«Угадай кто»

Угадай кто (fb2) - Угадай кто [Guess Who] (пер. Виктория Г. Яковлева) 2046K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Крис Макджордж

Крис Макджордж Угадай кто

Chris McGeorge

GUESS WHO

© В. Г. Яковлева, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Моему деду Джону Борду посвящается

К моему возвращению в школе уже совсем тихо. Когда я где-нибудь забываю вещи, мама называет меня безголовой тюхой, но никогда не объясняет, что это значит, – у нее вечно нет времени. Выходит, я снова оказался безголовой тюхой. Я понял это, как только заглянул в портфель по пути домой, – ну конечно, оставил тетрадку в кабинете математики. А в тетрадке – домашнее задание. Очень не хочется подводить мистера Джеффериса, вот почему я снова здесь. Миную площадку перед школой, проскальзываю через парадный вход. С наступлением темноты, когда все ушли, в школе страшновато, даже мурашки бегут по спине. Днем здесь полно народу, шум и гам, но сейчас в пустых коридорах тихо, и мои шаги звучат так, словно топает стадо слонов, это все из-за эха, которое скачет от стены к стене, от потолка к полу. Сейчас здесь никого нет, только человек в зеленом комбинезоне орудует странной машиной для мытья полов. Видок у него еще тот, – кажется, несчастней нет человека на свете. Папа говорит, если я не буду хорошо учиться, меня ждет такая же участь. Мне жалко этого человечка, но я тут же спохватываюсь, ведь жалеть людей нехорошо, жалость унижает.

Я прибавляю шаг, подхожу к кабинету математики. Дверь полуоткрыта. Мама всегда учила меня быть деликатным, поэтому я на всякий случай стучу. Открываясь, дверь пищит тоненьким, как у мышки, голоском. Его я вижу не сразу. Наткнувшись на груды разбросанных по полу бумаг и учебников, дверь застревает. Одну тетрадь я узнаю и, нагнувшись, поднимаю. Моя тетрадочка. Мистер Джефферис их у нас собрал в конце урока.

Тут до меня доходит, что в классе творится что-то недоброе. Я поднимаю взгляд и вижу мистера Джеффериса, учителя математики, моего учителя математики. Моего друга. Он висит посередине кабинета на ремне, стягивающем шею. Неестественно-бледный, огромные глаза выпучены, лицо похоже на карикатуру.

Но нет, это не карикатура. Он настоящий. Хотя далеко не сразу до меня доходит, что́ висит передо мной, не сразу удается понять: это не чья-нибудь отвратительная шутка.

Я гляжу и гляжу, а он все висит.

Мистер Джефферис. Мертвый.

И тут я начинаю орать благим матом.

1

Двадцать пять лет спустя…

Резкий, пульсирующий звук, казалось, поселился в голове и ввинчивался в мозг. Но стоило только на нем сосредоточиться, звук разделился, часть его куда-то уплыла и превратилась в звон. Одна часть – в голове, другая – где-то там, в другом месте. В общем, не здесь.

Дзынь, дзынь, дзынь.

Дзынь, дзынь, дзынь.

Звон был настоящий, и звенело совсем рядом.

Открыть глаза. Все вокруг плывет, темнота. Что происходит? Слышно чье-то тяжелое дыхание – понадобилась долгая секунда, чтобы понять: дышит он сам. Все чувства мерцают, как лампы в больничном коридоре. А потом – да-да, теперь он ощущает, как вздымается и опускается грудь, ощущает поток воздуха, рвущийся сквозь ноздри. И воздуха не хватает. Он попытался вдохнуть глубже и понял, что во рту у него совершенно сухо, – язык ворочается словно в темнице, стены которой оклеены наждачной бумагой.

Тишина… Впрочем, нет, где-то рядом все еще звенит: дзынь, дзынь, дзынь. Он успел привыкнуть к этому звону. Телефон. Попробовал пошевелить руками, но не смог. Обе руки где-то над головой, задраны вверх и тихонько дрожат, а в ладонях покалывает. Запястья схвачены чем-то твердым и прохладным. Металл? Да, похоже на то. Вокруг запястий железные обручи… наручники? Он попытался пошевелить онемевшими руками, чтобы понять, к чему прикован. Вертикальная перекладина у него за спиной. И он прикован к ней наручниками?

Он попытался изогнуться и выяснить, так ли это, но руки едва не выскочили из плечевых суставов; локти дрожали. Значит, он сидит спиной к этой штуковине, как ее там… Но сидит на чем-то мягком, и сейчас ему неудобно, скорее всего, потому, что он немного сполз вниз. Полусидит, полулежит… дурацкая поза.

Он подобрался, уперся ногами и подтянулся повыше. Стопа скользнула – туфли, ну да, на ногах туфли, а он совсем о них забыл, – но усилия хватило. Зад сдвинулся на прежнее место, и рукам полегчало. Боль, на которой концентрировалось все внимание, ушла, и размытые пятна вокруг обрели резкость.

Сначала проступили предметы слева – они были ближе всего. Он увидел столик, что стоял между белой стенкой и кроватью, на которой он сидел. На столике – черный цилиндрический предмет, на торце красные циферки. Похоже, часы. Бросилось в глаза: 03:00:00. Три часа? Нет, нет, освещенные светом стоящей рядом лампы, цифры оставались неизменными.

Смотреть на свет было больно, и он понял, что в комнате довольно темно. Он отвернулся к белой стене и усиленно заморгал, пытаясь избавиться от световых пятен перед глазами. На стене висела картина в рамке. На ней изображалось пшеничное поле, а за ним вдалеке фермерский дом. Но не это привлекло его внимание. Дом охватило пламя, красные языки лизали синее небо. А на переднем плане – аляповатое улыбающееся пугало. И чем дольше он на него смотрел, тем шире, казалось, разъезжалась гнусная улыбка.

Он отвернулся, не понимая, почему так беспокоит его эта картина. Теперь прямо перед собой он видел собственные ноги в черных штанах, вытянувшиеся вдоль большой кровати, и ступни в черных туфлях. Пока он возился на скомканных простынях, толстое пуховое одеяло соскользнуло на пол. Вокруг в беспорядке валялись разнокалиберные пестрые подушки.

Обстановка, знакомая любому человеку. Письменный стол, небольшой плоский экран телевизора, чайник, чашка, заполненная пакетиками с чаем и кофе, стоящее в открытом виде меню в кожаной обложке. Наконец он заметил и телефон – слишком далеко от него. Он слегка повернул голову и увидел впереди слева встроенный шкаф. А справа – окно, закрытое шторами, сквозь которые сочился тусклый дневной свет.

Ну да, конечно. Он в гостинице. И прикован наручниками к кровати.

Какой ужас.

Вновь раздались три резких звонка и острыми жалами впились ему в мозг. Дзынь, дзынь, дзынь.

Какой ужас.

2

Давно ли он здесь сидит и слушает этот трезвон? Вечность? Несколько минут? И вдруг раздался еще один звук, совсем другой. Он услышал голос. Женский. Несколько смахивающий на голос робота.

– Здравствуйте, мистер Шеппард. Добро пожаловать в широко известную гостиницу «Грейт-отель». Вот уже более шестидесяти лет мы славимся исключительной гостеприимностью и широким набором уникальных услуг, предоставляемых клиентам в наших роскошных апартаментах. Чтобы получить информацию о доставке в номер еды и напитков, пожалуйста, нажмите кнопку с цифрой «один»; чтобы узнать о наших совсем недавно отремонтированных спортивном зале и спа, нажмите кнопку с цифрой «два»; о прочих услугах, таких, например, как ранняя побудка, вам расскажут, если нажмете на кнопку с цифрой «три»…

Мистер Шеппард? Что ж, по крайней мере, он выяснил свое имя. А им откуда оно известно? Опять, что ли, это с ним?

– …информацию о выступлениях артистов в помещении нашего бара, пожалуйста, нажмите кнопку с цифрой «четыре»…

Он что, перебрал? За двадцать лет пьянок и прочих злоупотреблений он привык к мысли, что слово «перебрать» – это не про него. Прежде, правда, бывало…

М-да, серьезно он отключился накануне, если не помнит, почему очнулся в совершенно незнакомом месте. Ушел в штопор в состоянии диссоциативной фуги, куда сам себя и загнал.

– …информацию о местных событиях, например о заказах билетов на различные представления и зрелища, информацию о работе транспорта, нажмите кнопку с цифрой «пять»…

Но он-то знает, что обычно происходит с похмелюги. Нет, сейчас – все совсем по-другому.

Потому что…

Он все-таки в другом месте. А где был раньше? До того. Что произошло перед отключкой, что он помнит? Сейчас он в номере гостиницы, а тогда… где-то на краю сознания возникла танцующая фигура.

Женская.

Он глотнул пересохшим горлом и провел языком по зубам.

Странный на зубах привкус, неприятный, гнилостный – привкус вина и какой-то химии.

– …для досрочного освобождения номера нажмите кнопку с цифрой «шесть», и если хотите прослушать эту информацию еще раз – нажмите кнопку с цифрой «семь».

Нет, что-то не так. Как он здесь оказался?

А телефон… голос в телефоне замолчал. Отвратительный голос – непонятно почему. Интересно, она может его услышать? Да нет, это же робот, просто робот. Но связь-то, возможно, еще не прервана. Может, попробовать?

– Если хотите прослушать эту информацию еще раз, нажмите кнопку с цифрой «семь».

Он снова попробовал пошевелить руками, хоть немного стряхнуть онемение. Принялся быстро сжимать и разжимать пальцы. Когда они стали вполне повиноваться, он собрался с духом и резко двинул запястья вдоль перекладины. Наручники звякнули. Звякнули громко, хотя и не так чтобы очень. «Ты тратишь попусту время. Это робот».

– Если хотите прослушать эту информацию еще раз, нажмите кнопку с цифрой «семь».

С трудом, будто годами не раскрывал рта, он разлепил губы. Попробовал заговорить, но не знал, что сказать. Изо рта вырвалось лишь хриплое мычание.

– Если хотите прослушать эту информацию еще раз, нажмите кнопку с цифрой «семь».

Молчание.

Он открыл рот. Прохрипел нечто, отдаленно напоминающее «Помогите». «Это просто робот». Наверно, недостаточно громко.

И вдруг робот из телефона засмеялся. Ага, значит, не робот.

– Ладно, мистер Шеппард, не хотите говорить, как хотите. Однако совсем скоро говорить вам придется. Очень интересно, что вы будете делать дальше.

Что? Не успел он придумать ответ, как раздался ужасный звук. Звук отключенной связи. Женщина испарилась.

Он попытался успокоиться, сердце колотилось в груди. Нет, не может быть, разве такое бывает? Возможно, и не бывает. Возможно, это дурной сон или очередной кошмар наркотического бреда. В последнее время он оттягивался довольно круто. Хотя вряд ли. Слишком уж все реально.

Но кто-нибудь обязательно сюда придет. Должен прийти. Ведь персонал знает, что он в номере, это очевидно, значит вся гостиница тоже знает, что он остановился здесь. Не мог же он сам себя приковать наручниками к кровати, следовательно…

«Очень интересно, что вы будете делать дальше».

В чем смысл этого звонка? С телефонами все просто – можешь прикинуться кем угодно, и никто тебя не разгадает.

Зачем звонила эта женщина, то ли робот, то ли нет? До телефона ему не дотянуться. Выходит, эта женщина одна из тех, да-да, из тех самых, кто приковал его наручниками к кровати. Из тех, кто играет с ним дурную шутку. И если она не из персонала, не исключено, что никто не придет. Впрочем, нет. Это как-никак гостиница. Конечно же, кто-нибудь да придет. Когда-нибудь.

Он закрыл глаза. Попытался успокоить дыхание, чтобы услышать, что происходит за дверью номера. Мало ли, какой-нибудь шум, грохот падающего чемодана. Нет, ничего. Полная тишина.

Впрочем, не совсем.

Он почувствовал это раньше, чем услышал. Сначала будто некое покалывание в шее. А потом едва слышный звук, чье-то дыхание. Он здесь не один.

3

Он понял, что слышал дыхание и раньше, но звучание его было столь естественным, что просто не замечалось. Но стоило задержать собственное дыхание, звук стал отчетливей. Кто-то здесь дышит. Едва слышно, словно не человек, а призрак. Но он дышит. Тихонько и неглубоко, но дышит.

Чем напряженнее он прислушивался, тем отчетливее доносилось дыхание. Причем отовсюду, со всех сторон. Здесь дышит не один человек. Но сколько? Кто ж его знает? Одно ясно: в этой комнате он не один, с ним люди.

Он понимал, что сейчас надо открыть глаза, но веки никак не поднимались. Мозг лихорадочно работал, пытался слепить из осколков цельную картину, пытался, хотя и безуспешно, осмыслить происходящее. Может быть, это такой типа пиар-ход? Его агент предостерегал от подобных вещей – желтая пресса гоняется за любым скандалом и, кстати, хорошо платит. А что может быть круче, скандальнее, чем оргия в гостиничном номере? Хотя не похоже. Неужели его в самом деле похитили, приковали наручниками к кровати только для того, чтобы напечатать об этом в газете? Вряд ли, это не их стиль. А кроме того, он ведь в одежде. Какая же, к черту, оргия?

Каким бы жалким ни было его положение, он едва не рассмеялся. Ну вот, не хватало только сойти с ума. Добавить шизу к длинному списку проблем, ждущих решения.

Но сначала… и он резко раскрыл глаза. Перед его взором – все тот же гостиничный номер. Все так же слышно дыхание. Надо что-то сделать, чтобы хоть кого-то увидеть. Он выгнул запястья насколько возможно влево. Холодная как лед сталь впилась в кожу, но он попытался не обращать на боль внимания. Тело тоже изогнулось влево, он наклонил голову, чтобы заглянуть за край кровати. Он думал – или надеялся? – что увидит ковер, и больше ничего. И не сразу понял, что́ перед ним лежит. Пока до него не дошло, что это чья-то спина. Да, спина человека в сером костюме, лежащего на ковре лицом вниз. Он торопливо подтянулся на запястьях и откинулся назад на середину кровати.

Там человек. Живой. Лежит лицом к полу. Снова в комнате тишина, слышно только дыхание. Впрочем, нет, послышалось что-то еще. Ритмичный звук, словно мышь грызет картонку.

Он сделал усилие и заглянул за правый край кровати, опять повиснув на наручниках. Никого нет. Только бледно-фиолетовый ковер. Но, оглядывая кусочек пола, он что-то заметил. Маленький желтый хвостик, уходящий под кровать. Для веревки слишком тоненький. И вдруг хвостик зашевелился. Волосы. Чьи-то волосы.

Он вернулся на середину кровати. Волосы? Боже мой! Он смотрел перед собой в черное зеркало телевизора. И не видел в нем ничего, даже себя. И был рад этому. Не хотелось узреть себя в столь жалком виде. Чернота успокоила его, чернота – это ничто. Вот так он и будет смотреть в телевизор, пока кто-нибудь не придет и не спасет его. Он отказывается принимать этот бред.

И все же взгляд его сам собой устремился мимо блестящих ботинок к краю кровати: оттуда что-то высунулось. Кажется, палец. Потом еще два. А потом и вся рука, сжимающая пуховое одеяло.

Душа его ушла в пятки. Что-то зашаркало со всех сторон, заерзало, звуки становились все громче, дыхание тоже. И теперь…

Они пробуждались.

4

И вдруг – чье-то лицо. На другом конце кровати. Блондинка. Девушка лет двадцати, может, больше. Такая же, как и он, растерянная и бледная, в глазах страх. Сначала-то она оглядывалась, головка покачивалась на тонкой шее, а как увидела его, изумилась и быстро нырнула обратно под кровать.

– Привет, – промямлил он.

Хриплый голос его надломился, дал петуха, и приветствие прозвучало скорее как угроза. Он попробовал еще раз.

– Привет!

На этот раз получилось чуть лучше.

Девушка снова возникла из-под кровати, правда, теперь он видел одни только глаза. Взгляд метнулся к наручникам. Замешательство в глазах усилилось. Но, с другой стороны, он ведь прикован и не сдвинется с места; возможно, именно поэтому она снова высунула голову.

– Что… Что тут происходит? Где я? – Голос ее был тих и испуган. – Что вы со мной сделали?

Он ошарашенно посмотрел на нее:

– Да я сам недавно очнулся здесь, как и ты.

В подкрепление слов он звякнул наручниками. Кажется, помогло. В ее глазах мелькнуло понимание. Мгновение они не отрываясь смотрели друг на друга, словно делились страхом.

На полу послышалось шевеление, и девушка опустила взгляд. Он ничего не видел, но девчушка вдруг вскочила и отпрыгнула в сторону. Бедром стукнулась о письменный стол, и меню услуг по обслуживанию номера повалилось. Она коротко взвизгнула.

Теперь он разглядел ее внимательнее. Джинсы. Бледно-желтая рубаха с капюшоном. Обычная девчонка, ничего особенного. Рассматривая ее, он заметил с левой стороны груди… что это? Похоже на этикетку.

– Тут люди, – сказала она, тяжело дыша. – Тут еще какие-то люди.

– Знаю, – отозвался он.

Говорить, кажется, стало легче; это как с машиной: крутанешь ручку – и мотор заработает.

– Сколько их? – спросил он.

– Я не… не знаю…

– Мне надо знать сколько.

Зачем? Почему это для него так важно? Возможно, потому, что чем больше людей, тем хуже ситуация.

Она услышала его голос – его обычный повседневный голос, – и у нее в глазах мелькнуло узнавание. Она ошарашенно смотрела на него. Впрочем, он чуть ли не каждый день видел такой взгляд.

– Погодите, – сказала она. – А вы кто… Вы, случайно, не…

Она хотела сказать: «Вы, случайно, не Шеппард?» Но это только все усложнит, а время сейчас дорого. Он всегда существовал на грани – с первого взгляда узнать его было непросто, но со второго – наверняка.

– Так вы…

– Да, да.

В обычной ситуации этот обмен репликами ему бы очень понравился.

– Так сколько там их?

– Господи… Тут их четверо. Девочка. Двое мужчин. И женщина. Не знаю, живые или…

– Дышат?

– Кажется, да. И шевелятся – женщина и девочка точно шевелятся. Остальных не хочу проверять.

– Нет-нет, иди к двери, все в порядке.

Он то и дело терял девушку из вида – ее шатало. Истерика – враг движения вперед. Он глубоко вздохнул.

– Ты просто выйди отсюда. Пойди и найди кого-нибудь… нам нужна помощь. Тебе надо пойти и найти, кто может помочь, поняла?

– Что это? – проговорила она, а взгляд ее метался по полу.

Слава богу, он не видел, что там такое.

– Не знаю… но прошу тебя – иди к двери, слышишь?

Он почти умолял ее. Господи, как он дошел до жизни такой?

«Очень интересно, что вы будете делать дальше».

Девушка встряхнулась, на пол уже не смотрела. Прошла в сторону ниши, где должна быть дверь, скрылась из вида. Похоже, увидела дверь. Он оказался прав: дверь именно там. Конечно. Пока шла, девушка два раза резко вильнула в сторону. Обходила лежащих. Он их, конечно, не видел, но догадался. Потом зашла в нишу и пропала из поля зрения.

Опираясь на наручники, он подался вперед и, как мог, повернул голову, но так ничего и не увидел. Зато услышал, как она пытается открыть дверь, дергает ручку. Поворачивает то вверх, то вниз. Но – ни звука, говорящего о том, что дверь открывается. Почему?

– Наверное, электронный замок, – услышал он голос. – Тут красная лампочка горит. Никак…

Новый звук. Скрип, еще раз. Она пробует открыть замок, на этот раз обычный, не электронный.

– Не открывается. Заперто.

Почему?

– Ты видишь там электронный замок? Типа щели в стене, чтобы ключ-карту вставлять?

– Нет, тут нет ничего. Тут…

– Посмотри в глазок на двери, – сказал он, – может, кто-то пройдет мимо. Должен же быть…

«Хоть кто-то. Все равно кто».

Удар. Потом ее голос.

– Вижу коридор.

Серия ударов. Она колотит в дверь. Бам, бам, бам. Продолжает стучать, все громче, – кажется, будто она хочет пробить в ней дырку.

– Эй! Кто-нибудь! Нас здесь закрыли! Мы не можем выйти!

За грохотом ударов он услышал и почувствовал кое-что еще. Кто-то был совсем рядом. И что-то бормотал. Словно нашептывал ему в правое ухо. Он повернулся и встретился взглядом со старухой, чью голову увенчивала копна длинных черных волос. Секунду они смотрели друг на друга, и вдруг она заорала пронзительно, и он пожалел о том, что не может заткнуть уши.

5

Барабанные перепонки его едва не лопнули – старуха испустила такой пронзительный, такой животный вопль, что казалось, он переполошит всех в этом здании. Она вскочила на ноги и забилась в угол; ему теперь трудно было ее видеть, она оказалась вне зоны его обзора.

Удары в дверь прекратились, во всяком случае, так ему показалось. В ушах звенело. Он посмотрел в сторону ниши, в которой скрылась девушка, но взгляд его наткнулся на нечто другое. Он увидел два новых лица. О которых и говорила девушка.

В изножье кровати появилась совсем юная девица, гораздо моложе стоящей возле двери. Не старше семнадцати, одета в черный джемпер. На шее висели большие фиолетовые наушники, от которых в карман джинсов тянулся провод. Она попыталась встать, но ноги подкосились, и девица снова скрылась из виду.

У молодого мужчины, возникшего чуть левее, получилось лучше. Он, кажется, еще не совсем пробудился, но, открыв глаза, сразу насторожился. На нем был белоснежный комбинезон. Кстати, с этикеткой, очень похожей на ту, что у девушки. С какой-то надписью. Не разобрать, слишком далеко. Он озирался скорее удивленно, чем в замешательстве. Увидел Шеппарда и молча уставился на него.

Значит, еще одна девушка, мужчина и женщина… а сколько их там всего, что говорила блондинка? Четверо? Одного не хватает. Пожилого, которого он видел, когда заглядывал за левый край кровати.

Из ниши вышла блондинка. Вид у нее был унылый, крайне расстроенный и вдобавок испуганный.

Крикунья-старуха тоже ее увидела: она ринулась к девушке со всех ног, на бегу огибая кровать, что было, пожалуй, несколько безрассудно для человека в таком исступлении. Молодая девица метнулась в сторону, чтобы не сбили, и Шеппард увидел, как она юркнула под стол и охватила руками колени. Хороший, конечно, способ защиты, но, по большому счету, бесполезный.

Черноволосая схватила блондинку за обе руки, принялась трясти и наконец-то перестала орать, перешла на членораздельную речь:

– Где мы? Это что, началось? Последствия… кара? Я все должна претерпеть.

После чего оттолкнула девушку, скрылась в нише, и раздался громкий удар, словно она с размаху врезалась в дверь.

Отброшенная старухой блондинка потеряла равновесие, упала на молодого человека, тот, в свою очередь, опрокинулся и свалился еще на что-то или на кого-то. Оттуда, куда он упал, донеслось испуганное «Ой!».

Оба кое-как поднялись и отошли подальше от источника нового голоса. Выглядели при этом так, словно перед начальством провинились. Сколько раз он наблюдал такие сконфуженные лица. Оба обогнули кровать и встали справа от нее, словно хотели прикрыться Шеппардом, как баррикадой, защищающей от неизвестной опасности.

Теперь блондинка стояла близко, и Шеппард разглядел стикер у нее на груди, – похоже, у них у всех были такие же стикеры. Белые с красной полосой сверху – подобные стикеры используют на работе для формирования слаженного коллектива.

Поверх красной полосы было написано: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ…»

А дальше черным по белому кое-как нацарапано имя: «Аманда».

Шеппард посмотрел на стикер и тут же невольно опустил голову и взглянул себе на грудь. Он в первый раз оглядел себя с минуты пробуждения и слегка удивился, обнаружив, что на нем – белая рубашка. Да-да, классическая мужская рубашка, а на груди – точно такой же стикер.

«ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Морган».

«Какого черта?» – пронеслась в голове очень свежая мысль.

Он снова поднял голову. Блондинка, которая Аманда, тоже изучала стикеры, сначала – свой, а потом они с Шеппардом одновременно посмотрели на грудь молодого человека.

«ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Райан».

– Все правильно? – спросил Шеппард и кивнул на стикер.

– Да, – ответила она. – Откуда они знают, как меня зовут?

– Аманда?

– Да. Но все зовут меня Мэнди. Мэнди Филлипс.

– Ага, – отозвался Шеппард. – А ты, значит, Райан Куинн. – Он кивнул на молодого человека; на спортивном, ну да, на этом его спортивном костюме стикер смотрелся довольно нелепо.

– Морган Шеппард, – представился Шеппард, но Райан уже кивнул.

– Я знаю. Я видел вас по…

– Почему заперта дверь? – перебила его Мэнди – и слава богу. – Это что, типа все в реале?

– Что? – спросил Шеппард. – Что в реале?

В принципе, все, что происходит, – в реале.

Как бы ни было ему плохо, он снова чуть не рассмеялся. Но Мэнди имела в виду реалити-шоу, и сам он не о том ли подумал тоже? А потом в голове что-то щелкнуло, до него дошло. Дошло, почему она затихла, когда поняла, кто он такой.

– А где же камеры? – спросила она, озираясь.

Он нахмурился, а Райан повернулся к Аманде, не вполне ее понимая. Мэнди решила, что все это некий прикол. Его телестудия и правда порядочный гадюшник, тут и говорить нечего, но даже они вряд ли опустились бы до похищения людей и использования психотропной дряни.

– Мне очень жаль, Аманда… Мэнди… но все это не «в реале», а просто реально. Я тоже недавно очнулся здесь, как и ты.

Они живут в эпоху, когда все реалити-шоу – сплошная постановка. Почему и сейчас не поверить в скрытую камеру? Но здесь все реально. Он нутром чуял. Шеппард поймал пристальный взгляд Мэнди и понял: она тоже понимает, честное слово. Она все видит, просто не хочет верить.

Ее улыбка увяла.

– Нет…

Он снова сейчас ее потеряет. А она ему нужна. Она, и Райан тоже. Он прикован, двигаться не может, значит они должны стать его глазами.

– Послушай, Мэнди. И ты, Райан, тоже. Мне нужно, чтобы вы сохраняли спокойствие. И постарались успокоить остальных. И еще вам надо подумать, как освободить меня от этих штуковин.

Он кивнул на наручники. Руки его уже почти онемели, а заодно и все тело.

– Нужен ключ, – сказала Мэнди.

– Да, ключ. Поищи, может, где-нибудь найдешь.

Сам он, пролеживая бока, ничего не отыщет. Кто бы ни приковал его, он сделал это не просто так. Не просто… Стоп. Еще один вопрос. Еще один большой вопрос. Почему прикован только он? Сковали известного на всю страну парня… и больше никого?

Обойдя Райана, Мэнди начала поиски. Но Райан не шевельнулся. Все смотрел на Шеппарда, будто пытаясь разгадать загадку. Впрочем, он казался спокойным, и это хорошо.

Словно подавая пример, как нужно действовать, перед ними возникла женщина с длинными черными волосами. И тут же снова ринулась в нишу. Раздался глухой удар. Да она же покалечится, ей-богу.

– Просить прощения не достаточно? – Голос ее дрожал. – Это же ад! Настоящий ад!

Шеппард был другого мнения. Какой это ад? Ад – это не место. Ад внутри тебя, глубоко внутри. Он-то давно это понял.

– Это ад, ад, ад! – завывала женщина, и это было похоже на заунывное песнопение. – И вы здесь, все вы со мной в аду. Ну почему так бывает, кто мне скажет?

Она снова всем телом шмякнулась о дверь и захихикала. Сумасшедшая. Их заперли с сумасшедшей.

Шеппард снова посмотрел на Райана. Видно было, что в душе у него кипит борьба, и чем дольше она кипит, не находя выхода, тем хуже.

– Райан.

Тот даже вздрогнул, услышав свое имя.

Райан наклонился к Шеппарду.

– Мне надо вам кое-что сообщить, – прошептал он ему на ухо.

Райан откашлялся. Оба некоторое время смотрели друг на друга, не издавая ни звука. Потом одновременно повернули головы и увидели старика: держась за стену и за кровать, тот пытался подняться с пола. В конце концов ему это удалось, и лицо его исполнилось гнева.

– Черт побери, что тут творится?

Шеппард не увидел, но почувствовал, как Райан отшагнул назад.

– Кто-нибудь… может ответить мне? Немедленно!

Выглядел человек изящно, в старомодном смысле, одет он был в серый костюм с неярким галстуком. Его темнокожее, обветренное лицо, украшенное жиденькой бородкой клинышком, говорило о житейской мудрости. Волосы черные, скорее всего крашеные, сквозь которые пробивались седые пряди. Круглые очки слегка съехали набок, на лице, казалось, навеки застыла угрюмая маска. На груди, над левым карманом, красовался стикер: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Алан».

Все взгляды обратились к нему. Мэнди прекратила поиски. Даже девчушка, сидевшая под столом, уставилась на него круглыми глазами. Этот человек приковывал к себе внимание.

– Я… Я…

Даже Шеппард почувствовал, что сейчас надо «уступить территорию». Делал он это нечасто. Обычно строил из себя лидера, перед кем бы ни оказался. Но компромиссная позиция…

– Куда вы все смотрите? – рявкнул Алан и опустил голову. – Что-о?

Он сорвал с себя стикер и скомкал его. Разгладил место, где тот висел.

– Сюда нельзя ничего приклеивать. Останется пятно, черт побери!

Он швырнул смятый стикер в угол и снова огляделся.

– Ну?

Шеппард решил, что с ним надо быть откровенным.

– Я не знаю, что здесь творится.

– Вы не знаете? – вопросил Алан. – Вы не знаете? Ну конечно, откуда вам знать! Что это, очередное телешоу? Снова какая-нибудь чушь на четвертом канале? В общем, похоже на то, что вас засунули не в ту задницу. Я адвокат, вы поняли, идиот? Я знаю свои права, а также права каждого в этой комнате. Оглянитесь вокруг. Вам в лицо смотрят пять судебных исков.

– На этот раз, – с досадой сказал Шеппард, – тут не телевизионная программа.

– Ну да, конечно. – Алан посмотрел в потолок. – Я немедленно желаю выйти отсюда. И еще я желаю знать имя каждого участника этой комедии.

Никто не отозвался, и Алан снова шагнул к Шеппарду.

– В отличие от вас, я человек дела. И все дела у меня нешуточные. Например… – Он взглянул на свои дорогие часы. – Боже милостивый, дело Макартура! К двум часам я должен быть в Саутуорке!

Равнодушный взгляд Шеппарда, кажется, окончательно разозлил Алана. Все остальные притихли, никому не хотелось обрушить на себя гнев этого человека.

– Самое большое дело во всей моей карьере, а вы засадили меня сюда! Ну что ж, когда я выйду отсюда, вы на собственной шкуре почувствуете, насколько суров закон. И я говорю не про вашу студию и не про вашу компанию. Я говорю о вас, Шеппард. О вас лично.

Алан чеканил слова, подкрепляя их резкими жестами.

Несогласие, одержимость, подозрение, гнев, а также – Шеппард видел это, скосив глаза, – обычное осуждение. Девчушка, на стикере которой ничего не разобрать без очков, смотрела на Алана, снимая наушники с шеи и надевая на голову. Шеппард вдруг остро ощутил некое с нею родство, а она тем временем залезла под стол, да поглубже, словно собираясь там исчезнуть.

– Мне очень жаль, – сказал Шеппард, сам не зная зачем.

– Абсурд! Полный абсурд!

Рядом с Шеппардом кто-то зашевелился. Алан, казалось, тоже был сбит с толку и расстроен. Шеппард осмотрелся вокруг. А, это Райан пробирается к окну. Шеппард сразу понял, что тот намеревается делать. Райан крепко вцепился в шторы и резким движением раздвинул их.

В комнату ворвался ослепительный солнечный свет, даже глазам стало больно. После относительного мрака это оказалось даже слишком. Шеппард моргнул раз и два, стараясь избавиться от радужных пятен перед глазами. И посмотрел на окно, выходящее на улицу. За окном виднелись дома. Высокие и стройные. Они уходили ввысь. Здания были ему знакомы, в голове эта картинка засела прочно. Перед ним – центр Лондона. Но почему-то ему показалось, что здесь что-то не так. Почему же?..

И он вспомнил.

6

А незадолго до этого…

Они ввалились в комнату, вцепившись друг в друга. Она целовала его крепко, взасос. Давненько в его душе не бушевали такие страсти. Он как-то ухитрился сунуть карту в щель автомата, включающего освещение, и все вокруг озарилось. Они были в его номере, наверху, над гостиничным баром, в котором познакомились. Она втолкнула его в комнату, и он совсем пропал в ее объятиях, пропал в этой ночи.

– Pas maintenant, monsieur television[1]. Не сейчас.

Она то и дело переходила на французский. Была пьяна. И алкоголь, похоже, только усиливал страсть.

Сначала она не знала, кто он такой, чем его и очаровала. Он угостил ее выпивкой, и остаток вечера она искала информацию о нем в «Гугле» и удивлялась, почему к нему все время подходят и разговаривают какие-то люди. Торжественное открытие художественной выставки в банкетном зале гостиницы в конце концов сошло на нет, люди разбрелись кто куда, и они остались вдвоем, по очереди разговаривая по ее телефону. Иностранец Сири не признал его лондонского акцента.

Она опрокинула его на кровать, заползла сверху, алчно кусая губами шею и подползая все выше.

– Смотри не запачкай смокинг, – засмеялся он.

– On s’en fout du costume![2]

– Слышь, я понятия не имею, что ты там лопочешь, поняла?

Она выпрямилась и слезла с него.

– Есть что-нибудь выпить?

Он махнул рукой в сторону мини-бара. Кое-что еще оставалось.

Голова ее исчезла в холодильнике, она вытащила небольшую бутылочку белого вина и еще одну, с бурбоном. Они были знакомы всего два часа, но она успела изучить его вкусы. Неужели он и вправду нашел «ту самую, единственную»?

– Avez-vous de la glace?[3]

– Ну вот, опять! – сказал он, смеясь.

– Прости, – отозвалась она. – Мм… лед у тебя есть?

Он махнул в сторону стола, где поставил ведерко со льдом, хотя понимал, что там все давно растаяло. Она взяла ведерко, заглянула и улыбнулась.

– Тогда схожу принесу.

Она бросилась к нему, исступленно поцеловала, и остатки льда из ведерка обрушились ему на штаны. Наплевать. Эта женщина – полный отпад, таких не бывает, нечто совершенно новенькое.

Она отпрянула:

– Je reviens[4].

Бросилась вон из комнаты с ведерком под мышкой, с шумом захлопнув за собой дверь.

– Хорошо! – крикнул он ей в спину и встал с кровати. – Да, зря, выходит, прогуливал французский в школе, – пробормотал он вполголоса.

Подошел к зеркалу, снял галстук-бабочку, уже развязанный и болтавшийся на шее. Снял пиджак, повесил на спинку стула. Шагнул вперед и заглянул себе в глаза. Месяц назад во взгляде его поселились некие симптомы паранойи. Все началось, когда ему пришлось сниматься в сюжете телешоу, где шла речь о циррозе печени. Оказывается, печень обладает способностью к регенерации. После тяжелой попойки печень восстанавливает нанесенный ей урон и становится как новенькая. Но запойные пьяницы, не просыхающие много лет, вредят печени настолько, что она отказывается работать как прежде. И больше не восстанавливается. К ранним признакам болезни относятся боли в животе, с которыми можно бороться болеутоляющими таблетками, будь у него эти боли; последующие признаки выражаются, в частности, пожелтением глазных белков. Все это он выяснил через Интернет, после шоу ему стало любопытно. Он никогда не считал себя мнительным, но…

«При чем здесь мнительность, если это подтверждено?»

М-да. Все ипохондрики так говорят.

Он просто следит за своим здоровьем. Что ни говори, здоровье у него в порядке. Не надо делать из мухи слона.

– Je… mappale Sheppard. Mapelle?[5]

Он шагнул назад и улыбнулся отражению. Со школы он помнил по-французски только одну фразу. «Je voudrais un torchon s’il vous plait». Она означает: «Я бы хотел полотенце, пожалуйста». Далеко с этим не уйдешь. Merde[6].

Он подошел к окну и раздвинул шторы. Перед ним раскинулся город. Он очень любил вот так стоять и смотреть на крыши города, где бы ни находился. Все-таки есть нечто в том, чтобы смотреть на город с высоты: чувствуешь себя властелином вселенной. Видеть все эти улицы, дороги, аллеи, скоростные трассы, видеть, как они функционируют вместе, словно единый организм. Здесь, в этом городе, он никогда прежде не был. Но ощущения те же.

Эйфелева башня была освещена, возвышалась неким маяком, вокруг которого лучилось все остальное. Он был там вчера, досадуя, что решил приехать туристом. Назавтра ему предстоял поход с Дугласом в Лувр (Дуглас – это его агент, он остановился в гостинице, которая «для жалованья агента несколько более прилична»), но теперь он подумывал о том, что мог бы и поменять планы.

Встанет поздно и после утреннего секса просто отдохнет. Может быть, отправится в бассейн. День проведет в баре. Возможно, с ней.

У него первый настоящий отпуск за много лет. «Сыщик-резидент» – эти два слова стали его вторым именем, хотя получил он его дорогой ценой: съемки шли бешеными темпами. Когда каждый будний день крутят очередную серию, приходится выдавать немыслимый объем материала, обыгрывать немыслимое количество судеб, с которыми он имеет дело: любовные интрижки, украденные деньги, незаконнорожденные дети, запутанные бытовые судебные тяжбы, снова любовные интрижки – он все это уже видел в сюжетах реальной жизни. Эту часть работы он любил больше всего. Только здесь от работы он получал истинное удовольствие.

Когда снимаешь по пять серий в день, какую-то конкретную не упомнишь. Все сливаются в одну массу. И конечно, имена он не запоминал. Однажды он смотрел серию из «Сыщика-резидента», увидел на экране себя и не узнал. Смотрел как на другого человека. Никак не мог вспомнить, когда он здесь снимался. Отчасти, конечно, потому, что особо не зацикливался на процессе. Но и потому, что «работал как проклятый». Постоянно на пределе, так он считал.

Дуглас предложил ему отдохнуть, взять отпуск. Подзарядиться. Вернуться свеженьким, еще более крутым Морганом Шеппардом. Шеппард не был уверен, что получится, но однажды за кулисами случайно подслушал, как Дуглас спорил с главным бухгалтером телеканала. Главный бухгалтер утверждал, будто Шеппард выдохся, и заявлял, что виной всему злоупотребления бухлом и наркотиками. Они сошлись на том, что Шеппарда нужно отправить в двухнедельный отпуск; пусть хорошенько отдохнет и вернется на работу «как новенький». Шеппард не сказал Дугласу, что слышал этот разговор. Просто согласился – а потом стал убеждать самого себя в верности решения. А что, может, и неплохая идея; может, он действительно слегка измотался в последнее время. Дуглас был рад-радехонек, так рад, что тоже отправился с ним. Не исключено, что именно поэтому он с самого начала и настаивал на отпуске.

Вот так он пять дней назад оказался в Париже. И пока чувствовал себя великолепно. Даже более чем, после знакомства с этой до безумия горячей женщиной…

Кажется, она не очень спешит.

Шеппард отошел от окна и повалился на кровать. Повозился немного, устроился поудобнее, примостив голову между двумя подушками. Так гораздо лучше.

Шеппард закрыл глаза. Он не понимал, насколько устал. Который теперь час? Часов на руке тоже нет. Он в отпуске, а будет ли толк? Хорошо, сейчас он отдыхает… Но нет, он не хочет, чтобы она застала его спящим. Если уснет, скорее всего, будет чувствовать себя разбитым. А она такая темпераментная. И они не закончили начатое…

Но как все-таки он устал! Глаза не открываются. И что это за звук такой умиротворяющий? То ли свист, то ли шипение. Раньше его не было… а может, он не замечал. И чем больше он слушал, тем, кажется, быстрее погружался в сон.

Все мысли куда-то исчезли.

Сознание покинуло его.

7

Как подобное могло случиться? Разве такое возможно? Он только что был в Париже, уснул и – проснулся в Лондоне? Та женщина… Неужели это она с ним проделала? Он не просто оказался в другом номере, он оказался в другой стране. Как можно очутиться в другой стране, не зная об этом? Нет, конечно, всякое бывает, но все-таки как-то уж очень… На грани возможного и невозможного.

Долго ли это продолжалось? Долго ли он валялся в отключке? Красная комната. И вот эта. Сколько прошло времени между двумя точками? Возможно, вообще нисколько, а возможно, целая вечность. Но нет. У него есть проверенный способ, который поможет разобраться хоть в этом вопросе.

Последний раз он выпивал в красной комнате с той женщиной. В красном номере. Вино и бурбон. И какую-то хрень, ее привкус остался на зубах. А теперь в горле пересохло, и мозги тоже высохли. Зато нет гложущего душу чувства. Что-то скребет едва ощутимо на периферии сознания, словно пена шипит, так бывает всякий раз, когда он не глотает таблеток. Так что все пересохло, но и дозы были приличные. Если прикинуть приблизительно – прошло самое малое шесть часов, но не больше двенадцати. К тому же сейчас день, даже утро. Десять часов – это вполне реально. Десять часов как корова языком слизала.

Он отвернулся от окна с видом на Лондон. И вовремя: Алан что-то недовольно ворчал, направляясь к окну.

– Боже мой, я ведь давно уже должен быть на том берегу реки.

– Да заткнись ты, – сказал Райан.

Алан, похоже, был ошеломлен, он отошел в сторонку, сложил руки и угрюмо уставился в пространство. А Райан смотрел в окно, глаза его бегали, он внимательно изучал открывшуюся перед ним панораму города.

– Мы неподалеку от Лестер-сквер. Окно выходит на юг.

Он оглядел остальных, словно ждал подтверждения. Шеппард изумленно смотрел на него: как это он так быстро сориентировался? Райан снова отвернулся к окну.

– Ну да, мы в банке, – продолжил он, подтверждая свои же слова.

– Попробуй открыть окно, – сказал Шеппард, расправляя руки, но Райан уже тянулся к шпингалету.

Окно было раздвижное, такие окна, похоже, открываются только на один дюйм, в зависимости от высоты этажа. Райан щелкнул шпингалетом и попытался открыть. Не получилось. Он растерянно хмыкнул, попробовал еще раз, налегая на ручку всем своим весом. Снова не вышло. Райан продолжал попытки, но рука соскользнула, и он свалился на пол. Алан стоял и смотрел, как тот поднимается, но даже пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь. Райан выпрямился и попробовал еще раз.

– Заблокировано, – сказал он. – Даже на дюйм не открывается.

– А давайте попробуем вот этим, – сказал Алан и, не успел никто и рта раскрыть, поднял стул, который Та, что в наушниках, выдвинула из-за стола.

Он размахнулся и изо всех сил ударил стулом в стекло. Но стул, а вместе с ним и Алан, отскочил от окна, словно от стенки надувного замка. Алан шмякнулся на пол, а стул улетел на середину комнаты. Мэнди, которая осматривала ящики письменного стола, едва успела увернуться.

– Эти окна невозможно разбить, – сказал Райан, протянув руку Алану. – Стекло толстое и пуленепробиваемое.

Особое, значит. Специфичное. Алан прищурился, Шеппард тоже. И ситуация, похоже, очень специфичная.

– В таком случае куда вам идти? – высказалась Мэнди, глядя снизу вверх в дырку от ящика.

Алан не принял протянутой руки Райана, предпочел подняться, ухватившись за край стола.

– Прошу прощения за неудачную попытку. Похоже, все вы уже чувствуете себя здесь как дома. Психушка по вас плачет.

Он огляделся, и на глаза ему попалась Та, что в наушниках.

– А ты как здесь оказалась?

Та лишь молча смотрела не него круглыми глазами. Алан вчитался в табличку у нее на груди.

– Рона… на что ты годишься, а, Рона? Можешь только слушать музычку и ждать конца света? Тинейджеры… долбаные дебилы.

– Отстань от нее, – сказал Шеппард, звякнув наручниками.

Резанула боль, он поднял взгляд и убедился в правильности догадки: кожа на запястьях ободралась, наручники впились в красное мясо.

– Да бросьте. – Алан развернулся к нему. – Вы вообще шут гороховый. Я все про вас читал в газетах. Все знаю про ваши слабости и дурные привычки. А самая отвратительная – жажда всеобщего внимания. Поздравляю, все сейчас на вас вылупились. Все должны тут торчать вместе с вами.

– В последний раз говорю: я понятия не имею, как мы здесь оказались и почему.

– Чепуха. Телевизионщики всегда знают, где и когда происходит очередной маразм. Это имеет отношение к делу Макартура? Небось, хотите убрать меня с дороги?

– Это не имеет отношения к вашему идиотскому делу, – встряла Мэнди, все еще копаясь в ящиках.

Алан засмеялся, бросил взгляд на Мэнди и снова повернулся к Шеппарду:

– Идиотскому. Именно это слово больше всего подходит к ситуации, согласны? Идиотскому. Кто-нибудь из вас смотрит новости?

– Давайте не будем психовать, – сказал Райан, – мы все здесь в одной лодке.

Он положил руку Алану на плечо, и нельзя сказать, что адвокату это очень понравилось.

– Да, но кое-кто из нас знает, как мы в ней оказались. – Он стряхнул с плеча руку Райана и кивнул на Шеппарда. – Вот почему вы прикованы, а остальные нет?

Тот же самый вопрос Шеппард задавал и самому себе, и Алан опоздал с ним лишь слегка.

Он стиснул зубы, закрыл глаза и глубоко вздохнул:

– Я не знаю.

Да, психовать без толку, только хуже будет.

Мэнди проверила ящики стола, но ключа нигде не нашла. Она стояла и что-то держала в руках, и лицо ее бледнело на глазах. Потом положила находку на кровать, и Шеппард увидел на обложке блестящие буквы: «Священное Писание». Неизменный атрибут гостиничных номеров.

– Мне надо… умыться.

Похоже, она сейчас упадет в обморок. Неверной походкой Мэнди двинулась вперед и вышла из поля зрения. Шеппард услышал звук открывающейся двери. Двери в ванную комнату. Кстати, почему никому не пришло в голову проверить ванную комнату?

Шеппард взглянул в сторону ниши и увидел выходящую оттуда черноволосую. На ее стикере было написано: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Констанция». Шеппард смотрел на нее и думал: интересно, что у нее на уме?

– Я хочу сказать, что этот человек может быть опасен. Не исключено, что его не просто так приковали наручниками, – заявил Алан. – И еще я знаю, что мне непременно надо быть на другом конце Лондона.

Шеппард наблюдал за Констанцией. Ее молчание беспокоило. Взгляд больших, чуть ли не карикатурно огромных глаз, что подчеркивалось еще и раскраской, как у медведя панды, упал на кровать, она быстро схватила Библию и крепко прижала к груди.

– Не поминайте Господа нашего всуе, – сказала Констанция низким, гортанным голосом, но, кажется, кроме него, никто ее не услышал.

Ситуация, как ее видел Шеппард, становилась опасной – а он лежал и даже не мог пошевелиться.

– Давайте-ка все сохранять спокойствие, – сказал Райан.

– Нет, не давайте. Не будем сохранять спокойствие. Дело совсем не в том, чтобы сохранять спокойствие, – заявил Алан.

– Ад. Ад. Ад. Ад. Ад, – проговорила Констанция.

Та, что в наушниках, скривила губы и поочередно оглядела каждого.

И вдруг раздался вопль. Пронзительный, отчаянный. Казалось, он отскакивает от стен, пронзая сердце каждого.

Шеппард быстро посмотрел на Констанцию. Впрочем, он уже знал, что кричит не она.

Кричала Мэнди из ванной комнаты.

И совершенно неожиданно все стало еще хуже.

8

Вопль, казалось, звенел вечно, но в какую-то минуту он все-таки оборвался, и наступила тишина. И почему-то от тишины этой стало еще хуже, намного хуже. Никто не двигался: Алан и Райан застыли, оборвав спор на полуслове, Та, что в наушниках, выглядывала из-за стола, Констанция обернулась в сторону ванной.

Шеппард было ринулся на вопль, но наручники впились в запястья, и он взвизгнул от боли. Это непреодолимое желание немедленно бежать ошеломило его. Он всегда плохо переносил чувство смятения или страха. Даже в те минуты, когда он просыпался в холодном поту и сердце колотилось словно бешеное, а в голове билась мысль, что накануне он хватил лишку, в глубине души он всегда был уверен, что справится. Но здесь, в этой комнате, ему стало страшно, по-настоящему страшно.

Что-то бабахнуло, загрохотало, и Мэнди снова появилась в поле его зрения, она пятилась, выйдя из ниши, и сразу наткнулась на Констанцию.

Та с ужасом оттолкнула ее, как прокаженную.

Мэнди оглянулась на Шеппарда. Глаза ее остекленели, она была на себя не похожа, по щекам текли слезы. Лицо стало белым как мел, кожа лоснилась от пота.

– Что? В чем дело? – спросил Шеппард.

Райан сообразил раньше всех, он бросился к Мэнди в то мгновение, когда она готова была рухнуть на пол. И подхватил ее как раз вовремя.

– Там… В ванной… – послышался ее тихий голос.

– Что? – повторил Шеппард, наклоняясь вперед, насколько это было возможно.

– Человек. По-моему… мертвый.

Шеппарду показалось, что кровать под ним проваливается и он летит в бездну. Но разумеется, только показалось, никуда он не летел.

Кто-то насмешливо хмыкнул. Не совсем такой реакции он ожидал, но Алан – а это был он, – кажется, хихикал себе под нос.

– Мертвый. Труп в ванной комнате. Этого еще не хватало. Нервы и так у всех ни к черту. Нам всем надо сохранять хладнокровие. Человеческий разум – вещь хрупкая, – проговорил он.

Алан подошел к Мэнди и слегка похлопал ее по руке в неловкой попытке успокоить.

Мэнди посмотрела на него сквозь слезы:

– Он там. Мужчина. Мужчина в коричневом костюме.

– Ну если там действительно лежит мужчина, кто скажет, что он не спит… как и все мы совсем недавно.

Мэнди скрипнула зубами:

– Если вы так считаете, пойдите и посмотрите сами.

Алан нахмурился. Рассеянно поправил запонки и откашлялся.

– Ну хорошо.

Алан исчез за углом, а Шеппард наблюдал за Мэнди. Девушка беззвучно плакала, потом отвернулась и уткнулась лицом в плечо Райану. Шеппард верил ей совершенно.

– Алан, не ходите туда! – крикнул он.

Но было поздно. Он услышал, как открылась дверь в ванную комнату.

Глаза Шеппарда бесцельно блуждали по комнате, пока он прислушивался к тому, что происходит в ванной. Сдвинуться больше чем на два дюйма он не мог, а ведь ситуация теперь совсем другая. Шеппард поймал себя на том, что смотрит в экран телевизора: тот изменился, но понял он это не сразу. Он включился, да, телевизор работал. А раньше экран был пустым, Шеппард это хорошо помнил. Но в какую-то минуту между прошлым и настоящим в середине экрана появилась золотые буквы.

«Надеемся, вам у нас очень нравится!»

Это изречение было выведено кривыми и малоразборчивыми каракулями. А в углу виднелось кое-что еще. Небольшая голубая полоска с белыми циферками, как на экране очень старого видеомагнитофона. Шеппарду пришлось сощурить глаза, чтобы разобрать написанное: «ПЛАТНЫЙ ПРОСМОТР НАЧНЕТСЯ ЧЕРЕЗ 00:00:57». Обратный отсчет, осталось меньше минуты. Но как включился телевизор? И что за платный просмотр?

Шеппард открыл рот, чтобы сообщить об этом кому-нибудь, все равно кому. Но тут открылась дверь ванной комнаты, и снова появился Алан. На лице его читалось в точности то же самое, что и на лице Мэнди. Он снял очки, протер их тряпочкой, которую вынул из верхнего кармана.

– По-видимому, ситуация несколько серьезней, чем я думал.

Райан отделился от Мэнди и двинулся вперед.

Алан поднял руку:

– Не советую, спать ночью не будешь, сынок.

Райан остановился и кивнул.

– Лежит лицом вниз, так что я мало что разглядел, но кровищи там много, очень много. Лежит в луже крови, – отчетливо проговорил Алан.

Интересно, подумал Шеппард, в суде он так же чеканит слова?

– Ходить туда никому больше не рекомендую. Уверяю, удовольствие ниже среднего.

Шеппард не знал, что сказать, поэтому с языка его сорвался вопрос:

– Вы узнали его?

Взгляд Алана метнулся к нему.

– Вопрос весьма любопытный.

– Должна же быть какая-то причина, почему мы все здесь. Я лишь…

– Что вы скрываете, а, мистер Шеппард? Я так полагаю, вы все об этом давно знаете. Я просто уверен: это какая-то мерзкая игра и мы вовлечены в нее против воли. Ну, что скажете? Защищайтесь!

Шеппард смотрел на него, раздираемый страхом и злостью. И не сразу заметил, что на экране телевизора вновь произошли изменения.

И вдруг зазвучал еще один, совсем незнакомый голос. Слегка приглушенный. Он исходил из динамиков телевизора.

– Нет. Да и да.

Все, как по команде, повернули головы. На экране виднелся чей-то профиль, но Шеппарду пришлось напрячься, чтобы понять, кто это. Мужчина, лицо прячется под аляповатой, ярко разрисованной, карикатурной маской лошадиной морды – такие маски часто надевают на Хеллоуин. В прорезях отчетливо видны человеческие глаза, большие и зеленоватые. Своей аляповатостью маска действовала на нервы, вызывала чувство гадливости и страха.

Маска на экране рассмеялась:

– Как приятно видеть, что все мы прекрасно уживаемся друг с другом.

9

– Всем привет, – продолжала лошадиная маска довольно приятным, ровным голосом, и некачественные динамики окрашивали его в несколько отстраненные, таинственные модуляции. – Привет, Морган.

Кто-то коротко взвизгнул. Это Констанция, подумал он, скорее всего, Констанция, хотя до конца не был уверен. Он полностью сосредоточился на лошадиной маске. Он не знал зачем, но чувствовал, что так надо. Они все попали в серьезную беду, и Шеппард не мог избавиться от чувства, что хуже всего придется именно ему.

– Это что еще? – Алан шагнул к телевизору. – Кто вы такой?

Ситуация предполагает диалог? Или это лишь запись?

Но лошадиная маска отвечала, следовательно, это – настоящий диалог.

– Никто из вас меня не знает – во всяком случае, пока. А я вас знаю. Всех до единого. И особенно вас, Морган Шеппард. Я давненько слежу за вашей работой, внимательно слежу. Трудно отказать себе в этом, знаете ли.

Глаз не сводит… впрочем, всегда так бывает. Поклонник, что ли, одержимый, свихнувшийся поклонник? За долгие годы Шеппард успел навербовать кучу чокнутых фанатов, а уж жутких историй о чужих наслушался еще больше.

– В чем, собственно, дело? – Свой голос он услышал будто со стороны. – Чего вы хотите?

Творится что-то нехорошее, очень даже… в такой переплет он еще не попадал.

И маска услышала его. А значит, здесь есть микрофон. А может, и камера. Скорее всего, за ними наблюдают давно, с минуты пробуждения.

– Как низко пали сильные мира сего, – проговорила лошадиная маска.

Сказано с удовольствием… ненормальный ублюдок, кажется, наслаждается каждой секундой.

– Прикован к кровати, мысли мечутся, разум хватается то за одно, то за другое, готов на все, лишь бы выбраться отсюда. С вашими-то врожденными склонностями… право, я удивлен, как вы не отгрызли еще себе руки и не удрали отсюда поскорей через парадную дверь, ей-богу.

Шеппард не знал, что ответить. Да, не отгрыз, но кисти тем не менее изранены.

– Что вы с нами сделали?

Лошадиная маска пропустила вопрос мимо ушей.

– Вы хоть когда-нибудь смотрите на себя, а, Шеппард? Вы когда-нибудь смотритесь в зеркало, любуетесь одурманенным наркотиками, жаждущим всеобщего внимания мудаком, в которого превратились? Жизнь которого зависит от телевизионных контрактов и комментариев на «Ютубе». Легко шагающим по головам других людей.

– Это вы засадили нас сюда?

Он попытался вновь овладеть разговором. Не желал больше слушать эту лошадиную морду.

– А ведь есть люди, которые зовут вас «сыщиком». Даже после всего, что случилось. Вы – ублюдок конан-дойлевского кошмара. Вы не достойны этого звания.

– Так это вы засадили нас сюда.

«Прекрати, прошу тебя, прекрати».

– Конечно я, придурок.

Человек на экране изогнул шею, и лошадиная маска сбилась набок.

– Видите ли, я очень хотел бы посмотреть, сможете ли вы достойно подтвердить свою мнимую репутацию. Или, если точнее, разоблачить самозванца. «Сыщик-резидент» – и вдруг совершенный лопух.

– О чем он говорит? – спросила Мэнди, бросив на Шеппарда затравленный взгляд.

Шеппард не обратил на нее внимания. Мысли, слишком много мыслей, такое ощущение, будто он плавает в водах мертвого моря.

Человек с лошадиной головой откашлялся, собираясь продолжить, хотя все и так внимательно его слушали.

– Как, вероятно, вы уже поняли, вас поселили в гостиничном номере. «Грейт-отель», в центре Лондона, чтобы быть более точным. Номер ваш расположен на сорок четвертом этаже. Не роскошный, признаю, тем более что мои люди внесли сюда некоторые преобразования.

Он помолчал.

– Во-первых, надежно заперли двери, окно и вентиляционные шахты. Из номера выйти невозможно, разве что по моему срочному приказу. Бежать отсюда невозможно, если я сам этого не захочу. В случае, скажем, пожара или, там, мало ли что… – Он довольно загоготал. – Во-вторых, были сделаны еще некоторые усовершенствования, а также номер оклеили звуконепроницаемым материалом. Вы уже пытались и наделали много шума воплями и стуком, но, смею вас заверить, никто вас не услышит и никто не придет вам на помощь. Можете шуметь, сколько заблагорассудится, ни одна живая душа за этой стенкой ничего не услышит.

Чтобы собрать вас всех здесь, пришлось потрудиться. Вас перевозили в багажных контейнерах. К счастью, никто не проснулся. Персонал гостиницы считает, что здесь, в этом номере, проходит вечеринка для избранных, и их попросили вас не беспокоить. Если по какой-то причине вы исхитритесь связаться со стойкой регистрации гостиницы, вам ответит женщина, голос которой вы, вероятно, уже слышали.

– Женщина? – Райан взглянул на Шеппарда.

Шеппард воспользовался моментом:

– В общем, да… была женщина, говорила в телефоне. Сначала я думал, что это автомат, но… Она… Она меня и разбудила.

– Эта женщина – член моей команды. Разумеется, это была она. А сейчас она блокирует все звонки в этот номер и из него.

– Она говорила что-то о том, что будет дальше. «Очень интересно, что вы будете делать дальше» – вот что сказала она. И что же дальше?

Лошадиная маска молчала. Вряд ли ответит. Шеппард представил себе презрительное лицо.

– Итак, сегодня мы играем в игру, которая называется «Раскрытие убийства». Вы уже знаете, что одного из наших гостей, вашего товарища, больше нет с нами. По правде говоря, он был зверски убит одним из моих партнеров. И вот вам вводная: этот мой партнер – убийца, то есть – сейчас с вами в номере. Один из вас – убийца. Остальные – нет, это придумано, чтобы усложнить задачу… назовите его как хотите, хоть хичкоковским Макгаффином[7].

Он не ослышался? Убийца человека, лежащего в ванной комнате… здесь, с ними?

– Оглянитесь вокруг, Морган. Перед вами пять человек. Пятеро подозреваемых. Один из них убийца. Все они очень разные, ни один не похож на другого.

Шеппард, насколько мог, огляделся. Впрочем, не только он. Остальные тоже озирались и теперь старались как бы невзначай держаться подальше друг от друга; глаза у всех бегали, каждый хотел занять более безопасную позицию.

Он понял, к чему это все ведет.

– Итак, вот вам дело, Морган Шеппард. Ведь вы, кажется, олицетворяете собой образ сыщика-резидента в этой комнате. Даю вам три часа. За три часа вы должны раскрыть убийство, найти, кто из ваших товарищей хладнокровно зарезал человека.

– Зачем вам это? И почему я должен вас слушаться?

«Это я во всем виноват. Из-за меня все эти люди оказались здесь».

Лошадиная маска снова хохотнула, негромко и мрачно.

– Вы же ничего не делаете просто так, без выгоды. Тому, кто вечно скучает, нужен повод, чтобы заняться чем-то интересным. Во всяком деле должен присутствовать интерес, побудительный мотив. Ну что, как вам это дельце? Когда все начнется, включится таймер. Он на столе, совсем рядышком.

Шеппард бросил туда быстрый взгляд и снова посмотрел на лошадиную маску.

– Остановить таймер невозможно, пока он сам не замрет на нуле.

Шеппард молчал.

Человек в маске тоже умолк.

И тут раздался голос Мэнди:

– А что будет, когда он остановится на нуле?

– Если через три часа Морган Шеппард не найдет убийцу, вы все умрете. И не только те, кто в этой комнате. Погибнут все в гостинице. Мои люди уже заложили заряды под каждую несущую конструкцию здания. Я нажму кнопку, и «Грейт-отель» превратится в кучу мусора.

Раздались крики возмущения. Кричали все или нет? Ему было все равно. Его больше не было в комнате. Он висел в совершенной пустоте, где существовал только он и человек из телевизора.

– Сейчас у нас школьные каникулы, слышите, Морган? Как вы думаете, сколько туристов остановилось в гостинице? Сколько молодых семей, сколько детей, которым очень хочется посмотреть мюзикл «Злая»[8] и сходить в «Хэмлис»?[9] А тут: бум! – и все.

– Вы ненормальный, – сказал Алан. – И абсолютно безнравственный.

Маска снова обернулась.

– Три часа. Одно убийство. Раз плюнуть нашему многоопытному Шеппарду. Ей-богу, насколько мне легче при мысли, что на совести у меня не будет нескольких сотен невинных жизней. Но правила есть правила. Правила нужно соблюдать, как и держать данное слово. Иначе в мире наступит хаос. Хотя на этот раз хаос грядет в любом случае.

Эх, сейчас бы выпить. И пару таблеток проглотить. Дело слишком серьезное, а таблеточки всегда в таких случаях помогали.

– Но если говорить о правилах, то в прикроватной тумбочке лежит книга, где содержится свод правил, на случай если вы что-то забудете. Он довольно прост. У вас три часа. В случае неправильного ответа я взрываю здание. В случае отказа сотрудничать я взрываю здание. Начинаете трепать мне нервы, я взрываю здание. Делаете шаг в сторону – я… взрываю… здание. Усвоили?

В комнате раздался шум. Это Райан бросился к двери. Он скрылся за углом ниши, и Шеппард услышал стук в дверь.

– Выпустите нас! Немедленно выпустите нас! – кричал Райан.

– Если там кто и есть, он все равно ничего не слышит, – сказал человек в маске.

– Эй, кто-нибудь! Выпустите нас отсюда!

Снова удары в дверь.

– Кто-нибудь… пожалуйста… выпустите нас отсюда!

Человек в маске продолжил, повернувшись лицом к Шеппарду и глядя ему в глаза:

– Вы, конечно, не сможете проводить расследование в наручниках. Простите меня хотя бы за то, что я с самого начала приковал вас. Это потому, что вы всегда были слегка… непредсказуемы. Наркоманы все такие.

Вот оно, это слово. Наконец прозвучало. Наркоман. Нехорошее слово.

– А кроме того, я подумал, что наручники могут вам на что-нибудь сгодиться.

Снова появился Райан.

– Вы сумасшедший, – сказал Шеппард. – Душевнобольной.

– Приятно от вас это слышать.

Он насмехается? Поди догадайся по монотонному голосу человека в маске.

– Ключ найдете в книге с правилами. Снять наручники вам помогут. А потом запускаем представление.

– Прошу вас, отпустите нас, пожалуйста. Просто отпустите, и все.

Он напрягся всем телом, вися на наручниках. И с языка сорвался главный вопрос:

– Кто вы такой?

Человек в маске долго молчал, всматриваясь ему в лицо, так долго, что он уже отчаялся услышать ответ.

– Ладно, перед началом наших игрищ даю вам две минуты отсрочки. Я ведь добрый малый.

Экран телевизора погас.

10

Это все не по-настоящему, такого просто не может быть. И тем не менее это происходит.

Все по очереди заглядывали ему в лицо, словно у него были ответы на вопросы. Теперь комната казалась несколько больше. И каждый в ней претендовал на личное пространство. Сначала их собрали вместе, а потом оторвали друг от друга. В глазах у каждого читалось подозрение.

– А что, если…

– Но я не?..

– Однако?..

Голоса сливались в сплошной гул. Сосредоточиться не получалось. А сосредоточиться очень надо. Он зажмурился и глубоко вздохнул. Снова открыл глаза, увидел, что слева к кровати приближается Райан. Он открыл верхний ящик тумбочки, вынул папку с надписью «Правила». Открыл. Ну да, конечно, достал оттуда маленький ключик. Положил папку на кровать и, глядя на Шеппарда, пожал плечами.

Ключ оказался совсем рядом. И вместе с тем так далеко.

Молодой человек протянул к ключу руки, и Шеппард грустно ему улыбнулся.

– Подождите секундочку.

Райан остановился. «Нет, нет, нет». Осмотрелся.

А за обоими, как всегда, с угрюмым лицом наблюдал Алан.

– Может быть, лучше не освобождать этого человека… в наших же интересах, – заявил он.

– Да пошел ты!.. – крикнул Шеппард.

– Почему? – спросил Райан.

– Я лишь хочу сказать, – продолжал Алан, – что не вижу, с какой стати мы должны верить всему, что сейчас слышали. А если именно этот человек и стоит за всем, что тут происходит? Вот ты… – Он повертел головой и нашел взглядом Мэнди. – Слышь, белокурая, о чем ты только что говорила?

– Что?

– Тебе показалось, будто все здесь напоминает какую-то постановку, какой-то рекламный трюк. Почему бы и нет?

– Вы же ходили в ванную, – ответила Мэнди, – видели там того… человека.

Алан пожал плечами:

– Я лишь хочу сказать, что, может быть, самый опасный здесь человек уже в наручниках.

Шеппард застонал. Ему позарез нужно освободиться.

– Вы серьезно? Не слышали, что сказал этот в ящике? Вы должны немедленно освободить меня.

«А дальше что? Я же не смогу это сделать. Не смогу, и все».

– Мы вам ничего не должны, – сказал Алан. – Все здесь по вашей вине, и не важно, как вы это подаете. Вы, телевизионщики, все одним миром мазаны. Выходит, если этот в маске говорил правду, вы единственный, кто может нас спасти? Держите меня, а то упаду!

– А как по-вашему, что случится через три часа? – спросил Райан, снова поворачиваясь к Шеппарду.

«Давай, парень. Поработай ключиком. Давай-давай».

– Пустые угрозы, – гнул свое Алан; похоже, он считал, что каждое слово, слетающее с его языка, – непогрешимая истина. – Мы что, обязаны верить этому в лошадиной маске?

– А больше ничего не остается, – сказал Шеппард. – Он засадил нас сюда. Нас всех засадил, понимаете? И я, как и каждый из вас, надеюсь… хочу, черт меня побери, поскорее отсюда выбраться.

– Господь… – начала Констанция.

– Извините, – перебил ее Шеппард. – Кто может утверждать, что его угрозы – пустышка?

Райан кивнул.

– Для меня его слов достаточно, – сказал он.

– Вы делаете ошибку, – заявил Алан, глядя, как Райан тянет руки к замку наручников.

«Есть. Слава тебе господи».

Райан несколько секунд возился, и у Шеппарда мелькнула мысль: а вдруг ключ не подойдет? Вдруг этот тип в маске подшутил над ним? Но раздался щелчок, и обмякшие руки безжизненно упали вдоль тела. Он скользнул вниз по кровати и с наслаждением выпрямился.

Потом Шеппард вытянул затекшие руки вперед, разгоняя кровь. Из рукавов рубашки торчали кисти, ободранные, покрытые высохшей кровью. Любое прикосновение к ним отзывалось острой болью.

– Спасибо, – сказал Шеппард, и Райан кивнул в ответ.

Шеппард стал выбираться из постели, сражаясь с толстым одеялом, пытаясь перекинуть ноги через край. Встал, кажется, слишком быстро. Голова закружилась, все поплыло перед глазами. Чтобы не упасть, он схватился рукой за стену.

Наконец в комнате все встало на свои места. Но предметы с высоты казались меньше размерами, и люди не такими страшными. Он прикоснулся к подбородку и ощутил колючую щетину – такой длинной он у себя и не помнил.

Остальные молча смотрели на него. Он все понимал. Нужно разработать план. «Нам нужно выбраться отсюда».

Он осторожно, медленно повернулся. Не хотелось, чтобы комната снова пустилась в пляс.

Так. Прикроватная тумбочка. Таймер. На нем цифры – 3:00:00. Значит, время еще не пошло. Две минуты. А сколько уже минуло времени? На кровати папка с надписью «Правила», это Райан ее туда положил. Довольно большая. Райан смотрел только на первую страницу. Он протянул к папке руку.

Тяжелая, толстая. Чтобы все тут прочесть, трех часов не хватит.

Но эта проблема решилась, едва он открыл папку. На первой странице было два простых слова: «СЛУШАЙСЯ ЛОШАДЬ». И все. Он быстро перелистал страницы. Пустые. Ничего. Больше никаких правил. Шутка. Только на последней странице странная фраза:

«МАЛЬЧИШКА СОВРАЛ».

Что это, черт побери, значит? Шеппард с отвращением отшвырнул папку. Она шмякнулась на кровать, отскочила и с глухим стуком упала на пол.

– Там ничего нет – ничего больше.

А чего он ожидал?

– И что теперь? – спросил Райан.

Он повернулся к остальным. Они смотрели на него растерянно, даже Та, что в наушниках. Интересно, все ли она услышала, они же уши ей закрывают.

Шеппард не ответил. Прошел мимо Райана к нише. Он именно так и представлял себе вход в номер гостиницы. Дверь, справа шкаф с открытыми дверцами и с пустыми вешалками, одеялами и небольшим сейфом. Слева еще одна дверь, наверно в ванную. «Только не думай о том, что внутри. Просто не думай, и все». Там мертвец – а на мертвецов без страха он с детства смотреть не мог. Разве что при острой необходимости, если иначе нельзя.

Так что в ванную он не пошел, а направился к входной двери; сначала увидел на ней табличку с противопожарной инструкцией; она сообщала, что место общей встречи на сорок четвертом этаже. На дверной ручке висела еще одна табличка с надписями с обеих сторон: «Просьба не беспокоить» и «Пожалуйста, уберите в номере». Он взялся за ручку: сталь приятно холодила. Приятно было вообще что-то снова ощущать. Подергал. Без толку. Дернул еще раз. То же самое.

Мэнди была права. Красная лампочка рядом со щелью для карты, отпирающей дверь, горит. Заблокирована? Человек в маске сломал замок? Он огляделся. Щель, куда вставляется карта, есть, а самой карты нет. Особо не думая, что делает, Шеппард щелкнул выключателем. Лампочки загорелись. Что такое? Он снова щелкнул – они погасли. Без толку. Бессмыслица какая-то.

Он еще раз осмотрел дверь. Сломать ее невозможно. Дверь пожароустойчивая и открывается не наружу, а внутрь. Он провел пальцем по краю. Показалось, что снаружи, из коридора сквозь щель тянет воздухом. Нет, скорее всего, показалось.

Он посмотрел в глазок двери. Пол в коридоре покрыт ковром неопределенного цвета, двери справа и слева, больше ничего. Напротив дверь с номером «четыре тысячи четыреста два». Он сжал руку в кулак, хотел затарабанить, но остановился. Стучать не было смысла. И без него уже пробовали.

В душу вкралось отвратительное чувство боязни замкнутого пространства. Номер довольно большой, но почему-то казался совсем тесным. Сейчас бы чего-нибудь выпить, да и пару таблеток глотнуть было бы очень неплохо… Нет, надо думать о том, как отсюда выбраться, а не о мини-баре.

Шеппард повернулся. Все смотрели на него с прежним интересом. И непохоже, что кто-то из них собирался ему помогать, – даже Алан молчал, словно ему сказать нечего. Он направился к окну, и все расступились, давая дорогу. Неужели надеются, что он знает выход из положения? За свою жизнь он бывал во многих гостиницах и всегда входил и выходил только через дверь.

Шеппард опустил руки на подоконник и посмотрел в небо над Лондоном; день стоял солнечный. Над крышами возвышалось колесо обозрения, которое называли Лондонским глазом, слева – вокзал Ватерлоо, справа – Вестминстерское аббатство. Достаточно высокие, достопримечательности городского пейзажа отчетливо вырисовывались в раме окна.

А если подать кому-нибудь сигнал? В самом центре пейзажа за окном возвышалось здание, напротив гостиницы, закрывая солнечный свет. Похоже, административное знание или бизнес-центр. Он сощурился, пытаясь разглядеть, что там за окнами. Нет, никого не видно, это только кажется, что там полно народу. На самом деле никого нет.

А теперь… и что же теперь? Через дверь не выбраться. Через окно тоже никак. Вентиляционные трубы? Попробовать?

Он осмотрел кровать и стену над ней. Обнаружить вентиляцию удалось не сразу, кто-то закрасил ее той же краской, что и стену, но он все-таки разглядел.

Осторожно, чтобы не упасть, он влез на кровать. Натертые наручниками запястья не слушались, но он удержал равновесие и приблизился к стене. Вентиляционное отверстие было довольно большое, кажется, вполне можно пролезть. Ему удалось зацепиться пальцами за центральную перегородку решетки, и он потянул ее на себя. Не поддается. Осмотрел края. Закреплены винтами с утопленными головками. Он попытался как-то их ухватить, но они сидели прочно.

Он повернулся к товарищам по несчастью:

– Ну-ка поройтесь в карманах. Мне нужна мелкая монета. Пенс, например.

Все полезли в карманы. Похоже, каждый думал о своем. Прошло несколько секунд, и все снова смотрели на него с непроницаемыми лицами – никто ничего не нашел.

Замаячившее доверие к нему пропало. И больше не вернется.

– Вот, попробуйте этим, – сказал Райан и протянул ключик от наручников.

Шеппард взял, попытался вставить в прорезь винта. Ключ оказался слишком толстым, не зацепить.

Что еще? Больше ничего. Дверь. Окно. Решетка. Выхода нет.

Но должно же быть что-то еще, что-то такое, чего он еще не пробовал. Но он ничего не мог придумать… разве что простучать стены? Он бросил ключ Райану и внимательно осмотрел комнату. Другого выхода не было. Обычный гостиничный номер.

Впрочем, не совсем. Это давно уже не обычный гостиничный номер. С тех самых пор, как человек в лошадиной маске решил сыграть в игру. Но если человек в лошадиной маске в курсе его жизни, он должен знать, что Шеппард не может выполнить задание. Он никогда в жизни не был реальным сыщиком. Он всего лишь играл роль сыщика. Он всего лишь рассуждал о пустяках, делал смелые предсказания о пустяках.

«Он хочет увидеть твой провал».

Но что же теперь делать? Лечь в углу, свернуться калачиком и приготовиться к смерти?

Шеппард огляделся и больше не увидел гостиничного номера.

Это не гостиничный номер. Это гроб.

11

Как быстро прошла жизнь. Мгновение ока – и вот он здесь, в этой комнате. Слава промчалась мимо, и теперь, в первый раз в жизни, ему не хотелось быть знаменитым. Несмотря на то что он всегда стремился к славе. Агент у него появился, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Три года родители пытались оградить его от заманчивых огней рампы, но его еще сильнее к ним тянуло.

– Привет, малыш, – сказал этот человек.

Это случилось не один десяток лет назад. И вместе с тем, кажется, совсем недавно.

Была ли это вина человека, которого он стал называть Дугласом и считать лучшим другом? Виноваты ли родители? Или же он сам?

Дуглас пригласил его прогуляться, полакомиться мороженым. Правда, перед этим спросил, не слишком ли он взрослый для подобного угощения? Но ведь мороженое не стало хуже оттого, что тебе исполнилось четырнадцать… Люди оглядывались на него, – наверное, видели по телевизору, все еще обсуждали его подвиг, и сознавать это было чертовски приятно.

– Морган, скажи, чего ты хочешь больше всего на свете?

– Быть знаменитым.

– Ты и так уже знаменит, сынок. То, что ты совершил несколько лет назад, – от этого просто крышу сносит. Ты хочешь славы? У тебя она есть. Но вот как тебе и дальше оставаться знаменитым… что ж, в этом я смог бы помочь.

И Морган улыбнулся. Он всегда улыбался.

Прошло много лет, и вот он сидит в этой комнате и думает, что больше никогда не сможет улыбаться. Слава? Забудь про нее. Наплюй и забудь. Телешоу, книга, статьи в газетах. «Господи, только не дай мне закончить жизнь здесь». Потому что теперь он станет знаменитым совсем по другой причине. Потому что из-за него погибнут люди.

Резкие гудки вырвали его из состояния самобичевания. Пипикает где-то в номере. Шеппард встал с кровати и огляделся, пытаясь найти источник звуков. Ага, это в тумбочке. Цилиндрический таймер с циферками начал обратный отсчет. На циферблате уже 02:59:54. Прошло шесть секунд. Даже больше – еще парочка уже в прошлом. Время ускользает незаметно, как вода сквозь пальцы. Пиканье прекратилось. Но обратный отсчет продолжился.

Три часа, чтобы раскрыть убийство.

Шеппард снова огляделся. Райан пристально наблюдал за ним, в глазах его сверкал лучик надежды, и это было опасно. Вероятно, он думал, что Шеппард точно так же растерянно-задумчиво выглядел на своих телешоу. Но Райан ошибался и пустой взгляд Шеппарда – он просто читал текст телесуфлера – принимал за взгляд проницательный. Телесуфлер всегда был верным другом и помощником Шеппарда – за небольшим черным ящиком скрывалась команда людей, составлявших реальный мозг всего происходящего. Таково все телевидение. Сплошная показуха и лапша на уши.

– У вас получится, правда? – сказал Райан. – Вы вытащите нас отсюда?

А за Райаном никого нет, кроме этих, других. И видно было, что чувством надежды заразились и они тоже. Даже Алан, кажется, уже не такой злой. Хуже всего Мэнди – уж она-то все понимала почти наверняка.

«Я не могу никого вытащить отсюда. Выхода нет».

А убийца – в этой комнате.

Незаметно, что кто-то из них способен на убийство, и все же один – убийца.

Шеппард опустил взгляд на свои руки, смотреть на людей он больше не мог. Руки его едва заметно дрожали, организм требовал выпивки и таблеток, хотел их жадно. Плечи болели. Но это ведь не самая большая проблема, верно?

Он не сможет этого сделать.

Лишь однажды, двадцать пять лет назад, он одержал действительную победу. Многое могло произойти за двадцать пять лет, и многое произошло. Но, вспоминая прошлое, он понимал, что серьезных результатов почти и не было. Может, он потратил жизнь впустую, жил не в полную силу? А теперь вот – логичный финал.

Он вспомнил глупые книжки, которые когда-то читал, желая стать сыщиком. Но больше всего сведений он черпал из телевизионных фильмов и сериалов. Раскрыть убийство не так-то просто. И занимается этим обычно не один человек. Таких как Шерлок Холмс, мисс Марпл, Эркюль Пуаро в жизни не существует. И никогда не существовало.

Герой в конце концов побеждает. Каждый раз. Чушь собачья. Но с другой стороны…

А что, если у него получится? Расклад, конечно, не в его пользу, но… три часа. И пять человек. Один мертвый. Нет ничего невозможного, разве не так? Маловероятно, конечно, но не невозможно.

«Вот именно это, Морган, мне в тебе и нравится. Сукин ты сын».

Дуглас однажды произнес эти слова, и до сих пор Шеппард не понимал, что они значат. Человек в маске дает ему возможность совершить нечто большее, чем он мог прежде. Возможность стать настоящим героем.

Шеппард поднял голову. Свет надежды больше не портил лиц этих людей, потому что теперь он и сам надеялся. Он вспомнил цитату из книги, которую читал очень давно: «Убийство – самое страшное преступление, совершаемое человеком. Но оно хотя бы дает нам прекрасную возможность начать дело». Тогда он посмеялся над цитатой – но в ней была правда. Он должен это сделать, должен отправиться в ванную комнату и лично убедиться в том, что уже знает с чужих слов.

Он прошел мимо Райана и направился к нише. Задержался перед дверью ванной комнаты. Взялся за ручку и глубоко вздохнул.

– Что вы делаете? – спросила Мэнди.

Время неумолимо уходит в небытие. Они стоят в стеклянном сосуде песочных часов и, вытянув руки, пытаются задержать сыплющийся песок.

– Собираюсь раскрыть убийство, – ответил он и улыбнулся. Возможно, в последний раз.

12

По сравнению с тускло освещенной спальней, в ванной комнате было ослепительно светло. Шеппард закрыл за собой дверь, прикрыл глаза ладонью и бегло осмотрелся. Когда глаза немного привыкли, он увидел мраморную раковину, новенький и чистенький унитаз, висящие на вешалке с подогревом полотенца, и еще несколько, стопкой уложенные сверху. Он бывал в таких местах и раньше, причем много раз, когда разъезжал по белу свету. Не надо было смотреть направо, чтобы обнаружить ванну с душем, контейнеры с гелем и шампунем в держателях, прикрепленных к стенке. Впрочем, ничего такого он не увидел, поскольку прозрачная занавеска кремового цвета была задернута.

Ему очень не хотелось думать о лежащем в ванне, и он поймал себя на том, что смотрит на отражение в зеркале над раковиной. Шагнул поближе, протянул руку к лицу, желая убедиться в увиденном. Выглядит он старше, чем когда видел себя в последний раз. Под глазами черные мешки, словно тени. Волосы тусклые, на щеках пятна отросшей щетины. Вокруг рта, глаз и на лбу прибавилось много морщинок. Из зеркала на него смотрел чужой человек, странно на него похожий.

Опершись на раковину, он почувствовал, что под пальцами что-то хрустнуло. Опустил взгляд и увидел маленькие кусочки мыла, тюбики с зубной пастой, но хрустели не они. Он поднял руку и увидел очки.

Он взял их, поднес к глазам, покрутил, и сердце его заныло. Разглядывай не разглядывай, сомнений нет, это его собственные очки. Он был близорук, но почти не носил их. А когда бывал на публике, вообще не надевал. Никогда. Никто и не догадывался, что он плохо видит, даже Дуглас.

Шеппард поднял голову и встретился со своим взглядом.

Чьих это рук дело?

Он отбросил мелькнувшую мысль. Не сейчас. Сейчас он должен заняться другим. Скажи спасибо, что теперь они у тебя есть. Он надел очки. Всегда считал, что выглядит в них глуповато. Но сейчас не до комплексов.

Шеппард закатал рукава рубашки, скрывавшие серьезные раны от наручников. Можно было подумать, что у него на руках два алых зубчатых браслета.

Он пустил воду и сунул левое запястье под холодную струю.

Не смог удержаться от стона. Больно щипало. Он сунул и правое запястье.

Покончив с этим, он потянулся за туалетной бумагой. Кончик был сложен в виде треугольника, как обычно в гостиницах. Промокнул запястья, и бумага окрасилась кровью.

Он повернулся к ванне. Сделал глубокий вздох – теперь деваться некуда, надо действовать. Ванна была большая и безупречно белая, не считая тоненького ручейка, стекавшего на пол. На полпути ручеек высох. Он был красного цвета, такого же, как и запястья Шеппарда. Кровь, значит.

Ну хотя бы на шторке нет крови… Шеппард шагнул к ней и увидел зловещие очертания – черную массу, искаженную прозрачным материалом шторки.

И сразу почуял запах, который ни с чем не спутаешь, – дурной и с металлическим оттенком.

Прежде чем что-либо подумать, он протянул руку и взялся за шторку. Посчитал в уме: раз, два, три. И резко отдернул ее.

Запах ударил в нос. Шеппард заставил себя заглянуть в ванну и увидел… Боже мой… Стало понятно, почему Мэнди так пронзительно кричала – он и сам едва не задохнулся.

В пустой ванне лицом вниз лежал мужчина в коричневом костюме. Лежал в неудобной позе, можно было подумать, что он спит… если бы не кровь. Вся ванна была в крови. Она лужей скопилась вокруг туловища, сочилась из-под него, застывая в прохладном воздухе. Как много крови… откуда столько? Она растеклась по всей ванне, создавая иллюзию, что человек купается в багровой жидкости.

Боже, сколько крови! Думай о чем-нибудь другом.

Так. Мужчина, седоволосый, лысеющий – редкие седые пряди торчат во все стороны, под ними видна кожа черепа. Морщинистые, в пятнах крови руки вытянуты вдоль тела. Стараясь не думать, что он станет делать дальше, Шеппард наклонился и протянул руку в ванну, очень медленно, стараясь не запачкаться кровью. Прижал палец к холодному как лед запястью старика. Подождал с полминутки. Пульс не прощупывается. «А ты чего ожидал?»

Старик. Мертвый старик. Как же это случилось?

Рана, видимо, спереди, надо переворачивать тело. При одной мысли об этом его замутило, но делать нечего. Держась за край ванны, он неуклюже опустился на колени. Потерял равновесие, и рука его скользнула внутрь ванны. Он качнулся вперед и ощутил пальцами густую, холодную кровь.

Шеппард с отвращением отдернул руку. Инстинктивно, не думая, что делает, вытер руку о рубашку, оставив на груди красный след, и тут же пожалел об этом, поскольку тошнотворный запах сильнее ударил в ноздри, грозя остаться с ним навсегда.

Он выпрямился, немного пришел в себя. Как же это сделать? Он протянул в ванну обе руки, охватил туловище с обеих сторон. «Делай это быстро. Делай это быстро. Делай это быстро».

Он резко оттолкнулся коленями от пола и приподнял тело. Потом подал его вперед. Прижал к стенке ванны. Потянул на себя с верхнего бока, придерживая нижний. Тяжелое тело перекатилось и легло лицом вверх.

«Не смотри на лицо». Он не мог заставить себя сделать это. Когда труп перекатывался на спину, полусвернувшаяся кровь отвратительно хлюпнула.

Шеппард внимательно оглядел туловище старика, стараясь припомнить фотографии с мест преступления, которые он видел во время шоу. Всегда статические. Сделанные в прошлом. Снятые где-то совсем далеко. Не то что сейчас, когда труп – перед ним. Изображения не пахли, к трупам не нужно было прикасаться.

Пиджак старика был расстегнут, под ним – светло-зеленая рубашка и синий галстук. Во всяком случае, так ему показалось. Все было заляпано кровью. Костюм безнадежно испорчен. Трудно сказать, откуда шла кровь. Слишком много крови. Но кажется, больше всего ее вокруг нижней части туловища.

Он присмотрелся: внизу, с левой стороны рубашка разорвана. Наклонившись, насколько хватило смелости, он увидел рану. Даже две – две глубокие раны, над поясом штанов. Глубокие порезы, такие глубокие, что орудие убийства, видимо, задело внутренний орган. Возможно, кишечник. Впрочем, трудно сказать. Удары нанесены точно. Отверстия узкие. Раны колотые. Возможно, били ножом.

Значит, два удара. Убийца вонзил нож в живот человека, вытащил и снова вонзил. Раз, два. Для надежности. Возможно, целил в то же место. Дьявольски мощные удары, судя по обилию крови.

Вот так. Это все, что он может предположить. Кто-то напал на него с ножом. Что еще можно понять – даже более искушенному сыщику? Можно ли, исходя из этого, вычислить, кто убил его? Даже обладая правильным методом расследования?

Размышляя, Шеппард поймал себя на том, что взгляд его скользит вверх по груди старика. По старому, неопрятному костюму. Нелепому галстуку, рубашке. По лицу. Седой щетине на щеках. Закрытым глазам. По его…

Шеппард отскочил от ванны, врезался спиной в вешалку для полотенец и шлепнулся задом на пол. Но боли даже не почувствовал. Кое-как встал на четвереньки, добрался до угла и протиснулся в щель между стенкой и унитазом. И издал долгий, протяжный стон.

Нет…

13

Некоторое время назад…

Его высадили у подъездной дорожки. Словно выбросили сломанную стиральную машину и сразу уехали. Даже в глаза не смотрели, будто он одержим нечистой силой.

Дом выглядел ничего себе, большой. В приличном районе Лондона. Не совсем такой, конечно, в каком он мечтал жить, когда вырастет, но вполне симпатичный. И место тихое.

Он пошел по дорожке, посыпанной гравием, стараясь наступать так, чтобы хрустело под подошвами. Не успел подойти, как парадная дверь открылась, словно его уже поджидали.

Он был стар, весь в морщинах. Волосы, похоже, крашеные: сквозь каштановый цвет кое-где пробивалась седина. Зеленые глаза под круглыми очками добрые. Такие вот старички обычно по утрам читают газету, ворчат на погоду и любят химичить с налогами, считая это увлекательным занятием. Но внешне он выглядел вполне прилично. Приличный человек в приличном доме и в приличном районе. Тоска.

– Вы, наверное, Морган, – сказал старик, остановившись на пороге.

Он ничего не ответил.

– А в машине кто… ваши родители? Я хотел с ними поговорить.

Значит, его здесь ждали.

– Ну ничего страшного, поговорю в другой раз.

Старик смотрел на него сверху вниз.

– А вы кто, лекарь? – спросил Морган.

Старик рассмеялся:

– Ну да, терапевт.

– Мне сказали, что я должен сходить к лекарю. Так договаривались.

– Ну что ж, порой нам всем нужно с кем-нибудь потолковать о своих проблемах. Но не бойся, я давить на тебя не стану; если не хочешь говорить, то и не надо. Но когда переживешь такое… как у тебя, например, – бывает полезно во всем разобраться.

Морган смотрел на него и молчал.

А старик вдруг спохватился, его даже несколько скрючило.

– Ах, какой же я глупый, даже не представился. – Он протянул сморщенную ладошку. – Меня зовут Саймон Уинтер.

Морган взял его руку. Шершавая, как высохший пакетик с чаем. И все-таки он пожал эту руку. И когда старик пригласил войти в дом, повиновался.

14

Нет…

Сколько лет прошло с тех пор? Пять? Или шесть? В ванной перед ним лежал мертвый Саймон Уинтер.

Разве такое возможно? Как это произошло?

Шеппард задыхался. Не может быть, это не он. Немыслимо. Он подполз к ванне, преодолел всю эту дистанцию, борясь со страхом перед мертвецом. Заглянул через край. Саймон Уинтер. Ошибки быть не может. Лежит, бездыханный, жизнь по капле его покинула.

Взор Шеппарда застлало мутной пеленой, из глаз хлынули слезы. Из груди вырвался хрип, так кричат умирающие животные. Нет, нет, нет. Только не он. Как могло такое произойти, как он оказался в этой комнате?

Вопросы, вопросы, как много вопросов – но вот он, перед глазами, неопровержимый факт. Мертвый Саймон Уинтер, его старый психотерапевт. Этот факт значил гораздо больше, перед ним не просто труп, здесь должен быть намек, указание. Человек в лошадиной маске знал Уинтера, и ему было известно, что значил Уинтер в жизни Шеппарда.

Дрожащей рукой Шеппард прикрыл рот, чтобы снова не завыть от горя. Как, должно быть, страшно было Уинтеру умирать здесь совсем одному. Он снял очки и вытер глаза.

Потом снова посмотрел на Уинтера. Выходит, человек в лошадиной маске не просто знает Шеппарда. Он знает Шеппарда хорошо, даже слишком. Он все отлично приготовил и прекрасно подал – и свою речь, и очки, про которые не знала ни одна живая душа, а теперь еще и Саймон Уинтер.

Слезы текли не переставая. Никто же не знал, что с Саймоном Уинтером он провел лучшую часть своей жизни. И вот теперь он здесь. Почти наверняка Уинтер погиб из-за него, из-за Шеппарда. Когда в последний раз он видел Уинтера живым? Какими словами они обменялись напоследок? Он этого не помнил – помнил только, что слова не были добрыми.

Значит, старик исполнил свою роль. В каждой детективной истории должен быть труп. А каждый труп – это новая тайна. Остался бы жив Уинтер, если бы?..

Нет.

«Так думать нельзя, Морган. – Словно сам Уинтер сейчас говорит с ним. – Будешь так думать, умрешь, как и я».

Шеппард протер глаза и протянул руку, чтобы проверить карманы Уинтера, постоянно напоминая себе о том, что у него мало времени. Залез в левый карман, весь пропитанный кровью. Казалось, он сует пальцы в саму рану.

Ему стало дурно.

В кармане ничего не оказалось, он вытащил руку, стараясь не обращать внимания на то, что липкая, свернувшаяся кровь с трудом отпускает ее.

Теперь правый карман. Ага, здесь бумажник. Он вынул его, заглянул внутрь. Обычные карточки: проездной билет, банковская карта, дисконтная карточка книжного магазина. Ничего такого, чего бы он уже не знал. Доктор Саймон Уинтер, шестьдесят пять лет.

Шеппард положил бумажник обратно, подумал немного, пытаясь о чем-то вспомнить, ему казалось, он что-то понял не до конца. Не сознавая, что делает, двумя пальцами ухватил левый край пиджака, приподнял. Внутренний карман. Свободной рукой залез в него, чтобы отыскать нечто важное.

И вытащил небольшую карманную записную книжку. Прошло столько лет, а она все еще хранится у него в том же самом месте. Во время сеансов Уинтер частенько вынимал эту книжку из внутреннего кармана, что-то быстро записывал и снова совал на место. Эта странность восхищала и одновременно огорчала Шеппарда в равной мере: почему бы, думал он, Уинтеру не достать ее и больше не прятать, если каждые несколько минут он что-то в нее записывает?

Записная книжка не очень пострадала от крови, хотя была уже старая и изрядно потрепанная. Недолго думая, он открыл ее и стал бегло просматривать, надеясь найти свежие записи. Но нет, там были только давно выцветшие, которым, судя по всему, уже несколько лет. Он пробежал глазами заметки, касающиеся различных пациентов, и наконец наткнулся на свое имя.

Морган Шеппард. Погодите, что такое? С Саймоном Уинтером он не виделся много лет, но сейчас у него в пиджаке лежала записная книжка с заметками, которые он делал во время их сеансов. Этой книжке очень много лет.

Шеппард заглянул в записи, и у него возникло чувство, будто он вторгается в чужую жизнь. Там стояла дата: 06/06/1997. Дальше шли некоторые подробности их беседы. На первый взгляд казалось, что Уинтер записывал обычные, ничем не примечательные вещи: писал о настроении Шеппарда, кое-что о его характере, приводил некоторые его высказывания. Но кое-какие слова, рассеянные по странице, были выделены более сильным нажимом ручки. «Агрессивный. Мутный. Ага – новый душераздирающий ад…»

Казалось, слова эти выделены случайно, без всякой цели. Зачем, например, он подчеркнул слова «Новый душераздирающий ад…», а остальные, поясняющие собственно, что речь о кошмарном сне, не выделил никак. Шеппард задавал вопросы, которые касались далекого прошлого, ведь с тех пор прошел не один десяток лет. Но самое главное, почему эта записная книжка оказалась при нем сейчас? Еще один намек от человека в лошадиной маске? Это он подложил книжку? И вообще, разве можно верить всему, что происходит в этом гостиничном номере? Тут ничему доверять нельзя!

Шеппард сунул записную книжку себе в карман. Пока мертвый психотерапевт смотрит на него, ясно мыслить он не в состоянии. Впрочем, Уинтер был для него не только психотерапевтом, он был и другом Шеппарда. Да, другом, как раз тогда, когда Шеппард не мог доверять никому, даже родителям. Поминал ли Уинтер его добрым словом? Или все, что случилось, помутило его сознание? Ведь, в конце концов, Шеппард принимал его помощь как должное. Он со всеми так себя вел. И непохоже было, что Уинтер страдал от этого – по крайней мере, не подавал виду.

– Прости, – проговорил Шеппард, задыхаясь от новой волны слез.

15

Шеппард вывалился из ванной комнаты, потерял равновесие и чуть не упал на шкаф. Перед глазами все еще маячил лежащий в ванне Саймон Уинтер – словно негатив фотографии, навсегда запечатлевшийся в памяти.

Шеппард. Значит, в основе этой головоломки лежит его, Шеппарда, жизнь. Сейчас в голове мелькали лишь невероятно сложные вопросы и совершенно невероятные на них ответы. Уинтер, кровь, солнечные лучи, Лондон, Париж, наручники, очки, маска с лошадиной мордой – все это безо всякого смысла вертелось в голове. Совершенная каша. А у него в распоряжении лишь три часа, чтобы привести все это в порядок… впрочем, нет, уже меньше.

Шеппард припомнил кое-что из сказанного ему француженкой в красной комнате. Она говорила, что он хороший человек, и говорила от души.

Хороший человек. Но она же совсем его не знала, нисколечко.

Неужели тоже участвовала в игре? Не перед ней ли была поставлена задача завлечь его в ту комнату? Его чувства к ней были искренними – насколько он был в эти дни способен на искренность. Но вот она – не морочила ли ему голову? Он вел себя так, что ей это ничего не стоило, он повелся и во всем верил ей как дурак.

Шеппард прикрыл дверь в ванную, словно не хотел, чтобы весь этот ужас вышел наружу. Но увы, было поздно. Шеппард поднял голову и увидел, что ужас успел поразить всех, – в комнате он застал побледневших, упавших духом людей.

Констанция сидела на стуле перед столом, вцепившись в Библию, словно от этой книги зависела ее жизнь, Та, что в наушниках, все еще пряталась под столом, Райан и Алан стояли у окна и о чем-то вполголоса толковали, и только Мэнди смотрела на него во все глаза, словно только и ждала, когда он выйдет.

– Ну что, видели его?

Кто-то из этой комнаты убил Саймона Уинтера. Убийца совсем рядом.

– Да, – отозвался Шеппард хриплым голосом, – видел.

Убили ли Уинтера именно в ванне? Наверняка, если в ней столько крови. Но там нет следов борьбы. Значит ли это, что убийца тоже стоял в ванне? Бессмыслица какая-то. Кровь почти полностью высохла, в таком случае как долго он там пролежал? Убили ли Уинтера до того, как захватили его, Шеппарда, или после? Нужно выстроить хронологическую последовательность событий, чтобы было от чего отталкиваться, без этого далеко не уйдешь.

Вдруг раздался смех, веселый, беззаботный. Шеппард и Мэнди, как по команде, повернулись и увидели, что Констанция вертится на офисном стуле и смеется.

– Замолчите, – сказал Шеппард.

Что бы ни происходило в комнате, это услышат все. Шеппард слышал, о чем разговаривают Алан с Райаном. Они прикидывали, как разбить окно и поможет ли это с побегом. Никаких ни от кого секретов. Как в амфитеатре: где бы ты ни находился, все слышат каждое произнесенное тобой слово.

– Мэнди, – сказал Шеппард, отведя девушку в сторону и понизив голос до шепота, хотя и знал, что без толку, все равно его услышат. – Ты что-нибудь знаешь про эту женщину?

– Про нее, что ли? Да она ненормальная.

– Да?

Другого он и не ожидал. Мэнди кивнула.

– Ну да. – Она говорила таким тоном, будто это общеизвестно. – Довольно знаменитая актриса. То есть не такая знаменитая, как вы, например, но все-таки… Смотрели «Дождик на Элмор-стрит»?

Смутное воспоминание мелькнуло тенью, но не более того.

– Это мюзикл про Вест-Энд. Про Лицей, что ли. Ну вот, эта Констанция Ахерн… она играет там главную роль.

Он с трудом припомнил, как проходил мимо театра… огромные маркизы, освещенная вывеска в темноте, длинная, исчезающая за углом очередь. «Дождик на Элмор-стрит».

Новый взрыв смеха прервал воспоминания. Видно, и игра этой Констанции такая же вычурная, бьющая на эффект, подумал Шеппард.

– Прошу тебя, сходи к ней и попроси вести себя потише.

Мэнди нахмурилась.

– Мне кажется… – начала она.

– Пожалуйста. Мне нужно подумать.

Мэнди холодно кивнула. Потом подошла к Констанции и положила ей на плечо руку. Наклонилась, что-то прошептала на ухо. Констанция перестала смеяться, встала и пошла за Мэнди, обходя кровать с правой стороны. Они уселись спиной ко всем. Молодец Мэнди, хорошо получилось.

– Вы видели труп?

Услышав голос Райна, Шеппард вздрогнул. Райан с Аланом снова обратили на него внимание.

– Да. Я должен был увидеть его. Да, должен.

«Ты ничего им не говоришь. Почему ты ничего не говоришь им? Кому это нужно – им или тебе?»

А что это даст? Новые пустые рассуждения, которые только помешают их спасению?

– Похоже, смерть наступила от удара ножом. Точнее, двух ударов ножом в живот.

Райан посмотрел ему в глаза:

– А кто он такой?

Ага, вот оно. Теперь надо выбирать, перед ним две дорожки, две возможности.

– Не знаю, – ответил Шеппард.

«Господи, помоги!»

– Я… я пока не решил, что тут можно предпринять. Думаю.

– Может, я его знаю, мало ли, – сказал Райан.

Алан похлопал Райана по плечу, и Шеппард удивленно поднял брови.

Словно почуяв запах творящейся несправедливости, Алан встрял в разговор:

– Погоди-ка, сынок. Мои советы обычно стоят несколько сотен в час, но на сей раз считай, что это подарок. Не разговаривай. Впрочем, пожалуй, разговаривай, я тебе не папаша, запретить не могу. Ситуация у нас очень щекотливая, и все, что произносится в этой комнате, вызывает сомнение. Уверен, мистеру Шеппарду известно, что это означает: все, сказанное здесь, в суде не будет иметь силы.

– Я лишь хочу помочь, – сказал Райан.

– Сделай так, чтобы окно открылось, другой помощи от тебя не надо.

– А чем это нам поможет, интересно? – спросил Шеппард.

– Нам необходимо послать внешнему миру сообщение. Если разобьем окно, может быть, кто-то это увидит. И вызовет полицию.

– Сорок четвертый этаж, в здании напротив никого – и вы говорите, кто-то увидит? – сказал Шеппард.

– Все-таки лучше, чем то, что делаете вы. Кстати, вы сейчас чем занимаетесь?

– Я? План действий вырабатываю.

Шеппард очень надеялся, что это прозвучит не слишком беспомощно.

– Ну да, я так и думал, – улыбаясь, сказал Алан. – Вы поймите, я хорошо знаю людей, вам подобных. Каждый божий день имею с ними дело. С той разницей, что они, как правило, сидят в камере, а не валяются на кровати прикованные наручниками.

Кисти до сих пор болели, подчеркивая его слова.

– Все люди лгут, – продолжал Алан, – лгут всему свету, лгут другим людям, самим себе. Но вы пролезли на телеэкран и сеете ложь по всему миру, и она становится еще невыносимей. Вы же ходячий анекдот, мистер Шеппард. И если на экране вы играете великого сыщика, то здесь это не пройдет. Вы даже себя не можете спасти. Так почему же, черт побери, вы спасете кого-то еще? И может быть, как только время ваше на таймере истечет, вы вспомните об этом. Вспомните, что именно вы стали причиной того, что все мы оказались здесь.

Морган вдруг ощутил, что все его тело с ног до головы покрылось липкой испариной. Очевидно, ситуация хуже, чем он думал. Его заливало потом. Чего бы он только не дал сейчас за глоток спиртного или хотя бы за половинку таблетки! Казалось, силы покидают его капля за каплей.

– Я должен попытаться, – сказал он слабым, срывающимся голосом.

В голове, в ушах загудело, его охватила слабость, страшная усталость. Надо сесть. Выпить воды.

– Понимаю, – сказал Алан, фигура которого маячила перед ним.

Он вдруг притянул Шеппарда совсем близко к себе и зашептал на ухо:

– Глядя, как вы тут, идиот, слоняетесь по комнате, ищете каких-то ответов, я получаю истинное удовольствие, пусть даже в последний раз в этом хаосе нашей тусклой жизни.

Алан отпустил его. Шеппард качнулся назад, показалось, что ноги стали до невозможности тоненькими, такие ноги не способны удержать равновесие.

Все обернулись.

Потом пол ринулся к нему, они встретились и крепко поцеловались.

16

Некоторое время назад…

Он разглядывал себя в зеркале. Что-то все-таки есть в этом самолюбовании, когда рассматриваешь свое лицо в гриме, невероятно юное, с замазанными морщинами, закрашенными пятнами под глазами. Нет, это не он, он видит карикатуру на самого себя. Но в ярком свете ламп телестудии он будет смотреться идеально. Безупречный мужчина.

Совсем не такой, каков он обычно: скучающий, усталый от жизни.

– Дуглас, а ты что здесь делаешь?

Дуглас сидел в дальнем углу комнаты и читал брошюрку, которую выдавали каждому перед началом шоу. Инструкцию. Почитал и отбросил в сторону.

– А что, мне уже нельзя заглянуть в гости к любимому клиенту?

Шеппард улыбнулся. Не смог удержаться.

– Гм-гм.

В смысле: «Давай-ка перейдем к делу».

– Послушай, – сказал Дуглас, вскакивая и расхаживая по комнате, – его отражение замаячило в зеркале. – Я лишь хотел убедиться, что после нашего разговора с тобой все в порядке.

– Самочувствие отличное.

– Хорошо, хорошо, это просто здорово.

В зеркале мелькнули поднятые большие пальцы.

– Потому что в последний раз ты говорил что-то совершенно несусветное.

– Послушай, Дуглас, я не собираюсь от тебя удирать. Ты это хотел услышать?

– Я хочу услышать, что ты всем доволен, – сказал Дуглас. – А судя по твоему лицу, ты чем-то недоволен.

– Я в порядке.

За его спиной отворилась дверь. Просунулась голова девчонки на побегушках.

– Три минуты, мистер Шеппард.

Он кивнул, и она исчезла.

Шеппард встал и принялся возиться с запонками. Дуглас шагнул к нему и схватил за плечи.

– А ты, Морган, поправился. Вон сколько нарастил.

Шеппард улыбнулся.

– Знаю, – сказал он, полез в карман, достал плоскую фляжку и сделал глоток.

– Умница. – Дуглас так и сиял. – Как, кстати, твое плечо? Лекарства принимаешь?

– Да, босс, – ответил Шеппард.

– Ну, задай им там жару.

Шеппард кивнул, засмеялся и вышел.

Шагать по коридорам телестудии было не легче, чем ползти по траншеям. Приходилось очень непросто. Увидев его, люди останавливались, желали удачи. Он улыбался в ответ. А сам все думал.

Тогда он напился в стельку. Заявил Дугласу, что хочет уволиться. Тот назвал его малодушным. Сказал, что он выступает всего полгода. Шоу мегапопулярно. Но Шеппард уже насытился по горло. Совсем не такого он ждал. Слишком все… слишком… он сам не знал, что ему не нравится. Слишком все тупо, примитивно?

Выходя из клуба, он упал на лестнице. Все их деловые встречи – в клубе. Страшно ушибся плечом. Дуглас порекомендовал хорошего врача. А тот прописал таблетки.

Он достал из кармана упаковку, вытряс две штуки. Проглотил. Боль прошла. Как-то даже слишком быстро.

Он прошел за кулисы. Там было темно. Но он разглядел девчонку на побегушках в наушниках, она подняла руку. За спиной – яркая лампа. Девчонка ему улыбалась, пальцы отсчитывали: оставалось четыре секунды.

Четыре.

Три. Спиртное плюс таблетки, – кажется, подействовало, губы легко сложились в фирменную улыбочку. Появилось чувство, словно он делал это всегда. И всегда будет делать.

Две. И это нормально, разве нет?

Одна.

Он выскочил на сцену. Яркий свет заглушал все, что осталось за съемочной площадкой. Там сидела публика, осатанелые обожатели, – они затаили дыхание. Им очень хотелось, чтобы он исполнил их любимую пляску. И кто он такой, чтобы отказывать им?

– Первая камера, – раздался в наушнике голос режиссера.

Он повернулся и посмотрел в камеру на подъемной штуковине, наезжающую на него сверху.

– Сегодня в программе «Сыщик-резидент» мы узнаем, изменяет ли всемирно известная поп-звезда Мария Бонневарти участнику группы «Скоростной Уотч» Крису Майклу, будучи беременной от него, с солистом группы «Красные львы» Мэттом Харкфолдом. Свидетельские показания по этому делу я заслушаю в нашем шоу несколько позже. Кроме того, мы познакомимся с Базой реальных преступлений и посмотрим, как полиция Южного Лондона реагирует на всплеск ограблений, говорящих о том, что бандиты, похоже, очень интересуются промышленными обогревателями. Будем надеяться, что судебное разбирательство по этому делу не зашло в тупик.

Пауза для смеха. Бешеный хохот. «Боже мой».

– Но прежде всего в нашем сюжете под названием «Реальная жизнь» мы познакомимся с Сарой. Она считает, что ее муж, которого зовут Шон и с которым они уже пять лет женаты, тайно встречается с нянькой их с Сарой детишек. Посмотрим, смогу ли я пролить свет на эту ситуацию. Меня зовут Морган Шеппард. Мы смотрим программу «Сыщик-резидент»!

Аплодисменты. Которые принято называть не иначе как восторженные.

Шеппард отошел в сторонку, и сверху спустился телевизионный экран, на нем пошла заставка, за ней – краткая история Сары и Шона. Это, конечно, для зрителей в зале. Для тех же, кто сидит дома, запись перемежалась эпизодами живой съемки, монтаж производился в аппаратной наверху. Шеппард на это видео внимания не обращал. Он его уже видел – продюсер заставлял его смотреть каждое заранее.

Хотя невооруженным глазом видно было, что все они «на одно лицо». Жена, муж, половое сношение – порой не с тем, с кем надо. Его команда рыла информацию, потом ему докладывали, виновен бедняга или нет.

По крайней мере, он выполнял свою часть соглашения. Но с чего вдруг в пьяном угаре он решил послать все к черту? Да потому, что в девяти из десяти случаев его команда опиралась лишь на предположения. Пятьдесят на пятьдесят.

Детектором лжи, как в других шоу, не пользовались, такова уж была репутация Шеппарда: он «в этом приборе не нуждается».

Виновен ли Шон? В руках Шеппард держал текст роли, и там говорилось, что да, виновен.

Но виновен ли он на самом деле?

История брака Сары и Шона подошла к концу, и телеэкран снова поднялся к потолку, освободив место стульям, которые люди из производственной бригады успели расставить в ряд, пока шел сюжет. Тишина.

Итак…

Он вглядывался в толпу. Старался разглядеть размытые очертания в темноте.

Решай, кем тебе быть.

– Шеппард, – сказал режиссер, – возьми себя в руки.

– Итак, давайте… – сказал Шеппард. – Отлично, поприветствуем Сару! Каждый из нас обязан протянуть ей руку помощи!

Он поднял руку, и на сцену шагнула женщина.

Аплодисменты.

– Боже мой, Шеппард. Ты что, хочешь, чтобы со мной случился сердечный приступ? – прозвучало в ухе.

Женщина уселась на стул посередине ряда. Так, вероятно, ей велели. Молодая, бледная и печальная. Такие не рождаются для огней рампы. Девица, которая тихо себе работает за кадром этого мира и особо не светится. Она неуверенно помахала публике ладошкой.

Шеппард присел рядышком, и аплодисменты стихли.

– Ну, Сара, как поживаете? – спросил Шеппард.

В беседе с ней готовься ко всяческим «но».

– Хорошо, – отвечала Сара тихим, застенчивым голосом.

– Итак, Сара, значит, вы связались со мной (то есть с программой), рассказали мне обо всем, а я (то есть моя команда) взял на себя труд расследовать это дело. И в этой ситуации я не вижу ничего хорошего. Плохо дело.

«Война – вот что плохо, смерть – тоже плохо… а тут… дурака валяем».

– Вы не могли бы своими словами рассказать нашим зрителям вашу историю?

Сара начала говорить, в основном повторяя то, о чем было вкратце поведано на экране только что. Повторение – ключевая часть шоу. Не хотелось, чтобы кто-нибудь чего-то не понял, да и команде не придется много домысливать.

– …это когда я высказалась ему насчет эсэмэски…

Ага, дошла до эсэмэски. Надо ее попридержать.

– Невероятно, – сказал Шеппард. – Значит, вы обнаружили в его телефоне эсэмэски от нее, от этой вашей няни, и потребовали объяснений?

– Мм… да, – подтвердила Сара. В очередной раз.

– И что там, в этих сообщениях, было?

Говорить надо медленно.

Сара закрыла лицо ладонями, закрыв заодно и микрофон, прикрепленный к воротнику блузки.

– Я понимаю, Сара, вам тяжело. Но я здесь, чтобы помочь. И все эти люди пришли, чтобы помочь вам, разве не так?

По рядам зрителей прокатился некий сочувствующий гул – вовремя подсуетился парнишка, который стоял с краю сцены и поднял плакатик с подсказкой. Все это было предварительно прорепетировано. Теперь у публики проснулся азарт. Они рвались в бой.

Сара снова подняла голову, посмотрела на Шеппарда, в глазах ее стояли слезы.

– Они часто устраивали встречи. В гостиницах, в барах, да где угодно… Во всяких там премьер-отелях, холидей-иннах, понимаете, в самых дешевых местах.

Что она несет? Зачем перечислять все забегаловки?

– Шеппард, быстро перекрой фонтан, – сказал режиссер, – не хватало нам этих проблем на нашу задницу.

– Понятно, в дешевых гостиницах в центре Лондона, – сказал Шеппард.

Компании не очень-то любят, когда их названия треплют во всяких телешоу. Негативный контекст. Назови место встречи «предателей», и люди станут ассоциировать его с любовными шашнями.

– А в этих эсэмэсках было что-нибудь про отношения между Шоном и той девушкой?

Сара посмотрела в сторону зрителей.

– Он писал, что будет любить ее до конца жизни.

Аудитория ахнула.

– Писал, что любит ее так, как никогда в жизни никого не любил, что когда-нибудь они уедут далеко-далеко и ребенка с собой заберут.

Еще один общий вздох изумления. Вот попугаи. И это публика, которая его обожает! Неужели он хотел именно этого? Но в голове зазвучал голос мальчика, которым он был когда-то: «Ты что, смеешься? Да, именно этого ты и хотел. Именно к этому мы всю жизнь и стремимся».

Шеппард посмотрел на Сару. Вот перед ним живая женщина. С реальными проблемами. И он подумал, что знает, как разрешить ее проблемы. Он знает, а не команда придурков в белых воротничках за кулисами. Именно он.

Сара ответила на его взгляд. И на этот раз посмотрела очень внимательно.

«Ты действительно тот человек, за которого себя выдаешь?» – читалось в ее глазах.

– Шеппард! – заорал режиссер так, что Шеппард вздрогнул. – Какого чёр…

– Ну что ж… гм… – Шеппард запнулся, оторвал взгляд от Сары, повернув голову к зрителям. – По всему выходит, что он круглый дурак… но не будем верить мне на слово, друзья. Давайте-ка лучше вытащим его сюда, к нам… как вы считаете, дамы и господа?

Аплодисменты, сопровождаемые одобрительными криками. Зрители были настроены серьезно, как чернь, собравшаяся линчевать преступника.

Шеппард встал, продефилировал к краю сцены и успел повернуться спиной к молодому человеку, который уже выходил из-за правой кулисы. Увидев его, зрители яростно загудели; Шеппард подождал, пока они успокоятся, и резко повернулся на каблуках до блеска начищенных остроносых туфель.

Шон был похож на потерявшегося щенка, который вдруг оказался посреди скоростного шоссе. На стул он уселся так осторожненько, словно под ним лежала бомба. На нем была изрядно поношенная белая футболка и джинсы с расстегнутой ширинкой. Одевали его, скорее всего, люди из съемочной группы. В вырезе футболки клинышком виднелась татуировка в виде змейки, тянущейся к шее молодого человека. Похоже, он собирался сразить тут всех собравшихся, но самоуверенность слиняла с его лица, едва он вышел. Лицо было выбрито, но на щеках оставались клочки, нетронутые бритвой. Он был какой-то весь дерганый, но вряд ли что-нибудь глотал для куражу, скорее всего, не спал всю ночь. Интересно, слабые нервы или Шон в самом деле виноват?

Виноват. Там же сказано, разве нет?

Рот раскрыт. Весь на автопилоте.

– Добро пожаловать, Шон, на наше мероприятие!

Пауза. Но аплодисментов не слышно. Свое мнение публика сформировать успела.

– Шон, в кулуарах вы слышали обвинения в свой адрес. У вас есть что сказать в свою защиту?

– Все это неправда, – ответил Шон с сильным манчестерским акцентом.

Глаза его так и бегали – от Шеппарда к публике, снова к Шеппарду, снова к публике.

– Я никогда не стал бы изменять Саре. У нас ребенок.

Он резко повернулся и посмотрел на жену:

– Я люблю тебя. Сара, я люблю тебя. Я думал, ты это знаешь.

– Ничего я не знаю. И я была дурой, когда верила тебе.

«Понятно, все идет куда надо… – сказал себе Морган. – Твое самое любимое место. И нечего врать, что это не так».

Самое время повышать ставки. Именно этого хотят они. И он – тоже.

– Друг мой Шон, а что ты скажешь про эсэмэски у тебя в телефоне? Их обнаружила Сара, и я тоже собственными глазами видел эти эсэмэски.

Он говорил четко, с расстановкой.

– Ты хочешь сказать, что она лжет? А, Шон? Ты хочешь сказать, что и я лгу?

Шон слегка поежился.

– Нет, – сказал он.

– Так, значит, ты сейчас все нам объяснишь? Полагаю, эти сообщения ты посылал своей матери, так?

Смешки. Шеппард заглянул в шпаргалку. «ВИНОВЕН».

«Вот этого я всегда хотел в жизни… Сотни людей, зрители, невидимые за ярким светом ламп, и сотни тысяч у экранов телевизоров…»

– Я писал это Саре, – проговорил Шон совершенную нелепицу.

Может быть, он и в самом деле виновен? Пятьдесят на пятьдесят, ведь верно? Давай, сделай это!

Расхаживая взад и вперед по сцене, Шеппард вдруг резко повернулся лицом к Шону. Подошел к нему.

– Так, значит, эти тексты предназначались вашей верной супруге? Мм… да. Что-то тут не сходится, милый Шон. Концы с концами. Нет, не сходится. Зачем вы пришли сюда, на эту сцену, и лжете мне в лицо, а, Шон? Посмотрите туда, за моей спиной сидит много людей, и вы сейчас лжете каждому из них. Вы лжете каждому, Шон, кто смотрит эту передачу!

Шеппард приблизился, между ними оставалось лишь несколько сантиметров. Зрители просто балдели, когда он так делал, – у него это выходило столь искренне, столь непосредственно. Сотни пар глаз смотрели на него не отрываясь. А там, дальше, у экранов – и не сосчитать. И так всегда.

– Впрочем, знаете, что самое худшее? То, что вы лжете вот этой дамочке, которая сидит здесь рядом с вами. Интрижкой с нянькой вы ставите под удар отношения не только с ней, но и с вашим ребенком. Подумайте хорошенько, перед тем как дать нам ответ, Шон. Вспомните, с кем вы имеете дело, – ДА. – Сейчас вы имеете дело с Морганом Шеппардом, и знаете что?

Шеппард улыбнулся в лицо Шону и только потом отодвинулся назад. Зал взорвался, поймав наживку.

– От Моргана Шеппарда ничто не укроется!

И тут все исчезло. И Шон, и Сара, и съемочная площадка.

Остался только сам Шеппард и его зрители, его обожаемые зрители. Это была та самая минута, когда он понимал, что никогда не сможет отказаться от своей роли.

Отречься от собственной души. Ведь он отнюдь не жаждал спасения.

17

Он так и не понял, что это было, но постарался убедить себя, что – дурной сон. Но, открыв глаза и увидев перед собой пятерых человек, запертых с ним в гостиничном номере, он снова упал духом. Чужие люди, которые чувствовали себя здесь почти как дома. Мэнди, Алан, Райан, Констанция и Та, что в наушниках. Оригинальная компания.

Лампы больно били в глаза, он изнывал от жажды. Жажды пилюль и чего-нибудь выпить; если он как можно скорее не раздобудет того или другого, а лучше и того и другого, все пропало. Полный абзац. От него не будет никакого толку.

Как долго он провалялся без сознания?

Шеппард попытался встать, но не смог. Мэнди протянула ему руку. Он ухватился, и девушка с неожиданной силой потянула и подняла его. Остальные же отшагнули, словно от прокаженного.

– Вы в порядке? – спросила Мэнди.

– Полагаю, среди вас нет ни врача, ни медсестры?

Шеппард потер ладонью затылок. Голова болела, особенно в том месте, которое он зашиб при падении.

Все молчали, только миссис Ахерн что-то бормотала себе под нос.

– Может быть, у вас жар? Присядьте, – сказала Мэнди, указывая на кровать.

Шеппард покачал головой:

– У меня мало времени. Это обычный обморок. Бывает.

– Что, вся жизнь в стиле рок-н-ролла, да? – сказал Алан.

Парировать Шеппард не смог. Он снова почувствовал, что сейчас отключится… нет, не отключится. Просто организм переходит на безопасный режим работы.

Где-то он недавно был… Ах да, Уинтер мертв… и что теперь? Он ничего не знает про людей в комнате, но это дело поправимое. Сейчас кажется абсолютно вероятным, что любой в этом номере способен убить Уинтера. Пятеро человек. Пятеро подозреваемых. Один – убийца. Прежде он думал, что это, скорее всего, мужчина, впрочем – не важно, по крайней мере пока. Он не специалист. Каждый может быть виновен, пока не доказано обратное.

«Ты еще не сообщил им…»

Придется. Единственный ключ, который у него есть, – это личность Уинтера. Но раскрыть ее можно постепенно и тем самым снизить нежелательные последствия. А вдруг эти люди тоже знали доктора Уинтера?

Он бросил взгляд на прикроватную тумбочку. А инструкция-то исчезла. Он осмотрелся: ага, вот она, Райан листает. Он снова посмотрел на тумбочку. На циферблат таймера. Понятно, в обмороке он пролежал пять минут.

Пять минут долой…

С тех пор как колесики завращались, каждая минута стирала грань между жизнью и смертью.

Нужно говорить. Но у него нет улик, он ничего нового не выяснил, тут можно наплести что угодно. Они, должно быть, наговорили ему кучу лжи.

И та женщина из красной комнаты, она все еще маячит на задворках сознания. В Париже. Кажется, стоит быстро обернуться – и можно ее застукать. Эх, вернуться бы туда опять, чтобы все это оказалось дурным сном. Пустые надежды… нет больше сил думать об этом.

Остальные постепенно вернулись к прежним занятиям. Алан все еще стоял у окна, уставившись в пространство. Констанция уткнулась в Библию и что-то бормотала под нос. Райан читал правила. Та, что в наушниках, пребывала в своем маленьком мирке. Одна лишь Мэнди озабоченно на него смотрела.

Шеппард отвел ее в сторонку, в нишу возле двери.

– Мне надо опросить всех. Разговаривать с ними. Нужно найти хоть что-нибудь, какую угодно зацепку… кто… кто мог убить его. И понять, почему мы оказались здесь.

– То есть устроить допрос?

– Да. И делать это нужно с глазу на глаз, но…

Шеппард бросил взгляд на дверь в ванную комнату.

– Мне кажется, здесь самое удобное место.

– Хорошо, – сказала Мэнди.

– Начать нужно с того, чтобы выяснить, кто есть кто, возможные мотивы и временны́е рамки.

Все это он усвоил из детективных романов.

– Остальные должны оставаться на правой стороне комнаты. Надо постараться сделать так, чтобы никто не мог нас слышать.

Сказать-то он сказал, но сам прекрасно понимал, что это невозможно. Вон как шевелятся уши Алана в другом конце комнаты, хотя он стоит к ним спиной. Каждое словечко, произнесенное кем бы то ни было, с легкостью услышат все, исключая разве что Констанцию, которая все бормочет про себя нечленораздельную чушь.

– Хорошо. С кем вы хотите поговорить в первую очередь?

– Может, с вами?

Мэнди улыбнулась. Той самой нервной улыбочкой, какую он видел на губах каждого, кто приходил к нему на телешоу. Глядя на эту улыбочку, невольно подумаешь, что человеку есть что скрывать. Впрочем, в лучах прожектора все стараются что-то скрыть.

Шеппард улыбнулся в ответ. И сейчас же понял, что он и в самом деле попробует. Да, он обманщик – жуткая пародия на сыщика… да, черт возьми, пародия на человека. Но он решился и сделает все, что в его силах, чтобы спасти их. Невиновных, конечно.

Потому что такого они не заслужили.

А останется время, попытается спасти и себя.

18

– В центре Лондона редко бываю, во всяком случае, по эту сторону реки, разве что если очень надо. Это все для туристов, им интересно, хочется все посмотреть, верно? Как только я сюда переехала, сразу поняла: это не для меня. Все эти люди вечно носятся туда и сюда с озабоченным видом, а на самом деле бездельничают, только под ногами путаются. Терпеть не могу.

Шеппард ее хорошо понимал. Здесь всегда было жутко суетливо. Он помнил, как еще ребенком в первый раз оказался на Оксфорд-стрит, он тогда даже представить не мог, что в мире так много народу.

– А прежде где вы жили?

– В Манчестере. Там гораздо спокойнее. Хотя это тоже большой город. А сюда я приехала в университет поступать и домой больше не вернулась.

– Лондон – город дорогой, как вы сводите концы с концами?

– Работаю барменшей в кофейне на вокзале Ватерлоо. Пытаюсь пристроиться на телевидение. Диплом защищала по журналистике, ищу место телеоператора – это совсем не то, что у вас. Зарплаты, в общем, хватает. Ну еще брат помогал да богатая тетушка, она меня очень любила, – ответила Мэнди.

В двух последних фразах она нарочно подчеркнула прошедшее время.

– Но все равно денежки скоро кончатся, и, если в ближайшее время ничего не произойдет, боюсь, придется вернуться обратно на север. Чтобы не потерять последние остатки. Возвращаться, конечно, не хочется. Центр я терпеть не могу, но тихие районы Лондона очень люблю. Там особая атмосфера, вы же понимаете. Там кажется, что в жизни все возможно.

Шеппард кивнул.

– А где вы живете?

– В Ислингтоне. Снимаю квартиру на троих с непризнанным актером и профессиональным наркоманом. Преуспевает только один из них. Догадываетесь кто? Времена тяжелые, но мы кое-как справляемся.

– Ну а что скажете о сегодняшнем дне? Можете рассказать, что было до того, как вы оказались здесь?

Мэнди немного подумала. Интересно, у нее те же ощущения, что и у него: словно пытаешься вспомнить сон? Кажется, вот сейчас все разложишь по полочкам, а сон ускользает, словно вода сквозь пальцы.

– В общем-то, все было почти так же, как и в любой другой день. Семьдесят третий автобус до Ватерлоо, время дурацкое. Было около восьми, но ведь в это время года на улицах все еще темень, сами понимаете. Я работаю в кофейне, на вокзале. Типа маленького отдельного киоска. Видели фильм с Мэттом Дэмоном, он там бежит как раз мимо нашей кафешки. Не помните, как называется?

– Мэнди, – сказал Шеппард.

Он ни на секунду не забывал о тикающем на прикроватной тумбочке таймере. А ему еще разбираться и разбираться.

– Простите, – сказала она. – В общем, ужасное место, в нем так тесно, повернуться негде. Места хватает только на два столика, но начальство втиснуло третий, на всякий случай. В общем, все было нормально, как обычно, до утреннего перерыва. А перерывы у меня все одинаковые, я всегда иду в Южный банк. Там очень мило. Люди все такие спокойные; в общем, там приятно. Сидишь себе, смотришь на Темзу, видишь Лондонский глаз, перед тобой весь город как на ладони. Совсем рядом, но все равно далеко. Я обычно хожу в кофейню «Нэнсиз», маленькая такая и независимая, сама по себе. Понимаю, смешно, но я терпеть не могу эти кофе-корпы. Нет, я вовсе не защищаю малый бизнес, просто мне их кофе не нравится.

– Южный банк отсюда довольно близко, – сказал Шеппард скорее про себя, чем обращаясь к Мэнди.

– Да, близко. Ну вот, помню, сидишь, смотришь себе на здание «Грейт-отеля». Ни за что бы не подумала… – Она умолкла.

– И что эта кофейня?

– Да, простите. Ну, я зашла, как обычно; молодой человек за стойкой сразу меня узнал, он знает меня довольно давно и помнит, что я обычно заказываю… ну вот, и он начинает для меня готовить. Там всегда очень тихо, и мне там всегда немного грустно. Это кафе маленькое, зато очень милое. Всего несколько столиков, но обычно они не заняты. Помню, этим утром сидело несколько человек, но совсем немного… Ну вот, – продолжала она, – молодой человек готовит мне кофе, а я тем временем иду в туалет, он у них там позади. День жаркий, и мне захотелось умыться. Закрылась изнутри, опустила стульчак, посмотрелась в зеркало. По такой жаре на голове – воронье гнездо; дай, думаю, поправлю прическу. Поставила сумочку на раковину, ищу заколку, как вдруг… что-то не то.

– Что именно? – спросил Шеппард.

Мэнди заглянула ему в лицо. Казалось, прежде чем ответить, она прикидывает: стоит говорить, имеет ли смысл? Можно было проявить интерес, но ему не захотелось. Пока ни в чем он не видел смысла.

– Я почувствовала запах… очень странный. Только почувствовала, сразу стала принюхиваться… не знаю… хотела понять, откуда этот запах. А он все сильней. Хорошо помню, даже в ноздрях было жарко. Мне кажется, пахло какой-то химией. А потом все поплыло перед глазами. А потом… в общем, после этого ничего не помню. Пока не увидела вас, прикованного к кровати.

Шеппард кивнул. Очень похоже на то, что случилось и с ним. Запах химии, жжение, потеря сознания.

– Скорее всего, вас усыпили газом. То есть нас усыпили газом.

– А что, с вами было то же самое?

– Да. Но почему газом? Не вижу смысла. Они что, сидели и ждали, чтобы усыпить первого попавшегося, кто зайдет в туалет? Им было все равно? А если им очень нужна была именно вы, почему бы не подсыпать что-нибудь в кофе? С газом столько возни.

– Вроде бы человек в лошадиной маске говорил, что нас выбирали случайно. Может, мне просто не повезло.

– Может быть, – сказал Шеппард. – Хотя я не вполне уверен, что он говорил правду. Здесь нельзя быть ни в чем уверенным. Вы сказали, что много раз бывали в этом кафе?

– Да. Два или три раза в неделю, в одно и то же время. В половине одиннадцатого.

– А кто знает, что вы туда ходите? Кто-то может вас опознать?

– Ну, парень за стойкой, он знает, что я всегда заказываю.

Шеппард вздохнул. Газ – и в общественном месте. А как ее оттуда вытаскивали? Как прошли через кафе, где сидели люди? Не говоря уже о прохожих возле банка? Подогнали фургон? Но это ведь привлекло бы внимание. Чушь собачья.

– С нами все происходило примерно одинаково. Похоже, действовали по плану, а не как бог на душу положит. Вас усыпили, пустив газ через вентиляционные отверстия, меня тоже. Думаю, кто-то знал, что вы там будете.

Мэнди озадачилась.

– Но ведь я не знала, что возьму и отправлюсь в туалет. Между прочим, раньше я туда ни разу не ходила.

Да уж, бессмыслица.

– Итак, вы заказали кофе.

– Да.

– А кто еще был в кафе? Кого-нибудь помните?

– Да вообще почти никого не было, я уже говорила. Какой-то парень сидел, и все.

– Вы его раньше видели?

– Этого парня? Нет.

– Как он выглядел?

– А я помню? Думаю, нормально.

Итак, Мэнди похитили. Всего в нескольких милях от «Грейт-отеля». Шеппарда в это время, скорее всего, уже тоже захватили. Накануне вечером. И где же был он, когда похищали Мэнди? Он поежился. Не хотелось бы знать.

– Чего-нибудь необычного не заметили?

– Думаю, что-то было. Но может быть, это пустяки.

– Выбора нет, меня и это устроит.

– Как только я зашла в кафе, мне показалось, что за мной следят. Вам знакомо чувство, будто за вами кто-то наблюдает? Да-да, это было именно так. Я сначала не обратила внимания, пока не прошла мимо того парня в туалет. Как поравнялась с ним, сразу увидела, что он пожирает меня взглядом. Когда я на него посмотрела, он, типа, улыбнулся, ну и я улыбнулась в ответ, не задумываясь, как на работе. Но он был какой-то жутко противный. Не знаю, в чем тут дело, не могу объяснить. Ну вот, я прошла мимо, и все. В то время у меня этого чувства не было, но сейчас, когда вспоминаю… было как-то очень стремно.

– Можете описать его?

– Ну, я уже говорила, нормальный мужчина, ничего особенного. Мм… худой, жилистый. Короткие волосы, каштановые. Очки… такие с прозрачными стеклами. Симпатичный, даже красавчик. Примерно вашего возраста. В черном костюме с красным галстуком. Похож на банковского служащего… что-то в этом роде.

– Это может ничего не значить, – сказал Шеппард.

Или – может значить очень многое.

– Вы сказали, у вас был перерыв? Значит, вас должны были хватиться, когда вы не вернулись на работу?

– Ну да, наверняка. Я не из тех, кто прогуливает работу. Ни разу в жизни не прогуляла – и этим горжусь.

Значит, официально Мэнди сейчас числится пропавшей. Но если юная девушка пропала во время обеденного перерыва – это еще не причина для паники. Никто не станет звонить в полицию или высылать поисково-спасательный отряд. Во всяком случае, пока. Сочтут, что она вдруг решила прогулять работу. День сегодня чудесный…

А у Мэнди, похоже, появилось еще одна мысль.

– Мои сменщицы наверняка будут ломать голову, с чего это я вдруг ушла и не вернулась. Но мне кажется, они постараются прикрыть меня. Мы же подруги. Если бы с ними случилось такое, я бы именно так и сделала.

Да-а. Поисково-спасательного отряда не будет. А если кто-то и сообщит в полицию, кому придет в голову, где ее искать?

Шеппард бегло оглядел комнату: не наблюдают ли за ними? Интересно, кто из них слушает разговор? Он понизил голос:

– Вы ведь видели тело, так?

Мэнди поняла и тоже понизила голос:

– Да. Но только со спины. И не хочу смотреть еще раз.

– Нет, это не обязательно. Но даже со спины… вам не показалось, что вы знаете этого человека?

– Нет.

Шеппард сдвинул брови. Достал бумажник Уинтера, вынул водительское удостоверение и показал Мэнди.

– А сейчас не узнаете?

Мэнди долго всматривалась в фотографию.

– Саймон Уинтер, – прочитала она довольно громко. – Нет, не узнаю. Хотя…

– Что – хотя?

– Я работаю с Эбби Уинтер.

Сердце Шеппарда пустилось в пляс. Эбби Уинтер. Давненько он не слышал этого имени. Дочь Саймона. Они с Шеппардом одногодки. Шеппард помнил, как он встретился с нею в первый раз. После сеанса с ее отцом. Он вышел из кабинета Уинтера. Тогда они были детьми, совсем еще детьми. Она сидела на ступеньках.

– А я тебя знаю, – сказала она.

Маленький Морган улыбнулся и сел рядом.

– Шеппард, – вернула его в настоящее Мэнди.

Эбби. Теперь она осиротела – из-за него.

– Я… простите… а вы хоть немного знаете Эбби?

– Она… вообще-то, она мне нравится, но она слегка ненормальная. Думаю, она чем-то злоупотребляет, чем – не знаю, но ее все время трясет, и на лице выступает странный маслянистый пот. Понимаете?

Шеппард кивнул. Уж кто-кто, а он понимал. Гораздо больше, чем она. Но сейчас он слушал ее вполуха. Думал об Эбби, о девочке, к которой когда-то был неравнодушен. Теперь вот она наркоманка, работает как лошадь, впереди мрак, никаких перспектив. Когда он видел ее в последний раз? Мнится, всегда была веселая, жизнерадостная, с прекрасной улыбкой на губах. А теперь…

– В общем, сами видите, картина печальная. Человек-то она хороший, но с тараканами. Мне кажется, наш управляющий держит ее только из жалости… Что с вами?

Шеппард снова кивнул.

– Ну хорошо, – сказал он и сменил тему. – А что скажете про человека в маске? В лошадиной маске? Голос не показался знакомым?

– Нет, совсем не показался. Хотя…

– Что – хотя?

– Ну, не знаю, просто… я могу ошибаться, конечно, но маска показалась знакомой.

– Маска?

– Ну да. Не знаю почему, но мне кажется, я ее где-то видела…

Глаза ее блуждали, она пыталась вспомнить, и вдруг все встало на свои места.

– Точно! В театре. В спектакле «Дождик на улице Элмор»!

– Это пьеса, где играет Констанция Ахерн?

Шеппард оглянулся. Констанция снова сидела в углу, прислонившись спиной к стене, и молчала. Глаза их на секунду встретились, и он снова повернулся к Мэнди.

– Вы уверены?

– Нет… не совсем. Я смотрела спектакль около года назад.

– Ладно, – сказал Шеппард. – А теперь мне нужно, чтобы вы еще раз подумали и вспомнили все, что происходило утром в кафе. Если вспомните еще что-нибудь странное, может быть, неуместное, сразу идите ко мне. И еще. Я бы хотел, чтобы вы постарались всех успокоить… в общем, мне нужен человек, на которого я бы мог положиться, нам всем нужно, чтобы здесь все было тихо.

– Постараюсь, – сказала Мэнди, и на губах ее снова появилась милая улыбочка.

Слишком уж милая.

Шеппард чувствовал, что за ее словами что-то кроется, словно на заднем плане. Ему казалось, это страх… но вдруг что-то другое, недобрые намерения, например?

– Спасибо, – кивнул Шеппард.

Нет, доверять здесь никому нельзя. И ничему. Кроме разве одного: крик Мэнди, когда она увидела тело, не был наигранным. Она действительно перепугалась. Сыграть такой крик невозможно, он был настоящим.

– Что вы теперь собираетесь делать? – спросила она.

Шеппард снова вздохнул и повернулся в сторону комнаты.

– Кажется, пришло время потолковать с госпожой Ахерн.

19

Мэнди отошла от Шеппарда, неуклюже обогнула кровать, прошла мимо Алана с Райаном и присела рядом с Констанцией. Констанция подвинулась к ней поближе, Мэнди обняла ее и зашептала что-то на ухо. Алан и Райан глядели на него. Интересно, думал он, много ли они слышали. Всякий, стоящий в такой близости, внушал ему страх. Ему казалось, что страх этот словно сочится из каждого в комнате.

– Ну вы же понимаете, нам слышно каждое ваше слово, – заметил Алан.

– Понимаю, место у нас далеко не идеальное… – начал Шеппард.

Алан презрительно усмехнулся:

– Идеальное? Так вот, значит, как вы изволите выражаться? А для нас это сущий кошмар наяву.

Алан решительно двинулся к Шеппарду.

– Сейчас мне надо побеседовать с госпожой Ахерн, – попытался остановить его Шеппард.

– Нет, – стоял на своем Алан, – вы будете говорить со мной.

– Нет, я буду говорить с миссис Ахерн.

– Ну уж нет, мистер Шеппард. Лично я считаю, что с этим расследованием я справлюсь лучше вас. Кто вы такой? Блудливый кот, мыльный пузырь в человеческом облике, больше ничего. Вам бы только щеки надувать, пока не лопнете.

– Сядьте, Алан.

– Нет, сейчас вы будете разговаривать со мной.

– Да, буду. Но только после госпожи Ахерн.

– Да что вы тут раскомандовались! – прошипел Алан, брызгая слюной. – Этот в маске прямо сказал, что все из-за вас… Кто вы такой, я спрашиваю. Ноль без палочки! Кто осмелится сказать, что того человека убили не вы? Кстати, это единственная версия, в которой есть хоть какой-то смысл.

В глазах Алана сверкали некие искорки, разгадать которые Шеппард пока не мог. Может, он слышал, что ему говорила Мэнди? Или узнал убитого?

Шеппард открыл рот, но ответить не успел.

– Прекратите! – послышался голос.

Они обернулись. Говорил Райан, в руках он все еще держал папку.

– Следующим пойду я, – сказал он.

– Это еще почему? – спросил Алан.

– Потому что я должен мистеру Шеппарду кое-что сообщить. Боюсь, мне следовало сделать это раньше.

– Ну что ж, говори, сынок. У нас тут нет секретов, – сказал Алан.

– Я тоже слышал все, о чем вы говорили с Мэнди. Так вот, мне нужно рассказать вам кое-что. Может, пройдем в ванную комнату?

– Минуточку… – проговорил Алан.

Шеппард не знал, что и подумать. Возвращаться туда ему очень не хотелось.

– Думай, что говоришь, сынок, а то сразу приходит в голову, будто ты у нас убийца и есть.

– Заткнитесь, Алан. Мне надо…

– Я вовсе не врал. Нисколечко, – быстро проговорил Райан.

Он открыл последнюю страницу папки с правилами и поднял ее над головой. «МАЛЬЧИШКА СОВРАЛ», – гласила надпись.

– Может, кто-то мне скажет, что происходит? – воззвал Алан.

– Заткнитесь, Алан.

– Нет, это вы заткнитесь. Сынок, черт меня побери, о чем ты тут толкуешь?

– Не суйте нос не в свое дело и дайте мне делать мою работу, – снова набросился Шеппард на Алана.

– Вашу работу? – засмеялся Алан. – Вашу работу?

Хотя бы глоток спиртного. Позарез нужно. И таблеточку. А еще – чтобы этот старикашка перестал командовать.

– Я и так вас слушаю. И все ваши замечания принимаю к сведению. Но сейчас, если вы не заметили, прошло уже почти полчаса, а у меня нет никакого результата, ни одной идеи. Так что я буду действовать, как считаю нужным.

Алан шагнул вперед.

– Да вы сыщик-то лишь потому, что люди любят вешать на все ярлыки. А то, чем вы много лет занимались, черт возьми, ничего не значит.

– Послушайте, – сделал еще одну попытку Райан.

– А вы знаете, какая мысль мне пришла сейчас в голову? Я подумал о том, что настоящий убийца и есть человек, который всячески старается затянуть мое расследование. Признавайтесь, вы убили человека в ванной комнате?

– Послушайте, – снова Райан.

– Нет, не я, – ответил Алан. – Может, вы?

Райан влез между ними и оттолкнул друг от друга, пока не подрались.

– Я здесь работаю! – заорал он.

И сразу же наступила тишина.

– А теперь прошу вас, – продолжил Райан, обращаясь к Шеппарду, – пройдемте в ванную.

20

Шеппард зашел первым и сразу задернул занавеску, чтобы скрыть ванну. Он старался не смотреть, очень старался. Но Уинтер был там, он никуда не девался. Мертвый. С выражением печали на лице. И от этого на душе Шеппарда было муторно. Он повернулся к раковине и еще раз сполоснул лицо.

Райан вошел следом и робким взглядом окинул ванную комнату. И только потом пристально посмотрел на Шеппарда.

– Ну, говорите, что у вас, – сказал Шеппард.

Глаза болят – какой-то тупой болью. И это странное ощущение в горле. И грудь сдавило. И руки дрожат. И почему только он до сих пор не заглянул в мини-бар?

– Мне очень жаль, я должен был сообщить вам об этом раньше, – сказал Райан. – Но с самого начала я пытался это сделать.

Шеппард смутно что-то припоминал.

– Так кто вы такой?

– Райан Куинн. Я уже говорил. И это правда.

– Вы здесь работаете?

– Да. Уборщиком. Видите, на мне форменная одежда.

Райан указал на свой белый комбинезон. Шеппард присмотрелся к юноше повнимательней. Черноволосый, коротко стрижен. Чисто выбрит, а может, борода еще не растет. На вид лет двадцать пять. Высокого роста. Чуть ли не выше самого Шеппарда.

– Работа, конечно, не идеальная. Но я стараюсь. Захожу в номера, делаю уборку, заправляю кровати, выдаю чистые полотенца, вешаю туалетную бумагу.

Шеппард с минуту думал.

– Так вот почему вы так быстро поняли, где мы. Между банком и Лестер-сквер.

Райан грустно кивнул.

– Похоже, вы утаили от нас очень ценную информацию, – сказал Шеппард. – А где же вы были, когда мы пытались спастись?

– Я же вам говорил, разве нет? Отсюда не выйти.

Ага, Райан с Аланом разговаривали у окна. И Райан пытался убедить его, что бежать отсюда невозможно.

– Так, говорите, вы работаете уборщиком в «Грейт-отеле»?

– Да. Уже около года. У нашей семьи сейчас нелегкие времена. Перед самым моим рождением отец с матерью переехали сюда из Гонконга. У них небольшая химчистка в Сохо, но денег на жизнь все равно не хватает. Приходится помогать, счета поступают огромные. Я ненавижу эту работу. Но это единственный способ для нас держаться на плаву. Я и еще двое парней, мы работаем в четвертом квадранте… то есть у нас три этажа, этот и два под ним. По тридцать пять номеров на каждом.

– Многовато уборки.

– В таких больших гостиницах всегда много рабочей силы. Начинаем мы здесь в девять утра, к трем заканчиваем. Потом надо идти и убирать общие помещения.

– Так, значит, нынче утром вы занимались уборкой?

Заметно было, что Райан хочет пойти на попятную, старается не встречаться с Шеппардом взглядом.

– Райан!

– Не сердитесь.

– Райан, так где вы были?

– Я… – Райан пытался подобрать правильные слова. – Мне кажется, я был здесь.

Вот оно что… вот почему Райан замялся. Все ясно.

– Боже мой, Райан…

Молодой человек, словно защищаясь, поднял руки:

– Это совсем не то, что вы думаете. Когда я был в этом номере раньше, здесь все было нормально. Окно открывалось. Дверь не была заблокирована, как сейчас. И клянусь, не было никакого трупа… – Он покосился на ванну. – Все было отлично. Вы должны верить мне.

Шеппард не знал, что и думать, – если не считать того, что Райан теперь главный подозреваемый, нравится это кому-нибудь или нет.

– И вы были здесь?

– Да, – ответил Райан. – Я заходил в ванную, чтобы сменить полотенца и помыть унитаз. Я и в ванну смотрел… там никого не было. Ничего не было. Поймите меня правильно. Я не имею к этому никакого отношения.

– Расскажите-ка поподробнее, что именно вы здесь делали.

Шеппард сам толком не знал, пытается ли он подловить парня на чем-то или, наоборот, поддержать.

– Полотенца. Унитаз. Ванна. Я даже ее протер и сменил гель для душа в держателе. Потом протер зеркало. И вытер пол. И повесил в держателе новый рулон туалетной бумаги. Вот и все, клянусь.

– Погодите-ка… если вы обслуживали этот номер… значит в нем кто-то жил?

– Да.

– Кто?

– Не знаю. Во время уборки я почти никогда никого не встречаю. Из постояльцев. Когда прихожу, они обычно уже уходят, на целый день. Редко вижу кого-нибудь, и то в самом начале. А этот номер – в числе последних в моем квадранте, и шансов застать кого-то еще меньше.

– Может, где-то что-то лежало? Что-нибудь, способное подсказать, кто этот человек?

Райан немного подумал.

– Нет, здесь все было убрано, чисто. Да и кровать… непохоже было, что на ней кто-то спал. Никакого беспорядка. Да, рядом со шкафом стоял чемодан. Поэтому я и понял, что тут есть постоялец.

– А как-нибудь случайно вы могли услышать имя постояльца? Или увидеть его в коридоре?

– Ну да, думаю, такое вполне возможно, – ответил Райан.

– Ладно.

Теперь он знал, что делать. Но и Райан тоже знал. Иначе зачем им здесь уединяться? В этой ванной комнате, где пахнет кровью и жуть маячит за занавеской.

– Теперь мне надо показать тебе тело.

Можно, конечно, показать Райану водительское удостоверение, но ему нужно было видеть реакцию молодого человека на труп.

Это мерзко. Но это необходимо.

Райан собрался с духом и кивнул.

Шеппард взялся за занавеску. Самому ему смотреть еще раз очень не хотелось. Не хотелось заглядывать Уинтеру в лицо. Но сделать это нужно. Он быстро, пока не передумал, отдернул занавеску.

Уинтер лежал в ванне. Кровь на воздухе почти свернулась.

«Не смотри. Это вовсе не кровь, это вовсе не…»

Шеппард взглянул на Райана.

Тот стоял смирно, сжимая и разжимая кулаки. Но упражнение это не помогало. Видно было, что Райан потрясен, лицо его побледнело как полотно. Но не отворачивался, смотрел. И часто дышал.

– Его зовут Саймон Уинтер, – сказал Шеппард уже более спокойно.

Смрад. Господи, какой смрад!

Райан посмотрел на Шеппарда, потом снова на тело.

– Не может быть. Не может быть, в это трудно поверить. Кажется, что это глупая шутка. Но это… не шутка. Бедняга…

– Вы узнаете его? Или, может, слышали это имя? Он здесь останавливался?

Шеппард наседал – возможно, даже слишком. Вид мертвого Саймона Уинтера заставил его забыть о церемониях.

– Нет… я не…

Райан замолчал. Видно было, что он напряженно думает. Смотрит в лицо Уинтеру и пытается вспомнить.

Совершенно ошалел бедняжка. Нет, такой не мог никого убить, совершенно невозможно представить. Или возможно? А если это от возбуждения?..

– Я его, кажется, видел, – проговорил Райан едва слышным шепотом.

– Что? – переспросил Шеппард.

– Я видел этого человека.

– Нынче утром?

Райан медленно покачал головой:

– Нет, не сегодня. Думаю… где-то месяц назад.

– Что?

– Да, это было здесь, в нашей гостинице. Прошло много времени. Трудно сказать, где именно, все номера одинаковые. И размеры, и мебель, и все остальное. Может, даже и на этом этаже, мне так кажется.

Похоже, парень с ног до головы покрылся холодным потом.

– Значит, говорите, месяц назад?

Очень странно. Выходит, что Уинтер был в этой самой гостинице месяц назад, а потом умер в ее номере, похищенный маньяком.

«Если, конечно, это не совпадение. Или все мы давно уже были в разработке, там ждали только удобного случая».

Во всем этом было даже нечто комическое. Ситуация настолько ошеломила Шеппарда, что он не знал, смеяться ему или плакать.

Райан же стоял и пристально всматривался в тело, словно ждал от него ответов.

– Да-да, помню.

– Что помните?

– Этого человека… как, вы сказали, его зовут, Уинтер? Да, этот Уинтер был здесь. И вел себя… странно.

– Странно?

Райан оторвал взгляд от тела и снова посмотрел на Шеппарда.

– Я не сразу вспомнил. Понимаете, это гостиница. Люди здесь все время ведут себя странно. Особенно те немногие, кто еще остается в номере, когда приходишь делать уборку. Они ведут себя так, будто ты вторгаешься к ним в дом, хотя, согласитесь, это не их дом и никогда им не был.

– Ну и как же вел себя Уинтер?

– Это было как раз в конце моей смены. Вот почему я запомнил этаж, хотя номер, возможно, другой. В других номерах у меня уже был полный порядок, я даже закончил раньше времени. Я думал, что мне даже удастся пораньше уйти. Постучал в дверь, я всегда так делаю. Ответа не дождался. Тогда я вошел в номер. И увидел этого человека. Он расхаживал по комнате. В руке держал тетрадку и что-то в нее записывал. И у него еще что-то было, ярко-желтая штуковина. Все выглядело так, будто он… Звучит, конечно, глупо, но все выглядело так, будто он…

– Что?

– Будто он что-то измерял.

Уж этого Шеппард никак не ожидал услышать. Что измерял? И зачем? Он даже растерялся, в голове все смешалось.

– Мне кажется, это была рулетка. И ноги он ставил слишком правильно, одну ступню перед другой. Сделает шаг и что-то запишет. Может, он чем-то другим занимался. Может, репетировал речь или, там, составлял план… Я стоял у двери, и мне вот так все показалось.

– Но зачем ему было измерять гостиничный номер? – спросил Шеппард – скорее у самого себя.

– Как только он меня увидел, сразу бросил и тетрадку, и желтую штуку и попытался заслонить, чтобы я не увидел. Словом, вел себя так, будто я застал его за нехорошим занятием. Секунд пять все это продолжалось. Хотя казалось – дольше. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я не знал, что делать. Потом он опомнился, извинился и позволил мне начать уборку.

– А пока вы убирали, что делал он?

– Собрал вещи и ушел. И больше я его не видел. Но это был точно он.

Шеппард не мог заставить себя повернуться к Уинтеру. Теперь ему казалось, что лицо психотерапевта таит в себе загадку. В чем же тут дело?

– Вы кому-нибудь об этом докладывали?

– Да о чем тут докладывать? Я же так ничего и не понял, да и не было там ничего особо подозрительного. К концу смены я и думать о нем забыл. Вот сейчас только вспомнил.

Райан умолк. Он прикрыл ладонью рот. Несколько секунд подождал. И снова опустил руку.

– Извините, это все запах. Да и кровь тоже.

Шеппард кивнул:

– Если хотите, можете идти.

– Больше ничего не нужно?

Куда там, и так слишком много всего. Что же делал Уинтер в этом номере месяц назад? Чем он мог здесь заниматься?

– Нет. Но если еще что-нибудь вспомните, сообщите, пожалуйста.

Теперь он не мог отвести от тела взгляда. Что же такое Уинтер скрывал? Дверь ванной комнаты открылась и снова закрылась. Он снова остался наедине с трупом.

Шеппард достал записную книжку Уинтера и еще раз пролистал ее, сам не зная, что ищет. Посмотрел на старика. Делал замеры в гостиничном номере? Но зачем ему измерять гостиничный номер? Если только не… Не значит ли это, что Уинтер тоже участвовал в разработке плана? Был посвященным во всю эту затею? Но что привело к такому вот концу в ванне? Вряд ли таков был план…

– Что же ты здесь делал, а?

Уинтер не ответил.

21

Когда Шеппард вернулся в комнату, ему стало дурно и, чтобы устоять на ногах, пришлось схватиться за стенку. Головокружение… полная катастрофа, холодная и страшная, все ближе. Как долго он уже без пилюль? Рука ужасно тряслась, в голове пульсировала тупая боль, мерзкий запах все еще бил в ноздри, тело чесалось. Словом, все было ужасно – привычные симптомы.

– Что с вами?

Он поднял голову. Алан. Поджидал, когда Шеппард выйдет. Замечательно. Этот человек стоял перед ним, скрестив руки. И в голосе – ни капли сочувствия, одно раздражение.

– Ничего, все в порядке, – ответил Шеппард.

Алан смерил его взглядом:

– Как хотите… в общем, я буду краток. И разумеется, буду говорить громко, – он повернулся к остальным, – мне скрывать нечего.

Шеппард посмотрел через его плечо: в комнате все оставалось почти так же, как прежде. Мэнди и Констанция сидели спиной ко всем. Райан расхаживал взад-вперед. Та, что с наушниками, наблюдала за ними, и уши все так же закрывали фиолетовые диски.

– Я слышал все вопросы, которые вы задавали Мэнди… их невозможно было не услышать… и, я так полагаю, те же вопросы вы задавали Райану. Поэтому я дам вам полный отчет о том, что случилось со мной. Я был у себя в офисе, и меня усыпили точно таким же газом, как и остальных. Пока вы были там, в ванной комнате, мы тут все поговорили, даже сумасшедшая ирландка и эта безликая девица-подросток. Выяснилось, что всех нас усыпили газом. Я только запаха не почувствовал, зато видел, как он выходил из вентиляционного отверстия. Газ был бесцветным, что-то вроде тумана, он очень быстро распространялся по комнате. Я попытался чем-нибудь закрыть отверстие, но успел уже наглотаться. Не смог даже позвать на помощь. Рухнул на пол и очнулся здесь.

Я, как уже говорил, готовился к делу Макартура. Важная шишка. Дело такого рода, что на нем можно или сделать карьеру, или сломать ее. Конечно, моя-то карьера давно «сделана», но ведь всегда приятно получить еще один трофей в коллекцию.

Шеппард старался держаться бодро.

– Должно быть, вы заинтересованы…

Алан мгновенно понял его. Он вообще понимал его с полуслова. Как ему это удавалось?

– Вы намекаете на то, что я черный. Да, мистер Шеппард, я чернокожий. И мне пришлось много потрудиться, черт побери, чтобы достичь своего положения… да, на своем пути я встречал сопротивление, и мне приходилось бороться. А вы знаете, сколько в Лондоне чернокожих адвокатов? Мы составляем одну целую и две десятых процента всей адвокатуры. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я говорю: «Да, я заинтересован в очередном трофее».

Шеппард кивнул. Алан не похож на человека, которого легко вывести из себя. Интересно, думал Шеппард, сколько ему лет. Под глазами и на щеках морщины. Лоб тоже изборожден ими. Глубокие морщины придают Алану вечно угрюмый вид, и он выглядит еще более зловеще. За пятьдесят? Может, даже под шестьдесят?

– И конечно, все это теперь не имеет никакого значения. Потому что сейчас я сижу здесь. А значит, дело Макартура провалено. Кстати, спасибо вам за это.

Шеппард нахмурился.

– На здоровье, – пробурчал он, не было желания отвечать на колкость.

– Полагаю, вы хотите знать, какое я имею отношение к убитому, – сказал Алан, кивнув на дверь.

– Что?

– Понимаете, я тут кое-что приврал. Я все-таки узнал этого человека. Но тогда не было смысла все объяснять… а вот теперь – пожалуйста. Дело в том, что по работе мне приходится встречаться со многими людьми, поэтому я обращаю внимание на все детали, если это возможно. Мои коллеги шутят: я, мол, способен узнать человека по затылку, – думаю, я сейчас доказал, что это так. Видите ли, я видел этого человека вчера, на нем был тот же костюм, и это только подтвердило мою догадку. Вы показывали Мэнди какой-то предмет, как я догадываюсь – его бумажник. В общем, этого человека зовут Саймон Уинтер. Он частный психотерапевт, работает на дому в восточной части Лондона. Был психотерапевтом моего клиента Хеймиша Макартура. Уинтер в этом деле – главный свидетель. Это все, что я могу предъявить.

Шеппард утратил дар речи, и Алану, похоже, это доставило большое удовольствие.

– Вы удивляетесь, почему я так легко выкладываю вам все это, – сказал Алан, не в силах сдержать улыбки. – Вы знаете, сколько клиентов пытается утаивать факты даже от тех, кто хочет им помочь, лишь потому, что они боятся последствий? Это плачевно и малоэффективно. И не приписывайте это мне, я всегда готов идти на сотрудничество. Надеюсь, я ответил на все ваши блестящие вопросы. Не возражаете, если я вернусь к окну?

– Погодите… – сказал Шеппард.

Как мог этот человек столь вызывающе себя вести даже перед лицом смерти? Такого рода люди опасны, такого рода люди способны и в полном хаосе сохранять самообладание. Но все же…

– Не отставайте, мистер Шеппард. Да, я знаю Саймона Уинтера. Но я вряд ли когда-либо разговаривал с ним, – сказал Алан.

– Это потому, – сказал Шеппард, – что он не ваш свидетель.

Алан бросил на него сердитый взгляд:

– Да. Я даже с нетерпением ждал минуты, когда смогу учинить этому ублюдку на суде хорошенький допрос.

– А в чем суть дела?

– Я не могу раскрывать подробности дела, мистер Шеппард. В прессе и так по этому поводу было много спекуляций. Позвоните лучше администратору, пусть принесут вам газету.

Шеппард потер глаза.

– Если Саймон Уинтер здесь, возможно ли, что человек, стоящий за этим, тоже связан с вашим делом?

– Конечно, – ответил Алан, – именно поэтому я думал, что лучше всего быть как можно более открытым и честным. Есть вероятность, что все это крутится вокруг дела Макартура.

– И тем не менее вы не хотите ничего сообщить мне о нем.

– Да, мистер Шеппард, не хочу. Потому как считаю, что мог бы разобраться во всем лучше вас. Своих карт я не раскрываю, это правда, но я делаю все, что следует делать. Если это вызывает у вас подозрения, что ж, пусть будет так.

Шеппард покачал головой:

– Разумеется, это выглядит подозрительным. А как еще прикажете относиться к вашим словам?

– Это не имеет значения, – сказал Алан, – я и так у вас главный подозреваемый. Вам нужен мотив, мистер Шеппард? Что ж, у меня есть проклятый мотив. Человек, который там лежит, весь последний год был для меня занозой в заднице. Я мечтал о том, чтобы распотрошить его, как селедку, изрубить на тысячу мелких кусочков. Но это вовсе не значит, что я бы это сделал. А то, что происходит здесь, для меня яснее ясного. Этот тип в лошадиной маске пытается пришить убийство мне. И если вы клюнете на приманку, нас всех ждет неминуемая смерть.

– Слишком уж много вы о себе мните, даже защищаясь от обвинения в убийстве.

– Я не на скамье подсудимых, речь вообще не обо мне.

Как много информации в немногих словах! Алан предоставил отчет, который реальный убийца наверняка захотел бы утаить. Если, конечно, все это правда. Но тем не менее у Алана был мотив. И он знает правила игры.

– Так, значит, дело Макартура рассматривается сегодня?

– Да. Но подробности дела не имеют значения. Они никак не связаны с этим… с этим казусом, хотя называть случившееся казусом было бы слишком мягко как минимум.

– Говорите, никак не связаны? Или не хотите со мной поделиться?

– Как адвокат, я по своему статусу обязан хранить в тайне определенные вещи, которые касаются моего клиента.

– То есть Макартура?

– Да.

Шеппард видел, что поддаваться Алан не собирается. И разве можно состязаться с адвокатом? Алан каждый день оттачивает свое мастерство, а Шеппард только дурака валяет.

– Два человека, связанные с неким делом, оказываются в одном номере огромной гостиницы. Это не может быть совпадением, – сказал он скорее самому себе, чем Алану.

Возможна ли хоть какая-то связь между ним, Шеппардом, и делом Макартура? У человека в лошадиной маске, похоже, на прицеле один только Шеппард, но не исключено, что он целил и в Алана.

– Пожалуй, не может.

– Мне очень нужна эта информация, слышите, Алан?

Алан улыбнулся.

– А знаете, вы, оказывается, ужасный надоедала.

Алан готов умереть за то, во что верит. Шеппард знавал таких людей, честных и благородных, за истину готовых броситься грудью на собственный меч. Но сам он совсем не такой и подобных людей не понимает.

– Мистер Хьюз, вы же очень успешный человек, это видно с первого взгляда, – сказал он, аккуратно подбирая каждое слово. – Вам нравится быть лидером, когда все внимание…

– Прошу вас, избавьте меня от доморощенного психоанализа. Как вам не стыдно?

Шеппард поднял руку:

– Вы по натуре победитель. Вы сами проложили себе дорогу, для вас не существовало слова «нет». Вы одержали победу. И что, вот так все и кончится? Если этот тип в лошадиной маске не солгал, мы все погибнем.

– Вы пытаетесь спросить, хочу ли я умереть? Конечно же нет. Но если мне суждено умереть, я сделаю это с достоинством.

– Значит, умирать вы не хотите. Считаете, что между нами нет ничего общего. Но у нас с вами есть это – вот что у нас общее. Вы не хотите умирать, и вам страшно. Как и всем в этой комнате. Как и мне тоже. Я ужасно боюсь. И когда я смотрю на вас, по глазам вижу, что в глубине души вы тоже боитесь. Нравится вам или нет, мы с вами из одного теста, мистер Хьюз. Мы заняты лишь собой и говорим без устали, чтобы только забыть о своих проблемах. Но от этой проблемы нам с вами никуда не уйти.

– Да, – ответил Алан.

– Я постоянно думаю об одном: нас всех засунули сюда не просто так. Но зачем, почему? Ответа я еще не нашел. Пока не поговорил с вами. Ключом к этой загадке можете быть именно вы.

– Меня усыпили газом в офисе. Я был один. Да, я тоже с таким же успехом мог оказаться для них объектом, потому что занимаюсь этим делом. Но вы задаете не те вопросы, Шеппард. Вы должны спрашивать, какая связь между происходящим и – не мной, а всеми остальными.

Алан Хьюз, адвокат, который весьма кстати исчезает утром, в день судебного разбирательства. А также испаряется и главный свидетель по делу.

Тут должна быть связь. Может, человек в лошадиной маске хочет узнать, кто убил Саймона Уинтера. И Алан очень подходит на роль главного подозреваемого.

Может, человек в лошадиной маске и есть Хеймиш Макартур? Но Шеппард никогда о нем ничего не слышал. А Макартур очень хорошо должен знать Шеппарда. Но эта теория не принимает в расчет, насколько Уинтер мог быть замешан в деле? И почему Саймон Уинтер оказался здесь? Возможно, психотерапевт – больше чем просто жертва. Голова идет кругом, словно Шеппард – собака, которая пытается поймать себя за хвост. Слишком много недосказанного… невозможно связать концы. Догадка, конечно, неплохая. Но в корне неверная.

– Похищение шести человек. С целью раскрыть убийство. Что же мы упустили из виду? – пробормотал он самому себе.

Но его особенно удивил ответ.

– Похищение пяти человек. Мы должны исходить из того, что убийца и жертва тоже здесь, – сказал Алан.

Райан. Райан был здесь. Но не стоит забывать его лицо, когда он увидел Уинтера. Такое выражение ни с чем не спутаешь.

Неужели Алан прикидывается?

– Я думаю, человек в лошадиной маске желал смерти Саймона Уинтера, поэтому он привлек одного из нас, чтобы убить его, – сказал Алан.

– Ну и как тут найти убийцу? – спросил Шеппард, не успев вовремя сдержаться.

Слабо. Слабо. Как все-таки слабо он действует.

– Может быть, стоит применить критерий примитивности. Убийца – человек, показания которого самые незатейливые. Убийцы редко бывают интересными рассказчиками.

– В этом смысле ваши показания достаточно просты.

Алан усмехнулся:

– Что ж, думаю, вы правы. Но это все, что у меня есть для вас, Шеппард.

– Ладно, – сказал Шеппард.

Это должен быть он. Должен. Но у него остались еще двое, которых следовало допросить, и уже набралось много интересного, что не мешало бы обдумать. Но сначала – собрать показания каждого.

– Если придет в голову что-нибудь еще, сообщите мне, пожалуйста.

– Обязательно, – ответил Алан, впрочем не вполне убедительно.

– И, мистер Хьюз, раз уж вы были со мной искренним, я буду тоже искренним с вами. Мой главный подозреваемый – вы.

Адвокат снова рассмеялся. Грубоватым, безрадостным смехом.

– А я буду искренним с вами, Шеппард. Мой главный подозреваемый – вы.

Он улыбнулся, подмигнул и двинулся прочь. Глаза его блеснули. Едва заметно. Вот ведь хитрец.

Холодок пробежал по хребту. Экая самоуверенность. Алан наверняка знал о связи Шеппарда с Уинтером. Неизвестно откуда, но знал. Непонятно почему, но это пугало его больше всего.

22

Остались двое. Он посмотрел на таймер. Тот показывал 2:14. Как бежит время! Неужели прошло уже сорок пять минут?

Он откашлялся, пытаясь привлечь к себе внимание. Никто на него и не посмотрел, все погрузились в свои мысли.

– Госпожа Ахерн?

Констанция медленно повернулась. Мэнди что-то прошептала ей, и та встала. На ней было черное свободное платье в тон волосам. Настолько просторное, что фигура полностью скрывалась под ним. Она была похожа на плывущее по комнате и завывающее привидение. Констанция не выпускала Библию из рук, так крепко вцепилась в нее, что побелели от напряжения костяшки пальцев. На лице столько косметики, что оно напоминало разноцветную палитру. Актриса уже не молода, но сохранилась неплохо.

Констанция завела выбившуюся прядь волос за ухо, и Шеппард увидел на левой щеке свежую царапину. Должно быть, сама себя поцарапала длинным наманикюренным ногтем.

Шеппард провел ее в нишу. Толку, конечно, мало, но хотя бы иллюзия беседы с глазу на глаз. Пусть делают вид, что не слушают.

– Простите, что приходится разговаривать здесь. Маловато места, – сказал Шеппард.

В ванную комнату тащить ее нельзя – это было бы большой ошибкой. Она и так едва держится.

– Будет лучше всего, если вы сосредоточитесь и выслушаете меня. Забудьте про всех остальных, забудьте, где вы находитесь.

Констанция посмотрела на него и открыла рот. Он боялся, что она сейчас ляпнет опять что-нибудь несуразное. Но нет, Констанция заговорила довольно спокойно.

– Хорошо, – сказала она.

Черные распущенные волосы водопадом упали ей на лицо. Как в фильме ужасов.

– Я должен задать вам несколько вопросов. Они все касаются этого дела. Мне нужно знать все о каждом в комнате. Я не стану спрашивать о том, чего мне знать не обязательно. Понимаете?

Констанция вперила в него взгляд: один глаз ее был виден, другой скрывали волосы.

– Да, – сказала она.

– Отлично.

С чего же начать? Что делать дальше, он еще не придумал. Шеппард опустил взгляд.

– По-видимому, вы верите в Бога?

Констанция засмеялась, и он подумал, что неправильно понял ее интерес к Библии. Но нет.

– Да, мистер Шеппард. И сейчас мы пребываем в аду. Мы претерпеваем кару. Не только вы. Все мы. Все мы должны искупить свою вину.

– А какую вину должны искупить вы? – спросил Шеппард.

Констанция нахмурилась. Опустила глаза к полу. «Помягче, Шеппард, помягче».

– Ну хорошо, давайте начнем с чего-нибудь попроще. Вы помните, где были до того, как оказались здесь?

– Я была… – Констанция подумала. – Я была в гримерной, кажется.

Резкий голос. Голос, созданный для пения. И для воплощения образов.

– В своей гримерной? В театре? Я слышал, вы исполняете главную роль в пьесе?

Констанция бросила на него сердитый взгляд:

– В мюзикле. Это мюзикл. «Дождик на улице Элмор» называется. Уже три года. Не пропустила ни одного спектакля. Восемь раз в неделю.

– А сегодня утром вы что там делали?

– Была на репетиции. Исполнитель главной мужской роли заболел, и нам пришлось пробежать несколько сцен с актером второго состава. Впрочем, оба непрофессионалы.

Констанция замолчала. Наморщила нос, как собака, принюхиваясь.

– Это что, пахнет кровью? Я не хочу здесь стоять.

– Простите. Постараюсь как можно быстрее. Итак, вы были в гримерной одна?

– У меня личная гримерная, но все равно – ни один человек не бывает по-настоящему один.

– Извините, – сказал Шеппард.

– Я очень чувствительна, мистер Шеппард. Я одна из немногих, кто способен видеть заблудших на пути к следующей жизни. Я вижу людей насквозь. Я вижу их ауру.

Шеппард подавил вздох.

– Ага, – только и смог промычать он. – Понятно.

Ну да, сумасшедшая. Так и есть. Привидения и ауры.

– Ваша аура неблагополучна, мистер Шеппард. Свет в ней смешался с мраком. Скажите, как сами думаете, вы хороший человек?

– Что? – промямлил Шеппард. – Пока сам не знаю; это все, что могу сказать.

«Скажите, как вы сами думаете, вы хороший человек?»

Один из последних вопросов, заданных Саймоном Уинтером.

– Вы католичка. Богобоязненная, по-видимому. И вы верите во всю это чепуху?

«Уйди от этого вопроса. Уйди».

– Есть много в небесах и на земле такого, что нашей мудрости не снилось, – процитировала Констанция[10]. – Кроме того, я не прилагала усилий, чтобы стать тем, кем стала. Просто… так уж случилось.

– Вы видите цвет ауры человека… а можете увидеть, кто в этой комнате убийца?

Констанция улыбнулась, обнажая зубы, как хищный зверь.

– Так это не работает.

– Ну да, еще бы!

Опять выскочило, не успел поймать.

– Не верите, мистер Шеппард. Ваше право. Но это не значит, что подобное невозможно.

Так. Надо вернуться в нужную колею.

– Вы были в гримерной. И что потом?

– Готовилась. В основном просматривала роль. В ней кое-что нужно было поправить, это из-за того актера, из второго состава. Для меня моя работа, исполнение роли – как дыхание. Когда занимаешься любимым делом, ничего не замечаешь. Представления одно за другим, день за днем, месяц за месяцем, время летит незаметно. Свою роль я знаю назубок, могу прочесть все задом наперед, а тут они являются и что-то меняют. Прекрасно отдавая себе отчет, что мне придется заново переписывать все, что подсказывала интуиция. Знают – и все равно делают. И все из-за этого ублюдка и его ублюдочного страха, у него, видите ли, рак. Я не могу заучить роль за один день. Просто не могу, и все. И не буду, мистер Шеппард.

– И что же? – гнул свое Шеппард.

– Я была в ярости. Знаете, я даже пригрозила, что уйду из театра. Пять раз грозила. Но не ушла. Потому что меня и так хотят заменить кем-нибудь. Кем-нибудь помоложе. Поэтому я и осталась. Потом вернулась к себе и стала заново учить роль. Как паинька. И вдруг слышу звук. Какое-то… шипение. А потом отвратительный запах.

– Да-да. Запах.

Шеппард с трудом следил за бессвязным лепетом Констанции. Но мигом ухватился за последнее слово.

– Выходит, нас всех усыпили и доставили сюда.

Но тут возникает новый вопрос. Убийцу тоже усыпили газом? Или лишь симулировали усыпление? В любом случае он должен быть хорошим актером. А Констанция прекрасно владеет искусством перевоплощения и вполне может сыграть роль убийцы. И способна умело скрывать истинные чувства.

– Да, усыпили. Газом. Это понятно, – сказала женщина. – Я ничего не помню… пришла в себя уже здесь.

– Вы считаете, что мы пребываем в аду, но вы же не станете отрицать, что мы все еще живы.

Констанция усмехнулась. Нет, скорее хмыкнула.

– Ад существует не только там. Это – ад на земле. Мы должны искупить грехи.

– Скажете, какие грехи должны искупить вы?

– Нет, мистер Шеппард, – ответила Констанция, – вам следует задать гораздо более важный вопрос: какие грехи должны искупить вы?

Шеппарда вдруг охватило неприятное чувство зуда, словно что-то зашевелилось под кожей. Как ей удается? Вот так раздражать его? Минуя все защитные реакции.

– Госпожа Ахерн.

– Нет. Я не хочу ничего больше слышать. Я никого не убивала, не знаю, кто там лежит в этой ванной. Я не могу даже рядом стоять с этой дверью, меня тошнит – и с вас и этого достаточно, больше вам знать ничего не нужно. С чего вы взяли, что я могу убить человека? Лишь потому, что я отказываюсь болтать с вами, совершенно чужим мне мужчиной, о своей личной жизни, так, что ли?

Она чеканила каждое слово. Словно цитировала Шекспира.

Выходит, тупик. Шеппард понимал, что Констанция будет стоять на своем. С места ее не сдвинуть. Он достал бумажник Уинтера и дождался, пока она успокоится. Показал ей водительское удостоверение.

– Вы знаете этого человека?

Констанция посмотрела на фотографию. Смотрела довольно долго.

– Не думаю. У меня хорошая память на лица.

– Его зовут Саймон Уинтер. Имя о чем-нибудь вам говорит?

– Никогда не слышала.

– Вы уверены?

– Да, я… постойте. – Констанция снова метнула взгляд на фотографию, опять наступила долгая пауза. – Я видела этого человека.

– Когда? Где?

– Сейчас… попытаюсь вспомнить.

Она не лукавила.

– Я видела его в театре у стойки бара после спектакля. Несколько недель назад, как мне кажется. Раз в неделю я иду в бар раздавать автографы. Там всегда полно народу. Тогда тоже было не протолкнуться.

– В таком случае почему вы запомнили Саймона Уинтера?

– Собственно, запомнила я не его. А человека, с которым он был.

– Что-что?

– Да, они стояли у стойки и разговаривали. О чем – я не знаю. Было очень шумно, люди сразу бросились ко мне. Но время от времени возникали просветы в толпе, и я их видела. С ним был человек помоложе, в костюме, помню красный галстук, и в прямоугольных очках. И аура у него была совсем темная, я такой еще в жизни не видела. Я глаз не могла оторвать. Он очень плохой человек, мистер Шеппард.

Мужчина. В красном галстуке. В очках. Тот самый, которого видела Мэнди. Значит, это был он? Человек, который прячется за лошадиной маской?

– Может быть, помните еще что-нибудь? Слышали что-то, хоть что-нибудь?

– Нет. Но я за ними наблюдала. Они увлеклись разговором. И как-то не вписывались в общую атмосферу. Этот… Уинтер, в основном говорил он, а тот, темный, больше слушал. Уинтер передал что-то темному. Типа тетрадки или книжки небольшого формата. Они ничего не пили, поэтому я и удивилась, что они здесь делают. На несколько минут меня отвлекли, я раздавала автографы, еще тогда подумала, что вот сейчас снова посмотрю – и этих двоих уже не будет. Надеялась, что уже уйдут. Но посмотрела, а они все еще там. И…

Констанция хватала ртом воздух.

– И что?

– Они смотрели на меня, мистер Шеппард. Этот ваш Уинтер и тот злодей. Смотрели прямо на меня. Будто знали, что я за ними подсматриваю. Я помню глаза этого, темного. Они были такие… в них горело адское пламя… глаза прожигали насквозь. Со мной такого никогда в жизни не было. Я очень испугалась. Как ребенок. Но, не знаю почему, никак не могла от них отвернуться. Но потом пришел мой ассистент и отвел меня в гримерку. А тот все смотрел на меня.

У Шеппарда по спине побежали мурашки. Если темный человек и человек в лошадиной маске – одно лицо, значит Уинтер был в этом деле замешан. В чертовом заговоре, в дурацкой затее. Получается, Уинтер все знал. И действовал заодно с человеком в лошадиной маске. С этим злодеем. Вручил ему тетрадку. Записную книжку, в которой, как видел Райан, он что-то записывал. Дело, кажется, проясняется.

– Потом я старалась больше не думать о том человеке. Хотела поскорее забыть. Но в последние несколько недель совсем потеряла сон. Закрою глаза – и вижу только его.

– Вы думаете, это все он устроил?

Человек в костюме и в красном галстуке. «Черный человек» Констанции. Кажется, именно он связывает их всех. «Интересно, – думал Шеппард, – видел ли я кого-нибудь, кто бы подходил под это описание? Может быть…» В костюмах-то и с галстуками он повидал много народу. Но выделить из них похожего что-то не получается. Впрочем, он постоянно был, как говорится, «не в кондиции», то есть слегка «под кайфом». В общем, человека, который казался неким особенным «злодеем», не замечал.

Констанция подняла на него грустные глаза.

– Конечно он, мистер Шеппард, кто же еще? Потому что тот человек – не просто злодей. Тот человек знает, что я натворила, он знает всех остальных в этой комнате. Он и вас знает. И знает, что скрывается в вашей душе. Это сущий дьявол.

Констанция сделала несколько шагов назад. Собралась уходить. Шеппард не мог пошевелиться. Судя по описанию Констанции, «темный человек» мог действительно показаться злодеем. И еще: он разговаривал с Уинтером. Констанция смотрела в глаза человека, который их всех похитил. Должно быть, так оно и есть.

Он, признательный за рассказ, чуть было не забыл спросить еще кое о чем.

– А что скажете насчет маски? Вы узнаете ее? Может быть, такая есть в вашем театре?

– Нет. Не… впрочем, может быть. Однажды мы делали лошадиные маски для какой-то сцены – действие там происходит во сне. Это очень важно?

«Понятия не имею».

– Я еще не знаю.

– У нас есть отдел реквизита, там специалисты делают все, что нам нужно, своими силами.

– Значит, было бы невозможно достать ее где-то еще?

– Почему это вас так волнует? Нас засадил сюда сам дьявол.

– Я…

И не сообразить, что ответить, разве что твердо стоять на своем. Проще простого сейчас с Констанцией дать слабину. И не принести никому пользы.

– Поторопитесь, мистер Шеппард, прошу вас. Этот человек идет, он все ближе. И он идет за вами, – сказала Констанция и отошла.

Шеппард не стал ее задерживать. Ему было трудно дышать. Черный человек, лицо закрыто лошадиной маской. Человек, который слишком хорошо его знает. Очки, спектакль, мертвый психотерапевт в ванне. Черный человек знает его лучше, чем он сам знает себя.

«И он идет за вами».

Дьявола не существует.

Почему от этой мысли ему не становится легче?

Пока Шеппард стоял, уставившись в комнату, Констанция пробралась обратно к Мэнди и села рядом. А у него в голове все еще звучал ее вопрос: «Скажите, вы хороший человек?»

Без понятия.

23

А за ним внимательно наблюдала Та, что в наушниках. Она уставилась на него не моргая, и это его слегка смущало. Шеппарду хотелось сделать перерыв, заняться тем же, чем и остальные, то есть молча поразмышлять. Но он понимал, что нельзя. Надо двигаться дальше. Он поманил к себе пальцем Ту, что в наушниках.

На черной спортивной куртке с капюшоном висел стикер: «ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕНЯ ЗОВУТ… Рона». Хотя у него так и застряло: Та, что в наушниках. Она смотрела на него еще секунду, потом вылезла из-под стола. Поднялась, подошла к Шеппарду, не снимая плотно сидящих фиолетовых наушников. Так и смотрели они друг на друга в пугающей тишине комнаты, пока Шеппард не отважился раскрыть рот:

– Привет.

Та, что в наушниках, не отозвалась.

– Тебя зовут Рона? Да?

Стоит и молчит как статуя.

– Что слушаешь?

Стоит и смотрит. Может, не слышит? Но в глазах мелькнул некий проблеск. Искорка. Кажется, понимает.

– Что слушаешь? – попробовал он еще раз.

Никакой реакции.

Неожиданно Шеппарду это надоело – сколько можно?

– Ладно, постоим вот так еще пару часиков. Интересно, что почувствуешь, когда рванет?

И тут же пожалел о своих словах. Сорвался, сказалось напряжение последних минут, но это ведь не значит, что так надо разговаривать с беззащитным ребенком.

Та, что в наушниках, насупилась, открыла рот, но передумала и снова закрыла. Огляделась – наверное, хотела убедиться, что никто не смотрит, сняла наушники, повесив их на шею.

– Не надо хамить. – По ее голосу стало понятно, что она моложе, чем кажется на первый взгляд, и по натуре мягче, чем можно было бы подумать, глядя на ее лицо. – Я не очень-то люблю разговаривать. А слушаю я «Стоунз». Лучшие хиты. Второй том.

– А-а, «Стоунз»! Какая песня тебе больше всего нравится?

– Всем нравится «Нарисуй это черным», но я больше люблю «В двух тысячах световых лет от дома».

Шеппард улыбнулся:

– Оригинальный выбор. Правда, в данный момент я бы точно его одобрил.

Черный человек. Уинтер. И гостиничный номер, где обитатели то ли безбожно лгут, то ли говорят правду. И ощущение тоже, будто до дома две тысячи световых лет, не меньше.

– А слушать «Стоунз» тебе не рановато?

– Мне уже семнадцать. – Надо же, ершистая, сразу в стойку, будто доказывать свою «взрослость» ей не впервой. – А еще у меня вкус есть.

– Не сомневаюсь, – сказал Шеппард. – А что эта твоя штуковина, в Интернет с нее можно выйти или, там, позвонить?

Уголки губ ее дрогнули. Достала аппарат из кармана куртки – старый сиди-плеер в стиле ретро.

– Пожалуйста, попытайтесь.

Детишки ее возраста давно ходят с айфонами или планшетами – и она, наверно, заметила его удивление.

– Зато качество звука лучше.

Шеппард оторвал взгляд от прибора и посмотрел на нее:

– Тебя совсем не пугает эта ситуация? Почему? Ты хоть слышала что-нибудь, понимаешь, что происходит?

– Телевизор слышала. Когда вы еще были прикованы к кровати. Слышала, что в ванной комнате лежит мертвец. И что убийца здесь, тоже слышала. Вообще-то, мне наплевать, что говорят эти люди. Не хочу больше слушать. Если суждено погибнуть, я лучше буду сидеть в углу и слушать музыку. Лучшего и не надо. Тем более что выбора нет.

– Ты рассуждаешь…

Шеппард подыскивал нужное слово. Пожалуй, сейчас он услышал самое здравое высказывание из всего, что пришлось выслушать в этой комнате.

– Ты рассуждаешь совсем как взрослая, – нашелся он наконец.

Услышав слово «взрослая», Та, что в наушниках, скорчила гримасу.

– Папа учил меня всегда быть готовой к самому худшему. Тогда все остальное окажется приятным сюрпризом.

– На вечеринке это прозвучало бы неплохо, – сказал Шеппард. – Но ты же понимаешь, я не могу вот так сидеть в углу и ждать смерти.

Тоже неплохо прозвучало.

– Я не допущу, чтобы здесь кто-нибудь пострадал, если это в моих силах.

«Не забывай напоминать об этом самому себе».

– Поэтому мне надо задать тебе несколько вопросов.

Шеппард знал девчонок такого сорта. В жизни они обычно не замечали ничего хорошего и темные стороны принимали за норму. Шеппард всякого успел повидать, на его долю перепало и хорошее и плохое, и он знал, что не все в мире так плохо, а от доктора Уинтера видел много добра. Даже если не всегда это добро становилось частью его натуры.

– Для начала скажи, помнишь ли ты, где была до того, как оказалась здесь?

– Дома, – ответила Та, что в наушниках, – в своей комнате за ноутбуком. Папа с друзьями сидели внизу, смотрели футбол. Я всегда пытаюсь заглушить их крики музыкой, но все равно слышно. Придурки. Поэтому и надела наушники. Немного помогает. А потом услышала, что матч закончился и они отправились в паб, как обычно.

– А еще кто-нибудь живет с тобой?

– Типа мамы, что ли? Не-а, нет больше никого.

– У каждого есть мать.

Он сразу вспомнил свою – невыносимую, просто жуть.

– Да была какая-то тетка. Потом ушла.

– Ладно, проехали, – сказал Шеппард.

Что дальше? Он поскреб подбородок. Жажда такая, что руки чешутся.

– Значит, ты потеряла сознание? А потом очнулась здесь? Может, что-то почувствовала, запах какой-нибудь?

По лицу девчушки пробежала тень: она что-то вспомнила.

– Да. Был запах. Очень странный, какая-то химия. И в голове, знаете, все поплыло. Не могла сосредоточиться. А потом здесь оказалась.

– У остальных то же самое.

– Да, помню. Но почему я забыла?

– Наркотик. От него кажется, будто все происходит во сне.

– Верно.

– Мне нужно, чтобы ты вспомнила… мне очень нужно знать, была ли ты в комнате одна.

– Конечно одна, я была у себя в спальне.

– А в доме была одна?

– Ну да.

Она говорит с ним, как с ребенком.

– Ты точно уверена, что все ушли? Ты знаешь этих людей?

– Да. Там был мой папа. Его друг Билл и еще один друг, Мэтью. Хотя я обращаюсь к ним «мистер Майкл» и «мистер Клайн».

– Ты хорошо их знаешь?

– Вообще-то, нет, не очень… честно говоря, почти совсем не знаю. Папа знает хорошо. Уже много лет. Они вместе работают в агентстве недвижимости в Эйнджеле.

– Кто-нибудь из них носит очки?

– А это здесь при чем, черт возьми? – спросила девчушка. – Нет, никто не носит.

Глупо все. Похоже, они тут ни при чем. А с другой стороны, кто его знает…

В голове у Шеппарда сложилась некая картинка. Черный человек. Квадратные очки. Красный галстук. Строгий костюм. Тот, кого описала Констанция. И тот, которого нынче утром видела Мэнди. Но не мог же он одновременно оказаться в разных местах?

– По пятницам у нас всегда одно и то же. У папы и его друзей сокращенный рабочий день. Ну разве не дико, когда начальство по пятницам после обеда работает? Вот они всегда приходят к нам и смотрят по телику спортивные передачи, все равно что. А потом идут в паб. А я – в колледж, потом к психотерапевту, потом домой.

Шеппард похолодел.

– Что? – переспросил он.

– Иду в колледж Святого Мартина. Я изучаю там основы искусства и дизайна.

– Нет-нет. Ты ходишь к психотерапевту?

Девочка прищурилась:

– Ну да. А что тут такого? Дженнифер Лоуренс тоже ходила к психотерапевту.

– Да нет же. Это же…

«Тщательно подбирай каждое слово».

– Я хожу к нему в основном потому, что у меня есть семейные проблемы. Еще у меня клаустрофобия… ну, с этим, кажется, все шло гораздо лучше, пока меня не заперли в гостиничном номере с пятью незнакомыми людьми и трупом в ванной комнате.

Что ж, это немного проясняет ее поведение. Почему она забилась под стол, закрыла глаза и не снимала наушников.

Так, только осторожно, не надо слишком давить на эту мозоль.

– А сегодня была у психотерапевта?

– Нет. Пошла, конечно, как обычно, но у него никого не было дома. Очень странно. Доктор Уинтер раньше никогда не отменял сеансов. Мне кажется, тут что-то серьезное.

– Доктор Уинтер, значит.

«Конечно, кто же еще! Вот как мы, оказывается, все повязаны».

Это сюрприз. Впрочем, чему тут удивляться?

– Ну да, – ответила она.

Девчушка, наверно, заметила, что он изменился в лице. Скорее всего, побледнел.

– Что вы сказали? – переспросила она.

Не расслышала. Слушает «Стоунз». И ни о чем не догадывается.

Трясущейся рукой Шеппард достал бумажник Уинтера, открыл. Показал ей:

– Это он?

Та, что в наушниках, растерянно смотрела на водительское удостоверение.

– Да, – сказала она. – А откуда у вас…

Она замолчала. В голове закрутились шестеренки, она лихорадочно пыталась что-то связать, сама того не желая. И смотрела на Шеппарда округлившимися глазами. И вдруг – он не успел остановить – бросилась в ванную комнату.

Захваченный врасплох Шеппард, недолго думая, ринулся следом.

Он к ванной уже привык, и к яркому свету приноровился, и к запаху, хотя чувство отвращения никуда не делось. Та, что в наушниках, резко отдернула занавеску. Увидела мертвого Уинтера, упала на колени, вцепившись пальцами в край ванны.

– Как же это… – прохрипела она. – Не может быть…

Шеппард растерянно стоял у нее за спиной, не вполне понимая, что теперь делать.

Та, что в наушниках, не плакала. Стояла на коленях и смотрела.

Всякое сомнение в том, что эта девочка не убийца, сразу же испарилось.

Шеппард обошел ее, сел рядом.

«Нет-нет, здесь кровь. Ближе не надо…»

Та, что в наушниках, смотрела на тело доктора Уинтера так, словно потеряла близкого человека. Словно он значил для нее больше, чем родной отец. Шеппард никак не ожидал подобного.

Несколько минут они просидели молча. Потом он понял, что пора уводить ее отсюда.

– Мне очень жаль, – сказал Шеппард.

– Кто это сделал? – спросила Та, что в наушниках.

– Именно это я и собираюсь узнать.

– Я убью его, кем бы он ни был, – сказала Та, что в наушниках.

У него не было причин сомневаться в ее искренности.

– Он очень пожалеет об этом. Почему, почему с доктором Уинтером так поступили? Он не делал никому ничего плохого. Всегда старался помогать людям.

Никому ничего плохого не делал. Был человеком отзывчивым и добрым. И еще очень наивным.

– Ты давно его знаешь?

Та, что в наушниках, оторвала взгляд от Уинтера и посмотрела на него:

– Я пять лет ходила к нему на сеансы.

«Мы вполне могли бы случайно столкнуться».

– Ты не против, если я спрошу, в чем причина?

– У меня социальная фобия. Очень неприятная штука. Поэтому я и ни в чем не участвую. Сейчас мне намного лучше, но до конца я от нее не избавилась. Доктор Уинтер помогал мне. Показывал, как с этим сладить. Он очень… был… очень хорошим человеком.

«Скажите, вы хороший человек?»

Каждое слово пульсировало в голове, усиливая головную боль. Он пытался прогнать их, рассеять, как дым в воздухе.

Та, что в наушниках, смотрела на него с замешательством. Шеппард понял, что он на самом деле месил руками воздух.

«Держи себя в руках».

– Когда ты видела его в последний раз?

Она еще раз бросила взгляд на Уинтера:

– Неделю назад. На нашем обычном сеансе. Доктор Уинтер говорил, что он мне, в общем-то, больше не нужен. Но он был мне нужен… Он мне и сейчас нужен. Он говорил, что мне уже лучше. Но это не так. Он нужен мне.

– Что-нибудь странное, необычное во время сеанса ты не заметила? Может, он что-то сказал такое?

Что-нибудь на тему ближайших планов…

Шеппард все еще не мог до конца осознать, что Уинтера втянули в это дело.

Та, что в наушниках, вытерла глаза, хотя и не плакала.

– Он закончил сеанс раньше времени. Обычно я сижу у него час, но в тот раз у нас прошло где-то полчаса, и раздался стук в дверь. Его офис расположен в передней части здания… и он выглянул в окно. Потом сразу заторопился. Сказал, что у него неожиданно возникла проблема и мне нужно уходить. Очень извинялся. Говорил, что на этой неделе обязательно еще встретимся. Я ничего не имела против. Он проводил меня через черный ход, в гостиную. Потом закрыл дверь, и я услышала, как он открывает парадную дверь. Вот и все.

– Ты слышала или, может, видела, кто был там за дверью?

– Нет, но подумала, что это кто-то из его друзей…

Он называл их «друзьями», «пациент» звучит уж слишком по-больничному сухо, вспомнил Шеппард.

– В общем, я подумала, что он кому-то срочно понадобился. Я была не против.

– Но ты все еще оставалась у него в доме?

«У него есть вход и выход. Ты это знаешь?»

– Да. Обычно я выхожу через кухонную дверь и иду домой. Через черный ход. Но… не знаю почему, на этот раз я задержалась. У него в доме мне было так хорошо, спокойно. И папа не ждал еще меня домой, вот я и решила посидеть немножко. Я знала, что доктор Уинтер не рассердится. Я пробыла там всего минут десять. Просто сидела, и все. А потом…

– Что потом?

– Вообще-то, я человек не очень любопытный, – сказала она, словно оправдываясь.

М-да, именно так все и начинают, а потом брякнут такое, что хоть стой, хоть падай.

– Не знаю, что на меня нашло. Но… прошло примерно минут десять… а на письменном столе там, в глубине комнаты, стоял принтер, и вот он начал что-то распечатывать. Меня словно кто-то толкнул. Я встала и подошла.

– И что там было?

– Он все печатал и печатал, много листов. Одни тексты, куча текстов. Я их, вообще-то, не читала. Было такое впечатление, что кто-то посылает их по факсу. Казалось, это никогда не закончится. Но потом вышла последняя страница… а может, первая… в общем, я подняла ее. Там был какой-то чертеж или план. Квадратики, какие-то размеры, даже система координат, мне кажется. Тогда я посмотрела на вторую страницу. Это был документ о праве собственности на землю. Помню, я очень смутилась, еще подумала, типа, зачем это доктору Уинтеру нужно. Подумала, что это, может, ошибка, но на первой странице, в самом верху, от руки было написано: «УИНТЕРУ». И подпись: «С». Я, конечно, ничего не поняла.

Шеппард молчал. Значит, план. С указанием размеров. Скорее всего, план этого помещения. Сомневаться больше не приходилось. Уинтера, конечно, вовлекли в это дело. Но что еще сказала Та, что в наушниках? Документ о праве собственности на землю? А это здесь при чем, черт возьми?

– Ну я и положила листки обратно. Потом повернулась. И испугалась. Увидела доктора Уинтера. Он там стоял. Наверное, услышал, как работает принтер, или еще что. Я подумала, что теперь он на меня рассердится. Но случилась очень странная вещь.

– Что именно?

Та, что в наушниках, секунду молчала, глядя на мертвого доктора.

– Он заплакал. Честное слово. Бросился ко мне, что-то бессвязно забормотал, я ни слова не поняла. Он видел, на что именно я смотрела. Точно видел. И я это видела. Какой-то дурацкий документ, но он словно помешался, говорил что-то вроде: «Нет, только не ты». Мне говорил. Я была так потрясена, не знала, что делать. Тогда я взяла сумку и ушла. Как можно скорее. Но потом оглянулась, а он все еще там стоял. Стоял и всхлипывал. А потом опустился на пол. И больше я его не видела… вот только сейчас…

Та, что в наушниках, закусила губу.

Шеппард не знал, что и сказать. Продолжал размышлять над услышанным. Она связала все раньше, чем удалось ему.

– Вы думаете, я попала сюда из-за этого?

И все же связала не до конца.

– Что?

– Ну, из-за того, что видела все это. Он же сказал: «Нет, только не ты». Типа, хотел оградить меня, но не мог. Я убежала, а мне нужно было как-то помочь ему. Он же всегда мне помогал.

– Мы еще ничего не знаем наверняка, – сказал Шеппард.

Но все вполне сходится. Та, что в наушниках, видела чертежи. Констанция встретилась взглядом с темным человеком. Алан разворошил осиное гнездо. Райан застукал Уинтера. Мэнди работала с дочерью Уинтера.

Черный человек использовал Уинтера. Использовал, чтобы добыть информацию о гостиничном номере. А потом превратил в жертву убийства, как в игре клуэдо[11]. Но кто это сделал? Кто убил его? Вряд ли сам темный человек… значит, кто-то в номере говорит неправду.

Шеппард встал и подал руку Той, что в наушниках.

– Пошли, не надо больше смотреть на него. Это к добру не приведет.

Та, что в наушниках, подумала и подала ему руку. Он помог ей подняться и задернул занавеску.

– Я все еще не могу поверить, – сказала она потерянным голосом. – Не могу поверить, что он мертвый.

Она направилась к двери, сама, кажется, не очень понимая, что делает. Потом оглянулась:

– Теперь мне страшно. Очень страшно.

С этими словами она вышла.

24

Шеппард снова остался в ванной один. Посмотрел в зеркало, увидел, что выглядит еще хуже, чем раньше. Лицо словно покрылось липкой жидкостью. Глаза мутные.

Он попытался сфокусироваться на своем отражении, но оно было каким-то смазанным по краям. Казалось, по телу проходят холодные заряды электричества, сердце стучит в три раза чаще, чем обычно, работает, как авиамотор. Тошнота подступила к горлу, и он быстро склонился над унитазом. Едва успел откинуть крышку, и желудок вывернуло наизнанку, вывалив полностью все, что там было, – лиловую жидкость пополам с кусочками непереваренной пищи. Горло горело, он задыхался от новых спазмов тошноты. Еще три приступа – и все было кончено. Остатки рвоты плавали на поверхности воды. От них шел металлический запах – кислоты и смерти.

Он опустил голову на унитаз, слепо пошарил рукой, ища кнопку спуска воды. Нажал, и рвота, с шумом вращаясь, устремилась в канализацию. Но запах остался, смешавшись с запахом крови. Он закрыл глаза и подумал о том, как легко было бы остаться здесь и уснуть.

Горло горело, будто он огонь проглотил.

Шеппард с трудом поднялся и наклонился над раковиной. Пустил струю холодной воды, набрал пригоршню и отправил в рот. Проглотил, и сразу стало лучше. Еще несколько пригоршней – на этот раз прополоскал рот, сплюнул остатки рвоты. Включил горячую воду, и через несколько секунд над раковиной поднялся теплый пар. Шеппард закрыл глаза, наслаждаясь теплом, омывающим щеки.

Сколько он там стоял и пил маленькими глотками холодную воду или наслаждался теплым паром, Шеппард и сам не знал. Знал только одно: очень долго, пожалуй, даже слишком. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше – давно надо было очистить желудок. Но катастрофа приближалась. Сейчас бы чего-нибудь выпить или глотнуть пилюли, а лучше и то и другое. Ему плохо, но грядущая катастрофа будет еще хуже.

Итак: Алан, Мэнди, Констанция, Райан. И Та, что в наушниках. Ни один из них не похож на другого. Кто же убийца? Рассказ каждого был вполне вразумителен. Все, по-видимому, говорили искренне. Ни один не скрывал, что так или иначе пересекался с Уинтером. Все они были связаны между собой, но как именно, никто не знал.

Наиболее подходящей все же была кандидатура Алана. У него был серьезный мотив, пусть даже он сам в нем признался. Но Алан не похож на человека, способного на столь дерзкий поступок. Человек он, конечно, ужасный, но отнюдь не дурак. Убивать свидетеля было бы неразумно, да и глупо. Вот если бы все это служило осуществлению далеко идущего замысла…

Констанция… она вполне могла это сделать. Она актриса, ей ничего не стоит заставить его поверить своему рассказу. И еще у нее не все дома, блажная какая-то. Кто знает, на что она способна? Он готов был поспорить, что вовлечь ее в убийство не составит большого труда. Но ему не давало покоя ее лицо, когда она рассказывала о «темном человеке». Странные искорки мелькали в ее глазах…

Райан… он здесь работает, в этом здании. Мог быть очень полезен в осуществлении подобного плана. Знает много такого о номерах гостиницы, чего не мог знать человек со стороны. И по-видимому, он отчаянно нуждался в деньгах, ему надо содержать семью. Атлетического телосложения, наверное, очень сильный. Но не будет ли слишком предположить, что это его рук дело?

Остались двое: Та, что в наушниках, и Мэнди. Тут совсем ничего не понятно. Той, что в наушниках, Уинтер заменял отца. Они были друзьями. А что касается Мэнди… он не мог забыть, как она в первый раз увидела Уинтера в ванной комнате. Как она закричала. Вопль был столь громкий, в нем было так много страха и отчаяния. Сыграть подобное абсолютно невозможно. Это уж точно.

Вероятность, что это они, самая маленькая. Следовательно, очень может оказаться самой большой.

Странная мысль, но полностью отогнать ее он не мог. В конце концов, он ведь представитель шоу-бизнеса, и продюсеры в телепрограммах регулярно используют подобную тактику. Намеренно переводят стрелки, чтобы подозрение падало не на настоящего преступника, а на других, и, когда в конце все выясняется, потрясение публики не описать словами. Может быть, человек в лошадиной маске тоже это знает. И все же… Та, что в наушниках? Мэнди? Неужели? Он все равно не мог представить себе, что и одна, и другая на такое способны.

«А сам ты – способен?»

Мысль странная, мысль отвратительная, но небезосновательная. В конце концов, у него бывали провалы в памяти. Но способен ли он на подобное? Тем более по отношению к доктору Уинтеру.

Уинтер и «темный человек» планировали это дело уже давно. Неужели Уинтер настолько ненавидел Шеппарда? Из-за него осудил на смерть сотни невинных людей? Разве Шеппард так с людьми поступал? Если да, то он не хотел этого. Чего бы дурного Шеппард ни совершил в жизни… он этого не хотел.

«Может быть, именно поэтому ты и убил Уинтера. Ты узнал, что он замышляет».

Подавляя новый приступ тошноты, Шеппард осознал, что не может исключить и своего участия в этом деле.

Хотя мог ли он до конца осуждать Уинтера? Шеппард понимал: он сделал все, чтобы Уинтер его возненавидел. Прежний Шеппард не стал бы творить подобного. Прежний Шеппард считал, что дело зашло слишком далеко. Прежний Шеппард собирался уйти из шоу, плюнуть на публику и снова стать никем.

Но он теперь совсем другой человек. В нем все еще жил маленький мальчик, которым он был когда-то. Ребенок, которому больше всего на свете хотелось внимания. Ребенок, который так сильно хотел «этого», что простер руку и получил. А потом поклялся, что никогда больше не будет человеком безвестным.

«Скажите, вы считаете себя хорошим человеком?»

Все произошло слишком быстро. Спиртное, наркотики. С ними легче двигаться. Вперед. Всегда вперед. Он превратился в некое чудовище. И ему было плевать.

Его накрыла волна жалости к самому себе. Он не мог смотреть на себя без отвращения. Воспаленные глаза, лоснящаяся кожа, отвратительный вид. Он совершенно сломлен. Он лишь тень того иллюзорного героя, который являлся публике на экране телевизора. Человек в маске.

Зеркало постепенно запотевало. Лицо его исчезало в тумане.

Нет, это не он сейчас там. Не он в этой ужасной ванной комнате. Он – другой человек, и у него так много вопросов и ни единого ответа. Всю свою жизнь он вертелся и юлил, старался ловко избегать всего, что ему неприятно. Как он не понимал, что с ним может случиться подобное? Что когда-нибудь мышь попадет в мышеловку?

Этого достаточно, чтобы раскаяться?

Он закрутил краны, остатки пара взвихрились и рассеялись по комнате, наполненной смешанным запахом крови и рвоты.

Возле двери он огляделся. Тень доктора Уинтера маячила за занавеской. Он снова ее отдернул.

«Скажите, вы считаете…»

– Я человек плохой и хорошим никогда не был.

Он ответил ему в конце концов. Через двадцать лет.

Лицо Уинтера было холодно. «Этого мало», – словно говорил он.

25

Незадолго до этого…

Когда он добрался, кирпичные стены здания глухо гудели. Он выбрался с заднего сиденья лимузина и помахал рукой людям, стоявшим в длинной очереди и терпеливо ожидавшим, когда их пустят. Ему замахали в ответ, многие радостно закричали. Он усмехнулся и, проходя мимо, кивнул охраннику. Крупный и крепко сбитый мужчина улыбнулся в ответ и, ни слова не говоря, пропустил его.

Шеппард медленно спускался по ступенькам. Он уже успел изрядно нагрузиться, да и с пилюлями перебрал. Руки и ноги приятно онемели; казалось, они плывут по воздуху, а в голове было столь знакомое ощущение легкости. На мир он смотрел словно сквозь облако, но выпитое тащило его на землю. Крутое сочетание. Он пребывал где-то между небом и землей. В некой новой реальности. К несчастью, в реальности, которую он оставил позади, принято ходить на двух ногах и с ровной спиной. Он покрепче ухватился за перила, поскольку всегда скользил на ступеньках, покрытых ковровой дорожкой. Сердце замерло и застучало быстрее. Ступеньки вечно враждебны к пьяным.

Он наконец добился своего и оказался в просторном открытом зале клуба. Здесь было невероятно темно, помещение освещалось только вспыхивающими на миг лампами. Все пространство представляло собой до отказа забитую народом танцевальную площадку с возвышающейся сбоку стойкой бара и киосками по краям. И эта толпа людей непрерывно прыгала под попсовую музычку.

Он улыбнулся и стал пробираться сквозь толпу. Завидев его, люди уступали дорогу. Некоторые пытались заговорить, приобнять его. Но он только улыбался в ответ. В этом освещении никого не распознать, он понятия не имел, кто лезет к нему с объятиями. Все это призраки. И это его почти радовало. У него и для реальных людей не было времени.

Он огляделся. Поискал глазами место, где собираются важные шишки. Зону для ВИП-гостей. Обнаружил ее рядом с баром. Там было ограждение, а за ним – все знакомые лица. Охранник его сразу заметил и заулыбался.

– Мистер Шеппард, – прочитал он по движению губ. – Рад вас видеть.

Охранник открыл ограждение и пропустил его внутрь. Шеппард улыбнулся в ответ, похлопал по плечу и незаметно сунул ему три двадцатифунтовые банкноты.

Тайный знак: «Не беспокоить».

Зона для ВИП-гостей располагалась слегка в стороне и была как бы вне клуба. Там имелась ниша, небольшая, но достаточно длинная, чтобы слышать музыку, доносящуюся из основного помещения. В несколько измененном виде. Приглушенном. Здесь было и гораздо светлее: с кирпичного потолка светили небольшие лампочки. Удобные кресла расставили по кругу, и Шеппард видел лица всех собравшихся. Большинство кресел пустовало, но он заметил своего специалиста по рекламе, увлеченного разговором с двумя эффектными барышнями, на вид сестрами-двойняшками, а также своего режиссера и личного помощника, которые вяло перекидывались пустыми фразами, и, конечно, Дугласа Перри, который, скорее всего, поджидал Шеппарда, попивая странного вида разноцветный напиток из бокала, увенчанного долькой апельсина и маленьким розовым зонтиком.

Круглый стол был весь уставлен пустыми бокалами, и, пока Шеппард озирался, явилась хорошенькая юная официанточка и принялась убирать их. Стол стал липким от пролитого алкоголя, и, когда она взяла бокал и поставила его на поднос, Шеппард заметил на милом личике недовольную гримасу.

Шеппард опустился в кресло, очень довольный тем, что не нужно больше беспокоиться, теперь он наверняка не упадет, и Дуглас отвлекся от телефона и поднял голову. Увидел Шеппарда и, не вынимая соломинки изо рта, заржал. «Интересно, сколько он принял?» – подумал Шеппард. Агент питал слабость к кокаину и почти всегда был под кайфом. Несколько раз он даже пытался и Шеппарда соблазнить, но, несмотря на довольно приятные ощущения, Шеппарду не понравились последствия. Он все-таки предпочитал «колеса».

– А-а, вот и он, герой дня. Или лучше сказать, герой года.

Услышав столь громкое заявление, все подняли головы и увидели Шеппарда. Заулыбались ему, некоторые захлопали. Девушкам, которые разговаривали с его специалистом по рекламе, кажется, сразу захотелось бросить собеседника к чертям и сбежать к Шеппарду, но рекламщик говорил столь увлеченно, что им неловко было оставлять его одного.

– Я тебя умоляю, ты что, ничего не пьешь? Я угощаю!

– Это бесплатный бар, Дуг, – отозвался Шеппард заплетающимся языком.

– Ну да. Поэтому я и угощаю, – сказал Дуглас и от души рассмеялся.

Он поднял руку и помахал женщине в коротеньком красном платье. Хорошенькая, с длинными ногами. Шеппард медленно смерил ее взглядом снизу вверх и обратно, а Дуглас заказал ему бурбон, а себе еще одну порцию чудовищно цветистой смеси.

Она ушла, а Дуглас снова повернулся к Шеппарду:

– Ну как поживаешь, старина?

У Дугласа была манера изъясняться, как этакий пожилой джентльмен, заставший еще годы военного лихолетья. На самом же деле ему стукнуло всего пятьдесят и по натуре он был совершенным слизняком.

– Отлично, – ответил Шеппард, поудобнее устраиваясь в кресле.

Он уже подумывал, не пришло ли время еще разок «встать на колеса». Эти пилюли он мог глотать горстями и все равно не наглотаться досыта. Он словно бы жил попеременно в двух мирах под названиями «Слишком много» и «Слишком мало». И он не знал, где ему хуже.

– Что-то ты сегодня неважно выглядишь, дружок, не сердись.

Шеппард улыбнулся, подошла женщина с его напитком. Он взял стакан и хлопнул его залпом. В голове просветлело, будто прошел сквозняк, Шеппард ощутил прилив энергии. Вот так будет лучше.

– Так лучше? – спросил он.

Он поставил пустой стакан на поднос официантки и попросил еще. Она кивнула и ушла.

– Ха! Ну, я думаю, ты это заслужил. Ты у меня один… Благодаря одному тебе мои оболдуи переходят в колледже с курса на курс.

– Да брось ты…

– Честное слово, Шеппард, это же просто фантастика. Абсолютная фантастика. Твои цифры зашкаливают. Это шоу в утреннем окне перебивает все, что когда-нибудь было. Ты хоть видел цифры? Зоя показывала тебе цифры?

– Видел. Зоя показала.

– А я ее еще здесь не видел. Когда придет, покажет тебе цифры.

– Дуг, – засмеялся Шеппард, – да видел я эти цифры.

Дуглас замолчал, потом тоже засмеялся.

– Ну извини, дружок. Но это просто фантастика. Ты такой крутой, черт бы тебя подрал. Ты помнишь, как я взял тебя к нам? Тебе же было…

– Четырнадцать лет. Помню, конечно. Помню, как пришел в первый раз.

– …четырнадцать, да. Я и вообразить не мог, что ты так далеко пойдешь. То есть я хочу сказать… не хочу, правда, говорить о мертвых ничего худого… но, ей-богу, учителя математики тогда убили весьма вовремя.

Шеппард не знал, что ответить. Поэтому молча улыбнулся. Дуглас вечно ляпает такое, что хоть стой, хоть падай, у него талант. А еще – четверо детей от двух бывших жен, и все его презирают.

В затуманенном мозгу возник образ мистера Джеффериса. Этот добродушный толстяк, учитель математики… он всегда помогал ему делать домашние задания. Его нашли висящим под потолком.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной, а, Дуг? – спросил Шеппард, когда женщина с красивыми ногами вернулась и принесла ему еще один бурбон, а Дугу – коктейль.

На этот раз Шеппард взял стакан и поднял его к свету. Бодрящая коричневая жидкость была соблазнительно приятна и на вид, и на вкус. Это его горючее, оно дает ему энергию, чтобы жить. Он отхлебнул и обратился к женщине:

– Сделай так, чтобы мой стакан никогда не опустел, поняла?

Женщина кивнула. По лицу было видно, что она взволнована, даже потрясена. Наверное, его поклонница. Узнавая его, женщины всегда делали такие вот загадочно-умильные глазки. Непонятно было, хотят ли они переспать с ним или зарезать. И в том и в другом случае они казались ему соблазнительно опасными.

Дуглас взял стакан.

– Да вот хотел поговорить с тобой о новых возможностях.

– Звучит зловеще, – отозвался Шеппард.

Напиток обволакивал его сознание, как теплое одеяло в прохладный вечер.

– Ко мне, понимаешь, со всех сторон пристают… слушай, ты можешь написать книгу?

– Книгу?

– Ну да. Это такая штука, у которой внутри есть слова.

– Очень смешно, Дуг. И о чем же мне писать книгу?

– Да о чем-нибудь, все равно. О чем сам захочешь. Можно интересную, а можно и нет, бред какой-нибудь, как пожелаешь. Я тебе честно скажу: это не имеет значения. Люди будут покупать ее потому, что на обложке прочтут твое имя. Книги – почти как телевизор. Главное – это про того человека, который на экране.

– Я не умею писать книги.

– Да тебе помогут. Черт возьми, за тебя напишет кто-нибудь другой, если хочешь. Главное, чтобы на обложке стояло твое имя. Ну, что скажешь?

Шеппард рассмеялся:

– Только и всего?

– Именно. Надо только продумать, о чем будет книга. Ну, скажем, о трудностях, с которыми сыщик-резидент Морган Шеппард столкнулся при расследовании убийства своего учителя, когда ему было всего одиннадцать лет от роду. Да черт возьми, Морган, это же верняк, это будет настоящий хит. Твоя книга войдет в список бестселлеров «Таймс».

– А что, звучит очень даже заманчиво, – сказал Шеппард, раскачав стакан так, что бурбон в нем закрутился в водовороте.

Он уже представлял себе это. Как его книга красуется в главной витрине «Уотерстоунз»[12]. Со вкусом оформленная, модная обложка. На обратной стороне – его портрет, он улыбается читателям с тысяч экземпляров книги. Толстенький такой томик, в котором описываются приключения юного сыщика, расследующего загадочное убийство.

– Ну и?..

– Я не очень часто говорю «нет», Дуг, – сказал Шеппард, – и было бы довольно глупо начинать сейчас.

Дуглас чуть из кресла не выпрыгнул.

– Ха! Есть, сэр! Да ты просто супер, Шеппард! Да мы с тобой завоюем весь мир. Ты да я. Морган Шеппард в первых строчках каждого списка бестселлеров. Ты станешь брендом. Мы заработаем миллионы. Я уже знаю издателей, готовых выложить за первую книгу кучу денег.

– Первую? Не будем увлекаться, Дуг.

– Не будем увлекаться, – передразнил его Дуглас. – Звучит так, будто у Шеппарда выпить не на что. Девушка!

Он помахал официантке, желая немедленно повторить.

Остаток вечера потерялся в токсичном дыму ядовитых субстанций. Шеппард и Дуглас какое-то время еще болтали о том о сем, а больше ни о чем, медленно, но верно теряя человеческий облик. Небольшие стайки девиц то и дело скапливались у ограждения и просили у Шеппарда автограф. Изначально заявлено было, что вечеринка устраивается исключительно для работников телекомпании, но ни одной из этих девиц он не знал. Дуглас настаивал, чтобы он подписывал каждой без исключения, и Шеппард не роптал.

Музыка заиграла громче, лампочки еще больше потускнели, и Шеппард уже почти не видел сидящего напротив Дугласа, не говоря уже о том, чтобы слышать. Оба что-то кричали друг другу, но не понимали ни слова. Шеппард решил, что ему срочно надо пересечь обширное пространство танцевальной площадки и поискать, где бы отлить. Он попытался сообщить об этом Дугласу жестами, и пьяный в хлам Дуглас, как ни странно, врубился.

Шеппард встал, мир вокруг него покачнулся. Ага, это, оказывается, мир такой неустойчивый, а с ним все в порядке. Он чувствует себя великолепно, никогда еще лучше не чувствовал. Юный сыщик. Телеведущий. А теперь вот еще и писатель. Он кое-как выбрался на территорию, где обитали простые смертные, похлопал охранника по плечу, из дружеских чувств, конечно, но более для того, чтобы не упасть. Площадка для танцев казалась теперь больше, чем прежде. Она распухала перед ним и пульсировала сплошной, темной людской массой. Он набычился и двинулся сквозь нее.

Странное дело: если ты человек известный, то всем почему-то хочется тебя потрогать. Обычай дикий и абсолютно неправильный. Людям, похоже, мало просто видеть тебя, им надо убедиться, что ты настоящий. Бредя по площадке, Шеппард ощутил этот феномен на себе в полную силу. Люди хлопали его по плечу, по спине, жали руку, даже обнимали. А Шеппард настолько опьянел, что сопротивляться не было сил.

Прошла тыща лет, прежде чем он в конце концов покинул площадку с пляшущими, вырвался на свободу, поднял голову и отыскал на стене неоновый знак со словом «Джон» и стрелкой, указывающей в сторону узенького коридорчика. Джон? Ага, это имя мужское, догадался он и пошел, куда указывала стрелка, и наконец нашел туалет.

Через полчаса он вернулся в зону для ВИП-гостей. Уселся и заметил, что Дуглас успел проглотить еще три стакана разноцветного пойла. Группы сконвергировались, и Дуглас уже оживленно разговаривал с близняшками, а продюсер горячо дискутировал со специалистом по рекламе. Его персональный помощник Роджерс сидел бледный… то ли собирался отключиться, то ли блевануть, а может, и то и другое.

Когда официантка принесла ему еще один бурбон, на него уже оглядывались.

– Спасибо, – сказал Шеппард и, недолго думая, хлопнул его залпом. – Еще один, пожалуйста.

Женщина улыбнулась и кивнула.

Дуглас засмеялся. Вскинул руку в сторону Шеппарда.

– Этот парень знает, что значит настоящее веселье, – сказал он, обращаясь к девицам.

Шеппард улыбнулся в ответ.

– Да я совсем чуть-чуть, – сказал он.

– Ну как ты, дружок? Что-то ты долго пропадал.

– Хм… скажем так, в следующий раз, когда мне захочется пописать, я начну путь к сортиру минут на пятнадцать пораньше. Я вот что думаю… знаешь, что нам сейчас надо? Нет? Я думаю, надо еще выпить.

Дуглас улыбнулся:

– Что ж, я с удовольствием.

Словно по мановению волшебной палочки, явилась женщина с бурбоном для Шеппарда. Он уже потерял им счет – да, было времечко, когда он подсчитывал, сколько выпил. Теперь особо не парился. Шеппард чокнулся с Дугласом и девицами, а личный помощник Роджерс вдруг взял и отключился. Шмякнулся мордой об стол и свалился на пол.

ВИП-зона разразилась дружным смехом.

Шеппард вскарабкался на стол, музыка слегка притихла: диджей сразу заметил – что-то происходит.

– А теперь трижды ура нашему Роджерсу – он в отключке! – прокричал он.

И все в клубе три раза дружно исполнили: «Гип-гип– ура!» Половина из них, скорее всего, понятия не имела, в чем дело, однако орала вместе с остальными.

Шеппард вытянул руку со стаканом, обвел им вокруг, расплескивая напиток, и рухнул в кресло.

С этой минуты он больше ничего не помнил.

26

Шеппард пулей выскочил из ванной комнаты и врезался в Мэнди, пристально разглядывающую стенку рядом с кроватью. Оба чуть не повалились на пол, но Мэнди вцепилась в него, сохранив равновесие. На шум обернулись все остальные, но потом вернулись к своим занятиям, если таковые у них были.

– В чем дело? – спросила она.

Должно быть, по глазам видела: с ним что-то случилось.

Шеппард открыл рот, хотел ответить, но передумал. Не знал, что говорить. Стоял и разевал рот, как рыба, вытащенная на берег. Словно беззвучно повторял признание мертвому Уинтеру: «Я человек плохой и хорошим никогда не был», – которое подвело некую черту подо всем, что было прежде. Он словно почувствовал: «темный человек» знает о его несостоятельности гораздо лучше, чем он сам.

– А вы что здесь делаете? – спросил он.

– Гляжу на картину. Очень странная, вам не кажется?

Картина с пылающим сельским домиком и улыбающимся пугалом назойливо лезла ему в глаза с той самой минуты, как он здесь очнулся, прикованный к кровати, но потом он и думать про нее забыл.

– Вот интересно, почему, черт возьми, она висит здесь, в гостиничном номере?

– Не знаю, – ответил Шеппард и тут же вспомнил, что сам недавно задавал себе тот же вопрос.

Мэнди протянула руку и провела ладонью по холсту.

– Мрачноватая живопись, вам не кажется? Я люблю искусство, люблю смотреть на картины и всегда пытаюсь понять, что хотел сказать художник. От этой картины меня просто колбасит. Не знаю почему, но мне кажется, там, в этом доме, вся семья, с детьми, они гибнут в пожаре. И еще это пугало. Вы только посмотрите, какие у него глаза. Очень похожи на глаза того типа в кафе.

– Что вы сказали?

– В этом доме, должно быть, люди, как считаете?

– Нет, про другое. Про глаза.

– А-а. – Мэнди опустила руку. – Так, просто вспомнила. Того человека в кафе, который на меня смотрел. Теперь понимаю, что меня ужаснуло. Его глаза. Глаза человека, который замышляет недоброе. Как у этого пугала.

Шеппард поднял взгляд на картину. Действительно, глаза у пугала были до странности человеческие. Ему даже показалось, что они двигаются, следят за ним.

Нет, это обман зрения.

Но это выстраивалось в один ряд с историей Констанции. Значит, Мэнди столкнулась с тем же человеком.

А значит…

Шеппард ухватился за стену, чтобы не упасть, – у него закружилась голова.

– Надо выбираться отсюда.

Мэнди побледнела.

– Но…

«У тебя ничего не получится».

– У меня ничего не получится.

Он терял даром время, он потратил его на дурацкие допросы, вместо того чтобы делать единственно правильную вещь. Пытаться спастись.

Откуда-то издалека послышался голос Алана:

– Приятно узнать, что он того же мнения, как и все остальные.

– Заткнитесь, Алан.

Это уже голос Райана.

Кто же из них говорит неправду? Должен же быть кто-то. Но все рассказы не противоречили друг другу. И все они так или иначе касались Уинтера или «темного человека» Констанции. Именно поэтому они оказались здесь. Но кто из них лжет? Да, сыщик с опытом, профессионал своего дела решил бы эту задачу. По глазам бы догадался.

Шеппард бросил взгляд на таймер. Осталось меньше двух часов. Прошло уже много времени. Если «темный человек» знает, что Шеппард ни на что не способен, почему он сразу его не убил? Почему сунул сюда? В этот зал ожидания смерти.

– Шеппард, в чем дело? – Снова голос Мэнди, испуганный.

Шеппард посмотрел на нее и прошел мимо. Не обращая внимания на повторный вопрос в спину.

Теперь оставалось только одно средство. Единственное, чтобы задержать взрыв и холодную, безжалостную катастрофу, смягчить ужас неминуемой смерти. Хотя злодей изрядно позабавится, если там окажется пусто.

Перед телевизором Шеппард рухнул на колени. Ему что-то говорили в спину. А он неожиданно оказался носом к носу с Той, что в наушниках. Она снова нацепила эти самые наушники и задвинулась еще дальше под стол. Так они и смотрели друг на друга: он на нее, она на него. Потом он нащупал ручку шкафчика под столом, моля Бога, чтобы догадка оказалась верной.

И в самом деле – мини-бар! В весьма относительном освещении комнаты даже фальшивое мерцание лампочки морозилки действовало успокаивающе. Хотя содержимое – скорее наоборот.

Внутри оказалось почти пусто, как он и опасался. Грустное зрелище. Пустые холодильники всегда вгоняли его в тоску. Хотя на верхней полке кое-что нашлось: две миниатюрные бутылочки из тех, что выдают в самолете во время полета. А в них – его любимый бурбон.

Едва ли не хуже, чем ничего.

Шеппард взял бутылочку размером с указательный палец. Всего на глоток, самое большее на два, и вкуса напитка не почувствуешь.

Его любимая марка… нет, лучше не думать, что под этим могло подразумеваться.

Шеппард сунул бутылочку в карман, взял другую. Встал и огляделся, держа ее в руке.

Алан смотрел на него с замешательством пополам с отвращением. Райан и Мэнди – просто с замешательством.

– Не думаю, что сейчас самое время бухать, Шеппард, – сказал адвокат таким кислым тоном, что казалось, он разъедает кожу.

– Делов-то, два пузырька, – ответил Шеппард.

– Я так и знал. Я не сомневался, что в газетах про него писали правду, – сказал Алан. – Дрожащие руки. Потеет как свинья. Перед нами классические симптомы похмелья.

Шеппард бросился к Алану, схватил его за лацканы пиджака и швырнул к окну. Алан сердито хрюкнул, ощерившись на противника.

– Вот он каков, – прохрипел он, – наш истинный герой!

– Ты можешь заткнуть пасть хотя бы на пару секунд? – рявкнул Шеппард. – Смотри, тут всего два пузырька.

Слишком близко. Ненависть так и пышет из старикашки. Даже горячо стало.

– Шеппард! – с беспокойством окликнула его Мэнди.

Она смотрела внутрь мини-бара. И Райан тоже. Шеппард отпустил Алана, адвокатишка поправил галстук и отряхнул лацканы, словно Шеппард их запачкал.

Шеппард шагнул к мини-бару.

Мэнди опустилась на колени, сунула руку в холодильник и достала небольшую белую коробку, втиснутую на самую нижнюю полку. Он не заметил ее потому, что она прекрасно вписалась в холодильник размерами и ее было плохо видно. Мэнди протянула коробку Шеппарду.

Внешне похожа на аптечку. Но черным маркером и тем же самым почерком, что и в книге с инструкциями, на ней было написано: «С приветом, „Грейт-отель“».

Он перевернул коробку, но на обратной стороне надписей не обнаружилось. Внутри же что-то гремело. И она была довольно тяжелая.

Аптечка? Неужели он здесь найдет то, чего так жаждал вместе с алкоголем? Если «темный человек» знает его любимую марку бурбона, он должен также знать, чего ему не хватает еще. Может быть, эта коробка – подарок.

Шеппард сунул и вторую бутылочку в карман, двумя руками схватил коробку, сдвинул щеколды, и она со щелчком открылась.

Увы, там оказалось совсем не то, чего он хотел. А также не было ни еды, ни воды, ничего в этом роде. Но все равно Шеппард смотрел и глазам своим не верил.

– Что там? – спросил Райан, и Мэнди, как эхо, повторила вопрос.

Шеппард поднял голову, взглянул на них и перевернул коробку. И ее содержимое выпало на кровать. Шесть мобильных телефонов.

27

Что это? Мобильники?

Шеппард оглядел остальных: судя по лицам, они тоже ничего не понимали. Обернулась, сидя на кровати, даже Констанция, а Та, что в наушниках, высунулась из-под стола.

Он снова посмотрел на кровать. Его собственного телефона не было.

– Это еще что? – спросил Райан.

Шеппард наугад схватил один, тоненький смартфон, и тронул пальцем экран. Экран осветился, «обои» представляли собой изображение собаки с оленьими рогами. Чтобы войти, нужен пароль. Впрочем, он не понадобился. Шеппард увидел все, что нужно. Нет сигнала.

А куда бы он позвонил? В полицию? Никогда раньше не звонил в полицию. Сцена была бы как в кино.

– Девять-девять-девять. В чем ваша проблема?

– Нас похитил человек в лошадиной маске и удерживает в запертой комнате. В течение оставшихся часа и сорока пяти минут я должен раскрыть убийство, в противном случае он взорвет здание. Нет-нет, погодите, не вешайте трубку!

Шеппард положил смартфон и услышал чье-то хныканье. Он огляделся. Та, что в наушниках, уставилась на эту игрушку не отрывая глаз.

– Хоть чей-нибудь аппарат здесь есть? – спросил Шеппард.

Никто не пошевелился. Тогда Шеппард взял аппарат с откидной крышкой, открыл, и экран сразу осветился. Простенький синий фон. Старомодный. А в уголке снова: нет сигнала.

Телефонные компании и в самом деле исполняют Божью работу.

Он положил телефон, и его сразу схватил Райан.

– Это мой, – сказал он, открывая.

Вперед двинулся Алан, показался в поле его зрения и тоже ухватил аппарат.

– Наконец-то я смогу сказать Дженкинсу, чтобы приготовил мой доклад.

– Мне кажется, прежде всего надо позвонить в полицию, разве не так? – сказала Мэнди и взяла еще один.

Это был ее телефон, на нем болталась висюлька.

Осталось два аппарата. «Блэкберри» и смартфон. Он взял смартфон. Немного старее, чем первый, с трещинкой в уголке. На «обоях» – молодая женщина с ребенком на руках. В углу экрана – нет сигнала.

Погоди-ка.

Три аппарата, на всех нет сигнала. Он оглянулся, посмотрел на Мэнди, перевел взгляд на Алана и по лицам понял, что у всех – то же самое.

– Разве такое возможно? – вопросил Райан.

Но Шеппард уже понял, в чем дело, и все же поднял аппарат как можно выше над головой. Мэнди сделала то же самое, ее висюлька болталась в воздухе.

– Боже мой…

Оттуда, где сидела Констанция, послышался тяжкий вздох.

– Бог не нуждается в телефонных вышках, – услышал Шеппард.

– Ох, закройте рот, фанатичка, – прошипел Алан.

Шеппарду было не до них.

– Ну что, есть у кого-нибудь?

В ответ – унылые лица.

– Как это нет сигнала, – проговорила наконец Мэнди, – когда мы в самом центре Лондона?

– Этот ублюдок, скорее всего, блокирует его, – заявил Алан. – Прием сигнала. Играется с нами, как со щенками. Только начнешь надеяться, он разбивает надежду вдрызг.

– О чем вы? – спросил Райан.

– Я постоянно это вижу в своей работе, сынок, – ответил Алан. – Так всегда ломают людей.

Констанция сдвинулась на кровати и протянула к Шеппарду руку. Тот отдал ей смартфон. Она взяла и вернулась на прежнее место.

Остался один аппарат. «Блэкберри». Эта модель снабжена полной клавиатурой с невероятно маленькими кнопками для каждой буковки. Но чей же он?

Шеппард взял его и нажал на первую попавшуюся кнопку. Экран осветился. На нем, позади значков, возникли два женских лица. Жена и дочь. Здесь они, должно быть, моложе, чем сейчас.

И выпивка, и наркотики – они только туманят мозги. Затемняют прошлое. Заставляют жить лишь настоящим. Из-за них страдает память, труднее вспоминать о важном, хотя картинки минувшего никуда не исчезли. Им нужно только помочь всплыть на поверхность. Он заглянул в глаза дочери Уинтера, и этого оказалось больше чем достаточно. Вспомнил, сколько страданий он им принес. Уинтер теперь мертв, и они, возможно, ничего не знают. Он прикрыл экран ладонью, словно так можно скрыть содеянное.

– Это ваш телефон? – нерешительно спросила Мэнди и улыбнулась.

Она поняла, что такого аппарата у Шеппарда быть не могло, не в его стиле. И правда, не в его.

– Мм… да, – ответил Шеппард, поднимая голову. – И здесь нет сигнала.

Он положил телефон в карман, в тот же самый, где лежали пузырьки с бурбоном.

«Ложь разрушает личность, – говорил Уинтер во время одного из последних сеансов. – Она способна разложить ее изнутри».

Видимо, этой истины он не усвоил.

28

Они разбрелись по комнате, проверяя каждый угол, поднимали аппараты как можно выше, надеясь, что на экране появится хоть одна палочка сигнала. Шеппард смотрел на них и понимал: бесполезно. В спектакле с телефонами не было никакого смысла.

Алан прав. «Темный человек» играет с ними, заставляет тратить попусту драгоценное время.

Все не так-то просто. Правильно?

Его телефона в коробке не оказалось. Что бы это значило? Он хоть был у него в кармане тогда, в Париже? Шеппард не помнил.

Значит, возможно… Шеппард убедился, что все вокруг заняты опытами со смартфонами, и снова достал «Блэкберри» Уинтера. Пароля здесь не требовалось, заходи, выбирай что захочешь. Он проверил сообщения и ничего не обнаружил. Должно быть, удалены. Порыскал в остальных программах на рабочем столе – в основном то же самое. Ни писем в почтовом ящике. Ни извещений. Ни записей.

Добрался до ежедневника. Сегодняшний день выделен большой желтой полосой. Полоса тянулась и дальше. Судя по этой информации в телефоне, Уинтер сейчас занят, и будет занят до…

Он притронулся пальцем к полосе, она расширилась, открывая подробности. Назначенная встреча длится с пяти утра двадцать пятого октября – то есть сегодняшнего утра, если Шеппард не ошибается, – и продолжится по тридцать первое декабря две тысячи девятьсот девяносто девятого года. Это максимум, что мог предложить ежедневник. Встреча была озаглавлена большими печатными цифрами «4404». А место? Шеппард перемотал вниз: TGH.

Шеппард положил телефон. Что означают цифры 4404? Этот гостиничный номер? Или номер, в котором Уинтер производил обмеры? Если этот номер – 4404, а это наверняка так, значит они именно в «Грейт-отеле». Похоже, все выстраивается. А какие дела у Уинтера с «темным человеком»? И почему он по своей воле явился в сюда, зная, что его ожидает? А если не знал? Встреча, которая длится до две тысячи девятьсот девяносто девятого года. Уинтер был полностью занят до две тысячи девятьсот девяносто девятого года.

– Шеппард!

Он поднял голову, перед ним стояла Мэнди. Интересно, как долго он пялился в пространство? За спиной Мэнди подпрыгивал с телефоном Алан, стараясь поднять его как можно выше. Смешно даже. Хоть плачь.

– Ничего. Сигнала нигде нет.

– Да, – отозвался Шеппард.

– Но разве такое возможно? – спросила Мэнди, вертя в руках аппарат.

– Не знаю, – неуверенно ответил он. – Может, действительно какое-нибудь блокировочное устройство, как сказал Алан. А может, он что-то сделал с аппаратами.

Он уже устал от предположений. Устал действовать наобум, беспорядочно тыкать пальцем в небо – а именно это и стало лейтмотивом происходящего.

– Блокираторы так не работают, – сказал Райан, выходя вперед. – Если, конечно, у этого человека нет устройства, которое охватывает весь этаж. Но тогда кто-нибудь обязательно обратил бы внимание.

– А что, если… – начала Мэнди.

– У нас нет времени, – прервал ее Шеппард.

– Знаю, – сказала Мэнди, сдерживая улыбку. – Просто я подумала: мало ли, вдруг это вам пригодится.

В руке у нее сверкнул плоский металлический предмет. Шеппард не сразу понял, что это. Личный жетон. Так вот что болталось у нее на телефоне. На нем было выдавлено имя: Филлипс, а под ним – ряд циферок.

Шеппард смутился.

– Не знаю, зачем мне…

Но Райан мгновенно уловил ее мысль. Глаза его загорелись.

– Не пенс конечно, но подойдет.

Мэнди закивала.

Шеппард понял и улыбнулся. Улыбнулся потому, что после всего случившегося наконец появился слабый проблеск надежды. Он взял жетон, поднес поближе, рассматривая.

– Вентиляция.

– А можно мне взять второй? – спросил Райан.

– А тебе зачем?

Однако Мэнди дала жетон и ему. Он поднес его к глазам. Точно такой же.

– Я подумал про ванную комнату. Я, конечно, не водопроводчик, но знаю, что там должен быть как минимум один выход в стене. Для труб.

Как это раньше ему не пришло в голову, подумал Шеппард. Через помещение должны свободно циркулировать как минимум две субстанции. Воздух – по вентиляционным трубам. И вода – через унитаз.

– Если мне удастся оторвать унитаз от стены, может быть, обнаружится дыра.

– Пожалуй, – глядя на жетон, согласился Шеппард.

А что, вполне может сработать.

– Только есть одна проблема, – сказала Мэнди, и надежда слегка померкла. – Как, по-вашему, поступит человек в лошадиной маске, когда увидит, что вы задумали?

Это верно. Одно нажатие кнопки – и все кончено. Но другой дороги Шеппард не видел.

– Не думаю, что тип в лошадиной маске так просто захочет поставить точку. Вряд ли станет взрывать отель по своей прихоти, – сказал Райан.

Он посмотрел на Шеппарда, тот кивнул, и Райан кивнул в ответ.

– А если ты ошибаешься? – спросила Мэнди.

– Все равно лучшей возможности у нас не будет, – сказал Шеппард.

Мэнди с минуту размышляла молча. Потом тоже кивнула.

– Что ж, ладно, – сказала она.

– Я попробую вентиляцию, а Райан поищет выход в ванной. Мэнди, вы мне нужны здесь. Главное – спокойствие. Успокойте Констанцию, постарайтесь сдерживать Алана, ну и присматривайте за… как ее… в общем, за Той, что в наушниках. Я вам доверяю.

– Хорошо, – отозвалась Мэнди. – А вы справитесь?

– Это моя проблема, – твердо ответил Шеппард. – Я знаю, что должен это сделать.

Мэнди кивнула и отправилась к Констанции.

Райан проводил ее взглядом. Потом перешел на шепот.

– Что касается вентиляции, у нее получилось бы лучше. Или даже у Роны.

Шеппард покачал головой:

– У Роны клаустрофобия, а Мэнди никому ничего не должна. Это должен сделать я. Не хочу, чтобы лошадиная маска неправильно нас истолковал по ее вине. Чтобы по ее вине мы погибли.

29

Райан обогнул кровать справа, Шеппард двинулся за ним, вертя в пальцах жетон Мэнди. Фамилия «Филлипс» поблескивала на свету. Шеппард не стал спрашивать Мэнди, откуда у нее жетоны, допустил, что принадлежат они кому-то из семьи. Решил, что спросит, если… нет, когда все благополучно закончится.

Райан потянулся к вентиляционному отверстию в верхней части стены между кроватью и прикроватной тумбочкой, на которой тихо тикал таймер, отмеряя время. Шеппард не смотрел на него, – если у них все получится, о таймере можно будет забыть. Возможность выбраться отсюда еще никогда не была столь близка.

– Придется вынуть из стены всю штуку целиком. Сразу за решеткой влагопоглотитель. Он очень тяжелый.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Шеппард.

– Бывало, брал дополнительную халтурку, – улыбнулся Райан.

Даже сейчас мозг его продолжал работать. Устройство номера Райан знает в совершенстве. Профессия его идеально подходит, чтобы все это устроить.

Но зачем? Какой у него мотив? Да и остальные, у них-то какие мотивы?

– Спасибо, – сказал Шеппард. – Когда выберемся – с меня пиво.

Райан засмеялся, что случилось с ним здесь впервые.

– Пивоварня! Главное – выбраться.

Он хлопнул Шеппарда по плечу и повернулся.

– Пойду посмотрю, что там с канализацией.

Шеппард кивнул. Молодой человек скрылся за углом и открыл дверь в ванную. Постоял секунду. Видно, запах ударил в нос. Но он подавил отвращение и вошел, закрыв за собой дверь.

А Шеппард принялся за шурупы решетки. Открутил и вынул два верхних, почувствовал, что решетка ослабела под действием чего-то тяжелого позади нее. Одной рукой придерживая решетку, он отвернул и нижние шурупы.

И тут же раздался голос Алана за спиной, которому, видно, надоело возиться с телефоном.

– Черт меня побери, прошло больше суток!

Шеппард стал работать медленнее, чтобы лучше слышать. Головы не поворачивал, смотрел лишь на решетку. Интересно, что Алан поведает, считая, будто Шеппард ничего не слышит?

Мэнди встала с кровати. Когда первый шуруп открутился, он услышал приглушенные шаги по ковру, потом едва слышное удивленное восклицание и возню. Словно Алан неожиданно подошел к Мэнди, чем застал ее врасплох. Может быть, даже притянул ее к себе.

– Давно пора начать думать нешаблонно, – раздался шепот Алана.

Он словно хотел доказать какую-то мысль. Однако же адвокатишка оказался прав: с глазу на глаз здесь говорить невозможно. Шеппард сам убедился: в какой бы угол ты ни забился, каждое слово прекрасно слышно.

– Нешаблонно? – переспросила Мэнди, и тон ее в точности соответствовал настроению Шеппарда в эту минуту.

Чего добивается Алан? Он ведь все еще подозреваемый номер один.

– На что угодно готов поспорить, это все жульнически подстроено, – хриплым голосом шептал Алан. – Мы не получили ответа… по крайней мере, по существу нам так ничего не сказали.

– О чем вы?

– Нас ввели в заблуждение, Мэнди. Это старый испытанный трюк. Именно поэтому люди верят в колдовство или в то, что в Ираке обнаружены атомные бомбы. Простейшее искусство отвлечения внимания.

– Догадываюсь, что вы об этом знаете все. Как грязный адвокатишка…

– Да, конечно. Я постоянно использую этот трюк. И здесь тоже прекрасно его вижу.

Шеппард вынул первый шуруп, и решетка снова покачнулась. Неужели влагопоглотитель такой тяжелый?

– А что, если все это вовсе не его игра? – продолжал между тем Алан.

– В толк не возьму, о чем вы говорите.

– С какой стати он должен тут всем заправлять? Потому что так сказал этот в ящике или потому что он звезда?

– Забавляемся, значит.

Уже другой голос.

Шеппард оглянулся. Увидел Констанцию Ахерн – она смотрела на него.

– Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая – пересказать речь твою.

Шеппард вытаращился на нее. Что за бред? Наверное, из Библии. Хотя больше похоже на Толкина. Но ее тирада заставила этих двоих замолчать.

– Да помолчите вы, госпожа Ахерн, чудачка этакая, – сказал Алан.

Шеппард вернулся к работе и отвернул последний шуруп. Ничем больше не сдерживаемая решетка подалась на него, он подхватил. Но она оказалась слишком тяжелая. Не сможет удержать. Он уперся ногами и почувствовал, что кто-то стоит рядом.

Мэнди быстро вскарабкалась на кровать, ухватилась за левую сторону решетки и часть веса взяла на себя. Он благодарно улыбнулся и перехватил удобнее. Поддерживая с обеих сторон, они кое-как вытащили агрегат. И, стараясь сохранить равновесие, осторожно опустили на кровать.

Шеппард заглянул в вентиляционное отверстие и увидел уходящий в темноту длинный узкий проход.

– Мы стоим в конце коридора, – сказал он. – Поэтому проход такой длинный. Придется ползти, надо посмотреть, что там да как.

Мэнди заглянула в отверстие и сдвинула брови.

– Вернусь быстро, не успеете глазом моргнуть, – сказал Шеппард. – К счастью, вам есть с кем поговорить. Кто знает, вдруг на то, чтобы выбраться, у нас останется минут десять.

– Делайте как знаете, – сказала Мэнди.

Уже собравшийся лезть, Шеппард оглянулся на Мэнди. Господи, да откуда ему что-то знать? Но брякать такое вслух он не решился.

– Постарайтесь, чтобы здесь было тихо. Помните, эти люди вам доверяют.

Мэнди кивнула и слезла с кровати.

Шеппард сделал шаг назад, еще раз заглянул в отверстие. Достал телефон Уинтера. Нет, этот не пойдет.

– У кого-нибудь есть в телефоне фонарь? – оглядел он всех.

Мэнди с Аланом помотали головами, Райана не было рядом, Констанция полностью ушла в себя. Только по лицу Той, что в наушниках, пробежала тень: кажется, она поняла.

Девчушка выбралась из-под стола, порылась в кармане куртки, достала телефон и бросила Шеппарду.

Он поймал и улыбнулся ей. Показалось, что на щеках ее вспыхнул румянец, перед тем как она вернулась в свою берлогу под столом. Еще показалось, что в номере стало немного светлее. И люди чуточку веселее. Разве что кроме Алана.

И Шеппард тоже повеселел. В кармане булькает бурбон, а сейчас надо чуть-чуть проползти по трубе – и свобода. Еще немного – и кошмар закончится. Предчувствие жуткой катастрофы на время притупилось. И зуд на тыльной стороне ладоней прошел. Боль за глазными яблоками исчезла.

Шеппард включил фонарик. Мелькнула на экране фотография собачки Той, что в наушниках. Он пообещал себе вернуть телефон в целости и сохранности.

Шеппард сунул голову в шахту, уперся локтями в стенки. Поставил одну ногу на довольно шаткую прикроватную тумбочку, другой уперся в кровать, оттолкнулся.

Пришлось несколько раз цепляться локтями и отталкиваться от стенки узкого прохода, пока он не забрался в него целиком. Здесь было очень тесно. Совсем узенькая вентиляционная труба. Плечи терлись о стальной верх. Ноги мотались из стороны в сторону. Интересно, что им видно из комнаты. Наверное, его барахтание выглядит очень смешно. Смартфон с фонариком он пристроил в верхнем кармане. Света вполне хватало, чтобы освещать путь.

Ноги еще ощущали края прохода. Комната сейчас позади. Та самая комната, в которой он собирался умирать. Когда все кончится, даст зарок к отелям не подходить и на пушечный выстрел.

Наконец-то настало время съехать из этой гостиницы.

30

Шеппард полз вперед. Коленки, видимо, уже стерлись, стало больно. Он все больше ощущал себя мышью в лабиринте, бегающей по тоннелям ради удовольствия мерзавца в лошадиной маске, мистера ТВ, «темного человека». Дай бог, чтобы этот лабиринт привел его к выходу и свободе. Возможно, «темный человек» оплошал, не все продумал, не учел такой возможности. Он передохнул и пополз дальше. Спиной он пребольно терся о потолок шахты. Но об этом он подумает потом, сейчас же боль тонула в мыслях о скором избавлении.

Он пополз дальше. С каждым толчком фонарик в верхнем кармане рубашки подпрыгивал. Довольно скоро показалось первое разветвление: луч фонарика уперся в стенку прохода. Перед ним открылось два пути: вправо и влево. Оба шли под прямым углом, что осложняло продвижение: телу Шеппарда будет непросто вписаться в поворот, но не невозможно. Он добрался до места, закрыл глаза и стал думать. Если окно выходит на север – он так решил, чтобы сориентироваться, – то стена, где стоит кровать, смотрит на восток. Значит, он может двигаться дальше либо на север, либо на юг. Какое бы направление он ни выбрал, путь пройдет вокруг помещения номера, вдоль стен.

Он выбрал путь на север наобум и стал потихоньку продвигаться, втискиваться в проход, огибая угол. Сначала – руки, потом хоть и с трудом, но протолкнул корпус, но при попытке подтянуть ноги острый угол больно впился в голени. Он испугался, отчаянно заработал руками, стараясь протащить тело вперед. Удалось. Он облегченно вздохнул. Клаустрофобией он не страдал, но и в подобной ситуации бывать тоже не приходилось. Появилось чувство, будто стенки незаметно сдвигаются и через некоторое время сплюснут его, как мусор в уплотнительном агрегате.

Он старался не замечать запаха – не того, что в проходе, хотя там действительно попахивало гарью и было довольно жарко. А собственного амбре – тошнотворную смесь резкого запаха пота и свежей рвоты, перебивающую все остальное.

Сыщики не воняют.

Он уже приспособился к продвижению в новом направлении. Двигался механически, полз, как больная собака, сначала работал локтями, потом подтягивал ноги. Вперед, назад, вперед, назад.

Фонарик в телефоне светил хорошо, но бил не очень далеко, всего на несколько футов вперед. Алюминий – или сталь? – из листов которого сделали вентиляционную шахту, отражал звуки всех разговоров в здании одновременно, и чувство было жутковатое. Словно призраки всех голосов долетали до его ушей, но стоило сосредоточиться на каком-то одном – он тут же пропадал.

«Схожу с ума?» Несколько голосов он определенно узнал. Голос Алана, голос Мэнди, еще один, очень похожий на голос Райана. Но звучали они словно под водой, слов не разобрать.

Воздуховод пошел несколько под уклон: Шеппард заметил, что он двигается быстрее. Еще один поворот, на этот раз выбирать не пришлось, надо ползти влево. Потом он заметил, что шахта сужается, – скорее всего, здесь она проходит под окном. Пришлось подобрать живот и, чтобы протиснуться, биться всем телом, как рыба. Потом проход снова слегка расширился – но совсем немного. Опять можно было сгибать руки в локтях, чтобы упираться в стенки и проталкиваться вперед.

Свет фонаря был здесь бесполезен, поскольку светил только вниз. Темнота впереди казалась угрожающе бесконечной. У него появилась твердая уверенность в том, что там, во мраке, за границей света и тьмы, с насмешливым видом его поджидает нечто. Ему слышалось некое ерзанье, и ерзал не он, и приходилось убеждать себя, что это только кажется. Конечно, ему лишь казалось.

А что, если нет?

Прошло еще какое-то время – и снова надо выбирать, куда ползти дальше. Вперед или влево? Пойдет влево – вернется к гостиничному номеру; он решил двигаться вперед. Это значит, что он поползет к соседнему номеру, то есть к спасению.

Он извернулся и достал из кармана телефон Той, что в наушниках. Направил луч света вперед. Воздуховод казался бесконечным или по крайней мере длился, насколько было видно.

– Морган, – услышал он шепот.

Он вздрогнул, вскинул голову и стукнулся в потолок прохода. Резкая боль пронзила его, но скоро стихла. Чей это голос? Он ведь отчетливо слышал его. Ведь слышал!.. Или нет? Волосы на голове зашевелились. За спиной кто-то есть. Обязательно должен быть.

Так, в телефоне есть фотокамера. Он извернулся и включил ее. Выбрал фронтальную камеру. Снова увидел свое лицо. Никуда от него не деться. Ну и рожа! Полумертвец, да и только. Бледный как смерть, кожа словно змеиная чешуя. Поредевшие волосы спутаны. Глаза в желтом свете фонарика тоже желтые. Вот оно, готовое проклятие всякого алкоголика.

«Выбирайся отсюда – и срочно к врачу. Хоть чуть-чуть сократи непрерывное пьянство».

Впрочем, за спиной никого не видно. Он попытался заглянуть себе за плечо, но не вышло. Чем больше он об этом думал, тем тверже убеждался: показалось. Может быть, звук донесся до него по воздуховоду? Может, кто-то в номере назвал его имя?

«Никто больше не называет тебя Морганом. С давних пор».

Да, никто, кроме него. Он произнес именно так. Человек в маске.

Шеппард снова двинулся вперед, но для душевного спокойствия оставил фотокамеру включенной. Нет, позади ничего не видно, да и не было там никого. Он опустил аппарат как раз вовремя, едва не врезавшись головой в стенку шахты. Еще один поворот? Нет, здесь не поворот и не разветвление. Только стенка. И что-то на ней белеется.

Он включил фонарик. Перед ним – металлический лист. А на нем листок бумаги, на котором что-то напечатано. Шеппард всмотрелся в слова, и ему пришлось подавить позыв извергнуть все, что еще оставалось в желудке. Дальше пути нет. Воздуха мало. Здесь не хватает воздуха. Но он не мог ни о чем думать, кроме слов на клочке бумаги.

ЗДЕСЬ БЫЛ ПРОХОД, А ТЕПЕРЬ ЕГО НЕТ. – ☺ С.

31

Шеппард замер и лежал без движения. А что еще оставалось делать? Ничего. Взгляд снова и снова скользил по коротенькому тексту. Тупик? Но ведь такого не может быть, как же получилось, что здесь тупик? «Темный человек» перекрыл вентиляционную шахту? Он знал, что они попытаются проникнуть сюда. Заранее знал. И соответственно строил планы. Шеппард вытянул руки вперед и прижал ладони к холодному металлу. Нажал. Никакого эффекта. Не поддается. Перекрыто наглухо.

Или же здесь никогда вообще не было прохода. Выходит, «темный человек» издевается над ним. Хотя, вероятно, он просто пополз не туда. Ведь непонятно, как можно блокировать вентиляционную шахту или убрать все намеки на то, что здесь когда-то было отверстие? Не исключено, что он свернул не туда, куда надо.

Он положил телефон в карман и пополз назад. Довольно скоро оказался у последнего поворота. На этот раз повернул налево. То есть теперь он должен двигаться параллельно западной стенке их номера и восточной – соседнего. Шеппард на секунду остановился, прислушался. Ничего не слышно, кроме тихого бормотания знакомых голосов, которое, без сомнения, доносилось слева. В соседнем номере тихо.

А если там никого нет? Если не получится привлечь ничьего внимания?

«Тогда двигай дальше. Двигай вперед, пока не получится».

Он совсем уже вымотался. Сил больше нет ползти. Шеппард в очередной раз подтянул колено и почувствовал, а также услышал, как звякают в кармане штанов бутылочки с бурбоном. Они бы подкрепили его, подняли настроение. Но вряд ли удастся залезть в карман, несмотря на то что очень хочется.

Он поднажал; в закрытом пространстве было совсем темно, приступы боли приходили и откатывались волнами. Колени, спина, плечи. Все было ободрано, все тело ослабело. Но он двигался, пока не решил, что скоро достигнет границы с их помещением.

Сомневаться не приходилось, он добрался до края. Воздуховод расходился влево, вправо и вверх – вертикально вверх. Он посветил фонариком, осмотрелся. Карабкаться вверх смысла не было, вряд ли получится, поэтому он выбрал путь, ведущий вправо.

Пробираясь по воздуховоду, он попытался прислушаться к голосам, которые доносились до него, просто чтобы отвлечься от боли. Говорили Мэнди и Алан. Интересно, о чем? Он вспомнил разговор, который подслушал перед тем, как полез в шахту. Казалось, это было не меньше часа назад. О, как он надеялся, что это не так!

Алан что-то задумал, и, даже если не он убил Уинтера, человек он крайне опасный. Нечистоплотный. Не допускает мысли, что он не прав. Краснобай.

«Кого он тебе напоминает?»

Возможно, именно поэтому он с таким подозрением относился к Алану. Очень уж они похожи.

Он надеялся, что Мэнди удержит его под контролем.

Прошло около минуты, и луч высветил впереди белое пятно. Он достал фонарик из кармана и чуть не уронил. Еще один листок с точно таким же текстом…

ЗДЕСЬ БЫЛ ПРОХОД, А ТЕПЕРЬ ЕГО НЕТ. – ☺ С.

Но как? Как такое могло случиться? Еще один тупик, снова путь перекрыт, как и в прошлый раз. Он внимательно осмотрел шахту, но не увидел никакого шва или сочленения, где бы «темный человек» – этот С. – мог перекрыть проход. Выходит, шахта здесь просто заканчивается. Но разве такое возможно? Неужели он снова свернул не туда? Но нет, он двигался вдоль южной стены соседнего номера, верно ведь? Шеппард еще раз в уме проследил весь маршрут, по которому полз. Да, все правильно.

Он изо всех сил ударил кулаком в стенку шахты, и эхо удара запрыгало вокруг.

– Эй! Эй! Кто-нибудь! Кто-нибудь меня слышит?!

Никакого ответа, кроме вернувшегося к нему эха. Ни голосов. Ни звуков, говорящих о том, что за стенками шахты кто-то есть. Ничего. Случилось то, чего он боялся, результат оказался худшим из всех возможных.

– Эй! Кто-нибудь! Пожалуйста! – кричал он, стараясь убедить себя, что еще не все потеряно.

Он проверил и левую часть шахты, выходящую в сторону коридора. Но и там ничего.

Он снова посмотрел на бумажку с посланием. Подпись: «С». Он все и устроил, этот С.? Прячущий лицо за маской лошади? Знающий заранее, что он полезет в вентиляционную шахту? Знающий его, Шеппарда, лучше, чем тот знал самого себя? Рожица со смайликом, казалось, заулыбалась еще шире, а потом еще и подмигнула.

Он был уверен, что она ему подмигнула.

Но нет. Показалось. Да-да, скорее всего, показалось.

И вдруг ему почудилось, что она приблизилась. Это ошеломило его. Сердце сжалось от предчувствия холодной, безжалостной катастрофы. Кожа, вся до последнего квадратного миллиметра, зудела, словно тысячи пауков бегали по телу. Он едва ли не слышал их суету, едва ли не видел тонкие сети паутины. Шеппард закрыл глаза. Господи, как же он устал. И как было бы легко позволить этим тварям пожрать его.

Он двинулся назад. Нельзя оставаться на месте, надо двигаться. Надо выбираться отсюда. Если не на свободу, то хотя бы в номер гостиницы. Потому что он не хочет, чтобы это случилось с ним здесь. Не хочет погибать в тесной шахте – сама мысль о подобном отвратительна.

Он полз с закрытыми глазами, пока не почувствовал над головой пустоту. Открыл глаза и увидел, что шахта идет вверх. Решил попробовать, пока его окончательно не охватила паника. Сгруппировался удобнее, подтянул коленки к груди. Вытянул руки вверх и медленно стал выпрямляться. Удалось. Ноги ныли от боли, с трудом удерживая вес. Он осмотрелся и обнаружил еще одно ответвление, всего лишь одно, влево. Значит, оно ведет к номеру. Но теперь ему было все равно. Он подтянулся, оттолкнулся ногами и кое-как втиснулся в узкий проход.

Где же он очутился? Должно быть, где-то над номером. Значит, внизу потолок. Наконец он вытянулся в полный рост, посмотрел вперед и увидел свет. Полоски желтого света.

Неужели еще одно отверстие? Он подполз ближе и понял, что светится решетка в днище шахты. Прямиком над комнатой. Он подобрался к ней, и голоса в номере зазвучали отчетливее.

– …сумасшедший, – услышал он конец фразы.

– Разве? А может, в этой комнате я единственный человек с мозгами?

Он заглянул сквозь решетку. Кровать, скомканные одеяла… Он долго не мог извернуться, чтобы увидеть еще что-нибудь.

– Давай, Мэнди, все-таки дослушаем его, – сказал Райан. – По крайней мере, потом он заткнется.

– У этого человека в глазах адский огонь. – Это голос Констанции.

Понять, о ком она, невозможно.

– Да замолчите же вы. – Это уже Алан.

Видны только их тени. Он представил себе, как они стоят, собравшись в кружок, и рассуждают о нем. Алан. Мэнди. Райан. Констанция. Может быть, даже Та, что в наушниках.

Кот из дома – мыши в пляс.

– Вы хоть слышите, что я говорю? – сказал Алан. – Этому человеку доверять нельзя.

– Он же старается помочь нам, – сказала Мэнди.

– Кому – нам? Он старается помочь себе. Мы торчим тут, а он полез в шахту, и почему вы думаете, что он теперь не валяет где-нибудь дурака? Откуда нам известно, вернется он или нет?

– Конечно вернется. Перестаньте молоть чушь.

– Давайте перестанем делать вид, будто мы не слышали, что каждый из нас ему рассказал. Каждый из нас имеет какое-то отношение либо к Саймону Уинтеру, либо к типу в лошадиной маске – каждый, кроме него. Почему он нам ни словом об этом не обмолвился?

– Нам неизвестно, кто именно скрывается под лошадиной маской. И с какой стати Шеппард должен нам рассказывать? Мы и так знаем, кто он такой.

– Да, Мэнди, – сказал Райан, – но много ли нам известно? Алан в чем-то все-таки прав. Не совсем понятно, в чем именно, но тем не менее. Здесь может твориться все что угодно. Какая-то дикая интрига, заговор, наконец.

– Да он же никакой не сыщик. В нормальном понимании. Он жулик, пустозвон из телеящика. Они все жить не могут без всеобщего внимания. Особенно он. Его хлебом не корми, дай только покрасоваться на виду у всех. – Это, конечно, голос Алана.

Кто-то вздохнул. Кажется, Мэнди.

– Вы хоть слушаете себя, понимаете, что говорите? Он попал сюда так же, как и все остальные. А в эту минуту он пытается вытащить нас отсюда. Зачем ему убивать кого-то? В этом нет никакого смысла.

Сердце Шеппарда гулко застучало. Так вот о чем они говорили! Да как они, черт возьми, могли подумать… Это все Алан. Алан настраивает их против него. И похоже, Райан уже попал под его влияние.

– А что тут странного? – спросил он. – Он с таким же успехом мог убить Уинтера, как и любой из нас. Ну, положим, я-то знаю, что я не убивал, для меня это факт, и сейчас я не уверен, что кто-нибудь из присутствующих здесь это сделал. Что вы там говорили? Дезориентация?

«Нет, нет, нет. Этого не может быть. Только не Райан».

– Вот именно, – поддакнул Алан, не скрывая торжества. – А что, если эту игру вообще затеяли не из-за него? Что, если из-за нас?

Шеппарду не хотелось дальше слушать. Надо поскорее вернуться. Идея с воздуховодами провалилась – дохлый номер с самого начала. Если он сейчас же не вернется, дела пойдут еще хуже.

Стараясь не обращать внимания на зуд, он быстро пополз вперед, сам не ожидая от себя такой прыти. Мэнди на его стороне, но она долго не продержится.

Алан добился своего. Он должен был это сделать. Таков был его план с самого начала: убедить всех, что Уинтера убил Шеппард. Но зачем? Какая ему в этом корысть?

И вот еще что. Еще один нюанс. Столь очевидный, что ему непонятно, как он раньше о таком не задумался. Почему убийца вообще согласился пойти на это? Почему никто просто не признался? Ведь если Шеппард сделает что-то не так, убийца тоже погибнет. Если, конечно, ему или ей не посулили жизнь. Но как это можно провернуть на практике?

Уинтера убил Алан. Не важно, почему и зачем. Возможно, это связано с его обожаемым делом. А может, и нет. Если он замешан в этой интриге с самого начала, можно начать игру. Он вернется в номер и объявит Алана убийцей.

Незаметно для себя он добрался до нового поворота. Версий в голове – хоть пруд пруди.

Вниз или налево? Что за бессмысленная планировка: если двигаться вниз, вернешься туда, откуда начал, если влево – еще раз пройдешь вдоль восточной стены, хотя и на уровень выше. Он не знал наверняка, но считал, что система вентиляционных шахт устроена совсем не так. Почему, например, нет ни одного воздуховода к другим номерам? Выходит, это все – замкнутая вентиляционная система. Неужто в каждом номере своя система вентиляции?

Но ему пришла в голову еще одна мысль. Насчет тупиков. Этот С., «темный человек», ведь он с воздуховодами намудрил. Он словно предвидел, что Шеппард захочет совершить по ним небольшую экспедицию, и спланировал все заранее. Он все, все это подстроил: и неожиданное обнаружение телефонов, и поиски инструмента, чтобы отвернуть шурупы решетки. Может быть, даже надеялся, что это случится. Что Шеппард потратит время впустую.

Господи, время! Сколько он уже здесь ползает?

Кажется, впереди шахта расширяется. Видно, что труба поворачивает, но продолжается дальше. Он подполз ближе и увидел широкую развязку. Он втиснулся в нее и тотчас вытянулся. Луч фонарика бегал из стороны в сторону, и в самом центре что-то блеснуло.

Там что-то белело.

Не отрывая от этого пятна глаз, он пополз вперед. Там лежал какой-то предмет, луч фонаря отражался в нем. Он подвинулся ближе и вдруг увидел. Нож. Испачканный кровью нож, кровь успела подсохнуть и потемнела. Широкое, острое лезвие – таким ножом обычно разделывают рыбу. Еще мгновение и Шеппард уже не сомневался, что именно этим ножом зарезали Саймона Уинтера. Каким же еще? И спрятали в трубах вентиляции потому, что с самого начала знали: Шеппард туда обязательно полезет. Это все тот же план, следующий его этап.

Его охватила грусть. Нож лежал в луже крови, которая уже высохла и запеклась и теперь была больше похожа на темное желе, чем на жидкость. Рядом с ножом лежал испачканный алыми пятнами листок бумаги с новым посланием.

ЭТО – ОРУДИЕ УБИЙСТВА. ☺ С.

Опять этот смайл, улыбающаяся рожица. И та же подпись: «С». Этим ножом убили его психотерапевта, этот нож вонзили ему в живот, вынули и еще раз вонзили. Кто его здесь оставил? Убийца или сам С.? Может быть, С. и есть убийца? Он тоже проделал весь этот путь по воздуховодам системы вентиляции только затем, чтобы положить его здесь? Этот С. все время ведет его, он все время где-то рядом. А время уходит, с каждой секундой уходит.

С. хочет, чтобы ты потерпел неудачу. Убийца хочет, чтобы ты потерпел неудачу. Человек в маске хочет, чтобы ты потерпел неудачу. Он хочет твоей смерти. Он хочет, чтобы жизнь тех, кто с тобой, была на твоей совести.

Надо обязательно взять нож. Он может что-то подсказать, дать какой-то ключ, но здесь плохо видно, здесь невозможно заметить важное. Еще не конец. Выхода он не нашел, и теперь остается только одно: продолжать дело. Если, конечно, повезет, если окажется, что в воздуховодах он проторчал не так долго, как ему мнится.

Он протянул руку и коснулся ножа. Медленно провел пальцем по лезвию. Острое. Достаточно острое, чтобы пронзить кожу, пройти сквозь мышцы и внутренние органы. Отнять у человека жизнь. Большим и указательным пальцем он ухватил нож за деревянную рукоятку и извлек его из массы свернувшейся крови. Постарался не обращать внимания на звук: кровь чмокнула, расставаясь с оружием. Теперь нож был свободен, Шеппард вытер его о рубашку, оставив на ней частичку Саймона Уинтера. И тут же пожалел об этом.

Так много сразу на него навалилось, что он вспомнил о пузырьках с бурбоном в кармане. А почему бы не выпить? Не без труда сунул руку в карман и извлек бутылочку. Теперь она казалась даже меньше, чем прежде. Отвинтил пробку и посмотрел на нож. Приложился, глотнул – и все, в бутылочке пусто, хватило секунды.

Блаженное чувство оказалось столь скоротечным, что он даже засомневался, а было ли оно. Слава богу, хоть боль немного притупилась. Но глубокое уныние никуда не девалось. Сколько было надежд на спасение, когда он лез в вентиляционную шахту!

Теперь он понимал, что до спасения еще о-го-го.

Загадочный С. с ним еще не наигрался.

Он молча положил пустую бутылочку и взял нож. Бросил последний взгляд на лужу крови, лежащий рядом пузырек и пополз назад, туда, где его ждали товарищи по несчастью.

32

Шеппард высунул голову в номер, и на лицо его упал луч солнца. Он попытался поизящнее выбраться из отверстия, но все равно свалился на кровать, как куль, головой вперед. Рядом упал нож, едва не выколов ему глаз.

Шеппард немного повозился и сел на кровати. Алан пристально за ним наблюдал, сложив руки на груди и насупившись, – он едва сдерживал бешенство. По обе стороны от него стояли Райан и Констанция. Мэнди держалась поодаль, рядом с Той, что в наушниках, и лицо последней было встревожено. Обе с опаской поглядывали на нож, хотя остальные будто и вовсе его не заметили.

– Наш добряк Шеппард возвращается, – торжественно возвестил Алан.

Шеппард соскочил с кровати – встал с левой ее стороны. Теперь между ним и «сокамерниками» была кровать.

Райан перевел взгляд на нож.

– А это что? – спросил он.

– Орудие убийства, – быстро ответил Шеппард. – Нашел в вентиляционной шахте.

– А выход нашли? – спросила Мэнди.

– Выхода там нет. Он, видно, догадывался, что кто-нибудь туда полезет. И все перекрыл.

Шеппард хотел взять нож, но Райан рванулся вперед.

Шеппард подавил тяжелый вздох.

– Вы серьезно?

– Не делайте резких движений, детектив, – сказал Алан.

Шеппард раздраженно всплеснул руками:

– Вы хоть слышите, о чем я вам толкую? Бежать отсюда невозможно. И вы должны предоставить мне возможность сделать все, что я смогу, чтобы вытащить вас отсюда. Этот нож – еще одна улика. И теперь я еще ближе к раскрытию убийства.

– А откуда вы знали, где его искать? – спросил Алан.

Констанция, стоявшая за спиной Алана – прячется она, что ли? – что-то пробормотала.

– Я не знал, где его искать. Я прополз по всем воздуховодам, пытался найти выход, чтобы вызволить нас отсюда. И этим я занимаюсь с тех самых пор, как мы все очнулись в этой гостинице.

Алан улыбнулся:

– Вы вели себя безответственно, вы подвергали опасности жизнь каждого в этой комнате. Были абсолютно уверены, что это должны сделать именно вы, не так ли? Именно вам понадобилось лезть в воздуховоды. Но мы, видите ли, пока вы отсутствовали, пришли к кое-каким выводам. С самого начала все вертелось вокруг вас – большой телевизионной шишки, которой так нравится потакать собственному самолюбию. Но возможно, все вертится вокруг вас даже больше, чем мне хотелось признавать.

– Нет. Нет, – пытался парировать Шеппард, – это вы. Я знаю, что это вы. И я докажу.

– Пьяный бред наркомана… кусок дерьма. Не морочьте нам голову, не выйдет. Хотите выпутаться, не потеряв лица, да?

– Вы сошли с ума, – сказал Шеппард, и сердце его сжалось от страха. – Это же безумие. Я ведь пытаюсь…

Он замолчал. Не знал, что говорить дальше. Бросил взгляд на Мэнди. Она отвернулась. Неужели и она тоже? Если она в это поверила, тогда – все. Все кончено. Та, что в наушниках… как ее… Рона сидела, закрыв глаза и сморщившись.

– Зачем вы отправились туда и взяли нож? – продолжал Алан. – Чтобы прикончить еще одного? И так всех по одному, нож в спину – и готово.

– Если бы вы послушали сами себя, то поняли бы, что в ваших словах нет никакого смысла.

Они приближаются. Все ближе и ближе.

– А я думаю, есть смысл, да еще какой, – сказал Алан. – Ведь это вы убили Саймона Уинтера, разве нет? Какие тайны он мог бы раскрыть перед нами, будь все еще жив, а?

Райан двинулся к нему, обходя кровать. Шеппард смотрел на него умоляюще:

– Райан, прошу тебя. У нас осталось совсем мало времени.

Райан выглядел виновато, но совсем недолго.

– В этом есть глубокий смысл. Вы были очень скрытны, вы ничего нам не говорили. Мы ведь про вас ничего не знаем. Совсем ничего.

– Но я же сыщик, я веду расследование, – сказал Шеппард тоном ребенка, играющего в переодевалки. – Мне нельзя ничего никому сообщать. Так не по правилам, ничего не получится. Тем более что убийца здесь, среди нас.

– Да, – сказал Алан, подводя черту. – Он среди нас.

Райан приобнял Шеппарда за талию, и не успел тот понять, что происходит, как вокруг запястья сомкнулось холодное кольцо.

Неужели опять?

Нет, только не это.

Райан силой поймал вторую руку Шеппарда и щелкнул наручниками. Сопротивляться не было смысла. Бежать все равно некуда.

– Вы делаете ужасную ошибку, – сказал Шеппард, пытаясь поймать по очереди взгляд каждого. – Мне нужно раскрыть убийство, иначе мы все погибнем.

Райан развернул его, все еще слабого после ползания по трубам, и подтолкнул в спину, заставляя пройти вперед.

– А об этом можете не беспокоиться, Морган, – сказал Алан. – Убийство я уже раскрыл.

«Морган».

Шеппард посмотрел в самодовольное лицо Алана:

– Как ты меня только что назвал, ублюдок?

Райан снова подтолкнул его. В сторону ванной комнаты.

Все происходило очень быстро. Райан снова ткнул его, и Шеппард, запнувшись, сделал шаг вперед. Он обернулся и бросил быстрый взгляд на кровать, потом она исчезла из поля зрения.

Перед глазами мелькнула цифра на таймере, он показывал 01:02:43. И продолжал тикать себе дальше.

– Нет, этого делать нельзя! – крикнул он. – Он вам всем дурит головы!

Но сопротивляться Шеппард уже не мог, слишком был измотан, несчастен, слишком мучила жажда. Все, что он мог сейчас сделать, – постараться не совсем упасть духом. Конец. Все кончено. Алан хорошо промыл им мозги, а оставалось уже чуть больше часа.

Райан прошел вперед и открыл перед ним дверь в ванную. Кивнул внутрь.

– Не усложняйте ситуацию.

– Послушай, Райан, – захрипел он. – Это Алан. Алан его убил. Я знаю, что это он. Верь мне.

– Я ничему больше не верю, – ответил Райан.

Затем схватил Шеппарда за руки и втолкнул в ванную комнату. Он споткнулся о порог, влетел внутрь и врезался в раковину. Обернулся и увидел, что Райан тупо смотрит на него.

– Если честно, – сказал Райан, – я никак подумать не мог, что все это вы.

И захлопнул дверь.

33

Некоторое время назад…

Он сидел на собственных ладонях – не знал, куда деть руки. Огляделся. Уинтер уставился на него, как богомол в очках, и Шеппард старался не смотреть ему в глаза. Оставалось двадцать минут сеанса, а эта встреча как раз приходилась на столь милое сердцу время выпивки. Он уже был во власти зависимости – день без выпивки казался днем упущенных возможностей, хотя, если очень надо было, мог и воздержаться.

Уинтер прокашлялся. Шеппард пытался сосредоточиться на предметах, лежащих у Уинтера на столе. За двадцать лет, что он приходил в эту комнату, вряд ли что-нибудь сдвинулось с места даже на миллиметр, вплоть до пачки бумаг и ручки, аккуратно размещенной посередине.

Уинтер прокашлялся еще раз. Шеппард наконец сдался и посмотрел на сидящего в красном кресле старика – он всегда в нем сидел во время сеансов.

– Прошло уже двадцать пять минут, Морган, и что-то я не вижу, чтобы вы открылись, как это обычно бывало.

Не вопрос, а утверждение. Мысль, высказанная вслух. И отвечать нечего – разве что окрыситься на «Моргана», ведь сколько раз он по-доброму просил Уинтера не называть его так. Все звали его Шеппардом, и он настолько к этому привык, что, услышав имя, не сразу понимал, что обращаются к нему.

– Как работа? – спросил Уинтер.

– Прекрасно, – ответил Шеппард.

В самом деле прекрасно. Шоу продлили еще на два сезона, а это значит, что оно будет идти как минимум года два – сто двадцать выпусков. Если бы жизнь измерялась в единицах удовлетворенности, он давно бы уже стал победителем.

– Когда у меня есть свободное время, я смотрю твои передачи. Вот вчера, например… кстати, довольно интересная.

– Да? Вам понравилась? – спросил Шеппард.

– В общем да… Ничего себе.

Лжет. Не надо диплома психоаналитика, чтобы это увидеть.

– И что же вам там понравилось? – спросил он, просто чтобы позабавиться.

Уинтер замялся, но всего на секунду – не хотелось отвечать искренне, – потом быстро взял себя в руки, поправил очки.

– Вы проделали большую работу.

– По двенадцать часов в день вкалываем. В «Утреннем кофе» для съемки каждого живого кадра я должен быть в студии утром как штык…

– Погодите, ведь ваше шоу называется «Сыщик-резидент», разве нет?

Шеппард вздохнул:

– Да, только он идет после «Утреннего кофе». А ведущие «Утреннего кофе» иногда перебрасывают работу мне, а сами делают «Сегодня у нас в студии» или еще что-нибудь.

– А почему вы должны сниматься вживую? Разве нельзя сделать запись?

– Да я со всем начальством переругался из-за этого. Все отвечают, мол, живьем получается естественней. Например, идет в «Утреннем кофе» новостной сюжет или вставочка про кошачьи носки, а я должен по этому поводу сказать что-нибудь.

«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу».

Шеппард ненавидел «Утренний кофе». Ненавидел самодовольных ведущих. Ненавидел телемосты со своим участием. И что еще хуже, ему приходилось вставать на два часа раньше, чем он привык.

– Съемки самого шоу мы обычно начинаем в половине одиннадцатого. Работаем до восьми вечера, четыре дня в неделю и снимаем четыре, иногда пять выпусков в день.

Судя по выражению лица Уинтера, слова Шеппарда произвели впечатление, но, с другой стороны, это могло быть и уловкой. С годами Шеппард стал относиться осторожнее к старику. Уинтер прекрасно разбирался в нюансах человеческого поведения, изобразить на лице ту или иную эмоцию для него раз плюнуть.

– Это о-очень большая работа. Как вы только выдерживаете?

«Глотаю колеса без остановки и запиваю жидкостью, ненамного лучше разбавителя для красок».

– Общий позитивный настрой.

Уинтер рассмеялся, потом замолчал. Положил ручку на записную книжку, которую всегда держал на коленях, – верный знак, что сейчас заговорит о серьезном.

– Я не могу вас обманывать, Морган… я слегка озабочен вашим положением.

Шеппард подавил вздох.

– Отдавать всего себя работе – это, конечно, хорошо, но ведь между работой и отдыхом нужно соблюдать баланс. У вас такой вид, будто после нашего с вами последнего сеанса вы совсем не спали.

«Почему, спал – если пьяное забытье с кошмарами можно назвать сном».

Шеппард вспомнил разговор с Дугласом – как раз за пивом, – Дуглас сказал, что запойные пьяницы напрочь забывают, как выглядит по-настоящему нормальный сон. Теперь он сам может подтвердить это. Шеппард плыл по жизни, не приходя в сознание, от одной сцены к другой, потому что больше в жизни у него ничего и не было, – а тут хоть какое-то занятие.

– Я лишь хочу убедиться, что вы не причиняете себе вреда, взваливая на себя так много работы. Слышите, Морган, вам надо хоть изредка делал перерыв. Почему бы вам не выделить время лично для себя?

Теперь настала очередь Шеппарда смеяться.

– Да вы хоть понимаете, как устроено телевидение? А? Взять отгул или выходной, когда тебе захотелось, тут просто невозможно. Я – на переднем плане крупнейшего утреннего шоу страны. Я собственной задницей зарабатываю свои деньги. Если хотите знать, я повязан контрактом на два года. И не могу все бросить ради увеселительной прогулки.

Уинтер сдвинулся в кресле на дюйм вперед. Обычная его поза, когда он готовился к схватке.

– Никто и не говорит об увеселительных прогулках, Морган…

– Шеппард. Шеппард. Шеппард! Меня зовут Шеппард! – прокричал Шеппард и встал.

Прошел к двери. Все, хватит, конец. Протянул руку к дверной ручке.

– Давненько вы мне об этом не говорили, – сказал Уинтер в спину.

Шеппард заставил себя вцепиться в ручку двери, чтобы ноги поскорее вынесли его из этой комнаты, чтобы поскорее погрузиться в эйфорию «колес» и алкоголя и больше не возвращаться. Забыться и забыть обо всем.

Но, вопреки собственному желанию, он неожиданно для себя обернулся и посмотрел на Уинтера, все еще сидящего в кресле:

– Об этом?

– Вы прекрасно знаете, о чем я, – тихо сказал Уинтер.

Шеппард провел ладонью по липкому от пота лицу:

– Чего еще вы от меня хотите, старик? Хотите, чтобы я снова заплакал? Чтобы снова кричал? Чтобы я снова перечислял подробности ночного кошмара? Я вам не машина, которую постоянно надо чинить, и не головоломка, которую нужно разгадывать. Это случилось – с мистером Джефферисом случилось. И не все в мире обязательно должно иметь вселенское значение. Я совершил то, что совершил, потому что совершил, и все. И вся эта ваша психологическая галиматья гроша ломаного не стоит, потому что люди, их поведение непредсказуемы. Что сделано, то сделано, и я с этим смирился. Долбите вашу чушь в голову другому дураку, а я знаю, что в мире ничего не меняется. Я – личность, я сделал себя сам. Жизнь идет своим чередом, мир вертится. Как и всегда – так было, и так будет.

Непонятно почему, но на глаза навернулись слезы. Шеппард задохнулся, откашлялся.

– Я совершил то, что совершил, потому что совершил, и все, – повторил он.

Дослушав его, Уинтер встал.

– Вы раскрыли убийство. Вы поймали убийцу, – сказал он.

– Да, – ответил Шеппард. – Разве не удивительно? Но это не значит, что я хочу каждую неделю анализировать это с вами под микроскопом.

– А я все же думаю, что мы с вами не до конца разобрались…

Уинтер шагнул к нему. Шеппард отшатнулся.

– Знаете что? Встретимся через неделю – поговорим, – сказал Шеппард, повернулся и открыл дверь.

– Но у нас с вами еще десять минут, – сказал Уинтер.

– Я вам дарю их, придумайте к следующему разу пару-тройку вопросов, только пооригинальнее, хорошо?

И Шеппард захлопнул за собой дверь.

В передней он отдышался. Спорить с Уинтером Шеппард не любил, но наркотики сделали свое дело, он стал раздражительным, и сейчас ему хотелось поскорее уйти из этого дома. Но это не оправдывало поведения Уинтера. И его желания снова и снова говорить о том, чего Шеппард сам по-настоящему никогда не поймет. Шеппард пытался похоронить случившееся как можно глубже, забыть и никогда не вспоминать. Здесь ему помогали и выпивка, и наркотики. Словно каждый вечер он бросал очередную горстку земли в могилу своей памяти. Скоро все это скроется совсем, и он освободится. Но пока ему хочется лишь одного – приятно проводить время.

Быстрый топот по лестнице застал его врасплох: перед ним появилась Эбби Уинтер. Шеппард познакомился с нею давно, после первого сеанса у Уинтера, – тогда они были детьми. Теперь ей девятнадцать лет, и она настоящая красавица. Увидев его, девушка покраснела.

– Шеппард, извините, я услышала, как хлопнула дверь, и думала, что вы уже ушли.

Почему он заговорил с ней? Из-за обиды на Уинтера – или ему лишь хотелось поскорее все забыть?

– Вы коктейли любите? – неожиданно для себя спросил Шеппард. – Я знаю отличное местечко поблизости, там делают потрясающие коктейли. Хотите сходим?

– Я… – Эбби смущенно засмеялась, слегка поежилась, – мм… да, конечно. Конечно, с удовольствием.

Конечно. Ну конечно, конечно.

– Прекрасно, – сказал он.

– Я только должна сказать… – Эбби махнула рукой в сторону кабинета Уинтера.

– Да зачем его беспокоить? Он занят, много писанины накопилось.

Эбби все еще не решалась, но вместе с тем, казалось, не слишком беспокоилась о мнении отца.

– Хорошо. Сейчас соберусь.

И Эбби помчалась обратно наверх.

Шеппард улыбнулся и проглотил таблеточку. Сел на ступеньки и стал ждать. Все будет хорошо; как ни крути, а идея хорошая. Впрочем, если и нет, наплевать. Эбби – девушка красивая, веселая, а спать он с ней не собирался. Просто сейчас ему нужен кто-нибудь рядом. Выпивать в одиночку в общественном месте всегда невесело, даже ему. Так и сидел он, поджидал Эбби, выстукивал подошвой о ступеньку веселый ритм. А потом, для верности, проглотил еще таблеточку.

И еще одна лопата земли полетела в бездну.

Пять недель спустя…

Прошло пять недель с тех пор, как он пригласил Эбби в кафе. И они стали встречаться почти каждый вечер. Шеппард не сомневался, что Уинтер в курсе, но по большому счету плевал на его мнение. Эбби стоила того, девушкой она оказалась интересной, совсем непохожей на дочку зануды-психоаналитика. Он знакомил ее с лучшими клубами Лондона, и спутницей она оказалась прекрасной. Пила чуть ли не наравне с ним, даже опробовала кое-какие «колеса». В общем, потрясающая девчонка, она рвалась вперед, закусив удила со всей энергией юности, так, что даже ему порой было ее не догнать. Ей словно все время хотелось бунтовать… против чего? Может быть, против строгого, сурового, старого, ретроградного папашки. Впрочем, это всего лишь предположение.

Дрожащей рукой он обнял ее, притянул к себе для поцелуя. Она ответила ему тем же, одновременно роясь в сумочке в поисках ключей.

Долго ли они там стояли? Мгновение или целую вечность.

– Никак не найду, – сказала она слегка заплетающимся языком.

Она не могла справиться с сумочкой, как, впрочем, и с ним тоже. Словно в подтверждение этого, сумка выскользнула из рук, шмякнулась на пол, и все содержимое рассыпалось по мягкой циновке.

Оба покатились со смеху. Пока до него не дошло, что давно уже ночь на дворе и шуметь нельзя. Едва сдерживая смех, он прижал палец к ее губам.

Она наклонилась и подняла с пола чудесным образом обнаружившиеся ключи. С торжествующим видом показала ему, улыбаясь той самой улыбкой, при виде которой забывались все горести мира, все душевные горести. Он видел перед собой только ее. И хотелось, чтобы так было всегда.

Она вырвалась, попыталась нащупать ключом замок. Долго искала отверстие, царапала дверь, оставляя на металле следы, и наконец у нее получилось.

Но не успела она повернуть ключ, как дверь отворилась сама собой. Вот это да… Перед ним возник этот старик, папашка, в халате, руки сложены на груди, глаза мечут молнии, лицо как туча, рот скривился, будто кислого вина хлебнул. Уинтер посмотрел на дочь, потом перевел взгляд на него.

– Эбби, – сказал он. – Отправляйся к себе.

Она надула губки:

– Но…

– Я сказал – отправляйся к себе.

Эбби бросила долгий взгляд на Шеппарда, потянулась было к нему, чтобы обнять.

– Не прикасайся к нему. Шагай наверх, я сказал.

Не говоря больше ни слова, Эбби проскользнула мимо отца и скрылась в доме. Шеппард слышал, как она поднимается, перешагивая через ступеньку, по лестнице. Потом хлопнула дверь.

Он смотрел на Уинтера и думал: интересно, давно старик не спит? Должно быть, нарочно поджидал, чтобы устроить спектакль. И еще интересно: стоит ли эта игра свеч?

– Саймон, – начал он после долгого молчания.

– Не называй меня Саймоном, сынок. Тебе хоть пришло в голову, что я пережил нынче вечером, ожидая, когда моя девочка вернется домой? Вы ушли сразу после нашего сеанса, так? Это было днем! И где же вы, черт возьми, шлялись целых четырнадцать часов?

Четырнадцать… Значит, сейчас уже… Погоди, выходит, днем был сеанс… Да нет же, он пропустил его. Вместо этого решил…

– Да мало ли где! Она сама захотела – и пошла со мной.

– Ей всего лишь девятнадцать лет. Рановато еще – я же знаю, что у тебя в голове.

– Насколько я знаю, девятнадцать лет – для этого нормальный возраст, – ответил он и тут же вспомнил, как совсем недавно и сам себе обещал не забывать, что она слишком молода.

Уинтер молчал. Вместо ответа он сунул руку в карман халата и достал два маленьких предмета. Поднес на ладони к свету:

– Знаешь, что это такое?

С трудом пытаясь сосредоточиться, Шеппард смотрел на его ладонь. Похоже на капсулу и на бутылочку для таблеток. Это все, что пришло ему в голову.

– Откуда?

– Это вот кетамин. Я нашел его в комнате Эбби, сынок.

– Конский транквилизатор? – спросил он, гордясь собой: мол, какой начитанный.

– Нет, – ответил Уинтер, – это всеобщее заблуждение. Кетамин можно, конечно, использовать как успокоительное для животных, но главным образом им пользуются люди.

Шеппард ни с того ни с сего рассмеялся, но смех его сразу перешел в икоту. Уинтер даже в состоянии крайнего гнева оставался врачом.

– А самое главное, этот препарат принимает Эбби.

– Лично я кетамин не глотаю, – небрежно проговорил Шеппард.

– Да… но ты глотаешь все остальное и пьешь все, что с градусами. И с этой дрянью ты познакомил мою дочь, ты открыл перед ней широкое поле для удовольствий. Если я возьму и обвиню тебя, с тебя же как с гуся вода. С твоим-то образом жизни. Но это не для моей девочки, сынок. Я бы вообще никому не пожелал такого, а уж тем более ей.

Шеппард хмыкнул.

– Я понял, – пробормотал он.

– Вот и хорошо.

– Да нет, я не об этом, – сказал он, держась за косяк, чтобы меньше качало. – Я все понял. Вы вот сидите там у себя в кресле с утра до вечера и разыгрываете из себя повелителя человеческих судеб. Ну что ж. Настала моя очередь. Вы любите свою дочь. Так сильно любите, что вам хочется со всех сторон обложить ее ватой, держать взаперти, подальше от всяких плохишей, преступников и диснеевских злодеев. Ведь она – это все, что у вас осталось. Жена, толстая развалина, отправилась в больницу, и только маленькая Эбби вернулась к вам.

В глубине души Шеппард понимал: еще немного – и он пересечет запретную черту.

Уинтер негромко, хрипло крякнул, но все так же молчал, и довольно долго. В глазах его стояли слезы. Порыв ветра заставил Шеппарда покачнуться, и он попытался снова схватиться за дверной косяк. Уинтер резко отбил его руку.

– Мне кажется, я не смогу с тобой больше работать, Морган.

– Что-о?

Заявление застало его врасплох. Это был удар ниже пояса. Чего же он ожидал? В его жизни Уинтер был единственной твердой константой, а он взял и так надругался над его чувствами. Как мог такое сказать, неужели он думал, что Уинтер проглотит обиду молча? Старик ни в чем перед ним не провинился.

Так думал он на следующее утро, среди пустых бутылок вокруг кровати, складывая в общую картину разрозненные кусочки воспоминаний. Но как ни крути, в те минуты он считал Уинтера себялюбивым, глупым старикашкой.

– Да бросьте… Вы это серьезно? – Шеппард почти кричал. – Из-за Эбби, что ли? Вы хоть понимаете, как это глупо? Вы собираетесь прекратить наши встречи только потому, что сходите с ума по дочери? Вы же должны помогать мне.

– Нет, сынок, помогать себе ты должен сам. Но ты этого не хочешь. Ты отказываешься перемениться. Ты самый упрямый мальчишка из всех, кого я встречал в жизни.

– Я не мальчишка.

– Давно стоило прекратить все это. Наши отношения стали взрывоопасны, и да, тут ты прав, отчасти потому, что ты сблизился с моей девочкой. Если станем продолжать, мои личные чувства только повредят работе.

– И что это за личные чувства такие?

– Я знаю тебя с одиннадцатилетнего возраста, Морган. Знаю с тех пор, когда ты сам себя еще не понимал. Я хорошо помню испуганного мальчика, сидящего у меня в приемной. Мне всегда удавалось не замечать, какой ты сейчас, я видел перед собой все того же мальчика. Но теперь…

– Говорите, говорите все, не стесняйтесь, – фыркнул Шеппард.

– Ты мне отвратителен.

Такого Шеппард не ожидал. Он застыл, тело охватила безудержная дрожь. Уинтер значил для него больше, чем он сам подозревал, больше, чем его собственный отец. И что теперь? Уинтеру он отвратителен?

– Погодите, – сказал Шеппард, изо всех сил желая перемотать последние десять минут обратно и пустить разговор по другому руслу… каким бы пьяным он ни был, до него все-таки дошло, что сейчас происходит нечто действительно важное. – Вы мне нужны.

– Мне очень жаль, Морган. Но тебе нельзя больше здесь появляться.

Уинтер шагнул, чтобы закрыть дверь, но Шеппард изо всех сил ударил по ней ладонью.

– Это же… так же нельзя…

Мысли путались в голове.

– Ты знаешь, – сказал Уинтер, отпуская дверь, – ко мне пришел один человек, совершенно посторонний, такое вот случайное стечение обстоятельств. И это стало последним гвоздем в крышке гроба, где похоронены наши с тобой отношения. Просто еще один мой пациент… он рассказывал байки о том, что творит человек по имени Морган Шеппард. Сначала я не верил, в глубине души не мог поверить, и все тут. Но со временем… в общем… теперь все обретает смысл.

– Кто к вам приходил?

– Я, Морган, психоаналитик. Я знаю, что такое человек. И я всегда думал, что где-то в глубине твоего существа, в тайниках твоей души, что-то еще осталось. А теперь я все понимаю. И не могу отмахнуться от этого. Вот почему помогать тебе я больше не стану.

Уинтер снова попытался закрыть дверь, но на этот раз Шеппард ударил в нее кулаком.

– Нет! – задыхаясь, произнес он.

Даже будучи пьяным, Шеппард понимал: если дверь сейчас закроется, она больше не откроется никогда.

Уинтер шагнул вперед, с неожиданной силой оттолкнул кулак Шеппарда от двери. Шеппард повалился назад.

– А знаешь, что самое худшее? – прошипел психоаналитик. – Ты ведь даже не помнишь, так ведь? Из-за этих своих дурных привычек ты прогнил насквозь. Ты даже не способен вспомнить, кто ты есть на самом деле. Ты пойми, так работает механизм психологической адаптации, – не нужно быть врачом, чтобы видеть это. Ты пьешь и глотаешь всю эту дрянь потому, что хочешь спастись от самого себя. От того, что ты натворил.

– И вы отвернетесь от меня? – взмолился Шеппард… О, как ему хотелось сейчас рухнуть на пол!

Лицо Уинтера вспыхнуло, и он бросился на него. Шеппард отшатнулся и, стараясь удержать равновесие, шагнул на ступеньки крыльца.

– Убирайся, – сказал Уинтер, и в голосе его даже послышались нотки печали. – Иначе я позову полицию.

И закрыл дверь.

Путь от двери до калитки, казалось, никогда не кончится. С каждым шагом ноги становились все тяжелее. Вот и все. Он понимал, что никогда больше сюда не придет, и в эту минуту совсем забыл про Эбби. Потому что Уинтер был для него не просто врачом. А Шеппард, непонятно почему, взял и забыл об этом. И теперь Уинтер оттолкнул его. Как и все остальные.

Оглядываться ему не хотелось, но, открыв калитку, он не удержался и оглянулся. Дом был темен и тих, словно ничего и не произошло. Он знал этот дом до мельчайших подробностей. Перед глазами его сейчас ясно стояла картина: на пороге одиннадцатилетний Морган нервно вытирает ноги о коврик. В этот дом он ходит целую вечность. Правда, плохо помнит зачем.

Целая вечность – как одно мгновение.

34

Что с ним происходит? Словно время колеблется, ходит волнами, раскачивая ванную комнату взад-вперед. Предметы то четко видны, то снова теряют резкость. Рассудок мечется, мысли скачут, сменяя одна другую. И пауки по всему телу, совсем достали.

Вот одна мысль: давно он сидит здесь? А где-нибудь еще он бывал?

Еще одна: врач советовал не превышать рекомендованной дозы. Если есть голова на плечах.

Еще: не помнит, как звали ту, что в Париже. Такая хорошенькая. Даже не взял номер телефона. Как теперь ее отыскать? Потом…

От этой мысли его охватил приступ неудержимого смеха. Сходит с ума или, наоборот, становится нормальным? Сейчас хорошо бы хоть чуть-чуть подлечиться, все бы встало на свои места. Аккуратненько. Всего лишь пилюлечку. Или две.

«А ты побалуй себя».

Он сказал это или подумал? Или то и другое?

Снова стало смешно, но он удержался. Выпрямился, стараясь расправить руки за спиной. Совсем затекли.

«Прямо как тогда. Когда все это началось».

С самим собой он никогда прежде не разговаривал. А когда случалось, чувствовал себя идиотом – он видел таких в кино. Но те говорили сами с собой, чтобы зрители понимали, что они делают. Это дурной стиль, которого Шеппард не мог оправдать, даже когда был один.

– Шеппард раздумывает сейчас о смерти, – проговорил он вслух и захихикал.

Там, за стенкой, что-то происходит. Да, в номере. Слышны гулкие голоса. Невозможно сосредоточиться, непонятно, о чем они говорят. Такое чувство, будто за стеной ничего не существует, – во всяком случае, там все не так, как здесь. Два совершенно разных мира, связанных между собой величайшим изобретением человечества – дверью.

Он подавил еще один приступ смеха. Вдруг послышался какой-то звук. Крик. Даже уши шевельнулись, как у спящего мангуста. Там кто-то громко кричит, достаточно громко, чтобы звук проникал сюда сквозь туман, окутавший сознание.

Это Алан… во всяком случае, так ему кажется. Но все же слов не разобрать.

Что-то у них там не так.

Новый звук. Ужасный. Что это? Мычание, но громкое и взволнованное, нечто между выражением признательности и диким воплем. А потом – и вопль в чистом виде. И не одиночный, вопят дуэтом женщины.

Он так испугался, что попытался вскочить и больно ударился плечом об унитаз.

Игра еще не кончена.

Нет, нет, он больше не может. Не может продолжать. Все. Хватит.

Но там ведь Мэнди и Та, что в наушниках.

Упираясь руками в пол, он попробовал приподняться, получилось, и тогда он постарался облокотиться на унитаз. Как ни странно, получилось и это, и не успели крикуны перевести дыхание, он уже сидел на крышке унитаза. Потом встал, мотая головой. Думал, никогда больше не сможет встать, но оказалось это не так-то сложно!

Теперь – забыть обо всем, чего еще недавно он страстно желал. И про пауков своих тоже забыть. Да здравствует новый день!

Но нет. Тут не до смеха.

Послышался новый вопль. Все тот же голос. Кажется. Шум. Громкие голоса, ругань и крики.

Он неуклюже заковылял к двери. Что же там происходит? Что за крики? Цепочка наручников зацепилась за вешалку для полотенец, и он с размаху шмякнулся лицом в стенку, боль пронзила черепную коробку.

Пришел в себя. Посмотрел на дверь. Надо выйти отсюда. Узнать, что происходит. Шагнул вперед, повернулся, попытался нащупать ручку двери. Ухватился, нажал.

Ничего не вышло. Не открывается. Замок запирается с этой стороны, но они там что-то придумали, чтобы он не сумел выбраться.

– Эй! – крикнул он, но в горле пересохло, и вместо крика вырвался шепот.

Он энергично прокашлялся и попробовал еще раз:

– Эй!

Уже лучше. Но крики и вопли снаружи не утихают.

– Эй, там… Что происходит?

Он загрохотал в дверь плечом. Потом повернулся спиной и стал молотить нетвердой ногой.

– Эй! Что там у вас?

Бумс. Бумс. Бумс.

Черный юмор, засевший у него в голове, эти три удара в дверь соотносил с тремя звонками телефона.

«Для досрочного освобождения номера нажмите кнопку с цифрой шесть…»

– Что там у вас происходит?

Он еще раз размахнулся. Бумс.

Они там совсем разбушевались. Что же произошло, что пошло не так? Раздался вопль, но кричала не Мэнди, хотя голос женский и молодой. Скорее всего, Та, что в наушниках. Послышались судорожные всхлипывания Мэнди. Райан кричал на кого-то, требуя успокоиться и… положить нож.

Шеппард вдруг понял, что случилось. Он принес орудие убийства и оставил его в комнате с убийцей. И Алан воспользовался случаем – очевидно, его загнали в угол – и совершил еще одно убийство.

Еще одно убийство? Господи, только не это!

Надо срочно выбираться. Он должен все знать.

С удесятеренной силой всем своим телом он бился в дверь ванной комнаты, снова и снова, не обращая внимания на то, что правая рука уже онемела.

– Эй! – с каждым ударом кричал он.

В конце концов возбужденные крики за дверью затихли, послышалась возня – совсем близко у двери, он отчетливо слышал. С той стороны кто-то был.

– Ну давай же, давай, – проговорил он, собираясь еще раз всем телом ударить в дверь. – Ну!

Ответа все не было, молчание длилось долго, и Шеппард решил, что там уже никого нет. Наверное, его все еще считают убийцей, несмотря на то что там у них произошло нечто серьезное. И они считают, что для них лучше будет подержать Шеппарда взаперти. «Ну нет, – подумал Шеппард, – это Уинтер во мне говорит».

Шеппард отошел и с разгону всем телом ударил в дверь, в последний раз. Тишина. И вдруг… щелкнуло. И дверь ванной комнаты медленно стала отворяться.

Он отшагнул назад, и она отворилась полностью.

За нею стоял Райан, на бледном лице его читалась нерешительность. Куда девался тот бесцеремонный и высокомерный охранник, которого Райан разыгрывал, когда тащил его сюда, в ванную.

– Я… вы простите меня… мне очень жаль… – проговорил молодой человек, не смея смотреть ему в глаза. – Я думал, что это вы. Я… Это все он… он вбил мне в голову… Понимаете…

Райан каялся, обвиняя себя, так же как и Шеппард, – и почему нет? В ту минуту ему очень хотелось, чтобы молодой человек взял всю вину на себя. Ведь Алан совершил новое убийство, а кому, как не Шеппарду, придется вычищать дерьмо.

Трезвый. Правильный и добродетельный. Жалкое существо…

Шеппард шагнул вперед, но состроить дружелюбную физиономию не смог, как ни старался. Вместо этого молча повернулся к нему спиной, показывая наручники.

– Ах да, – промычал Райан, хлопая себя по карманам, – конечно-конечно.

Несколько секунд – и наручники сняты. Шеппард тут же отобрал их у Райана, и тот бросил на него виноватый взгляд.

– Да-да, вам они еще понадобятся, – сказал он и вернулся в комнату.

Еще одна смерть, которой можно было избежать. Убийца – Алан Хьюз. Шеппард вышел из ванной, пытаясь представить, что почувствует, когда увидит все сам.

Но все оказалось совсем иначе.

Как он и ожидал, Райан, Мэнди и Та, что в наушниках, стояли в сторонке, потрясенные, стараясь не глядеть на тело, валяющееся на ковре перед телевизором.

Алан Хьюз лежал лицом вниз с ножом в спине; нож торчал примерно в том месте, где должно быть сердце. Выглядел он довольно-таки жалко… неужели это все, что от него осталось? Из раны с обеих сторон лезвия медленно сочилась кровь.

Кровавый след тянулся от тела к окну, и Шеппард проследил его, не вполне готовый к тому, что увидит. Но все это обретало смысл, хотя и несколько странный. Все вполне складывалось в цельную картину.

В конце кровавого следа с широкой ухмылкой на лице и кровавым пятном на платье стояла Констанция Ахерн.

35

Констанция? Но как же это, при чем здесь Констанция? Впрочем, в определенном смысле все довольно логично – хотя и несколько эксцентрично. Все складывается. И действовать сейчас надо быстро. Он бросил наручники Райану, который приблизился к Констанции. Шеппард подошел к Алану и пощупал пульс на шее. Пульса нет. Проверил на запястье. Ничего. Алан мертв. Нож торчит из-под лопатки. Должно быть, прошел между ребер и пронзил сердце. Большой несчастный адвокат больше не казался ему таким страшным. Он поднял голову и увидел Мэнди и Ту, что в наушниках, они забились в самый дальний угол и стояли, прижавшись друг к другу.

Райан попытался надеть на Констанцию наручники, и она тихонько заскулила. Шеппард помог ему, взяв ее повисшую, как плеть, руку. Она бормотала бессмысленную чушь про Бога, Христа и ад. Впрочем, для нее это было в порядке вещей.

– Земля обетованная исполнена изменниками! Земля обетованная находится здесь!

Райану удалось надеть один браслет, и он призадумался.

– Надо бы пристегнуть ее к стулу.

Шеппард кивнул и достал стул, кем-то засунутый под стол, протянул Райану, и тот справился наконец с Констанцией. Шеппард взялся за второй браслет, а Райан завел правую руку женщины под спинку стула. Теперь никуда не денется. Во всяком случае, это ей будет непросто.

Шеппард и Райан выпрямились и отступили от Констанции. Она смотрела на них круглыми глазами. «В таких глазах легко потеряться, именно это ты думал недавно, верно?» Теперь эти глаза пугали его, он боялся оказаться у них в плену.

– Что произошло? – спросил Шеппард, поворачиваясь к остальным.

Мэнди и Та, что в наушниках, отвечать были не способны. Но Райан откашлялся и смог говорить, хотя казалось, что все это время в груди его гремела буря.

– Мы разговаривали. Вот и все. Просто разговаривали. А про нож забыли, хотя этого делать было нельзя. Когда вас отправили в ванную, все были слегка потрясены. Алан сказал, что мы наконец разгадали загадку. Он был так в этом уверен, он твердо стоял на своем, уверяя, что именно вы убили того человека, что вы – ответ на вопрос «лошадиной маски». Он все время об этом говорил, снова и снова. Ну вот, какое-то время он кричал. Глядя на телевизор, озираясь по комнате. «Мы поймали его! Убийца – Морган Шеппард!» – вот что кричал он. Но ответа не было. Не случилось ничего такого, что показало бы нам, что человек в лошадиной маске его заметил. Тогда Алан заявил, что человек в лошадиной маске играет с нами в кошки-мышки, обманывает нас. Он разозлился и закричал громче. Потом вообще завопил бессвязную чушь, просто пар выпускал, понимаете? А мы все смотрели на него и молчали. Я признаю, он меня убедил. Заставил поверить, что это сделали вы. Но мне это не очень нравилось. Зато Алан был такой радостный. Сел на кровать, стал смотреть на экран телевизора. То есть на надпись, которая там мерцала. «Мы надеемся, что вам у нас понравится». Мне все не дает покоя мысль, будто эти слова что-то такое означают. В общем, Рона была там, где всегда, а Мэнди с Констанцией сидели на кровати, с правой стороны.

Шеппард посмотрел на Мэнди. Та молча кивнула.

– Какое-то время ничего не происходило. Алан немного поутих. Все молчали. Мы с Мэнди перекинулись парой слов, и я понял, что, наверно, слегка поторопился, когда надел на вас наручники и сунул в ванную комнату. Я поделился этой мыслью с Аланом, и, разумеется, она ему очень не понравилась. Мы перекинулись несколькими словами, остальные собрались вокруг, и вот тогда это и случилось. Она ударила его ножом, хладнокровно, как будто для нее это было плевое дело. Воткнула в спину, словно торт разрезáла. Алан заорал и брякнулся на пол. Мертвый.

Шеппард вздохнул. Нет, Алан был, конечно, не подарком, все время его доставал, но это не значило, что он должен умереть. Он перевел взгляд на Констанцию, которая раскачивалась на стуле из стороны в сторону, и, похоже, ей это занятие очень даже нравилось. Как ребенку – качаться на игрушечной лошадке.

Он посмотрел на труп Алана Хьюза.

– Надо его унести, – сказал Шеппард. – Нам всем будет очень неуютно, если он останется здесь.

Шеппард переступил через Алана, взялся за ноги, а Райан – за плечи. На счет «три» они приподняли тело и медленно понесли в ванную комнату, стараясь не очень забрызгать ковер кровью. Им почти это удалось: лишь тоненький след теперь вел туда, где погиб Алан. Райан вперед спиной вошел в ванную, за ним протиснулся Шеппард. Они опустили Алана на пол, выпрямились и увидели, что кровь забрызгала белые кафельные плитки.

Два тела. Теперь это уже не казалось диким. То есть они привыкли к ощущению, что смерть совсем рядом. Ничего не поделаешь, такой уж день выпал.

– Как вы думаете, – сказал Райан, кивая на нож, – может, стоит его вынуть? Нехорошо, когда он торчит вот так…

Шеппарду не очень-то хотелось к нему притрагиваться, но он понимал, что Райан прав. Он бросил на Райана быстрый взгляд, убедился, что большого желания совершать этот подвиг у молодого человека не наблюдается, и шагнул вперед.

Склонился над телом. Глубоко вздохнул, ухватился за деревянную рукоятку, торчащую, как солдат по стойке «смирно». Паучки никуда не девались, они тут же побежали по тыльной стороне руки, но он постарался о них забыть. Пальцами другой руки он уперся с обеих сторон лезвия в спину убитого, вспомнив, что именно так всегда делали в субботних больничных драмах. Рывком дернул нож на себя. Тот не двинулся с места. Застрял очень плотно. Шеппард дернул еще раз, и нож слегка подался. С третьей попытки получилось, нож вышел, зато из раны плеснул фонтан свежей крови и залил Шеппарду рубашку. Он попытался уклониться, но не успел.

Райан смотрел на окровавленного Шеппарда.

– Мерзость какая… – бросил он.

– Плотно застрял, – сказал Шеппард, пытаясь соединить между собой две точки, которых он не заметил, – во всяком случае, не сразу. Но потом понял. Раны в животе Уинтера были глубоки, очень глубоки. Вот почему он думал, что убийца – мужчина. Но если Констанции удалось так глубоко всадить нож в спину Алана, она с таким же успехом могла убить и Уинтера.

– Что такое? – спросил Райан, пристально вглядываясь в лицо Шеппарда, словно хотел прочесть его мысли.

– Да нет, ничего… а может быть, и есть кое-что.

Шеппард направился к раковине, чтобы смыть кровь. Кровь Уинтера и кровь Алана на торсе смешались в одно розовое пятно.

Он поднес нож к свету и стал внимательно его разглядывать. Потом сунул под раковину умывальника и увидел, что Райан за ним наблюдает.

– Пусть полежит здесь, – сказал Шеппард. – Надеюсь, не возражаете?

Райан покачал головой.

– Я долго здесь пробыл? – спросил Шеппард. – Сколько у нас времени?

– Простите, что я посадил вас сюда.

– Сколько у нас времени?

– Это все Алан…

– Райан! Сколько у нас осталось?

Райан ничего не сказал, вышел из ванной комнаты, придержав для Шеппарда дверь. Шеппард шагнул вперед, понимая, что надо посмотреть на таймер, но никак не мог заставить себя это сделать. Удалось, только когда он закрыл глаза и повернулся к таймеру. Открыл глаза, и сердце его учащенно забилось.

Осталось семнадцать минут.

36

Когда Шеппард вернулся в комнату, Констанция Ахерн мурлыкала под нос бессвязную мелодию. Она посмотрела на него и улыбнулась. Шеппард не стал улыбаться в ответ. Но успел заметить, что Мэнди и Та, что в наушниках, обнявшись, сидят на кровати. У Райана был такой вид, будто он не знает, куда себя девать. Комната без Алана, казалось, совсем опустела, его энергичная личность заполняла ее хотя бы видимостью деятельности. Теперь здесь было совсем тихо. Человек в лошадиной маске уже давно не давал о себе знать. Остались только они. Он, троица молодежи и убийца. Это, конечно, она. И Уинтера тоже она убила.

Шеппард подошел к ней, опустился на корточки и внимательно всмотрелся в лицо, как это делал в телевизионных шоу. Словно опять ярко загорелись огни и зрители сходили с ума.

«А знаешь почему?»

«ОТ НЕГО НИЧЕГО НЕ УКРОЕТСЯ».

Он слышит эти слова за спиной. Зрители выкрикивают их, им подсказывает суфлер, он высоко поднял карточку, где написана нужная фраза. Нет-нет, что это с ним? Галлюцинация. Надо сосредоточиться. Нельзя сейчас проиграть.

– Что же вы наделали? – обратился Шеппард к Констанции гораздо более грустным тоном, чем сам ожидал.

Взгляды их встретились. В ее глазах он прочитал безумие. Прежде такого, кажется, не замечал. Обязательно бы увидел. Она улыбнулась:

– Я спасла вас. Всех вас спасла.

– Что вы хотите этим сказать? Вы же убили человека.

– Он был лжецом и обманщиком. Он был прелюбодеем. Он был чревоугодником.

Констанция напряглась, попробовала пошевелить руками, и наручники звякнули.

– У него совсем души не было.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, и все.

– Вы сошли с ума, – сказал Райан, стоящий рядом.

Глаза Констанции метнулись к нему. Потом снова к Шеппарду. Шеппард поднял руку, глядя на Райана. Он думал о том же. Но сумасшедшие обычно не знают, что они сошли с ума.

– Значит, вы нас спасли, – сказал Шеппард. – Вы считаете, Алан убил Саймона Уинтера?

Если уж на то пошло, он и сам думал так же.

– И да и нет.

– Вы убили его? Саймона Уинтера?

Констанция долгим взглядом посмотрела ему в глаза:

– Нет.

– Вы человек религиозный. А как же заповедь «Не убий»?

– Не вам учить меня, мистер Шеппард. Я знаю, что сделала, но Он видит все иначе, чем мы. Он простит меня, когда я приду в Царство Небесное. Это Он послал мне человека, который сказал, что надо делать.

– О чем вы?

– Вы видели сами. Вы видели это в его глазах, – проговорила Констанция, и ее собственные глаза округлились. – У него в глазах было зло. И мне было сказано, что я должна действовать. И спасти всех в этой комнате.

– Кто сказал, что вы должны убить Хьюза?

Констанция окинула взглядом комнату, словно хотела уйти от ответа.

– Пожалуйста, Констанция, – сказала Мэнди, – скажите ему.

Констанция посмотрела на Мэнди и слегка смягчилась. Казалось, юной девушке она доверяет больше, чем Шеппарду. Повинуясь ей, она наклонилась, сидя на стуле, и прошептала всего два слова.

– Мария Магдалина, – услышал Шеппард.

Шеппард усмехнулся и кивнул. Чего еще можно было ждать от нее?

– Мария Магдалина, значит. Похоже, вы душевнобольная. Вы хладнокровно убили человека. Вы хоть сами понимаете это, госпожа Ахерн?

– Я спасла душу человека, в котором поселился дьявол, я освободила его. Она приказала мне убить его. Она приказала взять нож и вонзить ему в спину. Она сказала, что только я обладаю такой силой, потому что Дух Святой на моей стороне.

Шеппард почувствовал, как в груди запылал огонь. Огонь, который горел в нем на съемочной площадке. Но на этот раз он не лицедействовал. Это был подлинный пылающий гнев. Чувство, не подогретое ни наркотиком, ни алкоголем. Его давно уже не охватывало такое сильное чувство. Кроме страха, конечно.

– Вы убили человека. А значит, вы с таким же успехом могли убить и Уинтера.

– А зачем мне убивать Саймона Уинтера? – задиристо вопросила Констанция, словно у нее еще оставалась репутация, которую она могла защитить.

– Откровенно говоря, сам не знаю. Возможно, причина в том, что вы видели его с вашим «темным человеком». Или для вас это один из четырех всадников Апокалипсиса. А может, он однажды подрезал вас на велодорожке? Что еще тут придумаешь, не знаю.

– Это все демоны, мистер Шеппард. Мы все уже приняли на себя нашу кару.

И он вспомнил. Вспомнил первоначальный взрыв Констанции, когда она бегала по комнате и бросалась на стены. Что она тогда кричала?

«Последствия… кара? Я все должна претерпеть…

…И вы здесь, все вы со мной в аду».

– Когда мы все еще только очнулись здесь, в этом номере, вы что-то такое говорили. Будто вас постигла кара. Что вы имели в виду?

– Что?

Шеппард огляделся. Райан кивал, он тоже вспомнил.

– Она несла чепуху о том, что должна это искупить.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – взвизгнула Констанция, правда с излишней уж готовностью.

– Кто вы такая, госпожа Ахерн? Кто вы на самом деле? Что вы скрываете?

– Мы все что-то скрываем. Это вовсе не значит, что наши тайны можно пришить к делу.

Шеппард вздохнул:

– Это было первое, что вы мне сказали. Вы говорили, что претерпеваете какую-то кару.

Всего два часа назад, а такое чувство, что прошла целая жизнь. И если Шеппард не разберется в этом, жизнь и в самом деле пройдет.

– Я родилась в семье ревностных католиков, мистер Шеппард.

– Правда? Что-то я не заметил, – сказал он, хотя чувствовал, что его сарказм она не оценит.

– Моя дочь забеременела и сделала аборт. Я отреклась от нее, и она уехала в другое полушарие, в Америку. В Калифорнию. Она пыталась со мной связаться, но я не стала с ней разговаривать. Однажды позвонил ее муж. Он сообщил, что мою девочку сбил пьяный водитель и она погибла вместе с нерожденным ребенком. Я молилась о благополучии одного ребенка, а кончила тем, что убила другого.

Шеппард сдвинул брови. Не хотелось быть бессердечным, но первый вопрос, что пришел ему в голову: «И это все?» Конечно, все это ужасно, но он ждал большего… А теперь – снова тупик.

– Я говорила уже, что к вашему расследованию не имею никакого отношения, – сказала Констанция.

Эта Констанция, конечно, сумасшедшая, но Шеппард не мог избавиться от мысли, что в определенном смысле она не виновата. Разумеется, у нее есть проблемы с психикой, но здесь и сейчас это значения не имеет. К несчастью для нее, если рай с адом существуют, Констанция заработала себе номер с ванной и туалетом в аду, там, где погорячее.

Шеппард помолчал.

– Простите, но мне кажется, у вас было все, чтобы это сделать. И я думаю, что Саймона Уинтера убили все-таки вы.

37

Шеппард повернулся и, повысив голос, как сто лет назад это делал Алан, обратился к публике:

– Это Констанция Ахерн. Убийца – Констанция Ахерн.

Несколько мгновений он ждал. Но ничего не происходило. Райан выжидательно озирался, а девушки смотрели растерянно. Он не мог ошибиться. Это сделала она. Он ждал хоть какого-то ответа, признательности, что ли. Надежды на лицах. Иначе как жить дальше, пусть даже жизнь продлится всего несколько секунд.

Констанция Ахерн снова разразилась смехом:

– Нет, не совсем так, мистер Шеппард.

Шеппард круто развернулся, посмотрел на таймер. Прибор отсчитывал секунды. Оставалось пять минут.

Но что же пошло не так? Ведь Констанция – убийца. И все остальные версии не имеют смысла. Но игра продолжается. Они с каждой секундой приближаются к смерти.

– Почему не сработало? Как это может быть? – вопрошал Райан.

Нет, дело не кончено. Не могло закончиться.

– Может быть, мы не все как следует просчитали. Может быть, она хочет что-то сказать.

Шеппард опустился на колени и снова оказался лицом к лицу с Констанцией. Та выглядела нормально, словно ничего особенного и не происходило. Она улыбнулась и слегка наклонила голову набок, словно приветствовала домашнюю собачку.

– Вы что-то знаете, – сказал Шеппард. – Мне это известно.

– Я знаю все и ничего, – пропела в ответ Ахерн мелодичным голосом. – Смотря что вы хотите знать.

– Вы убили человека. Вы убили человека, как будто для вас это было раз плюнуть. Вонзили в него нож, как в кусок масла. Вы делали это и раньше. Я знаю, что это сделали вы.

– Я уже говорила, мистер Шеппард, доктора Уинтера я не убивала. Зачем мне его убивать? У меня нет никакого мотива. – Констанция подмигнула ему. – Зато я знаю, кто это сделал.

– Я так и знал, – сказал Шеппард сквозь зубы. – И почему не сказали?

– Потому что, если скажу, опозорю человека, а я не могу.

Шеппард рассмеялся ей в лицо:

– Вы хоть понимаете, что мы все погибнем? Когда на таймере закончится отсчет, мы взорвемся! Мы все погибнем в огне!

– Какая прелесть! – улыбнулась Констанция.

Шеппард раздраженно встал и тут же почувствовал, что кто-то стоит рядом. Это был Райан, и глаза его пылали от злости.

– Послушай, сучка, почему ты не хочешь сказать? – крикнул он.

Констанция улыбнулась и ему тоже. Райан повернулся к Шеппарду:

– Мы можем заставить ее говорить.

– Как? – спросил он, но тут же догадался – прочитал в глазах у Райана. – Нет, нельзя же…

– Но вы же сами сказали. Если не раскроем убийство, все погибнем. Я сейчас возьму и сделаю ей немножечко больно. Она сразу расколется.

Шеппард открыл рот, но снова закрыл. Неужели он так быстро сбросил Райана со счетов?

Райан зашел Констанции за спину. Она проводила его взглядом, но он уже скрылся из вида. Она снова посмотрела на Шеппарда, в глазах у нее скрывалась тревога.

– Этого делать нельзя, – сказал Шеппард.

Или можно?

– Можно, – сказал Райан, наклоняясь за спиной Констанции. – Задайте-ка ей вопросик.

– Что он там делает? Это Сатана.

Констанция посмотрела на Шеппарда так, будто видела его насквозь. Видела все его тайны, все дурные поступки, все неудачные связи. Она видела его таким, какой он есть, помимо мусора, захламившего душу, помимо собственной неприязни к нему.

Вперед вышла Мэнди, она увидела, что собрался делать Райан.

– Нет, так нельзя.

– Надо, понимаешь, надо. Хотим мы этого или нет. Если не сделать, мы все помрем.

Перед самим собой Райан все уже оправдал. Убежденный в своей правоте, он возбужденно кивнул.

– Шеппард, – сказала Мэнди, – прошу вас, прекратите это.

– Открой глаза, Мэнди! – проговорил Райан. – У Шеппарда ничего не вышло. Он не знает, кто это сделал, значит узнать должны мы сами.

– Этого он и добивается, – закричала Мэнди. – Именно этого от нас и хочет человек в лошадиной маске. Не поддавайся, не превращайся в чудовище.

– Что-то я ничего не понимаю, – сказал Райан. – Зачем ты это говоришь? Заботишься о госпоже Ахерн или боишься ее ответов?

Молчание. Взгляд Райана мечется от Мэнди к Шеппарду и обратно.

– Райан, – сказал Шеппард, услышав, как Мэнди сердито вздыхает, – прекрати, это же безумие.

– Нет, задайте ей вопрос.

– Райан.

– Шеппард, задайте вопрос.

– Я… – начал Шеппард, не зная, как продолжать, а уж тем более – чем закончить.

Он бросил взгляд на Мэнди и снова присел перед Констанцией.

– Шеппард, не надо, – сказала Мэнди.

Шеппард посмотрел на Констанцию, попробовал улыбнуться, но улыбка получилась кислая. Актриса улыбнулась в ответ.

– Госпожа Ахерн, я должен задать вам вопрос: кто убил Саймона Уинтера?

Констанция отвела от него взгляд, посмотрела на Мэнди, потом на Ту, что в наушниках, попыталась даже взглянуть и на Райана, правда, у нее ничего не вышло.

– Я вам не скажу. Но Господь простит нас в Царстве своем Небесном.

Вдруг она удивленно взвизгнула и стала отбиваться.

– Что вы там делаете? Вы что, не видите, мне больно!

– Райан, – сказал Шеппард.

Несколько долгих мгновений Райан не показывался из-за спинки стула. Догадаться, что там происходит, Шеппард мог только по лицу Констанции. Было видно, что удовольствия она не испытывает, Райан, скорей всего, крутит ей пальцы. Но выражение лица ее не менялось. Прошла минута, и из-за стула раздался печальный вскрик… но кричала не Констанция.

Со слезами на глазах из-за спинки встал Райан.

– Не могу, – сказал он, оправдываясь, искренно, будто маленький мальчик, которого застукали за воровством конфет. – Не могу. Все кончено. Сейчас мы погибнем.

Мэнди судорожно вздохнула, словно подавила желание расплакаться. Села на кровать спиной ко всем. Райан вытер рукой нос и посмотрел на Шеппарда.

– Простите меня, – сказал он и тоже сел.

Шеппард встал, долгим взглядом посмотрел на Констанцию. Она – их последняя надежда. Да и то очень слабая. И в самом деле все кончено. Время не остановишь.

Шеппард подошел к стенке, где стоял телевизор, и опустился рядом с ним на пол. И вдруг его осенило: есть еще одна, последняя возможность. Чем больше он думал об этом, тем разумнее она казалась. Сердце стучало в груди: он все понял.

– Лошадиная маска! – радостно возвестил он. – Убийца – Лошадиная маска!

Несколько секунд он ждал.

Ничего. Никакого ответа.

Таймер показывал, что осталось две минуты.

38

Шеппард посмотрел на Райана, потом на Мэнди, на Ту, что в наушниках. Констанция у него за спиной захихикала. Скорее всего, предсмертная истерика. Судя по лицам, все тоже думали о смерти.

Он решил попробовать еще раз.

– Констанция Ахерн! Убийца – Констанция Ахерн!

Снова подождал. Ничего. А секунды бежали все быстрее. Что и говорить, все кончено. Сейчас они и в самом деле погибнут.

Почему нет? Он превратился в посмешище. Ни себя не смог уберечь, ни других.

– Рона Мишель! – снова возвестил Шеппард и отвернулся, чтобы не видеть лица девушки. – Убийца – Рона Мишель!

Снова несколько секунд ожидания – и ничего.

– Райан Куинн, убийца – Райан Куинн!

Одна, две, три… Ничего.

Осталось только одно имя. А значит…

– Аманда Филлипс! Убийца – Аманда Филлипс!

Одна. Две. Три…

Опять ничего.

Неужели он думал, что получится? Во всяком случае, надеялся хоть на какой-то отклик. На какой? Что-нибудь вроде водевильного: «Гм-гм… нет». А что, вполне в духе типа в лошадиной маске.

Он перевел взгляд на телевизор. На экране все еще мерцали слова тошнотворного цвета: «Надеемся, вам у нас понравится».

Шеппард обхватил ящик с двух сторон и уставился в экран, словно взглядом хотел вызвать этого, в лошадиной маске.

– Эй, ты! Ты меня слышишь? Я хочу поговорить с тобой!

Буковки продолжали мерцать.

– Ты! Слышишь, подонок? Где ты там?

Нет ответа.

Его охватило отчаяние. Не соображая, что делает, он вскочил на ноги и схватил телевизор. Поднял над головой и собрался изо всех сил шмякнуть об пол, но в последнюю секунду почувствовал, что кто-то положил ему на плечо руку. Он повернулся и увидел перед собой печально улыбающуюся Мэнди. Он посмотрел на Ту, что в наушниках, на Райана и увидел в их глазах нечто вроде поддержки.

Шеппард упал на колени, больно стукнулся об пол, несмотря на ковер. Таймер показывал, что осталась одна минута. Он поднял глаза к потолку, словно хотел призвать к помощи высшие силы…

– Морган Шеппард. Убийца – Морган Шеппард.

39

– Чего ты боишься больше всего? – спросил его однажды Уинтер, сидя, как всегда, в обычной позе психотерапевта в кресле с высокой спинкой. Нога на ногу, очки на носу, на коленях – раскрытый блокнот. Посмотришь на него – и сразу поймешь, кто он по профессии.

– Что про меня все забудут, – ответил Шеппард, подумав несколько секунд.

Уинтер наклонился вперед и пристально посмотрел на него.

– Чаще люди говорят, что больше всего они боятся смерти.

– От смерти никуда не денешься, а вот когда тебя помнят, значит уважают.

Уинтер снял очки и постучал ими о подлокотник кресла.

– А ты интересный человек, Морган.

– Спасибо, – улыбнулся Шеппард.

Уинтер тоже улыбнулся, хотя несколько с запозданием.

– Сам не знаю, что я хотел сказать: комплимент или нет.

Сейчас Шеппард мог взять с собой надежду на то, что его никогда не забудут. Он уйдет как трагическая фигура, как человек, которого захватили в заложники и держали в гостиничном номере. Но, глядя в лица людей, которых он подвел, он желал иного финала. Ему бы все-таки хотелось их спасти.

Итак, он назвал свое имя, и опять ничего не произошло. А чего же он ждал? У него что, настолько съехала крыша, и он поверил, будто убил Уинтера, а потом взял и забыл об этом? Нет, конечно, он лишь хватался за соломинку.

А теперь вот совсем ничего не осталось. Шеппард поднял глаза и посмотрел на Райана. Юноша работал в этой самой гостинице и теперь в ней умрет. Сейчас Райан казался ему гораздо моложе. Испуганный ребенок, пытающийся сделать бесстрашное лицо, он время от времени поднимал голову и оглядывался, убеждаясь, что все остается по-прежнему. Райан никогда больше не увидит родных, родителей, которых содержал своим трудом.

Рядом с Райаном сидела Мэнди. Блондинка, чьи волосы он увидел над кроватью, когда очнулся, пристегнутый к этой самой кровати наручниками. Тогда она казалась испуганной, но теперь лицо ее было стоически спокойным, почти смиренным. За короткое время, которое он ее знал, Шеппард понял: умирая, эта девушка не станет ни плакать, ни кричать. Натура благородная, с правилами. И одно из них – умирать надо молча.

На полу сидела Рона, наушники висели на шее. Руки девочка глубоко засунула в карманы курточки. Она беззвучно плакала, и слезы беспорядочно текли по щекам. Она время от времени вытирала их, словно злясь на себя за то, что раскисла. Когда ей надоело это занятие, она спокойно встала и подошла к Констанции Ахерн. Даже не взглянув на прикованную к стулу женщину, прошла мимо. Залезла под стол и привычно устроилась там, где и провела последние три часа. Поймала взгляд Шеппарда и ответила ему пустотой в глазах. Снова надела наушники.

И Констанция Ахерн больше не была похожа на безумную. В конце концов затихла, не отрывала глаз от кровавого пятна на подоле платья. Эта женщина сама себя превратила в чудовище и сейчас, возможно, впервые это поняла. Вера ее нисколько не спасла, только усилила худшие страхи. Шеппард понимал, что вера не всегда столь разрушительна, но здесь она лишь помогала Констанции поддерживать ее взгляды. Нет больше женщины, чья самая большая проблема была в том, что она отреклась от собственной дочери, теперь она – убийца. Может быть, если и есть где-то Бог, она сумеет искупить свой грех.

Шеппард по очереди оглядывал товарищей по комнате: он все еще не знал, кто же это совершил. Может быть, самое первое подозрение было правдивым. Может быть, Уинтера убил Алан Хьюз и убийство было связано с делом Макартура. Впрочем, вряд ли – много несоответствий. Здесь что-то совсем другое. Да и улики неубедительны. И тайна убийства Саймона Уинтера – еще не самая большая.

Тридцать секунд осталось… а много ли тут народу? Сколько семейств с детьми остановилось в гостинице? Сколько окажется на улице рядом со зданием? Сколько будет жертв? И кого во всем обвинят, его? Ведь родственники погибших узнают: здание взорвано потому, что он не разгадал элементарную загадку.

Простейший факт заключался в том, что, сколько себя помнил, он всегда убегал, он вечно боялся, что кто-нибудь об этом узнает.

– Никакой я не сыщик, – прозвучал его голос в тишине комнаты.

Никто не повернулся, никто не признал, что он прав. Слова его повисли в воздухе. Как эпитафия к ночному кошмару.

Ведь именно этого хотел человек в лошадиной маске, разве нет? Ради этого и затевалась вся история.

Осталось десять секунд, и Шеппард вспомнил о матери – в первый раз за долгое время. Она гнила заживо в доме престарелых на севере Лондона. Потом вспомнил о своем агенте: он, вероятно, очень пожалеет о потере столь замечательного денежного канала. Двое, которым, возможно, будет его не хватать. Может быть, есть и поклонники, которые оплачут его и скоро забудут ради новой и лучшей игрушки, сами не заметят, как это произойдет. Живое всегда интересней, чем мертвое.

Восемь.

– Простите меня, – сказал он.

И снова никто не ответил, но он должен был это сказать. Он всех подвел. Всех. И теперь из-за него они умрут.

Семь.

«Грейт-отель» сейчас превратится в большую кучу мусора.

Шесть.

Забавное место для гибели.

Пять.

Интересно, будет ли расследование? Поймают ли типа в лошадиной маске?

Четыре.

Или станут плясать на его могиле под крики: «Туда ему и дорога!»

Три.

Как жаль, как все-таки жаль!

Две.

«Порой нам надо воочию увидеть то, чего мы желаем», – прошептал Уинтер ему на ухо, и Шеппард велел ему заткнуться. Он хотел умереть в покое.

Одна.

Он закрыл глаза. Быстро ли все случится? Будет ли больно?

Ноль.

Оглушительный взрыв, ослепительно-белая вспышка – таков был ответ.

40

1992 год

Тело висело посередине комнаты. Странное материальное тело в странном месте, словно призрак чего-то несуществующего. Оно висело и слегка покачивалось. Сначала он подумал, что учителя раскачивает легкий ветерок, врывающийся через открытое окно. Однако потом пришел к выводу, что тело билось в петле.

Он стоял в проходе распахнутой двери не в силах пошевелиться. В классе царил беспорядок: перевернутые столы, разбросанные бумаги, брошенные стулья. Ничего общего с тем опрятным, убранным кабинетом, каким он был всего два часа назад на уроке математики. На белой доске еще оставалось уравнение, которое они решали на уроке. Войти сейчас в класс – все равно что погрузиться в глубины чуждого, мрачного мира, оказаться в котором у него не было ни малейшего желания.

По натуре он всегда был рассеянным человеком. Мать вечно ему на это пеняла. Вот и сейчас: забыл в классе тетрадку. Он уже возвращался домой, когда до него дошло, что она ему понадобится. В ней записано домашнее задание на завтра, и он, хоть убей, не мог вспомнить, какое именно.

Когда он вернулся в школу, в коридорах было тихо, лишь призраки детского смеха и криков витали меж стен. Все его товарищи давно ушли, и большинство учителей, кажется, тоже. Ему попался один только без особого энтузиазма драющий пол уборщик, незнакомый. Когда он проходил мимо, этот человек поднял голову, посмотрел на него с грустной улыбкой, словно извинялся за то, что он здесь.

Дверь в кабинет математики была приоткрыта. Он все-таки постучал из вежливости. Ответа не последовало, только дверь со скрипом приотворилась еще больше.

Тело мистера Джеффериса выглядело даже комично, словно кто-то повесил на крючок вешалки старую куртку с капюшоном. Глаза мертвые, лицо бледное, с красновато-лиловым оттенком, руки болтаются по бокам как плети. Ремень, охвативший шею мистера Джеффериса, едва виднелся за несколькими подбородками, но потом он все-таки разглядел и его. Потрескавшаяся, обесцвеченная кожа ремня туго натянулась. Его намотали на выступающую под потолком трубу. Учитель всегда жаловался на эту самую трубу, потому что стоило кому-нибудь на втором этаже спустить в туалете воду, как труба начинала шипеть. А теперь мистер Джефферис на этой трубе висит. Мертвый.

Он закричал, хотя и не сразу.

Услышал шаги за спиной, кто-то бежал к нему, а потом чьи-то руки крепко схватили его за плечи. А он, ощущая знакомый запах духов мисс Рейн и слыша, как она мягким голосом зовет его по имени, все не мог оторвать глаз от жуткой картины.

– Ради бога, что случилось? – спрашивала она.

Говорить он не мог, только указывал рукой. Увидел, что мисс Рейн поворачивает голову и тоже смотрит туда. А потом услышал и ее крик.

Следующие несколько минут слились в некое разноцветное мелькание вокруг. Он растерялся, сбился с толку и не понимал, что происходит. Вокруг носились какие-то люди, потом кто-то схватил его за руку и потащил в учительскую. Когда он открыл глаза, то увидел сидящую напротив мисс Рейн; она печально улыбалась, глаза покраснели от слез.

– Хочешь водички?

Ответить он не успел, она встала и направилась в кухонный уголок. Он услышал стук, посмотрел на свои руки: они дрожали. Попытался унять – ничего не вышло.

Мисс Рейн поставила перед ним стакан воды и снова села.

– Выпей. Тебе станет лучше.

Он взял стакан. Поднес к губам, расплескал, но самую малость. Сделал глоток, и к горлу подступила тошнота. Вода была холодная, прямо настоящая вода. Манящая. Он отпил еще и поставил стакан.

– Ну как, лучше стало?

Глупый вопрос, и мисс Рейн сама это поняла. Он не знает. Откуда ему знать? В английском языке нет слов, способных описать его состояние, – во всяком случае, ему такие слова неизвестны. И вообще, задавать подобные вопросы нечестно.

– Послушай, малыш, почему ты молчишь? Я же должна знать, как ты себя чувствуешь.

– Я…

Как много слов, слишком много. И зачем людям так много слов?

– Я забыл в кабинете математики тетрадку.

– И поэтому вернулся?

– Мне нужно взять ее, и все…

– Нет-нет…

– …и все будет в порядке.

Он замолчал – его неокрепший мозг работал слишком медленно. Думать он был не в состоянии. Не мог…

– Мистер Джефферис… – медленно проговорил он.

Мисс Рейн заплакала. Он не понимал. Не понимал, почему она плачет. Плачет и вытирает глаза рукавом.

– Да, я знаю. Все будет хорошо. Все будет нормально. Просто сейчас тебе нужно быть сильным.

Мисс Рейн развернулась и села с ним рядом. Он положил голову ей на плечо, и она обняла его. Так и сидели вдвоем и молча плакали.

Народу вокруг прибавилось. Он закрыл глаза, точнее, сощурил, как делали в кино. Слышал вокруг движение, громкий шепот. Мисс Рейн разговаривала с классной руководительницей. Потом послышались звуки сирен, все ближе и ближе, и кто-то с шумом вбежал в учительскую. Его обхватили сильные руки.

Он открыл глаза. Увидел лицо отца, совсем близко. Отец прижал его к себе, и он снова заплакал.

– Я сидел возле школы в машине, тебя поджидал. И тут увидел, как приехала полиция. Ты прости меня…

Отец снова обнял его, прижал к себе так сильно, что трудно стало дышать. Но сейчас это было именно то, что надо. Он чувствовал себя в безопасности и совсем успокоился. Как и всякий ребенок, когда отец рядом. Но в глубине души зародилось понимание: он больше не ребенок – ребенок умер вместе с мистером Джефферисом. Ребенок раскачивался под потолком кабинета математики со своим учителем.

Отец отстранился и заглянул ему в глаза:

– Давай поговорим, сынок. Как ты себя чувствуешь?

В глазах отца мерцали тени, словно отражение висящего под потолком учителя. Неужели теперь он будет видеть это везде и всегда?

– Что же ты молчишь? – В голосе отца чувствовалась тревога. – Скажи мне что-нибудь, Эрен.

41

1992 год

Следующие несколько дней прошли как в тумане. В тот день, перед возвращением домой, Эрену пришлось отвечать на вопросы полицейских, это длилось, как ему показалось, не один час, хотя на самом деле полчасика, не больше. Со временем что-то случилось, оно воспринималось совсем не так, как раньше. Пока он рассказывал, как нашел тело мистера Джеффериса, отец крепко держал его за руку. Полицейские не очень приставали к нему с подробностями. А самому думать о них совсем не хотелось. Он уже чувствовал, что воспоминание окукливается и уходит в подсознание, тем самым предохраняя его от душевных терзаний.

В последующие дни стала поступать информация. Джордж Джефферис умер. Повесился на собственном поясе в кабинете математики. Полиция сообщила: родители мистера Джеффериса признались, что их сын давно уже был чем-то расстроен, пребывал в депрессии. Эрен и не знал, что у мистера Джеффериса есть родители. Еще они сообщили, что у него были неприятности с деньгами и что он был очень одинок.

Полицейские навестили Эрена и рассказали ему об этом. Сказали, его учитель покончил с собой, не подумав о том, что его может обнаружить ученик. Принесли свои извинения.

Все вокруг только и делали, что извинялись.

– Нам очень жаль, что такое с тобой случилось.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть.

– Школьное руководство приносит за все свои извинения. Мы все понимаем, тебе нужно сейчас отдохнуть, собраться с мыслями.

Он никак не мог понять, почему все извиняются. Они же ничего не сделали. Когда он сказал об этом отцу, отец ответил, что люди всегда просят прощения, когда не находят других слов. В его устах это прозвучало несколько парадоксально, поскольку больше всего извинялся именно он.

Всю следующую неделю в школу ему ходить запретили, а также под запретом оказался и телевизор. Отец не хотел, чтобы он смотрел новости. Но от друзей Эрен узнал, что до теленовостей дело не дошло. Это событие никого не интересовало. Покончил с собой мистер Джефферис, его добрый, веселый учитель математики, и всем на это было наплевать.

И душа у него как будто оглохла. Он больше не слышал ни пения птиц, ни шума машин за окном. Слышал одно только безмолвие. И все краски мира изрядно потускнели, стали не такими, как раньше. Жизнь перестала быть интересной, в ней пропала надежда. На что надеяться, если можно вот так в любую минуту и в любом месте умереть? Он стал много спать. Тайно от сына отец позвонил психотерапевту, но Эрен, стараясь не шуметь, вышел на лестницу и подслушал разговор. После этого у него напрочь пропал аппетит.

В тот же день, позже, в дверь его комнаты постучали. Он не ответил, но посмотрел на часы. Было четыре часа дня. Неужели прошло столько времени?

Дверь приотворилась, показалась голова отца.

– Эрен, тут к тебе пришли.

Эрен перевернулся на другой бок, спиной к нему.

– Мне все равно, – сказал он.

Но отец не отставал:

– Смотри, это же твой друг.

Эрен повернулся и увидел Моргана. И правда, Морган Шеппард с широченной улыбкой на лице. Морган всегда умел его развеселить, но в тот день Эрену показалось, что улыбка у него какая-то натянутая.

– Ну, не буду мешать.

Дверь за отцом закрылась.

Морган скинул рюкзачок на пол посередине комнаты, и из него высыпались учебники.

– Как дела?

– Нормально, – ответил Эрен, хотя все было далеко не нормально.

– В школе только про тебя и говорят, – сообщил Морган. – Неужели все это правда? Неужели ты обнаружил мистера Джеффериса в кабинете математики?

– Да, – ответил Эрен, и перед глазами его промелькнула и исчезла вся картина. – Обнаружил.

– Нам дали по математике другую училку. Дура порядочная. По-моему, даже считать не умеет. Уроки проходят в библиотеке, полный отстой. В тот кабинет никого не пускают.

– Мм, – отозвался Эрен – он почти не слушал.

– Сэди говорит – теперь там живет привидение. Вот туда и запретили заходить, – сказал Морган, взял со стола пластикового солдатика Эрена и присел на край кровати. – Она говорит, что Эрик рассказывал, будто сестрица Майкла прошлой ночью видела мистера Джеффериса в окне. Врет, конечно, ей лишь бы только ее слушали, потому что…

– Потому что он умер, – перебил Эрен, садясь на кровати.

Морган помахал Эрену рукой пластикового солдатика.

– Да, – вполголоса отозвался он.

– А как ты… – начал Эрен, сдвигаясь на край кровати, поближе к Моргану. – Как по-твоему, зачем он это сделал?

Морган не ответил.

– Что в жизни может случиться такого плохого, из-за чего человек кончает с собой?

– Может, он что-нибудь совершил такое… неправильное, – сказал Морган, возвращая Эрену пластикового солдатика.

Это была пиратская копия игрушечного Супермена, типичная фигурка в плаще, с широкой улыбкой зубастого рта и большими мускулами.

– Все люди делают что-нибудь неправильное… мы же не кончаем с собой.

– Может, жизнь у него была тоскливая.

Эрен о таком тоже думал, но вряд ли это правда. Мистер Джефферис всегда был таким жизнерадостным. Всегда улыбался, много шутил с ними. В нем не было даже капельки грусти. Разве что он умел хорошо ее скрывать.

– Я буду по нему скучать, – сказал Морган. – Да и все наши тоже. Хороший был человек.

– Да.

– И веселый.

– Да.

Морган секунду молчал, потом усмехнулся:

– А помнишь, как он вместо урока нам кино показывал?

Эрен смотрел на фигурку. Червячок сомнения шевелился на задворках сознания. Что-то грызло ему душу. А когда он смотрел на эту глупую игрушку, чувство крепчало. Но что это такое, он не знал.

– А анекдоты на уроках рассказывал? Даже тот, неприличный, помнишь?

Эрен теперь разглядывал боевой пояс фигурки Супермена. Неуловимая мысль вертелась у него в голове.

– А помнишь, как месяц назад он похудел? Штаны все время поддергивал. Да, хороший был все-таки учитель.

Морган подтолкнул Эрена в плечо:

– А может, в игровую приставку сыграем? Хоть немного отвлечешься, а?

Эрен вытаращился на Моргана:

– Что ты сказал?

Морган улыбнулся:

– Игровую приставку. У меня есть неплохая игра, «Уорлд-два». – Он повертел головой. – Где у тебя телевизор?

– Да нет же, – отмахнулся Эрен. – Что ты перед этим сказал?

Морган смотрел на него в замешательстве.

– Что сказал? Про мистера Джеффериса? Штаны у него все время съезжали. Неужели не помнишь? Он даже шутил по этому поводу.

Сжимая в руке фигурку, Эрен смотрел на Моргана. Морган совсем сбился с толку.

– Да, помню, – сказал Эрен. – Раньше не помнил, теперь вспомнил. Очень хорошо помню.

– В чем дело, Эрен? У тебя такое лицо, будто ты привидение увидел.

Эрен вскочил с кровати.

– Ну ладно, ладно тебе, – сказал Морган. – Неудачно выразился.

– Послушай, Морган, мне нужна твоя помощь, – сказал Эрен, подхватил рюкзачок Моргана и бросил ему.

Морган поймал на лету.

– Ты чего это?

– Мне надо вернуться в школу, – сказал Эрен, глядя на Моргана.

На душе вдруг потеплело. Нахлынули воспоминания о мистере Джефферисе. Да, он был веселым человеком. И добрым. Ни капельки не заметно было, что он о чем-то тоскует или несчастен. Ни за что бы он не наложил на себя руки.

Мир снова засиял всеми красками, зазвучал всеми звуками. А еще в душе вспыхнула искорка надежды. На то, что мир еще не весь погряз во лжи.

Эрен закинул за плечо свой рюкзачок и повернулся к Моргану, который все еще сидел на кровати и ошарашенно смотрел на него.

– Мистер Джефферис не совершал самоубийства, понятно? Его убили.

Он швырнул фигурку Супермена на пол.

Несмотря на велосипед, Морган несколько минут догонял шагающего Эрена. Эрен сам не знал, что собирался делать, но, пробираясь переулками, в которых прекрасно ориентировался, направлялся в сторону школы.

Морган крутил педали рядом.

– Что ты собираешься делать?

– Сам еще не знаю, – честно признался Эрен.

– А с чего ты взял, что мистера Джеффериса убили?

– С того и взял. Убили, и все.

– Послушай, Эрен, он покончил с собой.

Морган то крутил педали, то шел рядом с другом. Один переулок привел их на футбольное поле.

– Ни фига не покончил. Он ни за что не стал бы этого делать.

– Эрен, у меня от тебя крыша едет.

Эрен резко остановился. Морган нажал на тормоза, велосипед упал на землю, и он едва успел соскочить.

– Помнишь ремень? Он повесился на ремне. Я видел, как он висел, своими глазами. Но у мистера Джеффериса ремня не было.

– Нет, был.

– Нет, не было. Вспомни, ты же сам говорил, он поддергивал штаны.

Лицо Моргана прояснилось: кажется, он начал понимать. Такой же свет оживлял лицо Эрена.

– Но это ведь было давно, несколько недель назад. А потом ремень мог появиться. Вспомни, был на нем ремень в тот день или нет?

Эрен изо всех сил старался вспомнить. Но ничего не получалось. На такие мелочи обычно не обращаешь внимания, не замечаешь. А что думал Эрен, если и взрослые этого не заметили. Не обратили внимания, когда проводили расследование.

– Не помню, – признался он, глядя на Моргана, который тоже, видимо, ломал голову, – но это не важно, потому что я твердо знаю: мистер Джефферис этого не делал.

– Откуда? – спросил Морган.

Эрен минутку размышлял. Хороший вопрос, что и говорить. Но он был совершенно уверен: мистер Джефферис самоубийства не совершал. Он знал: существует что-то еще. Какая-то улика, и этой улики ему недостает. Случилось нечто, не вписывающееся в ситуацию. Но он никак не мог понять, что именно.

– Мы должны найти убийцу мистера Джеффериса.

Морган почесал в затылке:

– Да куда уж мне, Эрен. Я еще маленький. Раскрыть убийство… нет, у меня кишка тонка.

– Но это наш долг перед ним.

– Ну, не знаю. Если ты что-то подозреваешь такое, лучше пойти в полицию.

Эрен положил руку Моргану на плечо. Морган недобрым взглядом посмотрел на нее.

– Ты вечно болтаешь о том, что хочешь быть знаменитым. Крикет, видеоигры, актерство… А что, если все это пустое? Что, если ты прославишься в этом деле? Что, если мы возьмем и раскроем убийство?

Услышав о такой возможности, Морган насторожился, секунда – и глаза засияли. Уломать его было нетрудно. Как только они познакомились, Эрен сразу узнал, что у Моргана одно желание в жизни – добиться известности, не важно, где и при каких обстоятельствах. Морган хотел стать кем-то.

– Ладно, – сказал он. – Но ты точно уверен? А если мы обнаружим, что Джефферис в самом деле покончил с собой?

Эрен снова зашагал вперед.

– Нет, – отрезал он.

Такого быть не может. Потому что тогда окажется, что жизнь совсем не такая, как он думал. Окажется, что мир устроен по-другому. Учитель не мог покончить с собой. А если точнее – не должен был. Эрен решительно шагал через футбольное поле. Он должен в этом разобраться, иначе весь его мир рухнет.

Весь оставшийся вечер Эрен с Морганом без дела слонялись по улицам. Школу закрыли на все запоры. Идти, в общем-то, было некуда. Они гуляли молча, Морган медленно крутил педали рядом с Эреном. К Эрену домой вернулись около шести, и папа Эрена заказал пиццу. Они поели, поиграли в видеоигру, пока Моргану не пришла пора возвращаться домой. О мистере Джефферисе не сказали ни слова.

В последующие несколько дней ничего особенного не происходило. Эрен вернулся в школу, и одноклассники, да и дети из других классов, замучили его вопросами, всем хотелось услышать побольше жутких подробностей. Учителя делали все, чтобы это прекратить, но Эрен продолжал вкратце повторять одно и то же, снова и снова – и они, похоже, оставались довольны. И очень скоро всем это надоело.

Не надоело однако самому Эрену – отнюдь. Смерть мистера Джеффериса тяжким грузом легла ему на сердце и давила даже сильнее, чем в тот роковой день. Где-то в подсознании все ярче разгоралась единственная мысль: учитель этого не делал; душу Эрена грызло назойливое чувство, что он пропустил некую очевидную и очень важную подробность.

Примерно через неделю Эрен с Морганом после школы отправились в парк. Впервые с тех пор, как Эрен пришел к своему убеждению, друзья остались вдвоем. Морган валял дурака, балансируя на узенькой кирпичной стенке, оставшейся от разрушенного дома на краю парка. Эрен сидел на траве, покусывал травинку.

– Может, в кино сходим? – предложил Морган, расставив руки в стороны, чтобы удержать равновесие. – У меня там двоюродный брат работает, недавно устроился. Если хорошенько попросить, он пропустит нас на «Бешеных псов». Там один мужик себе ухо отрезает, все так натурально показано, зашибись!

Эрен не слушал. Вертел в пальцах травинку. И думал о том дне. Он всегда теперь думал об этом. Что-то там было такое, о чем он забыл, и теперь старался припомнить.

– Эрен… ну, Эрен, – приставал Морган. – Слышь, Эрен?

– Чего надо? – раздраженно отозвался Эрен.

Морган улыбнулся:

– Что с тобой сегодня? Ты какой-то совсем пришибленный.

– Думаю. О том, как увидел тогда мистера Джеффериса.

Морган спрыгнул со стенки, шлепнулся на траву и драматически развел руками:

– Ты что, все еще не забыл об этом? Ведь прошло уже…

Эрен ясно представил, как в голове у друга крутятся шестеренки.

– Прошло уже больше двух недель!

Две недели – это почти целая жизнь, воспоминания Эрена изрядно потускнели. Защитный кокон, берегущий их, разрушился. Но он не хотел ничего забывать. Потому что понимал: ответ на его вопрос скрывается именно здесь. Нутром чувствовал, и чувство это было сильно, как никогда.

– Я все стараюсь вспомнить, – сказал Эрен, отрывая новую травинку, – но это непросто.

– А ты расскажи мне все вслух, с самого начала, – попросил Морган. – Говорят, отличный прием.

Морган – парень простоватый, но даже Эрен не мог отрицать, что мысль он подал очень даже недурную.

– Ладно, – сказал он и зачем-то встал перед Морганом, словно собрался выступать на сцене.

– Начни с самого начала, – сказал Морган, – если считаешь, что нам не обязательно смотреть «Бешеных псов».

– Морган, не отвлекайся.

– Да слушаю, кретин, слушаю!

Эрен пропустил его слова мимо ушей.

– Ладно, в общем, все началось, когда я шел домой. Я полез в рюкзак за конфетами, увидел, что там нет тетрадки, и понял, что забыл ее в классе. Мы с Бенни Мастерсоном на математике играли в ней в крестики-нолики, и я понял, что забыл положить ее в рюкзак. Не знаю почему. Видел, что лежит на парте, и не взял. Не знаю, как это происходит, но у меня вечно так. Всегда где-нибудь ее забываю.

– Ну да, как в тот раз, когда ты забыл ее возле аквариума, – засмеялся Морган.

– Да, – сказал Эрен, не желая спорить, ему хотелось поскорее продолжить. – В общем, я вернулся в школу. Там было тихо. Очень тихо, я раньше такого не замечал, даже на родительских собраниях. Не было вообще никого, только уборщик, я его видел в первый раз в жизни. Он натирал пол какой-то штуковиной. Класс мистера Джеффериса был открыт. И я зашел. И увидел его. Потом закричал…

Эрену не очень-то хотелось признаваться в том, что он кричал и плакал, даже Моргану.

– …и прибежала мисс Рейн и другие учителя, правда, я уже закрыл глаза и не видел, кто именно. Потом мы пошли в учительскую, а потом пришел мой папа. А потом полицейские меня допрашивали, целую вечность.

– Гм, – сказал Морган, с умным видом скребя подбородок.

– Что «гм»?

– Да вот думаю… выкинь ты все это из головы, – закончил мысль Морган.

– Ничего мне больше не надо! Только найти, кто убил мистера Джеффериса, – прокричал Эрен, да так громко, что мальчишки, гоняющие мяч по футбольному полю, остановились и повернулись в их сторону.

Морган сделал шаг, заслоняя от них Эрена.

– Успокойся, болван. Может быть, тебе нужно еще время, чтобы все понять. Мистер Джефферис покончил с собой. И это очень печально. Мы все очень переживаем. И это ужасно, что ты его обнаружил. Но все-таки он покончил с собой. И я не думаю, что бегать и повсюду кричать, что его убили, – хорошая идея.

– Так ты мне все-таки не веришь? – чуть не плача, спросил Эрен.

– Я думаю, что ты увидел нечто ужасное и у тебя было потрясение. И поэтому тебе надо поскорее забыть об этом. Забыть, и все. А для этого посмотреть на что-нибудь не менее ужасное. Например, натуральное отрезание уха. Там все прекрасно видно.

– Знаешь что, Морган, ни в какое кино я с тобой не пойду, – резко ответил Эрен и отвернулся.

Обидно, конечно. Если лучшего друга невозможно убедить в том, что мистера Джеффериса убили, как он может надеяться, что поверят другие?

– Неужели ты не хочешь узнать, что на самом деле случилось? Неужели не чувствуешь?

– Что я должен чувствовать? – спросил Морган.

– Что он этого не делал. Не мог, и все.

– Не знаю… Думаю, все возможно. Но не может же полиция ошибаться. Они никогда не ошибаются. Мама так говорит.

– А если ошибаются? Что, если убийца сейчас разгуливает себе на свободе? А я знаю: тут есть что-то такое, что я упустил из виду.

Эрен с отвращением выдрал пучки травы, разбросав повсюду землю.

– Вот если бы была такая машинка для чистки мозгов. Как у того уборщика. Чтобы промыть тебе мозги как следует, – сказал Морган.

– Глупо… – начал Эрен и тут же замолчал.

Вот оно что. Вот что он упустил. Он внимательно посмотрел на Моргана:

– Этот уборщик. Я его раньше не видел.

– Так ведь уборщик у нас Фредди, – сказал Морган.

К уборщику в школе все обращались по имени: Фредди. Это был маленький, тихий человечек в огромных очках с толстыми стеклами. В школе его видели постоянно, днем он слонялся по коридорам, менял перегоревшие лампочки, ворчал на школьников, которые вечно таскают грязь на подошвах. Администрация школы могла позволить себе только одного уборщика, поэтому работы у него хватало.

– Это был не Фредди, – сказал Эрен и побледнел.

– А кто же тогда? – медленно проговорил Морган, заметив, как друг изменился в лице.

Они долго молчали.

42

1992 год

– Ты точно уверен, что никогда раньше не видел этого уборщика?

Они вернулись к Эрену и сидели на полу у него в комнате. Эрен что-то рассеянно чертил на листке бумаги, а Морган наблюдал за ним. Отец Эрена был внизу, смотрел футбол. Оттуда доносилось скандирование болельщиков и крики «Го-о-ол!».

К большому разочарованию отца, спортом Эрен не интересовался. Когда умерла мать, отец пытался приобщить его к футболу. Эрен видел в этом попытки отца сблизиться с ним. Они сходили вместе на парочку матчей, Эрен делал вид, что увлечен, кричал, когда «Арсенал» – команда, за которую болел отец, – забивал гол. Но потом не выдержал и признался отцу, что ему это мало интересно.

– Да я вообще не узнал его. И близко возле школы никогда не видел.

– А как он выглядел? – спросил Морган.

– Значит, так. Каштановые волосы. Крупный, но не толстый, однако очень мускулистый такой. В коричневом комбинезоне, и еще у него была эта штуковина, ею полы натирают в коридоре.

– Может, это был полотер? Который приходит, когда в школе уже никого нет?

Эрен минутку размышлял. Как жаль, что он не запомнил этого типа получше.

– В принципе, возможно. Но выглядел он скорее как уборщик. И уж точно это был не Фредди.

Морган потер глаза и вздохнул:

– И что это значит?

– Если этот тип не уборщик и не полотер, тогда что он там делал? – Эрен поставил вопрос ребром.

Вот она, ниточка, которая не вписывалась в общую картину. Впервые с тех пор, как он вошел в ту комнату, Эрену стало радостно на душе. Все-таки что-то начинает вырисовываться.

Снизу донеслись восторженные крики и голос отца: «Есть!» «Арсенал» забил гол.

– Так ты хочешь сказать, что… – Морган не закончил, но Эрен понял.

– Да. Думаю, это он. Это он убил мистера Джеффериса. Зашел в кабинет и… и убил его. А чтобы никто не догадался, обставил все так, будто мистер Джефферис сам повесился. Потом вышел из кабинета… может быть, услышал, что кто-то идет, не знаю… и постарался остаться незаметным. Может, нашел эту машинку для натирания полов и прикинулся уборщиком. А когда я прошел мимо – удрал. Что скажешь?

Он решительно отложил ручку в сторону.

Морган насмешливо фыркнул:

– Я не… то есть что-то в этом, конечно, есть… как мне кажется. В принципе, да, такое могло случиться. Но…

– Что – но?

– …но это не значит, что так было на самом деле.

Эрен знал Моргана всю жизнь. Они познакомились еще в детском саду и с тех пор не расставались. Никогда не ссорились и не дрались. Даже в одиннадцатилетнем возрасте Эрен немного разбирался в людях, а уж Моргана понимал лучше, чем кто-либо другой. Если надо, чтобы друг ему помог, придется обратиться к наиболее яркой стороне его натуры. Эрену нужно было узнать, что случилось с мистером Джефферисом, чтобы обрести душевный покой, но перед Морганом такой задачи не стояло. Морган еще ребенок, и ему хотелось, чтобы в жизни все было как в кино.

– Морган, ну представь, что мистера Джеффериса на самом деле убили, а мы с тобой поймали убийцу! Представляешь, как мы прославимся? Двое мальчишек, схвативших опасного человека, который убил их учителя! Лучше нас нет никого на свете! Мы даже лучше полицейских! Настоящие супергерои!

Эрен щелчком отправил лежащую на ковре пластиковую фигурку Супермена к Моргану. Она все это время валялась там, куда ее бросили неделю назад.

Глаза Моргана разгорелись. Он подобрал фигурку. Улыбнулся.

– Ладно. Что надо делать?

– Прежде всего убедиться, что тот тип был вовсе не уборщиком.

– А как?

– В школе есть журнал с фотографиями всех сотрудников. Я однажды его видел… на родительском собрании. Скорее всего, он лежит в канцелярии. Надо как-нибудь достать этот журнал и посмотреть, есть там его фотография или нет. Если я увижу его лицо, сразу узнаю, просто сейчас не могу описать.

– А если он там есть? Черт, если там его нет? Что тогда?

– Сначала узнаем, а там видно будет.

Морган кивнул, хотя не очень уверенно.

– Ладно…

– И еще… надо делать все так, чтобы ни одна живая душа не знала. Только ты и я, больше никто. Если кто узнает, что мы проводим расследование, нам может грозить опасность, понял?

Услышав эти слова, Морган просиял от радости. Чем больше опасность, тем для него интереснее, конечно.

– Еще бы, – сказал он.

Эрен выставил вперед кулак.

– Друзья до гроба, – сказал он торжественным голосом.

– Друзья до гроба, – повторил Морган и своим кулаком стукнул по кулаку Эрена.

Снизу донесся горестный вопль Эреного папаши. Наверное, забили гол в ворота его команды.

На следующий день на перемене Эрен с Морганом отправились в школьную канцелярию, и там их встретила вечно чем-то недовольная секретарша мисс Этуайл. Она была уже довольно немолодой, проработала в школе чуть ли не с самого ее основания и славилась тем, что терпеть не могла детей. Она с утра до вечера торчала в канцелярии, пила кофе, макая в него печенье, и не торопясь печатала что-то на компьютере. Еще она исполняла обязанности квалифицированной медсестры в медицинском кабинете школы, и с тех пор, как ее назначили на эту должность, число школьников, которые обращались за помощью в медкабинет, сократилось вдвое. Встречаться с ней не хотелось никому.

Эрен с Морганом робко подошли к столу, словно это был не стол, а пещера дракона. А мисс Этуайл, как и настоящего дракона, можно было взять, только зная ее слабые места.

– Здравствуйте, мисс Этуайл, – жизнерадостно произнес Эрен.

Мисс Этуайл вперилась в них пристальным взглядом. Лицо ее сплошь покрывали морщины. О, как много школяров ушло из жизни, так и не узнав, сколько ей лет на самом деле!

– Ну? – сказала она.

– Понимаете, мы тут с Морганом подумали, нет ли у вас случайно такого журнала, с фотографиями… всех, кто работает у нас в школе, а?

Мисс Этуайл разглядывала мальчишек маленькими беличьими глазками.

– Журнал персонала? А зачем он вам понадобился?

– Понимаете, мм… мы работаем над одним проектом… – сказал Морган, он всегда был находчив, благо оттачивал свое мастерство постоянно.

– Какой проект?

– По географии. Мы делаем карту города, и учительница говорит, что можно взять портреты наших сотрудников и наклеить на карту. Ну, чтобы показать, в каких районах они живут.

Эрен с изумленным восхищением смотрел на друга. Даже он не мог отрицать, что придумано блестяще.

– Гм… – задумалась мисс Этуайл, глядя на них свысока. – Хорошо… только принесите от учительницы записку. Так и быть, покажу вам журнал.

Морган улыбнулся:

– Понимаете, мисс Этуайл, у нас на это совершенно нет времени. Завтра надо проект сдавать, и мы бы хотели начать прямо сейчас.

– Очень жаль, но без записки нельзя, – сказала мисс Этуайл, даже не пытаясь скрыть радость от мысли, что испортила кому-то день. – Детям в этом журнале смотреть нечего.

Морган с Эреном переглянулись. Эрен пожал плечами, не зная, что делать. Морган придвинулся к нему поближе.

– Внимательно смотри на меня, – прошептал он на ухо. – Я по телевизору эту штуку видел, реверсивная психология называется.

Морган снова выпрямился и прокашлялся.

Мисс Этуайл смотрела на него озадаченно.

– И правильно. Не давайте нам этого журнала, – доверительно проговорил Морган.

– Вот и отлично. – Она снова принялась лениво тыкать пальцем в клавиатуру.

Морган смутился. Снова наклонился к Эрену.

– Ладно, попробуем еще кое-что.

Огорченные неудачей друзья вышли из канцелярии. Эрену позарез нужен был журнал, иначе как он узнает наверняка, работает в школе тот человек, которого он видел в коридоре, или нет.

Очутившись за дверью, Эрен изо всей силы двинул кулаком в шкафчик.

– Ох! – тут же пожалел он об этом. – Слушай, надо как-то достать этот журнал.

– А без журнала нельзя?

– Нельзя, – отрезал Эрен, потирая ушибленную руку.

– Хорошо, – сказал Морган, – тогда остается только один способ.

– Какой?

– Одному из нас придется пойти в медкабинет.

На уроке английского у Моргана разболелся живот. Учительница немедленно потащила его в медкабинет, велев классу перечитать начало повести «О мышах и людях»[13]. Эрен выждал как можно дольше, то есть минуты две, а потом потихоньку, чтобы никто не видел, выбрался из класса.

В коридорах было тихо, как и в тот роковой день, но сейчас все-таки слышались приглушенные звуки из забитых детьми классов. Он срезал путь через двор, мимоходом кивнул подрезающему кусты Герри. И скоро оказался в коридоре, ведущем к канцелярии. Медкабинет был как раз в конце этого коридора, и Эрен слышал отчаянные вопли своего дружка. Либо Морган переигрывал, либо мисс Этуайл действительно его пытала и мучила. Поди догадайся, какие ужасы ждут тебя в медкабинете.

Эрен сунул голову в канцелярию. Пусто. Он прошел за стол мисс Этуайл и принялся за поиски. И в первом же ящике обнаружил несколько коробок конфет.

В следующем ящике лежали всякие бумаги. Кажется, бухгалтерские записи, исписанные буквами и цифрами, о смысле которых Эрен понятия не имел.

Последний ящик, к великому огорчению Эрена, закрыли на ключ. Без особого успеха он раза три дернул за ручку и только потом обнаружил в правом углу приклеенную бумажку. Легко узнаваемым почерком мисс Этуайл на ней было нацарапано: «Ключ на мониторе».

Эрен посмотрел на громоздкий монитор компьютера, но ключа не увидел. Зато заметил еще один приклеенный листок с каракулями: «Кактус».

Эрен чуть не расхохотался, когда понял, что мисс Этуайл делала это из соображений повышенной безопасности. Он протянул руку через стол, приподнял маленький кактус, стоящий в углу в горшке, и под слоем грунта увидел заветный ключик.

Эрен вставил его в скважину, открыл ящик. В нем оказались стопки больших книг с роскошным тиснением на обложках. По большей части это были ежегодные альбомы выпускников разных лет, вплоть до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. В самом низу он обнаружил то, что искал: перед ним лежала большая книга в кожаном переплете, на обложке которой золотыми буквами было вытиснено: «Персонал».

Эрен открыл ее, стал перелистывать. Вот на него глянуло улыбающееся лицо мисс Рейн, а рядом он увидел добрые глаза мистера Джеффериса. Взгляд такой бодрый, энергичный. А теперь он мертвый. Эрен быстро перевернул страницу и скоро нашел раздел со штатом уборщиков. Здесь никто не улыбался; несколько пожилых женщин, суровых на вид и, видимо, недовольных тем, что их фотографируют. Все женщины, мужчин ни одного. Эрен перевернул страницу. Оказывается, весь штат уборщиц поместился на одной странице. И того типа здесь нет. И никогда не было.

Эрен сразу успокоился. Он все-таки решил долистать книгу до конца, просмотреть все фотографии. В первый раз пришло в голову, что ему даже хотелось увидеть здесь этого человека. Потому что алтернатива была бы ужасающей. Он пролистал книгу до конца, но так и не нашел никого похожего.

Эрен захлопнул книгу и обхватил руками голову. Кто же этот человек? Как он там оказался, в коридоре, когда Эрен проходил мимо? Убийца он или нет? Этот человек – единственная зацепка, другой у него нет.

Эрен положил книгу обратно, запер ящик и вернул ключ под кактус. Он ума не мог приложить, что теперь делать. Слишком уж все убедительно получается.

Он поднял голову и чуть не выпрыгнул из костюма.

В дверях стояла мисс Рейн и внимательно на него смотрела.

Какая все-таки хорошая женщина эта мисс Рейн: не стала задавать глупых вопросов, типа как он сюда попал да что здесь делает. Лишь сообщила, что за него беспокоятся все учителя. Ведет себя странно, всех сторонится, учиться стал тоже не очень. Наверное, потому беспокоятся, подумал Эрен, что заметили: он постоянно чертит план кабинета математики и мысли его неизвестно где. Откуда им знать, что думает он только о том, как в принципе возможно выдать убийство за самоубийство. Но об этом Эрен не стал говорить.

– Я все понимаю, Эрен. Конечно, это ужасно. Честное слово. И никто и слова бы не сказал, если бы тебе понадобилось еще немного отдохнуть от школы.

– Нет, – твердо ответил Эрен. – Не могу же я просто так сидеть дома и ничего не делать.

Он имел в виду свое расследование, но мисс Рейн подумала, что речь об учебе.

Она грустно улыбнулась:

– Эрен, ты сильный и умный. Даже не скажешь, что тебе всего одиннадцать лет. Ты способен многого достичь в жизни.

Эрен улыбнулся, стараясь не обращать внимания на Моргана, который маячил за окном и корчил смешные рожи.

– Значит, нам нужен этот таинственный тип, – сказал Морган на большой перемене.

День был прекрасный, Эрен с Морганом забрались подальше ото всех в дальний конец поля, где им никто не мог помешать спокойно потолковать.

– Может быть. Очень даже вероятно, – задумчиво отозвался Эрен.

Сейчас он пытался вспомнить, что произошло после того, как он закричал в тот день. Когда он чуть не потерял рассудок и выл во весь голос, словно дикий зверь. Кто тогда за ним пришел?

– Что ты сказал?

– Надо рассмотреть и… другие возможности.

– Другие возможности? Какие еще возможности? В день, когда убили мистера Джеффериса, ты видел в школе неизвестного типа, так? Лично для меня этого достаточно. Именно он нам и нужен.

Морган залез на забор и уселся на него верхом, балансируя руками. Эрена всегда поражала энергия Моргана: он ни минуты не мог постоять спокойно.

– Мы должны рассмотреть все возможные варианты. Нам нельзя ошибиться.

– Послушай, Эрен, если в полиции не смогли раскрыть это дело, почему ты так уверен, что у нас получится? Чем мы с тобой занимаемся? Даже если этот тип и в самом деле убил мистера Джеффериса или еще кого, мало ли, мы-то что можем сделать?

– Тогда пойдем в полицию. Если у нас нет твердых доказательств, нам не поверят. Ты прав, мы еще маленькие, нам всего по одиннадцать лет. До верхней полки и то достать не можем.

– Точно, – согласился Морган.

Он спрыгнул с забора и, приземлившись, чуть не упал, но все-таки успел расставить руки в стороны, как настоящий гимнаст, которых видел по телевизору.

– Да, – продолжил он, – нам всего одиннадцать лет. Эта задачка не для нашего ума.

– Ну почему? – возразил Эрен. – Представь: одиннадцатилетние пацаны раскрывают убийство. Может, мы станем первые в мире.

– Да, Эрен, твоими бы устами… Даже не знаю, получится ли?

Эрен довольно долго молчал, соображая.

– В общем, надо попробовать, – сказал наконец он.

– Ладно. А сейчас что будем делать?

– Надо проникнуть в кабинет математики.

– Еще один кабинет, да?

После занятий друзья остались в школе, сделали вид, что хотят поработать в библиотеке. Подождали до пяти часов, потом вышли в притихший коридор и, стараясь не шуметь, направились к классу математики. Дверь в класс мистера Джеффериса была закрыта, поперек нее протянули ленту с надписью: «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОГРАЖДЕНИЕ. ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

– Я слышал, что говорил директор, – сказал Морган. – Ленту натянули, чтобы дети нос не совали. А полицейских давно уже нет.

Эрен кивнул. Он смотрел на дверь, не в силах сдвинуться с места.

Морган подтолкнул его локтем:

– Ну чего ты, пошли, это же обычный класс.

– Да понимаю я, просто… – Эрен замолчал, не зная, что именно «просто».

Морган потянул за ручку. Со скрипом дверь широко раскрылась, и они увидели за ней идеальной чистоты кабинет. Конечно же, в нем сделали уборку. Ровными рядами выстроились столы и стулья. Все было готово для занятий.

Морган нырнул под ленту и вошел в класс. Остановился посередине, как раз под выступающей на потолке трубой, и оглянулся.

Эрен смотрел на него круглыми глазами.

– Давай же, заходи, – сказал Морган.

Увидев перепуганное лицо Эрена, Морган поднял голову, посмотрел на трубу и быстро отскочил в сторону.

Эрен стряхнул с себя оцепенение и тоже нырнул под ленту. Войдя в кабинет, задрожал. Как и в тот день, его охватил ледяной холод. Кто-то снова оставил открытым окно.

– И что мы должны искать? – спросил Морган, взял учебник, оставленный на столе, и рассеянно пролистал его.

Эрен огляделся. Будто ничего ужасного здесь никогда и не происходило. Никто не погибал, не было мертвого тела. Да и живых здесь будто бы не было никогда. И ничего такого, что говорило бы о мистере Джефферисе. Стол его отскребли и отмыли так, что он утратил всякие признаки его здесь присутствия.

Эрен обошел вокруг стола, ожидая увидеть фотографию собаки в рамочке или потрепанный роман «Над пропастью во ржи». Его частенько спрашивали, почему он стал учителем математики, если так страстно любит литературу. Ответ Эрен запомнил слово в слово.

– Математика – это все равно что механизм. Можно над ним трудиться, совершенствовать… так можно стать величайшим математиком в мире. Писательство же, как пишет Сэлинджер, – это дар Божий, этому научить нельзя, а я, как ни печально, таким даром не обладаю.

Ее там не оказалось. В смысле – книги не оказалось. Она всегда лежала в самом конце стола, точно вровень с краями. Но сейчас ее нет. Он вдруг жутко захотел увидеть ее здесь. Зачем кому-то понадобилось ее убирать? Почему ее нет на месте?

Эрен рывком открывал ящики стола. Везде было пусто. Ничего не осталось. Ничего от него не осталось. Закрывал он ящики также с силой.

– Потише, – сказал Морган, подойдя к Эрену, – чего шумишь, еще услышит кто.

На глаза Эрена навернулись слезы, и на этот раз он не смог удержаться. Уткнулся лицом в рукав школьной курточки.

– Морган, его больше нет. От него просто избавились. Все они… Все эти взрослые, понимаешь?

– Перестань, Эрен.

– Будто его никогда не существовало на свете.

– Эрен, прекрати.

– Нет его… ничего от него не осталось. Совсем ничего.

– Послушай, Эрен, – сказал Морган громким шепотом, – осталось! Кое-что осталось!

Эрен наконец услышал друга и прекратил рыдать. Осмотрелся.

В кабинете не было ни пятнышка, но классную доску не тронули. Казалось, те, кто убирал в кабинете, не посмели стереть последнее, что делал в жизни мистер Джефферис. На доске остались уравнения, которые решали ученики, числа и символы, с помощью которых мистер Джефферис объяснял сложную теорему Пифагора, а в верхнем правом углу – его имя, которое он написал в первый день своего знакомства с классом и больше не стирал. Эрен смотрел на доску и грустно улыбался. Выглядело как стенная роспись, повествующая о давно забытых событиях.

Морган стоял рядом с Эреном, оба разглядывали диаграммы, цифры.

– Черт возьми, я так в этом ничего и не понял, – сказал Морган и засмеялся.

Эрен тоже засмеялся, скользя взглядом по символам уравнений. Взгляд его упал на левый нижний угол доски, где неровным почерком мистера Джеффериса было написано трехзначное число.

– Погоди-ка, а это что? – указал он.

Там стояли цифры 391.

– Это? – озадаченно переспросил Морган. – Что-что, цифры какие-то…

– Но они не имеют ко всему остальному никакого отношения. Ни к селу ни к городу.

– Цифры как цифры. Он же учитель математики… был.

– А ты помнишь, чтобы он писал это на уроке? – спросил Эрен, внимательно разглядывая число.

Морган усмехнулся.

– Да я вообще не помню, как он писал все это. – Он хохотнул и взмахнул руками, охватывая всю доску. – Я его даже не слушал.

– И я что-то не припомню, чтобы он писал эти циферки, – сказал Эрен, отшагнул назад и оглянулся, ища место, где сидел на том уроке. – И они, видишь, внизу, в уголочке. Их никому не видно.

– Ладно, не писал он их, что из этого? Может, они там раньше были. А может, и не были. Послушай, Эрен, по-моему, ты начинаешь нести чушь.

Внезапно рассердившись, Эрен круто повернулся к нему:

– А вдруг это последнее, что хотел сообщить нам мистер Джефферис? Что, если это ключ к разгадке, кто убил мистера Джеффериса?

– Ты серьезно? – спросил Морган резким шепотом – мальчики вдруг услышали, что кто-то идет мимо двери. Но вскоре шаги, удаляясь, затихли.

– Значит, говоришь, последние слова мистера Джеффериса были «три, девять, один». Но что это значит? Ничего! Чушь какая-то. Любой тебе скажет то же самое. Так что кончай с этим, у тебя совсем уже крыша съехала.

– Нет. Нет, и не собираюсь. – Эрен почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы. – Не только я, все должны об этом думать… Кто-то убил мистера Джеффериса и хочет выйти сухим из воды.

Морган секунду молчал, потом отшатнулся и покачал головой:

– Я-то думал, что вот придешь ты сюда и сразу все сам поймешь.

– О чем ты?

– Он покончил с собой, Эрен. Мистер Джефферис покончил с собой, он ушел от нас. И больше никогда не вернется. И нам надо забыть про него.

Морган проговорил это с каменным лицом, но в глазах его стояла печаль.

– Так ты мне не веришь! – рассвирепел Эрен. – Ты никогда мне не верил! Ты такой же, как все остальные! Придурок, вот ты кто!

Не удержавшись, он изо всех сил толкнул Моргана. Тот опрокинулся, ударился о стол и с минуту приходил в себя.

Затем он подошел к рюкзачку, расстегнул замок и что-то достал. Протянул Эрену.

Фотография. На ней человек – тот самый, которого Эрен видел в тот день, это он тогда делал уборку в коридоре.

– Он? – спросил Морган.

У Эрена перехватило дыхание, он не мог произнести ни слова.

– Я видел его на днях в спортзале. Его зовут Мартин. Он новый уборщик в школе.

И он швырнул фотографию Эрену. Она ударилась в грудь и упала на пол. С фотографии на Эрена смотрело лицо того человека. Эрен глаз не мог от него оторвать.

Морган поднял рюкзачок, накинул на плечо. Направился к выходу, но потом обернулся, посмотрел на Эрена – во взгляде его кипела злость.

– А знаешь что, я ведь и правда придурок. Да и ты тоже. Но мы с тобой дети. Нам можно.

И Морган вышел.

Эрен встал на колени, взял фотографию. Смотрел на нее и плакал – долго ли, он и сам не знал.

43

1992 год

Расследование, и без того скоротечное, официально закрыли. Эрен с Морганом сторонились друг друга. Морган даже не смотрел в его сторону. У Эрена было такое чувство, будто его предал единственный в жизни друг. Никто ему не верил, да, может быть, он и сам себе больше не верил. Ведь у него не осталось подозреваемых – по крайней мере, пока. Он уже начал подумывать: а вдруг и вправду мистер Джефферис был мрачным человеком и жизнь у него была мрачная, вдруг мистер Джефферис только и думал, как бы поскорее покончить с собой. Эрен с жаром взялся за учебу, ведь он и так много пропустил, все свободное время у него уходило на расследование, а теперь – все коту под хвост и надо срочно догонять одноклассников. Сам себе он казался глупцом, и ему было очень стыдно.

В школе он ни с кем не общался. Издалека наблюдал, как Морган предпринимает новые шаги к славе. Организовал музыкальную группу. Другие ученики, да и учителя тоже, вели себя как обычно, словно ничего необычного в школе и не происходило.

Школьное руководство вызвало отца, и они все вместе решили, что Эрену нужно сходить к психотерапевту, и он безропотно подчинился. Во время сеансов он много говорил, так много он нигде не разговаривал, но о том, что случилось с мистером Джефферисом, не обмолвился ни единым словом. Психотерапевт ему очень понравился; это был молодой человек по имени Саймон, его рекомендовали учителя. Чтобы вынудить Эрена анализировать свои мысли и поведение, Саймон вечно придумывал всякие забавные фокусы. И Эрен частенько с любовью вспоминал эти сеансы.

Рождество прошло без особых событий. Эрен сидел за столом с отцом, с родственниками тети и с бабушкой. Шутил и смеялся со своими ровесниками, двоюродными братьями и сестрами. О Моргане не было известий, и Эрен даже порадовался этому. Может быть, у него начнется новая жизнь. Он положил на тарелку еще индейки с капустой. Эрен очень любил капусту.

Близился тысяча девятьсот девяносто третий год, и в последний вечер старого года Эрен с отцом пошли на пляж, жевали там чипсы, ждали, когда наступит Новый год. Было ужасно холодно, волны лизали бархатный песок. Они гуляли по берегу, прошли миль пять, оставляя на берегу следы.

В конце января Эрен стал подрабатывать разносчиком газет. Месяц выдался очень холодным, он каждое утро выходил из дома, шагал по снегу и разносил людям газеты. Всего ему надо было доставить газеты по пятидесяти пяти адресам. Чтобы время бежало быстрее, он много размышлял.

Но о том он больше совсем не думал. Саймон говорил, что душа человека – это настоящее чудо, пусть сейчас она болит, настанет время, когда он и думать перестанет о трагедии. Просто забудет? Да нет, не забудет, она навсегда останется с ним, но в повседневной жизни не будет о ней вспоминать.

И ему уже казалось, будто все позади, можно жить дальше. Весь мир ведь живет, почему он не может? Утреннее солнце в январском воздухе светило так ярко; казалось, лучи его могут испепелить все плохое, что было в прошлом. Вот почему, явившись в первую субботу февраля к владельцу киоска за газетами, он был ошарашен, когда мистер Перкинс сообщил ему новый адрес, куда нужно доставить газету. Этот адрес Эрен прекрасно знал. Там стоял ветхий дом мистера Джеффериса.

Отправляясь на маршрут, Эрен об этом почти не думал, но, когда завернул за угол и вышел к дому мистера Джеффериса, ноги его как будто отяжелели. Каждый шаг давался ему с трудом. Чтобы добраться до этого дома, пришлось бороться с самим собой, а сунув наконец газету в щель почтового ящика, он застыл, печально глядя на дом.

Газета с резким стуком ударилась о дно почтового ящика. Залаяла собака, послышался голос немолодой уже дамы, которая шикнула на нее. Не успел Эрен повернуться и уйти, как она открыла дверь.

– Ну здравствуй, милый мой, – сказала она, нисколько не удивляясь, обнаружив его у двери всего в снегу.

– Простите, мэм, – сказал Эрен, – я… понимаете, я когда-то знал человека, который жил в этом доме. Он был моим учителем.

Пожилая женщина улыбнулась.

– Ты имеешь в виду Джорджа? – спросила она.

Эрен удивился.

– Мм… да, мэм. Простите, а откуда вы его знаете?

– Бедный малыш, да ведь я его мамаша, черт бы меня побрал, – ответила старушка, смеясь, в то время как кокер-спаниель просунул голову в щель, держа в зубах свернутую газету. – Ну-ка зайди, выпьешь чашечку чаю. Замерз небось до смерти, бедняжка.

– Спасибо, мэм, но мне нельзя. Надо газеты разносить. – Он кивнул на полную газет сумку.

Старушка покачала головой:

– Чепуха. Никто не помрет, подумаешь, прочитают эти поганые новости чуточку позже. Подождут, подождут.

И не успел Эрен опомниться, как оказался в домике. В нем странно пахло – не сказать, что неприятно, но как-то чудно, а внутри все было так, как и полагается в доме, где живут старики да старушки. Довольно тесно, пол застелен истертым ковром, который некогда, видимо, был красного цвета. Эрен разглядел крохотную кухоньку, сразу за гостиной – шкафчики были забиты всякими вещицами, наставленными друг на друга. Гостиная тоже совсем крохотная: в ней поместилось два довольно уродливых дивана, обитых коричневой тканью, и стул. Эрен сел на диван и поставил сумку рядом.

«Что я здесь делаю?»

– Вот и хорошо, – сказала старушка. – Значит, чашечку чаю, не против?

– Я не пью чай, мэм, – виноватым голосом отозвался Эрен.

Старушка засмеялась.

– Ничего, выпьешь, – сказала она, отправляясь на кухню.

Эрен огляделся. Трудно было поверить, что когда-то здесь жил мистер Джефферис. Все здесь такое… старое. Он посмотрел на свое отражение в экране маленького телевизора. На лице написано, что он здесь не в своей тарелке. Да и в самом деле неуютно. Не хотелось смотреть самому себе в глаза, и он стал разглядывать стеклянный кофейный столик. На нем лежало несколько журналов светской хроники и газета с незаконченным кроссвордом.

Раздался бой настенных часов.

Прошло еще несколько минут, и старушка вернулась. Дрожащей рукой протянула Эрену чашку с блюдечком. Эрен улыбнулся, и она снова вышла на кухню – за своей чашкой.

– Так как, ты сказал, тебя зовут, милый мой? – спросила она, вернувшись, и медленно опустилась в кресло.

Язык Эрена оказался быстрее, чем мозги.

– Морган Шеппард, – брякнул он.

Мать мистера Джеффериса могла слышать его имя. Не факт, конечно, но Эрен и так попал в неудобное положение – не хотелось выпячивать тот факт, что он первым обнаружил тело ее сына.

– Морган, значит. Хорошее имя. И ты был учеником моего Джорджа? – спросила старушка, поднесла чашку к губам и отхлебнула.

– Да. Я был в его математическом классе. Я… Я хочу сказать… мне очень жаль, что все так вышло.

Женщина поставила чашку на стол и улыбнулась:

– Что случилось, то случилось, тут уж ничего не поделаешь, милый мой. Тут уж никто не виноват, тем более ты. Вижу, ты сильно переживаешь, больше других. Я имею в виду всех вас, детишек. Упаси бог увидеть такое, да еще в твоем возрасте. Сколько тебе лет, милый?

– Одиннадцать, – ответил Эрен и тоже отпил чай, проглотил, быстро поставил чашку и решил больше к ней не прикасаться.

Он кашлянул:

– Через два месяца будет двенадцать.

– Ты еще совсем ребенок, – сказала старушка, и печальный голос ее надломился. – Ах, милый мой, какой ужас! Но что поделаешь, мы должны жить дальше. Что же еще остается?

– А можно я задам вам один вопрос? – спросил Эрен.

– Можно, конечно. Спрашивай что захочешь.

Эрен заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– А вы… А вы знаете, почему мистер Джеф… то есть Джордж… почему он это сделал?

Женщина поджала губы и снова взялась за чашку.

– Никто этого не знает, милый мой. Это проклятие… проклятие всех, кто оказался на обочине. Но могу сказать тебе, зачем он это сделал. Мне кажется, он сделал это потому, что не видел другого выхода. В мире существует два сорта людей, и обычно сам не догадываешься, к какому относишься ты, пока не становится слишком поздно.

– Два сорта людей?

– Да. Скажем, ты бежишь через лес. Кругом темно, а ты заблудился, не знаешь, где оказался. Знаешь только, что дом твой далеко и все, кого ты любишь, тоже далеко. И ты бежишь, бежишь… потому что за тобой гонятся страшные, свирепые чудовища. И ты все бежишь без остановки, потому что не хочешь, чтобы чудища тебя догнали. И вот лес редеет, и ты вдруг выбегаешь на опушку. Начинается подъем, ты бежишь вверх и оказываешься на вершине скалы. Поворачиваешься и видишь, что чудовища эти выходят из лесу. Деваться тебе некуда. Мимо них не пройти. Ты оглядываешься, а там, внизу, только острые скалы и бурное море. Чудовища медленно подползают к тебе, они уже близко. Перед тобой два пути: сдаться – и тогда чудовища схватят тебя и сделают с тобой все, что им взбредет в голову, или прыгнуть со скалы – и тогда ты разобьешься о скалы или погибнешь в волнах.

– И мистер Джефферис прыгнул?

Женщина посмотрела на него взглядом умудренных опытом глаз. Казалось, она сейчас заплачет. Но старушка быстро взяла себя в руки и снова отхлебнула из чашки.

– Да. Джордж прыгнул. Фигурально, конечно. Это метафора… ты ведь знаешь, что такое метафора?

– Да. Это когда говоришь об одном, а имеешь в виду другое.

– Верно. Ты умный мальчик. И Джордж учил тебя хорошо.

Эрен не стал напоминать ей, что мистер Джефферис преподавал математику, а про метафоры он узнал на уроках совсем другого учителя.

– У Джорджа были в голове свои чудовища?

Женщина усмехнулась – довольно мрачно и вместе с тем добродушно.

– У всех есть свои чудовища, милый мой. Даже у меня. И даже у тебя. Нас всегда кто-то преследует в густом лесу, даже если мы не хотим признаваться в этом. Но я отвечу на твой вопрос: да, у Джорджа были свои чудовища. И они в конце концов догнали его.

– А что это были за чудовища?

Услышав этот вопрос, старушка даже отпрянула.

– Вы меня простите, если я показался вам бестактным, – быстро проговорил Эрен. – Но… кажется, мне очень нужно знать – почему… Понимаете, почему человек делает с собой такое.

Старушка откинулась на спинку кресла и посмотрела ему в глаза:

– Я уже забываю, что такое одиннадцать лет. Я прожила восемь таких жизней. Кстати, вот что мне пришло в голову. Когда-то и я была любопытной. Но погоди, жизнь выбьет из тебя эту дурь. На самом деле Джордж был очень одиноким человеком. Всю жизнь прожил здесь со мной. Он любил говорить, что хочет обо мне заботиться, хочет, чтобы я ни в чем не нуждалась. Но он совсем забыл, что у него должна быть и своя жизнь. У него никогда не было девушки. Он часто повторял, что ему никто не нужен, но я-то видела в его глазах тоску одиночества, она жила там постоянно. Работу свою он любил. Джордж всегда хотел быть учителем. Он всего себя отдавал работе. Приходил домой, проверял тетрадки, потом смотрел телевизор, спортивные передачи. Видишь ли, с этого все и началось. Он стал делать ставки, на все виды спорта – футбол, регби, крикет. В крикете он даже правил не знал, но ставки все равно делал. А потом пошли лошади. В пункт приема ставок он ходил по воскресеньям. Там и связался с дурной компанией. И скоро игра его совсем затянула. Появилась зависимость. А это, милый мой, болезнь неизлечимая, как рак, но она хитра и обманчива: ты все время думаешь, что тебе самому этого хочется. Я пыталась поговорить с Джорджем, но куда там, болезнь оказалась сильней. Он залезал в долги, причем брал деньги у дурных людей, все надеялся отыграться. Конечно, ничего не вышло. Все время проигрывал. В конце концов проигрался в пух и прах. Сюда стали шастать какие-то люди, прямо к нам домой. Отвратительные типы. Словно сошли с экранов кино. Мерзкая публика. Они угрожали Джорджу, избивали его, и я ничего не могла поделать. Один приходил особенно часто. Со мной все старался держаться вежливо, если можно так выразиться. Я даже подумала, что он совсем другой, не такой, как остальные. Но однажды вечером, совсем уже поздно, я услышала, как он явился и стал угрожать Джорджу. Джордж, конечно, не мог ничего поделать, но я же не такая дура, я понимала: надо что-то предпринять, но чтобы все было по закону. И в следующий раз, когда этот человек появился, я заставила Джорджа сесть за стол со мной рядом. Пригласила этого человека тоже сесть, чтобы можно было спокойно все обсудить. Он сел, но вид у него был очень недовольный. Впрочем, оба были недовольны. И я сказала: «Послушайте, Джордж, и вы, Мартин, вам надо просто разобраться…»

Эрен похолодел. По спине побежали мурашки. Через мгновение он понял, в чем дело, его как обухом по голове хватило. Женщина продолжала рассказывать, но он ее больше не слышал. Что она сказала?.. Не могла ли она ошибиться?

– Простите меня, мэм… – Губы дрожали, он с трудом выговаривал слова. – Как, вы сказали, зовут этого человека?

– Что? Ах да… Мартин. Да. Я-то думала, что он хороший, не такой, как те остальные. А он оказался хуже всех.

У Эрена кружилась голова. Это же тот человек! Который убирал в коридоре идиотской машинкой. В униформе уборщика. Их новый уборщик. Его тоже зовут Мартин.

Не помня себя, он встал. Старушка продолжала что-то говорить.

– Простите, мне надо идти, – перебил он ее.

Старушка смотрела на него обескураженно.

– Ну хорошо, милый мой… Приятно было познакомиться.

Эрен вышел из комнаты, быстро прошел по коротенькому коридорчику – она не успела даже встать.

– Приходи, когда захочешь, в любое время, – крикнула она ему в спину. – Морган… какое хорошее имя…

Он уже стоял за дверью, поскорее натягивая пальтишко, – на улице было очень холодно.

Только он завернул за угол, как его вырвало на снег.

На большой перемене Эрен нашел Моргана в актовом зале. Он стоял на сцене со своей группой – получилась весьма пестрая компания подростков, собравшихся вместе от нечего делать. Толстячок с гитарой, девица с довольно тупым лицом за ударными. И Морган – конечно, солист и руководитель группы.

На сцене стоял страшный грохот, но Морган это музицирование остановил. Он подошел к толстячку, державшему гитару в коротеньких, пухлых ручках.

– Эрик, что ты играешь? Ты же совершенно не слушаешь ритм!

– Извини, Морган, – прогундосил тот.

– Ты хоть помнишь, что надо играть?

– Ну помню.

– Ладно… ты меня, Эрик, извини, но на гитаре нужно учиться играть.

– Думаешь?

– Прости, дружок. Тебе надо было сесть за ударные. Там все проще, стучи себе, и все будет замечательно.

Морган повернулся к девице за ударной установкой и подмигнул ей:

– А у тебя, Кларис, здорово получается.

Эрен громко откашлялся. Морган и его команда повернулись к нему. Морган, увидев Эрена, скорчил кислую гримасу. Ничего другого Эрен от него и не ждал.

Но Морган, похоже, решил покориться судьбе и хлопнул в ладоши:

– Так, перекур пять минут. И не вздумай жевать шоколад, слышишь, Эрик?

Группа в составе двух музыкантов недовольно что-то промычала и отправилась за кулисы. Морган спрыгнул со сцены и подошел к Эрену.

– Кого я вижу, неужели это Эрен? – сказал он, смерив друга взглядом.

– Да, – ответил Эрен.

– И как тебе моя группа? Еще немного – и обо мне заговорят. Мы произведем настоящий фурор. Знаешь, как мы ее назвали? «Грядущее курсивом».

– В смысле – выделено курсивом на афише?

– Нет. Два слова – «Грядущее курсивом», – повторил Морган, словно это само собой разумелось. – Если хочешь достичь успеха, название должно быть оригинальным. Оригинальным, понимаешь? Как «Блюр»[14], например… или «АББА». Вообще-то, может, даже не «АББА»… или «Блюр», надо еще подумать об этом.

Эрен улыбнулся; он удивился, что Морган настолько искренен. Он совсем забыл, как ему не хватало затей и проектов Моргана, да и по самому Моргану он тоже соскучился.

– Ну, говори, чего пришел? – спросил Морган. – В двух словах, ты же видишь, я занят.

– Надо поговорить, – сказал Эрен.

Он быстро пересказал все, что узнал от матери мистера Джеффериса. Как ни странно, Морган заинтриговался, хотя настроен был все так же скептически.

– Я думал, Эрен, ты это давно забросил.

– Но согласись, все очень странно.

– Да этих Мартинов у нас в городе тысячи.

– Но тот тип был там. В тот самый день. Тот Мартин.

Морган почесал в затылке:

– В общем, да, думаю, все это странновато.

Эрен улыбнулся:

– Ты мне нужен, в последний раз. Если я ошибаюсь – плюну на это дело и забуду его навсегда. Призна́ю, что был неправ, и буду жить дальше. Но нам позарез нужно провернуть еще кое-что. В последний раз.

Морган оглянулся на сцену, на которой лежали инструменты и остальное имущество группы. Снова посмотрел на Эрена.

– Ладно, так уж и быть.

План был прост: проследить за Мартином, когда он пойдет из школы, до самого дома. Должны, должны же быть какие-то изобличающие улики, доказывающие, что именно он убил мистера Джеффериса. Эрен даже и не рассматривал возможности, что таких улик нет. Обязательно должно быть что-то, связывающее его с убийством. Эрен, как никогда раньше, был уверен в том, что вышел на человека, который совершил это преступление, и они с Морганом обязательно его поймают.

Но Морган отнюдь не был в этом уверен, зато его вдохновляла идея проникновения в чужой дом. Может быть, даже слишком.

Накануне вечером, перед тем как отправиться следить за Мартином, оба друга сидели в комнате Эрена. Морган играл в видеоигру, а Эрен что-то искал под кроватью.

– Я же помню, что видел их где-то здесь, – пробормотал он.

А искал он трубки портативного радиотелефона, который подарила ему тетя на Рождество. Тогда он и думать забыл о них, не с кем было переговариваться. Но теперь, казалось, без них никуда. Что за слежка, если нет нормального технического обеспечения?

– А в буфете смотрел? – спросил Морган, хотя сам и с места не сдвинулся, чтобы помочь.

– Ага, – ответил Эрен, вылез из-под кровати и плюхнулся на нее. – Наверное, на чердаке.

Он наблюдал, как играет Морган, пока не услышал, что отец отправляется в паб. Он всегда это делал по четвергам, после того как умерла мама. В восемь часов вечера – и ни минутой позже.

– Пошли, Морган, мне нужна твоя помощь, – сказал Эрен.

Всю дорогу Морган стонал, поскольку друг подрядил его тащить на себе наверх стремянку. Минут через пять, заработав несколько синяков, Эрен установил стремянку на лестничной площадке под люком на чердак.

Он сходил в отцовскую комнату, нашел в шкафу с инструментами два фонарика. Бросил один Моргану.

– Значит, радиотелефон должен лежать в синей такой пластмассовой коробке.

Морган заулыбался:

– Есть, командир! – и отдал честь.

Эрен рассмеялся. Да, он точно соскучился по этой ни на что не похожей незрелости Моргана.

Эрен вскарабкался по стремянке, толкнул люк, он подался. На чердаке было темно, хоть глаз выколи. Эрен посветил. Луч фонаря пронизал темноту, и рядом с люком, как по волшебству, возникло несколько коробок. Но синих среди них не оказалось. Он посмотрел на стоящего внизу Моргана.

– Придется лезть дальше. А ты стой там и держи стремянку.

Морган засмеялся:

– Ты серьезно думаешь, что я буду здесь скучать, пока ты там получаешь удовольствие?

– Да тут ничего интересного, Морган, чердак как чердак.

Но Морган не послушался и тоже полез вверх. Стремянка была не очень высокой, и проникнуть на чердак оказалось не так-то просто. Эрен зацепился за края люка локтями, повисел, подтянулся и закинул ноги внутрь. А потом помог залезть и Моргану.

Два ярких луча заметались по чердаку, мальчики осматривали все, что попадалось в поле зрения. На чердаке царил ужасный беспорядок, особенно много было картонных коробок, использованных при переезде и стоящих рядами одна на другой. Эрен даже представить не мог, что у них с отцом так много хлама. Но главное – синих коробок с телефонами нигде не было видно. Стараясь не удариться головой о деревянные балки, он подобрался к очередной груде.

Луч Моргана осветил кучу хлама. Он увидел большой экран, подошел и ткнул в него ногой.

– Это что, телевизор или монитор от компьютера?

Эрен не обратил внимания на вопрос, сунул фонарик в рот и стал сдвигать кучу коробок. За ними и нашел синюю коробку, погребенную под такой огромной кучей других, какой он прежде не видывал.

Морган озирался, и Эрен боковым зрением видел, как пляшет луч его фонарика в темноте. Эрен принялся переставлять коробки, желая добраться до нужной стопки. Понадобилось минут десять, чтобы снять все коробки и достать синюю. Он совсем выдохся, руки болели, и можно было представить, что с ними будет утром. Эрен открыл крышку и увидел пакет с двумя радиотелефонами, которые так и лежали в непроницаемой пластмассовой утробе. Эрен достал их и уже ждал, что в душе зазвенят радостные фанфары как награда за перенесенные мучения. Но до слуха донеслось только одно слово.

– Эрен!

Голос Моргана, но совсем не такой, как недавно, не возбужденный, не исполненный энтузиазма. Напротив, какой-то… встревоженный.

Эрен оглянулся, но Моргана нигде не было видно. Только зарево света над бесконечным морем коробок.

– Эрен, иди-ка сюда.

Эрен стал пробираться по чердаку, начиная тревожиться, наконец в самом дальнем и темном углу нашел Моргана; фонарик тот установил на старом деревянном сундуке.

– Ну что еще? – спросил Эрен, стараясь отогнать тревогу.

Морган посмотрел на него, потом снова уставился на сундук.

Эрен тоже уставился на сундук.

Сундук как сундук, старый, довольно хлипкий. На крышке масляной краской выведены облупившиеся и выцветшие буквы: «Лиллит».

– Так звали твою мать, верно? – спросил Морган.

Эрен молча кивнул. Раньше он этого сундука не видел, даже не знал о его существовании. Отец о нем ничего не говорил, хотя и обмолвился как-то, что все мамины вещи они оставили на старом месте, когда переезжали. И добавил, что эти вещи наводят на него слишком грустные воспоминания, поэтому он их и не взял с собой. А тут, оказывается, сюрприз. Сундук, а на нем – имя матери.

Эрен опустился перед сундуком на колени, провел рукой по крышке. И это прикосновение пробудило в нем воспоминания: он сразу представил ее ласковые руки, нежные объятия. Ощущение близости к ней, вот что пробудил деревянный сундук, о котором ему ничего не было известно. Эрен вспомнил день, когда она ушла. Она вышла из дома, сказала, что скоро придет, но так и не вернулась. Нет, она, конечно, не могла знать, что такое случится. Не могла предвидеть, что машина на большой скорости свернет на тротуар и собьет ее. Говорили, что умерла она «почти мгновенно». Отца несколько утешало это «мгновенно», зато Эрена страшно пугало слово «почти».

А сейчас, в темноте чердака, освещенного лучами двух фонариков, он чувствовал себя маленьким мальчиком, у которого отняли мать.

Он попробовал открыть сундук, но крышку заело. Он осветил щель между крышкой и корпусом, пытаясь найти замок. Скважины для ключа не обнаружил, зато увидел три барабанчика с цифрами от нуля до девяти и вздохнул.

– Цифровой замок, – сказал Эрен, глядя вслед за лучом туда, где, как он полагал, сидел Морган. – Нужен шифр из трех цифр.

– А если попробовать догадаться? Или набирать любые комбинации? – предложил Морган.

Эрен понимал, что друг старается дать полезный совет, но все равно прозвучало глупо.

– Три колесика. На каждом по десять цифр. Выходит, тысяча комбинаций.

– Ого! – Морган быстро осветил свое лицо фонариком, чтобы продемонстрировать удивление. – Когда ты успел подсчитать?

Эрен снова вздохнул:

– Вообще-то, мы это делали утром на математике.

– А-а… Да знаешь, я…

– …как всегда, не слушал, – закончил за него Эрен. – Я не удивляюсь.

Он посветил фонариком вокруг.

– Можно сломать замок. Надо поискать, наверняка здесь найдется что-нибудь подходящее.

Он встал и пошел к куче барахла, в которой Морган недавно ковырялся.

– Но если сломаем замок, твой папаша узнает, что мы сюда лазили, – сказал Морган.

– Мне наплевать.

В поисках чего-нибудь острого и прочного Эрен сдвинул в сторону огромный монитор.

– А вдруг там лежит что-то такое, что не для твоих глаз? Вдруг он неспроста прятал это от тебя?

– Мне плевать! – крикнул Эрен, круто повернулся к Моргану и направил луч фонаря ему в лицо, тот зажмурился.

– Это принадлежит моей матери. Я ее сын. И имею право знать, что там внутри.

– Ладно, ладно, – сказал Морган, отодвигая фонарь Эрена. – Просто гораздо легче открыть, если знаешь эти цифры. А вдруг твой отец записал их где-нибудь? Я, например, всегда записываю, чтобы не забыть.

– Записал, говоришь? – повторил Эрен, и в мозгу у него что-то щелкнуло.

– Ага. Как пароль в видеоигре.

Эрен снова ринулся к сундуку. Снова опустился перед ним на колени и стал ковыряться в замке.

– Ну-ка посвети, – сказал он.

Морган повиновался.

Эрен стал быстро крутить колесики. Может быть, это… Да нет, вряд ли. Это же бессмысленно. Но другого трехзначного числа в голову не приходило. Так-так, готово! Замок щелкнул и открылся.

Морган ошарашенно смотрел на него:

– Что ты набрал? Ты что, просто…

– Послушай, Морган. Может, тебе, чтобы не забывать, и надо все записывать. Но вспомни, какое трехзначное число, непонятно зачем написанное, мы с тобой недавно видели?

– Понятия не имею.

– Имеешь, дорогой. Три-девять-один! Вспомни, на доске! В кабинете мистера Джеффериса. В общем, код к этому замку был три-девять-один!

– Погоди, какой код, говоришь? – спросил Морган. – А при чем здесь это? С какой стати код к сундуку, стоящему у тебя на чердаке, оказался на доске у мистера Джеффериса?

– Не знаю, – сказал Эрен и взялся за крышку сундука, хотя по спине его бегали мурашки. – Не знаю, – повторил он.

Некоторое время он не двигался, просто держался обеими руками за крышку. «Как же так? – думал он. – Разве такое возможно?» Но это не может быть совпадением. Тысяча комбинаций, а совпала именно эта. Число, нацарапанное мелом на доске его погибшим учителем… ведь в этом сундуке могут храниться ответы на все вопросы, теснящиеся у него в голове, вот почему он не торопился открывать крышку.

Рядом послышался шорох. Морган пробрался поближе и тоже взялся за крышку. Он потянул вверх, и Эрен присоединился. Наконец крышка откинулась. Внутри сундука было темно.

Мальчики осветили его фонариками, опасаясь, что там окажется пусто. Но нет. Его наполовину заполняли бумаги, многие были сложены в пачки и скреплены скрепками. Еще там лежало несколько фотографий, и на них Эрен узнал улыбающуюся мать.

Эрен взял одну пачку, снял скрепку. Не торопясь стал просматривать. Это были письма матери к его отцу. Письма, исполненные горячей любви. Каждое начиналось словами «Любимый мой» и заканчивалось «твоя Лиллит». Письма были длинные, на целую страницу, а некоторые даже – на две или три. Там говорилось о том, как сильно мать любит отца, подробно описывались их встречи.

Помнишь кафе на берегу озера? – читал он в одном письме. – Помнишь, как мы кормили уток и лакомились пирогом с морковью, а потом солнце опустилось за деревья. Никогда еще я не была так счастлива, и это благодаря тебе. Когда я с тобой, мне так на душе спокойно. Я так сильно люблю тебя, что ничего, кроме тебя, больше не замечаю. И зачем только мне приходится скрывать, что ты есть у меня? Нашу любовь я прячу в сундуке, который стоит на чердаке. Пароль замка – это номер комнаты в гостинице, где мы с тобой остановились в нашу первую ночь, ты его, конечно, помнишь, не можешь не помнить.

Эрен покраснел и прикрыл лицо ладонью, чтобы не заметил Морган, хотя как тут заметишь, в такой темноте? Ему казалось, он вторгается в область чего-то очень личного, но удержаться не мог. Он и не знал, что отец с матерью так страстно любили друг друга, хотя почему бы и нет, наверное, так все и было.

Он стал читать другое письмо.

Любимый мой, я все думаю, как мое будничное существование озарилось бы даже простой возможностью увидеть тебя. Если бы не ты, жизнь моя была бы невыносимо скучна, и я понимаю, что совершила нечто такое, чем вряд ли можно гордиться. Ах, если бы мы могли быть вместе. Но настанет время – и мы обязательно будем вместе. И больше никогда не расстанемся. Обещаю, совсем скоро, я это сделаю.

Это письмо показалось ему странным. Сделает что? Что она такое совершила, чем нельзя гордиться? Он пробежал взглядом остаток письма, но больше ничего особенно интересного не обнаружил. Тогда он взялся за следующее.

Прости меня, любимый мой. Мне понадобится больше времени. Прошу тебя, ты должен потерпеть. Я застряла, застряла здесь и не знаю, как выбраться. Но мысль о том, что в конце пути меня ждешь ты, придает мне силы, чтобы вырваться отсюда. Обещаю, очень скоро я скажу ему все.

Сердце Эрена застучало, хотя он не вполне понимал почему. Странное письмо, неизъяснимо взволнованное по тону. И о чем говорит его мать? Он прочитал остальное и дошел до конца страницы. Как всегда, внизу стояла подпись, но дальше шел постскриптум.

Твоя Лиллит. P. S. Посылаю тебе нашу фотографию. Посмотри, как мы с тобой на ней счастливы, давай же оставаться такими счастливыми вечно.

Эрен увидел в углу письма стрелочку и перевернул листок. С обратной стороны, сверху скрепкой было прикреплено фото.

Письмо выпало из рук потрясенного Эрена, и он отшатнулся, ударился спиной о штабель коробок, верхняя упала, а за ней и все остальные посыпались лавиной.

Морган оторвался от писем, которые были у него, и посмотрел на Эрена.

– В чем дело? – спросил он.

Но Эрен не слушал, он пытался осмыслить увиденное на фотографии. И постепенно все становилось на свои места. Все становилось ясно, впервые за долгое время. Впервые в жизни.

Такое же чувство охватило его и в тот день, в тот ужасный день, когда он обнаружил висящего мистера Джеффериса, – чувство, будто он что-то упустил, какую-то очень важную деталь. Он-то думал, что виноват уборщик. Он действительно так думал, не сомневался в том, что это уборщик. Но оказалось не так, совсем не так. Несколько месяцев он потратил на выслеживание не того человека.

Морган поднял письмо с фотографией и посветил на него фонариком. Он разинул рот, всегдашнее самодовольство слиняло с лица.

– Ух ты!.. – растерянно проговорил он. – Черт возьми, что это значит?

Он повернул фотографию к Эрену, и Эрен снова посмотрел на нее. Снимок сделан в парке, на берегу озера. Его мать улыбалась, такой счастливой ее Эрен никогда не видел. А рядышком стоял, обнимая ее за талию, тоже улыбающийся, мистер Джефферис.

Все так просто. Вот что, оказывается, он упустил. Иногда ты не замечаешь самых простых вещей. Он шагал домой и вдруг вспомнил, что забыл в классе тетрадку. Поэтому вернулся в школу, зашел в кабинет математики и увидел висящего под потолком мистера Джеффериса. Мисс Рейн отвела его в учительскую, где он сидел и долго плакал. А потом вошел отец. Отец сказал, что поджидал его в машине возле школы. Но отец ведь вовсе не должен был забирать его из школы. Эрен ходил домой пешком.

Трехзначное число «три-девять-один». Сундук его матери, в котором она спрятала свидетельства любви к мистеру Джефферису. Число на доске – ключ, который оставил мистер Джефферис. Эти цифры были его завещанием, последней волей – просьбой добиться справедливости.

Слезы покатились по щекам Эрена.

Морган смотрел на него, ничего не понимая.

– Эрен, что все это значит? – умоляющим голосом спросил он.

Эрен открыл рот, но из него вырвался грубый крик страдания. Все, оказывается, так просто. И так бесспорно.

– Я думаю, Мартин не убивал мистера Джеффериса, – всхлипывая, промычал он. – Это сделал мой отец.

– И все равно я ничего не понимаю, – сказал Морган.

Они все еще сидели на чердаке и молчали, пока Морган не нарушил тишину.

– Мой отец, – повторил Эрен совершенно бесстрастным голосом, словно отвечая на уроке в классе. – Мой отец убил мистера Джеффериса, понял?

– С чего ты взял?

– В тот день он был там. А не должен был. Вот что я упустил из виду. Новый уборщик тут ни при чем. Тут кто-то другой, кто не должен был там находиться. Мой отец.

– А ты не думаешь, что может быть и совсем другое объяснение? – спросил Морган, уставившись на фотографию, словно пытался найти в ней еще какую-то тайну, которой там не было.

– Моя мать была влюблена в мистера Джеффериса, и это его сундук. Вспомни код, Морган, код на доске.

– Посмотри-ка сюда, что бы это значило? – спросил Морган и показал ему письмо с фотографией.

«До встречи 24-го».

Но Эрен не нуждался в дополнительных подсказках. Он уже догадался. Он был неглупым мальчиком. Умнее, чем думали другие. И мистер Джефферис, и его отец, и мать, и даже Морган. Они все и не догадывались. Для него же сейчас все стало ясно как белый день. Теперь он не сомневался, что учителя убил отец, и эта уверенность нестерпимо жгла душу.

– Отец рассказывал мне, как все было. Она сказала, что должна поехать на конференцию в город. Я что-то припоминаю, помню, отец был тогда злой, они даже поссорились. Это было в воскресенье, двадцать четвертого декабря.

Эрен смотрел на друга, и сквозь слезы весь мир казался ему искореженным. И Эрен подумал, что теперь, наверное, он таким останется навсегда.

– Не на конференцию она собиралась. А на встречу с ним. И погибла. Ее сбила машина, когда она шла к нему.

Эрен вытер глаза и шмыгнул носом.

Морган еще раз посмотрел на фотографию.

– Но…

Неожиданно оживившись, Эрен собрал лежащие на полу бумажки. Побросал их в сундук и выхватил из рук Моргана письмо с фотографией. В последний раз посмотрел на улыбающиеся лица Джеффериса и матери и отправил снимок туда же.

Морган встал.

– Послушай, Эрен, я…

– Замолчи.

– Так он в самом деле это сделал?

– Там окно было широко раскрыто. В кабинете математики. Он легко мог выбраться, потихоньку пройти к машине и ждать.

– А почему полиция ни о чем не догадалась?

– Не знаю.

Собственный голос вызывал у него отвращение. Он был какой-то… поникший.

– Но ведь полиция обязана все знать?

– Не знаю. У них своя версия. Он был тяжелым человеком. С проблемами. Все говорило о том, что он покончил с собой.

Эрен захлопнул крышку сундука. Казалось, все яснее ясного, яснее и быть не может. В этом сундуке, как в гробу, похоронен целый мир, и он вбил последний гвоздь в крышку его гроба. Вместе с виной его отца.

Эрен покрутил колесики замка, выставив случайную комбинацию. И полез вниз, как зомби, не соображая, что делает.

Он сам не помнил, как оказался в своей комнате. Бросил фонарик, сел на пол, прислонившись к кровати. Опустил голову на колени и заплакал. Плакал долго, оплакивал и мать, и мистера Джеффериса, и отца, и самого себя.

Наконец он поднял голову: в комнате стоял полумрак. За окном совсем стемнело, Морган сидел за столом, не сводя с него глаз.

– Он убил мистера Джеффериса… – сказал Эрен, и непонятно было, вопрос это или утверждение.

Он обхватил голову руками. До него наконец со всей ясностью дошло, что произошло. Его собственный отец – убийца. Он нисколько не сомневался, что это правда, но как же ему хотелось, чтобы все оказалось не так. Его отец накинул ременную петлю вокруг шеи мистера Джеффериса, вздернул его, подвесил к трубе, торчащей посреди потолка в классе, а потом удрал через окно. Его собственный отец.

– Ты только представь себе, как мы теперь прославимся, – тихо сказал Морган.

Эрен поднял голову, посмотрел на друга.

– Что? – переспросил он.

– Ну, то есть представь: твой собственный папаша – убийца. Мы прославимся, весь город будет о нас говорить. Юные сыщики.

– Что ты такое говоришь, черт возьми?

– Мы с тобой раскрыли убийство. Ты только подумай, о чем речь, слышишь? Мы узнали, кто убил мистера Джеффериса, и станем знаменитыми!

Отчаяние Эрена вдруг окрасилось еще одним чувством: раскаленной добела яростью.

– Да ты понимаешь, что говоришь, черт тебя побери? – прошипел он.

– Когда мы всем расскажем, сразу прославимся!

– Ты чокнулся? Я делал это только потому, что считал – так будет правильно.

– Да? – Казалось, Морган искренне удивлен, будто для него все это было лишь забавой, игрой. – Я тоже с самого начала так думал, но вспомни наш разговор после Рождества. Ты же сам говорил, что мы прославимся, для того и ведем расследование.

И Эрен впервые вдруг ясно увидел перед собой настоящего Моргана. Отвратительная, пустейшая тварь, инфантильный и безответственный щенок. Такой во всем, даже в ситуации, когда у лучшего друга рушится мир, видит лишь удачную возможность чего-то добиться для себя. Нет, Морган больше ему не друг.

– Никто не должен об этом знать, – процедил он.

– Что?

– Никто и никогда не должен узнать, что совершил мой отец.

– Но, Эрен…

– Ни один человек, ты понял? Ни одна живая душа. У меня погибла мать. И я не хочу терять еще и отца.

– Но, Эрен…

Этот момент Эрен запомнит на всю жизнь. Запомнит, как ему было одиноко, каким маленьким казался он сам себе в огромном мире, где правит злость. Запомнит, как горячие слезы капали на синие джинсы, оставляя темные пятна, запомнит ребячески-глупое лицо Моргана. Но ярче всего в его памяти отпечатаются пять слов, сорвавшихся с языка придурка:

– …я же мечтаю стать знаменитым.

В глазах у Эрена потемнело, он бросился на бывшего друга. Морган вскочил со стула, и от резкого толчка тот врезался в стенку. Эрен наткнулся на стол, ударился головой и заорал от боли.

Морган ошарашенно смотрел на него, защищаясь поднятыми руками.

– Вали отсюда, – проговорил Эрен не своим голосом.

Морган продолжал смотреть на него.

– Вали отсюда! – заорал Эрен и снова бросился вперед.

Моргана как ветром сдуло из комнаты, и Эрен громко захлопнул за ним дверь. Слышно было, как тот катится вниз по лестнице, как стукнула входная дверь.

Эрен упал на колени и завыл – о, какой чуждый, какой горький звук вылетел из его гортани! Потом подполз к кровати, кое-как забрался под одеяло – ему казалось, что оно защитит его. И так лежал без движения, и только слезы текли на кремовые простыни.

«Мистер Джефферис мертв, и убил его мой отец», – думал он. Все улики хранятся там, на чердаке. Зачем он это сделал? Считал, что мистер Джефферис виновен в смерти матери? Как мог его отец совершить такое? Как такое вообще можно совершить? Убить человека! Все последние несколько месяцев его мучила бесконечная череда подобных вопросов.

– Мне очень жаль, Эрен. Прости меня, – сказал ему в тот день отец.

Теперь-то понятно, что означали эти слова.

Отец повторял эти слова снова и снова. Тогда Эрен не понимал, зачем он это делает, совсем не понимал. Теперь понимает. Но лучше было бы не понимать и дальше. Лучше было бы вообще не лезть в это дело, бросить проклятое расследование. Чего он достиг? Впрочем, он знает, зачем полез. Он хотел доказать, что учитель не покончил с собой, доказать, что мир не столь мрачен, не столь плох, как может казаться. А теперь кажется, что хуже и быть не может.

Он лежал и думал, как жить дальше. Интересно, размышлял он, если хорошенько постараться, если как следует внушить себе, можно ли умереть прямо здесь, в теплой постели? Если очень захочешь умереть, можно заставить себя это сделать? Наверное, все-таки нет, тем более что он понимал: так не должно быть.

Надо жить дальше. Надо найти в себе силы жить, даже если кажется, что сил больше нет. Никто не должен знать, до чего он докопался, особенно отец. Все останется у него в сердце, он замкнет сердце на ключ, а ключ выбросит. Заставит себя забыть этот кошмар. Отец есть отец, он должен оставаться его отцом. Должен, чтобы Эрен смог жить дальше.

Эрен лежал долго, он и не думал, что можно так долго пролежать в постели; дыхание его успокоилось, слезы высохли. Он смотрел на свои руки, представлял, как вот эти руки надевают петлю на шею мистера Джеффериса, подтягивают его к трубе под потолком. А потом стал думать о матери. О том, какой она казалась счастливой с мистером Джефферисом, какой всегда была ласковой. И с лицом матери перед глазами Эрен совсем успокоился и погрузился в спокойный сон.

А где-то около часу ночи он проснулся, услышав, как хлопнула дверь, – вернулся отец.

Сны потом он видел дурные, неприятные, сопровождаемые воплями сирен, засевших у него в голове. Но когда открыл глаза, сирены продолжали вопить. Он сел на постели, одеяло сползло. В комнате было светло, в окно светило солнце и слепило глаза. Он вскочил, выглянул на улицу, и сердце у него заныло.

Сцена, открывшаяся перед ним, была отвратительна. На тротуаре стояли две полицейские машины, рядом – двое полицейских в форме, они о чем-то разговаривали. Из окон с противоположных домов выглядывали любопытные соседи, происходящее их очень интересовало. Старичок и старушка из дома напротив даже вышли на крыльцо, нисколько не скрывая назойливого любопытства.

Может быть, к ним с отцом это не имеет никакого отношения. Просто совпадение. Но когда полицейские полезли каждый в свою машину, чтобы выключить сирены с мигалками, он понял: случилось именно то, чего он боялся. Они знают все. Полицейские неспешно двинулись по подъездной дорожке к его дому.

Он очень испугался, но с места не сдвинулся, не смог. Еще не совсем понимал, что происходит. Не до конца проснулся, в голове совершенный туман. Понял только одно: отец попал в беду.

В окно было видно, как полицейские подходят к двери. Слышно, как она открывается. Голос отца. Потом крики. Его арестовали. Надели наручники. Что они делают? Надели наручники, и он отбивается, полицейский повалил его на траву.

Все больше соседей выходило из домов, всем не терпелось посмотреть, что происходит. Хотелось крикнуть, чтобы они убирались прочь. Зачем они смотрят? Но он застыл на месте, стоял у окна и не мог сдвинуться.

Другой полицейский пропал из виду, и Эрен услышал, как он ходит по дому. Но в чем же дело? Откуда они узнали? Как докопались?

Слышно было, как полицейский поднимается по лестнице, ступенька за ступенькой… и ответ сам пришел в голову, четкий и кристально ясный ответ. Всего два слова. Одно имя.

Морган Шеппард.

44

Шеппард глубоко вдохнул, потом выдохнул. Интересно, как это у него получается? Ведь он мертвый. Мертвые не дышат, это известно всем. Неужели он все еще жив? Его же взорвали.

Хотя, признаться, это было совсем не больно. В смысле – умирать. Но ведь должно быть больно, верно? Должно. Но не было.

Он продолжал размышлять и понял, что в самом звуке взрыва ему тоже показалось нечто странное. Какой-то дребезжащий был звук, словно взрыв не настоящий. Словно звук взрыва шел из динамика.

Он открыл глаза. Гостиничный номер на месте. Такой же, как и раньше. Мэнди, Та, что в наушниках, Райан и Констанция тоже на месте, на лицах у всех замешательство, как и у него в душе.

Неужели они живы? Разве такое возможно? Неужели смерть так похожа на жизнь? Он поднял дрожащую руку и посмотрел на кисть, убедился, что она никуда не делась. Нет, никуда не делась. И он никуда не делся. И чувствует себя хорошо, даже слишком. Совсем живой.

Он посмотрел на кровать. Около нее – таймер. На нем горели цифры: 00:00:00.

– Что произошло? – спросил бледный и съежившийся Райан.

– Что-то не сработало, – ответила Мэнди.

Ничего не произошло. Звук взрыва, вспышка – и то и другое случилось, как только на таймере загорелись нули. Имитация? Имитация гибели?

Шеппард встал на ноги, с некоторым удивлением обнаружив, что они его держат. Как, однако, радостно на душе, удивительно даже оттого, что он дышит воздухом, – это дело неплохо бы отметить. Ладно, еще будет время. Взрыва не получилось – человек в лошадиной маске в конце концов раскрыл карты. Они живы. Какое блаженство – они живы. И теперь самое время сбежать.

Они свои роли сыграли, все до одного.

– Никакого взрыва даже не предполагалось, – сказал Шеппард, не в силах скрыть ликования. – Мэнди с самого начала была права.

Но остальные, похоже, его радости не разделяли. Та, что в наушниках, все так же сидела с закрытыми глазами. Констанция застыла в странной позе и больше не двигалась. Райан уставился на него, вытаращив глаза. Мэнди мрачно откашлялась.

– В том, что весь этот спектакль разыгран для телевидения?

– Да, – ответил Шеппард, – а может, нет. Может, не для телевидения; может, для Интернета или еще для чего. Готов спорить, это постановка. И тип в лошадиной маске заснял все от начала и до конца. Ладно, он получил что хотел, и мы можем быть свободны.

– Но чего он хотел?

Шеппард повертел головой, ища по углам что-нибудь похожее на камеру. Он догадывался, что гад в лошадиной маске сейчас наблюдает за ними. Логично предположить, что он все фиксировал.

– Хотел увидеть, как я дергаюсь, извиваюсь, словно червяк. Хотел показать всему миру, что я не способен раскрыть убийство. Ну что ж… – он вскинул руки, – ты меня подловил. У тебя получилось. А мне все равно наплевать. Мне неинтересно. Кем бы ты ни был. Звонок прозвенел. Пора по домам.

Мэнди встала, Райан последовал ее примеру. Они обошли кровать – медленно, словно боролись с течением.

– Все, конец? – спросила Мэнди.

– Конец, – ответил Райан.

Шеппард обернулся к ним:

– Он получил что хотел. Концовку, которую он и предполагал. Виртуальную реальность. Сейчас мало кто любит счастливые финалы. Так что история, которую сочинил тип в лошадиной маске, заканчивается нашей гибелью.

– Но мы не погибли, – сказала Мэнди.

– Какая разница? Это никогда не имело значения. В нашем случае мы терпим неудачу и погибаем. Именно это и зафиксировали камеры. Просто игра такая.

– И все равно – как-то это неправильно, – сказал Райан, отшагивая назад и оглядывая комнату.

Мэнди смотрела то на Райана, то на Шеппарда, словно не знала, кому верить. Остановила взгляд на Шеппарде и улыбнулась.

– А чего же мы тогда ждем? – спросила она.

Та, что в наушниках, вылезла из-под стола и присоединилась к ним. Ахерн за их спинами тоже казалась довольной – она напевала бодренький гимн. Шеппард чуть было не стал подпевать.

Но спохватился и направился к двери, остальные гурьбой последовали за ним. Все мучения позади. Наконец-то. Однако с их стороны было довольно глупо повестись на такую разводку. Убийство в гостиничном номере, труп в ванне. Взрыв всего здания. Подстава, настоящая подстава, тщательно разработанная лапша на уши. Шеппард попался на удочку, испугался за свою жизнь, да и за остальных тоже. Взрыв, вспышка. Но какую работу нужно было произвести, чтобы это организовать? Совершить массовое убийство лишь для того, чтобы свести счеты с одним человеком? Нет, это было бы слишком, и не важно, кто таков человек в лошадиной маске.

Но Уинтер… Уинтер-то мертв. В этом-то сомневаться не приходилось. Уинтер погиб, но ради чего? Ради балагана? Анекдота? Нет, кое-что все-таки не вписывается в общую картину, но об этом не хочется думать сейчас, когда тебя всего охватило упоительное чувство легкости и свободы. Но нет, как только Шеппард выберется отсюда, он не успокоится, пока не найдет убийцу Уинтера… правда, сначала, конечно, нужно выбраться.

Шеппард взялся за ручку двери. Горела зеленая лампочка. Как он и ожидал. Теперь вперед по коридору, вниз, в вестибюль и – звонить в полицию. Они должны знать, что тут произошло. А уж потом – выйти на воздух, вдохнуть полной грудью и жить.

– Ну, кто готов отправиться домой? – спросил он, и надежда вспыхнула в нем с невиданной силой.

За спиной раздались восклицания, все до одного радостные.

Шеппард нажал на ручку.

Сделал глубокий вдох, выдох. Он еще жив.

И широко распахнул дверь.

Перед ним была железобетонная стена.

45

Все стояли, не говоря ни слова – не притихли, нет, но напрочь лишились дара речи, словно по мановению волшебной палочки превратились в каменные статуи. По ту сторону гостиничного номера действительно была стена серого бетона. И ничего больше. Сразу за дверью. Он ничего не понимал – увиденное не укладывалось в голове.

Нет.

– Нет, – промямлил он, на этот раз, кажется, вслух, нарушив мертвое молчание.

Шеппард протянул руку и дотронулся до стенки. Холодная и шершавая. Стена настоящая, натуральная, даже очень. Он толкнул ее – а вдруг сдвинется, но нет, не тут-то было. Стена стояла прочно и непоколебимо.

– Нет же, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

Он ударил в стену кулаком, и ладонь пронзила острая боль.

– О-о-о…

– Что это? – проговорила наконец Мэнди слабым голосом. – Как такое возможно?

– А я говорил, – отозвался Райан. – Я предупреждал – что-то не так.

Мэнди покачала головой:

– Но мы же в гостинице! Зачем гостинице фальшивая дверь? Шеппард, скажите хоть вы, что это значит?

– Значит, мы не в гостинице, – сказал Шеппард. – Все было устроено так, чтобы заморочить нам голову. Чтобы… чтобы мы не сидели сложа руки.

– Но я же видела коридор… Я же видела в глазок коридор, – сказала Мэнди – она все еще сомневалась в реальности происходящего.

Шеппард захлопнул дверь и заглянул в глазок. К своему удивлению, он действительно увидел коридор гостиницы, линзой глазка уменьшенный и искаженный в пропорциях. Он несколько раз отодвигался, потом смотрел снова, желая убедиться, что это не галлюцинация.

– Скорее всего, крохотный экран, а на нем коридор. Сам коридор где-то в другом месте… здесь его нет.

Та, что в наушниках, коротко вскрикнула, словно подтверждая сказанное.

– Но в чем дело? – Райан на этот раз, кажется, разозлился. – Вы же говорили, что игра закончена.

– Да я и сам так считал.

Шеппард снова прикоснулся к бетонной стенке, пытался найти хоть что-нибудь, что дало бы крохотную надежду. Но, увы, ничего не нашел. Стенка казалась крепкой и непоколебимой – и речи быть не могло о том, что за ней что-то есть.

– Ну как такое может быть в гостинице? – вопросила Мэнди еще раз, словно все они застряли в какой-то фантастической петле времени.

– Мы не в гостинице, – тоже повторил Шеппард, на этот раз тише, и повернулся к товарищам по несчастью. – И никогда в ней не были. Вспомните телефоны.

На лице Мэнди читалось непонимание.

– Именно поэтому он и отдал их нам. Хотел дать нам ключ. Сигнала нет ни у кого, а ведь мы в центре Лондона, и вдобавок на большой высоте. Во всяком случае, так предполагается. И еще воздуховоды. Они же никуда не ведут. Потому что вести здесь некуда. Возможно, все, что мы знаем, неправда. Нам морочили голову. И мы вообще не в Лондоне.

Мэнди и Райан смотрели на него, и глаза их были исполнены еще большего отчаяния.

– Посмотрите на таймер, – раздался голос за их спинами, голос Той, что в наушниках. – Он снова начал отсчет!

Ум Шеппарда лихорадочно работал.

– Бумага, которую Та, что… которую Рона видела в кабинете Уинтера. Вот в чем причина, почему она оказалась здесь. Договор на землю. Мы не в гостинице «Грейт-отель». Мы там, где…

– Послушайте, Шеппард, – сказала Мэнди, прикасаясь к его плечу; от неожиданности он вздрогнул, но взял себя в руки и грустно улыбнулся. – Так где же мы?

– Мы там, где и были с самого начала, – ответил он. – Под землей.

46

Под землей, значит. Их посадили в подземный бокс. Вместе с убийцей. Возможно, с двумя.

– Под землей? – переспросила Мэнди. – Как – под землей? Это же невозможно! Посмотрите в окно, там Лондон!

Констанция Ахерн обернулась и засмеялась.

Шеппард тоже посмотрел в окно. Подошел поближе. Всмотрелся сквозь стекло. Да, перед ним центр Лондона в разгар дня. Все на своем месте. Он почти чувствует город вокруг. Шестое чувство подсказывает ему: он – часть чего-то большего, чего-то такого, что даже невозможно представить. Но нет, все это – ненастоящее. Чем внимательней Шеппард всматривался, тем больше убеждался в догадке. Совсем незаметно – вряд ли увидишь, если не захочешь увидеть, – но картина за окном казалась какой-то зернистой. Сложенной из мельчайших элементов. Качество, конечно, высочайшее, с таким он еще не сталкивался, но тем не менее это подделка. Как он это сделал? Шеппард пристально вгляделся. Действительно, создается впечатление, что он смотрит из окна гостиничного номера. Перспектива идеальная.

– Надо было сразу догадаться, – сказал Шеппард.

Он положил на стекло ладонь, провел ею до края окна и пробежал пальцем по стыку стекла с рамой.

– Подсказок было хоть отбавляй. Иногда он даже не скрывал их. А я ничего не понял. Да, не понял. Никакой это не гостиничный номер.

– Но… – начала Мэнди.

– Он прав, – перебил Райан, кладя руку ей на плечо. – До этой самой минуты я тоже ничего не понимал, но… Унитаз подключен к локальной системе канализации. Он не соединен с большой системой трубопроводов, как в гостинице. Тогда я об этом не подумал… но теперь все обретает смысл.

– Это чушь собачья. Вы ненормальные, оба, – сказала Мэнди.

– Чушь собачья, правильно, но это не означает, что чушь не может оказаться правдой, – сказал Шеппард и, не найдя щели, шлепнул ладонью по стеклу.

Оно отозвалось тихим звоном.

– Если это не гостиничное окно, интересно, можно ли его разбить.

– Может, мне хоть кто-нибудь объяснить, что происходит? – закричала Мэнди.

В ответ раздался знакомый звук. Он слышал его в этой комнате раньше, но сразу не опознал. И не вспомнил бы, не услышав голос.

– Приветствую всех вас, – сказал человек в лошадиной маске.

Шеппард резко развернулся. Та, что в наушниках, удивленно отпрыгнула в сторону. Все посмотрели на телевизор: на экране действительно был он.

Кто он такой? Лошадиная маска, любитель лошадей, мистер С., «темный человек». Как много имен, и ни одного настоящего.

Создавалось впечатление, будто все три часа он не сдвинулся с места, как сидел, так и сидит, наблюдает за ними. И конечно же, наслаждается спектаклем. Заставил их поверить, что они сейчас выберутся, а потом взял и переменил сценарий.

«Мы все в опасности. Большей, чем когда-либо прежде».

Теперь, когда убийца знает, что выхода нет, – что остановит его перед новым убийством? Перед возможностью перебить всех? Может быть, человек в маске теперь не главный враг?

– Где мы? – спросил Шеппард, выступая вперед.

– Под землей, как сами сказали. Впрочем, какое это имеет значение? Вам от этого легче не станет, – ответил человек в лошадиной маске все тем же знакомым, приглушенным голосом.

– Зачем вы нас держите здесь? Вы же получили что хотели, – сказал Шеппард, тыча пальцами по углам комнаты, где, по его предположениям, должны скрываться камеры. – Ваша игра прошла в точности, как вы планировали. Я проиграл.

Несколько неуверенно вышла вперед Мэнди:

– Мы назвали всех в комнате. В чем наша ошибка?

Человек в лошадиной маске перевел немигающий взгляд слева направо, с Шеппарда на Мэнди и обратно, и они сверкнули отраженным светом.

– Перечислить всех в комнате недостаточно. Я вас умоляю… это можно было сделать с самого начала! Вашей задачей было узнать, кто убил Саймона Уинтера и зачем. Похоже, пребывание в неволе лишило вас остатков разума. Наверное, следовало проводить эксперимент где-нибудь, где побольше воздуха и публики.

– И кто же убил Саймона Уинтера? – задал вопрос Шеппард.

Человек в лошадиной маске рассмеялся:

– Думаете, я прямо так возьму и скажу вам? В этом-то вся и фишка!

– Но игра же закончена. С меня хватит. Скажите, и точка.

Человек в маске сделал вид, что раздумывает.

– Гм… Нет. Видите ли, Морган, в данный момент ваша проблема заключается в том, что вы смотрите на вещи под пессимистическим углом зрения. А ведь вы все еще живы, следовательно, у вас еще есть время, чтобы найти ответ на ваш вопрос.

– Что вы хотите сказать? Вы не собираетесь устроить взрыв под землей. И вряд ли когда-нибудь собирались. Тогда какой для нас прок выполнять ваши поручения?

– А такой, что вы все еще не нашли выход, вы не согласны? А еще прок заключается в том, что шесть часов подряд я закачивал в вашу комнатенку воздух. Вы даже не представляете, сколько денег я в это вбухал. А ровно две минуты назад перестал.

Все молчали, переваривали информацию.

– Постойте… что вы сказали? – спросил Райан.

Тревога снова охватила Шеппарда, чувство самообладания испарилось.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать только то, что сказал. Перестал закачивать. Выключил подачу воздуха. Посмотрите на таймер, он ведет обратный отсчет. С любезного согласия кураторов бутафорского «Грейт-отеля».

А ведь Та, что в наушниках, была права. Шеппард бросил взгляд на прикроватную тумбочку. Таймер показывал новые цифры, снова пошел обратный отсчет. Осталось двадцать четыре минуты.

– Где-то, скажем, минут через двадцать пять в этой комнате совсем не останется воздуха. То есть я предоставил вам дополнительные двадцать пять минут. И вы должны быть за это благодарны. Хотя через примерно минут пятнадцать органы, отвечающие за деятельность мозга, вероятно, начнут отключаться. Следовательно…

– Вы все врете! – закричал Шеппард, глядя в экран.

Человек в лошадиной маске помолчал, а потом продолжил:

– Можете мне не верить, это ваше дело. Просто слушайте. В течение последних трех часов я вентилировал воздух в вашей комнате. А это не происходит бесшумно. Вы же, наверное, думали, что это работали кондиционеры. Сейчас что-нибудь слышите?

Все затаили дыхание. Шеппард напрягся, стараясь услышать хоть какой-нибудь звук. Нет, ничего.

– Ваша комната сейчас плотно закупорена.

Мэнди слабо пискнула, подавляя вопль. Похоже было, что Райана сейчас вырвет, а Рона вцепилась в висящие на шее наушники, будто за спасательный круг. Только Констанция казалась абсолютно невозмутимой.

«Мы задохнемся. Это, пожалуй, похуже, чем взорваться».

Так планировалось с самого начала. Еще один способ сломать его.

– Видите ли, мне кажется, я свое дело сделал. – Шеппард сказал нечто совершенно противоположное мыслям.

А сам пытался сообразить, как отсюда выбраться. И понять, кто же все-таки убил Уинтера. Но если бы даже он понял, где гарантии, что тип в лошадиной маске отпустит его? Возможно, все без толку.

– Кто же вы такой?

– А вы до сих пор не поняли? Прошло столько времени, а вы все еще не знаете. Если уж на то пошло, отчасти поэтому вы и оказались здесь. Вы всю свою жизнь морочили всех, а больше всего – самого себя. Вот почему я все это и устроил.

– Что за бред? – не понял Шеппард.

– Вы даже не знаете. Готов поспорить, вы сейчас ломаете голову, кто я такой, но, увы, я опасаюсь за вашу голову. Ведь она у вас не работает, как у нормального человека. Ваши мысли, ваши чувства абсолютно не похожи на мысли и чувства нормальных людей. Вы – отродье человеческого рода.

Шеппард мысленно перебирал одного подозреваемого за другим – защитная оболочка, за которой он спрятал самые потаенные, самые темные воспоминания, неожиданно рассыпалась в прах. Но этого оказалось мало. Воспоминания давно уже слились в одну сплошную массу. Из-за наркотиков и алкоголя он ничего не помнил. Особенно это касалось вещей, которые он старался вытеснить из сознания. Впрочем, нет, когда усилием воли загоняешь воспоминания на задворки памяти и оставляешь разлагаться – это не вытеснение.

– Я с самого начала сообщил тебе, Морган. Я – твой лучший друг, – сказал человек в лошадиной маске и поднял руку, словно собирался снять ее.

А Шеппард даже не понял его в ту минуту. Так уж он был устроен. Он не жил прошлым и никогда о прошлом не думал. Люди приходили в его жизнь и уходили. Разве странно, что он их не помнит?

Человек на экране завел руку за голову и сорвал маску.

Помнит он этого человека или нет? Нет, все-таки помнит. Да-да, ошибки быть не может. Постарел лет на двадцать пять с того времени, как Шеппард видел его в последний раз. Теперь перед ним – взрослый мужчина с пронизывающим взглядом, морщинками, широкой улыбкой. Как знакома ему эта улыбка. Нисколько не изменилась. Прошло четверть века, а улыбка все та же. Шеппард потерял дар речи, слова застряли в горле. А человек на экране все улыбался своей фирменной улыбкой.

Улыбкой Эрена Карвера.

47

– Ну, здравствуй еще раз, Морган, – сказал Эрен.

Что? Как же?..

У Шеппарда подогнулись коленки. Широко разинув рот, он повалился на пол.

«Не может быть! – всплыла в сознании фраза, а затем более актуальный вопрос: – Как же я сразу не понял?»

Двадцать пять лет… да, прошло двадцать пять лет. И вот он здесь. Как мог он о нем забыть… как он сразу не догадался? Неужели он столь примитивен? В голове вмиг всплыли все воспоминания, глубоко погребенные под грудами таблеток и залитые литрами алкоголя. Мистер Джефферис. Отец Эрена, которого увезла полиция. Это было его рук дело, благодаря этому он и стал знаменит – к чему всегда всей душой стремился, – но благодаря ему же Эрен остался без отца. Никем другим человек в маске и быть не мог, только Эреном, а он, Шеппард, даже ни разу о нем не вспомнил.

Он с самого начала называл его Морганом. Вот и первая зацепка. Никто и никогда больше не называл его по имени. Его рекламный агент, его официальный представитель, его подружки, несть им числа, – все звали его Шеппардом. Он потолковал об этом со своим официальным представителем – нельзя сказать, что тот не любил его имя, скорее, запал на фамилию. «Шеппард – очень хорошее имя, крепкое, на него можно шляпу вешать. Имя, можно сказать, библейское, разве что не совсем правильно пишется», – твердил тот[15].

Потом очки – еще одна улика. Шеппард никогда не носил очки на публике, еще со школы. Он их терпеть не мог, поэтому надевал крайне редко, предпочитал напрягать глаза. У него была сильная близорукость, но он научился с ней уживаться. Когда стал постарше, перешел на контактные линзы, но дома, где никто не видел, у него и очки всегда были под рукой. Он помнил время, когда ему прописали эту пакость. Мать заставляла носить их каждый день, и он слушался. Но как только выходил из дома, всегда снимал, они ему были противны. Клал их в задний карман и шутил при этом – хотя, впрочем, отнюдь не шутил, – что надеется раздавить их вдребезги, когда сядет.

Теперь все понятно. Но, глядя в лицо Эрена на экране, он не верил собственным глазам. Даже несмотря на подсказки и улики, не верил, хотя правда смотрела ему в лицо.

– Эрен, – проговорил он, приблизившись к экрану почти вплотную, – это ты?

– Ну здравствуй, старый дружок, – улыбаясь, отозвался Эрен. – Правда, я больше не Эрен. Это имя звучит как-то неказисто, да и воспоминания, с ним связанные, нельзя назвать добрыми. Теперь все зовут меня Кас. Кас Карвер. Нравится?

– Кас? Что это?

– Мое имя.

– Нет, это не твое имя. Тебя зовут Эрен.

Эрен сдвинул брови:

– Возможно, у нас с тобой есть общее прошлое. Но предупреждаю, Морган, не пытайся делать вид, что ты меня знаешь. Много воды утекло с тех пор, как ты предал меня, и я теперь совсем изменился. Да и ты тоже, хотя в твоем случае, боюсь, скорее к худшему, если, конечно, такое возможно. Кто бы мог подумать, что именно так все и выйдет?

– Погодите…

А, Райан подал голос. Во всяком случае, так ему показалось. Он слышал теперь только слова, не распознавая, кто говорит.

– О чем это он? Кто он такой?

Как объяснить?..

– Шеппард!

– Мы подобрались к сути вопроса, именно этого я с нетерпением ждал, – сказал Карвер. – Для нашего героя, нашего главного действующего лица, настало время объясниться.

– Эрен, – сказал Шеппард, протянув руку к экрану, – прекрати, выпусти нас. Прошу тебя.

– Нет. Не выпущу. Поскольку, как видно из всего этого спектакля, ты так ничего и не понял. Ты даже не узнал, кто я.

– Но теперь-то знаю, ты же видишь, Эрен. Да, я тебя знаю. И помню. Помню все, что мы с тобой вдвоем делали. И мне очень жаль. Ты не представляешь, как мне жаль. Мы с тобой были лучшими друзьями. Я же все помню. Но прошу тебя, выпусти нас.

По щеке Шеппарда скатилась слеза. Он плакал… он же никогда прежде не плакал, не помнил себя плачущим. Плакать ему не пристало, слезы – это для других, но не для него.

– Прошу тебя, Эрен…

– Не называй меня так, – сказал Эрен. – Я не Эрен.

– Прошу тебя, отпусти хотя бы остальных. Все же случилось между нами двоими. Эти люди не имеют к моему поступку никакого отношения, – сказал Шеппард, обведя рукой комнату.

Эрен, кажется, заколебался, наклонился к экрану.

– Какое бескорыстие, какая жертвенность, поразительно – это так на тебя не похоже! С тобой все в порядке? Может, расстройство желудка? Но нет, подозреваю, ты притворяешься, чтобы не потерять лицо. Все еще надеешься выпутаться, правда?

Нет, он уже не надеялся. Он ничего больше не понимал.

– Нет, я не стану вас отпускать, никого. Сначала думал оставить вас там, как мух в банке, и смотреть, как вы жужжите, не зная, что делать, как выбраться. А теперь меня зацепило, мне стало любопытно. Уж очень хочется посмотреть, как ты справишься. Мало того, очень хочется посмотреть, как ты умираешь. В общем, сгноить тебя там, мне кажется, дело доброе. Но если справишься, если у тебя получится, остальных, так и быть, отпущу.

«Остальных…»

– Значит, я раскрываю убийство – и ты всех остальных отпускаешь?

На лице Эрена проступило разочарование.

– Неужели у тебя настолько мозги иссохли? Я ведь, кажется, это и сказал – или нет?

– Мне может кто-нибудь объяснить, что здесь происходит?

Ага, кажется, голос Мэнди. Но о других он сейчас думать не может. Нет, не сейчас.

– А со мной что будет?

– Ну что… думаю, нам с тобой есть о чем поболтать, – сказал Эрен и снова улыбнулся.

Шеппард слушал не двигаясь, только кивнул.

– Хорошо, – сказал он.

– Распутай это дело, Морган, или умри вместе со своими товарищами по… несчастью. Ты сам так решил. Но вот еще что… ты можешь кое-что для меня сделать? – спросил Карвер.

– Да, конечно.

Однако каким же он стал хлюпиком и мизантропом! Он понимал, что только Эрен может освободить их. Неужели Эрен этого не видит? Неужели не видит, что он готов на все, лишь бы спастись и спасти?

– Расскажи всю правду, Морган, – сказал Эрен. – Хотя бы раз в жизни расскажи правду.

Шеппард рухнул на пол, не в силах больше сдерживать слез. Это же Эрен Карвер. Тот самый мальчик, который когда-то был его лучшим, его единственным другом.

Но теперь что-то изменилось. С ним что-то случилось.

Слезы жгли глаза от осознания правды: в том, что случилось с Эреном, виноват он, Морган Шеппард.

48

– Шеппард! Шеппард!

Кто говорит?

Дышать стало тяжелее. Действительно ли это уже чувствовалось, или дело в том, что он знал: им перекрыли подачу воздуха и ежесекундно кислорода становилось все меньше? С каждым вдохом он и его товарищи по несчастью на шаг приближались к смерти. Не нужен таймер, не нужен обратный отсчет, чтобы знать: они попали в беду, причем серьезную, – в таком переплете они еще не бывали. Смерть от удушья, смерть, которая проникает в тело сквозь каждую пору, хватает за сердце и по капле выжимает из него жизнь.

– Шеппард! Черт побери!

Говорило его красноглазое, задыхающееся в углу отражение – и зрелище это заставило Шеппарда встать. Он оттолкнулся от пола руками, проверил, держат ли ноги. Кажется, держат. Он поднялся.

Эрен Карвер. Он оказался прав.

Ведь Шеппард напрочь забыл об этом человеке. Воспоминание о мистере Джефферисе он скомкал, как ненужную бумажку, и закинул в самый темный угол сознания. Он придумал свою версию событий, которые разыгрывались в течение нескольких месяцев тысяча девятьсот девяносто второго года, и даже сам поверил в нее. И сделалось только хуже.

Удержав равновесие, Шеппард вытянул руку, чтобы обогнуть кровать. Райан и Мэнди все еще стояли, Та, что в наушниках, снова залезла в берлогу под столом, а Констанция принялась, как и раньше, раскачиваться на стуле. Он подвел их один раз или даже два, но этого оказалось мало. Эрен намерен унижать его и дальше, сколько ему захочется.

– Шеппард, – сказал Райан.

Молодой человек был очень напуган и в то же время злился. Ему не нравилось, когда его держали в неведении.

– Шеппард! Черт побери, что происходит? Кто этот человек? И что он хотел сказать, когда просил рассказать правду?

– Пожалуйста, Шеппард, – добавила Мэнди.

Шеппард заглянул ей в глаза: надежда в них совсем угасла.

Та, что в наушниках, смотрела через всю комнату на таймер. Она пыталась дышать сквозь рукав кофты, словно так можно расходовать меньше воздуха.

Констанция закрыла глаза и даже казалась спящей. Было видно, что ей уже на все наплевать.

Шеппард оглядел всех по очереди. Глядя на их лица, он видел всю свою жизнь, все, от чего всегда бежал. И вдруг он вспомнил, каким был тогда. Он просто хотел стать знаменитым. Он улыбнулся, когда неожиданно понял, что нисколько не изменился. Он хотел, чтобы люди его знали.

«Порой мы хотим лишь одного: чтобы нас видели» – так однажды сказал старина Уинтер. Шеппард запомнил эти слова, потому что, если отбросить все лишнее, именно этого он и желал всегда. Чтобы его видели.

Так ли это? Ответ принес облегчение. Наконец-то!

– Я обманщик. Мошенник и лжец. Точнее не скажешь.

– Что? – не понял Райан.

– Я стал известен под именем Юный Сыщик. Но это все неправда. Я не раскрывал убийства Джорджа Джеффериса в девяносто втором году, даже вообще не играл в этом большой роли. Раскрыл убийство Эрен Карвер, сын убийцы. Он был очень умен, вообще был потрясающим парнем во всех отношениях, мне до него далеко. Он был моим другом. И я его предал. В сущности, я напялил на себя его маску. Двадцать пять лет говорил всем, что убийство, то самое, раскрыл я. И Эрен не выступил с опровержением, потому что дело зашло слишком далеко. Все поверили, что это – я. В общем, Морган Шеппард – это ноль без палочки. Поэтому мы все и оказались здесь. Тот человек в телевизоре и есть Эрен, хотя теперь он называет себя другим именем. Он издевается надо мной, доказывая всем, что я не тот, за кого себя выдаю. И он прав.

Шеппард опустил глаза: не было сил выдерживать их взгляды. Эрен наблюдал за происходящим, и, насколько Шеппард догадывался, остальные тоже смотрели на него. Во всяком случае, он на это надеялся. Моргану Шеппарду настало время умереть – хотя бы в той ипостаси, в какой он жил до сих пор. Этот человек исчез, он сбросил прежнюю личину, как змея сбрасывает кожу. И не актом свободного выбора, а по необходимости. И Шеппард не знал, не приведет ли это к тому, что он потеряет себя.

Никто не сдвинулся с места, но у него оставалось еще одно дело. Он за всю свою жизнь никогда не совершал бескорыстных поступков, но теперь сделает это. Из четверки заложников в этой комнате он должен спасти троих – один убил его друга, но остальные должны остаться в живых. Да черт возьми! Все четверо должны остаться в живых.

«А убийца? Мы же застряли здесь вместе с убийцей».

Шеппард зашел слишком далеко, он это понимал. Он вырвался за пределы своей личной преисподней и пришел к тому, что гораздо больше, чем убийство, гораздо больше, чем просто обман. Он – человек, который дурачил целый свет. И он полагал, что обман не раскроется до конца жизни.

Час расплаты наступит согласно таймеру и будет зависеть от того, насколько глубоко они дышат.

– Черт возьми, не пойму, о чем вы толкуете, – сказал Райан.

– Все, что я сказал, – чистая правда.

Он сделал вдох и выдох, наслаждаясь дыханием. И тут же одернул себя: это в последний раз. Теперь он станет дышать едва-едва. Чтобы подарить остальным драгоценное время, которое, возможно, поможет им выбраться.

Мэнди все еще пыталась осмыслить услышанное. Но до всех остальных в конце концов, похоже, дошло. Та, что в наушниках, смотрела на него безумными глазами. К Констанции тоже вернулся интерес к происходящему, она оживленно озиралась вокруг. Райан побагровел и надул щеки, – казалось, он вот-вот лопнет.

– Вы это серьезно? – спросил он, выступая вперед, как павлин, распускающий хвост. – Так вот, значит, в чем дело! Это из-за вас мне придется здесь сдохнуть? Выходит, с самого начала вся заваруха была из-за вас? И я, и Мэнди, и Рона, даже Констанция с Аланом… все мы ни при чем? Пешки, статисты для этого спектакля?

– Мне очень жаль, – сказал Шеппард.

А что еще мог он сказать?

– Да вы просто шут гороховый, – сказал Райан. – И сволочь вдобавок. И вы могли себя уважать после этого?

Легко.

– Райан, прости. Я не хотел, чтобы так все случилось.

– Да, конечно, он не хотел. И все-таки…

– Послушайте, Райан, вы все мне нужны. Мне нужна ваша помощь. Я хочу всех вас спасти. Спасти и тебя, и Мэнди, и Ту, что в наушниках, и Ахерн. Да черт возьми, я хочу спасти даже тело Алана, чтобы достойно похоронить его. Я понимаю, для меня это конец. Я покойник. Эрен ни за что не выпустит меня отсюда.

– Откуда вы знаете?

– Я хорошо знаю Эрена, он человек решительный. Но это еще не все. Он справедлив. Понимаешь?

– А с чего вы взяли, что мы будем и дальше вас слушать? Что мы и дальше будем вам доверять?

– А с того, что это еще не конец. Вы можете ненавидеть меня – пожалуйста, сколько хотите, но – потом.

– Он прав, – отрешенно сказала Мэнди.

– Спасибо, – отозвался Шеппард.

Он попытался улыбнуться. Но улыбка далась ему огромным усилием. Далеко в расследовании он не продвинулся, застопорился, когда Алан снова надел на него наручники.

И вдруг Мэнди размахнулась и отвесила ему мощную пощечину. Неожиданно крепкую – никогда бы не ожидал от такой маленькой девушки. От удара он мотнул головой и почувствовал, как на щеке проступает красный след ее пятерни.

Мэнди, милая девушка, которая всегда была на его стороне, очень на него рассердилась.

– Зачем вы это сделали? Зачем вы это сделали? – повторяла она снова и снова. – Зачем вы это сделали?

Казалось, ничего больше ей в голову не приходит.

Шеппард смотрел на нее, слезы на правой щеке высохли, а левую жгла боль от пощечины.

А воздух в комнате становился все более спертым, обволакивал их. Боковым зрением Шеппард видел это. Некие сгустки времени, которого никогда не существовало. Его страстные желания, похороненные на задворках сознания вместе с жизнью многих других.

И тут его охватило некое новое чувство. Но он подумал, что его опять тошнит.

– Мне нужно воды, – сказал Шеппард, не отрывая пристального взгляда от Мэнди.

А она смотрела на него, словно перед ней стоял сам дьявол во плоти, хотя ему показалось, что взгляд ее несколько смягчился.

– Мне нужно воды. А потом я сделаю так, что вам больше ничто не будет угрожать.

Он двинулся к ванной комнате, но из-под стола быстро высунулась рука и схватила его за ногу. Он посмотрел вниз. Та, что в наушниках. Она указывала на таймер. Может, ему показалось, но таймер тикал быстрее, чем раньше. Прибавил скорость отсчета.

Пятнадцать минут. Шеппард снова посмотрел на Ту, что в наушниках, и кивнул. Улыбнулся.

Та, что в наушниках, сдвинула брови:

– А еще… меня зовут Рона, тупица. Кто же, черт побери, так называет человека – «Та, что в наушниках»?

Шеппард спрятал улыбку и послушно кивнул. Мимо Райана он прошел, глядя в сторону.

– Думайте что делаете, – сказал Райан ему в спину.

Шеппард толкнул дверь ванной, она открылась, и он рискнул-таки оглянуться и посмотреть на товарищей по несчастью. Они наблюдали, конечно… еще бы!

Констанция сидела за спинами остальных, все еще прикованная к стулу наручниками, она больше не улыбалась и не раскачивалась взад-вперед. Скорее, была напугана – впервые, пока они торчали в этой комнате, Шеппард видел ее такой.

Шеппард шагнул через порог ванной… до сих пор понятия не имея, как их можно спасти.

49

Шеппард чуть не забыл, куда именно положили тело Алана. Вошел в ванную и почувствовал, как под ногами хлюпает. Он присмотрелся и увидел руку Алана. Отскочил и ударился в дверь.

Когда более или менее к нему вернулось самообладание, он осторожно, стараясь не ступать в кровь, обошел труп адвоката и приблизился к раковине. Включил горячую воду. В зеркало виднелось тело Уинтера, все еще лежащее в ванне. Уинтер – пешка в игре Эрена. Ему стало еще больше жаль старика, которым столь легко манипулировали.

Шеппард наполнил водой ладони и плеснул в лицо. Это было приятно. Надо было не спать, оставаться начеку. Держаться подальше от мерзких пристрастий. Но сейчас имело значение только одно: он должен спасти остальных.

Он оперся о раковину и закрыл глаза; от горячей воды поднимался пар, он оседал на щеках и на лбу, смывая холодный, липкий пот.

Шеппард открыл глаза.

Зеркало совсем запотело. Словно за его спиной ничего больше не было. Но он чуял, что там лежит Уинтер.

Уинтер всегда был такой сильной личностью. Шеппард помнил, как по субботам ходил к нему домой на сеансы. Сначала не хотел этого, протестовал, но потом привык и проникся пониманием важности сеансов. Уинтер всегда объяснял его проблемы так, что они казались Шеппарду гораздо более занятными, чем были на самом деле. Он учил Шеппарда справляться с растущей известностью, разъяснял, какие мысли несут вред, а какие полезны и благотворны. Учил Шеппарда искать в себе лучшего человека.

«И зачем только я его не слушал?»

Шеппард полез в карман и вынул записную книжку Уинтера. Он все еще понятия не имел, зачем старик таскал ее с собой, старую записную книжку, где хранились заметки о его давнишних сеансах. Он пролистал ее и нашел записи, имеющие отношение к нему, стал читать, обращая внимание на подчеркнутые слова. Неужели Уинтер действительно так о нем думал? «Агрессивный». «Мутный». Слова, конечно, важные, но тогда почему Уинтер подчеркнул и вот это: «Ага – новый душераздирающий ад…»? Фраза даже не закончена. И дальше: «Еще один сон про кукурузное поле. Вдали виднеется какой-то амбар не амбар – в общем, фермерские постройки. Он полностью охвачен огнем. Морган стоит на поле и смотрит на пожар. И вдруг из зарослей кукурузы поднимается пугало. Морган понимает, что пожар устроило это пугало. Пугало улыбается ему. И он просыпается». Шеппард читал эти строки как зачарованный. Он совершенно забыл этот кошмар. Когда-то он снился ему чуть ли не каждую ночь, и Шеппард просыпался в холодном поту, иногда даже мочился в постель. Это началось как раз после… в общем, после того, как он совершил то, что совершил.

Но что сказать о висящей на стене картине? На этой картине сон изображен точь-в-точь как в записной книжке, почти буквально. Очень странная картина для гостиничного номера, он подумал об этом, едва увидел ее. Когда он вспоминал об этом «шедевре», мурашки бежали по спине. Да и Мэнди говорила, что от картины ее бросает в дрожь.

Он продолжил чтение. «Чтобы по-настоящему понять смысл этого кошмара, требуется больше информации. Сюжет напоминает классический архетип „тварь уничтожает своего творца“, но я не знаю, какое это может иметь отношение к Моргану. И еще, нотабене, ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ МОМЕНТ: Морган говорил – самое страшное в этом сне, будто он знает, что наверху горят живьем дети».

Шеппард чуть не выронил записную книжку. Дети наверху? Но почему это так ужасно? Неужели кто-то… Он посмотрел на страницу, на подчеркнутые слова, на текст с описанием сна. И вдруг все встало на свои места.

Шеппард смотрел на слова. Что они значат? Как они могли что-то значить? Он провел по ним пальцем. Слишком явно. Слишком…

Он смотрел на слова. И думал.

Нет.

Все снова нахлынуло. Воздуха слишком мало. Он задыхается.

Нет. Не…

Но все обретало смысл.

50

Некоторое время назад…

Она крепко сжала приглашение, и карточка сложилась пополам. Рановато пришла, даже слишком, не могла усидеть дома. Но – надо следить за входом и выбрать удобное время, чтобы начать действовать.

Умом она понимала: это плохая идея. А если вышибалы знают ту женщину? Знают, как она выглядит? Что тогда? Вызовут полицию? И что она станет делать? Поднимет лапки вверх, скажет: «Попалась» – и отправится восвояси? Слишком много поставлено на карту.

Вряд ли они ее знают. Кровь из носу нужно попасть внутрь.

Это же просто. Подождать, когда соберется больше народу. И тогда никто ее не заметит. Даже если кто и знает. Вышибалы будут уже под мухой, бдительность ослабнет. Да на нее никто внимания не обратит. Проскочит.

Она посмотрела на часы. Нет, еще рано, слишком рано. Надо переждать в кафе напротив. Еще только начало шестого, а вечеринка начнется не раньше восьми. А по негласным правилам народ вряд ли соберется раньше десяти.

Она заказала кофе и стала ждать.

Проверила, работает ли диктофон: включила, выключила. Аккумулятор заряжен полностью. Покончив с этим, открыла ноутбук и без особого интереса принялась смотреть видео на «Ютубе», продолжая размышлять. Поначалу попадались ролики в тему – проклятое шоу, его самодовольная рожа, он разыгрывал из себя крутого на фоне всех остальных, аудитория смотрела ему в рот, ловила каждое слово. Но она быстро перешла на материалы с боковой панели: десять английских гостиниц с привидениями, ремиксы мультика «Нян Кэт», смешные штучки, которые вытворяют грудные детишки, – в общем, все, на чем держится Интернет, что движет его на бесконечном пути к разрушению мира. Однако в этом участвовала и она сама – ведь и она была зачарована этим дерьмом, как и весь мир. Иногда посматривала в окно и видела, что в клуб еще никто не явился.

В семь часов кафе закрылось. Она спросила, нельзя ли еще посидеть, но, поскольку за целых два часа заказала всего одну маленькую чашку кофе, поняла, что лучше ретироваться. Пришлось переместиться в паб, немного подальше, заняв там местечко у окна. Клуб отсюда был виден, но уже не так хорошо.

Она заказала диетическую колу и снова достала из кармана диктофон. Выключила и включила. Лампочка загорелась. Все в порядке.

Во всем виноват Интернет. Без него этот гад не стал бы телевизионной сенсацией – большинство населения понятия бы не имело о его существовании, поскольку в девять часов утра все телевизоры выключались и народ дружно валил на работу. Но настал век интернета, и любую передачу теперь можно порезать на куски и сунуть в Сеть: хочешь – смотри онлайн, хочешь – пересылай, обменивайся и вывешивай для просмотра, что и делали миллионы пользователей. Здесь был его дом родной, хотя построил его не он. Телевизионный канал сделал его собственный сайт, где вывесили клипы из шоу. Его канал на «Ютубе» быстро заполонили десятиминутные сюжеты: «Знаменитые рогоносцы», «Вся правда о тебе», «Спать с кем попало». Аудитория набралась – ничего себе, восемь миллионов подписчиков, и эта масса росла как снежный ком, всем очень нравился его фирменный стиль юмора в стиле Шерлока. Если, конечно, можно представить, что Шерлок – полнейший придурок. Большая часть его разоблачений к правде не имела никакого отношения. Он был сыщиком, который, если честно, абсолютно не способен ничего сыскать. Зато он был известной личностью – звездой телеэкрана, звездой Интернета, а все остальное не имело значения. Он был всегда прав, даже если совершенно не прав.

Небо уже темнело, она убрала ноутбук, еще раз убедилась, что внешний микрофон диктофона работает. Записала себя, прочитав вслух текст, что был на подставке для кружки с пивом: «Слепой хамелеон все равно меняет цвет, чтобы слиться с окружающей средой». Проиграла. Звучит хорошо. В клубе, конечно, будет шумно, но она надеялась, что нужные голоса прибор возьмет, если держать его поближе к говорящим. И она это сделает. От этого слишком многое зависит, нельзя совершить ни малейшей ошибки.

Прошло всего две недели с тех пор, как… с тех пор, как… Многие называли это трагедией. Трагедия… звучит так холодно и сухо. Возможно, именно потому все и прятались за этим словом, хотели держаться подальше от случившегося. Но она-то не хотела. Ей хотелось понять причины произошедшего. И она была готова к этому. Больше всего ее подпитывала злость – именно злость заставляла ее вставать по утрам с кровати, злость сопровождала ее в течение дня. Брат терпеть не мог, когда она злилась, он по глазам замечал, когда злость охватывала и пожирала ее изнутри. Брат любил повторять: нельзя допускать, чтобы злость овладела тобой, всегда надо уметь вовремя остановиться, пока не поздно.

Но брат погиб, а она жива. А виноват в его смерти Морган Шеппард.

И вот сейчас она сидит в пабе и злится. Страшно злится. Но ничего, средства у нее найдутся. Она уже почти журналист, диктофон с микрофоном имеются. Она готова.

Потому что она жива и не понимает, чего ради должен был умереть он.

Она все сидела и смотрела в окно, и вот около половины девятого в клуб потянулась тоненькая струйка посетителей. Ночной клуб располагался в кирпичном здании рядом со станцией метро «Лестер-сквер». Цены там были запредельные, и пускали туда только избранных. Прежде она в клубе не бывала и, судя по всему, переступать его порог не имела права и сейчас. Сегодня здесь устраивалась частная вечеринка для телевизионщиков и их друзей из высших слоев общества. Приглашение она стащила у работницы низшего ранга, которая обслуживала его шоу.

Она видела, как к клубу, громко щебеча, подходили стайки дамочек, доставали приглашения. У дверей их встречал дюжий мужчина, лысый и одетый во все черное. Вышибала держал в руке список. Дамочки отмечались и исчезали внутри.

В девять часов подкатил лимузин, и из него вышел он. На нем был смокинг, и его уже изрядно штормило. Ни один охранник и не подумал его останавливать.

Может, и ей пора? Но очереди у дверей пока еще не образовалось, а рисковать она не хотела. Подождала еще полчасика. Все, больше ждать нет сил. У двери как раз толпилась очередь человек тридцать, и она, быстренько проглотив остатки диетической колы, зашла в туалет, поправила прическу и вышла на улицу. Встала в очередь и заметила на своем приглашении сгиб. Попыталась выправить, но получилось еще хуже.

Очередь двигалась медленно, и она старалась слиться с дамочками, стоящими рядом. Заметила среди них лишь одного мужчину, аккуратно одетого, с мужественным лицом, который, казалось, стоически терпит все неудобства, хотя чувствует себя не в своей тарелке. Дамочки вокруг него смеялись, перебрасывались шутками, иногда и в его адрес, но он и рта не раскрыл. Они, как обычно, были очень эффектны, как правило худющие, про таких говорят: «За шваброй спрячется». Брат назвал бы их массовкой для «Одиноких сердец» – идиотского сериала, который когда-то в молодости они смотрели вдвоем, про маленьких людей с маленькими проблемами.

Женщина, стоящая перед ней, подошла к двери, и вся стайка сразу заволновалась и возбужденно защебетала. Та, у которой были приглашения, полезла в сумочку, но вместо них почему-то вытащила бутылку. Они уже были изрядно на взводе, а ведь еще и в клуб не попали. Впрочем, в списке их отыскали и в клуб впустили, так что откровенно потаскушный вид делу не помеха. Ее же охватила неуверенность в себе.

Чем она занимается? Неужели блистает в главной роли в шпионском триллере, который сама и придумала? Как глупо! Она оглянулась и увидела довольно большую группу сексапильных юниц, спускающихся по ступенькам и перекрывающих путь к отступлению. Она нащупала диктофон.

«Ты способна на большее, чем тебе кажется. Ты сильная, ты сильнее, чем он. Ведь ты читала газеты – он будет никакой, подожди и сама увидишь. Ты гораздо умнее, он и мечтать не может, чтобы быть таким».

Это голос брата. Ее собственные мысли часто звучали в голове его голосом. Он всегда был более уверенным в себе человеком, чем она.

Новая вспышка злости полыхнула в груди.

«Ты уже многое сделала.

Так доведи до конца».

Ни о чем больше не думая, она зашла в клуб – двери выплюнули ее на кишащую людьми танцевальную площадку. Она никак не ожидала увидеть столько народу, хотя, казалось бы, видела всех, кто заходил в клуб. Люди были повсюду, они забивали собой все пространство клуба. Она наугад пробиралась к бару, уворачиваясь от безликих теней, которые, по идее, были живыми людьми, то и дело на секунду возникающими и пропадающими в разноцветных вспышках света. На самой площадке было не протолкнуться, и двигаться вперед оказалось очень непросто. Очень похоже на видеоигру «Фроггер», правда, в ее невозможной версии, – приходилось делать умопомрачительные пируэты, чтобы не столкнуться с людьми, шныряющими то здесь, то там с напитками. Но ей все-таки удалось преодолеть бушующее людское море и добраться до спасительного бара.

Она заказала джин с тоником. Ей частенько приходило в голову, что ночные клубы были бы невыносимы, если бы не средство, туманящее рассудок. Трезвая, она видела вокруг лишь бесконечный конвейер непрерывно пьющих людей, и это казалось ей абсолютным безумием. Выложив астрономическую сумму, она взяла напиток. Да, такова цена за возможность утолить жажду в Лондоне.

Она огляделась. Большая часть гостей толклась на танцевальной площадке, но справа и слева от нее были устроены особые павильончики. И очень скоро она заметила то, что искала: ближайший к ней павильон слева был огорожен. Особая зона для ВИП-персон. И за театрально яркой ленточкой сидел он. Улыбался, что-то говорил, его покачивало, несмотря даже на то, что он сидел. Пребывал он в состоянии радостного недоумения. Словом, пьян вдрабадан. Больше никого в этой зоне для ВИП-персон она не знала… кроме разве что вон того, кажется – ведущий программы «Утренний кофе». Остальные похожи на бизнесменов, их окружали полуодетые женщины, лица которых сияли так, будто, попав сюда, они выиграли огромный приз. Светились самодовольством при полном отсутствии чувства собственного достоинства.

Поставив локоть на стойку бара, она наблюдала за ним. О, как она ненавидела его! Ненависть ее была неистова, яростна, граничила с безумием. Прежде таких сильных чувств она не знала. И теперь понимала, почему люди частенько уподобляют ненависть любви. Ощущение то же самое. Где бы ты ни был, что бы ни делал, ненависть всегда с тобой. Любовь толкает тебя к другому человеку – ненависть тоже. Только причины противоположные. Смотришь на любимого человека и видишь, как перед тобой расстилается целая жизнь, та жизнь, которая может сложиться. Смотришь на предмет ненависти – и перед тобой выжженная пустыня, а жизнь… жизнь осталась в прошлом. Но оба чувства способны подвигнуть тебя на страшное.

«Злость – это не ты сама».

Брат разглядел это в ее душе еще до того, как смогла увидеть она. И усмотрел сопряженные с этим чувством опасности.

Три порции джина с тоником – и мир двинулся, заколыхался, как море, посылающее на незнакомый берег волну за волной. Он все еще сидел в зоне для важных персон, пил один стакан за другим в таких количествах, что просто уму непостижимо. Она наблюдала, но так, чтобы никто не замечал. Впрочем, музыка гремела, освещение было тусклым, и вряд ли кто мог заметить что-либо. Может, хватит? Что, если он вообще не сдвинется с места и она проведет всю ночь, любуясь его физиономией?.. И все ее усилия коту под хвост?

Она уже прикончила половину четвертого джина с тоником, как некий молодой человек попытался с ней заговорить. На свою беду, он оказался слишком самоуверенным. Этого еще не хватало!

– Вау, а прикид у тебя ничего, – заявил он с энтузиазмом инструктора группы взаимопомощи. – Скучаешь? За весь вечер ни с кем ни разу не заговорила. Ты тут одна?

По спине пробежала дрожь. Мысль о том, что целый вечер он за нею наблюдал, пришлась не по душе.

– Нет, не одна. Жду кое-кого.

– А как тебя зовут?

– Зоя, – ответила она без колебаний.

– А меня Тим, – представился он.

Тим… Ну и имечко себе придумал… неинтересное.

– У меня на работе есть девушка Зоя, – продолжал он. – Правда, здесь ее нет.

Потерянным взглядом он стал озираться.

Но она этого не замечала. Она внимательно наблюдала, как он – нет, конечно, не Тим, а он – вставал на нетвердые ноги. Что-то прошептал на ухо дамочке, и та разразилась смехом, неумеренно громким и долгим. Он подошел к кордону, стал перешагивать и, задирая ногу, чуть не свалился на пол. Еще один взрыв смеха донесся из ВИП-зоны, а он обернулся и поднял большие пальцы. Потом кое-как побрел прочь, и толпа танцующих поглотила его.

– Может, тебя угостить? – начал Тим, но она уже соскользнула с табурета и вышла из бара.

Наплевать на растрепанные чувства этого Тима, пускай какая-нибудь другая Зоя приводит их в порядок.

Она двинулась через толпу следом за темной тенью, надеясь, что это его спина. Впрочем, какая разница, если это не он. Она-то знает, куда он направился. В то самое место, куда обязательно пойдет человек, который час непрерывно пил. В туалет, конечно.

Она оторвала взгляд от преследуемой тени и оглядела стены. Увидела два светящихся неоном слова. Первое: «Джон»; она не поняла, что оно значит, пока не увидела другое в противоположном конце большого коридора: «Йоко». Она двинулась в ту сторону, куда указывала стрелка «Джона», но на пути возникла темная фигура. Еще одна вспышка света, и она поняла, что перед ней – парень из бара по имени Тим. Вот привязался, урод… она как минимум недооценила его.

– Послушай, мне очень хочется тебя угостить…

– А мне это неинтересно, – резко ответила она.

Захотела его обойти, но он сделал шаг и преградил ей дорогу. У нее на эти игры совсем нет времени, Шеппард уже зашел и скоро выйдет, – в конце концов, он мужчина. И она упустит возможность.

– Это очень даже странно… Зоя, говоришь? На съемочной площадке я знаю только одну Зою…

У Тима заплетался язык – тоже надрался.

– Я новенькая, – прошипела она и попыталась его обойти.

В ответ Тим схватил ее за руку. Она обернулась.

– Убери… свои… лапы… – отчетливо проговорила она.

– Уберу, если выпьешь со мной, – ответил довольный Тим, вероятно полагая, что она кокетничает.

– Лучше застрелиться… ты уж не обижайся.

– Ну что ты такая упрямая? Ты зачем сюда пришла? Повеселиться?

Тим схватил ее и за другую руку, да так, что не вырваться. А это было уже совсем нехорошо. И удобный случай, который ей позарез нужен, потихоньку ускользал. И вдруг ее охватила страшная злость. Ей казалось, еще минута, и она прибьет этого пигмея, чтобы не упустить шанс поймать более крупную рыбу.

– Хочешь знать, зачем я сюда пришла? – спросила она, не успев прикусить язык. – Я пришла сказать пару ласковых слов твоему господу и спасителю Моргану Шеппарду. Все вы тут – ничтожные идиотики, веселитесь с чудовищем, цепляетесь за него только потому, что он якобы может поднять вас на вершину. А что он натворил в своей жизни, вам наплевать, верно? Да что там, ведь вы, скорее всего, ему в этом и помогали.

Тим изо всех сил старался понять, о чем она говорит, и захват несколько ослаб. А ее уже понесло, она не могла удержаться и не высказать все, что накипело, и зачем она сюда пришла. А то, что Тим – не тот человек, в которого нужно метать громы и молнии, уже не имело значения.

И она закричала:

– Морган Шеппард разрушает человеческую жизнь! А вы все стоите там и снимаете это для телевизора! Ради чего? Ради личной наживы. Ты хоть помнишь его? Кто-нибудь из вас помнит моего брата? Шона Филлипса? Он был на шоу у мистера Шеппарда, на вашем шоу! Это было три года назад! Он был там с девушкой, матерью своего ребенка! А Морган Шеппард доказал, что Шон завел роман на стороне! А никакого романа не было! Я могу это доказать! У меня есть твердые доказательства, что у Шона не было романа! А ваш Морган Шеппард разрушил его жизнь!

Тим чувствовал себя не в своей тарелке. Она уже кричала во весь голос, но музыка так гремела, что никто не обращал на нее внимания.

– Он покончил с собой! – вопила она. – Мой брат покончил с собой!

Тим отпустил ее.

– Он покончил с собой, – проговорила она уже тихо, закрыла лицо ладонями и расплакалась.

Ее уже тошнило от него, да и от себя тоже. Как он ее задолбал! Она терпеть не могла слезы.

И голос Шона в голове не давал о себе знать. Как будто ему сказать нечего. Это все? Она осталась одна?

А Тим стоял и, вытаращив глаза, смотрел на нее.

– Ладно, – промямлил он наконец. – Знаешь что… не люблю, когда девушки так, понимаешь… психуют. Так что я, пожалуй, пойду… я и один могу выпить… а тебе… приятно повеселиться.

И исчез этот Тим, в тень превратился, еще одну в темноте.

Она вытерла глаза и подумала, что еще, похоже, есть возможность поймать Шеппарда. Двинулась к туалетам, и сердце ее замерло.

Так вот же он, перед ней. Самодовольный ублюдок, лощеный, с пьяной улыбкой на губах. Он пробирался сквозь толпу и шел прямиком к ней. Возле туалета она его не заметила, а здесь – сам плывет в руки. Это последняя возможность. Почему все слова застряли в горле? У нее всего несколько секунд. Он поравнялся с ней – между ними было всего несколько сантиметров – и прошел мимо. Она физически ощутила прущее из него самодовольство, как пар из кипящей кастрюльки.

Она развернулась. Еще немного – и он растворится в безликой толпе. Все. Это последняя возможность.

– Шеппард! – крикнула она.

Шеппард остановился, он услышал ее и обернулся. Не знал, конечно, кто кричал, глаза его блуждали по залу, искали, кто бы это мог быть.

Взгляд его остановился на ней, и у нее перехватило дыхание. Долго ли это длилось? Вряд ли больше секунды, но ей показалось – не меньше часа. И за это время надо было только раскрыть рот… раскрыть рот и высказать все, что она собиралась сказать, явившись сюда. Но она не смогла. Может, уже совсем выдохлась, может, из-за этого Тима или потому, что, глядя Шеппарду в лицо, вдруг поняла: она не в состоянии сделать задуманного. Для нее в один миг это стало совершенно ясно.

А потом ее время вышло. Еще какое-то мгновение он смотрел на нее, затем отвернулся. И мрак поглотил его. Вот так просто и внезапно все кончилось. У нее закружилась голова, она кое-как доковыляла до стенки. Сползла на пол, уткнулась лицом в колени, как можно плотнее сжалась в комок. Из глаз потекли слезы. Текли и никак не кончались.

Прошло время, она подняла голову и увидела двух мужчин: они стояли и смеялись над ней. Не обращая на насмешки внимания, она встала, прошла мимо них так стремительно, что они сразу заткнулись. А она пошла дальше, пробиваясь сквозь толпу танцующих. Не глядя уже в сторону ВИП-зоны, не ища его взглядом. У нее больше не осталось сил.

Она добралась до бара, заказала еще один джин с тоником. Чтобы пополнить коллекцию. Шон, бывало, говаривал, что печенка у всех в их семье с рождения железная. Она решила выпить за все и ни за что. Два глотка – и стакан пустой. Смотрела на него и думала, как это она оплошала. Сейчас возьмет и напьется – а что еще делать, чтобы забыть и забыться? И это тоже пойдет на пользу его святости… Моргана Шеппарда.

– Разрешите вас угостить? – услышала она голос.

Опять Тим? Потерпел неудачу со всеми дамами в клубе и решил, что сумасшедшая все же лучше, чем ничего? Она подняла голову… Нет, перед ней совсем другой человек. Тот самый элегантный мужчина, которого она видела в очереди.

– Джин с тоником, – отрывисто сказала она.

Мужчина, кажется, не имел ничего против. Он жестом позвал бармена и заказал напиток. Она присмотрелась к нему. Молодой, но старше ее. Лет тридцать, тридцать пять от силы. Квадратные очки, костюм, красный галстук. На вид серьезный, но привлекательный. Для большинства людей – ничего особенного, мужик как мужик. Но была в нем какая-то изюминка. Она заметила это еще в очереди, он излучал некое обаяние.

Незнакомец подвинул ей стакан с напитком, а себе заказал пива.

– Вы чем-то расстроены, – сказал он.

– Все нормально, – ответила она.

– Это все обычно кажется омерзительным, – сказал он, взмахом указывая на пьющих и танцующих. – Особенно для тех, кому есть о чем подумать.

– Тогда зачем вы сюда пришли? – спросила она и отпила.

– Здесь очень удобно присматривать за людьми. Иначе рискуешь остаться за бортом, – ответил он, и она сразу поняла, о чем речь, и все, что он говорил потом, ей казалось предельно ясным. – А вас каким ветром сюда занесло?

Она печально улыбнулась:

– Хотела получить ответы на кое-какие вопросы.

– Получили?

– Была такая возможность. Но я ее упустила.

Должно быть, он все понял по ее грустному лицу.

– Но нельзя же срывать злость на себе самой, ведь ответы не всегда означают конец. Иногда их просто не стоит ждать. И с хорошими людьми происходят нехорошие вещи. Такова жизнь.

А он прав. Она прикоснулась стаканом к его кружке, совсем слегка, совсем беззвучно, чтобы только он заметил.

Со стороны ВИП-зоны донесся громкий шум. Коллега Шеппарда отключился, и Шеппард поднял по этому поводу страшную суматоху. Он отчаянно замахал рукой диджею, и музыка смолкла.

Шеппард вскарабкался на стол, напиток расплескался, облив его с головы до ног, будто он только что искупался в луже, и поднял микрофон:

– Поздравим нашего Роджерса, он отрубился!

Она не знала, кто такой Роджерс, но предположила, что это тот самый коллега, который отключился. Весь клуб взорвался троекратным: «Гип-гип-ура». Она кричать не стала, незнакомец тоже.

Шум утих, снова заиграла музыка.

– Однако этого Моргана Шеппарда не мешало бы слегка проучить.

Она удивленно посмотрела на него, а он на нее.

– Кас Карвер, – сказал незнакомец и протянул руку.

Она открыла рот и уже хотела ответить: «Зоя» – но вовремя удержалась. Откашлявшись, назвалась настоящим именем:

– Мэнди.

И пожала ему руку.

В первый раз за весь вечер она улыбнулась.

51

Извилины Шеппарда работали на всю катушку. Уинтер крайне все для него упростил, а он так ничего и не понял. Но сейчас картина обрела смысл и логику. Все стало совершенно ясно. Единственно возможное умозаключение. Уинтер поставил ловушку – возможно, увидел, что ситуация ухудшается, все летит к черту, и решил насыпать для Шеппарда дорожку из хлебных крошек. Будь он поумнее, увидел бы раньше.

Пошатываясь, он вышел из ванной комнаты и оглядел всех. В руке он держал записную книжку, заложив палец на странице, где были подчеркнутые слова. «Агрессивный. Мутный. Ага – новый душераздирающий ад…» Вот и ответ. И пусть Шеппард долго не понимал, на что именно намекал Уинтер, он все же расшифровал послание. Словесная головоломка оказалась невероятно простой.

– Так это, значит, вы, – тихо сказал он, сам не желая, чтобы слова его оказались правдой.

Райан оглянулся.

Первые буквы… Они складываются в имя… АМАНДА. Нет никакого сомнения: это ловушка, которую Уинтер поставил для Мэнди, рассказав ей про сон и надеясь, что она проболтается. Так и вышло.

Та, что в наушниках, вскочила на ноги. Но несколько поздновато. Мэнди все поняла, схватила девчушку и крепко прижала к себе. Внезапно выхватила нож – должно быть, он выскользнул у него из заднего кармана – и занесла его над горлом Той, что в наушниках. Девчушка и пикнуть не успела, она смотрела на Шеппарда, и в глазах читалось непонимание.

– Не двигаться, – приказала Мэнди, по очереди глядя на каждого. – Одно движение – и я перережу этой плаксе горло.

Лично он двигаться пока не собирался. Слишком был занят, обдумывал ситуацию. Ах, Мэнди, Мэнди, милая девушка, она же всегда его поддерживала.

Райан, кажется, тоже впал в ступор, стоял, подняв руки, словно сдавался.

Мэнди попятилась к Ахерн, и та радостно взвизгнула. Мэнди не обратила на чокнутую старуху внимания, бочком протиснулась мимо и встала спиной к окну, чтобы Шеппард или Райан не смогли зайти сзади.

– Мэнди, что ты делаешь?! – воскликнул Райан.

– Давай, Шеппард, – сказала Мэнди, и голос ее звучал совсем не так, как прежде, он стал холодным, жестким и безжалостным, словно это была вовсе не Мэнди, а кто-то другой. – Объясни ему все.

Она взмахнула ножом перед горлом Той, что в наушниках, словно жаждала крови.

– Что такое? Неужели это ты? – возопил Райан.

– Я ошибался, – сказал Шеппард, а сам лихорадочно думал, как обезвредить Мэнди, пока она не натворила беды.

Он сделал шажок вперед, тоже подняв руки. И Мэнди, кажется, этого не заметила, она сосредоточенно смотрела ему в глаза.

– С самого начала все было продумано так, чтобы заморочить мне голову. А все из-за этих ран… ран в животе Уинтера… они были слишком глубокие. Поэтому я и не мог представить, что убийца – Мэнди. Но было кое-что еще, на что я не обратил внимания… или не совсем обратил… но она была очень даже способна всадить нож в Саймона Уинтера глубоко.

«Она поддерживала решетку, это первое, что она сделала. Помню, я еще подумал: она довольно сильная».

– Прежде всего, когда ты помогла мне удержать решетку. Будь я нормальным сыщиком, сразу обратил бы внимание.

Еще шажок.

«И она залепила мне пощечину. Да такую крепкую, что голову чуть не оторвало».

И злость. Лютая злость в глазах, когда она это сделала. Злость, которую она копила месяцами, даже, может, годами. Злость, от которой по-волчьи горели глаза.

«Самое худшее – семья в доме, заживо горящие наверху дети».

Последняя оплошность в том, что она сама не знала, в чем участвует. Уинтер был умным человеком, и Шеппард не сразу это учел.

Райан помочь ему был не в состоянии, он все еще ничего не понимал. Соображал туго, вел себя неуверенно – словом, толку от него было мало. Та, что в наушниках, извивалась в крепких руках Мэнди, не сводя глаз с острого ножа, порхающего у горла. А Шеппард не знал, способна ли Мэнди сделать это. Как оказалось, он совсем не понимал, что она за человек. Еще шажок.

– Ты сильная девушка, но это еще не повод для обвинения в убийстве. Но ведь были и другие улики, разве не так? Другие причины тебя подозревать, – сказал он, продвигаясь еще ближе. – Например, как это: ты очнулась первая, а все о каждом уже знаешь. Наверное, и сообщила бы мне побольше, если бы я больше спрашивал, но подробностей рассказала мало, лишь бы я поскорее отстал.

Она многое знала о Констанции: имя, где работает. Тут все объяснимо, потому что Констанция – личность известная. Но он готов дать голову на отсечение, что она знала все о каждом в этой комнате.

Еще шажок, незаметный вдох; Мэнди метнула взгляд на Райана, она как будто улыбалась про себя – видно, была очень довольна тем, как все провернула. Шеппард никак не ожидал увидеть торжество на ее лице.

Сейчас он поравнялся с телевизором. За ним внимательно наблюдала Та, что в наушниках, – она видела все, она всегда все видела. Такой вот вечно молчащий наблюдатель. За последние три с лишним часа эта девчушка вряд ли проговорила более десяти фраз. Зато могла видеть то, чего не замечали другие, как раз благодаря молчанию. Шеппарду удалось быстро и незаметно кивнуть ей. Он слегка качнул головой, сантиметра на два, не больше. Пару секунд она смотрела на него, соображая, потом ответила тем же.

Мэнди вряд ли это заметила: во-первых, ей было не до того, во-вторых, она откровенно гордилась сейчас собой, а это всегда притупляет внимание.

– Ничего не понимаю, – сказал Райан, – это никак не объясняет того, что она делала.

– Она стравливала нас, Райан, друг с другом. Перед тем как убить Алана, Констанция стояла за его спиной, так? А кто был с нею рядом?

Райан не ответил. Да и не нужно было.

– Констанция убила Алана, по-видимому, безо всякого повода. По крайней мере, вначале повода не было.

Он рискнул и посмотрел на Райана. Наконец-то в глазах его мелькнуло понимание.

– А вся та чепуха, которую нам пела Констанция, на самом деле вовсе не чепуха. Ей так сказали. Я смотрел ей в глаза и понял: она и сама в это верит, а я-то думал, что у нее крыша поехала. Простите, госпожа Ахерн, но вас обманули. Нас всех обманули.

– Но как может Мэнди заставить кого-то убить человека? Я сам видел, Ахерн это сделала.

– Не хотите ответить на вопрос? – спросил Шеппард у Мэнди, а когда та покачала головой, продолжил: – Вы хоть парой слов перекинулись с Констанцией, а, Райан? Нет, конечно. Был только один человек, который все время, пока мы торчали здесь, разговаривал с Констанцией, они непрерывно шептались, чтобы никто не слышал.

Шеппард внимательно наблюдал за Мэнди, он хотел убедиться, что все понимает правильно. Да, понимает.

– Вы знали, что она религиозна, и использовали это против нее. Мария Магдалина… неужели?

Мэнди улыбнулась… вот ничтожество, от нее так и разит ликованием!

– Подумаешь, слегка приукрасила! Побаловала себя красивым титулом.

– Вы использовали бедную женщину. Превратили ее в убийцу, – сказал Шеппард.

Мэнди наклонила головку и недовольно надула губки:

– Ну-ка, скажите, что не гордитесь мной.

– И для чего все это? Чтобы жить было интересней?

– Да бросьте вы! – вздохнула Мэнди. – Хьюз был такой скучный, от одного его вида мухи дохли. Расхаживал тут с таким видом, будто весь мир перед ним на задних лапках должен ходить. Туда ему и дорога.

Шеппард предпочел не заметить легкости, с которой она сбрасывала со счетов человеческую жизнь.

– Так это ты все устроила, да? Ты, и Эрен, да еще Уинтер. Вы заманили Уинтера сюда и убили его. Вы и его использовали. Вы извращенцы.

Мэнди засмеялась:

– Послушайте, Шеппард, Уинтер с самого начала был в этом деле. Он знал, куда ввязывается. Уинтер ненавидел вас не меньше, чем мы. Вы разрушили его жизнь точно так же, как нашу, неужели не помните?

– Я вас не знаю. До сегодняшнего утра я вас не видел.

– Верно. Но вы знали моего брата. Наверное, не помните его, да? Даже имя не помните – Шон Филлипс? Не помните, как вынудили его покончить с собой?

Шеппард пошатнулся, сделал шаг назад, словно защищаясь. Имя казалось знакомым, мелькнула мысль, что мог слышать его на каком-нибудь совещании или еще где-то. Но саму Мэнди никак не мог вспомнить. И это неудивительно, когда не можешь вспомнить, что было вчера.

– Что бы я там ни совершил, это не повод убивать невинного человека.

– Шон Филлипс был невиновен. А Уинтер – совсем другое дело. В душе у него царил мрак, он жаждал мести. Как и мы с Касом. Уинтер пришел сюда по доброй воле. Он очень хотел посмотреть вам в лицо, когда вы очнетесь. Когда поймете, что мы совершили. К сожалению, его час настал раньше вашего.

– Вы и его использовали.

– Да, – ответила Мэнди. – Для психоаналитика он был довольно глуп, вы не находите?

– Я считаю, что он был умнее, чем вы думаете. Мне кажется, он обо всем догадался. Хотя слишком поздно. Он ведь оставил мне сообщение. Сказал, кто его убьет. Так что не думаю, что вы так уж великолепны, как о себе думаете.

– Фантастика, просто удивительно, – сказала Мэнди, – вы поняли это слишком поздно. Вы, Шеппард, полное ничтожество, честное слово, и скоро об этом узнает весь мир. Вы пустышка, на ваших руках кровь, которую никогда не отмоете. Победа осталась за нами.

– Эрен знал, чем меня прельстить, – сказал Шеппард. – Знал, что я никак не ожидал бы встретить в таком месте юную блондинку. Знал ведь, что вы в моем вкусе.

Мэнди нахмурилась:

– Что? Какой же вы мерзкий, Шеппард. Мы с Касом любим друг друга. И он никогда не стал бы меня вот так использовать. У меня свои причины вас ненавидеть, не менее веские, чем у него. И вообще, почему вам не приходит в голову, что все придумала и организовала именно я?

– Если бы вы все это придумали, вас бы сейчас здесь не было. Мне вас почти жаль.

Шеппард замолчал. А Мэнди, кажется, заметила, что он продвинулся вперед. Они теперь стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Он вполне уже мог дотянуться до Той, что в наушниках. Очень надеялся на это.

Но Мэнди если и заметила его продвижение, то не подала виду.

– Не надо меня жалеть. С какой стати вам жалеть меня? Бросьте.

Нож у горла Той, что в наушниках, задрожал.

Шеппард напружинился, приготовился для броска.

– Мне жаль вас, потому что всех нас обвели вокруг пальца… – Он встретился взглядом с Той, что в наушниках, и еще раз незаметно кивнул. – Тебя тоже.

Та, что в наушниках, долго не думала и впилась зубами в запястье Мэнди.

52

Мэнди взвыла от боли, вырываясь из зубов девчонки. Шеппард нырнул вперед, уклонился от ножа, которым Мэнди взмахнула вслепую, схватил Ту, что в наушниках, и толкнул на кровать, где ей уже ничто не угрожало. Райан тоже отреагировал быстро, он перепрыгнул через кровать и рванулся к Мэнди. Но та перехитрила его: зажав покрасневшее запястье, она с диким воплем бросилась на Шеппарда. Шеппард уклонился, но поздно, и оба повалились в нишу у входной двери.

Они упали на пол, и Мэнди оказалась сверху. Он схватил ее за раненое запястье, она зарычала от боли и отпустила нож. Он выпал, Шеппард проследил за ним взглядом и на другом конце комнаты увидел Райана: он снимал с Констанции наручники. Та, что в наушниках, все еще лежала на кровати потрясенная.

Еще секунда – и Мэнди снова бросилась на него и вцепилась пальцами в горло. Хватка ее была крепка, и он захрипел, пытаясь глотнуть и без того уже спертый воздух, однако тело ее оказалось не очень тяжелым. Он оттолкнул ее от себя, отшвырнул, и Мэнди полетела в стенной шкаф, который оказался открытым. Она шмякнулась о стенку, и он ринулся за ней. Она успела увернуться и вцепилась ногтями ему в ногу. Шеппард кубарем полетел вперед. Кулак его врезался в стенку и пробил ее насквозь. Стенка оказалась из гипсокартона, тонкая и хрупкая, слабое место в стенах этой комнаты. Кусок гипсокартона впился ему в запястье, и кулак застрял. Ни туда ни сюда.

За спиной тяжело дышала Мэнди. Она пошарила рукой по полу и схватила нож. Он дернул рукой, еще раз, но чем больше дергал, тем крепче она застревала. Он оглянулся через плечо и увидел, что Мэнди с ножом в руке направляется к нему.

– Мэнди, – пролепетал Шеппард, тщетно пытаясь освободить руку.

– Вы не представляете, как долго я ждала этого мгновения… как мне хочется услышать ваши мольбы о пощаде, ваш крик, – сказала Мэнди, занося над ним нож.

– Нет! – закричал Райан и стремительно бросился на Мэнди.

Мэнди услышала шум, повернулась, и – Райан врезался в нее. Шеппард же понял, что сейчас произойдет, еще до того, как услышал крик. Мэнди взмахнула ножом, острие целило в Райана. Райан вцепился в нее, и в ту же секунду нож вонзился ему в живот.

Райан взвыл.

– Я… я… – повторяла потрясенная Мэнди.

Райан рукой зажал рану, но кровь потекла сквозь пальцы. Он рухнул на колени.

Мэнди подняла красный от крови нож. Она смотрела на Райана и, казалось, пыталась осмыслить, что сотворила.

Шеппард воспользовался возможностью и изо всех сил рванул руку на себя. Получилось, рука освободилась, выломав большой кусок гипсокартона. Он ринулся к Мэнди, подобрав с пола наручники, и набросился на нее. Мэнди взвизгнула и снова взмахнула ножом. Забыв об опасности, Шеппард не обратил на это внимания, и, когда нож опустился, он успел добраться до ее руки и схватить за запястье. Наручники щелкнули.

Мэнди закричала. Попыталась полоснуть его ножом, но не достала. Однако лезвие резануло рубашку на плече, поцарапав кожу. Воспользовавшись мгновенной паузой между взмахами ножа, Шеппард схватил свободную руку Мэнди, заломил ее за спину, подтянул поближе к другой руке. Когда он уже хотел надеть второй браслет, она все-таки попыталась резануть его ножом. Однако только браслет коснулся пострадавшего от укуса запястья, она от боли отпустила нож. Он отскочил от стены и упал на пол.

– Гад! – пронзительно закричала Мэнди, перекрывая хриплые стоны Райана.

– Как он? – крикнул Шеппард, оглянувшись на полулежащего на полу Райана.

Голова Райана опиралась на пружинный матрас кровати, он не отрываясь смотрел на живот. Та, что в наушниках, прижимала к ране край пухового одеяла. Одеяло было толстое, но на нем уже расплывалось красное пятно.

– Он теряет кровь, – сказала Та, что в наушниках.

Мэнди уже утратила способность говорить членораздельно и только рычала на Шеппарда, щеря зубы, перемежая рыки воплями и стонами.

Что делать? Что делать?

Шеппард открыл дверь ванной комнаты и попытался втолкнуть туда Мэнди. Она сопротивлялась, видимо, не хотела сидеть с трупами Саймона Уинтера и Алана Хьюза. Но руки у нее были скованы наручниками за спиной… Шеппард поднажал, и она кубарем влетела в ванную.

– Шеппард! – заорала она.

О, никогда он не забудет этого исполненного холодной страсти, кровожадного крика – видно было, что она нешуточно желает ему смерти. Всегда ли она такой была, или чудовище из нее сделал Эрен?

– Пускай мне не удалось, – кричала Мэнди, – но знай, он это сделает! Кас убьет тебя, вот увидишь! Он спасет меня!

Шеппард захлопнул дверь в ванную, и сразу же изнутри раздался оглушительный стук. Он придержал дверь ногой снизу, не обращая внимания на вопли. Держал, пока они не утихли, и только потом убрал ногу. Кажется, успокоилась.

Он подошел к Райану:

– Как ты?

Райан посмотрел на Шеппарда снизу вверх, губы его шевельнулись, но изо рта не вылетело ни звука.

– Шеппард, он умирает, – сказала Та, что в наушниках, руки ее покраснели от крови. – Надо остановить кровь. Нам нужна помощь.

Шеппард тоже прижал обе ладони рядом с ножевой раной.

– Но как это сделать? Мы же здесь заперты, выхода нет.

– Мы ведь теперь знаем, кто убил Уинтера. Значит, все должно закончиться, разве нет? – сказала Та, что в наушниках.

– Не знаю.

Но не успел он договорить, как услышал звук. Раньше его не было, а теперь четко слышалось то ли тихое жужжание, то ли рокот.

Шеппард осторожно отнял руки и встал. Обошел Райана и Ту, что в наушниках, и посмотрел на таймер.

Оставалось три минуты и двадцать секунд.

При этом на экране ничего не менялось. Таймер остановился.

Шеппард резко выдохнул, пытаясь прогнать страх.

– Кажется, таймер остановился, – сказал он. – И воздух, похоже, снова поступает.

Он взглянул на Ту, что в наушниках, на Райана: тот мотал головой вправо и влево, и изо рта его вырывались глухие стоны. Та, что в наушниках, на него уже не смотрела. Она заглядывала в шкаф.

Он подошел, посмотрел ей в лицо.

– Что такое?

Внутри шкафа фальшивая гипсокартоновая стенка раскрошилась, а за ней виднелась другая, кирпичная. Один кирпич выпал, и в отверстие Шеппард увидел просвет.

– Кажется, здесь выход, – сказал он, вглядываясь.

Он поднял ногу и двинул в стенку. Посыпалась пыль высохшего раствора и старого кирпича. Но стенка не сдвинулась с места.

Не обращая внимания на боль в ноге, он попробовал еще раз. Безрезультатно.

Стоны Райана заставили его продолжать, он пинал стенку снова и снова, пока наконец, ко всеобщему облегчению, она с глухим стуком не обрушилась.

За стенкой оказался узкий проход с лесенкой. Он сунул голову в дыру и посмотрел вверх. Лесенка уходила в темноту. Он повернулся к Той, что в наушниках.

– Там лесенка. Кажется, можно выбраться.

Похоже, новость не сильно обрадовала Ту, что в наушниках, на лице ее не мелькнуло и тени облегчения, и все же что-то было в ее взгляде… Она поправила одеяло на ране Райана, накрыла ее чистым участком.

– Вам надо идти, – сказала она, – надо найти помощь. Райан долго не протянет.

– Как же я оставлю тебя?..

– Шеппард, – сердито перебила Та, что в наушниках, она словно повзрослела на несколько лет, – вам надо идти. Вы же хотели нас спасти. Так спасайте.

Шеппард неохотно кивнул. Последний раз посмотрел на Райана, лишь на долю секунды встретившись с ним взглядом. И ему даже показалось, что молодой человек кивнул в ответ.

– Постараюсь как можно скорее вернуться, – сказал Шеппард. – Обязательно приду за вами.

– Идите же! – нетерпеливо проговорила Та, что в наушниках.

Шеппард повернулся и шагнул в дыру, протиснулся в отверстие в кирпичной стене, ухватился за крепкую, холодную перекладину лесенки. Вот и все, конец мучениям. Но где же облегчение, почему на душе так тяжело?

Преодолевая невыносимое чувство страха, он карабкался вверх.

53

Некоторое время назад…

В девять часов утра Кас Карвер вошел в вестибюль тюрьмы Ее Величества Пентонвиль. Это место он знал очень хорошо. Однообразные желто-коричневые стены, покрытые пятнами ковры, вытертая ткань стульев – все было так знакомо, словно он вернулся в родной дом. Вестибюль – совсем маленький, тесный, стойка регистрации скрывалась за толстым пластиковым щитом. Кас подошел и сунул в щель пропуск посетителя.

– У меня свидание с Яном Карвером, – сказал он, не удостаивая субъекта, сидящего за столом по ту сторону прозрачного пластика, даже взглядом.

Процедура всегда происходила стандартно. И не было никакой нужды в расшаркиваниях. Потом его ждало томление в очереди, проверка пропуска и далее глупый спектакль. Каса обыщут, все, что у него в карманах, тщательно осмотрят и проводят в комнату еще более обшарпанную, чем эта. Там будет много столов и стульев с заключенными, сидящими в ожидании свидания с близкими. Он терпеть не мог подобных зрелищ, печальных и бледных. Ощущение безнадежности рождало здесь лишь одно отчаяние.

– Гм… – сказала женщина за прозрачным пластиком.

Странно. И что это значит? Они тут крайне редко вот так хмыкают. Кас удостоил наконец даму взгляда. Пластик слегка искажал ее черты, но он смог разглядеть немолодую женщину в тускло-коричневом платье. Но левой ее груди красовалась брошка в виде павлина. Скорее всего, это нарушение формы одежды.

– Простите, мистер Карвер, вы не могли бы минутку обождать?

Она показала на стул, и Карвер послушно к нему отправился. Но садиться не стал. И все-таки, думал он, что бы могло означать это «гм»?

Женщина за столом сняла трубку и набрала номер. Слов Кас не слышал, тем более что свободной рукой она прикрывала рот.

Он стоял не двигаясь, не отрывая от нее глаз все время, пока она вела неслышный разговор по телефону. Потом женщина положила трубку и улыбнулась ему:

– Еще минуточку, мистер Карвер.

– Так мне можно пройти?

– Посидите, мистер Карвер, пожалуйста, к вам сейчас выйдет дежурный офицер.

Кас садиться не стал. Несколько минут пристально наблюдал за администраторшей, пока из-за угла не показался коротенький, тощий человечек. Он чувствовал себя неуютно, словно боялся, что у него в любую секунду могут вспыхнуть штаны. И конечно же, это никакой не охранник – ему бы никто и куска хлеба охранять не доверил.

– Здравствуйте, мистер Карвер, – сказал человечек и протянул трясущуюся лапку.

Кас пожал ее. Она была холодная и влажная. Что-то случилось, что-то очень нехорошее.

– Меня зовут Эван Райт, я занимаюсь координацией связей с родственниками заключенных в тюрьме Пентонвиль. Прошу вас, пройдемте ко мне в кабинет.

– Я бы предпочел встретиться с отцом.

Эван Райт коротко улыбнулся.

– Прошу вас. – Он жестом показал вглубь коридора.

Делать нечего, Кас поплелся за чиновником, и скоро они оказались в небольшом кабинете, заставленном шкафами для документов, картотеками и стеллажами с папками.

Человечек проскользнул за стол, уселся и, казалось, сразу успокоился. Словно теперь, когда их разделял стол, можно было не волноваться. Кас сел напротив.

– Мистер Карвер, когда в последний раз вы видели отца, Яна Карвера? – спросил мистер Райт.

– На прошлой неделе. Во время свидания в выходные. Что-нибудь случилось?

– Как он вам показался? – продолжал мистер Райт, пропуская вопрос Каса мимо ушей.

– Нормально. Он же сидит в тюрьме. Так что нормально, насколько это возможно. Может, скажете, в чем дело?

Кас заволновался, а он-то знал, на что способен, когда разозлится. В голове зазвучал голос доктора Уинтера: «Ты должен научиться пользоваться своей злостью. Не давать ей собою командовать. Ты сам должен ею управлять».

Райт выставил вперед ладонь, словно предвидел вспышку Каса. Потом опустил руку на стол и снова улыбнулся короткой, печальной улыбочкой.

– За последнюю неделю ваш отец вел себя очень странно. Обычно он смирный. Держится в стороне от, скажем так, некоторых весьма колоритных личностей, которые сидят у нас в Пентонвиле. А тут вдруг отношения у него с названными людьми испортились. Тюрьма – место своеобразное. У нас время течет совсем по-другому. Все может мгновенно поменяться, не успеешь и глазом моргнуть. В общем, ваш отец неожиданно нажил себе врагов. Причем врагов довольно могущественных.

– С чего бы это?

– Мы надеялись, вы это знаете.

– Нет. Он… Он… – начал Кас, пытаясь подобрать нужные слова, но не смог. – С ним было вроде все в порядке.

– Насколько нам известно, он переживал некий психологический кризис.

– Насколько вам известно? Вы же здесь работаете, в тюрьме все в ваших руках. Ради бога, спросите у него самого, и дело с концом, – сказал Кас.

Опять эта улыбочка. И до Каса дошло. Они не могли спросить у Яна Карвера, потому что Яна Карвера больше не было, спрашивать некого.

Мистер Райт прокашлялся. Глазки его бегали, ускользая от взгляда Каса, каждые несколько секунд чиновнику нужно было заглянуть в невидимую ведомость и что-то там отметить галочкой.

– Мы не должны забывать, что все это происходило в период годовщины смерти вашей матери… Может быть, поэтому мистер Карвер был столь… непредсказуем? Боюсь, здесь налицо ситуация… мм… стычки.

– Стычки? – Кас едва удержался от смеха.

Как же, однако, труслив этот человечек. Мистер Райт не смел даже посмотреть ему в глаза, не говоря уже о том, чтобы прямо сказать, что произошло с отцом.

– Увы, – ответил Райт. – Ваш отец подрался с другими заключенными и…

– Погиб, – закончил за него Кас, всей душой желая, чтобы человечек его поправил.

Но нет, Райт лишь грустно посмотрел в ответ:

– Мне очень жаль.

– Вам очень жаль? – Кас думал, что он закричит, но из горла вырвался лишь шепот. – Жаль? А куда смотрели ваши охранники?

– Будет произведено тщательное расследование произошедшего и всех связанных с ним обстоятельств.

– Кто это сделал?

– Простите, что?

– Кто убил отца?

– Боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос.

– Я требую, чтобы вы сказали, кто убил моего отца!

В груди Каса, словно после долгого сна, просыпалось некое чудище – это шевелился, расправлял члены алчный, неутолимый гнев. Его вдруг охватило желание расхохотаться. Даже не расхохотаться, а заржать. Так вот, значит, в чем дело. Его отец мертв.

– Будут приняты все необходимые меры, чтобы разобраться в мельчайших подробностях этой ситуации. От имени всех сотрудников тюрьмы Ее Величества Пентонвиль приношу вам наши соболезнования. Мы сделаем все, чтобы поддержать вас в это трудное время.

Кас встал.

– Мой отец умер, – сказал он, придвигая стул к столу. – Значит, мне здесь делать нечего.

Он вышел из кабинета, не обращая внимания на крики мистера Райта насчет каких-то подробностей, последующих мероприятий, судебного расследования. Прошел мимо стойки дежурного администратора и не остановился, хотя она умоляла его вернуться и подписать бумаги, зарегистрировать свой уход. Пересек стоянку автомобилей, дошел до машины, глядя, как прибывают другие посетители, чтобы повидаться с близкими – разумеется, живыми и здоровыми.

Он долго сидел в машине. Молчал, почти не двигался, почти даже не дышал. День был довольно прохладным, но сейчас ему казалось, что воздух даже холоднее, чем на самом деле. Отец умер. Он – сирота. В возрасте тридцати семи лет. Но почему это так беспокоит его? Он остался совсем один. Долго, очень долго сидел он вот так, закрывшись в машине.

Сидел и молчал.

А потом рассмеялся.

54

Казалось, это длится целую вечность. Все выше и выше, еще выше, словно он карабкался по лестнице, ведущей из самого ада. Всякий раз, когда он ставил левую ногу на стальную перекладину лестницы, икра отзывалась болью. Именно в это место Мэнди вонзила острые ногти. Откуда-то снизу доносились звуки, голоса Райана и Той, что в наушниках. Его не покидало чувство, будто он ошибся, нельзя было оставлять их одних, но, с другой стороны, что оставалось делать?

Казалось, он снова ползет по вентиляционной шахте. Воздух здесь более разрежен, чем в комнате. Подниматься по лестнице было нелегко.

Не успел он приноровиться к определенному ритму движений – усилие, а за ним сразу боль, – как чуть не врезался головой в крышку люка. В темноте разглядеть ее было почти невозможно, этакая невзрачная крышка, но какие ужасы творились под ней.

Он почувствовал ее как раз вовремя, остановился, протянул вверх руку, ощупал. Крышка была холодная и сидела прочно. Он провел по ней ладонью и нащупал стальной штурвал. Устроился удобнее, перераспределив вес тела, убедился, что не упадет, и обеими руками вцепился в штурвал. Штурвал поддался не сразу, но после некоторых усилий ему удалось повернуть его. Он устроился поустойчивее и принялся крутить штурвал, пока не почувствовал, что можно открывать. Нажал, и крышка подалась.

Да, крышка люка сдвинулась и стала открываться. Она оказалась тяжелее, чем он ожидал, и, чтобы поднять ее, потребовались все оставшиеся силы. Рывком ему удалось это сделать. Раздался глухой скрип, крышка откинулась и застыла, во что-то упершись.

Шеппард глубоко вдохнул свежий, холодный воздух и высунул голову. Он находился внутри строения, похожего на небольшой каменный флигель. Узкий и тесный, он производил впечатление построенного кое-как, на скорую руку. Сквозь щели неровной кладки стен пробивался солнечный свет.

Он выбрался из люка и, облегченно вздохнув, встал на твердую землю. Провел рукой по холодным и грубым камням стенки. Настоящие камни, куда более реальные, чем все, что он пережил сегодня.

Деревянная и весьма непрочная дверь едва держалась на петлях. На ней висел выцветший плакат, где изображался военный, который обращался к зрителю: «Они не держали язык за зубами… и вот что случилось. Болтун – находка для шпиона!»

Вторая мировая война. Похоже, бункер времен Второй мировой войны. Вот для чего построено это сооружение, и вот где он оказался. Бункер времен Второй мировой войны перепрофилировали, сделали похожим на номер гостиницы «Грейт-отель». Их всех обвели вокруг пальца, не исключая, черт возьми, человека, который работал в реальной гостинице. Уровень, с которым все провернули, поражал до мельчайшей детали. Настоящий номер гостиницы в центре Лондона. Весьма многолюдное место. А на самом деле – вовсе нет. На самом деле это ничем не примечательный подземный бункер. Интересно, думал Шеппард, сколько времени понадобилось, чтобы спроектировать и построить этакое; и позже он снова и снова возвращался к мысли о том, сколько усилий пришлось приложить, чтобы провернуть эту операцию. Переоборудовать бункер, организовать похищение каждого, содержать их всех под землей, пока не проснутся, устроить систему ключей и подсказок.

Страшная мысль промелькнула в сознании:

«Как, должно быть, Эрен меня ненавидит!»

Впрочем, слово «ненавидит», пожалуй, здесь не совсем годится.

Шеппард подошел к двери, толкнул, и она открылась. Во флигель хлынул солнечный свет. Такой яркий, что на несколько секунд ослепил его. Он прикрыл глаза рукой и осмотрелся. Перед ним расстилалось заросшее буйной растительностью зеленое поле. День, конечно, не столь яркий и солнечный, как тот, что сфабриковали специально для них в подземном бункере. Несколько более тусклый и довольно холодный. Едва он перешагнул порог, его хлестнул по лицу порыв соленого ветра. Слышались вопли чаек. Он обернулся на птичий крик и увидел, как далеко за полем взлетела пара чаек. Там и трава была выше и зеленее. Может быть, там уже море?

Шеппард посмотрел в другую сторону, но и там увидел только поля. Полагаясь на интуицию, он решил направиться в сторону холма. Хотя на интуицию полагаться больше нельзя. Он – глупец, и всем это уже известно. Особенно Эрену.

Но где же он сейчас?

Шеппард догадывался, что он в Британии. Он чувствовал это, чуял нутром, ощущал, именно так бывает, когда находишься дома. Но где именно – он понятия не имел.

Чаек в небе прибавилось, и, поднимаясь по склону холма, он смотрел вверх и видел, как птицы летят по обложенному темными тучами небу. Пара чаек то резко пикировала, то металась, гоняясь друг за дружкой. Свободные. И все вместе.

Добравшись до вершины холма, он понял, хотя и не сразу, почему почва под ногами становилась все более зыбкой и неровной. Увидел, что под ними песок.

Чего он и ожидал. Песчаная почва спускалась каскадами и переходила в песчаный пляж, раскинувшийся так далеко, насколько хватает глаз. Было время прилива, пляж становился все у́же, быстро уходил под воду, поглощаемый морем. Даже в этом неярком свете Шеппарду показалось, что он в жизни своей не видел ничего более прекрасного и не чувствовал себя столь бодрым и полным жизни.

Пейзаж перед ним был поистине совершенен в своей красоте.

Однако…

Там, внизу, кто-то стоял. Маленькая фигурка на берегу. До нее около мили. Он сразу понял, кто это.

И еще он понял: этот человек поджидает его, Шеппарда.

55

Некоторое время назад

Уинтеру не нравилось, когда они появлялись в его доме. Эрен-то, разумеется, бывал здесь и прежде, но когда он приходил с этой девицей – все становилось иначе. Сейчас они сидели за кухонным столом, перед разбросанными документами. Эрен взирал на большой план гостиничного номера, который он нарисовал, когда сам останавливался в «Грейт-отеле».

Также перед ним и девицей Филлипс лежали разложенные веером анкеты разных людей, реальных людей – их кандидатов. Двое из них скоро примут участие в игре, понять которую будут не в силах. Последние пять часов Уинтер разбирался с этими анкетами.

– Ну что, закончили? – скучающим голосом спросила Филлипс.

– Думаю, да, – улыбнулся Эрен. – Саймон, хотите просмотреть список англичан, которым больше всех повезло?

Во рту Уинтера появился неприятный привкус.

– Предоставлю вам эту честь, – отвечал он, подвигая пачку бумаг к Эрену.

– Я втайне надеялся, что вы именно так и скажете, – засмеялся Эрен и взял верхний лист.

Он перевернул его и показал, словно учитель, который демонстрирует материал перед классом. К листу крепилась фотография Филлипс. На листе же был отпечатан текст с подробной ее легендой – в общем, что-то вроде шпаргалки для виртуальной игры.

Филлипс улыбнулась.

– Здесь у нас Аманда Филлипс, собственной персоной, наша змейка в траве. Ее задача – стимулировать игру, чтобы она шла по намеченной колее. Ты, Мэнди, самая важная часть головоломки. Тебе надо стать союзницей Моргана, он должен поверить, что ты – его друг. Ты ему понравишься – ты молода и хороша собой. А он глуп. Он ни за что не станет подозревать тебя, лишь бы ты не ошиблась, не выдала своего истинного к нему отношения.

– Не подведу, – отозвалась Филлипс и положила ладонь на руку Эрена.

Уинтер все чаще замечал этот жест. Они, конечно, старались скрывать от него свои чувства, но он догадывался. У них роман, и, возможно, продолжается уже не одну неделю. Он был уверен, что в самом начале каждый лишь использовал другого в своих целях. Но сейчас нетрудно было заметить, что Филлипс серьезно влюбилась. И Эрен тоже это видел.

– Следующий, – сказал Эрен, беря очередной лист. – Райан Куинн. Этот парень работает в «Грейт-отеле», поэтому его убедить будет сложнее всего. Но для нас он очень важный игрок, он должен обеспечить правомерность происходящего, в случае если кто-то засомневается, что они действительно в гостинице. Райана Куинна обязательно надо обмануть: обманем его – обманем и всех остальных.

Следующая – Констанция Ахерн. Мы с Саймоном искали такого человека, который сумел бы создать в помещении проблемы. Если бы Морган лицом к лицу столкнулся с некой «безуминкой», нам бы удалось найти и вытащить наружу темные стороны его личности. Ахерн придет в отчаяние, а от этого и остальные упадут духом. От тебя, Мэнди, потребуется все твое искусство. Ахерн – личность чрезвычайно неустойчивая, и, если все пойдет слишком спокойно, ты должна обработать ее так, чтобы она во всем тебя слушалась. Твоя задача – быть всегда с нею рядом, быть маленьким ангелом на ее плече, который нашептывает на ухо, что и как надо делать. Шепчи ей все, что придет в голову. Шеппард не любит неустойчивых ситуаций и стопроцентно не любит сам разбираться с проблемами. Если он станет тебе доверять, то наверняка сплавит Ахерн тебе.

Эрен и Филлипс засмеялись. Уинтер тоже попытался выдавить улыбку. Не получилось. Вся затея обретала очень уж реальные очертания.

– Следующий у нас – Алан Хьюз.

Уинтер сидел как на иголках – он занес Хьюза в список, чтобы поставить палку им в колесо. Хьюз – юрист от Бога, Уинтер понял это, увидев, как тот работает в деле Макартура. Хьюз вполне мог раскрыть убийство, даже если Шеппард не справится.

«А ведь именно этого ты и хочешь, правда? Ты хочешь, чтобы Шеппард вышел победителем?»

Он и сам не знал. Но события развивались слишком быстро, и он уже предвидел, что вся затея может ускользнуть из-под контроля. Да, все пока идет так, как хочется Эрену. Но…

«Давай-давай, думай».

Эрен – психически больной человек.

Слишком поздно он это заметил. И кстати, неплохой лицедей; может быть, и самого Моргана переплюнет. Неудивительно, что еще в школе эти двое дружили. Две стороны одной медали.

– …Хьюз у нас будет несущей опорой всего, что происходит в комнате. Конечно, он станет антагонистом Шеппарда. Забавно будет понаблюдать…

Эрен посмотрел на Уинтера и лучезарно улыбнулся:

– Прекрасный выбор, Саймон.

Уинтер сдвинул стул и встал.

– Схожу наверх, возьму купчую на землю.

Зачем соврал? Всем и так известно, для чего ему надо выйти из комнаты. Эрен уже держал следующий листок бумаги.

«Рона Мишель… этовсетывиноват этовсетывиноват».

Зачем он сказал Эрену?

– Хорошо, Саймон, – сказал Эрен. – Ты же знаешь, это надо сделать. Девочка видела больше всех. Зря ты не закрыл дверь на ключ… согласен? Бедная крошка Рона…

– Не произноси ее имени, – быстро проговорил Уинтер. – Не надо.

Он выбрался из-за стола и поскорее вышел из кухни. Оказавшись в коридоре, прикрыл кухонную дверь, прижался к ней спиной, и по щекам его потекли слезы.

Во что же он впутался? Во что он впутал всех этих людей? Из-за него бедняги пройдут через ад. Но что делать? В силах ли он остановить безумие? Заявить в полицию? Но он слишком глубоко завяз, невозможно открыть им план Эрена, не открывая при этом собственной роли в нем. А ему никак нельзя садиться в тюрьму.

– Он ушел? – Филлипс. Говорит очень тихо. Но через дверь все слышно. – Кажется, поднимается по лестнице.

– Есть время, пока он не вернулся, – сказал Эрен. – Все из-за этой девчонки, как ее, Мишель. Все думает о последствиях своих же действий. Мне кажется, он колеблется. С этим надо что-то делать.

– Может, напомнить ему, чем он тут занимается?

Эрен прокашлялся и еще больше понизил голос, Уинтеру пришлось напрягать слух.

– Нет. Сейчас он работает против нас. Не знаю, зачем он выбрал кандидатом Хьюза.

– Да просто убрать этого Хьюза из комнаты, и все тут.

– Боюсь, мы зашли слишком далеко. И еще, мне кажется, ситуацию с Хьюзом можно повернуть в нашу пользу. А вот образ мыслей Саймона… тут изменить что-либо вряд ли получится.

– Так что будем делать?

– Мне кажется, ты догадываешься, – сказал Эрен, и Уинтер представил, как он сейчас улыбается. – В конце концов, мы еще не решили, кого назначить на роль трупа.

Уинтер задрожал, да так сильно, что пришлось сделать шаг от двери. Значит, они собираются его убить. Его роль в игре поменялась. Надо было самоустраниться, уйти от них, быть где угодно, только не здесь. Значит, он умрет.

Да и куда ему идти? Боже мой, они знают, где он живет, они же сидят у него на кухне. Ярость, которую Эрен собирался обрушить на Моргана… неужели он думает, что на его долю достанется меньше? Уинтер знал Эрена уже много лет, знал все его самые потаенные, самые темные тайны. Эрен найдет его везде, куда бы он ни скрылся. А если не найдет, то отыщет Эбби. Да черт возьми, он уже нашел ее. Ему удалось подслушать, что Филлипс устроилась официанткой в кофейне, где работает Эбби.

Он полностью у Эрена в лапах.

Уинтер беззвучно плакал от страха. Как же выбраться из этого кошмара? Как остановить Эрена, не дать ему угробить бедолаг? Вдруг в голове возникла мысль, до невозможности извращенная, но мысль. Он не в силах сделать ни то ни другое, зато может помочь Моргану. Да-да, ведь, как бы хорошо он ни знал Эрена, Моргана знает гораздо лучше. И можно попытаться оставить ему послание.

«Но это значит…»

Да, это и значит.

«Тебе придется погибнуть».

Это будет его жертвой… нет, не жертвой. Может быть, это станет воздаянием для него. За то, что позволил злости поглотить его целиком. За то, что позволил слепить из себя нечто недостойное. Сущего монстра. Эрену и этой дуре Филлипс. Хотелось сказать, что они его использовали, но на самом-то деле он был с ними заодно. События разворачивались стремительно, но совесть его должна была проснуться. Возможно, это вполне логичный конец.

Зато Эбби будет в безопасности. Это главное. И в конечном счете он окажется прав.

«Но сможешь ли ты это сделать? Сможешь ли пойти туда, зная, что там и погибнешь?»

Нет. Но пойти туда, зная, что правда за ним, он сможет.

Уинтер вытер глаза носовым платком и почувствовал, что его, словно тонкая простыня в летнюю ночь, накрывает легкий саван окончательности принятого решения. Вот и все.

Осталось только разработать план и осуществить его.

И когда он вернулся на кухню и сел рядом людьми, собиравшимися его убить, план в голове уже созрел.

Карвер подвинул пачку бумаги к настольной лампе. Самое важное – первые впечатления, и, если что-то пойдет не так, окажется не на своем месте, все отправится коту под хвост. Поэтому здесь нужно быть особенно аккуратным. Он неоднократно бывал в «Грейт-отеле», сделал не одну тысячу фотографий, которые показались бы неинтересными даже самым непритязательным фотографам. Он измерил все, что можно измерить: расстояние между бумагами и лампой, расстояние между телевизором и списком услуг для постояльцев, банальнейшие вещи, которые по отдельности не имели бы никакого значения ни для кого. Но, собранные вместе, они могли сыграть свою роль и испортить тщательно созданную картину.

Аманда работала «снаружи»: устанавливала экраны, на которых, как бы из окна гостиничного номера, будет виден центр Лондона. Она не очень-то верила, что это сработает, но Карвер создал макет в уменьшенном масштабе и убедил ее. Теперь же ее скептицизм вернулся. Большой экран охватывал окно, создавая ощущение глубины. Аманда устанавливала новый экран, прилегающий к первому, передающему в точности ту же картину и обеспечивая ту самую иллюзию глубины. Как в старом добром телевизоре – скажем, необходимо показать кухню с окном, выходящим в сад, – надо сделать все возможное, чтобы зрители могли заглянуть в это окно, создать для них достаточный кусочек сада. И возникнет иллюзия, что за окном действительно сад, – именно так он и создал иллюзию неба над Лондоном. Запустил прямую трансляцию видеопотока в реальном времени в совокупности с высокого качества звуком из настоящего номера в «Грейт-отеле»: приглушенный шум улицы с движущимися автомобилями, самолетами и так далее. Пусть все это ненастоящее, зато качество более чем удовлетворительное.

– Ты уверен, что сработает? – спросила Мэнди, приплясывая перед так называемым окном и окидывая взглядом свою работу. – Лично я вижу лишь несколько экранов с видом Лондона. Да, понимаю, они сливаются, смотрится сносно, звуки тоже слышны нормально. Но все равно это экраны.

– Ты видишь экраны, потому что знаешь, что это экраны, – ответил Карвер. – Люди будут в ужасе, в сильнейшем стрессе, такого в их жизни еще не было, и их мозги сработают против них, додумают то, чего глаза не видят. А уж тебе придется притворяться.

Карвер подошел к Мэнди и осторожно прикрыл ее глаза ладонями. Она хихикнула, как школьница, у него от этого мурашки по спине побежали.

– А теперь подумай, – сказал он, не убирая рук. – Что сейчас видишь?

– Лондон, – ответила она слишком уж торжествующе, подпрыгнула и поцеловала Карвера в щеку.

Он изобразил на лице улыбку. Конечно, он был не вполне уверен, получится ли, сработает ли хоть что-нибудь. На любом этапе, в любую минуту весь план может рухнуть. Экраны. Труп. Нож. Мобильники. Да и Мэнди тоже. Мэнди он доверял – презирал, конечно, но это не важно – и считал, что она может справиться, даже очень. В их первый вечер, когда они познакомились в Брикуорке, он сразу понял: эта девица идеально подходит ему для дела. Но он себя не обманывал, прекрасно видел, что она беспокоится.

Доктор Уинтер тем временем забивал в стену гвоздь. Потом взял картину, которую лично приобрел для этого случая, и повесил ее на стену. Карвер, конечно, одобрил идею, картина прекрасно отвечала его чувству ужасного. Доктор Уинтер говорил, что на картине, висящей в гостиничном номере, где он останавливался, изображен ручеек в разгар летнего дня. Но эта, конечно, гораздо больше подходила для их целей.

Мэнди подошла к картине:

– Черт возьми, где вы ее откопали?

– Купил на барахолке, – пожал плечами Уинтер. – Мне она показалась не совсем обычной, жутковатой.

Мэнди протянула руку и коснулась высохшей краски на полотне.

– В этом вы правы, док, – согласилась она.

Доктор Уинтер рассмеялся:

– Я глаз от нее оторвать не могу. Не знаю, что ужаснее: улыбочка пу́гала или мысль о том, что в доме наверху, возможно, дети горят живьем, а пугало смотрит и улыбается.

Карвер вскинул брови. Мэнди, похоже, тоже была поражена.

– А вы знаете, я, наверно, стащу ее отсюда, – сказала она.

– Как вам будет угодно, – улыбнулся Уинтер.

Карвер откашлялся:

– Саймон, сходите, пожалуйста, в ванную комнату и еще раз проверьте там все, хорошо?

– Эрен, я уже три раза проверял. Там все нормально. Все будет отлично.

– Пожалуйста, я вас прошу.

Уинтер нахмурился, однако ослушаться не посмел. Он услышал, как открывается и закрывается дверь. Уинтер был прав – он провел в этой маленькой ванной не меньше шести часов. Удивительно, но водопроводчик оказался настоящим умельцем. Карвер с самого начала знал, что понадобится действующий унитаз со сливным бачком, а также раковина со сливом. С ванной было и так все в порядке, поскольку вряд ли кто захочет в ней мыться. Но остальные удобства надо было наладить. Если даже туалет никому не понадобится, без алкоголя и наркотика Шеппард будет страдать. То есть с большой вероятностью его стошнит.

Карвер поправил стопку бумаг на столе, достал из кармана ручку, положил рядом с бумагами. И с Библией. В каждом номере любой гостиницы, независимо от количества звездочек, Библия имелась обязательно. Почему-то считалось, что постояльцы должны поголовно быть христианами. Карверу этот обычай казался страшно оскорбительным. Ему хотелось надеяться, что Библия станет тем спусковым крючком, который запустит механизм безумия Констанции Ахерн. И это положительно скажется на осуществлении плана.

– Кажется, все готово, – сказала Мэнди, оглядываясь и осматривая комнату.

– Да, – отозвался Карвер, – кроме одного.

Он молча достал из-под подушки нож и протянул его Мэнди.

– А, вот оно что. Хорошо, – просто сказала Мэнди, и Карверу показалось, что вид ножа даже приятно ее возбудил. – Ведь это тоже входило в план.

Она взяла нож и осмотрела его на свету.

– Ты можешь не делать этого сама. Хочешь, сделаю я… сделаю так, что любой эксперт докажет, что это твоих рук дело.

Мэнди посмотрела на него, и стало ясно, что его беспокойство об успехе дела она ошибочно считает тревогой за нее. Именно на это он и рассчитывал.

– Я справлюсь, – сказала Мэнди. – Ты же в меня веришь, да?

– Конечно верю, – ответил Карвер и поцеловал ее.

– Здесь все нормально, – донесся сквозь стенку приглушенный голос доктора Уинтера.

Мэнди с Карвером переглянулись. Он кивнул. Она ответила тем же.

Никаких слов больше не требовалось.

56

Шеппард хотел развернуться и зашагать в противоположном направлении. Но он понимал, что не сможет. Понимал, что ему лицом к лицу придется встретиться с человеком, который стоял у кромки берега. Понимал, что это – конец истории.

По песчаным дюнам он спускался к берегу моря. Песок под ногами оказался настолько зыбким, что Шеппард чуть не упал, и тогда он прибавил шагу, чтобы достичь наконец твердой почвы. На самом берегу песок был гораздо плотнее, идти стало легче, но удовольствия это ему не доставило. На него волна за волной наваливалась страшная усталость, хотя он понимал, что обязательно доберется до человека, стоящего вдали, сможет добраться.

Шеппард достал из кармана телефон Уинтера, посмотрел на экран. Нет сигнала. Он вполголоса выругался. Выбрался наконец из берлоги, а сигнала все равно нет. На всякий случай все-таки набрал три девятки. Тишина. Интересно, где он? Надо срочно найти мобильник, иначе Райан погибнет. С большой вероятностью работающий телефон найдется у самого Эрена. Шеппард быстро пошел к нему. Ведь он понимал, что в каком-то смысле заслужил все, что сегодня случилось. Зато больше ни один человек из-за него не пострадает.

Эрена он не вспоминал долгие годы. Похоронил воспоминания о том, что он натворил, под другими, приятными: наркотики, бессонные ночи напролет, телевизионные съемки. В его сознании Эрен превратился в бесплотную тень.

Если после всего случившегося он остался в живых, сможет ли теперь оправиться? Забыть фальшивый гостиничный номер, как он забыл Эрена? Все, что произошло сегодня, было кошмаром, который давно дремал в безднах его души. И эти люди – словно призраки, плод беспокойного воображения, осколки подсознания. Поверит ли он со временем в это? Как искренне поверил в то, что раскрыл убийство мистера Джеффериса? И какая жизнь после этого была уготована Моргану Шеппарду?

Может быть, гибель здесь, в этих песках, станет логичным концом всей его жизни. Этакое подстрочное примечание к ней. Продвигаясь вперед, он уже едва волочил ноги. Они не слушались, желали, чтобы он остановился и лег на песок. Лег здесь и помер. Все, хватит… да, его всегда ждал именно такой конец.

И все же он был доволен, что смог выбраться. Выйти на свежий воздух и снова увидеть небо. Ему всегда нравилось гулять на свежем воздухе, это давало ему иллюзию свободы. Скорее всего, потому, что обычно он предпочитал стратегию отступления. Правда, сейчас никуда бежать не собирался. Даже напротив.

Он размышлял об ошибках, которые совершал. Вечеринки, наркотики, выпивка, все остальное в том же духе. Каждый божий день проходил как в тумане. А последние несколько лет все дни и вовсе слились в один – каждый день был похож на другой как две капли воды. И в результате в памяти ничего не осталось. Все началось в день, когда он отправился в полицию, чтобы сообщить об отце Эрена.

Но все запомнят это. Лживый Сыщик. Броские газетные заголовки – с такими заголовками номера разойдутся как горячие пирожки. И наконец желтая пресса скинет его с пьедестала.

Фигура человека уже несколько ближе, хотя все еще далеко… черты лица не видны. Черное пятно на фоне бледно-желтого песка.

Шеппард знал наверняка только одно: человек наблюдает за ним и, вероятно, довольно давно уже его поджидает.

«Иди вперед».

Расстроятся ли в телестудии? Проронит ли кто по нему слезу, а если да, поймут ли люди, почему плачут: от горя, из-за потери работы или от горечи из-за потери его самого? Небось сварганят дорогущие похороны с поминками. Все широко осветится средствами массовой информации: его смерть для всей информационной сети – неплохой повод заработать на рекламе. Открытый гроб с видом на столы с черной икрой, омарами с поджаренным хлебцем, шампанским, ведь надо же поднять бокал за уход порядочной скотины.

Его шоу, скорее всего, продолжится уже без него. Было бы глупо не использовать к своей выгоде эту шумиху. На его место пригласят нового человека. Черт возьми, может быть, даже самого Эрена или кого-то похожего на него. Кто этого заслуживает, конечно. Перед сменой ведущего на очередное ничтожество выйдет и мемориальная серия – так сказать, смена караула. Индустрия развлечений не останавливается ни на минуту: по-быстрому обналичил чеки и двигай дальше. Уже через неделю о нем никто и не вспомнит.

Друзей у него совсем мало. Даже не сообразишь сразу, кого можно назвать другом. Есть, конечно, Дуглас, но это совсем другое. Добрые отношения с Шеппардом составляли для Дугласа жизненный интерес – ведь Шеппард платил ему бешеные деньги. В телестудии есть кое-кто, с кем он разговаривал. Но знал он их плохо и имен не помнил. А если и помнил, то не уверен, не придумал ли сам эти имена.

Еще есть несколько бывших подружек. Мишель из колледжа, юная, бесшабашная студентка-англичанка. Шеппард избавился от нее, как только подписал контракт с телевидением. Не так давно он поискал ее в Интернете, нашел: она замужем, ждет ребенка и счастлива. На фотографиях в «Фейсбуке» она весела, беззаботна, на лице такая улыбка, какой он у нее и не видывал. Он представлял себе, как она сидит за столом с мужем, они завтракают, в руках у нее газета, а рядом на высоком стульчике сидит ребенок.

– Надо же, а ведь я с ним когда-то встречалась, – говорит она.

И все, больше о нем ни слова… Потом была Сюзи, женщина, которая никого не уважала, и себя в первую очередь. Ничем не интересовалась, да и ею никто особенно не интересовался. Она охотилась за знаменитостями, Шеппард понял это, когда застукал ее в постели с группой мальчиков-музыкантов, всего их было пятеро. Шеппард сразу бросил ее, и она приняла это со смирением, насколько позволяли остатки самоуважения. Он же провалился в черную дыру анонимных свиданий и если хоть что-то помнил о некоторых, то лишь потому, что, накачанный спиртным, наркотиками либо и тем и другим, был особенно омерзителен. Их было так много… да и вообще, образ жизни он вел в стиле «меняю подружек как перчатки». Всех этих барышень звали что-то типа Кристал, Сэффрон, Руж, – словом, не имена, а прилагательные[16]. Ни одна не станет о нем скорбеть, если, конечно, что-нибудь особенное не привлечет их внимание.

Нет, единственный человек, который, возможно, и станет по нему горевать, – это его дилер. Он вбухал огромные деньги в рискованные затеи некоего юного наркоши – к тому же случайно оказавшегося студентом-медиком и страшным лентяем, – который внимательно присматривался к нормам и правилам делового общения. Когда у него все рецепты закончились, он принялся искать новые подходы и решения. Шеппард не знал, как много таблеток он купил за все эти годы; возможно, хватило бы, чтобы уничтожить небольшую армию, но был уверен: в значительной степени благодаря ему дилер остался на плаву. Как его звали? Лицо Шеппард помнил, но имя… вылетело из головы. Парнем он всегда был гиперактивным, диплом медика наверняка давно спустил в унитаз и наверняка хотел бы, чтобы Шеппард остался и продолжал разыгрывать с ним пьесу «Веление долга». Шеппард был ему благодарен, ведь этот парень в любую минуту мог запросто сдать его журналюгам. Вполне мог бы это сделать.

Шеппард поднял голову и увидел, что покрыл довольно приличное расстояние. Тот, кто его поджидал, был в костюме, при галстуке красного цвета. Шеппард подумал, что в иной одежде его невозможно и представить. Таинственный человек в красном галстуке из рассказа Констанции. Темный человек.

В руках этот человек держал черные, до блеска начищенные остроносые туфли, а босые ноги его утопали в песке. На Шеппарда он не смотрел, а смотрел на море, и на лице его застыло чувство благоговения. В детстве Шеппард не раз видел его таким. Радостно возбужденным.

Шеппард подошел, медленно, неторопливо – и только когда оказался совсем рядом, тот повернул к нему голову.

Кас Карвер улыбнулся, и улыбка его оказалась отнюдь не пугающей или злобной, но совершенно искренней, как будто он действительно был рад встретиться со старым другом.

– Здравствуй, Морган, – сказал он.

57

Он сказал это так, будто ничего не случилось, будто через годы разлуки они случайно столкнулись на улице.

– Эрен, – сказал Шеппард; свежий воздух хлынул в горло, и оно сразу пересохло, так что имя вылетело едва слышным хрипом.

Тот не ответил, во всяком случае сразу, но улыбка его слегка завяла. Взгляд уже не казался таким добрым, как секунду назад. Он отвернулся и снова уставился на море.

– Давно уже меня так никто не называет. Мне будет, пожалуй, приятнее, если и ты не станешь. Теперь меня зовут Кас.

– Почему? – спросил Шеппард.

– Потому что мальчика, которого ты знал, больше нет. Я теперь другой человек. Карвер, которого ты создал. И что скажешь?

Карвер поднял руки и повернулся, как человек, который меряет в магазине одежду и вертится перед зеркалом.

Шеппарду захотелось заехать ему в красивую морду, разбить ее в кровь, превратить в бесформенное месиво, так чтобы и узнать нельзя было. Но он отказался от этой идеи.

– Что ты чудовище, – ответил он.

Карвер усмехнулся.

– Да и ты не стал выглядеть лучше, – ответил тот, оглядывая его с головы до ног. – Выглядишь как чучело, ей-богу. Я и не думал, что ты так подурнел. Честное слово. Жалкий какой-то.

– Ты же запер меня в бункере, чтобы я там сдох, – отозвался Шеппард, в душе негодуя на себя: слова его прозвучали так, будто он оправдывается.

– Да, запер, но ты ведь сейчас здесь, вот он. Разве это не чудо – такая жизнестойкость человека, воля к жизни? Впрочем, все это, разумеется, входило в наши планы, – подмигнул Карвер.

Шеппард отвернулся к морю. Не мог больше смотреть в нахальное лицо.

– Где мы? – спросил он.

Карвер огляделся:

– На пляже Лускентайр, Внешние Гебридские острова. Ты в Шотландии, Морган.

– Не может быть! Я же был в Париже… а теперь в Шотландии? Но каким образом? А остальные? Они же были в Лондоне, как здесь оказались?

– Ничего сверхъестественного, Морган. Никакого колдовства. Наука… и частный реактивный самолет.

– Частный… самолет?

Шеппард рассмеялся, снова заглядывая Карверу в лицо, но сразу увидел, что тот не шутит.

Карвер откашлялся:

– Вижу, у тебя много накопилось вопросов… Что ж, я готов на них ответить. Мне кажется, я должен тебе все объяснить, перед тем как ты нас покинешь.

«Перед тем как ты нас покинешь».

На сопротивление у Шеппарда не осталось ни сил, ни желания. Ни воли, чтобы с криком броситься наутек. Он кивнул. Да, он хотел выслушать ответы.

– Ладно, – кивнул он.

Карвер тоже кивнул:

– Ты представить себе не можешь, как долго я ждал этой минуты. Все это время я таил особую обиду на тебя, Морган Шеппард. И если ты спросишь почему, значит для тебя это был пустяк, недостойный твоего внимания. Я все время наблюдал за тобой, наблюдал за твоими ничтожными связями, за твоей бездарной телевизионной программой, за твоим тщательно скрываемым алкоголизмом и наркоманией. Иногда я стоял за твоей спиной так близко, что мог прошептать тебе что-нибудь на ухо, но ты ни разу меня не заметил. И я был доволен тем, что наблюдаю за тобой… но потом кое-что изменилось. Три года назад в тюрьме умер мой отец. Я виделся с ним каждую неделю, как только тетушка стала мне разрешать. Не пропустил ни одного свидания. А однажды пришел, а его уже нет. Он не был создан для тюрьмы. В некотором смысле я и сам изумляюсь, как долго он там протянул. Но потом двое гавриков с заточками выкололи ему глаза и перерезали горло. Охранники нашли его – его останки валялись на полу. Поговаривают, что тут не обошлось и без самих охранников. Ты понимаешь, я думаю, моего отца убили потому, что он был слишком хорош. И вот тогда я впервые понял, насколько велика моя ненависть. Тогда все закончилось, и тогда же все началось. Я знал, что человек, который разрушил мою жизнь, никуда не делся, он глотает себе наркотики, словно это пилюльки «тик-так», и с людьми обращается мерзко, словно это не люди вовсе, а пустышки. Я понял, что должен тебя остановить. Понял, что это мой долг.

Отец оставил мне недурное наследство. Но этого было мало. Тогда я взял и все продал. Даже… нет, в первую очередь… продал родовой дом. Этого оказалось достаточно, чтобы начать новую жизнь. В Милтон-Кинсе я купил небольшую квартирку. Не роскошную, конечно, но жить можно. Остальные деньги я вложил в акции и ценные бумаги. Что и говорить, авантюра рискованная. Но мне это было легко сделать. Как ты помнишь – впрочем, может, и забыл, мало ли, – я всегда был одарен своеобразным умом. И к бирже относился, как, скажем, к убийству. Анализировал каждый дюйм, каждую случайность, каждый результат. Это было даже забавно. И, кроме того, очень легко. Я до сих пор этим занимаюсь, правда, прежний интерес потерял. Как только тебе в руки попадает сразу много денег, даже игра на бирже становится скучной. Так что мне захотелось затеять что-нибудь новенькое. Вот тогда-то и пришла в голову эта мысль. Отыскать наконец-то тебя. И показать тебе, что ты натворил. В общем, деньги у меня были, осталось разработать план.

– А остальные? Мэнди и Уинтер? – спросил Шеппард.

– Довольно быстро я понял, что в этом предприятии без помощников не обойтись. А найти их не так-то просто. Одну помощницу я отыскал на твоей дурацкой вечеринке. Она умудрилась пробраться на нее, хотела заставить тебя признаться в убийстве брата. Нет, не в прямом убийстве, конечно. Ты же никогда не совершаешь ничего такого, зачем тебе неприятности, верно? Ты предпочитаешь маршруты окольные. Мне показалось, что эта Аманда Филлипс полна энергии и энтузиазма, – она почти так же страстно желала отомстить тебе, как и я. Вероятно, ты заметил адский огонек в ее глазах. А сам-то ты знал, что способен такое сотворить с человеком? В общем, Аманда вписалась в это дело сразу, но надо было исключить малейший шанс на то, что она вдруг исчезнет. Поэтому я позволил ей влюбиться в меня. Это было легко – она натура чувствительная, а я всегда обладал определенной харизмой. В общем, мы с ней сошлись на почве мести – понятно кому. Очень скоро она была готова ради меня на все. Даже на убийство, даже на смерть. Конечно, ей и в голову не могло прийти, что я оставлю ее там умирать. Даже когда мы закладывали взрывчатку, она думала, что я обязательно появлюсь и спасу ее, если мы взорвем все к чертовой матери. Способная была девочка, но, как говорится, что из этого следует? О да, от любви все мы глупеем. Раньше я в это не верил, но выходит, что правда. Доктора Уинтера уговорить было гораздо труднее. Даже несмотря на то, что ты испортил его дочь и он об этом прекрасно знал…

– Да, – сказал Шеппард, – это же ты сообщил ему. Об этом он и болтал в ту ночь.

– Я открою тебе маленький секрет, Морган, – сказал Карвер. – Я был там в ту ночь. – Он засмеялся. – Сидел на кухне. Это была еще та комедия.

По спине Шеппарда пробежала дрожь. Значит, Эрен был там, таился в двух шагах за спиной.

– Но даже после всего этого Уинтер долго колебался. Старикан наш был законником, с принципами. Впрочем, принципы – это ужасная вещь, ведь все дело в формулировках, и никто по-настоящему не знает, как далеко он способен зайти, когда наступит переломный момент; как узнает, где нужно остановиться? А душа у Уинтера была хрупкая. И в конце концов он сорвался. Это было той самой ночью, ты помнишь. Он был очень полезен в смысле добывания информации – например, о наркотиках, способных надолго отключить сознание человека. И еще у него неплохо получалось все то, чего я делать не хотел. Например, лишний раз сходить в гостиницу или купить землю, на которой стоит бункер. Да и вообще, всегда хорошо иметь партнера. Н-да… отчасти партнера, а отчасти козла отпущения.

Видишь ли, нужно было делать все, чтобы затея шла так, как я хочу. Поэтому важно было следить, чтобы любой человек, который даже теоретически мог сдать нас полиции, оставался под нашим контролем. Благо людей нам нужно было держать внутри, чтобы все хорошо прошло. Нам не пришлось выбирать кого попало. В каком-то смысле они сами себя выбрали. И Мэнди идеально вписывалась как одна из них – к тому же ей легко давалась роль юной девчушки. К тому же по счастливой случайности она оказалась как раз той, что тебе нравится. Словом, все складывалось идеально, почти так, как и задумывалось. За исключением одного: один человек в мои планы не вписывался. Он никак не должен был оказаться с вами в одной комнате. Я говорю об Алане Хьюзе. Доктор Уинтер позволил себе выйти за рамки, он использовал мой план в свою пользу. Поэтому пришлось его подкорректировать. Видишь ли, мы понимали, что Мэнди будет играть роль твоей совратительницы, но что касается трупа… у нас и в мыслях не было убивать доктора Уинтера. Он был нужен мне рядом, чтобы наблюдать за происходящим и давать всему этому профессиональный комментарий. Но он предпочел везде совать свой нос, предпринимать действия, о которых нам не докладывал. В конце он совсем озлобился, и не только на тебя – на весь свет. Все дело в дочери. Он узнал, что я заставил Мэнди устроиться туда же, где работала Эбби, чтобы за ней приглядывать. Я понимал: в любую минуту, в самый неожиданный момент он может взбунтоваться. И решил от него избавиться, а кроме того, нам ведь все равно нужен был труп в ванне. Он, конечно, ни о чем не догадывался, старый дурак.

«Ну уж нет, Уинтер был умнее, ты ошибся. Он сразу обо всем догадался. Он знал, что идет на смерть, и решил сообщить мне, кто его убьет».

Так подумал Шеппард, но не сказал ни слова.

– Конечно, я понял, что с Уинтером в ванне весь ход твоего расследования пойдет иначе. Все остальные Уинтера узнают, и ты по кусочкам станешь воссоздавать хоть какую-то истину. Я долго об этом думал, но в конце концов понял, что добраться до меня ты не сможешь, фактов маловато, а если даже тебе и удастся что-то понять, сделать ты все равно ничего не сможешь. И в каком-то смысле уложить в ванную труп Уинтера – все-таки хорошая идея. Я наблюдал за твоим лицом, когда ты увидел его.

Карвер улыбнулся. Шеппарду было нехорошо. Уинтер погиб, а друг старика использовал его пешкой в игре.

– Я-то планировал взять первый попавшийся труп, а это намного сложнее. Так что на самом деле ты играл в мою игру в легком режиме. И все равно не смог ничего сделать.

Порыв ветра был так силен, что чуть не опрокинул Шеппарда. Карвер же стоял на ногах крепко.

– Но доставить всех вас в эту комнату оказалось гораздо сложнее. Декорации выставлены, сцена готова, не хватало только актеров. Большинство мы доставили без особых хлопот: чтобы отключить человека, использовался газ, потом погрузка в фургон, там сделали общий наркоз, который применялся во время перевозки несколько раз через регулярные интервалы. Сюда вас переправляли на моем личном реактивном самолете, сначала тебя, потом остальных из Лондона. Мэнди осталась с тобой, надо было позаботиться, чтобы ты не очнулся раньше времени, пока мы возимся с другими. Наверное, думаешь, что с тех пор, как ты в Париже уснул, прошло каких-нибудь несколько часов? Нет, прошло двое суток.

– Двое суток… – повторил Шеппард. – Разве такое возможно?

Карвер улыбнулся:

– Люди не удивляются, что в больницах пациенты многие часы проводят под наркозом, а иногда даже сутки. Тебе известно, что самая длинная хирургическая операция длилась четверо суток? Человеческий организм – удивительная штука, Морган. Тебе бы следовало это знать. Интересно, сколько алкоголя ты пропустил через свою печенку? А все еще держишься. Организм умеет приспосабливаться, восстанавливаться, умеет очищаться и забывать.

Несколько мгновений они молчали. Шеппард не знал, что сказать, да и говорить ему было нечего.

А Карвер, кажется, не возражал.

– Что ж, я думаю, все, – сказал он. – Я понимаю, это совсем не то, о чем ты там фантазировал, но тут уж ничего не поделаешь. Жестокая правда, которую я обнаружил за последние три года, заключается в том, что на деньги действительно можно купить все. Но лично мне этого «всего» недостаточно. Нет, мне хочется еще одной маленькой вещицы.

Карвер сунул руку за пояс и достал небольшой пистолет. Прежде Шеппарду не приходилось видеть настоящих пистолетов так близко, но даже сам вид оружия вызвал в нем дрожь.

– У тебя еще есть вопросы?

Он щелкнул предохранителем и направил пистолет на Шеппарда.

– Или – начнем?

Шеппард с трудом выдавил из себя несколько слов:

– Начнем? А чем же мы занимались перед этим?

– Играли.

– Играли? Послушай, Эрен, погибли люди. – Шеппард не мог больше скрывать страха, голос его дрожал. – Чего ты еще хочешь? Ты хотел услышать, что я на это отвечу? Я ответил. Ты достоин иметь все, что есть у меня. Я признаю это. Я – полное ничтожество. И всегда был ничтожеством, если рядом не было тебя.

Карвер неожиданно покраснел. Однако когда он заговорил, голос его оставался спокойным.

– Ты же знаешь, ты сам виноват в том, что здесь оказался. Ты брел по жизни, совершал поступки и ни на секунду не задумывался о последствиях. Дорога кончилась, и в конце ее стою я. Та самая дорога, по которой ты, Морган, заставил нас идти двадцать пять лет назад. И теперь с тебя надо за это спросить.

Шеппард открыл рот и понял, что снова может говорить, точнее, ему позволили это делать.

– Я же был еще совсем ребенком. Мне было всего одиннадцать лет.

– Похоже, таким и остался. Думаю, мне придется воздать тебе по заслугам. Весьма немногие одиннадцатилетние пацаны умудряются обвести вокруг пальца целый мир. Все эти годы у тебя была возможность откровенно признаться, очиститься, но ты этого не сделал. Да, ты жалкое ничтожество. Упаковал сам себя во всю эту фигню на постном масле и сам же поверил в нее. Ты – сыщик? Да ты и себя спасти не способен! Как же ты можешь защитить других?

– Но я спас…

Карвер рассмеялся:

– Ты говоришь про тех в бункере? Ахерн, Куинн и Мишель? От чего же ты их спас? От себя самого?

– Нет. Я спас их от тебя.

– Ты не спас Хьюза. Ты не спас Уинтера. Ахерн теперь сядет в тюрьму на пожизненное. А также моя маленькая помощница Аманда. И Куинн… он же там в эту минуту умирает. Все потому, что ты не смог защитить их.

– Но что мне было делать, как? Я же был заперт…

– Послушай, заткнись, а? Хьюз и Уинтер мертвы из-за тебя. Ахерн и Аманда стали убийцами опять же из-за тебя. Что тебе непонятно? Все, что там случилось, – все из-за тебя.

Силы Шеппарда были уже на исходе, и обвинения, которые Эрен бросал ему в лицо, хлестали сильнее, чем шквалы ветра. Он не выдержал и опустил голову. Да, из-за него, отрицать бессмысленно. Но ведь и из-за Эрена тоже, это факт, которого старый друг почему-то не хотел замечать.

– Так, значит, таков конец твоего замысла? Развязка истории? Ты сейчас меня убьешь? – Шеппард поднял голову и посмотрел Эрену в глаза.

Карвер взглянул на пистолет и наставил ствол на Шеппарда.

– Да. Выглядит романтично. Я подумывал, не утопить ли тебя, но даже у меня возможности не беспредельны.

В ответ Шеппард почему-то улыбнулся. Неужели это происходит на самом деле? Бредовое состояние, похмелье, упадок сил. Все это вдруг навалилось на него; казалось, что он спит и все это ему снится. Может быть, он все еще сидит в бункере, хватает ртом остатки воздуха, а таймер отсчитывает секунды. Может, именно так нехватка воздуха действует на мозг умирающего? Он не знал, какая перспектива лучше, но исход все равно один.

Может быть, это и к лучшему.

Погибли люди. Алан Хьюз, Саймон Уинтер. Брат Мэнди. Он, Шеппард, развратил дочь Уинтера. Он умел только брать, только брать, брать и брать. Настало время возвращать, выплачивать долги.

– Что ж, – спросил Карвер, – ты готов, мой старый друг?

Он приставил ствол к виску Шеппарда.

58

– Становись на колени, – велел он, поставил на песок туфли и взял пистолет в обе руки.

Шеппард повиновался.

«К чему сопротивляться?»

– А почему ты просто меня не убил? С самого начала? Для чего устроил все это? Зачем тебе этот спектакль?

Карвер засмеялся и, наклонившись над Шеппардом, приставил ствол к его лбу. Смерть затаилась всего в миллиметре.

– А ты помнишь, как было в школе? – спросил Карвер. – Ты всегда был таким самоуверенным. Считал себя пупом земли. Теперь уже не считаешь. Понимаешь, мне нужно было показать тебе, что значит потерпеть неудачу. Ты всегда был такой сволочью. Мне надо было догадаться, что ты выкинешь какую-то пакость. Вся твоя жизнь была одним большим стебом. И мне хотелось, чтобы ты это понял.

– Эрен, что с тобой случилось?

– Со мной случился ты. И не называй меня так.

– Эрен, ведь твой отец был виновен.

– Никогда не называй меня так! Мой отец был виновен в том, что хотел сохранить семью.

Шеппард чуть не засмеялся, непонятно почему.

– Сохранить семью? Правда? А ты когда-нибудь задавался вопросом, почему твой отец так долго ждал, чтобы убить Джеффериса? Он никого не защищал, он был бомбой замедленного действия, которая вдруг взорвалась. Он сделал это только ради себя, больше ни для кого.

– Это не имеет значения, – прошептал Карвер.

– Нет, Эрен, это единственное, что имеет значение. Это преступление не было спонтанным, не было страстным порывом. Оно хорошо продумывалось и тщательно готовилось. И в один прекрасный день твой отец наконец собрался с духом. Жалкий трус. Да и ты, кажется, весь в него.

– Моя блудница-мать собиралась встретиться с Джефферисом как раз в тот вечер, когда погибла. Отец был вне себя. И принял меры.

– Он принял меры, когда прошло уже шесть лет, – сказал Шеппард. – Жалкий тип.

– Заткнись! – закричал Карвер.

Шеппард заглянул ему в глаза и увидел, что прежнего Эрена Карвера больше нет. Тот, кого он видел, был ему совсем незнаком. Перед ним стоял человек настолько самоуверенный… он совершенно не задумывался, что же натворил сам. Да, возможно, путь начался с Моргана Шеппарда, но стоящий перед ним человек выбрал собственный маршрут, пошел дорогой не Эрена, но Каса.

Карвер заметил, как изменилось лицо Шеппарда, и плюнул в него.

– Это все ты, – повторял он, наклонившись над ним и размахивая пистолетом, словно дирижерской палочкой. – Это ты, ты, это ты во всем виноват. И когда будешь лежать здесь и издыхать, когда твоя кровь будет стекать на песок, вспомни, что ты этого хотел. Это конец пути, по которому ты повел нас обоих. Это ты во всем виноват.

– Нет, Кас, виноваты мы оба, – задыхаясь, проговорил Шеппард.

Карвер замер и уткнул ствол пистолета в лоб Шеппарду, в самую середину.

– Все, Морган, это конец.

– Ты думаешь… – проговорил Шеппард и запнулся на секунду, – ты думаешь, что я похитил твой шанс стать героем? Разрушил твою жизнь? Но я не мог сделать и то и другое. Ты же никогда не был героем. Ты всегда был чудовищем. Будь у тебя семья, ты бы ее разрушил или потакал бы убийце. Одно из двух, не знаю, что хуже. Ты прирожденный злодей.

– Повтори, что ты сказал! Клянусь Богом…

– Ты прирожденный злодей. А я – жуткая пародия на человека. Я всегда думал только о себе и сеял вокруг одно разрушение. Да, я совершал кое-какие… нет, я совершил много такого, от чего мне сейчас стыдно. Но я могу изменить свою жизнь. А вот ты… ты всегда будешь монстром.

В лицо Шеппарда врезалась рукоятка пистолета. Из разбитого носа хлынула кровь. Он взвыл от боли.

А Карвер смеялся:

– Ты же паразит на земле. Думаешь, мир будет скучать по тебе?

– Нет, – ответил Шеппард в нос и сплюнул кровь. – И не подумает.

Он видел перед собой родителей, бывших любовниц, коллег. Всех, от кого он отмахнулся, кого прогнал от себя. А единственный настоящий друг через несколько мгновений всадит пулю ему в лоб.

«Это еще не конец».

Собрав остатки сил, Шеппард бросился вперед и застал Карвера врасплох. Он схватил его за ноги, и в эту секунду раздался выстрел. Пуля пролетела в нескольких миллиметрах от правого уха Шеппарда, задев самый кончик. Карвер неуклюже повалился на песок. Пистолет выпал и лежал теперь на расстоянии вытянутой руки от обоих.

Шеппард потянулся, чтобы схватить оружие, но Карвер ударил его кулаком в лицо. В глазах потемнело, одной рукой он продолжал шарить по песку, а другой ударил Карвера по голове, вдавив ее в песок.

Карвер взвыл, когда своим ударом Шеппард буквально вмял его нос в лицо.

В голове прояснилось, и Шеппард схватил пистолет. Он прижал Карвера к земле, и друг его с яростной ненавистью заорал во все горло. Недолго думая, Шеппард швырнул пистолет в море. Тот порхнул в воздухе и шлепнулся в воду. Шеппард проводил его взглядом, и тогда Карвер воспользовался заминкой и что было сил двинул Шеппарду в челюсть.

Шеппард растянулся во весь рост на песке, а Карвер вскочил на ноги, подбежал к нему, схватил за воротник рубахи и потащил к воде. Потом наклонился, схватил Шеппарда за горло.

– Чтобы прикончить тебя, мне и пистолет не понадобится, – прохрипел он.

Шеппард слишком поздно понял, что сейчас произойдет. Карвер с силой поднял его голову, а потом окунул в холодную – о, какую холодную воду! Шеппард не успел сделать вдох, и вода хлынула ему в легкие. Он трепыхался, но жизнь уже покидала его. Сколько секунд он продержится? И сколько их осталось?

Карвер рывком вытащил его из воды.

– Вот они, последствия, Морган, – прошипел он.

Шеппард вслепую развернулся к Карверу. Толку от этого было мало, но все-таки достаточно для того, чтобы Карвер ослабил хватку вокруг шеи. Шеппард шмякнулся лицом в песок и стал отбиваться ногами. Попал Карверу в голень, и тот застонал от боли.

«Немедленно. Надо немедленно уходить».

Шеппард упал в набегающую волну, нащупал руками дно, пытаясь встать. Карвер сделал несколько неверных шагов прочь и опустился на четвереньки. Шеппард добрался до него, схватил за плечи, потом за галстук и приподнял. Карвер кашлял и рычал сквозь сжатые зубы. Губа его была разбита, злое лицо его было все в крови.

– Спасибо тебе, Кас, ты показал мне, что люди могут меняться, – сказал Шеппард, сплевывая на него морскую воду. – Возможно, и для меня есть надежда.

Карвер смотрел на него не мигая, не отводя взгляда.

– Еще не кончено, Морган. Если не сегодня, то когда-нибудь в другой день. Где бы ты ни был, я тебя везде найду. И мне плевать, что тебя будут охранять. Чтобы добраться до тебя, я сожгу дотла целый мир. Так что лучше уж убей меня сейчас.

Он не говорил, но рычал нечеловеческим голосом.

Шеппард улыбнулся.

– Нет уж, это вряд ли, – ответил он. – Это не в моем стиле.

И изо всех сил нанес ему удар головой.

59

Двадцать пять лет назад…

– Ты знаешь, когда ты уговорил меня прогулять, я подумал, что это не просто так, – сказал Эрен.

Они с Морганом уже около двух часов шлялись по улицам Центрального Лондона. Была пятница, полтретьего, и Эрен прогуливал урок математики мистера Джеффериса. Мистера Джеффериса он любил, и его мучила совесть.

Одиннадцатилетние, они сами по себе гуляли по Лондону. Морган придумал, как можно законно прогуливать: сказать, что мама хочет повести их на научную выставку. Мама Моргана никогда и никуда их не водила, и Эрен согласился только потому, что был уверен: все равно не отпустят. Однако сработало, и вот они здесь.

Шагая по тротуару, Морган делал головокружительные финты, ныряя и ловко петляя в толпе туристов. Они добрались до Лестер-сквер, пошли дальше, и Эрен уже начал подумывать, что никакой определенной цели прогулки не существует.

– Чувствуешь, Эрен? – сказал Морган, поворачиваясь к нему. – Это и есть ощущение полной свободы.

А Эрена все еще мучила совесть из-за пропущенной математики.

– Да я вот думаю… в общем… может, хотя бы возьмем домашнее задание? Так ведь можно отстать… Может, вернемся?

Морган остановился:

– Остынь, Эрен, все нормально. Подумаешь, один урок, да еще математика. Школа – не главное в жизни.

– В общем-то, да, конечно… – отозвался Эрен.

Морган вздохнул, повернулся к Эрену и схватил его за руки:

– Эрен, дружок, все будет нормалек. У меня есть гениальный план, нас ждет успех.

– Что еще на этот раз? Ты станешь олимпийским чемпионом по гимнастике? Знаменитым писателем? Телеведущим прогноза погоды?

– Я еще сам не знаю, зато точно знаю, Эрен, что в один прекрасный день мы с тобой прославимся.

– Мм…

– Ну-ка посмотри. – Морган развернул Эрена. – Посмотри-ка туда.

Они стояли перед гостиницей. Похоже, довольно дорогой. Перед большими стеклянными дверями стояли люди. Один открыл дверь и впустил мужчину в деловом костюме, и на какую-то долю секунды Эрен увидел вестибюль. Красивый пол зеленого мрамора, люди в хрустящей униформе.

– Видишь? Мечта! Когда-нибудь мы с тобой, Эрен, тоже будем останавливаться в таких гостиницах.

Эрен оглянулся на друга:

– Ладно, только как?

– А так. Сможем себе позволить. Будем жить в шикарных номерах с мини-барами, будем пить пиво в десять утра и говорить что-нибудь вроде: «Ну и что, а где-то уже и пять часов».

– Но ты же пиво терпеть не можешь. Помнишь, украл у мамы из холодильника бутылку, выпил и все выблевал.

– Да, но я все равно буду пить, пока не понравится.

Эрен вздохнул:

– Не совсем понимаю, что мы здесь делаем.

– Как – что? Живем! Живи одной минутой, Эрен, – ответил Морган. – Ты, Эрен, ведешь себя как… старичок. Слишком много думаешь. Разве нельзя хоть раз в жизни сказать себе: «У меня все будет офигенно!»? И не строить планы на все оставшееся будущее? Я просто живу… вот этой минутой… помнишь, что говорила мисс Рейн?

– Спонтанно, что ли? – спросил Эрен.

Морган хлопнул в ладоши и просиял.

– Да… я просто живу спонтанно!

– Ладно, – улыбнулся и Эрен. – Давай заключим договор. Ты будешь жить спонтанно, а я – головой, и потом посмотрим, что из этого выйдет. Победит тот, кто добьется в жизни большего. А проигравший должен будет снять для победившего номер в этой чертовой гостинице. – Он кивнул в сторону входа.

– А что, дружок, это дело! А теперь за мной, тут неподалеку есть одно отличное местечко.

Он повернулся и зашагал, да так быстро, что Эрену пришлось пробежаться, чтобы догнать его.

– Мама водила меня туда однажды, чтобы загладить вину, когда оставила одного в супермаркете.

– И что, из-за этого мы прогуляли занятия?

– Не-а, – ответил Морган, подталкивая Эрена локтем, – мы случайно здесь оказались. Спонтанически, понимаешь?

– Такого слова не существует. Ладно, проехали.

Эрен ввинтился в большую группу столпившихся вокруг карты туристов.

– А ведь ты так и не рассказал, как собираешься добиться большого успеха, – сказал он.

Морган подпрыгнул и улыбнулся:

– А давай организуем музыкальную группу? Что скажешь?

– Глупее не придумаешь, – ответил Эрен, и оба расхохотались.

Отсмеявшись, Морган двинул через дорогу – не дожидаясь зеленого, конечно, – и махнул Эрену:

– Уже близко, только переулок пройти!

Дождавшись, когда будет безопасно, Эрен перешел улицу, а когда Морган скрылся за углом, оглянулся на гостиницу, перед которой они только что стояли. Издалека она выглядела еще более грандиозной: элегантное прямоугольное здание, уходящее в небо. На фасаде тусклым золотом отливали слова: «Грейт-отель».

Эрен поставил в уме галочку и припустил за Морганом.

«Как бы сам Морган это прокомментировал?»

Да, он припустил за Морганом, догоняя будущее.

60

Шеппард закричал от боли, а Карвер как растянулся на песке, так и лежал неподвижно с окровавленной головой. Без сознания. Смотреть на это было куда больнее, чем в кино. Шеппард смочил руку в соленом море и вытер лоб. Ноги подкосились, и он снова упал в набегающую волну.

Кое-как выбравшись из моря, он почувствовал тошноту, и его вырвало – таким же фиолетовым месивом, как и прежде.

Неужели все кончилось? Неужели жуткий кошмар позади? Он никак не мог заставить себя поверить. А вдруг это всего лишь еще один этап зловещего плана? А Карвер просто притворяется.

Впрочем, нет. Старый друг лежит неподвижно, глаза закрыты, дыхание неглубокое. Из раны на лбу течет кровь. Сейчас, когда он неподвижен и тих, Шеппард мог его спокойно рассмотреть. Вот он, маленький мальчик, который когда-то любил играть в видеоигры, с ним они незаметно проскальзывали в кинотеатр, тот самый мальчик, который был самым добрым и самым умным из всех, кого он знал.

«Как же это случилось? Как мы дошли до жизни такой?»

Он закрыл глаза. Увидел себя в комнате Эрена. Как давно это было. Они еще дети, они сидят в этой комнате. И он хочет всем рассказать…

«Только не ходи на чердак».

Шеппард открыл глаза. Он снова на берегу моря. Из туч на небе закапал дождик. Первые капли упали на лицо.

«Там остались Райан и Та, что в наушниках. Им нужна помощь».

Он приподнялся на локтях и посмотрел на Карвера. С некоторым трепетом залез к нему в карманы штанов. Пусто. Но в правом кармане пиджака нащупал смартфон.

Он достал его, разблокировал. Снова повалился на песок. Ему бы поспать, отдохнуть как следует. Но сначала…

Он три раза нажал на девятку и поднес аппарат к уху.

Соединилось не сразу, он даже подумал, что аппарат не работает, как и тот, который вынес из бункера. Но через какое-то время послышался слабый сигнал.

Лежащий рядом Карвер вдруг глубоко вздохнул. Но нет, он все еще без сознания. А по небу прокатился удар грома.

Шеппард слушал гудки и смотрел в небо, где высоко летела одинокая чайка, отставшая от стаи. Наверное, летит домой. Шеппард сделал вдох и ясно почувствовал, как в легкие устремился воздух. Никогда в жизни он не чувствовал себя хуже. Хотя, может, и совсем наоборот.

Гудки прекратились. Он услышал голос.

– Алло! – сказал Шеппард и закрыл глаза.

61

Три месяца спустя…

Летом в Париже всегда жарко, но терпеть можно. Он шел по городу, разглядывал толпу, состоящую из туристов и местных жителей. На этот раз туристы его не раздражали, нет, ему доставляло удовольствие гулять по узеньким боковым улочкам, заходить в неприметные кафешки и магазины. Ветерок доносил до слуха обрывки разговоров на французском и английском языках. И кое-что он даже понимал.

Нога уже почти не болела, и хотя он все еще прихрамывал, но внимания на это уже не обращал. Люди здесь его не узнавали, как в Лондоне, за что он был им признателен. Кроме того, он и выглядел теперь совсем иначе. Очень изменился.

К гостинице «Ла Мезон» он подошел около двенадцати. Она была уже там, сидела в баре. Узнал он ее сразу. Хотя помнил ее плохо, образ стерся и раздробился, как и разговоры, отрывки которых он слышал вокруг. Оглядываясь в прошлое, он видел, что образ ее ускользает и никак не удается составить полный портрет. Но думал о ней он часто и подолгу. Поэтому и узнал сейчас сразу. Узнал ее каштановые волосы, которые она заложила за уши, узнал милое, юное лицо. Словом, все то, что так привлекло его с самого начала.

– Bonjour, – сказала она и улыбнулась.

– Bonjour, – ответил он и сел на табуретку рядом с ней.

То самое место, где они познакомились… почти то же самое.

– А вы сегодня другой, – сказала она, дотошно разглядывая его задумчивым взглядом мечтательных глаз.

– Да, – ответил он. – А вы, как всегда, очаровательны.

– Вам заказать? – спросила она, кивая на коктейль.

Он уже чуял его запах. Запах алкоголя, ароматный и вместе с тем терпкий. Чего еще желать в жизни?

– Содовой, пожалуйста, – сказал он и, заметив удивленный взгляд, добавил: – Я пытаюсь бросить.

Шаг за шагом.

– Vous allez faire une boisson de femme seule?[17]

– Je le crains[18], – подумав секунду, ответил он.

Она удивилась:

– Tu parle francais?[19]

– Совсем немного. Хожу на курсы.

Она помахала бармену, и он мгновенно явился. Она не из тех, кого можно заставлять ждать.

– L’eau petillante s’il vous plait[20].

Бармен быстро поставил перед ним бутылку охлажденной газировки и стакан. Она протянула деньги, но он отмахнулся. Казалось, он потрясен. Еще бы, такой клиент!

– А зачем тебе французский?

– Врач посоветовал. Говорит, надо загружать мозг. Да к тому же тут есть одна девушка, которая мне очень нравится, так она частенько ни с того ни с сего съезжает на французский, вот я и подумал, что язык мне не помешает.

– Да ты просто дамский угодник. Впрочем, и ей повезло.

Она отпила из стакана.

– Удивительно, что ты меня нашел. Мы ведь с тобой так почти ничего друг о друге и не узнали, когда… ну, ты понимаешь…

Он усмехнулся:

– Да… Мне тогда срочно позвонили из студии.

– Я искала тебя… слышала, ты уволился.

Он налил в стакан воды.

– Да. Думаю, да, уволился. Показалось вдруг, что не стоит продолжать эту бодягу, не интересно стало, знаешь… Там хотели, чтобы я остался. Выходит, и дурная слава хороша. Но я не смог. Ты, наверно, все уже слышала?

– Да.

– И ты меня не осуждаешь?

– Моя бабушка говаривала: «Un homme sans demons est pas un homme du tout» – Мужчина без тараканов – и не мужчина вовсе.

– Да. Нет, я все понял без перевода. Это нетрудно.

Она засмеялась:

– И что ты теперь собираешься делать?

– В первый раз в жизни понятия не имею.

– Стрёмно, – сказала она, улыбаясь.

– Да.

Он откашлялся, взял стакан. Бар уже заполнялся дневными туристами, становилось жарко.

– Мне нужно задать тебе один вопрос… Для этого я и искал тебя.

– Да?

Шеппард заглянул в ее глубокие голубые глаза и подумал: а хочет ли он знать, какие тайны в них скрываются?

– Ты знала, что должно было случиться? Ты знала Эрена… то есть Каса Карвера?

Шеппард все еще с трудом произносил это имя. Он снова представил себе морской берег, волосы, мокрые от соленой воды. Он вытирает кровь с рубахи.

– Я все думаю… может, у него был там кто-то, чтобы заставить меня вернуться в номер.

– Non. Если помнишь, я побежала за льдом и после этого тебя больше не видела. Вернулась, постучала в дверь, никто не отозвался. Я минут тридцать стояла, все стучала и стучала. Думала, что ты вышел зачем-то или уснул. Меня уже не в первый раз так бросали, что тут скрывать. Так что делать было нечего. Поэтому…

– Поэтому ты постаралась все забыть.

– Да. Пока не увидела новости. И все поняла.

– Ты могла откликнуться, все рассказать. Тебе бы неплохо заплатили.

– Могла. Но не стала.

Он кивнул. Она говорила правду, такая вряд ли станет обманывать.

– А что с другими? – спросила она. – Кто был там с тобой.

Он секунду подумал. Он их давненько не видел. Поначалу встречался, но встречи проходили слишком натянуто. Несколько раз навещал Райана в больнице, но всякий раз его не покидало чувство неловкости. Словно в их отношениях поставлена жирная точка. Конечно, они всегда будут связаны тем, что случилось в бункере. Но это уже в прошлом.

– Насколько мне известно, все хорошо, – решился он. – На следующей неделе хоронят Хьюза. Хотя, пойду ли я, еще сам не знаю.

– Ты должен обязательно пойти, – сказала она. – Отдать ему последний долг.

Что ж, внутренняя борьба закончилась. Решение прозвучало. Ему стало ясно: он должен пойти.

– Он в тюрьме? – спросила она.

Понятно было, о ком она спрашивает.

– Скоро будет суд. Аманда… ну, то есть Филлипс… – (в газетах их всех называли по фамилиям), – уже получила приговор. Ахерн отправили в Бродмур[21]. Выяснилось, что она должна была принимать лекарство, но долго не делала этого.

– Значит, mechants[22] за решеткой. Une fin heureuse?[23]

– Нет, думаю мой fin вряд ли будет очень heureuse.

– Что-то я не очень понимаю.

Он отпил еще водички. Почему-то вдруг разнервничался. Может быть, просто посттравматическое стрессовое расстройство. Врач говорил, это побочный эффект нормального состояния трезвости. Он решил все-таки попробовать.

– Ты не проголодалась? Я знаю одно неплохое местечко…

– Ты приглашаешь меня на свидание?

– Почему бы и нет?

Она секунду подумала.

– Хорошо. J’adorerais[24].

– Вот и отлично, – сказал он и усмехнулся. – Мне вот только сейчас пришло в голову, что я все еще не знаю, как тебя зовут.

Она засмеялась и протянула руку:

– Одри.

– А я Морган Шеппард, – сообщил он, пожимая ей ладошку.

– Знаю, – засмеялась она.

Благодарности

Прежде всего я хочу сказать, что не стал бы писателем, если бы не мой дед, который поощрял мою любовь к книгам и воодушевил меня написать свою собственную. Учитывая тот факт, что этот роман я писал в качестве магистерской диссертации по писательскому мастерству (криминальный детектив/триллер) в Университете Сити (Лондонский университет), число людей, которые имели к нему непосредственное отношение, близко к астрономическому. В первую очередь я бы хотел поблагодарить Клер Макгоуан, старосту нашего курса, которая всегда приходила на помощь, когда я в ней нуждался, а также моего личного «звездного гостя», куратора А. К. Бенедикта, который с самого начала верил в меня, даже когда я сам в себя не верил. Не будь этих людей, вы не держали бы сейчас мою книгу в руках. Они всегда были рядом, чтобы поддержать меня, когда я падал духом (однажды даже упал в буквальном смысле). Уильяма Райана, который предложил свою помощь на самых ранних этапах работы над романом. Конечно же, всех тех удивительных людей, с которыми я познакомился на курсе магистратуры и которые помогали мне на протяжении всей учебы. Лучших товарищей по учебе и пожелать трудно. Команду #SauvLife (попросту говоря, мы – единая команда и все любим белое вино совиньон), Фрэна Доррикотта, Дженни Льюин и Лиззи Кёрл, самых талантливых и милых людей из тех, кого я знаю. Моего удивительного агента Ханну Шеппард, невероятно преданного человека, который всегда готов объяснить самые простые вещи, касающиеся бизнеса. Моего потрясающего редактора Франческу Патак, которая поддерживала книгу с первой же секунды, как прочитала, и в рекордно короткое время нашла лошадиную маску, чтобы попытаться (причем успешно) привести меня в полный восторг. И наконец, всех тех в «Орионе», кто сделал все, чтобы я чувствовал себя легко и свободно. Всем вам приношу огромную благодарность.

Сноски

1

Не сейчас, месье телевизор (фр.).

(обратно)

2

Наплевать на костюм! (фр.)

(обратно)

3

У вас есть лед? (фр.)

(обратно)

4

Я вернусь (фр.).

(обратно)

5

Меня… зувут Шеппард. Или зовут? (искаж. фр.)

(обратно)

6

Дерьмо (фр.).

(обратно)

7

Макгаффин – понятие, составляющее азбуку современного Голливуда. Это некий магический сюжетный элемент или предмет, стимулирующий зрительский азарт и служащий для развития сюжета.

(обратно)

8

«Злая» – мюзикл, авторы Стивен Шварц и Уинни Хольцман.

(обратно)

9

«Хэмлис» – один из самых известных в мире магазинов игрушек.

(обратно)

10

Героиня цитирует фразу из «Гамлета» У. Шекспира.

(обратно)

11

Клуэдо – игра для трех-шести человек, в ходе которой имитируется расследование убийства.

(обратно)

12

«Уотерстоунз» – британская сеть книжных магазинов.

(обратно)

13

«О мышах и людях» – повесть Джона Стейнбека, опубликованная в 1937 году и рассказывающая трагическую историю двух работяг во время Великой депрессии в Калифорнии.

(обратно)

14

«Блюр» (от англ. blur – пятно, муть) – британская рок-группа, основанная в 1988 году в Лондоне. Одна из самых успешных групп 1990-х.

(обратно)

15

Ср. Sheppard (Шеппард, фамилия героя) и shepherd (англ. – пастух, пастырь, духовный отец, священник).

(обратно)

16

Crystal – кристальный, saffron – шафрановый, rouge – румяный (англ.).

(обратно)

17

Вы хотите заставить женщину пить в одиночестве? (фр.)

(обратно)

18

Я боюсь (фр.).

(обратно)

19

Ты говоришь по-французски? (фр.)

(обратно)

20

Газированной воды, пожалуйста (фр.).

(обратно)

21

Бродмур – психиатрическая больница для душевнобольных преступников; находится в графстве Беркшир.

(обратно)

22

Мерзацы (фр.).

(обратно)

23

Счастливый конец? (фр.)

(обратно)

24

С удовольствием (фр.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg