках. Ты изобразишь все в рисунках, и тогда я смогу их просматривать, когда захочу. Читаешь ты скверно, но карандашом владеешь отлично и обязана сделать для меня эту работу.

Оставив Джейн дома, Толокин отправился в магазин со списком рисовальных принадлежностей, которые могли ей понадобиться для воплощения его замысла. Джейн изобразила эти предметы на клочке бумаги, чтобы старик смог их спросить в магазине. Увидев это, он отругал ее:

— Какого черта! Ты должна была все написать. Я сказал бы продавцу, что забыл дома очки, и он прочел бы список сам.

Едва за ним захлопнулась дверь, Джейн почувствовала себя неспокойно. Их жилище было верхом убожества, квартал — просто ужасен. Скопление низеньких дешевых построек, окруженных жалкими газонами с пожухлой редкой травой. Селились там в основном доживающие свой век старики. Те, кто помоложе, забрав семьи, переехали, вытесненные мощной волной иммигрантов, облюбовавших эту непритязательную часть города. Сами же пришельцы из далеких краев вместо того, чтобы сплотиться на чужбине, ненавидели друг друга и постоянно находили причины для ссор. Особой жестокостью отличались домохозяйки, проводившие послеобеденное время в безделье, сидя на веранде и разглядывая в бинокль окрестности. В каждой семье для безопасности держали собаку. По «официальной версии» Джейн приехала из Арканзаса для оказания поддержки деду, который уже не мог обходиться без посторонней помощи. И ей превосходно удавалось разыгрывать разболтанного деревенского паренька. Беттина Миковски, соседка, увидев однажды, как Джейн пускает длинную струю прямо ей на забор, якобы справляя малую нужду, разразилась проклятиями.

— Грязный сопляк! — завизжала она. — Ну-ка быстро засунь обратно в штаны свое хозяйство, если не хочешь, чтобы я отрезала его секатором!

Джейн пришла в восторг. Здесь все ее принимали за тринадцатилетнего подростка. Хрупкая от природы, в мальчишеской одежде она казалась тщедушной.

— Не больно-то крепок ваш мальчонка! — заметила однажды мамаша Флагстоун, живущая рядом пенсионерка. — Наверное, плохо его кормите!

Вскоре Толокин вернулся из магазина. Приступая к рисованию, Джейн решила вдохновиться примером королевы Матильды, создавшей знаменитую вышивку «Ковер из Байе», которую Джейн видела в музее во время одного из путешествий с родителями. Она будет склеивать листы с рисунками так, чтобы получился длинный свиток, который можно будет скатывать в трубочку. Идея создать свиток ей показалась соблазнительной. Он, во-первых, занимает меньше места и гораздо прочнее, чем альбом, состоящий из разрозненных рисунков. Она где-то читала, что Джек Керуак именно так подготовил свою первую рукопись, склеив между собой плохо отпечатанные страницы. Она рассказала Толокину о «Ковре из Байе». Он ничего о нем не знал, и ей пришлось ему объяснять, что на нем были вышиты картины подвигов средневековых рыцарей. Тогда он успокоился, а в первый момент, когда Джейн произнесла слово «вышивка», это вызвало в нем негодование, старик думал, что речь идет о цветочках, домиках и прочих дамских штучках.

И Джейн взялась за дело, начав иллюстрировать ту часть мемуаров, которую успела к этому времени прочесть. Со временем она втянулась в это занятие, и оно даже стало приносить ей утешение. Всякий раз, когда ей приходилось делать что-то руками, она отвлекалась от мыслей о будущем ребенке, который развивался внутри ее. Джейн приводила в ужас мысль, что Толокин тут же укажет ей на дверь, когда узнает о ее состоянии. Зная о его нелюбви к женщинам, ни на что другое рассчитывать не приходилось. А уж к беременным тем более. А между тем, подумала Джейн, это ведь было отличной ширмой. Ну кто заподозрит убийцу в красотке, у которой пузо лезет на нос?

Итак, она рисует. К ней вернулось все, чем она владела прежде, — особенно удавался ей выбор цветовой гаммы. Толокин с жадностью выхватывал из ее рук рисунки, едва Джейн их заканчивала, и изучал часами, напряженно вглядываясь, точно хотел найти дверь, которая позволит ему проникнуть в параллельный мир этих изображений. Иногда болезнь обострялась, и старик, погружаясь в бред, произносил бессвязные монологи, которые казались Джейн лишенными всякого смысла.

— Меня изуродовали, — говорил он, — во время войны, и знаешь кто? Врачи спецподразделения, где занимались научными исследованиями в области генетики. Я должен был превратиться в непобедимого воина, суперагента. С этой целью мой организм был видоизменен. Они вставили мне новое сердце, продублировали все кровеносные сосуды. Под кожей у меня есть в потайных местах специальные кнопки, которые приводят в действие эту запасную систему. Стоит нажать их, происходит выброс гормонов, которые увеличивают вдвое возможности моего организма. Мускулы становятся в десять раз мощнее, я могу преодолеть десятиметровую высоту без разбега и способен задерживать дыхание в течение сорока пяти минут.

Джейн, разумеется, воздерживалась от замечаний, но у нее на глаза наворачивались слезы. Увы, все эти чудеса были ей знакомы по фантастическому телесериалу под названием «Дестрой, предводитель мутантов». Толокин, кажется, не понимал, что путает реальность с фильмом, который когда-то видел по своему допотопному черно-белому телевизору.

— Ведь я вовсе не старик, — временами оживлялся он. — На самом деле мне всего тридцать лет. У меня такая внешность от введенных в мою кровь препаратов. Они вдвое увеличивают силу, но и организм изнашивается вдвое быстрее. Чем больше тебе приходится обращаться к дублирующей системе, тем скорее ты стареешь. Существует и противоядие, однако они назначают его лишь в том случае, если ты во всем следуешь их указаниям, тогда тебе его выдают в качестве награды. После выполнения очередного задания, когда человек превращается в дряхлого старика, руководство присылает к тебе медсестру с омолаживающей сывороткой. Это своего рода шантаж. Ты понимаешь, что если не будешь действовать по их указке, окончишь свои дни восьмидесятилетней развалиной. И большинство парней подчиняются этому правилу, но только не я. Мне надоело убивать по их приказу, организовывать государственные перевороты, устранять президентов, устраивать фальшивые террористические акты. Я отошел от дел… и они меня наказали. Мне всего тридцать, а я уже ни на что не годен. И так будет продолжаться, пока я не соглашусь вновь поступить к ним на службу.

Во время кризисов Джейн до крови закусывает губы, чтобы не разрыдаться. Обычно они длятся день-два, и тогда ей приходится ему подыгрывать, раздевать старика догола и тыкать пальцем его немощное тело, показывая, что она «нащупала» эти таинственные кнопки, имплантированные ему под кожу. Джейн делает вид, что находит их и пытается надавить.

— О, ради Бога, — разражается Толокин, — мне от этого ни жарко, ни холодно — все резервы пусты, я вряд ли превращусь в прекрасного принца.

Все свободное время Джейн рисует. В тетрадях проливается свет на некоторые загадочные события в истории, которые в свое время наделали много шума и о которых писали все газеты. Убийство Кеннеди, лжекатастрофы, призванные замаскировать устранение членов конгресса, замешанных в деле, связанном с коррупцией, ликвидация под видом несчастных случаев десятков неудобных свидетелей. Кактусу удалось подготовить бесчисленное количество тайных казней, о чьей истинной природе никто не подозревал. Джейн с изумлением узнала, что одна из звезд эстрады, диски которой она коллекционировала, была агентом КГБ, и ее убийство замаскировали под смерть от передозировки наркотика. Джейн словно запустила руку в сейф и извлекла документы, полные грязи и крови. Она, пытаясь изобразить все эти ужасы, пользуется старыми пожелтевшими газетами, особенно когда ей нужно добиться физического сходства героев. Когда Толокин узнает кого-нибудь из них, он очень доволен.

— Это вылитый он! — восклицает старик. — Отличная работа!

После недолгой паузы тут же добавляет:

— Я, впрочем, тоже не промахнулся. Он умер хныча, умоляя меня о пощаде, а ведь всегда корчил из себя героя! — И он разражается своим глуховатым свистящим хохотом, к которому Джейн так и не удалось привыкнуть.

Из тетради она узнала адреса поставщиков, пароли и то, как изготавливать взрывчатку из вполне безобидных хозяйственных товаров, имеющихся в свободной продаже. Всякий раз, когда они отправляются на прогулку, Толокин знакомит ее с кем-нибудь из своих приятелей. С такими же стариками, как и он сам. У Джейн создается впечатление, что она присутствует при подготовке зловещего заговора восьмидесятилетних. У них у всех одинаковый ледяной взгляд за толстыми стеклами очков, говорят они мало, по большей части отпуская двусмысленные замечания, или произносят многозначительные фразы, которые повисают в воздухе, оставаясь без объяснений.

Толокин начал усиленно дрессировать Джейн. Он посылает ее в магазины за продуктами, каждый раз разные, находящиеся на значительном расстоянии друг от друга, никогда рядом с их домом, учит ее делать пометки на консервах.

— Я слишком много знаю, — доверительно бормочет он. — Меня пытаются выследить в течение долгих лет. С годами круг сужается. Как только меня обнаружат, немедленно устроят несчастный случай. Вот почему я всегда должен быть начеку.

Когда Джейн остается одна в ванной комнате, она взвешивается и обмеряет свой живот. Она совершенно не поправилась, но знает, что первые три месяца беременности женщина может оставаться плоской как доска, а потом дела начинают принимать плохой оборот. Джейн боится реакции Кактуса, даже думает, что он может задушить ее, когда узнает правду. Она должна стать сильной, чтобы встретить этот день достойно. Достаточно сильной, чтобы защититься и, если понадобится… убить старика.

Однажды Джейн спросила Толокина, почему он спас ее, когда она пыталась утопиться. Он ответил:

— Не знаю, наверное, захотел посмотреть, что из этого выйдет, у меня раньше не было привычки кому-нибудь помогать. Врачи только и делают, что вытаскивают с того света толпы посредственностей, — я же занимался обратным: устранял выдающиеся личности, знаменитости. Людей, чьи имена фигурируют в учебниках по истории. Нередко именно потому, что я их убил, они становились бессмертными! Если бы я дал им спокойно дожить до старости, они успели бы разочаровать своих избирателей и давно уже были бы преданы забвению. Благодаря мне они ушли, находясь в зените славы, на пике популярности. Это я сделал их героями, создал миф… и если бы можно было спрашивать у мертвецов, я уверен, что из могильного мрака они ответили бы, что признательны мне за то, что именно я так распорядился их жизнью. Они ведь не надеялись так легко и плавно шагнуть в бессмертие. Когда я увидел, как ты изо всех сил колотишь руками по воде, моей первой мыслью было дать тебе по затылку веслом, чтобы ты перестала забрызгивать мою лодку, но потом я подумал: а что значит спасти однажды кого-нибудь из посредственностей? Вот я и попробовал.

Джейн не обиделась, ведь Толокин говорил о той, кем она была прежде. Разве не интересно иногда узнать, чем направляются поступки убийц-профессионалов, открыть, что все их действия подчинены определенной, четко организованной системе.

Часто Толокин перелистывает свою записную книжку с адресами. Все в ней записано условными знаками, прочесть невозможно. А поскольку он давно потерял всякое представление о ключе к этому коду, сведения становятся совершенно бессмысленными.

— Здесь записаны фамилии всех парней из легиона «Дестрой», — объяснил он. — Таких же мутантов, как я. Теперь все они находятся в секретном госпитале. Чтобы с ними увидеться, нужно знать специальный пароль. У многих пересаженные органы перестали правильно функционировать, и они превратились в монстров. У них на телах мускулы, которых не бывает у нормальных людей, а в утробе чудовищно разросшиеся органы. Никто не знает, почему одни из органов начинают ни с того ни с сего разбухать — в этом случае их нужно удалять. Раньше я всегда навещал этих бедолаг, сидел у их изголовья, и мы вместе вспоминали прежние славные времена, а теперь даже не могу вспомнить, где находится этот госпиталь. Я стал забывать то, что происходило недавно, зато прекрасно помню все, что случалось в ранней юности. Странно, не так ли? Как знать, может быть, скоро наступит время, когда тебе каждое утро придется мне напоминать, кто ты такая и почему здесь!

И вот Джейн рисует таинственную больницу с монстрами-пациентами. Свиток постепенно становится все толще. Как только краски на очередном рисунке высыхают, она сразу же приклеивает его к основе. Самые светлые моменты своей теперешней жизни, которые еще выпадают ему на долю, Толокин проводит, низко склонив голову над картинками, изучая их и вспоминая былое.

Вскоре Джейн совершает первое преступление. Все произошло из-за Найки, кота Толокина. Кот этот был взят им из фармацевтической лаборатории, которая занималась испытаниями новых сердечно-сосудистых препаратов. Почти вся шерсть у кота вылезла, он все время мерз и оттого любил поваляться на солнышке на газоне. Их сосед, старик Брюс Флагстоун, ненавидел это животное, считал, что у кота стригущий лишай, ставший причиной появления, как он полагал, и его собственной лысины.

— До того как эта тварь здесь появилась, все мои волосы были на месте, — бубнил он, заглядывая через изгородь. — Стоило ему однажды потереться об меня, и моя голова стала лысой, как задница новорожденного!

Кроме всего прочего, Найки любил справлять малую нужду прямо на розовые кусты, которые после такого орошения тут же вяли. Брюс Флагстоун не единожды угрожал Толокину, что расправится с Найки. Кстати сказать, этот Брюс Флагстоун не очень-то уважительно разговаривал с Толокиным, считая соседа полупомешанным, и отчитывал его, как школьный учитель двоечника.

Вчера утром Джейн нашла на лужайке трупик несчастного Найки. Кто-то убил его ударом палки или трости. С тростью, которой он очень гордится, поскольку куплена она в Лондоне, в магазине на Сэвил-роу, еще во время войны, ходит именно Флагстоун.

— Ты не хуже меня знаешь, чьих рук это дело, — пробормотал тогда Толокин. — Ты и покараешь убийцу. Предоставляю тебе полную свободу действий, но учти — все должно выглядеть как несчастный случай.

Джейн молча кивнула. Она подстригает лужайку соседа раз в неделю за два доллара и бутылку пива. Это важная составляющая ее имиджа дурного мальчишки, а пенсионер, в свою очередь, доволен тем, что использует труд подростка за символическую плату, больше похожую на милостыню. Джейн известно, что каждое утро ровно в десять часов старик принимает ванну. Он наполняет ее отваром из лекарственных трав, выписанных по почте («Вы обретете силу бизона с помощью чудо лекарства Сахема Львиное Сердце!»), и мокнет в этом бульоне, почитывая газетку, которая к концу сеанса расползается у него в руках.

Перед тем как лечь в ванну, Флагстоун водружает на табурет старый радиоприемник и, поставив звук на максимум, прослушивает биржевые новости, ибо вечно хвастается своим статусом рантье и тем, что якобы обладает беспримерным чутьем, которое позволяет ему никогда не совершать ошибок при покупке ценных бумаг.

Джейн проникает в соседский дом, убедившись, что никто ее не видит. В ладони зажата большая канцелярская скрепка. Она пробирается к щитку, с которого подается электрический ток в ванную, и заменяет свинцовый предохранитель на «жучок», сделанный из скрепки, которому придает нужную форму. Все поверхности, к которым прикасаются ее пальцы, Джейн незаметно вытирает носовым платком и ставит фарфоровую пробку на место. На всем, что находится в доме, лежит печать запустения: мебель и мелкие предметы покрывает бархатный слой серой пыли. Джейн тихонько толкает дверь в ванную и молча останавливается в проеме. Флагстоун уже плещется в своих противогнилостных травах, как огромная лягушка в илистом пруду. Он поднимает нос кверху и тут замечает непрошеного гостя.

— Что ты здесь делаешь, парень? — раздраженно бросает он. — Ведь ты не сегодня подстригаешь лужайку, а завтра! Неужели не можешь правильно прочесть в календаре, какое сегодня число? В конце концов я поверю, что ты не умнее своего чокнутого деда! Убирайся, видишь, я работаю. Своими глупостями ты мешаешь мне зарабатывать деньги!

Джейн улыбается. Она расстегивает рубашку, спускает брюки, а затем с особым удовольствием освобождается от трусиков. Голая, она стоит перед стариком, у которого отвисает челюсть от изумления.

— Как… как… — бормочет он, не сводя глаз с черного треугольника между ее ног.

Очки сваливаются с его носа и плюхаются в воду. Джейн задирает ногу, как балерина, чтобы старик мог лучше рассмотреть, какого она пола, потом грациозным движением бьет по табурету, на котором стоит радиоприемник, и огромный «Бакелит» со светящимся экраном летит в резервуар с водой. Джейн не остается полюбоваться результатом своих деяний, а подбирает с пола одежду и быстро натягивает ее. Прежде чем выйти из дома, она поглядывает на пробку с «жучком», который должен был стать причиной короткого замыкания, в то время как предохранитель просто расплавился бы и замкнул электрическую цепь. Тщательно стерев все отпечатки, которые она могла оставить, Джейн покидает помещение.

С помощью Толокина у нее давно выработался рефлекс — касаться как можно меньшего количества предметов и стирать за собой следы тряпкой, как это делают аккуратные домохозяйки, очищая дом от пыли. Хотя в данном случае это излишняя предосторожность — ведь все знают, что она работает на соседа. Именно ей предстоит обнаружить труп, когда завтра она в обычный час явится подстригать лужайку. Полиция придет к выводу, что произошел несчастный случай. «Он хотел увеличить громкость, — скажет дежурный полисмен, — и нечаянно опрокинул приемник в ванну. Классический вариант».

Джейн долго смеялась в душе, припоминая, как среагировал старый идиот на то, что она оказалась девчонкой. В тот момент в его глазах промелькнуло нечто вроде ужаса, смешанного с восхищением. Нет, Джейн не стала смотреть, как он поджаривается, она не садистка! Действовала как профессионал, хотя и признавалась себе, что стриптиз был, пожалуй, лишним. И она ничего не рассказала о нем Толокину.

В перерывах между обострениями болезни Кактус знакомит ее с нужными людьми, с теми, которые впоследствии, возможно, станут ее работодателями. Он предоставил в полное распоряжение Джейн кипу фальшивых документов, безупречно изготовленных паспортов, свидетельств о рождении, заставил девушку вызубрить несколько легенд ее «прошлого». Все это она должна была привести в порядок: сделать картотеку и упрятать в коробки из-под обуви. Итак, теперь Джейн располагает несколькими наборами документов, удостоверяющих ее личность, со всем, что положено, — дипломами об образовании, фальшивыми семейными фотографиями и даже вырезками из газет, которые Толокин заказал напечатать своим тайным соратникам, где она изображена как королева выпускного бала или Мисс Брусничный Торт где-нибудь в провинции. Все эти живописные детали должны были сделать ее ложные документы еще более убедительными. Кактус дошел даже до того, что изобразил ее фотографию на четвертой стороне обложки толстого дамского романа, чтобы Джейн при случае могла себя выдать за писательницу.

Когда же, напротив, наступают черные дни и самочувствие старика резко ухудшается, он неподвижно сидит, прижавшись к стене возле окна, поджидая появление медсестры секретных служб. Та должна ему сделать пресловутый омолаживающий укол, который якобы вернет Кактусу облик тридцатилетнего здоровяка.

— Вот увидишь, — хихикает он, — я совсем не дурен собой. Когда ко мне вернется молодость, ты просто-напросто втюришься в меня как кошка.

Он простаивает весь день в ожидании и ворчит по поводу «чертовой медички, которая так долго заставляет себя ждать».

— А ведь я уже им говорил, что согласен вновь поступить к ним на службу, — хнычет старик. — Мне надоело быть развалиной. Я совсем привык… А потом посмотрел на тебя — на твое свеженькое тельце, и мне тоже захотелось молодости. Вот тогда я им и позвонил. Они обязательно пришлют медсестру, я получу что положено, и посмотрим, что ты скажешь! Вот тогда-то мы будем ложиться вместе не только для того, чтобы спать!

И он принимается хохотать своим диким смехом. Джейн терпеть не может его в таком состоянии — похожего на идиота, у которого почти не осталось мозгов. Взгляд старика становится бессмысленным. Это взгляд дебила, на губах играет самодовольная мальчишеская улыбка…

Джейн продолжает вспоминать. Одна за другой всплывают перед ее глазами картины ее прошлой жизни с Толокиным…

Однажды ночью она обнаружила, что в постели рядом с ней никого нет. Поднявшись и пройдя в кухню, Джейн увидела, что Кактус сидит на стуле и распарывает подкладку своего старого серого пальто. На столике рядом с раковиной лежит большой лист пластита С-4, который он предварительно раскатал скалкой, как самое обычное тесто. Джейн сразу поняла, что он хочет спрятать взрывчатку в пальто, между тканью и подкладкой.

— Живым я им не дамся, — бормотал Кактус. — Если они решат определить меня в хоспис, то все взлетят со мной на воздух. Будут скребком соскребать с асфальта то, что останется от «скорой» и санитаров. Только взгляни на это! Я все предусмотрел.

Он с гордостью продемонстрировал Джейн, как будет приводить в действие взрыватель, соединенный со старой медалью, болтающейся на его груди. В случае опасности ему будет достаточно взять в ладонь «Пурпурное сердце» и потянуть его вверх, чтобы раздался взрыв.

— Это обязательно сработает, — заливался он смехом, — потому что побрякушка вроде этой — святое! Никто не посмеет ее коснуться!

Когда на старика накатывала депрессия, он всегда надевал серое пальто, прежде чем высунуть нос на улицу. Он держал Джейн в таком напряжении, что она и впрямь готовилась к тому, что из-за угла дома вот-вот появятся зловещие санитары. Она, не обладавшая хорошей памятью на лица, отныне научилась запоминать физиономии всех, кого хоть однажды видела. Возвращаясь с прогулки, Джейн взяла за правило несколькими движениями карандаша набрасывать схематичный портрет всех тех людей, которые ей встретились на дороге. Ей казалось, что она живет с Толокиным уже целую вечность, хотя не прошло и трех месяцев с тех пор, как он спас ее от смерти. Однако болезнь старика неумолимо прогрессирует. По утрам, просыпаясь, он часто не узнает ее, но потом в течение дня все приходит в норму. Нередко Кактус забывает слова и, показывая на тот или иной предмет, говорит: «эта штуковина» или «это приспособление». Порой его речь целую неделю только и состоит из «этих штуковин» или «приспособлений», что делает общение с ним крайне затруднительным. Пару раз он обмочился, даже не заметив, что с ним произошло.

— Ты можешь уходить, — сказал он ей в момент просветления. — Теперь ты знаешь достаточно, чтобы выкручиваться самостоятельно. Я дал тебе в руки надежное оружие, ты уже не та ни на что не годная простушка, которую я выловил из озера.

Но Джейн не собирается оставлять старика. Она очень изменилась и убедилась в этом, когда снова встретила на пляже в Санта-Монике одного из парней, который ее изнасиловал… в прежней жизни. Джейн позабавила эта встреча, поскольку ей с легкостью удалось бы заманить его в укромный уголок, чтобы там убить с помощью одного из приемов ближнего боя, которым обучил ее Толокин. Большими пальцами надавить на шею противника, чтобы перекрыть артерии, снабжающие мозг кровью… и еще нанести резкий удар ребром ладони по переносице. Сегодня она прекрасно владеет этой техникой, к тому же у нее неплохо развилась мускулатура. Но вдруг она поняла, что убивать парня у нее нет никакого желания.

«Наоборот, я должна быть ему признательна, — подумала Джейн, удивившись своим мыслям, — в конце концов, именно благодаря ему я перестала себя вести как жертвенный ягненок».

А потом наступило страшное — начало конца. Посреди ночи Толокин проснулся в страшном волнении, уверенный, что за ним явились «проклятые санитары». Его трясло, зубы выбивали дробь. Он нацепил свое серое пальто и теребил приколотую к нему медаль. Каждый раз, когда снаружи доносился скрип тормозов, старик подскакивал к окну и вглядывался в темноту. Не выдержав напряжения, он велел Джейн сесть за руль пикапа, и в ту же ночь они покинули дом, отправились в пустыню, постоянно следя в зеркало заднего вида за дорогой, чтобы убедиться, что их никто не преследует. При мысли, что они могут встретить машину «скорой помощи», у Джейн на лбу выступали капли пота. Она искоса поглядывает на болтающуюся на груди старика потускневшую от времени медаль. Толокин не задумываясь взлетит на воздух, прихватив с собой и Джейн, если почувствует, что они окружены. В подкладке серого пальто взрывчатки хватит на то, чтобы превратить в кровавое месиво десяток автомобилей с их владельцами или забросить полный пассажиров автобус на крышу высотного здания.

Они отправились в Неваду по дороге, которую обычно не патрулируют и куда водители сворачивают редко, на свой страх и риск. Но Толокин, кажется, знает, куда должен ехать. Вскоре показывается что-то вроде небольшой деревушки с низкими домиками с темными окнами, обнесенной изгородью из колючей проволоки, местами разрушенной песчаными бурями. Пейзаж пустынный и мрачный, вызывающий в памяти ассоциации с кладбищем, городом мертвецов. Все вокруг занесено пылью. Становится холодно, и Джейн тоже начинает стучать зубами. Толокин объясняет, что в этом месте когда-то проводились ядерные испытания. В деревне, разумеется, никто не живет, дома нужны только для изучения уровня остаточной радиации. Кактус повеселел, он издает короткий смешок: уж здесь-то никому не придет в голову его разыскивать!

В отличие от старика Джейн боится радиации. А если она повлияет на развитие ребенка, которого она носит в своем чреве? Не родится ли у нее урод-мутант? Впервые за время с момента ее спасения она испытывает жгучую ненависть к Толокину.

Они входят в одну из заброшенных хижин. Мебель осталась почти нетронутой, но ее покрывает толстый слой проникшей через окна пыли. Старик доволен, что так удачно провел своих врагов. Он освобождает кресло и устраивается в нем, приказав Джейн развести огонь в очаге. Но у девушки в голове лишь одно: радиация, во что бы то ни стало защитить себя от ее страшного воздействия. Все, наверное, до сих пор остается в почве и на скалах. Она говорит об этом старику, но тот в ответ лишь пожимает плечами: последнее испытание проводилось так давно, что он уже не помнит, когда именно.

Джейн и Толокин остаются в хижине до утра. Она по-детски пытается защитить своего еще не родившегося младенца и все время держит ладони на животе.

— Не бойся, — ворчит старик, — я знал одного япошку, который решил здесь поселиться из солидарности с жертвами Хиросимы. Он был слегка тронутым, и власти не обращали на него никакого внимания. Так вот, радиация не причинила ему никакого вреда, он никогда ничем не болел. Он умер глубоким стариком, от старости или, может, с голоду, когда уже не мог сам себя обслуживать. Его хибара где-то рядом, в этой же деревне. Помню, он возвел нечто вроде алтаря в честь предков и погибшей от взрыва семьи. У меня здесь кое-что припрятано: деньги, оружие и одежда. И тебе советую поступать так же — устраивать тайники. В каждом штате ты должна иметь чемодан с самым необходимым — фальшивыми документами и тем, во что переодеться при случае. Помни, однажды это спасет тебе жизнь.

Они пустились в обратный путь, когда солнце стояло уже высоко и снова установилась невыносимая жара. Старик казался уставшим, он больше не теребил медаль у себя на груди.

На следующий день Джейн решила отправиться на консультацию к врачу в квартале, где ее никто не знал. Переоделась она в общественном туалете: вошла туда мальчишкой, обратно же вышла девушкой. Джейн настолько отвыкла от юбок, что в этой одежде чувствовала себя неуютно. Пока она ехала в автобусе, лезли в голову дурацкие мысли насчет будущего ребенка-урода, и она ощутила дурноту и чуть не потеряла сознание. Однако специалист-акушер, осмотрев Джейн, не выявил ни малейших признаков беременности, а физиологические нарушения объяснил перенесенным стрессом.

Итак, ребенка не будет. Она пуста как ореховая скорлупа. Выходя из кабинета врача, Джейн не знала, чего в ее душе больше — радости или разочарования. Она уже почти свыклась со скорым появлением ребенка.

Через две недели после поездки в заброшенную деревню с Толокиным случилось очень неприятное происшествие. Делая покупки в супермаркете, он привлек внимание посетителей тем, что начал помечать с помощью толстого черного фломастера покупки, наваленные в его тележке. Продавщица попыталась помешать ему, и тогда он ударил ее стеклянной банкой с соусом чили по голове и разбил ей лоб. Вмешалась охрана. Джейн в этот момент взвешивала продукты в другом конце супермаркета. Поняв, что происходит, она не двинулась с места. Толокин по-прежнему был в сером пальто с медалью, к которой привязана чека взрывателя. Джейн сознавала, что сейчас все решают секунды, но ноги ее не слушались. Если старик взорвет себя, с ним вместе на воздух взлетит и весь супермаркет. Внутренний голос подсказывал Джейн, что она должна прийти старику на помощь, сказать охранникам: «Это мой дедушка, он слегка не в себе, разрешите мне отвести его домой». Конечно, полицейские торгового центра пойдут ей навстречу, но что-то властно удерживало Джейн возле весов у полок с овощами. И не только страх перед бомбой, нет… совсем другое. Смутная мысль, что пришло время перерезать пуповину и жить самостоятельно. И она молча наблюдала, как полицейские уводили старика. Жалкий, с блуждающим взглядом, растерянный, с тонкой морщинистой шеей, он напоминал цыпленка, который начал покрываться перьями и не понимает, что с ним происходит. Он покорно дал себя увести полицейским и не привел в действие чудовищную машину, спрятанную в пальто. Джейн поняла, что он забыл абсолютно обо всем, в том числе и о существовании взрывчатки, в которую был заключен, как в защитный панцирь.

Ближе к вечеру к ней пришла полиция, сообщив, что Толокин госпитализирован по причине психического расстройства и во время составления его анкеты у него случился легкий сердечный приступ. Джейн поспешила освободить дом от всех компрометирующих вещей: оружия, фальшивых документов, отмычек, пачек банкнот. Не забыла она убрать и рисунки — иллюстрации мемуаров старика.

Она навестила старика в больнице, переодевшись в женское платье. Бросив взгляд в зеркало, нашла себя неузнаваемой. Перед ней было совершенно другое существо — зрелая женщина. Еще немного, и внешность настолько изменится, что идентифицировать ее личность будет попросту невозможно.

В приемном покое она представилась дочерью Толокина. Палата старика находилась на четвертом этаже. Очевидно, старик перенес микроинсульт — рот перекосило, и говорил он с трудом.

— У него спутанность сознания, вполне возможно, он вас не узнает, не паникуйте.

Медсестра оставила их наедине. Старик недоверчиво изучал ее черты.

— Кто… кто вы такая? — наконец удалось ему произнести.

— Я медицинская сестра из вашей части, — быстро заговорила Джейн. — Меня прислала служба «Дестрой». Я сейчас сделаю вам омолаживающий укол. Вы знаете, о чем идет речь: он вернет вам молодость.

— О! Наконец-то! — с облегчением вздохнул Толокин, и на его бледном лице заиграла улыбка. — Как долго вы не приходили!

Джейн открыла сумочку и достала ампулу, завернутую в носовой платок. Она содержала чистый дилаудид — сильное наркотическое средство. Толокин умрет через несколько секунд, обретя вечную молодость.

— Ну вот и все, — произнесла Джейн, вытаскивая иглу из вены. — Сейчас вы уснете, а когда проснетесь, вам снова будет тридцать лет.

— Благодарю вас, — пробормотал старик. — Скажите моим товарищам, что я счастлив снова занять место в их рядах. Хорошей, активной работы мне как раз и недоставало. Я со всем отлично справлюсь. Вот увидите, увидите!

Он затих, и Джейн вышла из палаты.

Она перевернула еще одну страницу жизни. Итак, все кончено. В страшном чемодане, набитом воспоминаниями, почти ничего нет. То, что осталось, грязной коростой пристало к стенкам этого вместилища прошлого, налипло ко дну, и если попробовать это отодрать — обломаешь ногти.

Ночная незнакомка рассказала свою историю до самого конца, остается надеяться, что она замолчит навсегда. Джейн больше не хочет услышать из ее уст ни единого слова.

ГЛАВА 21

— А что было потом? — спросила Сара.

— Не помню, вернее, помню очень смутно. Кажется, я решила попробовать силу собственных крыльев — предложила свои услуги тем, кому меня в свое время представил Толокин.

Сара мгновенно подсчитала: если Джейн начала карьеру убийцы в семнадцать, то она занималась этим в течение тринадцати-четырнадцати лет. Интересно, скольких ей удалось убрать за такой значительный отрезок времени?

Последние три ночи они спали вместе, на одной кушетке, и Джейн постепенно добавляла все новые и новые фрагменты к головоломкам своих воспоминаний. Порой Саре трудно было разобраться в том, что она испытывала: отвращение вместе с сочувствием, к которому примешивалась нежность. И вместе с тем рассказ Джейн невольно зачаровывал ее, ведь в их судьбах были точки соприкосновения: обе прошли в детстве насильственную дрессировку и обучение убивать. Многими чертами Толокин напоминал Саре отца.

Пора было перебираться на другое место. В кемпинге начали косо поглядывать на двух незнакомок, проводивших большую часть времени в фургоне с затемненными стеклами. Женщин обсуждали, строили догадки насчет их образа жизни и привычек, но все были одинаково далеки от правды. Причина затворничества путешественниц заключалась в сломанных ребрах Сары, которые причиняли ей боль и не позволяли подолгу вести машину. Джейн оставила в прошлом все свои познания в управлении автомобилем, и Сара, разумеется, доверить ей руль не могла.

Однажды вечером, когда Сара, уступив соблазну выпить снотворное, спала на кушетке, Джейн потихоньку выбралась из фургона и отправилась навестить Джада и Буббу. Бесконечные беседы с телохранительницей очень надоели ей. Вопросы Сары заставляли Джейн возвращаться к прошлому, от которого она всей душой стремилась отделаться. Нездоровое любопытство ирландки мешало ей воспринимать жизнь по-новому, сводило на нет все ее усилия, неотвратимо толкало в ад, куда она если и не падала, то продвигалась мелкими шажками — то отступая, то наверстывая упущенное. Нет, давлению следует сопротивляться, нужно наполнить мехи новым вином, а легкие — свежим воздухом.

Уже совсем стемнело, а Джейн все еще сидела у костра, разожженного двумя бродягами. Они, бесспорно, глупы, но приветливы. Поймав себя на том, что с удовольствием смеется над их плоскими шуточками, Джейн вновь подумала, что не все еще потеряно.

— Послушай, — предложил в этот вечер Джад, — а что, если ты удерешь от старухи и дальше отправишься с нами? Будешь нашей подружкой. Уверен, такая перспектива тебя не испугает. Там, в Лагуна-Бич, мы легко провернем какое-нибудь дельце, чтобы достать кучу бабок, не вкалывая.

— Соглашайся! — воскликнул Бубба. — Там, например, промышляет один тип, которого уж никак не назовешь бедняком — он платит молодым парочкам, если они разрешают снимать их в интимные моменты. В этом нет ничего противозаконного — он просто пополняет свою частную коллекцию. Даже если изредка заниматься этим бизнесом, можно жить припеваючи в полном безделье.

— Хорошая мысль, — одобрил Джад. Он пришел в возбуждение и начал задыхаться, произнося слова. — Любовь втроем еще лучше оплачивается. Тебя не смущает, что придется этим заниматься с нами обоими одновременно?

— Не знаю, — осторожно произнесла Джейн, — еще не пробовала.

— Сущие пустяки, — подтвердил Бубба, — множество девчонок так проводят время изо дня в день. И если ты, дожив до таких лет, через это не прошла, то, значит, с тобой не все в порядке.

Джейн посмотрела на стоявшую неподалеку палатку. Ее подстерегала опасность, не ее, конечно, а девушку, которую выпестовал Толокин. Та никогда бы не пошла на риск. Но именно по этой причине Джейн решила согласиться. Если она на самом деле хочет вырваться из сетей прошлого, следует пренебречь всеми условностями и драконовскими правилами ее тирана-воспитателя.

— Ты согласна? — умоляюще спросил Джад. Он канючил, точно мальчишка в надежде получить вторую порцию десерта, и это показалось ей забавным.

— Хорошо, — кивнула Джейн. — Только не оба одновременно, а по очереди — мне нужно время, чтобы привыкнуть.

Она старалась убедить себя, что поступает правильно: вырваться из-под парализующего влияния старика Джейн могла, лишь делая прямо противоположное тому, что тот внедрял в ее сознание. Без всякой задней мысли связать судьбу с сомнительными незнакомцами — что могло быть лучше? Кактус перевернется в могиле! А ночная незнакомка будет рвать на себе волосы! Большей пакости для нее просто невозможно придумать.

Джейн пробралась в палатку, пока Джад и Бубба спорили, кто из них будет первым. Жилище бродяг пропахло тяжелым мужским потом, пивом и запахом нестиранных носков. Она быстро разделась и вытянулась на спальном ложе с закрытыми глазами, положив руки вдоль тела.

«Если они сейчас захотят меня убить, — подумала Джейн, — это будет сделать нетрудно — я и пальцем не шевельну, не стану оказывать сопротивление».

Ей в голову не пришло поинтересоваться, кто из двоих парней лег на нее сверху, овладел ею, делал что-то с ее ногами. Она добровольно шла на это испытание и должна была выйти из него победительницей. Пока ее партнер обливался потом, в ней звучал голос взбесившейся от негодования ночной незнакомки: «Жалкая индюшка! Сейчас же прекрати! Он тебя задушит! Ты даже не представляешь, до какой степени сейчас беспомощна!»

Но Джейн и не думала ее слушаться. Когда руки парня обхватили ее шею, она осталась бесстрастной и не попыталась освободиться. Если они подосланы, чтобы ее убить, — сейчас или никогда! Джейн знала, что идти на такой риск значило искушать дьявола, но как иначе она могла освободиться от проклятия своей прошлой жизни? Если она совершает сейчас ошибку, то все равно через полминуты все будет кончено и она умрет.

Когда по телу Джейн волной прошла дрожь, парень подумал, что это от наслаждения. Он вышел из палатки, освободив место приятелю. Джейн позволила ему делать с ней все, что он хотел, — больше это не имело никакого значения. Теперь она знала, что ее не убьют. Они были безобидны, как два молодых бычка в загоне.

«Мне удалось, — подумала она, охваченная радостным возбуждением, почти восторгом. — Я вела себя как самая обыкновенная женщина. Значит, я не обречена и все смогу изменить».

Она слишком была занята своими мыслями, чтобы испытать удовольствие от близости, однако парни, кажется, ни о чем не догадывались. Когда с любовными делами было покончено, они прикурили сигареты с «травкой» и все трое уселись в палатке, окруженные кольцами едкого дыма.

— Теперь ты принадлежишь нам, — объявил Джад. — Считай, что соглашение вошло в силу. Завтра же скажешь старухе, что ты ее бросаешь, и мы отваливаем на побережье. Там будет здорово! Для молодежи, не слишком закомплексованной, найдется тысяча дел, чтобы жить припеваючи, не надрывая себе задницу. Есть там одна славная компания, прямо на пляже в дюнах, где все общее и все друг с другом делятся тем, что имеют. Чтобы тебя туда приняли, нужно привести с собой девушку. Теперь, когда ты с нами, все пойдет как по маслу. Ты станешь нашим вступительным взносом. Сначала, конечно, пока ты новенькая, мужики все время будут с тобой знакомиться, но это не продлится больше недели.

— Хорошо бы тебе чуток поправиться, — заметил Бубба, — потому что сейчас ты — кожа да кости. А мужикам нравятся девушки в теле — понимаешь, о чем я говорю? Уж придется тебе приналечь на мексиканскую фасоль!

Джейн слушала весь этот бред и размышляла о своем. Что значили их слова по сравнению с тем экзаменом, который она успешно выдержала? Она не думала, что справится, но сумела все преодолеть и послать к черту правила, которые вдалбливал ей старик. Ей удалось сказать решительное «нет» той незнакомке, что являлась к ней по ночам.

Она посмотрела на Джада и Буббу. Два недоумка, которыми она воспользовалась, в то время как они думали прямо противоположное. Ее забавляла эта туповатая развинченная парочка, особенно Джад, который твердил, что она отныне им принадлежит, что она теперь их женщина.

Джейн подумала, нужно ли ей воспользоваться случаем, который посылает судьба. Бросить Сару и раствориться в природе в компании двух молодых кретинов. Почему бы и нет? Случай — не был ли он чудодейственным лекарством от всех ее проблем? Но что-то ее все-таки удерживало. Не исключено, что именно вопиющая глупость парней.

«Не важно, — решила Джейн. — Не они, так другие. Я убедилась, что не запрограммирована чужой волей на веки вечные, я сама себе хозяйка, а не просто дрессированная собачонка».

Натянув одежду, что вызвало у парней возгласы протеста, Джейн выскользнула из палатки.

— Не забудь! — бросил напоследок Джад. — На рассвете отчаливаем.

— Если будет возможность, — добавил Бубба, — обчисть свою старуху!

Стояла уже глубокая ночь. Джейн пересекла территорию лагеря, вошла в душ и как следует вымылась. Нет, она не испытывала никакого потрясения или стыда. В близости с двумя мальчишками не было ничего противного или отталкивающего, по крайней мере они не рассматривали ее, подобно врачам, как кусок мяса, которому отказано в стыдливости.

Вернувшись в фургон, она застала Сару по-прежнему спящей.

В эту ночь Джейн впервые не увидела ничего неприятного. На следующее утро она начисто забыла о своем намерении отправиться в путешествие с двумя бродягами.

Но тут дело приняло нежелательный оборот. Джад и Бубба, раздосадованные тем, что их оставили с носом, начали преследовать свою случайную подружку. Несколько раз на протяжении всего следующего дня их плохо выбритые лица приклеивались к окнам фургона в надежде застать его обитательниц во время занятий любовью. К счастью, фоточувствительное покрытие окон сводило все их попытки на нет. Однако эти идиотские физиономии с вытаращенными глазами, прислоненные к стеклам, стали действовать Джейн на нервы. Не выдержав, она приоткрыла дверцу и сказала, чтобы они убирались к черту.

— Мерзавка! — прокричал Джад. — Ты нарушила договоренность. Ты — наша жена и обязана нас слушаться во всем. Пока не вернешься, мы никуда не поедем.

В ответ Джейн захлопнула у него перед носом дверь.

— В чем дело? — забеспокоилась Сара. — Вы знакомы с этими парнями?

— Немного, — уклонилась Джейн от объяснений. — Выбросьте из головы, это совсем не интересно.

Ирландка почувствовала, что пришло время перебираться на другое место. Она расплатилась за стоянку, ловя на себе тяжелые взгляды и неодобрительные ухмылки других обитателей кемпинга. Сара чувствовала, что Джейн совершила какой-то промах, и пожалела, что на время выпустила ее из поля зрения. Вернувшись, она воспользовалась тем, что Джейн принимала душ, и позвонила Дэвиду.

— Мне не удалось ничего обнаружить, — мрачным тоном произнес сын. — Пока я не нашел ни одного упоминания об исчезнувшей девчонке, не оставившей никаких следов, чьи родители работали бы над оформлением парка отдыха. Но если проследить такую информацию по другим штатам, то число подобных объявлений огромно. Создается впечатление, что по меньшей мере половина населения Америки только и занимается тем, что разыскивает своих близких.

— Продолжай, — вздохнула Сара. — Постарайся найти что-нибудь о некоем Толокине, умершем от передозировки наркотика вскоре после того, как его забрала «скорая» с сердечным приступом. Это должно было произойти лет двенадцать — пятнадцать назад, в тысяча девятьсот восемьдесят первом — восемьдесят четвертом годах, через несколько месяцев после пропажи девчонки.

— Боюсь, прошло слишком много времени, — проворчал Дэвид. — Тогда информационные системы находились в зачаточном состоянии, а если данные не были занесены в компьютер, то у меня не много шансов отыскать твоего старика убийцу. Следовало бы действовать консервативным методом — походить по больницам. Но ведь это титанический труд, не говоря уже о том, что мы не полицейские и нас никто не допустит к архивам.

— А если действовать хакерскими методами? Проникнуть в банк данных информационной службы? Там наверняка на него что-нибудь есть. Нужно же с чего-то начать.

— Я прослушал рассказ Джейн, просто волосы встают дыбом! Думаешь, это правда?

— Вне всякого сомнения.

Сара была вынуждена прекратить разговор, увидев, что Джейн вышла из душа с махровым полотенцем на голове.

Когда они выезжали со стоянки, мальчишки с деревьев забросали крышу их фургона камнями, а какой-то старик сделал отвратительную гримасу, шевеля языком и причмокивая. Минут через двадцать после того, как они покинули кемпинг, сзади послышался шум мотоциклов.

— Снова эти кретины, Джад и Бубба, — сказала Джейн. — Напрасно я с ними заигрывала, теперь они не отстанут.

Преследование парней так некстати осложнило им путешествие, что атмосфера в фургоне, и без того напряженная, накалилась до предела. Нападение произошло, когда Сара остановилась на заправочной станции. Серьезным недостатком бронированных автомобилей является огромное потребление горючего из-за значительного веса, и этот дом на колесах не был исключением. Пока Сара наполняла бак, Джейн расхаживала по станции. В фургоне была страшная духота, и ей хотелось подышать свежим воздухом.

Мотоциклы появились внезапно, когда Сара на другом конце заправочной станции уже заканчивала наполнять бак. Джад и Бубба взяли Джейн в кольцо и принялись носиться вокруг нее на мотоциклах, каждый раз пытаясь сдернуть с нее что-нибудь из одежды. То им удалось ухватить ее за юбку — посыпались пуговицы, в следующий раз — за кофту, да так, что тонкая материя сразу же расползлась по швам.

— Ты нас подставила! — вопили они. — Даром тебе это не пройдет!

Джейн растерялась, она стояла бледная, насмерть перепуганная, не зная, как защититься от них. Только сейчас Сара, увидев, как Джейн безвольно падает из одной пары рук в другие под громкий наглый хохот обидчиков, в полной мере оценила, в какого ягненка превратилась бывшая убийца.

До своего несчастья Джейн наверняка действовала бы с холодной расчетливостью, воспользовалась бы оружием и обратила их в бегство, однако теперь она не могла мобилизоваться, чтобы наказать мучителей.

Джад схватил Джейн за талию, а Бубба пытался затащить ее на заднее сиденье своего мотоцикла.

Сара бросила заправочный пистолет и поспешила на помощь своей спутнице. Находясь метрах в пяти от парней, она быстро выхватила «вальтер-ППК» и наставила дуло на одного из них.

— Отпустите ее и катитесь ко всем чертям! — крикнула Сара.

— Ты погляди, — расхохотался Бубба, — мамаша, кажется, рассчитывает напугать нас своей игрушкой. Ее счастье, что я не при оружии, иначе мне пришлось бы пробить в ее башке дырку.

Джад разразился громким смехом. Сара выстрелила дважды. Первая пуля перерубила кольцо золотой серьги, болтавшееся у парня в левом ухе, вторая разнесла вдребезги транзисторный приемник, привязанный веревкой к мотоциклу Джада.

Наглецы мгновенно вскочили на своих коней и исчезли за горизонтом. Взяв Джейн за руку, ирландка отвела ее в фургон. Джейн, казалось, была удручена своей пассивностью.

— Видели? — пробормотала она. — Я теперь полный ноль, меня словно парализовало. Хуже всего, что я точно знала, как нужно действовать, какой прием применить, но мое тело отказывалось принимать сигнал, идущий от мозга.

Она дрожала всем телом. Сара заставила ее лечь на кушетку и накрыла пледом, потом долила наконец бак, и они снова двинулись в путь.

Ночью, когда они уже легли, припарковав машину на новой стоянке для трейлеров, Джейн проснулась с криком ужаса, показывая на одно окно.

— Он вернулся! — еле выговорила она. — Индеец! Я только что его видела. Он наблюдал за мной через окно, пока я спала.

Сара с трудом натянула джинсы, рубашку, взяла пистолет и вышла на улицу. Рядом с фургоном никого не было. К счастью, корпус автомобиля был звуконепроницаемым и заглушил дикий вопль Джейн, так что, слава Богу, толпа возле фургона не собралась. Она с облегчением вздохнула. Прижав пистолет к бедру, чтобы он не бросался в глаза, Сара осторожно обошла стоянку, но не обнаружила ничего подозрительного. Ночной визитер словно растворился в воздухе.

«Если, разумеется, он вообще существовал», — подумала ирландка, поглядывая на фургон.

— Никого нет, — успокоила она Джейн. — Наверное, вы увидели дурной сон. Происшествие на стоянке взвинтило вам нервы, вот вы и…

— Не принимайте меня за идиотку! — возмутилась Джейн. — Вы ничем не лучше других: тоже считаете меня мифоманкой!

— Вовсе нет, — не согласилась Сара. — Просто я не понимаю, как ночью, сквозь затемненные стекла, вы разглядели лицо этого человека.

— Индеец, это он, — настаивала Джейн. — Его огромная голова загородила все окно. Голова великана!

Возражать было бесполезно. Джейн, очевидно, испытала сильное потрясение и еще не пришла в себя. Ирландка заставила ее выпить воды, положила ей на лоб влажную салфетку и уговорила снова лечь.

— Побудьте со мной, — попросила Джейн, взяв Сару за руку. — Когда вы рядом — он не посмеет вернуться.

Вскоре она уснула, безмятежно, как ребенок, а Сара еще долго сидела у ее изголовья, не сводя напряженного взгляда с черного квадратика окна. Не возникнет ли кто-нибудь вновь из темноты?

Весь следующий день они провели в пути. Их маршрут, как всегда, определяла Джейн. Ее нервозность и подозрительность возрастали с каждым часом. Около полудня она потребовала у Сары фотоаппарат «Полароид», который лежал в бардачке, и принялась фотографировать всех людей, которые встречались в дорожных забегаловках, куда Джейн и Сару приводили голод и желание немного размяться: там можно было с наслаждением вытянуть затекшие ноги, посидеть, наслаждаясь чашечкой кофе и куском яблочного пирога. На обороте каждой фотографии Джейн старательно писала дату и место, где был отснят кадр, после чего они аккуратно укладывались в конверт. По вечерам она высыпала все фотографии из пакетов и раскладывала на откидном столике, проверяя, не встречается ли на них слишком часто какое-либо лицо. Вооружившись лупой, Джейн вглядывалась в физиономии запечатленных на фотографиях людей, пытаясь обнаружить, не прибегал ли кто из них к маскарадным костюмам.

— Все внимание нужно сосредоточить на глазах. Взгляд невозможно подделать, он чаще всего нас выдает.

Если Джейн удавалось выявить повторяемость, ее возбуждение подскакивало на несколько градусов.

— Тот же тип! — восклицала она. — Взгляните, это он! Только теперь на нем парик.

Сара, посмотрев на снимок, пыталась ее разубедить.

— Ошибаетесь, — спокойно возражала она. — Совсем другой человек. Есть, конечно, небольшое сходство…

— Вы смотрите, да ничего не видите! — взрывалась тогда Джейн. — Сразу чувствуется — вы не профессионал. Взгляд у вас не наметан.

Скоро у них скопились уже целые кипы фотографий, все чаще им приходилось останавливаться возле придорожных магазинов, чтобы докупить кассет. Однажды ночью Джейн вновь видела индейца. На этот раз он сидел верхом на красной лошади. Сара уже снова задавала себе вопрос, не скатывалась ли несчастная Джейн в пропасть, именуемую шизофренией.

Однажды утром раздался телефонный звонок, и Сара услышала взволнованный голос сына.

— Послушай, — задыхаясь от волнения, сказал Дэвид, — Кристиан Шейн только что устроил мне разговор с одним типом, который обратился к ним в больницу! Тот предупредил, что не хотел бы иметь дело с полицией! Кажется, он знает Джейн. Более того, он называет себя ее мужем.

ГЛАВА 22

Новость, которую сообщил сын, повергла Сару в изумление. Джейн в роли супруги она представить не могла.

— А что еще он сообщил? — взволнованно спросила Сара.

— Ничего. Он настаивает на встрече с тобой, именно с тобой. Я сейчас пришлю тебе по факсу его фотографию. Камеры наружного наблюдения сняли его в разных ракурсах. Ты собираешься выполнить его просьбу?

— Ну разумеется, — вздохнула Сара. — Возможно, появился шанс пролить свет на эту историю. Нужно возвращаться.

— А Джейн?

— Нет. Лишняя осторожность не помешает. Если парень не лжет, я должна узнать, каковы его намерения. Не уверена, что Джейн жаждет с ним встречи. Она стремится покончить со своим прошлым, и ее можно понять.

Дождавшись, когда из факса наконец покажется фотография, Сара с раздражением обнаружила, что ее пальцы дрожат.

Боб Кэллахан оказался красивым мужчиной лет тридцати шести, с волевым лицом и квадратным подбородком. Он производил впечатление человека, привыкшего большую часть жизни проводить под открытым небом и принимать взвешенные решения. Его бычья шея свидетельствовала о том, что в молодости он много времени посвящал спорту. Сара не удивилась бы, узнав, что когда-то он был лидером университетской команды. Однако сейчас его плохо выбритые щеки и небрежно заправленная рубаха создавали впечатление, будто он только вышел из деревенской лавки, но не из спортивного магазина. Странно было видеть на этом грубоватом обветренном лице глаза такой чистой голубизны, что они казались выцветшими.

Обернувшись, Сара заметила в дверях Джейн, которая, очевидно, слышала весь ее разговор с сыном и, напряженная, побледневшая, стояла, сжав пальцы в кулаки, словно приготовилась к драке. Сара протянула ей фотографию.

— Не хочу его видеть! — злобно крикнула Джейн. — Не желаю знать, как он выглядит. Мне на него наплевать.

— Я должна с ним встретиться, — как можно спокойнее произнесла Сара. — Вам придется остаться здесь. В фургоне вы в полной безопасности. Пищи и запаса воды достаточно, чтобы выдержать длительную осаду, но я скоро вернусь.

— Да просто я тебе надоела! — взорвалась Джейн, неожиданно переходя на ты. — Ты так спешишь от меня отделаться, что готова всучить меня первому встречному!

Сара схватила Джейн за плечи, но та вырвалась, ее лицо исказила гримаса ненависти.

— Неужели ты ничего не понимаешь? — возмутилась она. — Это уловка, обыкновенная уловка: они хотят, чтобы ты оставила меня одну. Пока ты будешь встречаться с этим типом, они доберутся до меня, чтобы завершить начатое.

— Я ожидаю хитрости от наших врагов, поэтому не хочу брать тебя с собой, — возразила Сара. — Если эти враги действительно существуют, то, согласись, в данный момент они не знают, где ты находишься. Я обязательно увижусь с Бобом Кэллаханом и, возможно, сумею разгадать его намерения. На это потребуется не больше суток. Разве ты не сможешь провести без меня всего один день и одну ночь?

— Убирайся! — с отчаянием в голосе бросила Джейн. — Уходи, мне наплевать!

Она легла на кушетку, повернувшись лицом к стене и продолжая тихо ворчать. На снимок, который Сара до сих пор держала в протянутой руке, она так и не взглянула.

Выйдя из фургона, Сара отправилась в агентство по прокату автомобилей. Она переживала, что оставляла Джейн без защиты, но выбирать не приходилось. В бронированной машине молодая женщина все-таки была в большей безопасности, чем в Лос-Анджелесе, где, возможно, ее агентство уже находилось под наблюдением. Да и таинственного индейца не стоило пока сбрасывать со счетов. Правда, эта угроза казалась Саре менее реальной после того, как Джейн увидела его сидящим верхом на красной лошади.

Перед уходом Сара постаралась втолковать своей строптивой подопечной, как пользоваться множеством различных технических новшеств, которыми был оборудован их дом на колесах. Главное для Джейн — не высовывать носа из убежища, тогда ей абсолютно ничто не угрожает, если, конечно, преступник не обрушит на крышу фургона бомбу весом не менее тонны.

Однако Джейн продолжала молча лежать на кушетке, и Сара была вынуждена уйти, так и не дождавшись ни единого брошенного в ее сторону взгляда. Решив, что инфантильные выходки Джейн могут быть признаком прогрессирующего психического расстройства, ирландка дала себе слово, что при первом же удобном случае поговорит об этом с Кристианом Шейном.

ГЛАВА 23

— Ее зовут Вирджиния, — сказал мужчина. — Отец служил на флоте, а мать была певичкой в одном кабачке в Перу. Вот откуда этот удивительный золотистый оттенок ее кожи. Старики делали все, чтобы дать дочери приличное образование, но ничего хорошего из этого не получилось: девчонке, как говорится, пришлось сидеть сразу на двух стульях, а если точнее — то между ними. В колледже Свит-Браир она училась с дочками богачей и вбила себе в голову невесть что. Вирджиния начала перенимать их повадки и стыдиться родителей.

Он положил на стол пачку фотографий, на которых Джейн была изображена и ребенком, и подростком, с разными прическами. Не такая худая, как теперь, но столь же хмурая и неулыбчивая. Лишь на одном снимке девушка казалась счастливой. Это была фотография выпускниц, облаченных в тоги и с дипломами в руках. Торжественно-возбужденные ученицы, ее однокурсницы, впрочем, отодвинули Джейн на задний план, но она либо не замечала этого, либо была готова им все простить. Джейн взирала на них с восхищением, напоминая подругу невесты, откровенно любующуюся новобрачной, или, скорее, скромную компаньонку в сером платье, пожирающую глазами свою госпожу — юную графиню, которой она непременно будет подражать, репетируя ее мимику и движения перед зеркалом в своей крохотной комнатке. Вирджиния? Саре было трудно свыкнуться с мыслью, что это и есть настоящее имя Джейн.

— Я вытащил из альбома несколько фотографий, чтобы вы поверили в мои добрые намерения.

Сара покачала головой:

— Ваш рассказ несколько сумбурен, и я хочу, чтобы вы его повторили с самого начала. Прежде всего почему вы не отреагировали на телепередачу, где Джейн была объявлена в розыск полгода назад?

— Все очень просто, — устало заметил Боб Кэллахан. — Передачу я не видел. Тогда я занимался постройкой ранчо в горах. Туда с трудом доходит телевизионный сигнал, принимать его с помощью обычной антенны невозможно. Передачу, о которой вы говорите, я увидел совсем недавно, да и то чисто случайно — один приятель одолжил мне видеокассету с записью футбольного матча, перед которым прошел блок новостей. Показывая крупным планом фотографию Вирджинии, комментатор сообщил, что она потеряла память и находится в одной из больниц Лос-Анджелеса. Должен сказать, что мы уже год не живем вместе — нет, не разведены, а просто разъехались и не общаемся, даже не звоним друг другу. Узнав, что ей прострелили голову, я лишний раз убедился в справедливости своих предположений, что когда-нибудь она вляпается в скверную историю.

— Почему вы так думали? Чем она занималась?

— Работала библиотекарем в колледже. Ей не очень это нравилось, но она не хотела сидеть дома. Время от времени она подбирала документальный материал для одного писателя, бывшего преподавателя колледжа, старика по фамилии Суорм, Джонатан Суорм. Вирджиния из кожи вон лезла, чтобы раздобыть ему все необходимое: пожелтевшие от времени книги, какие-то исторические труды, разбухшие заплесневелые мемуары. Похоже, писатель был настоящим эксплуататором, однако жене нравилось ее добровольное рабство. Вирджиния говорила, что это дает ей ощущение причастности к чему-то великому. Как бы не так! Автором-то был Суорм, а не моя милая женушка!

— А что именно он писал?

— Вроде какие-то мемуары. Он всегда держал нос по ветру. Выдумывал броские, привлекающие внимание заголовки: «Жизнь золотоискателя» или еще: «Восьмилетняя девочка, похищенная индейцами из долины Амазонки, через тридцать лет находит настоящих родителей». Ерундовое чтиво, о котором много болтают по телевидению во время ток-шоу. И представьте, Суорм на этом сколотил немалый капитал. Почти весь год он проводит на Каймановых островах или во Флориде — чтобы не платить налоги!

Сара взяла кофейник с еще не остывшим кофе и налила по второй чашке себе и своему собеседнику. Она должна была все осмыслить. Этот парень ей нравился, казался порядочным и надежным. С таким чувствуешь себя как за каменной стеной. У него был пристальный взгляд, который, раз задержавшись на человеке, уже его от себя не отпускал. А глаза! Восхитительные глаза, которые встречаются лишь у звезд Голливуда. Обладателю таких глаз можно позволить себе одеваться кое-как, с такими глазами, как у Боба, ни с трехдневной щетиной, ни в помятом костюме не выглядишь нелепым. Он почти сразу признался, что ограничен в средствах — его строительство деревянных домов шло неважно. Совсем недавно одно из его творений стало жертвой нашествия термитов, что, разумеется, послужило ему плохой рекламой. У Боба были крупные руки работяги — все в шрамах и царапинах, однако с тщательно обработанными ногтями. Уставший человек, на долю его выпало немало жизненных испытаний, но он не сдается, не теряет надежды и намерен выстоять, чтобы добиться успеха. Его густые волосы на висках уже кое-где тронула седина.

— Значит, Джейн… простите… Вирджиния была библиотекаршей? И немного подрабатывала с архивными документами?

— Верно, — подтвердил Боб. — На самом деле она ишачила на этого писателя. Я точно знаю, что целые главы, написанные Вирджинией, без изменений вошли в его произведения — я специально для этого ходил в магазин и просматривал книжки.

— Хорошо. — Сара была вынуждена его прервать. — А примерно с какого времени у вашей жены начались неприятности, о которых вы говорили?

— После того как Суорм решил написать биографию убийцы-профессионала… некой Нетти Догган, с которой его свел один из отставников — бывший агент ЦРУ. Для них эта женщина, что называется, потрудилась на славу — ликвидировала множество людей. Опасная дамочка, и не пойму, как у Суорма хватило смелости войти с ней в контакт. Он поручил Вирджинии навестить ее и взять у нее несколько интервью. К тому времени Нетти уже была больной старухой, да и, похоже, бедствовала, поскольку неудачно поместила свой капитал. Ей нужны были деньги, но и это не главное: авантюристке, видите ли, хотелось оставить свой след в истории человечества перед тем, как отойти в мир иной. Материалы Нетти могли оказаться сенсационными, но сам Суорм не в состоянии был оторвать свою задницу — он обожал пляж, шезлонг и мексиканский коктейль «Пинас коладас».

— И ваша жена согласилась?

— Более того, она просто загорелась этой идеей, ведь она жаждала приключений. А со мной ей всегда было скучно. Что я ей мог предложить? Обычное, здоровое существование, без потрясений и катаклизмов, но это ее не устраивало. Вот она и ухватилась за первую представившуюся возможность изменить свою жизнь. Все чаще и чаще жена надолго отлучалась из дому, ездила в командировки, прихватив с собой лишь магнитофон. И никогда не сообщала, куда отправляется, очевидно, хранила профессиональную тайну. Да и записи вела, используя специальный шифр и кодовый фильтр, чтобы никто, кроме нее, не сумел их прослушать. Наверное, вы понимаете, о чем я говорю?

— Конечно, надо набрать специальный код, чтобы запись стала доступной, а иначе слушай себе на здоровье лишь крысиный писк.

— Точно. Она устраивала прослушивание глубокой ночью, сидя в наушниках, чтобы до меня не доносилось ни звука. Я бы даже сказал, она была…

— Загипнотизирована?

— Вот-вот. Дамочка-убийца окончательно задурила Вирджинии башку. Но самую большую ошибку я сделал, сказав ей однажды, что ее клиентка — просто старая врунья, из которой сказки сыплются как из рога изобилия, и Вирджиния мне не простила. Наша семейная жизнь после этого пошла кувырком — каждый стал заниматься своим: я пропадал целыми днями на стройке, она продолжала эти таинственные встречи. Из библиотеки Вирджиния уволилась — работа отнимала у нее слишком много времени — и целиком посвятила себя будущей книге своего покровителя. Она практически перестала спать и очень скоро пристрастилась к возбуждающим таблеткам.

— Она рассказывала вам что-нибудь о Нетти Догган?

— Никогда. Вряд ли в глазах Вирджинии я был достойным собеседником. Вот с писателем другое дело: вероятно, тому она давала полный отчет.

— Именно тогда вы почувствовали, что Вирджиния теряет голову?

— Видели бы вы ее! Она словно побывала в руках вампира — из нее были высосаны все силы. Нетти Догган ее полностью поглотила, заворожила. Я даже спросил ее однажды, а не влюблена ли она в бывшую киллершу? Представьте, я знаю такой случай — от одного моего мастера ушла жена и теперь живет с собственной парикмахершей.

— Вы поняли, что Вирджинии угрожает серьезная опасность?

— Как не понять! Она сильно изменилась, от нее словно исходило нездоровье — и душевное, и физическое: вся высохла, превратилась в сплошной комок нервов, вздрагивала при малейшем шорохе. Мы прекратили супружеские отношения, Вирджиния стала спать на кушетке в своей комнате. А однажды я обнаружил в ее сумке пистолет — оружие, несомненно, дала ей эта женщина. Раньше жену нельзя было уговорить пойти вместе со мной поохотиться на лося, и надо же — теперь она готова выстрелить в человека и считала это в порядке вещей!

— Очевидно, ей кто-то угрожал?

— Именно так она и сказала. Только я перестал ей верить — невозможно было определить, когда она лжет, а когда говорит правду. Существовала ли действительно такая угроза или была плодом ее воображения? Она замкнулась в своем мире, да и повадками напоминала конспираторшу. Постоянно намекала, что ей доступны сведения чрезвычайной важности, государственные тайны, а за обычными, на первый взгляд политическими событиями стоят таинственные заговоры. Все это взвинчивало мне нервы, я велел ей остановиться, послать ко всем чертям и писателя, и его бывшую киллершу. Вирджиния рассмеялась мне прямо в лицо. Но и тогда я еще не понимал, что я для нее больше ничего не значу. Я сглупил, поставив ее перед выбором: или я, или Нетти Догган. На следующее утро она сбежала, взяв все свои вещи, и с тех пор я о ней ничего не слышал. Я звонил Суорму на Каймановы острова, но писатель послал меня подальше, объявив, что, мол, он плохой советчик в семейных делах и интимная жизнь ассистентки его не интересует. И еще добавил, что помощниц вроде Вирджинии у него человек пятнадцать, не меньше — они по всему миру собирают материалы для его будущих шедевров. Вот и вся история.

— Вы пытались разыскать жену?

— После того, что между нами произошло, вряд ли в этом была необходимость. Я погрузился в работу, благо ее у меня хватало, неплохо зарабатывал. О Вирджинии я снова услышал, просмотрев блок новостей на взятой у приятеля видеокассете, как я уже говорил.

— Почему вы не отправились в полицию?

— Из осторожности. Не знаю, в какую историю влипла Вирджиния, но я попробую помочь ей из нее выбраться. Может быть, она занималась чем-то противозаконным… понимаете, что я имею в виду? Вот я и решил прежде побывать в больнице. Там один врач дал мне адрес вашего агентства, сказав, что теперь вы занимаетесь Вирджинией.

— Как вы думаете, что могло произойти, почему в Вирджинию стреляли?

— Скорее всего сунула нос куда не следовало. Ведь она вечно что-то вынюхивала, до чего-то докапывалась, и нашлись люди, кому это не понравилось. Не исключено, что Нетти Догган сообщила моей жене нечто такое, что поставило ее под угрозу.

— А как же Суорм? Однажды Вирджиния перестала поставлять ему материал для предполагаемого бестселлера, и он — ничего? Разве его это не встревожило?

— Суорм — трус. Почувствовав, что дело принимает плохой оборот, он, разумеется, отказался публиковать мемуары киллерши.

Они еще посидели немного, молча допивая остывший кофе.

— Когда я смогу увидеться с женой? — спросил Боб Кэллахан.

На лице Сары отразилось беспокойство.

— Послушайте, Боб, — дружелюбно, но с оттенком раздражения произнесла она. — Вы мне нравитесь, но согласитесь: с шестимесячным опозданием вы являетесь вдруг за своей благоверной, свалившись буквально как снег на голову. Как бы правдоподобно ни выглядела ваша история, я вынуждена ее проверить.

— Ладно, — промолвил Боб, показывая жестом, что принимает ее аргументы. — На вашем месте и я бы так поступил. Если вам нужны дополнительные доказательства, я готов их представить: садитесь в машину, я отвезу вас к себе домой, где вы сможете обследовать каждый уголок, порыться в шкафах, просмотреть документы, словом, делать все, что сочтете необходимым.

— И расспросить соседей?

— Конечно.

Сара кивнула в знак согласия.

— Пожалуй, это самое разумное, — произнесла она, поднимаясь со стула. — Думаю, мы так и поступим.

После отъезда Сары Джейн продолжала лежать на кушетке, уткнувшись лицом в стену, не желая видеть внутреннее пространство, заключенное в железный каркас ее временного убежища. Она чувствовала себя опустошенной, будто ее тело было изрешечено невидимыми отверстиями, через которые ушла вся энергия, и не было даже сил подняться и повернуть переключатель. Проклиная себя за безволие и за то, что она, не включая свет, широко распахивает дверь перед всевозможными призраками вроде ночной незнакомки, Джейн продолжала наблюдать, как вокруг сгущается темнота.

Как ни странно, в отсутствие Сары она сразу становилась легкой добычей разного рода суеверных страхов, словно шкафы ее жилища лопались под напором скопившихся там таинственных существ, населяющих мир Хэллоуина: скрежещущих костями скелетов, черных кошек и колдунов. Джейн преследовали звуки бьющих барабанов, звон колоколов и мерцание свечей. Ей казалось, что она в фургоне не одна и со всех сторон ее обступают привидения. Будто кто-то проник сквозь бронированные стены и, усевшись в самом темном углу, не сводит с нее взгляда. Ночная незнакомка.

Ну конечно, это она. Джейн видит, что она сидит на краешке складного стула, с черным картонным чемоданом на коленях, она даже ощущает запах мокрых волос, влажность вымокшего под дождем шерстяного свитера. Запах зала ожидания, дешевого жидкого мыла, вокзальных туалетов, теплого некрепкого кофе, выдохшегося вчерашнего пива, резиновой сосиски хот-дога, отсыревших простыней, крема для избавления от волос, киснущего несколько дней в мыльной воде грязного белья.

Руки ночной незнакомки крепко сжимают крышку чемодана, наполненного скользкими мерзостями. Под ногтями чернота, туфли давно не чищены. На ней плохо скроенный плащ, а лицо лишено не только выражения, но и самих черт, не лицо — бледное пятно, которое слегка меняет очертания при каждом ударе сердца Джейн. На этой физиономии нет ни глаз, ни рта. Джейн всеми силами старается не смотреть в сторону незнакомки, чтобы не дать ей материализоваться окончательно. «Если будешь вести себя так, словно ее не существует, она растворится как сахар в теплой воде», — уговаривает себя Джейн.

На самом деле она в это не верит. Незнакомка явилась, чтобы известить Джейн о ее поражении. Как ни старалась Джейн освободиться от ее влияния, как ни пыталась обмануть себя, какие бы хитрости ни изобретала, все оказалось напрасным. Девица с черным чемоданом ее настигла. Казалось, она говорила: «Ты хотела от меня избавиться, но это невозможно. Ты прекрасно знаешь, что мы — одно целое, и ты принадлежишь мне и душой и телом. Я живу в твоем теле, и нет у меня другого пристанища. Собиралась выжить меня из него? Дудки, ты проиграла! Я вернулась к себе домой, Джейн. Теперь я снова уютно устроюсь в твоей голове, твоем сердце, в животе, обоснуюсь там навеки, и не будет такой силы, которая меня оттуда выгонит! Придется привыкать, Джейн. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Мы связаны прочными узами и будем вместе до… самого конца».

Джейн не видела рта незнакомки, что не мешало той вещать отвратительно тонким голосом примерной ученицы. Спину она держала прямо, единственное, чего ей не хватало, — это Библии на тесно сомкнутых коленях. Это был ее конек — незнакомка умела перевоплощаться, теперь она была серьезной, лишенной всякой индивидуальности прихожанкой-активисткой евангелистской церкви, раздающей деревенским ребятишкам жестяные медальончики с благословением какого-нибудь местного проповедника.

Больше Джейн не в состоянии этого выдержать, она вскакивает с кушетки, хватает плащ и выбегает на улицу, даже не пытаясь увидеть, что в действительности находится в темном углу фургона. Ночь еще не наступила, но быстро темнело, и лишь на горизонте алела полоса, бросая слабый отблеск на почти погасшее небо. Быстро шагая, Джейн направилась к выходу из кемпинга, петляя между вросшими в землю проржавевшими домиками на колесах, большинству из которых вряд ли суждено сдвинуться с места и вновь отправиться в путешествие. При виде вьющегося змейкой шоссе, соскальзывающего прямо в багровое море заката, у Джейн захватило дух, она почувствовала сильное головокружение. Еще не поздно бежать, достаточно проголосовать, стоя на обочине, и забраться в первую попавшуюся машину, которая соблаговолит притормозить. Еще не поздно перерубить пуповину и отдать себя на волю волн, словно бутылка, брошенная в море. Почему же она медлила? Поднять руку с вытянутым большим пальцем — это так просто! Наверняка кто-нибудь остановится. Поднять руку, вытянуть палец…

Не должна же она в самом деле ждать, пока эта безмозглая Сара отдаст ее в руки врагов. Наивная и доверчивая ирландка понятия не имеет о существовании мира, с которым Джейн имела несчастье познакомиться. Как большинство обывателей, Сара считала, что заговоры и интриги бывают только в романах, и старалась верить в это, потому что чувствовала себя более уверенной, а иначе, если допустить противоположное, жизнь стала бы невыносимой, превратившись в клубок кошмаров. Но Джейн прошла босиком все круги ада, ей не привыкать ходить по раскаленным углям, и пламя геенны хотя и тысячи раз лизало ее босые ступни, не причинило вреда. Да, она была демоном, из тех легионов, которым несть числа… Она побывала там, за кулисами жизни, где замышляются убийства президентов, революции, тайные бактериологические войны.

Сара, погрязшая в невежестве идиотка, пребывает в блаженной уверенности, что вокруг ничего не происходит. Никогда на ее челе не будет начертан спиральный знак зверя, она покорно побредет на бойню и станет доверчиво лизать руку своему палачу. Она не знает…

Джейн потрогала шрам, пытаясь ощутить контуры раны. Интересно, что написано у нее на лбу? Не знак ли зверя — роковое число 666?

Дрожащими пальцами Джейн принялась расстегивать ворот блузки — она задыхалась. Хорошо бы пошел дождь, а еще лучше, если бы на землю обрушился ливень и превратил эту красноватую земляную пыль в бурлящие потоки свежей крови.

У нее вдруг появилось неудержимое желание побежать вдоль дороги, огласив тишину нечеловеческим воем и воздев руки кверху, подобно безумцам, которые из года в год упорно подают таинственные знаки внеземным цивилизациям на побережье Вениса.

«Признайся в своем провале, — зашептал у нее в голове замогильный голос. — Ты, пустая раковина, жалкая оболочка, без содержимого, вообразила, что сможешь начать новую жизнь? Ты — обычная механическая кукла, робот, приговоренный перемещаться по кругу. У тебя не больше возможности проявить инициативу, чем у музыкального автомата. Но отныне все будет по-другому. Ночная незнакомка возьмет бразды правления в свои руки, укажет тебе путь, скажет, что нужно делать. Ты обязана подчиниться, и помни — без нее ты не существуешь!»

Джейн вышла на край проезжей полосы в смутной надежде, что ее заденет какой-нибудь грузовик, и она, расколовшись на тысячу кусочков, со звоном покатится по шоссе. Небо все больше окрашивалось в траурно-багровые тона, солнце угасало, скрываясь во мраке ночи. Не найдется ли для нее под ним крошечное местечко, где можно укрыться, погрузиться в спокойствие и забвение? Ей не много нужно: скромное кафе на перекрестке двух дорог, где она выучилась бы печь клюквенный пирог и жарить оладьи, или придорожный ресторанчик, получивший известность благодаря вкусной жареной картошке и превосходно сваренному кофе. Джейн будет работать на кухне, среди ароматов гамбургеров и лука в яблочном уксусе. Мало-помалу ее кафе станет местной достопримечательностью, а она будет кем-то вроде «королевы яблочного торта» или «императрицы мясного рулета». Разве в ее мечтах есть что-нибудь дурное или противоестественное? Вряд ли чаяния Джейн насторожили бы доброжелательного Санта-Клауса. Она мечтала не о славе, а лишь о праве на забвение, на инкогнито. Прямая противоположность провинциалок, мечтающих попасть в Голливуд и стать звездами шоу-бизнеса. Ей же хотелось растаять в серой обыденности, стать незаметной, прозрачной… но даже в этом ей было отказано.

Неужели не было ни у кого на свете нужды в скромной официантке или помощнице на кухне, которой не терпится постичь тонкости заварки кофе с использованием яичной скорлупы?

«Конечно, нет, — расхохотался голос, звучавший в ее голове. — Твой шрам кому угодно перебьет аппетит! Не упрямься и не надейся скрыться — от судьбы не убежишь! Стань снова той, кем была прежде — исчадием ада, которое не боится обжечь пятки, расхаживая по раскаленным угольям. Возвращайся к себе домой, Джейн. Мы так давно тебя ждем!»

Молодая женщина вытерла слезы, струившиеся по ее щекам. Дорога по-прежнему была пуста. Ни один грузовик не снизошел до того, чтобы возникнуть из-за поворота, безжалостно раздавить Джейн, разом прекратив ее мучения, словно все силы преисподней сошлись в молчаливом заговоре непременно продлить ее жизнь. Силы мрака не собирались так легко отпускать ее, а ждали, что она вновь станет делать то, для чего и была предназначена: убивать. Еще и еще. Только убивать.

Окончательно сломленная, лишившаяся последних сил, Джейн побрела обратно.

Там, в доме на колесах, ее уже поджидала уютно устроившаяся ночная незнакомка. Через несколько мгновений она проникнет в Джейн, накинет сверху ее оболочку, как старое пальто. И с той минуты Джейн Доу прекратит свое существование.

ГЛАВА 24

После встречи в кафе с Бобом Кэллаханом Сара направилась в больницу узнать о состоянии Крука. Чудом спасшийся от смерти врач наконец вышел из комы, но был еще очень слаб. Он с трудом приподнимал веки и, когда Сара опустилась на стул у его изголовья, не смог произнести ни слова.

Ей удалось отыскать в больничном кафе Кристиана Шейна. Сара с трудом выносила общество самоуверенного и самовлюбленного красавца практиканта. Ей казалось, что на любую женщину, замеченную в его компании, ложилась тень подозрения в том, что она его любовница, а этого Сара желала меньше всего на свете. Чтобы сократить общение с Кристианом до минимума, она сразу начала с главного и рассказала, какой неожиданный поворот возник в деле Джейн Доу 44С.

— Теперь мне ясно, что воспоминания этой молодой женщины принадлежат другому человеку, — тихо произнесла Сара. — Она озвучивает монологи, которые прослушивала десятки раз в записи. И это многое объясняет, например, ее неспособность перейти к практическим действиям. Она знает все боевые приемы, которыми владеет убийца-профессионал, но ее знания — книжные, это лишь теория, и Джейн не способна их применить. Вот почему она не сделала никакой попытки защитить себя, когда ее атаковали мотоциклисты на заправочной станции. До сих пор я считала, что былой агрессивности она лишилась из-за ранения в голову, но теперь вижу, что ошибалась. Джейн не могла действовать как хищник, потому что никогда им не была.

— Такое переселение в другую личность встречается довольно часто, — заметил Шейн. — У нас лежала одна женщина, на которую напали, когда она возвращалась из театра, где смотрела пьесу о Марии Стюарт. Ее ударили прикладом по голове, проломили череп так, что кость повредила префронтальную зону мозга. Когда эту женщину спрашивали о ее прошлом, она всем излагала историю жизни шотландской королевы. Судьба Марии Стюарт до такой степени потрясла впечатлительную театралку, что она превратила ее в собственную и не собиралась с ней расставаться. Женщина трогала свою перебинтованную голову и все повторяла: «Должно быть, топор соскользнул с плахи, какое везение!» То же и с Джейн. Ее прошлое было безвозвратно уничтожено, и она стала цепляться за обрывки воспоминаний, которые гнездились где-то в других участках ее мозга. Она завладела жизнью этой незнакомки, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Совсем не обязательно, что Джейн отречется от этого, особенно если он делает ее жизнь более интересной и значительной. Наверняка прошлое знаменитой киллерши кажется ей привлекательнее, чем собственное — неприметной служащей в библиотеке колледжа.

Они распрощались. Сара договорилась, что Боб Кэллахан заедет за ней и они отправятся в дом, где он жил с Вирджинией последние годы. Сара не могла упустить такой возможности. Несколько раз она звонила Джейн, но та упорно не снимала трубку. Однако благодаря микрофонам, которые были встроены в стенки фургона, Дэвид знал, что ничего серьезного там не произошло. Джейн сердилась на нее, только и всего.

Сара собрала дорожную сумку и устроилась в автомобиле Боба. За время пути она не раз останавливала взгляд на руках Кэллахана. Красивые, сильные, они держали руль, если можно так выразиться, с врожденным достоинством, не пытаясь демонстрировать ненужную виртуозность. Внезапно Сара почувствовала раздражение, поскольку слишком явно испытывала симпатию к этому мужчине. Всегда стараясь смотреть правде в глаза, она не могла не признать, что чувствует к Бобу, который был едва ей знаком, сильное физическое влечение. Но это ни в коей мере не должно повлиять на ее оценку ситуации. Все время Сара находилась в напряжении, понимая, как ей трудно будет не соскользнуть в пропасть агрессивности, — очень часто это верный признак сексуального желания, от которого человек пытается защититься.

Пока машина поднималась в гору, Боб, не сводя взгляда с дороги, рассуждал вслух. Кактусы, росшие вдоль обочины, из-за скорости превращались в причудливые, едва различимые тени. «Словно колючие путешественники автостопом», — подумала Сара.

— Я не из породы интеллигентов, — говорил Боб. — Мой отец, чтобы прокормить семью, работал в сельскохозяйственной авиации — распылял удобрения над полями. Надышавшись пестицидами, он заболел и умер, не дожив и до сорока. Некоторое время я учился на факультете права, но, как видно, не был создан для науки. Мне всегда хотелось делать что-то своими руками и жить вдали от города, там, где простор и свежий воздух. Иногда, чтобы расслабиться, я занимался резьбой по дереву. Все это раздражало Вирджинию. На вечеринках я всегда вел себя скованно, не разглагольствовал, как другие, а в галстуке чувствовал себя как в удавке. Однажды в гостях я, неловко взяв стакан, раздавил его. Мои ладони настолько задубели, что я даже не поранился. Вирджиния тогда чуть не умерла от стыда, она предпочла бы, чтобы я истек кровью, как зарезанный бык. Она ненавидела наши незатейливые праздники лесорубов с жареной на костре колбасой, когда лучшее развлечение — залезть на дерево, смазанное жиром, или поучаствовать в конкурсе, кто дальше бросит обрубок бревна. Ей было интереснее пить чай в «Алгонкине» с Суормом и его издателем или посещать презентации в книжных магазинах Гринвич-Виллиджа.

— Как вы познакомились? — спросила Сара.

— На балу выпускников, тогда мы были еще совсем молодыми. Вирджиния всегда боялась реальной жизни. Она столько времени провела в библиотеках и на поэтических вечерах, что не представляла, насколько жизнь погрязла в расовой нетерпимости, насилии, наркомании. После окончания колледжа она стала искать для себя стену, за которую могла бы спрятаться. Я и оказался этой стеной. Сначала все шло вроде бы гладко: я пробовал приобщить ее к прелести деревенской жизни, а она читала мне вслух лучшие произведения мировой классики.

Сара догадывалась, что вскоре произошло между молодыми супругами. Боб скорее всего был очень привлекателен, когда, обнаженный до пояса, валил электропилой деревья или с черными от мазута руками наклонялся над мотором автомобиля. Наверняка эти сильные руки способны ловко управиться с миниатюрными деталями «винчестера»… но куда менее соблазнительным он казался молодой жене, когда держал в руках книгу и, наморщив лоб, шевеля губами, разбирал строчку за строчкой, как школьник. Бобу приходилось читать Шекспира, делая выписки, поскольку многих слов он попросту не знал. Задавать вызывающие раздражение у жены вопросы, выдававшие его низкую культуру, он не отваживался. На полях Боб, должно быть, оставлял наивные пометки с восклицательными знаками, которые повергали Джейн в отчаяние, и со временем она все больше приходила к выводу, что вышла замуж за глупца.

Наступил момент, когда их дороги разошлись. Джейн окончательно замкнулась в своем хрупком мирке утонченной интеллигенции, а Боб с радостью забросил Шекспира и вернулся к любимым вестернам в карманном издании. Пока Джейн писала аннотации к изданиям Пруста, Боб упивался «Оклахомским висельником» или «Ликом багрового скелета».

Сару, напротив, литературные пристрастия Боба совершенно не смущали. В его тяжеловесности было что-то основательное, внушавшее доверие и безопасность. Надежный, сильный человек с крепкими нервами. Прямой потомок мужественных пионеров-первопроходцев. Его легко представить отстреливающимся от индейцев, с женой ему под стать, которая, стиснув зубы, едва успевает перезаряжать для мужа ружья.

Вечерело. Теперь Кэллахан больше молчал. Его суждения были печальны, однако без горечи. Человек, раненный жизнью, но еще не сломленный. Его речь оживлялась, становилась живописной и образной, когда он говорил о своем ремесле, о той радости, которую испытывает, строя добротные, крепкие дома, подобные тем, что делали в старину — дома-крепости, где не одно поколение фермеров смогло выжить во времена сражений с индейцами. Сара слушала его не перебивая, завороженная спокойным проникновенным голосом и обаянием сильного человека.

Машина вновь начала подниматься в гору, и только теперь ирландка отчетливо осознавала, до какой степени семейное гнездышко, из которого выпорхнула Джейн, находилось вне всякой цивилизации. Ветви елей сплетали плотную завесу, сквозь которую с трудом пробивались лучи солнца, там царил голубоватый полумрак, в котором было что-то нереальное и немного тревожное. Они выехали на узкую дорогу, по обеим сторонам которой стояли два дома.

— Соседи, — глухо произнес Боб. — Оба давно на пенсии. Сначала они хорошо приняли Вирджинию, хотя она считала их занудами и ретроградами. Жена относилась к ним с явным высокомерием, и это часто ставило меня в неудобное положение. Немудрено, что в конце концов отношения стали натянутыми. Теперь, когда она исчезла, соседи мечтают свести меня с их племянницей.

Дом, принадлежавший семейству Кэллахан, фасадом выходивший на дорогу, вплотную примыкал к горе, словно был ее продолжением. Это было большое бревенчатое строение, похожее на жилье трапперов — североамериканских охотников.

— Ни единого гвоздя, — произнес Боб. В его взгляде светилась детская гордость.

Дверь оказалась незапертой. Немыслимо для Лос-Анджелеса! Войдя в дом, Сара сразу же почувствовала терпкий аромат смолы. Повсюду меховые шкуры и чучела зверей — охотничьи трофеи. Добротное бесхитростное жилье, в котором нет ничего искусственного, где царит мир реальности без прикрас. Можно представить, что Джейн чувствовала себя в этой обстановке не уютнее, чем черт в молельне! На стенах картинки из дешевых журналов, на которых изображены в основном батальные сцены, где ковбои без зазрения совести изрубают индейцев на мелкие кусочки. Книжный шкаф ломится под тяжестью приключенческих романов и вестернов, продающихся в каждом деревенском магазине. Боб терпеливо ждал, когда Сара закончит рассматривать комнату.

— У Вирджинии в доме было собственное королевство, — произнес он. — Так уж она распорядилась. Пойдемте туда.

Он открыл дверь в одну из комнат, и Сара очутилась в совершенно особом мире из стекла и металла, где все было безлико и ничто не грело душу. Комната словно в точности повторяла эскиз японского дизайнера.

— Такой подарок жена сделала себе к своему тридцатилетию, — с горечью заметил Боб. — Она называла это своим садом-дзен. Ее одиночная камера. Вирджиния утверждала, что, не будь здесь этой комнаты, она сошла бы с ума. А вам это напоминает сад, признайтесь?

Истинным властелином ледяного царства безразличия и отстраненности был компьютер, водруженный на стеклянную плиту, опирающуюся на подставку из хромированной стали, оплавленной и бесформенной, будто ее тронуло жаркое дыхание ядерного взрыва.

— А ведь она вовсе не сломана, — заметил Боб, показывая на подставку. — Так Вирджиния задумала, и мы ее купили, причем стоила она чертовски дорого. Мне пришлось раскошелиться, чтобы приобрести эту штуковину. Честно говоря, я редко сюда заходил. Комната напоминала мне приемную в фирме по производству электронного оборудования.

Сара включила компьютер — жесткий диск был пуст.

— Вирджиния стерла всю информацию перед тем, как уйти. Забрала с собой бумаги, в папках больше ничего нет. — Боб протянул руку к пустым полкам. — Сейчас я вас оставлю одну, — добавил он. — Можете осмотреть все, что захотите, мне нечего скрывать. Если понадобится, я буду во дворе, мне нужно заняться хозяйством.

Он вышел. Через несколько минут Сара увидела, как обнаженный до пояса Боб колол дрова у входа в сарай, и поспешно отвернулась, чтобы не угодить в ловушку, которой невольно становилось это мускулистое тело, будившее в ней тысячу неясных ощущений.

В рабочем кабинете Джейн не оказалось ничего мало-мальски пригодного для расследования, и Сара вернулась в лесное царство комнаты Боба, куда больше гармонировавшее с внешним обликом бревенчатого дома. Там, как она и предполагала, на книжных полках ей попалось несколько романов викторианской эпохи, в которых были подчеркнуты отдельные слова, а на полях неуклюжим почерком Боба накорябаны найденные в словарях их определения. В одной из лежавших рядом папок Сара заметила брошюру, присланную с заочных курсов по повышению культурного уровня, на которые Боб, очевидно, записался, чтобы окончательно не разочаровать супругу. Однако самое важное она нашла в ящике комода — альбом с семейными фотографиями, в котором, как в зеркале, отразилась недолгая совместная жизнь молодой супружеской четы. Боб и Джейн представали в разных обличьях: в лыжных и купальных костюмах, в пестрых гавайских рубахах, вероятно, на отдыхе во время отпуска. Листая альбом, нетрудно было проследить, как постепенно сходила с лица Джейн лучистая улыбка, становясь все менее торжествующей. А на последнем снимке, где пара была изображена за ресторанным столиком во время обеда в составе туристической группы, было видно, что Джейн готова отдать все на свете, лишь бы оказаться сейчас в другом месте.

Сара склонилась над альбомом, стараясь получше рассмотреть глянцевые отпечатки. Все та же Джейн, только круглолицая, в отличие от нынешней, и гораздо моложе; на лице еще нет уродующего ее шрама. Фотографии были настолько красноречивы, что Сара даже не попыталась воссоздать историю супружества Кэллаханов по письмам, которые они адресовали друг другу, находясь в разлуке — на это потребовалось бы слишком много времени, — а только бегло их просмотрела.

Письма мало отличались от тех, что она сама писала лет двадцать назад своему мужу, разница заключалась лишь в названиях упоминаемых песенок.

Кроме этих важных для нее документов, в ящиках комода оказалась масса тех никому не нужных мелочей, которые скапливаются в каждом хозяйстве за годы: визитки, счета, использованные билеты на самолет, поздравительные открытки, присланные на День святого Валентина или Новый год. Эти мелкие вещицы, как ничто другое, говорили о присутствии в доме женщины: заколки, шпильки, начатые баночки крема, высохшие тюбики губной помады, порванные бусы, чулки со спущенными петлями, забытые в тумбочке для обуви…

Время от времени Сара прерывала исследование потаенных уголков обители Джейн и украдкой бросала взгляд в окно. Боб Кэллахан все еще рубил дрова. Возможно, это был лишь предлог, чтобы не присутствовать при обыске. Он решил оставить ее одну, чтобы она чувствовала себя более свободно, проводя свое расследование, и Сара была ему благодарна.

Едва она осознала это, как ей сразу же стало не по себе. Сара вдруг почувствовала себя настоящей стервой, одержимой нездоровым любопытством, которая повсюду сует свой нос. Связка писем выпала из ее рук, а из груди вырвался стон, словно она очень устала и вот-вот упадет.

Когда уже почти стемнело, вернулся Боб с охапкой поленьев. Присев возле камина, он принялся разводить огонь.

— Вечерами в горах холодно, настоящий ледник, — произнес он и не оборачиваясь, будто не мог оторвать взгляда от неспешно разгоравшегося пламени, добавил: — Странная все-таки эта затея — союз мужчины и женщины. Вы не находите? Вот так живешь-живешь, и однажды все летит к черту… А ведь сколько напридумано вокруг этого — любовь и всякое такое.

Боб провел рукой по волосам.

— Вы замужем? — неожиданно спросил он.

— Разведена, впрочем, теперь уже и вдова. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Когда отца пришлось поместить в госпиталь, я должна была освободить дом, чтобы подготовить его для продажи. Как только вывезли мебель, все оставшееся уместилось в трех картонных коробках. Несколько фотографий, шкатулка с его орденами, связка писем. Думаю, так бывает и с остальными. В итоге от нас мало что остается. Да и забывают нас окружающие довольно быстро. И невольно спрашиваешь себя: зачем нужна была вся эта суета?

— Возвращаться в город слишком поздно, — сказал Боб. — Лучше переночуйте здесь. Надеюсь, вам будет удобно в комнате для гостей.

Они поужинали в кухне, как супруги, много лет прожившие вместе. Кэллахан откупорил бутылку вина. Они разморозили хлеб и молча приступили к еде, но в этом молчании не было напряжения, словно между ними установилась духовная близость, не нуждающаяся в словах. У Сары сразу же закружилась голова, но она отнесла это на счет выпитого вина и усталости. В то же время Сара сознавала, что близость Боба ее волнует. Ей нравилось, что от него пахло свежими стружками, резиной и немного — потом. Она терпеть не могла современных молодых людей, испытывающих непреодолимый ужас перед любыми запахами живой человеческой плоти, с их дезодорантами, лосьонами после бритья, ухоженными руками и безупречным загаром. Этот ужин вдвоем в полумраке оживил в ней старые воспоминания, сцены, которые Сара столько раз воображала в самом начале своего замужества, когда дела с Фредди шли еще неплохо. Вечера, проведенные на пляже вдвоем, прогулки по лесу, как они грызли кукурузные палочки, осушали на двоих банку мексиканского пива, а потом где-нибудь в зарослях занимались любовью.

Саре захотелось нарушить тишину и что-нибудь сказать, но она не смогла произнести ни слова — губы не слушались.

— Как дела у Вирджинии? — спросил Боб. — Как она прореагировала, когда вы сказали ей обо мне? Говорите правду, ничего не скрывайте.

— Неважно, — вздохнула Сара. — Ваша супруга и слышать не хочет о своей прошлой жизни. Она оживляется, только когда вспоминает о своих подвигах в роли убийцы.

— Эта негодяйка все-таки задурила ей мозги! — не сдержался Боб. — Я так и знал, что этим кончится. Помню, как Вирджиния впервые заговорила со мной об этой Нетти Догган: наконец-то, мол, она встретила женщину, которая прекрасно обходится без мужчин и чувствует себя в безопасности.

— Я думаю, что Джейн, простите, Вирджиния действительно ваша жена, но это обстоятельство никак не способно повлиять на опасность, которая ей угрожает. Ее уже дважды пытались убить, а это означает, что кто-то в самых высших кругах считает, будто она слишком много знает. Нетти Догган пустилась в откровения, и кому-то это показалось опасным. Впрочем, возможно, что теперь Нетти уже нет в живых. Следовательно, ваша жена превратилась в главного свидетеля чьих-то преступлений. И даже полная потеря памяти не способна уберечь Вирджинию от преследования — никто не верит в ее амнезию. Если она вдруг решит вернуться домой, вам придется делить с ней это тяжкое бремя.

— Понимаю, — сказал Боб. — Но она — моя жена, и я буду защищать ее и днем и ночью. И потом, у меня появился шанс: если Вирджиния забыла о нашей размолвке, возможно, нам удастся начать все сначала. А вы так не считаете?

Сара пожала плечами, с досадой осознав, что испытывает ревность.

— Вы все еще ее любите? — неожиданно для себя спросила она.

— Люблю, — признался Боб. — Мы были в разлуке год, однако не было и дня, чтобы я о ней не думал.

— Что же, ей повезло, — с раздражением заметила Сара. — Но приготовьтесь к худшему, чтобы не пришлось испытать горького разочарования. Она крайне отрицательно настроена против всего, что хоть как-то всплывает из ее прошлого. Вам придется за нее бороться.

— Это меня не пугает.

Они оба замолчали. Напряженная тишина возникла, возможно, из-за печали, которая вдруг овладела Сарой.

— Я уверена, ее личность в психологическом смысле тоже претерпела изменения, — сказала она. — Врачи утверждают, что после ранения префронтальной области головного мозга человек способен полностью переродиться. Вам может показаться, что вы имеете дело с совсем другой женщиной.

«Замолчи! — мысленно приказала она себе. — Ты похожа на девицу, которой дали отставку, и она всеми силами пытается очернить свою соперницу. Зачем тебе это? Ты здесь, чтобы помочь Джейн, а не отбить у нее мужа!»

— Пора спать, — произнес Боб. — Пойдемте, я покажу вашу комнату. Завтра представлю вас соседям.

ГЛАВА 25

Несмотря на усталость, Сара не могла сомкнуть глаз. В одной футболке, которую ей пришлось использовать вместо ночной рубашки, она принялась бродить по дому с электрическим фонариком в руке. Дом был погружен в темноту. Сара посмотрела в черный проем окна: нигде ни малейшего просвета. Для того, кто привык по ночам любоваться из окна огнями Лос-Анджелеса, этот ночной пейзаж представлял одновременно необычное и пугающее зрелище. Сара спустилась по лестнице на первый этаж, в гостиную, и открыла наугад несколько ящиков комода, не зная сама, что хочет отыскать. Ей попался старый еженедельник, в котором были записи, сделанные рукой Джейн. Это был ее почерк — претенциозный, витиеватый, с причудливыми закорючками. В глубине секретера среди каких-то счетов Сара обнаружила в пожелтевшем от времени конверте неотправленную контрольную работу, сделанную Бобом два года назад. На конверте знакомая надпись: «Заочные курсы по повышению культурного уровня». Задание оказалось выполненным посредственно, с множеством ошибок, но что-то бесконечно трогательное было в этом неловком стремлении вконец затравленного мужа попытаться заслужить уважение своей несносной супруги. Не была ли Джейн попросту стервой? Провинциальной высокомерной кривлякой?

Едва Сара успела все положить на место, как почувствовала за спиной чье-то присутствие. Она поняла, что это Боб, и не обернулась. Шершавые мужские ладони опустились ей на плечи, скользнули по талии и ниже и поднялись под майкой к груди. Сара так давно не испытывала ничего подобного, что ощутила легкое головокружение. Она не сделала ни малейшего жеста, чтобы ему помешать, лишь слегка прижалась спиной к его телу, словно опираясь на крепкую и надежную стену. Как хорошо, что была ночь! Саре не хотелось, чтобы молодой мужчина обнажал при свете ее тело. Боб был сильным и уверенным, но нежным, и она отдалась охватившему ее блаженному ощущению, не переставая сознавать, что, возможно, совершает оплошность чисто профессионального характера. «Ты знала, что это случится, — подумала Сара. — Знала с того момента, как впервые увидела его».

Она была ему благодарна за деликатность, за то, что он не действовал грубо и напористо. В прошлом мужчины, которые часто страдали в ее присутствии комплексом неполноценности, старались отыграться в постели, подчинить ее и унизить. Боб был не из таких. Она представила, что ей не придется больше возвращаться в Лос-Анджелес, что бревенчатое охотничье строение станет ее жилищем, где тихо и спокойно потекут ее дни в обществе Боба, в этом доме, стоящем между горой и сосновым лесом. Наслаждение вызвало у Сары такое ощущение, будто она выпила целый стакан крепкого вина после длительного воздержания от спиртных напитков. Она отдавала себе отчет в том, что просто старалась забыть, как же это бывает замечательно. Как большинство одиноких женщин, вот уже два года Сара твердила себе, что больше ей совсем этого не нужно… или же что она слишком стара для подобных глупостей.

Потом они долго лежали на шкуре гризли, брошенной перед камином, держась за руки.

«Чем не обложка для женского романа, из тех, что украшают витрины магазинов? — пронеслось в голове у Сары, и она чуть не прыснула со смеху. — Но все же это чертовски здорово — вот так время от времени погружаться, зарываться с головой в расслабленную сентиментальность. После двухлетнего одиночества внезапно замечаешь, что лежащий рядом с тобой мужчина, стягивающий на себя одеяло во время сна или храпящий, как паровоз, не лишен очарования, независимо оттого, что ты думала на этот счет, когда тебе было двадцать!»

Сара проснулась там же, на шкуре перед потухшим камином, правда, Боб накинул на нее тяжелое шерстяное одеяло, которыми когда-то укрывались жены первопроходцев. Он ушел в свою спальню, чтобы не стеснять ее. Сара мысленно поблагодарила его за это, поскольку не хотела, чтобы он в предательском утреннем свете разглядел ее распухшее от сна лицо. Завернувшись в плед, она поднялась по лестнице, ведущей в комнату для гостей.

«Он так же одинок, как и я, — думала Сара, открывая кран с горячей водой в ванной комнате. — А ведь эта идиотка даже не согласится с ним встретиться!»

Она помылась, причесалась и стала разглядывать свое лицо в зеркале. Интересно, отразилось ли на нем то, что произошло между ними этой ночью? Всем ее существом завладевала какая-то блаженная легкость, к которой примешивалось немного грусти. Приведя себя в порядок, Сара достала из своей дорожной сумки мобильный телефон и набрала номер трейлера, где оставалась ее подопечная.

На этот раз Джейн соблаговолила поднять трубку.

— Ах, это ты! — зло выкрикнула она. — Куда ты подевалась, черт побери? Я скоро свихнусь в этой консервной банке!

Сара кратко рассказала ей обо всех произошедших со времени их разлуки событиях, опустив, разумеется, те, что касались ее любовного приключения.

— Боб — отличный парень, — заключила она. — И главное, он тебя любит. Ему хочется начать с тобой все сначала, ведь потеря памяти позволила тебе забыть о причинах вашей семейной ссоры. По его мнению, не стоит лишать себя такой возможности. Да и ваш дом просто превосходен.

— Где ты находишься? — прошипела Джейн. Сара назвала ей адрес.

— Это мне ни о чем не говорит! — взорвалась та. — Ты полная идиотка, и ему удалось обвести тебя вокруг пальца. Дом этот — просто декорация… все это не более чем инсценировка. Все подстроено.

— На что ты намекаешь?

— Дьявол! Ну и недотепа же ты! Неужели не понимаешь, что для ЦРУ ничего не стоит поставить такой спектакль. У них есть отделы, которые только тем и занимаются: изготавливают подобные сувениры и документы по чьему-либо распоряжению. От любовного письма до семейной фотографии, не говоря уже о счетах и медицинских справках. На компьютере можно изготовить все, что угодно. Достаточно задать нужную программу, и ты способен воспроизвести любой почерк. То же и с фотографиями — можно сделать самый немыслимый фотомонтаж с помощью графического редактора. Очнись наконец! Все, что тебя окружает, — фальшивка, и все речи этого типа — ложь от первого до последнего слова. Его интересует только одно — когда ты приведешь его ко мне, чтобы он меня убил. И речи быть не может о нашей встрече — это решено и больше не обсуждается. Для тебя лучше всего сейчас унести побыстрее ноги да проследить, чтобы за тобой никто не увязался!

— Я сама знаю, что нужно делать! — отрезала Сара. — Перестань нести бред. Ты забила голову неизвестно чем и воображаешь себя тобой же придуманным персонажем. Никакая ты не киллерша, а обычная библиотекарша, которая имела неосторожность сунуть нос не в свое дело!

Джейн положила трубку, не дав Саре возможности продолжить разговор.

Ирландка убрала телефон в сумку, она была вне себя от гнева. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки перед тем, как спуститься на первый этаж. В кухне ее уже ждал Боб. Он успел приготовить завтрак: в воздухе распространялся аромат жареного сала и гренок.

Сара старалась выглядеть веселой и есть с аппетитом, но недавний разговор с Джейн окончательно испортил ей настроение. В ней поселилось сомнение, словно ржавчина, разъедающая все вокруг. Она пыталась победить его, относя домыслы потерявшей память Джейн на счет ее психических отклонений, однако понимала, что в них нет ничего неправдоподобного и такая инсценировка вполне вероятна. Если дело действительно было важным, ЦРУ вполне могло действовать с размахом. Дома в горах, стоявшие, впрочем, на большом отдалении от другого жилья, принадлежали, например, отставникам государственного департамента, которые проводили там лишь несколько месяцев в году. В этом случае их легко можно было отделать в соответствии с легендой, завезти необходимую обстановку, заполнить фальшивыми фотографиями и документами, изготовленными в спецлабораториях. В памяти Сары вдруг всплыло все, что когда-то рассказывал ей Фредди, бывший муж, насчет изобретательности и необычной практики ЦРУ. Похоже, такие волшебные превращения там были в ходу. Фред говорил, что у некоторых агентов имелись специальные распылители, которые покрывали принесенные в дом предметы тонким слоем пыли, чтобы создать иллюзию, будто вещи находятся здесь уже длительное время.

Боб попытался взять ее за руку, но Сара отстранилась. Она испытывала к нему сложное чувство — смесь вины и раздражения. Не было ли это обольщение частью его плана с целью усыпить ее бдительность? Нет ничего проще, чтобы обезоружить женщину, не правда ли?

Сара грызла гренки, едва слушая монолог мужчины, который называл себя Кэллаханом, и уже не знала, во что верить. Закончив завтрак, они вышли немного прогуляться. Сару вновь поразила суровая красота здешних мест, свежий ветер бил в лицо, покалывая его тысячью невидимых игл. Ничего похожего на призрачно-искусственную атмосферу Лос-Анджелеса! Здесь все казалось настоящим, солидным и надежным. Но не потому ли был выбран для мистификации этот пейзаж, внушающий спокойствие и безопасность?

Сара поймала себя на том, что все время смотрит под ноги, надеясь разглядеть следы автомобиля, доставившего сюда вещи, которые должны были свидетельствовать о совместной жизни четы Кэллахан. Ибо следы остаются всегда — это главное, о чем нельзя забывать. На дорожке ей удалось обнаружить три окурка разных марок сигарет, а ведь Боб не курил. Впрочем, что это доказывало? К нему кто-то заходил… и что дальше?

Сара стиснула зубы, настроение было безнадежно испорчено, все теперь вызывало у нее подозрение, приобретало двоякий смысл. О романтическом приключении, не успевшем начаться, теперь можно было забыть навсегда, похоронить его и придавить сверху тяжелым камнем!

Во время прогулки Боб познакомил ее с соседями. В доме справа жила словоохотливая чета Паттерсон, обоим не меньше шестидесяти. Муж — бывший оружейник, последние лет сорок изготавливал старинные ружья на заказ. Несколько таких образцов — подлинное чудо едва ли не ювелирного искусства с тонкой резьбой в стиле рококо, которые наверняка стоили целое состояние! — служили украшением их в целом малопривлекательного жилища. Жена когда-то работала поварихой в небольшой авиакомпании, обеспечивая полноценное питание пассажирам и персоналу, пока линию не закрыли. Супруги уважительно обращались друг к другу: Кил и Донна. Обставлен дом был с вопиющей безвкусицей: суровая мебель в стиле первопроходцев соседствовала с тотемами из пластмассы и кустарными изделиями из кожзаменителя, которые делаются в резервациях специально для неразборчивых туристов. Пока Боб и Кил занимались сломанной электропилой, Донна принялась нахваливать гостье своего соседа, теряя при этом чувство меры.

— Бедняга! — говорила она, протягивая ирландке щедро, до краев наполненный стаканчик виски. — Ну и жена у него! Просто мерзавка, заносчивая маленькая дрянь, не способная оценить, какой подарок сделала ей судьба. Не высовывала носа из нью-йоркских литературных журналов и рядилась в павлиньи тряпки, пытаясь нас всех ошеломить своей изысканностью. Знаете, в наших условиях очень важно иметь добрые отношения с соседями, поскольку нет даже телевизора, чтобы бороться со скукой. Все из-за этих треклятых гор: они преграждают путь радиоволнам, не спасают даже сверхмощные антенны. Фактически мы отрезаны от остального мира — кто же захочет здесь жить! Нужно иметь закаленный характер и любить природу — мы с мужем как раз такие. Вот почему Боб не сразу узнал о телепередаче, в которой сообщалось о его женушке. Оно и к лучшему: я бы без всякого удовольствия поделилась с ним этой новостью!

Сара поймала себя на том, что почти не слушает. Ее охватило странное ощущение нереальности происходящего. Ей показалось, что она находится в театре, среди декораций, а гостиная — место, где совершается действие, — наспех обставлена неизвестно откуда привезенной мебелью. Не исключено, что остальные помещения дома Паттерсонов были абсолютно пусты и туда годами не ступала нога человека. Внезапно все ей показалось фальшивым — нелепая одежда Донны, банальности, которые сыпались из ее рта как из рога изобилия. Кем на самом деле были Паттерсоны? Агентами ЦРУ, вызубрившими свои роли прямо в вертолете, который их сюда доставил?

Теперь красноречие Донны обратилось на другое: она возмущалась модой на различные диеты, низкокалорийные продукты и плоских, как доски, женщин. Нет, уж кто-кто, а она обеими руками была за доброкачественную домашнюю еду и готова петь дифирамбы свежевзбитому маслицу, сиропу из сахарного клена и картофельным оладьям.

К счастью, Боб появился в тот момент, когда Сара уже обдумывала, как ей избавиться от назойливой собеседницы, не нарушая правил приличия.

В следующем доме, куда ее повел Кэллахан, обитала парочка семидесятилетних, весьма нервных супругов. Всю жизнь, до выхода на пенсию, Майк проработал художником-карикатуристом в военной газете, бесплатно распространяемой среди солдат мотопехотного батальона — воинской части, находившейся в Кентукки, а его улыбчивая жена Этель, дочь одного из старших офицеров той же части, явно спивалась: в десять часов утра от нее уже попахивало яблочной водкой. Они тоже принялись на все лады расхваливать Боба, а Этель почти дословно повторила то, что говорила ее предшественница насчет Вирджинии — «этой невыносимой избалованной негодяйки».

Майк упорно старался вогнать Сару в краску, атакуя ее сальными шуточками. На стенах комнат не было живого места от карикатур и рисунков, на которых шутник-художник, не ведая ни тени сомнения в собственном мастерстве, наставил размашистые подписи. Живопись преимущественно сводилась к почти порнографическим сценкам, приправленным добротным солдатским юмором в виде поясняющих надписей, также с налетом сексуального характера.

— Я бы не хотел, — нашептывал он Саре, — чтобы Бобби вновь попал в лапы к этой бабенке. С такой жить — мало радости: зажатая и к тому же с большими претензиями. Убежден, что в постели она как бревно. Сам-то наш приятель Боб — парень что надо! Бобби нужна жена ему под стать. Вы понимаете, что я имею в виду? У нас в горах холодно, и ночью рядом должен быть кто-то, с кем можно согреться!

Сара покорно кивала. Другая часть дома была расписана рисунками, повествующими о временах Второй мировой войны, где были представлены японцы в самом непрезентабельном виде. Майк не собирался давать спуску этим, как их называли в те времена, желторожим.

С Сары было довольно. Из всего услышанного за сегодняшний день ей было трудно сделать какой-либо вывод. Ее постоянно сверлила мысль, что все эти диалоги могли быть написаны каким-нибудь «сценаристом» из ЦРУ. Когда-то муж рассказывал ей, что на службе этого концерна шпионажа состоит целый штат чиновников, которые только тем и занимаются, что придумывают легенды для своей агентуры.

Они молча пошли к дому. От прежней легкости в общении не осталось и следа.

— Ну как? — спросил Кэллахан. — Соседи, наверное, все уши тебе прожужжали о том, какой я хороший. Не очень-то они любили Вирджинию. Она всегда смотрела на них сверху вниз, всячески старалась дать им понять, что ни во что их не ставит. А ведь здесь не любят тех, кто стремится выделиться из общей массы: чувство локтя, солидарность — вот что ценится прежде всего. Все друг другу помогают, держатся вместе, здесь не то что в больших городах. А Вирджиния сразу же отвергла правила игры.

Пока они разговаривали, Сара старалась собраться с мыслями, чтобы верно оценить обстановку. Уединенное хозяйство из трех домов все-таки вызывало подозрение. Три дома и больше никого на множество километров вокруг. Идеальное место для мистификации! Однако напрасно она прикладывала столько усилий, стараясь уловить подделку, — ей не удалось заметить никакого изъяна ни в одежде актеров, ни в обстановке. Если кто-то и старался ее провести, то делал это весьма искусно.

Она должна скрыть свои подозрения, иначе это может иметь чудовищные последствия, а если говорить точнее, то ей грозит смерть. Сара обязана сделать вид, что все принимает за чистую монету.

И поскольку Боб снова стал настаивать на свидании с Джейн, ей пришлось сказать как можно более небрежно:

— Попробую убедить Вирджинию, что в ее интересах вернуться поскорее домой. Сделаю все от меня зависящее. Правда, она ничего не умеет делать и у нее нет никакой перспективы. Нужно, чтобы кто-нибудь занялся Вирджинией, пока она будет проходить курс реабилитации, чтобы она овладела профессией.

— Кто сказал, что ей нужна профессия? — возразил Боб. — Можно завести ребенка — тогда ей не придется сидеть без работы.

— Я плохая советчица в супружеских делах, — сухо заметила Сара. — Вы поступите так, как сочтете нужным. Не стану скрывать, мне самой не терпится поскорее от нее освободиться. Я теряю слишком много времени и денег, занимаясь делом, на которое пошла только для того, чтобы оказать услугу одному другу.

— Ты сердишься на меня за сегодняшнюю ночь, — тихо произнес Боб, словно юнец, наказанный за какую-нибудь шалость.

— Пожалуй. Впрочем, нет, не знаю, — не стала кривить душой Сара. — Мне кажется, я тебя слегка ревную. Это глупо, не обращай, пожалуйста, на меня внимания.

Когда они пришли домой, она попросила у Боба разрешения осмотреть чердак. Сара не знала толком, не предлог ли это, чтобы избежать мучительного пребывания с ним наедине, или она повинуется своему профессиональному инстинкту, заставляющему ее продолжать расследование.

На затянутом паутиной чердаке находилась коллекция звериных чучел в самом плачевном состоянии, у многих почти полностью вылезла шерсть, оставив огромные проплешины. Через маленькое окошко Сара изучала дома соседей, тщетно пытаясь отыскать какую-нибудь деталь, которая могла бы выдать их хозяев. Но что могло стать такой деталью? Вывеска «Дом сдается» или «Дом продается», которую убрали с фасада. Но это же глупо! Если эти люди настоящие профессионалы, они не допустят грубых промахов. Мысли Сары все время вращались по кругу, словно она никак не могла остановить свой выбор между подозрительностью по отношению к Бобу и желанием поверить наконец, что в деле Джейн Доу можно поставить жирную точку.

Когда Сара машинально раскрыла старый сундук, чтобы осмотреть его содержимое, ее взгляд упал на рулон рисовой бумаги, кисти и чернильницу для туши, рядом с которыми находились также пастельные и графитовые карандаши, почти все раздавленные. Встревоженная, она почувствовала, как напряглись ее нервы. Воспоминания, которыми делилась с ней Джейн, часто касались китайской каллиграфии, якобы Нетти Догган занималась этим с прилежанием и серьезностью.

Но ведь если Джейн и Нетти не одно и то же лицо, откуда взялись здесь эти письменные принадлежности?

Концы с концами явно не сходились. Если агенты ЦРУ собирались внушить ей, что Джейн — самая обычная библиотекарша-провинциалка, то вряд ли они привезли бы сюда эти предметы. В начертании китайских иероглифов упражнялась убийца, а отнюдь не добровольная помощница писателя!

Сара принялась нервно покусывать ногти. А если…

Не вела ли Джейн двойную жизнь, о чем ее муж, разумеется, не догадывался? Здесь, в горах, — изнывающая от скуки библиотекарша, а там, в другом мире, — чудовище, убивающее людей. Не были ли эти командировки лишь прикрытием ее истинного, страшного ремесла?

В таком случае Боб действительно мог быть мужем Джейн и ничего не подозревать о ее настоящем лице.

Или… в руки агентов ЦРУ попал отчет доктора Крука, где говорилось о графитовой пыли и следах туши, обнаруженных под ногтями у потерявшей память раненой, и те решили ввести данную деталь в инсценировку, дабы в образе Джейн не осталось никаких темных мест?

Внезапно открылась дверь, и Сара вздрогнула от неожиданности.

— Ты здесь? — раздался голос Боба. — Тебя совсем не слышно, и я решил взглянуть, все ли у тебя в порядке.

Сара стояла с папкой в руке — теперь и речи не могло быть о том, чтобы спрятать находку.

— Что это? — спросила она, делая вид, что понятия не имеет о назначении письменных принадлежностей.

— Письменные принадлежности для изображения китайских слов, — ответил Боб без малейшего колебания. — Вирджиния была просто одержима этим занятием, но способностей, как видно, у нее не было — вместо иероглифов выходили жалкие каракули. Мне кажется, к этому ее пыталась приобщить Нетти Догган, и скорее всего она и передала Вирджинии весь этот хлам. В нашем медвежьем углу такие штучки купить негде.

— И она не взяла их с собой? Почему? — не отступала Сара.

— Не знаю, — пожал плечами Боб. — Должно быть, пришла к выводу, что так ничего и не добьется.

Сара положила папку обратно в сундук и стряхнула с одежды пыль. В ее голове с бешеной скоростью продолжали метаться мысли. А если Боб все-таки не догадывался о том, что Джейн вела двойную жизнь? А Джонатан Суорм, этот писатель с респектабельной внешностью, был подставной фигурой в игре ЦРУ? Не исключено, что он был агентом-вербовщиком, пытавшимся сделать из Вирджинии Кэллахан вторую Нетти Догган.

— Я вскипятил кофе, составишь мне компанию? — предложил Боб. — До чего же здесь воняет гнильем! — поморщился он. — Нужно заняться уборкой и выбросить всю эту дрянь.

Они покинули чердак. Сара изо всех сил старалась скрыть волнение. «Итак, тебя вполне устраивает, что Джейн вела двойную жизнь, не правда ли? Это полностью снимает вину с очаровательного господина, который так тебе нравится. Доверие к нему восстановлено, а значит, сегодняшней ночью ничто не помешает тебе снова упасть в его объятия, перед тем как навсегда отсюда уехать».

Боб, пытаясь победить неловкость, которая успела возникнуть в их отношениях, предложил Саре побродить по лесу, чтобы она получше ознакомилась с окрестностями. Они отправились, захватив с собой сумку с сандвичами.

Дом Боба, вплотную примыкавший к скале, напоминал орлиное гнездо. Находясь там, можно было увидеть издалека любую приближавшуюся машину. К тому же в пещерах и расселинах в случае необходимости легко укрыться. Иными словами, жилище Боба могло стать идеальной перевалочной базой для киллера, отдыхающего в перерыве между двумя контрактами. Чем больше Сара размышляла, тем вернее ей казался вывод: Джейн вела двойную жизнь, забавляясь тем, что ей приходится играть роль заносчивой библиотекарши и заниматься литературой, служившей отличным прикрытием. И она обвела вокруг пальца всех, включая собственного мужа. Но однажды во время выполнения очередного задания она была ранена в голову и потеряла память. Это сразу объясняло многое: отсутствие документов, угон машины. И теперь Джейн пытаются убрать, опасаясь, что она предаст гласности то, что хаотично всплывает в ее памяти подобно обломкам затонувшего судна. Джейн уже успела о многом рассказать, охотно делилась с первым встречным подробностями своей прошлой жизни, откровенно говорила об убийствах. Она стала невыносимой, и пришло время заткнуть ей рот. Итак, причиной этой детективной истории была всего-навсего «производственная травма», та пуля, которую Джейн случайно получила при перестрелке. Жертва, которая отказалась замолчать навеки. Скорее всего Джейн попросту промахнулась, а ее противник открыл ответный огонь и ранил ее в голову. Несмотря на тяжесть ранения, ей чудом удалось скрыться с места происшествия, где она и потеряла свое оружие. Впрочем, отдельные детали сценария не имели никакого значения, важно другое: Джейн Доу, Вирджиния Кэллахан и Нетти Догган были одним человеком.

Вскоре Боб и Сара решили вернуться — небо на горизонте потемнело.

— Боюсь, приближается гроза, — заметил Боб. — Лучше ехать завтра. В горах во время грозы очень опасно — часто молния попадает в деревья, и они могут перегородить дорогу. Здесь часто такое случалось.

Сара почувствовала, что очень устала. Продолжительная прогулка в горах заставила ее вновь вспомнить о своих сломанных ребрах. Она подумала, что ей все-таки следовало бы сделать себе перевязку.

Вернувшись домой, они снова расположились перед камином, чтобы согреться, и долго сидели, прислушиваясь к реву бушующего ливня. Удары грома, раздававшиеся в горах, отзывались в долине с десятикратной силой. Когда Сара после скромного ужина вдвоем выразила желание подняться наверх и немного отдохнуть, Боб попытался привлечь ее к себе, но она мягко высвободилась из его объятий.

— Если ты намерен возобновить семейную жизнь с Вирджинией, начни с супружеской верности, — ядовито проговорила она.

Боб еще долго смотрел ей вслед, когда она поднималась по лестнице, с видом побитой собаки, который так трогает женщин, часто заставляя их делать то, чего они вовсе не желают…

Пока Сара готовилась ко сну, в ее сумке неожиданно зазвонил телефон. Она нажала кнопку соединения с линией, но в трубке царило молчание. После третьего произнесенного «алло» Саре показалось, что на другом конце провода послышались с трудом сдерживаемые рыдания. Плакала женщина.

— Джейн, — осторожно спросила она, — это ты? Успокойся, все хорошо, завтра я возвращаюсь. Ты слышишь меня?

Глухие рыдания продолжались еще несколько секунд, затем связь прервалась.

ГЛАВА 26

Рано утром Сара проснулась от тревожного ощущения, что кто-то стоит возле ее кровати. Сначала она подумала, что это пришел Боб, пытаясь снова пойти на приступ, и решила проявить твердость и поскорее его выпроводить. Наступили те предрассветные часы, когда лучи еще с трудом пробиваются сквозь утреннюю мглу, застревая во мраке, окутывающем неподвижные предметы в недоступных свету углах комнаты. Но Саре показалось, что фигура, застывшая возле ее постели, была слишком хрупкой, чтобы принадлежать Бобу. Сердце Сары сжалось от ужаса, в голове за долю секунды прокрутился возможный страшный сценарий: она переусердствовала со своим расследованием, не сумела скрыть подозрений. И вот теперь за ней явились убийцы из ЦРУ, чтобы схватить ее и сбросить в пропасть…

Когда Сара уже готова была выхватить пистолет, она вдруг узнала Джейн, закутанную в черный дождевик, с которого струилась вода.

— Ты? — прошептала Сара, похолодев от предчувствия неминуемой беды. — Что ты здесь делаешь?

Джейн подошла к кровати, схватила со стула одежду Сары и бросила ей.

— Собирайся! — приказала она. — Нужно сматываться поскорее, пока он ничего не заподозрил.

— Но как тебе удалось сюда добраться? — пробормотала Сара. — Ведь ты не умеешь водить машину!

— Автостопом, рейсовым автобусом, — стала перечислять Джейн, — а затем пришлось угнать мотоцикл. Ведь ты мне сообщила, где находишься. А теперь поспеши: мы в ловушке, неужели не понимаешь? Я никогда не бывала в этом доме и не видела ни его, ни людей, которые здесь находятся!

Взвинченность Джейн моментально передалась Саре. Она начала лихорадочно натягивать на себя одежду, внутри у нее все было сковано предчувствием страшной развязки. Теперь ей не терпелось поскорее покинуть злосчастное место.

— Не забудь сумку, — шепнула Джейн. — Будем выходить на цыпочках, нас не должны застукать.

Они выскользнули из комнаты затаив дыхание, и Сара вдруг подумала о спящем в соседней комнате Бобе. Ей хотелось поцеловать его на прощание, и вместе с тем она испытывала облегчение оттого, что они расстаются навсегда.

— Решили сыграть по-крупному, — раздался приглушенный злобный смешок Джейн, окинувшей гостиную быстрым недобрым взглядом. — Я успела все здесь как следует рассмотреть. Ты удостоилась театрализованного представления по полной программе. Они очень сильны, и если не знаешь, на что они способны, очень легко проглотишь наживку.

— Замолчи, — не выдержала Сара, — ты его разбудишь!

Она дрожала — не столько от холода, сколько от нервного напряжения. Посмотрев в окно, Сара подумала, что старички соседи попытаются задержать их. Интересно, видели они, как Джейн пробралась в дом? В таком случае агенты-пенсионеры наверняка подняли тревогу; с минуты на минуту над верхушками сосен мог показаться вертолет.

— Я, срезав путь, пошла через лес, — перехватила ее взгляд Джейн, — никто меня не видел.

Ее рука с силой сжала запястье Сары.

— Пошли! — прошептала Джейн. — Промедление, как говорится, смерти подобно.

Ирландка отдернула руку, и та невольно скользнула по черному плащу Джейн. На ладони остались капли дождевой влаги. Саре захотелось немедленно вытереть руку о край рубахи, и вдруг она поняла: то, что она в предрассветном сумраке приняла за воду, было кровью.

— Ты ранена? — встревожилась Сара. — Откуда кровь?

Когда она произносила эти слова, ей вдруг открылась ужасная правда, парализовавшая все ее мысли и чувства. Сара резко повернулась и вбежала в спальню Боба. Как только она распахнула дверь, у нее перехватило дыхание от представившегося ее взору жуткого зрелища. Боб лежал, опрокинувшись навзничь, из его груди торчал большой кухонный нож. Кровь пропитала матрас, и казалось, будто мужчина покоится на ложе из пурпурного бархата.

Сара вонзила ногти себе в ладонь, чтобы не закричать.

— Ты его убила, — простонала она. — Убила… А ведь он был твоим мужем.

И снова почувствовала на своем плече железные пальцы Джейн.

— Перестань нести этот бред, — шепотом проговорила молодая женщина. — Я впервые вижу этого типа. Он агент ЦРУ, и, не уничтожь я его сразу, мы уже были бы с тобой мертвецами. Вот почему я сюда явилась: я знала, что они обведут тебя вокруг пальца, а потом выйдут на меня — ты сама их ко мне доставишь. Наивная дурочка, ведь его специально подобрали в соответствии с твоими сексуальными симпатиями! Видела бы ты себя в тот момент, когда разглядывала его фотографию. Да ты уже была готова лечь с ним в постель! — Переведя дыхание, она добавила: — Уверена, он тебя целовал. И не отрицай! Хотел втереться к тебе в доверие! Тебе не показался странным этот неожиданный любовный порыв? Или считаешь себя настолько неотразимой? Глупости! Ты их не знаешь, тебе и в голову прийти не может, на что они способны.

Сара покорно побрела за Джейн, вызывавшей у нее такое отвращение, что от одного прикосновения к ней волосы на голове вставали дыбом.

— Да пойми ты, у меня просто не было выбора! — прокричала Джейн ей прямо в ухо.

Они вышли к дороге. Воздух был ледяным, едва зарождающийся день вырисовывал в небе над долиной кроваво-красную полосу.

— Я-то надеялась, что в твоем мозге полностью уничтожены участки, отвечающие за агрессию! — не сдержалась Сара. — А ты вновь взялась за свое!

Ее спутница сделала неопределенный жест.

— Все неожиданно вернулось, — ответила она, — после того как я поняла, что они обязательно до меня доберутся и ты сама их ко мне приведешь. У меня возникло естественное желание спасти свою шкуру. Видимо, инстинкт самосохранения повлиял на то, что в моей голове что-то разблокировалось.

Джейн шла быстро, почти бежала, не замечая скрипа щебня под ногами, и это явное пренебрежение опасностью (их могли услышать соседи!) навело Сару на ужасную мысль. Она сошла с дороги и ворвалась в дом Паттерсонов. Не обращая внимания на окрики Джейн, взлетела на второй этаж, туда, где, по всей вероятности, находилась супружеская спальня.

Кил и Донна лежали рядком, с закрытыми глазами, под простыней, набрякшей от крови. Они даже не успели понять, что с ними произошло. Сара медленно спустилась на первый этаж. У дверей ее ждала Джейн — руки в карманах, лицо — непроницаемая маска.

— Не суй свой нос в дом напротив, у тебя возникнет впечатление, что ты прокручиваешь пленку со старым фильмом!

— Ты убила их всех во время сна? — пробормотала ирландка.

— Именно так, — подтвердила Джейн. — Для начала — неплохой вариант. В следующий раз попрактикуюсь на тех, кто будет бодрствовать.

И вновь, охваченная порывом убедить Сару в своей правоте, Джейн схватила ее за плечи.

— Выбора не было! — бросила она ей в лицо. — Идиотка, святая простота. Заметив меня, они немедленно подняли бы тревогу. Вот почему нужно уносить отсюда ноги как можно скорее. У них, несомненно, есть условленное время связи с ЦРУ. На чердаке они прятали радиопередатчик. Какое тебе еще нужно доказательство?

— В горах, — бесцветным голосом произнесла Сара, — у многих есть радиопередатчики на случай схода ледников или лесных пожаров. Не станешь же ты утверждать, что все они шпионы?

— Идиотка! — выругалась Джейн. — Хорошо, что я успела вовремя, иначе они окончательно задурили бы тебе голову и ты доставила бы их прямо ко мне, преисполненная самых лучших намерений.

Сара была потрясена. Она понимала, что необходимо предупредить полицию, но осторожность удержала ее от этого шага. Теперь она точно знала, что Джейн не задумываясь совершит еще одно убийство, если поймет, что ей грозит опасность.

— Не паникуй, — стала успокаивать ее Джейн. — Через два часа в ЦРУ забеспокоятся, узнав, что агенты не вышли на связь, пошлют кого-нибудь на разведку, и тот вызовет санитарную группу. Трупы увезут, свернут декорации и быстренько приведут все в порядок. Поверь, здесь не останется никаких следов, и полиция никогда не узнает о том, что здесь происходило. Обычная схема. Твой Боб и милейшие старички будут сожжены на какой-нибудь свалке, и об этом деле все забудут. Никакого официального расследования или уголовного дела не будет. Я отлично знаю, как это делается.

Сара сдержалась и не стала ей возражать. Если Джейн ошибалась, то полицейским ничего не стоило заполучить их отпечатки пальцев, которые они явно оставили во всех трех домах.

«Особенно моих», — подумала Сара, почувствовав приступ тошноты.

Теперь они шли по лесу. Ноги по щиколотку увязали в размякшей после ливня почве.

— Не помешало бы воспользоваться автомобилем, — заметила Джейн, — но слишком рискованно. Наверняка они нашпигованы аппаратурой, позволяющей следить за их перемещением. Лучше сесть на мотоцикл и доехать до ближайшей автобусной станции.

Джейн вывела из-за кустов спрятанный там мотоцикл. Старая одноцилиндровая машина марки «BSA» защитного цвета с выпирающим баком, явно армейского происхождения.

— Давай же, — поторопила Джейн свою спутницу, влезая на мотоцикл. — Если хочешь дождаться санитарную группу — твое дело. Для них сжечь одним трупом больше, одним меньше — не велика разница.

Сара решила внять ее доводам и сомкнула руки на талии Джейн. Через мгновение мотоцикл рывками помчался вниз по склону.

Они добрались до станции окольными путями, бросили мотоцикл и сели в автобус, набитый полусонными пассажирами. Им удалось устроиться в задней части салона, где из-за запаха туалетов всегда остаются свободные места. Никто за время пути не заинтересовался двумя бледными женщинами, судя по кругам под глазами, проведшими бессонную ночь. На каждой остановке Сара бегала за газетами, но в них ничего не сообщалось о чудовищных убийствах. Джейн не разделяла ее беспокойства.

— Ну что ты дергаешься понапрасну, — саркастически заметила она. — Их никогда не найдут. К этому времени все уже будет вычищено до блеска. Считай, что эти люди никогда не существовали. Мне отлично известно, как работают парни из ЦРУ.

Может быть, Джейн и вправду что-то знала, однако Сара не могла унять тревоги. Она понимала, что три дома стояли вдалеке от какого бы то ни было захудалого поселка или другого населенного пункта, и вряд ли там часто появлялись люди. Если газеты до сих пор молчали о тройном убийстве, то, возможно, только потому, что никто еще не обнаружил трупы. Пройдет много времени, прежде чем кого-нибудь взволнует долгое молчание пенсионеров. Впрочем, есть ли у них вообще близкие?

И вновь мысли Сары принялись описывать круги, скручиваться кольцами, теперь это были змеи, кусающие собственный хвост.

Добравшись до кемпинга, где был оставлен фургон, они почти сразу же покинули стоянку. Сара чувствовала огромную усталость, Джейн же, напротив, находилась в очень возбужденном состоянии. Она сообщила, что снотворное доктора Крука больше не оказывало на нее никакого действия и, даже приняв тройную дозу, она не могла сомкнуть глаз. Ее признание очень обеспокоило Сару. Она захотела позвонить Дэвиду или Кристиану Шейну, но Джейн, очевидно, твердо решила не оставлять ее одну. Ирландке пришлось набраться терпения и надеяться, что рано или поздно организм Джейн не выдержит напряжения и она заснет.

Они вновь отправились в путь по маршруту, который выбрала Джейн. Вскоре Сара заметила, что они описывают круги, то возвращаясь назад, то внезапно меняя направление, словно их цель — сбить с толку преследователей. «Она хочет добраться до своего логова, — подумала Сара. — За время моего отсутствия Джейн, наверное, вспомнила, где находится ее „штаб-квартира“».

Чем дольше они ехали, тем ярче сверкали глаза Джейн, она стала более словоохотливой и держалась с вызовом, словно внезапно обрела новое качество.

— Теперь-то мне точно известно, кто я, — объявила вдруг Джейн, когда они выезжали за пределы округа Ориндж, — я — Нетти Догган. Долгое время я считала, что мои воспоминания принадлежат другой, той, кого я называла ночной незнакомкой, но отныне у меня нет никаких сомнений. Я думаю, подобное заблуждение объяснялось моим подспудным желанием переложить всю вину за убийства на кого-то другого. Я — Нетти Догган, пора наконец посмотреть правде в глаза и перестать отрицать очевидное. Подсознательно я стремилась избавиться от своей агрессивности, поскольку собиралась начать жизнь с нуля, и разыгрывала роль беззащитного создания, неспособного к сопротивлению, пытаясь убедить себя, что я не убийца, но все это оказалось сплошным обманом. Я по-настоящему опасна и принадлежу к тем, кто немало совершил на своем веку. Пока мне еще не удалось вспомнить все, но остальное не замедлит ко мне вернуться: я знаю, что представляю опасность для государства.

Ее буквально распирало от сознания собственной значительности, уникальности. И Сара не знала, чему верить. Все это было похоже на правду. Множество киллеров высокого класса в конце концов кончали тем, что нанимались на работу в какие-нибудь засекреченные государственные структуры. Им предназначалась особая роль, они являлись «черными» агентами, избавляя государственных чиновников от необходимости держать штат убийц в административной машине. Очень удобно в случае скандала или внутреннего расследования, поскольку трудно доказать, что исполнители заказов имели связь с государственным департаментом! Эта маленькая уловка помогала сваливать вину на пресловутую мафию, которая и по сей день являлась всех устраивающим козлом отпущения.

Вскоре им пришлось остановиться на ближайшей стоянке для отдыха, поскольку Сара просто падала от усталости и не могла дальше вести машину без риска попасть в аварию. Они легли, каждая на свою кушетку, и на этот раз Джейн все-таки забылась беспокойным сном.

Ирландка, воспользовавшись моментом, схватила телефон и вышла из машины, стараясь производить как можно меньше шума. На улице она набрала номер Дэвида.

— Наконец-то! — раздался в трубке молодой встревоженный голос. — Еле дождался твоего звонка. Мне не хотелось проявлять инициативу — есть риск совершить ошибку. Что происходит? Чем вызвано долгое молчание? Мне известно, что Джейн покинула фургон два дня назад — в микрофонах не было привычного шума. Теперь я могу приблизительно определить ваше местоположение, но не представляю, куда вы направляетесь. Что случилось в горах? Кто совершил все эти убийства?

— У меня очень мало времени, — перебила его Сара. — Слушай внимательно.

И она коротко изложила ему события двух последних дней.

— Черт знает что! — выругался Дэвид. — У меня тоже есть новости, поэтому я и собирался с тобой связаться. Я напал наконец на вырезку из газеты, где сообщалось о пропаже семнадцатилетней девушки, родители которой занимались устройством парка для отдыха. Все укладывается в схему, если верить данным, которые ты мне сообщила.

— Превосходно! — обрадовалась Сара. — Теперь мы узнаем настоящее имя Джейн.

— Погоди, — мрачно заметил Дэвид. — Есть одно «но». Эта девчонка, ее звали Александра Мадиган, исчезла в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, то есть тридцать четыре года назад! Если тогда ей было семнадцать, то теперь — пятьдесят один год. Итак, речь не может идти о Джейн. Вот почему пришлось продолжить поиски. В том временном промежутке, который ты мне обозначила, ничего не происходило, и я стал смотреть газеты за более ранний период. И я нашел сообщение о смерти неизвестного старика от передозировки наркотиков, госпитализированного после скандала в общественном месте. Им мог быть только Толокин, о котором рассказывала Джейн. Этот случай произошел через восемь месяцев после исчезновения девицы, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году.

— Повтори ее имя.

— Александра Мадиган. Ее родители погибли в авиакатастрофе в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, я это проверил. Парк аттракционов, которым они занимались, так никогда и не открылся — компания, финансировавшая строительство, разорилась. После исчезновения дочери они работали дизайнерами кукол в Голливуде, но не добились большого успеха. Это были посредственности, они с пятидесятых годов пользовались тем, что занимали места, оставленные их более талантливыми собратьями по профессии из-за «охоты на ведьм». Я говорил по телефону с их агентом, стариком, который живет в доме вышедших на пенсию артистов Голливуда. Нас навели на ложный след воспоминания Джейн: создавалось впечатление, что события происходили гораздо позже, чем это было на самом деле.

— Верно. Джейн в своих лжевоспоминаниях воспроизводила события шестидесятых годов, так как она их представляла, устраняя разницу во времени, — сделала вывод Сара.

— И что ты обо всем этом думаешь?

— Джейн — не Нетти Догган, — чуть слышно произнесла ирландка, — она жена Боба. Господи! Джейн убила мужа, даже не узнав его!

— Стало быть, ЦРУ за ней не охотилось?

— Не знаю. Думаю, если кто и пытался свести с ней счеты, то только настоящая Нетти Догган… или, вернее, Александра Мадиган. Попробуй дозвониться до Кристиана Шейна и объясни ему, что Джейн очень возбуждена и, по всей видимости, мне скоро не удастся контролировать ее поступки.

— Хорошо.

— Система прослушивания, установленная в фургоне, по прежнему функционирует?

— Да, я знаю, где вы находитесь, в случае необходимости определю ваше местоположение без труда.

— Ты слышишь, что происходит внутри машины?

— Да, но вы не слишком-то разговорчивы.

— Оно и к лучшему: теперь я должна быть особенно осторожной и не болтать лишнего. Не выключай аппаратуру ни на минуту, в случае непредвиденных обстоятельств ты первый будешь в курсе дела. Постараюсь звонить тебе, как только выберу подходящее время. Но сам не пытайся устанавливать со мной связь, я боюсь, что Джейн окончательно погрузится в паранойю. Если у нее возникнет подозрение, что я тоже работаю на ЦРУ, мне придется разделить судьбу ее супруга.

Закончив разговор, Сара осторожно оглянулась, чтобы убедиться, не наблюдает ли Джейн за ней из окна машины.

Сару колотила дрожь. Значит, Боб говорил правду. Все так и было: работа в библиотеке, поиски материалов для книг писателя. Потерявшая память Джейн, которая не в состоянии была узнать мужа, совершила убийство, считая его агентом ЦРУ, подосланным для ее устранения. Невероятно и чудовищно. Образы, рождавшиеся в голове Джейн, не являлись ее собственными воспоминаниями, а относились совсем к другой женщине — бывшей убийце, которая так подробно описала ей свою жизнь, что каждая деталь прочно въелась в мозг несчастной библиотекарши. Джейн полностью утратила память о своей личной жизни, восполнив пустоту обрывками чужого существования, которое считала более значительным и интересным, чем собственное. В своем сознании Джейн превратилась в кого-то другого, кем она на самом деле не была. И она стала действовать по образу и подобию этой личности.

Где же скрывалась сейчас подлинная Нетти Догган? Не она ли шла по следу Джейн, чтобы лишить ее жизни? Да и зачем ей было ее убивать?

Снова ощутив дрожь во всем теле, Сара поскорее спрятала под рубаху мобильный телефон и вернулась в фургон. Когда за ирландкой захлопнулась дверь, Джейн открыла глаза.

— Что ты делала на улице? — подозрительно спросила она.

— Решила осмотреть шины, все ли в порядке, — не моргнув глазом, соврала Сара. — Сзади нагрузка на колеса больше, это характерно для машин такого типа. Вес фургона значителен, и камеры испытывают повышенное давление.

— Н-н-да… — протянула Джейн, то ли раздумывая над тем, что сказала ее спутница, то ли выражая сомнение. — Кстати, ты поспала? Мы можем продолжить путь?

— Да, — кивнула Сара.

Как только взялась за руль, она почувствовала, что ладони моментально стали влажными. Испытывая постоянный страх, Сара еще больше боялась, что он станет слишком заметен.

«Если Джейн заметит твою дрожь, — говорила себе ирландка, пытаясь побороть охватившую ее панику, — то решит, что ты выдала ее полиции, и тогда тебе конец».

Они покинули пригород Лос-Анджелеса и выехали на шоссе, ведущее в округ Сан-Бернардино. Доехав до ближайшего перекрестка, Джейн приказала Саре свернуть в сторону и следовать по дороге, которая терялась в лесу. Сухие, чахлые деревья оставляли неприятное впечатление чего-то нездорового, неестественного. Почва под стать порожденной ею же растительности, желтая и сухая, летела из-под колес облаком невесомой пыли, застилавшей горизонт. Вскоре фургон уперся в высокое ограждение из натянутой в несколько рядов колючей проволоки. Стоявшие неподалеку таблички предупреждали путешественников, что проезд запрещен из-за сильного загрязнения водного источника на территории, именуемой Заброшенным загоном.

— Не обращай внимания, — сказала Джейн. — Поезжай вдоль изгороди, я знаю место, где проволока порвана.

Саре пришлось подчиниться. Мертвый пейзаж с отравленными деревьями и голым кустарником производил гнетущее впечатление. Все здесь дышало болезнью, смертью. Иссохшие, тесно стоявшие стволы напоминали частокол, который ставили немцы для «встречи» парашютистов союзных войск. В те времена его называли «спаржей Роммеля». Все живое — птицы и мелкие грызуны — давным-давно покинуло это зловещее место, да и вряд ли кто из людей выбрал бы его для пикника, за исключением, возможно, каких-нибудь членов сатанистской секты. Мерзость запустения Заброшенного загона очень подходила для их дьявольских оргий.

Вскоре Сара заметила довольно широкий проход в ограждении и направила туда фургон. Почти сразу дорога резко пошла под уклон, словно они спускались на дно кратера, и ирландка тотчас же вспомнила, что Джейн рассказывала ей об искусственном озере, на берегу которого стояла хижина Толокина. У нее создалось впечатление, что она подъезжает к этому зловещему «пупу земли», таинственному истоку, с которого, собственно, все и началось. Однако с тех пор прошло немало лет, и густой лес, который знавала юная Александра Мадиган на заре своего семнадцатилетия, теперь превратился в мертвое кладбище из-за химических отходов промышленных предприятий.

Саре пришлось изо всех сил жать на тормоза, чтобы машина не покатилась по откосу: внизу уже виднелась свинцовая гладь небольшого водоема, на поверхности которого расплывалось расцвеченное причудливыми красками пятно. По берегам озера на равном расстоянии друг от друга стояли щитки, предупреждавшие о том, что ловля рыбы запрещена. Да и какие рыбы-мутанты могли бы выжить в подобной воде? Слепая форель, например, или форель без чешуи и без глаз? Каменные глыбы карьера окаймляли озеро, будто покоробленный ободок — старое зеркало. Раскрошенный, с выщербленными краями камень тоже был поражен тяжелой болезнью, как и все вокруг. Словно разрушенные в результате сильного урагана, жалкие домишки рассыпали по берегам мертвого озера свои балки и доски. Немногие из них еще стояли в полный рост. Никаких птиц, насекомых — никого. Лишь кое-где валявшиеся по берегам скелеты чаек свидетельствовали о былом присутствии здесь фауны.

Сара выключила зажигание. Акустика была настолько сильной, что малейший звук слышался на расстоянии сотни метров. Идеальное место для тех, кто по роду своих занятий вынужден постоянно быть начеку.

— Вот мы и добрались, — сообщила Джейн, указывая на одну из трех еще державшихся построек. — Это и есть хижина Толокина.

И, не обращая внимания на свою спутницу, Джейн направилась, покачиваясь, точно в состоянии сомнамбулического транса, к покосившемуся домику на сваях, возле которого были «припаркованы» несколько средств передвижения: старый, насквозь проржавевший пикап, мотоцикл «сарасота», велосипед и автомобиль «форд» 60-х годов с откидным верхом. Кроме того, там же находилась и старинная машина с дверцами, отделанными деревом, и с облупившимся во многих местах лакированным покрытием, которая, казалось, готова была рассыпаться от первого прикосновения. Скрип гальки под ногами, многократно усиленный эхом, в плену кратера превращался в оглушительный треск. Джейн схватилась обеими руками за поручни лестницы, ведущей в дом.

— Это здесь! — прерывающимся от волнения голосом возвестила она. — Наконец-то!

Сара оглянулась еще раз на пятно отравленной воды. Именно тут Александра Мадиган, девушка, изнасилованная во время вечеринки, попробовала свести счеты с жизнью тридцать четыре года назад. С этого все и началось для Александры — обучение у Толокина, а затем и убийства. Сара с трудом втащила свое отяжелевшее тело наверх. Джейн уже была на веранде, напряженная, с остановившимся взглядом, снова пребывающая в трансе. Она не сводила глаз с черной дыры распахнутой двери.

Обогнув неподвижную фигуру молодой женщины, Сара вошла в хижину, достав на всякий случай оружие.

В нем, впрочем, не было необходимости. Распростертая на полу с револьвером в руке обитательница этого страшного жилища, как видно, пребывала в этой позе уже столько времени, что стала неопасной и не могла больше причинить никакого вреда окружающим. Мертвое тело не источало уже никакого запаха, оно сгнило, а затем превратилось в мумию. Истекшие из него телесные соки пролились на паркетный пол, и одежда так прочно к нему приклеилась, словно мертвеца залили воском.

Это был труп пожилой женщины, судя по седым волосам, которые еще сохранились на черепе. К счастью, в этих зараженных местах не водились звери, и тело осталось нетронутым, хотя и пролежало долгое время в доме с открытой дверью. Пальцы умершей сжимали револьвер, из которого был сделан единственный выстрел. Когда женщина упала, на ней были бумазейная ночная рубашка и розовые тапочки с помпонами. Одна из них до сих пор держалась на ноге, прилипнув к полу.

— Она умерла примерно полгода назад, — прошептала Сара, — когда ты была ранена в голову.

— Кто… кто это? — пробормотала Джейн.

— Нетти Догган, — сказала Сара.

Едва ирландка успела произнести эти слова, как сильный удар по голове лишил ее сознания. Сара увидела, как стремительно приближается к ней пол, успев подумать: «Только бы не упасть на труп!»

ГЛАВА 27

Сара вышла из глубокого обморока благодаря терпкому запаху, который исходил из поднесенной к ее носу ампулы. Она по-прежнему лежала на полу хижины, а над ней навис Кристиан Шейн.

— Легкое сотрясение мозга, — поставил диагноз практикант. — Несколько дней вы еще будете ощущать тошноту и головокружение. Думаю, придется наложить швы — на голове у вас трехсантиметровая ссадина. Я уже сделал противостолбнячный укол.

— Как вы меня нашли? — еле слышно спросила Сара.

— Мне дал координаты ваш сын, — ответил Кристиан. — Фургон оснащен аппаратурой, позволяющей устанавливать его местонахождение.

— Верно, — вздохнула Сара, пытаясь приподняться. Придя в сознание, она потянулась за оружием, однако «вальтер» исчез. Его, очевидно, похитила Джейн.

— Кто это? — спросил Шейн, показывая на труп.

— Скорее всего Нетти Догган, — ответила ирландка. — Кажется, она пролежала здесь не менее шести месяцев. А вы что скажете?

— Пожалуй, так, — подтвердил Шейн. — По крайней мере правдоподобно. Но я не патологоанатом, такой род деятельности привлекает врачей двух категорий: кто влип в историю, поставив неверный диагноз живому пациенту, или психов, одержимых нездоровым влечением к мертвецам. Ни в том, ни в другом я не могу себя упрекнуть.

Сара поднялась, с трудом подавляя приступ тошноты. Перед ее глазами, словно в калейдоскопе, вертелись разные картины: труп, хижина, озеро, вся Америка.

— Расскажите толком, что произошло, — с раздражением попросил Кристиан. — Я должен иметь полную картину. По мнению Дэвида, Джейн окончательно свихнулась.

Сара сделала все возможное, чтобы ее отчет был кратким и точным. Когда она закончила, Шейн поморщился.

— Мы в дерьме, — грубо выразился он. — Крук, я и вы. Ни в коем случае не следовало выпускать Джейн из больницы — она не была к этому готова. Все совершили ошибку, и я в первую очередь, заключив, что в ее жизни не осталось места для прошлого. До сих пор не ясно, каким образом все эти воспоминания могли ее захлестнуть. Для человека, перенесшего амнезию, она выглядела на редкость здравомыслящей.

— Я почти уверена, что воспоминания вызвал к жизни страх, — заметила Сара. — Как только Джейн осознала, что ей угрожает опасность, шлюзы открылись и на память стали приходить советы по выживанию, на которые, как видно, не скупилась Нетти Догган.

— А с ней-то что произошло? — спросил Кристиан, показывая на труп. — Кто мог ее убить?

Ирландка пожала плечами.

— Понятия не имею. Раньше я считала, что именно Нетти преследовала Джейн, но теперь ясно: это не так. Во французском кафе в нее стрелял кто-то другой.

— Да, трудновато быть снайпером в ее состоянии! — цинично сострил Шейн. — Я не причисляю себя к великим сыщикам, но здесь полностью с вами согласен.

Пропустив мимо ушей колкость практиканта, Сара наклонилась над распростертым телом Нетти.

— Стоило бы провести баллистическую экспертизу, — сказала она.

— Да, — промолвил Шейн, — но не стоит спешить с полицией. Есть риск, что все обернется не в нашу пользу. Понимаете, о чем я? На нас возложут ответственность за все, что случилось. Семьи погибших от руки Джейн привлекут нас к суду за то, что мы выпустили из стен больницы буйную помешанную! С моей служебной карьерой будет покончено, не говоря уже о Круке. В больнице найдется немало охотников подтвердить, что я был обеими руками за скорейшую выписку Джейн. У меня полно завистников, которые не упустят случая навредить.

Шейн стал расхаживать по комнате, стараясь скрыть волнение.

— Мы должны все держать в строжайшей тайне! — заключил он. — Если не станем распускать языки, у нас есть шанс, что полицейские на нас не выйдут. Боб Кэллахан им ничего не говорил — во время встречи он ясно дал понять, что предпочитает не иметь с ними никаких дел. Там, в горах, Джейн всех поубивала, стало быть, свидетелей не осталось.

Не отводя взгляда от лица практиканта, Сара слушала. И если безудержный эгоизм Шейна вызывал у нее тошноту, то с его логикой трудно было не согласиться. И врачей, и ее могли привлечь к уголовной ответственности — первых за то, что они не предусмотрели социальной опасности своей пациентки, а вторую за неспособность обеспечить ей охрану. С помощью ловкого адвоката истцы неминуемо сорвали бы солидный куш. При всех обстоятельствах нужно уметь смотреть правде в глаза: что будет с Дэвидом, если ей придется выплачивать огромную сумму семьям погибших?

— У вас есть предложения? — спросила Сара.

— Поскорее разыскать Джейн — это раз, — стал перечислять Кристиан, — затем накачать ее лекарствами и держать в психбольнице до лучших времен. Нельзя же дать ей и дальше разгуливать по городу, воображая себя той, кем она не является! Догадываетесь, что произойдет, если мы будем сидеть сложа руки? Да она попросту перережет глотки всем, кто ей покажется подозрительным! Теперь ее паранойя развивается с быстротой ядерной реакции, и любой дважды попавшийся ей на пути будет безжалостно уничтожен. Соседи, уличные торговцы, дети консьержки — все в ее глазах превратятся в агентов ЦРУ, и она устранит их в качестве превентивного удара. Хотите стать соучастницей?

— Разумеется, нет, — тяжело вздохнула Сара. — Но как все-таки быть с человеком, который дважды хотел ее убить? Сначала неизвестный попытался задушить Джейн в больнице, а потом стрелял в нее во французском кафе. Если не Нетти, то кто?

— Индеец? — неожиданно выдвинул предположение Кристиан. — Тот, которого она часто видела во сне.

— Не знаю, — ответила Сара. — А сейчас я хотела бы осмотреть хижину. Возможно, мне удастся понять, что здесь происходило.

— Я подожду вас у входа, — недовольно проворчал Шейн. — Ваши полицейские штучки меня мало интересуют.

Сара обошла помещение, открывая шкафы и заглядывая в сундуки. Более чем скромное хозяйство — все только самое необходимое. Две кровати со спальными принадлежностями свидетельствовали о том, что здесь жили двое, точнее, две особы женского пола — подушки до сих пор хранили аромат духов, судя по всему, дорогих, холь скоро они не успели выветриться за шесть месяцев при распахнутой двери! Возле одной кровати стояли два чемодана, хозяйкой которых, очевидно, была пожилая женщина: в них находились лекарства, понижающие давление, чулки, рекомендуемые для пациенток, страдающих варикозным расширением вен, и мазь, применяемая при ревматических болях. На прикроватной тумбочке пылились очки, а рядом с ними красный карандаш — предметы, которые вполне могли пригодиться, например, для редактирования рукописи.

Но нигде Саре не удалось найти ни документов, удостоверяющих личности обитательниц хижины, ни каких-либо ключей.

Она спустилась на первый этаж. Шейн даже не обернулся: он стоял, засунув руки в карманы, и не сводил взгляда с озера. Обходя поддерживающие дом сваи, Сара обнаружила, что со стоянки исчез мотоцикл. В старом металлическом бидоне она увидела остывшую золу и остатки каких-то расплавленных пластмассовых предметов. Она достала их и принялась рассматривать. Обуглившиеся кусочки были холодными на ощупь и абсолютно ничем не пахли: должно быть, дожди успели отмыть. Вероятно, акт сожжения состоялся сразу после смерти Нетти. Там были дискеты, магнитофонные кассеты и множество листов бумаги, которые явно были сожжены не только для маскировки несгоревших остатков пластмассы.

«Дневник, — подумала Сара, — мемуары Нетти. Кто их уничтожил? Боевики штурмовой группы, внезапно возникшие из ночи, когда Джейн и Нетти спали? Они открыли стрельбу, и Нетти, уже смертельно раненная, попыталась оказать сопротивление. Возможно, именно тапка, упавшая с ноги, помешала киллерше попасть в цель, а уж потом она рухнула на пол. Считая, что Джейн, как и ее сожительница, убита, боевики принялись уничтожать все, что могло содержать информацию о деятельности Нетти, и во время этого аутодафе Джейн удалось встать, увести их машину и скрыться».

Да, такой сценарий был вполне правдоподобен. Кто мог командовать группой боевиков? Индеец? Тот, чье лицо Джейн увидела в окне хижины за мгновение до того, как туда ворвалась группа вооруженных агентов спецслужбы? Вот почему этот образ с тех пор преследовал ее по ночам.

Сара устало вздохнула. Множество гипотез, причем каждая имеет право на существование. Какая из них окажется верной?

Итак, Джейн уехала на мотоцикле, бросив фургон на берегу озера. Сара жестом пригласила Шейна в машину.

— Я возвращаюсь в Венис, — сообщила она, — мне необходимо принять душ и переодеться. Сможете поехать со мной в агентство?

— Да, — ответил медик. — Попробую разыскать Крука. За то время, что вы колесите по Калифорнии, он успел выйти из больницы и сейчас долечивается на своей вилле в Беверли-Хиллз. Я держу его в курсе дела: он хочет знать все о Джейн и ее злоключениях, вплоть до мельчайших деталей.

— Неужели ему удалось так быстро встать на ноги? — поразилась Сара.

— Встать на ноги — громко сказано, — поправил ее Шейн. — Однако он выкарабкался. Шеф чертовски деятелен и сейчас кусает локти от досады, что вынужден валяться в постели, пока происходят такие события. И все же не следует слишком утомлять его и заставлять много говорить. Но в любом случае поразмышлять над случившимся ему не помешает: у него останется меньше времени на угрызения совести.

Вернувшись в агентство, Сара прежде всего как следует вымылась под душем, стараясь не мочить волосы из-за глубокой ссадины на голове. Шейн обещал ей привести все необходимое для того, чтобы наложить шов. Не успела она выйти из кабинки, как раздался звонок. Завернувшись в махровое полотенце, ирландка взяла телефон. Но в трубке снова раздавались лишь отголоски чьего-то жалобного плача. Незнакомка рыдала, не произнося ни слова.

— Джейн? — вне себя от волнения почти прокричала Сара. — Я знаю, что это ты. Не бойся, я тебе не враг. Скажи только, где ты находишься, и я немедленно за тобой приеду. Слышишь? Я прекрасно понимаю, что ты сейчас испытываешь. Ради Бога, не поддавайся панике. Я помогу тебе. Еще не поздно положить конец всем этим преступлениям. Я разговаривала с доктором Шейном, он тоже считает, что можно все уладить, не прибегая к полиции. Подумай как следует, потом будет поздно и мы уже ничем не сможем тебе помочь.

Но, увы, Джейн положила трубку. Из груди Сары невольно вырвалось ругательство. Где сейчас находилась ее подопечная? Возможно, в каком-нибудь мотеле наблюдала за соседями из окна? Или развинчивала настольную лампу, желая удостовериться, что в ее ножку не вставлен микрофон? Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы убедиться в подозрительности горничной-мексиканки? Или что пара молодоженов из бунгало напротив уж слишком часто останавливает на ней взгляд? Какое она примет решение? Проберется к ним ночью и зарежет как свиней, точь-в-точь как она эта сделала там, в горах?

Саре было не по себе, она негодовала на врачей, недооценивших степень сумасшествия их потерявшей память пациентки, и в особенности на Крука, который из-за увлечения научными разработками не принял всерьез рассказы Джейн. И вот результат — она принимает себя за профессионального убийцу и действует сообразно выдуманному образу. Но сейчас вряд ли можно что-то исправить: Джейн уже преступила грань дозволенного, и теперь ее ничто не остановит.

Переодевшись, Сара выпила пару обезболивающих таблеток, так как у нее сильно разболелась голова, потом спустилась в подвальное помещение, где находилась лаборатория Дэвида, и стала ждать прихода врачей.

— У тебя грязные волосы, — заметил молодой человек. — Что это? Запекшаяся кровь?

Убедив его в том, что рана неопасна, Сара с наслаждением опустилась в мягкое кресло напротив одной из прозрачных стенок стерильного убежища сына. Дэвид занимался обработкой записей, сделанных в последние дни, чтобы составить полную картину поведения Джейн.

— Не догадываешься, где она может скрываться?

— Увы… — вздохнула ирландка. — Да где угодно! Кстати, Джейн только что мне звонила — я слышала ее рыдания. Очевидно, каждое очередное обострение болезни у нее сменяется периодом полной ясности сознания.

— Почему тебе не пришло в голову засунуть ей куда-нибудь, ну хотя бы в каблук, маленький надежный микрофончик?

Сара удивленно подняла на него глаза.

— Джейн сразу бы обнаружила его. Ты не представляешь, до чего она в последнее время стала подозрительной! Уверена, сейчас она уже избавилась от прежней одежды и превратилась неизвестно в кого.

— Кто ее всему этому обучил? Нетти Догган?

— Разумеется. Одинокая стареющая женщина, изнывающая от безделья после бурной жизни и сильных ощущений, к которым она привыкла. Думаю, Нетти не устояла перед соблазном посвятить Джейн в тонкости своего ремесла, показала ей тысячи трюков, раскрыла профессиональные секреты. Вначале она скорее всего сомневалась, но потом пришла к выводу, что это единственный способ удержать возле себя ученицу, а следовательно, и собеседницу. Нетти требовалась публика, компания в лице вот такого очарованного ею существа, чье присутствие заметно скрашивало ее одиночество. И тогда она принялась рассказывать ей историю своей жизни, расписывая подробности, иными словами, делала все, чтобы подольше удерживать Джейн рядом. Я убеждена — всему причиной одиночество Нетти. Вообрази женщину, которая изо дня в день перечитывала бесконечные комиксы о своих былых подвигах, предававшуюся этому занятию со всей страстью ровно до того момента, пока кому-то не показалось, что она болтает чересчур много.

— Как же в таком случае ей раньше удавалось хранить обет молчания? Ведь она не раскрывала рта всю жизнь? — заметил Дэвид.

— Вот именно! — воскликнула Сара. — Однажды она содрогнулась при мысли, что ей придется унести вce свои тайны в могилу. Единственный раз в ней взыграло тщеславие, ей захотелось вызвать в ком-нибудь восхищение, она просто не в состоянии была и дальше так прозябать, оставаясь для окружающих обычной домохозяйкой! Рано или поздно затворничество становится тягостным для незаурядных личностей. Чаще всего им необходимы благодарные зрители, свидетели. Они непременно хотят оставить нечто после себя. Тебе этого не понять — ты слишком молод.

Дэвид собирался возразить, но в это время снова зазвонил телефон. Сара взяла трубку.

— Привет, — раздался знакомый, с ярко выраженным южным акцентом голос. — С вами говорит лейтенант Донахью. Помните меня? Мы встречались в больнице, после разбойного нападения во французском кафе.

— Да-да, припоминаю, — удивленно проговорила Сара. — Чем могу быть полезна?

— Произошла странная история, — сообщил полицейский. — Сегодня нам позвонила одна пожилая женщина, которая обычно подкармливает бродячих собак неподалеку от Заброшенного загона. Знаете там искусственное озеро, откуда запрещено брать воду из-за сильного загрязнения промышленными отходами?

— Нет, не знаю.

— Совсем чокнутая старуха: ее дом стоит на обочине дороги, и она обычно наблюдает за оградой из колючей проволоки, чтобы собаки не лазили через нее и не пили воду из озера. Сегодня утром она связалась с нами по телефону и сообщила о машинах, совершавших подозрительные маневры на территории запретной зоны. Это вызывает удивление, поскольку туда никто не пытается проникнуть после того, как несколько человек умерли, отравившись зараженной водой. На место был послан патруль, узнать, что там происходит. В одной из хижин, стоящих на берегу озера, парни обнаружили мертвое тело, которое уже мумифицировалось.

— К чему вы клоните, лейтенант? — изображая нетерпение, произнесла Сара.

— Это был труп женщины примерно шестидесяти лет, в руках которой находилось оружие. После проведения экспертизы выяснилось, что из револьвера была выпущена одна пуля. Вот тут-то и начинается самое интересное. Компьютерный анализ показал полное соответствие бороздок на стволе оружия, найденного вместе с трупом, и пули, которая была передана нам из больницы в качестве вещественного доказательства для приобщения к делу. Знаете, где побывала эта пуля? Есть чему удивиться: в голове той потерявшей память женщины, которую вы охраняете. Чертовски забавно, не так ли? Анализ абсолютно точен, и ошибки здесь быть не может. Я хочу устроить небольшую очную ставку вашей подопечной, этой Джейн Доу 44С, и покойницы, поэтому необходимо, чтобы вы вместе зашли в полицейский участок. Договорились?

— Хорошо, — ответила Сара. — Завтра утром. Но не думаю, что из этого что-нибудь выйдет. У вас есть сведения об этой женщине?

— Нет. Сейчас ведутся поиски. Но одно известно наверняка — кто-то всадил ей в грудь нож, поэтому она смогла лишь один раз нажать на спусковой крючок. У нее была солидная пушка, кстати говоря, здоровенный револьвер сорок пятого калибра. Неподходящее оружие для разбитой ревматизмом старушки!

— Может, он достался ей в наследство от мужа? — предположила Сара. — Это все, что вы собирались сообщить?

— Пока все. Нож, впрочем, так и не нашли, — мрачно усмехнулся Донахью, — и это чертовски неприятно. Я уверен, что на нем обнаружились бы отпечатки пальцев вашей подружки.

— Это всего лишь домыслы, — оборвала его ирландка. — Да и я не ее адвокат, я всего лишь обеспечиваю защиту.

— Ладно! — присвистнул Донахью. — Спасибо и на том, что не пытаетесь укрыть свою протеже от закона. Завтра с утра пораньше жду вас у себя. И будьте пунктуальны — уладим дело миром! Не хотелось бы мне доставлять вас в полицию как-то иначе — в качестве подозреваемых, например. — И он повесил трубку.

— Ну и дела! — воскликнул Дэвид, который не упустил ни слова из их разговора благодаря подслушивающему устройству. — Ты думаешь, такое возможно? Это означает, что Нетти и Джейн боролись?

— Именно так. Но кто начал первым? И кто оборонялся, Нетти или Джейн?

Но времени на обдумывание этой новости у них не было, поскольку сообщили, что в приемной агентства появились доктор Крук и практикант Шейн. Сара пошла их встречать.

Крук сидел в раскладном инвалидном кресле на колесах, нижнюю часть его лица закрывала прозрачная кислородная маска. Он страшно исхудал и, казалось, уже находился на грани жизни и смерти. За креслом, на котором были укреплены баллон респиратора и несколько капельниц с антибиотиками, стоял Кристиан Шейн. Сара провела гостей к лифту, на котором в подвальное помещение обычно спускали аппаратуру, необходимую Дэвиду для его исследований.

— Не следовало бы вам пускаться в такое путешествие, — сказала она Круку. — Я могла бы сама к вам приехать.

— Нет-нет, — прохрипел он, — здесь нам будет спокойнее. Необходимо выработать план действий — у нас очень мало времени. У меня уже побывала полиция. Нужно ее опередить: вывести Джейн из игры до того, как Донахью выдвинет против нее обвинение.

Слабое хрипение, выходящее из горла Крука, доносилось до окружающих благодаря специальному «ошейнику» со встроенным усилителем. Ларингофонный прибор улавливал шепот, превращая его в достаточно различимые звуки с помощью динамика, укрепленного на подлокотнике кресла. Крук словно состарился на десяток лет, костюм болтался на нем как на вешалке.

— Вы уверены, что у вас хватит сил? — выразила сомнение Сара.

— Черт побери! — возмутился Крук, и даже маска, придававшая ему жалкий вид, не могла скрыть его негодования. — Кто здесь врач — вы или я?

Они устроились в подвале, в лаборатории Дэвида, напротив прозрачной мембраны, защищавшей юношу от губительной для него внешней среды. Кристиан Шейн с трудом скрывал возраставшее с каждой минутой беспокойство.

— Нужно действовать без промедления! — решительно заявил он, не успев даже опуститься в кресло. — Разыскать Джейн раньше, чем это сделают полицейские. Если ее схватят, то заставят заговорить, и она все расскажет… про убийства в горах и остальное. Уж пресса, не, сомневайтесь, своего не упустит! Нас пригвоздят к позорному столбу, станут склонять на все лады, окрестят пособниками дьявола, а уж о коллегии врачей и говорить нечего — она попросту раздавит нас в лепешку.

Практикант сделал паузу, словно обдумывал что-то важное, и сказал уже тише, обращаясь к Саре:

— Джейн завладела вашим оружием, и я не исключаю, что когда на нее нападут полицейские, она откроет по ним огонь. Те ответят… В этом случае появляется шанс, что ее убьют в перестрелке, это все бы упростило.

Крук дернулся в инвалидном кресле.

— Дерьмо! — прохрипел он. — Я всегда знал, Шейн, что ты — ничтожество, но на сей раз ты пытаешься перейти мне дорогу, а этого я не допущу. Не позволю, чтобы Джейн причинили хотя бы малейшее зло! Я не хочу, чтобы она попала за решетку или в дом для умалишенных. Если удастся отыскать Джейн, я сделаю все возможное, чтобы снова поставить ее на ноги.

В голосе, доносившемся из динамика, появились жесткие металлические нотки. Однако вскоре врач был вынужден замолчать, поскольку ему не хватало дыхания.

— Вы слишком много говорите, — предостерег его Шейн. — Если станете продолжать в том же духе, раны откроются, и у вас снова начнется кровохарканье. Довольствуйтесь ролью наблюдателя — вы и без того наделали немало глупостей.

Сара подумала, что врачебная ошибка Крука, выпустившего Джейн из больницы, позволяла Шейну отныне держаться со свои шефом дерзко, даже нагло. Роли переменились, и это было заметно. Разве прежде Шейн позволил бы себе подобное обращение к вышестоящему начальнику?

— Мерзавец! — задыхаясь, проговорил Крук и зашелся в кашле.

Ирландка была того же мнения, но не стала вслух поддерживать Крука, считая, что момент для ссоры выбран неподходящий.

— Чтобы поиск велся более конструктивно, — неожиданно раздался из-за прозрачной стенки голос Дэвида, — предлагаю прослушать все записи с откровениями Джейн и попытаться отыскать в них какую-нибудь нить, с помощью которой мы распутаем весь клубок. У меня уже есть кое-какие соображения. Не уверен в стопроцентном успехе, но мне кажется, что я на правильном пути.

— Какую, черт побери, нить? — взревел Шейн.

— Ясно какую, — вмешалась Сара. — Нетти Догган скорее всего не жила круглый год в хижине на берегу озера. Для нее это было место паломничества: там она впервые увидела Толокина, и с этой встречи началась ее «настоящая жизнь». Наверняка у нее имелся где-то дом или квартира, кто знает? Возле кровати в хижине стояли чемоданы — разве не доказательство, что она откуда-то приехала? Нетти пригласила Джейн в хижину на озере для того, чтобы та, занимавшаяся ее биографией, окунулась в атмосферу, где проходило профессиональное становление киллерши, а вот потом… случилось непредвиденное, они повздорили.

И Сара передала своим собеседникам содержание телефонного разговора с Донахью.

— Кто из двух женщин был зачинщиком? Этого мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем. Нетти стреляла в тот момент, когда Джейн вонзила ей в грудь нож? Или Джейн была вынуждена защищаться после того, как Нетти послала в нее первую пулю? Нет ни малейшей зацепки, чтобы ответить на этот вопрос. Поэтому предлагаю ограничиться другой задачей: узнать, где жила Нетти. Патрону Джейн, писателю Джонатану Суорму, наверняка это известно, но вряд ли он захочет поделиться с нами своими источниками информации.

— И вы надеетесь, что Джейн попытается укрыться в квартире Нетти? — спросил Шейн.

— А почему бы и нет? Там она была бы в большей безопасности, чем в любом другом месте. Да и что ей остается? Денег у нее нет или, во всяком случае, очень мало. Ведь она меня ударила и скрылась, возможно, потому, что, увидев труп, кое-что вспомнила. Это натолкнуло ее на мысль, что она больше во мне не нуждается и ей пора перерезать пуповину. Джейн постаралась от меня избавиться потому, что я стала для нее бесполезна, — другого объяснения нет.

— Я полностью согласен, — одобрил мать Дэвид. — Когда я говорил о своих соображениях, то имел в виду следующее: в снах и видениях Джейн, несомненно, присутствуют образы, которые могут стать ключом к разгадке, они являются своеобразным кодом. Их трудно обнаружить сразу, однако я несколько раз внимательно прослушал записи, пока мать отсутствовала. Эти образы находят свое отражение в отдельных часто повторяющихся словах, произнесенных во время бреда, нечто вроде припева. Надеюсь, вы лучше меня знаете то, о чем я говорю.

— Переходите к делу! — грубо прервал его Шейн. — Мы с вами не на конгрессе по психоанализу.

— Хорошо, — согласился Дэвид. — Итак, мое внимание привлекли некоторые слова: индеец, красный конь, галоп. Однако если принять во внимание, что в Джейн стреляла Нетти, то существование этого индейца становится проблематичным.

— Нет, — еле слышно проговорил Крук, — на Джейн было совершено еще одно покушение. И на этот раз Нетти не могла быть убийцей, потому что к этому времени она уже давно умерла. Значит, стрелял кто-то другой… Почему в таком случае им не мог оказаться тот индеец?

Сквозь прозрачные стенки капсулы было видно, что Дэвид заметно нервничает: он не привык, чтобы ему возражали.

— Дайте же мне договорить! — раздраженно бросил он. — Меня заинтересовала одна фраза, произнесенная Джейн незадолго до того, как мать отправилась на встречу с Бобом Кэллаханом. На первый взгляд это бред чистой воды, который, однако, при ближайшем рассмотрении кажется куда более серьезным. А дело вот в чем. Представьте глубокую ночь, Джейн внезапно просыпается в холодном поту от ужаса и утверждает, что только что видела в окне фургона, напротив ее кушетки, лицо индейца, прижатое к стеклу.

Он нажал клавишу на пульте, и зазвучал громкий голос Сары:

« — Никого нет. Наверное, вы увидели дурной сон. Происшествие на стоянке взвинтило вам нервы, вотвы и…

— Не принимайте меня за идиотку! — возмутилась Джейн. — Вы ничем не лучше других: тоже считаете меня мифоманкой!

— Вовсе нет, — успокаивала ее Сара. — Просто я не понимаю, как ночью, сквозь затемненные стекла, вы сумели разглядеть лицо этого человека.

— Индеец, это он, — настаивала Джейн. — Его огромная голова загородила все окно. Голова великана!»

Дэвид прервал запись.

— Слышали? Тут-то и содержится самое важное: огромная голова загородила все окно. Голова великана.

— Черт побери! — вмешался Шейн, с трудом сдерживая нетерпение. — На что вы намекаете? Во всем этом нет ни малейшего смысла, я слышу тысячи подобных заявлений каждый раз, когда делаю обход своих больных!

— Знаете, о чем я подумал? О фресках, настенных росписях, о тех изображениях, которые можно увидеть на фасадах или торцах домов в Венисе, например, да и не только там.

Сара вздрогнула.

— А ведь правда, — задыхаясь от волнения, проговорила она. — Фрески… настенные росписи…

— Только представьте, — продолжал рассуждать Дэвид, — вы лежите на кровати, смотрите на улицу через оконное стекло и видите напротив окна нарисованную на стене соседнего дома голову индейца. Громадную голову, чьи глаза угрожающе уставились на вас. Ночью на нее падает свет уличного фонаря — так что она преследует вас сутки, и в конце концов вы начинаете сходить с ума.

— Что ж, версия вполне правдоподобная, — заметила Сара.

— Меня всегда интересовали фрески, — признался Дэвид. — Моим самым большим желанием было сделать нечто подобное, и я составил каталог всех настенных изображений, заслуживающих внимания, которые находятся в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Я общаюсь по Интернету с другими такими же любителями, которые мне пересылают фотографии всех новых живописных полотен такого рода, созданных за последние недели. Мой каталог постоянно обновляется, однако порой трудно уследить за всеми новинками — они ежедневно появляются десятками, и я, разумеется, не помню их в деталях. С этой целью я разработал специальную поисковую программу, которая позволяет быстро находить нужный материал по заданной теме. Когда я ввел слово «индеец», компьютер выдал мне множество файлов, поскольку это часто встречающийся сюжет. Да, немало индейских голов украшают Лос-Анджелес! Я вошел в контакт со специалистом по истории индейских племен и дал ему проанализировать все приходящие под этим именем файлы с изображениями голов индейцев, которые могут подойти под описание, сделанное Джейн.

— И много их? — спросила Сара.

— Двести семьдесят восемь, — ответил Дэвид. — Некоторые из этих изображений огромны, некоторые очень малы, и находятся они во всех уголках Лос-Анджелеса.

— Нельзя же, в самом деле, обойти весь город. На это просто нет времени. Когда придет ответ консультанта?

— Ночью. Или, самое позднее, — утром.

— Проклятие! — взревел Шейн. — Следовательно, всю ночь мы должны сидеть здесь как пришитые! Вся эта история с живописью мне кажется просто бредом, я не верю в нее.

— В нашем распоряжении только сегодняшняя ночь, — устало заметила Сара, делая вид, что не слышала реплику медика-практиканта. — Если завтра утром я не явлюсь вместе с Джейн в полицейский участок, мне немедленно предъявят ордер на арест, и тогда все осложнится.

— Мы должны отыскать ее до рассвета, — сказал Крук. — Мне ничего не стоит поместить ее к себе в больницу под вымышленным именем. Я не могу допустить, чтобы ее застрелили полицейские.

— Можете рассуждать об этом, пока не надоест! — грубо вмешался Кристиан Шейн. — Думаете, будет легко ее взять? Она вооружена, и не забывайте о том, скольких она уже убила. Когда мы ввалимся к ней в квартиру, она перестреляет нас всех как воробьев!

— Этого не произойдет, — возразил Крук. — Я поговорю с ней, найду нужные слова. Для этого я сюда и явился. Надеюсь, мне снова удастся завоевать ее доверие. Не забывайте, что я полгода ею занимался.

— Полгода! И главное, какой прекрасный результат! — съязвил Шейн.

— Хватит, — не выдержала Сара, — оставьте сведение личных счетов до лучших времен!

— Я поговорю с ней, — повторил Крук, — постараюсь расположить ее к себе, а тем временем Шейн подкрадется к ней сзади и сделает укол с успокоительным средством. Джейн тут же заснет, и мы перенесем ее в машину. Если все сделать, как я говорю, не придется ни прибегать к ненужному насилию, ни испытывать его на себе. У меня всегда был с ней отличный контакт.

— Хорошо, — сдалась Сара. — Будь по-вашему. А пока я попрошу приготовить для вас кофе с сандвичами. Боюсь, сегодняшняя ночь нам покажется слишком долгой. Можете прилечь на диване, если пожелаете. Я тоже попробую немного поспать. Если произойдет что-нибудь непредвиденное — найдете меня в офисе.

Крук закрыл глаза, словно и в самом деле собирался воспользоваться рекомендацией Сары и уснуть прямо в инвалидном кресле. Шейн усмехнулся и рывком извлек из кармана пачку сигарет.

— Я бы попросила вас здесь не курить, — остановила его Сара. — Защитная пленка капсулы Дэвида сделана из легковоспламеняющегося материала, она чувствительна к повышению температуры.

— Мама! — возмутился юноша. — Прекрати меня опекать! Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о своей безопасности.

Сара сдержалась и, никак не прореагировав на резкую реплику сына, молча направилась к себе в офис. Она едва держалась на ногах от напряжения и очень хотела спать.

ГЛАВА 28

Телефонный звонок прервал кошмарный сон Сары, в котором неестественно огромная голова индейца разбивала окно, рассыпая вокруг фонтаны стеклянных брызг. Сара перекатилась на другой бок, чуть не упав с зеленого кожаного дивана, и лишь тогда схватила телефонную трубку.

На другом конце провода вновь послышались рыдания. От неожиданности Сара сразу вскочила. В голове мелькнула счастливая мысль, что, возможно, ей удастся-таки убедить Джейн в необходимости приехать в агентство.

— Джейн, — как можно мягче начала она, — послушай, все еще можно уладить…

— Никакая это не Джейн! — раздался гневный девичий голосок. — Это я, мама, а ты даже не способна узнать собственную дочь!

У Сары внутри все оборвалось. Мама?

— Санди, — заикаясь, произнесла она. — Это ты, Санди?

— Да, я. А ты, оказывается, забыла, что у тебя есть дочь, — зло ответила девушка. — Каждый раз, когда я пыталась тебе позвонить, ты все время говорила об этой Джейн. Кто она? Приемная дочь? Или, может, подружка? Неужели за время, пока я отсутствовала, ты успела стать лесбиянкой?

— Санди, — едва справляясь с волнением, проговорила Сара, — значит, это ты молча плакала в трубку и ничего не говорила?

— Конечно, я, — неожиданно тоненьким, совсем детским голоском пролепетала девушка. — Мне не удавалось выдавить из себя ни слова. Это было сильнее меня, я не могла ничего сказать.

— Что произошло? — встревожилась Сара. — С тобой что-нибудь случилось? Как тебе помочь?

Санди снова зарыдала. Прошла минута, но она по-прежнему ничего не говорила. Потом неожиданно вновь зазвучал голос обиженной маленькой девочки:

— Это была я.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Сара. — О чем ты?

— Там, во французском кафе, — призналась наконец Санди. — Это я в тебя стреляла. Они дали мне пистолет и приказали убить человека, которого я больше всего ненавижу.

— Кто — они?

— Мой гуру — Шанкра. Наша секта решила начать крестовый поход против пособников дьявола. Каждому члену организации велели убить одного самого ненавистного для него человека.

Сара содрогнулась от ужаса. Ей показалось, что она потеряла дар речи.

— Так, значит, это ты напала на нас в кафе, ты стреляла в Джейн?

— Опять эта проклятая Джейн! — воскликнула Санди. — Представления не имею, кто это… Я хотела убить тебя, только тебя, но моя рука так сильно дрожала, что я промазала. Ни одна пуля не попала в цель. А потом я узнала из газет, что ты осталась жива. И сразу… сразу почувствовала облегчение.

— Ну что ж, я очень рада, — вздохнула Сара, стараясь, чтобы девушка не почувствовала горькой иронии, скрытой в этой фразе.

— Шанкра был вне себя от ярости, они меня наказали, но это все ерунда. Главное, я поняла, что не так уж сильно ненавижу тебя. Вот что я собиралась тебе сказать. Пожалуй, все.

— Послушай! — закричала Сара. — Не клади трубку! Я очень хочу с тобой увидеться, я очень…

Но Санди прервала разговор. Сара заплакала, закрыв лицо ладонями, и лишь через некоторое время, когда ей удалось справиться с эмоциями, к ней вернулась способность анализировать ситуацию, которая позволила заглушить разрывавшую сердце боль. Как ни ужасно, но ее профессиональный инстинкт оказался сильнее.

Значит, Санди стреляла в нее, а не в Джейн. Следовательно, вопреки ее твердому убеждению, покушение во французском кафе не имело никакого отношения к ее потерявшей память подзащитной. Никто не шел по следам Джейн и не угрожал ей. Все это было чистой воды выдумкой. Крук оказался прав. Мнимое покушение, совершенное на молодую женщину в больнице, тоже было порождением ее страха, материализацией ее истерии перед лицом смутной угрозы. «Боже, — подумала Сара, — стоило нам колесить по всей Калифорнии, заметая следы и спасаясь от преследователя, которого никогда не существовало!»

Эта свалившаяся как снег на голову новость делала версию Дэвида еще более правдоподобной и вселяла в Сару надежду. Она гнала от себя страшную мысль, что дочь пыталась ее убить, сейчас нельзя было тратить время на размышления. Разумеется, она к этому вернется, но не раньше, чем в деле Джейн Доу будет поставлена точка.

Раздавшийся сигнал внутренней связи вернул ее к реальности.

— Ура! — возвестил Дэвид. — Спускайся, получен ответ консультанта.

Сара встала и неверными шагами направилась к лифту, твердо решив скрыть от Дэвида, что его сестра покушалась на ее жизнь.

Внизу оба врача вплотную приблизились к мембране, изолирующей территорию Дэвида, и не сводили глаз с монитора, на котором появилось изображение настенной фрески: несколько индейцев, танцующих вокруг костра. Один из участников действа, казалось, устремлял свой взгляд прямо на них.

— Вот эта картина, — объяснил Дэвид. — По мнению моего эксперта, это может быть копия картины неизвестного автора девятнадцатого века, названная «Последний галоп Красного Коня».

Красный Конь оказалось именем одного из вождей, умершего перед окончанием индейских войн, когда его племя было согнано в резервацию, на бесплодные земли. Красный Конь обрек себя на голодную смерть, чтобы добиться от властей более плодородных участков земли для своих соплеменников.

— Ради Бога, избавьте нас от экскурсов в историю! — раздраженно заметил Шейн. — Так где находится эта чертова стена с нарисованными краснокожими?

— Дом с изображением Красного Коня стоит на улочке Санта-Каталина-лейн. Возможно, одно из окон квартиры Нетти Догган находится как раз на уровне головы индейского вождя. У вас, таким образом, появляется надежный ориентир.

— Скорее туда! — решительно сказала Сара. — Джейн наверняка уже там или появится с минуты на минуту. Вот только я не уверена, стоит ли вам подвергать себя такому риску, — добавила она, обращаясь к врачам.

— Не волнуйтесь, — заметил Крук своим слабым механическим голосом, — все пройдет нормально, если вы полностью мне доверитесь. Переговоры с Джейн я буду вести один, это очень важно. Посмотрите, какую жалкую картину я собой представляю! Вряд ли у Джейн возникнет мысль, что я ей угрожаю. Неужели у нее хватит духу выстрелить в калеку?

— Не будьте наивны, — возразила Сара. — Не забывайте, что она зарезала мужа, пока тот спал.

— И все-таки я верю, — сказал Крук, — что все пройдет хорошо. Я попрошу, чтобы она отдала мне оружие. Когда она это выполнит, Шейн сделает ей укол. Вы поняли, Шейн? В этом случае все зависит от вашей реакции, здесь я вряд ли смогу помочь, если учесть мое теперешнее состояние.

— Понял, понял, — проговорил практикант, — поберегите силы для той болтовни, которая вам предстоит с вашей пациенткой. Не уверен, правда, что ей захочется выслушивать проповеди. На мой взгляд, самое лучшее было бы сообщить этот адресок полиции. Увидев, что ее собираются брать штурмом, Джейн, вне всяких сомнений, откроет стрельбу, полицейские ответят, и есть шанс, что одна из пуль снова продырявит ей башку. Дело прекратят, и все будет шито-крыто.

— Вы просто мерзавец! — не сдержалась Сара. — Идите впереди и не смейте дотрагиваться до телефона, пока мы не прибудем на место.

ГЛАВА 29

Они пересекли ночной Лос-Анджелес, следуя по пустынным улочкам, где ни в коем случае не следовало показываться мирным прохожим, поскольку в это время суток они целиком и полностью принадлежат бандитам. Сара любила повторять, что на улицах Лос-Анджелеса нужно устанавливать табло наподобие тех, что обычно находятся перед въездом на территорию заповедников, где водятся хищные звери: «Нельзя выходить из автомобиля и открывать окна ни при каких обстоятельствах!»

К счастью, фургон был надежным укрытием. Отправляясь в путь, Сара вооружилась револьвером 38-го калибра, который обычно редко брала с собой, но в ночном Лос-Анджелесе и его убойная сила казалась сомнительной. В этом мире, где двенадцатилетние сопляки нередко были обладателями карабинов и винтовок с оптическим прицелом, перестрелки между бандами подростков, этих малолетних убийц с автоматами, стали привычным делом, после чего оставались трупы мальчишек, которым на вид можно было дать не больше четырнадцати лет.

В автомобиле атмосфера была накалена до предела. Порядочные обыватели редко показывались на улицах ночного Лос-Анджелеса даже на машинах, если же все-таки это происходило, то зона их перемещения была строго ограничена территорией, тщательно контролируемой службами безопасности в тех кварталах, которые еще можно было назвать обитаемыми. Шейн заметно нервничал, что же касается Крука, которого вместе с его инвалидным креслом поместили в задней части фургона, то его свистящее дыхание, казалось, заполнило все пространство; Сара проклинала себя за то, что втравила врачей в эту авантюру. Их способность справиться с ситуацией внушала ей серьезные сомнения. Как бы Крук ни был убежден в своем превосходстве над другими, его самоуверенность в данном случае ничего не решала — однажды он уже стал ее жертвой. Он не понимал, что Джейн, с которой ему предстояло столкнуться лицом к лицу, теперь имела очень мало общего с той свихнувшейся девицей, какую он знавал в больнице, и эта встреча могла обернуться катастрофой.

Наконец они свернули на Санта-Каталина-лейн — совершенно безлюдную улочку, зажатую между двумя рядами невысоких построек, бывших конюшен почтовых лошадей, кое-как переоборудованных под жилье. На некоторых домиках с давних времен сохранились надписи-объявления, которые, вероятно, специально оставили для туристов. Одно объявление приглашало «трудных подростков не старше восемнадцати лет для опасной работы, желательно сирот».

Фреска с изображением индейцев находилась на стене здания, стоявшего позади конюшен. Сара выключила зажигание. Вождь Красный Конь смотрел прямо в окна четвертого этажа дома, расположенного на противоположной стороне улицы.

— Это здесь, — прошептала Сара. — Если Джейн казалось, что индеец заглядывает ей в окно, значит, она спала на четвертом этаже. Но здесь фургон оставлять нельзя — он чересчур заметен.

Она открыла дверь, зажав в руке «несессер взломщика».

— Пойду обследую дверь, — сообщила Сара врачам. — Не исключено, что она открывается с помощью специального кода. Постарайтесь за это время припарковать машину где-нибудь в укромном месте.

Шейн даже не вызвался проводить ее. Ирландка решительно направилась к дому. Входная дверь действительно была заперта, но Саре не составило особого труда открыть ее с помощью специального декодирующего устройства. Она отодвинула дверь в сторону, приставила найденный поблизости кирпич, чтобы она не захлопнулась, и вернулась за своими спутниками. Дыхание Крука становилось все более тяжелым — сказывалось нервное напряжение. Сара гнала от себя мысль, что в разгар операции у него мог начаться приступ.

В холле Сара нейтрализовала еще одно защитное устройство, обеспечивающее доступ в лифт. Затем все поднялись на четвертый этаж. Как Сара и предполагала, старое здание внутри оказалось начиненным всевозможными средствами безопасности, следовательно, его обитатели не из бедных. Запасные выходы отсутствовали, и проникнуть в дом можно было через единственную дверь, оборудованную кодовым замком. Когда жильцы попадали внутрь, автоматически включались лампы, которые не только обеспечивали освещение, но и поддерживали температуру, необходимую для многочисленных декоративных растений из рода кактусовых, находившихся здесь в условиях, приближенных к условиям погруженной на огромную глубину подлодки. Сара быстро определила дверь нужной квартиры. На медной табличке была выгравирована изящная надпись: «Мадам Стормфилд, преподавательница класса пианино, бывшая ученица Магнуса Витгенштейна, лауреат Нью-Йоркского конкурса исполнителей».

Как узнать, действительно ли это тайное убежище Нетти Догган? Сара опустилась на колени. С внешней стороны замок представлял собой буквенную панель. Чтобы открыть засов, достаточно было набрать на этой клавиатуре слово, являющееся паролем. В замках такого типа после третьей неудачной попытки обычно включается сигнал сирены, но интуиция подсказывала Саре, что Нетти непременно должна была выбрать в качестве пароля слова «Кактус» или «Толокин». «Кактус» — короче, а значит, набрать его легче. И прежде чем приступить к демонтажу замка, она все-таки решила попробовать.

К-а-к-т-у-с. Тут же послышался щелчок отодвигающегося засова, и Сара открыла дверь. Она вошла в квартиру, не доставая оружия. Внутри было темно. На окнах вместо занавесок — полароидная пленка. Скромное, почти аскетическое убранство комнаты. Нетти позаботилась даже о том, чтобы купить пианино — для большей убедительности. Стены увешаны поддельными концертными афишами, этажерки трещат под тяжестью музыкальных партитур и старинных, на семьдесят восемь оборотов, пластинок. Прилежная ученица, во всем следовавшая советам своего наставника, Нетти стремилась создать образ солидной старой дамы, внушающей доверие соседям. Большинство людей, которым приходилось с ней сталкиваться, и вообразить не могли, что ей чуть больше пятидесяти.

Сара быстро обошла комнаты. Никого. Она сразу убедилась в том, что одно из окон спальни действительно выходило на стену дома с изображением головы индейца. Дэвид не ошибся! С кровати панорама из окна ограничивалась лишь этой огромной злобной физиономией, которая, казалось, вот-вот окажется в комнате. В предрассветных сумерках, в полусне, эта картина вряд ли производила приятное впечатление. Скорее всего в квартире долгое время никто не жил, оплата счетов могла производиться и через поверенного. Что же касается почты, то вряд ли Нетти Догган вела оживленную переписку. На полу ничего не валялось, в ящиках комода — ни единого документа, способного пролить свет на личность обитателя квартиры. В шкафах Сара обнаружила закрытые чемоданы, набитые маскарадными костюмами: прислуги, сотрудницы Армии спасения, деловой женщины. В каждом чемодане — не только подходящая к случаю одежда, но и парик, и вдобавок фальшивые документы. Сара насчитала пятнадцать таких чемоданов, все они были прочными, добротными, с надежными замками. Но сейчас у нее не было времени, чтобы осмотреть их все.

— Ну что? — нетерпеливо осведомился Шейн. — Значит, та самая квартира?

— Да, — подтвердила Сара. — Здесь и проживала Нетти Догган, когда отошла от дел. В глазах соседей она была известной в прошлом пианисткой, которой из-за ревматических болей пришлось отказаться от своего ремесла. Я почти уверена, что она изнывала от скуки. С другими женщинами Нетти наверняка не общалась. Да и может ли профессиональный убийца позволить себе иметь друзей? Одержимая манией преследования, в чем я нисколько не сомневаюсь, вряд ли она могла на кого-нибудь положиться. В этом, по-моему, и заключается суть произошедшей драмы: не доверяя никому, она в конце концов перестала доверять и Джейн.

— Да плевать я хотел на всю эту философию! — прервал ее Шейн. — Лучше объясните, почему Джейн до сих пор не здесь?

— Потому что она не направилась прямо сюда, а стала ходить кругами, чтобы запутать следы и сбить с толку воображаемых преследователей, — ответила Сара. — В свое время нам пришлось исколесить вдоль и поперек всю Калифорнию, прежде чем мы добрались до отравленного озера. Скоро она появится. Давайте ждать. Ни в коем случае не курите — табачный запах сразу вызовет у нее подозрение. Предлагаю набраться терпения и укрыться в одной из комнат. Не забывайте — Джейн вооружена.

Последнее замечание встревожило Шейна.

— Да она нас перестреляет как зайцев, стоит нам только нос высунуть из нашей норы! — проговорил он с раздражением. — За эту дурацкую игру мы рискуем заплатить собственной шкурой!

Сара снова невольно задала себе вопрос: что, собственно, делает здесь практикант, если он так трясется за свою жизнь? Возможно, боится уронить себя перед Круком? Или его к тому побуждают совсем иные мотивы, которые он скрывает? Почему он явно отдает предпочтение такому развитию событий, при котором Джейн убивают полицейские? Из страха перед испепеляющими стрелами вышестоящего начальства? Только и всего? Ведь индеец — лишь тонкий слой краски на стене дома, гангстер во французском кафе не кто иной, как ее дочь Санди, а пулю, угодившую в лоб Джейн, пустила ныне покойная Нетти Догган.

Но вот если что и было реальным, так это попытка задушить Джейн во время ее пребывания в больнице.

«А если Шейн и пытался это сделать? — внезапно пришло в голову Саре. — Но какая причина могла толкнуть его на это? Трудно найти объяснение. Зачем молоденький практикант, впереди у которого блестящее будущее, мог жаждать гибели несчастной, безвестной, полностью утратившей память пациентки?»

Версия не выдерживала критики. Если только… Если только Шейн как раз и боялся, что однажды к Джейн вернется память и она вспомнит… вернее, узнает его.

Не связан ли Шейн каким-то образом с Нетти Догган? Не встречала ли его Джейн у пожилой дамы до того, как события стали приобретать драматический оборот? Не был ли Кристиан… сыном Нетти?

«Перестань! — приказала себе Сара. — Ты сходишь с ума, занимаешься сочинительством, а значит, тоже становишься параноиком. Шейн — самое обыкновенное ничтожество, одержимое собственным благополучием, и нечего его демонизировать».

Такое определение красавчика практиканта показалось Саре наиболее адекватным и немного успокоило. И все-таки она должна быть готовой ко всему: в деле Джейн Доу еще слишком много белых пятен.

Было решено укрыться в одной из комнат, оставив дверь приоткрытой, что позволило бы им наблюдать через щель за входом в квартиру.

— Вынужден лишний раз напомнить, что мы явились сюда, дабы не допустить еще одной трагедии, — сказал Крук. — Сара, уберите оружие, а вы, Шейн, не вздумайте доставать шприц до того момента, как он вам понадобится. Мне приходилось вести переговоры с психически нездоровыми людьми, и, поверьте, я умею это делать. Если вы не станете проявлять излишней инициативы, все пройдет хорошо. Не исключено, что нам даже не понадобится прибегать к инъекции.

— Размечтался! — грубо оборвал его Шейн. — Нужно всадить ей иглу сразу, как только она переступит порог. И засаду стоило бы устроить прямо за входной дверью.

— Ни в коем случае! — запротестовал Крук. — Если Джейн поймет, что на нее организована охота, как на дикого зверя, мне никогда уже не установить с ней доверительных отношений.

Он отключил динамик, и теперь его голос был едва слышен.

Шейн, пренебрегая советом шефа, вытащил из внутреннего кармана куртки металлический футляр, в котором находился наполненный бесцветной жидкостью шприц. Сняв с иглы защитный колпачок, практикант осторожно завернул стеклянный цилиндр в носовой платок.

— У меня впечатление, будто я готовлюсь войти в клетку со львом, чтобы его усыпить, — неожиданно грустно промолвил Кристиан.

— Как быстро подействует лекарство? — спросила Сара.

— Мгновенно, — прошептал практикант. — Этот препарат используется для обуздания буйно помешанных и справляется даже с наркоманами в их худших проявлениях.

Они замолчали и продолжали сидеть в полной темноте. Сара опустилась на пол, мышцы ног и спины были так напряжены, что при малейшем движении она ощущала сильную боль. И лишь на исходе четвертого часа мучительного ожидания им сквозь толщу стены удалось различить звук открывающегося лифта. Сара резко поднялась, боль в суставах от долгого пребывания в неудобном положении исказила ее лицо — к счастью, никто этого не заметил. Крук подал знак Шейну, чтобы тот направил инвалидное кресло в проем приоткрытой двери. Он так тяжело дышал, что Сара испугалась, как бы Джейн не насторожили эти непонятные звуки еще до того, как она окажется в квартире.

Тем временем Джейн набирала код. Вновь раздался щелчок отодвигающегося засова, и она прошла в помещение. Глаза Сары, привыкшие к темноте, без труда различили знакомый профиль. На мгновение заколебавшись, Джейн, словно не решаясь переступить порог, остановилась. Свет с лестничной площадки обозначил на ее застывшем, непроницаемом лице резкие тени. Глубоко вздохнув, она сделала шаг вперед. За спиной у нее снова щелкнула задвижка. Боже, в каком виде была Джейн! Порванная одежда висела клочьями, грязные волосы растрепались. Она казалась до крайности вымотанной и возбужденной. С полминуты Джейн стояла как вкопанная посреди холла, потом решилась наконец включить свет.

Сара и Шейн увидели, как Крук сделал им предупреждающий жест: не двигаться! Джейн занервничала, опустила руку в карман плаща и достала украденный у Сары «вальтер-ППК». Затем пересекла гостиную и открыла шкаф. По звукам, доносившимся из угла комнаты, находившегося вне поля зрения Сары, та догадалась, что Джейн вытаскивает из шкафа чемоданы.

«Собирается переодеваться, — решила ирландка. — Надеется сбить с толку преследователей. Джейн снова во власти маниакального желания постоянно менять облик».

Через десять минут шум стих. Крук привел в действие мотор своего инвалидного кресла и выкатился на середину гостиной.

— Джейн, — спокойно произнес он. — Это я, доктор Крук. Не бойтесь, я не причиню вам никакого вреда.

Вздрогнув, молодая женщина сразу же наставила на него пистолет. Однако вид врача был настолько жалок, что вызвал у нее мгновенное замешательство, и рука с оружием безвольно упала. Сара и Шейн, воспользовавшись моментом, покинули свое укрытие.

Джейн стояла на пороге спальни Нетти Догган посреди раскрытых чемоданов. Казалось, это не спальня, а вокзальный перрон, на который только что опрокинулась тележка носильщика и весь багаж вывалился. Левая рука Джейн сжимала ручку одного из чемоданов.

— Посмотрите, в каком я состоянии, — голосом умирающего проговорил Крук. — Никакой угрозы для вас я не представляю. Я хочу вам помочь, Джейн. За вами охотятся полицейские. Они обязательно выйдут на вашу квартиру — это вопрос в лучшем случае нескольких дней. Здесь вам оставаться нельзя. Пойдемте со мной, я спрячу вас в больнице под чужим именем — никому не придет в голову вас там искать.

Его речь прервал приступ сухого кашля. Крук поднес руку к груди, словно человек, испытывающий сильную боль.

— Никуда я не пойду! — отрезала Джейн. — Я в вас не нуждаюсь и достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться. Завтра я уже буду так далеко, что полиция до меня не доберется. Здесь найдется все необходимое, чтобы обвести копов вокруг пальца: одежда, парики и подложные документы.

— Отдайте оружие, — умоляющим тоном попросил Крук. — Никто из нас не желает вам зла. Вы страшно устали, Джейн, и не спали много ночей подряд. Все эти кошмарные сновидения, одолевавшие вас в последнее время, кого угодно вымотают, или я не прав? Теперь вы боитесь засыпать, однако если примете мое предложение, обещаю сделать все возможное, чтобы ваш сон восстановился. Я буду сидеть у изголовья кровати и охранять ваш сон. Разве не мечтаете вы о хорошем здоровом сне, о хотя бы одной ночи полного расслабления и отдыха?

Его голос, вкрадчивый, обволакивающий, не просто убеждал — гипнотизировал. Джейн стояла в растерянности, уже на грани того, чтобы внять советам своего бывшего спасителя. Шейн достал из кармана шприц и теперь держал его в руке, прижатой к бедру.

— Джейн, — продолжал нашептывать Крук, — я ваш друг. Я назначу вам курс лечения глубоким сном, и дела у вас пойдут гораздо лучше. Интересно, сколько дней подряд вы были лишены нормального сна?

— Не знаю точно, — нерешительно произнесла молодая женщина. — Меня постоянно преследовали видения… все эти образы… я закрывала глаза, и они оживали, начинали шевелиться в моей голове, наполняя ее кошмарами.

— А ведь это будет продолжаться, если я не вмешаюсь, — уговаривал Крук. — Вы больше никогда не сможете заснуть. Жизнь для вас превратится в сплошной ад. Ведь вам ясно, что я имею в виду? Нет ничего ужаснее постоянной усталости, которой нет конца.

— Да, — согласилась Джейн. — У меня больше нет сил.

Крук протянул к ней ладонь, развернув ее тыльной стороной. Она осторожно опустила на нее пистолет, еще хранивший влажное тепло ее руки. Шейн, воспользовавшись ситуацией, кинулся сзади на Джейн и вонзил ей в плечо иглу. Испустив звериный рев, она тут же с силой его отбросила, но было слишком поздно, игла вошла в мышцу до самого основания.

— Негодяй! — успела выкрикнуть Джейн. — Скотина!

Джейн сделала шаг к Круку, чтобы выхватить у него оружие, но ее ноги подкосились, она выпустила из рук чемодан и, окинув изумленным взглядом всех присутствующих, рухнула наземь. Мгновение отяжелевшая голова Джейн с глухим стуком ударилась об пол, и этот страшный звук резкой болью отозвался в груди Сары, которая бросилась к своей бывшей подопечной.

— Помогите мне ее перевернуть! — приказала она Шейну. — Боюсь, как бы при падении она себе что-нибудь не повредила!

Практикант неохотно повиновался.

— Мы только зря теряем время, — недовольно пробурчал он. — Давайте поскорее закинем ее в машину и смотаемся, скоро уже рассвет. Или хотите, чтобы нас арестовали за попытку похищения?

— Постойте! — встревожилась Сара. — С Джейн что-то не так: она едва дышит и вся посинела. Что вы ей ввели?

Она приложила ухо к груди Джейн. Ее сердце почти не прослушивалось, а затрудненное дыхание свидетельствовало о постепенной парализации дыхательных мышц.

Сара резко выпрямилась и посмотрела на Шейна.

— Вы ввели ей не транквилизатор, — сказала она, и в ее голосе зазвучал гнев, — а просто отравили. Господи, какой же я была дурой! Ведь можно было догадаться — именно вы пытались задушить ее в больнице… Почему мне раньше не пришло это в голову, почему?

Практикант побледнел и посмотрел на Сару с ненавистью.

— Сумасшедшая! — выкрикнул он. — Я и пальцем не дотрагивался до этой девицы!

— А укол? — вскрикнула Сара. — Что вы на это скажете?

— Не знаю, — заявил Шейн. — Крук… это он… он приготовил шприц.

Практикант повернулся к Круку, словно школьник, застигнутый на месте преступления, в надежде оправдаться. Его глаза застыли от ужаса. Сара проследила за его взглядом и содрогнулась. Крук направил на него пистолет, который минуту назад ему отдала Джейн. — Эй! — крикнула Сара. — Что за игры вы… У нее не хватило времени продолжить: Крук нажал на спусковой крючок. Выстрел был почти бесшумным, так что соседи скорее всего его не услышали. Шейн, получивший пулю прямо в грудь, повалился навзничь с широко раскрытыми глазами. Сара не сомневалась, что его смерть была мгновенной.

— Вы обезумели! — бросила она Круку. — Какое право вы имеете устраивать самосуд! Этим должна была заняться полиция…

Она замолчала, поскольку в ее голове вновь прозвучала последняя фраза Шейна: «Крук… это он… он приготовил шприц…»

Ей стало трудно дышать.

— Значит, вы, доктор? — спросила она, не сводя глаз с Крука. — Это вы? Вы ее отравили?

— Назад! — последовал короткий приказ, и Сара увидела, что дуло пистолета теперь направлено на нее. — И не делайте глупостей. Мне, разумеется, известно, что на вас бронежилет, так что я выстрелю в голову. Я, конечно, далеко не снайпер, но с такого расстояния не промахнусь. Быстро к стене и на колени!

— Не понимаю, — почти прошептала Сара, — почему вы убили Джейн? Какой смысл?

Крук подождал, пока Сара встанет к стене, затем обогнул распростертые тела и подкатил к чемодану, который Джейн уронила, перед тем как упасть.

— Знаете, что в нем?

— Наверное, одежда для переодевания и фальшивые документы, — предположила ирландка.

— Вовсе нет, — с раздражением произнес Крук. — В остальных — да, но только не в этом. Здесь все сбережения Нетти Догган, то, что убийце удалось скопить за целую жизнь, которую она посвятила уничтожению себе подобных. Три миллиона долларов, Джейн открыла мне эту тайну Нетти. Однажды ночью, сразу после операции, когда я пришел навестить Джейн в ее палату, она прошептала в полузабытьи: «Половину шести миллионов долларов… она спрятала в тайнике Красного Коня». И тогда мне показалось, что сквозь меня пропустили электрический ток. Половина шести миллионов — это три миллиона долларов! Совсем не плохо, не правда ли?

— Зачем вам столько денег?

Крук сорвал с лица маску респиратора и бросил на пол.

— Я вышел в тираж. Мои научные исследования никто не воспринимает всерьез. Анксиолитический препарат, устраняющий состояние тревоги, который я разработал, никогда не будет внедрен в производство, поскольку запрещен министерством пищевой и фармацевтической промышленности. А ведь я вложил в свои разработки кругленькую сумму. О, я мог бы разбогатеть, но вместо этого в конце концов залез в долги и подорвал доверие моих кредиторов. Если я не поднимусь, не исправлю положение немедленно, то закончу свою карьеру в амплуа фельдшера, делающего прививки детям иммигрантов-мексиканцев в каком-нибудь маленьком диспансере. Я слишком стар, чтобы все начинать с нуля без гроша в кармане.

Он медленно встал с кресла, резким движением отбросив в сторону шланги, соединявшие его с капельницами.

— Как видите, я не так уж плох, — с мрачной иронией произнес Крук.

Сара поняла, что сейчас он ее убьет. Единственным шансом на спасение была попытка утомить Крука разговорами в надежде, что он потеряет сознание.

— Зачем вы пытались задушить Джейн в больнице?

— Эта идиотка никак не хотела выписываться. Нужно было убедить ее, что за ней охотятся. Иначе как бы я узнал, где находится этот тайник Красного Коня? Я лишь слегка сдавил ей горло, просто чтобы напугать. А когда она все-таки вылетела из гнездышка, прописал ей снотворное. На самом деле препарат оказывал противоположное действие — вызывал во сне воображаемые образы и ситуации, извлекая их из подсознания. Его применяют для лечения некоторых пациентов, чья мозговая деятельность находится в угнетенном состоянии. Медикамент этот еще называют препаратом вытеснения. Расчет был на то, что при использовании его в больших дозах в голове Джейн оживут давно забытые картины ее прошлого или, иначе говоря, события, происходившие в ее жизни. Я надеялся расшифровать содержание ее снов и определить место, где находятся деньги Нетти. Для этого мне и пришлось нанять вас в качестве телохранителя. Мне нужны были видеозаписи пантомим Джейн и подробный отчет о содержании ее сновидений. Я почти сразу пришел к выводу, что с женщиной Джейн будет более откровенной.

Крук замолчал, ему было трудно дышать. Очень осторожно он наклонился и взял в руки большой чемодан.

— Что вы собираетесь делать? — не выдержала Сара.

— Кристиан убил Джейн, — ответил он. — На шприце обнаружат его отпечатки. Полицейские решат, что перед смертью ей все же удалось застрелить практиканта и… вас. Перед уходом я вложу ей в руку пистолет. Кресло вместе с чемоданом спущу лифтом вниз. Надеюсь, у меня хватит сил. Потом сяду в фургон и поеду к себе в больницу. Пройдут недели, прежде чем трупы обнаружат. Дверь практически герметично закрывает вход в квартиру, так что соседи долго не почувствуют никакого запаха. Как видите, ничего невероятного в моих планах нет. Но главное, я становлюсь обладателем половины шести миллионов долларов. В скором времени я подам в отставку и уеду в Мексику. С тремя миллионами долларов в хороших условиях нетрудно поправить свои дела.

По ставшему восковым лицу Крука струился пот. Сара вновь подумала, что, сумей она продлить их разговор еще на несколько минут, он обязательно потеряет сознание.

Свободной рукой Крук провел по чемодану, открыл оба замка, а затем поднял крышку. С того места, где находилась Сара, ей хорошо было видно огромное количество перевязанных зеленых пачек. Крук же застыл, словно внезапно пораженный столбняком, его рот приоткрылся, из груди вырвался страдальческий стон. По-видимому, произошло что-то непредвиденное, о чем Сара пока не догадывалась…

ГЛАВА 30

Ты умираешь, Джейн. Умираешь. Свет жизни в тебе гаснет, заставляя холодеть тело, словно чья-то немилосердная рука одну за другой выключает лампочки на пульте театрального освещения. Щелк, щелк, щелк. И с каждым новым щелчком умирает один из нервов, перестает сокращаться одна из мышц. Твое безжизненное тело распростерто на полу, но ты еще слышишь, как те, живые, разговаривают. Впрочем, их слова почти не имеют значения. Только сейчас к тебе пришла ясность сознания, теперь ты вспомнила все. Например, как впервые появилась у Нетти с магнитофоном под мышкой. Ты долго не могла прийти в себя от удивительного, восторженного ощущения, что эта старая, больная, разбитая ревматизмом женщина когда-то безжалостно убивала. Опрятная, такая безобидная на первый взгляд, в ее милой квартирке, обставленной английской полированной мебелью и украшенной нарядными салфеточками, аккуратными скатертями, с ее фарфоровыми безделушками и хрустальным письменным прибором. Разве можно было такое предположить?

Сначала ты, разумеется, подумала, что Джонатан Суорм ошибался. Нетти была очень осторожной, ее колючие глазки за толстыми стеклами очков словно пронзали тебя насквозь. Взгляд акулы. И тебе понадобилось время, чтобы ее приручить и растопить лед недоверия. Помнишь, как первое время Нетти неохотно говорила о себе, сообщала лишь незначительные подробности, цедя сквозь зубы слова. С виду обыкновенная старуха…

Можно ли было представить, что эти изуродованные артритом пальцы когда-то держали пистолеты, ножи, ловко управлялись с взрывными устройствами? Помнишь, как она говорила, вздыхая: «В молодости я увлекалась китайской каллиграфией, но теперь это удовольствие мне недоступно — мои иероглифы напоминают пауков. Если хотите, могу дать вам несколько уроков».

И ведь ты согласилась, с единственной целью — завоевать ее расположение. Ты научилась владеть кисточкой и правильно обмакивать ее в тушь. Втянувшись, ты уже целые дни проводила за этим занятием, а потом, вечерами, по нескольку часов скребла щеткой пальцы, чтобы вычистить черноту из-под ногтей.

Но однажды ты поняла, что Нетти, по примеру Толокина, просто с неподражаемым совершенством исполняла роль старухи, в то время как ей едва перевалило за пятьдесят. Все оказалось фальшивым: седина, старомодные платья, туфли невероятных фасонов… Суставы, правда, болели у Нетти по-настоящему. Ревматоидный полиартрит, появившийся у нее лет в сорок, не был притворством. Нетти так часто изображала разбитых недугом старух, что созданные ею образы в конце концов одержали над ней верх.

А знаешь, что окончательно развязало ей язык? Искорка неверия, порой вспыхивавшая в твоих глазах. Нет, она не могла больше выносить того, что ее принимают за заурядную выдумщицу. Представить тебе доказательства — вот что стало для Нетти делом чести. Ты задела ее за живое, оскорбила. А там уже все пошло как по маслу: одно признание влекло за собой другое. Нетти испытала настоящее головокружение от «сброшенного балласта», ни с чем не сравнимое удовольствие от возможности подвести итог, выставить напоказ свои подвиги и достижения. Она рассказывала тебе о совершенных ею преступлениях с щедростью добросовестного учителя, стараясь придать выпуклость каждой детали, более того, Нетти даже решила научить тебя пользоваться оружием, но для этого ты оказалась слишком неуклюжей, все валилось у тебя из рук, и каждый раз ты издавала жалобный писк напуганной мыши, что очень ее забавляло.

Это была насквозь фальшивая старая дама, хрупкая снаружи, внутри же холодная и твердая как гранит. Ты развлекала Нетти, заполняла пустоту ее существования. Она рассказала, что однажды решила покончить со своим ремеслом, осознав, что пистолеты стали слишком тяжелыми и она больше не могла их удерживать без дрожи в пальцах. Начисто лишенная чувства юмора, она все воспринимала всерьез и не собиралась ничего представлять в смешном свете. Иногда она показывала тебе свои девичьи фотографии, на которых ее невозможно было узнать. Ты согласилась разделить ее одиночество со смешанным чувством гордости, страха и того приводящего в восторг возбуждения, что питается восхищением и постоянным ощущением опасности. В квартире Нетти тебе была отведена комната для гостей, окна которой выходили на настенную роспись противоположного дома. Чудовищная голова индейца, сверлящего тебя своим взглядом каждый раз, едва утром ты открывала глаза.

Нетти страдала бессонницей, и ты часто слышала шарканье ее ног по квартире, погруженной во мрак. Однажды ровно в полночь ты открыла глаза, почувствовав, что в комнате кто-то есть, и увидела ее возле изголовья — она смотрела на тебя, словно хотела увидеть то, что ускользнуло от нее днем. Ты сдержалась и не подала виду, что заметила ее, но с тех пор страх навсегда поселился в твоей душе.

Вот какой она была, Нетти Догган. Сначала неразговорчивая, потом безудержно болтливая, будто в ней открылся тайный клапан и она уже не могла остановиться после долгих лет вынужденной немоты. Одна кассета с записями сменяла другую, скоро тебе пришлось их нумеровать, а потом настала очередь переносного компьютера.

Эти кровавые воспоминания поглощали тебя целиком, преследовали во сне. Как если бы ты открыла ящик Пандоры и уже не властна была над его содержимым. Так получилось, что ты поселилась у дьявола, по утрам пила его чай и ела апельсиновое варенье. И каждую минуту рядом находились эти крохотные, черные и пронзающие тебя насквозь злобные глазки акулы.

Иногда на Нетти находили странные приступы какого-то юного веселья, она хохотала, почти кокетничала с тобой и тащила в магазины, где, однако, никогда и ничего не покупала. Сначала ты думала, что Нетти скупа или стеснена в средствах, но она объяснила, что, напротив, владеет немалым состоянием.

— Деньги жгут мне пальцы, — призналась она однажды. — Если я буду следовать тому, что называется велением сердца, то промотаю денежки за полгода.

Больше всего на свете она боялась нищеты, рассказывала тебе о своих собратьях по ремеслу, которые кончали жизнь в канаве, становились попрошайками, спустив все заработанное за долгие годы в казино. И когда однажды, говоря с тобой обо всем этом, Нетти прочла в твоих глазах сострадание, вот тогда ей и захотелось бросить тебе в лицо: «А знаешь, я ведь чертовски богата! Всю жизнь я экономила, и у меня припрятано на черный день шесть миллионов долларов. Как ты думаешь, хорошая это цена за кровь, что я пролила?»

Ты не поверила, решила, что она попросту хвастается, и Нетти это почувствовала. У нее был поистине звериный инстинкт, приобретенный за долгие годы двойной жизни и постоянной опасности. Она призналась, что отказалась от мысли поместить деньги в банк, поскольку можно наложить арест на счет по одному лишь подозрению полиции. Ей приходилось встречать бывших коллег, оставшихся без гроша, перебивавшихся с хлеба на воду, в то время как их счета были заблокированы и деньги лежали мертвым грузом в банковской ячейке.

— Нет, кубышка всегда должна быть под рукой, — нашептывала Нетти.

— Слишком большой соблазн для тех, кому банкноты жгут пальцы, — заметила ты с ехидным смешком.

Вот это и было твоей непростительной ошибкой, дополнительной провокацией для Нетти, не выносившей никакой критики в свой адрес. Она должна была во всем быть совершенством. И она решила доказать тебе это.

— Я кое-что придумала, — не выдержала наконец Нетти. — Своего рода защиту от самой себя. Чертовски просто, однако действенно.

В тот вечер она продемонстрировала тебе, в чем именно заключался ее трюк, и достала чемодан. Один из тех, где лежал реквизит, необходимый для изменения внешности. Ей пришлось прибегнуть к твоей помощи, потому что чемодан оказался слишком тяжелым для ее ослабевших от постоянной боли в суставах рук. Положив его на пол, Нетти приподняла крышку.

В чемодане оказалась половина шести миллионов долларов в крупных купюрах. Нет, не три миллиона, вовсе нет… именно половина шести миллионов: ровно по половине от каждой купюры. Левая их часть отсутствовала. Целых шесть миллионов, которые невозможно использовать. Они были изуродованы, низведены до ценности раскрашенных бумажек.

— Другие половинки спрятаны далеко отсюда, — объяснила Нетти, — в тайнике, до которого не так-то легко добраться. Если мне требуются деньги, я беру нужную сумму, потом отправляюсь туда и дополняю недостающее, склеивая купюры. Это кропотливая и тяжелая работа, особенно для человека моего возраста. Нельзя перепутать половинки и номера. Зато таким образом мне удается расходовать свой запас только в случае крайней надобности и я надежно защищена от собственной расточительности. Об этом способе сохранения средств я узнала от одного профессионального игрока. Каждый раз, отправляясь в Лас-Вегас, он разрезал часть денег, чтобы не иметь соблазна все спустить без остатка. Он так говорил: «Пока склеиваешь купюры, есть время поразмыслить над тем, что, возможно, ты совершаешь глупость!» Я считаю, это неплохой метод.

Ты долго рассматривала не имеющие никакой ценности обрезки, даже потрогала их кончиками пальцев, все эти приведенные в негодность миллионы, безжалостно отрезанные половинки президентских лиц. И вновь ты подумала, что Нетти — просто сумасшедшая.

Она захлопнула чемодан прямо перед твоим носом.

— Здесь все, что нужно для обеспечения моей старости, — прошипела она. — А ведь я собираюсь дотянуть лет эдак до девяноста пяти, и в мои планы не входит подохнуть где-нибудь в приюте для бедняков. До сегодняшнего дня эта маленькая уловка надежно защищала меня от транжирства. С моими больными пальцами склеивание — тяжелый труд, и как следствие я почти ничего не потратила. А используй я обычную чековую книжку, все пошло бы по-другому… денежки улетели бы со скоростью звука. Я знаю, что говорю. В первое время, когда я отошла от дел, моим любимым развлечением было посещение шикарных магазинов, а на это никаких денег не хватит. И очень скоро я поняла, что нужно взять себя в руки, иначе мне грозит приют для бедных.

Итак, в тот вечер твоя судьба была решена. Сколько времени понадобилось Нетти понять, что она слишком много тебе сказала? Но на следующий же день ты увидела в ее глазах настороженность и подозрение. Ты постоянно ловила на себе ее колючий взгляд и часто, отвернувшись, не могла избавиться от ощущения, что она смотрит тебе в затылок. И недоверие к тебе Нетти взяло верх. Она пришла к выводу, что ты специально вызывала ее на откровенность, чтобы узнать, где она хранит деньги, а все твои расспросы о ее жизни как будущего литературного персонажа были лишь прикрытием, ширмой. И тогда она приняла решение убить тебя. Ты, почувствовав это, испугалась по-настоящему, но сбежать у тебя не хватило духу. Да и как бы ты это сделала — ведь теперь Нетти не спускала с тебя глаз ни днем, ни ночью. В твоей душе прочно поселился страх: ты боялась пить чай, который она наливала по утрам, боялась есть то, что она подавала за обедом. Но ты правильно рассчитала, что Нетти не станет убивать тебя на этой квартире — слишком трудно ей будет потом перетаскивать твой труп. И тогда ты почувствовала себя в безопасности, во всяком случае, здесь, на Санта-Каталина-лейн.

Но вот однажды Нетти пригласила тебя совершить в ее компании небольшую загородную прогулку. Ей, видите ли, захотелось провезти тебя по памятным местам, где она когда-то познакомилась с Толокиным. Ведь это так важно для будущей книги, говорила она, просто необходимо, чтобы Джейн увидела своими глазами озеро, карьер. Нетти была тогда очень любезна, даже обворожительна, весь ее облик словно приобрел легкий налет грусти. Ты мгновенно осознала, что Нетти задумала с тобой покончить и на этот раз тебе не уйти от развязки.

Решение убийцы-профессионала было продиктовано не одной только рациональностью — она ведь была самым настоящим параноиком. Возможно, именно это и позволило ей выжить в невероятных ситуациях. А с тобой, дав волю языку, она совершила промах, и теперь ей нужно было как можно скорее его исправить.

Помнишь, Джейн, то жуткое воскресенье? Помнишь, как глухо билось, замирая от ужаса, твое сердце? Помнишь отравленное озеро, его берега, где под подошвами похрустывали, рассыпаясь в пыль, мелкие иссохшие косточки чаек? Ты была уверена, что здесь она тебя убьет — ведь сюда вот уже долгие годы не ступала нога человека. Казалось, сама эта отравленная земля источает смертные соки. Ты заметила, что Нетти сменила автомобиль явно с целью провести полицейских. Она повезла тебя к озеру в машине, которой ты у нее никогда прежде не видела, разумеется, краденой, от нее Нетти затем могла легко избавиться. Сначала Нетти отвела тебя в покосившуюся рыбацкую хижину, а потом вы долго бродили по берегу, и каждую секунду ты ожидала, что она столкнет тебя в воду, насыщенную ядом. Но могла ли Нетти с ее больными суставами пойти на такой риск? Ты твердо решила ничего не есть и не пить. А вдруг она захочет представить твою смерть обыкновенным отравлением по твоей же неосторожности?

Перед поездкой Нетти предложила взять с собой все до единой кассеты с записями ее интервью и черновые заметки, сделанные в тетради. «Посвятим эти выходные работе над книгой», — объяснила она свою странную просьбу. Вечером, перед тем как лечь спать, ты сделала вид, что выпила стакан вина, который она тебе предложила, хотя на самом деле едва его пригубила, а затем притворилась, что спишь. Ты успела наделать немало ошибок, но на этот раз поступила правильно. Вскоре Нетти встала и принялась грубо расталкивать тебя, дабы убедиться, что ты не проснешься. Потом она пошла вниз, чтобы сжечь дискеты, кассеты с записями, рукописи и твои документы в старом молочном бидоне за домом. Нетти нервничала, и с каждой минутой ее жесты становились все более беспорядочными и неловкими. Пока вещественные доказательства корчились в пламени, Нетти, словно в припадке, бессмысленно кружила возле дома, но в конце концов опустилась на колени возле одной из опор, поддерживающих хижину. Ты следила за ней, прислонившись щекой к щели между досками, и увидела, что она выкапывает из земли большой чемодан.

В нем-то и находились вторые половинки тех шести миллионов. Нетти должна была лишний раз убедиться, что ее клад в целости и сохранности.

Ты мгновенно оделась, схватила маленький нож для резки овощей с кухонного стола, не переставая дрожать от страха. Первым твоим намерением было тихонько спуститься по лестнице, сесть в машину и скрыться, но Нетти оказалась проворнее. Обернувшись, ты увидела, что она стоит за твоей спиной с револьвером в руке. А уж остальное за тебя сделал твой ужас: рука нанесла удар наугад, прямо в сухую старческую плоть. Нетти рухнула как подкошенная, а ты помчалась по ступенькам вниз. Однако прежде чем уехать, ты вырыла из земли чемодан и бросила его в машину. Но в тот момент, когда ты включала зажигание, в проеме двери вдруг выросла фигура Нетти. Она целилась в тебя. Звука выстрела ты не услышала, но показалось, что для тебя одной в ночном небе зажглось ослепительное солнце. Ты увидела, что Нетти снова упала. Не осознавая еще своего ранения, ты нажала на газ и стала разворачивать машину, чтобы отъехать от озера. Ты совсем не чувствовала боли и не сразу поняла, что у тебя пробита голова. И продолжала ехать вперед, не испытывая никаких ощущений.

Позже, прочитав материалы исследований по делу знаменитого Финеаса Гейджа в больничной библиотеке, ты лишний раз убедилась, что в этом не было ничего сверхъестественного. Финеас тоже сохранил ясность сознания и неплохую физическую форму, несмотря на то, что в черепе у него зияла огромная дыра.

Ты долго ехала наугад, понимая, что в любой момент можешь потерять сознание, а тебе хотелось успеть спрятать чемодан. В этом случае тебе было бы достаточно просто зайти в бывшую квартиру Нетти и завладеть недостающими половинками ее шести миллионов. И ты несколько раз повторила ключевые слова, которые необходимо было впечатать в свою память: во-первых, «кактус» — слово, открывающее кодовый замок, но главное — «индеец» и «Красный Конь».

С ужасом ты думала, что эти слова могут бесследно исчезнуть, есть риск не удержать их в памяти. Ты закопала чемодан с помощью маленького ножа, которым недавно заколола Нетти, а потом, тщательно вытерев, выбросила его в расселину между скалами. Затем ты вновь села в машину, чтобы уехать как можно дальше от места, где был зарыт чемодан, и закончила свой путь уже пешком, лишившись чувств на вершине Голливудского холма, у подножия гигантской буквы Н.

С тех пор прошло полгода.

Тебе известно, где сейчас этот второй чемодан… но Крук этого не знает. Память вернулась к тебе в тот момент, когда ты увидела в хижине труп Нетти, вот почему ты оглушила Сару. Ты больше в ней не нуждалась — отныне ты становилась обладательницей шести миллионов долларов. Хватило бы мотка клейкой ленты, чтобы вернуть к жизни сокровища Нетти Догган. И ты решила отправиться к Красному Коню, чтобы забрать оттуда другой чемодан, а уж потом откопать тот, что был спрятан возле хижины Толокина. Остальное было делом нескольких дней кропотливой работы. Кусочек клейкой ленты — и сто долларов готовы, еще кусочек — еще сотня. И так до конца…

Но твои враги… они ничего об этом не знают и никогда не узнают, потому что сейчас ты умрешь. Им не узнать, где находятся недостающие половинки, потому что расстояние между отравленным озером и холмом, на котором высятся гигантские буквы «Голливуд», достаточно велико. И чемодан может быть спрятан где угодно.

Теперь уже не важно, где именно.

И хорошо, так им и нужно.

Отличная работа.

Как тебе хочется сейчас рассмеяться, Джейн, расхохотаться прямо им в лицо, твоим врагам. С каким наслаждением ты бы сделала это… если бы только не была уже мертва.

ГЛАВА 31

Крук с потерянным видом рылся в чемодане, перебирая дрожащими пальцами пачки перерезанных купюр. Теперь Сара понимала, что повергло его в такое изумление.

— А ведь Джейн не солгала вам, доктор, сказав, что у нее половина шести миллионов долларов. Главное, однако, заключалось в этом слове — «половина».

Ничего не ответив, Крук продолжал совершать бессмысленные движения, даже не заботясь о том, чтобы оружие было направлено в сторону Сары. Его руки тщетно пытались соединить разрозненные части пачек.

— Да все бесполезно! — зло выкрикнула Сара. — Неужели до вас еще не дошло? В чемодане лишь половинки купюр. И только Джейн было известно место, где спрятаны недостающие. Вы поторопились убить ее, Крук!

Врач, казалось, все еще пребывал в шоке. Сейчас или никогда! Сара с силой выбросила вперед левую ногу, целясь коротышке в середину груди. Услышав хруст ребер, она увидела проступившее на рубашке Крука кровавое пятно и поняла, что начавшая затягиваться рана вновь открылась. Крук вскрикнул от захлестнувшей его страшной боли, выронил пистолет и упал головой вперед, уткнувшись лицом прямо в перевязанные пачки долларов.

Сара выпрямилась, ее лицо тоже исказила гримаса. Из-за резкого движения она опять повредила сломанное ребро, и оно причиняло ей невыносимые страдания. Сара с трудом дотащилась до спальни Джейн, схватила телефон и набрала номер 911.

— Соедините меня с инспектором Донахью, — прошептала она, когда к телефону подошел дежурный.

ГЛАВА 32

Найджел Крук умер от внутреннего кровотечения еще по дороге в больницу. Чемодан, набитый половинками долларовых купюр, обрел наконец покой на металлическом стеллаже полицейского склада, превратившись в вещественное доказательство.

Саре пришлось провести немало тягостных часов в офисе Донахью, посвящая его во все перипетии дела Джейн Доу 44С. Когда распоряжение о ее освобождении было подписано, она вернулась в Венис. Врачи прописали ей полный покой до тех пор, пока ее дважды сломанное ребро не срастется.

— Значит, она умерла? — часто с недоумением спрашивал Дэвид мать, словно никак не мог поверить в реальность произошедшего. — А ведь она мне очень нравилась!

— Знаю, — вздыхала Сара. — Джейн часто говорила, что хотела стать совсем другой женщиной, не имеющей ничего общего с той, кем была до своего ранения в голову. Но ей не хватило времени, чтобы понять, насколько она в этом преуспела!

Долгие месяцы Сара провела в постели, не сводя глаз с телефона, с которым никогда не разлучалась, в надежде, что однажды раздастся звонок и она снова услышит детский голосок Санди. Но дочь так и не позвонила.

Примечания

1

Моторные или сенсорные нарушения речи, вызванные очаговыми поражениями головного мозга. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Игра слов: crook (англ.) — плут

(обратно)

3

Род кактусов, произрастающих в пустынных районах Мексики

(обратно)

4

Идущая в пищу внутренняя часть ствола некоторых видов пальм, из которых приготавливают консервы, по вкусу напоминающие артишоки

(обратно)

5

Медаль, которой в США награждаются военнослужащие, раненные в бою

(обратно)

6

Чарлз Мэнсон — лидер религиозной общины, совершавшей ритуальные убийства, в частности, расправившейся с актрисой Шарон Тейт в 1969 г.; Дэвид Кореш — идейный вдохновитель секты «Ветвь Давидова», спровоцировавший массовое самосожжение в 1998 г.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32 . . . . . . .

Реклама на сайте