«Первый всадник»

Джон Кейз Первый всадник

…и более того, не станут они изобретать отравленные ядра и всякие другие пиротехнические орудия, для ядов потребные; буде изобретения такие выдуманы, не станут их потреблять на убийство людей, ибо основатели нашего искусства почисляли таковые действия за недостойные благородного человека и настоящего воина.

Присяга немецких канониров

Пролог

Хадсон-Вэлли, 11 ноября 1997 года

Томми было не по себе. Обычно он болтает без умолку, а сейчас будто воды в рот набрал. Впрочем, Сюзанна прекрасно его понимала. Конечно, ей тоже было не по себе. А еще весело. И немного страшно. Вечерело. Они свернули с автострады и включили фары. Дальше пошла холмистая местность, вроде как на рекламе, с ухоженными такими фермерскими домиками — с первого взгляда ясно, что здесь живут одни врачи и юристы. Вечно этим поселкам дают всякие дурацкие названия — Лисьи луга, подумать только! — а сами выращивают траву на лужайках. Тоже фермеры нашлись!..

Миновали красочную вывеску «Институт „Омега“», и Сюзанна удивилась:

— Это еще что такое?

Томми — он сидел за рулем — буркнул в ответ:

— Шарлатанишки! — И закудахтал, словно утка.

Конечно, самое гадкое — это зубы, вытаскивание зубов. Вот почему ей было не по себе. Жутковатое дело, как ни крути. Просто Нюрнберг какой-то. Если поймают — повесят на них не просто убийство, а… интересно, что?

Шум, наверное, поднимется почище, чем из-за Мэнсона, вот что.

Впрочем, ее это не касается, сама-то она и пальцем никого не тронет. Зубы и пальцы — дело Вона. И уколы тоже. Это его работа, он врач. (И хороший врач! Еще Томми как-то сказал: «Вон у нас ученый муж, да, Вон?» Интересно только, что он имел в виду?)

Все равно непонятно, зачем возиться с зубами. Да еще и с пальцами. Почему просто не отвезти их куда-нибудь на свалку? Или, еще лучше, сделать дело, бросить все как есть и уехать.

Сюзанна немного об этом поразмышляла, мысленно пожала плечами — неисповедимы пути Соланжа — и улыбнулась удачному каламбуру. Соланж часто рассчитывал на чисто театральный эффект. И правильно делал. Нечего им расслабляться. Пусть побегают.

Волноваться-то, конечно, излишне. Все, от стука в дверь до наручников, они отрепетировали тысячу раз — план безупречен.

Вот, например, грузовик фирмы «Ю-хол перевозка». Это Соланж придумал. Гениально: теперь у Вона будет место для работы! Можно сразу уехать, а он закончит по пути. К тому же грузовик не привлекал внимания. Потому что «Ю-холы» есть везде, даже в этом захолустье. В Штатах все любят переезжать, правильно?

Ее задание — просто-напросто войти в дом и сделать так, чтобы Бергманы не схватились за пистолет. Получается сразу два задания!.. А справится она потому, что хорошенькая. Правда-правда. И еще беременная — поэтому выглядит хрупкой и уязвимой.

В общем, люди таким доверяют. Это главное: Бергманы — законченные параноики, вообразили, будто их кто-то убить хочет. Вот вам и ирония судьбы. Сюзанна снова улыбнулась.

На самом деле ей было страшно, и она вовсе не хотела ни в чем таком участвовать. Только иначе нельзя. Так сказал Соланж, а Соланж всегда говорит правду.

Главное, им совсем не будет больно! Вон пообещал, что они ничего не почувствуют. Маленький укольчик — и все.

С другой стороны, всегда можно на чем-то погореть. Вдруг там доберман какой-нибудь по двору шастает? Хотя нет, не может там быть собаки, Ленни бы о ней рассказал. Ленни — их сын, он бы знал про добермана.

Как Марта. Он, конечно, не родственник, однако про пистолет разнюхал. «Вряд ли старый хрен умеет стрелять, — сказал он, — но у них есть браунинг, его держат в прихожей, в ящике телефонного столика. Как будто от этой пукалки может быть толк! Я его как-то поддразнил насчет мощного арсенала, а он: „Пистолет что надо! Пусть теперь попробуют к нам сунуться!“ Как будто до сих пор в прошлом веке живет, честное слово!»

И все равно. Вдруг игла сломается или женщина закричит? Тогда дело плохо. Как в детстве, когда Риффа сбила машина и папа хотел его пристрелить, чтобы не мучился, но перенервничал и никак не мог попасть в сердце. Рифф дергался, а папа стрелял, стрелял…

Если случится что-нибудь такое, то все кругом будет в крови, и они тоже. К тому же юридически это — убийство. Для католички ничего хуже и быть не может, пусть она даже и бросила ходить в церковь.

Потому что убивать нехорошо. Ни при каких условиях.

Если только…

Если только ты не солдат. Вот они кто: и она, и Томми, и Вон, и француз, который сидел в кузове вместе с Воном. Да, солдаты. Рыцари! И крестовый поход начался.

Сюзанна думала о тайной войне — войне Соланжа, её войне… а потрепанный грузовичок с аризонским номером уже повернул на сельскую двухпутку, спугнув выводок оленей, щипавших травку у обочины.

«Ю-хол» притормаживал у каждого почтового ящика, и Томми вчитывался в написанные на них имена. Наконец они нашли, что искали, и грузовичок остановился у облезлого ящика с надписью «Бергман».

Томми посмотрел на серебристые буквы и буркнул что-то себе под нос. Выключив фары, он подал назад и молча повернул на дорожку к дому.

Сюзанна подпрыгнула на сиденье, сделала глубокий вдох и нервно облизала губы.

Грузовик, похрустывая гравием, медленно подкатил к белому крыльцу. Под сенью старых раскидистых деревьев Томми заглушил мотор, и Сюзанна выбралась наружу.

Молодая и на самом деле хорошенькая, с огромными карими глазами и пепельными волосами. К тому же беременная. Бросив на водителя решительный взгляд, она судорожно вздохнула и направилась к крыльцу, оглядываясь на клумбы с хризантемами по обе стороны дорожки.

Подойдя к двери, Сюзанна заколебалась — внезапно подкатила дурнота. Наконец она негромко постучала, втайне надеясь, что никого нет дома.

Сначала никто не отозвался. Сюзанна постучала снова, погромче, — изнутри доносился шум телевизора. В третий раз она заколотила изо всех сил.

В конце концов внутренняя дверь распахнулась, и за внешней дверью-ширмой возникла женщина лет пятидесяти.

— Да? — настороженно произнесла она.

— Здравствуйте! — очаровательно воскликнула Сюзанна.

Взгляд Марты Бергман скользнул по ее большому животу и задержался на «Ю-холе». Жилистый молодой человек за рулем, видимо, муж девушки, заметил это и помахал рукой. Грузовик был украшен рисунком нарядной сеньориты, жеманно выглядывавшей из-за роскошного кружевного веера. Политика компании: раскрашивать «Ю-холы» небоскребами, ковбоями или пляжами — на мотив той местности, где располагается данный филиал. Марта решила, что этот — из Нью-Мексико или откуда-то с юго-запада.

— Я могу вам помочь? — поинтересовалась Марта.

— Очень надеюсь, — ответила Сюзанна, переминаясь с ноги на ногу. — Мы совсем заблудились.

Взгляд Марты стал немного мягче.

— Куда вы едете? — спросила она. Девушка развела руками:

— В том-то и беда. Мы потеряли адрес. Но это где-то здесь, на Бойс-роуд.

— Бойс-роуд — длинное шоссе, милая моя, — поморщилась Марта.

— Я думала… Если бы вы разрешили от вас позвонить… Мой брат сейчас должен быть дома.

Марта нахмурилась. Потом ее взгляд скользнул по животу Сюзанны, и, успокоившись, она открыла дверь-ширму.

— Разумеется. Заходите. Телефон здесь, на столике.

— Большое спасибо! — обрадовалась Сюзанна и вошла в прихожую. — Ой, как у вас красиво! — Обстановка напомнила ей дом родителей — такие же псевдоперсидские ковры на паркете и слишком мягкая мебель.

Из соседней комнаты, перекрывая телевизор, пробасил мужской голос:

— Марта, ну где ты? Все пропустишь!

— Уже иду.

— Кто там у тебя?

— Я пустила девушку позвонить, — ответила Марта и тяжело вздохнула. Обернувшись к Сюзанне, она развела руками: — «Джетс» играют.

Сюзанна понимающе закатила глаза и подошла к телефону.

— Я всего на минутку, — сказала она, подняла трубку и набрала номер Вона. Треск, пара гудков и наконец…

Щелчок.

— Да. — Вон взял трубку.

— Привет! — воскликнула Сюзанна, чуть переигрывая, специально для миссис Бергман.

— Ты вошла?

— Да! — Затем она разразилась заученной скороговоркой: они почти приехали, вернее, им так кажется, но бумажка с адресом потерялась, так куда ехать-то?

— Пистолет у тебя?

Сюзанна не умолкая сверкнула улыбкой в сторону Марты и будто случайно приоткрыла ящик. Увидев в щель пистолет, она сказала:

— Да! Нет проблем!

— Уверена?

— Конечно!

— Мы выходим.

Вон отключился, а Сюзанна тараторила еще несколько секунд, прежде чем осторожно повесить трубку и опереться на столик.

— Ну как, все? — спросила миссис Бергман, которой снова стало не по себе: девушка, закончив разговор, осталась стоять у телефона. — В какую вам сторону?

Сюзанна пожала плечами, открыла ящик и вынула пистолет, но, увидев, как Марта испугалась, с улыбкой положила его на столик у себя за спиной.

— Все будет хорошо. Честное слово.

Вчера Соланж сказал: «Постарайтесь не пугать их, незачем поднимать лишнюю панику». Да, особенно сейчас. Еще рано.

Вошел Гарри Бергман, хмурый, с бокалом вина в одной руке и газетой — в другой. С шеи на черной веревочке свисали очки.

— Во дворе грузовик, — объявил он таким тоном, как будто это была самая невозможная вещь на свете, и вопросительно уставился на Сюзанну. — Здравствуйте.

— Это просто мы, — объяснила она.

Гарри перевел взгляд с Сюзанны на жену и обратно.

— Что тут происходит? — спросил он, разглядев тревогу на лице Марты.

Секунду все молчали, потом во дворе заскрежетало, будто пенопластом по стеклу, вперемешку с металлическим лязгом.

Марта вздрогнула.

— Что за черт?! — рявкнул Гарри.

— Это всего лишь грузовик, — ответила Сюзанна, стараясь выглядеть спокойной. — Так у него поднимается задняя дверь — ее давно не смазывали.

— Ясно, — кивнул Гарри. Резко повернувшись, он шагнул к столику с телефоном.

— Не надо, — махнула пистолетом Сюзанна. — Лучше не стоит.

Гарри не то чтобы замер, скорее сник. Его жена выступила вперед:

— Оставьте его в покое. У него слабое…

— Марта!.. — выдавил Гарри.

— Берите что хотите.

— Спасибо, — ответила Сюзанна. — К сожалению, мы пришли не за этим.

Бергманы сильно встревожились, и Сюзанна прикусила язык. Распахнулась входная дверь, и вошел Вон с обрезом. Следом появился француз. Томми сторожил на крыльце.

— Внимание, — объявил Вон. — Делайте что скажут, и через десять минут все закончится. Обещаю.

Гарри Бергман обнял жену и кивнул — не потому что был согласен, а потому что слишком испугался, чтобы возражать.

Подошел француз с пластиковыми наручниками — такие копы берут на массовые аресты — и с совершенно неуместным «s’il vous plaît» отстранил Гарри от жены и сковал его руки за спиной. Затем проделал то же самое с Мартой.

— Отлично, — кивнул Вон и повернулся к Сюзанне: — Ты все помнишь?

Сюзанна кивнула и проводила взглядом Бергманов, которых выводили наружу. Уже в дверях Вон сказал:

— Кстати, ваш сын позавчера передавал привет.

Как они ахнули!

Входная дверь захлопнулась, но и через нее доносились нервные возгласы миссис Бергман, которая взвизгивала сердито и испуганно, как болонка, защищающая кость от ротвейлера:

— Что это значит? Куда вы нас ведете?

— Мы просто идем к грузовику, — спокойно, как бы между делом отвечал Вон.

Так с ними проблем не будет. Вытащив из кармана носовой платок, Сюзанна начисто вытерла пистолет, положила его обратно в ящик, мысленно содрогнулась и стерла отпечатки со столика и телефона. Что еще? Надо выключить свет и телевизор, запереть за собой входную дверь. Все должно выглядеть, будто они просто-напросто…

Внезапно раздался дикий, нечеловеческий крик, вопль чистейшего, неподдельного ужаса. Затем обрушилась такая жуткая тишина, что Сюзанна выбежала из дома — чужой страх тянул ее как магнит.

Выскочив на крыльцо, она увидела Томми, который обходил грузовик к кабине, тряся низко опущенной головой.

— Что случилось?

Томми сел за руль.

— Не ходи туда.

Разве можно было послушаться?

За грузовиком на посыпанной гравием дорожке лежал мужчина — мистер Бергман. Его тело сотрясала судорога, словно через него пропустили сильный ток. Француз прижимал Марту к земле, упершись коленом ей в поясницу. Женщины встретились глазами — между ними будто проскочил электрический разряд. Вон переступил через трясущегося Гарри, нагнулся над его женой и сделал инъекцию в плечо, прямо через платье.

Ее глаза широко открылись и закатились. Зрительный контакт с Сюзанной, сплетение ненависти и жалости, оборвался: десять кубиков морфия сделали свое дело. Внезапно Марта напряглась — и так же внезапно обмякла. Наконец и последнее напряжение оставило ее тело — она была мертва.

Секунду спустя Сюзанна поняла, что тоже перестала дышать. И заставила себя выдохнуть.

— Я слышала крик, — зачем-то объяснила она.

— Это все он, — кивнул Вон в сторону тела Гарри. — Иглы испугался.

Француз забрался в грузовик, где у белого железного стола стояли два пластиковых контейнера по двести пятьдесят литров. Пол был предусмотрительно укрыт черным полиэтиленом. С потолка свисала лампа. Француз включил свет и выпрыгнул наружу.

— Нет, — сказал он. — Не иглы. Просто увидел пластик и испугался.

— Какая разница? — пожал плечами Вон. — Помоги их погрузить.

Француз взял Марту за руки, Вон ухватился за ноги и поднял глаза на Сюзанну.

— Видела, как свет погас?

— Какой свет? — не поняла Сюзанна.

— В ее глазах, — объяснил Вон. — Вы смотрели друг другу в глаза.

Сюзанна рассеянно кивнула. Да, видела. Глаза Марты… просто погасли.

Пока она думала, первый труп погрузили в грузовик. Вон бросил на нее сочувственный взгляд.

— Я сразу понял. По твоему лицу видно.

— Что видно?

— Как ты среагировала. Как будто… — Он внезапно смолк.

— Как? — снова переспросила Сюзанна. Со стороны могло показаться, что она начала заигрывать.

Вон секунду подумал, наконец покачал головой и нервно рассмеялся.

— Трудно объяснить. Очень трудно.

Он схватил второго мертвеца за руки и потащил к грузовику.

Сюзанна смотрела и не верила своим глазам: ноги оставляли на земле неглубокие борозды, идеально, невозможно параллельные, совсем как линии на тетрадном листе.

Глава 1

Предгорья Масиннён, 26 января 1998 года

Шум он услышал не сразу. Почти неразличимый рокот долетал откуда-то снизу с порывами ветра. Кан с трудом карабкался по склону, низко пригнувшись к земле, — ему было некогда прислушиваться. Холод сковывал движения. Уже дважды Кан поскальзывался, но до сих пор ему удавалось удерживаться, пробивая корку снега и цепляясь за нее. Снег набивался в дырявые перчатки — хвататься за битое стекло и то приятнее.

Несмотря ни на что, он сумел подняться довольно высоко. Для калеки — невероятно высоко. В Корее нужно приспосабливаться, иначе просто не выжить. По этому склону, утыканному сосновыми пнями, взбирались многие, но у всех было по две ноги. А у Кана — одна.

Внизу большую часть леса давно уже вырубили на дрова. Выше начали попадаться заживо ободранные сосенки — голые высохшие стволы. Кору обдирали в голодные годы, когда еды не оставалось совсем.

Желудок всегда можно набить мягкой древесиной, прямо из-под коры. Она практически не переваривается, однако жевать приятно. Древесина, хотя и ненадолго, заглушает голод и боль в желудке, а из коры получается слабенький чай.

Чем выше, тем больше и больше становилось мертвых ободранных остовов.

Обычно за травами, корой и хворостом в холмы поднимаются женщины. Прежде, пока ее, как и многих других, не забрала болезнь, этим маршрутом поднималась жена Кана, с той же складной пилой и веревкой.

Она и объяснила, куда идти. С тех пор как жена умерла, Кан проделал этот трудный путь уже раз десять. Он собирал хворост и выменивал его на рис и травы и успел изучить холмы над Чхучхонни как свои пять пальцев.

Остановившись передохнуть, Кан принялся разглядывать холм и прикидывать, как проще миновать утесы, заранее продумывая каждый шаг. Задача предстояла не из легких, тем более что движения сковывал протез, заменявший левую ногу ниже колена.

Начался голый участок, покрытый лишь коркой льда. Впереди растянулась снежная поляна. Осторожно, опасаясь расселин, Кан поднялся на вершину, где все еще росло несколько крепких высоких сосен.

Как всегда в этом месте, ему померещилась жена. На глаза навернулись слезы. Он отломил веточку у молоденькой сосенки и принялся высасывать смолу, оглядываясь в поисках подходящего дерева, которое можно спилить и оттащить вниз, в деревню.

Только тогда, в тишине сосен, он впервые расслышал в вое ветра далекий рокот — и сразу понял, что это.

Помощь идет.

Кан проковылял обратно к склону и посмотрел вниз, на дорогу, по которой к Чхучхонни двигалась вереница грузовиков, совсем крошечных с высоты.

Колонна состояла из джипа и восьми грузовиков: шести армейских и двух безбортовых платформ, на которых везли оранжевые бульдозеры. След колонны просматривался сверху до самого изгиба долины — черный зияющий шрам на припорошенной земле. Колесные цепи вгрызались в снег; грязь и ледяная крошка летели из-под колес.

Впервые за много недель Кан улыбнулся. Со вздохом облегчения он сел прямо на снег и отверточкой, с которой никогда не расставался, подкрутил болты в протезе. Теперь станет легче.

Ведь хуже уже некуда. Никто в деревне не мог вспомнить такой долгой, жестокой зимы, принесшей сначала голод, а потом мор. На фабрике, сложенные поленницей, лежат тридцать два трупа — треть деревни. Фабрике больше двадцати лет, и все это время на ней изготавливали прекрасные метлы. Сейчас, без топлива, станки замерли, и бетонное здание, внешне напоминавшее гроб, казалось мертвее тех, что в него сносили.

Снаружи фабрика устрашала; изнутри этот морг, вымощенный изъязвленными телами мужчин, женщин и детей, незадолго до смерти сделавшимися ярко-синими, — повергал в ужас. Собирать трупы — обязанность Кана, единственного медицинского работника в Чхучхонни. Весной можно будет всех похоронить.

Впрочем, прежде Кан сомневался, что зиму кто-нибудь переживет. Во всяком случае, вряд ли это будет он, а даже если и он — вряд ли у него хватит сил, чтобы взяться за лопату.

Теперь Кан устыдился собственного отчаяния. Когда оно подкралось? Не тогда ли, когда пришлось отнести на фабрику и собственную жену? Да, тогда он и решил, что никто их беды не заметил. В конце концов Чхучхонни — маленькая деревня, и никому нет до них дела… Вредные мысли. Хорошо, что Кан ими ни с кем не поделился. Сегодня наконец стало ясно, как он был не прав. Все-таки жизнь крестьянина из Чхучхонни ничуть не менее важна, чем какого-нибудь инженера из Пхеньяна. Доказательство — вот оно, прямо перед глазами. Просто на организацию помощи потребовалось время.

Армейские грузовики — новый укол совести. В них наверняка привезли еду и лекарства — и врачей. Самых настоящих врачей, которые, наверное, даже в университете учились. Они во всем разберутся.

Не то что он. Меньше чем за месяц деревню охватила эпидемия болезни с такими странными и жуткими симптомами, что в Чхучхонни приехал врач из пхеньянского Института инфекционных заболеваний.

Врач оказался очень старым и невысоким, с огромными и желтыми передними зубами, как у кролика. Он говорил резкими, рублеными фразами, перемежавшимися долгими, многозначительными паузами, и курил импортные сигареты — одну за другой. Чтобы столько курить, надо быть большой шишкой. Все равно Кану он не понравился.

Врач осмотрел дюжину больных — четверо из них вскоре умерли, — записал симптомы, выяснил у Кана, как протекает заболевание, взял у нескольких крестьян образцы крови и приказал отвезти два трупа в столицу на вскрытие.

Перед отъездом Кан спросил у него, что делать дальше, но тот не ответил. Зажег новую сигарету и прямо из окна машины ткнул огоньком в сторону здания фабрики.

— Это «испанка». Это натворила «испанка».

Кан, которому было не по чину спорить с настоящим врачом, не сдержался. Водитель завел мотор, но он заковылял рядом.

— Доктор, постойте, этого не может быть! К нам никто не приезжал, никаких иностранцев!

Машина начала разгоняться, и Кан только и успел, что крикнуть вслед:

— Что мне делать?

Старый врач в последний раз обернулся и покачал головой. Кан решил, что тот не в своем уме.

Теперь все это уже не имело никакого значения. Старик вернулся и привез лекарства и бульдозеры, чтобы похоронить мертвых.

Сейчас Кан больше всего хотел броситься в деревню, вниз по холму, помогать солдатам. Но холод не позволил забыть о себе. Сколько бы еды и лекарств ни привезли, хвороста в деревне практически не осталось, и достать его больше негде. Не с его ногой и не в такой мороз подниматься высоко в холмы, чтобы вернуться с пустыми руками.

Кан снова подошел к деревьям, пригнул к земле первую попавшуюся сосенку и принялся пилить. Зубья пилы застревали в смолистой древесине, однако в конце концов сосенка сломалась, и Кан, обвязав веревкой нижние ветки, поспешил обратно, волоча ее за собой.

С края склона, где он остановился передохнуть, открывался вид на деревню. В километре к югу от нее прямо на дороге встали три армейских грузовика и одна платформа. Остальные грузовики с грохотом въехали в деревню. И не остановились.

Остался только джип. Он повернул на небольшую площадь, на которой в лучшие времена располагался рынок. Невзирая на холод, крестьяне потянулись к нему, как железные опилки к магниту, — они надеялись получить еды, лекарств и новостей.

Кан начал спускаться, но вновь остановился. Грузовики с юга и не думали ехать дальше. Водители заглушили моторы прямо на дороге. У грузовиков собрались несколько солдат с автоматами, они курили сигареты с выражением скуки на лицах.

К северу сцена повторилась. Вторая часть колонны встала, не отъехав от Чхучхонни и на километр. Из грузовиков высыпали солдаты и замерли в ожидании.

Даже отсюда, издалека, зрелище настораживало: все въезды в деревню перекрыли. Впрочем, решение, конечно, мудрое. Чем бы ни оказалась зараза, ей нельзя позволить распространиться. Преданной Китаем, опустошенной наводнениями и изможденной голодом, Корее не пережить еще и эпидемию.

И снова опасные, вредные мысли. Вредные, но верные. А Кан настолько устал, что был уже не в силах «прополоть цветник своего разума».

Этой метафоре научили в армии, где он шесть лет прослужил медбратом службы разведки в демилитаризованной зоне. Одни мысли — цветы, другие — сорняки. Некоторые просто губительны. Чтобы отличить, что есть что, требуется постоянная бдительность.

У Кана не осталось столько сил, сколько требовала постоянная бдительность. В этой жизни он лишился слишком многого: ногу у него отняла хорошо замаскированная мина, жену — болезнь. Вот уже неделя, как он не ел практически ничего, кроме прошлогодней травы, и теперь его разум меньше всего походил на цветник. Какие еще сюрпризы готовит ему жизнь?

Внезапно на площади взвыл электрический громкоговоритель. Кан напряженно вслушивался, но, разлетаясь по холмам и предгорьям, слова искажались до неузнаваемости. Зато произведенный ими эффект был хорошо виден: столпившиеся у джипа люди медленно разошлись и по одному начали исчезать в домах. Вскоре вся деревня — кучка облезлых деревянных домиков у фабрики в окружении пустых полей — непривычно опустела. Тогда джип выехал с площади, фыркнул белоснежным выхлопом и направился по дороге к южному заграждению.

Мало карантина, всем приказано сидеть по домам. Зачем? И где же врачи? Кан невольно нахмурился, хотя давно отвык от эмоций. Действия военных казались такой бессмыслицей, что все инстинкты забили тревогу. И хотя с такого расстояния его было почти невозможно разглядеть, Кан сдернул с шеи красный шарф, который осенью связала жена, распустив старый свитер. Засунув яркий шарф под куртку, он сел на сосенку, которую притащил с собой, оторвал от нее маленькую веточку и принялся жевать, не сводя глаз с Дороги и деревни.

Почти целый час ничего интересного не происходило. Если не считать солдат и грузовиков, дорога на Пхеньян была абсолютно пустой. Даже слишком пустой. В общем-то шоссе никогда не славилось оживленным движением, однако сейчас оно выглядело совершенно заброшенным. За целый час у заграждений не показалось ни одной машины, ни одного пешехода. Выходит, дальше от деревни развернулись и другие кордоны, а эти, непосредственно у домов, предназначены вовсе не для того, чтобы никого не пускать внутрь, как показалось сначала. Их поставили для того, чтобы никто не вышел наружу.

Сердце Кана билось все сильнее.

Вдруг началось. Как по команде солдаты с обеих сторон убрались с шоссе и засели в кюветах. Зачем им это понадобилось, Кан не понял, даже когда заметил самолет, прилетевший со стороны гор.

Самый обычный военный самолет — других Кан никогда и не видел. Его алюминиевая обшивка, выкрашенная в унылый бурый цвет, казалось, поглощала солнечные лучи без остатка. По морозному воздуху гул моторов разносился неимоверно далеко. Внезапно от самолета отвалилась какая-то часть фюзеляжа и полетела вниз, прямо на деревню. Самолет накренился к востоку, но быстро выровнялся и на огромной скорости полетел к горизонту. Кан не веря своим глазам вскочил на ноги.

Он хотел закричать… Поздно. Мир вздрогнул. Все кругом ярко вспыхнуло, и глухой «бум-м» высосал из неба воздух. Во все стороны от Чхучхонни прокатилась испепеляющая ударная волна и врезалась в холм, чуть не сбив Кана с ног. Он попытался вдохнуть и с ужасом понял, что в воздухе не осталось ничего, кроме жара и запаха паленых волос.

Они всех убивают.

Кан поскользнулся и упал навзничь, ударившись головой. Его окатила волна света, а потом глаза затуманились, и он потерял сознание.

* * *

Когда он очнулся, было темно, в воздухе пахло дымом. Лицо невыносимо горело, словно с него заживо содрали кожу, затылок тоже отчего-то болел. Кан пощупал его и отдернул руку — рядом с правым ухом вздулась огромная кровоточащая шишка.

Где-то внизу, чуть слева, ревели моторы.

Машины.

Кан медленно сел и огляделся. Он находился на вершине холма, такого же, как над Чхучхонни. Вся земля была покрыта льдом и снегом, из-под снега торчали пни. Шум действительно доносился снизу — там в фарах полудюжины грузовиков бульдозеры ровняли участок земли, засыпанный камнем и мусором.

Он на холме, над какой-то стройкой. Но как он здесь очутился? Пошел за хворостом и…

Голова болела, думать не получалось. Перед глазами мелькали неясные картинки: бурый самолет… джип… лицо жены… пламя…

Сообразив, что ему нужен врач, Кан закричал. Разумеется, внизу его не услышали. С трудом поднявшись, он начал спускаться к людям, пытаясь перекричать рев бульдозеров. Только ниже он разглядел, что на стройке лишь солдаты, все в противогазах.

Странно.

Один из солдат его заметил и удивленно вскрикнул. Кан обрадовался и, остановившись среди больших камней, чтобы передохнуть, принялся махать руками.

Затем произошла поразительная вещь. Солдат снял с плеча «Калашников» и начал стрелять, совсем как учат на сборах, наполняя воздух короткими очередями, будто отстукивая какое-то послание азбукой Морзе.

Все замерло. Внезапно Кан понял, где он находится — именно там, где и казалось: над Чхучхонни. Сразу же вспомнилось и другое.

Они всех убивают.

За спиной булыжник брызнул каменной крошкой — очередь прошла прямо над головой. Кан не шелохнулся. Он смотрел вперед, мимо бросившихся к нему солдат, на курящуюся пылью и гарью равнину, озаренную фарами грузовиков. Чхучхонни исчезла навсегда.

Эта мысль испугала Кана больше, чем солдаты с автоматами, испугала так, как ничто никогда в жизни его не пугало. Ужас рвался наружу, но, не находя выхода, жег изнутри.

Наконец Кан вздрогнул и ринулся наверх, перебегая от одного камня к другому, перелетая из тени в тень. Преследователи понемногу отставали — в незнакомых заснеженных холмах за Каном было не угнаться, и лишь фонари мельтешили во тьме. Вскоре стало очевидно, что след беглеца потерян.

Кан двигался бесшумно и незаметно, как ночная тень. Протез практически не мешал ему. Хотя дышалось с трудом — легкие будто выжгло, а все тело ныло от усталости, он поднимался выше и выше, пока крики солдат и рев бульдозеров не растворились в воздухе.

После четырех часов на морозе его рубашка пропиталась потом, а крепления протеза — кровью. В черепе явно была трещина, вместо лица — огромный ожог, пальцы не слушались. Не болело только то, что отказало уже навсегда.

Кан шел и шел, а к рассвету спустился к шоссе Победы. По нему и двинулся, не задумываясь, куда придет. Кан прекрасно понимал, что умирает. Скоро, очень скоро иссякнут и те силы, которые еще остались. Он сядет передохнуть и больше не встанет. Если повезет, там будет дерево, чтобы прислониться… закрыть глаза… и угаснуть.

Кан уже предвкушал близкую смерть и прощался с жизнью, как старый монах. Мысль о монахе развеселила его, и, не сбавляя шага, он начал присматривать подходящее дерево. Дерево смерти. Его дерево.

Он искал, но не находил. Утро превратилось в день, воздух прогрелся, незаметно наступил вечер. Кан шел все дальше. Настала ночь, похолодало.

Так прошли и второй день, и третий. Кан машинально передвигал ноги — он направлялся в единственное место, которое знал так же хорошо, как и окрестности Чхучхонни: в демилитаризованную зону. Ничья земля — хорошо охраняемая! — протянулась от Желтого моря до Японского и давно превратилась в стихийный заповедник, смертельно опасный для случайного человека. Изрешеченная траншеями, ощетинившаяся минами — зеленая лента в море грязи и льда. Безмятежная и смертельно опасная. Единственный путь на юг.

Наверное, там и растет его дерево.

Глава 2

СРОЧНО

ТЕКСТ ДОНЕСЕНИЯ 98 СЕУЛ 008070 СЕКРЕТНО

ИНФ. ЦРУВ-04 ДЕС-01 ИНР-02

СТРАНИЦА 01

ОТ: ПОСОЛЬСТВО США В СЕУЛЕ

КОМУ: ЦРУ ЛЭНГЛИ СРОЧНО 8030

РУМО ВАШИНГТОН,

ПОДШИТО: АПНБ/РОК

ТЕМА: ПЕРЕБЕЖЧИК — КАН ЁН ПУ

ИСТ: СЕУЛ

1. ЗАСЕКРЕТИТЬ ВЕСЬ ТЕКСТ ТЧК

2. АПНБ СООБЩАЕТ 01-29-98 В 04:00 ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ США ЗАДЕРЖАЛИ ГРАЖДАНИНА КНДР КАНА ЁН ПУ ТЧК КАН УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ВОШЕЛ ИЗ ДЗ 01-28-98 ДВАДЦАТИ СЕМИ МИЛЯХ ЗАПАДУ САННЁННИ ТЧК

3. ПЕРЕБЕЖЧИК ВЕТЕРИНАР И «МЕДИЦИНСКИЙ РАБОТНИК» ТЧК ИНВАЛИД БЕЗ ОДНОЙ НОГИ ТЧК УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ПЕРЕШЕЛ ГРАНИЦУ ПОСЛЕ ВОЕННОГО ИНЦИДЕНТА ЧХУЧХОННИ ТЧК

4. АПНБ ПРИСВОИЛ ПОЛУЧЕННЫМ СВЕДЕНИЯМ НУЛЕВУЮ СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ ТЧК ИСТОЧНИК «ДРЕЗИНА» (ПХЕНЬЯН) НЕ ПОДТВЕРЖДАЕТ ВОЕННОЙ АКТИВНОСТИ ТЧК

5. КАН ПРИЗНАН ПЕРЕБЕЖЧИКОМ ИЗ МАТЕРИАЛЬНЫХ СООБРАЖЕНИЙ ТЧК

6. РЕКОМЕНДАЦИИ: ДЕЙСТВИЯ ПРЕДПРИНИМАТЬ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ (СУБЪЕКТ ПОДЛЕЖИТ ЗАСЕЛЕНИЮ ЗАВЕРШЕНИИ БРИФИНГА ОТНОСИТЕЛЬНО ПЕРЕХОДА ДЗ) ТЧК

Тейлор Фитч, бывший репортер (прикрытие, конечно, но разве статьи кто-то другой пишет?) ослабил галстук и откинулся в кресле. В третий раз перечитав донесение, он в третий раз скривился над аббревиатурами. Интересно, сколько человек знает, что АПНБ — это «южнокорейское ЦРУ», Агентство планирования национальной безопасности? И, если на то пошло, всем ли известно, что КНДР расшифровывается как Корейская Народно-Демократическая Республика (то бишь «коммунисты, страшные и ужасные»)?

Да почти никому! И не только среди простых людей. В управлении тоже.

Фитч почесал бороду и задумался: не стоит ли ее покрасить? Со времен колледжа она изрядно поседела, как и волосы на висках. Не слишком-то красиво. Точнее сказать, совсем некрасиво. Хотя, надо признать, это сущая ерунда по сравнению с дряблым брюшком на месте некогда поджарого живота. Надо бы походить в фитнес-клуб. Или…

Или уделить больше внимания работе. Сбрось он даже пятьдесят фунтов, донесение никуда не денется. Надо что-то делать.

Например, передать его в архив. Шлепнуть печатью, и конец заботам! Вряд ли перебежчик — как бишь его там? — важное лицо. Если в Сеуле не профукали к чертям разведку, то этот Кан даже в корейской партии не состоит. Обыкновенный медработник, причем деревенский.

Чхучхонни. Что за дыра?

Фитч повернулся к стене, на которой висела огромная военная карта Северной Кореи с алфавитным списком городов, сел и деревень, а также координатами каждого населенного пункта с точностью до секунды.

Внизу простиралась демилитаризованная зона — извилистая зеленая линия вдоль тридцать восьмой параллели. Прямо над ней красными булавочками была размечена расстановка северокорейской пехоты и артиллерии — военно-морские и авиационные базы обозначались синими и белыми кнопками.

Чхучхонни обнаружилась в секторе К-7, в предгорьях хребта Масиннён, в ста тридцати километрах от демилитаризованной зоны, у черта на рогах, в самом что ни на есть захолустье. Вот только…

Что-то там произошло. А может, и не произошло. Ни источник в Пхеньяне, ни сам Фитч не получали сведений ни о каком «инциденте». Хотя это еще ничего не значит. Северная Корея вам не Канзас занюханный. Там бывает такое, о чем потом не только в самой Корее ни слуху ни духу, но даже и за ее пределами. А сейчас доподлинно известно, что Кан рисковал жизнью, лишь бы перебраться на юг. Возможно, его подтолкнул голод. Но зачем тогда врать? Зачем сочинять какой-то «инцидент», если перебежчиков все равно не депортируют?

Значит, что-то все-таки произошло. Но что? В донесении ни слова — можно не объяснять почему: Сеул не заинтересовался, Сеулу лень возиться.

В половине случаев такие якобы сверхсекретные, сверхважные донесения переправляются как есть, без дополнительной проверки. Ими ровным счетом никто не занимается. Чаще всего их вообще отсылают не глядя, чтобы не отвлекаться от вояжа по борделям.

Фитч повернул кресло обратно к столу, притянул к себе клавиатуру и на скорую руку составил запрос, который, если опустить пол-листа бюрократических формальностей, гласил:

ЧТО ЗА «ИНЦИДЕНТ»?

Затем он зашифровал текст, распечатал и отправил в Сеул факсом. Этот раздувшийся от сознания собственной незаменимости красный аппарат важно восседал у окна на пьедестале, как бюст Натана Хейла[1].

Наутро на столе лежала расшифровка ответа. ДЕТРОЙТ (так любил величать себя «Сеул») сообщал, что, по утверждению Кана, несколько дней назад деревня Чхучхонни была полностью уничтожена. По его словам, это сделали с помощью бомбы, сброшенной с самолета, предварительно заблокировав деревню армейскими кордонами. Кроме Кана, никто не выжил, развалины Чхучхонни сровняли с землей бульдозерами.

ИСТОЧНИК УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ЧХУЧХОННИ БЫЛА ЭПИДЕМИЯ ЗПТ ВЫЗВАННАЯ НЕИЗВЕСТНОЙ ИСПАНСКОЙ ЖЕНЩИНОЙ ТЧК ИНЦИДЕНТ ПРЕДВАРЯЛ ВИЗИТ СПЕЦИАЛИСТА ПХЕНЬЯНСКОГО ИНСТИТУТА ИНФЕКЦИОННЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ ТЧК

Откуда там взялась испанская женщина?! Это же Северная Корея, а не курорт какой-нибудь!.. Кстати, им-то откуда знать, кого винить в эпидемии?

В конце ДЕТРОЙТ предупреждал, что никакого подтверждения предоставленным данным нет — и это от источника, который и без того надежным не назовешь!

ДЕТРОЙТ, разумеется, прав. Россказни корейца отдают палатой для буйных. И все же… Несколько звонков не повредят. Просто на всякий случай.

Всего-то и нужно раздобыть фотографии Чхучхонни (или того, что от нее осталось).

Задача не из трудных.

Во-первых, есть Национальная разведывательная служба, на которую ЦРУ ежегодно спускает шесть миллиардов долларов. Она специализируется на снимках с высоким разрешением — с разведывательных спутников. К сожалению, НРС требует запроса по установленной форме, то есть с уникальным криптографическим ключом, который присваивают специальным исследовательским программам.

Ни под какую программу, понятное дело, Чхучхонни не подпадает, а значит, ключа нет. Фитч действует по собственной инициативе, а начальство нечасто это приветствует.

К счастью, с Пентагоном договориться куда проще, а нужные снимки наверняка отыщутся и в картографической службе. В конце концов, КС США — единственный военный источник снимков из космоса. Во многом ее архив даже превосходит НРС, которая слишком много внимания в ущерб всему остальному уделяет потенциальным целям: атомным электростанциям и расстановке войск. Интересы КС простираются куда дальше.

В ведении КС, помимо отслеживания потенциальных целей, находится как непосредственно картография в трех измерениях, так и смещение береговых линий, перемены в климате и сельскохозяйственное развитие всех материков.

Как раз на это Фитч и надеялся. Он набрал телефонный номер и сообщил бодрой дамочке, что ему «до зарезу нужны „картинки“».

— Значит, вы позвонили куда надо. Какие именно «картинки»?

— Северная Корея.

Дамочка издала невнятный звук.

— Это значит «да»?

— Еще не знаю. Корея, знаете ли, немаленькая.

Фитч резко повернулся, нашел на карте координаты Чхучхонни и сообщил их.

— Какое-нибудь определенное время?

— Да. Нужен снимок недельной давности и еще один, снятый, скажем, месяц назад.

— До и после?

— Именно так.

— Ну что ж… я поищу, но если это глухомань… Какое нужно разрешение?

— Все равно какое, — ответил Фитч. — Если можно отличить площадь от рисового поля, то для меня сойдет.

— Тогда нет проблем, — встрепенулась дамочка. — Между прочим, это и в Интернете несложно найти.

— Я к нему не подключен, — ответил Фитч.

— Так подключитесь!

— Нельзя. Если я подключусь, с меня три шкуры сдерут.

— Почему?

— Вопрос безопасности. У нас ни один компьютер не подключен к сети.

— Хорошо, но на всякий случай наш адрес: вэ-вэ-вэ точка ка-эс точка ком. Запомнили?

— Запомнил, — буркнул Фитч. — Знаете, без Интернета он мне нужен, как собаке пятая нога.

Фотографии доставили тем же вечером. Их принес пентагонский курьер в ту самую минуту, когда Фитч уже натянул пальто и рылся по карманам в поисках ключа. Разорвав конверт, он вытащил пару снимков тридцать на сорок пять. Первый, сделанный со спутника, показывал участок шириной приблизительно в три километра. На нем четко виднелись домики в окружении незасеянных полей и предгорья хребта Масиннён. На обороте были от руки проставлены время и координаты:

13:07:23 13/1/97 38 41° 16' СШ, 126 54° 08' ВД

На обороте второй фотографии стояла печать, гласившая, что снимок сделан в рамках авиационной разведывательной программы, криптографический ключ которой тщательно вымарала чья-то заботливая рука. Датой съемки значилось двадцать восьмое января девяносто восьмого года, координаты — те же. Хотя фотография была сделана под другим углом, сомнений в том, что на ней, не оставалось.

На ней было поле. Ровное поле, припорошенное снегом.

Сердце Фитча бешено застучало. Он снова проверил, совпадают ли координаты, хотя, собственно, и не требовалось. Через оба снимка по диагонали шло одно и то же двухрядное шоссе. Господи, что еще за фокусы?! Вот перед вами деревня, смотрите внимательно, не отвлекайтесь… вуаля!

Что на фотографиях, было предельно ясно. Не менее ясно было и другое. Львиная доля славы достанется первому, кто обратил на это внимание, то есть Фитчу. Медаль, возможно, и не дадут, зато благодарность от начальства, считай, обеспечена.

Именно поэтому, стоя на пороге с неоспоримым доказательством гибели целой деревни, Фитч не смог сдержать улыбку.

Полный текст допроса, которому подвергли Кана, пришел только через двое суток. Впрочем, он оказался на корейском: двадцать шесть страниц абракадабры сопровождались пространным извинением ДЕТРОЙТА, все переводчики которого были «на задании». Фитч надеялся раздать копии текста всем, кто вошел в «рабочую группу по вопросу Чхучхонни» (название казалось Фитчу громковатым, но его мнения никто не спросил). Пришлось пригласить Гарри Ину, наполовину японца, который, кроме японского, бегло владел корейским и еще несколькими азиатскими языками.

В рабочую группу вошло пять человек. Не считая самого Фитча и Гарри Ину, в работу включились также Жанин Вассерман, опытный следователь, — она только что вернулась с задания в Сеуле, — Аллен Вурис, талантливый аналитик, большую часть жизни проработавший в Национальном центре расшифровки снимков, и Джордж Каралекис, врач, сотрудник научно-технического отдела.

Фитч провел собравшихся в небольшой конференц-зал, который ему предоставили на все утро, раздал копии снимков из КС и поинтересовался у Гарри Ину, когда тот сделает полный перевод допроса.

— Его можно взять домой?

Фитч покачал головой.

— Значит, ко вторнику, — пожал плечами переводчик.

— Хорошо. Пролистайте пока и перескажете нам, что там еще интересного.

Ину кивнул и погрузился в чтение.

Когда все расселись, Фитч объяснил причину созыва рабочей группы. История Кана, перебежчика, казалась бы полным бредом, если бы не фотографии. Итак, по неизвестной причине армия Северной Кореи уничтожила на собственной территории целую деревню. Если верить переписи населения тридцатилетней давности, погибло больше ста человек.

— Не вижу трупов, — заявил Вурис, вглядевшись в снимок через тонкие стеклышки бифокальных очков. — Здесь только кучи мусора.

— Кан мог ошибиться, — кивнул Фитч. — Возможно, выжил еще кто-то.

— Или даже все, — вставила Жанин Вассерман, высокая грузная женщина под сорок, со скрипучим голосом и пронзительными голубыми глазами, в непомерно дорогом костюме. По управлению ходили слухи о ее огромном состоянии и родственных связях не то с Ротшильдами, не то с Гуггенхеймами, в общем, со старинным богатейшим родом.

Фитч поднял на нее глаза:

— Почему вы так думаете?

— В Северной Корее не в первый раз переселяют людей. Такие инсценировки там тоже не редкость.

Подумав, Фитч согласился:

— Возможно, их действительно перевезли, потому что земля понадобилась под что-то другое. Но… наш единственный источник — это Кан. А он утверждает обратное.

— Раз уж вы сами заговорили… — вмешался Каралекис, — что именно утверждает ваш мистер Кан? Кому могла понадобиться бойня?

Фитч обернулся к Ину и вопросительно приподнял брови. Ину кашлянул и придвинулся к столу, не отрывая глаз от бумаг.

— Он утверждает — я изложу вкратце, — что в деревне началась эпидемия. Умерло много людей.

— Там написано, что за эпидемия? — перебил Каралекис. Ину покачал головой и перевернул страницу.

— Нет. Кан говорит, что никогда не видел таких симптомов. Фонтанирующая рвота, обильная геморрагия — изо рта, носа, глаз… Господи! Вы только послушайте: некоторые перед смертью синели. Они становились ярко-синего цвета!

Каралекис кивнул в такт своим мыслям, ничуть не удивившись.

— Разве такое бывает? — спросил Ину. — Синели перед смертью?

— Случается, — пожал плечами Каралекис. — Научное название — цианоз.

— Вы знаете, что это? — обернулся к нему Фитч. — Объясните, пожалуйста, поподробнее.

Каралекис закатил глаза.

— Цианоз возникает от чего угодно.

Фитч и Ину недоверчиво на него посмотрели. Наконец Фитч произнес:

— Нет, не бывает. При простуде я такого не видел. И при геморрое тоже.

— Я не это хотел сказать, — рассмеялся Каралекис. — Видите ли, я не представляю, насколько можно полагаться на ваш источник, мне неизвестен уровень его медицинской подготовки и…

— Извините, что перебиваю, — вмешалась Жанин Вассерман. — Мне непонятна одна вещь: при чем здесь уничтожение целой деревни? Всего-то и случилось, что несколько человек заболело.

— Видимо, они заболели очень серьезно.

— Ну и что?

Ину поднял руку, привлекая к себе внимание.

— Вот, послушайте, — сказал он, перелистнув несколько страниц. — Здесь сказано: «Они хотели все выжечь».

— Откуда мистер Кан узнал, чего хотели солдаты? — ехидно поинтересовалась Вассерман. — Они сами ему сообщили?

— Нет, — смутился Ину. — Вы правы, это просто догадка. Но он говорит, что умирал каждый третий его пациент. Затем приехал врач из Пхеньяна. И вскоре деревню уничтожили.

— Поэтому он считает, что ее выжгли.

— Да, — кивнул Ину. — Как нарыв.

— Может быть, они и не собирались останавливать эпидемию? — предположила Жанин Вассерман. — Вдруг они просто хотели ее скрыть?

— Зачем ее скрывать? — не понял Фитч.

— Экономика рушится на глазах, фабрики закрываются, люди мрут от голода, работы нет и не предвидится, — объяснила Вассерман. — Им не хватает только прослыть рассадником заразы.

— По-вашему, из-за этого они способны убить сто невинных человек?

Вассерман на секунду задумалась.

— Разумеется.

Каралекис повернулся к Фитчу, который возмущенно вздохнул.

— А что доктор из Пхеньяна сказал об эпидемии?

— Он сказал… — Фитч покосился на Жанин Вассерман и поправился: — Нам неизвестно, что он сказал, но, по словам мистера Кана, он возложил вину за эпидемию на неизвестную испанскую женщину.

Вассерман презрительно расхохоталась. Фитч заскрежетал зубами.

— Я всего лишь передаю то, что там написано!

Все замолчали. Вурис высморкался, Каралекис закашлялся, но никто не нашелся, что сказать. Наконец заговорил Ину:

— На самом деле здесь написано не совсем это.

— А что же? — нетерпеливо спросил Фитч. Ину постучал пальцем по расшифровке.

— Он сказал не «испанская женщина», а «испанка». Вот: «Врач сказал, что это из-за „испанки“».

— Надо же, это в корне меняет дело! — съязвил Фитч. Ину примирительно поднял руки, показывая, что он всего лишь хотел помочь, и внезапно ощутил на себе встревоженный взгляд Каралекиса.

— Что-то не так? — спросил он.

— Повторите все, слово в слово, — потребовал тот. Ину снова смутился.

— Конечно. Мистер Кан утверждает, что врач сказал… — Его глаза забегали по расшифровке. — Вот, здесь написано: «Врач сказал, что это из-за „испанки“».

— Из-за «испанки», — повторил Каралекис.

— Да, так и написано.

— Может быть, там сказано «женщина из Испании»?

— Нет, — покачал головой Ину.

Каралекис долго не сводил взгляда с переводчика. Потом он обернулся к Фитчу.

— Нужно срочно связаться с Атлантой.

— А что там такое? — переспросил Фитч.

— Центр контроля инфекционных заболеваний, — объяснил Каралекис. — Эта дрянь может оказаться пострашнее новой мировой войны.

Глава 3

Сравнительно скоро «рабочая группа по вопросу Чхучхонни» обзавелась собственным криптонимом (ОФСАЙД) и двумя новыми членами.

Первый — доктор Ирвинг Эпштейн — изучал вирусы гриппа в Национальном институте здоровья. Второй, Нил Глисон, скорее имел отношение к ФБР, чем к ЦРУ.

Фитча присутствие Глисона раздражало в такой же степени, в какой радовало присутствие Эпштейна, но избавиться от федерала было не в его власти. Работа Глисона заключалась в сотрудничестве с ЦРУ по вопросам возможного применения химического и бактериологического оружия. В принципе предотвращение террористических актов непосредственно подпадало под юрисдикцию бюро. На практике же подключение к работе агента ФБР, по мнению Фитча, могло означать только одно: ФБР все еще не оставило попыток восстановить былые позиции, канувшие в Лету вместе с «холодной войной».

Глисон не слишком вмешивался в работу. У него были дела и поважнее: дважды в месяц он срывался из Вашингтона в Амман на встречи с американскими наблюдателями от ООН, которые проводили инспекции в Ираке. Неудивительно, что из-за постоянных перелетов Глисон мучился от нарушения суточного ритма, которое скрывал под маской безразличия и модными черными очками.

Для него эта рабочая группа была всего лишь одной из многих, которые он посещал на правах «наблюдателя» (в свободное время, когда не находился в очередной командировке).

— Считайте меня уснувшей на стене мухой, — предложил он Фитчу. — Я вам мешать не буду.

В общем, так и вышло: его долговязая фигура маячила повсюду, но встревал в разговор он редко.

Эпштейн выглядел его прямой противоположностью. Этот упитанный коротышка за шестьдесят предпочитал полосатые льняные костюмы времен собственного детства, непременно в комплекте с галстуком-бабочкой и подтяжками. Неожиданное, пусть и временное, приобщение к «тайному миру» привело его в бесконечный восторг, хотя он и старался не слишком это демонстрировать. Эпштейн с наслаждением растолковывал всем желающим особенности вируса гриппа вообще и штамма «испанского» гриппа в частности. Как он объяснил, «испанкой» этот грипп прозвали потому, что больше всего от него пострадали жители Испании. В мультфильмах двадцатых годов нередко рисовали стройную женщину в манящей позе — под кружевной мантильей прятался ухмыляющийся череп.

Вооружившись картами Азии и лазерной указкой, вирусолог, захлебываясь от восторга, объяснял, что грипп — это очень хрупкий вирус, который постоянно мутирует. По особенностям гемагглютинина…

— Чего?! — Голос принадлежал Фитчу, но ответа ждали все. Вернее, почти все.

— Гемагглютинин — это поверхностный антиген, — объяснил Каралекис. — Основная характеристика вируса.

Фитч раздраженно фыркнул.

— По поверхностным антигенам, — продолжил Эпштейн, — вирус разделяют на три основных типа: H1, H2 и НЗ. На самом деле подтипов больше, я назвал основные.

Фитч нахмурился — он не любил подобных лекций, — но Жанин Вассерман предостерегающе похлопала его по плечу.

— В рамках каждого подтипа, — продолжал Эпштейн, — ежегодно происходит антигенный дрейф, результатом которого является разнообразие известных нам штаммов. Таким образом…

— Таким образом, — перебил Вурис, — грипп — это не одна болезнь, а вагон и маленькая тележка.

— Я бы не стал упрощать, — поморщился Эпштейн, — но если хотите, можно и так. В частности, именно поэтому мы вынуждены разрабатывать новую вакцину каждый год, с появлением нового пандемического штамма.

Эпштейн озарил слушателей обаятельной улыбкой, но Фитч на нее не купился.

— Док, вы все время употребляете такие слова, что мы…

— Он имеет в виду доминантный штамм, распространяющийся по всему миру, — объяснил Каралекис.

— Вроде эпидемии, — перевел Вурис.

— Нет-нет, — покачал головой Эпштейн, — пандемия и эпидемия совершенно разные вещи. Пандемия всегда глобальна. А эпидемия — нет. Например в Чхучхонни произошла исключительно локальная вспышка — эпидемия.

— Следовательно, это проблема Северной Кореи, и ничья больше, — отметил Глисон.

Каралекис нахмурился.

— Разумеется, — протянул он, — если только…

— Если вирус не выйдет за ее пределы, — закончил за него Эпштейн. Двое врачей обменялись понимающими улыбками.

Вурис заерзал в кресле.

— И некоторые эпидемии хуже других, да? В зависимости от… как его там? Штамма?

— Вот именно, — ответил Эпштейн. — Степень вирулентности штаммов очень разнится. Иногда вирус становится избирательным. Например, «испанский» грипп чаще всего поражал молодежь: детей и взрослых до тридцати лет.

— Почему? — вмешалась Вассерман.

— Не знаю, — покачал головой Эпштейн.

Фитч опять нахмурился, однако на помощь Эпштейну пришел Каралекис:

— Этого не знает никто.

— Почему?

— Потому что он не изучен.

— Что, грипп? — не поверил Фитч.

— Мы имеем в виду штамм «испанки», — объяснил Эпштейн. — Его никто не изучал.

— Но почему?

— Потому что все вирусы субмикроскопические. Для исследований требуется электронный микроскоп, который изобрели только в тридцать седьмом, то есть… когда же? Почти двадцать лет после пандемии «испанки».

— То есть его никто не изучал? — уточнил Фитч.

Каралекис кивнул.

— В том числе и корейцы?

Эпштейн с Каралекисом переглянулись, и наконец Эпштейн сказал:

— В том числе и северные корейцы.

— Выходит, — не унимался Фитч, — тот тип из Пхеньяна…

— Врач, — поправила его Вассерман.

— Не важно. Значит, тот врач из Пхеньяна мог только догадываться, что это «испанка».

— Ну… — засомневался Каралекис.

— Да что тут думать? — воскликнул Фитч. — Вы же сами сказали…

— Все не так просто, — вздохнул Эпштейн.

— Почему?

— Потому что в его распоряжении были пациенты. Он наблюдал симптомы, ход заболевания.

— И на этом основании, — заключил Каралекис, — он сравнил заболевание с «испанкой».

Воцарилось молчание, которое нарушила Жанин Вассерман.

— Нет, — заявила она. — Он ничего не сравнивал. Он прямо сказал: «испанка», и точка.

Вурис закатил глаза.

— Ну да, если верить переводчику… если верить врачу. Если верить перебежчику! — Он сделал паузу и оглядел собравшихся. — Я один такой подозрительный или…

Нил Глисон одобрительно фыркнул, затем глянул на часы. Поднявшись, он с фальшивой гримасой сожаления объявил:

— Все это очень интересно, но мне к двум часам на кораблестроительный завод, так что… В общем, держите меня в курсе. — С этими словами Глисон взял куртку и удалился.

Вассерман, казалось, не заметила его ухода. Она оперлась локтями на стол и хмуро оглядела оставшихся.

— Послушайте, кое-что не дает мне покоя. Наверное, и всем нам… Реакция корейцев.

— Разумеется.

— Насколько я понимаю, эпидемию гриппа не остановить, просто перебив заболевших…

— Почему? — вмешался Вурис.

— Потому, — отрезал Эпштейн.

— Вектор не один, — объяснил Каралекис.

— Вот именно.

Вурис посмотрел сначала на одного врача, потом на второго:

— Какой еще вектор?

— Вектор распространения.

— А какие есть еще? — встрял Фитч.

— Кроме людей? Крысы. Утки, — ответил Каралекис. — Дикие утки разносят грипп очень далеко.

— Во время сезонных миграций, — добавил Эпштейн.

— Вот и я о том же, — кивнул Каралекис.

— Первый удар нового штамма практически всегда приходится по Китаю, — добавил Эпштейн.

— Почему? — поинтересовался Вурис.

— Огромные популяции водоплавающих птиц, высокая плотность населения…

— Причин очень много, — отметил Каралекис. — И тем лучше для нас. За то время, которое вирус добирается до Штатов — примерно год, — мы успеваем разработать необходимую вакцину.

Жанин Вассерман многозначительно кашлянула.

— Давайте вернемся к теме. Итак, реакция корейцев — и ее неадекватность.

Врачи недовольно нахмурились — они наслаждались своей дискуссией.

— Во-первых, меня озадачила их уверенность в том, что это именно «испанка».

Эпштейн и Каралекис хотели ответить, но Фитч предостерегающе поднял руку.

— Корейцы не могут не знать, — продолжала Вассерман, — что уничтожением Чхучхонни эпидемию остановить нельзя и что болезнь будет распространяться другими путями.

Врачи переглянулись. Наконец Эпштейн милостиво кивнул, признавая разумность довода.

— Таким образом, их поступок совершенно нерационален, если только не предположить, что они были полностью уверены в том, что у этой эпидемии нет других векторов. Что это разовая вспышка.

— Гм, — вытянул губы Каралекис. — Понимаю, к чему вы клоните.

Эпштейн озадаченно захлопал глазами и стал похож на пухлого мальчика, которого мама нарядила в папин костюм.

— К чему? — переспросил он.

— Мисс Вассерман, — ответил Каралекис, хмурясь, — намекает на то, что произошла некая случайность и инцидент в Чхучхонни был… попыткой скрыть ее.

— Вы имеете в виду утечку из лаборатории?

— Да. Иначе…

— Иначе они бы понимали, что вспышка болезни им неподвластна, — закончил за него Фитч. — Им пришлось бы просто смириться.

— Разве такое возможно? — встревожился Эпштейн. — Есть данные, что северные корейцы исследуют грипп?

— Да, — кивнул Каралекис. — Есть. У них самая мощная в мире программа создания бактериологического оружия. Поскольку там нет наших наблюдателей, мы не знаем, где расположены лаборатории. Но программа существует, и именно Северная Корея добилась в этой области поразительных успехов.

— Почему? — удивился Эпштейн.

— Потому что исследование бактериологического оружия не нуждается в крупных финансовых вложениях. К примеру, ядерная программа требует сотни миллионов, только чтобы развернуться. В то же время с сибирской язвой, тифом и холерой можно работать и в гараже — достаточно домашней пивоварни. Дорогостоящие ракеты тоже становятся не нужны — хватит и банального аэрозольного баллончика.

— Я дам доктору Эпштейну нашу брошюру, — вмешался Фитч. — Скажите лучше, разве такое могло случиться, даже если рядом с Чхучхонни и есть лаборатория?

— Всякое бывает, — пожал плечами Каралекис. — Может, у них пробирка разбилась?

— Страна «третьего мира», — поморщился Вурис. — Наверняка у них такое сплошь и рядом.

— Конечно, если это несчастный случай, — продолжал Каралекис, — и если это действительно «испанка»…

— То что? — не выдержал Фитч.

— То возникает очень интересный вопрос, не так ли?

— Еще бы! — взбудораженно воскликнул Эпштейн.

Фитч непонимающе посмотрел сначала на одного врача, потом на другого.

— Какой вопрос?

— Что значит какой? — приподнял одну бровь Каралекис. — Где они ее взяли? Какой же еще?

— Вы, наверное, шутите.

— Нет, не шучу, — ответил Каралекис. Пришел его черед удивляться: — Почему вы так решили?

— Но послушайте! — вмешался Вурис. — Это же простой грипп! Не Эбола какой-нибудь! Все болеют гриппом! Зачем корейцам возиться с инфлюэнцей, если есть сибирская язва! Есть зарин, в конце концов! Да миллион вещей куда более опасных!

Эпштейн и Каралекис переглянулись. Наконец Эпштейн с сожалением посмотрел на Вуриса.

— Боюсь, вы кое-что не понимаете. Коэффициент смертности «испанки» достиг…

— Да знаю я, знаю! — отмахнулся Вурис. — Все я понимаю. Она очень опасна. Но не на сто процентов. На армию с ней не нападешь.

— Верно, — кивнул Каралекис. — Но чтобы истощить вражескую армию, можно заразить гражданское население. В таком случае «испанка» будет чрезвычайно эффективна.

— Вчера мне попалась любопытная статистика, — вмешался Эпштейн. — В Нью-Йорке пятьдесят шесть больниц со службами «скорой помощи», итого — восемь тысяч коек. И все! Таким образом, бактериологическая атака на Нью-Йорк станет катастрофой.

— Не следует забывать и о том, что грипп самовоспроизводится, — добавил Каралекис. — Оказавшись в организме человека или животного, вирус начинает своего рода цепную реакцию и размножается в геометрической прогрессии. Понимаете, по действию он напоминает нейтронную бомбу: убивает все живое, а инфраструктура при этом остается нетронутой.

— И насколько смертельна эта штука? — хмыкнул Вурис.

— Теоретически, — ответил Каралекис, — если правильно подобрать вирус, то без вакцины может погибнуть все живое на земле. Разумеется, вакцины рано или поздно появляются.

— Ясно, — заявил Вурис. — Однако меня интересует не теория. Я спросил об этом вашем корейском вирусе. Насколько он опасен?

— За осень тысяча девятьсот восемнадцатого года от «испанки» погибло полмиллиона американцев, — сказал Каралекис. — Больше, чем в двух мировых войнах, в Корее и во Вьетнаме, вместе взятых. За четыре месяца.

— Ну и что? А как же чума? По-моему, она посерьезнее.

Каралекис долго подбирал слова.

— У чумы на опустошение мира ушло двадцать лет. От «испанки», по разным данным, погибло двадцать — тридцать миллионов человек. За год. Решайте сами.

— Боже мой! — прошептал Вурис.

— Вы упоминали вирус Эбола, — сказал Эпштейн. — Он, конечно, смертелен, но, видите ли… он стабилен. Кроме того, его довольно сложно передать.

— Так же сложно, как и СПИД, — добавил Каралекис.

— Необходим обмен секреторных жидкостей, просто чихнуть недостаточно, — продолжал Эпштейн. — Что до гриппа… Вы сами сказали: им болеют все.

— И он нестабилен, — вставил Каралекис. — У нас нет вакцины от штамма следующего года…

— Хуже того, — перебил Эпштейн, — от прошлогоднего гриппа у нас тоже нет вакцины. А «испанка» — самое опасное явление в истории медицины, с этим не поспорить.

— Причем уже в своем естественном состоянии, — добавил Каралекис.

— Что вы имеете в виду? — переспросил Фитч.

— Это всего лишь предположение, но вдруг корейцы не удовлетворятся простым штаммом и применят генную инженерию? На основе «испанки» можно создать нечто более опасное.

— Разве для этого не требуется сложное лабораторное оборудование?

— «Гентех» рассылает установки даже по специализированным школам, — покачал головой Эпштейн. — Еще проще — пойти в магазин и купить то же самое за сорок долларов.

Все долго молчали. Наконец Фитч не выдержал.

— То есть вы утверждаете, что мы по уши в дерьме, — заключил он.

— Выражаясь простым языком, — кивнул Эпштейн, — именно так.

Все погрузились в невеселые мысли, а Жанин Вассерман медленно обошла стол и остановилась у карты Северной Кореи.

— В общем, у нас две задачи, — протянула она. — Во-первых, необходимо установить местонахождение лаборатории.

— Министерство обороны поможет, — заверил ее Фитч.

— Раздобыть авиаснимки несложно, — добавил Вурис.

— Не забывайте про ЭШЕЛОН, — кивнул Фитч.

Все, кроме Эпштейна, кивнули. Вирусолог, беспомощно переводя взгляд с одного на другого, спросил:

— Какой эшелон?

Фитч дернулся, раздосадованный своей ошибкой.

— Это… специализированная программа. Ничего особенного, не стоит о ней говорить.

В действительности ЭШЕЛОН — одна из самых секретных разведывательных программ, прослушивающее устройство мирового масштаба — объединил в себе спутники, посты подслушивания и сети компьютеров. Благодаря ЭШЕЛОНу разведслужбам США и союзников доступна возможность перехвата и расшифровки практически всех электронных сообщений в мире в тот же момент, как их отсылают. Поиск необходимой информации ведется по ключевым словам.

— По какому ключу искать? — поинтересовался Вурис, взявшись за ручку.

— Тут небольшая загвоздка, — пожал плечами Фитч. — «Грипп» нам ничего не даст…

— Да, можно попробовать «грипп» и «Северная Корея», или «грипп» и «Чхучхонни», или… просто «Чхучхонни» вполне подойдет.

— Согласен, — кивнул Фитч.

— Даже если мы найдем лабораторию, что делать дальше? — не унимался Вурис. — Все-таки она в Северной Корее.

— Тогда это будет уже дипломатический вопрос. Правительство разберется, — ответил Фитч.

— А что с вакциной? — вмешалась Вассерман. — Сколько уйдет на ее разработку?

— Полгода на все про все, — не задумываясь, отозвался Эпштейн.

— Быстрее никак?

Эпштейн посмотрел на Каралекиса, тот пожал плечами.

— Если на то пошло, — наконец ответил Эпштейн, — то, возможно, месяц получится скинуть. Но пока говорить вообще не о чем. Вакцину не сделать без вируса, а у нас…

— Вируса у нас нет, — закончил за него Каралекис.

Вассерман наклонилась к Каралекису и посмотрела ему прямо в глаза.

— Это и есть вторая задача, — отчеканила она. — Вирус надо найти — чем скорее, тем лучше.

Если «испанку» и можно где-то найти, то лишь в Мэриленде, в медицинском центре имени Уолтера Рида. Здесь в здании без окон расположился Национальный банк биологических тканей, или, как твердили газетные заголовки, «библиотека смерти». Складское помещение уставлено рядами железных полок, забитых картонными коробками. В каждой коробке хранятся образцы человеческих тканей, законсервированные в формальдегиде и запечатанные в парафиновые бруски. За время существования хранилища здесь скопилось более двух с половиной миллионов образцов, большая их часть взята у погибших солдат.

Каралекис решил, что в каком-нибудь бруске парафина наверняка сохранились следы вируса. Вероятнее всего, в образцах легочных тканей. Образцов, взятых у солдат, умерших осенью восемнадцатого года от респираторных заболеваний, было достаточно. Несмотря на это, вероятность найти «испанку» оставалась ничтожной. Вирус гриппа гибнет в течение суток после смерти больного, и шансы на то, что найдется образец, подходящий для изготовления вакцины, почти равны нулю.

Тем не менее игра стоила свеч. Каралекис бросил своих сотрудников на утомительный поиск, который грозил растянуться не на один год. На авиаснимки полагаться бессмысленно: бактериологическую лабораторию слишком просто замаскировать. А программа ЭШЕЛОН, какой бы совершенной она ни была, приносит плоды, только если враг теряет бдительность. Если корейцы нигде не упомянут Чхучхонни, то и ЭШЕЛОН ничего не даст. А ЦРУ вконец облажается.

А может, и нет.

Солнечным февральским вечером в кабинет к Каралекису ворвался Фитч.

— Эпштейн решил нашу проблему, — заявил он.

— Да ну? — с сомнением протянул Каралекис.

— Ну да, — огрызнулся Фитч, рухнул в кресло напротив и бросил на стол папку.

— Что это?

— Старая заявка на грант. Мне о ней рассказал Эпштейн, а я раздобыл копию в Национальном научном фонде.

Каралекис уставился на титульный лист:

Экспедиция к А/Копервику/10/18' От Бентона Киклайтера, доктора медицины, сотрудника Национального института здоровья, и Энн Адэр (университет Джорджтауна)

— «А-Копервик-десять-восемнадцать», — прочитал Каралекис. — Что это значит?

— Это наш единственный шанс, — ухмыльнулся Фитч.

— Неужели?!

— Даю голову на отсечение!

— Не понимаю, — нахмурился Каралекис.

— Это заявка на грант. Некие Киклайтер и Адэр разузнали о захоронении норвежских шахтеров…

— Да уж, сенсация.

— …и хотят их откопать. Захоронение за Полярным кругом.

— И каким образом это должно нам помочь?

— Шахтеры умерли в восемнадцатом году. Причина смерти не вызывает сомнений, симптомы классические: высокая температура, цианоз, фонтанирующая рвота. Судя по записям, с тех самых пор шахтеры лежат в вечной мерзлоте!

— Да ну?! — Каралекис схватился за папку. — И они считают…

— Ничего они не считают, — пожал плечами Фитч. — Никто ничего не знает. Пока нет экспедиции, не будет и новостей. Но, насколько я могу судить, этот Копервик — город-призрак, который кишмя кишит белыми медведями.

— Ну и что?

— Вот шахтеров и закопали, — объяснил Фитч. — Очень глубоко закопали.

Глава 4

Мурманск, 23 марта 1998 года

— Пункт четыре, — произнес долговязый мужчина, — защитные очки. — Он поднял руку вверх и помахал ими. — Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни на минуту не выходите без очков на прямой солнечный свет.

Энни Адэр с тревогой посмотрела на длинный список оборудования, который вдохновенный лектор держал в другой руке. Если по пятнадцать минут останавливаться на каждом пункте, то эти посиделки в тесной душной комнате грозят затянуться на много часов.

Мучитель наклонился, дабы показать, как лучше всего надевать защитные очки, и демонстративно потряс головой, демонстрируя, как плотно они должны сидеть. Выпрямившись, он стал похож на муху с оторванными крыльями.

— Ремешок должен быть прижат, как у подводных очков. Очки ни в коем случае не должны пропускать свет.

Энни подавила зевок и покосилась на Киклайтера. Его нетерпеливость давно стала притчей во языцех. Судя по внешним признакам — Киклайтер раздраженно постукивал ногой и грыз ногти, — он уже готов был взорваться. Старик не умел общаться с людьми и не имел представления об элементарной вежливости. Ему, видимо, и в голову не приходило, что проще выдержать пару часов тягомотины, чем воевать с теми, которым очень обязан.

И которые, кстати, делают тебе большое одолжение.

Обычно транспорт для северных экспедиций заказывают за несколько лет. Поэтому сам факт, что нашелся ледокол, который направлялся куда надо и когда надо, и что этот ледокол готов захватить их экспедицию, это… настоящее чудо. Но так или иначе, оно произошло. На грант, о котором уже год как все забыли, нашлись деньги, а на борту «Рекс мунди»[2] — дряхлого ледокола Национального управления по океану и атмосфере — нашлось место для экспедиции.

Каким образом Киклайтеру удалось все организовать, было непонятно, но дареному коню в зубы не смотрят. Однажды Энни рискнула спросить… и получила в ответ лишь кривую ухмылку.

— Оказывается, у нас есть высокопоставленные покровители.

Да. Ясно, крюк на Копервик означает, что физикам-океанологам придется отказаться от пятидневного отдыха в Осло.

Конечно, ссора с физиками или командой корабля на пользу экспедиции не пойдет. Несмотря на обещанную премию, как только стало известно, что на Копервик едут за трупами, половина моряков уволилась. Замену нашли, но с трудом. У моряков свои предрассудки.

Зануда в очках бубнил что-то про углы отражения и солнечную активность за Полярным кругом. Энни хватило бы терпения слушать эту дребедень хоть целые сутки, но, помимо прочего, она считала своим долгом следить за тем, чтобы ее руководитель не передрался со всеми окружающими. Киклайтер при желании бывал на редкость неприятным. Заметив, что темп, который тот отбивает ногой, все ускоряется, Энни внезапно сказала:

— Хорошо, мы все поняли.

Она постаралась говорить как можно более жизнерадостно, будто теледикторша, объявляющая рекламную паузу.

— Что, извините? — Зануда все еще не верил, что его посмели перебить.

— Видите ли… мы поняли, что нужно везде ходить в защитных очках. — Энни неумело изобразила зевок в надежде, что до мучителя дойдет скрытый смысл ее слов: «Здесь все только что сошли с трансатлантического рейса. Мы страшно устали».

Вместо того чтобы проявить сочувствие, зануда оскорбился. Энни нарушила неписаное правило: новичок не должен перебивать, когда его просвещает профессионал. Даже если новичком окажется прославленный ученый, от него требуется пусть не полное подчинение, но безоговорочная вежливость.

У Энни вырвался нервный смешок, но она не сдалась:

— Послушайте, меня-то не надо пугать снежной слепотой. Со мной она уже случалась.

— Неужели?!

— Да. На горнолыжном курорте. Я уронила очки с подъемника. — Боже! Не хватало только выставить себя полной дурой. — На самом верху я некоторое время вообще ничего не видела.

— Поймите, — ледяным тоном ответил физик после секундной паузы, — ваш опыт — ничто по сравнению с настоящей снежной слепотой. Я говорю не о краткосрочном нарушении ориентации, а о невыносимой, мучительной боли, как будто в глаза насыпали битого стекла. Можно лишиться зрения на несколько дней, если не недель.

На секунду воцарилась тишина — и снова по комнате разнеслась барабанная дробь, хотя и чуть медленнее.

— Мы поняли, — нетерпеливо заявил Киклайтер.

— Прекрасно. — Физик снял очки — вокруг его глаз остались красные круги — и потянулся к защитной маске. — Пункт пять. Когда температура падает ниже, чем…

— Извините, — вмешался Киклайтер, — это, разумеется, не мое дело, но разве вам не придется все это повторять, когда приедет корреспондент? Может, разумнее пока отложить инструктаж? Ведь ему зрение и прочее потребуется не меньше, чем нам.

— Какой еще корреспондент? — сверкнул глазами зануда, и Энни подумала: «Все. Он нас ненавидит».

— Некий Дейли…

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, вошел тощий белесоватый человек, главный из физиков, как с трудом припомнила Энни.

— Марк, закончишь инструктаж на борту, — приказал он. — Надвигается сильный шторм. Капитан говорит, если не отплыть через пару часов, придется еще дня три тут сидеть.

— Отплываем? — переспросил Киклайтер. — Но…

— С этим к капитану, — отрезал океанолог. Насладившись произведенным эффектом, он объявил: — Двадцать минут на сборы — и на улицу! К гостинице подъедет автобус.

Физик Марк уже запихивал оборудование в огромную синюю сумку.

— А как же Фрэнк Дейли? — не выдержала Энни.

— Кто это такой? — переспросил Марк.

— Наш репортер, — объяснил Киклайтер.

— Мы же договорились! — воскликнула Энни. — Господи, ведь ему сюда через полмира лететь!

Марк выпрямился и с жизнерадостной улыбкой забросил сумку на плечо.

— Кто не успел, тот опоздал.

— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — буркнул Киклайтер. — Он нам нужен, как больной зуб.

Марк понимающе хмыкнул и вышел, а Энни задумалась. Есть ли предел иронии судьбы? Еще вчера утром пришлось смириться с мыслью, что от репортера не отвертеться. Теперь же, когда он прилетит в Мурманск, «Рекс мунди» будет уже в открытом море.

Полчаса спустя Энни стояла у ворот гостиницы, ожидая автобус. В теплом недвижном воздухе висела непонятная угроза, не способствовавшая хорошему настроению.

Попытки дозвониться до Дейли или хотя бы оставить ему сообщение, чтобы тот не приезжал, ни к чему не привели. Дозвониться куда-либо из России — дело непростое.

Температура поднялась до минус пяти градусов, пошел снег, и влажный ветер с моря закружил белые хлопья в дикой пляске.

Автобус благополучно привез ученых в порт, и Энни с трудом заставила себя подняться на хлипкий трап. Толстые веревки, служившие поручнями, обледенели. Когда она посмотрела вниз (дурочка!), то увидела лишь высокие черные волны. Энни замерла от испуга, но Киклайтер схватил ее за локоть и дотащил до палубы.

Там, в безопасности, они остановились, оперлись о борт и некоторое время задумчиво смотрели на пластиковые бутылки, бившиеся в волнах у бетонной дамбы.

— Мы на краю света, — внезапно сказал Киклайтер, мотнув головой в сторону города. — Так его назвали аборигены.

Энни вежливо кивнула, хотя все-таки решилась переспросить:

— Кого «его»?

— Мурманск. Это значит «край света». — Внезапно Киклайтер нахмурил брови и поправился: — Или «конец света». Я точно не помню.

— Вообще-то разные вещи, — заметила Энни.

Киклайтер медленно поднял руку, как будто прощаясь с кем-то на берегу.

— Ну вот, — сказал он в такт своим мыслям. — Бон вояж.

Глава 5

Архангельск, 23 марта 1998 года

Фрэнк Дейли был уже на полпути из Москвы в Мурманск, когда «Ил-86» задрожал мелкой дрожью. Фрэнк поднял глаза от экрана ноутбука и посмотрел в иллюминатор. Вокруг было облако, почти не пропускавшее света, даже крыло растворилось в тумане.

Дрожь постепенно усилилась, превратившись сначала в мерную вибрацию, а затем и в тряску. Фрэнк засунул компьютер в сумку, запихнул ее под сиденье и судорожно вцепился в подлокотники. «Это я виноват, мы сейчас упадем, обязательно упадем, потому что я играл в „DOOM“, вместо того чтобы готовить материал, а бог ветра не жалует лодырей».

Вот только…

Он не верил ни в каких богов. Разве что в крайних случаях. Например, когда в десяти километрах над землей попадаешь в ураган.

Самолет внезапно накренился. «Нечего играть в „DOOM“ в самолете! И чем я только думал?!» Дейли постучал по креслу — сначала три раза, потом еще три. Он давно забыл, откуда взялась эта привычка, но от черных кошек она до сих пор исправно помогала. И от разбитых зеркал тоже.

И от авиакатастроф.

Своего рода молитва, один из последних отголосков католического воспитания.

Его сосед, солидный усатый мужчина, ойкнул в ужасе, на удивление по-женски, и закрыл лицо руками. Небо почернело, а над головой замигали зловещие красные надписи: «Не курить! Пристегните ремни! Готовьтесь к смерти!» Где-то со звоном опрокинулся столик с напитками, кто-то закричал. Самолет начало бешено швырять из стороны в сторону.

Так продолжалось долгих десять минут. Воздух в пассажирском отсеке густо пропитался запахом рвоты. По проходу катились бутылки, на головы сыпались сумки и чемоданы из открывшихся ящиков, повсюду слышались возгласы боли и ругательства.

Наконец самолет выровнялся и повернул на восток. Многие рыдали, где-то сзади мужской голос нестерпимо громко повторял молитву на незнакомом языке. От запаха спирта и рвотных масс кружилась голова. Стюардессы деловито наводили порядок: осматривали пострадавших, успокаивали остальных и распихивали по местам вывалившийся багаж.

Полчаса спустя, когда самолет шлепнулся на посадочную полосу, пару раз подпрыгнул и наконец остановился, раздались вымученные аплодисменты. За иллюминатором валил снег. Вдалеке виднелось табло, испещренное русскими буквами.

— Где мы? — произнес Дейли, ни к кому не обращаясь.

Ответ донесся спереди, из прохода. Побагровевший австралиец крикнул ему, заглушая вопли разоравшегося младенца:

— В Архангельске, приятель! В Архангельске, чтоб ему пусто было!

Целый час Дейли провел, выясняя, когда следующий рейс на Мурманск, пока не убедился, что этого никто не знает. Оператор Аэрофлота десять минут наводила какие-то справки, только чтобы сообщить, что все рейсы отменены.

— По погодным условиям, — поделилась она потрясающей новостью.

— И как же мне добраться до Мурманска? — поинтересовался Дейли. — Мне очень нужно туда попасть.

Она пожала плечами и записала ему телефоны турагентств «Интуриста» и «Спутника», где «предложат билеты на железную дорогу».

У единственного телефона-автомата выстроились пять человек. Дейли отправился ловить такси. К немалому его удивлению, оно нашлось почти сразу: черная «Волга» с помятым крылом. Печка обдувала колени почему-то прохладным воздухом.

— По-английски говоришь?

— Да, — ответил шофер, посмотрев на него в зеркальце заднего вида. — Я все говорю.

— До Мурманска далеко?

— Примерно пятьсот, — пожал плечами шофер.

— Пятьсот чего, миль?

— Долларов. Рублей. Километров. Не важно. Туда не попадешь.

— Но мне нужно туда попасть!

— Значит, попадешь, — хохотнул шофер. — Только не сегодня.

— Но я…

Шофер расплылся в улыбке и подмигнул в зеркало:

— Добро пожаловать в Архангельск. Архангельск — ворота Северного полюса.

К половине пятого вечера они добрались до центра города, где находился офис агентства «Спутник». Было уже темно. Впрочем, неудивительно: судя по путеводителю, который Дейли принялся листать от скуки, от Архангельска до Полярного круга всего тридцать миль.

Сначала у него еще оставалась слабая надежда. Барышня из агентства бросала в его сторону ободряющие взгляды, набирая один за другим телефонные номера. На секунду она вроде бы встрепенулась, и в отработанной профессиональной улыбке даже возник намек на теплоту.

Затем ее лицо нахмурилось, и улыбка исчезла. Девушка огорченно прищелкнула языком и положила трубку.

— Железная дорога перекрыта и на Мурманск, и на Москву. Знаете, у нас…

— Знаю. Ураган.

— Да. Очень сильный снег. Извините, вам придется переждать здесь день или два.

Дейли застонал, но делать было нечего.

— Вы хотя бы номер в отеле можете забронировать?

— Нет, только билеты.

Вероятно, вид у Дейли стал совсем убитым. Так или иначе, девица сжалилась. Ее взгляд скользнул по дорогим ботинкам и пуховику и остановился на облезлом уродливом ранце цвета хаки с пластиковыми застежками, которые тщетно делали вид, что они из кожи.

— Переживаете из-за Чечни? — махнула она в сторону символа мира, криво нацарапанного шариковой ручкой на клапане ранца.

— Да, — чуть подумав, ответил Дейли. — Наверное.

— Обратитесь в «Эксельсиор», — снисходительно улыбнулась девушка. — Неплохой, и прямо за углом. Вам понравится.

«Эксельсиор» ему действительно понравился, но там не было мест. Дейли уселся в фойе и снова открыл вездесущий путеводитель «Россия — Беларусь — Украина». Его авторы писали просто и ясно: в Архангельске две разновидности отелей: «дешево и сердито» и «дорого и безвкусно». Расходы Дейли оплачивались из фонда, поэтому выбор казался несложным.

Однако, как выяснилось, в отелях категории «ДБ» (как их тут же окрестил Дейли) хронически не хватало номеров. Их заняли нефтяные и алмазные дельцы, торговцы и жулики всех мастей и пород — Архангельск был отправной точкой для всех, кто намеревался принять участие в «развитии» Крайнего Севера. Дейли обошел три «приличных» отеля, волоча по снегу чемодан, наконец сунул портье в «Пушкине» пятерку и попросил найти номер где угодно.

Ждать пришлось почти час, зато в конце концов он зажал в кулаке заветную бумажку: «Гостиница „Ломоносовская“, улица Тимме, дом 5».

На просьбу вызвать такси привратник устало махнул рукой, затряс головой и на ломаном английском объяснил, что в такую погоду лучше на автобусе, который останавливается как раз напротив. Там, под жалким навесиком, пара промерзших личностей сиротливо притопывала в мигающем свете неразбитого фонаря. Дейли принялся было настаивать на такси, но привратник бросил на него такой оскорбленный взгляд, что дело тут же решилось.

Дейли двинулся к остановке. Отец бы им гордился. Он вечно повторял, что в жизни ничего не добьешься, если не умеешь держать себя в узде. «Запомни, Фрэнки, своего ирландца надо держать в ежовых рукавицах. Посмотри на меня. — Тут он бил себя кулаком в грудь. — Всю жизнь гну спину на идиотов, а почему? Потому что мне неймется. Потому что мой хитрожопый рот не держится на запоре. Потому что до меня так и не дошло: происходящее не мое собачье дело. Знаешь, сын, хорошие игроки всегда чувствуют, когда пора менять фишки и сваливать». Дейли тряхнул головой, избавляясь от чересчур навязчивых воспоминаний.

Между тем мороз все крепчал. Больше всего страдали руки, ноги и лицо. Топать по снегу было незачем — не помогало. Когда автобус все же прибыл, Дейли ворвался в него, едва распахнулись двери. Водитель посмотрел на бумажку, сунутую ему под самый нос, и показал на часах пол-оборота: полчаса до гостиницы.

Дейли нашел место поближе к печке. Автобус гремел как будто вот-вот развалится, окон все равно что не было — так намертво они заиндевели, а Дейли никак не мог выкинуть из головы невесть откуда взявшуюся песенку: «Карты можно сдать и снять, сдать и снять, а еще смешать и…»

И что? Наконец вспомнилось: убежать. Да, всегда можно убежать. Вечно этот конец забывается.

Когда Дейли добрался до «Ломоносовской», ветер, казалось, дул отовсюду, а в городе отключили электричество. Вернее, почти отключили. В подвале гостиницы гудел генератор. Мерцало несколько лампочек и свечей, все коридоры были заполнены желтоватым, пропахшим парафином сумраком. Света едва хватало, чтобы не врезаться в стену.

Дейли настороженно огляделся. В углу красила ногти желтушная проститутка в красном обтягивающем одеянии, на красном же диване. Неподалеку углубился в комикс пожилой японский бизнесмен, подальше — трое молодых людей в кожаных пиджаках тихо переругивались над бутылкой водки.

Дейли заполнил все необходимые бумажки и заплатил в долларах. Пока русский портье мусолил банкноты, репортер вчитывался в написанное от руки объявление:

НУЖНЫ ДЕНЬГИ? ПРОДАЙТЕ ВАШИ ВЕЩИ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ НА ВТОРОМ ЭТАЖЕ. ЧЕСТНЫЕ ЦЕНЫ!

Азы русской клептократии: все, что не привинчено болтами, либо уже украли, либо продается. В Москве ему дважды за полчаса предлагали продать солнечные очки, а парнишка на мопеде чуть не сорвал с руки часы. Владельцы автомобилей снимали «дворники» и брали с собой в ресторан — клали их на стол, как дополнительные приборы. За два дня в столице Дейли понял, что ради ноутбука его могут пырнуть ножом, и поменял дорогой кожаный чехол на облезлый детский ранец. Теперь ноутбук прятался в старом уродце, в котором, без сомнения, много лет носили мелки, ручки и бутерброды с арахисовым маслом (или что там русские дети едят вместо арахисового масла — свеклу, наверное).

Когда лифта дожидаться надоело, Дейли направился штурмовать лестницу, зажав в одной руке ключ, а в другой — чемодан. Там царила такая темнота, что в памяти ожили все детские страхи. На пролете между третьим и четвертым этажами Фрэнк услышал панический вопль — приглушенный и в то же время близкий — прямо из стены. Господи!.. Через пару долгих секунд он сообразил: кто-то застрял в лифте. Вздохнув с облегчением, Дейли спустился и сообщил портье, который только руками развел:

— Так каждый вечер! Я всех предупреждаю, что свет отключают! — Он снова развел руками. — Через пару часов включат, не волнуйтесь.

«Хреново им там», — подумал Дейли и зарекся от транспортных излишеств.

Поднявшись на четвертый этаж, он провозился с замком, которого в полумраке было почти не видно. Оказавшись в номере, бросил чемодан на кровать и уныло пробежался взглядом по обтрепанным обоям, треснутым бра и обшарпанному потолку в желтых разводах. Батарея громко фыркала, что не мешало ей оставаться холодной. Окно над батареей почему-то выходило в вентиляционную шахту — значит, комната была темнее, зато и теплее других. И все равно ледяной ветер задувал в щель между рамой и подоконником — на истертом паркете уже выросла белая пирамидка снега. На ней взгляд Дейли надолго остановился в надежде хотя бы на какие-нибудь признаки таяния. В конце концов пришлось заключить, что снег в России теплоустойчивый.

Устало опустившись на кровать, Фрэнк сунул ладони под мышки и, заметив пар изо рта, поежился.

Все-таки у плохой погоды есть и положительная сторона: как бы ни было холодно и неуютно, «Рекс мунди» в такую бурю никуда не денется.

Глава 6

77° 30' СШ, 22° 12' ВД

Энни стояла на палубе и нетерпеливо вглядывалась в простиравшийся впереди паковый лед. Нет, это припайный лед.

И не надо путать.

Не стоит давать физикам повод потешаться. Или еще хуже — опекать ее, объяснять все по десять раз и заодно бросать сальные взгляды. С таким Энни всегда плохо справлялась — краснела и замыкалась в себе. Это уже не изменить, слишком она тонкокожая. Семейная черта.

В детстве, когда Энни еще не понимала, что такое метафора, ей казалось, что это какое-то заболевание — «тонкая кожа», которое она унаследовала от матери, как глаза и скулы. Тонкая кожа. Хрупкая кожа. Будто просит, чтобы ее сломали, разбили. Как лед на пруду.

Тонкий лед, припайный лед. Везде тонкий лед.

Шторм остался позади. Солнце сияло в безоблачном небе, столбик градусника застыл на минус пятнадцати. «Рекс мунди», весь покрытый белоснежной изморозью, грузно ломился вперед. Курс на пролив Стурфьорд, омывающий с запада небольшой остров Эдж.

Шероховатая ледяная пустыня простиралась до самого горизонта. Энни высматривала темное пятно — то, что зануда физик назвал «ледовым разводьем». Пролом во льдах, который выведет в открытые воды.

Хорошо бы побыстрее.

Несмотря на дополнительные дни, которые подарило спешное отплытие, время оставалось больной темой. Первая часть пути по Баренцеву морю на норд-норд-вест закончилась быстро. Вокруг Мурманска льда нет всю зиму, город омывает то же теплое атлантическое течение, благодаря которому Шпицберген доступен большую часть года.

Но стоило повернуть к Стурфьорду, как «Рекс мунди» попал в паковый лед, который в проливе оказался толще, — значит, не один час придется ползти с черепашьей скоростью. То и дело с борта в поисках разводий срывался вертолет, но до сих пор возвращался ни с чем.

Теперь и полеты прекратили, решив поберечь топливо для перевозки оборудования в Копервик и обратно. Оставалось слепо ломиться вперед и надеяться.

Помимо разводий, существовали еще и своего рода «озера», проталины в толще постоянного льда. По словам физиков, они возникали каждый год практически в одних и тех же местах. Как раз этим утром Энни показали карту с длинной, похожей на темное перо полосой, протянувшейся прямо к одной из черных точек на острове Эдж — лагерю Копервик. Один из членов команды объяснил, где именно разводье появится в поле зрения.

Беда в том, что карты хранятся недолго и статистики, по которой можно было бы определить, когда одно из озер исчезнет, никто не собирает. По припайному льду «Рекс мунди» двигался с ничтожной скоростью. Если всю дорогу придется идти через лед, то путь будет долгим.

С другой стороны, если через пару часов удастся выйти на разводье, то к вечеру можно будет бросить якорь и утром сойти на берег.

Энни сгорала от нетерпения. Это она предложила подать заявку на грант. Когда ничего не вышло — не помогло даже участие Киклайтера, — Энни полгода приходила в себя. Теперь проект вдруг одобрили, и ей не терпелось приступить к исследованиям. Поскорее бы!

Сначала надо получить пораженные вирусом ткани из легких погибших шахтеров. Тогда при помощи полимеразной цепной реакции вирус можно воссоздать в лаборатории. Если повезет и необходимый штамм удастся вырастить, то можно даже изготовить вакцину, в которой, правда, нет нужды. Что гораздо важнее, появится доказательство или опровержение теории Киклайтера о влиянии определенных подтипов поверхностных антигенов на вирулентность штамма. А это уже передний край науки!

До самого последнего времени некоторые отдаленные уголки земли оставались настолько негостеприимными, что ни одна страна не спешила включить их в свои владения. Архипелаг Шпицберген, или, по-норвежски, Свальбард, включающий в себя и собственно остров Шпицберген (он же Западный Шпицберген), был никому не нужен до тридцать девятого года. Его ресурсы были доступны всем и каждому, кто хотел месяцами жить во тьме, одиночестве, среди вечной снежной бури и белых медведей. Безоружными туда до сих пор отправляются редко.

Шпицберген не изобиловал полезными ископаемыми, там нашли лишь пару угольных пластов. Первым начал разработку американец Джон Лонгйеар, основавший в тысяча девятьсот шестом Арктическую угольную компанию. Шахта, открытая на Шпицбергене благодаря этой компании, положила начало настоящей угольной лихорадке — на архипелаг устремились авантюристы из Британии, Дании и России.

Добыча угля недолго приносила прибыль, а скоро сделалась просто невыгодной. Зато сам архипелаг, удобно расположенный на севере Атлантического океана, в стратегической точке Баренцева моря, стал лакомым кусочком. И русские, и датчане, и британцы, и норвежцы теперь рвались вовсе не к истощенным месторождениям.

В конце концов вопрос решился в пользу норвежцев, которые упорно продолжали использовать невыгодные шахты, как, например, в Копервике. В результате на этом практически недоступном острове добывали самый дорогой уголь на свете. Как только прочие страны перестали притязать на архипелаг, добычу немедленно остановили.

* * *

Теперь, почти шесть лет спустя, в Копервик отправились за другим сокровищем: вирусом настолько ужасающим, что по нему впору измерять вирулентность. Он скрывался в легочных тканях норвежских шахтеров, захлебнувшихся восемьдесят лет назад собственной мокротой и похороненных в вечной мерзлоте. Лютеранский священник, который в то время жил в Копервике, скрупулезно зарегистрировал, что погибшие закопаны на западном углу кладбища, прямо позади часовни.

Разумеется, сначала физики возьмут пробы льда над могилами. Если в нем обнаружатся следы таяния, то придется решать, стоит ли вообще производить эксгумацию. В тепле вирус гриппа погибает очень быстро; бесполезно выкапывать трупы, если лед таял хоть раз с восемнадцатого года.

Что весьма вероятно.

Чертов лед! Никакой воды неизвестно на сколько километров впереди, только небо и ослепительно белоснежная ледяная равнина.

Это же… Это же не просто проект, это ее дитя!

Ведь именно она, а не кто-нибудь тратил все свободное время, просматривая данные по высокогорным поселениям в Чили, Сибири и Тибете в поисках того, что Киклайтер называл «перспективными» жертвами! Наконец ей в руки попал старый выпуск «Нью-Йорк таймс» со статьей о том, что Норвегия и Россия все никак не поделят архипелаг Свальбард. Мимоходом в ней упоминались и шахты, и то, что в восемнадцатом году многих шахтеров унесла «испанка». В гибели шахтеров не было ничего удивительного. Удивило другое: их не стали перевозить на материк и похоронили на месте.

Энни принялась изучать захоронения далекого Севера.

Местные жители обычно оставляли мертвых на земле, насыпая сверху пирамиду из камней, — выкопать яму в вечной мерзлоте практически невозможно. До таких захоронений рано или поздно всегда добирались медведи.

Но шахтеры обладали значительным преимуществом, а именно динамитом. С его помощью несложно углубиться на полтора метра, а больше и не надо: и медведям, и теплу такая глубина уже недоступна.

Впрочем, на это оставалось только надеяться. С разрешения Киклайтера Энни написала в угольную компанию. Та закрылась еще во время Второй мировой войны, однако юридическая контора, представлявшая ее интересы, связалась с лютеранской церковью, священники которой в те годы находились в Копервике и Лонгйеаре. Так нашлись и сами шахтеры, и их наследники, которые согласились на эксгумацию и последующее перезахоронение.

До тех пор Киклайтер ограничивался простым поощрением работы. В конце концов он поставил на заявке и свое имя. Увы, в гранте все равно отказали.

Все согласились, что заявка многообещающая. Интересная. Достойная. Даже своевременная: ни для кого не секрет, что вот-вот произойдет глобальная антигенная подвижка. Никто не сомневался, что новый штамм будет принадлежать к подтипу H1, как и «испанка». Все признавали, что исследования доктора Киклайтера принесут неоценимую пользу и что образец вируса из восемнадцатого года, если его вообще можно найти, необходим для подтверждения теории.

Если Киклайтер прав, то вирулентность штамма определяется наличием на поверхностной антигенной оболочке жгутикообразных наростов. Между собой вирусологи прозвали такой нарост «членом Киклайтера».

В различных частях света возникали вспышки гриппа H1, но массовой смертности инфицированных не наблюдалось. Это подтверждало исследования Киклайтера: образцам недоставало достаточно четко выраженного жгутика и, как следствие, вирулентности. Поэтому, помимо прочего, образец из восемнадцатого года позволил бы полностью подтвердить или опровергнуть теорию.

К тому же, если экспедиция окажется удачной, Энни сильно продвинется на пути к собственной профессорской кафедре.

И уже давно бы продвинулась, но не повезло. Заявка на грант поступила в научный фонд месяц спустя после нашумевшего несчастного случая в Национальной лаборатории по исследованию арбовирусов в городке Кембридж, в Массачусетсе, в результате которого два профессора и лаборант заразились коксаки-вирусом. Хотя инцидент прошел без последствий, газеты устроили такой скандал, что спешно была создана комиссия, которая и остудила исследовательский пыл фонда. Боясь подвергнуться дальнейшей критике, фонд отклонил заявку на экспедицию за опасным вирусом.

Теперь, год спустя, когда все почти забылось, деньги вдруг возникли, причем не от Национального научного фонда, а от какой-то небольшой организации, штаб которой располагался в маленьком особнячке позади Верховного суда в Нью-Йорке.

Энни никогда о ней не слышала. Мало того, она даже не знала, что Киклайтер искал другие источники финансирования. Он всегда такой. Вечно отмалчивается — наверное, чтобы оградить ее от разочарований. Ну и ладно.

Энни опустила бинокль, не отводя глаз от горизонта, усилием воли пытаясь заставить разводье появиться. Но ничего не выходило. Был только снег, лед и…

И мутный изменчивый водоворот вдалеке. Обычная галлюцинация, как в книжке, которую неделю назад раздали физики. Впервые ее зафиксировали еще в девятнадцатом веке, когда команда исследовательского корабля прошла пешком до середины Баффиновой земли, после того как льды сломали, как скорлупку, их корабль.

По крайней мере хоть этого не случится. Стальной корпус «Рекс мунди» способен проломить пяти-семиметровую толщу льда.

Вот только двигался корабль страшно медленно.

Энни снова уставилась на горизонт. Похоже, там собирались грозовые облака. Только этого не хватало. Новый шторм.

Несмотря на множество слоев одежды, начиная с теплого белья и заканчивая необъятным красным пуховиком, Энни пробила дрожь. Ей и в самом деле было холодно, но возвращаться в теплую каюту не хотелось. Энни не покидало странное предчувствие, что если она прекратит всматриваться вперед, то разводье никогда не появится. А оно должно появиться. Чем скорее, тем лучше.

Ее взгляд скользнул в сторону Киклайтера, который тоже стоял на мостике, скрестив руки и устремив взгляд в горизонт. Наверное, нервничает, почти наверняка. Все решится в течение недели. Разумеется, он и виду не покажет. Старик никогда не дает волю чувствам.

Если не считать нетерпимости к чужим ошибкам. В Джорджтауне, да и в Национальном институте здоровья никто не сомневается в его таланте. Киклайтер — общепризнанный специалист по РНК-содержащим вирусам. Поговаривают даже о Нобелевской премии. Впрочем, сам Киклайтер не принимает эти сплетни всерьез.

— Трофеи меня не интересуют, — врет он в таких случаях.

Однако же как заслуженный профессор он исключительно непопулярен. Когда знакомые коллеги узнали, что Энни осталась у него на постдокторантуру, они в ужас пришли:

— Как ты собираешься терпеть этого Засрайтера?!

— Просто он стеснительный, — отвечала она. — Работа — вся его жизнь. И еще он плохо ладит с людьми.

Можно и так сказать. В самом деле, Киклайтер не особенно придирчив, никогда не ругается, никогда не таит злобы. Дело в том, что, если те, кто пытается с ним работать, не поспевают за полетом его мысли (как подавляющее большинство студентов), то он вынужден отвлекаться на объяснения. За это время первая мысль успевает испариться. Иногда очень важная мысль.

Если глупый вопрос приходится особенно некстати, лицо Киклайтера принимает знаменитое выражение, которое так любят передразнивать студенты. При этом он опускает плечи, наклоняет голову набок и принимается объяснять таким глухим голосом, что может показаться, будто звучит какая-то запись — запись, препарирующая вопрос, как лягушку, виртуозно оголяя ложные посылки, как скелет несчастного земноводного.

Выдержать такое не шутка, но Энни вполне понимала, в какое раздражение можно прийти, если твое вдохновение в очередной раз загублено тупым вопросом.

Разумеется, об этом она помалкивала. Незачем хвастаться, что ты гений, который с полуслова понимает доктора Киклайтера. Хотя, если подумать… Ведь так и есть. Иногда удается не отставать от него ни на шаг и даже временами обгонять…

— Лучше вернись в каюту, милашка.

Энни подпрыгнула. Голос раздался у самого уха, сердце чуть не выскочило из груди от неожиданности.

К этому она так и не привыкла — вынужденная интимность, вызванная шумом корабля, до сих пор сводила ее с ума. «Рекс мунди» сминал лед с невероятным грохотом, «как великан, жующий камни» — откуда эта цитата? Плюс неумолчный рев дизелей. И члены команды, и физики давно притерпелись к постоянному шуму — они достаточно много времени провели на ледоколах. Восемь океанологов привыкли переговариваться между собой какими-то знаками, а когда приходилось общаться с кем-то еще, они, не мучаясь формальностями, подходили и начинали кричать прямо в ухо.

Странное, неприятное чувство — мужской голос у самого уха, теплое дыхание у самой шеи. Энни к этому не привыкла. Даже когда видела, что к ней кто-то подходит, то инстинктивно пыталась отпрянуть, как от поцелуя. И тут же чувствовала себя идиоткой. И краснела, как сейчас.

Подошел Марк, старший из физиков. Он снова наклонился, и сейчас Энни только чуть вздрогнула.

— У тебя щека обморожена.

Марк на собственном лице показал, где именно. Энни покачала головой, но Марк сурово нахмурился, а когда она ткнула пальцем в Киклайтера, схватил ее за локоть и затолкал в укрытие.

В тепле от одежды шел пар.

— Ты ему что, сиделка? — Марк мотнул головой в сторону двери.

— Он ни за что не заметит, если обморозится. Я просто…

— Ты сама не заметила, как обморозилась. — Марк снял защитные очки и осмотрел ее щеку. — Поверхностное, на небольшом участке. Не волнуйся, я проверил профессора, у него все в порядке. Чем ты там занималась? Мне сказали, что ты больше часа проторчала на одном месте.

— Я высматривала воду.

— Успокойся. До нее доберемся за час, если не меньше.

Энни недоверчиво на него посмотрела.

— Вода в прямой видимости.

— В прямой видимости, — повторила она, не зная, верить ли.

— Надо же быть такой подозрительной! Иди сама посмотри, — сказал Марк и потащил ее к иллюминатору. — Видишь небо над горизонтом? Видишь темное?

— Да, — кивнула Энни, — буря надвигается. Марк покачал головой:

— Нет, не буря. Это не облака. Я уже не раз повторял, здесь редко выпадают осадки. В Техасе и то больше. Арктика — настоящая пустыня.

Энни покосилась на горизонт через затемненное стекло иллюминатора.

— По-твоему, это не облака? А что же? Да ты посмотри на них!

— Это отражение. Арктический воздух состоит из нескольких температурных слоев, которые сильно искажают угол зрения, что часто позволяет заглянуть за горизонт.

— Ну да, — кивнула Энни. — А в особенно ясный денек можно увидеть будущее?

— Я не шучу. Когда над холодным слоем воздуха находится слой более теплого, то благодаря отражению света можно заглянуть за горизонт. Если ты на ледяной равнине, а за горизонтом вода, то она отражается в небе. Если кругом вода, то в небе отражается лед — это бывает гораздо полезнее. Прежде на кораблях обязательно дежурил впередсмотрящий, чтобы как можно раньше предупреждать об айсбергах. Это мираж. — Он махнул головой на иллюминатор. — Но вода видна настоящая. Через час будем в открытом море.

Ей не верилось до самого конца. Когда внезапно обрушилась тишина, Энни была у себя в каюте, переодевалась в сухое. Лед исчез как-то сразу, грохот прекратился, и корабль ринулся вперед, как сверло, которое наконец пробило толстую доску.

Энни с улыбкой легла на койку и закрыла глаза. Перед ее мысленным взором поплыла ясная картина: черный нос ледокола, рассекающий стылую воду, и белая пена, расходящаяся за кормой.

Впереди, почти рядом, Копервик. Вирус. Будущее. Ее будущее.

Глава 7

Архангельск, 24 марта 1998 года

— Он отплыл.

— Не может быть! — воскликнул Фрэнк Дейли. — Это невозможно! — Ураган и не думал утихать, так что русский экспедитор наверняка ошибся. — Послушайте:

РЕКС МУНДИ. БЕНТОНУ КИКЛАЙТЕРУ ЭКСПЕДИЦИЯ КОПЕРВИК НА СУДНО: РЕКС МУНДИ ЗАПРОС № 333-80

ЗДЕСЬ ТЕМНО И ВЕТРЕНО ЗАСТРЯЛ АРХАНГЕЛЬСКЕ ВСТРЕТИМСЯ ХАММЕРФЕСТЕ 28 ЧИСЛА

ФРЭНК ДЕЙЛИ

Прочитав, Дейли вдруг захотел добавить что-нибудь еще, какую-нибудь гадость о том, как нехорошо обманывать. Однако, несмотря на то что таить злобу Фрэнк привык хоть до следующей жизни, в работе он приучился понапрасну не ныть, по крайней мере тогда, когда никакой пользы от этого точно не будет.

Перечитав послание еще раз, он скривился и скомкал конверт. Во-первых, платить придется за каждое слово, причем достаточно много, лучше выбросить все, кроме глаголов и существительных. К тому же Киклайтер не из тех, кого легко разжалобить. «Темно и ветрено» он не оценит. Профессор — чопорный сукин сын с манией величия в особо запущенной форме. Как он там сказал?

«Говоря по правде, мистер Дейли, журналисты не производят на меня особого впечатления. У большинства из вас укороченный цикл внимания».

С этими словами Киклайтер прищелкнул языком, одним звуком давая понять, что не желает иметь дела ни с Дейли, ни с миром журналистики вообще. Дейли потребовалось огромное усилие воли, чтобы не вспылить. Совсем недавно он бы не удержался и непременно ответил, что его, в свою очередь, не слишком впечатляют вирусологи — да и члены у них, говорят, короткие. Вместо этого Фрэнк смущенно развел руками и выразил надежду, что у доктора еще появится шанс пересмотреть свое мнение.

Оглядевшись в поисках другого листа бумаги и ничего не найдя, Дейли распрямил мятый конверт и написал на обороте:

ЗАСТРЯЛ АРХАНГЕЛЬСКЕ

ЖДУ ХАММЕРФЕСТЕ

ДЕЙЛИ

Гораздо лучше. Четыре слова и подпись.

Не добавить ли в адрес имя Энни Адэр? Нет, не стоит. Пусть экспедиция и состоялась с ее подачи (как утверждают в Национальном институте здоровья), все равно она — ассистент Киклайтера. А такие, как он, во всем требуют соблюдения протокола, даже (или в особенности) когда дело касается их собственных протеже.

С конвертом в руке Фрэнк пристроился к нужной очереди. Стоявшая впереди толстозадая тетка благоухала дешевыми духами и ментоловыми сигаретами на полтора метра вокруг. Мокрые дощатые полы жалобно скрипели под тяжелой зимней обувью. До Фрэнка то и дело доносилась английская речь, но он так и не понял, откуда. Очередь двигалась рывками, на один-два шага после долгого душного ожидания. Впрочем, торопиться некуда, и в ближайшую пару дней положение вряд ли изменится.

Наконец отослав телекс, Дейли зашел в «Спутник» забронировать билет в Норвегию, до Хаммерфеста. День вылета он выбирал очень тщательно, благо в очереди больше нечем было заниматься. Прикинув, сколько продлится ураган и сколько уйдет на то, чтобы «Аэрофлот» выкопал из-под снега свои «Илы», Фрэнк решил повременить с перелетом еще три дня — так или иначе, в Хаммерфест он попадет раньше, чем «Рекс мунди».

Теперь осталось вернуться в «Ломоносовскую» и приступить к работе.

В номере, вытащив ноутбук из ранца, Дейли внезапно заколебался. Он припас и трансформатор, и переходник под русскую розетку, но, посмотрев на освещение в гостинице, вдруг испугался. Лампочка над головой с завидной регулярностью то притухала, то вспыхивала, как сверхновая. С таким питанием сожжешь не только процессор, но и винчестер. Уж лучше старые добрые батарейки. Если не снимать пуховик, можно работать, пока они не сядут или пальцы от холода не отвалятся.

Фрэнк разложил ноутбук на столе и, когда все загрузилось, открыл наброски интервью, которое взял в Шанхае неделю назад.

Лю Синьли, док. мед. н., док. филос. н., Пекинский унив. Глава инфекц. отд. Шанх. инст. аллерг. и инфекц. заболеваний. Автор: «„Испанка“ в Китае: исторический аспект» (эпидемиологич. журнал «Восток — Запад»). 1918: 10 милл. погибших (в одной Индии!!!). Перв. мир. война. Русская рев. «Дрейф» и «шифт». Эпидемия, пандемия. Скоро шифт есть подвижка — Н1. Следующий год? Л. С: «Наверняка никто не знает. Интересный вирус».

Дейли ездил в Шанхай, потому что Синьли — ведущий эпидемиолог Китая, а Китай — эпицентр всех до сих пор возникавших пандемий гриппа.

Само интервью занимало пять страниц, за ним следовало еще десять страниц всего подряд: Дейли на китайской ферме, цитаты из разных узкоспециальных статей, реплики Синьли о пандемии восемнадцатого года и, разумеется, статья, которая навела его на экспедицию к Шпицбергену, два абзаца в «Рекорд», газете для сотрудников Национального института здоровья:

В поисках «испанки» за Полярный круг

Дейли перечитывал заметки. Он задумал статью из трех частей. Первая — на пару тысяч слов — вводная про грипп вообще и про «испанку» в частности. Потом вторая — экспедиция на Эдж. Ее надо будет назвать «Похороны наоборот». Третья — отчет об исследованиях Киклайтера в Национальном институте здоровья и его теория о поверхностных антигенах.

В идеале статья публикуется в «Харпере» или «Смитсониане», а затем следует контракт на книгу. Книга — это идея фикс: бросить журналистику, стать писателем и работать только на себя.

Вот только корабль из Мурманска благополучно ушел. И «похороны наоборот» придется пропустить. Значит, статья потеряет половину блеска, если не уломать кого-нибудь из очевидцев рассказать все от первого лица.

Например, Энни Адэр. Или кого-нибудь из команды, или из физиков. Пусть расскажут о холоде, ледоколе, вечной мерзлоте и удаленности острова.

Правда, было бы неплохо, если… Да что толку обманывать себя? Было бы гораздо лучше, если бы ему все-таки удалось присутствовать при вскрытии могил. Дейли тихо зарычал, напечатал: «Часть 1» — и засел за введение. Через полчаса кое-что нарисовалось:

(Шанхай). «Испанкой» ее прозвали без всяких причин. Безжалостная убийца родилась не в Испании, а в Китае. За те несколько месяцев, на которые она воцарилась в Штатах, «испанка» уничтожила больше американцев, чем погибло людей в Первой мировой войне.

Но эта сучка и не думала останавливаться.

Дейли откинулся на стуле, скрестил руки на груди и перечитал, что получилось. Неплохо. Бойкое начало. Даже чересчур. Не пропустят. Фрэнк поморщился, вздохнул, заменил «эта сучка» на «она» и продолжил работу.

Доктор Лю Синьли, глава инфекционного отделения Шанхайского института аллергических и инфекционных заболеваний, утверждает, что «„испанка“, унесшая приблизительно тридцать миллионов человек, была одной из самых опасных пандемий в мировой истории».

Фрэнк нахмурился. Ладно, сойдет. В принципе именно это и пытался сказать Синьли, едва способный связать по-английски два слова.

Скорость, с которой протекало заболевание, поражает не меньше, чем уровень смертности. Одна женщина в Вестпорте, штат Коннектикут, играла в бридж — сняв карты, она упала замертво. В Чикаго мужчина остановил такси — и умер, даже не успев закрыть дверцу машины. В Лондоне вратарь местной футбольной команды прыгнул за мячом — и упал на землю мертвым.

Все эти люди выглядели совершенно здоровыми. Миллионам других повезло меньше. Их будто терзало не меньше дюжины различных болезней — столько симптомов отмечали тогдашние медики.

Один нью-йоркский терапевт писал, что его пациенты «синие, как черника, и харкают кровью». Их мучили лихорадка, нескончаемый насморк, рвота и диарея. Обычными симптомами были также воспаления половых органов, лейкопения, то есть резкое снижение лейкоцитов в крови, внезапная слепота и полная потеря слуха.

Пациенты корчились от боли при малейшем прикосновении, а врачи недоумевали: болезнь маскировалась под невероятное количество страшных заболеваний. На одной военной базе солдатам поставили диагноз «отравление хлором». В других местах у пациентов вырезали аппендицит, лечили от холеры, тифа, дизентерии и даже москитной лихорадки.

В результате большинство больных захлебывалось собственной кровавой мокротой. На вскрытии их легкие напоминали «смородиновое желе».

На ноутбуке мигнул индикатор заряда батарейки. Дейли посмотрел на часы. Уже больше семи, хотелось перекусить. Но текст шел хорошо, да и на улице не стало теплее. Он снова принялся печатать:

Доктор Синьли утверждает: «Основной вектор распространения гриппа — дикие утки, а у нас их больше, чем в любой другой стране. Более того, поскольку мы разводим и уток, и кур, и свиней, вирус передается от вида к виду, постоянно видоизменяясь».

Вирус гриппа нестабилен, поэтому, переходя от одного вида животных к другому, он постоянно мутирует. Такие инфекции, как оспа и полиомиелит, весьма стабильны, в то время как грипп — это РНК-содержащий вирус с сегментированной структурой и чрезвычайно слабыми связями между молекулами. У гриппа отсутствует ДНК, предохраняющая от мутации, поэтому он видоизменяется чуть ли не в каждом животном-носителе. Таким образом, сегменты то и дело расходятся и сходятся в другом порядке, создавая новые модификации вируса.

Именно эта особенность гриппа вынуждает ученых каждый год разрабатывать новую вакцину.

Желтое пятнышко индикатора заряда теперь горело ровно. То есть ноутбуку осталось жить примерно десять минут.

Почему штамм «испанского» гриппа оказался самым опасным в истории? Этим вопросом и задается Бентон Киклайтер.

Индикатор внезапно мигнул, ноутбук пикнул — Дейли вздрогнул. До автоматического выключения осталось полминуты, но останавливаться не хотелось. Приближалось непонятное — причины, по которым организовали экспедицию. Здесь концы с концами явно не сходились. Если написать об этом или хотя бы попытаться, то, возможно, и понять что-нибудь получится. Как минимум удастся сформулировать, что именно вызывает недоумение, то есть сделать первый шаг к пониманию.

Увы, в другой раз. Ноутбук снова жалобно пикнул, Дейли со вздохом сохранил файл, вложил компьютер в ранец и запихнул под кровать. Пальцы уже почти не слушались, а в животе бурчало, хотя вид снега под окном поумерил аппетит. Ураган все продолжался. Есть придется в подвальном «ресторане» гостиницы «Ломоносовская».

И почему ему всегда так не везет?

Глава 8

78° 20' СШ, 22° 14' ВД

Внезапно Энни проснулась — она спала так крепко, что вдруг возникшая реальность напугала ее. Вскочив, девушка схватила защитные очки и бросилась на палубу. Там поджидал холод — он сжал ее так же внезапно и неумолимо, как свет прожектора. Сон словно рукой сняло, и Энни остановилась без единой мысли в голове, как одуванчик на ветру.

Айсберги! Эти ледяные дворцы невозможно описать словами. «Рекс мунди» окружал целый флот сияющих синеватых гор. К такому зрелищу трудно остаться равнодушным. До самого горизонта растянулись замысловатые архитектурные шедевры, плоды беспрестанных трудов воды и ветра. Здесь были и причудливые изгибы, и готические башни, и сверкающие хребты, и ребристые склоны, и стройные греческие колонны. Все это великолепие не из обычного, всем знакомого льда, который гремит в стакане. Полупрозрачный материал айсбергов светится голубизной, как будто горит изнутри небесным светом.

Таков цвет моря на Ямайке. Цвет одеяния Девы Марии, статуэтками которой украшают сады в пригороде Бостона. Чистый ультрамарин, которым выстилают стенки бассейнов. Именно этим неземным светом затопляют место преступления съезжающиеся полицейские машины.

К закату корабль стал на якорь. С палубы виднелись суровые берега Эджа, резко очерченные черными камнями. Час спустя физики, Киклайтер и Энни ужинали за капитанским столом.

Капитан был родом из Латвии — плечистый, румяный, лысеющий блондин. Энни он нравился, но настроения это не поднимало. Первый восторг сменился острым чувством, что здесь не место людям, здесь слишком красиво. Суровая безупречность пейзажа — сдержанные краски, ясный воздух, пронзительная тишина — все это рушилось от вызывающей яркости пуховиков, нависшего над ледоколом облака дыма и даже банальной человеческой речи.

— Что-то не так? — спросил разрумянившийся капитан. Энни покачала головой:

— Не знаю. Просто, по-моему, нам здесь не место.

— Даже шахтерам? — рассмеялся Киклайтер. — Им здесь тоже было не место.

— Да, им тоже, — упрямо отозвалась Энни и покачала головой — стюард предложил ей тушеную печень с луком. — Спасибо, не хочу.

— Шахтеров можно только пожалеть, — заявил один из физиков. — Они даже исследователями не были. Шахтеры. Весь день вкалывали в дыре под землей, а поднявшись, оказывались здесь.

Капитан кивнул. Специально, чтобы отпраздновать прибытие, он припас пару бутылок испанского шампанского и теперь разливал его по бокалам.

— Здесь ад, — согласился он.

Физик — запасной пилот вертолета и заодно грузчик по имени Брайан — рассмеялся и пригубил шампанское.

— А по-моему, для ада тут холодновато.

— Нет, — покачал головой капитан. — Температура в самый раз.

— Кто вам сказал?

— Данте, — вырвалось у Энни.

Все обернулись к ней. Капитан улыбнулся, уважительно кивнул и сел, поставив бутылку на стол.

— Не понимаю, — нахмурился Брайан.

— Чистая правда, — ответил капитан. — Данте — главный специалист по аду.

— А, так вы про поэта!

— Мне казалось, что это Мильтон, — вмешался Марк.

— Нет, — покачал головой капитан, — Мильтон — специалист по дьяволу. А по аду — Данте.

— К чему вы ведете? — нетерпеливо потребовал Брайан.

— Все очень просто. Но возможно, вам лучше разъяснит юная леди?

Энни захотелось провалиться сквозь землю, откусить себе язык и заодно зашить рот крепкой ниткой, но поздно, раньше надо было помалкивать.

— Ну… Инферно — девятый круг ада, самый жуткий, — это ледяной дворец. Не огненный, а наоборот. Там вечный холод. Как здесь. Мой учитель латыни, — Энни начала краснеть, — считал, что представление об аде как о холодном месте — очень древнее и сохранилось еще со времен ледникового периода, когда лед означал смерть, а огонь — жизнь.

— Я приплываю на Шпицберген три-четыре раза в год, — кивнул капитан. — Хотя у Эджа еще не бывал, — признался он, заново наполняя свой бокал. — И каждый раз чувствую, что нам здесь не место. Людям вообще здесь не место.

— Великолепно! — расхохотался Марк. — Если наши начальники об этом пронюхают, то мы все останемся без работы!

— Когда у меня такое настроение, я все время настороже, — добавил капитан.

— Почему? — удивился Киклайтер.

— Это чувство вроде воя сирены. Постоянно кажется, что лед раздавит корабль, как скорлупку. И чем ближе к здешним поселениям, тем оно сильнее.

— Эй, капитан, может, вам не по нутру корабль? — съехидничал Брайан, хитро взглянув на Энни. — Может, ладья любви вам больше подойдет?

Капитан на секунду смешался, затем его лицо снова посерьезнело.

— Здесь суровое место. Ваши шахтеры испытали это на своей шкуре.

— Верно, — согласился Киклайтер. — Хотя погибли они не потому. Вирус нашел бы их где угодно, будь то Париж или низовья Ориноко. От него не было спасения.

— Вы об «испанке», да? — спросил Марк. — От нее умерли мой прадедушка и его брат. Бабушка рассказывала, что ни один врач не мог ее вылечить.

— Они даже не понимали, что это за болезнь, — добавила Энни. — Вирус гриппа не видно в микроскоп. А если бы и…

— То все равно они с большей вероятностью сумели бы победить врукопашную льва, — закончил Киклайтер.

— О! — воскликнул Брайан, откинувшись на стуле. — Львы, тигры, медведи… Ну и ну!

Марк рассмеялся, Энни покраснела. Профессор удивленно захлопал глазами, как будто потерял нить беседы, но наконец криво улыбнулся:

— Действительно.

Они над ним потешаются, решила Энни. И над ней, значит, тоже. А Киклайтеру все до лампочки. Он настолько замкнулся в собственной гениальности, что давно выработал иммунитет к насмешкам. Ему наплевать, что о нем думают. Вот и сейчас, ничуть не смутившись, профессор отложил вилку, сложил салфетку и встал из-за стола.

— Ну что ж, — кивнул Киклайтер капитану, — завтра трудный день.

На полпути к двери он вдруг замер и вытащил из кармана скомканную бумажку.

— Чуть не забыл. Пришло вчера. Наверное, насчет бури. — Отдав Энни бумажку, он тут же ушел.

Энни разгладила ее и прочитала:

ЗАСТРЯЛ АРХАНГЕЛЬСКЕ

ЖДУ ХАММЕРФЕСТЕ

ДЕЙЛИ

— Ага, значит, и укротители львов нуждаются в отдыхе, — съязвил Брайан.

— Смейтесь сколько угодно, — вспыхнула Энни, — однако в своем деле он лучший в мире специалист. И если вам кажется, что смелость для этого не нужна, то вы просто ничего не знаете о вирусах.

— Да ну?

Вино ударило Энни в голову.

— На вашем месте я не стала бы шутить с такими вещами. Особенно учитывая, что вы сами не понимаете, во что впутались.

— Впутались? — нахмурился Брайан.

Марк поднял глаза, явно ожидая объяснений. Энни затеребила салфетку.

— Я имела в виду… Я хотела сказать, что вы просто не понимаете, о чем говорите. — Боже, так еще хуже! — Энни повернулась к стюарду с кофейником. — Пожалуйста, наливайте, — попросила она нарочито громко и жизнерадостно.

— А я и не знал, что мы во что-то впутались, — не унимался Брайан.

— Да ни во что вы не впутались!

— Я думал, мы просто перевезем несколько трупов.

— Разумеется, — быстро кивнула Энни. Глотнув кофе, она заметила, что Брайан и Марк обменялись тревожным взглядом. — Полюбуюсь-ка я северным сиянием, — заявила она, положила салфетку на стол, встала и взялась за свой пуховик.

— Прекрасная мысль, — заключил капитан, тоже встал и открыл перед ней дверь.

Энни заторопилась наружу. Ее сердце норовило выскочить из груди. Она старалась никогда не врать, хотя ей редко это удавалось. А когда правду стоило замолчать, Энни предпочитала просто уйти, как сейчас.

Правда в том, что, несмотря на все возможные меры предосторожности, экспедиция сопряжена с определенным риском. Если вирус вырвется на волю, все на корабле окажутся в смертельной опасности. Значит, они все-таки «впутались» — даже несмотря на чрезвычайно низкую вероятность подобного исхода.

Энни остановилась у фальшборта. Над горизонтом трепетало северное сияние — зыбкая зеленоватая занавесь, тянувшаяся к самым звездам.

Душу терзали дурные предчувствия. Заявка на грант подписана Киклайтером, но сам замысел экспедиции принадлежит ей. Хотя, конечно, руководитель — Киклайтер. И все равно экспедиция — ее затея.

Если что-то пойдет не так и вымрет полмира… за виновницей далеко ходить не придется.

Энни вздохнула. Вирус просто не может оказаться на свободе. Даже если подведут генераторы в морозильной камере, то контейнеры полностью герметичны, а сами трупы будут завернуты в пропитанные формалином полотнища. Даже если «Рекс мунди» напорется на айсберг и пойдет ко дну, трупы никуда не денутся. Благодаря круговому течению вокруг Северного полюса, если что-то и смоет за борт, оно будет вечно кружить в ледяных арктических водах.

Поэтому волноваться не о чем. Наконец-то это поняли и в фонде. Иначе бы они не передумали.

Поэтому бояться стоит лишь того, что экспедиция окажется бесплодной. Вдруг тела неглубоко закопаны и вирус не сохранился? Тогда и время, и немалый грант будут потрачены впустую.

Вечером, уже у себя в каюте, Энни пыталась уснуть, но никак не могла выкинуть из головы Фрэнка Дейли. В каком-то смысле она виновата и перед ним. Это она заразила его своим энтузиазмом насчет будущей экспедиции — только чтобы узнать, что Киклайтер пришел в ужас от одной мысли об участии репортера. Энни еще тогда бы все отменила и извинилась, но старый упрямец вдруг уперся:

— Так он что-нибудь заподозрит…

Как будто им есть что скрывать.

А теперь — катастрофа. Дейли пролетел полмира, чтобы остаться за бортом.

Надо будет обязательно загладить вину, хотя бы попытаться. Правда, пока ничего не поделаешь.

Энни перевернулась на другой бок, прижала к себе подушку и принялась мечтать о завтрашнем дне. На рассвете она встанет и поможет Киклайтеру подготовить оборудование. Потом все, кроме Киклайтера с Брайаном, отправятся на снегоходах в Копервик. Физики сказали, что ехать примерно час. А оставшиеся погрузят все необходимое на вертолет и прилетят даже раньше.

Хотя грузить придется много: большую палатку — временный штаб, еще пару маленьких палаток, два компактных генератора, три баллона с дизельным топливом. А также еду, походную кухню, ружья и все необходимое для вскрытия могил: буры, лопаты, контейнеры для тел, веревки и полный ящик ткани, пропитанной раствором формальдегида.

Если Киклайтер не ошибся в расчетах, то на вскрытие могил уйдет три дня.

Энни не помнила, как заснула, но, видимо, это все-таки произошло, потому что внезапно наступило утро. Она сидела в кресле рядом с койкой, с книжкой на коленях, — кажется, посреди бессонной ночи ей пришло в голову почитать. Горела лампочка, безо всякой нужды: каюту заливал солнечный свет. Энни бросила взгляд в иллюминатор на яркое синее небо, озадаченно поморгала и вскочила, как ребенок, проспавший рождественское утро. Никогда еще ей не удавалось принять душ так быстро, не замочив при этом волосы, и почти мгновенно же одеться. Секунды спустя Энни ринулась на палубу, на бегу натягивая защитные очки.

— Неприятности, соня.

— Что?

— Неприятности, — повторил Брайан, размашистым шагом направляясь к вертолету.

— Какие?

Не останавливаясь, физик ткнул пальцем вверх. Энни не сразу сообразила куда смотреть, однако вскоре сориентировалась: флаг яростно хлопал на ветру.

Брайан развел руки и покачался из стороны в сторону.

— Ветер!

Энни упала духом. Она не разбиралась в вертолетах. Когда сильный ветер оказывается слишком сильным?

— Не волнуйся, — сказал Марк, появившийся из ниоткуда с кружкой кофе. — Держи.

— Спасибо.

— Сильнее ветер не станет.

— Ты уверен? — переспросила Энни, ухватившись за кружку обеими руками и сделав огромный глоток.

— Я видел прогноз погоды.

— А Брайан…

— Брайан — паникер и любит выставлять все так, будто он трудится за всех, даже когда работы вообще нет.

— А как же ветер?

— Плевать.

Час спустя рычащий караван ярко-красных снегоходов построился на льду и рванул прямо в утреннее солнце. На каждом находилось по два человека. Свист ветра и рев моторов не давали разговаривать. Впрочем, Энни и не пыталась. Зачем разменивать лучший день всей жизни на пустую болтовню?

Сбоку из снега возник белый медведь. Держась на безопасном расстоянии, он помчался наперегонки с караваном — белый на белом, почти невидимый. Так же внезапно, как и появился, он исчез, растаял, будто дымок от обгоревшей спички.

Кругом — белая пустота. Энни смотрела на нее во все глаза.

На полпути их обогнал вертолет. Энни помахала рукой. На мгновение ей почудилось, что вертолет отозвался и приветливо махнул лопастями, прежде чем слиться со снежным горизонтом.

Вскоре путь превратился в бескрайнее поле из ям и расселин — любая из них без труда проглотила бы снегоход с потрохами. По решению Марка караван отступил и обошел опасный участок с севера.

Наконец через два долгих часа они въехали в Копервик.

Городок был точно таким, каким и представлялся: заброшенным шахтерским поселением. Смотреть особо не на что. Темно-серая деревянная церковь без окон, зато высокая и даже со шпилем. Аккуратный ряд лачужек. Ангар с бочками для нефти. Полоса развороченной мерзлой земли вела к спуску в шахту. Зная о тайнах, сокрытых в этом неуютном месте, нельзя было не поразиться безграничности покоя, сковавшего Копервик.

Энни слезла со снегохода, огляделась и удивленно замерла: вертолет Брайана стоял неразгруженный.

— Вперед! — рассмеялась она и махнула в его сторону. — Работы невпроворот!

Энни так не терпелось посмотреть на кладбище, скрытое за угрюмой церковью, что, выскочив из-за угла, она едва не врезалась в Киклайтера.

— Ой, извините! Я просто…

Тут девушка смолкла. Киклайтер смотрел ей прямо в глаза, но все-таки ей показалось, что он не сразу ее узнал.

— Энни, — наконец произнес он и взял ее за руку.

В его взгляде сквозило неприкрытое горе, и Энни испугалась.

— Что случилось? — спросила она, совсем не желая услышать ответ.

— Что-то страшное.

У Энни засосало под ложечкой. Киклайтер обернулся к кладбищу и через плечо кивнул на церковь.

Энни подняла глаза. Только теперь она заметила, что темно-серая стена густо вымазана белой краской. Что это, граффити? На Крайнем Севере? Отступив на пару шагов, Энни вгляделась в стену.

Грубые белые пятна сливались в цельный рисунок, примитивное изображение в знакомом стиле — память услужливо подсказала: «Герника» Пикассо.

— Лошадь.

Да, это была лошадь, вернее конь, вздыбленный, с диким взглядом, оскаленными зубами и раздувающимися ноздрями.

Киклайтер кивнул.

Оба помолчали.

— Здесь кто-то уже был, — решилась Энни. — Да?

— Да. — Киклайтер внезапно сник. — Здесь кто-то уже был.

Глава 9

Хаммерфест, Норвегия, 27марта 1998 года

Хотя официальное время перелета — три с половиной часа, Дейли добирался до Хаммерфеста полтора дня. Только первый рейс, Архангельск — Мурманск, летал ежедневно. Самолет Мурманск — Тромсё летал по вторникам и пятницам, а рейс Тромсё — Хаммерфест выполнялся лишь по выходным.

Впрочем, все это не важно. Времени предостаточно: «Рекс мунди» прибудет самое раннее через пару дней, а тогда все уже образуется. Что бы ни случилось (а ураган еще не утих, хотя и двинулся дальше на восток), второй раз этот корабль не уйдет.

Да и жалеть особо не о чем. По сравнению с «Ломоносовской» даже зал ожидания в мурманском аэропорту показался Дейли комфортабельным. Здесь было тепло, хотя и пришлось провести почти целые сутки, скорчившись на неудобном пластиковом стуле и то и дело вздрагивая от непонятных объявлений. Все-таки нигде так не научишься ценить тепло, как в Архангельске.

Когда последний самолет наконец пронзил сплошные облака и внизу появился Хаммерфест, Дейли охватила эйфория. С неба город выглядел выставкой игрушечных домиков. Из самолета прекрасно просматривались порт за высоким утесом и несколько пришвартованных кораблей. Далеко в море протянулись три длинных пирса, у которых сгрудились траулеры и прогулочные катера.

С воздуха Хаммерфест напоминал мамину рождественскую деревню — необъятную коллекцию керамических домиков, деревьев и прочих фигурок, каждый год любовно расставлявшихся на просторах из ватного снега. Ни любимым племянницам, ни даже редко гостившим кузинам не дозволялось прикасаться к деревне или ее обитателям. Окошки всех домиков и зеркальная поверхность маленького прудика всегда сверкали хрустальной чистотой. У каждой фигурки было свое постоянное место. Каждый год одни и те же статуэтки пели рождественские песенки у того же самого домика. Высокий мужчина с грудой подарков каждый год спешил к изящной усадьбе в колониальном стиле.

Ежедневно мама вытирала с фигурок пыль. Еще в детстве Фрэнк понял, что ее рождественская деревушка — это параллельный мир. Устав от настоящей тусклой жизни в тесном двухквартирном домике всего в миле от нефтеперегонного завода, мама воображала себя в своей игрушечной деревеньке, в фарфоровом особнячке.

Там был идеальный, упорядоченный мир, где снег никогда не пачкается и никто не звонит по субботам, чтобы напомнить о закладной. Там всегда было Рождество, папы приходили домой с цветами, не пьянствовали и не изменяли мамам.

Дейли поежился, глядя в иллюминатор. Он не любил вспоминать детство. Мама давно умерла, а рождественскую деревню убрали на чердак к тетке Делле. После маминой смерти тетки мгновенно прибрали дом к рукам. Когда Фрэнка-старшего не смогли найти, они сами всем прекрасно распорядились. (И как его было найти? Он мотался со своей танцовщицей по всему Бризвуду, откуда ему было знать, что жена умерла?) Когда же «сам» появился на похоронах, потрясенный то ли горем, то ли чувством вины, его охватила внезапная, неестественная щедрость.

— Забирайте все, — заявил он и раздал вещи жены теткам. — Дотти с радостью вам бы это отдала. Куда нам с Фрэнком-младшим девать эту рождественскую дребедень?

Вскоре он пришел в себя и принялся скорбно поносить «вороватых сестриц», которые «обчистили его до нитки». Как и следовало ожидать, мамина коллекция, которую именовали не иначе как «старым хламом», подскочила в цене, но к тому времени от нее уже ничего не осталось. «Всё присвоили старые гарпии», — повторял отец.

Ближе к земле ощущение Рождества начало отступать, а в аэропорту исчезло окончательно — стало видно, что Хаммерфесту не сравниться с маминой коллекцией. Сквозь снег пятнами проступали асфальт и гравий, воздух пропитался запахом дизельного топлива. То, что с километровой высоты казалось рождественской деревушкой, превратилось в обыкновенный город, причем на удивление современного вида. Позже Фрэнк узнал, что во Вторую мировую нацисты использовали Хаммерфест как базу подводных лодок североатлантического флота. В конце концов немцы ушли, но, отступая, подожгли город, поэтому в нем почти не осталось ничего довоенного.

За исключением, пожалуй, портье в отеле «Аврора», бледного старичка, который и слышать не желал, что Дейли сам донесет чемоданы. В номере Фрэнк распаковал вещи и после долгого, восхитительно горячего душа вернулся в фойе.

Если судить по расписанию, которое предоставила Энни Адэр, «Рекс мунди» прибудет с Эджа самое раннее в субботу. То есть оставалось два свободных дня. Однако после всех приключений и недоразумений все-таки стоило навести справки. Фрэнк спросил у портье, где найти начальника порта, и тот протянул брошюрку с картой на обложке.

— Вам надо сюда, — сказал портье и прочертил кривоватую линию от «Вы находитесь здесь» до здания на углу, у порта.

На улице было плюс пять, в унылом сером небе — ни единого просвета, солнце у горизонта напоминало тускло горящую лампочку. С моря дул сырой соленый ветер. Хотя от «Авроры» до порта было всего пять минут ходьбы, Дейли успел основательно продрогнуть.

Порт оказался гораздо больше, чем выглядел с высоты. Огромный подъемный кран медленно поворачивался, разгружая корабль с Крита. Вдоль улочки у самого причала скучились склады. На неожиданно высоких волнах покачивались траулеры. Над ними зависло несколько крикливых чаек, а совсем рядом тепло одетая женщина поливала причал водой из шланга, смывая в море сверкающие рыбные чешуйки.

На здании администрации порта дребезжала на ветру жестяная пластина с текущими расписаниями прибытий и отправлений. Фрэнк с праздным любопытством просмотрел список: «Аннелиз», «Горан Ковасич», «Северная звезда»… И вдруг… Он не мог поверить своим глазам.

Если это не ошибка, «Рекс мунди» опередил расписание почти на два дня и причалит через полтора часа!

Не долго думая Фрэнк ринулся к начальнику порта, чтобы все выяснить.

Дейли ожидал увидеть старого и дородного морского волка в очках. Вместо этого перед ним предстал весьма молодой человек с хвостом длинных черных волос. Освещения хватало, чтобы разглядеть их светлые корни. Волосы были так туго затянуты, что казалось, будто у их обладателя восточный разрез глаз. Начальник порта сидел у видавшего виды монитора и листал журнал «Роллинг стоун».

— Я видел сегодняшнее расписание, — начал Фрэнк.

— И?..

— Там есть «Рекс мунди».

— Да, ледокол, — кивнул начальник порта, бросив беглый взгляд на монитор. — Лоцман уже на борту.

— Значит, это не ошибка?

— Через час он причалит к третьей пристани. Как выйдете — направо и прямо до конца.

Фрэнк пришел в ярость. Чуть не опоздал во второй раз! Кем они там себя возомнили?! Почему не известили об изменении в расписании? А если бы он прилетел позже? Если бы задержался в Архангельске? Ему что, заняться больше нечем, как в догонялки играть?

Дейли никого не забыл известить. Уж он-то всех держал в курсе: в фонде знали и его телефоны, и факс, и время отлета-прилета — все, что только можно было пожелать. Он проследил, чтобы информацию переслали на корабль и даже в офис Киклайтера в Национальном институте здоровья. Связаться — раз плюнуть.

А с ним обращаются, как будто он какой-то новичок из желтой газетенки!.. Надо собрать вещи и уехать домой. Попросту все забыть. Нечего прыгать перед ними на задних лапках.

С другой стороны, сам виноват. Надо было помалкивать, а он всем (даже директору фонда, Флетчеру Гаррисону Коу) разболтал, на какую интересную тему наткнулся. Теперь фонд ждет серию из трех статей, чтобы перепечатать ее в «Пост», «Таймс» и бог знает где еще. Коу, наверное, водит редакторов в «Космос», кормит за свой счет и рассказывает, какой замечательный у него материал (а заодно и какой замечательный журналист Фрэнк Дейли). Если вернуться в Вашингтон с корешком от билета «Аэрофлота» и открыткой из гостиницы «Ломоносовская», то все очень разочаруются, мягко говоря. В нем.

Им-то наплевать, кто виноват на самом деле.

Внезапно Дейли показалось жизненно важным хотя бы успеть на пристань к приходу «Рекс мунди». Нужны фотографии. Если нет снимков с Эджа, то будут хотя бы снимки, как Киклайтер и Адэр спускаются с корабля и как сгружают контейнеры с телами.

Дейли вернулся в отель, скачками через две ступеньки поднялся к себе на второй этаж, вытряхнул из чемодана купленный месяц назад «Никон» и перемотал пленку. В порт лучше взять новую, снимки на старой никуда не годятся: панорамы Шанхая и тому подобное. На единственной фотографии, которая точно войдет в материал, был снят Синьли у себя в кабинете в клубах сигаретного дыма.

А сколько моментов упущено!.. Фрэнк мысленно застонал. Обледеневший ледокол прорывается через Стурфьорд, хорошенькая Адэр рядом со вскрытыми могилами…

Нет, не так. Адэр с умным видом рядом с извлеченными из могил гробами шахтеров. И Киклайтер. Копервик. Снимки с вертолета. Что еще? Бог знает. Нападение белых медведей.

Придется ограничиться тем, что осталось. Обязательно надо снять, как контейнеры сгружают с корабля. Если нет снимков Копервика, то надо хотя бы запечатлеть разгрузку. Контейнеры, наверное, будут сгружать подъемным краном. А потом на военном грузовике отвезут в Тромсё на базу ВВС, где дожидается грузовой самолет.

Но главное — успокоиться. Теперь только с Киклайтером поцапаться не хватало, особенно учитывая, сколько денег уже потрачено на перелеты и сбор материала.

Фрэнк сделал глубокий вдох, изобразил улыбку и ринулся на улицу, к порту. Несколько минут спустя он промчался мимо второй пристани и, выскочив за угол, увидел: «Рекс мунди» медленно следовал к пристани за неповоротливым буксиром.

Фрэнк снова удивился, уже в который раз. «Царь мира» оказался самым уродливым судном, какое он когда-либо видел, к тому же с покрытыми ржавчиной бортами. Надпалубные сооружения отдаленно напоминали дешевый мотель, взгроможденный прямо на корабль.

Дизели ревели, по палубе сновали матросы. «Рекс мунди» подошел к причалу. Фрэнк отщелкал несколько первых снимков и остановился посмотреть, как матросы сбрасывают докерам канаты толщиной в кулак. Вот это красиво: слаженные, выверенные движения, раскрывающиеся канатные кольца…

— Hvor tror du du skal?

Вопрос был таким же внезапным, как и опустившаяся на плечо рука. Руку Фрэнк стряхнул, машинально отпрыгнув в сторону.

Их было двое, оба в зеленой форме с красными повязками на рукавах и с хмурыми лицами.

— Господи, ну вы даете! — воскликнул Дейли. — Вам бы колокольчики носить!

— Er du Engelsk?

— Почти, — кивнул Фрэнк. — Я американец.

Первый отошел, зато вперед выступил второй и извинился безразличным тоном:

— Извините… вас невозможно пройти.

Фрэнк раздраженно дернул головой.

— Неужели? — Типичные полицейские: тупые, коренастые стриженые блондины. У каждого по новенькой кобуре с блестящим «глоком» — маловато, чтобы напугать Фрэнка Дейли. — Почему? — спросил он.

Коп нахмурился еще сильнее, вздохнул и помахал пальцем, как воспитатель детского сада.

— Извините. Мы закрыл… — От напряжения его лицо нахмурилось еще сильнее.

— Порт? — подсказал Фрэнк.

— Да! — чуть не выкрикнул тот. — Извините, мы закрыл, порт для публика. Публика невозможно пройти.

— Я жду корабль, — пожал плечами Фрэнк. — Кстати, я не «публика». Я журналист.

Полицейские пошептались по-норвежски, потом тот, который говорил «по-энгельски» сказал:

— Подождите, — и заторопился к одному из съехавшихся к доку джипов.

— Я Дейли! Фрэнк Дейли! Скажите, что я в экспедиции Киклайтера! Доктора Киклайтера! — крикнул вдогонку Дейли.

Внезапно из-за угла вырулили «БМВ» и огромный «мерседес», оба сверкающие, украшенные американскими флажками вроде тех, которыми дети размахивают на парадах. Медленно подкатив к доку, лимузины остановились — воистину дурацкое зрелище в порту, тем более в норвежском.

— Кто это? — спросил Дейли, когда никто не вышел.

Полицейский скривился. Его напарник разговаривал по мобильному телефону, за которым ходил к джипу. Наконец он бросил мобильник обратно и вернулся.

— Извините, третья пристань без доступ. Спасибо. — С этими словами он с недружелюбной улыбкой подался к Фрэнку так близко, что захотелось угостить его мятной конфетой.

— Хорошо. — А зачем связываться? Незачем. Он просто делает свое дело. Солдат и есть солдат.

С другой стороны, что в гражданском порту понадобилось солдатам? При чем здесь «Рекс мунди»? И зачем приехали машины из посольства?

— Послушайте, — дружелюбно поинтересовался Фрэнк, — вы передали, что я Дейли? Вы назвали мое имя? — Только и осталось настаивать на своем, чтобы протянуть время. Дождаться, пока Киклайтер или Адэр его увидят и вмешаются.

— Да, — ответил полицейский. — О вас не предупредил.

— Понятно.

Скоро они сойдут на берег. Корабль уже пришвартован, сходни установлены. Ведь не просто так, да?

Или не сойдут. Внезапно распахнулись дверцы «мерседеса», и из всех дверей одновременно вышло полдюжины человек. Дейли показалось, что выход был отрепетирован — до того по-военному слаженно это выглядело. Внешний вид появившихся только подтверждал первое впечатление.

Они были одеты в темно-серые костюмы и пальто. На ботинки и смотреть не стоило. И смех и грех. Шесть пижонов среди бела дня! Ладно бы на Уолл-стрит! Но здесь? В Хаммерфесте? Дейли молча смотрел, как все шестеро взошли по сходням на корабль и исчезли из виду.

— Пожалуйста, — напомнил о себе полицейский. — Вы уходить?

Фрэнк кивнул, но не двинулся с места.

— Ухожу, ухожу, только… Что случилось? Кто это? — спросил он.

Коп покачал головой, а его напарник что-то буркнул по-норвежски. Фрэнк понял и без перевода: «Избавься от этого недоумка».

— Вы должен уйти.

— Несчастный случай? — Раньше эта мысль в голову не приходила; теперь, придя, она принесла с собой гнетущее беспокойство. Неужели что-то случилось с Энни?

Только этого не хватало. И так проблем выше крыши.

И тут появилась она, вернее, появилась процессия из двух пижонов и зажатой между ними маленькой фигурки со светлыми волосами. Они направились вниз по сходням. Следом вышел Киклайтер — на фоне очередной пары пижонов его красный пуховик выглядел очень ярким.

Энни вполоборота разговаривала с долговязым пижоном в угольно-сером пальто и ультрамодных солнцезащитных очках. Позади них Киклайтер споткнулся, но сопровождающие услужливо поймали его под локти.

Очкарик показался знакомым. У него было уверенное лицо человека, который привык не обращать внимания на полицейские ограждения. Фрэнк мог поклясться, что уже видел этого типа, вот только где?

Они спустились на пристань и направились к машинам.

— Энни! Эй!

Когда она не обернулась, Фрэнк попытался пойти следом, но уперся в широкую грудь полицейского.

— Энни! Обернись наконец! — На этот раз она обернулась — и вздрогнула. «Фрэнк», — произнесла она одними губами. Пижон открыл дверцу «мерседеса», положил ей руку на плечо и втолкнул в машину. Как преступницу.

Потом пижон обошел автомобиль, открыл другую дверцу, но заколебался и посмотрел прямо на Фрэнка. Вот тут-то Фрэнк его и узнал.

— Глисон!

Ублюдок, ты-то что здесь делаешь? Машины развернулись, и в заднем окне «мерседеса» мелькнуло лицо Энни — тревожное, растерянное. Умоляющее.

Фрэнк остался в порту один, провожая удаляющиеся автомобили взглядом.

Невероятно. Он прошел огонь, воду и медные трубы, а с ним даже поговорить не хотят! Только на гостиницы и перелеты потрачено почти четыре тысячи баксов!

Господи! Глисон, сукин сын!

В отель он возвращался в таком бешенстве, что не замечал ничего вокруг. Ни холода, ни орущих чаек, ни прорезавшегося из-за облаков солнечного света больше не существовало. Вот наконец и теплое фойе.

— У вас есть список всех гостиниц в городе?

— Вам не понравился номер? — поднял глаза портье. Фрэнк закусил губу. Старик явно расстроился.

— Дело не в этом. У меня прекрасный номер. Просто я ищу одного друга.

Портье с облегчением вздохнул и улыбнулся. Фрэнку сразу вспомнилась детская книжка. Папа Карло. Настоящий, живой папа Карло.

— Обратитесь в туристическое агентство, — сказал он и дал адрес ближайшего.

Раздобыв список гостиниц, Дейли полтора часа провисел на телефоне. Ни Киклайтер, ни Адэр нигде в Хаммерфесте не зарегистрировались.

Тогда он позвонил в Вашингтон, в Национальный научный фонд, и попытался выяснить местонахождение Киклайтера через знакомых. Тот, кто взял трубку, посоветовал поискать в палатке на Северном полюсе. Юморист хренов.

Придя в отчаяние, Дейли вспомнил еще кое-что: Адэр говорила, что ледокол принадлежит Национальному управлению по океану и атмосфере. В пятый раз позвонив в Вашингтон (К черту деньги! Хуже уже не будет!), он отыскал человека, который недавно разговаривал с каким-то физиком по имени Марк.

— Они в отеле «Скандия». Или «Сандия». Кажется, так.

Физики были в отеле «Скандия». Уже в такси Фрэнку пришла в голову пара неприятных мыслей. Во-первых, Энни напугана. По крайней мере в этом никаких сомнений. Во-вторых, что-то случилось. Иначе «Рекс мунди» не прибыл бы так рано. И док бы не перекрыли. И Глисон никого не заталкивал бы в машину.

Глисона Фрэнк встречал три или четыре раза за те два года, что освещал вопросы национальной безопасности. Глисон никогда не был источником информации. Наоборот, в тот единственный раз, когда Глисон чем-то поделился, это оказалось ложью, которая, кстати, чуть не стоила Фрэнку карьеры. Короче, Глисон — ублюдок. И не простой ублюдок, а такой, который ни черта не смыслит в эпидемиологии.

Зато смыслит в терроризме. Офис у него в Баззардз-Пойнт, в одном из тех забавных домиков с камерами под свесом крыши. Не то ФБР, не то ЦРУ. Кстати, надо уточнить. С другой стороны, появление Глисона к лучшему — без причины он и пальцем не шевельнет. Раз он здесь, значит, есть что разнюхивать.

Оказавшись в «Скандии», Фрэнк за минуту отыскал пару физиков с корабля. Они сидели в баре, закусывая пиво сомнительной копченой рыбешкой. Сразу взяв быка за рога, Дейли честно представился, купил пива на троих и выложил слезливую историю своих странствий. «Только чтобы дважды остаться у разбитого корыта. Кстати, что все-таки случилось?»

Физики переглянулись. Наконец тот, которого звали Марк, ответил:

— Мы бы с радостью рассказали, но…

— У нас тогда будут неприятности.

— Щекотливая тема, — развел руками Марк.

— Щекотливая, — повторил Фрэнк, будто пробуя слово на вкус. — Щекотливая.

— Ну да, — снова переглянулись физики и кивнули: да, точнее и не сказать.

— Мы не должны об этом распространяться, — добавил Брайан.

— Нас вроде как поклясться заставили, — объяснил Марк.

— Тогда понятно, зачем ФБР приперлось, — кивнул Фрэнк. — Мы с Нилом давно знакомы.

— С каким Нилом? — спросил Брайан.

— С Глисоном. Который в очках.

Брайан вспомнил и кивнул.

— Он что, из ФБР?

— Естественно. А он не сказал?

— Он вообще не представился, — покачал головой Марк. — У меня сложилось впечатление, что он работник посольства.

— Нил — стопроцентный федерал, — отрезал Фрэнк. Главное — заговорить им зубы, поводить кругами, пока речь сама не зайдет о Копервике. Фрэнк принялся бросаться именами и сплетнями: — В Сент-Олбансе его звали Эл Бог.

— Кого его? — не понял Брайан.

— Вице-президента, — объяснил Марк. — Это он про вице-президента.

— Соединенных Штатов?!

— Разумеется.

— Что за Сент-Олбанс? — Брайан приканчивал третью пол-литровую кружку.

— Начальная школа, — раскололся Фрэнк. — Тебе еще заказать?

— Нет, я…

— Официант!

Фрэнк спросил Марка, как тот попал на эту работу, и внимательно слушал пространный рассказ про подружку, увлекавшуюся океанологией. Потом поговорили про глобальное потепление и ледяные шапки, которые, оказывается, разрушаются с пугающей скоростью. К девяти вечера Фрэнк узнал, что у Брайана есть умственно отсталый брат и что Марк дважды заражался триппером — сначала в колледже, потом во время поездки в Индию.

— Слава Богу, что хоть не мягкий шанкр, — заключил Марк. Если умение слушать — искусство, то Фрэнк был в нем виртуозом. Ему рассказывали всё — потому что он был душкой, потому что он все понимал. Даже то, что говорилось не словами.

— И как там, на Копервике?

Марк рассмеялся. В отличие от Брайана он еще не допился до потери соображения.

— Хрен с ним, с засекреченным, — успокоил его Фрэнк, — что бы это ни было. Сам Копервик-то какой? Как там?

— Снежно! — с готовностью ответил Брайан. — На земле снега — целые кучи!

— Да ну?

— Точно!

— Подумать только, — не унимался Фрэнк. — Вот вы туда приплыли, там кучи снега, и… что вы там нашли?

— А ты весь из себя настойчивый, да? — спросил Брайан, глядя из-за огромной полупустой кружки.

— Ага, — кивнул Фрэнк.

— Ну что ж, — ответил Брайан, старательно произнося каждое слово, — настойчивость — качество, достойное поощрения.

— Я тоже так думаю.

— Я скажу, что мы нашли. — Брайан лег грудью на стол, вяло отмахиваясь от бессвязных увещеваний Марка. — Мы нашли…

— Брайан! — воскликнул Марк.

— Большую. Белую. Лошадь.

— Господи! — хмыкнул Марк и встал из-за стола.

— Что-что? — переспросил Фрэнк, не сводя с Брайана глаз.

— Лошадь, — с готовностью повторил Брайан.

— Нам пора, — сказал Марк, ухватив приятеля за локоть. — Завтра вставать в шесть утра.

— Мне не надо вставать в шесть утра! — пьяным тоном захныкал Брайан.

— Нет, надо, — отрезал Марк и заставил его подняться.

— Что за лошадь? — в последний раз решил попытать счастья Фрэнк.

Марк покачал головой, бросил на стол несколько банкнот и потащил Брайана к выходу.

— Огроменная! — гаркнул тот с порога. — Прямо с церковь!

И расхохотался. Затем они ушли.

Глава 10

Вашингтон, 31 марта 1998 года

Вашингтон — это не что иное, как политический Диснейленд. Куда ни кинь — памятники, таблички, дома-музеи и снова памятники. История прямо вокруг, от нее никуда не деться.

Там стреляли в Рейгана, наверное, в сотый раз, да-да, прямо там, рядом с «Хилтоном» (подумать только). А вон в том фонтане искупалась стриптизерша, любовница как его там?.. А, Уилбура Миллса[3] (подумать только). Фрэнк повернул налево, на Массачусетс-авеню и вскоре выехал на площадь Шеридан, ту, что с круговым разворотом. А здесь, прямо здесь, взорвалась машина Орландо Летельера[4].

Пока перед мысленным взором мелькал подробный перечень былых сенсаций, Фрэнк плелся из пробки в пробку, выискивая, как бы припарковаться поближе к клубу «Космос».

Его автомобиль, большой белый «сааб» — маркетинговый провал компании образца девяностого года, — был куплен вскоре после того, как Дейли взяли в «Пост». Моника Кингстон, тогдашняя подружка, утверждала, что новые машины ее возбуждают. Новые машины, по ее мнению, благоухают «денежными феромонами». На деле она взялась это доказывать минут через десять после того, как «сааб» полностью перешел в распоряжение Фрэнка, что едва не стоило им обоим жизни, а ему еще и новенькой машины.

Моника давно его бросила, «сааб» остался. Теперь он одряхлел и начал часто ломаться. Если бы не воспоминания, Фрэнк давно бы его поменял. Зато на дороге «саабу» нет равных.

Припарковаться было негде. Все заняли курьерские грузовички и лимузины с дипломатическими номерами. Фрэнк отъехал уже за четыре квартала. Странно, если подумать: человек, который пять раз в неделю пробегает утром по семь-восемь километров, никогда не ходит пешком. По крайней мере старается не ходить. Обычно вполне успешно, хотя опаздывал он от этого не реже.

Наконец!

Огромный «линкольн», чуть поменьше авианосца, осторожно выруливал с места рядом с обезглавленным счетчиком, всего в двух кварталах от клуба. Зажав волю в кулак, Фрэнк завертелся на шоссе как юла, разворот за разворотом, пока вслед ему не понесся возмущенный хор автомобильных гудков и проклятий. Молниеносно воткнувшись в освободившееся место, он выдернул ключи, захлопнул дверцу и рысью припустил к старинному особнячку. До широкой изящной лестницы к мезонину, в котором расположился «Космос», он добежал меньше чем за минуту.

Лестница выходила в большую приемную, радующую глаз обстановкой. Здесь гостям полагалось дожидаться того члена клуба, по приглашению которого они пришли. Стены приемной украшали фотографии былого Вашингтона и былых вашингтонцев, сплошь достойнейших людей, членов «Космоса». Мебелью служили полдюжины диванчиков и столько же кресел. Мужчины определенного возраста во вполне определенных костюмах читали «Таймс», двое что-то бормотали в мобильные телефоны.

В принципе клубов Фрэнк не одобрял, но «Космос» — другое дело. Или почти другое. Это клуб любителей наук и искусств, биологов с писателями в нем состоит не меньше, чем юристов с дипломатами.

В другое время настроение у него поднялось бы, но сейчас ему было не по себе. Фрэнка пригласил Флетчер Гаррисон Коу, известный арабист, бывший посол в Йемене, ныне директор Фонда Джонсона. Он до сих пор возлагал большие надежды на серию статей, за которую взялся Фрэнк и которой, по всей видимости, не суждено состояться.

И все потому, что Фрэнк прокололся в Хаммерфесте. За три дня в Норвегии больше не удалось разговориться ни с кем из команды. На борт корабля его тоже не пустили. Не вышло даже снова потолковать с Марком и Брайаном — оба сменили отель. Киклайтер и Адэр вообще пропали. Осталось только ждать самолет: сначала на Тромсё, потом на Осло и, наконец, на Соединенные Штаты — и подсчитывать расходы.

А расходы оказались немалыми. Девятнадцать дней в разъездах. Почти три тысячи на авиаперелеты, пара тысяч на гостиницы, шестьсот с мелочью на еду и развлечения. Еще стирка, местный транспорт, телефонные переговоры… итого чуть больше шести тысяч долларов.

Посылая отчет в фонд, он молил Бога, чтобы конверт по пути затерялся. Увы… А теперь Фрэнк еще и на обед опоздал.

— Вот ты где! — Дженнифер Хартвиг прошествовала по комнате, как валькирия, которую случайно занесло в детский сад. Осуждающе опустилась сначала одна «Таймс», а за ней и все остальные. — Ты опоздал! Дай чмокну!

Фрэнк тут же был расцелован и озарен ослепительной улыбкой, какие обычно достаются в придачу к огромному наследству.

— Скажи мне, — прошептал Фрэнк, когда Дженнифер повисла у него на локте, — ты в Стэнфорде была единственной блондинкой?

Дженнифер звонко расхохоталась и сжала его локоть еще крепче.

— Нет, честное слово, — не сдавался Фрэнк, — ты само совершенство.

— Спасибо! — снова расхохоталась она. — Ты знаешь, что у тебя неприятности? Он видел отчет о расходах.

Рутинными делами в фонде заведовала Дженнифер. Она следила, чтобы все получали жалованье и чеки на расходы, если таковые случались. Также в ее ведении находился информационный бюллетень, выходивший раз в два месяца. Дженнифер занималась заявками, приглашала в жюри ежегодных конкурсов и руководила встречами «выпускников» фонда, которые тот регулярно устраивал за свой счет.

Оказавшись в ресторане, где царил гул благовоспитанных голосов, они, лавируя между столиками, направились туда, где уже поднялся с улыбкой Флетчер Гаррисон Коу.

— Рад твоему возвращению, Фрэнк.

— Простите, что опоздал, никак не мог припарковаться…

— Да, пробки, — легко согласился Коу, — они сейчас везде. — Вынув из кармана рубашки ручку, он раскрыл карту заказа. — Кто что предпочтет?

Фрэнк бросил беглый взгляд на меню. Бифштекс, наверное, бесподобный. Под охотничьим соусом…

— Мне, пожалуй, овощную смесь, — улыбнулся он вегетарианцу Коу.

— Прекрасно! — воскликнул Коу, поставив в бланке галочку. — Я и не знал, что ты вегетарианец.

— Я тоже, — язвительно вставила Дженнифер.

— Просто я стараюсь не злоупотреблять красным мясом, — пожал плечами Дейли.

— Хорошее начало, — одобрил Коу. — Незачем доводить себя до ломки. — Немного помолчав, он рассмеялся собственной шутке и протянул карту пожилому официанту.

Началась обязательная болтовня о пустяках. Фрэнк рассказывал страшилки про перелет в Мурманск, про гостиницу «Ломоносовская» и призраков, которые оказались ее незадачливыми жильцами, застрявшими в лифте. Коу тоже поделился парой забавных историй тех времен, когда он еще был послом и когда позже служил обозревателем в лондонской «Таймс».

Принесли овощи и бифштекс для Дженнифер, и та набросилась на него с жадностью голодной гиены. С начала обеда прошло минут двадцать, а Фрэнк с удивлением понял, что наслаждается общением. Он рассказал, как на кухне в шанхайском ресторане сбежала змея, а Коу в ответ начал долгую, изобилующую подробностями небылицу о том, как в Катаре его кормили тухлыми яйцами.

Дженнифер рассмеялась, и Коу довольно откинулся в кресле.

— Ну что ж, — произнес он, глядя на Фрэнка, — когда мы увидим твои чудесные статьи?

— Да, когда? — сверкнула улыбкой Дженнифер.

Наступило такое многозначительное молчание, что Фрэнк чуть не подавился. Он с небывалой тщательностью сложил салфетку, прокашлялся, сделал глубокий вдох, откинулся на стуле и, наконец, выдал:

— Ну…

Коу нахмурился, а глаза Дженнифер стали мультипликационных размеров.

— Первая-то часть готова? — спросил Коу.

После долгого молчания Фрэнк ответил:

— Нет.

— Боже мой, — почесал подбородок Коу.

— Возникли проблемы, — заявил Фрэнк, как будто иначе было не догадаться.

— М-м, — сказал Коу, отвернувшись в сторону. Потом, бросив тревожный взгляд на Дженнифер, он посмотрел Фрэнку в глаза. — Думаю, немножко оттянуть получится, но…

— По-моему, надо вообще отказаться от серии, — решился Фрэнк.

— Хм. — Коу махнул официанту. — Пожалуй, Франклин, мы выпьем кофе. Мне без кофеина. Капуччино для мисс Хартвиг. Фрэнк?

— Мне обычный.

Когда официант отошел, Коу снова повернулся к Дейли:

— Должен признать, я озадачен.

— Понимаю, — скривился Фрэнк.

— Мы рассчитывали поставить твою статью на первую полосу майского выпуска. Теперь придется искать другую.

Фрэнк снова понимающе скривился.

— Что у нас точно есть, Дженнифер?

Она задумалась.

— В основном мелочевка. Статья Маркуарта про Талибан. Но она без фотографий, к тому же тема не блещет новизной. Еще одна про гонки без правил по восточному Лос-Анджелесу, неплохая, однако…

— Вот что меня гложет, — перебил Коу, — ты потратил очень много времени. Сколько — месяц, полтора?

— Два, — признался Фрэнк.

— Я понимаю, всякое случается, но ты израсходовал целое состояние.

— Знаю.

— И что?

За кофе Фрэнк пересказал, как опоздал в Мурманск к отплытию и не смог связаться в Хаммерфесте с Киклайтером и Адэр.

— Так что у меня есть неплохое вступление про грипп, но ничего о самой экспедиции.

Коу сделал последний глоток кофе и покачал головой.

— Мне кажется, они как минимум обязаны объясниться с тобой. Что они говорят?

— Что их нет на месте.

— Понятно.

— От меня просто так не избавиться. Если надо, я буду хоть до второго пришествия Киклайтера донимать.

Старик рассеянно кивнул:

— Прекрасно, только боюсь, что это не самая разумная трата времени. Беда в том, что я большой поклонник…

Фрэнк вздрогнул. Самое неприятное…

— Поклонник чего? — все-таки уточнил он.

— Твоего таланта. И должен признаться, я принялся считать цыплят… скажем, задолго до осени.

Фрэнк удивленно поднял брови.

— В общем, я упомянул про твою готовящуюся серию статей парочке главных редакторов. И они очень заинтересовались.

— Господи! Кому? — простонал Фрэнк.

— «Атлантик», «Таймс», «Пост», но это само собой…

Фрэнк вздохнул.

— Я даже обедал с тем кретином из «Лайф»… В общем, похоже, не я один буду горевать. — Последнее слово он произнес так, словно имел в виду «взбешен до потери речи».

Никогда еще Коу не был так близок к суровому тону. Истинный смысл его слов всегда приходилось искать в подтексте. Порой намеки оказывались настолько тонкими, что его не сразу понимали. Сейчас все было просто. Фрэнк совершил непростительное: выставил Коу идиотом. Именно он, Фрэнк, — тот цыпленок, которого недосчитались. Фонд Джонсона ежегодно отметал заявки от тысяч кандидатов, чтобы выбрать несколько лучших. До сих пор Фрэнк считался одним из самых лучших. Пока не сорвался по пути в Мурманск.

— Еще не все потеряно, — неожиданно для себя сказал он. Коу с сомнением приподнял бровь.

— С первой частью никаких проблем. Я закончу ее за пару дней.

— Неужели?

— Она почти написана. Я начал ее еще в Китае, потом работал в Европе. Получается довольно неплохо.

— О чем она?

— Антигенный шифт. Его давно уже не было, а когда наступит — всем не поздоровится. Сначала немного общих слов, затем плавный переход к диким уткам и природе вирусов, в частности — к пандемии восемнадцатого года. Потом изготовление вакцин, что снова приводит к антигенному шифту и к поискам жизнеспособного штамма «испанки». Тут впервые упоминаются Киклайтер и Адэр — и все. Ждите следующей серии.

— Не понимаю! — внезапно вмешалась Дженнифер. — Почему до сих пор столько шума вокруг этой «испанки»? Ведь теперь много людей не погибнет, правильно? Медицина ушла далеко вперед! Раньше люди и от скарлатины умирали.

— Видишь ли, — покачал головой Фрэнк, — если сейчас появится штамм гриппа, похожий на «испанку», то в результате произойдет то же, что и в восемнадцатом году.

— Ты шутишь? Почему?

— Вакцины нет. А эта штука настолько заразная, что людей хоронили в общих могилах.

— Где, в Индии?

— Нет, в Филадельфии.

— Да, — вмешался Коу, взмахом руки закрыв тему, — но ты предлагаешь нам только одну часть. Я прав?

— Нет, — грустно улыбнулся Дейли. — Две. Просто я пока не знаю, о чем будет вторая. Однако обязательно узнаю.

— Надо надеяться, — хмыкнул Коу.

— Происходит что-то странное, — покачал головой Фрэнк. — Сначала Энни очень помогла, а теперь…

— Какая Энни? — переспросила Дженнифер.

— Доктор Адэр. Сначала она была весьма любезна, рассказала мне про Синьли, посоветовала, как пробиться на прием в Центр контроля инфекционных заболеваний, а когда меня не хотели брать в экспедицию, даже выступила в мою защиту.

— А потом передумала, — закончил Коу. — Такое сплошь и рядом случается. — Посмотрев на часы, он махнул официанту, чтобы принесли счет.

— По-моему, она не передумала, — не согласился Фрэнк. — В Копервике что-то случилось. Я уверен.

— Да ну? — ответил Коу, доставая из кармана кожаный футлярчик с зубочисткой из слоновой кости. — Тебя ведь там не было.

— Зато я был в Хаммерфесте. И видел там кое-кого еще.

— Кого же? — недоверчиво спросил Коу и расписался на счете, который принес официант.

— Нила Глисона.

Секунду поразмыслив, Коу сдался:

— Кто это?

— Агент ФБР, посредник между бюро и ЦРУ. Состоит в подразделении национальной безопасности — та еще контора. Чин небольшой, но, похоже, он у них главный специалист по оружию массового поражения.

— Вроде атомных бомб? — спросил Коу, слегка побледнев.

— И по химическому и бактериологическому оружию.

— Он был в Хаммерфесте?

— Я видел его в порту. Он поднялся на борт, а затем увез Киклайтера и Адэр. После этого они и перестали со мной общаться — как только появился Глисон.

— Любопытно, — признал Коу. — Но и ты меня пойми, все-таки я не люблю тратить деньги зря.

Фрэнк понимающе кивнул. А что оставалось?

— Когда будет готова первая часть?

— Через два дня. Максимум — три.

— Мм. — Коу снова посмотрел на часы и встал. — У меня еще встреча.

По пути из ресторана он приветственно махнул рукой человеку, похожему на Уильяма Ренквиста[5], и еще раз — настоящему верзиле. Биллу Брэдли[6] — с запозданием догадался Дейли.

В фойе директор фонда надел слегка потертое пальто из верблюжьей шерсти и тщательно обмотал шею мохеровым шарфом. Дженнифер в это время расхаживала из угла в угол, жизнерадостно общаясь с крошечным мобильным телефоном.

— Знаешь, — внезапно заговорил Коу, — чем больше я об этом думаю…

—Да?

— По-моему, одной части будет вполне достаточно, — добродушно улыбнулся Коу. — Ну ее, эту арктическую чертовщину.

— Но…

— И никаких дополнительных расходов.

— Но ведь вмешательство Глисона…

— Осторожно, Фрэнк, подумай над следующим шагом, — покачал головой Коу, натягивая мягкие кожаные перчатки.

— Каким шагом?

Коу помолчал, подбирая слова.

— Если ты в это ввяжешься, то получится уже журналистское расследование.

— Ну и что?

— Времена изменились, Фрэнк, — тихо произнес Коу, глядя куда-то в сторону. — Надо меняться вместе с ними. — Он нахмурился, затем хлопнул в ладоши: — Чао! — И широким шагом заторопился к лимузину. Дженнифер бросилась за ним, цокая каблуками.

Фрэнку только и осталось, что проводить их взглядом.

По сравнению с гостиницами в России и Норвегии вашингтонская квартира Фрэнка была настоящим дворцом. Она находилась в Минтвуд-плейс на улице Адамс-Морган, где умудрялись уживаться друг с другом бедные и богатые, черные и белые и даже яппи. Путеводители величали этот район оживленным — имелось в виду, что в нем немало экзотических ресторанчиков и несколько примечательных баров при полном отсутствии места на автостоянках.

Даже днем район кишел модной молодежью, рыскавшей из забегаловки в забегаловку в поисках седел барашка, маисовых лепешек и жареного индийского риса. По тротуарам слонялись подростки — в основном бледноликие черноволосые «готы» — и сальвадорцы, которые собирались по трое-четверо и отправлялись пропустить стаканчик.

Квартира выглядела невероятно дорогой — Фрэнк снял ее задолго до того, как район сделался модным. Широкие палладианские окна, голый кирпич и аудиосистема за две тысячи долларов, которую дважды пытались украсть (правда, с тех пор прошло несколько лет). Огромные комнаты когда-то были со вкусом оформлены. Теперь они казались пустыми — полгода назад хорошенькая Элис Холокомб, съехав, прихватила с собой всю мебель.

Фрэнк поставил чайник и принялся прослушивать автоответчик. Ничего интересного. От Киклайтера или Адэр тем более ничего. Приглашение на обед. Приглашение сыграть в покер. Несколько звонков просто так, от приятелей. Множество сообщений от источников и психов, включая звонок от хрипловатого типа, который утверждал, будто «разгадал убийство Кеннеди, и не только!». Самая последняя запись — напоминание о том, что в понедельник в девять вечера игра в футбол.

Насыпав чайную ложку молотого кофе в бумажный фильтр, Фрэнк принялся просматривать почту.

Ее набралось немного: «Журнал научных изысканий», «Экономист», счет из «Визы» и банковский баланс, остальное — мусор, не стоящий бумаги, на которой напечатан.

Чайник засвистел. Фрэнк начал потихоньку заливать бумажную воронку водой и ждать, пока она протечет в чашку. Да, он напал на сенсацию, хотя пока и не ясно, какого рода. Мысли о загадке постоянно крутились в голове; загадке невидимой, как черная дыра, которую возможно опознать только потому, что все предметы к ней притягиваются — и исчезают.

Как, например, Киклайтер и Адэр.

Весь вечер Дейли провел за письменным столом, составляя на стандартных бланках «Вашингтон пост» письма в огромное количество учреждений: ФБР, ЦРУ, Национальный институт здоровья, Национальный центр контроля инфекционных заболеваний, Национальное управление по океану и атмосфере, министерство обороны и государственный департамент. Каждое было адресовано в отдел общественной информации и начиналось одинаково:

Дорогой мистер,

этот запрос производится согласно поправке к закону о свободе информации (5 С. 3. США 552).

Меня интересует любая имеющаяся информация или документы касательно экспедиции доктора Бентона Киклайтера, которая стартовала из Мурманска (Россия) к архипелагу Шпицберген на борту норвежского ледокола «Рекс мунди». Насколько мне известно, проведению экспедиции содействовал Национальный научный фонд. Целью экспедиции была эксгумация трупов пяти шахтеров, похороненных в поселении Копервик. Корабль отплыл из Мурманска 23 марта 1998 года и прибыл в Хаммерфест (Норвегия) 27 марта 1998 года.

Дальнейший текст сводился к тому, что запрос необходимо выполнить без промедления, поскольку он представляет общественный интерес. В конце, в самую последнюю минуту, Дейли добавил:

Копия: «Уильямс и Конноли»

«Уильямс и Конноли» — юридическая контора, которая ведет дела «Пост». Ссылаться на нее не обязательно, потому что закон в любом случае обязывает правительственные службы отвечать на запросы в течение десяти дней. На практике государственные институты предпочитали ограничиваться подтверждением, что письмо получено, — по крайней мере отвечая обычным гражданам, действующим по собственной инициативе и не прославившимся страстью к сутяжничеству. Этой припиской Фрэнк дал понять, что он (и «Пост») готовы обратиться в суд.

Распечатав письма, Дейли понес их в почтовое отделение на Коламбиа-роуд. По дороге миновал торговца надувными зверюшками, несколько магазинчиков всякой подержанной всячины, новый эфиопский ресторанчик и неплохой бар «У Милли и Эла».

Письма принимал жизнерадостный парень с Ямайки с голубой банданой, завязанной на голове четырьмя симметричными узелками.

— Чего у тебя там?

Фрэнк протянул письма.

— Ни хрена себе! — завопил тот, перескакивая взглядом с адреса на адрес. — Цэ-рэ-у! Фэ-бэ-рэ! Пень-да-гон! Во житуха! — С придурковатым смешком он взял деньги, выдал сдачу и ссыпал письма в холщовый мешок за спиной. — Спасибо, что к нам обратились!.. Следующий, пожалуйста!

После этого Фрэнк в основном занимался статьей, которую до сих про мысленно называл «Часть один», и звонил по телефону.

Звонил он трем одним и тем же людям, с одинаковым результатом. Нила Глисона не было на месте, Киклайтера тоже. Адэр просто нигде не было, хотя ее автоответчик все исправно записывал. Домашний телефон Глисона в справочнике не значился. Фрэнку дважды удавалось дозвониться поздно вечером до Киклайтера, но старик только говорил «Алло?» и вешал трубку. Потом он сменил номер и исчез из телефонной книги.

Закончив статью про грипп, Дейли отослал ее в офис фонда с курьером. На следующий день позвонил Коу, сказал, что ему понравилось и что статья прекрасно смотрится «сама по себе».

— Отлично, — ответил Фрэнк. — Я тоже так считаю.

— И что дальше? — осторожно поинтересовался Коу после небольшой паузы. — Надеюсь, что-нибудь не настолько накладное?

— Я хотел съездить в Нью-Мексико, — ответил Фрэнк. — Можно написать про вирус sin nombre[7]. Для этого надо побывать в Таосе, поговорить с тамошними медиками. Неплохая выйдет статья.

— Прекрасно, — с облегчением произнес Коу. — С удовольствием ее почитаю.

— Да, сэр.

Но отъезд Фрэнк пока отложил. Вечером в понедельник, как и планировалось, он сыграл в футбол с приятелями. Команда противников состояла из перуанцев, которые играли хорошо и жестко. Игра шла на равных, Фрэнк забил два гола и вернулся домой в синяках, зато с неплохим настроением.

Вечером он набрал номер Энни, наверное, в десятый раз за неделю, и неожиданно дозвонился.

— Я нигде не могу вас найти!

— Я ездила к родителям. У меня на автоответчике полно сообщений. — Она говорила доброжелательно, даже с некоторым раскаянием.

— Вы собирались перезвонить?

Наступила тишина.

— Понимаете… — ответила наконец девушка, — по-моему… Мне нечего сказать. Вот только… жаль, что так получилось. Но об этом нет смысла говорить.

— Нет, есть, — возразил Фрэнк. — Статья очень важная.

Энни молчала так долго, что он не выдержал:

— Доктор Адэр?

— Да, слушаю.

— Я сказал, что статья очень важная.

— Слышу. Но не могу вам помочь.

— Вообще-то можете, только не хотите. Я все пытаюсь понять почему.

— Ну… — Тут она замолчала так надолго, что Дейли показалось, будто она положила трубку. — Мне надо идти.

— Но это невежливо!

— Что?! — Обвинение ее поразило. Фрэнк пожалел, что ни разу не испытал этот прием на Глисоне.

— Невежливо! Сами посудите! Я прошел огонь, воду и медные трубы. Потратил целое состояние. А вы даже разговаривать не желаете.

— Я не могу.

— Почему?

— Просто не могу.

— Из-за Глисона, да?

— Что? — удивилась Энни.

— Говорю, из-за Глисона? Нила Глисона?

— Мне надо идти.

— И все? «Мне надо идти» — это все, что вы можете мне сказать?

— Честное слово…

— Вас что, заставили… — он запнулся, пытаясь верно подобрать слова, — дать клятву молчания?

Снова молчание.

— Послушайте, доктор Адэр…

— Энни.

— Что?

— Меня все зовут просто Энни.

— Хорошо. Энни, мне казалось, что мы друг друга понимаем. То есть пока не началась вся эта… — Внезапно Фрэнк замолчал. На язык просилось не слишком куртуазное словечко, а перед Энни ругаться не хотелось. — Но сначала ты мне так помогала!

— Спасибо, — ответила Энни.

— Так, может, поужинаем?

— Что?

— Ну его, этот Шпицберген. Пойдем ужинать. Выбирай день и место. Только никакой канадской кухни.

— Неожиданно… — помолчав, ответила Энни. — Пожалуй, не стоит. В нынешних обстоятельствах это не самая лучшая идея.

В ее голосе мелькнуло такое искреннее сожаление, что Фрэнк решил рискнуть.

— При каких обстоятельствах? Не знаю никаких обстоятельств.

Энни рассмеялась:

— Но ты же хочешь меня расспросить, а я не могу ничего рассказать.

— Не можешь? Значит, ты все-таки что-то подписала!

Энни сердито вздохнула:

— Мне надо идти. Все равно ничего не выйдет.

— Не бросай трубку! Дай мне еще один шанс!

— Поговори лучше с доктором Киклайтером.

— Надо же, как я не догадался! — воскликнул Фрэнк. — Ну конечно!.. Беда в том, что он отключил телефон.

— Мне очень жаль. Он человек занятой.

— Все мы такие. Ты тоже. И я! Даже Глисон занят!

— Да, знаю, извини… Мне и правда пора идти. Честное слово!

— Почему?

Она сделала глубокий вдох.

— Потому что у меня цыпленок в духовке, и он уже горит, кухня потихоньку наполняется дымом, и если я ничего не сделаю, скоро сработает пожарная сигнализация, и приедут пожарные, а за ними — полиция, и меня выгонят из квартиры, я стану бездомной побирушкой и замерзну насмерть — ты этого хочешь?!

Фрэнк задумался.

— Нет. Но через неделю я перезвоню, и мы с тобой обязательно поужинаем.

Глава 11

Лос-Анджелес, 11 апреля 1998 года

Сюзанна повесила сумку с подгузниками на локоть, взяла малыша на руки и сложила новую коляску. Наконец-то научилась: надо просто нажать ногой педальку — она сама схлопнется! Пожилая китаянка взяла коляску, чтобы Сюзанне было проще войти в автобус.

— Я поставила ее вот тут, — сказала китаянка, когда Сюзанна расплатилась. Коляска стояла в углу, рядом с водительским сиденьем.

— Огромное спасибо!

— У вас прелестный малыш.

— Вы тоже так думаете? — обрадовалась Сюзанна, наклонилась к малышу и поцеловала его в щечку. — Настоящая куколка, правда?

Попросив водителя сказать, когда будет бульвар Уилшир, Сюзанна села впереди, у прохода, поставила рядом с собой сумку, чтобы никто не сел, и слегка нажала малышу на носик-кнопку. Он от этого всегда начинал смеяться. Вот и сейчас заагукал, замахал ручками и улыбнулся — появились ямочки на пухлых щечках.

— Откуда взялся такой красавчик? — заворковала Сюзанна, легонько подбросив малыша в воздух. — Ну-ка скажи, откуда? А?

За окном скользили дома, Сюзанна провожала их взглядом, слегка покачивая Стивена, чтобы тот не шумел. С ума сойти, как много в Лос-Анджелесе асфальта! Какие крохотные домики! И что толку от этих пальм? Когда солнце висит прямо над головой, от них нет даже тени. Торчат у дороги, как фонарные столбы.

Плохо. В воображении пальмы всегда растут на пустынном песчаном пляже, прямо над водой, омываемые пенистыми волнами, которые гонит к берегу легкий бриз. Синими-синими волнами. И небо, небо обязательно безоблачное. А здесь пустыня, кругом один бетон и пальмы…

Уродские. Самые что ни на есть уродские пальмы. И пейзаж, кстати, тоже премерзкий, даже здесь, рядом с Беверли-Хиллз, где все должно быть безупречно. Все равно премерзкий. И это одна из самых красивых улиц, по которым ходят автобусы!

Сюзанна со Стивеном уже в четвертый раз ехали на новом автобусе.

Малыш сморщился и начал причмокивать, но Сюзанна и без того знала, что пора кормить — груди ощутимо набухли. Лучше сейчас покормить, иначе молоко может просочиться, а вечером одежду надо вернуть в магазин (все ярлычки, не сорванные, Сюзанна спрятала так, чтобы их не было видно).

За вещами они ходили в торговый центр «Пентагон», неподалеку от явки. Аделин всегда так говорила: «Наша явка», — и это про обыкновенную трехкомнатную квартиру — смех! Но как ни назови — все равно шикарное местечко! К тому же к ней прилагаются новая машина, банковский счет и самое шикарное — новые документы! Теперь Сюзанну зовут миссис Эллиот Амброс. Красиво, изящно. Куда изящнее, чем Сюзанна Демьянюк.

Квартира располагалась удобно — недалеко от аэропорта и торгового центра. Здесь переодевались и, вернувшись, опять переодевались. И сдавали одежду в магазин, почти совсем не ношенную.

Одежда — это очень важно. Ты — это то, что ты носишь. Так сказал Соланж. Если ты достаточно хорошо одета, то ты невидимка, по крайней мере для копов и всяких там охранников. Если ты в правильной одежде, то проблем не бывает. Таков закон жизни.

И все равно она слишком дорого стоит — один только пиджак дороже билета на самолет. Нет смысла ее покупать, если можно одолжить.

Свою настоящую одежду Сюзанна покупала в комиссионных, как все. Так не надо потреблять ресурсы, и можно сэкономить на то, что нужнее, например, на хорошую центрифугу. Ведь даже хлопок, якобы такой экологичный, делать хлопок… все равно что нефть бурить!

Сюзанна внимательно осмотрелась.

Когда надо покормить ребенка, автобус — далеко не худшее место. Спинки кресел достаточно высокие, чтобы никто не видел, тем более что народу обычно немного.

Стивен сосал и сладко причмокивал. Через несколько минут Сюзанна переложила его на другую сторону.

За окном медленно ползла улица. Очень медленно. Машин было столько, что автобус то и дело останавливался, томительно выжидая, пока впереди кто-нибудь не сдвинется. Никто не гудел, наверное, привыкли. То-то здесь небо такое серое.

К тому времени, когда водитель объявил, что следующая остановка — бульвар Уилшир, Сюзанна успела застегнуться, а Стивен — срыгнуть. Сложив салфетку, которую она ему подставила, Сюзанна убрала ее в сумку, достала из небольшого подбитого ваткой кармашка — того, что для бутылочек — стеклянную лампочку, положила ее на пол и прижала ногой.

Как только она встала и направилась к выходу, водитель нажал на газ, чтобы объехать припаркованную машину, и лампочка покатилась по рядам.

Когда и где она разобьется?.. Может, так и будет кататься весь день. Или лопнет прямо сейчас, когда Сюзанна еще с автобуса не сошла. Тут не угадаешь.

Это и нравится Соланжу в лампочках. Они непредсказуемы, как сама природа.

Сойдя с автобуса, Сюзанна поняла, что не знает, куда идти, и подошла к рыжеволосой женщине, которая сидела за столиком придорожного кафе рядом с остановкой.

— Извините?

Женщина удивленно оторвалась от кожаной записной книжки, где делала какие-то пометки.

— Вы не скажете, как пройти на Родео-драйв? — спросила Сюзанна, поправляя Стивена в коляске.

Женщина посмотрела на нее так, будто прикидывала, сколько денег ушло на костюм и не краденый ли он. Наконец она вздохнула и кивнула в сторону перекрестка:

— Туда и направо.

— Спасибо! — очаровательно улыбнулась Сюзанна.

— Кстати, — добавила женщина с такой ядовитой ухмылкой, что в нее захотелось швырнуть лампочкой, — надо говорить «Родэо», а не «Родео».

— Огромное спасибо!

Сюзанна пошла к Родео-драйв. И откуда ей знать, что это так по-дурацки произносится? Нет чтобы произносить, как пишется!

Женщины вообще гораздо внимательнее мужчин. Мужчины тоже обращают внимание, но по-другому. Кроме «голубых» — те, если приглядываются, то совсем как женщины. Кстати, даже ребенок на руках не отпугивает мужские взгляды. Сейчас Сюзанна в них буквально купалась. После родов она уже похудела и в дорогом наряде выглядела просто роскошно. Тем более сейчас, с набухшей молоком грудью. И никакого силикона! А Стивен — такая прелесть, что от обоих глаз не оторвать.

Здорово. Даже жаль, что не на самом деле. Вот бы и правда так идти по Родео-драйв, толкать новенькую колясочку с малышом, глазеть на витрины и думать… о чем? Наверное, о своем муже. Какие чистые стекла в витринах — не прозрачные, нет, совсем невидимые. А магазины такие роскошные, что в половину не попасть без записи. И витрины заставлены товаром, как реликвиями. Солнечные очки на вращающейся горке, чтобы их было видно со всех сторон, как драгоценность какую-нибудь! И целая витрина с сумочкой — с одной-единственной!

Все здесь сверкает, даже люди.

Сюзанна пригляделась к своему отражению в очередной витрине. Как будто здесь родилась! Честное-пречестное! Вылитая чья-то жена, продюсера какого-нибудь. Или даже сама продюсер, вывезла ребенка погулять, прикупить ковриков-сережек.

Как хорошо!

Настолько хорошо, что сделалось немножко стыдно. Но Соланж сам выбрал, где ей надо побывать. Это он сказал, на какие автобусы садиться и в какие районы зайти. Остальное — на ее усмотрение. Не важно, куда класть лампочки: в автобус, в мусорный бак, на парковке у бордюра, главное — в нужном районе.

Так нужно, чтобы отследить результат. К тому же эти районы самые богатые. А кто использует почти все ресурсы? Кто больше всех вредит?

Здесь логово зверя. Так сказал Соланж. Прямо здесь, вокруг Родео-драйв.

Родэо-драйв.

Осталась последняя лампочка. Их и сделали-то всего дюжину. Остановившись, Сюзанна поправила над коляской зонтик, закрывавший малыша от солнца, достала из сумки лампочку и положила на шоссе у бордюра, где ее рано или поздно раздавит машина.

Навстречу шла целая толпа смеющихся молодых людей, все с белоснежными зубами и хищными взглядами. Сюзанне тут же захотелось раздавить лампочку. Но она удержалась — не потому что можно заболеть, а из-за туфель, которые в «Джоан и Дэвид» обошлись ей в сто девяносто два доллара.

А обувь назад не берут.

Глава 12

Вашингтон, 17 апреля 1998 года

Город нежился в лучах весеннего солнца.

Пока Фрэнк торчал в Санта-Фе, зима закончилась, а земля преобразилась. Бульвары, парки и даже обочины запестрели тюльпанами и азалиями.

Дома он бросил портфель на кровать, переоделся и отправился на пробежку в парк Рок-Крик, чтобы стряхнуть оцепенение после долгого перелета. Сейчас Фрэнк побежал по дорожке для велосипедистов. Через полмили, у зоопарка, черная асфальтовая дорожка была усыпана конфетти из белых лепестков. Редкие порывы ветра срывали с цветущих вишен все новые белоснежные вихри. К черту Париж! Пусть всего несколько недель, но весной Вашингтон — самое прекрасное место на земле!

Возможно, так всегда кажется после двух недель в центре пустыни, где камень — вполне сносное украшение, а куст сирени — небывалое чудо.

Дейли присоединился к медицинским работникам, пытавшимся предотвратить новую вспышку sin nombre в районе «четырех углов». Пока было зафиксировано только два случая заболевания, да еще и на расстоянии больше сотни миль друг от друга, но когда смертность среди заболевших достигает семидесяти процентов, имеет смысл перестраховаться.

Часть поселений, которые пришлось обследовать, находилась в резервациях. Чтобы получить разрешение расставить мышеловки, взять пробы крови и осмотреть дома, нередко требовались чудеса дипломатии.

— Взять в моем доме мышиного говна? Вот козлы!

— Мы хотим предотвратить новую вспышку болезни — помните, что было в девяносто третьем?

— Что, из-за мышей?

— Да, вроде того. Вирус. Мыши его разносят.

— Ясно. И как называется этот вирус?

— Sin nombre.

— Ну-ка, ну-ка? Безымянный, значит, вирус, да?

— Да.

— Кончайте мне мозги парить!..

Некоторые слишком хорошо помнили девяносто третий, чтобы цепляться к названию вируса. Однако большинство тех, кого прежде миновала опасность, решали, что их разыгрывают.

— Да ладно! Придумайте развлекаловку получше, а то сочинили болезнь, у которой и названия-то нет!

Другие реагировали с подозрением:

— Проверить кровь на антитела? Знаю я ваши антитела, СПИД называется! Так бы и сказали, нечего всякую фигню выдумывать!

В конце концов люди из органов здравоохранения добились своего, и новая вспышка ограничилась двумя случаями. Материал подобрался интересный. Что самое важное, Коу милостиво покивает головой, и появится возможность заняться действительно интересной темой.

Он принял душ, включил ноутбук и распечатал файл с расходами. Завтра надо будет послать его Дженнифер.

Дейли сунул дискету в дисковод, перебросил весь накопившийся материал в файл nombre-1, создал новый файл, nombre-2, и принялся за статью. Но через час потянуло на улицу — работать, когда на улице весна, почти невозможно.

Поэтому он сохранил файл, вытащил дискету и отнес ее на кухню. Там, в холодильнике, за молочными пакетами, стояла коробочка для резервных копий. Кому-то такое хранилище может показаться странным, однако на самом деле надежнее не придумать. Холодильник не просто поддерживает температуру, он еще и герметичен. С дискетами ничего не произойдет, даже если начнется пожар.

Вечером, когда низкое солнце начало бесцеремонно заглядывать прямо в окна, Фрэнк позвонил Энни Адэр.

— Алло?

— Привет, это Фрэнк Дейли.

— А! — Пауза. — Привет.

Между «А!» и «Привет» ее жизнерадостный тон превратился в настороженный.

Минуту они болтали ни о чем. «Как дела? Хорошо, а у тебя? Тоже. Получила статью про грипп? Да, получила! Отличная статья».

— Я тут подумал, — начал Фрэнк спустя еще несколько минут, — может, сходим куда-нибудь, поедим?

— Не знаю, боюсь, мысль не самая удачная.

— Почему?

— Ну, я все еще не могу с тобой разговаривать.

— Неправда, а сейчас ты что делаешь?

— Ты прекрасно понимаешь. Я про Копервик, Хаммерфест и так далее.

— Думаешь, я тебе из-за этого позвонил?

— Да.

— Какой ужас, нельзя быть такой подозрительной! Копервик! Ха! Думаешь, мне нужен только этот Копервик?

— Да.

— Вот как? А если я пообещаю совсем о нем не говорить?

— Не знаю, можно ли тебе верить. По-моему, ты довольно… напористый.

— Кто напористый, я напористый?! Я просто голодный. Ну хочешь, поклянусь? Особо торжественно, а? Хочешь честное слово?

Нервный смешок дал понять, что еще не все потеряно.

— Хорошо, уговорила! Я поклянусь на пачке Библий!

Еще один смешок.

— Одна пачка устроит?

— По-моему, ты не слишком верующий.

— Да, действительно. Тогда на учебнике анатомии? Или нет, на медицинском справочнике! Только назови!

— Но… Ты же наверняка хочешь узнать про экспедицию. Я бы на твоем месте точно хотела.

— Забудь. Я статью написал — ты ее читала. Теперь у меня материал поинтереснее.

— Какой?

— Sin nombre. Я только что из Нью-Мексико.

— Правда?

Фрэнк принялся читать с экрана самым елейным дикторским голосом, который только возможно изобразить:

— Уже перед началом зимы врачи сразу четырех штатов забили тревогу: peromyscus maniculatus размножились в невероятном количестве. Peromyscus maniculatus, более известные как обычные оленьи мыши… Продолжать?

— Не надо.

— Так обедать-то идем?

— Ну…

Дейли всегда считал, что «ну» и «может быть» — это уже согласие. «Не говори „нет“! — умолял он когда-то в детстве маму. — Скажи „может быть“!»

— Отлично! В пятницу устроит? Я заеду в полвосьмого! — Не дав Энни опомниться, он повесил трубку. Если решит не идти — перезвонит.

Энни жила сравнительно неподалеку, делила небольшой домик в Маунт-Плезант с женщиной из Канзаса по имени Инду и компьютерным гуру из Каракаса.

— Они сейчас работают. Мы все тут страшные зануды, — рассмеялась Энни.

На поиски, куда приткнуть автомобиль, у Дейли ушло вдвое больше времени, чем на дорогу, на что он и принялся жаловаться, открывая перед Энни дверцу «сааба».

— Тогда, может, пойдем пешком?

И они пошли пешком.

Тротуары были мокрыми и чистыми, в канавах ни следа обычного мусора — днем лил сильный дождь. Они прошли шесть кварталов, разделявших Маунт-Плезант и Адамс-Морган, мимо подвыпивших компаний, припаркованных полицейских машин, «Барбекю у Кенни» и мунистской церкви. Воздух полнился жимолостью и спиртом, сальсой и рэпом.

— Как тебе Нью-Мексико? — поинтересовалась Энни. — Почему ты вообще занялся sin nombre?

— Из-за названия.

— Название действительно любопытное.

— Могу рассказать, как оно появилось.

— Давай!

— Только ты разочаруешься.

— Почему?

— Потому что все упирается в политкорректность. Его первое название — вирус Каньона Муэрто. Оттуда он начал распространяться. Оно не прижилось, потому что каньон находится в резервации навахо, а им очень не понравилось такое название.

— Почему?

— Потому что сто лет назад на том самом месте белые перебили множество индейцев. В общем, вирус Каньона Муэрто — все равно что «болезнь Освенцима» для болезни Тея-Сакса[8].

— И что дальше?

— Дальше его переименовали в вирус «четырех углов».

— Логично. Вирусы часто называют по местам, где их обнаружили.

— Гонконгский грипп, Эбола…

— Правильно.

— По-моему, Эбола — река. Не важно. В общем, на этот раз возмутились местные жители — торговые палаты, туристические агентства… сразу четыре штата. Тебе бы понравилось жить в местечке под названием «Малярия»? Короче, когда исчерпались все возможные имена, то его так и назвали: вирус sin nombre — безымянный вирус.

— И еще на испанский перевели.

— Наверное, за английский язык тоже кто-то оскорбился.

В конце концов Фрэнк и Энни добрались до эфиопского ресторанчика «Мескерем». В нем не было ни ножей, ни вилок, ни стульев. Гостей рассаживали на кожаные подушки. Пряные кушанья полагалось есть руками, с помощью рыхлого кисловатого хлеба — иньера; им следует поднимать кусочки мяса и овощей с огромного блюда и все вместе класть в рот. Подобного рода трапезы обычно сближают, однако Энни продолжала держаться настороже. Казалось, она сбежит, стоит только упомянуть Копервик.

Фрэнк и не подумал этого делать. Он завел долгий разговор о политике здравоохранения, и Энни наконец успокоилась.

— Ты не поверишь! Вспышки страшных болезней случаются до сих пор! Холера, тиф, дифтерия, даже чума! А что делает госдеп? Молчит! Потому что если обнародовать, что, например, в Таиланде всплеск венерических заболеваний или холера в Боливии, то получатся политические нападки.

— И мы еще должны верить, что их волнует здравоохранение, — поддакнул Фрэнк.

— Хуже того, у каждого заболевания — свои лоббисты. Для выделения средств на исследовательский проект надо заниматься пиаром.

— Неужели все настолько плохо?

— Такова жизнь. Винить некого. Все теряют голову, когда страдают близкие. А денег, с другой стороны, н хватает, поэтому…

У нее были длинные стройные ноги, тонкие черты лица и осанка балерины, и когда Энни удалилась в дамскую комнату, взглядом ее провожал не только Фрэнк. Но он еще в первую встречу в Национальном институте здоровья понял, что Энни совсем не чувствовала себя красивой. Она смущалась, когда ей говорили комплименты, и, похоже, совершенно не умела флиртовать. Осторожная, застенчивая, она почти всегда умудрялась избежать невиннейшего прикосновения. Ее окружала аура простодушия, что удивляло еще сильнее, если принимать в расчет ум, в остроте которого сомневаться не приходилось. Настоящая гениальность! При этом шестиклассницы, с которыми Фрэнку приходилось общаться (он делал для «Поста» статью о среднем образовании), лучше разбирались в жизни.

Так или иначе, хотя Энни в целом совершенно не умела поддерживать беседу, о работе она говорила с удовольствием, да и с чувством юмора у нее все было в порядке.

Так Фрэнк осторожно вел беседу на безопасные темы и внимательно слушал. Это помогало. Энни на глазах успокаивалась, вскоре напряжение исчезло вовсе. Фрэнка иногда начинало беспокоить свое унаследованное от отца умение подстроиться под любого человека, сделаться идеальным дополнением к кому угодно, вне зависимости от того, зачем это надо. Опасный дар.

Но на этот раз даже воспоминание об отце, походить на которого ему хотелось меньше всего, не остановило Фрэнка. Как только Энни вернулась, он взял ее за руку и не отпустил, когда она неловко попыталась освободиться.

— Не дергайся, я к тебе не пристаю. Просто хочу посмотреть на твою руку.

— Зачем? — настороженно переспросила девушка, все еще опасаясь подвоха.

— Чтобы предсказать твое будущее.

— Не говори глупостей, — рассмеялась Энни.

— По-твоему, я не смогу предсказать будущее? — картинно обиделся Фрэнк.

— Нет.

— А вот и смогу.

Энни снова рассмеялась:

— Где этому учат, в школе предсказателей?

— Разумеется, нет, — с готовностью объяснил Фрэнк, — в «Американской школе хиромантии». Я там не учился, просто писал статью о хироманте. Видела вывески? Обычно это большая картонная ладонь с цифрами, выставленная в окне белого домика у шоссе, как правило, неподалеку от реставратора флагов и торговца золотыми рыбками. Вот я и подумал: «Кто к ним вообще ходит?»

— Люди с флагами, наверное. И с рыбками.

— И с руками, — кивнул Фрэнк. — В общем, я зашел к некоей мадам Рурак — «оракулу Хайатстауна» — и получил у нее разрешение поговорить с клиентами. Оказывается, это самые разные люди, причем совершенно обыкновенные.

— И что, вся эта хиромантия — полная ерунда?

— Не знаю, — пожал плечами Фрэнк, не отпуская ее руку.

— В чем же смысл? Зачем ходить к хироманту?

— Люди всегда уходят в хорошем настроении, — объяснил Фрэнк. — Своего рода утешение: «Все здесь, прямо на ладони, все записано». Что бы ты ни делал — купил акции «Интел», научился играть на гитаре, позвал Шерри Дадли на свидание, — все это уже не имеет никакого значения, ибо судьба предречена заранее линией жизни или сердца. Это людям и нравится. Снимает напряжение.

— Кто такая Шерри Дадли? — рассмеялась Энни.

— Не скажу.

Энни снова рассмеялась.

— Но ведь ты в это не веришь?

— Во что? В судьбу? — Он сжал ее руку в кулак, снова разогнул пальцы и пристально вгляделся в линии на ладони. — Конечно, верю. Я вижу… Ага! Новый человек в твоей жизни!

— Неужели? — с сомнением протянула она.

— Да. У вас будут замечательные отношения. Главное, ты не должна в нем сомневаться.

— И он, конечно, будет высоким смуглым красавцем?

— Посмотрим… — ответил Фрэнк. — Да, несомненно, высокий и довольно привлекательный. Смотри-ка, даже очень привлекательный! — Тут он покачал головой и нахмурился. — Не очень смуглый. Больше похож… не знаю, на ирландца. Голубые глаза, золотое сердце, никогда не упоминает Копервик — примерно так.

— Понятно.

— Постой, это еще не все! У него сентиментальная привязанность к старой машине, которую давно пора сменить.

— Случайно, не «сааб»? — хихикнула Энни. Фрэнк снова вгляделся в ее ладонь.

— Действительно «сааб»! С ума сойти! Тебе обязательно надо учиться! У тебя настоящий талант! Подумать только, ты даже на ладонь не смотрела!

Потом они пошли есть мороженое. Разговор перешел на родственников — поразительно, насколько разными бывают семьи! Род Энни шел от первых колонистов, чуть ли не с «Мэйфлауэра», и состоял в основном из известных ученых и биржевых акул.

— Родители очень часто устраивают благотворительные балы, чтобы мама могла без зазрения совести спускать огромные деньги на наряды.

— Неужели пресловутое старинное состояние?

— Не очень старинное. Дедушка разбогател во времена Великой депрессии. Играл на бирже — скупал все подряд. А у тебя какая семья?

— Никакой. У меня нет семьи.

— Так не бывает, — нахмурилась Энни.

— Есть несколько теток и их детей, но мы не видимся. Братьев и сестер нет. Мама умерла. А с отцом я не общаюсь.

— Жаль.

— Не очень. Ты его не знаешь.

Фрэнк проводил ее до дома. Стало прохладнее, с горизонта разносились громовые раскаты. Теперь Энни уже не нервничала и вела себя как ни в чем не бывало.

Дейли поразился собственному самообладанию. За целый вечер упомянуть Копервик один-единственный раз, и то в шутку! И потом, когда она предложила зайти выпить кофе, отказаться! Потому что там бы он своего не упустил, а что бы из этого вышло — черт его знает.

Они неловко постояли на пороге, наконец Фрэнк сказал: «Ну я пойду», — махнул рукой и пошел к «саабу».

Радио играло джаз. Фрэнк мысленно прокручивал свое свидание. Самообладание еще окупится, но как? Что ему, собственно, надо? Копервик или Энни? Фрэнк еще не решил. Энни ему нравилась, но, в конце концов, мало ли кто ему раньше нравился? С другой стороны, она ему не просто нравилась. Она притягивала. Обаятельная, умная, красивая…

В общем, все и сразу. И Энни, и Копервик. Копервик и Энни.

И не иначе.

Всю следующую неделю Дейли получал официальные письма из госструктур, в которых сообщалось, что его запросы приняты. Вскоре пришел еще один пакет, уже потолще.

Он был почти в сантиметр, но Фрэнк сразу понял, что ничего интересного в нем не окажется. Иначе материалы собирали бы дольше.

Все равно хоть что-то, к тому же чем черт не шутит?

Фрэнк расположился на кухне, разорвал конверт и вытащил шестьдесят пронумерованных листов. На первом, титульном, было написано, что запрос выполнен полностью и никакой дополнительной информации не последует, на двух следующих — выдержки из закона о свободе информации.

Еще на пятидесяти четырех страницах излагалась заявка Киклайтера и Адэр на грант двухлетней давности. Фрэнк внимательно прочитал все, однако ничего нового не обнаружил.

Осталось три листа.

На первом была копия отказа с шапкой Национального научного фонда от одиннадцатого января девяносто седьмого года.

С сожалением сообщаем, что фонд не в состоянии обеспечить финансирование по вашему запросу (Ин. № 96-14739). В случае, если порядок срочности исследований изменится или появятся дополнительные источники…

И так далее.

На следующем листе тоже была копия письма, но более позднего, от семнадцатого февраля девяносто восьмого. Внизу стояла подпись: «Искренне Ваш». И все. Остальное вычеркнуто черным фломастером. И карандашная отметка на полях: «В(1)».

Ага.

В(1) — это вопрос, непосредственно затрагивающий государственную безопасность. Значит, Нил Глисон появился неспроста, и вся экспедиция с самого начала касалась не только чистой науки.

Что, в свою очередь, полностью объясняло исчезновение Киклайтера и нежелание Энни обсуждать Копервик — вероятнее всего, их заставили хранить молчание.

Но почему? Заявка на грант не засекречена, вот она, полным текстом, без единого выпущенного слова — все цели экспедиции в малейших подробностях. Значит, в ней что-то не указано?

Фрэнк снова уставился на вымаранное фломастером письмо. Откуда оно — из ЦРУ, Пентагона, ФБР?

Дейли в раздражении взялся за последний лист, тоже с письмом. Двадцать третье февраля девяносто восьмого, директору Национального научного фонда.

В трех предложениях автор благодарил директора за помощь и сообщал, что его учреждение «счастливо принять на себя расходы по обеспечению экспедиции Киклайтера — Адэр на остров Эдж». И подпись:

С уважением,

А. Ллойд Кольп,

исп. дир.

Фрэнк бросил взгляд на шапку письма:

Трест «Компас»

Его офис располагался в небольшом домике в трех кварталах от штаба ЦРУ. Что в общем-то ничего не значит. По крайней мере может ничего не значить.

Кто такой А. Ллойд Кольп? И чем он занимается в свободное от треста время?

Фрэнк разложил все письма слева направо, в хронологическом порядке. Сначала экспедиции в финансировании отказали. Потом, через полтора года, в дело вмешался кто-то из спецслужб. Неизвестно кто и почему. Но вмешался. Неделю спустя в Национальный научный фонд приходит письмо с благодарностями директору (интересно, за что?) и предложением финансировать экспедицию.

Может, второе письмо как-то связано с третьим? Чем черт не шутит…

Вот так и сходят с ума, решил Фрэнк. Попробуй собери головоломку, когда не хватает половины кусочков.

Он поднял взгляд на потолок, на лениво крутящийся вентилятор. Наверное, надо побегать. Давно он не бегал.

Но не хотелось. Над городом сгрудились тучи, явно собирался дождь. Дейли выбросил бег из головы и сел за компьютер.

У него все еще был доступ к «Нексису»[9], благодаря «Пост», вернее, благодаря маленькой программке, которая взломала пароль в офисном компьютере. Что хорошо: «Нексис» — дорогая штука, а Интернет, как ни крути, всего лишь дешевый суррогат. В Интернете поиск треста «Компас», наверное, выдаст полмиллиона ссылок по ориентированию на местности.

«Нексис» всегда выдает то, что надо.

Объем его базы впечатляет: все выпуски чуть ли не любого периодического издания в мире, от «Таймс» до «Журнала робототехники» на тридцать лет назад. Остается только выбрать раздел — «Новости» — и ввести ключевые слова «трест» и «компас». Полминуты спустя на экране возник список всех статей, в которых они упоминались.

Ссылок было одиннадцать, начиная с восемьдесят первого года. Несколько перепечаток. Главное: трест «Компас» создан Дж. Кендриком Меллоузом, «филантропом-консерватором».

Фрэнк улыбнулся. Несомненно, характеристика верная, но не исчерпывающая. Меллоуз чуть ли не с детства был фанатиком спецслужб и прославился тем, что заплатил бешеные деньги, чтобы войти в президентский совет по внешней разведке.

Вернувшись в главное меню, Фрэнк ввел в поиск «А. Ллойд Кольп». Несколько секунд спустя появился список из пяти статей.

Последняя — трехлетней давности. В ней сообщалось, что генерал А. Ллойд Кольп оставляет пост главы Научно-исследовательского института инфекционных заболеваний армии США (НИИИЗ) и после отпуска, который он планирует провести с семьей, вступит в должность исполнительного директора треста «Компас».

Фрэнк судорожно вздохнул. Он вспомнил, кто такой Кольп, и сразу догадался, о чем будут остальные ссылки. Так и есть:

ГЛАВА НИИИЗ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ОБЕЗЬЯНИЙ ВИРУС НЕ ОПАСЕН

Оборудование в Рестоне обеззаражено, Кольп посещает место событий

Две недели, пока НИИИЗ был закрыт на карантин и дезинфекцию исследовательских лабораторий по работе с приматами, Кольп побыл знаменитостью. Счет погибших обезьян пошел тогда на десятки — всех охватил страх, что эпидемия перебросится на людей.

За дело взялись сотрудники Кольпа. Общественность успокоилась. Потом про инцидент написали книжку.

Но была у НИИИЗ и оборотная сторона. Под уродливой трехсложной аббревиатурой скрывалось более старое и простое название — Форт-Детрик. Он расположился по соседству с Кэмп-Дэвидом, но еще ближе — к рядам новых городских домиков. В нем находился главный центр исследования бактериологического оружия.

Разумеется, исследования проводились исключительно в целях обороны. Так по крайней мере объясняли публике. Но на практике невозможно разработать методы обороны, если оружие не изучено во всех подробностях.

Значит, его нужно создавать и тестировать.

Пентагонские исследователи работают с опаснейшими токсинами и вирусами: ботулином, рицином, сибирской язвой, легочной чумой. На применение биологических компонентов в качестве оружия тратятся невероятные средства. Целые группы ученых бьются над методами «аэрозоляции», выискивая средства максимального распыления. Другие — над технологиями микроинкапсуляции, стремясь избежать утечки в воде или в воздухе.

Остальные тратят свои силы на увеличение вирулентности. Некоторые рекомбинируют ДНК и создают новые, невиданные болезни.

Все во имя самозащиты. Раз другие страны, наверное, изучали бактериологическое оружие, значит, и Штаты обязаны заниматься тем же, чтобы разработать антидоты в случае нападения. Ходят слухи, что эти исследования не прекратились до сих пор, но как узнать наверняка?

Фрэнк забарабанил по столу. Детрик. Кольп. Меллоуз. Трест «Компас». Не нужно быть гением, чтобы сделать правильный вывод.

Знает ли Энни? Как она может не знать? Ведь это ее проект.

Фрэнк кликнул на «печать» и дождался, пока статьи поползли из принтера.

Никаких доказательств, только зацепки. Но, чтобы сложить два и два, достаточно: трест «Компас» — подставная контора для финансирования проектов, которые по тем или иным причинам нежелательно включать в отчет.

Все-таки при чем здесь Копервик? И почему только сейчас? Зачем Пентагону тайно финансировать положенный под сукно проект по поискам давно сгинувшего, но очень опасного вируса?

Ответ очевиден: потому что проект незаконен и нарушает запрет на разработку бактериологического оружия.

Только захлопнув ноутбук, Дейли заметил, что за окном пошел дождь и почти совсем стемнело. Вздохнув, он решил, что тьма очень соответствует его настроению.

Господи!

Энни, детка, как ты могла?

Глава 13

Он ждал ее на крыльце.

На ней были ярко-синий костюм с юбкой до колен, красные туфли на каблуках и красная сумочка в тон. Зажав под мышкой свежий выпуск «Пост», она медленно семенила, чтобы не смотреть под ноги.

В подобном наряде Фрэнк ее уже видел — в первую встречу в институте здоровья. Под белым халатом скрывалась очень похожая одежда — нелепый туалет провинциальной матроны. Видимо, такова ее попытка одеться «прилично». Больше всего Энни походила на девочку, нарядившуюся в мамино.

— Фрэнк, привет! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась.

— Привет, — отозвался он и встал.

— Что-то случилось? — спросила Энни, заметив выражение его лица.

— Да как сказать, — ответил Фрэнк.

Они сели на крыльце, в тени цветущего дерева. Энни положила газету на колени и вопросительно подняла глаза.

— Я разослал несколько запросов в соответствии с законом о свободе информации… Насчет экспедиции.

— Я надеялась, что с этой темой уже покончено, — закатила глаза Энни.

— Мне кое-что прислали. Тебе стоит посмотреть.

Она сердито отвернулась.

— Я понимаю, — быстро сказал Фрэнк, — но ты должна на это посмотреть. Честное слово.

— Валяй рассказывай, — раздраженным голосом ответила Энни.

Он показал письмо с пометкой В(1) (Ну и что? Ничего не понимаю) и письмо из треста «Компас» (Покажи-ка… Кто такой Ллойд Кольп?). Рассказал про Кольпа, а заодно и про Меллоуза. Теперь Энни слушала внимательно, и ее взгляд становился все печальнее. (Киклайтер ничего не говорил про финансирование).

Фрэнк закончил и убрал бумаги.

— Ты ничего не знала?

Она помотала головой, поджав губы, как будто вот-вот заплачет.

— Понятно. — Фрэнк попытался взять ее за руку, но она вырвалась и закрыла лицо руками. — По-моему, нам все-таки надо поговорить о Ниле Глисоне и о том, что произошло на Копервике.

Энни молча покачала головой, не отводя рук от лица. На ее юбке появилось несколько мокрых точек — она плакала.

— Кто такой Нил Глисон? — спросила наконец она.

— Он встретил вас в Хаммерфесте и затолкал тебя в машину. Агент ФБР.

Энни судорожно вздохнула и встала.

— Мне пора.

— Энни… — потянулся к ней Фрэнк.

Она отстранилась:

— Я не могу об этом говорить.

— Послушай, это очень важная тема, ее нельзя замалчивать! Люди должны узнать правду! И узнают, так или иначе!

— Я понимаю.

— Тогда почему?..

— Все не так, как ты думаешь.

— А как?

— Пусти меня.

— Экспедицию финансировали спецслужбы. Это же очевидно! И очень просто выяснить. Когда фонд отказал вам в финансировании…

Энни лихорадочно замотала головой.

— …Киклайтер пошел в ЦРУ.

— Нет! Он не ходил! Все было не так.

— Хорошо, значит, это они к вам пришли! Какая разница? Главное вот что: это разработка бактериологического вооружения, то есть противозаконная акция. Не могу поверить, что ты влипла в такую гадость!

— Ни во что я не влипла!

— Хватит отпираться, Энни. Тебя просто использовали. Я-то понимаю, но никто другой не поверит. Пожалуйста, расскажи мне все!

Энни дернула головой и вытерла слезы кулаком:

— Не могу.

Энни отперла дверь и переступила порог.

— Мне очень понравилось, как мы поужинали, — сказала она, разрыдалась и захлопнула дверь.

Фрэнк барабанил пальцами по столу и пытался все обдумать, однако молчание Энни логическому объяснению не поддавалось. Что же делать?

Полчаса спустя он смотрел на экран со списком действий. Список был очень коротким:

1. Позвонить Кольпу.

2. Проверить декларации.

Первым пунктом стояло упражнение в прикладной самообороне. Звонок, конечно, ничего не даст. Кольп ни за что не подойдет к телефону. Но позвонить просто необходимо, иначе, когда придет время публикации, юристы насядут: «Вы ему даже не позвонили? Решили, что он не станет с вами разговаривать?»

Фрэнк набрал номер Кольпа, и все прошло точно по плану: «Генерала, к сожалению, нет в кабинете. Вы не могли бы пояснить цель звонка?»

Как и любой хороший привратник, секретарь Кольпа вытягивал всю возможную информацию, даже не допуская к начальнику. «Говорит Фрэнк Дейли. Из „Пост“. Да, я временно вышел из штата и работаю на фонд… Да, я знаю, что это сложно, просто передайте ему, что я насчет Копервика».

С этими словами Дейли повесил трубку и перешел к задаче номер два.

Проверить декларации.

Так можно выяснить, что стало с телами шахтеров: куда и как их перевезли. Национальный научный фонд отклонил заявку Киклайтера в первую очередь потому, что его руководителей беспокоил возможный риск. Фрэнк еще до экспедиции заинтересовался мерами предосторожности, и Энни подробно ему их описала.

Во-первых, с трупами должны работать люди в специальных костюмах с биозащитой четвертого уровня. После извлечения из гробов останки завернут в пропитанную формалином ткань и уложат в герметичные контейнеры. Вертолет доставит контейнеры на борт «Рекс мунди», где их поместят в холодильную камеру с постоянной температурой в минус пятнадцать градусов. Из Хаммерфеста груз переправят в Тромсё, на военную авиабазу. Там экспедицию должен ждать военный грузовой самолет с собственной холодильной камерой. На нем Энни, Киклайтер и контейнеры перелетят на военную авиабазу в Довере. Потом трупы пройдут таможенный контроль, и транспортом доверской похоронной службы, оборудованным холодильной установкой, их переправят в Национальный институт здоровья.

Так должно было быть. Но что произошло на самом деле? Вдруг трупы перевезли в другое место, например, в Форт-Детрик?

Фрэнк порылся в телефонной книге и позвонил в службу общественной информации Пентагона капитану Марше Дельвин. Выслушав его, она пообещала перезвонить через час.

— У меня есть для вас информация, — сообщила она, позвонив, как обещала, минута в минуту.

— Отлично!

— Грузовой самолет «С-131» вылетел из Тузлы в шесть утра двадцать восьмого марта, в тот же день в четырнадцать двадцать пять приземлился в Тромсё. Двадцать девятого марта принял на борт пять пассажиров. Вылетел в пять утра, восемь часов спустя приземлился на базе Эндрюс.

— Эндрюс, не Довер?

— Да, сэр, Эндрюс. Самолет приземлился на базе в тринадцать ноль-ноль.

— Значит, они передумали… — заключил Фрэнк.

— Извините, что?

— Передумали. Они собирались лететь в Довер.

— Мне это неизвестно. Но приземлились в Эндрюс, никакого сомнения.

— Большое спасибо, — вздохнул Фрэнк. — Вы не могли бы назвать имена пассажиров?

— Нет.

— Почему? — притворился удивленным Фрэнк.

— Потому что это будет вторжением в частную жизнь.

— То есть это секретно?

— Нет, сэр. Конфиденциально.

Фрэнк рассыпался в благодарностях, повесил трубку и задумался. Пять пассажиров. Киклайтер, Адэр, Глисон… Кто еще?

Снова полистав телефонный справочник, Фрэнк набрал номер авиабазы Эндрюс. Его соединили с сержантом пресс-службы Реймондом Гарсией.

Дейли представился и объяснил:

— Капитан Дельвин сказала, что мне лучше обратиться к вам. Она ведь работает в службе общественной информации в Пентагоне, верно?

— Да, сэр.

— Понимаете, я пишу статью для «Пост», — соврал Фрэнк, — и Марша… то есть капитан Дельвин, сказала, что вы можете помочь.

— Если смогу, разумеется.

— Это насчет взаимодействия таможни и военных.

— Вас интересует авиабаза Эндрюс? — внезапно насторожился Гарсия.

— В общем-то нет. Просто она недалеко, сами понимаете, с вами работать удобнее, чем с какой-нибудь Аляской.

— И что вы хотите узнать?

— Я бы хотел посмотреть на какие-нибудь декларации грузов.

— Какие именно?

— Да мне все равно. За прошлый месяц, например, лишь бы они были типичными. В марте у вас все было как всегда?

— Вы имеете в виду заграничные перелеты?

— Да.

— Не знаю, наверное.

— Тогда март мне вполне подойдет.

— Но что вы хотите найти? — Фрэнку показалось, что голосу Гарсии свойственны только две интонации: настороженность и замешательство.

— Меня интересует загруженность авиалиний. Да, и неплохо бы получить общее представление о том, какие грузы военные декларируют на таможне. Понятно, что вооружение и медикаменты, но наверняка же не только.

— И это вся статья? — спросил Гарсия с новой интонацией: недоверием.

— Да, а что?

— Скучновато, по-моему.

Только доморощенного критика не хватало!

— Разбавлю цитатами — выйдет конфетка.

— Ну…

— Скажите, военные рейсы тоже заполняют грузовые декларации?

— Разумеется.

— Они доступны таможенникам?

— Конечно.

— А общественности? Например, если я захочу на них посмотреть, проблем не будет?

— Наверное, нет.

— Понятно.

— Если перелет не засекречен, конечно. Такие тоже случаются.

— Но ведь вы можете их отделить от остальных?

— Да.

— Тогда мне подойдет любой месяц. Март вполне годится.

Потом было три дня молчания. В конце концов сержант Гарсия не придумал повода отказать и все организовал. За эти три дня он наверняка лично прочитал декларации в поисках всего, что могло вызвать неприятности. Например, конгрессмена, возвращавшегося из Перу с доколумбовым антиквариатом. Или посылки для какого-нибудь генерала, любителя голландского порно. Или чинуш из ЦРУ, которые вообще не озаботились декларированием на таможне.

Фрэнк подруливал к авиабазе и мысленно перебирал варианты: если декларация найдется, то выяснится, куда переправили тела, а также личности «пассажира четыре» и «пассажира пять». Если декларации не окажется… то и это кое-что даст — подтвердит, что перелет был секретным или «конфиденциальным».

На главном въезде ему выдали пропуск с талоном на парковку и показали по карте базы, как проехать в главное управление.

Сержант Реймонд Гарсия оказался смуглым коротышкой с таким ненатуральным выражением лица, какое бывает, только если долго тренироваться перед зеркалом. Увидев Фрэнка, он заложил руки за спину, поджал губы и принялся покачиваться на каблуках ботинок, вычищенных до блеска.

— Вы, без сомнения, понимаете, что командование осознает существование возможности использования армейского транспорта в личных целях. Однако смею вас заверить, что подобные инциденты крайне редки. Мы во всем сотрудничаем с таможней. — Наклон головы на тридцать градусов. Многозначительный взгляд.

Речь сержанта была настолько отрепетирована, что при других обстоятельствах Фрэнк не удержался бы и разнюхал причину подобного официоза. Но сейчас важнее успокоить Гарсию.

— Сержант, поверьте, я приехал не за тем, чтобы уличать кого-то в использовании служебного положения. Моя статья носит общий характер и больше касается таможни, чем армии. Я хочу осветить разнообразие их задач.

В конце концов Дейли проводили в комнатушку без окон, ярко освещенную лампами дневного света. Там на столе были пачка деклараций и банка сухого молока для кофе.

— Хотите кофе? — поинтересовался Гарсия.

Фрэнк утвердительно кивнул, и вскоре сержант вернулся с полной пластиковой чашкой.

— Удачной охоты, — пожелал он, повернулся и прикрыл за собой дверь.

Следующие пять минут Фрэнк старательно изображал, что просматривает бумаги. Однако он прекрасно знал, что искать и где: в декларациях, разложенных в хронологическом порядке, найти необходимое не составило труда.

Рейс 1251 вылетел из Тузлы в Тромсё двадцать восьмого марта. На следующий день — из Тромсё в Эндрюс. Приземлился в тринадцать часов тринадцать минут.

Имена пассажиров, по алфавиту, в столбик:

Адэр, Энни,

доктор Глисон, Нил

Каралекис, Джордж,

доктор Киклайтер, Бентон,

доктор Фитч, Тейлор

Каралекис, наверное, работает в Национальном институте здоровья. Фитч — непонятно. ЦРУ, ФБР… Дейли переписал обе фамилии в блокнот и перевернул страницу.

Сначала он решил, что это какая-то ошибка.

В грузовом отсеке значились только личные вещи и различная электроника.

Отхлебнув кофе, Фрэнк уставился на декларацию. Ни слова про контейнеры или тела шахтеров. Снизу стандартная надпись: «Страница 2 из 2».

Фрэнк просмотрел остальные декларации в поисках другого самолета Тромсё — Эндрюс. Его не значилось ни в тот же день, ни в следующий — вообще ни в какой. И никаких контейнеров с трупами.

«Сааб» великолепно держал дорогу и вписывался в повороты — разумеется, когда не простаивал в ремонте. Если бы не восемь штрафных баллов, то по пути на Вашингтон Дейли наверняка дал бы себе волю.

Но он удержался. Впрочем, когда мысли заняты другим, девяносто пять километров в час и лучше.

Трупов нет. Что бы это означало?

Да что угодно. Контейнеры могли переправить засекреченным рейсом. Или их задержали на норвежской таможне и перевезли уже в апреле. Или трупы разложились в какую-нибудь оттепель.

Или их сожрали медведи.

Миновав спортивную арену, Фрэнк влился в пробку вокруг Капитолия.

Энни говорила, что перед эксгумацией возьмут пробы льда над могилами, чтобы узнать, таял ли он за последние восемьдесят лет. Если да, то вирус погиб, и везти тела в Штаты бессмысленно, но почему Энни так и не сказала? Зачем эта скрытность?

Впрочем, биологи могли и не перевозить тела, а взять образцы тканей на месте. Энни однажды рассказывала, как это делается.

Вот только в декларации не было ни слова ни о каких «тканях», «образцах» и тому подобном. А все остальные варианты никак не объясняли ни участия Глисона и треста «Компас», ни того, что произошло в Хаммерфесте.

Вечером опять был назначен футбольный матч на крытом стадионе. Как обычно, вся команда вырядилась в совершенно разные футболки. Противниками были латиноамериканцы, по большей части работавшие в Международном банке[10]. У них была настоящая форма! С гетрами до колен!.. Футболки команды Фрэнка были… вроде как темные.

— Что значит «не синяя»?! Вот синяя полоска!

— Да вы посмотрите, es gris![11] Пусть переоденется!

— Какой еще грис, придурок? Сам ты грис!

Игра закончилась вничью, обе команды вместе отправились пить пиво и чесать языками. Как всегда, вечер прошел отлично — только в такие моменты и удавалось расслабиться и не думать ни о чем серьезном. В голову не лезли ни «Вашингтон пост», ни отец, ни Флетчер Гаррисон Коу, ни Нил Глисон, ни контейнеры для перевозки трупов. Футбол ничего особенно не значил, потому и был так важен. Просто несколько человек целый вечер с удовольствием дают выход энергии.

Около десяти часов Фрэнк неспешно пошел к «саабу». Ему было на удивление хорошо, учитывая, что он окончательно растерялся. Все возможности разузнать про Копервик исчерпаны, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Отношения с Энни тоже зашли в тупик.

Наступила прекрасная ночь, и Фрэнк остановился у машины, вглядываясь в звездное небо. По созвездию Ориона мучительно медленно ползла светящаяся точка — Фрэнк проследил за ней взглядом. Самолет. Или…

Корпорация спутниковой связи «Паноптикон» находилась в нескольких милях от аэропорта Даллес. Это была коммерческая компания, торговавшая наиточнейшими прогнозами погоды и снимками из космоса, которые пользовались большой популярностью у горнодобытчиков, «зеленых», рыболовецких и сельскохозяйственных компаний и стран «третьего мира», которым не хватало денег на собственный спутник.

Услуги «Паноптикона» стоили немало. Фрэнка мучила совесть, что он тратит средства фонда на сюжет, который ему велели оставить, но что делать…

Он сообщил секретарше координаты Копервика и дату, когда «Рекс мунди» должен был находиться на Эдже. Через несколько секунд та ответила:

— Нет проблем. Мы фотографируем Шпицберген два раза в день и храним снимки три года.

Спустя пару минут она принесла большую черно-белую фотографию, еще немного влажную, разложила ее на столе и прижала загибающиеся края папье-маше.

В правом углу снимка стоял штамп: дата, время, координаты. Фрэнк и секретарша вместе вгляделись в изображение.

— Смотрите! — внезапно рассмеялась секретарша и ткнула пальцем в правый край снимка.

— Куда? — не понял Фрэнк.

— Вот. — Она щелкнула длинным, искусно разрисованным ногтем в крошечный овальный контур, который больше напоминал простое пятно. — Это белый медведь, — объяснила секретарша, — я уже видела такие фотографии.

Действительно, медведь. А рядом — Копервик: несколько домиков, церковь и вертолет в снежном облаке. Видимо, когда делали снимок, его лопасти крутились.

Фрэнк разглядел среди домиков крышу колокольни, рядом с ней — россыпь черных точек. Энни, Киклайтер и, видимо, океанологи.

Они собрались на темном участке — здесь снег лежал неровно. Дейли, уже более-менее привыкший к взгляду с высоты птичьего полета, догадался, что это кладбище. Его окружала каменная ограда, различимая даже несмотря на снег. Взявшись за лупу, Фрэнк заметил пятнышки, равномерно заполнявшие квадрат, — скорее всего надгробные камни. Рядом — более темный, как бы смазанный участок. Не то бревна, не то ящики…

Гробы. Сваленные в кучу.

Фрэнк нахмурился. Именно этого он и ожидал, но… Что-то было не так.

Несколько минут он барабанил пальцами по столу и водил над снимком лупой, однако фотография отказывалась выдавать секреты Копервика. Бросив взгляд на проставленную в углу дату, Фрэнк покачал головой.

Три дня пути. Значит, это последний день на Эдже. Иначе бы они просто не успели. Видимо, эксгумация заняла меньше времени, чем ожидалось. Палаток не видно, их уже свернули и отвезли на корабль. Как и остальное оборудование.

Фрэнк снял с углов папье-маше, и фотография начала сворачиваться в трубочку. Привычным движением секретарша скрутила ее, засунула в картонный цилиндрик с логотипом «Паноптикона», закрыла крышкой и выписала счет на двести восемьдесят шесть долларов сорок шесть центов.

На полпути домой его осенило. «Минутку!» — подумал он у поворота на Чейн-Бридж-роуд и нажал на тормоза.

Позади парень в кабриолете разразился многоэтажной тирадой, но Фрэнк уже перешел на соседнюю полосу и на полной скорости рванул обратно.

— Мне нужен еще снимок, — выпалил он.

— Какой?

— Те же координаты, месяцем раньше. Давайте двадцать восьмое февраля.

Она пожала плечами и забарабанила по клавиатуре.

Полчаса спустя перед ним лежал второй снимок, точно такой же, как первый, минус вертолет и Энни с компанией.

На кладбище ямы и куча гробов. Фрэнк перевел взгляд на дату, чтобы лишний раз перепроверить: одиннадцать сорок семь, двадцать восьмое февраля девяносто восьмого. Энни с Киклайтером еще в Штатах.

Шахтеров уже нет, гробы свалены в кучу.

Вот что не так! Энни невесть сколько переписывалась, чтобы выяснить имена шахтеров, связаться с их родственниками и получить разрешение на эксгумацию, потом убедить лютеранскую церковь, что экспедиция пойдет на благо людям. Завершив исследования, Национальный институт здоровья должен был перезахоронить тела.

После стольких проволочек невозможно и представить, что гробы свалят в кучу, как дрова.

Значит, кто-то добрался на Копервик первым и забрал шахтеров.

С этой мыслью он снова подошел к секретарше:

— Сделайте еще один, на месяц раньше. Двадцатое января подойдет.

Та удивленно подняла глаза:

— Знаете, я еще не видела, чтобы на это подсаживались. — Пробежавшись пальцами по клавиатуре, она добавила: — Кстати, январь я вам не советую, не та широта. Разве что вам подойдет инфракрасный снимок?

— Почему?

— Там полярная ночь. На фотографии будут видны только отдельные огни…

— Нет, поселение заброшено. Давайте двадцатое ноября девяносто седьмого.

На все про все ушло три часа и почти две тысячи восемьсот долларов.

Откручивая назад по месяцу, Фрэнк скоро обнаружил, что искал: белый чистый снег, нетронутые могилы. Двадцатое августа девяносто седьмого года.

Значит, в течение месяца после этой даты трупы выкопали.

Еще несколько снимков, и дата эксгумации: девятое сентября.

На кладбище вырисовывались небольшой подъемный кран, пара снегоходов и четкий контур палатки. За церковью пристроился вертолет. Фрэнк насчитал на снимке полдюжины людей-точек. Но, как ни вглядывайся в лупу, лиц не разглядеть.

Он переключился на вертолет, напоминавший стрекозу. Его размер тоже не позволял различить детали. Дейли долго рассматривал фюзеляж… ни одной зацепки. Не хватало разрешения. Устав, он откинулся в кресле и потер заболевшие глаза.

Мгновение спустя, вновь посмотрев на снимок, он заметил — или показалось? — то, чего там раньше не было: решетку или что-то очень похожее на решетку на задней части вертолета.

Что бы это ни было, под лупой оно расплывалось и исчезало.

Бросив в раздражении лупу, Фрэнк записал расходы на свой счет и вышел с толстой картонкой фотографий под мышкой, тщетно пытаясь переварить полученную информацию.

Теперь хотя бы ясно, что, где и когда. Кто-то добрался на Копервик раньше Энни с Киклайтером. Поэтому и появился Глисон. Поэтому экспедиция вернулась с пустыми руками. Поэтому все и засекретили.

Осталось всего два вопроса.

Кто? И зачем?

Глава 14

Кто-то их опередил. Экспедиция опоздала на несколько месяцев.

Дейли сидел в машине на мосту Чейн-Бридж и даже не слушал музыку, которую сам включил. Габаритные огни отражались в мокром асфальте, как лужи крови. Пробка не двигалась. «Дворники» размазывали по лобовому стеклу все новые и новые капли, в черных облаках то и дело вспыхивали молнии.

Наверное, где-то впереди авария.

Давно пора сменить «дворники».

Заднее стекло запотело.

Перед глазами мелькали фотоснимки: сваленные в кучу гробы, вскрытые могилы…

Думать просто не хотелось. Сначала расследование было обыкновенным: сенсация дня, самое большее — недели: сговор военных с учеными. Теперь оно оборачивалось чем-то страшным.

Усилием воли Фрэнк прекратил барабанить пальцами по рулю. Кто? Зачем?

С одной стороны, снимки многое объяснили: и нетвердую походку Киклайтера, который чуть не упал, спускаясь с корабля, и потерянный взгляд Энни, и ее отказ говорить про Копервик, и появление в Хаммерфесте Нила Глисона, и вмешательство Пентагона, и финансирование трестом «Компас». С другой стороны…

С другой стороны, ничего это не объясняло.

Машины все не двигались, где-то вдалеке рыдали полицейские сирены. Фрэнк попытался привести мысли в порядок. Вернее, не мысли, а все те же вопросы: кто вскрыл могилы и зачем?

Копать вечную мерзлоту — все равно что камень долбить, уйдет несколько дней даже с оборудованием. К тому же Копервик расположен так далеко отовсюду, что не сложнее до Марса долететь. Значит, простое гробокопательство исключается. Однако кто-то, причем весьма состоятельный «кто-то», решил, что тела шахтеров того стоят. И единственная причина, по которой понадобились именно эти тела, — вирус, заключенный в мертвых легких.

Но зачем?!

Уж точно не для изучения поверхностных антигенов. О другой научной экспедиции Энни бы знала. Она убила на Копервик столько времени, что ей обязательно сообщили бы или даже пригласили принять участие. В крайнем случае Национальный научный фонд был бы в курсе, не говоря о представителях угледобытчиков и потомках самих шахтеров.

Так что же случилось?

Может, тела выкопала какая-нибудь фармацевтическая компания, решившая приготовить вакцину? Но кому нужна вакцина от вируса, который если и сохранился, то в вечной мерзлоте за Полярным кругом?

Зачем нужен штамм гриппа, которым до сих пор детей пугают?

Ну, это несложно. Если ты не хочешь его изучить или создать вакцину, значит, он нужен тебе как оружие.

И какое оружие! Чрезвычайно заразный вирус, передается воздушно-капельным путем, и мало того…

Сзади раздался нетерпеливый гудок — Фрэнк очнулся и обнаружил, что машина впереди отъехала уже метров на двадцать. Пробка наконец двинулась. Вглядываясь через полупрозрачное от потоков воды лобовое стекло в серую дымку дождя, Фрэнк дал газ. Съехав с моста, он притормозил на светофоре. По мокрой «зебре» захлюпали одуревшие от сырости люди.

Кто? Самый очевидный ответ — военные или какие-нибудь спецслужбы. Но ведь именно они тайно финансировали экспедицию. Значит, им не было известно, что тела уже выкопаны.

Выходит, террористы? Отсюда присутствие Нила Глисона…

Нет, вряд ли. Учитывая, сколько денег нужно, чтобы добраться до Копервика, вероятнее какая-нибудь страна: Иран, Ирак, Ливия. Далеко ходить не надо.

Только тут что-то не то. В чем-то концы с концами не сходятся, но в чем?

Дейли заскочил в ресторанчик в двух кварталах от дома и прикупил рис с бифштексом «аль пасилья». Дома, разложив спутниковые снимки на кофейном столике, включил телевизор и щелкал каналами, пока не нашел матч «Буллетов». Или «Визардов»? По три раза в год названия меняют. Стрикланд не глядя перебросил Уэбберу, того не пропустили, атака захлебнулась… Хорошая, напряженная игра.

Фрэнк выключил телевизор — не то настроение. Все мысли занимали фотографии, не отступало чувство, что он что-то упустил.

Надо поднять старые материалы по экспедиции и гриппу. Сначала перекусить, а потом прослушать пленки с интервью.

Порывшись в ящике стола, он выудил то, что искал, — «грипп/Адэр/интерв/8/март/98», — засунул кассету в магнитофон, принес с кухни банку пива и соус и включил запись:

— Смерть непреднамеренна. Вирус использует клетки носителя для самовоспроизводства и в процессе их убивает. Болезнь — всего лишь побочный эффект. Идеальный вирус не вызвал бы никакого недомогания.

— Почему? Мне казалось, что это смысл его существования.

— (Смех.) Нет, смысл существования вируса тот же, что и человека, — в биологическом смысле, конечно. Вирус существует, чтобы размножаться. Поэтому вирус, который убивает носителя, неэффективен.

Фрэнк покачал головой. Как найти то, что ищешь, если не знаешь, где искать? Он промотал вперед.

— Оспа настолько стабильна, что ее клетку можно положить в конверт, бросить конверт в ящик, и она спокойно проживет там не одну сотню лет. Настоящая беда археологов и антропологов — когда они выкапывают мумии…

— А грипп?

— С гриппом все по-другому.

Дейли выключил магнитофон. От записей никакого толку. Надо поговорить с Энни.

Дом Энни стоял на высоком, около метра, фундаменте. Фрэнк сел на ступеньки крыльца и приготовился к ожиданию. Ждать долго не пришлось — вскоре она вынырнула из-за угла вместе с миниатюрной черноволосой женщиной, обе веселые и нагруженные пакетами с едой. Сейчас на Энни были сандалии, линялая красная футболка и протертые на коленях джинсы. Почему-то у Дейли не возникло сомнений, что джинсы вытерлись в результате долгой носки, а не в погоне за последним писком моды. Заметив Фрэнка, Энни замерла, прекратила смеяться, и по ее лицу пробежала целая гамма выражений. Радость встречи, вырвавшаяся на какую-то долю секунды, превратилась в настороженную улыбку.

— Я принес кое-что показать, — ответил Фрэнк, хлопнув по картонке со снимками.

— Давай, — неуверенно протянула Энни.

Ее подруга стояла в дверях и бесцеремонно слушала. Наконец Энни догадалась их познакомить:

— Фрэнк, это Инду. Моя соседка.

— А Фрэнк? — жеманно поинтересовалась та.

— Он журналист.

Инду криво улыбнулась Фрэнку, бросила на Энни озадаченный взгляд и ушла в дом.

— Что ты хочешь показать?

— Снимки со спутника. Взгляд с высоты птичьего полета — очень интересно.

— Снимки чего?

— Копервика. Двадцать шестое марта, примерно час дня. Ты похожа на черную точку.

— Ты шутишь?

— Я знаю, что вы нашли.

Энни скривилась — если это уловка, то ее явно принимают за полную дуру.

— Да ну?!

— Да.

— И что же мы нашли?

— Дырку от бублика.

— Что?!

— Кто-то успел выкопать шахтеров раньше вас.

Немного подумав, Энни пригласила его в дом.

— Не стоит говорить об этом на улице.

Даже в доме, когда фотографии разложили на столе, прижав углы книгами, она нерешительно молчала.

— Глисон наверняка заставил вас что-то подписать, — понимающе кивнул Фрэнк. — И это уже не важно, если ты еще что-нибудь не скрываешь. — Он щелкнул пальцем по фотографии.

— В общем, да, — призналась Энни. — Я была в ужасе. Наверное, до сих пор не пришла в себя.

— Смотри. — Фрэнк показал на одну из фотографий. — Снимок сделан за несколько месяцев до вашего прибытия. Седьмое сентября. — На фотографии могилы были нетронутыми. — А вот девятое сентября, — добавил он и придвинул к ней третье фото. — Тогда это и произошло.

На снимок они смотрели долго, молча. В земле ямы, гробы свалены в кучу. На снегу, неподалеку от церкви, вертолет.

— Значит, их забрали уже полгода назад, — произнесла наконец Энни.

Фрэнк кивнул.

— Кто? — спросила она.

Дейли развел руками. Ему-то откуда знать?

Зазвонил телефон. Они на него даже не посмотрели. Наконец Инду крикнула сверху, что это мать Энни. Та скривилась и закатила глаза, но подошла, и сразу стало ясно, что с матерью у нее замечательные отношения. Разговор пошел негромкий, доверительный и оживленный.

— Не может быть! — повторяла Энни. — Ни за что не поверю!

Фрэнк подумал, что лучше написать статью сейчас, чем распутывать загадки. Даже без ответов получается великолепный материал для первой полосы. Когда выйдет публикация, тогда и Глисон зашевелится. От одного Фрэнка еще можно спрятаться, но от всей прессы страны…

С другой стороны, если статью опубликовать, то тайна перестанет быть его собственной. Лучше убедиться, пока все возможности не исчерпаны. А уверенность в том, что они исчерпаны, куда-то подевалась. Можно сделать еще многое и многое прояснить. Например: какое оружие получится из «испанки»? Спросить хотя бы того типа, с которым Фрэнк познакомился пару лет назад на конференции по терроризму. Широкое лицо, высокие скулы, черные волосы. Смешное имя…

Энни вышла с трубкой из комнаты и вернулась с футляром для контактных линз. Не прекращая разговаривать, она вынула линзы из глаз и оглянулась на Фрэнка безумным, расфокусированным, близоруким взглядом.

Дейли махнул, напоминая о своем присутствии, Энни улыбнулась.

— Мне пора. Я тебя тоже очень люблю, — сказала она и чмокнула в трубку. Потерев глаза кулаками, она вернулась к столу и близоруко уставилась на снимки.

— Я лучше пойду. Много дел, — сказал Фрэнк и принялся снимать книжки со снимков.

Вдруг Энни ухватила его за рукав:

— Постой-постой.

Фрэнк посмотрел на нее, потом на фотографию у нее в руках.

— Что такое? — наконец спросил он. Она ткнула пальцем в вертолет:

— Посмотри сюда.

— Куда? — не понял Фрэнк. — На вертолет?

— На полоски.

— Где ты нашла полоски?

— На фюзеляже.

— Не вижу никаких полосок, — покачал головой Фрэнк.

— Вот, — ткнула она пальцем в размытое пятно на задней части.

Фрэнк вгляделся.

— Все равно не вижу.

— Это американский флаг.

— Бред!

— А ты прищурься.

Фрэнк прищурился — и хлопнул себя по лбу.

— Американский флаг, — повторила она. — Самый настоящий. Полоски направлены вот так, — добавила Энни, проведя пальцем вдоль фюзеляжа. — Теперь видишь?

Да, она права. Та самая «решетка», на которую Дейли обратил внимание еще в «Паноптиконе», оказалась флагом. Сейчас, после объяснения, не заметить его казалось невозможным — так же, как и увидеть в лупу.

— Вот теперь я совсем запутался, — признался Фрэнк. — Опять концы с концами не сходятся.

— Как ты думаешь, это военный вертолет?

Он пожал плечами.

— Возможно. А может, он просто с корабля, который ходит под американским флагом.

Энни села на стул верхом и зевнула.

— Скажи, — поинтересовался Фрэнк, — если Копервик здесь, то где ваш корабль, «Рекс мунди»?

Энни подумала и ткнула пальцем в пятно на столешнице, в полуметре от фотографии.

— Примерно здесь. Мы добирались на снегоходах, причем очень долго.

Фрэнк еще немного пощурился на пятно, желая убедиться, что оно действительно сливается в американский флаг. Затем собрал книжки, скрутил снимки и запихнул их в картонку. Он решил еще раз съездить в «Паноптикон» и раздобыть снимки корабля.

— Как называется порт?

— Нет там никакого порта, — развела руками Энни, — а названия тем более. Мы просто бросили якорь у берега.

Так, значит, никаких снимков, с облегчением подумал Фрэнк. Счет на кредитке давно ушел в минус, а фонд вряд ли одобрит сделанные траты, не говоря уже о новых расходах.

Энни, зевая, проводила гостя до двери.

— Я встаю в шесть утра, — извинилась она.

— Ну, это легко исправить. — Внезапно ему очень захотелось ее поцеловать. Но когда он к ней наклонился, она отпрыгнула и затараторила: как хорошо, что он тоже все знает и теперь между ними нет дурацких секретов, поэтому, пожалуйста, позвони, если выяснишь что-нибудь новое.

И выставила его за дверь. Как школьница.

Звали его Томас Б. Олень, а смешным его имя было потому, что Б. означало «Бегущий». Он был родом из восточной Монтаны, из племени сиу, и считался экспертом по химическому и бактериологическому оружию. Его офис расположился на седьмом этаже Национального института государственной безопасности.

Фрэнк представился на входе и уселся ждать в элегантно обставленной приемной, листая свежий выпуск «Экономиста».

Он познакомился с Бегущим Оленем на конференции, посвященной терроризму, которую провел военный колледж сухопутных войск. Большая ее часть состояла из выступлений тупых качков из Пентагона и ученых мужей — частных консультантов. На конференцию съехались пижоны из Белого дома, министерства обороны, управления юстиции и прочая шушера. Присутствовали и дама из научных лабораторий ФБР, и кто-то из Академии врачей «скорой помощи». Фрэнка больше заинтересовали не столь лощеные личности, а те, кто первым оказывается на месте несчастья. Он познакомился с начальником арлингтонской пожарной команды, медсестрой из Фэрфакса и измученным постоянными заботами администратором из нью-йоркской службы спасения.

Эти люди редко оказываются на виду и нечасто тешатся оптимизмом. Спасатели, которых вызвали на химическую атаку, скорее всего пострадают от нее больше всех. Да и что они могут? Полевых госпиталей, коек в больницах, даже мест в моргах не так уж и много. Полевые госпитали требуют регулярного обеззараживания, поэтому при большом числе жертв они практически встанут. Кстати, насколько повысится производительность хирургов и прочих врачей, если придется, не снимая, носить защитные костюмы? Проще говоря, газовая атака на один нью-йоркский небоскреб парализует систему здравоохранения всего города на целый час.

Бактериологическая атака на порядок опаснее, потому что ее невозможно заметить сразу. Она проявляется постепенно, а когда количество заболевших превысит эпидемиологический барьер, действовать поздно — остается только хоронить мертвых. Или сжигать. К тому времени, в зависимости от патогена, начнут умирать и сами врачи.

Такую конференцию долго не забудешь.

— Фрэнк? — В дверях появился Бегущий Олень в блистательном костюме от Армани. — Я так и думал, что это вы! Пойдемте.

Они прошли по выстланному ковром коридору, беседуя про «Вашингтон пост» и модный ресторанчик на восточной окраине, где подают лучший крабовый пирог в городе. В кабинете Олень кивнул на кожаный стул и уселся за огромный стол красного дерева. За его спиной окно во всю стену открывало великолепный вид на город.

Бегущий Олень первый перешел к делу:

— Так что случилось?

— Я напал на странную историю, — развел руками Фрэнк. — Хотел задать вам пару вопросов. — Он виртуозно уместил свой рассказ в десять минут, начав с Архангельска и своих приключений в гостинице «Ломоносовская».

Сначала Олень немало повеселился, затем постепенно его лицо становилось все серьезнее и серьезнее.

— Вы уверены, что ФБР об этом известно?

— Да, — кивнул Фрэнк. — И Пентагону тоже.

— Хорошо, тогда кто забрал трупы?

— Не знаю, — ответил Дейли. — Сначала я подумал, что…

— Иракцы?

— Как вы догадались? — изобразил удивление Фрэнк.

— На них подозрение падает в первую очередь. Чуть что — Ирак виноват.

— Вы так не думаете?

— Нет. Зачем им это надо?

— Не знаю, — пожал плечами Дейли. — Смертельно опасный вирус…

— «Смертельно опасный» — понятие относительное, — перебил Олень. — В случае с гриппом к тому же требуется огромная работа, чтобы получилось пригодное оружие. Столько возни…

— Какой возни?

— У разных вирусов различные свойства. Некоторые почти невозможно уничтожить, другие — очень хрупкие. Если требуется сделать бактериологическое оружие из гриппа, то нужен особенно вирулентный штамм, с повышенным показателем смертности. Затем придется вычислить оптимальный метод распыления. Это очень большая работа. На настоящий момент изучен не один десяток вирусов и токсинов, и незачем плавать за Полярный круг.

— Какие именно вирусы?

— Сибирская язва. Ботулин.

Фрэнк чиркнул в блокноте.

— Разве их можно достать?

Олень развел руками:

— Любой сотрудник университетской или коммерческой лаборатории или даже любой человек с бумажкой, что он ученый, может заказать все необходимое по почте. Туляремия, чума, сибирская язва — выбор почти безграничен. Зачем заново изобретать колесо, если нужно бактериологическое оружие? Существует множество общедоступных книг, в которых подробно описывается весь процесс, включая и способы распространения.

— Какие, например? — спросил Фрэнк, лихорадочно заполняя в блокноте страницу за страницей.

— Аэрозольные баллончики. Клещи и блохи. Летучие мыши. Бомбы…

— Летучие мыши?!

— Разумеется! И голуби. Даже дельфины!

— Не может быть!

— По-вашему, я вру? — хмуро посмотрел на него Олень.

— Что же с гриппом? — переспросил Дейли, заерзав на стуле. — Вы говорили…

— Что из него не выйдет нормального оружия? Да, не выйдет.

— Почему?

— По одной простой причине: войну ведут на поле боя. Поэтому нужно что-нибудь быстродействующее, вроде нервно-паралитического газа.

— А если ударить по гражданскому населению?

Олень развернулся в кресле и опустил глаза к раскинувшейся за огромным окном панораме.

— Все равно нужно что-то контролируемое, что можно продемонстрировать, не уничтожив полмира.

— Например?

— Например, сибирская язва. С ней можно многого потребовать.

— Что в ней такого особенного?

— Во-первых, этот вирус страшен — буквально. Люди до смерти боятся сибирской язвы. Во-вторых, ее можно продемонстрировать миру и остановить, что не менее важно.

— И если заразить всего лишь один город…

— Или деревню. Чтобы привлечь внимание, много жертв не надо. А мертвых и закапывать нельзя. Приходится сжигать.

— Почему?

— Потому что она стабильнее булыжника. Вирус не гибнет даже после кипячения.

Фрэнк кивнул.

— А грипп? — все-таки спросил он.

— Пугать им нельзя. Его можно только выпустить. Тогда его подхватят птицы. Первая волна начинается где-нибудь в Пекине, и бац! — он расползся по всему миру. Грипп пандемичен. Поэтому я и говорю, что смертельная опасность — понятие относительное. Например, у вируса Эбола показатели смертности куда выше, чем у «испанки». Но его сложно передать, поэтому людей погибает от Эбола немного. А у гриппа относительно низкие показатели смертности, зато он чрезвычайно контагиозен. С другой стороны, если его слегка изменить…

— Как изменить?

— С помощью генной инженерии. Теоретически его можно объединить с каким-нибудь другим, гораздо более опасным патогеном.

— Например, каким?

— Например… — Олень замолчал, перебирая возможные варианты. — Например, с ядом кобры.

— Что?!

— Человек подхватывает грипп и заодно получает змеиный укус в легкие, как, нравится?

— Господи! — не удержался Фрэнк.

— Да, — кивнул Бегущий Олень, — страшное дело. Но вряд ли те, кто забрал тела, занимаются именно этим.

— Почему?

— Потому что, если бы они хотели скрестить таким образом два патогена, «испанка» им ни к чему, подошел бы первый попавшийся штамм. Но не в этом дело, — продолжал он. — Дело в том, что гриппом болеют все. Это его основное свойство. И его невозможно обуздать. Если «испанку» использовать как оружие, то погибнут миллионы, десятки миллионов людей.

— Вот и я о том! — подхватил Фрэнк. — Именно этого я и боюсь.

— Зачем это может кому-то понадобиться?

— Не знаю, — подумав, признался Дейли.

Олень откинулся в кресле и заложил руки за голову.

— Думаю, тела взяли для исследований. Какая-нибудь маленькая фармацевтическая компания из начинающих, у которых наглости больше, чем мозгов.

— Точно? — переспросил Фрэнк.

— Я так думаю.

— А как же Глисон?

— ФБР всегда во все вмешивается. Экспедиция не окупилась — федералы вылезли посмотреть, в чем дело.

— Возможно, и так, — кивнул Дейли.

— С другой стороны… — протянул Бегущий Олень, — если кто-нибудь хочет отомстить всему миру…

— Например, кто? — нахмурился Фрэнк.

— Да кто угодно, — пожал плечами Олень. — Сиу подойдут?

— Сиу? — повторил Фрэнк, не зная, что и думать.

— В ледоколах мы, конечно, мало разбираемся, — сказал Бегущий Олень, — зато наберется немало таких, которым весь мир осточертел.

Фрэнк только и смог, что удивленно поднять глаза. Наконец на бесстрастном лице Бегущего Оленя появилась улыбка.

— Психов везде хватает.

Глава 15

Вашингтон

Целых шесть дней они торчали на явке. Томми начал скучать по Сюзанне. Ему не хватало секса, без него он совсем извелся. Не помогали ни йога, ни упражнения по релаксации, которые вдалбливают еще во время обучения. Самое идиотское, что нет никакой причины дергаться. Совсем никакой. Прошвырнутся на лодке, и все. Проверка, ничего особенного.

А если мотор не заведется? Или на пристани что-нибудь? Вдруг береговая охрана? Кто отвечает за лодку? Томми. Что будет, если по его вине все пойдет прахом? Лучше не думать. Вот так он и психовал, а когда приходилось перенести проверку — уже в третий раз! — начинал скучать. Неопределенность злила еще больше. Скука истощала последние силы. А Белинда с Воном вечно крутят прогнозы погоды. Тошнит уже от этих зеленых пятен, ползущих в сторону Атлантики.

Первый тест прошел без сучка, без задоринки. Как по маслу. Не подвел даже распылитель, который Томми сам сделал в мастерской. Проще простого: мощный насос плюс рассеиватель для пестицидов. Выглядело это как пушка, работало как часы. На первых прогонах в Лейк-Плэсиде самоделка превзошла даже крутое устройство, которое Соланж заказал у какого-то «аэрозольного инженера», — каких только придурков не бывает! Но Томми надрал ему задницу. Сюзанна тогда хвасталась: «Томми может сделать что угодно!» Сам Соланж лучезарно улыбнулся и похвалил: «Отличная работа».

В общем, первый прогон прошел гладко, но с тех пор им так и не удалось добраться до пристани — то ветер переменится, то дождь пойдет. И снова телевизор и прогнозы погоды… Они настолько осточертели, что впору разреветься, как младенцу.

— Может, хватит? — раздраженно сказала Белинда.

— Что хватит?

— Стучать ногой.

— Теперь и ногой постучать нельзя?! Я должен стучать ногами! — Томми вскочил и отбарабанил ногами простенький танец, закончив его издевательским поклоном. — Это у меня в крови!

Белинда улыбнулась — Томми неизменно будил в ней материнский инстинкт.

— Прекрати, — произнес Вон своим бесстрастным голосом с гнусным британским акцентом. Словно его ничто не колышет. Вечно он так. Притворяется, будто ему не все равно, чтобы подъехать к Белинде. — Мы пытаемся сосредоточиться.

— Извини.

Им-то ничего, им все по хрену. Они работают. Белинда — заместитель директора отдела особых проектов и всегда занята. Одна связь со штабом чего стоит. Каждое сообщение шифруется по три раза, тремя разными алгоритмами, каждый на сто двадцать восемь бит.

Вообще-то Томми не знал, что такое алгоритм и зачем нужно столько бит. Но сто двадцать восемь — это до хрена. Факт.

А Белинда совсем с катушек съехала, пытается контролировать все и сразу. Без мобильника и ноутбука она делает только две вещи: спит и медитирует.

И Вон не лучше. Круглые сутки сидит на кровати и долбит по клавишам. Чем он там занимается? По лицу никогда не поймешь. Томми нравилось у него спрашивать, чтобы послушать акцент.

— Эй, Вон, что делаешь?

— Рассчитываю предполагаемые показатели рассеивания.

Полчаса спустя:

— Эй, Вон…

— Читаю про структуру токсинов.

— Каких?

— Хлебной ржавчины.

Белинда с Воном вечно несут какую-то чушь. Сюзанна однажды сказала, что у них не разговор, а «каша со словами». Ей обычно по барабану, это только Томми вечно кажется, что про него все забыли. Взаперти он чувствовал себя как рыба на берегу. Без мастерской. Без Сюзанны. Без всех, кто остался в штабе. Без разрешения выйти на улицу. Вону с Белиндой все по нулям, они бы и в сортире согласились работать.

Вон — да, чудной тип. Даже на человека не похож. Однажды Сюзанна положила ему руку на плечо, хотела проверить, вдруг он холодный?..

Белинда встала, потянулась и включила очередной прогноз погоды. Диктор все еще распинался про Аляску, но Белинда уже нашла что-то в Интернете.

— Прогноз отличный. В полдень выезжаем.

— Слушаюсь, — ответил Томми.

Время до полудня ушло на отжимания, прыжки, наклоны и серию йоговских упражнений. Совершив стандартный ритуал самопроверки, он обнаружил, что переполнен негативными мыслями! И начал «медитацию синей воды», это упражнение помогало почти всегда. Несмотря на все старания, он все-таки услышал голос Вона: «Смотри, что я нашел!» Наверное, что-то совсем забойное, чтобы такую фразу выдать. Спокойно! Сосредоточиться на синей воде!.. Постепенно голова заполнялась синей водой, синей-синей водой, пока не осталось даже самой завалящей мыслишки. Синяя вода, все синее. Океан синей пустоты.

Уж в чем, в чем, а в лодках Томми с детства разбирался. Здесь главным был он — Белинда с Воном расселись как туристы. Никто не обращал на них внимания. Лодку взяли напрокат на три недели на Вирджиния-Бич. Две недели назад Томми сам сообразил съемные крепления для распылителей и уже погрузил оборудование, спрятанное в холщовых холодильных сумках. Белинда села на виду и принялась намазываться солнцезащитным кремом. «Танцовщица» оторвалась от пристани, и через минуту они уже были на середине Потомака.

Небо затянули облака, на реке почти не было лодок — неудивительно, учитывая будний день, вторник. Операцию назначили на полдень, когда во всех офисах перерыв на обед и люди разбредаются по ресторанам и магазинам.

В небе заходил на посадку самолет. На середине реки, между парком и аэропортом, Томми лег в дрейф. Белинда и Вон достали удочки, а Томми начал распаковывать распылители. Установив их на место, снова завел мотор и рванул вверх по реке, держась набережной.

Там было полно людей. Бегуны, роллеры и велосипедисты, байкеры и туристы, мамаши с колясками. Мимо промчался маленький быстроходный катер, с него помахали ребята в спасательных жилетах. Томми помахал в ответ.

Сколько бы подсчетов ни сделала Белинда, операция от этого сложнее не стала. Имели значение только три фактора: влажность, направление ветра и близость к берегу. Направление струи и мощность распылителя были установлены на фиксированные оптимальные величины. Чем ближе к берегу, тем больше охват. Чем больше охват, тем больше пострадает людей. Сложнее всего с ветром, он должен быть неизменным, либо северо-восточным, либо юго-западным. Иначе все опять отменится.

Лодка двигалась на север по Потомаку. Если ветер подует с северо-востока, то они прижмутся к Вирджиния-Бич и выпустят все на Пентагон. Если ветер с юго-запада, то распылить надо с другой стороны, между памятником Вашингтону и мемориалом Линкольна.

Если повезет, зараза долетит до Белого дома, и президенту придется запасаться носовыми платками. Потеха! Только, будь у него выбор, Томми предпочел бы ветер в другую сторону, чтобы опрыскать Пентагон. В конце концов, подгадить военным всегда приятно.

Жаль только, что это пробный прогон.

На подходе к мосту Томми перешел на корму приготовить распылитель. Белинда перебралась за штурвал, Томми показал Вону, что делать, спустился и все включил.

Без сучка и задоринки! Струю было почти видно — она взвилась в воздух, как высоченная арка, и исчезла, превратившись в радугу.

— Пошло дело! — рявкнул Томми. Белинда рассмеялась.

— Ну и ну, — сказал Вон. Это означало, что он сильно взволнован.

— Дай пять!

Вон поднял руку рядом с лицом, как будто собрался присягнуть на Библии. Когда Томми шлепнул по ней, она подалась назад, вялая, как снулая рыба.

Кретин безмозглый, даже этого не умеет.

Глава 16

Бегать в центре предложила Энни. Фрэнк обычно выбирал улочки потише или даже парк, но широкие пешеходные бульвары для разнообразия очень даже ничего. И разговаривать можно: тротуары ровные, не запыхаешься.

Ему нравилось бегать с Энни. Обычно она вела себя как школьница, которую выставили перед классом; как будто ей неуютно в собственном теле. Сейчас она преобразилась, от неуклюжести не осталось и следа.

Взбежав по ступенькам к мемориалу Линкольна, они остановились перевести дыхание и полюбоваться на город.

— Как у Сера, — сказала Энни.

— Все пестрое.

— Воскресная прогулка…

— …на острове Гранд-Жатт[12].

Люди были повсюду: в автомобилях, на велосипедах и на роликах. Они бегали, гуляли по набережной Потомака, сидели на лужайках. В небе самолет заходил на посадку. По реке сновали моторные лодки. И памятники, повсюду памятники: Вашингтон, Линкольн, Джефферсон, Эйнштейн. Мемориал ветеранов Вьетнама. Капитолий.

На обратном пути они оказались рядом с импровизированным полем для американского футбола, где шла напряженная игра. Плохо поданный мяч сделал несколько диких витков и покатился к улице.

— Эй! Подкинь сюда! — раздались голоса.

Фрэнк не глядя схватил мяч и великолепной дугой послал его на поле. Пролетев примерно сорок метров, он ударился в грудь одному из игроков.

— Ух ты! Давай к нам! — крикнул тот. Дейли покачал головой и побежал дальше.

— Можно сыграть, если хочешь, — сказала Энни.

— Нет, я в это не играю.

— Меня не обманешь. Я бы так мяч не послала.

— Играл когда-то, — пожал плечами Фрэнк.

— Но ты же потрясающе бьешь!

Фрэнк слегка увеличил скорость, и ей пришлось догонять. Энни просто пыталась поддержать разговор, но… лучше его и не начинать. Футбол сразу наводил на мысли об отце и… Жив ли он еще?

Теперь они бежали молча. Энни размышляла, что вдруг нашло на Фрэнка. Наконец она решила просто сменить тему:

— Ну что, ты закончил?

— Что закончил?

— Погоню за Копервиком. Дело зашло в тупик?

— Ни в коем случае! — оскорбленно воскликнул Дейли. — Все только начинается!

— Но что ты собираешься делать?

— Много чего.

— Например?

— Раскручивать зацепки.

— Какие?

Фрэнк посмотрел ей в глаза. Хороший вопрос.

— Не знаю, их много.

Энни рассмеялась, отпрыгнула от мальчишки на велосипеде и повторила вопрос.

— Ты что, Торквемада? — не выдержал Фрэнк.

— Мне просто интересно.

— Ну, например, флаг. Это зацепка.

— Который на вертолете?

— Он самый.

— И как это поможет? — недоуменно спросила она, немного подумав.

— Флаг американский, значит, и корабль скорее всего американский. Вероятно, тела привезли в американский порт.

— И что?

— Должна остаться запись.

— Если их не провезли контрабандой.

— Провезти трупы контрабандой не так-то легко. Особенно если нужна низкая температура.

— А она нужна! — воскликнула Энни таким звонким голосом, что проходившая мимо парочка неодобрительно на нее покосилась. Энни покраснела и начала говорить тише: — Нужен холод, иначе вирус погибнет.

— А когда они добрались в Штаты…

— Им потребовалась лаборатория!

— Какая должна быть лаборатория?

Энни задумалась и сама не заметила, как замедлила бег. Фрэнк с трудом под нее подстроился.

— Если есть холодильная камера… — Энни перешла на шаг. — Можно брать образцы тканей, например из легких, и работать только с ними. Тогда отпадает необходимость в защитном костюме, достаточно стерильной камеры с перчатками. — Тут она нахмурилась.

— Что такое? — спросил Фрэнк. Энни грустно рассмеялась:

— Ты не поверишь, я за них волнуюсь! Знаешь, о чем я думаю? Надеюсь, они понимают, что надо быть очень осторожными даже в холодильной камере: если инструменты нагреются, можно распылить вирус! — Она покачала головой. — Извини, сама не знаю, что говорю.

— Том Бегущий Олень считает, что это фармацевтическая компания.

Энни с сомнением пожала плечами.

Они из последних сил рванули вверх по ступенькам Капитолия и, поднявшись, долго переводили дыхание. Энни хватило сил торжествующе подпрыгнуть, как Роки.

Уже в машине она вернулась к той же теме:

— Так что собираешься делать с флагом?

— Я позвонил в Государственный департамент, — объяснил Фрэнк, свернув на бульвар. — Рассказал, что пишу статью про американцев, которые умирают за границей. Ведь тела как-то перевозят на родину?

— Они норвежцы.

— Наверняка их привезли как американцев.

— Ладно, и что дальше?

— Оказывается, существует миллион правил, регламентов и бумаг. В общем, я перезвонил таможенникам, это они контролируют возвращение трупов в Америку.

— И что?

— Мы походили вокруг да около, а потом я спросил прямо.

— Что спросил?

— Как выяснить, не привозил ли кто-нибудь пять трупов. — Мимо на страшной скорости промелькнула полицейская машина. — Господи! Ты видела?..

Фрэнк повернул на набережную и притормозил на светофоре. Мотор немедленно заглох и завелся только с шестой попытки.

— И что они сказали? — спросила Энни.

— Кто?

— Таможенники.

— О чем?

— О трупах!

— А, да. Посоветовали обзвонить портовые администрации.

— Что, все?!

— Угу. Звонить, пока трупы не найдутся.

— Ясно.

— Послали мне список телефонов.

— И ты собираешься звонить? Всем-всем?

— Ну да, — кивнул Фрэнк. — Спрошу, не привозили ли осенью трупы.

— Господи! Я бы так не смогла. Терпеть не могу звонить незнакомым людям.

— Издержки журналистики, — пожал плечами Дейли.

— Знаю. Кстати, кто говорил, что он не напористый?

— Это я-то? — рассмеялся Фрэнк. — Не преувеличивай, я простой жучила.

На автоответчике его дожидались два сообщения из противоположных миров.

Первое — от Флетчера Гаррисона Коу. Его лонг-айлендский выговор превратил имя Дейли в многосложное слово: «Фрэ-ээн-ннк. Это Флетчер Коу. Вот почему я звоню: мы тут все ждем статью про sin nombre, которую ты обещал. Мне казалось, что она пойдет в этот выпуск. Я понимаю, что ты занят, но меня немного беспокоят новые расходы и… в общем, без какой-либо явной отдачи это поставит нас в неловкое положение. Сам понимаешь. Перезвони, хорошо?»

Господи, теперь придется гнать! Звонить и оправдываться бессмысленно, надо сесть и сделать. Если просидеть полночи и продолжить рано утром, то завтра днем можно закончить.

Он стер запись и прослушал новую.

Дядя Сид и Флетчер Коу говорили так по-разному, что казалось, будто они живут на разных планетах. Во-первых, дядя Сид не посчитал нужным представиться. Этого и не требовалось. Наталкиваясь на автоответчик, он пытался изложить все в одном вопле: «Фрэнки!!! Это ты?! Слушай! У вас с отцом официальная вражда, я понимаю, но ты должен знать, он силен, как жеребец, но это уже второй приступ, Фрэнки, плохо дело, обширный инфаркт, может и не выкарабкаться! Если он пронюхает, что я тебе позвонил, убьет на месте, но я подумал, что ты захочешь его поддержать, слышишь? Господи, уже десять лет прошло! Ты что, и в следующем тысячелетии будешь злиться? В общем, его держат на интенсивной терапии, в больнице Сент-Мэри! — Пауза, шорох бумаги, мощный удар кулака обо что-то твердое. — Черт знает, куда задевалась эта бумажка! В справочную позвони! Больница Сент-Мэри!» — Гудок, сообщение закончилось.

Только этого не хватало. Вовремя, как никогда. Секунду Дейли не сопротивлялся накатившему раздражению. Затем стало стыдно. Эгоист! Такой же эгоист, как и отец.

Фрэнк взял в холодильнике пиво, вернулся в гостиную и разложил ноутбук.

О семье он думал редко. Даже совсем не думал. Семья — это часть детства, а детство закончилось очень давно.

Компьютер загрузился. Дейли отставил пиво и открыл материалы по вирусу sin nombre.

Что там сказал Сид? «Я подумал, что ты захочешь его поддержать». Как он нас поддержал.

«Нас» — это Фрэнка с матерью. Мама, королева выпускного бала, самая хорошенькая выпускница, которую знала школа Кервика.

Надо же было ей выйти за отца! Брак, состоявшийся в отцовы «лучшие годы», быстро поблек. После двух «заездов» в больницы и четырех операций на ноге «Большой Фрэнк» вернулся домой в Кервик с замашками ветерана проигранной войны.

Жена вернулась с ним.

Вскоре родился Фрэнки. И все. Будущее внезапно закончилось — и мечты отца рассыпались в прах. «Сдался, — мстительно подумал Фрэнк. — Испугался настоящей жизни и сдался. Господи! И это в двадцать лет!»

Его никогда не было дома. Он пропадал на работе — его взяли на заводскую котельную — или с приятелями в пивной «У Райана», или волочился за очередной официанткой.

Помимо прочего, это означало, что мама растила Фрэнки одна. Они жили в маленькой развалюхе в бедном районе. Перед каждым домиком расстилался микроскопический газон (а то и бетонная площадка), за исключением дома Дейли и еще парочки — у них были садики. Своим мама очень гордилась. В детстве Фрэнку даже нравилось там возиться.

Правда, времени на это почти не оставалось. Фрэнк работал с самого детства: разгребал снег, стриг газоны, бегал по мелким поручениям соседей. Став постарше, устроился в магазин упаковывать покупки и раскладывать товары по полкам, два дня в неделю, по выходным. В летние каникулы он подрабатывал на заводе и каждую пятницу приносил маме чек. Даже отцу пришлось согласиться, что «Фрэнки окупает расходы на себя».

Так и было, хотя, надо признать, этому способствовала хорошая наследственность. По крайней мере со стороны матери. От нее Фрэнк получил любовь к книгам и почти фотографическую память, поэтому немудрено, что всегда был образцовым учеником. Тетки кривя душой повторяли, что он «копия Зигрид». От матери Фрэнку достались яркие зеленые глаза, острые скулы и улыбка — ее плутовская улыбка с озорным огоньком в глазах, которая сразу вызывала симпатию даже у незнакомых.

Остальное Фрэнк унаследовал от отца — и сухощавую, жилистую фигуру, и копну каштановых волос, и рост под два метра.

Дейли был первым первокурсником, которого взяли в команду американского футбола старшей школы Кервика; ко второму году обучения он сделался восходящей звездой. Играл он все лучше и лучше. Вскоре на игры зачастил отец с приятелями — рассаживались на задних рядах, передавали туда-сюда бутылки и ревели школьный гимн. Отец гордился вовсю, особенно когда Фрэнк забросил мяч, пролетевший по воздуху почти шестьдесят метров, и установил новый рекорд Пенсильвании, а заодно и выиграл матч. Всем было ясно, что в колледже Фрэнку светит блестящее будущее. И вдруг он бросил играть.

Фрэнк откинулся в кресле и уставился на монитор. Наступила ночь, а он не написал ни слова. Комнату освещал свет автомобильных фар, падавший из окна на полоток, переползавший на стену и тонущий в ковре.

Да, бросить футбол — это было сильно.

Впрочем, Фрэнк особо не жалел. Главное — удалось разбить отцу сердце.

Это случилось, когда мама подцепила простуду, которая перешла в пневмонию. Однажды, вернувшись из школы, Фрэнк нашел ее на полу — она упала в обморок. Ему было всего пятнадцать. Он дотащил ее до машины, отыскал ключи и на полной скорости примчался в больницу, откуда его отправили обратно, за страховкой.

Когда он приехал со страховкой, его опять отправили домой — за зубной щеткой, ночной рубашкой и халатом.

Привезя их в больницу, Фрэнк позвонил отцу в пивную, только чтобы бармен, по обыкновению, соврал: «Извини, Фрэнки, я его уже давно не видел. Постараюсь передать. Скажи матери, чтобы держалась».

Ночь он провел в неудобном кресле в приемном покое. Над головой плохо настроенный телевизор с хрипом плевался музыкой и дурными шутками. Маму держали в отделении интенсивной терапии, врачи ходили озабоченные. «Она очень больна, сынок. Как нам связаться с твоим отцом?»

А Фрэнк все думал, что она поправится, ведь от пневмонии никто не умирает, правда? Никто. За исключением тех, кто уже умер.

У постели матери в ожидании теток он провел три дня. Когда они приехали, стало еще хуже. Тетки только и знали, что зудеть про отца и строить планы, как с ним поквитаться, когда мама поправится.

Мама не поправилась.

Отец пришел на поминки[13]. «Дела были», — буркнул он, разжевывая мятную конфету. Фрэнк бросился на него, но дядя Сид оттащил.

— Никогда не поднимай руку на отца, — сказал он.

Больше Фрэнк не ходил на тренировки. Школьные тренеры звонили по два раза в неделю, а Фрэнк вежливо отвечал, что играть не будет.

— Что с тобой, сынок? Травма?

— Нет, все в порядке.

— Тогда я не понимаю…

— Просто я больше не хочу играть. У меня… много других дел.

— Каких еще «других»?

— Учеба. Работа.

— Парень, ты шутишь?

— Нет.

— Тогда тебе надо к психиатру, и чем скорее, тем лучше. Я еще позвоню.

Старший тренер повадился в гости, но и он ничего не добился. Кервик лидировал три к одному. В конце концов до всех постепенно дошло, что Фрэнк им в общем-то не нужен. И без него команда была отличная.

Однако все это мелочи. Главное — разбить отцу сердце, поквитаться за то, что он так рано махнул на себя рукой и свел маму в могилу.

Футбол стал для Фрэнка лучшей частью жизни, в нем воплотились все его мечты и надежды.

Они ни разу об этом не говорили, хотя Фрэнк понимал, что отцу страшно этого хочется. После смерти матери они вообще практически не разговаривали. «Не видел лопату для снега?», «Помоешь машину?»

К последнему классу Фрэнк решил уехать из Кервика как можно дальше. По иронии судьбы это удалось благодаря профсоюзной стипендии для детей котельщиков.

Калифорнийский университет оказался идеальным вариантом. Там прошло четыре безмятежных года на факультете свободных искусств, где он усердно занимался журналистикой. Именно в Беркли Дейли увлекся биологией и даже решил было позаниматься на медицинском факультете, но детство на грани нищеты дало о себе знать — медицина обернулась бы огромными долгами. Поэтому, получив в восемьдесят девятом году диплом, он вернулся на восточное побережье и принялся искать работу.

Работа нашлась в Нью-Йорке — русско-английскому изданию «Альянс» требовался англо-говорящий редактор. Вскоре вышла первая серия статей про Брайтон-Бич — «маленькую Одессу» — в «Вилидж войс» и «Бостон глоуб мэгэзин». К девяносто второму году Фрэнк завоевал несколько премий за тематические статьи и журналистское расследование. Материал про банду русских эмигрантов, нефтяных контрабандистов, привлек внимание «Вашингтон пост», Фрэнка взяли в штат. Успешная работа в разделе криминальной хроники завершилась повышением в экзотический раздел — национальной безопасности. Там все тоже шло хорошо, у Дейли уже появилась внушительная сеть информаторов, когда его внезапно опять повысили, прикрепив тему президентских выборов. Этому повышению Фрэнк не радовался. Он не любил работать с политикой. Нудная тема: сплетни, утечки информации и расстановка сил — больше ничего.

В Фонд Джонсона он сбежал от дальнейшего повышения в Белый дом, освещать жизнь первой семьи государства «из первых же рук». В ужасе от такой перспективы Фрэнк подал заявку на освещение «чужого и незнакомого» мира вирусов.

Так можно передохнуть от «Пост» и не сдать позиции. А пока, работая над интересной темой, спокойно подумать, кто он на самом деле такой и чего хочет от будущего.

Сейчас, глядя на ползущий по потолку свет автомобильных фар, Фрэнк именно об этом и думал: кто он, собственно, такой? Неужели он действительно способен… как там сказал дядя Сид?.. злиться и в следующем тысячелетии? А что? Возможно. Очень на то похоже.

С другой стороны, может, и правда пора…

Он потянулся к телефону и набрал код Кервика.

Раздался гудок, затем женский голос: «…код междугородной связи изменился. Новый код…»

Господи, сколько времени прошло! Даже код детства изменился.

Глава 17

Приготовив себе с утра кофе, он уселся читать свежий «Пост» и разгонять головную боль.

Над sin nombre Фрэнк работал до трех часов ночи и до сих пор не закончил. Плохо. Вторая пятница месяца — крайний срок сдачи статей. Опять же, если сегодня не обзвонить порты, придется ждать до понедельника.

На мгновение захотелось позвонить в фонд и рассказать слезную историю про то, как несчастный отец лежит в больнице…

Нет. До этого он еще не опустился. Лучше сесть работать до полудня… нет, пока не закончит. Потом и порты обзвонить успеется.

В два часа статья помчалась к Дженнифер Хартвиг в рюкзаке затянутой в спандекс курьерши, которая больше всего походила на персонаж дешевого постапокалиптического боевика. Туда же отправились униженные мольбы по возмещению расходов.

Кто бы мог подумать, что фея-крестная окажется чучелом на велосипеде!

Из «Вкуса Таиланда» доставили еду, которую Фрэнк съел прямо из картонки.

Обзванивать порты оказалось занятием нудным и, вероятнее всего, бессмысленным. Но других зацепок не было. Поэтому он добросовестно взялся за дело, хотя уже через десяток звонков буквально выл и лез на стену.

Скорость, с которой удавалось добиться ответа, целиком и полностью зависела от умственных способностей взявшего трубку секретаря. Иногда на все уходило несколько минут. Иногда за десять минут только удавалось прорваться через паутину автоответчиков, которые без всякой жалости предлагали один ненужный вариант за другим.

Как выяснилось, большинства служащих «нет на месте», или они «на другой линии», вышли «пообедать» и так далее. К четырем часам все-таки удалось дозвониться до девятнадцати портов и одиннадцать исключить из списка. Все они либо в девяносто седьмом году не получали останки погибших, либо получали до сентября. Еще несколько десятков портов ждали проверки.

Фрэнк встал и потянулся. Потребуется уйма времени.

Но ему повезло.

Тренькнул телефон — из бостонского порта перезвонила «обедавшая» женщина по имени Филлис («не надо церемоний, просто Филлис») и сообщила, что за прошлый год в их порт восемь раз привозили тела погибших, причем пять из них одновременно.

Фрэнк рухнул в кресло, стукнув кофейной чашкой об стол.

— Вы уверены?

— Разумеется! Я бы не ошиблась! Это так необычно!

— Что?

— Во-первых, их количество. Во-вторых, их привезли на корабле, а обычно погибших доставляют самолетом. Несчастный случай на море.

— Вы не знаете название корабля?

— «Хрустальный дракон». Красивое, правда?

Фрэнк принялся рассыпаться в благодарностях, но «просто Филлис» и слушать его не стала:

— Это моя работа, данные общедоступны. Дайте номер вашего факса, я вышлю все остальное.

Пять минут спустя из агрегата выползли восемь страничек с именами и свидетельствами о смерти, подписанными корабельным врачом, неким Питером Гидраем. Причина смерти — утопление.

Здесь же едва различимое под орнаментом из разнообразных печатей письмо из американского посольства в Рейкьявике про «несчастный случай на море» с обращением к таможне «обойтись без излишних формальностей». В бумаге значилось, что по прибытии в Бостон тела должны поступить в распоряжение Дж. С. Белла — владельца похоронного бюро города Сагус в Массачусетсе.

Поскольку смерть произошла на море, именно Беллу вменялось в обязанность препроводить усопших в последний путь.

Следующая бумажка, удостоверяющая, что все вышеуказанное произведено, с кривой подписью организатора похорон и инициалами таможенного чиновника. Фрэнку еще в Государственном департаменте разъяснили, что это более-менее стандартная процедура. Наверное, у Дж. С. Белла какая-нибудь договоренность с портом, поэтому тела поступают к нему.

Список погибших был в алфавитном порядке:

Леонард Бергман, 22 года

Артуро Гарсия, 26 лет

Кристофер Йейтс, 27 лет

Томас О’Рейли, 39 лет

Росс Д. Стивенс, 52 года.

Ни одного знакомого имени. Зато странно, что все из одного города: Лейк-Плэсид, штат Нью-Йорк.

Не может такого быть. Хотя, конечно… Может, это победители лотереи среди добровольцев-пожарников или…

Нет, вряд ли. Такое совпадение маловероятно. Согласно снимку со спутника, трупы шахтеров извлекли из могил девятого сентября девяносто седьмого года. На свидетельствах о смерти стояло двенадцатое сентября, в Бостон тела перевезли четыре дня спустя.

Что делать? Ответ очевиден: не нервничать.

Фрэнк набрал номер похоронного бюро Белла.

Энни сказала, что тела, проведшие восемьдесят лет в земле, сильно видоизменились, высохли.

— То есть стали мумиями?

— Нет, — ответила она. — Представь, что бывает с едой в морозилке. Мясо понемногу видоизменяется, потому что теряет влагу. Примерно через месяц даже кубики льда становятся вдвое меньше.

Это хорошо. Впалые глаза, выступающие ребра и провалившийся рот так просто не замаскируешь. Тем более тела потеряли примерно половину изначального веса. В похоронном бюро этого не могли не заметить.

На третьем звонке к телефону подошла женщина и, узнав, что Дейли — репортер, с ходу заявила, что «ничего нового нет».

— Что, извините? — удивленно переспросил Фрэнк.

— Вы ведь из раздела некрологов?

— Нет, я не пишу некрологи. Я… Я из «Пост».

— Из «Вашингтон пост»?!

— Ну да.

— Ох, простите, обычно нам звонят из местных газет, подождите секундочку!

«Секундочка» продлилась почти шесть минут. За это время Дейли включил телефон на громкую связь.

— Говорит Малкольм Белл, — раздался наконец мужской голос.

Фрэнк бросился к телефону.

— Алло! Да, это Фрэнк Дейли, «Вашингтон пост».

— Чем я могу вам помочь, мистер Дейли?

— Фрэнк, — поправил Фрэнк. — Я работаю над статьей, затрагивающей несчастный случай, который произошел довольно давно… Несколько человек утонуло, и, кажется, их останки передали вам.

— Да?

Фрэнк задумался, не зная, как лучше выразиться.

— Как я уже сказал, они утонули.

— Понятно.

— Несчастный случай. По крайней мере так мне сообщили. На море. На корабле «Хрустальный дракон», это…

— Я помню этот корабль, мистер Дейли. Что вас интересует?

— Я бы хотел спросить — я понимаю, что это звучит слегка странно, — погибшие… Скажем по-другому, не было ли ничего необычного во внешнем облике трупов?

Наступила долгая пауза.

— Извините, мистер Дейли, здесь замешаны частные интересы. К сожалению, мы не в том положении, чтобы обсуждать «внешность» погибших, тем более с прессой. Тема очень щекотливая и…

— Да, я понимаю, но…

— Если вас не затруднит объяснить, что конкретно вас интересует, я постараюсь помочь. Вы сказали, что пишете статью?

— Да. — Фрэнк уже понял, что они поменялись ролями. Из Белла ничего не вытянуть.

— И работаете в «Пост»?

— Да, но…

— Странно, почему вдруг «Пост» заинтересовалась несчастным случаем, который произошел так давно и к тому же так далеко. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Конечно. — Фрэнка охватило неприятное чувство, что сейчас его начнут допрашивать. — В общем, извините, что я вас побеспокоил.

— Ничего страшного, какое беспокойство! Если вы дадите ваш телефон, я…

Фрэнк пощелкал по клавише телефона.

— Вы не подождете секундочку? — спросил он. — Посмотрим, кто это… — Переключив телефон в режим ожидания, он досчитал до десяти и снова подключил Белла. — Извините, неотложное дело. Давайте я завтра вам перезвоню?

— Да, разумеется. Дейли, правильно?

Уже на середине разговора Фрэнку стало как-то не по себе. Неуютно. Очень.

Сам виноват. Вечно ему не терпится! Нет чтобы сесть, спокойно продумать план действий… надо каждый раз кидаться головой в омут! Необходим план. Всегда необходим план. Иначе вместо того чтобы получать информацию, будешь разбалтывать лишнее. Иногда совершенно не тем людям — вот как сейчас.

Можно бы и догадаться. Если кто-то везет в Штаты пять мертвых норвежцев и пытается выдать их за американцев, то похоронное бюро они возьмут в долю, если, конечно, не полные идиоты. А на это можно не рассчитывать. Любопытство мистера Белла достойно самого Дейли. «Дейли, правильно?»

Ругая себя на чем свет стоит, Фрэнк запустил ноутбук и вошел в «Нексис», что, кстати, надо было сделать прежде, чем хвататься за телефон. Пять погибших на море американцев — это достойно газетной статьи.

хрустальный дракон утонули пять

Через десять секунд после запроса загрузилась страничка с двадцатью семью ссылками. Фрэнк начал внимательно их просматривать. Первую заметку напечатали в «Бостон глоуб» шестнадцатого сентября. Последнюю — в «Олбани таймс юнион» пятого марта. Первый заголовок гласил:

ОКЕАН ЗАБРАЛ ПЯТЕРЫХ

Ниже капитан «Хрустального дракона» рассказывал, как корабль плыл через океан, когда одного из членов команды смыло в море. Четыре других бросились ему на помощь, но вскоре их лодка перевернулась. Несмотря на то что на всех пятерых были спасательные жилеты, они захлебнулись и утонули. Благодаря вертолету тела удалось поднять на борт.

В последнем абзаце сообщалось, что «Хрустальный дракон» — «миссионерский корабль», принадлежащий «Храму Света», «новой религии», которая обосновалась в Лейк-Плэсиде. Их обаятельный вождь, Люк Соланж, недавно открыл два новых «центра гармонии» в Биг-Суре и Кабосаи-Лукасе. Так как погибшие члены команды состояли в «Храме Света», сам Люк Соланж пообещал позаботиться о похоронах.

Фрэнку очень захотелось почитать и другие статьи, но увы, «Нексис» — штука дорогая, а он пользуется ею незаконно, да к тому же из дома, да еще и из бессрочного отпуска. Он как можно скорее просмотрел статьи, сохранил их, вышел из сети и все распечатал.

Пока принтер трудился, Дейли позвонил в больницу Сент-Мэри. Отца все еще держали в отделении интенсивной терапии.

— Можно с ним поговорить?

— Нет! — злобно рявкнула сестра. — Нельзя! Он очень болен! Он на искусственной вентиляции!

— Понятно.

— Вы его родственник?

— Сын. Передайте, что я звонил.

— Передать, что вы звонили?! И все? — По ее тону было прекрасно понятно, что она думает о такой сыновней заботе. — Просто передать, что сын звонил!

— Да. Передайте, что я еду.

Глава 18

Мэдисон, штат Висконсин

Эндрю шел по Беском-Хилл, наслаждаясь первым солнцем. Хотя для шортов было еще холодновато, на лужайках тут и там под солнцем раскинулись девушки, бледные на фоне молодой яркой травы и пронзительно синего неба.

Как и все студенты, Эндрю подрабатывал. В основном деньги шли на оплату занятий и книги. Несколько знакомых девушек, отличных студенток, между прочим, танцевали по топлесс-барам. Другие изображали клоунов на детских праздниках. Один парень целое лето был шофером — водил лимузин. Вот это круто!

Эндрю работал в университете. Университет по возможности шел навстречу интересам студентов (в тех редких случаях, когда они были очевидны) и помогал в трудоустройстве. Но чаще всего студенты-библиотекари направлялись в книгохранилище, искусствоведы — продавать билеты студенческого театра, а аграрии — официантами в легендарное университетское кафе-мороженое.

Эндрю, студент технического факультета, работал при университетском парогенераторе. Он добавлял амертрол — состав, защищающий трубы от образования налета, — в подающий насос котлоагрегата и рисовал чертежи, чтобы облегчить подводку труб, когда будут менять устаревшее оборудование. Как и многие большие учреждения, включая больницы и военные базы, университет отапливался паром, который требует меньших затрат.

Эндрю шел к котельной по Западному студенческому городку. По тротуарам сновало столько студентов, что быстро идти не удавалось, но торопиться все равно было некуда.

Если босс застукает, как он добавляет в питательный насос что-нибудь, кроме амертрола, семь шкур с него спустит. И если кто-нибудь серьезно заболеет, вдруг его можно вычислить?

Эндрю задумался. Нет. Нельзя. В том-то и вся прелесть.

Все равно волнение не проходило. Потому что надо справиться, сделать все, как велено. Соланж на него рассчитывает — так сказала женщина из отдела особых проектов. Она появилась две недели назад и, не представившись, протянула плейер:

— Послушай.

И в голове раздался голос Соланжа: «Эндрю, это Белинда, ты должен сделать то, что она скажет». Эндрю слышал его голос сотни раз — по радио, по телевизору, на мотивационных кассетах. Его не спутать. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди: Соланж назвал его по имени, Соланж обращается к нему как другу!.. «Помоги нам в тайной войне. На карту поставлено все, и ты единственный, кто может справиться. Не подведи меня, Эндрю. Не подведи, друг».

Эндрю-то был уверен, что его существование в «Храме Света» никто не замечает, тем более сам Соланж. Он, разумеется, исправно платил взносы и подписывался на всю литературу. Посещал семинары и лечил чакры в центре гармонии в Биг-Суре. Но он ни разу не был в Лейк-Плэсиде и даже не встречал никого оттуда. До сих пор.

А Белинда знала о нем все, даже то, что он сам раньше не знал: «Соланж сказал, что вы были братьями в прошлой жизни. Неужели правда, Эндрю? Ты тоже это чувствовал?»

Конечно, да.

Он миновал футбольное поле и поднялся по ступенькам. В гардеробе переоделся в красный комбинезон с большим карманом, куда легко поместился термос. Внешне термос самый заурядный. Никто и внимания не обратит.

Парогенератор — устройство простое и распространенное, но даже многие инженеры не знают принципа его действия. Почти все уверены, что он нужен лишь для отопления в холодное время года. На самом деле паром, нагретым до четырехсот градусов, не только отапливают, но летом с его помощью те же самые помещения вентилируются. Он же — источник горячей воды в кранах. Система его отнюдь не закрытая: лишний пар выбрасывается на улицу через вентиляционные отверстия по всему студенческому городку.

— Эй, Дрю, как дела? — рявкнул появившийся в дверном проеме Стив Белински и направился к своему шкафчику.

— Не жалуюсь. Отличная погода.

— Красота! Собираюсь на рыбалку.

— Хорошего клева!

— Да кому он нужен? Ты представь только: озеро, выпивка!.. Очень мне нужна эта рыба!

— И тебе не жалко бросать меня одного во чреве зверя?

— Да, хреново тебе, — безжалостно присвистнул Белински. — Пока!

Эндрю запер свой шкафчик на четырехзначный код, заглянул в канцелярию за ведомостью технического контроля и сразу пошел к подающему насосу — там ему полагалось поддерживать уровень амертрола.

Вместе с амертролом он вылил в воду содержимое термоса. Потребовалось несколько секунд, никто не заметил. Во всем здании находилось пять человек.

«Соланж сказал, что вы были братьями в прошлой жизни. Неужели правда, Эндрю? Ты тоже это чувствовал?»

Разумеется, да. И сейчас чувствует.

Глава 19

Всю неделю Фрэнк провалялся с простудой, как и Энни.

Это была мерзкая, до гнусавости сопливая разновидность гриппа с ломотой в спине, которая будто и не думала кончаться. Дейли целых три дня лежал под одеялом и только теперь начал приходить в себя. В газетах писали, что такое повсюду: десяток школ закрыли, Кей-стрит почти пустует, а в конгрессе проблемы с кворумом.

Хотя сезон гриппа давно закончился, не только в Вашингтоне, но и в Лос-Анджелесе творилось то же самое. Там вспышку обозвали «чумой Беверли-Хиллз» — сильнее всего ударило именно по богатым районам. Фрэнк видел репортаж по телевизору. Репортер сидел в каком-то ресторане — единственный посетитель, окруженный пустыми столиками. Под конец он заказал куриной лапши и подмигнул в камеру. Экий молодец, подумал Фрэнк и высморкался, наверное, в тысячный раз.

Он потряс головой и взялся за статьи из «Нексиса». В нескольких повторялось одно и то же: либо сообщение «Ассошиэйтед пресс», либо пересказ статьи из «Бостон глоуб».

Дейли перечитал ее еще раз и не нашел ничего нового. Написано все на удивление умиротворяюще. Ни рассказов очевидцев, ни описания шторма.

Только сухой отчет капитана.

Еще более странным (с точки зрения Фрэнка — немыслимым) было то, что в местных газетах сообщения об этом вообще отсутствовали. «Лейк-Плэсид сэнтинел», в котором, по логике вещей, статья должна была появиться на первой странице, напечатал несколько строк в колонке «мировые новости», как будто про наводнение где-нибудь в Бангладеше.

Исключением оказался только «Райнбек таймс джорнал», где вышла серия статей некоего Эрика Овербека про терзания Гарри и Марты Бергман, родителей одного из погибших.

РОДИТЕЛЕЙ НЕ ПУСТИЛИ НА ПОХОРОНЫ

РОДИТЕЛИ УТОНУВШЕГО НАНИМАЮТ ДЕТЕКТИВА

ОСКОРБЛЕННЫЕ РОДИТЕЛИ ПОДАЛИ В СУД

КУЛЬТ НЕ ВОЗВРАЩАЕТ ОСТАНКИ

Судя по этим статьям, Бергманы пришли в ярость от халатного отношения к смерти их сына. «Все верят им на слово! Но я этого делать не желаю! — возмущался Гарри Бергман. — И не собираюсь молчать!» Рядом с заметкой — фотография погибшего сына, красивого молодого человека, который бросил последний курс университета штата Нью-Йорк и вступил в «Храм Света». Бергманы наняли частного детектива, а также адвоката и принялись давить на окружного прокурора, чтобы тот повнимательнее присмотрелся к новомодному «Храму».

Видимо, с Бергманами стоит поговорить.

Дейли взялся за последнюю статью.

НЕОПОЗНАННОЕ ТЕЛО, ВОЗМОЖНО, СВЯЗАНО С ПРОПАВШИМИ В РАЙНБЕКЕ

Не исключено, что неопознанный труп женщины, найденный в предгорьях Адирондака, принадлежит Марте Бергман, приблизительно полгода назад пропавшей без вести вместе со своим мужем.

Полиция подтвердила, что найденное тело подходит и по возрасту, и по весу.

Власти округа, однако, предостерегают: на данной степени разложения опознание невозможно, несмотря на то что основные приметы совпадают с медицинскими данными по Марте Бергман.

— Без рук и головы тело практически невозможно опознать, — объясняет Мэрилин Саваресе, представитель полиции округа. — Нельзя снять отпечатки пальцев, нельзя проверить стоматологическую карту. Мы пытаемся сравнить ДНК погибшей с образцами из дома Бергманов, но это займет не одну неделю.

Миссис Бергман и ее муж Гарольд исчезли в ноябре при загадочных обстоятельствах. В их доме не обнаружили никаких следов борьбы. Полицейское расследование зашло в тупик.

Перед исчезновением Бергманы были сильно расстроены гибелью сына, приверженца «Храма Света».

Фрэнк задумчиво хмыкнул. Получился очень странный звук, напоминающий одновременно «Эврика!» и испуганный возглас.

Он снова пожалел, что взялся за дело нахрапом. Нужно воспитывать терпение. Вспомнился недавний телефонный разговор: «Дейли, правильно?».

Дейли, Дейли. Телефончик не желаете? Адресочек? Или сразу застрелиться?

Снова вырвался этот неопределенный звук, уже громче: Мммнн.

Забавный звук, похоже на «му-у». Только очень безрадостное «му-у».

Фрэнк окончательно понял, что произошло, хотя доказательств не прибавилось. «Храм Света» зачем-то привез трупы с Копервика и замаскировал их под жертвы несчастного случая на море. Шахтеров провезли как членов команды, которые в это время прятались на корабле. Или были уже мертвы. Возможно, их вообще не было на борту. Появляется господин Белл…

Все бы ничего, но тут возникли Бергманы и принялись настаивать на расследовании. «Все верят им на слово! Но я этого делать не желаю!» Гарри Бергмана не удовлетворило свидетельство о смерти, он требовал вскрытия.

И похоже, почти нашел поддержку в офисе окружного прокурора — вот только внезапно исчез.

Фрэнк пролистал распечатки «Райнбек таймс джорнал». Как там зовут журналиста? Овербек. Единственный человек, который написал больше одной статьи.

Дейли обратился в справочную и нашел Э. Овербека по ту сторону Гудзона, в городке Порт-Ивен.

На третьем гудке трубку взяла маленькая девочка:

— Алё?

— Мне нужен Эрик.

— Сейчас! Ой! А кто это?

— Фрэнк Дейли.

Трубка грохнулась об стол, теперь голос звучал в отдалении:

— Папа! Папа!!! Телефон!

Разговор было слышно не очень хорошо, наконец девочка сказала:

— Не знаю, сам его спроси.

— Алло?

— Эрик Овербек?

— Да?

— Это Фрэнк Дейли, я работаю в «Пост». (Так куда внушительнее, чем «я в бессрочном отпуске».)

— Слушаю, чем я могу помочь?

Да, удивительная вещь — статус.

— Пока не знаю, — ответил Фрэнк. — Я работаю над темой, которая связана с некоторыми из ваших статей. Хотел задать вам пару вопросов.

— Насчет электростанции? — с восторгом воскликнул Овербек.

— Не совсем. Насчет Бергманов.

— А-а… — Овербеку явно расхотелось, чтобы его упомянули в «Вашингтон пост». — Послушайте, я был бы рад помочь, но очень занят.

— У меня всего два-три вопроса.

— Извините, совсем нет времени.

— Но…

— Не пытайтесь меня переубедить, — отрезал Овербек. — Не надо мне этого, ясно? Я теперь работаю в газете, у которой всего две тысячи подписчиков. Если «Храм» подаст в суд…

— «Храм» угрожал подать на вас в суд?

— Не имеет значения.

— Они…

— Мне пора, — сказал Овербек. И повесил трубку.

Фрэнк попытался перезвонить, но было занято, все время занято — Овербек явно положил трубку рядом с аппаратом.

Дейли пошел на кухню, вытащил из холодильника бутылку темного «Модело», позвонил Энни и пересказал ей все, что сделал, узнал и додумал.

— Значит, это убийство, — заключила она.

— Да, — подтвердил Фрэнк, — никаких сомнений. — Долгое молчание. — Хочешь, я приеду?

Энни ответила не сразу.

— Нет, не сегодня, — отказалась она. — Мне все еще нехорошо. Лучше завтра.

Они опять помолчали.

— Что дальше? — наконец спросила она.

Фрэнк пожал плечами. Рассмеялся, когда сообразил, что Энни этого не видела.

— Надо сделать пару звонков. Тамошнему окружному прокурору и одному частному детективу, который работал на Бергманов. Крамер, Мартин Крамер. К тому же… у меня отец болен, так что…

— Господи!

— Съезжу, навещу его.

* * *

Назавтра он стоял в приемной больницы Сент-Мэри и отчаянно пытался обратить на себя внимание, чье угодно, хоть охранника. Санитары метались туда-сюда, как ошалелые. Наконец дежурная сестра закончила долгий телефонный разговор и подняла недовольный взгляд:

— Я могу вам помочь?

— Надеюсь, — ответил Фрэнк так дружелюбно, что та сразу растаяла, и объяснил, что его отец в отделении интенсивной терапии, а сам он только приехал из Вашингтона. Сестра куда-то позвонила, кивнула и повела его по длинному коридору.

Больничный коридор напомнил о матери…

В комнате ожидания сидели двое — блондинка лет пятидесяти в розовом спортивном костюме и усталый старик в рабочем комбинезоне. Когда вошел Фрэнк, оба вздрогнули, встревоженно подняли глаза и через секунду с облегчением их отвели.

В этой же комнате ожидания он сидел четырнадцать лет назад, когда умирала мама.

Атмосфера царила прежняя. Воздух был пропитан страхом и надеждой, телевизор под потолком изрыгал жестяной смех. Фрэнк сел, и все трое невидящим взглядом уставились в экран.

Вскоре вошла сестра:

— Кто к мистеру Дейли?

Фрэнк и женщина в розовом вскочили, удивленно посмотрели друг на друга и обернулись к сестре.

— Сейчас подойдет доктор, — сказала та и похлопала блондинку по плечу. — Аритмия стабилизировалась. Он у вас молодец.

Блондинка схватила Фрэнка за руку и сжала так, что стало больно.

— Я Дафни, его жена.

— Понятно, — смешался Дейли. — Я Фрэнки.

Она на секунду нахмурилась и наконец спросила:

— У тебя все в порядке?

Фрэнк не понял, что она имела в виду: его осунувшийся после гриппа вид или что-то еще.

— Да, все в порядке. Только что переболел гриппом.

Блондинка кивнула.

Говорить было не о чем, и оба с облегчением встретили врача, который сообщил, что «Фрэнсис, похоже, поправляется, хотя и очень болен». Он силен как бык, и надежда есть.

Посетителей пускали по одному. Фрэнк хотел пропустить Дафни вперед, но она и слышать не захотела.

— Вы давно не виделись. Иди первый. — Она взяла со столика потрепанный журнал. — Это, конечно, не мое дело, — добавила Дафни, — но, по-моему, вам пора пообщаться.

Оставалось лишь согласиться.

Отец лежал на спине, опутанный трубками, глядя в потолок впалыми глазами, и тяжело, сипло дышал.

Господи.

Фрэнк подтащил к кровати стул для гостей и сел. Шли минуты. Глаза отца были открыты, хотя сказать наверняка, в сознании ли он, Фрэнк бы не решился. Вдруг голова отца повернулась, и стеклянный взгляд уставился на Фрэнка.

— Привет, — сказал Фрэнк. Отец моргнул.

Они сидели долго. Отец явно уже не мог говорить, а Фрэнк не знал, что сказать. Потом он взял отца за руку — ладонь оказалась на удивление грубой. Хотя удивляться не стоило — проработай столько лет на заводе… Фрэнк слегка сжал руку в своих и внезапно произнес за обоих:

— Прости. Прости, что все вышло так… плохо.

Отец снова моргнул. Вдруг его рука сжалась, и он притянул сына к себе. Голова дрогнула, а уголки губ скривились в слабой улыбке — что теперь поделаешь!

На мгновение Фрэнку показалось, что у отца на глаза навернулись слезы, но тут до него дошло, что плачет он сам.

Сердце судорожно всколыхнулось в груди, и к горлу подступил острый, режущий комок.

Старик отвел глаза, и все стало как прежде. Они долго сидели молча, держась за руки. Перед глазами Фрэнка мелькало детство: мама, завод, школа, магазин, сад, футбольное поле… Господи!

Отец дернулся, хрипло вздохнул и умер.

Дафни пригласила погостить: «Твоя комната ничуть не изменилась, Фрэнк меня в нее не пускал». Дейли отказался, объяснив, что заплатил за гостиницу вперед. Зато поминок, которые превратились в посиделки для неунывающих скорбящих, избежать не удалось. Приехав в место, которое он до сих пор в мыслях называл домом, Дейли с огорчением обнаружил, что садик запущен, розы не подрезаны, а клумбы пустуют. Блудный сын рассеянным взглядом скользнул по проекционному телевизору и кожаному дивану.

Друзья отца позвали на кухню выпить.

— Тащи сюда стул, Фрэнки!

— Надеюсь, не ты платишь за гроб? Ты хоть когда-нибудь такой видел?!

— Я сначала подумал, что тут королевские похороны!

— Дай молодому Фрэнку пивка — смотри, какой он бледный!

— Со всеми причиндалами, красного дерева! — воскликнул кто-то. — Твой отец был бы в восторге!

— Фрэнки, сядь, не маячь. Видел его там? Лежит себе, с понтом, прям как Джон Гувер!

Дядя Сид:

— По-моему, его подменили! Он никогда так хорошо не выглядел!

— Точно! Когда ты видел на его лице румянец?

— Никогда, — согласился Фрэнк.

— А бритым ты его видел?

Так все и продолжалось. Женщины в гостиной тихо переговаривались, а из кухни доносились звон бокалов, ругань, анекдоты и взрывы хохота.

Фрэнк просидел до десяти вечера и за это время узнал об отце больше, чем за всю прошлую жизнь. Впервые, пообщавшись с его друзьями, он начал понимать, как отца можно было любить. И прощать.

На следующий день он поехал с рыдающей Дафни на кладбище Холи-Кросс. Священник произнес несколько слов, Фрэнк бросил горсть земли на крышку гроба. Настала пора возвращаться.

— Ты должен взглянуть на его вещи! — всхлипнула Дафни. — Может, захочешь что-то забрать себе?

Проще было подчиниться, чем спорить, и Фрэнк проводил ее обратно.

— Все в спальне, — сказала она. — Их не так уж много. Фрэнк не слишком интересовался вещами.

Фрэнк вошел в спальню, где на кровати аккуратной стопкой была сложена одежда. Пара мятых спортивных костюмов, полдюжины широких брюк на проволочных вешалках, две коробки с рубашками, недавно из химчистки, темно-синий пиджак. Фрэнк, стесняясь сам себя, примерил пиджак и удивился — он оказался маловат в плечах. Дейли всю жизнь считал отца крупнее себя. Детская иллюзия.

Положив пиджак на кровать, он начал открывать ящики комода. Ничего интересного. Белье, носки и пара рубашек. На комоде — старые часы рядом с потрепанным бумажником.

Чувствуя себя настоящим вором, Фрэнк заглянул в бумажник. Двенадцать долларов, водительские права, «Виза», страховка, профсоюзный билет. В глубине, подальше от глаз Дафни, фотография мамы Фрэнка.

Дейли переложил снимок в свой бумажник и в последний раз осмотрелся.

— Мне пора возвращаться — работа, — объяснил он.

— Конечно, но…

— Звони, если что-нибудь понадобится.

— Неужели ты ничего не возьмешь?

— Нет, — покачал головой Фрэнк и направился к двери. — Отдай вещи в фонд помощи бездомным.

— Но альбомы, альбомы-то возьми! — вдруг воскликнула Дафни. — Нельзя же их просто выкинуть!

— Какие альбомы?

Дафни вылетела из комнаты и мгновение спустя вернулась со стопкой из трех пухлых альбомов для фотографий, обтянутых бордовым кожзаменителем с потертым золотым тиснением. Фрэнк удивленно открыл верхний.

На первой странице была его первая подписанная статья — о евреях, которые обращают в свою веру эмигрантов на Брайтон-Бич. Дальше пошли его статьи для «Вилидж войс» и даже первая публикация в «Пост». Эта статья, вырезанная ножницами и аккуратно приклеенная скотчем, занимала целую страницу. Справа — от руки написанная дата: 16 июля 1992 года.

Фрэнк едва не лишился дара речи. В трех альбомах скопилась, наверное, не одна сотня статей, возможно, даже все им написанное.

— Как?.. — выдавил он.

— Он подписывался, — объяснила Дафни. — Всегда на все подписывался.

Фрэнк уже звонил Энни в день похорон, поэтому она знала про отца.

— Как ты?

— Ничего. Хорошо, что поехал. А ты как?

— Вроде выздоравливаю. На работу уже хожу. Есть новости?

— Я просматривал статьи про так называемых утонувших и нашел кое-что интересное.

— Что?

— Во-первых, все пять некрологов одинаковые. Как будто их один и тот же человек написал. Скорее всего так оно и было. С семьями еще интереснее — я наконец-то их обзвонил.

— Что они говорят?

— Сестра О’Рейли, Мейган, состоит в «Храме Света». Мистер и миссис Гарсия тоже.

— Правда?!

— Да, только про них я узнал позже, от окружного прокурора.

— Ясно.

— Они реагировали очень интересно. То есть враждебно. Мои вопросы им не нравились. Нет, они не думают, что на «Хрустальном драконе» произошло что-то необычное. Нет, им и в голову не приходило, что Артуро может быть жив! «Как, значит, вас зовут? Какой у вас телефонный номер? Кто ваш начальник?..» Оказывается, я оскорбил их религиозные чувства! Представляешь? Вот ты на их месте как бы реагировала на мой звонок?

— Не так, конечно, — согласилась Энни. — А что остальные?

— Я поговорил с дочерью Росса Стивенса — он, кстати, не мальчишка, ему пятьдесят два года — и матерью Криса Йейтса. Тут все наоборот.

— Наоборот?

— Они не стали со мной разговаривать. Совсем.

— Потому что слишком тяжело?

— Нет, потому что смертельно испуганы.

Энни промолчала.

— Возможно, я и поспешил с выводами, — продолжил Фрэнк, — но ведь единственные родители, которые посмели жаловаться, настаивать на расследовании — Бергманы, — исчезли. По словам окружного прокурора, бесследно, если не считать… Недавно нашли…

— Тело, да? — подсказала Энни.

Они немного помолчали.

— Я хочу туда съездить, — наконец произнес Фрэнк.

— Может, не стоит?

— Нет, я поеду.

— Фрэнк? — спросила Энни после долгой тишины. — Что это за «Храм»? Кто они, Фрэнк?

Дейли задумался, слушая ее далекое дыхание.

— Не знаю. Может, безобидные ребята. Но мне так не кажется.

Глава 20

Он свернул с магистрали Нью-Джерси на нью-йоркскую скоростную, пересек мост через Гудзон и, очутившись в Покипси, снизил скорость в поисках ресторана «У Ферначчи». Нашел, припарковался у входа и остался в машине. Было тридцать пять минут седьмого, а с Мартином Крамером он договорился на семь.

Вместо того чтобы ждать в ресторане, Дейли открыл «Пост» и погрузился в чтение.

Двадцать минут спустя подъехал черный сверкающий «ягуар»-кабриолет с приборной панелью из орехового капа. Сиденья, вероятнее всего, обиты кожей китайских заключенных.

Из машины вышел ее хозяин и вопросительно посмотрел на Фрэнка:

— Это вы Дейли?

— Да.

— Марти Крамер. Рад познакомиться.

Ресторан оказался на удивление неплохим. В нем было прохладно, лилась тихая музыка. Метрдотель проводил их к столику.

— Ничего машина, — сказал Фрэнк, кивнув в сторону входа.

— Не жалуюсь, — пожал плечами Крамер.

Это был невысокий тощий человек с орлиным носом, гнилыми зубами, блестящими черными глазами и торчащим черным ежиком.

— Эй, Марио! — крикнул он. — Как бы нам винца выпить?

Официант с улыбкой принес карту вин и рассказал про фирменные блюда.

За следующий час они проглотили по паре напитков, два карпаччо, нечто похожее на батон, вымоченный в оливковом масле, и главные блюда: оссо-буко по-милански для Крамера и тортеллини для Фрэнка.

Крамер оказался интересным собеседником, хорошим слушателем и осторожным информатором. Через час болтовни Фрэнк обнаружил, что не выяснил про Бергманов ничего нового.

— Вы мне так ничего и не рассказали, — заметил он.

— А что вы хотите узнать? — улыбнулся Крамер.

— Во-первых, — начал Фрэнк, разливая «монтепульсиано», — убиты ли они. Как вы думаете?

— Послушайте, с этим небольшая проблема. Если я окажусь в вашей статье, то растеряю клиентов. Видели мою визитку? Что там написано?

— Что вы частный детектив.

— Вот именно, частный.

— Не волнуйтесь, я не буду вас упоминать.

Крамер усмехнулся.

— Я вас не обманываю.

— Неужели? — уставился на него Крамер.

— Можете не сомневаться.

— Ну хорошо. Попробуем. Что вас интересует?

— Все, что вы можете рассказать о Бергманах.

Детектив задумался:

— Это парочка ненормальных.

Фрэнк рассмеялся:

— Что вы имеете в виду?

— Сами подумайте, что, собственно, случилось? Мальчишка сбежал за бродячим цирком! Ах-ах-ах! С ума сойти!

— Да, но они же наняли вас после его смерти?

— Нет, — поджал губы Крамер. — Они обратились ко мне через полгода после того, как их сыночек вступил в «Храм Света», два года назад.

— Зачем?

— Решили его похитить. Слова они, конечно, употребляли другие, но имели в виду именно это. Представляете, нашли где-то гипнотизера, чтобы прочистить ему мозги!

— И что?

— Я немного разнюхал, — пожал плечами детектив. — Позадавал вопросы. Парнишка был в порядке, доволен жизнью. Ну я и отказался от этой затеи.

— А когда он утонул, они снова вас наняли?

На лице Крамера промелькнуло странное выражение.

— Я никак не пойму, зачем вам все это надо? Сюжет, прямо скажем, не мирового масштаба. Чего вы хотите?

— Правды.

Крамер усмехнулся:

— Забавно. Вы что, полицейский репортер?

— Нет, — признался Фрэнк.

— Тогда кто?

— Я работаю над одной медицинской темой. Пытаюсь выяснить, погибли ли на самом деле люди с того корабля…

— «Хрустального дракона»?

— Да. Меня интересует, утонули они или нет. Допускаю, что нет. А если я не прав, то, вероятно, их убили.

Крамер задумался и сделал большой глоток вина.

— На чем мы остановились? — спросил он.

— Вы рассказывали, как дважды работали на Бергманов. Сначала когда их сын вступил в «Храм Света»…

— И когда он утонул. Совесть взыграла.

Лицо Фрэнка, видимо, приняло такое выражение, что детектив поторопился объяснить:

— Мне стало их жаль. Я чувствовал себя немного виноватым. Думал, не зря ли раньше отказался. В общем, дело-то было несложное. Я поговорил кое с кем из корабельной команды…

— Они согласились разговаривать?

— А что такого? По-моему, им было нечего скрывать.

Видимо, Фрэнк снова не смог скрыть сомнение, потому что Крамер сказал:

— Слушайте, я вам правду говорю. Бергманы зациклились на «Храме Света». С ними было невозможно нормально разговаривать. У них, видите ли, «религиозные убеждения», а их сыну, понятное дело, «мозги в культе промыли»! Вы понимаете?

— Не совсем.

— Они были фанатиками, — объяснил Крамер. — И параноиками. Я не удивлюсь, если Бергманы мины под ковром искали. Телефон у них якобы прослушивали, и за домом кто-то следил. Они даже пистолет купили! Хранили в прихожей.

— Какой пистолет? — спросил Дейли.

— Не знаю. Какая-то полицейская пукалка.

— Ну и что? — нахмурился Фрэнк.

— Подумайте, что им было надо? Они искали виновных. Им был нужен козел отпущения. Без него приходится себя винить, понимаете?

— Вы считаете, что «Храм Света» тут ни при чем?

— Не знаю, — пожал плечами Крамер, — может, они бы и наскребли на уголовное дело. Кого-нибудь всегда можно засудить. Думаете, куда деваются пропавшие без вести? Спросите их родственников! Оказывается, они «тайные заключенные»! Самолет упал? Несчастный случай? Еще чего! Кто-то виноват. Близкие всегда чего-нибудь хотят: денег, мести — чего угодно. В этом смысл их жизни. Тут уже заканчивается расследование и начинается совсем другая история.

— По-вашему, именно это и произошло с Бергманами?

— Уверен.

— А как же труп, который нашла полиция?

— Что, в Адирондаке?

Фрэнк кивнул.

— Еще неизвестно, она ли это, — пожал плечами детектив.

— Конечно. Но если она?

Крамер нахмурился:

— Не знаю, возможно, вы и правы. Может, «Храм» и замешан. Правда, улик нет…

— А если это все-таки не «Храм»?

— Скажем так: окружному прокурору следует потщательнее искать мистера Бергмана.

Об этом Фрэнк раньше не думал.

— Неужели?

— У Бергманов были серьезные проблемы, — доверительно приглушил голос Крамер.

— Какие?

— Не имевшие никакого отношения к сыну, — ответил детектив. — Это, конечно, не мое дело, но незадолго до исчезновения Бергман перевел кучу денег на Каймановы острова.

— Вот уж понятия не имел, — произнес Фрэнк.

— Вы с Таттлом говорили?

— С тем типом из прокуратуры в Лейк-Плэсиде?

— Да.

— Только по телефону.

— Можете у него спросить. Хотя он вряд ли расколется. Это их основная зацепка.

Фрэнк немного подумал над словами Крамера и решил сменить курс:

— А эксгумация была?

— Нет, — покачал головой детектив. — Они ее почти добились, но «Храм» выиграл апелляцию. У него все бумажки были в ажуре, с печатями, подписями, заверенные у нотариуса. Завещание. Парень хотел, чтобы его похоронили на территории «Храма», и не желал, чтобы его останки «оскверняли».

Появился официант со счетом. Фрэнк протянул ему свою «Визу», гадая, не прикрыли ли ее в банке.

— Послушайте, с кем из команды корабля вы говорили?

— С «Хрустального дракона»?

— Да, я тоже хотел бы с ними поговорить.

Крамер поджал губы.

— Это несложно. Дайте номер вашего факса, я перешлю, что у меня есть.

— Как там, в Лейк-Плэсиде? — спросил Дейли, дав номер.

— Ухоженное местечко, — покачал головой Крамер. — На широкую ногу живут. Деньжата у них явно водятся. Вождь чокнутый, но кому какое дело?

Они расстались на стоянке. Крамер поблагодарил за обед, пообещал связаться, если «что появится на горизонте», прыгнул в «ягуар», махнул рукой, с ревом разогнался и был таков.

Фрэнк проводил его взглядом, сел в свой «сааб» и задумался. Возможно, Крамер и не врал, но Дейли с первого момента встречи не покидало ощущение, что тот играет хорошо продуманную роль. Чтобы Фрэнк выкинул все из головы. Зачем, интересно? Большинство частных детективов не боятся славы. Чем чаще про них пишут в газетах, тем больше у них клиентов.

Выехав со стоянки, Фрэнк пожалел, что разболтал о своем расследовании, а в особенности — о подозрениях насчет утонувших.

В нескольких кварталах от ресторана он пожалел еще сильнее. У супермаркета стоял «ягуар», а Крамер тараторил что-то в трубку телефона-автомата.

Глава 21

Дайтона-Бич, Флорида

Джин Обердорфер был на пенсии, как и большинство жителей Пайн-Крик. Во Флориду он переехал полгода назад, торжественно поклявшись, что ноги его больше не будет на треклятом севере.

Пайн-Крик, построенный вокруг поля для гольфа, мало чем отличался от прочих флоридских поселков. Однако кое-чем все-таки отличался, и с этим был согласен любой гольфист, дошедший до восьмой лунки.

Рядом с полосками — переходом через нечто очень похожее на асфальтовую дорогу — торчал знак «БЕРЕГИСЬ САМОЛЕТА».

Во Флориде, как и везде, застройщики предпочитали незанятые участки, чтобы не тратиться на снос. Поэтому они много лет не обращали на Пайн-Крик никакого внимания, считая аэродром времен Второй мировой войны лишней заботой. Зачем тратить деньги на уничтожение посадочных полос, если в достатке незастроенной земли?

Там, где остальные видели помеху, застройщик Пайн-Крик увидел великолепную возможность. Благодаря ему Пайн-Крик сделался излюбленной гаванью для владельцев частных самолетов, таких как Джон Траволта и Джин Обердорфер.

Главный ангар и взлетные полосы были такими же, как на аэродромах, где Обердорфер держал свою «Сессну» раньше. Благодаря тому, что у каждого дома в Пайн-Крик стоял ангар, к которому вела отдельная рулежная дорожка, взлететь здесь было не сложнее, чем завести машину. На то, чтобы оказаться в небе, требовалось пять минут.

Обердорфера, которому для выполнения задачи требовался частный самолет и личный ангар, это вполне устраивало.

Как обычно, он поднялся в полшестого, сделал зарядку, помедитировал и к семи отправился на поле для гольфа. Он любил гольф, хотя играл, по правде сказать, довольно посредственно. Сегодня — особенно плохо. Ни в одном прогнозе дождя не обещали, но на горизонте начали собираться тучи. Не к добру.

С другой стороны, если дождь немного подождет, то метеорологические условия идеальные. Ветер с востока, двадцать пять градусов, высокая влажность. Хотя все это не важно. Можно вылететь и завтра, и послезавтра. Главное, чтобы погода не подкачала…

Все-таки с такими мыслями особо не поиграешь. Драйвы как магнитом притягивались к песчаным бункерам, про путы лучше вообще не вспоминать.

— Ах, чтоб тебя! — не сдержался Обердорфер, когда мячик на четырнадцатой лунке в очередной раз закатился в раф[14]. — Можно я переиграю последний удар?

— Тебе не последний удар, тебе игру переигрывать надо, — заявил Джонсон под всеобщий хохот.

К полудню они вернулись в клуб и пообедали — за его счет, чтобы не проходил восемнадцатую лунку с отставанием в девять очков. К двум Обердорфер вернулся домой. Погода держалась, барометр стоял на месте, ветер не переменился. Час спустя он был в ангаре.

Снарядить самолет в частном ангаре — раз плюнуть. Оборудование для распыления достаточно примитивно — это шланг, закрепленный под крыльями, с двадцатью выпускными отверстиями. Все, что понадобилось, оказалось в наличии в местном магазине.

Сам фильтр был довольно большой, но все-таки уместился сзади, на пассажирском сиденье. Раньше его использовали для распыления инсектицидов. Откуда он в штабе — непонятно, да и все равно. Зато с воздушным компрессором. Заряди его водой, введи необходимые ингредиенты, в воздухе нажми на кнопку — и за самолетом потянется густой, но едва заметный шлейф.

Обердорфер решил дождаться полпятого вечера. В Пайн-Крик, как и на большинстве маленьких аэродромов, никто не контролировал взлеты и посадки. Для местного полета можно было даже не регистрироваться. Многие, и в особенности владельцы старых самолетов, часто взлетали просто так, выкинуть в воздухе несколько штучек и перевернуться «бочкой», просто чтобы не потерять форму. Сейчас небо было пустым, и никого на взлетной полосе (бывали к ней и очереди, но только по выходным).

Обердорфер погрузил фильтр на заднее сиденье, набросил сверху куртку, отступил на пару шагов и полюбовался трудом рук своих. Даже вблизи шланг с выпускными отверстиями под крыльями было почти не видно.

На крыше ангара вяло дергался рукавный флюгер. Сверху было прекрасно видно, что Флорида почти полностью застроена. Ближе к Орландо несколько ферм радовали глаз яркой зеленью. Куда ни глянь, везде простирались поселки, городки и торговые центры. Тем лучше. Чем больше народу, тем лучше.

Пайн-Крик находился всего в десяти километрах от моря, и через пять минут Обердорфер уже пролетал сгрудившиеся на побережье отели и дома. Он решил распылить состав по прямой — об остальном позаботится ветер.

Промахнуться невозможно.

Прямо под самолетом по белесому пляжу ползли машины, их было даже больше, чем отдыхающих. Полпланеты залито асфальтом, а этим идиотам обязательно надо разъезжать по пляжу!

Гады.

Обердорфер снизился и включил воздушный компрессор. Пошла волна!.. Самолет несся над пляжем, компрессор ревел, за крыльями клубился густой туман.

Глава 22

Окружной прокурор Кэл Таттл — немолодой человек с рыхлым лицом — не отличался разговорчивостью. Фрэнк спросил, кто нашел труп.

— Собака туристов.

Удивлен ли он находке? Таттл склонил голову набок.

— Обезглавленная женщина с отрезанными руками? — Секундная пауза. — Не особенно.

Сразу ли он связал труп с делом Бергманов?

— Нет.

Почему?

— Недостаточно материала, — объяснил прокурор и прищелкнул языком. — Тест на ДНК за пару минут не делается. Будут результаты — посмотрим.

Не может ли он назвать имена туристов?

— Боюсь, это им не очень понравится. Их собаку зовут Таз.

— Спасибо. Дело не закрыто?

— Разумеется, нет.

— Еще бы вы его закрыли, вас газетчики живьем съедят, — потерял терпение Фрэнк.

Таттл улыбнулся, явно довольный, что вывел посетителя из себя.

— Мне говорили, что в смерти жены подозревают Бергмана, — произнес Фрэнк, глядя прокурору в глаза. — Это правда?

— Впервые слышу.

Фрэнк нахмурился. Судя по всему, Таттл сказал правду. Или он великолепный актер.

— Наверное, мой информатор ошибся.

— Да, скорее всего.

— А что с «Храмом»? — внезапно сменил тему Фрэнк.

— Что вас интересует?

— Сам не знаю. Какие они там?

— Не высовываются, — пожал плечами Таттл. — Их здесь редко увидишь.

Дейли вздохнул. Он промучился так целый час, за который, наверное, разговорил бы даже статую, но Таттл оказался слишком крепким орешком. Поэтому Фрэнк сунул ручку в карман и спросил, как проехать к «Храму Света».

Нацарапав на клочке бумаги карту, Таттл предупредил:

— Может, вас и не пустят.

— Почему?

— Нелюдимые они.

Его и правда не пустили дальше корпуса для посетителей.

Корпус стоял за пределами главной территории — двухэтажная коробка, обшитая пластиком. Через двести метров дорога упиралась в запертые кованые ворота с каменной караулкой. Пришлось взяться за дверной молоток.

Появилась улыбчивая девушка и пригласила внутрь. Дейли показал ей журналистское удостоверение и сказал:

— Я хотел посмотреть, как там, на вашей территории, но ворота закрыты.

Та принялась рассыпаться в извинениях — ворота закрыты всегда, внутрь пускают только по предварительной договоренности.

— А как мне договориться?

— К сожалению, придется согласовать все письменно, — ответила она.

— Неужели нельзя по телефону?

— Увы, нет.

— А с ним можно связаться? — кивнул Фрэнк в сторону постера на стене. Мужчина, на вид чуть старше тридцати, улыбался в камеру с вершины горы.

— Это Соланж, — улыбнулась девушка. — Боюсь, он вас не примет. Позвоните в наш пресс-центр, только не сегодня, там сейчас никого нет. Все на демонстрации в Буффало.

— Но я…

— У нас есть сайт в Интернете, можно написать туда. — Она протянула брошюрку, напечатанную на грубой серой бумаге. — Здесь все указано — и электронный адрес, и обычный.

Фрэнк поблагодарил.

— Если хотите осмотреться, милости просим. В корпусе для посетителей два зала: вдохновляющий и информационный. И лавочка. Поторопитесь, мы через полчаса закрываемся, — добавила девушка извиняющимся тоном.

Фрэнк согласился поспешить.

Он вошел во вдохновляющий зал, пропахший ладаном и парафином. Противоположную стену занимала огромная черно-белая фотография. По пустынному морскому пляжу, там, куда едва дотягивается прибой, шел к лучистому небу человек — Соланж. Над его головой среди чаек реял призыв: «ИДИ ЗА МНОЙ. ИДИ К СВЕТУ».

Только теперь, подойдя к фотографии, Дейли обратил внимание на тихую музыку. Детский хор исполнял что-то на странном языке — то ли румынском, то ли болгарском; от мелодии по спине побежали мурашки. Воздух дрожал, наэлектризованный чистыми голосами. Ничего себе акустика!

Вдоль стен, затянутых мягкой серой тканью, висели снимки поменьше, размером с обычный постер, тоже убранные в рамки и искусно освещенные. Паутина в утренней росе. Сосновый лес, пронизанный солнечными лучами. Дети, держась за руки, идут к закату.

Общее у снимков было одно — свет, великолепно схваченный свет. Фрэнк шел от одной фотографии к другой в водопаде музыки. Ему было… хорошо. Настроение и в самом деле сильно поднялось.

У нескольких снимков — где был запечатлен Соланж — имелось аудиосопровождение. Дейли надел наушники и нажал на кнопку.

Соланж стоял на колосящемся поле, с солнцем над головой — как будто с ореолом. Налитые желтые колосья, казалось, искрились светом. Когда Фрэнк нажал кнопку, они заколыхались, будто на ветру. Он вгляделся — рисунок остался неподвижным, мерцало освещение за снимком. Эффект усиливала запись — ветер, шуршащий на бескрайнем поле. Вскоре ветер донес голос:

И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.

Фрэнк подошел к следующим наушникам. Теперь Соланж сидел у костра под переливающимся звездами небом. В ушах затрещал огонь — снимок ожил, как и на предыдущей фотографии. Полился голос:

И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью…

Опять Книга Бытия. Дейли прошел по залу и убедился, что снимки следуют мифу о сотворении мира. Банальщина.

Фрэнк нырнул в «лавочку» и огляделся. В ней торговали витаминами, пищевыми добавками, мылом, ароматическими маслами и свечками. Целую стену занимал стенд с «вдохновляющими» книжками и кассетами. Играла приятная музыка — «Канон» Пахельбеля, узнал Дейли. За прилавком та самая девушка, которая открыла Фрэнку дверь, заворачивала что-то для дамы средних лет.

— Хотите что-нибудь купить? — спросила она Фрэнка. — Мы скоро закрываемся, прямо через… — она посмотрела на часы, — ой, уже через две минуты!

Он отказался и поспешил в информационный зал. Времени хватило только на то, чтобы осмотреться. Стены были увешаны картами, графиками и аудиостендами с наушниками. В центре, на столе под огромной надписью «ПОТЕПЛЕНИЕ», стоял большой глобус с воткнутым в него градусником. С потолка, как бомба, свисал «счетчик населения». Он пронзительно тикал, а цифры на нем мелькали так быстро, что их невозможно было различить. На одной стене — огромная фотография сгоревшего леса в Бразилии. На противоположной — лес пней на многие-многие километры.

— Все, мы закрылись, — дружелюбно сообщила появившаяся в дверях девушка. — Если желаете, приходите завтра, мы открываемся в девять.

Она сунула ему пакет с бесплатными пробниками — «Попробуйте гель для душа с манго и лавандой, он просто потрясающий!» — и проводила его к выходу. По пути Фрэнк прихватил пару брошюр.

Он рассчитывал сразу вернуться в Вашингтон, но, выехав на магистраль Джерси, начал клевать носом. Когда гудок грузовика вернул его к реальности, Фрэнк решил поискать мотель.

Мотель нашелся почти сразу, на выезде из Черри-Хилл. Из вестибюля в бар вела дверь, обвешанная многообещающими афишами:

ВИННИ И ЕЕ Г-ГНОМИКИ! ТОЛЬКО В «ЛИКИ-ТИКИ»!

Комната в ржавых тонах — стены, покрывало на кровати, даже занавески были оранжевыми, — стена рядом с кроватью пробита кулаком… В таких местах стоит подпереть дверь стулом. Фрэнк так и сделал, а потом принял душ.

Гель с манго и лавандой и впрямь оказался отличным.

Взбодрившись, Дейли запустил ноутбук и на свежую память набил несколько заметок про Крамера, Таттла и полчаса в корпусе для посетителей. Перечитав написанное, он только теперь сообразил, что поездка не принесла никакой пользы.

Если верить Крамеру, то вся история и яйца выеденного не стоит. А почему, собственно, не верить Крамеру? Он в курсе всего. Он знал Бергманов, возился с их проблемами, даже поговорил с людьми с корабля. И он утверждает, что дело — пшик, а его клиенты еще более чокнутые, чем приверженцы «Храма Света».

С другой стороны… Таттл искренне удивился, когда Фрэнк спросил про Гарри Бергмана. Как он там сказал? «Впервые слышу». С сарказмом. Но если верить Крамеру, то это — главная линия расследования.

Ключевые слова «если верить Крамеру». Верить ли? Фрэнк задумался. Зачем тому врать? Ответ пришел сам — машина.

Все вернулось на круги своя: дешевый мотель, куча расходов и никакого сюжета. С тем же успехом можно было остаться в «Ломоносовской».

Фрэнк склонился над компьютером и внес в файл «Храм Света» адреса, телефоны и факсы. Что-нибудь еще достойное внимания? Ничего. Если не считать явно немалого капитала. «Миссионерский» корабль. Вертолет. Даже свой «штаб».

Откуда взялась такая прорва денег? Гель для душа отличный, но сколько на нем можно наварить? На каждом углу им вроде не торгуют.

Интересно, какой у них сайт?.. Воткнув провод в телефонную розетку, кибер-ищейка Фрэнк Дейли принялся за дело.

Страница загружалась почти полминуты — снимок Земли из космоса. Облака над привычной «голубой планетой» стараниями художника сложились в жутковатый стилизованный рисунок — вздыбленная лошадь с дикими глазами. Под ней разными цветами мигало: «ХРАМ СВЕТА». Под надписью несколько маленьких картинок. Дейли кликнул на первую — Соланж на пляже; эта самая фотография занимала всю стену вдохновляющего зала.

Ничего особенного. Глава «Храма», Люк Соланж — «аватара вооруженного энвайроментализма». Главная цель — «восстановить гармонию между Матерью Землей и Человечеством». Нередко выступает с лекциями в «центрах гармонии» в Биг-Суре, Таосе, Кабо-сан-Лукасе и других «точках духовной конвергенции». Множество ссылок на тексты лекций и информацию о «центрах гармонии».

Остальные ссылки — «Энвайрогеддон», «Расшифровка откровений Иоанна Богослова» — последние работы Соланжа. Фрэнк просмотрел — сухой научный язык, рассуждения о нумерологии, Каббале и прочей мистике. Следующая страница — «Драконьи рассказы». На экране медленно появился профиль большого корабля в высоких волнах, Дейли кликнул — «ошибка 404, страница не найдена».

«Книга Дней» — фотографии улыбающихся людей за работой, на отдыхе, в кругу своих. Формы заявок на косметику «Эко-Вита» — ароматерапия и пищевые добавки — и на литературу. Наконец, ссылки на другие сайты и «Письмо от Люка» — приглашение присоединиться к «Храму Света» в войне за спасение планеты.

Посмотрев на часы, Фрэнк отключился. Было пол-одиннадцатого, а он хотел еще позвонить Энни.

— Привет! — радостно воскликнула она. — Ты откуда?

— Я в Джерси, в оранжевом номере. Как будто в тыкве сижу.

Энни рассмеялась, пошутила про Золушку и спросила:

— Как все прошло?

Он рассказал про Крамера, корпус для посетителей и сайт.

— Зайди на него, если хочешь. Довольно любопытно.

— Посмотрю, — обещала Энни. — Или спать лягу.

Еще пару минут они болтали ни о чем, а потом Фрэнк остался наедине с выбором: либо спать, либо идти глазеть на «г-гномиков».

Телефон зазвонил далеко за полночь.

— Что?!

— Фрэнк, это Энни!

— Привет, — пробормотал он и включил свет.

— Просыпайся!

— Я проснулся, — ответил Фрэнк, скользя мутным взглядом по комнате. — Я просто спал. А теперь проснулся. — Он помолчал. — Почему я проснулся?

— Тебе нужно ехать домой.

— Хорошо. Поеду. Утром приеду. То есть днем.

— Нет, выезжай немедленно!

Было в ее голосе что-то особенное — страх, возбуждение… смесь того и другого.

— У тебя все в порядке? — спросил Дейли, выползая из кровати.

— Да, не волнуйся. Просто я зашла на сайт…

— Какой еще сайт?

— На сайт «Храма Света», соня!

— А, понятно.

— Это они! Никаких сомнений!

— Конечно, они. Это их сайт. Ты о чем вообще говоришь?

— О том, что ты гений! — ответила Энни. — Это они забрали тела!

— Так на сайте написано?

— Нет! То есть да, можно считать, что да. У них там лошадь!

— Какая лошадь?

— Белая, с дурными глазами, у них на заставке!

— Та, которая над Землей? Из облаков? — с трудом сообразил Фрэнк.

— Ну!

— И что? Лошадь как лошадь.

— Она такая же!

— Какая «такая же»?

— Как и в Копервике! Там на церкви была нарисована лошадь, граффити во всю стену. Та самая лошадь, их символ! Они забрали тела и расписались на стене! — Энни помолчала. — Фрэнк?

— Что?

— Зачем это… религиозной организации? Зачем им вирус?

— Не знаю.

— Мы должны кому-то рассказать, да?

— Обязательно.

— Кому?

Фрэнк задумался, но как избежать очевидного, так и не придумал.

— Глисону. Придется все рассказать мерзавцу Глисону.

Глава 23

Он примчался в Вашингтон тем же утром, в начале пятого. Припарковаться каким-то чудом удалось прямо перед домом.

Ровно в семь он обещал заехать за Энни и вместе отправиться в ФБР. Значит, пару часов еще можно поспать.

Из дворика за домом мусорщики грохотали мусорными баками. Лучше не спать, а принять душ, привести мысли в порядок, разложить по порядку спутниковые снимки.

Пять минут спустя Фрэнк стоял под струей горячей воды, Тут его осенило.

Мусор забирают по четвергам, а сегодня вторник. К тому же мусорщики, конечно, приезжают рано, но не настолько же.

Еще несколько секунд подумав, Дейли выключил воду, обмотался полотенцем и подошел к кухонному окну.

Двое мужчин забрасывали мешки с мусором в грузовичок «Ю-хол». Нет, до такого город еще не опустился. По крайней мере пока.

Фрэнк вгляделся повнимательнее.

Мешки забирали только от его дома. Мусорные баки соседних домов стояли полными. Вспомнился Крамер у телефона-автомата.

«Воруют мой мусор. Нет, не может быть. С другой стороны…» В доме было три квартиры, еще здесь жили Шарлотта Зельтцер, школьная учительница, и Карлос Рубини — мелкий чиновник из министерства жилищного строительства. В их мусоре искать особо нечего.

Дейли высунулся в окно.

— Эй! Вы что там делаете?

Мужчины замерли и медленно подняли глаза. Тихо обменялись парой слов, спокойно забросили два последних мешка и завели мотор.

Фрэнк попытался разглядеть номер, но грузовичок быстро отъехал и исчез за углом.

Что там, в мусоре? Шкурки от апельсинов, бумажные салфетки, наброски статей, распечатки интервью, пакеты из-под молока, заплесневелые хлебные корки, декларация о доходах с помарками, списки дальнейших действий… Господи, давно пора купить шредер для бумаг.

Офис Нила Глисона находился в районе Баззардз-Пойнт, о котором, еще до того как Дейли переехал в Вашингтон, говорили, что он вот-вот станет новым центром «городского возрождения». У реки, в пяти минутах ходьбы от Капитолия, здесь не было недостатка ни в видах, ни в месте для прогулок, ни в жилье, ни в гостиницах, ни в ресторанах, ни в дорогих магазинах.

Однако, несмотря на слухи и проекты, Баззардз-Пойнт будто застыл в своей неизменности. Улицы были сплошь в выбоинах, которые если и заделывали, то самым кустарным из возможных способов. Среди уродливых бетонных офисных зданий и грязных пустырей изредка попадались магазины, которые тоже отдавали должное духу местности. Здесь были подозрительные лавочки, службы по обналичиванию чеков и семейные продуктовые магазинчики, которые закрывались на стальные ворота от ночных грабителей. Продавцы спиртных напитков отгораживались от покупателей пуленепробиваемым стеклом, вход в парикмахерскую больше напоминал спуск в бомбоубежище.

Фрэнку не хотелось оставлять «сааб» на улице, но сюда приезжало слишком мало людей, чтобы местные власти позаботились о стоянке.

Им нужно было в одну из полусотни уродливых бетонных коробок с крошечными окошками. Внутри оказалось не лучше. Ковровое покрытие давно протерлось, звукоотражающая потолочная плитка грозила вот-вот осыпаться. Вход охраняла пара вооруженных мужчин в форме — один стоял у двери, другой сидел внутри, за пластиковым столом рядом с турникетом. Чтобы добраться до лифта, пришлось сначала отчитаться перед первым охранником и потом долго объясняться со вторым.

Охранник позвонил в кабинет Глисона, занес имена в список посетителей, заглянул Энни в сумочку, перерыл кейс Фрэнка, сунул нос даже в картонку с фотографиями. Затем он на желтых картонках нацарапал их фамилии, сунул бирки в пластиковые бэджики и заставил прицепить на грудь. Наконец из лифта вышла грузная женщина, проводила их наверх и оставила в приемной, украшенной хлипкими пластиковыми стульями и сушеными цветами в рамочках на стенах.

Долго ждать не пришлось. Появился Глисон и жестом пригласил в свой кабинет. Он был без пиджака, с пистолетом в наплечной кобуре. Сев за стол, Глисон уставился на посетителей неподвижным взглядом по-детски голубых глаз. Фрэнк раньше никогда не видел его без солнечных очков.

— Ну, — нетерпеливо начал федерал, — вы хотели со мной поговорить? Говорите.

— Я знаю, почему вы были в Хаммерфесте, — начал Фрэнк и вытащил из картонки фотографии.

— Так, наглядные пособия. Очень мило, но на это у меня нет времени. Давайте ограничимся просто разговором.

А Фрэнк-то чуть не забыл, какая Глисон язва.

— Я хотел объяснить, что доктор Адэр ничего мне не рассказывала, — сказал он. — Я узнал о телах из других источников.

Глисон кивнул и нетерпеливо забарабанил по столу. Фрэнк скороговоркой изложил все, что успел выяснить, заканчивая тем, что лошадь на церкви в Копервике — это символ «Храма Света».

— Восхитительно! — издевательски зааплодировал Глисон. Энни и Фрэнк недоумевающе на него посмотрели.

— В таком случае у вас не слишком восхищенный тон, — огрызнулся Фрэнк.

— Видите ли, я плохо понимаю, почему вы вообще решили обратиться в бюро. Вам необходимо понять одну простую вещь. Норвежские захоронения вне нашей юрисдикции. Кроме того, мы не занимаемся религиозными организациями.

— Но вы же там были, — возразила Энни. — Вы…

— Нам с доктором Адэр известно, что ФБР занимается этим делом, и мы решили, что вы…

— Доктор Адэр, обсуждая этот вопрос, вы уже нарушаете подписанное вами соглашение, и я могу подать на вас в суд.

— Что?! — вспыхнула Энни. — Я ничего ему не сказала! И какая разница? Вы что, не понимаете? Зараженные вирусом тела…

— Вас это не касается, доктор Адэр, — повысил голос Глисон. — Мистер Дейли, оставьте это дело, иначе вы оба окажетесь в тюрьме.

— Забываешься, Нил. Я твое дерьмо не подписывал.

— Умникам вроде тебя ничего не надо подписывать. У нас есть закон о государственной измене.

Нет, не может быть, он блефует. В эту игру можно и вдвоем играть.

— О государственной измене? — приподнял бровь Фрэнк. — Видимо, сюжет куда интереснее, чем я думал. Я и не знал, что у нас война. Или вы оговорились? В таком случае не обратиться ли нам к Первой поправке?

Глисон поднялся.

— Спасибо за помощь, до свидания.

— Минутку! — воскликнула Энни. — Я не понимаю! Почему…

— Повторяю: до свидания.

Энни встала, ее лицо все еще пылало. Фрэнк убрал фотографии в картонку, закрыл кейс, взял Энни под руку, и они вышли.

До самой улицы они молчали. Наконец Энни не выдержала:

— Неужели так можно?! Как это понимать?

— Так и понимать, — ответил Фрэнк. Над головой неслись серые облака, река отражала их почти ртутным блеском. — Он занимается этим делом и не желает, чтобы мы вмешивались.

— Тогда это хорошо, да?

— Меня не слишком обнадеживает, — развел руками Фрэнк.

— Почему? Это же ФБР! Это их работа!

— Ричард Джуэлл вряд ли с этим бы согласился.

— Кто это? — нахмурилась Энни.

— Охранник из Атланты. Помнишь Олимпийские игры?

— Да, конечно, но…

— Они так хотели всех успокоить, что чуть не сломали ему жизнь.

— Но…

— Думаешь, они бы нашли «Унабомбера»[15], если бы брат его не выдал?

На тротуар упала крупная капля. Вторая. Третья.

— Я думала, что мистер Глисон хотя бы должен знать, что мы выяснили.

— Умоляю, не называй его мистером.

— Как же мне его называть?

Фрэнк склонил голову набок, подумал и покачал головой:

— У меня про это лучше не спрашивать.

— Понимаю, — улыбнулась Энни.

Глава 24

Пойти к Стерну придумала Энни. Он был выпускником факультета теологии, писал докторскую про новые религии. Они несколько раз встречались («Ничего особенного, выпили кофе, сходили в кино»), но перестали общаться уже пару лет назад. На прошлой неделе Энни столкнулась с ним в кафе торгового центра на Коннектикут-авеню. Он все еще работал над диссертацией и время от времени публиковал «Отсчет Армагеддона» — газету про культы, промывание мозгов и грядущее тысячелетие. «Я специалист по ненормальным», — пошутил он. Энни тоже захотелось пошутить, но подошла ее очередь, и она не знала, что заказать, капуччино или латте с… А потом он ушел.

— Он наверняка много знает про «Храм Света», — заключила Энни. — Это его специальность.

Фрэнк кивнул.

Согласно телефонной книге, Стерн жил довольно далеко, на Резерв-роуд. Энни позвонила, и Стерн пригласил ее к себе.

— Можно я приду не одна? Мы с другом вместе работаем над темой…

Стерн не возражал. Он оказался радушным хозяином, угостил их чаем и охотно утолил любопытство Дейли насчет книг, которыми была набита его квартира. Книги большими и маленькими стопками громоздились на любой горизонтальной поверхности: на полу, столах, подоконниках, батареях — не было их только на полках.

Стерн оказался старше, чем ожидал Фрэнк, — лет тридцати. У него были водянистые голубые глаза и лысоватая голова, волосы на которой выглядели то ли слишком давно не стриженными, то ли недостаточно отросшими.

Фрэнк и Энни примостились с чаем на краешке ярко-зеленого потертого дивана.

— Бен умница, — сказала Энни. — У него потрясающая докторская.

— Да, потрясающая, — рассмеялся Стерн. — Уже шестьсот листов накатал, а конца-краю все не видно.

— Понимаю, — сочувственно кивнул Фрэнк. — Сижу над одной статьей уже несколько месяцев.

— Беда в том, что чем больше узнаешь, тем сложнее все оказывается. Парадокс Зенона, только не в математике, а в жизни.

— Энни сказала, что ты пишешь про культы.

— Вроде того. Культы, секты, ереси, новые религии — названия зависят от точки зрения.

— И про что диссертация?

— Про то, что, чем больше все меняется, тем меньше оно меняется.

— Понятно.

Стерн улыбнулся:

— Сравнительный анализ таборитов и «Объединенного человечества».

— Никогда не слышал, — покачал головой Фрэнк. Стерн заерзал на месте, как будто его застукали с журналом про НЛО.

— Как яблоки с апельсинами — отличаются вроде сильно, а на самом деле очень похожи. Табориты — религиозное движение в Чехии пятнадцатого века. Они объявили войну институту церкви и проповедовали своего рода активный милленаризм.

— Что это значит? — спросила Энни.

— Табориты считали, что могут своими поступками приблизить тысячелетнее царство Божие.

— Как именно? — поинтересовался Фрэнк.

— Избавляя мир от греха. Для этой цели они пользовались всем, что под руку подвернется, включая мечи, ножи, копья, арбалеты и катапульты. Надо радоваться, что у них не было ядерной бомбы.

— Они что, убивали людей? — не поверила Энни. Брови Стерна насмешливо взмыли вверх, но он промолчал и затянулся сигаретой.

— Они карали грешников. Они были рукой Господа. Выполняли свой религиозный долг — убивали всех, кто не принадлежал к их течению. Потому что именно так опознают грешников — не таких, как ты, надо убить и очистить землю.

— Господи! — не сдержался Фрэнк.

— Вот именно.

Скорчив серьезное лицо, Стерн склонился над чемоданом, исполнявшим роль кофейного столика, схватил Энни за запястье и злобным шепотом, с нелепым, якобы чешским акцентом прошептал:

— Да будет проклят тот, кто не обнажит свой меч на врагов Христа! Нет жалости сатане! Нет прощения злу! Так сказал Ян Жижка!

— Ух ты. — Энни отдернула руку и потерла запястье.

— А те, вторые? — спросил Фрэнк. Стерн, казалось, не сразу понял вопрос.

— А, «Объединенное человечество»… Они другие.

— Ты же сказал, что они похожи.

— Ну да. Только между ними пятьсот лет истории плюс психологические различия. Средневековая Прага и Санта-Моника времен Великой депрессии все-таки разные вещи.

— По-моему, не должно быть никакого сходства, — заявил Дейли.

— По-моему, тоже, — поддакнула Энни.

— «Объединенное человечество» возникло в начале тридцатых. Лидером у них был некий Артур Белл, создатель теории заговора — про «тайных правителей» и «международных банкиров».

— Ясно, — хмыкнул Фрэнк, — бедные евреи, нет им покоя.

Стерн рассмеялся:

— Да, тот еще антисемит. Как и табориты, он эксплуатировал царство Божие. Только ему утопия виделась изобилием кондиционеров.

Энни захихикала.

— Хотя основная идея та же самая. Он предсказывал естественный катаклизм, который закончится мировой войной, — таким образом погибнет большая часть населения Земли. Благодаря этому начнется Новый Век, он же царство Божие, он же рай на земле. У каждого будут бесплатный кондиционер, дом за двадцать пять тысяч долларов — тогда это были огромные деньги — и трехчасовой рабочий день, если ты не хочешь выйти в отставку. В таком случае тебе будут платить пенсию.

— Меня устраивает, — хмыкнул Фрэнк.

— Это многих устраивало. Белл быстро разбогател.

— То есть фактически у Яна Жижки и этого Артура была одна и та же мечта.

— Вот именно. Только этой мечтой заразились от них миллионы других людей. Одной и той же кровавой мечтой. Еще чаю хотите?

— Да, — кивнул Фрэнк, — спасибо.

Стерн наполнил его кружку и повернулся к Энни:

— Ну, что стряслось?

— А? — не сообразила она.

— В любви ты мне по телефону признаться не пожелала… Над чем вы работаете вместе?

— Ax да, — кивнула Энни. — Над… этим. — Она обернулась к Фрэнку, и ей почти удалось стрельнуть глазами — насколько на это вообще способен микробиолог. Так или иначе, намек он понял.

Фрэнк прокашлялся.

— Нас интересует «Храм Света».

Стерн молча откинулся в кресле и перевел на Энни взгляд человека, которому пытаются впарить «Ролекс» за полсотни.

— Что это значит?

— А в чем дело? — недоуменно спросила Энни. Фрэнк нахмурился.

— В чем дело?! Энни, я тебя два года не видел, а тут ты звонишь и между делом заявляешь: «Да, кстати, мой приятель интересуется „Храмом Света“!» Это шутка такая?

— Нет, — вмешался Фрэнк, — это не шутка.

Раньше Стерн смотрел только на Энни. Теперь он повернулся к Фрэнку и спокойно спросил:

— На кого ты работаешь?

— На кого? — повторил Дейли. — Ни на кого. Я работаю в «Пост».

— Он штатный журналист.

— Неужели?! — воскликнул Стерн, склонив голову набок. — Какой у тебя телефонный номер?

— Что?

— Рабочий телефон. Что мне скажут, если я позвоню в «Пост»?

— Если честно, то я в бессрочном отпуске.

— Начинается!.. — закатил глаза Стерн.

— Правда! Смотри. — Фрэнк вытащил пропуск в «Вашингтон пост».

— Любой дурак подделает, — отмахнулся Стерн. — Дешевка, а не доказательство.

— Разумеется! Именно это и доказывает подлинность — «Вашингтон пост» дешевка и есть, — кивнул Фрэнк.

— Какие глупости! — вмешалась Энни. — Бен, это же я! Что ты там навыдумывал?

Стерн не обратил на нее внимания.

— И чем ты занимаешься в своем бессрочном отпуске? — спросил он Фрэнка.

— Работаю по гранту Сэма Джонсона.

— Это еще что?

— Своего рода конкурс. Журналисты подают заявки на темы, и победитель получает оплачиваемый год работы над тем, что его интересует. Я подал заявку, она понравилась, — развел руками Фрэнк.

— И какая у тебя тема? «Храм Света»? — посмотрел ему в глаза Стерн.

— Нет, новые опасные вирусы, — честно ответил Фрэнк. Стерн нахмурился еще сильнее.

— Если хочешь, позвони в фонд. Он есть в телефонной книге.

— Откуда мне знать, что он не подставной?

— Фонд Джонсона? Для чего?

— Для «Храма».

— Для «Храма Света»?!

— А что? У него десяток таких фондов на содержании — и Институт религиозных практик, и Фонд Геи, и бог знает что еще. Они на деньги не скупятся. Хороший пиар.

— Возможно. Только Фонд Джонсона тут ни при чем, можешь мне поверить. Старика Коу удар бы хватил.

Стерн еще некоторое время на него смотрел и наконец кивнул, как будто принял решение.

— Я тебе кое-что покажу, — сказал он, вытащил газету из кипы на столе и бросил ее перед Фрэнком на чемодан.

Это был весенний номер «Отсчета Армагеддона» — прошитые тридцать две страницы плотной бумаги. Обложка пестрела заголовками про сайентологов и Интернет.

Фрэнк неспешно долистал до восьмой страницы. Там в колонке «Персоналии» была фотография Соланжа за штурвалом корабля, возможно, «Хрустального дракона». Заголовок — «Рулевой».

Фрэнк протянул газету Энни.

— Он красавчик! — удивленно воскликнула она. Под фотографией было напечатано:

Редкий снимок основателя «Храма Света», Люка Соланжа, на борту корабля «Хрустальный дракон». Проведя в Штатах пятнадцать лет, Соланж, уроженец Швейцарии, снова в пути — на этот раз в Токио. В ноябре он выступит там перед членами организации «Сорен».

— Хорошо пишешь, — заметил Фрэнк.

— У меня триста сорок один подписчик, — сказал Стерн. — В основном ученые, журналисты, частные детективы и, разумеется, сами культы. Их определить проще всего — у них вместо адресов абонентские ящики.

— Ты много писал о «Храме Света»?

— Первый раз за год, — затряс головой Стерн. — Зондирую почву.

— Что это значит? — не поняла Энни.

— Что это опасно. А неприятности мне не нужны. — На секунду он умолк. — Помнишь, когда мы в последний раз виделись?

— Да, — кивнула Энни, — я подавала заявку на грант. Два года назад.

— Кстати, как с ним дела?

— Отказали, — ответила Энни, покосившись на Фрэнка. Стерн сочувственно поморщился:

— Жаль. В общем, как раз с тех пор я о них не писал.

— А что ты написал тогда?

— То самое, о чем сейчас вам рассказываю. Проследил связи между Соланжем и прежними подобными гуру, выявил сходства. Назвал его «инициативным светским пророком», который проецирует экологические принципы на десять заповедей и пытается ускорить дело.

— Что?

— Приблизить апокалипсис, Армагеддон, называй, как знаешь. Он величает себя «последним пророком».

— Это как?

— Иисус, Будда…

— Соланж, — закончила Энни.

— Угу. Соланж — предвестник конца света.

— Зачем ему это надо? — спросила Энни.

— Что значит «зачем»? — хмыкнул Стерн. — Его взгляд на мир отличается от нашего с вами. Он экоцентричен.

— Природа — это главное, — протянул Фрэнк.

— Вот именно. Люди не так уж и важны. Важна только природа. Соланж хочет возродить Землю — и заодно уничтожить промышленную цивилизацию.

— В общем, опасный человек, — заключил Фрэнк.

— Еще бы. Его прозвали первым всадником.

— Кем-кем? — переспросила Энни.

— Первым всадником апокалипсиса.

Они пили чай молча. Наконец Фрэнк спросил:

— Что у тебя с ними произошло?

— Понимаешь, статья получилась довольно прямолинейной. Анализ аналогичных материалов и обзор истории. Ну и еще кое-что — пара слов от знакомого из министерства юстиции. Десять лет назад его сын ушел к «Детям Господа», и с тех пор он ярый противник новых религий. В общем… ко мне пришли.

— Кто? — не поняла Энни.

— Из «Храма». Они любят называть себя «смиренными». За мной установили наблюдение.

— Не может быть!

— Может, — покачал головой Стерн. — Совсем как в кино. У меня появился хвост. И семь дней в неделю, с шести утра до десяти вечера, у моего дома стояла машина.

— Накладная штука, — отметил Фрэнк.

— Я был польщен. Шутил с ними, проходя мимо… Потом они убили мою собаку.

— Что?!

— Нет, только не Брауни! — воскликнула Энни.

— Кто-то дал ей кусок мяса с варфарином. Ты ее помнишь — она жрала все, кроме собачьего корма. Потом по ночам начал звонить телефон, сколько бы я его ни менял. Не помог даже выход из справочной системы. В общем, телефон пришлось выдернуть из розетки. Тогда ко мне на работу стали приходить люди и кричать. Поговорить с ними было невозможно.

— Как они выглядели?

— Как студенты. Как нормальные люди. Только орали как ненормальные. Однажды в библиотеку ворвалась женщина, она тащила за собой ребенка и кричала, что «застукала меня с ним»! Потом мои коллеги и даже научный руководитель начали получать письма.

— Какие? — спросил Фрэнк.

— Ерунда, ребячество. Обычные оскорбления, на что хватило фантазии. Один из них «голубой» — ну ему и прислали гомофобскую дрянь. Мой научный руководитель — чернокожий. Тоже понятно.

— И подписано твоим именем?

— Нет, подписались они «Белый мститель», но имени и не требовалось. Письмо послали с моего домашнего компьютера, и полиции ничего не стоило это отследить.

— Как им это удалось? — поинтересовался Фрэнк.

— Проще простого: вломились в квартиру, когда меня не было.

— Какой ужас! — воскликнула Энни.

— Меня арестовали, — продолжал Стерн. — Чуть до суда не дошло! Представляете?

— Как ты выкрутился? — спросил Фрэнк.

— Они облажались, — рассмеялся Стерн. — Когда ушли письма, я вел семинар. Прямо в заголовке: вторник, два пятнадцать. Я не мог их тогда послать.

— И что?

— Да ничего. Полиция связалась с их юристами, и знаете, что они сказали? Что я совсем сбрендил и собаку свою, наверное, сам отравил. И еще: «Может, он переставил часы на компьютере». Это, кончено, несложно, я бы мог, только зачем? Проще послать письма через анонимный сервер, никто бы меня днем с огнем не нашел!

— И на этом все закончилось?

— Нет, — покачал головой Стерн, — так продолжалось несколько месяцев. Они сходили на почту и заполнили заявку на перемену адреса. В результате я остался без почтового адреса, а на мои кредитные карты начали заказывать всякую дрянь.

— Какую?

— Порнографию. Химикаты — составляющие наркотиков. Тысячедолларовые счета за секс по телефону. Подписки на журналы для педофилов и газету «Церковь Горы».

— Что еще за «Церковь Горы»? — спросила Энни.

— Нацисты. Короче, я оказался на заметке у всех правоохранительных служб, не исключая таможню и управление по борьбе с оборотом наркотиков.

Энни закатила глаза.

— Потом они подали в суд и обвинили меня в клевете.

— В какой клевете?! — удивился Фрэнк.

— Какая разница? Им это по карману, а я едва выкрутился.

— А потом?

— Потом всё. Закончилось.

— Закончилось? — повторила Энни.

— Да, как ни в чем не бывало. Меня припугнули — и перешли к более важным делам.

— Господи, — прошептал Фрэнк.

— Вот я и страдаю паранойей, — объяснил Стерн. — Стоило вставить Соланжа в газету, как появились вы с расспросами.

— Теперь понятно, — кивнул Фрэнк.

— Я заварю еще чаю, — заявила Энни и ушла с чайником на кухню.

— Знаешь, — сказал Стерн, — они не пытались меня убить.

— Ну что ж, дело наживное.

— Если бы я представлял для них хоть малейшую угрозу, они и перед этим бы не остановились.

— Ты так думаешь?

— Уверен. Я вот о чем: я не знаю, что вы с Энни затеяли…

Фрэнк открыл было рот, но Стерн не дал себя перебить:

— И знать не хочу. Будь осторожнее. Хотя бы ради Энни.

— Не волнуйся, — ответил Фрэнк. — Я тоже к ней привязался. Ты очень поможешь, если поделишься информацией.

— Какой? Что тебя интересует? — развел руками Стерн.

— Соланж из Швейцарии?

— Переехал в Штаты в восемьдесят втором году, — кивнул Стерн. — Кажется, был на мели.

— Почему он переехал?

— Похоже, в Швейцарии ему было тесновато. Он пытался пробиться там в правительство и умудрился настроить против себя уйму народа. Тогда же и разорился.

— А чем он занимался?

— У него была гомеопатическая клиника в Монтрё. Пара его пациентов умерли — отказали почки. Побочный эффект какого-то «натурального» препарата.

— Тогда он переехал в Америку?

— Да. И сразу же открыл клинику в Лос-Анджелесе. Дела пошли в гору. Организовал радикальную группу зеленых, «Вэрдью», быстро сделался авторитетом. Начал читать лекции в США и за границей.

— Что потом?

Стерн зажег новую сигарету и затянулся.

— Дальше — больше. Кажется, в девяносто втором к ним перебежал какой-то тип из мунистов и возглавил отдел привлечения новичков.

— Возглавил отдел?

— Да, у них по всему отделы — финансирование, реклама, разведка.

— Даже разведка?

— А почему нет? — развел руками Стерн. — Целое управление, причем очень мощное. В общем, этот мунист, то есть бывший мунист, быстренько реорганизовал всю систему. Политика «Храма» стала агрессивной. Дьявольски агрессивной. Теперь их интересуют две группы людей: двадцатилетние и старики с пенсиями. Они открывают благотворительные организации для «помощи» матерям-одиночкам, «лечат» наркоманов и «заботятся» о престарелых. Таким образом устанавливают контакт с самыми уязвимыми, которых легче привлечь в свои ряды. В нескольких городах они даже открыли клубы одиноких сердец, только чтобы проверить, эффективны ли свидания как инструмент вербовки.

— Ничего себе!

— Ты еще не понял истинного размаха. За десять тысяч долларов они купили полную базу данных неплательщиков. Я имею в виду тех, кто утопал в долгах. На каждого составили досье и начали ходить по домам: «Вы жертвы! Вас не в чем винить! Во всем виновата Америка! Рвите ваши счета, собирайте вещи и езжайте с нами! У нас вы найдете работу, друзей и жилье!» Вот только умолчали о том, что работа неоплачиваемая, жилье — общежитие по четыре человека в комнате. Зато все красотки и красавцы в секте поголовно признавались им в любви. Та еще операция, я тебе скажу.

— И что дальше?

— Они достигли критической массы, — развел руками Стерн. — Никто не успел и глазом моргнуть. За каких-то два года маленькая, человек на двести, политическая организация прозеленого толка превратилась в «Храм Света» — несколько тысяч людей, все как один с сияющим взором.

— Где сахар? — крикнула Энни из кухни.

— Кончился! — ответил Стерн.

— Сколько их всего? — спросил Фрэнк.

— Утверждают, что тридцать тысяч. На самом деле, наверное, четверть.

— И какая у них иерархия?

— Обычная. Внутренний круг — самые продвинутые фанатики, их примерно тысяча в разных городах. Плюс те, которые живут при штабе. Значит, еще сотни три. Штаб у них неподалеку от Лейк-Плэсида — купили под него частную школу.

— А остальные члены?

— Они присылают взносы, подписываются на газеты, покупают витамины.

— Про витамины поподробнее, если можно, — попросила Энни, появившаяся в дверях с чайником на подносе. — Их фабрика при штабе? — Она налила себе чашку и отошла к окну.

— Фабрика как фабрика, — развел руками Стерн. — Гомеопатические средства и ароматерапия. Женьшень, масла, косметика. Витамины.

— И много они на этом зарабатывают?

— Кое-что получают. Плюс у них несколько патентов.

— На что? — спросила Энни.

— Такие штуки, которые задерживают эффект лекарств. Когда препарат помещают в полимер, чтобы он не сразу растворялся.

— Какой препарат? — быстро переспросил Фрэнк.

— Да разные. Обезболивающие, инсулин, витамин В12…

— Это называется микроинкапсуляция, — сказала Энни, глядя в окно.

— Точно! — воскликнул Стерн. — Я тут рассказывал про внутренний круг. Так вот, в нем есть еще более узкий внутренний круг. Вам надо иметь его в виду, потому что именно они до вас доберутся, если вы ошибетесь. Отдел особых проектов.

— И что это?

— Это шпики. Разведка высочайшей эффективности. Миллионы прикрытий, куча денег. И огромная сеть помощников, завербованных со стороны — журналисты, детективы, копы, ученые, кто угодно.

— Солидные ребята.

— Точно. С ними лучше не связываться. Еще у них есть группа по особым поручениям.

— Для чего?

— Убирать неугодных, — криво ухмыльнулся Стерн.

— Не может быть.

— Увидишь, — покачал головой Стерн. — Если ты их как следует достанешь, то проснешься однажды, а тебя нет — исчез.

— Вот что мне не нравится, — сказал Фрэнк, помешивая чай. — Ненавижу исчезать.

— Не смешно, — ответил Стерн.

— Я и не смеюсь. Давай лучше вернемся к деньгам. На чем они их делают? На витаминах? Патентах?

— Холодно.

— Подарки от членов, завещания…

— Холодно, холодно, — покачал головой Стерн. — Большая часть денег приходит не оттуда.

— Откуда? — озадаченно спросил Фрэнк.

Стерн притушил сигарету и тут же зажег следующую.

— От «Сорена», — сказал он. Фрэнк не сразу вспомнил.

— А, от тех японцев из твоей газеты!

— Правильно, — кивнул Стерн. — Только они не японцы. Это организация для северных корейцев, которые работают в Японии. Они берутся в Японии за любую грязную работу и отсылают большую часть денег домой.

— Финансируют «Храм Света»?

— Покрывают большую часть его расходов, — кивнул Стерн.

— Зачем им это понадобилось? — недоуменно спросил Фрэнк.

— Откуда мне знать? Но с девяносто пятого года «Храм» получил от них пятьдесят миллионов.

— Как ты выяснил?

— Приятель из министерства юстиции рассказал. Таможня проверила какого-то типа, который летал по кругу — Лос-Анджелес, Токио, Женева, опять Лос-Анджелес… ну, понятно. У него нашли кучу денег, которой не должно было быть. На допросе он все выложил.

— Чем же он занимался?

— Переводил деньги со счета на счет, чтобы никто не мог понять, откуда они взялись.

— Деньги «Сорена»?

— Ну да.

— И где он теперь?

— Они с ним прокололись, — ответил Стерн, выпустив струю дыма в потолок. — Депортировали. Спускается он с самолета в Токио — и все. Не вышел из аэропорта. Жена с детьми стояли у выхода, ждали, и… ну, не важно. Нашли только тележку с его чемоданами в коридоре. Точка.

— Неужели так и не обнаружили?

— Нет. Я же сказал: точка.

— Эй! — вдруг крикнула Энни. Она высунулась из окна и кричала вниз: — Эй!!!

— Что случилось? — вскочил Фрэнк.

— Кто-то в твоей машине.

Дейли отдернул занавеску. Передняя дверца «сааба» была открыта, рядом, наклонившись внутрь, стояла женщина в синем платье.

— Я сейчас. — Фрэнк пулей вылетел из квартиры и, не дожидаясь лифта, помчался вниз через две ступеньки. Через несколько секунд он подскочил к машине. Дверца была уже закрыта, женщина как ни в чем не бывало толкала коляску дальше по улице.

— Эй! — крикнул Фрэнк. — Подождите!

Она обернулась и прикрыла глаза рукой от солнца — Фрэнк поразился, какая она хорошенькая и молоденькая, совсем ребенок, — веснушчатая королева красоты.

— Привет! — сказала девушка и жизнерадостно улыбнулась.

— Извините, что я кричал, — прерывистым не столько от бега, сколько от ее улыбки голосом начал Фрэнк, — но вы… вы были в моей машине.

Улыбка стала еще шире.

— Машина ваша? — спросила она, покачивая коляску, чтобы малыш не шумел.

— Да, — ответил Фрэнк. Столкнувшись с таким дружелюбием, он почувствовал себя идиотом.

— Я выключила фары. У вас они горели.

— Правда? — Фрэнк на секунду задумался. — Да нет, как я мог их оставить? Они же…

— Не знаю. — Она тряхнула головой — у нее были пронзительно зеленые глаза. — Вы что, через тоннель ехали?

Младенец в коляске заагукал. Фрэнк перевел взгляд — определить, какого пола ребенок, было невозможно. Зато, как и мама, он был очаровательным.

— Симпатичный малыш, — сказал Дейли.

— Спасибо! — ответила девушка, склонив голову набок, и повернулась к коляске. — Нам пора, нас папочка заждался.

— Спасибо за помощь, — ответил Фрэнк. И поспешил успокоить Энни.

— Кто это?

— Не знаю, кажется, я не погасил фары. Она погасила.

— Правда?!

— Ну да.

— Я не помню, чтобы фары горели.

— Тем лучше, что она их выключила, — заключил Фрэнк и протянул руку Стерну. — Думаю, нам пора. Большое спасибо за помощь.

— Нет проблем.

— Если понадобится, можно еще с тобой поговорить?

— Ну… — задумался Стерн. — Наверное. Только не звони мне из дома, раз уж связался с «Храмом Света». И ради Бога, не заваливайся без предупреждения. Хоть дымом посигналь.

— Хорошо, — рассмеялся Фрэнк. Они направились к машине.

— Я уверена, что фары не горели, — потрясла головой Энни.

— Ни и что? Какая разница?.. Ты слышала, что сказал Бен? Пятьдесят миллионов! Что они затевают?

— Не знаю. Меня больше волнует витаминная фабрика или что там у них на самом деле.

Дейли сел за руль и сунул ключ в зажигание — Энни говорила что-то про микроинкапсуляцию.

«Сааб» с ревом завелся, но Фрэнк крикнул громче:

— Что за хрень?!

Энни резко обернулась. Фрэнк смотрел на свои руки. Они, как и руль, были вымазаны чем-то скользким и прозрачным.

— Что случилось?

— Не знаю, — ответил Фрэнк, держа руки перед собой. — Я в чем-то измазался. У меня салфетки под задним сиденьем — дай, пожалуйста.

Энни вытащила из-под сиденья рулон бумажных полотенец. Фрэнк тщательно вытер руки и руль. Потом тронулся с места.

— Это она сделала, — заявила Энни минут через пять.

— Что?

— Вымазала твой руль той штукой. Как ты думаешь?

— Не знаю.

— Не нравится мне это, — поежилась Энни.

— Наверное, что-нибудь детское, — предположил Фрэнк, — в чем она сама измазалась.

Сначала они ехали по Фоксхол-роуд. Пару минут пришлось постоять у школы — там как раз кончились уроки. До дома Энни было двадцать минут. Фрэнк чувствовал, что совсем вымотался.

— С тобой все в порядке? — спросила Энни. Он кивнул.

— Просто немного не в себе. Весь день ничего не ел.

Энни недоверчиво на него посмотрела.

— Ты уверен?

— Да. Наверное, чаю перебрал.

Энни вышла и направилась домой, а он поехал в сторону Коламбиа-роуд мимо пивных, ночных клубов, полицейских машин… Пьяные на углу, собаки, магазины… Как за всем уследить?

Добравшись до Коламбиа-роуд, Фрэнк с удивлением понял, что весь покрыт потом — вонючим, липким, как при лихорадке. Сердце бешено билось, в животе возникло странное чувство — как мандраж перед выступлением на публике, только без публики. Он в машине, а нервы играют сами по себе, без причины. Даже скорость невысокая. Если точнее то… сколько? Десять километров в час.

Понятно, почему все гудят.

Внезапно Фрэнк понял, что не так: он вдруг стал с мучительной ясностью осознавать любое свое возможное действие. Если повернуть руль налево, то будет авария. То, что поворачивать руль налево нет никакой причины, не имеет значения. Главное — это возможно. И пострадает много людей. Если перед тем, как повернуть руль, еще и разогнаться, то машину выбросит на тротуар, и погибнет не один пешеход.

Все кругом будет в крови.

Страх был бессмысленный и неподконтрольный, как головокружение. Невелико дело — пройти по прямой, но попробуй пройти по ограде перил на крыше небоскреба — свалишься.

Так он себя и чувствовал — как будто сейчас свалится, как будто что-то тянет его вниз, в невидимую пропасть. Вести машину было невероятно сложно, все равно что пытаться одной рукой погладить себя по животу и в то же время другой — похлопать по затылку. Сколько вещей может произойти, страшных, ужасных! Как вообще люди умудряются с этим справляться? Как можно одновременно уследить за чертовой уймой деталей?! Спидометр, переключение передач, сцепление, тормоз, газ… Другие машины, светофоры, пешеходы, придорожные знаки… Тахометр! Мир закрутился водоворотом мест, предметов и последствий.

Фрэнк начал тонуть.

Куда-то делось еще одно: важное, жизненно необходимое — свой привычный взгляд на мир. Фрэнк забыл, не кто он, а как это — быть тем, кто он есть, и никем другим.

Внезапно его осенило: он забыл свою точку зрения. Без нее бессмысленно вспоминать, кто такой Фрэнк Дейли, и пытаться снова им стать. Привычные рефлексы куда-то испарились, им на смену не пришло ничего — Фрэнк будто пытался говорить на незнакомом языке, что выше его сил. Он сам — выше своих сил.

Ужас становился все сильнее. Ужас, которого невозможно избежать, — идущий изнутри, оттуда, где раньше был сам Фрэнк. Теперь там не было ничего. Дыра.

Что произошло, в общем, понятно. Его накачали какой-то дрянью. Или Стерн, или Энни, или девица с ребенком — да, скорее всего. Веснушчатая мамаша с жизнерадостной улыбкой. Кто это сделал, уже не важно. У него отняли все, все, чем он был, навсегда.

Путь домой казался невыносимо долгим.

«Сааб» вырулил на противоположную полосу и устремился вперед, рассекая волну рвущихся навстречу машин.

Надо в постель. Там безопасно. Только сначала, конечно, припарковаться. Хотя в таком состоянии это невозможно. Даже если найдется место. Загнать машину в крохотный участочек, ничего не задеть и пользоваться одними руками и ногами? Нет, невозможно.

Фрэнк резко тормознул — «сааб» дернулся и остановился прямо на дороге.

Прежде чем выйти, он включил фары — потом машину будет проще найти.

Как же кружится голова! Словно на шарнирах. С тротуара подошел какой-то человек, что-то сказал по-испански — и отшатнулся, встретившись с Фрэнком глазами.

Секунду спустя (или дольше? наверное, час спустя) он пошатывался над телефоном и слушал сообщения на автоответчике.

Первое:

Фрэнк, это Дженнифер! Ты шутишь, что ли, насчет расходов на спутниковые снимки? Перезвони!

Второе:

Эй, Фрэнки, это дядя Сид! Слушай, мы так скорбим о твоем отце, хотелось бы повидаться, не пропадай, в общем!

И третье, от женщины, с наилучшими пожеланиями:

Привет! Мы сегодня виделись! Приятного улета! Кстати, хотите вернуться? Тогда надо сменить тему работы!

Тут зазвонил телефон, опять включился автоответчик.

Энни:

— Фрэнк, это я. Мне все же очень не нравится та дрянь на руле. Перезвони, хорошо? Или может… может, мне зайти? Фрэнк, ты там? Возьми трубку!

Нет, никогда. Телефон затаился, дрожит, дышит, как муравьиная матка в логове. А руки…

Господи, руки! Руками можно сделать такое!..

Глава 25

Штаб, 23 мая

Штаб «Храма Света» располагался на территории бывшей частной школы в двадцати километрах от Лейк-Плэсида. За воротами, попетляв в хвойных зарослях, дорожка утыкалась в небольшую площадку, служившую автостоянкой. От нее, опять через лес, тропинка, посыпанная гравием, вела на ухоженную лужайку, что раскинулась между черным, заросшим лилиями прудом и пологим холмом.

По левую руку теснились несколько белых домиков. Раньше там жили учителя, теперь их заняло руководство культа. Неподалеку пара обветшалых общежитий давала приют остальным жившим при штабе.

Лаборатории выглядели куда внушительнее. В соединенных паутиной переходов ультрасовременных конструкциях из стекла и металла располагались собственно лаборатории, столовые, лазарет, администрация и фабрика. Здесь производились витамины, косметика, гомеопатические лекарства.

С вершины холма открывался прекрасный вид на всю территорию, и там же, на холме, стоял особняк директора — отреставрированное старинное здание в английском стиле, окруженное беседками с плющом. Здесь была резиденция Соланжа и святая святых «Храма Света».

Сюзанна сидела на вымощенной камнем террасе, под пологом розовых глициний, смотрела на горы вдалеке и пыталась успокоиться. Она не знала, зачем ее сюда призвали. Поэтому и было не по себе — про террасу рассказывали всякие вещи.

Наверняка просто россказни.

Если тебя вызвали в особняк — то это почти всегда хорошо. Когда играют свадьбы, Соланж проводит их на террасе. Здесь же награждают и распределяют особые задания. Поэтому и ее призвали — для хорошего. Чего бояться? И в Райнбеке, и в Лос-Анджелесе, и в Вашингтоне все прошло как по маслу. Но тогда почему призвали только ее, без Томми, Вона и других? Почему только ее?

Продолжая кормить малыша, Сюзанна застенчиво посмотрела на Соланжа. Тот слушал отчет Белинды про дезертира.

— Его нашел детектив в каком-то мотеле.

— Как именно?

— Он позвонил домой.

Соланж кивнул.

— Крамер вычислил телефонный номер?

— Да, на него работает какой-то телефонный специалист. В общем, дезертира нашли.

— Где он сейчас?

— В лазарете, — ответила Белинда, кивнув в сторону лабораторий. — Док накачал парня аминазином, так что особо с ним не пообщаешься. Если нужно, его можно привести.

— Нет, оставьте все как есть, — покачал головой Соланж.

Какой он классный! Замер, заложив руки за спину, с полузакрытыми глазами, слушает, словно музыкант чужую музыку. А когда двигается, то всегда неожиданно.

Как настоящий кот.

Среднего роста, худой, как змея, в потрепанных джинсах, высоких ботинках и белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Щеки покрывала щетина, иссиня-черные волосы не мешало подстричь. Пронзительный взгляд из-под густых бровей с проседью…

Да, все дело в глазах. Вот откуда его власть. Важно не то, что он говорит, а то, как он смотрит: «Только ты можешь меня понять, только ты». Когда такое чувствуешь — это почти как влюбиться.

Влюбиться тоже несложно. Сюзанна никогда не видела такого привлекательного мужчины. Не в привычном смысле этого слова, не красивого. От «красоты» его уберег нос, который много лет назад сломался и неправильно сросся — получился орлиный клюв, придававший лицу хищное выражение.

И голос. Глубокий, как шахта, с едва различимым мягким акцентом. Сюзанна смотрела, слушала, как он говорит, она не могла ошибиться: Соланж — великий человек. И даже не один, а много великих людей. Газеты сравнивали его то с Гитлером, то с гаммельнским крысоловом, то с Джоном Мьюиром[16], кто бы это ни был… Надо выяснить.

Все остальные относились к нему точно так же. Обожали издалека. И слегка побаивались.

Кроме Сюзанны, Стивена и Соланжа, на террасе собралось еще пятнадцать человек. Все были из личного состава, то есть полностью принадлежали «Храму». Каждый плавал на «Хрустальном драконе» — и с тех пор делил с другими все: еду, постель, явки, шифры, тайны и преступления. Здесь была вся их жизнь, и друг для друга они стали всем: семьей, любовниками, друзьями. Больше у них не было ничего и никого. Даже прошлое сделалось общим — каждый пережил одно и то же «рождение», день, когда их включили в личный состав.

Стивен причмокивал, а Сюзанна переводила взгляд с одного лица на другое. Директора отделов или их заместители, сливки, лучшие люди «Храма Света» — Сюзанна знала почти всех. Тощий мужчина с пожелтевшими от табачного дыма пальцами — Саул, директор отдела особых проектов, в котором работает и Сюзанна. Рядом — Антонио, Белинда и Джейн, заместители по науке, особым поручениям и безопасности.

Вера, директор по вербовке, по слухам, любовница Соланжа. Она дико сексуальная; Томми утверждает, что «носом ее чует».

Кроме Веры и дирекции особых проектов, собрались руководители отделов финансов и связи, а также директора организационного, технического и юридического отделов. Сюзанна знала их в лицо, а по именам не всех.

А еще одному, япошке в черном костюме, вообще тут не место. Он стоял в стороне и молча наблюдал за остальными.

— Что с родителями? — спросил Соланж.

Белинда повернулась к худосочному парню, который со скучающим видом прислонился к стене.

— Фрэд? — спросила она.

— Им известно, что он здесь, — ответил Фрэд, — но они ничего не могут поделать. Он не обязан с ними видеться и разговаривать. Ему двадцать три. К тому же у нас есть его письменные показания, так что все порядке. Вернее будет, как только я их распечатаю.

— Он точно подпишет?

— Уже давно подписал — когда входил в личный состав. Мы все подписывались не один раз. Мне надо только сочинить текст и поставить дату.

— Отлично! — Соланж хлопнул в ладоши и развернулся. — Кто следующий? Абрам, что нового?

Директор технического отдела был иммигрантом из России. Он протер очки, кашлянул и близоруко прищурился в сторону Соланжа.

— У нас все готово.

— Не может быть, — удивился Соланж.

— И тем не менее. Хотя, должен признать, это было очень и очень непросто. Мы почти восемь месяцев не разгибали спины. Возникали проблемы с температурным режимом, с компетентностью работников и даже с дисциплиной. А вакцина! — Он замолчал и оглядел собравшихся. — Вы представляете, скольких трудов стоит купить двадцать тысяч оплодотворенных куриных яиц, не привлекая внимания управления по контролю за продуктами?

Все рассмеялись, Абрам улыбнулся.

— Но свершилось! — заключил он. — Можно начинать вакцинацию хоть завтра. Когда хотите.

— Что с «испанкой»? — прикрыл глаза Соланж. Абрам снова надел очки и поморгал.

— Сильна как никогда и прекрасно реплицируется.

— Сильна как никогда? Это только гипотеза.

— Нет, — покачал головой Абрам, — это факт.

— А где доказательства?

— Мы провели лабораторные испытания и получили четкий результат. Смертность увеличилась впятеро.

— Каким образом?

— Нужен подробный отчет? — спросил Абрам, склонив голову набок.

— Нет, покороче.

— Гены расшифровали еще в октябре. С тех самых пор мы пытались замаскировать вирус, чтобы он сделался невидимым для иммунной системы.

— И что?

— Нам это удалось.

— Как?

Абрам вздохнул.

— Методом проб и ошибок мы узнали, что если изменить один небольшой сегмент РНК, то вирус начинает выделять вещество, которое маскирует его антигенные детерминанты и прячет от базофильных инсулоцитов. Таким образом, рецепторам иммунных клеток не с чем связаться, и иммунный ответ задерживается вдвое.

— Коэффициент смертности?

— Около пятидесяти пяти процентов.

Все долго молчали.

— Отлично! — воскликнул наконец Соланж. — Завтра начинаем вакцинацию.

— Организую, — кивнул Абрам.

— А мистер Ким? — спросил Соланж, церемонно поклонившись япошке.

— Для него все будет готово через два дня.

— Хорошо. Вас это устраивает, мистер Ким?

Тот тупо поднял глаза, ни слова не поняв.

— Два дня, — сказал Соланж, подняв в воздух два пальца. — А потом… Пхеньян.

Ким (оказывается, кореец!) радостно улыбнулся и кивнул. Вера подняла руку, и Соланж обернулся к ней.

— Что делать с теми, кто за границей? У нас есть люди во Франции, России, Израиле, еще в нескольких странах… И не просто наши люди, а из личного состава. Вызвать их сюда?

Ей ответила Белинда:

— Дешевле послать курьера. Дай мне список, и я хоть сегодня организую. Можно привить всех за неделю.

— Хорошо, — кивнул Соланж. — Что у нас следующее? Сюзанна?

Вот когда бывают сердечные приступы. Стивен оторвался от груди и едва не заплакал. Сюзанна передала его Белинде и застегнулась.

— Ну ты и красавица! — воскликнул Соланж. — Настоящая королева!

Сюзанна покраснела.

— Саул, почему ты ее от меня скрыл? Зачем мне разведка, если от меня скрывают самое главное? — улыбнулся Соланж, обняв Сюзанну за плечо.

— Я написал целый отчет, — улыбнулся Саул. — Его передала Белинда.

— Ладно, — смилостивился Соланж, — в следующий раз приложите к отчету фотографию. Отчет я читал. Вот что: предлагаю переименовать ее в Сюзанну Бонд. Как тебе, нравится?

Сюзанна кивнула. Ей было неловко в центре внимания, а из-за руки Соланжа на плече она едва сдерживала дрожь.

— Можете мне поверить, — продолжал он своим низким бархатным голосом, — если бы вы знали, что она сделала, вас пришлось бы убить! — Он рассмеялся, за ним и остальные. — Я не шучу! Даже мне страшно!

Опять смех.

— Но… — это слово повисло в воздухе, как граната, — есть одна проблема.

У Сюзанны опять чуть сердце не выскочило из груди.

— К-какая проблема? — спросил она, подняв глаза.

— Мальчик, — грустно покачал головой Соланж.

Внезапно Сюзанна поняла, почему ее вызвали, что она натворила. Детей иметь нельзя, потому что люди… Как сказал Соланж? Перенаселяют!.. Люди расползаются по планете, как тараканы! И это самая большая проблема…

— Ho…

— Тсс! — Соланж притянул ее к себе еще крепче. Какой он сильный! — Не вздумай оправдываться. Я же сказал, ты у нас герой, а значит, им и останешься. И нечего тявкать. Ясно?

Сюзанна кивнула.

Он отпустил ее, отошел к деревянному ящику, который Сюзанна сразу и не заметила, вытащил оттуда рулон прозрачных мешков для мусора и раздал всем собравшимся.

Сюзанна, не задумываясь, протянула руку, но он покачал головой.

— Это только для них.

Затем взял Стивена, положил ребенка в мешок, завязал сверху и протянул Белинде.

— Держи.

Сюзанна не верила своим глазам. Стивен приглушенно плакал из мешка. Его было видно — он размахивал руками и ногами и судорожно дышал между воплями — пленка начала запотевать. У Сюзанны подкосились ноги. Соланж схватил ее за локоть и не дал упасть.

— Держись, ради него, — сказал он и обернулся к остальным. — Отлично. Все, кроме Сюзанны и мистера Кима.

Они надели мешки на головы и завязали на шее. Сюзанна в ужасе обвела их взглядом — полиэтилен вздымался, оседал и снова вздымался.

Вернувшись к ящику, Соланж достал из него две пары боксерских перчаток и бросил одну Сюзанне.

— Ты задала нам сложную задачу, — сказал он, натягивая перчатки. — Земля — наша мать, она священна. Как и жизнь. Мы это знаем. Но мы знаем и другое: мы убиваем ее и ее детей, миллионы других видов. Можешь не завязывать шнурки, просто сунь туда руки. Мы наделали озоновых дыр, отравили артезианские воды, мы истощаем землю и вырубаем леса. Посмотри на эти мешки — так чувствует себя Земля. Цивилизация — это убийство, запомни. — Он начал разминаться.

— Можно я выпущу Стивена? — спросила Сюзанна. — По-моему, ему плохо.

— В этом-то все дело! Разве он нам нужен? Ты не хуже меня знаешь, в чем проблема. В перенаселении, правильно? Нас слишком много. И ты родила еще одного хищника. О чем ты только думала?!

Сюзанна затрясла головой. Соланж стоял так, что загораживал от нее Стивена.

— Будь он не твой, я утопил бы его как котенка, — продолжал Соланж. — В назидание. Но раз он твой, мы будем за него драться! Один раунд, три минуты. Если к концу устоишь на ногах, можешь его спасти. Если нет — он останется в мешке.

— Я… я не могу! Я не умею!!! — в панике воскликнула она.

— Я тебя научу. Главное начать, верно? Ну, мы теряем время.

Сюзанна кивнула.

— Вперед! Давай, красавица, ты сама сказала, что ему там плохо.

Сюзанна прыгнула вперед. Соланж элегантно увернулся и посмотрел на часы.

— Итак, начали. Правда, слабо. Когда кидаешься, думай, что будешь делать. Давай!

Сюзанна умела драться. Она выросла с тремя братьями, один из которых был задирой. Но сосредоточиться на Соланже ей никак не удавалось. Все силы уходили на то, чтобы не броситься к Белинде и…

— Прикрывайся руками и держись ближе ко мне. Я достаю дальше, чем ты. Давай! Думай! Пробей мою защиту!

На языке был вкус крови, глаза застилали слезы. Что он сказал? Стоять? На ногах? Для Стивена?

Соланж ударил правой, попал в плечо. От удара левой она увернулась.

— Молодец! Осталось две минуты!

Он сказал, что оставит его в мешке. Он оставит его в мешке.

— Неплохо, но нужно держаться ближе, иначе начнешь пропускать удары. Я для тебя слишком тяжел.

Сюзанна прыгала вокруг, стараясь уворачиваться, однако получалось плохо. Соланж наносил один удар за другим, легко блокируя ее наскоки.

— Когда на тебя нападают, не вздумай убегать. Это очень важно. Если кто-то стоит на твоем пути — уничтожь его. Иначе… — Он замолчал и нанес три коротких удара в челюсть, от которых зашатались зубы, а во рту появилась кровь, и сразу следом — такой сильный удар в живот, что ей почудилось, будто ее попытались проткнуть фонарным столбом.

Внезапно она оказалась на коленях, задыхаясь от боли.

— Минута и двадцать! — крикнул сверху Соланж. — Давай, Сюзанна, поднимайся, не то добавлю штрафное время!

Дыхание все еще не вернулось, но Сюзанна подчинилась: поднявшись, она ринулась вперед и повисла на Соланже. Ей удалось застать его врасплох и, пока он не опомнился, нанести два удара в челюсть.

Она держалась изо всех сил, сцепив руки замком у него за спиной. Все стояли вокруг, задыхаясь в полиэтиленовых пакетах. Стивен больше не кричал.

— Тридцать секунд! Не подведи меня!

Сюзанна цеплялась за него изо всех сил, но Соланж внезапно вывернулся и начал бить в голову — в рот, в нос, по щекам, удар за ударом, кружа вокруг нее, как молния.

Она едва стояла на дрожащих ногах. Соланж взял ее за подбородок и повернул лицом к себе, как будто хотел убедиться, что оно еще на месте. Сквозь вихрь искр в глазах Сюзанна увидела, как над ней заносится кулак, — так в мультфильмах рисуют последний удар.

Тут Соланж рассмеялся, обнял ее и поднял над землей.

— Неплохо, девочка, очень неплохо! — воскликнул он и с жесткой ухмылкой повернулся к остальным: — Что стоите в мешках? Они вам не идут! Снимайте!.. Ну, народ!

Все поснимали мешки и начали смеяться — и задыхаться. Мистер Ким аплодировал, а Сюзанна упала на колени рядом со Стивеном и сорвала с него мешок.

Секунду спустя он кричал у нее в руках, а Сюзанну охватило безграничное счастье. Расплакавшись, она прижала малыша к себе и с обожанием посмотрела на Соланжа: Спасибо! Спасибо! Спасибо…

Глава 26

— Я вернусь в пять, — пообещала она. — Если опять станет плохо, звони.

Фрэнк сидел перед телевизором у Энни в гостиной и смотрел новости. Сначала ему показалось, что голосом Энни говорила дикторша.

— Фрэнк?

Он нахмурился и вгляделся в экран. Дикторша по-прежнему что-то тараторила, но что-то совершенно невнятное, будто из ваты.

— Как ты себя чувствуешь?

Он обернулся к Энни. Ее слова доходили до мозгов с небольшой, но заметной задержкой, как в телефонном разговоре с Токио.

— Тип-топ, — ответил Фрэнк, снова обернувшись к телевизору.

— Может, мне сегодня не ходить на работу?

— Все в порядке.

Как ни странно, так оно и было. Врачи сказали, что скоро действие наркотика ослабнет, приступы станут реже и короче. Через несколько дней он должен полностью восстановиться, хотя рецидив не исключен.

— Ты уверен? — спросила Энни, одетая, как воспитательница в детском саду. — Не похоже. — Она наклонилась поцеловать его, и Фрэнк притянул ее к себе.

— Не уходи, — сказал он слабым голосом. — Мне что-то нехорошо.

— Фрэнк! — захихикала она.

— Ладно, проваливай.

Что произошло тогда, вспоминалось смутно: кажется, он напал на врачей «скорой помощи», которых в панике вызвала Энни. Ему этот эпизод вспоминался, как бой с подозрительными личностями, которые пытались поймать его, чтобы разрезать на кусочки. Потом приехала полиция — от нее он тоже отбивался. Наконец, его повязали медбратья из «скорой психиатрической помощи», а «сааб» убрали с дороги — к тому времени за ним вытянулась почти бесконечная пробка.

Чтобы убедить власти, что Фрэнк — сам жертва преступления, а не опасный наркоман, которого надо засадить за нападение на офицеров полиции, потребовались целый день и все упрямство, на какое Энни была способна. С «сааба» сняли отпечатки пальцев, а кожаную обмотку руля отправили на экспертизу.

На ней обнаружился психотропный препарат военного класса, трихинуклидинилбензилат, который, видимо, попал в кровь посредством диметилсульфоксида (спортсмены иногда используют его как смягчающую мазь) — тот имеет свойство проникать через кожу прямо в сосуды и мышечные ткани.

Четыре дня Фрэнк провел в психиатрическом отделении, еще два — в обычной палате. Потом его выписали, предварительно накачав транквилизаторами, чтобы сгладить эффект того, что диагностировали как «острое непреднамеренное отравление неизвестным препаратом».

Попытка отбиться от четырех здоровых медбратьев тоже не прошла даром. Впрочем, крови в моче уже не было. Фрэнк проковылял в ванную, чувствуя себя столетним стариком, побрызгал в глаза водой и посмотрел в зеркало. Первый день после «несчастного случая» его лицо больше всего напоминало отбивную. Теперь опухоль спала, только под правым глазом остался плотный участок зеленоватого цвета. С синими прожилками. Над подбородком, где он прокусил нижнюю губу насквозь, красовался свежий шов.

Два ребра треснули от чрезмерного усердия одного из медбратьев. Большой и средний пальцы правой руки были покрыты швами и загипсованы — Фрэнк пробил рукой кухонное окно, когда пытался сбежать от врачей.

В подобные периоды сравнительной «ясности» его тянуло работать. Фрэнк медленно пошел по ступенькам в комнату Энни. Печатать и даже водить мышкой загипсованной рукой тяжело, но на большом компьютере в отличие от ноутбука хотя бы возможно.

Пока компьютер загружался, он просматривал распечатанный разговор с Бегущим Оленем.

Б. Олень: Пугать гриппом нельзя. Его можно только выпустить. Тогда его подхватят птицы. Первая волна начинается где-нибудь в Пекине, и бац! — он расползся по всему миру.

Фрэнк забарабанил по столу.

Б. Олень: Гриппом болеют все. И его невозможно обуздать. Если «испанку» использовать как оружие, то погибнут миллионы, десятки миллионов людей.

Б. Олень: Зачем это может кому-то понадобиться?

Б. Олень: Его не остановить.

Под конец Бегущий Олень пошутил что-то про сиу. Что он сказал? Фрэнк нахмурился и зашуршал страницами.

Б. Олень: С другой стороны… Если кто-нибудь хочет отомстить всему миру…

Отомстить всему миру? Да, «Храм Света» и не на такое способен. А смерть миллионов людей, по их мнению, только благо.

Компьютер наконец загрузился, и Фрэнк запустил текстовый редактор.

Вчера он пару часов искал в Интернете информацию по «Храму Света» и собрал все в один обзор:

Храм/Соланж

«Храм Света» основан в начале семидесятых. Первое название: Академия высших знаний.

1979: два члена организации подложили бомбу в собор Айнзидельна, когда папа Римский высказался против контроля над рождаемостью.

1980: члена секты обвиняют в убийстве швейцарского ядерного магната. Жестокие нападки на организации по охране окружающей среды, Соланж называл их недостаточно агрессивными. Смерть при подозрительных обстоятельствах известного политика, который назвал Соланжа «бациллой ненависти в рядах зеленого движения». Академия и ее глава исчезают из поля зрения общественности.

1982: возрождение в Сан-Франциско в качестве «Храма Света» новой «религии» с Соланжем — основателем.

«Странная смесь „глубинной“ экологии и мистицизма в необычайно научной подаче» — Агентство Франс Пресс. «Последователи „Храма“ особенно часто встречаются в общежитиях технических и научных факультетов лучших университетов Америки».

Под заголовком «Деньги Храма» описывалось, как окупилось привлечение ученых — косметика «Эко-Вита» и патенты приносили «Храму» десять миллионов в год.

Цитата из Энни:

Адэр (12/5/98): Технология микроинкапсуляции — это заключение микрочастиц в защитную оболочку, которая позволяет им выживать в агрессивной среде — например, в желудочной кислоте или при высоких температурах.

Фрэнк зевнул и потряс головой. Такой работоспособности и врагу не пожелаешь. Стерн. Надо связаться со Стерном.

Дейли уже пытался. Звонил три раза. Стерн не отвечал. Надо бы съездить и убедиться, что с ним все в порядке. В конце концов, именно рядом с его домом появилась отравительница, значит, Стерн тоже на заметке.

Но не сейчас. Сейчас даже мысли путаются. К Стерну можно заехать завтра или послезавтра.

В полиции закончили возиться с «саабом» и предупредили, что его надо забрать, иначе с понедельника начнут начислять по два бакса за день. Плюс плата за буксировку. Видимо, это у них называется вниманием к пострадавшим.

К четвергу глаз выглядел почти нормально, шов под нижней губой перестал бросаться в глаза, а сам Фрэнк решил, что больше не представляет угрозы ни для себя, ни для окружающих, и съездил за «саабом».

Когда Энни отправилась в Атланту на ежегодную конференцию по респираторным заболеваниям, Фрэнку стало неловко в ее квартире, и он вернулся к себе. Инду так с ним и не подружилась. Потому что, как рассказала Энни, на второй день в ее доме Фрэнк перепутал комнаты, забрел к Инду и улегся в ее постель.

Как он оказался в постели у Энни — это воспоминание утонуло в дурмане памяти, где, видимо, ему предстояло остаться навсегда. Иногда что-то мелькало — склонившееся сверху встревоженное лицо, он называет ее по имени, лицо озаряет радость. Потом: она промокает его лоб влажным полотенцем и забирается к нему под одеяло. Дальше воспоминаний не было. Энни вспоминала «первый раз» то мечтательно, то со сладострастным смешком. Фрэнк только улыбался — не спрашивать же. И потом, воображать тоже довольно интересно… В постели Энни оказалась на удивление раскованной и страстной, как раз настолько страстной, насколько позволяло его состояние.

Стерн так и не перезвонил. Фрэнк заехал к нему, когда забрал машину из полиции.

Дома его не оказалось, но все выглядело в порядке: ни кучи писем, ни газет под дверью. Дейли постучался к соседу.

Открыл тощий смуглый парнишка в круглых очках. Нет, Стерна он не видел.

— Наверное, уехал, раз его музыки не слышно. Он вечно что-нибудь крутит. На мой вкус, слишком часто и громко.

— Он не просил вас поливать цветы или забирать почту? — не отступал Фрэнк.

— Какие цветы? Их у него нет. Я же говорю, Бен только музыку слушает. А про почту не знаю. Кажется, у него где-то абонентский ящик. А вы его хорошо знаете? — уставился он на Фрэнка.

— Почти совсем не знаю.

— Бен немножко не в себе. — Сосед покрутил пальцем у виска.

Вернувшись домой, Фрэнк обнаружил на автоответчике сообщение от Энни:

— Фрэнк, привет, я еще в Атланте. — Пауза. — Я звоню, потому что… кое-что случилось. Я думаю, что… В общем, странные вспышки гриппа по стране… сейчас уже не сезон для него, понимаешь? Это архивный грипп! — Она запнулась. — Понимаешь, значит… Господи, Фрэнк, ну почему тебя здесь нет! Терпеть не могу автоответчики! В общем, это не могло произойти само по себе, потому что… — Тут автоответчик ее обрубил.

Второе сообщение:

— Этот грипп не мог повториться в четырех разных местах! И, кроме того… — Она глубоко вздохнула. — Ладно, не по телефону. Завтра я вернусь, тогда поговорим.

Фрэнк прослушал все еще раз и нахмурился. Что еще за «архивный грипп»?

Завтра в час дня она оказалась дома.

— Привет, я разговариваю по телефону, — протараторила она и кинулась на кухню. — Почитай пока, — и кивнула в сторону кухонного стола, где лежала стопка газет.

«ЕСЗС», издание Центра контроля инфекционных заболеваний. Аббревиатура расшифровывалась как «Еженедельная статистика заболеваемости и смертности».

На первой полосе под шапкой «Эпидемиологические заметки» стояло:

ВСПЫШКИ ГРИППА

Калифорния, 18 апреля. Калифорнийский департамент здоровья начал расследование причин возникновения острого респираторного заболевания, всплеск которого отметили многие лос-анджелесские медики. С четвертого по одиннадцатое апреля зафиксировано тысяча триста девяносто пять случаев заболевания, из которых тысяча одиннадцать сопровождались кашлем и температурой от тридцати восьми градусов и выше. Возраст заболевших варьируется от тридцати четырех до девяноста девяти лет. Шестьдесят семь человек госпитализированы, у девятерых обнаружены признаки пневмонии. Со схожими симптомами слегли двадцать семь из ста сорока двух врачей, работавших с данным заболеванием. Во многих случаях отмечены необычно затянувшаяся острая фаза и замедленное восстановление.

Сравнение штамма с предоставленными Центром контроля инфекционных заболеваний образцами 97/98 годов не дало ожидаемых результатов. Для лечения был предписан мидантан.

Энни что-то строчила на клочке бумаги.

— Постараюсь сегодня, — сказала она в трубку. — Если повезет. Да, звони в любое время.

Фрэнк продолжал просматривать «ЕСЗС». Кроме Лос-Анджелеса, похожие вспышки гриппа зафиксировали в Вашингтоне, Мэдисоне, штат Висконсин, и на Дайтона-Бич, штат Флорида.

— Да, Оззи, спасибо, — сказала Энни, положила трубку и с усталым видом рухнула в кресло. — Куда мы катимся? Медикаментозно проблему не решить! Мидантана не хватит даже на население Вашингтона, не говоря уже о…

— А что такое? — недоумевающе перебил Фрэнк. — По-моему, просто несколько людей заразились гриппом. Это не наш грипп, иначе им бы стало гораздо хуже. Никто не умер. В чем дело-то?

— Да, Фрэнк, ты прав, это не наш грипп. Пока еще нет. Но эти люди подцепили не просто грипп. Во-первых, подобные вспышки в апреле довольно редки, а в мае — вспышки в Висконсине и Флориде — чрезвычайно редки. Именно поэтому мы и насторожились. В Лос-Анджелесе сначала даже не проверили штамм. Случись это на месяц-два раньше, мы бы вообще ни о чем не догадались!

— Что значит — не просто грипп?

— Это архивный грипп, я пыталась объяснить по телефону!

— А что?..

Энни вскочила и принялась мерить комнату шагами.

— Я сейчас разговаривала с приятелем из Центра контроля инфекционных заболеваний. У них есть база данных по штаммам гриппа — с ее помощью мы их сравниваем и выделяем новые разновидности. Он только что проверил образцы из Висконсина и Флориды — они полностью совпадают с образцами из Лос-Анджелеса и Вашингтона. Все заболевшие заразились штаммом, который называется… — она обернулась к бумажке у телефона, — А-Пекин-два-восемьдесят два. Но этого не может быть! — всплеснула она руками.

— Почему? Что еще за А-Пекин?

— Это штамм гриппа, который впервые обнаружили в Пекине в феврале восемьдесят второго года. Он не мог сам вернуться, Фрэнк! Грипп постоянно мутирует! Это его основная характеристика! Он нестабилен! Штамм шестнадцатилетней давности не мог вернуться!

— И все-таки вернулся.

— В Центре контроля инфекционных заболеваний над этим ломают головы. Насчет первой вспышки в Лос-Анджелесе сначала решили, что это лабораторная утечка. В поисках источника там всех ученых затравили!

— Кого именно?

— Да всех: вирусологов, эпидемиологов, фармацевтов — мы порой изучаем старые штаммы. Иногда и утечка бывает.

Это логично, иначе произошедшее в Лос-Анджелесе вроде бы и не объяснить. Но потом тот же самый штамм появился в Вашингтоне. А потом в Висконсине. И во Флориде.

— Может, его разнесли из Лос-Анджелеса на самолетах?

— Нет, исключено! Так очаги были бы очень незначительными. Не удивлюсь, если это тоже произошло. Одиночные вспышки скорее всего остались незамеченными, потому что симптомы не очень серьезные. А для гриппа не сезон, поэтому эти отдельные случаи наверняка лечились как обычные ОРЗ. Но эпидемии… — Она взяла верхний номер «ЕСЗС». — Их не мог вызвать разносчик на самолете. Их не мог вызвать даже целый самолет разносчиков! Посмотри на цифры по Мэдисону! Две тысячи восемьсот случаев за неделю! Причем заболеваемость растет не по нарастающей, а громадной волной! Во Флориде примерно то же самое. А теперь посмотри на Вашингтон! Почти четыре тысячи случаев! Господи, мы с тобой, наверное, болели тем же!

— Это много?

— Чертовски много! Большинство заболевших гриппом даже к врачу не обращаются!

— И в чем же дело?

— Это их тесты!

— Какие тесты? Тесты чего?

— Дисперсионные тесты!

— Что?!

— А так, — Энни махнула в сторону газет, — они узнавали, какой тест оказался наиболее удачным. «ЕСЗС» еженедельно выкладывают всю информацию в Интернет. «Храму» даже не пришлось отслеживать результаты! Они просто почитали «ЕСЗС» и сравнили, где заболело больше людей! — Энни схватила газеты и подбросила их в воздух. — И победители — мы! Вашингтон!

— Как они распространяли вирус?

— Мало ли способов! Достаточно, чтобы он оказался в воздухе. Самолет, машина — все сойдет! — Она вздохнула. — Надо просто распылить вирус там, где его вдохнут люди. Не знаю, что и делать. Может, стоит опять пойти к Глисону?

— Ну да. Почему только это не вызывает у меня доверия? Насколько я помню, в прошлый раз он пытался обвинить нас в государственной измене.

— А если нам взять все твои наработки и эти выпуски газет, а я поговорю с Киклайтером — и его тоже возьмем с собой? — Энни подняла глаза на потолок. — Ему можно показать ту лошадь, логотип «Храма Света»! Он ее видел в Копервике. И он был в Атланте. Его насторожили эти вспышки, как и всех остальных. Если Глисон не станет нас слушать, то, может быть, хоть Киклайтер прислушается. Еще нужен Бенни Стерн, он все знает о «Храме».

— Стерн, похоже, уехал.

— Все равно надо обратиться к Глисону. — Она посмотрела на часы. — Я в лабораторию, взгляну на тот образец, который привезла с собой.

— Зачем?

— Что-то с ним не так.

— То есть?

Энни взяла газету.

— Где же?.. А, вот. — Она начала читать: — «Во многих случаях отмечены необычно затянувшаяся острая фаза и замедленное восстановление». Значит, многие выздоравливали дольше, чем обычно, а грипп просто тянулся. Отчего-то либо вирус сильнее, либо иммунная система плохо его распознает. Он как будто маскируется.

— Разве такое возможно?

Энни зажмурилась.

— Я боюсь, — сказала она, открыв глаза, — что они воспользовались генной инженерией для подавления иммунного ответа. Этот штамм — ерунда, он слабый. А вот «испанка»…

— Что «испанка»?

— Если ее так изменить, то погибнут почти все, кто заразился. Спастись от такого возможно только поголовной вакцинацией. — Энни запнулась, нервно всплеснула руками и начала говорить с невероятной скоростью: — Наверное, я просто схожу с ума. Наверное, этот штамм восемьдесят второго года и был такой, а у нас нет по нему достаточно данных, потому что он слабый. — Она снова запнулась. — Но это надо проверить, ведь я не могла ошибиться! Это их тесты!

— Надо идти к Глисону, — вздохнул Фрэнк.

По пути домой он заглянул в супермаркет и купил еды. Фрэнк собирался распечатать заметки о «Храме», подобрать все данные так, чтобы Глисон не смог просто отмахнуться.

Если Глисон опять их вышвырнет, надо обратиться в федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям. К Тому Большому Оленю. Не важно к кому.

Дверь была открыта.

Сначала Фрэнк решил, что забыл ее закрыть. Даже когда он зашел в спальню, где стоял компьютер, осенило его не сразу. Монитор стоял на месте, принтер, клавиатура — только системного блока не было. И ноутбука. Все ящики опустели, бумаги исчезли. Ни одной дискеты, нигде.

Фрэнк несколько секунд не двигался, думая о том, какая огромная часть его жизни пропала навсегда. Не последние записи — большая их часть благополучно хранилась в холодильнике. Пропали все письма. Записные книжки. Налоговая информация.

Его охватила слепая ярость. Наверное, так чувствует себя волк, возвратившись в свое логово и почуяв запах чужака. Будь Фрэнк волком, шерсть на загривке у него встала бы дыбом.

Вместо этого он последовал условному инстинкту человека конца двадцатого века — пошел звонить в полицию. Толку, конечно, не будет. Но так надо, он точно знал: два года назад у него вынесли телевизор и стереосистему. Звонить надо не потому, что полиция найдет украденное, а потому что иначе страховая компания не возместит ущерб.

Только у телефона до Фрэнка дошло, что это не обычная кража, что телевизор и стереосистема остались нетронутыми. И только теперь он понял, кого винить.

Едва Дейли потянулся к трубке, как что-то тяжелое опустилось ему на затылок и он упал. Падая, задел головой телефон — посыпались искры из глаз.

Секунду спустя на него кто-то прыгнул и прижал к лицу что-то мягкое и вонючее, что могло быть только тряпкой в хлороформе.

Фрэнк бился. Выкручивался. Боролся. И наконец, обмяк, задержав дыхание.

Несколько секунд, которые пришлось так пролежать, казались вечностью. Легкие требовали воздуха, сердце нещадно колотилось, зато враг расслабился, самую малость. Больше и не требовалось.

Фрэнк сбросил его с себя и вскочил, чтобы добить, пока тот лежит. Но враг был слишком ловок, а у Фрэнка от хлороформа кружилась голова. Противник увернулся и встал на ноги.

Теперь Дейли его разглядел: черные джинсы и футболка, рыжеватые волосы, струйка крови из носа. Фрэнк бросился вперед, но боль в ребрах мешала двигаться, не давала как следует выпрямиться.

Враг успел добежать до выхода.

— Клод! — крикнул он наружу, выскочил и захлопнул за собой дверь.

Фрэнк схватился за ручку, но она не поворачивалась. Неудавшийся киллер держал ее с той стороны. Внезапно она распахнулась, ударив Дейли по голове и отбросив назад. В двери показалось окровавленное лицо, позади него — еще одно, смуглое и злое. Опять запахло хлороформом.

Им двигал страх, а спас — футбол. Идти в нападение Фрэнк научился еще в школе. Он нагнул голову и рванул вперед.

Атака застала их врасплох: они не удержали равновесия и отступили к лестнице. Фрэнк продолжал напирать, пока все трое не покатились вниз водоворотом ушибленных голов и размахивающих кулаков.

Сквозь грохот донесся голос:

— Эй! Что тут происходит?!

Драка тем временем докатилась до первого этажа. Нападавшие вскочили и метнулись к выходу, сбив по пути Карлоса — соседа — и выбив у него из рук пакеты с продуктами.

— Эй! — только и смог крикнуть тот.

Фрэнк поднялся, уцепившись за перила, и бросился на улицу… Поздно. Враги прыгнули в черный грузовичок, припаркованный у соседнего дома. Дейли побежал за ними, надеясь разглядеть номер, но они мгновенно сорвались с места и уехали.

— Господи, — простонал он. Ребра нестерпимо болели. Его догнал Карлос с головкой лука в руках.

— Фрэнк, что здесь творится?!

Глава 27

Оззи Вилас подготовил образцы. Вирусы чрезвычайно малы — в типографской точке уместится несколько миллионов вирусных частиц. В крови и тканях они рассредоточены, к тому же их количество варьируется в зависимости от инфекции. Поэтому исследователи предпочитают выращивать образцы искусственно, обычно на срезах обезьяньей почечной ткани. Иногда для репликации используют так называемую полимеразную цепную реакцию.

Подготовленные образцы с повышенной концентрацией вируса были запечатаны в металлические контейнеры со значком бактериологической угрозы.

В Национальном институте здоровья работало немало операторов электронного микроскопа — Энни постоянно прибегала к их услугам, потому что терпеть не могла возиться с этим сама. Каждый огромный агрегат требовал отдельной изолированной комнаты — обычно в подвале и, естественно, без окон. Потому ей там и не нравилось. Как будто тебя заживо похоронили.

Энни заглянула в микроскоп и нахмурилась. Вирус гриппа напоминает мячик с шишечками и наростами на поверхности. Это поверхностные антигены — гемагглютинин и нейраминидаза. У каждого штамма их форма различна. Иммунитет к одному конкретному штамму означает, что иммунная система организма распознает форму антигенов и нейтрализует их. Образец, на который смотрела Энни, выглядел… странно. Такой вирусной частицы она еще не видела. Она казалась скользкой, как будто вымазанной в какой-то слизи.

Энни вгляделась пристальнее. В микроскопе может что угодно померещиться. В распечатанном виде микроснимок обычно становится четче. Она сделала несколько распечаток — Центр контроля инфекционных заболеваний наверняка затребует копию, — высушила их и отнесла в свой кабинет, чтобы сравнить с хранящимися в компьютерной базе данных микрографами штамма А/Пекин/2/82.

Старый компьютер мучительно долго обрабатывал запрос. Наконец Энни нашла, что хотела, и прикусила губу. На экране отобразился практически тот же снимок, только четкий. Никакой размытости на нем не было и в помине. Энни распечатала и его.

Вместе с образцами вируса Оззи предоставил препараты с результатами иммунофлуоресцентной реакции — это простейший способ определить штамм вируса. Антитела, окрашенные флуоресцином, вступают в контакт с вирусом. В флуоресцентный микроскоп видно, как вирус, вступая в контакт с антителами, загорается ярко-зеленым светом.

В данном случае картина оказалась иной. Несколько частиц засветились, но непривычно тускло. Кроме того, огоньков должно быть гораздо больше. Антитела словно не видели вирусных частиц.

К Киклайтеру Энни чуть не бежала. Они по очереди принялись рассматривать флуоресцентные тесты.

— Будь я проклят, — пробормотал профессор. — Иммунного ответа почти нет!

— Да, — кивнула Энни. — Я думаю, что все дело в слизи.

— Неудивительно, что этот грипп так долго тянется. Полагаете, кто-то прибегнул к помощи генной инженерии, чтобы подавить реакцию иммунной системы?

— Если и не подавить, то отсрочить, — кивнула Энни. — Видимо, в конце концов она все-таки наступает, иначе на тестах была бы полная темнота.

— Действительно.

К концу совещания с Киклайтером и Центром контроля инфекционных заболеваний Энни совсем выбилась из сил и уже не могла сдержать зевоту. Зато теперь понятно, почему ее собственный грипп все не проходит.

Когда Энни ушла, Киклайтер еще совещался с кем-то по телефону — она просто махнула ему рукой. С ее предложением обратиться в ФБР Киклайтер согласился, хотя и с неохотой. Его больше волновало научное применение находки.

— Удивительно! — доносилось от телефона. — Вирус просто маскируется! Надо немедленно выяснить, как это сделано: если удастся обратить эффект и усилить иммунный ответ…

Энни устало поежилась — к ночи стало прохладно. Фонари выхватывали из тьмы колонны света. С Висконсин-авеню и Белтвей доносился шум машин. Те силы, которые оставались после совещания, ушли на долгий путь через огромную, почти пустую стоянку Национального института здоровья. Наконец Энни села в свою «хонду» и вздохнула. Больше всего на свете хотелось спать.

Она стояла перед поворотом на Висконсин-авеню, когда раздался металлический лязг и сильный удар прижал Энни к сиденью.

Врезались сзади.

Ну вот, только этого не хватало. Она высморкалась и устало начала отстегиваться. Теперь еще и полиции дожидаться придется.

Парнишка в бейсболке уже вылез и сокрушенно рассматривал искореженное левое крыло ее машины.

— Отец меня убьет, — причитал он. Крыло едва держалось, табличка с номером болталась на одном болтике. На асфальте россыпь осколков — задний габаритный фонарь. — Простите меня, мэм, я не хотел, я просто… Наверное, нам надо вызвать полицию?

— Наверное, — вздохнула Энни.

С местом аварии поравнялся грузовичок «Ю-хол», из окна высунулся рыжеволосый мужчина:

— Все целы? — Не дожидаясь ответа, он вылез и принялся осматривать машины. — Ну ты и жахнул! — сказал он парнишке.

— Да, я…

И тут рыжий схватил Энни и прижал к ее лицу тряпку с резким запахом хлороформа. У грузовичка начала со скрипом подниматься задняя дверца. Вскоре они оказались внутри. Потом дверца закрылась, и Энни потеряла сознание.

Копов было двое, один длинный, другой коротышка. Фрэнк задумался, который предпочитает роль доброго, а который — роль злого, когда до этого доходит дело.

— Вы застрахованы? — спросил коротышка, разглядывая дверной замок.

— Да, — ответил Фрэнк.

— Тогда рекомендую сменить замки. Обычно страховая компания не возражает. Ваши никуда не годятся. — Он протянул Фрэнку бумажку, на которой записал номер полицейского отчета. — Если вдруг вспомните серийные номера ваших компьютеров, звоните. Но вряд ли вы их когда-нибудь снова увидите. Через неделю они расползутся по всему миру, по частям.

Коротышка кивнул напарнику, и копы направились к выходу.

— И все?! — возмутился Карлос. — Вы больше ничего не сделаете? Снимите отпечатки пальцев, поговорите с Фрэнком, спросите, что случилось! А про меня вы забыли? Я желаю сделать заявление. Когда эти люди будут пойманы, я подам на них в суд!

Фрэнку было скучно, копам тоже, но Карлос никак не мог успокоиться.

Длинный, которого Фрэнк мысленно окрестил Джеффом, оглянулся:

— Что, извините?

— Я требую вызвать вашего штатного художника! Пусть описания этих людей разошлют всем патрулям! Я бы хотел лично провести опознание, когда до него дойдет. Я буду свидетелем обвинения!

Наконец к Карлосу подошел и коротышка:

— Вы слишком много смотрите телевизор, мистер…

— Карлос, — вмешался Фрэнк, — по-моему, офицеры…

— Рубини, — отрезал Карлос, не обращая внимания на Фрэнка. — Меня зовут Карлос Рубини. Что касается вас, то вы ведете себя, как будто вас вызвали на простое ограбление, когда это не так. Это была попытка похищения. Очень тяжкое преступление. Наказуемое смертной казнью, если я не ошибаюсь. Вы обязаны принять меры! Я, как гражданин, недоволен эффективностью ваших действий. Посмотрите на него!

Карлос ткнул пальцем во Фрэнка. Он успел умыться, но под правым глазом вызревал красочный синяк, в драке на лестнице открылись швы на руке. Самое гадкое — кровь никак не желала останавливаться. Он уже в третий раз обмотал руку полотенцем, но и оно пропиталось кровью. Длинный окинул Фрэнка уважительным взглядом.

— Мне кажется, что мистер Дейли застал тех ублюдков в момент ограбления, — сказал он. — Про оружие я ничего не слышал. Скорее всего дело было так: когда появился мистер Дейли, первый нес добычу к машине, а второй все еще шуровал в квартире. Первый спрятался, вероятно, в гардеробной. А когда мистер Дейли попытался позвонить в полицию, он выскочил. Верно?

— Примерно так, — пожал плечами Фрэнк.

— Нет, не так, — нахмурился Карлос. — Зачем им понадобились его бумаги?

Коротышка, который успел поговорить по мобильному телефону, вернулся с хмурым лицом.

— Мне сейчас сказали, что неделю назад сюда уже был вызов. Что-то насчет наркотиков…

— Насчет наркотиков?! — возмутился Карлос. — Сначала Фрэнка отравили, потом чуть не убили, а теперь еще и оскорбительные намеки!

Коротышка развел руками и сказал, что ничего такого не имел в виду.

— Я надеюсь, — огрызнулся Карлос.

— Они забрали ваши компьютер и бумаги, — продолжал коп. — Вы журналист?

Фрэнк кивнул.

— Может, вы узнали что-то такое, что кому-то не понравилось?

Фрэнку захотелось, чтобы его оставили в покое, все — и копы, и Карлос. Тогда он позвонит Энни, убедится, что она дома, и поедет к ней готовить материалы для Глисона.

— Нет, — покачал головой он, — я сейчас про грипп пишу.

Когда копы ушли, Карлос не преминул высказать свое разочарование:

— Фрэнк, ты же сам знаешь, что это было не ограбление. Вот что я тебе скажу: народ получает такое правительство, которое заслуживает! — Он назидательно поднял палец. — Нельзя было так отпускать этих бездельников, иначе они так бездельниками и останутся.

— Извини, Карлос, — ответил Фрэнк, с трудом сохраняя серьезное лицо. — Огромное спасибо тебе за помощь. Если бы ты не появился… Понимаешь, мне сейчас просто не до того.

— Я скажу домовладельцу, чтобы он установил на входную дверь в подъезде новый замок. Ты меня поддержишь?

— Да, конечно.

— Не нравится мне, — не унимался Карлос, — что в мой подъезд может заявиться любой уголовник. Хочешь, я вызову «скорую»? — спросил он, кивнув на окровавленное полотенце. — По-моему, тебе надо заново наложить швы.

— Спасибо, обойдусь. Меня потом подбросят в больницу.

У Энни было занято. Фрэнк побрызгал водой на лицо, осторожно промокнул кровь махровым полотенцем, вылил на руку полфлакона перекиси водорода — вдоль порезов она зашипела и запенилась. Затем обмотал руку марлей и лейкопластырем.

У Энни все еще было занято, Фрэнк не долго думая поехал к ней. Если ее нет, то дверь откроет Инду, можно будет подождать на кухне.

Открыла и в самом деле Инду.

— Энни нет дома, Фрэнк, — мрачно сказала она. — Я немного волнуюсь. Заходи.

— Почему ты волнуешься?

В холле, на свету, она его разглядела.

— Господи, с тобой-то что случилось?!

— Почему ты волнуешься? — упрямо повторил Фрэнк.

— Звонили из полиции насчет ее машины, — ответила Инду с недоуменным выражением лица.

— А в чем дело?

— Ее нашли у выезда из стоянки института. Брошенную.

Фрэнку захотелось кого-нибудь убить.

— Брошенную… — повторил он.

— Да, с помятым задним крылом. Почему Энни не вызвала техпомощь? Она бы не оставила машину просто так. Я волнуюсь, что она ранена и где-то в больнице.

— Когда это было?

— Мне позвонили полчаса назад.

Еще полчаса он провисел на телефоне. Сначала проверил все больницы — Энни в них не оказалось. Затем полицейские участки прилегающих районов — нет, никто не вызывал помощь, а про машину сообщила охрана института здоровья.

— Я очень волнуюсь, Фрэнк, — сказала Инду. — Вдруг она в шоке бродит по улицам? — Ее лицо внезапно посветлело. — Может, она у тебя? Как ты думаешь?

Фрэнк позвонил. Энни не было, но она могла оставить сообщение. В драке телефон вырвали из розетки; если Энни звонила, то ее перебросило на автоответчик. Фрэнк набрал его номер. Механический женский голос сообщил, что есть три звонка.

Два первых от Энни из Атланты — он позабыл их стереть.

Третье оставили полчаса назад. У Фрэнка волосы встали дыбом. Голос был искусственно искаженным, с нечеловеческим жестяным тембром.

— Никого не ищешь?— Лязгающий смешок. Затем отрывок из прошлого сообщения Энни: — «Господи, Фрэнк, ну почему тебя здесь нет! Терпеть не могу автоответчики!» — Снова лязгающий смех. — Короче. Хочешь увидеть свою подружку? Все в твоих руках, приятель.

— Что? — спросила Инду, когда он бросил трубку. — Это она? Что там?

— Кажется, ее похитили.

— Что?!

Фрэнк ринулся к выходу.

— Фрэнк! Куда ты?

Дейли остановился, попросил перепуганную Инду сообщить в полицию и вскочил в машину. «Сааб» фыркал, но не заводился. В раздражении позабыв про больную руку, Фрэнк двинул ею о панель управления. Боль была такая сильная, что на долгое мгновение пришлось замереть, теряя драгоценные секунды.

Потом он выскочил и побежал. И на Маунт-Плезант, и на Адамс-Морган было полно народу. Фрэнк расталкивал зазевавшихся яппи и криком разгонял беспечных детишек и нервных матрон, петлял, лавировал, перебегал дорогу перед машинами… Надо добраться домой, до телефона, раньше, чем кто-нибудь еще позвонит и оставит сообщение. Гад, когда звонил, наверняка заблокировал свой номер, но у Фрэнка на аппарате стояло специальное устройство, которое расшифровывало и отображало номер последнего звонившего. Слава Богу, он сам, когда искал Энни, повесил трубку до того, как сработал автоответчик.

Он взбежал по ступенькам и к телефону — номер еще светился! Фрэнк кинулся к компьютеру проверить его по базе данных. И только потом вспомнил, что компьютер украли.

Карлос поколебался, но наконец пустил. Звонившего они отследили за две минуты — компьютеру Карлоса, этого фанатика, мог бы позавидовать каждый.

— Номер Покипси, — сказал Карлос. — Нью-Йорк, «Мартин Крамер ассошиэйтс». Ты их знаешь?

— Да, я его знаю, — кивнул Фрэнк, мгновенно вспомнив обед «У Ферначчи». Парочка ненормальных. Фанатики. Параноики. Мины под ковром искали.

— Адрес нужен? — спросил Карлос.

— Нет, спасибо. Я знаю, где он живет.

Глава 28

Фрэнк не стал звонить федералам, все равно они не умеют спасать заложников. Он решил все сделать по-своему.

Полчаса спустя он заклеил большой конверт. В нем была дискета из холодильника со всей информацией про «Храм», «испанку» и Люка Соланжа и наскоро набранным у Карлоса файлом про все остальное, включая слова Энни про тесты, ее похищение и план собственных действий. Зная недоверчивость Глисона, Дейли включил в файл номер и пароль своего автоответчика, чтобы тот мог послушать сообщение, которое Фрэнк предусмотрительно не стер.

Карлос Рубини, сознательный гражданин, торжественно пообещал наутро же отнести пакет Глисону в Баззардз-Пойнт. Фрэнк объяснил Карлосу, что чем меньше он знает, тем в большей он безопасности — у Карлоса загорелись глаза от возбуждения, — и что пакет нужно передать лично в руки Глисону. Если его не окажется на месте — объяснить, что это вопрос государственной безопасности и что его нужно передать немедленно.

— Не волнуйся, Фрэнк, — сверкнул Карлос глазами. — Я добьюсь, чтобы информация дошла до Глисона. Я так и знал, что это было не обычное ограбление!

Позаботившись таким образом об отступлении, Фрэнк решил съездить в Виргинию и купить пистолет. Впрочем, он, может, и пригодился бы, но со здоровой правой рукой. Сейчас хотя бы с рулем справиться.

«Сааб» лучше не брать — вдруг заглохнет по дороге? К тому же с автоматической коробкой передач легче справиться. Фрэнк взял машину напрокат и поехал.

В Делавэре пошел сильный дождь. Тяжелые капли бились о лобовое стекло, боковые стекла постоянно запотевали. Машина рассекала глубокие лужи. Мысль, что пока он спешит ей на помощь, с Энни все будет хорошо, как ничто другое, помогала мчаться вперед под ночным дождем.

Он отгонял мысли о том, что с ней могли сделать, и голос Бенни Стерна: «Знаешь, они не пытались меня убить. Если бы я представлял для них хоть малейшую угрозу, они и перед этим бы не остановились». Фрэнк включил радио погромче и сосредоточился на дороге. Время от времени мимо проносились грузовики, заливая лобовое стекло водой, — это немного отвлекало от тяжких мыслей.

К четырем утра он въехал в Лейк-Плэсид. Проехав город насквозь, Фрэнк оказался на проселочной дороге, вдоль которой расположились аккуратные домики. На придорожном пустыре фары высветили семейство оленей; те замерли — и исчезли в темноте, когда Фрэнк подъехал ближе. Дома тонули в непроглядном мраке, ни в одном окне не мигал даже отблеск телевизора. Дождь прекратился, пейзаж призрачно мерцал в лучах раздувшейся луны. На дороге — ни машины, пустота. Никого, все умерли.

Незадолго до белого, обшитого пластиком домика для посетителей Дейли свернул на обочину. Дальше виднелись ворота. Хотя прямой въезд в штаб «Храма» и перекрыт, зато стены вокруг территории не видно.

У него не было никакого плана. Он решил отойти подальше от ворот и пересечь рощу. Что потом? Какая разница? Главное — найти Энни и забрать ее домой.

Роща была старой и ухоженной, в ней хватало пространства, чтобы не продираться через подлесок. Земля, усыпанная иголками, приятно проминалась под ногами. Полную тишину нарушали лишь редкий стрекот и щебет, которые издавали не то насекомые, не то птицы.

Роща становилась все гуще и темнее. Двигаться приходилось на ощупь; ветки возникали из ниоткуда, били по лицу, цеплялись за одежду. На просвет он набрел совершенно внезапно — и не просто просвет. Это была автостоянка. Под ногами захрустел гравий. Луна зашла, и занялась заря; машины, как бронированные жуки, выстроились по двум сторонам заасфальтированного квадрата. Фрэнк посмотрел на часы — пять десять утра. Усыпанная гравием дорожка тянулась в сторону и исчезала среди деревьев.

Попетляв, дорожка вывела на лужайку. Фрэнк миновал пруд и теннисный корт, потом несколько белых домиков, за которыми нависли угрожающие черные тени, оказавшиеся вблизи общежитиями.

Общежития. Накатило облегчение. Теперь дорожка пошла вверх и стала шире. Вот она забралась на вершину холма, и Фрэнк потрясенно замер.

Под холмом раскинулся обширный комплекс из стекла и металла: фабрика, склады, офисные здания — все огромное, сверкающее, современное. Оттуда доносился механический гул. Некоторые отсеки были освещены, комплекс излучал слабое флуоресцентное сияние. У складов стояли большие грузовики с эмблемой заходящего солнца и надписью: «ЭКОВИТА».

Людей видно не было, но Фрэнк не сомневался: они где-то рядом, там, внутри. Что они производят? Вирус? Несмотря на заверения Бегущего Оленя, что работать с вирусом не сложнее, чем пиво варить, до сих пор Дейли надеялся, что «Храм» попросту не справится. Теперь эта надежда умерла безвозвратно.

За производственным комплексом возвышался еще один поросший холм. На вершине стоял большой дом. Особняк.

Штаб.

Фрэнк захотел пройти в обход зданий; пришлось вернуться к деревьям. Пока он бродил, почти рассвело. Фрэнк ускорил шаг и вскоре оказался у рощи, которая поднималась к особняку. Здесь росли в основном сосны, высокие и стройные, как карандаши, ухоженные, со спиленными нижними ветвями, чтобы было удобнее под ними ходить. Фрэнк прислонился к стволу передохнуть.

Его внимание привлек тихий стрекот над головой — ночной звук, который сопровождал его повсюду. Он поднял глаза, чтобы посмотреть, какая птица его издает, машинально, не ожидая ничего увидеть.

Сверху мигала красная лампочка камеры наблюдения. Камера с тихим стрекотом повернулась, сначала налево, потом направо.

Сердце предательски упало куда-то в пятки.

Стрекот камер сопровождал его с того самого момента, когда он вошел в рощу.

С другой стороны, камера — только полбеды, кто-то должен смотреть на монитор. Не к машине же возвращаться! Еще не все пропало. Надо найти Энни и вытащить ее отсюда.

Фрэнк решил не выходить на стриженые и освещенные газоны, а обойти особняк по опушке леса и осмотреться.

Он двинулся — и застыл в слепящем свете прожекторов.

— Пожалуйста, выйдите из-за деревьев и держите руки перед собой, — раздался женский голос.

Ему сковали руки и ноги и заперли в маленькой комнатке без окон, с унитазом и тусклой лампочкой в углу. Через пару секунд погасла и лампочка.

Сколько он провел так, в кромешной тьме? Фрэнк потерял счет времени. Как минимум сутки. Из-под двери сочился слабый свет, но он оставался неизменным. В общем, Фрэнк пробыл тут достаточно долго, чтобы сильно проголодаться и захотеть пить. Чтобы несколько раз вздремнуть и проснуться в рассеянном оцепенении. Чтобы заволноваться, не забыли ли про него, не оставили ли умирать.

Открылась дверь, и вошли двое вооруженных людей. Фрэнку дали напиться и провели в другое помещение.

— Не желаете выпить? — спросил Соланж. — Вам бы не повредило.

Они сидели за дубовым столом в комнате, обставленной великолепной деревянной мебелью. Книжные шкафы с передвижными библиотечными лестницами тянулись от пола, устланного персидским ковром, до замысловатого лепного потолка. Огромное полукруглое окно во всю стену находилось напротив камина, в котором тлел слабый огонек. Две двери подпирали мужчина и женщина в синих джинсах и белых рубашках с пистолетами-пулеметами, наверное, «ингрэмами» — черными, небольшими и устрашающими. Они смотрели прямо перед собой, как каменные статуи.

Привязанный к стулу, Фрэнк дожидался прихода Соланжа больше часа.

— Где Энни?

На столе был поднос с фруктами, сыром и графином вина с двумя бокалами. Соланж налил себе, покружил бокал в воздухе, принюхался и наконец сделал маленький глоток.

— Вы уверены? — спросил он, озабоченно нахмурившись. — Великолепное бордо.

— Где она? — упрямо повторил Фрэнк.

— На вашем месте, Фрэнк, я бы не отказывался. Рекомендую наслаждаться жизнью, пока еще есть возможность.

— Иди к черту.

Соланж поморщился, со вздохом глотнул вина. Затем вдруг вскочил и с хищной грацией дикого кота подошел к камину, разворошил поленья — они занялись с новой силой — и, не оборачиваясь, поднял руку. К нему шагнул охранник — такой юный парнишка, что «ингрэм» казался в его руке игрушкой. Соланж что-то тихо ему сказал, и охранник удалился.

Вернувшись за стол, Соланж подпер подбородок руками и с любопытством уставился на Фрэнка.

— Вы интересный человек… Зачем вы пришли? Спасибо, конечно, но… О чем вы только думали? — Его глаза по-змеиному сверкнули.

Фрэнк промолчал.

— Все-таки выпейте вина. Очень расслабляет.

Скрипнула дверь, и Фрэнк обернулся, надеясь увидеть Энни.

Вошел тощий как скелет человек. Соланж встал, они перекинулись парой слов, скелет вышел, а Соланж вновь вернулся за стол. Несколько секунд он задумчиво молчал.

— Фрэнк, — сказал он, — у меня есть несколько вопросов, на которые вы, полагаю, не захотите отвечать, но, так или иначе, я их вам задам. Например, какую часть того, что вам удалось узнать, вы передали ФБР?

Он опять встал и принялся мерить комнату шагами. Его гипнотический голос становился все громче.

— Знает ли Глисон про наши тесты? Знает ли он, что вы и доктор Адэр здесь?

Фрэнк поднял глаза.

— Если верить доктору Адэр, то…

— Я из тебя кишки выпущу, ублюдок. Что ты с ней сделал?

— Сделал? Допросил, разумеется. Должен признать, у нее были все стимулы, чтобы говорить правду. Однако, сами понимаете, всякое случается.

Соланж махнул рукой, и к Фрэнку подошли охранники. Положив в рот виноградину, Соланж встал.

— Идемте. Этот ковер стоит десять тысяч, жалко его портить.

Спустившись лифтом на три этажа, они пошли по длинному каменному коридору. Пол был выстлан пружинящим резиновым материалом.

— Напольное покрытие сделано из переработанных покрышек, — с готовностью объяснил Соланж. — Очень износостойкое, и, как вы сами можете заметить, по нему приятно ходить. Представляете себе, сколько на свете стертых покрышек? Целые горы!

Псих ненормальный. Фрэнк старался не думать о том, чем именно «жалко портить» роскошный персидский ковер и куда его ведут. С такими людьми в одной комнате лучше не находиться.

— Мы — зачинатели новой технологии, — продолжал разглагольствовать Соланж. — Жаль, что нет времени на экскурсию, — добавил он после небольшой паузы. — Я люблю водить сюда гостей.

Они свернули в другой коридор и, войдя в первую дверь, попали в маленькую комнату с водостоком в полу. Стоявший в центре кованый садовый стол с четырьмя стульями смотрелся здесь нелепо. В углу — два умывальника, на полу — скрученный садовый шланг. Рядом с умывальниками — закрытая дверь.

Фрэнка усадили на один из стульев. Соланж кивнул, и охранник постучал в дверь. Через пару секунд она открылась, и двое коренастых мужчин ввели Энни.

— Энни!

Она даже не подняла голову. Накачали наркотиками, ясное дело. Стеклянный, бессмысленный взгляд, волочащиеся ноги… Ее опустили на стул — голова упала на грудь.

— Вы накачали ее наркотиками, — произнес Фрэнк то, что было и без того понятно.

— Что ж, вам знакомо это чувство, — пожал плечами Соланж.

— Расстелить полиэтилен? — спросил один из охранников, выгрузив на стол две бутылки «пепси», открывалку и жестянку печенья.

Фрэнк уставился на бутылки, гадая, зачем Соланжу разыгрывать гостеприимного хозяина. Тяжелые стеклянные бутылки, слегка исцарапанные в процессе многократного повторного использования.

— Нет, проще смыть все шлангом, — ответил Соланж и прислонился к стене.

Внезапно Фрэнка вместе со стулом наклонили назад. Рот ему заткнули влажной тряпкой. Один из охранников открыл бутылку, зажал ей горлышко и встряхнул. Соланж улыбался.

Охранник поднес бутылку к носу Фрэнка. Из горлышка вырвалась пена, прямо в ноздри. Фрэнк забился от боли — он тонул, умирал, задыхался.

Стул поставили ровно, газировка потекла наружу. Энни плакала.

— Прямо в цель! — рассмеялся Соланж и принялся расхаживать по комнате. — Знаете, Фрэнк, чем мне нравится этот метод? Во-первых, он почти ничего не требует. Во-вторых, не оставляет следов. В-третьих, не наносит практически никакого вреда. И в-четвертых, его можно повторять снова и снова, эффективность не теряется. Ну, рассказывайте о Глисоне. Он знает, что вы здесь? Знает про наши тесты?

Фрэнк не ответил.

Соланж пожал плечами, стул вновь наклонили, снова поставили. Фрэнка трясло. Ноги дергались, как у препарированной лягушки. Энни закрыла глаза и опять уронила голову на грудь.

— К делу, — произнес Соланж. — Я спрашивал о Глисоне.

Кляп вытащили, но Фрэнк не сказал ни слова.

— Вы крепкий орешек, — вздохнул Соланж и кивнул охранникам. Бутылку снова затрясли. — Нет, — Соланж указал на Энни, — сейчас ее очередь.

Фрэнк побагровел.

— Оставь ее в покое!

— А, дар речи еще не совсем утрачен, — улыбнулся Соланж, открыл жестянку из-под печенья и вытащил полиэтиленовый пакет. — Обратите внимание, повторное использование всегда лучше, чем переработка.

Псих, совсем из ума выжил. Фрэнк в ужасе смотрел, как один из охранников достал из кармана баллончик, пшикнул Энни в лицо, а Соланж надел ей на голову пакет и завязал под подбородком.

Напрягая все силы, Фрэнк попытался встать… Тщетно.

Энни вышла из ступора. Ее руки были скованы за спиной, мешок сдувался и раздувался с каждым лихорадочным вдохом. Она задергалась, мотая головой, пытаясь стряхнуть, прокусить пакет — ее лицо покраснело.

— Дешево и сердито, — рассмеялся Соланж. — Обычный перец.

«Пепси», Энни, пакеты, перец — сколько это длилось? Десять минут, несколько часов? Фрэнк потерял счет времени. Под конец обе бутылки опустели. Боль, как выяснилось, это другое измерение, где не действуют привычные законы времени.

Разумеется, он заговорил и долго потом гадал, зачем понадобилось так долго молчать. Но Соланж каждый раз задавал новый вопрос, и, если сомневался в ответе, в ход снова шли «пепси», пакеты, перец.

Наконец, когда Фрэнк уже потерял надежду, что все это закончится, Соланж сказал:

— Довольно, с них хватит, — сурово, как будто в укор остальным. Затем подошел к Фрэнку и похлопал по плечу: — Все, боли больше не будет.

Он должен был дернуться в отвращении, но вместо этого ощутил благодарность.

— Принесите чистую одежду, — приказал Соланж. — Пусть док даст им какое-нибудь успокоительное.

И ушел.

Через полчаса их, как военнопленных, привели в бывший бальный зал — огромную комнату со сверкающим паркетным полом и высоким потолком. Стены были увешаны диаграммами, графиками и спутниковыми снимками. Повсюду стояли столы, компьютеры, телефоны, шкафы для хранения документов. Практически на каждом предмете красовался безумный белый конь.

За компьютерным столом сидел Соланж. Фрэнка и Энни подвели к нему. Рядом, на пробковых досках, висели цветные фотографии полей, сделанные с самолета. Все поля были поражены — не то болезнью, не то засухой. Степень поражения разнилась от практически здорового поля с несколькими бурыми пятнышками до почти полностью бурого фона, как будто оплавленного радиацией. Фрэнк посмотрел на подписи:

Puccina Graminus-272 — 4017/9 Puccina Graminus-181 — 2022/7 Puccina Graminus-101 — 1097/3 Puccina Graminus-56 — 6340/7

Соланж закончил работу, выключил компьютер и благожелательно посмотрел на Фрэнка с Энни.

— А, вот и вы. Мои комплименты, выглядите намного лучше.

— Что такое «пуццина граминус»? — спросила Энни странным деревянным голосом — видимо, действовало успокоительное. Фрэнк решил, что и сам будет говорить не лучше. Он и правда чувствовал себя странно — не спокойно, а как будто он смотрит на происходящее со стороны.

— Хлебная ржавчина, — любезно объяснил Соланж и указал на фотографии. — Первые полевые испытания. Мы ищем способы сделать ее более эффективной. Пока наш фаворит — пятьдесят шесть, однако исследования еще в самом начале. Помимо паразитов пшеницы, мы также исследуем кукурузу и рис.

Энни слегка нахмурилась и покосилась на Фрэнка. Несмотря на ее безжизненный голос и очевидные последствия пытки, она на удивление хорошо держалась.

— Зачем?

— Чтобы восстановить естественный баланс, разумеется, — ответил Соланж. — Чтобы защитить природу от вида, который нарушил этот баланс в свою пользу. Вы ученый, вы должны нас понять. «Зеленая революция» — все ваши устойчивые к болезням злаки — поддерживает вид, который разрушает планету. Мы не хотим этого. И природа не хочет.

— Поэтому вы творите мор и голод.

Соланж, не ответив, посмотрел на часы и вскочил на ноги:

— Нам пора.

Вся нелепая процессия — шатающиеся Энни с Фрэнком в окружении фаланги охранников — направилась к лифту.

— Голод и мор, говорите? — повторил Соланж. — Почему бы и нет? Если один человек создает вакцины против гриппа, почему другому не создать новый, улучшенный грипп? Будь у нас время, я бы объяснил вам, почему это необходимо, — у меня есть статистика, графики и прогнозы того, сколько осталось существовать Земле при нынешних темпах человеческого «развития». Вы бы поняли, насколько необходимо остановить вид, который уничтожает все вокруг, и присоединились бы к нам. Не сомневаюсь, вы бы принесли немалую пользу нашим лабораториям, хотя, — он слегка нахмурился, — я не могу представить возможную роль Фрэнка. Так или иначе, — хлопнул в ладоши Соланж, — на все это у нас нет времени.

У Фрэнка быстрее забилось сердце — охранник нажал в лифте кнопку «ЗБ», на этом этаже их с Энни пытали. Да, тот же самый коридор. Рядом с камерой пыток у Энни подкосились ноги, но Соланж не замедлил шаг. Процессия миновала ряд зеленых железных дверей с маленькими стеклянными окошками, повернула и уперлась в огромные железные ворота. Охранник целую минуту возился с тремя засовами.

Они оказались в квадратном помещении с черными стенами и усыпанным гравием полом, почти как в саду камней. В центре стояли плетеный стол и два стула, на столе — ваза с лилиями. Одна из стен состояла из огромных белых дверей, на каждой — конь на фоне земного шара.

— Прошу, садитесь. — Соланж указал на стулья. Фрэнк и Энни сели.

Соланж кивнул охранникам — те достали оружие.

— Я очень извиняюсь, — произнес Соланж. — К сожалению, наши действия могут показаться кому-то недопустимыми. Поэтому нам приходится избегать огласки.

Энни с Фрэнком в ужасе уставились на оружие. Соланж это заметил и поспешил их успокоить.

— Не волнуйтесь, прежде чем отправить туда, — он с гордостью похлопал по белым дверям, — мы предоставим вам несколько часов, чтобы помедитировать и очистить разум. Так мы решаем самые насущные проблемы с посторонними. Жаль, что проблема с Бергманами возникла слишком рано.

Он открыл двери. Внутри оказалась такая пустая комната, что грязь на полу — не то копоть, не то сажа — выглядела нелепой. Но что значит «проблема с Бергманами возникла слишком рано»?

— Микроволновая камера, — объяснил Соланж. — Она испаряет всю жидкость, и в конце концов человек превращается в горстку пыли. Это ваш приятель, Бен Стерн.

Забыв и про нацеленные на него «ингрэмы», и про транквилизатор, который тянул к земле, и про то, что двигаться приходилось как будто в воде, Фрэнк бросился на Соланжа.

— Ублюдок паршивый!

Соланж легко увернулся и нанес удар. Потом еще и еще. Фрэнк, почти прикованный к земле, не успевал даже закрыться. Наконец от удара в живот он повалился на спину. Охранники снова усадили его на стул.

Соланж фыркал от смеха в неподдельном восторге. Вскоре он успокоился и потряс головой:

— От такой дозы даже бык свалится, а он на меня набросился! Очень, очень впечатляет.

— Зачем… вы… это… делаете? — спросила Энни, как паралитик, выговаривая каждое слово по отдельности.

— Я же сказал! — нетерпеливо дернул головой Соланж. — Это практически безотходное решение проблемы.

— Нет! — поморщилась Энни. — Зачем вам «испанка»? Хлебная ржавчина?

— Потому что я первый всадник, — недоуменно объяснил он. — Вам надо слушать внимательнее.

— Что за чушь? — спросил Фрэнк.

— Откровение Иоанна Богослова, — с сожалением посмотрел на него Соланж и начал говорить другим голосом, голосом проповедника: — И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. И я взглянул, и вот конь белый и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный и чтобы победить.

У охранников загорелись глаза.

— Бог послал меня, победоносного, чтобы победить, да, победить безудержный род, неистовый, без надзора, уничтожающий рай на земле.

Фрэнк повернулся к охранникам:

— И вы верите в такую чушь? Ты самый чокнутый кретин, которого я видел! — Это уже Соланжу. И не выдержал, расхохотался. Иначе бы заплакал.

Соланж посмотрел на него такими глазами, что Фрэнк понял: его убьют прямо сейчас. Но когда Соланж шагнул вперед, у него в кармане загудел мобильный телефон. От неуместного звука Фрэнк вздрогнул.

— Да? — нетерпеливо сказал Соланж в трубку. — Что случилось?

Слушал он, наверное, целую минуту. Было видно, как с каждой секундой он терял интерес и к Фрэнку, и к Энни, так что Фрэнка внезапно посетило странное чувство — заброшенности.

Наконец, нахмурившись, Соланж сунул телефон обратно в карман и, не оглядываясь, двинулся к двери.

— Идемте.

— А с ними что?

— Пусть тут сидят, — пожал плечами Соланж.

Снаружи задвинулись засовы — сначала один, потом второй.

Из-за гравия на полу расколоть толстую стеклянную вазу оказалось не так-то просто, гораздо сложнее, чем потом перерезать веревки осколками. Но выйти не удалось — как выяснили пленники, единственный выход из комнаты отпирался только снаружи.

Оставалось обняться и ждать. Фрэнк пообещал Энни, что убьет первого, кто переступит порог. На их стороне внезапность. Если повезет, отнимут у охранника пистолет. Надежда небольшая, но ни о чем другом думать не стоило. Потом они уснули, прямо на полу, прижавшись друг к другу.

Энни снился Стерн, она всхлипывала. Фрэнку снился Карлос.

Они все еще спали, когда вдалеке раздался грохот. Стены несколько раз содрогнулись — лампы на потолке замигали, а дверь загромыхала. Фрэнку показалось, что это тоже сон. Или галлюцинация. Но Энни тоже проснулась от шума. Вдруг взорвались лаборатории?

Но вот шум прекратился, и они снова задремали.

Их разбудило громогласное «ОТОЙДИТЕ ОТ ДВЕРИ!»

Внутрь ворвались солдаты в бронежилетах, с надписью «ФБР» на спинах, в противогазах и касках. Они не сразу поняли, что Фрэнк и Энни пленники, а не спрятавшиеся последователи «Храма».

На объяснения ушло немало времени. Когда наконец появился Нил Глисон, он тоже не выказал никакой радости.

Его глаза были налиты кровью, как у человека, который не спал несколько суток.

— Вижу, до вас дошел мой пакет, — сказал Фрэнк.

— Их предупредили, — хмуро произнес Глисон. — Наверняка у них свой человек в полиции Лейк-Плэсида, больше о рейде никто не знал…

— Кто-то смог уйти?

— Соланж. И его группа по особым поручениям.

Глава 29

Фрэнк сидел в главном зале особняка и дожидался, пока Энни проснется — ей дали снотворное. Хотелось работать, но на чем? Кто он, в конце концов, Виктор Гюго? Как работать без компьютера или печатной машинки? Будь хоть телефон, статью можно было бы надиктовать. Телефон в зале был отключен, а в коридор не пускали. За дверью сидел солдат с «узи» и следил, чтобы без разрешения Глисона никто не входил и не выходил.

— Я тут вас защищаю, — буркнул он, когда понял, что просто так Фрэнк не отвяжется. — Ясно?

— Нет, — ответил Дейли. — Ни хрена мне не ясно. И не нужна мне никакая защита. Мне нужен ноутбук.

Ноутбука ему, разумеется, не дали. Глисон не хотел публикации статьи, тем более пока Соланж на свободе. Фрэнку оставалось мерить зал шагами и смотреть в окна.

Там развернулась зловещая сюрреалистическая картина — Босх, наверное, назвал бы ее «Поверженный рай». На лугу медленно крутил лопастями вертолет, вокруг сновали солдаты в противогазах. По лабораториям расхаживали морские пехотинцы в защитных костюмах — точь-в-точь реклама «Интел», агенты ФБР грузили компьютеры и картотеки в большой армейский грузовик. В остальном, казалось, штаб был заброшен — сектантов согнали в общежитие дожидаться допроса.

Глазеть надоело, и Фрэнк уселся за рабочий стол Соланжа с девятнадцатидюймовым монитором, провода от которого тянулись под стол, в никуда.

Потому что системного блока не было.

Жаль, вот бы порыться в его файлах. Вдруг завалялось что-то еще? Блокнот, дискетка, календарик с пометками…

Фрэнк принялся открывать ящики стола — пусто. Пара ручек, несколько карандашей, скрепок, чистый блокнот, пачка бумаги для лазерного принтера. Карта Нью-Йорка, ножницы, коробочка кнопок.

Он развернул карту. Ничего, никаких пометок. Просто карта. Вздохнув, Фрэнк откинулся на спинку и закрыл глаза.

Потом внезапно подпрыгнул, сбросил карту со стола, схватил бумагу и начал писать. В конце концов, чем он хуже Виктора Гюго?

Минут пятнадцать спустя он посмотрел на написанное — варианты первого абзаца. Нет, все-таки Виктор Гюго — это недосягаемо. Скомкав лист, Фрэнк бросил его в корзину для бумаг.

Стоп. Корзина.

Неужели в ФБР работают такие идиоты? Разве они могли забыть про корзину для бумаг?

Очевидно, да.

Фрэнк вытряхнул ее содержимое прямо на стол. Распечатка «еженедельной статистики заболеваемости и смертности» за прошлую неделю. Записки с надписями вроде «Позвонить Никки — втор, интерв.» и «Взять у Белинды список новичков». Бутылка из-под минералки, пакетик из-под лакричных тянучек и клочки разорванной фотографии.

На фотографии был маленький дом. Вернее, строительная времянка. Или что-то очень на нее похожее. Ничем не примечательный район — такой, наверное, можно найти в тысяче крупных городов. Тем более трудно понять, при чем тут Соланж.

Он все еще гадал над фотографией, когда появился агент ФБР с большим пакетом куриных сандвичей и банок «маунтин-дью».

— Если вы дадите показания, то дело двинется.

— То есть мы сможем уйти?

— Решать Нилу, — развел руками агент, — но, полагаю, без показаний не обойдется.

Фрэнк разбудил Энни — день уже клонился к закату, — и они рассказали все, что знали. Или почти все. Когда Фрэнк упомянул организацию «Сорен», агент внезапно убрал ручку, вздохнул и заявил, что сейчас вернется.

Они прождали еще два часа. Наконец появилась грузная, роскошно одетая женщина с элегантным кейсом.

— Жанин Вассерман, — проскрипела она, пожав Фрэнку и Энни руки. — Я следователь ФБР.

— Очень рады за вас, — ответил Фрэнк, — но мы ждали Глисона. Мы хотим убраться отсюда.

— Скоро мы все отсюда уедем. Расскажите-ка мне про корейцев. — Она с улыбкой уселась на обитый зеленой кожей мягкий стул. — Можете быть уверены, ваша информация послужит благому делу.

Энни с Фрэнком переглянулись. Наконец Фрэнк сказал:

— Мы знаем не так уж много. Кажется, северные корейцы финансировали Соланжа.

— Откуда такие сведения?

— Из таможенного отчета о том, как деньги корейцев переправляли через Японию…

— Да? — перебила Вассерман. — Интересно. У вас есть этот отчет?

— Нет.

— То есть у вас его нет? — нахмурилась она.

— У нас его нет, — подтвердила Энни.

— Но вы его видели?

Фрэнк покачал головой.

— Тогда откуда у вас эти сведения? — дернула бровью Вассерман. — Не понимаю.

— Нам рассказали.

— Понятно, земля слухом полнится.

— Да.

— Что ж, иногда слухи оборачиваются правдой. Это зависит от источника. Кто вам рассказал?

— Боюсь, наш источник уже мертв, — покачал головой Фрэнк. — Некий Бенджамин Стерн. Соланж убил его.

— Ясно, — вздохнула Вассерман. — И все равно не понимаю. Зачем корейцам финансировать Соланжа? У них и без того мало денег.

— Вам нужно мое мнение?

— Хм.

— По-моему, у них схожие интересы.

— Какие? — нахмурилась Вассерман. — Что у них может быть общего?

— Вы хотите услышать ответ? — вмешалась Энни, когда Фрэнк задумался. — Или вы хотите выяснить, как много мы знаем?

— О! Хороший вопрос!

— У вас есть удостоверение? — снова спросила Энни.

— Нет, — ответила Вассерман с легким сожалением, — боюсь, что нет.

Фрэнк раздраженно фыркнул.

— Послушайте, — сказала она, — давайте договоримся. Если вы хотите сегодня отсюда выбраться, то лучше отвечайте на вопросы.

— Если мы хотим выбраться? — переспросил Фрэнк. — Да кто вы такая?! И что это значит, мы арестованы?

— Нет, — ответила Вассерман, осторожно подбирая слова. — Насколько я понимаю, вы не совсем арестованы. Точнее назвать это «превентивным задержанием».

— «Превентивным задержанием»?! — воскликнула Энни.

— И что это значит? — спросил Фрэнк.

— В стране объявлено чрезвычайное положение, — ответила Вассерман, оправляя складки на юбке. — Сегодня, в три семнадцать утра.

— А нас-то почему задержали? — возмущенно воскликнул Фрэнк.

— Спросите у Нила. Он здесь главный.

— Мы же ничего плохого не сделали! — со слезами на глазах проговорила Энни.

— Нил, разумеется, все уладит. Все-таки у нас мало времени, и я буду вам очень обязана, если мы вернемся к теме, хорошо?

Энни вздохнула.

— Вы упомянули схожие интересы.

— Да, — кивнул Фрэнк. — Вот что я думаю: и корейцам, и Соланжу на руку, если США развалятся.

— Допустим.

— Соланж в силах этому поспособствовать, к тому же он ненормальный!

— Ну и что? — удивилась Вассерман.

— Все они ненормальные. Что бы ни случилось, что бы они ни сделали, это происходит без повода. Слово «культ» лишает любое событие политического значения.

— Почему?

— Потому что культ — сборище психов-одиночек, — ответил Фрэнк. — Так считают люди. А раз они психи, то их поведение нерационально. И у их действий не бывает причин. Значит, расследовать их действия бессмысленно.

Вассерман кивнула и задумалась.

— Допустим, вы правы. Но зачем Северной Корее убивать как минимум половину населения другой страны?

— Потому что из-за этого развалится государство. Нам останется только хоронить мертвых. Или сжигать. Если и не развалится, то государству будет уже не до войны где-нибудь в Азии.

— Какой войны?

— Например, войны Северной и Южной Кореи.

— И об этом вы собираетесь написать?

— Не знаю, — почесал подбородок Фрэнк, — возможно.

— Не стоит, — покачала головой Вассерман. — У вас нет доказательств.

— Да, пока нет, — согласился Фрэнк.

— К тому же это не имеет значения, — добавила она, поднявшись на ноги.

— Как не имеет?! — воскликнула Энни.

— Потому что Соланж ненормальный, вы правы. Подумайте сами: если у Соланжа все получится, то возлагать на него вину будет некому.

— Ладно, а если его поймают?

— Упрячут в психушку. Допустим, удастся проследить источник финансирования — кстати, очень трудная задача, — что это докажет? Что деньги из Северной Кореи? Нет. Они от корейцев, работающих в Японии. Может, у Соланжа миллион корейских последователей? Может, они тоже психи?

— К чему вы ведете?

— К тому, — пожала плечами Вассерман, — что вам надо быть осторожнее. Вы рискуете своей репутацией. Вам ведь не очень хочется прослыть параноиком?

Не дожидаясь ответа, она ушла.

Вскоре появился Глисон и предложил лететь с ним в Нью-Йорк.

— У нас есть выбор? — спросил Фрэнк.

— Разумеется. Если хотите, можете остаться здесь. Неподалеку есть мотель, я могу поставить кого-нибудь у двери. По-моему, вас это не устроит. В Нью-Йорке вы будете при мне, да к тому же в гуще событий. Вам ведь этого хочется?

Двигатель ревел, перелет все не кончался.

Устаревшая станция береговой охраны закрылась около года назад. Крошечный Губернаторский остров расположился в заливе Аппер-Бей, где сливаются Гудзон и Ист-ривер. Полтора километра от Манхэттена — а какой контраст по сравнению с перенаселенным стеклянно-неоновым городом! Здесь поселились лишь обшитые доской семейные гостиницы, чайки да соленые ветры.

Фрэнк и Энни провели ночь без охраны в одном из пансионов, почти у самой пристани. Телефона не было, зато вид — закачаешься: статуя Свободы, Бруклинский мост, между ними Манхэттен.

Наутро они вместе с Глисоном поднялись на борт корабля береговой охраны с установленным на корме крупнокалиберным пулеметом.

— Нам известно, что он хочет сделать, — сказал Глисон, рассматривая в мощный бинокль вереницу кораблей, заходивших в порт. — С другой стороны, он прекрасно знает, что нам это известно. — Он передал бинокль Энни, потер глаза и зевнул.

Корабельным флагом играл легкий ветерок, в остальном день идеально подходил для «инцидента» — было тепло, влажно и облачно.

— Все равно сделает, — сказал Фрэнк. — У него мания величия. Такие наполеоны не славятся гибкостью мышления.

— Согласен, — кивнул Глисон. — Он непременно попытается. Хотя бы для того, чтобы доказать миру, что он на это способен.

— Вдруг он воспользуется запасным вариантом? — неуверенно спросила Энни.

— Каким? — недоуменно поднял брови Глисон.

— Не знаю, — покачала головой она. — Но у него наверняка такой есть. Тесты он проводил с одним и тем же штаммом.

— Ну и что?

— Значит, он тестировал методы заражения, а не сам вирус.

На мгновение Глисон, казалось, занервничал, однако быстро взял себя в руки.

— Мы все равно его опережаем. В пятидесятых мы проводили свои тесты, и результаты теперь заведомо известны. Максимальная площадь заражения достигается с помощью лодки, самолета или метро.

— И вы все перекрыли? — спросил Фрэнк.

— Да.

Фрэнк только хмыкнул.

— С нами сотрудничает Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям. Мы закрыли небо над Нью-Йорком и Вашингтоном для частных самолетов. И реки — Гудзон, Ист-ривер и Потомак свободны от частных судов.

— А как же большие корабли? — спросила Энни, кивнув в сторону порта.

— Их пускают в порт только после тщательного обыска и уже с нашими людьми на борту.

— А метро? — напомнил Фрэнк.

— На каждом поезде наши агенты.

— Вдруг они решат воспользоваться машиной? — сказала Энни. — Или грузовиком. Вирус в микрокапсулах можно поместить в бензин и выпустить в выхлопную трубу. Катайся себе вокруг — никто ничего не заметит.

Глисон задумался.

— Господи, Энни! — воскликнул Фрэнк. — Ты опасный человек!

— Нет, не выйдет, — заявил Глисон. — Недостаточная степень проникновения. Нужна лодка или самолет. На худой конец — метро.

— А водопровод? — спросил Фрэнк.

— Водопровод — это сказки. Даже если выпить такой воды, заражение невозможно. Грипп распространяется воздушно-капельным путем.

— Я все еще не понимаю, — сказал Фрэнк, — как вы собираетесь все провернуть незаметно? Те же пилоты…

— Да, они, разумеется, заметят. Но в газетах не будет ни слова.

— Почему?

— Потому что все средства информации сегодня утром получили соответствующие указания.

— У нас появилась цензура?

Глисон брезгливо поморщился.

— Не больше, чем во время «Бури в пустыне». И то временно и лишь на одну тему. Отчетам о футбольных матчах можете смело верить.

Фрэнк нахмурился, и Глисон решил пояснить:

— Послушайте, мы живем в двадцатом веке. Это значит, людей слишком много. Если кто-нибудь крикнет «пожар», то…

— А если и правда пожар?

— Мы его потушим.

— Ладно, тушите, — нетерпеливо согласился Фрэнк. — Нас-то зачем здесь держать? Если я не могу напечатать статью, то…

— Все не так просто, — отрезал Глисон.

— Почему?

— Из-за Интернета, — грустно объяснила Энни.

Глисон кивнул:

— Да, Интернет — большая проблема.

— И долго нам тут сидеть? — спросил Фрэнк.

— Спросите Соланжа, — пожал плечами Глисон.

Глава 30

Стейтен-Айленд

Сюзанна не привыкла водить грузовики, но «Ю-хол» с автоматической коробкой передач и широким обзором оказался совсем легким в управлении. Обзор — это хорошо, потому что после «боксерского матча» у нее начались проблемы с глазами. Правый глаз оплыл и почти не открывался, а левый видел все как в тумане.

В общем, она вела грузовик, а Стивен сидел рядом и агукал.

Страшно. Вдруг что-нибудь пойдет не так?

Она приехала на причал почти за час, через минуту после отплытия предыдущего парома. Как будто не повезло. Кто первый на борту, первый на берегу. Так сказал Соланж, что бы это ни значило.

Поэтому она прождала пятьдесят девять минут и, когда поднялись ворота, медленно въехала на паром. Следом за ней въехала машина француза с Воном и Белиндой на заднем сиденье.

Не стоит, не стоит нервничать. В конце концов задание самое легкое — вообще ничего не делать. Если не начнутся неприятности. «Вот тогда вступаешь ты, красавица. Ты — запасной вариант».

Здорово, запасной вариант! Никому больше не доверили такую честь! Только, наверное, основному варианту. Но их-то много!.. Сюзанна зажмурилась и поморгала — глаза часто слезились. Снаружи паромщики что-то крикнули, завыл гудок. Пол задрожал, стены тоже, и внезапно паром двинулся, медленно набирая скорость.

Как по сигналу Вон с Белиндой вышли из машины и направились к багажнику, где еще вчера спрятали оружие. На них были одинаковые футболки — Соланж придумал, чтобы легче узнавать друг друга в толпе. Отпадные футболки: кроваво-красные, с головой Соланжа и надписью: «СМИРЕННЫЕ».

Вот бы такую же!.. Хотя ну ее. Так даже лучше. Запасной вариант, без футболки. И нечего им завидовать. Соланж ведь без футболки. Значит, он тоже запасной вариант.

«Ю-хол» громыхнул дверью — наверное, Саул вытаскивает распылитель.

Сюзанна вышла, отстегнула Стивена с детского сиденья и понесла на палубу.

— Удачи, — сказала она ухмыльнувшемуся Соланжу.

Снаружи было здорово — свежо и чуть ветрено. Кругом прогуливались люди.

— Смотри, — показала она Стивену, — это большой город! Видишь большой город? Где у нас большой город? Да вот он где!

Чернокожий старик — чистильщик обуви улыбнулся ей и поднял голову к богато одетому типу:

— Вам ботинки почистить пора!

В кают-компании заиграла музыка. По палубе с криком пробежали дети. Сюзанна стояла на носу и показывала Стивену статую Свободы.

Раздался стрекот «ингрэма», женский крик. Люди заметались, как будто было куда бежать, бросились на нос. Потом крики стихли, паром остановился, и появились они — такие крутые, что даже не верилось.

Саул, француз, Вон, Белинда, Вера, Абрам, еще несколько человек. Все, кроме Саула и француза, с «ингрэмами». Саул тащил к носу корабля распылитель, француз шел за ним с отбойным молотком.

— Все внутрь, — скомандовала Вера.

— Вперед! — рявкнул Антонио, наставив «ингрэм» на какую-то толстуху.

— Шевелись! — крикнула Джейн.

Сначала по одному, потом по двое, по трое пассажиры поплелись в кают-компанию.

Хорошо быть с теми, кого все боятся. Француз, проходя мимо, наставил на нее дрель и «выстрелил» — Сюзанна засмеялась.

Действительно, смешно.

Вдруг на секунду все стало плохо. Какой-то пассажир схватил Джейн за волосы, отобрал «ингрэм» и швырнул ее на палубу, как настоящий профи.

Как выяснилось, не совсем.

Вера бросила «ингрэм» и завизжала:

— Не стреляй!

Парень обернулся, и тут с порога кают-компании в него полетела очередь Антонио — так, что «профи» чуть голову не оторвало.

Он стоял довольно долго, стоял и качался, в то время как женщина, которой пуля попала в горло, уже давно упала. Наконец Вера его подтолкнула, и он рухнул словно подкошенный.

Пассажиры визжали, а Вера послала Антонио воздушный поцелуй и подняла свой «ингрэм».

— Заткнитесь, уроды! — крикнула она, как будто ей мешают смотреть телевизор.

Самое удивительное, что все заткнулись. Значит, уроды.

Соланж стоял на верхней палубе и улыбался. Сюзанна перешагнула через ручеек крови и прижала Стивена к себе.

— Фу, бяка, — шепнула она, обнаружив, что носок правой туфли все-таки заляпала.

* * *

— Смотрите, — сказала Энни.

— Куда?

— Паром остановился.

— Действительно. — Фрэнк вгляделся повнимательнее. — Нет, опять пошел. — Он посмотрел в бинокль. Странно. На палубе должна быть толпа, а там, похоже, всего десяток человек. Подкрутить бинокль, чтобы картинка сделалась четче, не получалось. Одни пятна и цвета. В основном красный.

— Паромщики носят униформу?

— По-моему, нет, — ответила Энни.

Внезапно появился Глисон с капитаном корабля, молодым лейтенантом по имени Хорват.

— У нас проблемы.

— С чем? — спросил Фрэнк.

— С паромом, — ответил Хорват и принялся выкрикивать приказы команде. Где-то внизу зазвонил колокол.

— Что происходит? — спросила Энни, когда корабль отчалил.

— Паром захватили.

— Их нельзя пустить в Гудзон, — уставилась на него Энни. — Ни при каких обстоятельствах.

Корабль начал набирать скорость. Фрэнк не отрывался от бинокля.

— Там какая-то пушка на носу…

— Распылитель, — ответил Глисон.

— Как их остановить?

— В крайнем случае мы их потопим.

— Две сотни невинных людей?! — воскликнула Энни.

Глисон, не обращая на нее внимания, поговорил по мобильному телефону, нахмурился и повернулся к лейтенанту береговой охраны.

— Боевой вертолет будет только через двадцать минут. Вы в состоянии их остановить?

Хорват смешался:

— Не знаю. Можно, конечно, протаранить, но… Вот что, попробуем не подпустить их к распылителю.

— Выполняйте! — кивнул Глисон и снова взялся за телефон.

Лейтенант приказал снять чехол с пулемета.

* * *

Саулу не повезло. Когда появился корабль береговой охраны, он настраивал распылитель. Потом федерал начал вещать в громкоговоритель, разумный такой, спокойный…

Тогда Вон и Вера прицелились и жахнули по нему очередями. Здорово! У них там все стекла перебило!

Вот только не здорово, потому что тогда не повезло Саулу, — совсем не повезло, а он ничего такого и не делал. Он стоял у распылителя и смотрел, а копы как запалили из своей пушки — его пополам разрезало! Просто пополам!

Паром встал, и теперь сильно качало. Пассажиры сбились в кучку в кают-компании, тихие, запуганные, их тошнило.

Они-то чего боятся? Не в них из пушки палят!

Снаружи два полицейских катера, два брандера и еще корабль береговой охраны. И черный вертолет вьется, как стрекоза, нацелил пушки прямо на нос. Интересно, сколько вертолет может продержаться в воздухе, пока не кончится топливо и он не свалится в воду? Кстати, аквалангисты у них, наверное, тоже есть.

Сюзанна стояла на носу с Верой и Соланжем. Рядом ходил француз с мобильным телефоном — он спорил с переговорщиком из ФБР.

— Слушайте, — сказал Глисон. — Вы должны понять одну вещь: в Гудзон мы вас не выпустим. Если понадобится, мы вас потопим. Не зря над вами вертолет висит. Все остальное можно обсуждать.

Глисон мерил палубу шагами и слушал, то и дело поглядывая на Энни с Фрэнком.

— Хорошо, — сказал наконец он. — Вот что я предлагаю. Столько заложников вам не нужно, вы и сами понимаете. — Секунду помолчав, он продолжил: — Давайте договоримся. Вы отпускаете женщин и детей, а я пришлю вам еды. Ну как? Пиццу. Что захотите.

Еще секунду послушав, Глисон отключился.

— Что он сказал? — спросила Энни.

— Что подумает.

— Идем, девочка.

Сюзанна замешкалась:

— И Стивен тоже?

— Разумеется, — ответил Соланж. — Как можно оставить Стивена? Я похож на сумасшедшего?

Забросив на плечо рюкзак с ампулами, он повернулся к французу.

— Этьен, не вздумай сразу на все соглашаться, иначе они заподозрят неладное. Обязательно потребуй, чтобы в порту была только «скорая»!

Француз кивнул — надо же, его зовут Этьен!

— Хорошо, а если нас не пустят в порт?

— Да они в лепешку разобьются, чтобы вас туда заманить, — презрительно ухмыльнулся Соланж. — Там для вас опаснее. Поэтому торгуйся. Потребуй за распылитель самолет. За распылитель тебе что угодно дадут.

— Что потом?

— Летите на Кубу. Вы уже привиты.

Француз посмотрел на него с сомнением.

— Не понимаешь? Ты унаследовал Землю, идиот! Она твоя!

* * *

— Пожалуйста, без обид, — сказал Глисон, когда Фрэнк и Энни спускались на катер. — Я просто выполнял свою работу.

— Вы действительно думаете, что все закончилось?

Глисон кивнул в сторону парома — тот швартовался в доке.

— Разумеется. Остались только переговоры. Иначе я не отпустил бы вас на берег.

— Ясно, — ответил Фрэнк, сдерживая язвительные комментарии, которые просились на язык.

— Меняем пиццу на людей, — продолжал Глисон. — Всегда срабатывает. Вот увидите: через десять минут с парома сойдут женщины и дети. Потом мы выторгуем у них распылитель. Считайте, что дело в шляпе.

«Сам ты шляпа», — подумал Фрэнк, когда их катер рванул к берегу.

— Слишком все просто, — сказала Энни.

— Знаю.

— Как ты думаешь, что они теперь сделают? Распылят прямо в порту?

— Нет, раньше Глисон их на части разорвет. Это он умеет.

— Тогда что?

— Не знаю. Что-нибудь.

Бруклинский мост навис сверху серой радугой. По приказу Глисона катер высадил Фрэнка и Энни прямо за полицейским оцеплением.

— Куда пойдем? — спросила Энни.

— Никуда. Посмотрим на паром.

* * *

Сюзанна аккуратно пристегнула Стивена, завела «Ю-хол» и двинулась к выезду. Кто первый на борту, первый на берегу. Надо же, как мудро Соланж все продумал!

Грузовик съехал с парома. По сходням спускались другие женщины и дети. Везде было пусто, не считая кареты «скорой помощи». Рядом с ней стоял человек, который направлял людей за первой помощью в Баттери-парк.

Сюзанна выехала на Стейт-стрит — перекрыто. Тогда она свернула на Уотер — у следующего перекрестка мигали полицейские машины. На Уайтхолл тоже блокпост. Сворачивать больше некуда. Рядом, на тротуаре, толпа зевак и телекамер.

Сюзанна притормозила и опустила боковое стекло — подошел коп.

— У вас все в порядке?

— Да.

Стивен заагукал.

— Как малыш?

— В порядке, — устало улыбнулась Сюзанна, — мы просто хотим домой. Там так страшно! — Она погладила Стивена по голове. — К тому же совсем вымотались с этим переездом.

— У вас есть документы?

— Конечно, — кивнула Сюзанна и вытащила из сумочки права.

Коп посмотрел на них и вернул.

— Вы не против, если я загляну внутрь?

— Давайте, — разрешила Сюзанна.

Коп обошел грузовик и с лязгом поднял его заднюю дверь. Вокруг крутились, наверное, еще десять полицейских, но, когда ничего не произошло и дверь опустилась, все потеряли к ней интерес.

— Мы не знали, что с парома выпускают машины, — это вернулся первый коп.

— Мне сказали, что я могу уйти, я забрала свой грузовик. А что, нельзя было? — беспомощно удивилась Сюзанна.

— Можно, конечно, — рассмеялся коп. — Просто мы этого не ожидали. Ваш муж на пароме?

— Нет, он ждет дома.

— Вам надо дать показания. Вот что: езжайте сейчас налево прямо перед Бридж-стрит, потом сразу направо и до парка, там полевой госпиталь, его видно издалека. Скажите, что вы с парома. Иначе вам придет повестка.

Сюзанна молча закивала. Сердце стучало в груди, как дятел по дереву.

* * *

Когда подъехал грузовик, Фрэнк и Энни стояли за полицейским ограждением на углу Уайтхолл и Перл. Полицейский поговорил с шофером, потом заглянул в грузовик.

Энни схватилась за локоть Фрэнка.

— Что случилось?

— Такой же грузовик!..

Он понял не сразу. Наконец сообразил: на таком грузовике ее похитили.

— Да, у них на стоянке стояло что-то такого размера.

Дейли вгляделся, пытаясь разглядеть шофера.

— Нет! Совсем такой же! — Энни сильно нервничала, было ясно по голосу.

— Что значит, совсем такой же?

— На нем такой же рисунок, как и на том!

Фрэнк всмотрелся в грузовик, который уже проезжал блокпост. Лицо водителя он так и не разглядел, лобовое стекло отсвечивало.

Сбоку на «Ю-холе» была нарисована испанская танцовщица, кокетливо выглядывающая из-за веера.

Грузовик проехал мимо — на нем оказались нью-йоркские номера. Какой тогда смысл в рисунке? Даже дети знают: если «Ю-хол» из Нью-Йорка, на нем должен быть небоскреб, а никакая не сеньорита. Фрэнк двинулся за грузовиком сначала медленно, затем быстрее, бегом, волоча Энни за собой. Грузовик мигнул левыми поворотниками, но не свернул, а прибавил скорость и поехал по Бридж-стрит.

Коп крикнул вслед что-то нецензурное.

Тут Фрэнка осенило. Внезапно он понял, почему этот «Ю-хол» нельзя упустить.

— Там «испанка»! — крикнул он на бегу.

— Я поняла! — ответила Энни, старавшаяся не отстать. Выскочив за угол, Фрэнк осмотрелся в поисках такси.

Ничего, только черный лимузин на углу. На переднем крыле сидел шофер и читал газету. Глянув внутрь — ключи в зажигании, — Фрэнк велел Энни забраться на пассажирское сиденье и запереться.

— Но…

— Скорее!

Она подчинилась с явной неохотой.

— Эй! — вздрогнул шофер, когда хлопнула дверца. — Эй, дамочка, вы что делаете? Это не ваша машина! — Он спрыгнул и подошел к ней, как раз когда она заперла дверцу. — А ну вылезай! — крикнул шофер, стучась в окно. — Ишь, чего задумала!

— Ну и дела! — сказал Фрэнк, подойдя с другой стороны машины. — Сейчас я с ней поговорю.

Он сел на водительское сиденье и завел мотор. Лимузин с ревом выехал на дорогу.

— Что за… — уже издалека донесся возглас шофера, который заметался по улице, призывая на помощь.

Они свернули за угол и больше его не видели.

На угон ушло меньше минуты, все равно им невероятно повезло, что «Ю-хол» не успел потеряться в лабиринте улиц. Грузовик оторвался на несколько сотен метров и медленно двигался по Фултону.

Со светофорами не везло: стоило появиться Фрэнку, как они принимались мигать красным. Все патрули, как назло, куда-то запропастились.

В машине был телефон — Фрэнк сказал, чтобы Энни позвонила Глисону.

— Как? — переспросила она. — Я не знаю его номер.

— Просто звони. Звони в вашингтонское подразделение ФБР, скажи, что это срочно, насчет Соланжа, — должно хватить. Не выйдет — звони в агентство по чрезвычайным ситуациям, в береговую охрану — кто-нибудь тебя да переключит.

— А где взять их номера?

Фрэнк застонал:

— Пять-пять-пять-один-два…

— А как они нам перезвонят? Мы же в краденой машине.

— Да, я помню, как ты не любишь звонить по телефону, — вздохнул Фрэнк.

— Серьезно, как они смогут нам перезвонить?

— Это же ФБР, наверняка все номера определяются. Они, наверное, и ДНК по телефону могут определить.

Энни взяла трубку, как змею, и с брезгливой гримасой принялась набирать номер.

Фрэнк тем временем пытался ехать за «Ю-холом». Между ними простиралось море машин, а скорость колебалась от двадцати пяти до сорока километров в час. Грузовик еле виднелся впереди.

— Куда он едет? — спросила Энни, положив трубку.

Фрэнк пожал плечами, включил радио и покрутил рычажки — на одной станции шли новости, в которых не было ни слова о пароме и «Храме Света». Миновали мост Вильямсбург.

— Это все Глисон, — мотнул головой Фрэнк. — Таким дай волю, они и прогноз погоды засекретят.

Позади остались Лоуэр-Ист-Сайд, затем и тоннель. Фрэнк чуть было не сократил разрыв, но его подрезал парнишка на мотоцикле. Аппер-Ист-Сайд… У «Ю-хола» замигал поворотник, и он свернул на Девяносто шестую. За ним и Энни с Фрэнком.

И снова их предали светофоры. Грузовик проехал на желтый свет, и перед лимузином зажегся красный — в такой пробке даже правил не нарушить. Наконец волна машин, рванувшая наперерез, схлынула…

— Чтоб тебя! — крикнул Фрэнк, в отчаянии стукнув по рулю и снова откинувшись на сиденье.

Когда зажегся зеленый, как показалось Фрэнку, примерно через час, он погнал лимузин вперед, не зная куда, и через квартал свернул направо, в Гарлем.

— Почему именно в Гарлем? — спросила Энни.

— А почему бы и нет? — буркнул Фрэнк, озираясь по сторонам.

Минут через пять Энни с торжествующим видом протянула ему телефон:

— Я дозвонилась!

— Глисон? — взял телефон Фрэнк.

— Надеюсь, у вас серьезный разговор, я тут вообще-то занят.

— По-моему, кое-кто сбежал с парома.

— Рассказывайте.

Фрэнк рассказал про грузовик.

— Вы за ним едете? Где вы?

— Мы потеряли его в Гарлеме, но он где-то здесь, — ответил Фрэнк. — По крайней мере был. Мы на углу Сто двадцать второй и Третьей авеню.

— Я вышлю полицейское подкрепление.

— Боюсь, что на этом грузовике вирус.

— Я знаю, — сказал Глисон.

— Что значит «я знаю»?

— Мы провели анализ голоса того типа, который с нами торгуется — это не Соланж.

— А кто?

— Да какая разница?! Еще один лягушатник! Главное, не Соланж, — взорвался Глисон.

— Дайте ваш телефон, я позвоню, если мы найдем грузовик, — сказал Фрэнк.

Глисон продиктовал и дал отбой.

— Соланж в городе. С ними торгуется не тот француз.

Энни в отчаянии закатила глаза.

* * *

Еще пять минут спустя они его нашли — грузовик стоял на обочине, на углу Мэдисон-авеню и Сто тридцать второй. Фрэнк притормозил рядом, велел Энни позвонить Глисону, вышел из машины и осторожно обошел грузовик.

За рулем сидела женщина и кормила ребенка грудью. Он сразу ее узнал — та самая сучка, которая две недели назад отправила его в Зазеркалье.

— Как трогательно! — сказал он, распахнув дверцу машины и выхватив ключи.

— Поздно, — сказала она безмятежно.

— Куда он пошел?

— Да иди ты…

Он чуть не вытащил ее за волосы из грузовика, но вовремя сдержался, захлопнул дверцу и вернулся к Энни.

— Полиция уже едет, — сообщила она.

Фрэнк кивнул, вернулся к грузовику и рывком поднял задребезжавшую дверь. Внутри оказалось то, что он и ожидал: между водительской кабиной и грузовым отсеком — открытый потайной отсек полметра шириной.

— Вот где он был, когда копы их обыскивали.

— Кто за рулем? — спросила Энни.

— Помнишь ту, которая мне фары погасила?

— Правда?!

— Сыночка кормит, — кивнул Фрэнк.

— А где Соланж? Что он собирается делать?

— То же самое, что и на пароме.

— Как, где?..

— Не имею понятия, — потряс головой Фрэнк и огляделся. Обыкновенные трущобы. Выгоревший остов некогда жилого дома. Несколько многоэтажек, несколько кирпичных домов, изрисованных граффити. Несколько панельных домов. Пустырь. Над канализационными люками поднимаются почти незаметные столбы пара.

Пар.

— Где заболели студенты? — спросил Фрэнк у Энни.

— Какие студенты?

— Те, во время дисперсионного теста.

Энни нахмурилась:

— Кажется, в Мэдисоне. Университет Висконсина. А что?

— Мы не думали о том, как они распыляли вирус.

— Ну, с лодки. И с самолета.

— Тогда почему в Мэдисоне заболели только студенты?

— Не только, — поправила Энни, — еще учителя.

— Все равно. Вирус охватил в основном студенческий городок. Почему?

— Не знаю.

— А я, кажется, знаю. Из-за метода распыления.

— Какого?

Фрэнк кивнул на дымку, струящуюся от ближайшего люка.

— С помощью пара?

— Ты только подумай. Им отапливаются больницы и университеты. И не просто отапливаются, его используют для кондиционирования воздуха. Причем в половине жилых домов!

— Но пар не попадает в вентиляцию, — неуверенно протянула Энни. — Он просто прогревает радиаторы…

— Везде он попадает. Сама посмотри, если не веришь.

Да, от земли вздымалась легкая дымка.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Отец работал в котельной, — сказал Фрэнк. — Я в детстве помогал ему.

— Но… — Энни недоуменно осмотрелась. — Как вирус окажется в трубах?

— На парогенераторе в воду добавляют химикаты, чтобы не образовывался налет.

— Разве такие места не охраняют?

— Охраняют, — кивнул Фрэнк. — В принципе. — Внезапно он нахмурился. — Только не вижу я тут никаких парогенераторов, а ты?

Они еще раз огляделись. Ничего. Обыкновенные трущобы.

— А она что говорит? — спросила Энни, дернув головой в сторону грузовика.

— «Да иди ты…» — ответил Фрэнк. — Это я цитирую.

Он снова начал озираться. Соланж где-то рядом.

Ничего. Две пивные. Пустырь — на нем провисший забор из металлический сетки и какая-то времянка. Церковь на первом этаже многоэтажки. Дом из красного кирпича с начерно вытоптанными газонами. Дети со скакалкой.

Времянка. Она была на фотографии, которую Соланж порвал в клочки и выбросил.

— Он там, — ткнул пальцем Фрэнк.

— Почему ты так думаешь?

— Присмотри за «матерью Терезой», — ответил он и бросился вперед.

Искать дыру в заборе пришлось недолго. Ее явно прорезали совсем недавно. Фрэнк проскользнул внутрь и направился к хибарке.

Он приближался как по минному полю, ожидая выстрела, но его все не было. Времянка оказалась пустой — дверь распахнута, взломанный замок на земле.

Длинная лестница спускалась вниз, прямо в городские подземелья. Там, по идее, должен быть лабиринт тоннелей, катакомб, закутков, тупиков, канализационных и водопроводных труб, электро- и газопроводов, а также телефонных и прочих кабелей. Один из кервикских собутыльников отца когда-то работал в Нью-Йорке. Как и сам город, его подземные сооружения просто огромны — и этот тип мог вещать о них круглые сутки. «А вот в Нью-Йорке…»

Спуск выглядел как обыкновенная узкая шахта. Фрэнк спустил ноги и полез вниз со всей осторожностью, проклиная каждую новую ступеньку.

Омерзительное чувство — смесь головокружения с клаустрофобией. Шахта была чуть шире его плеч, темная и вонючая. Определить, сколько уже пройдено, невозможно. Понятно только, что падать далеко и больно. Лестница была скользкая. Дважды он поскользнулся, удержавшись из последних сил.

Внизу, в узком коридоре, прислушиваясь к собственному сердцу, Фрэнк вдруг вспомнил нелепый старый ужастик — «Тварь». К чему бы это?

«Не отвлекайся, иначе нарвешься на пулю. Здесь и заблудиться — раз плюнуть».

Он медленно двинулся вперед. Постепенно глаза привыкали к слабому освещению, и он ускорил шаг. Соланжа надо перехватить по пути, иначе будет поздно.

К счастью, выбирать путь не пришлось. Коридор шел по прямой. В разные стороны уходили ответвления — совсем короткие, упиравшиеся в глухую стену.

Он побежал, перескакивая через лужи, в страхе, что уже поздно. Тихо бежать не получалось. Если Соланж услышит — то все, кранты.

Похоже, так и есть. Коридор взорвался короткой очередью, вокруг засвистели пули. Фрэнк замер, ожидая сильную боль, но понял, что его не задело. Либо Соланж промазал, либо он целился в кого-то еще.

Фрэнк вгляделся во тьму. Соланж был впереди, в нескольких шагах, его было слышно, а через пару осторожных шагов стало и видно. Он возился с дверью в парогенератор — рюкзак и «ингрэм» лежали рядом на полу — и ругался по-французски себе под нос. Дверь уже подавалась.

Думать не было времени. Внутри всего пара рабочих, большего котельная не требует.

Фрэнк побежал вперед на цыпочках, вспоминая, что бегал лучше всех в школе. Вот бы сейчас ту скорость!.. Когда до Соланжа оставалось каких-то двадцать метров, тот обернулся.

Далеко, не успеть.

Соланж бросился к «ингрэму», вскочил… Меньше чем за секунду перехватил его правой рукой, нащупал спусковой крючок, выстрелил…

Вспышка боли — и Фрэнк обрушился на Соланжа. Тот выронил пистолет и отлетел назад, ударившись головой о бетонную стену. Фрэнк отступил и дал с правой — после такого удара обычно недосчитываются зубов. Он бил и бил, пока не надоело.

Соланж все еще держался на ногах. Фрэнк схватил его за волосы, развернул и шарахнул лицом о край железной двери — раз, второй, третий. Соланж отшатнулся, будто в поисках, куда упасть. Фрэнк что было сил ударил его ребром ладони по загривку. Раздался щелчок, и Соланж распластался по земле.

Полицейских было уже слышно, они бежали по коридору. В дверном проеме появились котельщики — и раскрыли рты. Фрэнк отступил, чтобы ударить Соланжа ногой в грудь, но понял, что что-то не так. Тело почти не слушается, никак не перевести дыхание. И грудь мокрая. Липкая и мокрая. Фрэнк посмотрел вниз.

Господи, умираю…

Эпилог

Он и в самом деле чуть не истек кровью.

Две пули пришлись в грудь — одна остановилась в пяти миллиметрах от позвоночника. Почти неделю Фрэнк пролежал в отделении интенсивной терапии Колумбийской пресвитерианской больницы, дышал кислородом через маску. После двух операций врачи наконец заявили, что он идет на поправку, и перевели в отдельную палату высшего класса.

Это было и хорошо, и плохо. Хорошо то, что палата оказалась просторной, с большими окнами, удобно обставленной, даже с диваном. Он бы очень подошел Энни, если бы к нему пускали посетителей. Плохо, что без телефона. И странно — страховая компания не оплатила бы такой сервис даже под дулом пистолета, и в больнице это должны прекрасно знать. И вообще Дейли как-то не тянул на особо важное лицо. Разве что для Энни.

И все же…

Фрэнк спросил у врача, но тот сказал только:

— Не волнуйтесь, все оплачено.

— Ладно, — согласился Дейли, — а телефон мне полагается?

— Пока еще нет, — с некоторым сомнением ответил врач.

— А посетители?

— Разумеется. Очень скоро, как только вы окрепнете.

Когда Фрэнка держали на таком количестве болеутоляющих, что большую часть времени он вообще валялся в отключке, эта отговорка казалась логичной. Но примерно через пять дней он начал подозревать, что что-то не так. И уже совсем было собрался угнать инвалидную коляску, но врач открыл дверь и сказал:

— К вам гости.

Фрэнк улыбнулся и с трудом поднялся на подушке — швы все еще давали о себе знать. Улыбка померкла, когда в дверях вместо Энни появился полковник авиации с бэджем? «Фитч».

— Тейлор Фитч, — представился он.

— Здравствуйте, — нахмурился Фрэнк. Они пожали руки. — Что случилось?

— Прежде чем мы поговорим, — начал полковник, вынимая из кейса лист бумаги, — я надеюсь, что вы кое-что подпишете. Обычная формальность. — Он протянул Фрэнку бумагу и вынул из кармана ручку.

Фрэнк опустил глаза. Договор о неразглашении.

— Спасибо, мне такого не надо, — сказал он и отдал договор.

Полковник вздохнул:

— Ну ладно, не важно.

— Тем более, — ответил Фрэнк. — Я журналист, мне платят за то, что я пишу. Это хороший сюжет.

— Еще бы, — кивнул Фитч, — чертовски хороший. Не поспоришь. Но вы его не опубликуете.

— Мы знакомы? — прищурился на него Дейли.

— Не думаю, — чуть улыбнулся Фитч.

— Я видел ваше имя.

— Возможно, обо мне часто пишут.

— Нет, — покачал головой Фрэнк. — Не там.

— Ну что ж, — перевел тему Фитч, — у вас нет выбора. Я…

— Оно было на декларации.

— Что?

— Ваше имя. — Фрэнк подумал еще секунду, и его осенило. — Вспомнил! Вы летели из Хаммерфеста с Энни и Глисоном!

— С кем?

— Глисоном, Нилом Глисоном.

— Не знаю такого.

— Ну да, как же! — ответил Фрэнк, подавляя смех, который грозил обернуться мучительной болью в груди. — Вряд ли мы с вами можем похвастаться, что на самом деле его знаем. Впрочем, лично меня такое положение дел вполне устраивает. Но что бы вы ни говорили, вы летели с ним. Кстати, — он уставился на полковника, — я собирался вас рассмотреть и отвлекся. Вы и в самом деле полковник или просто так вырядились?

— Я в запасе, — ухмыльнулся Фитч.

— ЦРУ, да?

— Хочу вам кое-что показать, — произнес полковник и вынул из кейса письмо. — Я загнул нужную страницу.

Фрэнк посмотрел на первый лист: «Федеральный регистр». Страница тринадцать.

— Я должен это прочитать?

— Просмотрите.

Под заголовком «Чрезвычайное положение» стояло письменное обращение президента к конгрессу.

Поскольку политика Корейской Народно-Демократической Республики продолжает угрожать государственной безопасности, внешней политике и экономике Соединенных Штатов Америки, объявляется чрезвычайное положение, согласно закону «О чрезвычайных положениях» (50 С. 3. США 1622-4).

— Ну и что? — спросил Фрэнк.

— Советую вам избегать лишних неприятностей.

— Это еще как?

— Сначала я хотел бы заверить вас, что мы вам очень благодарны. Это не просто слова.

— Спасибо.

— Чрезвычайное положение дает президенту, а следовательно, и мне значительную свободу действий.

— Например?

— Фактически мы вольны поступать, как пожелаем. Если вопрос касается Северной Кореи, то Конституция уже не действует. Если потребуется, мы можем конфисковать движимое и недвижимое имущество, послать войска за границу, установить военное положение, задержать человека на неопределенный срок, не предъявляя обвинения.

Секунду он помолчал.

— Вам нравится ваша палата?

— Да, неплохая, — ответил Фрэнк.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся Фитч. — И это еще не все. При необходимости мы можем ограничивать перемещения через границу и даже устанавливать цензуру.

— Кто «мы»?

— Федеральное правительство.

Фрэнк недоверчиво поднял бровь.

— Сомневайтесь сколько угодно, но загляните в Конституцию. Она признает возможность чрезвычайного положения. Статья девятая параграф первый. Записать для вас?

— Нет, — ответил Фрэнк, — спасибо.

— Самое странное, что страна практически постоянно находится на чрезвычайном положении, причем не на одном. Ирак, Иран, Ангола, Ливия — их всегда предостаточно. Рузвельт однажды объявил чрезвычайное положение, которое продержалось сорок три года, с тридцать третьего по семьдесят шестой. И все в порядке — пока какой-нибудь недоумок вроде вас не вляпается куда не надо. Как вы себя чувствуете?

— Неплохо. К чему все эти рассказы?

— К тому: если вы попытаетесь это напечатать, вам же будет хуже. Поверить никто не поверит, а если и поверит, то публиковать точно не станет.

— Вы что, редактор? — удивился Фрэнк.

— Смешно, — не улыбаясь ответил Фитч. — Я понимаю, вы думаете, что нам вас не остановить…

— Мамочки! — издевательски воскликнул Фрэнк. — Дайте угадаю, дяденька, сейчас вы меня убьете?

Фитч, казалось, пришел в ужас:

— Что вы говорите?! Вы же американский гражданин!

— Ну и что тогда?

— А то, что вы ничего не докажете.

— Почему это? На пароме погибло много людей…

— Какие-то психи хотели захватить паром, — пожал плечами Фитч. — Что дальше?

— Я был ранен. Соланж…

— В это время находился под арестом.

Фрэнк недоверчиво поднял глаза.

— Вы перепутали, с кем не бывает? — улыбнулся Фитч. — А вас вообще ранили в Гарлеме. — Он достал из кейса газетную вырезку. — Напечатано неделю назад. Вам, наверное, будет интересно.

РЕПОРТЕР «ВАШИНГТОН ПОСТ» РАНЕН В НЬЮ-ЙОРКЕ

23 мая (Нью-Йорк) — вчера вечером репортер «Вашингтон пост» Фрэнк Дейли был ранен во время вооруженного ограбления. Полиция утверждает, что подозреваемых по делу пока нет.

— Удивительно, — покачал головой Дейли.

— Такая у нас работа, — кротко улыбнулся Фитч и снова посерьезнел. — Видите ли, с нашей точки зрения, Северная Корея — психопатическое государство. Им ничего не стоит уничтожить Японию сибирской язвой или оспой, достаточно метеорологических зондов или попросту тех корейцев, которые временно работают в Токио. У нас и без того пара батальонов стоит под демилитаризованной зоной. Не стоит махать перед ними красной тряпкой, понятно?

— Понятно, — кивнул Фрэнк.

— У вас нет ни образца вируса, ни свидетелей. Поэтому, если вы начнете бегать и болтать про мертвых норвежцев и «испанку», толку не будет. Если только мы не захотим употребить вас в своих целях. Конечно, мы это можем.

— Есть Энни.

— Ну и что?

— Она свидетель.

— Действительно! — Фитч шлепнул себя по лбу. — Она все видела, да? Значит, статью можно забросить в Интернет или опубликовать за границей! Как я не подумал! Но она подписала договор о неразглашении. Так что ничего у вас не выйдет. Потому что, — он опустился на край кровати, — если вы ее упомянете, придет Глисон, и только вы ее и видели.

Легка на помине!

Взбешенная Энни ворвалась через пару секунд после того, как Фитч ушел.

— Я тут столько дожидаюсь, а этого надутого генерала пустили первым!

— Не генерала, а полковника.

— Когда я с ним познакомилась, он был просто агентом ЦРУ!

— Знаю, вы вместе летели из Хаммерфеста.

Тем же вечером в палату принесли телефон, а Энни принесла газету:

АРЕСТОВАННЫЕ СОПРОТИВЛЯЮТСЯ ВЫДАЧЕ

7 июня (Гавана). Восемь членов американского культа «Храм Света», две недели назад прилетевшие на Кубу, не признают обвинений в захвате заложников и множественном убийстве во время захвата парома на Стейтен-Айленд в прошлом месяце и заявляют, что требования США по их выдаче незаконны.

В интервью агентству Франс Пресс представитель арестованных Белинда Баррон утверждает, что они прилетели на Кубу, спасаясь от «религиозных гонений».

— То, что случилось на пароме, — говорит Баррон, — произошло исключительно по вине полиции и ФБР. Мы всего лишь хотели устроить обыкновенную мирную демонстрацию против загрязнения воды, а полиция превратила ее в мясорубку…

Еще несколько недель Фрэнк каждое утро ходил на процедуры, чтобы восстановить поврежденный позвоночник. Оставшееся время он листал газеты в поисках отголосков случившегося.

США И КНДР ПОДПИСАЛИ ДОГОВОР

В КНДР направлены инспекция и гуманитарная помощь.

2 июля (Пхеньян). Наконец, после месяца переговоров, представители США и КНДР объявили, что стороны пришли к соглашению. В КНДР поступит гуманитарная помощь и прибудет группа инспекторов по бактериологическому вооружению.

Джордж Каралекис, назначенный главой первой инспекционной группы, которая вскоре прилетит в столицу Северной Кореи, утверждает, что его группа отправится на поиски лабораторий по исследованию бактериологического оружия в районе горного хребта Масиннён.

— Поступила неподтвержденная информация, что Северная Корея разрабатывает бактериологическое оружие, — говорит Каралекис. — Разумеется, нас это обеспокоило…

Вторая статья вышла, когда Фрэнка уже выписали, — на третьей странице «Таймс», с фотографией женщины, которая на пароме была за рулем «Ю-хола»:

ТРИ ЧЛЕНА КУЛЬТА И ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ ОБВИНЯЮТСЯ В УБИЙСТВЕ СЕМЕЙНОЙ ПАРЫ

20 июля (Олбани). Три члена культа и частный детектив сегодня днем предстали перед судом. Они бесстрастно слушали прокурора, который поведал поистине чудовищную историю.

Чрезмерно эмоциональная свидетельница Сюзанна Демьянюк двадцати трех лет рассказала, что в прошлом году они убили Гарольда и Марту Бергманов и расчленили их трупы, действуя по приказу.

— Люк нам приказал, — заявила Демьянюк. Когда ее попросили объяснить, кто такой «Люк», она в слезах указала пальцем на предводителя «Храма Света» Люка Соланжа. — Это он, в ортопедическом ошейнике!

Адвокаты подсудимых расценили показания Демьянюк как «бред психически нестабильной личности, которая из пальца высасывает обвинения.

Это замечание, видимо, относится к недавним показаниям Демьянюк; та призналась в убийстве с помощью микроволновой камеры сотрудника джорджтаунского университета Бенджамина Стерна двадцати восьми лет. Стерн, критиковавший «Храм» в собственной газете «Отсчет Армагеддона», пропал без вести в апреле.

Касательно дела Бергманов Демьянюк показала, что их захватили дома, в Райнбеке, и убили в грузовике «Ю-хол». Незадолго до гибели Бергманы обратились в суд с требованием эксгумировать останки их сына Леонарда, также приверженца «Храма Света», который утонул в море.

Помимо Люка Соланжа, перед судом предстали Мартин Крамер сорока четырех лет, уроженец Покипси, Томас Рекмайер двадцати шести лет и Вон Эйбелярд двадцати пяти лет. Четвертый член культа, фигурирующий в деле, Этьен Мусси — «француз» — двадцати девяти лет, предположительно скрывается на Кубе. Все обвиняемые, кроме Крамера, жители Лейк-Плэсида.

В тот месяц статей больше не было, если не считать одной в «Посте»:

ДЕЙЛИ И АДЭР ГОТОВЯТСЯ К СВАДЬБЕ

Но к тому моменту Фрэнк уже написал двести страниц книги.

— О чем она? — спросила Энни, положив ему голову на плечо.

— Я же рассказывал. Это роман. Триллер.

— Но о чем?

— Про одного журналиста, — сказал Фрэнк, напечатал еще несколько слов и отвернулся от экрана. — Одного невероятно красивого журналиста.

— Да ну? — с сомнением протянула она.

— И одну девушку.

— А она какая?

— Высокая.

— Просто «высокая»?!

— Нет, еще она умница и красавица.

— И что у них случилось?

— Понимаешь, она плывет на ледоколе, на исследовательском. А журналист застрял в России, в дешевой гостинице…

Примечания

1

Натан Хейл — национальный герой США, солдат, повешенный англичанами в войну за независимость. Стал символом разведки США. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Rex mundi — Царь мира (лат.).

(обратно)

3

Уилбур Миллс — кандидат на президентских выборах США в 1972 году, на момент скандала в 1974 году — председатель комитета нижней палаты по ассигнованиям.

(обратно)

4

Орландо Летельер — чилийский дипломат, погибший в Вашингтоне в 1976 году.

(обратно)

5

Уильям Ренквист — председатель Верховного суда США.

(обратно)

6

Сенатор от Нью-Джерси, рассматривался как вероятный кандидат в президенты США от демократической партии на выборах в 2000 г.

(обратно)

7

Хантавирусная пневмония в США называется sin nombre — «без имени». Другие возможные названия — вирус Каньона Муэрто и вирус «четырех углов» — по местности, где границы четырех штатов, Нью-Мексико, Аризоны, Колорадо и Юты, образуют крест.

(обратно)

8

Болезнь Тея-Сакса — амавротическая детская ранняя идиотия.

(обратно)

9

«Нексис» — платный электронный газетный архив.

(обратно)

10

Международный банк реконструкции и развития.

(обратно)

11

Она серая (исп.).

(обратно)

12

Картина «Воскресная прогулка на острове Гранд-Жатт», 1884–1886 гг.

(обратно)

13

Ирландцы поминают за день до похорон, над гробом усопшего.

(обратно)

14

Драйв — удар на большое расстояние. Бункер — яма с песком. Пут — удар на короткое расстояние, мячик катится по земле. Раф — участок нескошенной травы.

(обратно)

15

Теодор Качински, с 1976 по 1995 г. с помощью взрывчатки уничтожал ведущих ученых США. В 1995 г. правительство согласилось на требование «Унабомбера» опубликовать статью-манифест о том, что власть во всем мире постепенно переходит к машинам. Манифест вызвал практически полную поддержку общественности. Брат Теодора, Дэвид, позвонил в ФБР и сообщил, что по стилю и изложенным в ней идеям статья напоминает его брата Теодора. Теодор Качински отбывает пожизненное заключение.

(обратно)

16

Джон Мьюир — известный американский натуралист.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

Реклама на сайте