«Небоскреб»

Глава 1

Для Эдвина Лестера поездка на Манхэттен в его последнее утро на этой земле была не более неприятной, чем в любое другое. Он уцепился за металлическую скобу в противно дребезжащем, вихляющемся из стороны в сторону вагоне подземки, битком набитом людьми, которых он не знал и не желал знать. Глаза его, как обычно, глядели в одну точку, сознание отключилось. Приятно было сознавать, что он одет со вкусом. Ему нравилось считать себя самым изысканно одетым бухгалтером во всем Нью-Йорке. Даже его полосатая нижняя рубашка из хлопка и боксерские трусики были свежевыстираны и выглажены. Но этот нюанс его туалета впоследствии в морге должным образом не оценят.

Поезд, вздрогнув, остановился.

– Это Пятидесятая? – спросил он, наклонив голову к газете какой-то женщины и скосив взгляд на тусклые, немытые окна.

– Да, – ответила женщина, выдергивая газету из-под его подбородка. Если вы слепой, то где ваша тросточка?

Вместе со всем этим стадом людей Эдвин Лестер торопливо пересек платформу, прошел через выпускные воротца и поспешил вверх по бетонным ступеням. Он старался не дышать, поскольку ароматы на станции «50-я улица» были не самыми изысканными в списке новых отравляющих веществ. Оказавшись на тротуаре, он пригнул голову и с усилием двинулся через 8-ю авеню, борясь с пронизывающим западным ветром. В подземке не произошло аварии, в его карманы никто не забрался, никто ничего не нарисовал на его пальто и не высморкался на него. Еще несколько минут бдительности – и он будет в безопасности, в своем кабинете на 60-м этаже здания Залияна. Он был рад, что ему не пришлоcь идти с западной стороны через всю площадь ведь там ветер всегда был куда сильнее.

Площадь Залияна представляла собой пустынное пространство, протянувшееся между 49-й и 50-й улицами, захватывая значительную часть 8-й и 9-й авеню. Все работавшие в этом районе знали, что главной проблемой было отсутствие каких-либо препятствий для ветра, хотя архитектор здания и отрицал это. Когда порывы ветра в любых других районах города достигали вполне сносного уровня в двадцать миль в час, на площади Залияна они могли быть вдвое сильнее и вполне достаточными для того, чтобы сбить с ног неопытного пешехода. В завываниях ветров, налетавших с Гудзона, через городские ущелья западной части Манхэттена, казалось, появлялись тревожные нотки, когда они добирались до пустынной площадки, которая когда-то была площадью Мэдисон-Сквер-Гарден. Обтекая высотное здание, строящееся в конце квартала на 9-й авеню, ветры соединялись снова и, не встречая препятствий, мчались наперегонки через площадь, словно тут у них был обводной канал. Они вздымали тучи пыли и песка порой метров на тридцать в высоту, создавая этакие миниатюрные смерчи-торнадо из бумажных стаканчиков и оберток от сандвичей. Служащие конторы Залияна соглашались,что необходимо как-то рассечь этот ветер, ослабить его, может быть, полосой деревьев или какой-нибудь стеной. Каменных скамеек для этого было явно недостаточно. Широкие углубленные ступени, спускающиеся вниз, к фонтану, могли служить определенным убежищем, если только сам фонтан был отключен; если же он работал, сооружение напоминало автомобильную мойку. Этот район был особенно опасен зимой, асфальт обледеневал. Чтобы добраться до работы, служащим приходилось проделывать настоящие акробатические трюки. Около года назад кто-то рассылал повсюду петиции, призывавшие к сооружению перил поперек площади, но из этого так ничего и не вышло. Архитектор отверг эту идею как профанацию его замысла.

Здание Залияна стояло в северо-восточном углу этого участка, как бы стараясь по возможности потеснее прижаться к более фешенебельным кварталам центральной части города. Чередование вертикальных гранитных полос с такими же полосами затемненного под цвет бронзы стекла создавало довольно впечатляющее зрелище. Если не считать маленьких балкончиков на уровне третьего этажа, все четыре стены, резко уходящие ввысь от горизонтали улицы к пирамидальной крыше на 66-м этаже, не имели ни одного украшения. В сообщениях печати этот замысел называли «освежающе целомудренным», «мощной оптимистической заявкой на будущее города». Это было стройное, «дерзостно стройное», бросающееся в глаза здание, ледяным пиком вонзающееся в небо Нью-Йорка. Можно было легко представить, как Арам Залиян смотрит на восток из своего кабинетного комплекса под самой крышей, довольный тем, что находится на одном уровне со зданием Экксона, Рокфеллеровским центром, башней Трэмпа и такими давними «оптимистическими заявками», как здания Крайслера и Эмпайр-стэйт.

Служащие, поджидающие на площадке лифт, обслуживавший этажи с 44-го по 66-й, были в тот день разговорчивее обычного. Возбуждающая борьба с ветром вывела их из обычной пассивности. В тот момент, когда к ним подошел Эдвин Лестер, какой-то молодой человек, приблизившись к дверям лифта, знаком поднятой вверх руки призвал всех к тишине.

– Вы слышите? – спросил он. – Прислушайтесь!

– Вы имеете в виду звук от ударов тросов о стену? – спросила какая-то женщина.

– Нет, вовсе не этот звук. Это просто ветер со свистом дует из-под всех дверей. Я имею в виду более низкий звук, вроде органной ноты. – Он прислушался. – Звучит как «ре», чуть ниже среднего «до».

– Послушали бы вы, что делается на нашем этаже, – сказала другая женщина. – Я работаю на пятьдесят третьем, в северо-восточном крыле. При такой погоде у меня весь день напролет в ушах будто койоты завывают.

Двери лифта открылись, и все гурьбой устремились внутрь, тут же разворачиваясь лицом к дверям.

– Когда ветер задувает через вентиляционные решетки лифта, – сказал тот же молодой человек, – шахта превращается в органную трубу. Мы работаем в самом высоком в мире органе фирмы «Вэрлитцер».

– Ах, вот в чем проблема, – сказал другой мужчина, когда двери лифта плавно закрылись, – вы, друзья, просто не любите музыку, а?

Смех все еще звучал в ушах Эдвина, когда он добрался до своего кабинета. Как забавны люди, думал он, аккуратно пристраивая свое пальто на крючок и рукой отряхивая с него воображаемые пылинки. Ну, конечно, не все люди. Сам он, например, особой веселостью не отличался. Самыми характерными его чертами, помимо вкуса к хорошей одежде, были, вероятно, самоконтроль и целеустремленность. Ему можно было поручить любую работу с твердой уверенностью, что она будет закончена точно в срок и без лишних напоминаний. Чего же он добился при всех этих положительных качествах? Должности помощника контролера в отделе учета строительной корпорации Залияна. И почти нет надежды до ухода на пенсию получить повышение в должности, но он по-прежнему будет добросовестно работать, отдавая делу все свои способности. Во всяком случае, у него был свой кабинет с прекрасным видом из окна, что обычно считалось признаком неоспоримого престижа. Однако применительно к зданию Залияна, которое в ветреные дни раскачивалось из стороны в сторону фута на три, это всего-навсего означало, что другие компании отказались арендовать верхние этажи. Поначалу это колебание здания беспокоило его, но понемногу Эдвин настолько привык к этому, что почти не замечал.

Выражение «кабинет с окном» было явным преувеличением. Точнее было бы сказать «закуток с окном». То, что сотрудники называли кабинетами, на 60-м этаже представляло собой небольшие прямоугольники, отделенные друг от друга тонюсенькими перегородками, по высоте едва доходившими до плеча. Весь этаж был как бы открыт нараспашку, если не считать его центральной части, в которой размещались лифты, лестничные пролеты, уборные и прочие служебные помещения. Стоя у своей конторки, Эдвин мог поверх этих перегородок видеть все пространство, вплоть до окон на западной стороне здания.

Он приветливо помахал нескольким коллегам и отдернул шторы. При таком низком черно-сером небе солнце в это утро не должно было доставить никаких хлопот. Некоторое время он постоял у идущего от пола до потолка окна, чтобы полюбоваться общей панорамой зданий, раскинувшейся перед ним. Ему нравилось напоминать самому себе, что вид из его окна был до мельчайших подробностей столь же впечатляющим, как и из окна Арама Залияна. Лестер созерцал этот вид уже два года, но все еще не насладился им, да и не ожидал, что когда-нибудь окончательно насладится. Каждый день он проводил минут пять – десять, глядя в это окно, которое сейчас было забрызгано каплями гонимого ветром дождя. Утро было пасмурным, можно сказать зловещим, верхушки изломанного городского силуэта терялись в тумане. Желая убедить себя, что эта страшная высота его не пугает, он стоял очень близко к окну, ногтями прижимаясь к защитному деревянному поручню и касаясь лбом холодной поверхности стекла. Между носками его ботинок помещался целый городской квартал. Глядя вниз, он видел множество пятнышек, появляющихся из подземки и разбегающихся в разные стороны. А десятью минутами раньше он сам был одним из этих пятнышек. Вот раскрылись, как цветки, несколько крохотных зонтиков. А потом он заметил, что стекло зашевелилось.

Он проследил за своим отражением. Его голова и плечи колебались и подрагивали, словно отражаясь в воде. Стекло выгибалось сначала внутрь, а потом наружу с интервалами секунд в пять, каждый раз приближаясь примерно на сантиметр. И каждый такой изгиб сопровождался ясным щелчком. Он хмуро прислушался. Щелчки прекратились, и стекло выгнулось наружу еще сильнее, словно тонкая перепонка, затягиваемая в область низкого давления в ходе школьного опыта. Стекло вибрировало, и, когда он поднял руку, чтобы прикоснуться к нему, два окна на противоположной стороне обрушились внутрь, произведя звук сотни разом щелкнувших кнутов. В тот же самый миг стофунтовое стекло, сквозь которое смотрел Лестер, треснуло, выскочило из своей рамы и рухнуло на улицу, подобно лезвию гильотины. От яростного порыва ветра, прокатившегося по всему зданию, перегородки опрокинулись, как костяшки домино. Лестера крутануло, и он попал в водоворот конвертов, бумаг, разных формуляров и вырезок. Стараясь защитить глаза, он поднял руку и пошарил у себя за спиной, пытаясь опереться на окно, которого там уже не было. Мощный порыв ветра сбил его с ног и бросил на спину, перекинув через деревянный защитный поручень. Он изо всех сил уперся ногами, чтобы удержать равновесие, но все же соскользнул и прокатился по полу метра полтора вдоль наружной стены. Прижимаясь предплечьями к полу, он так и не смог остановиться и неуклонно продолжал скользить вниз, хотя его ногти и прочертили десяток полос в ковре. Парой футов ниже уровня пола его скрюченные пальцы зацепились за металлическую полоску, служившую нижним упором для окна, и в тот же миг он ощутил острую, обжигающую боль в правом запястье.

И с внезапностью, настолько потрясающей, что у него перехватило дыхание, Эдвин Лестер повис на 740-футовой высоте над 8-й авеню. Надо было ждать, пока кто-нибудь не появится и не стащит его оттуда в безопасное место, никакой альтернативы не было, и он попросту висел под ветром и дождем.

Он уцепился покрепче, борясь с ветром, стремящимся оторвать его, и ждал, жмурясь от капель дождя. Он чувствовал, будто правую руку вырывают из плечевого сустава, а боль в запястье все нарастала. Где же все его друзья и коллеги? Холод, пронизывающий ногу, заставлял предположить, что брюки разорваны, но он не осмеливался посмотреть вниз, чтобы удостовериться в этом. Он смотрел в зияющее отверстие в стене, надеясь увидеть там чье-нибудь лицо, но ни-кто не появлялся. Все произошло столь стремительно, что он даже не успел испугаться, но теперь страх расползался по нему, подобно тысячам муравьев. Желудок свело, а глаза наполнились слезами.

– Помогите! – закричал он до странности хриплым голосом. – Помогите мне!

Что они там, оглохли все, что ли? Неужели никто не заметил, как он вывалился за окно? Что ж, видимо, ему придется самому себя спасать. Собрав все силы, он сумел подтянуться, коснувшись подбородком ладоней. Он увидел до обидного близкий край стола. Казалось, еще немного, и он доберется до него. Лестер был уверен, что сможет ухватиться за него одной рукой, если другой будет достаточно крепко держаться. Он перенес вес всего тела на левую руку и попытался поднять правую, но она не подчинилась. Что-то удерживало ее. Он дернулся изо всех сил, но не смог освободить руку. Повернув голову, он увидел, что его правое запястье, как кинжалом, пригвождено стальным обломком оконной рамы. Он оказался наколотым, словно мотылек на булавку, в равной степени неспособный ни упасть ни приподняться, и с каждым отчаянным ударом сердца из его плоти исторгалась кровь, которую мгновенно уносил ветер. Он уставился на пульсирующую рану как на некий поврежденный прибор и попытался заставить свой мозг проанализиро вать происходящее и найти какое-то решение. Слезы туманили его взор, а сознание стало исчезать. Боль переместилась из правой руки в левую, а в груди вдруг возникло такое ощущение, будто ее сдавливали закручиваемые кем-то тиски.

Эдвин Лестер обратил свой взор к свинцовым небесам. Его глаза и рот медленно расширялись, превращаясь в застывшую маску ужаса. И прежде чем остановиться, его сердце сделало несколько мощных, спазматических прыжков.

У двух пожарников, опустившихся сверху на веревках, ушло пять минут на то, чтобы снять Лестера со стального обломка и затащить обратно в его кабинет. Все реанимационные

усилия врачей оказались напрасными. Когда они прибыли, Эдвин Лестер, жертва коронарной недостаточности, вызванной шоком, был уже мертв.

А смерть двадцатилетней Марии Верез, оказалась милосердной и быстрой. Она неторопливо шла на юг по восточной стороне 8-й авеню, отвернув лицо от раздражающих дождевых струй. Если бы ей пришло в голову бросить взгляд через улицу, на верхние этажи здания Залияна точно без пяти минут девять, она, возможно, увидела бы, как на 60-м этаже лопнуло окно, образовав брешь, словно от выпавшего зуба, а следом за стеклом понесся кружащийся шлейф белой бумаги. Хотя расстояние было довольно большим, а угол ее обзора искривленным, она могла бы разглядеть повисшего на руках мужчину. Оконное стекло шириной в шесть футов и высотой в восемь с половиной должно было выглядеть снизу не более чем ножом мачете или здоровенным ножом мясника. Но она так и не посмотрела вверх – изо всех сил стараясь уберечь свою обувь и одежду от потоков дождя.

Стекло падало строго вниз на протяжении сорока этажей, набирая скорость и вращаясь, словно лезвие циркулярной пилы. В двух сотнях футов от земли

оно слегка накренилось и отклонилось от здания. Конечно, существовала вероятность, что оно ударится об асфальт или обрушит свою колоссальную энергию на автомобили и грузовики, но больно уж день выдался неудачный. Двигаясь с такой быстротой, что и не уследить глазом, оно стремительно приближалось к тротуару на противоположной стороне улицы, к спешащей фигурке Марии Верез.

Эксперты-медики не могли скрыть изумления. Туловище было разделено строго по диагонали справа налево – от шеи до бедра. Плоть и кожа на обоих кусках были плотно изрешечены осколками стекла, срикошетившими от мостовой, но основной разрез был хирургически ровным и чистым. И даже одежда этой женщины выглядела так, словно ее рассекли надвое мощным взмахом скальпеля.

Глава 2

Два старших компаньона совместной юридической фирмы Розена, Лузетти, Блэйка, Пирса и Кэлба обычно не работали по одному и тому же делу. У них были разные клиенты, административные обязанности и профессиональные интересы. Они, конечно, не ездили по вызовам на дом и не действовали артельно, как новички, только что окончившие школу, нет, Боже упаси! Но когда дело касается самого важного клиента вашей фирмы, вам приходится повиноваться – отчасти по привычке, а отчасти из страха.

Лифт с такой скоростью домчал их до 66-го этажа, что у них заложило уши. Оба они были седовласыми, упитанными мужчинами строгого поведения. Саймон Розен был повыше своего компаньона, его сдержанность граничила с робостью. Он не считал нужным скрывать слегка презрительного отношения к Эудженио Лузетти, к его грубоватым манерам и отнюдь не изысканному произношению. На них были очень похожие костюмы-тройки, и это совпадение Розен находил неудобным, зато Лузетти попросту не замечал.

– Надеюсь, он купит наш план, – сказал Лузетти.

– Я уверен, что купит. Для него это наилучший способ избежать суда, ход разговора ты возьмешь на себя. Ты сумеешь более четко изложить суть дела, чем я. А я тебя поддержу.

– Думаю, тебе он доверяет больше.

– Чепуха. Он в равной степени не доверяет никому. Ты возьмешь на себя ответственность, Джин. Как старший компаньон, я тебе приказываю.

– О чем ты говоришь? Мы оба старшие компаньоны.

– Но мне шестьдесят восемь лет, а тебе всего лишь шестьдесят четыре. Так что я более старший компаньон. Я себя неважно чувствую. Ежедневное общение с Арамом попросту убьет меня.

– Ладно, Саймон, – с сухим смешком сказал Лузетти, – согласен. Я не боюсь этого старикашку.

Однако в глубине души он знал, что боится.

Кабинет Арама Залияна был целиком отделан деревом. Полы покрывал паркет, а стены и потолок – дощатые панели. Сделанный из красного дерева стол для совещаний окружало шестнадцать деревянных кресел-вертушек ручной работы, изготовленных в Италии по специальным чертежам. В камине горело большое дубовое полено, по-видимому, в нарушение закона. Комната была так велика, что два персидских восемнадцатифутовых ковра в ней совершенно терялись. Стены были увешаны дюжиной написанных маслом картин. Саймон Розен легко мог назвать имена художников, а Джино Лузетти даже и не попытался бы сделать это. Письменный стол был выполнен из палисандрового дерева, и на его сияющей поверхности располагались лишь телефонный аппарат, селекторная установка и блокнот для записей.

Сам же Арам Залиян был отнюдь не из дерева. Он был из крови и плоти и очень возбужден. Его черные, как угольки, глубоко посаженные глаза остро смотрели из-под кустистых темных бровей, странным образом контрастировавших с высоким лбом и редкими, но жесткими, как проволока, волосами. Во всей его костистой фигуре было что-то хищное, и когда он увидел входящих в кабинет адвокатов, то вскочил на ноги и двинулся в их сторону, размахивая газетой.

– Вы видели «Таймс»? Уже две недели прошло, а они и дня не пропустили. В каждом распроклятом выпуске мусолят эти истории. Садитесь. Я ведь вам, ребята, плачу большие деньги, чтобы вы избавляли меня от любых неприятностей, – и что же происходит? Куда бы я ни посмотрел, Залиян такой да Залиян сякой. Каждый репортеришка в городе разевает пасть, но ни один даже не поговорил со мной. Они публикуют любую чушь, которая только приходит им в голову. Вы видели их там, в вестибюле? Их человек пятьдесят, должно быть. Они выстраиваются в очередь каждое утро, словно за подаянием.

Залиян двигался безостановочно. Твердым шагом ходил взад-вперед по кабинету, садился, вставал и снова садился. Его брови поднимались и опускались одновременно с руками. В какой-то момент он в гневе ударил ладонью по письменному столу, но тут же выхватил носовой платок из нагрудного кармана своего серо-стального пиджака и стер отпечатки пальцев с полировки. Розен наблюдал за этим представлением со своей обычной невозмутимостью, а Лузетти то забрасывал ногу на ногу, то снова опускал ее и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ни «Пост», ни «Ньюс» меня не волнуют, – продолжал Залиян, – но «Таймс» меня достала. – Он скрутил газету и с силой шмякнул ею о край стола. Раздался звук, похожий на пистолетный выстрел. – А сегодня какой-то идиот интересуется, как все это повлияет на финансовое положение корпорации. Вы можете что-нибудь сделать? Он что же, в самом деле полагает, что из-за пары разбитых стекол все пойдет прахом? – Залиян сел и уставился на адвокатов, сидевших напротив. – Ну так что же мы собираемся с этим делать? Как вы намереваетесь остановить всю эту проклятую рекламу? А, Саймон? Не сиди там как пень. Выскажи-ка мне свое смехотворное и высокооплачиваемое мнение.

Саймон Розен поджал губы, а потом глубокомысленно произнес:

– Мы мало что можем сделать с прессой, если вообще можем. Меня не удивляет, что в газетах каждый день появляются какие-то статейки, вызванные... отвратительной природой этих ужасных смертей. Люди испытывают естественную антипатию к высоте и боятся, что их может треснуть по башке какое-то случайно выпавшее оконное стекло. Это отличный материал для газет. Сочинители всех этих баек даже не делают попыток взять у вас интервью, а это результат вашего отказа их давать.

– Ты что, хочешь, чтобы я устроил пресс-конференцию? Это и есть твой совет? Дать им возможность выкрутасничать с прямыми цитатами вместо того, чтобы они выдумывали что-то сами?

– Нет. Я считаю, что газеты все равно будут писать об этом событии, независимо от того, как вы поступите, до тех пор, пока сохраняется общественный интерес. Но интерес этот уже спадает. Сегодняшняя статья помещена в разделе бизнеса. История с Залияном в конечном счете будет вытеснена новыми несчастьями и скандалами. Такова уж человеческая природа.

– А что думаешь ты, Джино?

– Можно попробовать опубликовать что-то вроде туманного и угрожающего письма, – зашевелился в своем кресле Лузетти, – только я бы посоветовал этого не делать. Я знаю, подобные публикации приводят вас в бешенство, но давайте посмотрим на это как на докучливую, предваряющую суд публичность. Это может даже помочь нам добиться переноса места слушания дела в какой-нибудь городок в северной части штата, где присяжные не страдают боязнью высоких зданий.

– Не надо говорить о судах и присяжных, – замахал руками Залиян. – На моем веку их было вполне достаточно. Выступления свидетелей на открытом судебном заседании – вот все, что мне нужно. Вам нужно преградить дорогу суду. Сколько исковых заявлений уже представлено?

– Три, – ответил Лузетти, – на общую сумму в двести миллионов долларов. А за притязаниями на возмещение ущерба, вроде этого, ничего не стоит. Нам точно известно, что семьи обоих погибших подали хорошо обоснованные протесты, это же касается пяти-шести раненых. Есть еще десять, ну, может быть, двенадцать человек, травмированных настолько, чтобы они могли обратиться в суд. Может возникнуть десять – двенадцать неприятных исков со стороны людей, надеющихся поживиться на этом деле, но это весьма приблизительные прикидки, на самом деле их может быть гораздо больше, так что суд, или суды, думаю, неизбежны. Страховые компании тоже попытаются сплутовать, чтобы снять с себя ответственность. Мы с Саймоном видим только одну возможность избежать длительных судебных тяжб.

– Ах так?! И что же это за возможность? – Залиян оперся локтями о стол и закрыл лицо ладонями. Поэтому его голос прозвучал глухо, когда он сказал: – Продолжай, я слушаю.

Лузетти бросил быстрый взгляд на Розена, тот кивнул.

– Эти истцы возбудят дела против всех: архитектора, инженера-конструктора, главного подрядчика, субподрядчика, отвечавшего за установку окон, изготовителей рам и стекла... Я никого не забыл, Сай?

– Предприятия Залияна, для которых исполнялась эта работа, фирма Залияна, являющаяся сейчас владельцем этого здания, фирма «Собственность Залияна», агент по аренде и контролер по эксплуатации здания, а еще, согласно так называемой теории «большого кармана», сам Арам Залиян, миллионер, главный управляющий этими тремя упомянутыми корпорациями.

Залиян шумно выдохнул сквозь пальцы и сказал:

– Бывший миллионер.

– Каждый из ответчиков, – продолжил Лузетти, – будет представлен своим официальным страховым агентом или же адвокатом со стороны. Будут наняты технические эксперты для проверки технической документации. Все то, что выяснят эти эксперты, если это поддержит позиции их клиентов, будет представлено в суд, а экспертов вызовут в качестве свидетелей. После этого, конечно, против них тоже будут возбуждены иски другой стороной.

– Конечно, – сказал Залиян, опуская руки и сокрушенно качая головой из стороны в сторону.

– Если же данные экспертизы подтвердят нанесенный ущерб, страховые компании попытаются избежать суда. Мы вот что предлагаем, Арам: надо пригласить одного эксперта от нас, причем у него должна быть неоспоримая репутация честного человека, оказать ему полное содействие и дать возможность точно определить, отчего же выпали эти стекла. Когда он закончит свое расследование, мы устроим встречу с ответчиками и их адвокатами, представим эти выводы, определим долю ответственности всех сторон и на базе жесткого сотрудничества добьемся согласия каждой на соответствующее распределение этой ответственности.

– На базе дружеского сотрудничества! – взорвался Залиян. – Как бы я хотел затащить сюда и Мартино, и Шустера, и Кэстльмана и задушить их голыми руками! Я их нанял, чтобы они мне спроектировали и построили такое здание, которым я мог бы гордиться и заработать на нем баксы, а не такое, которое гнется, как флагшток, и из окон которого вылетают стекла! Чего ради я должен терпеть все эти неприятности? Они вели нечестную игру, так что им придется платить. Я даже не понимаю, с какой стати меня втянули во все это дело.

Он встал и снова стал ходить по комнате, глядя прямо перед собой. А Саймон Розен на мгновение прикрыл глаза – так он обычно отключался, попадая в неприятную ситуацию. Лузетти внимательно наблюдал за Залияном, чтобы не пропустить момент, когда тот вдруг начнет кидаться подвернувшимися под руку предметами.

– Вас втянули потому, – осторожно сказал Лузетти, – что некоторые стекла, выпавшие из принадлежа щего вам здания, убили пару человек и ранили еще с дюжину. Если все случившееся – результат ошибки проектировщиков и строителей, наш технический эсперт обнаружит это и обнародует результаты ко всеобщему удовлетворению. Дело будет улажено задолго до того, как попадет в судебные инстанции. Подчеркивая ценность каждой человеческой жизни, мы скорее всего сумеем убедить всех, что было бы пустой тратой времени заставлять присяжных...

Залиян дошел до дальней стены кабинета, позади стола для заседаний, и остановился там, скрестив руки на груди и уставившись на голую стену.

– Хорошо, наймите какого-нибудь эксперта, – сказал он, не оборачиваясь. – Их же кругом как собак нерезаных.

– Тут нужен не просто какой-нибудь эксперт с хорошей репутацией. Я бы уточнил, что нужен такой, у которого нет никаких связей с нью-йоркской... с нью-йоркской...

– ...банкой с пауками? – продолжил Лузетти.

– ...с нью-йоркской ситуацией, – договорил Розен.

– У вас есть кто-нибудь на примете? – спросил Залиян, все еще не отрывая взгляда от стены.

– Да, – ответил Лузетти. – Его зовут Брайан Митчелл. Он из колорадской компании «Инженерные работы Селигмэна». Помните катастрофу с «Хайат Редженси» в Канзас-Сити? Он сохранил для страховой компании, нанявшей его, как минимум двадцать миллионов баксов. Он раскопал такие стороны дела, которые ускользнули от всех остальных. Словом, не важно, по какой причине, но люди верят тому, что он говорит, а в особенности присяжные.

– Хорошо, наймите его.

– Но он недешев.

– Сколько?

– Он берет тысячу восемьсот долларов в день плюс накладные расходы.

– Выходит, он такой же разбойник, как и вы.

– Все говорят, что он исключительно честен. Говорят, что если уж он написал за-ключение, то не изменит в нем ни слова ни за какие деньги. Ему верят.

– Таких людей не бывает.

– Тем не менее нам посоветовали именно его, поскольку он настолько беспристрастен, что поначалу невозможно даже понять, представляет ли он истца или ответчика. Вот именно потому-то он нам и нужен. Если вы в этой истории чисты, как заверяете нас, и если это дело так ясно, как вы полагаете, то тогда Брайан Митчелл – самый дешевый и самый быстрый способ возложить вину на Мартино, Шустера и Кэстльмана, причем не просто за окна, но и за то, что здание раскачивается.

Залиян дошел до двери кабинета и вытащил из кармана связку ключей.

– Добудьте мне его, – сказал он. – Я дам ему на обследование здания две недели, но ни на день больше. Надеюсь, он нам поможет.

Массивная дверь была снабжена двойным замком, так что ключ был нужен и для того, чтобы войти, и для того, чтобы выйти. Залиян с решительным видом уже стоял у открытой двери и взмахом руки указывал адвокатам на выход. Обошлись без прощальных рукопожатий.

– Ну, и что ты думаешь? – спросил Лузетти своего компаньона, когда они вошли в лифт. – Тебя не удивило, что он согласился пригласить дорогого специалиста со стороны?

– Вообще-то не удивило. Он понимает, что нельзя действовать прямолинейно, если хочешь выбраться из этого дела целехоньким.

– Я едва не расхохотался, когда он сказал, что не понимает, почему его втянули в это дело. Он еще узнает, как глубоко увяз, если окружной прокурор будет настаивать на обвинении в преступной небрежности. Я даже ушам своим не поверил, когда он это сказал.

– Да, он ведет себя как ребенок. Похоже, ему с трудом удается держать себя в руках. Ты читал в утренней газете статью Сильверштейна? Этот парень выдвинул несколько неплохих предположений. Араму вполне реально могут угрожать серьезные финансовые затруднения. По всей видимости, после той неудачи на Ямайке он потерял больше, чем рассказал нам. Банки отказываются вести повторные переговоры о займах. Это здание никогда не эксплуатировалось больше чем на семьдесят процентов. Сравни-ка это с девяносто пятью процентами остальных зданий в центре города.

– Да.

– Почему город дает ему такое количество концессий?

– И такое хреновое здание.

– Да, – кивнул Розен, – а наш мистер Митчелл, быть может, и раскопает, до какой именно степени оно хреновое.

Глава 3

В верху листка было небрежно написано карандашом: «ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАЧАЛО НОВОЙ БРОШЮРЫ. ПРИМЕРНЫЙ НАБРОСОК». Остальной текст был напечатан на машинке:

"ЧТО ОБЩЕГО У ЭТИХ КАТАСТРОФ?

В КАЖДОЙ ИЗ НИХ ДЛЯ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПРИЧИН ПРИГЛАШАЛИ ИНЖЕНЕРНУЮ КОМПАНИЮ СЕЛИГМЭНА.

1. Январь 1978 г. Гражданский центр «Колизей» в Хартфорде, штат Коннектикут. Полный обвал крыши, длина стальных пространственных перекрытий 300 футов. Никто не погиб и не был ранен.

2. 27 апреля 1978 г. Атомная электростанция Плэзентса на острове Уиллоу, штат Западная Виргиния. Рабочая платформа, состоящая из трех уровней, падает на землю с высоты 166 футов во время строитель ства охладительной башни. Погиб 51 рабочий.

3. 1979 г. Арена Кемпера в Канзас-Сити, штат Миссури. Падение подвесной крыши, простиравшейся на 324 фута. Никто не погиб и не был ранен.

4. 27 марта 1981 г. Здание, принадлежавшее нескольким владельцам, в Харбор-Кэй, на побережье Какао, штат Флорида. Полный обвал пяти этажей, здание состояло из плоских бетонных плит, авария произошла во время бетонирования крыши. 11 человек погибли и 23 ранены.

5. 17 июля 1981 г. Гостиница «Хайат Редженси» в Канзас-Сити, штат Миссури. Два перехода над внутренним двориком рухнули во время танцев. Погибли 114 человек и ранены 186.

6. 15 апреля 1982 г. Восточная часть Чикаго, штат Иллинойс. Обвал пролета бетонного моста во время строительства. Погибли 13 рабочих.

7. 22 июля 1982 г. Здание «Континентал-Иллинойс» в Нью-Йорке. Стрела строительного крана длиной в 134 фута прогнулась, сорвав куски гранита с 43 этажей. Они рухнули на улицу, один человек убит, 16 ранены.

8. 9 апреля 1983 г. Международный металлургический завод в Бутте, штат Монтана. При сильном ветре опрокинулась бетонная труба высотой 825 футов. Убиты двое.

9. 29 июня 1983 г. Гринвич, штат Коннектикут. Обвал моста № 95 через реку Майанус. Убиты трое.

10. 1 февраля 1984 г. Мексиканский залив. Затонула 200-футовая буровая платформа «Южный орел». Утонули 74 человека".

Берт Фабер перечитал написанное – неплохо. Он влетел в кабинет Эмиля Селигмэна и бросил листок на письменный стол шефа.

– Отлично, – сказал он, присаживаясь на краешек кресла в ожидании приговора, – этот вариант, возможно, понравится тебе больше. Митч уже сказал мне, что какое бы решение мы ни приняли, оно его устроит.

Тощий и подвижный Фабер был антиподом флегматичного Селигмэна, никогда не делавшего резких движений и жестов. По мере приближения к пятидесятилетнему возрасту его лицо и талия стали заметно утолщаться. Жена Селигмэна постоянно следила за тем, чтобы он соблюдал диету и делал зарядку.

Селигмэн вздохнул и взял листок. Окно за его спиной выходило на юг, что позволяло Фаберу видеть Утюги – огромные гранитные срезы на подступах к Скалистым горам. Слева от них, на небольшом холме над верхушками цветущих деревьев, виднелись красные черепичные крыши Колорадского университета, в котором Селигмэн и Брайан Митчелл когда-то преподавали гражданское проектирование. Они до сих пор вели там факультативные занятия, но за последние пять лет довольно редко, с тех пор как дела инженерной компании резко пошли в гору.

Через несколько минут Селигмэн положил бумагу на стол.

– Относительно арены Кемпера, – сказал он, ткнув коротким пальцем в соответствующее место. – Ты не указал даты, просто написал год. Надо быть последовательным.

– Хорошо, шеф. Нет проблем.

Чтобы уберечься от пятен и дырочек, которые могли оставить авторучки и карандаши, Селигмэн держал в кармане рубашки пластиковый пакетик, который свободолюбива настроенные студенты-гуманитарии прозвали «пакетиком растяпы». Фабер потянулся через письменный стол, выдернул из этого пакетика карандаш и небрежно нацарапал на полях: «Добавить дату».

– Это всего лишь примерный набросок. У меня под рукой не оказалось этой даты.

– В некоторых пунктах ты указал число убитых, а числа раненых нет. Если уж ты решил приплетать сюда и раненых, то это следует делать в каждом случае.

– О Господи! Тебе, выходит, нужно абсолютное единообразие, – сказал Фабер и быстро дописал: «Добавить раненых».

Селигмэн вновь углубился в чтение и вновь прервался, похлопав рукой по листку.

– В начале ты употребляешь слово «катастрофа». У меня это вызывает сомнение. Не все проекты, на которые ты ссылаешься, привели к гибели людей.

– Ну и что с того?

– Если никто не погиб, то это никакая не катастрофа. Авария – да. Серьезный экономический ущерб. Возможно, трагедия. Быть может, даже несчастье. Но никакая не катастрофа. Это терминология управления безопасности труда и здравоохранения.

– Боже мой, да терминология этого управления совсем не обязательно верна... она даже неразумна. Спроси десяток человек на улице, что означает это слово, и я готов побиться об заклад, ни один не скажет тебе, что необходимо убить кого-нибудь, чтобы назвать это катастрофой.

– Эта брошюра рассчитана не на десяток прохожих, которых я встречу на улице. Она рассчитана на людей, очень хорошо знакомых с терминологией управления.

– Ладно.

Фабер вычеркнул слово «катастроф» и надписал сверху «аварий», так сильно нажимая на карандаш, что тот сломался. Он вытащил из кармана Селигмэна другой и полюбопытствовал, не желает ли шеф поменять еще что-нибудь.

– В случае с этим «Южным орлом» ты пишешь, что утонули 74 человека, а в случае с краном ты намекаешь, что на людей обрушились куски гранита, но в остальных пунктах ты не указываешь причины смертей. Зачем вообще указывать эти причины?

Фабер написал: «Никаких пылких выражений». Селигмэн продолжал:

– Стоит ли вообще упоминать об убитых и раненых? Работа, которую мы выполняли по этим проектам, никак не связана с наличием или отсутствием пострадавших. Мы инженеры, а не медицинские эксперты.

– Да что же это, черт подери, тебя разбирает, Эмиль?! Я составил список пострадавших, поскольку это показывает, что, когда дела плохи и многое поставлено на карту, адвокаты, владельцы и архитекторы обращаются к нам. Когда речь идет о гибели людей, требуются самые лучшие специалисты-эксперты, которых вы только можете раздобыть. Я полагаю, что важно оставить все эти факты как есть. – Фабер отбросил карандаш в сторону и сел. – Я знаю, в чем все дело. Тебе вообще не нравится эта идея с брошюрой, ведь так, да? Так почему бы прямо не сказать мне об этом, чтобы я не тратил времени попусту?

Селигмэн тяжело вздохнул и потер глаза кончиками пальцев.

– Я знаю, что брошюре, которой мы пользуемся, уже пять лет, – сказал он усталым голосом. – Ты был прав, сказав, что она не отражает нынешнего положения нашей компании. Я знаю, что нам нужна новая. Но этот акцент на анализе несчастий... ну, это не то, что я имел в виду, когда учреждал нашу компанию.

– Но отсюда же и идет весь рост. Новые материалы, новые теории проектирования, стремление снизить расценки, падение квалификации рабочих, инспекторов, уровня стандартов... Это сулит все новые и новые аварии.

– Может быть, и так, только...

– И все больше людей готовы начать судебные тяжбы еще и потому, что в этом замешаны деньги. Присяжные разбрасывают страховые деньги, как конфетти. Черт подери, Эмиль, посмотри на список работ, в которые мы вовлечены. Если сейчас сделать еще одно усилие, мы сможем стать наиболее влиятельной фирмой в этой области.

– Ты хочешь выставить нас на всеобщее обозрение? Наиболее влиятельная фирма в области экспертизы катастроф... Мы что же, этого хотим?

– А почему бы и нет? Разве много инженерно-строительных фирм, способных сделать первоклассную аналитическую экспертизу и знающих закон об ответственности? Перед нами открывается великолепная возможность. Вместо того чтобы перекладывать основную часть лабораторной работы на специалистов извне, нам бы надо приобрести парочку электронных микроскопов и кое-какое мощное испытательное оборудование.

– Все эти акценты выглядят довольно неприглядно. Для меня строительное дело все еще означает проектирование, а не копание в авариях.

– Я и не говорил, что мы должны отказаться от проектирования. Нам следует вмешиваться в чужие дела лишь в той степени, какая позволила бы нашей компании не отстать от жизни. Я сказал только, что мы должны переместить свои интересы в ту часть бизнеса, которая представляется наиболее жизненной.

– Ты хочешь сказать «наиболее смертельной».

– О Господи! – воcкликнул Фабер, раздраженно стукнув руками по столу.

Селигмэн повернулся к окну и уставился на горы.

– Я вынужден согласиться, – сказал он, – что исследовательские работы движутся быстрее, чем работы по проектированию. Сегодня днем позвонил какой-то адвокат из Нью-Йорка по имени Лузетти. Он хочет, чтобы Митчелл взглянул на окна в здании Залияна. И ни словом не обмолвился об оплате.

– А разве он не занимается железнодорожным мостом?

– Да, вместе с Эрхартом и Сэлливаном. Я обещал, что Митчелл займется этим делом.

– В Нью-Йорке Митч смог бы сделать нам кое-какую рекламу. По меньшей мере, показать фильм о наших проектах тамошним гражданским инженерам. Может быть, я смогу устроить ему интервью на телевидении. – Фабер поколебался, а потом добавил: – Митч – это еще одна причина, по которой нам следует выпустить новую брошюру, Эмиль. Может быть, даже изменив название компании. Надо затянуть его в это поглубже. Как долго он намерен пускать на ветер такие большие гонорары? Ему следовало подумать и о себе.

– Любое дело, над которым надо серьезно поломать голову, делает его счастливым. Похоже, деньги не играют важной роли в его жизни.

– Не торопись с выводами.

– Я уже не способен на подобного рода заблуждения, – сказал Селигмэн, смиренно посмотрев на Фабера. – За последние несколько лет я повидал так много аварий, что уже никогда не смогу быть в чем-либо уверен наверняка.

* * *

За несколько минут до полуночи забрызганный грязью фургончик с номерными знаками штата Колорадо вырулил на стоянку мотеля в Рэйтоне, штат Нью-Мексико, и припарковался недалеко от единственного освещенного места. Водитель на мгновение опустил голову на руки и негромко чертыхнулся. Это был мужчина с загорелым, слегка обветренным лицом. Небольшие шрамы в форме полумесяца на носу и щеках свидетельствовали о том, что когда-то он был настолько глуп, что занялся лесосплавом по чистой воде. Его черные, чуть тронутые сединой волосы были потными и растрепанными. На сиденье рядом с ним лежали кое-какие атрибуты его профессии, которые он рассовывал по разным карманам куртки: увеличительное стекло, небольшой складной телескоп, шестидюймовый глубиномер, складная измерительная линейка, рулетка, электронный кронциркуль, карманный нож, отвертка и крохотный фотоаппарат «Минокс».

– Брайан! – в удивлении воскликнул Карл Эрхарт, когда он возник на пороге комнаты, которую они с Тимоном Сэлливаном снимали в мотеле. – Чем ты занимался, черт побери? У тебя такой вид, будто ты работаешь в пекарне.

Мужчины сидели в креслах, придвинутых к кровати, на которой были расстелены строительные чертежи. Брайан Митчелл оглядел себя. Его штормовка, вельветовые брюки и ботинки были покрыты каким-то белым порошком.

– Цементная пыль, – сказал он. – Я был на растворной фабрике.

– До полуночи?!

– Ну, не совсем. До полуночи я пил пиво в самом грязном баре, который когда-либо видел. Там обычно околачиваются местные водители грузовиков. Я не переставал спрашивать себя: «Что я здесь делаю?» Я ненавижу бары, ненавижу грязь. Я даже не слишком страдаю без пива. Я торчал там в надежде, что эти водители грузовиков в конце концов расскажут мне что-нибудь интересное, и они таки рассказали. Но, Бог мой, чего это стоило моему желудку и моей голове! – Он рухнул на одну из пустых кроватей и прикрыл глаза тыльной стороной ладони. – У меня голова кругом идет. Я чувствовал, что буду страдать от похмелья, и получил свое.

– Не могу в это поверить, – сказал Эрхарт. – Брайан Митчелл где-то пьет всю ночь напролет? У Брайана Митчелла похмелье? Главная новость нынешним вечером в Нью-Мексико. Слушай, Эмиль звонил. Он хочет, чтобы ты провел пару недель в Нью-Йорке.

– Это именно то, что мне нужно. Побольше нервотрепки.

– Он говорит, что в это время года там просто замечательно, – улыбнулся Эрхарт.

– Даже Нью-Йорк может показаться раем после этих водителей грузовиков, – согласился Митчелл. – В особенности после общения с Джонсоном Коротышкой. Ну и ну, сколько же он способен выжрать! А ваши ребята что-нибудь сегодня сделали?

– Совсем немного, – ответил Эрхарт. – Сделали множество фотографий, массу измерений. У нас теперь есть все материалы, чтобы вычертить схему, указывающую место приземления каждого крупного куска бетона. Совершенно ясно, что первой рухнула третья опора и увлекла за собой две другие. Похоже, что тридцатый и пятьдесят третий профили – единственные места, где напряжение бетона никогда не достигало максимума. Могло случиться так, что арматура на пятьдесят шестом профиле, как раз там, где начинается плечо Т-образной опоры, была настолько плотно сварена, что бетон туда даже не проник.

– Это постоянно происходит, – заметил Митчелл, не открывая глаз.

– Нам нужно раздобыть образец этой арматуры для Берта, чтобы он посмотрел, соответствуют ли параметры строительным правилам, – сказал Эрхарт. Говорят, что при отсутствии должного контроля туда запихнули уйму какого-то дешевого дерьма с Тайваня. И потом этот бетон... У пятьдесят третьего профиля он слишком уж плох, из него прямо-таки целые куски можно выдавливать. Думаю, твое предположение, что в бетонной смеси было слишком много воды, верно. А что ты выяснил на растворной фабрике?

Митчелл свесил ноги на пол.

– Весьма современное предприятие. Все компьютеризовано. Фиксируется каждый шаг. Они могут показать вам точную формулу бетонной смеси по каждому из отправленных грузов, могут назвать время, когда уехал и вернулся любой из грузовиков, и даже фамилию водителя. Водоизмерители выглядят надежными и простыми в обращении. Поскольку компьютер набит не только основными данными, но и всяческой побочной информацией, мне удалось кое-что выяснить, например, среднее время поездки туда и обратно, когда они заливали бетоном третью опору. Двадцать пять минут на дорогу туда, двадцать пять на работу и двадцать минут на возвращение. Я проверил данные по тем дням, когда бетон заливали в тридцатый и пятьдесят третий профили. В обоих случаях это был понедельник. С интервалом в две недели. У меня глаза не опухли? Они все время слезятся.

– Они совершенно красные. Я никогда еще не видел, чтобы глаза были такого цвета.

Митчелл надел солнечные очки и обхватил голову руками.

– Так вот, я и подумал, что в барабаны некоторых грузовиков вода могла быть добавлена уже после того, как они выехали с фабрики. Оказывается, в оба эти понедельника какой-то грузовик уехал на мост в полдень, а вернулся обратно только без четверти два.

– Возможно, водитель разгрузился и остановился где-нибудь пообедать.

– А что, если он остановился по дороге туда? Я проверил записи и обнаружил, что водителем грузовика в обоих этих рейсах был мой хороший приятель Джонсон Коротышка.

Эрхарт нахмурился, а Сэлливан улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, что этот парень остановился пообедать с полным бетона грузовиком и вращающимся барабаном? – спросил Эрхарт.

– Ты верно понял. Захудалый дешевенький ресторанчик у перекрестка дорог. Парковался он позади здания, чтобы не быть на виду. А после обеда брал шланг и добавлял воду в свой груз, пока тот не приобретал точно такой же вид, как сразу после загрузки. Мне пришлось повозиться, и я выяснил все эти детали лишь совсем недавно. Но он что-то заподозрил, когда я принялся вытягивать это из него! Не раскололся до тех пор, пока мы не уговорили девятнадцать банок «Карта-Юланки». Мы с ним теперь большие приятели. Он не знал, что лишняя вода может понизить прочность бетона.

– Ты занимаешься не своим делом, – сказал Эрхарт. – Тебе бы надо было стать сыщиком или шпионом.

– Я был бы счастлив работать обыкновенным инженером в какой-нибудь конторе, чертил бы прямоугольники на бумаге и подставлял к ним номера, рассмеялся Митчелл. – Все там ясно и чисто, а при полевой работе и грязи много, и публика грубовата. Я слишком рафинирован для такого рода деятельно сти.

– Черт возьми!

Митчелл медленно поднялся на ноги, стараясь не травмировать свою голову никакими резкими движениями.

– Эта комната вращается, вы не заметили? По часовой стрелке. Примерно сорок пять оборотов в минуту. Пойду-ка я лучше в свою комнату и лягу. Не могу я пить – вот в чем дело-то. Даже пиво. Это оскорбительно. – Он медленно дошел до двери и остановился, понуро опустив плечи. – Совсем неподходящая осанка для человека, который всего неделю назад занял шестое место в теннисном турнире в Боулдере, штат Колорадо, в котором участвовало более сорока человек. – Он посмотрел на Тима Сэлливана, два года назад закончившего аспирантуру, и сказал: – Сэлли, ты видишь перед собой человека, который потерял остатки достоинства и самоуважения. Пусть это будет для тебя уроком. – Он перешагнул через порог и повернулся для прощального замечания: – Один из водителей, некий Гектор, рассказал мне, что он, бывало, после обеда заливал воду в свой замес бетона, когда они возводили подпорную стенку вдоль автострады к северу от города. Я так понимаю, что здесь что-то вроде традиции. Готов биться об заклад, что в этой стенке есть ослабленные места, и мы можем потрясти всех своей проницательнос тью. Неплохо было бы немного позабавиться: позвонить в управление шоссейных дорог и рассказать им, где надо посмотреть. Ладно, спокойной ночи. Постучите мне в дверь, когда пойдете завтракать, и посмотрите, жив ли я еще.

Когда Митчелл ушел, Эрхарт взглянул на Сэлливана, стараясь казаться разгневанным.

– Этот парень выставляет меня каким-то придурком. Мы с тобой провели за подсчетами всю ночь, а он тем временем пил себе пиво, в итоге же его выводы, вероятно, и являются ключом ко всей этой штуке.

– Подсчеты тем не менее должны вестись, – напомнил ему Сэлливан. – Ты же сам говорил, что, мол, любая возможность должна быть учтена и задокументирована, чтобы противоположная сторона не смогла заявить в суде, будто мы что-то проглядели.

– Да знаю я, но... черт его побери!

Глава 4

Ночной сторож с таким же черным блестящим лицом, как и элегантный кожаный ремень на его униформе, стоял в южном вестибюле здания Залияна, внимательно глядя сквозь стеклянные двери. В четыре часа утра и площадь, и улицы выглядели почти пустынными. Пуэрториканцы из многоквартирных домов на 49-й улице убрались со ступенек еще несколько часов назад, а на 8-й авеню количество пешеходов уменьшилось до тонкой струйки. Проститут ки у выхода из подземки зазывно окликали какого-то мужчину, шедшего так быстро, что казалось, он почти бежал. Он, вероятно, направляется в отель Говарда Джонсона на 51-й улице, подумал сторож, и Бог знает, чего это он так торопится, может, от грабителей спасается? Какая-то одетая в лохмотья женщина устроилась на ночлег на вентиляционной решетке, загородившись от выходящего из-под нее пара чем-то вроде нагруженной тележки для покупок и поставленными друг на друга картонными коробками. На одной из бетонных скамеек на площади скрючился какой-то мужчина, ему, ясное дело, вывернут все карманы еще до рассвета. Два такси с такой скоростью промчались на север, словно участвовали в гонках.

Начали появляться полицейские, иногда на автомобилях, иногда и на своих двоих. Полицейский участок Северного центра находился всего в нескольких кварталах отсюда, на западной стороне 54-й улицы, но ведь не могла же полиция одновременно быть везде. В четыре часа утра в этом районе было небезопасно, и по соседству тоже, и не только для сторожей, но и для бродяг, сутенеров, пьяниц, проституток, мелких жуликов, наркоманов, таксистов, да и для легавых.

Ночной сторож продолжил свой обход. Он кивнул охраннику, сидевшему за столом в вестибюле, но и не подумал перекинуться с ним словечком: он вообще редко говорил с кем-нибудь, кроме родственников. Только они и могли понять его речь, состоящую из смеси французского, английского языков и наречия гаитянских креолов. На пластиковой бирке, прикрепленной к его униформе, было написано просто: "Кристофер ", однако это ни в коей мере не выражало всей пышности его имени, звучавшего так: Франсуа Генри Туссен-Лувертюр Кристоф. Работа ночного сторожа не слишком-то подходила для человека, имя которого наводило на мысли о его благородном происхождении, так что Кристоф намеревался подыскать что-нибудь получше. Как только он сможет позволить себе отказаться от этого жалованья, а быть может, и раньше, он уволится, потому что это было дурное место.

Поначалу-то ему казалось, что его работа заключается в защите здания от незваных гостей и всяких неожиданностей, но чем дольше он смотрел сквозь стеклянные двери, тем сильнее чувствовал, что сам является узником этой крепости. В его сознании постепенно укрепилось ощущение, что как раз от здания-то и исходила главная угроза его жизни.

Он вступил на лестницу, ведущую в цокольный этаж, следуя предписанному маршруту, проверяя, заперты ли двери, и следя за контрольными отметками на замках. Когда он проходил мимо пуленепроби ваемых окон комнаты охраны, то слегка коснулся шляпы, приветствуя трех охранников, находившихся внутри и кивнувших ему в ответ, правда, не слишком-то дружелюбно. В этой комнате находились компьютеры, контролирующие термометры, барометры, дымоуловители и датчики на всех шестидесяти шести этажах здания. Кроме того, здесь находились радиоприемники, микрофоны и контрольные стенды управления, назначения которых он не понимал. Кристоф несколько раз пытался узнать, как же это все работает, но так ничего и не выяснил. Потом это перестало его беспокоить, поскольку он знал, что скоро уйдет отсюда. Как только суставы его пальцев и коленей почувствуют приближение бури, он просто уйдет. Это здание уже прикончило двух человек, и он не сомневался, что список жертв будет расти.

Кристоф шел по бетонированной пещере, в которой располагались кондиционеры и отопительные системы. Этот лабиринт из механизмов и изоляционных труб напомнил ему о машинном отделении авианосца, который он когда-то посетил на военно-мор-ской верфи в Бруклине. Но там его окружала любопытствующая публика вроде него самого, а здесь он был один. Тишину нарушал лишь звук его собственных шагов, посвистывание клапанов, выпускавших пар, и пощелкивание датчиков автоматического контроля. Слабое свечение оборудования напоминало ему глаза хищников, словно следящих за ним из джунглей. И если комната охраны была мозгом всего здания, то это помещение было его сердцем. Именно здесь создавался и контролировался климат, в котором существовали обитатели, по сути дела, небольшого городка. Этим шести тысячам человек, которым предстояло явиться на службу через несколько часов, должно быть тепло, пока солнце не заступит на свою вахту, и прохладно, когда оно станет слишком жгучим. В течение всего рабочего дня воздух в помещениях должен быть не слишком влажным и не слишком сухим, чтобы людям легко дышалось. Для него было загадкой, еще одной загадкой, как же именно вся эта масса машин, проводов, клапанов, насосов и прочих предметов, названия которых он даже не знал, совершала свою работу. Только одно он понимал совершенно ясно, по его мнению, единственный, кто это понимал. В здании Залияна обитали призраки. О да, оно было населено призраками, и это было так же несомненно, как и то, что ими населены пустующие дома, пугавшие его, как ребенка. А чем же иным можно было объяснить то, что это здание разговаривало с ветром, в самой своей глубине?

Кристоф отпер дверь в складское помещение и не спеша направился по проходу между рядами, заставленными мешками. Он отпихнул в сторону коробку со строительным мусором, опустился на колено и открыл дверцу, ведущую в настолько низкое пространство под грузовой платформой, что по нему можно было только ползти. Ему пришлось буквально припасть к земле, чтобы протиснуться внутрь через маленький дверной проем. Пахнуло затхлостью и сыростью. Он закрыл за собой дверцу и включил карманный фонарик. Луч фонаря отбросил темноту. Левую стену этого узкого туннеля пересекали, как ребра, шесть главных опор здания, массивные стальные балки в форме буквы "Н". Покрытые белой огнеупорной шпаклевкой, они походили на погребенные в могильнике мумии. Взгляду было открыто всего пять футов этих опор, но Кристоф знал, что они тянутся вверх еще на восемьсот футов, упрятанные между стенами кабинетов и гранитным фасадом здания. Именно в этом потайном склепе он лучше всего слышал голос здания, чувствовал его содрогания, как колючка, вонзившаяся в мышцу, реагирует на пульсацию крови.

Свет фонаря упал на ближайшую опору и отразился от небольшого куска обнажившейся стали. Оказавшись здесь в первый раз, Кристоф соскоблил своим пружинным ножом немного огнеупорной шпаклевки. Положив руку на холодный брус опорной балки, он пытался понять источник ее силы и тщетно стараясь представить, каким образом она удерживает на себе сокрушительную тяжесть здания.

Луч света поднялся вверх, к месту соединения бетонного потолка и стен. Паутина тоненьких трещин увеличилась в размерах, расползлась извилистыми линиями. А на полу была другая конфигурация трещин, они расходились концентрическими кругами от каждой опоры. Если эти трещины будут увеличиваться, что и происходило с того момента, как он впервые их заметил, эта паутина в конце концов охватит весь туннель. Он еще укажет на них, когда оставит эту работу, и докажет, что он вовсе не сумасшедший.

Кристоф выключил фонарь. В полной темноте было нетрудно представить, что он снова на родном острове, вместе с друзьями детства. Темная ночь, и со всех сторон подступают джунгли. Кристоф замер и прислушался. Он услышал какое-то слабое шуршание, похожее на трение жернова. Изо всех сил вслушиваясь в эту тишину, он различил какие-то невнятные скрипы, будто где-то далеко медленно открывали тяжелую дверь. Но его тело не содрогнулось, и Кристоф испытал разочарование. Снаружи царило безветрие, и поэтому голоса были приглушены. Ничто не напоминало день тех смертей, когда выпавшее из окна стекло рассекло пополам женщину, а стальной обломок пришпилил на крючок мужчину, чтобы понаблюдать, как из него вытекает жизнь, уносясь красными струйками в гонимый ветром туман. А в ночь накануне этого здание завывало, словно целый хор зомби, заставив Кристофа так трястись, что он весь покрылся потом. Когда он снова появился в вестибюле, охранники и другие сторожа, заметив его состояние, заставили сесть и принять аспирин.

Прошло уже достаточно времени, и его могли хватиться. Он слегка приоткрыл дверцу, чтобы удостовериться, что в складском помещении никого нет, и только после этого выкарабкался наружу. Когда он заталкивал коробку со строительным мусором на прежнее место, ему пришло в голову: а что бы подумали его дядя и брат, если бы могли услышать голоса этого здания? Сказали бы они, что он свихнулся и что все это плод его воображения? Сказали бы они, что им снова овладевают суеверия, от которых они хотели его избавить? Он знал, что сказала бы его бабушка, будь она жива. Он отчетливо увидел свою бабушку, корону волос поразительной белизны, огромные карие глаза, и услышал ее пронзительный, вибрирующий голос. Она бы сказала, что кто-то раздобыл рисунок здания Залияна и протыкает его булавками. Кристоф улыбнулся. Его бабушка была удивительной женщиной. Она могла заставить людей, а в особенности детей, поверить во все что угодно.

Эудженио Лузетти позвонила его секретарша.

– Мистер Лузетти, вам звонят из другого города, какой-то Брайан Митчелл. Вы у себя?

– Брайан Митчелл? Я не знаю никакого Брайана Митчелла.

– Он из компании «Инженерные работы Селигмэна», которая находится в Боулдере, штат Колорадо.

– Из какой компании? О-о-о, да, да, да! Теперь я вспомнил. Соедините меня с ним.

Лузетти плечом прижал трубку к уху, вытащил из ящика стола папку и раскрыл ее.

– Мистер Лузетти? Вам звонит Брайан Митчелл из мотеля «Сэндс-Мэйнор» в Рэйтоне, штат Нью-Мексико. Я из компании Селигмэна...

– Конечно, конечно, компания «Инженерные работы Селигмэна», Боулдер, штат Колорадо. Как дела, мистер Митчелл?

– Да в общем-то, хорошо. Мне сказали, что у вас есть небольшая проблема, в которой, как вы полагаете, я смог бы вам помочь.

– Боюсь, что не такая уж она и небольшая. Сегодня утром еще один раненый предъявил нам иск, что довело общую сумму претензий до двухсот пятидесяти миллионов долларов. Вы можете уделить нам пару недель? Не стану скрывать от вас, что наша задача – не довести дела до суда.

– Что ж, мысль интересная. Мне понадобится кое-что.

– Что именно?

– Мне нужен номер в гостинице «Уолдорф-Астория» и место для работы в здании, которым я буду заниматься.

– Хорошо.

– Если я буду работать ночью, мне потребуется вооруженный охранник.

– Ну, вообще-то, мистер Митчелл, в этом совсем нет необходимости.

– Да я шучу. Мне нужен помощник для исследований. Самое лучшее, если это будет кто-нибудь из вашей фирмы, кому вы доверяете. Вы, я полагаю, не хотите, чтобы я сам был у себя на посылках. Вы сможете выделить мне человека?

– Хм, думаю, что да. Я подберу кого-нибудь.

– Он должен начать прямо сейчас, чтобы я смог с ходу включиться в работу. Давайте-ка поглядим. Сегодня у нас среда. Я буду у вас в субботу. В своем номере я сразу хотел бы найти планы, спецификации и прочие документы, которые относятся к этим окнам и рамам. Мне понадобится Нью-Йоркский городской строительный кодекс. Были ли какие-нибудь странные задержки или производственные срывы в процессе возведения здания? Сделайте подборку статей из «Нью-Йорк таймс», «Строительных новостей» и «Гражданского строительства». Вы записываете, что я говорю? Выясните, не возбуждались ли прежде судебные дела против какой-либо из компаний, участвовавших в строительстве, и за что. И не прикрепляйте ко мне какого-нибудь бездельника. Мне нужен человек с некоторым воображением. Мне бы также помогли краткие досье на основных персонажей: инженера, архитектора, подрядчика, Залияна. Идет? Увидимся в понедельник, мистер Лузетти! Передайте мой поклон Бродвею. Или попросите моего помощника сделать это.

Глава 5

Адвокаты Розен, Лузетти, Блэйк, Пирс и Кэлб имели свою основную штаб-квартиру в здании компании «Пан-Америкэн» в Нью-Йорке, а филиалы в Лондоне и Сан-Франциско. Кабинет Эудженио, или Джино, Лузетти находился на северной стороне 30-го этажа, с видом на купол, венчавший старое здание «Нью-Йорк Сентрал», и на раскинувшийся позади него простор Парк-авеню. Лузетти часто говаривал, что как бы ни бранили здание «Пан-Америкэн» за то, что оно подавляет станцию «Грэнд-Сентрал», из него открывается чертовски привлекательный вид на этот купол. Элегантные пропорции и изгибы, причудливые детали украшений, великолепный образчик неоклассической архитектуры... Нет, господа, теперь-то уж никому не сделать подобного купола. Большинство новых зданий обрублено сверху, словно пучки сельдерея.

Иногда Лузетти работал с задернутыми шторами, чтобы ничто его не отвлекало, но только не в этот день. Шторы были широко распахнуты, волосы Лузетти тщательно причесаны, а на его столе стояла небольшая ваза с цветами. Ему хотелось произвести по возможности наилучшее впечатление на человека, сидевшего напротив него, на Кэрол Оуэнс, самую привлекательную женщину из значащихся в их платежной ведомости. И она тоже, отметил Лузетти, отличается элегантными пропорциями и изгибами.

После нескольких минут шутливого разговора, чтобы Кэрол почувствовала себя непринужденно, Лузетти спросил, почему она уехала из города, проработав пять лет в фирме юридических консультаций.

– По правде говоря, – сказала она улыбнувшись, – я устала от нищенской жизни.

Что за улыбка! В семействе Лузетти за улыбку, подобную этой, зубному врачу за-платили бы пять тысяч долларов. А мисс Оуэнс, вероятно, родилась с ней. Мисс Оуэнс. Его секретарша подтвердила, что она не замужем, и сумела выяснить, что и Митчелл холостяк. Он посмотрел на нее, не скрывая восхищения. Для юриста она была слишком хороша, несмотря на явную попытку замаскировать это. Свои длинные черные волосы она беспощадно затянула на затылке, и никакой косметики... или косметика наложена так искусно, что была совершенно незаметна? А строгие деловые костюмы она носила, вероятно, для того, чтобы заставить мужчин думать о делах, а не об удовольствиях.

– Работа в юридической консультации, – продолжала мисс Оуэнс, – не слишком обременительна, но приходится иметь дело со множеством неудачников и решать массу проблем. Через какое-то время это становится утомительным.

– Могу себе представить. Ну, и вы рады, что решились на такую перемену? – улыбнулся Лузетти, отчасти отдавая дань ее скулам и форме губ, а отчасти – собственному уму.

Прикрепление этой Оуэнс к Митчеллу было мастерским ходом, достойным любимого итальянского героя Лузетти – Макиавелли.

Митчелл ведь слыл образцом объективности, разве не так? Что ж, вот и посмотрим, насколько объективен он будет, когда заинтересуется одним из членов команды своего клиента. Пока Лузетти мысленно смаковал цинизм своего плана, Оуэнс, отвечая на его вопрос, сказала, что ей нравится и центр города, и люди, с которыми она работает. Она, правда, хотела бы, чтобы ей предложили что-нибудь более серьезное, где мог бы пригодиться ее опыт. В последние две недели, призналась Оуэнс, она вообще ничего не делала, а только составляла сводки по всем случаям, которые смогла отыскать, связанным с компаниями, зарегистрированными в Делавэре и привлеченными к суду в Нью-Джерси. Совсем не то, о чем она когда-то мечтала. Разумеется, ей известно, что в фирмах, подобных этой, приходится долгое время ходить в учениках, но все-таки она не такой уж новичок в юриспруденции.

Лузетти сказал, что полностью понимает ее, и заверил, что о ней никогда не забывали. Он и другие старшие члены фирмы внимательно наблюдают за ней и весьма довольны ее работой. И они понимают, что теперь могут поручить важное дело. Не слышала ли она о предстоящей судебной тяжбе Залияна? Это может затянуться на годы. Со стороны защиты был нанят инженер для проведения двухнедельного исследования. Чтобы предельно увеличить эффективность работы, ему решено дать помощника от самой фирмы, вот это дело ей и хотят поручить. Он передал мисс Оуэнс список исследовательских задач, которые, как просил Митчелл, необходимо завершить к субботе. Пока Кэрол изучала страницу, Лузетти сообщил ей, что Митчелл – замечательный парень, работать с ним одно удовольствие, человек честный, да еще и глубоко сочувствующий проигравшей стороне... Насколько все это соответствует действительности, Лузетти не знал.

– Прямо-таки список покупок, – сказала Кэрол Оуэнс, закончив чтение, – но неужели для выполнения этой работы требуется именно адвокат?

Лузетти покровительственно улыбнулся.

– Нам нужен человек, разбирающийся в технических деталях. У вас будет масса работы, в том числе и в суде, если вы возьметесь за это дело. Вам надо будет прямо-таки приклеиться к Митчеллу и разузнать у него все, что возможно, об инженерных аспектах дела. Он живет в Колорадо, и поэтому здесь не надолго. Мы хотим, чтобы вы стали нашим, так сказать, домашним экспертом по зданию Залияна. Беретесь? Отлично! Я знал, что вы согласитесь!

Кэрол Оуэнс вернулась в свой кабинет и несколько минут сидела неподвижно, положив руки на стол и пристально глядя на взятую в рамочку репродукцию картины Фламинка, изображающую шторм, надвигавшийся на голландскую деревушку. Был ли это жизненный перелом, которого она так ждала, или же ее просто хотят каким-то образом использовать? Было в этом Лузетти что-то такое, что не вызывало у нее доверия. Это заявление насчет глубокого сочувствия Митчелла проигравшей стороне прозвучало фальшиво. Может быть, ее выбрали из-за внешности? Был ли в предложении «прямо-таки приклеиться к Митчеллу» гнуснейший намек? Или ей это просто кажется? Потом она упрекнула себя за излишнюю подозрительность и перестала ломать голову над этими пустяками. Изображенные на картине крестьянки торопились к крытым соломой хибаркам под сердитым, угрожающим небом. Резкими синими и черными мазками художник добился потрясающего ощущения, будто все силы ада готовятся вырваться на волю. Под влиянием нахлынувшего на нее настроения решила заменить картину на какой-нибудь натюрморт.

Они стояли на противоположных концах подвесной платформы, держа руки на стопорах лебедки. По условному кивку они одновременно нажали рычаги управления, стали медленно опускаться и остановились, достигнув 61-го этажа. Координация была необходима, чтобы платформа не накренилась. Закрепив лебедки, они принялись за работу, промывая оконные стекла четырнадцатидюймовыми щетками и резиновыми валиками. Билл Слатер начал свой тридцатый год работы мойщиком окон на Манхэттене, а Р. Дж. Бун, по прозвищу «Преподобный Бун», – двадцать третий. Они работали вместе с тех пор, как было построено здание Залияна, и за эти два года каждый из них уже с дюжину раз прошелся по всем четырем тысячам окон.

– Интересно, купят ли они когда-нибудь автоматического мойщика, сказал Слатер, выписывая щеткой широкие водяные рисунки на стекле. – Дали бы лучше мне те деньги, которые они потратят на эту кучу дерьма. Или те деньги, которые пытается положить себе в карман Рон, обещая приладить эту дрянь. Он сидит себе на крыше целый день и в ус не дует, а что он с этого имеет? Двадцатник за час? Неплохо, да.

Преподобный Ральф, человек по характеру довольно угрюмый, ничего не ответил, и Слатер продолжал, хихикая и одновременно меняя щетку на валик: – Думаю, всякий раз, когда он прилаживает автомат, он что-то там делает, чтобы тот снова сломался и у него будет постоянная работенка. Слатер широко улыбнулся и помахал кому-то через стекло. – Привет, милая! Эй, вы там! Преподобный, это снова та секретарша, ну та самая, о которой я тебе рассказывал. Она узнает меня, и всегда машет рукой, и просит быть поосторожнее. Я читаю по ее губам. Не волнуйся, дорогая! Я буду, буду осторожным! Ох ты, она уходит. Гляди-ка, вот это походочка! Вот это да!

В платформе было почти шестнадцать футов длины, вполне достаточно, чтобы захватить два окна четырехфутовой ширины и вертикальную полоску гранита между ними. Когда каждый из них покончил со своим оконным стеклом, они снова разошлись по краям платформы и высвободили лебедки.

– Не думаю, что ты такой плохой человек, каким хочешь казаться, проговорил вдруг Преподобный Ральф, пока платформа медленно опускалась. – Я думаю, что ты поносишь имя Господа и говоришь о похоти только потому, что знаешь, что по воскресным дням я служу Господу. Ты хочешь посмотреть, удастся ли тебе заставить меня выйти из себя.

– Кто, я?! Ну, ты меня не так понял, я вовсе ничего такого не хотел. Я в самом деле грязный, испорченный, нехороший сукин сын. Только и всего.

– Ты завидуешь моему внутреннему спокойствию.

– Да что ты! Не завидую я твоему внутреннему спокойствию. Я думаю, оно уже накрылось.

Рис. Н. Кошкина.

Платформа двигалась вниз вдоль фасада здания, понемногу приближаясь к фанерной панели, которой было забито окно кабинета, некогда принадлежавшее Эдвину Лестеру. Когда Бун увидел эту фанеру, он тяжело задышал и рефлекторно убрал руку со стопора лебедки.

– Стоп! – в тревоге закричал он. – Стоп!

– Что там? Что случилось? – Тот конец платформы, где стоял Слатер, продолжал опускаться, пока не оказался на фут ниже, чем противоположный. Слатер дал обратный ход, поднимая рычаг лебедки, наконец платформа восстановила равновесие. – Что там, черт побери, стряслось?

Бун едва кивнул в направлении окна.

– Мы на шестидесятом, – с трудом выговорил он. – Это здесь... это же здесь...

– Здесь убило того парня. Ну и что? Значит, нам надо спуститься на пятьдесят девятый. Ты боишься увидеть кровь? Это же было две недели назад. Теперь уже все смыто.

– Давай вернемся на крышу. Мне нужно передохнуть. – Бун повернулся спиной к зданию и стал смотреть прямо перед собой. – Назад?! Да мы же только что начали работать! Давай, давай, нам еще надо вымыть уйму окон. Ветер все усиливается, а нам нужно завершить мойку всех до конца недели.

– Пожалуйста, Билл. Мне нужно выпить чашечку кофе. Я сделаю перерыв и буду в порядке.

– Ладно, Бог с тобой. – Слатер рассерженно толкнул рычаг лебедки. Платформа начала подниматься. – Ну, убило какого-то парня. Люди живут, и люди умирают. Мы даже не знали и ни разу не видели этого парня! Тебе надо было бы работать со мной годиков пять назад, когда мой напарник спикировал с сорокового этажа прямо на марширующий оркестр. Вот это было ужасно! Мне самому после этого понадобился стаканчик кофе.

У Буна глаза вылезли из орбит, и он зажал рот ладонью. Платформа поднялась к окнам 66-го этажа.

– Эй, – окликнул его Слатер, показывая пальцем в окно, – видишь того мужика, ну вот он, спиной к окну? Это же сам Залиян!

Но Преподобного Буна ничто не интересовало. Буна вырвало прямо в бадью, до половины наполненную смесью воды и фосфата натрия.

Глава 6

После стольких лет работы личной секретаршей Арама Залияна Эйлин Макговерн следовало бы уже привыкнуть к его выходкам и уметь не обращать на них внимания, как на одно из уродств жизни. Но каждый раз, когда это случалось, она приходила в еще большее неистовство, чем прежде. С того места, где она сидела, через распахнутую дверь кабинета ей было отлично видно все пространство до конца центрального прохода, в том числе и лифты, возле которых остановилась Коретта Кантрелл. даже имя звучало фальшиво – если оно вообще у нее было! Коретта помахала рукой одной из женщин, чтобы та сменила ее у коммутатора. Коретта Кантрелл числилась секретаршей в приемной и специальной помощницей мистера Залияна – ей пришлось отпечатать деловые карточки-визитки, чтобы наградить себя таким титулом. Смеху подобно! Секретаршей в приемной она стала потому, что у нее не было никаких навыков делопроизводительской работы. Ей нельзя было доверить даже регистрацию документов, поскольку она отличалась весьма сомнительным знанием алфавита, а печатать не могла потому, что боялась сломать ногти. А вот специальные услуги, которые она оказывала своему боссу, требовали определенных навыков и умения, которых ей было не занимать.

В данный момент она быстро шла по проходу, вызывающе покачивая бедрами, словно стриптизерша. Ее губы были накрашены темно-красной помадой, именно такой цвет нравился Залияну, а большие груди, обтянутые облегающей блузкой, вызывающе торчали, видимо, стиснутые в какой-то специальный бюстгальтер для шлюх: идеальная секретарша для приемной какого-нибудь борделя, а здесь Коретта смотрелась непристойно, просто дискредитир овала всю корпорацию.

– Тебе следует признать, что она хороший элемент оформления, – резко заметил Залиян в ответ на ее осуждение.

– Она выглядит как... – Эйлин сделала над собой усилие, чтобы не сказать: шлюха. Она была одной из немногих, кому позволялась некоторая вольность в выражениях, но назвать шлюхой любовницу босса Эйлин все же не посмела. – Она так одевается и пользуется косметикой, словно стремится выставить себя на продажу. Вам следовало прочитать ей лекцию об имидже фирмы.

– Откуда такое ханжество? Коретта вы-глядит великолепно за столом в приемной. Ты разве не заметила, как смотрят на нее мужчины, когда выходят из лифта?

– Только развращенные мужчины. Вам следовало бы оставить ту, последнюю: у нее, во всяком случае, был какой-то шик.

– Ничто так не поддерживает интерес, как разнообразие. – Залиян внимательно посмотрел на свою секретаршу с пятнадцатилетним стажем и вдруг сказал: – Ты все еще отлично выглядишь, Эйлин, и тебе следовало бы извлекать из жизни побольше удовольствий. Это сохранит тебе молодость и не позволит сморщиться, подобно засушенному фрукту. – Он протянул руку. Иди-ка сюда...

– Вы сошли с ума...

Залиян опустил руку.

– Да, должно быть, сошел. В любом случае ты могла бы дать Коретте побольше свободного времени. Она в самом деле премилое дитя. Тебе бы стоило послушать, как она рассказывает о некоторых мужчинах, встречавшихся ей в жизни, начиная с собственного отца.

– А теперь ей достался принц, да? Некий принц, который закончит ее образование?

– Ей достался мужчина, который весьма щедр и снисходителен к своим женщинам, – ответил Залиян и с сарказмом добавил: – Впрочем, это тебе хорошо известно.

Его последние слова были слишком жестоки, и она поспешила выйти из кабинета босса, чтобы он не успел заметить ненависть в ее наполненных слезами глазах. Она видела, как эта шлюха отпирает дверь в кабинет Залияна и с улыбкой закрывает ее за собой. Злые слезы снова навернулись на ее глаза. Еще и улыбается! Видно, ждет не дождется, когда ее вышвырнут отсюда! Разве эта шлюха не знает, что, когда Залиян начинает требовать секса между делом, прямо в своем кабинете, это значит, что история почти завершена? Как только женщина позволит ему так унижать себя, можно с уверенностью сказать, что ее дни сочтены, а он примется искать другой объект для развлечения. Эйлин хорошо знала, что сейчас происходит за той запертой дверью, где сама побывала бессчетное число раз в молодые годы. Картины прошлого предстали перед ней с такой ясностью, что ее руки, теребившие нити жемчужного ожерелья, непроизвольно сжались в кулаки.

Залиян, должно быть, на своем кресле-вертушке повернулся в сторону входящей Коретты и приветственно поднял руки. Вот он, не вставая, прижимает к себе эту шлюху и расстегивает брюки. А вот он расстегивает ее блузку, снимает бюстгальтер... Так, впрочем, было не всегда... о нет! Поначалу он был воплощением рыцарства. Цветы и поездки в Европу, уик-энды в его летней резиденции на озере и обеды при свечах в его квартирке, примыкающей к кабинету. Залиян мог быть обворожительным и романтичным, когда ему это было нужно. Он знает толк в еде, в винах, понимает в искусстве, знает, как ослепить и умаслить женщину. Но скоро, очень скоро не будет никаких поездок в Европу и всего остального, погаснут свечи и увянут цветы... И останутся лишь торопливые команды, опускания на колени – прямо на то самое место у письменного стола этого мерзавца, где столько женщин уже стояли на коленях. И сладкие грезы о прочном месте в мире богатства будут стремительно таять. И этак через месячишко, прикинула Эйлин, какая-нибудь новенькая секретарша в приемной станет объектом сплетен. А Коретта Кантрелл испарится, получив за свою верную службу фирме Залияна «мерседес-бенц».

Во всяком случае она, Эйлин Макговерн, еще держалась здесь, утешала она себя, благодаря своему мастерству исполнителя и своему знанию бизнеса, которым занимался Залиян, тогда как все прочие приходили и уходили, словно времена года – поначалу теплые и солнечные, а под конец холодные и тоскливые. Если бы только я могла быть такой же безжалостной, как он, думала Эйлин, шмыгая носом и вытирая глаза бумажной салфеткой, и так же готовой презреть законы морали, предоставив другим соблюдать их! Но печальная реальность свидетельствовала о другом, и она презирала сама себя за то, что все еще продолжает работать на человека, вызывавшего у нее ненависть. Раз она молчала, когда нарушались законы, значит, она так же виновата, как и он. Раз она охраняла его уединение, когда молодые шлюхи продавали ему себя, то она и сама была шлюхой. Если бы у нее хватило сил восстать против той власти, которую он имеет над ней, и посмотреть ему в лицо в зале суда, то она могла бы разорить его. Для этого всего-то и понадобилось бы отправить несколько фотокопий окружному прокурору, в налоговую инспекцию и в «Таймс». Но ослабит ли это ее презрение к самой себе или, наоборот, – усилит? Она же была с ним почти с самого начала его карьеры. Срывая маску с Залияна, она тем самым разоблачила бы и себя.

Ее пальцы все еще сжимали нити ожерелья, когда из кабинета Залияна вышла Коретта. Ее волосы были слегка растрепаны, а на губах не осталось и следа помады. Эйлин непроизвольно стиснула руки, и нити порвались. Жемчужины со стуком запрыгали по паркетному полу, словно шарики для пинг-понга. Эйлин опустилась на пол, попыталась поймать как можно больше жемчужин, пока они куда-нибудь не закатились, мысленно проклиная себя за неловкость. Коретта подошла к ней и наклонилась, чтобы помочь, но злобный взгляд Эйлин остановил ее.

– А ну убирайся отсюда, шлюха, – прошипела Эйлин.

Коретта удивленно выпрямилась.

– Что? Как вы меня назвали?

– Я тебя назвала шлюхой. Пошла вон из моего кабинета.

Коретта положила руки себе на бедра.

– О Господи, – сказала она, покачав головой, – это уже чересчур. Я хочу помочь, а вы...

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказала Эйлин, трясясь от ярости. – От шлюх мне помощь не нужна!

– Ну, я тоже кое-что знаю, дерьмо ты собачье! Я тут слышала, что ты совала свою морду в штаны этого старого пердуна, когда я была еще в пеленках. Надо уж совсем обнаглеть, чтобы назвать меня шлюхой.

Эйлин встала, сжав кулаки так сильно, что суставы побелели.

– Убирайся!

– Не писай против ветра, подруга. Ты жемчуг-то этот, кстати, как заработала? Не конверты же языком лизала.

Она круто повернулась на каблуках и пошла прочь, вскинув голову и покачивая бедрами. Эйлин захлопнула за ней дверь и снова опустилась на пол. Несколько минут она рыдала, думая, не нужна ли ей профессиональная помощь. Вот уже несколько месяцев она собирается поговорить со священником церкви Святого Малахии на 49-й улице, но так и не набралась духу сделать это. Она не соблюдала церковных обрядов с тех пор, как окончила колледж, но именно сейчас остро нуждалась в том утешении, которое ей когда-то давала вера. Она привыкла гордиться своим холодным профессионализмом, а теперь этот фасад разрушался прямо на глазах. Ей становилось все трудней управлять своими эмоциями. Сегодня утром она едва не высказала Залияну все, что думает о нем, и вот теперь выплеснула свои чувства на эту дешевую сучку-секретаршу, дни которой в любом случае уже сочтены. Она с тревогой подумала о том, что же будет дальше. Быть может, ей все же стоит обратиться не к священнику, а к психиатру? Эйлин снова высморкалась, вытерла слезы и наклонилась, чтобы подобрать остальные жемчужины. Но не обнаружила поблизости ни одной. Эйлин наклонилась, почти прижавшись щекой к полу, и заглянула под письменный стол – они были все возле восточной стены. Все они замерли там, у плинтуса, сложившись в небольшое ожерелье.

Оставалось всего пять минут до субботнего выпуска вечерних одиннадцатичасовых новостей. Лузетти, должно быть, ошибся, подумала Кэрол Оуэнс, свернувшись калачиком на тахте, и никакого интервью с Митчеллом не будет. Она уже собралась выключить телевизор и дочитать воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс», когда диктор, почему-то улыбнувшись, сказал:

– Трагедия в здании Залияна две с половиной недели назад, унесшая жизни двух людей, до сих пор продолжает обрастать подробностями. Роберт Гамильтон, генеральный инспектор городского строительного департамента, сообщает, что изучение проекта и обследование монтажа окон не выявило никаких значительных нарушений, хотя само расследование еще не завершено. Он отказался уточнить смысл слова «значительных», и это вызвало предположение, что окружной прокурор, возможно, рассмотрит вопрос о возбуждении уголовных дел против пока еще не поименован ных сторон. Мэр города, как уже сообщалось ранее, предлагает провести серию предваритель ных слушаний совместно с руководителями строительных фирм по поводу изменений в городском строительном кодексе. Мэр подчеркнул, что абсолютно ничто не свидетельствует о том, что зданию Залияна или же каким-либо другим зданиям Нью-Йорка угрожает новое выпадение стекол. Арам Залиян, продолжал диктор, – по-прежнему живет затворником и не дает интервью, однако один из официальных представителей его фирмы конфиденциально сообщил, что приглашен некий известный инженер, которому поручено произвести независимую экспертизу здания и удостовериться, что оно не представляет никакой угрозы как для работающих в нем людей, так и для жителей близлежащих домов. Брайан Митчелл – человек, которого журнал «Пипл» назвал «американским исследователем катастроф номер один», – прибыл сегодня днем из Колорадо. Наши телевизионные группы находились в аэропорту Кеннеди, чтобы запечатлеть прибытие Брайана Митчелла.

Кэрол понравилось лицо, которое, сменив диктора, появилось на экране, ей понравилось и то, как Митчелл отвечает на вопросы корреспондентов, быстро шагая вдоль терминала здания Соединенных авиалиний. Он держался вполне дружелюбно и, казалось, получал удовольствие от этого представления, играя с репортерами, как кошка с мышью, хотя они тыкали микрофоны прямо ему в лицо, выпаливая по три-четыре вопроса одновременно.

– Не означает ли это приглашение, – настойчиво допытывался один особенно агрессивный репортер, – что проблемы у Залияна куда серьезнее, чем нам рассказывали?

– А может, они затем и пригласили меня, чтобы доказать, что дела не так уж плохи, как вы думаете, а? – засмеялся Митчелл. – Вы меня пропустите к месту получения багажа?

– Достаточно ли строг нью-йоркский строительный кодекс, учитывает ли он давление ветра на стекла?

– Это хороший конкретный вопрос, и я дам вам конкретный ответ: не знаю.

– Стали бы вы закусывать на площади Залияна в ветреный день?

– В ветреный день я не стал бы закусывать даже в своем собственном дворе. А вы разве не знали, что в Нью-Йорке самые сильные ветра в стране? Средняя скорость ветра в нижнем Манхэттене четырнадцать и восемь десятых мили в час, а вот в Чикаго – только десять и четыре десятых. И тем не менее Чикаго называют «ветреным городом». Так что сами понимаете. Еще удивительно, что так мало окон вылетает из зданий в этих городах. Это говорит о том, какую огромную работу выполняют инженеры.

– Но здание Залияна находится не в нижнем Манхэттене. Оно в самом центре города.

– Вот это и есть один из вопросов, которые я приехал прояснить. А почему вас здесь так много? Сегодня что, бедный на новости день?

– Мистер Митчелл, вы один из исследователей, досконально выяснивших причины крушения «Хайат Редженси» в Канзас-Сити. Есть ли вероятность, что нечто подобное может случиться здесь?

– Да, возможно, в том смысле, что я все досконально выясню. Ладно, вот я и пришел. Помогите мне отыскать чемоданы. Они коричневые, а к ручкам привязаны красные ниточки.

Но лавина вопросов не прекращалась. В конце концов пронзительный голос агрессивного корреспондента перекрыл все остальные:

– Здание Залияна закрыли только на два дня. Достаточный ли это срок? Не говорит ли это о том, что Арам Залиян пользуется слишком большим влиянием в городском управлении?

– Ну, ребята, вы слишком размахнулись! Как я могу ответить на подобный вопрос? Я ведь даже не знаю, где находится ваше городское управление. Я всего лишь инженер, занимаюсь давлением, напряжением...

На экране снова появилось лицо диктора.

– Как вы могли заметить, – сказал он, – Брайан Митчелл – довольно трудный объект для интервью. В эпизоде, который мы не смогли записать, исследователь из Колорадо признался, что давление и напряжение вовсе не сковывают его и что на все в мире можно посмотреть с точки зрения давления и напряжения: на земную поверхность, автомобиль на шоссе, ваши кости, артерии и сердце, даже на ваши отношения с любовниками. И с этой мыслью из мира инженерии. Морт Люби от имени всей бригады новостей желает вам доброй ночи и отличного завтрашнего дня. Кэрол выключила телевизор, вернулась на тахту и снова взялась за раздел путешествий в газете. Она улыбнулась, вспомнив ответы, которые Митчелл дал репортерам. У нее создалось впечатление, что он шел им навстречу, но тем не менее не сказал ничего существенного. Он обаятельный, веселый мужчина с открытым лицом. Мужчина, абсолютно непохожий на Лузетти, а это означает, что предстоящие две недели могут оказаться куда более приятными, чем она думала.

Глава 7

День был свежий и ясный, и из окон 30-го этажа можно было увидеть всю Парк-авеню, тянущуюся к северу мили на четыре. Массивные здания смотрели друг на друга через эту основную городскую артерию почти на всем ее протяжении, башни из стекла и стали, в которых располагались различные офисы и конторы, тянулись от здания компании «Пан-Америкэн» до 59-й улицы на протяжении пятнадцати кварталов. Железобетонные и кирпичные жилые дома и гостиницы доходили до конца 132-й улицы и реки Гарлем. Рядом с Митчеллом стоял Лузетти, выполнявший обязанности гида.

– Под тем куполом, – сказал Лузетти, – находится старое нью-йоркское центральное управление, теперь оно называется зданием Хельмслея. Вон там, слева, старое здание компании «Юнион Карбайт», а сразу за ним здание Международной телефонно-телеграфной корпорации. – Он показал на два темных стеклянных здания с задернутыми шторами окнами на правой стороне улицы. – А это Американс кий банк химических предприятий. Мы выполняем работу для всех этих фирм. Они всегда платят вовремя. Сразу за этим банком – «Уолдорф», там, где свешиваются флаги.

– Я люблю эту гостиницу, – сказал Митчелл. – И все еще надеюсь встретить в вестибюле Клодетту Колберт или короля Хуссейна. Не понимаю, как вы можете нормально работать с таким видом из окна. Я бы проводил весь рабочий день, прижавшись носом к стеклу.

– Я бы вам этого не посоветовал, – сказал Лузетти, усаживаясь за свой письменный стол. – Это своего рода аргумент в нашу пользу, которым мы можем воспользоваться в деле Лестера.

– Лестер – это тот парень, который выпал из окна?

– Да, – кивнул Лузетти, – по всей видимости, у него была привычка прижиматься лбом к стеклу. У нас есть свидетели, которые под присягой засвидетельствуют это. Насколько я понимаю, он пытался преодолеть боязнь высоты. Мы можем настаивать на версии, что он облокотился о стекло настолько сильно, что выдавил его наружу. Преступная небрежность с его стороны. Безрассудное пренебрежение к своей собственной безопасности. Это окно использовалось таким образом, которого владелец здания не мог предвидеть. И когда одно стекло выпало, то, возможно, резкий напор ветра воздействовал на окна, расположенные с противопо ложной стороны, и они рухнули внутрь. Как вы считаете, с технической точки зрения это звучит правдоподоб но?

– Нет.

– Вы считаете, что мужчина не в состоянии выдавить стекло?

– Да. И я считаю, что мужчину, тасующего бумажки за письменным столом, не должна тревожить вероятность оказаться висящим над улицей на высоте шестидесяти этажей. Хотя я, конечно, не юрист.

Лузетти отреагировал короткой улыбкой на этот колкий намек своего собеседника, а потом сказал:

– Нет, вы не юрист. Вам не приходится иметь дело с противостоянием сторон. Другая сторона обращается ко всему миру, а это означает, что нам надо защитить нашего клиента настолько надежно, насколько это возможно, даже если это будет означать, что правду мы... ну, надо представить дело в наилучшем свете. Я завидую вашей роли. Вам просто надо раскопать факты и предоставить другим людям решать нелегкие вопросы о виновности и наказании.

– Слава Богу. Послушайте, что касается фактов, то я ведь не знаю, что сумею раскопать за две недели. Надеюсь мне удасться провести общее обследование и дать кое-какие рекомендации, но вряд ли более того. Чтобы узнать, почему эти окна разбились, возможно, придется проделать уйму исследований... испытать в лаборатории куски стекла и стали, поместить масштабный макет в аэродинамическую трубу и так далее в том же духе. Господи, да просто на то, чтобы прочитать все эти документы, уйдут месяцы. Готов побиться об заклад, что есть сотни тысяч всяких бумаг, на которые следовало бы взглянуть: контрактные документы, планы, спецификации, переписка, всякие записочки, переводные ордера, кодексы, дневники, доклады... Чтобы разобраться во всем этом, может понадобиться целая армия высокооплачиваемых людей, вроде вас и меня. И это только начало.

Лузетти наклонился вперед и понизил голос до заговорщического шепота:

– Ну вот, мистер Митчелл, одна из причин, по которой мы наняли вас, как раз и состоит в том, что нам не хотелось бы иметь слишком уж большие неприятности. Мы хотим, чтобы вы добрались до самой сути дела, не устраивая вокруг этого особой суеты, как вы уже не раз делали. Мы также хотим, чтобы вы показали, что ответственность не должна ложиться на плечи Залияна, во всяком случае, не в большей степени, чем это соответствует принципам справедливости. Изнурительная исследовательская программа и полное обнародование всего в суде – на это он может пойти только в самом крайнем... – Лузетти внезапно замолчал, потому что в кабинет кто-то вошел. Он поднял взгляд и улыбнулся: – О, вот и ваш помощник... один из наших лучших адвокатов. Мисс Оуэнс, это мистер Митчелл. Мистер Митчелл, это мисс Оуэнс.

Митчелл с усилием поднялся на ноги и обнаружил, что он пожимает руку чрезвычайно миловидной женщине.

– Да... – сказал он. – А я-то ожидал увидеть мужчину, и в куда более преклонном возрасте.

– Рада познакомиться с вами, – ответила она с веселой улыбкой. – С удовольствием смотрела на вас по телевизору вечером в субботу. Вы замечательно управились с этими репортерами.

Митчелл попытался поудобнее устроиться на своем стуле и припомнить, побрился ли он и почистил ли ботинки. А еще он почувствовал, что краснеет. Митчелл не мог пить, он еще и не мог скрыть свое смущение. Он объяснил, что телевизионное интервью привлекло внимание только благодаря усилиям самих журналистов, и поблагодарил ее за пакет с документами, который он обнаружил в своем номере. Интересно, подумал он, действительно ли ее глаза имеют голубоватый оттенок или же в них просто отражается что-то находящееся в кабинете? Он слышал, как Лузетти расхваливал его рекомендации и опыт, как мисс Оуэнс сказала, что собрала еще кое-какие материалы, которые должна будет показать ему, а еще он слышал свои вполне разумные ответы. Было трудно оторвать от нее взгляд. Притягивал не просто цвет ее глаз, во всем ее облике, в том, как она держалась, было что-то необыкновенно привлекательное. Ее разговор отличался доброжелательностью и непосредственностью, и сидела она в своем кресле с естественной элегантностью. Митчелл, которому так и не удавалось отыскать удобное положение на стуле, сейчас особенно чувствовал свою неуклюжесть, ему вообще было неловко. Значит, это и есть помощник? Возможно, из-за нее будет трудно сосредоточиться на исследовании.

– Сейчас половина десятого, – объявил Лузетти, – и у меня на это время назначена встреча с клиентом. Почему бы вам вдвоем не...

– Почему бы не провести встречу нашей подкомиссии? – спросил Митчелл у Оуэнс. – Вы можете показать мне здание?

– Хорошо. Я только возьму сумочку, встретимся у лифтов через десять минут.

То, как быстро она поднялась на ноги и вышла из кабинета легкой, спортивной походкой, заставило Митчелла предположить, что она может выиграть у него в теннис.

– Впечатляющая женщина, – заметил он, когда она вышла. – С такими глазами она может стать великим гипнотизером.

Лузетти сделал вид, что занят собиранием бумаг со своего стола и укладыванием их обратно в папку. Он поднял глаза на Митчелла и нарочито рассеянно спросил:

– Кто? Кэрол? Я так привык к ней, что едва это замечаю. А значение имеет вот что: она очень деловая и прилежная женщина. Она окажет вам большую помощь. Не нужно ли вам что-нибудь еще?

– Мне бы хотелось встретиться с Залияном.

– Я сообщу ему, что вы здесь. Между прочим, ваш рабочий кабинет находится точно под приемной его кабинета. – Лузетти проводил Митчелла до двери, по-приятельски положив руку ему на плечо. – Думаю, вы поняли, что ваш доклад может неблагоприятно отразиться на делах нашего клиента. Надеюсь, этого не случится, в противном случае мы просто не представим этот доклад в суд, и я уверен, вы понимаете, почему.

– Это случалось с некоторыми из моих лучших материалов.

Их глаза встретились, когда они пожимали друг другу руки.

– Я вовсе не имел в виду, что вы должны что-то скрывать или приукрашивать, – сказал Лузетти. – Мы хотим получить от вас только правдивые материалы – и ничего другого.

Митчелл улыбнулся в ответ на искренность, которая звучала в голосе этого опытного адвоката, она прямо-таки обволакива ла собеседника. В зале суда такое искусство незаменимо.

Они направились по 50-й улице на запад, миновали собор Святого Патрика, городской радиомюзик-холл и здание редакций «Тайм» и «Лайф». Брайан Митчелл дважды останавливался и, задрав голову, глазел на верхние этажи зданий, словно первый раз попал в большой город. Один раз Кэрол Оуэнс пришлось отговаривать его от попытки дать денег какой-то оборванке. Но на Бродвее Брайан Митчел все-таки высыпал целую пригоршню «лишней мелочи» какому-то подростку-попрошайке и послал воздушный поцелуй проститутке, подмигнувшей ему.

Кэрол знакомила его со все новыми и новыми подробностями, которые ей удалось разузнать о некоторых людях, ответственных за строительство здания Залияна. Даррел Мартино, архитектор, играл роль этакого сжигаемого страстями, эгоистичного гения, у которого даже не было официальных бумаг, подтверждавших его права. До постройки здания Залияна наиболее высокими сооружениями, отмеченными гением Мартино, были магазин на Гавайях и контрольная вышка какого-то аэропорта в Алжире. Ник Шустер из строительной компании «Братья Шустеры» считался в Нью-Йорке носителем лучших традиций строительного бизнеса; этот человек много чего повидал и пользовался огромным влиянием. Чарльз Кэстльман, инженер-конструктор, руководил компанией, основанной еще его отцом. Под его управлением одна из наиболее престижных консультирующих фирм на Восточном побережье США деградировала почти до полного исчезнове ния. Арам Залиян спас его от практически неизбежного банкротства, заключив с ним контракт вначале на строительство курортного отеля на Ямайке, а затем – этого здания главного управления фирмы на Манхэттене. Ямайский проект оказался неудачным, и говорили даже, что здание отеля скользит к морю со скоростью дюйм в день.

– Для крупного здания, – заметил Брайан, – это значительное превышение допустимых лимитов.

Затем шел Мэтт Бойл, управляющий отделом строительства в фирме Залияна и как бы его личный телохранитель, крупный, угрюмый мужчина, который когда-то был управляющим у Шустера. За ним надо бы присматривать, заметила Кэрол. В молодые годы он работал вышибалой в ночном клубе и славился тем, что получал удовольствие от демонстрации своей колоссальной силы. Светлым пятном был Говард Поул, владелец частной строительной приемочной компании, которая была связана со строительством здания Залияна на ранних стадиях. Поул считался человеком неподкупным.

Брайан был просто поражен.

– Где же вы раздобыли всю эту информацию? – спросил он. – Мне бы и за неделю всего этого не выяснить.

– Да отовсюду понемножку. Навела справки у старых знакомых, с которыми встречалась, когда работала на город. У меня есть друзья и в полицейском управлении, имеющие доступ к кое-каким весьма интересным картотекам.

Брайан посмотрел на нее с восхищением. Лузетти был прав: она может очень помочь. Митчелл попросил рассказать ему о Залияне.

– Залиян – это клиент, – засмеялась она. – Вы хотите, чтобы я копалась в грязном белье нашего собственного клиента?

– А что там можно выкопать? Мне бы следовало это знать, и кто же мне расскажет, если не вы?

– Все, что я знаю, знает и любой житель Нью-Йорка, читающий газеты.

– Ну и что же это?

– Что в начале своей карьеры он, возможно, имел связи с мафией, хотя наверняка этого не знает никто. Что у него слишком большое влияние на городское управление. Что налоговая инспекция попробовала было пару раз поймать его за руку, да не смогла. Что ему нравятся женщины не старше тридцати лет. Ну, просто банальные газетные сплетни и слухи, которые распускают конкуренты, стремящиеся ему напакостить. Кто-нибудь постоянно подает на него в суд, но никогда не добивается особого успеха, вероятно, потому, что интересы Залияна представляет целая группа ловких адвокатов.

Некоторое время они шли молча. Митчелл обдумывал ее информацию, затем спокойно спросил:

– Ну, а Лузетти... Что вы о нем думаете?

– Нечестный вопрос! Ведь этот человек контролирует мой заработок.

– Вы могли бы просто сказать, нравится он вам или нет?

– Нет, не могу, поскольку боюсь навредить себе.

На 8-й авеню они остановились понаблюдать за малышом, который сумел вырваться от державшей его за руку матери и теперь стоял на бордюрном камне и, запрокинув голову, смотрел на здание Залияна.

– Эй, мамочка, – громко сказал он, – если смотреть на тучи, то кажется, что этот дом падает.

Но его мать, видно, не настроенная на фантазии, ухватила его за руку и поволокла прочь.

– Ну, мамочка, – захныкал мальчишка, – ты разве даже не посмотришь?

Брайан посмотрел. Он встал на тот же бордюр и запрокинул голову. Постояв так с минуту, он сказал:

– Знаете, а ведь мальчишка прав. Создается впечатление, что все здания падают.

– Стоит ли нам задерживаться здесь? – спросила Кэрол. – Именно в этом месте разрезало стеклом ту женщину. До сих пор видны следы на тротуаре. Выбоины и царапины создавали рисунок, похожий на зимний узор на стекле. Но пятна крови давно стерты.

– Интересно, догадался ли кто-нибудь сохранить куски стекла, когда расчищали это место, – сказал Митчелл. – Если стекло не было достаточной плотности или его должным образом не прокалили, то тайна будет раскрыта. Мы можем сделать перерыв и сходить в кино.

– Эти куски конфисковал окружной прокурор. В строительном департаменте посмотрели на них и сказали, что все в порядке. Во всяком случае, соответствуют кодексу.

– Тогда идем в кино!

Они перешли через улицу к северо-западному углу перекрестка, к крытому деревянному тротуарчику, где дюжина пешеходов через оградительную цепочку наблюдала за работой какой-то строительной бригады. Там рыли яму под фундамент, а футах в сорока от этого места небольшой бульдозер наполнял чем-то грузовик. Шофер грузовика стоял в открытых дверях своей машины и любовался тем, как она подпрыгивала и сотрясалась всякий раз, когда бульдозер опрокидывал в кузов содержимое своей двухтонной челюсти. Митчелл сказал, что это – смесь гравия, добытого из старого, высохшего русла реки, и гранитного сланца, специально расколотого взрывом. Это же самое высохшее русло, сказал он Кэрол, шло и под восточной частью здания Залияна, позади них, и все здание стояло частично на гранитном выступе, а частично – на сваях, которые, согласно проекту, доходили в глубину до основной породы. Не у каждого манхэттенского небоскреба был идеальный фундамент. Стены котлована перед ними были обложены горизонтальными досками, поддерживаемыми стальными опорами в форме буквы "Н" на расстоянии десяти футов друг от друга. Брайан спросил, не шли ли в последнее время в Нью-Йорке дожди.

– В последние две недели нет. А что?

Он показал на подпорную стенку со стороны 50-й улицы.

– У них тут проблемы с водой. Видите течь? Она начинается примерно футов на пять ниже верхушки этой подпорки. И если дождей нет, то это, возможно, означает, что сюда просачивают ся подземные воды или же имеется течь в канализационной трубе.

– Ну, это-то вовсе не новость. Некоторым из этих течей лет по сто. Недавно в «Таймс» появилась статья, в которой говорилось, что почти треть всей воды, поступающей в город, потом уходит через эти течи.

– Готов поверить.

Митчелл перевел взгляд со стенки котлована на здание Залияна на противоположной стороне улицы, прикидывая на глаз расстояние. Футов шестьдесят – семьдесят. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно, если земля перенасыщена водой. Слева от него какой-то пожилой мужчина разговаривал сам с собой.

– Дураки! Идиоты! – эмоционально восклицал мужчина, брызгая слюной. Неожиданно он повернулся к Митчеллу. – Разве они не понимают, что еще несколько этих проклятых зданий, и весь остров окажется на дне моря? Ведь вес-то увеличивается! Вот это здание, быть может, и отправит нас всех в тартарары. Тогда-то мы и пойдем на дно, как перегруженная шаланда. – И он обеими руками показал вниз. Его подбородок украшала трехдневная серая щетина, одет он был в клетчатый спортивный пиджак, клетчатую же рубашку, на шее болтался галстук с причудливым рисунком. Все это было основательно заляпано жирными пятнами. – Если вы слишком перегружаете какой-нибудь клочок земли, – продолжал он, размахивая руками, – то земля оседает и тонет. И не я это придумал. Это закон природы, да! А когда это случится, то прощай, Нью-Йорк. Снова повсюду будет одна только Атлантида.

– Я вообще-то не думаю, что это относится к вопросам, из-за которых нам следует беспокоиться, – внимательно послушав мужчину, сказал Брайан.

Водянистые серые глаза старика были направлены прямо на Митчелла, но он не видел его. Внезапно в его взгляде появилась сосредоточенность.

– Значит, вы не думаете, да? А что, черт побери, вы знаете об этом? Да вы хоть когда-нибудь задумывались над этим? О том, как накапливается вес? Фунт за фунтом, год за годом. Нет, черт побери! И никто не задумывается. Включая мэра. Я писал ему сто раз, звонил ему, чтобы рассказать, как остановить увеличение веса, прежде чем станет слишком поздно и все это рухнет и уйдет вниз, но он мне не ответил. Он всегда на каких-то встречах со своими писаками-обман щиками.

– Вообще-то говоря, – сказал Брайан, не обращая внимания на то, что Кэрол дергает его за рукав, – я как раз занимаюсь этой проблемой. А причина, по которой вам не следует беспокоиться, заключается в том, что они ведь роют ямы под фундаменты, количество вывозимой земли по весу превышает строящееся здание. Манхэттен сейчас весит меньше, чем в ту пору, когда им владели индейцы, это же касается и Чикаго...

– Иудины сказки, – сказал старик, бочком отходя от Митчелла, – а в этом городе можно любые пироги получать, если вы хорошенько подождете и если вам повезет. Вот потому-то я и ухожу.

И он быстро зашагал по тротуару, продолжая разговаривать с самим собой. Во всяком случае, это избавляло его от необходимости вступать в спор и реагировать на смехотворные объяснения.

– Вы слишком много общаетесь с ненормальными, – смеясь, заметила Кэрол. – Так вам никаких сил не хватит. Купите себе солн-цезащитные очки, вроде моих. Это предохраняет от визуального контакта, и тогда к вам перестанут привязываться на улице.

– Это не для меня, – сказал он, пожимая плечами. – Я не привык делать вид, что не замечаю людей.

Глава 8

Джон Дж.Торнтон, глава финансовой службы фирмы Залияна, высокий сухопарый мужчина, страдающий подагрой, славился своим пессимизмом. По его мнению, дела почти наверняка должны пойти хуже, а потом они станут совсем плохи. Его настроение, как и его деловые костюмы, никогда не было светлее черных тонов, толстые стекла очков еще больше увеличивали постоянно хмурые складки вокруг его глаз. Залиян находил, что Торнтон действует на него как холодный душ. В тот день, однако, новости, которые он принес, были настолько плохи, а выражение его лица настолько безысходно тоскливым, что это привело в раздражение даже его босса.

– Черт побери, Торнтон, – недовольно воскликнул Залиян, потрясая кулаками, – когда ты перестанешь пялиться на меня таким вот манером? Ты похож на ангела смерти, только что потерявшего своих родителей.

– Я предлагаю объявить о банкротстве. И что же, должен при этом улыбаться?

– Если бы ты улыбался, я бы застрелил тебя как сборщика налогов. Просто веди себя по-человечески, если это в твоих силах. Послушай, дела не могут быть так плохи, как ты говоришь. Мы в любой момент можем распродать все на Ямайке и покрыть убытки. Мы получим достаточно, чтобы удержать все остальное, пока кое-что поднакопим.

– Мы не можем распродать все на Ямайке. Мы ничего не можем распродать. Мало кого заинтересует отель, который сползает в море. Более того, правительство Ямайки заявило, что по шоссе сейчас нельзя ездить, и требует, чтобы оно было перенесено и вновь проложено за наш счет.

– Да пошло это правительство Ямайки! – Залиян вскочил, сделал круг по кабинету и снова сел. – Займи побольше денег.

– Мы уже заняли денег. Несмотря на мои серьезные опасения. Несмотря на мои постоянные предостережения. Мы заняли куда больше, чем нам удастся когда-либо выплатить. Разумеется, если только коммерческие арендные тарифы в Нью-Йорке, Денвере, Хьюстоне и на Ямайке вдруг каким-нибудь сверхъестественным образом внезапно не увеличатся. – Торнтон указал на папку с документами. – Вы не хотите взглянуть на последние сводки, показывающие превышение наших задолженностей над активами?

– Нет, не хочу. – Залиян с раздражением посмотрел на своего советника. – У тебя были серьезные опасения, да, это я готов признать. Беда заключается в том, что серьезные опасения у тебя возникают вместе с восходом солнца. Может быть, если бы ты когда-нибудь вошел в мой кабинет, прищелкивая пальцами и насвистывая веселенькую мелодию, я бы отнесся к твоим опасениям более серьезно. Стало быть, ты думаешь, что мы должны сдаться, признать свое поражение?

– Я думаю, что нам следует во всяком случае попытаться воспользоваться одиннадцатой главой закона о банкротстве, что сохранит нам банки в заливе и защитит нас от новых судебных исков.

Залиян какое-то время изучал невозмутимого на вид Торнтона, а потом сказал:

– А почему ты не упомянул о продаже вот этого здания? Мы же всегда говорили, что в трудной ситуации, если дела пойдут плохо, оно станет нашим козырным тузом.

– Вы сами прекрасно знаете почему. Потому что над ним сгустились тучи. Поставлена под вопрос его безопасность. Нашу ответственность за смерти тех двоих и ранения еще предстоит определить. В подобной ситуации нет никакой возможности продать здание. Сомневаюсь, что вы сможете сбыть его с рук, прежде чем завершатся все эти инженерные изыскания и официальные процедуры. И только в том случае, если здание получит безупречное карантинное свидетельство. Мы не сможем ждать годы, пока...

– Торнтон, я хочу, чтобы ты обегал весь город и подыскал нам покупателя на это здание. Давай любые заверения его безопасности и прочности. Предложи какой-нибудь контракт, который не позволит покупателю соскочить с крючка, если что-нибудь окажется не так. И не смотри ты на меня таким безнадежным взглядом! Попытайся раздобыть такой большой задаток, какой только возможно... ну, скажем, миллионов десять – пятнадцать. Конечно же, ты сумеешь найти кого-нибудь, кто ухватится за твое предложение. Господи, ведь это здание стоит сто пятьдесят миллионов долларов! Скажи им, что на нас начинает работать лучшая инженерная фирма в этом бизнесе, что она сделает все, чтобы мы получили нужное нам карантинное свидетельство. Давай действуй, Торнтон! Ты можешь это сделать!

Инженер и адвокат сидели на одной из бетонных скамеек на южной стороне площади и смотрели на объект своего исследования.

– После того, как проведешь уик-энд в компании с планами и расчетами, – сказал Брайан, – это здание уже кажется старым приятелем. Я даже испытываю к нему симпатию.

От удивления Кэрол рассмеялась.

– Довольно странно испытывать такое чувство к зданию. Интерес, может быть, но симпатию?..

– Вовсе не странно, если думать о нем как о живом существе. Если вы представите себе, как все эти балки, фермы и колонны несут свое бремя, изо всех сил упираясь в землю, как вся эта конструкция скручивается и гнется на ветру, как она оседает и изменяется со временем, то здание становится для вас чем-то живущим своей самостоятельной жизнью. Это же, знаете ли, не монолит. Здание состоит из тысяч разных частей, пригнанных друг к другу, и все оно постоянно двигается, растягивается и напрягается, словно какое-то животное. А в данном случае больное животное.

– А вы – ветеринар, пытающийся сделать так, чтобы ему стало получше?

– Во всяком случае, пытающийся поставить ему правильный диагноз. Заработал себе этот бедный зверюга хроническую пневмонию или же всего-навсего насморк? Быть может, мне удастся это выяснить и принести немного пользы. Обычно меня вызывают, когда пациент уже мертв. Тогда я выполняю роль следователя, занимающегося внезапными смертями, роюсь в останках и размышляю о причинах смерти. Вы когда-нибудь видели недавние строительные развалины? Это просто разрывает сердце. Свернутый набок мост, наполовину ушедший под воду, крыша какой-нибудь арены, валяющаяся на баскетбольном поле, обломки дамбы, снесенной водой... И всякий раз вас окружают находящиеся в шоке владельцы, управляющие, свидетели. Моя память просто переполнена такими вот картинками. – Невидящим взглядом Митчелл смотрел прямо перед собой, а голос звучал глухо, как бы издалека. Даже когда обошлось без жертв, остается экономический ущерб, потраченные зря годы труда, крушение человечес ких надежд... и судьба охваченного паникой инженера, его одинокая тревога и страшный вопрос, как он посмотрит в глаза своей семье, если вообще посмотрит.

Он помолчал, потом посмотрел на Оуэнс и улыбнулся слегка смущенно.

– Вот почему я и испытываю симпатию.

– Прошу прощения за мой вопрос, – сказала Кэрол, и они засмеялись. Она показала на здание Залияна. – А как насчет здешнего пациента? Я надеюсь, что вы нашли что-то похуже насморка и здание придется снести. Все, кого я знаю, ненавидят его. Слишком уж оно огромное и какое-то обезличенное. Возможно, к кому-то оно и дружелюбно настроено. Но вообще-то лучше бы на этом месте была автомобильная стоянка.

Брайан оперся локтями о спинку скамьи и, медленно поднимая взгляд, осмотрел все здание снизу доверху.

– Высота здания в пять раз превышает его ширину, и это заставляет отнести его к критической группе в смысле восприимчивости к ветру. Возможно, оно слабовато и в смысле прочности, только не цитируйте эти мои слова... пока. Залиян, должно быть, использовал все обходные маневры, какие только существуют, чтобы выстроить такое высокое здание.

– Он лучше, чем кто-либо другой, знает, как работает комиссия по планированию. Сначала он получил под строительство пару этажей в пониженном районе, затем еще один этаж, чтобы добавить пассажик с магазинами, потом еще один, чтобы, мол, сделать из него подземный выход прямо в метро, кстати, он до сих пор так его и не сделал, и... Дайте-ка припомнить, что там еще? Ах да, еще один, дополнительный этаж он должен был пожертвовать пуэрто-риканс кой театральной труппе, выступавшей в этом районе, и построить для города несколько домов в Бронксе, которые он потом не имел права продать, даже если бы и попытался.

Брайан показал в сторону западной части квартала, где возводилось какое-то громоздкое сооружение, поднявшееся на высоту сорока пяти этажей, и спросил, что строят там.

– Государственная контора, – ответила Кэрол, – и это еще одна попытка несколько разнообразить городскую застройку в квартале.

Он предположил, что это здание могло бы стать основным заслоном от ветров, господствую щих на площади. Два башенных крана на крыше поднимали и укладывали куски сборного бетонного покрытия – кожи будущего здания, чтобы завершить его стальное обрамление.

– Вы, кажется, наслышаны обо всем, – заметил Брайан. – А вы знаете, что вам сегодня вечером предстоит обед в кафетерии Объединенного строительного центра? Меня уговорили прочесть лекцию для местных специалистов по гражданскому строительству. Возможно, она будет вам интересна, и мне было бы приятно увидеть вас там. Правда, никакой дополнительной оплаты за сверхурочные часы не предвидится.

– А как там еда?

– Нечто незабываемое.

– Это деловое приглашение?

– Строго деловое, – улыбнулся Брайан.

– Это похоже на свидание, – снова рассмеялась Кэрол.

Они назначили встречу у ее конторы в пять часов. До этого времени Митчеллу предстояло осмотреть здание и встретиться с Залияном и Бойлом. А Кэрол предстояло выяснить, какое количество бетонного покрытия уже было установлено в западной части квартала, когда вылетели окна у Залияна, потом надо было отыскать подрядчика, занимающегося рытьем котлована там, через улицу, и разузнать все о просачивающейся воде, выяснить, существуют ли какие-нибудь записи относительно ежедневной силы ветра в районе.

Расставаясь, они коротко пожали друг другу руки. Этот знак дружеского расположения был раз в десять мимолетнее, чем обычное рукопожатие, и раз в десять значительнее его. Не переставая улыбаться, Митчелл добрел до залияновского пассажа с магазинами и купил там в киоске какую-то газету. Он раскрыл ее на прогнозе погоды и нашел его идеальным. Чем дальше он читал, тем более нарастало ощущение, что для него выдался удачный день: «Ожидается, что запоздавшие арктические воздушные массы пересекут линию гор Поконос и Адирондак в понедельник и достигнут района Нью-Йорка в ночь на вторник, принеся с собой бурные воздушные потоки, в отдельных местах ливневые дожди и резкое понижение температуры. Вероятность дождя в ночь на вторник составляет 50 процентов, а утром во вторник – 80 процентов. Скорость ветра во вторник будет доходить до 50 миль в час. Обращаем на это внимание мелких торговцев».

Ну что может быть лучше? Значит, уже утром он сможет увидеть здание в действии.

Подлокотники на креслах в кабинете Залияна располагались слишком близко друг к другу, чтобы соответствовать фигуре Мэтта Бойла. Когда он втискивал между ними свои две сотни фунтов, они буквально сдавливали его. И он побаивался, что кресло не отлепится от него, когда он встанет. Нет, он не был таким уж толстым. Его живот, благодаря сотне ежедневных приседаний, до сих пор еще оставался относительно плоским для пятидесятилетнего мужчины. Проблема с креслами возникала скорее из-за его мощности, нежели из-за объема талии. В профиль он выглядел лишь слегка крупнее нормы, но вот спереди или сзади напоминал военный танк.

– Садись в кресло, – предложил Залиян.

– Да ладно, я постою.

– Мэтт, неделю или две здесь будет крутиться один инженер по фамилии Митчелл. Мы пригласили его, чтоб посмотреть, не сумеет ли он помочь нам соскочить с крючка, я имею в виду эти проклятые судебные иски. Он явно будет везде совать свой нос, у нас с этим все в порядке, кроме одной вещи. Будет лучше, если он не увидит те трещины под погрузочной платформой, а то как бы он не поднял шум. Если у нашего здания появятся какие-то проблемы с фундаментом, то я сразу же сплавлю его новому владельцу, и пускай уж он с этим разбирается.

При упоминании о новом владельце густые брови Бойла слегка приподнялись.

– Ты что, подумываешь о продаже?

– Такое не исключено. Продать, чтобы получить немного денег, а потом снова арендовать наши же собственные помещения. Торнтон уже этим занимается. Но у нас не будет возможности провернуть эту сделку, если вылезут на всеобщее обозрение эти трещины.

– С инженером я управлюсь, – кивнул Бойл, – но есть и еще кое-кто, о ком нам следует побеспокоиться.

– Кто?

– Я сам не знаю точно. После той бури, как ты меня и просил, я проверяю эти трещины, чтобы удостовериться, что они не увеличиваются. Сегодня утром я снова туда ходил и обнаружил на полу несколько спичек и пару сигаретных окурков. Неделю назад их там точно не было.

– О Господи, а я-то был уверен, что складское помещение запирается.

– У охранников есть ключи. Вероятно, кто-то из ночной смены забирается туда покурить марихуану.

– Поймай его. Подежурь пару ночей, если придется.

Бойл скрестил на груди свои ручищи.

– Ну, а когда я его поймаю, что дальше?

– Это зависит от того, заметил ли он что-нибудь. Если заметил, скажи ему, чтобы держал рот на замке.

– А если он не захочет? Пригласить Джимми?

Это предложение задело Залияна.

– Пожалуйста, без этого грубого дерьма, – сказал он, раздраженно взмахнув рукой. – Давай оставим все это в прошлом. Есть же более гуманные способы убедить людей.

– Нет таких, которые снимали бы подобные проблемы окончательно.

– Слушай, для начала ты просто выясни, кто это, а уж потом мы решим, что сделать. Возможно, этот парень действительно забирается туда покурить марихуану.

Бойл пожал плечами. На пульте связи у Залияна вспыхнул огонек. Он коснулся кнопки.

– Пришел мистер Митчелл, он хочет вас видеть.

– Спасибо, Эйлин. Запускай его.

Глава 9

Митчелл едва смог обхватить пальцами ладонь Мэтта Бойла, чтобы пожать ее, и, когда этот крупный неулыбчивый мужчина отпустил его руку, был благодарен, что кости остались целы.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он вслух и сел в кресло.

Бойл отреагировал на эти слова коротким кивком, но не сказал ни слова, продолжая стоять.

– Мэтт работает со мной уже давно, – заговорил Залиян. – Стоит мне намекнуть на что-нибудь этакое, как он мигом пригоняет целое стадо подрядчиков. Поверьте, уж он-то знает все их штучки. Вы можете спрашивать у Мэтта обо всем, что касается здания, и все, что вы хотите узнать. Он здесь с той минуты, как внизу вынули первую лопату грязи. Ведь так, Мэтт, да?

– Да, это так, – сказал Бойл, не сводя глаз с Митчелла.

– В нем сочетаются строитель-управляющий и строитель-инженер, – продолжал Залиян. – Я просил его оказывать вам помощь, если понадобится. Если захотите осмотреть что-нибудь, Мэтт все вам покажет. Ведь так, Мэтт?

– Так.

– Да, я хотел бы осмотреть шестидесятый этаж, – сказал Митчелл настолько дружелюбно, насколько смог: с таким большим и неприятным человеком, как Бойл, имело смысл вести себя дружелюбно.

– Нет проблем, – отозвался Бойл. – Когда вы будете готовы, отправляйтесь на цокольный этаж и постучите в дверь, на которой написано «Имущественное управление». Я буду или там, или в комнате охраны.

Бойл перевел свой тяжелый взгляд на Залияна. Поймав какой-то сигнал, которого Митчелл не заметил, Бойл попрощался, протянув свою лапищу для небрежного рукопожатия.

– Кажется, я ему не понравился, – сказал Митчелл Залияну, когда они остались вдвоем.

Залиян засмеялся.

– В этом нет ничего личного: он так держится со всеми людьми с высшим образованием. Опасается, что вы напишете что-нибудь этакое, что выставит его в дурном свете.

– Если я что-нибудь и раскопаю, то включу это в свой доклад. И в завещание.

– Митчелл, вы и представить не можете, как я рад, что вы приехали к нам! Я слышал лишь самые высокие отзывы о вашей работе. Если и есть кто-нибудь в этом мире, способный разобраться, кто из болванов, строивших здание, виноват в том, что вылетели окна, то это вы.

– Благодарю вас. Правда, я здесь не для того, чтобы искать виновных. Я просто собираю факты. А насчет виновных пускай решает суд.

– Безусловно! Я бы не хотел ничего другого. Но Лузетти говорил мне, что в своих отчетах вы не уклоняетесь и от высказываний личного мнения, даже если в них приведены и не все факты.

– Мое личное мнение неизменно считалось не имеющим должного подтверждения.

– Отлично. Превосходно. А вот как раз в этом деле ваше мнение вполне устроит меня, даже если оно и не будет иметь должного подтверждения. Что меня может обеспокоить в вашем отчете, так это формулировки. Я буду с вами совершенно откровенен, не будем тратить зря время. Я бы хотел, чтобы в ваших выводах неприятное происшествие с этими окнами никак не связывалось с безопасностью здания в целом и ответственность за смерти и ранения возлагалась на кого угодно, но не на меня и не на фирму Залияна. Кажется, я высказал все очень откровенно?

– Да, ваше желание достаточно откровенно высказано, и мне оно понятно. Ну, а если то, что я обнаружу, пойдет вразрез с вашим желанием? Выявленные факты могут показать, что часть ответственности ложится и на вас. Ну, например, неправильная экс-плуатация, недостаточный контроль...

– Я нанимал вас не для того, чтобы вы отыскивали именно такие факты, – сказал Залиян с полуулыбкой, как бы давая понять, что шутит.

– Вы вообще меня не нанимали, насколько я понимаю. Меня наняли ваши адвокаты, чтобы я провел инженерное расследование, которое, как они надеются, убедит всех уладить дело, не доводя его до суда. Если вы предпочитаете иметь дело с инженером, который просто подпишет отчет, продиктованный ему вами, тогда действуйте, если вам удастся разыскать такого. Правда, грош цена будет этому отчету. Другие инженеры попросту камня на камне от него не оставят. Факты есть факты, и их способен увидеть любой инженер.

– Факты всегда можно повернуть и так, и этак. Все, чего я хочу от вас, – так сказать, оправдать меня за недостаточностью улик, насколько вам это удастся. Разве я рассчитываю на слишком многое?

– Еще на коленях у матери я узнал, что честность – лучшая политика. Таков мой девиз, и он всегда был для меня страшным бременем.

– Видите ли, Митчелл, – наклонился вперед Залиян, – здесь ведь задействованы большие деньги. И не только сотни миллионов за физический ущерб и на несправедливые судебные тяжбы. Речь идет также и о стоимости здания. Если некий весьма уважаемый эксперт заявит, что оно совершенно безопасно и что если его немного укрепить, а это никакой проблемы не представляет, то оно вполне способно противостоять силе ветра, в этом случае я, вероятно, смог бы продать его за сто пятьдесят миллионов. Если же, с другой стороны, он скажет, что все окна здесь следует заменить и что нужно новое укрепление, то это уже будет стоить целое состояние, я был бы не прочь получить половину.

– Это не так-то просто, если только мнение вашего весьма уважаемого эксперта не будет поддержано весьма уважаемыми экспертами, приглашенными другими сторонами. Когда так много поставлено на карту, трудно ожидать, что все отступятся или замолчат, смирившись с мнением какого-то непререкаемого авторитета. Непререкаемого авторитета просто-напросто не существует, считаю я.

– Лузетти говорит, что вы обладаете таким авторитетом. Уж не хотите ли вы сказать, что никогда не подгоняете доказательства, чтобы удовлетворить своего клиента?

– Никогда.

– И даже в неясных вопросах?

– Если я правильно выполняю свою работу, то в ней не должно быть никаких неясных вопросов. А уж если они появляются, я это признаю. Я беру реально существующую улику и иду в обратном направлении, докапываясь до причины. Я стараюсь придерживаться фактов, улик и логики, чтобы добраться до истины. В инженерном деле, знаете ли, слово «истина» все еще имеет некоторое значение.

– Чепуха, – сказал Залиян, с добродушной улыбкой махнув рукой. Потом улыбка погасла. – А вот если бы вам предложили, скажем, пять миллионов долларов, чтобы вы подправили свой отчет, ну, слегка, что бы вы тогда сделали? Это, конечно, чисто гипотетическое предложение. Не поддались бы вы искушению?

Лицо Митчелла ничего не выражало, когда он ответил вопросом на вопрос:

– Наличными или чеком?

Залиян пристально посмотрел на него.

– А я не говорю, что я хочу, чтобы вы сделали то и это. Я лишь надеюсь, что обнаруженные вами факты снимут подозрения с меня и со здания. Вы, конечно, не вправе обвинять меня за эту надежду.

– Я и не обвиняю.

– Если мои надежды сбудутся, возможно, вы согласитесь принять небольшую премию. К тому же я обязан укреплять свою репутацию человека, щедрого к друзьям.

– Было бы здорово получить индейку на День благодарения.

– А я больше склонен думать о чем-нибудь типа «порше».

– Машина у меня уже есть. А вот индейки пока что нет.

Залиян резко поднялся и протянул руку.

– Все будет в порядке, Митчелл, но с вами тяжело иметь дело.

– А мне как раз говорили то же самое о вас, – сказал Митчелл, отвечая на рукопожатие Залияна.

– Я в ужасно трудном положении. Держите меня в курсе, как там у вас пойдут дела, ладно? И дайте мне знать, если столкнетесь с какой-нибудь неприятностью. С любой неприятностью.

Эйлин Макговерн стояла перед письменным столом Залияна, пытаясь понять, как же она могла когда-то любить его. Сейчас она испытывала к нему только презрение, и если бы он вдруг протянул к ней руки, она бы с отвращением отшатнулась. Она стояла так, чтобы он не мог коснуться ее.

– Надо почистить нашу документацию, – сказал Залиян, потирая щеку кончиками пальцев. Был только полдень, а он уже выглядел так, словно нуждался в бритье. – Этот инженер, возможно, захочет покопаться в нашей документации серьезно, да и адвокаты могут заявиться. То, чего они не найдут, их не обидит. Вынь письма от Говарда Поула, приемщика, в особенности те, где содержатся критические замечания и конкретные рекомендации сделать некоторые вещи, которых мы так и не сделали. И письма от Кэстльмана тоже. Я пометил галочкой большую часть подобного рода писем, так что тебе будет легко их найти.

– Да, мистер Залиян.

– И неплохо было бы заодно извлечь все записки, которыми мы обменивались с Мэттом. Они не были предназначены для всеобщего прочтения. Ты так же, как и я, хорошо знаешь, что следует изъять. Когда соберешь все, дай мне просмотреть. Может быть, кое-что из наиболее умеренных материалов можно будет вернуть на место. Нам совсем не нужно, чтобы эти папки выглядели чересчур уж стерильными. Мы можем даже подложить туда какие-нибудь новые записки, если понадобится.

– Да, мистер Залиян.

– А стоит ли тебе быть такой уж официальной? Мы же с тобой как две горошины в стручке. Обычно ты называла меня Арамом. И если мне память не изменяет, ты даже засовывала свой язычок мне в ухо.

– Это было давным-давно, – едва сдерживая слезы, бросила она и поспешила выйти из кабинета.

Голос в телефонной трубке звучал жалобно и взволнованно:

– Я больше не выдержу, Арам. На карту поставлена моя работа. Все происходит так стремительно... Я не знаю... даже этот телефонный звонок может доконать меня. О Господи, вон полицейский идет!

– Откуда ты звонишь? – нахмурился Залиян. – Какой еще полицейский?

– Звоню из автомата на улице. Если он меня узнает... Почему я звоню из этой будки прямо перед своей конторой? Надо бы помахать ему... Нет, он же тогда все поймет. Боже мой, я никогда в жизни не был замешан в чем-нибудь подобном.

– Ты что же, боишься, что телефон в твоем кабинете прослушивается? Господи, куда же мы катимся? Если человек не может позвонить из городского управления, не опасаясь, что...

– Дело еще и в моей секретарше. Она же ничего не пропускает мимо ушей. Я думаю, она уже подозревает... Полицейский ушел! Он меня не заметил! У меня сердце стучит, как лодочный мотор. Я позвонил тебе, только чтобы предупредить: приготовься к самому худшему.

– Ты же говорил, что сможешь держать ситуацию под контролем.

– Я говорил, что думаю, что смогу. Я – консультант, но не мэр! И не в состоянии контролировать весь штат инженеров из строительного департамента. Один говорит, что надвигается какой-то шторм и, возможно, людей из здания надо будет эвакуировать. Другой говорит, что до этого не дойдет, но требует, чтобы окна изнутри и снаружи укрепили металлическими скобами.

– И во сколько это обойдется?

– По его прикидкам, в три миллиона.

– Три миллиона! Ты должен сдерживать подобные разговоры, пусть инженеры немного остынут.

– Арам, я ничего не смогу сделать. Когда я им говорю, что нужны дополнительные исследования и что мы, мол, не хотим создавать в городе панические настроения вокруг высотных зданий, все они так смотрят на меня, словно я состою у тебя на жалованье. А мэр даже отпустил на этот счет одну из своих проклятых шуточек. Чего я только им не говорил! И предупреж даю: если дело дойдет до голосования, я намерен присоединиться к большинству. Не могу же я защищать тебя в единственном числе. Я не могу позволить себе подобную роскошь. Мне нужна работа. У меня жена! Дети! А у детей лошади! А у лошадей конюхи!

– Тебе, выходит, нужны еще деньги. Вот к чему ты затеял весь разговор, не так ли? Обычно этим все и заканчивается.

– Нет! Я буду вынужден так поступить, если не хочу, чтобы меня выбросили с работы. И разве в твоих интересах дать им повод всюду совать свой нос и в конце концов докопаться, что я с самого начала сидел у тебя в кармане?

– Задержи их еще на пару недель. Скажи, что, если они подождут, я дам им возможность ознакомиться с отчетом Митчелла.

– Скажи им все сам. Как я могу это сделать? Кто я такой?

– Ладно, завтра я позвоню мэру.

– Он не станет с тобой разговаривать. Тебе придется оставить для него сообщение.

– Как это он не станет со мной разговаривать, на что ты намекаешь? С каких пор этот неблагодарный не желает со мной разговаривать?

– Да вот уже полчаса. Я затем и звоню, чтобы рассказать тебе обо всем. Ты превратился в крупную, жирную политическую дичь.

Глава 10

Комната охраны в здании Залияна располагалась под цокольным этажом, за двумя запирающимися дверями. Каждый входящий неизбежно останавливался в тамбуре между ними, пока через панель из пуленепробиваемого стекла его не опознавал дежурный охранник. Посторонние лица, под которыми подразумевались любопытные, туристы, психопаты и разношерстный уличный сброд, могли попасть в эту комнату разве что с помощью мощного взрывного устройства.

– Нужны ли в самом деле такие уж крайние меры предосторожности? Это ведь не Форт-Нокс?

Мэтт Бойл хмуро посмотрел на Митчелла.

– В Нью-Йорке это необходимо, – сказал он. – Должно же быть хоть одно безопасное место. Никогда не знаешь, с чем доведется столкнуться.

Он повернулся и показал на несколько телеэкранов, заученно объясняя их назначение. Внутри находились телекамеры, следящие за погрузочной платформой, главным входом, вестибюлем, комнатой с оборудованием, лестничными пролетами, лифтами, пассажем с магазинами и несколькими коридорами.

Митчеллу с трудом удавалось настраивать себя на деловой лад, что было совершенно не свойственно ему. Он пытался сосредоточиться на пояснениях управляющего зданием, однако внимание отвлекала внешность этого человека. Его голова была как будто высечена из целого куска камня. Небольшие темные глазки выглядывали из-под бровей, протянувшихся сплошной линией от виска до виска. Уголки рта опускались вниз, к тяжелой нижней челюсти. Это лицо просто взывало о необходимости пластической операции.

Нет, решил Митчелл, здесь требуется нечто большее. Этому человеку следовало бы обратиться за помощью к каменотесам.

– Вот здесь у нас контрольный пожарный пульт, – продолжал Бойл. Несколько одетых в униформу охранников, находящихся в комнате, явно старались не попадаться ему на глаза. – Пожар – самая серьезная угроза. В здании установлена сотня уловителей дыма и термометров, причем каждый из них соединен с этим пультом. Если температура повышается, сразу вспыхивает лампочка.

Митчелл снова отвлекся, вспомнив о Кэрол Оуэнс. Интересно, каким образом ей удается быть одновременно такой деловой, элегантной и сексуальной. Он бы предпочел сейчас быть рядом с ней, чтобы разгадать эту загадку. А вместо этого он стоял с Мэттом Бойлом, который ему явно не симпатизировал.

– С помощью пожарного департамента, – затверженным тоном говорил Бойл, – мы готовим специалистов по борьбе с пожарами и другими критическими ситуациями. На каждом этаже дежурят девять человек. Например, если загорится даже корзина для бумаг, сразу же будет эвакуирован весь этаж, а также этажи сверху и снизу. Мы не допускаем никаких случайностей. На каждом этаже есть специальная сигнальная кнопка, а если она не работает, мы сможем предупредить людей через систему громкой связи, – он перешел к соседней контрольной панели. – А вот здесь вся техника контроля температур в помещении, влажности, состояния воздуха на восточной и западной сторонах каждого из этажей. На западной стороне, например, может нещадно палить солнце, а на восточной в это же время дует холодный ветер. Это чертовски мощная нагрузка на кондиционеры и отопительную систему, понимаете, что я имею в виду? Но мы с этим справляемся. Конечно, есть у нас такие нытики, которым никогда невозможно угодить. То им слишком жарко, то слишком холодно. Это может кого угодно свести с ума.

Митчелл заметил, что Бойл постоянно делает одно и то же движение: кончиками пальцев нервно теребит костяшки на другой руке, как бы стараясь выдернуть их. Создавалось впечатление, что он не знал, куда девать свои кулаки, если нет возможности сплющить какую-нибудь банку из-под пива или расколоть грецкий орех.

– Новейшая штука в технологии, – сказал Бойл, постукивая толстым пальцем по какой-то шкале. – Если это здание отклонится от вертикали, стрелка сойдет с нуля. Видите? Она точно на нуле.

– Интересно. А она отходит от нуля, когда здание колеблется?

– Не думаю, что она настолько чувствительна.

– Вы уверены, что она вообще работает?

– Вовсе не уверен. А как бы вы желали проверить это, опрокинув здание, что ли?

Митчелл улыбнулся на тот случай, если здесь подразумевалась острота. Бойл мгновение оценивающе смотрел на него, а потом снова повернулся к контрольной панели и хлопнул по шкале.

– А вот эта штука точно не работает, – сказал он. – Предполагалось, что она будет показывать скорость ветра на крыше. Я сам видел, как стрелка доходила до восьмидесяти и до девяноста. Во время шторма, когда вылетели те стекла, стрелка доползла вон до той отметки, а потом сломалась. Я выбрался на крышу, чтобы взглянуть на анемометр, знаете, такая штука с тремя ручками и чашечками на концах?

И он раскинул пошире руки, показывая, что этот прибор по размерам примерно с ящик для хлеба.

– Да, я в курсе, что такое анемометр.

– Ну, так вот он оказался вырванным с корнем, и его, черт побери, сдуло ветром аж к противоположной стенке. – Он окинул быстрым взглядом находящихся в комнате людей, которые стояли так, словно в любой момент были готовы отпрыгнуть в сторону. Они согласно закивали, а один из них заметил:

– Что уж говорить, ветреный выдался денек.

Бойл посмотрел на Митчелла.

– Да, он, черт побери, прав: было ветрено. Даже самые крепкие здания в мире не смогли бы выдержать такой ветер. Что-то должно было пострадать.

– И это оказались окна, – сказал Митчелл, – и анемометр. Значит, если я вас правильно понял, окна выпали скорее по воле Божьей, выразившейся в форме сильных порывов ветра, которых никто не ожидал, нежели, скажем, из-за плохого укрепления, так?

Уголки рта Бойла слегка приподнялись.

– В этом нет никакого сомнения.

– Возможно, вы и правы. Давайте-ка взглянем на эти окна... то есть на то, что от них осталось.

60-й этаж напоминал место распродажи подержанной мебели. Стулья, шкафы для документов, столы, переборки и конторки сдвинули в центр, освободив все пространство у окон, чтобы облегчить работу исследователей. Служащим, вполголоса объяснял Митчеллу Бойл, не разрешат вернуться обратно на этот этаж до тех пор, пока городское строительное управление не удостоверится, что оставшиеся окна прочно закреплены и во всех отношениях соответствуют кодексу. Окна, откуда выпали стекла, – три с западной стороны и два с восточной – были занавешены, а с наружной стороны закрыты фанерными щитами. Митчелл насчитал двенадцать человек, занятых разного рода работой, а Бойл пояснил, что это представители городского управления, властей штата, федерального правительства, производителя стекла, специального подрядчика, который занимался монтировкой всей облицовки здания, и производителя металлических рам. Хотя осколки стекла давно убрали, сделанные мелом отметки на полу показывали, куда упали самые большие куски. Двое мужчин с рулеткой измеряли расстояние между этими меловыми отметками и внешней стеной. Какой-то мужчина двумя фотокамерами делал снимки. Одна камера предназначалась для съемки общих, а другая крупных планов. В одном месте фанерный щит сдвинули в сторону, и какой-то специалист снимал отпечаток с разорванного куска металла с помощью силиконовой мастики. Два человека с карандашами в руках сидели за столом, изучая подшивку документов. Разговоров почти не слышалось: в среде инженеров-исследователей считалось дурным тоном сравнивать свои выводы или оказывать друг другу какую-нибудь значительную помощь. С какой стати помогать людям, с которыми, возможно, тебе придется потом соперничать в суде? Пускай уж каждый раскапывает для себя факты и делает свои собственные выводы.

Митчелл сказал Бойлу, что он пробудет на этом этаже всего несколько минут. Во время своего первого посещения он просто хотел получить общие впечатления. В течение пяти минут он внимательно разглядывал верхнюю, нижнюю и боковые рамы одного из окон с выпавшим стеклом. На западной стороне часть подвесного потолка была содрана лопнувшим стеклом, отчего обнажилось межэтажное пространство, где располагалась система подсветки, и Митчелл взобрался на стол, чтобы получше разглядеть это место. Он достал линейку, чтобы проверить глубину сморщивания металлической облицовки.

В лифте оказалось частично сорванным половое покрытие, под которым было видно сильно исцарапанную и выдолбленную бетонную поверхность. Опустившись на колено, Митчелл вставил кончик отвертки в небольшую трещину. Действуя ею как клином, он отломил маленький кусочек бетона, который внимательно осмотрел через карманную лупу и положил обратно.

Вместе с Бойлом, не отходившим от него ни на шаг, Митчелл вышел на лестничный пролет и окинул беглым взглядом голые бетонные стены, высматривая трещины. Он заметил несколько диагональных линий не шире волоска и длиной в несколько футов. Кто-то обвел их мелом. Трудно было сразу же определить, появились эти линии вследствие усадки бетона во время строительства или же вызваны внешней нагрузкой. Он спросил Бойла, нет ли в здании других трещин, в особенности таких, куда можно было бы засунуть лезвие ножа.

– Мне ничего подобного не известно, – ответил тот после короткого замешательства.

– А в фундаменте?

Бойл отрицательно покачал головой.

– А где я смог бы осмотреть обшивку опорных конструкций или верхушки свай?

И снова Бойл задержался с ответом.

– Это невозможно. Все закрыто стенами и полом.

– Не просил ли кто-нибудь из инженеров взломать стену или пол, чтобы изучить состояние фундамента?

– Нет. А почему их это должно интересовать?

– Ну, может быть, просто удостовериться, что там все основательно. И вот еще что: эта система освещения возле кабинетов. Должно быть гофрированное покрытие глубиной дюйма в три с огнеупорным напылением, а не складки в пару дюймов без всякой огнеупорной защиты. Да и бетон, как мне кажется, изготовлен из какой-то облегченной смеси. Я не ошибся?

Бойл смотрел на него спокойно.

– У вас, должно быть, оказался один из ранних проектов. Конструкцию пола потом изменили. Легкий бетон на двухдюймовом настиле не должен иметь огнеупорной защиты. Загляните в кодекс.

– Понятно. Это уменьшает постоянную нагрузку, да? По меньшей мере на три-четыре фунта на квадратный фут. Готов биться об заклад, что вы сэкономили уйму строительной стали, поменяв пол на более легкий.

– Мы использовали меньше стали, чем в башне Гарнера на той стороне улицы, у которой этажное пространство больше.

– Это изменение сделали уже после того, как был уложен фундамент?

Бойл кивнул. Митчелл сделал несколько пометок в записной книжке.

– Скажите, а вы не обратили внимания на то, что мне легко удалось отковырнуть кусочек от бетонной плиты? – Никакой реакции Бойла на это не последовало. – В смеси, наверное, цемента намного меньше, чем положено, вам не кажется?

– А какое это все имеет отношение к окнам?

– Вполне возможно, что никакого, – согласился Митчелл.

В 12.37, строго по расписанию, двигавшийся на юг по 8-й авеню поезд подземки выполз на станцию «50-я улица», чтобы потом направиться дальше, к Центру всемирной торговли в нижнем Манхэттене. Машинист Мануэль Роза взглянул на свои карманные часы. Поездка от 168-й улицы к Вашингтонским холмам заняла девятнадцать минут. Не было никакой возможности точно придерживаться расписания в утренние часы «пик», когда в каждый вагон набивалось более сотни пассажиров, но, если он не транжирил понапрасну времени и внимательно следил за скоростью, ему обычно удавалось снова войти в расписание к десяти или одиннадцати часам утра, что являлось предметом его гордости. Он быстро взглянул на боковое зеркало и задержал взгляд на входящих и выходящих пассажирах. Этот ритуальный танец он видел тысячи раз: руки, ноги и разноцветные одежды, выкатывавшиеся из поезда, встречались с идентичным потоком, двигавшимся в противоположном направлении. Спустя секунд десять край платформы опустел. Проводник в середине поезда закрыл двери и дал два гудка. Поезд слегка вздрогнул и, набирая скорость, покатился к черному отверстию в конце станции. Огни платформы уносились назад все быстрее и быстрее.

– Следующая остановка «42-я улица», – объявил проводник.

Поезд нырнул в темноту туннеля, со скрипом и завыванием набирая скорость. Параллельные рельсы уходили далеко вперед, их серебристые ленты отражали тусклое свечение передних прожекторов. В прошлый уик-энд Роза возил свое семейство на водные аттракционы в Куинз. Его детишки визжали от счастья, вылетая пузом вниз на резиновом матрасе из этих изогнутых труб прямо в воду. Он и сам нашел развлечение забавным и, кстати, не слишком-то отличающимся от его работы. Для него эта поездка была чем-то вроде выходного, проведенного за привычным делом. Толкая дроссель вперед, пока тот не достиг верхнего уровня, Роза на мгновение испытал радостное возбуждение, такое же, как на водных аттракционах.

Двое мужчин отошли подальше от оглушительно дребезжащего пневматического отбойного молотка туда, где они смогли бы разговаривать, не крича в ухо друг другу.

– Я верно расслышал, что ты велел им долбить вниз на двенадцать футов? Мне кажется, что шесть – это предел.

Чет Кризек, который был пониже своего собеседника, хрипло захихикал.

– Я разве учу тебя, как надо нагружать грузовики? Так что не учи меня взрывать.

– Очень не хочется, чтобы твоя долбилка попала куда-нибудь не туда. Ты же знаешь правила. Никаких взрывов на расстоянии двадцати пяти футов от туннеля подземки, никаких глубинных котлованов вблизи улиц, никаких взрывов в дневные смены и в обеденный перерыв.

– Смотри, мы уже почти на дне. Еще разок – и все дела. Никто и не узнает об этой разнице.

– Черта с два, не узнает! От твоего взрыва могут вылететь тысячи окон. Ларри никогда не разрешил бы тебе подобное.

– А откуда он узнает? Ты что же, собираешься рассказать ему?

– Кто, я?! С какой стати я стану ему рассказывать? Мое дело – руководить земляными работами. Бригадир взрывников – ты. Это же у тебя есть удостоверение пожарного департамента. Я тебя даже и знать-то не знаю и даже не разговариваю сейчас с тобой. Думаю, что сейчас я лежу себе дома и болею.

– Мне нравится твоя позиция, – снова усмехнулся Чет. Он снял с головы каску и рукавом рубашки вытер пыль и пот со лба.

– Посмотри-ка на этих мойщиков окон на здании Залияна, – сказал высокий мужчина, тыча пальцем в небеса. – Они на высоте шестидесяти этажей над улицей и, должно быть, считают, что находятся в безопасности. Когда ты взорвешь свой заряд, им покажется, что началось землетрясение.

Чет запрокинул голову и, щурясь, посмотрел на узкую платформу, свесившуюся с залияновской крыши.

– Как это они могут там работать? У меня от одного взгляда на них голова кружится.

В конце дня расстояние в десяток кварталов от здания Залияна до компании «Пан-Америкэн» пешеход преодолевал точно с такой же скоростью, как и такси. Кроме того, идя пешком, Митчелл мог погрузиться в людскую реку, а именно она определяла для него все своеобразие Нью-Йорка. Что за удивительное смешение всего на свете! Люди самых разных цветов кожи, верований, национальностей, любого роста, комплекции и возраста, эффектные и невзрачные, вызывающие и скромные, одетые с иголочки и в лохмотья, двигались плечом к плечу по тротуарам в каком-то бесконечном потоке. Митчелл бывал почти во всех крупных городах страны, но нигде не видел ничего хотя бы отдаленно похожего на энергию и насыщенность уличной жизни Манхэттена. В некотором отношении Сан-Франциско считался Нью-Йорком в миниатюре, но при сравнении выглядел каким-то жиденьким супчиком, ну а Денвер вообще казался мавзолеем. Интересно, оправдано ли его неясное ощущение опасности, которое он всегда испытывает в Нью-Йорке? Конечно, здесь существовала преступность, но она была поделена на столько миллионов людей, что Митчелл находился, возможно, в такой же безопасности, в какой он был бы в отдаленных кварталах Блумингтона... но при этом чувствовал себя чертовски бодрым и веселым. Да, шагая настолько широким и решительным шагом, насколько это возможно в такой толчее, он определенно ощущал прилив веселого возбуждения. И не случайно! Ему предстоял обед с женщиной не только умной и интересной, но и красивой. Давно с ним не случалось ничего подобного. Правда, то, что он успел разузнать о здании Залияна, несколько портило радужное настроение, но сегодня вечером он собирался оттеснить мысли о работе куда-нибудь на задний план и полностью наслаждаться жизнью. А утром он посмотрит, складываются ли найденные факты в какую-нибудь систему.

Дожидаясь зеленого света, он вдруг подумал, а не послать ли к черту кафетерий при Объединенном строительном центре и не закусить ли где-нибудь на тротуаре, у перекрестка 50-й улицы и Мэдисон-авеню? При таком разнообразии этих тележек на колесах они с Кэрол могли бы очень мило пообедать кремовыми батончиками, отличной франкфуртской говядиной и сосисками, яичным кремом, поджаренными орешками, яичным рулетом, жареной морской капустой, мороженым «Хорошее настроение», гамбургерами, глазированными хлебцами и свежайшими охлажденными фруктами. А в качестве послеобеденного развлечения понаблюдать, как вон та девушка в кожаном костюмчике продает надувные игрушки или как вон тот ловкач дурачит туристов игрой в три скорлупки.

– В шахматы поиграть не желаете?

Да, они могли бы еще и поиграть в шахматы. Немолодой негр в куртке-дубленке стоял позади высокого стола с тремя шахматными досками. Фигуры уже были расставлены, и у каждой доски стояли часы с двумя циферблатами. Негр улыбнулся и повторил свое приглашение.

– Извините, – сказал Митчелл, – я не играл уже много лет, и у меня всего десять минут.

– Отлично. Воспользуемся часами. У вас будет пять минут, у меня две. И у вас как минимум останется еще три минуты.

Митчелл повернулся и посмотрел на стол.

– Во что это мне обойдется, не считая моего чувства собственного достоинства?

– Если вы выиграете, то ни во что. Если я выиграю, в два доллара. Вы можете играть белыми.

– Дороговато! Ладно, одна игра. Я хочу посмотреть, не блефуете ли вы.

Митчелл изо всех сил сосредоточился, уделяя каждому ходу по пятнадцать – двадцать секунд. Ему удалось отключиться от уличного шума и толчеи, от пристальных взглядов нескольких зевак. Не сумел он отключиться только от черных фигурок, которые вскоре, как ножи, врезались в позицию его короля. Независимо от того, какой ход он придумывал, негр отвечал мгновенно, словно просто повторял заученную последовательность ходов. В промежутках между ними он не обращал внимания на доску, а наблюдал за двигавшейся мимо гуляющей публикой, не забывая приглашать вероятных клиентов подойти к одной из двух оставшихся досок. Митчелл отказался от попыток выиграть пешку на ферзевой стороне и оттянул свои фигуры назад, чтобы защитить короля, который был опасно открыт после потери коня. И как раз в тот момент, когда Митчеллу показалось, что он, возможно, сумеет отразить атаку черных и завязать свою собственную, крошечный красный флажок на его часах упал.

– Время истекло. Вы проиграли.

Митчелл взглянул на часы. Он полностью использовал свои пять минут, а его противник – не более чем полминуты. Митчелл кивнул и протянул негру две долларовые бумажки.

– Я думал, что еще минута и мне удастся спастись.

– У вас не было этой минуты, – ответил негр, заново расставляя фигуры. – Вам не следует настолько углубляться в детали, вы перестаете видеть общую картину.

– Это история всей моей жизни, – рассмеялся Митчелл. – Не стоило тратить два бакса, чтобы выяснить это. – Он помахал на прощанье рукой и пошел прочь. Пока, чемпион! Приятной игры.

– Пока, растратчик.

Глава 11

Они пересекли Лексингтон-авеню и направились на восток, к 47-й улице. В шесть часов вечера тротуары были переполнены пешеходами, двигающимися на запад, к станции подземки «Грэнд-Сентрал». Митчелл чувствовал себя как лось, плывущий против течения. Единственным местом, где он когда-либо еще видел так много торопящихся людей, были окрестности футбольного стадиона при Колорадском университете, когда «кукурузники» или «первопроходцы» приезжали в город сразиться с «золотыми буйволами». Капли дождя и устойчивый ветерок, дующий им в спины, делали предсказание надвигающейся бури более чем реальным.

Кэрол рассказала ему, что облицовка строящегося здания была уже почти завершена, когда разразилась та роковая буря. Это соответствовало теории Митчелла, согласно которой новое здание увеличивало воздействие ветра. Руководителю земляных работ известно о появлении воды со стороны 50-й улицы, но он пока так и не удосужился заглянуть туда.

– Он обещал сообщить это в отдел водоснабжения, – продолжала Кэрол, и спросил, не соглашусь ли я отобедать с ним. А во время ленча на ступеньках фонтана на площади Залияна мне удалось завязать разговор с группой людей, работающих в этом здании. Я попросила их рассказать, что происходит внутри здания во время сильного ветра. И они так разоткровенничались! Рассказали мне обо всех своих надеждах, мечтах, страхах. Страхи главным образом связаны с высотой, бурями, застрявшими лифтами, а мечтают они о том, чтобы получить работу в офисах, расположенных не более чем в десяти футах от земли.

Кэрол свела воедино все, что узнала от них. Кабины лифтов вибрируют, в особенности на верхних этажах. Внутри здания слышатся какие-то необъяснимые звуки: скрипы и писки, стоны и вскрики, словно стальной каркас мучается от боли в пораженных артритом суставах. Когда смотришь из окна, кажется, что отдаленные здания медленно движутся из стороны в сторону, а линия горизонта поднимается и опускается. Стоит повесить на стену какую-нибудь картину в рамке, как она сразу же перекосится. Поставишь вазу с цветами на письменный стол и видишь, как трепещут лепестки.

– Когда это здание открылось, – продолжала Кэрол, – на каждом этаже в лифтовых вестибюлях висели люстры. Но люди так нервничали, глядя, как они раскачиваются, что пришлось люстры убрать и установить лампы дневного света, которые ввинчены прямо в потолок. Один парень сказал мне, что в ветреные дни даже по воде в унитазе идет рябь!

– Вот еще один триумф современной инженерной мысли, – сказал Брайан. – Все здания раскачиваются, но эти, построенные по новым проектам, на мой взгляд, уж слишком эластичны. Готов биться об заклад, что в Эмпайр Стэйт Билдинг по воде в унитазе рябь не идет. Оно было построено на старый манер и стоит прочно, как скала.

– Тот же самый парень сказал мне, что если он работает вечерами, то иногда разговаривает с одним охранником, который думает, что все здание населено призраками! Это гаитянин, и он говорит, что знает какую-то потайную комнату в цокольном этаже с трещинами в полу и на стенах.

– Трещины? А он не сказал, как зовут этого охранника?

– То ли Кристман, то ли Кристофер. Завтра я его разыщу. – Она нахмурилась. – Я даже сама начала беспокоиться. Безопасно ли в здании «Пан-Америкэн»?

– Я никогда не слышал никаких нареканий, если не считать упреков в нелепости и уродстве. С точки зрения конструкции оно превосходно, насколько мне известно. Правда, я бы чувствовал себя спокойнее, если бы вы жили и работали где-нибудь в пригороде. В Колорадо, к примеру. Если какое-нибудь землетрясение или ураган затронет мой дом, все, что мне надо будет сделать, – это выпрыгнуть в окно, в клумбу с гортензиями. Вы никогда не подумывали о Колорадо? Если бы вы жили там, я бы мог пригласить вас на обед.

Кэрол спокойно взяла его под локоть и ответила:

– Но вы уже пригласили меня на обед прямо сейчас. Для чего же мне переезжать?

Они подошли к дому 347 на восточной стороне 47-й улицы, к сорокаэтажному зданию Объединенного строительного центра. Прямо перед ними была река Ист-Ривер. А на другой стороне 1-й авеню, немного правее, высился небоскреб ООН.

– Дорогая мисс Оуэнс, – сказал Митчелл, кладя свою ладонь на ее руку, – сейчас я веду вас просто принять пищу в полуподвальном кафетерии в компании двухсот инженеров, и это не совсем то, что я имел в виду. В этом заведении специализируются на засушенных цыплятах и кошмарных телячьих отбивных.

– Я закажу цыплят. Цыплята безопаснее.

Церкви Святого Малахии было всего семьдесят лет, но ее стены, пропитанные копотью и пылью, выглядели на семь веков старше. Несмотря на свои готические формы, здание выглядело довольно скромно, как и подобает церкви, и вряд ли больше бросалось в глаза, чем автомобильная стоянка и студенческий клуб, расположенные по соседству. Главный вход в церковь образовывали две створки массивных деревянных дверей на железных петлях. Такой портал какой-нибудь средневековый зодчий мог бы задумать для Кентерберийского собора.

Эйлин Макговерн довольно долго стояла на тротуаре, глядя на эти двери, прежде чем решилась войти. Внутри храма было неестественно тихо и так темно, что ей пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Она была одна. Дюжина зажженных свечей в красных стеклянных чашах мягко освещала небольшое пространство в углу. Свет угасающего дня едва проникал сквозь витражи на западной стене. Вскоре она смогла различить контуры мраморного источника со святой водой позади последнего ряда скамей. Эйлин шагнула вперед и протянула руку. Прохладная вода коснулась ее пальцев.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь, – прошептала она, касаясь своего лба, груди, левого, а потом правого плеча.

Эти слова и последовательность движений легко вернулись к ней, хотя она перекрестилась в первый раз за последние двадцать пять лет. Эйлин огляделась. Богато украшенный алтарь. Ниши со статуями святых, стол для причастия, а на боковых стенах установлены кресты. И слабый запах ладана. Ностальгическое чувство, охватившее ее, было настолько сильным, что перехватило дыхание. Она почему-то полагала, что современные веяния проникли и сюда, хотя ничего конкретного не смогла бы назвать. Абстрактное искусство? Гитара вместо органа? Но здесь... здесь было совсем как в той приходской церкви, которую она помнила с детства, и подумала, служат ли здесь мессу на латыни? Слезы навернулись Эйлин на глаза, когда она вспомнила о своем детстве, в котором католическая вера окружала ее, подобно бархатной мантии.

Раздался щелчок, и вспыхнул свет. Она испуганно обернулась. Послышался звук шагов. Какой-то мужчина поднимался по ступеням из подвала и остановился, увидев ее.

– Извините, – сказал он с улыбкой, – я не знал, что здесь кто-то есть. Я уже собирался запирать двери. Если вам угодно остаться на несколько минут...

– Нет, нет, можете запирать. – Она быстро вытерла глаза носовым платком. – Я просто... я просто...

–Могу я вам помочь?

Эйлин впервые посмотрела прямо на него.

– Я искала священника.

– Я и есть священник, но собирался уходить и поэтому не надел свой воротничок. Меня зовут отец Грегори.

Эйлин отвела взгляд и снова коснулась платком глаз.

– Извините, я, должно быть, нелепо себя веду, но я не была в церкви так давно, что уже и забыла, как все здесь выглядит. Минуту назад я была... ошеломлена. Я почувствовала себя так, словно начинаю жизнь заново. Как бы хотелось сделать это.

Его голос звучал мягко:

– Каждый может сделать это, если только захочет.

У Эйлин снова перехватило дыхание, и только после небольшой паузы она едва слышно прошептала:

– Отец Грегори, вы можете исповедать меня?

По винтовой лестнице он провел ее вниз, в комнатку в углу подвала, похожую на склеп. Женщина заинтриговала его. Это не актриса, подумал он, поскольку было в ней что-то чопорное и официальное. Она явно не из местных и не могла быть постоянной прихожанкой. На вид он дал бы ей лет сорок пять. Одета со вкусом и дорого. Скорее всего деловая женщина, а быть может, жена или любовница какого-нибудь состоятельного человека. В одном он не сомневался: эта женщина была чем-то глубоко обеспокоена.

Комнатка была пуста, если не считать шкафчика с церковным облачением и складного стула рядом с подставкой для коленопреклоненного исповедующегося. Отец Грегори достал епитрахиль из шкафчика и, надев ее, кивнул Эйлин, чтобы она заняла свое место. Она сделала это после некоторого колебания. Вне всякого сомнения, она ожидала уединения в исповедальной кабинке. Он с готовностью предложил бы ей это, но исповедальни пришли в такую ветхость, что их отправили в столярную мастерскую для ремонта. Он сел подле Эйлин и, чтобы ей было легче начать, немного отвернулся и закрыл глаза. Он еще не закончил шепотом читать молитву, как женщина уже заговорила:

– Я работаю неподалеку отсюда и приходила к церкви Святого Малахии сотни раз, пытаясь набраться смелости сделать то, что делаю сейчас. Последовало продолжительное молчание, нарушаемое только ее дыханием. Меня воспитали католичкой. Я покинула церковь и вступила в связь с человеком, который не был моим мужем. С могущественным человеком. Деспотичным человеком. Я работала с ним весь день и... занималась с ним любовью, когда его жены не было рядом. Я позволяла ему... пользоваться моим телом. Я... о Господи, разве можно выразить это словами? Эта жизнь... мне хотелось бы, чтобы ее не было. Я чувствовала себя такой униженной... такой испорченной...

Она негромко всхлипывала.

– Эта связь продолжается?

– Нет, – ответила она, придя в себя. – В сексуальном смысле нет. Он просто отшвырнул меня ради более молодой... а потом ради еще более молодой. Я по-прежнему оставалась его помощницей, год за годом. Не представляю, как я могла это делать, почему я этого хотела. Отец Грегори, я делаю так много вещей, которых стыжусь, что я... я...

– Вы обеспокоены греховностью ваших действий. Теперь вы должны от всего сердца решиться никогда не...

– Я могла убить его! Я могла его кастрировать! Однажды, когда мы были с ним вдвоем на крыше его проклятого здания, я едва не столкнула его вниз. Господи, помоги мне! У меня не хватило решимости. Единственный смелый шаг, который я когда-либо сделала, – мое появление на пороге этой церкви.

– Вы не должны винить его за свои собственные поступки и должны преодолеть чувство мести и ненависти, независимо от того, насколько оно, по-вашему, оправдано. Нас беспокоит ваша собственная душа и ваши собственные отношения с Господом и церковью. Если вы искренне сожалеете о своих грехах и от всего сердца клянетесь никогда не совершать их снова, вы будете прощены.

Его заинтересовало, о каком это здании она говорила. Она ведь назвала это «его зданием». Выходит, она работает на владельца какого-то соседнего здания? Эйлин пришлось высморкаться, прежде чем продолжать.

– Остановиться будет не так-то легко. Я была с ним так долго и знаю так много о тех преступных делах, которые он совершал, что если бы я вдруг отказалась и дальше продолжать это, то он бы... о, я не знаю, что бы он сделал. Он даже мог бы убить меня. Да! Он, должно быть, и на это способен! У него есть и другие такие, я почти уверена.

Отец Грегори повернулся и посмотрел на нее. Может быть, это психопатка, страдающая манией сознаваться в грехах и преступлениях, совершенных только в своем воображении?

– У вас есть сведения о каком-то убийстве?

– Ничего конкретного. Только подозрения. Юристы, я полагаю, назвали бы это слухами. Большинство из тех вещей, за которые я не могу себя простить, я не совершала. Но я знала, что происходило: выбивание денег, подкупы, давление на присяжных, политические взятки, и я тоже участвовала во всем этом. Поначалу казалось, что это не имеет никакого значения, потому что мы никому не причиняем вреда, и к тому же я была настолько увлечена им, что и не могла бы ничего сделать. А теперь я хочу из этого выбраться и не знаю, как. Когда эта несчастная невинная женщина была убита только потому, что проходила мимо, и Эдвин Лестер, человек, которому я же и помогла туда устроиться... тогда я решила прекратить... – Она снова начала всхлипывать. – А теперь он хочет, чтобы я уничтожила компрометирующие документы, улики, но я не стану этого делать! Не стану! Меня не волнует, что случится со мной. О Господи, Боже милостивый, мне жаль... мне так жаль...

Она прижала к лицу носовой платок и зарыдала, содрогаясь всем телом. Отец Грегори в изумлении воззрился на нее. Она могла говорить только об Араме Залияне и его дьявольском здании. Она упомянула об этой Верез, прихожанке церкви Святого Малахии, и об Эдвине Лестере, что устраняло всякие сомнения. Как глава совета церковных общин Вест-Сайда, отец Грегори возглавлял и борьбу граждан против этой башни. Много раз он пытался дозвониться до Залияна, чтобы убедить его построить свое здание где-нибудь в другом месте. Жителям старых кварталов вокруг площади Мэдисон-Сквер-Гарден был необходим какой-нибудь центр для отдыха, или спортивный зал для молодежи, или детский парк... Когда это здание было построено, отец Грегори тоже звонил несколько раз, чтобы попросить помочь с осуществлением этих проектов. Ему всегда отвечала ответственный секретарь Залияна, женщина с самым холодным и равнодушным голосом, который он когда-либо слышал. Всякий раз она обещала передать данную информацию, но отец Грегори был уверен, что никогда этого не делала. Как же ее звали? Эйлин, Эйлин... Ах да, Эйлин Макговерн, именно так! Боже всевышний, действительно ли эта Эйлин Макговерн стоит сейчас подле него на коленях и говорит, что все те ужасные слухи, которые он постоянно слышал о Залияне, правда? Он не сводил с нее изумленного взгляда. Слезы текли ручьем из глаз Эйлин, косметика размазалась по щекам, а ее плечи по-прежнему вздрагивали от душивших рыданий.

– Вы должны взять себя в руки, – наконец сказал он. – Поймите, что шаг, который вы только что сделали, – это и было самое трудное, и попытайтесь отделить духовное от мирского. Я могу помочь вам очистить душу, снять с нее тяжесть греха, но что касается мирского... может быть, вам следует пойти в полицию и рассказать о тех нарушениях закона, о которых вы знаете? Это та область, где решение можете принять только вы и ваша совесть.

Она подняла голову, посмотрела на него широко открытыми глазами, в которых застыло горе, и сощурилась, пытаясь остановить слезы.

– А сейчас успокойтесь и перестаньте плакать, – опять мягко посоветовал он. – Это должна быть минута радости, и вы заслужили ее. Вы вернулись в свой дом. Вы попросили Господа о прощении, и он даст вам силы сделать то, что вы сочтете правильным. А я отпускаю вам ваши грехи. Вы можете еще раз прийти сюда, чтобы причаститься? Завтра в это же время? Хорошо. Я прослежу, чтобы это время у меня было свободно. Я помогу вам привести свою жизнь в порядок, даже если это будет означать, что вам придется начать все сначала в каком-нибудь другом месте и под другим именем. Помните ли вы покаянную молитву? Повторяйте за мной.

Отец Грегори начал читать молитву, делая паузы, а Эйлин вторила ему дрожащим голосом:

– О Господи, я от всего сердца сожалею, что нанесла Тебе обиду, и мне отвратительны все мои грехи, потому что я страшусь утраты милости небес и страшусь страданий ада, но больше сожалею, что я нанесла обиду Тебе, мой Господи, ведь Ты – само благо, к Тебе обращена вся моя любовь. Я тверда в своей решимости с помощью Твоего милосердия исповедаться в своих грехах, понести наказание и исправить свою жизнь. Аминь!

Отец Грегори обязал ее прочитать двенадцать молитв, принять участие в работе комитетов помощи церкви и пять раз прийти к нему на исповедь, после чего благословил ее широким крестом. Читая нараспев молитву об отпущении грехов, он заметил, как Эйлин сильно стиснула руки, даже ногти вонзились в кожу. Он разрешил Эйлин воспользоваться ванной в своем домике, чтобы привести себя в порядок. Когда она закончила, он вышел вместе с ней на улицу, поддерживая под руку, и внимательно смотрел вслед, пока женский силуэт не растворился в потоке пешеходов и вечерних тенях.

Вернувшись в церковь, отец Грегори преклонил колени перед алтарем. Настала его очередь молиться и просить о придании сил. Ту информацию, которую он узнал от Эйлин Макговерн, если в самом деле это была она и если сказанное ею – правда, можно было использовать, чтобы убедить Арама Залияна исполнить свой гражданский долг и поддержать церковные благотворительные учреждения. Если Залиян действительно злостный нарушитель закона, развратник и соучастник убийства, если его богатство нажито нечестным путем, то почему бы не применить небольшой нажим, чтобы заставить его проявить интерес к нуждам жителей окрестных кварталов? А что, если ему самому сходить в полицию и удостовериться, что преступник будет наказан за свои деяния? Нет. Это было бы нарушением тайны исповеди. Один из принятых им обетов запрещал любое разглашение и использование сведений, полученных во время исповеди. И то, что Залиян в течение долгих лет был его невидимым противником, никак не влияло на моральную сторону проблемы, даже если это сулило огромное благо многим людям. Цели никогда не оправдывают средств. И все же трудно было отказать себе в удовольствии порадоваться тому, что Залиян понесет заслуженное наказание.

Склонив голову, отец Грегори продолжал молиться.

Телекамера номер семь была прикреплена к потолку главного коридора, проходящего под цокольным этажом, а направлена на лестницу. С помощью стремянки Мэтт Бойл всего за несколько минут повернул камеру в противоположном направлении, нацелив ее на дверь в складскую комнату, где хранилось механическое оборудование. Теперь, когда на работу заступит ночная смена, он сможет расслабиться за своим столом и, изредка взглядывая на телеэкраны, читать газеты и слушать радио. Он проведет столько ночей, сколько понадобится, чтобы поймать того человека, который лазает под погрузочную платформу и что-то там вынюхивает. И кто бы там ни оказался, ему придется пожалеть об этом.

Глава 12

Залиян долго стоял у своих окон, наблюдая, как внизу на улицах сгущаются тени и в окрестных зданиях загораются огни. Заходящее солнце яркими оранжевыми бликами отражалось от верхних этажей самых высоких зданий за Бродвеем. Наконец он сел за свой стол и нажал на кнопку селекторной связи.

– Да, мистер Залиян?

– Коретта? Я боялся, что ты уже ушла.

– Я бы не ушла, не попрощавшись. Вы хотите, чтобы я зашла?

Когда она подошла к его креслу, он обнял ее бедра и уткнулся лицом в грудь.

– Ты единственная, кто теперь делает меня счастливым.

– Я рада, – ответила она, улыбаясь ему сверху.

Его руки передвинулись выше и начали расстегивать блузку. Он спросил, сидит ли еще Эйлин в приемной.

– Она ушла рано. Мы сегодня повздорили. Не знаю, за что она так меня ненавидит. Я всегда старалась быть с ней полюбезнее.

Коретта помогла Залияну вытащить блузку из-под пояса юбки.

– Как может кто-то ненавидеть тебя? С таким-то телом?

Он распахнул блузку и продел ладони под шелк бюстгальтера, потом отстегнул металлическую застежку посередине, оттолкнул чашечки в стороны. Розовые кружки вокруг сосков были большими, а сами соски походили на два кусочка розового мрамора. Он прижался к ней лицом. Почувствовав прикосновение его губ и языка, она закрыла глаза и погладила его по волосам.

– Ты колешься, – отметила Коретта. – не успел побриться?

– Я думал о том, чтобы уехать куда-нибудь ненадолго, – сказал он, глядя на нее снизу вверх. – Пускай все эти инженеры и юристы разбираются во всем сами. Я хочу взять тебя с собой. И хочу, чтобы в любой момент я мог дотянуться до этих сисек и этой задницы.

– Путешествие? А куда?

– Сперва в Мексику, а там пересядем на другой самолет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Поедем в Европу. Я сделаю тебе сюрприз.

– Европа – это здорово!

– У тебя постоянный паспорт? Мы уезжаем через несколько недель. Завтра ты можешь забронировать билеты на самолет.

– А надолго мы уезжаем? Мне надо сказать, чтобы не приносили домой почту?

Залиян стал ласкать ее соски.

– Да, скажи, чтобы не приносили. Мы, возможно, не скоро вернемся.

Когда инженеры поднимались из кафетерия в цокольном этаже на первый этаж в главный зал, Митчелл заметил, что было пять минут девятого. А в Колорадо на два часа меньше. Он извинился перед Кэрол и зашел в одну из телефонных кабинок, стоявших в коридоре напротив библиотеки.

– Думаю, что я прочно здесь застрял, – сказал он подошедшему к телефону Берту Фаберу. – Лучше бы я остался в пустыне. Дело, как мне теперь представляется, обстоит так: Залиян с помощью одного головореза, ты и представить себе не можешь, что это за тип, сам нанял инженера и подрядчика и сам контролировал их, дурача архитектора. Инженер никогда прежде не возводил высотных зданий. Теперь о подрядчике. Он согласился выполнить работу за твердую цену, а когда профсоюзы закрутили гайки, ему пришлось срезать, где можно и где нельзя, чтобы совсем не разориться. Ты спросишь, куда смотрело городское управление? Так оно настолько неукомплектовано, что не в состоянии уследить за всем. А когда частный инспектор принялся жаловаться, его просто послали к чертям. Лузетти – тип такой же скользкий, как шведская фрикаделька, которую я только что еле-еле проглотил. Я не шучу, окна – это мелочь. Мое мнение, хотя еще и ничем не подкрепленное, вот какое: здание должно быть снесено, а вся эта публика – отправлена за решетку. Правда, есть и кое-какие хорошие новости. Если мой отчет придется ему по вкусу, Залиян подарит мне ценный приз на выбор: индейку, «порше» или пять миллионов долларов. Это еще не все! Я тут влюбился в одну адвокатшу! Она обещала мне в этот уик-энд показать такие достопримечательности, о которых я и не подозреваю.

– Я тебе говорил, что Нью-Йорк – захватывающий город, – усмехнулся Фабер, – но ты меня не слушал. Полагаю, ты должен пройтись по своим выводам еще разок, только без преувеличений.

– Преувеличений? Да я даже смягчил. Если дела таковы, а завтра я буду знать точно, то я собираюсь обратиться в полицию и потребовать, чтобы они опечатали здание.

В трубке воцарилось молчание, наконец Фабер сказал:

– Ты ведь не сделаешь этого, Митч, ведь нет? Не станешь же ты действовать через голову клиента?

– Прежде всего безопасность, а уж потом – клиент. Почитай моральный кодекс.

– В критической ситуации – да, но вряд ли здесь такой случай. Не слишком ли остро ты реагируешь? Может, чуть-чуть перебарщиваешь, а? Кто после подобной истории захочет иметь с нами дело, если нам нельзя доверить под честное слово ничего конфиденциального? Если ты думаешь, что существует какая-то угроза для населения, то тебе следует высказать свои подозрения Лузетти и Залияну, а если ты решишь официально забить тревогу, тогда они...

– Ты все неправильно понимаешь, Берт. Я думаю, что Залиян и Лузетти жулики. Понимаешь, в чем проблема? Они могут замять дело. А во время очередной бури куски стекла будут парить над кварталом. Я не желаю брать это на свою совесть. По сути дела, буря уже надвигается...

– Бога ради, Митч, оставь свой мелодраматичный тон. Ты же не единственный инженер, обследовавший здание. Неужели тебе нравится вопить: «Волки! Волки!» в полном одиночестве? У тебя интуиция? После всего-то трех дней работы? У Эмиля будет припадок, если ты перескочишь через голову клиента без убедительного основания.

– Здесь толчется уйма инженеров, ты прав, но как профессионалу мне ясно, что они не поднимают голов выше собственных задниц. У меня какое-то ужасное предчувствие насчет здания Залияна и людей, с ним связанных. Ладно, это немного туманно, но я тебя предупреждаю: если я думаю, что какая-то ненадежная штуковина должна быть взорвана, то она будет взорвана, независимо от мнения клиента, или твоего, или кого-либо другого. А что касается Эмиля, то небольшой припадок, возможно, ему и не повредит. Ему полезна небольшая встряска. Я сейчас должен читать лекцию, Берт. Пока! Всем передай от меня привет.

В туфлях на босу ногу, трусах и в майке он гладил брюки от своей униформы охранника.

– Временами я думаю, что тебя вообще не волнует, жив я или уже умер, – сказал он на своем странном диалекте, который мог понять только его родственник, и укоризненно посмотрел из-за гладильной доски на дядин затылок.

– Меня это волнует. Но сейчас я смотрю телевизор.

– Ты думаешь, что я сумасшедший. Когда я начинаю говорить об этом здании, ты всегда включаешь телевизор.

Дядя Кристофа повернулся на диване и с раздражением посмотрел на племянника.

– Я уже устал слушать о нем. Если ты боишься, то поступи на другую работу. Только не ной, пожалуйста.

– Это здание убьет меня.

– Ну как же, конечно, убьет! Ты и в самом деле сумасшедший, если говоришь подобные вещи. Лучше бы тебя беспокоили люди, а не здания. – И он снова отвернулся.

– Это здание живое.

– О? И кто же это здание? Что оно за человек?

– Не знаю. Какой-то злой человек. Какая-то женщина. По ночам я слышу, как она плачет и стонет на ветру. – Кристоф поставил утюг на металлическую подставку и приподнял брюки, оценивая свою работу. Стрелки были ровными и острыми. – Пойдем со мной на работу сегодня в ночь. Я отведу тебя в комнату в самом низу. И ты своими собственными глазами увидишь, что эти трещины похожи на морщины ведьмы. Ты своими собственными ушами услышишь голоса.

Дядя снова повернулся к нему.

– Я ведь тоже работаю, Кристоф, или ты забыл? Я устал и хочу спокойно посмотреть телевизор, а потом лечь спать. Я не желаю тащиться с тобой на Манхэттен и заползать в какую-то мрачную нору.

– Но пока ты этого не сделаешь, ты так и будешь думать, что я – сумасшедший. Если даже я уволюсь оттуда сегодня, ты всегда будешь так думать.

Дядя Кристофа с раздражением покачал головой и поднялся на ноги.

– Ты ненавидишь это здание, – сказал он, всплескивая руками. – Оно издает шумы и швыряется окнами в людей. Ты ненавидишь мистера Бойла. Он плохой человек. Отлично. Я тебе верю. Ну и увольняйся. Лучше было бы, если бы ты вообще не работал, чем слушать твое нытье. Я устал от него. Он вошел в крохотную спаленку и закрыл за собой дверь. – Увольняйся сегодня же, – крикнул он. – Сделай нам обоим такой подарок!

– Дядя! Я вовсе не имел в виду, что...

– Оставь меня в покое!

Кристоф выключил телевизор и молча закончил одеваться. Он был опечален, поскольку любил своего дядю и очень не хотел уходить на работу, не помирившись с ним. Его сердце замерло от предчувствия, что они никогда больше не увидят друг друга, но не мог же он сказать об этом, не рискуя быть обвиненным в детских страхах. Кроме того, он уже чувствовал подобное и раньше, но в конце концов все оказывалось в порядке.

По сигналу Митчелла свет в комнате погас, и киномеханик, сидящий в будочке, запустил фильм. Митчелл облокотился одной рукой на трибуну и смотрел, как светлый квадратик на экране постепенно превращается в грязно-коричневый. Механик отрегулировал фокус, и стали видны высокая дымовая труба и скалистые склоны позади нее. Справа располагалось несколько низеньких строений без окон.

– В двадцати милях от Бутта, в штате Монтана, – начал Митчелл, посматривая на внимательные лица двухсотпятидесяти сидящих перед ним человек, – находится Международный металлургический плавильный завод. Эта железобетонная дымовая труба, построенная по методу скользящей опалубки, была восемьсот двадцать пять футов высотой. Год назад в этом же месяце она рухнула, просто опрокинувшись под сильным ветром. Этот фильм – один из немногих, запечатлевших развитие строительной катастрофы. Как вы видите, это выглядит почти так же эффектно, как крушение моста в Такомской теснине в 1940 году. Снимал любитель, какой-то владелец ранчо, находившийся в полумиле оттуда, ручной кинокамерой с мощными объективами.

Единственным звуком, нарушавшим тишину, было слабое жужжание проектора. Глаза всех присутствующих были устремлены на мерцающее изображение дымовой трубы. Кэрол сидела в первом ряду.

– Камера прыгает, – комментировал Митчелл, – и поэтому трудно заметить, что труба уже сдвинулась на два-три градуса от вертикали. – И он указкой отметил участок на правой стороне основания трубы. – Если вы внимательно присмотритесь, то сможете разглядеть то, что на первый взгляд кажется клубами дыма. На самом деле это бетонная пыль. Бетон здесь распылялся по мере того, как нагрузка на него возрастала.

– А какова скорость ветра? – выкрикнул кто-то. – Небо выглядит чистым.

– Порывы ветра доходили до сорока – пятидесяти миль в час. Процесс разрушения начался за несколько часов до того, когда скорость ветра усилилась. Сооружение начало раскачиваться, и в конце концов разрушились его соединения с основанием, массивной железобетонной плитой. При этом слышались звуки, напоминающие винтовочные выстрелы. Со стороны, обращенной к ветру, открывались и смыкались трещины. Люди из этого района были эвакуированы всего за полчаса до того, как труба обрушилась, в противном случае могли бы погибнуть человек двадцать пять.

Спустя двадцать секунд наклон дымовой трубы стал ясно виден, и клубы пыли у основания уже выглядели как взрывы. Верхушка строения плавно нырнула вниз, а часть основания рухнула в свой же фундамент, вздымая тучи пыли. Зрелище напоминало запуск ракеты на стадии ее отделения от земли.

– В основе всякого крушения, – продолжал Митчелл, – обычно заложено несколько причин. В данном случае мы имеем беспрецедентную ветровую нагрузку, залежи спресcованного торфа под восточной стороной основания, которые привели к неравномерной осадке, как только была дана полная нагрузка, и, наконец, уйму не соответствующей стандарту арматуры. Была также и конкретная ошибка в конструкции: стержни арматуры в одном месте размещались на расстоянии тридцати пяти дюймов друг от друга вместо положенных трех с половиной дюймов. Я уверен, что находящиеся в этой комнате специалисты по структурным деталям знают, как легко поместить запятую в десятичной дроби на неверное место.

– Сколько всего по времени продолжалось разрушение? – спросил кто-то.

– Около часа, если считать с момента, когда впервые заметили отклонение от вертикали. А с того положения, которое сейчас на экране, – примерно пятнадцать секунд. Остановите, пожалуйста, на этом кадре. Спасибо. – Митчелл снова взялся за указку. – Взгляните на то, как разрушается нижняя часть. В данный момент на нее нет никакой нагрузки с наветренной стороны и двойная конструкционная нагрузка с подветренной стороны, а это больше, чем она в состоянии выдержать. Верхушка по мере движения опускается вправо, потому что нижняя часть трубы обваливается. В ней было восемьсот двадцать пять футов высоты, а верхушка ударилась о землю только в семистах двадцати пяти футах от основания. Вот как сильно она разрушилась, прежде чем перешла в свободное падение. Секция высотой примерно в сто двадцать пять футов от основания особенно и не двигалась, она просто осела вниз, а потом медленно опрокинулась. Мы обнаружили несколько перепачканных контрольных приборов внутри трубы в этом ее профиле, причем они не были повреждены. Запускайте ленту дальше.

Изображение на экране, прыгнув, пришло в движение. Громоздкий бетонный цилиндр падал на землю с неуклонно возрастающей скоростью. Несколько зрителей тяжело задышали. В момент удара камера снимавшего на мгновение потеряла свой объект. Когда аппарат снова был наведен правильно, все пространство заняли клубы пыли, бьющие в небо. Экран погас, и зажегся свет.

Инженеры, сидевшие в комнате, смотрели друг на друга и качали головами, поражаясь только что увиденному. Мало-помалу молчание сменилось разговором и редкими вспышками нервного смеха. Кто-то начал хлопать, и это вызвало волну бурных аплодисментов.

Глава 13

На кольце, прикрепленном к ремню Мэтта Бойла, висело полсотни ключей. Спускаясь по северной лестнице в помещение под цокольным этажом, он выудил из них тот, который был ему нужен. В самом низу он с усилием оттянул на себя тяжелую пожарную дверь и окинул взглядом коридор. Флойд, бригадир охранников ночной смены, был прав: в канализационном туннеле, вероятно, образовалась течь. Недалеко от того места, где стоял Бойл, на бетонном полу растеклись несколько лужиц, тускло отражавших верхний свет. Бойл не удивился тому, что откуда-то снаружи в здание проникает вода. Сильные ветры гнали дождевые потоки по диагонали. Его дважды едва не сбило с ног, когда он возвращался с обеда, и, хотя он находился на улице всего несколько минут, успел промокнуть насквозь.

Воспользовавшись ключом, Мэтт вошел в туннель, идущий вдоль северной стены здания, и щелкнул выключателем, находящимся сразу за дверью. Но свет не загорелся. Темнота показалась ему странно душной и влажной. Нахмурившись, он включил свой фонарь. Воздух был так сильно насыщен испарения ми, что луч фонаря освещал расстояние всего на пятнадцать – двадцать футов. На уровне глаз к стене была прикреплена электроаппаратура. Вдоль основания стены тянулись параллельные стальные трубы – одна для поступающей воды, другая для вытекающих наружу нечистот. Газовые трубы были проведены по южной стороне здания, вдали от электропроводов. Пол поблескивал от влаги.

Какой-то шуршащий звук заставил Бойла насторожиться. Он опустил луч фонаря как раз вовремя, чтобы успеть разглядеть покрытое мехом хвостатое тело, исчезающее за нишей для помпы. Крыса, и довольно крупная. Как же эта чертова дрянь забралась внутрь? Может быть, образовалась какая-нибудь трещина, достаточно большая, чтобы она смогла перебраться сюда со станции подземки? Появление крыс – новость малоприятная, но еще больше его беспокоили эти испарения. Возможно, произошел разрыв в забетонированных паровых трубах? Они находились в правом конце туннеля, близ магистрали 8-й авеню, и не были видны отсюда. Этот пар пугал его. Однажды он видел разрыв паровой трубы, и того раза ему было достаточно. Мостовая взорвалась, и крышка люка, кувыркаясь, взлетела в воздух, словно подброшенная щелчком монетка. Струя пара невиданной высоты с ревом взлетела вверх и выбила все стекла на фасаде десятиэтажного здания. Он не хотел бы находиться поблизости, случись здесь что-либо подобное. По правде говоря, увидев на плане здания, что линия паровых труб проходит вдоль стены позади комнаты охраны, от канализационного туннеля к отопительному оборудованию, он перенес свой кабинет на противоположную сторону.

Бойл закрыл глаза и прислушался. Когда здание покачивалось от ветра, оно издавало какой-то пронзительный стонущий звук, повторяющийся с интервалами в пятнадцать – двадцать секунд, но не было слышно никакого шипения, что указывало бы на серьезную утечку пара. Вероятно, беспокоиться пока не о чем. Утром он позвонит ремонтникам и попросит их проверить трубы.

Направив луч фонаря на пол, слева от себя, Мэтт заметил изломанную черную линию, которая терялась в тумане. Эту трещину он прежде не видел. В подвальном этаже было несколько трещин, которые, похоже, не увеличивались, но это, несомненно, что-то новенькое. Он опустился на корточки и коснулся трещины кончиками пальцев. Странно. Дальний край на сантиметр с лишним ниже, чем ближний. Как будто этаж остается на месте, а внутренняя стена здания опускается. Бойл выпрямился. Он считал, что весь подвальный уровень нужно забетонировать заново, прежде чем предполагаемым покупателям здания будут разрешены инспекционные осмотры, надо сказать об этом Залияну. Когда продаешь что-нибудь подержанное, приходится потратиться, чтобы это выглядело как новое.

Когда Митчелл объявил, что готов ответить на вопросы, сразу же поднялась дюжина рук. Он узнал одного из студентов Нью-Йоркского строительного колледжа, который спросил об анализе аварий и катастроф как о профессиональном занятии.

– Это быстро развивающаяся область, – ответил Митчелл с улыбкой, – и в ней никогда не будет спада. Растущие цены заставляют всех использовать новые материалы, увеличивать пролеты мостов, строить более быстрыми темпами. А это сказывается на качестве и в конечном счете – на безопасности. Сейчас больше аварий, чем когда-либо, они становятся все крупнее и дороже и, как правило, заканчиваются судебным разбирательством. Кроме того, существуют тысячи и тысячи старых строений, изглоданных ржавчиной. Большинство из них не инспектировалось тщательным образом в течение долгих лет, и никто не знает, в каком они состоянии. Тот, кто выбирает себе карьеру, может рассматривать анализ катастроф как развивающийся бизнес.

– А вам помогает докторская степень?

– Да, помогает. Равно как и способность находить общий язык с людьми подавленными или сверх меры возбужденными. Когда мы нанимаем новых сотрудников, то стремимся отобрать самых лучших. Спроектировать здание, в общем, может любой: все, что вам нужно для этого, – так это изучить разные книжные руководства и не выходить за рамки кодекса. А вот разгадывать, почему обрушилась какая-нибудь крыша, стена или мост, – нечто другое. Это ретроградный, вторичный анализ, вроде решения шахматных задачек, когда вам приходится разгадывать, как могла возникнуть та или иная позиция. Вам нравится ползать на четвереньках по обломкам, а потом подвергаться перекрестному допросу адвоката и прокурора? К тому же ваш анализ ведь может оказаться и ошибочным. Зато гонорары довольно высокие.

Митчелл кивнул какому-то мужчине справа.

– В Нью-Йорке коэффициент гарантии от опрокидывания здания равен полутора единицам. Была ли та дымовая труба спроектирована с учетом этого стандарта? Достаточно ли полутора единиц?

– Да, там был применен коэффициент полторы единицы, что в большей степени экономическая, нежели строительная цифра. Даже если слегка увеличить его, это обойдется дорого. Каждая страна и каждый город – да, по сути дела, и каждый человек – сами решают, какой уровень безопасности он способен обеспечить. И некоторые проектировщики, кажется, порой забывают, что так называемый коэффициент безопасности может прикрыть невежество и ошибки кого угодно, но только не их собственные. Вы можете забыть об одном из напряжений, которым должна противостоять какая-нибудь стальная балка, и неверно определить ее размеры, но это ведь только начало. Эта балка может быть по диаметру изготовлена на какой-то волосок меньше, чем заказано, а сама сталь не в точности соответствовать стандарту, да ее еще и чуть-чуть повредят при транспортировке. Какой-нибудь рабочий, поругавшийся со своей женой, забывает ввинтить какой-то болт, когда закрепляет эту балку на фермах. И спустя годиков десять рядом с этой точкой какой-нибудь сварщик просверливает дыру, подрядчик по перестройке подвешивает туда перекрытие, и полсотни толстяков отплясывают на нем польку. Подобные возможности бесконечны. Я припоминаю один случай, когда двое рабочих подогрели себе котелок с кофе, добавили туда сахарку, а потом случайно пролили его на незасохший бетон. Сахар не дал бетону затвердеть, и, когда отодрали опалубку, одна стена рухнула. Потребовалась уйма анализов, чтобы выяснить, откуда же взялся этот сахар.

Кэрол подняла руку и спросила о формальных последствиях крушения той дымовой трубы. Кто оказался виновным и в какой сумме выразилась компенсация убытков?

– Этого я не могу вам сказать, – ответил Митчелл, радуясь, что представился случай взглянуть на нее. – Дело было улажено вне судебных стен. Я полагаю, что итог удовлетворительный, с формальной точки зрения, но, когда соответствующие документы засекречены, инженерное дело лишается массы ценной информации. И кто-то, возможно, будет проектировать другую дымовую трубу, допуская те же самые ошибки. Как адвокат, вы, возможно, сумеете помочь отыскать способ сделать доступной техническую информацию по авариям, не нарушая при этом чьих-либо прав. Аварии ведь чрезвычайно поучительны. А при теперешнем положении не всегда удается извлечь нужный урок.

Кто-то спросил, опрокидывалось ли когда-нибудь высотное здание.

– К счастью, нет, – ответил Митчелл. – Падали трубы, зерновые элеваторы, радиовышки, но небоскребы – никогда, даже при землетрясениях и ураганах. Высотные здания обычно очень хорошо спроектированы. Такой случай, я полагаю, когда-нибудь произойдет, но, вероятно, это случится в какой-то другой стране, где не такие жесткие стандарты. Осадка или сейсмическое воздействие может привести к повреждению облицовки небоскреба или же настолько его ослабит, что встанет вопрос о сносе, – и это было бы позорным пятном на репутации гражданских строителей, – однако падение здания крайне трудно представить. Тогда там все должно быть совершенно... ну, я бы сказал, совершенно неправильно.

Он повернулся налево и узнал высокого седовласого мужчину, которого ему представили раньше как Джорджа Деллу, главу городского строительного департамента. Делла спросил:

– А что вы думаете о нью-йоркском строительном кодексе?

В поисках нужного ответа Митчелл нахмурил брови и задумался:

– Мне вообще не нравятся кодексы, потому что они внушают инженерам, которые их придерживаются, ложное чувство безопасности. Несчастные инженеры стремятся следовать кодексам вместо того, чтобы самим подумать, как будет работать их проект, не окажется ли он гибельным для покрытий с широкими пролетами, небоскребов или каких-нибудь причудливых строений. Кодексы, если только их не пересматривать каждые несколько лет, затрудняют введение новых материалов и методов, которые могут оказаться безопаснее, да и дешевле, чем старые. Впрочем, это неизбежный порок, и нью-йоркский кодекс ничем не хуже какого-нибудь другого. Он, конечно, лучше, чем в целом по стране. Как известно многим из присутствующих, вплоть до 1970 года в вашем кодексе почти игнорировалась сила ветра. Для первых ста футов высоты здания проектировщику разрешался допуск бокового давления ветра штормовой силы в ноль фунтов на квадратный фут! Трудно в это поверить, но это так. Сейчас нью-йоркский строительный кодекс допускает нагрузку ветра на остекление оконных блоков в тридцать фунтов на квадратный фут для первых трехсот футов высоты, тридцать пять – для высоты от трехсот до шестисот футов и сорок – для всего, что выше. Беда заключается в том, что, как показывают опыты в аэродинамической трубе, локализованное давление на фасад здания может достигать и вдвое больших показателей. Я не знаком с нью-йоркским кодексом в целом, однако некоторые его части можно было бы и модернизировать. Для начала я бы настоял на необходимости проверки в аэродинамической трубе всего, что будет задействовано при строительстве зданий, скажем, выше двадцати пяти этажей.

Судя по всему, вопросы и ответы могли бы затянуться на всю ночь. Спустя час вмешался председатель собрания, объявив, что можно задать еще только один вопрос. Митчелл с признательностью посмотрел на него и указал на еще одного из студентов. Его вопрос вызвал общий взрыв смеха.

– Что на самом деле представляет собой Арам Залиян?

– Ну, это простой вопрос. Меня здесь впервые спрашивают о том, на что я могу ответить с уверенностью. Что на самом деле представляет собой Арам Залиян? Не имею ни малейшего представления.

Кот Эйлин Макговерн свернулся клубком у нее на груди. Несмотря на мягкое давление руки Эйлин, животное не желало опускать голову. Кот пристально смотрел в окно. Оконная рама дрожала под натиском ветра, а дождь с такой силой бил в стекло, что создавалось впечатление, будто кто-то невидимый бросает в него мелкие камешки.

– Отправляйся спать, Пушкан, – прошептала Эйлин, поглаживая шелковистый мех. – Это всего лишь шторм. Не бойся.

Эйлин пристально смотрела в потолок над своей кроватью, и глаза ее были почти так же расширены, как у кота. Она тоже боялась, но не шторма, а того, что может сделать Залиян, когда утром она посмотрит ему в глаза и расскажет о своем решении. Она не станет ничего скрывать, каковы бы ни были последствия. И если она достаточно знала этого старого армянина, то в сравнении с его реакцией завывания шторма за окном показались бы просто журчанием ручейка.

Да, она боялась, и даже кот чувствовал это.

– Извини, – сказал Митчелл, когда их губы разъединились, – это было непреднамеренно. То есть я не планировал этого.

– Хорошо, если так.

– Это очень непрофессионально с нашей стороны.

– Очень.

– У нас завтра уйма важной работы, и нам нужно хорошенько выспаться.

– Ты абсолютно прав. Уже поздно. Мне ни в коем случае не следовало приглашать тебя зайти. А теперь вот видишь, что получилось.

Они обнялись и снова соединились в долгом поцелуе. Митчелл посмотрел на нее и покачал головой.

– Я себя прощаю. Против тебя никто не устоит. Господи, мне много лет приходилось делать массу вещей для адвокатов. Но вот поцелуи в этот список не вошли. Ладно, полагаю, мне надо идти.

– В самом деле надо. Правда, дождь очень уж сильный. Ты промокнешь до ниточки, дожидаясь такси. Я могу одолжить тебе свой комбинированный свисток и для такси, и для полиции – никогда не расстаюсь с ним.

– Со мной все будет в порядке. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

И еще один поцелуй, и еще одно объятие. Митчелл взглянул на нее.

– Мне труднее желать спокойной ночи тебе, чем кому-либо другому за всю свою жизнь.

– Неплохо.

– Но придется это сделать. Придется убрать с твоих плеч руки, придется выйти вон в ту дверь, а потом придется вызвать лифт. Придется собрать всю свою волю в кулак.

– Ты говоришь, как рыцарь в средневековом романе. Надо еще раз это обдумать.

– Я уже обдумал.

– Может быть, обдумаешь снова?

– Хорошая мысль. Тогда я пожелаю доброй ночи. Потому что в самом деле должен идти.

Окна в квартире Кэрол от ветра задребезжали, когда их губы снова встретились, но они ничего не услышали.

Коретта уютно привалилась к нему, уткнувшись лицом в обнаженное плечо. Она слегка похрапывала, и ее дыхание пахло бренди и табаком. Залиян плохо спал, когда в постели с ним находился кто-то еще, и он уже отчасти жалел, что не отправил ее домой на такси. Коретта в этом смысле была полной противоположностью. Она сказала, что плохо засыпает, когда с ней в постели никого нет. Покачивание здания не беспокоило ее, равно как и жутковатое завывание ветра. У нее это вызывало воспоминания о колыбельных и тихо покачивающихся детских люльках. Залиян отодвинулся и перекатился на бок.

Тлеющий камин отбрасывал мерцающий свет на стены и потолок. В зеркале он видел кривящееся отражение окон, испещренных полосами дождя, и огоньков на башне Гарнера. Каждые пятнадцать – двадцать секунд огоньки перемещались с одного края зеркала к другому, а потом снова возвращались обратно. Если бы он внезапно проснулся, то подумал бы, что находится на своей яхте.

Закрыв глаза, он вспомнил о двух телефонных разговорах, состоявшихся несколько часов назад. Торнтон, к большому удивлению их обоих, нашел возможного покупателя всего-то за неполный день поисков. Какой-то араб, из одного из этих бесчисленных саудовских кланов. Десять миллионов за право покупки? По всей вероятности, этот шейх считал такую сумму мелочью. Он собирался взглянуть на здание утром, а потом перекусить вместе с Залияном. Превосходно. И нечего думать об опасениях Лузетти. Когда Залиян в десять вечера позвонил Лузетти, пришлось выволакивать его из постели, чем, несомненно, и объяснялась его негативная реакция. Лузетти сказал, что, если он начнет продажу здания сейчас, это будет выглядеть как бегство с тонущего корабля, а его отпуск может быть истолкован как попытка спрятаться от судебного преследования. Залиян ответил, что все так и есть. Если городские власти решатся эвакуировать людей из здания, назвав это предупредительной мерой безопасности, – а было похоже, что именно так они и поступят, – то не остается ни единого шанса избавиться от него даже за полцены. А это было бы банкротством. Этакая затягивающаяся петля. Как только станут известны размеры потерь на Ямайке, рейтинг доверия к нему упадет до нуля и дюжина банков, где он взял кредиты, потребует назад свои денежки.

–Так что советов мне больше не надо, Джино, хорошо? Просто делай то, что я тебе говорю. Прежде всего поработай утром с Торнтоном над условием контракта, чтобы выжать такой большой задаток, какой только можно представить. Наличными. Выработай какой-то способ перевести ликвидные авуары корпорации на швейцарские счета, не дожидаясь надвигающегося краха. И не беспокойся, заплатят тебе хорошо. Если этот проклятый окружной прокурор поднимет шум, ну, всякие там обвинения в нарушениях кодекса, в причастности к тем смертям или еще в каком-нибудь дерьме, ты ему напомни, что...

Залияна отвлек звук разбившегося об пол стекла. Он сел на кровати и включил свет. Рюмка с бренди свалилась с кофейного столика и разлетелась на кусочки прямо перед камином. Вторая была готова последовать за ней, с каждым покачиванием здания скользя к краю по влажной поверхности столика. Кровать ритмично поскрипывала. Залиян попытался обнаружить источник периодических глухих ударов, которые беспокоили его уже несколько минут. Это оказалась картина Рембрандта над камином. Когда здание отклонялось на восток, нижняя часть тяжелой позолоченной рамы отступала от стены. Спустя двадцать секунд она плюхалась на место со звуком захлопнувшейся автомобильной дверцы.

Залиян выбрался из кровати, сложил наволочку и засунул ее за картину. Глухие удары прекратились. Повернувшись, отодвинул рюмку от края столика.

– Ах ты! Черт подери!

Треугольный стеклянный осколок вонзился в ступню. Он приподнял ногу, положив ее на колено, и выдернул стеклышко, заодно порезав себе палец на руке.

– Дерьмо! – прошипел он.

В ванной дверца шкафчика с медикаментами открылась, и половина его содержимого вывалилась на пол. Залиян отыскал йод и пластырь. Присев на край ванны, он осмотрел ранку. Она была чистой и не слишком сильно кровоточила. Можно залить йодом и заклеить пластырем. Ковыляя обратно, к постели, он едва не потерял равновесие, потому что пол покачивался. Он снова чертыхнулся и дал себе клятву переехать в северную часть штата, если он вообще когда-нибудь вернется из Европы. Против легкого покачивания он не возражал, но это уже было слишком. Пускай кто-нибудь другой прыгает на волнах на этой верхотуре.

Снаружи ветер свистел с неослабевающей яростью, а дождь хлестал по окнам. Залиян надеялся, что оконные стекла не выскочат из рам и не обрушатся вниз, на улицу. Это было бы полным крахом. Мэр тогда потребовал бы его голову на кончике копья. Возмущенная толпа выволокла бы его на площадь и утопила в фонтане. Забравшись в кровать, он представил себе крестьян с факелами, марширующих к замку доктора Франкенштейна.

– Боже мой, Коретта, – сказал Залиян, когда спящая женщина снова прижалась к нему, – что там еще тебя беспокоит?

– ... койной ночи, – пробормотала она, забрасывая на него руку и ногу. Он невольно улыбнулся. С Кореттой было все в порядке. Она, кажется, в самом деле любит его, и не только потому, что он богат. В ней все было просто и понятно, она оставалась неизменно добродушной и, кажется, ее не смущала разница в возрасте. Ему повезло, что он заполучил ее. Несвойственная волна нежности охватила его, и Залиян поцеловал ее в лоб.

– С любовью к людям у меня плоховато, но тебя я почти люблю, – пробормотал он, откидываясь на спину, довольный, что она не слышала его. Она тогда наверняка бы проснулась и начала новую любовную партию. Залиян прислушался к ветру, атакующему здание с неумолимостью консервного ножа. Если нож прорвется внутрь и убьет его прямо в постели, во всяком случае его найдут среди атласных простыней, в окружении произведений искусства и с роскошной девицей. А можно ведь уйти из жизни и куда хуже.

Глава 14

У Мэтта Бойла выдалась хлопотная ночь. В два часа бригадир уборщиков явился к нему в кабинет и объявил, что снимает с работы своих людей. Всех тридцать пять человек. На нижних этажах они уже убрали, а вот верхние пускай, мол, подождут. Шторм слишком уж раскачивает здание. Два человека упали, а еще троих тошнит. И все они боятся, что могут лопнуть стекла.

– Не можете же вы просто так взять и уйти, – сердито ответил Бойл, у вас ведь контракт. У нас полсотни арендаторов, которые утром явятся сюда, и они платят за...

– В такую погоду, как сейчас, люди отказываются работать на верхних этажах. А с натиркой полов и корзинками для мусора одну ночь можно и подождать.

Бойл стиснул кулаки.

– Если это может подождать, то за что же тогда мы вам платим? Вы что же, хотите, чтобы за следующие ночи мы платили половину жалованья?

Бригадир пожал плечами.

– Мы уходим. Слишком опасно.

И он быстро вышел из кабинета. Бойл ринулся за ним.

– В контракте ничего не сказано о том, что вы можете уйти без всякого предупреждения. Раз уж вы так запросто бросаете меня в сложном положении, то можете больше не возвращаться.

– В контракте ничего не говорится и о том, что мы должны рисковать своими головами, – возразил бригадир, решительно поднимаясь по ступенькам в вестибюль. – Пригласите какую-нибудь другую компанию по обслуживанию, если пожелаете. Они поступят точно так же. Подождите, пока утихнет шторм.

– А что же, черт вас побери, прикажете делать мне? Забираться наверх и самому выполнять вашу работу?

Бригадир уже входил в дверь с надписью: «Приемка грузов».

– Во всяком случае вам бы не помешало подняться наверх и взглянуть на кабинеты верхних этажей. Там много всякого хлама посбивало с полок и столов.

Уборщики стояли толпой, поплотнее застегивая куртки и пальто, чтобы не промокнуть на улице. Они дожидались своего бригадира, чтобы получить разрешение уйти. Когда разрешение было получено, они направились к двери. Бойл встал так, чтобы им пришлось обходить его, и свирепо смотрел, как они проходили мимо. Некоторые явно робели, но другие встречали его пристальный взгляд с ненавистью. Невысокий мужчина с тонкими клочковатыми усами, которые, как показалось Бойлу, едва держались на верхней губе, приостановился и улыбнулся во весь рот, показывая вверх указательным пальцем:

– Тама наверх есть большая беспорядок, сеньора.

В комнате охраны находился всего один охранник.

– Извини, Мэтт, – сказал он, когда вошел Бойл, – я пытался отговорить их от этого. Я сказал им, что дождь уже прекратился, да и ветер стихает.

– Это какая-то куча цыплячьего дерьма, чертовы аферисты со швабрами! – сказал Бойл, тяжело опускаясь в кресло перед телеэкранами. – Фрэнк, я хочу, чтобы ты сделал кое-что. Возьми людей и осмотри, начиная сверху, этажей двадцать пять. Эта скотина заявила, что там посбивало на пол массу хлама. Позвони мне оттуда и скажи, действительно ли все так уж плохо. Возможно, нам самим придется заняться уборкой в помещениях арендаторов, которые всегда на что-нибудь жалуются.

Охранник кивнул, включил микрофон и дал команду шестерым своим людям встретиться с ним в кафетерии на 45-м этаже. Оставшись один, Бойл прошелся по комнате и проверил измерительную аппаратуру. Особенно внимательно он посмотрел на шкалу, показывающую уровень вертикальности здания. Если только он не ошибался, стрелка стояла на какой-то волосок правее нулевой отметки, что, возможно, свидетельствовало об отклонении здания от вертикали. Башни Всемирного торгового центра при сильном ветре смещались даже на десять футов, так что это не имело особого значения. Утром он скажет тому дотошному приезжему инженеру, что прибор на самом деле не сломан.

Он уселся, положил ноги на стол и развернул сандвич с ветчиной. Но, не успев даже откусить, он краем глаза заметил движение на одном из телемониторов. Какой-то охранник входил в подвальную комнату, где лежало механическое оборудование, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что его никто не заметил. Бойл отложил сандвич и опустил ноги на пол.

– Так, ну-ка поглядим, – сказал он, затаив дыхание.

Кто же это? Изображение было слишком маленьким, чтобы можно было сразу узнать человека. А не тот ли это гаитянин, языка которого никто не может понять и взгляд у которого всегда какой-то безумный? Бойл достал из ящика стола самый тяжелый фонарь и торопливо направился в западный коридор.

Кристоф огляделся по сторонам и закрыл за собой дверь. Он шел, прихрамывая, вдоль складских стеллажей, у него побаливали колени. Это всегда случалось в штормовую погоду, как и у его матери и бабушки. Когда он оттащил в сторону коробку со строительным мусором, чтобы освободить вход в то низенькое помещение, сердце его тяжело забилось. Сегодня ночью голоса наверняка будут громкими, судя по тому, как дует ветер. Они его напугают, но в то же время он еще раз убедится, что ему ничего не чудится. Да, ему надо хорошенько испугаться, чтобы решиться уйти с работы, когда найти новое место не так-то легко. Всем своим существом он чувствовал, что если не уволится, то здание в конце концов прикончит его.

Он вполз внутрь и задвинул за собой панель. Пригибаясь к земле, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок, он пробирался по коридору к тому месту, где странные голоса звучали особенно громко. Припав на колено, он прислушался, зная, что эти звуки должны быть здесь, и они были здесь и звучали громче и настойчивее, чем когда-либо раньше: глубокий ритмичный стон, щелканье и хлопанье, протестующий скрежет, который издают тяжелые камни, когда их сдвигают с места. А вот этот журчащий звук был новым. Слабенький желтый луч его фонарика уперся в стену, она потемнела от сырости. Вода просачивалась сквозь трещины и скапливалась в лужицы на полу. Кроме того, повсюду валялись куски бетона размером с кирпич. Кристоф видел неровные белые впадины на потолке, откуда вывалились эти куски. Уж не собиралась ли крыша рухнуть и погрести его заживо? Напрягая зрение и направив вверх луч фонаря, он тщательно ощупал выемки. Его била нервная дрожь, страх расползался по всему телу.

Во время прежних штормов он чувствовал какое-то перекатывание, похожее на движение морских волн, но оно никогда не было столь отчетливым. А теперь казалось, что огромные серые колонны медленно двигались вверх и вниз, словно поршни какого-то фантастического двигателя. Он догадался об источнике все усиливающейся вибрации: на станцию подземки, расположенную на противоположной стороне здания, с грохотом выкатывался поезд. Это нарастающее крещендо заставило его подумать, уж не прибыли ли одновременно два поезда или даже три.

Громкий звук над плечом заставил его вскрикнуть. Кусок стены, здоровенный, как шкафчик для одежды служащих, с грохотом рухнул на пол, следом за ним хлынул поток грязи и воды, словно кровь из артерии. Если бы не отчаянный прыжок в сторону, кусок бетона наверняка расплющил бы ему ноги. Кристоф быстро повернулся, чтобы броситься бежать, и тут в лицо ему уперся мощный луч фонаря.

– Что ты там, черт побери, делаешь? – раздался чей-то требовательный голос.

– Вылезай, вылезай! – истошно завопил Кристоф, стремительно продвигаясь вперед. – Это здание снова пытается убить! Надвигается смерть!

– Что? О чем это ты там болтаешь? Говори по-английски...

Чья-то мощная рука преградила Кристофу путь. Он отбросил свой фонарик в сторону и попытался пробиться к выходу, но мужчина, противостоявший ему, обладал буйволиной силой.

– Пошли, – кричал Кристоф, – нас же убьет!

– Черт тебя побери, ты никуда не пойдешь, пока не расскажешь, какого черта ты здесь делаешь, и пока не пообещаешь держать свою пасть на замке насчет...

– О Боже, мы должны выбраться отсюда! Мы должны сообщить полиции! Помогите! Помогите!

Кристоф, ослепленный ярким светом, почувствовал, как чья-то рука легла ему на грудь и стала отталкивать назад, прижимая к стене склепа, который, как он чувствовал, должен вот-вот рухнуть и навсегда погрести его. Он бешено боролся, чтобы освободиться, но был пригвожден к стене так же прочно, как какой-нибудь вампир, которому всадили кол в грудь. И тут он понял, что ему придется убить этого сумасшедшего мужчину, пока здание не убило их обоих. Быстрое движение к ремню, и в его руке оказался нож, легкий поворот запястья – и лезвие встало в нужную позицию. Он нанес удар в черноту за этим ослепляющим светом, но встретил лишь воздух. Прежде чем он успел сделать новый выпад, фонарь описал резкую, направленную вниз дугу, и страшная боль пронзила его правое предплечье. Послышался отвратительный хруст сломавшейся кости и стук его ножа об пол. Фонарь вылетел из рук этого мужчины, а луч фонаря безумно заметался по потолку и стенам, пока он падал. Пальцы левой руки Кристофа инстинктивно потянулись к источнику боли и наткнулись на какой-то нелепый стык между локтем и запястьем.

С силой, которую способен придать только ужас, Кристоф вывернулся и на несколько шагов отступил в туннель. Сквозь жгучие слезы, заливавшие глаза, он разглядел силуэт громадного мужчины, который, расставив ноги, наклонился, чтобы подобрать свой фонарь. Прижимая к себе сломанную руку, Кристоф ринулся вперед и со всей силы, на какую только был способен, нанес своему противнику удар в пах. Его нога попала точно в цель. Мужчина как бы сложился пополам, издав резкий животный крик, но не упал. И когда Кристоф снова попытался проскользнуть мимо него, мужчина пустил в ход свой фонарь. Кристоф увидел, как пятно света резко взлетело вверх, а потом стало стремительно падать. Защищаясь, он поднял над головой здоровую руку, но было поздно. Страшный удар обрушился на правый висок и отбросил его на пол. Ему удалось повернуть голову набок и прижаться щекой к полу, и в этот момент тело перестало повиноваться. Скосив глаза, он видел, что пятно света снова движется к нему, хотел поднять руку и отползти в сторону, хотел закричать, подняться, убежать. Но только и мог, что наблюдать за стремительным и смертельным падением этого белого света. Он услышал, но уже не почувствовал удар металла о череп.

Мэтт Бойл бил фонарем снова и снова, пока боль в паху не переполнила его. Опустившись на пол, он лег на бок, согнув колени, с мучительной гримасой на лице.

Когда Бойл пришел в себя, то сразу не мог понять, где находится. Он лежал ничком на бетонном полу. Его ноги сводило от холода, а в промежности пульсировала непереносимая боль. Постепенно он узнал эти пронзительные стоны и громыхание – такие звуки издавало здание, борясь с ветром. Он открыл глаза и поднял голову. Оказалось, что он лежал в складском помещении рядом с коробкой со строительным мусором. Над ним возвышались металлические стеллажи. Он чуть повернул голову. Его ноги, наполовину вытянутые из отверстия, ведущего в низенькое пространство под погрузочной платформой, лежали в луже воды.

Бойл встал на колени. Рядом на полу лежали два фонаря. Луч ближайшего из них освещал ногу какого-то мужчины. Он мгновенно вспомнил и драку, и удар ногой в пах.

– Этот сумасшедший ниггер, – бормотал Бойл, – этот сумасшедший проклятый ниггер.

Он поднял фонарь и на мгновение задержал луч света на именном значке, прикрепленном к униформе этого охранника. Кристоф. Точно, это был тот гаитянин. Его голова выглядела как раздавленная дыня.

Бойл перекатился на бок, сел, уперся лопатками в стену и прикрыл глаза, лихорадочно соображая, что делать дальше. Надо избавиться от тела. Нельзя оставлять его здесь, когда здание буквально кишит разными инспекторами. В мешок для отбросов, а потом в коробку со строительным мусором, да, именно так. А утром он проследит, чтобы коробка попала в машину для вывоза мусора.

Он зацепил пальцами воротник мертвеца и поволок его к двери.

– Ну, я думаю, мне пора идти.

– К чему такая спешка?

Они оба рассмеялись.

– На улице уже светло, – сказала Кэрол, проводя пальцами по волосам на его груди. – А который час, между прочим? Посмотри ты: мне не хочется отрывать от тебя глаз.

Брайан поднял голову и скосил глаза на часы, стоящие на столике у кровати.

– Половина седьмого, – проговорил он, снова опуская голову на подушку. – Мне в самом деле надо идти.

– Ты уже говорил это.

– У меня встреча с Кэстльманом через два часа.

– А мне надо отыскать того ночного сторожа, который рассказывает, что здание населено призраками. А как прикажешь мне сделать это, если ты не выберешься из моей кровати? Когда я тебя снова увижу?

– В десять тридцать в моем временном кабинете этого замечательного здания Залияна, по одному из самых престижных адресов на Манхэттене. Мы сможем обменяться информацией и поболтать о том, куда ты поведешь меня обедать.

Кэрол улыбнулась, а потом нахмурилась.

– Я сожалею только об одном. Давным-давно – думаю, это было прошлым вечером – ты сказал мне, что шторм даст тебе шанс увидеть здание в действии. А теперь шторм уже миновал. Ты упустил свой шанс.

– Зато вместо этого мне удалось увидеть тебя в действии.

– Да уж...

– Здание-то никуда не денется. А вот насчет тебя я твердо не уверен. Ну, мне действительно пора. Прощальный поцелуй?

Ее руки обвились вокруг его шеи.

– С радостью.

Глава 15

Неотразимые в своих коричневых униформах и шапочках, четверо привратников в половине восьмого утра стояли на тротуаре у дома № 30 на площади Рокфеллера и смотрели в небо. Дождь уже прекратился, но не ветер. Собирается ли он наконец утихнуть? Нет смысла тратить два часа, чтобы поднять флаги на всех 157 шестах, окружавших каток, если им сразу же придется спускать их. Серое небо было непроглядно, разорванные черные тучи быстро двигались с запада на восток.

– Метеоролог по телевизору говорил, что фронт дождя пройдет мимо, заметил один из мужчин. – Я думаю, что ветер скоро стихнет. Если через пару часов все успокоится, нам здорово достанется за то, что мы не подняли флаги.

– А этот метеоролог выглядывал сегодня утром в окно? Тучи летят, должно быть, со скоростью миль шестьдесят в час.

– Да это там, наверху. А флагштоки внизу. Думаю, нам лучше все же поднять флаги.

И мужчины отправились в вестибюль, где в атмосфере всеобщего веселья было принято дополнительное решение. Поскольку один шест ночью сломал ветер, флагу одной из стран так и не суждено быть поднятым. Какая страна меньше других способна устроить шумную демонстрацию протеста, если ее проигнорировать? Голосование закончилось вничью: два голоса за Мальдивские острова и два за Верхнюю Вольту. Пришлось подбросить монетку, и Мальдивы проиграли.

К восьми часам утра Чет Кризек спланировал взрыв. Если повезет, это будет последний, больше не понадобится, и он сможет перекинуть своих людей и оборудование на работу на Лонг-Айленд, где будет полегче. На 50-й улице и на 8-й авеню слишком уж много всяких сложностей, даже грузовикам развернуться негде.

Он отхлебнул кофе и дважды проверил свои расчеты, которые набросал на листке бумаги. Он загрузит четырнадцать скважин, всего-то на пару больше, чем допускает строительный кодекс. Капсюль и детонатор должны уйти на дно, потом пять брусочков этого товекса размером полтора на восемь дюймов, да еще пять дюймов грязи между ними, четыре фута сочленений и еще один брусочек рядом с поверхностью. Скважины должны взорваться с последовательными интервалами, чтобы погасить основную часть вибрации. Его бригаде не потребуется много времени, чтобы загрузить и подсоединить взрывчатку. И уже к одиннадцати часам он сможет нажать кнопку. Нельзя задерживаться, потом на улице будет слишком людно.

Через окно своего кабинета в домике-трейлере Чет оглядел строительный участок.

Дождь лил всю ночь, и в нескольких местах образовались лужи, но не там, где они должны были взрывать, не на гребне отложений аспидного сланца, который под углом проходил через дно котлована к зданию Залияна на другой стороне 50-й улицы. При достаточном количестве матов, блокирующих взрыв, окна старикашки Залияна будут в безопасности. Пять тонн плетеного лифтового троса, вероятно, смогут подавить только один взрыв. Да, заместитель главы инспекции по взрывам Флинн из пожарного департамента наделал бы в штаны, если бы вдруг оказался недалеко от места взрыва и почувствовал его силу. Он, правда, не собирался здесь быть, а после взрыва Флинн или кто-либо еще уже не смогут ничего предпринять.

Чем дольше Митчелл разговаривал с Кэстльманом, тем сильнее им овладевало беспокойство. Это чувство усугубляло и само помещение: краска клочьями свисала с потолка, старая мебель, от которой отказалась бы даже Армия спасения, и, наконец, этот вид из окна на кирпичную стену. Большинство кабинетов, расположенных вдоль коридора, по которому шел Митчелл, были темными и пустыми, а в центральной открытой его части стояла дюжина чертежных столов, покрытых толстым слоем пыли. Встретившая его маленькая женщина, кажется, секретарша этого инженера, по меньшей мере лет пять назад миновала пенсионный возраст.

– Вдохновляет, не правда ли? – сказал Кэстльман в начале разговора, устало махнув рукой. – В нашем бизнесе стоит сделать несколько ошибок и ваш телефон сразу же перестает звонить.

Митчелл слышал, что его собеседника называют младшим Кэстльманом, чтобы не путать со знаменитым отцом, и поэтому он ожидал встретить человека никак не старше сорока – пятидесяти лет. Фактически же младший Кэстльман, вероятно, и сам уже перешагнул пенсионный возраст: худой, бледный человек в темно-синем мешковатом костюме. Говорил он тихим, слабым голосом и походил на тяжелобольного, принимающего последних посетителей, прежде чем покинуть этот мир. Он явно с трудом вникал в суть задаваемых ему вопросов, глядя на Митчелла отсутствующим взглядом серых водянистых глаз.

На столе перед ними лежал комплект планов залияновского здания, открытый на странице с чертежами деталей основания. Митчелл карандашом указал Кэстльману на нижнюю часть.

– Эти колонны стоят на опорных плитах, а сами плиты положены на сваи именно в этом месте? Правильно?

Кэстльман смотрел на чертеж так, словно раньше никогда его не видел.

– Да, вроде бы так оно и есть.

– И никаких других укреплений? Никаких сварных клиньев к плитам или угловых железных сочленений? Именно так это было построено?

– Да, так. Это стандартный проект.

Митчелл поджал губы. Стандартный проект для здания, которое не имело ничего общего со стандартами.

– Меня поражает такая... экономия. Проводилась ли проверка конструкций основания на напряжение? Я думаю, что сильный ветер или сейсмическое воздействие подобная конструкция может не выдержать.

Кэстльман наклонился вперед и нахмурился.

– Сомневаюсь, что на Манхэттене найдется хоть один небоскреб, основание которого когда-либо проверяли на напряжение. Проект основания сделал Джон Страут. Другие проекты ничем не лучше.

– Он работает у вас?

– Нет. Он больше не работает с нашей фирмой. Ушел после провала своего проекта на Ямайке. Здание Залияна тогда еще только начинало строиться.

– Но кто-то ведь должен был завершить его работу, а? При таком подходе возрастает вероятность ошибок.

– Я бы и сам ушел из фирмы, но это не так-то просто, если вы ее президент и владелец. – Он посмотрел на Митчелла и нахмурился. – Я думал, что вам поручено выяснить причину выпадения стекол.

– А я начинаю думать, что окна – всего лишь симптом чего-то более серьезного. Слишком уж сильное колебание, и его период – почти двадцать секунд – вдвое больше, чем у Всемирного торгового центра. Вас это не беспокоит? Я хочу сказать, вы не думаете, что состояние нестабильности может развиваться?

Кэстльман помолчал, прежде чем ответить.

– Меня много что беспокоит, – сказал он наконец, не глядя на Митчелла. – И прежде всего меня беспокоит тот факт, что я стал инженером-строителем. С таким отцом, как у меня, выбор был невелик. Я говорил ему, что меня не интересует эта специальность, что я для нее не гожусь. А он не слушал. Генри Кэстльман вообще никого не слушал.

Митчелл стал переворачивать листы планов.

– Я хочу вас спросить еще об одной вещи, прежде чем...

– Поэтому я и ненавижу компромиссы. Вы делаете квалифицированные предположения, но это ведь все равно предположения. Вы никогда ничего не знаете наверняка. Сооружение должно быть построено, поэтому вы делаете расчеты, придерживаетесь кодекса, следуете промышленной практике... А в конце работы молитесь Господу, чтобы ваше незнание того, что на самом деле происходит внутри этих стальных и бетонных конструкций, не привело к катастрофе.

Митчелл поинтересовался причиной замены полов на более легкие, но инженер никак не отреагировал на его вопрос, занятый своими воспоминаниями и размышлениями. Митчелл терпеливо дожидался возможности повторить свой вопрос, поскольку чувствовал, что в этом-то и кроется разгадка неустойчивости здания. В такого рода сооружениях предельный вес во многом определял степень устойчивости.

– Во все времена врачи теряли своих пациентов, – продолжал Кэстльман, – но инженер несет ответственность за жизни сотен людей. И что еще хуже – ответственности нет конца. За сорок лет я спроектировал массу зданий. Каждый день они чуть-чуть разрушаются, в точности как мы с вами. Люди живут и работают в них, ходят мимо по улицам. Их жизни зависят от меня, от человека, которого они никогда в глаза не видели и о котором думать не думали. А я всю свою жизнь обречен тревожиться о чужих жизнях, которые могут оборваться из-за чего-то такого, что я, может быть, проглядел. Какая-нибудь малюсенькая ошибка, не имевшая никакого значения, когда здание было молодым и прочным. Поверьте, с тех пор, как выпали эти окна, я не смог заснуть больше чем на десять минут.

Кэстльман закрыл глаза и сидел не шевелясь. Когда он снова посмотрел на Митчелла, в его глазах стояли слезы.

– Я мог бы избавить вас и еще кое-кого от множества неприятностей, если бы взял вину на себя. Два человека убиты, и многие серьезно ранены. Вы качаете головой, но это ни в какой мере не умаляет моей вины. Я не уделял этому достаточно внимания, не провел двойную проверку планов поставщиков. Я позволил Залияну и Бойлу одурачить себя, когда они настаивали на удешевлении строительства.

– Вы слишком уж строги к себе. Возможно, стекла лопнули, не выдержав сильной нагрузки ветра, может быть, даже вдвое большей, чем допускает кодекс.

Кэстльман достал из кармана белоснежный носовой платок и высморкался.

– Мне следовало решительнее противостоять им. Теперь-то это очевидно. А тогда столько всего навалилось. И кто мог предположить, что...

Его голос прервался.

– А что все-таки с заменой полов на более легкие?

– Это сэкономило массу строительной стали. Мы также уменьшили вес благодаря компьютерам.

– Усовершенствовав проект?

– Снизив размеры каждой детали до абсолютного минимума. Раньше все вычисления занимали так много времени, что мы попросту оставляли детали крупнее и прочнее. Это являлось дополнительной защитой. Да и материалы были дешевыми.

– А после того, как урезали вес, вы не проектировали заново конструкцию основания?

– Основание тогда уже было заложено. Мистер Митчелл, мне не хотелось бы показаться невежливым, но не могли бы мы продолжить наш разговор как-нибудь в следующий раз? Я... я неважно себя чувствую.

– Конечно.

Митчелл закрыл свою записную книжку и встал. Кэстльман остался в своем кресле и апатично пожал ему руку.

– Позвоните мне через пару деньков, если у вас еще есть вопросы. Я расскажу все, что вы пожелаете узнать. Но сейчас я просто не гожусь для этого. – И, заметив беспокойство на лице Митчелла, добавил: – Со мной все будет в порядке. До свидания. Мы еще увидимся. Если не где-нибудь еще, так уж в суде-то наверняка.

В темном коридоре сильно пахло мочой. На улице дожидалось такси, и с помощью фонарика, который Кэрол Оуэнс одолжила у водителя, ей удалось найти нужную дверь. На ее первый стук никакого ответа не последовало. Она постучала громче.

– Мистер Кристофер? Кто-нибудь есть дома?

Она услышала шаги. Чей-то приглушенный голос спросил:

– Кто там?

– Меня зовут Кэрол Оуэнс. Я... я из здания Залияна. Вы мистер Кристофер? Я не ошиблась?

Она с беспокойством оглядела коридор, сожалея, что не смогла убедить таксиста пойти вместе с ней. Но он боялся оставлять свой автомобиль без присмотра даже в четверть десятого утра.

– Что вам нужно? С ним что-то случилось?

– Не могли бы вы немного приоткрыть дверь? Тогда нам не придется кричать!

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась на пару дюймов, все же охраняемая двумя цепочками. Через эту щель Кэрол разглядела невысокого негра в купальном халате. Он держался на некотором расстоянии от двери, словно боялся, что она может попытаться пролезть в эту щелку и схватить его.

– Мистера Кристофера нет дома?

– Его зовут Кристоф. Вы его знаете? Вы с ним работаете?

– Я его не знаю. Я работаю на одного инженера, который изучает безопасность здания. Нам сказали, что мистер Кристоф знает о здании какие-то вещи, которых не знает никто другой.

– Его нет. Прошлой ночью он не вернулся с работы.

– Не вернулся? – Кэрол посмотрела на свои часы. – Он ушел с работы в час ночи, более восьми часов назад.

– Иногда он заходит куда-нибудь выпить.

– Куда?

– Я не знаю. Вы не из полиции?

– Нет. Я адвокат. Вот моя визитная карточка. Пару недель назад в здании произошел несчастный случай, и мы пытаемся выяснить, почему это случилось. Мы думаем, что он смог бы нам помочь.

Мужчина взял карточку, но даже не посмотрел на нее.

– Он не вернулся домой. Он мой племянник. Я беспокоюсь за него.

– А вы не звонили, чтобы узнать, все ли с ним в порядке?

– У нас нет телефона.

– А он когда-нибудь говорил вам, что видел трещины? Трещины в этом здании?

– Прошлой ночью он хотел, чтобы я пошел вместе с ним на работу посмотреть на них и послушать звуки, которые здание издает на ветру.

– А он не говорил, где находятся эти трещины?

– В основании здания.

– Он не говорил, где именно?

После паузы негр ответил:

– В запертой складской комнате. За низкой железной дверью.

– Спасибо. Ваша информация нам поможет. А он не говорил, какая это сторона здания? Северная? Южная? Рядом с лифтами?

Еще одна пауза.

– Он упоминал о погрузочной платформе.

Вначале Залиян испугался, а потом пришел в ярость. Он изо всех сил пытался сохранять спокойствие, пока Бойл описывал свою роковую стычку с охранником, и перебил Мэтта вопросом, что тот сделал с телом.

– Положил его в пластиковый мешок для мусора. Когда приехала мусоровозка, я сам загрузил его в машину. Никто ничего не заметил.

– Никто ничего не заметил! Боже мой, какое везение! Ты что же, думаешь, что можно убить человека и никто ничего не заметит? А как насчет других охранников? Они-то ведь задумаются, куда он делся! Ну и удружил ты мне, Мэтт, ведь если еще и это на нас свалится, то я...

Он замолчал и в сердцах стукнул о стол кулаком. А Бойл спокойно ответил:

– Они подумают, что он где-нибудь пьянствует. Он неоднократно исчезал прямо во время дежурства. Вышел пропустить стаканчик и не возвращался три дня. А на этот раз могут подумать, что он уволился.

– А как насчет его родственников и друзей? Рано или поздно здесь появятся легавые.

– Этот парень был незарегистрированным иностранцем. Никто не станет вызывать легавых.

– Молю Господа, чтобы все оказалось, как ты говоришь. Черт побери, Мэтт, неужели тебе так уж было нужно...

– Но он набросился на меня с ножом! – сказал Бойл, краснея от гнева. – Что я должен был...

Они замолчали, потому что в кабинет из квартиры Залияна вошла Коретта.

– Пора идти к себе, – бодро сказала она. – После этого ливня так хорошо себя чувствуешь! – Она подошла к креслу Залияна сзади и чмокнула его в макушку. – Насколько удобнее ночевать здесь, чем добираться из Нью-Джерси.

Залиян поморщился.

– Тебе следует быть немного посдержаннее, когда у меня посетитель, сказал он, приглаживая волосы.

Она посмотрела на Бойла и скорчила гримаску.

– Мэтт не посетитель, Мэтт – это семья. Привет, Мэтт! – и выпорхнула из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Что я ненавижу в молодежи, – сказал Залиян, – это их хорошее утреннее самочувствие. Так на чем мы остановились?

– Я вытер там всю кровь и навесил на дверь замок, больше никто не сможет забраться в то помещение. Появились новые трещины, и еще здоровый кусок внешней стены обвалился. Надо бы послать туда кого-нибудь, чтобы закрепить все это, пока не стало хуже.

– Только этого нам не хватало... Что с тобой?

Лицо Бойла исказилось от боли, и он нагнул голову.

– Этот гад ударил меня ногой. Такая боль, что я еле держусь на ногах. Думаю, у меня там какой-то разрыв.

– Ложись-ка ты в больницу. Под каким-нибудь вымышленным именем.

Бойл согласно кивнул и медленно поднялся на ноги. Ему трудно было держаться прямо, и он заковылял к двери согнувшись, как старик.

Залиян позвонил Коретте.

– Мэтт уже ушел?

– Только что прошел к лифту.

– Ты забронировала билеты на самолет до Мехико?

– Нет еще. Я собиралась сделать это, когда закончу маникюр.

– Сделаешь заказ не на следующую неделю, а на послезавтра, и держи это в тайне.

Телефонный звонок в Центральное бюро водоснабжения был переключен на ремонтное управление, находящееся на пересечении 38-й улицы и Ист-Ривер. В 10.09 утра диспетчер связался с одной из трех ремонтных машин, закрепленных за этим районом, вызвал третью бригаду и спросил, где они находятся.

– На Таймс-сквер, – ответил водитель. – Мы здесь заканчиваем через час.

– Мы получили сообщение о возможной утечке воды на углу Пятидесятой улицы и Восьмой авеню. Там идут какие-то строительные работы, через улицу от здания Залияна. Управляющий подрядчика говорит, что с южной стороны в котлован просачивается вода.

– Ясно. А что там, под улицей?

– Трубы диаметром двенадцать дюймов. Вероятно, давление там сорок фунтов на квадратный дюйм. Вчера уже поступила пара жалоб по поводу низкого напора воды.

– Мы взглянем. И вокруг, и внизу.

Аналогичное сообщение диспетчер отправил в Объединенную компанию Эдисона, в комплекс зданий на 1-й авеню, к югу от здания ООН. Бригадир ремонтной бригады Пит Харлей ответил из своей машины.

– Вы далеко от здания Залияна? – спросил диспетчер. – Шесть кварталов? Управляющий думает, что там утечка пара в канализационном туннеле.

Стальная пластинка с прикрепленным к ней путевым листком и авторучкой лежала на сиденье рядом с Харлеем. Он быстро записал адрес и отметил время – 10.13 утра.

– Сигнал четыре, – сказал он, пользуясь кодом, означающим, что он записал сообщение. – Я сам подскочу туда и посмотрю, что случилось, пока бригада здесь все закончит.

Вероятно, это просто конденсация, подумал он, кладя микрофон обратно на приборную доску. Может быть, что-то с прокладкой или с клапаном. Он знал, что Залиян снабжается от двадцатидюймовой линии на 8-й авеню, а не от восьмидюймовой на 50-й улице. Температура должна быть высокой, возможно, 375 градусов, так что ему придется быть поосторожнее.

Глава 16

Залиян слушал голос в телефонной трубке с возрастающим раздражением.

– И в итоге, Арам, это сводится вот к чему: они требуют, чтобы окна были укреплены так, как я уже тебе описывал. Они также хотят ознакомиться с проектом и осмотреть все здание, а это означает, что придется обдирать какие-то стены и часть полов для инспекторов. Вот сейчас они там спорят, закрывать или не закрывать здание и когда именно. Сегодня днем тебе позвонят, чтобы сообщить окончательное решение и обговорить детали, и, ради Бога, сделай вид, что ты удивлен, а то они догадаются о моем звонке тебе. Не протестуй, от этого будет только хуже. Самым лучшим в данной ситуации было бы опубликовать заявление, что ты, мол, приветствуешь полное и публичное расследование как лучший способ выяснить...

Залиян бросил трубку на рычаг с такой силой, что пластмассовый корпус телефона треснул. Он вскочил, схватил ониксовый письменный прибор и что есть силы шваркнул его о стену. Чертыхаясь и размахивая руками, он стремительно обежал вокруг стола и ринулся в другой конец комнаты к бару. Достав бокал и бутылку, он вернулся к столу и тяжело упал в кресло. И тут загорелась лампочка на селекторе.

– Ну, что там еще?

– Мистер Залиян, я могу зайти? Мне нужно кое-что сказать вам.

– Как-нибудь в другой раз, Эйлин, я занят. – Он плеснул бренди в бокал, облив при этом стол и брюки.

– Боюсь, что это не может ждать.

– Ладно, заходи.

Залиян закрутил пробку и швырнул бутылку в стену. Осушив бокал одним жадным глотком, отправил его следом за бутылкой. Теперь в том месте на панельной облицовке красовались три отметины.

После нескольких часов относительного затишья ветер вновь стал усиливаться, и к четверти одиннадцатого, когда Митчелл занимался изучением конструкции основания здания Залияна с внешней стороны, его порывы стали достаточно ощутимыми. Митчелл осмотрел здание со всех четырех сторон, время от времени опускаясь на колено и проверяя лезвием своего карманного ножа состояние соединений между стенами и мостовой. На восточной, фасадной, стороне здания трещина была видна наиболее отчетливо – почти прямая тонкая линия, протянувшаяся от угла до дверей вестибюля.

(Продолжение следует.)

Перевел с английского С. БУРИН.

Copyrightc 1984 by Robert Byrne. Перевод c ЗАО издательство «Центрполиграф», 1994.

Любителям приключенческой литературы

НЕБОСКРЕБ

Роберт БИРН.

По всей видимости, здание так сильно раскачивалось в течение ночи, что бетонное соединение треснуло. Митчелл внимательно посмотрел наверх. Чередующиеся гранитные и стеклянные полосы уходили вертикально вверх, стремясь к какой-то исчезающей в небе точке, словно железнодорожные рельсы. Частично закрывая верхние этажи, нависал низкий потолок из быстро летящих темных туч, создавая впечатление, что небо – спокойно, а движется само здание. Митчелл отвел глаза, не дожидаясь, пока начнет кружиться голова.

В газетном киоске в пассаже он купил пачку жевательной резинки, чтобы получить немного мелочи для телефона-автомата. Магазинчики в пассаже были почти безлюдны.

– Торговля идет очень вяло с того дня, когда произошел несчастный случай, – отозвался продавец, когда Митчелл обратил внимание на явный недостаток покупателей. – Даже пешеходов на этой улице поубавилось. Кому хочется быть разрезанным надвое? А в ветреные дни, вроде сегодняшнего, дела совсем плохи, потому что половина работающих здесь людей предпочитает оставаться дома. Боятся. Разве можно их за это осуждать?

Митчелл согласился, что нельзя. Продавец – розовощекий мужчина в очках в стальной оправе – искоса посмотрел на своего покупателя, передавая ему сдачу.

– Надо бы заставить их снести это здание и построить заново, если для них важны связи с деловой частью города, – сказал он и ткнул большим пальцем в небо. – А вы знаете, почему они этого не делают? Потому что они все в кармане у этого старика. Да. Это уж точно. Вы, видно, думаете, что я шучу.

– Неужто дела настолько плохи, а?

– А теперь, я слышал, они наняли какого-то инженеришку-афериста, чтобы он составил им поддельный отчет. Смеху подобно! За что ему заплатили, то он и напишет.

– Бог мой, надеюсь, что нет, – сказал Митчелл, поворачиваясь, чтобы уйти. – Не хочется даже думать, что в нашем мире нельзя доверять никому.

Ни на минуту не закрывая рта, Билл Слатер двигал щеткой и валиком по гладкой поверхности стекла с экономией движений, которая достигается только длительной практикой, доставая до каждого угла и не пропуская ни полоски.

– Преподобный, – добродушно сказал он своему партнеру, стоявшему на другом конце платформы, – похоже, будет дождь, но знаешь, что я тебе скажу? Видимость может быть обманчивой. Вот как-то раз встречаю в одном баре бабу. Я подумал, что она беременна, и, желая быть любезным, спрашиваю, когда она собирается разрешиться и кого ей больше хочется, мальчика или девочку. Ну, и распроклятый же я сукин сын, ведь оказалось, что она вообще не беременна! Она просто такая толстая!

Преподобный Ральф Бун молча глядел вниз, на ближайший к зданию край платформы.

– Надо бы нам закругляться, – наконец сказал он. – Слишком ветрено.

– Да дерьмо это все: ветрено – не ветрено. Не с этой же стороны. Мы с тобой укрыты. Посмотри-ка на людей там, внизу, пытающихся удержать свою одежду и шляпы, а у нас здесь наверху даже слабого ветерка нет. Чувствуешь? Это же просто поэзия. Ты-то, наверное, скажешь: «Ерунда!», – а я все время читаю разные стихи. Послушай: «Вот передрались как-то раз студенты из Юкона, и...»

– Платформа не касается здания, – показал Бун. – Видишь? Резиновые колесики не опираются о гранит.

С видом эксперта Слатер провел валиком по краю окна.

– Посмотри-ка на беспорядок там, внутри, – сказал он, останавливаясь и наклоняясь вперед. – Бумаги и книги разбросаны по всему полу. Здание, должно быть, и в самом деле тряслось прошлой ночью, – вытерев валик тряпкой, он двинулся к краю платформы и положил руку на стопор лебедки. – Ладно, давай опускать ее вниз. Эй, Преподобный, да ты даже не начинал еще свое окно! Что, черт побери, с тобой творится?

– Странно, – печально сказал Бун, все еще показывая вниз. – Мы же не касаемся здания. Видишь?

Слатер посмотрел. С его стороны между резиновым колесиком и гранитной стеной был небольшой зазор.

– Да, это странно. А с твоей стороны касается?

– Нет. Когда я первый раз заметил, зазор был примерно в дюйм. А теперь по меньшей мере два.

Взгляд Слатера пробежал по тросам вверх, до самого козырька над 66-м этажом.

– Мы, должно быть, закрепились вверху слишком далеко от здания.

– Как же это могло произойти? Кронштейны не передвигались. Вот потому-то я и говорил, что сейчас не время для работы. Я думал, что, может быть, ветер отодвигает нас в сторону, но нет, это что-то другое. – Бун вытянул вперед руку. – Видишь? Никакого ветра.

– Так из меня, пожалуй, все дерьмо вылетит. Давай-ка, раз уж мы застряли тут внизу, сделаем еще парочку уровней. А потом поднимем платформу наверх и посмотрим, что там стряслось.

Митчелл шагнул в телефонную будку в залияновском вестибюле, закрыл за собой дверь и положил горсточку мелочи на металлическую полочку рядом с записной книжкой. Первым в его списке значился Говард Поул, коммерческий строительный инспектор. Ожидая соединения на линии, он наблюдал за перемещением людей от лифтов к выходным дверям. По словам сидевшей за столом вахтерши, добродушной негритянки по имени Кори Хейл, фирмы с верхних этажей распустили своих служащих по домам раньше времени, поскольку здание сильно раскачивалось. Стол вахтерши был в вестибюле единственным предметом мебели. На противоположной от стола стене, футах в двадцати от пола висела стилизованная алюминиевая буква "З", символ компании Залияна. А позади стола находился каскадный водопад шириной в двадцать футов и высотой в пятнадцать с половиной футов. Струя воды падала в узкий бассейн с подсветкой, и журчание потока заглушало стук каблуков по плиткам пола. На вид стены вестибюля вроде были отделаны мрамором, однако Митчелл мог побиться об заклад, что это какой-то виниловый заменитель. Подошедший к телефону Поул был явно рассержен и начал разговор с обвинений Залияна в воровстве. Еще две недели назад дверь его кабинета кто-то взломал, и он только этим утром обнаружил, что оттуда пропало.

– Я знал, что вы будете звонить, чтобы договориться со мной о встрече, – сказал он, не делая ни малейшей попытки скрыть свое возмущение, поэтому занялся просмотром бумаг, чтобы найти несколько документов. Хотел показать вам свои письма к Залияну, которые писал в процессе строительства. В них я предупреждал его, что работа не прошла должной инспекционной проверки. Разрази меня гром, но пропали целые папки с документацией по проекту. Я не знал этого, пока не начал их искать, и теперь собираюсь обратиться в полицию. Готов поклясться, что это его рук дело, полиция должна заняться этим типом.

– Откуда вы знаете, что именно Залиян...

– Господи, а кто же? Кому еще нужны эти документы? Кому, кроме него, вообще могло прийти в голову украсть документы? Погибли люди, и он понял, что придется отвечать, – вот и начал заметать следы, таково мое мнение. Вы можете заглянуть ко мне сегодня днем? Я расскажу вам такое о Залияне и о том, что творилось во время строительства... А после разговора с вами я собираюсь пойти в полицию. Этого типа необходимо остановить. Извините, но никогда за всю свою жизнь я не был так обгажен.

Следующий звонок был к Лузетти.

– Вам повезло, что вы застали меня, – сказал адвокат. – Я был уже на выходе. Где вы пропадали? Я пытался связаться с вами, да и ваша фирма вас разыскивала. Разве в «Уолдорфе» вам не передали сообщение?

– Прошлой ночью я не ночевал в гостинице... Остался у одного знакомого.

– О? Кто-нибудь, кого я знаю?

– Вряд ли, – ответил Митчелл, игнорируя ироничный тон Лузетти. – Звоню предупредить вас, что полученная информация меня совсем не радует. Утром я говорил с Кэстльманом и ушел от него с убеждением, что при проектировании основания, возможно, были допущены серьезные ошибки. Здание уже сейчас так сильно реагирует на ветер, что верхние этажи эвакуируются. Я собираюсь позвонить в городской строительный департамент и доложить о разделительных трещинах, которые обнаружил на уровне мостовой. Если трещины свежие, то я должен порекомендовать опечатать здание. Полагаю, вам следует это знать.

– Вам нет необходимости звонить в городской департамент или куда-либо еще, мистер Митчелл.

– Я только что разговаривал с Говардом Поулом, который инспектировал строительство на ранних стадиях. Он заявил, что у него украдены документы, о чем он намерен сообщить в полицию, а вину возложить на Залияна. Вам известно что-нибудь об этом?

– Я переговорю с мистером Поулом и предупрежу его о последствиях, к которым приводят голословные обвинения такого рода. Как я уже сказал, вам нет необходимости никуда звонить. Вы сняты с объекта. Ваша фирма поручает вам другое задание. Если вы делали какие-нибудь записи, которые, по вашему мнению, могут оказаться для нас полезными, то, пожалуйста, оставьте их в кабинете, когда будете уходить, или перешлите мне по почте. Было очень приятно познакомиться с вами, а теперь прошу меня извинить...

– Берт, черт возьми, что все это значит?

– Привет, Митч. Мы хотим, чтобы ты прямо сейчаc отправился в Форт-Уорт. В восточном Техасе взорвалось от сжатия судно. Если у тебя под рукой карандаш, я продиктую адрес...

– Да какой еще восточный Техас! Я спрашиваю, что все это значит? Я не собираюсь сейчас уезжать из Нью-Йорка.

– Мы тебя перебрасываем. Эмиль согласен. А я приму от тебя работу по Залияну.

Митчеллу показалось, что в кабинке нечем дышать, он открыл дверь, чтобы впустить немного воздуха.

– Ты разговаривал с Лузетти? За этим решением стоит он?

– Да, я в самом деле разговаривал с ним вчера. Я полночи безуспешно пытался дозвониться к тебе в гостиницу. Только не говори мне, что ты был занят исследованиями.

– Лузетти боится, что я не стану с ними сотрудничать и подниму тревогу, так? Поэтому он и уговорил тебя снять меня с объекта?

– Я согласен с ним. Ты, кажется, чересчур остро на все реагируешь. Не знаю, что с тобой происходит, но еще ни одна работа не вызывала у тебя столько эмоций.

– Господи, да при чем тут эмоции! Я просто боюсь, что эта махина вот-вот рухнет! Ты бы чувствовал то же самое, если бы оказался здесь, выкрикнул Митчелл в телефонную трубку. Какая-то женщина, пересекавшая вестибюль, остановилась и пристально посмотрела на него. Чертыхнувшись, он снова закрыл дверь.

– Сомневаюсь, – спокойно ответил Фабер. – Ты чуть-чуть быстрее меня делаешь выводы, что замечательно только в том случае, если ты прав. Митч, мы хотим, чтобы ты сложил свои вещи и отправился в Форт-Уорт. Тамошняя авария куда больше тебе подходит. Ты сам знаешь, что не слишком силен в проектировании небоскребов, да и Нью-Йорк тебе не нравится.

– Нью-Йорк я полюбил и никуда не уеду. Я доведу это дело до конца.

– Ты должен уехать. У тебя один голос, а у нас – два.

– Тогда я увольняюсь! Ищите себе другого инженера-эксперта.

Митчелл повесил трубку, не в силах сдерживать гнев. Проклятый Фабер! Он медленно опустился на крохотную скамеечку, стискивая трубку, словно это был поручень в вагоне подземки. Потом его лицо смягчилось, выразив вначале удивление, а потом нечто напоминающее безмятежность. До него постепенно доходил смысл его поступка. Невидящим взглядом он смотрел сквозь стеклянную дверцу кабинки на снующих по вестибюлю людей и с удивлением поймал себя на том, что улыбается. Он что же, в самом деле остался без работы? Выходит, он может наконец отправиться в круиз по всему миру, который откладывал вот уже двадцать лет? Может быть, он сумеет уговорить Кэрол взять отпуск и поехать вместе с ним. Он мысленно перебирал возможные варианты. Вернуться к преподаванию. Написать пособие для проектировщиков. Брать уроки игры на фортепьяно. Заниматься частным расследованием аварий только шесть месяцев в году...

Митчелл сжал губы и покачал головой: слишком уж хорошо, чтобы быть правдой. Фабер запаникует и возьмет назад свой ультиматум, лишив его подходящей причины для увольнения. Селигмэн напомнит о неоспоримых выгодах работы в солидной, развивающейся фирме, и не самыми последними из этих выгод будет распределение прибылей по долям, программа стоматологического обслуживания, которая была предметом зависти многих инженерных фирм, и щедрое пособие в случае смерти. Возможно, кто-то из них решит подождать и все-таки выяснить, прав он был или нет относительно здания Залияна. Здание Залияна. Действительно ли оно представляет собой непосредственную угрозу? Насколько серьезны ошибки, допущенные при проектировании и строительстве, и может ли это служить достаточным основанием для его немедленного закрытия? Возможно, он был недостаточно объективен при оценке фактов, поскольку не доверял людям, с которыми имел дело. Залиян, Лузетти, Бойл и Кэстльман едва ли заслуживали доверия. Может быть, Фабер и прав, снимая его с этого расследования. И, наконец, деньги. Долго ли ему еще добывать улики за собственный счет? Эта задача еще более усложнится, если Лузетти и Залиян закроют перед ним все двери. С другой стороны, не надо будет беспокоиться об интересах нанимателей и клиентов.

Ему следовало сделать еще два звонка. Позвонить Джорджу Делле из городского строительного департамента. Может быть, кто-нибудь заметил и попытался проанализировать, почему появились эти разделительные трещины. Потом он позвонит Кэрол, которая уже должна ждать в его кабинете на 66-м этаже, и узнает, что ей рассказал ночной сторож. Но, протянув руку, чтобы опустить в щелку десятицентовик, заметил нечто, заставившее его остановиться. В дальнем конце вестибюля было четыре вращающихся двери. Всего несколько минут назад все они поворачивались свободно, теперь же две из них заклинило.

Когда Джордж Делла подошел к телефону, Митчелл рассказал ему о своем неудачном визите к Кэстльману, о своих подозрениях относительно прочности конструкции основания здания и о том, что он обнаружил тонкие трещины в нижней части.

– Это новые трещины, – заметил Митчелл. – Я не припоминаю, чтобы о них упоминалось в более ранних отчетах, и я не видел их вчера.

– Они внешние?

– Да. В том месте, где тротуар и мостовая соединяются со зданием.

– Должно быть, новые. Наши инспектора не упоминали о них.

– Больше всего они заметны с подветренной стороны, у погрузочной платформы. А минуту назад я заметил кое-что еще, и это может оказаться важным, а может – и нет. Две из четырех вращающихся дверей в вестибюле заклинило. Может, здание сместилось?

– Весьма маловероятно. Ведь это одно из немногих зданий в центре города, стоящее на сваях. А как там сейчас с ветром?

– Сильные порывы. Служащие покидают здание. Я нахожусь в телефонной будке, в вестибюле, и вижу, как их буквально швыряет из стороны в сторону, едва они выходят на улицу. Что думает городской департамент о безопасности здания в целом? Мне кажется, пора сравнить наши выводы.

– Что ж, журналисты все равно через несколько часов пронюхают, если только уже не пронюхали, так что, полагаю, вполне можно вам сказать. Мы решили, что стекла должны быть укреплены, а каркас здания следует взять в диагональные жесткие перегородки, чтобы уменьшить раскачивание. После обеда мы сообщим Залияну эти печальные новости. Выполнение наших рекомендаций влетит ему в копеечку, и он наверняка будет бесноваться, как шершень.

– А как насчет эвакуации людей?

– Не думаем, что это необходимо, но ваша последняя информация, возможно, заставит нас вернуться к дополнительному обсуждению вопроса. Сейчас десять сорок пять. Я могу приехать к полудню посмотреть, что вы там обнаружили.

– Встречаемся в вестибюле у водопада.

Митчелл, предлагая место встречи, смотрел на водопад, поскольку что-то в нем привлекло его внимание. Повесив трубку, он сообразил, что именно: ровный поток падавшей воды стал более беспорядочным. Было видно, как слабые волны колеблют мерцающую поверхность воды, словно ветер пробегает по пшеничному полю. Вот появились небольшие разрывы, потом они стали шире. Потом Митчелл увидел, что водяной занавес распался на несколько изломанных диагональных полосок. В конце концов поток совершенно прекратился, обнажив мокрую бетонную стену. Кори Хейл развернулась в своем кресле и уставилась на стену, недоуменно качая головой и как бы спрашивая: «А дальше-то что?».

Глава 17

Залиян стоял возле своего письменного стола и в ужасе смотрел на скорчившееся у его ног тело. Лицо лежавшей женщины походило на страшную маску: нос сломан, разорванная верхняя губа оттянута, зубы обнажены. Глаза залиты кровью, и кровь еще сочилась из раздутых ноздрей тонкими красными ленточками. Он отступил назад, отказываясь понимать случившееся. Потом опустился на колени и схватил ее за плечи.

– Эйлин, – проговорил Залиян неестественным голосом, который сам едва узнал. – Эйлин!

Ее голова безжизненно откинулась назад, зазубренный кончик кости или хряща, прорвав кожу, торчал на месте носа. Он снова и снова звал ее по имени, пока голос не задушили рыдания.

– Я не хотел этого, – бормотал он, – Боже мой, я вовсе не хотел этого.

Он взял ее левое запястье и кончиками пальцев попытался нащупать пульс. Потом прижал ухо к груди. Если сердце и билось, то настолько слабо, что он не слышал из-за отчаянных ударов собственного сердца. Его левая рука саднила, и, поднявшись на ноги, он обнаружил, что пониже мизинца сорвана кожа. Он ведь ударил ее, да, он ударил ее. Рубящий каратистский удар со страшной силой врезался точно в середину лица. Она рухнула, словно позвоночник перерезали ножницами.

В отчаянии, граничащем с паникой, Залиян ринулся через всю комнату, чтобы удостовериться, что дверь заперта. Потом обернулся, надеясь, что по какой-то кошмарной логике тело Эйлин исчезнет. Он вспомнил все: как поднимался на ноги, когда она стояла перед ним и говорила что-то неправдоподобное – о какой-то новой жизни, возвращении к церкви ее детства... Больше всего он взбесился именно из-за того, как она держалась, – высокомерно, с полным отсутствием благодарности. Она рассказала все ради спасения своей и его души, так она заявила, и смотрела на него такими глазами, будто он страдал чем-то вроде моральной проказы. Ему вспомнилось, как она высоко держала голову, скривив рот в презрительной усмешке, из-за чего ярость горячей волной прокатилась у него по всему телу. Элин заявила, что вела дневник, что она отдала те письма, которые он велел ей уничтожить... Она сделала с ними... что? Он пытался вспомнить, что она кричала. Она сделала... что? Что она сделала? Вот тогда-то он и замахнулся на нее, да, именно тогда он потерял контроль над собой. Ему хотелось только привести ее в себя, заткнуть рот. Но потом уже забыл о своем первоначальном намерении, ярость охватила его, он хотел причинить ей боль. С обжигающей ясностью Залиян вспомнил все, что произошло, и схватился за голову, сжавшись от ужаса, вспомнив хруст сломанных костей: страшное ощущение проваливающегося носа.

– Привет, радость моя. Ты что, нездорова?

– Митч! Привет! Я ждала твоего звонка. У меня болит голова, но это не значит, что я нездорова. Просто немного не выспалась. Это мне наказание за то, что позволила себе прошлой ночью. А ты как?

– Тоже немного устал. Не мешало бы вздремнуть. Желательно у тебя дома. Тебе удалось что-нибудь узнать от ночного сторожа?

– Его зовут Кристоф. Он не вернулся с работы домой прошлой ночью, но я разговаривала с его дядей. Откуда ты звонишь?

– Я в вестибюле, примерно на семьсот восемьдесят восемь футов ниже того места, где ты сейчас сидишь.

– Вот что он мне рассказал. На уровне фундамента есть какая-то запертая склад-ская комната, с той же самой стороны здания, что и погрузочная платформа. Я полагаю, что это западная сторона. Там за маленькой стальной дверью есть что-то вроде туннеля. Попасть туда непросто, надо сильно наклониться и ползти.

– И это все?

– Это все, что он смог припомнить из рассказанного его племянником.

– Ладно, я туда загляну, а потом поднимусь. Как у вас там?

– Всем разрешили идти домой. Эйлин, Коретта, Залиян и я – вот все, кто остался наверху. Эйлин сейчас в кабинете Залияна, но перед этим она вручила мне пару больших конвертов и попросила проследить, чтобы они были переданы тебе. Она сказала, что их намеревались отправить в бумагорезку.

– Любопытно. Вскрой их. Я буду наверху через пятнадцать – двадцать минут. Кэрол, дело пахнет жареным, вот почему я решил уволиться из своей фирмы, твое начальство отказалось от моих услуг. Надеюсь, что ты будешь со мной и не похолодеешь от страха. Ты всегда сможешь найти какую-нибудь работу в Колорадо.

– Извини... что?

– Я тебе все объясню при встрече. Только не выпускай конверты из рук.

Мэтт Бойл вышел из лифта и на почти негнущихся ногах двинулся через вестибюль к столу вахтерши.

– Я собираюсь уйти до конца дня, Кори, – сказал он, морщась от боли. – Кажется, подвернул ногу или еще что-то в этом роде, надо показаться врачу.

Она выразила ему свое сочувствие и сказала, что его искал Брайан Митчелл.

– Он сказал, что проводит обследование здания и хотел бы заглянуть в складскую комнату для механического оборудования на втором Б. Я не смогла связаться с вами, поэтому отправила его вниз вместе с Джерри, чтобы он открыл ему дверь.

– Что?

– У него было удостоверение, и его имя значится в нашем утвержденном гостевом списке. Он сказал, что я могу проверить это у вас или у мистера Залияна. Я видела вас с ним вчера.

– Сукин сын! Когда они ушли?

– Да пару минут назад. Я что-то сделала неправильно?

Бойл отстегнул фонарь от ремня и сжал его в кулаке.

– Попытайся связаться с Джерри по радио. Скажи ему, чтобы не пускал никого в ту комнату.

Он повернулся и направился к лестнице, стараясь идти настолько быстро, насколько позволяла боль между ног.

Джерри Коутс отпер дверь и включил свет. Митчелл спросил, знает ли он мужчину по имени Кристоф.

– Кристофер? Он работает в ночную смену.

– А прошлой ночью он дежурил?

– Да, говорят, что на работу он вышел, но не отбыл смену до конца. Должно быть, заболел или еще что-нибудь, ну и ушел домой.

Двое мужчин продвигались вдоль полок к западной стене.

– Этот мистер Кристоф, или Кристофер, – сказал Митчелл, изучая стену за открытыми вертикальными стеллажами, уставленными запасными механическими деталями, – по всей видимости, наведывался иногда в эту комнату, поскольку видел здесь какие-то трещины. Вы слышали что-нибудь об этом? Вы знаете вообще о каких-либо трещинах?

– Нет, сэр, не знаю. Я работаю на верхних этажах. Временами я чувствую, что здание движется, но не так сильно, как многие рассказывают. Трещины? Нет, никогда не видел никаких трещин.

– Здесь должно быть что-то вроде двери, вот на этой стене. Она ведет в какое-то крохотное низкое помещение, вероятно, под погрузочной платформой. Вы знаете?

– Нет, сэр, не знаю. Вы сказали: трещины? Если бы еще кто-нибудь, кроме Кристофера, видел их, меня бы это немного обеспокоило. У него... ну, у него, можно так сказать, богатое воображение. Некоторые из наших ребят думают, что он сумасшедший. Не знаю почему они так решили, поскольку очень трудно понять, что он говорит. Трещины? Черт, да я и не слышал никогда, чтобы кто-нибудь говорил о трещинах.

– Позвольте мне воспользоваться вашим фонарем? – И Митчелл направил луч света в пространство между желтой коробкой со строительным мусором и стеной. – Ну, что скажете? Вот и дверь. Низенькая дверь, пройти через которую можно только сильно согнувшись, в точности как говорил сумасшедший старина Кристофер. Помогите-ка мне оттащить эту коробку.

– Человек, способный исчезнуть в разгар смены, конечно же, ненормальный, – возразил охранник, помогая Митчеллу оттащить коробку в сторону. – Но это не означает, что он сумасшедший. Вообще-то интересно бы узнать, куда же он делся?

Митчелл показал на висячий замок.

– У вас есть ключ от него?

– Нет, сэр, разумеется, у меня нет ключа. У мистера Бойла должен быть, и это едва ли не единственный ключ.

Митчелл опустился на колено и осмотрел замок.

– Выглядит как совершенно новый, – сказал он, дернув его пару раз для пробы. – На нем наклейка с ценой. – Митчелл поднялся и посмотрел на охранника. – Как, вы говорите, вас зовут?

– Называйте меня просто Джерри.

– Джерри, я хочу сломать замок.

– Я не могу пойти на это. Мы должны подождать мистера Бойла.

– Мистер Бойл, возможно, вышел перекусить или улетел на Ямайку. Митчелл начал высматривать поблизости какой-нибудь предмет потяжелее. Его взгляд упал на стальное сочленение в форме буквы "Т" для шестидюймовой трубы. Он снял его с полки и покачал в руке, прикидывая вес.

– Меня наняли охранять здание, – заметил охранник, – а не смотреть, как в нем что-нибудь ломают. Вы должны это понимать.

И тут радиопередатчик у него на поясе начал потрескивать. Джерри покрутил регулировочное колесико, пытаясь принять сигнал. Митчелл стоял, держась за водопроводную трубу и зажав под мышкой фонарь.

– Я тоже хочу защитить здание. Вот потому-то мне и нужно заглянуть за эту дверь. У меня пока только предположение, но думаю, что отыщу там несколько трещин, которые кто-то хочет от меня скрыть. Это очень важно, Джерри, чтобы я увидел, что там. Слишком важно, и я не могу дожидаться мистера Бойла.

Охранник возился с радиопередатчиком.

– Кажется, кто-то пытается связаться со мной, – сказал он.

– Скоро сюда приедет еще один инженер из городского управления, и он тоже, вероятно, захочет взглянуть, так что мы должны сломать замок сейчас.

Охранник попятился к двери.

– Не делайте ничего без разрешения, – попросил он. – Мне надо пройти в коридор, чтобы получить более четкий сигнал.

– Я беру всю ответственность на себя, – сказал Митчелл. – И заплачу за этот замок.

В коридоре голос был слышен ясно.

– Джерри? Это Кори. Мэтт не хочет, чтобы ты пускал мистера Митчелла в складскую комнату. Ты понял?

– Я понял. А вот и сам Мэтт. Легок на помине.

Бойл шел слегка согнувшись и нес свой фонарь, как полицейскую дубинку.

– Где он? – спросил Бойл, проходя мимо Коутса.

– Он хотел сломать навесной замок на двери. Но я не разрешил ему.

– Поднимайся наверх, – сказал Мэтт. – Я сам о нем позабочусь.

Бойл вошел в складскую комнату, но увидел только подметки Митчелла, исчезающие в темноте низкого помещения.

Экскаватор, перфораторы, компрессоры и грузовики были выведены из котлована, сигнальщики остановили движение на прилегающих улицах, прозвучало предупреждение и через рупор. С подножки грузовика Чет Кризек оглядел строительную площадку, чтобы удостовериться, что на ней не осталось рабочих. Потом посмотрел на ручные часы. Они показывали 10.58.

– Наденьте каски, – сказал он стоявшим рядом с ним людям, нажимая на кнопку.

Соединенные тросами маты достаточно плотно покрывали строительную площадку, но взрыв был такой силы, что они приподнялись на фут от земли, а в близлежащем квартале зазвенели стекла. Резкое, тяжелое сотрясение земли заставило Кризека болезненно скривиться.

– Ах ты, черт, – выругался он, выйдя из-за грузовика и увидев поднимающуюся тучу дыма и пыли, – похоже, что защита оказалась слабоватой.

Он услышал крик управляющего из открытой двери трейлера.

– Что, черт побери, ты делаешь, Кризек? Второй Перл-Харбор устраиваешь? Боже всемогущий!

Кризек махнул рукой, давая понять, что расслышал его слова, но даже не повернул головы. Он прищурился, пытаясь определить источник слабого скрежещущего звука, сопровождаемого треском раскалывающегося дерева. Казалось, что звуки доносятся со стороны 50-й улицы.

– Вон там! – закричал стоявший рядом с ним мужчина, показывая на редеющую пелену дыма.

Брови Кризека приподнялись, а рот открылся. Временная стенка высотой в сорок футов, которая поддерживала южный склон котлована, угрожающе вспучилась. Шесть вертикальных стальных свай в центральной секции вылетели из общего ряда. Широкие доски, горизонтально закрепленные между сваями, расщепились и лопнули, а поток каменистой грязи сползал по склону, словно воск по свече. Кризек сразу понял, что произошло: из-за утечки пробитого водного коллектора, появившейся несколько дней назад, насыщенная гравием почва под улицей пропиталась водой и возникло гидростатическое давление в сорок футов. Взрыв привел всю эту массу в движение.

Он услышал проклятия управляющего, бросившегося к трейлеру, вероятно, чтобы набрать 911 – номер экстренной аварийной службы. Кризек, чувствуя, как весь покрывается гусиной кожей, поднес ко рту радиопередатчик:

– Том! Карлос! Перекройте движение! У нас открылся провал на южной стороне, и довольно большой...

Его слова утонули в тяжелом реве: середина подпорной стены не устояла и рухнула в котлован. За ней хлынул мощный поток гравия, скальной породы и ила. Три трейлера с оборудованием, припаркованные к тротуару, заколебались, затем просели футов на десять и тоже рухнули в котлован. Буровая машина на гусеничном ходу, устоявшая при первом обвале, была перевернута надвигающимся потоком земли и полностью погрузилась в него. Два пикапчика, припаркованные метрах в тридцати от склона, налетели друг на друга и глубоко осели в грязь. Кризек и стоявшие рядом с ним люди торопливо отступили назад, стараясь увернуться от осколков скальной породы, падавших к их ногам, – так на пляже убегают от морской волны.

Провал, появившийся под улицей, неуклонно увеличивался. Поначалу мостовая еще держалась, но когда провал достиг ширины в пятнадцать – двадцать футов, куски бетона и асфальта прогнулись и стали ломаться. Постепенно обнажались все расположенные под землей хозяйственные коммуникации: газовые, водопроводные, канализационные и паровые трубы, телефонный и электрический кабели... Все разрывалось и расползалось в разные стороны.

Провал продолжал увеличиваться, и прошло минуты четыре, прежде чем восстановилось равновесие. На лице оцепеневшего от шока Кризека застыла маска боли и ужаса. Он понимал, какая опасность угрожает людям, карабкающимся вверх по лестницам, чтобы скорее укрыться на безопасной стороне 8-й авеню. Их крики доносились до него приглушенно, потому что он изо всех сил сжимал голову ладонями. Перед ним открывалось настоящее поле битвы во всем своем страшном опустошении, утопающее в дыму, пыли, покрытое искореженными корпусами тяжелых машин. Вся левая половина подпорной стены исчезла, и на ее месте образовался широкий грязный склон, начинающийся в центре котлована и оканчивающийся у здания Залияна на противоположной стороне улицы. Цепочка, отгораживавшая тротуар от котлована, теперь напоминала подвесной мост, протянувшийся над ущельем. Чуть ниже уровня улицы щелкал и выгибался дугой электрический кабель, а из пробитой трубы била струя воды. Столб пара взвился над землей футов на шесть с лишним. И становился все выше и выше.

Со своего места Кризек мог видеть открывшийся глубокий провал у опор на северо-восточном углу здания Залияна. Целый ряд белых, тонких и тесно посаженных бетонных свай торчал, как зубы черепа.

Глава 18

Залиян снова опустился на колени и схватил Эйлин за плечи. Он тряс ее, окликал по имени, пытался приподнять нелепо запрокинутую назад голову.

– Эйлин, Бог мой, не можешь же ты умереть...

По ее щекам текла кровь, и на ковре, прямо перед его столом, расплывались темные пятна. Он снова прижал ухо к ее груди в надежде уловить стук сердца, но услышал только свое собственное дыхание.

Нужна вода, подумал он, да, прыснуть ей в лицо водой – и Эйлин встанет. Он промоет рану в ванной и приведет ее в чувство. Он не так уж сильно ее ударил, это просто кровь создавала такое жуткое впечатление. Он возьмет с нее слово молчать, а потом вызовет врача, все загладит, успокоит Эйлин, и они, возможно, навсегда забудут о случившемся. Но чем больше он говорил себе все это, тем яснее осознавал: она мертва, он убил ее, и ему не удастся скрывать это долго.

Взяв ее за запястье и медленно пятясь, он поволок тело через кабинет к двери в свою квартиру, морщась от боли из-за пореза на левой ступне. В дверях он заколебался: пол гостиной был выстлан белым ковровым покрытием, а с лица Эйлин все еще капала кровь. Пятна на паркетном полу в кабинете легко вытереть, да и персидский ковер можно отдать в чистку, а вот ковровое покрытие от стены до стены – совсем другое дело. Он опустил ее на пол, снял пиджак, обернул им ее голову, связав узлом рукава.

Напрягая все силы, он с трудом оторвал ее от пола и понес. Тело оказалось тяжелее, чем он ожидал, и представляло собой довольно-таки неудобную ношу. Кроме того, здание продолжало раскачиваться, и пол ходил ходуном, словно палуба корабля. Шатаясь, он доковылял до ванной, изо всех сил стараясь удержать равновесие, когда болтавшаяся на весу рука Эйлин сбила лампу с края стола.

Содержимое шкафчика с медикаментами снова оказалось на полу, а дверь с зеркалом медленно раскачива лась, то открываясь, то закрываясь. Залиян шел очень осторожно, стараясь не отрывать ступни от пола, чтобы ненароком не наступить на какой-нибудь пузырек. Как можно мягче, чтобы не ударить головой о бортик, он опустил Эйлин в ванну, развязал рукава пиджака и запихнул его в корзинку для мусора. Увидев кровь на своих пальцах и на рукавах рубашки, Залиян застонал. Намочил мочалку в холодной воде и стал отмывать лицо Эйлин. Но она так и не подавала никаких признаков жизни, даже когда он стал держать ее голову под сильной струей воды из крана. Ноздри сломанного носа были устрашающе раздуты, а широко раскрытые глаза смотрели без всякого выражения.

Залиян отвел взгляд. В его действиях не было никакого проку: Эйлин уже невозможно оживить. Единственное, что он мог сейчас сделать для своей безопасности – немедленно уехать из страны. Если начнется следствие, его могут не выпустить. Через считанные часы он уже может быть в самолете, со значительной суммой наличных денег. В его квартире и в сейфе компании находилось по меньшей мере триста тысяч долларов. Это и плюс его швейцарские вклады, да еще Торнтон кое-что переведет... Ему вдруг пришло в голову, что следовало бы удостовериться, мертва ли Эйлин. Любая возможность возвращения в США в будущем исключена, если она придет в себя и расскажет обо всем, что знает.

Залиян с усилием поднялся на ноги и пошел в спальню, то и дело хватаясь руками за голову. Он должен застрелить ее. У него не было времени, чтобы поручить это кому-нибудь другому. А потом прикажет Бойлу избавиться от тела. Сунуть ее в какой-нибудь автомобиль, устроить аварию, а потом сжечь. Бойл придумает, как это сделать. Дискредитирующие его документы она забрала из папок, значит, надо вытащить их из стола Митчелла и уповать на то, что она не сняла с них копий.

Пистолет лежал в ящике прикроватной тумбы. Он проверил обойму, удостоверяясь, что он заряжен, потом щелчком загнал ее обратно и снял предохранитель. Сел на кровать и, держа пистолет под подушкой, выстрелил в матрас, чтобы проверить, что оружие в рабочем состоянии. Отдача была словно толчок атакующей змеи.

За приглушенным звуком выстрела последовал тяжелый удар какого-то взрыва, донесшийся с улицы. Здание слегка содрогнулось, и тоненькая диагональная трещина прорезала стекло в окне на северной стене. Залиян заковылял к этому окну, проклиная пульсирующую боль в ступне. Какая-то болезненность ощущалась и в нижней части спины, он почувствовал ее, когда опускал Эйлин в ванну. Посмотрев из окна вниз, Залиян увидел дым, поднимавшийся из котлована, вырытого на противоположной стороне 50-й улицы.

– Идиоты бестолковые, – пробормотал он.

Значит, в распоряжении Розена и Лузетти появится еще один козырь. Быть может, они сумеют его использовать, чтобы отвлечь внимание от более серьезных проблем. Он сел на кровать и снял телефонную трубку. С потолка сыпалась штукатурка.

– Привет, мои сладкие яички, – весело сказала Коретта, услышав его голос. – Не беспокойся, никто меня не слышит. Все ушли, кроме Эйлин и этой адвокатши, которая помогает инженеру. Как ее зовут? Слушай-ка, а ты слыхал ужасный грохот минуту назад? Звук такой, будто сбросили бомбу! И что это за вибрация? Кресло-вертушка рядом со мной просто само по себе сделало полный оборот. Я думаю, ты должен отправить Эйлин домой, тогда я смогу побыть с тобой в постели, пока не уляжется ветер.

– Коретта, иди и упаковывай сумку, мы с тобой встретимся в аэропорту. Выходи немедленно.

– В самом деле? Прямо сейчас? Ты хочешь ехать в отпуск прямо сейчас? С тобой все в порядке? Ты, кажется, задыхаешься.

– Не говори никому ни слова. Просто уходи. Со станции подземки есть выход прямо в аэровокзал. Подождешь меня там в баре. Я тебя зарегистрирую, когда доберусь туда через пару часов.

– А отчего такая спешка? Что же, у меня нет времени сделать прическу?

В ванной он обнаружил тело Эйлин точно в таком же положении, в каком оставил его. Он перекатил ее на бок и приставил дуло пистолета к виску Эйлин. Заколебался. Кровь могла брызнуть ему в лицо. Твердо сжимая пистолет, он присел на край ванны, положив вытянутую руку на бортик. Еще раз поднял голову, удостоверяясь, что пистолет по-прежнему нацелен верно. Потом отвернулся и закрыл глаза.

– Прости, Эйлин, – прошептал Залиян.

Он напрягся в ожидании выстрела и толчка от отдачи, чувствуя, как сжались мышцы руки. Залиян сосредото чился, готовясь спустить курок, но пальцы не желали ему повиноваться. После минутной борьбы с собой он осознал, что никогда не сможет сделать этого. Он был не способен послать пулю в человека. Со вздохом разочарования он отказался от намерения и снова посмотрел на Эйлин. Сомнений нет: она мертва. Ни единого признака жизни: сердце не билось, кожа побелела как бумага, а кровь из носа перестала течь. Пусть ею лучше займется Бойл. Ему придется выполнить грязную работенку: избавиться от тела. Бойл всегда ненавидел Эйлин и, вероятно, сделает это с удовольствием.

Так или иначе это была глупая идея, решил он, вставая и убирая пистолет в карман. Безумие. Пуля сразу указывает на убийство, а сейчас можно утверждать, что произошел несчастный случай. Она оступилась и ударилась лицом о край письменного стола. Как доказать? Он и не будет никому ничего доказывать, ни следователям из полиции, ни присяжным в суде. Он собирается спокойно жить в Швейцарии под чужим именем.

Залиян прошел через гостиную в свой кабинет. Надо упаковать сумку, забрать все деньги и уматывать. В стенном сейфе хранилось немного необработанных драгоценных камней и несколько десятков редких монет... Однако, прежде всего, нужно как можно быстрее забрать дискредитирующие документы. Он не должен усложнять жизнь Бойлу, Лузетти, Торнтону и еще десятку других людей. Документы можно бросить в камин, и, пока он будет упаковывать вещи, они сгорят. Могут возникнуть проблемы с этой Оуэнс. Если она видела, как Эйлин входила в его кабинет, или если она заполучила эти документы и не пожелает отдать их ему, то...

Резким, тревожным пунктиром загудела сирена. Это было частью общей охранной системы здания. Должно быть, она включилась из-за колебаний здания, подумал он. Отлично! Будет легче уйти незаметно в суматохе всеобщей эвакуации. Но, прежде всего, надо перехватить эту Оуэнс.

– Мистер Залиян! Мисс Макговерн! Вы меня слышите? Нам надо уходить... произошла какая-то авария... нам надо уходить из здания прямо сейчас...

Это был голос Кэрол Оуэнс. Какая забота с ее стороны зайти за ним! Наконец-то ему чуть-чуть повезло. Он посмотрел на часы – 11.12.

На лице Залияна проскользнула едва заметная улыбка, когда он открывал дверь.

В 10.56, за пару минут до взрыва, Мэтт Бойл на четвереньках прополз через низенькую дверь, двигаясь медленно из-за боли в паху, которая постепенно становилась все сильнее и теперь была настолько ужасной, что ему хотелось скорчиться на полу и закричать. Митчелл оказался футах в десяти от него. В одной руке он держал фонарь, а в другой – карманный нож, лезвием которого тыкал во что-то на полу.

– Ба, да это же сам мистер Бойл, – сказал инженер, увидев Мэтта, который утверждал, что в здании нет никаких трещин. Вы повесили замок на дверь, чтобы никто не смог их обнаружить? Видите эти провалы? Похоже, что им не более одного-двух дней от роду.

Бойл дополз до Митчелла, сел на корточки и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Спертый воздух был пропитан запахом свежей грязи. Через открытую дверь пробивалось достаточно света, чтобы он мог видеть лицо Митчелла, не направляя луч фонаря прямо на него.

– Видите эти разводы на потолке и стенах? – спросил Митчелл, направив луч фонаря вверх. – Неравномерная осадка. Думаю, что стена обвалилась из-за перенасыщенности водой. С этой стороны здания фундамент должен опираться на гранит, что, видимо, не было сделано.

Бойл сильнее сжал в кулаке фонарь и поднялся на колени, пытаясь преодолеть боль, волнами накатывавшуюся на него. Не сводя глаз с лица Митчелла, он начал медленно поднимать фонарь, делая вид, что хочет внимательно рассмотреть трещины на потолке. Необходимость соблюдать крайнюю осторожность раздражала. Это был не его стиль. Если бы он не пропустил удар проклятого ниггера, почти искалечивший его, то работа, которую он собирался проделать, была бы уже завершена. Но сейчас он чувствовал такую слабость, что на второй удар у него сил не хватит, поэтому первый удар должен попасть точно в цель. Внешне Митчелл выглядел довольно крепким парнем, и с ним будет трудновато справиться. Кроме того, у него в руках нож. Бойл собрал все свои силы для внезапного сокрушительного удара.

Толчок, вызванный взрывом, заставил его потерять равновесие. Он упал на левый бок, успев опереться на руку.

– Господи Иисусе, – воскликнул Митчелл, водя фонарем по стенам и потолку, – это еще что за чертовщина? По звуку похоже на взрыв целой тонны динамита! Подрядчик на той стороне улицы? Разве в Нью-Йорке нет правил проведения взрывных работ? От такой встряски зданию может не поздоровиться.

Рука Бойла уткнулась во что-то мягкое. В свете фонаря он увидел, что это была шапочка Кристофера. Он схватил и спрятал ее себе за спину. Если Митчелл слышал, что пропал какой-то сторож, то, увидев шапочку, сразу сообразит, что к чему. Но Митчелл не смотрел в его сторону. Он тыкал своим ножом в пол.

– Посмотрите на разводы вокруг основания колонн, – говорил Митчелл. Это трещины от напряжения. Когда здание отклоняется на восток, они открываются. Видите? – Он засунул лезвие ножа в одну из трещин по самую рукоятку. – Примерно сорок пять градусов. Колонны могут вырвать из пола бетонные опоры. Надо ли объяснять вам, чем это может закончиться? Слышите скрежещущий звук? Думаю, что крепления основания растягивает в разные стороны, и их части трутся друг о друга. С этой стороны здания вообще нет никакого сопротивления подъемным силам. Смотрите! Трещина сомкнулась на лезвии. Оно в ловушке. – Он изо всех сил дернул нож, чтобы показать, как сильно его зажало. – А теперь здание отклоняется на запад. Цикл занимает около двадцати секунд, в два раза дольше, чем следует.

Самое время, чтобы нанести удар. Бойл снова встал на колени и начал поднимать фонарь. Приступ боли заставил его скрючиться и прижать руки к паху. Он закрыл глаза, мучительно преодолевая жгучую боль, а когда снова открыл их, то увидел, что Митчелл вытащил из трещины нож и уполз еще дальше в темноту коридора. Бойл медленно пополз за ним.

Теперь Митчелл стоял, опираясь на одно колено, возле вывалившегося куска стены, направляя луч фонаря вверх, в образовавшуюся дыру.

– Вы знали, что эта стена обвалилась? Еще несколько часов – и натечет страшное количество всякой дряни. К вечеру тут будет сточная канава.

Бойл уже поднял руку для удара, но тут же опустил ее, так как Митчелл повернулся и направил луч фонаря прямо ему в лицо.

– Мэтт, мне нужна ваша помощь. Вы отнеслись ко мне не слишком-то дружелюбно, и я не знаю почему, но меня это меньше всего беспокоит: не до того. Здание находится в аварийном состоянии, и люди должны быть эвакуированы прежде, чем будет ранен еще кто-нибудь. Полагаю, что при проектировании основания были допущены серьезные ошибки, и, чтобы убедиться в этом, необходимо вскрыть часть основания. Прошу вас поддержать меня, Мэтт. Поверьте, если мы этого не сделаем, может произойти серьезная авария. Вполне возможно, что все повалится. Надо прямо сейчас эвакуировать людей из здания. Вы поможете мне?

Пока Митчелл говорил, Бойл почувствовал новый прилив боли, она накатывалась на его тело, словно колесо грузовика. Фонарь выпал из ослабевших пальцев.

– Что случилось? – услышал он голос Митчелла. – С вас пот течет градом и...

Бойл медленно опустился на пол. Он лежал на левом боку, подтянув колени к подбородку, глаза его застилали слезы. Ощущение было такое, будто его пах схватывают мощные тиски. Расширяющийся поток боли заставил его ловить ртом воздух, и он изо всех сил старался не закричать и не потерять сознания. Словно сквозь сон он чувствовал руку Митчелла на своем плече, слышал его голос, спрашивавший, что случилось. И так же быстро, как появилась, боль утихла, словно густая кипящая жидкость стекла в канализационную трубу.

Он открыл глаза и прищурился, стараясь избавиться от едких соленых слез. Над ним было лицо Митчелла, очень бледное в свете, падавшем из дверного проема.

– Что случилось? – спрашивал он. – Вам плохо? Сходить за доктором?

Бойл ощутил, как его плечи и руки вновь наливаются силой. Ниже пояса он не чувствовал ничего, словно его мозг отказывался и дальше терпеть эту пытку. Он поднял руки и опустил их на предплечья Митчелла, сосредоточив взгляд на его шее и оценивая расстояние. Он должен задушить этого ублюдка. Его руки перебрались на плечи Митчелла. Еще одно внезапное движение – и он сможет вогнать большие пальцы в мягкое горло. Он согнул руки, сжал и разжал кулаки, проводя по ладоням кончиками пальцев. Побольше уверенности, побольше силы. Митчелл спрашивал, не хочет ли он подняться. Не хочет ли он, чтобы Митчелл помог ему подняться?

Бойл мысленно прорепетировал все это. Рвануться к шее. Большими пальцами сжать дыхательное горло и резким движением толкнуть его вниз, вправо, шмякнуть головой о бетонный пол. Он поднял руки и расправил пальцы. И тут услышал, что кто-то зовет его по имени: «Мэтт! Мэтт!». Голос становился громче. Он повернул голову и увидел, как чья-то тень упала на освещенный дверной проем. Потом показался силуэт Джерри Коутса.

– Мэтт! Там провал! Пятидесятая улица проваливается!

Митчелл оторвал себя от Бойла, вцепившегося в его плечи.

– Я тебя убью, сукин сын, – услышал он слова Бойла, вырываясь из его объятий.

Митчелл бросился к дверному проему, вылез наружу и подтолкнул внутрь охранника.

– Что-то случилось с Мэттом, – крикнул Митчелл. – Позаботься о нем, я вызову доктора.

– Задержи его, Джерри! – хрипло выдохнул Бойл. – Схвати его!

Но Митчелл был уже в складской комнате и бежал дальше по коридору.

Глава 19

Через сорок пять минут после того, как диспетчер дал ему это поручение, Пит Харлей завершил инспекцию залияновского коммуникационного туннеля и поднимался в вестибюль из северного лестничного колодца. Там его и настиг взрыв. Звук был не громче, чем отдаленный раскат грома, но сотрясение оказалось настолько сильным, что одной рукой он вцепился в стальной поручень, а другой – удерживал на месте голубую каску. Он сразу же понял, что тот подрядчик из котлована на другой стороне улицы произвел взрыв, и первой мыслью было: все ли трубы остались целы? Разумеется, правила проведения взрывных работ в центре города запрещали такие мощные взрывы. Он решил, что непременно скажет пару слов начальнику стройки, а также доложит о том, что думает об инциденте, и своему инспектору.

Поручень накренился под рукой, и он едва не потерял равновесие. Очевидно, болты центрального крепления ослабли и вырвались из бетона. Он продолжал устало тащиться вверх по лестнице, покачиванием головы отвечая своим мыслям по поводу еще одного доказательства нарушения правил строительства здания Залияна. Огни понемногу тускнели.

И охранница за столом в вестибюле, негритянка средних лет, тоже качала головой.

– Эти люди на той стороне улицы, – сказала она, тыча большим пальцем себе за плечо, – совсем спятили! Они и раньше выбивали окна и платили за это штраф, но, Бог мой, такого еще не было! Посмотрите на эту "З"! Она до сих пор трясется!

Харлей посмотрел: вверху, на стене вестибюля, дрожал символ могущества корпорации Залияна.

– Прямо как китайский гонг, – добавила она. – Ну, что вы там выяснили внизу? Откуда берется пар?

– Точно не знаю. Там в установке, понижающей давление, есть одно колено, которое выглядит погнутым. – Он свел вместе кулаки и один из них повернул, чтобы объяснить понагляднее. – Я вызову свою бригаду, и мы попытаемся укрепить трубы. Если и это не поможет, перекроем пар и поменяем кое-какие детали.

Его взгляд остановился на стеклянных дверях вестибюля: по улице в панике бежали люди.

– А вы не могли бы заодно отладить этот водопад? Я скучаю по звуку падающей воды.

– По воде следует скучать только тогда, когда высохнут колодцы, сказал Харлей, прищуриваясь: сквозь подошвы ботинок он чувствовал равномерную вибрацию пола.

– Я зашла туда, за этот водопад, вон в ту комнату, где машины стоят. Ну, Бог мой, видели бы вы, что там творится! Вода по всему полу. Я нашла сломанную трубу. Такую совсем маленькую, пара дюймов в окружности. Ее разорвало прямо на стыке. Ну скажите, как это могло случиться?

– Ничто связанное с этим зданием меня уже не удивит, – сказал Харлей.

Он наблюдал за охранником в униформе, который пытался войти в вестибюль с улицы и толкал плечом одну из вертящихся дверей. Ее, видимо, заклинило. Позади него у тротуара остановился полицейский автомобиль, и оттуда вылезли двое полицейских.

– Вы не могли бы снова подвесить эту трубу для водопада? Мы бы, конечно, заплатили вам. И насос тоже остановился.

– Боюсь, что не смогу, – сухо ответил Харлей. – Вам придется вызвать водопроводчика или заставить поработать ваших собственных ремонтников. А мы занимаемся только паром. Что касается насоса, то он, вероятно, отключился автоматически, когда упало давление. – Он показал в направлении дверей. – Похоже, у одного из ваших коллег маленькая неприятность.

– Это Джерри, – засмеялась негритянка. – У него всегда неприятности. Интересно, что кричат на улице?

– Ну, пока! Я побегу посмотрю, не побило ли камнями мой пикапчик. Я, как нарочно, поставил его прямо рядом с котлованом.

Охранник наконец отыскал исправную дверь и едва не сбил Харлея с ног.

– Кори! – закричал он, вбегая в вестибюль. – Улица проваливается! Пятидесятая улица проваливается!

– Успокойся, Джерри, – ответила Харлею негритянка, – Пятидесятая улица нам не принадлежит.

– Надо сказать Мэтту! Надо сказать Мэтту! – И охранник ринулся вниз по лестнице, ведущей в складское помещение, где несколько минут назад он оставил Бойла и инженера.

Харлей бежал по улице, расталкивая пешеходов. У перехода через 50-ю улицу образовалась толпа, и водители автомобилей протестующе сигналили. За углом здания Харлею в лицо ударил такой сильный порыв ветра, что заставил его снова схватиться за каску. Из котлована поднималась огромная туча дыма и пыли, ветер подхватывал ее, разбивал о верхние этажи зданий и рассеивал. Какой-то полицейский, не отнимавший от губ радиопередатчик, попытался остановить его. Харлей объяснил, что он из аварийной ремонтной службы, и его пропустили. Он подбежал почти к краю провала посередине улицы, но ему пришлось сразу же отпрыгнуть назад, поскольку обрушился еще один большой кусок мостовой. Он бы не удержался, если бы полицейский не схватил его за рукав.

– Там паропровод, – сказал Харлей, показывая на обнажившееся переплетение труб. – Я бы смог отключить его, если бы удалось достать инструменты из моего пикапчика.

Пикап был припаркован футах в пятидесяти от них, возле цепочки, огораживавшей место строительства, и край продолжавшего расширяться провала уже подобрался к его передним колесам.

– Смотрите сами не разбейтесь, – ответил полицейский. Он повернулся, уговаривая толпу людей отодвинуться подальше. – Все, кто хочет свариться в этом пару или оказаться за решеткой, – кричал он, размахивая руками, оставайтесь на месте. Остальные уходите!

Послышался какой-то глухой глубинный рокот. Огромная часть тротуара, от середины улицы до стены здания Залияна, надломилась и двигалась к котловану, как отчалившая большая баржа. Харлей понял, что у него нет времени, чтобы вызвать свою бригаду, и ему придется сделать эту работу одному. Надо попасть в подземный колодец на углу 8-й авеню и перекрыть восьмидюймовый паропровод, который шел вдоль 50-й улицы к больнице Святой Клары. Для этого ему понадобится крюк, открывающий крышку люка, и минут пять, чтобы перекрыть вентиль. В противном случае пар, прогревшийся до 375 градусов, при давлении в 160 фунтов на квадратный дюйм...

Поздно. Раздался громоподобный нарастающий шум, сопровождаемый каким-то раздирающим слух визгом. Струя пара выскочила из пропасти, словно джинн из бутылки, и стремительно стала расти, пока не достигла высоты двадцати этажей, ее ширина в верхней части была около восьмидесяти футов. Зевакам больше не требовалось дополнительных уговоров: они шарахнулись назад, к перекрестку, протискиваясь между застрявши ми автомобилями. Все лица были повернуты к нависавшей над ними колонне. Харлей услышал за собой топот бегущих ног и крики ужаса. Сила бьющего вверх торнадо была настолько сверхъестественной, что кипящий дымовой столб, несмотря на ветер, стоял на месте.

Часть тротуара обрушилась, передние колеса пикапа Харлея повисли в воздухе, он бросился к нему, но машина уже накренилась, поползла вниз и скрылась из виду.

Харлей остановился у края провала, зажав ладонями уши, чтобы заглушить рев и свист пара. Грузовик лежал на боку футов на десять ниже того места, где он стоял, и поток грязи медленно обтекал его, словно валун посередине реки. Слева от него между концами разорванного высоковольтного кабеля сверкали, щелкали и вспыхивали голубые искорки, а рядом, всего в нескольких футах, проходил газовый трубопровод. В нос Харлею ударил острый запах газа, и он понял, что у него нет ни секунды на размышления. Он спрыгнул вниз, упав на четвереньки на бок пикапа, и стал карабкаться по движущейся массе земли и скальной породы к электрическому кабелю. Используя кусок сланца как изолятор, он ухитрился растащить концы разорванного кабеля и предотвратить замыкание.

Соскользнув вниз, к пикапу, он распахнул заднюю дверцу и забрался внутрь. Через секунду он вылез, держа в руках крюк. Полицейский, опустившись на колени, ждал его на краю провала и протянул ему руку.

– Ну и выдержка у тебя, – сказал полицейский, вытягивая его наверх.

Митчелл резко затормозил перед стеклянной перегородкой комнаты охраны. Находившийся внутри охранник подскочил от удивления: Митчелл размахивал руками и кричал, что Бойлу необходим врач и что надо немедленно дать сигнал к эвакуации людей из здания.

– Эвакуировать людей? – переспросил охранник через микрофон. – Из-за этого провала на улице?

– Из-за провала под погрузочной платформой. Здание раскачивается.

Охранник сжал губы, коснулся рычажка на контрольной панели, но вдруг заколебался.

– Этажи с сорокового по шестидесятый уже пусты, – сказал он, – и, как я понимаю, большинство людей с этажей от двадцатого до сорокового тоже ушли. Это что же, Мэтт так решил? А вы уверены, что...

– Мэтту нужен врач. Находиться в здании небезопасно, объявите тревогу. Люди должны быть эвакуированы. У вас есть сирена и система внутренней связи с персоналом. Объявляйте эвакуацию.

Охранник оглянулся на своих коллег, потом снова посмотрел на Митчелла.

– Система тревоги повреждена. Мы ее ремонтируем. – Его пальцы беспокойно и неуверенно теребили рычажок.

– Включайте сирену, черт вас побери, или я вызову полицию, чтобы она сделала это! Действуйте! Немедленно!

Охранник сделал глубокий вздох.

– Хорошо, но вы сами будете отвечать перед Мэттом.

Звук сирены оказался оглушающе пронзительным. На табло, расположенном на стене комнаты охраны, одновременно с ревом сирены замигали шестьдесят шесть крошечных огоньков, каждый из которых соответствовал определенному этажу.

– Все сирены работают, – сказал охранник, показывая на табло.

– Удивительно, – едко заметил Митчелл.

– Что вы делаете, черт бы вас побрал? – раздался крик из коридора. Это был Бойл. Он шел скрючившись, но так быстро, что сопровождавший его Коутс едва за ним поспевал. С искаженным лицом Бойл потрясал над головой фонарем. – Черт возьми, Митчелл, это вы велели поднять тревогу? Выключите ее! Немедленно выключите сирену!

– Не слушайте его, – умоляюще сказал Митчелл охраннику, – он просто не в себе...

С этими словами он повернулся и побежал к лестнице. В вестибюле было полно людей, они выходили из лифтов, спускались по лестницам и устремлялись к дверям.

– Что происходит? – спросила Митчелла встревоженная Кори Хейл, когда он, задыхаясь, подбежал к ее столу. – Это сигнал к эвакуации? Все должны покинуть здание?

– Во всяком случае, все арендаторы. Здание слишком сильно колеблется. Вы можете остаться, если желаете, миссис Хейл. – Он схватил трубку телефона и набрал номер 911.

– Я – мисс Хейл. Я могу остаться, если желаю, хм, даже если это здание падает, да?

– Я не говорил, что здание падает. Я только сказал, что оно слишком сильно раскачивается. Но я опасаюсь, что вот-вот у него начнут отваливаться куски и рушиться окна и потолки.

В трубке послышался женский голос:

– Полицейский оператор, номер девятьсот восемьдесят два. Где аварийная ситуация?

– В здании Залияна. Меня зовут Митчелл, я...

– Это насчет того провала на углу Пятидесятой и Восьмой? Мы уже получили сообщение, сэр.

– Нет, это насчет самого здания. Я распорядился эвакуировать людей. Я инженер-строитель, и, по моему мнению, при таком ветре оно представляет угрозу.

– Вы не могли бы повторить ваше имя? Вы сейчас там, в здании?

– Я – Брайан Митчелл, да, я в здании, звоню из вестибюля. Надо перекрыть движение по улице на случай выпадения стекол. Вы меня поняли? Здание Залияна в опасности, из него снова могут выпасть стекла. Улицы и тротуары вокруг должны быть очищены от пешеходов.

– Я передам вашу информацию. Там сейчас есть полиция? Вы скажите им то, что сказали мне.

Митчелл повесил трубку и набрал номер отведенного ему кабинета. Он с облегчением вздохнул, когда услышал голос Кэрол. На часах было 11.10.

– Что означает эта сирена? – спросила она. – Мы что, должны удирать отсюда?

– Да, слишком сильное раскачивание. Я обнаружил трещины под погрузочной платформой, и они серьезнее, чем я предполагал. Возвращайся в здание «Пан-Америкэн». Я тебе позвоню. Кто остался на этаже?

– Секретарша в приемной ушла несколько минут назад. Эйлин все еще в кабинете у Залияна. Нас здесь всего трое. Что мне им сказать? Насколько это срочно?

– Ничего, что могло бы вызвать панику. Скажи, что возникла экстремальная ситуация и что они должны уйти прямо сейчас. Кэрол, держись подальше от внешних стен. Вполне возможно, что вылетит еще несколько окон.

– А что делать с конвертом, который мне дала Эйлин? Мне оставить его или взять с собой? Это динамит, Митч. Я успела прочитать некоторые письма. Мне совершенно ясно: со стороны Залияна с самого начала существовало преступное намерение. Очень жаль, что мне приходится говорить такое о своих клиентах.

– Забери их. Не позволяй Залияну завладеть ими, а не то они исчезнут навсегда. Я должен повесить трубку: что-то там происходит снаружи.

Добравшись с помощью Коутса до комнаты охраны, Бойл сразу отправил охранника вдогонку за инженером. – Верни его, – приказал он. – Если понадобится, воспользуйся пистолетом. Арестуй его за вторжение в чужое владение, за взлом, за проникновение, еще за что-нибудь, черт побери! – Он отчитывал всех троих охранников, находившихся в комнате. – Митчелл сказал вам, что надо дать сигнал тревоги? С каких пор вы выполняете приказы постороннего человека? Вы, сукины дети, мне за это заплатите! Да выключите, наконец, эту проклятую сирену...

Он дотянулся до рычажка, но внезапное шипение, раздавшееся из глубины комнаты, заставило его остановиться. Они обернулись и посмотрели на заднюю стену: тонкая вертикальная трещина прорезала стену в месте соединения двух панелей. И они клонились наружу, словно какая-то сверхмощная сила давила на них с другой стороны. Зловещий звук, похожий на шипение разъяренной змеи или кошки, быстро усиливался, становясь все более резким.

Первая струйка пара, напоминающая клуб сигаретного дыма, появилась из трещины в верху стены. Трещина расширялась, послышался разламывающий звук, и целое облако белого пара ворвалось в комнату.

– О Господи, нет! – прошептал Мэтт Бойл, вскакивая.

Жар коснулся его лица. Он едва успел сделать шаг назад. Этот пар всего минуту назад ушел с генераторной станции на западной стороне 59-й улицы и по трубам под 8-й авеню был отправлен на юг. У 50-й улицы часть отводилась к зданию Залияна. Через северный коллекторный туннель перегретый пар ринулся в изолированную трубу шестидюймового диаметра и далее, по прямоугольному патрубку, специально усиленному, чтобы выдерживать такие удары. Следуя к системе отопления и кондиционирования, где его давление было бы понижено, пар прошел по трубе, заключенной в задней стене комнаты охраны. Распределительная система в здании Залияна была самая обычная, она применялась практически во всех главных зданиях на Манхэттене и считалась вполне надежной. Однако здание Залияна колебалось. Массивные основания колонн и сваи двигались и проседали в пропитанную водой субстанцию основания, стальные перекрытия изгибались. Это движение пока еще измерялось всего лишь в долях дюймов, но и его было достаточно, чтобы прорвать трубопровод, который уже находился под внешним давлением.

Струя пара прорвалась сквозь стену, словно выпущенная из пушки, сбивая в кучу столы, стулья и обдавая все жаром, почти вдвое превышавшим температуру кипения воды. У охранников не осталось ни единого шанса. За считанные секунды пар достиг северного туннеля-коллектора. Напор был такой силы, что труба подпрыгнула и забилась между стен, как пожарный брандспойт, пока не разорвалась сразу в нескольких местах.

Коутс находился у пожарной двери в конце коридора, когда услышал этот взрыв. Он круто повернулся и увидел, как пуленепробиваемая стеклянная панель комнаты охраны разлетается вдребезги и падает на пол. Он инстинктивно поднял руки, защищаясь: клубы пара вырвались через образовавшуюся брешь. Пронзительный вой, сопровождавший взрыв, прекратился, смолкла и сирена. Опустив руки, Коутс увидел, что пар быстро исчезает. Он осторожно прошел по коридору, держась одной рукой за стену. Единственным звуком было слабое, раздражающее шипение. Когда он добрался до разбитого стекла, его окутал теплый воздух.

Четверо мужчин были как бы вмяты в кучу сбитой мебели и застыли там в позах ужаса, такие же оцепеневшие и безжизненные, как манекены в универмаге. Их руки и лица были красными от обнажившейся плоти, и кожа свисала с них, как полоски косметической бумаги. Коутс попятился и вдруг увидел, что кусок кожи оторвался от щеки Мэтта Бойла и мягко планирует вниз, как перышко.

Джерри Коутс почувствовал, что теряет сознание. Он попытался закричать, но из горла вырвался только странный скрежещущий звук, которого он никогда раньше не слыхал.

Глава 20

Митчелл припал к земле на краю уличного провала и старался не обращать внимания на жар и рев парового гейзера. На двадцать футов ниже он видел верхушки свай под северной стороной здания. Они сделаны из напряженного бетона, и, как он знал после изучения планов, каждая из них имела сорок пять сантиметров в диаметре и в разрезе представляла собой восьмиугольник. Каждые шесть свай были накрыты бетонным блоком, поддерживавшим одну из массивных стальных колонн. Сваи были залеплены грязью, но все же кое-где серая бетонная поверхность была видна. Его внимание привлекли светло-коричневые кружочки размером с монету. Может быть, в этих местах бетон отлетел, обнажив то, что было под ним? Как жаль, что он оставил в гостинице свой карманный телескоп. Слишком опасно спускаться вниз, чтобы рассмотреть их, поскольку куски скальной породы и мостовой продолжали откалываться.

Митчелл знал, что, когда здание раскачивается, нагрузка на основание последовательно переносится то на одну, то на другую сторону. Если бы нагрузка на колонны с западной стороны упала до нуля или если бы возросло напряжение на эти колонны, как показывали трещины в том низеньком помещении, то тогда колонны с восточной стороны подверглись бы удвоенной нагрузке, а возможно, даже и большей. Могли ли они выдержать столь мощную нагрузку? Стоя на коленях на краю провала, он изучал бетонные подпорки. Да, очевидно, что этот зверь ранен, но вот насколько серьезно? Могут ли несколько дюймов осадки привести к выпадению стекол? Если обнажившиеся сваи не выдержат нагрузки, смогут ли оставшиеся принять на себя дополнительную нагрузку? Был ли у этого здания вообще какой-нибудь шанс?..

Маленький кусочек бетона отлетел прочь, словно подброшенный большим пальцем какого-нибудь мальчишки. И на одной из свай появился белый кружок размером в пятидесятицентовую монетку. А на соседней свае оторвался кусок бетона размером с кулак. Сваи разрушались от сдавливания. У Митчелла похолодело в животе и встал комок в горле, когда он поднимался. Нет оснований для паники, сказал он Кэрол всего несколько минут назад, но основания были, и, если она еще не ушла, он должен сказать ей, чтобы она немедленно покинула здание.

Машины, застрявшие в пробке, стояли, тесно прижавшись друг к другу, и полицейские, перекрикивая гудки и сирены, пытались распутать этот узел и контролировать движение. Завернув за угол, Митчелл увидел “скорую помощь” и полицейскую машину с красными огнями-мигалками на крыше, пробирающиеся сквозь толпу к центральному входу в здание Залияна. Машины остановились у входа в вестибюль. Медики в белых халатах вбежали в здание, неся с собой носилки, а тем временем сержант, выпрыгнувший из полицейской машины, принялся натягивать веревку вдоль 8-й авеню, пытаясь сдерживать напор толпы. Митчелл схватил за руку сержанта и стал объяснять ему, что на улицах не должно оставаться людей по меньшей мере в окружности квартала, а заодно и в соседних зданиях.

– Да кто вы такой?

– Я – инженер. Основание здания разрушается. В любую минуту на улицу могут посыпаться стекла, а возможно, и гранитные плиты. Посмотрите вон туда!

Митчелл показал вниз, на трещину в месте соприкосновения здания с тротуаром. Маленькие фонтанчики скальной и бетонной пыли поднимались из нее на всем протяжении от этого угла до входа в вестибюль.

– Здание проседает. Слышите этот скрежещущий звук? Это оно трется о мостовую, когда движется. – Митчелл показал рукой вверх. – Вот та сторона может обрушиться. Если гранит начнет отваливаться от верхушки, он может ободрать весь фасад.

Вслед за Митчеллом сержант посмотрел вверх.

– Господи, неужели такое может случиться?

– Да, может.

– Чтобы очистить улицы от людей, понадобятся две сотни человек.

– Так лучше бы найти их.

И еще об одном, в тысячу раз худшем, чем потеря облицовки, подумал Митчелл. Он попытался отогнать эту мысль как слишком кошмарную и невероятную, чтобы серьезно ее обдумать. Как это Берт Фабер назвал его? Склонным к мелодраматичности. Да, сама мысль, что такое высокое сооружение, как залияновское здание, может опрокинуться, была, конечно, из этого разряда. И если уж такое в принципе возможно, то предпосылки, безусловно, должны быть гораздо серьезнее. Осадка подрытого угла могла сделать здание небезопасным для эксплуатации, оно могло потерять половину своей облицовки, но полностью опрокинуться? Нет, конечно, не в Америке и, конечно, не в Нью-Йорке, где о проектировании небоскребов было известно больше, чем в любом другом городе, и где состояние фундаментов всегда было идеальным.

Если смотреть с тротуара, то здание Залияна с его вертикальными полосами гранита и стекла выглядело как десятирядная автострада, стремящаяся к какой-то отдаленной точке вверху. Вершина здания терялась в потоке разорванных черных туч. Небо прояснялось. Капли дождя висели в воздухе, переливаясь в проблесках солнечных лучей. На высоте примерно в две трети здания застыла платформа мойщиков окон. Митчелл отступил к бордюру и, сложив руки рупором, закричал что было силы:

– Эй там, наверху! Мойщики окон! Спускайтесь вниз! Спускайтесь!

Над ограждением платформы показались две головы. Митчелл закричал снова и замахал руками, но мойщики продолжали свою работу. Сержант встал на подножке у полицейской машины, пытаясь через окно дотянуться до своего радиомикрофона.

– Они вас не слышат из-за всего этого шума. Я сейчас обращусь к ним по громкоговорителю.

– Хорошо бы. Они же там, наверху, будут обречены, если... Сержант, это здание может опрокинуться.

Полицейский поднес микрофон к губам. Потом опустил его и озадаченно посмотрел на Митчелла. Инженер вновь и вновь обегал взглядом здание от основания до верхушки.

– Части основания на другой стороне здания напряжены, а с этой стороны они разрушаются от сдавливания. Этот провал и осадка... если оно начнет крениться слишком сильно, то ветер может завершить работу и здание повалится.

– Здание повалится? Вот это проклятое здание целиком? Как вы сказали, кто вы такой?

Митчелл повернулся и посмотрел на восток, вдоль 50-й улицы. Сопровождая свои слова резким движением руки, он сказал:

– Оно упадет вот в этом направлении. Какая там дальше улица, Бродвей, да? В этом здании восемьсот футов высоты, так что оно как минимум дотянется до начала Бродвея.

Полицейский нажал кнопку своего микрофона.

– Харвей? Это Сэм, я от здания Залияна говорю. У нас тут паршивая ситуация, в самом деле чертовски паршивая, и я имею в виду не только этот уличный провал. Лучше-ка дай мне шефа. У меня тут один инженер, который говорит, что здание Залияна может... ну, что оно может повалиться. Нет, да нет же, не сам Арам Залиян, а его здание! Здание Залияна! Этот провал подрыл фундамент, и оно проседает. Нужно очистить весь близлежащий квартал от жителей.

– Два квартала должны быть эвакуированы, – перебил его Митчелл, показывая рукой. – Все люди в любом из этих зданий находятся в опасности.

– Какие два квартала? Какие?

Митчелл снова показал рукой.

– Харвей, этот инженер говорит, что из всех зданий в двух кварталах на восток отсюда люди должны быть эвакуированы. Сколько у нас времена на это? – спросил он у Митчелла.

– Невозможно точно сказать. Оно может стабилизироваться само собой, а может и рухнуть через двадцать минут. Извините, мне нужно удостовериться, что мой друг ушел оттуда.

– Двадцать минут? Мы не успеем.

* * *

С сорокаэтажной высоты Преподобный Ральф всматривался через ограждение платформы в транспортную пробку и в собравшуюся толпу.

– Там, внизу, какой-то человек вроде бы нам что-то кричит.

– А чего это ради кто-то должен нам кричать? – иронически захихикал Билл Слатер. – Там внизу есть вещи и поинтереснее, чтобы на них поглазеть. Посмотри-ка вон на ту пробку! Затор протянулся настолько, что я и не вижу, где он кончается.

– А мне кажется, что я слышал, как кто-то кричал: “Мойщики окон”...

Они работали на восточной стороне здания и не могли видеть провала рядом с северной стороной, но они слышали звук, произведенный вырвавшимся столбом пара, и видели его отражение в окнах ближайших зданий.

– Похоже, что они там перекрывают пар, – сказал Слатер, показывая на это отражение. – Столб уже вдвое ниже, чем был минуту назад. Я смекаю, что они в конце концов отыскали тот вентиль, который надо повернуть.

– Там вон внизу какой-то парень машет руками, – сказал Бун, глядя на тротуар. – И, думаю, машет-то он нам. Видишь его?

Слатер пристроился рядом со своим партнером у ограждения и посмотрел вниз.

– Да, я вижу его. Ну и что с того? Почему ты решил, что он машет нам? Уж не из тех ли ты людей, которые оборачиваются на каждый автомобильный гудок, потому что думают, это, мол, мне гудят? Я вот лично не из таких. У меня насчет этого знаешь какая философия? Вроде как из Ветхого завета. То ли из Ветхого завета, то ли из Нового, то ли из Шекспира. В общем, откуда-то оттуда. А может, и из нашей конституции. “Не тревожься, мол, спрашивать, по ком звонит колокол, потому что это, черт подери, ясно, что звонит он уж никак не по тебе”.

Платформа вздрогнула. Мужчины выпрямились и посмотрели друг на друга.

– Что это было? – шепотом спросил Бун. Слатер встревожился и быстро прошел к концу платформы и проверил электрический рычаг.

– Соскальзывает эта штука, что ли? А как там рычаг на твоей стороне?

– Да на вид все в порядке. Билл, давай-ка спустимся на улицу.

Слатер посмотрел вверх, его взгляд пробежался по поддерживающим тросам, закрепленным на крыше в двадцати пяти этажах над ними.

– Господи, ты посмотри на эти тросы... они трясутся, как струны у пианино.

– Посмотри-ка, насколько далеко мы теперь от окон, – сказал Бун, показывая на край платформы. – Должно быть, дюймов на пять. Знаешь, мне кажется, что здание наклоняется. Очень скоро мы с тобой даже не сможем дотянуться до окон.

– Как человек верующий, – вздохнул Слатер, – ты, конечно, сильно беспокоишься. Возьми вот меня: я в Бога не верю, потому-то и не боюсь ничего.

Он часто поддразнивал своего компаньона подобным образом, но на сей раз в его тоне не было иронии.

– Ты должен согласиться, что что-то не в порядке.

– Ну, я... мне, конечно, чертовски не хочется соглашаться, но возможно, ты и прав.

Бун положил руку на стопор лебедки.

– Опускаем ее вниз, а?

– Мы ближе к верхушке. Будет быстрее, если мы поднимемся вверх и сядем в лифт. Кролю того, я оставил на крыше обед.

– Тогда поднимаемся вверх.

Электрические моторы взвыли. Пока платформа медленно поднималась по фасаду здания, мужчины молча смотрели друг на друга.

* * *

Митчеллу с трудом удалось пробиться в вестибюль. Половину из двенадцати дверей заклинило намертво, а через остальные выливались потоки людей. Едва оказавшись внутри, он увидел, что структурные повреждения, которые, как он знал, были неизбежны, уже начались. На полу валялся расколотый квадратик мрамора с верхней части левой стены. А алюминиевое “З”, упавшее с правой стены, лежало снизу этакой кучкой исковерканного хлама. Группа людей из охранников Залияна, полицейских и врачей занималась ранеными. Молодая женщина с ошеломленным выражением лица сидела на полу, прижимая к груди какие-то подарочные коробки. На нее никто не обращал внимания. Митчелл помог ей подняться на ноги и мягко подтолкнул к выходу. Откуда-то послышался плач ребенка.

Митчелл отыскал полицейского и сказал ему, что вестибюль необходимо очистить и что зданию угрожает опасность полного крушения. Кори Хейл сидела за своим столом и что-то кричала в телефонную трубку. Увидев Митчелла, она сказала ему, что Бойл и еще трое человек убиты взрывом пара. Джерри Коутс ушел оттуда за какие-то секунды до взрыва, – она показала на охранника, который сгорбился на скамейке, закрыв лицо руками, – а теперь вот еще и телефоны замолчали.

– Телефоны замолчали? – испуганно переспросил он и выхватил у нее трубку. – Я должен позвонить на шестьдесят шестой этаж. Там еще люди наверху... – Не услышав гудка, он отшвырнул трубку и схватился за другой аппарат.

– Если они сами до сих пор не вышли, то поступают очень уж глупо. Это место стремглав летит прямо в ад. Да, все без толку, наш телефон молчит, и платные телефоны тоже.

– Они, возможно, не понимают, насколько плохо обстоят дела. Здесь есть какая-нибудь линия связи для экстремальных ситуаций, или селектор, или еще что-нибудь? Господи, да ведь не можем же мы быть совершенно отрезаны! Почему молчит сигнал тревоги?

– Взрыв пара нарушил всю систему коммуникаций. Все это мертво. И мы тоже будем мертвы, если не уберемся отсюда. – Она схватила свою сумочку и зонтик. – Я не получаю дополнительной платы за риск и не обязана находиться здесь в подобной ситуации. Я ухожу! Я ушла!

– Как быстрее всего можно добраться до верхних этажей? Она оглянулась, и ее глаза округлились от ужаса.

– Джерри! Что это с тобой!

Митчелл повернулся и увидел пистолет, нацеленный ему в грудь. Глаза Джерри Коутса были красными, по щекам катились слезы.

– Мэтт сказал мне, чтобы я не дал тебе уйти, – сказал он едва слышно. – Он велел мне применить оружие, если придется.

– Убери-ка пистолет, – сказал Митчелл как можно спокойнее. – Я никуда не ухожу. Мэтт дал тебе такой приказ, потому что не хотел, чтобы я эвакуировал людей из здания. Он думал, что оно в безопасности. Ну и кто же, по-твоему, оказался прав?

– Мэтт был моим боссом, – сказал Коутс, захлебываясь от рыданий, – а теперь он мертв.

Пистолет дрожал в его руках. Кори Хейл обошла вокруг стола.

– Это верно, сладенький мой, – сказала она безразличным тоном. – Мэтт уже мертв. А это означает, что он больше тебе не босс. Теперь это я. – И она сжала рукой дуло пистолета, потянув его в сторону. – И ты просто отдай пистолет своей тетушке Кори. Вот так, хороший мальчик.

Пальцы Коутса ослабли. Он позволил Кори вытащить оружие из своей ладони и бессильно уронил руку. Он опустился на скамейку и прислонился головой к стене. Его глаза невидяще смотрели куда-то вдаль. Митчелл с восхищением посмотрел на Кори.

– Да, пришлось понервничать, – сказал он.

– Вы просто не знаете Джерри. Он как щенок. Вы в самом деле хотите добраться до верхних этажей? Тогда не садитесь в пассажирский лифт: они застревают даже в обычные дни. Садитесь в главный грузовой лифт. У него отдельный источник энергии. Медленно, но зато наверняка.

– Покажите мне, где он.

* * *

А снаружи гранитная плита размером три на шесть футов оторвалась от 25-го этажа и топориком вошла в мостовую. От удара она даже не разбилась, а каким-то чудом рассеклась на два аккуратных ломтика и застряла, похожая на сбитый набок могильный камень.

* * *

На 168-й улице на Вашингтонских холмах Мануэль Роза взглянул на свои золотые карманные часы, переводя дроссель на первую скорость. Было шестнадцать минут двенадцатого. Десятивагонный состав городского метро, протестующе скрипнув, медленно двинулся вперед. Роза защелкнул крышку часов. Если все пойдет гладко, то через тридцать две минуты он доберется до конечной станции на Гудзоне. 8-я авеню и 50-я улица были в девятнадцати минутах пути. Он почувствовал, как моторы реагируют на два дополнительных источника мощности. Состав набирал скорость. Роза поудобнее устроился на сиденье, его мысли потекли по привычному кругу. Эти сдвоенные стальные ленты бесконечно приближались и исчезали где-то под его ногами. Сигнальные огни были зелеными.

* * *

Эудженио Лузетти стоял у стола, заставленного телефонными аппаратами, в Шератоновском центре на углу 7-й авеню и 53-й улицы, дожидаясь, когда телефонистка гостиницы соединит его с нужным номером.

– Я слышал, что он занимает целый этаж, – сказал Лузетти Джону Дж. Торнтону, который, насупясь, стоял рядом с ним.

– Этот человек может жить только в больших помещениях, – язвительно заметил Торнтон.

– Потому что так легче обеспечить свою безопасность. Если можешь себе это позволить, то почему бы и нет?

На первый же звонок ответил какой-то мужчина с резким, пронзительным голосом:

– Алло, алло, алло?

– Да-да, я хотел бы поговорить с шейком аль-Халилом Саудом.

– С шейком, это с таким греческим танцем, что ли? Он не поймет, что вы имеете в виду, если вы будете произносить это подобным образом. Надо говорить “шейх”. Там буква “ха”, “ха”!

– Прошу прощения. Попросите шейха Халила Сауда.

– Он у телефона!

– Это шейх Сауд? – Лузетти округлил глаза. – Говорит Эудженио Лузетти. Мы с мистером Торнтоном находимся в вестибюле. Нас тут ждет лимузин, и как только вам будет удобно, мы отвезем вас на встречу с мистером Залияном и покажем вам здание.

– Отлично! Идет! Ха-ха-ха! Но никаких лимузинов! Мы пойдем пешком. Это же всего в пяти кварталах отсюда, разве нет? Да? Прогулка пойдет нам на пользу!

– Если вы так хотите, то конечно, только вот погода...

– Погода великолепная! Этот ветер бодрит.

– Все, что вы пожелаете. Правда, там еще и дождь.

– Прекрасно! Это удовольствие мы не часто получаем в нашей стране! Ха-ха-ха! Я сейчас спускаюсь к вам. Мы прогуляемся и побеседуем под ветром и дождем, вот вдевятером и пойдем.

Глава 21

На 66-м этаже сирена все еще гудела, когда в 11.25 тяжелая дверь кабинета распахнулась. Кэрол Оуэнс оказалась лицом к лицу с Арамом Залияном. Она его с трудом узнала. Человек, возникший в освещенном дверном проеме, как в раме, не производил привычного властного впечатления. Напротив, он выглядел усталым, физически измотанным, плечи сгорблены, голова опущена. Его лицо было в тени, и Кэрол едва различала его глубоко посаженные глаза.

– Митчелл только что звонил мне из вестибюля, – сказала она, повышая голос, чтобы ее можно было расслышать сквозь вой сирены. – Он распорядился об эвакуации людей из здания. Слишком сильное раскачивание.

Залиян пристально смотрел на нее и не двигался. А когда он заговорил, голос его был каким-то вялым, механическим.

– Я удивлен, что Мэтт позволил ему сделать это. Я поговорю с Мэттом. Ему не следует слушать людей со слабыми нервами.

– Минуту назад у меня самой едва не закружилась голова, когда я следила за горизонтом. Мне пришлось закрыть жалюзи. Мистер Залиян, в основании открылись трещины, и могут опять вылететь окна. Лучше уж нам сделать так, как говорит Митчелл.

Хотя Залиян и смотрел ей прямо в глаза, у Кэрол было ощущение, что он ее не слушает. Он подошел ближе к ней, выйдя из тени, и она увидела, что волосы его растрепаны, а галстук съехал набок. Она слышала шутки по поводу того, что Залиян никогда не снимает пиджака своего делового костюма, даже если купается или занимается любовью, но сейчас на нем не было пиджака, а его белая парадная рубашка – в темных пятнах, похожих на кровь.

– Я уверен, что дела не так уж плохи, как он думает, – сказал Залиян. Он перевел взгляд вниз, на чемоданчик-дипломат в ее руке. – За последний год эта сирена гудела уже дважды. И оба раза – оказалась ложная тревога. Очень уж она громкая, вам не кажется? Вполне достаточно, чтобы свести человека с ума. – Легкая улыбка смягчила линию его рта. – Мисс Оуэнс, у вас находятся кое-какие мои личные бумаги.

Кэрол почувствовала, что здание сотрясается, как авиалайнер, проходящий сквозь грозовой фронт. Короткое ощущение какого-то бокового движения заставило ее глаза расшириться.

– Вы эго почувствовали? На этот раз никакой ложной тревоги. А где Эйлин? Скажите ей, что мы должны уходить прямо сейчас. Она поднялась на носки, пытаясь заглянуть через плечо Залияна.

– Отдайте мне бумаги.

Кэрол сделала шаг назад.

– Мне бы хотелось обсудить их содержание с мистером Розеном. Нам надо найти какой-либо способ свести к минимуму ущерб, который адвокаты противной стороны...

Кэрол замолчала, вдруг почувствовав опасность, которая исходила от медленно двигавшегося к ней мужчины. Выражение его лица было странным, будто он накачался наркотиками. Конечно же, он не станет применять силу...

– Мы можем обсудить их прямо сейчас в моем кабинете, – а когда она покачала головой, он добавил: – Эти документы – моя собственность. Если вы не отдадите их мне, я вынужден буду обвинить вас в воровстве.

И он протянул к ней руку. Кэрол увидела, что пятна на его рукаве были красными. Это что же, кровь? Что случилось с Эйлин? Она быстро взглянула на лестницу, соображая, как бы прорваться туда. Бегала она быстро, но и тощий, жилистый Залиян вполне мог оказаться ей под стать, несмотря на свой возраст. Кэрол увидела, что пустующее кресло секретарши в приемной отъехало от стола и почему-то стояло возле стены. Верхний ящик ближнего шкафчика с документацией медленно выскальзывал наружу и в конце концов свалился на пол. Сирена продолжала завывать.

– Эйлин! – закричала Кэрол, поворачиваясь спиной к Залияну. – Эйлин! Нам надо немедленно уходить!

Но ответа не последовало. А Залиян незаметно подошел еще ближе. На его лице появилось почти маниакальное выражение. Она разглядела, что его сгорбленные плечи и опущенная голова вовсе не свидетельствовали о слабости, но скорее говорили о противоположном. Он был похож на хищника, пожирающего глазами свою добычу, напрягшегося и изготовившегося к атаке. Она снова позвала Эйлин, отчаянно надеясь, что та появится. Эйлин пресекла бы этот приступ, если это было приступом, и вернула бы Залияна в нормальное состояние. А может быть, пятна на рубашке – это действительно кровь, и это кровь Эйлин? Страх узлом стянул горло Кэрол, когда она сообразила, что находится один на один с мужчиной, который, кажется, спятил. Похоже, что он прочитал ее мысли.

– Кричите сколько угодно. Никто вас не услышит. Двадцать верхних этажей пусты, вы сами это знаете. А сейчас, возможно, и все здание опустело благодаря вашему мистеру Митчеллу. Нашему общему другу. Отдайте мне чемоданчик.

– Я... я этого не сделаю. Вы можете уничтожить улики, очень серьезные для...

– Мне придется сломать вам шею. Отдайте его мне! Не заставляйте меня причинять вам боль.

– Эйлин! Эйлин!

Вой сирены внезапно резко оборвался, и внезапно наступившая тишина была почти такой же пугающей, как первые мгновения тревоги. Шкафчик с документацией, потерявший устойчивость, когда наружу заскользил третий ящик, наклонился вперед и опрокинулся на пол. Это отвлекло ее внимание на доли секунды, что только и нужно было Залияну. Он прыгнул с быстротой кошки, и прежде чем Кэрол успела отреагировать, его пальцы как стальные наручники резко сжали ее левое запястье.

Она боролось с ним молча, держа тяжелый, окантованный металлом дипломат так, чтобы Залиян не мог до него дотянуться. Снова и снова она дергала свое взятое в плен запястье в тщетном усилии вырваться. Единственным ее оружием был этот дипломат. Охваченная внезапным приливом гнева и страха, она размахнулась и опустила чемоданчик на голову Залияна, сильно оцарапав ему щеку. Он пошатнулся, но не настолько, чтобы она смогла ослабить его захват. Она попыталась ударить его второй раз, но он перехватил ее правое запястье и захихикал. Она дергалась из стороны в сторону, изгибала руки, кричала от боли, вызванной на удивление мощными тисками его рук. Залиян беспощадно вцепился в нее, его губы разъехались, и напряженное дыхание с шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы. Он попятился, волоча ее к двери своего кабинета. Господи, Боже милостивый, молилась Кэрол, сделай меня мужчиной, ну хоть на несколько секунд! Дай мне сил, чтобы освободиться!

Она согнула колено и попыталась ударить Залияна по ноге каблуком. Эта попытка привела его в бешенство, он еще сильнее сжал ее руки, и она с ужасом поняла, что не сможет с ним справиться. Он с силой метнулся назад, в дверной проем. Кэрол пришлось сделать несколько шагов вперед, чтобы не упасть, но, приняв горизонтальное положение, она резко опустила голову и ринулась прямо на Залияна. Этот переход от обороны к нападению застал его врасплох, и теперь уже ему пришлось изо всех сил удерживать равновесие. Чтобы не опрокинуться на спину, он буквально повис на ее запястьях, но споткнулся, зацепившись каблуками за край ковра перед письменным столом. Почувствовав, что он падает, Кэрол бросила дипломат и, упав на него сверху, стала колотить его затылком об пол со всей силой, с какой только могла.

При падении ей удалось вырвать свои запястья из рук Залияна, но она не успела подняться на ноги, он схватил ее за лодыжку, и она снова оказалась на полу. Кэрол перекатилась на спину и ударила его каблуком по руке. Крик боли – она попала точно в цель. Следующий удар ногой она направила ему в лицо. Чтобы избежать удара, ему пришлось выпустить ее и откатиться на бок. Они оказались на ногах почти одновременно. Кэрол снова схватила свой дипломат, а Залиян преградил ей путь к двери. Они напряженно стояли лицом друг к другу, судорожно глотая воздух. Кровь медленно сочилась из оцарапанной щеки Залияна, и он тряс своей раненой рукой.

– Я тебя, сука, все равно убью! – сказал Залиян, дотронувшись до своей щеки и увидев кровь на кончиках пальцев.

– Вы собираетесь убить меня за пачку каких-то паршивых документов? – спросила Кэрол звенящим голосом, приподнимая дипломат. – Но почему? Ведь должны же быть десятки копий! Вы что, совсем с ума сошли? Вы хоть понимаете, что делаете?

– Нет никаких копий.

Кэрол заняла позицию за массивным письменным столом, где она чувствовала себя в относительной безопасности. Он может гоняться за ней вокруг стола хоть неделю и никогда не поймает, а при первой же возможности она прорвется к двери.

– Эйлин сказала мне, что опустила копии в почтовый ящик, чтобы весь свет знал о ваших деяниях. Залиян шагнул к ней.

– Мне она тоже это говорила. Блеф – только и всего.

– Где Эйлин? Что с ней случилось?

Кэрол быстро взглянула вниз, на центральный ящик письменного стола. Подняв глаза на своего противника, который теперь стоял прямо напротив нее, она опустила руку и выдвинула ящик, надеясь найти там нож для разрезания бумаг.

– Я не врач, – спокойно сказал Залиян, пристально глядя на нее, – но думаю, что она умерла. Она в моей квартире, в ванной, можете взглянуть.

– Чтобы вы меня там заперли?

– С ней произошел несчастный случай, – чуть помедлив, сказал Залиян. – Она споткнулась и ударилась головой о край вот этого стола. – Он коснулся стеклянной поверхности стола. – Вот прямо здесь. Я думаю, что какая-то лицевая кость сломалась и вонзилась ей в мозг. Это мое предположение. Курьезный несчастный случай. Я не убивал ее. Я хотел бы, чтобы после моего отъезда все поняли, что я не убивал ее.

Кэрол снова ощутила, что пол как-то странно качнулся под ее ногами и остановился, так было всего несколько секунд. Создавалось впечатление, что здание наклоняется на восток сильней, чем раньше, но не возвращается обратно на запад, а останавливается. Писанная маслом картина на стене, позади стола для совещаний, рухнула на пол. Но на этот раз Кэрол не вздрогнула. Она снова взглянула вниз, в ящик, и увидела кое-что получше ножа для разрезания бумаг – ножницы!

– Я скажу всем, что, по вашим словам, вы ее не убивали, – сказала она. – Итак, не думаете ли вы, что нам следует выбираться отсюда? Пол прогибается. Оглянитесь и вы увидите, что несколько стульев у стола для совещаний откатились к стене.

Но он не сводил с нее глаз и заговорил таким мягким, вкрадчивым голосом, словно пытался выговорить наиболее выгодные условия сделки у коллеги по бизнесу.

– Я не намереваюсь запирать вас в ванной, мисс Оуэнс, – вы ведь мисс Оуэнс, не так ли? – но я собираюсь запереть вас вот в этом кабинете. Я отправляюсь в небольшое путешествие, видите ли, и мне не хотелось бы, чтобы кто-то попытался остановить меня. Через несколько часов я позвоню на пульт охраны и скажу Мэтту, что вы сидите здесь. У него есть ключ.

Опустив руку в ящик стола, она нащупала ножницы и продела в них пальцы.

– Прежде чем я уйду, – продолжал Залиян, – эти бумаги должны быть уничтожены. Слева от вас камин. Опрокиньте туда содержимое дипломата и подожгите.

Кэрол вытащила ножницы и торжествующе помахала ими прямо у него перед носом.

– Вы не сможете заставить меня сделать это, у меня есть вот такая штучка! Женщины хорошо умеют управляться с ножницами, вы это

знаете. Мы еще в детстве натренировались. А ну, прочь с дороги! Вы можете оставаться здесь и идти ко дну вместе со своим кораблем, если вам угодно, но я ухожу. – Она наклонилась и ткнула ножницами в край стола. – Я же сказала: прочь с моей дороги!

Залиян опустил руку в карман и вытащил автоматический пистолет.

– Еще раз говорю: не заставляйте меня причинять вам боль. Я воспользуюсь вот этим, если понадобится.

И чтобы доказать свое преимущество, он выстрелил, пуля попала в стену прямо над ее плечом. Какая-то дрожь прошла по всему зданию, словно оно содрогнулось от этого выстрела, дрожь настолько резкая, что им обоим пришлось раздвинуть ноги, чтобы сохранить равновесие. Слезы хлынули из глаз Кэрол, и ножницы со стуком упали на пол.

Залиян навел пистолет ей в спину, когда она опустилась на колени перед камином, бросая бумаги в огонь. Он посмотрел на свою вытянутую руку, рукав рубашки был запачкан кровью Эйлин и порван во время драки с этой сукой, стоящей сейчас на коленях у его ног. Он должен убить ее, подумал Залиян, целясь ей в голову, надо разом покончить с этим. Она была очаровательной молодой женщиной, причем даже сейчас, с выражением страха на лице и размазанным макияжем. Всю жизнь он окружал себя красотой, а не разрушал ее. Допустим, он ее застрелит, это только все усложнит, даже если он сумеет найти в себе силы сделать это. Он опустил пистолет, и его мысли вновь завертелись вокруг проблем, которые ему предстояло решить, если уж приходится удирать отсюда. Кровь все еще капала из раны на щеке, значит, надо промыть рану и залепить пластырем. Потом переодеться: не может же он ехать в аэропорт в таком виде, словно только что зарезал свинью! Разумеется, Оуэнс не станет сидеть спокойно, пока он будет мыться и надевать другой костюм. Может ли он рискнуть и попытаться связать ее? Она оказалась очень сильной и могла снова начать драться. Он едва слышно выругался. Необходимо как-то обезопасить ее, по меньшей мере на несколько минут. Он прикинул пистолет на вес, потом перевернул его рукояткой вверх и крепко сжал, держа в нескольких футах над ее головой. Только не стукни ее слишком сильно, предостерег он себя, не пробей ей череп, легкий удар, чтобы она отключилась, – вот все, что тебе нужно сделать.

Резким, коротким движением он опустил пистолет вниз. Она рефлекторно дернулась и без единого звука повалилась вперед, едва не угодив головой в камин. Залиян оттащил ее подальше от камина. Небольшое темно-красное пятно появилось в ее волосах, там, куда угодила рукоятка пистолета. Он легонько стукнул ее ногой по ребрам, потом еще разок, посильнее. Никакой реакции.

Удовлетворенный достигнутым результатом, он ухватил ее сзади за воротник и поволок по полу к своей квартире. В спальне он остановился, чтобы перевести дыхание, потом огляделся по сторонам, прикидывая, куда бы ее положить, и в конце концов остановился на ванной. Заталкивая Кэрол в душевую кабинку, он старался не смотреть на ванну. Потом закрыл за собой стеклянную дверь. Замок издавал громкий щелчок, когда его открывали и закрывали, так что он услышал бы этот звук из любого места спальни, если бы она пришла в себя и попыталась выбраться.

Изучая свое лицо в зеркале над раковиной, Залиян понял, что рана на щеке не настолько серьезна, как он опасался. Он тщательно промыл ее и заклеил пластырем. Вернувшись в спальню, он натянул на себя чистую рубашку и костюм, упаковал небольшую сумку. У него возникло ощущение, что в комнате что-то изменилось. Он выпрямился и посмотрел в окно на северной стороне, стараясь не сходить с места. Ничего. Здание перестало раскачиваться – вот в чем было дело! Но что-то еще было не так, и он еще несколько раз посмотрел по сторонам, чтобы осознать, что именно. В комнате был заметен определенный крен на восток... Или это ему только кажется? Маятник же на часах не останавливается. Он быстро закончил упаковывать вещи. Не оставалось времени даже на то, чтобы завязать галстук и забрать коллекцию монет. Его пальцы тряслись, и ему пришлось признаться себе, что он боится. Как замечательно будет, когда это проклятое здание останется в тысячах миль от него!

Он услышал щелчок замка душевой кабинки. Пистолет, где же пистолет?

– А ну, пошла туда обратно! – заорал он, хватая оружие с туалетного столика и бросаясь к ванной.

Кэрол стояла к нему спиной, уставившись в ванну. Она медленно подняла руки и сжала ими голову. Залиян шагнул вперед и протянул руки к ее шее, намереваясь швырнуть ее обратно в душевую кабинку, но его остановил пронзительный вопль, от которого у него зазвенело в ушах. Когда он бросил взгляд в ванну, то сам едва удержался от крика. Тело Эйлин погрузилось в окровавленную воду дюймов на шесть, и венок плавающих на поверхности волос окружал ее разбитое лицо. Оуэнс резко повернулась и в ужасе воззрилась на него, закрыв уши ладонями, как бы пытаясь защититься от своего собственного крика.

В отделанной кафелем и фарфором ванной эти вопли звучали еще более невыносимо и буквально пронизывали Залияна. Он закричал, чтобы она замолчала, но она не подчинилась. Кроме того, она вскочила и вцепилась ногтями ему в лицо, тогда он вновь ударил ее пистолетом по голове, и крик сразу же прекратился.

Глава 22

Пит Харлей вскарабкался по металлическим скобам на поверхность. Высунув в отверстие люка голову, он посмотрел на запад. Бьющий в небо паровой гейзер исчез, исчез свист и рев. Повсюду стояли полицейские машины, и он слышал жужжание радиопередатчиков и далекое завывание сирены. Чей-то предостерегающий крик заставил его посмотреть вверх, и как раз вовремя, чтобы заметить вспышку отраженного света, скользящего вниз вдоль торца здания. Падающее стекло! Он быстро спрятал голову, вздрогнув всем телом, когда стекло ударилось о мостовую футах в тридцати от него, осыпав все вокруг дождем осколков, некоторые из них застучали по его каске. Услышав крики, Харлей вновь высунул голову. Два человека лежали на дальней от него стороне 8-й авеню, по всей видимости, попав под стеклянную шрапнель. К нему бежал полицейский, крича на ходу:

– Прорыв пара в здании Залияна! Вы можете перекрыть эту линию? Харлей кивнул и полез обратно вниз, в темноту колодца. Полицейский крикнул ему вслед:

– А ничего, если я поставлю крышку люка на место? – спросил он. – Для вашей же собственной безопасности... а то ведь с этого здания сыплется всякое дерьмо.

* * *

На восьмом этаже дома номер один на площади Полиции, в одном квартале от здания городского управления, в нижнем Манхэттене, сержант Роберт Пинске мрачным кивком встретил явившуюся к нему делегацию. Да никогда оно не упадет, подумал он, быстро пожимая руку низенькому лысому школьному учителю.

– Мистер Левин? Рад вас видеть.

Он должен дать понять, что, хотя и готов показать им главное управление дивизиона связи, но работа есть работа, и он не может позволить им околачиваться тут целый день. Со всем возможным радушием он оглядел дюжину сбившихся в кучку десятилетних школьников, с восхищением глазевших на него, разинув рты. Среди них были представители такого количества рас, что они являли собой как бы ООН в миниатюре.

– Ну вот, мальчики и девочки, – торжественно начал он, – это и есть главный нерв нашего города и самая передовая штука такого рода во всем мире. Взгляните через это стекло, и вы увидите операторов. В данный момент на дежурстве тридцать один человек. Всякий, кто наберет номер 911, соединится с одним из этих операторов. Как вы видите, на каждом из них наушники, у каждого свой микрофон, экран и клавиатура. А вон та коробка, ну, вся в кнопках, позволяет им соединить звонящего с пожарным департаментом или с больницами, кому что надо.

Какой-то нетерпеливый мальчишка-китаец помахал рукой и спросил, не могут ли они увидеть этот гигантский мозг. Мистер Левин нахмурился, посмотрел на него и сказал, чтобы он не мешал сержанту рассказывать. Пинске покачал головой.

– Ты имеешь в виду компьютер? Он этажом ниже. Нет, вы не сможете его увидеть. Он слишком дорогой. Ну, хорошо, дайте мне объяснить вам, что происходит здесь. В обычный день мы получаем двадцать тысяч звонков, что... чертовски много. Например, если кто-то там в Бронксе заметит, что его собака загорелась, и наберет 911, то такой звонок автоматически посылается к оператору, приписанному к Бронксу, вон в том углу, вот прямо там. – Образ пылающей собаки обычно вызывал улыбку у взрослых. Школьники же смотрели на Пинске серьезно. – Возможно, мне следует сказать, что, насколько мне известно, пока еще никто не сообщал о горящей собаке. Хотя, поверьте, мы получаем самые разные звонки, включая тысячу звонков в день о пожарах, но ни в одном из них не упоминаются собаки или какие-нибудь другие симпатичные домашние животные. Просьбы об оказании скорой помощи – большая тема. И потом эти... ЭНЛ... Ну, это значит “эмоционально неуравновешенные лица”. – Про себя он пробормотал: “Мы-то их называем чокнутыми”, – потом показал на шестерых операторов в центре зала. – А вот этих людей видите? Они принимают избыточные звонки. Когда слишком много звонков идет из одного района, они поступают сюда. Никто не ждет больше чем тридцать секунд.

Один из операторов улыбнулся и помахал рукой. Половина детишек помахала в ответ. Пинске взглянул на учителя.

– Можно ли надеяться, что они будут вести себя смирно, если я их об этом попрошу?

Левин кивнул и повернулся к ребятам.

– Сержант велит вам вести себя смирно, – твердо сказал он, – ведите себя смирно. Свои лапы держите при себе.

Пинске провел их через дверь в стеклянной перегородке и распределил вокруг одного из терминалов. Оператор, занятая разговором с каким-то абонентом, поприветствовала их кивком головы.

– Вот это радиокомната для района Манхэттена, – продолжал Пинске, – а это оператор Смит. Не обращай на нас внимания, Эмми. Эмми одна из четырех дежурных операторов, которые говорят по-испански. Следите за этим экраном. Когда она принимает жалобу, или сообщение, или еще что-нибудь, она печатает это, используя различные кодовые слова и цифры. Номера 10-30, как вы знаете, если смотрели “Блюз на Хилл-стрит”, а смотрели его мы все, означают, что совершается кража со взломом. А то, что Эмми только что напечатала на экране, означает, что звонят насчет уличного провала рядом со зданием Залияна, а таких звонков мы получили уйму за последние двадцать минут. Вот как раз перед тем, как вы пришли сюда, нам позвонила секретарша из здания компании “Гальф энд Вестерн”, это в округе Колумбия, и сказала, что из ее окна видно, будто одно высотное здание кварталах в десяти к югу от ее офиса наклоняется влево. Она не смогла сказать ничего более определенного, так что единственное, что мы могли сделать, это вежливо поблагодарить ее за информацию и дожидаться подтверждения. Она, вероятно, слышала об уличном провале, понимаете, ну и дала возможность своей богатой фантазии дорисовать остальное. Если бы какой-нибудь небоскреб в самом деле наклонился, то мы бы получили миллионов десять звонков. Ладно, а теперь предположим, что Эмми дали какой-то несуществующий адрес. Компьютер скажет ей об этом. Он и в самом деле вроде гигантского мозга. Он знает все зарегистрированные адреса в городе, а кроме этого еще массу других вещей. Если какой-нибудь старый болван позвонит из Куинза и скажет, что на Джером-авеню горит собака, компьютер узнает, что на самом-то деле он имел в виду 101-ю авеню, как теперь и называется Джером-авеню. Это фантастическая система. Я не знаю, что бы мы делали без нее.

Эмми Смит подняла правую руку и несколько раз согнула пальцы. Такой жест означал, что она-то очень хорошо знала, что бы они делали без этой системы. Утром, всего какой-то час назад, компьютер отключился, заставив операторов записывать телефонные сообщения на бумажных карточках. Им приходилось сильно нажимать на ручку, чтобы написанное прошло через две копирки, так что уже через час руки у операторов так сильно болели, что они закричали от радости, когда компьютер снова заработал.

Пинске похлопал ее по плечу, и группа покинула ее рабочее место.

– Очень смешно, Эмми, – сказал он загадочно.

Он, разумеется, не собирался рассказывать десятилетним ребятишкам, что этот компьютер иногда отказывает. Зачем вдаваться в такие подробности? Чтобы потом их родители написали в “Таймс”? Он провел Левина и его школьников по небольшому проходу.

– Ну, мальчики и девочки, а вот это то, что вы можете назвать главным нервом главного нерва. Познакомьтесь с Филлис. Все звонки проходят через ее автоматический распределитель.

– Насчет нервов – это точно, – сказала женщина, не поднимая головы: ее взгляд был прикован к электронному пульту.

– Каждый из этих маленьких белых огоньков на пульте означает поступивший звонок, – нахмурился Пинске, поскольку горели все пятьдесят огоньков. Он наклонился к Филлис и тихо спросил:

– Затор?

– Да как-то вдруг сразу, – так же тихо ответила она.

– Залиян?

– Почти каждый звонок о нем.

– Сделай объявление.

Она кивнула и объявила через систему общего оповещения, к которой было подключено рабочее место каждого оператора и контролера:

– Пожалуйста, перестаньте тратить время на сообщения о Залияне. Мы уже зарегистрировали сообщение о провале на Пятидесятой улице и о разрыве коллектора. Принимайте только новую информацию и сразу же отсоединяйтесь.

– Обстановка здесь накаляется, работы много, – объяснил Пинске школьникам, подталкивая их обратно по проходу, – так что я только успею быстренько показать вам еще одну вещь. – Он остановился у дверного проема, ведущего в закуток, где перед экраном сидел мужчина, что-то говоривший в микрофон, его пальцы быстро бегали по клавиатуре. Дети столпились вокруг Пинске. – Это вот Эд, он из наших семидесяти двух диспетчеров. Он контролирует Манхэттен, самое, так сказать, горячее местечко. Как только один из операторов по Манхэттену получает сообщение и проверяет, нет ли в нем ошибок, он переключает его вот сюда, на этот монитор. А уж Эд отправляет на место происшествия необходимую помощь и людей. Видите вон ту штуку справа от него? Нажимая на эти кнопки, он может посылать высокочастотные и ультрачастотные радиосигналы в каждый полицейский участок города. Он может связаться с патрульными машинами, с бронемашинами детективов, с полицейскими вертолетами, а если необходимо, то даже и с семью тысячами патрульных полицейских по двусторонней радиосвязи.

Пока он говорил, диспетчер протянул руку и нажал на несколько кнопок. Пинске умолк, как только взглянул через плечо диспетчера на монитор.

– Из здания Залияна выпадают стекла? – спросил он.

– Да, – кивнул диспетчер, – и куски гранита тоже.

– Вызови службу чрезвычайных ситуаций.

– Уже вызвал. Погляди-ка туда...

И он показал на текст, только что появившийся на экране: “ЗАЛИЯН КРЕНИТСЯ НА ВОСТОК. УГРОЗА ОПРОКИДЫВАНИЯ В НАПРАВЛЕНИИ БРОДВЕЯ И 50-й”.

– Боже всемогущий, – сказал Пинске, – это кто же передал?

– Эмми.

Полицейский оглянулся. Сквозь стеклянную перегородку, окружавшую манхэттенских операторов, он видел, что Эмми Смит машет ему рукой. Он протиснулся мимо школьников и затрусил по коридору.

Пальцы Эмми Смит порхали по клавиатуре. У Пинске перехватило дыхание, когда он читал появляющиеся на экране слова: “ПРОРЫВ ПАРА У ЗАЛИЯНА: ЧЕТВЕРО УБИТЫ НА МЕСТЕ. ЗДАНИЕ ОСЕДАЕТ, ОТВАЛИВАЮТСЯ КУСКИ, МОЖЕТ ОПРОКИНУТЬСЯ. ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ЭВАКУАЦИЯ ИЗ ВСЕХ ЗДАНИЙ В ДВУХ ПРИЛЕГАЮЩИХ КВАРТАЛАХ ИСТ-САЙДА. ВОЗМОЖНО, ЕСТЬ ТОЛЬКО 15 МИНУТ”.

– Кто передает тебе это, – шепотом спросил Пинске, – какой-нибудь проклятый ЭНЛ?

Она отпечатала ответ на экране: “СООБЩЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ ЛАРРИ ИГЭНА. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ СЕВЕРНЫЙ УЧАСТОК, С МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ”. Лицо Пинске побелело. Опрокидывается небоскреб? Даже теоретически он отказывался представить себе последствия. Эвакуировать людей из двух кварталов за 15 минут невозможно, даже чтобы управиться за полтора часа, понадобилось бы мобилизовать всех имеющихся в наличии людей. Он должен немедленно связаться со своим терминалом... Ему понадобится прямая линия, надо срочно на нее перейти, вызвать аварийную ремонтную бригаду... вода, больницы, пожарники... ему придется связаться с мэром...

Он повернулся так стремительно, что сбил с ног одного из школьников, который незаметно подошел сзади.

– Заберите отсюда детей и уходите, – заорал он, пробегая в свой кабинет.

Мальчишка поднялся с пола.

– Ну и ну, мистер Левин, – сказал китайчонок учителю высоким пискливым голосом, – выходит, нам надо уходить? Он ведь так и сказал!

* * *

Показав Митчеллу грузовой лифт, Кори Хейл побежала обратно, в почти опустевший вестибюль. Еще одна мраморная плита упала и разлетелась вдребезги, пол был усеян осколками. Последнего раненого, женщину, на которую упало алюминиевое “З”, тащили на носилках два студента-медика, на вид ничуть не старше ее сына-подростка. Рядом с носилками шел полицейский, держа в поднятой руке капельницу. Он посмотрел на Кори и резко мотнул головой в направлении выхода.

– Уходите отсюда, – крикнул он, – заберите своего дружка, он вон там сидит.

Джерри Коутс все еще сидел на скамье рядом со столом. Он поднялся на ноги и подал Кори ее сумочку и зонтик.

– Нам лучше уйти, – сказал он. – Они просто уволокли отсюда Мэтта, Слима, Чарли и Тома в таких мешках для трупов. Нет смысла тут оставаться.

Она взяла сумочку, зонтик и бросила их на кресло.

– Нам тут надо сделать еще одну работенку, Джерри, проверить, все ли ушли с нижних этажей.

– А как? Система оповещения, селектор, сирена – все отключилось.

Она подтолкнула его к лестничному пролету.

– Есть старинный способ. Открывай двери на каждом этаже и кричи: “Уносите свои задницы отсюда!”

– О, к дьяволу все. Кори, разве это не работа полиции? Я не понимаю, почему мы должны...

– Потому что нас наняли, чтобы защищать это здание, вот почему! – Она вцепилась в его плечи. – Если тот инженер, который даже не работает у нас, рвется добежать пешком до шестьдесят шестого этажа, то ты у меня добежишь до двадцатого. На нижних этажах раскачивание не так заметно – вот потому-то я и думаю, что там может кое-кто остаться. Бьюсь об заклад, мы найдем нескольких усердных трудяг, все еще сидящих за своими столами и полагающих, что сигнал тревоги к ним не относится.

– Ах, Кори, черт тебя подери!

– Ты в лучшей форме, чем я, поэтому возьмешь этажи с двадцатого по одиннадцатый, а я с десятого и до самого низа. Просто один раз крикнуть на каждом этаже – вот все, что тебе надо сделать. – Она распахнула дверь и подтолкнула его вперед, показывая на лестницу. – Давай наверх.

Коутс посмотрел вверх, по его лицу катился пот.

– Мне надо было уйти домой, когда была такая возможность, – сказал он с таким видом, словно собирался заплакать.

– Ты думаешь, Мэтт колебался бы? Он был гадом ползучим, задницей, свиньей, но вот трусом он не был. Он бы пошел вверх по этим ступенькам, даже не задумавшись. Он не стал бы стоять здесь, писать в штанишки и скулить как ребенок.

Коутс посмотрел вниз, на мокрый кружок, образовавшийся у него между ног, потом стиснул зубы и побежал вверх, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки. Кори Хейл с трудом поднималась за ним, надеясь в душе, что поступает правильно, и борясь со своим собственным желанием заскулить, закричать и сбежать домой.

* * *

Первый час после ухода Митчелла Чарльз Кэстльман потратил на изучение деталей основания здания Залияна и просмотр папок с инженерными расчетами. Компьютер подтвердил то, что он уже и сам понял: в проекте конструкции основания были серьезные просчеты, колонны не имели достаточной страховки для противостояния подъемной силе. Второй час он молча просидел в кресле, бессмысленно глядя в пространство и слушая классическую музыку по радио. Он не мог найти в себе силы не только двигаться, но и думать. Когда он попытался сконцентрироваться на том, что ему предстоит сделать в ближайшие полчаса, то был буквально потрясен неожиданным открытием: он вообще не знает, как жить дальше. Несколько раз он ловил себя на том, что просто сидит, не думая абсолютно ни о чем. А по радио берлинский филармонический оркестр усердно исполнял переложение канона “ре”, безусловно, самого нудного во всей истории музыки. Сплошные повторы. Отчаянная тоска. Все как в жизни. Эта мысль привела его к принятию первого решения за этот день. Эта музыка прекрасно подошла бы для похорон. Он сделает дополнение к своему завещанию, распорядившись исполнить этот канон. Он взял авторучку, чтобы сделать запись.

– Мы вернемся в “Пачелбел” через минуту, – сказал диктор, прерывая музыку. – Прежде всего передаем сообщение, только что поступившее на наш телетайп. Западные ветры привели к тому, что из здания Залияна на углу 8-й авеню и 50-й улицы вылетело еще несколько окон. Учитывая уличный провал, о котором мы сообщали ранее, этот район представляет крайнюю опасность, мы советуем пешеходам и водителям держаться от него подальше. Полиция также утверждает, что, возможно, существует угроза – неужели тут нет ошибки? – опрокидывания этого здания. Всем, кто в настоящий момент находится в кварталах, ограниченных 49-й и 51-й улицами, 8-й авеню и Бродвеем, настоятельно советуем эвакуироваться. Повторяю: держитесь подальше от района вокруг 50-й улицы и 8-й авеню, а те, кто уже находится там, немедленно покиньте его. Повторяю: из здания Залияна выпадают стекла, есть угроза его опрокидывания. Такое сообщение нам только что передали. Я его проверю для вас, а пока вернемся к музыке.

Кэстльман поднялся на ноги. Почувствовав боль в указательном пальце, он посмотрел на него и увидел, что раздавил авторучку и ее острый конец вонзился в палец. Рука была выпачкана чернилами. Спустя минуту Кэстльман стоял у письменного стола своей секретарши и натягивал плащ.

– Марта, пожалуйста, отправь письмо в отдел строительства городского управления Джорджу Делле. Ты найдешь его адрес и должность в картотеке. Делла, Д-Е-Л-Л-А. Напиши ему, что я просмотрел проектировочные данные по зданию Залияна и нашел серьезные ошибки в привязке колонн основания, в особенности касательно сопротивления напряжению в двух западных ярусах, вероятно, сделанных тем инженером-пакистанцем, который заменил Страута, когда тот ушел. Найди его имя. Я оставил нужные чертежи и расчеты на столе в кабинете. Напиши ему, что, по моему мнению, здание должно подвергнуться принципиальной реконструкции, если его вообще еще можно спасти. А в конце напиши, что я глубоко сожалею об этих ошибках и беру на себя полную ответственность за них, поскольку не сумел осуществить должный контроль. – Заметив, что она перестала стенографировать и удивленно смотрит на него, добавил: – Пожалуйста, запиши это. Напиши еще, что я передаю свои наилучшие пожелания его супруге Ширли. Искренне ваш, ну и так далее. Дай мне на подпись и отправляй.

Когда она закончила работу, он протянул ей белый конверт.

– Марта, я сожалею, что тебе не заплатили в прошлую пятницу. Как ты знаешь, у нас проблема с наличностью.

– Я собиралась сегодня напомнить об этом, – сказала она спокойно, – но я знаю, как трудно идут у вас дела, и могу еще подождать.

– Тебе следовало бы быть понастойчивее. Если у тебя и есть какие-то недостатки, так это то, что ты недостаточно решительно отстаиваешь свои интересы. Сколько ты работаешь в этой фирме? Тридцать лет?

– Сорок.

– Вот видишь! Я даже точно не знал этого! В конверте чек для тебя, выписанный на мой личный счет. Не вижу причин, почему ты должна ждать своего платежного чека до тех пор, пока поправятся дела нашей компании, если это вообще когда-нибудь случится.

– Подождите, мистер Кэстльман, вам совсем не стоит...

– Кроме того, в прошлом году тебе обещали повышение, да так и не дали. Дело не в том, что ты его недостойна, уж поверь мне. Я ценю тебя так же высоко, как и мой отец. Я добавил кое-что к этому чеку, чтобы компенсировать эту задержку.

Он направился к лифту, но вдруг повернулся и добавил:

– Я, может быть, приду завтра, а может, и нет. Если не приду, не забудь получить деньги по этому чеку.

– Здание Залияна, – сказал Кэстльман, забираясь в такси. Шофер повернулся и посмотрел на него.

– Только что слышал, что там здоровенная пробка. Не знаю, насколько близко мы сможем подобраться.

– Подберитесь так близко, как, только сможете, а остаток пути я пройду пешком.

– Что бы вы ни говорили, но если мы окажемся перед заграждением, я не собираюсь дрожать за свою жизнь.

* * *

Чек был выписан на десять тысяч долларов, самый крупный личный чек, который когда-либо видела Марта Холлинс.

– Это, должно быть, ошибка, – сказала он, едва дыша. Посмотрев на него с минуту, она решила положить чек в сейф компании и поговорить с мистером Кэстльманом, когда он вернется.

Глава 23

Лифт застрял на 53-м этаже. Митчелл выбрался на крышу кабины, взломал двери на следующий этаж и остаток пути пробежал по лестнице. Добравшись до верха, он долго не мог восстановить дыхание.

– Здесь есть кто-нибудь? – закричал он из холла.

Ему никто не ответил. Кэрол, этот старик и миссис Макговерн, конечно, уже ушли. Если они ушли сразу после того, как он предупредил Кэрол по телефону, то, вероятно, все еще шли по лестницам, быть может, этажах в пятидесяти под ним. Он присел на стол секретарши в приемной, чтобы отдышаться и помассировать икры, которые немедленно отреагировали на столь неожиданную нагрузку. Мало играл в теннис в последнее время, подумал Митчелл. Подъем на 13 этажей был довольно трудным, а спуск на 66 грозил стать еще худшим испытанием. Мускулы на ногах после такой пробежки наверняка онемеют, и, вероятно, неделю он будет прихрамывать.

В служебном помещении царил полный разгром, по всему полу валялись разбросанные бумаги, вещи и всякий мусор. Со всех полок вывалилось их содержимое, шкафчик для документов лежал на боку рядом с четырьмя своими ящиками и несколькими опрокинутыми столами. Все, что стояло на шкафах и столах, в том числе пишущие машинки и телефоны, тоже оказалось на полу. Штаб-квартира компании Залияна выглядела так, словно ее поставили с ног на голову, да так и бросили.

Здание, кажется, перестало раскачиваться, но чувствовалась вполне заметная вибрация. Слышалось только завывание ветра. Митчелл вздрогнул, когда водный охладитель с грохотом обрушился на пол. Объемистая бутыль из голубого стекла отделилась от поддерживающей ее стойки и покатилась к восточной стене, из горлышка выплескивалась вода. Он поднял ее по пути в свой кабинет и с облегчением увидел, что пальто Кэрол и ее чемоданчика нет. Но что это, ее сумочка? Значит, она все еще была...

Его раздумья прервали какие-то приглушенные крики. Напрягая слух, он медленно прошел в центральное служебное помещение. Кто-то кричал или просто завывал ветер? Митчелл отбросил пришедшую ему в голову мысль, что кричит само здание, словно чувствуя приближение смерти... Господи! До него вдруг дошел весь ужас происходящего и реальность грозящей ему опаснсти.

Звуки стали отчетливее, когда он приблизился к открытой двери кабинета Залияна, но он понял, что исходят они откуда-то из глубины. Из квартиры Залияна? Кричала женщина, это точно, и что-то пугающе знакомое было в этом голосе. Боже милосердный, да почему же Кэрол или кто-то другой все еще здесь? Неожиданно крик прекратился. Митчелл снова подумал, что у него разыгралось воображение. Он шагнул в кабинет Залияна.

– Эй! – позвал он, отчаянно надеясь, что ему никто не ответит. – Кэрол? Есть здесь кто-нибудь?

В камине лежала кучка пепла, и в воздухе стоял запах жженой бумаги. Дверь в квартиру Залияна открылась, и появился сам старик. В одной руке он сжимал дипломат, а на пальце другой висело колечко с ключами. Его левая щека была заклеена пластырем. Они в удивлении смотрели друг на друга, пока Митчелл не выпалил:

– Почему вы до сих пор здесь? Разве вы не слышали сигнала тревоги? Вся эта проклятая штука рушится! Где Кэрол? Я слышал, как она кричала!

Залиян открыл и закрыл рот.

– Ах, Кэрол, – наконец сказал он, быстро продвигаясь вперед и показывая себе за спину, – она там, в ванной. В истерике...

– Где?

Залиян обошел его, приближаясь к выходу:

– Я пытался заставить ее уйти, но она не слушала. Не переставала орать. Может быть, вы сумеете успокоить ее и...

– О чем, черт побери, вы говорите? – Митчелл сделал шаг к Залияну, но старик, заслоняясь дипломатом как щитом, попятился к двери.

Крик Кэрол за спиной заставил Митчелла обернуться.

– Митч! Останови его! Он нас тут запрет!

По ее щеке стекали струйки крови. Митчелл резко повернулся и увидел, что дверь кабинета захлопнулась. Он бросился к ней, но было слишком поздно. Ручка-набалдашник не поворачивалась. Упершись в дверь плечом, Митчелл услышал серию металлических щелчков. Последний поворот ключа, и язычок замка скользнул на место, не оставляя никакой надежды.

– Что вы делаете? – закричал Митчелл, обеими руками дергая ручку. Выпустите нас!

– Мне нужно время, – услышал он голос Залияна. – Вас выпустят отсюда через пару часов.

– Пара часов! У нас, может быть, есть только пара минут! Откройте! Залиян! Залиян!

Он почувствовал руку Кэрол на своем плече.

– Бог мой, что случилось? Он ударил тебя? Ты вся в крови!

– Дважды, да еще и пистолетом.

– Тебе нужна помощь. А потом мы найдем способ выбраться отсюда.

Кэрол в изнеможении прильнула к нему. Митчелл обнял ее и поцеловал. Оторвавшись друг от друга, они обменялись тревожными взглядами, и тут пол под ними дрогнул.

Залиян вытащил ключ из замка и с облегчением вздохнул. Слава Богу, подумал он, я разделался с обоими. Им отсюда самим не выйти, пока я не пошлю кого-нибудь отпереть дверь. Телефоны не работают, никаких других выходов нет, а для того, чтобы пробить дверь, понадобится артиллерийский снаряд. Я позвоню Мэтту из аэропорта. Он сможет их немного припугнуть и убедить держать рты на замке.

Залиян пролагал себе путь через мебельные завалы в кабинет Торнтона, стараясь не паниковать из-за нервирующих толчков. Опустившись на колени перед сейфом, он повернул ручку и в полутьме набрал код. Только сейчас осознав, что если свет, телефоны и сигнальная система отключились, то лифты тоже не работают, – Залиян выругался. Придется спускаться пешком до самого низа! Из-за пореза на ступне он не сможет идти по лестнице быстро! Коретте придется ждать в аэропорту неизвестно сколько.

В сейфе оказалось не так много денег, как он надеялся. Несколько пачек, ну, может быть, сто тысяч долларов. Он швырнул все, что там было, в дипломат, защелкнул замок и выпрямился как раз вовремя, чтобы уступить дорогу письменному столу Торнтона, двигавшемуся прямо на него. Господи, пол начинал крениться, словно палуба корабля! Он побежал к лестнице, увернувшись от отлетевшего куска потолка, и чуть не упал, поскользнувшись на мокрой бумаге. Что за бардак! Городское управление наверняка закроет здание. Когда они увидят, что тут творится, то, возможно, даже прикажут снести его.

Пришлось приложить все силы, чтобы открыть стальную пожарную дверь, ведущую на лестницу. Слава Богу, что ее не до конца заклинило. Он стал спускаться вниз, оберегая пораненную ногу. Дипломат нисколько не увеличился в размерах, но уже казался невероятно тяжелым. Правая рука скользила по холодным стальным перилам. Он не мог бы сказать это с полной уверенностью, но каждое следующее соприкосновение с полом казалось ему чуть более наклонным, чем предыдущее. Чувствовалась также и легкая вибрация, а кроме того, до него доносилось какое-то слабое грохотание. Боже милостивый, неужели здание развалится на части прежде, чем он выберется наружу? Почему Мартино, Кэстльман и Шустер не оказались здесь вместо него? Где же справедливость?

Удары сердца все убыстрялись. Он бежит с безрассудной скоростью, подумал Залиян о себе, как о ком-то постороннем, преодолевая круг за кругом, словно ребенок, старающийся докрутиться до головокружения.

– Боже праведный, – бормотал он, почти рыдая, – Боже праведный, Боже праведный!

К тому времени, когда платформа достигла 55-го этажа, обоим мойщикам окон стало ясно, что здание наклоняется.

– Нам надо было ехать вниз, а не вверх, – сказал Билл Слатер, с беспокойством оглядываясь вокруг.

– Вниз? – переспросил Преподобный Ральф. – Теперь ты хочешь опустить ее вниз?

– А ты надеешься, что на верхний этаж придет какой-нибудь лифт и заберет нас? Да они, вероятно, уже остановились. Ты хочешь бежать вниз по лестнице?

Оба они ослабили рукоятки лебедок. Платформа остановилась. Слатер торопливо сказал:

– Черт возьми, мы все равно сумеем опустить эту штуку на землю быстрее, чем если будем тащиться наверх, а потом бежать вниз по лестнице.

– На нас может что-нибудь упасть, – колебался Бун. – Ты же видел, как вывалилось это стекло.

– А что, если на нас упадет что-нибудь внутри? Потолок. Стена. Давай, давай, через несколько минут мы уже можем быть на земле. Это самый лучший выход.

– А как же твой обед на крыше?

– К дьяволу мой обед! Вниз!

Они опустили рукоятки. Бун склонил голову в молитве, а Слатер поднял, чтобы следить за летящими камнями. Платформа медленно поползла вниз по своим дрожащим тросам, и по мере того, как она спускалась, расстояние между ее краем и стеной здания становилось все шире и шире.

Позолоченная пирамида на здании Залияна, контуры которой так же четко виднелись в небе над центром города, как и изогнутая верхушка Центра городских корпораций, не занимала всего пространства крыши. Между квадратным основанием, из которого она вырастала, и внешним парапетом по всему периметру шел тротуарчик шириной в десять футов. В пирамиде помещались шкивы управления лифтами, часть отопительного оборудования, резервуар с водой на 10 тысяч галлонов и лестницы к ближайшей лифтовой площадке.

Единственная дверь в основании пирамиды находилась на западной стороне, а напротив этой двери, на тротуарчике, тянущемся вдоль парапета, стояла сломанная машина для мытья окон, изготовленная корпорацией «Мойщики неба». А человека, который, засунув голову внутрь нее, колотил молотком, звали Рон Ярагоски, и он был старшим мастером ремонтной службы. После двух недель работы – проверки каждой гидравлической линии и электрической схемы, закрепления всех соединений и замены всех частей, которые вызывали хотя бы малейшие сомнения, он почти наладил ее. Если она не заработает и на этот раз, то он сдастся. Рон вытер мокрое от дождя лицо, бросил молоток и взял гаечный ключ. Надо обязательно закончить работу сегодня, тем более что она так близка к завершению, – вот почему он не собирался обращать внимание на непогоду, хотя здание раскачивалось так сильно, что его даже подташнивало.

Манипулируя гаечным ключом внутри машины, Рон от души проклинал проектировщика. Как этому типу, думал он, могло прийти в голову поместить самые важные болты там, где даже какой-нибудь карлик-акробат не сможет до них добраться? Что же это за садист!

И тут он услышал скрежет и почувствовал, что машина сдвинулась с места. Что происходит, машина, что ли, куда-то катится? Рон начал всматриваться в отверстие решетчатой стенки, но все же не смог сориентироваться. Снова послышался странный звук, и машина накренилась. О Господи, так ведь она же скользила по бетону, словно кто-то тянул ее на веревке! Рон вскочил, чтобы не оказаться в ловушке, потому что машина скользила к востоку. Сначала один ее конец глухо стукнулся о стену, а потом и другой, замкнув собой дверь.

– Да что же это за чертовщина! – возмутился Ярагоски, выкарабкиваясь из машины.

Уперев руки в бока, он грозно смотрел на машину, которая отъехала от парапета к восточной стенке. Что ж, ничего удивительного! Пол был забрызган жидкой грязью. Жидкой грязью?! Да как же он не заметил этого раньше? Ярагоски почувствовал, как у него сжимается желудок, а волосы на руках встают дыбом.

В сумке с инструментами был ватерпас. Он выудил его оттуда и положил на бетонный пол, потом на стенку парапета, на основание пирамиды. Рон поворачивал его то одним концом, то другим, но никакой разницы не было: пузырек воздуха не желал помещаться в центр. Все отклонялось от вертикали примерно градусов на пять. Здание падало!

Пробежав по тротуарчику к более низкой восточной стороне, он посмотрел вниз. Билл и Ральф были далеко под ним и спускались вниз. Он закричал им, но его слова тут же унес ветер. Поддерживающие тросы тряслись, как струны арфы, и сверху было видно, что платформа отошла от здания на несколько футов. Улицы внизу были забиты застрявшими в пробке автомобилями. На крышах полицейских машин и «скорой помощи» вспыхивали огни. Через подошвы ботинок он почувствовал вибрацию.

Рон бросился к северо-восточному углу в поисках двери или окна, но наткнулся на сплошную стену. Посмотрев вниз с северной стороны, он увидел зазубренный шрам уличного провала, ведущий к основанию здания, и толпы людей, смотревших вверх. Здание сдвинулось и осело под ним так, что его желудок вывернуло наизнанку. Несколько минут его рвало, а потом он, шатаясь, побрел к западной стороне. Тротуарчик поднимался перед ним, как разводной мост.

Единственный выход заблокировала машина для мойки окон. Если он не сможет сдвинуть ее, то никогда не выберется из ловушки. Рон изо всех сил уперся в машину в сумасшедшей надежде, что страх даст ему силы, однако здание уже так сильно накренилось, что машину основательно прижало к стене. Он попытался пробить дыру в двери, ударяя по ней ногами. Но ведь и дверь тоже была сделана из стали.

Еще раз обежав по всему периметру крыши, он вяло привалился спиной к западной стене пирамиды, внимательно глядя прямо перед собой, на горизонт Нью-Джерси, постепенно исчезающий за парапетом.

Глава 24

Мэр Нью-Йорка был счастлив, и не без оснований: меню просто восхитительно, почти каждый человек за столом очень кстати, и он познакомился с некоторыми весьма влиятельными и нужными людьми. Несмотря на свой возраст, он оставался самым энергичным человеком в этой компании. Даже мальчишкам, помогавшим официантам убирать посуду, было ясно, что он относится к своему лидерству в разговоре как к самой естественной вещи в мире.

– Разве можно найти место лучше, чем Фултонский рыбный рынок в ветреный день? – сказал он, широко разводя руки. – Ветер удерживает эти восхитительные ароматы. – Он скосил глаза на ежедневный список особых блюд, прикрепленный скрепкой к меню, пытаясь прочитать, что там написано. Ему могли бы помочь очки, но он очень уж не любил носить их на публике. – А про кафе «Мост» я и не говорю.

– Сэр, – авторитетным тоном произнес его помощник, – я полагаю, что лучше всего – рыбные шарики в томатном соусе по-еврейски.

Это замечание вызвало смех, что, кажется, обидело мэра.

– Очень забавно, Си Джей, – ответил он, – но я что-то не припоминаю, чтобы подобные советы входили в ваши обязанности. Я полагаю, надо перевести вас в мажордомы.

На сей раз он присоединился к взрыву смеха, успокоившись только тогда, когда подошедший сзади полицейский в штатском коснулся его руки и спросил, может ли он вмешаться.

– Вы уже это сделали, – сказал мэр, поворачивая голову и хмурясь. – Я собираюсь поесть, вы разве не видите? У меня встреча, и я не могу тратить время на посторонние разговоры.

– Прошу прощения, но для вас поступило важное сообщение.

Не скрывая раздражения, мэр резко отодвинул стул и последовал за полицейским в другой конец комнаты.

– Сэр, боюсь, у нас неприятности в центре города.

– Центр? Вот черт! Меня ведь любят в центре.

– Я имею в виду не политические неприятности. Речь идет о здании Залияна. Там...

– Ах, только не это! Я же дал согласие закрыть его, что там еще случилось?

– Оно наклоняется и может упасть.

Мэр автоматически повторил его слова:

– Оно наклоняется и может упасть...

– Через десять – пятнадцать минут. Мы получили подтверждение с места происшествия.

– Здание Залияна наклоняется и может упасть? Вы имеете в виду всю эту махину? Она упадет на Пятидесятую улицу?

– Да, – кивнул полицейский, – на Пятидесятую. Через десять – пятнадцать минут.

– Через десять – пятнадцать минут? Это, похоже, какая-то шутка. Здания не падают просто так. Оседают, да. Наклоняются немного, бывает.

– Вас просят приехать в центр города.

– Моя машина там, снаружи?

– И сопровождение тоже.

Мэр направился к дверям.

– Скажите этим парням за столом, чтобы возвращались назад, в городское управление, и сидели на телефонах. Уповаю на Господа, что все окажется шуткой, хотя если это так, то вы здорово поплатитесь.

Два лимузина с городскими официальными лицами резко рванули с места, сопровождаемые ревом сирен мотоциклетного эскорта. В передней машине мэр быстро переводил взгляд с одного из своих помощников на другого.

– Мне бы хотелось быть губернатором, а не мэром, – обреченно сказал он, – тогда бы я хоть в отпуск мог уйти. Докладывайте подробности.

В 11.08 поступили первые сообщения в Центр неотложной медицинской помощи в Куинзе: два прорыва пара, четыре точно установленные смерти, шесть человек ранены упавшими обломками. А теперь, в 11.20, пришла информация, что появилась непосредственная угроза страшного крушения с сотнями жертв. Диспетчер участка Манхэттена просигнализировала старшему по смене, и они наблюдали за двумя телеэкранами: один показывал местонахождение машин «скорой помощи», другой – маршруты их следования.

– Сколько машин на линии?

– В данный момент – сорок девять. А как на других участках?

– Всего сто пятьдесят. Отправляйте двенадцать ваших к зданию Залияна. Скажите им, чтобы подъезжали только с западной стороны, а не с восточной. Поняли меня?

– Поняла. Предварительная оценка – будут сотни пострадавших. Двенадцать машин не смогут...

– Я всех приведу в состояние полной готовности. Но хочу получить подтверждение оценки ситуации, прежде чем наводнять район машинами «скорой помощи».

Подтверждение пришло прежде, чем он успел закончить фразу. Одна из двенадцати операторов, получающих вызовы, встала со своего места и громко объявила, что ей звонил очевидец, главный врач больницы Святой Клары, и, по его мнению, здание определенно собиралось опрокинуться, так что Центр неотложной медицинской помощи должен отправить в район бедствия все, чем он располагает.

А перед транспортным руководством стояла противоположная задача: разгрузить район от городского транспорта и держать в стороне от подземки. С командного пульта в Бруклине начальник службы движения передавал приказ: всем поездам в районе центра двигаться медленно и задерживаться перед въездом на станцию. Был спешно разработан план, по которому направляющиеся на юг поезда отводились от кольцевой станции «Колумбус» на 59-й улице на рельсовый путь для экспрессов у 6-й авеню, а обратно возвращались от 8-й авеню до западной стороны 4-й авеню. Поездам, направлявшимся на север города, приказали перейти на местные линии у Канальной улицы и отправиться на линию 6-й авеню через западную сторону 4-й авеню. Поезда линии "Е" были перенаправлены тем же самым путем, причем место их отвода находилось к северу от здания Залияна, у станции на углу 5-й авеню и 53-й улицы. Транспортная полиция получила распоряжение держать непрерывную связь с городской полицией при перекрытии 50-й улицы и эвакуации людей с оказавшихся под угрозой станций на 8-й авеню и на Бродвее.

В считанные минуты все огни контрольной блокировки в туннелях были переключены на красный свет. С машинистами каждого поезда, кроме одного, установлена прямая радиосвязь. Неотозвавшимся был Мануэль Роза, ведущий десятивагонный состав линии «АА», начинающейся у 168-й улицы на Вашингтонских холмах и заканчивающейся на станции «Гудзон». Либо он находился в какой-то мертвой зоне, либо его радиопередатчик оказался неисправным. Согласно дисплею компьютера его поезд приближался к станции «Колумбус-кольцевая», последней перед станцией у здания Залияна на 50-й улице. Красный сигнальный огонь в туннеле и предупреждающие огни на «Колумбус-кольцевой», вероятно, остановят его, но для полной уверенности связались по телефону с контролером на «Колумбус-кольцевой» и велели ему стоять на платформе и не допустить, чтобы Роза проследовал на юг.

Перекрыв вентиль залияновского паропровода, Пит Харлей вновь поднялся по лестнице, ведущей из подземного склепа. Выключив фонарь, он повесил его на пояс. Теперь единственным источником света оставались отдушины в металлической крышке над головой. Он уперся каской в крышку люка и медленно приподнял ее настолько, чтобы можно было выглянуть наружу.

От того, что он увидел, у него перехватило дыхание. Куски стекла и гранита падали с фасада здания, с грохотом раскалываясь о мостовую. Он опустил голову, и крышка вернулась на свое место. Выбираться наружу сейчас равносильно самоубийству. Лучше уж подождать, пока положение не нормализуется.

Он прижался лбом к холодному металлу верхней скобы. Столь же пугающей, как и падающие обломки, была растущая вибрация. Когда он впервые почувствовал ее, то подумал, что это поезд подземки въезжает на станцию, расположенную прямо под ним, а может быть, два поезда сразу или даже четыре, и все одновременно тормозят. Теперь он знал, что именно здание заставляло улицу содрогаться. Оно оседало и вибрировало так, что могло развалиться. И, возможно, это не удастся предотвратить. Положение могло ухудшиться. Еще несколько минут, и, если ничто не изменится, ему придется покинуть свое временное убежище и уносить ноги отсюда.

Брайан, перевязав Кэрол голову, быстро обошел кабинет и квартиру Залияна. Он не обнаружил ни одного окна, которое можно было бы открыть, никакого запасного выхода, никакого доступа на крышу. Место походило на крепость.

Костяшками пальцев Митчелл простучал дверь, которую Залиян запер за собой. Это была прочная плита, без единого пустого пространства, где он смог бы сделать дыру с помощью молотка... если, конечно, успеет найти какой-нибудь молоток. Судя по тому, как наклонился пол, в их распоряжении оставались считанные минуты, если они хотят спастись. Восточная и западная стены отклонились от вертикали примерно градусов на пять. Митчелл знал, что, когда уклон достигнет десяти – пятнадцати градусов, никакая сила в мире не сможет остановить падающее здание. Где-то в этих пределах сила гравитации начнет тянуть его к земле. В памяти живо всплыл рисунок из учебника по курсу механики, который он когда-то изучал. Рисунок представлял несколько вариантов наклона прямоугольного тела. Задавался вопрос: на какой точке прямоугольник перевернется? Когда стрелка, идущая вертикально вниз через центр массы, упадет за пределы края опоры. Все ясно и четко. Не о чем беспокоиться. Если только вы не заперты в комнате на верхнем этаже.

Он посмотрел на Кэрол, которая рылась в письменном столе Залияна в надежде отыскать второй комплект ключей или что-нибудь вроде того. Так ничего и не найдя, она села за стол, обхватив обеими руками свою перевязанную голову. Лицо ее выражало страдание. У нее, наверное, сотрясение мозга, подумал Митчелл, а возможно, и трещина. Их взгляды встретились.

– Нам удастся выбраться отсюда? – спросила она спокойным, ровным голосом.

– Нам нужно что-то вроде тарана. Что-нибудь такое, чем мы могли бы пробить эту стену. А дверь слишком прочная. – Митчелл подошел к письменному столу и опустился на колени. – Он на колесиках? Нет, черт его побери!

После этого взгляд его упал на стол для заседаний, сделанный по современному датскому проекту, со скругленными краями. На каждой его стороне – четыре ножки, которые элегантно сужались книзу и были заключены в футлярчики из сплава олова и свинца. Он весил как минимум фунтов триста, но не было никаких колесиков, которые позволили бы быстро прокатить его по полу. Все кресла-вертушки по одну сторону стола откатились от него и прижались к стене. Ближайшее из них перевернулось, обнажив механизм присоединения спинки к сиденью. Митчелл видел, что вся верхняя часть кресла ввинчивалась в середину колесного основания таким образом, что ее можно было поднимать и опускать. Он пересек комнату и стал разбирать кресло. Удерживая на месте вделанную в основание пластинку одной рукой, а другой поворачивая сиденье против часовой стрелки, его можно было поднимать до тех пор, пока желобок в конце нарезной центральной оси не попадал во вмонтированную туда пружинную защелку. Митчелл оттянул эту защелку указательным пальцем и дал сиденью еще разок повернуться. Верхняя половина кресла отделилась от нижней и упала на пол, оставив ему довольно прочную четырехколесную тележку.

– Кэрол, – закричал он, хватая другое кресло и выкручивая из него сиденье, – ты можешь ходить? Если я приподниму стол, ты сможешь...

Ему не пришлось объяснять дальше: Кэрол уже стояла рядом с ним. Минуту спустя он поднимал одну сторону стола, а Кэрол держала основания кресел наготове. Он осторожно опустил ножки стола в центральные отверстия. Когда стол был водружен на четыре колесные установки, они проверили его, прокатив взад-вперед на несколько футов. Кресла-основания держались прочно, и хорошо смазанные колесики легко несли свой груз. Теперь следовало оттащить в сторону персидские ковры.

– Расстояние между колоннами – десять футов, то есть одна из них рядом с дверью, а другая – вон в том углу. Самая слабая точка должна быть примерно вот здесь. – И Митчелл пальцем нарисовал воображаемое "Х" на облицовке. – Вот наша мишень. Ты в порядке?

– Немного кружится голова. Но давай попытаемся.

Они встали в конце самодельного тарана. Митчелл расположился с более низкой стороны, чтобы не давать столу скатываться вниз, когда они помчат его по комнате. Двадцать футов – не так-то много для разбега, но это все, чем они располагали.

Когда Митчелл кивнул, они толкнули стол к стене, стараясь изо всех сил наращивать скорость на столь маленькой дистанции. От сильного удара о стену стол тряхнуло. Но ущерб, нанесенный стене, оказался минимальным – горизонтальная вмятина на облицовке, ну и еще одна картина упала на пол. Откатив стол назад, они снова толкнули его к стене. На этот раз панель поддалась, и передний скругленный конец стола врезался в нее на глубину сантиметров в пятнадцать.

И еще раз они отступили к дальнему концу комнаты, и ринулись вперед, налегая на стол изо всех сил. После третьего удара стол пробил стену насквозь, образовав небольшое отверстие. Треск и стук падающей на пол штукатурки был сладчайшим звуком из всех когда-либо слышанных Кэрол Оуэнс и Брайаном Митчеллом. Когда они отходили назад для новой попытки, то смеялись и плакали одновременно.

Брайан подгонял Кэрол, несмотря на страшную догадку, что их усилия почти наверняка бесполезны. Не оставалось сомнений, что здание наклоняется слишком быстро, и если они даже и сумеют пробиться к лестнице, то не успеют пробежать вниз все шестьдесят шесть пролетов, прежде чем сооружение перейдет в свободное падение, учитывая еще и то, что Кэрол была слишком слаба даже для того, чтобы просто держаться на ногах.

– Ну, давай, – сказал Митчелл, изо всех сил стараясь прибавить оптимизма своему голосу, – еще парочка ударов – и мы выберемся отсюда.

Глава 25

Лузетти стоял в некотором замешательстве. На шейхе была арабская национальная одежда. Точно так же были одеты и двое из шести его сопровождающих. Остальные четверо – в модных деловых костюмах. Все они были смуглые, бородатые, с живыми карими глазами, и все, кроме шейха, отнеслись к Лузетти с нескрываемой неприязнью. Шейх оказался высоким мужчиной с ястребиным носом. Идя с ним и его окружением по 53-й улице, Лузетти чувствовал себя участником эффектного публичного шоу, устроенного каким-нибудь цирком с Ближнего Востока.

– Хэлло! Как поживаете? Как приятно вас видеть! – говорил шейх всем прохожим, с которыми встречался глазами.

Может быть, где-нибудь на Ист-Сайде, подумал Лузетти, возле здания ООН, на эту группу никто не посмотрел бы второй раз, но на Вест-Сайде люди не очень-то привыкли видеть взрослых мужчин, завернутых в простыни.

– О, попутный ветер всегда придает силы человеку, не так ли, мистер Лузетти? – сказал шейх своим тонким, пронзительным голосом, улыбаясь и помахивая рукой, ни к кому конкретно при этом не обращаясь. Он шел широким шагом, и его одежда раздувалась на ветру, как парус. – Или мне лучше называть вас Джином?

– Джин – это прекрасно. Могу я спросить, какое обращение вы предпочитаете? Шейх? Ваше превосходительство?

– Это уж чересчур официально, мой дорогой! Меня зовут аль-Халил Сауд. Называйте меня Ал! Ха-ха!

Лузетти рискнул быстро взглянуть на Торнтона, многозначительно подняв глаза к небу. Арабы, окружая своего шейха, кучей врезались в толпу двигавшихся навстречу прохожих. На углу 8-й авеню прохожих на тротуаре оказалось слишком много, и шейх отвел свой конвой в сторонку, прямо на проезжую часть. Какому-то грузовику пришлось резко затормозить, чтобы дать им пройти.

– Проклятые клоуны! – закричал водитель.

Шейх ответил ему дружеским взмахом руки.

– Хэлло! Как приятно вас видеть!

– Убирайся к себе домой и играй там в песочек!

– Как поживаете? Превосходный день!

Лузетти повернулся к Торнтону и прошептал:

– Парень совсем рехнулся.

– Зато у него куча денег.

Они пересекли 8-ю авеню и свернули на юг, оказавшись вне пределов досягаемости сильных порывов западного ветра. Трое арабов в национальных костюмах уже не выглядели так, словно собирались взлететь, как воздушные шарики. Аль-Халил Сауд схватил Лузетти за рукав и подтянул поближе к себе.

– Здание, которое вы хотите продать, – спросил он доверительным тоном, – хорошее?

– Замечательное.

– Тогда почему же вы... как это правильно сказать... избавляетесь от него?

– Правильно сказать – «продаете». Необходимы деньги для строительства других объектов.

Лузетти вытянул шею. Большая толпа собралась в конце улицы. Всюду бегущие люди, кто-то кричал. Движение транспорта остановлено, если не считать разворачивающихся автомобилей, пытавшихся выбраться из узкого проезда в южном направлении.

– Вы обратились ко мне, потому что думаете, будто у всех арабов есть деньги?

– Мы слышали, что вы подыскиваете какое-нибудь впечатляющее здание для штаб-квартиры.

Лузетти прищурился, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Нашли бомбу? Снимают кино?

– В Аравии тоже есть бедные люди. В особенности после возникновения переизбытка населения.

Лузетти, идущий впереди, почувствовал себя неловко и замедлил шаг.

– Да, этот переизбыток, – сказал он сдержанно, – мы были огорчены, узнав об этом.

– Ха-ха! Вы были огорчены! Смешнее и не придумаешь!

Прежде чем сойти с мостовой на 52-й улице, Лузетти остановился и поднял руки, останавливая своих спутников. Восемь пар глаз проследили за его пристальным взглядом, направленным вверх.

– Уж не это ли здание вы продаете, – спросил шейх, – которое наклонилось над улицей? Оно что же, выглядит так со всех сторон или только с этой стороны? Если это наклонное здание, то я не думаю, что оно меня заинтересует.

Брови Лузетти полезли вверх. Он открыл и снова закрыл рот, чувствуя, что рука Торнтона впилась в него. В отдалении слышались завывания полицейской сирены. Мимо пробежала какая-то рыдающая женщина. На следующем углу он увидел двух полицейских, отчаянно махавших руками.

– Оно наклоняется, – услышал Лузетти над ухом шепот Торнтона.

На высоте двадцати этажей платформа мойщиков окон висела над Восьмой авеню футах в тридцати от стены здания.

– На фотографиях не заметно, что это наклоняющееся здание, – сказал шейх. – На фотографиях оно вертикальное. Как и все другие здания.

То, что они видели, не было оптическим обманом, здание явно отклонилось градусов на пять или даже десять к востоку. Одиннадцатиэтажное здание между 52-й и 51-й улицами загораживало весь вид, однако восточный край здания Залияна высовывался из-за него высоким узким клином. Вверху можно было разглядеть два ряда гранита и стекла. Пока Лузетти удивленно таращил глаза, вверху показался и третий ряд окон.

– Это движущееся здание, – сердито заговорил шейх, – а не просто наклонившееся. Вам должно быть стыдно, мистер Джин! Вы собирались продать мне наклонившееся и движущееся здание. Я полагаю, что в итоге все же правильно сказать – «избавляетесь».

Лузетти медленно шел вперед. Бегущим навстречу людям приходилось уступать ему дорогу. Он увидел, что какой-то темный предмет отделился от здания и падает вниз, и следил за его полетом, пока предмет не скрылся из виду, а секундой позже услышал глухой удар. Он снова поднял глаза, ускоряя шаг, и перешел на восточную сторону улицы, чтобы получше видеть. На восточном фасаде здания зияли далеко отстоящие друг от друга темные прямоугольники, отмечая места, где отвалились куски облицовки. В вертикальных полосах стекла он видел колеблющиеся силуэты центральных городских небоскребов, словно они отражались в волнующейся воде. Лузетти четко расслышал неумолкаемый отдаленный гул и побежал, слыша за своей спиной визгливый голос шейха:

– Это распадающееся на куски здание. Падающее здание. Это совсем не то, что я имел в виду. Я шокирован и опечален, мистер Джин, тем трюком, который вы пытаетесь сделать! Да, бегите прочь со стыда! Вы, должно быть, думали, что я только вчера с верблюда свалился!

Лузетти пробивался вперед, расталкивая людей и не обращая внимания на крики вокруг. Он не мог оторвать глаз от огромного содрогающегося монолита, возвышающегося над его головой. Сознание его, казалось, было парализовано. Если бы какой-нибудь ледник сползал в море, он мог бы понять, что это результат воздействия непреодолимых сил природы, но это же здание, воздвигнутое людьми... невозможно, чтобы оно наклонялось. Нет сомнений, что его остановят и не позволят упасть совсем! Ведь такая громадина просто не может... Она же должна находиться под каким-то контролем... Но какие же мыслимые причины могли быть, чтобы... Здание наклонялось, здание приближалось к земле, здание двигалось! Этого не могло случиться, но это происходило. Он бежал качая головой, как бы отрицая то, что видел собственными глазами.

Его остановил полицейский: один из десяти, стоящих редкой цепочкой поперек 8-й авеню и пытающихся оттеснить толпу на север, подальше от 50-й улицы. Некоторые люди поворачивались и убегали, другие же, вроде Лузетти, находились в состоянии какого-то транса и не могли оторвать глаз от поразительного зрелища медленного падения шестидесятиэтажного здания. Свершалась невообразимая по масштабам катастрофа, нечто вроде землетрясения, извержения вулкана, и воздух был пропитан пылью, дымом и ужасом.

– Назад! Назад! – орали полицейские, пытаясь перекричать нарастающий гул и периодически оглядываясь назад. – Здание падает! Разбегайтесь!

Люди уже не толпились на перекрестке, он был совершенно пуст и только засыпан обломками. Лузетти видел, что полицейские машины и машины «скорой помощи» на большой скорости отъезжают от тротуаров, стремясь убраться подальше от наклоняющегося с восточной стороны здания. Несколько брошенных легковушек и грузовиков стояло посередине улицы рядом с пожарной машиной, сплюснутой гранитной плитой, словно пустая пивная жестянка. Здание осело так сильно, что дверей вестибюля и окон магазина на первом этаже больше не было видно. Трущиеся друг о друга, ломающиеся и падающие куски стали и бетона громыхали так, будто рядом шумел Ниагарский водопад.

Разорванные концы тросов платформы мойщиков окон болтались над серединой улицы, а сама платформа висела футах в ста над землей, ближе к восточной, чем к западной стороне 8-й авеню. Откинув голову назад, Лузетти видел, что верхушка здания Залияна находилась прямо над ним, но чем дольше он смотрел, тем все большую часть неба заслоняла огромная стена гранита и стекла.

Лузетти привел в чувство какой-то мужчина, который, пробегая мимо, едва не сшиб его с ног. Это был тот самый полицейский, что остановил Лузетти: у него не выдержали нервы, и теперь он занялся спасением своей собственной шкуры. Ведь когда здание упадет, здесь будет куча покойников. Лузетти сделал несколько шагов назад и уже тоже был готов повернуться и бежать, когда увидел нечто, заставившее его остановиться. Крышка люка у перекрестка на углу здания Залияна приподнялась, и показалась голова какого-то человека. Потом появился и сам человек – в каске и рабочем комбинезоне. Он отбросил крышку люка в сторону и вылез наружу, в замешательстве оглядываясь по сторонам. Из оконного проема на верхнем этаже здания летели на улицу столы и стулья. Рабочий заметил Лузетти и полицейского, находящихся к нему ближе всех других людей, и бросился к ним.

– Он не успеет, – услышал Лузетти слова полицейского.

Звук летящего над крышей здания вертолета прервал рыдания Рона Ярагоски. Он вцепился в корпус моечной машины и посмотрел на небо, почти очистившееся от дождевых туч. Пробивающиеся солнечные лучи слепили глаза. Где эта стрекоза? Легкое жужжание, похожее на звук скользящей по озеру моторной лодки, наполнило его таким бурным восторгом, что закружилась голова. Этот вертолет спасет его! Сдернет с карниза, аккуратненько и четко! Вон он, вон там, в нескольких сотнях футов над ним, с западной стороны. Не видят они его, что ли?

– Сюда! – заорал Ярагоски, размахивая руками над головой. – Вот он я!

Вертолет сделал вираж, разворачиваясь для нового захода, но он был все еще слишком высоко. Они меня видят, торжествовал Ярагоски, карабкаясь на моечную машину. Они возвращаются! Я сделаю так, чтобы им было легче забрать меня, я залезу как можно выше!

Со своей новой позиции он мог дотянуться до карниза у нижнего края медной пирамиды. Осторожно, помогая себе коленями, он подтягивался вверх, пока не встал на водосточный желоб, и, переводя дыхание, прислонился к пирамидальной покатой крыше. Держась одной рукой, он размахивал другой, когда вертолет пролетал над ним.

– Сюда! Сюда! – вопил он, рыдая теперь уже от радости, а не от безысходности.

Вероятно, для них слишком рискованно опускаться ниже в такой ветреный день, подумал он. Я уж лучше заберусь на самую верхушку. Упираясь руками, животом и рантами ботинок в крышу, он рывками продвигался вверх, примерно на фут за один рывок. При нормальном положении здания крыша была бы слишком крутой, чтобы лезть на нее подобным образом, в особенности если она трясется, словно «форд» модели "Т", однако здание так сильно наклонилось, что уклон западного фасада сгладился. Рон не отрывал глаз от самой верхушки пирамиды, отмеченной остроконечным медным шпилем высотой в шесть футов. Он полз все выше и выше, и ветер помогал ему в этом. Добравшись до вершины, Рон ухватился обеими руками за шпиль и встал на ноги.

Вертолет кружил над площадью, похоже, летчик оценивал ситуацию. Он был все еще как минимум футах в двухстах от крыши. Ярагоски чувствовал, что здание оседает и смещается. Если бы он посмотрел вниз, то понял бы, что ему придется либо снова подниматься вверх, либо умереть от страха. Он размахивал рукой, но вертолет оставался довольно далеко и высоко от него.

– Давайте же! – кричал Рон. – Бросьте веревку! Давайте! Поближе! Сюда!

Вертолет немного приблизился. Летчик, по всей видимости, пытался зависнуть над крышей, но обнаружил, что при таком ветре это невозможно. У них же есть веревки, подумал Ярагоски. Они могут сбросить мне веревку подлиннее, а сами так и останутся в безопасности.

Вертолет немного опустился вниз, оказавшись примерно на одном уровне с Ярагоски. Машина медленно развернулась, и вот уже одна сторона ее фюзеляжа оказалась прямо напротив Ярагоски. И тогда он увидел большой номер, нарисованный на дверце. Это был вертолет с телецентра. Он маневрировал, делал съемку и выбирал нужный угол для кинокамеры. На нем, вероятно, даже не было необходимого спасательного снаряжения.

Ярагоски видел, как летчик усиленно старается удержать машину на месте, как оператор энергично кивает ему головой, нацеливая объективы. О да, это будет грандиозный кадр. Великолепный кадр. По меньшей мере достойный Пулитцеровской премии.

– Вызовите помощь, вы, сукины дети! – заорал, потрясая кулаком, Ярагоски.

Но даже если они уже вызвали ее, Рон знал, что в этом не было никакого проку. Времени не оставалось. Здание падало. У него свело желудок. Он закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы удержать рвоту: ведь его семья будет смотреть вечерние новости. Рон сжимал шпиль изо всех сил, а мир уходил от него...

Глава 26

Никто не ответил на предупреждающие крики Кори Хейл на десятом, девятом, восьмом, седьмом и шестом этажах, но когда она открыла дверь пятого, то обнаружила там встревоженную молодую парочку, торопливо натягивающую на себя одежду.

– Сматывайтесь отсюда, и поживее, – сказала она, держа дверь открытой, – и не тратьте время.

– А в чем дело-то? – нахально спросила девушка, натягивая нейлоновые чулки. – Что стряслось?

– Точно не знаю, моя сладенькая, но я уверена, что если мы не уберемся отсюда прямо сейчас, то в любую минуту можем погибнуть. Вы разве не слышали сирены?

Мужчина застегнул брючный ремень и передал своей подружке ее сумочку.

– Мы были заняты.

– Если вы ничего не заметили, – сказала Кори, пока они проходили мимо нее на лестницу, – то это, должно быть, было какое-то замечательное занятие. Как бы хотелось, чтобы и мне выпала такая удача.

Пол угрожающе накренился, и со стороны кабинетов донесся звон разбивающегося стекла.

– Вот невезуха-то, Боб, – на ходу с досадой бросила девушка, торопясь вниз по ступенькам с зажатыми в руке туфлями на высоких каблуках, – ты же мне говорил, что сирена – просто какое-то учение. Всякий раз, когда я тебя слушаю, происходит что-нибудь в этом роде.

– Отстань, Диана. Можно подумать, что ты не имеешь к этому никакого отношения. Мне тоже не надо было тебя слушать. – А у Кори он спросил: Вы ведь не будете поднимать шума? А то нашего босса кондрашка хватит.

– Кто, я?! Я вообще ничего не видела.

На площадках четвертого и третьего этажей Кори открывала пожарные двери и кричала:

– Уносите побыстрее свои задницы! Здание падает!

Вибрация и грохот усиливались, и на стенах лестничного пролета появились трещины. На площадке второго этажа дверь была приоткрыта, и куски бетона, валявшиеся на полу, не давали ей закрыться. Кори прокричала свое предостережение на ходу.

Женщина начала плакать. Пол вестибюля был усыпан кусками, отвалившимися от стен и потолка, и все новые куски отваливались и сыпались вниз. Вся троица старалась пересекать вестибюль в тех местах, где потолок уже обвалился. Вдруг Кори остановила своих спутников, заметив, что из-за сильной усадки здания нижняя часть выходных дверей оказалась на несколько футов ниже уровня тротуара и неуклонно продолжала опускаться.

Кори устремилась к отдельно стоящей винтовой лестнице, ведущей в полуподвальный этаж. Они с трудом карабкались по частично разбитым и усыпанным битым камнем ступенькам. В тот момент, когда они добрались до верха, вся нижняя половина лестницы обрушилась. Прикрывая головы руками, они побежали по коридору к более высокой стороне здания, мимо разбитых вдребезги магазинных окон и обвалившихся стен. Отчаянные вопли молодой женщины заглушил грохот.

На западной стороне здания был балкон, выходящий на площадь. Его стеклянная дверь оказалась частично зажатой перекосившейся рамой, так что им всем троим пришлось одновременно рвануть ее, чтобы открыть. В образовавшуюся щель можно было протиснуться наружу. Футов пять осадки приблизили балкон к земле, и теперь высота составляла примерно семь футов. Между стеной здания и мостовой виднелась брешь шириной в два фута, но они сумели миновать ее, спустившись с внешнего ограждения балкона. От стоявших поблизости машин различных служб по чрезвычайным ситуациям к ним бежали полицейские, чтобы помочь спуститься вниз.

Оказавшись на земле, Кори Хейл тут же попыталась забраться обратно на балкон, отчаянно вырываясь из рук полицейского, который крепко держал ее.

– Черт побери, да что это вы пытаетесь проделать, леди, хотите убить себя?

– Джерри еще там, внутри! Он же шел позади нас!

– Надо уходить отсюда, – сказал полицейский, увлекая ее за собой, здесь опасно оставаться.

И как бы в подтверждение истинности его слов от южного угла здания на двадцатом этаже оторвалась стеклянная панель. Скользнув, как сани с горы, по фасаду здания, она исчезла в расщелине у основания. Относительно небольшие куски гранита и бетона катились вниз по краю здания, градом падая на площадь.

Плача навзрыд, Кори больше не сопротивлялась и позволила полицейскому оттащить себя в сторону.

– Джерри там, внутри, – повторяла она снова и снова, – вы должны спасти его!

– Он должен сам спасти себя.

– Это я виновата! Это ведь я, я послала его туда, вверх по лестнице...

С расстояния в 150 футов, из-за капота полицейской бронированной машины, Кори Хейл пристально следила за тем, как здание Залияна медленно, но верно разрушается. Уклон западного фасада становился все более и более крутым, и по мере того как рушились этажи, находящиеся ниже уровня земли, погружалось в землю и все сооружение. Балкон, благодаря которому спаслась Кори, исчезал из виду, и это сопровождалось таким содроганием земли и волнами пыли, что все вокруг было как в тумане. Брешь между асфальтом площади и фасадом здания расширилась до пяти футов.

Когда второй этаж уже почти поглотила земля, в выбитом окне третьего этажа появилась фигура Джерри Коутса.

– Вот же он! – закричала Кори. – Джерри! Джерри! – Она бросилась к зданию, крича и размахивая руками. – Прыгай! Ты сможешь это сделать! О Господи, хвала тебе!

Коутс посмотрел назад, вперед, потом вниз. Его лицо было в крови и грязи, а униформа разорвана. Подобно парашютисту, отрывающемуся от двери обреченного самолета, он оттолкнулся от здания и перепрыгнул через расширяющуюся брешь, целясь на край мостовой в десяти футах под ним. Приземлился он благополучно, но кусок тротуара, на который он прыгнул, откололся и ушел вниз, увлекая его за собой, так что только его голова и плечи остались на виду.

– Держись, держись, солнышко, – кричала она, – тетушка Кори сейчас вытащит тебя наверх!

Следом за Кори бежал полицейский, пытавшийся ухватить ее рукой.

– Я его вытащу, а ты оставайся...

Какой-то резкий, скрежещущий звук заставил их обоих остановиться. Кори в ужасе прижала руки к щекам. Гигантский кусок облицовки прямо над Коутсом, практически в половину ширины здания вплоть до двенадцатого этажа, отслоился от здания – и этот кусок, оторвавшись полностью, быстро заскользил вниз подобно снежной лавине. Коутс, умоляюще смотревший на своих потенциальных спасителей, на их глазах был погребен под шестьюдесятью тоннами гранита и стекла.

У Кори Хейл отказали ноги. Теперь уже ее надо было тащить в безопасное место.

Когда отключился электрический ток, Билл Слатер и Преподобный Бун могли опускать свою платформу лишь ручной лебедкой. Движение было мучительно медленным, а платформа подпрыгивала так сильно, что казалось, вот-вот оторвется. Когда они были все еще футах в ста двадцати от улицы, Слатер в отчаянии воздел руки.

– С такой скоростью мы с тобой пропадем. Проклятое здание того и гляди рухнет нам на головы. – Слатер перекинул ноги через перила. – Я хочу спуститься по тросу, так быстрее.

– Нет! Продолжай работать лебедкой! Здесь же много...

Платформа устрашающе подпрыгнула. Они уперлись руками в перекладины и в страхе посмотрели вверх. Платформа снова подпрыгнула, словно пытаясь избавиться от своих пассажиров, а потом кронштейн, поддерживавший трос на стороне Слатера, отделился от парапета крыши. Платформа, сильно дернувшись, встала в вертикальное положение, бросив болтающего в воздухе ногами Слатера на двенадцать футов ниже напарника и запустив в пространство все их оборудование: ведра, щетки, валики и бутылки с химикалиями. Оба мужчины рефлекторно сжали рычаги лебедки, и это помогло им уцелеть. Они повисли в воздухе, а семисотфутовый трос пролетел вниз, рассекая воздух, всего лишь в нескольких футах от них. Они зажмурили глаза и не открывали их, пока не услышали удар упавшего на землю кронштейна.

– Господи, вот дерьмо-то! – с облегчением выдохнул Слатер. Он посмотрел вверх, на подошвы ботинок Буна, висевших над ним, чувствуя, как платформа медленно разворачивается на 180 градусов. Казалось, что здание и небо тоже вращаются вместе с ней. – Ты там в порядке, Преподобный, а?

– Д-д-д-да. Благодаря Господу.

– Ну, ты благодари своего Господа, а я лучше назову его грязным ублюдком. Теперь мы должны скользить вниз по тросу. Ты сможешь спуститься здесь, а? Ну? Ты сможешь?

– Нет. Я... я и двинуться-то не могу. Если шевельнусь, то упаду.

– Ты должен попытаться! Здание падает вниз, как молот. Давай за мной! Смотри, это просто. – И Слатер еще немного опустился, пока не дотянулся до троса и не обвил его ногами. Убедившись, что зацепился достаточно прочно, он ухватился за трос одной рукой, а потом и другой, после чего снова взглянул на Буна, оцепеневшего от страха на верхушке платформы. Ты что же, собираешься торчать там и молиться, так?

– Да. Сила молитвы спасет меня.

– Господь помогает тем, кто сам себе помогает. Если ты будешь сидеть и молиться, то тебя прихлопнет, как жука. Господь только что велел мне прыгать отсюда, так что до свидания!

– Господь – мой пастырь, – едва выговорил Бун сквозь рыдания высоким, тоненьким голосом. – Я не стану ни на что сетовать. И хотя я уже иду через долину, над которой нависла тень смерти, не страшусь никакого зла.

Слатер презрительно фыркнул.

– Да уж, только ты ведь не идешь, ты висишь.

Он ослабил тиски своих ног, сжимающих трос, и, перебирая руками, начал спускаться вниз. А Преподобный Бун оперся локтями о перила так сильно, что боль в руках стала почти невыносимой, но, несмотря на это, не мог изменить своей позы, не мог сделать вообще никакого движения, чтобы помочь себе. Его глаза были плотно закрыты, зубы оскалены, из горла вырывались всхлипы, похожие на причитания его бабушки, когда та предавалась печали. Не в силах говорить, Бун молился про себя:

– Помоги мне, Господи. Помоги мне сейчас. Если ты когда-либо стремился помочь своему слуге, который носит тебя в своем сердце, окажи эту помощь. Ты нужен мне сейчас, Господи! Не дай мне умереть!

У него звенело в ушах, слезы текли по щекам, и он приготовился встретить смерть. Что-то мягко подтолкнуло платформу. Бун открыл глаза и посмотрел вниз. Нижний конец платформы висел прямо над крышей десятиэтажного здания, стоявшего на противоположной от здания Залияна стороне. Глаза Буна расширились от изумления: плоская асфальтовая крыша была всего в каких-то шести футах под его ногами! С радостным криком он разжал руки и упал на кучу мусора.

– Благодарю тебя, Господи! – прорыдал он, вставая на ноги.

Качаясь как пьяный, Бун бросился бежать по крыше, не замечая гигантской тени, следовавшей за ним, вломился через дверь на лестницу и ринулся вниз, перепрыгивая разом через четыре, шесть и даже восемь ступенек.

– Благодарю тебя, Господи! – кричал он снова и снова, истерически хохоча. – Благодарю тебя, Господи!

Перевел с английского С. БУРИН.

(Окончание следует.)

Copyright(c) 1984 by Robert Byrne. Перевод (c) ЗАО издательство «Центрполиграф», 1994.

Любителям приключенческой литературы

НЕБОСКРЕБ

Роберт БИРН. Миссис Аннет Вайман сидела в своей тесной спаленке на 40-м этаже башни Гарнера, и ее изящные пальчики порхали, словно птички колибри, над клавиатурой процессора. Она напряглась, чтобы расслышать голос, идущий из вставленных в уши микрофонов, и исправила непонятный кусок текста. Если и был в этом мире человек, который диктовал хуже, чем мистер Мушковец, ей бы очень хотелось знать, кто он. Голос Мушковца был либо с хрипотцой, как помехи в радиоприемнике, либо в ее ушах явственно звучало бульканье, как если бы рядом стояла кипящая маисовая каша. Сегодня это была главным образом каша. Что он сказал: «мясо сурка» или «мясо с сыром»?

Она застыла, глядя в окно. Обычно Аннет держала жалюзи поднятыми, несмотря на опостылевший вид на здание Залияна, расположенное в восьмидесяти футах к западу, но несколько минут назад она опустила их, потому что небо расчистилось и солнце, отражаясь от пирамиды на залияновской крыше, слепило ей глаза. Теперь на окно упала тень, поэтому она и потянула за шнур и подняла жалюзи.

Следующее предложение прозвучало еще невнятнее, чем предыдущее. Ей пришлось выбирать между «вы заказываете пиво, а не какую-то касторку» и «вы наказываете пиво, а не капусту и не порку». Отражения в окнах здания Залияна cтранным образом запрыгали. Миссис Вайман уставилась на вертикальные полосы стены залияновского здания, заполнившие ее окно. Поразительно! Если бы Аннет точно не знала, что этого не может быть, она могла бы поклясться, что здание стало ближе к окну, чем всего пятнадцать минут назад. И чем больше она смотрела на него, тем ближе оно становилось. Более того, казалось, что оно как бы скашивается, словно клонится в ее сторону.

Аннет вынула микрофончики из ушей и отложила их в сторону, напряженно всматриваясь в окно. Ей не очень хотелось подойти к окну и рассмотреть получше, потому что она наслаждалась этой иллюзией и не хотела, чтобы она исчезла. С того места, где стоял стул, картина выглядела на удивление реалистично, будто, сидя в поезде подземки, воображаешь себе, что это вовсе не он движется, а станция.

– Шарлен, – позвала она, – подойди-ка и посмотри на это. Мне кажется, я схожу с ума.

Ответа не последовало. Она откинулась на спину и потянула на себя дверь спаленки. Шарлен не оказалось за столом. И вообще никого не было. Куда же все подевались? Уж не пропустила ли она чего-нибудь из-за того, что ее уши были заполнены этим Мушковцом с его маисовой кашей во рту?

Аннет встала с кресла и подошла к окну. Улицы внизу были пустыми, если не считать аварийных машин и нескольких бегущих фигурок. На 50-й улице, за 8-й авеню было... что, что?.. какой-то провал? Создавалось впечатление, что куда-то пропал целый кусок улицы. Облако тумана, или дыма, или пыли поднималось с тротуара вдоль всего основания здания Залияна. Разглядывая его фасад, она увидела, что по меньшей мере двенадцать окон и плит куда-то подевалось, вот в одном из окон появился какой-то предмет – то ли конторка, то ли стол – и выпал на улицу.

Здание приближалось, и в этом не было никаких сомнений. Двигалось все сооружение – она могла догадаться об этом по тому, как плясали отражения в окнах. То, что оно наклонялось, подтвердил и взгляд на крышу, которая больше не находилась там, где ей полагалось быть. Здание Залияна падало на нее, причем с такой скоростью, что любая попытка спастись казалась совершенно бессмысленной.

Миссис Вайман попятилась назад, натыкаясь на мебель и цепляясь за нее руками, и не сводила глаз с приближающейся громады. Потом повернулась и бросилась бежать мимо брошенных столов, мимо лифтов, вниз по ступенькам. Выбраться на улицу она не успеет, это ясно, подумала Аннет, надеясь только на одно: что она успеет убежать, убежать как можно дальше от преследовавшей ее галлюцинации. И миссис Вайман летела по коридору так быстро, как только может бежать обезумевший от ужаса человек.

Глава 27

Полиция уже почти очистила зону 50-й улицы, оттесняя людей в сторону Бродвея, и только один старик в заляпанной жиром и грязью куртке оказал сопротивление.

– Черт тебя побери, болван, – раздраженно кричал полицейский, толкая его в спину, – пойдешь ты наконец?

– А смысл-то какой? – пожимал плечами старик, не отвечая на толчки и не двигаясь с места. – Мы же все так или иначе через несколько минут окажемся под водой. Ненавижу говорить: «Я вас предупреждал», и все-таки – я вас предупреждал.

– Да-да, и над Эйнштейном тоже смеялись, я знаю.

– Громоздите, громоздите ваши здания! Этот остров непременно уйдет вниз. Почему бы людям не прислушаться? Вы плюете на законы природы и Господа – и заплатите страшную цену. Эй, поосторожнее! Мне же больно! Я вас знаю, я вас тут видел раньше. Вы один из тех полицейских, которых я пытался предупредить. А вы меня не слушали, так же, как и остальные.

– Шевелись давай.

– А теперь вот Манхэттен уходит под воду, как Атлантида. Слишком уж большой вес. Господь такого не одобрит.

Полицейский погрозил ему дубинкой.

– Если ты не уберешься отсюда, мне придется всыпать тебе и оттащить за шиворот!

– Это будет абсолютно напрасной тратой энергии. Мы все скоро утонем и здания, и люди. Можно одинаково хорошо утонуть на 8-й авеню, как и на Бродвее, так ведь? Весь остров пойдет на дно... точнехонько в те отбросы, которые мы сваливали туда долгие годы. Смирись с этим!

– Манхэттен – не остров, а полуостров. Полуострова не тонут.

– И где же об этом написано? Где говорится, что полуострова не тонут, а?

Тень здания Залияна уже накрыла театр Гершвина на северной стороне улицы и, словно дождевая туча, двигалась поперек фасада здания киностудии «Парамаунт», которое тянулось от середины квартала до Бродвея. Опустившаяся тень заставила полицейского обернуться и мгновенно забыть о старике.

– Здание падает, – крикнул он бегущим людям. – Бегите на север или на юг!

Старик покачал головой в ответ на панический призыв. Позор! Люди бегут и верещат, как истерические девицы, и полиция улепетывает вместе с ними!

– Пришел день Страшного суда, вот он! – взывал старик, протягивая к ним руки. – Неужели вы не можете сохранить хоть каплю достоинства!

Кусок сборного бетона отделился от парапета крыши и стремительно пролетел 780 футов до перекрестка. К моменту удара о землю он двигался со скоростью 150 миль в час и разорвался с силой ящика динамита. Один кусок размером с шар для боулинга пролетел поперек мостовой, словно пущенный по воде камень, и ударил в спину бегущего Пита Харлея. Каска слетела с его головы, он упал лицом на тротуар, раскинув руки и ноги, словно вцепился в землю, пытаясь спастись.

Лузетти и стоящий рядом с ним полицейский сделали было шаг к упавшему футах в двадцати от них человеку, потом заколебались и посмотрели вверх, не летит ли оттуда что-нибудь еще. Какой-то пожилой мужчина в темно-синем деловом костюме быстро прошел мимо них в сторону перекрестка. Он то ли не понимал грозящей ему опасности, то ли просто игнорировал ее. Мужчина держался прямо и своим спокойным, размеренным шагом напоминал сельского сквайра на прогулке. Дойдя до лежащего без сознания Харлея, он наклонился и, взяв его за обе руки, попытался оттащить в сторону от падающего здания. Было ясно, что одному ему не справиться. Подстегнутые его мужеством Лузетти и полицейский бросились на помощь.

– Держите его, – сказал мужчина, приподнимая Харлея.

– Чарли! – с недоверием выдохнул Лузетти. – Что ты здесь делаешь?

Полицейский взял Харлея за одну руку, Лузетти – за другую, и так они почти бегом потащили его в северном направлении. Мужчина в синем костюме внимательно наблюдал за ними, но не сдвинулся с места.

– Чарли! – крикнул Лузетти через плечо, задыхаясь. – Беги! Убирайся! – И добавил, обращаясь к полицейскому: – Ты знаешь, кто это? Чарли Кэстльман! Он спроектировал здание Залияна!

– Да? Хреновая работенка.

Лузетти бросил Харлея и остановился посередине улицы, крича и размахивая руками:

– Чарли! В чем дело? Беги, Бога ради!

Здание Залияна теперь уже наклонилось так круто, что его верхушка как бы обогнула дома на противоположной стороне улицы. Клубящаяся белая пыль указывала на места, где оседающее здание терлось облицовкой о тротуар. Грохот и скрежет сопровождались звоном разбивающегося стекла. Кэстльман спокойно дошел до центра перекрестка, остановился и посмотрел вверх, на гигантскую стену, опрокидывающуся на него.

Впервые за долгие годы из глаз Лузетти хлынули слезы.

– Нет! – крикнул он. – Не делай этого!

Его голос звучал сдавленно, да и в любом случае в таком шуме его невозможно было расслышать. А Чарльз Кэстльман, явно удовлетворенный тем, что оказался в месте, которое должно стать центром столкновения, спокойно стоял, подняв голову и держа руки по швам. Он не вздрогнул, не отклонился, когда кусок облицовки обрушился на мостовую рядом с ним, и продолжал стоять, как человек, ожидающий, что его вот-вот увенчают венком победителя.

В середине дня не так уж много мужчин стремятся заплатить двадцать баксов за то, чтобы обнаженная женщина плюхнулась к ним на колени и одарила парой любезностей. Строго говоря, в тот день их вообще не было в кафе «Страна грез», находящемся в десятиэтажном, оставленном владельцами кирпичном здании рядом с башней Гарнера, как раз напротив устремленного ввысь здания Залияна. Дорин и Мэдж, две девушки, работавшие в тот день, сидели при свечах в своей лишенной окон комнатке для переодевания и размышляли, насколько долго затянется авария: на минуты, часы или недели. Такая возможность не исключена, сказала Дорин, припоминая предсказание какого-то астролога, которое прочла в одной из бульварных газеток в универмаге. Там говорилось, что мировая энергетическая система постоянно нарушается и что роду человеческому однажды снова придется добывать себе огонь примитивным способом.

Но не только эти грустные мысли и темнота заставляли их с беспокойством смотреть друг на друга. Дело было еще и в вибрации. Их полуразвалившееся старенькое здание, приговоренное к сносу, тряслось так, словно какой-нибудь грузовик тащил его за собой на буксире. Крошка Тим, их вышибала и кассир, а также распорядитель всех развлечений, спустился на улицу посмотреть, что происходит. Прошло уже минут пять, а он все не возвращался. А теперь над их головами возник звук, будто кто-то бежал с крыши по деревянным ступенькам. Бум, бум, бум, бум! Бум, бум, бум, бум! Три длинных шага – и прыжок на лестничную площадку, все ближе и ближе, все громче и громче. Доносились также взрывы пронзительного смеха и крики: «Благодарю тебя, Господи!» Кто-то мчался вниз по лестнице и через считанные секунды должен был ворваться сюда, хотя это совершенно невозможно: с верхних этажей давно всех выселили.

Женщины встали, завязывая пояса на своих полистироловых халатах, тут дверь распахнулась и Р. Дж. Бун, он же Преподобный Ральф, буквально впрыгнул в комнату.

– Лестница, – закричал он, безумно озираясь в полутьме, – где лестница?

Мэдж игриво показала на занавешенный дверной проем, а Доррин уже открыла рот, готовясь что-то сказать.

– Вы бы выбирались отсюда, – крикнул Бун, отшвыривая в сторону занавеску и вылетая в открывшийся за ней коридор, – залияновское здание падает! – Он успел сделать три стремительных шага, прежде чем остановился и ринулся обратно в комнату; обе женщины мигом отступили в угол. – Боже милостивый спас меня, так что теперь мне надо спасти вас. Благословенно имя Господа.

Мэдж схватила свечу и замахнулась ею.

– Только попробуй тронь меня, – зашипела она, – и я выжгу к черту твои мерзкие глаза!

– Господь простит тебя за такие слова, – сказал Бун, гася пламя свечи рукой. – Бежим, нам надо выбираться отсюда! Это место обречено!

– Ты хочешь сказать, что начинается снос здания?

Ничего не ответив и схватив женщин за руки, он потащил их через дверь и дальше, по коридору. До улицы оставалось несколько шагов, и Бун проделал их большими скачками, не обращая внимания на протесты женщин, которых он волочил за собой. Они спотыкались, отчаянно стараясь удержаться на ногах. Выскочили они прямо на 8-ю авеню, Бун побежал на юг, через завалы битого камня и стекла, словно быстроходный катер, тащивший за собой двух любителей водных лыж.

Как только женщины посмотрели вверх и увидели нависшее над ними здание Залияна, они мигом перестали сопротивляться. Вместо того чтобы удерживать Буна на месте, они понеслись рядом с ним, мелькая голыми ногами. Распахнутые халаты развевались позади, как пелерины.

Бун заметил, что те души, которые он избрал для спасения, оказались нудистами. Посмотрев на подпрыгивающие груди слева от себя и на такие же подпрыгивающие груди справа, Ральф воздел страдающие глаза к небесам в поисках объяснения. Его ноги ослабели, и он перешел на рысцу, надеясь, что эти распутницы побегут вперед и оторвутся от него, но нет: по всей видимости, опасаясь, что их спутник вот-вот потеряет сознание, они ухватили его под руки и потащили к толпе зевак, собравшихся между 49-й и 48-й улицами.

– Почему? – кричал Бун небу. – Почему?

Билл Слатер, все еще пыхтевший после стремительного скольжения по тросу, приветствовал своего напарника, широко раскинув руки.

– Бог мой, Преподобный, – сказал он, улыбаясь и качая головой, пока Дорин и Мэдж пытались запахнуть свои халатики, – я оставил тебя одного всего на какую-то минуту, и смотри-ка, что получилось! Ты что же, не представишь меня дамам?

Чтобы Кэрол не потеряла равновесия, Брайан держал ее одной рукой за талию, пока они, спираль за спиралью, сломя голову неслись вниз по бетонным ступенькам. Кэрол то и дело заверяла его, что с ней все в порядке, что сможет добежать, но ее бледное лицо и полузакрытые глаза ясно говорили, что она вот-вот потеряет сознание. У самого Брайана началось головокружение: настолько быстро они вертелись по этим крутым поворотам. Ему даже дважды пришлось остановиться на несколько секунд, чтобы восстановить равновесие.

По оценке Митчелла, здание уже отклонилось от вертикали градусов на десять – пятнадцать. При такой скорости оно могло перейти в свободное падение всего через две-три минуты. За это время им до улицы не добраться. Все, что они смогли сделать, – спуститься как можно ниже. К моменту удара о землю ускорение на верхних этажах будет таким мощным, что все вокруг будет попросту уничтожено. Но на нижних этажах у них все-таки останется какой-то шанс.

На 40-м этаже Кэрол сбросила туфли. На 35-м она настолько ослабла, что ей стали отказывать ноги. Она двигала ими почти механически, и Митчеллу приходилось наполовину волочить ее по этим бесконечным поворотам.

Когда Кэрол сбросила туфли, это вызвало в памяти Митчелла одну сцену, которую ему так никогда и не удалось забыть: перекореженные тротуары в Канзас-Сити. Когда он прибыл туда спустя шесть часов после катастрофы, первое, что бросилось в глаза, были женские туфли, разбросанные по тротуару и по вестибюлю гостиницы. В экстремальных ситуациях женщины в первую очередь избавляются от высоких каблуков. Он видел сброшенные туфли и при нескольких других катастрофах, но нигде их не было так много, как в «Хайат Редженси», и это наглядно показывало, что людей охватила массовая паника...

В вестибюле гостиницы он наткнулся на еще более страшную деталь: мелкое озерцо розоватой воды. Спутанный клубок разрушенных дорожек, лица рабочих спасательных бригад – все он помнил ясно, и его память неоднократно возвращалась именно к розовому озерцу. Когда два подвесных перехода оторвались от стальных стержней и вместе со стоявшими на них зрителями упали на танцующих внизу людей, были разорваны трубы для разбрызгивания воды. К тому времени, как воду перекрыли, она покрывала пол вестибюля на несколько дюймов, образовав озеро, в середине которого, как остров, возвышались развалины рухнувших переходов. И только после того, как он несколько минут простоял в воде и походил по ней, поднимая брызги, Митчелл наконец-то сообразил, что розовой она была потому, что смешалась с кровью. Он вспомнил ощущение подступившей к горлу тошноты при мысли о количестве крови, которое должно было пролиться, чтобы окрасить воду в розовый цвет. Спасатели, карабкавшиеся через завал, не думали о причинах крушения, они просто пытались спасти людей, все еще погребенных под развалинами, и Митчелл тоже отдался работе, пока не стал падать от усталости. Он помог поднять стальную балку, чтобы освободить ноги какой-то женщины, и держал ее руки в своих, когда она умирала... в этот момент он впал в какой-то столбняк, не в силах оторвать глаз от кошмарной сцены, и по его щекам текли слезы.

Еще никогда в жизни Брайан не чувствовал себя таким беспомощным. Его инженерные знания и опыт были здесь совершенно бесполезны, он не мог спасти жизнь женщины, вернуть тех, кто уже погиб, или облегчить боль сотен раненых. Он даже не мог обещать, что подобные трагедии больше не повторятся. С холодящей душу ясностью Митчелл понимал, что они повторятся, независимо от того, сколько он обучит людей, напишет статей и прочтет лекций. Они будут повторяться снова и снова, и никто не в состоянии угадать, где и когда. Человек может знать все о проектах, материалах и строительном деле, но применению этих знаний всегда будут препятствовать силы, которые он не мог заранее учесть...

Такое же чувство беспомощности овладело им, когда они с Кэрол кружились в отчаянном спуске по спиралям залияновского лестничного колодца. Словно Алиса, летящая в кроличью нору, словно какой-то сюрреалистический спуск в водоворот... Шум в ушах свидетельствовал о приближающемся конце света. Вниз, вниз и вниз бежали они, потому что сейчас был смысл делать только это. Оставаться наверху – означало верную смерть, а внизу была неизвестность, но неизвестность, в которой у них мог появиться хоть какой-то шанс на спасение, и поэтому они и мчались к этой неизвестности.

Когда они миновали 27-й этаж, здание уже отклонилось на двадцать градусов от вертикали, и его так основательно тряхнуло, что они оба упали. Здание колебалось, неуклюже поворачиваясь по часовой стрелке и продолжая свое неумолимое движение.

А двадцатью этажами ниже Арам Залиян тоже был сбит с ног. Он перекинул дипломат через перила, подтянулся, встал на ноги и снова двинулся вниз, по следующему витку ступенек. Пораненная ступня очень болела. Видимо, рана снова открылась, о чем свидетельствовали пульсирующая боль и кровь в туфле. У него кружилась голова – вероятно, от удара, который эта сука адвокатша нанесла ему. Если только он выберется отсюда живым, пообещал себе Залиян, то надолго уляжется на обследование. В Швейцарии немало прекрасных клиник. Почти таких же прекрасных, как курорты.

Он должен спастись! Залиян миновал площадку шестого этажа, потом пятого... Если здание будет наклоняться с той же скоростью, он успеет выбраться на улицу вовремя, а уж там побежит как черт, чтобы спастись, несмотря ни на какую боль. Если только его изношенное старое тело не развалится раньше...

Между пятым и четвертым этажами его остановила туча пыли, летевшая вверх откуда-то из недр здания. Ступеньки сотрясались так яростно, что ему пришлось бросить дипломат и вцепиться в перила обеими руками. Сквозь нарастающий грохот он услышал новый звук, свидетельствующий о более реальной угрозе, – хруст, перемалывание и разлом бетона прямо под ним, этажом ниже.

Залиян наклонился, чтобы подобрать дипломат, но тот упал слишком далеко, в неожиданно открывшуюся трещину. Сквозь поднимающуюся пыль Залиян видел, как он, подпрыгивая на колышущемся пласте гравия и кусках бетона, полетел вниз, где все, казалось, кипело, словно лава в кратере. Пролет нижних ступенек отломился, и Залиян оказался стоящим на самом краю. Он вскарабкался на несколько ступенек вверх, с трудом веря, что потерял такую крупную сумму денег. Потом повернулся и побежал вверх на следующую лестничную площадку. Два больших куска стены за его спиной обрушились с оглушающим ревом, сбив его с ног и похоронив под собой ступеньки, на которых он только что стоял. Здание и оседало, и опрокидывалось одновременно, а нижние этажи вместе с лестницей разрушались снизу вверх.

Залиян рвался вверх изо всех оставшихся у него сил, убегая от разрастающегося обвала, который будто бы прогрызал себе путь к нему, словно огромная пасть. Его старые ноги уже не годились для такой задачи. Это чудовище побеждало. Он уже почти добрался до площадки пятого этажа, надеясь убраться с лестницы и попытаться найти какое-нибудь окно, чтобы выпрыгнуть наружу, когда под его правой ногой обвалилась ступенька, и от резкой нагрузки левая нога подогнулась. Он отчаянно вцепился в перила, изо всех сил пытаясь подняться, прищурившись из-за поднявшегося вокруг него облака пыли, и даже попытался избавиться от мысли, что это конец. Но даже если ему и удалось бы втащить себя на лестничную площадку, с ним все было бы кончено. Даже если бы его ноги, сердце и легкие были молоды и сильны, ему все равно бы не удалось обогнать стремительно развивающееся разрушение.

Площадка пятого этажа с сохранившейся частью ступенек под ней оторвалась цельным куском и упала вместе с Залияном на колеблющийся внизу завал. Огромные бетонные плиты оторвались от стен и упали сверху, словно могильные камни. Одна из них раздавила ноги Залияну, другая – бедра и туловище, а третья обрушилась на голову и плечи.

Глава 28

Мимо статуи Свободы, вверх по Ист-Ривер, через реку Гарлем, от одного берега до другого, потом под мост Джорджа Вашингтона и вниз по Гудзону таков последний этап экскурсии вокруг острова Манхэттен. Для прогулочного катера кольцевой линии сейчас было отличное время, он шел по течению Гудзона, направляясь к месту своего старта у 83-го пирса, рядом с 43-й улицей.

Неустанный монотонный голос из громкоговорителя не отвечал настроению шестидесяти насквозь промокших от дождя и не защищенных от ветра туристов. Но экскурсовод пытался развлечь их.

– Это самый лучший вид на Рокфеллеровский центр и на новые стеклянные небоскребы центра города, который мы можем вам предложить. Отличное зрелище, не так ли? В особенности, когда город омыт дождем и так весь и сияет на полуденном солнце. Бьюсь об заклад, вы сейчас рады, что не отказались от этой прогулки! Даже и не спорьте! Теиз вас, кто смотрит в сторону Джерси, могут взглянуть на юг и увидеть Хобокен, где родился Фрэнк Синатра. А со стороны Манхэттена, и тоже к югу, вы можете увидеть позолоченную пирамиду, венчающую здание нью-йоркской страховой компании, что может напомнить вам о древнем Египте... или о Юкатане, если среди вас есть представители племени майя. Когда мы отправлялись в путь, я уже это вам показывал, а следовательно, мы сделали круг и завершили плавание вокруг крупнейшего в мире скопления финансовых, культурных, галантерейных и, если угодно, гастрономических богатств. Сейчас слева, напротив нас, еще один небоскреб с позолоченной пирамидой наверху, здание Залияна. При таком освещении создается впечатление, будто оно тонет и опрокидывается. Пирамида Залияна показывает, что архитектура движется по кругу, совсем как наш прогулочный катер кольцевой линии. Разумеется, оно не на самом деле тонет и опрокидывается... или... или на самом деле? О мой Бог, да неужели? Леди и джентльмены, я... Боже мой, это невозможно... я думаю, что мы с вами наблюдаем... Бога ради, это же... я...

Шестьдесят туристов судорожно глотали воздух, а здание Залияна медленно клонилось на восток. Когда его верхние этажи столкнулись со стоящим позади него зданием, раздался величественный раскат грома, а крохотные огоньки, рожденные солнечными бликами в падающих осколках стекла, напоминали град из тысячи золотых монеток.

Из окон квартиры в башне Галакси на джерсийском берегу Коретте Кантрелл тоже открывался отличный вид на центр города. Равно как и шоферу такси, стоявшему рядом с ней с двумя чемоданами в руках, которые она только что закончила упаковывать. Они стояли, не в силах оторваться от окна, наблюдая, как здание милях в двух от них медленно оседает и скрывается из виду, словно шест, воткнутый в зыбучий песок. В ошеломленном молчании они смотрели, как на их глазах меняется силуэт города. Это было невероятно, но привычный ориентир куда-то улетучивался, будто существовал только в их воображении. Он исчезал, словно отлетающая наклейка, словно сорняк, утягиваемый сусликом в свою нору.

Чемоданы выскользнули из рук таксиста и грохнулись на пол.

– Спятил я, что ли? Или выжил из ума, черт побери?

Коретта медленно опустилась на колени.

– Кажется, я только что потеряла работу.

– О, ну это... О Господи! Вы представляете, что теперь станет с уличным движением?

Грибовидная туча пыли поднялась над горизонтом.

Направление крена объяснило Митчеллу, что нижние этажи, не способные выдержать угловые нагрузки, рушились сами на себя. Как та дымовая труба, подумал он, они опускались, когда крошилось основание. Сначала Митчелл замедлил шаг, потом остановился, обхватив рукой талию Кэрол. Даже если бы они мчались сломя голову, то смогли бы спуститься еще на два-три этажа, прежде чем здание перейдет в свободное падение, и, возможно, прибежали бы прямо к тому разрушению, которое пожирало здание внизу.

– Что... что случилось? – спросила Кэрол.

Ее голос тонул в грохоте, но он разобрал это по губам.

– Дальше мы не сможем идти.

– А где мы?

– На одиннадцатом этаже.

Этаж-то был 11-й, но если его предположение верно, то, возможно, на самом деле оставалось всего четыре-пять этажей до земли, и это расстояние все время сокращалось. Он подумал об измерительной аппаратуре внутри той обвалившейся дымовой трубы, которая почти не была повреждена, потому что находилась близко к оси вращения. Они с Кэрол тоже воспользуются этим.

Пол уже накренился градусов на двадцать – двадцать пять. Митчелл повел Кэрол вниз по склону, к восточной стене. Когда здание ударится о землю, восточная стена станет полом, и их бросит на него. Но воздействие удара будет сильно уменьшено из-за сокращения расстояния до нуля. Он снял с себя куртку и сделал из нее что-то вроде подушки, а потом помог Кэрол сделать то же самое. Он отдал ей свой носовой платок и велел дышать через него, чтобы защитить легкие от пыли, которая, безусловно, окутает их.

Когда они прижались к стене, уткнувшись головами в свои самодельные подушки, вращение усилилось. Митчелл прикрыл голову Кэролл руками и плечами насколько смог: если при ударе о землю обрушится противоположная стена и упадет на их спины, то, возможно, ей удастся выжить.

– Держись покрепче, – сказал он, – мы уже поехали!

И почувствовал, как пальцы Кэрол сжали его руку.

Обхватив руками и ногами шпиль на верхушке пирамиды и плотно закрыв глаза, Рон Ярагоски прислушивался к свисту ветра в ушах. С головокружительной скоростью его несло куда-то на восток. Когда здание Залияна столкнулось с башней Гарнера, Рона катапультировало в пространство, словно камень из рогатки. По траектории, направленной под углом вниз, он пролетел над более низким зданием, потом над театром Гершвина и врезался в стену здания кинокомпании «Парамаунт» на уровне 38-го этажа. Выбив телом стекло, он заскользил по полу с силой пушечного ядра, оставляя за собой прямую, как стрела, полоску крови и разбрасывая конторскую мебель во всех направлениях. И тем не менее сила инерции оказалась так велика, что, пролетев всю комнату насквозь, он вылетел в окно на противоположной стороне. И теперь его тело парило на высоте 35-го этажа над театром «Зимний сад», занимавшим коротенький отрезок квартала между Бродвеем и 7-й авеню. Упав, он пробил крышу и рухнул прямо на сцену. Если измерять только по горизонтали, то комок плоти и раздробленных костей, который когда-то был Роном Ярагоски, проделал путь в 900 футов.

Столкновение двух зданий, разрушившее верхние этажи обоих и заставившее здание Залияна слегка повернуться вокруг своей оси, катапультировало в пространство не только Рона Ярагоски: в полет ушла и цистерна с водой на 10 тысяч галлонов, находившаяся на крыше. Этот стальной сосуд диаметром двадцать футов и высотой пять прорвал оболочку пирамиды, словно папиросную бумагу, и теперь громоздкий, нескладный и неуправляемый летательный аппарат падал на землю. Цистерна кувыркалась, как камень, брошенный в воду, пока не рухнула в середине квартала.

Старик, стоя с распростертыми руками, словно распятый на невидимом кресте, по-прежнему обращался к толпе, бежавшей мимо него через перекресток Бродвея и 50-й улицы.

– Будьте же мужчинами, проявите твердость! – кричал он, и слезы счастья потоками лились из его глаз. – От Божьего суда нет спасения! Из воды мы вышли и в воду должны вернуться!

Гигантская тень нависла над ним, увеличиваясь одновременно с усилением громовых раскатов, заполнивших воздух. Ветер устремился сквозь образовавшееся ущелье, кусая его распухшие ноги и ударяя в спину с такой силой, что ему стоило больших усилий удержаться на месте. Ветер становился все сильнее и сильнее, сметая и гоня перед собой все подряд: комья грязи, обрывки газет, обломки и осколки здания. Нет, это был вовсе не простой ветер, это был какой-то ураган, посланный Господом, перед концом света, как будто Он намеревался вычистить землю до самых глубин, прежде чем отправить ее на дно морское. Гигантская, устремленная в небеса волна кружащихся в вихре обломков пронеслась мимо старика, оторвала его от земли... а цистерна с водой налетела на него сзади и прокатилась над ним. Долгие годы он знал, что этот потоп придет, и вот он поднял его вверх, опрокинул и навсегда сомкнулся над его головой. Он был прав! Он был прав! Ну, так кто же на самом деле оказался клоуном, сумасшедшим, а, кретины? Чтобы сказать все это, он открыл рот, и его легкие наполнились водой.

Здание Залияна падало прямо на северо-западный угол башни Гарнера, сорокашестиэтажного небоскреба, стоявшего к нему фасадом на противоположной стороне 8-й авеню. Медленное тяжелое соприкосновение двух крыш было почти величественным, словно столкновение супертанкеров или встреча двух китов. И будто пытаясь уклониться от удара, башня Гарнера в верхней своей части отклонилась назад футов на пятнадцать и согнулась градусов на десять, а потом медленно двинулась обратно. Это изломанное движение привело к тому, что стальной каркас здания отделился от своей облицовки, которая упала на землю, словно серебряный занавес. Со всех четырех сторон вертикальными каскадами посыпалось цветное стекло.

Аннет Вайман, от ужаса сжавшаяся в комочек на восточной стороне 40-го этажа, была уверена, что это столкновение сшибет ее здание, как вторую костяшку домино в падающем ряду. Ее швырнуло на четвереньки, и она почувствовала, что скользит вниз по внезапно круто наклонившемуся полу в сторону внешней стены, которой больше не существовало. Сумев ухватиться за дверной косяк, она повисла на нем и стала ждать самого худшего. Это был жуткий момент колебания, когда небоскреб, словно океанский лайнер, сбитый набок гигантской волной, балансировал в неизвестности: то ли сумеет выровняться, то ли опрокинется совсем.

Сопротивляться соскальзыванию вниз по этой горке на высоте сорока этажей было невозможно. В течение следующих тридцати секунд, когда здание раскачивалось и изгибалось, отчаянно стараясь восстановить равновесие, миссис Вайман довольно сильно изранилась. Пол коридора, словно гигантские качели, вернулся на прежний уровень и даже чуть выше него, поднимаясь так быстро, что ее подбросило почти до потолка. Даже стоя на четвереньках, Аннет не могла удержать равновесия: сначала пол уходил вниз, потом поднимался, одновременно сгибаясь и разгибаясь, а ее швыряло от одной стены к другой.

Наконец качка прекратилась, и она обнаружила, что находится в здании, лишившемся трети своего пола. Падая, здание Залияна, как клешня, распороло башню Гарнера сверху донизу, выдирая из ее нутра лифты и лестницы с той же уверенностью, с какой мясник удаляет кость из куска мяса. Беспомощная женщина оказалась на высоте четырехсот восьмидесяти футов в здании, которое без особого преувеличения можно было назвать грудой костей без кожи и позвоночника.

Она пролежала, сжавшись в комочек, несколько часов, прежде чем нашла в себе силы доползти до края пропасти, откуда ее можно было увидеть.

Отступая назад через центр перекрестка 51-й улицы, Лузетти, не отводя глаз, смотрел на столкновение в вышине. Он видел, как два небоскреба сдирали друг с друга кожу, как угол башни Гарнера был сокрушен устремившимся вниз зданием Залияна, как Чарльз Кэстльман безмятежно стоял на самой середине улицы, ожидая, пока заполнившая небо громада стекла и бетона обрушится на него. Лузетти надо было бы бежать на восток или на запад по 51-й улице и попытаться спрятаться от смертельного дождя рикошетом летящих обломков под каким-нибудь другим зданием, но он никак не мог оторвать глаз от зрелища опрокидывавшегося восьмисотфутового небоскреба, падавшего, падавшего, падавшего, словно громадный топор.

Когда здание Залияна обрушилось на улицу, его мгновенно окутала кипящая туча пыли. Всем телом Лузетти почувствовал страшный удар насыщенного песком ветра, заставивший его зажмуриться и прикрыть голову руками. Еще прежде, чем он услышал грохот падения, он ощутил какое-то волнообразное движение под ногами. Если бы он не закрыл глаза, то, возможно, сумел бы как-то подготовиться к тому, что за этим последовало: мощный толчок буквально вздыбил мостовую, выгнув ее дугой. Как и припаркованные поблизости автомобили, его подбросило в воздух футов на пять и швырнуло на кучу гранитных обломков. Он поднялся на ноги и был сбит снова, на этот раз сильной звуковой волной. Грохот достиг такой невыразимой силы, что Лузетти захлопал руками по ушам и закричал. Внутри собственной головы он услышал какие-то хлопающие звуки и ощутил двойной удар боли, после которого уже вообще ничего не слышал. Лузетти вновь попытался встать, но ноги подогнулись, и он упал лицом вниз. Приподнявшись на локтях, он увидел картину продолжающегося разрушения. Из зданий выпадали окна, обрушивались карнизы, улицы были заполнены водой и клубящимся паром, а люди, наполовину ослепленные поднимающейся пылью, бежали, обезумев от ужаса.

Где-то далеко впереди квадрат света, обозначавший станцию «50-я улица», увеличивался по мере приближения к нему поезда. Мануэль Роза прищурился. Что-то там было не в порядке. Огни светофора, который он только что миновал, вообще не горели, а когда он взялся за радиомикрофон, чтобы доложить об этом, вагон начал вибрировать так сильно, что ему пришлось положить микрофон обратно и сосредоточиться на контрольных приборах. Рельсовая колея казалась волнообразной, и пелена пыли просачивалась вниз из темного устья туннеля. Передний вагон вдруг стал взбрыкивать, словно молодой бычок на бойне.

Боясь, как бы поезд не сошел с рельсов, Роза сначала притормозил, а потом и почти совсем остановил поезд. Он уже подъехал к станции достаточно близко и мог кое-что разглядеть: стальные колонны у края платформы отклонились в направлении какой-то неясной точки в четырехстах футах от него. Бог мой, да там же, в туннеле, люди! Они шли, держась за стены, а поезд медленно приближался к ним.

– Что это с вами такое? – прокричал им Роза, проезжая мимо. – Вы что, рехнулись? Убирайтесь отсюда!

– Стойте! Стоп! – закричали они в ответ.

– Почему мы останавливаемся? – услышал Роза из громкоговорителя голос кондуктора, находившегося в середине состава.

– Тут люди...

Человек из транспортной полиции бежал к нему вдоль края платформы, размахивая руками над головой. Поезд остановился, втащив на станцию только два передних вагона, словно змея, высунувшая голову из норы. Для середины дня платформа, как ни странно, была пустынной. Роза видел, как несколько неясных фигур спрыгнули с платформы прямо на пути и побежали в туннель, к южному концу станции. Вагон подземки трясся на своих рессорах, а в воздухе стоял приглушенный гул.

– Назад! – прокричал полицейский, поравнявшись с кабиной машиниста. Уводи поезд назад...

– А что случилось-то? – Роза нажал на кнопку своего радиопередатчика, чтобы кондуктор мог слышать их разговор.

– Там какое-то здание падает... Давай, пускай его задним ходом... в туннеле будет безопаснее...

– Задним ходом? Да там же другие поезда на подходе, ты понимаешь!

– Их остановили... возвращайся в туннель... это самый надежный способ, чтобы...

Громкий треск заставил их повернуть головы. В сотне ярдов от них от третьего рельса полыхнул град голубых искр. Казалось, что вся станция пришла в движение. Искры тут же были накрыты камнями, падавшими сверху. Роза попытался сдвинуть поезд с места, но не смог.

– Издох! Тока нет!

– Пусть люди идут через вагоны состава. – Гром стал таким сильным, что полицейскому пришлось кричать, чтобы Роза услышал его. – Они могут дойти пешком до Пятьдесят седьмой улицы.

И, к изумлению Розы, полицейский спрыгнул с платформы и бросился бежать вдоль состава, прямо в глубь туннеля. Роза продел большой палец под золотую цепочку на своем жилете и, вытащив часы, взял их в руку. Точное время может пригодиться для отчета, который ему придется представить. Выбираясь из кабины, он нажал на крошечную запорную петельку. Крышка часов с легким щелчком поднялась так же плавно и негромко, как делала это всегда. Ручная работа высочайшего уровня. В прежние времена знали, как надо делать вещи.

Пассажиры уже вскочили на ноги. Одни уставились на него со страхом и смятением на лицах, а другие уже ожесточенно проталкивались к концу вагона. Один мужчина ухитрился раздвинуть двери настолько, что смог наполовину протиснуться в них.

– Дамы и господа, нас просят покинуть поезд в организованном порядке через задний вагон. Не бегите. Если все мы просто проявим хладнокровие...

Он замолчал, осознав, что никто не слышит его голоса, как и голоса кондуктора из громкоговорителя. Все перекрывал приближающийся рев.

Повернувшись, он посмотрел через дверь вниз, на пути. Рельсы изогнулись влево, словно спагетти, а с потолка сползал пласт старинной кладки. Огни на платформе потускнели и погасли, но он еще успел увидеть, как дальний конец станции, секция длиной по меньшей мере в сто футов, исчезает, словно его расплющивает кузнечный молот. В темноте он слышал грохот обрушивающихся сводов и обваливающихся стен – сначала в отдалении, а потом совсем рядом. Вагон, тускло освещенный автономными батареями, швырнуло сначала в одну сторону, потом в другую, прежде чем окончательно погрести под общим обвалом.

Тело Розы было обнаружено спустя четыре дня, последним из всех. Его пальцы с трудом оторвали от часов, которые показывали 11.35. Точно по расписанию.

Глава 29

Крушение здания Залияна было зарегистрировано сейсмографами в Вашингтоне, что в округе Колумбия, в Бостоне и в Чикаго, и глубокий, хриплый, перекатывающийся взрыв слышали даже в международном аэропорту Ньюарка, в десяти милях к юго-западу, а также в Хакенсаке, штат Нью-Джерси, в десяти милях к северо-западу. Из-за того, что небоскребы в центре города сыграли роль своего рода щита, крушение было едва слышно в Бруклине, в Куинзе и даже в Бронксе. Даже в здании ООН, в двух милях от места катастрофы, на 1-й авеню, был заметен лишь короткий, резкий толчок, за которым последовало то, что приняли за гул самолета при переходе звукового барьера.

Вся западная сторона Манхэттена, от Линкольновского центра на севере до станции «Пенн» на юге, временно оказалась нежизнеспособной. В этом районе находилось примерно сто восемьдесят зданий. Телефон, электричество, пар, вода, газ – все коммуникации были разрушены, три туннеля подземки блокированы провалами, а гигантская автомобильная пробка вынудила машины «скорой помощи» и полицейские автомобили двигаться по тротуарам.

Благодаря предварительному предупреждению – звонку Митчелла по номеру 911 за тридцать одну минуту до катастрофы – многие рабочие городских и коммунальных служб уже находились на месте происшествия. Спасательные работы, прежде всего, осложнялись ранениями самих спасателей, которые они получали от падающих обломков: с новых зданий сыпался дождь стекла, а со старых – карнизы, кирпичи и даже пожарные лестницы.

На площади Залияна организовали командный пункт, и оборудование для обеспечения связи доставили туда на вертолете. Ответственными за его работу вначале были высшие офицеры полиции из главного управления северного округа, что на западной стороне 54-й улицы, но вскоре они передали весь контроль комиссару полиции, комиссару пожарной службы и мэру города. Быстрый осмотр полученных повреждений привел к решению окружить кордонами и эвакуировать все здания в десяти кварталах, непосредственно прилегающих к месту катастрофы. Предварительные оценки числа пострадавших, поступившие на командный пункт, были ужасными и становились все хуже по мере того, как тянулся бесконечный день. 200 – 400 погибших, раненых же доставили в три-четыре раза больше. Эти цифры могли бы оказаться еще больше, если бы башня упала по диагонали, попав не на улицу, а на дома одного из прилегающих кварталов: ведь полиция просто физически не могла завершить эвакуацию близлежащих зданий за предоставленные ей двадцать с небольшим минут. Ущерб, нанесенный собственности, оценивался примерно в два миллиарда долларов, а более точная цифра зависела от завершения обследования каждого здания, на что ушли бы недели. Шести– и восьмиэтажные многоквартирные дома по 49-й улице с другой стороны площади выглядели так, словно по ним прошелся торнадо. Фасады зданий от одного конца квартала до другого были разрушены, выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир. Это зрелище в основном стоящих на своих местах диванов, стульев, ламп, столов на фоне оклеенных обоями стен очень напоминало выставку кукольных домиков. И не было никакой возможности установить, сколько людей оказалось погребено под уличными завалами.

В двух кварталах, ограниченных 8-й авеню, Бродвеем, 49-й и 51-й улицами, вылетели все стекла, а в прилегающем кольце кварталов оценка потерь приблизилась к пятидесяти процентам. Пришли сообщения о разбитых окнах, осыпавшейся кладке, треснутых фундаментах с мест, отстоящих оттуда на милю. Куски парапета с залияновской крыши обнаружили у входа в мюзик-холл городского радиоцентра на углу 6-й авеню и 50-й улицы, в трех кварталах к востоку. Отлетевшая от крыши пирамида приземлилась за перекрестком 7-й авеню, втиснувшись, подобно огромному куску алюминиевой фольги, в пространство между гостиницами «Тафт» и «Уолворт».

С трудом устоявшую башню Гарнера и здание кинокомпании «Парамаунт», получившее удар по касательной линии, спасатели обходили стороной до тех пор, пока инженеры из городского управления не дали заключения, что нет угрозы их падения. Большой ущерб был нанесен таким известным зданиям, как церковь Святого Малахии, театр Гершвина, гостиница «Мэнсфилд-холл», театр «Риволи», а также гостиница «Тафт». Станция подземки «8-я авеню», протянувшаяся от 49-й до 52-й улицы, полностью разрушилась, и все ее входы и выходы были заблокированы. Спасательные команды транспортного ведомства направили туда с прилегающих станций через туннели.

Все палаты и коридоры в больнице Святой Клары, в трех кварталах от места катастрофы, вскоре были заполнены до предела. Раненых начали доставлять в больницу спустя считанные минуты после крушения – некоторые добредали сами, других приводили под руки посторонние люди. Все транспортные средства срочно мобилизовали, чтобы компенсировать первоначальную нехватку машин «скорой помощи»: такси, частные автомобили, грузовики, велосипеды, грузовые тележки и даже – по меньшей мере в одном случае – двухколесную ручную тележку для покупок.

Обломки здания Залияна, в значительной степени заполнившие проходы между расположенными поблизости домами, стали причиной фантастической неразберихи в районе 50-й улицы. Общий завал поднимался от площади до уровня 12-го этажа башни Гарнера на 8-й авеню, а потом сужался книзу изломанными ступеньками до огромной кучи высотой в пять этажей у Бродвея. Именно на Бродвее, куда и рухнули верхние этажи, сила столкновения была самой мощной, именно там двадцать или даже тридцать футов изогнутой стали, начисто отодранной от полов, стен и потолков, вздымались, словно кости, над пластом битого камня глубиной в тридцать футов. В средней части здания стальной строительный каркас, жестоко покореженный и перекошенный, все же как-то устоял. Он поднимался значительно выше и все еще поддерживал часть пола и внутренних стен. Некоторые из нижних этажей, высота падения которых была меньше и которые, как позднее вспоминали очевидцы, опустились довольно мягко, на вид понесли не такой значительный ущерб. Из-за постепенной осадки здания оказались полностью раздробленными и раздавленными нижние уровни, вестибюль, аркада-пассаж, антресоли, равно как и первые пять надземных этажей. Шестой и седьмой этажи были полуразрушены, а восьмой и девятый оказались в основном нетронутыми, их стальное обрамление было только слегка повреждено, сохранилась большая часть пола, устояли и многие стены. На фотографии, которой суждено было обойти газеты всего мира, была запечатлена какая-то картинка в рамке на стене одного из кабинетов девятого этажа. Она все еще висела на своем крючке, только под прямым углом от своего нормального положения.

Единственное, что можно было сразу использовать для раскапывания завала, были три грузовика возле котлована на противоположной стороне площади, у одного из которых прорвало покрышки во время первоначального обвала. И только спустя несколько часов, когда рассосалась транспортная пробка, начало прибывать дополнительное оборудование, включая большие грузовые колесные краны, способные поднимать тяжелые стальные балки и рушить вызывающие опасение стены и фасад здания.

Каждые несколько минут от останков здания Залияна отрывались и падали какие-нибудь новые куски, и в недрах этой путаницы перевернутых этажей и стен что-то громыхало и трещало. Несколько раз вся груда стонала и содрогалась, словно пытаясь поглубже устроиться в своей могиле. Глядя на руины, трудно было представить, что там, внутри, мог хоть кто-нибудь уцелеть. Официальные лица, руководившие спасательными работами, могли лишь надеяться, что все успели вовремя покинуть здание, и потому сосредоточили спасательную технику в полуквартале оттуда или даже дальше, где риск новых ранений был не так велик.

Кори Хейл не считала убедительной подобные доводы. Сама еще до конца не оправившись, она оказывала пострадавшим первую помощь и через два часа работы начала наводить справки о Брайане Митчелле. Кори была уверена, что такой человек был бы непременно замечен в ходе спасательных работ, если бы он покинул здание. Однако ни сама она его не видела, ни кто-либо другой, кого бы она ни спрашивала. Никто также не слышал, чтобы его имя называли по радио. Какой-то мужчина в каске и с наушниками не знал ничего ни о каком Митчелле и не мог объяснить ей, почему никто не раскапывает само рухнувшее здание. Весь мокрый от пота ремонтник в рабочем комбинезоне посоветовал ей обратиться на командный пункт, а там капитан полиции сказал ей, что фамилия Митчелла ему незнакома, а другой полицейский сказал, чтобы она не мешала и прекратила указывать, что надо делать, а не то он ее арестует.

И в этот момент Кори увидела мэра, стоящего у вагончика связи. Расталкивая людей, она подбежала к нему и схватила за руку.

– Почему никто не разыскивает мистера Митчелла? – накинулась она на него, как рассерженная мамаша. – Он дал сигнал тревоги... да если бы не он, мы бы там все погибли... он-то все еще там...

Мэр медленно, но твердо перехватил ее запястье и подозвал одного из своих одетых в гражданское телохранителей. Но, увидев эмблему залияновской корпорации, поднял руку, давая знак, чтобы ее не уводили.

– Вы были в здании?

– Ну а как же? Это же моя работа! Я-то думала, что вышла последней, но мистер Митчелл все еще там внутри, а может быть, и мистер Залиян тоже. Почему никто не ищет их? Почему вы не прикажете, чтобы кто-нибудь сделал это?!

– Мы не можем делать все одновременно, – терпеливо объяснил мэр. – Мы поищем их, как только это будет безопасно. Нет никакого смысла губить спасателей. А теперь, если вы не возражаете...

Какой-то высокий мужчина появился в дверях вагончика.

– Она сказала, что Митчелл все еще в здании? Я верно расслышал?

– Кто такой Митчелл? – спросил мэр с раздражением, оглядывая лица своих помощников.

Мужчина шагнул вперед и протянул Кори Хейл руку.

– Я Джордж Делла из строительного департамента. Митчелл все еще внутри? Брайан Митчелл?

Кори Хейл энергично закивала.

– Он дал сигнал тревоги и сказал, чтобы мы все покинули здание. Он говорил, что там еще остались люди на шестьдесят шестом, и пошел за ними. Я сама посадила его в грузовой лифт.

– И он не спустился вниз?

– Джерри Коутс и тот не добрался, а он ведь пошел только на двадцатый. А я на десятый и едва-едва выскочила. Я вам точно говорю, что мистер Митчелл находился выше, поэтому и не успел, он все еще там, я уверена. – Ее уже окружили какие-то люди, старающиеся подойти поближе, чтобы расслышать ее слова. Внезапно смутившись оттого, что так самонадеянно побеспокоила массу важных людей, Кори понизила голос и пожала плечами. Мне кажется, что вы по меньшей мере обязаны проверить, так ли это.

– Да кто такой этот Митчелл? – снова спросил мэр.

– Инженер, который обследовал здание, – ответил Делла. – Если он жив, то лучше, чем кто-либо другой, знает, почему оно упало.

Мэр поднял вверх руки.

– А не можем ли мы проверить сообщение этой леди?

– Очень уж опасно, – сказал Делла, внимательно оглядывая картину крушения. – Оно все еще рушится.

– Черт вас побери, – вздохнула Кори Хейл, – да вы дайте мне каску и какой-нибудь топор, и я сама пойду в здание.

Мэр повернулся к комиссару полиции.

– И что ты думаешь, Бен? Найдешь кого-нибудь желающего отправиться туда?

– Нужны добровольцы. Я должен буду объяснить им ситуацию и сказать, чтобы возвращались, если это окажется слишком рискованно.

– Ну так давай. Похоже, что этот парень Митчелл как минимум заслуживает внимания к себе.

И снова мэр был захвачен врасплох: прежде чем он успел увернуться, руки Кори Хейл обвились вокруг его шеи, и она чмокнула его в щеку.

– Я счастлива, что голосовала за вас, – воскликнула она.

Сержанты Пол Маккинни и Джордж Фелс из 1-го взвода экстренной службы департамента полиции решили проникнуть в разрушенное здание примерно в его середине. Бетонированный подсобный ход, снабженный лестницей, пронизывал все здание от основания до крыши, словно вертел высотой в 800 футов. В верхней трети здания ход был изуродован до неузнаваемости, в средней трети – довольно сильно поврежден. Однако в нижней трети, в особенности между тем, что когда-то было 9-м и 15-м этажами, он все еще оставался на своем месте, в центре развороченных этажей, пронизанный трещинами, но все-таки целый.

Базовый лагерь устроили на крыше театра Гершвина. Там собрали разнообразное оборудование, которое могло оказаться полезным: веревки, ремни, спасательное кресло, херстовский инструмент «челюсти жизни», способный создавать подъемное усилие в пять тонн, воздушный матрас «Паратех» размером в два квадратных фута, который можно было мгновенно надуть с помощью баллона со сжатым воздухом и который мог выдержать вес до двадцати пяти тонн, захватные крюки и алюминиевые лестницы, портативный ацетиленовый автоген, шины для крепления переломанных костей, носилки и, на всякий случай, мешки для переноски трупов.

Маккинни и Фелс предпочли взять с собой только фонари и небольшие рычажные ломики. Обвязавшись веревкой, как альпинисты, они осторожно продвигались к центру разрушенного здания по выступу, образованному вертикальным полом и горизонтальной стеной. Дойдя до вершины подсобного хода, они двинулись на запад. Им пришлось пробивать себе проходы сквозь два этажа, прежде чем они обнаружили пожарную дверь к еще одной лестнице, не погребенной под развалинами. Руками они расчистили небольшой прямоугольный участок у себя под ногами и обнаружили дверь с цифрой «14». Они сообщили по радио в базовый лагерь о своем продвижении и нынешнем местонахождении.

– Смотрел когда-нибудь «Приключения Посейдона»? – спросил Маккинни у своего напарника, когда они ломиками приподнимали края металлической панели.

– Нет.

– Вот там в точности так же было.

Металлическая панель открылась, как дверь люка. Они посветили фонарями вниз.

– Пусто, – сказал Маккинни. Он свесился через край и заглянул внутрь. Затем, посмотрев вверх на Фелса, добавил: – Десять против одного, что мы никого не найдем. Ну, может быть, еще там на лестнице посмотреть? И интересно, куда же идти первым делом...

В ответ на его вопрос откуда-то изнутри лестничного колодца, примерно в двадцати – тридцати футах от них, прозвучала трель полицейского свистка.

– Ты слыхал? Там кто-то есть!

И еще один резкий свисток.

Маккинни пулей понесся по ступенькам в направлении звука.

– Эй! Эй, там! Держитесь, помощь уже идет!

Четыре минуты спустя взволнованный голос оператора раздался в радиопередатчике базового лагеря:

– Два человека обнаружены живыми... имена – Брайан Митчелл и Кэрол Оуэнс... ноги, кажется, сломаны... пришлите носилки...

Глава 30

Женщина заглянула в комнату и увидела, что Брайан Митчелл проснулся. Кэрол Оуэнс сидела в кресле, рядом с кроватью, положив загипсованную ногу на стул. Ее костыли были прислонены к стене. Женщина шагнула в комнату, слегка постучав в дверь.

– Доброе утро, мисс Оуэнс, – сказала она с улыбкой. – Когда я не нашла вас в вашей комнате, то подумала, что найду именно здесь. Доброе утро, мистер Митчелл. Ну, и как же себя чувствуют с утра наши знаменитые пациенты? Доктора сказали мне, что через несколько дней вас выпишут домой. Разве это не замечательно?

Митчелл лежал в постели, опершись на подушки, обе его ноги были в гипсе.

– Вы разве не видели на двери табличку «Никаких посетителей» ? – нахмурившись, спросил он незваную гостью. – Как вам удалось проскочить мимо сестринского поста в коридоре?

– Я Линда Ротман, руководитель службы информации и связи с общественностью здесь, в этой больнице. Бог мой, ну и популярность у вас обоих! Каждому хочется взять интервью! Вестибюль полон репортеров!

– Жить им, что ли, негде?

– У меня есть информация, переданная для вас по телефону, – сказала она, показывая листок бумаги, – так, может быть, я...

– Читайте.

Ротман надела очки.

– Это от Берта Фабера. Поскольку вы не ответили на его звонки, он не знает, что ему делать с пакетом с документами, который пришел по почте от секретарши мистера Залияна.

– Сообщите ему, чтобы он отправил их окружному прокурору Нью-Йорка. Вероятно, он мог бы воспользоваться экстренной почтой.

– Он также просил меня передать вам, что он и Эмиль полагают, что об уходе из фирмы вы говорили несерьезно. Он сказал, что решил провести реорганизацию, которую вы предлагали.

– Ответьте ему, что я никогда не меняю своего решения, если оно уже принято. Я совершенно серьезно решил двигаться дальше по жизни без программы стоматологической помощи и страховки на случай смерти.

– Обязательно передам. У меня есть сообщение и для вас, мисс Оуэнс. Мистер Розен просил передать, что мистер Лузетти благополучно поправляется и ваша работа ждет вас, когда бы вы ни пожелали вернуться.

– Передайте ему мою большую благодарность и скажите, что я останусь в этой фирме только в том случае, если смогу работать над одним исследовательским проектом, о котором расскажу при встрече на следующей неделе.

– Передам. – Ротман снова повернулась к Митчеллу. – Итак, относительно репортеров...

– Ага! Вот наконец-то мы и добрались до истинной цели вашего визита!

– Я просто поинтересовалась, не...

– А сколько их там?

– Да около тридцати. Вестибюль переполнен, и все время подъезжают новые и новые.

Митчелл покачал головой.

– Мы пробыли здесь всего три дня и уже дали двадцать пять интервью. А может быть, больше? Хватит. С этой минуты мы сами решаем, когда нам давать интервью. Нам сказали, что десять тысяч журналистов прибыли в Нью-Йорк, причем пять тысяч – только из США. Мы ни под каким видом не намерены беседовать с ними со всеми, с какой-либо частью из них и вообще ни с кем. Пойдите к ним вниз и скажите, что нас нельзя беспокоить. Мы в бреду. Поняли?

Ротман поколебалась, а потом сказала:

– Вы бы оказали мне большую любезность, если бы просто...

Митчелл ткнул пальцем в сторону двери.

– Я здесь не для того, чтобы оказывать вам любезности! Вон!

Когда Ротман ушла, Кэрол засмеялась, откровенно любуясь им.

– Мистер Суровый и Крутой Парень, – сказала она насмешливо, – ах, как мне нравится, когда ты ведешь себя как деспот!

– Да вовсе я не деспот, просто пошли они все... Кэрол, нам бы с тобой надо спрятаться куда-нибудь подальше от всей этой шумихи и прийти в себя. Я должен написать отчет, так что мне понадобятся тишина и спокойствие. Как насчет моего колорадского домика в горах? Тебе там понравится.

– Не так же быстро. Мы всего разок переспали, а теперь ты хочешь, чтобы я с тобой сбежала?

– Ну да. Мы переспали только разок, это так, но мы с тобой вместе прошли через боль и страдания, а это уже целая вечность. Я знаю людей, которые построили длительные браки на меньшем основании. Я же спас тебе жизнь, помнишь? Так что ты должна делать то, что я скажу.

– Напротив, это я спасла твою жизнь. Ведь именно я догадалась вытащить полицейский свисток. Именно я заставила тебя дождаться помощи, а не ползать в темноте со сломанными ногами.

– Вот именно. Ты спасла мою жизнь, и теперь должна делать все, что бы я ни сказал. А что это ты говорила насчет какого-то исследовательского проекта?

– В своей лекции ты упомянул о том, что, когда подобные дела с авариями улаживаются помимо суда, факты остаются недоступными для инженеров. Я бы хотела потратить с полгодика и заняться проблемой гласности. Напишу свой собственный отчет. Думаю, что смогу уговорить Розена и Лузетти разрешить мне сделать его. Представляя интересы Залияна долгие годы, они теперь должны заинтересоваться финансированием чего-то такого, что подняло бы их репутацию.

– Отличная идея, – восторженно заявил Митчелл, глядя на нее с восхищением. – Штабеля книг и ты в горной хижине! Я уже едва сдерживаю нетерпение.

– Мне бы хотелось как-нибудь повидать эту хижину, но не сейчас. Мы останемся на Восточном побережье. Ты, как свидетель и эксперт, можешь неплохо заработать. Я думаю, Вермонт – то, что нам нужно. У моих родных прекрасный дом в Брендоне, и мы можем пожить там все лето.

– Всегда хотел побывать в Вермонте. У них там есть водопровод и электричество, как принято в цивилизованных домах?

– Нет, но зато мы там будем вместе.

Они протянули друг к другу руки. Несмотря на гипс, сковывающий их ноги, им удалось дотянуться друг до друга.

– Когда сестра Ретчэт зайдет сюда, – сказал Митчелл, и его глаза заблестели от неожиданных слез, – я собираюсь спросить ее, не разрешила бы она нам запереться.

Приложение

Выдержки из отчета Брайана Митчелла, направленного председателю состава присяжных по делу о крушении здания Залияна.

ПРИЧИНЫ КРУШЕНИЯ ЗДАНИЯ

Конструкция основания здания Залияна была спроектирована и построена на предположении, что все сооружение будет весить около 127 тысяч тонн, что давало бы фактор безопасности в три единицы, то есть вдвое больше минимума в полторы единицы, определенного нью-йоркским городским строительным кодексом. Серия изменений в проекте уменьшила общий вес здания примерно до 82 тысяч тонн, и в результате этого фактор безопасности от опрокидывания составил всего лишь 0,95 единицы.

Общий вес был сокращен вследствие:

а) изменения высоты стеновых бетонных панелей с 6 до 4 футов, а ленточного остекления с 4 до 6 футов;

б) изменения толщины бетонных панелей в 2,5 дюйма и гранитной облицовки панелей в 5,5 дюйма на один дюйм для бетонных панелей и 4 дюйма для гранита;

в) изменения конструкции пола с тяжелого бетона в 2,5 дюйма, положенного на трехдюймовый глубокорифленый настил, на 2,5 дюйма легкого сборного бетона, положенного на двухдюймовый глубокорифленый настил;

г) общего сокращения количества использованной строительной стали примерно на 10 процентов, хотя необходимость прежнего количества была подтверждена повторным компьютерным анализом.

Несмотря на сокращение общего веса здания на 35 процентов указанными способами, все из которых разрешены кодексом, в фундаменте не было сделано вообще никаких изменений, чтобы дать возможность внешним колоннам сопротивляться подъемной силе, вызванной ветровой нагрузкой. Чем легче здание, тем менее оно способно противостоять опрокидыванию его горизонтальными силами.

Восточная треть здания поддерживалась предварительно напряженными бетонными опорами. Существуют документы, показывающие, что не все сваи были вбиты в скальный пласт. Если раскопки этого места докажут, что именно так и произошло, это будет означать, что оставшиеся сваи подвергались нагрузкам, превышающим их возможности, даже когда здание и не раскачивалось.

Ослабленность здания и его относительно легкий строительный каркас привели к повышенной гибкости, и естественный период качания достиг 20 секунд. Для сравнения: период качания башен Всемирного торгового центра равен 10 секундам, а у зданий Западного побережья, спроектированных так, чтобы противостоять сейсмическим силам, он равен всего лишь 5 – 6 секундам. В нескольких случаях, включая и утро катастрофы, сильные порывы ветра усилили период колебания здания Залияна и создали исключительные колебательные движения, которые постепенно и разрушили сваи с подветренной стороны.

В дополнение к резонирующим порывам ветра общая ветровая нагрузка оказалась значительно больше, чем предполагалось кодексом. Ветровая продувка в аэродинамической трубе, возможно, покажет, что недавно завершенное здание государственных контор на западном конце площади создало эффект Вентури, который не только увеличил общую нагрузку на западный фасад здания Залияна, но и сместил вектор равнодействующей силы выше, увеличив, таким образом, силу опрокидывания.

Усадки северо-восточного угла здания вследствие уличного провала оказалось достаточно, чтобы нарушить уже ставшее ненадежным соотношение сил.

При создании любой инженерной структуры делаются ошибки: в проекте, в изготовлении, в строительстве, в эксплуатации, которой подвергается сооружение, в самых разных областях. Почти всегда эти ошибки достаточно малы, чтобы их не могли перекрыть различные факторы безопасности. Иногда ошибки компенсируются или сводятся на нет, однако в случае со зданием Залияна они как бы усилили друг друга. Все векторы сил действовали в одном и том же направлении, и здание рухнуло.

Мои предложения, которые следует предпринять, чтобы предотвратить повторение подобных катастроф, применимы не только к городу Нью-Йорку, но и ко всем местностям, где есть небоскребы:

1. Ответственность за строительство должны нести городские власти, а не застройщики. Высокие сооружения представляют собой большую угрозу для населения, поэтому последнему следует иметь своих представителей на месте строительства на всех его этапах, чтобы убедиться, что интересы населения не нарушаются. То, что уже является общей практикой при проектировании государственных зданий, может быть также применено и к крупным частным проектам, что демонстрируется в городе Лос-Анджелесе.

2. Необходимы испытания макетов в аэродинамической трубе при реализации крупных проектов. Недавний опыт Бостона, Чикаго, Хьюстона, а теперь и Нью-Йорка предполагает, что нынешние кодексы, относящиеся к проектированию окон, недостаточно надежны для полной безопасности населения. Масштабные модели при таких испытаниях должны включать в себя и окружающие здания.

3. Надо требовать внимательного рассмотрения инженерных планов. Проектировщиков следует заставить проверять все внешние факторы вплоть до деталей самого маленького соединения. Такое изменение в американской инженерной практике будет стоить недешево – в Европе это порой обходится почти так же дорого, как и оригинальный проект, однако изменение должно быть сделано для долговременных проектов и для проектов высотных зданий. Риск слишком велик. На карту поставлена человеческая жизнь.

4. Найти способ сделать доступным анализ технических данных аварий и катастроф. Гигантское количество информации заперто в картотеках страховых компаний, которым удалось уладить претензии вне суда. Чтобы защитить заинтересованных лиц от новых исков, нужная информация утаивается, причем даже от профессионалов-проектировщиков. В настоящее время изучается два возможных подхода: создать либо оснащенный компьютерами Информационный инженерный центр, который стал бы хранилищем необходимых фактов, взятых из картотек сотрудничающих проектировщиков и страховых компаний, либо Национальный центр расследования аварий и катастроф, который будет облечен властью исследовать и описывать любые аварии и катастрофы по своему выбору. Оба проекта нуждаются и заслуживают серьезного федерального финансирования.

Для того чтобы увеличить безопасность высотных зданий и восстановить доверие к ним людей, требуется не так уж много.

Брайан Митчелл Брендон, штат Вермонт.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Приложение