«Возвращение в темноте»

Эрик ван Ластбадер Возвращение в темноте

Пролог

— Этой ночью я видел сон, — сказал Хейтор Бонита. — И снилось мне...

— Ради Бога, я тебя умоляю, не надо мне ничего рассказывать, — сказал Антонио Бонита. — Я знаю все твои сны.

— Нет, такого сна еще не было, — возразил Хейтор. — И ты не можешь его знать.

Последовала короткая неловкая пауза. Из динамиков доносился мощный грохот электрогитар. Идея использовать музыку старых американских групп, популярных в пятидесятые годы, принадлежала Хейтору, Антонио же гораздо больше по душе был горячий афро-кубинский джаз. Впрочем, пацанам, без дела слонявшимся по Саут-Бич, латиноамериканская музыка, похоже, не слишком нравилась. Что же, тем хуже для них. Однако Антонио был вынужден признать, что выбор Хейтора оказался точным. Именно эта старая музыка не в последнюю очередь привлекала публику в недавно открытый ими клуб.

С самого первого дня «Разбитая колымага» не испытывала недостатка в клиентах. Поначалу Антонио весьма скептически отнесся к идее открыть подобное заведение, однако Хейтор с жаром принялся за дело. Как обычно, их имена не фигурировали в официальных бумагах, но, оставаясь в тени, братья спокойно гребли денежки, которые исправно приносила «Колымага». С самого первого дня на земле США они взяли за правило соблюдать формальную законность всегда и во всем. А в сферу их деятельности входили химическое и горнодобывающее предприятия, несколько импортно-экспортных холдинговых компаний, а также недавно основанная фирма, которой, собственно, и принадлежал клуб «Разбитая колымага» наряду с прочими клубами во Флориде и нескольких юго-восточных штатах. В их родной Латинской Америке дело обстояло совершенно иначе. Там всеобщее и повсеместное взяточничество и коррупция были основным источником дохода чиновников. У Антонио и Хейтора было прекрасное чутье на такие вещи, поэтому они легко находили общий язык и с политиками, и с высокопоставленными чиновниками.

— И слышать не хочу про твой сон, — проворчал Антонио, глядя вокруг. Похоже, он недооценивал спрос на такие клубы — в зале было полно подростков. — Надоели мне твои сны. — Он посмотрел на брата. Это было все равно что взглянуть в зеркало. Хейтор и Антонио были близнецами, абсолютно идентичными во всем, вплоть до необычного янтарного цвета глаз.

— Надоели мои сны? — протяжно повторил Хейтор, и лицо у него стало, как у голодной лисицы, подбирающейся к курятнику.

Высокие и по-змеиному гибкие, братья обладали своеобразной красотой. У обоих были густые вьющиеся волосы цвета меди и породистые носы с горбинкой. Эти черты они унаследовали от своей матери.

Но было в них что-то мистическое, не наследственное, а приобретенное. Их аура, мощная и притягивающая, действовала на окружающих, как наркотик. Их необычайное спокойствие скрывало энергию ртути. Это были хищники, которым не надо было суетиться, чтобы получить желаемое.

— Этот сон очень важен, — сказал Хейтор. — Надоело тебе или нет, я должен рассказать о нем.

Одежда братьев была сероватых, как внутренняя поверхность раковины устрицы, тонов. На них были рубашки с короткими рукавами, узкие брюки в стиле шестидесятых и кеды без носков. Оба презирали носки и никогда не носили их.

Антонио ничего не ответил брату, и Хейтор продолжил:

— Мне снилось, что я — набожный и благочестивый еврей. Понимаешь, это был скорее не сон, а видение. Чей-то голос сказал мне, что в воскресенье придет мессия. Отличная новость, правда? Одно плохо — именно в воскресенье будет финал суперкубка по футболу.

Какое-то мгновение братья молча смотрели друг на друга. Потом они одновременно расхохотались. Самое удивительное заключалось в том, что даже в эту минуту беспечного веселья мимика одного поразительно точно повторяла мимику другого. Действительно, внешне их невозможно было отличить друг от друга. Впрочем, у них были разные музыкальные пристрастия.

— Сегодня я разговаривал с Вайманом, — сказал Хейтор, имея в виду сенатора Ваймана.

— Я же просил тебя не делать этого, — отозвался Антонио. — Слишком рано!

— Он пригласил меня с собой на охоту в Виргинию.

— Надо же, вот здорово, — вздохнув, пробормотал Антонио.

— Похоже, бизнесмены его штата просветили его насчет важности нашего импорта меди и лития.

— Ну да, близятся выборы, — согласился Антонио. — Как это похоже на американцев...

Близнецы посмотрели друг на друга и одинаково усмехнулись.

— Хочу поохотиться в Виргинии. — В голосе Хейтора прозвучало ребяческое нетерпение.

— Нет, не сейчас... еще слишком рано. — Увидев огорченное лицо брата, Антонио взял его за руку и крепко ее сжал. — Я знаю, как ты обожаешь охоту...

— Мы оба обожаем охоту, — прикрыл глаза Хейтор. — Но не всякую, а особого рода...

— Да ты, похоже, готов вонзить скальпель в себя самого, — сверкнул глазами Антонио.

— Ненавижу его! — отозвался Хейтор. — Злобный и высокомерный тип!

— Он имеет то, чего мы так долго добивались, — сказал Антонио, ставя все точки над i. — Терпение и еще раз терпение! Скоро все станет нашим, все идет по плану.

— Если бы мы были в Асунсьоне, мои руки давно бы уже обагрились его кровью!

— Но мы не в Асунсьоне, — предостерегающе произнес Антонио. — И здесь каждый наш шаг будут рассматривать под микроскопом!

— Цивилизация! — Хейтор скорчил презрительную мину. — Меня просто тошнит от нее!

Антонио ничего не ответил. Он смотрел на пожилую блондинку, неуверенно скользившую на роликовых коньках мимо клуба. На ней были майка и выцветшие шорты на широких красных подтяжках. Она уже миновала вход в клуб, когда на нее налетел невысокий смуглый человечек. Изо всех сил толкнув престарелую роллершу, он выхватил у нее сумочку. Нелепо взмахнув руками и широко раскрыв рот в немом крике, несчастная упала на тротуар, а грабитель пустился наутек. Братья в одно мгновение оказались на улице, с полувзгляда поняв друг друга. Хейтор пустился вдогонку за убегавшим воришкой. Подобно гепарду, он мог с поразительной скоростью промчаться четверть мили и даже не вспотеть при этом. Завернув за угол, он одним прыжком настиг человечка и, схватив его за шиворот, резким движением повернул к себе лицом. Мгновенно оцепенев от ужаса, вор уставился в неподвижное лицо Хейтора, на котором горели янтарным блеском глаза зверя. Неизвестно, что он разглядел в них, но, прерывисто вздохнув, невольно попятился назад. Ленивым, почти небрежным движением Хейтор ударил вора в висок. Удар оказался таким сильным, что бедняга не удержался на ногах. Взвизгнув, как собака, которой отдавили лапу, он взлетел в воздух, с тошнотворным треском ударился головой о стену дома и, обливаясь кровью, безжизненно сполз по стене на тротуар. Хейтор наклонился к телу, взял украденную сумочку и, потеряв всякий интерес к вору, вернулся к брату.

Тот осторожно усаживал пострадавшую женщину, прислонив ее спиной к стеклянной витрине клуба. По всей видимости, правая нога женщины не пострадала, но вот левая была неестественно согнута в колене.

— Ну, как дела? — спросил Хейтор.

— Пока не знаю, — ответил Антонио, и его слова встревожили Хейтора. Осторожно прикасаясь к покалеченной ноге, Антонио прощупывал мышцы и сустав. Голова женщины была откинута назад, глаза закрыты.

— Мне нужна твоя помощь, — одними губами произнес Антонио.

Протянув руку, Хейтор осторожно накрыл ладонью колено женщины. Братья посмотрели друг на друга, и между ними словно пробежала невидимая искра, некий заряд энергии, похожий на мгновенную вспышку пламени.

Секунду спустя женщина слабо вздохнула и открыла серые глаза, затуманенные печальным опытом прожитых лет.

— Ваша сумочка у меня, — сказал Хейтор, когда блуждающий взгляд женщины остановился на нем. — Мне кажется, из нее ничего не пропало.

Улыбка на лице Хейтора вызвала ответную слабую улыбку пострадавшей.

— Теперь вам лучше? — спросил Антонио.

— Да, гораздо лучше...

Она попыталась встать на ноги, и братья поспешили ей помочь. Не скрывая изумления, женщина переводила взгляд с одного брата на другого.

— Мне не больно... Совсем не больно! Как будто со мной ничего не произошло!

— Там, откуда мы родом, есть такая пословица: «Когда восходит солнце, ночь бесследно тает».

С этими словами Хейтор протянул ей сумочку.

Почтительно взяв женщину под руку, Антонио сказал, мешая английские и испанские слова:

— Прошу вас, сеньора, зайдите к нам, присядьте, переведите дух и выпейте чего-нибудь.

— Это так любезно с вашей стороны, — растерянно произнесла женщина, послушно следуя за Антонио в помещение клуба и усаживаясь на удобный диванчик.

Направляясь к стойке бара, чтобы заказать ей молочный коктейль, Хейтор слышал, как она говорила Антонио:

— Такие люди, как вы, заставляют вновь поверить в человеческую гуманность.

— Ну что вы, сеньора, просто мы оказались в нужное время в нужном месте. Только и всего!

Через несколько секунд Антонио подошел к брату, стоявшему у стойки бара рядом с сияющей медью кофеваркой, окутанной ароматным паром.

— Видит Бог, мы всегда могли бы быть именно такими, — сказал Хейтор.

— Да, если бы захотели, — отозвался Антонио, опираясь локтями о стойку. У него был расслабленный, почти сонный вид, делавший его похожим на сытого, дремлющего на полуденном солнышке крокодила.

Проводив взглядом официантку, понесшую гостье поднос с молочным коктейлем и печеньем, Хейтор задумчиво произнес:

— С чего бы это нам хотеть быть такими всегда?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — вздохнул Антонио.

Отворачиваясь от молочно-белого ароматного пара, Хейтор сказал:

— Помнишь, как однажды я попал под машину?

— Только не надо преувеличивать, — укоризненно покачал головой Антонио. — Тогда под колесом оказалась только твоя рука.

— Но это не помешало тебе вытащить водителя силком из автомобиля!

— Была задета моя честь! Он посмел причинить вред моему брату! Я почувствовал твою боль, и это привело меня в ярость, — сказал Антонио.

— Вот именно, в страшную ярость, — задумчиво протянул Хейтор. Странное дело, сейчас он казался гораздо более оживленным, чем в тот момент, когда швырнул воришку головой о бетонную стенку. Как будто его охватила какая-то внутренняя дрожь. — Ты держал ему голову...

— А ты пристально глядел ему в глаза...

— Это было здорово, — признался Хейтор. — Я взывал к силам тьмы...

— До тех пор, пока изо рта и носа у него не хлынула потоком кровь.

С этими словами Антонио глубоко вдохнул аромат горячего кофе и коричного шоколада.

— И даже из ушей, — восторженно припомнил Хейтор.

— Ты помнишь все в мельчайших деталях, — с едва заметной иронией произнес Антонио.

— А как же иначе! — отозвался Хейтор, наслаждаясь воспоминанием об убийстве незадачливого автомобилиста. — Мы вернулись домой, с головы до ног покрытые его кровью, и сразу нырнули в бассейн...

— Держась за руки.

— Мы так разошлись, что никак не могли перестать кричать и смеяться, — продолжал Хейтор. — И на наши вопли прибежала Дона.

— Это был как раз день ее рождения. — Антонио облизал губы кончиком языка. — Она увидела окрашенную кровью воду в бассейне и решила, что мы наполнили его розовым шампанским.

— Однажды мы так и сделали.

— Это был чрезвычайно эксцентричный поступок, — подтвердил Антонио. — Но в тот раз Дона приняла за шампанское кровавый коктейль, она взвизгнула, стянула с себя одежду и нырнула в бассейн.

— Сильное смуглое тело в кровавой воде... Ох, и смеялись же мы тогда!

— Это точно, — согласился Антонио. — Да, брат, судьба благосклонна к нам, и наша жизнь хороша!

В это мгновение Хейтор, глядевший на Линкольн-роуд, одними губами произнес:

— Я вижу его.

— Он уходит? — не поворачивая головы, спросил Антонио.

Хейтор улыбнулся сероглазой гостье, краем глаза продолжая следить за мужчиной, выходившим из клуба.

— Ты словно в воду смотрел, — пробормотал Хейтор.

— Он становится слишком опасным для нас.

— Не опаснее прочих, — сказал Хейтор.

Янтарные глаза Антонио сверкнули, словно он пробудился от сна.

— Не слишком ли много мы работаем? Может, пришло время немного поразвлечься?

— Ты угадал мои мысли! — засмеялся Хейтор, и близнецы неслышно, словно тени, выскользнули из клуба.

* * *

Робин Гарнер не спеша шагал по Линкольн-роуд. В кармане у него лежала дискета с украденной из компьютера клуба «Разбитая колымага» базой данных.

Гарнер, федеральный агент, с крайней осторожностью внедрился в окружение братьев Бонита полтора года назад. Преодолев все сложности и опасные преграды, он затаился у самого края сплетенной ими сети интриг. «Не делай ничего, — предостерегал его инструктор. — И тогда братья Бонита не смогут ничего заподозрить. Умей ждать и наблюдать».

Гарнер был умелым и опытным наблюдателем, ведь именно этому его обучали в АКСК — Антикартельном специальном комитете, полуофициальном подразделении министерства юстиции, на которое и трудился в поте лица Гарнер. АКСК был создан для того, чтобы сдерживать рост экспорта криминальной активности из одной страны в другую. Правительственные исследования подтвердили существование подобного явления, представляющего угрозу Соединенным Штатам Америки и являющегося символом нового экополитического порядка. Легкий и быстрый доступ к информации делал действия правительств всех стран, равно как и действия любых криминальных структур, взаимосвязанными. Впрочем, для конкретного агента Гарнера существование АКСК означало серьезную и интересную работу.

Итак, Гарнер выжидал и наблюдал, как паук в засаде. Впрочем, это оказалось не такой уж трудной задачей. Гарнер был истинным мастером по части маскировки и умения втираться в доверие. С самого раннего детства ему приходилось скрывать свою подлинную природную суть. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он окончательно понял, что коренным образом отличается от прочих мальчишек своего возраста, и не придумал ничего лучше, чем подождать, что будет дальше. Два года спустя он получил практическое подтверждение своей гомосексуальной ориентации и понял, что теперь ему придется набраться еще больше терпения. Его родители не принадлежали к числу людей, терпимо относящихся к сексуальным меньшинствам, а сам Гарнер не был бунтарем по натуре, и у него не хватало духа заявить во всеуслышание о своей «голубизне», разрушив тем самым сложившийся привычный стиль жизни. Семья значила для него много, а в тот момент она была для него гораздо важнее, чем реализация его гомосексуальных устремлений. И пускай его считают трусом!

Удивительно, но в его теперешней работе то, что он гомосексуалист, было ему на руку. С одной стороны, он превосходно влился в общество, окружающее братьев Бонита, где большинство были либо гомосексуалистами, либо бисексуалами. С другой стороны, такая «особенность» Гарнера делала его в глазах братьев Бонита менее опасным. К тому же многие годы двойной жизни сделали Гарнера чувствительным к малейшим смутным догадкам и подозрениям, и он чувствовал то, чего не замечали другие. Этот талант особенно пригодился ему теперь, когда он стал работать каждый день в клубе «Разбитая колымага» по десять часов кряду. Именно его сверхтонкое чутье помогло ему выполнить задание АКСК.

Самое ужасное для Гарнера заключалось в том, что, будучи гомосексуалистом, он всегда чувствовал себя совершенно беспомощным и никчемным в обществе обыкновенных гетеросексуальных людей, и ему страшно хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы его заметили и выделили среди прочих. Разоблачение братьев Бонита — прекрасный повод заявить о себе как о личности! Несомненно, официальная слава и почести достанутся не ему, но Гарнеру это было и не нужно. Он был готов довольствоваться самим фактом своего незаурядного поступка.

Действуя очень медленно и осторожно, Гарнер нащупал нужные источники информации о тайных сделках братьев Бонита, которые всегда казались подозрительными, но незаконность которых не удавалось доказать. Только теперь, проникнув в окружение братьев Бонита, Гарнеру удалось добыть неопровержимые доказательства их преступной деятельности, которых было достаточно для того, чтобы засадить их в тюрьму на многие десятки лет. Оставалось только передать дискету инструктору, ожидавшему его на явке.

Свернув в переулок, где нестерпимо воняло мочой и вяленой рыбой, Гарнер достал из кармана ключ и открыл боковую дверь «Белого дома». Этот клуб гомосексуалистов, обосновавшийся в помещении бывшего кинотеатра, был назван так не в честь резиденции президента США, а в честь российского парламента.

Откровенно говоря, Гарнер не знал, что думать о своем инструкторе. Гарнер доверил ему свою жизнь, однако при первой же встрече инструктор заявил ему:

— В АКСК к тебе нет полного доверия, потому что ты «голубой».

И при каждой встрече инструктор не уставал повторять ему:

— Да, я с тобой суров, гораздо суровее, чем с нормальными агентами. Это оттого, что, когда дело касается тебя, мое начальство становится особенно придирчивым.

Впрочем, Гарнера все же внедрили в окружение братьев Бонита. Таковы парадоксы федеральной бюрократии!

Когда Гарнер начал работать на АКСК, там царила не совсем понятная ему сумятица. Из глубин бюрократической трясины, являющейся неотъемлемой частью каждого федерального ведомства, доходили слухи о неясных изменениях и перемещениях. Причем никто не говорил ничего определенного. Просто где-то отменялись приказы, назначались новые люди, сокращалось число агентов в Юго-Восточной Азии, а в странах Латинской Америки, наоборот, увеличивалось.

И вот три года назад на должность директора АКСК был назначен Сполдинг Ганн. Вскоре после этого тревожные слухи, сильно смущавшие чуткого Гарнера, прекратились, и досужие сплетники-чиновники обратили свои взоры к совсем иным, незначительным делам.

Из всего этого Гарнер не мог сделать однозначного вывода. Полтора года назад его инструктор передал ему задание провести тайную операцию по сбору информации о деятельности братьев Бонита, подчеркнув, что это задание является на данный момент делом первостепенной важности. Гарнер не понимал, почему это вдруг братья Бонита вышли на первый план, но спрашивать инструктора не стал. Впрочем, тот в любом случае не дал бы ему исчерпывающего ответа. Собственно говоря, от Гарнера требовалось не рассуждать, а исправно нести службу и беспрекословно исполнять приказы начальства. Только так, по мнению начальства, можно было добиться успешного завершения операции.

Войдя в клуб, Гарнер стал осторожно пробираться по темным пустынным коридорам, где пахло старой мебелью и свежим сексом. Тусовки гомосексуалистов всех разновидностей, которые проходили здесь каждую ночь до самого утра, не привлекали Гарнера. Для себя он давно уже решил, что, хотя он и гомосексуалист, но не станет ограничивать свою жизнь тесными рамками мирка сексуального меньшинства и постарается найти свое место в обществе так называемых «нормальных» людей. Это требовало от него целого ряда качеств, которые казались прочим гомосексуалистам отвратительными. Само название этого клуба было не случайным. Это было своего рода квазиполитическое заявление о том, что здесь образовано некое новое государство, так же мало похожее на США, как и на Россию. И да здравствует Объединенная Нация Геев!

Почти на ощупь Гарнер добрался до шаткой лестницы, спрятанной за широкой стойкой бара на первом этаже, и стал осторожно подниматься по ней. Несмотря на все свои старания, он все же не был образцовым солдатом, в любую минуту готовым к слепому повиновению.

Гарнер слишком любил размышлять и прекрасно понимал, что является пусть и умным, но все же пушечным мясом. Если он провалит свою миссию и погибнет, там, наверху, это никого не опечалит, а инструктор навсегда забудет о нем, едва успев отойти от его свежей могилы.

Да, слишком мрачные мысли для человека, занимающегося шпионской деятельностью. Но сбор доказательств для обвинения в торговле наркотиками — занятие далеко не безопасное, а если имеешь дело с братьями Бонита, риск становится смертельным. Его высокое начальство из АКСК просто не представляет, насколько опасны эти близнецы. Они невероятно скрытны, и каждого, кто попытается проникнуть в их тайны, ждет скорая и неминуемая гибель.

Преодолев последние ступени лестницы, Гарнер постарался отбросить в сторону эти страшные мысли, к которым он, впрочем, давно привык. Такие мысли всегда возникали у него, когда задание близилось к завершению. К тому времени нервы уже находились на пределе, и единственным разумным выходом было набраться терпения и довести дело до конца.

И вот теперь Гарнер был близок к удачному завершению самой важной за всю свою карьеру в АКСК миссии. Ему доставляло истинное удовольствие думать о том, что уже теперь-то его заслуги будут признаны не только инструктором, но и вышестоящим начальством. И уж впредь никто не посмеет начинать разговор с ним со слов: «К тебе нет полного доверия»!

Инструктор Гарнера терпеть не мог бывать на этой явке в клубе гомосексуалистов, его буквально тошнило от нее. Однако это было самое что ни на есть надежное место для конфиденциальных встреч с агентом.

Как и было заранее условлено, Гарнер вошел в комнату без стука. Это была старая актерская гримерная, сохранившаяся с той поры, когда в перерывах между киносеансами здесь показывали небольшие водевили.

На старомодном столе у двери в соседнюю комнату стояла сломанная настольная лампа, лежали пропыленные гроссбухи и целая куча старых иллюстрированных журналов. Закрашенные белой краской, окна едва пропускали в комнату тусклый свет.

Вглядываясь сквозь полумрак, Гарнер сосчитал журналы на столе — их было семь. Это означало, что все в полном порядке и что в соседней комнате его уже ждет инструктор. Соблюдение безопасности и надежности явки было обязанностью инструктора.

Открыв дверь в смежную комнату, Гарнер шагнул в темноту. Не сделав и двух шагов, он поскользнулся на чем-то склизком. Он чуть было не упал, но чья-то сильная рука подхватила его под локоть.

— Осторожно! Так недолго и ушибиться!

— Благодарю, — автоматически произнес Гарнер. От ударившего в нос незнакомого запаха у него похолодело все внутри.

— Жаль, мы больше не верим тебе, — произнес тот же голос.

— Что? — Гарнер так резко повернулся на голос, что хрустнули шейные позвонки.

— Очень даже жаль, — произнес другой, но очень похожий на первый голос. — Ты нам пришелся по душе.

Гарнера мутило от невыносимой вони и страха. Вдруг в лицо ему ударил яркий луч фонаря, и агент беспомощно заморгал.

— Матерь Божья, только взгляни, во что ты вляпался.!

Гарнер взглянул себе под ноги, и у него бешено заколотилось сердце. На залитом кровью полу в форме почти правильного круга были разложены человеческие кишки.

— Очень красиво, — произнес по-испански второй голос.

Словно загипнотизированный, Гарнер следил глазами за лучом света, медленно перемещавшимся по комнате и беспощадно освещавшим страшные подробности произошедшей трагедии. Узнав лицо своего инструктора, Гарнер не сдержал стона. Он хотел отвернуться, но схватившая его сзади за шею железная рука заставила смотреть на страшное зрелище — в неверном свете фонаря плавающая в луже темной крови отрезанная человеческая голова казалась материализовавшимся ночным кошмаром.

Внезапно вспыхнул яркий свет. Словно олень, случайно оказавшийся на шоссе и ослепленный светом автомобильных фар, Гарнер беспомощно закрыл глаза. Яркий и неуместный до непристойности свет четырех юпитеров, закрепленных на высоких полках вдоль стен, залил кровавую сцену убийства.

— До чего же здорово! — прокаркал первый голос по-испански.

Теперь, когда первое потрясение прошло, Гарнер узнал голос Хейтора Бонита.

— Прошу сюда, сеньор!

С этими словами Антонио Бонита крепко взял Гарнера за локоть, и агент понял, что братьям известно все. Но как, черт возьми, они узнали? Кто выдал им Гарнера?

Однако времени на размышление над этим непростым вопросом у Гарнера не оставалось. Он заметил, что в этой когда-то по-домашнему простой и уютной гримерной произошли пугающие перемены. На стенах Гарнер увидел нарисованные кровью инструктора, в этом агент не сомневался ни минуты, странные символы, которые показались ему смутно знакомыми — треугольник внутри круга, жуткая красная точка в центре квадрата и крест внутри трех концентрических окружностей. Хотя Гарнер не понимал значения этих символов, ему стало по-настоящему страшно. Чутье попавшего в западню зверя подсказывало, что живым ему отсюда не выбраться.

По обе стороны от Гарнера стояли братья Бонита, высокие и по-змеиному гибкие. Янтарные глаза близнецов напряженно смотрели на него, и агент всем телом чувствовал, как между ними сгущалась и концентрировалась некая энергия.

— Ты обманул нас, — с искреннем огорчением сказал Хейтор.

— Ты предал нас, — эхом отозвался Антонио, не выпуская локоть Гарнера из своих железных пальцев.

— Я не предавал вас, — дрожащим голосом произнес агент, понимая всю тщетность и нелепость своей попытки защищаться.

Невольно его внимание привлек яркий отсвет на лезвии хирургического скальпеля в руке Хейтора.

— Я не сделал вам ничего плохого, — пытался оправдаться Гарнер, понимая, что стоит не в зале суда, а в камере пыток.

— Да? — по-волчьи осклабился Хейтор. — А что ты собирался рассказать своему инструктору на сегодняшней встрече?

Антонио резко повернул агента лицом к себе и, нанеся ему несколько точных ударов, ловко выбил из его кармана злосчастную дискету.

Гарнер безжизненно сполз на скользкий пол. Голова гудела. С трудом сделав вдох, он тут же закашлялся от боли. В комнате нестерпимо воняло распотрошенными человеческими внутренностями.

Антонио подбросил на ладони дискету с украденной информацией.

— Здесь ответы на все вопросы, имена, даты и так далее и тому подобное, — произнес он, и в голосе отчетливо прозвенела жажда мести. — Или ты скажешь, что впервые ее видишь?

— Нам известно, что ты собирался сделать с этой пикантной информацией. — Хейтор указал скальпелем на отрезанную голову инструктора. — Мы получили необходимое тому подтверждение.

В голове у Гарнера мелькнула нелепая мысль: «Интересно, а где же тело?»

— И нам для этого не понадобилось ни перепроверять информацию по другим источникам, ни устраивать очные ставки, — с заметной долей иронии произнес Антонио.

— Ты хотел, чтобы нас предали суду. — Хейтор склонился к самому лицу обессилевшего от боли и страха Гарнера. Антонио тоже присел на корточки рядом с ним.

— Как обыкновенных преступников, — прошептал Антонио в ухо агенту.

Должно быть, Хейтор услышал сказанные братом слова, потому что тут же добавил:

— Послушай, мы не какие-нибудь заурядные воришки.

Все тело Гарнера покрылось липким холодным потом, и он стал молиться.

— Хейтор! — сказал Антонио. — Да от него уже воняет!

Потянув воздух носом, Хейтор сказал:

— Матерь Божья! Этот запах мне не нравится!

— Это не запах смерти и не запах крови, — покачал головой Антонио.

Хейтор произнес несколько слов на каком-то певучем языке, показавшемся Гарнеру незнакомым, хотя одно время он увлекался изучением редких языков и диалектов. Но, прислушавшись к речи, он вспомнил: нищие халупы на грязных улицах, квохтанье домашней птицы и голодные шелудивые псы у заборов, а вдали контуры современного промышленного города. Ну конечно, это был один из парагвайских диалектов — гварани.

Внезапно Гарнер ощутил острый приступ животного страха. Он знал кое-что об этом диалекте и теперь, еще раз взглянув на кровавые символы на стенах, понял, что этим хотели сказать братья-близнецы — его ждала неминуемая и жестокая смерть.

— Я хочу, чтобы ты меня понял, — проговорил Хейтор, тяжелым взглядом янтарных глаз уставившись на агента.

— Можешь не отвечать, твои глаза все сказали за тебя, — произнес Антонио.

Вцепившись железной хваткой Гарнеру в плечо, Антонио легко поднялся на ноги, увлекая за собой и агента. Он потащил его в другой конец комнаты, как мешок с зерном. Носком ботинка Гарнер зацепился за петлю влажных блестящих кишок, и они потащились за ним. Со всего размаху швырнув агента о стену так, что тот едва не испустил дух, Антонио тут же рывком поднял его на ноги. Гарнеру показалось, что нарисованный на стене крест обжег ему лопатки. Тщетно пытался он стряхнуть с себя кровавую пелену боли и животного страха.

За спиной Антонио он увидел четвертый символ, которого раньше не заметил. Это был глаз — две дуги, но внутри этого глаза было два зрачка, что придавало рисунку жутковатый вид.

Лениво прикрыв глаза, словно крокодил под жаркими лучами полуденного солнца, Хейтор провел пальцем по сверкающему лезвию скальпеля.

— Здесь правят инстинкты. Разум остался там, за дверями этой комнаты.

— Сейчас ты откроешь для себя единственный закон Вселенной, — почти в самое ухо Гарнеру прошипел Антонио. — Чем меньше живое существо прислушивается к своим инстинктам, тем больше у него изъянов.

— Возьмем, к примеру, человека, — сказал Хейтор. — Матерь Божья!

— Он гордится своими пороками, — прошептал Антонио. — Он одержим своей способностью мыслить, которая и лишила его возможности прислушиваться к инстинктам, сделавшим из него то, что он есть.

— Вернее, чем он был, — поправил Хейтор, приближаясь к Гарнеру.

— И чем уже больше не является, — согласился Антонио.

— Для нас это игра, понимаете, сеньор? — Хейтор уже стоял прямо перед Гарнером.

— Единственная стоящая игра, — эхом отозвался Антонио.

— Единственное, что имеет для нас значение, — с улыбкой сказал Хейтор на особом диалекте гварани.

— Все остальное для нас просто не существует, — подтвердил Антонио.

Гарнеру показалось, что глаза Хейтора, словно светившиеся изнутри янтарным блеском, буравят его насквозь, и он невольно вскрикнул. Он задыхался, символы на стенах будто ожили перед его глазами, они пульсировали и испускали яркое сияние, затмевавшее даже свет юпитеров. Что это, гипноз или магия? Гарнер, выросший и воспитанный в мире технических чудес, сотворенных руками человека, был склонен к скептицизму. Где-то он читал статью о том, что гаитяне, проклятые шаманом племени, умирали только потому, что беспредельно верили в его власть над человеком. И в этом не было никакой мистики.

Словно прочитав мысли Гарнера, Хейтор приложил два пальца к сонной артерии, и тот ощутил пробежавшую по всему телу невольную дрожь. Ему показалось, что на его плечах устроился огромный питон и где-то глубоко внутри возник и стал разрастаться непонятный и не поддающийся контролю страх.

Хейтор взывал к силам тьмы.

Спохватившись, Гарнер попытался было сопротивляться ему, но тщетно — Антонио крепко держал его и не давал вырваться и уклониться от рук и глаз Хейтора.

Охваченный смертельным испугом, Гарнер вдруг понял, что, чем яростнее он сопротивляется и вырывается, тем больше им это нравится.

Ему показалось, что сердце в его груди остановилось. Потом всем телом он ощутил сильный жар, словно на нем загорелись одежда и волосы. Тело стало дергаться в безумной пляске. Из последних сил Гарнер пытался оторвать взгляд от глаз Хейтора, но тщетно. Казалось, огромные янтарные глаза Хейтора парализовали его волю. Гарнер чувствовал себя парашютистом, падающим сквозь густые облака, а оставленный им самолет, который был его собственным телом, удалялся все дальше и дальше, пока и вовсе не скрылся в облаках. До самой последней минуты Гарнер не прекращал сопротивления, даже когда силы оставили его.

Братья готовы были расцеловать его за столь героические усилия. Прошел еще не один час, прежде чем Хейтор смог воспользоваться своим скальпелем.

День первый

Рейчел Дьюк раздевалась медленно и томно, роняя одежду на пол. Она мысленно представляла себе тело Гидеона, который был сейчас в соседней комнатке, — сильные мышцы, гладкую кожу и горячий пенис... Страсть ослепляла ее. Каким бы вульгарным штампом это ни казалось, но истина заключалась в том, что до встречи с Гидеоном она не знала, что такое настоящая близость. Похоже, родители Рейчел и вовсе никогда не знали этого, и одному Богу известно, каким образом появилась на свет их дочь.

Но сейчас она думала не о родителях, ее мысли были заняты Гидеоном. Ей было пятнадцать, Гидеону восемнадцать. Но разница в возрасте не смущала их. Мир, в котором жил Гидеон, пугал Рейчел и одновременно опьянял и возбуждал ее, все сильнее притягивая к себе. Она бросила взгляд на часы — был уже третий час ночи. Раздевшись, Рейчел подошла к стене, отделявшей ее от Гидеона, и прижала к ней ладони. Легкая дрожь нетерпения пробежала по ее обнаженному телу... О Гидеон...

Крошечная комнатка на втором этаже клуба «Разбитая колымага» благодаря усилиям Рейчел полностью преобразилась. Неяркое освещение имитировало игру солнечного света сквозь густую листву деревьев, негромко щебетали птицы и сонно гудели шмели, слышался нежный говор ручейка, в воздухе пахло кипарисом, можжевельником и липовым цветом одновременно.

Рейчел нравилось то чувство сексуальной раскрепощенности, которое возникало у нее, когда они занимались любовью на природе, под горячими лучами солнца, среди трав, цветов, птиц и животных... Поэтому теперь она с помощью компьютерного интерфейса создала в комнатке все это — искусственное освещение, звуки и запахи.

Она была совершенно обнажена, если не считать странных ремней из черной резины, оплетавших ее тело — они перекрещивались на груди, бедрах и между ног. Электрические провода соединяли ремни с компьютерным терминалом. Там, где ремни соединялись между ног, находился резиновый фаллоимитатор.

Клуб «Разбитая колымага» был один из первых секс-салонов. Это Гидеон привел ее сюда, где можно было, не боясь СПИДа и прочих венерических болезней, с помощью виртуальной реальности осуществлять свои самые сокровенные сексуальные фантазии. По сути, это был идеальный анальгетик для нового, крайне нервного поколения.

Широко раздвинув ноги, Рейчел откинулась на спинку дивана, и перед ее глазами, с суженными от наркотиков зрачками, возник электронный образ Гидеона. Конечно, компьютерный интерфейс давал возможность создать какой угодно образ при помощи обширной базы данных, но Рейчел и Гидеон предпочитали во время сеанса виртуальной любви использовать свои подлинные образы. Иногда, опять же при помощи компьютерной информационной сети, они общались со своими единомышленниками на другом конце континента, и тогда перед ними возникали самые невероятные и чудесные образы откликавшихся на их зов людей.

Положив ладонь на «мышь», Рейчел стала медленно перемещать курсор вверх по внутренней поверхности виртуального бедра Гидеона. Почти в ту же секунду волна сексуального наслаждения, исходившая от искусственно раздражаемых эрогенных зон, с головой захлестнула ее. Первый оргазм наступил довольно быстро, однако Гидеон, так хорошо знавший ее, сумел удерживать ее на пике наслаждения так долго, что все тело Рейчел извивалось в сладострастных судорогах.

В перерыве Между первым и вторым сеансом Рейчел втянула носом еще одну дозу кокаина, зная, что в этот момент в соседней комнате Гидеон делает то же самое. Где-то в глубине затуманенного наркотиками сознания мелькнула мысль о том, что она, пожалуй, переборщила сегодня с кокаином. Но ей было уже абсолютно наплевать на это. Ей безудержно хотелось еще кокаина, чтобы не думать об отце и его страшной гибели в огне.

От этих мыслей у нее разрывалось сердце. Ей захотелось расплакаться в голос, но вместо этого она вдохнула еще одну дозу кокаина.

Неужели это правда, что, несмотря ни на что, нельзя перестать любить своего отца? Даже после его смерти? Ей казалось, что какая-то его часть перешла в нее и теперь живет в ее сердце, не давая ей покоя, терзая воспоминаниями.

Временами Рейчел хотелось, чтобы мать вмешалась и вырвала ее из этой сексуально-наркотической виртуальной паутины. Но мать никогда не сделала бы этого. С одной стороны, она бы ни за что не поверила в существование этой тайной стороны жизни дочери. С другой, она бы не знала, как подступиться к этой проблеме. Хотя мать часто спрашивала Рейчел, куда это она уходит из дому каждый вечер и возвращается только в пять-шесть часов утра, дочь никогда не отвечала ей. И мать не запрещала ей эти ночные похождения! Таков был ее характер — столкнувшись с серьезной проблемой, она, словно страус, прятала голову в песок, даже не пытаясь найти решение.

«Какого черта она не остановила нас? — зло подумала Рейчел. — То время, когда она могла это сделать, безвозвратно ушло, а теперь уже слишком поздно!»

Возобновившиеся электронные ласки отвлекли Рейчел от этих мыслей. На этот раз ощущения были особенно острыми.

«А хотелось ли мне на самом деле, чтобы она спасала меня?» — неожиданно пронеслось в голове у Рейчел.

Она вдохнула еще одну дозу кокаина. Однажды она попыталась поджечь свою одежду и сгореть заживо подобно тому, как погиб ее отец, но тогда Гидеон спас ее. К лучшему это случилось или к худшему, она так до сих пор и не решила для себя.

Почувствовав жажду, Рейчел сделала глоток темного лимонада, который купила внизу, в баре клуба «Разбитая колымага», где можно было потанцевать, выпить чашечку кофе, который здесь варили чуть ли не в десятке вариантов, заказать молочный коктейль или становившиеся все более популярными среди подростков, составлявших основную массу посетителей, газированные напитки со вкусом и ароматом различных пряных трав, окрашивавших напитки в темный, немного загадочный цвет. Обстановка в баре была чрезвычайно проста, если не сказать старомодна. Однако здесь, в кибер-салоне, все было выполнено по последнему слову техники.

Вновь почувствовав электронные ласки Гидеона, Рейчел забыла о призраке погибшего отца. Застонав, она выронила бутылку с лимонадом. Пользуясь своим терминалом, она старалась доставить Гидеону не меньше удовольствия, и очень скоро, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы, испытала второй оргазм.

Вся покрытая потом, она подняла с пола бутылку с оставшимся в ней лимонадом и одним глотком опустошила ее.

После третьего оргазма огромное количество принятого кокаина раскололо ее сознание надвое. Она увидела себя как бы со стороны — потную и обессилевшую после кибер-секса, с остекленевшими от кокаина глазами. Теперь Рейчел существовала словно в двух экземплярах — первая Рейчел сидела на диване, с трудом переводя дыхание, а вторая, словно ангел, взмахнула крыльями и покинула тесную комнатушку, отправляясь на поиски родного дяди. Он был полицейским. Однажды он так разругался со своей сестрой, матерью Рейчел, что прекратил всякие отношения с ней. Рейчел не помнила его, но видела его фотографии — одну она даже спрятала в своей комнате. Глядя на нее, она старалась представить, каким он был в действительности, — сильным, суровым, по-медвежьи огромным и всегда улыбающимся ей. Она и не догадывалась, что таким образом придумывала себе идеального отца, который всегда любил бы ее и защищал, что бы ни случилось. Рейчел почти ненавидела свою мать за то, что она ни за что не хотела сказать ей, где живет ее дядя. Казалось, ее даже пугало то, что Рейчел, становясь старше, все чаще и чаще интересовалась своим дядей. А Рейчел была уверена, что, будь у нее брат, она никогда бы не стала обращаться с ним так, как ее мать со своим братом.

Ощущение реальности стало ускользать от нее. Электронная стимуляция эрогенных зон возобновилась, но на этот раз Рейчел показалось, что на нее напал целый рой взбесившихся злых ос, беспощадно жаливших ее.

Страшно закричав от боли, она вскочила и стала лихорадочно сбрасывать с себя ремни и провода. Однако они оказались неожиданно крепкими, и Рейчел, потеряв равновесие, упала на пол. Она хотела снова закричать, но из ее рта, словно набитого горячим песком, не вылетело ни звука. Ей казалось, что у нее непомерно вытянулись руки и ноги, а пол под ней вздымался и опускался, как во время землетрясения.

Внезапно ее скрутил сильнейший приступ рвоты. Ее выворачивало так долго, что в конце концов стало рвать кровью. Стирая с глаз обильно выступившие слезы, она вдруг поняла, что ничего не видит. Новый жестокий приступ рвоты согнул ее пополам и почти парализовал, страшная боль пронзила поясницу, и Рейчел упала на пол, скрючившись, словно ребенок в материнской утробе.

Дверь распахнулась, и в комнатку вошли шестнадцать Гидеонов. Судорожно раскрыв рот, Рейчел тщетно пыталась подняться на ноги. Потом весь мир раскололся на сотни тысяч острых, как лезвие бритвы, осколков, и она потеряла сознание.

* * *

Когда на удочку попалась рыба ваху, Бенни Милагрос тихо выругался.

— Вот черт! — пробормотал он, глядя, как натянувшаяся леска режет синюю морскую гладь. — Я хотел поймать парусника!

Лью Кроукер заглушил мотор лодки и приготовился к маневру.

— Осторожнее! — предупредил он. — Это тебе не ласковая кошечка!

Ваху была очень сильной рыбой, способной развивать такую скорость, что могла одним рывком размотать целую катушку лески.

— Вечером мы с тобой съедим эту рыбину на ужин, — ответил Бенни Милагрос, стоявший на корме лодки. Это был высокий мужчина лет тридцати, стройный, как испанский танцовщик, с волосами до плеч. На нем была белая полотняная рубашка с коротким рукавами, черно-красные шорты, доходившие до волосатых колен, и гуарачи — мексиканские сандалии. Курчавые черные волоски росли у него даже на больших пальцах ног. Шорты удерживались на бедрах ремнем с огромной серебряной пряжкой, украшенной золотыми бычьими рогами. В кобуре у пояса висел револьвер «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Бенни был одним из тех богатеньких парагвайцев, которые приезжали в Южную Флориду сорить деньгами. Впрочем, иногда ради разнообразия он проворачивал здесь какое-нибудь дельце.

— Борьба с этой рыбиной кое-что напомнила мне. Ох и девица была у меня однажды! Бог свидетель, я бы женился на ней, но, знаешь, брак испортил бы ее! Ты понимаешь меня?

— Ты хочешь сказать, что брак испортил бы тебя!

— Знаешь, Льюис, ты такой бессердечный человек, — заулыбался Бенни. — Ты только послушай! Она была похожа на великолепного дикого зверя, и семья стала бы для нее пленом. Нельзя же так обращаться с женщиной! Ее нужно уважать! Лично мне не нравятся мужчины, не уважающие личность женщины.

Ни одному официальному ведомству США не было известно, в чем именно состоял бизнес Бенни Милагроса. Кроукер тоже не знал, чем занимается его новый клиент.

— И я не стал связывать ее узами брака! — Бенни приложил к сердцу свободную руку. — Бог свидетель, без нее я несчастнейший человек на свете! — Он взмахнул удилищем. — Ты мне симпатичен, поэтому я и делюсь с тобой своей философией. Клянусь душой моей покойной матери, ты бы моментально возбудился при одном взгляде на эту жемчужину среди женщин! Уж мне ты можешь поверить!

В этот момент ваху резко рванулась вперед, и катушка с леской стала разматываться с бешеной скоростью. Восьмифутовое удилище опасно выгнулось, и Кроукеру пришлось срочно менять курс, чтобы помочь Бенни справиться с вырывавшимся из рук удилищем. «Капитан Сумо» двинулся прочь от Крокодильего рифа, и вскоре рыбаки оказались почти в трех милях от острова Исламорада, одного из группы островов Флорида-Кис.

Перед ними простирался океан, солнце вспыхивало золотыми искрами на гребнях мелких волн. Здесь, в открытом океане, было свежо и прохладно, и Кроукеру это было по душе. Бриз обдавал людей и лодку мельчайшими солеными брызгами.

Лихорадочно вцепившись в пластиковое удилище, Бенни пробормотал:

— Черт, я же хотел поймать парусника, а не эту ваху!

— Успокойся, Бенни! — вмешался Кроукер. — Ведь ты уже поймал одного сегодня!

— Как ты не понимаешь! Моя душа жаждет поймать еще одного! А может, ты действительно этого не понимаешь? — Бенни на мгновение оторвал взгляд от удилища и с неподдельным интересом посмотрел на Кроукера. — У вас, потомков англичан, странные и искаженные, на мой взгляд, представления о духовном начале человека. Проповедники, выступающие по телевидению, статьи в журналах о жизни после смерти, глупые рассказы о бесах, вселяющихся в людей, и прочая чушь — вот что такое духовность для вас! Похоже, вы, джентльмены, так никогда и не узнаете, что такое душа и каковы ее проявления и возможности. Оттого-то вы все такие беспокойные и все время что-то ищете!

Говоря это, Бенни потихоньку отпускал леску с катушки. В его кофейного цвета глазах загорелись огоньки смеха. Он был по-своему очень красив и даже следы оспы на щеках ничуть его не портили.

Попавшаяся на крючок ваху запросто могла сорваться, приходилось проявлять максимальную осторожность.

— Не стоит мешать меня в одну кучу со всеми англичанами, — пробормотал Кроукер, осторожно делая правый поворот.

— Ах да! Я и забыл, ты же бывший полицейский, незаменимый детектив. — Бенни покачал головой. — Грязное занятие.

— Грязнее, чем ты думаешь, — спокойно сказал Кроукер. Пятнадцать лет, проведенных среди подонков, маньяков и прочих отбросов общества, сделали его почти нечувствительным к радостям жизни. Позднее, перейдя в другой отдел, он столкнулся с циничной коррумпированностью политиков и обитателей фешенебельных особняков. Тогда он вернулся к своей прежней работе, борьбе с уличной преступностью — гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастало десять новых.

— Она повернула назад! — завопил Бенни, быстро сматывая внезапно ослабевшую леску. Не теряя времени, Кроукер резким движением крутанул рулевое колесо. Бенни был отличным рыбаком, и Кроукеру никогда не приходилось нянчиться с ним, как это бывало с другими его клиентами, отправлявшимися на рыбалку просто так, для разнообразия — ведь нельзя же все время играть в гольф!

— Вот она!

Кроукер увидел на поверхности стремительный след хвостового плавника рыбы. Бенни был прав — она мчалась прямо на лодку.

— Быстрее выбирай леску! — закричал Кроукер, заводя двигатель, чтобы убрать «Капитана Сумо» с пути обезумевшей ваху.

Изо всех сил наматывая на катушку леску, Бенни не сводил глаз с острого, как лезвие ножа, спинного плавника рыбины. Кроукер понял, что ваху собирается пройти под лодкой, и снова повернул руль. Однако вместо этого ваху резко подпрыгнула и, неожиданно развернувшись, помчалась в противоположном направлении. Катушка в руках у Бенни стала стремительно вращаться, разматывая леску.

— Вот это рыба! — воскликнул Бенни. — Между прочим, у нас с тобой есть кое-что общее, помимо любви к рыбалке и Южной Флориде.

— Да? И что же это?

В это мгновение ваху снова совершила живописный прыжок и помчалась еще стремительнее. Бенни чуть не упал за борт от рывка лески, и ему пришлось упереться бедром о поручень. С трудом удержав в руке удилище, он пробормотал:

— Да у нее еще полным-полно сил!

Кроукер снова сменил курс лодки, следуя за ваху.

Выбрав удобный момент, Бенни продолжил:

— Мы оба знаем, что такое иметь врагов.

— Должно быть, ты шутишь! — засмеялся Кроукер. — У меня, как у морской коровы, нет естественных врагов!

— Да ну? Ты, бывший полицейский, время от времени, когда у тебя есть настроение, работаешь с федералами из этого, как его, Антикартельного специального комитета, так? В случае официального запроса они не знают тебя, а ты не знаешь их. Твое имя не зарегистрировано ни в одном официальном документе этого комитета, так что и не подкопаешься!

— С чего ты взял?

— Это, скажем, мои догадки.

Усмехнувшись, Бенни перехватил покрепче удилище.

— А еще поговаривают, что на твоем счету немало раскрытых преступлений, и у тебя много высокопоставленных друзей, а значит, и врагов. И не говори, что это неправда, Льюис.

— И кто же рассказал тебе всю эту чушь? — невозмутимо поинтересовался Кроукер.

— Парни, с которыми я играю в маджонг[1]. — Бенни засмеялся, и его смех был похож на хриплый крик испуганного попугая.

Похоже, ваху уже выбилась из последних сил — рывки лески стали гораздо слабее. Бенни уверенно контролировал действия своей добычи. Совсем скоро они смогут забагрить ваху и вытащить ее на палубу.

— А еще я знаю кое-что о твоей механической левой руке, которая вовсе не является физическим недостатком — скорее наоборот! А еще я знаю, что ты приехал в Южную Флориду, чтобы охранять девушку — свидетельницу убийства. Когда расследование закончилось, ты раскрыл себя и поселился вместе с этой девушкой. Как ее звали?

— Рад буду услышать это от тебя.

— Она была фотомоделью, правильно? — пожав плечами, продолжал Бенни. — А сейчас она где-то в Париже или Милане, или черт ее знает где. В любом случае здесь ее нет. Она не захотела жить по твоим правилам, как, впрочем, и твоя мафиозная принцесса с Лонг-Айленда, которая к тому же была замужем. «О, сеньор, мне нравятся размеры ваших гениталий!» — Бенни покачал головой. — Бог свидетель, эти женщины умеют быть страшно жестокими, когда захотят!

— Они не были жестокими, — невольно вырвалось у Кроукера. — Просто они были не для меня, и в этом ты прав.

Сделав вид, что не услышал слов Кроукера, Бенни продолжил:

— И когда ты понял, что вся эта затея с принцессой мафии абсолютно бесплодна и немыслима, ты вернулся сюда и основал чартерную фирму спортивного рыболовства.

— Весьма впечатляюще.

— Все это не имело целью произвести на тебя впечатление, — сказал Бенни, орудуя удочкой, — просто я хотел, чтобы ты понял, что я за человек.

Измученная борьбой, ваху легла на бок, и Кроукер, покинув место у руля, отправился за багром.

Проводив Кроукера взглядом своих кофейных глаз, Бенни сказал:

— Я хотел сказать, что мы оба — с глубокой и непростой душой.

Держа багор, словно средневековую алебарду, Кроукер подошел к Бенни, рядом с которым казался по-медвежьи огромным и сильным. Его искусственная левая рука, сделанная из черного поликарбоната, нержавеющей стали и переливчатого голубого титана, походила на рыцарские доспехи.

— А что ты скажешь об этой рыбе?

— Скажу, что она очень осторожна, — хищно оскалился Бенни, передавая Кроукеру удилище и беря у него из рук багор. Кроукер считал, что клиент должен сам доводить дело до конца.

— Приехав сюда, ты стал работать с федералами, время от времени помогая береговой охране в поимке контрабандистов с грузом наркотиков, которых они без тебя ни за что бы не сумели взять. А сколько ты работал в парке Эверглейдс! Ну и мерзкое же местечко, скажу я тебе! Всякие крокодилы, аллигаторы, змеи и прочая дрянь... Но ты, будучи человеком крайне осторожным, сумел выйти оттуда живым и невредимым, совсем как абориген или как эти, индейцы, но не семинолы, которые, кажется, пришли сюда с севера.

— Из штата Джорджия, в начале века.

— Ну да, — согласился Бенни. — Я имел в виду коренное племя Флориды, которое подобно индейцам Мексики и Перу жестоко пострадало от этих чертовых англичан, силой захвативших все, что им было нужно на этой земле.

— Ты говоришь о племени калюзов?

— Правильно, о них. Ты сумел выжить в джунглях, словно один из этих калюзов. Ох, и осторожный ты человек!

С этими словами Бенни перевесился за борт, пытаясь забагрить ваху.

— В Южной Флориде творится много зла, и не мне рассказывать тебе об этом! Здесь просто жизненно необходимо быть осторожным человеком.

— Ты должен знать об этом лучше меня, Бенни.

— Это точно! То, чем я занимаюсь в этой жизни... — На мгновение Бенни прервал разговор, безуспешно пытаясь попасть багром в жаберную щель ваху. — Собственно, я ничего не делаю. У людей всегда полно проблем, а я помогаю их решить — личные, связанные с бизнесом, всякие. И вовсе не так, как ты, бывший полицейский, думаешь — я же вижу выражение твоего лица! — Он взмахнул рукой. — Я веду переговоры с заинтересованными сторонами и нахожу способ уладить дело ко всеобщему удовольствию. — Он подался всем телом вперед и, понизив голос, продолжал: — Видишь ли, я на собственном опыте убедился в том, что люди, какими бы глупыми, упрямыми или гордыми они ни были, всегда движимы одним — не проиграть, не упустить своего. А я показываю им, как избежать поражения.

Тыльной стороной ладони Бенни вытер стекавший на глаза пот. Теперь он полностью сосредоточился на движениях раненой ваху, которая все еще сопротивлялась воле человека и билась о корпус лодки. Найдя, наконец, жаберную щель, Бенни с силой ткнул в нее багром.

— Ах, черт побери!

В последнюю секунду ваху умудрилась увернуться от удара, и багор, скользнув, содрал покрытую жесткой чешуей кожу.

— Черт, у меня никогда не получается забагрить с первого раза!

Вода вокруг лодки окрасилась кровью.

— Если тебе нужна моя помощь, скажи, — проговорил Кроукер, крепко ухватившись за удилище.

Бенни опасно балансировал у самого борта.

— В тот день, когда мне понадобится чужая помощь, чтобы забагрить какую-то несчастную ваху...

Внезапно он хрипло вскрикнул. Вода за бортом вдруг потемнела, забурлила и покрылась шапкой белой пены из-под которой показалась голова тигровой акулы.

— Что за черт! — завопил Бенни.

Акула была огромной — наверняка больше тысячи фунтов. Ее жуткая пасть раскрылась всего в нескольких дюймах от руки Бенни. Она была такой огромной, что в нее, казалось, мог без труда поместиться целый паровоз. Массивные челюсти захлопнулись, и толстый багор, переломившись надвое, исчез вместе с ваху в кипящем водовороте кровавой воды.

В ужасе Бенни отшатнулся назад, но зацепился за поручень массивной пряжкой ремня и повис, беспомощно барахтаясь над самой водой.

Выдвинув стальные когти из кончиков титановых пальцев протеза, Кроукер обрезал леску и бросил удилище на палубу. Внезапно тигровая акула снова вынырнула из воды с явным намерением схватить Бенни.

— Матерь Божья!

На мертвенно-бледном лице Бенни радужно поблескивала рыбья чешуя, а в его широко раскрытых от ужаса глазах отражалась уродливая серо-коричневая морда тигровой акулы.

Голова Бенни висела как раз над разинутой хищной пастью чудовища, ослепленного жаждой крови. Схватив правой рукой Бенни за ворот рубашки, Кроукер резким движением рванул его назад, в лодку, но проклятая серебряная пряжка намертво застряла между поручнями.

В отчаянии Кроукер встал рядом с Бенни и, перевесившись за борт, взмахнул своей левой искусственной рукой. Сверкнув на солнце, стальной коготь большого пальца пронзил правый глаз акулы, а остальные четыре пальца вцепились в нос, единственное чувствительное к боли место на всем акульем теле. От ныряльщиков Кроукер не раз слышал истории о том, как им удавалось отразить нападение акулы ударом в нос, и теперь он молил Бога, чтобы это оказалось правдой.

Тигровая акула вновь ушла под воду, и от ударов ее могучего тела лодка неистово закачалась с борта на борт. Ее шершавая, словно наждак, шкура сдирала краску с корпуса лодки. Возбужденная запахом крови, ослепленная на один глаз, акула в третий раз почти вертикально вынырнула из воды и снова со страшным шумом ушла под воду. Кроукер не успел выдернуть глубоко вонзившиеся в акулий нос пальцы протеза, и теперь морское чудовище грозило утащить его за собой в океанские глубины.

В этот момент Бенни, наконец, удалось высвободить злополучную пряжку. Выпрямившись, он крепко схватил одной рукой Кроукера за мокрую от пота рубашку, а другой вытащил из-за пояса свой «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра и выпустил все шесть пуль в акулу. Бенни целил ей в голову, хоть и не был уверен, что пистолетная пуля пробьет акулий череп.

Внезапно акула снова высоко выпрыгнула из воды. Неужели Бенни был таким плохим стрелком, что не сумел попасть даже на таком близком расстоянии? Или же это доисторическое чудовище еще не поняло, что уже мертво? Как бы то ни было, из воды снова показалась искалеченная и покрытая розовой кровавой пеной морда. Передний ряд двойных зубов слегка коснулся руки Бенни, и тот вскрикнул. Испуг был так силен, что Бенни выронил свой «смит-и-вессон», словно он обжег ему руку, и пистолет тотчас исчез в акульей пасти. В этот момент Кроукеру удалось, наконец, выдрать свои пальцы из разорванной морды чудовища.

Истекающая кровью, с шестью пулями тридцать восьмого калибра в голове, акула все еще продолжала извиваться всем телом и бешено бить хвостом. Теперь она была еще опаснее, чем прежде. Кроукеру не раз доводилось видеть, как акулы, даже уже абсолютно мертвые внешне, на суше внезапно оживали, и тогда излишнее любопытство приводило к трагическим последствиям. Обернувшись, Кроукер достал лодочный багор и вонзил его в уцелевший глаз акулы.

Постепенно кипевшая вокруг лодки вода успокоилась, и на ее поверхности стало расплываться кровавое пятно.

Медленно завалившись набок и судорожно вращаясь по спирали, акула стала погружаться, продолжая разевать жуткую пасть.

— Черт побери, — пробормотал Бенни, опираясь на поручни. Его изрытое оспой лицо постепенно приобретало естественный цвет. — Эта сука сожрала мою ваху и мой «смит-и-вессон»!

* * *

Как только они причалили к берегу, Кроукер немедленно отвез Бенни в ближайшую больницу, чтобы обработать рану на руке, нанесенную ему акулой. Ссадина была не слишком глубока, но рисковать не стоило, так как рядом проходила вена.

Потом на машине Кроукера — бело-розовом «Т-берде» 1969 года выпуска — они отправились пообедать. Бенни говорил, что машина Кроукера раскачивается на ходу, словно ленивая свинья, но при этом способна развивать поразительную скорость подобно ковру-самолету. Прижимая к ране марлевый тампон с мазью, Бенни разговаривал по телефону. Кроукер слышал, как он договаривается о встрече.

— Это слева, Мария. Да, ты обязательно заметишь его, такое здание нельзя не заметить. А как насчет Сони? Отлично!

Закончив разговор, он повернулся к Кроукеру:

— Когда ты увидишь этих девочек, у тебя голова закружится от восторга!

— Послушай, Бенни, — засмеялся Кроукер. — С какой стати я должен обращать внимание на твоих девиц?

— Мария для меня, а Соня для тебя, умник, — усмехнулся Бенни.

— Нет, так дело Не пойдет. Ты же знаешь, я этим не занимаюсь, — замотал головой Кроукер.

— Чем не занимаешься? Чем? — выразительно развел руками Бенни. — Клянусь Иисусом, Льюис, Соня не шлюха! — Бенни дернул подбородком. — Помнишь, я рассказывал тебе о девушке, укравшей мое сердце?

— Я помню все, что ты мне рассказываешь, Бенни, — усмехнулся Кроукер. — Жемчужина!

— Не надо смеяться, друг, — заерзал на сиденье Бенни. — Ты думаешь, я стану знакомить тебя с кем попало? Ну уж нет! — Он понюхал тампон с желтой дезинфицирующей мазью и поморщился от отвращения. — Соня тоже жемчужина, поверь мне. Может быть, это как раз то, что тебе нужно.

Небольшая стая пеликанов снялась с воды и не спеша полетела к своим гнездам в мангровых зарослях. Кроукер проследил глазами за их полетом над бирюзовым мелководьем залива, уходившего в глубь национального парка Эверглейдс, который местные называли просто глушью. В этом заповеднике, простиравшемся на территории в тридцать квадратных миль, было бесчисленное количество мелких проток, заводей и болотистых топей среди мангровых зарослей, населенных множеством тропических птиц. Там прекрасно ловилась форель и можно было встретить проплывающих в каноэ аборигенов из племени калюза или текеста. Именно там Кроукер познакомился с индейцем по имени Каменное Дерево, который стал его верным проводником в заповеднике.

Каменное Дерево был высоким и худым, как жердь. Постепенно он научил Кроукера видеть величественную красоту дикой природы, понятную лишь немногим. «Здесь можно очень долго жить, сохраняя отменное здоровье и душевное спокойствие, — любил повторять Каменное Дерево, когда они бродили по холмам, покрытым широколиственными деревьями, и по прибрежным прериям. — Но здесь можно и погибнуть в считанные минуты. Все дело в том, насколько хорошо ты знаешь эту природу». Поселившись в этом изолированном от всего остального мира месте, человек мог затеряться навсегда.

Не прошло и десяти минут, как Бенни и Кроукер оказались в заведении «У папаши Джо», похожем на двухэтажное воронье гнездо, нависшее над заливом. Это был и бар, и ресторан, здесь же находилась рыбачья пристань. Все вместе это составляло излюбленное место встреч заядлых рыбаков.

— Я словно на мгновение заглянул в вечность, — признался Бенни, вертя в руках высокий стакан с пивом. — В первый раз я понял, что существуют силы, не поддающиеся человеческому контролю — примитивные, непостижимые...

Он говорил о тигровой акуле. Вокруг галдели завсегдатаи. Оранжево-красное солнце лениво опускалось в океан. Несколько моторных лодок спешили к пристани, разрезая сверкающую океанскую гладь. По небу плыли два неизвестно откуда взявшихся облачка. Стайка чаек с пронзительными криками носилась над пристанью, у которой мирно покачивались пришвартованные рыбачьи лодки.

Небо у самой линии горизонта окрасилось в тот особый зеленоватый оттенок, который можно увидеть лишь в тропиках. Посетители, все без исключения, смотрели на солнечный закат. В этом заведении это было своего рода ритуалом, таким же удовольствием, как рыбная ловля и выпивка.

Когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, зал взорвался аплодисментами. Потом все вернулись к своей выпивке и дружеским беседам. Здесь все были равны независимо от социального и финансового положения. Не имело ни малейшего значения, много у тебя денег или нет, дружишь ты с президентом или получаешь пособие по безработице — здесь любой был не хуже и не лучше своего соседа по столику.

Бенни, одетый в темные шорты и яркую рубашку с короткими рукавами, пребывал в серьезном настроении.

— Было в этой чертовой акуле что-то глубоко символическое... Ты понимаешь, что я хочу сказать? — Бенни приставил к вискам указательные пальцы. — Мы разумны, у нас большие пальцы рук противопоставлены остальным пальцам. — Он пошевелил своими пальцами. — Мы придумали оружие, способное стереть с лица земли целые города, оружие, которое убивает людей, но сохраняет здание в полной целости и сохранности. Мы вывели формулу E=mc2...

Теперь это был не тот задиристый и хитрый Бенни Милагрос, каким его привыкли видеть, но совсем другой — мыслитель, философ, подвергающий сомнению все в этой жизни. Кроукер инстинктивно понял, что он попал в число тех немногих, кто знал Бенни именно с этой, тщательно скрываемой стороны. И теперь между ними завязалась тонкая ниточка настоящей мужской дружбы.

— Понимаешь, все это не имеет абсолютно никакого значения для акулы! — Бенни одним залпом осушил свой стакан. — Клянусь, Льюис, сегодня мы с тобой чуть было не превратились в мясной фарш для этого чудовища!

Кроукер заказал еще пива, а тем временем из ресторана, расположенного этажом ниже, официантка принесла им большое блюдо жареной рыбы.

— Это была просто стихийная сила, как шторм или прилив, и ничего больше, — сказал Кроукер.

Бенни молчал, уставившись невидящим взглядом на ароматную рыбу, приправленную тимьяном и розмарином. У него, как и у Кроукера, мелькнула в голове мысль, что, если бы не вмешательство этой стихийной силы, они бы сейчас ели пойманную ими ваху.

— Ошибаешься, Льюис. Эта чертова штука показала, что нас ожидает. Когда-нибудь в один прекрасный день нас всех погубит стихия — непонятная, неожиданная и неотвратимая...

Кроукер заглянул в пустой стакан Бенни и произнес:

— Тогда нам стоит поторопиться заказать еще пива!

Бенни кисло улыбнулся, глядя на призрачные очертания пеликанов, сидевших в своих гнездах на маленьком острове почти в центре залива. Смертельная схватка с акулой что-то изменила в нем.

— Знаешь, Льюис, там, в океане, кто-то ждет нас...

* * *

В одиннадцатом часу вечера появились Мария и Соня. Мария оказалась стройной женщиной южноамериканского типа, с пышной гривой черных волос, черными глазами и манерами избалованной богачки. Соня тоже была родом из Латинской Америки, высокая и гибкая. У нее были густые вьющиеся каштановые волосы и неожиданно светлые карие глаза. Ее движения были энергичны и абсолютно естественны, что придавало ей особую привлекательность. Кроукер по собственному опыту знал, что женщины, пользующиеся собственной красотой как банковским счетом, очень скоро становятся скучными и эгоцентричными.

Кроукер предложил отправиться всей компанией в бар «Акула», место, хорошо известное ему и Бенни, и его предложение было с готовностью принято. Это был относительно новый, но уже успевший стать модным бар. Здесь небольшие оркестрики исполняли зажигательную карибскую музыку — сальсу — среди ярких тропических декораций. Кроукера это заведение привлекало тем, что здесь всегда было полно потенциальных клиентов — латиноамериканцев, приехавших во Флориду, чтобы порыбачить в свое удовольствие. Другая причина, по которой Кроукер часто бывал в этом баре, стояла сейчас в толпе, возвышаясь над ней на целую голову.

— Эй, Рейф! — позвал Кроукер.

Рейф Рубиннет, владелец «Акулы», помахал рукой и широко улыбнулся, словно увидел старого товарища по колледжу.

— Как дела? — с радостным оживлением спросил он. — Надо думать, отлично! Я слышал, «Капитан Сумо» весь месяц почти без перерыва выходил в океан.

Он заразительно расхохотался.

Держа Соню за руку, Кроукер стал осторожно пробираться сквозь толпу к своему старому приятелю.

— Рыба сама идет на крючок, и клиентов у меня становится все больше, так что не могу пожаловаться на отсутствие работы!

Рубиннет был очень высоким, мускулистым и стройным. Его лицо, обветренное и загорелое, было темным, как красное дерево. На нем были белые джинсы и темно-синяя футболка с надписью: «На отдыхе нельзя скучать». Глядя на его густую темную шевелюру и яркие синие глаза, Кроукер подумал, что Рейф запросто мог бы стать фотомоделью. Однако Рубиннет был слишком увлечен своим делом.

— Лопни мои глаза, что за прелестная леди с тобой! — воскликнул Рубиннет. — Ну-ка веди ее скорее сюда!

Между Кроукером и Рубиннетом существовали особые отношения. В баре «Акула» Кроукер всегда находил клиентов-рыбаков. Его здесь знали и любили, многие даже открыто восхищались им. А недавно он положил конец потоку угроз, направленных против Рубиннета, выследив местного бандита, нанятого парочкой любителей поживиться за чужой счет — уж очень им хотелось урвать кусок от прибыльного дела Рубиннета!

Широко улыбаясь, Рубиннет поцеловал Соне руку, а потом стиснул ладонь Кроукера своей могучей дланью. По тому, как человек пожимает руку, можно многое сказать о его характере. До того как открыть собственный бар-ресторан, Рубиннет в течение одного срока был мэром Майами. Его полуиспанское происхождение не помешало ему быть избранным на этот пост. К тому же Бенни тогда сильно поддержал его деньгами и связями.

— Рад снова видеть тебя, — сказал Рубиннет в той особой, присущей ему манере, которая заставляла собеседника моментально поверить в то, что именно он представлял для Рубиннета огромную ценность. — Слишком много времени ты уделяешь своей лодке и клиентам! Может, стоит чуть притормозить и расслабиться?

В этот момент его кто-то окликнул, и он помахал в ответ рукой.

— Одну минуточку! — Он похлопал Кроукера по плечу. — Чувствуй себя как дома, друг. Сегодня угощение для тебя и твоей дамы за счет заведения — и не дергайся, денег я с тебя ни за что не возьму!

С этими словами он стал пробираться сквозь толпу, широко улыбаясь и пожимая руки постоянным клиентам своего заведения.

— Незаурядная личность! — сказала Соня.

— Немного подавляет, но он отличный парень, — улыбнулся Кроукер. — Широкая душа, доброе сердце и удивительная откровенность. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Сейчас я бы с удовольствием потанцевала.

— С радостью составлю тебе компанию, — отозвался Кроукер и повел ее на танцевальную площадку. — Значит, тебя зовут Соня. Просто Соня и все? Как Мадонна?

— Соня Виллалобос, — улыбнулась девушка. — Между прочим, был такой композитор по фамилии Виллалобос, — она снова улыбнулась. — А мне нравится, как ты танцуешь. У тебя это получается очень... очень чувственно, совсем как у моего брата Карлито.

— У меня были прекрасные учителя, — сказал Кроукер. — Там, в Нью-Йорке, я так много времени проводил в испанском Гарлеме, что латиноамериканцы стали считать меня своим.

Кроукеру тоже нравилось, как танцевала Соня.

— Почему ты пришла сюда сегодня? — неожиданно для себя спросил он.

Удивленно взглянув на него, Соня положила руки на его широкие сильные плечи.

— Потому что меня об этом попросил Бенни, — продолжая танцевать, негромко произнесла она.

— Только поэтому? — недоверчиво спросил Кроукер.

— Бенни, Мария и я — все мы родом из Асунсьона, — рассмеялась Соня. — И давно знаем друг друга.

Музыканты устроили короткий перерыв на отдых, и все танцевавшие на площадке пары направились к стойке бара, которую украшало очень реалистическое изображение гигантской акулы. Настоящие челюсти гигантской белой акулы были прикреплены к деревянной панели на стене позади стойки бара и вместе с жизнерадостной, пестро одетой толпой посетителей многократно отражались в развешанных по стенам зеркалах.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил Кроукер. На этот раз Соня кивнула:

— А потом еще потанцуем, ладно? — В ее глазах вспыхнули озорные огоньки. — Не так уж часто можно встретить гринго, который умеет танцевать латиноамериканские танцы.

— А тебе нравятся такие танцы?

— Они очень сексуальные, — просто ответила она.

Взяв Соню за руку, Кроукер повел ее сквозь разгоряченную толпу к стойке бара. Протолкнувшись к бару, Кроукер знаком подозвал бармена и заказал для себя мескаль, а для Сони коктейль «Маргарита».

Взяв бокалы, они пересекли зал, битком набитый посетителями, и вышли через стеклянные двери во внутренний дворик, отделанный деревом. В лицо им ударил влажный, прохладный воздух, приятно контрастировавший с духотой бара. Ночной воздух был напоен ароматом мангровых зарослей. Волны океана мягко накатывались на прибрежный песок и с нежным шелестом возвращались обратно.

Забыв о буйном веселье, царившем в зале за стеклянными дверями, они слушали тихий плеск океанских волн, и им казалось, что они очутились на другом краю Вселенной.

Взглянув вверх, они увидели звезды, казавшиеся нестерпимо яркими на фоне бархатного тропического ночного неба.

— Ты хочешь переспать со мной? — спросила Соня.

Слегка ошеломленный, Кроукер неловко засмеялся.

— Вообще-то я еще не думал об этом.

— Это хорошо, — спокойно произнесла она. — Потому что я этим не занимаюсь, даже по просьбе Бенни.

— Мне кажется, ему это хорошо известно, — сказал Кроукер, вспоминая слова Бенни о Соне — «жемчужина!».

Казалось, Соня была удивлена словами Кроукера.

— Только не пойми меня превратно. Я не хочу сказать, что вообще не люблю секс. Просто партнеров всегда выбираю я сама. К тому же в наше время в этом есть определенная опасность, а мне бы не хотелось... наживать лишнюю головную боль.

Она глубоко вздохнула и, задержав на несколько секунд воздух в легких, медленно-медленно выдохнула.

— Ты имеешь в виду СПИД? — спросил Кроукер.

Она смотрела на океанскую гладь, в ее глазах блестели слезы.

— Один из моих друзей серьезно болен.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы Кроукеру захотелось как-то помочь ей, приободрить, утешить.

— Мне было восемнадцать, когда погиб мой отец, — сказал он. — Он был полицейским, именно поэтому я тоже пошел служить в полицию. Он был очень высоконравственным человеком, и мне казалось вполне естественным последовать его примеру. Еще мне казалось, что он противостоял всему злу в мире. Ему было хорошо известно, что значит защищать закон.

Держа Соню за руку, Кроукер вдруг совершенно явственно представил себе отца в сдвинутой на затылок шляпе, глядящего на него смеющимися глазами.

Посмотрев в прекрасные глаза Сони, Кроукер продолжал:

— Он погиб от выстрела в спину в трех кварталах от своего дома. Он был убит человеком, которого знал и которому, несомненно, доверял. Собственно говоря, только таким способом враги могли добраться до него — подкупив одного из его друзей.

Мягко коснувшись пальцем подбородка Сони, он нежно приподнял ее голову.

— Он был хорошим человеком и не заслужил столь ранней и столь несправедливой смерти. — Он пристально глядел в глаза девушке. — Похоже, именно так случилось и с твоим другом?

Она кивнула, и слезы полились из ее глаз. Когда Кроукер осторожно вытер ее щеки, она засмеялась, и нежный, мелодичный звук ее голоса развеял печаль, сгустившуюся над ними. Теперь она стояла совсем рядом с ним, почти вплотную. В ее глазах и на губах поблескивал отраженный свет, падающий из огромных окон бара.

— Не знаю, чего я ждала от сегодняшнего вечера... впрочем, никаких серьезных намерений у меня не было...

Поставив свой бокал на деревянные перила, она взяла его левую руку в свои ладони, удивленно разглядывая синеватый металл.

— Расскажи мне, откуда у тебя это?

— Собственно, это биомеханический протез, — сказал Кроукер. — Я так привык к нему, что даже перестал замечать. Я потерял руку в Японии, и тогда микрохирурги вместе с инженерами-электронщиками соорудили для меня вот этот протез. Он работает от литиевых батареек, но, хочешь верь, хочешь не верь, состоит не только из костей, сделанных из бора, титановых связок и стальных когтей, но и из моих собственных, заново восстановленных нервов, сухожилий и мышц, которые так надежно защищены от внешней среды, что я могу буквально положить руку в огонь и при этом не почувствую ничего, кроме разве приятного тепла.

Она осторожно погладила ладонь из матового черного поликарбоната и титановые пальцы.

— Твоя рука нуждается в ремонте? Ну, как автомобиль?

— Если понадобится что-нибудь в ней подправить, придется ехать в Токио. Но пока в этом нет никакой нужды. Просто каждые полгода я меняю батарейки.

Поглядев на ее восторженное лицо, он испугался, как бы она не зациклилась на этом протезе, как уже бывало не раз с другими женщинами.

— Прошло уже семь лет, и я подумываю, не заменить ли его на более новую, совершенную модель. — Он пожал плечами. — На днях я вплотную займусь этим.

— А может, и не стоит менять протез, — задумчиво проговорила Соня. — Ведь он уже стал твоей неотъемлемой частью.

Вздрогнув от этой неожиданной мысли, Кроукер понял, что в ее словах есть изрядная доля правды, и согласно кивнул, мысленно благодаря Провидение за то, что встретился с умной женщиной.

Теперь Соня принялась разглядывать его правую, здоровую руку, касаясь ее кончиками пальцев, и Кроукер почти физически ощутил внимательный и пристальный взгляд ее глаз.

— Мне нравится рассматривать руки, — сказала она. — По ним можно очень многое узнать о человеке, руки никогда не лгут.

Она провела пальцами по линиям его ладони, осторожно потрогала грубые мозоли.

— У тебя рабочие руки — сильные и умелые.

— Это потому, что я вырос в одном из самых страшных и жестоких районов западной части Манхэттена, который называется «Кухней дьявола», — отозвался Кроукер. — Чтобы выжить среди местных головорезов, надо иметь крепкие кулаки.

— Я знаю, что это такое. Я выросла в таком же бандитском районе, только не в Нью-Йорке, а в Асунсьоне. — Ее глаза потемнели. — Там меня научили быть терпеливой и толстокожей. Но труднее всего быть терпеливой, ты согласен? Похоже, человеку вообще не свойственно терпение, поэтому так трудно научиться терпеть.

Внезапно Кроукер почувствовал такое волнение и смущение, словно он впервые оказался наедине с девушкой. Он вспомнил, как однажды он вместе с Каменным Деревом ловил рыбу в заповеднике Эверглейдс. Солнце лениво поднималось из-за горизонта. Каменное Дерево поймал несколько окуней и насадил их на ветку. Утренний воздух наполнился восхитительным ароматом жарившейся на костре рыбы. Мимо совсем низко пролетела светло-розовая цапля. И тогда Каменное Дерево сказал: «Жизнь, в своих лучших проявлениях, чиста и сладка. Такие мгновения, как это, запечатленные сердцем и памятью, — это все, что нужно человеку».

Прежде чем Кроукер понял, что происходит, он уже целовал губы Сони, которые жадно раскрылись навстречу ему. Мгновение спустя он виновато отступил в сторону.

— Я не хотел...

— Зато я хотела этого. — Обняв его за шею, она нежно и в то же время властно притянула его к себе. Их губы встретились, и снова она податливо раскрылась ему навстречу, нежно лаская его рот языком. Кроукер ощутил ее аромат, похожий на сильный запах ночного цветка, и у него закружилась голова. Тяжело дыша, он сжал Соню в объятиях.

— Лью? — прозвучал за спиной слабый женский голос. «О нет! Только не сейчас! — подумал он. — Можно ли быть столь невезучим, чтобы именно в тот момент напороться на какую-нибудь бывшую подружку?»

Превозмогая себя, он оторвался от губ Сони и, крепко держа ее за руку, обернулся на голос.

— Привет, Лью!

Кроукер уставился на стоящую в дверях женщину, отказываясь верить своим глазам.

— Мэтти?

У него замерло сердце.

Красивая, с королевской осанкой, Мэтти вопросительно переводила взгляд с Кроукера на Соню и обратно. На ней было очень дорогое матово-черное платье из тонкого шерстяного трикотажа, на шее сверкало бриллиантовое ожерелье. Макияж был абсолютно безупречен, словно она только что вышла из косметического салона. Однако ее великолепие выглядело совершенно неуместным здесь, в «Акуле».

— Я знаю, ты, должно быть, шокирован моим появлением, — произнесла она.

— О Боже, ты сама не знаешь, как ты права! — тихо отозвался Кроукер.

Быстрым взглядом окинув Соню, Мэтти, словно смутившись, сказала:

— Извини, что помешала, но мне очень нужно поговорить с тобой. Я была в твоем офисе, на пристани, но не стала оставлять тебе записку, потому что дежурный сказал, что ты собирался провести вечер здесь.

От волнения она с трудом находила слова.

— Ты сказала, что никогда не станешь разговаривать со мной, — сказал Кроукер, продолжая сжимать руку Сони, словно она была для него спасательным кругом в открытом море. Сердце билось так сильно, что его стук мешал ему слушать Мэтти. — Это было... сколько же... двенадцать лет назад?

— Четырнадцать, — негромко произнесла Мэтти. — Четырнадцать лет, один месяц и семнадцать дней. — Она попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса. — Это было в тот день, когда крестили Рейчел.

— Ну да, как я мог забыть, — мрачно сказал Кроукер.

— Сейчас ей уже пятнадцать...

— И все это время о тебе не было ни слуху, ни духу.

— Но ведь и ты ни разу не позвонил, не зашел к нам...

— После того что ты мне сказала тогда, я считал, что ты не захочешь меня даже слышать, не то что видеть...

— Ну хорошо, я сама во всем виновата.

Кроукер смотрел на нее с каменным лицом.

— Лью...

— Чего ты от меня хочешь? Ты сама выбрала свою судьбу. Ты вышла замуж за Дональда Дьюка. Именно такой жизни тебе всегда хотелось, по крайней мере именно так ты всегда мне говорила.

Глаза Мэтти наполнились слезами.

— Это было так давно...

— Лью, — вмешалась Соня. — Что здесь происходит?

— Все теперь изменилось, — словно не слыша слов Сони, продолжала Мэтти. — Дональд бросил меня.

— Так чего же ты хочешь от меня, Мэтти? Я должен посочувствовать тебе?

Кроукера охватила боль старых обид.

— Ах да! Совсем забыл! Позвольте мне представить вас друг другу. Это Соня Виллалобос, а это Мэтти Дьюк, моя сестра.

Воцарилось молчание, и Кроукер отпустил руку Сони.

— Восемнадцать лет назад она повстречала человека по имени Дональд Дьюк.

— Лью, не надо... — взмолилась Мэтти.

— Он занимался тем, что грабил и разорял компании. Он был акулой, наживавшейся на чужом горе. Одну за другой он разорял приглянувшиеся ему компании, распродавал их имущество и лишал людей работы.

— Господи, — пробормотала Мэтти, — ты говоришь о нем так, словно он был каким-то преступником.

Кроукер почувствовал, как в нем поднимается волна ярости.

— Он преследовал неугодных ему людей, вынуждая их покинуть Нью-Йорк. Думаю, это доставляло ему удовольствие!

— Это все бездоказательные слова! — воскликнула Мэтти.

Глаза Кроукера гневно блеснули в темноте.

— И тем не менее моя сестра вышла за него замуж. Она была просто ослеплена его богатством. Ведь так, Мэтти?

Она закусила губу и отвернулась.

— Ну конечно, так! Она не хотела слушать моих предостережений! Они приводили ее в ярость! Я пытался объяснить ей, за кого она собралась выйти замуж, но все мои слова она выворачивала наизнанку. Она говорила, что я завидую богатству и положению Дональда. Она смеялась над тем, что я был полицейским и, по ее словам, смотрел на мир глазами полицейской ищейки! — Он вскинул голову. — Ведь именно эти слова ты тогда употребляла, Мэтти? А потом ты сказала: «Ты слишком патетичен, Лью, и когда-нибудь кончишь, как папа, в луже крови в каком-нибудь переулке!» — Он покачал головой. — Деньги, власть, связи — все это было для нее гораздо важнее собственной семьи. Познакомившись с Дьюком, она вдруг стала стыдиться своей семьи и дома, где родилась и выросла.

— Это неправда! — запротестовала Мэтти.

— Что именно в моих словах неправда, Мэтти? Скажи мне! — Он пристально посмотрел на нее. — На свадьбе ты все время вертелась вокруг друзей Дональда, а мы, твоя семья, сидели где-то в стороне. Ты никогда не приводила его в наш дом. Маме так хотелось угостить его обедом, но ты ни в какую не соглашалась пригласить его.

— Перестань! — гневно вскричала Мэтти. — Ты же ничего не понимаешь!

Но Кроукера уже было невозможно остановить.

— Хуже того, ты наказала нас тем, что не позволяла видеть маленькую Рейчел, и мама так и умерла, ни разу не повидав своей внучки. Ты порвала с нами всяческие отношения, и это разбило мамино сердце. Я уже не говорю о себе! — Повернувшись к Соне, Кроукер продолжал: — На крестинах Рейчел я, наконец, имел возможность сказать ей все, что я думаю о ее муже и ее новой жизни.

— Черт возьми, Лью, ведь ты тогда стал угрожать Дональду. И это в церкви! При собравшихся! — Мэтти вся дрожала.

— Я мог доказать правдивость каждого сказанного мною слова! — В голове у Кроукера бешено стучало от нахлынувших горьких воспоминаний. — Вот тогда-то она и заявила, что не хочет меня больше видеть. — Кроукер обернулся к Соне, затем снова посмотрел на Мэтти. — Так зачем же ты вернулась к своему брату?

Обе женщины молчали. Открыв стеклянную дверь, Кроукер с трудом пробрался сквозь толпу и направился к автостоянке.

* * *

Вскоре на крыльце показался Бенни Милагрос. Над входом в бар была прибита пластиковая акулья голова, вся покрытая искусственной пеной. Выглядело это довольно жалко, но Рейф Рубиннет говорил, что не может удержаться от смеха всякий раз, когда видит эту свирепую морду.

Посторонившись, Бенни пропустил двух южноамериканских бизнесменов в сопровождении целой свиты девиц и прямиком направился к Кроукеру, который сидел в своей машине, мрачный, словно грозовая туча.

Усевшись рядом с Кроукером, Бенни протянул ему бокал.

— Держи! Я подумал, тебе сейчас не мешало бы выпить.

Кроукер молча взял бокал.

Бенни вынул из нагрудного кармана длинную кубинскую сигару и некоторое время с удовольствием раскуривал ее. От него пахло мескалем, терпким мужским потом и сладкими духами Марии. Впрочем, дым сигары очень скоро перекрыл все остальные запахи.

— Что это ты выскочил из бара, злой, как сам дьявол? — Бенни затянулся сигарой, не глядя на Кроукера. — Должно быть, ты небезразличен Соне, вон какие у нее грустные глаза, да и разговаривать ни с кем не хочет. Мария пытается развлечь ее, и я по твоей милости лишился на весь оставшийся вечер отличной партнерши. — Бенни снова с наслаждением затянулся сигарой. — Ах да! Совсем забыл! Там одна красотка всех замучила расспросами, куда ты девался? Клянусь Богом, у нее прелестная фигурка!

— Она моя сестра, Бенни.

— О черт... — нахмурился Бенни и сжал сигару в зубах.

Над их головами негромко шумели под ветром пальмы, пронзительно стрекотали древесные лягушки.

В этот момент кто-то стремительно распахнул двери бара.

— Вот она, — тихо произнес Бенни и, взглянув на мрачного Кроукера, добавил: — Что-то нехорошо у меня на душе...

— Извини, что испортил тебе вечер, Бенни.

— Не болтай глупости. — Бенни взмахнул сигарой. — Тут дело серьезнее, чем вечер с Марией. — Он выпустил изо рта облачко ароматного дыма. — Знаешь, о чем я подумал, когда висел над пастью акулы, Льюис? Говорят, в таких случаях перед глазами человека в одно мгновение пролетает вся его жизнь... А я тогда подумал о своей сестре. Не об отце, не о братьях... О моей сестре. — Бенни повернулся к Кроукеру и продолжал: — Роза умерла пять лет назад. И я подумал: мой отец всегда как-то недооценивал ее, даже когда она окончила колледж в Боготе, получила степень магистра экономики и была принята на работу в один из крупнейших банков. Не то чтобы он не любил ее или же не гордился ею по-своему, просто он никогда не показывал ей своих истинных чувств.

Печальные воспоминания затуманили глаза Бенни.

— Так что в тот страшный момент я подумал о Розе. Я вспомнил, как ранили ее равнодушие отца, невнимательность братьев, да и моя тоже.

Он снова посмотрел на Кроукера.

— Понимаешь, что-то во мне изменилось из-за этой мерзкой акулы... Теперь мне очень не хватает моей сестренки, но я уже никогда не смогу сказать ей об этом.

Потом он взял правую руку Кроукера и провел пальцами по голубоватой линии вен.

— Знаешь, что это такое? — прошептал он. — Это кровь, Льюис, черт тебя дери.

Бенни многозначительно покачал головой, словно он только что разгадал загадку сфинкса.

— Запомни, Льюис, какой бы ни была твоя сестра, что бы она ни натворила, какую бы боль тебе ни причинила, вы крепко-накрепко связаны кровными узлами.

Наконец, Мэтти заметила машину Кроукера и сидевших в ней мужчин и направилась к ним. Подойдя совсем близко, она нерешительно взглянула на Бенни, и тот медленно вышел из машины. Оставив дверцу открытой для дамы, он обошел машину и, наклонившись к Кроукеру, прошептал ему в ухо:

— Бог свидетель, женщины порой бывают страшно жестокими, но — знаешь что — иногда их братья поступают гораздо более жестоко.

Бенни медленно пошел к бару, с нескрываемым удовольствием докуривая на ходу сигару. Кроукер смотрел ему вслед. Бенни Милагрос был непостижимой загадкой. Всякий раз, когда казалось, что он весь понятен и открыт, он являл миру новую грань своей личности. Он был агрессивным, грубоватым, очень симпатичным, невероятно одухотворенным и бесконечно загадочным.

Кроукер молча рассматривал стоящую у машины сестру. Она мало изменилась за прошедшие годы — высокая, гибкая, длинноногая, очень женственная. Именно такая женщина была нужна Дональду Дьюку. Впрочем, ровно до того момента, пока не найдется кто-нибудь с еще более длинными ногами и совершенными формами.

Мэтти уже собиралась что-то сказать, когда рядом хлопнули дверцы старого «бьюика», и машина тронулась с места, осветив фарами ее напряженное лицо.

— Что за странная привычка позорить меня в присутствии посторонних, — скованно произнесла она.

— Это чтобы ты хоть немного почувствовала, каково было маме и мне.

Тревога исказила ее лицо.

— Боже, как все это непросто... — почти прошептала она.

— А почему это должно быть просто! Ведь ты нас не щадила!

Глубоко вздохнув, она открыла свою сумочку и, достав небольшую карточку, сунула ее Кроукеру.

Это была цветная фотография Рейчел, сделанная совсем недавно. У нее были такие же вьющиеся пышные волосы, как и у Мэтти, но только светлые, как у Дональда, и его же холодные голубые глаза. На снимке она была запечатлена в момент глубокой задумчивости.

— Она очень красива, — сказал Кроукер, ощутив неожиданный укол в сердце. Только сейчас он понял, чего был лишен эти пятнадцать лет. Он не видел, как росла его племянница.

— Спасибо, — сухо произнес он, возвращая фотографию.

— Нет, это тебе, — затрясла головой Мэтти, безуспешно пытаясь улыбнуться.

Кроукер вновь поглядел на фотографию Рейчел.

— Она похожа одновременно и на тебя, и на отца.

— Понимаешь, дело в том... — нерешительно начала Мэтти. — Дональд ушел от нас два года назад. А полгода назад он погиб в авиакатастрофе — его личный самолет попал в грозу и врезался в склон горы неподалеку от Сан-Франциско.

Кроукер хотел сказать приличествовавшие случаю слова соболезнования, но они застряли у него в горле, и вместо этого у него вырвалось:

— Должно быть, теперь ты очень богата.

— Не совсем так, — спокойно отреагировала она на его колючие слова. — Год назад Дональд женился на молодой наследнице нефтепромышленника из Техаса с безупречной родословной, что, как я теперь понимаю, для него очень много значило — я имею в виду ее происхождение. За неделю до гибели у него родился сын, и Дональд предусмотрительно завещал все свое состояние ему.

— Да, не повезло. — Он все еще смотрел на фотографию. — Зато у тебя есть Рейчел.

Мэтти внезапно сильно побледнела. Она хотела было что-то сказать, но в последнее мгновение передумала.

— Лью, я... — Она отвернулась. — Я должна кое в чем признаться. Ты ничего не ответил, когда я сказала, что ты сам не хотел поддерживать отношения с моей семьей.

Кроукер невольно вздрогнул.

— Понимаешь, я знаю, что ты пытался общаться с Рейчел. — Она прерывисто вздохнула. — Знаю, потому что тщательно следила за тем, чтобы она не получала твоих писем.

— Дрянь! — Он с силой ударил кулаком по рулю, так что взвизгнул клаксон.

— Я знаю, что совершила страшную ошибку, — после минутной паузы продолжила Мэтти. — Но мне казалось в высшей степени правильно оградить Рейчел от тех, с кем ей, по моему мнению, не следовало общаться.

— Почему ты не хотела, чтобы твоя дочь общалась со мной? — поглядев на сестру, спросил Кроукер.

— Черт побери, — пробормотала Мэтти, стараясь не смотреть ему в лицо, но по голосу было слышно, что она готова разрыдаться. — Правда в том, что... — У нее задрожали губы и из глаз потекли слезы. Собравшись с силами, она взглянула брату в глаза: — Понимаешь, она невероятно похожа на тебя...

Послышались веселые, возбужденные голоса, из дверей бара показалась еще одна компания. Завелся мотор, и фары на минуту осветили стоянку.

— Черт побери, с чего ты решила, что она так уж похожа на меня? — несколько озадаченно спросил Кроукер, вновь и вновь разглядывая фотографию племянницы.

Мэтти молчала. Он почувствовал едва уловимый пряный аромат дорогих духов. Воцарилось неловкое молчание. Им обоим было очень трудно заставить себя забыть старые обиды, оказавшиеся столь сильными, словно и не было пятнадцатилетней разлуки.

Тревога Мэтти все усиливалась, и Кроукер почти физически ощущал это. Оркестр в баре снова заиграл зажигательную карибскую музыку, и ему захотелось оказаться там, в зале, и танцевать бедро к бедру с Соней. Кроме того, он непременно должен был извиниться перед ней.

Словно читая его мысли, Мэтти сказала холодно:

— Похоже, тебе не до меня. Что же, ступай, твоя подруга ждет тебя. К чему попусту терять время...

— Ради Бога, перестань. — Ему было знакомо наигранное безразличие сестры.

После минутной паузы Мэтти сказала:

— Мне всегда казалось, что ты достоин лучшего, чем быть обыкновенным полицейским.

— Но так казалось только тебе, а не мне, Мэтти. — Он повернулся к сестре. — Скажи, почему тебя никогда не интересовало, чего я сам хочу от жизни? Почему ты так уверена в собственной правоте?

Она едва сдерживала слезы и слегка дрожала всем телом. Кроукер невольно восхитился ее силой воли, с помощью которой ей все же удавалось сохранять внешнюю маску безразличия.

— Вспомни, — тихо произнесла она. — Ведь мы оба мечтали жить лучше, чем родители. Мы с тобой часто говорили об этом, когда были еще подростками.

— Конечно, я стремился к лучшему, — сказал Кроукер. — Но я не забывал о своей семье и не бросал родителей. Это сделала ты, Мэтти.

Она закрыла глаза, и из-под ресниц медленно потекли слезы.

— Как бы я хотела, чтобы ты понял...

— Попробуй объяснить.

Она покачала головой.

— Но тогда... — начала было она и снова замолчала. Потом, быстро взглянув на Кроукера, пробормотала: — Ну хорошо...

Собираясь с духом, она откинулась на спинку сиденья и невидящим взглядом уставилась на мерно шелестящие листья кокосовых пальм.

— Понимаешь, ты был мальчиком, — наконец, сказала Мэтти. — А улицы нашей «Кухни дьявола» были созданы именно для мальчишек.

— Не вижу никакой причины, чтобы...

— Выслушай меня до конца, — взмолилась она. — Мне и так сейчас очень тяжело.

Она устало закрыла глаза и, когда снова заговорила, ее голос звучал совершенно спокойно, даже безмятежно, словно океанский бриз, шевеливший пальмовые листья.

— Просто выслушай меня, хорошо? — Она облизала пересохшие губы, и Кроукер понял, что ее мучает смертельный страх. Но что ее пугает? Неужели воспоминания? — Помнишь, там был один парень, Ричи Палья.

Кроукер отлично помнил его — темные волосы, нагловатые глаза, но в целом парень что надо. Какое-то время он ухаживал за Мэтти, потом она внезапно порвала с ним всякие отношения и ушла из семьи. Вскоре она вышла замуж за Дональда. Кроукеру тогда очень не понравилось, как она обошлась с Ричи. Ведь парнишка был явно неравнодушен к ней, а она жестоко отвергла его ухаживания. Кроукер усмотрел в этом предательство. Мэтти бросила Ричи, забыла о семье, и все ради Дональда и его блистательного мира. Ему хотелось съязвить на этот счет, но он удержался.

— Ричи... — задумчиво произнесла Мэтти. — Он был так ласков со мной... — Она приложила к губам два пальца, словно старалась удержать слова. — Понимаешь, он сделал мне ребенка.

— Что?!

Наступило молчание. Она с трудом искала слова, чтобы продолжить свой рассказ.

— Он предложил мне выйти за него замуж, но я категорически отказалась от его предложения. Я не любила его, к тому же он и сам не понимал как следует, что произошло. Между нами не было ничего общего, кроме секса. Мы просто приятно проводили время друг с другом... Так бывает, Лью.

— Только не с моей сестрой!

— Я знала, что ты скажешь именно эти слова. — Она вздохнула. — Однако это случилось... — На мгновение она замолчала, приложив руки к вискам. — Я не могла рассказать тебе об этом тогда. Мне было девятнадцать, через три года я должна была окончить колледж. Училась я отлично и имела все основания надеяться на хорошую карьеру. Для тебя все это было пустым звуком. Ты бы заставил нас пожениться и этим сделал бы нас обоих несчастными на всю жизнь или же ты бы избил Ричи до полусмерти, а он того не заслуживал. К тому же меня сжигал стыд — ведь я была католичкой, а наша мама очень ревностно относилась к соблюдению религиозных заповедей. Моя беременность была смертным грехом, а аборт вовсе немыслим...

Мэтти склонила голову и стала рассматривать свои руки.

— Я была в панике. Мне казалось, что я попала в ловушку и она вот-вот захлопнется за мной. Тогда мы с Ричи решили, что для него будет лучше исчезнуть на некоторое время. Это оказалось очень легким делом — он нашел работу в другом районе города и переехал туда. Что же касается меня... мне нужно было найти клинику... врача, так, чтобы никто ничего не узнал.

У Кроукера перехватило дыхание. Неужели он был настолько слеп по отношению к собственной сестре?

— И ты сделала аборт, — тихо проговорил он.

Мэтти коротко кивнула.

— Мне было очень трудно принять решение убить собственного еще не родившегося ребенка... Потом я еще долго чувствовала себя ужасной преступницей. Я не смела даже войти в церковь, потому что совершила смертный грех... Но у меня не было тогда иного выбора.

Она закрыла лицо руками и замолчала. Кроукер ждал, затаив дыхание и слушая бешеный стук собственного сердца.

— После всего этого я поняла, что не могу вернуться домой, потому что не выдержу неизбежных расспросов. Я хорошо знала тебя, Лью, и была уверена, что ты все поймешь с первого взгляда и мне не удастся сохранить свою страшную тайну.

— Я пытался искать тебя...

Она кивнула.

— Ты не мог найти меня. У меня была небольшая сумма, которая позволила мне прожить в отеле пару недель. Потом, когда деньги кончились, я подыскала работу составителя рекламных объявлений в одном агентстве. И, знаешь, поначалу я была почти счастлива — ведь я впервые чувствовала себя свободной!

— Свободной от нас, — сурово сказал Кроукер. — Свободной от своей семьи.

— Свободной от нашей ужасной квартиры. — Мэтти покачала головой. — Темной и мрачной. Бог мой, Лью, как ты мог так долго прожить в той квартире?

— Там жили мои мать с отцом, — сказал он. — Это был мой родной дом.

Мэтти отвернулась.

— Именно в этом агентстве я встретила Дональда, — задумчиво произнесла она. — Я тогда работала допоздна и делала это с удовольствием, чувство вины постепенно уступало место ощущению счастья от свободы, от новой жизни... Через полгода агентство, где я работала, купил Дональд. К тому времени я уже продвинулась по службе — вела часть бухгалтерии. В тот день, когда сделка купли-продажи агентства была официально зарегистрирована, Дональд уволил всех высокооплачиваемых менеджеров, потом из оставшегося персонала сформировал переходную группу, которая должна была оценить финансовое состояние компании и дать объективную оценку всем работникам агентства. В состав этой группы входила и я. В течение трех месяцев каждый день я работала рядом с ним. Мне казалось, он меня не замечал, но я ошибалась. Позже он рассказывал мне, что следил за мной с первого же дня.

Мэтти взглянула на Кроукера, ее глаза были полны слез.

— Так для меня началась абсолютно новая жизнь. Теперь ты понимаешь, почему после всего того, что мне пришлось пережить, всего, что я хотела забыть раз и навсегда, я не могла вернуться в семью, и больше всего я боялась тебя, мистер детектив. Хотя прошло уже немало времени, я все же боялась, что ты сразу разгадаешь всю мою лживую игру...

В сознании ошеломленного и пристыженного Кроукера всплыли слова Бенни: «Бог свидетель, женщины порой умеют быть страшно жестокими, но — знаешь что — иногда их братья поступают гораздо более жестоко».

Что-то дрогнуло у него в душе.

— Мэтти...

Один звук его мягкого, утешающего голоса заставил ее разрыдаться.

Кроукер обнял всхлипывавшую Мэтти за вздрагивавшие плечи и прижал ее голову к своей груди. Его глаза неожиданно для него самого тоже наполнились слезами — вот уж чего не бывало с ним давным-давно. Бенни был прав — несмотря ни на что, они были крепко связаны между собой узами родства. Теперь-то он понимал, что его ярость была следствием незнания и непонимания того, что произошло с его родной сестрой.

— Я бы не смогла посмотреть тебе в глаза, — прошептала Мэтти. — Я бы не вынесла упреков, ты презирал бы меня за мою глупость, за то, что я наделала... Поэтому я поступила как последняя трусиха — после замужества наиболее простым выходом из положения было отвернуться от своей семьи. Но, клянусь, каждое утро я видела в зеркале укоряющий взгляд твоих глаз.

Обняв ее еще крепче, он сказал:

— Что было, то было, Мэтти. Теперь все это в прошлом. Мы с тобой сможем теперь начать все заново.

— Это правда? О Господи, Лью, это было бы так здорово, исполнилась бы моя мечта, но...

Внезапно она снова напряглась всем телом, и Кроукер осторожно отстранил ее от себя, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Что тебе мешает? — тихо спросил он.

В ее глазах застыл смертельный ужас, и он интуитивно понял, что именно этот ужас заставил ее искать его после пятнадцати лет полного молчания.

— Мэтти, что случилось?

— О милостивый Боже, — прошептала она, всхлипывая, — Рейчел умирает. Лью, моя маленькая девочка умирает, и я не знаю, что мне делать...

День второй

1

Больница «Ройал Поинсиана» размещалась в двенадцатиэтажном здании из светло-желтого кирпича в конце Эвкалиптовой улицы. Этот район был не из безопасных. Здесь, выходя из машины, нужно было обязательно запереть ее. Вокруг больницы теснились полуразрушенные блочные дома и дешевые автоматические прачечные. Население состояло исключительно из чернокожих, давным-давно облюбовавших этот район города.

Как бы там ни было, Мэтти казалась абсолютно спокойной, когда, оставив ее черный «лексус» на больничной стоянке, они торопливо вошли в приемный покой. Прохладный больничный воздух слегка отдавал бинтами и антисептиками. Охранник любезно показал им, где зарегистрироваться и взять карточки посетителей.

Мэтти повернулась к Кроукеру. Сейчас она выглядела крайне измученной. С помощью косметики она пыталась скрыть темные круги под глазами, но, сняв солнцезащитные очки, поняла по взгляду брата, что у нее ничего путного не получилось.

Поднявшись на шестой этаж, они прошли длинным коридором и очутились в отделении диализа. Кроукеру показалось, что он попал в преддверие ада. Вдоль стен стояли изможденные старики и старухи, опираясь кто на костыли, кто на палочки, а кто и на спинки инвалидных кресел. Время от времени к ним подходила медсестра и уводила одного из них куда-то в дальнюю комнату. На лицах людей было написано страдание и смирение одновременно. Проходя мимо дряхлых и совершенно немощных больных людей, Кроукер слышал их тяжелое дыхание, слабые стоны и тихие жалобы.

— Это диабетики, ждут своей очереди на диализ, — тихо проговорила Мэтти.

За другими дверями было отделение неотложного интенсивного диализа, представлявшее собой множество крохотных палат, расположенных вокруг центрального медицинского поста, на котором неотлучно дежурили медсестры. Вокруг кроватей пациентов стояли мониторы, капельницы и машины для диализа.

Из восьми пациентов отделения лишь Рейчел была молодой. Все прочие казались совсем старыми, как те несчастные, что стояли в очереди в коридоре.

Боясь потревожить Рейчел звуком своих шагов, Кроукер на цыпочках подошел к ее постели. Однако его осторожность была явно излишней — Рейчел была в коме. Она была доставлена в больницу в критическом состоянии и до сих пор не пришла в себя. Она была мертвенно-бледна, ни кровинки в лице, только на висках слабо пульсировали вены. Вьющиеся волосы спутанной массой лежали на подушке. Золотое кольцо, вдетое в нос, было сдвинуто в сторону пластиковыми трубочками, вставленными в ноздри. Кроукер силился вспомнить ее тем ребенком, которого он держал на руках во время обряда крещения, но видел только пятнадцатилетнюю девочку, безжизненно распростертую на кровати. Его сердце болезненно сжалось. Несмотря на то что ее лицо было похоже на маску смерти, Рейчел все же оставалась очень красивой.

Многочисленные трубочки и катетеры оплетали ее тело, электронные мониторы высвечивали пульс и кровяное давление. Тихо гудела машина для диализа, очищая ее кровь и тем самым выполняя работу поврежденных почек.

Не выдержав, Кроукер повернулся к Мэтти.

— Что это? Что с ней случилось?

Внутри закипали жалость и ярость одновременно.

Мэтти молча разглядывала машину для диализа, которая странным образом походила на живое существо, вроде большой и верной собаки, которая ни за что на свете не отойдет от постели хозяина.

— В двух словах у нее нефротоксическое отравление, вызванное передозировкой кокаина и амфетамина.

Обернувшись, Кроукер увидел неслышно вошедшую в палату женщину-врача лет тридцати пяти, очень привлекательную, с гибкой спортивной фигурой. Лицо чем-то напоминало кошечку, а рыжеватые волосы были зачесаны назад.

Она протянула Кроукеру руку, и тот пожал ее.

— Я доктор Марш, Дженни Марш. — Она вопросительно подняла бровь: — А вы?...

— Лью Кроукер, я...

— А, возвращение блудного брата, — улыбнулась доктор Марш. — Миссис Дьюк много рассказывала о вас, и я рада, что ей удалось вас найти. Прошу простить, я на минуту.

Она повернулась к Мэтти:

— Нам необходимо взять ее кровь и мочу на анализ, миссис Дьюк.

Мэтти молча кивнула, и доктор Марш сделала лаборантке знак войти.

— Доктор, я хотел бы расспросить вас о состоянии здоровья моей племянницы. — Кроукер посторонился, пропуская лаборантку к постели Рейчел.

Маленькая палата была явно слишком тесной для четверых, и доктор Марш предложила:

— Почему бы нам не продолжить наш разговор в другом месте?

Вместе с Кроукером она вышла из палаты, Мэтти осталась с дочерью.

— Моя сестра...

— Лично я рада, что вы здесь, — сказала доктор Марш. — Миссис Дьюк с огромным трудом понимает, что произошло с ее дочерью. Впрочем, принимая во внимание создавшееся положение, это вполне естественно... Она говорила, что вы — бывший полицейский, это правда?

Кроукер молча кивнул.

— В таком случае, я полагаю, вы встречали подростков, употребляющих наркотики.

— Да и даже слишком часто.

Дженни Марш кивнула и знаком пригласила следовать за ней. Они вышли из отделения диализа и, открыв дверь, на которой висела табличка «Лаборатория по изучению воздействия наркотиков на организм человека — посторонним вход строго воспрещен», очутились в небольшой комнате без окон, заставленной оцинкованными лабораторными столами, на которых громоздились спиртовые горелки, автоклавы, центрифуги и микроскопы. На стеллажах вдоль стен стояли ровные ряды пробирок, реторт, пипеток, стекол для образцов биоматериалов и стеклянных флакончиков с реактивами. В углу высился электронный микроскоп. От всей этой аппаратуры Кроукеру стало не по себе. Она напоминала ему морги, где ему приходилось бывать по долгу службы. Он сопровождал туда родственников убитых для проведения болезненной процедуры опознания.

В углу комнатки стоял холодильник давно устаревшей модели, рядом — на небольшом столике — кофеварка, бумажные стаканчики, бутылки с минералкой...

— Здесь мы проводим исследования воздействия наркотических веществ на человеческий организм, — сказала Дженни Марш. — Программу финансирует округ, но, поскольку она проводится именно в этой больнице, я вызвалась осуществлять надзор за ее выполнением.

— Разве у вас своих дел мало, доктор?

Дженни Марш улыбнулась чудесной улыбкой, на мгновение забыв о холодной, любезной маске врача.

— Пожалуй, даже слишком много. Но это исследование имеет крайне важное значение. Честно говоря, я готова не спать ночами, чтобы ускорить получение результатов.

В комнату вошла лаборантка, которую Кроукер видел в палате у Рейчел, наверное, она принесла ее кровь на анализ.

— Как только мы поняли, что Рейчел регулярно принимала наркотики, мы взяли ее кровь и мочу для проведения специальных анализов, — сказала доктор Марш. — Теперь это делается дважды в день, чтобы осуществлять постоянный контроль за возможными изменениями в крови и моче. Кроме того, мы используем эти анализы в рамках общей исследовательской программы.

— Мэтти дала свое согласие?

— Да, когда я объяснила ей огромное значение этой программы, — ответила доктор Марш.

Кроукер кивнул:

— Тогда я тоже не возражаю.

— Вот и отлично.

Дженни Марш подошла к кофеварке.

— Рейчел была доставлена в больницу машиной «скорой помощи». У нее были обнаружены все классические симптомы наркотического отравления.

— Какие именно? — спросил Кроукер. — Она была в сильном возбуждении, у нее были галлюцинации, помутилось сознание?

Наливая в стаканчики кофе для себя и для Кроукера, доктор Марш согласно кивнула головой.

— Да, все, что вы перечислили, плюс сильнейшие приступы рвоты. По мнению дежурного врача в приемном покое, она была в глубоком шоке. — Она обернулась к Кроукеру. — Черный? С молоком?

— Черный, пожалуйста, — ответил он.

Положив в свой стаканчик четыре кусочка сахара, она протянула к Кроукеру его кофе.

— Доктор Нигель, дежуривший в тот вечер, пытался привести ее в сознание, но безрезультатно. Тогда он послал медсестру спросить у миссис Дьюк, ожидавшей в холле, не знает ли она, какие именно наркотики принимала ее дочь. — Во взгляде доктора Марш появилось искреннее сочувствие. — Вот тут-то она и сломалась...

— Что значит сломалась? — отставив в сторону свой стаканчик с кофе, спросил Кроукер.

Доктор Марш присела на краешек табуретки.

— У нее случилась настоящая истерика, она стала требовать, чтобы мы вернули ее дочь, кричать, что отдаст всех нас под суд за неоказание медицинской помощи. Она заявила, что ее дочь никогда в жизни не принимала наркотики и что все мы — гнусные лжецы и шарлатаны.

— Но ведь она ничего не знала...

— Да, — сложив руки на груди, вздохнула доктор Марш. — Ваша пятнадцатилетняя племянница уже не один год регулярно употребляет наркотики.

— Насколько это серьезно? Она кололась?

— Это единственная хорошая новость, — прихлебывая горячий кофе, сказала доктор Марш. — Мы не обнаружили никаких следов от иглы. Она пользовалась возбуждающими наркотиками — ЛСД, марихуаной, кокаином. Это подтверждает и анализ крови. — Она вздохнула. — А потом, судя по отчету доктора Нигеля, у нее начали сдавать почки. Доктор заподозрил бактериальный эндокардит. Эта инфекция часто встречается у наркоманов, пользующихся грязными иглами.

— Правильно, инфекция сердечных клапанов. Вызывает образование тромбов, которые могут оторваться и с током крови выпасть в мозг... или почки.

Кроукер отодвинул в сторону стаканчик с кофе, который стал вдруг совершенно невкусным. Сейчас они говорили не о ком-то чужом, а о его собственной племяннице.

— Однако никакого бактериального эндокардита у Рейчел не оказалось, так? — задумчиво произнес он.

— Так. — Доктор Марш встала и, открыв старенький холодильник, достала вскрытую упаковку йогурта. — Хотите что-нибудь?

— Нет, только не из этого холодильника, — поморщился Кроукер.

— И правильно. Нужно быть врачом, у которого в течение тридцати часов не было ни крошки во рту, чтобы отважиться на такое. — Она захлопнула дверцу холодильника. — Наиболее типичной болезнью в таком возрасте является поликистоз почек, это передается по наследству. Однако ультразвуковое исследование не подтвердило это подозрение. — Она принялась за йогурт. — Но выяснилось другое... В этот момент доктор Нигель позвал на помощь меня. Давление было опасно низким, и в тканях почки было крайне мало кислорода.

— Нефротоксическое отравление.

— Да.

— Но вы сказали «почка», значит, только в одной почке?

Доктор Марш медленно поглощала йогурт, словно это был вкуснейший продукт на свете.

— Ультразвуковое исследование показало наличие аномалии у вашей племянницы, а именно: у нее от рождения только одна полноценно функционирующая почка, другая же — сморщенная, абсолютно не работающая.

— Вы видели ее историю болезни?

Доктор Марш кивнула.

— После того как мы подключили ее к машине для диализа, а проще говоря, к искусственной почке, я спросила миссис Дьюк об их семейном враче. Его зовут Рональд Стански. Если вы задержитесь здесь еще ненадолго, то наверняка увидите его. Похоже, он не на шутку встревожился. Кажется, ему не было известно о том, что у Рейчел только одна нормальная почка. Впрочем, это неудивительно. Если у Рейчел никогда не было проблем с почками, то доктор Стански не имел никаких причин проводить ультразвуковое исследование.

— У нее были такие проблемы?

— В том-то и дело, что не было...

Снова и снова Кроукер мысленно прокручивал цепь событий, пытаясь восстановить все до мельчайших деталей. Он был так взволнован, что не мог сосредоточиться.

В соседней комнате зазвонил телефон.

— Я хочу знать, чем могу помочь, — сказал Кроукер. — Вы без всяких обиняков рассказали мне о всей тяжести положения Рейчел, и я... — У него перехватило дыхание, как только он представил себе Рейчел, лежавшую без сознания всего в двадцати ярдах от него. — Господи, наконец, я ее нашел, и вдруг...

— Не стоит пороть горячку, — тихо сказала доктор Марш. Кроукер непроизвольно отметил, что свет лампы, отражаясь в ее глазах, придает им зеленоватый оттенок. — С таким потоком эмоций и переживаний очень непросто справиться, уж я-то это знаю.

В комнату вошла лаборантка и сказала, что доктора просят к телефону. Дженни Марш одними губами ответила: «Не сейчас», — и продолжила, обращаясь к Кроукеру:

— Я хочу быть уверенной, что на вас можно положиться.

— Да, конечно, — поспешно кивнул Кроукер. — Просто... ведь она еще ребенок... Сама мысль о том, что всю оставшуюся жизнь она будет вынуждена провести рядом с искусственной почкой... К этому надо привыкнуть.

— Если бы все было так просто!

Кроукер интуитивно почувствовал, что его ждет страшный удар.

— Что вы имеете в виду?

— Рейчел нуждается в срочной пересадке почки.

Кроукера словно окатили ведром ледяной воды.

— Почему? — невольно вырвалось у него.

— Обычно бывает достаточно провести диализ, но в случае с Рейчел имеются серьезные осложнения.

На ее лице появилось выражение мрачной решимости, и Кроукер понял, что сейчас она скажет то главное, ради чего и был затеян разговор.

— Какие осложнения? — осторожно спросил он.

— У нее развивается сепсис. Инфекция.

— Это из-за катетера?

— Заражение произошло не в больнице, за это я ручаюсь, — твердо сказала она. — Во время приступа она потеряла сознание и упала. Подозреваю, что сепсис возник именно из-за раны, полученной ею при падении. В приемном покое первым делом обратили внимание на острую почечную недостаточность — и были абсолютно правы, — а уж потом обработали рану.

Она отставила в сторону пустой стаканчик из-под йогурта.

— Вот почему я намеренно увела вас от вашей сестры и племянницы. В ближайшие дни и недели миссис Дьюк будут нужны ваше хладнокровие и способность трезво мыслить. Понимаете, я несколько раз пыталась объяснить ей всю тяжесть положения Рейчел, но она и слушать меня не хочет.

— В таком случае объясните это мне, — сказал Кроукер, испытывая смертельный страх за свою племянницу.

Доктор Марш коротко вздохнула и начала:

— Искусственная почка очищает ее кровь, выполняя работу пораженной почки, это действительно так. Сейчас очень важно добиться стабилизации состояния, остановить падение в пропасть. А вот этого нам как раз никак не удается сделать. Стремительно развивающийся сепсис отнимает у организма последние силы и лишает нас надежды на стабилизацию.

Кроукер молча следил за ней широко раскрытыми глазами.

Похоже, Дженни Марш не любила ходить вокруг да около.

— Она умрет, если мы не проведем срочную операцию по пересадке почки.

— Срочную... — Его сковал ледяной ужас перед неотвратимо надвигавшейся бедой. — Сколько времени в нашем распоряжении?

Доктор Марш пожала плечами.

— Недели две, в лучшем случае три, — твердым, недрогнувшим голосом сказала она, глядя прямо в глаза Кроукеру, и он был в высшей степени благодарен ей за это.

— Доктор, прошу вас, скажите откровенно, насколько высока ваша квалификация?

— Самая высокая, какая только может быть, — спокойно ответила она не допускающим возражений тоном. — Я советовала вашей сестре получить консультацию у двух-трех других врачей. Она так и сделала. Оба врача независимо друг от друга подтвердили мой прогноз. Вы можете лично поговорить с ними и убедиться в том, что у Рейчел остался один шанс выжить — пересадка почки, и как можно скорее.

— Оперировать будете вы?

— Вне всяких сомнений, — кивнула она.

— Хорошо. Значит, мы достанем ей почку.

Дженни Марш тяжело вздохнула.

— Идеальным вариантом было бы существование брата или сестры, лучше всего близнеца, у которого можно было бы взять донорскую почку. Увы, у Рейчел совсем мало родственников, а почка ее матери оказалась несовместимой по физико-химическим показателям ее организма.

— Может, моя почка окажется более подходящей?

— Мы, конечно, проведем необходимые анализы, — кивнула Дженни Марш, — но, боюсь, шансов на положительный результат совсем мало, ведь почка вашей сестры оказалась несовместимой.

— Хорошо, если я не смогу дать ей свою почку, то скажите мне, какие иные пути получения донорской почки существуют в медицине?

— В нашей стране каждая почка, которую можно использовать для трансплантации, подлежит строгой регистрации. Сообщение о такой почке тут же появляется в информационной базе Национального компьютерного центра Объединенной сети трансплантатов, который находится в Ричмонде, в штате Вайоминг. Все без исключения органы, подходящие для трансплантации, в обязательном порядке регистрируются в ОСТ. К сожалению, реципиентов, нуждающихся в трансплантации, значительно больше, чем донорских органов. Люди не хотят, чтобы их тела или тела их родственников в случае внезапной гибели служили донорским целям, и это ужасно... В прошлом году в нашем округе погибло тридцать пять тысяч. Если бы их тела были использованы в донорских целях, то не только Рейчел, но страждущие во всей стране могли бы получить новую жизнь...

— Однако дело обстоит совсем скверно, — пробормотал Кроукер.

— Да, — кивнула доктор Марш. — И боюсь, решения этой проблемы нам не найти. В списке реципиентов, ожидающих донорской почки, тридцать шесть тысяч или около того. Рейчел молода, и это плюс, но она наркоманка, а это огромный минус. Значит, в лучшем случае мы можем надеяться на получение донорской почки не раньше, чем через два года.

Кроукер даже отшатнулся, словно получил пощечину.

— Господи, это совершенно невероятно!

— Боюсь, дело обстоит именно так, — сказала доктор Марш. — С одной стороны, нам повезло, что требуется именно почка, а не иной орган. Дело в том, что почка пока единственный крупный орган, который современная медицина научилась довольно долго сохранять живым вне тела. С помощью специальной машины ее охлаждают до тридцати двух градусов и накачивают бельтцеровским раствором, основой для которого, хотите верьте, хотите нет, служит картофельный крахмал. Это серьезное достижение современной медицины. Почку можно даже сохранить в теле человека, чей мозг уже безвозвратно погиб. Нужно просто закачать в брюшную полость охлажденный раствор, и почка в течение следующих семидесяти двух часов останется пригодной для трансплантации.

— Однако в нашем случае это поразительное достижение медицины бесполезно. — Кроукер изо всех сил старался не выдать переполнявшее его отчаяние.

— Если только вы не сможете достать почку для Рейчел иным, неизвестным мне путем...

Кроукер от неожиданности подался вперед всем телом.

— Доктор, скажите, как я могу достать почку для Рейчел?

Какое-то время она молча смотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах мелькнула жалость. Наконец, она сказала:

— Пожертвовав сотню миллионов долларов на развитие нефрологии, вы могли бы рассчитывать на немедленное получение почки для Рейчел. Но ведь у вас нет таких денег, не так ли? Я вам уже говорила, каждая почка тщательно регистрируется, и, делая операцию по пересадке незарегистрированной почки, врач рискует потерять не только профессиональную карьеру и хорошую репутацию, но и свободу — ведь это уголовное преступление!

Биомеханическая рука Кроукера сжалась в мощный кулак.

— Но должен же быть какой-то выход! — воскликнул он.

Дженни Марш с молчаливым уважением посмотрела на протез.

— Если вы найдете донора, который согласится отдать Рейчел свою почку, и его группа крови и тип лимфоантигенов окажутся совместимы с характеристиками реципиента, я готова провести операцию. Боюсь, иного выхода у нас нет.

— Мэтти говорила вам, что я служил детективом? — спросил Кроукер.

— Да, говорила.

— Я найду донора для Рейчел. Каковы мои шансы?

— Должна сказать вам, по собственному опыту я знаю, что очень немногие люди могут дать согласие стать донором почки. Однако, если вам даже удастся найти такого человека, группа его крови и по меньшей мере три из шести показателей типа лимфоантигенов должны совпадать с характеристиками Рейчел.

Дрожь пробежала по телу Кроукера.

— Господи, тогда это все равно что выиграть в лотерею...

Доктор Марш покачала головой:

— Хорошо, что есть хоть какой-то, пусть даже микроскопически маленький шанс, мистер Кроукер.

* * *

Этот день был не самый лучший для Сони Виллалобос. Проснувшись поутру, она обнаружила, что во всем доме нет электричества. При свете утреннего солнца она тщательно убрала постель. Потом ей пришлось воспользоваться феном, который работал от батареек. Свой макияж она делала, уже сидя в машине.

На крыльце соседнего дома показалась миссис Лейес, и Соня не удержалась от того, чтобы пожаловаться ей на отсутствие электроэнергии. Эстрелла Лейес скрылась в доме и через секунду вернулась с кастрюлькой, завернутой в фольгу.

— Это для Нестора. — Она поцеловала Соню в щеку. Ее собственная дочь жила теперь очень далеко, и она постепенно стала относиться к Соне, как к дочери. — Ну как, ему лучше? — с надеждой в голосе спросила она.

— К сожалению, нет.

— Ты бы привезла его ко мне, — сказала миссис Лейес.

Улыбнувшись, Соня с искренней благодарностью пожала ей руку.

— Я бы так и сделала, да он уже так плох, что это просто невозможна...

— Ах бедняжка! — по-испански воскликнула миссис Лейес. — Тогда я сама наведаюсь к нему.

— Это было бы здорово, — сказала Соня. — Но я не знаю, стоит ли. Нестор умирает...

От дома до работы Соня обычно доезжала за двенадцать — пятнадцать минут. Трижды в неделю она по дороге заезжала к своему другу Нестору, который прежде был профессиональном танцовщиком. Теперь он медленно умирал от СПИДа. Ужасно было видеть, как болезнь пожирает его некогда красивое, гибкое тело. Соня часто привозила ему кушанья собственного приготовления или, когда была особенно занята, покупала ему еду в тайском ресторанчике. Нестору нравилась тайская кухня. Кастрюльки Эстреллы не вызывали у него особого энтузиазма, но Соня никогда не говорила миссис Лейес об этом.

В тот день, войдя в дом своего друга, она нашла Нестора в постели — он лежал, повернувшись лицом к стене. Простыни были испачканы и скомканы. Соне потребовалось не меньше сорока минут, чтобы привести в порядок самого Нестора и его постель. Он был в подавленном состоянии и не произнес ни слова, пока Соня хлопотала вокруг него, поэтому она стала читать наизусть стихи Редьярда Киплинга. Она знала, что ему нравятся стихи этого поэта прошлого века, в особенности мистические.

Ее сердце разрывалось при мысли, что придется оставить Нестора в полном одиночестве. Впрочем, она сделала для него все, что могла, и к тому же опаздывала на работу. Дизайнерская фирма, в которой она работала, располагалась в двухэтажном красном здании, окруженном невысоким забором, за которым буйно разрослись пальмы и гибискусы.

Почти вбежав в свой кабинет, она поспешно уселась за стол. Являясь одним из трех совладельцев фирмы, она занималась закупкой фурнитуры и прочих аксессуаров для мебели. Секретарь принесла ей огромный список срочных звонков, на которые ей предстояло ответить как можно скорее. Она была настолько занята, что даже не успела обговорить со своей помощницей тему предстоявших во второй половине дня переговоров, хотя, как правило, всегда делала это.

В половине первого, когда в животе у нее уже урчало от голода, в кабинет просунула голову Кэрол, ее помощница.

— Прошу прощения, — сказала она, — только что позвонили из электрокомпании, обслуживающей ваш район. У вас не отключалось электричество?

Соня кивнула, продолжая раздумывать над тем, как лучше вести себя с Элен Райт, встреча с которой была назначена на вторую половину дня.

— Да, как раз сегодня утром у меня не было света.

— Они говорят, им нужно войти в дом, чтобы выяснить причину.

— Хорошо, назначьте встречу на...

— Они говорят, это нужно сделать немедленно. — На веснушчатом личике помощницы появилось сочувствующее выражение. — Кажется, у них колоссальная авария, связанная с газопроводом, и они говорят, что дело не терпит отлагательств...

Выругавшись про себя, Соня сказала:

— Ну хорошо, скажите, я сейчас приеду. И еще, Кэрол, отмените встречу с миссис Райт. Я позвоню вам, как только выясню, сколько времени мне придется провозиться с этими электриками. Надеюсь, нам не придется отменять другие встречи.

Как только Соня села в машину и отправилась домой, начался дождь, вернее ливень, как это часто бывает в Южной Флориде. Воздух немедленно наполнился ароматом влажной тропической зелени. Оглушительно грохотал гром, из-под колес несущихся по шоссе автомашин летели фонтаны брызг.

Внезапно Соня поймала себя на том, что вместо дела думает о Лью Кроукере. Ей захотелось позвонить ему, и она пообещала себе, что непременно сделает это, как только выдастся удобный момент. К своему немалому удивлению, она испытывала к нему нешуточную симпатию. Странно, ведь она почти не знала его. Обычно она была осторожна с незнакомыми мужчинами, и ей требовалось немало времени, чтобы определиться в своих чувствах. К тому же он имел английские корни, хотя и прекрасно разбирался в культуре латиноамериканцев. Но в отличие от многих мужчин, которых она знала, он не был грубым животным.

Подъезжая к дому, она удивилась тому, что, хотя у нее электричество было отключено, из окон соседнего дома доносились звуки работающего телевизора. Ее сосед, мистер Лейес, когда-то работал линейным монтером. Однажды он сорвался со столба, и в результате его разбил паралич. Оказавшись прикованным к инвалидному креслу, он с утра до вечера смотрел спортивные передачи.

Соня забыла взять с собой зонтик и успела промокнуть до нитки, пока бежала к своему крыльцу, поставив машину под навес своего дома. Там тоже была дверь, но ее замок был давным-давно сломан, и она все никак не могла вызвать слесаря, чтобы починить его. Она жила в белом, недавно покрашенном, одноэтажном домике под черепичной крышей, выстроенном в пятидесятых годах. Перед домом красовался старый и, увы, неработающий фонтан с чугунными морскими коньками по краям. Пробежав мимо фонтана, мокрого лимонного дерева и густого куста жасмина, немилосердно потрепанного ветром, она поднялась на крыльцо, защищенное от дождя навесом, и оглянулась вокруг. Где же эти чертовы электрики? Вот так у них всегда — сначала кричат о срочности, а потом сами же опаздывают! Она решила подождать их в доме.

Внутри было сумрачно. Дождь барабанил по подоконникам, покрывая оконные стекла веером мелких брызг. Очередной раскат грома на мгновение оглушил Соню.

Пройдя через гостиную, она заглянула в маленькую кухню. Открыла по привычке холодильник и снова закрыла его, не найдя там ничего аппетитного.

Потом она пошла в спальню и включила стоявший на ночном столике радиоприемник — благо, он работал на батарейках. Послышалась быстрая испанская речь диктора, которая сменилась сексуальной афро-кубинской мелодией. Слегка пританцовывая, Соня пошла в ванную комнату. Там было темно, и ей пришлось наклониться над раковиной, чтобы хоть что-то разглядеть в большом зеркале над ней.

Внезапно она вздрогнула. Что это? Ей показалось, что в зеркале мелькнуло чье-то отражение. Чья-то тень на миг показалась в самом углу зеркала и снова пропала. Нет, не может быть... Должно быть, за окном проехала машина. Она снова стала разглядывать свое отражение.

По радио диктор приглашал всех в субботу на вечеринку в Саут-Бич. Это показалось Соне заманчивым. Интересно, согласится ли Кроукер пойти с ней на эту вечеринку? Соня была почти уверена, что он не откажется от ее приглашения. Чем больше она о нем думала, тем сильнее ей хотелось снова увидеть его — он был невероятно сексуален! Она вспомнила, как они танцевали в баре «Акула», пока не возникла, словно из-под земли, его несчастная сестра. Соня вспомнила его прикосновения, и ее сердце забилось сильнее.

Она снова вздрогнула — опять в зеркале что-то мелькнуло. Да, на этот раз она была уверена, что в квартире кто-то был! Сзади послышался шорох — не то в спальне, не то в гостиной.

Замерев, Соня внимательно разглядывала в зеркале отражение комнаты. Она долго не поворачивалась, не желая показать, что заметила что-то странное. Она была скорее встревожена, чем испугана. Год назад у нее был приятель, который показал ей пару приемов самообороны, после чего она уже не боялась ездить в одиночку ночью в круглосуточный магазинчик за молоком или сахаром.

Однако теперь ситуация была иная — кто-то чужой был в ее доме. Может, он сейчас в гостиной?

Она повернулась и, стараясь быть спокойной, пошла обратно в спальню. Она долго стояла на пороге, вглядываясь в сумрак комнаты и не решаясь сделать шаг вперед. По ее телу пробежала холодная дрожь. Она посмотрела на телефон, стоявший на ночном столике с другой стороны кровати. Внезапно у нее подкосились ноги, и она рухнула на постель, машинально посмотрев в сторону гостиной. То, что она увидела, заставило ее сердце замереть от страха. На полу блестела лужица дождевой воды. Соня хорошо помнила, что не оставляла после себя никаких мокрых следов. Лежа на кровати, она не могла видеть всю гостиную. Возможно, кто-то стоит там, выжидая...

Может, это электрик? Но тогда почему он молчит и прячется от нее?

Животный страх охватил ее, она метнулась к телефону, чтобы набрать номер службы спасения — 911. И тут же почувствовала чье-то стремительное приближение, сильный удар сбросил ее с кровати на пол. Огромная тяжесть навалилась ей на грудь, и что-то мягкое, пахнущее приятно и до странности знакомо, накрыло ее лицо. Сразу стало трудно, а потом и вовсе невозможно дышать. Кто-то душил Соню ее собственной подушкой.

Она открыла рот, чтобы закричать, но чья-то сильная рука тут же вдавила угол подушки между открытыми челюстями, и Соня начала задыхаться, в отчаянии колотя руками и ногами по нападавшему. Но было слишком поздно.

Давясь подушкой, она все же не сдавалась и изо всех сил царапала ногтями руки убийцы, пока тот, потеряв терпение, не схватил ее за кисти с такой силой, что чуть не сломал их.

Уже теряя сознание, она услышала голос:

— Осторожно! Ты же знаешь, она должна быть в целости и сохранности!

Испанский диалект, на котором говорил мужчина, показался Соне очень знакомым. Где она уже слышала его? Потом она вспомнила — на этом диалекте иногда говорил дедушка Бенни, человек странный и иногда даже пугающий. Странно, что даже в такую страшную минуту ее угасающий мозг мог вспоминать такие мелочи. Дед Бенни Милагроса был высоким, немного сутулым стариком, с кустистыми бровями и густыми белоснежными усами, с невероятно ясными и проницательными глазами. Когда он, бывало, курил сделанную вручную ароматную сигару, то казалось, сам парил в воздухе. Вот и теперь он, как живой, стоял перед Соней и что-то тихо говорил ей на своем диалекте. Она понимала, что он пытается сказать ей что-то очень важное, но уже не слышала его — с каждым новым ударом сердца жизнь покидала ее. Из последних сил она попыталась вдохнуть хоть немного воздуха сквозь подушку, вдавленную ей в рот. Легкие нестерпимо горели, и, когда она еще раз попыталась сделать вдох, содержимое желудка обожгло кислотой гортань и наполнило ее рот. Соне показалось, будто она падает куда-то вниз, в бездонную пропасть...

Дед Бенни Милагроса исчез, и вместо него она увидела себя танцующей в «Акуле» вместе с Лью Кроукером под горячую кубинскую музыку. Соня смотрела в глаза Кроукера, и ее тело заливала горячая волна страсти...

«Я хочу тебя...» — мелькнуло в ее угасавшем сознании, и через секунду она уже была мертва.

2

До вечера было еще далеко, а Кроукер уже чувствовал себя совершенно опустошенным. Сдав кровь на анализ для определения типа лимфоантигенов, он долго расспрашивал доктора Нигеля о том, в каком состоянии была доставлена в больницу Рейчел, а потом снова поднялся в палату к племяннице, чтобы хоть немного утешить Мэтти.

Выйдя, наконец, из больницы на примыкавшую к зданию автомобильную стоянку, он позвонил по сотовому телефону в свой офис на пристани и попросил отменить все выходы в океан на ближайшие недели. В свое время он получал неплохие деньги, работая после выхода в отставку на федералов. К тому же ему удалось весьма удачно разместить свои средства в различных банках и инвестиционных компаниях, так что теперь он мог совершенно спокойно на время забросить рыбную ловлю. Собственно говоря, он занимался этим делом не столько ради денег, сколько ради собственного удовольствия.

Не успел он повесить трубку, как раздался сигнал вызова.

— Алло!

В ответ ни звука. Впрочем, нет, Кроукер услышал чье-то дыхание.

— Лью? Это Мария.

Мария? На секунду он задумался, но потом вспомнил — та девушка, что была вместе с Бенни. Это она привела с собой Соню.

— Привет, Мария! Как поживаешь? — сказал Кроукер по-испански.

— Ты знаешь, где живет Соня?

— Да, мне она говорила.

— Нам нужно, чтобы ты сейчас приехал сюда, к ней. Нам? Кому это нам?

— Мария, что случилось? — Внезапно горло перехватило от дурного предчувствия. — Что случилось?

В ответ в трубке раздались приглушенные всхлипывания.

— Мария, ты сейчас у Сони? — невольно закричал Кроукер.

— Пожалуйста, — простонала Мария. — Скорее...

Кроукер уже бежал к своей машине.

Дорога до дома Сони, в обычное время занявшая бы у него полтора часа, была теперь проделана за час и пять минут. Благо, проливной дождь к тому моменту превратился в мелкую морось.

Кроукер несся на такой скорости, что чуть было не пропустил нужный поворот с оживленного шоссе на улицу, ведущую в тихий и благопристойный квартал, где жила Соня. Дождь совсем прекратился, и только яркие капли на листьях деревьев, на траве и цветах отражали горячие лучи тропического солнца. Он мчался мимо аккуратных небольших домиков. Их оштукатуренные фасады были выкрашены в нежные, светлые, преимущественно холодные тона. По обочинам густо росли баньяны вперемешку с цитрусовыми деревьями. Тщательно вымытая тропическим ливнем зелень деревьев нестерпимо ярко сверкала на солнце.

Черный армейский джип Бенни был виден издалека, и Кроукер без труда нашел дом Сони. Поставив свою машину рядом с автомобилем Бенни, он стремительно выскочил из-за руля. Джип был оснащен пуленепробиваемыми стеклами и замками, которые невозможно было взломать. Это могло бы показаться перебором, но только не для Бенни. Этого требовал его бизнес.

Стекло передней пассажирской двери было опущено, и Кроукер заметил, что внутри кто-то есть — Мария! Должно быть, она услышала его шаги, потому что повернулась к нему, на ее лице застыл страх.

Остановившись у открытого окна, он сказал:

— Ну вот, Мария, я здесь.

Не двигаясь и даже не моргая, она проговорила:

— Я позвонила Бенни, он тоже здесь...

— Мария, скажи мне, наконец, что случилось? Что-то с Соней?

Она долго не отвечала.

— Льюис! — Кроукер обернулся. Из-за дома вышел Бенни, стряхивая с себя грязь и прилипшие мокрые листья жасмина. Странно, что в таком дорогом и к тому же светлом костюме он ползал по земле, под кустами жасмина. Бенни подошел ближе, странное выражение его лица заставило Кроукера похолодеть от предчувствия непоправимого несчастья.

— Послушай, — спокойно произнес Бенни. — Поворачивай и уезжай отсюда. Зря Мария тебя вызвала...

— Что за дела, Бенни, черт побери! Да что тут происходит?

— Поезжай домой, — повторил Бенни. — Я не хочу втягивать тебя в это...

— Я уже втянут, — резко сказал Кроукер. — Ты втянул меня, когда познакомил с Соней!

— Весьма сожалею, Льюис, — по-испански пробормотал Бенни, не сводя взгляда с лица Кроукера.

— Да в чем дело? Скажи мне, что здесь происходит!

— Ничего хорошего. — Бенни незаметно сделал ему знак, и они отошли от машины, в которой все так же неподвижно и безмолвно сидела Мария.

— Сегодня, приблизительно в три часа дня Марии позвонила помощница Сони из ее дизайнерской фирмы и рассказала ей, что Соне позвонили из электрической компании и попросили ее приехать домой, чтобы монтеры могли исправить какие-то неполадки с проводкой. Приблизительно в половине первого Соня уехала с работы. Она должна была вернуться к трем, у нее были назначены переговоры, но так и не вернулась, и, что самое странное, не позвонила, хотя обещала это сделать. Помощница пыталась дозвониться до Сони, но безрезультатно — у нее дома никто не отвечал.

Взглянув через плечо Кроукера на Марию, неподвижно, как изваяние, сидящую в джипе, Бенни продолжил:

— Тогда она позвонила в эту самую электрическую компанию... А теперь слушай меня внимательно — они ничего не знают ни о неполадках с проводкой, ни о том, чтобы кто-нибудь из их компании посылал туда аварийную бригаду, не говоря уже о том, чтобы звонить ей на работу и просить срочно приехать домой.

Внутри у Кроукера все похолодело.

— Так ты проверил проводку? — едва слышно спросил он.

— Ну да, — кивнул Бенни, отряхивая брюки. — Кто-то перерезал провода там, где они входят в дом — причем очень профессионально, чисто, одним движением.

— А ты не заметил там еще что-нибудь? Следы, какие-нибудь отпечатки? На сырой земле должны были остаться хоть какие-нибудь следы!

— Увы, ничего такого я не заметил...

— У тебя есть с собой изолента? — Кроукер мотнул головой в сторону машины Бенни.

Какое-то время Бенни молча глядел на Кроукера, потом быстрыми шагами направился к своей машине. Порывшись под водительским сиденьем, он вскоре вернулся с мотком черной изоленты.

Вдвоем они быстро обошли вокруг дома. Никаких отпечатков ног Кроукер не увидел, но в одном месте обнаружил какие-то непонятные параллельные линии на мокрой траве.

— Как ты думаешь, что бы это могло значить? Бенни пожал плечами.

Наконец они добрались до того места, где электропровода были перерезаны.

— Что-то не хочется мне соваться в пекло, не зная, что меня там ожидает, — пробормотал Кроукер.

Ловко орудуя поликарбонатными пальцами протеза, он тщательно соединил оголенные концы и замотал их изолентой.

Закончив работу, он с облегчением перевел дух:

— Пожалуй, нам стоит попытаться войти в дом. Как ты думаешь, мы сможем сделать это через парадный вход?

— Дверь закрыта, но это нам не помешает. — Бенни достал из кармана связку ключей. — Мария привезла с собой запасные ключи, которые ей на всякий случай дала сама Соня.

— Отлично. — Кроукер направился к входной двери. — Пойдем.

Однако Бенни, положив руку на плечо Кроукера, остановил его.

— Льюис, возможно, мы сейчас окажемся на месте преступления. Я не могу втягивать тебя в это.

Темные глаза Бенни были наполнены печалью.

— Мы же друзья, Бенни. К чему лишние слова?

— Ну хорошо, — сокрушенно покачал головой Бенни. Вместе они быстро пересекли лужайку, прошли мимо фонтана с чугунными изваяниями морских коньков и поднялись по ступенькам крыльца. Остановившись перед дверью, Кроукер спросил:

— Бенни, ты нашел замену утерянному в бою с акулой револьверу?

Тот молча вытащил из кобуры, висевшей под мышкой, точно такой же «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра и вручил Кроукеру ключи от входной двери.

Почувствовав, как перехватило горло, Кроукер так же молча открыл дверь. Бенни, не мешкая ни секунды, шагнул в полумрак дома. Кроукер услышал его мягкие шаги по ковровому покрытию коридора. Войдя в дом вслед за Бенни, Кроукер включил свет. Яркие тропические краски убранства гостиной на мгновение ошеломили его. В комнате было чисто прибрано и очень уютно, все вещи были на своих местах.

Сделав несколько шагов, Кроукер остановился, уставившись себе под ноги.

— Бенни, посмотри сюда. Видишь, следы от лужицы воды. Кто-то, должно быть, довольно долго стоял здесь, раз натекла целая лужица. Соня? Или кто-нибудь другой?

Бенни сопел, словно мощный двигатель на холостом ходу.

Осторожно двигаясь по дому, они включили повсюду свет.

За единственной запертой дверью оказались аккуратные стопки чистых полотенец и постельного белья, разобранного по цвету и рисунку. Они зашли в ванную комнату, потом — в комнату для гостей. Затем очередь дошла до спальни Сони. Заглянув в примыкавшую к ней ванную комнату, Бенни отрицательно покачал головой:

— Никого и ничего.

Обернувшись, Кроукер еще раз окинул взглядом кровать. На первый взгляд она казалась аккуратно прибранной, однако, тщательно приглядевшись, можно было заметить, что покрывало на ней как-то странно вытянуто, словно кто-то, лежа на кровати, пытался дотянуться до телефона, стоявшего на ночном столике.

Кроукер обошел кровать и внимательно стал разглядывать ковер.

Сзади подошел Бенни:

— Что ты там ищешь?

— Сам не знаю, — признался Кроукер, продолжая внимательно разглядывать ковер. Встав на колени, он подобрал маленький клок волос, застрявший в ворсе. Судя по длине и цвету волос, они принадлежали Соне. Похоже, они были вырваны с корнем.

Поднявшись с колен, Кроукер заметил, что из-под покрывала выглядывает уголок подушки, словно постель убирали второпях.

— Соня аккуратистка, не так ли, Бенни?

Тот молча кивнул. Казалось, он был загипнотизирован действиями Кроукера.

Стальным когтем он откинул покрывало с подушек — одна оказалась слегка смятой и лежала косо, на наволочке виднелось пятно от губной помады.

— Что за черт? — озадаченно спросил Бенни.

Приглядевшись, Кроукер заметил прилипшие к наволочке две реснички. Положив подушку на место, он внимательно еще раз оглядел спальню.

— Да где же она сама? — прошептал Бенни. Кроукер молча указал на дверь стенного шкафа. Держа револьвер наготове, Бенни распахнул дверь — ничего, кроме аккуратно развешенной одежды и столь же аккуратно расставленной обуви.

— Это ее машина? — спросил Кроукер, выглянув из окна.

— Да, стоит под навесом, — ответил Бенни. — Я проверил, это именно ее машина.

Заметив автоответчик, Кроукер стальным когтем щелкнул по клавише. Дважды звонившие просто вешали трубку, но третий оставил свое сообщение: «Дорогая, это Нестор. С нетерпением жду твоего утреннего визита. Я очень благодарен тебе за поддержку, но, ей-богу, не стоит приносить мне еду — я чувствую себя ужасно, и лучше мне уже никогда не станет. Впрочем, надо держаться до конца, так ведь? Люблю и жду тебя».

— Очевидно, он позвонил до того, как отключилось электричество, — задумчиво произнес Бенни.

— Точно! Наверное, еще вчера вечером. — Кроукер вопросительно взглянул на Бенни. — А кто такой этот Нестор? Его звонок был последним перед тем, как отключили электричество.

— Нестор — танцовщик, — с готовностью ответил Бенни. — По крайней мере был им до того, как подхватил СПИД. Теперь он медленно умирает, а Соня неустанно ухаживает за ним.

Кроукера удивил слегка раздраженный тон, которым это было сказано.

— Ты это не одобряешь?

— Понимаешь, смерть Нестора неизбежна, это только вопрос времени, а она с ним возится так, словно... — Бенни скривил лицо и замолчал.

— Ну зачем ты так, — сказал Кроукер. — Только представь, каково сейчас этому парню. — Он машинально постукивал пальцем по крышке автоответчика. — Ты знаешь, где он живет?

— Нет, но его номер наверняка есть в телефонной памяти, так что можешь сам спросить его...

Что ж, Бенни был прав. Отложив на время звонок Нестору, Кроукер продолжил осмотр дома. Единственным помещением, где они с Бенни еще не были, оставалась кухня. Остановившись у порога, Кроукер щелкнул выключателем. Зажглась холодная флуоресцентная лампа, и у Кроукера широко раскрылись от удивления глаза. На кухонном столе было аккуратно разложено все содержимое холодильника — пакеты молока и апельсинового сока, банки с джемом, бутылки с кетчупом и горчицей, какие-то пластиковые баночки и коробочки с остатками еды, пачка сливочного масла. Все это было выстроено строго по ранжиру — от низкого к высокому, от маленького к большому.

— Что за черт? — воскликнул Бенни.

И снова дурное предчувствие холодком пробежало по спине Кроукера.

— Вся эта дребедень, похоже, была в холодильнике. — Бенни замотал головой. — А зачем все это вынули оттуда? Думаешь, это сделала сама Соня?

Кроукер не отвечал, глядя на дверцу холодильника. Проследив за взглядом Кроукера, Бенни неожиданно охрипшим голосом произнес:

— Господи Иисусе, амиго, придется его открыть, ничего не поделаешь...

Чуть помедлив, Кроукер потянул за ручку старомодного холодильника.

Дверца послушно отворилась, и ему захотелось зажмуриться. Боковые стенки были в крови: на одной был нарисован треугольник внутри окружности, на другой — точка внутри квадрата.

Единственный предмет, находившийся в холодильнике, был размером с двадцатифунтовую индейку. Но это была не индейка. На полке холодильника лежала голова Сони, аккуратнейшем образом отделенная от тела. В ее светлых глазах навсегда застыл ужас...

* * *

Вернувшись в спальню, Кроукер медленно подошел к открытой двери в ванную.

— Там, где мы нашли следы лужицы воды на полу, кто-то довольно долго стоял, и его невозможно было заметить ни из ванной, ни из спальни.

Бенни вскинул голову:

— Если убийца стоял именно там, то он выбрал самое удобное место, чтобы наблюдать за ней, оставаясь незамеченным.

— К тому же он был достаточно хитер, чтобы не оставить никаких следов от обуви. Должно быть, он оставил башмаки снаружи.

— Вот как она была убита. — Кроукер показал на наволочку со следами губной помады и прилипшими ресничками.

Бенни подошел поближе.

— Ты хочешь сказать, ее задушили?

Кроукер кивнул:

— Вот этой подушкой. Соня была сильной девушкой, так что тот, кто сумел с ней справиться, тоже должен обладать недюжинной силой.

— А может, убийца был не один? — сказал Бенни.

— Так тоже могло быть, — кивнул Кроукер.

Он живо представил себе, как Соня, совершенно беспомощная, умирала, задыхаясь под плотно прижатой ко рту подушкой. Он испытывал странное чувство, словно убийца и его лишил частички жизни.

— Она умерла прямо здесь, — проговорил он.

Бенни сжал кулаки, его шея и щеки побагровели. Издав нечленораздельный вопль, он выскочил из спальни.

Кроукер догнал его уже на пороге кухни.

— Бенни! — Кровь застыла у него в жилах, когда он увидел, что Бенни открывает дверцу холодильника. — Что, черт возьми, ты делаешь?

— Извини, но я не собираюсь оставлять ее голову в этом холодильнике.

С этими словами он стал вынимать голову Сони из холодильника, стараясь не глядеть ни на нее, ни на символы, нарисованные на стенках. Потом, взяв чистые полотенца, он стал с чрезвычайной осторожностью и нежностью заворачивать в них голову.

— Я не допущу такого унижения бедной Сони...

Биомеханические пальцы Кроукера замкнулись на запястье Бенни, тот обернулся, взгляд его был безумен.

— Извини, когда-то мужчины шли на гибель за честь женщин.

Кроукер шагнул вперед.

— Скажи мне, Бенни, это действительно для того, чтобы защитить честь Сони?

— Да.

Однако Кроукер не отпустил его руку и не сделал ни шагу назад. Бенни тоже не хотел уступать.

Наконец, изобразив на лице жалкое подобие улыбки, Бенни сказал:

— Отпусти меня, Кроукер, и давай поговорим спокойно.

Кроукер неторопливо разжал биомеханические пальцы.

— Ты же мог запросто раздробить мне кисть, — сказал Бенни неожиданно вяло, словно они болтали о каких-то пустяках, нежась на горячем солнышке.

Он снова улыбнулся, теперь уже по-настоящему, и вынул из кобуры свой револьвер.

— И тогда мне пришлось бы выстрелить тебе в живот, а после этого я бы мог сделать с тобой, Льюис, все, что угодно. Ты слышишь, все, что угодно!

В комнате воцарилось жутковатое молчание. Обоим мужчинам показалось, что в воздухе слишком мало кислорода.

Наконец, Бенни повел плечами:

— Друзья не должны так разговаривать друг с другом, у них не должно даже возникать таких мыслей!

— Возможно, ты прав, — спокойно отозвался Кроукер. — Впрочем, возможно также, что у тебя искаженное представление о дружбе.

Убрав револьвер в кобуру, Бенни развел руками.

— Ты сердишься, Льюис? Мы уже больше не друзья?

Кроукер молча посмотрел ему в глаза.

— Ну хорошо, хорошо, — замотал головой Бенни. — Твоя взяла!

Он протянул Кроукеру руку:

— Помиримся и забудем об этом!

Кроукер, помедлив, взял протянутую ему руку, и Бенни с искренней радостью сжал ее.

— Я сказал тебе правду, Льюис, — проговорил Бенни. — К смерти надо относиться с уважением, иначе... — он снова повел плечами, — бессмертная душа омрачается неизвестностью. Но ты прав, дело не только в этом. Я не хочу, чтобы в это дело вмешивалась полиция, постарайся понять меня. Именно поэтому я просил тебя уехать, чтобы не втягивать в это...

— Очнись, Бенни, что ты несешь! Здесь совершено страшное преступление, — воскликнул Кроукер. — Я тебя не понимаю!

Бенни криво усмехнулся:

— Электропроводка, подушка, автоответчик — на них остались следы и твоих пальцев...

Он снова стал заворачивать голову Сони в полотенца, пользуясь замешательством Кроукера.

— Может, ты все-таки объяснишь мне свое поведение?

— Запомни, я никогда ничего не делаю, не имея на то причины, — пробормотал Бенни, открывая один за другим ящики буфета. Наконец, ему удалось найти моток бечевки, которой хозяйки обычно связывают ножки птицы, прежде чем засунуть ее в печь.

— Я знаю, кто убил ее, и это так же верно, как то, что мы с тобой друзья.

Он стал обматывать сверток бечевкой.

— Именно поэтому об убийстве Сони никто не должен знать. Когда ты выслушаешь меня до конца, уверен, ты согласишься со мной.

Когда Бенни рассказал Марии, что случилось с Соней, с ней случилась истерика. Друзья отвезли ее к Бенни, в его девятнадцатикомнатный дом в стиле венецианского палаццо на Сорок девятой улице Майами-Бич. Дом был излишне роскошным — семь спален, очевидно, по одной на каждую ночь недели, и при каждой — ванна-джакузи. Были также библиотека в европейском стиле, бильярдная, полностью автоматизированный кинозал, отделанный камнем винный погреб и даже специальная курительная комната. Дом стоял на берегу океана, пристань охраняли позеленевшие крылатые каменные львы, которые, казалось, прилетели сюда прямо из Венеции с Гранд-канала. У причала стояла узкая, темно-синяя моторная лодка, созданная исключительно для высоких скоростей.

Кроукер и Бенни спустились к пристани, невольно любуясь красками заката. Далеко в океане, у самой линии горизонта, все еще висела черная туча, напоминавшая о разразившейся днем грозе. Слабый бриз ерошил им волосы, обдавая лица океанской солью. В это время рыбаки по всей Южной Флориде за бутылкой хвастались друг перед другом своей дневной добычей.

Кроукер был не в том настроении, чтобы наслаждаться выпивкой, хотя держал в руке бокал ледяного коктейля. События дня тяжелым камнем лежали у него на душе. Бенни бережно уложил в лодку большой круглый сверток, который он всю дорогу держал в руках. Приглашенный им доктор, невысокий лысеющий колумбиец с редкими усиками, едва прикрывавшими верхнюю заячью губу, прошел в одну из многочисленных спален дома, где билась в истерике Мария.

Океанские волны покачивали лодку и вместе с ней покачивался ее страшный груз — голова Сони. Бенни уже позвонил партнерам Сони по фирме и сообщил, что она была вынуждена срочно уехать по семейным делам.

Теперь никто не станет искать ее...

— Там было кое-что похуже отрезанной головы, — после долгого молчания произнес Кроукер.

Внизу плескалась океанская синевато-зеленая, удивительно чистая вода.

Вынув сигару, Бенни неторопливо и с видимым удовольствием раскурил ее.

— Да? Что-то я ничего такого не заметил.

— Бенни, там не было крови. Как это могло получиться? Она была задушена в спальне подушкой. — В сознании Кроукера мелькнуло воспоминание о длинных красивых ногах Сони, и его охватила глубокая печаль, смешанная с яростью — как страшно и трагично оборвалась ее жизнь! — Кровь была только в холодильнике, где мы нашли голову Сони. Ни в одной из комнат не было ни малейшего пятнышка крови...

Бенни курил, глядя на закат.

— У убийцы было не так уж много времени, — продолжал Кроукер. — Так что же он сделал с ней после того, как задушил подушкой? Он не мог отрезать ей голову прямо там, в спальне.

— Помнишь эти странные параллельные линии на траве? — сказал Бенни. — А что, если он вытащил ее тело во двор и сделал свое черное дело там?

Кроукер задумчиво покачал головой:

— Мы с тобой обошли весь двор и не нашли ничего, кроме этих линий. Никакой крови, внутренностей, ничего. Кроме того, делать это на улице — слишком рискованно. Ведь его мог увидеть сосед или какой-нибудь случайный прохожий.

— Так что же там все-таки произошло? — недоуменно спросил Бенни.

— Не имею ни малейшего понятия.

Неожиданно Кроукер вспомнил счастливое лицо Сони, когда они танцевали испанские танцы в «Акуле». С одной стороны, он гордился тем хладнокровием, с которым обдумывал события последних часов, но, с другой стороны, ему было отчего-то очень стыдно.

Должно быть, Бенни тоже безуспешно пытался догадаться о том, что же на самом деле произошло в доме Сони. Глубоко вдохнув, Кроукер облокотился о балюстраду и стал смотреть на двигавшуюся вдали светлую рыбачью лодку. Внизу плескались о деревянные опоры волны, раскачивая узкую лодку Бенни.

Кроукер вспомнил, как однажды на закате дня вместе с Каменным Деревом плыл в лодке. Сидя на корме, семинол ловко управлял лодкой, пробираясь по узким протокам сквозь густые мангровые заросли.

— Ты видишь? — вдруг спросил он.

Кроукер ждал, что семинол укажет ему, куда смотреть, но тот не сделал ни единого жеста.

— Нет, я ничего не вижу, — вынужден был признаться Кроукер. — Уже темнеет.

— Только не для моих глаз, — коротко сказал Каменное Дерево, считая дальнейшие объяснения излишними.

Из дома вышел доктор и, спустившись по мраморной лестнице, подошел к Бенни.

— Мария успокоилась, — сказал он по-испански. — Должно быть, ей пришлось очень нелегко. — Он был достаточно умен, чтобы не спрашивать о причине шока. — Лекарство, которое я ей дал, обеспечит долгий и глубокий сон, а когда она проснется, то будет чувствовать себя гораздо лучше. Если же нет...

С этими словами он протянул Бенни визитную карточку.

— Это один из моих друзей. Если вам понадобится хороший и умный совет надежного человека... — Он замолчал и многозначительно потеребил свои усики. — Уверяю вас, он умеет хранить чужие тайны.

Бенни проводил доктора до машины. При этом Льюис не заметил, чтобы Бенни заплатил доктору за визит. Очевидно, расплачиваться деньгами было не в его стиле. Свои долги он отдавал не столь грубым, в определенном смысле вульгарным способом. Его невидимой, но могущественной валютой были связи, авторитет, влияние. Проводив доктора, Бенни ушел обратно в дом, очевидно, чтобы взглянуть на Марию.

Глядя на зажженные фары автомашин, проносившихся по шоссе, Кроукер размышлял над тем, до чего его довела дружба с Бенни и знакомство с Соней. Внезапно он почувствовал, что невольно стал теперь частью того темного мира, в котором жил и делал свой бизнес Бенни. Пока еще он не понимал до конца, каковы могут быть последствия, но одно знал наверняка — его жизнь резко и бесповоротно изменилась.

Стараясь отделаться от этих неприятных мыслей, он стал звонить по сотовому телефону своим друзьям в федеральном правительстве. Двоих не оказалось на месте, и он оставил сообщения на автоответчиках. Третий же взял трубку сам и, выслушав подробный рассказ Кроукера об отчаянном положении, в котором оказалась его племянница, перевел его звонок своему другу, врачу одной из лучших больниц. Однако тот почти в точности повторил слова Дженни Марш.

— Крупные внутренние органы всегда в жесточайшем дефиците, — сказал он. — И тот факт, что она принимала наркотики, сводит ее шансы на получение донорской почки вне очереди практически к нулю. — Он помолчал. — Одно хорошо. Она в умелых и надежных руках. Я прекрасно знаю доктора Марш, у нее репутация первоклассного специалиста. Если есть хоть малейший шанс спасти вашу племянницу, будьте уверены, она не упустит его. Однако если ситуация действительно такова, как вы говорите... — Он тяжело вздохнул. — Поверьте, мне бы очень хотелось утешить вас, мистер Кроукер. Но в данной конкретной ситуации, боюсь, остается только молиться и надеяться на чудо.

Кроукер поблагодарил врача и повесил трубку. Потом он набрал другой номер и, дождавшись сигнала, набрал свой личный код доступа в АКСК. Поскольку он работал на АКСК внештатно, каждый раз ему присваивали временный личный код доступа. Хотя со времени последней операции прошло уже немало времени, его тогдашний код, похоже, еще не был отменен, поскольку он получил разрешающий сигнал. Тогда он набрал номер Уэйда Форреста, с которым он работал прежде в АКСК и который занимал там теперь довольно высокий пост. В отличие от Кроукера, который лишь время от времени внештатно сотрудничал с АКСК, Форрест был карьеристом до глубины души. Прибыв в Майами из Вашингтона со специальным заданием, он так и остался здесь. Откровенно говоря, он не слишком нравился Кроукеру — уж очень он был амбициозным, властолюбивым и даже агрессивным. Но на него можно было положиться. В свое время отец Кроукера крепко внушил сыну, что верность и преданность — это бесценные человеческие качества, которых не купишь, не возьмешь взаймы и не украдешь.

Форрест не отвечал, что в общем-то было неудивительно. Скорее всего он был где-то на задании. Удивительно было то, что вместо него трубку не взял дежурный офицер. Насколько Кроукеру было известно, офицеры АКСК поочередно несли круглосуточное дежурство у агентурных телефонов. Впрочем, в трубке послышались щелчки автоматической переадресовки звонка, и спустя секунду-другую Кроукер услышал запись голоса Уэйда Форреста, предлагавшего оставить сообщение. Кроукер оставил свое сообщение с пометкой «чрезвычайно срочно». Кто знает, может, у Форреста есть хоть какие-нибудь связи с Объединенной сетью трансплантатов. В любом случае нужно будет обязательно поговорить с ним лично.

Завидев возвращавшегося из дома Бенни, он убрал телефон. Бенни принес с собой небольшую дорожную сумку.

— Ну, Бенни, тебе не кажется, что настала пора объяснить свое более чем странное поведение?

— Согласен, — кивнул Бенни, задумчиво катая во рту сигару. — Всегда следует правильно выбирать не только время, но и место, Льюис. Это одна из важнейших заповедей моего бизнеса.

Согнувшись чуть ли не пополам, он бережно уложил сумку в свою узкую, как сигара, лодку, потом умело отвязал ее от причала и прыгнул в нее.

— Вперед, амиго, — сказал он. — У нас с тобой есть важное дело там, в океане.

Кроукер шагнул в лодку, и Бенни запустил мощные двигатели. Взревели дизели, выпуская голубоватое облачко дыма, и Бенни направил лодку в океан.

Мимо них проплывали веселые огни Майами-Бич. Слева по борту Кроукер заметил длинную процессию белых лимузинов, на которых в огромный холл гостиницы «Иден Рок» возвращался свадебный кортеж. Сияла огнями праздничная иллюминация и раздавались шумные аплодисменты, невеста порхала вокруг улыбавшегося жениха, с удовольствием позируя многочисленным фотографам.

Невеста, красивая, словно фотомодель, туго затянутая в белоснежный атлас и кружева, чем-то напомнила ему Соню, и перед его глазами мелькнуло страшное видение — голова невесты вдруг скатилась с плеч и упала на мраморную лестницу отеля!

Кроукер помотал головой, отгоняя наваждение, и, в последний раз взглянув на веселящихся молодоженов и их гостей, отвернулся, стараясь больше не смотреть в их сторону.

Он пробрался к Бенни и, стараясь перекрыть низкий рев двигателя, прокричал:

— Что ты затеваешь, Бенни?

Тот пожал плечами:

— Увидишь...

С кормы до них долетели брызги, поднимаемые мощными винтами.

— Понимаешь, Льюис, в жизни существует некоторая... как бы это сказать... неизбежность, неминуемость... У тебя, у меня, у всех есть враги. Но бывают просто враги, а бывают враги смертельные!

Внезапно Кроукеру почудилось присутствие какого-то живого существа где-то рядом, за бортом. Ощущение было мгновенным и очень острым — словно удар нашатыря в нос. У него заколотилось сердце.

— Бог свидетель, — говорил Бенни, — как раз такие смертельные враги однажды появились и у меня — братья Антонио и Хейтор Бонита. И не просто братья — близнецы! Это, скажу я тебе, настоящие чудовища! — Бенни возбужденно размахивал руками. — Еще в утробе матери они возненавидели весь мир и всех живущих в нем людей! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Они — чудовищные злодеи! Но самое страшное — им все сходит с рук!

Не спуская с Бенни глаз, Кроукер спросил:

— И какое же отношение имеют эти братья Бонита к гибели Сони?

В лице Бенни произошла какая-то неуловимая и непонятная для Кроукера перемена.

— Это они убили ее, я в этом уверен. — Бенни ударил себя кулаком в грудь.

— Смелое предположение, — пробормотал Кроукер, еще не зная, верить ему или нет. — И на чем же зиждется твоя уверенность?

— Сказано настоящим детективом. — Бенни так стиснул зубы, что чуть не перекусил свою сигару. — Бог свидетель, это не пустые подозрения. Я слишком хорошо знаю братьев Бонита...

Тем временем они уже вышли в Мексиканский залив. Бесчисленные береговые огни окрашивали небо в пурпурный цвет. Темная и таинственная вода за бортом отражала творение человеческих рук — здания, причалы, фонари...

— Именно поэтому я не хочу вмешивать в это дело полицию, — продолжил Бенни. — Это были они, Антонио и Хейтор. Они убили Соню, чтобы предупредить меня.

— Но почему ты так в этом уверен?

Бенни помолчал. В его глазах на миг отразились бортовые огни.

— Так уже был однажды... — едва слышно произнес он.

Кроукер понял, что сейчас ему самое время помолчать и подождать, пока Бенни сам все не расскажет.

У Бенни было такое выражение лица, словно он собирался лечь на гвозди.

— Кажется, я уже говорил тебе о моей сестре Розе? — тихо спросил он.

— Да, когда мы были в «Акуле». Ты тогда сказал, что она умерла пять лет назад.

Бенни плавно опустил рычаг газа вниз, и лодка еще быстрее рванула вперед, на океанский простор.

— Да, но я не сказал тебе, как именно она умерла...

Соленые брызги ударили Кроукеру в лицо, он покрепче схватился за поручни. Бенни вытащил откуда-то пару ветровок, бросил одну Кроукеру. Ночью в открытом океане да еще на такой скорости было холодно. Над лодкой пролетела стая бакланов, мягко и почти неслышно взмахивая крыльями. Запрокинув голову к темно-синему ночному небу, Бенни некоторое время молча следил за птицами.

— Время и место, — словно самому себе пробормотал он. — История моих отношений с братьями Бонита началась давно, Льюис. Мы выросли в одном районе Асунсьона, так же как и Соня, и ее брат. Вот из-за этого я и совершил по отношению к ним страшную ошибку.

— Какую же?

— Однажды они стали моими клиентами, — покачал головой Бенни. — Это случилось восемь лет назад. Бог свидетель, это был самый черный день в моей жизни. — Он пожал плечами. — Понимаешь, тогда я был слишком молод, и мне, как, наверное, всем молодым людям, казалось, что я знаю все на свете. Меня переполняли энтузиазм и чрезмерный оптимизм. И жизнь тоже казалась простой и понятной.

От высокой скорости корпус лодки слегка вибрировал, радостно гудел двигатель, работавший на полную мощность. Они стремительно проносились мимо залитых светом островов.

— Значит, братья Бонита стали твоими клиентами, — задумчиво повторил Кроукер.

— Антонио и Хейтор занимаются грязным бизнесом и, поверь мне, делают это очень умело. Наркотики, торговля оружием, белыми рабами — вот их истинный бизнес в Южной Америке, хотя они гребут немало денег и от горнорудной компании, доставшейся им по наследству от матери. Медь, олово, литий, бериллий — они занимают одно из лидирующих мест на рынке этих металлов, и объем их торговли с США постоянно возрастает. Во всяком случае, за последние два года они открыли дочерние компании в Майами, Нью-Йорке и Вашингтоне.

— Округ Колумбия?

Бенни кивнул.

— Они даже торгуют металлами напрямую с правительством США. — Он взял курс на юго-восток. — Но торговля металлами утомляет братьев, они оба хотят жить ради своего удовольствия. Кое-кто в Южной Америке и даже из правительственных кругов периодически обращается к ним, чтобы убрать с дороги своих соперников, политических врагов, просто людей, которые слишком много знают.

— Ты знал об этом, когда брал их клиентами?

— Нет, но очень скоро узнал...

— То есть ты понял, что они — наемные убийцы?

— Если бы только это... — Бенни со злостью сплюнул за борт. — То-то и оно, Льюис. Антонио и Хейтор... как бы это сказать... У них весьма специфические пристрастия. Они не просто убивают людей, они стараются сделать это как можно изощреннее, потому что это доставляет им удовольствие... Обычно их жертвы просто исчезают. После того как братья вдоволь позабавятся с несчастными, они расчленяют их тела и продают внутренние органы тому, кто больше предложит, — это может быть министр правительства какой-нибудь южноамериканской страны или член его семьи, или его близкий друг, или политический союзник... Ну, ты понимаешь меня. — Бенни взглянул на Кроукера. — Вот таким грязным способом эти нечестивцы приобретают нечто гораздо большее, чем просто капитал, — они получают такую власть, какая нам с тобой и не снилась! — Он кисло улыбнулся. — Они получают власть над людьми, над их телами и душами. Они получают все, что ни пожелают, стоит им только заикнуться об этом. В Южной Америке их почитают, как богов, хотя своей жестокостью эти двое превзошли всех богов.

Бенни обогнул бакен.

— А теперь они переместили поле своей деятельности сюда, в США. Понимаешь, Льюис? Они убили Соню и забрали ее тело. Как ты думаешь, зачем они это сделали?

Кроукер молчал, глядя на сияющие вдали огни города. Если Бенни прав, то братья Бонита забрали ее тело, чтобы продать внутренние органы. Что, если это правда? На мгновение его захлестнул ужас, и в ту же минуту он вдруг подумал, что у них должна быть здоровая почка, которая могла бы спасти Рейчел. Неужели во Флориде существует черный рынок человеческих органов? Внезапно ему стало стыдно за эти, как ему показалось, омерзительные мысли. Отец всегда говорил ему, что отчаяние легко доводит человека до преступного компромисса. То, что Антонио и Хейтор сделали с Соней, само по себе было ужасно, но первая реакция Кроукера оказалась не менее ужасной. Он почувствовал себя низким человеком, недостойным быть защитником Рейчел. И в эту минуту в его сердце родилась глубокая ненависть к братьям Бонита, которые заставили его, пусть даже на мгновение, забыть об их злодеянии и подумать о возможности урвать кусок от их добычи. Такого Кроукер простить не мог — это было для него равносильно личному оскорблению.

Воцарилось неловкое молчание. В ночном воздухе, казалось, витал злобный призрак братьев Бонита, которые, по словам Бенни, обладали сверхъестественными способностями.

Помолчав, Кроукер спросил неожиданно мягко:

— Бенни, а что случилось с твоей сестрой Розой?

Бенни заскрежетал зубами.

— Пять лет назад я вел исключительно сложные переговоры с одной американской компанией по поводу продажи их доли на рынке руд и металлов братьям Бонита. Для братьев это означало моментальный выход на рынок США. Они просили меня любой ценой уговорить компанию продать эту долю. Я старался изо всех сил, но тому негодяю из американской компании было прекрасно известно, насколько желанной для братьев была эта сделка, и он ни за что не соглашался на предлагаемые условия. В один прекрасный вечер он столкнулся с братьями в каком-то клубе и публично посмеялся над ними. Бог свидетель, они пришли в ярость.

Бенни на полной скорости заложил такой крутой поворот, что за кормой веером взметнулась белая от пены вода.

— Но убить его они не могли, потому что тогда бы уже никогда не получили того, чего так сильно желали. Но им было необходимо выместить на ком-то свою ненависть. И они обрушились на меня.

Ветер раздувал ветровку Бенни, делая его похожим со спины на странную черепаху в мягком панцире.

— Я не выполнил своего обещания, это была моя профессиональная ошибка. Если бы я не допустил ее, то и публичного скандала не случилось бы. Так они мне говорили. Они наняли меня для выполнения определенной работы, а я их подвел. — На мгновение он закрыл глаза, а когда вновь открыл их, в них стояли жгучие слезы. Он с такой силой сжал руль, что побелели косточки на руках. — И тогда они забрали мою сестру, мою Розу. Надругавшись над ней, они отрезали ей голову и прислали в мой офис, чтобы я навсегда запомнил их урок.

Стоя рядом с Бенни, Кроукер чувствовал, как его бьет дрожь.

— А что было потом? — тихо спросил Кроукер.

В ответ Бенни жутковато рассмеялся. К этому времени они уже были в Атлантике. Волны становились выше, крепчал соленый ветер.

— А ты как думаешь? Мне удалось-таки совершить вожделенную сделку. Я выполнил свои обязательства перед братьями. Я все сумел сделать так, как должен был сделать сразу, с самого начала. Так они мне сказали. — Он горестно покачал головой. — Потом, спустя три недели после окончательного оформления сделки, они вытащили того парня прямо из постели и мучили его больше суток... Теперь его сердце бьется в груди президента Аргентины, а печень пересажена брату министра финансов Бразилии. Так они заставили его расплатиться за упрямство и нанесенное им публичное оскорбление. Бог свидетель, мы с ним оба расплатились за то, что связались с этими чудовищами.

— Но ведь с тех пор прошло уже пять лет, Бенни, — сказал Кроукер, засовывая замерзшую руку в карман ветровки. — Почему они появились вновь и расправились с Соней?

— У них долгая память... А я-то думал, что окончательно расквитался с ними и они больше никогда не вернутся в мою жизнь... Видно, я опять ошибся.

Лодка неслась вперед на полной скорости, подпрыгивая на гребнях волн так высоко, что у Кроукера клацали зубы. Бенни резко повернулся к нему.

— А знаешь, что гнетет меня и пожирает изнутри, Льюис? Ведь Антонио и Хейтор были тогда абсолютно правы. Пять лет назад в глубине души я не стремился к успешному завершению той сделки. Я действительно тогда не выложился по максимуму, я просто хотел как можно скорее отделаться от них. Однако я не сумел предвидеть всех последствий. Я был уверен, что уж кто-кто, а я-то сумею их перехитрить. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Это я убил Розу! Я так же виноват в ее гибели, как и ее убийцы! — Он отвернулся от Кроукера. — Теперь ты понимаешь, что может произойти, когда ты молод и уверен, что знаешь ответы на все вопросы? Очень быстро ты начинаешь понимать, что не только не знаешь ответов, но и понятия не имеешь, каковы сами вопросы.

Рука, лежавшая на дросселе, плавно опустилась, и лодка замедлила ход. Двигатель недовольно заворчал на низких оборотах.

— Вот мы и на месте, — сказал Бенни, передавая Кроукеру руль. Потом он вынул дорожную сумку и открыл ее.

— Заглуши двигатель, — помолчав, сказал он.

Кроукер повиновался. Наступила полная тишина, слышался лишь тихий шорох волн. Они были одни в открытом океане. Земля виднелась узкой светлой полоской где-то далеко на западе, у самой линии горизонта.

— Теперь наступает очень важный момент, — сказал Бенни. — Прошу тебя сосредоточиться.

Наклонившись, он обмакнул руку в маленький глиняный горшок и помазал чем-то черным лоб, щеки и подбородок Кроукера. Потом он сделал то же самое со своим лицом.

— Что это ты делаешь, Бенни?

— Тс-с-с... — Бенни приложил палец к губам. — Сейчас мы попрощаемся с Соней.

— Ничего себе. — Кроукер выпучил глаза. — Вот как ты представляешь себе погребальную церемонию?!

— Нет, не я, — спокойно ответил Бенни. — Мой дедушка.

Он вынул голову Сони, замотанную в полотенца.

— Приступим. Теперь наши лица покрыты сажей, и злые духи не смогут узнать нас и утащить за собой, пока мы будем прощаться с душой Сони, которой предстоит долгий путь в иной мир.

— Бенни... — начал было Кроукер.

— Нет! Помолчи! — зашипел тот. — От своего деда я унаследовал нечто сокровенное, священное. Он был настоящим целителем и понимал гораздо больше нас с тобой. Когда мы будем прощаться с душой Сони, мы станем уязвимыми для могучих сил, не поддающихся человеческому контролю и пониманию. — Он пристально посмотрел на Кроукера. — Это правда, Льюис... Ты готов?

— Готов! — кивнул Кроукер.

Лицо Бенни, покрытое черными полосами сажи, казалось ему странным и совсем незнакомым. Проведя ладонью по своему лицу, Кроукер подумал, не произошли ли и с ним такие же перемены.

Из той же дорожной сумки Бенни извлек небольшую железную жаровню.

— Послушай меня, Льюис. Наш мир состоит из трех вещей. Закон природы, который не имеет ничего общего с законами человеческого общества, — это первый компонент. Второй — энергия и третий — сознание.

Именно сознание делает нас с тобой разумными существами. В отличие от животных мы, люди, умеем мыслить. Животные же руководствуются исключительно своими инстинктами. У людей тоже есть инстинкты, но есть и сознание. В чем-то это хорошо — люди делают изобретения, двигают прогресс. Но зачастую сознание подавляет наши инстинкты, а это очень скверно, амиго.

— Удивительно, — сказал Кроукер, — не предполагал в тебе склонности к оккультизму.

— Очевидно, ты полагаешь, что это комплимент? — хмыкнул Бенни.

Разговаривая с Кроукером, он смешивал какие-то порошки из пластиковых флаконов. Потом он добавил что-то похожее на высушенные листья и маленькие веточки и тщательно размешал все это на дне жаровни. Отвернувшись от сильного ветра, он поджег полученную смесь и знаком велел Кроукеру присесть на корточки так, чтобы жаровня оказалась между ними. Кроукер увидел, как Бенни, раздувая ноздри, стал глубоко вдыхать дым от жаровни, и последовал его примеру. Сделав первый вдох, он ощутил сильный запах мяты, можжевельника, апельсина и еще много других, незнакомых запахов, резких и жгучих, словно перец «чили». Он сделал еще несколько глубоких вдохов, и глаза его сами собой закрылись. Продолжая вдыхать ароматный дым, он почувствовал, как его тело стало тяжелеть, словно усилилась сила земного тяготения. Потом у него слегка закружилась голова, и ему внезапно показалось, что невидимая нить, связывавшая его с землей, оборвалась и его тело взлетело в воздух и стало парить в теплых восходящих потоках воздуха, совсем как это делают бакланы.

В полной темноте он услышал голос Бенни.

— Лодки всегда служили для перевозки духов и мертвецов. Мой дед рассказывал мне, что древние предки гварани использовали лодки в разных ритуалах... В те далекие времена гварани совершали невероятные путешествия по океану, расселяясь по островам и побережью. Современные люди и представить себе не могут, насколько тяжелы были такие путешествия, длившиеся иногда всю жизнь. Так вот первый ритуал, в котором использовались лодки, имел целью изгнать болезнь или злых духов. Второй — попытаться вернуть уходящую душу больного, лежащего на смертном одре. И третий — отправить душу умершего к берегам иной жизни.

Было очень тихо, только волны плескались о корпус лодки. Но Кроукеру казалось, что лодка покачивалась где-то далеко внизу, а они с Бенни подобно бесплотным духам парили в небесах.

— Море, — продолжал Бенни, — это царство мертвых. Оно не имеет ни дна, ни берегов. Здесь душа Сони и начнет путешествие к иной жизни.

Хотя глаза Кроукера были закрыты, он каким-то непостижимым образом увидел, как Бенни поднялся на ноги и, свесившись за борт, бережно опустил в океанские волны останки Сони. Округлый сверток из полотенец закачался на волнах, и над ними поднялось в воздух что-то неопределенное, непонятной формы, то, чему Кроукер никак не мог подобрать название. Потом это что-то постепенно обрело форму человеческого глаза с двойным зрачком. И в ту же секунду голова Сони скрылась в темной воде, чтобы уже никогда не появиться вновь из океанских глубин. Кроукер с трудом разлепил глаза, часто моргая ресницами. Бенни сидел на своем прежнем месте. Однако, оглядевшись, Кроукер не нашел в лодке свертка. От жаровни все еще исходил сильный аромат, и на какое-то мгновение перед глазами Кроукера мелькнул образ Сони, увлекаемый темными подводными течениями в таинственные океанские глубины.

* * *

Всю обратную дорогу к дому Бенни Кроукер спал мертвым сном, и ему снилось, что он танцует с Соней. Вокруг было темно, но он был абсолютно уверен, что они танцуют в «Акуле». Он чувствовал ее горячее и сильное тело, которое то отдалялось, то снова стремительно возвращалось в его объятия в ритме танца. И каждое ее возвращение было похоже на возрождающуюся жизнь. Он чувствовал на щеке ее теплое свежее дыхание. Она смеялась, и смех был похож на нежный перезвон колокольчиков. Когда они, танцуя, попали в полосу яркого света, ее волосы зажглись рыжеватым огнем, а глаза стали зеленоватыми. И Кроукер совершенно неожиданно увидел, что это вовсе не Соня, а Дженни Марш, врач Рейчел. Она подняла руку и нарисовала в воздухе контур человеческого глаза с двумя зрачками. Внезапно Кроукер краем глаза заметил какое-то движение. Обернувшись, он увидел, как окровавленная голова Сони, опутанная морскими водорослями и медузами, катится по ступеням отеля «Иден Рок». Из океанской глубины у подножия лестницы вынырнула гигантская тигровая акула и, разинув пасть, проглотила все, что осталось от Сони. Прежде чем снова исчезнуть в воде, акула остановила свой леденящий взгляд на Кроукере. Это длилось всего долю секунды, но Кроукеру стало страшно. Он проснулся весь в поту и увидел, что Бенни уже пришвартовывает лодку к пристани. Кроукер потер лицо руками и встал на ноги. Может, ему приснилась вся эта странная церемония погребения головы Сони? Какое-то время он молча смотрел на своего друга, который возился у причала.

— Бенни, чего, собственно, хотят эти братья Бонита?

Вытирая руки о штаны, Бенни пожал плечами.

— Ненависть и злоба свели их с ума, а кто же может сказать, что на уме у сумасшедших? Нормальному человеку их не понять.

— С одной стороны, ты прав, — сказал Кроукер. — Но, с другой стороны, иногда безумие тоже имеет свою цель. Когда-то выявление таких целей было моей работой...

— Наверное, они хотят убить меня. — Бенни махнул рукой. — Даже не наверное, а наверняка. Но ведь они считают себя не просто людьми, а богами! А кого Бог хочет погубить, того сначала лишает разума. Вот они и хотят свести меня с ума.

— Они что, действительно сумасшедшие?

Взяв опустевшую дорожную сумку, Бенни снова выбрался из лодки на причал и закурил сигару, поджидая Кроукера.

— Знаешь, давным-давно, когда мир был не таким сложным, как теперь, шляпных дел мастера сходили с ума, оттого что отравлялись парами ртути, которой они обрабатывали фетр. День за днем она проникала в их легкие, впитывалась в кожу рук. И в конце концов они теряли рассудок, становились безумными, — Он выпустил облачко ароматного дыма. — И я почти уверен, что с братьями Бонита случилось что-то в этом роде. Злые духи овладели ими еще в утробе матери...

Резко развернувшись, он направился по мраморной лестнице к дому.

* * *

В огромной столовой в доме Бенни их ждали толстенные обжаренные на углях бифштексы, которые Бенни заказал из ресторана, с жареной картошкой. Кроукер понял, что несварение желудка ему обеспечено. Но голод не тетка, пришлось есть что дают. Потом Бенни принес бутылку мескаля, но на этот раз Кроукер нашел в себе силы отказаться.

Потом они вместе отправились на кухню варить кофе. Бенни молол темные душистые зерна, а Кроукер молча прохаживался вокруг. Наконец он сказал:

— Бенни, я хотел бы тебя кое о чем спросить...

— Валяй! — спокойно ответил тот.

Кроукер вздохнул, ощущая тяжесть в желудке.

— Когда братья Бонита прислали тебе отрезанную голову твоей сестры, там были какие-нибудь символы, вроде тех, что мы обнаружили в холодильнике в доме у Сони?

Бенни невольно вздрогнул.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Он отвернулся, чтобы Кроукер не видел его лица.

— Потому, что ты, вынимая из холодильника голову Сони, изо всех сил старался не глядеть на эти символы. Значит, они имеют для тебя какой-то смысл?

Бенни молчал, с преувеличенным старанием засыпая молотый кофе в кофеварку.

— Бенни, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.

Бенни был внешне совершенно спокоен, но Кроукер чувствовал, как он напрягся.

— Ну что же, хорошо... — произнес, наконец, Бенни. Взяв нож, он стал ловко очищать от кожуры большой спелый лимон. — Понимаешь, дело в том, что... эти символы, ну... — Он прикусил губу. — Эти символы своего рода краеугольные камни мира моего деда. — На покрасневшем лице Бенни заметнее проступили белые пятна оспин. — Я хочу сказать, что они занимают центральное место в его верованиях и в той магии, которой он... которой он научил братьев Бонита.

Воцарилось долгое, неловкое молчание, и оба вздрогнули, когда раздались громкий свист и шипение готового кофе.

— Так, значит, братья Бонита были учениками твоего деда? — спросил Кроукер.

Горестно кивнув, Бенни достал маленькие кофейные чашечки и положил в них по кружочку лимона.

— Он научил их искусству целительства, которое распространено среди гварани, коренных жителей моей страны. На их языке это искусство называется хета-и, что можно перевести как «многие воды». — Глаза Бенни были широко открыты, но взгляд был невидящим, словно он весь ушел в прошлое. — Однако тому, что сделали братья, нет прощения. Научившись секретам исцеления людей, они в своем безумии превратили хета-и в страшное орудие зла.

Пока Бенни разливал по чашкам горячий кофе, Кроукер думал о том, какие интересные факты открывались перед ним.

— Так что же означают эти символы? — спросил он.

— С их помощью обычно призывают силы всех четырех сторон света. Изобразив сразу все четыре символа, можно вызвать всех духов одновременно, а это — чрезвычайно мощное оружие в руках посвященного.

Кроукер взял чашку.

— Но в холодильнике было только два символа.

Бенни кивнул.

— Третий — это крест внутри трех пересекающихся концентрических окружностей, а четвертый — контур человеческого глаза с двумя зрачками...

Бенни тоже взял свою чашку, но так и держал ее в руках, не сделав ни глотка.

— И каждый посвященный выбирает для себя какой-то один из этих четырех символов. Глаз с двумя зрачками был личным символом моего деда.

По спине Кроукера пробежал холодок. Он в двух словах рассказал Бенни о своем сне и о том, что видел в нем именно этот символ.

Медленно поставив чашку на стол, Бенни вышел из кухни. Сгорая от любопытства, Кроукер последовал за ним на веранду.

— Бенни, что с тобой?

Он долго молчал, словно раздумывая над ответом. Наконец, он произнес:

— Честно говоря, Льюис, я теперь не знаю, что и думать.

Облокотившись на перила, он уставился на отражение огней в темной воде у пристани.

— Когда умер мой дед, десять дней подряд шел сильный дождь. Мне тогда было лет пятнадцать, и я хорошо помню этот холодный дождь. Мой дед умер в самый холодный день зимы. Рыбаки вытащили его из реки Парагвай... Он жил у самой реки, ему тогда было уже за девяносто, и все говорили что, должно быть, он потерял в темноте равновесие, упал в воду и разбил себе голову о камни. Я никогда не верил в это...

Мой дед крепко стоял на ногах. Он даже умел ловить рыбу ногами, и это всегда очень смешило меня...

Бенни был по-прежнему напряжен и бледен.

— Как бы там ни было, мой дед при жизни был целителем, поэтому его тело полагалось сжечь на костре. Мы соорудили высокий погребальный костер и положили его тело на самый верх. Зарезав его любимого коня, мы зажарили мясо и, пока горел костер, ели его, чтобы почтить память деда. Несмотря на проливной дождь, костер не угасал и горел ровным пламенем. Все вокруг удивлялись и говорили, что это просто чудо...

Бенни склонил голову, грудь его тяжело вздымалась, словно у него начался приступ астмы. Вокруг звенели и верещали сверчки и древесные лягушки, но Кроукер слышал их как будто сквозь вату.

— Я сидел на дереве, — с трудом выдавил из себя Бенни. — Оттуда мне было хорошо видно, как горело тело моего деда. Он, бывало, говорил мне, что он наполовину человек, а наполовину животное. Однажды я спросил его, какое именно животное. В ответ он лишь улыбнулся и сказал: «Когда я умру, внимательно смотри на мой погребальный костер, тогда узнаешь».

Бенни покачал головой.

— Ты должен понять меня, Льюис. Когда умер мой дед, я смертельно перепугался. Он хотел научить меня искусству целительства, чтобы я стал хранителем традиций народа гварани. Я отказался. Сам не знаю почему. Может быть, я испугался ответственности, которая навсегда привязала бы меня к Асунсьону. У деда было очень много пациентов, жизнь которых зависела от его мастерства целителя. У меня же на уме тогда были только деньги. Кроме того, мне смертельно хотелось повидать мир. — Вынув сигару, Бенни уставился на нее невидящим взглядом. — А может, в глубине души я просто не верил в его науку... — Отвернувшись, Бенни пожал плечами. — Вот почему мой дед обратил свое внимание на Антонио и Хейтора. Бог свидетель, им была нужна сильная рука. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, а мать... Говорили, она была знатного происхождения, но все-таки она была в определенном смысле ведьмой. Мне кажется, мой дед пожалел их. Обучая их своему искусству, он старался дать им чувство защищенности, чувство настоящей семьи...

— Так почему ты испугался, когда он умер? — спросил Кроукер.

Бенни помолчал, разглядывая свою сигару.

— Ну, знаешь... — Он попытался улыбнуться, но в глазах отражался страх. — Я тогда был сердит на него... Наверное, за то, что он заставил меня чувствовать себя виноватым.... Впрочем, сам не знаю за что. Как бы там ни было, я перестал разговаривать с ним. И когда он умер...

— Так что случилось?

Бенни закурил сигару. Привычная процедура немного успокоила его. Раскурив сигару как следует, он сказал:

— Так вот, я сидел на дереве и смотрел, как языки пламени пожирали тело моего деда. Я не отрывал глаз от этого зрелища, потому что был уверен, что вижу, как отлетает его душа. Как птица или что-то в этом роде...

— Но все произошло не так.

Бенни выпустил изо рта облачко дыма. Его голос изменился и стал звонким, словно у того подростка в Асунсьоне, каким он когда-то был.

— Понимаешь, не зря целых десять дней без перерыва лил сильный дождь — так было нужно...

— Зачем, Бенни?

— Это нужно было душе моего деда, потому что она... это была не птица, не конь, не оцелот. — Повернувшись лицом к Кроукеру, Бенни посмотрел ему в глаза. — Это была акула, Льюис.

— Но, Бенни....

— Нет, нет и еще раз нет! Я видел это собственными глазами! — Бенни взмахнул рукой. — Из пламени и раскаленных добела углей выплыла чудовищная акула и по дождевым струям поднялась в небо. — Взволнованный, он вынул изо рта сигару. — Та вчерашняя тигровая акула, которая сожрала мою ваху, и те символы, которые были у Сони в холодильнике, и приснившийся тебе символ моего деда... Помнишь, я говорил тебе, что мы будем уязвимы для духов. Ты убил акулу, Льюис, и теперь, Бог свидетель, дух моего деда здесь. — Он ткнул пальцем Кроукеру в грудь. Появление той тигровой акулы было не случайным. Из всех рыбаков в океане она выбрала именно нас. — Голос Бенни снизился до шепота. — Льюис, мой дед пытается нам что-то сказать...

— Что? — спросил Кроукер.

Бенни сжал его плечо.

— Может, он хочет сказать, кто убил его. Он не может уйти в иной мир насовсем, пока не будут найдены и преданы справедливому суду его убийцы.

Кроукер молча глядел на Бенни. Самое интересное заключалось в том, что после всех событий вечера рассказ Бенни показался ему вполне правдоподобным. Кроукер озадаченно помотал головой. Может быть, это оттого, что он надышался того ароматного дыма? Или он просто потихоньку сходит с ума? Как бы то ни было, становилось уже поздно. Кроукер поглядел на часы.

— Тебе нужно идти? — спросил Бенни.

Кроукер кивнул.

— Да, я должен заехать в больницу проведать Рейчел.

Они вернулись в дом.

— Насчет этого... — Бенни замолчал в нерешительности. — Я думал о твоей племяннице.

С этими словами он взял руку Кроукера и что-то вложил в нее.

Это был темно-зеленый камень правильной овальной формы, отшлифованный многими годами пребывания в морской воде.

— Что это? — спросил Кроукер, глядя на Бенни.

Взяв друга за руку, Бенни повел его к дверям. Они вышли на крыльцо. Ночь звенела от сверчков и древесных лягушек.

— Однажды, когда я был еще совсем маленьким, — начал Бенни, — я видел, как мой дед вылечил одной женщине искалеченную болезнью руку. Не спрашивай как. — Он ткнул пальцем куда-то вверх. — Так же как эта древесная лягушка не имеет ни малейшего понятия, о чем мы сейчас с тобой разговариваем, так же и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как происходит исцеление. И в этом ты похож на древесную лягушку. Ведь для нее наша беседа как бы не существует, потому что она не способна понять человеческую речь. Но ведь это совсем не значит, что наша беседа действительно не существует, ведь так?

Кроукер кивнул.

— Это камень духов, он принадлежал моему деду. — Речь Бенни была спокойной и плавной, словно он был в церкви. — Он обладает огромной силой. Я хочу, чтобы ты положил этот камень на грудь Рейчел. Это целительный камень, но ведь ни ты, ни я не являемся целителями, поэтому его энергия несколько ослаблена. Однако кто знает, может, он облегчит ее страдания?

Кроукеру почудилось, что от камня исходит какое-то тепло. Но он решил, что это всего лишь игра воображения.

— Я буду беречь его.

Бенни задумчиво поглядел на друга.

— Знаешь, говорят, что целители-гварани никогда не умирают полностью — их сила и энергия остаются здесь.

В полном молчании они дошли до машины Кроукера, и когда он уже открыл дверцу, Бенни сказал:

— Льюис, я хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Для тебя я готов на все, дружище.

— Я хочу нанять твою лодку на одну ночь. Она будет нужна мне через два дня.

— Так ты хочешь обеспечить меня работой? — засмеялся Кроукер. — Какое же это одолжение?

— Нет, твоя лодка нужна мне не для рыбалки, Льюис.

— Надеюсь, ничего противозаконного, Бенни? — нахмурился Кроукер.

— Нет, ничего такого, но... — Бенни огляделся, словно опасался, что его подслушивают. — Это должно остаться строго между нами. Ты не должен говорить об этом никому, даже своим работникам. Для всех остальных ты просто берешь лодку для себя, хорошо?

— Хорошо, но ведь у тебя есть своя собственная прекрасная лодка.

— Моя лодка для этого не годится. — Бенни похлопал его по плечу. — Спасибо, амиго. Для меня это архиважно. Кроме тебя, я не знаю ни одного человека здесь, кому мог бы довериться. — Он придержал дверцу, пока Кроукер усаживался в машину. — Так не забудь, через два дня.

— В какое время?

— Мы должны будем отчалить в восемь вечера.

— И куда же мы отправимся, Бенни? На Кубу?

Ничего не ответив, Бенни приложил палец к губам.

«Что за тайны?» — подумал Кроукер. Впрочем, на то они и друзья, чтобы не задавать лишних вопросов.

— Бенни! — Он порывисто обнял друга. — Поможет твой камень духов Рейчел или нет, все равно я очень благодарен тебе за него!

3

Было уже довольно поздно, десятый час. Дорога от дома Бенни до больницы, где лежала Рейчел, заняла почти полтора часа.

Когда он поднялся в отделение диализа, Мэтти спала. Медсестры разрешили ей прилечь в свободной палате. Кроукер на цыпочках пробрался мимо нее в палату Рейчел. По пути он столкнулся с дежурной медсестрой и спросил ее о состоянии племянницы. Услышав, что ничего не изменилось, он не знал, радоваться ему или огорчаться. Наверное, если не ожидать чуда, это было лучшее, на что они могли надеяться.

Рейчел лежала все в том же положении, в каком он оставил ее утром, — на спине, без сознания, вся обвитая таким множеством пластиковых трубочек, что казалась каким-то получеловеком-полумашиной. Глубокие тени залегли на ее лице, и у Кроукера сжалось сердце от отчаяния. Она уходила от него навсегда... Должен же быть какой-то способ достать для нее здоровую почку!

Присаживаясь на край ее постели, он вдруг почувствовал, что весь дрожит. Он осторожно взял ее руку в свою, словно пытаясь согреть ее своим теплом. В этот момент ему показалось, что воспоминания о Соне смешались в его мозгу с тревогой за племянницу, словно обе их души были теперь где-то по другую сторону реальности, непостижимым образом связанные друг с другом.

Он достал из кармана камень духов, который подарил ему Бенни. В слабом свете ламп его темно-зеленая поверхность казалась матовой. В нерешительности Кроукер повертел его в пальцах. Ему казалось, что по внешнему виду камень ничем не отличается от тех бесчисленных сотен и тысяч камней, которые можно найти на побережье.

Тем не менее он все Же осторожно положил его на грудь Рейчел поверх белой простыни, которой она была прикрыта. Он с надеждой искал в лице девочки признаки возвращающейся жизни, но тщетно — не произошло ровным счетом ничего. Все так же чуть слышно работали контрольные мониторы, тихо гудела машина диализа, мерно падали капли лекарственного раствора в капельницах. Сидя совершенно неподвижно, Кроукер ждал, и ему казалось, что прошла уже целая вечность, но Рейчел не выходила из комы. Отчаявшись, он протянул руку, чтобы забрать камень духов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее — камень был горячий!

— Кто здесь?

Кроукер вздрогнул, словно его укололи иглой.

— Рейчел? — Он склонился над ее постелью.

Она открыла глаза, и он увидел, что они у нее действительно небесно-голубого цвета.

— Кто вы?

— Я твой дядя Лью, брат твоей мамы. — Он подвинулся ближе, чтобы она могла разглядеть его. — Мама рядом, в соседней палате. Позвать ее?

— Нет!

Она произнесла это слово шепотом, но Кроукер застыл на месте, словно она закричала во весь голос. Она изо всех сил вцепилась в его правую руку, стараясь удержать возле себя.

— Боже... дядя Лью, а я думала... я думала, ты мне снишься. — Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Ты был на белом коне, в сияющих доспехах.

Он ободряюще улыбнулся:

— Мы же во Флориде, дорогая, а тут слишком жарко, чтобы надевать на себя доспехи. Но я тебе не снюсь, я действительно тут, рядом с тобой.

Она еще крепче сжала его руку.

— Как хорошо, что ты здесь...

— Рейчел, милая, позволь мне позвать маму, ведь она так волнуется за тебя, ей очень хочется поговорить с тобой.

— Я не хочу разговаривать с ней, — неожиданно твердо произнесла Рейчел, глядя на Кроукера ледяными голубыми глазами.

— Тогда я позову доктора, нужно сказать, что ты пришла в себя.

— Прошу тебя, дядя Лью... ты позовешь их через минуту, а пока просто побудь со мной.

Он знал, что поступает неправильно. Во всяком случае, нужно было позвать хотя бы Дженни Марш. Но он не мог отказать Рейчел, своей единственной племяннице, которую он много лет заочно любил. Кроме того, как истинный детектив, он не мог упустить случай получить ответы хотя бы на некоторые вопросы.

— Рейчи, что с тобой случилось?

— Что это за трубочки?... — прошептала она.

— Ты в больнице. Очевидно, ты наглоталась какой-то гадости.

— Ты совсем не такой, как мама, — слегка удивленно прошептала она. — Она и понятия не имеет, что я балуюсь наркотиками.

Внезапно ее губы задрожали, и глаза медленно закрылись.

— Рейчел! — Кроукер прижал к ее груди горячий камень духов.

Она открыла глаза:

— Все в порядке, дядя Лью.

Мониторы подтверждали стабильное сердцебиение и кровяное давление. Кончиком языка она провела по растрескавшимся губам.

— Принеси мне, пожалуйста, попить. Что-нибудь вроде диетической колы. Я так хочу пить...

— Жидкость поступает в твой организм по этим трубкам. Боюсь, сейчас тебе нельзя ничего пить. Может, доктор разрешит тебе попить после того, как осмотрит тебя.

Ледяные голубые глаза вопросительно уставились на него.

— Что произошло между тобой и мамой?

— Хорошо, я расскажу тебе об этом, если ты мне скажешь, где взяла ту дрянь, которая довела тебя до такого состояния, — сказал проснувшийся в Кроукере детектив.

— Я уже играла в такие игры.

— Какие игры?

— Я покажу тебе свое, если ты покажешь мне свое.

Неужели эта пятнадцатилетняя девочка уже знает на практике, что такое секс? Впрочем, теперь столь юный возраст уже не считался помехой для начала половой жизни. Кроукер подавил в себе желание задать вопрос напрямую, оставив это для Мэтти, и улыбнулся.

— Я тоже пару раз играл в такую игру.

— И как тебе?

Кроукер озадаченно помолчал, не зная, как расценивать такой вопрос из уст пятнадцатилетней девочки.

— Не знаю, — пробормотал он. — Так ты согласна на мои условия?

— Да, рассказывай ты первым.

Кроукер стоял у ее постели, держа в своей ладони ее руку.

— Мы с твоей мамой... — Он замолчал, не зная, что сказать. — Понимаешь, мы с ней как кошка с собакой, во всяком случае, иногда. Она называет белым то, что мне кажется черным, и мы с ней готовы спорить до хрипоты по любому поводу.

— Ты стараешься запудрить мне мозги, — сказала Рейчел. — Не надо, дядя Лью.

И тогда он рассказал о ее гнусном отце, сколько счел возможным, рассказал он и о том, что именно Дональд сумел возвести стену между Мэтти и ее семьей. На самом деле он не рассказывал ей и половины всей правды, но он был уверен, что и этого было более чем достаточно для нее.

— Родители, как кошки, — вздохнула Рейчел. — Никогда не знаешь, что у них на уме. Когда мы с мамой разговариваем, она кажется мне такой простой и понятной, но когда речь заходит о ней и ее взаимоотношениях с отцом, она становится непроницаемой и не хочет говорить мне правду.

— А может, родители и не должны быть такими уж понятными для своих детей? — неожиданно для себя возразил Кроукер.

— Одна мысль сводит меня с ума: неужели мой отец ушел от мамы из-за меня? — с обезоруживающей детской простотой сказала Рейчел.

От неожиданности Кроукер вытаращил глаза.

— С чего это пришло тебе в голову, детка? Их разрыв не имеет никакого отношения лично к тебе.

— В нашей семье все люди почему-то уходят — ты, мой отец... И только я никуда не ухожу.

— Но это не совсем так!

— Все оставляют меня. — В ее глазах появились слезы. — После развода отец ни разу не пришел навестить меня. Значит, он ушел из семьи из-за меня?

«Чтоб ты в гробу перевернулся тысячу раз, Дональд!» — зло подумал Кроукер.

— А мама... Она так преувеличенно участлива...

Что-то в голосе Рейчел не понравилось ему, и он спросил:

— Что происходит между тобой и матерью?

— Скорее, что не происходит между нами....

— Что ты имеешь в виду?

— Она хочет получать от меня только такие ответы, какие ее полностью устраивали бы, она задает совсем не те вопросы, которые нужно задавать... она не имеет никакого понятия о том, что со мной происходит.

— Так что же с тобой случилось, Рейчел?

Она молча сжала зубы. Ледяной взгляд голубых глаз пронизывал Кроукера насквозь. Льюис понял, что эта девочка прекрасно умеет настраивать против себя даже близких, любящих ее людей. Эта опасная способность могла привести к самоуничтожению личности. Может, именно эта черта характера привела ее к опасной грани между жизнью и смертью, на которой она сейчас находилась?

— Ну хорошо, я рассказал тебе то, что ты хотела знать, — сказал он. — А теперь твоя очередь рассказывать. Где ты взяла эту дурь?

Рейчел повернула голову к стене.

— Милая...

Она высвободила свою руку из его ладони. Такое поведение было ему знакомо. Кого она хотела защитить?

— Рейчел, ты же обещала!

— Ничего я не обещала.

— А как же правила игры?...

— Ты ничего не понимаешь в играх. — В ее голосе прозвучало столько яда, что он невольно отшатнулся. — Я же не сплюнула!

— Что?!

— Если я не сплюнула, принимая твои условия, значит, я не взяла на себя никаких обязательств перед тобой. Каждому кретину это известно!

— Только не мне, — парировал Кроукер. — К тому же ты не в том состоянии, чтобы плеваться.

Ответ понравился Рейчел, она приглушенно засмеялась. Но все же не повернула головы в сторону Кроукера.

Он уже начинал сердиться. Нужно было во что бы то ни стало найти ключик и пробраться сквозь колючий забор, который Рейчел столь внезапно возвела между ними.

— Рейчел, послушай, я тебе не враг. Всего минуту назад я был единственным человеком, с которым ты хотела говорить. Почему ты отгородилась от меня? Что случилось?

В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь монотонным попискиванием мониторов и тихим гудением искусственной почки.

— Все равно ты не поймешь, — прошептала она, наконец. — Никто меня не поймет...

Она снова повернулась к нему лицом, и Кроукер увидел, что она плачет.

— Я совсем раздавлена, разбита, — всхлипнула она. — Дядя Лью, я умру.

Кроукер вытер ей слезы рукавом рубашки.

— Нет, милая.

— Понимаешь, я должна знать наверняка.

Он поцеловал ее влажный лоб.

— Ты не умрешь.

— Понимаешь, если я действительно умру, мне надо к этому подготовиться...

— Милая, я же сказал тебе. — Он поцеловал ее щеки.

Ее рука снова сжала руку Кроукера.

— Если я умру, мне надо повидать Гидеон.

— Кто такой этот Гидеон?

Внезапно глаза Рейчел широко раскрылись, и все тело свело судорогой. Тревожно загудели контрольные мониторы, и Кроукер стал громко звать дежурную медсестру.

— Дядя Лью, о Боже!...

Кроукер прочел в ее глазах столько боли и ужаса, что совершенно растерялся. Казалось, ее боль пронзила его тело тысячами стеклянных осколков.

Он инстинктивно обнял ее, словно хотел собой заслонить девочку от всех бед, спасти ей жизнь.

— Держись, Рейчел! Держись!

Кроукер взял камень духов и спрятал в карман.

Глаза Рейчел закатились, и руки заметно похолодели.

Через несколько секунд в палату вбежал врач в сопровождении трех медсестер, следом ворвалась Мэтти.

— Моя девочка! — кричала она. — Что с моей девочкой?

Дежурный врач, смуглый латиноамериканец, взглянув на Кроукера, хладнокровно произнес:

— Не могли бы вы оставить нас наедине с больной?

— Доктор Марш... — начал было Кроукер.

— Ей уже позвонили на пейджер. — В руках врача появились шприц и ампула с лекарством. Отдавая команды двум медсестрам, он зубами снял с одноразовой иглы пластиковый колпачок. Все внимание врача было теперь сконцентрировано на пациентке, и Кроукер почувствовал к нему за это искреннюю благодарность.

Только теперь Кроукер заметил, что все еще сжимает в ладонях руку своей племянницы. Словно зачарованный, он смотрел на мониторы, которые казались ему сейчас творениями неземных цивилизаций. Наконец, он отпустил руку Рейчел, прошел мимо врача и медсестер и, обхватив за плечи сестру, силой вывел ее в коридор.

Кроукер завел Мэтти в туалет и, открыв кран с холодной водой, сунул ее голову под струю. Вода была не очень холодной — ледяной во Флориде она не бывает никогда, — но сила струи ошеломила Мэтти. Она перестала кричать и брыкаться, зато сильно двинула Кроукеру под ребра. В ответ он лишь заворчал и еще глубже задвинул ее голову в раковину.

Потом он услышал, что она пытается что-то сказать.

— Что-что? — спросил он, склоняясь над раковиной и чуть ослабляя хватку, чтобы она могла повернуть голову.

— Мне нечем дышать, негодяй ты этакий! — задыхаясь, сказала Мэтти.

— Вот теперь узнаю свою сестру! — с удовлетворением произнес Кроукер и отпустил Мэтти, она выпрямилась, кашляя и отплевываясь.

Отмотав несколько бумажных полотенец, Кроукер протянул их ей. Мэтти смотрела на полотенца, словно не понимая, для чего они предназначены. Потом она застонала и тихо всхлипнула:

— О Боже, Лью!...

Он обнял ее и крепко прижал к себе, гладя мокрые спутанные волосы. По ее телу пробегали судороги. Она ослабела в его руках, и Кроукер вспомнил, как когда-то, весь в грязи и отцовской крови, он точно так же прижимал к себе обезумевшую от горя мать.

Теперь ослабевшая от горя и отчаяния, Мэтти прижалась к брату. От нее ушел муж, а теперь умирала единственная дочь. Ее била мелкая дрожь. Она подняла залитое слезами лицо, и Кроукер увидел в ее глазах ужас.

— Лью, — хрипло прошептала она, — я не могу остановиться, меня всю колотит. — У нее стучали зубы. — Что это со мной?

— Шок, — спокойно ответил Кроукер, — нервное истощение. — Он провел рукой по ее влажному лбу, отводя в сторону намокшие пряди волос. — Вот что, дорогая, сейчас я отвезу тебя домой.

Мэтти была похожа на оленя, случайно выскочившего на шоссе и попавшего в лучи автомобильных фар — животный страх светился в ее больших глазах.

— Но моя малышка... Как же Рейчел без меня?...

Глядя на сестру, Кроукер понимал, что в любом случае ее надо увезти домой и заставить хоть немного отдохнуть. Но прежде он хотел заглянуть к Рейчел.

Усадив сестру на крышку унитаза, он сказал:

— Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

В отделении интенсивного диализа стояла какая-то противоестественная тишина, и его сердце замерло от страха. Проходя мимо центрального врачебного поста, он увидел Дженни Марш, выходящую вместе с двумя медсестрами из палаты Рейчел. Она так была увлечена разговором, что Кроукер решил не мешать ей и остановился рядом с опустевшим постом.

— Ничего страшного не случилось, — сказала доктор Марш, заметив Кроукера. — Сейчас с ней доктор Кортинес. — Она что-то писала в карте Рейчел.

— Но что с ней произошло?

— Думаю, это вы должны мне рассказать, что с ней произошло. Насколько я понимаю, вы были рядом с ней, когда она пришла в себя?

В ее голосе явственно слышался укор. Она вручила карту медсестре, любезно кивнула ей и лишь потом снова повернулась к Кроукеру.

— Вам следовало немедленно позвать медсестру, мистер Кроукер.

— Именно это я и хотел сделать, но Рейчел так настойчиво просила меня не оставлять ее... Прошу прощения. Знаю, что поступил не лучшим образом, но я ничего не мог поделать.

Дженни Марш холодно взглянула ему в глаза.

— Рейчел вышла из комы, что, должна вам сказать, само по себе невероятно с точки зрения медицины. Сомневаюсь, что она вообще могла говорить, не то чтобы настаивать!

— А вот тут вы ошибаетесь, доктор. Она была в здравом уме, и мы с ней разговаривали.

Кроукер решил не говорить о камне духов. Профессиональное образование и практика никогда бы не позволили Дженни Марш принять такое мистическое объяснение внезапного выхода Рейчел из комы, пусть даже и кратковременного. Впрочем, даже сам Кроукер сомневался, не было ли это простым совпадением? Хотя по своему многолетнему опыту сыщика знал, что совпадений практически не бывает.

Дженни Марш посмотрела на него так, словно у него вдруг выросли крылья, и холодно произнесла:

— Мой окончательный диагноз остается в силе, мистер Кроукер. Ей нужна донорская почка. Без нее, без пересадки, ей не выжить.

Кроукер растерянно провел по волосам.

— Хорошо, я достану почку. А как мои анализы на совместимость?

— К сожалению, ваша почка не годится. — Она кисло улыбнулась. — Мне действительно очень жаль.

Кроукер вздохнул. Каким образом, интересно, он собирался достать для Рейчел донорскую почку? И снова он подумал о братьях Бонита, которые, судя по словам Бенни, занимались поставкой донорских органов в Южную Америку, а теперь, возможно, и в США, для немногих избранных, кто мог заплатить за это непомерную, в этом Кроукер не сомневался, цену. Нет, ему нельзя было отчаиваться и опускать руки — он должен был непременно найти способ достать донорскую почку.

— Что мне сказать сестре о состоянии Рейчел? — спросил он.

— Я же сказала, состояние более или менее стабильно, но она снова в коме, — сказала доктор Марш. — Сейчас мы пытаемся определить, что вывело ее из комы, но результаты будут готовы самое раннее завтра утром. Почему бы вам не отвезти сестру домой, мистер Кроукер? Сейчас ни вы, ни она ничего не можете сделать для Рейчел. А если вдруг появятся какие-либо изменения в ее состоянии, мы немедленно дадим вам об этом знать.

Доктор Марш уже повернулась, чтобы уйти, когда он сказал ей вслед:

— Лью. Меня зовут Лью.

Дженни Марш обернулась.

— Доктор, насчет почки. Должен быть какой-то источник или что-то еще в этом роде. Может, вы знаете что-нибудь об этом?

Знала ли она о братьях Бонита и их торговле человеческими органами?

— Я звонила своим друзьям, пыталась найти какие-то ходы... Пару раз я валяла дурочку, умоляла... Бесполезно, я больше ничего не могу сделать.

Однако в ее поведении Кроукер скорее почувствовал, чем увидел, некоторую нерешительность, и тут же взял быка за рога.

— Доктор, если существует какой-то иной способ достать донорскую почку, я должен знать об этом. Прошу вас, скажите.

На своем веку Кроукер, как и его отец в свое время, повидал немало богачей, хапуг, воров и взяточников, чтобы сразу распознать внутреннюю борьбу между совестью и корыстью. Конечно, Дженни Марш была не такой, но сейчас ее доброе сердце и человеколюбие боролись в ней с профессиональной совестью врача.

Дженни Марш молча смотрела ему в глаза, и, казалось, это длилось целую вечность. Наконец, она знаком пригласила следовать за ней, и они направились через все отделение диализа к двери с табличкой «Комната для отдыха врачей». Это оказалась средних размеров комната, обставленная старомодной — очевидно, пожертвованной кем-то — мебелью. Единственное окно выходило на залив. В комнате никого не было.

— Должно быть, я сошла с ума, — покачала головой Дженни Марш, засовывая руки в карманы белого халата. — Послушайте, я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Все мы, специалисты в области трансплантации органов, очень щепетильно — я подчеркиваю — очень щепетильно относимся к вопросам врачебной этики. Под страхом смерти ни один из нас не станет иметь дело с незарегистрированным донорским органом. Подобное противозаконное деяние просто невозможно для нас. Кроме того, это было бы и грубым нарушением человеческой морали.

В этот момент Кроукер вдруг ясно почувствовал, что их беседа приняла несколько иной, чем прежде, характер.

— Я внимательно слушаю вас, доктор.

Расправив плечи и выпрямившись, доктор Марш сказала:

— Время от времени до меня доходят слухи о появлении незарегистрированных органов...

Кроукер, привыкший вытягивать признания из неразговорчивых свидетелей и подозреваемых, умел читать между строк.

— Вы хотите сказать, что здесь, в этой стране, существует подпольная торговля украденными человеческими органами?

Она отрывисто кивнула.

— Но вы этого не слышали. Имейте в виду, я буду все отрицать. — Ее глаза потемнели от страха, стали совсем зелеными.

Кроукер так сильно сжал спинку дивана, что у него занемели пальцы. Он вспомнил, как обнаружил в холодильнике голову Сони — чем не предложение дьявольской сделки? Что сделали братья Бонита с ее телом? Ни Бенни, ни сам Кроукер так и не смогли найти однозначный ответ на этот вопрос. Теперь же их худшие предположения неожиданно получили подтверждение. Кроукера охватила нервная дрожь. Он снова ощутил себя уязвимым и отчего-то беззащитным.

— Кто этим занимается?

— Как правило, арабы, китайцы и пакистанцы.

— Насколько я знаю, латиноамериканцы тоже не чураются этого бизнеса. Когда без вести пропадают люди — диссиденты, бунтари, политические враги, да мало ли кто еще — кое-кто не прочь извлечь из этого выгоду.

Дженни Марш кивнула:

— Да, я слышала об этом.

— Возможно ли подобное в США, здесь, во Флориде?

Дженни пожала плечами.

Неужели братья Бонита действительно занимаются торговлей человеческими органами уже и здесь, в США. Он продолжал давить на нее.

— Вы не знаете наверняка или просто не хотите говорить?

— Не знаю, и никто этого не знает наверняка.

— Кто-то непременно должен знать. — На мгновение Кроукер задумался. — Скажите, доктор, если все вы, специалисты в области трансплантации, столь неподкупны, то кто же покупает эти органы?

— Из тех людей, кого я знаю, никто.

— А другие?

Дженни осторожно огляделась, словно опасалась, что их разговор могут подслушать, потом сделала ему знак следовать за ней. Она привела его в операционную. У стены стоял небольшой аппарат из нержавеющий стали и фарфора, из корпуса выходили гибкие пластиковые трубки. Он был продолговатой формы, на резиновых колесиках. Дженни подошла к аппарату.

— Это перфузионная машина. — Она положила руку на гладкий корпус. — В ней донорская почка хранится столько, сколько понадобится, пока не будет проведена операция по трансплантации.

Кроукер внимательно разглядывал перфузионную машину, но не находил в ее облике ничего странного или необычного. Она выглядела как и остальные медицинские аппараты — немного таинственно, а потому угрожающе.

— Предположим следующую ситуацию, — сказала Дженни. — В городе происходит катастрофа со множеством летальных исходов. Нынешние правила таковы, что тела жертв даже не доставляют в больницу. Сначала служба эвакуации трупов занимается их опознанием, потом их отвозят в морг. — Она заложила прядь волос за ухо. — А теперь предположим, что какой-нибудь медик из службы эвакуации по уши завяз в долгах или просто хочет немного подзаработать. Поскольку его никто не контролирует, он вполне может обложить трупы льдом, чтобы снизить их температуру до тридцати двух градусов по Цельсию. Потом он накачивает их бельтцеровским раствором. Помните, я говорила вам, что почка может храниться таким образом в течение семидесяти двух часов. К тому же очень может быть, что у него уже есть клиенты, с нетерпением ожидающие возможности купить у него тот или иной орган. Он проводит тест на антигены, что, как правило, занимает не больше шести — восьми часов. И вдруг удача! Почка оказывается совместимой с требованиями того или иного клиента. И тогда он продает ее за хорошие деньги. И никто никогда не узнает об этом, потому что трупы, подобранные на месте катастрофы, обычно сильно искалечены. Кто в морге станет искать на них следы хирургического вмешательства?

Кроукер вскинул голову:

— Насколько реальна такая ситуация?

Она отвела взгляд в сторону.

— Иногда такое случается...

— Ну хорошо, а что происходит потом? Ведь тот, кто купил полученный незаконным образом донорский орган, не может обратиться к вам или другому специалисту, чтобы тот провел операцию по пересадке!

— Ко мне — нет! — Дженни длинными пальцами поглаживала полу халата. — Но, несомненно, найдутся другие, кто согласится на это за соответствующее вознаграждение...

— И эти другие обладают такой же высокой квалификацией?

Ее лицо было непроницаемым.

— Вы будете удивлены, но операция по пересадке почки не такая уж сложная. Почти все частные клиники имеют для этого необходимое оборудование. Собственно говоря, для такой операции нужны три хороших профессионала: хирург, анестезиолог и техник, обслуживающий медицинскую аппаратуру.

Кроукер не сводил с нее глаз.

— Так вы говорите, что подобное время от времени действительно происходит?

— Сами делайте выводы, — тихо ответила Дженни.

— Зачем вы рассказали мне все это? — спросил Кроукер. — Даже если бы мне удалось достать для Рейчел здоровую донорскую почку, вы не согласитесь делать операцию, даже если речь будет идти о ее жизни и смерти.

Дженни Марш коснулась рукой виска.

— Не знаю. Я же сказала, что, должно быть, сошла с ума...

Она отвернулась от Кроукера и уставилась невидящим взглядом на пустой, блестевший в свете ламп хирургический стол.

— Может... ведь вы полицейский, а это почти то же самое, что священник, в некотором смысле. Иногда нужно кому-то исповедаться...

— Но вы же не сделали ничего плохого.

Она обернулась, и ее зеленые глаза обожгли Кроукера.

— Еще не сделала. Но ради Рейчел я, кажется, готова пойти на преступление.

— И это пугает вас.

— Больше, чем вы можете себе представить.

— Приглашаю вас поужинать вместе со мной завтра вечером, — неожиданно сказал Кроукер. Ему непременно нужно было узнать как можно больше о торговле человеческими органами.

Может быть, найдется какая-то ниточка, ведущая к Антонио и Хейтору. Похоже, доктор Марш дала ему слабую надежду на благополучный исход. А что, если она знает такого человека, который мог бы достать для Рейчел здоровую совместимую почку законным или не совсем законным путем?... Взять орган погибшего в катастрофе человека — это совсем не то, что делают Антонио и Хейтор, и все же... Эта мысль пугала и его самого, не только Дженни Марш.

— Сейчас я должен отвезти домой сестру, но завтра мы сможем продолжить наш разговор.

— Я занята завтра вечером.

— Неправда, — сказал Кроукер. — Проходя мимо дежурного поста, я украдкой взглянул на ваше рабочее расписание — завтра вы освободитесь в восемь часов.

— А почему вы уверены, что у меня не назначено свидание? — холодно спросила Дженни.

— У вас действительно назначено свидание?

Она опустила глаза.

— Это не имеет никакого значения. Нам не о чем больше разговаривать.

— Возможно, но это не помешает вам поужинать вместе со мной, — улыбнулся Кроукер. — Пусть это будет знаком благодарности за то, что вы сделали для Рейчел.

— Даже если бы я и хотела... — Она покачала головой. — Я взяла себе за неукоснительное правило не общаться с членами семей моих пациентов вне стен больницы.

— Разумное решение, — слегка иронично кивнул Кроукер. — Но бывают случаи, когда стоит забыть об осторожности.

— Вы хотите сказать, что теперь с вами именно такой случай, мистер Кроукер?

— Лью, — поправил он. — Да, именно так. Сколько случаев, подобных Рейчел, было в вашей практике, доктор?

— Ни одного.

Она ответила, не колеблясь, и он счел это хорошим признаком.

— Что же, тогда почему бы нам с вами не нарушить к черту все правила?

Дженни Марш долго смотрела на него изучающим взглядом, потом неохотно кивнула.

— Вот и отлично! — сказал Кроукер. — Я заеду за вами сюда в больницу.

Она грустно улыбнулась.

— Почему вы так уверены, что я потом не пожалею об этом?

— Потому что вы привыкли играть по правилам.

— А разве так уж плохо заранее знать, что с тобой может произойти? — Она улыбнулась чуточку веселее.

4

Мэтти жила в Палм-Бич в квартире, которую Дональд купил пять лет назад и которая осталась в ее собственности после развода. Она находилась на двенадцатом этаже одного из новых сверкающих стеклом и сталью высотных зданий, которыми было утыкано все Золотое побережье Южной Флориды. Иметь апартаменты в таком шикарном доме мечтал всякий сноб, из тех, кто даже на пляже не снимает бриллиантов. В этом доме, с просторными квартирами чрезвычайно удобной планировки, с роскошными, отделанными золотом и мрамором ванными на самом верхнем этаже под стеклянной крышей размещался еще и оздоровительный центр для страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями. Помимо обычного в таких домах консьержа, здесь был еще и привратник.

Холл на первом этаже был типичным для подобных домов, где квартиры назывались «резиденциями» и стоили более миллиона долларов. Тут были и четыре массивные хрустальные люстры, и толстые ковры, и полированная бронза, и розовая замша, и прочая цветистая роскошь.

Кроукер включил свет во всех комнатах, словно пытаясь таким образом прогнать тоску, в которой пребывала Мэтти. Она не произнесла ни слова, пока он вез ее домой.

Кроукер усадил Мэтти на диване в гостиной. Вся квартира была великолепно обставлена в европейском стиле: прекрасные восточные ковры ручной работы, слегка поблекшие от времени и яркого флоридского солнца, стильная мебель, обитая светлым французским муаром, роскошные портьеры, множество эклектичных антикварных безделушек.

Все это чрезмерное великолепие было призвано отражать высокий культурный уровень хозяев. Собственно, это не удивило Кроукера, хорошо знавшего Дональда Дьюка. Его удивило другое. Среди всего этого дорогостоящего хлама он не увидел ни одной фотографии, ни одной характерной личной вещицы, словно в этой квартире никто не жил все эти годы. Казалось, весь этот шик и блеск не имел никакого отношения к Мэтти, и наоборот.

Хозяйка всей этой роскоши сидела, поджав босые ноги, на ковре, окруженная холодным блеском хрусталя и зеркал. Она выглядела совершенно раздавленной страхом и отчаянием.

— Мэтти, когда ты ела в последний раз? Мэтти, ты слышишь меня?

— Не помню, — едва слышно ответила она.

— Тогда я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — сказал Кроукер, направляясь в кухню.

— Тогда тебе придется стать волшебником, — негромко сказала она ему вслед. — Я ничего не покупала целую неделю.

Она не шутила. В холодильнике не оказалось ничего, кроме трех бумажных коробок из китайского ресторанчика, початого пакета скисшего молока, пустой коробки из-под пшеничных хлопьев, головки чеснока, половины кочана уже подгнившего салата, полузавядшего лука-шалота и баночки арахисового масла. В морозильнике Кроукер обнаружил несколько упакованных в фольгу кексов, пакетик отличного кофе в зернах и две порции мороженого.

— Боже... — пробормотал Кроукер, разглядывая содержимое бумажных коробок из китайского ресторанчика. В одной оказался засохший и твердый, как камень, рис, в другой — протухшие креветки, от которых несло так, что Кроукера передернуло. В третьей коробке, очевидно, было когда-то мясо в имбирном соусе, скорее всего говядина. Однако теперь в коробке плавало лишь несколько кусочков имбиря в загустевшем коричневом соусе.

Порывшись в буфете, он нашел пачку макарон и треть бутылки шотландского виски. Что ж, всего этого ему должно было вполне хватить для сотворения «чуда».

Он нашел большую кастрюлю, налил в нее воды и поставил на огонь. Растер в мисочке арахисовое масло, добавил мелко нарубленный чеснок и лук-шалот, кусочки имбиря и соевый соус, поджарил все это на сковородке и в довершение всего плеснул туда порядочную порцию виски. К этому времени в кастрюле уже закипела вода. Отмерив нужное количество макарон, Кроукер бросил их в кипящую воду.

Когда пятнадцать минут спустя он позвал Мэтти к столу, у нее округлились глаза от изумления.

— Это что? — спросила она, показывая на горячие макароны, политые светло-коричневым соусом.

— Садись и ешь, — скомандовал Кроукер.

Вздохнув и проведя рукой по волосам, она уселась за стол. Пока Кроукер занимался стряпней, она успела смыть остатки размазанного макияжа и предстала перед братом прелестной молоденькой девушкой, какой он ее помнил. Осторожно попробовав макароны, она стала уплетать их за обе щеки. Утолив первый голод, она с благодарностью взглянула на брата.

— А ты и впрямь волшебник! Это просто невероятно вкусно!

— Вот спасибо, так спасибо, — слегка смущенно пробормотал Кроукер, уселся за стол напротив нее и положил себе тоже немного макарон. Собственно говоря, он сделал это лишь для того, чтобы поддержать компанию. Бифштекс, съеденный за ужином у Бенни, до сих пор камнем лежал в желудке.

Мэтти вытерла салфеткой губы.

— Где ты научился так здорово готовить?

— В Японии, — спокойно ответил Кроукер. — Собственно, я был вынужден научиться готовить еду. Ты же знаешь, я терпеть не могу сырую рыбу, поэтому мне приходилось посещать китайские ресторанчики, которых в Японии довольно много. — Он намотал несколько макарон на свою вилку. — Мне почему-то всегда удавалось подружиться с шеф-поваром. — Он засмеялся, вспомнив что-то. — Впрочем, это и неудивительно. — Он выпустил стальные когти своего биомеханического протеза. — Стоило показать им, как я шинкую и нарезаю продукты с помощью протеза, они потом всякий раз, когда я появлялся в ресторанчике, зазывали меня на кухню. Видела бы ты, какой я производил фурор!

Удивленно покачав головой, Мэтти положила себе добавку.

— Действительно, от тебя можно ждать любого сюрприза.

— От тебя тоже.

Он многозначительно посмотрел на нее и сказал:

— Мэтти, ты не можешь мне сказать, почему это Рейчел считает, что Дональд ушел из семьи из-за нее?

Она нахмурилась:

— Это она сама так тебе сказала?

— Угу... А еще она сказала, что после развода отец ни разу не зашел навестить ее.

— Это действительно так. — Еще больше нахмурившись, она отложила в сторону свою вилку. — Знаешь, я много раз ругалась из-за этого с Дональдом, правда, по телефону.

— Почему по телефону?

Она покачала головой:

— Дональд настаивал на полном разрыве. Он считал, что развод — это что-то вроде хирургической операции: никто не навещает удаленный мочевой пузырь.

— Но ведь Рейчел его дочь...

Она повела бровями.

— В его глазах Рейчел — моя дочь. Для него она — часть жизни, которую он когда-то вел и которая смертельно ему надоела.

— Ты так спокойно об этом говоришь...

Она отодвинула в сторону тарелку.

— Дональд был не совсем нормальным человеком, он был одержимым. Он не знал покоя, вечно что-то строил, а потом разрушал, потом снова строил... Он никогда не бывал доволен тем, что создавал. Но я понимала его, а вот ты никогда не хотел попытаться его понять.

Кроукер подавил поднимавшееся в нем раздражение.

— Ты все еще защищаешь этого негодяя?

Мэтти вздохнула и провела рукой по густым волосам.

— Похоже, я знаю, чем закончится наш разговор, и мне совсем не хочется повторять все сначала. — Она положила ладонь на руку Кроукера. — Во всяком случае, не сейчас, когда мы снова обрели друг друга. — Она улыбнулась ему. — Но, честное слово, Лью, в нем было нечто, чего ты не понимал, ненависть к его порокам застилала тебе глаза.

— Пороков было слишком много.

На секунду ее глаза вдруг посуровели, и Кроукер непроизвольно сжал в кулак свой биомеханический протез.

— Давай поговорим начистоту, Мэтти. На крестинах Рейчи я был искренне счастлив за тебя, несмотря на твое отвратительное отношение к нам, твоей семье. Потом ко мне подошел Дональд и даже обнял меня. Клянусь, он чуть было не поцеловал меня в щеку.

— Это я помню...

— Но ты не знаешь, что произошло потом, — сказал Кроукер. — Он сказал мне, что ужасно рад породниться с полицейским и что мы станем с ним большими друзьями и будем вместе летать на его самолете на рыбалку и охоту. «Теперь вся округа станет нашим заповедником, — заявил он мне, — ты будешь приглашать с собой друзей — ну, ты меня понимаешь — полицейских шишек...» Это все его слова. Потом он крепко обнял меня и тихо сказал: «Моя женитьба на твоей сестре — самая большая удача в твоей жизни. Поверь, мы с тобой, если будем держаться вместе, сможем сделать столько денег, сколько тебе и не снилось. Особенно, если тебе удастся договориться со своими друзьями из полицейского управления».

— Что ты хочешь этим сказать?

Увидев ее испуганный взгляд, он крепко сжал ее руку.

— Это последний наш разговор о Дональде. Он и так слишком много лет стоял между нами. Больше я этого не допущу. Теперь все в прошлом, ты согласна?

Она кивнула:

— Да, Лью. Но я хочу услышать правду о том, что тогда произошло между вами.

— Хорошо. Дональд хотел завязать отношения со всеми нужными людьми в Нью-Йорке, то есть с политиками, полицейскими и профсоюзными боссами. Он хотел, чтобы я свел его с этими людьми. А потом он бы стал с их небескорыстной помощью проворачивать свои грязные делишки. — Кроукер наклонился к сестре — Вот тут-то я и взорвался...

— Но ты никогда не рассказывал мне об этом... — прошептала она.

— Потому что ты так разозлилась, что это было невозможно, — сказал он. — А может быть, потому, что ты не хотела выслушать меня.

Взгляд Мэтти был полон боли и отчаяния. Теперь она узнала о своем бывшем муже всю правду... Самое удивительное заключалось в том, что Кроукер много лет мечтал о минуте, когда он развеет ее иллюзии. Но теперь, когда эта минута наступила, он не испытывал ни малейшей радости, только горькую боль за сестру.

— Господи, что я сделала со своей жизнью...

— Просто ты без оглядки влюбилась.

Она хрипло рассмеялась:

— Ах вот как это называется? Я была умна, красива и... беззащитна. Дональд понял это сразу, и я была для него легкой добычей. — Она попыталась улыбнуться. — Вот как все это было, Лью. Все его друзья — нет, пожалуй, лучше назвать их приятелями... Так вот, все его приятели, молодые миллионеры и преуспевающие предприниматели, женились ради статуса. Они выбирали женщин с хорошей родословной, чтобы стать вхожими в те круги, где одних только денег недостаточно. Но Дональд был не таким, как они, для него это было слишком просто. Он хотел большего — создать конфетку из ничего, как он не раз делал в бизнесе. Возможно, ему хотелось поиграть в Генри Хиггинса, а для меня он приберег роль Элизы Дулиттл. Он хотел сотворить настоящую леди из девчонки, выросшей в бедном районе Нью-Йорка.

Она махнула рукой.

— Впрочем, он и не скрывал этого. Меня это даже возбуждало... да и кто, оказавшись на моем месте, стал бы отказываться? Он был так внимателен и щедр, что мне показалось, что моя мечта сбывается! Он нанял мне учителей по дикции, манерам, иностранным языкам — Бог ты мой! Он даже нанял знаменитого преподавателя вокала, который работал с оперными дивами из «Метрополитен-опера»! Я брала частные уроки балетного танца, тенниса, верховой езды, поло, судовождения... Когда он решил, что я уже достаточно подготовлена для выхода в свет, мы отправились в Англию участвовать в охоте на лис. Потом мы играли в поло в Аргентине, ходили на яхте в Ньюпорте. Я была ослеплена всем этим и не видела вокруг себя ничего и никого.

Она крепко сжала руку Кроукера, словно он был спасателем, а она тонула в море.

— Вот когда наступила расплата! Дональд погиб, сейчас дочь на грани смерти... Последние иллюзии насчет достоинств Дональда исчезли, у меня больше нет добрых воспоминаний... Правда смотрит мне в глаза, словно смерть с косой в руке.

Протянув руку, Мэтти положила ладонь Кроукеру на голову, словно благословляя его, и взъерошила ему волосы, как делала, когда они были детьми.

— Ладно. — Ее глубокое и красивое колоратурное сопрано заполнило комнату. — Наконец-то я поняла, отчего мы так сердились друг на друга все это время.

Она поднялась и, взяв Кроукера за подбородок, расцеловала его в обе щеки.

— Теперь, когда все сказано, мы навсегда забудем об этом, потому что обрели друг друга после многих лет разлуки.

Потом Мэтти стала нетерпеливо убирать со стола. По тому, как ловко она это делала, он понял, что она уже привыкла обслуживать себя и дочь.

Подойдя к сестре, Кроукер повернул ее к себе лицом и крепко обнял. Он чувствовал, как сильно билось у нее сердце, и ему стало невыразимо больно за нее и за себя... Наконец, он выпустил ее из объятий, и она, снова принимаясь за посуду, сказала:

— Лью, а что еще сказала тебе Рейчел, когда пришла в сознание?

— Она очень сердита.

Натянув на руки желтые резиновые перчатки, Мэтти усердно мыла посуду.

— Разве не все подростки в мире сердятся на своих родителей? — спросила она, словно стараясь убедить себя в этом. Она глянула на Кроукера через плечо и спросила: — Ты уже настолько постарел, что не помнишь себя в ее возрасте?

— Да, но не все подростки балуются наркотиками, — возразил он. — К тому же не у всех есть тайны...

Мэтти встревоженно обернулась.

— Что еще за тайны?

— Не знаю, — признался он. — Честно говоря, я надеялся, что ты мне об этом расскажешь. Рейчел не стала рассказывать сама.

Мэтти снова принялась греметь посудой, но от глаз Кроукера не укрылось, что она встревожилась.

Кроукер стал помогать ей вытирать посуду.

— Скажи, ты не заметила каких-либо перемен с Рейчел за последние, скажем, три-четыре месяца?

Она отрицательно покачала головой.

— Ничего серьезного. После смерти Дональда полгода назад она стала замкнутой и неразговорчивой, словно что-то в ней сломалось. Возможно, с его гибелью рухнула надежда, что когда-нибудь он снова вернется в семью.

— Ты говорила с ней об этом?

— Много раз. Но я совершенно не понимаю, в каком мире она живет. Как я ни старалась, я не могла понять все эти рок-ансамбли, изрыгающие шум и грохот вместо музыки.

Покончив с тарелками, она принялась за кастрюлю.

— Если быть честной до конца, Рейчел вполне устраивает то, что я не понимаю всего этого. Любую попытку с моей стороны как-то понять ее мир она воспринимает как вторжение.

— Мэтти, судя по количеству принимаемых ею наркотиков, тут дело серьезное. Неужели ты ничего не можешь припомнить?

— Надеюсь, ты понимаешь, что развод не привел к улучшению наших с Рейчел отношений, но это, пожалуй, все, что я могу сказать. Полгода назад она проходила ежегодную школьную диспансеризацию у доктора Стански, и все было в полном порядке.

Она нахмурилась.

— Между прочим, Стански ничего не говорил мне о том, что она принимает наркотики.

— Ну, это неудивительно, — сказал Кроукер. — Опытные наркоманы отлично умеют обманывать врачей. Ты уверена, что не замечала за ней ничего подозрительного? Может, она совершала какие-то эксцентрические поступки, стала хуже учиться в школе, врала, таскала деньги из твоего кошелька или что-нибудь еще в том же роде?

— Нет, совершенно ничего такого не было. В школе она всегда училась отлично. Что же касается прочего, я воспитала ее так, что ей и в голову такое не может прийти!

— Но наркотики сильно меняют людей, Мэтти. — Он помолчал, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил: — Можно мне осмотреть ее комнату?

Вместо ответа на свой вопрос он услышал:

— Как жаль, что мы с ней так ни разу и не поговорили обстоятельно...

— Ты знаешь кого-нибудь по имени Гидеон?

Она обернулась:

— Наверное, кто-то из ее друзей. Я знаю, что она какое-то время встречалась с неким Гидеоном, но никогда не приводила его в дом и ничего о нем не рассказывала.

— И ты позволяла им встречаться, ничего не зная об этом парне?

— Лью, в свои пятнадцать лет Рейчи вполне могла бы сойти за двадцатилетнюю. Она уже взрослая.

Заметив оторопь на лице брата, она воскликнула:

— А что, по-твоему, я должна была делать? Надеть на нее ошейник с поводком? Не могу же я стеречь ее каждый вечер, как цепная собака, она и так не испытывает ко мне большой любви. Несколько дней назад она даже заявила, что ненавидит меня...

— А отца она тоже ненавидит?

Мэтти вздохнула:

— Для меня ее отношение к отцу — самая большая загадка. Сам Дональд никогда не проявлял особой заботы о своей дочери, а после развода и вовсе забыл о ней. Однако Рейчел, похоже, ничуть не была расстроена этим. Когда в доме звонил телефон, она первой бежала снять трубку, надеясь услышать его голос. И хотя он упорно отказывался поддерживать какие бы то ни было отношения со своей прежней семьей, она не теряла надежды. Меня это просто бесило!

В ее голосе вдруг прозвучали какие-то странные нотки, и Кроукер, настроившийся на душевное состояние сестры, не мог не заметить диссонанса.

— Мэтти, что ты хотела еще сказать?

— Ничего.

— Ну же, чего ты боишься, — мягко произнес Кроукер. — Нужно спасать Рейчи...

Она замотала головой.

— Не думай, что умеешь читать чужие мысли. Просто я... — Она глубоко вздохнула. — Ну, понимаешь, мне иногда казалось, что между Рейчел и Дональдом идет какая-то странная игра. — Она засмеялась, пытаясь скрыть смущение. — Вот дура-то!

— Вовсе не дура, — спокойно сказал Кроукер. — Объясни, что ты имеешь в виду под словом «игра».

Мэтти мыла посуду со свойственной ей педантичностью, проявлявшейся во всем, что она делала. Неудивительно, что все эти бесчисленные уроки, которые она брала по настоянию Дональда, принесли ей громадную пользу и сильно изменили ее к лучшему. Еще в школе, а потом в рекламном агентстве она проявляла недюжинные способности.

— Понимаешь, пока Рейчел росла, между ней и Дональдом никогда не было близких, теплых отношений.

— Ты имеешь в виду совместную жизнь с Дональдом еще до развода?

— Ну да, — кивнула Мэтти. — Казалось, между ними всегда стояла какая-то невидимая преграда, причем они словно играли друг с другом. Когда Рейчел пыталась сблизиться с отцом, он тут же отдалялся от нее, и наоборот. Так они доводили друг друга чуть ли не до белого каления.

— А потом? Что было потом?

— Не знаю. — Глаза Мэтти затуманились печальными воспоминаниями. — Все вдруг лопнуло как мыльный пузырь... Дональд ушел от нас.

— Они виделись после развода?

— Не знаю, по крайней мере ни он, ни она никогда не говорили мне об этом, — озадаченно проговорила Мэтти.

— Мэтти, — как можно мягче произнес Кроукер. — Я вынужден задать тебе еще один вопрос. Дональд был жесток с Рейчел?

— Нет, совсем нет, — без тени сомнения ответила Мэтти. — Ты же знаешь меня, Лью. Я бы никогда не допустила этого. Но такая проблема никогда не возникала. Дональд не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы добиться желаемого. У него было множество иных, порой весьма изощренных способов повлиять на человека.

Какое-то время она молчала, погруженная в свои воспоминания. Закончив мыть посуду, она стянула с рук резиновые перчатки и мягким жестом положила руку на плечо брата. В ее глазах заблестели слезы.

— Иди посмотри на ее комнату, прибежище греха...

Кроукер нашел комнату Рейчел в самом конце коридора, устланного толстым ковром. Это оказалась обычная спальня подростка. Стены, выкрашенные в белый цвет. Темная, почти траурная полоска бордюра. На стенах — постеры: Курт Кобейн, покойный лидер «Нирваны», еще какие-то группы.

Кровать была застелена черно-белым клетчатым пледом в стиле пятидесятых годов. Присев на краешек кровати, Кроукер огляделся. Он хотел увидеть эту комнату глазами Рейчел. Каждое утро, просыпаясь, она видела вокруг себя именно эту обстановку. По своему собственному опыту Кроукер знал, что людям нравится просыпаться в окружении любимых вещей. Он посмотрел на портрет Кобейна, потом посмотрел в окно, потом — на фотографию на комоде. Черно-белая фотография молодой женщины экстравагантной наружности. Она была одета в прозрачный виниловый дождевик и прижимала к груди белую пушистую кошку. Кроме дождевика, на женщине не было ничего, только широкий черный кожаный пояс с заклепками. Кроукер встал и подошел поближе. Это была не фотография, а просто вырезка из журнала. Молодая женщина была фотомоделью. Повернув рамочку тыльной стороной, Кроукер открыл замочки, удерживавшие багет. Но на обратной стороне вырезки он обнаружил только рекламу джинсов «Буффало», ни названия журнала, ни даты выпуска.

Отложив фотографию в сторону, он взял в руки другую, оказавшуюся спрятанной за первой, меньшего размера. Это была фотография Рейчел. На ней было атласное платье цвета морской волны с глубоким вырезом. Она была накрашена, а на шее красовалось жемчужное ожерелье, позаимствованное, очевидно, у Мэтти. На этой фотографии она выглядела красивой и совсем взрослой. Похожа на выпускницу школы, подумал Кроукер. Однако лицо ее не выражало счастья. Кроукер вынул из кармана снимок, который подарила ему Мэтти, и стал их сравнивать. На одной фотографии Рейчел была застигнута врасплох. На другой же она намеренно позировала фотографу и выглядела напряженной, почти угрюмой.

Кроукер положил было выпускную фотографию на место, но что-то привлекло его внимание. Оказалось, под ней еще что-то есть. К своему неописуемому удивлению, Кроукер обнаружил под верхней фотографией свою собственную. Он не сразу вспомнил, где и когда была сделана эта фотография, но потом сообразил, что это было в Форест-Хилл, на свадьбе его кузины. Но, насколько помнил Кроукер, он снялся тогда вместе с Мэтти. Поднеся фотографию к свету, он увидел, что левая сторона снимка аккуратно отрезана. Приглядевшись, Кроукер нашел-таки плечо и бедро сестры.

Поставив все фотографии на место, он начал методичный осмотр ее комода, выдвигая ящик за ящиком, проверяя их углы, роясь под стопками черных футболок и хлопчатобумажных блузок, лифчиков и трусиков. Он искал две вещи: наркотики и дневник. Он знал, что девочкам ее возраста свойственно вести дневники, записывать в них все свои тайны. А у его племянницы тайн было предостаточно. Например, кто такой этот Гидеон? Мэтти считала, что это один из ее друзей, а Кроукеру казалось, что он мог быть еще и поставщиком наркотиков. Однако ничего интересного он не нашел, если не считать саше с запахом сирени в нижнем ящике.

Небольшой стенной шкаф оказался полупустым. Там было немного одежды, преимущественно черного цвета, три пары джинсов, две пары высоких ботинок на толстой подошве с высокой шнуровкой типа армейских и множество черных кожаных ремней с металлическими пряжками всевозможных форм и размеров. Кроукеру тут же вспомнилась девушка с фотографии в прозрачном плаще, под которым был надет такой же ремень. В самом углу шкафа он нашел черную кожаную куртку. На спине было выведено от руки белой краской «Манман».

Прямо под курткой на полу валялось то самое атласное платье, в котором она была сфотографирована. Бережно подняв платье, Кроукер повесил его на плечики и тут заметил на полу нечто любопытное. С помощью стального когтя он извлек на свет Божий красный резиновый мячик с прикрепленными к нему шелковыми шнурками. Кроукеру уже доводилось видеть такие штуки раньше. Это был своего рода кляп, которым пользовались сектанты для своих сатанинских ритуалов. Шарик вставляли в рот, а шнуры завязывали сзади на затылке, чтобы человек не мог выплюнуть его.

Кроукер долго не мог оторвать взгляда от резинового мячика. В висках у него стучало. Рейчел превращалась для него во все большую загадку. Когда дело касалось секса, его лозунгом всегда было «Живи сам, и дай жить другим», но это открытие потрясло его. Ведь дело касалось его племянницы, а не какого-нибудь члена секты «хлыстов».

Он вспомнил лицо Мэтти, смущенное и болезненно стыдливое, когда она говорила об отношениях между Рейчел и ее отцом. Теперь Кроукер отчетливо видел во всем этом влияние сатанинской секты, пусть даже только на эмоциональном уровне. А что, если сексуальные отношения Рейчел с Гидеоном не исключали и настоящих половых актов с сатанинскими извращениями?

Наконец, он стряхнул с себя оцепенение и положил резиновый мячик в карман. Ему вовсе не хотелось, чтобы его нашла сестра. У нее и так хватает горя.

Прежде чем продолжать осмотр, Кроукер бережно разгладил атласное платье. Ему казалось совершенно необходимым разгладить все до единой морщинки, словно таким простым способом он мог восстановить тот образ юной девочки, который сложился у него до того, как он обнаружил этот злосчастный резиновый мячик, наполнивший его душу страшными подозрениями.

Потом он методично осмотрел содержимое карманов кожаной куртки. Там он нашел полпачки жевательной резинки, несколько бумажных салфеток, тринадцать центов мелочью и небольшой плотный шарик из алюминиевой фольги. Стальным когтем он осторожно развернул фольгу, внутри не оказалось ничего, кроме следов белого порошка. Он понюхал его, потом осторожно лизнул. Возможно, это был кокаин, но определить это наверняка было невозможно — слишком мало его было.

Засовывая жевательную резинку обратно в левый карман куртки, он вдруг почувствовал что-то твердое под подкладкой. На него нахлынула волна дурных предчувствий. Вывернув куртку наизнанку, он осмотрел швы и нашел место, где стежки были крупнее и казались сделанными наспех и вручную. Выдернув нитку, он вытащил из-под подкладки крошечный пластиковый пакетик с белым порошком весом в одну унцию. Открыв пакетик, Кроукер осторожно попробовал на вкус его содержимое и тихо выругался. Ошибки тут быть не могло — кокаин!

Мэтти все еще была занята на кухне. Сварив кофе, она теперь резала ломтиками кекс с изюмом, вынутый из морозилки.

— Неприкосновенный запас на крайний случай, — сказала она, засовывая поднос с кексом в микроволновую печь. — Если сейчас не крайний случай, то я не знаю, что это такое. Нашел что-нибудь интересное?

— Да, кое-что, касающееся Гидеона и Рейчел, — тихо сказал Кроукер.

Страх исказил лицо Мэтти, когда она увидела в его руках пакетик с кокаином.

— Господи, что это? — Она приложила пальцы ко рту.

— Да, это кокаин, — кивнул Кроукер. — Я нашел его в шкафу Рейчел.

Кроукеру было больно смотреть на нее. Микроволновая печь звякнула, и Мэтти машинально открыла дверцу. Кухня наполнилась запахом изюма, грецких орехов и корицы. Некоторое время оба молчали, потом она сказала:

— Лью, скажи мне, ради Бога, что она с собой сделала?

— Не знаю, — мягко ответил Кроукер.

Она переложила ломтики кекса на тарелки и, облизав пальцы, стала наливать кофе в светло-зеленые кружки. Однако ее измотанные нервы дали о себе знать, она слегка покачнулась и пролила кофе на стол.

— О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт — я совсем не знаю ее.

Кроукер нежно обнял ее за плечи.

— Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, — сказал он.

Но она замотала головой.

— Нет, я сама это сделаю.

Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.

В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:

— Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.

Кроукер откусил кусочек кекса.

— Не так давно у меня был роман с замужней женщиной, — сказал он, и когда Мэтти удивленно подняла брови, добавил: — Она была несчастна в браке, хотя это и не может послужить оправданием. — Откусив еще кусочек кекса, он запил его крепким кофе. — Впрочем, разговор не о том. У нее была дочь, очень красивая и умная девочка. Но она страдала булимией и все из-за родителей, которые ненавидели друг друга, и девочка знала об этом.

Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.

— Ты видишь какую-то параллель?

— Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.

Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.

— Я люблю свою дочь, — прошептала она.

— Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.

— Я тоже очень люблю Рейчел. — Она умоляюще посмотрела на Кроукера. — Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...

— Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?

Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:

— А ведь ты тогда была ей очень нужна.

Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:

— Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.

Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:

— Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?

— То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?

— Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. — Ее лицо исказилось от боли. — Сейчас я хочу только одного — помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...

Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог — через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.

— Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.

Она закусила губу.

— Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!

— Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.

По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:

— Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.

— Нет, милая, — сказал Кроукер, — ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.

* * *

Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.

Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера — самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости — физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.

Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.

Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.

Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.

День третий

1

Кроукер проснулся перед рассветом. Он всегда просыпался без будильника, потому что обладал внутренним чувством времени, которое никогда не подводило его. Приняв душ, он натянул на себя одежду и осторожно выскользнул из дома, стараясь не разбудить Мэтти. Ей необходимо было как следует отоспаться, а добраться до больницы она вполне может самостоятельно.

Остановившись на миг, Кроукер прислушался к мерному плеску волн и голодным крикам чаек.

Он решил отправиться в больницу пешком, благо до нее было не больше пятнадцати минут ходьбы. К тому времени уже совсем рассветет, и к тому же ему не придется возвращать на место «лексус» сестры. Его собственный автомобиль все еще был на стоянке рядом с больницей, по крайней мере Кроукер надеялся на это. Если, конечно, его не угнали и не разбили хулиганы.

То, что он заснул в комнате племянницы, не было случайностью. Он хотел пропитаться ее духом, дать время подсознанию поработать над тем, что ему пришлось увидеть. Некоторые вещи в комнате Рейчел не совсем вписывались в созданный Кроукером образ пятнадцатилетней девочки, а это могло означать одно: созданный образ в чем-то не соответствовал истине.

«Однажды я отправился ловить рыбу, — вспомнился Кроукеру рассказ Каменного Дерева. — Сильный голод вынудил меня покинуть хижину в дождь. Но едва мои руки коснулись лодки, я понял, что если уйду сейчас, то больше не вернусь. Вернувшись в хижину, я крепко запер все окна и дверь. Через час разыгрался такой ураган, что песок задувало в щели дома. С той поры я крепко усвоил: если тебе что-то не нравится, лучше этого не делать вовсе».

Кроукер засыпал, глядя на фотографию молодой женщины в прозрачном дождевике. А перед пробуждением ему привиделось странное слово, написанное на спине черной кожаной куртки, в которой он обнаружил кокаин. Кроукер давно заметил, что мысли и образы, возникающие на грани сна и бодрствования, как правило, имеют глубокий смысл, даже если на первый взгляд кажутся вздорными. В конечном итоге они никогда его не обманывали.

На спине куртки было написано слово «Манман». Что бы это могло означать? Вчера вечером он не задавал себе этого вопроса, но утреннее видение заронило в его душу подозрения. Проснувшись, он еще раз внимательно рассмотрел постеры на стенах комнаты Рейчел. Кроукер продолжал размышлять о странном слове по дороге в больницу. У газетных автоматов он притормозил, чтобы купить свежий номер «Сан-Сентинел». На ходу пролистав газету, он нашел то, что ему было нужно, — страницу с информацией о вечерних развлечениях, программах клубов. Куда, как не в клуб, могла ходить Рейчел в своей куртке.

Внезапно он остановился и стал складывать газетный лист таким образом, чтобы лучше рассмотреть небольшое квадратное объявление в самом центре листа. Где-то совсем недалеко затарахтел лодочный мотор, и до Кроукера долетел сладковатый запах дизельного выхлопа. Легкие облачка у горизонта на востоке окрасились в оранжево-красный цвет. Вскоре целый караван рыбачьих лодок и прогулочных яхт снимется с якоря и отправится в Атлантику. Кроукер вдыхал запах океана, слушал крики чаек и птиц-фрегатов, но все это казалось ему частью какого-то другого мира.

В объявлении сообщалось, что в клубе «Рок-фонарь» на Вашингтон-авеню каждый вечер играет группа «Манман». Он живо представил себе Рейчел в этом клубе, в кожаной куртке с надписью «Манман» на спине, разговаривающей с одним из музыкантов группы. Возможно, с высоким стройным гитаристом по имени Гидеон, который украдкой передавал ей пакетик с кокаином. Нарисованная воображением картина показалась Кроукеру весьма логичной. Более того, правдивой. Пока он спал в комнате Рейчел, его подсознание не теряло времени, и теперь он знал, что представляла из себя его племянница. Он чувствовал причины ее озлобления, вызванного не только полным отказом отца от собственной дочери, но и желанием высвободиться из-под опеки матери. Кроукеру казалось совершенно очевидным, что этот Гидеон играл в ее жизни не последнюю роль. Что же, сегодня вечером ему предстояло самому убедиться в этом.

Проезжавшая мимо патрульная машина притормозила рядом с Кроукером, но, очевидно, он не вызвал никаких подозрений, так как машина поехала дальше. Такое поведение полицейского не показалось Кроукеру странным — ведь, кроме него, на улице не было ни одной живой души. Пройдя еще квартал, он свернул на больничную автостоянку. К его великому облегчению, машина оказалась в целости и сохранности. Он уже хотел было войти в больницу, когда за его спиной хлопнула автомобильная дверца.

— Мистер Кроукер?

Он обернулся. К нему шел высокий, невероятно худой мужчина. Было в его внешности что-то такое, что заставило Кроукера остановиться.

Мужчина был одет в стильный тропический костюм цвета кофе с молоком. Волосы были гладко зачесаны назад, открывая широкий блестящий лоб. Его лицо, казалось, состояло из одних челюстей. В целом он производил впечатление человека, знающего, чего он хочет, и умеющего добиваться желаемого. Эти два качества не часто встретишь вместе. Кроукер всегда безошибочно распознавал таких людей.

Мужчина подошел совсем близко. В руке он держал плоский чемоданчик.

— Итак, вы — Лью Кроукер. — От него слегка пахло лимоном и сандаловым деревом.

— А вы кто?

Мужчина улыбнулся, обнажив пожелтевшие от табака зубы.

— Марсель Рохас Диего Майер. — Он протянул Кроукеру свою визитную карточку.

Льюис пробежал ее глазами — адвокат! Что же, внешность была вполне для этого подходящей.

— И что же вы хотите от меня в шесть утра?

Взглянув на свои часы, Майер произнес:

— Семь минут седьмого, если быть точным, сэр.

Кроукер нахмурился:

— Так вы меня ждали?

— С трех часов ночи, — спокойно ответил Майер, словно провести ночь на больничной автостоянке было для него обычным делом.

— Однако вы выглядите свежим, словно маргаритка.

— Благодарю, — слегка поклонился Майер. — Мистер Кроукер, я бы хотел отнять у вас несколько минут времени.

— Только не сейчас, — сказал Кроукер. — Мне необходимо подняться наверх.

— Да, понимаю вас. — Майер сочувственно зацокал языком, словно любящий старенький дядюшка. Ему оставалось еще воскликнуть «О Боже!» для полного сходства, но он этого не сделал.

— Может, когда-нибудь в следующий раз, — проговорил Кроукер. — Позвоните мне, мой номер телефона есть в справочнике.

Майер помрачнел.

— Боюсь, что другого раза не будет, сэр. Или теперь, или никогда.

— Значит, никогда.

Кроукер уже собирался повернуться, когда заметил в руке у Майера небольшой пистолет двадцать пятого калибра, нацеленный ему прямо в живот.

— Нет, — без всяких эмоций произнес Майер. — Теперь.

Кроукер перевел взгляд с почти игрушечного пистолета на лицо Майера.

— Вы что же, собираетесь и вправду пристрелить меня прямо здесь, на ступеньках больницы?

— Такое уже бывало, — пожал плечами Майер, и по его лицу пробежала тень улыбки. — Правда, не со мной.

Его лицо снова стало непроницаемым.

— Между прочим, у меня есть официальное разрешение на оружие.

— Не сомневаюсь, но вряд ли вы станете так рисковать ради своего клиента.

На лице Майера появилась вежливая маска.

— Вы могли бы так говорить, если бы знали меня. Но мы с вами совершенно незнакомы, не так ли?

Глядя Майеру прямо в глаза, Кроукер сказал:

— Я знаю все, что мне нужно знать. Вы из тех людей, для которых клиент означает деньги. Чем больше гонорар, тем больше готовность рисковать — такое вот простое уравнение! Если клиент платит стандартную сумму, вы ведете себя с ним сугубо профессионально, отстраненно и вежливо-холодно. А теперь попробуйте убедить меня в том, что я ошибаюсь.

Майер криво улыбнулся:

— Что же, могу вам сказать одно — я не из тех, кто утверждает, что деньги — это еще не все в этой жизни.

Пистолет исчез так же внезапно, как и появился.

— Прошу прощения, что потревожил вас. По натуре я не любитель насилия. Но мне действительно крайне необходимо поговорить с вами, мистер Кроукер, поскольку дело не терпит отлагательства. Это касается не только моего клиента, но и вашей племянницы.

У Кроукера упало сердце.

— О чем вы говорите?

— Не надо со мной играть, сэр, ни к чему хорошему это не приведет. — Он мотнул головой в сторону больничного входа. — Я был у вашей племянницы.

— Что?! — Кроукер угрожающе двинулся на него.

— Спокойно, сеньор, — по-испански сказал Майер. — Я не желаю зла вашей племяннице, как раз наоборот!

— Но медсестры не должны были...

— Я показал им свою визитную карточку, — улыбнулся Майер. — Вы и представить себе не можете, какой свободой пользуется адвокат. Я сказал им, что представляю интересы потенциального донора, что, собственно говоря, в какой-то степени верно.

Внутри у Кроукера похолодело, потом его бросило в жар.

— Интересы донора?

Майер склонился к уху Кроукера и прошептал:

— Донора почки. Ведь именно в этом сейчас так нуждается ваша племянница?

Небо было прозрачно-голубым, высоко над головой плыли легкие, словно сделанные из ваты, облачка, подсвеченные утренним солнцем. Утренний воздух был прохладным, но Кроукеру вдруг стало нестерпимо жарко. Тем временем на больничной территории началось движение: к дверям приемного покоя подъезжали машины «скорой помощи», ночная смена врачей и медсестер покидала больницу, им на смену спешила утренняя. Майер ждал ответа, невозмутимый, как Будда.

— Куда мы могли бы пойти, чтобы поговорить в спокойной обстановке? — хрипло спросил Кроукер.

Глаза Майера сверкнули:

— Прошу в мою машину. — С этими словами он показал на бирюзовый «мустанг» 1967 года выпуска.

Распахнув длинную дверцу — это была привлекательная особенность модели, — Майер улыбнулся:

— Похоже, у нас есть кое-что общее, сэр.

Значит, ему было известно, что у Кроукера классическая модель «Т-берда». «Интересно, что еще он обо мне знает?» — подумал Кроукер, разглядывая машину. Она была безупречна. Хозяин, несомненно, любил и холил ее.

— Ну как она вам? — Майер погладил хромированную поверхность приборной доски. — Красавица, не так ли?

— Да, она прекрасна.

Майер как-то странно, по-девчоночьи захихикал.

— Хотите порулить? — Он с любопытством посмотрел на Кроукера и продолжил: — Сам вижу, что хотите.

С этими словами он вручил Кроукеру ключи от зажигания и пересел на пассажирское сиденье.

Немного поколебавшись, Кроукер уселся за руль и завел двигатель.

— Поезжайте к шоссе Дикси, и по нему направо, — скомандовал Майер, когда Кроукер выводил машину со стоянки.

«Интересно, это с самого начала входило в его планы?» — подумал Кроукер.

Остановившись у перекрестка, Кроукер посмотрел на Майера. Он представил его в зале суда, с негодованием обращающимся с речью к присяжным. Похоже, он выигрывал куда больше дел, чем проигрывал.

Майер продолжал отдавать указания, и в конце концов они оказались на пустынной улочке под названием Розмари-авеню, где Кроукер никогда прежде не бывал. В самом конце улочки виднелись черные кованые ворота кладбища.

— Пожалуйста, припаркуйте машину в конце улицы, — невозмутимо сказал Майер.

Там висел знак, запрещающий стоянку, однако адвоката это, казалось, ничуть не смущало. Когда они вышли из машины, в руках у Майера вместо тощего чемоданчика оказалась странного вида коробка с выпуклой крышкой. Заметив удивленный взгляд Кроукера, Майер слегка смущенно улыбнулся.

— Это мой завтрак. Увы, моя работа требует от меня постоянной готовности ко всяким неожиданностям и происшествиям. Никогда не знаешь, где окажешься через несколько часов...

Они подошли к воротам кладбища, и Майер, вытащив из кармана ключи, открыл их.

Ярко светило солнце, щебетали, перелетая с дерева на дерево, птицы. Кроукер и Майер брели, казалось, совершенно бесцельно, по заросшим мхом дорожкам мимо гранитных надгробий, изрядно потрепанных ветрами и проливными тропическими дождями. Возле одной из могилы, на которой лежали давно засохшие цветы и стояли оплывшие поминальные свечи, Майер остановился.

— А вы не голодны? — спросил он, ставя на камень коробку с завтраком.

На надгробии оказался еще один букет, совсем свежий, словно только что принесенный из цветочного магазина. Однако Кроукер, оглянувшись вокруг, не обнаружил поблизости никого, кто мог бы это сделать. Судя по всему, они были на кладбище одни.

— Здесь хватит на двоих. — Майер вынул из коробки два огромных кубинских сандвича с жареной свининой и луком, завернутых в промасленную бумагу. У него оказался и термос с горячим крепким кофе и несколько кубинских сладких булочек.

— Спасибо, я пока не голоден, — сказал Кроукер.

— Жаль, я думал, вы составите мне компанию, — произнес Майер, разворачивая сандвич.

По собственному опыту Кроукер знал, что многое можно сказать о человеке, судя по тому, как он ест и как он занимается любовью. И то, и другое проистекало из примитивных животных инстинктов, присущих всем живым существам. Но то, как именно эти инстинкты проявлялись в каждом человеке, говорило о личности, ее особенностях, о том, какие ценности ставились ею превыше всего. Еда и секс — вот где кончались всякие условности и обнажался истинный характер человека.

Майер ел чрезвычайно аккуратно. Он манипулировал огромным сандвичем с осторожностью, достойной хирурга во время операции на открытом сердце. Ловко и изящно Майер откусывал от него вкусные ровные кусочки, постепенно уменьшая чудовищную массу, пока она чудесным образом не исчезла полностью у него во рту. С удовольствием проглотив последний кусочек, Майер открыл термос и налил кофе в пластиковый колпачок. Вокруг сразу распространился густой аромат. Сладкие булочки остались нетронутыми.

После трапезы ему даже не пришлось вытирать рот салфеткой — настолько аккуратно он обращался с едой. Потирая руки, Майер приступил к делу.

— Мистер Кроукер, мое предложение очень простое. Мой клиент располагает возможностью достать здоровую донорскую почку, совместимую с группой крови и типом лимфоантигенов вашей племянницы. Конечно же, мы предоставим всю соответствующую документацию вашему врачу... Кажется, ее зовут Дженнифер Марш.

От мысли, что у Рейчел появился шанс выжить, у Кроукера голова пошла кругом, словно он перебрал мескаля, который так любил Бенни. Однако нужно было убедиться, что это не мошенничество.

— Если в вас есть хоть капля человеческого сочувствия, мистер Майер, вы должны сказать мне правду. Неужели у вашего клиента действительно есть возможность достать совместимую донорскую почку? Я хочу сказать, что, если вы пытаетесь обмануть меня... нельзя шутить с жизнью девочки.

— Уверяю вас, мистер Кроукер, такая почка действительно может быть предоставлена моим клиентом в ваше распоряжение!

Майер вынул из внутреннего кармана пиджака пачку свернутых бумаг и протянул ее Кроукеру.

— Эта почка зарегистрирована?

Майер улыбнулся:

— Вы имеете в виду Объединенную сеть трансплантатов? Ну конечно же, зарегистрирована!

Кроукер уже видел подобные бумаги — Дженни Марш показывала ему образцы документов на донорские органы. Сейчас в руках у Кроукера были настоящие сертификаты донорской почки. Дженни Марш говорила ему, что совпадение всех шести показателей совместимости было бы идеальным, потому что в таком случае риск отторжения органа сводился к минимуму.

Сердце Кроукера забилось сильнее, когда он увидел, что совпадают пять из шести показателей совместимости. Господи, неужели это был не розыгрыш? Майер предлагал ему единственную вещь на свете, которая могла бы спасти жизнь Рейчел. Это было похоже на дар свыше.

Наклонившись к Кроукеру, Майер прошептал:

— Ваша племянница может получить эту почку.

— Мне бы хотелось оставить эти документы у себя, — сказал Кроукер, листая бумаги.

Майер широко улыбнулся:

— Ну конечно! Покажите их доктору Марш, чтобы она могла все проверить. Мой клиент хочет, чтобы вы полностью убедились в серьезности его предложения.

Он сделал небольшую паузу и продолжил:

— Однако не тяните слишком долго. Думаю, доктор Марш сказала вам о том, что через определенное время вашей племяннице уже не поможет ничто, даже здоровая донорская почка.

Голос Майера доносился до Кроукера словно сквозь вату. У него колотилось сердце и путались мысли. Значит, эта донорская почка была реальной, она действительно существовала! Для Рейчел это был единственный шанс выжить, и он не мог упустить его. Но что потребует этот клиент Майера взамен?

— Откуда вашему клиенту известно, в каком положении находится моя племянница?

— Полагаю, от доктора Марш. Не напрямую, конечно, а косвенно. Она многим звонила, пытаясь найти почку для вашей племянницы. Врачей-нефропатологов не так уж много, поэтому слух о возникшей у доктора Марш проблеме распространился довольно быстро. У нее много друзей среди врачей.

— И ваш клиент?...

— По причинам, которые вскоре станут вам понятными, мой клиент хотел бы остаться неизвестным, — улыбнулся Майер.

— Сожалею, — сказал Кроукер, — но я не привык иметь дело с людьми без имени.

— Ах, оставьте, — махнул рукой Майер. — В Нью-Йорке вы неоднократно пользовались услугами анонимных источников информации.

— То были преступники.

— Наверняка не все. — Майер был невозмутим. — В любом случае, похоже, выбора у вас нет. — Он выдержал театральную паузу, и Кроукер вновь подумал о том, как неотразим должен быть этот адвокат в зале суда. — Конечно, если вы не хотите, чтобы Рейчел умерла.

Адвокат впервые назвал его племянницу по имени, и это подействовало на Кроукера словно холодный душ.

— А без этой почки она наверняка умрет, — продолжал Майер. — Не сомневаюсь, что и доктор Марш, и другие врачи подтвердят это.

Кроукер долго молчал, не в силах вымолвить ни слова. До его слуха доносился шум автомобилей за оградой кладбища, где-то вдалеке грохотал рэп. Здесь же, на кладбище, было как-то противоестественно спокойно. И жарко.

— Ну хорошо, — промолвил, наконец, Кроукер. — Значит, ваш клиент имеет возможность предоставить моей племяннице здоровую совместимую донорскую почку. Сколько он хочет за нее? Я не миллионер, хотя у сестры есть возможность заплатить приличную сумму.

— Речь идет не о деньгах, — вкрадчиво сказал Майер. — Совсем наоборот, мой клиент хотел бы, чтоб вы оставили у себя ключи от этого «мустанга».

— Не понимаю...

— Как материальное свидетельство его искренности и добрых намерений. — Майер аккуратно убрал промасленную бумагу из-под сандвича обратно в коробку. — Уверяю вас, она не заминирована и не угнана. — Он налил себе еще кофе. — Все документы на машину оформлены на ваше имя, вы найдете их в бардачке. Фактически эта машина уже ваша.

Взглянув на Кроукера, он улыбнулся сладчайшей из своих улыбок, какой он обычно улыбался присяжным, чтобы склонить их на свою сторону.

— Не отказывайтесь от машины, сэр. Я хорошо знаю моего клиента. Он обидится, если вы не примете его подарок.

В этих словах Майера Кроукер услышал все, что хотел знать об этом таинственном клиенте: он богат, имеет власть и влияние. К тому же он щедр и, возможно, не слишком щепетилен.

— Итак, что хочет получить ваш клиент за почку?

Одобрительно кивнув, Майер сказал:

— Прежде чем мы приступим к этому вопросу, я хотел бы, чтобы вы сразу поняли, что мой клиент от всего сердца хотел бы просто подарить вам шанс спасти жизнь своей племяннице, не требуя взамен ничего. К сожалению, обстоятельства не позволяют ему сделать такой щедрый дар.

Адвокат постучал пальцем по надгробной плите.

— Видите это?

Кроукер поглядел на надпись, выбитую на камне: «Тереза Маркеза Барбасена. 1970 — 1996. Да почиет милость Божия на ней».

— Видите, Терезе было всего двадцать шесть, когда она умерла. — Майер медленно закрыл свою коробку. — Вернее, когда ее убили.

— И какое отношение имеет эта девушка к вашему клиенту?

Майер молчал.

Кроукер тяжело вздохнул.

— Значит, в обмен на почку ваш клиент хочет, чтобы я нашел ее убийцу?

— О нет, сэр. Моему клиенту хорошо известно имя убийцы. Это ее муж, некий Хуан Гарсия Барбасена. Он бил ее, пока она не потеряла сознание, а потом набросил ей на шею электрический провод и затягивал его до тех пор, пока язык не вывалился у нее изо рта, а из глаз не полилась кровь.

Несомненно, Майер был мастером своего дела. Он вовремя сделал многозначительную паузу, чтобы Кроукер успел мысленно представить себе все страшные подробности этого убийства.

— И знаете, за что он ее убил? — продолжал Майер, печально качая головой. — Причина невероятно банальна. У него была любовница, и Терезе стало об этом известно. Вместо того чтобы обратиться за помощью к кому-нибудь вроде моего клиента, чтобы тот уладил дело ко всеобщему удовольствию, она закатила мужу скандал, угрожая разводом. И он, не долго думая, убил ее.

— Похоже, дело закрыли, едва успев открыть, — сказал Кроукер. — Если то, что вы говорите, правда...

— Это правда.

— Если у вас достаточно доказательств, вам или вашему клиенту следовало бы обратиться в полицию.

Майер вздохнул:

— Так оно и было бы, мистер Кроукер, если бы мы жили в лучшем из миров, и Хуан Гарсия Барбасена уже давно сидел бы в тюрьме...

Снова эффектная пауза.

— Но мы живем не в лучшем из миров. И в нашем мире, несмотря на страшную вину, Хуана Гарсию не только не посадят, но даже не посмеют привлечь к суду.

Майер погладил гранитное надгробие Терезы Маркезы Барбасены, словно успокаивая ее потревоженный дух.

— Этот человек хорошо защищен, даже от моего клиента. Вокруг него стена, преодолеть которую никто не в силах. — Он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Почти никто!

Смутные подозрения Кроукера начали обретать конкретные очертания.

— Вы, сэр, тот человек, который сумеет добраться до него, — почти торжественно заключил свою речь Майер. — Мой клиент абсолютно уверен в этом. Итак, его условия сделки заключаются в следующем: в обмен на почку вы убиваете Хуана Гарсию Барбасену.

2

— Я не стану никого убивать, — резко сказал Кроукер. — Ни по вашей просьбе, ни по чьей бы то ни было.

Значит, предложение Майера было не подарком Бога, а искушением сатаны.

— Понимаю. — Они вышли из ворот кладбища, и Майер тщательно запер их. Отсюда были видны яркие цветы на могиле Терезы Маркезы Барбасены.

— Вот бы удивилась семья Аджукара Мартинеса, услышав это! — Майер ласково погладил передний бампер бирюзового «мустанга», словно это было бедро обнаженной женщины.

Кроукер вздрогнул, услышав это имя, и болезненное воспоминание унесло его лет на десять назад.

— Этот Мартинес был просто чудовищем! К тому времени, когда я вышел на него, он уже успел убить пятерых проституток. Он резал ножом их щеки, полосовал лбы, отрезал груди и только потом убивал их.

— И вы застрелили его, — хладнокровно сказал Майер.

— Да, застрелил. — Теперь Кроукер уже не удивлялся тому, как много знал о нем Майер, хотя эти сведения были засекречены и достать их было не так-то легко. Кроукеру стало ясно, что знакомство с Майером было лишь частью большой игры, затеянной людьми, которые не любили шутить. — Он напал на меня с ножом.

— Вы отстрелили ему голову напрочь!

— Сначала я прострелил ему колено, — сказал Кроукер.

— Но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить его.

Майер швырнул коробку из-под завтрака на заднее сиденье.

— А потом был Данстон Макгриф.

— Еще один псих, — вспомнил Кроукер. — Убил свою сводную сестру, вырвал у нее сердце и сожрал его, а потом изнасиловал ее труп. После этого он отправился убивать всех подряд. Четыре трупа, шесть тяжелораненых. Стрелял из пистолета тридцать восьмого калибра.

Майер облокотился о бампер «мустанга», сверкавшего на солнце безупречной полировкой.

— Одна пуля попала ему в висок, другая прошила шею. Отличные выстрелы меткого стрелка! Чисто сработано!

— Я был вынужден это сделать. Он чуть было не убил моего напарника.

Скрестив на груди руки, Майер закрыл глаза и подставил лицо солнцу.

— А потом был Родриго Импремата?

Кроукер взглянул на адвоката, который с поразительной точностью восстанавливал его прошлое, события, о которых сам Кроукер старался не вспоминать.

— Да у вас целый список, как я погляжу!

— Список убитых вами людей, — невозмутимо отозвался Майер. — Если не ошибаюсь, Дон Родриго долгие годы управлял одним из кокаиновых картелей. К тому же, кажется, именно по его заказу был убит ваш отец. Я не ошибаюсь?

— Нет, — сухо ответил Кроукер, ожидая, что теперь Майер станет рассказывать о его внештатном сотрудничестве с федералами.

Майер снова одобрительно кивнул.

— В наше время всеобщего стремления увильнуть от прямого ответа и взвалить вину на другого, ваша прямота и искренность вызывают у меня восхищение и глубокое уважение, сэр. Дон Родриго был самовлюбленным маньяком, не так ли? Его вспышки ненависти представляли серьезную угрозу для окружающих. Он был настолько безрассуден и опасен, что даже коллеги желали ему скорейшей смерти. Однако Дон Родриго оказался им не по зубам. Он умело предотвращал всякие попытки бунта, ссоря их между собой. Вот тут-то и появились на сцене вы. Некий хитрец, подозревавший или знавший наверняка, что именно Дон Родриго велел убить вашего отца, передал вам весьма важные сведения, дающие человеку с вашими способностями и силой воли возможность найти слабое место в неприступной обороне Дона Родриго. — Майер склонил голову набок. — Как вам нравится мой рассказ?

Кроукер уклончиво пожал плечами, но внутри у него все кипело. Он думал, что та ненависть, которую вызывал у него Дон Родриго, давно умерла, ан нет! И теперь через столько лет его захлестнула волна бешенства!

— Ну это что-то вроде полуофициальной версии. — Майер посмотрел в сторону могилы Терезы. — Однако были и такие — и, должен признаться, что я принадлежу к их числу, кто считал, что вы сами знали имя убийцы вашего отца. Я хочу сказать, что вы приложили немало сил, чтобы найти убийцу.

Майер снова перевел взгляд на Кроукера, словно ища подтверждение своим словам, и продолжал:

— Как бы то ни было, именно вы пошли к самому непримиримому врагу Дона Родриго и заключили с ним сделку: он наезжает на Дона Родриго, а вы официально сдаете его полиции. Все чисто, аккуратно, интересы обеих сторон соблюдены.

Теперь Кроукеру стало ясно, что Майер старался заставить его заново пережить те болезненные эмоции, которые Кроукер старательно хоронил в глубине своей памяти. Сейчас он снова был захвачен страстным желанием мести.

Майер обошел вокруг машины.

— Скажите, сколько вам было лет, когда все это случилось?

— Двадцать, — ответил Кроукер, — если все было именно так, как вы рассказываете.

— О да, не сомневайтесь, все было именно так. — Майер открыл дверцу «мустанга». — И мы оба знаем это. — Он едва заметно улыбнулся Кроукеру. — Так что не будем терять времени. Вы обладаете всеми необходимыми качествами — профессиональными навыками и изобретательностью.

— Пожалуй, я попрошу вас дать мне рекомендательное письмо, если соберусь наниматься на работу.

Майер кисло улыбнулся, но по глазам было видно, что никакая ирония не сможет сбить его с толку.

— Знаете, что говорят об убийстве? Или ты можешь убить, или нет — и точка! На мой взгляд, вы великолепно доказали, что умеете убивать. Фактически вас даже можно назвать знатоком в этой области.

— Мои способности тут ни при чем, — сказал Кроукер. — Если я и убивал когда-то, то на это были очень веские причины: во-первых, те негодяи заслуживали этого, во-вторых, у меня не было иного выбора.

— Что касается Мартинеса и Макгрифа, возможно, вы правы, — сказал Майер. — Но только не в случае с Доном Родриго.

— А вот тут вы ошибаетесь, — сказал Кроукер. — Нам никак не удавалось зацепить его. Как мы ни старались, он все время ускользал сквозь пальцы, словно угорь, как будто заранее знал о том, что мы собираемся предпринять против него. Да, действительно я изо всех сил старался прищемить ему хвост. Нет сомнений, именно по его приказу убили моего отца. Но те, кто знал об этом, побоялись пойти в полицию и свидетельствовать на суде. Впрочем, даже если бы мне удалось найти неопровержимые доказательства, Дону удалось бы уйти от ответственности. Слишком многие в городе были повязаны с ним одной веревочкой. Он обладал своего рода неприкосновенностью. А тем временем дети умирали от той дряни, которую он им продавал. У меня не было иного выхода.

Майер подвинулся к Кроукеру так близко, что он явственно ощутил смешанный запах одеколона и мужского пота.

— Не было иного выхода. Он обладал неприкосновенностью, — шепотом повторил Майер. — Другими словами, он был защищен со всех сторон.

И в это мгновение Кроукер понял, что ловушка захлопнулась. Взглянув Майеру в глаза, он увидел в них торжество умелого адвоката.

— Совсем как Хуан Гарсия Барбасена — неприкосновенный, защищенный со всех сторон. — Майер выразительно взмахнул руками. — Матерь Божья! Грязная свинья, он абсолютно хладнокровно убил свою жену во цвете лет! Если вы думаете, что он совершил это преступление в состоянии аффекта, то вы просто не знаете Хуана Гарсию Барбасену! Это второй Дон Родриго Импремата!

Кровь ударила Майеру в голову, он побагровел. Совершил ли Барбасена то преступление, или нет, Кроукеру стало ясно, что Майер искренне верил в его виновность. Может, он и не был таким холодным и умным профессионалом, каким хотел казаться. К тому же он ни слова не сказал о связях Кроукера с АКСК. Значит, ему это было неизвестно.

— Однако у меня нет никаких доказательств его вины, кроме ваших темпераментных обвинений, — сказал Кроукер, чувствуя, что с каждым словом все сильнее запутывается в сетях, расставленных Майером. Впрочем, вряд ли у него был иной выход. Рейчел нуждалась в донорской почке, это был вопрос жизни и смерти. Если допустить, что Майер говорил правду насчет этого Барбасены... Кроукеру было не по себе от этих мыслей, и лишь одно успокаивало его — каждое совершенное им убийство было абсолютно оправдано. Однако ситуация с Хуаном Гарсией Барбасеной была совершенно иной, и ему было необходимо время, чтобы проверить все и поразмыслить над этим. Но именно этого он не мог сейчас себе позволить — положение Рейчел было слишком тяжелым.

— Бывают ситуации, сэр, когда приходится верить на слово, — проговорил Майер. — Поверьте мне, мы желаем только добра вашей племяннице.

— Мне нужно время, чтобы поговорить с доктором Марш и проверить ваши документы на почку.

— В вашем распоряжении двадцать четыре часа, — сказал Майер. — По истечении этого времени, надеюсь, вы будете готовы принять окончательное решение.

— Доктор Марш захочет убедиться в реальности существования этой почки.

Майер понимающе улыбнулся:

— Это будет сделано. На обороте моей визитной карточки вы найдете написанный от руки номер телефона, по которому вы сможете связаться со мной в любое время суток. Это гарантия, сэр. Знак нашей доброй воли. — Майер сурово взглянул на Кроукера: — Двадцать четыре часа — самое большее, что мой клиент может дать вам на размышление.

В Кроукере проснулся детектив.

— Он торопится?

— Он не может ждать, так же как и Рейчел, — пожал плечами Майер. — Да, мой клиент оказался в весьма затруднительном положении, когда промедление подобно смерти.

Он подошел к Кроукеру вплотную и понизил голос до едва различимого шепота, хотя их могли услышать лишь мертвые на кладбище да чайки над океаном.

— Завтра в полночь Хуан Гарсия Барбасена прибывает в Майами с огромной свитой телохранителей. Он пробудет в Майами всего двенадцать часов — именно столько займет у него проведение нескольких деловых встреч на очень высоком уровне. Место и время проведения этих встреч держатся в строжайшей тайне. Именно в эти двенадцать часов вы должны прикончить его.

Кроукер почувствовал, как по спине потекли струйки пота.

— Это невыполнимая задача, у меня нет даже времени, чтобы...

— Успокойтесь, мистер Кроукер. Как только вы дадите мне принципиальное согласие, вы тут же получите подробное описание программы пребывания Барбасены в Майами, количество его телохранителей, степень их вооруженности, а также информацию, касающуюся его предпочтений в еде, одежде, жилье и сексе. Теперь вы сами видите, мистер Кроукер, что мы не собираемся отдавать вас на съедение крокодилам.

— Вы так уверены в себе?

— Некоторые события в жизни человека являются неизбежными.

Майер протянул Кроукеру руку и сказал с неожиданной искренностью:

— Передаю «мустанг» в ваши руки без всяких лишних слов. Уверен, вы получите огромное удовольствие, сэр!

Вернувшись на стоянку рядом с больницей, Кроукер высадил адвоката и подождал, пока тот пересядет в свой «линкольн» цвета зеленый металлик, который был так популярен во Флориде, и уедет. Потом Кроукер открыл бардачок. Там он нашел документы на машину, они действительно были оформлены на его имя, были указаны даже его адрес и номер социальной страховки. Похоже, эти люди знали о нем все... Предыдущим владельцем «мустанга» значился Марсель Рохас Диего Майер. И нигде никакого упоминания имени таинственного клиента Майера.

Поднявшись в отделение интенсивного диализа, он зашел в палату к Рейчел. Там уже сидела Мэтти. Увидев Кроукера, она печально покачала головой — никаких изменений... Он увидел смертельный страх в глазах сестры, и у него перевернулось сердце.

Он поискал Дженни Марш, но медсестра сказала ему, что доктор Марш большую часть дня проведет в операционной. Значит, ему придется ждать вечера, когда у них был назначен ужин.

Он снова зашел в палату к Рейчел и долго глядел на нее, полумертвую-полуживую. В палате, кроме Мэтти, оказался некий солидного вида седой мужчина со старомодной тонкой полоской усов над верхней губой. Мужчина обернулся к Кроукеру и коротко кивнул. Мэтти представила его как доктора Рональда Стански, их с Рейчел семейного врача.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Я только что говорил миссис Дьюк, что имею определенные связи в Объединенной сети трансплантатов, — вполголоса, словно боясь разбудить Рейчел, проговорил он. — Возможно, мне удастся что-то сделать...

— Это было бы чудесно, — сказал Кроукер. — Но у меня сложилось такое впечатление, что правила этой организации священны и нерушимы.

— Да, это действительно так. — На докторе Стански был дорогой костюм в тропическом стиле, аккуратно выглаженная белая сорочка, темный консервативный галстук. В целом он производил впечатление сотрудника похоронного бюро. — Я не имел в виду, что стоит только позвонить туда, и мне моментально предложат донорскую почку. Боже упаси, нет! — Он машинально пригладил усики. — Но, знаете, друзья всегда остаются друзьями, и я не сомневаюсь, что они сделают все, что от них зависит.

Он пожал руку Мэтти.

— Не теряйте надежды, — прошептал он ей.

Кроукер слегка тронул Стански за плечо.

— Не могли бы мы с вами поговорить в коридоре, доктор?

— Да, конечно, — торопливо ответил Стански.

Кроукер ободряюще улыбнулся Мэтти и вышел вслед за доктором из палаты.

Очутившись в коридоре, он сказал:

— Доктор Стански, моя сестра говорит, что вы проводили полное медицинское обследование Рейчел полгода назад.

— Да, это правда.

Теперь, когда Мэтти не видела их, подобострастие Стански испарилось, словно иней на солнце, сменившись деланным спокойствием человека, не знающего, как себя вести в незнакомых обстоятельствах.

— И что?

Казалось, доктор Стански сожалел о своем драгоценном времени, которое он был вынужден тратить на бесполезные разговоры с Кроукером.

— Она обратилась ко мне за справкой, которую от нее требовали в школе. Она ни на что не жаловалась.

Он замолчал, и Кроукер сказал:

— Я внимательно слушаю вас, продолжайте.

Доктор Стански картинно развел холеные руки с маникюром.

— Все анализы были в полном порядке.

Кроукер с сомнением покачал головой:

— Доктор, я бы хотел узнать у вас кое-что. Как получилось, что ваши тесты не показали, что Рейчел курит марихуану, нюхает кокаин и принимает галлюциногены?

— Да, я знаю, что когда-то вы служили детективом в полиции Нью-Йорка, — зевнув, ответил доктор Стански. Кроукер подумал, что этому равнодушию, о которое разбиваются все человеческие чувства, его научили в медицинском колледже так же, как анатомии, цитологии и прочим наукам. — К чему задавать вопрос, ответ на который уже известен?

— Я хотел услышать это от вас.

Доктор Стански был явно раздражен.

— Ничего не стоит обмануть врача во время обычного осмотра. — Он помахал перед носом Кроукера указательным пальцем, словно перед ним был непослушный ученик. — Такое происходит повсеместно и каждый день. Это, конечно, ужасно, но это факт.

— Надеюсь, вы понимаете, что теперь она стала наркоманкой.

Слова Кроукера были встречены ледяным молчанием. Скорее сам Бог сознается, что допустил какую-то оплошность в процессе создания человека, чем врач признает свою ошибку.

— Спасибо, доктор. Я очень благодарен вам за вашу откровенность.

Приняв иронию за извинение, доктор Стански поджал губы и милостиво кивнул.

Вернувшись в палату к Рейчел, Кроукер перебросился с Мэтти несколькими фразами. Ему очень хотелось рассказать ей о разговоре с таинственным адвокатом Майером, но у него не хватило духу. Было бы слишком жестоко понапрасну обнадеживать ее. А вдруг все это окажется грандиозным мошенничеством? Он все же сказал ей, что пытается с помощью влиятельных друзей достать для Рейчел донорскую почку. Это было, конечно, не совсем правдой, но и не совсем ложью.

Выйдя из больницы, Кроукер задумался над тем, где он будет ночевать. Возвращаться к себе домой было очень далеко, а при одной мысли, что придется снова провести ночь в доме у Мэтти, в этих роскошных апартаментах, ему становилось не по себе. Такие дома были не для него.

Сунув руку в карман, он вдруг нащупал ключи от дома Сони. Судя по всему, он забыл отдать их Бенни.

Раздумывая, не переночевать ли в доме Сони, Кроукер пересек стоянку и, открыв багажник своей машины, достал из тайника небольшой чемоданчик с портативным компьютером. Подсоединив к нему сотовый телефон, он через модем обратился к полицейской базе данных по городскому транспорту. Для этого он воспользовался личным кодом своего друга, детектива Роки Сагуаса. Получив доступ, Кроукер набрал лицензионный номер «линкольна» Майера. Система зависла, что было довольно типично. При помощи того же кода Кроукер переключился на телефонную базу данных и ввел номер телефона друга Сони, Нестора. Через секунду на экране высветились адрес Нестора и его полное имя. Оказалось, он жил недалеко от Сони. Кроукер спрятал компьютер на прежнее место и отправился в путь.

Кроукеру, принявшему утром душ, теперь мучительно хотелось переодеться — он уже двое суток не менял ни белья, ни одежды. Заехав по дороге в недорогой супермаркет, он купил несколько комплектов нижнего белья, две пары легких брюк и полдюжины футболок и рубашек с короткими рукавами. Переодевшись в свежее белье и одежду прямо тут же, в туалете магазина, он вышел на улицу и нос к носу столкнулся с Рейфом Рубиннетом, владельцем бара «Акула».

— Эй, дружище!

Все головы обернулись на раскатистый бас Рейфа. Кроукеру всегда казалось, что в глубине души Рейф все еще остается политиком. Он был отличным мэром Майами и очень многое успел сделать для города. Его кандидатуру хотели выдвинуть для переизбрания, но Рейф, не давая никаких объяснений, категорически отказался.

— На ловца и зверь бежит! — С этими словами Рубиннет схватил Кроукера за плечо и выдернул из людского потока. На нем были белые джинсы, рубашка с короткими рукавами в белую и синюю полоску и мягкие кожаные сандалии без носков. Он обладал красивой мускулистой фигурой, которая неизменно привлекала к нему внимание женщин, хотя сам он, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. — На днях слышал хороший анекдот, — сказал Рубиннет.

«И политики, и владельцы ресторанов одинаково любят анекдоты, преимущественно соленые», — подумал Кроукер. Рейф был в этом деле знатоком. Он обожал анекдоты и, казалось, мог без конца рассказывать их, ни разу не повторяясь. Возможно, он узнавал новые анекдоты от своих клиентов.

— Так вот, — продолжал Рубиннет. — Эскимос приехал в город покупать холодильник. Продавец спрашивает его: «Зачем он тебе?» А эскимос отвечает: «На улице минус пятьдесят, в холодильнике — минус двадцать. Греемся, однако».

— Отличный анекдот, Рейф, — расхохотался Кроукер. Они шли сквозь толпу, и голова Рейфа возвышалась над всеми. Должно быть, у его охраны было немало хлопот, когда он был мэром Майами. Кроукер похлопал Рубиннета по спине.

— Чертовски рад тебя встретить, дружище. А почему ты не в баре? Что ты тут делаешь?

— Закупаю продовольствие, — засмеялся Рубиннет. — Иногда мне нравится самому ходить по магазинам и глядеть, как живут другие люди. Однако я тоже не ожидал встретить тебя здесь, ведь, по слухам, рыбалка сейчас отменная!

— Вынужден заняться семейными делами. Моя племянница серьезно больна.

— Мои соболезнования, дружище, — сочувственно положив руку на плечо Кроукера, произнес Рубиннет. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Вряд ли, моей племяннице нужна пересадка почки, а вот донорской почки-то и нет.

— Когда я был мэром, я иногда творил чудеса, — сказал Рубиннет, — но такое и мне не по силам. Извини, друг.

— Забудь, это не твоя головная боль.

— Может, пойдем ко мне?

— Пожалуй, я отправлюсь к другу в Эль-Порталь, — сказал Кроукер, неожиданно для самого себя приняв решение переночевать в доме у Сони.

Лицо Рубиннета расплылось в широкой улыбке.

— Да, это местечко имеет свое неповторимое лицо и душу. — Он печально покачал головой. — Наше время, девяностые годы, не имеет ни лица, ни души. Это просто огромная яма, в которую свалили весь хлам пятидесятых, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годов. Результат ужасен, ты согласен? Одежда, музыка, жаргонные словечки — все вернулось, но в искаженном виде. Даже развлечения! Эти видеоигры, примитивный китайский бильярд... Вновь стали популярны кофейни, пожалуй, и мне надо открыть какое-нибудь заведение в этом роде. — Рубиннет засмеялся. У него был заразительный смех, настоящий дар для политика. Он всегда смеялся так, что всем присутствующим тоже хотелось смеяться вместе с ним.

Однако он быстро посерьезнел.

— Но вернулось и кое-что похуже. Наркотики, например. — Он снова печально покачал головой.

Оба медленно направились к своим машинам. В душе у Кроукера шла борьба с самим собой. Ему не хотелось посвящать третьих лиц в свои отношения с Майером, но он отчаянно нуждался в информации. А Рейф Рубиннет был в приятельских отношениях со всей Южной Флоридой и очень многое мог рассказать Кроукеру. Во всяком случае, ему наверняка была известна вся подноготная тех, кто занимал более или менее видное положение в обществе.

Наконец, Кроукер решился.

— Рейф, мне нужно спросить тебя кое о чем.

— Валяй!

— Тебе известен некий адвокат по имени Марсель Рохас Диего Майер?

Рубиннет сверкнул на него глазами.

— Лью, дружище, ты просто так об этом спрашиваешь или у тебя есть к нему дело?

Кроукер посмотрел ему в глаза и, помедлив, ответил:

— Пожалуй, последнее.

Рубиннет поджал губы.

— Могу я спросить тебя, во что ты собрался ввязаться?

— Пока не могу сказать, — почти искренне ответил Кроукер. — Так что тебе известно о Майере?

— Он имеет крепкие связи с колумбийскими наркодельцами. Не с теми, которых недавно с такой помпой привлекли к суду. Нет, не с такой мелочью. Клиенты Майера настолько засекречены, что возникают сомнения в реальности их существования. Я хочу сказать, что даже профессиональные матерые сыщики не в курсе того, что эти люди вообще существуют.

— Что ты имеешь в виду?

— Его клиенты находятся под надежной защитой на таком высоком уровне, что комар носа не подточит. А если ты настолько глуп, чтобы задавать слишком много вопросов, тебя очень скоро унесут на носилках, и никто о тебе больше не услышит.

На мгновение Кроукер задумался.

— А что тебе известно о человеке по имени Хуан Гарсия Барбасена?

— Это имя мне не знакомо, — сказал Рубиннет, но что-то подсказывало Кроукеру, что он говорит неправду.

— Если бы ты знал что-нибудь об этом человеке, ты ведь сказал бы мне? — не удержался Кроукер.

Взгляд голубых глаз был непроницаем.

— Ну конечно, дружище!

Кроукер нетерпеливо замотал головой.

— Рейф, послушай, ты же разговариваешь не с кем попало, а со мной, не надо притворяться, скажи, что тебе известно о нем.

— Не понимаю.

— Извини, Рейф, но я попал в такую историю...

— Что это за история? — В глазах Рейфа мелькнула непритворная озабоченность. — Послушай, Лью, однажды ты выручил меня. Я не забываю добра. Скажи, что я должен сделать, чтобы вытащить тебя из этой, как ты говоришь, истории.

— Барбасена.

— Поверь мне, Лью, тебе лучше ничего не знать об этом человеке.

— Боюсь, у меня нет иного выхода.

— Это правда?

— Боюсь, что да.

Выждав, пока мимо них пройдет группа служащих расположенного рядом отеля, Рубиннет отвел Кроукера в сторону, в тень деревьев возле автостоянки.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что собираешься делать, дружище?

Меньше всего хотелось сейчас Кроукеру выслушивать предостережения, особенно от Рубиннета. Он просто не мог себе этого позволить — жизнь Рейчел висела на волоске. И если спасти ее можно было, только убив Хуана Гарсию Барбасену, то он так и сделает. Возможно, за ужином Дженни Марш предложит ему иной выход или доктор Стански сумеет что-нибудь сделать через своих друзей, но Кроукер отлично понимал, что надеяться на это глупо. Нравилось ему это или нет, но жизнь оставляла ему всего один выход — если за ужином Дженни Марш скажет, что документы на почку, предоставленные Майером, в полном порядке, он позвонит адвокату и согласится на его условия. Время, отпущенное на спасение Рейчел, истекало.

— Рейф, — тихо сказал он, — сделай одолжение, расскажи мне, что тебе известно об этом человеке.

Рубиннет внимательно посмотрел на Кроукера и, вздохнув, сказал:

— Что-то мне не нравится наш разговор, Лью. Боюсь, он не принесет никому из нас пользы.

— Рейф, прошу тебя.

Поколебавшись, Рубиннет увлек Кроукера еще дальше в тень деревьев. За их спиной, на автостоянке взад-вперед сновали машины, словно акулы вдоль рифа.

— Послушай, Лью, — почти шепотом произнес Рубиннет. — Барбасена — это сам дьявол. Наркотики лишь малая часть его сферы деятельности. Помнишь, я сказал, что героин снова входит в моду? Вот на этом он и делает деньги. У него связи на Дальнем Востоке, с фабриками, где делают высококачественный, особо чистый героин. Сам он неуловим.

— Ты хочешь сказать, что он хорошо защищен?

— Именно так.

— Хорошо, но кто же его прикрывает?

— Политики, правительство. Он им нужен, чтобы сохранять контроль над восстаниями, революциями и тому подобной ерундой во всей Латинской Америке. Если там кто-то нуждается в оружии, то непременно обращается к Барбасене.

— Значит, он такой крутой?

— Лью, у тебя сейчас такие глаза... Именно такими они были, когда ты решил расправиться с теми бандитами, что угрожали мне и требовали доли от моей прибыли. Послушай, тут дело гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить. Этот парень — очень крепкий орешек! Барбасена поддерживает тесные отношения со всеми вождями повстанцев, инакомыслящими, рвущимися к власти генералами и маньяками, мнящими себя диктаторами. И они дорожат дружбой с ним, поскольку он поставляет им оружие. Все, что они рассказывают Барбасене, тот передает правительственным агентам. В свою очередь, правительство безоговорочно защищает Барбасену в любых ситуациях. Он творит все, что ему вздумается, и власти смотрят на это сквозь пальцы. Уясни себе это раз и навсегда. Они сами продают ему оружие, которое он потом перепродает своим клиентам, да еще и получает свои комиссионные. А почему бы и нет? Обе стороны сказочно богатеют от такой дружбы. Вот как обстоят дела, дружище!

Кроукер долго молчал. По его лицу струился пот.

— Рейф, кое-кто хочет смерти этого человека. Очень хочет.

— Что ж тут удивительного, — хмыкнул Рубиннет. — Насколько мне известно, Барбасена нажил себе так много врагов, что они могли бы составить население целой страны. Власть и вседозволенность затуманили ему рассудок. Он искренне верит, что абсолютно неуязвим. Но мы-то с тобой знаем, что в наш век никто не может быть уверен в своей неуязвимости.

Кроукер молчал. Мимо них прошла еще одна группа служащих отеля, одетых в белую униформу.

— Рейф, тебе известно, по чьему приказу должен быть убит Барбасена?

— Нет, дружище. Но я бы мог дать тебе целый список кандидатов. Впрочем, нам не придется долго гадать. Говорят, завтра в полночь Барбасена будет здесь, в Майами.

— Ах так... Возможно, мне понадобится подобраться как можно ближе к Барбасене, чтобы кое-что разузнать, — сказал Кроукер. — И тогда мне понадобится твоя помощь.

В лексиконе Рубиннета не было слов удивления. Он молча кивнул.

— Скажи только слово. Барбасена мне не друг. — Он крепко сжал руку Кроукера. — Для тебя, дружище, я сделаю все.

Прежде чем отправиться в Эль-Порталь, район, где жила Соня, Кроукер снова обратился к базе данных по автотранспорту. На этот раз попытка оказалась успешной. Выяснилось, что «линкольн» цвета зеленый металлик был взят напрокат в одной местной компании. Кроукер не знал, стоит ли этому удивляться. Он решил сразу же отправиться туда, где был взят напрокат автомобиль Майера.

Кроукер свернул с бульвара Атлантик и двинул в Маргейт — старый, населенный преимущественно работягами район к востоку от Форт-Лодердейла. Вскоре он уже катил по центральной улице Маргейта. За кубинским рестораном он свернул направо, миновал магазинчик похоронных принадлежностей. Увидев вывеску «Маргейтский клуб любителей стрелкового и питейного спорта» над пивнушкой, Кроукер не мог не расхохотаться — это была отличная пародия на спортивные клубы, которыми обзаводились жители кондоминиумов в более дорогих районах города. В конце улицы Кроукер обнаружил вывеску «Автомобили напрокат».

В конторе за длинным столом сидела девица, она жевала резинку и листала последний номер «Шарма». Кроме нее, в конторе не было ни души. На стенах висели выгоревшие от солнца и основательно засиженные мухами рекламные плакаты с изображением всех моделей «порше», «феррари», «линкольнов». Вся обстановка состояла из пары обшарпанных стульев, старомодной пепельницы на ножке и искусственного фикуса, согнувшегося под тяжестью осевшей на нем пыли. В целом контора производила впечатление заброшенности и упадка. Девица оторвалась, наконец, от своего журнала и подняла на Кроукера глаза. На вид ей было не больше двадцати. У нее были светлые волосы с химической завивкой, ясные глаза и ярко-красные длинные, как ножи, ногти.

— Привет, меня зовут Вонда. — Она коснулась пальчиком таблички, на которой было написано: «Вонда Шеперд».

Представившись, Кроукер сказал:

— Мне бы хотелось получить кое-какие сведения относительно последней модели автомобиля «линкольн» цвета зеленый металлик.

Вонда, тряхнув кудрявой головкой, развернулась к стоящему рядом с ней стеллажу.

— Минуточку, сейчас я посмотрю, что имеется в наличии.

— О нет, — торопливо сказал Кроукер. — Вы меня не поняли. Я не собираюсь брать машину напрокат. Я просто хочу узнать, кто недавно брал у вас такую машину.

— А что такое? — Она насторожилась. — Машина попала в аварию?

— Насколько мне известно — нет.

Она перестала жевать резинку и, помолчав секунду, сказала:

— Тогда, боюсь, ничем не могу вам помочь.

Кроукер показал ей свой значок федерального агента, и глаза девушки широко раскрылись от удивления, смешанного с восхищением.

— Вонда, это очень важно. Обещаю, твой босс никогда ничего не узнает об этом.

— Ну, я бы с радостью вам помогла...

— Так за чем дело стало?

— Вы не знаете моего босса. Та девушка, что работала здесь до меня, нарушила какое-то установленное им правило, и он безжалостно выбросил ее на улицу. — Она в ужасе замотала белыми кудряшками. — Я не имею права давать вам никакой информации, если вы не предъявите предписание суда. — Нервно засмеявшись, она стала поправлять воротничок своей ярко-розовой блузки. — Мне очень жаль, но...

Девушка явно томилась в этой пыльной конторе, занимаясь скучной и неинтересной работой, и Кроукеру стало жаль ее. Ему часто приходилось встречаться с такими молодыми девушками, и он знал, о чем Вонда сейчас думала. Больше всего на свете ей хотелось сесть в свою машину и уехать отсюда куда глаза глядят. О будущем она не думала, ей просто хотелось сбежать из этой крысиной норы и больше никогда здесь не появляться.

— Если вы получите предписание суда и вернетесь сюда с ним, я покажу вам все регистрационные записи и вообще все, что вы захотите.

— Судебное предписание, — пробормотал Кроукер, — откуда тебе известны такие тонкости? Что-либо подобное уже случалось?

— Слава Богу, я не имела дела с судом, — торопливо проговорила она.

— Тогда скажи мне, Вонда, — он положил локти на стол, — откуда ты знаешь, как должно выглядеть судебное предписание?

Она вынула из стола три листочка бумаги, основательно заляпанных кофе, и постучала по ним длинным ногтем.

— Босс дал мне этот образец и сказал, что если мне покажут что-то другое, это будет фальшивка.

Кроукер одобрительно кивнул, стараясь показать Вонде, что она произвела на него неотразимое впечатление своими познаниями.

— Похоже, твой босс все предусмотрел. Как его зовут?

А про себя Кроукер подумал: «Весьма подозрительная предусмотрительность. Ишь ты, даже о судебном предписании вспомнил!»

— Его зовут Трей Мерли. — И она, не дожидаясь, пока Кроукер попросит ее об этом, стала диктовать его имя по буквам, словно делала это уже не раз. Что ж, неудивительно, раз у босса такое необычное имя.

— Благодарю за помощь, — сказал Кроукер и направился к выходу. У самой двери он остановился, словно вспомнив что-то важное, и спросил:

— Кстати, во сколько закрывается контора?

— Ровно в половине седьмого.

Выйдя на улицу, Кроукер уселся за руль своего «Т-берда» и поставил кассету «Эверли Бразерс». Он вытащил визитную карточку Майера, внимательно изучил ее, затем включил компьютер и обратился к телефонной базе данных. Он запросил информацию на тот номер, по которому, если верить Майеру, его можно было найти в любое время дня и ночи. Кроукер не стал дожидаться результата, завел двигатель и отправился в Эль-Порталь.

Автомобиль Сони, «камаро» пятилетней давности, все так же стоял под навесом рядом с домом. На заднем стекле виднелась сине-зеленая наклейка с надписью: «Спасите морских коров от истребления!». Заглушив двигатель, Кроукер не сразу вышел из своей машины. До его слуха донеслись веселые крики детей, катавшихся на велосипедах в соседнем дворе. Кроукер молча глядел на дом Сони и на морских коньков у фонтана на лужайке перед домом. Ему подумалось, что этот фонтан похож на свою хозяйку, Соню. Пустой, весь в трещинах, терпеливо дожидающийся, когда его отремонтируют и наполнят водой, чтобы возле него снова щебетали птицы. Для этого нужно совсем немного, и совсем немного было нужно Соне для счастья. Теперь уже никогда не быть Соне счастливой и никогда не быть этому старому фонтану отремонтированным. Замшелые морские коньки и пустая растрескавшаяся чаша фонтана казались материальным воплощением печали, которой дышало все вокруг, словно дух Сони все еще витал где-то рядом, моля об отмщении. Наверное, как и дух деда Бенни, ее дух не мог отправиться в иной мир, пока не наказаны убийцы.

Братья Бонита.

Когда Кроукеру стало так жарко, что по спине у него потекла струйка пота, он вышел из машины и направился к дому. Поднявшись на крыльцо, Кроукер оглянулся на соседний, выкрашенный в розовый цвет дом с разросшимся грейпфрутовым деревом у входа.

Открыв дверь, Кроукер вошел в дом Сони, где еще пахло ее сладкими духами.

— Соня?

Он произнес ее имя тихо и нежно, зная, что никто не отзовется на его голос.

— Это я, — сказал он, чувствуя себя последним дураком. — Я вернулся.

В доме было очень душно, и Кроукер первым делом распахнул настежь все окна.

Войдя в спальню Сони, он сбросил туфли и рухнул на кровать. В открытые окна дул слабый бриз, и в комнате постепенно становилось прохладнее.

Кроукера переполняла боль потери, ему не лежалось. Через открытое окно доносился шум телевизора: рев моторов и голос диктора, скороговоркой комментировавшего автогонки.

Заинтересовавшись, Кроукер встал с постели и выглянул в окно. Очевидно, хозяева соседнего дома смотрели круглосуточный спортивный канал. Кроукер взглянул на свои часы, и ему в голову внезапно пришла идея.

С колотящимся сердцем он постучался в дверь к соседям Сони. Как раз в это время накануне была убита Соня. Если сегодня кто-то дома и смотрит телевизор, то, вполне возможно, кто-то был дома и вчера в то время, когда была убита Соня. Покачав головой, Кроукер снова постучал в дверь.

Наконец, ему открыли, и Кроукер увидел перед собой круглолицего мужчину в инвалидном кресле — на каталке. На первый взгляд ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим. Он был смуглокожим и почти лысым, с седым венчиком волос на затылке. У него были водянистые глаза — возможно, результат долгого сидения у телевизора. Мускулистые руки с широкими ладонями и толстыми пальцами были сложены на коленях.

Мужчина выжидательно посмотрел на Кроукера.

— Чем могу быть полезен?

За его спиной диктор взволнованно рассказывал что-то о машине «скорой помощи», желтых предупредительных флажках и покореженных машинах.

— Извините, что оторвал вас от любимого занятия. — Кроукер протянул мужчине руку. — Меня зовут Лью Кроукер. Я друг Сони Виллалобос, вашей соседки.

— Да-да, моя жена лучше знает Соню, чем я. — Мужчина в инвалидном кресле тоже протянул руку Кроукеру. — Меня зовут Пабло Лейес. Что ж, заходите, составьте мне компанию.

Его взгляд упал на биомеханический протез Кроукера, и он понимающе кивнул.

— Заходите, не стесняйтесь, — повторил он. — У меня в холодильнике всегда найдется угощение для гостя.

В отличие от дома Сони, где царили яркие солнечные краски, здесь оказалось весьма сумрачно. Окна были закрыты алюминиевыми жалюзи. Все внутреннее убранство дома было выдержано в коричневых тонах. В комнатах было тщательно прибрано, все было расставлено и разложено по своим местам. Однако мебель была явно слишком старой — твидовая обивка небольших диванчиков была сильно потерта, подлокотники кресел готовы были отвалиться в любую минуту, а ножки обеденного стола угрожающе скрипели при каждом прикосновении.

Ловко маневрируя, Лейес откатился в глубь дома по ничем не покрытым полам. Любые ковры затрудняли бы передвижение инвалидной коляски по комнатам.

На минуту скрывшись в кухне, Лейес появился оттуда с подносом на коленях. На подносе стояли большой пластиковый кувшин и два дешевых стаканчика в цветочек. Лейес весело кивнул в сторону кофейного столика.

— Не хотите отведать?

Кроукер снял со стола портативный компьютер.

— Когда надоедает смотреть спортивный канал, я люблю бродить по Интернету. — Лейес переставил поднос на кофейный столик и, взяв в руки пульт, приглушил звук телевизора. — Там много интересного...

Похоже, ему не хотелось упускать подробности автомобильных гонок.

— Впрочем, ничто не может заменить мне утерянную возможность свободно передвигаться, выходить из дома и делать все своими руками. А я всегда любил находиться при деле...

Лейес наполнил стаканы и один протянул Кроукеру.

— Выглядит как лимонад и пахнет лимоном. — Лейес подмигнул Кроукеру. — Но, скажу я вам, эта штука не для слабых.

Сделав большой жадный глоток, Кроукер упал на диванчик, сраженный неожиданной крепостью напитка. Вот это да! Надо будет спросить рецепт для Бенни.

— Это домашний ром, настоящий напиток для мужчин, — засмеялся Лейес, потирая руки. — Хотите верьте, хотите нет, но его делает моя Эстрелла! Моя жена настоящая волшебница. Она может исцелить и душу, и тело, это сущая правда, скажу я вам.

Лейес взял кувшин и снова наполнил стаканы. Потом он коснулся биомеханической руки Кроукера и спросил:

— Это правда, что говорят?

Кроукер хорошо понял, что имел в виду Лейес.

— Я до сих пор иногда чувствую мои настоящие пальцы. И мне часто снится моя настоящая рука, живая и прекрасная, как роза.

Лейес грустно кивнул.

— Я работал линейным электромонтером и однажды упал с того чертова столба... Такая нелепость! — Он ударил себя кулаком по колену. — Потом я какое-то время еще поработал контролером, но это было уже совсем не то... Вы же понимаете меня, я надеюсь? Конечно, они хотели мне добра, но я уже не мог работать по-прежнему электромонтером, а бумажная работа меня никак не устраивала. От этого бесконечного перекладывания бумажек и глядения на экран компьютера у меня просто мозги сохли! — Он снова погладил свою руку, словно это успокаивало его. — Я все спрашиваю мою Эстреллу, не хочет ли она вернуться обратно в Парагвай. Я бы с удовольствием уехал туда. Хотя я никогда там не был, но слышал очень много рассказов от Эстреллы. — Он задумчиво покачал головой. — Похоже, жизнь в Асунсьоне гораздо безопаснее, чем здесь. — Он отхлебнул рома. — У нас тут действительно становится все опаснее жить. Я даже запрещаю Эстрелле выходить из дому после наступления темноты. Говорят, в пятидесятых — шестидесятых годах можно было совершенно безбоязненно гулять по улицам хоть всю ночь. Тогда неподалеку от нас был известный ночной клуб «8600». — Его выцветшие глаза уставились на Кроукера. — Вот это было заведение, скажу я вам! Клуб работал всю ночь напролет, но в семь утра всех клиентов выгоняли на улицу на полчаса, чтобы вымести полы. — Он засмеялся. — Это не выдумка!

— Я бы хотел задать вам один вопрос, мистер Лейес. Насчет вчерашнего дня. Вы были дома весь день?

— Да, конечно! Сидел вот тут и смотрел спортивный канал. — Он улыбнулся. — Мои дни похожи друг на друга, как братья. Что же, я не жалуюсь. По крайней мере я знаю, чего ждать.

— Вы были один?

— Да, Эстрелла работает с девяти до пяти.

Кроукер чуть подался вперед.

— Вы не слышали ничего необычного? Или, может быть, что-то видели?

— Ну, мне показалось, будто я слышал что-то такое...

— Какое? Что вы слышали?

Круглое лицо Лейеса даже сморщилось от напряжения.

— Честное слово, не знаю, что и сказать. Это было похоже на шум двигателя, сначала мне даже показалось, что это начались гонки. Знаете, я люблю смотреть гонки... — Он задумчиво пожевал губами. — Но потом я подумал, что это скорее не двигатель, а генератор.

— Генератор? А не могли бы вы мне сказать, откуда доносился этот звук?

— Может, из того грузового автофургона?

У Кроукера екнуло в груди.

— Какого автофургона?

Лейес нетерпеливо замотал головой.

— Из белого автофургона, который стоял на бетонной дорожке возле дома Сони.

— В какое время это было?

— Надо подумать... — Лицо снова сморщилось от напряжения. — Кажется, между часом и половиной третьего.

— А что вы еще заметили, кроме цвета автофургона? — как можно спокойнее и отчетливее произнес Кроукер. — Год выпуска? Модель? Номерные знаки?

— Он был белый, это я уже сказал, — проговорил Лейес. — Флоридские номера, это точно. Модель... не помню точно, но это был американский автофургон, а не японский, какие сейчас можно встретить повсюду.

— Может, на нем были какие-нибудь надписи? — с надеждой спросил Кроукер. — Это был муниципальный фургон? Или на нем было написано название компании?

Лейес покачал головой:

— Нет, я не заметил никаких надписей:

— Ну хоть что-нибудь?

— Пожалуй, да, — медленно проговорил Лейес — Сейчас я припоминаю, что сзади была небольшая переводная картинка — треугольник, вписанный в окружность.

Кроукер не сразу вернулся в дом Сони. Сначала он сел в машину и отправился к Нестору, умирающему другу Сони. У него не выходили из головы слова мистера Лейеса о том, что он увидел на задней стенке автофургона — треугольник внутри крута, один из двух символов, написанных кровью на стенках холодильника, и один из четырех магических знаков целителей народа гварани. Дед Бенни посвятил братьев Бонита в магическую науку целительства хета-и, обучив их всем ритуалам, хотя они так и не стали настоящими целителями. Вместо этого они стали настоящими разбойниками.

В отличие от подавляющего большинства домов в Эль-Портале, очень аккуратных и свежевыкрашенных, дом Нестора давно нуждался в ремонте. Тут явно не хватало умелых мужских рук.

Штукатурка осыпалась, местами обнажая прутья арматуры, стены от старости приобрели цвет овсянки на воде.

На настойчивый стук Кроукера дверь открыла смуглокожая женщина.

— Таким стуком можно поднять мертвого из могилы? — недовольно сказала она. — Вы кто?

— Лью Кроукер, друг Сони Виллалобос.

Женщина колебалась, не решаясь впустить его, пока из глубины дома не донесся слабый голос:

— Все в порядке, миссис Лейес, впустите его...

Миссис Лейес была весьма привлекательной женщиной и выглядела по крайней мере лет на двадцать моложе своего мужа. У нее были большие карие глаза, высокие скулы и полные губы. Густые темные волосы, заколотые на затылке серебряной заколкой, прорезала тонкая седая прядь.

Кроукер вошел в дом, и в нос ему ударила невероятная смесь запахов — кисловатый запах болезни, освежающий аромат кедра, мяты и розмарина. Оглядевшись, Кроукер заметил на столике бронзовую жаровню, над которой поднимался ароматный дымок.

Эстрелла Лейес, женщина с завидным самообладанием, умела чудесно улыбаться.

— Прошу прощения, — сказала она, закрывая за Кроукером дверь. — Бедняжка Нестор... его атакуют кредиторы.

Из угла комнаты раздался слабый смех.

— Она хочет сказать, что я не в состоянии оплатить мои счета. У меня нет даже денег, чтобы заплатить за аренду дома. Но это меня уже не волнует, ведь и жить мне осталось совсем недолго.

Хозяин дома был в еще более бедственном положении, чем его жилище. Худой и бледный, словно мертвец, он полулежал в пыльном шезлонге на грязных простынях, укрытый ворохом одеял. Сквозь тонкую кожу просвечивала тонкая сеточка сосудов.

— Не надо так говорить, — укоризненно сказала Эстрелла Лейес. — К чему такие разговоры?

Нестор с трудом повернул голову на неправдоподобно тонкой шее.

— Хочу оправдать ожидания могильщиков...

Должно быть, совсем недавно он был чрезвычайно красивым человеком — с высоким лбом и орлиным носом. Но лихорадка стерла все краски с его лица Красноватые язвочки сплошь покрывали его щеки и губы, и все тело было усеяно страшными струпьями незаживающих ран.

— Мне кажется, вам стоило бы лечь в больницу, — сказал Кроукер. — Если у вас нет медицинской страховки, я мог бы договориться...

— Чтобы медики продлевали мне жизнь с помощью всяческих дьявольских приспособлений? — Нестор улыбнулся и слабо взмахнул истощенной рукой. — Почему я должен доверять слепой и бездушной науке, если ко мне приходит миссис Лейес?

— Лежи спокойно, — строго произнесла Эстрелла из-за плеча Кроукера. — Тебе нужно экономить силы.

— Экономить силы? Странно звучит применительно ко мне, но тем не менее я понял, что вы хотели сказать. — Нестор бессильно откинулся на влажные от пота подушки. — Миссис Лейес не хочет, чтобы вы стали свидетелем таинств ее целительства.

То, что Нестор разговаривал с закрытыми глазами, делало его похожим на марионетку в руках невидимого хозяина.

— Ничего подобного! — с жаром воскликнула Эстрелла Лейес, пытаясь заслонить собой большую тростниковую корзину, стоявшую на круглом столике.

— Миссис Лейес, — мягко произнес Кроукер. — Возможно, вас успокоит тот факт, что я только что имел честь разговаривать с вашим мужем. Он очень гордится вашим даром целительницы.

На лице Эстреллы Лейес появилась застенчивая улыбка.

— Ох уж этот Пабло...

Она стала выкладывать содержимое корзины на стол, а Нестор сказал:

— Сегодня я не видел Соню. Как она?

— У нее все в порядке, — как можно спокойнее сказал Кроукер. — Она слишком занята сегодня и просила меня заглянуть к вам.

— Это так любезно с вашей стороны, — тихо произнес Нестор. Краем глаза Кроукер заметил, что Эстрелла Лейес при этих словах подозрительно взглянула на него. Кроукер хотел улыбнуться ей, но, к собственному удивлению, не смог этого сделать. Казалось, ее гипнотизирующий взгляд полностью подчинил себе его волю.

Потом ее глаза наполнились слезами, и она тихо всхлипнула.

Нестор повернул к ней голову и, открыв бесцветные глаза, обеспокоенно спросил:

— Что случилось, миссис Лейес?

— Ничего, детка. — Она отвернулась, не в силах взглянуть на Нестора. — Я просто просыпала свой порошок, вот и все.

Нестор вздохнул и снова закрыл глаза, словно у него уже не было сил держать их открытыми. Пока миссис Лейес возилась со своими травами и порошками, он погрузился в глубокое нездоровое забытье.

— Эта болезнь полностью истощила его силы, — печально сказала Эстрелла Лейес.

Кроукер подошел к столу, и она, не поворачивая головы, спросила:

— Моя маленькая Соня... она мертва?

Кроукер молча кивнул, и Эстрелла Лейес низко склонила голову.

— По вашему голосу я поняла, что это была ужасная, насильственная смерть.

— Но откуда вам это известно?

Она подняла свои смуглые руки, испачканные травами и лекарствами, и провела ими вокруг Кроукера.

— Тревога и беспокойство здесь... и здесь. Память о прошлых событиях окружает человека, словно плащ.

В этот момент Кроукер вдруг почувствовал в своей ладони необычное тепло и понял, что все это время он машинально сжимал рукой в кармане камень духов. Вынув камень из кармана, он показал его Эстрелле Лейес.

— Я хотел бы попробовать его действие на Несторе, — тихо сказал он. — А вдруг ему поможет?

— О Боже! — У нее широко раскрылись глаза, и она быстрым движением взяла гладкий камень и крепко сжала его в кулаке.

— Вам известно, что это такое? — прошептала она, испытующе глядя на Кроукера.

— Вчера я положил этот камень моей племяннице на грудь, и она на некоторое время вышла из комы, хотя все врачи в один голос уверяли, что это совершенно невозможно.

Эстрелла со страхом взглянула на темно-зеленый камень.

— Не надо бы вам, сеньор, носить с собой этот камень.

— Не могу с вами согласиться, миссис Лейес. Знаете, что я нашел в доме Сони?

Он окунул указательный палец правой руки в какой-то темный порошок и прямо на поверхности стола нарисовал треугольник внутри окружности и точку внутри квадрата.

Ахнув, Эстрелла отшатнулась, потом поспешно стерла рисунки и нарисовала контуры человеческого глаза с двумя зрачками. Сузив глаза, она пристально посмотрела на Кроукера.

— Вы знаете то, что не имеете права знать. Вы не хилер.

— Но я и не разбойник, — возразил он. — А вот те, кто нарисовал эти символы в доме у Сони действительно самые настоящие разбойники. И я хочу найти их.

— Зачем? — спросила она негромко, но Кроукер догадался, что его ответ на этот вопрос исключительно важен для нее.

— Эти люди убили Соню. Вы правы, ее смерть была насильственной и страшной. — Кроукер перевел дух, понимая, что вторгается в неведомую ему область. — Я чувствую, что ее неуспокоенный дух все еще находится там, в доме.

— Вы хотите сказать, что она взывает о мести из загробного мира?

Кроукер подумал, что эта немолодая женщина не хуже его умеет задавать вопросы.

— Нет, она всегда ненавидела насилие.

— Это верно, — по-испански сказала Эстрелла Лейес, и взгляд ее смягчился, словно солнце выглянуло в хмурый день. Похоже, Кроукер выдержал испытание. — Тогда что же вы предлагаете?

— Покой, — сказал Кроукер. — Вечный покой ее измученной душе.

Эстрелла подошла ближе и хриплым шепотом спросила:

— Кто рассказывал вам об учении хета-и?

— Бенни Милагрос, когда мы хоронили Соню. Вы его знаете?

— Я была знакома с его дедом, Хумаитой Милагросом. — Эстрелла Лейес отвернулась от Кроукера. — На пятьсот миль вокруг Асунсьона каждому было известно это имя. Это был великий, почитаемый всеми целитель народа гварани.

— Вы присутствовали на его похоронах? — спросил Кроукер. — Бенни говорил мне, что тогда десять дней кряду шел проливной дождь и все эти десять дней он был там.

— Это правда, — коротко ответила Эстрелла Лейес, занявшись своими настойками. — У Бенни были непростые отношения с дедом, и все же между ними существовала неразрывная связь, совершенно особенная по сравнению с другими его внуками. Наедине с Бенни Хумаита всегда звал его тайным именем — Серо, что означает «гора». Очевидно, именно так он представлял себе своего внука. Однажды он сказал мне: «Горы ни с кем не советуются, у них свое представление о времени и пространстве». И я поняла, что он говорит о Бенни.

— Я слышал, Хумаита утонул в реке Парагвай.

Внезапно Эстрелла выронила из рук флакончик, и Кроукеру удалось поймать его на лету. Но тут сама Эстрелла стала медленно сползать вниз, и Кроукеру пришлось подхватить ее на руки.

— Миссис Лейес, что с вами?

Она оказалась такой легкой, словно у нее были пустотелые, как у птиц, кости. Однако она не была в обмороке. Взглянув ей в лицо, Кроукер увидел, что ее глаза были приоткрыты, а ресницы мелко дрожали, словно она спала наяву.

Не успев подумать о возможных последствиях, Кроукер прижал к ее горлу камень духов. И тут же услышал ее голос, тихий и слабый, словно доносившийся откуда-то издалека.

— Я из семьи рыбаков из народа гварани, — сказала она. — В тот страшный день двадцать лет назад я была вместе с отцом и братьями на реке. Тогда мне было двадцать два года, я уже успела побывать замужем и овдоветь, поэтому вновь вернулась к семейному промыслу — рыболовству, которым занималась с самого раннего Детства. Солнце еще не всходило над горами, предутренний туман был окрашен в нежный жемчужно-розовый цвет. Я всегда любила это время суток, когда яркие тропические краски на время приглушались рассеянным светом и туманом. Было так тихо, что, казалось, можно было услышать, как плавают рыбы в воде, повиливая хвостами.

Эстрелла замолчала, и Кроукер испугался. С одной стороны, ему хотелось заставить ее выйти из транса, но, с другой стороны, он испытывал не меньшее желание услышать продолжение ее рассказа.

— Мы нашли тело Хумаиты, — вновь заговорила Эстрелла. — Сначала мы решили, что он запутался в красно-черных корнях мангровых зарослей на берегу реки. Его плечи, руки и грудь были красными. Сначала мы подумали, что это красный речной ил. Но потом увидели, что тело Хумаиты не лежало на воде ничком, как это было бы, если бы он споткнулся и упал в воду. Он сидел, опутанный мангровыми ветвями и корнями и был весь в крови. Было совершенно очевидно, что его кто-то туда посадил. Он был целителем, поэтому ни одна птица, ни один зверь не могли притронуться к нему. Даже примитивные твари крокодилы держались на почтительном расстоянии. Все замерли на месте, не в силах сделать ни шагу. И только мой отец решился подойти к телу и вытащить его из мангровых корней. Я помню все так ясно, словно это произошло сегодня утром. Отец перевернул тело Хумаиты лицом вниз и стал оттирать ему щеки, горько плача, словно ребенок, потерявший мать. Никогда прежде мне не доводилось видеть отца плачущим, и это сильно напугало меня. Потом отец велел нам помочь ему затащить тело Хумаиты в лодку. Лицо Хумаиты было таким чистым, что было невозможно поверить в то, что несколько минут назад, когда мы нашли его, оно было в крови. Причем на левой щеке был нарисован кровью треугольник внутри круга, а на правой — точка внутри квадрата.

В этот момент ресницы Эстреллы перестали дрожать и все тело разом обмякло в руках Кроукера. Прошло еще мгновение, и Эстрелла взглянула на Кроукера спокойными и ясными глазами, словно очнувшись от долгого, освежающего сна.

Кроукер сжал в ладони камень духов и спросил:

— Как вы себя чувствуете, миссис Лейес?

Подняв руку, она медленно нарисовала кончиком указательного пальца на лбу у Кроукера контур человеческого глаза с двумя зрачками.

— Он не погиб, я чувствую дух Хумаиты в вас, сеньор... — Она с интересом взглянула на Кроукера. — Все эти годы я хранила молчание о смерти Хумаиты, потому что мой отец заставил нас всех поклясться в том, что мы никогда никому не раскроем этой тайны. И на полицейском допросе мы все говорили, что нашли его в реке лицом вниз.

— Почему ваш отец так сделал, миссис Лейес? — спросил Кроукер. — Почему он сам солгал и заставил солгать вас?

— Потому что он увидел страшные символы, которые напугали его до смерти.

— Но чего же он так испугался?

— Он знал, кому принадлежали эти символы. Впрочем, это было известно всем и каждому, потому что эти юноши были кем-то вроде приемных внуков Хумаиты. Вот они-то и убили его и оставили на его щеках свои знаки, чтобы ни у кого не оставалось в том сомнения.

— Антонио и Хейтор, — тихо спросил Кроукер. — Братья Бонита.

Она молча кивнула.

— Он был их учителем, воспитателем, он любил их как отец. Разве они не испытывали к нему ответного чувства?

— Что эти двое могут знать о любви? — печально произнесла Эстрелла Лейес — Они стали изгоями, сам Бог отвернулся от них.

Кроукер, несмотря на весь свой прагматизм, почувствовал, как у него похолодело сердце.

— Но зачем же они его убили?

— После того как он научил их всему, что они хотели знать, Хумаита стал им не нужен. — Эстрелла Лейес поежилась. — Видите ли, мне кажется, Хумаита знал, какие они злодеи, но был уверен, что сумеет отвратить их от зла. Он искренне верил в силу добра. Это и сгубило его. Братьев Бонита невозможно было изменить. И, что самое трагичное, пытаясь изменить их, Хумаита давал им все больше силы и власти, страшной власти. — Она схватила Кроукера за руку. — Вы были абсолютно правы, назвав их разбойниками.

Эстрелла вздохнула, и Кроукер поставил ее на ноги.

— Тот камень духов, который вы мне показали, принадлежал Хумаите, не так ли?

Кроукер молча кивнул.

Она обеими руками сжала руку Кроукера.

— Берегите его, никому не отдавайте и всегда носите с собой. — В ее голосе звучала тревога. — Обещайте мне сделать это, потому что или вы найдете этих разбойников, или они сами найдут вас!

— Обещаю.

Эстрелла Лейес пристально посмотрела ему в глаза. Должно быть, то, что она увидела, вполне удовлетворило ее, потому что она коротко кивнула ему и снова занялась своими травами и настойками.

Помолчав, Кроукер сказал:

— Расскажите мне об этих четырех символах.

У Эстреллы Лейес были необыкновенно длинные пальцы, и ее выразительная жестикуляция напомнила Кроукеру виденных им как-то камбоджийских танцовщиц.

— Треугольник внутри круга — это знак мужчины, огня или смерти. Точка внутри квадрата — знак женщины, воды или возрождения к жизни.

Смешав толченые сухие грибы с каким-то желтым порошком, от которого шел едва уловимый запах какао, она продолжала:

— Крест внутри трех концентрических окружностей — знак птицы, полета, путешествий, сердца Вселенной.

— А четвертый символ? — спросил Кроукер. — Тот, который взял себе Хумаита?

Она не сразу ответила, сосредоточенно смешивая порошок с какой-то коричневой жидкостью, потом сказала:

— Глаз с двумя зрачками символизирует то, что мы видим нашим внутренним зрением, так называемым третьим глазом. — Она ткнула пальцем в середину собственного лба. — В жизни все люди, осознанно или неосознанно, руководствуются именно внутренним зрением, теми видениями, которые открываются третьему глазу. В этом и заключается суть хета-и. Это дорога, по которой движется внутренняя сущность человека. В свою очередь, внутренняя сущность становится открытой и ясной для целителя, или, как мы говорим, хилера, при помощи внутреннего зрения.

Открыв небольшую коробочку, Эстрелла извлекла оттуда нечто, похожее на кусочек хлопковой ваты, и положила его в приготовленное снадобье, от которого сильно пахло гумусом, обильно устилавшим берега реки Парагвай.

— Это и память о прошлом, и штрихи настоящего, и картинки возможного будущего...

— Мне однажды приснился глаз с двумя зрачками, — признался Кроукер.

Казалось, она вовсе не удивилась этому.

— Это видение явится вам еще не один раз, — пообещала она.

— Ваше снадобье, — сказал Кроукер, заглядывая через ее плечо, — оно поможет Нестору?

Эстрелла пожала плечами.

— То, что предначертано Богом, невозможно изменить. — Она покачала головой. — Наверное, это глупо с моей стороны. Как и Хумаита, я пытаюсь сделать невозможное. — Взяв в руки сосуд с отвратительно пахнущим снадобьем, она повернулась к Кроукеру: — Вам следует кое-что запомнить на тот случай, если вы столкнетесь с братьями Бонита. Их место во Вселенной изменить нельзя. Этого не можете сделать ни вы, ни кто-либо другой. Хумаита попытался пробудить в них добрые чувства, и они убили его. Смотрите, не сделайте ту же ошибку!

Она подошла к безжизненно лежащему Нестору и осторожно разбудила его. Кроукер помог ему приподняться, и Эстрелла, поднеся сосуд к губам Нестора, заставила его выпить содержимое. Однако ни ее снадобье, ни камень духов, принадлежавший Хумаите, не могли остановить ненасытных вирусов, пожиравших его изнутри.

3

Когда Кроукер вернулся в дом Сони, его уже поджидали.

— Ты ее дружок, что ли?

На крыльце дома стоял красивый молодой человек, лет тридцати на вид. Волосы цвета жженой карамели были собраны в хвост. Он был худощавым и гибким, как гимнаст. На нем был дорогой шелковый костюм цвета шампиньона и, что совершенно не вязалось с костюмом, кеды. Под пиджаком виднелась кремовая тенниска от Версаче с двумя большими золотыми пуговицами. Он производил весьма внушительное впечатление, но самой неожиданной и пугающей чертой его внешности были глаза цвета янтаря.

— А кто спрашивает? — немедленно отреагировал Кроукер, приближаясь к крыльцу.

Мужчина так сильно и быстро ударил Кроукера, что тот едва удержался на ногах, даже не успев понять, что произошло. В ушах у него зазвенело, и ему пришлось схватиться за перила крыльца, чтобы не упасть. Левая сторона лица онемела.

— А в следующий раз я спущу тебя с лестницы!

Кроукер понял, что мужчина с янтарными глазами был удивлен и разозлен тем, что не смог сбить его с ног.

— Здесь вопросы задаю я! Это дом моей сестры.

— Так ты брат Сони?

— Карлито. — Он источал злобу, словно змея яд. — А ты, гринго, уже переехал к ней, как я погляжу?

С трудом оторвавшись от перил, Кроукер сказал:

— Меня зовут Лью Кроукер. Просто я решил провести здесь... несколько дней.

Как сказать ему о смерти Сони? Насколько Кроукеру было известно, о ее смерти знали только Бенни, Мария и он сам.

— Может, поговорим в доме?

Мужчина хищно оскалился, став похожим на лисицу.

— Матерь Божья! — по-испански воскликнул он. — О чем нам с тобой говорить?

Кроукер пожал плечами, открывая замок двери.

— Давай заходи, — сказал он.

Незнакомец двигался легко, словно умелый ныряльщик под водой. Войдя в дом, он вытянул шею и спросил:

— Моя сестра дома?

Кроукер закрыл за ним дверь.

— Карлито, когда ты в последний раз видел Соню?

Мужчина уставился на него своими янтарными глазами, в которых светилось жутковатое спокойствие.

— Или когда ты в последний раз разговаривал с ней?

— Какое ты имеешь право задавать мне такие вопросы?

— Почему бы тебе не присесть? — Кроукер кивком показал на кушетку, покрытую яркой накидкой.

— А в чем, собственно, дело? — сверкнули янтарные глаза.

Не видя иного выхода из создавшегося положения, Кроукер прямо сказал:

— Боюсь, твоя сестра мертва.

Мужчина медленно опустился на край дивана.

— Когда это случилось?

— Вчера, после полудня. — Кроукер перевел дыхание. — Ее убили.

Карлито вскинул красивую голову.

— Убили? Матерь Божья! — по-испански воскликнул он. — Как? Кто?

— Ей отрезали голову. Пока не знаю, кто это сделал.

— А ты кто? Детектив?

— Честно говоря, да. — Кроукер показал ему одно из своих служебных удостоверений.

Тот кивнул, у него на глазах показались слезы.

— А где тело?

Кроукер вспомнил о белом автофургоне с магическим символом на задней двери и о тех следах, что он обнаружил возле дома. Именно там Антонио и Хейтор отрезали Сони голову. Но он был уверен, что такой горячей голове, как брат Сони, не стоит говорить об этом.

— Понятия не имею, — спокойно ответил Кроукер.

— Хороший же ты детектив, — хмыкнул тот.

И все же что-то в этом человеке не нравилось Кроукеру. Что-то в нем было не так.

— А здесь тебе что надо? — В янтарных глазах снова мелькнула ненависть. — Что ты тут забыл?

— Не стоит так горячиться, — мягко произнес Кроукер.

Мужчина встал с дивана и угрожающе двинулся на Кроукера.

— Выслушай меня! — предостерегающе поднял руку Кроукер. — Неужели ты не чувствуешь ее?

Мужчина с янтарными глазами остановился и нахмурился.

— Душа твоей сестры все еще здесь. — Кроукер обвел руками вокруг себя. — Она ждет.

— Чего она ждет? — Похоже, он не питал склонности к мистике. Впрочем, он не смеялся...

— Она ждет, пока ее не отпустят с миром... — сказал Кроукер. — Ее душа не будет знать покоя, пока я не найду ее убийц. — Он взглянул на Карлито, но тот был невозмутим. — Отвечаю на твой первый вопрос. Да, я был ее другом, или был бы им, если бы ее не убили. Она была прекрасной женщиной во всех отношениях.

— Так ты, кретин, трахал ее?

Теперь уже Кроукер застал его врасплох. Своей биомеханической рукой он схватил Карлито за лацканы дорогого пиджака и с невероятной силой швырнул через всю комнату и, не давая ему опомниться, тут же крепко прижал его к стене. Теперь они стояли так близко друг к другу, что Кроукер чувствовал запах бифштекса с жареным луком, съеденного Карлито за обедом.

— Мужчина, не уважающий женщину, свинья, — тихо сказал Кроукер по-испански. — Но мужчина, не уважающий собственную сестру, вовсе не мужчина.

Странный зловещий огонек мелькнул в глазах Карлито и тут же исчез.

— И не смей называть меня кретином, — продолжал Кроукер по-испански.

Карлито медленно расплылся в лукавой улыбке.

— Ты говоришь совсем не так, как гринго, да и думаешь наверняка не так, как они.

Очевидно, эти слова в устах такого человека, как Карлито — агрессивного, высокомерного, самодовольного, — следовало воспринимать как извинение.

Кроукер ослабил свою хватку и шагнул назад. Карлито взглянул на свой пиджак — у него был такой вид, словно по нему проехался горный велосипед.

— Знаешь, — процедил он, — я убивал людей и за меньшее оскорбление.

В его левой руке сверкнул нож, но в этом уже не было ничего угрожающего. Эти двое уже закончили свой спор к взаимному удовольствию. Теперь обнаженное лезвие ножа служило лишь иллюстрацией к рассказу своего хозяина.

— Я резал им глотки от уха до уха и смотрел, как вытекала, пульсируя, кровь.

Кроукеру это начинало надоедать. Карлито хвастал, как испорченный ребенок, и с удовольствием наблюдал за реакцией Кроукера на свои отвратительные выходки. Кроукер вдруг представил себе молодого Калигулу, со смаком расписывающего свои грехи, чтобы шокировать окружающих. Однако подобно Калигуле Карлито был не только глупым, но и опасным ребенком, которого не стоило недооценивать.

— Потом, когда их братья и сыновья приходили, чтобы отомстить мне, — тем временем продолжал свой рассказ Карлито, — я проделывал с ними такую же штуку. Я не спал по ночам, дожидаясь, когда они проберутся в мой дом. — На его лице появилась коварная улыбка. — Понимаешь, я провоцировал их на это, сам же я никогда не врывался в их дома, никогда в отличие от них не покушался на их собственность. А потом я их наказывал за это до тех пор, пока мой нож не обагрялся их кровью.

Кроукер отправился на кухню, чтобы утолить жажду и хоть чуть-чуть отдохнуть от своего чрезмерно хвастливого собеседника. В кухонном шкафу он обнаружил несколько банок пива «Корона», но ему совершенно не хотелось ставить их в холодильник, стенки которого все еще были разрисованы кровью Сони. Он нашел открытую бутылку текилы и налил в стаканчики по двойной порции. Вернувшись в гостиную, он протянул один стаканчик брату Сони.

Оба сделали по глотку, и Кроукер сказал:

— Я хотел бы получить твое разрешение остаться здесь на ночь.

Такую же формальную грамматическую конструкцию он употребил бы, если бы просил руки его сестры. Карлито убрал свой нож.

— Ты просишь не так уж мало. — Он опустил глаза и покрутил в руках свой стаканчик. — Но ты немало сделал и сделаешь для Сони... и для меня.

— Понятно... благодарю за любезность.

Помолчав несколько секунд, Кроукер сменил тему и тембр голоса:

— Сейчас я разрабатываю одну версию — возможно, Соню убили братья Антонио и Хейтор Бонита. Ты знаком с ними?

— Да ты уже начал расследование, как я погляжу, — лениво проговорил Карлито. На его лицо упал горячий луч послеполуденного солнца, и его волосы вспыхнули оранжевым огнем. — А почему ты подозреваешь именно их?

— Тот способ, которым была убита твоя сестра... Кажется, обезглавливание — это их излюбленное дело.

Непроницаемые янтарные глаза рассматривали Кроукера.

— А что тебе известно об этих Антонио и Хейторе?

Кроукер уселся в кресле напротив.

— Совсем немного.

— Однажды... лет пять назад я имел с ними дело.

— Пять? Тогда тебе должно быть известно имя Бенни Милагроса.

Карлито сидел настолько неподвижно, что было видно, как пульсировала кровь на шее.

— Да, — выговорил он, наконец. — Я хорошо знаком с Беннито. Ты что же, дружишь с ним?

— Допустим.

— Ты осторожничаешь? Что же, это только к лучшему, — он кивнул. — С таким человеком, как он, надо держать ухо востро.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Кроукер.

Карлито, казалось, не услышал вопроса и, отхлебнув текилы, продолжал по-испански:

— Ты должен понимать, что эти люди — братья Бонита, Хейтор и Антонио — готовы заниматься любым опасным делом, которое сулит им хорошую прибыль — наркотики, оружие и боеприпасы, черный рынок средств телекоммуникации и компьютерной техники, полупроводниковые платы, проституция, заказные убийства, белое рабство — да, все это в наши дни приносит огромную прибыль. Однако отличительной чертой их бизнеса является то, что они никогда не бывают напрямую связаны со всем этим. — Он помахал в воздухе рукой. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, детектив. Международные преступники всегда прячутся за офшорные и прочие дутые компании, существующие только на бумаге. Правильно. Но братья Бонита сделали еще лучше — им лично не принадлежит ровным счетом ничего. Вместо этого они заставляют действовать других людей, которым предоставляют большую самостоятельность. И вот ты начинаешь раскручивать организованный ими бизнес, ежемесячно отдавая им шестьдесят пять процентов прибыли и пуская обратно в дело процентов тридцать, при этом оставляя себе три — пять, если очень повезет, процентов.

— Полагаю, — произнес Кроукер, — ты говоришь сейчас о себе.

— Все дело в том, — продолжал Карлито, не обращая внимания на слова Кроукера, — что созданная ими схема весьма коварна. Я хочу сказать, что, чем успешнее идут твои дела в организованном ими бизнесе, тем больше тебе предоставляют самостоятельности, создавая тем самым полную иллюзию того, что ты действительно держишь в руках контроль за делом. Однако все обстоит совсем иначе, и в действительности ты просто-напросто марионетка в руках братьев Бонита, для которых делаешь деньги. Если ты справляешься со своей задачей и при этом послушен и исполнителен, все идет хорошо и тебе платят за твои старания жалкие гроши. Если же тебе не повезет и дело, несмотря на твои усилия, потерпит крах, они, братья Бонита, не замедлят расправиться с тобой. А если в один прекрасный день к тебе ворвутся федералы с ордером на обыск, а то и на арест, вся вина за нарушение закона ляжет только на тебя, поскольку никаких доказательств причастности к этому братьев Бонита просто не существует в природе. Если же ты окажешься настолько глуп, что начнешь публично обвинять их, то очень скоро умрешь страшной смертью по воле весьма изобретательных в этой сфере братьев Бонита.

— Например, тебе отрежут голову, так?

Мужчина с янтарными глазами приподнял свой пустой стаканчик.

— Можно еще этого напитка?

— Бутылка стоит на столе в кухне.

Через мгновение Карлито вернулся с текилой. Он поставил бутылку на кофейный столик между собой и Кроукером, словно это был дорожный знак.

Солнце уже село, в сумерках лицо Карлито казалось еще более чувственным, но и более хищным. Он стал чем-то походить на ручного крокодила. Кроукер легко мог представить его торговцем оружием или наркотиками, работающим на братьев Бонита, ведущим полную опасностей жизнь в замкнутом круге денег и власти. Кроукер понимал, что сойти с этой орбиты без потерь было невозможно. Так какую же цену заплатил Карлито?

Несмотря на открытые настежь окна, в доме вдруг стало душно. Кроукер подошел к окну и выглянул на улицу. Небо было багрово-черным, остроконечные тени деревьев лежали на лужайках, газонах и припаркованных автомобилях, придавая им загадочный вид.

— Что ты делал для Антонио и Хейтора?

— Я занимался оружием и боеприпасами.

Он ответил слишком быстро, и Кроукеру стало ясно, что он солгал.

— Почему же ты расстался со своими работодателями? — спросил Кроукер.

— Скверная история.

Карлито бесшумно, словно кошка, подошел и встал рядом с Кроукером.

По обоюдному молчаливому согласию ни один из них не стал включать в доме свет, и теперь комната освещалась лишь уличными фонарями. Прохожий мог бы принять их за привидения, прижавшиеся лицами к оконному стеклу только что осиротевшего дома.

— Я был влюблен. — Карлито прошептал эти слова прямо в ухо Кроукеру. — Кажется, это было так давно... пять лет назад — целая вечность!

Он замолчал, и Кроукер не стал торопить его. По собственному горькому опыту он знал, что воспоминания, приносящие боль, не сразу обретают форму слов.

Карлито прокашлялся, словно у него перехватило горло, и стал рассказывать дальше:

— Я предложил ей выйти за меня замуж. Она была очень хорошей девушкой, чистой сердцем и душой. Она сумела увидеть во мне что-то... — Он взмахнул рукой, расплескивая текилу из стакана. — Впрочем, это не имеет значения. Она не знала в точности, чем я занимаюсь, но ей это не нравилось. Она как-то сказала, что от меня плохо пахнет, а когда я ответил, что от меня не может пахнуть ничем, ведь я не рыбак, она крепко обняла меня и прошептала в самое ухо: «Этот запах исходит не от тела, а от твоей души».

Карлито опрокинул в рот остатки текилы и хотел было налить себе еще порцию крепкого напитка, но внезапно передумал.

— Тогда я подумал: «Глупая девчонка! Что она может знать о жизни?» Но по ночам меня стали мучить кошмары, я просыпался от запаха горелого мяса. Так длилось не одну неделю. Наконец я понял, что мне снилось, как горит моя собственная плоть. — Он повернулся лицом к Кроукеру. — Вот тогда до меня дошло, что она вовсе не была глупой девчонкой. Она была совершенно особенной женщиной, она почувствовала исходивший от меня запах морального разложения. И тогда я подумал, что ей, должно быть, очень неприятен этот запах, так почему она не бросает меня? Как может она любить меня? Ведь секс — это очень просто и естественно, как дыхание. Но истинная любовь — совсем иное дело, она творит с тобой нечто непонятное тебе самому. Любовь меняет тебя, даже если ты этого совсем не хочешь. — Взглянув на свой опустевший стаканчик, Карлито снова перевел взгляд на безлюдную улицу. — И только потом я понял, что она ждала... Ждала, пока я не возненавижу этот запах так же сильно, как она сама.

Карлито отставил стакан в сторону и уперся кулаками в подоконник.

— Я хотел измениться... Я действительно хотел этого. — Его бицепсы вздулись, натянув дорогую ткань костюма. — Но в этой жизни за все приходится платить. Иной раз жалеешь, что не знал заранее цену. — Он глубоко вздохнул. — Бог или что-то вроде этого, может, Провидение или судьба, отняли у меня эту женщину. Карлито отвернулся от окна и отошел в сумрак комнаты. Кроукеру не терпелось задать вопрос, вертевшийся у него на языке, но атмосфера все еще была слишком наэлектризованной.

— Оставайся в доме, сколько захочешь, — сдавленным голосом произнес Карлито, — я никоим образом не претендую на него. И если ты ощущаешь здесь присутствие души Сони, тем лучше. Пусть она общается с тобой хотя бы таким способом.

Кроукер понял, что Карлито все еще вспоминает ту женщину, которая умерла пять лет назад. Постояв еще несколько минут, Кроукер тоже отошел от окна и, когда глаза привыкли к полутьме, увидел, что Карлито забился в самый угол комнаты.

— Ты веришь в существование духов? — спросил Кроукер.

— Во всяком случае, мне бы очень хотелось думать, что верю. — Его святящиеся янтарные глаза уставились на Кроукера.

Кроукер подумал, что Карлито отдал бы все на свете, чтобы вновь услышать голос той женщины. Словно читая его мысли, Карлито прошептал:

— Теперь они обе ждут, Роза и Соня... они обе теперь там.

Кроукер вздрогнул.

— Ты сказал, ее звали Роза?

— Да, Роза Милагрос.

О Боже! Так вот откуда он был знаком с Бенни! Он любил его сестру, которую убили братья Бонита! Возможно, именно этот факт объясняет его странноватое поведение — он снова переживал убийство Розы.

Карлито глядел перед собой невидящими, широко раскрытыми глазами и тихо говорил сам с собой, словно рядом с ним никого не было.

— Теперь я проклят, и я это знаю. Роза могла спасти меня. То, что я делал и делаю...

Резко повернувшись, он пересек комнату тремя большими шагами и, распахнув дверь, исчез.

* * *

Выехав на шоссе, Кроукер поставил кассету с хитами шестидесятых годов. Его то и дело обгоняли на своих спортивных моделях любители острых ощущений. Бессмысленно снуя туда-сюда в общем многополосном потоке движения, эти бесшабашные любители риска то и дело создавали аварийные ситуации, неожиданно подрезая другие автомашины.

Кроукеру хотелось еще раз обдумать тот шокирующий факт, что брат Сони был влюблен в Розу, сестру Бенни. Какую же роль он играл в этой запутанной истории? Одно было совершенно ясно Кроукеру — Карлито знал гораздо больше об Антонио и Хейторе Бонита, чем рассказал ему.

Странное дело, как только Карлито исчез за дверью, Кроукер почувствовал, что вместе с ним исчезла и какая-то страшная, хотя и неясная опасность.

Свернув со скоростного шоссе на бульвар Атлантик, Кроукер отправился на запад. До ужина с Дженни Марш оставалось немного времени, за которое нужно было провернуть еще одно дело.

Он вытащил компьютер, чтобы проверить, выполнен ли его запрос относительно номера телефона, который дал ему Майер. Машина выплюнула на экран короткий абзац текста. Это оказался номер сотового телефона, но Кроукера удивило не это. Оказалось, что номер зарегистрирован не на имя Майера, он принадлежал некоему Бенни Милагросу.

Бенни... Кроукер моментально вспомнил его странную просьбу выйти завтра ночью в море. Интересно, насколько случайным было совпадение этого ночного рейда с прибытием в Майами точно в то же время Хуана Гарсии Барбасены?

Кроукер долго сидел в машине, глубоко задумавшись и не замечая шума проносившихся мимо автомобилей. Ветер шевелил черные листья пальм, яркий свет фонарей выхватывал из темноты припаркованные у обочины машины. В затемненных окнах «Маргейтского клуба любителей стрелкового и питейного спорта» отражались витрины магазинчика похоронных принадлежностей.

Кроукер с неудовольствием вспомнил недавнюю встречу с Майером и разговор на кладбище. Он снова стал думать о том, что ему придется сделать, чтобы спасти жизнь Рейчел.

Потом он набрал номер Бенни.

— Алло?

— Бенни, это я.

— Амиго, что случилось? Как твоя племянница?

— Пока без изменений. — Кроукер заметил, что слишком сильно сжимает телефонную трубку. — Бенни, ты знаком с адвокатом по имени Майер?

— Нет.

— Марсель Рохас Диего Майер.

— Льюис, если бы я с ним был знаком, то наверняка запомнил бы его имя. Но я не знаю такого!

— А вот Рейф кое-что знает о нем...

— Рубиннет? — Бенни насторожился, и от Кроукера это не укрылось. — Ты с ним встречался сегодня?

— Да нет, я просто случайно наткнулся на него, — спокойно ответил Кроукер. — И он рассказал мне, что Майер связан с наркодельцами.

— Раз Рубиннет тебе так сказал, это, должно быть, правда, — неожиданно холодно произнес Бенни.

— Бенни, ты что, не ладишь с ним? Разве ты не хотел, чтобы его избрали на пост мэра во второй раз?

— Это было очень давно, Льюис. Времена меняются, люди тоже.

— Послушай, Бенни...

— Извини, мне нужно идти, меня ждет целая делегация из Колумбии. Потом, дружище. И будь поразборчивее, смотри, с кем имеешь дело.

— Бенни, не знаю, смогу ли отправиться с тобой, как мы вчера договаривались.

Ответом ему было молчание на другом конце, но Бенни не повесил трубку.

Через секунду Кроукер услышал немного раздраженный голос Бенни:

— Послушай, что с тобой случилось, амиго? Я на тебя рассчитывал.

— Знаю, Бенни, но тут случилось такое, что...

— Послушай, ты же дал мне слово! Это слишком важно для меня! Да что изменилось со вчерашнего дня, черт побери? Знаешь, что я тебе скажу, амиго, похоже, ты слишком прислушиваешься к злым и лживым языкам!

— Ты имеешь в виду Рейфа?

— Послушай, приезжай сейчас ко мне, поговорим как друзья, с глазу на глаз! — выпалил Бенни. — Эти чертовы колумбийцы подождут ради такого случая! Все равно они переругались между собой и ни о чем не смогут договориться.

— Ну хорошо, давай встретимся, но не у тебя, а в вестибюле больницы «Ройал Поинсиана», там лежит моя племянница.

— Отлично! Я буду там через полтора часа. А пока не надо ни с кем ни о чем говорить, ладно?

— Ты имеешь в виду Рейфа? — спросил Кроукер, но Бенни уже повесил трубку.

Кроукер убрал свой сотовый телефон. Что это за трения между Бенни и Рейфом? Что за черт?! Бенни сказал, что не знает никакого Майера, однако, судя по документам телефонной компании, именно он платил за его сотовый телефон. Так зачем же Бенни лгал? И почему этот ночной рейд имел для него такое большое значение? Бенни открылся Кроукеру с совершенно неожиданной стороны.

Что ж, в жизни Бенни было много такого, о чем Кроукер не имел ни малейшего понятия. Каждый новый день преподносил ему сюрпризы. Внезапно Кроукеру показалось, что привычный ему мир перевернулся, и дружба с Бенни вдруг приобрела какой-то зловещий и опасный оттенок, какую-то грозную подоплеку.

Был уже восьмой час. Прокатная контора должна была уже закрыться, если только Вонда ничего не перепутала.

Кроукер свернул в узкий переулок и, миновав мусорные баки, нашел заднюю дверь конторы. В залитом ярким светом фонаря переулке он был как на ладони. Пришлось немного повозиться и через пару минут фонарь погас.

Как он и ожидал, задняя дверь конторы было оснащена сигнализацией. С этим Кроукер тоже знал как справиться. Найдя распределительный щит, он осторожно открыл его металлическую дверцу. Убедившись, что сигнализация подключена к телефонному кабелю, он перекусил его стальными когтями.

Потом быстрым и осторожным движением он открыл замок задней двери и проскользнул в помещение конторы. Там было темно и сыро, пахло плесенью и старой пылью. Время от времени по стенам пробегал свет фар проезжавших мимо автомобилей.

Пригнувшись, Кроукер поднырнул под длинную стойку, очутившись таким образом на служебной территории. На полках позади стола он обнаружил пыльную банку из-под джема и кое-какие старые мелкие сувениры. На самой нижней полке лежали старый, изъеденный молью женский свитер, стершаяся пилка для ногтей, несколько флакончиков невероятно яркого лака для ногтей и маленький складной зонтик.

Кроукер уже собирался включить компьютер, но что-то остановило его, он почувствовал, что от компьютера исходит тепло. Он бросил взгляд на часы — двадцать минут восьмого. Вонда сказала, что контора закрывается ровно в половине седьмого. Значит, компьютер должен был давно остыть.

Помедлив несколько секунд, он все же включил компьютер и тут же понял, почему он был теплым. Программное обеспечение было на месте, но оно было девственно чистым, как в день, когда его установили, — ни одного файла, ни одной директории. Все, абсолютно все было тщательно стерто из памяти. Судя по тому, что компьютер был еще теплым, это было сделано не позднее, чем пятнадцать минут назад.

Он просмотрел дискеты, которые нашел в ящике стола, заранее зная, что не найдет ничего. Тот, кто стер всю информацию с жесткого диска, наверняка уничтожил дубликаты на гибких дисках.

И тут он наткнулся на Вонду, вернее, на то, что от нее осталось. На полке лежала ее голова, отрезанная весьма умело и аккуратно, как и у Сони. Она смотрела на него с полки, словно тоже была сувениром. Все вокруг было залито кровью.

Кроукер сел на пол, словно получил сильный удар в живот. Тяжело дыша, он пытался восстановить трезвость мысли и хладнокровие. На мгновение он закрыл глаза. До его слуха доносился лишь отдаленный шум уличного движения, и ни единого звука человеческого голоса или собачьего лая.

Открыв глаза, Кроукер заставил себя посмотреть на голову Вонды, и у него опять перехватило дыхание. Он протер глаза, но это был не обман зрения и не галлюцинация — между зубами была вставлена трехдюймовая дискета. Приблизившись, Кроукер увидел на ней наклейку.

«Не это ли ты ищешь, детектив?» — было написано на ней.

Он попытался вытащить дискету, но потянул слишком сильно, и голова упала ему на руки. Возможно, в другое время он бы посмеялся над абсурдностью ситуации, но теперь ему было слишком страшно. Вот где был настоящий сюрреализм — обеими руками он держал голову Вонды, широко раскрытые глаза молили его о помощи, а посередине лба кровью был нарисован уже знакомый ему символ — точка внутри квадрата.

Братья Бонита.

Вид мертвой головы с зажатой в зубах дискетой был так дик, что Кроукер на миг потерял ощущение реальности.

"Так не бывает, так не может быть! — подумал он. — Вот сейчас мимо меня пробежит Белый Кролик, бормоча на ходу: «Я опаздываю, опаздываю на очень важную встречу! Нет времени здороваться, нет времени прощаться! Я опаздываю, опаздываю, опаздываю!»

Осторожным движением стальных когтей он извлек дискету изо рта Вонды, положил ее в карман и, взяв голову девушки за светлые кудряшки, водрузил на прежнее место на полке. И тут он застыл на месте. Ему что-то послышалось — не то осторожные шаги, не то шорох одежды. Кто-то был здесь, рядом с ним! И это, конечно, был не Белый Кролик с карманными часами, а иное, страшное и опасное двуногое существо.

Антонио или Хейтор?

Кровь пульсировала у него в висках, мешая сосредоточиться на звуках. «Подожди, — сказал он сам себе. — Просто жди и слушай!»

По улице проехала машина. Комната на миг озарилась призрачным светом фар и снова погрузилась в темноту.

Машина остановилась совсем неподалеку. До Кроукера донеслись чьи-то голоса, хлопнула дверца, затем снова взревел мотор.

И тут Кроукер снова услышал этот странный звук! Он резко обернулся, но в наступившей темноте не различил ничего подозрительного. Потом он услышал тихий звук падающих капель и подумал, что это, наверное, капает с полки кровь Вонды. Краем глаза он вдруг заметил какой-то металлический отблеск. Кто-то двигался в дальнем углу помещения. Именно этот кто-то убил Вонду, потом стер информацию из памяти компьютера, оставив ему задиристую записку. И этот кто-то, несомненно, знает Кроукера, и знает, что он сейчас здесь, в конторе.

Так кто же? Антонио или Хейтор? Впрочем, какое это имело значение?

И тут он услышал грохот разбитого стекла и понял, что времени на раздумье у него больше не осталось. Он перепрыгнул стойку и пригнувшись бросился через комнату. Он высунулся в разбитое окно, снаружи доносился шум мощного двигателя. Но Кроукер услышал и другой звук — низкий и пульсирующий... генератор!

Стараясь не пораниться острыми осколками, Кроукер выбрался через окно в переулок. Выглянув из-за угла, он увидел отъезжающий на большой скорости белый автофургон. Кроукер со всех ног бросился вслед за ним, на ходу пытаясь разобрать буквы и цифры на номерном знаке.

Перед поворотом на шоссе фургон притормозил, и Кроукер понял, что лучшего момента уже не будет. Он изо всех сил прыгнул вперед, биомеханические пальцы царапнули по заднему бамперу, сдирая краску и пластик, и уцепились за какой-то выступ.

Кроукер попытался подтянуть ноги, но тут автофургон рванул вперед, и он больно ударился о бетонное покрытие коленом и бедром. Правой рукой он безуспешно пытался нащупать хоть какую-нибудь выемку на бампере, за которую можно было бы ухватиться. Тем временем фургон снова резко затормозил, пропуская полицейскую машину, и Кроукер понял, что при следующем рывке он неминуемо свалится. Он стал изо всех сил подтягивать тело на бампер, и ему уже удалось закинуть одну ногу, но тут снова взревел двигатель, и автофургон на большой скорости резко свернул направо, выезжая на шоссе.

Центробежной силой Кроукера швырнуло вбок, нога соскользнула с гладкой поверхности бампера, и он ударился подошвой башмака об асфальт так сильно, что полетели искры. Кроукеру грозило быть заживо освежеванным, если ему не удастся забраться на подножку. Но и отступить, когда убийцы были так близко, он не мог.

Фургон мчался вперед, то и дело совершая опасные маневры. Вслед ему неслись сердитые гудки и жалобный визг тормозов. Подтянувшись изо всех сил, Кроукер зацепился своей биомеханической рукой за поручень левой задней двери фургона. Еще через несколько секунд ему удалось закинуть ноги на бампер. На какое-то мгновение Кроукер замер, весь дрожа, словно он висел на краю отвесной скалы. Он старался не смотреть вниз, на дорогу, стремительно убегавшую из-под колес мощного автофургона. И тут он увидел нарисованный на двери фургона мистический знак — треугольник, вписанный в окружность, именно так и сказал ему мистер Лейес.

Должно быть, скорость фургона уже превышала семьдесят миль в час. Кроукер плотнее прижался к левой двери. Биомеханические пальцы надежно держались за поручень. Дотянувшись другой рукой до правой двери, Кроукер нажал на ручку и потянул на себя.

Под нажимом Кроукера дверь распахнулась настежь, и в этот момент фургон резко свернул с шоссе. Кроукеру чудом удалось сохранить равновесие. Одна нога все же соскользнула с бампера, и только сила биомеханической руки удержала его от падения и неминуемой гибели.

Ему пришлось собрать последние силы, чтобы вновь забраться на подножку. Но тут фургон внезапно резко затормозил. Сила инерции бросила Кроукера всем телом на левую дверь, и в тот же момент фургон снова рванулся вперед. От сильного удара Кроукер чуть не потерял сознание, и снова его спасла биомеханическая рука. Внезапно Кроукер почувствовал, что кто-то схватил его за ворот рубашки. С трудом повернув голову, он увидел знакомые злобные глаза янтарного цвета. Лицо было одновременно привлекательным и хищным, словно лисья морда. Над высоким лбом развевались волосы цвета жженого сахара. Это был Карлито!

Поджав губы, он сказал:

— Да это же наш детектив!

И тут же Кроукер получил сильный удар кулаком по лицу. Из глаз у него посыпались искры, и если бы не отблески уличных огней на металлическом лезвии, он бы не заметил скальпель, зажатый в руке Карлито. Льюис замотал головой, пытаясь прийти в себя после страшного удара. Желтоглазый мрачно ухмыльнулся, и тут Кроукер увидел рядом с ним еще одно, точно такое же лицо со злобными янтарными глазами.

О Боже! Близнецы!

— Да, я не Карлито. Карлито умер, — словно читая мысли Кроукера, сказал второй желтоглазый мужчина. — И я сам приложил руку к его кончине. История, которую я рассказал тебе, имела трагический конец. — В его глазах сверкнула злоба. — Надо же, как быстро мы встретились снова, детектив! Кто бы мог подумать! Клянусь, я получил немалое удовольствие от нашей первой встречи, а ты?

Первый близнец угрожающе взмахнул скальпелем.

— Антонио! — закричал он, стараясь перекричать вой ветра и скрежет колес. — Он прилип к нам, словно банный лист. Что будем с ним делать?

«Так это был не брат Сони! — пронеслось в голове У Кроукера. — Это был сам Антонио Бонита!»

С огромным трудом высвободив правую руку, Кроукер замахнулся, но первый близнец, Хейтор Бонита, успел ударить его каблуком под ребра. Кроукер скорчился от сильной боли, тщетно пытаясь вздохнуть. Хейтор нанес еще один удар, и Кроукер упал на колени, сползая со спасительной подножки и удерживаясь только благодаря своей биомеханической руке, мертвой хваткой вцепившейся в поручень. Антонио невозмутимо наблюдал за происходящим.

Внезапно внимание Хейтора привлекла биомеханическая рука Кроукера.

— Это что еще такое? — спросил Хейтор таким странным голосом, что Кроукер насторожился.

— Протез, — отозвался Антонио. — Я же тебе говорил.

— Да, говорил, — сказал Хейтор. — Я хочу эту штуку. Он взмахнул скальпелем, и Кроукеру стало ясно, что произойдет в следующую секунду. Казалось, Хейтор был заворожен биомеханическим протезом. Подобно энтомологу, неожиданно увидевшему новый вид бабочки, он не собирался просто так упустить свою находку. Он собирался отрезать эту руку по самое запястье!

Кроукер из последних сил старался стряхнуть с себя болезненное оцепенение и собрать в кулак всю свою волю, но это никак ему не удавалось. Он взглянул на Хейтора, потом на Антонио — одно и то же лицо! Кроукер похолодел. У него появилось жутковатое ощущение, будто он был жуком, приколотым на булавку. На него жадно смотрели две пары одинаковых глаз. Две пары одинаковых ноздрей раздувались от предчувствия свежей крови, два одинаковых рта кривились в блаженной улыбке, словно эти двое исполняли священную миссию.

Не видя иного выхода, Кроукер отпустил поручень. Не моргнув глазом, Антонио молниеносным движением схватил его своими железными пальцами и втащил в кузов фургона. Смертельный страх захлестнул сознание Кроукера. На свете существовало не так много вещей, которые могли испугать его. За свою жизнь он не раз сталкивался с душевнобольными, маньяками и патологическими убийцами. Но эти близнецы отличались от всех прочих. Их окружала жуткая аура зла, вызывавшая у любого, оказавшегося рядом с ними, животный страх. Они производили впечатление несмышленых детей, радостно играющих у трупа матери.

Две пары янтарных глаз сверлили Кроукера, его охватило страшное предчувствие. Антонио скрутил его еще крепче, а Хейтор стал примериваться, как получше отхватить ему руку. Со страхом глядя на Хейтора, Кроукер словно во сне увидел за его спиной, в глубине фургона, аппарат из металла и фарфора, от которого отходило множество трубочек. Он показался Кроукеру знакомым, где-то он уже видел такой, но где? Времени на размышление у него не было. Кроукер взглянул вниз на шоссе. Автофургон мчался так быстро, что бетонное покрытие слилось в одну сплошную линию. Упав с фургона на такой скорости, можно было запросто сломать себе ребра или, что гораздо хуже, шею.

Кроукер попытался вырваться из рук Антонио и выпрыгнуть на дорогу, но тот схватил его еще крепче, и Кроукеру не оставалось ничего другого, как беспомощно болтаться, ожидая своей участи.

В отчаянии Кроукер взглянул на Антонио, и между ними, совершенно неожиданно для обоих, пробежала искра, или вспышка молнии, таинственная и могущественная.

— Нет, не теперь... — Антонио остановил скальпель брата свободной рукой. — Терпение! — по-испански добавил он.

— Нет! — завопил Хейтор. — Я хочу получить ее сейчас и я это сделаю!

Он легко сбросил руку брата, и вновь скальпель зловеще сверкнул в свете уличных огней. Казалось, ничто не остановит Хейтора в его безумном стремлении завладеть трофеем.

И тогда Антонио сделал очень странную вещь. Улыбнувшись Кроукеру почти нежной улыбкой, он сказал:

— Духам тьмы все ведомо...

С этими словами он разжал пальцы, и в тот же миг скальпель рассек воздух в миллиметре от запястья Кроукера. Глубоко вздохнув, чтобы справиться с внезапно подступившей тошнотой, он сделал единственно возможное в такой ситуации — сгруппировавшись, он камнем упал с подножки фургона.

Кроукер катился и катился по бетонному покрытию стараясь максимально расслабить тело — именно так когда-то его учили падать. Вокруг скрежетали тормоза, бешено ругались водители. Его спасло то, что фургон мчался очень быстро, оставляя всех далеко позади себя.

Наконец, когда фургон уже скрылся из виду в облаках дизельных выхлопов, Кроукеру удалось откатиться на обочину. Рядом с ним тут же притормозил старенький пикап, за рулем которого сидел молодой парень. На вопрос о самочувствии, Кроукер, стараясь не кривиться от острой боли в плече и ребрах, ответил, что с ним все в порядке и попросил парня подвезти его.

Пока старенький пикап, весь трясясь и чуть ли не разваливаясь на ходу, послушно вез его к оставленной у конторы проката машине, Кроукер старался справиться с приступами тошноты. Перед глазами у него стояли два одинаковых лица, искаженных злобной алчностью и жаждой крови. Заскрипев зубами от боли, Кроукер закрыл глаза и тут же вспомнил знакомого вида аппарат из стали и фарфора, стоявший в глубине белого автофургона. Он был абсолютно уверен в том, что уже видел этот аппарат, но где? Потом он вспомнил шум компрессора. Мистер Лейес тоже слышал его в тот день, когда убили Соню.

Внезапно его пронзила догадка! Кроукер даже вскрикнул, напугав водителя. Он вспомнил, где видел этот аппарат. Братья Бонита пользовались перфузионным аппаратом, именно его Кроукер видел в белом фургоне! А компрессор делал его автономным! Теперь Кроукеру все стало ясно — "при помощи автофургона, перфузионной машины и компрессора они могли быстро совершать операции по добыче человеческих органов.

Кроукеру на память пришел скальпель, которым размахивал Хейтор, и теперь он уже не мог не представить себе обезглавленное и вскрытое тело Сони или Вонды, из которого окровавленные руки убийцы вынимают внутренние органы. Возможно, именно сейчас перфузионная машина прокачивала бельтцеровский раствор через почки Вонды, а может, и Сони... Какая страшная ирония судьбы! Кроукеру позарез была нужна почка. И достать ее он мог, только приняв предложение Майера... Интересно, откуда у Майера донорская почка? А что, если он как-то связан с братьями Бонита?

У Кроукера застучало в висках — у него появилось страшное подозрение. Это была почка хладнокровно убитого человека. Что за чудовища эти братья Бонита?! В этом еще предстояло разобраться. Кроукера передернуло. Перед его мысленным взором встали лица Антонио и Хейтора, их светящиеся изнутри янтарные глаза — холодные, жестокие, не знающие жалости. Эстрелла Лейес была права. Никогда еще Кроукеру не приходилось видеть людей, столь далеких от Бога и остальных человеческих существ...

4

Спустя час с четвертью Кроукер припарковал машину неподалеку от больницы «Ройал Поинсиана». Бирюзовый «мустанг», подаренный клиентом Майера, стоял на своем месте. Он выглядел поистине великолепно, ничего не скажешь. Кроукер поймал себя на мысли, что нужно купить для него чехол, иначе безжалостное солнце Флориды быстро высушит резину, выжжет обивку салона и погасит блеск полировки. Эта мысль означала, что подсознательно он уже считал эту машину своей. Кроукеру это не понравилось. Впрочем, так или иначе ему все равно придется решать что делать.

Достав из бардачка чистую тряпку, он вытер кровь с кожаного сиденья и руля «Т-берда» — его порезы и ссадины сильно кровоточили. Была уже половина девятого. Все героические усилия Кроукера пропали даром — номерной знак белого фургона оказался подставным. Запросив базу данных по городскому автотранспорту, Кроукер получил ответ — номер принадлежал «хонде», зарегистрированной семь лет назад в другом штате. Значит, номерной знак был просто украден, и это вовсе не удивило Кроукера. Братья Бонита были настоящими профессионалами в своем деле, было бы глупо недооценивать их. Кроукер стал вспоминать подробности двух своих встреч с Антонио. Как понимать слова Антонио о том, что любовь меняет человека, даже если он сам того не хочет? Неужели он был искренен? Неужели Антонио по-настоящему любил Розу Милагрос? Нет, это казалось совершенно невозможным. Ведь он сам убил ее и вместе с Хейтором отрезал ей голову, словно корове на бойне. Антонио сказал, что сам Бог или Провидение отняли у него любимую женщину. Но что он имел в виду? Судя по всему, близнецам были чужды человеческие чувства, тем не менее Антонио, казалось, искренне терзался из-за убийства Розы. Кроукер припомнил, как Антонио сказал, что теперь души обеих, Розы и Сони, ждут обретения покоя... Зачем ему понадобилось исповедоваться Кроукеру? Что могло их связывать? Он вспомнил, каким проникающим в самую душу взглядом одарил его Антонио. «И Бенни, и Эстрелла Лейес убеждены, что дух Хумаиты Милагроса переселился в меня, — думал Кроукер, — возможно, и Антонио увидел это же? Может, именно поэтому он сказал, что теперь проклят, что только Роза могла спасти его?»

Потом Кроукеру на память пришли слова Эстреллы о том, что Хумаита думал, что разглядел искру человечности в Антонио и Хейторе и за это они убили его. Она предостерегала его от совершения такой же ошибки. Кроукер машинально сжал в руке камень духов, который теперь постоянно носил в кармане. У него возникло то же чувство, что и на похоронах Сони, — беззащитности перед духами тьмы.

Очнувшись от этих тревожных раздумий, Кроукер вытащил из багажника дорожную сумку с новой, недавно купленной одеждой, и первым делом направился в мужской туалет, чтобы смыть с себя грязь и кровь и переодеться в чистое. Он вошел в больницу через приемный покой, поэтому никто не обратил особого внимания на его растерзанный вид. Однако в главном вестибюле, у лифтов, он наткнулся на Бенни.

— Боже правый! Где тебя носило, амиго? — Бенни был не на шутку рассержен, что не сулило ничего хорошего. Ухватившись за локоть Кроукера, словно клещами, он оттащил его в сторону. — Послушай, я хочу знать, что происходит, черт побери!

— О чем ты говоришь? — как можно спокойнее спросил Кроукер, пытаясь высвободиться из стальной хватки.

— Мы же с тобой договорились о ночном выходе в море на твоей лодке! А потом ты вдруг звонишь, говоришь, что имел беседу с Рубиннетом, и ни с того ни с сего отказываешься помочь мне! Я ничего не могу понять! Что тебе наговорил этот сукин сын?

— Для начала убери свои руки.

— Нет, сначала ответь на мой вопрос! — Пальцы Бенни сжались еще сильнее. — Опомнись, амиго! Это не шутки! Я уже дал обещание другому человеку! Я не могу нарушить слово!

— Это что? — Кроукер начинал злиться. — Угроза?

— Понимай как хочешь!

— А я-то думал, что мы с тобой друзья, Бенни.

— Друзья не отказываются от своих обещаний! — Бенни презрительно сплюнул на мраморный пол.

— Но друзья не врут друг другу! — выпалил Кроукер. — Что связывает тебя с Майером?

— С кем?

— Я же сказал, с адвокатом Марселем Рохасом Диего Майером! — Кроукер бешено сверкнул на Бенни глазами.

— Говорю тебе, я не знаю никакого Майера!

Кроукер обхватил кисть Бенни своими биомеханическими пальцами.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь самых крутых латиноамериканских наркодельцов, Бенни? Ты не знаешь, кто представляет их интересы здесь, в Штатах? И ты хочешь, чтобы я поверил в это?

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, яростно раздувая ноздри, словно два сцепившихся рогами в схватке оленя-самца.

— Отпусти мою руку. — Кровь бросилась Кроукеру в голову. — Не вынуждай меня применять силу.

— Ты хорошо подумал, амиго?

В ответ Кроукер так сильно сдавил кисть Бенни, что тот был вынужден разжать пальцы и отпустить Кроукера.

— Не знаю, что с тобой вдруг стряслось, но я сыт по горло твоим враньем, — с тихой яростью произнес Кроукер и нажал кнопку вызова лифта.

Бенни угрожающе шагнул ему наперерез.

— Ну нет! Мне еще нужно тебе кое-что сказать! Сделка есть сделка и обещание есть обещание. Еще никто не смел обманывать Бенни Милагроса! Никто! Ты понял? И я заставлю тебя...

— И как же ты это собираешься сделать? — Кроукер вошел в открывшиеся двери лифта. — Попросишь своих колумбийских дружков уговорить меня?

Двери начали закрываться, но Бенни бросился вперед и разжал их. «С меня довольно!» — мрачно подумал Кроукер, изо всех сил толкнул Бенни в грудь, тот отлетел к противоположной стене, и двери лифта закрылись.

Поднявшись наверх, Кроукер помедлил, стараясь успокоиться. Встреча с Бенни произвела на него тяжелое впечатление. Что-то странное происходило между ними. Казалось, они говорили на разных языках. Трудно было представить себе, что всего пару дней назад они вместе выходили в океан на «Капитане Сумо». Теперь от их дружбы не осталось и следа. Неужели Бенни втерся к нему в доверие только для того, чтобы заставить отправиться вместе с ним в этот таинственный полуночный рейс, который имел почему-то такое важное значение для него?

Однажды во время рыбалки в заповеднике Кроукера укусила карликовая гремучая змея. «Я чувствую твое напряжение, — сказал Каменное Дерево, делая надрез на месте укуса. — Яд будет нейтрализован через считанные минуты, так почему же ты волнуешься?» Кроукер ответил, что в жизни слишком много вопросов, на которые он еще не нашел ответа. Тогда Каменное Дерево произнес замечательную фразу: «Если ты не можешь найти ответ, значит, задаешь себе неправильный вопрос».

Прежде чем отправиться на поиски Дженни Марш, Кроукер решил заглянуть к Рейчел. Возле ее постели, заложив руки за спину, стоял доктор Стански. Он быстро взглянул на Кроукера и холодно кивнул в знак приветствия.

Кроукер подошел к изголовью постели и поцеловал Рейчел в лоб, который оказался неожиданно горячим.

— Что случилось? — взволнованно произнес Кроукер. Казалось, доктора Стански тронуло отчаяние, прозвучавшее в голосе Кроукера.

— К сожалению, у меня для вас плохие новости. У Рейчел развивается сепсис. Положение, безусловно, серьезное. Но здешние врачи делают все, что в их силах. — Он показал на две новые капельницы. — Они применяют сильнейшие антибиотики. Теперь остается только ждать, поэтому я уговорил миссис Дьюк поехать домой отдохнуть. Она просидела возле Рейчел целый день, и ее нервы совсем расстроены. — Тут он заметил, в каком состоянии был Кроукер. — Пожалуй, вы выглядите ничуть не лучше.

— Я упал с грузовика, — скривился Кроукер.

— Шутить изволите? — Доктор Стански неодобрительно взглянул на него исподлобья. — Дайте-ка я осмотрю вас. — Он расстегнул рубашку Кроукера. — Да-а... вот это грузовик...

— Ну как, вам удалось найти донорскую почку? — спросил Кроукер, надеясь, что ему все же удастся избежать сделки с Майером.

Доктор Стански покачал головой, натягивая резиновые перчатки.

— Боюсь, все мои старания напрасны, — пробормотал он.

Взяв пинцет, он извлек из кровавой ссадины на правом плече Кроукера несколько кусочков щебенки.

— Я ничего не могу сделать для нее, совсем ничего, — сказал доктор Стански, обрабатывая антисептиком порезы и царапины на теле Кроукера. — Я испробовал решительно все. — Он бросил ватный тампон в эмалированный лоток. — Но мои надежды не оправдались. — Он стянул с рук перчатки и бросил их вслед за тампоном. — Видите ли, для медиков, особенно для тех, кто имеет дело с донорскими органами, вопросы врачебной этики имеют громадное значение. — Он пристально вгляделся в безжизненное лицо Рейчел. — Теперь она в руках Божьих, нам остается только молиться.

Поблагодарив доктора Стански, Кроукер вышел из палаты. Он был сильно расстроен, голоден, к тому же все тело болело, как после побоев. Только теперь он вспомнил, что весь день у него не было и крошки во рту.

Доктора Марш он нашел в комнате отдыха, где она недавно посвящала его в секреты регистрации донорских органов. Деятельность братьев Бонита представляла собой совершенно иной аспект этой проблемы.

Увидев Дженни Марш, Кроукер остановился как вкопанный. Она была поразительно красива в черных брюках, зелено-голубой блузке и черном замшевом пиджаке. Умелый макияж придавал ее кошачьему личику еще большую привлекательность. Блестящие густые волосы были свободно распущены по плечам.

— Доктор Стански сказал мне, что моя племянница доставила вам хлопот, — сказал он, любуясь молодой женщиной.

Дженни мрачно кивнула:

— Не могу понять, почему нам никак не удается справиться с сепсисом.

— Доктор Стански считает, что виной тому чрезвычайная ослабленность Рейчел.

— Согласна, — нахмурилась Дженни. — И все же странно... Она получает курс сильнейших антибиотиков, с помощью которых даже ослабленный организм мог бы вполне успешно бороться с сепсисом, ведь ей же не восемьдесят лет в конце концов! — Она покачала головой. — Однако факт остается фактом, нам не удается избавиться от сепсиса, и он ее постепенно убивает. Теперь донорская почка становится еще необходимее.

Кроукер вытащил пачку документов, полученных от Майера.

— Надеюсь, я принес хорошую новость.

Он подвинулся ближе к свету, и Дженни увидела ссадины и синяки на его лице.

— О Боже! — воскликнула она. — Что с вами случилось?

Кроукер потрогал челюсть, до сих пор нывшую от удара Антонио.

— Сегодня мне крепко досталось. Но не стоит из-за этого волноваться. Доктор Стански уже обработал мои раны, пока мы с ним разговаривали. Удивляюсь, как он не выставил мне счет за медицинские услуги. — Помедлив секунду, Кроукер протянул ей документы: — Дженни, скажите, это может спасти жизнь Рейчел? Без всяких медицинских околичностей, да или нет?

Она задумалась, и Кроукер понимал, о чем она размышляла. Врачи долго добивались статуса полубогов, а довериться собеседнику означало на время отказаться от этой привилегии.

Наконец она кивнула:

— Хорошо, я буду с вами полностью откровенна.

— Поверьте, я очень высоко ценю ваше доверие.

Дженни просмотрела документы и, немного помолчав, спросила:

— Лью, вы серьезно собираетесь воспользоваться незарегистрированным донорским органом?

— Это зависит от того, что вы скажете, — ответил он. — Это настоящие документы? Такая почка действительно существует?

— Да, похоже, документы настоящие, но...

— Тогда я добуду эту почку.

— Но... — Дженни вскинула зеленые глаза на Кроукера.

— Никаких «но»! Сейчас важно только одно — спасти жизнь Рейчел.

— Но вы даже не знаете, откуда взялась эта почка! — резко возразила Дженни.

Кроукер постучал пальцем по пачке документов.

— Судя по этим бумагам, она оттуда же, откуда берутся другие донорские органы — из Объединенной сети трансплантатов.

— Правильно, — сказала Дженни, но глаза говорили иное. — Но этого не может быть, потому что я постоянно запрашиваю их базу данных, и клянусь вам, там такой почки нет! — Она взмахнула пачкой документов. — Последний раз я проверяла это пару часов назад, между операциями. Эта почка не зарегистрирована, это незаконно!

Кроукер почувствовал, как у него подогнулись колени, и вся боль, которую ему пришлось испытать за весь этот долгий и изнурительный день, снова навалилась на него.

— Боже милостивый, Дженни, не делайте этого, пожалейте Рейчи! Ведь раньше вы говорили, что для нее могли бы сделать исключение и пересадить ей незарегистрированную почку!

— То была минутная слабость или минутное безумие... — Она явно смутилась. — Сама не понимаю... — Она покачала головой. — Но теперь благоразумие и здравомыслие вернулись ко мне. Я не прикоснусь к незарегистрированной почке.

— Даже если речь идет о спасении жизни Рейчел?

— Да, даже в этом случае, — ровным тоном ответила она.

Напряжение между ними росло. Дженни обладала сильным характером и привыкла придерживаться строгих принципов. Это было ее достоинством, но сейчас Кроукеру нужно было, чтобы она вошла в его чертовски трудное положение. Ведь это его, а не ее племянница могла умереть в любую минуту, ведь это он потерял эту девочку много лет назад и чудом обрел ее вновь в этой трагической ситуации. Мысль о том, что он может опять потерять Рейчел, и на этот раз навсегда, была нестерпимой.

— Лью, я знаю, вы готовы сдвинуть горы для нее, — сказала Дженни, опровергая его мысли. — Я вижу это в каждом вашем движении, в каждом вопросе и взгляде. Но вы должны выслушать меня. Нельзя, вы слышите, нельзя пользоваться незарегистрированной почкой! В противном случае вы не только совершите смертельный грех, но сами станете соучастником гнусного преступления!

Ее зеленые глаза сверкали решимостью, и Кроукеру стало окончательно ясно, что они оба зашли в тупик.

Что бывает, когда коса находит на камень?

Но самое страшное заключалось в том, что он признавал ее правоту. Думая об Антонио и Хейторе, этих чудовищах, охотившихся за людьми, словно за лесной дичью, и вырезавших у них внутренние органы, Кроукер точно знал, что ни за что на свете не согласится быть их соучастником. Но у него еще осталась призрачная надежда на то, что почка, которую ему предлагал Майер, была получена не преступным путем, поэтому он решил пройти весь путь до конца, даже если этот конец окажется слишком страшным и жестоким.

— А что, если эта почка получена законным путем? — спросил он.

— Гадание на кофейной гуще, Лью...

Поколебавшись, она все же подошла к компьютеру. Глядя на ее руки, Кроукер подумал, что у хирургов и у музыкантов одинаковые пальцы, умные и словно существующие сами по себе, выполняющие каждый свою задачу, что создавало впечатление, будто у человека не две, а по крайней мере десять рук.

Быстрыми, уверенными движениями Дженни набрала код доступа к базе данных Объединенной сети трансплантатов. Голубоватый отсвет экрана падал на ее лицо и делал ее похожей на сказочную фею из детской книжки. Получив подтверждение доступа в базу данных, она набрала на клавиатуре серийный номер почки, которую предлагал Майер. Взглянув на экран, она вдруг слабо ахнула.

— Что такое? — встревоженно спросил Кроукер, который со своего места не мог разобрать текст на экране.

— Этого не может быть, — прошептала Дженни, поворачиваясь к Кроукеру. — Эта почка действительно зарегистрирована! Более того, она зарезервирована для Рейчел!

Кроукера захлестнула горячая волна радости.

— Значит, она существует, — прошептал он. — И она вполне законна.

Ему казалось, что в окружающей его полной тьме безнадежности вдруг засиял луч надежды, дорога к которому была опасной, пустынной и губительной для его души. Но для Рейчел это был благословенный путь к спасению, к жизни.

— Слава Богу! — едва слышно произнес он.

Потом ему в голову пришла новая мысль.

— Дженни, если эта почка уже в банке данных Объединенной сети трансплантатов, то, возможно, мы уже можем получить ее, раз она зарезервирована для Рейчел?

Пробежав пальцами по клавиатуре, Дженни покачала головой.

— Не получится. Хотя орган зарегистрирован, он еще «на пути» к банку. И это обычное дело. Как только получено согласие донора, проводят анализы крови и антигенов, и тут же сообщение об этом органе поступает в информационную сеть. Полагаю, донор находится где-то в Южной Флориде, но сама почка еще не готова.

Кроукер чертыхнулся про себя. Он-то надеялся перехитрить Майера и заполучить донорскую почку без выполнения неслыханных условий адвоката. Однако Майер, похоже, все предусмотрел.

Дженни выключила компьютер и откинулась на спинку стула. Она прикрыла глаза, и Кроукер залюбовался ее профилем, изящным и строгим.

Потом она взглянула на Кроукера и спросила:

— Лью, как вам удалось совершить это чудо?

Он беспомощно развел руками.

— По самому определению, чудеса не поддаются объяснению.

— Согласна. И все же, как вы это сделали?

Кроукер молча смотрел ей в глаза.

— Ну хорошо. — Она опустила свои зеленые глаза. — Но время идет, сепсис убьет Рейчел за несколько дней, если нам так и не удастся с ним справиться. Шансы на спасение тают с каждым днем... Скажите вашему донору, что мне понадобится некоторое время, чтобы проверить результаты тестов, указанные в документах. Обычно я делаю биопсию почки реципиента, прежде чем решиться на трансплантацию, но в данном случае я не стану этого делать, так как состояние Рейчел слишком тяжелое, чтобы она могла перенести сразу две операции подряд. Как только почка будет получена, я немедленно приступлю к проведению операции по ее пересадке.

— Отлично, — сказал Кроукер, чувствуя, как за ним захлопнулась стальная дверь. Теперь у него нет иного выхода, кроме как позвонить Майеру и принять ужасные условия сделки. Он должен был сделать это ради спасения жизни Рейчел. Завтра, после полуночи он убьет Хуана Гарсию Барбасену. Сам дьявол взял Кроукера за горло и было неизвестно, отпустит ли он его после выполнения условий Майера.

Словно во сне или под действием наркотиков он протянул руку к телефонному аппарату на столе рядом с компьютером и набрал номер Майера. Он оставил на автоответчике срочное сообщение и номер своего сотового телефона.

— Я должен дождаться, пока мне перезвонят, — сказал он Дженни.

— Хорошо. Ну что же, здесь нам делать больше нечего. — Она приложила руку к животу. — Похоже, мой желудок требует пищи. Он настоятельно просит покормить его.

Когда они подъехали к ресторану, пошел дождь, и не просто дождь, а настоящий тропический ливень.

Ресторан «Огни гавани» располагался недалеко от того района, где жила Мэтти, и был очень популярен среди молодежи. В этом ресторане звучала музыка шестидесятых годов, вновь вошедшая в моду. Кроукер припарковал машину, с трудом найдя свободное место, и заглушил мотор. Некоторое время он сидел неподвижно, глядя на уличные огни, отражающиеся в блестящем зеркале мокрого асфальта. Между машинами пробегали люди, согнувшись от ветра и дождя.

— Кажется, вы сейчас очень далеко отсюда. Что вы там видите?

Кроукер вздрогнул и очнулся. Как он мог забыть про Дженни?!

— Я думал обо всех обещаниях, которые я давал и исполнял. Ни одно из них не кажется мне столь важным, как обещание оберегать Рейчел от всех бед и напастей, которое я дал сам себе.

В ресторане было прохладно. Загорелая длинноногая официантка с любезной улыбкой повела их через отделанный деревом зал. Справа, сквозь клубы пара поблескивала сталью кухня, слева шумел переполненный бар. Звучала старая песенка — «Увидимся в сентябре», напомнившая Кроукеру жаркие ночи его юности.

— Может, мы сядем на веранде? — спросила Дженни. — После целого дня, проведенного в операционной, шумные компании действуют мне на нервы.

Кроукер отметил, что усталость не только не лишила Дженни привлекательности, но, напротив, добавила ей томного очарования.

— Слишком много человеческой плоти прошло сегодня через мои руки...

Кроукер с готовностью кивнул:

— Согласен. У меня голова раскалывается от кондиционеров.

Кроме них, на веранде под огромным голубым навесом никого не было. Официантка зажгла на их столике свечи. Нежное оранжевое пламя дрожало под порывами ветра, отбрасывая неровно пляшущие тени на стену.

Дженни заказала шотландское виски, а Кроукер — содовую с лимонным соком и двойной кофе. Сидя напротив Дженни, он любовался игрой живого пламени свечей в ее зеленых глазах.

Дождевые струи барабанили по навесу, разбрызгиваясь крохотными фонтанчиками на перилах. Официантка принесла заказанные напитки и меню.

Кроукер залпом осушил бокал с содовой и принялся за кофе.

— Могу я задать вам один вопрос, Дженни? — Получив ее молчаливое согласие, он продолжал: — Вам лично приходилось сталкиваться с нелегальными донорскими органами?

Дженни молча внимательно поглядела на Кроукера. Наверное, именно так она смотрела на вскрытые тела пациентов на операционном столе. Наконец, она произнесла:

— Это из-за Рейчел стало для вас навязчивой идеей?

— Из-за нее, — согласился Кроукер. — И по другим причинам тоже.

— В вас сейчас говорит детектив?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, лично я с этим не сталкивалась. Я уже говорила вам, как отношусь к нелегальным органам.

К ним подошла официантка принять заказ. Дженни заказала мексиканский салат и жареного морского налима со спагетти. Кроукер попросил то же и для себя.

Когда они снова остались одни, Кроукер сказал:

— Тем не менее был такой момент, когда вы практически согласились пересадить любую почку, невзирая на ее происхождение.

— Да, я всерьез думала об этом. — Дженни отпила глоток виски. — Мне это напомнило медицинский колледж. — Она поглядела на Кроукера поверх рюмки. — Временами я чувствовала себя послушницей женского монастыря, мечтающей о сексе. Мои учителя рассказывали о методах проведения той или иной операции, а я все подвергала сомнению. Правильно ли это? Возможно, существует другой, лучший метод? Такие еретические мысли посещали меня не всегда, а только тогда, когда обсуждались сложные операции — например, онкологические — с серьезными побочными эффектами. И тогда я начинала задумываться, почему они приносят больше вреда, чем пользы? Даже если пациенту удавалось сохранить жизнь, он становился слабым, искалеченным существом, обреченным мучиться все оставшиеся годы...

Сильный порыв ветра едва не задул пламя свечей.

— То же самое произошло и сейчас. Меня вновь посетила еретическая мысль, но теперь ко мне вернулось благоразумие.

Кроукер молча прихлебывал кофе, размышляя над ее словами. Она говорила ему сущую правду — для нее медицина была все равно что религия, потому что могла объяснить необъяснимое, превратить хаос в порядок. И нарушение ее правил, пользуясь словами Дженни, было равносильно смертному греху, потому что, кроме этих правил, между ней и непроглядной бездной не было ровным счетом ничего. В этом отношении они были похожи — оба стояли на страже жизни, борясь со злом.

И вместе с этими мыслями к Кроукеру пришло осознание, что стена, разделявшая их, исчезла, оставив их в пугающей близости друг к другу.

Непрекращающийся ливень без устали барабанил по навесу, зловеще пророкотал раскат грома, и через секунду бело-голубая молния прошила темное небо. Коричневый пеликан, потревоженный в своем гнезде под мостом, расправил крылья и медленно полетел низко над водой, выставив вперед огромный клюв.

На веранде появилась официантка с подносом, и в ту же секунду зазвонил сотовый телефон Кроукера. Пока темноглазая официантка расставляла тарелки с едой, он отошел в самый дальний неосвещенный угол веранды. Он прислонился к перилам, дождевые капли падали ему за воротник.

Это звонил Марсель Рохас Диего Майер. Крошечные цифры на кнопках сотового телефона Кроукера горели зеленым фосфоресцирующим светом. Он слушал Майера, не сводя глаз с лица Дженни, как будто ее вид помогал ему противостоять красноречию адвоката. Стоя у последней черты, он вдруг ощутил поднимавшийся откуда-то изнутри страх.

— Договорились, я весь к вашим услугам, — с трудом выдавил Кроукер.

— Вот и отлично! — откликнулся Майер. Казалось, он ни минуты не сомневался в таком исходе. — Значит, осталось только передать вам информацию об объекте. — Он имел в виду жертву, Хуана Гарсию Барбасену, и проявлял разумную осмотрительность, зная, что Кроукер разговаривает по сотовому телефону. — Время прибытия не изменилось — завтра в полночь.

— Где? — Кроукер вновь взглянул на Дженни. Сейчас ему как никогда прежде хотелось быть рядом с ней, стать ее частью, чтобы потом, когда случится неотвратимое и он запятнает свою душу несмываемым страшным грехом, иметь возможность хотя бы надеяться на спасение, идущее от Дженни.

— Об этом не стоит говорить по телефону, — сдержанно произнес Майер. — Приблизительно на юге.

Значит, рядом с Майами.

— Я хочу получить почку до этого времени.

— Сначала поцелуйте его в затылок, да так, чтобы он после этого не встал, — ухмыльнулся Майер. — Тогда ваша племянница получит то, в чем так нуждается.

Кроукер хотел было поспорить, но зачем? Все равно выбора у него не было.

— Мне нужна полная информация о нашем друге.

— Как раз сейчас мы заняты ее составлением, — проговорил Майер. — Он любит менять свои планы в последнюю минуту из соображений безопасности.

— Я не могу ждать, — нетерпеливо сказал Кроукер. — Состояние моей племянницы существенно ухудшилось.

— Тут требуется терпение, мистер Кроукер. Мой клиент хочет все предусмотреть, не оставляя решительно ни малейшего шанса случаю. Советую и вам последовать его примеру. — Голос Майера слегка смягчился. — Поверьте мне, информация облегчит вашу трудную и опасную миссию. Чтобы спасти Рейчел, вы должны действовать безошибочно.

«Да, я должен убить Хуана Гарсию Барбасену с первого же выстрела, — подумал Кроукер, — но что после этого будет со мной? Как я буду жить дальше?»

— А если она умрет, пока я буду ждать ваших дальнейших указаний?

— А что, если небо упадет на землю, и нас всех смоет в океан? — равнодушно отозвался Майер. — Надо надеяться на лучшее, сэр.

Интересно, была ли эта вера у самого Майера?

— Жду встречи с вами завтра в половине одиннадцатого утра, не позднее. Больше ждать я не могу, — сказал Кроукер. — Я буду на смотровой площадке, рядом с кафе для журналистов.

— Хорошо, я тоже буду там, — помедлив, ответил Майер.

— Смотрите же, обязательно приходите, — сказал Кроукер. — Время сейчас работает против меня.

Спрятав сотовый телефон в карман, Кроукер вернулся к столику.

— Я попросила унести наши тарелки, иначе еда остыла бы, — сказала Дженни, и в ее глазах он увидел молчаливый вопрос.

Благодарно кивнув, Кроукер сел на свое место. То, что она не стала есть без него, было приятно, словно нежный поцелуй в щеку. Кроукер старался успокоиться. Не имело значения, что ждало его впереди. Надо было спасать Рейчел.

— Ну как? Все в порядке? — не сумела скрыть своей тревоги Дженни. — У нас будет эта почка?

— Да, как только я заплачу за нее.

— Неужели деньгами?

Кроукер промолчал, удивляясь ее проницательности.

Официантка вновь принесла тарелки с едой и спросила, не хотят ли они еще чего-нибудь. Кроукер поблагодарил ее и отказался.

— Больше не буду спрашивать. — Дженни принялась за рыбу. — Собственно, это не мое дело.

Над водой поднялся туман, закручиваясь, словно венские локоны, рассыпанные по подушке.

Кроукер взглянул на Дженни. Мельчайшие капли дождевой воды сверкали бриллиантами в ее рассыпанных ветром волосах, в зеленых прозрачных глазах отражались свечи. Он пожалел, что это свидание было назначено им для того, чтобы получить ее профессиональный совет. Она ему очень нравилась, его влекло к ней.

Дженни ловко намотала спагетти на вилку.

— Пока вы там разговаривали по телефону, я думала... Собственно, дело в том, что я бы хотела быть в этом деле заодно с вами.

Кроукер вспомнил холодные желтые глаза Антонио и Хейтора и торопливо сказал:

— Не думаю, чтобы это было интересно для вас.

Он стал с деланным удовольствием есть свою рыбу, не чувствуя ее вкуса, стараясь не глядеть на обиженное лицо Дженни.

— Честно говоря, мне бы тоже этого хотелось, Дженни...

Она недоуменно вскинула голову:

— Так за чем же дело стало?

— Я падаю в какой-то колодец, слепой, словно летучая мышь днем, и не хочу тянуть вас за собой.

— Даже если я сама этого хочу?

— Дело не в вашем желании или нежелании. Вы же ничего не знаете...

— Так в чем дело? — Она развела руками. — Я очень люблю и умею слушать.

Кроукер покачал головой:

— Давайте забудем об этом.

— Вот те раз! Я от чистого сердца хочу сделать доброе дело, а вы не даете!

— Дженни...

— Нет, нет и еще раз нет! Дело зашло слишком далеко, теперь это уже вопрос доверия, не так ли? Ну хорошо, тогда выслушайте меня. — На ее лице появилось смешанное выражение горечи и сожаления. — Насколько была успешной моя профессиональная карьера, настолько оказалась несчастной моя личная жизнь. Я развелась с мужем, и мы оба тогда считали, что это произошло из-за моего чрезмерного увлечения работой. Но теперь я знаю правду, и она гораздо печальнее. Дело в том, что мой муж был хорошим человеком.

По небу прокатился громовой раскат, у пристани плясали на якорях рыбачьи лодки.

Дженни пожала плечами.

— Кто знает, может, в глубине души я считаю, что недостойна хорошего человека. Стоит только припомнить, с какими мужчинами я имела дело после развода. Взять хотя бы мое последнее увлечение — Дино. Он отлично одевался, ездил на «феррари», этакий огромный самец, гордящийся своей сексуальной силой... «Джен, я буду трахать тебя, пока ты не закричишь!» Он действительно любил так говорить, но, что гораздо хуже, мне это нравилось.

Она взглянула в глаза Кроукера, ожидая увидеть в них осуждение.

— И что же? Мы занимались сексом по полтора часа непрерывно, но вместо оргазма я получила инфекцию мочеполовой системы!

Оба тихо рассмеялись, но веселье длилось недолго, слишком напряженной была атмосфера вокруг них. Помолчав немного, она продолжала:

— Теперь ты понимаешь меня? — Незаметно для себя она перешла на «ты». — Я страшно удивилась, когда поняла, что меня влечет к тебе, потому что ты как раз и есть очень хороший человек. Я поняла это с самого начала, как только мы познакомились. А твое отношение к Рейчел так тронуло мое сердце...

Кроукер чувствовал, что она еще не все сказала, но Дженни замолчала. Между ними протянулась невидимая нить взаимного притяжения, невысказанные слова симпатии повисли в воздухе, жаркие искры желания, казалось, вот-вот готовы были вспыхнуть между двумя натянутыми как струна телами.

— Нет, я не умею этого, — прошептала Дженни, — у меня это никогда не получалось.

— Как приятно слышать, что ты хоть чего-то не умеешь.

— А еще я не умею кататься на лыжах, — смущенно прошептала она.

Взяв ее за руку, Кроукер поднялся.

— А мы и не собираемся кататься сейчас на лыжах...

* * *

Тим Бакли пел свои грустные песни о несбывшихся надеждах и горьких расставаниях, от которых хотелось плакать. Квартира Дженни была напоена его музыкой, словно фимиамом, и одно это многое рассказало Кроукеру о потаенной стороне ее личности.

Для Кроукера первые прикосновения, когда страсть смывает все границы, всегда были самыми чудесными. От предвкушения в нем закипала кровь.

Они стояли посередине комнаты, босиком на толстом ковре и медленно ласкали друг друга. От нее пахло лимоном и сандаловым деревом, и когда ее волосы коснулись его щеки, дрожь вожделения пробежала по его телу.

— Мне нравится ласкать тебя, касаться твоей кожи, — тихо прошептал Кроукер.

Она прижалась к его плечу и тихо прошептала:

— Скажи мне, какая я, что тебе нравится делать со мной...

Он послушно выполнил ее просьбу, рассказывая, что чувствует, лаская ее тело, отвечавшее трепетом на его прикосновения.

Указательным пальцем он коснулся ее шеи и почувствовал, как лихорадочно пульсирует сонная артерия. Потом он провел пальцем до ямочки над ключицей и дальше, по округлой груди, пока не коснулся напряженного соска. И обо всем этом он нашептывал ей в самое ухо. В ответ она прижималась к нему всем телом, и Кроукер понял, что ее возбуждали не только его прикосновения, но и то, что он доказывал ей словами, что думает о ней, что он сам движим не только животной страстью.

Нет ничего страшнее для женщины, чем чувствовать себя забытой во время близости.

Его руки скользнули на ее бедра, и она ловким движением забралась на него, словно на дерево, обняв руками шею, а щиколотки скрестив на пояснице. Кроукер забыл про боль в избитом теле. Он притянул Дженни к себе, не переставая шептать о том, что он чувствует. Дрожа и осыпая его поцелуями, Дженни тоже стала говорить ему о своих ощущениях. Она была вся горячая, влажная и открытая, поэтому Кроукер вошел в нее, не испытав ни малейшего сопротивления. Каждое движение его тела Дженни сопровождала лихорадочным лепетом, еще больше возбуждавшим их обоих. Оргазм у нее наступил удивительно быстро, и пока Кроукер приходил в себя, она снова крепко прижалась к нему, шепча нежные слова и тихо постанывая от наслаждения. И Кроукер был неутомим.

Сейчас это была совсем другая Дженни Марш! Это была не та хладнокровная женщина — врач, хирург, властно распоряжавшаяся в отделении диализа больницы «Ройал Поинсиана». Интересно, кто еще видел ее такой? Возможно, ее муж, но только не этот жеребец Дино и не прочие ее незадачливые любовники. Это был тот редкий момент безотчетного наслаждения, когда исчезают все условности и ограничения.

В последний раз глубоко войдя в нее, он сам испытал оргазм такой силы, что не удержался от хриплого крика, Дженни тоже пережила очередной оргазм вслед за ним, царапая его потную спину ногтями и крепко сжимая его ягодицы ногами.

Потом, они лежали, обнявшись, в ее постели, не зажигая света. Свет уличных фонарей пробивался сквозь вертикальные жалюзи, рисуя на ее лице кресты и разводы, похожие на татуировку аборигенов. Однако глаза оставались в тени, и Кроукер не мог увидеть их выражения.

Она осторожно провела пальцем по его ссадинам и синякам, словно проверяя, насколько хорошо обработал их доктор Стански.

— У тебя сейчас такой отрешенный взгляд, — прошептала она. — Скажи, о чем ты думаешь?

В ресторане она сказала Кроукеру: «Это вопрос доверия». И она была абсолютно права. Доверие имело огромное значение. Если есть человек, которому ты целиком и полностью можешь доверить свое сердце, все свои самые сокровенные тайны, то все остальное уже не важно. То, что Кроукеру предстояло сделать для спасения жизни Рейчел, было настолько ужасно, что сейчас ему как никогда требовалось утешение, если не сказать прощение.

Он рассказал ей об Антонио и Хейторе, о том страшном бизнесе, который они организовали в Южной Флориде, охотясь на людей и вырезая у них внутренние органы, которые потом шли на продажу. Рассказал он о Соне и о Вонде, о Бенни и его деде, хилере народа гварани.

— О, Лью, скажи, что это жестокая шутка!

— Поверь, мне самому очень бы хотелось, чтобы это было именно шуткой. — Он достал из кармана камень духов. Теперь его матовая темно-зеленая поверхность казалась почти черной.

— Что это?

Он повертел камень в пальцах.

— Помнишь, Рейчел на короткое время вышла из комы? И не только пришла в себя, но и вполне осмысленно разговаривала со мной. Помнишь, ты тогда сказала, что этому нет объяснения с медицинской точки зрения?

— Лью, в нашем деле хватает случаев, которым трудно дать научное объяснение, правда, врачи предпочитают об этом не распространяться.

— Вот что я сделал перед тем, как она очнулась. — Он положил камень духов на грудь Дженни.

Поглядев на камень, она покачала головой.

— Но я ничего не чувствую.

— Может быть, ты и не почувствуешь, но Рейчел почувствовала его и пришла в себя.

Дженни вздохнула.

— Медицине известны даже случаи самоизлечения от рака пациентов, от которых уже отказались врачи. Человеческий организм — сложный и не до конца изученный генератор жизненной энергии.

— Этот камень действительно помог Рейчел.

Ровное дыхание Дженни внезапно прервалось.

— О Боже!

Она инстинктивно прижала руки к груди, к тому месту, где лежал камень духов. Глаза ее закрылись, но продолжали двигаться под веками, как это бывает во сне.

Через несколько секунд, показавшихся Кроукеру вечностью, она открыла глаза и хриплым от потрясения голосом сказала:

— Мне что-то привиделось. — Она взглянула на камень духов. — Забери его, пожалуйста. — По ее телу пробежала крупная дрожь.

Перегнувшись через нее, Кроукер положил камень духов на ночной столик.

— Что ты видела?

— Что ты должен сделать, чтобы получить эту почку?

В ее голосе звучала глубокая тревога. Кроукер понял, что она заставила себя задать этот вопрос, догадываясь, что ответ будет ужасен. Кроукер крепко прижал Дженни к себе, не зная что ответить. На своем плече он почувствовал ее горячие слезы.

— Лью... Боже мой... Боже ты мой! Лью, я видела тебя! Твое тело плавало в мелкой зеленой воде, лицом вниз, с широко раскинутыми руками, задевая за корни и ветки мангровых зарослей... — Она прижалась мокрой щекой к его плечу. — Там была кровь, очень много крови, словно вся она вытекла из тебя...

* * *

Она не хотела отпускать его от себя, но у нее хватило ума не спорить с ним. Кроукеру надо было еще многое успеть. Он вышел из дома и сел в свою машину. После шторма, закончившегося так же внезапно, как и начавшегося, воздух был насыщен ароматом жасмина, опавшей листвы и мокрой глинистой земли. Низко в небе висела полная луна цвета меди.

Тишину ночи нарушало лишь верещание древесных лягушек.

Ему вспомнился отец, застреленный в узком переулке всего в трех кварталах от дома, как он лежал на земле, став вдруг маленьким, старым и скрюченным. Кроукеру тогда показалось, что убит не только его отец, но и все воспоминания о нем. После похорон друзья отца, тоже полицейские, взяли его с собой посидеть в кабачке за кружкой пива. И там, полупьяный, он с наслаждением слушал их рассказы об отце — веселые, печальные. Они вызывали у него то чувство смущения, то чувство гордости за отца, но все они были очень задушевными. Именно тот вечер с друзьями отца помог ему восстановить внутреннее равновесие. В их рассказах отец снова вернулся к нему.

Потом Кроукер подумал о Соне. Близость с Дженни избавила его, наконец, от бесконечных кошмарных воспоминаний о том страшном моменте, когда он открыл дверцу холодильника. Наконец, ему удалось вспомнить живую Соню, гибкую, сильную, очаровательную, какой она была в тот вечер, когда танцевала с Кроукером в баре «Акула».

Кроукер подъехал к круглосуточной автозаправочной станции. Кругом не было ни души. Тишину нарушали лишь звон мошкары и еле слышная музыка в стиле кантри, доносившаяся из центрального киоска. Станция была полностью автоматизирована, и ему не нужно было звать служащего. Кроукера сейчас это вполне устраивало. Он чувствовал себя выжатым как лимон, ему хотелось побыть в одиночестве, и он с завистью вспомнил о Каменном Дереве, жившем в одинокой лачуге в заповеднике Эверглейдс.

Пока заправлялся бензобак его автомобиля, Кроукер старался не думать о том, что увидела Дженни под влиянием камня духов. Это была картина его собственной гибели.

Вспомнив о дискете, которую он вынул из рта Вонды, Кроукер достал ее и вставил в дисковод своего компьютера. Дискета была подпорчена слюной, кровью, грязью и бог знает чем еще. Компьютер отказался читать информацию, но Кроукер настаивал на своем.

Наконец на экране появились строчки текста. Похоже, информация была частично зашифрованной, но и то, что Кроукеру удалось разобрать в этой абракадабре, заставило его кровь похолодеть в жилах.

Перед ним были документы, касающиеся тайной жизни, протекающей под покровительством дяди Сэма. Судя по обрывочным данным, некое высокопоставленное должностное лицо внутри АКСК занималось в высшей степени секретными операциями. Дискета начиналась со строгого запрета всему персоналу некоей организации под названием ДИКТРИБ, что расшифровывалось, как Бюро торговли с развивающимися странами, получать доступ к данным, записанным на этой дискете. ДИКТРИБ секретно существовал в рамках министерства юстиции США.

На дискете были отражены перемещения огромных денежных средств из США в различные страны Латинской Америки. Однако эти данные имели пугающую особенность — были указаны только коды получателей. Чиновники министерства юстиции были всегда чрезвычайно скрупулезны в отношении любой документации. Драконовские правила министерства предусматривали обязательное наличие в любой, особенно в бухгалтерской, документации кодов как отправителя, так и получателя денежных сумм. Однако эти финансовые документы АКСК не имели кодов отправителя.

Это могло означать только одно — операции финансировались из теневого бюджета. С этим термином Кроукер познакомился, когда работал на АКСК. Он означал, что операции финансировались не только без согласия конгресса, но даже без его ведома. То есть формально такие операции просто не существовали.

Теневой бюджет был порожден бюрократической системой, поскольку иногда в интересах весьма влиятельных структур проводились такие операции, которые никогда не получили бы официального одобрения на Капитолийском холме.

По соображениям безопасности основным участникам таких операций обычно присваивались псевдонимы, тайный смысл которых порой был известен лишь тем, кто их давал. Должностное лицо, деятельность которого была отражена на дискете, имело псевдоним Серо. Со всевозраставшим чувством ужаса Кроукер вспомнил, как Эстрелла Лейес рассказала ему об отношениях между Бенни и его дедом — наедине с внуком Хумаита всегда называл его Серо, что в переводе означало «гора».

От этих мыслей у Кроукера голова пошла кругом. Неужели Бенни Милагрос работал на федералов? Возможно, именно поэтому он был столь несловоохотлив и загадочен, когда разговор заходил о его бизнесе?

И чем же занимался Серо?

Из обнаруженных на дискете сведений явствовало, что в сферу его деятельности входило не только перемещение денежных средств, но и отправка qpy-жия, стратегическое размещение командных кадров и офицеров АКСК по всей Латинской Америке. Все зарегистрированные на дискете действия были санкционированы и руководимы самим Серо. Неужели Бенни? Кем же был этот человек на самом деле? Проглядывая на экране страницу за страницей, Кроукер пришел к выводу, что вся эта информация не что иное, как отражение большой подготовительной работы для проведения крупной операции. Но какой? Принимая во внимание число задействованных агентов и количество оружия и боеприпасов, можно было подумать, что в любой момент готовы начаться реальные боевые действия.

Последний файл был настолько испорчен, что все попытки Кроукера переписать его на жесткий диск ни к чему не привели. Этот файл содержал сведения о том, что главным агентом и местным информатором Серо был не кто иной, как Хуан Гарсия Барбасена.

Боль от предательства была настолько сильной, что Кроукер ощутил ее почти физически. Теперь он понял, почему для Бенни был столь важен ночной рейд на его лодке — он собирался встретиться с Барбасеной, и для этой цели лучше всего подходила частная лодка под управлением друга. Таким образом, об этом могли знать только двое — сам Бенни и Кроукер.

Так вот к чему свелась вся их дружба, — не более чем обеспечение надежной и безопасной встречи Бенни с Барбасеной!

Благодаря упорным стараниям Кроукеру удалось восстановить два подробных счета на отправку груза, означенного как медикаменты. Когда он увидел шестизначный код места погрузки, то есть фактически код отправителя, кровь застыла у него в жилах. Этот код был известен ему по прежней работе на АКСК. Это был федеральный арсенал в Арлингтоне.

Значит, Серо посылал Барбасене не медикаменты, а оружие и боеприпасы с правительственных складов.

Ошеломленный, Кроукер неподвижно сидел за рулем своей машины. Такого Бенни Кроукер не знал, даже не мог представить. Впрочем, это было лишним доказательством его высокого профессионализма. Легенда Бенни была столь совершенна, что невозможно было представить его в роли офицера АКСК. Кроукер провел рукой по уставшим глазам. Он чувствовал себя, словно в кошмарном сне. Однако реальность оказалась куда страшнее любого кошмара.

Конечно же, ему в голову сразу пришла мысль, что именно братья Бонита оставили ему издевательскую записку: «Не это ли ты ищешь, детектив?»

Учитывая источник информации, ее следовало бы расценивать с изрядной долей скептицизма. Возможно, братья Бонита решили скомпрометировать Бенни, причин для ненависти к нему у них было достаточно. Но это шло вразрез с логикой. Каким образом они могли заполучить доступ к засекреченной правительственной базе данных?

Но у Кроукера было еще одно доказательство того, что Бенни совсем не тот, за кого себя выдает. Если верить базе данных телефонной компании, именно он оплачивал номер Майера. Не был ли он сам этим таинственным клиентом Майера? Однако если Барбасена был агентом Бенни, зачем ему понадобилось убивать его?

Кроукер снова вспомнил об Антонио и Хейторе. Они знали, что Кроукер еще недавно был детективом. Они также знали, что он был знаком с Соней. У него в ушах до сих пор стоял первый вопрос Антонио: «Так ты ее дружок, что ли?» Должно быть, братьям Бонита было известно также о том, что Кроукер и Бенни были друзьями. Внезапно у него по спине побежали мурашки. А что еще им было известно о нем? Не подверг ли он еще большему риску Рейчел? А Дженни? Кроукер схватился за голову.

Майер был не тем, за кого себя выдавал. Похоже, Бенни тоже оказался совершенно другим человеком.

Так кто же лгал, а кто говорил правду? Кто представлял для него большую опасность — братья Бонита или Бенни? Кроукер был вынужден сознаться себе в том, что ответа на этот вопрос он не знает. Но обязательно узнает! А пока он был словно зачумленный, который может заразить каждого, с кем вступает в контакт.

Медленно выйдя из машины, он прошел сквозь рой мошкары, кружившей под ярким фонарем, вставил на место топливный пистолет, закрыл крышку бензобака и вынул из щели автомата свою кредитную карточку.

Внезапно Кроукеру вспомнилось, как он висел на подножке автофургона. «Нет, не сейчас...» — сказал Антонио и остановил руку Хейтора. Что бы это могло значить? Почему Антонио позволил ему уйти от неминуемой гибели?

Вернувшись в машину, он взглянул на экран компьютера — там была последняя страница списка кодов получателей. Он уже хотел закрыть файл, когда заметил то, чего не увидел сразу. В самом конце файла во внешне безобидный текст была вставлена пиктограмма. Он дважды щелкнул на ней. Экран потемнел, включился модем. Через некоторое время экран вновь засветился — компьютер вошел в сеть ДИКТРИБ и тут же запросил пароль. Кроукер не мог придумать ничего другого, кроме как набрать свой личный временный код. Через несколько секунд на экране появилось зловещее сообщение:

Код аннулируется. Дальнейший доступ запрещается. Явиться завтра в шесть утра на стадион парка Фламинго для собеседования. Росс Дарлинг.

Интересно, кто это такой — Росс Дарлинг? И что это за организация такая — ДИКТРИБ? Он стал нажимать на клавиши, но оказался весьма эффективно заблокирован. Хуже того, когда он снова вошел в сеть, экран тут же погас, поскольку его код доступа был аннулирован. Похоже, он каким-то образом серьезно потревожил многоголовую гидру...

День четвертый

1

Основными магистралями, пересекавшими Саут-Бич с севера на юг, были: Океанский бульвар, Вашингтон-авеню и Коллинз-авеню. Однако с каждой неделей Саут-Бич расползался все дальше на север и запад.

Этот район так долго был в запустении, что его жители до сих пор, казалось, не могли поверить в его недавно начавшееся бурное возрождение. Большинство домов здесь были построены в тридцатых — сороковых годах, и во время Великой депрессии здесь можно было снять номер в полупустом отеле всего за пять долларов в неделю. В пятидесятых — шестидесятых годах здесь селились преимущественно пенсионеры — по большей части евреи из Нью-Йорка.

В конце семидесятых — начале восьмидесятых полуразрушенными зданиями необычной архитектуры заинтересовались спекулянты, у которых было больше денег, чем знаний и культуры. Тогда многие потеряли свой капитал. Однако спустя несколько лет, в конце восьмидесятых, сюда хлынул поток европейских дизайнеров, фотографов и их моделей, привлеченных невероятно низкими ценами. Они были в восторге от аляповатой архитектуры зданий и невероятных украшений в стиле Деко.

Было уже за полночь, когда Кроукер остановил свою машину у клуба «Мадонна». Оставалось меньше суток до того момента, как Хуан Гарсия Барбасена прибудет в Южную Флориду и станет жертвой Кроукера.

Разноцветные неоновые лампы освещали большие, в натуральную величину фотографии девушек-танцовщиц. Ретушь лишила снимки жизни, сделала их пустыми. Это напомнило Кроукеру пустую жизнь бедной Вонды. Теперь она уже не сможет наполнить свою жизнь смыслом. Кроукер миновал табачную лавку, из раскрытых дверей которой доносилась темпераментная афро-кубинская музыка. Тут он вспомнил о предательстве Бенни, и его снова захлестнула боль.

Клуб «Рок-фонарь», где в группе «Манман» играл Гидеон, Кроукер нашел без труда. Кем был для Рейчел это загадочный Гидеон? Приятелем? Или поставщиком наркотиков? Скорее всего и тем, и другим.

В этом клубе, как в «Маргейтском клубе любителей стрелкового и питейного спорта», были затемненные окна. Кроукер дошел до угла, заглянул в узкий переулок, заставленный зелеными контейнерами для мусора, возле которых жалась большая полосатая кошка с огромными глазами, похожими на желтые стеклянные шары. Над задней дверью жужжала, как осиное гнездо, лампочка сигнализации. Два грязных окна выходили в переулок. Кроукер заглянул в одно, увидел раковину и писсуар. По другую сторону грязного переулка была глухая, без окон стена, с единственной металлической дверью, запертой на висячий замок. Повернувшись, Кроукер направился к главному входу.

Клуб был стилизован под гараж — бетонные пол и стены, и три бензоколонки пятидесятых годов. Потолок украшали увеличенные страницы старых календарей. Перекрещивающиеся пожарные лестницы вели на второй уровень. Самым оживленным местом был авангардистского вида бар из железа и огнеупорного стекла. Там тусовались аленделонистые мальчики в блестящих слаксах и губасто-грудастые кандидатки в фотомодели. По телевизору, свисавшему с потолка, показывали какое-то шоу. Но звук был выключен, и грохочущий рок создавал более чем странное звуковое сопровождение.

На подиуме рядом с танцевальной площадкой сидели музыканты группы «Манман».

Кроукер заказал две бутылки новоорлеанского пива «Черный Вуду». Его раздражал вид юнцов, бесцеремонно лапающих разгоряченных девиц, но он отдавал себе отчет в том, что в их возрасте он сам был таким же, если не считать того, что тогдашнюю молодежь не так пугала жизнь.

С пивом в руках Кроукер подошел к музыкантам и тронул за плечо гитариста.

— Пива? — миролюбиво предложил он.

— Мы знакомы? — Гитарист обернулся, и Кроукер буквально остолбенел от удивления. Это была юная девушка с глазами желтыми, как нью-йоркское такси, и вертикальными, как у кошки, зрачками.

Он автоматически протянул ей бутылку пива и сказал:

— Теперь будем знакомы.

Она улыбнулась, показав маленький серебряный шарик, вдетый в кончик языка. Заметив заинтересованный взгляд Кроукера, она сказала:

— Вот рассмотри хорошенько!

И высунула язык, чтобы Кроукер разглядел, что это был не шарик, а миниатюрный череп.

Рассмеявшись, она одним жадным глотком выпила полбутылки пива.

— Я ищу Гидеона, — оправившись от изумления, произнес Кроукер.

У нее был большой рот с пухлыми губами, крупный с горбинкой нос и блестящие светлые волосы. В прошлой жизни она вполне могла быть королевой красоты своего колледжа. Но сейчас она была гораздо интереснее и необычнее.

— Гидеона здесь нет, — сказала она, облизывая губы. На ней был черный кружевной топ и юбочка из серебристого люрекса, такая коротенькая, что едва прикрывала обтянутые черными колготками ягодицы. На поясе было четыре черных кожаных ремня, украшенных множеством пряжек, на каждом запястье по десятку звенящих индийских браслетов, а на ногах черные коротенькие сапожки на низких каблуках.

— Ты кто — поклонник, фанат или просто ищешь, кого бы снять на ночь?

— Что же ты так плохо обо мне думаешь? — произнес Кроукер, не сводя с нее глаз. Что-то в ее лице казалось ему странно знакомым — неужели он видел ее прежде?

— Тогда подожди немного, скоро приползут завсегдатаи, и среди них ты найдешь все, что только захочешь.

— Мне нужно сказать пару слов Гидеону.

Она допила пиво.

— Ну хорошо. Что ты ему хочешь сказать?

— Это личный разговор.

— Ну да, все так говорят, — ухмыльнувшись, сказала она и закинула пустую бутылку за усилитель.

У нее была ярко-красная электрическая гитара, разрисованная черными розами. Она висела у нее на бедре, словно шестизарядный револьвер на поясе у ковбоя.

Наклонившись к Кроукеру, она презрительно потянула носом:

— Чем это от тебя так воняет, а? У тебя, что ли, кобура под мышкой? — Она приподняла брови.

Однажды, еще мальчиком, Кроукер из любопытства заглянул в сгоревший выключатель и увидел там раскаленный добела оголенный конец провода. Исходивший от него жар отбил у него желание засунуть туда палец. Нетрудно представить себе трагические последствия такого действия. Эта девица напомнила ему тот сгоревший выключатель — под хрупкой пластмассовой оболочкой скрывалась смертельная опасность.

— У меня нет оружия. — Он поднял вверх руки.

Покачав головой, она положила руки на гитару.

Кроукер обратил внимание на ее развитые бицепсы.

— Ну да, если не считать оружием эту руку, как у терминатора.

Кроукер вытянул из кармана фотографию Рейчел, которую дала ему Мэтти, и протянул ее гитаристке.

— Узнаешь?

— Нет.

Однако Кроукер был уверен, что она солгала. Общеизвестное утверждение, что глаза являются зеркалом души, было заблуждением. Отец Кроукера научил его смотреть не в глаза, а на крошечные мышцы возле рта — именно они выдавали мысли человека.

— Ее зовут Рейчел Дьюк, у нее с Гидеоном какие-то общие дела, так ведь?

— А говоришь, что не легавый. Да ты лживый подонок, вот ты кто!

— Собственно говоря, я дядя Рейчел.

Она с показным равнодушием перебирала струны гитары, но что-то в ее лице изменилось. Возможно, она была бывшей подружкой Гидеона и ревновала его к Рейчел. Обычное дело в богемных кругах. Впрочем, это было ему только на руку.

— Вчера я виделся с Рейчел, — сказал он. — В больнице. Она умирает.

— Рейчел умирает? — запинаясь, пробормотала она, машинально снимая с себя гитару.

— Так тебе известно, что она попала в больницу, не так ли?

— Я была с ней в ту ночь, когда ее скрутило. — Ее жутковатые кошачьи глаза сверкнули. — Я и есть Гидеон.

— Ты? — совершенно обалдел Кроукер, не в силах оторвать взгляд от аппетитно округлых грудей, едва прикрытых черным кружевным топом. Уж кем-кем, а дружком Рейчел эта девица никак не могла быть!

Лицо девицы скривилось от отвращения.

— Черт бы тебя побрал! Я знала, что ты именно так отреагируешь на мои слова!

Только теперь Кроукер, наконец, узнал ее! Если надеть на нее черный парик и прозрачный виниловый дождевик, то получится та самая модель с фотографии в комнате Рейчел. Внезапно Кроукер почувствовал закипавшую ярость. Пакетик с унцией кокаина, до сих пор лежавший у него в кармане, казалось, стал тяжелее пудовой гири. Слишком много бед свалилось на голову Кроукера — безнадежное положение Рейчел, ловушка, в которую угодил он сам, предательство Бенни, убийство Сони и Вонды... А теперь еще и это — встреча с лесбиянкой, любовницей Рейчел, снабжавшей ее наркотиками! Ему страстно хотелось убить ее!

Сунув под нос девице пакетик с кокаином, Кроукер одним движением вынул свое удостоверение детектива федеральной полиции и хрипло сказал:

— Ты арестован, приятель!

Гидеон, даже не посмотрев на пакетик с кокаином, спросила:

— Что это еще за дрянь?

— Это я нашел под подкладкой кожаной куртки Рейчел, — сказал Кроукер. — Ты знаешь ее, это та самая, на которой написано «Манман».

— А зачем ты рылся в ее шкафу?

— Искал ее дневник.

Гидеон ткнула грифом гитары в пакетик с кокаином.

— Это дерьмо не имеет ко мне никакого отношения.

— Нет, имеет, и еще какое! Ты продала его Рейчел.

— Я никогда ей ничего не продавала. — Гидеон яростно сверкнула глазами и отложила свою гитару в сторону. — Извини, мне надо пописать.

Кроукер двинулся вслед за Гидеон, пробиравшейся сквозь танцующую толпу. Как только она исчезла за дверью туалета, он прошел через кухню к задней двери и вышел в грязный, набитый мусорными контейнерами переулок.

Он появился как раз вовремя — Гидеон уже выбиралась из окна туалета ногами вперед. Шум испугал полосатую кошку, и она с диким мяуканьем бросилась наутек. Кроукер деликатно кашлянул, и Гидеон, уже приземлившись на ноги, испуганно оглянулась. Лампочка сигнализации освещала ее лицо, в котором горели кошачьи глаза. Она молча прижалась к грязной стене.

Кроукер чувствовал, что она страшно напряжена. Казалось, тронь ее, и посыплются искры. Сейчас она была похожа на первобытное существо, движимое лишь инстинктами, или на дикого зверя, готового бороться за свою свободу до конца.

Кроукер повертел в пальцах пакетик с унцией кокаина.

— А теперь ты расскажешь мне об этом дерьме.

— Да, я балуюсь наркотиками, — выпалила она. — И не скрываю этого! Но я не занимаюсь торговлей наркотиками!

— Давай-ка поговорим в другом месте, — сказал Кроукер, беря ее за локоть и почти силой ведя к своей автомашине. Открыв дверцу, он впихнул ее в салон и уселся рядом с ней.

— Итак, — начал он. — Вы с Рейчел баловались, как ты говоришь, наркотиками.

— И не только наркотиками. Мы еще много чем баловались! — Она вызывающе глянула на Кроукера.

— Но доставала наркотики именно ты?

— Да, — кивнула она. — Все равно ее кто-нибудь облапошил бы, если бы она решила покупать их сама. Слишком много вокруг негодяев и подлецов!

— Гидеон, у Рейчел случился жесточайший приступ почечной недостаточности, и теперь она может умереть, потому что регулярно принимала наркотики.

— Послушай, я... Боже, она слишком быстро привыкла к наркотикам, но я всегда следила за тем, чтобы она не превысила дозу.

— А в тот раз не уследила?

— Так ты до сих пор думаешь обо мне как о дерьме? — Она сердито ткнула в него пальцем.

— В каком смысле?

— В таком! Ты считаешь, что я совратила твою бедную невинную племянницу! Так?

Они сидели рядом, сверля друг друга ненавидящим взглядом. «Мы сейчас словно дикие псы, готовые разорвать друг друга в клочья. Нет, так нельзя!» — в отчаянии подумал Кроукер.

И тут до него дошло, почему между ними возникла такая вражда — они оба боролись за одну и ту же территорию — Рейчел!

— Послушай, Гидеон. Мне далеко не безразлична судьба Рейчел. Тебе, я знаю, тоже. Уверен, ты хочешь помочь ей.

Она покачала головой.

— Откуда тебе знать, чего я хочу!

— Полагаю, тебе не чужды простые человеческие чувства.

Не надо было этого говорить. Кроукер понял это раньше, чем закончил фразу.

— Упс! Ты не угадал, дядюшка коп! — резко выпалила девушка, и в ее голосе появились снисходительные нотки ведущей телешоу. — У тебя еще остались вопросы к извращенке? Увы, твое время истекло, ты проиграл! Прошу убраться с глаз долой!

— Гидеон, мне нужна твоя помощь. Я знаю, у Рейчел должен быть дневник, но я осмотрел всю ее комнату и так и не нашел его.

Вызывающе хмыкнув, она протянула руку к автомагнитоле и нажала на кнопку.

— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас на кассетке? — противно засюсюкала она. — Барри Манилов? — Но выражение ее лица изменилось, когда она услышала голос Нэнси Синатра.

С нескрываемым любопытством глянув на Кроукера, она открыла бардачок и вытащила оттуда целую пачку кассет: братья Эверли, Ирма Томас, Лесли Гор. С неожиданной бережностью Гидеон перебирала кассеты с поп-музыкой шестидесятых годов, словно это была коллекция драгоценностей.

Когда наконец она подняла глаза на Кроукера и заговорила, в ее голосе прозвучала едва уловимая нотка примирения:

— Тебе, что же, действительно нравится такая музыка?

— Это моя страсть.

— Моя тоже. — Она покачала головой. — Я с нее тащусь...

Из-под странной шокирующей маски проглянуло живое лицо, и гнев Кроукера тут же куда-то улетучился.

— Честное слово, Гидеон, я не считаю тебя извращенкой.

— Хотелось бы верить...

— Так поверь!

Она опустила глаза, продолжая разглядывать кассеты Кроукера. Помолчав, она сказала:

— Ну, хорошо, я попробую. Похоже, мы оба любим Рейчел.

Значит, и ей в голову приходило сравнение с этими дикими зверями, дерущимися за свою территорию.

— Так зачем ты от меня хотела сбежать?

— "Ты арестован, приятель", — передразнила она его. — По твоему лицу я поняла, что предана суду и получила суровый приговор. Ты тогда не стал бы и слушать меня.

Кроукер ничего не сказал, потому что она была права. Он действительно с удовольствием арестовал бы ее. За что? За кокаин, за извращенный секс, да мало ли за что еще можно арестовать эту вызывающего вида девицу! Кроме того, Кроукеру не давал покоя маленький красный резиновый шарик с шелковыми шнурками, который до сих пор лежал у него в кармане. Честно говоря, он и теперь не был вполне уверен, что это не она совратила Рейчел.

— Пожалуй, я ошибся насчет тебя, — сказал он.

— Да ну? — Теперь ее голос уже не был столь вызывающим, в нем звучало осторожное любопытство.

Наклонив голову, она поочередно коснулась обоих глаз. Когда она снова подняла голову, ее шокирующие кошачьи глаза остались лежать как на ладони. Это были контактные линзы! А ее настоящие глаза оказались ярко-голубыми. Убрав линзы в пластиковый футлярчик, она несколько секунд щурилась и слепо моргала.

— Ты прав, у Рейчел действительно есть личный дневник. — Она искоса взглянула на него. — Ты видел саше в нижнем ящике комода?

— Ну, конечно, от него пахло сиренью.

— От ее дневника тоже пахнет сиренью.

Значит, Рейчел засунула свой дневник в саше! Что же, девочки, у которых много секретов и любопытная мать, бывают очень изобретательны.

— Спасибо, — коротко произнес Кроукер.

Казалось, Гидеон не расслышала его. Она сосредоточенно складывала кассеты обратно в бардачок. В воздухе повисла неловкая пауза. Кроукер не торопился прерывать ее.

Помолчав еще несколько минут, Гидеон тихо проговорила:

— Вот тебе, детектив, информация к размышлению. Клянусь всеми чертями ада, Рейчел скрутило не из-за плохих наркотиков! В ту ночь мы с ней принимали одно и то же дерьмо. Это стопроцентная правда, ты понял?

Кроукер не на шутку задумался над словами Гидеон. Он понял, что нужно как можно скорее рассказать об этом Дженни Марш. Если Гидеон не лжет, то почему приступ случился только с Рейчел, а не с ними обеими?

— А в ту ночь, — мягко начал Кроукер, — в ту ночь Рейчел приняла много наркотиков?

— Ага.

— И какие же?

Мимо них проезжали машины; кассета давно закончилась, но они этого даже не заметили.

— Для начала мы проглотили пару колес, потом выкурили по паре косячков с гашишем, а потом, когда уже пришли в клуб, принимали только кокаин.

Пальцы Кроукера невольно сжались в кулаки.

— О Господи!

— Ну да, теперь остается только жалеть, что мы устроили такую мешанину.

— Раньше надо было думать.

— Мне так жаль Рейчел. — Гидеон откинулась на спинку кожаного сиденья. — Ты даже представить не можешь, как мне ее жаль. — В ее глазах стояли слезы. — Страшно подумать, что она может умереть...

— Знаю.

Кроукеру хотелось обнять ее за плечи, чтобы утешить, но Гидеон была не совсем обычной девушкой, поэтому он просто сменил тему разговора.

— Как называется клуб?

Она вытерла слезы ладонью.

— Что?

— Ты сказала, что в ту ночь вы были в клубе. В каком?

— "Разбитая колымага", это на Линкольн-роуд. С улицы он выглядит как кафетерий, и там действительно можно перекусить и выпить кофе, а позади есть помещение, в котором занимаются виртуальным сексом. Рейчел это очень нравилось...

— А тебе?

Гидеон мрачно взглянула на него исподлобья.

— Я просто исполняла ее капризы.

Ее слова запали Кроукеру в душу.

— Послушай, у меня кое-что есть с собой, я нашел это в комнате Рейчел. — Он вынул из кармана красный резиновый шарик с черными шелковыми завязками. — Ты знаешь, что это такое?

— Это затычка, ею пользуются сатанисты во время своих оргий.

— Так, значит, вы с Рейчел?...

Гидеон яростно замотала головой.

— Нет. Это не моя игрушка. Это не наша игрушка!

По ее лицу было видно, что она говорит чистую правду.

— Значит, — медленно и задумчиво произнес Кроукер, — она встречалась еще с кем-то, кроме тебя?

Гидеон нахмурилась.

— Очень может быть. Во всяком случае, я подозревала что-то в этом роде. — Она вздохнула. — Мы часто ссорились из-за этого. Она все отрицала, но...

Кроукер ждал, затаив дыхание, и затычка лежала на его ладони, как красный злобный глаз.

— Что «но»?

— Знаешь, у каждого есть свои... ну, как сказать... пунктики, что ли. Стоит задеть, и человек взрывается! Начинает кричать и краснеть от ярости, и все такое... Так вот, когда разговор заходил о том, что Рейчел встречается с кем-то на стороне, она моментально взрывалась. — Помолчав, Гидеон снова заговорила: — Я тебе уже говорила, что Рейчел очень легко попадает в зависимость... ну, хотя бы от наркотиков. Но это касается не только наркотиков.

— А чего еще? — осторожно спросил Кроукер.

— Секса. — Гидеон помотала головой. — Понимаешь, для меня секс всегда был простой и понятной штукой, а вот для Рейчел... — Она развела руками. — Не знаю, но мне казалось, что для нее это было одновременно и радостью, и болью. — Она переплела пальцы рук. — Словно она испытывала одновременно и блаженство, и чувство вины, и одно не могло существовать без другого.

— Как она ведет себя в сексе? Какую роль исполняет? — Кроукер машинально катал резиновый шарик в пальцах. — Пассивную или активную?

— Понятия не имею. Со мной она не была ни тем, ни другим. Мы просто забавляли друг друга в зависимости от настроения. — Она отбросила волосы с лица.

— Ты знаешь, с кем еще она встречалась? Ну, может, догадываешься, кто это мог быть?

— Ну...

— Похоже, этот кто-то и научил ее пользоваться этой сатанинской штучкой.

— Мне тоже так кажется, — кивнула Гидеон.

— Мужчина или женщина?

— Определенно мужчина.

— Как ты думаешь, кто?

— Ну...

Кроукер продолжал вертеть красный резиновый шарик в руках.

— Не может быть, чтобы она ни разу не выдала себя, сознательно или бессознательно. Так не бывает.

— Надо быть ненормальным, чтобы учуять сатаниста, — сказала Гидеон. — Единственный мужчина, с которым она встречалась и о котором мне хоть что-то известно, был Рональд... как там его... Ну, ее врач.

— Стански?

— Точно!

— Ну, я его знаю. Сестра говорила мне, что возила к нему Рейчел полгода назад, чтобы получить справку для школы. Впрочем, ты же не могла быть рядом с ней круглые сутки. Ведь ты играешь в группе... Рейчел вполне могла встречаться с кем-то, и ты узнала бы об этом, только если она сама рассказала бы тебе.

Внезапно Кроукер почувствовал, как все тело Гидеон напряглось, словно сжатая пружина.

— Что такое? — спросил Кроукер.

— Скорее всего ничего. — Гидеон задумчиво играла серебряными пряжками на поясе. — Однако странно, что ее мать считает, будто Рейчел виделась с доктором Стански один раз да еще полгода назад...

— Почему?

— Потому что за это время Рейчел была у доктора Стански раз шесть, если не больше.

— Зачем она ездила к нему?

— Она жаловалась на бессонницу — Гидеон пожала плечами. — Говорила, что у нее нерегулярные менструации, анемия и все такое прочее. Нет, наверняка это были врачебные консультации, а не что-то иное.

— Откуда тебе знать?

— Я сама отвозила Рейчел к этому доктору Стански на своей машине.

— Подожди, — сказал Кроукер. — А зачем Рейчел было нужно, чтобы ты отвозила ее к доктору? Она вполне могла добраться туда и своим ходом, ведь это совсем недалеко от ее дома!

— Вовсе нет, — возразила Гидеон. — Его клиника в районе Маргейт.

Ах, Маргейт! Но ведь там находится эта злосчастная прокатная контора... Что-то щелкнуло в голове у Кроукера, и разрозненные факты начали складываться в определенную картинку. Кроукер подвесил шарик за черные завязки и, покачав его в воздухе, задумчиво произнес:

— Интересно, знает ли доктор Стански, что это за штука.

Гидеон коснулась шарика пальцем.

— Интересно, уж не ему ли эта штука принадлежит?

* * *

Проводив Гидеон до дверей клуба, Кроукер вернулся к своей машине.

Перед самым расставанием Гидеон сказала ему:

— Я хочу повидаться с Рейчел, но так, чтобы не столкнуться нос к носу с ее матерью. Рейчел старалась, чтобы она ничего о нас не узнала, и мне не хочется нарушать ее спокойствие.

— Не волнуйся, она примет тебя за одну из подружек дочери.

— Вот уж нет, — мрачно сказала Гидеон. — Я не просто одна из подружек и врать не собираюсь.

Кроукер понял, что она действительно способна рассказать Мэтти все об их отношениях с Рейчел, поэтому сказал ей, в какое время Мэтти обычно не бывает в больнице.

Повернув ключ зажигания, он завел двигатель. Странное дело, теперь он был рад, что Рейчел встретила на своем пути Гидеон. И в этот момент он увидел, что его нагоняет летящий на всех парах грузовик. Еще секунда — и грузовик со всего маху врежется в его машину. «Черт бы тебя побрал!» — пронеслось в мозгу у Кроукера, и он вдавил педаль газа в пол. Взревел мотор, и машина рванула вперед. Огромный сверкающий хромом бампер грузовика, заполнявший собой все зеркало заднего вида, потихоньку стал уплывать назад. Водитель грузовика, не ожидавший от «Т-берда» такой прыти, сбавил скорость, и скоро хромированное чудовище осталось далеко позади.

Благополучно выскочив на довольно оживленную магистраль, Кроукер вдруг почувствовал за собой «хвост» — белый «БМВ»-седан с затемненными стеклами. Чтобы убедиться в правильности своей догадки, Кроукер сделал резкий поворот на боковую улицу, и белый «БМВ» не замедлил последовать за ним. Тогда Кроукер попытался оторваться от своих преследователей, совершая многочисленные обгоны и перестраиваясь из ряда в ряд, однако белый «БМВ» упорно шел следом. Удивляло и даже пугало то, что преследователи не пытались скрывать своих намерений. Несмотря на все усилия, Кроукеру никак не удавалось уйти от «БМВ». Двигатель его машины был мощнее, чем двигатель «БМВ», но, когда дело касалось маневрирования в потоке движения, тут все преимущества были на стороне преследователей.

Вскоре они оказались в деловом центре Майами, где огромные административные здания перемежались с невзрачными магазинчиками для туристов. И тут Кроукер решил испробовать иную тактику — он стал искусно притворяться, будто не замечает грозящей ему опасности, тем самым стараясь приучить водителя «БМВ» к полной предсказуемости своих действий.

Точно так же он в свое время любил вести допросы подозреваемых в серьезных преступлениях. Сначала он создавал иллюзию того, что инициатива в разговоре принадлежит допрашиваемому. Подозреваемый успокаивался, и его бдительность притуплялась. Вот тут-то Кроукер отбрасывал свою маскировку, и, ошеломленный его натиском, допрашиваемый оказывался целиком и полностью в его руках. Кроукер намеренно включил фары, чтобы водитель «БМВ» не только видел его, но и мог угадать, куда он направляется.

На улицах было так пустынно, словно здесь взорвалась нейтронная бомба. Даже уличных шлюх не было видно на тротуарах. Уличные огни отражались в огромных зеркальных окнах высотных зданий, отчего темнота между ними казалась еще более непроницаемой, словно в джунглях.

Они неслись по вымершим улицам сквозь неспокойную городскую ночь — белый «БМВ» и «Т-берд» Кроукера.

К городским запахам горячего бетона, дизельных выхлопов и стертых автомобильных шин стал примешиваться запах воды — машины приближались к реке Майами, и Кроукера охватило нетерпение.

За время преследования между Кроукером и водителем «БМВ» возникла своего рода невидимая связь — слишком долго машины двигались, словно связанные канатом, ни разу не потеряв друг друга из виду.

Теперь же Кроукеру предстояло круто изменить ситуацию.

Впереди уже маячил огромный массив стальных опор, частично залитых бетоном. В кромешной темноте казалось, будто из ямы с гудроном вставал громадный скелет какого-то ящероподобного существа.

Это был новый, еще не законченный мост, и Кроукер направлялся именно к нему.

Строительство моста началось чуть более года назад, его бетонное основание еще не было закончено. Над водой поднимались голые металлические фермы.

Подъездная дорога была перегорожена деревянными щитами, яркие фонари освещали надпись: «Внимание! Опасность! Проезд закрыт!».

«То, что нужно», — мрачно подумал Кроукер.

Он различил в темноте силуэты подъемных кранов, бульдозеры, кучи стальных труб, деревянные леса и подмостки, мешки с цементом. Вот тут-то он и вступит в бой с преследователями, если, конечно, не свалится на полной скорости в реку.

Кроукер погасил фары и вывернул руль влево, и машина послушно свернула в переулок, который еще днем был битком забит транспортом всех мастей. Не обращая внимания на пронзительный визг покрышек, он до отказа нажал на педаль газа, стремясь на полной скорости проскочить через заграждения на недостроенный мост.

Кроукеру удалось-таки усыпить бдительность водителя «БМВ» и теперь, лишившись привычного ориентира — света фар, он растерялся.

Въехав на недостроенный мост, Кроукер стал действовать с осторожностью и сосредоточенностью акробата, идущего по натянутому канату. Под колесами машины были железные рельсы. Стоит съехать с них, и машина рухнет вниз.

Он снял ногу с педали акселератора, и машина, словно локомотив, заскользила по рельсам. Потом он нажал на тормоз. Сигнальные желтые огни освещали огороженную щитами строительную площадку. Кроукер вышел из машины и, найдя узкую щель, пробрался за ограждение.

Там пахло машинным маслом, мокрым бетоном и креозотом. Вокруг лежали груды металлических труб, штабеля досок, листы фанеры. Сквозь перекрытия недостроенного моста мерцала кое-где поверхность реки.

До его слуха донесся шум мотора — с запада к мосту приближалась какая-то машина. Но сейчас ему было не до того. Он не замечал ни отдаленного шума города, не замирающего даже ночью, ни плеска волн о борта катеров, стоявших на якоре в бухте неподалеку. Сейчас он был один в ночи, так одинок, словно находился в море за много миль от берега.

За его спиной раздался низкий рев мотора. Обернувшись, Кроукер увидел в воздухе белый «БМВ». Водитель использовал в качестве трамплина деревянный помост. Кроукер, не теряя времени, биомеханической рукой схватил кусок металлической трубы, и когда «БМВ» пролетел над ним, засунул конец трубы между передней осью и днищем автомобиля. Приземлившись, машина пошла юзом, во все стороны полетели искры. Труба тащилась за машиной и, словно римская свеча, рассыпала вокруг снопы ярких искр.

Кроукер отбежал в тень.

В темноте хлопнула дверца машины. Кроукер прислушался, не откроется ли вторая, но было тихо. Значит, его преследователь был один.

Кроукер стал методично обходить строительную площадку, метр за метром, квадрат за квадратом. Вокруг было почти совсем темно, если не считать слабого света далеких фар «БМВ» и мигавших сигнальных огней внизу у основания моста.

Кроукер дошел уже почти до середины моста, где фермы выгибались дугой, словно бивни мастодонта, когда ему показалось, что у него за спиной кто-то прячется. Отступив в тень, он вгляделся туда, откуда пришел, но не смог ничего разглядеть. Мерцающий свет сигнальных огней обманывал зрение, создавая движение там, где ничего не было. Внезапно ему показалось, что в одном месте тень словно сгустилась, и он замер на месте, вглядываясь в кромешную темень. Был ли это силуэт человека, или нет, Кроукер так и не понял, но почему-то занервничал.

Спустя секунду силуэт исчез. Что это было — обман зрения или там действительно только что стоял человек? Поколебавшись, он осторожно двинулся к тому месту, где, как ему показалось, кто-то был. Теперь он находился у самого края скелета моста. Взявшись за стальные поручни, Кроукер посмотрел вниз на тускло мерцавшую речную воду.

В этот момент он почувствовал позади неуловимое движение, хотя ухо не улавливало ни звука.

Подняв голову, он обернулся и тут же получил страшный удар рукояткой пистолета в висок.

Кроукер сполз вниз, пытаясь ухватиться за стальные поручни. Резкий запах ржавчины и машинного масла ударил ему в нос. Подкованный башмак ткнул его в ребра, и Кроукер взвыл от боли. Башмак бил его снова и снова, вынуждая Кроукера в поисках спасения отползать все дальше к краю моста, хватаясь за спасительные поручни. Его мучитель неотступно следовал за ним, нанося все новые ужасные удары кованым башмаком. Кроме этого башмака Кроукер не мог больше ничего разглядеть. Темнота и боль не позволяли ему как следует рассмотреть хозяина кованого башмака.

Наконец сильный удар скинул Кроукера с края моста. В его легкие ворвался влажный речной воздух, и Кроукер повис, цепляясь руками за поручни, над темной, казавшейся неподвижной водой. Каждый раз, когда он пытался зацепиться ногой за край моста, башмак больно ударял по бедру или коленной чашечке.

Только сейчас Кроукеру стало по-настоящему страшно. Его преследователь не оставил ему ни шанса на спасение. У него было теперь лишь две возможности, обе одинаково плохие: продолжать цепляться за поручни и терпеть жестокие удары до тех пор, пока хватит сил, а потом свалиться вниз или же прямо сейчас отпустить поручни. Возможно, ему удастся избежать удара о стальные балки и благополучно упасть в воду. Однако скорее всего он сломает себе шею, или спину, или ноги, прежде чем достигнет поверхности воды.

И тогда Кроукер сделал единственное, что могло спасти его. Подождав, пока преследователь снова замахнется башмаком для нанесения очередного удара, он резким движением выбросил вперед свою биомеханическую руку. Стальными пальцами ему удалось ухватиться за башмак и изо всех сил оттолкнуть его в сторону.

Неприятель упал на одно колено, но тут же извернулся и ударил Кроукера ногой прямо в лоб.

От неожиданного удара он чуть было не потерял сознание и повис на одной левой руке. Увидев это, его преследователь довольно хмыкнул. Он изготовился еще раз ударить свою жертву, но тут Кроукер разжал пальцы и упал вниз.

Однако он пролетел не более двух футов и упал на диагональную балку. Полуживой от удара, он прижался к балке и посмотрел вверх на своего врага. Замутившийся от боли взгляд скользнул по темному лицу и уперся в направленное на него дуло пистолета. По тому, как человек сжимал оружие, Кроукер понял, что он имеет абсолютно серьезное намерение выстрелить.

Ребенком Кроукер обожал игрушечную железную дорогу — поезда, вагончики, весь крошечный мирок, в котором они существовали, станции с маленькими раскрашенными металлическими фигурками пассажиров, запасные пути с деревянными шлагбаумами. Но больше всего ему нравился стук металлических колес по рельсам. В нем было что-то размеренное и оптимистическое. И вот теперь, вися на волосок от гибели, он снова услышал этот звук.

Должно быть, его потенциальный убийца тоже услышал его, потому что резко обернулся назад. К нему приближался высокий и стройный мужчина. Он несся с невероятной скоростью. Как во сне, Кроукер смотрел, как он скользит, словно конькобежец по льду.

Вот только никакого льда на мосту не было и не могло быть! Незнакомец легко скользил по металлическим перекрытиям, словно дух или демон, явившийся из потустороннего мира. Когда он на мгновение попал в полосу неяркого света, Кроукер заметил, что на ногах у него действительно были коньки, только роликовые.

Незнакомец держался удивительно прямо, хотя двигался с огромной скоростью. Это было очень странно. Левая рука была вытянута вперед, словно он собирался стрелять, но никакого оружия в руке у него не было. На открытой ладони лежал небольшой круглый темный предмет.

Незнакомец летел прямо на мучителя Кроукера, и тот, забыв о своей беспомощно распростертой жертве, навел пистолет на нападавшего.

Грянул выстрел, и в эту же секунду человек на роликовых коньках сбил стрелявшего с ног, и оба повалились, сцепившись, на бетонное покрытие. Конькобежец прижал два пальца к виску врага, и тот замер на месте, словно его внезапно парализовало. Запястьем другой руки конькобежец шлепнул его по лбу, потом разжал пальцы — на раскрытой ладбни зловеще блеснул темный камень. Не говоря ни слова, он прижал камень к груди противника. Человек стал задыхаться и биться всем телом, словно в судорогах.

Прижавшись к балке, Кроукер переводил дух, его мутило от боли, страха и избытка адреналина в крови, искры бешено кружились перед его глазами. Он чувствовал, как у него немеют мышцы, и понимал, что долго на этой узкой балке не продержится.

И тут он взглянул вверх и увидел склонившееся над ним лицо конькобежца — неясное и огромное, словно полная луна. Поцокав языком, он сказал:

— Матерь Божья! Ну и денечек выдался для вас, сеньор!

Это был Антонио Бонита.

Встав одной ногой на балку, за которую цеплялся Кроукер, он схватил его за руку и с удивительной легкостью вытащил на бетонное покрытие моста. Очутившись в безопасности, Кроукер обессиленно опустился на колени. Антонио Бонита молча присел рядом с ним на корточки.

Головокружение не прекращалось, и Кроукер низко опустил голову, упершись подбородком в грудь. Он сконцентрировался, восстанавливая силы.

Внезапно, без всякого предупреждения, Кроукер бросился на Антонио, выпустив стальные когти биомеханической руки. Однако противник ловко увернулся, скользя вокруг как стервятник. Укоризненно покачав головой, он погрозил Кроукеру пальцем. Потом один палец превратился в два, три, четыре пальца, между ними поблескивали темно-зеленые гладкие камни.

— Увы, не сегодня, сеньор. И вообще никогда!

Кроукер не мог отвести взгляд от камней, удивляясь их власти. Несмотря на предупреждения Эстреллы Лейес и собственный опыт с камнем духов, который дал ему Бенни, он выпустил Антонио из-под своего контроля.

Кроукер снова сел, пытаясь успокоиться и снять с себя невероятное напряжение. Его все еще мучила боль. Помолчав несколько секунд, он спросил:

— Зачем ты спас меня?

— Ты мне нравишься, — пожал плечами Антонио.

— Ты уже дважды спас меня. Твой брат тоже хотел убить меня!

— Откуда ты знаешь, что на уме у моего брата, сеньор?

— Я не знаю даже, что на уме у тебя. Зачем ты убил Соню?

Антонио ничего не ответил, равнодушно глядя на Кроукера, словно перед ним был подопытный кролик.

— А потом ты явился к ней в дом, притворяясь ее братом Карлито. Зачем?

— Мне хотелось своими глазами увидеть достопочтенного сеньора, — чуть насмешливо поклонился Антонио, и Кроукер вдруг понял, что той сгустившейся тенью был именно он, Антонио Бонита. — Нет, не так. Мне хотелось познакомиться с тобой.

— Что за черт? Зачем ты все наврал насчет Карлито и Розы?

Янтарные глаза Антонио вдруг потемнели. Однажды в Юго-Восточной Азии Кроукера пригласили участвовать в охоте на тигров — огромных, сильных и хищных тварей. Однако не эти качества, как сказали ему бывалые охотники, делали тигров смертельно опасными. Они были непредсказуемы. Невозможно было понять логику этих зверей, угадать, когда они нападут. Сейчас Антонио был похож на большого тигра — гибкого, быстрого, смертельно опасного, непостижимого.

— Это все прочие лгут сеньору. Я сказал чистую правду. Карлито действительно работал на нас, и наш бизнес действительно таков, каким я его описал. Мы предоставляем людям, работающим на нас, полную свободу действий. Взамен они делятся с нами прибылью. Они ведут исключительный, можно сказать, элитный образ жизни, становясь практически неприкосновенными. Так что какое-то время они чувствуют себя чуть ли не полубогами.

— А Карлито?

— Он был именно таким, каким я его и представил во время нашей первой встречи — волевой, азартный игрок с большой буквы. Но и он оказался слишком, как бы это сказать, своевольным.

— И за это вы его убили.

— Ну, он сам виноват. Ему были хорошо известны правила игры. Мы их никогда не скрываем от своих работников. Предательство в любой форме недопустимо.

Антонио улыбнулся, и от его улыбки кровь у Кроукера застыла в жилах.

— Теперь, надеюсь, сеньор понимает, что цель моей жизни — вводить людей в грех, а потом наказывать их за это.

Этот Антонио был очень непрост, но Кроукеру казалось, что ему очень хочется, чтобы именно он, Кроукер, понял его.

— Ты любил Розу, сестру Бенни? Ты хотел жениться на ней? Нет, этого просто не может быть — ведь ты убил ее!

— Однако это была чистая правда, сеньор.

Кроукер недоуменно замотал головой.

— Да что ты можешь знать о любви? Ты убиваешь всех, кто сталкивается с тобой.

— Нет, не всех. — Антонио поджал губы. — Однако ты прав. Люди, попадающие на мою орбиту, как правило, оказываются слишком слабыми и падкими на грех. Такова человеческая натура.

— Ну да, а грех, как ты говоришь, должен быть наказан, — поежился Кроукер. Он никак не мог найти положения, в котором его тело болело бы не так сильно. — А собственно, почему? Ты же не Господь Бог, чтобы выносить смертный приговор.

— В Асунсьоне я был богом. Ко мне приходили смертельно больные люди, потерявшие всякую надежду на выздоровление. Они отдавали мне все, что у них было, и я исцелял их.

Этому братьев Бонита научил дед Бенни.

— А тот человек, который чуть было не прикончил меня, — сказал Кроукер. — Что ты с ним сделал?

Ухмыльнувшись, Антонио протянул ладонь, на которой слабо светился темно-зеленый камень.

— Духам тьмы все ведомо, — медленно проговорил Кроукер. — Эти слова ты сказал там, на подножке белого автофургона. Значит, это хета-и?

Усмешка мгновенно исчезла с лица Антонио.

— Кто тебе это сказал? — Молниеносным движением он спрятал свой камень. — Забудь все, что тебе известно о хета-и. Советую как друг.

— Мы не друзья, Антонио.

Антонио выпрямился во весь рост, словно аист, готовый слететь с болотной кочки, и сказал:

— Такова жизнь, сеньор, трудно понять, кто друг, а кто враг.

С этими словами он исчез в темноте. Кроукер крикнул ему вслед:

— Антонио, как ты нашел меня здесь? Откуда ты знал, что я буду ночевать у Сони? — Не дождавшись ответа, он поднялся на израненные ноги и крикнул: — Я все равно найду тебя, Антонио, и отомщу за Соню и Вонду.

Вдалеке все так же монотонно шумел город, мерцали сигнальные желтые огни у подножия недостроенного моста, тихо журчала речная вода.

Внезапно из темноты раздался голос Антонио:

— Сеньор уже попал в поле моего зрения, но еще пока не согрешил.

Закричала проснувшаяся чайка, и ее сиротливый крик прозвучал в ночи, словно пистолетный выстрел. Кроукер замотал головой, стараясь прийти в себя. Антонио, похоже, умел околдовывать людей.

Кроукер подошел к лежавшему навзничь человеку, который еще несколько минут назад мог убить его. Ему было лет тридцать, и он был очень крупный. Должно быть, весил не меньше двухсот фунтов. На нем был черный спортивный костюм — очень легкий и практичный, позволяющий раствориться в ночной темноте. Вся нижняя часть его лица была залита кровью, щеки и лоб для маскировки раскрашены сажей.

Внезапно его серые глаза раскрылись, и Кроукера словно парализовало от неожиданности.

Рука мужчины сжалась в огромный, покрытый шрамами кулак. Кроукеру, знакомому со многими видами рукопашного единоборства, стало ясно, что мужчина владеет приемами карате. Первый же удар свалил Кроукера с ног. Противник метил ему в горло, рассчитывая прикончить его разом.

Кроукер вовремя увернулся, и кулак, скользнув, угодил ему в ключицу. Удар был настолько силен, что у Кроукера искры посыпались из глаз. Мужчина с досады пнул Кроукера по голени, и снова в воздухе мелькнул его смертоносный кулак. У Кроукера, задыхающегося от боли, не оставалось выбора — он вонзил биомеханические пальцы в горло врага, рванул на себя, что-то хрустнуло, и через мгновение враг был мертв.

Убийство человека никогда не было для Кроукера простым делом. Если даже не оставалось иного выхода, душа его содрогалась от отвращения.

Биомеханической рукой Кроукер обыскал карманы убитого врага. Он нашел там пачку стодолларовых банкнот, пригоршню патронов и... шоколадный батончик — сахар для быстрого восстановления сил. Он прощупал ремень, снял и обыскал подкованные башмаки.

Никаких документов, никаких ключей. Может, он оставил их в машине? Ключи Кроукер обнаружил в замке зажигания. Никаких документов в машине не было. Одного взгляда на номерные знаки было достаточно, чтобы понять — они краденые. Да, его противник оказался настоящим профессионалом.

На обратном пути он нашел пистолет — специальная модификация кольта тридцать восьмого калибра. Рукоятка была плотно обтянута черной изолентой, серийный номер стерт. Таким оружием обычно пользовались гангстеры и... местные агенты АКСК.

Так кто же этот человек? Кроукер в задумчивости покатал патроны на ладони, однако было слишком темно, чтобы рассмотреть их.

Кроукер поглядел на труп. Как удалось Антонио усыпить его? Всего лишь приложил к виску два пальца, а потом прижал к его груди темный камень. Необходимо было проконсультироваться с человеком, знакомым с хета-и. С Эстреллой Лейес.

Добравшись до своей машины, Кроукер забрался на сиденье и повернул ключ в замке зажигания. Потом включил свет и еще раз внимательно осмотрел патроны — это были так называемые «темные звезды», сделанные на заказ. Головки действовали, как шрапнель, взрываясь внутри тела. Как правило, такое ранение неизбежно приводило к летальному исходу, даже если не был задет ни один жизненно важный орган. К тому же после вскрытия эксперт-баллистик находил лишь бесформенные кусочки металла.

У Кроукера внутри все оборвалось, словно он падал в лифте с высоты сотого этажа. Он вспомнил, где ему уже доводилось видеть такие патроны. Ими пользовались офицеры спецподразделений АКСК.

Кроукер взглянул на свое отражение в зеркале заднего вида. Он был так бледен, словно только что увидел привидение. Мрачно ухмыльнувшись, он положил патроны в карман и тронул машину с места, направляясь на север.

* * *

Какое же чудовище он потревожил? Очевидно, он попытался проникнуть в святая святых — Бюро торговли с развивающимися странами, и за это АКСК, на который он когда-то работал, приговорил его к смерти. Возможно, Росс Дарлинг, тот самый человек, который лишил его доступа к базе данных АКСК, все ему объяснит при встрече, если, конечно, не попытается завершить начатое одним из его подчиненных — приведение приговора в исполнение.

Была уже половина четвертого ночи — до встречи с Россом Дарлингом оставалось всего несколько часов.

Оставив машину на тихой зеленой улочке, Кроукер поднялся по ступенькам небольшого здания. Входная дверь оказалась открытой, что не удивило Кроукера. Он знал, что она всегда открыта.

Это была церковь Святого Франциска, новый священник которой чуть больше года назад начал программу помощи заблудшим детям, погибающим от кокаина и героина. Однако насколько эффективной оказалась в этом деле помощь церкви, было известно одному лишь Богу.

В церкви царила та особого рода тишина, которая, казалось, заставляла говорить человеческие души. Не надо было быть ревностным католиком, чтобы в полной мере ощутить атмосферу таинств и искореняемых грехов. Казалось, так было всегда — и вчера, и год назад, и несколько веков назад... Не имело никакого значения, где ты родился и когда. Входя под священные своды, ты возвращался домой.

Кроукер был не настолько лицемерен, чтобы исполнять религиозные обряды, в которые он не верил. И все же, когда он уселся на деревянную скамью с жесткой спинкой, его душа несколько успокоилась.

Резной деревянный алтарь был накрыт священным покровом. За ним в полумраке виднелись распятие Христа и гипсовые раскрашенные статуи Девы Марии и Святого Франциска. Пахло свечным воском и морем.

Кроукер скрестил руки на спинке передней скамьи и склонил на них голову. Как только он закрыл глаза, сознание тут же поплыло.

К счастью, он редко вспоминал момент, когда впервые спустил курок пистолета, чтобы убить человека — Аджукара Мартинеса. Потом Мартинеса назовут сумасшедшим, но Кроукеру было известно, что он был не просто безумным, он был живым воплощением демонического зла. Он отлично отдавал себе отчет в том, что делал — он безжалостно зарезал пятерых проституток. Кроукер рассказал Майеру далеко не все, что касалось Мартинеса... Он не только уродовал их лица бритвенным лезвием, не только отрезал им груди, прежде чем окончательно перерезать им горло, он заставлял своих жертв есть собственные отрезанные груди... Возможно, где-то во Вселенной существовали слова, которыми можно было адекватно описать все злодеяния чудовища, но Кроукеру они не были известны.

Кроукеру удалось выследить Мартинеса. Когда он попытался задержать его, Мартинес напал на него, размахивая бритвой, которой так умело владел. Кроукер прострелил ему колено. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы остановить такого человека, как Мартинес. Он был одержим желанием убивать. Выстрела Кроукера оказалось недостаточно для того, чтобы заткнуть Мартинесу рот — он продолжал сыпать отвратительными подробностями своих злодеяний. Наверное, именно эти откровения заставили Кроукера выстрелить Мартинесу прямо в лицо. Дважды.

Смерть наступила мгновенно. Взглянув на лицо Мартинеса, Кроукер невольно содрогнулся. Лоб и челюсти превратились в кровавое месиво, но глаза были широко распахнуты. В этих мертвых глазах Кроукер увидел, что частичка и его жизни безвозвратно погибла. Это настолько потрясло его, что на мгновение ему показалось, будто у него перестало биться сердце.

В ту ночь Кроукер заснул с трудом, ему снилось, что его преследуют. И куда бы он ни шел, где бы ни спрятался, кто-то невидимый неотступно следовал за ним.

Проснувшись в серых предрассветных сумерках, он быстро оделся. Не побрившись и не приняв душа, даже не позавтракав, он отправился в церковь Святой Марии. Он не был в этой церкви уже много лет. Однако теперь его неудержимо потянуло под ее священные своды, где когда-то он вместе со своей сестрой Мэтти проходил обряд конфирмации. Он встал на колени рядом с огромным витражом. Он стоял молча, не в силах ни с кем говорить, даже с отцом Михаилом, который наверняка узнал его.

Днем он не пошел на свидание со своей подружкой. Он был не в состоянии беспечно болтать с Анджелой, как утром не мог говорить с отцом Михаилом. Очнувшись от ночного кошмара, он ясно понял, кто преследовал его во сне — Бог!

Теперь, сидя в церкви Святого Франциска, Кроукер хотел одного — немного поспать. О, это было настоящее искусство — спать в неудобном и непривычном положении. Не владея этим искусством, человек рисковал проснуться с затекшей шеей и гудящей головой. Кроукер открыл глаза, за окном качались деревья, причудливо преломляя свет уличных огней. Через несколько минут он снова задремал. Ему снилось, что он находится в каком-то тихом и спокойном месте. Он плыл, мягко покачиваясь, на очень мягкой и широкой постели... вдруг сердце его замерло от ужаса — он плыл в воде, лицом вниз, широко раскинув руки, его легкие горели от удушья. Он едва удерживался от безумного желания сделать вдох. Под водой это означало верную смерть. Наконец, он не выдержал, открыв рот, втянул в легкие воду вместо воздуха...

Каменное Дерево однажды рассказал Кроукеру сказку о том, что за линией горизонта лежит гигант, чьи жемчужные глаза отражают солнечный свет...

Когда Кроукер очнулся, было уже светло.

2

В шесть часов утра стадион парка Фламинго оказался не столь пустынным местом, как это представлялось Кроукеру. С западной стороны к нему примыкал квартал построек сороковых — пятидесятых годов, где полным ходом шла реконструкция. Над дверями многих домов уже висели объявления о продаже, хотя работа еще не была завершена, и повсюду сновали люди в рабочей одежде, наводя окончательный глянец.

В этот ранний час еще не было уличных торговцев, однако подростки уже гоняли мяч на бейсбольной площадке, катались на скейтборде. На игровых площадках носились, заливаясь счастливым лаем, собаки. Откуда-то доносился аромат свежего кофе, который причудливо смешивался с запахом жасмина и палисандрового дерева.

Закатав рукава, Кроукер учил девятилетнего мальчика бить по мячу. У него была странно ясная голова, хотя он проспал всего пару часов.

Несколько часов назад он разговаривал по сотовому телефону с Рейфом Рубиннетом. Казалось, тот никогда не спал. После неудавшегося покушения Кроукеру было необходимо надежное убежище. О квартире сестры не могло быть и речи, а в доме Сони его могли застать врасплох братья Бонита. Самым очевидным выходом из положения было обратиться за помощью к Рейфу, другу, который многим был обязан ему, Кроукеру. Его широкие связи и проницательный ум сейчас были как никогда кстати. Рейф назначил ему встречу в час дня в яхт-клубе Майами.

— Вот в чем вся загвоздка, — говорил Кроукер веснушчатому девятилетнему мальчику по имени Рики. — Ты должен ударить по нему как можно сильнее, чтобы он проскочил мимо ловящего, но не так сильно, чтобы игрок первой или третьей линии не мог осалить тебя.

— Я тут лучше всех играю в бейсбол, — сказал Рики. — И могу точно послать мяч, куда надо. Думаете, я шучу? Ну, смотрите! — Он ловко замахнулся битой. — Правое поле! — сам себе скомандовал он, и мяч приземлился точно на правом поле.

Гордо улыбнувшись, Рики положил биту на плечо и сказал:

— Вот так-то! Джулио, наш подающий всегда посылает мне хорошую подачу, а вот без него... — он смущенно пожал плечами, — не знаю, получится ли у меня.

— А давай попробуем вместе, — предложил Кроукер. — Не надо так снимать биту, — посоветовал он Рики. — Ты должен держать ее ласково, словно баюкаешь младенца. Смотри, вот так!

Кроукер не показал виду, что заметил появившегося на стадионе высокого сутулого мужчину. У него были седые волосы и такие обветренные щеки, словно он только что вернулся из арктического путешествия. У него было необычное, почти карикатурное лицо, напоминающее карнавальную маску шерифа и судьи одновременно. Очевидно, он немало повидал в своей жизни, потому что имел вид человека, которого трудно чем-нибудь удивить.

Мужчина медленно обходил вокруг игрового поля. У него была тяжелая походка старого боксера, выходящего на ринг — одна часть осторожности плюс две части смирения и покорности.

На нем был дождевик, из тех, которые легко складываются и убираются в карман. Он был очень тоненьким и сморщенным, словно шкура слона. Под дождевиком виднелся старомодный черный костюм с узкими лацканами, а на ногах были надеты мягкие кожаные мокасины с кисточками. Он был похож на человека, который случайно зашел на стадион по пути на работу.

Оказавшись у Кроукера за спиной, он негромко произнес:

— Пора поговорить.

Кроукер шепнул что-то мальчику, все еще сжимавшему в руках бейсбольную биту, и когда тот кивнул, повернулся и пошел к первой линии поля. Седовласый мужчина был вынужден поспешить вслед за ним.

— Полагаю, вы и есть Росс Дарлинг?

— Ну-ну, не надо умничать, — проворчал тот. Должно быть, он уже успел вспотеть в своем дождевике, поскольку эта ужасная, придуманная людьми пленка не «дышала».

Кроукер и не думал сбавлять темп.

— Значит, вы и есть тот босс, который аннулировал мой код доступа?

— А что вы потеряли в сети ДИКТРИБ?

Росс Дарлинг плотнее запахнул дождевик, словно ему вдруг стало холодно.

— Интересно, о чем вы думали, пытаясь войти в сеть ДИКТРИБ? Это что, детские шалости?

Похоже, предстояла интересная беседа — два взрослых человека задавали друг другу множество вопросов, не надеясь получить на них хоть какой-нибудь вразумительный ответ. Однако в целом ситуация выглядела довольно безобидной.

— Ага, значит, вы аннулировали мой код доступа, потому что я попал в сеть ДИКТРИБ?

— Вы вторглись в чужие владения, я должен был вас остановить.

Кроукер вздохнул:

— Кажется, именно сейчас вы наставите на меня пистолет и станете угрожать.

— Правильно, я не верю вам ни на грош, — спокойно сказал Дарлинг. — Но мне не нравятся пистолеты. Они производят слишком много шума. Но что хуже всего — они делают человека ленивым. Ведь, имея в руках оружие, человек не склонен раздумывать, так?

Неуловимо быстрым движением он надел черное металлическое кольцо на биомеханический протез Кроукера.

— Это сплав титана и молибдена. Даже вам не удастся его разорвать. Сделано специально для вас, — сказал Дарлинг почти равнодушным тоном.

Кольцо крепко сжимало биомеханическую руку Кроукера. Он не мог ни пошевелить пальцами, ни согнуть их.

— Так вы, Дарлинг, предпочитаете думать? — Кроукер с притворным отчаянием топнул ногой по белой линии разметки.

В этот момент раздался резкий удар бейсбольной битой по мячу, Дарлинг быстро пригнулся, мяч просвистел над его головой.

Воспользовавшись секундным замешательством Дарлинга, Кроукер одним прыжком оказался рядом с ним и прошептал ему прямо в ухо:

— Сейчас же сними с меня наручник.

— Что? — выпучил глаза Дарлинг, почувствовав под подбородком металлическое дуло.

— Это, — прошептал Кроукер, — не что иное, как специальная модификация кольта тридцать восьмого калибра.

Какое-то время Дарлинг не двигался, тяжело дыша. Кроукер почти физически ощущал, как в его голове прокручивались всевозможные варианты исхода. Наконец, он осторожным движением открыл замок наручника.

Не убирая пистолета, Кроукер помахал рукой Рики, который, радостно улыбаясь, помахал ему в ответ. Удар Кроукера ногой по белой линии разметки был условным сигналом для того, чтобы мальчик послал мяч прямо в Дарлинга.

— На рукоятке черная лента. — Кроукер снова повернулся к Дарлингу. — Серийный номер тщательно стерт. Ну как, знакома тебе эта штука?

— С какой стати? — фыркнул Дарлинг. Похоже, он уже успел прийти в себя после такого неожиданного поворота событий.

Порывшись в кармане, Кроукер достал пулю.

— Пистолет был заряжен вот этим. Насколько помню, они называются «темными звездами», потому что оставляют в мишени огромные черные дыры.

— Похоже, ты злишься?

— Мне не по вкусу, когда меня используют в качестве мишени. Вчера ночью кто-то пытался снести мне голову. — Кроукер помахал кольтом перед носом у Дарлинга.

— Бог ты мой, — пробормотал Дарлинг. — Похоже, дело обстоит гораздо хуже, чем я предполагал.

— Что ты хочешь сказать, черт бы тебя побрал?

— Получен официальный приказ ликвидировать тебя, — сказал Дарлинг. — Как тебе нравится этот бюрократический эвфемизм?

С востока горизонт был затянут низкими облаками. Наконец, солнце выбралось из-за них, заливая розовым светом трибуны стадиона. На поле легла четкая тень от навеса над верхними рядами.

— Теперь мне все ясно, — сказал Кроукер. — Это ты отдал приказ о моей ликвидации!

— Глупо! — рассердился Дарлинг. — Сам подумай, зачем мне назначать с тобой встречу и одновременно отдавать приказ убить тебя?

— Говори, говори, язык у тебя без костей!

— Я никогда не стал бы так делать, — продолжал настаивать на своем Дарлинг. — И я этого не делал. Больше того, я знаю, кто это сделал на самом деле.

Он был слишком хладнокровен и разговорчив для человека, к виску которого приставлен пистолет. Внезапно краем глаза Кроукер заметил какое-то едва уловимое движение — тень от навеса чуть заметно изменила свои очертания, на плавной кривой появился какой-то выступ, как раз над левым плечом Дарлинга. Если бы Кроукер обернулся, возможно, он увидел бы причину этого изменения. Впрочем, он мог и не разглядеть ничего — пришлось бы смотреть против солнца.

— Ну хорошо, — сказал Кроукер. — Предположим, ты не отдавал приказа о моей ликвидации. Тогда кто это сделал?

— Послушай, — чуть лукаво сказал Дарлинг. — Давай разберемся. Ты сердит, потому что тебя приказали убрать. Я сердит, потому что в засекреченную сеть ДИКТРИБ неожиданно пробрался какой-то внештатный агент А КС К.

Кроукер с силой вдавил дуло кольта в висок Дарлинга.

— Послушай меня, дерьмо ты этакое, — прошипел он. — Мне известно, что АКСК не пускает в свою информационную сеть персонал ДИКТРИБ. Ясно как день, что ДИКТРИБ и АКСК — враги. Я в свое время работал на АКСК, а вчера ночью меня чуть не прикончил федерал. Это ему принадлежал этот кольт, каким обычно пользуются офицеры АКСК. Уверен, тебе было известно о покушении.

— Конечно, известно, но ты ошибаешься, Кроукер, если думаешь, что я приложил к этому руку.

— Пусть ошибаюсь, зато мне удалось спастись.

Краем глаза Кроукер заметил едва уловимое движение на краю тени от навеса и понял, что это значило. Не теряя времени, он схватил Дарлинга за воротник дождевика своей биомеханической рукой и, сбив его с ног, силой оттащил под трибуну, где они оба, скорчившись в три погибели, замерли без движения.

Под трибуной пахло гниющим деревом и старой краской. Солнечный свет почти не проникал сюда. Здесь было прохладно и, кажется, вполне безопасно.

— Какого черта? — шепотом огрызнулся Дарлинг.

— Теперь я понимаю, как человек, чувствуя у своего виска дуло пистолета, может оставаться невозмутимо спокойным, — прошипел Кроукер. — Ты пришел не один? — Он рванул Дарлинга за грудки. — Так? На верхней трибуне кто-то из твоих людей, я видел его тень на поле. Пусть он спустится сюда, вниз, чтобы я на него посмотрел, — прорычал Кроукер.

— Ты не так понял. Этот человек — моя охрана. Но он не станет стрелять в тебя, это я гарантирую. — Дарлинг не спускал глаз с Кроукера. — Наоборот, он позаботится о том, чтобы никто другой не пристрелил ни тебя, ни меня.

— Другой? Кто же?

— Почему бы тебе не спросить об этом у Сполдинга Ганна, директора АКСК? Это он отдал приказ убрать тебя. — Дарлинг внимательно поглядел Кроукеру в глаза, пытаясь угадать, какое впечатление произвели его слова. — Ты мне не веришь?

— Почему я должен тебе верить?

Кроукер в задумчивости посмотрел на поле, где подростки играли в бейсбол. Среди них был и Рики. Как узнать, кто говорит правду, а кто лжет?

— Ну хорошо, ответь мне на такой вопрос, — процедил он сквозь зубы. — Я видел убедительные доказательства того, что АКСК готовит в высшей степени секретную и весьма опасную операцию, которая финансируется из теневого бюджета и включает в себя переправку агентов и оружия в Мексику. Это правда?

— Да.

Кроукер перевел дыхание и задал второй вопрос, который ему, по правде говоря, было очень неприятно задавать.

— В этой подготовке принимает активное участие агент по кличке Серо. Кто этот человек?

— Так зовут первого заместителя Ганна. Его подлинное имя неизвестно. Во всяком случае, пока.

Дарлинг хотел что-то сказать, но тут раздался звонок его сотового телефона. Дарлинг посмотрел на Кроукера и, получив его молчаливое согласие, ответил. Выслушав своего невидимого собеседника, он сказал: «Ты сам знаешь, что делать», — и отключился.

— Это мой охранник, — сказал он Кроукеру, — нам надо уходить и как можно скорее. Нас выследили люди Ганна.

* * *

— Уж можешь мне поверить, Ганн хочет твоей смерти. — Дарлинг сидел, скрючившись и упираясь локтями в бедра. Люди, оказавшись в ограниченном пространстве, как правило, чувствуют себя очень и очень дискомфортно, либо притворяются абсолютно невозмутимыми. Дарлинг, однако, проявил такую сноровку, устраиваясь в темной норе под трибуной, что сразу стало ясно — он долго служил в Юго-Восточной Азии, где от умения быстро прятаться зачастую зависела жизнь. Кроукер вспомнил слова Дарлинга о том, что ему не нравится оружие. Что ж, в этом он был прав.

Они сидели в алюминиевом воздуховоде цокольного этажа «Белого дома», клуба гомосексуалистов на Линкольн-роуд. Отсюда было рукой подать до «Разбитой колымаги», клуба, где Гидеон вместе с Рейчел забавлялись виртуальным сексом.

В «Белом доме» они оказались, спасаясь от людей Ганна. Их было с полдюжины — молодые парни в легких костюмах и теннисках от Версаче. Они вполне могли сойти за группу фотомоделей, если бы не пистолеты тридцать восьмого калибра в кобуре за спиной.

Кроукер с первого взгляда узнал в них агентов АКСК.

Двоих сразу обезвредил охранник Дарлинга еще на стадионе парка Фламинго. Остальные же, почуяв близость добычи, словно стая гончих, неотступно преследовали Кроукера и Дарлинга.

— Что за черт! — воскликнул Кроукер. — Я же работал на АКСК!...

Склонив голову набок, Дарлинг прислушивался к размеренному пыхтению огромного компрессора и гудению генератора, который аварийно включился после того, как Дарлинг перерезал основной электрический кабель.

— Ганн хочет твоей смерти, потому что ты взялся убить Хуана Гарсию Барбасену.

Было совершенно бессмысленно спрашивать, откуда Ганну стало об этом известно. Кроукер достаточно долго проработал в АКСК, чтобы знать наверняка, что при желании они способны выведать любой секрет. Но ему не терпелось задать другой вопрос. Кроукеру было необходимо получить подтверждение тем сведениям, которые он обнаружил на дискете.

— Я хочу знать, является ли Хуан Гарсия Барбасена агентом Сполдинга Ганна и АКСК в Латинской Америке.

— А иначе зачем Ганну убирать тебя? — откликнулся Дарлинг. — Барбасена является его специальным уполномоченным. Впрочем, он подчиняется еще и человеку по имени Серо.

Сердце Кроукера заколотилось.

— А что, если я скажу тебе, что именем Серо называл Бенни Милагроса его дед?

У Дарлинга округлились глаза.

— Это правда?

Кроукер молча кивнул.

— Ну наконец-то! — воскликнул Дарлинг, но тут же настороженно замолчал.

Кроукер тоже навострил уши, но ничего подозрительного не услышал. Покачав головой, он сказал:

— Что-то не вяжется все то, что ты рассказал мне, с тем, что мне самому известно о АКСК, а ведь я довольно долго проработал там.

— Конечно, не вяжется, — согласился Дарлинг. — Это потому, что АКСК теперь не таков, каким ты его знал.

Со склоненной набок головой он сейчас был очень похож на охотничью собаку. Казалось, ему нравилось, что они с Кроукером остались наедине.

— Спустя десять месяцев после своего назначения на должность директора АКСК Сполдинг Ганн выгнал основных офицеров и чиновников, поставив вместо них своих людей. Как ему это удалось? Он имел такие обширные связи в правительственных кругах, что с невероятной легкостью обходил все бюрократические препоны. Позднее мы выяснили, что за ним стояла группа консервативно настроенных сенаторов и кое-кто из высокопоставленных чиновников министерства торговли, обеспокоенных тем, что последние изменения в правительственных структурах привели к уменьшению их власти и влияния.

— А как возник ДИКТРИБ? — спросил Кроукер.

Дарлинг сделал выразительный жест.

— А как ты думаешь, куда делись уволенные Ганном люди? Конечно, они могли бы перейти на бумажную работу в другие ведомства министерства юстиции или же вообще раньше времени уйти в отставку. Однако вместо этого мы, собравшись в единое ядро, организовали свое собственное бюро. Три года назад Бюро торговли с развивающимися странами было маленькой, полусонной обителью ученых-экономистов широких взглядов, в очках с толстыми стеклами и вечно заляпанных едой галстуках. Под этой крышей, вдали от глаз и ушей Ганна мы создали по-настоящему активно действующее подразделение, мини-копию АКСК. Если быть честным до конца, силы наши были весьма скромными, зато мы были все заодно. Мы горели желанием выяснить намерение Сполдинга Ганна и, когда придет время, сорвать его планы.

Дарлинг снова прислушался.

— Похоже на настоящую войну, — задумчиво проговорил Кроукер. — Только этого все равно не может быть. Война между двумя структурами федерального правительства невозможна. Они же сами разрешили вам организовать этот самый ДИКТРИБ в том виде, каков он теперь! Так неужели вам позволят развязать междоусобную войну?

— Даже в кабинете министров есть наши люди, и они уже дали свое согласие на наши действия.

— Но почему?

— Все дело в Латинской Америке, дружище. Она должна явить миру очередное экономическое чудо. Только на этот раз не по другую сторону Тихого океана, а под носом у США, в Мексике. — Дарлинг многозначительно глянул на Кроукера. — Ситуация такова: Сполдинга Ганна неспроста назначили новым директором АКСК. Однако даже те, кто его выдвигал, не решаются дать ему бесконтрольную власть. Может, из-за жадности, а может, из-за скрытого страха перед ним. Вот тут-то им и пригодился ДИКТРИБ. Мы худо-бедно все-таки контролируем действия Ганна.

— То есть ты хочешь сказать, что вы внедряете к нему своих людей?

— Пусть будет так.

— Но сперва нужно нейтрализовать Барбасену?

Дарлинг кивнул.

— Он является ключевой фигурой во всей операции, поскольку имеет обширные связи в Латинской Америке. Без него план Ганна не сможет воплотиться в жизнь.

Дарлинг снова замолчал, напряженно вслушиваясь.

— В этой игре, — продолжил он через несколько секунд, — есть одно-единственное правило: у кого контроль, у того и деньги. Поверь, в наши дни деньги решают все, особенно для политиков. Деньги — это власть! Сегодня перед политическими деятелями встали пугающие проблемы. Людям надоела однообразная смена лидеров двух партий у руля. Настало время независимых кандидатов, именно им стали отдавать предпочтение люди. Вряд ли профессиональных политиков радует перспектива остаться не у дел. Как ты думаешь?

— Ну хорошо, положим, я понял тебя. Но что конкретно затевает Ганн вместе с Барбасеной?

Дарлинг снова напрягся. Теперь и Кроукер услышал их — аритмичные звуки, заглушающие гул компрессоров. Люди Ганна искали их.

Преследователи были совсем близко — трое вооруженных парней, три слепые мыши.

Вдруг позади раздался какой-то подозрительный шорох, Кроукер вздрогнул и обернулся. Значит, они не такие уж слепые, эти мыши! Они расставили отличную ловушку, которую и собирались теперь захлопнуть с обеих сторон. Теперь Кроукеру стало ясно, почему они не таились. Напротив, они словно нарочно старались шуметь погромче. Они загоняли их по всем правилам охоты.

— Похоже, у них есть теплоискатели, — прошептал Кроукер Дарлингу. Тот молча кивнул. Для теплоискателей, работавших на инфракрасных лучах, даже кромешная тьма не была помехой. Они четко улавливали тепловое излучение человеческого тела.

— Не двигайся, — прошептал Дарлинг Кроукеру. — Вокруг нас полно металла и бетона, которые отражают инфракрасные лучи.

Прежде чем Дарлинг успел сообразить, что происходит, Кроукер одним движением скользнул по воздуховоду к большой съемной решетке. За ней он увидел привинченную к стене лестницу, уходившую вниз, в технические помещения подвала, где темнота была не столь кромешной. Слабый свет аварийного помещения давал возможность разглядеть грубые бетонные стены, покрытые плесенью. Мало ли что там надумал Дарлинг! Он обречен, если собирается оставаться в узком воздуховоде, где нет места для маневра. Вынув кольт тридцать восьмого калибра, Кроукер зарядил его «темными звездами».

Отодвинув металлическую решетку в сторону, Кроукер стал осторожно спускаться по лестнице. В нос ударила отвратительная вонь, ступеньки были покрыты толстой коркой ржавчины и жирной грязи, скопившейся бог знает за сколько лет.

Он был уже почти внизу, когда его нога сорвалась со скользкой ступеньки. Стараясь удержать равновесие, он ударился рукой о поручень и выронил кольт, который с грохотом упал на бетонный пол.

Проклиная себя на все лады, он стал спускаться гораздо осторожнее.

Кроукер слышал, как сопит и чертыхается Дарлинг, стараясь не отставать от него.

Преследователи тоже не теряли времени. Что ж, отлично! Надо думать, что они уже предвкушали близкую победу.

Наконец, Кроукер спустился на бетонный пол подвала и тут же понял, что ему не удастся найти свое оружие в такой темноте. Впрочем, у него уже не оставалось на это времени.

Однажды Кроукер отправился охотиться на аллигаторов. Это было в национальном парке Эверглейдс. Перед охотой Каменное Дерево дал ему следующее наставление: «Аллигатор — это в первую очередь хищник. Он нападает на огромной скорости, и если ты в страхе покажешь ему спину и побежишь от него, будь уверен, он непременно догонит и схватит тебя».

Где-то в самых темных, первобытных глубинах подсознания человек тоже чувствует себя хищником.

Преследователь был уже совсем рядом. Судя по тому, как быстро и уверенно он приближался, очертания жертвы были ясно видны на экране его теплоискателя. Очевидно, он был убежден, что наличие теплоискателя в такой кромешной тьме давало ему огромные преимущества. Кроукер собирался сыграть на этой излишней самоуверенности.

У Кроукера не было ни малейшего шанса убежать от своего преследователя, поэтому он даже не стал и пытаться это сделать. Хищники всегда рассчитывают на то, что их жертвы станут убегать от них. И Кроукер сделал то, чего хищник не мог от него ожидать. Прижавшись к стене, он подпустил его поближе, резким движением выбросил вперед свою левую биомеханическую руку и, вцепившись в запястье преследователя, с силой рванул его вниз.

Тот со всего размаха ударился о бетонный пол, но тут же вскочил на ноги и бросился на Кроукера с ножом. Лезвие вспороло ткань рубашки, скользнув по коже. Кроукер изловчился и выбил нож из рук нападавшего. Однако при этом он открылся, и преследователь не замедлил нанести сильный удар по почкам.

Кроукер упал на четвереньки, сверху на него обрушился еще один удар, и он отключился.

Парень начал ощупью искать свой нож. В это время из воздуховода выпрыгнул Дарлинг и набросился на него. У того оказалась отличная реакция, и удар пришелся не в челюсть, а в плечо. Он отпрыгнул и кинулся прочь от Дарлинга. Тот погнался за ним, и это было его ошибкой.

Резко остановившись, парень перехватил руку Дарлинга и нанес ему мощный удар в живот. Дарлинг согнулся пополам, задыхаясь и кашляя, и немедленно получил коленом в лицо.

Дарлинг свалился на пол, но подоспевший на помощь Кроукер всадил в бок противника свой стальной коготь и заломил ему руку. Парень взвыл, попытался ударить Кроукера коленом в пах, но, получив ребром ладони по горлу, обмяк и сполз на пол.

Из другого конца подвала до Кроукера донеслись крики. Подобрав теплоискатель, Кроукер бросился к корчившемуся на полу Дарлингу и помог ему встать.

— Черт побери! — выругался Дарлинг, осторожно дотрагиваясь до щеки. — Надо бы мне почаще ходить на операции и поменьше сидеть в кабинете. Этот подонок чуть не свернул мне челюсть.

— Бежим, — торопливо сказал Кроукер, настраивая теплоискатель. — Теперь у нас появился шанс!

В расположенных в подвале кладовых он обнаружил все, что ему было нужно: алюминиевую фольгу, кусачки, изоляционную ленту, удлинитель. Сняв пиджак, он обмотал торс фольгой.

— Когда нам показывали теплоискатели, — прошептал он Дарлингу, — то предупреждали, что фольга или включенная микроволновая печь могут исказить инфракрасные лучи. Пожалуй, этого должно хватить, чтобы обмануть наших преследователей. А ты будешь наживкой, ладно?

Дарлинг молча кивнул.

Они двинулись по подвалу, Кроукер с помощью теплоискателя не упускал преследователей из виду.

— Так, они идут сюда, — сказал он. — Если наш фокус удался, то они сейчас видят только тебя.

Он нашел на стене электрическую розетку и включил удлинитель в сеть, натянув провод так, чтобы он оказался между Дарлингом и его преследователями, и закрепив его на противоположной стене на уровне щиколоток.

Торопливые шаги преследователей были уже совсем близко. Похоже, они уже бежали. Кроукер в последний раз глянул на экран теплоискателя, чтобы убедиться в правильности решения. И тут кто-то с разбега налетел на натянутый провод как раз в том самом месте, где Кроукер оголил его при помощи кусачек. Посыпались искры, запахло горелой тканью и обожженной человеческой плотью. Кроукер разглядел на полу темную фигуру, бьющуюся в судорогах.

И вдруг он почувствовал у затылка дуло пистолета.

— Ну, умник, не шевелись и позови-ка сюда своего дружка!

Дуло пистолета больно упиралось Кроукеру в затылок. Очевидно, один из преследователей, отделившись от остальной группы, обошел их с фланга.

— И веди себя как следует, понял? Не спугни его!

Кроукер повиновался, и Дарлинг вышел к нему из своего укрытия. Оголенный электропровод все еще искрился, освещая место бурно развивающихся событий мерцающим светом.

Опустив глаза, Кроукер заметил, что в неверном свете искр были видны его ноги и ноги преследователя, стоявшего сбоку и немного позади Кроукера.

— Стоять, — прозвучало над ухом у Кроукера. Казалось, Дарлинг не услышал, он продолжал двигаться вперед.

— Я сказал стоять! — Мужчина сдавил горло Кроукера, прижав большой палец к сонной артерии, и навел пистолет на Дарлинга.

В ответ послышался какой-то шорох, в воздухе что-то просвистело. Мужчина нажал на курок, грянул выстрел, многократно усиленный эхом.

В ту же секунду Кроукер изо всех сил двинул его локтем в бок, но тот уже валился на пол. Из горла у него торчал нож.

— Дарлинг? Ты жив?

— Ничего страшного, просто царапина.

Росс Дарлинг зажимал рану на правом плече. Меж пальцев у него сочилась кровь. Проходя мимо убитого мужчины, он пнул его ногой и слабо улыбнулся Кроукеру.

— Кулаками я не мастак, но ножом владею хорошо.

* * *

— Задачей Барбасены является дестабилизация положения в Мексике: — При свете флюоресцентных ламп лицо Дарлинга было белым и бесцветным, как у альбиноса. — И он очень умно ее выполняет. Понимаешь, весь этот диссидентствующий сброд стал превосходным орудием в его руках. Он вооружил и организовал этих людей, превратил их в нешуточную силу, готовую выступить в нужный момент по его знаку. Он привез в страну профессиональных солдат, чтобы обучить потомков фермеров искусству убивать людей. Он дал им то, о чем мечтает каждый диссидент, в какой бы стране он ни жил, — легитимность.

Внезапно Дарлинг резко повернулся и сказал:

— Ну хватит уже, доктор! Давайте заканчивать перевязку. У меня куча важных дел.

Они все еще находились в подвале клуба гомосексуалистов, но теперь здесь горел свет, и все вокруг кишело агентами ДИКТРИБ, над раной Дарлинга колдовал врач.

— Если рану не обработать как следует, она может воспалиться, — проворчал врач, смуглокожий испанец, невозмутимый, как все полевые хирурги. — А теперь будьте любезны не двигаться. — Он приложил к ране ватный шарик, смоченный в какой-то желтой жидкости. Дарлинг поморщился и прикусил губу от боли.

— Сделайте мне инъекцию пенициллина или что там нужно в подобных случаях и поскорее наложите повязку, вот и все дела, — сказал он, смаргивая набежавшие слезы.

Потом он повернулся к Кроукеру.

— Во время предстоящей встречи Ганн отдаст Барбасене приказ начинать активные действия. Он снабдит его новейшим оружием из наших военных арсеналов. Вместе с соответствующими разведданными это оружие позволит диссидентам захватить в свои руки контроль над южной Мексикой, и тогда мексиканское правительство окажется в полном смятении и панике. В течение нескольких часов они потеряют власть над страной. Мексиканский рынок ценных бумаг рухнет. Повторится ситуация, которая случилась в 1929 году на Уолл-Стрит. Наша страна настолько тесно связана с Мексикой, что наш собственный фондовый рынок тоже рухнет. В полном отчаянии мексиканское правительство обратится за помощью к Вашингтону, и, как это ни покажется странным, то же самое сделают и люди с Уолл-Стрит. И те, и другие потребуют от федерального правительства вооруженного вмешательства.

Вокруг молча сновали молодые люди с девятимиллиметровыми браунингами под мышкой, убирая следы кровавой бойни, в воздухе стоял сильный запах дезинфицирующих средств. Кроукер был уверен, что после того, как они закончат свою работу, от недавней смертельной схватки не останется и следа.

— Вот тогда-то на сцену явятся Ганн и его люди из правительства, — продолжал Дарлинг. — С помощью Барбасены они постепенно разоружат повстанцев и создадут марионеточное правительство, целиком зависящее от некоторых структур в Вашингтоне. И тогда эти самые структуры смогут свободно манипулировать как промышленностью, так и финансами Мексики. Есть поговорка: как в Мексике аукнется, так во всей Южной Америке откликнется.

— Но как же им удастся так быстро найти людей, подходящих на роль членов марионеточного правительства? — спросил Кроукер.

Дарлинг многозначительно улыбнулся, но тут же поморщился, случайно задев повязку на ране.

— Сполдинг Ганн уже нашел их, завербовал и проинструктировал. А потом внедрил на ключевые должности в высших деловых и финансовых кругах Мексики. До поры до времени они просто затаились, ожидая сигнала к действию.

Кроукер на минуту задумался, а потом сказал:

— Значит, если во время встречи с Ганном Барбасена будет каким-то образом ликвидирован, то...

— Это было бы отличным выходом из создавшегося положения! — воскликнул Дарлинг. — У нас было достаточно времени, чтобы убедиться в том, что Сполдинг Ганн — опаснейший маньяк, безумец! Его развратила данная ему почти неограниченная власть. Теперь его честолюбивые планы намного превосходят его полномочия. Он стремится захватить в свои руки тотальный контроль над существующей экономической системой снабжения Латинской Америки.

Раздраженным жестом Дарлинг отказался от дальнейшей врачебной помощи. Когда невозмутимый врач удалился, Дарлинг с подчеркнутой серьезностью сказал:

— Хочу быть с тобой до конца откровенным, Кроукер. Ликвидация Барбасены фактически является единственным выходом. Мы были бы счастливы предпринять такой шаг, но для нас он слишком радикален. Даже если бы нам удалось убрать Барбасену, соблюдая при этом максимальную осторожность, все равно за нами остался бы след, по которому такой хитрый и умный человек, как Ганн, обязательно вышел бы на исполнителей, а потом и на организацию.

Дарлинг поднялся на ноги и вместе с Кроукером двинулся к выходу из подвала.

— Откровенно говоря, — сказал Дарлинг Кроукеру, — меня этот вопрос очень волнует. Больше всего на свете мне необходимо сейчас найти способ ликвидировать Барбасену. — Он прищелкнул пальцами. — И тут-то мне подвернулся ты. — Он пристально и сурово поглядел Кроукеру в глаза. — Как думаешь, это случайность?

— Такая мысль уже приходила мне в голову, — спокойно ответил Кроукер. — Однако я уже имел разговор с неким человеком, по имени Марсель Рохас Диего Майер.

— Майер... Майер... — задумчиво пробормотал Дарлинг. — Это тот самый пробивной адвокат, который работает на верхушку южноамериканских наркодельцов?

— Точно. Он предложил мне сделку. У Хуана Гарсии Барбасены была жена.

Дарлинг кивнул:

— Тереза Маркеза.

— Однажды она узнала, что муж изменяет ей. Она стала угрожать ему, а тот взял и убил ее. Избив до полусмерти, он задушил ее электрическим проводом. Поскольку он находится под высоким покровительством сильных мира сего, никто не решился привлечь его к уголовной ответственности за убийство. Поэтому для совершения акта возмездия — проще говоря, физической расправы — над Барбасеной предполагалось нанять меня. Однако речь шла исключительно о личных причинах, и ни слова о Ганне или твоей организации.

Подумав, Дарлинг кивнул:

— Что ж, это вполне похоже на правду. Я читал отчет коронера о ее смерти. Полиция нашла доказательства вооруженного нападения и грабежа — были украдены деньги и драгоценности. Дело было закрыто как абсолютно безнадежное. Судя по документам, следствие велось формально. Остались невыясненными обстоятельства убийства. К примеру, даже не были опрошены телохранители Терезы. И, что показалось мне тогда странным, муж убитой, Барбасена, ни разу не предъявил претензий по поводу того, что полиция так и не нашла преступника.

Внезапно Дарлинг нахмурился.

— Для меня все еще остается неясным, каким образом ты заполучил секретные коды сети ДИКТРИБ.

— Братья Бонита, — коротко ответил Кроукер.

— Бог ты мой, если в этом замешаны братья Бонита...

Дарлинг торопливо обернулся и сделал знак агенту.

Тот немедленно принес Дарлингу портативный компьютер. Дарлинг включил его и покрутил трекбол.

— Смотри, — сказал он, — это один из секретных файлов АКСК.

Похоже, ничто на свете не могло теперь оставаться тайной, даже сверхсекретные данные правительственных ведомств. Впрочем, Кроукеру давно было известно, что правительственные чиновники могут составить подробнейшее досье на любого гражданина. Обо всем. Вплоть до того, какие игрушки любил в детстве.

Файл назывался «Серийные убийства, преступник не найден».

— Смотри, вот целая серия убийств, совершенных одним и тем же способом — у жертв были отрезаны головы, — сказал Дарлинг.

— А их тела так и не были найдены, — мрачно проговорил Кроукер, пробегая глазами по списку жертв. — Этот файл был открыт четыре года назад.

Дарлинг кивнул:

— Да, именно четыре года назад была найдена первая отрезанная голова. Коронер отметил в своем рапорте, что убийца явно хорошо знал свое дело. На шее не было ни порезов, ни рваных краев. Голова была чрезвычайно аккуратно отрезана скальпелем.

Кроукеру вспомнился скальпель в руках Хейтора Бонита.

— Только скальпелем? — машинально переспросил он.

— Во всяком случае, именно так утверждал коронер. На шее не было обнаружено следов металлических зубцов.

Кроукер поднял глаза.

— Значит, убийца не пользовался пилой. Он сумел рассечь позвоночник одним скальпелем. Для этого нужна нечеловеческая сила.

— Пожалуй, ты прав.

Сейчас Кроукеру больше всего на свете хотелось сделать хоть глоток свежего воздуха, увидеть синее небо над головой и почувствовать на коже горячее прикосновение солнечных лучей. Удастся ли ему когда-нибудь снова почувствовать себя чистым.

— Значит, ко всем преступлениям причастны братья Бонита. Так?

— Мы считаем, что именно так, хотя прямых доказательств у нас нет. — Дарлинг покрутил трекбол. — А теперь взгляни-ка сюда.

Он вывел на экран еще один секретный файл АКСК, содержащий информацию о бурно развивающемся черном рынке донорских органов на юго-востоке.

— В этом файле кое-чего недостает, — сказал Кроукер. — Здесь, например, не написано, что изъятые из человеческого тела внутренние органы, за исключением почек, не могут долго находиться вне живого организма. Только для определения типа антигенов, необходимого для проведения трансплантации, требуется шесть, а то и восемь часов. Откуда же эти люди знают, какие органы передавать тому или иному реципиенту?

— Не имею ни малейшего понятия, — торопливо сказал Дарлинг, и по его тону Кроукер понял, что ему не терпится задать другой вопрос. — Мы все время старались понять, зачем Ганну нужны эти файлы. Он следит за братьями Бонита, за рынком человеческих органов в целом, но не предпринимает никаких действий.

— Этот Ганн злодей, — сказал Кроукер. — Надо думать, есть какая-то связь между ним и братьями Бонита.

— Что-то наверняка есть. — Дарлинг выключил компьютер и закрыл его. — Эти братья взломали нашу достаточно надежную систему безопасности, что само по себе не может не вызывать тревогу. Но какого черта они передали тебе секретные коды сети ДИКТРИБ, а?

— Думаю, это произошло случайно, — со вздохом произнес Кроукер. — Братья Бонита и Бенни Милагрос в прошлом имели общие дела, надо думать, не совсем веселые. Бенни долго притворялся моим большим другом. Он никогда не говорил мне, что работает на Ганна, а ведь он увяз в этом деле по самые уши. Они, братья Бонита, очевидно, хотели, чтобы я сам в этом убедился. А коды сети ДИКТРИБ случайно оказались записанными в самом конце файла. Возможно, братья сами не знали о них.

— Что ж, будем надеяться, ты прав. А пока я займусь сменой всех кодов доступа.

Оставив компьютер на бетонном полу, Дарлинг повел Кроукера к боковой лестнице, которая выходила в переулок позади Линкольн-роуд.

— Я бы с удовольствием оказал тебе более существенную помощь, но пока это совершенно невозможно. Принимая тебя под свою защиту, я поставлю под угрозу все наше бюро.

— Не беспокойся, — ответил Кроукер. — Я благодарен тебе за ту помощь, которую ты мне уже оказал.

Дарлинг протянул руку Кроукеру, и тот пожал ее.

— Еще один совет напоследок, — сказал Дарлинг. — Держись подальше от братьев Бонита. Они — сама смерть. К тому же они находятся под прикрытием Ганна. Лучше постарайся добраться до Хуана Гарсии Барбасены и, ради Бога, если останешься в живых, сматывайся отсюда.

3

Кроукер ехал в машине и слушал старые песни группы «Лав» из альбома 1968 года. Задумчивые мелодии как нельзя более подходили к настроению Кроукера.

Он размышлял об американских интересах в Латинской Америке. Наверняка тут был замешан крупный бизнес, как это бывало всякий раз, когда Америка совала свой нос в дела других государств. Экономика стран Латинской Америки бурно развивалась, и Соединенным Штатам вовсе не хотелось, чтобы к власти в этих странах пришли мятежники, или хуже того — просоциалистически настроенные политики. Войска в Кувейт были введены для защиты интересов нефтяного лобби. А какое лобби защищал Ганн? Автомобильное? А может, он защищал интересы экспортеров? Что ж, звучало вполне правдоподобно. Мексика была вторым после Канады экспортным рынком для США, поэтому никак нельзя было допустить снижения прибылей из-за волнений люмпенов. Однако это было весьма грязным делом, которое следовало держать подальше от глаз и ушей широкой общественности.

Мысли Кроукера переключились на Антонио и Хейтора. Как там сказал о них Росс Дарлинг? Они — сама смерть и находятся под защитой Ганна. Ну конечно! Судя по информации, содержащейся в секретных файлах АКСК, они занимались своим ужасным бизнесом по «добыче» человеческих органов с молчаливого согласия АКСК. Возможно, именно таким образом Ганн приобрел свою огромную власть? Возможно, именно он с помощью братьев Бонита поставлял престарелым сенаторам и конгрессменам новые человеческие органы, в которых нуждались их изношенные тела? Когда дело касается продления собственной жизни, люди проявляют чудеса изобретательности и хитрости. Так говорил Кроукеру Каменное Дерево. Он также говорил, что это происходит оттого, что они научились рационально обосновывать любые свои поступки. Даже самые закоренелые злодеи горячо верят в то, что действуют из лучших побуждений.

Впрочем, братья Бонита, очевидно, составляли исключение из этого правила. Кроукер достаточно долго общался с Антонио, чтобы понять, что между близнецами все же существовала разница, хотя в душах обоих горел страшный и неугасимый огонь, который было легко спутать с хета-и. Оба они понимали разницу между добром и злом и совершенно сознательно выбрали для себя именно зло!

Съехав со скоростного шоссе, Кроукер направился на север.

Больше всего сейчас его волновала судьба Рейчел. Ему казалось слишком уж подозрительным, что она заболела как раз накануне приезда Барбасены. Как только Гидеон сказала ему, что в тот вечер она принимала наркотики вместе с Рейчел, он стал подозревать, что приступ кем-то намеренно спровоцирован. Но как и кем? У Кроукера были подозрения на этот счет. Но пока не было доказательств.

Он въехал на стоянку больницы «Ройал Поинсиана». Теперь он ясно осознавал весь ужас своего положения. Даже если приступ Рейчел действительно был подстроен, это ничего не меняет. Рейчел умирала. Без почки, которую обещал Майер, она не протянет и недели. Кроукер все больше и больше увязал в тенетах, расставленных ему каким-то хитрым и коварным преступником. У него не оставалось выбора. Убей Хуана Гарсию Барбасену и Рейчел будет жить! Альтернативы не было. Тот факт, что Майер, а потом и Дарлинг рассказали ему о многочисленных причинах, по которым смерть Барбасены была для всех желанной, не приносил ему никакого облегчения. Одно дело убить человека, защищая собственную жизнь, и совсем другое — заранее спланированное, хладнокровное убийство. В свое время Кроукеру довелось повидать немало наемных убийц. Они все отличались от Кроукера тем, что имели каменные сердца.

Выйдя из машины, Кроукер чуть было не подпрыгнул на горячем асфальте. Еще не было и одиннадцати, а уже стояла невыносимая жара.

В больнице было тихо и прохладно. Во всей атмосфере было что-то умиротворяющее. Может, персонал больницы специально добавлял в кондиционированный воздух газообразные транквилизаторы, чтобы посетители сохраняли спокойствие?

Поднявшись в отделение интенсивного диализа, Кроукер на цыпочках вошел в палату Рейчел. Она была мертвенно-бледна и так худа, что, казалось, если бы не одеяло и простыни, просто поплыла бы по воздуху. Кожа приобрела восковой оттенок, сквозь нее просвечивала синеватая сеточка вен. Взглянув на показания мониторов, он понял, что лихорадка все еще не отпустила ее. Значит, справиться с сепсисом пока не удалось.

Поцеловав ее горячий лоб, он прошептал:

— Я нашел Гидеон. Она обязательно придет навестить тебя, детка.

Взяв в свою ладонь ее влажную руку, он нежно сжал ее.

— Держись, Рейчи. Нужно продержаться еще немного.

Вернувшаяся из туалета Мэтти, увидев Кроукера, бросилась ему на шею.

— Лью, где же ты пропадал? Где ты провел прошлую ночь?

У нее было заплаканное лицо. При виде брата слезы вновь навернулись на ее глаза.

— Ш-ш-ш... — Он погладил ее по щеке. — Завтра у нас будет донорская почка.

— О Лью!

Он осторожно высвободился из ее объятий.

— Мэтти, у тебя есть запасной ключ от твоей квартиры?

Она кивнула и стала рыться в своей сумочке. Протянув ключ Кроукеру, она сказала:

— Ты нашел этого Гидеона? Каков он?

— Совсем не такой, каким я его себе представлял.

— Мне бы хотелось познакомиться с ним. — Достав из сумочки бумажную салфетку, она вытерла глаза. — Мне почему-то кажется, что я уже знаю его.

Кроукер подвел ее к креслу и бережно усадил в него.

— Ты видела доктора Стански?

Ему не хотелось продолжать разговор о Гидеон. Сейчас было совершенно некстати рассказывать сестре о необычной сексуальной ориентации ее дочери.

Мэтти покачала головой. Она выглядела очень усталой.

— Обычно он приходит позднее. Хочешь, чтобы я передала ему что-нибудь, когда он придет?

— Пожалуй, нет. И даже не говори ему, что я спрашивал о нем, — наклонившись, он поцеловал сестру в щеку, в отличие от Рейчел она была холодной, как лед. — Как ты себя чувствуешь, Мэтти?

— Прекрасно.

— Что-то непохоже. Когда ты ела в последний раз?

Она устало улыбнулась:

— Я не голодна.

— Надо заставить себя поесть. Обещаю тебе, что скоро наши мучения кончатся и все будет снова в полном порядке. А пока ты должна поддерживать свои силы, чтобы ухаживать за Рейчел.

Она снова улыбнулась, на этот раз чуть веселее, и согласно кивнула головой.

Кроукеру было больше нечего ей сказать, и он вышел, оставив ее на бессменном дежурстве у постели умирающей дочери. Спустившись в буфет, он купил еды и попросил дежурную медсестру отнести ее Мэтти.

Дженни Марш он нашел в лаборатории наркотических веществ. Она сидела, склонившись над микроскопом. Две молоденькие ассистентки возились с центрифугой. Взглянув на Кроукера, Дженни отложила в сторону ручку, которой что-то писала в блокноте, и улыбнулась. Это была холодная, вежливая, но отстраненная улыбка, в которой не было ничего личного. Нет, не такую улыбку хотел видеть на ее лице Кроукер.

— Надеюсь, сегодня тебе удастся как следует отоспаться, — тихо сказал он. — Завтра после полуночи почка будет в нашем распоряжении.

— Отлично, — кивнула она все еще с деловым видом. — Пожалуй, будет разумнее остаться на ночь здесь, в больнице. В соседней комнате есть пара свободных коек. Как только я получу сообщение о том, что почка уже в пути, я позвоню тебе, и ты сможешь присутствовать на операции, если захочешь, конечно.

— Возможно, у меня не получится приехать на операцию.

Кто знает, где он будет в это время. Может, будет плавать на мелководье лицом вниз. Подойдя поближе, он прошептал:

— Я узнал еще кое-что, и это может пригодиться. Наркотики, которые Рейчел принимала в ту ночь, были хорошо очищены, а следовательно, не могли спровоцировать приступ.

На лице Дженни отразилось крайнее изумление.

— Этого не может быть! Крайне маловероятно, чтобы она впала в кому просто от количества наркотиков, принятых ею в тот вечер. Среди них наверняка попалась какая-то неочищенная гадость!

— Я тоже так думал. Но мне удалось переговорить с тем человеком, который был с нею рядом в ту ночь. Этот человек принимал тот же набор наркотиков, что и Рейчел, — ЛСД, марихуану, кокаин. И с ним ничего не случилось. Однако не стоит забывать, что у Рейчел всего одна почка от рождения.

— Две почки или одна — это не имеет никакого значения. — Она нахмурилась. — Что-то тут не так, но я никак не возьму в толк, что именно.

— Дженни, я заходил к Рейчел пару минут назад. Почему не удается справиться с инфекцией?

— Вот этого я тоже никак не могу понять. — Она забарабанила пальцами по столу. — Возможно, инфекция, с которой организм здорового человека справился бы за считанные часы, непосильна для ее чрезвычайно ослабленного организма...

Он внимательно поглядел ей в лицо.

— Не слышу уверенности в твоем голосе.

Она подняла глаза на Кроукера, и тот увидел в них серьезную тревогу.

— Если говорить откровенно, я вовсе не убеждена в этом.

Она показала ему лабораторное стеклышко, которое лежало под микроскопом и которое она разглядывала, когда вошел Кроукер.

— Я в тупике. Строго говоря, с медицинской точки зрения было бы крайне удивительно, если бы ей удалось быстро справиться с инфекцией в том состоянии, в каком она сейчас находится. Однако тот факт, что ее организм вообще никак не борется с инфекцией, необъясним! Мы делаем шаг вперед, а Рейчел тем временем делает два шага назад!

Она внезапно замолчала. Подождав, что она скажет дальше, и так и не дождавшись, Кроукер сказал:

— А как же трансплантация? Ты будешь делать пересадку почки, если температура не спадет?

— Честно говоря, это крайне нежелательно, — тихо проговорила Дженни.

Такой ответ не мог понравиться Кроукеру.

— Ты должна ликвидировать эту инфекцию еще до того, как я добуду почку.

Она коротко кивнула:

— Поверь мне, Лью, мы делаем абсолютно все, что в наших силах.

— Я знаю, — сказал Кроукер и сжал ее руку. Она убрала ее мягко, но решительно.

Ассистентка вынула из лабораторной центрифуги пробирку и поднесла ее к свету, потом что-то сказала второй ассистентке. Та кивнула, и они вышли в соседнюю комнату.

— Дженни, в чем дело? — спросил Кроукер. — Ты ведешь себя так, словно не было вчерашней ночи.

— В юности, еще до того, как я поступила в колледж и всерьез решила стать врачом, я была совершенно другим человеком. У меня на уме были одни только мальчики. Все мысли крутились вокруг того, какой свитер и какую юбку надеть, чтобы в выгодном свете показать все то, что я имею. Тогда я вела очень беспечную жизнь.

— Мне просто не верится, — улыбнулся Кроукер.

Она покачала головой:

— Вот-вот, это было действительно здорово. Однако теперь у меня слишком много обязанностей и слишком много ответственности, чтобы я могла позволить себе забыться...

Она встала и подошла к окну. Кроукер видел, как часто билась жилка у нее на шее.

— Сказать по правде, я скучаю по тебе. Это плохой признак.

Кроукер склонил голову набок:

— Плохой? В каком смысле?

Она повернулась к нему лицом:

— Когда я проснулась сегодня утром, моей первой мыслью было: что мне надеть, чтобы понравиться Лью?

Кроукер широко улыбнулся:

— И что же тут страшного или плохого?

— Понимаешь, с твоим появлением нарушился привычный ход моей жизни.

Он нежно привлек ее к себе:

— Не так уж плохо немного расслабиться хотя бы на час в день, доктор Марш. — Он поглядел в ее зеленые глаза. — Я надеюсь, ты сможешь, несмотря на занятость, уделять мне хоть немножечко времени?

— О Лью...

Кроукер поцеловал ее, и губы Дженни с готовностью раскрылись ему навстречу. От ее тела исходил жар подавляемого желания. Кроукер нежно провел рукой по ее спине, и она всем телом прильнула к нему. В соседней комнате загремели отодвигаемые стулья. Ассистентки должны были вот-вот вернуться в лабораторию. Дженни с трудом оторвалась от губ Кроукера.

С немалым усилием ей удалось восстановить ровное дыхание. Она умела брать себя в руки, и Кроукеру это очень нравилось в ней.

— Послушай, — сказал он, — сделай одолжение, если появится Стански, постарайся под каким-нибудь благовидным предлогом не пускать его к Рейчел.

— Почему?

Он нежно сжал ее руку.

— Я пока сам в этом не уверен, я еще только пытаюсь проверить одну из версий. Я знаю, что вы, врачи, горой стоите друг за друга, поэтому хочу все как следует проверить, прежде чем предъявить серьезные обвинения.

— Но если ты подозреваешь, что этот Стански представляет какую-то угрозу для Рейчел, я должна об этом знать.

— Поверь, как только я узнаю что-нибудь наверняка, я тебе тут же дам знать. У меня есть номер твоего пейджера. Договорились?

Она все не отпускала его руку. Ее глаза с любовью глядели на Кроукера, словно она старалась запомнить каждую черточку его лица.

— Прости, я говорила неправду. Мне нравится скучать по тебе, и я была страшно рада, когда ты неожиданно вошел в лабораторию, но...

На мгновение ее глаза закрылись, и Кроукеру показалось, что она готова расплакаться.

— Возвращайся, Лью, — хрипло прошептала она. — Обещай мне, что вернешься.

— Обещаю, — улыбнулся ей Кроукер, но сердце его сжалось от страшных предчувствий. Он знал, что она думала о видении, вызванном камнем духов, как его тело плавает лицом вниз на мелководье.

* * *

Машина Кроукера терпеливо дожидалась своего хозяина на стоянке рядом с больницей. Отперев дверцу, Кроукер вставил ключ в замок зажигания. В салоне было невыносимо жарко, и Кроукеру пришлось какое-то время стоять рядом и ждать, пока включенный на полную мощь кондиционер не охладит воздух в салоне до приемлемой температуры. Потом он сел за руль и отправился домой к Мэтти. Он наслаждался запахом любовно ухоженных кожаных сидений, ровным гулом мощного двигателя. На какое-то мгновение он вновь стал тем восемнадцатилетним юнцом, у которого на уме были только машины и девчонки. Никогда больше его жизнь не была столь беспечной и легкомысленной, как тогда, в восемнадцать лет. Однако в отличие от Дженни Марш он вырос в хулиганском квартале, где каждый день велись жестокие драки за территорию, за права, за девчонку... И всегда находился головорез, готовый размазать тебя по асфальту. Уже подъезжая к дому Мэтти, Кроукер вдруг попытался представить себя частью веселых студенческих лет Дженни и не смог этого сделать...

Хотя у него был свой ключ, консьерж все же остановил его и стал искать его имя в списке людей, которым жильцы дали ключи от своих квартир. К счастью, Мэтти предусмотрительно внесла его в этот список, так как надеялась, что теперь он будет часто ее навещать.

Войдя в квартиру, Кроукер прямиком направился в комнату Рейчел. Ничто не изменилось с тех пор, как он там был. Подойдя к комоду, он открыл нижний ящик, где лежало большое саше. Осторожно развязав ленточки, он вытащил из-под вороха ароматных сухих лепестков небольшой дневник. Гидеон оказалась права.

Усевшись на постель Рейчел, он провел рукой по обложке из темно-синего картона с коричневыми уголками из искусственной кожи. С сильно бьющимся сердцем Кроукер открыл его и погрузился в чтение.

Первая запись была датирована первым января текущего года. Кроукер стал листать страницы. Рейчел вела дневник не каждый день, записывая в него лишь самые важные события. Очевидно, записи типа «встала, поругалась с мамой, пошла в школу, встретилась с Гидеон» были не в ее стиле.

Это был скорее зафиксированный поток сознания. Читать его было нелегко. В каждой человеческой душе есть такие потаенные уголки, где обитают странные желания, экстравагантные мечты, навязчивые идеи — все те демоны, что порой управляют людьми, но никогда не показываются при свете дня. Рейчел чувствовала необходимость излить свою душу хотя бы на бумаге, и теперь Кроукер вглядывался в торопливые строчки, словно шаман, пытающийся предсказать будущее по костям священного животного.

Дойдя почти до середины, он оторвал глаза от исписанных страниц. Перед его мысленным взором стояла Рейчел, но не та мертвенно-бледная, умирающая девочка, которую он оставил в больнице, а симпатичная девушка в декольтированном платье, которую он видел на снимке, задумчивая, но абсолютно здоровая. Мысленный образ показался ему настолько реальным, что он словно заново услышал слова, только что прочитанные в дневнике:

"Сегодня случилось ужасное. Когда мама сказала, что Дональд погиб, мне показалось, что над моей головой грянул гром. Мама внимательно смотрела на меня. Поэтому я просто опустила глаза и уставилась в тарелку с кукурузными хлопьями. Потом я стала думать о том, как жестоки мы с Дональдом были друг к другу в эти последние два года. Притворялись, что все кончено, хотя это было далеко не так. Эта мысль привела меня в полное отчаяние. Не знаю почему, но в тот момент мне хотелось схватить кухонный нож и порезать себе запястья до костей! Возможно, я так и сделала бы, если бы не мысль о том, как это огорчит Гидеон. Я все представляла себе ее лицо, свою кровь на полу. Ее лицо и свою кровь... Нет, я не могла так поступить с ней.

Но мне очень этого хотелось. Боль притягивала меня к себе словно магнит. Мне хотелось размозжить себе голову о ту злосчастную калифорнийскую скалу, чтобы разделить участь Дональда. Не представляю, что я теперь буду делать без него...

Все дело в том, что Дональд любил меня. Я знаю это наверняка. Больше того, я уверена, что он любил меня гораздо больше, чем маму. Я ненавидела его за то, что он сделал, но и любила одновременно. Похоже, моя любовь только усилилась от ненависти, словно пламя, раздуваемое ветром. Как странно! Мама возненавидела его как раз за жестокость, а вот я стала его рабыней. Именно так, слово «рабство» здесь самое подходящее. Я бы сделала все, о чем бы он меня ни попросил. Абсолютно все. Именно это крепко связало нас друг с другом. Если бы он велел мне вонзить нож себе в сердце, я бы сделала это, не колеблясь ни единой секунды. Впрочем, он не стал бы просить меня об этом... Зачем? Его лучшим оружием был пенис...

Эти встречи доставляли мне боль, но это было так сладко... Я приходила, вся дрожа с головы до ног, в глазах у меня стояли слезы. Иногда дело доходило даже до крови, хотя ее бывало совсем немного — одна капелька или две. Эта кровь тоже связывала нас. Опустившись на четвереньки, мы вдвоем слизывали ее. И после этого он бывал так нежен...

Однажды он сказал мне, что начал готовить меня, когда я была совсем маленькой. Я тут же вспомнила один рассказ, который он дал мне прочитать, когда мне было всего десять лет. Я послушно читала его снова и снова, пока не запомнила наизусть целые отрывки. Иногда, во время наших встреч, я цитировала их по памяти, и это заводило его, как ничто иное. Сначала я думала, что его возбуждало то, о чем я говорила, потому что порой мы начинали делать именно это. Но потом до меня дошло, что ему нравилось, что я так тщательно выучила его урок...

Однажды он спросил меня, не считаю ли я то, чем мы занимаемся, грехом. Помню, я взглянула ему в глаза и увидела в них то, чего никогда прежде не видела, — страх. Только тогда я поняла, что и он чувствовал себя моим рабом. Мне казалось, что мы оба чувствовали себя полноценными живыми людьми только во время наших встреч. Все остальное время мы просто машинально делали то, что полагалось обычным нормальным людям, но это никак нельзя было назвать жизнью. Страстное желание увидеть друг друга, долгое воздержание, радость воссоединения... и даже крошечные капли крови — вот это была настоящая жизнь!"

Кроукер вздохнул, и образ Рейчел рассеялся. Он вытер пот со лба. Кроукер провел полжизни, разбираясь в психологии преступников, распутывая страшные преступления. За долгие годы он научился ничему не удивляться. Однако сейчас дело обстояло иначе. Рейчел не была ни преступницей, ни душевнобольной. Она была просто девчонкой, которая нуждалась в помощи взрослых. И она была его племянницей...

Кроукер был в шоке от своего открытия. Правда, что чужая душа — потемки, но правда и то, что иногда лучше не знать, что в этой душе происходит.

Вот почему так быстро сгорали полицейские, занимающиеся расследованием убийств. И чем лучше им удавалось выполнять свои служебные обязанности, тем быстрее они сгорали. Как невозможно долго смотреть на солнце, так невозможно долго примерять на себя психологию преступника, чтобы раскрыть совершенное им преступление. В какой-то миг глаза сами собой закрываются, не в силах дальше глядеть на раскаленное светило. Вытерев пот, Кроукер снова взял в руки дневник и стал читать дальше.

Постепенно перед его мысленным взором снова появилась Рейчел. На этот раз он представил ее сидящей по-турецки на полу. Рейчел открыла рот и заговорила:

"Когда во время медицинского осмотра Рональд положил руку на мою обнаженную грудь, сосок тут же возбужденно затвердел под его ладонью, и он стал сжимать его, пока на глазах у меня не выступили слезы. Потом он овладел мной. Когда я спросила его, как он догадался о моих пристрастиях, Рональд ответил, что увидел это в моих глазах. Тогда я спросила, что именно он увидел в моих глазах, и он сказал: «Ты была совсем голой, и, когда взглянула на меня, я не увидел в твоих глазах никакого барьера между нами».

Интересно, он имел в виду выражение покорности? А потом он задал мне вопрос, который я запомнила навсегда: «Я много раз видел тебя обнаженной прежде, но между нами всегда существовала некая стена, внутренняя защита. Что же изменилось сегодня?»

Я прекрасно знала ответ на этот вопрос. Смерть Дональда — вот что изменило меня. И я нашла выход из положения. Мне нравится быть рядом с Гидеон, я даже могу сказать, что люблю ее. Но для меня такой любви недостаточно. Во мне сидит нечто, чему я не нахожу названия, что вбил в меня Дональд. И именно это увидел в моих глазах Рональд. Мне это нужно, просто необходимо... И теперь я знаю, где это взять снова. Встречи будут продолжаться, я буду жить дальше..."

Значит, встречи — именно так Рейчел называла сатанинские сексуальные оргии — продолжались, но уже не с отцом, Дональдом Дьюком, а с доктором Рональдом Стански. Это была отвратительная история, и с каждой страницей она становилась все отвратительнее. Как страшно должна быть искорежена психика Рейчел, чтобы ей самой нравилась такая жизнь! При этом никто и не подозревал о ее второй жизни, даже Гидеон. Кроукеру хотелось крепко обнять племянницу, защитить ее. У него разрывалось сердце от жалости к этой девочке, которая ждала только одного — настоящей любви, но не умела отличить любовь от похоти.

Если она выживет, Кроукер непременно позаботится о том, чтобы она начала совсем другую жизнь! Значит, придется обо всем рассказать Мэтти.

Но не теперь.

Кроукер снова вернулся к дневнику. Запись на предпоследней странице была сделана за три дня до внезапного приступа:

"Наша последняя встреча была странной. Собственно говоря, все встречи странны сами по себе. Однажды Дональд сказал мне, что сила духа заключается в том, чтобы полностью раскрыться перед темными силами внутри себя и отдаться им всецело. Однако эта встреча была самой странной из всех, наверное, потому, что мы с Рональдом были не одни. Вообще-то сначала, когда Рональд делает вид, что проводит медицинский осмотр и дальнейшее, более тщательное обследование, в кабинете все время суетится его медсестра. Она берет у меня кровь или устанавливает рентгеновский аппарат, или еще что-нибудь в том же роде. Наверное, Рональд просто вынужден соблюдать все эти внешние формальности, чтобы как-то оправдать в глазах остальных мои частые визиты к нему. Но потом его медсестра всегда уходила, и мы оставались вдвоем, чтобы начать волнующую игру. Это нас очень возбуждало — заниматься сексом в медицинском кабинете, напичканном всякой аппаратурой и прочей врачебной ерундой. Наверное, именно поэтому Рональд никогда не устраивал встреч ни в мотеле, ни где-нибудь еще. Вне стен этого кабинета пропала бы некая изюминка...

В этот раз с ним был высокий, стройный и смуглокожий мужчина. Он все время молчал и держался как-то в стороне. Рональд спросил, не возражаю ли я против его присутствия. Мужчина хотел только посмотреть на нас. Сам же он не произнесет ни слова и не коснется меня даже пальцем. Странно, но мне эта идея понравилась. Я вспомнила, как порой мне хотелось, чтобы мама увидела нас с Дональдом, хотя знала, что это будет для нее страшным ударом. Только так она смогла бы понять меня до конца.

Итак, я согласилась и позволила тому мужчине наблюдать за нами. Он уселся в углу с таким видом, словно ему уже много раз приходилось видеть подобное, и не просто видеть, но наблюдать. Я понимала, что все то, что мы с Рональдом делали у него на глазах, имело для него особый смысл, и это удваивало наше наслаждение...

Потом, когда Рональд уже прибирался в кабинете, этот мужчина подошел ко мне. Мы молча смотрели друг на друга так долго, что у меня закружилась голова. «Этого я не знал», — произнес он, наконец, столь таинственным голосом, что у меня по коже пробежали мурашки. Я хотела спросить, что он имел в виду, но тут же подумала, что это будет выглядеть страшно глупо. Где-то в глубине сердца я понимала, что мне не следует связываться с этим человеком. «Я ничего о тебе не знал», — внезапно сказал он. На меня напал такой страх, что сердце было готово выпрыгнуть из груди — так сильно оно забилось. Кровь бросилась мне в голову, и я ничего не смогла сказать.

Потом, когда они с Рональдом сидели и негромко о чем-то разговаривали, я потихоньку ускользнула в соседнюю комнату. Они даже не заметили этого. Когда мужчины ведут серьезные разговоры, женщины им уже не нужны. Его пиджак висел на старомодной деревянной вешалке в кабинете Рональда. Меня словно магнитом притянуло к этому пиджаку. Довольно долго я просто прижималась к нему щекой, вдыхая запах его хозяина. Запах этого мужчины мне нравился. Потом я запустила руку во внутренний карман и вынула оттуда бумажник, длинный и плоский, какие любил Дональд. Он был из крокодиловой кожи темно-синего, почти черного цвета. Он мне очень понравился, этот необычный, иссиня-черный оттенок. Потом я открыла его, сама не знаю зачем, и увидела тисненное золотом имя — Трей Мерли. Что за странное имя? Может, это какая-то выдумка? Если опустить одну букву, получится «тре мерли», что по-итальянски означает «три дрозда»...

На этом запись обрывалась. Однако в самом низу недописанной странички Рейчел торопливо набросала карандашом чей-то адрес. Уж не этого ли Трея Мерли?

Внезапно Кроукер похолодел от ужаса. Если верить словам покойной Вонды Шеперд, именно так звали владельца прокатной фирмы в Маргейте. Именно в этой фирме Майер арендовал зеленый «линкольн». Теперь выясняется, что этот Трей Мерли был знаком с доктором Стански. Что бы это могло значить? Пока Кроукер ничего не понимал, но в глубине души уже знал, что скоро все тайны раскроются...

* * *

Адрес, нацарапанный в дневнике Рейчел, оказался реальным, где-то на Гибискус-Айленде. Сам по себе Гибискус-Айленд был небольшим, не более десяти кварталов в длину и двух в ширину, но дома здесь были очень большими, при каждом имелся свой собственный лодочный причал. Сверившись с адресом, Кроукер подъехал к большому белому дому и остановил машину у обочины. Если не считать темно-синих навесов над окнами, этот дом практически ничем не отличался от соседних. Кроукер вышел из машины, с наслаждением подставив свое избитое и измученное тело под горячие солнечные лучи.

Поднявшись на крыльцо, он позвонил в дверь, однако на звонок никто не откликнулся. Он обошел дом сбоку, миновав клумбы алых роз. Позади дома оказались большая веранда и огороженный со всех сторон бассейн. Вокруг бассейна были аккуратнейшим образом расставлены восемь белых шезлонгов. Однако рядом не было ни души. Листья пальм едва слышно царапали по стеклу, тихонько булькали фильтры бассейнов. На небольшом столике на колесах лежала стопка чистых полотенец и стояли баночки с солнцезащитным кремом.

Позади бассейна находился лодочный причал, но возле него не было ни одной лодки. Возвращаясь назад, Кроукер заметил, что дверь, ведущая к бассейну, приоткрыта. Он вошел внутрь. Прямо перед ним виднелись окна гостиной, справа — окна жилых помещений, а слева — окна спален для гостей. Вокруг не было ни души, только в бассейне покачивался на зеленой воде пластиковый аллигатор, который, казалось, с любопытством разглядывал непрошеного гостя. Раздвижная дверь, которая вела в гостиную, была незаперта, и Кроукер вошел в кондиционированное помещение.

Гостиная была заставлена светлой, очень дорогой мебелью, столь безупречно чистой, словно в этом доме никто никогда не жил. Посреди накрытого на пять персон стола стояла высокая ваза со свежими цветами. Однако в воздухе не пахло ни едой, ни табачным дымом, ни женскими духами, ни мужским одеколоном.

Войдя на кухню, Кроукер осмотрел все буфеты и шкафчики, обнаружив в них основательные запасы продовольствия и массу кухонной утвари. К холодильнику он приблизился в последнюю очередь. После гибели Сони этот предмет, столь обычный для каждой кухни, наводил на него необъяснимый ужас. Открывая дверцу холодильника, он не мог отделаться от мыслей об отрезанной голове Сони, глядевшей на него из холодильника. Вот и теперь, взявшись за ручку холодильника, он подумал: «А что, если там, внутри, отрезанная голова Трея Мерли?» Сжав зубы, он решительно рванул на себя дверцу. Внутри оказались обычные продукты.

Подождав, пока успокоится не на шутку разошедшееся сердце, Кроукер со слабым вздохом захлопнул дверцу.

В хозяйской спальне он увидел роскошную, королевских размеров кровать, антикварный французский прованский гардероб и огромное настенное зеркало в позолоченной раме. Открыв гардероб, Кроукер осмотрел его содержимое и не нашел ничего интересного, отметив, впрочем, что у Трея Мерли, должно быть, тугой кошелек и отменный вкус. Возле кровати стоял небольшой лакированный ящик высотой приблизительно в тридцать дюймов. На ночном столике лежал пульт дистанционного управления. Кроукер взял его в руки и нажал кнопку «открыть».

Тотчас же ящик в ногах кровати бесшумно открылся, и из его глубин поднялась длинная подставка, на которой стояли телевизор, видеомагнитофон, проигрыватель лазерных дисков и целая куча видеокассет и компакт-дисков.

На кровати лежала аккуратная стопка свежевыстиранных белых рубашек. Внутрь каждой рубашки была вложена картонка. Рядом лежала розовая квитанция из прачечной.

Что-то в этой картине насторожило Кроукера. Вложенные в рубашки картонки показались ему слишком толстыми. Своей биомеханической рукой он осторожно вытянул картонку из верхней рубашки, оказалось, что это самая обычная папка.

Кроукер вздрогнул — на ней была наклейка с именем Сони Виллалобос.

В папке лежала выписка из ее медицинской карты, сделанная доктором Рональдом Стански. Причем в шапке бланка был указан адрес его клиники в Маргейте, а не частного кабинета в Вест-Палм-Бич. Значит, Соня была пациенткой доктора Стански?

Кроукер торопливо выдернул из второй рубашки еще одну папку и, к своему ужасу, увидел на ней имя Вонды Шеперд. Значит, она тоже была пациенткой этого Стански? Это не могло быть случайным совпадением. Обе папки содержали результаты одних и тех же анализов. Возможно, такова была стандартная процедура, но в обе папки было вложено по листочку, от вида которого у Кроукера волосы встали дыбом. Это были результаты весьма специфического анализа крови. Он вытащил третью папку и не поверил своим глазам. На обложке стояло имя Рейчел Дьюк. Дрожащей рукой он перелистал содержимое папки. В мозгу замелькали страшные догадки. Если он прав...

Он взглянул на квитанцию — прачечная-химчистка «Джиффи тайм». И адрес — где-то на Мексиканском бульваре. Адрес показался ему странно знакомым.

И тут Кроукер застыл на месте. До его слуха донесся какой-то слабый звук из гостиной. Он бесшумно передвинулся в другой угол спальни, откуда виден был коридор.

Там не было ни души. Кроукер вышел из спальни и на цыпочках направился к выходу. Дойдя до поворота, он остановился.

— Я не вижу тебя, — сказал чей-то голос. — Но зато я вижу твою тень.

Голос показался Кроукеру знакомым, и даже очень.

Он нарочито медленно вошел в гостиную. Там, в светлом мягком кресле сидел, забросив ногу на ногу, худощавый мужчина с янтарными глазами.

— Вижу, сама судьба все время сталкивает нас с тобой, Антонио, — сказал Кроукер.

— И в самые неподходящие моменты.

Его руки покоились на подлокотниках кресла.

— Могу я спросить, что привело сеньора в этот дом? — спокойно произнес Антонио.

Не сводя с него глаз, Кроукер ответил:

— Ты хочешь сказать, что тебе это неизвестно?

— Я хочу услышать это из твоих уст, — сухо ответил Антонио.

— Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы, — возмутился Кроукер.

— Какие еще вопросы? — невозмутимо проговорил Антонио.

— Насчет Розы. Ты сказал мне, что любил ее. Но этого просто не может быть! Ведь ты убил ее! Ты отрезал ей голову, словно она была не человеком, а бессловесным скотом на бойне.

Человек с янтарными глазами долго ничего не отвечал, но внутри него что-то, несомненно, происходило. Обстановка напоминала затишье перед бурей.

— Да, — вдруг произнес Антонио странно спокойным тоном. — Это я убил Розу.

Он встал с кресла и угрожающе двинулся на Кроукера.

Однажды Каменное Дерево сказал Кроукеру: «Человек может изменить свое имя, подделать документы, изменить даже черты лица с помощью пластической хирургии, но его всегда выдаст походка. Точно так же, как и отпечатки пальцев, походка человека является его уникальной и неповторимой чертой. Походку изменить невозможно. Даже если человек сломает ногу, его тело со временем приспособится к последствиям травмы, и прежняя походка вновь вернется к нему, пусть частично, но все же вернется».

Это был не Антонио, а его брат Хейтор. Кроукер прекрасно помнил скользящую походку Антонио. У этого человека была другая, угловатая и какая-то нетерпеливая походка.

— Интересно, о чем рассказывал тебе мой брат? — спросил Хейтор. — Сентиментальные воспоминания не в его стиле, или я не прав?

Он подошел так близко, что Кроукер почувствовал исходящий от него звериный запах. Похоже, этому человеку было наплевать на условности.

— И уж совсем напрасно он рассказывал тебе о смерти Розы Милагрос. — Он говорил медленно, спокойно, словно под воздействием транквилизатора. — Мне крайне не нравится, что он до сих пор думает о ней. Так он сказал тебе, что любил ее?

— А еще он сказал, что проклят, — произнес не без усилия Кроукер. — Теперь мне кажется, что вы оба прокляты.

Повернувшись, он направился через всю гостиную к выходу. Сквозь стеклянную дверь он видел пластикового аллигатора, беспечно качающегося на воде и не знающего, что очень скоро солнечные лучи испортят его пластиковую шкуру и тогда его отправят на помойку.

Кроукер чувствовал, что Хейтор идет за ним. Что ж, отлично, Кроукер был готов к этому.

— Однажды мне приснилось, что я попал в ад, — сказал Хейтор, словно продолжая прерванный разговор. Кроукер остановился у стеклянной двери, глядя на отражение Хейтора.

— Мне снилось, что я иду по пылающим головам грешников. Вернее, по их согбенным шеям, которые образовали своего рода дорожку. В конце этой дорожки стоял сам дьявол. — Хейтор скрестил на груди руки. — Каким представляет его сеньор? Наверное, одетым в красное, с рогами, хвостом и вилами в руках? Матерь Божья, вовсе нет! Дьявол оказался точно таким, каким его рисовала мне в детстве мать — голова акулы и тело прекрасной обнаженной женщины. — Он улыбнулся. — Моя мать всегда говорила, что я должен остерегаться дьявола. Не потому, что он страшен. Нет, сеньор, вовсе не потому. А потому, что он прекрасен, именно его красота и дает ему власть!

Этот человек раздражал Кроукера. Что скрывалось под его неестественным спокойствием?

— И что же случилось дальше, когда ты встретил дьявола?

— Я съел его, — мечтательно улыбнулся Хейтор. — Не колеблясь ни секунды, я выхватил свой скальпель и раскромсал его на мелкие кусочки. Я думал, от него воняет смертью и разложившейся плотью, но почувствовал запах и вкус роз! — Он облизнулся. — Моя мать всегда учила меня есть мясо только сырым. Она говорила, что, когда мясо варят или жарят, из него уходит вся сила. О, это было так вкусно!

Сказав это, Хейтор неожиданно повернул Кроукера к себе и нанес ему сокрушительный удар в подбородок. Потом он приставил к его виску два пальца. Именно так поступил Антонио тогда, на недостроенном мосту, с нападавшим на Кроукера мужчиной. Это было не что иное, как хета-и. Кроукер успел только сунуть руку в карман.

Потом он почувствовал, как его тело словно сковало льдом. Он попробовал пошевелиться, но не смог. Хейтор буравил его своими желтыми глазами.

— Кто ты такой, чтобы выслушивать признания Антонио? Ты всего лишь исполнитель, и ничего больше. И когда ты исполнишь свою миссию... — Он отодвинулся от Кроукера и расхохотался. — Нет, ты сам должен догадаться, что произойдет после этого! — Внезапно он снова помрачнел. — Очевидно, мой брат питает какие-то иллюзии относительно тебя. Возможно, ты для него что-то большее, чем простой исполнитель. Тогда я должен убить тебя прямо сейчас.

— Тогда моя миссия никогда не будет исполнена, — сказал Кроукер, не совсем понимая, о чем говорит. В таком состоянии он не был способен ясно мыслить.

— Я сам сделаю все, что надо! — злобно выпалил Хейтор. — Я не собираюсь стоять в стороне, как никчемный лопух, когда другие охотятся!

Кроукер из последних сил старался дотянуться пальцами до камня духов. Наконец, один за другим, они обвились вокруг подарка Бенни, и тут же Кроукер ощутил знакомое тепло, волнами разлившееся по телу. И паралич отступил.

Хейтор состроил хитрую гримасу.

— Возможно, мой брат хочет предсказать тебе судьбу? Но это запрещено хета-и! Впрочем, может быть, он хочет рассказать тебе, как самые близкие люди предадут тебя? Этим нас не удивишь, мы знаем грязные тайны человеческой души.

Кроукер крепче сжал камень духов.

— Антонио говорит, что именно знание этих тайн и сделало нас такими, какие мы есть теперь. Ну и что?! Матерь Божья, жизнь — это одна большая игра. Либо играй, либо умирай — третьего не дано! Проиграешь — умрешь, выиграешь — получишь шанс играть завтра снова! Вот законы, которые управляют этим миром! Для нас с братом существуют только они! А теперь и ты должен подчиняться этим законам, ты понял?

— Конечно, Хейтор, я отлично тебя понял.

С этими словами он изо всех сил ударил Хейтора в плоский мускулистый живот кулаком, в котором был зажат камень духов.

Янтарные глаза Хейтора широко раскрылись от изумления, его губы задвигались, но он не издал ни звука. Следующим ударом Кроукер повалил его на пол и рубанул ладонью по ключице. Потом он метнулся к двери и схватился за ручку.

Это было ошибкой.

Хейтор набросился на него сзади, и они оба с такой силой ударились о дверное стекло, что разнесли его вдребезги. Сцепившись в клубок, они вылетели во внутренний двор дома и скатились прямо в бассейн.

Кроукер сразу ушел под воду. Она была мелкой и прозрачной. На мгновение он вспомнил о видении Дженни — труп, плывущий лицом вниз по мелководью. Неужели настал его смертный час?

Он увидел светлое брюхо пластикового аллигатора и, оттолкнув его в сторону, всплыл на поверхность. Хейтор снова стал топить его, шлепая по спине, словно непослушного пса. В отчаянии Кроукер наугад ударил его своей биомеханической рукой и попал прямо в челюсть. Вырвавшись из ослабевших рук Хейтора, он всплыл на поверхность, жадно глотая воздух.

— Эй ты, кретин, где ты взял камень духов? — догадался Хейтор. — Отдай его мне! — В его руке зловеще сверкнул скальпель. — Не думай, что какой-то камень сможет меня остановить!

Кроукер вспомнил свой недавний разговор с Россом Дарлингом, когда они просматривали секретные файлы АКСК по нераскрытым преступлениям. Тогда Кроукер сказал, что убийца, похоже, не пользовался пилой, а перерезал позвоночник одним скальпелем, для чего нужна нечеловеческая сила. Похоже, он оказался абсолютно прав.

Хейтор продолжал размахивать скальпелем.

— Он ведь не твой! Отдай его мне, а не то я отрежу тебе и другую руку! Чик — и руки как не бывало!

— Ну нет! — Кроукер намеренно говорил громко и отчетливо. — Ты не имеешь права им владеть! Этот камень принадлежал Хумаите!

Воспользовавшись секундным замешательством Хейтора, Кроукер ударил его по переносице. Из носа хлынула кровь, и Хейтор инстинктивно отшатнулся, издавая странные булькающие звуки. Кроукер рванулся прочь от него. Наполовину ослепший от боли и крови Хейтор бросился на него сзади. Кроукер ударил его по ребрам. Хейтор застонал и ушел под воду. Кроукер из всех сил поплыл к краю бассейна, оттолкнув от себя некстати оказавшегося рядом пластикового аллигатора. Обернувшись, он увидел, что Хейтор плывет к нему под водой, изгибаясь всем своим сильным телом.

Казалось, он вовсе не замечал разбитого носа, кровь из которого расплывалась по воде причудливыми узорами. Зловеще ухмыляясь, он вынырнул из воды, держа в руке скальпель. Схватив аллигатора, Кроукер резким движением насадил его прямо на скальпель. Лезвие вонзилось в пластиковое тело и застряло в нем.

Розовая от крови вода стекала по лицу Хейтора.

— Сеньор предоставил мне возможность отлично поохотиться! Я очень люблю умных и ловких противников!

— Неужели тебе не больно, Хейтор, ведь у тебя сломан нос!

Хейтор сплюнул кровь.

— Мы боготворим боль, мы всегда ей рады. Она лишний раз подтверждает всю значимость охоты. Когда мы чувствуем боль, мы знаем, что живы! — Он выдернул скальпель из обмякшего аллигатора и двинулся на Кроукера.

— Надеешься помешать мне завладеть твоим протезом?

Кроукер держал перед собой камень духов.

— Давай, Хейтор, посмотрим, как у тебя это получится!

Хейтор остановился и поглядел Кроукеру в глаза, лениво поигрывая скальпелем.

Кроукер шагнул вперед, все так же держа в вытянутой руке камень духов, и Хейтор невольно отступил. Невыразимая ненависть исказила его красивое лицо.

— Я это тебе припомню, — злобно прошипел он, пятясь к краю бассейна. — Не сейчас, но очень скоро...

Молча выбравшись из бассейна, он бесшумно пересек внутренний двор и исчез из виду.

Кроукер облегчено вздохнул и откинулся назад в воду. У него пересохла глотка, от избытка адреналина в крови слегка подташнивало. Кровь Хейтора расплывалась по воде широкими пятнами. Застонав от омерзения, он выбрался из бассейна, рухнул на кафельный бортик и закрыл глаза. Каждая новая стычка с братьями Бонита забирала у него все больше сил. Интересно, какой будет следующая встреча с ними? Сейчас ему вовсе не хотелось думать об этом, и он стал думать о Дженни...

Немного отдышавшись, он поднялся и, прихватив пару больших пляжных полотенец, направился к своей машине. Расстелив их на сиденье, Кроукер уселся за руль.

Он достал сотовый телефон и набрал номер Дженни, моля Бога, чтобы она оказалась на месте, а не в операционной.

— Алло?

Услышав ее голос, Кроукер облегченно вздохнул.

— Дженни, это я, Лью. Послушай, у меня слишком мало времени, поэтому не задавай лишних вопросов, просто послушай меня. У меня появились интересные новости относительно Стански.

— Слушаю тебя внимательно.

— Я видел копию медицинской карты Рейчел.

— Но как тебе...

— Это не имеет значения. Важно то, что ему было прекрасно известно, что у Рейчел от рождения только одна почка. В сентябре прошлого года он делал рентгеновское исследование, результаты которого тщательно зафиксировал в карте. К тому же оказалось, что его пациентками были две молодые женщины, которые потом были жестоко убиты и тела которых, по моему подозрению, были использованы в качестве источников донорских органов.

Он услышал, как на том конце ахнула Дженни.

— Но ведь одного этого...

— Недостаточно. Я знаю. Но Стански зачем-то проводил анализы на определение их типа лимфоантигенов. Обе молодые женщины были абсолютно здоровы, и проводить такие анализы было совершенно незачем, если только...

— Если только не было необходимости подобрать еще при жизни реципиента их органов, — тихо закончила за него фразу Дженни.

— Значит, ты поняла мою мысль? — спросил Кроукер. — Представь себе, что ты занимаешься «добычей» донорских органов. Что для тебя самое главное в этом деле?

— Достать здоровые тела.

— Предположим, эта проблема уже решена.

— Тогда, — Кроукер понял, что ее даже передернуло от отвращения, — тогда главное — время. Необходимо определить тип лимфоантигенов донора и реципиента, чтобы знать, кому какой орган подходит.

— Правильно. А если ты имеешь всю необходимую информацию еще до того, как жертва будет убита?

— О, Лью, скажи, что ты шутишь... Это слишком страшно, чтобы быть правдой.

— У меня есть все основания подозревать, что дело обстоит именно так. Наш друг, доктор Стански, участвует в «добыче» человеческих органов в качестве разведчика. В соответствии с потребностями черного рынка он подбирает среди своих пациентов потенциальных доноров, иначе говоря, жертв.

На другом конце воцарилось молчание. Кроукер слышал учащенное дыхание Дженни.

— Лью, Стански делал анализ на определение типа лимфоантигенов Рейчел?

— Да. А1:52, А2:56, В1:30... — Кроукер по памяти перечислил результаты теста.

— Боже! Это действительно ее показатели! — воскликнула Дженни. — Но зачем Стански понадобилось делать этот тест? Не мог же он заранее знать, что Рейчел понадобится пересадка почки!

«Вот то-то и оно!» — подумал Кроукер.

— Дженни, послушай меня. Я хочу, чтобы ты перевела Рейчел в другую больницу. Ее состояние позволяет транспортировку?

— Да, но...

— В какую-нибудь очень хорошую больницу.

— Да, конечно. «Джексон Мемориал» — вот лучшая больница, в которую я могу ее переправить.

— Вот и отлично! Отправь ее туда, но не говори Стански, куда ты ее перевела.

— Но ведь он ее семейный врач, я...

— Поговори с Мэтти, пусть она откажется от его услуг. Постарайся объяснить ей, насколько это необходимо.

— Но, Лью...

— Дженни, а что, если в организм Рейчел постоянно попадает инфекция?

— Тогда она не сможет справиться с сепсисом, несмотря на огромное количество сильнейших антибиотиков.

— Тебе не кажется, что именно это и происходит сейчас с ней? Позвони мне, когда перевезешь Рейчел в другую больницу, хорошо? — И Кроукер повесил трубку.

Еще одна мысль занимала его. Он обнаружил медицинские карты Стански в рубашках Трея Мерли, доставленных из прачечной-химчистки «Джиффи тайм» на Мексиканском бульваре. Откуда ему было знакомо это название?

Он подъехал к заправочной станции. Рядом с застекленной конторкой стоял прилавок с местными картами. Купив карту и пару дешевых пляжных полотенец, он бросил их в машину. Потом он немного постоял на солнце, с удовольствием отогреваясь после того сверхъестественного холода, которым сковал его Хейтор.

Раскрыв карту, он стал искать на ней Мексиканский бульвар. И тут что-то щелкнуло у него в голове — Пабло Лейес говорил ему, что его жена, Эстрелла Лейес, работает где-то на Мексиканском бульваре. Уж не в этой ли прачечной-химчистке?

* * *

«Ньюс кафе» работало круглосуточно. Кроукер стоял в тени зеленого навеса, лениво разглядывая посетителей. Было десять минут двенадцатого. До предполагаемого убийства Барбасены оставалось меньше тринадцати часов. Хотя время ленча еще не наступило, ресторан был полон. Длинноногие фотомодели в темных очках, возвратившиеся с ранних утренних съемок, жадно курили одну за другой сигареты и с удовольствием поглощали калорийные завтраки. В перерывах между блюдами они перемывали косточки своим знакомым.

На Кроукере были брюки оливкового цвета, светло-зеленая рубашка из буклированной ткани с короткими рукавами и тонкие светлые носки. Все это богатство он приобрел в расположенном неподалеку от ресторана бутике. Только туфли остались мокрыми и поскрипывали на ходу.

Майер появился как-то неожиданно. Заметив паркующийся «линкольн» цвета зеленый металлик, Кроукер направился к нему.

Майер был одет в темно-синий смокинг от Версаче. К атласному лацкану была приколота белая роза. Он беспечно помахивал своим плоским кейсом. Однако глаза у него были красные, а на лоб свисали влажные завитки волос. Похоже, не только Кроукеру не удалось поспать в эту ночь. Очевидно, сбор сведений о Хуане Гарсии Барбасене и его непробиваемой охране оказался не слишком легким делом.

Взглянув на свои золотые часы, Майер сказал:

— Пунктуальность — очень ценная и редкая добродетель. Доброе утро, сэр.

— Если оно действительно доброе, — хмуро откликнулся Кроукер.

— Конечно, доброе, — возразил Майер. — Обещаю вам, очень скоро вы сами в этом убедитесь.

Его глаза были слегка водянистые, какие бывают у любителей выпить.

Они медленно шли вдоль пляжа. Было жарко и душно, словно в духовке.

— Похоже, нелегкой была для вас эта ночка, — сказал Кроукер.

— Увы, иногда приходится поддерживать компанию, хотя с возрастом шампанское начинает плохо действовать на желудок, — со вздохом сказал Майер, бросая в рот мятный леденец.

— Слишком много выпивки вредит даже в молодости, — улыбнулся Кроукер.

Майер миролюбиво произнес:

— Согласен, и тело, и душа с самой ранней молодости подвергаются разрушительным соблазнам жизни.

Кроукер вдруг подумал, что Майер говорил сейчас о себе самом.

— Жизнь — это азартная игра, и выигрывает тот, кто сумеет понять ее странные правила, одно из которых гласит, что ничто хорошее не вечно.

Кроукер смутно догадывался, что вся жизнь для Майера свелась к одному — его отношениям с клиентами, вернее, с одним клиентом.

— Так вот где вы были ночью? В игорном заведении? Или у вашего таинственного клиента?

— Я не мыслю себя отдельно от него, мы с ним стали чем-то вроде сиамских близнецов.

— В таком случае, что же случится с другим, если один из вас умрет?

Майер снял с пальца обручальное кольцо и задумчиво повертел его.

— Отправляясь в путь, не всегда знаешь, что ждет тебя в его конце. Мне кажется, это неведение необходимо для того, чтобы человек все же тронулся в путь. — Золотое кольцо ярко сверкало на солнце. — Краеугольным камнем жизненного фундамента, сэр, является самопожертвование. Сначала маленькое, потом большое, и, наконец, такое огромное самопожертвование, последствия которого не всегда можно предугадать. — Он поднял вверх обручальное кольцо. — Сеньор видит это кольцо? Девять лет моей жизни... Теперь мне кажется, что это была не моя жизнь, а кого-то другого...

Майер подбросил кольцо вверх, и оно упало в набегающие на берег бело-зеленые волны.

— Мечта не сбылась, — задумчиво произнес Майер, — и вместо нее появилась другая.

— Должен сказать вам, Майер, — сказал Кроукер, — мне очень трудно сочувствовать человеку, который мучает меня.

Адвокат засмеялся тоненьким, почти женским смехом.

— Согласен. Шампанское не только вредит моему желудку, но и делает меня нытиком. Ненавижу вечно жалующихся на жизнь людей, а вы? — Майер криво улыбнулся. — Впрочем, со мной это случается не так уж часто.

Майер вынул из кармана сигару, посмотрел на нее, словно раздумывая, стоит ли ее закурить, и, очевидно, передумав, снова убрал ее в карман.

— Видите ли, в отличие от вас я считаю, что между нами возникли определенные отношения.

— Ну да, отношения мучителя и истязаемого.

Майер снова рассмеялся.

— Хотя сеньор и не адвокат, но умеет хорошо говорить. — Он задумчиво потер то место на пальце, где совсем недавно было обручальное кольцо. — Однако кто возьмется определить, кто из нас мучитель, а кто истязаемый?

Кроукер прикусил язык, понимая, что слова Май-ера имеют важный подтекст.

— Майер... — начал было он, но тот перебил его:

— Мне кажется, сэр, что ни вы, ни я не сможем обмануть время. — Майер покачал головой, словно пытался стряхнуть с себя пары выпитого ночью шампанского. — Что ж, к делу, сеньор. Каждый должен сдержать свое обещание.

Возникшая было между ними тоненькая нить человеческого взаимопонимания оборвалась.

Щелкнув замками своего кейса, Майер извлек оттуда небольшой коричневый конверт, две схемы и пачку бумаг, скрепленных белой пластиковой скрепкой. Все это он протянул Кроукеру.

В конверте оказалась дюжина черно-белых фотографий, надписанных на обороте. На каждой была метка, оставленная камерой внешнего наблюдения. Изображение было довольно нерезким, смазанным.

— Здесь все, что может понадобиться сеньору, — сказал Майер.

Кроукер внимательно поглядел на верхнее фото — очень молодой мужчина с густыми черными волосами, улыбка, обаятельные ямочки на щеках и неожиданно острый, как у сокола, взгляд темных глаз. Никто не назвал бы его красавцем, но лицо было мужественным и волевым. Это и был Хуан Гарсия Барбасена.

— Интересующий нас субъект имеет пристрастие к экзотической кухне, острым приправам, двухколесным средствам передвижения и... длительному и разнообразному сексу. В Штатах его будет сопровождать серьезная охрана. — Майер так ни разу и не назвал Хуана Гарсию Барбасену по имени. — Его привезут в бронированном «роллс-ройсе» серого цвета. Спереди и сзади будет по два черных «мерседеса». Рядом с ним постоянно находятся девять профессиональных телохранителей — четверо за рулем «мерседесов», один — за рулем «роллс-ройса», еще четверо вооружены ручными пулеметами. Кроме того, с ним всегда ездит женщина, в обязанности которой входит пробовать подаваемую ему пищу. — Майер улыбнулся, обнажив пожелтевшие от табака зубы. — Чем не римский цезарь? За свою неограниченную власть он заплатил паранойей!

— Мне кажется, — сказал Кроукер, листая бумаги, — что для паранойи у него имеются веские основания.

— Весьма точное наблюдение, сэр. — Майер захлопнул свой кейс. — Именно поэтому мы и выбрали вас для исполнения столь важной миссии. — Он поправил запонку. — Его телохранители дежурят по шесть часов каждый. Таким образом, они всегда сохраняют форму и не теряют бдительности.

— А эта женщина, которая пробует еду?

— Она таитянка, — ответил Майер. — Когда в ее услугах нет необходимости, спит, свернувшись клубочком, словно кошка, в ногах хозяина.

— Секс?

— Нет, у нее, очевидно, совершенно иной талант. — Майер посмотрел на играющих на берегу детей и щенят непонятной породы. Казалось, он хотел подойти поближе, но боялся помешать.

Они сидели на скамейке, словно два старика, мутными глазами следящих за молоденькими девушками без лифчиков и вспоминающих о том времени, когда им было по девятнадцать лет...

— Для него на первом месте всегда стоит дело, однако без секса он не может жить. — От Майера пахло текилой. — Во всех поездках его сопровождает гарем из трех девиц. Порой он занимается любовью сразу со всеми тремя.

— Везет же парню, — пробормотал Кроукер.

Майер откинулся назад и, задумчиво глядя в небо, сказал:

— Сегодня его везению придет конец.

Просмотрев материалы, Кроукер сказал:

— Насколько я понимаю, он любит останавливаться в весьма необычных местах.

— Во всяком случае, не в отелях. Ему принадлежит большое здание здесь, в Майами-Бич, и еще одно, почти такое же, в Майами. Внешне они выглядят, как заурядные складские помещения, но начинка изумительна — пышно убранные спальни, конференц-залы, бизнес-салоны, напичканные самой современной электронной техникой и оснащенные спутниковой связью, и прочая роскошь. В этих домах ему гарантирована максимальная безопасность, так как повсюду установлены скрытые камеры слежения.

— Вы дали мне подробные планы этих зданий. Насколько они точны?

— На все сто процентов!

Кроукер молча любовался золотистым Лабрадором, весело скакавшим по пляжу следом за хозяином, мальчиком лет десяти.

— Остается еще одна вещь, — медленно проговорил он.

Майер с готовностью кивнул.

— Вы получите все, что вам необходимо, сэр.

Сунув руку в карман, Кроукер сказал:

— Мне нужно длинноствольное ружье, «Штейр»...

— Одну минуточку. — Майер умоляющим жестом поднял руку. Достав из внутреннего кармана пиджака бумажник, он быстро вынул из него ручку с тоненьким золотым пером и приготовился записывать требования Кроукера на обороте визитной карточки.

Кроукер не замечал его торопливых манипуляций. Его взгляд был прикован к бумажнику из крокодиловой кожи. При ином освещении он вполне мог показаться черным, но сейчас в лучах яркого утреннего солнца Кроукер видел, что он был темно-синего цвета. Именно такой бумажник Рейчел описала в своем дневнике. Он принадлежал мужчине, которого доктор Рональд Стански привел на последнее свидание с Рейчел, чтобы тот посмотрел на их сексуальные сатанинские забавы. Значит, Майер и был тем самым Треем Мерли?

— Продолжайте, сэр, я внимательно слушаю вас.

Кроукер откашлялся и постарался вновь сконцентрироваться на неотвратимо надвигающемся убийстве Барбасены, хотя в голове у него со страшной скоростью мелькали самые невероятные предположения и мысли. Не без усилия он продолжал:

— Итак, мне нужен «Штейр ССГ» с прицелом Сварского и штатив Гарриса. Рукоятка должна быть обмотана лентой. Серийный номер — тщательно стерт.

— Будет сделано. Патроны?

— Хватит одной коробки.

— Еще чего-нибудь?

— Бинокль, цейссовская «Ночная сова».

Кроукеру все же никак не удавалось полностью сконцентрироваться на предстоящем ему трудном деле.

— Куда доставить снаряжение? — спросил Майер. Ветерок раздувал полы его смокинга. — Скажем, в...

— Я сам назову время и место, Майер, — перебил его Кроукер.

Адвокат послушно склонил голову.

— Как пожелаете, сэр.

— В половине девятого вечера, бар отеля «Рейли».

— Чудесное местечко. — Едва заметная улыбка появилась на губах Майера. — Одобряю ваш выбор. — Внезапно выражение его лица резко изменилось. — Я хотел бы предупредить вас, сэр, что вы не должны заблуждаться на мой счет только потому, что были свидетелем моей минутной слабости. Мне все известно о ваших попытках заполучить донорскую почку без моего ведома и без выполнения условий нашей сделки. Запомните, вам не удастся заполучить эту почку, пока я лично не удостоверюсь в том, что обещание выполнено и сердце негодяя перестало биться.

— А как вы сумеете в этом удостовериться?

Майер откинул волосы со лба.

— Не волнуйтесь, сеньор, обязательно сумею. Ведь мне за это очень хорошо платят.

Адвокат встал и направился к своей машине. Под его ногами хрустел песок. Кроукер молча смотрел, как он садится за руль и осторожно выезжает на дорогу. Он думал о бумажнике из крокодиловой кожи, о том, что его владелец, Майер, наблюдал за тем, как Рейчел и Стански занимались любовью в угоду сатане.

Марсель Лохас Диего Майер, адвокат, был одновременно владельцем прокатной фирмы в районе Маргейт, которого звали Трей Мерли.

Когда зеленый «линкольн» скрылся из виду, Кроукер встал и медленно направился под зеленый навес «Ньюс кафе». Там он заказал большой фужер свежевыжатого апельсинового сока пополам с соком сладкого лимона, яичницу из двух яиц с острым томатным соусом и двойную порцию бекона.

Хейтор назвал его исполнителем. Что он хотел этим сказать? Взяв свой фужер, Кроукер уселся за свободный столик. Все тело ныло от бесчисленных ушибов и синяков. С наслаждением потягивая сок, Кроукер стал разглядывать окружавшую его публику. Фотографы и звукооператоры, снимавшие здесь рекламные клипы, поедали пончики с кока-колой. Туристы фотографировались у входа в ресторан. В воздухе пахло овощами, пряностями и парфюмерией. Мимо Кроукера весело просеменил маленький терьерчик, которого вела на поводке молодая женщина в бикини. День разгорался.

4

Гигантский электрический скат лениво парил в зеленой толще воды, втягивая планктон, как огромный пылесос. Он был черным, с заостренными плавниками и длинным, хлыстообразным хвостом.

Кроукер и Рейф Рубиннет широкими кругами плавали вокруг ската, стараясь держаться на безопасном расстоянии.

По-испански этот скат назывался «манто», и сверху он действительно походил на колышущийся черный плащ. Но когда Кроукер поднырнул под ската, оказалось, что брюхо у него совсем светлое. Кроукеру подумалось, что Бенни и Майер похожи на такого ската — они тоже были словно окутаны плащом, скрывающим их истинную сущность.

Дотронувшись до руки Кроукера, Рейф показал на свои наручные часы, а затем ткнул пальцем вверх. К его руке было привязано коротким нейлоновым шнуром ружье для подводной охоты, стрелявшее гарпуном. Настало время подниматься на поверхность. Кроукер кивнул, заработал ластами и стал подниматься вверх, где сквозь толщу воды темнело днище катамарана, принадлежащего Рейфу.

Глянув вниз, он увидел ската, погружавшегося в свой загадочный подводный мир, где не было места человеку. Он поймал себя на мысли, что было бы неплохо уплыть туда вместе с ним, скинуть с души свинцовую тяжесть страшных обстоятельств и навсегда уйти в иной мир.

Когда Кроукер вынырнул на поверхность, солнечные блики на воде почти ослепили его. Поджидавшие матросы быстро подняли на борт катамарана акваланги, ласты и прочее снаряжение. Кроукер и Рейф друг за другом забрались на катамаран по скользкой от морских водорослей веревочной лестнице. Кроукер с наслаждением ступал босыми ногами по надраенной и согретой солнцем палубе. Как и обещал Рейф, подводная прогулка освежила его. Они сняли с себя маски и мокрые водолазные костюмы и остались в одних плавках. Разглядывая бордовые и сине-зеленые синяки на теле Кроукера, Рейф не удержался от охов и ахов.

— Бог ты мой, тебе нужен хороший отдых!

С этими словами Рейф бросил Кроукеру большое махровое полотенце.

— Вот это и есть хороший отдых, — весело ответил тот, вытираясь.

У Рейфа был отличный катамаран ручной сборки, оснащенный, кроме мотора, еще и парусами. Каюта, размером с небольшой домик, была смонтирована на алюминиевых распорках высоко над водой между двумя большими понтонами. Палуба сверкала белизной, все металлические детали были покрыты золотистой краской. Позади каюты была натянута металлическая сеть, чтобы команда, состоявшая из четырех матросов, могла легко перебираться с одного понтона на другой. Катамаран был оснащен двумя мощными дизельными двигателями, которые обычно используются в гоночных автомобилях. Это было сделано на тот случай, если бы катамарану пришлось оказаться в шторм в открытом море. Двойные винты давали ему еще одно преимущество — большую маневренность. На таком судне можно было без всякого опасения отправляться в долгое плавание.

На палубе в носовой части был накрыт небольшой складной столик. На нем была расстелена по-домашнему уютная скатерть в синюю и белую клеточку, по углам которой имелись специальные кармашки. В них были положены свинцовые грузики, чтобы ветер не мог сорвать скатерть со стола. Ножки стола стояли в специальных углублениях, чтобы при качке он не ездил по палубе. Рейф и Кроукер сидели в полотняных шезлонгах, согреваясь и обсыхая после подводной прогулки, ели крабов, салат и еще теплый чесночный хлеб. На столе было пиво и шампанское в ведерке со льдом, но Кроукер попросил принести ему минеральной воды.

Какое-то время они молча ели. Утолив первый голод, Кроукер спросил:

— Когда вы с Бенни рассорились?

Эта тема была явно слишком болезненной для Рейфа, поэтому Кроукер не особенно удивился, услышав в ответ:

— Давай не будем говорить о Бенни.

— Но мне необходимо это знать, — настаивал на своем Кроукер.

Рейф некоторое время молча жевал, пристально глядя на Кроукера.

— Никогда не забываешь о том, что ты детектив, да? Ну, хорошо, я действительно разорвал с ним отношения.

— Похоже, ему не слишком понравилось, что ты отказался во второй раз баллотироваться на пост мэра.

— Не слишком понравилось? — хмыкнул Рейф. — Черт побери, да он просто взбесился! У него были свои планы на этот счет, поэтому он и предлагал мне тогда полностью финансировать мою избирательную кампанию. — Рейф пожал плечами. — Не знаю, может быть, он хотел превратить Майами в тихую гавань для своих клиентов, а может, у него были гораздо более далеко идущие намерения. У Бенни всегда в запасе множество грандиозных планов. Впрочем, все это не имело тогда для меня ровно никакого значения. Все было очень просто, я твердо решил завязать с политикой, а Бенни никак не хотел с этим смириться.

— Помнится, ты как-то говорил мне, что тебе не нравится его окружение...

— Ну, в общем и целом это действительно так, — вздохнул Рейф, откидываясь на спинку шезлонга. — Правда заключается в том, дружище, что Бенни по своей натуре настоящий эксплуататор. Он ничего не делает просто так и дружит только с теми, кого он может так или иначе использовать. Кстати, именно аморальность делает его столь неотразимым в глазах женщин. И я могу их понять — есть что-то притягательное в том, как он ловко и хитро обходит все законы.

Кроукер отодвинул свою тарелку.

— Рейф, я хочу поговорить с тобой начистоту. Это жизненно важно для меня, особенно сегодня.

— Что-то мне не нравится твой тон, дружище, — заметно напрягся Рубиннет. — Это имеет какое-то отношение к Хуану Гарсии Барбасене?

— Несомненно. — Кроукер всем телом подался вперед. — Сегодня в полночь я положу свою голову на плаху.

— Сегодня в полночь в Майами прибудет Барбасена, — тихо проговорил Рейф.

Они долго молчали, глядя друг на друга. Океанская гладь сверкала на солнце, мимо катамарана пролетела пара поморников, направляющихся к берегу. Кроукеру снова захотелось уплыть вместе со скатом в темно-зеленую глубину, чтобы навсегда забыть шумный, суетный город и все то, что ему предстояло сделать сегодня ночью. Но его не пускала Рейчел. Он не мог допустить, чтобы ее жизнь угасла.

— Ты говорил, что готов помочь мне, Рейф.

Рубиннет мрачно кивнул:

— Ты можешь рассчитывать на меня, дружище. В этой жизни меня уже ничто не страшит.

— Ты даже не боишься помочь мне убить Барбасену?

Рейф покачал головой:

— Барбасена — закоренелый преступник, и на этот счет у меня нет никаких иллюзий. Без него этот мир станет только лучше. Я помогу тебе, хотя его смерть сделает Бенни самым счастливым человеком на свете.

Оба замолчали, и Кроукеру показалось, что он слышит, как в его жилах пульсирует горячая кровь, подгоняемая бешеными ударами сердца. Катамаран слегка покачивался на волнах.

Сглотнув ком в горле, Кроукер очень тихо сказал:

— Тебе известно, что Бенни работает на федеральное правительство США? Под его руководством Барбасена готовит крупномасштабную операцию в Мексике.

— Что ж, меня это нисколько не удивляет, дружище. Он всегда любил вращаться среди негодяев.

— На этот раз дело обстоит несколько хуже, — сказал Кроукер. — Но зачем ему нужна смерть Барбасены, если тот работает на него?

Рейф поднялся:

— Давай-ка прогуляемся.

Они прошлись по палубе. Матросы подняли якорь, и теперь судно медленно дрейфовало вдоль берега. Океанская гладь была усыпана рыбачьими и прогулочными лодками.

— Послушай, дружище, — начал Рейф. — Должно быть, и у тебя был свой учитель.

Кроукер кивнул.

— Ну, конечно, — сказал Рейф. — Каждый умный человек в молодости обязательно находит себе учителя. Ни я, ни Бенни в этом смысле не составляли исключения. — Он сцепил руки вместе. — Проходит какое-то время, и обычные отношения между учеником и учителем становятся гораздо глубже, интимнее. Надеюсь, ты понимаешь меня? Ты начинаешь глубже понимать своего наставника, разделять его страхи, владеть той силой, которой владеет и он. А теперь представь, что у твоего наставника есть дочь — прелестнейшее существо, в чем-то очень сильная и независимая, а в чем-то — трогательно-слабая и беспомощная. Словом, как и все женщины, она — загадка.

Рейф уставился невидящим взглядом на пенный след за кормой катамарана.

— И вот эта молоденькая девушка встречает мужчину, в которого сразу же влюбляется. Он сильный, умный, наделенный многими талантами. Но для нее он не подходит, он ей не пара. Твой наставник понимает это, и ты тоже. Вот только девушку в этом невозможно убедить. Она считает, что любовь способна преодолеть все на свете и изменить к лучшему любого человека. Она любит его и верит в его любовь к ней.

Рейф судорожно повел плечами, словно ему вдруг стало холодно.

— Порой любовь бывает трагичной, дружище. Ты согласен?

— Да, — отозвался Кроукер. — Так бывает, это правда.

Рейф со вздохом скрестил руки на могучей загорелой груди.

— Судьба неумолима. Они в скором времени становятся мужем и женой. Он любит ее, но порой весьма жесток с ней. Однако она не теряет надежды изменить его, сделать лучше. Проходит какое-то время, он начинает игнорировать ее, изменять ей. Она же выносит все мучения, можно сказать, стоически. Впрочем, может быть, она уже не столько надеется на лучшее, сколько просто боится его. И в один прекрасный день происходит непоправимое. Узнав о любовнице, она неожиданно начинает протестовать, вступает в открытый конфликт с мужем. И тот убивает ее.

— Сначала он избивает ее до полусмерти, а потом душит электрическим проводом, — закончил Кроукер. Задолго до того, как Рейф дошел до конца этой печальной истории, Кроукер уже знал, что он рассказывает о Хуане Гарсии Барбасене и его жене.

— Так тебе уже известна судьба Терезы? — спросил Рейф. — Теперь ты узнаешь и остальное. Наставником Бенни был Хавьер Маркеза, отец Терезы.

Рейф имел в виду покойную жену Хуана Гарсии Барбасены, которую он, если верить словам Май-ера, жестоко убил.

Когда они вернулись к столу, тарелки с едой были уже убраны. Вместо них появились вазы с ломтиками арбуза, манго и папайи. В центре стола стоял термос с горячим кофе, а рядом — тарелочка с ломтиками лимона.

— Рейф, я выяснил, что Бенни оплачивает счета за сотовый телефон Майера.

— Уверен, что он платит не только за телефон, — откликнулся Рейф, раскладывая фрукты по тарелочкам.

— Но я знаю, что Майер работает на братьев Бонита, — сказал Кроукер. — Поэтому крайне непонятным кажется то, что Бенни нанял Майера, чтобы вынудить меня свести за него счеты с Барбасеной. Ведь это братья Бонита располагают столь необходимой для спасения Рейчел донорской почкой.

Рейф пощелкал пальцами.

— Да, если только Майер не работает одновременно и на Бенни, и на братьев Бонита, да так, что они даже не подозревают о его двойной игре. — Он ухмыльнулся. — Это очень похоже на Бенни — полная уверенность в собственной непогрешимости. К тому же не забывай, что все они — выходцы из Асунсьона и отлично знают друг друга.

Некоторое время Кроукер молчал, обдумывая слова Рейфа. Потом он сказал:

— Значит, вполне возможно, что именно Бенни поставил под удар жизнь моей племянницы.

— Да, не лучший день в твоей жизни, дружище, — сочувственно проговорил Рейф, протягивая Кроукеру тарелочку с фруктами. — Всегда тяжело, когда рассеиваются иллюзии.

Рейф налил горячий, дымящийся кофе в морские кружки с тяжелым широким донышком.

— Но ведь жизнь еще не кончилась, она продолжается, не так ли, дружище?

Кроукер молча кивнул.

— Одно меня беспокоит. Бенни сейчас руководит подготовкой специальной операции в Мексике, в которой главным действующим лицом является именно Барбасена. Зачем же Бенни понадобилось убивать его именно сейчас? Почему он не захотел дождаться завершения операции?

— Мне кажется, тут может быть несколько причин. — Рейф постучал пальцем по столу. — Появление Барбасены в Майами делает Бенни очень уязвимым. А после его убийства, кто знает, может, он собирается навсегда исчезнуть где-нибудь в южноамериканских джунглях. К тому же поговаривают, что у Барбасены недавно появилось несколько серьезных врагов в самых высоких кругах, а это бросает тень и на Бенни, ставя под угрозу и его безопасность.

Кроукер внимательно слушал Рейфа, машинально поедая сочные ломтики фруктов, прохладных и кисло-сладких. Он думал о Бенни. Каковы же истинные мотивы его действий? Чего он хотел добиться?

— И кого же Бенни поставит на место убитого Барбасены? — спросил он.

Рейф озадаченно пожал плечами:

— Я не знаком с новыми игроками, дружище. Ведь я перестал заниматься политикой. Однако держу пари, у него уже есть кто-то на примете. Никто никогда не увольняет работника, не найдя прежде ему замену.

К столику подошел матрос, держа в руке сотовый телефон Кроукера.

— Вас к телефону, мистер Кроукер, — сказал он.

— Лью? — раздался в трубке голос Дженни Марш.

Кроукер встал и отошел к поручням.

— Привет, — сказал он. — Как твои дела?

Свист ветра заглушал все звуки, поэтому он попросил Дженни обождать и направился в каюту. Едва он закрыл за собой дверь, как услышал в трубке:

— С тобой все в порядке? Ты так неожиданно повесил трубку во время последнего разговора...

— Я не мог поступить иначе. — У него сжалось сердце, когда он услышал тревогу в ее голосе. — Я звонил из такого места, где мне не следовало быть. Но сейчас у меня все в полном порядке.

Кроукер был совершенно один в кают-компании. Устроившись на диванчике, он спросил:

— Как Рейчел?

— Мы уже перебрались в «Джексон Мемориал», — ответила Дженни.

— Так быстро?

— Я вызвала медицинский вертолет, потому что долгий переезд на автомобиле не пошел бы ей на пользу. Что значит сейчас у тебя все в порядке?

Похоже, ничто не могло укрыться от внимания этой женщины.

— Просто я оступился и упал в бассейн, вот и все, — торопливо сказал Кроукер. — Ничего страшного, поверь мне.

— Я не верю тебе, черт побери!

Кроукер понял, что она не забыла своего страшного видения, и решил сменить тему разговора.

— А как там Стански?

— Он ничего не узнает, — ответила Дженни. — Персоналу отделения я строго велела ни о чем ему не говорить. Впрочем, он появится там не раньше шести вечера.

Кроукер не стал говорить ей, что человек с такими связями, как Стански, запросто сможет узнать, куда Дженни увезла Рейчел. Впрочем, сейчас это было не так уж важно.

— А как там Мэтти?

— Я сказала ей, что у нас недостает необходимого для спасения жизни Рейчел оборудования. От этих слов она, разумеется, разволновалась, но мне удалось довольно быстро успокоить ее, сказав, что в больнице «Джексон Мемориал» будет проще провести пересадку почки.

— Постарайся удержать ее в спокойном состоянии как можно дольше. Меньше всего сейчас нужно, чтобы она звонила Стански.

— Она не станет ему звонить. Она доверяет мне.

— Отлично!

— Так значит, ты мне не скажешь, что, черт побери, происходит?

— Обязательно скажу, как только смогу появиться у тебя в больнице. А пока прошу тебя внимательно следить за сепсисом.

— Это уже делается, мог бы и не говорить, я поняла тебя с полуслова.

— Да ты настоящая волшебница! — улыбнулся Кроукер и взглянул на часы. Был уже четвертый час. — Я приеду к вам с Рейчел к пяти, а пока не пускай к ней никого, кроме Мэтти, хорошо?

— Договорились. — Она немного помолчала. — Лью, ты напугал меня до смерти. Я сейчас же вызову к палате Рейчел сотрудников больничной охраны.

— Разумная мера предосторожности, — одобрительно сказал Кроукер. — Постарайся никуда от нее не отлучаться и не надо так уж сильно волноваться.

— Ну конечно, дело-то совсем пустяковое!

Он сделал вид, что не заметил ее сарказма.

— И еще, Дженни. В течение ближайших двух часов я позвоню тебе и скажу: «Давай!». И тогда ты немедленно попросишь Мэтти позвонить Стански и сказать ему, куда ты перевезла Рейчел.

— Ты, случайно, не рехнулся?

— Потом ты все поймешь. Сделай так, как я говорю, хорошо?

— Нет! Тебе придется объяснить, зачем я должна так сделать!

Через иллюминатор Кроукер видел, как Рейф разговаривает с матросом. Остальные возились с парусом.

— Мне необходимо проверить гипотезу, — сказал Кроукер. — Контроль за сепсисом — это одна часть, а другую может подтвердить только сам Стански. Я хочу лично допросить его, но только там и тогда, где и когда мне будет удобно.

— Хорошо, договорились. Кажется, я понимаю тебя. У меня тоже серьезные подозрения на его счет. Сравним наши подозрения, когда ты приедешь.

Похоже, она слегка смягчилась.

— Вот и отлично, Дженни! Я очень рад, что рядом с Рейчел находишься именно ты.

— Я тоже рада. — Она вновь помолчала несколько секунд. — Лью, поклянись мне, что с тобой все в полном порядке.

— Ну, прибавилась еще пара синяков и царапин, а в остальном все в полнейшем ажуре, честное слово. Ну, до скорой встречи.

Повесив трубку, Кроукер огляделся. Все пространство было поделено на несколько маленьких кают. С одной стороны от кают-компании находилась буфетная стойка, за которой виднелся компактный, но тщательно оборудованный всеми необходимыми приспособлениями камбуз, сиявший медью и хромом. Гальюн находился в самом дальнем углу кают-компании. Одна дверь вела в каюту хозяина, при которой был свой гальюн, другая — в маленький коридорчик, упиравшийся в две небольшие каюты, которые днем могли служить в качестве кабинетов, а ночью в качестве гостевых спален. Спальные места для команды находились внутри понтонов.

В кают-компанию вошел матрос, неся в руках поднос с остатками трапезы. Он так долго возился в камбузе с посудой, что Кроукер решил воспользоваться гальюном в комнате Рейфа — слишком тонкими были перегородки.

Запершись в крошечном гальюне, он набрал номер офиса Рональда Стански в Вест-Палм-Бич. Вышколенная медсестра любезно сообщила ему, что доктор Стански принимает сегодня в другой клинике и дала ему другой номер телефона. Кроукер поблагодарил ее и набрал новый номер.

Трубку снял сам Стански. Кроукер представился Хуаном Идальго и, говоря на жуткой смеси ломаного английского и испанского языков, принялся объяснять, что у него сильные боли в животе. Наконец, Стански понял, на что жалуется его косноязычный пациент. Продолжая говорить на невообразимом тарабарском языке, Кроукер объяснил Стански, что находится на работе и может приехать к нему не раньше, чем через час. Стански торжественно заверил своего нового пациента, что непременно дождется его приезда.

Убедившись, что в ближайшие два часа Стански будет как пришитый ожидать приезда Хуана Идальго, Кроукер снова позвонил Дженни и дал ей номер телефона, по которому она должна будет позвонить Стански. Он уже собирался выйти из гальюна, но в этот момент катамаран так сильно качнуло высокой волной, что его отбросило в сторону. Странное дело, но лоскутный круглый коврик под его ногами даже не сдвинулся с места. Удивленный, Кроукер отогнул угол коврика — так и есть! Коврик держался на «липучках». Но было там еще кое-что любопытное. Откинув коврик, Кроукер обнаружил в полу круглый люк, окруженный толстым резиновым уплотнителем. В центре люка было небольшое металлическое кольцо. Отверстие люка было достаточно большим, чтобы в него мог пролезть крупный мужчина. Несколько секунд Кроукер разглядывал люк, потом снова закрыл его сверху лоскутным ковриком и вышел из гальюна.

Захватив планы домов Барбасены, которые вручил ему Майер, Кроукер вернулся на носовую палубу. Он расстелил планы на столе, прижав по углам кружками, чтобы ветер не сдул бумаги в океан.

— Вот это его резиденция в Майами, — сказал он Рейфу.

Рубиннет внимательно поглядел на план и усмехнулся.

— Уж не шутишь ли ты, дружище? Это же совершенно неприступная, словно Форт-Нокс, крепость. Туда невозможно проникнуть!

— Почему? — Кроукер ткнул пальцем в план. — Смотри, здесь, в фундаменте, электрический кабель с улицы входит в дом. Прежде его здесь не было. Однако во время реконструкции здания Барбасене понадобилось огромное количество новых электролиний для компьютеров, спутниковой связи и прочей аппаратуры. Все это не могло быть предусмотрено в те времена, когда строили это здание. Поэтому пришлось поставить несколько трансформаторов. А это означает возможность проникнуть в здание.

— Что-то не вижу здесь никаких трансформаторов. Только холодильная камера и винный погреб.

— А ты приглядись повнимательнее.

Рейф склонился над планом.

— Видишь следы от ластика?

Рейф провел пальцем по указанному Кроукером месту на бумаге.

— Да, теперь вижу.

— Здесь были стерты условные обозначения трансформаторов.

— Электрокомпания Флориды?

Кроукер кивнул.

— Я знаю там всех служащих, — сказал Рейф. — Один телефонный звонок, и мы будем наверняка знать — установлены там эти трансформаторы или нет.

Однако он не стал никуда звонить. Вместо этого он взял в руки план второго дома Барбасены, в Майами-Бич. Внимательно изучив его, он сказал:

— Приблизительно то же самое. Оба эти дома — смертельно опасные ловушки. Даже если тебе удастся проникнуть туда незамеченным и добраться до Барбасены, тебе все равно не удастся уйти оттуда живым.

Кроукер кивнул:

— Дело выглядит чистым самоубийством.

— Конечно, если ты станешь действовать именно так, — отозвался Рейф. — Может, именно этого и добивается Бенни?

— Я уже думал об этом, — медленно проговорил Кроукер.

Рейф снова уселся в свой шезлонг.

— Тогда мы должны найти альтернативный ход, — сказал он, теребя пальцем край листа. — Когда я был мэром, то мои телохранители просто сходили с ума. Почему? Потому что я слишком часто показывался на публике. Они не уставали твердить об опасности попасть под прицел снайпера. Именно так, говорили они, был убит Джон Кеннеди, а потом и Бобби Кеннеди. Для телохранителей каждый мой выезд превращался в кошмар. — Он многозначительно поглядел на Кроукера. — Эти парни хорошо знали свое дело и не зря опасались снайперов.

Наклонившись вперед, он многозначительно постучал пальцем по планам.

— Забудь про это. Тебе ни за что не удастся добраться до Барбасены таким образом, если ты, конечно, не один из братьев Марио. Ты сможешь ликвидировать его только за пределами дома, когда он отправится куда-нибудь поразвлечься или еще что-нибудь в том же духе.

— Великие умы мыслят одинаково, — усмехнулся Кроукер. — Кажется, Барбасена вегетарианец? За время путешествия он успеет проголодаться и первым делом устремится куда-нибудь подкрепиться.

— Хм-м-м... тут не так уж много вегетарианских ресторанов.

— И не все они работают по ночам, — добавил Кроукер, думая о том материале, который дал ему Майер.

Внезапно лицо Рейфа осветила широкая улыбка.

— Догадался! Если мы угадаем, куда Барбасена отправится поужинать после долгой дороги, он твой!

Приободрившись, Кроукер стал вспоминать, какие он знает вегетарианские рестораны.

— Только один работает после полуночи, — сказал Рейф с волчьей улыбкой на лице. — «Аншай», азиатская кухня в субтропических декорациях. Очень стильное заведение.

— Вот туда-то и отправится отужинать Барбасена, — сказал Кроукер.

Внезапно он резко отвернулся и отошел к поручням. Повернувшись спиной к Рейфу, он уставился на свой биомеханический протез. «Полночь все ближе, — думал он. — И у меня не осталось времени, чтобы найти выход из безвыходного положения».

Так он стоял, не двигаясь, обхватив живыми пальцами холодное металлическое запястье другой руки.

— Так бывает, дружище, — раздался за его спиной мягкий голос Рейфа. — В самый последний момент тебя начинают одолевать страхи и сомнения. Они искалечат твою душу, если ты им поддашься.

Рейф замолчал, глядя, как Кроукер медленно и осторожно нажимает на пять крохотных кнопок, расположенных на внутренней стороне запястья. Подождав три секунды, он снова нажал на них, но уже в другом порядке. Потом он резко повернул протез влево, и он легко отсоединился. Кроукер бережно и ласково взял его в правую руку.

— Знаешь, в Юго-Восточной Азии я знал одного старика, который вот так же держал в руке крайта, страшно ядовитую змею. — Кроукер взглянул на Рейфа. — Ты слышал что-нибудь об этих змеях, Рейф? Нет? Крайты — самые ядовитые змеи во всем мире. Старик имел с ними дело каждый день. Интересно, осознавал ли он, что достаточно одной ошибки — и он погибнет?

Кроукер повернул свой протез ладонью вверх. Абсолютно естественно согнутые пальцы, казалось, отдыхали.

— В руках старика крайты казались совершенно безобидными тварями. И очень красивыми. — Он повернул протез так, что металл засверкал на солнце синими искрами. — У этих змей фантастическая окраска. Однако огромной ошибкой было бы думать, что от этого они становились менее опасными.

На лице Рейфа появилось выражение боязливого восхищения.

— Да, дружище, эти японские технохирурги отлично знают свое ремесло. Вот это рука!

Ни один из них не смотрел на обрубок кисти, взятой в металлическую оправу, из которой торчали проводки, волокна, микродвигатели и прочая электронная начинка. Казалось, смотреть на это так же неприлично, как и на гениталии.

— Интересно, — сказал Рейф, — чувствуешь ли ты себя голым без этой штуки?

— Этот протез давно стал моей неотъемлемой частью, такой же, как и моя живая рука из плоти и крови. — Кроукер отвернулся. — С каждой секундой приближается неотвратимое... Я видел фотографию Барбасены, и теперь он для меня не просто имя, и я знаю почти наверняка, где он будет в эту ночь.

Его передернуло от омерзения.

— Рейф, это невыносимо. Вплоть до сегодняшнего утра я находил все более изощренные способы обмануть самого себя. Из чувства самосохранения я стал считать себя двумя разными людьми. Я постоянно уговаривал себя, что смотреть в прицел снайперского ружья буду не я, а кто-то другой. И кто-то другой нажмет на курок и снесет ему голову... Но теперь иллюзии рассеялись, все эти действия совершит не кто-то другой, а именно я, ты понимаешь, это буду я!... Мой глаз будет смотреть в оптический прицел, мой палец нажмет на курок ружья, в моих ушах раздастся грохот выстрела, мое правое плечо ощутит отдачу...

Кроукер так крепко сжимал свой биомеханический протез, что у него даже побелели пальцы.

— Да, Барбасена умрет. Рейчел получит донорскую почку. А я каждое утро буду просыпаться с сознанием страшной цены, которую заплатил за то, чтобы распоряжаться человеческой жизнью и смертью.

— Ты испытываешь сейчас страшную муку, и я понимаю тебя. Но овчинка стоит выделки, дружище! И в глубине души ты и сам это знаешь. Он злодей и заслуживает смерти за все то, что натворил, и за все то зло, что может натворить в будущем. — Рейф сжал плечо Кроукера. — А когда ты увидишь улыбку на лице выздоравливающей племянницы, все твои сомнения испарятся сами собой.

Неужели Рейф прав? Хотел бы Кроукер быть таким же уверенным в своей правоте, как Рейф.

И тем не менее в одном он был, несомненно, прав. Кроукер присоединил протез кисти к обезображенной левой руке. Нажав на соответствующие кнопки, он соединил все нервные окончания и связки с электронными сенсорными устройствами внутри биомеханического протеза. Потом он расправил титановые пальцы, выпустил стальные когти и снова убрал их. Рейф был прав в том, что он действительно чувствовал себя ущербным без этого биомеханического придатка.

Катамаран тем временем приближался к берегу. Солнце отражалось в окнах небоскребов, окрашивая их в цвет красной меди.

Только теперь он понял, что прошлой ночью в церкви он искал спасения не только от возможного убийцы, но и от участи стать хладнокровным наемным убийцей.

* * *

Кроукер направлялся в больницу «Джексон Мемориал», когда заметил позади своей машины проблесковые маячки полицейского патруля. На всякий случай Кроукер взглянул на спидометр, хотя был и так уверен в том, что не превысил скорости. Сейчас ему не хватало только застрять из-за какого-то рьяного полицейского! Но деваться было некуда.

Он свернул к обочине, патрульный автомобиль остановился за ним, едва не уткнувшись в задний бампер.

Кроукер видел в зеркале заднего вида, как полицейский разговаривает по рации. Очевидно, он запрашивал сведения на машину Кроукера. Обычная процедура.

Тут у Кроукера зазвонил телефон. Наверное, это Дженни хотела сообщить ему, что у палаты Рейчел уже выставлена охрана. Однако это оказалась вовсе не Дженни.

— Лью? Хорошо, что я дозвонился до тебя, — раздался в трубке голос Роки Сагуаса, одного из друзей Кроукера, лейтенанта полиции.

— А уж как я-то рад тебя слышать! — улыбнулся Кроукер. — Тут как раз один из твоих фараонов сел мне на хвост!

— Что, прямо сейчас?

— Да, — сказал Кроукер, не отрывая взгляда от зеркала заднего вида.

— Это плохо, — встревожился Сагуас.

— Да что случилось? — Кроукер напрягся.

— Что случилось, я не знаю, но мне не нравится то, что происходит. Я только что вернулся в свой кабинет и увидел на столе срочное сообщение ФБР. Это приказ задержать тебя и передать в распоряжение федеральных властей.

Кроукер похолодел. Федералы! Должно быть, АКСК рвет и мечет, если в дело вступило ФБР! Значит, он им так сильно насолил, что было решено просить помощи у полиции, хотя это неизбежно вызовет огласку.

— В приказе указана причина ареста? — отрывисто спросил Кроукер.

— Обвинение в убийстве некой Вонды Шеперд. Жуткое дело! Я поднял все документы. Девица Шеперд, блондинка двадцати шести лет, работала в конторе по прокату автомобилей в Маргейте. Я связался с полицейским, который ведет это дело. Он сказал, что нашел ее отрезанную голову, но так и не нашел тела. Совсем как в фильме ужасов. Беднягу даже вырвало от такой находки.

Пока Сагуас рассказывал все это, дверца патрульной машины открылась, и оттуда появились начищенные до блеска форменные ботинки полицейского.

— Рок, я в этом не виноват, я не убивал ее.

— Да о чем речь! Конечно, не убивал. Но должно быть, ты все-таки что-то натворил, раз за тобой охотятся. Знаешь, тут все уже на ушах стоят!

Из патрульной машины вышел молодой широкоплечий полицейский с квадратной нижней челюстью и коротко стриженными светлыми волосами. Правая рука лежала на рукоятке револьвера. Темные очки скрывали глаза, не позволяя угадать его намерения. Именно поэтому он их и надел. Полицейский с тяжелой решимостью танка двинулся на Кроукера.

— Эй, Лью, ты меня слышишь?

Кроукер не отвечал. Он внимательно следил за движениями полицейского и размышлял над тем, как быстро меняется ситуация вокруг него. Теперь он чувствовал себя словно спелеолог в пещере. Чем глубже он спускался, тем уже становился проход, а теперь он и вовсе оказался зажатым со всех сторон каменными глыбами.

— Лью? — надрывался Роки. — Где ты? Что там происходит с тобой?

— Я слышу тебя, — тихо проговорил Кроукер.

— Тогда быстро сматывайся из моей зоны. У меня нет выбора, дружище. Получив приказ ФБР, я должен отправить весь личный состав на поиски тебя, дурья башка. Смывайся, ты понял меня?

— Хорошо, — сказал Кроукер. — А как быть с тем парнем, что сидит у меня на хвосте?

— Может, он еще ничего не знает о приказе арестовать тебя. Назови мне номер его машины.

Кроукер еще не утратил профессиональных навыков, поэтому, глядя в зеркало, быстро прочитал номер машины:

— Три-Джонс-Каролина-девять-сорок-четыре.

— Подожди, не вешай трубку, — пробормотал Роки.

Сверкающие на солнце очки делали полицейского похожим на робота, неумолимого и бездушного. Среди молодых полицейских это было очень модно. Нужно было иметь недюжинное мужество, чтобы спокойно разговаривать с человеком, готовым в любую секунду сунуть тебе под нос пистолет. Похоже, полицейский не торопился, стараясь правильно оценить ситуацию. Именно этому его учили в академии.

Полицейский похлопал рукой по багажнику машины. Может, он думал, что там спрятано тело Вонды Шеперд? Кроукер сидел неподвижно, но сердце у него колотилось.

— Рок, похоже, он всерьез собирается задержать меня. У меня не осталось времени, чтобы улизнуть...

Вдруг в полицейской машине запищала рация, и до слуха Кроукера донеслось:

— Внимание! Срочное сообщение! Всем постам! Срочное сообщение!

Полицейский, грозно взглянув на Кроукера, рявкнул: «Оставаться на месте!» — и поспешил к своей машине.

— Я отвлек его внимание срочным вызовом, — сказал Сагуас. — А теперь рви когти, Лью!

— Спасибо, Роки! Я твой должник!

— Ага! Само собой! Но давай поговорим об этом в другой раз, — Сагуас понизил голос, — и смотри, не лезь, куда не надо, побереги себя, приятель!

Кроукер завел мотор и тут же вдавил в пол педаль газа. Машина, словно стартовавшая ракета, рванулась с места и понеслась по улице.

Кроукеру страшно хотелось поглядеть в зеркало заднего вида, но он не мог этого сделать, маневрируя на бешеной скорости в потоке уличного движения. Здесь, неподалеку от больничного комплекса, было очень много машин, за рулем которых сидели старики. Они не рисковали ехать быстро. И только машина Кроукера неслась, как метеор.

Позади взвыла полицейская сирена. Патрульная машина мчалась следом за Кроукером, мигая сигнальными огнями и создавая панику на дороге. Кроукер дважды резко свернул направо, но патрульная машина не отставала. Тогда Кроукер весьма рискованно протиснулся в узкое пространство между красной «тойотой» и огромным рефрижератором, а потом, используя в качестве прикрытия тот же самый рефрижератор, резко свернул налево и еще раз налево. Сирена патрульной машины слышалась где-то неподалеку. Похоже, водитель заметил его маневр. Но все же у Кроукера появилась передышка, чтобы составить план спасения.

Остановившись перед светофором, он внимательно оглядел перекресток. Патрульная машина приближалась. Для успешного осуществления замысла Кроукеру было нужно подпустить ее так близко, чтобы у водителя осталось время только для рефлекторных действий.

Светофор все еще горел красным светом. Он молил Бога, чтобы это продлилось подольше, потому что если бы сейчас загорелся зеленый...

Патрульная машина подъехала совсем близко. Слева на перекресток с тяжелым грохотом выехал многотонный грузовик. Полицейский через мегафон приказал Кроукеру немедленно остановиться. Вместо этого Кроукер внезапно нажал на педаль газа и рванул наперерез грузовику. Завизжали тормоза. Кроукеру удалось выскочить буквально из-под колес многотонной махины. Патрульной же машине, рванувшейся следом за ним, повезло меньше. От удара о грузовик вся ее передняя часть оказалась смятой в гармошку, только подушка безопасности спасла полицейского от гибели. Это все, что Кроукеру удалось увидеть, унося ноги с места аварии. Его слегка трясло. Подъезжая к больнице, он заметил, что руль треснул в том месте, где его сжимала биомеханическая рука.

Подобно какому-нибудь дорогому ресторану или ночному клубу, больница «Джексон Мемориал» имела автостоянку, которую обслуживали специально нанятые для этого люди. Кроукер поглядел на часы — прошло сорок пять минут с того момента, как он позвонил Дженни и сказал ей одно слово: «Давай!»

Должно быть, Стански прибудет с минуты на минуту, если уже не приехал в больницу...

Поднявшись по ступенькам, он вошел в прохладный, почти безлюдный вестибюль больницы. Потом на лифте поднялся на пятнадцатый этаж и быстрым шагом пошел по широкому коридору. Миновав медицинский пост, он свернул за угол. Собственно говоря, отделение диализа размещалось совсем в другом корпусе, но Дженни решила сразу поместить Рейчел в отделение трансплантации почек.

В самом конце коридора он увидел Дженни, она выходила из палаты. Сразу почувствовав его взгляд, она резко обернулась и, увидев его, улыбнулась, а потом отрицательно покачала головой. Значит, Стански еще не появлялся.

— Как Рейчел? — спросил он еще издали.

— Ей лучше, — сказала Дженни.

— Значит, все дело в Стански?

Она кивнула и посторонилась, пропуская высокого худощавого санитара, который выкатил из палаты в коридор инвалидную коляску с сидящим в ней пациентом.

— Твоя интуиция не подвела. Неудивительно, что нам не удавалось справиться с сепсисом, ведь Стански каждый день вливал ей в капельницу порцию болезнетворного препарата.

— Он постоянно отравлял ее организм. Но зачем? — сказал Кроукер.

Внезапно санитар развернул к нему инвалидную коляску и сказал:

— А почему бы вам не спросить об этом у него самого?

С этими словами он снял коляску с тормозов и толкнул ее Кроукеру. Голова сидевшего в ней пациента упала ему на грудь, но Кроукер сразу узнал его. Это был Стански. Запястья и щиколотки были крепко привязаны к коляске, а костюм весь потемнел от пота и крови. Схватившись биомеханической рукой за ручку коляски, Кроукер остановил ее, чуть было не перевернув. И тут он понял, что доктор Стански уже мертв.

Кроукер перевел взгляд на санитара в белом халате — тот уже стоял позади Дженни, схватив ее одной рукой за горло.

— Вот ведь как все просто, не так ли, сеньор? Моя сила в том, что я умею находить слабое место противника. О, это доставляет мне истинное наслаждение!

Кроукер посмотрел в зеленые глаза Дженни. В них он увидел тревогу, но не панический страх. Он снова перевел взгляд на санитара. Это был Антонио, а не Хейтор, у него не был сломан нос.

— Однажды ты мне сказал, что все остальные лгали мне и еще будут лгать, — сказал Кроукер. — Надо думать, самым страшным лжецом был Стански.

— О, существуют гораздо более страшные и изворотливые лжецы, уверяю тебя!

Кроукер протянул вперед открытые ладони.

— Антонио, это касается лишь нас с тобой, не нужно втягивать в это других, — тихо произнес он.

— Человек не остров, сеньор. Это должно быть хорошо известно сеньору. — Янтарные глаза буравили Кроукера, медленно двигавшегося по коридору. — На него можно оказать влияние только при помощи его личных и деловых связей с этим миром.

— Оказать влияние? Ты хочешь сказать, манипулировать человеком?

Антонио улыбнулся:

— Увы, мой английский недостаточно хорош. Прошу прощения.

— Хватит болтать, Антонио. Чего ты хочешь?

— У сеньора так мало терпения?

— Ты и твой брат Хейтор истощили мое терпение, — сказал Кроукер. — Однако и у тебя мало времени. На этом этаже полно охранников.

— Увы, их здесь нет. — В глазах Антонио сверкнул злобный огонек. — Смехотворная больничная охрана нейтрализована. — Он еще крепче сжал руку на горле Дженни, словно подчеркивая всю серьезность своих намерений. Дженни начала задыхаться. — Мы здесь одни, сеньор, если, конечно, не считать маленькой пленницы...

— Скажи, Стански знал о вашем грязном промысле? — спросил Кроукер. — Ведь именно поэтому ты убил его, так? Чтобы он ничего не мог рассказать.

— Стански стал приносить больше хлопот, чем пользы. Возможно, сеньору кое-что известно о его похотливых грешках.

— Похотливых грешках? Сказано недурно для плохо владеющего английским выходца из Асунсьона!

Кроукер постоянно поглядывал на Дженни, наблюдая за выражением ее глаз, словно доктор у постели тяжелобольного. Он не знал, как она поведет себя в такой критической ситуации. Антонио снова улыбнулся.

— К величайшему сожалению, он совершенно утратил чувство меры. — Он вздохнул с притворной печалью.

— А кто же теперь будет поставлять вам клиентов? Стански отбирал среди своих пациентов будущих жертв, невольных доноров внутренних органов, сведения о которых исправно поставлял вам с Хейтором. Скажи, а какое отношение к вам имеет Трей Мерли?

— Как? — поднял брови Антонио. — Что это за Трей Мерли?

— Вот что не дает мне покоя, — продолжал Кроукер, словно не слыша Антонио. — Я вламываюсь в контору по прокату автомобилей и что же там вижу?

Антонио расплылся в улыбке:

— Голову молодой женщины! О, она была очень красива! При жизни...

У Кроукера сжались кулаки. Антонио откровенно наслаждался его беспомощностью. Усилием воли Кроукер сдержался и продолжал гнуть свою линию:

— Ты был в конторе, когда я пришел, сигнализация не была отключена. А когда я тебя спугнул, ты выскочил в разбитое окно. Только вот осколки валялись снаружи.

— И что с того? — пожал плечами Антонио.

— А то, что ты разбил окно, убегая, а значит, вошел ты в контору не тайно. У тебя был ключ, и ты знал, как отключить сигнализацию, а потом снова ее включить. — Кроукер многозначительно покачал головой. — А кто же мог дать тебе ключ от конторы, если не ее владелец? Человек по имени Трей Мерли! Впрочем, возможно, тебе он известен под именем Марселя Рохаса Диего Майера.

— Забавно, не правда ли? — Антонио загадочно улыбнулся.

И в этот момент в коридоре появилась Мэтти. Дальнейшее происходило с невероятной быстротой. Увидев страшную картину, Мэтти слабо ахнула. Антонио обернулся, чтобы посмотреть, кто это ахнул. Дженни ударила его каблуком в голень, и тут настала очередь Кроукера действовать. Он рванулся вперед, оттолкнув в сторону ошарашенную Мэтти. В его распоряжении было всего одно мгновение, пока внимание Антонио было отвлечено неожиданной болью в ноге. Схватив биомеханическими пальцами его руку, Кроукер отдернул ее от горла Дженни, которая тут же отшатнулась в сторону, жадно глотая воздух.

Выпустив стальной коготь указательного пальца, Кроукер приставил его к горлу Антонио.

— Не советую двигаться, сеньор, — неожиданно спокойно сказал Антонио.

Этот приказ прозвучал более чем странно в устах человека, к горлу которого приставлено оружие. Посмотрев на Дженни, Кроукер увидел, что она бледна как мел. К ее боку было приставлено узкое выкидное лезвие ножа, свободной рукой Антонио крепко держал ее за плечо.

— Кажется, это называется ничья по-мексикански, сеньор? Или нет?

Казалось, Антонио был чрезвычайно доволен собой, словно все это входило в его планы. Кроукер был вне себя от ярости. Для него было невыносимо видеть одного из братьев-близнецов в опасной близости от трех самых дорогих ему женщин. Он яростно прошипел прямо в лицо Антонио:

— Чего ты хочешь?

— Вот именно этого я и хочу, — прошипел в ответ Антонио. — Хочу мучить тебя, терзать, хочу стать твоим личным дьяволом!

— Зачем тебе это?

— А чтобы выяснить, что ты за человек, и где предел твоей безгрешности.

— Ты хочешь понять, достоин ли я противостоять тебе, Антонио? Так? Или я ошибаюсь?

— Единоборство? — почти задумчиво произнес Антонио. — А что, это было бы очень забавно.

Издав звериный рык, он пнул Дженни коленом, и она упала к ногам Кроукера. Он нагнулся, чтобы поднять ее, тем временем Антонио мгновенным скользящим движением оказался в конце коридора.

Обняв Дженни за плечи, Кроукер повернулся к Антонио.

— Мы еще встретимся! — гневно крикнул он.

— Не сомневаюсь, сеньор, — ухмыльнулся Антонио, убирая нож.

Через секунду он исчез за поворотом.

— Дженни... — Кроукер прижал ее к себе.

— Со мной все в порядке, — проговорила она, все еще задыхаясь и потирая ушибленное место. — Ради Бога, скажи, кто это был?

— Антонио Бонита.

Обнявшись, они подошли к Мэтти, которая остолбенело стояла возле палаты Рейчел. Кроукер вопросительно взглянул на сестру, и она кивнула, показывая, что с ней тоже все в полном порядке. Но тут она увидела привязанный к коляске труп Стански.

— О Боже! — вырвалось у нее.

Кроукер обнял ее и повел в палату Рейчел.

— Милая, побудь с Рейчел. Доктор Марш говорит, что с сепсисом наконец-то удалось справиться.

— Знаю, она уже сказала мне об этом, — проговорила Мэтти. — Я так молилась, чтобы это поскорее произошло...

Она нерешительно взглянула на брата.

— Лью, ведь это я позвонила Стански и сказала ему, где мы с Рейчел находимся. Ведь ты сам просил меня об этом, так? А теперь...

Она посмотрела на дверь, за которой неподвижно сидел остывающий труп Стански.

— Не думай об этом, — попытался успокоить ее Кроукер. — Стански был подкуплен, он вредил здоровью Рейчел.

Он усадил ее в кресло рядом с постелью Рейчел.

— Думай лучше о дочери. Молись за нее, если хочешь. Обещаю, завтра у нее будет донорская почка.

Сжав на прощание ее безжизненную руку, он вышел. В коридоре он увидел Дженни, запирающую дверь пустующей палаты.

— Я убрала труп Стански, чтобы он не напугал еще кого-нибудь.

Она подошла к висевшему на стене телефону и сняла трубку.

В два шага Кроукер оказался рядом с ней.

— Что ты делаешь?

— Вызываю полицию, что же еще? — прошептала она, прикрыв рукой микрофон. — С тем, что здесь случилось, не справиться силами больничной охраны.

Протянув руку к аппарату, Кроукер нажал на рычаг.

— Послушай меня, Дженни. Возникли непредвиденные осложнения. Меня подставили люди, занимающиеся «добычей» донорских органов. Теперь вся полиция города разыскивает меня, чтобы арестовать по сфабрикованному обвинению в убийстве.

— О Боже, — испугалась Дженни. — Но как же быть, Лью? В этой комнате сидит мертвец, я должна вызвать полицию!

— Конечно, должна, я и не собираюсь останавливать тебя. — Он взял трубку у нее из рук и повесил ее на рычаг. — Послушай меня. Я так глубоко увяз, что не вижу выхода. Антонио убил Стански, чтобы заставить его молчать о практикуемой им и его братцем «добыче» человеческих внутренних органов. Но зачем ему понадобилось привозить его тело сюда? И зачем он угрожал тебе?

— Это была демонстрация силы, — покачала головой Дженни. — Если бы ты знал, сколько я видела таких вот сильных, но не слишком умных парней...

Кроукер кивнул:

— Согласен, это была своего рода демонстрация силы. И я действительно был потрясен, можешь мне поверить. Только ты не должна ни на секунду допускать мысль о том, что таких, как Антонио Бонита, много. Ведь он не лгал, понимаешь? Он действительно хочет проверить меня на прочность.

Дженни на мгновение прикрыла глаза, а когда снова их открыла, то Кроукер увидел в них не слезы, а тревогу.

— Пойми, — настаивал на своем Кроукер. — Меня уже не должно быть здесь, когда ты вызовешь полицию. Через несколько минут после того, как ты им все расскажешь, десятки полицейских слетятся сюда, словно пчелы на мед. Они ни на секунду не оставят тебя в покое. Я хочу сказать, что не смогу связаться с тобой до тех пор, пока все не кончится.

— О Лью. — Она на мгновение прильнула к нему. — Теперь я знаю, как чувствуют себя родственники моих пациентов, когда я сообщаю им неутешительные новости. У меня такое чувство, словно произошло что-то непоправимое. — Она подняла на него свои зеленые глаза. — Неужели ничего нельзя сделать? Должен же быть какой-то выход! Не верю, что у этой истории окажется трагический конец.

— Вот и молодец, не верь. — Он обнял ее за плечи. — Сейчас я вынужден играть навязанную мне страшную роль, потому что не могу рисковать жизнью Рейчел.

— Но ведь именно на это они и рассчитывают! Что и говорить, она была, безусловно, права. Что с того, что он случайно узнал о тайном сговоре директора АКСК Сполдинга Ганна, Бенни и Барбасены использовать мексиканских бунтовщиков в качестве орудия для дестабилизации политической и экономической ситуации в Мексике с тем, чтобы потом сформировать марионеточное правительство, которое сделает горстку американцев сказочно богатыми? Кроукер был у них на крючке. Пока от них зависит жизнь Рейчел, он будет делать все, что ему прикажут.

— Черт возьми, Лью, я не из тех, кто сидит сложа руки и ждет, пока все уладится само собой. Может, тебе действительно не остается ничего иного, как быть пешкой в их руках, но я — совсем другое дело! — У нее горели глаза от злого возбуждения. — Послушай, эти люди каким-то образом сделали так, что Рейчел срочно понадобилась операция по пересадке почки. Если бы мне удалось выяснить, как они это сделали...

— Это все Стански, — покачал головой Кроукер. — Но, Дженни, даже если ты узнаешь, что они сделали с Рейчел, почка все равно будет ей нужна, и мне все равно придется заплатить за нее страшную цену.

— О Боже! — Она заломила руки. — Должен же быть какой-то выход из этого ужасного положения!

— Позвони мне, если тебе удастся что-то выяснить.

Она услышала в его голосе нотки отчаяния, словно он готов был признать свое поражение.

— Не надо отчаиваться, Лью! Мы должны бороться до конца и надеяться на лучшее!

Он нежно поцеловал ее.

— Ты замечательный человек, Дженни, и мне очень жаль, что я впутал тебя в эту грязную историю.

Закинув руки ему на шею, она стала целовать его, нежно и страстно лаская языком его губы. Руки Кроукера обвились вокруг ее тела, и голова у него закружилась от внезапно вспыхнувшего желания. Они долго не могли отпустить друг друга. Наконец, Кроукер со стоном оторвался от нее. Она не стала плакать и удерживать его.

— Позаботься о Рейчел. — Он снял телефонную трубку и протянул ее Дженни. — В ближайшие двенадцать часов ей потребуется все твое профессиональное мастерство и человеческое сочувствие.

Дженни почти с отвращением смотрела на черную телефонную трубку, словно это был гигантский ядовитый паук.

— Возьми. — Кроукер почти силой вложил трубку ей в руки. — Звони в полицию.

Дженни заглянула ему в глаза.

— Я не хочу прощаться с тобой, — сказала она.

Кроукер быстро шагнул назад и бесшумно исчез за поворотом коридора, как Антонио несколько минут назад.

Дженни смотрела ему вслед, словно пыталась вернуть его усилием воли. Потом она медленно досчитала до шестидесяти, сняла трубку телефона и набрала 911.

5

Если бы у Кроукера был выбор, он ни за что не стал бы пользоваться дальше своей автомашиной. Но выбора у него не было. Он не мог допустить, чтобы его машину обнаружили на стоянке больницы. Поэтому он отправился в международный аэропорт Майами на своей машине. Каждый раз, заметив поблизости патрульную машину, он сворачивал с широких магистралей на узенькие полупустые улочки.

Приехав в аэропорт, он поставил свою машину на долгосрочную стоянку и направился к терминалам внутренних авиалиний, по пути набирая нужный ему номер по сотовому телефону.

— Алло? — раздался мужской голос.

— Привет, Феликс!

— Лью? Рад тебя слышать.

Феликс Пинкуотер работал во флоридском департаменте доходов и налогов. Когда-то они вместе работали по заданию АКСК.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Кроукер.

Кроме всего прочего, департамент Феликса занимался сбором налогов с прибылей корпораций.

— Может, отложим это до завтрашнего утра? Я опаздываю на теннис.

— Феликс, я не могу так долго ждать. Твоя помощь необходима мне именно сейчас, сию минуту.

— Ну хорошо, что ты хочешь, Лью? — вздохнул Феликс.

— Мне нужна подробная информация о владельцах некоего клуба под названием «Разбитая колымага» на Линкольн-роуд.

— Что-нибудь еще?

— Еще я хотел бы получить роль любовника в фильме с Джоди Фостер, но пока выполни мою скромную просьбу.

— Ну тогда придется немного подождать, — хихикнул Феликс. Сейчас я включу свой старенький компьютер, хотя он уже совсем выдохся к концу дня.

Тем временем Кроукер уже подошел к терминалу. Мимо него торопливо проходили улетающие пассажиры, а те, что только что прилетели, лениво выходили к автомобильной стоянке.

— Ага, вот оно что, — раздался в трубке голос Феликса. — Интересующее тебя заведение принадлежит корпорации «Лос мирлос энкантадос».

В переводе с испанского это означало «Певчие дрозды». Кроукер тут же вспомнил имя Трей Мерли — три дрозда!

— Это дочерняя компания, — продолжал Феликс, — корпорации «Импорт минералов».

— А кто владелец корпорации «Импорт минералов»?

— Какая-то багамская холдинговая компания. Только не спрашивай меня, кто владелец этой холдинговой компании. В этих офшорных мыльных пузырях сам черт ногу сломит!

Похоже, Феликс слегка рассердился.

Кроукер улыбнулся:

— Отлично, спасибо тебе, Феликс, топай на свой теннис, я твой должник.

— Свои люди, сочтемся, — проворчал Феликс. — До встречи, дорогой, — по-испански добавил он.

Войдя в помещение терминала, Кроукер медленно прошелся вдоль билетных касс. Проходя мимо окошка компании «Дельта», он услышал, как служащая говорила кому-то:

— Мне очень жаль, но билетов на рейс 6:10 до Лос-Анджелеса не осталось. Невыкупленных забронированных мест тоже нет, и на сегодня это последний рейс...

Кроукер остановился и увидел, что она разговаривает с юношей, студентом на вид, в джинсах, джинсовой куртке и кроссовках. На плече у него висел большой рюкзак.

— Но мне обязательно нужно попасть домой, на свадьбу моей сестры, — настаивал юноша.

— Попробуйте полететь рейсом какой-нибудь другой авиакомпании.

Юноша сокрушенно покачал головой:

— У меня право на льготный билет только авиакомпании «Дельта», а на другой билет за полную стоимость у меня нет денег.

Служащая сочувственно улыбнулась:

— Мне очень жаль, но я ничего не могу для вас сделать.

Юноша, совсем сникнув, отошел от окошка.

Тут вместо него к окошку подошел Кроукер, и служащая авиакомпании «Дельта» встретила его привычной улыбкой:

— Слушаю вас, сэр.

Кроукер сказал, что хочет купить билет до Лос-Анджелеса и обратно, и служащая любезно ответила, что есть билеты на завтрашний утренний рейс.

— Нет, не пойдет, — сказал Кроукер. — Мне необходимо быть там сегодня вечером, — он на секунду задумался. — А что на других линиях?

— Сейчас посмотрю, — кивнула она.

Тем временем Кроукер незаметно поглядывал на юношу, в отчаянии разглядывавшего расписание рейсов авиакомпании «Дельта», словно надеясь на чудесное появление нового, дополнительного рейса на Лос-Анджелес. Ах, юность, юность...

— Сэр, последний рейс на Лос-Анджелес будет отправлен в 7:10, компания «Пан-Американ», осталось всего одно свободное место.

Кроукер попросил забронировать это место для него, назвав первое попавшееся имя и фамилию.

— Рейсы компании «Пан-Американ» отправляются из зала Д, сэр, — все так же любезно проговорила девушка. — А вы находитесь в зале Н, вам следует поторопиться.

Поблагодарив ее, Кроукер подошел к юноше.

— Как тебе это нравится? — дружески начал он. — Ну и ну! На рейс до Лос-Анджелеса проданы все билеты!

— Я знаю, — мрачно отозвался юноша. — Я уже пытался купить билет на этот рейс. У меня право на билет со скидкой.

— Да, не повезло, — сказал Кроукер. — Что ж, нам с приятелем придется ждать до утра. Тебе, наверное, тоже. Может, подвезти тебя?

— Нет, спасибо, — угрюмо ответил юноша. — Мне непременно нужно быть в Лос-Анджелесе сегодня вечером. Моя сестра выходит сегодня замуж.

— Послушай, на рейс компании «Пан-Американ» есть один билет, отправление через полтора часа.

Юноша покачал головой:

— У меня нет денег на билет за полную стоимость.

— А мы сейчас что-нибудь придумаем, — подмигнув, сказал Кроукер.

Юноша скептически взглянул на него:

— Это что же, шутка такая?

— Ты хочешь попасть домой сегодня вечером? — вместо ответа спросил Кроукер. — Хочешь? Тогда пошли.

Остановившись у окошка компании «Пан-Американ», Кроукер назвался вымышленным именем, на которое забронировала для него билет компания «Дельта», расплатился наличными, демонстративно держа банкноты в левой, биомеханической руке, чтобы служащая компании хорошенько запомнила столь неординарную деталь.

Вернувшись к стоявшему поодаль юноше, Кроукер протянул ему билет.

Тот подозрительно посмотрел на него и неожиданно спросил:

— И что я должен для вас сделать?

Кроукер молча показал ему свое удостоверение федерального агента.

— Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Ты должен взять этот билет, зарегистрироваться под тем именем, которое на нем написано, и спокойно улететь домой. А потом навсегда забыть об этом.

— И все?

Кроукер кивнул:

— Тебе нужна моя помощь, а мне нужна твоя. Поэтому у нас с тобой простая взаимовыгодная сделка, и ничего больше.

Юноша улыбнулся и несмело пожал руку Кроукера.

— Ну тогда спасибо, вы меня здорово выручили.

— Поздравь сестру от моего имени.

Выйдя из здания аэропорта, Кроукер направился к остановке чартерного автобуса. Он был доволен тем, что сумел направить полицию по ложному следу. Теперь они будут искать его в Лос-Анджелесе, в то время как он преспокойненько будет делать свое дело здесь, в Майами.

Кроукер огляделся, и ему показалось, что мир вокруг него приобрел более резкие очертания и насыщенные краски. Так с ним бывало всякий раз, когда близилось завершение начатого рискованного дела, когда видна была конечная цель. Теперь каждый шаг имел крайне важное значение. Сейчас он, что называется, шел по лезвию бритвы.

Чартерный автобус доставил его к отелю «Фонтенбло», откуда он на такси добрался до Палм-Бич. Что и говорить, поездка оказалась весьма дорогой, но каждый затраченный на нее цент был оправдан на сто процентов.

Было уже почти восемь часов вечера, когда Кроукер добрался до бирюзового «мустанга», незаметно для посторонних глаз поменял его номерные знаки на те, что принадлежали соседнему «бьюику». Потом он неторопливо уселся за руль «мустанга» и включил зажигание. В наступающих сумерках здание больницы «Ройал Поинсиана» казалось огромным ледяным кубом. Двигатель послушно завелся с пол-оборота. Нажав на педаль газа, Кроукер тронул машину с места, и она стала быстро набирать скорость. Прежде чем встретиться с Майером, Кроукер должен был успеть сделать еще одно дело.

* * *

Вестибюль отеля «Рейли» напоминал салон старого океанского лайнера тридцатых годов. Несколько лет назад он был любовно отреставрирован. Паркет был натерт и блестел как зеркало. Расходившиеся в обе стороны от входа лестницы вели в ресторан, откуда открывался великолепный вид на сад и бассейн.

Бар ресторана вполне оправданно пользовался хорошей славой. Он был небольшим и очень уютным, с деревянной стойкой и множеством разнокалиберных бутылок на полках. Заведение пользовалось популярностью у солидных людей всех слоев общества.

Майер уже сидел там с бокалом мартини в руках. У его левой ноги стоял алюминиевый чемоданчик, в каких фотографы обычно носят свою хрупкую аппаратуру.

— Мартини моему другу, — бросил Майер бармену, когда Кроукер сел рядом с ним. — Мартини, сухой, как Калахари.

На Майере был неброский, но очень дорогой костюм, слегка помятый, что ничуть не портило его, светлая шелковая сорочка в едва заметную полоску, на ногах — дорогие кожаные туфли. У него были остекленевшие глаза, словно он уже давно пил. Выражение лица было неожиданно мрачным.

— Вы выбрали отличное местечко, сэр, — сказал он, когда бармен поставил перед Кроукером бокал мартини. — Напитки тут первоклассные!

— Для нашего дела это не так уж важно, — возразил Кроукер.

— Ну уж нет, только не для меня! — Майер поднес к губам свой бокал.

— У нас слишком мало времени, — нетерпеливо проговорил Кроукер. — Давайте перейдем к делу.

Майер удержал поднявшегося было с места Кроукера.

— К чему торопиться? Выпейте немного мартини.

Кроукер сел. Ему было не по себе в этом довольно людном баре от сознания того, что полиция уже сбилась с ног в его поисках. Впрочем, Майера, похоже, что-то серьезно тревожило.

Майер сделал большой глоток мартини и спросил:

— Вам известно что-нибудь о Калахари, сеньор?

Зная, что это будет приятно Майеру, Кроукер тоже сделал глоток из своего бокала и ответил:

— Только то, что это пустыня в Африке.

— Если быть точным, она занимает почти сто тысяч квадратных миль южной Ботсваны, восточной Намибии и западной части ЮАР. Однажды мне довелось лететь над Калахари. Представьте, сверху видны многочисленные следы высохших озер, но ведь когда-то в них была вода и вокруг бурлила жизнь! Вы понимаете, жизнь!

Однажды Кроукеру довелось допрашивать террориста, который настолько странно и беспокойно вел себя, что остальные полицейские решили, что он отъявленный наркоман. И только Кроукер понимал, что парень просто хотел похвастаться собственной ловкостью и хитростью, и от этого говорил очень много, но бестолково. В жизни каждого преступника наступает момент, когда ему становится необходимо облегчить свою душу, это может быть безудержное хвастовство или полное признание всех преступлений, или что-то среднее между первым и вторым... И это было столь же неизбежно, как и восход солнца каждое утро. Просто нужно было вовремя сообразить, что для преступника настал именно такой момент, и внимательно выслушать его.

— Я знаю, что вы знакомы с моей племянницей, — сказал Кроукер. — Мне также известно, что вы присутствовали при ее встрече со Стански и наблюдали за их сексуальными «играми».

Майер подал бармену знак принести еще бокал мартини. Ничто не дрогнуло в его лице.

— Я не желал зла Рейчел, — сказал он.

Услышав это лаконичное заявление, Кроукер все понял. Помолчав некоторое время, он спросил:

— Мне не дает покоя один вопрос. Зачем такому человеку, как вы, брать автомобиль напрокат? Ведь у вас куча денег, и в вашей собственности наверняка не один автомобиль. Так зачем же вам этот взятый напрокат «линкольн»? Впрочем, теперь я понимаю, зачем вам понадобился этот трюк. Вы были уверены в том, что я стану проверять регистрацию вашего автомобиля по его номерным знакам и выясню, что он взят напрокат в той фирме в Маргейте. Вы с самого начала хотели, чтобы я отправился туда.

Бармен подал Майеру еще один бокал мартини, и тот сразу принялся за него. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что они обсуждают результаты последней игры в гольф.

— Там я поговорил со служащей Вондой, — продолжал Кроукер. — Она рассказала мне, что владельцем фирмы является некий Трей Мерли. К тому же она оказалась хорошо подготовленной к моему приходу и даже знала, как должен выглядеть настоящий ордер, потому что сам хозяин, этот самый Трей Мерли, показал ей образец. Когда я во второй раз явился в эту фирму, в конторе уже был Антонио Бонита, имевший ключи от входной двери и знавший, как отключить сигнализацию. Из дневника Рейчел я узнал, что этот Трей Мерли знаком с доктором Стански, ее врачом. Она даже успела написать адрес его дома на Гибискус-Айленде. Приехав по этому адресу, я нашел в доме стопку чистых мужских сорочек, доставленных, судя по квитанции, из прачечной-химчистки «Джиффи тайм». Однако вместо обычных картонок в сорочки были вложены медицинские карты, из чего я сделал вывод, что это все — грандиозные декорации, построенные специально для меня. — Кроукер сделал еще глоток мартини. — К тому же эта могила...

— Какая еще могила? — спросил Майер, до того молча слушавший Кроукера.

— Терезы Маркезы Барбасены. Ведь самого Барбасены почти никогда не бывает в Штатах, так с чего бы могиле его жены оказаться в Южной Флориде?

Майер кивнул:

— Значит, правду говорят, что вы отличный детектив. Ну конечно, это была вовсе не ее могила, а, как вы говорите, декорация. Да, я специально подбрасывал вам эти улики: ненастоящая могила, взятый напрокат автомобиль, который обязательно привел бы вас к человеку по имени Трей Мерли, а в так называемом доме Трея Мерли у меня была прекрасная возможность оставить для вас медицинские карты Сони, Вонды и вашей племянницы.

— Но почему? Вы работаете на братьев Бонита?

Майер молча разглядывал свой бокал с мартини. Затем, одним глотком опустошив его, он бросил деньги на стойку и сказал:

— Что-то здесь становится слишком многолюдно.

Они вышли в вестибюль и, поднявшись по лестнице, попали на открытую веранду, отделенную от ресторана стеклянными дверями. В лицо ударил влажный ароматный воздух. Спускался бархатный вечер. По периметру бассейна зажглись огоньки. Двое малышей, стоя по пояс в воде, с визгом обливали друг друга, молодая женщина в купальнике снисходительно поглядывала на них со стороны. Кроме детей и женщины, рядом с бассейном никого не было.

Они спустились в сад, прошли мимо бассейна и направились к берегу моря. Майер нес свой алюминиевый чемоданчик, который делал его похожим на коммивояжера. Остановившись в совершенно безлюдном месте, он поставил свой чемоданчик между собой и Кроукером.

— А теперь я хочу рассказать вам кое-что, сеньор, и, как говорится в одной испанской пословице, сделаю это от всего сердца, то есть буду абсолютно откровенным с вами... Вот растет ребенок, потом приобретает профессию, выбирает свою карьеру. Хорошо ли, плохо ли, но это его профессия, его карьера. Потом он встречает женщину, в которую влюбляется и женится на ней. Другими словами, это и есть жизнь, ее обычная рутина.

Он вынул сигару.

— А потом вдруг что-то происходит. — Откусив кончик сигары, Майер закурил. — И это что-то столь же неожиданно, сколь и необъяснимо. Он вдруг встречает человека, который, сам того не подозревая, открывает ему совершенно новый, доселе неизвестный ему мир. И вся его прежняя жизнь кажется ему ничтожной и призрачной. Ему кажется, что для него началась новая, таинственная и волшебная жизнь...

Кроукер вспомнил, как Майер снял с пальца обручальное кольцо и бросил его в морской прибой.

— Именно так все и произошло, когда я впервые увидел Рейчел. Она была с этой старой свиньей, Стански, и у меня остановилось сердце. — Майер вдруг взглянул в глаза Кроукера. — Прошу прощения, сеньор, но это не была просто физическая страсть или похоть. Нет, это было гораздо более глубокое и серьезное чувство. Когда я увидел ее и то, что делал с ней Стански, я понял, каким одиноким и брошенным всеми может быть человек. В этот момент я узнал себя в Рейчел. Я вдруг понял, насколько одиноким был в браке... На следующее утро, проснувшись в супружеской постели, я взглянул на женщину, которая лежала рядом со мной, — хорошего происхождения, из богатой и влиятельной семьи... Но я никогда не любил ее и женился на ней только для того, чтобы сделать приятное моему отцу. А потом я вспомнил Рейчел. Она была тем зеркалом, в котором я увидел отражение своей собственной души. Тогда я решил, что должен сделать хоть что-нибудь для ее спасения. В определенном смысле тем самым я хотел спасти и себя самого, вы понимаете меня?

Ну конечно, Кроукер отлично понимал Майера. Он сам испытал нечто подобное, читая дневник Рейчел, — желание защитить ее. Спасти от людей, подобных покойному Дональду, Стански и всех тех, кто хотел бы оказаться на их месте.

— И тогда вы решили сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Продолжая выполнять задания братьев Бонита, вы в то же самое время всячески старались выдать их.

Майер кивнул.

— На следующее утро после того, как я увидел Рейчел в кабинете Стански, я решил попытаться как-то помешать братьям Бонита. Но как? Они чрезвычайно умны и проницательны...

Майер замолчал, глядя на выбиравшихся из бассейна малышей.

— Они использовали Рейчел для того, чтобы вынудить вас убить Барбасену. Ведь они непременно должны остаться вне всяких подозрений, и поэтому выбор пал на вас — человека тренированного и бывалого, кроме того, если вас схватит полиция, то вы не сможете выдать братьев Бонита, даже если захотите.

— Майер, что они сделали с Рейчел?

— Вот этого я не знаю, сеньор, честное слово! — Он пожал плечами. — В любом случае, что сделано, то сделано, и вашей племяннице срочно нужна донорская почка.

Кроукер верил ему. Майер выглядел совсем жалким, несчастным. Похоже, дело обстояло именно так, как и подозревал Кроукер. Владельцами клуба «Разбитая колымага» на Линкольн-роуд были, разумеется, через подставных лиц братья Бонита. Именно в этом клубе у Рейчел случился приступ острой почечной недостаточности, причиной которого, как считалось, была передозировка наркотиков. Но почему это случилось с ней именно там? Что они с ней сделали?

— Теперь, когда я знаю, что вы хотели помешать братьям Бонита, я хотел бы узнать, каким образом вы оказались втянутым в это преступление, — сказал Кроукер.

Майер совсем сник.

— Конечно, не по своему желанию, — едва слышно ответил он. — Год назад или чуть больше ко мне обратился Антонио Бонита, который уже тогда работал на ваше правительство. Он показал мне кое-какие официальные документы, из которых явствовало, что федералы знали обо мне абсолютно все, — кого и когда я представлял, сделки, в которых я участвовал в качестве посредника, все случаи передачи наркотиков и прочие мои дела... Короче, они держали меня за горло.

— И Антонио завербовал вас.

Майер кивнул:

— Я продолжал вести свои обычные дела, так они сами хотели. Антонио сказал мне, что время от времени со мной будут связываться и передавать указания. От меня требовалось лишь одно — неукоснительно следовать сценарию.

— И вы так и делали, пока не увидели Рейчел в кабинете у Стански.

— Вот именно, сеньор. — Майер задумчиво смотрел, как легкий ветерок уносит дым его сигары. — Выдавая братьев Бонита и делая все, чтобы вы догадались, кто искалечил вашу племянницу, чтобы заставить вас убить Хуана Гарсию Барбасену, я надеялся, что именно вам удастся остановить этих чудовищ.

Однако Кроукер не верил, что Майером двигало исключительно желание восстановить справедливость.

— Послушайте, Майер, я не стал бы убивать братьев Бонита ни ради вас, ни ради кого-либо еще.

— Знаю. Но возможно, у вас не будет иного выхода. У меня нет никаких иллюзий, сэр. Мы все сейчас играем в смертельно опасную игру. Мои собственные действия уже навлекли на меня беду. Братья Бонита знали, что вы непременно явитесь в контору по прокату автомобилей, и предприняли необходимые меры предосторожности. Я думаю, они уже подозревают меня. Эти близнецы непредсказуемы...

Он выпрямился и стал похож на прежнего Майера.

— Даже если они и подозревают меня, то это не имеет никакого значения. По крайней мере сейчас. Сегодня я открыто выступил против них.

Кроукер прислушался к шуму прибоя. Размеренный плеск волн навевал мысль о вечном торжестве жизни над смертью, как никогда прежде ему была нужна уверенность в том, что это так. Теперь Кроукеру казалось совершенно очевидным, что Бенни никак не мог работать на АКСК. Должно быть, братья Бонита просто подставили его. Однако дотошный детектив, сидевший в Кроукере, хотел иметь факты, подтверждающие все то, что он услышал от Майера. Например, ему очень хотелось проверить, действительно ли за сотовый телефон Майера платил именно Бенни.

— Послушайте, что я скажу, — проговорил Майер. — Братья Бонита действительно занимаются «добычей» человеческих органов. Но тут каким-то образом замешано и ваше правительство. Не могу сказать ничего определенного, но ясно одно — правительство заключило какую-то безумную сделку с братьями Бонита. — Он вынул сигару изо рта. — Разве можно иметь какое-то дело с этими бешеными псами?

— Вы знаете хоть одного федерала, который заключил сделку с братьями Бонита?

— Нет, я говорю об этом со слов Антонио. — Майер потушил сигару. — А теперь мне пора идти. Встретимся в полночь.

— Откуда вы узнаете, где я буду в полночь?

Майер улыбнулся:

— Я знаю, где в это время будет Барбасена. Уверен, что мы с вами, прочтя весь этот материал, независимо друг от друга пришли к одному и тому же выводу. Вы не станете штурмовать дома-крепости. Держу пари, вы вообще не станете убивать его в помещении.

— Но откуда вам это известно?

— В душе я игрок, сэр, и вы хорошо это знаете, — уклончиво ответил Майер и, помолчав, спросил: — Вы ведь уже побывали в ресторане, не так ли?

Кроукер кивнул.

— Не поймите меня неправильно, Майер, но мне ваша помощь ни к чему. Это слишком опасно для нас обоих. Вы же сами сказали, что братья Бонита обладают невероятным чутьем.

Майер мрачно кивнул. Наклонившись, он подвинул чемоданчик поближе к Кроукеру и неожиданно произнес:

— Я должен помочь вам. Я сделаю это не столько для вас, сколько для себя, для спасения собственной души, если угодно.

Взяв чемоданчик, Кроукер сказал:

— Напротив ресторана «Аншай» находится трехэтажное здание. — Он назвал Майеру точный адрес на Вашингтон-авеню. — Со двора можно забраться по пожарной лестнице на крышу этого здания. Оттуда все пространство перед рестораном видно как на ладони. Идеальное место для снайпера.

— Великолепное решение. Но вам непременно понадобится напарник, который прикрывал бы вас. Кроме того, чем быстрее будет получено подтверждение смерти Барбасены, тем быстрее Рейчел получит донорскую почку.

— Благодарю вас, Майер.

— Не за что. В качестве благодарности я прошу вас рассказать обо мне вашей племяннице, Рейчел, когда она поправится.

— Вы сами сможете поговорить с ней, когда все это кончится. Она в больнице «Джексон Мемориал».

— Сочту за честь, сэр, — неожиданно официально ответил Майер.

Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Кроукер сказал:

— Постойте, Майер...

— Да, сеньор?

— Есть еще одна причина, по которой вы хотите присутствовать при убийстве Барбасены, не так ли?

Майер не отвечал, рассеянно глядя Кроукеру через плечо.

— Вы подумали об Антонио и Хейторе, — продолжал Кроукер. — После того как я выполню свою миссию, я стану им не нужен. У Хейтора навязчивое желание заполучить вот это. — Кроукер поднял свой биомеханический протез. — Что же касается Антонио, то я пока не знаю, чего он от меня хочет. Кажется, он испытывает ко мне какие-то человеческие чувства...

— Это не имеет ни малейшего значения, сэр. Они все равно убьют вас. — В голосе Майера не прозвучало и тени сомнения. — У них нет иного выбора — вы слишком много знаете, а потому представляете для них серьезную опасность.

— Я знаю, — коротко ответил Кроукер. — И еще один вопрос.

— Я уже все вам рассказал.

— Не совсем. Какое отношение имеет к вам Эстрелла Лейес?

Кроукер сам не знал, почему задал Майеру этот вопрос. Собственно говоря, толчком послужил тот факт, что сорочки, найденные им в доме Трея Мерли, были присланы, судя по квитанции, из той прачечной, где работала Эстрелла.

— Да, вы узнали гораздо больше, чем я ожидал, — слегка удивленно произнес Майер. — Мы с Эстреллой вместе выросли. В детстве она была для меня все равно что старшей сестрой. Теперь же все мои интересы сосредоточены в сфере бизнеса, а ее — во всей Вселенной, что окружает нас.

— Вы имеете в виду хета-и?

Майер кивнул.

— Когда я украл медицинские карты из кабинета Стански, мне нужно было где-то спрятать их на время. И тогда Эстрелла вызвалась помочь мне.

— Я знаком с ней, — сказал Кроукер. — Она боится братьев Бонита.

— Я бы сказал, они наводят на нее ужас. — По лицу Майера было видно, что он тревожится за Эстреллу. — Она своими глазами видела те страшные ритуалы, которые братья совершали над людьми. Она рассказала мне, что в их деревне поговаривали о том, что эти близнецы были рождены не женщиной. Говорили, что их подбросили на порог дома, где доживала последние дни смертельно больная женщина. Даже в младенчестве они были способны на страшное злодейство. Они загрызли насмерть ее собственного ребенка, и когда она решила убить их за это, они стали плакать и кричать от голода, протягивая к ней ручки. Не выдержав, она стала кормить их грудью и, странное дело, вскоре излечилась. Потом она совсем забыла о собственном ребенке и стала воспитывать близнецов как родных. Она стала им матерью.

— Неужели вы верите в эти сказки? — улыбнулся Кроукер. — Существует множество подобных историй о вампирах, призраках, всяческих чудовищах и прочее. Но это не значит, что они существуют на самом деле.

Майер пожал плечами.

— Не могу сказать вам ничего определенного, сеньор. В чем я хорошо разбираюсь, так это в законах и в том, как их обходить, — печально улыбнулся он.

— Братья Бонита всему научились у Хумаиты Милагроса, а потом извратили полученные знания в собственных интересах.

— Это уже другая история. — Майер поглядел вниз, на чемоданчик, думая, очевидно, о его содержимом. — Одно мне известно наверняка: Эстрелла Лейес не из тех невежественных женщин, что рассказывают всякие небылицы.

* * *

В доме «Трея Мерли» все было так, как осталось после стычки Кроукера с Хейтором. Было совершенно очевидно, что Майер даже не думал приезжать сюда. Кроукер быстро и почти бесшумно двигался по темному дому.

Войдя в спальню, он огляделся. На постели все так же лежала стопка чистых сорочек, на подставке в ногах кровати все так же стояли телевизор и видеомагнитофон.

Что-то беспокоило Кроукера во всей этой неразберихе с братьями Бонита, АКСК и Бенни. С одной стороны, ему казалось, что Майер был с ним откровенен, но, с другой стороны, Кроукер был убежден, что Майер сам не знал всей правды.

Включив свет, он стал внимательно разглядывать комнату. Ему вспомнилось, как отец говорил: «Очень часто то, что ты ищешь, находится прямо у тебя под носом».

Кроукер провел пальцем по стопке лазерных дисков: «Касабланка», «Мальтийский сокол», «Последнее танго в Париже». Внезапно он заметил, что в глубине полки что-то поблескивает. Отодвинув в сторону диски, он нашарил пальцем потайной замочек и нажал на него. Тут же бесшумно открылся выдвижной ящик с картотекой. Кроукер просмотрел сложенную в ящике документацию — счета, квитанции, налоговые декларации, инвестиционные свидетельства. Кроукер не нашел среди документов ничего необычного, хотя с удивлением узнал, что Майер, судя по документам, гораздо более состоятельный человек, чем это представлялось Кроукеру. И лишь в самом дальнем углу ящика он наткнулся на папку с телефонными счетами — как раз то, что нужно!

Открыв папку, Кроукер стал нетерпеливо листать ее. В доме были три телефонные линии, что не вызывало удивления, учитывая профессию хозяина. Кроукер нашел последний счет за тот сотовый телефон, номер которого дал ему сам Майер. Счета были оплачены чеком, номер которого и дата платежа были четко указаны на обороте. Кроукер просмотрел счета прошлого месяца, потом позапрошлого — все были оплачены самим Марселем Рохасом Диего Майером, а вовсе не Бенни Милагросом.

* * *

Значит, компьютер наврал?! Похоже, Антонио был прав — все лгали Кроукеру, и даже компьютеры! Впрочем, они были тут ни при чем. Они выдавали данные, которые загружал в них человек. А человек может загрузить в компьютер любую ложь.

Кроукер почувствовал странное облегчение. Судя по найденным документам, Бенни никогда не оплачивал телефонные счета Майера. Значит, Бенни говорил правду, когда утверждал, что не знает никакого Майера. Теперь Кроукер уже не верил ничему из того, что узнал о Бенни с компьютерной дискеты. Если причастность Бенни к делам АКСК тоже окажется ложью, значит, все сведения относительно Серо сфабрикованы Антонио и Хейтором. Тогда что же собирался делать Бенни сегодня в полночь, точно в то время, когда в Майами прибудет Хуан Гарсия Барбасена? Зачем ему понадобился катер Кроукера?

Было уже почти десять часов вечера, когда Кроукер подъехал к дому Эстреллы Лейес в Эль-Порталь. За занавесками были видны голубоватые отсветы телевизионного экрана — Пабло Лейес, как всегда, смотрел спортивные передачи.

Соседний дом, дом Сони, был темным и безжизненным. Кроукер постоял у куста жасмина, вдыхая волнующий аромат его белоснежных цветов. В сгустившихся сумерках едва слышно шелестело старое лимонное дерево. Кроукер представил себе, что это голос Сони. Ему хотелось вновь услышать ее смех, увидеть яркий блеск темных глаз... В нем загорелось страстное желание отомстить тем, кто лишил ее жизни, кто так жестоко обошелся с Рейчел! Он знал, наступит время, когда он встретится с Антонио и Хейтором в последней смертельной схватке, когда никакой компромисс не сможет примирить врагов. Это будет время мщения и смерти!

С этими мыслями он направился к дому семьи Лейес. Входная дверь была распахнута настежь, чтобы слабый ветерок хоть немного освежил нагретое за день помещение. Из дома доносились звуки излишне эмоциональной скороговорки комментатора. Похоже, показывали футбольный матч с участием хваленой аргентинской команды.

На дверном стекле, словно приклеенная, сидела большая ночная бабочка. Ее светлые пятнистые крылышки казались осыпанными пудрой. Кроукер ступил на крыльцо, и на бабочку упала его тень. Ночная красавица тут же вспорхнула и скрылась в густых сумерках. Кроукер вошел в дом.

На экране телевизора гоняли мяч футболисты, подбадриваемые оглушительными криками болельщиков. Кто-то сидел в большом мягком кресле перед телевизором. С того места, где стоял Кроукер, была видна лишь макушка. Похоже, это была лысая голова Пабло Лейеса.

В доме пахло травами и пряностями, Кроукеру вспомнилось снадобье, которым Эстрелла хотела помочь умиравшему от СПИДа Нестору, другу Сони.

На столике у стены Кроукер заметил фотографию молодой девушки на фоне тропической зелени. Это была фотография Эстреллы Лейес в молодости, в джунглях неподалеку от Асунсьона. Ее глаза поражали невероятной проницательностью.

Кроукер хотел было позвать хозяина, но что-то его остановило. В доме было что-то не так — открытая настежь входная дверь, чересчур громко работающий телевизор, промелькнувшая в кухне тень...

Кроукер уставился на спинку кресла.

Он вспомнил, как в первый раз смотрел фильм «Психоз». Почти в самом конце фильма была сцена, когда героиня, Марион Крейн, поднявшись на чердак дома Бейтсов, поворачивала к себе кресло-качалку, в котором сидел мумифицированный труп матери Нормана Бейтса. Вплоть до этой сцены зрители были уверены в том, что мать Бейтса была действительно жива, потому что сам Норман периодически разговаривал с ней. И только в самом конце все открылось — смерть матери и безумие Нормана.

Кроукеру, после того как он нашел отрезанные головы в холодильнике и на конторской полке, не нужно было сильно напрягать воображение, чтобы представить себе еще один труп, глядящий в телевизор мертвыми глазами. Но если Пабло Лейес был мертв, то чья же тень мелькнула в кухне? Кроукер коснулся лежащего в кармане камня духов. Он уже хотел было сделать шаг к креслу, когда неожиданно услышал:

— Мистер Кроукер? Вот приятная неожиданность!

Вращающееся кресло повернулось, и Пабло Лейес улыбнулся Кроукеру.

— Не пугайся, сынок, я увидел твое отражение в экране телевизора — Он ткнул пальцем через плечо.

Кроукер облегченно вздохнул и расслабился.

— Надеюсь, вы не против моего неожиданного вторжения? Мне очень нужно поговорить с вами прямо сейчас.

Лейес широко улыбнулся.

— Рад поговорить с тобой, сынок, в любое время дня и ночи. — Он машинально погладил руку. — Давненько никто не нуждался во мне настолько, чтобы приходить ко мне домой в неурочное время. Хочешь выпить чего-нибудь? Или перекусить? Я позову Эстреллу, чтобы она покормила тебя.

— Нет, спасибо, ничего не нужно. У меня слишком мало времени.

— Ну, тогда хоть присядь.

Подождав, пока Кроукер усядется на краешек дивана, он спросил:

— Ну, что за дело, не терпящее отлагательств, которое привело тебя сюда?

— Помните, вы говорили мне, что работали в телефонной компании?

Лейес кивнул:

— Ну да, одно время я работал линейным монтером, седлал столбы, как настоящий ковбой! Йа-хо!

— Но потом вы работали контролером?

Глаза Лейеса затуманились.

— Было дело, но недолго, эта работа пришлась мне не по душе. Терпеть не могу возиться с бумажками.

Кроукер подался вперед всем телом.

— Я хотел бы узнать, каким образом можно постороннему человеку проникнуть в автоматизированную информационную систему телефонной компании.

— То есть взломать ее, попросту говоря? — скривился Лейес. — Черт побери, сынок, нет ничего проще! Даже я могу это сделать при помощи моего домашнего компьютера. — Он хитро поглядел на Кроукера. — А что, ты вздумал проникнуть в эту систему?

Эта мысль, казалось, развеселила его.

— Да, я хотел бы войти в систему, — сказал Кроукер. — Несколько дней назад я уже пробовал войти в нее при помощи полицейского кода.

— Нет, этот код тут не сработает, сынок.

— Знаю, поэтому я и пришел к вам. — Кроукеру пришлось повысить голос, чтобы перекричать телевизор — по всей видимости, кто-то забил гол. — Дело в том, что информация, полученная мной из этой системы некоторое время назад, кажется мне сфальсифицированной, поэтому я хотел попросить вас проверить ее достоверность, если, конечно, это возможно.

Лейес улыбнулся.

— С огромным удовольствием, сынок!

Потом он развернул свое кресло так, чтобы оказаться рядом с инвалидной коляской, и сказал:

— Ну-ка, подсади меня в седло, сынок!

Он приподнялся на своих сильных руках, и Кроукер, поддерживая его под мышки, помог Лейесу перебраться в инвалидную коляску. Инвалид звучно плюхнулся на кожаное сиденье, словно большая глубоководная рыба на палубу рыболовного судна.

— Чувствуй себя как дома, — проговорил он, выезжая на коляске из гостиной. — Эстрелла на кухне, а я вернусь через пару минут...

В кухне на плите стоял большой сотейник, в котором тушились на медленном огне приправленные ароматными травами овощи. Рядом, на столе, лежала деревянная разделочная доска, на которой горками возвышались нарезанные кружочками свежие огурцы, кочанный салат и кинза. Однако Эстреллы в кухне не оказалось.

Задняя дверь была открыта. Должно быть, она вышла вынести мусор. Кроукер вышел на заднее крыльцо и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Среди буйной тропической зелени стрекотали и верещали кузнечики и древесные лягушки.

— Миссис Лейес!

Странный звук, донесшийся со стороны мусорных контейнеров, заставил его спуститься с крыльца. Бесшумно ступая по траве и стараясь держаться в тени деревьев, он двинулся туда.

Эстрелла сидела на корточках, прислонившись спиной к контейнеру, ее сложенные руки покоились на коленях — медитативная поза, но слишком уж неподвижная.

Склонившись над ней, Кроукер увидел, что ее рот был в буквальном смысле зашит. Широко раскрытые глаза смотрели в бархатное ночное небо. Кроукер приложил пальцы к ее сонной артерии. Пульс отсутствовал. Она была мертва.

Достав перочинный нож, Кроукер осторожно просунул его лезвие между зашитыми губами. Стежки были выполнены с мастерством настоящего хирурга. Вокруг них не было ни единой капли крови. Значит, рот был зашит уже после ее смерти.

Как только он перерезал нитки, нижняя челюсть отвисла и Кроукер увидел, что ее рот наполнен маленькими гладкими камешками, темными и влажными от слюны, которая стала каплями стекать на грудь, туда, где вокруг черной рукоятки обычного кухонного ножа медленно расплывалось темное пятно. На рукоятке виднелись приставшие к ней листочки кинзы.

Тыльной стороной руки Кроукер вытер со лба внезапно проступивший холодный пот и резко поднялся на ноги. В три прыжка он достиг заднего крыльца и вошел в дом.

Запах тушеных овощей, прежде казавшийся ему аппетитным, теперь вызывал у него тошноту. Кроукер двинулся по коридору, бесшумно, как учил его Каменное Дерево, перекатывая ступню с пятки на носок.

Он заглядывал в каждую дверь, встречавшуюся на пути. Справа была выложенная белым кафелем ванная комната, в которой пахло сандаловым деревом. Напротив ванной был небольшой кабинет, где стояли старенькая кушетка, дешевый письменный стол, а на полу лежала циновка. Дальше по левой стороне располагалась хозяйская спальня, убранная в розовых и белых тонах. Последняя дверь справа оказалась закрытой. Кроукер осторожно приложил к ней ухо, но ничего не услышал.

Сделав шаг назад, Кроукер ударом ноги выбил дверь. За ней оказалось довольно большое помещение, по всей видимости, совсем недавно пристроенное к дому и еще не отделанное внутри. Стены еще не были оклеены обоями, потолок не побелен, единственным предметом мебели был зеленый металлический стол, на котором стояли компьютер, модем, коробки с дискетами. С потолка на электрическом проводе свисала голая лампочка. Она не была зажжена, но в комнате было довольно светло. Свет исходил от небольшого костра, разожженного в большой каменной жаровне, которая стояла прямо на полу. В пляшущем свете огня Кроукер увидел крокодила.

Рептилия выглядела весьма зловеще — этакий доисторический хищник с чудовищными зубами и отвратительно зазубренным хребтом, считающий человека легкой добычей. Крокодил притаился в углу, следя маленькими янтарными глазками за каждым движением Кроукера. Его мощный хвост предостерегающе двигался из стороны в сторону. Приподнятые черные губы обнажали страшные желтые клыки, глотка издавала низкое шипение, все мускулистое тело было напряжено и готово к решительному броску.

И тут Кроукер увидел Пабло Лейеса. Инвалидное кресло-коляска было перевернуто, он лежал на полу. Кто-то — или что-то — вырвал из его тела огромный кусок. Похоже, у него был перебит позвоночник.

Кроукер шагнул было к Лейесу, но тут на него бросился крокодил. Его чудовищные челюсти открылись и захлопнулись со звуком ружейного выстрела. Кроукер отпрянул назад.

Кто-то за его спиной довольно захихикал.

— Осторожно, сеньор! Он моментально убьет вас, если вы дадите ему хоть малейший шанс. Кроме того, Лейес уже мертв, поверьте мне.

Из темного угла комнаты появилась фигура человека. На его лице белела повязка.

— Хейтор! Что ты тут натворил?!

— Прошлой ночью мне приснилось, что я один во всей Вселенной, — сказал Хейтор. — Я плыл по звездному небу, беззащитный и беспомощный. Я смотрел на звезды, но они были слишком далеко, чтобы осветить мой путь или удержать меня силой гравитации. А потом я проснулся и понял, что это был сон про тебя.

— К черту все твои сны! Я не собираюсь жить по твоим законам!

Внутренне Кроукер приготовился отражать нападение врагов. Крокодил внимательно слушал их разговор, словно понимал язык людей.

— В таком случае сеньор умрет так же, как Пабло и Эстрелла.

Фамильярное обращение к жертвам по имени означало, что между ними и братьями Бонита существовали давние отношения.

— Ну нет, Хейтор, тебе еще рано убивать меня. Ты подождешь, пока я пристрелю Хуана Гарсию Барбасену.

Казалось, само имя Барбасены привело Хейтора в неописуемую ярость. Ударив себя кулаком в грудь, он завопил:

— С самого начала я знал, что именно я должен убить Барбасену! Матерь Божья, слишком цивилизованный способ был избран! Я много раз говорил Антонио, что такое дерьмо, как Барбасена, не заслуживает легкой смерти! Нет, он должен чувствовать ее медленное приближение, видеть ее ледяной взгляд в моих глазах, и все должно быть сделано в соответствии с законами хета-и!

— Не надо пудрить мне мозги! — рявкнул Кроукер. — Хета-и — искусство исцеления, а не убийства! Ты и твой брат, Антонио, извратили его, заставили служить своим чудовищным целям! Эстрелла владела искусством исцелять, и вы убили ее! В ваших руках искусство исцелять превратилось в искусство умерщвлять!

Хейтор так возбудился, что кровь бросилась ему в голову, и на носу сквозь белую повязку проступило красное пятно. Неожиданно для Кроукера он сел рядом с крокодилом и сказал:

— Вот видишь, чем кончились твои намерения сделать нас обоих более цивилизованными!

Кроукер похолодел от ужаса. Хейтор разговаривал с крокодилом? Уж не спятил ли он?

Крокодил, казалось, ухмылялся, хотя его челюсти были плотно сжаты. Его янтарные глазки светились злобой, мощный хвост с такой силой бил о стену, что она вздрагивала, осыпая пол штукатуркой.

— Хейтор...

— Не хочу разговаривать с тобой! — заорал Хейтор. — Пусть Антонио слушает тебя.

— Но ведь здесь нет никакого Антонио, — осторожно произнес Кроукер. — Здесь только мы с тобой да души убитых тобой людей.

Хейтор протянул свою руку над пламенем костра в каменной жаровне на полу.

— Сеньору известно, что колдуны способны на многое? Если бы сеньор родился в Асунсьоне, он бы знал об этом. Если бы в жилах сеньора текла кровь народа гварани, он бы все давно понял.

Он медленно опустил руку прямо в огонь, и янтарные глазки крокодила тут же превратились в узенькие щелки.

— Искусство перевоплощения — одно из фундаментальных в хета-и. Смотри, колдун не горит в огне!

Он опустил руку еще ниже. Вспыхнул манжет его рубашки, и в воздухе запахло горелой тканью и палеными волосами. Пламя стало подниматься вверх по рукаву рубашки, Хейтор сжал пальцы в кулак. Горящая ткань трещала так громко, словно это был лесной пожар. Хейтор оскалился, и Кроукер услышал леденящее душу завывание.

Тем временем пламя, словно живое существо, вползло Хейтору на грудь, перебралось на спину. Его рубашка почернела и стала разваливаться на плечах, свисая тлеющими лохмотьями.

Тогда Хейтор раскрыл сжатый кулак — на ладони лежали три темных камня. Внезапно глаза крокодила открылись. Язычки пламени ярко вспыхнули и погасли, словно задутые ветром.

Улыбаясь, Хейтор показал на крокодила.

— Колдун превращается в животное, чтобы испить свежей крови своих врагов. Это увеличивает его жизненную силу. И даже годы не властны над ним. Сеньор, все, что я сейчас сказал, — чистая правда.

Он сорвал с себя обгоревшие лохмотья рубашки и бросил их на пол.

— Глаза видят, но разум отказывается верить. Так, сеньор?

Однако Хейтор был не совсем прав. Кроукер думал о Хумаите Милагросе, который после своей смерти — и в этом был абсолютно убежден его внук, Бенни, — превратился в тигровую акулу.

— За сотовый телефон платит сам Майер, а не Бенни Милагрос, — сказал Кроукер. — Однако вы хотели заставить меня думать иначе. Вы хотели поссорить меня с Бенни, отрезать меня от всех и вся. Зачем?

— За тем же, зачем я убил Пабло и Эстреллу, — спокойно ответил Хейтор — Человек — существо общественное, зависящее от окружения. В критические минуты он стремится прибегнуть к помощи самых близких ему людей.

Невероятно! На теле Хейтора не было ожогов!

— Так бывает всегда, — продолжал Хейтор. — Такова человеческая природа. Истинное нутро человека раскрывается тогда, когда он остается в совершенном одиночестве, когда с него спадает вся шелуха цивилизованности. О, это редкие и прекрасные мгновения!

Хейтор расхохотался, и крокодил тоже вдруг раскрыл пасть. На мгновение Кроукеру показалось, что смех доносится именно из пасти отвратительной рептилии.

— Как, неужели сеньор все еще не понял? Пабло и Эстрелла непременно пришли бы на помощь, как это уже было не раз. А теперь сеньор остался один. Игра продолжается!

Не успел он договорить, как Кроукер рванулся вперед и одним движением биомеханической руки сорвал с потолка электрический провод. Одновременно его нога с размаху опустилась на крокодилью морду — зубы клацнули друг о друга. Кроукер мгновенным движением обмотал провод вокруг страшных челюстей, туго стянув их и завязал концы провода морским узлом. Тварь изо всех сил колотила хвостом и извивалась всем телом, но теперь уже не могла причинить Кроукеру вреда.

С яростным звериным ревом Хейтор кинулся на Кроукера, но тот сумел точным ударом биомеханической руки попасть ему прямо в сломанный нос.

Хейтор вскрикнул и упал на пол, словно подкошенный. Из потревоженной раны хлынула кровь. Кроукер пнул его под ребра, и Хейтор, скрючившись, потерял сознание.

Наклонившись, Кроукер схватил его за волосы и потащил по коридору в кухню, где уже пахло подгоревшими овощами. Кроукер на ходу снял сотейник с плиты. Оставив Хейтора валяться на полу посередине кухни, он подошел к холодильнику и вынул оттуда поддон со льдом. Спустив брюки Хейтора до колен, Кроукер приложил к мошонке кусочек льда. Слабо вскрикнув, Хейтор пришел в сознание. Кроукер тут же всем телом придавил Хейтора к полу, упираясь коленом ему в грудь.

— Вот так-то, Хейтор! — по-испански сказал Кроукер. Потом он протянул руку к плите и включил на всю мощь горелку, на которой прежде стоял сотейник. Выдвинув стальной коготь биомеханической руки, он стал нагревать его над пламенем газовой горелки.

Глядя в янтарные глаза Хейтора, Кроукер сказал:

— Знавал я одного парня, он называл себя Угольщиком. Он работал в тех районах города, где шаталось много туристов и где полицейские не особенно беспокоили его. Он глотал огонь. Потом брал в руки пылающий факел и водил им вверх и вниз то по одной, то по другой руке, а потом и вовсе поджигал себя всего. Толпа зрителей приходила от этого в полнейший восторг.

Коготь Кроукера накалился докрасна.

— Что ж, по-твоему, он тоже был колдуном? — продолжал Кроукер. — И только мне был известен секрет его фокусов. Я-то знал, что он покрывал свой рот и всю глотку специальной мазью, а потом натирал ею все тело, чтобы не поджариться живьем во время исполнения своих трюков. Колдун, фокусник — как ни назови, а суть одна.

Кроукер медленно поднес к лицу Хейтора свой раскаленный стальной коготь.

— А теперь ты расскажешь мне всю правду о Розе, сестре Бенни. Как она погибла, Хейтор?

Янтарные глаза Хейтора смотрели не на раскаленный коготь, а в лицо Кроукеру. Его губы и щеки были залиты кровью, под глазами налились уродливые синяки.

— Ты что же думаешь, кретин? Что я задрожу от страха и разоткровенничаюсь только потому, что ты этого хочешь?

— Нет, Хейтор. От тебя я не жду ничего. — Кроукер достал из кармана камень духов Хумаиты и прижал его к шее Хейтора между ключицами.

Глаза Хейтора широко раскрылись, он судорожно зевнул и стал извиваться, прижатый к полу коленом Кроукера.

— А теперь, — тихо проговорил Кроукер, — расскажи мне то, что я хочу знать. Расскажи мне о Розе Милагрос.

Ничего не произошло. Но через несколько мгновений янтарные глаза Хейтора словно погасли и стали прозрачными.

— Ненавижу ее, — прошипел Хейтор. — Проклинаю ее, где бы сейчас ни находилась ее душа.

— Почему? — спросил Кроукер. — Что такого она тебе сделала?

— До ее появления мы с Антонио были мокои.

— Мокои? — переспросил Кроукер. — Что значит мокои?

— Особые отношения между близнецами, священная связь. Эта сука, Роза, разорвала эту связь между мной и Антонио подобно тому, как врач, делая аборт, преждевременно вырывает плод из чрева матери. — Лицо Хейтора исказила гримаса ярости. — Она совершила насилие над нами! Гнусное насилие! Я не мог допустить этого.

Значит, Антонио говорил правду о своей любви к Розе? Кроукер был настолько ошеломлен этим открытием, что не знал, что и думать.

— Так это ты убил Розу, — прошептал он.

— Она говорила, что любит его, что чувствует испорченность его души, что сумеет спасти его, — продолжал Хейтор, едва ли осознавая присутствие Кроукера. Таково было действие камня духов. — Она совратила его, разрушила нашу с ним общность, наше единство, мокои, которое было фундаментом всей нашей жизни. Я думал, что, если убью ее, все вернется на прежнее место, все будет по-старому, между мной и Антонио вновь возникнет мокои. — Он покачал головой. — Как же я ошибся! Даже из загробного мира она сумела увеличить пропасть между мной и Антонио. Когда Антонио узнал о том, что я сделал с Розой и нашел ее тело, то в первый момент я был уверен, что он убьет меня — я прочел это в его глазах. Но он не смог поднять на меня руку. В этот момент он вспомнил, что мы с ним из одной материнской утробы, что мы родились почти одновременно, что мы — почти точная копия друг друга. Наказание пришло позднее. Антонио всячески противился возобновлению мокои. Душа одного близнеца не может слиться с душой другого, если тот другой этого не хочет. И с той поры наша общность, наше единство душ и помыслов перестало существовать.

Кроукер еще крепче прижал камень духов к шее Хейтора.

— А теперь я хочу, чтобы ты рассказал мне о Бенни. Что тебя связывает с ним?

Прозрачные глаза Хейтора, казалось, видели не пространство, а время.

— Как что? Кости, конечно. Как и он, мы с Антонио жаждем заполучить кости.

— Какие еще кости? — удивился Кроукер.

— Ну, хватит! — громко скомандовал чей-то голос.

Обернувшись, Кроукер увидел идущего по коридору Антонио. Войдя в кухню, он посмотрел мимо Кроукера на своего окровавленного и распростертого на полу брата.

— Достаточно крови на сегодня. — Его янтарные глаза уставились на Кроукера. — Отпусти его, прошу тебя, — тихо, почти скорбно произнес он.

Кроукер не двинулся с места. Антонио держал в руках тот самый провод, которым Кроукер только что связал страшную пасть крокодила. Однако рептилии нигде не было видно. Кроукер заметил на лице Антонио красную полосу — она проходила через переносицу вниз по щекам и под подбородком, словно это он, а не крокодил был обмотан проводом. Впрочем, Кроукер тотчас же отмахнулся от этой мысли и постарался поскорее спрятать камень духов, чтобы Антонио не заметил его.

Лицо Антонио посуровело, и он сказал уже гораздо более жестким тоном:

— Я не люблю повторять свою просьбу дважды. Либо ты делаешь, как я сказал, либо пеняй на себя!

Теперь, когда камень духов был снят, глаза Хейтора вновь обрели свой светящийся янтарный цвет.

— Я не боюсь тебя, Антонио, — сказал Кроукер. — Бояться надо тебе и Хейтору, потому что теперь я буду мстить вам обоим!

Он неожиданно повернулся к Хейтору и прижал свой раскаленный коготь к его правой щеке.

Хейтор забился от боли, и Антонио тоже подскочил на месте, словно ужаленный.

— Ты сам не ведаешь, что творишь... — застонал Антонио.

В воздухе приторно запахло горелой плотью. Хейтор отчаянно кричал и бился, но не мог сбросить с себя Кроукера.

— Вот так. — Кроукер, наконец, убрал свой коготь. На щеке Хейтора осталась глубокая кровавая рана. Кроукер взглянул на Антонио и сказал:

— Теперь у него на щеке моя отметина. Пусть она напоминает вам обоим...

Неожиданно у него перехватило дыхание и на какой-то момент он, должно быть, потерял сознание, потому что внезапно очутился прижатым к дверце холодильника в трех футах от Хейтора. Тело гудело, словно он врезался в холодильник со страшной силой. Между ним и Хейтором стоял Антонио. Он весь дрожал от едва сдерживаемого гнева.

— Помнишь, я сказал тебе, что ты составляешь исключение, потому что еще не согрешил. Теперь же все изменилось. Бедняжка, этот мир, как кровь, течет и изменяется. Дружеские отношения возникают и рвутся. Избитая истина — в этой жизни нет ничего постоянного. — В голосе Антонио вновь зазвучала странная скорбь. — Тебе не следовало причинять боль Хейтору.

— Да ты только посмотри, что тут натворил этот бешеный пес! — Кроукер с трудом поднялся на ноги, которые все время норовили подогнуться под ним, словно их кости размягчились. От ярости у него перехватило горло. — Он убил Розу. — Кроукер схватился за ручку холодильника, чтобы не упасть. — Почему же ты продолжаешь защищать его?!

— А что ты сам думаешь по этому поводу?

— Антонио, ведь он погубил тебя! Ты сам это знаешь! — Силы слишком медленно возвращались к Кроукеру. Он никак не мог понять, что с ним вдруг произошло. Должно быть, Антонио с помощью хета-и лишил его энергии и жизненных сил. — Посмотри правде в глаза! Мокои больше не существует! Той особой связи между тобой и Хейтором больше нет!

— Не забывай, сейчас парадом командую я, — невозмутимо произнес Антонио. — Сейчас же уходи отсюда. — Его лицо внезапно покраснело. — Если ты все еще надеешься спасти свою племянницу, уходи и не оборачивайся!

Для Кроукера положение было безвыходным. Сейчас, когда жизнь Рейчел висела на волоске, у него не оставалось иного выбора, и Антонио отлично это осознавал. Но как только Барбасена будет убит, как только Майер подтвердит выполнение миссии, и Дженни сделает свое дело, тогда правила игры изменятся, и Кроукер рассчитается с этими негодяями за все!

— Между нами все кончено, — сказал Антонио. — Я имею в виду всякие дружеские, если их так можно назвать, отношения. Теперь мы — смертельные враги, понятно? Кто знает, что может случиться после полуночи? Тебя разыскивают федералы, им помогает полиция. Тебе не удастся скрыться от них.

Кроукер молча вышел в гостиную. Трансляция футбольного матча уже закончилась, начались соревнования по экстремальным видам спорта.

Кроукер уже был у входной двери, когда за его спиной раздался издевательский голос Антонио:

— Угадай, Соня или Вонда? Кто из них «подарит» свою почку твоей племяннице?

Сопровождаемый тихим смехом Антонио, Кроукер словно слепой ощупью выбрался на крыльцо, дотащился до своей машины и рухнул на сиденье. От приторного аромата жасмина его тошнило.

День пятый

1

С океана дул сильный ветер, с яростью набрасываясь на ни в чем не повинные прибрежные пальмы и ломая их огромные листья.

Кроукер, лежа на крыше трехэтажного здания напротив вегетарианского ресторана «Аншай», чувствовал, как падает атмосферное давление. Над островами сгущались черные тучи.

Надвигался шторм. Каменное Дерево уже сейчас мог бы точно сказать, когда именно разразится гроза, и насколько сильной она будет. А тем временем ночная жизнь города шла своим чередом — из ресторанов доносилась музыка, к их дверям подкатывали дорогие автомобили, нарядно одетые люди фланировали по улице. Для них эта ночь ничем не отличалась от всех остальных.

А тем временем Хуан Гарсия Барбасена был, видимо, уже где-то неподалеку. Он мог прилететь на частном самолете или же приплыть на катере; возможно, Бенни тоже вышел в море на своей быстроходной лодке навстречу ему. Что там сейчас происходило? Кроукер не знал. Он не знал даже, друг ли ему Бенни, или враг. Была уже половина первого ночи.

Кроукер еще раз проверил оружие, взглянул в оптический прицел, слегка поправил его. Потом, вполне удовлетворенный, отложил ружье в сторону и немного расслабился. Он был готов ко всему.

Он поднес к глазам цейссовскую «Ночную сову» и стал разглядывать улицу. Использование бинокля требовало большого терпения. Слишком быстро перемещая весьма ограниченное поле зрения, можно было упустить что-нибудь важное. Кроукер выработал для себя определенный ритм — тридцать секунд наблюдения в ожидании появления цели, десять секунд отдыха. Иначе уставшие глаза могли подвести в самый нужный момент. Кроукер разглядывал молодые лица, оживленные от выпитого пива, наркотиков и предвкушения секса. Он вспомнил те дни, когда и ему лето казалось вечным, а слово «будущее» и вовсе не имело никакого значения. Вспоминая лето, он стал думать о рыбной ловле. Вспомнив рыбную ловлю, он не мог не задуматься о Бенни. Так кто же такой этот Бенни Милагрос? Хороший парень или правительственный агент, ведущий двойную жизнь? Странное дело, так или иначе Кроукеру явно не хватало его.

Инстинкт заставил Кроукера снова взять в руки бинокль. Перед рестораном «Аншай» ничего не изменилось. Впрочем...

Внимание Кроукера привлек молодой мужчина, стоящий у переднего бампера черного «мерседеса» с открытым верхом. Он появился здесь несколько секунд назад — грубоватый, квадратный и приземистый. На нем был легкий костюм от Армани и мягкие итальянские туфли. Длинные, зачесанные назад волосы открывали широкий лоб. Он лениво сложил руки на груди, под тонкой тканью пиджака бугрились мощные мышцы. Кроукер медленно обвел биноклем пространство вокруг него. Слева он обнаружил еще двоих накачанных парней, а справа их было даже трое. Все они только что вышли из подъехавшего «мерседеса»-седана. Второй черный «мерседес»-седан был припаркован за углом, неподалеку от ресторана. Кроукер понял, что сейчас должен был появиться серый «роллс-ройс».

И в этот момент он услышал за своей спиной какой-то звук, словно скрипнула дверь. Он прислушался — тихо. Очевидно, нервы стали сдавать от страшного перенапряжения. И все же инстинкт самосохранения заставил его развернуть снайперскую винтовку туда, откуда могли появиться телохранители Барбасены. Но вместо этого он с удивлением увидел ползущего к нему на четвереньках Майера. С ним был кто-то еще! У него упало сердце — это была Дженни.

— Майер! Какого черта вы привели ее с собой?! — яростно зашипел Кроукер. — Через пару минут здесь начнется стрельба! Немедленно уберите ее!

— Лью, пожалуйста, выслушай меня! — взволнованно произнесла Дженни.

— Дженни, как ты могла оставить Рейчел?

— Лью, прошу тебя, поверь, она осталась в надежных руках. Я собрала у ее постели целую врачебную бригаду.

— Но ей нужна ты! — неожиданно для самого себя резко выпалил Кроукер. Он поглядел вниз — к ресторану подъезжал серый «роллс-ройс». Вот теперь все пропало! — Ты же обещала быть рядом с Рейчел, когда доставят донорскую почку! — отчаянно воскликнул он.

— Сэр, я бы ни за что не притащил ее сюда, если бы... — попытался вмешаться Майер.

— Лью, ради Бога, — взмолилась Дженни.

— А теперь заткнитесь вы оба! — сжав в руках снайперскую винтовку, выпалил Кроукер. — Я должен сделать свое дело, несмотря ни на что! Рейчел будет спасена! Только это имеет сейчас значение...

— Но ведь именно поэтому я и пришла сюда, — жалобно проговорила Дженни. Теперь она была совсем близко, и Кроукер чувствовал тепло ее тела, нежный запах ее духов.

Окна «роллс-ройса» были затемнены, на крыше торчали три короткие антенны. Что могло быть внутри машины, кроме сотовых телефонов? Портативный компьютер, подключенный к Интернету? Или еще что-то более интересное и неожиданное? «Роллс-ройс» плавно остановился, открылась задняя дверца. Телохранители Барбасены сгрудились вокруг машины хозяина. Сейчас должен был появиться сам Барбасена!

Кроукер навел на цель свою снайперскую винтовку, оснащенную двумя спусковыми крючками — один позади другого. Для того чтобы нажать на передний курок, требовалось стандартное усилие. Для спуска второго курка нужно было лишь слегка прикоснуться к нему.

— Майер пришел проведать Рейчел, — зашептала ему в ухо Дженни. — И я рассказала ему о своем открытии, потому что никак не могла тебе дозвониться.

Кроукер осторожно коснулся указательным пальцем переднего курка винтовки.

— Я отключил телефон, — сказал он. — Только телефонных звонков мне сейчас не хватает!

Из машины появилась женщина, высокая, худая, восточного типа. На ней был шелковый костюм цвета морской волны. Очевидно, это и была таитянка, которая пробовала подаваемые хозяину блюда.

— Я заставила Майера привести меня к тебе, — шепотом продолжала Дженни. — Я же говорила тебе, что не собираюсь сидеть сложа руки. Когда ты рассказал мне о Стански, я задумалась — что могло вызвать у Рейчел почечную недостаточность? Стански хорошо знал ее организм, он незаметно для медицинского персонала заражал ее болезнетворными бациллами. А что, если именно он отравил Рейчел с самого начала, вызвав у нее приступ острой почечной недостаточности?

Кроукер не сводил глаза с площадки перед рестораном, где телохранители Барбасены методично расчищали для своего хозяина дорогу к входу. Внезапно до него дошел смысл сказанных Дженни слов.

— Он отравил Рейчел?

В его мозгу молнией сверкнула догадка! Теперь он понимал значение того факта, что клубом «Разбитая колымага» владели братья Бонита. Причиной страшного приступа Рейчел послужила не передозировка наркотиков. Ее намеренно отравили братья Бонита! Впрочем, что с того? Все равно ему придется убить Барбасену, чтобы спасти жизнь племянницы.

Тем временем таитянка завела негромкий разговор с одним из телохранителей. Потом она наклонилась к дверце машины, словно пересказывая содержание разговора кому-то, кто все еще сидел внутри, не решаясь выйти. Барбасена! Таитянка что-то сказала телохранителю, и он послал в ресторан двоих помощников.

Таитянка сделала шаг в сторону от «роллс-ройса», и из машины появилась чья-то фигура. Черные мягкие туфли из слоновой кожи, черный костюм из тонкого хлопка, белая шелковая рубашка с воротником-стойкой, на запястье — золотой браслет.

Это был сам Хуан Гарсия Барбасена. Кроукер сразу узнал его! Долгожданная цель! Кроукер осторожно положил палец на курок, готовый в любой момент нажать на него. Теперь его жертву отделяло от смерти лишь одно движение пальца.

Он почувствовал, как Дженни положила руку ему на спину, но постарался не обращать на это никакого внимания.

— Поэтому я и пришла сюда, чтобы остановить тебя, — горячо зашептала Дженни. — Рейчел была отравлена, в ее крови найдены следы продуктов распада этиленгликоля.

Все еще держа на прицеле голову Барбасены, Кроукер встрепенулся.

— Этиленгликоль? Это же антифриз!

— Правильно, — сказала Дженни. — Но это еще и отличный яд! Без запаха и вкуса. Нужно только проглотить три унции. Его можно подмешать в кофе или газированную воду, и никто даже не заметит этого. Те, кто отравил Рейчел, знали, что у нее от рождения всего одна почка и к тому же она регулярно принимает наркотики. При такой картине трудно заметить следы отравляющего вещества. И их расчет почти оправдался!

Таитянка уже стояла на тротуаре. Через секунду Барбасена войдет в ресторан, и единственный удобный момент для его ликвидации будет упущен!

Целясь прямо в голову Барбасене, Кроукер сделал глубокий вдох и очень медленный выдох, собираясь нажать на курок.

— Какое это теперь имеет значение? — шепнул Кроукер. — Я только еще больше возненавидел братьев Бонита.

— Я начала новый курс лечения, — продолжала шептать Дженни. — Теперь ей внутривенно вводят этанол, который замедляет процесс образования гликолевой кислоты. Кроме того, мы продолжаем промывать ее почку.

Кроукер снял палец с курка.

— Что ты хочешь сказать? Ведь продукты распада уже повредили почку.

— Повредили, но не смертельно. Человеческий организм — удивительная машина. После того как нам удастся окончательно вымыть гликолевую кислоту, почка начнет восстанавливаться, процесс полного выздоровления займет несколько месяцев. — Дженни схватила его за плечи. — Теперь ты понимаешь, Лью? Рейчел не нужна операция по пересадке почки! Значит, тебе не нужно выполнять условия этой чудовищной сделки!

Глядя в оптический прицел, Кроукер видел, как вслед за таитянкой Хуан Гарсия Барбасена вошел в ресторан. Он скрылся из виду, словно сорвавшаяся с крючка рыба, радостно нырнувшая в родные океанские глубины.

Кроукер отложил в сторону винтовку и сел.

— Все кончено, — пробормотал он. Но на душе у него лежала страшная тяжесть — ведь только что он чуть не убил человека, расчетливо и хладнокровно. И сейчас вместо облегчения он испытывал боль от сознания того, как близок он был к краю пропасти.

От избытка адреналина в крови у него кружилась голова.

— Но почему ты раньше не догадалась об этом?

Дженни села рядом с ним и тихо сказала:

— Рейчел — хроническая наркоманка, она была доставлена в больницу в состоянии тяжелого наркотического опьянения. Вполне естественно, что никому и в голову не могло прийти, что причиной приступа были не наркотики, а совершенно иное отравляющее вещество... — Она не сводила глаз с Кроукера. — Но когда я получила более глубокие анализы ее крови, сделанные в специальной лаборатории по наркотическим веществам, то призадумалась. Если бы мы сделали биопсию почки, то сразу же увидели бы следы этиленгликоля, но состояние Рейчел было слишком тяжелым для такой опасной процедуры. Однако когда я увидела результаты анализов крови, то поняла, что уровень кислотности слишком высок. Сам по себе этиленгликоль почти безвреден, но при расщеплении в организме человека он дает гликолевую кислоту, которая оказывает разрушительное действие на внутренние органы. Однако нам повезло: во-первых, из-за того, что у Рейчел от рождения всего одна почка, потребовалась минимальная доза для того, чтобы вызвать приступ, и, во-вторых, мы сразу начали промывание почки, и это было наилучшим средством для Рейчел в той ситуации. Если бы не сепсис, развившийся благодаря стараниям Стански, она, возможно, уже сейчас чувствовала бы себя значительно лучше.

Кроукер взял ее за руку:

— Какая ты смелая, что пришла сюда, на крышу!

— Похоже, я не такая дура, как ты думаешь, — улыбнулась она.

— Это был очень рискованный шаг, — сказал Кроукер, глядя на стоявшего поодаль Майера.

— Уже десять минут второго, — проговорил Майер. — Я должен был позвонить Антонио самое позднее в час.

— Нужно немедленно убираться отсюда, — торопливо сказал Кроукер, оставляя на месте все снайперское снаряжение. У него не было ни малейшего желания снова брать его в руки, а уж Майеру оно было и вовсе ни к чему.

Все трое двинулись к лестнице, и Кроукер на ходу сказал Майеру:

— У меня плохие новости — Пабло и Эстрелла убиты.

Майер остановился как вкопанный. Порыв ветра взъерошил ему волосы и задрал полу пиджака.

— Боже мой... Эстрелла?

Кроукер кивнул:

— Хейтор убил их обоих. Я приехал к ним слишком поздно.

Лицо Майера окаменело.

— Этого она боялась больше всего, хотя знала, что рано или поздно братья Бонита расправятся с ней. — Майер сокрушенно покачал головой. — Бенни страшно расстроится.

Кроукер глубоко вздохнул, пытаясь унять лихорадочно бьющееся сердце.

— Лью, что с тобой? — тревожно спросила Дженни.

Майер тоже взглянул на него.

— Сеньор, кажется, болен?

— Скажите мне, Майер, вы имели в виду Бенни Милагроса?

Майер кивнул:

— Мы все знаем друг друга уже много лет, сэр. А как же иначе? Бенни, Эстрелла, Антонио, Хейтор и я сам — всех нас объединял Хумаита. Мы все выросли у него под крылом. Его гибель стала страшной трагедией для нас. После его похорон мы все разлетелись кто куда.

У Кроукера в висках внезапно застучало, он обхватил голову руками.

— Бенни клялся и божился, что не знает вас. Зачем ему понадобилось обманывать меня?

Майер покачал головой:

— Вот уж чего не знаю, того не знаю.

Так кто же Бенни — враг или друг? Сначала они с Кроукером были лучшими друзьями. Потом Кроукер узнал о его секретной деятельности в АКСК. Значит, он просто использовал Кроукера в своих целях. Потом появилась эта обескураживающая дискета с информацией о том, что Бенни был связан с проведением сверхсекретной операции АКСК в Мексике. Но ведь эта информация вполне могла быть сфабрикована братьями Бонита. Значит, друг? Но ведь он солгал относительно Майера. Так где же правда и где ложь?

— Это может быть связано с костями, — задумчиво произнес Майер.

Кроукер непонимающе уставился на него. Хейтор тоже упоминал о каких-то костях, когда Кроукер «допрашивал» его в доме Лейесов.

— Кости? Какие еще кости?

Майер неловко замялся:

— Прошу прощения, но об этом обычно не рассказывают чужим... Видите ли, дед Бенни был «сукья», то есть хилером с экстраординарными способностями. Такие уникальные люди не часто рождаются среди народа гварани, поэтому «сукья» почитается гораздо больше, чем любой другой хилер, за его необычайное могущество. Считается, что после его смерти эта сверхъестественная сила не исчезает, а остается в исцеляющих камнях, то есть в камнях духов, и... и в его костях. Вот почему труп сжигают на костре — чтобы очистить и сохранить кости умершего «сукья». — Майер встревоженно поглядел на свои часы. — Сэр, оставаться здесь чрезвычайно опасно, нам следует поторопиться.

Глянув на Дженни, Кроукер кивнул. Они стали друг за другом спускаться вниз по пожарной лестнице. Первым шел Майер, за ним — Дженни. Кроукер ушел с крыши последним.

Уже на улице, торопливо шагая к машине, Кроукер обратился к Майеру:

— Так что случилось с костями Хумаиты?

— Думаю, вы и сами уже догадались, — откликнулся Майер. — Когда погребальный костер погас, кости Хумаиты исчезли. Их кто-то украл.

Кроукер открыл дверцу, Дженни села рядом с ним, а Майор устроился на заднем сиденье.

— Вам известно, кто это сделал? — спросил Кроукер.

— У меня нет никаких доказательств, но мне кажется, что это были Антонио и Хейтор Бонита. Они жаждали обрести такую же власть, какой обладал Хумаита, поэтому они и убили его. Иначе зачем им было его убивать? Они хотели силой завладеть его властью...

Кроукер вспомнил о таинственной просьбе Бенни предоставить в его распоряжение катер, чтобы на нем в полночь выйти в море. Поворачивая ключ в замке зажигания, он спросил:

— Майер, Барбасена прибыл в Майами на самолете или на катере?

— На катере, — коротко ответил Майер. — На самолете было бы небезопасно. Причем катер не причаливал к берегу. Тоже слишком много риска. За ним и его людьми была послана лодка.

Так вот что Бенни старался скрыть от Кроукера! Он хотел на его лодке доставить Барбасену в Майами. Нет, что-то тут не вязалось... По словам Рейфа Рубиннета, Бенни ненавидел Барбасену, потому что тот убил Терезу, дочь наставника Бенни. Тогда почему же Бенни позволил Барбасене занять такое высокое положение в Латинской Америке? Почему Бенни до сих пор не отомстил ему.

И снова Кроукер почувствовал, что совсем запутался в этой паутине лжи и предательства. Кому же теперь он мог доверять? Ну конечно, в первую очередь Дженни и Рейфу. И еще Майеру. Во всех остальных он не был уверен — даже в Россе Дарлинге. Правительственные агенты всегда были себе на уме, и Дарлинг не составлял исключения. Кроукер был бы последним дураком, если бы позволил себе стать пешкой в безумной войне между ним и Сполдингом Ганном.

Тронув машину с места, он медленно развернулся и поехал прочь от ресторана «Аншай», где в это время Хуан Гарсия Барбасена насыщался вегетарианским ужином перед встречей с Ганном. Кроукер представлял себе эту картину: телохранители по всем четырем углам комнаты, таитянка в своем шелковом костюме цвета морской волны, деликатно пробующая еще дымящиеся блюда, и сам Барбасена, со звериным аппетитом пожирающий их.

Внезапно машина резко качнулась в сторону, и Кроукер автоматически нажал на тормоза. Позади прогремел страшный взрыв. Со звоном посыпались осколки ресторанных окон, в воздух взметнулся столб огня и дыма.

— О Боже! — воскликнул Майер. — Бомба!

Хейтор! Значит, он не поверил, что Кроукер доведет свое дело до конца, и перестраховался. Он оказался прав.

Дженни выскочила из машины и помчалась назад к месту взрыва. Кроукер крикнул, чтобы она вернулась, и бросился следом за ней, огибая на бегу перевернутый взрывом набок «мерседес». Его бронированный корпус послужил щитом для случайных машин и прохожих, оказавшихся в этот страшный момент на месте взрыва. И все же на тротуаре стояли и сидели люди, зажимая уши руками и испуганно глядя на дымящиеся развалины ресторана. Кто-то в толпе начал кричать.

К месту происшествия с ужасающей быстротой стали стекаться люди. Кроукер понял, что через минуту будет уже невозможно выбраться отсюда на машине.

Он увидел, как Дженни склонилась над молодой женщиной, попавшей под град стеклянных осколков, и помчался ей на помощь. Положив голову пострадавшей к себе на колени, Дженни разговаривала с ней, одновременно стараясь остановить кровотечение и оценить серьезность полученных ран. Кроукер стал помогать Дженни, делая из одежды импровизированные жгуты и оттаскивая раненых подальше от дыма и огня. Издалека донесся вой сирен. Машины «скорой помощи» и полицейские патрули спешили к месту происшествия.

Кроукер похолодел. Даже несмотря на хаос, ему небезопасно оставаться здесь, когда появится полиция.

— Дженни, — сказал он. — Ради Бога, Дженни, нам нужно поскорее убираться отсюда!

Она повернула к нему забрызганное чужой кровью лицо, и Кроукер осекся.

— Лью, я знаю, тебе нельзя здесь оставаться, — сказала она. Сирены завывали уже совсем близко. — Сейчас здесь будет полиция. Я знаю, что тебя ищут. — Но я врач, и здесь люди, которые нуждаются в моей профессиональной помощи. Это мой долг.

Кроукер кивнул.

— Беги! — Она оттолкнула его, и в ее глазах появились слезы.

— Дженни, я...

Она снова оттолкнула его и подошла к другому раненому. В этот момент Кроукер увидел Майера. Он стоял у входа в разрушенный ресторан.

— Майер! — закричал Кроукер. — Какого черта вы тут делаете? Сейчас же убирайтесь отсюда!

— Не могу, сеньор, мне надо выяснить, что тут произошло.

Огонь усиливался. В воздухе отвратительно воняло горелой человеческой плотью.

— Что произошло? — повторил Кроукер. — Я скажу вам, что здесь произошло! Барбасена и вся его команда погибли! Сами взгляните, Майер, там же пламя, как в доменной печи! Никто не мог уцелеть!

Прикрывая лицо рукой, Майер придвинулся ближе к входу, стараясь что-то разглядеть в густом дыму.

— Там есть запасной выход. Может, кто-нибудь вовремя сообразил им воспользоваться? Может, кто-то сумел все же уцелеть?

— Да вы сошли с ума! — Кроукер направился к Майеру. Полицейские сирены выли уже совсем близко. Кроукеру казалось, что он слышит не вой сирен, а заливистый лай гончих, почуявших близость добычи.

Майер оглянулся и посмотрел на Кроукера.

— Бегите же, сеньор! Полицейские через несколько секунд будут здесь!

— Я не могу оставить вас, — сказал Кроукер.

— Ну хорошо, тогда подождите меня в машине, так будет для вас безопаснее. Дайте мне всего три минуты, прошу вас, мне это очень нужно!

Толпа на месте взрыва все увеличивалась. У поворота показалась первая полицейская машина.

— Пожалуйста, сеньор, — взмолился Майер. — Игра еще не окончена!

Кроукер смотрел, как Дженни ловко помогала раненым и контуженым, переходя от одного к другому, ласково улыбаясь и говоря слова утешения. Она была прирожденным врачом. Рядом с ней люди успокаивались и забывали о своей боли. Словно лосось, идущий против течения на нерестилище, он стал пробиваться к своей машине сквозь толпу, стремящуюся к месту взрыва.

Наконец, благополучно добравшись до машины, Кроукер сел за руль и завел двигатель.

Обернувшись, он посмотрел в заднее стекло на страшный хаос, царивший позади. К месту взрыва подъезжали все новые и новые патрульные автомобили. Одетые в форму, полицейские пытались сдержать напор толпы, в то время как несколько офицеров уже возились у дымящихся развалин. Первые прибывшие на место катастрофы машины «скорой помощи» из-за огромной толпы не смогли подъехать достаточно близко. Из них поспешно выпрыгивали люди в белой одежде, вытаскивали носилки и чемоданчики с медикаментами. Кроукер видел Дженни, с головой ушедшую в работу. К ней подбежал врач «скорой помощи». Дженни стала что-то говорить ему, оживленно жестикулируя. Тот кивал ей в ответ. Оглядев раненых, он знаком подозвал санитаров с носилками, чтобы унести получивших самые серьезные ранения.

В этот момент с пронзительным воем примчались пожарные машины, и полицейские стали поспешно расчищать дорогу пожарным, разворачивающим рукава. Скоро прибудет специальный отряд полицейских, занимающихся взрывами. Где же черт носит этого Майера? Если он немедленно не уберется из горящего ресторана, неприятностей с полицией не избежать.

Наконец, Кроукер заметил Майера, возникшего в обугленных дверях ресторана. Он смотрел на машины, пытаясь разглядеть среди них автомобиль Кроукера. Открыв дверцу, Кроукер встал на край рамы и поднял вверх биомеханическую руку.

Майер тут же заметил Кроукера, и лицо его просияло. Он стал пробираться сквозь толпу к машине, и тут Кроукер увидел возникшего ниоткуда Хейтора. Его дважды перебитый нос был забинтован, однако рана, оставленная на его щеке раскаленным когтем Кроукера, почти затянулась, остался лишь узкий красноватый след, покрытый дезинфицирующей мазью.

Кроукер закричал, показывая Майеру на Хейтора, но адвокат, по всей видимости, не понял его и стал махать рукой в ответ. Тем временем Хейтор подобрался к нему вплотную.

— Вот ты и попался, кретин! — прочел по его губам Кроукер.

Майер вздрогнул, обернулся, и в этот момент Хейтор сделал почти незаметное движение правой рукой, издалека казавшееся обычным рукопожатием. Но Кроукер заметил проблеск стального лезвия скальпеля, вонзившегося Майеру в бок.

Выпрыгнув из машины, Кроукер помчался к нему. Глаза Майера широко раскрылись, лицо исказила гримаса страдания. Он зашатался, но Хейтор не дал ему упасть.

Со всего разбега Кроукер врезался в толпу, но дальше уже не мог двигаться быстро. Никто не хотел пропускать его вперед, и Кроукеру пришлось пустить в ход острые локти и тяжелые кулаки. Не обращая внимания на крики, проклятия и пинки, он упорно пробирался вперед.

Хейтор заботливо уводил Майера от спасателей, уже вовсю работавших в развалинах. Он дотащил его до края тротуара и чуть ли не с братской нежностью уложил его на газон.

Зажатый со всех сторон любопытными зеваками, мучаясь от собственного бессилия, Кроукер видел, как Хейтор еще раз вонзил скальпель между ребер Майера, метя в сердце.

Вдруг Хейтор насторожился и поднял голову, словно охотничий пес, почуявший добычу. Потом он поднялся на ноги и направился в сторону собранных в одно место раненых и пострадавших. Странное дело, никто из полицейских не задержал его, не спросил, что он тут делает. Он двигался, словно невидимый, никто не обращал на него никакого внимания. Или они были слишком заняты своим делом? Или он снова пустил в ход хета-и?

Его движения были методичны и неторопливы. Наконец, он подошел к тому месту, где Дженни возилась с молоденькой девушкой, получившей серьезные ожоги. Остановившись за ее спиной, он задумчиво следил за ее работой. Неожиданно он повернулся и необъяснимым образом нашел в толпе глаза Кроукера. На какую-то долю секунды окружающий мир перестал существовать для Кроукера. На губах Хейтора появилась загадочная улыбка, и он снова повернулся к Дженни.

Кроукер стал отчаянно продираться вперед, но толпа стиснула его со всех сторон, не давая продвинуться ни на метр.

Он не сводил глаз с Хейтора, неподвижно стоявшего за спиной Дженни. В отблесках пожара его вьющиеся медно-рыжие волосы были похожи на языки пламени. Кроукер закричал, пытаясь привлечь внимание Дженни, но все было напрасно. Тем временем Хейтор уже положил руку сзади на шею Дженни. Странное дело, никто вокруг не замечал его и не собирался помешать ему совершить грязное дело. Это была месть Хейтора. Он хотел убить Дженни на глазах у Кроукера. Правая рука Хейтора уже коснулась ее шеи. Левой, казалось, он хотел погладить ее по голове. В этот момент Дженни обернулась и посмотрела в его разбитое лицо. Этого он и хотел. Его янтарные глаза уставились в зеленые глаза Дженни, и она вся оцепенела. Кроукер продолжал отчаянную борьбу с толпой, не желавшей пропустить его к Дженни, которая погибала у него на глазах, и никто не мог помочь ей.

— Нет! — кричал он. — Нет!

В этот момент Антонио, появившийся, как и Хейтор, ниоткуда, взял брата за руки. Хейтор резко обернулся и что-то злобно прорычал. Но Антонио твердо покачал головой. Его тело заметно напряглось, и Хейтор отпустил Дженни.

Наконец, Кроукеру удалось вырваться из толпы, но братьев Бонита уже не было видно, они бесследно исчезли в толпе. Кроукер шагнул было к Дженни, но тут же дорогу ему преградили двое полицейских.

— Извини, парень, — сказал один. — Но туда нельзя.

— Отойдите в сторонку, сэр, — сказал второй. — Ранеными занимаются медики.

Кроукер все же двинулся вперед, к Дженни, но полицейский тут же схватил его за плечо.

— Я же сказал, вам туда нельзя. — Его рука легла на револьвер.

Кроукер остановился, через плечо полицейского глядя на Дженни. Он увидел, как она склонилась над тяжелораненым, которого принесли на носилках санитары. Это был Майер. Подбежавшие спасатели подняли носилки и, сопровождаемые полицейскими, расчищавшими дорогу, понесли Майера к машине «скорой помощи». Рядом с носилками шла Дженни, не переставая хлопотать над раненым. Носилки задвинули в машину, туда же забралась Дженни, водитель включил сирену, и машина рванулась с места, увозя раненого в ближайшую больницу.

Кроукер облегченно вздохнул. Дженни была спасена, во всяком случае, от Хейтора. Он стал отступать назад. Меньше всего ему сейчас хотелось конфликтовать с полицией.

— Эй, постой! — вдруг сказал первый полицейский. — Кажется, я где-то уже видел этого парня. Рей, это не его фотографию мы получили по срочной связи пару часов назад?

— Ты думаешь, это он? — Рей стал расстегивать кобуру. Но не успел он вытащить свой револьвер, как Кроукер уже скрылся в толпе.

— Эй, ты! Стой! Остановись! — неслось ему вслед.

Тем временем он благополучно добрался до своей машины, завел мотор и уехал с места происшествия.

Гоня машину прочь от взорванного ресторана, он достал свой сотовый телефон и набрал нужный номер. Услышав знакомый голос, он невольно обрадовался. Однажды Каменное Дерево сказал ему: «Когда дело касается людей, нужно забыть о гневе, неприязни и страхе. Эти чувства всегда путают разум, мешают правильно оценить ситуацию и предпринять адекватные действия».

— Привет, Бенни! Я по тебе чертовски соскучился!

— Льюис?

— Послушай, нам надо поговорить насчет того, что произошло между нами там, в больнице, — сказал Кроукер, обгоняя «форд».

— А что случилось, почему тебе вдруг приспичило поговорить об этом?

— Многое случилось, — сказал Кроукер. — Во-первых, меня ищут полиция и ФБР.

— Что ты сказал? — В голосе Бенни прозвучало искреннее удивление. А может, Кроукеру это лишь показалось?

— Во-вторых, я теперь знаю, зачем тебе понадобился мой катер. Бенни, тебе удалось заполучить их?

— Что заполучить? — насторожился Бенни.

— Кости, Бенни.

— Кости? Что за чертовщина?

— Не надо водить меня за нос. Кости твоего деда! Ведь вся эта кровавая война между тобой и братьями Бонита разгорелась именно из-за них, так? Они убили Хумаиту, они же украли его кости после кремации. А ты все это время стремился отобрать эти кости у Хейтора и Антонио. Так?

— Да ты спятил! С чего это я должен портить себе жизнь из-за какой-то кучки обгорелых костей?

— Да с того, что вся сила хета-и, которой владел твой дед, теперь заключена именно в его костях.

Молчание было ответом на его слова.

Наконец, Бенни сказал:

— Кто это тебе рассказал?

— Те, кто, по твоему мнению, не должен был рассказывать мне об этом.

Некоторое время в трубке было слышно лишь дыхание Бенни. Потом он сказал:

— Ты прав, амиго, нам действительно надо поговорить и как можно скорее. Где ты сейчас?

Кроукер назвал ему улицу, по которой проезжал в тот момент.

— Отлично! — сказал Бенни. — Я сейчас в национальном парке Эверглейдс. Совсем недалеко, на острове Фламинго. Скорее тащи свою задницу сюда, да смотри не приведи за собой хвост!

— Не волнуйся, — улыбнулся Кроукер. — Я не делаю таких ошибок, особенно теперь, когда мне в спину дышит ФБР.

— Ну смотри! — сурово сказал Бенни. — От этого зависит теперь и моя, и твоя жизнь.

2

Залив полный бак, Кроукер отправился в национальный парк. По обеим сторонам шоссе светились неоновые вывески маленьких семейных ресторанчиков, зазывая туристов, направляющихся в национальный парк. Однако уже через полмили признаки цивилизации стали пропадать. Домов и огней становилось все меньше, зато появились барачные поселки эмигрантов, занятых сезонными полевыми работами. Еще три мили, и он был в национальном парке.

Остров Фламинго находился в самой южной части парка. Это был настоящий рай для натуралистов и рыбаков. На двести квадратных миль вокруг простирались мангровые заросли, прорезанные многочисленными каналами и протоками, по которым можно было выбраться в океан.

Всю дорогу Кроукер тревожно поглядывал в зеркало заднего вида. На шоссе было довольно много машин, но ни одной полицейской. И все же Кроукер пару раз совершал неожиданные маневры — просто так, на всякий случай, параноиком он не был.

Машин становилось все меньше, и вскоре Кроукер мчался по шоссе в полном одиночестве. Фары освещали ровную влажную поверхность шоссе. Через некоторое время Кроукер заметил позади себя яркий свет фар и решил съехать на обочину. Он заглушил двигатель и выключил фары. Из-за поворота показался темный грузовик, весь заляпанный грязью. Замедлив ход, он остановился рядом с машиной Кроукера.

Он напрягся, ожидая дальнейшего развития событий. Открылась водительская дверца. Из грузовика выпрыгнул мужчина в джинсах, пыльных сапогах и потрепанной ковбойской шляпе. На бедре у него болтался пистолет. Подойдя к машине Кроукера, он заглянул в открытое окошко.

— Привет!

— Добрый вечер.

Наступила неловкая пауза. Мужчина молча жевал табак, внимательно разглядывая салон, словно надеялся найти контрабанду.

— С машиной все в порядке? Может, нужна помощь?

— Все в полном порядке, — улыбнулся Кроукер. — Просто я целый день провел за рулем, устал и решил немного отдохнуть.

Мужчина мрачно кивнул.

— Мудрое решение. Плохо, если заснешь за рулем, особенно здесь. Запросто перевернешься, и никто не придет тебе на помощь. Далеко еще ехать-то?

— До туристического центра. Нужно забрать подружку. — Кроукер изо всех сил старался выглядеть рубахой-парнем, глуповатым и безобидным. — Мы с ней повздорили пару дней назад.

Наступила еще одна неловкая пауза. Мужчина, ничуть не стесняясь, разглядывал Кроукера и жевал свой табак. По его каменному лицу нельзя было догадаться, о чем он думал в тот момент.

— А я бы не стал возвращаться, — проговорил он, наконец, лениво сплевывая коричневую массу себе под ноги.

— Да я и сам уже передумал, — улыбнулся Кроукер.

Мужчина снова мрачно кивнул и побрел назад к своему грузовику. Кроукер не спускал с него глаз, пока тот заводил двигатель и трогал грузовик с места. Проехав с полмили, грузовик свернул на боковую дорогу и вскоре вовсе исчез из виду.

Дальнейшее путешествие до острова Фламинго прошло без особых приключений. Когда Кроукер въехал на территорию туристического центра национального парка Эверглейдс, принялся моросить мелкий дождик. Он медленно проехал мимо ряда небольших жилых домиков, выстроенных еще в пятидесятых годах, мимо небольшого ресторанчика, давно закрытого на ночь, потом пересек пустую автостоянку и осторожно спустился по бетонной дорожке к пристани. На будке лодочника горел одинокий фонарь. Еще один, такой же, горел у дальнего конца пристани, где были привязаны лодки и катера, которые днем выдавались напрокат всем желающим. Они были с небольшой осадкой, так как вода в каналах и протоках была мелкой — от одного до пяти футов. Пейзаж был почти пасторальный. Неудивительно, что Каменное Дерево предпочитал жить именно здесь, в этой заповедной глуши.

Как только он вышел из машины, от стены будки лодочника отделилась темная фигура. Фонарь осветил лицо Бенни. Он был одет во все черное, что делало его похожим на того агента АКСК, который пытался расправиться с Кроукером на недостроенном мосту. В левой руке он держал бинокль ночного видения.

— Ну, скажу я тебе, не ожидал такого поворота! — проговорил он.

— Заткнись, — с ласковой грубостью ответил Кроукер.

— Все, молчу. — Бенни достал сигару, хотя вряд ли ему удалось бы закурить при таком ветре и все усиливавшемся дожде. — Знаешь, я на тебя не в обиде... Ты был в таком странном состоянии...

— Это что же? Приветственная речь? — улыбнулся Кроукер.

Бенни рассмеялся, держа в зубах незажженную сигару.

— Ты слишком вспыльчив. Ты уверен, что в тебе нет латиноамериканской крови? Темперамент у тебя явно не англосаксонский!

— Хватит болтать. Дело очень серьезное, мне и так уже здорово досталось.

Дождевые капли падали Кроукеру за воротник и стекали по спине, словно капельки пота.

— Ты же знал Майера, подлец ты этакий! Ты знал, что он вынудил меня согласиться на убийство Барбасены, и палец о палец не ударил, чтобы помочь мне. Потому что ты тоже хотел смерти Барбасены!

— Это зачем же?

— Твоим наставником в Асунсьоне был Хавьер Маркеза. Барбасена женился на его дочери, а потом убил ее.

— Да, знание — сила! Верно, амиго? — Казалось, Бенни вовсе не удивился словам Кроукера. — Все верно, я жаждал его смерти, но никак не мог найти способ осуществить эту мечту. Слишком быстро он стал недосягаемым.

— Сегодня ночью твоя мечта осуществилась. Барбасена мертв. Когда он наслаждался рисом и овощами в вегетарианском ресторане, там взорвалась подложенная Хейтором бомба.

— Наконец-то! — На лице Бенни появилось блаженное выражение, какое бывает, когда стихает долго мучившая боль. — Слава Богу, ты остался жив и невредим!

— Помилуй, Бенни. — Кроукер поднял воротник. — Ведь ты подставил меня! Ты работаешь на федеральное правительство?

Лицо Бенни вновь посерьезнело.

— Я никогда бы не поступил так с тобой, ведь мы друзья!

— Должно быть, у тебя весьма оригинальное представление о дружбе!

— Вполне возможно. Честно говоря, у меня никогда еще не было настоящего друга, такого, как ты.

Они молча уставились друг на друга. За спиной Кроукера тихо урчал мотор его машины.

— Я видел документы, свидетельствующие о том, что некий агент руководит сверхсекретной мексиканской операцией, вооружая и обучая повстанцев в Мексике для совершения политического переворота в стране. Его кодовое имя Серо. — Кроукер увидел, как у Бенни широко раскрылись глаза, и кивнул. — Да-да, именно Серо. Эстрелла Лейес рассказала мне, что в детстве этим именем звал тебя твой дед.

— Зря она это сделала, — помрачнел Бенни. — Это имя должно было навсегда остаться между мной и Хумаитой...

— Теперь ты понимаешь меня? — словно не слыша, продолжал Кроукер. — Тогда, при встрече с тигровой акулой, мы спасли друг другу жизнь. Потом мы вместе похоронили Соню. Я целиком и полностью доверился тебе, а это святое... может, самое святое чувство, какое только бывает между людьми. Но ты солгал мне! Ты воспользовался нашей дружбой в своих целях! Так почему я должен тебе верить?

— Потому что я верю тебе, Льюис.

— Что за чертовщина? Бенни, скажи мне прямо, это твои данные я видел на дискете с секретной правительственной информацией? Или компьютер обманул меня? Вся эта операция, словно хорошо смазанный механизм, работает день и ночь, неуклонно приближая тот день, когда отдельные круги внутри федерального правительства США и их крупные деловые партнеры возьмут в свои руки фактическое руководство Мексикой в целях собственного финансового процветания. Подобная крупномасштабная операция требует огромной подготовительной работы, не говоря уже о значительных долгосрочных финансовых вливаниях. Однако этого мало, если дело касается Латинской Америки. Тут, помимо всего прочего, нужно обладать специальной технологией, так сказать, «ноу-хау». Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать, Бенни? Связи, связи и еще раз связи! Ничто не делается в Латинской Америке без нужных связей. А это и есть твой бизнес, не так ли?

— Может, и так, амиго, но неужели ты думаешь, что я такой единственный и неповторимый, и что, кроме меня, больше нет никого, кто мог бы этим заняться?

Ветер все усиливался, лодки беспокойно качались на волнах у причала. Внезапно хлынул настоящий ливень.

Поскольку Кроукер так и не ответил, Бенни решил попробовать иную тактику.

— Что же касается всех тех, о ком я тебе никогда не говорил... Я имею в виду Эстреллу и Майера...

— Они мертвы, Бенни. Все. Впрочем, возможно, за исключением Майера, который если и жив еще, то жалеет, что не умер сразу.

Кроукер внезапно нанес Бенни сокрушительный удар в челюсть. Он был опытным бойцом, и Бенни даже не успел заметить просвистевший в воздухе кулак. Сигара вылетела у него изо рта, и он грузно повалился на бетонную пристань.

— Вот это да! — Бенни сел, схватившись рукой за челюсть. Казалось, он был искренне изумлен.

— Тупица! — закричал Кроукер. — Ты только посмотри, что ты натворил, затеяв эту кровавую игру с братьями Бонита! Сначала погибла Соня, потом Вонда Шеперд, а теперь еще и Эстрелла, ее муж Пабло и Майер! Все, все они мертвы!

Бенни озабоченно ощупывал языком зубы. Кроукеру хотелось, чтобы хоть один из них оказался выбитым.

— Впрочем, тебе до этого нет никакого дела, — зло проговорил Кроукер. — Ты сам признался, что у тебя никогда не было настоящих друзей.

— Кроме тебя, амиго...

— Не смей называть меня так! — Кроукер выхватил из кармана камень духов и показал его Бенни. — Скажу тебе откровенно, Бенни, я был крайне тронут, когда ты дал мне камень духов, который принадлежал твоему деду. А теперь я ума не приложу, зачем ты это сделал. Может, таким образом ты хотел купить мое согласие отправиться вместе с тобой на моем катере в полуночный рейд? Зачем я был нужен тебе, Бенни? Ты хотел, чтобы я доставил тебя к месту свидания, где ты забрал бы кости? — Он протянул руку, чтобы Бенни взял свой камень духов. — И где же они, кости Хумаиты?

Бенни встал на ноги.

— Не надо размахивать камнем. Если он случайно попадет в плохие руки... Ни я, ни ты не владеем искусством исцелять, а вот если камень попадет в руки Антонио или Хейтора Бонита, которые овладеют всеми секретами, которые мой дед вложил в этот камень...

Кроукер задумчиво покатал гладкий камень в пальцах. Он вспомнил, как с его помощью Рейчел вышла из состояния комы, как он заставил Хейтора говорить правду.

— Возьми его, Бенни. Мне он больше не нужен.

Но Бенни лишь покачал головой.

— Это подарок, а подарки никогда не возвращают. Иначе этот камень станет орудием зла.

— Ну и упрямый же ты, сукин сын!

Неожиданно Бенни вздрогнул, и Кроукер тревожно обернулся. На территорию туристического центра въезжала машина, видны были только ее фары.

— Бог свидетель, Льюис, я предупреждал тебя, что наши жизни окажутся в опасности, если ты приведешь за собой хвост.

— Даю тебе честное слово, за мной не было никакого хвоста, — сказал Кроукер.

Фары неизвестной машины приближались к пристани.

— Да? — Бенни швырнул свой бинокль Кроукеру. — Тогда скажи мне, что ты там видишь.

Кроукер поднес к глазам бинокль ночного видения и увидел приближавшийся к пристани светлый автофургон.

— Черт побери! Это братья Бонита! Но как они узнали...

Он сунул бинокль Бенни, упал на колени, заглянул под машину и, увидев маленькую коробочку на днище автомобиля, крепко выругался.

— Что там, амиго?

Кроукер легко поднялся.

— Система самонаведения, прикреплена к днищу машины.

— Весьма остроумно, — сказал Бенни.

Тем временем автофургон уже показался из-за последнего поворота дороги к пристани.

— Черт бы их побрал! — пробормотал Кроукер и, схватив Бенни за руку, бегом потащил его к лодкам.

— Сюда! — Бенни показал на темно-зеленую моторную лодку и стал поспешно отвязывать ее. — Я только что приплыл на ней.

Одним прыжком Кроукер оказался у руля. Ключи болтались в замке зажигания, и Кроукер мгновенно завел двигатель. Когда Бенни, наконец, отвязал кормовой конец, белый автофургон уже двигался через автостоянку.

— Готово! — заорал Бенни.

Заскрипели тормоза, и автофургон остановился вплотную к машине Кроукера. Из кабины выпрыгнул Антонио, а вслед за ним и Хейтор.

Кроукер уже выводил лодку прочь от причала, в открытое море. Двигатель быстро набирал обороты, и за кормой появился белый пенный след.

— Теперь вам не уйти! — злобно закричал им вслед Антонио. — Серо, ты слышишь меня?

Кроукер обернулся, не веря своим ушам. Значит, братьям Бонита было известно имя, которым звал Бенни его дед! Еще несколько минут назад Кроукер был почти уверен, что Бенни руководит сверхсекретной операцией АКСК, а теперь он уже был уверен в обратном — в том, что Антонио и Хейтор просто подставили Бенни.

— Сумасшедший! — воскликнул Бенни. — Что это он задумал?

Хейтор мчался по пристани параллельно уходившей в открытое море лодке. Он бежал очень быстро и не собирался останавливаться, хотя добежал уже почти до конца пристани.

Кроукер увидел, как Антонио вытянул правую руку в сторону лодки. Он был похож на Моисея, перед которым расступилось Красное море.

— Хейтор хочет достать нас, — сказал Кроукер.

Лодка находилась посередине довольно узкого канала, где не было места для маневра. И в этот момент Хейтор прыгнул вперед, оттолкнувшись от пирса.

Антонио раскрыл ладонь протянутой руки, на ней лежал камень духов. Он стал произносить заклинание, ветер срывал слова с его губ.

Хейтор широко расставил руки. Казалось, он летел над водой, поддерживаемый сильным ветром. Неужели это была магия Антонио?

В нарушение всех законов физики Хейтор приземлился на нос лодки, однако башмаки его скользнули по гладкой поверхности, и он свалился на палубу.

Бенни бросился на него с криком: «Подлец!» — и ударил его под ребра.

Кроукер одним глазом следил за изгибами узкого канала, а другим смотрел на пристань, где Антонио, еще выше подняв руку, продолжал свои заклинания.

Кроукер выхватил из кармана камень духов Хумаиты.

— Бенни, берегись! — закричал он. — Отойди от Хейтора!

Но Бенни его не слышал.

— Сукин сын! — Он плюнул на Хейтора и снова ударил его.

В этот момент неожиданно сильный порыв ветра качнул лодку. Не ожидавший этого Бенни покачнулся, и Хейтор, улучив минуту, лягнул его ногой в пах.

Задыхаясь от боли, Бенни согнулся пополам. Кроукер заметил блеск скальпеля в руке Хейтора и закричал:

— Бенни! Лови!

Бенни обернулся на крик Кроукера, и он кинул ему камень духов. Бенни протянул руку, чтобы поймать камень, но Хейтор оказался проворнее. Левой рукой он сумел перехватить брошенный Кроукером камень духов. Мгновенная яркая вспышка осветила его лицо, и он захохотал.

Бенни снова набросился на него с кулаками, но на этот раз Хейтор легко парировал его удары. Зажав в руке камень, он прижал его к шее Бенни, и тот упал, словно подкошенный. Хейтор сел на поверженного врага верхом, и в руке его зловеще блеснуло лезвие скальпеля.

Кроукеру ничего не оставалось делать, как заглушить мотор и броситься на помощь Бенни. Перед его мысленным взором предстал Майер, в боку которого торчал скальпель Хейтора. Тогда, у ресторана, Кроукер не сумел спасти адвоката. Неужели и теперь ему не удастся спасти друга?

Он с такой силой налетел на Хейтора, что у того дрогнула рука, державшая скальпель. Вместо того чтобы перерезать Бенни горло, скальпель вскользь коснулся его груди, вспоров большую грудную мышцу. Бенни завопил от боли. От сильного толчка Хейтор отлетел в сторону, к борту лодки. Не давая ему опомниться, Кроукер изо всех сил ударил его локтем в висок, и тот скрючился от боли.

Камень духов выпал из его руки и покатился по палубе. Кроукер попытался поймать его, вытянувшись всем телом. Это было страшной ошибкой. Кроукер понял это, как только осознал всю уязвимость и беззащитность своего открытого тела. Сначала надо было расправиться с Хейтором, а уж потом беспокоиться о камне духов. Но что сделано, то сделано. Хейтор ударил его коленом в поясницу. Из глаз Кроукера посыпались искры, и лишь чудом ему удалось уклониться от скальпеля. Однако Хейтор не собирался оставлять его в покое. Подобрав камень духов, он ударил Кроукера в челюсть. Оглушенный и ослепленный, Кроукер почувствовал, как впадает в странное летаргическое состояние. Несколько лет назад он ездил в горы Монтаны, чтобы поохотиться на лосей. Тогда он чуть не замерз до смерти. Сейчас он испытывал похожее чувство заторможенности и оцепенения, когда каждое движение вызывает отвращение.

Немигающими глазами он безучастно смотрел, как Хейтор медленно разжимает руку, которой только что ударил Кроукера. На ладони оказался камень духов Хумаиты.

Склонив над Кроукером свое забинтованное лицо, он спросил:

— Ну, теперь ты понимаешь, как действует этот камень? Теперь я поймал твою душу, и ты никуда от меня не денешься. Теперь ты мой, понял? И я сделаю с тобой все, что только захочу. — Он присел на корточки перед Кроукером и продолжал: — Мне снился вещий сон. Я чувствовал запах мангровых зарослей, чувствовал, как по моему лицу стекают дождевые капли, и даже явственно ощущал причиненную тобой боль. И тогда я воспользовался скальпелем, чтобы узнать тайну жизни и смерти!

Зловеще улыбавшийся Хейтор был сейчас похож на фонарь из полой тыквы с прорезанными отверстиями глаз и рта.

— Во сне я держал в руках твою окровавленную голову!

Почти торжественно он прижал камень духов Кроукеру ко лбу, другой рукой подобрав оброненный на палубу скальпель.

— Я хочу, чтобы ты во всех подробностях почувствовал приближение смерти, — сказал Хейтор. — Больше тебе уже ничего не нужно ни чувствовать, ни знать. — Он приставил лезвие скальпеля к горлу Кроукера. — Твоя смерть все ближе и ближе. Ты видишь ее? Да, конечно, видишь, вот она!

Хейтор взмахнул скальпелем, и в то же мгновение раздался выстрел. Он упал на палубу рядом с Кроукером, из раны на плече хлынула кровь. Кроукер медленно перевел взгляд с Хейтора на Бенни, державшего в руках короткоствольный пистолет двадцать второго калибра. Прицелившись, Бенни выстрелил еще раз, но не попал в Хейтора, который уже успел перевалиться через борт лодки и исчезнуть в мелкой воде канала.

Совершенно обессилевший, Бенни выронил пистолет из рук, он с грохотом покатился по палубе.

— Как ты, амиго? — тихо и хрипло спросил он.

Кроукер медленно закрыл и снова открыл глаза. Неестественное оцепенение покидало его тело. Через несколько секунд он сумел подняться на ноги и, шатаясь, добрести до Бенни. Кроукер осмотрел его рану, она была довольно глубокой. Бенни лежал в луже крови.

— Плохо мое дело, да, Льюис?

— Не волнуйся, Бенни.

Кроукер, как смог, перевязал его рану. Сначала стальными когтями он разорвал свою рубашку на полоски, потом туго забинтовал грудь Бенни. Сейчас нужно было во что бы то ни стало остановить кровотечение.

— Действительно, почему я должен волноваться? — попробовал засмеяться Бенни, но тут же задохнулся от боли. — Я смертельно ранен, наша лодка находится черт знает где...

— Замолчи! — коротко приказал Кроукер.

— Вот опять я вынужден глотать твои оскорбления... Впрочем, что еще мне остается делать при таких обстоятельствах.

Бенни снова скривился от боли.

— Нет, я не стану волноваться. Я знаю, что мы не можем вернуться к причалу — там нас ждет Антонио. А ведь где-то рядом, словно акула, плавает Хейтор.

— Забудь о Хейторе. Он истекает кровью, и сейчас к нему сплывутся все крокодилы в радиусе пяти миль.

— Так значит, ты все еще не понял, кто такие братья Бонита, амиго? Да они сами едят крокодилов за чаем! К тому же у Хейтора теперь есть камень духов Хумаиты...

Кроукер посветил на палубу карманным фонариком — камня духов нигде не было видно. Он поднялся на ноги, сейчас было не время заниматься поисками камня. Кроукер пошел на корму. Лодка дрейфовала по каналу между мангровых зарослей. Он завел двигатель, и лодка послушно двинулась вперед.

Вскоре вокруг них были лишь мангровые заросли, темная вода и ночные хищники.

Бенни попытался сесть, однако, застонав от боли, снова плюхнулся в лужу собственной крови.

— Куда это мы плывем, амиго? Даже если ты знаешь место, где мы сможем спрятаться до утра, вряд ли стоит везти меня туда. К утру я уже буду мертв.

— Замолчи и не двигайся. Ты и так потерял много крови.

— Я не могу не говорить, Льюис. Если я замолчу, то стану думать о смерти...

— Ничего с тобой не случится, — сердито сказал Кроукер. — Для этого ты слишком большая сволочь!

— Увы, сволочь тоже может умереть. — Бенни снова попытался засмеяться, но только закашлялся и застонал.

Кроукеру не понравился его кашель. Уж не задел ли скальпель легкое? Усилием воли он заставил себя сконцентрироваться на управлении лодкой. Ночью да еще на большой скорости можно было запросто сбиться с пути.

Бенни тяжело дышал, словно только что пробежал марафонскую дистанцию, но продолжал рассказывать анекдоты и шутить по поводу своей близкой и неминуемой кончины. Очередной приступ кашля кончился тем, что он стал харкать кровью.

В этот момент Кроукер увидел, наконец, перевернутый вверх корнями старый платан, и тут же повернул лодку в боковую протоку. В воздухе стоял тяжелый аромат мангровых зарослей.

Бенни огляделся.

— Где это мы? — слабым голосом спросил он.

Кроукер заглушил двигатель, и лодка стала плыть дальше по инерции.

— Мы дома, — он выпрыгнул на берег и подтянул лодку, — если ты семинол, умеющий разговаривать с рыбами и птицами.

— Это как в мультфильмах Уолта Диснея, что ли? — слабо усмехнулся Бенни.

Кроукер тем временем привязал лодку к дереву и спрыгнул в нее, чтобы помочь Бенни выбраться на берег.

3

Поговаривали, что Каменное Дерево дружит с духами. Этим слухам верили и рыбаки, и проводники национального парка, то есть люди, вовсе не склонные к полетам фантазии. Каменное Дерево говорил, что поселился здесь потому, что именно в этом месте находился центр всего мира.

— Здесь, в центре мира, я слушаю, — сказал он Кроукеру при их первой встрече.

— И что же ты слышишь? — полюбопытствовал Кроукер.

— Все, — коротко ответил Каменное Дерево.

Именно в тот момент Кроукер захотел, чтобы его проводником стал Каменное Дерево.

Дни шли за днями, постепенно они сблизились, и тогда Кроукер смог по достоинству оценить своего нового друга.

Каменное Дерево был довольно одинок. Люди побаивались его, хотя не могли объяснить причину этого страха. Вряд ли ему это нравилось, но зато служило надежной защитой от праздного любопытства.

Каменное Дерево жил в хижине из грубо отесанного дерева на крошечном островке, со всех сторон окруженном красными мангровыми зарослями, пустившими корни прямо в воду. Пробраться сквозь эти заросли было совершенно невозможно, поэтому его хижина была защищена от непрошеного вторжения, словно средневековый замок. Лишь узенький перешеек соединял его крошечный островок с «континентом».

С каждым шагом тело Бенни становилось все тяжелее. Под его весом Кроукер согнулся, словно восьмидесятилетний старик, замученный артритом. Возле манзаниллы он, как всегда, повернул направо. Все дерево было усыпано маленькими зелеными плодами, похожими на яблочки. Они выглядели весьма аппетитно, но на самом деле были едкими, как щелок. Понс дель Рей, испанский путешественник и натуралист, умер в страшных муках, съев всего одно такое яблочко. В раннем детстве Каменное Дерево сделал то же самое, долго болел, но, к всеобщему удивлению, не умер. Именно после этого происшествия отец дал ему имя Каменное Дерево.

Впереди Кроукер заметил слабое движение и замер на месте. Из высокой травы выполз Джой посмотреть, кто осмелился вторгнуться на его территорию. Этот восьмифутовый питон по имени Джой уже давно жил с Каменным Деревом.

Опустившись на колени, Кроукер протянул вперед свою биомеханическую руку. Джой обнюхал ее своим тонким раздвоенным языком, потом он забрался по руке Кроукера ему на плечо и коснулся языком щеки.

— Бенни, — проговорил Кроукер, — все в порядке, мы пришли.

Но ответа не последовало. Бенни потерял сознание, пока Кроукер нес его от лодки до хижины Каменного Дерева.

Выпрямившись, Кроукер тихонько засвистел и бесшумно поднялся по замшелым ступенькам хижины. Дверь открылась, и в проеме показалась высокая и чрезвычайно худая мужская фигура.

— Я ждал тебя, — сказал Каменное Дерево. — Все уже готово.

Кроукер не удивился его словам. Каменное Дерево знал очень многое, чего не знали остальные. Кроукер осторожно внес Бенни в хижину и положил его на пол. Каменное Дерево сказал:

— Джой помнит приключения прошлого. Он всегда рад старым друзьям.

Такова была его манера приветствовать друзей.

— Рад снова оказаться в твоем доме, — улыбнулся в ответ Кроукер.

Каменное Дерево медленно кивнул:

— Настало твое время, Шагающий Ибис.

Кроукер получил это имя, когда Каменное Дерево впервые увидел, как из кончика его биомеханического пальца выдвигается стальной коготь. Тогда Каменное Дерево сказал, что коготь похож на длинный, как игла, клюв ибиса, которым он ловит рыбу.

Каменное Дерево принялся за дело, а Кроукер устроился в углу, наблюдая за ним. Каменное Дерево был высоким, как все мужчины индейского племени калюза, рост которых часто достигал семи футов. У него были проницательные очень светлые глаза, длинные седые волосы были стянуты на лбу вышитой бисером полоской оленьей кожи. У него было особенное чувство юмора, какое Кроукер больше не встречал ни у кого. Несмотря на то что Каменное Дерево жил почти отшельником, у него был очень широкий кругозор и пытливый ум исследователя. Кроукера всегда интересовало, откуда ему становятся известны в подробностях все значительные события, происходящие на земном шаре. Возможно, эти новости приносили ему коршуны, бакланы, цапли или птицы-фрегаты, в изобилии гнездившиеся рядом с его хижиной.

Он прижал свою левую высохшую руку ко лбу Бенни. Его рука была изуродована не от рождения. Однажды к нему пришел молодой человек в последней стадии рака. Каменное Дерево исцелил его, но в процессе лечения принял смертельную болезнь на себя.

«Я сам видел, как моя рука высыхала и деформировалась по мере того, как шел процесс исцеления, — рассказывал он Кроукеру. — Боль бывает разная. И это очень удивляет людей. А почему? Ведь любовь тоже бывает разная! Это была хорошая боль, я рад, что мне довелось испытать ее».

Правой рукой он взял большой пучок сухого шалфея и положил его в плоский сосуд с раскаленными добела углями. Повалил густой молочно-зеленый дым. Каменное Дерево стал зачерпывать дым горстями, как если бы это была жидкость, и «омывать» им тело Бенни до тех пор, пока весь шалфей не сгорел. Потом двумя пальцами, длинными и худыми, он взял из сосуда уголек и положил его на грудь Бенни поверх повязки.

Кроукер и прежде видел, как Каменное Дерево брал угли голыми руками, поэтому не удивился. Стало так жарко, что Кроукер вспотел. Заметив это, Каменное Дерево улыбнулся и сказал:

— Этот жар тебе знаком.

Кроукер тут же вспомнил, как однажды Каменное Дерево спас его от мучительной смерти после змеиного укуса. Такой жар исходил и от камней духов народа гварани, его исцеляющий эффект трудно было объяснить.

Тем временем уголь прожег насквозь слои пропитанной кровью ткани и коснулся открытой раны. Однако Бенни даже не шевельнулся и не вскрикнул. Он даже не открыл глаза. Жар все нарастал, словно они оказались внутри раскаленной духовки.

Каменное Дерево взял три когтя пантеры, огромных и зловеще искривленных. Один за другим он вонзил их в Бенни — по одному в каждую щеку, а третий в грудь рядом с раскаленным углем.

Через несколько секунд из-под когтей началась сочиться черная жидкость. Каменное Дерево собрал ее в сосуд с углями. Когда жидкость перестала течь, Каменное Дерево осторожно вручил сосуд Кроукеру и сказал:

— Выйди из хижины и найди свободное от растительности местечко. Выкопай руками ямку и закопай там этот сосуд. Смотри, чтобы ни одна капля не попала тебе на кожу.

Кроукер сделал так, как велел ему Каменное Дерево. Когда он вернулся в хижину, кровотечение у Бенни уже прекратилось. Его лицо приняло спокойное, умиротворенное выражение, дыхание было ровным и глубоким. Каменное Дерево сидел у жаровни, помешивая суп в железном котелке. Аппетитный аромат корнеплодов и трав наполнял хижину.

— Твой друг спит, — сказал Каменное Дерево. — Пора нам позаботиться и о себе.

Они уселись перед жаровней и принялись за трапезу, которая, помимо супа, состояла из жареной рыбы, тушеных овощей и сушеных фруктов. Каменное Дерево ел так мало, что Кроукер решил, что он уже пообедал раньше и теперь просто из вежливости составлял ему компанию. Оба молчали, слушая шорох ночных насекомых, верещание древесных лягушек, крики и рычание мелких хищников, вышедших на ночную охоту, плеск воды и шум ветра, шелест листьев платана и ямайского кизила. Все эти звуки время от времени перекрывал шум тропического ливня.

Кроукер ел медленно. Обычно трапезы были определенного рода ритуалом и сопровождались оживленной беседой. Однако на этот раз Каменное Дерево не стал рассказывать своих занимательных и весьма поучительных историй. Вместо этого он задумчиво произнес:

— Сегодня вечером ты пришел в мой дом, Шагающий Ибис. Ты принес раненого друга. Смерть идет за тобой по пятам. Внутри тебя назревают серьезные перемены.

Протянув свою высохшую левую руку, он коснулся ею лба Кроукера, как прежде сделал это с Бенни. Ладонь была сухой и прохладной, словно старое дерево.

— Ты знаешь, что имеют в виду люди, когда говорят, что я дружу с духами?

— Ты знаешь то, чего не знают они, — сказал Кроукер. — Тебе известно, откуда подуют ветры, когда начнется шторм и какой силы он будет. Ты заранее знал, что я приду к тебе. Ты умеешь разговаривать с животными, тебе открыты все секреты природы!

Каменное Дерево согласно кивал, но лицо его мрачнело.

— То, что ты сказал, верно, но ты не сказал главного — я общаюсь с теми, кто уже ушел из этого мира.

Он отложил в сторону свою миску.

— Сегодня я увидел тебя на пороге моей хижины. Я понял, что тебя вынудило прийти ко мне. В твоих глазах я увидел грядущие серьезные перемены. Я вижу на тебе знак целителя.

Кроукер весь похолодел.

— Дед моего друга был великим целителем народа гварани. Он был «сукья».

— Да, я слышал об этих целителях, — сказал Каменное Дерево. — Они используют камни для концентрации и сохранения силы.

— Камни духов. — Кроукер вспомнил о том, что камень Хумаиты попал в руки Хейтора, и его душу наполнил страх. Он вспомнил, как испугалась Эстрелла, когда он показал ей камень Хумаиты. — Тебе что-нибудь о них известно?

Каменное Дерево покачал головой.

— Совсем немного. Говорят, что при соответствующих обстоятельствах «сукья» глотают эти камни, и тогда они становятся как боги.

— Что это значит?

Каменное Дерево пожал плечами.

— Одним прикосновением руки они могут исцелять безнадежно больных, но могут и убивать своих врагов. Это самое страшное из всех возможных превращений «сукья», потому что оно, по сути, вечно — ведь камень так и остается внутри. Однако закон Вселенной гласит — если в одном месте прибудет, то в другом — убудет. Значит, обретая такое могущество, они что-то теряют.

— Этот «сукья» был убит много лет назад, — сказал Кроукер. — Это сделали братья-близнецы, которые неотступно преследовали нас по пути к тебе. Однако еще до своей гибели он сказал моему другу, что вернется в виде акулы. Пять дней назад мы столкнулись в океане с тигровой акулой, огромной, свирепой... Мой друг был уверен, что это и был...

— Что это был Хумаита?

Кроукер осекся, ошеломленный. Некоторое время он смотрел на своего собеседника, потом спросил:

— Откуда тебе известно его имя?

Каменное Дерево улыбнулся и слегка коснулся его лба своей изуродованной рукой.

— Он сам сказал мне об этом, Шагающий Ибис. — Он нарисовал пальцем круг на лбу Кроукера. — Он здесь, внутри тебя.

— Этого не может быть! Не верю!

Каменное Дерево взял кусочек древесного угля и что-то нарисовал на полу. Кроукер посмотрел на его рисунок — это был контур человеческого глаза с двумя зрачками.

— Вот он, — сказал Каменное Дерево. — Разве не так, Шагающий Ибис?

Кроукер кивнул.

— Да, это символ Хумаиты.

— Похоже, твой друг приходит в себя. — Каменное Дерево повернулся, взял миску, выдолбленную из тыквы, и налил в нее супа.

— Покорми его. — Он протянул миску Кроукеру. — Дай ему жизнь.

И молча вышел из хижины.

Кроукер положил голову Бенни к себе на колени и стал заботливо вливать ему в рот по ложечке ароматный суп. Бенни послушно глотал. У него были воспаленные глаза, казалось, он еще не совсем проснулся. Кроукер оглядел его рану — ее покрывала корка запекшейся крови, она была аккуратнейшим образом закрыта, словно ее зашил искусный хирург.

Ветер снаружи заметно усилился. Ветки мангровых деревьев царапали стены хижины, дождь без устали барабанил по жестяной крыше. Древесные лягушки не переставали верещать, но насекомых уже не было слышно. Кроукер кормил Бенни, на его плечах уютно устроился Джой.

Вскоре миска опустела, и Кроукер отставил ее в сторону, не сводя глаз с Бенни. Он думал о Хумаите, о том, что его дух был сейчас в нем, в Кроукере. Мороз продрал его по коже. Нет, он не верил в переселение душ, такого не может быть.

Бенни медленно поднял глаза на Кроукера и удивленно уставился на уютно свернувшегося на его плечах огромного питона.

— Амиго, я сплю? — хрипло спросил он. — Что это за чертовщина?

— Это питон, его зовут Джой, он очень дружелюбен.

— Оба вы ненормальные...

— Ничуть. У него отличный характер. Кроме того, он приносит хозяину большую пользу — например, охотится на других змей, включая и карликовую гремучую змею, укус которой почти смертелен для человека.

— А на водяного щитомордника он тоже охотится? Ненавижу этих щитомордников...

— Здесь водяные змеи не водятся, — сказал Кроукер. — Вода здесь слишком соленая для них.

— О Боже, — тихо застонал Бенни и снова закрыл глаза.

Кроукер прислушался к бушевавшей за стеной буре. Похоже, она усиливалась. Словно в подтверждение его мыслям загрохотал гром.

Кроукер снова взглянул на Бенни — у переживших землетрясение или бомбежку бывает такой безучастный вид.

— Бенни, как ты себя чувствуешь?

Бенни открыл глаза.

— Ни жив, ни мертв, где-то посередине, — печально проговорил он. — Послушай, амиго, мне надо кое-что тебе сказать.

— Только не сейчас, — сказал Кроукер. — Отдохни.

— Если не сейчас, то когда же?

Кроукер промолчал.

— Не стану отрицать, я тебе солгал, — продолжил Бенни. — Но теперь все это уже в прошлом. Пойми, я был вынужден так поступить. Все, что у меня осталось после гибели моего деда, это его кости. Я боялся, что они попадут в плохие руки.

— В руки Антонио и Хейтора?

— Это было бы и вовсе катастрофой, — признался Бенни. — Тогда они завладели бы всей силой моего деда.

— Значит, кости не у них.

— Да ты что? Конечно, нет! Они бы никогда не согласились отдать их мне.

— Так у кого же эти кости? С кем ты собирался встретиться в полночь?

— С Рубиннетом.

— С Рейфом? Да ладно, придумай что-нибудь получше.

Бенни вздохнул:

— Знаешь, я совсем не удивляюсь тому, что ты мне не веришь. Я, конечно, огорчен этим, но не удивлен. Я сам в этом виноват. Бог свидетель, сейчас я говорю чистую правду.

— И почему я должен тебе верить?

Бенни попытался засмеяться, но у него ничего не получилось.

— Сам не знаю почему...

Он снова прикрыл глаза. Казалось, он старался собрать в кулак последние силы.

— Прости, друг, — тихо произнес он. — Я совершил ужасную ошибку, побоявшись довериться тебе. Но что же теперь мне делать? Неужели ты никогда не простишь меня? Неужели нет способа загладить мою вину? Плохо это или хорошо, но теперь моя жизнь в твоих руках, Льюис.

Некоторое время Кроукер молчал.

— Расскажи мне о твоих отношениях с Рейфом, — попросил он наконец.

Бенни вздохнул:

— Еще когда Рубиннет был мэром Майами, он вошел в сделку с неким колумбийцем по имени Габриэль. Этот парень решил перехитрить Рейфа, действуя через его голову, и скоро сел в тюрьму.

— Почему? — спросил Кроукер.

— Этот идиот решил воспользоваться деньгами Рейфа, чтобы заняться торговлей наркотиками. А почему бы и нет? Он уже представлял себе, как на него посыплются горы золота, какую шикарную жизнь он будет вести. — Бенни покачал головой. — Ну, в общем, этот Габриэль купил огромную немецкую овчарку и отвел ее к своему другу-ветеринару. Ветеринар вскрыл собаке брюхо, Габриэль дал ему дюжину пластиковых пакетиков с кокаином, и тот аккуратно зашил их в собачье брюхо. Когда овчарка оклемалась после наркоза, Габриэль отправил ее в Штаты.

— Ну, и что случилось дальше?

— Габриэль был новичком в этом деле, и ветеринар тоже первый раз в жизни делал подобную операцию. Они сильно перенервничали и забыли простерилизовать пакетики с наркотиком. У овчарки началось острое воспаление брюшной полости. На таможне заметили больное животное и отправили собаку к местному ветеринару. Тот сделал рентгеновский снимок и обнаружил пакетики с кокаином. Бах-трах! Габриэля прижали к ногтю. — Бенни помолчал, собираясь с силами, потом продолжил: — Рейф не знал ни о чем — по крайней мере говорил, что ему ничего не известно — он позвонил мне по телефону и попросил вмешаться в это дело. Точнее, он просил задним числом расторгнуть партнерские отношения с этим Габриэлем, потому что сам факт их сотрудничества сразу же положил бы конец его политической карьере. Однако дело Габриэля было слишком серьезным, чтобы я мог вмешаться. Колумбийские наркобароны отказались даже выслушать меня, что весьма странно, если учесть мои обширные связи. Мне даже угрожали! Мне пришлось отступить. Рейф страшно разозлился, перестал со мной разговаривать, но через пару дней появился со следующим деловым предложением: я вытаскиваю его из дерьма, а он достанет для меня кости моего деда.

Кроукер взглянул на Бенни.

— Звучит весьма сомнительно.

— Да, но соблазн для меня был слишком велик... В общем, я постарался на славу, сделал все, что было в моих силах, и даже больше, чтобы отмазать его от дерьма. Мне удалось сделать так, чтобы никому и в голову не пришло заподозрить Рейфа в каких бы то ни было связях с этим новоиспеченным наркодельцом.

— И чем же все это кончилось?

Бенни закусил губу, помолчал, потом продолжил:

— Я пришел к Рейфу за обещанным вознаграждением, а он вдруг заявил, что у него ничего не вышло с костями моего деда. Нет, как это тебе нравится? Я посмотрел ему в глаза и увидел в них правду — он просто передумал! Он получил кости моего деда, но решил не отдавать их мне! Вместо них он предложил мне щедрую денежную компенсацию за мои труды. А зачем мне его паршивые деньги? Ну, я объяснил ему, что он может засунуть свои вонючие деньги себе в задницу! Ему это не очень понравилось, я думаю... — Он хитро улыбнулся.

— Послушай, Бенни, но откуда ты узнал, что Рейф солгал тебе насчет костей твоего деда?

— Он сказал мне, что, возможно, все же сумеет достать их, но мне придется за это заплатить! Нет, ты только послушай! Я честно выполнил условия сделки, а теперь он еще и деньги потребовал от меня!

Бенни снова замолчал.

— Сегодня ночью мы должны были встретиться, но тут разыгрался этот проклятый шторм. Лодка, на которой я вышел в море, оказалась не приспособленной к плаванию в штормовую погоду, и мне пришлось вернуться на берег.

— О чем еще Рейф просил тебя?

— О посреднических услугах, о чем же еще! Он просил меня выступить посредником между ним и Хуаном Гарсией Барбасеной. Рубиннет отлично знает историю моих отношений с этим ублюдком, но все равно заставляет общаться с ним, хотя для меня это все равно что нож в сердце.

— И ты согласился?

— Согласился. Что еще мне оставалось делать? Барбасене, кажется, удалось подняться на недосягаемую высоту. Неограниченная власть помутила его рассудок, сделала его опасным и непредсказуемым. Те, кто задействовал его в своих махинациях, хотят восстановить контроль над ним. У меня сложилось такое впечатление, Льюис, что в случае неудачи они были готовы уничтожить его.

— Значит, Барбасена и ухом не повел в ответ на их предложение?

— Ну, можно сказать и так, — слабо улыбнулся Бенни. — Он послал их ко всем чертям, тем самым подписав собственный смертный приговор.

— И когда это случилось?

— В самом начале этого года.

Теперь Кроукеру многое стало ясно. Ганну было необходимо время, чтобы найти способ убрать Барбасену, не впутав в это дело АКСК.

— Люди, в махинациях которых, как ты говоришь, был задействован Барбасена, были из департамента юстиции? Человек по имени Сполдинг Ганн там тоже был?

Должно быть, Ганну очень хотелось привлечь к переговорам такого человека, как Бенни. Он имел безупречную репутацию чрезвычайно осторожного и ловкого посредника в подобных делах.

— Так вот, значит, в чем заключалось твое участие в деятельности АКСК, Бенни. Надо думать, тебя заставили поклясться в том, что ты будешь хранить тайну. Теперь я понимаю, почему ты не мог сказать мне правду.

— Да, дружище, это были люди из департамента юстиции, я видел их служебные значки. Однако имя руководителя было не Сполдинг Ганн. Во всяком случае, в его удостоверении стояло другое имя. Его звали Росс Дарлинг.

Кроукер чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Бенни, это очень важно для меня, ты можешь описать, как выглядел этот человек?

— Ну конечно. — Бенни перевел дух. — Он среднего роста и телосложения. У него тяжелая и в то же время осторожная походка, какая бывает у боксеров и борцов. Он еще не стар, но волосы у него совсем седые. Щеки красные, как у заядлого выпивохи или любителя лазить по горам. Впрочем, у него абсолютно трезвый и холодный рассудок. И еще! Глаза у него светло-голубые, словно горный лед. Могу поклясться чем угодно, Льюис, этот человек способен убить любого, кто осмелится перейти ему дорогу. Уверен, он еще в детстве потерял всякую совесть, если она, конечно, вообще у него была.

У Кроукера кровь застыла в жилах. Бенни действительно описал Росса Дарлинга. Значит, все, что рассказал ему этот человек о тайной внутренней войне между АКСК и ДИКТРИБ, было правдой, только вывернутой наизнанку. Барбасеной и мексиканской операцией руководил не АКСК, а ДИКТРИБ! И АКСК пытался помешать этому!

Значит, агенты, которых уволили из АКСК, вошли в тайный сговор с некоторыми сенаторами и бизнесменами и, прикрываясь названием маленького и тихого отдела ДИКТРИБ, реорганизовали его в соответствии со своими потребностями. Он должен был стать мозговым центром для крупномасштабной мексиканской операции, целью которой был захват контроля над мексиканским правительством!

Конечно, это Дарлинг сделал так, чтобы Кроукер не мог обратиться ни к кому из своих бывших коллег в АКСК, иначе Кроукер очень быстро узнал бы всю правду о том, что такое ДИКТРИБ. Поскольку АКСК потерял всякую связь с Кроукером и ему была неизвестна подоплека его действий, то руководство пришло к выводу, что Кроукер переметнулся на сторону ДИКТРИБ. Теперь Кроукеру стало ясно, почему тогда, на недостроенном мосту была предпринята попытка ликвидировать его.

Забавно, что именно Антонио Бонита однажды сказал Кроукеру, что все вокруг лгут ему. Все, кроме самого Антонио.

4

Каменное Дерево сидел на корточках под платаном среди кромешной тьмы и дождевых потоков. Кроукер присел на землю рядом с ним. Джой остался в хижине стеречь Бенни.

— Шторма можно не бояться. Ветер скоро утихнет, и дождь прекратится. — Каменное Дерево задумчиво покрутил в пальцах веточку с раздвоенным концом. — А вот тот, кто преследовал тебя и твоего друга, сейчас где-то совсем близко, в мангровых зарослях.

Кроукер понимающе кивнул.

— Я должен найти его, — решительно сказал он.

Каменное Дерево внимательно поглядел на Кроукера.

— Не забудь, чему я тебя учил.

— Хорошо, а ты позаботься о Бенни, пока я не вернусь.

— С твоим другом все будет в порядке.

Кроукер уже собирался встать на ноги, когда Каменное Дерево коснулся здоровой рукой его плеча и сказал:

— Ненависть к врагу истощает попусту твои силы. Попробуй понять его.

— Один человек, «сукья», попробовал понять его и был за это убит.

Каменное Дерево поднял один кулак.

— Насилие, — сказал он и поднял вверх второй кулак, — только порождает еще большее насилие. Слушай всех и вся, но сам решай, где правда, а где ложь.

— С тех пор как я столкнулся с братьями Бонита, все вокруг только и делают, что лгут мне.

— Ты удивлен, Шагающий Ибис? Весь этот мир — ложь. Правда не в нем, а за его пределами. Существование не ограничено этим миром, который мы видим глазами. — Каменное Дерево внезапно замолчал и насторожился.

Кроукер тоже прислушался, но ничего, кроме воя ветра и шелеста листвы платана, не услышал.

— Теперь иди, — сказал Каменное Дерево и, когда Кроукер поднялся на ноги, добавил: — Ты знаешь, что он смертельно опасен. Но для тебя, Шагающий Ибис, он несет не только гибель.

Кроукер бесшумно исчез в зарослях. Через тридцать ярдов хижина Каменного Дерева скрылась из виду. Кроукер в нерешительности остановился под манзаниллой, не зная, куда идти дальше. В кромешной тьме он чувствовал себя как рыба в воде. В Нью-Йорке ему очень часто приходилось работать тогда, когда все остальные спали. И именно потому, что он не спал и работал, они могли спать еще крепче и спокойнее. Однако в привычке работать по ночам была своя отрицательная сторона — нарушались естественные биоритмы, в соответствии с которыми люди вставали по утрам, завтракали в восемь часов и к девяти уже были на работе. И чем дальше, тем сильнее становились эти отличия от жизненных ритмов других людей, и это приучило Кроукера полагаться только на себя, на свои силы. По ночам, когда дневная бесконечная суета на время замирала, он мог без помех слушать земные, а порой и внеземные пульсирующие ритмы. Кроукер не находил этому объяснения, но по ночам чувства его обострялись, и тогда он испытывал странное ощущение, как будто существовал одновременно в нескольких мирах. Сейчас, во влажной, напоенной дождем темноте он кожей ощущал близкое присутствие Хейтора, прирожденного охотника. Хищник и жертва, один на один в дикой глуши.

Порыв ветра принес приятный запах озона. Кроукер осторожно сорвал биомеханической рукой маленькое зеленое яблочко с ветки манзаниллы. Потом он бесшумно нырнул в тропические заросли.

Прогремел раскат грома, и в небе сверкнула голубая молния. Шторм сделал невозможным выслеживание. Он уничтожил все следы, смыл все запахи.

Чем дальше он шел, тем больше убеждался в том, что за ним кто-то следит. Осторожно раздвинув ветви кустарника, он заметил в высокой траве пару янтарных глаз. Кроукер поцокал языком, и янтарные глаза тут же исчезли. Кроукер бросился следом, стараясь не упускать из виду едва заметные следы на влажной траве. Он знал, что в трехстах ярдах от этого места протока делала поворот, превращая островок в узенький перешеек.

Кроукер пустился наперерез убегавшей от него тени, но, настигнув ее, в ужасе отпрыгнул в сторону — это была рыжая рысь! Зверь присел на задние лапы, зашипел, брызгая слюной, и замахнулся передней лапой с устрашающими когтями...

Кроукер усилием воли заставил себя замереть на месте. Он не спускал глаз с огромной кошки, которая рычала и била воздух передней лапой. Потом, не сводя со зверя глаз, Кроукер стал потихонечку пятиться назад.

Вот тут-то и напал на него Хейтор, неожиданно выпрыгнувший из темных мангровых зарослей. Вспрыгнув на спину Кроукера, он сильно ударил его кулаком в бок, и оба повалились на землю, устланную жестким ковром из переплетенных мангровых корней.

Молниеносным движением Хейтор пригвоздил к земле биомеханическую руку Кроукера металлическим, раздвоенным наподобие рогатины, прутом. Кроукер хотел было воспользоваться тем, что Бенни еще в лодке ранил Хейтора в плечо, но желтоглазый враг оказался по-прежнему силен, словно и не было никакой раны.

Перехватив руку Кроукера, Хейтор нанес ему сокрушительный удар в лицо:

— Это тебе за то, что ты сломал мне нос, — его мощный кулак снова ударил Кроукера в лицо. — А это за то, что ты сломал его дважды! А это за шрам на моем лице!

Кроукер почувствовал во рту вкус крови. Удары сыпались на него градом, и сознание временами отключалось.

Внезапно удары прекратились. Кроукер открыл глаза, залепленные грязью и кровью. Держа в одной руке камень духов Хумаиты, Хейтор другой рукой доставал скальпель.

— Антонио просил меня подождать его. Он сказал, чтобы я не трогал тебя без него. — Хейтор усмехнулся. — Глупый, он слишком осторожен! Сейчас это ни к чему. Смотри, как камень Хумаиты залечил мою рану! Сегодняшняя ночь принадлежит охотнику, а не его жертве! — Он наклонился к Кроукеру. — Посмотри мне в глаза, я хочу, чтобы ты увидел в них свою смерть!

И действительно, Кроукер увидел в его янтарных глазах что-то такое, что заставило его внутренне содрогнуться. Он знал, что в таком положении не сумеет оказать сопротивления Хейтору. Но должен же быть какой-то выход!

— Хейтор, — неожиданно спокойно сказал он. — Скажи мне, неужели Антонио до сих пор любит Розу?

— Что еще за ерунду ты несешь? — Скальпель остановился в сантиметре от лица Кроукера. — Думаешь отвлечь меня своим враньем?

Во что бы то ни стало Кроукеру было необходимо сейчас выиграть время.

— Разве ты ничего не знаешь? Когда Антонио увидел меня в доме Сони, он почувствовал некое сходство между нами. Нас с ним сблизила гибель любимых женщин — Сони и Розы.

— Я не знал, что он ходил в дом Сони. — В голосе Хейтора прозвучала едва уловимая нотка нерешительности. — Он ничего не говорил мне об этом.

— Ну конечно, не говорил. — Кроукер старался незаметно высвободить свою биомеханическую руку. — Ты бы стал спрашивать, зачем он это сделал, а он не посмел бы сказать тебе правду. Ведь он пришел туда, чтобы вновь пережить гибель Розы... и во всем исповедаться мне.

Глаза Хейтора затуманились.

— Зачем ему это было нужно?

— Ты оказался прав — Роза действительно изменила его душу. И когда ты убил ее, он впервые задумался над тем злом, которое вы оба принесли в этот мир.

Хейтор вздохнул с некоторым облегчением.

— Вот теперь я точно знаю, что ты врешь! Если то, что ты сказал, правда, почему же Антонио продолжал убивать?

— Все очень просто, он уже не мог остановиться без посторонней помощи. — Кроукер нашел в грязи удобную точку опоры для рывка. — Вы оба зашли в тупик, вы больше не властны над своими поступками, так ведь, Хейтор?

Хейтор молчал, мрачно кивая головой.

— Только вот беда — Антонио не может так больше жить. Собственно говоря, он никогда не мог так жить. Еще Хумаита разглядел в нем эту искру человечности и пытался настроить его против тебя. Я прав, Хейтор?

— Хумаита, — прошипел Хейтор сквозь сжатые зубы. — С самого начала он настаивал на том, что каждый из нас — отдельный человек со своей собственной индивидуальностью. Он не признавал существования особой связи между нами. О, как страшно он ошибался! Он пытался разделить нас. Но зачем? Разве он не понимал, что мы не можем жить друг без друга?

Кроукер постепенно начинал понимать скрытый смысл слов Хейтора.

— Ты хочешь сказать, что ты не можешь жить без Антонио?

— Нас всегда должно быть двое! — яростно воскликнул Хейтор. — Всегда и во всем!

— Нет, не во всем. — Сейчас жизнь Кроукера зависела от того, насколько правильным окажется его предположение. — Ведь в убийстве Хумаиты принимал участие только один из вас.

Воцарилось долгое молчание.

— Нет, двое, — неожиданно по-детски упрямо произнес Хейтор.

— Нет, — твердо сказал Кроукер, уже не сомневаясь в своей правоте. — Его убил ты! Ты всегда был кровожадным, ненасытным охотником! И это ты убил Хумаиту!

Хейтор молчал, целиком уйдя в воспоминания о той ночи на реке Парагвай...

— В ту ночь, когда я убил его, шел сильный дождь, — едва слышно произнес он. — Я утопил его. Помню, как у него изо рта шли пузырьки воздуха, это было так красиво! Он был удивительно спокоен, словно заранее знал, что с ним произойдет. От этого мне было как-то не по себе. — Хейтор облизал пересохшие губы. — Антонио сказал потом, что я сорвался с цепи. Он намеренно сказал именно эти слова, чтобы показать, каким страшным зверем я был. Он всегда старался вдолбить в мою голову, что Хумаита очень много сделал для нас, за что мы должны быть ему благодарны. Но я-то знал правду! Я видел, как старик всячески пытался разделить нас, разорвать нашу связь. Я ничего не стал говорить Антонио, все равно он бы не понял меня. Он бы сделал все возможное, чтобы остановить меня, не дать мне убить Хумаиту. Он держал в своих руках поводок от моего ошейника, дергая за него всякий раз, когда ему это казалось необходимым.

— Однако в ту ночь Антонио не удалось удержать тебя на привязи, — сказал Кроукер. — Роза оказалась права. Он проклят, потому что он превратился в твоего сообщника, и эта мысль гложет его, не давая ни минуты покоя.

Открыв рот в беззвучном крике, Хейтор бросился на Кроукера, стараясь вонзить скальпель ему в горло. И в ту же секунду Кроукер вырвал из грязи свою биомеханическую руку и изо всех сил ударил Хейтора. Скальпель отскочил от кисти протеза, сделанной из поликарбоната, и вскользь прошелся по правому плечу Кроукера.

Увидев брызнувшую кровь, Хейтор страшно закричал и снова всадил скальпель в ту же рану. От невыносимой боли Кроукер чуть было не потерял сознание, удивляясь, как легко он может сдаться и погибнуть, и одновременно страшно злясь на себя за это.

Его взгляд случайно упал на биомеханический протез, и его мозг озарила молнией рискованная идея, от которой он сам содрогнулся. Выброс адреналина в кровь дал ему несколько драгоценных мгновений ясного сознания.

Он сжал механические пальцы, и зеленое яблочко, зажатое в его ладони, превратилось в кашу. Раскрыв пальцы, он неожиданно запихнул расплющенное яблочко прямо в открытый рот Хейтора и одновременно ударил правой рукой по адамову яблоку на его шее. Тот рефлекторно проглотил зеленоватую кашицу, в которую превратился едкий плод манзаниллы, и тут же глаза его наполнились слезами.

Душераздирающий крик Хейтора испугал даже рысь, которая до той поры внимательно наблюдала за двуногими тварями. Одним прыжком зверь исчез в мангровых зарослях.

Изгибаясь во все стороны и принимая немыслимые позы, Хейтор царапал ногтями горло, грудь и живот, словно пытался разодрать кожу. Его глаза закатились так, что были видны только белки. Рот судорожно раскрывался и закрывался.

Вдруг он сверхъестественным усилием воли заставил себя остановиться. Дрожащей рукой он вынул из кармана камень духов Хумаиты и прижал его к середине груди.

В первые мгновения, казалось, ничего особенного не произошло. Стояла удивительная тишина. Дождь прекратился, не было слышно порывов ветра. Казалось, вся природа затаила дыхание в ожидании исхода смертельной схватки людей.

— Ну вот, видишь? — Хейтор спокойно сел на землю. Он уже не бился в судорогах, побледневшее было лицо вновь обрело прежний цвет. — Хета-и защищает меня от любого яда. Ты ничего не сможешь со мной сделать. Пожалуйста, можешь попробовать еще...

Внезапно его голос пресекся, глаза расширились, а живот вдруг стал на глазах раздуваться. Ужас исказил его лицо. На лбу выступил пот, струйки которого потекли по щекам и за ушами. Черты лица неузнаваемо исказились от боли и страха.

— Я... Я... — Его глаза опять закатились, нижняя челюсть отвисла и изнутри послышалось странное долгое шипение. Вздувшийся живот стал на глазах опадать.

Кроукер осторожно приблизился к нему, чувствуя странный запах, исходивший не только из открытого рта, но, казалось, из каждой поры на его теле. Еще не пощупав пульс, Кроукер уже был уверен, что Хейтор мертв. Протянув руку, он взял с его ладони камень духов Хумаиты.

Резкая боль в правом плече заставила его бросить Хейтора и отправиться на поиски ямайского кизила. Чтобы остановить кровотечение и успокоить страшную боль, надо было содрать кору с кизилового дерева и приложить ее влажной стороной к ране. Много лет назад местные индейцы сушили эту кору, а потом растирали в порошок и сыпали его в воду. Рыба, проглотившая этот порошок, впадала в наркотическое состояние и всплывала на поверхность, где рыбаки спокойно собирали ее сетями.

Кроукер направился в сторону зарослей широколиственной тропической зелени, надеясь там найти кизиловое дерево. Но не успел он сделать и двух шагов, как совсем рядом мелькнуло лицо Антонио. Кроукер среагировал слишком поздно. Удар дубинки обрушился на его голову, и он без сознания повалился на землю.

5

Когда Кроукер служил в полиции, на стене комнаты инструктажа висел плакат: «Твое оружие — это твоя правая рука и правая нога. Не становись калекой!»

В первый же день Кроукеру было сказано: «Мы все тут живем и умираем по приказу. Для властей потеря личного оружия — нарушение финансовой дисциплины. Для меня же, твоего непосредственного начальника, это дело чести. Если тебя ранят из твоего же личного оружия, позор ляжет не только на тебя, но и на меня».

Придя в сознание, Кроукер сразу вспомнил эти слова. Поглядев на себя, он понял, что снова стал калекой.

Не веря своим глазам, он тупо уставился на обрубок левой руки. Каким-то образом Антонио удалось снять с его руки протез. У него было такое ощущение, словно его раздели догола.

Кроукер сел и тут же схватился рукой за голову. Перед глазами расплывались разноцветные круги, виски раскалывались от тупой, ноющей боли. Сделав несколько глубоких вздохов, он огляделся. Он был в той самой лодке, на которой они с Бенни добрались до хижины Каменного Дерева. Кроукер сунул в карман правую руку и похолодел — камень Хумаиты бесследно исчез. Теперь все преимущества были на стороне Антонио.

Усилием воли он заставил себя подняться на ноги. Повернувшись к корме, он пошатнулся, но тут же выпрямился. Он так привык к весу своего биомеханического протеза, что без него чувствовал себя, словно судно без руля. Из воды на него бесстрастно глядел неподвижный аллигатор.

Кроукер двинулся вперед, шаря глазами по палубе. Кажется, револьвер Бенни остался тогда на палубе. Теперь его нигде не было видно.

— Револьвера нет, сеньор, — сказал за его спиной Антонио. Он выступил из тени на носу лодки, целясь в него из автоматического пистолета «Мак-10». Этот компактный автоматический пистолет обладал невероятной скорострельностью.

— Не слишком ли для одного человека?

— Зато какого человека! — вполне серьезно восхитился Антонио. — У Хейтора был камень Хумаиты, и ты все же сумел убить его! — Лицо Антонио казалось маской, скрывающей подлинные страсти, бушующие в глубине его души. — Интересно, каким секретным оружием ты воспользовался?

— Каким еще оружием? — Кроукер беспомощно поднял обрубок левой руки. — Ты умудрился снять мой протез, хотя это не так просто сделать.

Казалось, Антонио не слышал его. Янтарные глаза покраснели и чуть припухли. Неужели от слез?

— Да, я плакал по брату, Хейтору. Я поклялся всегда и везде быть ему защитой, и свою клятву исполнял по мере моих сил. Но в конце концов Хейтор все-таки поступил по-своему.

— Хейтор всегда поступал по-своему, — возразил Кроукер.

— Все-то ты знаешь, детектив. — Антонио безуспешно пытался придать себе презрительный вид. — Тебе интересно узнать, почему я оставил тебя в живых? Ты нужен мне для того, чтобы управлять лодкой в этот жуткий шторм.

— И куда же мы отправимся?

Антонио жестом велел Кроукеру перейти на корму.

— А ты сам разве не догадываешься? — издевательски спросил он.

Ну конечно, этого и следовало ожидать.

— Нет, не догадываешься? А, детектив? — смеялся Антонио. — Мы отправляемся вместо Бенни на свидание, чтобы я мог наконец завладеть костями Хумаиты.

— Представляю, как тебе хочется их заполучить, — сказал Кроукер, медленно и нехотя шагая на корму. — Насколько я понимаю, по сравнению с ними камень духов просто детская игрушка.

— Игрушка? Нет, — пожал плечами Антонио. — Но если мне удастся завладеть и камнем, и костями одновременно, то это будет все равно что полное возрождение самого Хумаиты. — Сжав руку в кулак, он прижал ее к груди. — И тогда все его знания, все его искусство станут моими и будут помещаться вот здесь, во мне.

Такая перспектива по-настоящему испугала Кроукера. Он понял, что необходимо любой ценой помешать Антонио завладеть костями Хумаиты.

— Никак не могу взять в толк, почему ты позволил Хейтору убить Хумаиту, — сказал Кроукер, берясь за руль. — Ведь он научил вас всему, он верил в тебя. Будь он жив, твоя жизнь была бы другой. И все же ты решил сжечь все это на погребальном костре. Ты помог Хейтору, а потом и простил его. Вдвоем вы скрыли правду, и все продолжалось своим чередом.

— У меня не было выбора.

— Ерунда! — воскликнул Кроукер, заводя двигатель. — Выбор есть всегда. Именно это и делает человека человеком.

— Хорошо жить на этом свете, зная ответы на все вопросы, — усмехнулся Антонио.

Кроукеру показалось, что в голосе Антонио прозвучала горечь. Глядя в мелкую воду канала, он думал о судьбе. В Юго-Восточной Азии, где он провел немало лет, судьбе придавалось огромное значение. Именно она руководила всей жизнью человека от рождения до самой смерти. Китайцы, например, считали, что нельзя бороться с собственной судьбой. Вместо этого всячески приветствовалось безропотное принятие всех невзгод и несчастий, и вообще всего, что выпадало на долю человека. Кроукер никогда не мог до конца принять такую идеологию. Он не мог согласиться с тем, что человек не должен ничего делать, чтобы воспрепятствовать очевидному злу.

Вернувшись к реальности, Кроукер понял, что ему предстоит принять смерть здесь, в солоноватой воде канала. Совсем как в том видении, посетившем Дженни под воздействием камня духов.

— Какое глубокое молчание, — издевательски произнес Антонио. — Должно быть, прощаешься с жизнью.

— По-моему, это стоит сделать тебе.

Антонио засмеялся:

— Знаешь, несмотря на все несчастья, которые ты мне принес, я все же буду скучать по тебе.

— Только не думай, что это чувство взаимно, — пробормотал Кроукер, занятый сложным маневром.

— Сейчас мы должны отправиться на юг, чтобы встретиться с Рейфом Рубиннетом в Змеиной бухте, — приказал Антонио, взмахнув для убедительности коротким дулом пистолета.

— Ты дружишь с Рейфом?

— Вот еще! — Антонио устроился поближе к Кроукеру, чтобы не упускать из виду ни одного его движения, но достаточно далеко, чтобы он не смог наброситься на него. — Раз уж речь зашла о старых друзьях, Бенни еще не помер?

— Ты ведь знаешь все на свете. Почему же ты не знаешь, жив ли Бенни?

Антонио сердито вскинул голову:

— Похоже, сеньор нервничает? Так оно и есть! — Помолчав секунду, он сказал: — Бенни очень умен, но переоценивает себя. Возможно, это потому, что он слишком сентиментален. Да, Бенни... Он питает очень глубокие чувства к своему деду. Весьма забавно, если учесть, что при жизни они не очень-то ладили между собой. — Он усмехнулся. — Готов поспорить на что угодно, Бенни никогда не говорил тебе об этом.

— Что бы он мне ни говорил — это строго конфиденциально.

— Ну да, конечно... Но я вот что скажу тебе, и это чистая правда, — улыбнулся Антонио. — Хумаита был настоящим чудовищем. Да, именно чудовищем! Он был до мозга костей педантом, добивающимся совершенства во всем, этаким безжалостным надсмотрщиком над рабами. С детьми он обращался даже более жестко, чем со взрослыми. А его высокомерие и заносчивость! Бенни не выносил своего деда. И я его могу понять. Старик слишком много требовал от Бенни. Впрочем, от меня тоже, но я был умнее Бенни и смог очень многое перенять у Хумаиты. Своими занятиями он доводил меня до изнеможения, и я по крупицам вбирал в себя его знания и могущество. Хейтор был не таким способным, ему все давалось с трудом. А Бенни... Бенни и вовсе не хотел ничему учиться у своего деда.

Кроукер заложил крутой поворот к югу, впереди виднелся залив, Змеиная бухта была уже совсем недалеко.

— Ты хочешь сказать, что ты, Хейтор и Бенни одновременно обучались хета-и у Хумаиты?

— Именно так. — Антонио встал. — Чрезмерная строгость Хумаиты очень быстро заставила Бенни умыть руки, а Хейтора привела в состояние полной подавленности.

— А как эти строгости повлияли на тебя?

Антонио пожал плечами:

— Кто знает?

Он замолчал и насторожился, вглядываясь вперед, во влажный и ветреный мрак ночи. Змеиная бухта была уже совсем рядом.

Теперь Кроукер решил задать ему очень важный вопрос:

— Как удалось Россу Дарлингу завербовать тебя и Хейтора?

Антонио взглянул на Кроукера и презрительно улыбнулся:

— Кому? Этому несчастному прислужнику? Ни я, ни мой брат никогда не стали бы терять попусту время с этим Дарлингом.

— Значит, вас нанял не Дарлинг? А кто? Ведь директор-то он!

Антонио хитро улыбнулся. Похоже, разговор забавлял его.

— Помнишь Серо? Человек с таким псевдонимом действительно существует.

— Но это не Бенни.

— Твой дорогой Бенни, как и все мы, тоже был втянут в дела ДИКТРИБ.

— Он рассказал мне, что был посредником во время последних переговоров между Барбасеной и федералами.

Антонио промолчал.

— Кто такой Серо? — чуть не закричал Кроукер. — Черт побери, мне нужно это знать!

Антонио склонил голову набок.

— Тебя это мучает? То, что ты не знаешь ответа? Братья Бонита были из той новой породы людей, заваривающих революционную кашу не из политических или идеологических соображений, а ради экономической выгоды. Им пришелся по душе план ДИКТРИБ оказать финансовую поддержку повстанцам в Мексике, чтобы впоследствии захватить власть над этой страной в свои руки. Кроукер не мог не восхищаться мастерством, с которым Дарлинг, притворившись невинной овечкой, переманил Кроукера на свою сторону.

Впереди сквозь туман и дождь в Змеиной бухте замигали огни какого-то судна. Антонио встрепенулся.

— Теперь, когда Хуан Гарсия Барбасена получил по заслугам, его место займу я. Как и планировал Серо. Впрочем, рядом со мной должен был быть мой брат, Хейтор, которого ты убил... Видишь ли, Хуан Гарсия перешел границы дозволенного. Почти безграничная власть, которой наделил его ДИКТРИБ, действовала на него сильнее героина. В результате он становился все более высокомерным и непредсказуемым. Он стал нагло злоупотреблять своей властью, удовлетворяя все свои прихоти и заботясь лишь о том, чтобы ему самому было хорошо. И вот, в конце прошлого года нам стало известно, что он начал создавать свою базу отдельно от нашего общего дела. На смену реальности пришла фантазия. Он напрочь забыл, что душой и телом принадлежит ДИКТРИБ.

Судя по габаритным огням, судно походило на большой катамаран. Очевидно, это и был он, катамаран Рейфа Рубиннета.

Антонио пришел в крайнее возбуждение, предвкушая долгожданную встречу. Он весь дрожал — так велико было желание завладеть костями Хумаиты.

— А в начале этого года, — продолжал Антонио, — состоялась встреча между Барбасеной и представителями ДИКТРИБ. Барбасена отказался пойти на какие-либо уступки. К тому времени его база была уже построена, и он считал, что теперь стал неуязвимым. Тогда и было принято решение о его ликвидации. Но как сделать это? Поначалу нам с Хейтором поручили взять под свой контроль подготовку операции, которой прежде руководил Барбасена. Потом стали всерьез разрабатывать план уничтожения Барбасены. Мы хотели, чтобы это было сделано тайно, а значит, никто из нас не мог напрямую участвовать в этом деле. Кроме того, было существенно важно, чтобы исполнитель приговора никак не был связан с ДИКТРИБ. В противном случае это вызвало бы массу вопросов относительно того, что вообще делает ДИКТРИБ в Латинской Америке. Мы не могли рисковать всей мексиканской операцией. — Помолчав, Антонио улыбнулся: — И тогда мы выбрали тебя. Этот выбор показался нам идеальным — бывший полицейский, не раз убивавший людей. Значит, для тебя не составит особого труда лишить жизни еще одного человека. Кроме того, ты в свое время был внештатным сотрудником АКСК. Что может быть лучше? После того как ты убрал бы Барбасену, мы могли бы возложить вину за это убийство на АКСК, поскольку ты когда-то работал на них.

— Но вы знали, что не так-то просто заставить меня пойти на хладнокровное убийство, даже если этот Барбасена действительно такое чудовище, как о нем все говорят. Поэтому вы решили использовать Рейчел, отравив ее этиленгликолем.

— Совсем чуть-чуть.

— Совсем чуть-чуть? — Кроукер едва сдержался, чтобы не броситься на Антонио. — А потом вы наняли Майера, чтобы он предложил мне сделку — жизнь Рейчел в обмен на жизнь Барбасены. Все интересы сошлись на мне — я имел все необходимые для убийства навыки, а также связи с АКСК. Что бы ни случилось, ДИКТРИБ останется ни при чем.

Антонио кивнул.

— Согласись, это был неглупый план. — Он нахмурился. — Мы не предусмотрели только одного — ты узнал гораздо больше, чем тебе было положено.

— И тогда на сцене появился Дарлинг.

— У него не оставалось иного выбора. Ты слишком настойчиво пытался связаться с АКСК, а этого мы не могли тебе позволить.

— И тогда вы стали всячески изолировать меня от коллег и просто друзей.

— Мы очень старались. — Антонио поджал губы. — Но ты ни разу не споткнулся, что делает тебе честь. Тебе даже удалось каким-то образом переманить на свою сторону Майера, а уж этого никто из нас не мог ожидать. Даже Хейтор восхищался твоей изобретательностью.

Кроукер пропустил комплименты мимо ушей.

— В конце концов это не имело никакого значения, — сказал он. — Вы предусмотрели все на тот случай, если мне не удастся убить Барбасену. Ведь так?

— Это была идея Хейтора, должен признаться. Его сжигала жажда убийства.

— И сожгла насмерть, — пробормотал Кроукер.

— Бедняжка, — печально склонил голову Антонио.

— И все же я не могу понять одну вещь. — Сквозь туман и дождь стали видны огромные понтоны катамарана. — Тебе и твоему брату было хорошо известно, что, соглашаясь работать на ДИКТРИБ, вы тем самым продавали им душу. Работавший на них Барбасена был на ваших глазах приговорен к смерти за непослушание. Так почему же вы пошли к ним в подчинение?

— Несомненно, ты и сам уже догадался, что Хейтор всячески противился этому, озлобляясь с каждым днем все больше и больше. — Антонио пожал плечами. — Но Хейтору всегда больше нравилось жить в джунглях, цивилизация его не прельщала. Однако времена изменились, и я понял это. Нам надо было выйти из джунглей и занять подобающее место среди цивилизованных людей, иначе это место мог занять какой-нибудь очередной Хуан Гарсия Барбасена. Этого я бы не потерпел! — Он улыбнулся. — К тому же я оказался умнее всех. Нашим страховым полисом стала «добыча» человеческих органов. Как и в Латинской Америке, здесь, в США, мы поставляли донорские органы некоторым очень и очень влиятельным людям вашего правительства, которые стали целиком и полностью зависеть от наших уникальных услуг. Если бы Дарлингу пришло на ум ликвидировать меня и брата, наши высокопоставленные клиенты, несомненно, разнесли бы ДИКТРИБ и самого Дарлинга в пух и прах.

Лодка вошла в Змеиную бухту. Вода здесь была совсем мелкой — не больше двух футов. Несмотря на свои гигантские размеры, катамаран Рейфа идеально подходил для плавания по такой мелкой воде, так как почти не имел осадки.

В темноте катамаран был похож на морское чудовище.

— Что будет, когда мы взойдем на борт? — спросил Кроукер.

Антонио в ответ навел на него дуло своего автоматического пистолета.

— Неужели великий сыщик еще не догадался? Нет? На борт поднимусь только я, а ты свое дело уже сделал и больше мне не нужен.

— Мне кажется, Антонио, что я сделал для тебя очень много.

— Да ну?

Кроукер замедлил ход лодки. Чем ближе был катамаран Рейфа, тем ближе была и его собственная гибель.

— Однажды я послужил тебе в качестве исповедника. Зачем ты стал рассказывать мне о Розе? Хейтор был крайне удивлен, узнав об этом.

Рука Антонио, державшая пистолет, невольно дрогнула.

— Хватит, этот разговор сейчас не ко времени. Кости Хумаиты так близко, что я даже слышу их запах. — Он глубоко втянул носом влажный морской воздух.

— Да? И чем же они пахнут?

У Антонио широко раскрылись глаза.

— Властью! Такой огромной властью, какая тебе и не снилась. В этих костях заключена вся сила и власть Хумаиты, и они, наконец, станут моими.

— А Роза? — напомнил ему Кроукер. — Ты же хотел мне что-то рассказать о...

— Разве? Нет, нет, это умрет вместе со мной.

С катамарана донесся оклик, и Антонио повернулся на звук, на долю секунды потеряв бдительность. Воспользовавшись этим, Кроукер бросился за борт. Очевидно, Антонио ожидал от него чего-то подобного, а может, вовремя заметил его стремительный бросок краем глаза. Как бы то ни было, он тут же нажал на курок и выпустил целый веер пуль. Однако Кроукер успел нырнуть в мелкую воду за бортом. В свое время Каменное Дерево научил его плавать в мелкой, порой едва доходящей до колен воде, и все же он ударился грудью о грязное дно.

Ему казалось, что сбывается пророчество Дженни. Он плыл лицом вниз в мелкой воде к ближайшему понтону, вокруг градом сыпались пули. С трудом нашарив в темноте обрывок каната, свисавший с понтона, Кроукер ловко взобрался на него, стараясь держаться в тени.

Кроукер замер на месте, но ничего не происходило. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем заревели мощные двигатели катамарана. Судно быстро набирало скорость, и Кроукера чуть не сдуло встречным потоком воздуха. Он стал соскальзывать с гладкой поверхности понтона и неминуемо свалился бы в воду, если бы ему не удалось зацепиться рукой за алюминиевую опору надстройки.

Катамаран все набирал скорость. Кроукер понимал, что долго так не продержится. Он был слишком измучен, болело раненое плечо. Он огляделся. Кроме опоры, уцепиться было абсолютно не за что. Но деваться было некуда. Неизвестно, чем закончится встреча Антонио с Рубиннетом, если он не вмешается. Кроукер вспомнил Соню, Вонду, Эстреллу и Пабло Лейесов, Майера... Все они стали жертвами братьев Бонита. Он не хотел, чтобы этот список пополнился именем Рейфа Рубиннета. Но как ему забраться туда, в каюту?

И тут он вспомнил! Взглянув вверх, он увидел темный круг люка. Это был тот люк, который он обнаружил под ковриком в гальюне.

Все разговоры о том, что катамаран не может перевернуться, были абсолютной чепухой. В определенных обстоятельствах катамаран запросто мог — и это действительно случалось не раз — перевернуться. Но его преимущество было в том, что, перевернувшись, он не тонул, хотя люди оказывались запертыми в своих каютах. Рейф предусмотрительно сделал запасной выход на такой случай — люк в полу гальюна. Если бы катамаран перевернулся, Рейф смог бы без труда вылезти наружу через этот люк.

Осмотрительность Рейфа, похоже, теперь пришлась как никогда кстати. Крепко держась за алюминиевые опоры, Кроукер стал медленно и осторожно пробираться поближе к люку. Очутившись у основания надстройки, он обнял ногами опору, а рукой ухватился за алюминиевую перекладину как раз под жилой каютой. Глубоко вздохнув, он отпустил опору, и его ноги повисли в воздухе. Внизу, под ним, понтоны сбивали пену с темных морских волн. Если он сейчас упадет, то наверняка разобьется.

Подтянувшись, Кроукер закинул левую руку на перекладину и пополз по ней к середине надстройки. Всякий раз, опираясь о левое плечо, он скрежетал зубами, чтобы не застонать от острой боли. Он почувствовал, как под повязкой разливается тепло, — рана открылась. Это был плохой знак. Хотя из-за огромного количества адреналина он еще не чувствовал слабости от потери крови, все это могло кончиться весьма плачевно. Силы могут покинуть его в самый неподходящий момент, и тогда Антонио без особого труда расправится с ним.

Катамаран тем временем все увеличивал скорость, лихо прыгая по волнам. У Кроукера клацали зубы от неожиданных бросков то вверх, то в стороны. Поглядев вперед, он понял, что катамаран шел на юго-восток и теперь уже был в более глубоких водах Платановой бухты.

Наконец, Кроукеру удалось добраться до середины. Взглянув вверх, он увидел резиновый уплотнитель вокруг люка, похожий на черный ореол. Зацепившись левой рукой за алюминиевую перекладину, он подтянулся вверх. От порывов ветра перехватывало дыхание. Неожиданно подкатила волна тошноты, и он на несколько секунд прикрыл глаза.

Ощупывая в темноте крышку люка, он старался найти кольцо, но повсюду была лишь гладкая поверхность. А вдруг люк можно открыть только изнутри, из каюты? Тогда он пропал. Кроукеру стало по-настоящему страшно.

Переведя дух, он снова попробовал нащупать хоть какой-нибудь выступ на гладкой поверхности люка — и снова безуспешно. Только с третьей попытки его пальцы наткнулись на какой-то шов, и в душе Кроукера проснулась надежда. Он попытался поддеть его ногтями, но острая боль снова пронзила его раненое плечо. Кроукер закричал, и отчаяние придало ему сил.

С едва слышным щелчком крышка отошла в сторону. В углублении под крышкой оказался небольшой рычажок. Не теряя времени, Кроукер повернул его влево до отказа, толкнул вверх крышку люка и, подтянувшись, забрался внутрь.

Очутившись в гальюне, он бессильно прислонился к перегородке, дрожа всем телом. Он чувствовал, как кровь горячей струйкой стекала по боку. Ему вдруг страшно захотелось спать.

Вздрогнув, он заставил себя очнуться от навалившегося было забытья. Его охватила паника — ведь он чуть было не потерял сознание. Поднявшись на ноги, он заставил себя шагнуть к двери. Его шатало из стороны в сторону, перед глазами расплывались черные круги. Чтобы не заснуть, он стал считать, сколько часов он провел без сна.

Сбился.

Начал сначала и, неожиданно очнувшись, обнаружил, что стоит, прислонившись к дверному косяку. Тогда он изо всех сил ударил себя по щекам. Это возымело действие. Повернув ручку, он медленно и бесшумно открыл дверь.

В каюте Рейфа никого не оказалось, однако через приоткрытую дверь он услышал голоса, доносившиеся из кают-компании. Наверняка это были Рейф и Антонио — все члены экипажа находились на своих местах, управляя катамараном в эту не слишком благоприятную для плавания погоду.

Кроукер осторожно двинулся через каюту. Голоса становились все отчетливее. Точно, в кают-компании разговаривали Рейф и Антонио. Стоя за дверью, Кроукер видел их обоих. В тусклом свете единственной лампы их фигуры казались плоскими, словно вырезанными из картона. Оба стояли, облокотившись на стойку, отделяющую камбуз от кают-компании. Разговор, очевидно, шел о костях Хумаиты. Из услышанного Кроукер понял, что они действительно были у Рейфа, но он, похоже, не собирался просто так расставаться с ними.

Антонио говорил Рейфу, что у него все равно нет иного выбора. Тем временем Кроукер, держась в тени, открыл стенной шкаф, где хранились костюмы для подводного плавания. Он вытащил неопреновый костюм с короткими рукавами и доходившими до середины бедра штанинами и натянул его, чтобы тесно облегавший тело неопрен остановил кровотечение. Потом он отодвинул в сторону остальные костюмы, достал из шкафа нож с зазубренным лезвием и засунул его за пояс. Потом он снял с крючка подводное ружье и зарядил его гарпуном.

Между тем оживленная беседа между Рейфом и Антонио приняла скверный оборот. Угрозы так и сыпались. Рейф, несомненно, был сильной личностью, но и он не мог тягаться с Антонио.

— Давай их сюда, — рявкнул Антонио, погрозив Рейфу пальцем.

— Прошу прощения, — возразил Рейф, — но я ведь уже сказал, что об этом не может быть и речи. И кончено.

— К черту твою болтовню! — воскликнул Антонио.

— Как хорошо, что я отнял у тебя пистолет, прежде чем пустить на борт катамарана, — улыбнулся Рейф.

— Власть, власть... — пробормотал Антонио, еле сдерживая гнев.

— По всей видимости, власть сейчас в моих руках, — сказал Рейф. Катамаран сильно качнулся, и на полках тоненько задребезжали фужеры и бутылки. — Кости Хумаиты — вот власть! И не будь дураком. Я никогда не отдам эту власть в твои руки, и нам не о чем больше разговаривать.

Казалось, он ни капли не боялся Антонио. Но он просто недостаточно хорошо его знал. В глазах Антонио появился горячечный блеск, какой Кроукер видел у охотничьих собак, загоняющих лису. Мгновенным движением выхватив нож с выкидным лезвием, Антонио бросился на Рейфа, но на полпути был пронзен гарпуном, выпущенным рукой Кроукера. Гарпун прошил его насквозь, пригвоздив тело к деревянной перегородке.

— Что за черт!... — Испуганный Рейф обернулся к возникшему из тени Кроукера. — Откуда ты взялся, дружище?!

Катамаран внезапно изменил курс. Очевидно, на палубе что-то произошло.

— Держись подальше от этого ублюдка, — предостерег Кроукер, показывая на сползшего на пол Антонио. Он направился к Рейфу, по пути задевая за углы мебели. Из-за качки или из-за того, что был на грани обморока?

— Он опасен, словно хвост скорпиона, — проговорил Кроукер.

— О Боже, дружище, не надо...

В этот момент Антонио вдруг резко вскочил на ноги и распахнул дверь на палубу. В кают-компанию ворвались вой ветра и грозный рев шторма. Зажимая рукой бок, Антонио выскочил на палубу.

— Бога ради, оставь ты его в покое, — сказал Рейф Кроукеру.

Но тот уже не слышал его. Выскочив вслед за Антонио на палубу, он увидел, что ветер вдруг резко изменил свое направление. Теперь он дул на восток, сбивая катамаран с курса.

Позади себя Кроукер увидел высокую фигуру Рейфа, тоже выскочившего на палубу.

Антонио пробирался к кормовой части. Кроукер подумал, что он собирается захватить управление катамараном, но потом увидел, что Антонио перебрался на сетку, натянутую между понтонами. Кроукер не мог понять его замысел. Даже если ему удастся справиться с одним рулевым, то на другом понтоне все равно стоял второй рулевой. Катамараном всегда управляли двое.

Внезапно Кроукер заметил какой-то темный силуэт между понтонами — там была привязана лодка, на которой Кроукер и Антонио добрались до катамарана. Так вот куда стремился Антонио! Там, в лодке, он оставил свой автоматический скорострельный пистолет. Кроукер знал, что этого никак нельзя было допустить.

Спрыгнув на сетку, Кроукер едва удержался на ней из-за сильного порыва ветра. Он мог держаться только одной рукой, к тому же подошвы ботинок скользили по мокрому нейлону. Сбросив с ног ботинки, он смог цепляться за сетку пальцами ног — к счастью, на нем не было носков.

Дождь постепенно становился слабее, но ветер продолжал неистовствовать, завывая в корабельных снастях.

— Антонио! — страшным голосом закричал Кроукер. — Антонио!

Антонио остановился и обернулся на крик, руками и ногами вцепившись в сетку. На его лице появилось подобие улыбки.

— Это ты? Ну вот и пришло время нам с тобой окончательно выяснить отношения.

Глядя в глаза Кроукеру, он вынул из кармана камень духов, положил его на кончик языка и замер в таком положении. Возможно, он не мог решиться сделать последний шаг, но скорее всего хотел, чтобы Кроукер осознал все значение его поступка.

Потом он проглотил камень.

— Вот она! — громко прокричал он, так, что Кроукер отчетливо расслышал слова сквозь вой ветра. — Вот та власть, что горит ярче солнца!

Кроукер двинулся было к корме, но тут на его плечо легла твердая рука.

— Рейф! Отпусти!

— Подожди, друг, — жестко произнес Рейф, глядя в глаза Кроукера. — С этого момента это не только твое дело, но и мое, понял?

— Рейф, ты ничего не понимаешь...

— Никто не смеет мне угрожать. Никто.

Тем временем Антонио, двигаясь словно краб, добрался до края сетки, перекувырнулся через ее край и поплыл к лодке, идущей в кильватере катамарана.

— Есть и другой способ, — сказал Рейф в самое ухо Кроукера.

Он поднял вверх руку, двигатели сбавили обороты, и катамаран лег на другой курс. Привязанная к нему лодка сделала широкий поворот, уходя от Антонио. Тогда Рейф, а вслед за ним и Кроукер забрались на правый понтон и с помощью электролебедки стали подтягивать лодку.

— Держи. — Он передал управление Кроукеру, когда лодка оказалась совсем близко. Добравшись до края сетки, он спрыгнул в лодку. Кроукер остановил лебедку.

В небе над головами ярко сверкали звезды. Кроукер тоже подобрался к краю сетки.

— Дружище! — Рейф победно поднял вверх руку, и в лунном свете блеснул какой-то металлический предмет. — Смотри, что я нашел!

Рейф держал биомеханический протез Кроукера.

Спрыгнув в лодку, Кроукер шагнул к Рейфу.

Тот улыбался.

— Слушай, как там один буддист сказал продавцу хот-догов? А? Не помнишь? Он сказал: «Сделай мне один хот-дог, но со всем, что у тебя только есть».

— Хороша шутка, только вот одна загвоздка — буддисты не едят мяса.

Рейф нахмурился.

— Об этом я как-то не подумал. Тогда, может, это был продавец вегетарианских хот-догов?

— Не смешно.

— Это тоже не смешно. — Рейф уронил биомеханический протез Кроукера к своим ногам. Теперь в его руке появился автоматический пистолет Антонио. — Неплохое оружие, да? — Он с удовольствием разглядывал его. — Тебе, наверное, гораздо чаще приходилось иметь дело с такими штуками. Скажи, какая у него скорострельность?

— Потом. — Кроукер шагнул к Рейфу. — Позволь мне взять мой протез.

— Зачем? — Рейф навел пистолет на Кроукера, целясь прямо в голову. — Дружище, ты понимаешь, что если я сейчас нажму на курок, то от твоей головы ничего не останется?

— Сделай одолжение, целься куда-нибудь в другое место, ладно? — невозмутимо произнес Кроукер, хотя по спине у него пробежал холодок.

— Ну уж нет! Сними, пожалуйста, свой ремень. Ты слишком опасный человек, и я хочу знать наверняка, что у тебя нет оружия.

— Ради Бога, Рейф...

— Делай, что я сказал, черт бы тебя побрал!

Только теперь Кроукера осенила страшная догадка! Мир словно перевернулся перед его глазами...

Теперь перед ним ясно встала вся картина событий, в которых он сыграл не последнюю роль. Глядя на Рейфа, он машинально снял с себя ремень.

— Что это с тобой, друг? — усмехнулся Рейф. — Ты словно привидение увидел!

По-своему Рейф был прав. Наконец-то Кроукер увидел того таинственного человека-невидимку, за которого он сначала принял Бенни, потом Антонио, потом Росса Дарлинга.

Кроукер почувствовал, как его захлестнула волна горячей ненависти. Едва сдерживаясь, он сказал:

— Дело вот в чем, Рейф. Меня давно мучает один вопрос. Когда меня выследили братья Бонита, мне было все понятно — они сделали это с помощью системы самонаведения, которую прилепили под днище моего автомобиля. Но как им удалось узнать, что я буду ночевать в доме Сони?

Рейф пожал плечами.

— Какая мелочь!

— Согласен, я уже почти забыл об этом, но... — Кроукер поднял вверх обрубок левой руки, — но потом Антонио удивительным образом сумел отстегнуть мой биомеханический протез, пока я лежал без сознания. Интересно, как это ему удалось, Рейф? Он никак не мог знать шифра и все же сделал это!

Рейф молчал.

В груди у Кроукера бушевал вулкан.

— Вчера, когда я был на твоем катамаране, ты видел, как я снимал свой протез. Ты стоял так близко, что отчетливо видел все мои движения и запомнил комбинацию цифр, с помощью которой можно отстегнуть протез. И что я приеду ночевать в дом Сони, Антонио тоже узнал от тебя. В тот день ты спросил меня, где я буду ночевать, и я тебе ответил, что буду в Эль-Портале.

— И что?

Наглость Рейфа заставила Кроукера заскрежетать зубами.

— А вот что! Перед кем отчитывались братья Бонита в ДИКТРИБ? Перед Дарлингом? Несмотря на весь его богатый опыт, он всего лишь бывший морской пехотинец, и для него среднее звено управления — предел. Значит, у Дарлинга тоже был свой хозяин. Кто?

— Кто? — переспросил с улыбкой Рейф. — Серо.

Кроукера душила ярость. Ему уже было знакомо это чувство. В ярости он застрелил маньяка-убийцу Аджукара Мартинеса, в ярости прикончил Дона Родриго, человека, по приказу которого был убит его отец. Эти люди были такими же, как Рейф. Они попрали все, что было свято для Кроукера.

— Ты говорил мне, что не знаком с братьями Бонита, но это была гнусная ложь! — сказал Кроукер. — О Боже, ты мне все время лгал, Рейф! А ведь я считал тебя своим другом и во всем доверял тебе. А ты просто все время надувал меня, как и Бенни, которому обещал кости деда. Как же ты мог? Что же ты за негодяй такой?

— Я самый умный и хитрый негодяй на свете, — с довольной улыбкой проговорил Рейф.

Кроукер глубоко вздохнул. Боль от чудовищного предательства Рейфа была невыносима.

— Это ты руководил братьями Бонита, и вся эта мексиканская операция была твоим детищем, Рейф. Эта идея пришла тебе в голову, когда ты был мэром. Вот почему ты отказался выставлять свою кандидатуру на второй срок. Тобой уже владела иная страсть, ты стремился к совершенно иной цели. И давно ты начал работать на федералов?

— Задолго до того, как тебя пригласили найти парня, который якобы «угрожал» мне. Этот бандит из Майами, от которого ты меня защищал, был негласным агентом ДИКТРИБ. А в результате мы с тобой стали друзьями. Не правда ли, очень простой и эффективный способ подружиться с необходимым тебе для дела человеком? — Рейф пожал плечами. — Впрочем, тебе, наверное, интересно узнать другое. ДИКТРИБ — моя собственная империя, в которой я чувствую себя в полнейшей безопасности. Федеральная бюрократическая машина настолько огромна, что в ней очень легко затеряться. Собственно, и нужно-то всего ничего — несколько хороших друзей, надежные связи и горстка преданных тебе людей. Власть питается властью, так-то!

— Значит, ты и есть мозговой центр всех этих страшных преступлений?

Кроукера уже просто трясло от ненависти. Этот человек, так долго и искусно маскировавшийся под преданного друга, на самом деле оказался хладнокровной рептилией, не имеющей ни стыда, ни совести. Превосходный актер, он сумел обмануть даже видавшего виды Кроукера.

— Как только ты решил, что Барбасену пора убрать со сцены, ты сразу же придумал план, как заставить меня сделать эту грязную работу, чтобы твои ручки остались незапятнанными. И тогда ты приказал отравить Рейчел. Боже всемогущий, как ты мог так поступить с невинной девочкой?!

— Ты хочешь сказать, как я мог столь низко оценить тебя? — В голосе Рейфа не было ни тени раскаяния, наоборот, он говорил с презрением. — В политике, как и в жизни, единственным законом является целесообразность. Я знаю, тебе этого никогда не понять. Ты гораздо более ущербен, чем тебе кажется.

Терпение Кроукера было на пределе, но он изо всех сил сдерживал себя. Он знал, чем дольше Рейф будет отвечать на вопросы, тем больше времени он выиграет, чтобы придумать способ, как выпутаться из этой сложной ситуации.

— Каким образом кости Хумаиты попали в твои руки?

— Это было очень просто, — ответил Рейф. — Подобные кражи случаются довольно часто. Всегда найдется отчаянная голова, готовая продать все, что угодно, чтобы выжить. Однако в случае с костями Хумаиты потребовались особая осторожность и особые усилия. Эти кости были несколько лет хорошо спрятаны, а потом контрабандой переправлены в Майами с грузом кокаина. Тут-то я и узнал об их существовании.

— Ты купил их?

Рейф искренне рассмеялся:

— Да ты что, дружище! Вот тебе одно из преимуществ пребывания на посту мэра. Я организовал полицейский рейд. Парни в форме нашли наркотики, а я — кости Хумаиты.

Тут Кроукер увидел, как напряглась рука Рейфа, державшая автоматический пистолет. Тогда Кроукер стал про себя горячо молиться о чуде, представляя мысленно, что его биомеханическая кисть все еще прикреплена к нервам и связкам изуродованной левой руки.

Внезапно протез, валявшийся у ног Рейфа, подпрыгнул, словно живой. Рейф вздрогнул от неожиданности и посмотрел вниз, на неодушевленную вещь, которая дергалась, словно живая.

Кроукер мгновенно оценил ситуацию и, бросившись вперед, ударил Рейфа в нос. Рейф отлетел назад, выронив на палубу автоматический пистолет. Не теряя времени, Кроукер пнул Рейфа под ребра. Тот застонал, неожиданно откатился в сторону и лягнул Кроукера в колено. Кроукер повалился на палубу, а Рейф двумя руками ударил его по вискам.

Чуть не потеряв сознание, Кроукер упал на планшир, а Рейф, тяжело дыша, словно загнанная лошадь, пополз к пистолету.

Тут Кроукер очнулся и, протянув руку, нашарил в луже крови на дне лодки свой биомеханический протез. Ему удалось довольно быстро поставить его на место. Тем временем Рейф схватил пистолет и, скривившись от боли, навел его на Кроукера.

Биомеханические пальцы Кроукера сжались в кулак. Ярость в груди нарастала, словно огненный шар, и мощный удар кулака, словцо грозовой разряд молнии, поразил Рейфа. Сила удара была такова, что у Рейфа треснула грудная кость, и ее осколки мгновенно пронзили сердце.

Некоторое время Кроукер молча смотрел на смертельно бледное лицо Рейфа. Им овладела такая усталость, что он бессильно опустился на колени. Но на душе у него было невероятно легко и свободно.

— Черт бы тебя побрал, — прошептал он мертвецу. — Ты ошибся в выборе жертвы...

* * *

— Браво, сеньор! — раздался с кормы катамарана голос Антонио. — Вот это да! Теперь нас осталось только двое. — Он пожал плечами. — Лучшего я не мог ожидать! Впрочем, — его лицо помрачнело, — боюсь, твои силы уже на исходе. В таком случае игра окончена, я уже и так выиграл!

Кроукер знал, что ему не стоило обращать внимание на эти издевательские слова Антонио. Сейчас ему было нужно время, чтобы как следует обдумать действия. Но его ослепила жгучая ненависть, и он бросился к Антонио. Ухватившись за канат, соединявший лодку с катамараном, Кроукер закинул на него ноги и, перебирая руками, пополз в сторону катамарана. Волны, плескавшиеся под ним, несколько раз накрывали его с головой.

Грозовые тучи медленно уходили на восток, открывая усыпанное звездами небо. Вскоре из-за туч появилась полная луна жемчужного цвета, и ее отражение заплясало на гребнях волн.

Антонио склонился над самым краем сетки и, смеясь, вытащил свой нож. Одним движением он перерезал канат, соединявший лодку и катамаран, и Кроукер упал в воду. Следом за ним прыгнул Антонио.

От лунного света вода фосфоресцировала. Человеческое тело в ней казалась жутковато белым, словно вываренные кости.

Тут, на этом мелководье, где глубина была не больше пяти футов, Антонио напал на Кроукера. Схватив его за волосы, он резко выдернул его из воды. Они стояли лицом друг к другу, Антонио с ножом, Кроукер со своим биомеханическим протезом.

Почти с милостивой улыбкой Антонио широким жестом бросил свой нож в воду.

— Теперь, когда я проглотил камень духов, нож мне уже ни к чему. Если подумать, это даже к лучшему. Так будет быстрее. У меня еще очень много работы. — Он шагнул к Кроукеру.

Кроукер отчетливо видел темную струйку крови, вытекавшую из его раны в боку. Она расплывалась по воде, словно прозрачная вуаль танцовщицы.

Кроукер сделал шаг назад.

— Ты не можешь убить меня прямо сейчас, Антонио. Я тебе еще нужен.

— А вот это вряд ли. — Протянув руку, Антонио крепко обхватил выпущенные во всю длину стальные когти биомеханического протеза. Странное дело, он не порезал пальцы, хотя кровь из раны в боку все еще продолжала сочиться.

— Ты говоришь неправду, и сам это знаешь. — Кроукер видел, что лодка отплывала все дальше от них. Краем глаза он заметил, что катамаран Рейфа тоже стал удаляться. — С самого начала ты заявил, что мы с тобой друзья. Это не было правдой никогда, но все же между нами действительно существовала некая связь.

Пальцы Антонио медленно поползли вверх по протезу. Еще немного, и они коснутся живой руки Кроукера, из плоти и крови. Что будет тогда?

— О какой такой связи идет речь, детектив? — В голосе Антонио прозвучала знакомая насмешка.

Интуиция подсказывала Кроукеру, что он не должен позволить Антонио коснуться его руки. Честно говоря, он не совсем верил в трансформацию «сукья» после того, как он проглотит камень духов, но на его глазах произошло уже немало чудес. И сейчас Кроукеру вовсе не хотелось, проверять на себе все слышанное им про необычайную власть того, кто проглотит камень духов.

Он уже хотел было отдернуть руку, но какое-то необъяснимое чувство остановило его.

— Ты же сам сказал, что между нами существует связь. Нас связывают Соня и Роза.

Антонио не выпускал из своих пальцев руку Кроукера и ничего не отвечал.

Кроукер вдруг ощутил нестерпимый жар, исходивший от руки Антонио.

— Значит, все это правда, — прошептал Антонио. — Тот сон Хейтора оказался вещим.

Кроукер уже едва мог терпеть обжигающий жар руки Антонио.

— Какой сон? — спросил он как можно спокойнее.

— Ему приснилось, что Хумаита вернулся, что его дух на время поселился в живом человеке... с которым мы оба были знакомы. Хумаита посеял в его душе семена мести.

Кроукер невольно вздрогнул всем телом.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — тихо проговорил Антонио. Луна освещала его аристократические черты лица. — Хочу ответить на твой вопрос. Да, я мог предотвратить смерть Розы. Но тогда мне пришлось бы убить Хейтора.

— Что? — Кроукер замотал головой. — Не понимаю.

— Ученичество у Хумаиты оказалось для Бенни слишком суровым испытанием. В результате он невзлюбил своего деда. Конечно, если ты скажешь ему об этом, он станет все отрицать. Такова его натура.... Но, поверь мне, это истинная правда. — Антонио продолжал сжимать руку Кроукера. — Хейтор тоже изменился под влиянием Хумаиты. Суровое обучение выявило в нем одну из многих граней его личности, а именно склонность к убийству. Пока он не знал искусства хета-и, эта склонность дремала в нем, как крокодил на дне водоема. Однако частое лечебное голодание, прием наркотических снадобий и познание законов жизни и смерти превратили Хейтора в такого дьявола, какой не мог присниться ни мне, ни тебе даже в самом страшном сне.

Правда о братьях Бонита оказалась страшнее, чем слухи, ходившие о них. Антонио сумел скрыть от всех, и даже от самого Хейтора, то, что его брат страдал раздвоением личности, а потом и вовсе превратился в маньяка. Он изо всех сил старался защитить Хейтора. Но однажды того захлестнула жажда убийства, и он сорвался с привязи.

— Я не мог удержать его от убийства Розы, — внезапно задрожав, сказал Антонио. — И от убийства Хуана Гарсии Барбасены тоже. Но твоя женщина... Он непременно убил бы и ее.

Кроукер тут же вспомнил, как Антонио отвел руки Хейтора от шеи Дженни. Странное дело, он был благодарен Антонио, который сам заплатил за свою любовь к брату-близнецу страшную цену — потерял Розу, единственную женщину и вообще единственного человека, которого когда-либо любил. Вынужденный скрывать страшное злодеяние брата, Антонио сам стал его сообщником, и это было хуже всего.

У Кроукера больше не было времени, чтобы размышлять о странной иронии судьбы, потому что его внимание привлекло знакомое движение в воде. Кровь застыла у него в жилах, когда он увидел характерные следы на воде. На какую-то долю секунды он забыл о братьях Бонита. Эти следы на воде ему уже приходилось наблюдать неоднократно, и они всегда означали одно и то же. К Антонио и Кроукеру неотвратимо приближалось еще одно живое существо.

— Что случилось? — с любопытством спросил Антонио.

Кроукер бросил взгляд на кровь, стекавшую в воду из раны Антонио. О Боже!

— Антонио, отпусти мою руку!

— Ни за что!

— Тогда мы оба сейчас погибнем.

Не обращая внимания на недоверчивую усмешку на губах Антонио, Кроукер твердо сказал:

— К нам приближается огромная акула.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? — засмеялся Антонио. — Здесь слишком мелко для акул!

— Правильно, обычно акулы не заплывают на такое мелководье, — сказал Кроукер. Он уже различал спинной плавник огромного хищника, неуклонно приближавшегося к ним. — Однако шторм потревожил акул, к тому же из твоей раны вытекло море крови. Прибавь к этому нашу возню в воде, и ты поймешь, к какому выводу пришла акула. Она считает нас своей добычей.

Бросив взгляд вниз, Антонио торопливо прикрыл рану свободной рукой.

— Слишком поздно, — сказал Кроукер. — А теперь отпусти же меня! — Он посмотрел в янтарные глаза Антонио. — И лодка, и катамаран слишком далеко от нас. Если мы поплывем, это только ускорит развязку. Моя биомеханическая рука — вот наш единственный шанс на спасение.

Антонио обернулся. Хищник был уже совсем близко.

— Черт побери! — выругался он и выпустил руку Кроукера.

Прежде чем нырнуть, Антонио сказал:

— Это очень большая акула, и твоя хваленая рука не спасет нас. Но я ведь проглотил камень духов, ты помнишь?

Под водой все было окрашено в два цвета — черный и жемчужно-белый. На память Кроукеру пришли слова, сказанные Каменным Деревом: «Весь этот мир есть ложь».

Акула подплыла ближе. Это был настоящий монстр. Кроукер решил, что в ней должно было быть больше тысячи фунтов веса. Почуяв запах свежей крови, она стремительно неслась к цели. Когда она попала в полосу лунного света, Кроукер увидел, что это была тигровая акула, точная копия той, с которой пять дней назад столкнулись они с Бенни. Кроукер вдруг ощутил где-то у основания шеи странное покалывание, которое быстро стало распространяться на всю голову.

«Он здесь, в тебе» — сказал ему Каменное Дерево, имея в виду Хумаиту.

Огромная тигровая акула была уже совсем близко. Тело акулы почти на девяносто девять процентов состоит из хрящей. Это одна из причин того, что их нелегко убить. Спастись можно только в том случае, если посчастливится вспороть хищнику брюхо, прежде чем он успеет напасть. К сожалению, шансов на удачу всегда бывает очень мало.

Внезапно Кроукер нанес страшный удар своим биомеханическим кулаком прямо в нос акулы. Это должно было ошеломить ее. Однако акула повела себя не так, как ожидал Кроукер. Отпрянув от него, она бросилась на Антонио.

Тот, казалось, ждал поединка со страшным хищником. Возможно, он хотел продемонстрировать Кроукеру неуязвимость своего нынешнего воплощения? На долю секунды ему показалось, что Антонио увидел в этой акуле то же, что и он сам.

Акула, словно живая ракета, неслась прямо на Антонио, а тот не сделал ни единого движения, только протянул вперед левую руку, как это делает целитель, когда хочет вернуть больному здоровье и Божье благословение. Огромные челюсти тигровой акулы широко раскрылись, показывая тройной ряд острых зубов. Это было невероятно страшное зрелище, но Антонио не дрогнул, на его лице не было и следа страха. Через мгновение челюсти акулы захлопнулись, оторвав ему всю руку, от кончиков пальцев до плечевого сустава. Тем временем Кроукер, поднырнув под акулу, вспорол ей брюхо своими длинными стальными когтями, острыми, словно лезвие бритвы. Вода тут же замутилась от крови и вывалившихся внутренностей хищника. Акула перевернулась кверху брюхом и забилась в предсмертных судорогах.

Вынырнув на поверхность, Кроукер увидел Антонио. Он лежал на воде лицом вверх, янтарные глаза были широко раскрыты от шока и боли. Из огромной рваной раны на плече, где только что была рука, фонтаном хлестала темная кровь. Кроукер уже ничем не мог помочь ему.

— Антонио, — тихо позвал он.

Красивая, немного хищная голова повернулась к нему. Кроукер остолбенел от неожиданности — Антонио улыбался! Да, он улыбался, глядя на искалеченное левое плечо.

— Теперь мы стали с тобой одинаковыми.

— Нет, ошибаешься, Антонио, у нас нет ничего общего, — возразил Кроукер.

— Как, разве ты не видишь? Я никогда не лгал тебе, ни разу! Потому что, как только я тебя увидел в первый раз, то сразу распознал в тебе родственную душу.

Кроукер обнял Антонио, чувствуя, как с каждым ударом сердца кровь, а вместе с ней и жизнь, вытекала из искалеченного тела. В его янтарных глазах он увидел полное осознание близости смерти.

— Теперь мне кажется, что я был обречен еще в утробе матери, — тихо сказал он, вздрогнув всем телом. — Я сознательно творил зло, но всегда старался спасти Хейтора от него самого. Расплатой за все мои грехи стала мучительная память о Розе.

Значит, Антонио действительно очень любил Розу. Кроукер вдруг с болью осознал всю глубину этой страшной трагедии.

Ведь Роза могла спасти Антонио! Но он не сумел защитить ее...

Внезапно Антонио дернулся всем телом и здоровой рукой крепко ухватился за руку Кроукера.

— Хорошо, что она ждет тебя там, — пробормотал Кроукер.

— Да, теперь я совершенно спокоен, — едва слышно прошептал Антонио.

Это был конец его земного существования.

После гибели Розы он старался понять свои чувства, которые испытывал по отношению к ней. Его присутствие в ее жизни оказалось слишком кратковременным, чтобы что-то в ней изменить. Но вот она сумела глубоко тронуть душу Антонио, и после ее смерти он тосковал по теплу истинной любви и человечности. Розе удалось разорвать ту невидимую связь, которая удерживала его рядом с братом-близнецом. Для него открылся огромный мир, полный невероятных возможностей. Роза показала ему, что единственной драгоценностью в этом мире были человеческая любовь и взаимопонимание.

Кроукер оказался первым и единственным человеком после смерти Розы, которому Антонио смог довериться. Потому что только он был способен понять его и только к нему Антонио испытывал что-то похожее на симпатию.

Осознав все это, Кроукер был потрясен до глубины души. Вокруг них мирно плескались волны. До слуха Кроукера донесся ровный гул мощных дизелей катамарана, который шел к ним, таща за собой лодку.

Кроукер молча смотрел в мертвые глаза Антонио. Потом волны перевернули его труп лицом вниз, и он закачался на мелководье. Вокруг расплывалось пятно крови. Кроукер вспомнил видение Дженни, вызванное камнем духов, и медленно выпустил из рук мертвое тело Антонио, которое тут же ушло под воду. Кроукер решил достать со дна его нож с выкидным лезвием. По какой-то необъяснимой причине ему это казалось очень важным.

Кроукер вспомнил слова Каменного Дерева о том, что Антонио нес ему не гибель, но что-то иное. Теперь он понял, что именно. Невероятно, но Кроукер и Антонио сделали друг другу по бесценному подарку. Кроукер показал Антонио, что он может быть любим, а Антонио, в свою очередь... Что же дал ему Антонио? Он безоглядно любил своего брата. Иметь семью — значит, несмотря ни на что, любить своих родных. Для Кроукера это был тяжелый урок.

Замеченное краем глаза движение в воде заставило Кроукера повернуть голову. Он увидел акулу. Она все еще плавала — медленно, но уже не извиваясь в судорогах. То, что она до сих пор не сдохла, было настоящим чудом. Ведь все внутренности давно вывалились из распоротого брюха. Видно, такова была ее природа. До самой смерти она должна была двигаться, чтобы вода омывала ее жаберные щели.

Одним глазом следя за полумертвым чудовищем, Кроукер стал искать на дне нож Антонио. Он лежал рядом с камнем, поросшим водорослями. Чтобы достать его, Кроукеру пришлось подплыть ближе к смертельно раненному чудовищу. Стараясь двигаться как можно медленнее, он на всякий случай держал наготове длинные острые стальные когти биомеханической руки.

Почуяв его, акула двинулась вперед. Кроукер напрягся всем телом. Акула приближалась, попадая то в полосу лунного света, то становясь невидимой в темноте. Подплыв совсем близко, она внезапно остановилась, слабо вильнула хвостом и повернула в сторону, глядя на Кроукера одним глазом.

Кроукер был потрясен увиденным! Возможно, он на время сошел с ума, но ему показалось, что в круглом акульем глазу было два зрачка!

Эпилог

Шесть недель спустя, знойным безоблачным днем Кроукер заканчивал последние приготовления на своем катере, стоявшем у причала. Он был не один. Рядом были Бенни, Мэтти, Дженни и Рейчел. Они собрались все вместе, чтобы отпраздновать полное выздоровление Рейчел. Последние две недели она провела дома, практически взаперти, и Мэтти уже начинала потихоньку сходить с ума от ее настойчивых просьб позволить встать с постели и отправиться на прогулку.

К этому времени от ДИКТРИБ остались одни лишь воспоминания. Росс Дарлинг довольно быстро попался в ловушку, подстроенную ему Кроукером. Дарлингу было необходимо допросить Кроукера относительно того, что произошло с Антонио и Хейтором. Не зная истинной причины их гибели, он не мог дальше успешно руководить агентством.

Сам Кроукер понятия не имел, как добраться до Дарлинга, но был абсолютно уверен, что тот сам выйдет на него при первой же возможности. Так и случилось. Через неделю после того, как Кроукер и Бенни вернулись из национального парка, они отправились выпить по чашке кофе в «Разбитую колымагу», клуб на Линкольн-роуд, принадлежавший прежде Антонио и Хейтору. Кроукер сказал, что хочет увидеть то место, где отравили его племянницу. Однако, очутившись в баре, он испытал странную тоску по Антонио, словно он был ему другом...

Неожиданно к ним подошли люди Дарлинга и, угрожая оружием, усадили в черный «линкольн». Их отвезли в недостроенный гараж под железобетонным основанием будущей гостиницы на Коллинз-авеню.

Агентам АКСК, постоянно следившим за каждым движением Кроукера и Бенни, потребовалось не больше пяти минут, чтобы окружить гараж и арестовать Дарлинга и его людей.

Вот тогда-то Кроукер впервые увидел Сполдинга Ганна, директора АКСК. Это был человек среднего роста и телосложения, седоволосый, лысеющий, в очках со стальной оправой, с аккуратно подстриженной бородкой. Внешне он был очень похож на обычного университетского преподавателя. Но когда он заговорил, это впечатление улетучилось.

— Слава Богу, — сказал он Кроукеру. — Наконец-то я могу пожать вам руку!

Продолжая возиться с мотором, Кроукер нет-нет да и поглядывал на палубу.

— Лью! — окликнула его Мэтти. — Когда мы отплывем? — Она помогала Бенни погрузить приготовленную для ленча провизию, а Рейчел ушла на противоположный конец катера. Как только она рассказала матери о Гидеон, та практически перестала с ней разговаривать.

— Как только я закончу! — ответил Кроукер.

Руки Дженни ласково обняли его сзади за талию.

— О чем ты сейчас думал?

— Ни о чем.

— Ты был так серьезен, — скептически покачала головой она. — Ты думал о Майере? Честно говоря, он был уже одной ногой в могиле, но врачам реанимации удалось-таки вытащить его с того света.

— Честно говоря, я вспоминал свою службу в полиции...

— Не надо, Лью. — Она прижалась к нему щекой. — Прочь все мрачные мысли! Ведь мы должны повеселиться в честь выздоровления Рейчел!

— Ты права. — Заметив появившуюся на палубе стройную фигуру, он взял Дженни за руку. — Идем, я хочу тебя кое с кем познакомить.

Гидеон тоже двинулась навстречу, виляя бедрами. Ее светлые волосы золотом сияли на солнце. На ней были очень короткие черные джинсовые шортики и тенниска, которая была на несколько размеров больше, чем нужно. Она была босая. За спиной висела акустическая гитара.

Завидев Кроукера, она помахала ему рукой. Многочисленные браслеты весело зазвенели.

— Привет! Спасибо за приглашение! Тут так здорово!

Сняв солнцезащитные очки, она с удовольствием продемонстрировала всем собравшимся свои кошачьи контактные линзы.

Кроукер засмеялся.

— Познакомься, Гидеон. Это Дженни.

— А, знаю, врач Рейчел! — Она протянула руку, и Дженни пожала ее. — Рада познакомиться.

— Это я рада познакомиться, — улыбнулась Дженни. — Рейчи много рассказывала мне о тебе.

Кроукеру показалось, что Гидеон покраснела от смущения. В это время Рейчел обернулась и увидела Гидеон. В своих огромных солнцезащитных очках Рейчел выглядела худой и бледной, как Кейт Мосс.

— Ну, как ты, держишься? — спросил Кроукер.

— Да, вот уже больше месяца, — опустила глаза Гидеон. Завязать с наркотиками было единственным условием Кроукера для возобновления дружбы с Рейчел.

— И как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросила Дженни.

Гидеон смущенно засмеялась:

— Да ладно, док, не стоит так волноваться. Сама удивляюсь, но мне определенно нравится мое нынешнее трезвое состояние.

Рейчел бросилась в объятия Гидеон, а Мэтти с каменным лицом внимательно наблюдала за ними. Обе девочки искренне радовались друг другу.

Старательно обойдя кружившихся от радости Рейчел и Гидеон, Мэтти подошла к Кроукеру.

— Полагаю, это опять твоя затея.

— А я-то думал, что ты сыта по горло ссорами.

— Да, конечно, но эта...

— Мэтти, ты должна понять, что у твоей дочери своя собственная жизнь, на которую она имеет полное право. И чем скорей ты это поймешь, тем скорей она пустит тебя в свой мир.

Мэтти сердито махнула рукой:

— Но что это за жизнь? Что может она дать моей девочке?

— У Рейчел есть человек, который ее любит и заботится о ней. А это уже много.

Мэтти замолчала и задумчиво отошла прочь.

— Как ты думаешь, что она теперь будет делать? — спросила Дженни.

Кроукер обернулся к ней:

— А что бы ты стала делать, будь Рейчел твоей дочерью?

Дженни задумалась. Потом она одним махом вспрыгнула на причал и стала отвязывать канат, пока Кроукер заводил мотор. В последний месяц Кроукер часто брал ее с собой в море и обнаружил в ней способную ученицу. Ей и самой нравилось учиться новому. Быстро справившись с канатом, она вернулась на палубу катера, и Кроукер стал задним ходом выводить судно от причала.

— Я бы хотела, чтобы она была счастлива, — тихо сказала Дженни, подойдя к стоявшему у руля Кроукеру.

— Мэтти тоже этого хочет. Это, наверное, ее единственное желание сейчас.

Осторожно развернувшись, Кроукер стал медленно выводить катер из гавани.

Дженни болтала с Бенни, который сидел, развалясь, в капитанском кресле, курил сигару и рассказывал анекдоты, коих он знал великое множество. Оба весело хохотали. Рейчел и Гидеон уютно устроились на носу и были погружены в серьезный разговор.

Мэтти некоторое время молча смотрела на них.

— Нет, я не смогу... — тихо произнесла она.

— Ну, не сможешь, так не сможешь, — спокойно отозвался Кроукер.

Она резко вскинула голову.

— А вот этого я от тебя никак не ожидала!

— Чего этого?

— Пораженчества! Капитулянтства!

— Мэтти, чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты убедил меня в том, что это хорошо для Рейчел.

Кроукер уже выводил судно в открытое море.

— Этого я не умею.

— Как это, не умею?

— Хоть я и твой брат, Мэтти, но я не смогу убедить тебя в том, в чем ты сама не убеждена.

Гребни мелких волн ослепительно сверкали под ярким солнцем. Подул сильный свежий ветер. Кроукер подумал, что хорошо бы сейчас оказаться на большом катамаране Рейфа с заглушенными двигателями и поднятыми парусами.

Наконец, он сказал:

— В душе Рейчел ненавидит себя. Да ты это и сама видишь, ты же не слепая. Возможно, Гидеон сумеет заставить ее поверить в себя, не знаю... Ты только подумай, что произошло между тобой и твоей дочерью! Ты же перестала с ней разговаривать....

— Неправда, я все время разговариваю с ней, — обиженно воскликнула Мэтти. — Это она не хочет слушать меня...

— Тогда продолжай свои попытки наладить с ней контакт.

Мэтти печально покачала головой:

— А если из этого ничего не выйдет?

— Ну, тут не может быть никаких гарантий успеха, — сказал Кроукер. — Но я уверен в одном — если вы не будете разговаривать друг с другом, то у вас действительно ничего не получится.

Когда катер вышел в открытое море, Бенни стал накрывать на стол. Для него такой поступок был совершенно нетипичен, но ему так нравилось это делать, что Кроукер воздержался от всяких комментариев на этот счет.

В самую первую неделю службы Кроукера в полиции начальник участка обратился к новобранцам с такой речью:

— Очень может быть, что вы возненавидите свою службу. Не удивлюсь, если вы будете временами злиться на себя. Впрочем, кому-то эта служба придется по душе. Одно я могу обещать всем вам твердо — через год каждый станет совсем другим человеком. Это я вам гарантирую.

Кроукер поймал себя на мысли, что и сам катер, и все находившиеся на его борту люди сильно изменились. Пока остальные наслаждались беспечной болтовней, Кроукер наблюдал за Рейчел и Гидеон. Ему было приятно видеть оживленное лицо племянницы.

Какое-то время Кроукер прожил у сестры. Когда он молча вручил Рейчел ее дневник, она поняла, что он прочитал его, и в ее глазах засветилось несказанное облегчение. Потом он сказал ей:

— Это останется между тобой и твоей матерью.

Она согласно кивнула.

— Ты должна показать ей свой дневник, — продолжил Кроукер. — И поговори с ней в открытую, со всей откровенностью. Обязательно поговори. Нельзя больше держать это в себе.

Похоже, этот разговор еще не состоялся, но Кроукер был абсолютно уверен в том, что он непременно состоится — через неделю, через месяц, очень скоро.

Сейчас, когда он смотрел на нее, всю залитую ярким солнечным светом, ему казалось, что Рейчел долгое время жила в темноте, в страшном одиночестве. Теперь она не просто выжила, но и сильно изменилась. Видно, не только «сукья» умеют перевоплощаться. За столом Мэтти оказалась рядом с Гидеон. Мало-помалу между ними завязалась беседа, сначала скованная, но потом все более и более непринужденная. Похоже, Рейчел по достоинству оценила героические усилия матери и уже не столь враждебно смотрела на нее.

На десерт Бенни приберег огромный трехслойный шоколадный торт — самый любимый торт Рейчел. На гладкой шоколадной поверхности желтым сливочным кремом было выведено: «Поздравляем Рейчел с возвращением!» Пока Бенни раскладывал торт по тарелкам, Рейчел подошла к Кроукеру и обняла его за шею.

— Спасибо, дядя Лью, — прошептала она. — За все спасибо.

Он поцеловал ее в щеку. В ее глазах стояли слезы. После ленча Бенни отправился на корму выкурить сигару. Кроукер пошел вслед за ним.

— С тех пор как ты отдал мне кости, которые нашел на катамаране Рейфа, я все время думаю о своем дедушке. — Бенни выпустил изо рта длинную струйку дыма.

Потом он замолчал, а Кроукер вспомнил слова Антонио: «Жесткие принципы Хумаиты оказались невыносимыми для Бенни, и он навсегда невзлюбил своего деда».

Помолчав еще немного, Кроукер сказал:

— Помнишь, ты сказал, что в океане нас ждут неведомые силы природы?

— Это был Хумаита. — Бенни уставился на тлеющий кончик сигары и удивленно потряс головой. — Какую удивительную историю ты рассказал мне о тигровой акуле, которая откусила руку Антонио! Какого черта ее занесло на мелководье? Нет, это было не случайное совпадение. — Он затянулся сигарным дымом. — Эта тварь приплыла за Антонио, она искала именно его, словно он был что-то должен ей! Ведь она запросто могла сжевать и тебя, но не стала...

— А самое интересное заключается в том, что я совсем не боялся ее, — задумчиво проговорил Кроукер. — Мне кажется, что с тех пор, как мы с тобой в первый раз встретили ту огромную тигровую акулу, что чуть не утащила тебя за борт, меня не покидал дух твоего покойного деда. — Кроукер едва заметно улыбнулся. — Это может показаться чистым безумием, но я-то знаю, что это правда.

— Я в этом не сомневаюсь, амиго. — Бенни крепко пожал Кроукеру руку. — Потому что теперь его дух со мной.

Они обменялись долгим взглядом, говорящим гораздо больше любых слов.

Наконец, Бенни кивнул и первым нарушил молчание:

— Скажу тебе чистую правду, Льюис. Теперь я страшно жалею, что плохо понимал его при жизни. Я не хотел стать тем, кем он хотел меня сделать, но ради него все же попробовал. Оказалось, целительство действительно не было моим призванием. Меня влекли к себе деньги и власть, а все эти духовные штучки меня не интересовали. Дед понимал меня, и ни в чем не винил. — Бенни снова затянулся табачным дымом. — Однако я жутко обиделся на него за то, что он был со мной слишком суров, даже жесток, а я не понимал почему. Порой он казался мне свирепым, жестокосердным чудовищем.

— Антонио тоже так думал. — И Кроукер рассказал Бенни кое-что из того, о чем говорил ему Антонио. Но не все. Секреты есть секреты, и их не следует разглашать.

Бенни кивнул:

— Так думал бы любой мальчик, проходящий суровый курс обучения искусству хета-и. Но, поверь мне, амиго, теперь я проклинаю тот день, когда ушел от него. — Он заметно помрачнел. — Знаешь... Мне все время кажется, что если бы я остался с ним, то сумел бы предотвратить его убийство.

— Ну, этого нельзя знать наверняка. Скорее всего и ты был бы убит вместе с ним.

Бенни поежился:

— Все может быть...

Однако он сказал это так, что стало ясно — он все же винит себя в гибели Хумаиты.

Помолчав, Бенни сказал, меняя тему разговора:

— Слушай, а это отличная идея — собрать вместе людей, которых ты любишь и ценишь.

— Это моя семья, — сказал Кроукер и тут же вспомнил слова Антонио: «Как только я увидел тебя, сразу распознал в тебе родственную душу». Он имел в виду, что у Кроукера, как и у него самого, не было настоящей семьи.

— Кстати... — начал Бенни.

— Что? — очнулся от раздумий Кроукер.

— К разговору о семье. — Бенни вынул изо рта сигару. — В воскресенье я возвращаюсь в Асунсьон.

— Уезжаешь? Надолго? — спросил Кроукер.

— Честно говоря, я и сам не знаю. — Он похлопал Кроукера по спине. — Только не надо делать такое грустное лицо. Ты сам толкнул меня к этому. Когда ты отдал мне кости Хумаиты, я понял, что их нужно вернуть в Парагвай.

— Ты собираешься их там похоронить?

— Сначала я так и решил, — не сразу ответил Бенни. — Но потом передумал. — Он обернулся к Кроукеру и широко улыбнулся. — Понимаешь, я понял, что больше не смогу заниматься тем, чем занимался до сих пор. Слишком много всего произошло со мной за последнее время. Сначала я решил, что мне просто нужен небольшой отдых, но теперь я окончательно понял, что я уже не тот Бенни, каким был семь недель назад. — Он пожал плечами. — И тогда я спросил себя, что же мне делать дальше? И очень скоро нашел ответ на этот вопрос...

Поднявшись на ноги, он знаком пригласил Кроукера следовать за ним. Они вошли в каюту, Бенни вытащил из-под скамьи старый, потрепанный саквояж и извлек оттуда большую бедренную кость. Она была абсолютно гладкой и казалась теплой на ощупь. Яркий, солнечный свет придавал ей оттенок слоновой кости.

— Я понял это, как только прикоснулся к костям моего деда...

Почтительно уложив кость в саквояж, Бенни запер его медный замочек и повернулся к Кроукеру:

— Я возвращаюсь к изучению хета-и, кости моего деда помогут мне в этом, именно в них хранятся все знания. Я найду «сукья» и вновь займусь хета-и.

— Именно этого и хотел всегда Хумаита.

— Нет, амиго, именно этого всегда хотел я сам.

Они снова вышли на палубу. Гидеон настроила гитару и тихонько запела старую добрую песню из репертуара Сары Маклаган.

На западе показалась красная полоска мангровых островов. Это был национальный парк Эверглейдс.

— Прежде чем ты уедешь, — сказал Кроукер, — почему бы нам еще раз не навестить Каменное Дерево? Думаю, ему будет интересно взглянуть на кости Хумаиты.

— Чтобы один хилер смог увидеть кости другого, да? — улыбнулся Бенни. По всей видимости, ему пришлась по душе идея Кроукера. — Отлично! Я у него в неоплатном долгу.

— Мы с тобой оба у него в неоплатном долгу, — тихо сказал Кроукер.

К ним неслышно подошла Дженни.

— Не помешаю? — весело поинтересовалась она, обняв Кроукера за талию. — Или у вас сугубо конфиденциальный разговор?

Нежно прижав к себе Дженни, Кроукер взглянул на Рейчел. Она разговаривала с матерью, и обе, казалось, не замечали ничего и никого вокруг. Со стороны можно было подумать, что это сестры, а не мать и дочь. Или даже не просто сестры, а близнецы.

— Конфиденциальный? — переспросил Кроукер, глядя в глаза Дженни, зеленые, как океанская вода. — Пожалуй, нам теперь не нужна никакая конфиденциальность...

Примечания

1

Маджонг — китайское домино. — Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Пролог

День первый

День второй

  1

  2

  3

  4

День третий

  1

  2

  3

  4

День четвертый

  1

  2

  3

  4

  5

День пятый

  1

  2

  3

  4

  5

Эпилог . .

Реклама на сайте