«Наблюдатель»

Наблюдатель (fb2) - Наблюдатель (пер. Наталия Константиновна Нестерова) 1440K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэвид Эллис

Дэвид Эллис Наблюдатель

Посвящается Салли Нистром

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Июнь, 1989 год

«Резня в Мэнсбери»

«Источник в департаменте полиции Марион-Парк подтверждает, что было обнаружено шесть трупов. Тела нашли в подвале актового зала Брэмхолла, находящегося на территории колледжа Мэнсбери. До сих пор остается невыясненным, есть ли среди убитых пропавшие накануне студентки колледжа Мэнсбери Кассандра Бентли и Элиша Данцингер».

Кэролин Пенри Четвертый информационный центр, 13 часов 18 минут, 26 июня 1989 года

«Полиция округа Марион-Парк арестовала Терренса Диметриуса Бургоса, тридцати шести лет, разнорабочего колледжа Мэнсбери. Его подозревают в убийстве шести молодых женщин, которые были изнасилованы и убиты, после чего их тела спрятали в подвале актового зала кампуса».

«Дейли уотч», 27 июня 1989 года

Глава первая Понедельник, 26 июня 1989 года 8 часов 32 минуты

Пол Райли следовал за полицейской машиной. Он проехал за ограждение и затормозил возле патрульного автомобиля. Перейдя на нейтральную передачу, Райли заглушил мотор и прочитал про себя молитву.

А теперь — на штурм.

Он распахнул дверь, впуская в салон тяжелый влажный воздух, и тут же вздрогнул, словно кто-то врубил на полную мощность стереосистему: офицер полиции через мегафон призывал зевак и репортеров проявить уважение к стражам порядка и оставить попытки пробраться через ограждение. Журналисты задавали вопросы каждому полицейскому, который попадал в их поле зрения, некоторые даже обращались к Райли, не имея представления, кто он. Полицейским, медикам и криминалистам приходилось перекрикиваться, чтобы услышать друг друга. Несколько репортеров, сжимая в руках микрофоны, стояли перед телекамерами и громко сообщали последние шокирующие новости. Сотни горожан стекались к месту преступления, обсуждая, что же именно обнаружили в актовом зале Брэмхолла.

Райли знал немногим больше, чем эти люди. Он слышал, что нашли шесть трупов — молодые женщины с различными увечьями. Но была и еще одна новость, которую босс сообщил ему дрожащим голосом: «Мы думаем, что одна из них Кэсси».

Речь шла о Кассандре Бентли — студентке колледжа Мэнсбери и, что гораздо важнее, дочери Гарланда и Наталии Бентли. Это семейство владело миллиардами. Наследники огромного состояния, они финансировали политиков, имели большой вес в обществе. Их фамилия была символом богатства.

Райли посмотрел на багровое небо над колледжем Мэнсбери, где кружили три вертолета, принадлежащие новостному каналу. Он прикрепил к лацкану пиджака пропуск, который получил еще три недели назад, и обвел взглядом стражей порядка. Кого здесь только не было, униформы всех мастей: синяя — у полицейских Марион-Парк, коричневая — у помощников шерифа округа, белая — у охранников колледжа Мэнсбери, черная — у представителей других ведомств, которых, вероятно, пригласили сюда, чтобы сдерживать толпу.

Райли назвал свое имя и свою должность. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, как она звучит: «Старший ассистент прокурора округа». По сути, главный помощник окружного прокурора.

— Кто здесь за старшего?

— Лайтнер, — отозвался полицейский, указывая в сторону актового зала.

Актовый зал Брэмхолла — громадина с крышей в виде купола — возвышался над бетонной лестницей. По обе стороны от входа поднимались гранитные колонны, здание окружали аккуратно подстриженные лужайки.

Внутри было немного душновато. Колледж оставался закрытым, и помещения давно не проветривались. В это время года никто не пользовался актовым залом.

«Кто же имел сюда доступ?» — размышлял по пути Райли.

Он двигался осторожно. Райли совсем недавно приступил к выполнению своих новых обязанностей, однако уже не первый раз присутствовал на месте преступления. Много лет он, как помощник федерального прокурора — федеральный обвинитель, — занимался уличной преступностью, так что к насилию привык. Райли тихо застонал, увидев, как много здесь представителей правопорядка. Обычно чем меньше полиции на месте преступления, тем лучше. Когда огляделся, Райли понял, что поиск отпечатков пальцев вряд ли даст результаты. В здании было просторное фойе и огромный зрительный зал с балконом, где могли уместиться не меньше тысячи человек. Проще будет выяснить, кто не оставил здесь своих отпечатков.

Боковая дверь в фойе открылась. Вероятно, это та самая дверь, которая вела в подвал, где в шкафу для инструментов обнаружили тела. На пороге появился полицейский. Он снял защитную маску с угольным фильтром, и его стошнило прямо у двери.

Пол пожалел, что здесь нет полицейских из города. Как бывший федеральный обвинитель, он испытывал сильное предубеждение против городской полиции, но в тот момент подумал, что лучше бы здесь работали они, а не провинциальные копы. Но закон есть закон, и нужно следовать его букве. К тому же он больше не сотрудничал с ФБР.

Райли взял маску у понурого полицейского, который вытирал ладонью рот, велел ему убрать за собой и выйти на свежий воздух. Затем, глубоко вздохнув, открыл дверь в подвал.

Лестница была широкой, а ступеньки — грязными от многочисленных следов. Он спускался, стараясь не дотрагиваться до деревянных перил. Наконец миновал последний пролет и оказался внизу.

В подвале Райли обнаружил всего лишь двух полицейских, причем один из них зашел в лифт. Вероятно, все фотографии уже сделаны, а отпечатки — сняты.

Перед ним тянулся широкий коридор. Тяжелые двери были распахнуты — служебные помещения осмотрели, но безрезультатно. Райли направился по коридору к последней комнате, которая интересовала его больше всего. Приближаясь, он постепенно замедлял шаг.

Райли собрался с силами и нерешительно переступил порог.

Помещение было просторным, вдоль стен стояли шкафы с дверцами из проволочной сетки и стеллажи, где хранились чистящие средства и инструменты для уборки: метлы и швабры, огромное мусорное ведро и бутылки с распылителями, содержащими фиолетовую и синюю жидкость. А на полу в ряд лежали шесть трупов с вытянутыми вдоль тела руками.

Как можно передать это словами? Люди всегда говорят, что подобное описать невозможно. Неправда. Просто он не знал, с чего начать и чем закончить. Видел фотографии, сделанные в Дахау и Освенциме, но то были фото, плоские листки бумаги, запечатлевшие ужас и отчаяние. Райли попытался пустить в ход защитный механизм: представить, что эти шесть изуродованных девушек — всего лишь фотоснимки, не обращать внимания на взбунтовавшийся желудок и адреналин в крови. Он старался дышать ровно и сохранять хладнокровие.

Первая жертва — блондинка, довольно красивая молодая девушка, которую портил желтоватый оттенок кожи, придававший ей сходство с восковой статуей. Ее голова была слегка повернута, и дырка в черепе почти не видна. Куда серьезнее оказалась рана на груди, в том месте, где когда-то находилось сердце. Ее даже нельзя было назвать раной. Она выглядела так, словно из груди девушки вырвали жизнь.

Огромная рана зияла на шее у второй жертвы. Такая большая, что, казалось, приподними тело — и голова отвалится. Убитая была так же бледна и напоминала скорее манекен, а не человека.

Возможно, в дело опять вступил защитный механизм: Райли проще было думать о них как о неодушевленных предметах, а не о живых людях. По крайней мере в ту минуту, когда приходилось смотреть на мертвое тело. Возможно, убийца воспринимал их точно так же.

На убитой, лежащей третьей в ряду, тоже не было одежды, тело с ног до головы обожжено кислотой. Почти вся кожа с лица слезла, обнажив кости; выпученные глаза страшно смотрели с голого черепа. Ее придется идентифицировать по зубам. К тому же на одной из ладоней сохранилась кожа, а значит, погибшую можно будет опознать и по отпечаткам пальцев.

Четвертую девушку, судя по всему, убили позже трех предыдущих — об этом можно было судить по цвету кожи. Но Райли подумал, что с момента ее смерти прошло уже достаточно времени. Ей отрезали руки и ноги, а затем приложили к телу, придав сходство с изломанной, разбитой куклой. Ее окровавленные глазницы были пустыми — кто-то извлек глаза тупым предметом.

У пятой жертвы был широко раскрыт рот, а точечные кровоизлияния на лице и шее служили подтверждением, что она умерла от удушья.

Опять же по цвету кожи Райли предположил, что последняя жертва умерщвлена позже остальных. Похоже, убийца расположил тела в хронологическом порядке. Лицо покойницы раздулось от ушибов, полученных еще при жизни, нос был сломан, лобную кость и одну скулу постигла та же участь, череп на макушке был пробит. Ее черные волосы слиплись от крови и фрагментов мозга. Судя по тому, что он слышал, это и была Кассандра Бентли.

Шесть мертвых, изуродованных молодых женщин лежали перед ним как туши на скотобойне.

Итак, он увидел все своими глазами. Райли важно было побывать на месте преступления, поскольку он собирался выступать обвинителем по этому делу.

Все его тело было напряжено, голова кружилась. Райли медленно направился к лестнице. Ни в коридоре, ни на лестничной площадке он не заметил следов крови. Кровавая оргия разыгралась не здесь. Их убили в другом месте и привезли в актовый зал.

Когда он открыл дверь в фойе, высокий худой мужчина с темными вьющимися волосами поприветствовал его кивком.

— Пол Райли? Я Джоэл Лайтнер, старший детектив полиции Марион-Парк.

Райли снял защитную маску и пожал Лайтнеру руку. У Лайтнера было немного детское лицо, и на вид — не больше тридцати пяти лет. Похоже, в таком городишке, как Марион-Парк, не очень много детективов.

— Шеф полиции Гарри Кларк, — представил Лайтнер человека, стоящего позади него.

Кларк относился к числу тех, кто сильно проигрывает, когда надевает штатское: сутулая спина, животик, оплывший подбородок, маленькие глазки и жидкие волосы, подстриженные коротко, на армейский манер.

— Уолтер Монк — начальник охраны в Мэнсбери, — продолжил Лайтнер.

Они обменялись рукопожатиями и приветствиями. Лайтнер открыл блокнот и зачитал список увечий, нанесенных жертвам. У первой девушки проломлен череп и удалено сердце; у второй — перерезана глотка так, что голова едва не отделилась от тела; третью девушку облили кислотой; четвертой отрезали руки и ноги и извлекли глаза; пятая погибла от удушения или была утоплена; шестой нанесены сильные удары в область лица и головы, после чего ей выстрелили в рот.

— В каждом случае имел место половой акт, — добавил Лайтнер. — Судмедэксперты считают, что первая жертва была убита неделю назад. Остальные погибли позже. Возможно, преступник совершал по убийству в день в течение недели. Они предполагают, что последнюю убили только вчера.

— Эти трупы лежали здесь целую неделю, и никто ничего не заметил?

Монк, начальник охраны, медленно кивнул, опустив голову.

— Между весенним семестром и началом занятий летней школы у нас двухнедельный перерыв. На это время колледж закрывают.

«И убийца, — подумал Райли, — знал об этом».

— Последняя — Кэсси Бентли? — спросил он. — Дочка миллионеров?

Монк вздохнул:

— Трудно сказать наверняка. Ее сильно изуродовали.

Райли кивнул. Несчастной девушке разбили лицо. Придется опознавать ее по записи зубной формулы.

— Но мы считаем, — добавил Монк, — что это она. Тем более что первая — Элли. Так что вполне вероятно.

Райли тут же оживился и ухватился за эту зацепку.

— Элиша Данцингер, — объяснил Лайтнер. — Элли. Они с Кэсси делили комнату в общежитии. И были подружками.

Райли обратился к Монку:

— Сколько всего студентов в Мэнсбери?

Тот посмотрел на него с удивлением:

— Около четырех тысяч.

— Четыре тысячи. А почему вы так хорошо знали этих девушек?

Монк самодовольно крякнул.

— А кто не знает Кэсси Бентли? Она же Бентли… — Он помрачнел. — И у нее часто возникали проблемы с дисциплиной. Кэсси была немного неуправляемой девчонкой.

Лайтнер похлопал ладонью по спине Монка:

— Расскажите, что вы сейчас сообщили мне об Элли.

— Ах ну да, Элли. — Монк вздохнул. — У Элли случились неприятности с одним из служащих колледжа. Он трудился у нас рабочим на полставки: покраска, уборка территории, техническое обслуживание. Это как раз был его участок.

— И?..

— Он преследовал Элли. Когда она бывала в кампусе, вечно ходил за ней по пятам. Девушка обратилась в суд, и ему запретили приближаться к ней. Разумеется, после этого мы его уволили.

Райли задумался. Рабочий. У него наверняка имелись ключи от всех помещений, включая актовый зал. И он хорошо знал расписание работы колледжа.

— Элли — та девушка, которой вырезали сердце? Самая первая?

Все кивнули.

— Так вы знаете этого человека? Рабочего?

— Его зовут Терри Бургос, — сказал Монк. — У меня сохранился его домашний адрес.

Райли взглянул на Лайтнера. Они поняли друг друга без слов.

— Я поеду туда и возьму еще пару машин.

— Подождите, — махнул рукой Райли. — Дайте мне телефон. И найдите ассистента прокурора округа. Не дадим подозреваемому ни шанса. Окружите дом. Если сможете получить разрешение на обыск, произведите его. В противном случае придется приостановить всю деятельность и ждать моих дальнейших распоряжений.

Лайтнер смерил Райли долгим взглядом. Полицейские знают множество способов получить разрешение на обыск, в крайнем случае они могут оформить его задним числом.

— Мы не должны облажаться, детектив, — пояснил Райли. — Вам ясно?

Райли оставил полицейских, разыскал ассистента прокурора округа и отправил ее в суд получать разрешение на обыск. Затем проследовал в администрацию колледжа и позвонил своему боссу — окружному прокурору Эду Муллани.

— Вам придется связаться с Гарландом Бентли, — сообщил Райли и выглянул в окно. В небе кружил вертолет новостного телеканала. — Хотя, возможно, он уже слышал последние новости.

Глава вторая 12 часов 35 минут

К тому времени, когда Пол Райли добрался до дома Терри Бургоса, полицейские из департамента Марион-Парк находились там уже около часа. Когда детектив Джоэл Лайтнер постучал в дверь, Бургос открыл ее сразу. Он не оказал сопротивления, когда Лайтнер попросил подождать на крыльце, пока помощник прокурора округа получал разрешение на обыск.

Вертолет новостного канала завис в воздухе. Репортеры выстроились вдоль оградительной ленты. Жители соседних домов высыпали на улицу. Некоторые из них явно собирались на работу и уже были одеты, другие вышли в халатах, держа за руки маленьких детей. Новость мгновенно разлетелась по округе: убийца жил в доме номер 526 на Розмари-лейн.

Сам дом представлял собой довольно невзрачное бунгало, которых немало к западу от колледжа. Здесь проживала городская беднота. Полиция была повсюду: стражи порядка осматривали задний двор в поисках трассологических улик и отпечатков пальцев, обыскивали гараж, где могли остаться следы крови и волосы жертв, обследовали «шевроле» Бургоса, припаркованный на дорожке у дома.

Бургоса отвезли в полицейский участок для допроса. Райли хотел присутствовать на допросе, но прежде собирался осмотреть дом. Его уже ввели в курс дела. В просторной ванной, гараже и автомобиле обнаружили немало интересного, но самое любопытное находилось в подвале.

Райли слегка мутило, но он старался сохранять хладнокровие. Это его дело, и придется вести за собой остальных. Райли кивнул Лайтнеру, и тот направился к гаражу. Лайтнер решил дождаться Райли и вместе с ним поехать в участок, поэтому дал четкие инструкции полицейским задержать Терри Бургоса до его приезда. Никто не должен говорить с Терри Бургосом до тех пор, пока не разрешит Райли.

Райли пошел по мощенной булыжником дорожке к дому. Двор находился в запустении. Трава на лужайке высохла, и сквозь нее проглядывала бурая земля. Один из полицейских снял видавшую виды дверь из проволочной сетки. Входная дверь была распахнута, под нее положили камень, который подобрали у крыльца.

Внутреннюю обстановку дома на первом этаже почти не потревожили. Старая мебель, потрескавшаяся плитка на полу — жилище довольно скромное, но тем не менее в нем поддерживалось некое подобие порядка.

Спускаясь по устланной ковром лестнице в подвал, Райли задержал дыхание, но все же успел почувствовать запах. Для человека, не отличающегося тонким обонянием, он напоминал запах сточной канавы. Обычно после убийства у жертвы расслабляется кишечник, и она испражняется. В подвале не обнаружили мертвых тел, но Лайтнер заявил, что убийства произошли именно там.

И он оказался прав.

Здесь был бетонный пол и никакой мебели, только несколько гимнастических снарядов для тренировок. На полу стояла гимнастическая скамья, валялись штанга и небольшие гантели, покрытые паутиной. На стене висела покосившаяся мишень для дартса, а рядом — мишень для помпового ружья. Освещение в комнате было слабым, но полиция принесла мощные осветительные приборы, чтобы облегчить работу криминалистам.

Райли прошел в глубь подвала, где Бургос оборудовал мастерскую. Там находилась электропила, различные инструменты и козлы для пилки. Грязный пол был забрызган какими-то пятнами. Скорее всего кровь, которую Бургос пытался замыть. Лаборанты собирали волосы пинцетами и складывали в полиэтиленовые пакеты для улик. Вероятно, именно здесь произошли убийства.

Райли подошел к маленькому рабочему столу и судорожно вздохнул. Там лежал обычный кухонный нож с лезвием длиной десять — двенадцать сантиметров, весь в засохшей крови и в чем-то еще. Элишу Данцингер и вторую, не опознанную пока что девушку, вероятно, убили этим ножом. Рядом лежала ручная пила, также перепачканная кровью и какими-то частицами — скорее всего фрагментами костей. С помощью этого инструмента четвертой жертве отпилили ноги и руки.

В углу стояла ванна, вся в ржавчине, словно ее притащили со свалки. Райли не сомневался, что именно здесь Бургос облил одну из своих жертв кислотой. Рядом на стиральной машинке он увидел стеклянную колбу и автомобильный аккумулятор.

Четыре готовы, две на очереди.

Райли уже знал, что наверху, в ванной комнате, полицейские обнаружили в водостоке волосы, которые скорее всего принадлежали утопленнице, а в гараже нашли пулю, выпущенную из пистолета тридцать второго калибра, — вероятно, именно из этого оружия стреляли в рот Кэсси Бентли до или после того, как Бургос практически до неузнаваемости изуродовал ей лицо.

Они отыскали все, что было нужно. Этот человек практически не прилагал усилий, то есть вообще ничего не сделал, чтобы скрыть улики. Он оставил трассологические улики в подвале, в машине и в гараже. Даже сохранил у себя личные вещи погибших: сумочки, водительские удостоверения, одежду — их обнаружили в гараже в мешке для мусора. Терри Бургос совершал убийства у себя дома — по крайней мере на первый взгляд складывалось именно такое впечатление — и даже не предпринял попыток убраться или спрятать орудия убийства.

На рабочем столе рядом с ножом и пилой лежала Библия короля Якова с кровавыми отпечатками пальцев на страницах. Над столом висел деревянный щиток с прикрепленным к нему листком бумаги. Там были выписаны фрагменты из Библии, а также указаны главы и стихи. Райли оперся о стол и внимательно посмотрел на выписанные красной ручкой строки. В самом верху был стих из Иеремии 48:10:

«Проклят, кто дело Господне делает небрежно, и проклят, кто удерживает меч Его от крови!»

Под этим стихом в столбик под номерами были выписаны другие цитаты:

1. Книга Осии 13:4–8

2. Послание святого апостола Павла к римлянам 1:24–32

3. Левит 21:9

4. Исход 21:22–25

5. Вторая книга Царей 2:23–24

6. Второзаконие 22:20–21

В последней из шести цитат ссылка на Левита оказалась перечеркнута, и вместо нее написан фрагмент из Второзакония. Исправление было сделано фломастером.

Райли тяжело вздохнул. Шесть погибших девушек, шесть цитат из Библии.

Ладно. Хватит. Обследование места преступления не входило в его обязанности, он просто хотел побывать здесь. Райли вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Около гаража он встретился с Лайтнером. Тот был сосредоточен и выглядел как полицейский, который знает, что расследует самое громкое преступление за всю свою карьеру. Но в его взгляде было нечто мрачное и зловещее. Он только что побывал на месте, где совершены ужасные преступления. Теперь настало время установить между этими убийствами связь.

— Поехали, самое время получить признание, — сказал ему Райли.

Глава третья 13 часов 17 минут

Пол Райли сжимал в ладонях чашку с водой и смотрел через одностороннее стекло на подсудимого, сидящего в комнате для допросов. Всегда лучше наблюдать, а не полагаться только на слух. Так узнаешь намного больше. Часто бывает, что невиновные, оказавшись под арестом, начинают нервничать, а преступники сохраняют ледяное спокойствие.

Терри Бургос сидел в комнате для допросов один в наушниках, которые ему разрешили взять с собой. Он качал головой в такт музыке и отбивал ритм ногой, а иногда постукивал рукой по маленькому столику перед ним. Внешне он напоминал выходца из Средиземноморья: мускулистая грудь и плечи, темные, глубоко посаженные глаза, густые черные волнистые волосы. Бургос, надвинув на лицо козырек бейсболки, что-то напевал себе под нос. Он выпил две банки кока-колы и один раз сходил в туалет. Не просил вызвать адвоката и не получал предупреждения Миранды[1].

Задержанный уже около часа прохлаждался в комнате для допросов. Райли хотел, чтобы полицейские смогли собрать как можно больше информации. К тому же он предполагал, что за это время Бургос проголодается. Райли надеялся, что у него будет больше времени, но Бургоса нельзя было и дальше оставлять в одиночестве. Законом запрещено удерживать подозреваемого столь долгое время без возможности увидеться с адвокатом. Вскоре об аресте Терри Бургоса станет известно всем, и не успеешь глазом моргнуть, как в дверь постучится какой-нибудь правозащитник.

В комнату для наблюдения постоянно заходили полицейские и сотрудники прокуратуры. Они с мрачным любопытством рассматривали подозреваемого. В полицейском участке царила напряженная атмосфера, все чувствовали, что не ошиблись и взяли самого опасного преступника в истории города.

Биографию Бургоса нельзя было назвать безупречной. Двумя годами ранее его уже арестовывали по подозрению в избиении молодой женщины, но все закончилось тем, что пострадавшая забрала заявление и обвинения были сняты. Райли предположил, что женщина просто не нашла в себе сил присутствовать на слушаниях в суде. В прошлом году его привлекали к ответственности за сексуальное домогательство, но в результате все свелось к нанесению побоев легкой степени тяжести, и подсудимый даже не получил срок.

В ноябре прошлого, 1988 года Элиша Данцингер подала заявление на Терри Бургоса. Она утверждала, что Бургос, выполнявший в Мэнсбери обязанности разнорабочего, преследовал ее, когда она находилась на территории кампуса, высказывал в ее адрес угрозы и делал ее жизнь невыносимой. Полицейские задержали Бургоса, но не выдвинули против него обвинений. Им просто нечего было предъявить. От сотрудников колледжа Пол узнал, что в январе Элли просила предоставить ей защиту от Бургоса. Это был гражданский иск, который не отражался в документации полиции. В результате Бургосу запретили приближаться к ней на расстояние ближе ста пятидесяти метров.

Бургосу было тридцать шесть, он жил один и работал в двух местах. Трудился на полставки в Мэнсбери, откуда его уволили в феврале, ухаживал за газонами, убирал помещения. Вторым местом работы, где он до сих пор числился, оказалась типография, находящаяся за пределами кампуса, ее владельцем был профессор колледжа Мэнсбери — Фрэнкфорт Олбани.

По имеющимся в полиции сведениям, Терри Бургос обладал посредственным интеллектом, имел неоконченное среднее образование, был интровертом. Он не особо заботился о соблюдении личной гигиены, никогда ни на что не жаловался и, казалось, относился к жизни равнодушно. По неподтвержденной информации, его детство, проведенное в Марион-Парк, складывалось несчастливо: насилие в семье считалось привычным делом, Терри плохо учился и школу так и не закончил.

Джоэл Лайтнер стоял рядом с Полом Райли и смотрел сквозь одностороннее стекло на Бургоса, который продолжал слушать музыку. Лайтнер покачивался с пятки на носок, как питчер[2], готовящийся к броску.

— Когда же начнем? — спросил он.

— Вы принесли фотографии? — отозвался Райли.

Лайтнер кивнул и передал ему папку.

Ждать дольше не было смысла. Если только у Бургоса не сдадут в ближайшее время нервы, в чем Райли, глядя на него, сильно сомневался, или он не проголодается. Адвокаты всегда готовы обвинить полицию в давлении на подозреваемого, если его вовремя не кормят.

Райли вздохнул и потянулся:

— Вы готовы, детектив?

Лайтнер энергично кивнул:

— Марион-Парк — это вам не Мэнсбери, Пол. А я не трепетная девственница.

Действительно. Хоть Марион-Парк и провинциальный городок, где нередко случаются преступления, характерные для мегаполисов, но именно здесь возникла известная банда «Уличные каннибалы Колумбуса».

— Но это не значит, что я не прислушиваюсь к советам.

— Отлично. — Пол снова посмотрел через одностороннее зеркало. — Прежде всего не распускайте руки.

— Никогда этим не грешил.

— Для начала проявите учтивость. Не отпускайте его, но постарайтесь внушить мысль, что он имеет право покинуть участок по первому требованию. Посмотрим, попытается ли он воспользоваться этой возможностью.

— Мы вместе пообедаем, — предложил Лайтнер.

Райли подумал о том же. За едой беседа идет более непринужденно. Они мыслили примерно одинаково. Обычно подозреваемых допрашивали детективы, а не прокуроры. Пол мог переступить через это правило и сам взяться за дело, но тогда он автоматически превратился бы в свидетеля и его могли отстранить от должности обвинителя. В городе находились еще несколько помощников окружного прокурора, их Пол вызвал из окружного центра, включая специалистов по уголовным делам, а также представителей специальных следственных бюро. Но Пол заявил, что расследование нужно поручить Джоэлу Лайтнеру. Ведь он изначально вел это дело, оно принадлежит ему по праву. К тому же, если подозрения насчет Бургоса оправдаются, ему уже не отвертеться, и не важно, сознается он или нет.

— Запишите все на пленку, — посоветовал Райли, когда Лайтнер направился в комнату для допросов.

Пол пригласил начальников следственных бюро, а также шефа полиции Кларка и еще нескольких детективов. Все эти люди смогут подтвердить то, что невозможно будет доказать с помощью записи. К тому же Райли хотел услышать их мнение о ведении допроса.

Пока все молча смотрели, как Терри Бургос покачивается в такт музыке, звучащей у него в наушниках. Он даже не взглянул на Джоэла Лайтнера, когда тот вошел в комнату, держа в руках магнитофон. Лайтнер положил его на маленький деревянный стол и протянул шнур к розетке на стене. Лишь когда вибрации магнитофона передались столу, подозреваемый обратил на него внимание.

Лайтнер сел на стул напротив Бургоса и жестом велел ему снять наушники. Бургос повозился с плейером и наконец выключил его, а затем вытащил маленькие наушники из ушей.

— Спасибо, что пришли, мистер Бургос. Не возражаете, если я запишу нашу беседу?

Бургос обвел взглядом детектива, на котором была рубашка с закатанными по локоть рукавами. Лайтнер прикоснулся к кнопке записи.

— Сегодня понедельник, 26 июня 1989 года, 13 часов 25 минут. Я Джоэл Лайтнер, старший детектив полицейского управления Марион-Парк, нахожусь в одной комнате с Терренсом Диметриусом Бургосом. Мистер Бургос, вы разрешаете записать наш разговор?

Подозреваемый все так же пристально смотрел на детектива. Затем неуверенно пожал плечами.

— Вы можете ответить вслух, мистер Бургос?

— Хорошо, — сказал он тихо и неохотно.

— Значит, я могу записать наш разговор?

— Ладно. — Он положил руки на крышку стола. — Можно мне еще колы?

— Хотите колы? Нет проблем. — Лайтнер подошел к двери и передал полицейскому просьбу Бургоса. — Вы ведь, наверное, голодны? Вы же сегодня не обедали.

— Ага.

— Как вы себя чувствуете?

Ответа не последовало. Возможно, вопрос был слишком прямолинейным.

— Бургер и картошку фри? — спросил Джоэл. — Или сандвич?

— Я люблю тако[3].

— Тако? Отлично. Я знаю одно местечко неподалеку. — Он снова обратился к полицейскому у двери. Затем Лайтнер вернулся и уселся на стул. Откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Некоторые люди так стараются держаться легко и непринужденно, что это видно невооруженным глазом. Райли заметил, что Джоэл из их числа. — Хочу поблагодарить вас за то, что пришли к нам. И вы должны знать, мистер Бургос, что делаете нам большое одолжение. Поэтому при желании вы можете уйти. Вы меня понимаете?

Подозреваемый пожал плечами:

— Я не возражаю.

— Замечательно, — вслух произнес Пол.

Джоэл прекрасно знает свое дело. Он сказал подозреваемому, что тот может уйти. Это означало, что формально Бургос не находился под арестом, ему не зачитывали права. Но сначала Джоэл предложил этому человеку еду и лишь потом сообщил о том, что он может уйти. Теперь Джоэл мог рассчитывать на приятную беседу, и никто даже не заикнулся бы об адвокате. Однако Терри Бургосу еще предстояло узнать, что здесь не станут просто так угощать обедом.

— Что вы делали сегодня утром, Терри?

Подозреваемый снова пожал плечами:

— Ничего особенного.

— Вы слушали радио?

— Я слушал музыку.

— Значит, сегодня вы не слушали радио?

— Нет.

— А что насчет телевизора? Вы смотрели его сегодня?

— Нет.

— Вы с кем-нибудь разговаривали? С соседями? Или еще с кем-нибудь?

Бургос покачал головой:

— Ни с кем.

Доверие Пола к детективу укрепилось еще больше. Лайтнер просто расчищал поле от сорняков. Когда утром полиция приехала к дому Бургоса, тот уже мог услышать об убийствах из новостей по радио или телевидению. Теперь стараниями Лайтнера они выяснили, что Бургос не слушал радио, не смотрел телевизор и не общался с соседями. А значит, эти источники информации можно было исключить. Если он и обладал какими-то сведениями, то это были знания, которые он получил благодаря личному опыту.

— В колледже Мэнсбери вы… выполняли обязанности разнорабочего, не так ли? — спросил Лайтнер.

— Да.

— К вам обращались, когда нужно было что-то подкрасить или починить, вы сгребали листья и расчищали дороги от снега. Верно?

— Да.

— Убирались в корпусах?

— Иногда. Да, иногда я убирался. Делал все, что мне велели.

Джоэл почесал подбородок.

— Но я там больше не работаю, — добавил Бургос.

— Как? Вы больше не работаете в Мэнсбери?

Бургос покачал головой.

— Почему же, Терри?

— Не знаю. — Бургос пожал плечами. — Меня уволили.

Полицейский принес колу, и Бургос оживился. Он открыл крышку и сделал большой глоток. Пол не имел обыкновения сомневаться в правильности своих решений, но ему не понравились последние вопросы Лайтнера. Он сам должен был сообщить Бургосу эту информацию, а не расспрашивать его: следовало показать, что ему все известно, а не блефовать. Лайтнер же косил под дурачка.

Однако есть множество способов добиться признания, и необходимо предоставить Джоэлу возможность действовать самостоятельно, несмотря на желание Райли вмешаться.

— Терри, — сказал Лайтнер, — когда вы там работали, вам приходилось бывать в актовом зале Брэмхолла?

Бургос рассматривал банку с колой так, словно это бриллиант, который он выиграл в лотерею. Затем облизнул губы и сделал еще один глоток.

— Да, я бывал там, — ответил он.

— Терри, вы спускались в подвал? Туда, где хранятся инструменты для уборки?

Джоэл слишком быстро перешел к сути дела, но это был один из самых существенных вопросов для следователя, и не важно, скажет подсудимый «да» или «нет».

— Да, — ответил Бургос.

Райли повернулся к стоящему рядом шефу полиции Кларку:

— Скажите вашим людям, чтобы они не приносили еду до тех пор, пока я не разрешу.

Разумеется, Райли не хотел показать, что последнее слово за ним, однако больно задел полицейского.

— Терри, скажите, а мог кто-нибудь еще проникнуть туда? Предположим, если бы я захотел туда попасть, мне удалось бы спокойно войти в актовый зал и спуститься в подвал?

— Для этого нужен ключ, — ответил Бургос.

— А у вас есть ключ?

— Когда я работал там, у меня были ключи от всех помещений.

Пол затаил дыхание. Это один из решающих моментов. Во время допроса ты всегда ждешь прорыва. Иногда он происходит на удивление легко. В других случаях ты ведешь сложную игру и задаешь множество вопросов, которые помогут открыть заветную дверь. Следователю часто приходится двигаться на ощупь, исследуя каждую щель.

Бургос уклонился от вопроса.

— Я имею в виду сейчас, — продолжал Лайтнер. — У вас до сих пор есть ключи?

— Я должен был вернуть их.

И снова уклончивый ответ. Да, он должен был вернуть ключи. Но не изготовил ли он копии?

Предположение… Он мог лишь предполагать, что Бургос изготовил копии ключей от всех корпусов колледжа Мэнсбери. Декан — Дженет Скотланд — отменила занятия и заявила, что никто не сможет пройти на территорию школы, пока полицейские не обыщут каждый угол и не убедятся, что там больше нет трупов. Колледж закрыли. В тот день у студентов должны были начаться занятия в летней школе, но теперь они сидели в общежитии, поскольку у каждого корпуса дежурили полицейские. Трупы и улики искали везде, начиная от университетского кампуса и заканчивая типографией, где работал Бургос.

Лайтнер решил не развивать больше тему с ключами. Он понял, что Бургос очень остро реагирует на его вопросы, и решил немного ослабить вожжи. Он спросил Бургоса, чем тот занимался и где бывал в последние две недели. Патологоанатом считает, что все преступления совершены максимум в течение двух недель. Значит, он убивал примерно через день, возможно, даже каждый день.

В спальне Бургоса в шкафу полицейские обнаружили водительские удостоверения шести женщин. Их имена стали известны и вскоре будут обнародованы публично. Среди них две студентки колледжа: Элли Данцингер и Кэсси Бентли, а также четыре женщины, которые не имели отношения к Мэнсбери, но не раз привлекались за сексуальное домогательство в отношении мужчин — отличный юридический термин для обозначения такой древнейшей профессии, как «проститутка». Две студентки и четыре шлюхи.

Полицейские уже начали разыскивать знакомых погибших, чтобы проверить даты. Подобную информацию всегда трудно получить, если речь идет об исчезновении проституток, потому что традиционные источники вроде коллег по работе, родителей или мужей сразу отпадают. И все же не исключено, что владельцы домов, где они снимали квартиры, могли что-то сказать. Если, конечно, у этих женщин имелось постоянное жилье. Перед допросом подозреваемого было бы неплохо выяснить, когда именно пропали девушки. Тогда проще сформулировать подходящие вопросы, чтобы проверить алиби Бургоса.

Но они не располагали достаточным количеством времени. Бургос в любой момент мог потребовать адвоката, а тот не позволит ему говорить об этом. Джоэлу пришлось вернуться на две недели назад, чтобы расспросить его о каждом дне.

Выяснилось, что жизнь Бургоса, как и большинства людей, укладывалась в определенную схему. К тому моменту у Бургоса уже не было дневной работы, поскольку его уволили из Мэнсбери, но каждую ночь с понедельника по пятницу он трудился в типографии, принадлежащей профессору Фрэнку Олбани.

— Кто еще работал с вами в типографии, Терри?

— Обычно я был там один… всю ночь. — Он поморщился, взглянув на пустую банку колы, а затем рыгнул и захихикал.

— Это и есть наш серийный убийца? — спросил один из следователей, находящийся в одной комнате с Полом.

— В какие часы вы там работали? — спросил Лайтнер.

— Как придется, — пожал плечами Бургос.

— Что значит «как придется», Терри?

— Сколько им было нужно. Обычно я начинал в шесть, а уходил, когда мне захочется.

Несмотря на давление со стороны Лайтнера, подозреваемый не смог назвать точное время, когда он работал в типографии. Это очень важная информация, но выяснить ее оказалось непросто.

О том, что Бургос делал в дневные часы, сведений было еще меньше. Почти все время он сидел дома, иногда выезжал за город на своем внедорожнике, но ничем особенным все это время не занимался.

— Вы как-нибудь регистрировались, когда приезжали в типографию? — Джоэл снова сменил тему разговора. При допросе часто используется подобная тактика: следователь задает подозреваемому какой-нибудь щекотливый вопрос и смотрит на его реакцию. — Терри, когда работали в ночную смену, вы отмечали время прихода и ухода?

— Да, я записывал время прихода. — Бургос заерзал на стуле. Легкое чувство неловкости, возможно, голода.

— То есть вы работали под честное слово, Терри? Вы могли зафиксировать свой приход, потом сразу уехать, и никто бы этого не заметил? — Джоэл пожал плечами. — Вы же сами сказали, что с вами никого больше не было?

— Да, думаю, я мог бы так поступить. — Бургос согласился гораздо быстрее, чем ожидал Пол.

Райли посмотрел на часы: двадцать минут третьего.

— Принесите ему еду, — велел он шефу полиции.

Вскоре в комнату вошел полицейский с большим пакетом, который все это время держали в духовке в столовой полицейского департамента.

Нужно было незаметно перейти к следующей теме. Джоэл понял это и покинул комнату. Он вошел в помещение для наблюдения, вздохнул и потер шею.

— Бургос не идиот, — признался он Райли. — Знает, когда можно сказать правду, а когда — лучше увильнуть. Днем он бездельничал, а по ночам один работал в типографии.

Райли посмотрел на присутствующих:

— У вас есть какие-нибудь соображения?

Мнений оказалось много, каждый следователь и полицейский хотел принять участие в обсуждении. Советы тоже сыпались как из рога изобилия. Оказать давление… Предъявить обвинения… Внушить мысль, что он не подозреваемый… Попросить у него помощи… Каждое предложение имело смысл.

Но Райли подумал о том, что этот человек уже два часа находится под арестом и до сих пор даже не поинтересовался, почему его задержали. В сердце закралось нехорошее предчувствие.

Райли взял стопку фотографий шести погибших. Их было сделано несколько дюжин, убитых фотографировали во всевозможных ракурсах и с разного расстояния.

— Дайте мне еще одну папку, — попросил Райли.

Он отобрал по одной фотографии каждой из жертв, сократив количество снимков с семидесяти до шести. Затем положил фотографии в новую папку. Несколько секунд смотрел на них, после чего убрал фотографию первой убитой девушки — Элли Данцингер.

Осталось пять снимков жертв.

Райли еще немного подумал, затем переложил фотографии так, чтобы они не располагались в том порядке, в каком трупы лежали на полу.

— Покажите это Бургосу, — попросил он Джоэла. — Пока он будет есть.

— Хорошо.

— И запишите, в каком порядке они разложены, — распорядился Пол.

Лайтнер выполнил его распоряжение на глазах у целой комнаты свидетелей и сделал пометки в блокноте.

— Они размещены не по порядку, — заметил Джоэл, взглянул на Райли и все понял. — И здесь нет Элли?

— Верно.

— Мне это нравится. — Джоэл пошел в туалет, остальные наблюдали, как Бургос поедает свои тако. Он ел очень аккуратно, каждый кусочек обмакивал в горячий соус, а сверху клал немного гуакамоле[4].

Джоэл вошел, держа в руках папку с фотографиями, и раскрыл ее так, чтобы Бургос мог увидеть содержимое. Но подозреваемый по-прежнему с удовольствием поглощал еду. Поэтому Джоэл встал со своего места и подошел к Бургосу.

— Что вы по этому поводу думаете, Терри?

Бургос отложил тако и отхлебнул свежей сладкой колы. Он вытер руки салфеткой и разложил пять фотографий в одну линию, чтобы лучше рассмотреть их. На его лице не было ни страха, ни раскаяния. Он смотрел с видом хорошо осведомленного в ситуации человека. Бургос внимательно разглядывал каждую фотографию. Он тщательно вытер руку салфеткой и провел пальцами по каждому из мертвых тел, изображенных на глянцевой фотобумаге размером восемь на десять дюймов. Он что-то пробормотал себе под нос, но никто не расслышал, что именно. Бургос поднял вверх палец, продолжая что-то бормотать, а затем осторожно дотронулся до каждой фотографии. Джоэл Лайтнер пристально посмотрел на подозреваемого, но ничего не сказал. Еще рано.

Бургос снова взял фотографии и разложил их по-другому.

Сердце Райли учащенно забилось. Он не видел, в каком порядке расположил снимки Бургос, но был уверен, что теперь они лежат точно так, как тела в актовом зале Брэмхолла.

Бургос посмотрел на Джоэла, на этот раз с любопытством, затем снова перевел взгляд на фотографии. Он поднял папку из манильского картона и заглянул под нее, ощупал каждый снимок, словно подумал, что к нему мог прилипнуть еще один.

— Вот оно, — прошептал Райли.

Шеф полиции не удержался:

— Что он…

Но Райли положил ему руку на плечо и подвел поближе к стеклу.

Терри Бургос посмотрел на Джоэла.

— А где первая? — спросил он. — Где Элли?

Глава четвертая 14 часов 20 минут

Детективы радостно обнялись. Шеф полиции хлопнул в ладоши, не скрывая облегчения. За последние годы Райли много раз присутствовал на допросах и много раз видел, как случалось нечто подобное. И каждый раз это происходило по-разному. Прорыв. Момент, когда подозреваемый выдает себя из-за тщеславия, чувства вины, растерянности, желания облегчить душу или под давлением.

«Теперь начинается самое сложное», — подумал он.

С того момента как они побывали в доме Бургоса, у всех практически отпали сомнения в его вине. Проблема заключалась в другом.

— Я показал вам пять фотографий убитых женщин, — сказал детектив Джоэл Лайтнер. Неожиданно он вспомнил о магнитофоне и решил зафиксировать то, что он только что сделал. — Вы разложили их в определенном порядке. И вы спросили…

— Где первая? Элли? — повторил свой вопрос Бургос, потряс в руке фотографиями и бросил их на стол.

Неожиданно он вскочил со стула и посмотрел вперед. Райли пожалел, что не может толком рассмотреть выражение его лица. Он видел лишь профиль Бургоса, его следовало посадить лицом к одностороннему стеклу.

Райли не видел также, в каком порядке Бургос раскладывал фотографии, но не сомневался, что они были расположены точно в таком же порядке, как тела в подвале.

Бургос тяжело задышал. Вид у него был встревоженный, но он стоял неподвижно, словно врос в землю. Некоторые из присутствовавших в комнате заволновались. Неожиданная реакция Бургоса испугала их, но Райли жестом призвал всех к спокойствию. Джоэл Лайтнер профессионал, и он не проявил ни малейшего беспокойства по поводу внезапной выходки Бургоса. Джоэл не взял пистолет в комнату для допросов, однако он знал, что у двери дежурит дюжина полицейских, готовых в любой момент прийти ему на помощь.

Бургос по-прежнему стоял возле своего стула, затем указал на первую фотографию, где была запечатлена вторая жертва, поскольку фото Элли Данцингер отсутствовало. Это была женщина, чье горло перерезали так, что голова едва не отделилась от тела.

— Колумбийское колье, — заявил Бургос.

— Что колумбийское? — шепотом спросил шеф полиции Кларк.

— Колумбийское колье. — Райли провел пальцем по своему горлу. Выражение, принятое среди наркоторговцев. Колумбийцы имеют обыкновение перерезать горло своим конкурентам.

Бургос посмотрел на следующую фотографию — вероятно, там была третья жертва.

— Убийство аккумулятором.

Странно. Убийство с помощью аккумулятора? Третья жертва была обожжена. А он сказал про аккумулятор. Он сказал о…

— Аккумуляторная кислота, — пробормотал Райли. — Надо проверить, какие книги он читает, — сказал он в пустоту. — И какую музыку слушает. И как можно скорее.

За спиной Райли уже отдавались распоряжения. Кто-то вышел из комнаты.

Бургос указал на следующую жертву, у которой были отрезаны руки и ноги и вырваны глаза.

— Око за око, руку за руку.

Исковерканная библейская цитата вроде тех, что Райли нашел в подвале дома Бургоса.

Бургос перешел к очередной жертве, к утопленнице.

— Ее научили спать под водой.

— Чертов выродок, — послышался голос за спиной Пола.

Бургос указал на последнюю жертву — Кэсси Бентли.

Ее лицо было изуродовано до неузнаваемости. Пол подумал о собственной дочери и о том, что бы с ним произошло, если бы он обнаружил ее в таком состоянии — окровавленную и избитую. Джоэл Лайтнер признался, что теперь долго не сможет есть лазанью.

— Теперь всем скажем: «До свиданья!» — пропел Бургос. Пол почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Он напевал мелодию из детской передачи. — Дуло в рот — и конец страданьям.

В обоих помещениях — в комнате для наблюдения и в комнате для допросов — воцарилась гробовая тишина. Райли заметил, как ужас медленно охватывает коллег. Подозреваемый рассказывал детали чудовищных убийств, рифмуя их на манер детского стишка.

Бургос сказал: «Дуло в рот». Да, верно. Хотя лицо Кэсси Бентли было сильно избито, судмедэксперту удалось обнаружить пулевое отверстие у нее на затылке и порох во рту.

Детектив Лайтнер не спешил прерывать эту декламацию, но теперь стало ясно, что Терри Бургоса, который по-прежнему стоял и рассматривал фотографии, нужно было немного подтолкнуть, чтобы он продолжил свой рассказ. Райли старался контролировать свои эмоции и был доволен, что Лайтнеру тоже удается держать себя в руках.

— Терри, вы говорили о «первой»? — Его голос дрогнул. — Вы упомянули ее имя, не так ли?

Подозреваемый, убийца — теперь в этом почти не оставалось сомнений — указал рукой в пустоту.

— Некто так грубо ей сердце открыл.

«Открыл сердце». У Элли Данцингер извлекли сердце.

Пол почувствовал, что у него перехватило дыхание, а лоб покрылся испариной. Он посмотрел на шефа полиции — тот выглядел растерянным. Впрочем, в ту минуту у него было, наверное, точно такое же выражение лица — он не знал, как реагировать. Это казалось ужасным, диким и вместе с тем таким волнующим…

Не прошло и половины суток, а преступник у них в руках.

— Вы говорите об Элли? — уточнил Лайтнер.

На мгновение Бургос задумался.

Конечно, Райли знал, что он имел в виду Элли Данцингер. Открыл сердце. Согласно данным предварительного осмотра тела, он вырезал ей сердце после смерти. Полицейские уже попытались связаться с родителями Элли, которые проживали в Южной Африке. Этот человек преследовал их дочь, и в свое время суд запретил ему приближаться к ней. Райли полагал, что родители наверняка уговаривали Элли покинуть Мэнсбери и держаться подальше от Бургоса. Одно он знал наверняка — мысль о том, что они не смогли уберечь дочь, будет преследовать супругов Данцингер до конца их дней.

— Элли была даром, — пробормотал Бургос.

Лайтнер вскинул голову:

— Терри, повторите, что вы сейчас сказали?

— Элли, — Бургос поднял руку и медленно поднес ее ко лбу, — она была даром свыше.

— Элли была даром свыше. Хорошо. — Лайтнер не знал, как реагировать на это заявление. На мгновение он затаил дыхание и взглянул в сторону стекла, за которым находились Райли и все остальные, пусть он и не мог видеть их.

— Значит, это вы поступили так с Элли? — спросил он. — Открыли ей сердце?

Бургос обнял себя. Он откинул голову назад и задумался. Прошла долгая мучительная минута. Лайтнер стоял, не шевелясь и не сводя с Бургоса взгляда.

Бургос медленно приложил указательный палец к губам. Он открыл рот, и все, кто находился в наблюдательной комнате, приникли к стеклу.

Он заговорил почти шепотом:

— Девчонка была холодна, за что поплатилась она: некто так грубо ей сердце открыл.

Пол вспомнил о заявлении, которое Элли Данцингер написала на Бургоса. Он угрожал и преследовал ее. Девчонка была холодна.

— Хм… похоже на стихотворение. — Джоэл старался говорить спокойно, чтобы в голосе звучало лишь легкое любопытство.

Стоящий по другую сторону стекла шеф полиции Кларк обратился к Райли:

— Мы проверим его книги.

— Возможно, это какая-то песня. — Пол указал на наушники и плейер, лежащие на столе возле Бургоса. — Лучше сначала выясните, какую музыку он слушал.

Один из полицейских, стоящий позади Пола, спросил:

— Что это за дерьмо: «Дар свыше»?

— Терри, расскажите мне о Кэсси Бентли, — предложил Лайтнер. — Она тоже была даром свыше?

— Кэсси… — Бургос медленно покачал головой и прижал руку к сердцу. — Кэсси спасла меня.

— Каким образом? — Лайтнер почесал щеку, стараясь сохранять самообладание. — Как Кэсси спасла вас, Терри?

Бургос яростно потер глаза, завел руки за голову и сцепил их в замок. Казалось, он не услышал вопрос Лайтнера.

— Вы сказали: «Девушка была холодна», — Терри. — Лайтнер сменил тактику. — Но к кому, Терри? К вам? Кто-то в Мэнсбери дурно поступил с вами? Возможно, этот человек заслужил то, что с ним случилось? Вы ведь имели в виду Элли, не так ли?

Пол поморщился. Лайтнер снова пытался разговорить Бургоса. Он испробовал все средства и теперь перешел к сочувствию. Но возможно, перестарался.

— Вы рассердились на Элли? И решили преподать ей урок?

Терри Бургос огляделся. Его глаза забегали, он старался не встречаться взглядом с Лайтнером.

— Думаю, мне пора домой, — пробормотал Бургос.

Глава пятая 18 часов 45 минут

Время текло незаметно. Отдавались приказы, добывалась информация. Каждые несколько минут совершались новые открытия. Патологоанатомы осмотрели тела и составили предварительный отчет по каждой из убитых. Удалось выяснить новые сведения о жертвах, а также о Бургосе. Райли предвидел, что их захлестнет волна информации и минимум несколько дней придется потратить на то, чтобы систематизировать ее.

Взглянув на часы, Райли с удивлением обнаружил, что наступил вечер. Вскоре должна заступить новая смена, но никто из находящихся в участке полицейских, даже те, кто в тот день приехал сюда добровольно, а не на дежурство, не покидали рабочих мест. Полицейский участок был до отказа забит представителями правопорядка, готовыми сделать все необходимое, чтобы привлечь Терри Бургоса к ответственности.

Марион-Парк считался достаточно большим поселком, но до полноценного города ему было еще далеко. Здесь регулярно совершались преступления разной степени тяжести, но ни разу не случалось ничего подобного. К тому же убийства произошли в колледже Мэнсбери — одной из самых престижных художественных школ, которая прославила этот маленький провинциальный городок на весь округ. Все жители были напуганы вопиющим злодейством.

Терри Бургос отказался отвечать на дальнейшие вопросы. Детектив Лайтнер зачитал ему права и попросил ответить на вопросы, касающиеся каждой из жертв, которых он называл по имени: Элиши Данцингер, Анджелы Морнаковски, Жаклин Дэвис, Сары Романски, Морин Холлис и Кассандры Бентли. Бургос не стал отвечать и даже смотреть на Лайтнера. Он отошел в угол комнаты и принялся долбить ногой стену. Лайтнеру пришлось отправить Бургоса в камеру, а следствие воспользовалось этим, чтобы побыстрее распутать дело.

Когда в полицейском участке наконец воцарилась тишина, Райли взял Библию и принялся искать цитаты, выписанные на листке, который нашли в подвале Бургоса. Подняв голову, он увидел окружного прокурора Эдварда Муллани в сопровождении мужчины и женщины. Они были дорого, со вкусом одеты и выглядели так, словно только что покинули салон красоты. Райли прежде не встречался с Бентли, но сразу догадался, кто это. Муллани взглянул на Райли, и тот последовал за ними в кабинет шефа полиции.

Когда Райли вошел, шеф полиции Кларк обменивался рукопожатиями с Гарландом Бентли. Наталия Лейк Бентли с безучастным видом сидела на стуле. Ее лицо было опухшим и красным. Муллани взял Райли под руку и прошептал ему на ухо:

— Миссис Бентли только что опознала Кэсси.

Райли кивнул и представился. Гарланд Бентли с сосредоточенным видом назвал свое имя и пожал руку Райли, стараясь соблюдать все формальности и не выставлять напоказ семейную трагедию. Подобная мера была вынужденной. Защитным механизмом. Райли видел боль, исказившую лицо мистера Бентли, и его лихорадочные попытки скрыть эмоции.

Миссис Бентли лишь мельком взглянула на Райли. Она старалась не терять присутствие духа и держалась прямо, развернув плечи, но лицо ее опухло, а под запавшими глазами залегли темные круги. Это были глаза матери, которой только что пришлось опознать холодное, изуродованное тело своего единственного ребенка.

— Миссис Бентли, — обратился к ней Райли, — мне очень жаль. Мы нашли человека, который это сотворил.

— Расскажите, что именно он сделал, — выдавил Гарланд Бентли. — Я хочу знать все.

Райли кивнул в сторону миссис Бентли.

— Я только что опознала останки моей дочери, — произнесла миссис Бентли, не глядя на него. — Неужели вы думаете, что сказанное вами еще может потрясти меня?

Судмедэксперты уже составили предварительный отчет. Воскрешая его в памяти, Райли старался использовать медицинские термины: нижняя и верхняя челюсти, слезница, подъязычная кость, решетчатая кость и лобные кости — почти все видимые части лицевых костей и большая часть костей черепа; проще сказать — все лицо, а также передняя и теменная части черепа были раздроблены вследствие нанесения многочисленных сильных ударов. Фрагменты костей вонзились в мозг. Почти все ее зубы нашли в глотке. Чтобы опознать тело, понадобится запись зубной формулы, однако Райли достаточно было взглянуть на лицо миссис Бентли, и становилось понятно, что это Кэсси.

Иными словами (здесь можно было обойтись уже без медицинских терминов), миссис Бентли увидели свою дочь, точнее, то, что от нее осталось. Однако мистер Бентли спрашивал не об этом.

— После смерти, — сказал Райли, — он произвел один выстрел из пистолета 38-го калибра, ей в рот.

Мистер Бентли пристально смотрел на него. Это ему уже было известно.

— Также был совершен половой акт, — сдался Райли. — После смерти.

Гарланд Бентли закрыл глаза и стиснул зубы. С минуту он молчал. Казалось, еще немного, и ноги его не удержат.

— Элли тоже? — спросила миссис Бентли.

— Да, мэм.

Наталия Бентли прижала руку к шее и на мгновение замерла. Момент для расспросов был не самый подходящий, но Райли не сдержался:

— Миссис Бентли, извините, что спрашиваю… но я слышал, у Кэсси были неприятности. Проблемы с дисциплиной?

— Даже если итак… Проблемы с дисциплиной не могли стать причиной убийства моей дочери, — ответил ее муж.

Райли никак не отреагировал. Разумеется, они оба пережили страшное горе, но могли бы понять, как важно получить ответы на эти вопросы.

— Я бы сказала, это проблемы эмоционального характера, — ответила миссис Бентли. Она углубилась в воспоминания, и ее взгляд стал затуманенным. — Она пыталась найти свое место в жизни. Но у нее не получилось.

— Как и все девушки в ее возрасте, — добавил Гарланд.

— Нет, не как все девушки. — Миссис Бентли повернулась к мужу, но постаралась не смотреть на него. — Не каждая девушка рождается в таком богатстве и с такими привилегиями. Все это ложится на плечи тяжким грузом, к этому трудно привыкнуть. Сложно строить отношения, когда все думают лишь о том, сколько у тебя денег и какую выгоду может принести дружба с тобой.

В ее словах было разумное зерно. Но Райли не стал бы утверждать, что Наталия говорит о своей дочери, а не о себе. Трещину в отношениях между супругами было видно невооруженным взглядом. Он обратил внимание, что миссис Бентли даже не хотела смотреть на благоверного.

— Я всегда считала, что это своего рода проверка на прочность, — добавила она. — Иногда Кэсси выходила из себя. Но она никогда не причинила бы вред себе или кому-то еще. — Она посмотрела на Райли, который хотел услышать что-то более конкретное. — В последнее время она замкнулась. Пропускала занятия, отказывалась от еды, не хотела ни с кем общаться. Но она не из тех, кто попадает в дурные истории. В душе она была необычайно милым и щедрым человеком.

— Довольно. — Мистер Бентли повернулся к окружному прокурору. — Я хочу, чтобы этот человек умер.

Муллани кивнул:

— Разумеется, мы будем требовать смертной казни, Гарланд.

Затем Бентли посмотрел на Райли:

— Вы можете доказать, что это тот самый человек?

— Разумеется, сэр.

— Никаких сделок в случае полного признания вины. Я хочу, чтобы этот человек умер. — Он снова посмотрел на Муллани, затем взял жену за руку, но она отдернула ее.

Выслушав соболезнования от окружного прокурора, Гарланд Бентли обменялся рукопожатиями с Райли и удалился в сопровождении жены. Как только они покинули кабинет, Муллани дал волю чувствам:

— Боже, видели бы вы Нат, когда она вышла из морга. Я боялся, что нам придется положить ее рядом с дочерью.

Райли кивнул. Раньше, будучи федеральным обвинителем, он не имел дела с обезумевшими от горя родителями. Теперь пришлось. И ему не особенно нравились подобные обязанности.

Муллани подошел к Райли вплотную. Пол не раз видел, как он проводил пресс-конференции по расследованию убийств: этот человек умел придать лицу суровое выражение и глубокомысленно хмурить густые ирландские брови. Но теперь он изменился в лице. Речь шла не о рядовом убийстве. К тому же одной из жертв стала дочь финансиста, поддерживающего их партию.

— Я бывал у них дома, — вздохнул Муллани. — Встречался с Кэсси. Она была такой милой, красивой девушкой. — Он с силой стиснул руку Пола. — Мне не стоит говорить вам об этом, Пол, но мы не имеем права на ошибку.

Глава шестая 19 часов 45 минут

К тому времени, когда Райли добрался до квартиры Элли Данцингер, находящейся за пределами кампуса, криминалисты уже завершили свою работу. Райли считал своим долгом побывать в этом месте, к тому же у него были все основания полагать, что свое первое убийство Терри Бургос совершил именно здесь.

Квартира была хорошо обставлена, но Райли знал, что она уже сдавалась вместе с мебелью. Вполне подходящий вариант для студентки, которая снимала жилье на лето. Всего в доме было четыре квартиры, вместе они образовывали квадрат, посреди которого находился внутренний дворик.

Никаких признаков взлома обнаружено не было. Окно, выходящее на улицу, оказалось закрыто. Нельзя исключать возможность, что Бургос ночью залез в квартиру через окно, но это представлялось маловероятным. Райли сам в этом убедился, заметив пыль, скопившуюся на оконных замках. На первом этаже находились гостиная, спальня, ванная и кухня. Там все было чисто. Никаких следов крови.

— Все самое интересное случилось наверху, — сказал Лайтнер.

Они поднялись по устланной ковром лестнице в общую комнату, а оттуда прошли в просторную спальню. Верхний этаж казался более обжитым. В общей комнате стояли стерео и телевизор, там же была отгорожена маленькая кухня, которая, судя по всему, выполняла функцию бара.

Лайтнер указал на посудомоечную машину:

— В ней полно посуды. Но она вся вымыта.

Значит, на стаканах не удастся найти никаких следов. Но в любом случае это был тупик. Вряд ли Элли Данцингер пригласила к себе Терри Бургоса пропустить с ней пару стаканчиков.

Райли осторожно вошел в спальню. Кровать была не убрана. В изножье лежало скомканное покрывало. На стене и кровати виднелись брызги крови, но их было не много. Зато слева, на полу, виднелось большое кровавое пятно, кровь пропитала ковер.

— Судмедэксперт считает, что она умерла на этой кровати, — пояснил Лайтнер. — Здесь ее ударили по голове, и она истекла кровью, — указал он на кровавое пятно. — Патологоанатом сказал, что она потеряла больше полутора литров крови.

Райли не знал, насколько важны эти детали.

Лайтнер приблизился к кровати, но встал так, чтобы не дотрагиваться до нее.

— Судмедэксперту удалось выяснить, что Элли лежала на кровати лицом вниз, не так ли? Скорее всего ее голова свешивалась с кровати. Это единственное объяснение.

— Единственное объяснение чему?

— Я говорю о том количестве крови, которое она потеряла, — пояснил Лайтнер. — За исключением удаленного сердца, а мы знаем, что Бургос сделал это у себя дома, на теле жертвы обнаружена лишь одна рана — на голове. Удар был сильным, но обычно он не вызывает подобной кровопотери. В данном случае свою роль сыграла гравитация. Голова убитой оказалась ниже, чем тело.

Возможно, это имело смысл.

— Это действительно важно?

Лайтнер пожал плечами:

— Слишком уж большая кровопотеря. Элли лежала так, наверное, около часа. Судмедэксперт полагает, она не смогла бы так истечь кровью за более короткий промежуток времени.

Райли задумался.

— Значит, он забрал ее не сразу — ждал не меньше часа. Но чего?

— Может, наступления ночи? — предположил Лайтнер.

— Но она была в постели. — Райли покачал головой. — Значит, это случилось ночью.

— Верно. Даже не знаю. — У Лайтнера был усталый вид. Они все пережили трудный день.

— Может, в это время он вступил с ней в половой акт, — высказал свое предположение Райли. — Все-таки это кровать… — Он тут же представил себе это во всех красках. По словам судмедэксперта, убийца насиловал жертвы после смерти.

Вероятно, так все и было. Но Лайтнер ничего не знал наверняка. Они все пока что пребывали в неведении.

— Удалось отыскать профессора? — спросил Райли. — Работодателя Бургоса?

— Олбани? — отозвался Лайтнер. — Мы обязательно найдем его. — Он похлопал Райли по руке. Настало время возвращаться в полицейский участок. Никто больше не питал иллюзий, что здесь им удастся найти что-то еще.

Глава седьмая 23 часа 45 минут

Было около полуночи. В полицейском участке включили телевизор. По местным каналам целый день передавали экстренные выпуски новостей, прерывавшие «мыльные оперы» и игровые программы, а позже — популярные шоу, которые показывали в прайм-тайм. Случившееся окрестили «резней в Мэнсбери».

Райли и несколько полицейских сдвинули два стола, соорудив импровизированный стол для переговоров. Райли держал в руках кружку с чуть теплым кофе и время от времени посматривал на сидящих напротив шефа полиции Кларка и детектива Лайтнера. Весь день они ничего не ели. Кларку еду заменяли кофе и сигареты, Лайтнеру — только кофе. Желудок Райли тоже отчаянно требовал еды, но он понимал, что не сможет проглотить ни кусочка. Пища просто не полезла бы в горло — к тому времени в участке пахло как в подвале, где обнаружили трупы.

За один день они узнали о чудовищном преступлении и поймали убийцу. От этой мысли у всех перехватывало дыхание. Со стороны казалось, вся работа уже сделана, а то, что еще не закончено, можно отложить на следующий день. У них было достаточно улик, чтобы задержать Бургоса. Но Пол хотел узнать больше о странных стихах, которые цитировал Бургос, когда описывал убийства. Он понимал, что речь уже не шла о виновности и невиновности.

Как они и подозревали, это оказался текст песни. Все выяснилось довольно быстро. Перед началом допроса Бургос слушал кассету: любительская запись с приклеенным самодельным ярлыком с названием группы — «Поджигатель». Готические буквы, написанные от руки красными чернилами каллиграфическим почерком. Альбом назывался «Некто», его название начертили точно такими же буквами.

Песня, которая была им нужна, называлась, как и альбом, «Некто». Она длилась меньше трех минут. Сначала звучал медленный проигрыш на акустической гитаре — пальцы музыканта перебирали струны, а затем начиналась настоящая какофония: под яростные звуки гитар, басов и ударных вокалист выкрикивал слова со скоростью автоматной очереди. Сколько ни прислушивайся — разобрать, о чем песня, не представлялось возможным. Но у них был текст, написанный от руки на листке бумаги, который нашли в спальне Терри Бургоса.

Стихи в первом куплете песни «Некто» описывали шесть убийств, относительно похожих на преступления, совершенные Бургосом:

Девчонка была холодна, за что поплатилась она: некто грубо ей сердце открыл.

Актриса-лесбиянка любила все погорячее: вот и получила колумбийское колье на шею.

Она не хотела стишки его ценить, пришлось ее тогда аккумулятором убить.

Красотка-студентка легко пережила разлуку, фигура дороже, но око за око, руку за руку.

Соседская дочка любила сидеть под луной, пока некто не научил ее спать под водой.

Теперь всем скажем: «До свиданья! Дуло в рот — и конец страданьям».

Стихи были нескладными и вместе с тем очень агрессивными. Райли представил себе автора песни — неудачника, отвергнутого женщинами, а возможно, и всеми окружающими. Терри Бургос вполне подходил под это описание. Но гораздо больше Райли тревожили библейские цитаты, выписанные на листке, который нашли у него в подвале. Шесть не связанных между собой фрагментов. Райли прочитал все их целиком — благо у одного из полицейских в шкафчике оказалась Библия короля Якова. Все цитаты были из Ветхого Завета и, так или иначе, описывали акты насилия.

В книге пророка Осии говорилось о том, что Бог «раздирает вместилище сердца» у неверующих, или «грубо открывает им сердца». В «Посланиях к римлянам» упоминалось о лесбиянках, достойных смерти, и в песне также упоминалась лесбиянка. В Левите — о сожжении беспутной женщины, с натяжкой это можно было отнести к жертве, которую обожгли кислотой. В Исходе призывалось: око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу для тех, кто делал аборты. В стихотворении под студенткой, заботящейся о своей фигуре, возможно, подразумевалась девушка, которая избавилась от ребенка. В Книге Царей говорилось о том, что человек, оскорбивший пророка, достоин смерти. В библейском стихе не было никаких упоминаний об утоплении, но, возможно, «соседская дочь» оскорбила автора песни, который возомнил себя новым мессией.

Оставалось последнее описание убийства: «Теперь всем скажем: „До свиданья! Дуло в рот — и конец страданьям“». На последней строке аранжировка вдруг менялась, ударные и басы замолкали, и певец исполнял последнюю строчку а капелла на мелодию из детской передачи «Клуб Микки-Мауса».

Бургос точно следовал тексту. Он вложил дуло пистолета Кэсси Бентли в рот между зубами и выстрелил прямо в гортань. Но сначала жестоко избил ее. Фрагмент из Второзакония описывал другой насильственный акт — побивание публичной женщины камнями. Текст песни и библейский фрагмент не совпадали. Бургос выполнил и то и другое. Он забил Кэсси до смерти, а затем выстрелил в нее.

Но первоначально Бургос выписал другую цитату. Не из Второзакония, а из Левита, где говорилось об адюльтере, за который должны быть наказаны и мужчина, и женщина. Почему Бургос заменил фрагмент? Райли не знал этого.

Шел первый день следствия, которое обещало быть долгим. Однако Райли уже понимал, как построить обвинение. Он должен найти несоответствие между текстом песни и поступками Бургоса. Скорее всего защита будет настаивать на невменяемости подозреваемого — Бургос считал, что убивает по приказу Бога, Райли обязан доказать, что Бургос был недостаточно последовательным в исполнении этих «приказов».

В дверь постучал полицейский и сообщил, что прибыл профессор Олбани. Райли очень хотелось познакомиться с профессором. Олбани владел типографией, где по ночам работал Бургос. К тому же удалось выяснить еще более важную информацию: Олбани вел занятия, которые посещали Кэсси Бентли и Элли Данцингер.

Фрэнкфорт Олбани выглядел, как и подобает профессору колледжа: грязно-белая рубашка с расстегнутым воротом, твидовый пиджак и давно не глаженные брюки. Не хватало только трубки. У него были длинные, зачесанные назад волосы. Усталое выражение его лица напомнило Райли о тех, с кем пришлось встретиться за этот долгий день, о людях, которым неожиданно довелось испытать множество сильных эмоций.

Райли, шеф полиции, Джоэл Лайтнер и профессор Олбани уселись за стол. Посредине стола стоял магнитофон. Профессор обвел присутствующих взглядом, словно собирался что-то сказать, но не знал, с чего начать. Как правило, Пол старался взять слово первым, чтобы разрядить обстановку, но на этот раз ему хотелось услышать, что именно собирается сообщить Олбани.

— Мне… мне даже не верится. — Профессор положил руку в карман пиджака, достал маленькую металлическую коробку и открыл ее. Там были сигареты. — Вы не возражаете?

— Нет, если поделитесь с нами, — сказал шеф полиции.

Профессор действовал инстинктивно. Он был потрясен, поэтому пытался немного успокоить себя привычными действиями: постучал сигаретой по столу, открыл зажигалку, прикурил. Затем пододвинул коробку к шефу полиции. Его взгляд упал на папку с материалами.

— Расскажите о Терри Бургосе, — попросил Райли.

— Я… признаюсь, Терри вызывал у меня симпатию. — Олбани словно пытался оправдаться. — Он проявил себя ответственным человеком и всегда справлялся с тем, что ему поручали. Правильно раскладывал иллюстрации, был внимателен к деталям. Никогда не покидал рабочего места, не закончив дела. Он был… да, он одиночка. И даже после того как его уволили из Мэнсбери, он предпочитал работать по ночам. Но поскольку он хорошо выполнял свои обязанности, я не видел смысла отказывать ему в работе.

Любопытное замечание. Оказывается, Бургос попросил сохранить ему ночную смену, даже когда стал свободен днем. Пол разрабатывал версию, что проститутки были скорее всего похищены и убиты вечером — в это время уличные девицы начинают свою работу.

— В какое время у него начиналась смена? — спросил Лайтнер. — Бургос сказал, что работал «когда придется».

— Совершенно верно. У него был свободный график. — Олбани закинул ногу на ногу. — В типографии много работы. Мы не справлялись с ней за день и оставляли недоделанное Терри. Иногда, чтобы выполнить ее, требовалось два часа, иногда — все пять.

— А иногда и ничего? — спросил Лайтнер.

Олбани покачал головой:

— Разве бывает такое, чтобы человеку нечем заняться? Нет, всегда что-то оставалось.

— Что это за работа со свободным графиком? — спросил Райли.

— Работа, — с раздражением ответил Олбани, — когда вы стараетесь особенно не нагружать сотрудника. Ему нужно было где-то работать, и он хорошо справлялся со своими обязанностями, когда у нас случались авралы. Он работал за двоих. Вы понимаете?

— У вас есть график его ночных дежурств? — спросил Райли. — Мы хотели бы взглянуть на него.

Олбани рассеянно кивнул.

— Значит, никто не работал с ним в одну смену?

— Верно. По ночам там был только Терри.

— А как вы проверяли, находился ли он на работе положенное время?

— На самом деле… я ничего не проверял, — признался Олбани. — Я просто доверял ему.

Пол заметил, что Джоэл Лайтнер не сводит с Олбани взгляда.

— Какой курс вы вели у Элли и Кэсси? — спросил Райли.

Олбани кивнул. Вероятно, профессор уже знал, что среди жертв были Кэсси Бентли и Элли Данцингер. Теперь это стало известно всем.

— Он назывался «Насилие по отношению к женщинам в американской культуре». Мы обсуждали, как враждебное отношение к женщинам воспевается в современной культуре: в фильмах, телепрограммах, музыке.

Тема насилия над женщинами в музыке. В сложившихся обстоятельствах это прозвучало весьма уместно. Райли и Лайтнер тут же обратили на это внимание.

— Секундочку. — Райли передал через стол листок бумаги с текстом песни. — Эта песня вам знакома?

Олбани лишь мельком взглянул на листок.

— Конечно. Это песня Тайлера Ская «Некто».

— Боже мой. — Шеф полиции наклонился вперед. — Вы учили их этому?

Олбани посмотрел на шефа полиции как на нерадивого студента.

— Я обучал. Это более подходящее слово. Да, конечно. Трудно найти более показательный пример.

— А кто такой Тайлер Скай? — спросил Райли.

— Мужчина… На самом деле он писал эти песни, когда был еще мальчишкой. Учился в старших классах. Согласитесь, это очень похоже на гимн отвергнутого подростка? — Никто не ответил, тогда Олбани откашлялся и пояснил: — Тайлер Скай написал этот злой, обличительный стишок и однажды ночью расклеил его у себя в школе. Парня вычислили и исключили из школы. Через год этот недоучка организовал любительскую музыкальную группу и назвал ее «Поджигатель». Он переработал стихотворение в песню. Группа «Поджигатель» заявила о себе в музыкальном андеграунде и вскоре стала популярна среди школьников и студентов. Тексты их песен были не лучшего качества, зато яркими и хлесткими. Это и привлекало подростков: протест, провокация.

Профессор обвел взглядом сидящих за столом людей, которые смотрели на него с неприкрытой враждебностью, и нервно затянулся сигаретой.

— Послушайте, на семинарах мы обсуждали, насколько эти песни вредны. Они отражают такую важную проблему, как отношение современного общества к женщине. Я даже не представляю, чтобы Терри, покидая мои занятия, мог сделать для себя какой-то другой вывод.

— Терри посещал ваши занятия? — Райли резко подался вперед.

Олбани опустил глаза:

— Да, я разрешил ему присутствовать. Терри… он плохо образован, но вовсе не идиот. К тому же он… был очень любознательным. Я предоставил ему материалы, чтобы он мог изучить их и все обдумать. Он никому не мешал. Просто сидел в конце класса и все время молчал. До тех пор… до тех пор пока… вы ведь уже знаете про Элли?

— До тех пор пока не увлекся Элли Данцингер? — спросил Лайтнер. — Ведь там он и познакомился с Элли, не так ли? И с Кэсси Бентли? На ваших занятиях?

Олбани кивнул.

— Поймите, я же не знал, что может случиться такое…

В комнате повисла тишина.

— Расскажите мне о Кэсси Бентли, — первым нарушил молчание Райли.

Профессор сжал пальцами переносицу.

— Милая девушка. Очень эмоциональная. Неуравновешенная. Не доверяющая людям. Но в душе — хороший человек. — Он вздохнул. — Я знаю, у нее были проблемы с посещаемостью. Мои занятия она тоже пропускала.

— Опишите ее, — попросил Райли.

— Описать… Тихая. Робкая. Очень вежливая и воспитанная. Возможно, немного потерянная, — кивнул он. — Да, это подходящее слово. Я знаю, некоторые считали, что у нее анорексия. Я слышал, у Кэсси бывали приступы: она переставала ходить в колледж, ничего не ела, замыкалась в себе. Не общалась даже с Элли — своей соседкой по комнате.

— А в последнее время?

— В последнее время? — Олбани постучал пальцами по крышке стола. — В последнее время… Да, я слышал, у нее снова возникли сложности. В этом семестре я не вел у них занятия, но недавно встретил Элли, это случилось перед экзаменами, и она сказала, что Кэсси «снова взялась за старое». Да, кажется именно так она сказала. Что Кэсси не выходит из своей комнаты. Перестала учиться. И все в таком же духе. Жизнь Кэсси напоминала американские горки. То вверх, то вниз. В тот момент у нее был период упадка.

— Вы общались с Кэсси лично? — спросил Джоэл Лайтнер.

Профессор пожал плечами:

— Кампус маленький. Я встречал ее. Но она была «Кэсси Бентли», вы же понимаете, что это значит. Все знали, кто она такая. Думаю, это во многом объясняло ее нелюдимость. Вы не найдете и пяти человек, которые могли бы сказать, что хорошо знали ее.

— А как насчет одного, самого близкого человека?

— Одного? Уж не об Элли Данцингер вы говорите? — спросил он с легкой иронией в голосе. — У Кэсси есть кузина, которая иногда приезжает в город. Но ненадолго. Вы же знаете, какую жизнь ведут все эти богатые и знаменитые. Только в отношении ее помочь ничем не смогу.

Лайтнер сник. Райли понял, что это тупик. Гарланд Бентли, приходивший в полицейский участок ранее, был прав — Кэсси Бентли убили не из-за ее личных переживаний.

Он хотел вернуться к реальной причине гибели Кэсси.

— У нас есть основания считать, что все эти убийства имели религиозную подоплеку, — сказал он. — В частности, не последнюю роль здесь сыграла Библия. Вы изучали ее на ваших занятиях?

Олбани слабо кивнул.

— На самом деле это имеет отношение к песне… Тайлер Скай однажды давал интервью, где оправдывал насилие в своих текстах, цитируя Библию. Думаю, таким образом он пытался бороться с критикой в свой адрес.

Райли передал через стол Олбани лист с цитатами из Библии. Тот взял и стал читать.

— Да, верно, — кивнул он. — Те же самые фрагменты… О Господи! — Он посмотрел на сидящих за столом. — Послушайте, я не говорил о том, что Библия рассказывает о разных способах умерщвления женщин. Я просто пытался доказать, что жестокое отношение к женщинам имеет под собой историческую основу. Об этом говорил и сам Тайлер. Господа, это же просто лекции. О Боже!..

Он бросил сигарету в пустую банку из-под колы.

— Я все понял. Именно так Терри убил девушек? Как описано в песне?

Шеф полиции кивнул:

— Расскажите нам все.

— Но вы же не… — Его лицо исказил страх. — Слушайте, по телевизору показывают куда больше насилия. — Он прижал руку к груди. — Вы же не думаете, что я во всем виноват?

Райли так не считал, но теперь в его сердце закралось сомнение.

— Последнее убийство. — Райли кивнул на лист с цитатами, который лежал напротив Олбани.

— Бургос выписал цитату из Левита, но после заменил ее на другую, из Второзакония.

Олбани некоторое время молчал, приходя в себя, затем снова взглянул на список и медленно кивнул.

— Тайлер Скай цитировал Левита в оправдание этого убийства. Смерть тем, кто совершил адюльтер.

— А что насчет Второзакония?

Олбани покачал головой:

— Не знаю. Тайлер Скай не упоминал о Второзаконии. А что в том отрывке?

Райли рассказал о побивании камнями публичной женщины.

— Тайлер не цитировал этот фрагмент; — Олбани покачал головой. — Побивание камнями? Нет, Тайлер ничего такого не говорил.

— Верно, — согласился Райли. — «Дуло в рот — и конец страданьям». Здесь нет и намека на побивание камнями. Он говорил о том, что хотел кого-то застрелить. И, по его словам, это было взято из Левита?

Олбани снова кивнул.

— В Левите, разумеется, ничего не говорилось о стрельбе. Только о смерти для тех, кто совершил адюльтер. Но Скай точно подразумевал пистолет. Мы поняли это после того, что в конце концов сделал сам Тайлер.

Райли уставился на него. Олбани удалось завладеть вниманием всех присутствующих. Профессор откашлялся.

— Примерно год назад Тайлер Скай покончил с собой. Он выстрелил себе в рот.

«Дуло в рот — и конец страданьям».

— Это случилось после того, как Тайлера бросила подружка, посчитав его безбожником.

Все в комнате поморщились от отвращения — вполне закономерная реакция. Но Райли полностью сосредоточился на допросе. Тайлер Скай оправдал строчку из своей песни цитатой из Левита и совершил самоубийство, буквально следуя тексту песни: положил пистолет себе в рот.

Но Бургос не последовал его примеру. Он избил Кэсси камнем или каким-то другим, похожим предметом, а затем выписал новый отрывок из Второзакония. После этого выстрелил ей в рот, чтобы не обратить оружие против самого себя.

Он соблюдал текст песни неточно. Это было большим плюсом для обвинения, но вместе с тем ставило новый вопрос.

Почему? Почему Бургос позволил себе подобную импровизацию? Почему выбрал новый отрывок из Библии, который никогда не цитировал Тайлер Скай и который не был отражен в его стихах?

— Не скажу, что сожалею об уходе мистера Ская из жизни, — пробормотал шеф полиции Кларк.

— Зря вы так говорите, — заметил Олбани. — После смерти Ская продажи альбомов группы «Поджигатель» увеличились вдвое, — мрачным тоном добавил он. — Этот человек стал легендой. У него появились последователи.

— И как много? — спросил шеф полиции Кларк, опуская глаза. — Это ж сколько еще психов бродит по стране и воспринимает тексты его песен как руководство к действию?

— Я бы сказал, у «Поджигателя» тысячи поклонников. Если не десятки тысяч.

Пол нахмурился, но его недовольство вызвали не слова Олбани, а тот вывод, который ненароком сделал своим вопросом шеф полиции. Теперь всем стало очевидно: Терри Бургос следовал словам песни или по крайней мере делал вид, что следует. Он даже отыскал соответствующие отрывки из Библии.

Терри Бургос убивал девушек, потому что так велел ему Бог.

Теперь он прекрасно представлял, какую линию выберет защита. Бургос заявит, что через эту песню Бог изъявлял свою волю: жечь, избивать и мучить молодых женщин за грехи. Он интерпретировал куплеты этой маразматической песни как закодированное послание от Всемогущего. Тайлер Скай в извращенной манере подражал библейским стихам, а Бургос принял их как руководство к действию.

В этом и заключалась проблема. Дело могло быть совершенно простым и ясным, присяжные легко бы во всем разобрались, даже не понадобилось бы сложных терминов вроде «психоз» или «социопатология». Человек решил, что песня может служить ему руководством к действию. Скорее всего он сумасшедший. Разве нормальный человек может сделать что-то подобное?

Они еще немного побеседовали с Олбани. Но Пол больше не слушал его. Сомнений в том, что преступления совершил Терри Бургос, уже не оставалось. Меньше чем за день они собрали достаточно улик, чтобы доказать это. Теперь речь шла не о виновности, а о безумии. Чтобы Бургоса признали невменяемым, ему нужно было доказать, что он страдал психическим расстройством на момент совершения преступлений и не отдавал отчета в своих действиях.

Но Пол знал, что сможет выявить расхождение между текстом песни и его поступками. Это будет доказательством того, что если Бургос и считал себя исполнителем Божьей воли или последователем пророка Тайлера Ская, то сделал свою работу не надлежащим образом. В его поступках оказалось даже несколько несоответствий: Бургос использовал новый фрагмент из Библии и не убил себя, хотя должен был поступить именно так. К тому же Бургос вступал в сексуальный контакте каждой из шести женщин: с проститутками до убийства, со студентками — после, — а в Библии об этом ничего не сказано. Он совершил преступления во время летних каникул, до начала занятий в летней школе, понимая, что тела найдут сразу, как только начнутся занятия. Другими словами, он знал, что совершает преступления, поэтому старался сделать все быстро, пока трупы не обнаружили. Кроме того, полиции было известно, что четыре проститутки работали в разных частях города, а значит, Бургосу хватало ума не возвращаться дважды в одно и то же место. Опять же это служило наглядным доказательством тому, что он сознательно нарушал закон и не хотел, чтобы его поймали.

Пол понимал, что это только начало. К тому времени, когда дело будет рассматриваться в суде, он найдет достаточно прорех в поведении Бургоса, который пытался следовать тексту песни и Библии, и сможет утопить его. Многочисленные улики доказывали, что Бургос осознавал незаконность своих действий.

Через полчаса профессор Олбани расплакался. Пол не винил этого человека в случившемся, но не нашел ни времени, ни сил посочувствовать ему. Следующие девять месяцев его будет волновать только одна персона. И он был уверен, что не оставит Терри Бургосу ни шанса на спасение.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 июня 1997 года

«Свидетели казни»

«Для нас, родителей, она была всем, воплощением всего самого хорошего и светлого в нашей жизни. А этот человек, этот монстр, разрушил нам жизнь. Отнял у нас нашу дочь, наши мечты — все, что только может быть у родителей».

Гарланд Бентли. Из заявления, сделанного «Дейли уотч» 29 июня 1989 года

«Этот человек должен на своей шкуре испытать все, что пережили его жертвы. Этот человек заслуживает смерти».

Первый помощник окружного прокурора Пол Райли. Из заключительной фразы на процессе «Народ против Терренса Диметриуса Бургоса» 31 мая 1990 года

«После отказа в прошении о помиловании, принятого выездной апелляционной комиссией суда, Терри Бургосу предстоит стать двенадцатым осужденным, который будет казнен после восстановления смертной казни в штате».

«Дейли уотч», 19 октября 1996 года

Глава восьмая

Колония строгого режима Мэримаунт, за полчаса до полуночи. Тюрьма находится вдали от города — десять акров земли, окруженных забором в двадцать футов высотой, с кольцами колючей проволоки наверху и чугунными воротами. Двадцать четыре часа в сутки надзиратели неусыпно следят за всем, что происходит в пределах тюрьмы, и за дорогой, ведущей к колонии. В аккуратно подстриженных газонах спрятаны датчики, реагирующие на движения. Газоны освещают прожекторы, установленные на сторожевых башнях, расположенных вокруг центрального восьмиугольного здания. Там содержатся заключенные. В прошлом году кто-то из них пытался совершить побег, он даже не успел добежать до ворот: снайпер прострелил ему колено с расстояния двухсот ярдов.

Я остановился возле ворот, за милю до основного корпуса. Они напоминали въезд в средневековую крепость: название тюрьмы было выгравировано готическими буквами. Я опустил стекло дверцы, и в салон проник горячий, насыщенный влагой воздух. Вдалеке слышались слабые крики протеста людей, собравшихся на пикет.

— Хорошо, мистер Райли. — Охранник передал мне два пропуска в нужное здание. Я повесил один из них на боковое зеркало моей машины, второй закрепил на рубашке. — Поезжайте медленно, — добавил он и махнул рукой в сторону мощенной булыжником дороги, — а то один из протестующих уже кинулся прямо под колеса машины.

Я послушался совета и не спеша двинулся по узкой дороге, которая стала еще уже из-за припаркованного на обочине микроавтобуса телевизионщиков. Впереди около гигантских ворот, за которыми начиналась территория тюрьмы, я увидел пикетчиков, разделенных на два лагеря вооруженными до зубов солдатами, присланными местным шерифом. С восточной стороны ворот собрались сторонники освобождения. Их было около сотни: некоторые встали в круг для ночного бдения, священники и пастыри читали молитвы, другие бродили по площади, держа в руках большие квадратные плакаты, как на забастовке рабочих. Молодой человек с убранными в хвост волосами стоял на самодельной платформе из деревянных ящиков с мегафоном в руке.

— Почему мы должны убивать людей, пытаясь доказать, что убийство — это зло? — закричал он, приводя в волнение своих сторонников.

По другую сторону дороги собралась немногочисленная группа поддерживающих смертную казнь, особенно для Терри Бургоса. На плакате, закрепленном на шесте, они написали имена шести жертв, убитых Бургосом. Народу в этой группе было меньше, но они побеждали — и по всей стране, и в этом конкретном случае. Их позиция обозначалась четко и ясно: «Мы поддерживаем смертную казнь в этом штате».

Офицер посмотрел через лобовое стекло моей машины, проверил пропуск, потом заставил меня опустить стекло и еще раз показать документы. Едва я открыл окно, как меня оглушили крики протестующих. Они что-то скандировали и кричали друг на друга через мегафоны.

— Хорошо, мистер Райли, — кивнул офицер. — Поезжайте к воротам, мы вас пропускаем. — Он подал кому-то знак, и ворота медленно раскрылись.

Кто-то ударил ладонью по двери моей машины. Двое репортеров попытались заглянуть ко мне в салон, желая рассмотреть одного из свидетелей казни. Я медленно повел «кадиллак», а журналисты бежали рядом и выкрикивали вопросы. Я слышал лишь обрывки их фраз. Один из них спросил, что я здесь делаю, но мне показалось это глупым, ведь я обвинитель, человек, который просил присяжных вынести смертный приговор.

Наконец я миновал ворота, и репортеры остались по другую сторону от них. Проехав мимо нескольких строений, я добрался до корпуса для посещений. Вышел на удушающую жару и направился к двери, возле которой стояла охрана. Полный надзиратель открыл ее, пропуская меня в ледяную приемную. Там без дела слонялись несколько офицеров охраны, они курили и разговаривали. Один из них узнал меня и поздоровался. Я ответил: «Рад встрече» — дежурная фраза для людей, чьих имен я не помню. Мне это не нравится, потому что собеседник всегда чувствует подобное отношение. И я знал, что со мной нередко поступали точно так же.

Я спустился в подвал. Как всегда, я прибыл последним. Остальные свидетели уже были на месте. Трое или четверо оказались родителями сбежавших из дома проституток, они были одеты в строгую, но старую и потрепанную одежду.

Всегда относился к ним с сочувствием, ведь они потеряли дочерей, но, по правде говоря, большинство из них попрощались со своими детьми задолго до их смерти. Я сдержался и не высказал им всего того, что хотел сказать еще на процессе: если бы они уделяли своим девочкам больше времени, когда те были еще подростками, их дочери не пошли бы зарабатывать себе на жизнь на улицу и не стали бы жертвами серийного убийцы.

Эти люди осознавали всю серьезность и даже торжественность момента и наслаждались уважением, которое неожиданно им оказали. Они были официальными свидетелями казни одного из самых известных преступников штата за последние несколько лет. Вероятно, для них это было необычайно волнующее событие.

Я увидел Дэвида и Морин Данцингер и почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Мне никогда не забыть их лиц после того, как они опознали Элли. Родители прилетели из Южной Африки сразу, как услышали страшную новость, но, казалось, не могли осознать случившегося до тех пор, пока не увидели своими глазами мертвую дочь на столе в морге с огромной дырой в груди, в том месте, где должно было находиться сердце. Они провели в городе целый год, ожидая процесса, и ходили на слушания каждый день.

Морин Данцингер подошла ко мне и взяла за руку. С тех пор прошло семь лет. Семь лет ожидания этого дня, возможно, надежды, что он наконец-то положит всему конец или создаст хотя бы иллюзию того, что все закончилось, ведь сердце никогда не сможет забыть. Ее волосы поседели, глаза ввалились, она располнела в талии и, возможно, уже успокоилась, осознавая, что убийца дочери пойман, осужден, а через полчаса его казнят и справедливость восторжествует.

Этого, наверное, достаточно. Когда люди испытывают сильную боль, таким образом их можно утешить. Им нужна надежда. Они не могли вернуть свою дочь, поэтому сосредоточились на том, чего можно было добиться, — на правосудии для убийцы. Пускай это и не развяжет навсегда затянутый узел, но хотя бы немного ослабит его.

Я поздоровался с ее мужем — Дэвидом. На нем был темный костюм. Судя по всему, он старательно подошел к выбору одежды, остановившись на дорогом траурном костюме. Весьма интересный поступок, тем более что всем было ясно: никто не станет скорбеть о потере этого человека. По крайней мере никто из находящихся в комнате.

Джоэл подошел ко мне и улыбнулся. Офицер полиции в отставке, один из тех, кто раскрыл это дело. Или, точнее, поймал его, оно буквально упало ему в руки. Он сам признался мне в этом, когда однажды мы выпили слишком много бурбона.

— Бентли не приедут? — спросил он меня с легким разочарованием.

Он имел в виду родителей одной из жертв, сокурсницы Элли, Кассандру Бентли, дочь Гарланда и Наталии Лейк Бентли.

Я покачал головой. Теперь я занимался частной практикой, и Гарланд стал моим клиентом. Мы общались почти каждую неделю, но старались не затрагивать тему казни Терри Бургоса.

— Шакалы собрались в соседней комнате. — Джоэл презрительно скривился. Он имел в виду журналистов, которым выпал счастливый билетик получить доступ в тюрьму. Для новостных СМИ это был новый маркетинговый ход — эксклюзивный репортаж. Наверняка убийца скажет что-нибудь перед смертью.

Я посмотрел направо через одностороннее стекло в комнату, где сидели репортеры. Они пили и жевали печенье. Начальник тюрьмы предельно четко объяснил, что они могут присутствовать на казни, но общаться с официальными свидетелями им позволят лишь в том случае, если этого захотят сами свидетели. Он даже распорядился выделить для репортеров отдельное помещение, где они могли подождать, пока начнется «шоу». Сейчас в их комнате не было ни одного свидетеля, но, возможно, я просто опоздал и они уже все, что хотели, выяснили.

Джоэл поддел меня:

— Знаешь, что он заказал на прощальный ужин?

Я покачал головой, хотя и знал ответ.

— Тако. — Лайтнер широко улыбнулся.

Без пятнадцати двенадцать нас отвели в комнату для официальных свидетелей. Она оказалась чуть больше гостиной в обычном жилом доме. Здесь не было никакой отделки: только голые серые стены и два ряда стульев, причем во втором ряду стулья приподняты на одну ступеньку. Посадочные места заранее не распределялись, и люди спешили усесться в заднем ряду, словно надеялись, что это позволит им держаться подальше от «сцены». Я понимал, что должен представиться родственникам жертв и расположиться там, где они захотят, поэтому мне досталось центральное место впереди. С одной стороны от меня сел Джоэл, а с другой — Кэролин Пенри, телерепортер из «Четвертого информационного центра». Я сидел и смотрел на светло-зеленую штору, которая закрывала огромное, во всю стену, стекло.

Я не мог избавиться от ощущения, что мы пришли в театр и ждем, пока раздвинется занавес. На столе стояли кувшины с водой и кофе — на случай если кому-то понадобится кофеин. И больше никаких напитков. Днем ранее Джоэл Лайтнер предложил мне захватить с собой поп-корн.

— Что вы делаете после? — с дрожью в голосе прошептала Кэролин Пенри.

Кэролин — типичная красотка-репортер: высокая, светловолосая, с выступающими скулами. Как и остальные репортеры, она была при полном параде — позже ей предстояло выступать перед телекамерой. Кэролин улыбнулась и попыталась сохранять хладнокровие. По правде говоря, мы с Джоэлом собирались отужинать вместе, и мне не хотелось, чтобы она присоединилась к нам.

Кэролин наклонилась ко мне:

— Что он вам сказал вчера?

— Без комментариев.

Кэролин хороший репортер — она выяснила, что днем ранее Терри Бургос попросил навестить его. По закону штата в последние три дня перед казнью осужденного помещали в зону смертников: она состояла из четырех камер и находилась в здании, примыкающем к корпусу, где совершалась казнь. Там смертник находился под круглосуточным наблюдением надзирателей, которые дежурили сменами по двенадцать часов. В течение этого времени осужденные имели право на два посещения в день. Я единственный, кто побывал у него. Мой визит длился всего пять минут.

Дальше началось самое странное. Департамент исправительных учреждений установил жесткий протокол поведения для осужденных на смерть: от времени последней встречи со священником и прощальной трапезы до «прогулки на казнь» из зоны смертников в блок «Джи». Затем следовал официальный звонок священнику, на случай если приговоренный захочет покаяться перед смертью. Но тем, кто собирался наблюдать за казнью, не давалось никаких инструкций. Люди ерзали на стульях. Особенно репортеры, которые пришли сюда по долгу службы и чувствовали себя не в своей тарелке. Присутствие здесь гарантировало для них эфирное время, возможно, специальный репортаж о казни преступника, но это не означало, что они с нетерпением ждут предстоящего зрелища.

Примерно без десяти двенадцать надзиратели раздвинули занавес, закрывающий стекло. Сидящая рядом со мной Кэролин вздрогнула. В комнате послышались вскрики, стоны, даже всхлипывания. Люди, находящиеся в заднем ряду, смотрели на человека, который убил их дочерей.

Значительное пространство небольшой овальной комнаты было огорожено, создавая еще один отсек — восьмиугольный металлический ящик с выкрашенными светло-зеленой краской стенами, примерно в два метра шириной и под три метра длиной. Войти в него можно было через стальную дверь, обитую резиной, которая закрывалась с помощью стопорного колеса. В оставшихся семи стенах были проделаны оконца, так что каждый из зрителей мог видеть осужденного.

Терри Бургос, в одних белых трусах-боксерах, сидел на металлическом стуле; его голени, лодыжки, бедра, плечи и голова фиксировались кожаными ремнями. К его волосатой груди был прикреплен длинный стетоскоп, он тянулся из газовой камеры в соседнее помещение, чтобы находившийся там врач мог зафиксировать смерть Бургоса, не входя в камеру.

Голову смертникам стали привязывать с недавних пор. Это случилось после того, как один южанин размозжил себе череп, ударившись о стальной шест позади, когда бился в судороге от нехватки воздуха. Правительство штата не хотело, чтобы осужденный терял сознание во время казни.

Терри Бургос выглядел жалким: волосатый толстый человечек в одном белье, — но, похоже, он не осознавал, в каком положении находится. На его лице не было никаких эмоций, он просто переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, словно любопытный ребенок. Последние семь лет он провел практически в полной изоляции, и теперь у него наконец появилась возможность получить новые впечатления.

Под стулом Бургоса стоял таз, наполненный серной кислотой, разведенной дистиллированной водой. Над тазом был подвешен мешок, в котором находились капсулы с цианидом натрия. По сигналу начальника тюрьмы находящийся за пределами камеры надзиратель должен опустить рычаг, после чего цианид попадал в кислоту, что вызывало химическую реакцию и воздух наполнялся цианистым водородом.

Всего имелось три рычага, которые одновременно опускались тремя надзирателями. Два рычага не производили никаких действий, а третий опускал капсулы в раствор кислоты. Ни один из трех надзирателей не смог бы уснуть, зная, что именно он убил человека. Возможно, правительство штата и не испытывало сострадания к убийцам, но их палачей оно точно щадило.

— Я только надеюсь, он не станет задерживать дыхание, — прошептала Кэролин.

Она, как прилежная ученица, хорошо изучила процесс. Если Бургос глубоко вдохнет газ, то через несколько секунд потеряет сознание и умрет безболезненно, но если начнет задерживать дыхание, возникнут конвульсии и он сможет продержаться около двадцати минут.

— Терренс Диметриус Бургос, — начал тюремный надзиратель, держа перед собой папку-регистратор, — вы приговорены судом штата за совершение пяти насильственных актов по статье четвертой, пунктам шесть — десять Уголовного кодекса, а именно: убийства Элиши Данцингер, Анджелы Морнаковски, Жаклин Дэвис…

Кэролин Пенри застонала, наклонилась вперед и издала утробный звук. Ее вывернуло прямо мне на ботинок. Я проигнорировал кучу у моей ноги и предложил ей платок, а потом взял ее за руку и крепко сжал ладонь. Она попыталась извиниться, но в этом не было необходимости. Она не последняя, кто отреагирует на происходящее подобным образом. Для свидетелей специально был приглашен врач.

— …Сары Романски и Морин Холлис.

С момента ареста Терри Бургос набрал двадцать фунтов веса, у него появился второй подбородок, плавно переходящий в шею, глаза заплыли и превратились в маленькие бусинки. На голове почти не осталось волос, лишь несколько прядей прилипли к ремню, который стягивал его лоб. Я посмотрел ему в глаза, надеясь отыскать там хоть каплю раскаяния или сожаления. Или хотя бы страха. Не стану скрывать, мне хотелось увидеть его страдания.

— …Совет присяжных определил, что эти преступления были совершены преднамеренно и при особых обстоятельствах, требующих смертной казни…

Я почувствовал, как напряжение в комнате нарастает. Эти люди испытывали настоящую бурю эмоций. Озлобленные и уязвленные, за последнюю неделю они заново пережили свою трагедию и теперь ожидали правосудия, на которое так надеялись.

— Вы подписали письменное заявление, заверенное и подтвержденное в суде, о том, что выбираете отравляющий газ.

Либо газ, либо электрический стул. Я бы выбрал другое. Не могу представить себе смерть худшую, чем удушение.

Я обратил внимание на два телефона на стене: один черный, другой — красный. С последнего можно позвонить прямо в дом губернатора. Затем я взглянул на часы. Ровно двенадцать.

Потом я снова посмотрел на Бургоса, который не сводил с меня глаз. Теперь, когда мы установили зрительный контакт, я знал, что он будет глядеть на меня, пока есть такая возможность. Я хотел отвернуться, продемонстрировать ему полное отсутствие уважения, которое он, безусловно, заслужил, но не смог отвести взгляд. Вероятно, я в долгу перед ним. Наверное, каждый прокурор должен заглянуть в глаза человеку, которого обрек на смерть. Именно поэтому я и находился здесь и согласился прийти сюда днем ранее.

Бургос высунул язык, и теперь он торчал у него между тонкими губами. Его глаза моргнули, но, казалось, это произошло непроизвольно. Ни один человек, даже полный безумец, не сможет оставаться безучастным, когда его ожидает подобное наказание. Он забарабанил пальцами по подлокотникам. Его ноги задергались. Грудь раздулась. Он сильно вспотел — не самое приятное зрелище, когда человек почти полностью обнажен.

— …Сейчас вы имеете право на последнее слово.

Полное молчание. Терри Бургос никогда не извинялся и не выказывал ни малейших признаков сожаления о содеянном. Я подумал, что семьи погибших ждут его раскаяния, надеясь, что оно хотя бы немного облегчит их страдания.

Бургос открыл рот, но ничего не сказал. Мы по-прежнему смотрели друг на друга, и, судя по всему, родственникам убитых не суждено было услышать то, на что они рассчитывали. Даже если он и скажет что-то, это будет адресовано только мне.

Надзиратель не знал, как поступить. Разумеется, он собирался предоставить Бургосу такую возможность — по крайней мере дать шанс выговориться и обрести душевный покой. Возможно, как бы странно это ни звучало, Бургос даже вызывал у него некое подобие сочувствия. Они провели вместе семь лет, пока осужденный ожидал смерти. Большинство смертников сидят в одиночных камерах и со временем либо обращаются к Богу, либо просто теряют всякую волю и желание сопротивляться и превращаются в довольно покладистых зэков.

Наконец надзиратель посмотрел на начальника тюрьмы. Тот поднял вверх большой палец, и мы все замерли в ожидании.

Терри Бургос с трудом откашлялся. Говорят, один осужденный с Запада трепался минут двадцать, когда ему дали возможность произнести последнее слово.

Прошла еще одна мучительная минута, мы с заключенным по-прежнему смотрели друг на друга. Я все ожидал, что он усмехнется или нахмурит брови, надеялся увидеть страх в его глазах, но получил лишь почти детское недоумение и гипнотизирующий взгляд.

Начальник тюрьмы подошел к окну:

— Терри, ты ничего не хочешь сказать?

Бургос медленно покачал головой, насколько позволяли его путы. Он все не сводил с меня взгляда и снова открыл рот. Он что-то беззвучно прошептал мне, его губы и язык двигались, явно произнося какие-то слова. Я не особенно хорошо читаю по губам и все-таки понял, что он сказал.

Начальник тюрьмы, стоящий к Бургосу спиной, принял его молчание за отрицательный ответ и подал знак надзирателю, который должен передать распоряжение офицерам охраны, чтобы они приступили к исполнению наказания.

— Осужденный отказался от последнего слова, — заявил надзиратель.

Позади меня кто-то всхлипнул. Некоторые родственники погибших надеялись услышать слова раскаяния. Другие, возможно, ожидали пустого бахвальства — эти люди вздохнули с облегчением, когда осужденный так ничего и не сказал. Но надзиратель был не прав. Терри Бургос не отказался от последнего слова. Он прошептал его мне — человеку, который посадил его в это кресло.

Он сказал то же, что и днем ранее, когда я пришел к нему в камеру:

— Я не один.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Июнь 2005 года Вторая строфа Суббота 5 июня 2005 года

Глава девятая

Перемена в изображении тут же стала заметной, когда на экране появилась запись восьмилетней давности. Вверху в правом углу стояла дата: 1 июня, 1997 год.

Кэролин Пенри в голубом костюме и шелковой кремовой блузке держалась уверенно, как и подобает профессионалу. На коленях у нее лежал блокнот.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной, мистер Бургос, — сказала она.

Затем в объективе камеры появился он. Терри Бургос — осужденный на смерть убийца — сидел на стуле. Поникший, в оранжевом комбинезоне зэка, он выглядел таким жалким… Его волосы поредели, местами виднелись залысины. Из-за лишнего веса его лицо расплылось, а плохое питание привело к тому, что он состарился раньше времени. Его глубоко посаженные угольно-черные глаза смотрели на мир с полнейшим безразличием.

— Мистер Бургос, вас должны казнить через четыре дня. Комитет о помиловании отклонил ваше прошение, направленное в федеральный суд. Что вы на это скажете?

Бургос моргнул и отвел взгляд от репортера. Он высунул язык и облизнул губы.

— Вы готовы к смерти, мистер Бургос?

Он едва заметно отреагировал на слова Кэролин: его тело слегка дернулось, а на губах появилось подобие улыбки, будто он вдруг вспомнил что-то и это позабавило его. Но Бургос по-прежнему отводил взгляд.

— С чего вы взяли, будто я умру?

— Хотите сказать, что не можете умереть?

Его лицо вдруг стало серьезным, он широко раскрыл глаза. Бургос как будто спал с открытыми глазами.

— Мистер Бургос?

— Можно убить тело. Но не истину.

Повисла долгая пауза. Возможно, следовало переменить тему. Беседовать с Бургосом было нелегко. Все равно что говорить с младенцем.

— Те женщины заслужили смерти?

Бургос наклонился вперед. Он явно думал о чем-то приятном. Словно и не замечал присутствия репортера.

— Не мне решать.

— А кому же?

— Вы знаете… — Бургос стал раскачиваться на своем тяжелом стуле — первый признак беспокойства.

— Это решает Бог, — проговорила Кэролин Пенри. — Значит, Бог велел вам убить тех женщин?

— Разумеется, это сделал Он, — кивнул Бургос, особенно выделив последнее слово.

— Вы сказали, Элли Данцингер была Божьим даром, мистер Бургос. Что…

— Мне дал ее Бог. — Он стал раскачиваться сильнее.

— И как Бог сделал это?

Бургос поднял вверх руки, словно желая подчеркнуть значимость своих слов. Он резко взмахнул руками, так что наручники на запястьях блеснули в воздухе.

— Вы все считаете меня сумасшедшим, потому что я вижу то, чего не способны увидеть вы. Но вам не сделать из меня психа. Вы все верите в Творца и Второе пришествие, но если бы вам явился Иисус, вы бы не поверили ему.

Оператор снова перевел камеру на Кэролин Пенри. Она сидела с задумчивым выражением лица.

— Вы бы сказали, что Он безумец. — Бургос продолжал раскачиваться.

— Так это Тайлер Скай велел вам убивать женщин?

Бургос подтянул колени к груди и поставил ноги на стул.

Он обхватил колени руками и превратился в большой раскачивающийся из стороны в сторону шар.

— Это…

— Мне приказал это Бог, — кивнул он многозначительно.

— Значит, Тайлер Скай не говорил вам убивать женщин?

— Тайлер был посланником. Как и я.

— Мистер Бургос, согласно тексту песни, в конце вы должны были убить себя. Разве не это подразумевал Тайлер Скай в последней строке?

Бургос тяжело вздохнул. Его веки медленно опустились, а затем снова поднялись. Он продолжал раскачиваться.

— Почему вы не покончили с собой, мистер Бургос? Почему вместо этого убили Кэсси Бентли?

Он ничего не ответил. Его взгляд был затуманен.

— Вы сказали, что Кэсси спасла вас, мистер Бургос. Что вы…

— Кэсси спасла меня. Бог сказал, что мое время не пришло. Вместо этого он дал мне Кэсси. — Бургос уставился в потолок и начал что-то тихо напевать.

— Мистер Бургос, вы думаете, ваш адвокат был не прав, когда назвал вас сумасшедшим?

— Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший… — Хихиканье Бургоса постепенно перешло в истерический смех.

— Мистер…

— А что такое «сумасшедший»? — Внезапно он нахмурился, отвернулся и сосредоточился. — Что это такое?

— Сумасшедший, — спокойно отозвалась Кэролин, — означает, что вы не можете контролировать то, что творится в вашей голове.

— А кто может?

— Вы не способны понять, что правильно, а что — нет.

— Так бывает у всех.

— Мистер Бургос, вы бы убили тех девушек еще раз, если бы у вас была такая возможность?

— Убил тех девушек снова… — Он замер, выпучил глаза, согнулся и уставился в пустоту.

Камера взяла его лицо крупным планом.

— Я хочу спать.

— Вы больше не желаете отвечать на вопросы?

Бургос ничего не сказал — лишь смотрел в экран затуманенным взглядом.

Камера выключилась, а через мгновение на экране возникла телестудия. Ведущая Кэролин Пенри снова смотрела в объектив с уверенным видом профессионала.

— Сегодня ровно пятнадцать лет с тех пор, как Терренс Диметриус Бургос был приговорен к смерти. Присяжные отклонили прошение его адвоката признать Бургоса невменяемым и проголосовали за смертный приговор. Мое короткое интервью с мистером Бургосом восемь лет назад было последним и единственным его выступлением перед прессой.

Камера сменила угол съемки, и Кэролин Пенри повернулась лицом к объективу.

— Неужели Терри Бургос действительно услышал в жестоких песнях Тайлера Ская призыв Бога? Заслужил ли он смерти за свои преступления? Спор об этом не утихает до сих пор. Я придерживаюсь следующего мнения: любой, кто воспринимает злобные, глупые песни как слово Божье, не достоин жить в нашем мире. Терри Бургос хотел убивать, он бросил вызов нашему безразличному обществу. И он пытался найти оправдание своим поступкам.

Последовала драматическая пауза. Камера снова изменила угол съемки.

— Официально Терри Бургос был признан вменяемым, он прекрасно осознавал, что творит беззаконие. Однако его нельзя было называть нормальным. Терри Бургос страдал параноидальной шизофренией, которая и толкнула его на убийство. И даже осознание того, что существует закон, который запрещает подобное поведение, не удержало его. Терри Бургос заслуживал, чтобы его изолировали от общества, но не смерти. — Кэролин Пенри уверенно кивнула. — Это был репортаж для «Санди найт спотлайт». С вами была Кэролин…

Сидя в углу темной комнаты около единственного окна, Лео отложил в сторону пульт и уставился на экран, который сжался теперь до крошечной точки и поблескивал от статического напряжения. Все исчезло, остался лишь блеск. Исчезновение и блеск. Он прижал колени к груди и вздохнул, потом зажмурился и стал прислушиваться к малейшему шороху. Он все слушал и слушал.

В доме стояла звенящая тишина.

«Я не такой, как он».

Когда зазвонил телефон, Лео подскочил на месте. Обвел взглядом комнату, по которой разносилось эхо звонка. Включился автоответчик. Лео услышал, как монотонный голос попросил оставить сообщение, затем последовал долгий, мучительный гудок.

— Лео, вам звонит доктор Поллард. Вы пропустили два сеанса и не отвечаете на звонки. Вы принимаете лекарства? Мы же говорили о том, как это важно.

«Я тебе не верю. Я никому не верю».

— Лео, я оставляю вам номер моего телефона. Позвоните мне, это очень важно.

Лео уткнулся лицом в колени. Он ждал, пока доктор перестанет диктовать номер своего телефона и автоответчик выключится. Когда комната погрузилась в тишину, он поднял голову.

«Я не такой, как он».

Он вздохнул. Задумался.

«Я лучше».

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Суббота 19 июня 2005 года

Глава десятая

Лео полз на животе вверх по темной лестнице, распластавшись как паук. Он старался равномерно распределить вес тела. Лестница ни разу не скрипнула под ним. Ни малейшей вероятности споткнуться или поскользнуться. Он не застонет, не поскользнется и не споткнется.

«Ты даже не услышишь, как я войду к тебе».

Поднявшись наверх, он заглянул в спальню. Свет уличных фонарей проникал через окно, разгоняя кромешную тьму. Тишину в комнате нарушал лишь раскатистый храп Фреда Чианчио, словно его нос пытался соперничать по силе издаваемого звука с глоткой.

Лео медленно поднялся. Когда он вставал, под коленом скрипнула половица. Фред Чианчио даже не пошевелился. Громкий, сбивчивый, пьяный храп. Его лежащая на подушке голова была повернута направо.

«Оружие. Посмотри, где у него пистолет».

Теперь глаза уже привыкли к темноте. Но никакого пистолета не было. Ничего. Он не ждал Лео.

Лео вытащил из-за пояса брюк и зажал в правой руке свое оружие.

Чианчио зашевелился. Он словно почувствовал, что температура в комнате изменилась, когда там появился Лео, как будто ощутил тепло, исходящее от его тела.

Только тело Лео было холодным.

— Что?.. — Чианчио поднял голову.

Два широких шага, и Лео уже у кровати. Он бросился ему на грудь, прижал левой рукой голову Чианчио к подушке, зажал ему ладонью рот.

Он показал ему острие своего оружия, положив его Чианчио между глаз. Лео склонился над Чианчио, чтобы старик смог увидеть и узнать его. Острие скользнуло по переносице. Лео провел им по грудной клетке Фреда, ощущая под пижамой ребра. Он нащупал пространство между ребрами.

«Зачем ты звонил куда не следует, Фред? Теперь ты будешь умирать долго».

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Понедельник 21 июня 2005 года

Глава одиннадцатая

— Выше голову, Гектор, — напомнил я, когда дверь лифта открылась.

Репортеры, собравшиеся в вестибюле федерального суда, тут же обернулись в нашу сторону, когда я вышел из дверей лифта вместе с сенатором штата Гектором Алмундо, который только что заявил о своей невиновности по одиннадцати случаям мошенничества, вымогательства, подкупа и воровства. Сенатор, одетый в стильный серый костюм, последовал моему совету и быстро прошел мимо журналистов, выкрикивавших вопросы. Это было сродни ударам в уязвимое место. Такое непросто выдержать.

Мы ненадолго остановились у вращающихся дверей. Репортеры окружили нас и направили микрофоны прямо в лицо сенатору, но затем поняли, что говорить буду я. Как обычно в таких случаях, я заявил, что выдвинутые обвинения ложные и мы постараемся отстоять свои права в суде. Я, разумеется, не обмолвился ни словом, как часом ранее сенатор Алмундо всхлипывал у меня в кабинете и спрашивал, скольких человек ему придется сдать, чтобы самому избежать тюрьмы.

После этого совершенно бесполезного выступления мы вышли на улицу. Я посадил Гектора в ожидающую его машину. Когда он уехал вместе с женой и братом, я помахал рукой кучке репортеров. Датч Рейнолдс и Энди Каррас хотели обсудить подробности, но у меня не было настроения общаться с ними.

— Всем спасибо, на этом все, — подытожил я.

Одна из женщин-репортеров привлекла мое внимание. Ее лицо было мне незнакомо, однако выглядела она намного лучше остальных журналистов из печатных СМИ. Напоминала скорее человека, который привык выступать перед объективами телекамер. Высокая, хорошо сложенная, этакая телевизионная куколка с овальным лицом, прямым носиком и прекрасными синими глазами. На ней был ладно скроенный костюм небесно-голубого цвета. Я любезно взял ее под руку, но внезапно мой язык словно распух — я всегда немного тушуюсь в обществе красивых женщин. Если и существует такое понятие, как «битва полов», то это было самое нелепое и бесперспективное сражение, в котором я когда-либо принимал участие.

— Пол Райли? Я Эвелин Пенри из «Уотч».

«Печатные СМИ, — подумал я. — Газета».

Ее имя вызвало у меня смутные воспоминания.

— Никаких комментариев, Эвелин.

— Я хотела поздравить вас со счастливой годовщиной. — Она наблюдала за моей реакцией. — Прошло шестнадцать лет.

— Шестнадцать лет… с чего? А, ну конечно, я совсем забыл. — На этой неделе исполнилось шестнадцать лет с тех пор, как обнаружили тела. Я по-прежнему тряс ее руку, понимая, что мне пора идти. На какое-то мгновение постарался подавить свой основной инстинкт — по крайней мере на несколько секунд. Она репортер, а с ними всегда нужно держать ухо востро. — Я опаздываю на встречу.

— Готовитесь защищать Гектора? — Она явно заигрывала со мной. — Через три месяца он еще не так запоет.

Если бы она не была абсолютно права и к тому же так хороша собой, ее слова непременно вызвали бы у меня раздражение. Я указал на свои часы.

— Я подумала, вдруг вы уделите мне немного времени.

Мне понравилось, как она это сказала. В ее тоне прозвучало нечто двусмысленное, даже пикантное. Хотя во всем виноваты мои не к месту разыгравшиеся гормоны. Возможно, я счел бы ее слова провокационными, даже если бы она попросила моего совета в лечении геморроя.

— Вы предлагаете официальную или неофициальную встречу? — спросил я.

Легкая улыбка тронула ее губы. Она посмотрела мне в глаза:

— Решать вам.

Да, я окончательно поверил в то, что эта сногсшибательная женщина флиртует со мной. Циник, вероятно, использовал бы слово «манипулирует», но зачем делать жизнь циничнее, чем она есть?

— Вы не возражаете? — Она поднесла маленький диктофон к моей груди. Не дожидаясь ответа, вполне в духе акул пера, она включила его и сначала назвала дату, а также имена участников интервью.

— Вы уже пятнадцать лет занимаетесь частной практикой, — обратилась она ко мне. — Вскоре после того как осудили Терри Бургоса, вы открыли свою юридическую фирму, не так ли?

Я ничего не ответил, лишь улыбнулся своей фирменной улыбкой, которая покоряла сердца женщин во всех уголках земного шара.

— Когда Гарланд Бентли сделал вас своим личным консультантом по юридическим вопросам? — Она склонила голову, продолжая держать диктофон у моего подбородка. Я ничего не ответил, и она продолжила: — Я просто хочу разобраться в ситуации, Пол. Мы собираемся опубликовать материал о деле Алмундо. Это же открытый процесс.

Я вежливо кивнул и взглянул на диктофон.

— Вы дочь Кэролин Пенри, не так ли? — Наконец-то я понял, кто передо мной.

Она нахмурилась, услышав вопрос. Очевидно, эта женщина хотела проложить собственную дорогу в жизни, а не следовать по пятам своей мамы-телеведущей. Судя по всему, удивительная красота передавалась в их семье по наследству, хотя в последний раз, когда я находился поблизости от Пенри, мне пришлось счищать ее обед с моих ботинок.

— Извините, я опаздываю. — С этими словами я передал ей мою визитную карточку.

Эвелин вежливо преградила мне дорогу:

— Всего несколько вопросов, Пол. Я возьму на себя все расходы. Давайте, я угощу вас. Почему бы вам не выпить после работы стаканчик чего-нибудь не слишком крепкого.

Теперь она попыталась исправить свою ошибку и снова начала флиртовать. Похоже, в большинстве случаев у нее это получалось. Иногда ей, наверное, достаточно было одного взгляда. Но я не осуждал. Если бы я выглядел как Эвелин, то активно пользовался бы этим преимуществом. Однако парням вроде меня приходится полагаться лишь на свой интеллект.

— Я могла бы напомнить о Бургосе, — сказала она, когда мы шли вдоль здания.

Похоже, Эвелин была уверена, что ей удалось уговорить меня. Хотя, возможно, опасалась, что я оттолкну ее, запрыгну в такси и захлопну за собой дверь.

— Я думаю, — щебетала Эвелин, — людям стоит напомнить, что вы были обвинителем по делу самого известного преступника в городе.

Она права. Почти все потенциальные клиенты, с которыми я встречался, расспрашивали меня об этом деле. И я неизбежно ловил себя на том, что начинаю пересказывать им подробности той истории: ужасное место преступления, напыщенные речи адвоката, мое желание поскорее услышать вердикт коллегии присяжных… — и обязательно пояснял, что усугубляющие обстоятельства преступления перевесили смягчающие. Разумеется, я опускал тот факт, что дело Терри Бургоса, пусть и считалось громким и долгое время освещалось средствами массовой информации, по сути, оказалось одним из самых простых за всю мою карьеру.

— Кстати… вы ведь в близких отношениях с семьей Бентли? — спросила она. — Вы говорили с Наталией? Или с Гвендолин Лейк?

Ей еще стоило поучиться, как незаметно переходить от одной темы к другой. Зачем она притворялась, будто ей интересно дело Гектора Алмундо, когда было очевидно, что ей хотелось поговорить о Бургосе и семействе Бентли?

— Вы можете подтвердить, что Кэсси Бентли была эмоционально неуравновешенной девушкой?

Я остановился на углу здания суда и обернулся к Эвелин. Она тут же воспрянула духом и поднесла микрофон к моему лицу, нервно прикусив нижнюю губу. Мне показалось, девушка пытается сформулировать следующий вопрос. Но меня гораздо больше заинтересовало движение ее губ. В этом было нечто фрейдистское.

Гарланд Бентли был женат на Наталии Лейк — наследнице семьи, владеющей угольными шахтами. Сестра Наталии, Миа Лейк, и ее дочь Гвендолин жили на Хайланд-Вудс, а дом Наталии и Гарланда находился на противоположной стороне города. Два огромных поместья сестер Лейк обрамляли пригородную зону, где селились состоятельные люди. Миа Лейк умерла еще в начале восьмидесятых, и Наталия взяла на себя заботу о своей племяннице Гвендолин Лейк, став ей в буквальном смысле второй матерью. Впрочем, если верить слухам, эта семейка владела миллиардами долларов, и в любом случае никто бы из них не умер с голоду.

Наталия и Гарланд развелись вскоре после того, как Терри Бургос убил их дочь Кэсси. Наталия переехала в особняк, где когда-то жила ее покойная сестра и где, возможно, проживала Гвендолин Лейк. Других подробностей их жизни я не знал. Никогда не имел удовольствия встречаться с Гвендолин, хотя, судя по тому, что о ней слышал, это вряд ли доставило бы мне радость.

И я не имел представления, почему Эвелин спрашивает меня об этом. Мне не нравилась игра в кошки-мышки, за исключением тех случаев, когда я исполнял роль кошки. Но похоже, она пыталась сделать из меня мышку.

— Кэсси Бентли была молодой девушкой с блестящими перспективами, ее убийство стало настоящей трагедией, — ответил я. — Наталия Лейк вела себя как достойная и благородная женщина. Надеюсь, у нее и у ее племянницы Гвендолин все будет хорошо.

Эвелин замолчала. Я не понимал, что ей нужно. Чего она ожидает? Я адвокат. Мне постоянно приходится жонглировать словами.

Я широко улыбнулся Эвелин.

— А сенатор Алмундо невиновен, — добавил я.

Она сникла.

— Эвелин… — Я осторожно взял диктофон и выключил. — Когда я участвую в перекрестном допросе свидетелей, то люблю задавать беспорядочные и не относящиеся на первый взгляд к делу вопросы, чтобы человек не понял, чего я хочу добиться. Затем я складываю все факты воедино и стараюсь использовать в своих интересах, прежде чем противная сторона успеет исправить все свои ошибки. Но мы сейчас не в суде, я не под присягой и не хочу играть с вами. Поэтому сделайте одолжение — передайте привет вашей матери, и хорошего вам дня. Если же захотите поговорить со мной начистоту, у вас есть номер моего телефона.

Я махнул на прощание и оставил ее на углу здания суда.

— Хорошо, я буду играть честно! — прокричала она мне вслед.

Но я решил, что Эвелин заслужила наказание, — слишком уж неучтивым было ее поведение. Конечно, я перезвоню ей в ближайшее время, но точно не на этой неделе.

В офис я вернулся около трех. Ненадолго задержался в холле, чтобы полюбоваться на табличку с надписью «Шейкер, Райли и Флеминг». Когда поднялся на лифте в офис, то увидел те же самые фамилии, выгравированные золотыми буквами на мраморной стене позади секретаря. Приемная обставлена дорого и со вкусом: диваны здесь удобные и мягкие, — а сбоку оборудован миниатюрный зал судебных заседаний, напоминающий клиентам о наших выдающихся заслугах в области судебной юриспруденции. Этот «зал суда» стал самым удачным дизайнерским решением, после того как мы переехали в этот офис. Клиенты мгновенно попадались на удочку. И пускай в наши дни почти все дела удавалось уладить с помощью мирового соглашения, каждому клиенту хотелось, чтобы их защищали настоящие бойцы.

Я поздоровался с секретаршей, но даже не смог вспомнить ее имени. Издержки работы. Когда-то сотрудников компании можно было пересчитать по пальцам. Мы с судьей Шейкером основали эту фирму и стали работать с нашим единственным крупным клиентом — Гарландом Бентли. Нам помогали шесть голодных юристов. В те времена мы старались набрать как можно больше работы. Каждую среду вечером мы ели пиццу, прикидывали, какую выручку сможем получить в будущем, с нетерпением обсуждали новых клиентов, грядущие процессы и в какой выходной день мы все сможем выйти на работу, чтобы покрасить стены нашего офиса. По пятницам вечером мы собирались и вместе пили виски, перед тем как разойтись по домам. Мы даже участвовали в баскетбольных матчах, которые проводила ассоциация адвокатов.

Теперь на нас работает сотня юристов, у нас чудесный офис, мы платим приличные деньги ведущим юридическим колледжам за выпускников, которых они нам рекомендуют, и даже предлагаем работу самым лучшим из них. Однажды я зашел в конференц-зал, где собрались молодые юристы, и понял, что не знаю ни одного из них по имени.

Я поздоровался с двумя стажерами — молодыми привлекательными женщинами. Они поинтересовались, как у меня дела, и я ответил довольно безобидной шуткой: «Борюсь за правое дело». Они рассмеялись, и я пошел дальше. Тест на сообразительность: привлекательная молодая женщина смеется над твоими шутками, потому что: а) ты ей нравишься; б) она считает тебя остроумным; в) ты платишь ей зарплату.

— Вы пропустили планерку. В очередной раз.

Вот за что я ценю мою ассистентку Бетти: она никогда не дает мне спуску. Даже не посмотрела в мою сторону, пока я проходил мимо ее кабинки. Бетти либо научилась узнавать меня по звуку шагов, либо у нее припрятана скрытая камера или что-нибудь в этом роде, но она всегда знает о моем приходе.

— У меня была встреча, — объяснил я.

— А в четыре часа вы встречаетесь с мистером Отисом.

Совершенно верно. Отис — финансовый директор компании «Фортуна-500», чью деятельность одновременно расследуют Комиссия по ценным бумагам и биржам и Генеральный прокурор США. Фирму обвинили в подделке данных финансовой отчетности, после того как компания обнародовала свои доходы за третий квартал. Дело обещало быть весьма щекотливым. И все благодаря закону Сарбейнса-Оксли, который полностью подрывает отношения между клиентом и адвокатом, если речь идет о корпорациях. Теперь, если финансовый или генеральный директор фирмы или другое лицо, занимающее крупную должность, решит обсудить со своим адвокатом проблемы с отчетностью, адвокат имеет полное право сдать его федералам. В противном случае рискует сам оказаться под следствием. А эти коммуняки — я имею в виду Американскую ассоциацию адвокатов — одобрили эту идею. Потому я и покинул ассоциацию.

Перед встречей я должен был собрать кое-какую информацию и доделать кое-какую работу, в том числе отчет — его нужно было подготовить к завтрашнему дню — по делу одной из компаний Гарланда Бентли. Все эти бумаги стопкой лежали у меня на столе. На панели новенького телефона мигала лампочка о пропущенном сообщении. Но я решил, что прослушаю его позже, и принялся разбирать почту. В основном это были счета или прошения о пожертвованиях. И вдруг я наткнулся на чистый белый конверт, подписанный от руки. Похоже, это очень личное послание. Когда я раскрыл его, из конверта выпал сложенный пополам лист бумаги. На нем печатными буквами от руки было написано:

Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков.

— Очередное послание от благодарного клиента, — произнес я вслух в пустой комнате.

Я снова свернул лист и бросил в ящик стола. В свое время я работал обвинителем, как в городском, так и в федеральном суде, и мне не привыкать к письмам от «поклонников», находящихся в местах, не столь отдаленных, и вынужденных «благодарить» меня за новое жилье. Обычно они угрожали оторвать мне что-нибудь. А иногда — это в основном были представители криминальных группировок, которых я упрятал за решетку, будучи федеральным обвинителем, — обретали истинную веру и желали выяснить, не сделал ли я то же самое. Однажды я даже написал ответ, сказав, что просто никогда ее не терял.

Я вытащил конверт из мусорной корзины. Местная почтовая марка. Письмо послано из города. Оно напомнило мне письма, которые мы получали, когда вели дело Бургоса, — многочисленные идиотские послания, обещавшие нам адские муки. Мы смеялись над ними, но порой они вызывали у нас ужас.

В кабинет вошла моя секретарша Бетти:

— С кем вы здесь разговариваете? Сами с собой?

— Вы и есть возрожденный грех, который должен явиться?

Она бросила на меня взгляд, скорее с неодобрением, чем с недоумением.

— Ночь, она всколыхнет альков, — сказал я ей.

Бетти взяла мою кофейную чашку, понюхала ее, затем удивленно вытаращила глаза и вышла из комнаты.

Лео стоял неподалеку от здания, где располагалась юридическая фирма Пола Райли. Он достал влажную салфетку, которую взял в ресторане быстрого питания, еще раз вытер ею конверт, бросил его в почтовый ящик и ушел.

Глава двенадцатая

— Пол Райли, — представился я человеку, сидящему за столом у входа в отель.

Он заглянул в список и нашел мое имя, а затем достал бирку с моей фамилией и передал ее мне. Хотя меня и раздражают подобные бирки, изготовлена она была на совесть: на карточке вычурным шрифтом были написаны имя и фамилия, а под ними — название фирмы. Когда присутствуешь на приеме у губернатора, где подают шампанское стоимостью пять тысяч долларов за бутылку, ты можешь позволить себе стильный «именной жетон». Слабое, но все же утешение для маленького человечка.

Стоящий рядом со мной Джоэл Лайтнер назвал свои имя и фамилию и зачитал их по буквам, поскольку он не был включен в список гостей. Вечером мы собирались вместе сходить куда-нибудь полакомиться стейком и пропустить несколько бокалов мартини. Джоэл, в прошлом полицейский, вместе со мной расследовал преступления Бургоса, а впоследствии использовал это дело как стартовую площадку, чтобы открыть собственное, очень успешное частное детективное агентство, где я считался самым лучшим клиентом. Джоэл не хотел идти на прием, даже не надел смокинг в отличие от меня и большинства присутствующих, но мне удалось уговорить его потратить на это мероприятие немного времени.

— Двадцать минут, не больше, — сказал он, ухватившись за мое обещание, когда мы направились в зал для приемов на втором этаже клуба «Мэритайм».

Белые стены здесь были обиты панелями из темного дуба, а под высоким, не меньше десяти метров, потолком клубился сигарный дым. Я махнул рукой кому-то из знакомых, а Джоэл указал на длинный бар, тянущийся вдоль стены сбоку от нас.

— Двадцать минут, — напомнил он мне. — Кстати, ее до сих пор нет.

— Я пришел не ради нее, — возразил я, но он лишь с издевкой отмахнулся.

Я не стал больше возмущаться и смешался с толпой похожих на пингвинов людей в смокингах — облеченные властью и жадные до денег, они обменивались неискренними улыбками и пошловатыми шутками. Я подошел к группе, где были мои знакомые: два корпоративных юриста и генеральный директор одной компании. Прекрасный момент, чтобы показать себя, посветиться немного на людях и дать им понять, что в случае необходимости они могут позвонить мне. На самом деле мне хотелось им сказать: «Позвоните, если вас обвинят в каком-нибудь криминале», — потому что я до сих пор предпочитал работать по уголовным делам, но моя частная практика все чаще и чаще сводилась к гражданским процессам с обилием бумажной работы и сбору бесконечных документов. Эта работа хорошо оплачивается, но смертельно скучная.

Я только что взял свой первый мартини у одной из бродящих по залу официанток, как вдруг увидел Гарланда Бентли в небольшой группе людей. Он обменивался рукопожатиями с губернатором Лэнгдоном Троттером.

Вот они, два исполина вместе. Избранный на второй срок губернатор, которому теперь прочили место в правительстве, и один из самых богатых людей в городе и во всей стране. Личное состояние Гарланда Бентли по самым скромным подсчетам составляет около полутора миллиардов долларов, он владеет отелями и домами, промышленными предприятиями и финансовыми корпорациями, и все они носят его имя. Любой адвокат пойдет на что угодно, даже на убийство, лишь бы заполучить подобного клиента.

На руке у Гарланда повисла его новая подружка — высокая длинноногая красотка в вечернем платье. У нее были правильные черты лица и пышные светлые волосы, волнами спадающие на плечи. Я за глаза назвал ее «подружкой месяца», но, думаю, переоценил постоянство Гарланда — наверняка он избавится от нее гораздо раньше. Не удивлюсь, если для таких случаев он установил в своей спальне турникет.

Когда я приблизился к ним, Гарланд Бентли ладонью подтолкнул губернатора в спину и осторожно развернул, чтобы он мог меня увидеть.

— Губернатор, — сказал он, — вы ведь знаете, что на меня работает лучший адвокат округа.

Я улыбнулся и пожал Троттеру руку. Во внешности этого крупного сильного мужчины было нечто хищное и привлекательное, легкий загар оттенял седые волосы и голубые глаза. Его рукопожатие было таким крепким, что оно напугало бы даже медведя.

— Рад видеть вас, Пол, — тепло поприветствовал меня он. Губернатор умел расположить к себе людей и обращался с собеседником так, словно тот был единственным человеком в комнате. Затем он повернулся к Гарланду: — Гарланд, не возражаешь, если я ненадолго украду его у тебя?

Собравшиеся вокруг губернатора люди учтиво рассмеялись, хотя и не были уверены, что поняли, о чем он говорит.

Гарланд Бентли выглядел не менее внушительно, хотя внешними данными уступал губернатору: средний рост (примерно пять футов десять дюймов), довольно заурядное телосложение. Он носил короткую стрижку, которая не скрывала, что Гарланд начал лысеть. Но несмотря ни на что, он был в буквальном смысле воплощением власти. На это указывало все — начиная от костюма стоимостью десять тысяч долларов и заканчивая точной, деликатной манерой изъясняться, которой он уделял так много внимания. Неудивительно, что собравшиеся вокруг люди находили больше интереса в общении с Гарландом, чем с губернатором.

Гарланд представил меня своей подружке Дженифер. Та протянула мне руку с идеальным маникюром и сообщила, что работает в области связей с общественностью. Кто бы сомневался.

Я поздоровался с остальными присутствующими, среди которых были два политика и крупный акционер с Юга, и заметил, что губернатор перешептывается с Гарландом. Тот похлопал одного из политиков по спине и сказал:

— Давайте оставим этих двоих ненадолго в покое.

Итак, я остался наедине с губернатором и пожалел, что не взял еще один бокал мартини.

— Как жизнь, Лэнг? — спросил я.

— Как в цирке, Пол. У меня всегда так. — Он тронул меня за плечо. — А у вас как дела, дружище?

— О, вы же меня знаете, губернатор. Я стараюсь ездить, не превышая скорости.

На загорелом лице губернатора появилась широкая улыбка. Я почти не сомневался, что однажды этот человек станет президентом.

— Мне грустно слышать об этом, — сказал он, и его лицо стало серьезным.

— Может, это даже к лучшему. — Я хотел, чтобы мой голос звучал убедительно, но поймал себя на мысли, что скорее всего поторопился с ответом. И все-таки кто-то должен был заполнить паузу.

— Я так не думаю. Но кто станет прислушиваться к моему мнению? Я же всего лишь губернатор. — Его лицо снова просияло. — Мне кажется, она не придет.

— Опять спасает мир? — машинально спросил я, надеясь, что в моем голосе не проскользнула нотка горечи.

Теперь уже двое, Лайтнер и губернатор, думали, что я здесь из-за нее.

— Вы же знаете нашу Шелли, — улыбнулся он.

«Нет, — подумал я. — Это ваша Шелли. Она уже не моя».

— А я, между прочим, не шутил. — Он слегка наклонил голову, словно хотел посоветоваться со мной. Затем украдкой обвел взглядом зал и снова посмотрел на меня. — Вы просто обязаны заявить о себе в этой области. Вы добились впечатляющих успехов в качестве обвинителя. Осудили Терри Бургоса и заработали много денег частной практикой — Гарланд, к примеру, никогда не нажмет на газ, не посоветовавшись с вами. Теперь самое время сделать новый шаг в карьере и надеть мантию судьи.

Он уже не раз говорил со мной на эту тему, но в сложившихся обстоятельствах его слова звучали как своего рода попытка посочувствовать мне. Наградить утешительным призом. Он словно говорил: «Извините, что моя дочь бросила вас. Не хотите стать федеральным судьей?»

— Это немного не мое, — признался я.

— И все же советую хорошенько подумать.

Типичное заявление человека, наделенного властью. Для них слово «нет» означает «возможно, позже». Он не мог раздавать должности на федеральном уровне, такими полномочиями располагает только президент. Но президент был республиканцем, как и Троттер, и потому губернатор обладал привилегией назначать федеральных судей в этом штате.

— Мне надоело сажать на эту скамью людей, которым я чем-то обязан, — продолжил Троттер. — Было бы неплохо для разнообразия сделать судьей того, кто обладает достаточной квалификацией, чтобы занимать это место.

Я улыбнулся, демонстрируя признательность за оказанное доверие, но ответ по-прежнему оставался отрицательным.

— Понимаю, это не совсем ваше, — кивнул он.

— Я стараюсь быть честным с вами, губернатор.

Ему понравились мои слова, и он так сильно хлопнул меня по плечу, что я даже пошатнулся.

— Да, издержки вашей работы. Вы должны быть честным. — Он рассмеялся и взял меня за руку. — Спасибо, что пришли, Пол. Дайте мне знать, если передумаете.

— Рад был видеть вас, губернатор, — сказал я, но он уже обменивался любезностями с кем-то из присутствующих.

Я взял еще один бокал мартини в баре, но осушить его не успел. Пришлось вступить в разговор с юристом, которого я уже встречал раньше, но забыл, как его зовут. Мы стали обсуждать групповые иски. В конце концов я вспомнил, кто он, и вдруг увидел ее.

Все-таки она пришла.

Шелли стояла в компании двух мужчин-юристов и женщины, работающей в консалтинговой фирме. Мужчины не сводили с Шелли влюбленных глаз, но чувствовалось, что они не в ее вкусе — слишком болтливы. Я никогда не видел Шелли в черном атласном платье с глубоким вырезом, подчеркивающим ее длинную шею и узкие плечи.

Я глубоко вздохнул — это было как ножом по сердцу.

Она пыталась вытрясти из них деньги для своей юридической консультации. Место для этого выбрано идеально, тем более что она дочь почетного гостя вечера. Шелли пошутила и взяла одного из мужчин под руку. У меня перехватило дыхание, словно кто-то ударил кулаком в горло. Она повернула голову и встретилась со мной взглядом. В этот момент я вдруг понял, что стою неподвижно, в полном одиночестве и не свожу с нее глаз.

Я поднял бокал, приветствуя ее, и попытался выдавить некое подобие улыбки. Она прищурилась, а затем обратилась к своим собеседникам с благостным выражением лица. Шелли контролировала свое поведение, но я знал, о чем она думает. Я для нее как муха в супе.

«Это было не самое лучшее время в моей жизни», — сказала она однажды. Как будто не подразумевала ничего личного. Как будто все было оплачено.

Я повернулся к бармену, чувствуя себя обманутым и взбешенным, и заказал еще один мартини, хотя понимал, что у меня скоро начнет заплетаться язык. Но мне нужно было еще немного взбодриться.

— Привет, Пол.

Я обернулся — она уже стояла передо мной. Я с трудом подавил желание обнять ее. Этот порыв казался мне таким естественным… Когда нас разделяло расстояние в семьдесят метров, мне было намного проще сдерживать себя.

— Обрабатываешь клиентов?

— Как и все, кто пришел сюда. — В руке она держала стакан с апельсиновым соком, наверняка без капли спиртного. Шелли вела здоровый образ жизни, занималась кикбоксингом, участвовала в марафонах и даже имела диплом инструктора по самообороне. Она была почти на тридцать сантиметров ниже меня, но за пару секунд могла без труда размазать меня по стенке.

Сейчас, с макияжем, прической, в жемчугах и вечернем платье, она выглядела иначе, чем я привык видеть ее, и мне даже стало немного обидно. Она не должна меняться.

— Как поживаешь? — спросила Шелли.

Я начал со стандартной фразы «Лучше всех», но в облике Шелли было нечто такое, что будило во мне самые острые переживания. К тому же я изрядно выпил, поэтому замолчал.

Она кивнула, заметив мои сомнения.

— Я знаю, ты защищаешь сенатора Алмундо по делу о злоупотреблении общественным доверием.

— Может, лучше поговорим о погоде? — Я поставил бокал на стойку бара. Приятная светская беседа. С таким же успехом она могла втыкать булавки в изображающую меня куклу вуду.

Шелли смотрела оценивающе, и меня не устраивало то, что она могла увидеть. Я не представлял, какую реакцию хотел у нее вызвать. Но явно не жалость. Я хотел поразить, увидеть, что ее раздирают внутренние противоречия.

Но тогда это была бы не Шелли. Я знал, что Шелли — необычайно милая, щедрая особа, которая помогает детям, имеющим проблемы с законом. Однако большую часть жизни она занималась тем, что лечила свои душевные раны и прекрасно умела контролировать свои эмоции. В умении держать мину при плохой игре ей не было равных.

— Ты ставишь меня в неловкое положение, — сообщила она.

— Ты права. Я бы с удовольствием сказал, что безумно рад видеть тебя, — я приблизился к ней, — но сейчас неподходящий момент. Если действительно возникнет желание пообщаться, ты знаешь мой номер телефона.

Она наградила меня едва заметной улыбкой, и я пошел искать Лайтнера. Он разговаривал с мужчиной, работающим в полиции штата. По его лицу было видно, что Лайтнер с большим удовольствием покинул бы этот прием.

— Ты нашел ее? — спросил меня Лайтнер.

— Я и не искал.

Лайтнер хлопнул меня по руке:

— Ты неисправим, Райли. Ну что, теперь мы можем пойти отужинать стейком?

Глава тринадцатая

«Шевроле» детектива Майкла Макдермотта двигался по Карнивал-драйв, где в этот теплый вечер весь квартал высыпал на улицу — люди стояли небольшими группами около своих домов. На подъездной тропинке был припаркован черный внедорожник, на кузове которого виднелась надпись: «Окружной отдел криминалистики».

Срочный вызов поступил без двух минут пять — ровно за две минуты до того, как у Макдермотта и его напарницы Столетти должно было закончиться дежурство. Карнивал-драйв расположен в северной части города, на самой окраине. Лишь один квартал в этом районе входил в компетенцию следственной группы Макдермотта.

Если бы не эти две минуты, Макдермотт сейчас ужинал бы дома с дочерью. Лишнее доказательство тому, что в жизни важна любая мелочь.

— Меня сейчас замучает ностальгия. — Детектив Рики Столетти свернула пластинку жевательной резинки и отправила в рот, когда они тронулись с места. Столетти была его напарницей уже три года — с тех пор как ее перевели из отдела расследования тяжких преступлений, находящегося в северном пригороде.

Она вполне могла возмутиться и не откликнуться на звонок, раздавшийся в последние минуты дежурства, могла отпроситься и не ехать на задание. Из-за этого убийства им придется потратить не меньше трех часов личного времени. Мистер Фредерик Чианчио испортил вечер им обоим.

Полицейский в форме — крепкий ирландский парень по имени Брейди — закончил опрашивать соседей и подошел к ним.

— Привет, шеф! Привет, Рики!

Макдермотт сдержался и ничего не ответил, лишь удивленно приподнял брови.

— Фредерик Чианчио, — сообщил Брейди, листая свой блокнот. — Шестьдесят два года. На пенсии. Раньше работал на охранную фирму «Бристоль секьюрити». До этого трудился в тюрьме «Энсайн коррекшионал».

— Хм… — Столетти энергично жевала жвачку. «Энсайн коррекшионал», тюрьма строгого режима, находилась в западной части округа. — И когда он там служил?

Брейди пристально посмотрел на Столетти. Многие мужчины недолюбливают женщин, которые выше их ростом, а Столетти была довольно рослой, к тому же сильной и хорошо сложенной. Она следила за собой, и это делало ей честь. Столетти откинула челку со лба. Другим неоспоримым ее достоинством было то, что она никогда не красила волосы: светло-каштановые, с проседью.

— Соседи сказали, это было в конце семидесятых, — продолжил Брейди. — Говорят, после этого он лет двадцать проработал охранником.

Макдермотт запомнил на всякий случай эту информацию. Все знают, что у тюремных надзирателей бывают друзья и враги среди заключенных. Но двадцать лет после окончания работы — слишком большой срок.

— Множественные ножевые ранения? — спросил он.

— Множественные — это мягко сказано. Думаю, в качестве оружия использовалась отвертка. — Брейди кивнул в сторону толпы: — Сосед зашел к нему, когда Чианчио не явился на покер. Его машина стояла в гараже, поэтому он воспользовался запасным ключом, чтобы войти и осмотреться. И нашел его в спальне.

Макдермотт посмотрел на соседа, который грелся в лучах заходящего июньского солнца. Было около шести часов вечера. В этом районе проживали несколько полицейских: люди, которым по долгу службы приходилось большую часть времени проводить в городе, но жить они предпочитали за его пределами. Они старались поддерживать порядок в квартале, и преступления случались в этих местах нечасто. Район был небогатым: в основном состоял из участков, на которых располагались бунгало с прилегающими к ним гаражами на одну машину. Типичный пригородный поселок. Милое, тихое местечко.

— Судмедэксперты уже на месте? — спросила Столетти.

Брейди покачала головой.

— Но похоже, он умер прошлой ночью. Мне кажется, с момента смерти еще не прошло и суток.

Макдермотт смерил Брейди долгим взглядом, но промолчал. Рядовые полицейские всегда стараются произвести впечатление на более опытных служителей закона.

— Вы молодец, Брейди.

Макдермотт нагнулся и пролез под оградительной лентой. Столетти последовала за ним. Они вошли в дом.

На первом этаже была установлена сигнализация, призванная защищать дом от воров. Вполне закономерный поступок для бывшего охранника.

— Нужно проверить, поступал ли звонок в компанию, которая устанавливала сигнализацию, — сказал он Столетти. — Возможно, убийца проник в дом и заставил хозяина выключить сигнализацию. Тогда по крайней мере нам удастся установить точное время смерти.

На кухне полицейский Абрамс беседовал с криминалистом. Абрамс рассказал Макдермотту, что дверь от черного хода взломана.

— Но в охранную фирму из этого дома уже много лет не поступало звонков, — сообщил он.

— Хорошо, Ронни.

Значит, никуда не придется звонить. Пока он представлял себе три варианта развития событий. Во-первых, Чианчио мог не пользоваться сигнализацией — довольно странный поступок для того, кто всю жизнь так или иначе проработал в охране. Во-вторых, убийца мог знать пароль, который отключает сигнализацию. В-третьих, убийца мог проникнуть в дом в то время, когда сигнализацию отключили. Например, днем, когда Чианчио находился в доме, но ничего не подозревал. А затем, позже, злоумышленник преподнес ему сюрприз — возможно, это произошло среди ночи, когда сигнализация не играла роли, потому что он уже был в доме. Но в таком случае убийца должен был выяснить у Чианчио пароль сигнализации прежде, чем убить, чтобы затем отключить ее и спокойно покинуть дом.

Когда Макдермотт и Столетти стали подниматься по лестнице, криминалисты уже снимали с нее отпечатки. Макдермотт напомнил им проверить клавиатуру на сигнализации. Лестница была покрыта толстым белым ковром машинной работы. С верхних ступенек ковер убрали.

Макдермотта охватило знакомое чувство — его сердце учащенно забилось, когда он приблизился к месту преступления. Он даже напомнил себе: жертва — пожилой мужчина, множественные ножевые ранения и сломанная шея. Жертва — мужчина, а не его тридцатичетырехлетняя жена, в которую он влюбился еще в старших классах школы. Нет, он не увидит там Джойс, распростертую на полу с пулевой раной в голове.

Спальня находилась напротив лестницы. Судя по всему, убийство было совершено в постели. Фред Чианчио лежал на спине, его рот и глаза остались открытыми. Пижаму, когда-то чисто-белую, теперь испещряли темные пятна. Самая глубокая и обширная рана виднелась на кадыке, с правой стороны. Голова убитого покоилась на подушке. Одеяло оказалось сбито и опутывало лодыжки. Из-за влажного воздуха, проникающего в комнату через окно, запах выделений, включая мочу и фекалии, усиливался. Вероятно, кто-то решил проветрить помещение, но влажность только усугубила ситуацию.

— Я насчитал двадцать две, — появился из ванной криминалист Сопорро. — Двадцать две раны. Смертельной стала лишь одна, в шею.

Но остальные раны нанесли прежде, пока он еще оставался жив. Слишком много крови пролилось на постель. Если бы ранения причинялись после смерти, когда сердце уже не билось, крови было бы намного меньше. Макдермотт подошел поближе и посмотрел на раны, которые не закрывала пижама: в верхней части груди и на плечах. Маленькие овальные отверстия.

Полицейский предположил, что это отвертка.

Раны были поверхностными, но удары, видимо, наносились достаточно сильно, чтобы порвать кожу.

— Его пытали, — пробормотал Макдермотт.

— Майк, — окликнул его из коридора полицейский, — мы нашли орудие убийства.

Боль в животе вернулась. Кислота разъедала стенки желудка, обжигала его. Это все равно что тереть рану куском наждачной бумаги.

«Больше не надо. Больше не надо».

Он прикусил губу и стал считать: «Раз-два. Раз-два. Раз-два. Раз-два. Это пройдет. Короткая вспышка. Вопрос в том, когда она снова вернется».

Лео посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида автомобиля. Провел пальцем по шраму в форме полумесяца под глазом — единственная мужественная отметина на его вытянутом, безвольном, изъеденном оспинами лице.

«Безвольный. Да, вот что они думают. Я — мягкий как пух. Нежный как котенок».

Он подпрыгнул на месте, когда полицейский дотронулся рукой до бокового стекла водительского места. Лео опустил голову на грудь и сделал вид, будто смотрит на бардачок — единственная возможность незаметно повернуть голову вправо и проверить, не стоит ли кто-нибудь с другой стороны. Его левая нога тихо стучала по коврику на полу. Он дотронулся до пистолета и подвинул его ближе, чтобы при необходимости тут же выхватить.

На правом фланге все было чисто. Лео задержал дыхание и стал считать в обратном порядке, начиная с двадцати: «Девятнадцать… восемнадцать…»

Человек в форме закрепил штрафной талон на лобовом стекле автомобиля, стоящего через машину впереди от него.

«Он оглянулся, чтобы посмотреть на меня? Или на кого-то, кто позади?»

Лео обернулся, выгнул шею и посмотрел назад. Пестрый поток из пешеходов и машин.

Там никого не было.

Лео снова повернулся к лобовому стеклу в тот момент, когда Пол Райли в смокинге вышел из здания через двадцать пять минут после того, как туда вошел. Рядом с Райли шагал мужчина.

«Неужели это?.. Нет, не может быть… Это же… Полицейский? Лайтнер? Точно. Джоэл Лайтнер».

У Райли был недовольный вид. Продолжая спорить о чем-то с Лайтнером, он поднял руку, чтобы остановить такси.

«Джоэл Лайтнер… Лайтнер Джоэл…»

Лео снова посмотрел в зеркало заднего вида.

«Всегда будь готов к провокации, они это могут устроить. Подождут, пока я замечу Райли, начну следить за ним, и тогда нападут сзади».

Лео посмотрел направо, налево, но никого не увидел, ни души.

«Пока что они не нашли меня, не нашли. Райли и Лайтнер».

Лео завел машину. Он попытался улыбнуться, но не получилось, сейчас это было лишним. Он двинулся с места, когда Райли и Лайтнер сели в такси.

Час спустя Макдермотт покинул место преступления. Он с наслаждением вдохнул теплый чистый воздух, стараясь не смотреть на двух репортеров у оградительной ленты.

Патологоанатому удалось определить вероятную причину смерти. Как они и предполагали, Фред Чианчио погиб из-за глубокой раны в горле, а не в результате множественных ранений на теле. Когда Макдермотт и Столетти направились к автомобилю, женщина-репортер, которую Макдермотт уже встречал раньше, последовала за ними. Она была без микрофона и без камеры.

— Детектив Макдермотт? Я Эвелин Пенри из «Уотч».

«Уотч». Ну конечно. Репортер криминальной хроники.

Она была из газеты, а не с телевидения, хотя напоминала скорее теледиву. Выглядела идеально — от блестящих светлых волос, собранных на затылке, до бледно-голубого костюма.

— Без комментариев, — заявил он.

— Это правда, что мистера Чианчио убили отверткой?

Макдермотт бросил пристальный взгляд на Столетти, которая уже собиралась сесть на пассажирское сиденье, но внезапно замерла. Чертов Брейди! Интересно, что Эвелин Пенри пообещала ему? Написать в своей статье, что он ведет дело? Или пригласила на ужин с танцами?

— Он же сказал — никаких комментариев, — заметила Столетти. — Вы же не станете этого писать, если не хотите, чтобы вас потом обвинили в неточности.

— Мне нужно поговорить с вами. — В тоне репортерши слышалась фамильярность.

Макдермотт, который уже уселся в машину, высунул голову через открытую дверь.

— Вы хотите мне что-то сообщить?

Она моргнула. В этот момент Эвелин поняла, что три остальных репортера, которые стоят рядом с ней возле оградительной ленты, уже направили на полицейского свои камеры.

Эвелин Пенри резко дернула головой, давая отрицательный ответ. Макдермотт смотрел на нее некоторое время, но она отвернулась, осознав свое поражение. Макдермотт закрыл дверь и уехал.

Глава четырнадцатая

— Главная проблема хорошего мартини в том, — объяснил я Лайтнеру, — что оно слишком хорошее. — Я поднял пустой бокал.

Прошло три часа с тех пор, как мы переместились из зала ресторана «Сакс» к бару и обосновались там. Я выпил уже с полдюжины бокалов, если не больше, и помахал рукой, чтобы нам принесли счет, воспользовавшись универсальным жестом — изобразил, будто пишу в воздухе, хотя если бы мне на самом деле пришлось писать, мои каракули вряд ли бы кто-нибудь собрал… или разобрал? Одно из двух.

— Пора остановиться, пока я совсем не упился, — забормотал я.

— Поздно, — сказал Лайтнер, сжимая зубочистку в зубах.

Он откинулся назад, оперся рукой о спинку стула и обвел взглядом бар. На улице была уже глубокая ночь, воздух пропитался запахом духов, дыма и алкоголя, в зале все еще слышались оживленные разговоры, но людей осталось не много. Постепенно все начали расходиться. Мой желудок, набитый до отказа, принял слишком много спиртного. Однако Лайтнер в очередной раз доказал, что он более стойкий парень, чем я, хотя даже его глаза налились кровью, а щеки раскраснелись, и это был далеко не ангельски розовый румянец. Он по-прежнему твердо знал, почему я притащил его на благотворительный вечер в честь губернатора, а я уже устал повторять, что привел его не для того, чтобы он смог полюбоваться на мою бывшую любовницу.

Он кивнул в сторону бара, вытащил зубочистку изо рта и уже собрался что-то сказать, но тут официантка принесла счет. Лайтнер уставился на чек так, словно он излучал радиацию. В этот момент даже манекен показался бы мне более живым, чем он.

— Нет-нет. — Я выхватил счет. — Я угостил тебя обедом, позволь мне и теперь заплатить.

— Ладно, будем считать, что это расходы на развитие клиентской базы.

— Верно. Только я клиент. Это ты должен ублажать меня.

— Тогда я перейду к следующему пункту. — Лайтнер указал зубочисткой в сторону бара. — Поверь мне, Райли, я уверен, что та леди не сводит с тебя глаз.

Мне особенно нравилось в Лайтнере то, что он ни йоту не изменился с тех пор, как мы познакомились с ним шестнадцать лет назад. Теперь его бумажник стал намного толще, одежда — гораздо лучше, в волосах появилась седина, но он сумел сохранить юношеский энтузиазм.

— У нее аппетитная попка, которую так и хочется съесть, — сказал он.

Вот это я имел в виду под юношеским энтузиазмом. Я бросил на стол кредитную карточку.

— Отлично. Передай ей записку. Спроси, понравился я ей или нет.

— Только постарайся не провалить дело, — процедил он сквозь зубы, когда женщина направилась к нашему столику. — Здравствуй, юная прелестница. Меня зовут Джоэл.

— Привет, — произнесла леди. В ее голосе сквозило такое воодушевление, которого я, пожалуй, не испытывал сроду в жизни. Даже после того как меня приняли в Гарвард или когда в предпоследнем классе школы Сент-Мэри я совершил свой победный бросок. Шли последние секунды баскетбольного матча, я сбил противника с толку, использовав ложный замах, а затем отскочил назад и совершил бросок. Конечно, я уже забыл подробности. Например, не помню парня, который пытался отнять у меня мяч.

— Можно поинтересоваться, как вас зовут? — спросил Лайтнер.

Вспомнил, его звали Рикки Хейден. Высокий, долговязый парень. Он был ужасно неповоротливым.

— Я Молли.

На Молли были джинсы с заниженной талией, туфли на высоких каблуках и свободная белая кофточка, спадающая с одного плеча. Не думаю, что она искренне интересовалась мной. Скорее всего профессионалка. Иногда они заходят в подобные места, чтобы найти мужчину при деньгах, надеясь, что после пары рюмок он захочет продолжить знакомство в другом месте.

Стоп. Я и есть один из таких парней.

— Знаете, Молли, напротив меня сидит не кто-нибудь, а знаменитый Пол Райли. Вы, наверное, слышали о нем? Но сейчас, Молли, — с этими словами Джоэл подвинулся и предложил ей сесть рядом, — сейчас Полу немного грустно.

— А почему Пол грустит, Джоэл?

Мяч не должен был оказаться у меня, но в тот момент все налетели на Джои Шреймеке — нашего центрового. Я отвел мяч в сторону и осмотрелся. Хейден не успел сориентироваться, он клюнул на мою уловку, и в следующий момент мяч со свистом пролетел в воздухе.

— Молли, Пол грустит потому, что у него разбито сердце.

Жжух! Люблю вспоминать тот свист.

— Точный бросок, — произнес я вслух.

— Я знаю, кто такой Пол Райли, — проговорила женщина. Кажется, ее зовут Молли. — Пару недель назад я видела по телевизору спецрепортаж о Терри Бургосе.

— Ты слышал, Пол? Молли видела тебя по телевизору.

Значит, не профессионалка. Молли, как мне показалось, было далеко за тридцать. Макияж неяркий, а волосы аккуратно причесаны. Овальное лицо и вполне приятные черты, если, конечно, меня не подводило зрение. Думаю, будь я потрезвее, вряд ли обратил на нее внимание. Как ни банально, но мужчины любят глазами. Они находят в комнате самую привлекательную женщину и начинают желать ее. Я оставлял женщинам точно такое же право и поэтому предпочитал общаться с некрасивыми мужчинами. Однако большинство женщин привлекают в мужчинах более практичные качества…

— Он производит впечатление очень… очень уверенного в себе человека, — сказала она Лайтнеру.

Верно. Женщин привлекают ум, чувство юмора, успех, уверенность. Парни вроде меня рассчитывают на это. Внешне я не так чтобы хорош собой, зато находчив, неглуп и, можно сказать, просто принц среди мужчин, если, конечно, познакомиться со мной поближе.

— Вы выигрывали все ваши дела? — обратилась ко мне Молли.

Джоэл откинулся назад. Ему понравился вопрос.

— Да, — ответил я.

— Как скромно. — Молли улыбнулась.

Я поднял вверх два пальца:

— Второе правило судебного процесса: «Постарайся уладить миром дела, которые не можешь выиграть, и берись только за те, в которых уверен».

Она разжала ладони, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я больше ничего не сказал, и тогда заговорила она:

— Если бы все следовали этому правилу, судов просто не было бы.

— Первое правило: «Умей отличить одно от другого». — Я жестом подозвал официантку. — Молли, вас угостить?

— Я сама собиралась угостить вас.

— Еще лучше.

Похоже, Джоэлу Лайтнеру нравилось, как развиваются события. Меня немного раздражало, что он так печется обо мне.

— Совсем забыл: мне нужно отлучиться по срочному делу, — заявил вдруг он. — Молли, примите мои извинения. Очень рад познакомиться с вами.

Молли не возражала против его ухода. Она встала и выпустила Джоэла. Теперь я немного протрезвел.

— Вы не помните меня? — спросила она, снова присев рядом.

Я не помнил. Я собирался солгать, но ложь, как правило, легко раскрывается, а я был слишком пьян, чтобы проявлять изобретательность.

— Все в порядке. Я была здесь на прошлой неделе, когда вы приходили, только не с вашим другом, а с клиентом. По крайней мере я так подумала. Вы заказали в баре напитки и пошутили. Вы меня рассмешили и были таким милым.

— И трезвым, — добавил я.

— Да, правда. Возможно, вам стоит выпить кофе.

— Прекрасная мысль. — Я поднялся с места. — Поверьте, обычно при первой встрече я произвожу отличное впечатление.

— Так и произошло. Первая встреча с вами очень впечатлила меня.

Ну конечно. На самом деле я чувствовал себя намного лучше, чем ожидал. Возможно, свою роль сыграл адреналин, который вступил в борьбу с интоксикацией. Но на самом деле подобное случалось со мной не часто. Лет восемь или даже десять я вел целомудренную, почти монашескую жизнь. До того момента как встретил Шелли. Но я никогда не практиковал случайные связи. И не собирался начинать сейчас.

— Думаю, будет лучше, если я поймаю для вас такси, Молли.

Она улыбнулась и посмотрела на меня с подозрением.

— Вы либо джентльмен, либо вас не интересуют подобные вещи.

— Ни то и ни другое. Но знаете, когда я трезв, то гораздо больше похож на джентльмена.

По правде говоря, в чем-то она права. Меня это не интересовало. Я нес свой факел для того, кто был мне небезразличен.

Она махнула рукой.

— Я живу в трех кварталах отсюда. Проводите меня?

Через три квартала отсюда… значит, недалеко от Лилли.

«Сакс» находится в западной части города. Значит, она скорее всего проживает в одной из хибар, которые появляются здесь в последнее время как грибы после дождя. Возможно, она была артисткой. Танцовщицей или музыкантшей. Скорее всего танцовщицей.

Мне нравился этот район за то, что ему пока удавалось избегать реконструкции. Западная часть города по-прежнему оставалась индустриальной зоной, и здесь, среди многочисленных строительных компаний и фабрик, можно было отыскать немало прекрасных баров и ресторанчиков. Малейшая попытка провести модернизацию встречалась активными протестами со стороны местных общин. Несколько месяцев назад у дороги построили «Старбакс», и половина жителей тут же высказала свои возмущения. Другая половина заказала себе мокко-латте. Район становился все более респектабельным и белым. Стихийный натиск прогресса грубо прокладывал себе путь сквозь кучку протестующих с их истеричными воплями и заламыванием рук.

Только что прошел дождь, и в воздухе пахло влажным асфальтом; этот запах я особенно любил. Дождевая вода заполнила рытвины на дороге — денег на ремонт не было, а члены городской управы даже не заботились о том, чтобы оповестить мэра о возникших проблемах.

— Вы по-прежнему занимаетесь уголовными делами? — спросила Молли.

— По возможности стараюсь, — пробормотал я. Теперь уголовные дела, за которые я брался, можно было пересчитать по пальцам — мои услуги стоят слишком дорого и позволить их себе могут разве что подсудимые из числа «белых воротничков». Поэтому неудивительно, что количество «увечий» на подобных процессах подсчитывали бухгалтеры, а не следователи.

— Давайте лучше поговорим о вас, — предложил я.

Мы свернули за угол и пошли по улице. По обе стороны от нас возвышались здания, и возникала иллюзия, будто мы гуляем по тенистой аллее. Наконец мы добрались до заброшенных железнодорожных путей, буквально впечатанных в асфальт. Я опять удивился: неужели она на самом деле живет здесь? Вокруг были старые складские помещения. Некоторые из них перестроили, но я не заметил ни одной вывески. Скорее всего теперь здесь располагались квартиры. Идеальное дешевое жилье, тесное, да и вид из окон нельзя назвать приятным — в лучшем случае пришлось бы постоянно созерцать стену соседнего дома.

— Итак? — спросил я.

Молли остановилась, взглянула на меня и покраснела. Или мне показалось, что покраснела. В полумраке она выглядела иначе. На улице было темно, лишь фонари отбрасывали слабый свет на ее лицо, освещая гладкую кожу и прекрасные глаза, которые не отрываясь смотрели на меня.

— Хочешь, я дам тебе мою карточку? — спросила она.

— Хорошо, — с трудом выдавил я.

Когда она потянулась к сумочке, ремень соскользнул с плеча и повис на локте, сумочка перевернулась, и ее содержимое высыпалось на мостовую.

Я нагнулся, чтобы помочь, и мы оба сели на корточки. В это мгновение мы посмотрели друг другу в глаза и почувствовали желание. Но у меня не было ни физических, ни моральных сил для подобных приключений, к тому же мое сердце, увы, принадлежало другой. Поэтому я сосредоточился на кредитной карточке, губной помаде, зажиме для денег и пудре, которые валялись на тротуаре. Хотя лучше бы мне прислушаться к шагам за спиной.

И вдруг меня словно осенило. В голове возникла неожиданная мысль, когда я увидел, как она смотрит мне через плечо, а ее рот удивленно раскрывается. Наверное, она все-таки профессионалка. Только не в той области, что я подумал.

Мгновение спустя я получил сильный удар: что-то тяжелое и металлическое опустилось мне на затылок.

Глава пятнадцатая

Твое тело еще не остыло, Пол. Ты двигаешься, поднимаешься, падаешь. Ты без сознания, но все еще жив.

Она убегает, пытается спастись, но у нее высокие каблуки, и она не может бежать так же быстро, как Лео. Он кидается за ней в переулок и бежит быстрее. Она убегает, но он настигает ее, сбивает с ног, она, конечно же, пытается кричать, но страх лишает ее голоса. Бедняжка даже не может плакать. Он сжимает ее горло и душит: слышит лишь ее прерывистое дыхание и стук каблуков, бьющихся о мостовую: клац-клац-клац, клац-клац-клац. Но вскоре и этот звук стихает.

Он наклоняется, хватает ее и бьет о стену снова и снова — шмяк! хлоп!.. Она падает на мешок с мусором, а затем скатывается на мокрый асфальт.

Она бормочет и ползет… бормочет, но не кричит, потому что не может кричать… волочит свое тело по мостовой, ползет и плачет…

Он поднимает железный прут и следует за ней… Теперь все кончено.

Наступает тишина. Тишина…

Народ против Терренса Диметриуса Бургоса

Дело номер 89-CR-31003

Июль 1989 года

Райли отдавал распоряжения ассистенту окружного прокурора, который сопровождал его до офиса прокурора округа.

— Отправляйтесь в фотолабораторию и скажите, что это моя личная просьба, речь идет о деле Бургоса, и это срочно, — говорил Райли. Молодой человек быстро делал пометки. — И если они не могут обслужить нас в первую очередь, передайте: мне нужно объяснение на пяти страницах минимум, почему они не способны это сделать.

Райли посмотрел вслед удаляющемуся молодому юристу, едва сдерживая смешок. Сначала думал, что сотрудника фотолаборатории можно припугнуть тем, что тот может потерять работу, но заставить его писать длинный отчет — куда более суровое наказание. Райли начал входить во вкус — работа правительственного чиновника нравилась ему все больше.

Он перевел дух и приблизился к кабинету босса.

— Заходите, Пол, заходите.

Окружной прокурор Эд Муллани к пятидесяти годам сильно располнел. Его длинное, красное, покрытое многочисленными веснушками лицо покоилось на втором подбородке, который с годами обвис и тяжелой складкой закрывал воротник рубашки. Он выглядел как старомодный начальник корпорации, который любит обсуждать политику и полицию. Обрюзгший, с сигарой во рту, Муллани сидел, удобно развалившись в скрипучем кожаном кресле. Говорят, раньше Муллани изрядно налегал на спиртное, но проблемы с желудком заставили завязать с алкоголем, поэтому большую часть времени он пребывал в довольно скверном расположении духа.

Райли уселся на стул у его стола.

— Вы похожи на ирландца, который не прочь выпить, — заметил Муллани.

— А бывают другие ирландцы? — попытался пошутить Райли.

Было только шесть часов утра. Для Муллани день уже заканчивался, для Райли только начинался. С момента обнаружения тел и ареста Терри Бургоса минуло пять недель. С тех пор Райли не припомнил и дня, когда возвращался домой раньше полуночи, и это доставляло немало переживаний его жене Джорджии. Следствие по делу напоминало прилив. Райли сколотил оперативную группу из юристов, следователей, офицеров и осуществлял за ними контроль. Во время расследования Райли пытался научиться правильно делегировать полномочия. Пока получалось.

На данный момент личности всех жертв наконец-то были установлены: проституток опознали по отпечаткам пальцев и фотографиям. Элли Данцингер опознали родители, а ее отпечатки прислали по запросу из Южной Африки. Кэсси Бентли опознала ее мать Наталия Лейк Бентли, а запись зубной формулы подтвердила, что это действительно она.

Они нашли все орудия убийства. Нож, которым убийца вскрыл грудную клетку Элли Данцингер и перерезал глотку Энджи Морнаковски. На ноже остались следы крови обеих жертв и Бургоса, кроме того, на рукоятке и на телах убитых были найдены отпечатки пальцев Бургоса. На стеклянном сосуде с серной кислотой из аккумулятора, которую он использовал при убийстве Джеки Дэвис, обнаружили несколько отпечатков пальцев Бургоса. И третье оружие убийства — пистолет, которым он прострелил череп Кэсси Бентли. Слабые отпечатки пальцев имелись на стволе и рукоятке.

Они также обнаружили сперму, совпадающую с группой крови Бургоса, во влагалище каждой из жертв. Они нашли одежду жертв и их вещи, не говоря уж о волосах и крови, в его доме. В подвале отыскали два больших мешка для трупов, и внутри были обнаружены следы всех жертв. В них могли поместить тела Анджелы Морнаковски и Джеки Дэвис, а затем положить в синий «шевроле-субарбен» — именно такой был у Бургоса — в те ночи, когда девушки пропали. На зеркале заднего вида автомобиля выявили отпечатки пальцев Джеки Дэвис, а также слабые отпечатки указательного пальца правой руки Морин Холлис на приборной панели. Возможно, он сажал проституток к себе во внедорожник.

Вещественных доказательств было больше чем достаточно.

— Кажется, дела идут хорошо, дружище, — сказал окружной прокурор. — Да улыбнитесь же наконец.

По правде говоря, пока дела действительно шли хорошо. На прошлой неделе адвокат Терри Бургоса, назначенный ему судом, старался изо всех сил, но проиграл. Его звали Джереми Ларраби, и он уже бог знает сколько лет торчал в офисе государственных защитников.

Этот человек с безумным взглядом, в вылинявшем костюме и с волосами, собранными в хвост, был просто помешан на правах человека. Ларраби пытался настоять на том, что заявление Бургоса, сделанное в полиции, где он опознал каждую из жертв по имени и, по сути, признался в убийствах, получено под давлением. Его главный аргумент заключался в том, что обвиняемому не предъявили предупреждение Миранды. Судья Альберт Донахью возразил: в данном случае этого не требовалось, потому что Бургос не находился под арестом — в беседе, записанной на магнитофонную пленку, детектив Джоэл Лайтнер ясно информировал Бургоса о том, что он может уйти в любое время. Ларраби попытался оспорить это, сказав, что полицейские хитростью выудили у Бургоса показания. Они задержали его на время обеда, а затем предложили Бургосу его самое любимое блюдо — тако, чтобы он остался. Судья Донахью сухо заметил, что он внимательно читал конституцию, и там ничего не сказано по поводу бесплатной мексиканской еды.

После того как апелляционная комиссия штата и Верховный суд отклонили апелляцию Бургоса, стало ясно, что его дело будет передано в суд. Через день после того, как Верховный суд отклонил апелляцию, Терри Бургос заявил, что отрицает свою вину по шести убийствам, и просил признать его невменяемым.

Теперь речь шла уже не о том, чтобы обосновать виновность Бургоса в совершении этих преступлений. Главным стало доказать, что Бургос находился в здравом уме, когда творил все это.

— Похоже, парень был зациклен на проститутках, — сказал Муллани.

Райли кивнул. Бургос не только смог заманить проституток к себе в машину, но и оказался лично знаком с каждой из жертв. Другие проститутки сразу же опознали Терри по фотографии — он был регулярным клиентом Энджи, Джеки, Сары и Морин, хотя они никогда не называли его «Терри Бургос».

Бургос всегда представлялся как «Тайлер Скай».

Следствие установило, когда именно были совершены преступления. Полицейские выдвинули версию, что женщин убивали в той же последовательности, в какой их тела выложили в подвале актового зала. Данные судмедэкспертизы подтвердили это предположение, а женщины были убиты теми же самыми способами, о которых говорилось в песне.

Опираясь на улики и свидетельские показания, удалось восстановить хронологию. Элли Данцингер стала первой жертвой. В 17:35 она заказала еду с доставкой к себе в квартиру. Это случилось в воскресенье, 18 июня, а значит, в тот момент она была еще жива. Следствие определило, что начиная с 22:15 на ее автоответчике обнаружили пять сообщений. Элли не прослушала их и не ответила. Отсюда возникло предположение, что Бургос проник в квартиру девушки в этот промежуток времени, избил ее и похитил.

Им удалось выяснить, где в последний раз видели проституток. Это подтверждало версию о том, что Бургос убивал их каждый день. С Энджи Морнаковски он расправился в понедельник, 19 июня, между девятью и девятью тридцатью вечера; Джеки Дэвис он убил во вторник вечером, примерно в десять тридцать; Сару Романски — в среду вечером, около десяти, а Морин Холлис — в четверг, снова примерно в десять.

— С Кэсси Бентли все обстоит сложнее, — сказал Райли.

«Какая злая ирония… — подумал он. — Выяснить, где находились перед смертью проститутки, оказалось гораздо проще, чем узнать что-либо о студентках Элли Данцингер и Кэсси Бентли. Незаметно устранить проституток было довольно легко, учитывая специфику их работы. Но вот девушек из колледжа?»

— Летом студентки перестают быть студентками, — заметил Муллани.

Разумеется, этот факт усложнил следствие. Учебный год завершился, а летняя школа еще не началась; кроме того, эти богатые девушки не работали. Другая проблема заключалась в том, что они были близкими подругами и прекрасно знали о делах друг друга.

20 июня, во вторник, Кэсси обедала у матери, после чего отправилась в кампус, чтобы подготовиться к летней школе — занятия начинались в понедельник. Больше о ней никто ничего не слышал. Поскольку со среды по субботу от Кэсси не было никаких вестей, Гарланд позвонил окружному прокурору. Это случилось за день до того, как были обнаружены тела.

— Особенно Кэсси, — добавил Райли. — С ней труднее всего.

— Хотите сказать, что не знаете, чем она занималась все это время? — Муллани обычно любил рассматривать дело целиком, однако в этом конкретном случае он пристально следил за тем, как продвигается следствие по убийству Кэсси Бентли. Некоторое время назад он признался Райли в том, что Гарланд Бентли звонит ему по два раза в день.

Следствие выяснило, что Бургос убивал по одной девушке в день, начиная с Элли в воскресенье и заканчивая Морин в четверг. Если придерживаться выбранной им схемы, то он должен был убить Кэсси 23 июня, в пятницу, на следующий день после Морин Холлис, но здесь как раз и была загвоздка: данные судебно-медицинской экспертизы давали другую информацию. Патологоанатом считал, что Кэсси скорее всего убили в воскресенье, 25 июня, — за день до обнаружения тел.

А значит, Бургос пропустил два дня, прежде чем убил Кэсси.

— Маньяки часто наращивают темп, — сказал Райли, — но никогда не замедляют.

Муллани уверенно кивнул.

— А еще замечание Бургоса, которое он сделал во время допроса: «Кэсси спасла меня». Что это означает? И как Кэсси могла спасти Терри Бургоса? Возможно, он имел в виду, что она остановила его кровавый загул?

Муллани кивнул, на этот раз слишком энергично. Он указал на Пола пальцем:

— Проблема с Кэсси в том, что она может спутать нам все карты.

Райли вздохнул. На него вдруг накатила усталость. Ему хотелось встать и вернуться в офис.

— Я попробую разобраться, босс. Пока мы ничего не выяснили, но это дело времени.

— Нет, я очень сильно переживаю по этому поводу, Пол.

— Теперь Бургос пытается доказать свою невменяемость, — усмехнулся Райли, — но он признался, что сделал это. У нас все получится.

Муллани покачал головой и поднял свое грузное тело с кресла.

— Мы все равно должны доказать его вину по каждому из случаев. И кто знает, что там Ларраби намудрит со временем убийств. Могут возникнуть серьезные проблемы.

Райли посмотрел на босса. По духу Муллани никогда не был бойцом. Он не любил борьбу, для таких дел нанимал людей вроде Райли.

Когда Муллани вызвал его, Райли подумал, что тот просто хочет узнать свежие новости о расследовании — это происходило ежедневно с момента убийств, — но теперь уже не был в этом уверен.

— Вы приняли какое-то решение? — спросил Райли.

— Пол… — Муллани одернул брючины, тяжело вздохнул и подошел к окну. — Я дал Гарланду слово, что его дочь не станут валять в грязи.

Медленный, угодливый кивок Пола превратился в отрицательное покачивание головой. Нет.

— Босс, личная жизнь всех жертв окажется в центре внимания. У Бургоса имелась особая причина для каждого из убийств. В его глазах каждая из них согрешила — по крайней мере именно это он пытался нам сказать. Я не знаю, насколько хорошо он узнал Кэсси на тех занятиях, где сам присутствовал, но он обязательно выскажет все: что она была шлюхой или лесбиянкой…

— О да, — махнул рукой Муллани. — Вы же понимаете, я должен был поинтересоваться об этом у Гарланда. Должен был спросить убитого горем отца, не была ли его дочь лесбиянкой. Уверен, он не хочет, чтобы подобные подробности стали известны широкой общественности.

Райли кивнул, как и подобает хорошему солдату, и попытался «читать между строк».

— Вы знаете, что Бентли непростая семья. Любая информация о них тут же появляется в газетах по всех стране. Если поползут слухи, что Кэсси любила девочек, или кто-то разнюхает о том, что мы уже знаем: как она прогуливала занятия, отказывалась от еды, не хотела общаться с друзьями… Вы же понимаете, когда речь заходит о знаменитостях, подобные сведения сильно преувеличиваются и приукрашиваются. Средства массовой информации тут же превратят Кэсси в чокнутую, одержимую жаждой саморазрушения шизофреничку.

Райли молчал.

— Черт, Пол, вы только посмотрите, как на прошлой неделе освещался разрыв Гарланда и Наталии.

Райли читал эти статьи. Там сообщалось о разводе супругов Бентли и о том, что только их дочь Кэсси удерживала Гарланда и Наталию вместе.

Муллани повернулся к Райли и прислонился к подоконнику.

— А еще меня беспокоит, Пол, что мы складываем все яйца в одну корзину.

Райли посмотрел на босса, но ничего не сказал. Его самого уже посещала подобная мысль. В расследовании дела о серийных убийствах у него не раз возникало желание вычеркнуть одну из жертв из списка. Даже если вдруг что-то пойдет не так и защита начнет выигрывать дело, у них есть еще пять жертв, чтобы прижать убийцу. Этого более чем достаточно.

— Что вы хотите мне сказать, босс? — спросил Райли.

Муллани развел руками.

— Это будет настоящий цирк. Уберите Бентли из дела…

— Цирк будет в любом случае.

Окружной прокурор учтиво улыбнулся, но в его глазах сквозила холодность. Выдержав должную паузу, он деликатно заметил:

— Семья одной из жертв, понимая, что дочь непременно вываляют в грязи и что остальные пять убийств будут расследоваться в любом случае, попросила отложить рассмотрение дела в суде на неопределенный срок. Разумеется, мы бы не дали согласия, если бы не были уверены, что это очень правильный стратегический ход с точки зрения юриспруденции.

Райли с трудом сдержал горькую улыбку. Слова Муллани звучали так, словно он позаимствовал их из пресс-релиза. Но от этих слов в груди у него похолодело.

Атторней округа приказывал Райли изъять из процесса дело об убийстве Кэсси.

— Вы же видите, Пол, ее случай самый сложный.

— Да.

— Тогда скажите, разве вы не сможете обвинить убийцу, даже если мы не станем рассматривать дело об убийстве Кэсси? Неужели это хоть чем-то помешает вам?

— Нет, — признался Райли.

— И разве это не предоставит нам второй шанс обвинить преступника, если защите вдруг удастся доказать, что предыдущие пять убийств Бургос совершил вследствие помутнения рассудка?

— И это верно.

— Вот и славно. — Муллани кивнул так, словно все уже решено. — Надеюсь, вы смените выражение лица, когда выйдете из моего кабинета?

Его слова удивили Райли. Он всегда гордился тем, что играл по-честному. Он прекрасно овладел искусством маневрирования, но ему просто не нравилось, что богатый политик пытается повлиять на судебный процесс.

— Мне это не по душе, — вздохнул Райли.

— Я не спрашиваю, что вам по душе, а что — нет. — Муллани повернулся к нему спиной. — Просто хочу знать: вы с нами в одной команде или нет?

Полу показалось, что стены комнаты стали сжиматься вокруг него. Он был новичком в политике, но не глупцом. В свое время тренер говорил ему, что он в любой момент может заменить нападающего. Эта аналогия вполне уместна, потому что игра уже началась. Вопрос лишь в том, кому придется уйти с поля.

— Я назначил вас своим заместителем, выбрал среди других достойных людей, — осторожно произнес Муллани, — потому что вы самый лучший судебный юрист в этом городе. И я хочу, чтобы это чудовище осудил самый лучший прокурор.

Райли ничего не ответил. Он чувствовал себя одурманенным. Его пригласили, потому что он человек со стороны, федеральный обвинитель, далекий от местной политики. Недавно разгорелся серьезный скандал: несколько окружных прокуроров были пойманы на получении взяток, в деле также оказались замешаны нечистые на руку юристы и полицейские. Поэтому Муллани пригласил человека со стороны, чтобы показать свою преданность делу. Этот политический шаг был особенно оскорбительным для Муллани, потому что ему приходилось притворяться, будто на деле все обстояло иначе.

— Я хочу, чтобы вы ответили прямо сейчас, — заявил Муллани.

Райли откашлялся. Он смотрел то в пол, то на прокурора округа, стоящего у окна.

— Пора взрослеть, Райли, — с горячностью проговорил Муллани. — Вы же сами согласились, что это хорошая стратегия. Если жертва отказывается от обвинений, обычно мы прекращаем дело, не так ли? Это стандартная практика, только на сей раз жертва не может ничего сказать. Зато ее семья не желает молчать. Они не хотят, чтобы их дочку искалечили еще сильнее. И нельзя, чтобы ваша гордость или ваше воображение встали на пути их желания.

Райли поднялся, засунул руки в карманы и прикусил нижнюю губу. Он не мог поверить, что ему угрожают. Он знал, о чем думает Эд Муллани — это самое громкое дело, о каком только может мечтать обвинитель. И оно оказалось в руках у Пола Райли.

Райли посмотрел в окно позади Муллани. День был теплым и солнечным. Райли представил, как покидает кабинет, выходит на площадь, доходит до своего госучреждения, стучится в дверь и просит принять его на прежнюю работу.

Муллани подошел к нему. Судя по выражению лица, он готов был пойти на компромисс.

Внезапно Райли понял, что его дни в офисе окружного прокурора сочтены. И все же ему хотелось вести это дело. Он хотел уничтожить монстра. Не верил, что Терри Бургос заслуживает оправдания в той или иной мере. Он был уверен, что именно Бургос убил всех этих женщин. И в его поступках не было и намека на то, что он невменяем.

Пускай Райли и новичок на своей работе, он не сомневался в том, что Бургос убивал женщин во время своих ночных дежурств.

Райли примерно подсчитал сроки. Это произойдет примерно через шесть — девять месяцев до того, как дело будет окончательно закрыто. Он добьется, чтобы Терри Бургоса осудили, а затем уволится.

— Хорошо, — кивнул Райли. — Я… я позвоню куда нужно.

— Обзвоните их всех. — Окружной прокурор положил руку на плечо Райли. — А теперь идите и осудите этого маньяка.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Среда 23 июня 2005 года

Глава шестнадцатая

— Подожди, Шелли. Подожди немного, — пробормотал я и открыл глаза.

Краткий миг паники, полная потеря ориентации… Затем я поднял голову и увидел улицу. Вероятно, это Диллард-стрит; я помнил, что провожал сюда молодую женщину… Молли. Я посмотрел на часы, но от них остались только воспоминания да светлая полоска на загорелой коже на запястье. Я совершил большую ошибку, когда решил пощупать затылок — там была мокрая шишка. Я с трудом поднялся. Ноги дрожали. Я стал инстинктивно отряхивать свой смокинг, который стал влажным после того, как я полежал на куче размокшего от дождя мусора. Из того, что я счистил, можно было приготовить неплохой салат.

Я находился в переулке, примыкающем к Диллард-стрит, и пара мешков с мусором послужили мне своего рода матрасом. По крайней мере грабители оставили мне одежду — впрочем, это было все, чем я мог похвастаться. Ни денег, ни ключей. Зато остались бумажник, кредитные карты и водительское удостоверение. Пропала только наличность. Вероятно, они поняли, что не успеют снять деньги с карты, так как я заблокирую ее. Под «ними» я подразумевал женщину, Молли, и того, кто ударил меня по голове кувалдой. Теперь я все четко вспомнил.

В ушах у меня звенело, но я все-таки остался жив. Набрав в легкие побольше воздуха, я почувствовал запах городской помойки, исходящий от моей одежды. Старый добрый трюк… Боже, как я мог повестись на него? Позволить этой женщине заманить меня в переулок… Изрядно подвыпивший человек средних лет — идеальная жертва. Тот парень мог появиться здесь в клоунских ботинках, и я не услышал бы его. Я был в таком состоянии, что меня провел бы даже десятилетний ребенок.

Зато теперь в моей биографии появился новый эпизод — меня обокрали посреди города.

Еще повезло, что я оказался всего в двух милях от дома. Я не из тех, кто любит разгуливать по ночам, тем более в таком районе, но я подумал, что вряд ли попаду в подобную переделку второй раз за ночь, а следовательно, мог рассчитывать на своего рода иммунитет против грабителей. И потом, у меня просто не было выбора. Наличности тоже.

Поэтому я пошел пешком, надеясь, что это поможет окончательно протрезветь и прочистить голову. Меня словно магнитом тянуло к земле, каждый шаг давался с большим трудом. Сотрясение мозга, похмелье, а возможно, то и другое сразу. Холодный воздух помог побороть тошноту, но я чувствовал себя так, будто плыву навстречу ветру. Я читал каждую вывеску и старался приободрить себя мыслями о доме, который уже близко. Но мне с трудом удавалось преодолевать физическую боль, а также страдания моего оскорбленного самолюбия, моей доверчивости и того, что, находясь без сознания, я мечтал о моей бывшей подружке.

Мой дом находился за углом — небольшой кирпичный особняк, рассчитанный на одну семью. Я купил его полгода назад. Для меня одного он был явно великоват.

«Это же дом для семьи», — зловещим тоном заметила в свое время Шелли. Но мне нравился его внешний вид и льстило, что на рубеже двадцатого и двадцать первого веков в этом особняке проживал сенатор США.

Прежде чем переехать сюда, я жил в высоком многоквартирном доме в центре города, возле озера. Квартира была обставлена просто и располагалась недалеко от работы, но там я не чувствовал себя дома. Мне не нравился вахтер у входа, который постоянно отмечал, когда я ушел и когда вернулся, хотя в моей жизни не было ничего интересного. Просто мне не хватало уединения.

Зато теперь у меня было достаточно места для личного пространства. Почти пять тысяч квадратных метров — и все это в моем полном распоряжении. Однако я не мог войти в свой собственный дом без ключей. К счастью, когда только въезжал сюда, я спрятал запасной ключ. Боялся, вдруг потеряю ключи, хотя и предположить не мог, что это произойдет при подобных обстоятельствах.

Я пошел по тропинке к гаражу, где у меня скотчем был приклеен к водосточному желобу запасной ключ. Затем открыл ворота и направился на задний двор — он довольно маленький для сельской местности, но вполне приличный для города. Двор обрамлял кустарник, который, слава Богу, рос самостоятельно, поскольку я не имел ни малейшего представления, как ухаживать за садом. Позади гаража был оборудован мини-корт и находился щиток с корзиной для баскетбола. Еще там была детская площадка с качелями и гимнастическими снарядами. Думаю, это и отпугнуло Шелли. С таким же успехом я мог бы сразу сделать ей предложение. «Сейчас неподходящее время» — так она сформулировала свою позицию.

Несколько ступенек вели к двери, за которой находился вход в подвал. Лишь подойдя к ней, я понял, что никогда не проверял, подходит ли запасной ключ к замку. И вообще, исправен ли он. На самом деле я ни разу не открывал эту дверь с января, но очень надеялся, что ключ подойдет, потому что в противном случае мне не светило ничего хорошего. Можно было взломать замок, но я не имел опыта в этом деле. За всю свою жизнь я совершал лишь один вид грабежа: когда посылал счета моим клиентам.

Я вставил ключ в замок и прочитал про себя молитву. Ничего не вышло. Да, мистер Райли, ваш сын в очередной раз доказал, что он разиня. Может, он неплохо выступает в суде, но совершенно не умеет работать руками.

— Боже, — проговорил я, — черт возьми!

Ну ничего, эта дверь еще пожалеет, что не захотела меня впускать. Я подобрал в саду камень. Возможно, существовал и более безопасный и эффективный способ совершить взлом, но моя голова раскалывалась и мечтала поскорее оказаться на подушке, поэтому я размахнулся, как бейсболист-любитель, и со всей дури шарахнул по маленькому стеклянному оконцу на двери рядом с замком.

— Черт! Проклятие! — крикнул я, схватившись за окровавленный кусок мяса, в который превратилась моя рука. Осколки стекла впились между костяшками пальцев, кровь забрызгала рукав.

Что за чудесная ночь!

Я просунул руку и отодвинул засов, стараясь думать о том, как хорошо снова оказаться дома, а вовсе не о той дополнительной работе, которую сам себе устроил, — мне еще предстояло вставить в дверь новое стекло. Агенты по недвижимости с упоением рассказывают нам, как хорошо построены старые дома. Так хорошо, что вы можете выжить здесь во время урагана. Но вы должны быть готовы к тому, что вам придется чинить туалет и заново подключать бойлер, а также искать рубильник среди ночи. Однако я окончил школу юристов не для того, чтобы выполнять работу плотника. Я зарабатываю достаточно и могу нанять человека для подобных дел.

Огромный подвал в скором времени я собирался перестроить: установить стол для бильярда и доску для дартса, соорудить бар и, разумеется, повесить большую плазменную панель. И я надеялся, что это случится раньше, чем на Ближнем Востоке наступит мир. Здесь стояло с дюжину ящиков, разобрать которые у меня пока не дошли руки. Единственное, что я успел сделать, — это оформить «стену Бургоса», как я ее любовно называл. Она напоминала доску почета в школе, только вместо грамот и медалей здесь были оружие и заметки, ужасные фотографии и рисунки, сделанные в зале суда.

Репортеры из городского журнала, которые написали статью через два месяца после того, как я купил этот особняк, проторчали здесь, изучая материалы по Бургосу, куда больше времени, чем во всем остальном доме. Они собирались написать милую статейку о человеке, купившем дом сенатора Роше, а в результате получился материал о парне, который осудил Терри Бургоса.

Когда Бургоса казнили, те из нас, кто посадил его за решетку, по-братски разделили материалы по этому делу. В комнате, где хранились улики, находились различные фотографии и памятные вещи. После вердикта Родни Кинга[5] мы стащили их как грабители. В нашей группе, состоявшей примерно из двенадцати человек, у каждого остался хотя бы один сувенир на память. Думаю, многие из них позднее были выставлены на интернет-аукционе.

Мне повезло больше всех — возможно, потому, что я был неофициальным руководителем группы, которая занималась делом Бургоса. У меня сохранился листок со словами глупой песни, вдохновлявшей Бургоса на убийства. Еще две фотографии, на которых он изображен входящим и выходящим из зала судебных заседаний во время процесса. Осталась вырезка из журнала «Таймс» со статьей обо мне и фотография ванны, где Бургос утопил Морин Холлис, а также расшифровка допроса, где Бургос признается в своих преступлениях детективу Джоэлу Лайтнеру. А посреди этого коллажа находились два орудия убийства из арсенала Бургоса. Во-первых, нож, которым Бургос вырезал сердце Элли Данцингер и перерезал горло Энджи Морнаковски: обычный кухонный нож с лезвием длиной двенадцать сантиметров. А во-вторых, мачете — его Бургос так и не использовал. Это был мой самый любимый экспонат. Тяжелое мачете со стальным лезвием длиной шестьдесят сантиметров.

Я глубоко вздохнул. Вот это была настоящая жизнь. Я преследовал плохих парней, соединял все звенья в цепи, чтобы доказать их вину, а потом отмечал свой успех с полицейскими. Теперь я разбогател так, как никогда и не мечтал. Губернатор хотел сделать меня федеральным судьей, а я стою здесь и переживаю из-за прошлого.

«Ты слишком долго проторчал внизу, с надеждой глядя вверх, и совсем забыл, как это приятно — взбираться на вершину», — укорил я себя.

Я оторвал кусок картона от неразобранного ящика и отыскал упаковочную ленту. Затем постарался аккуратно заклеить дыру в двери, ведущей в подвал. Проблему это не устранило, но принесло временное облегчение. Теперь нужно избавиться от боли в руке и голове. Я решил принять одно из тех лекарств, что продают в конусообразных стекляшках, и плевать, что только три часа ночи. Подумав об этом, я стал подниматься по лестнице.

Глава семнадцатая

Лео сидел в кафетерии, прислонившись спиной к стене — он всегда старался прикрыть спину, — и не сводил глаз с окна и двери. Делал вид, будто читает газету, но на самом деле смотрел на улицу. Его веки отяжелели. Движения стали заторможенными. Была поздняя ночь, вернее, раннее утро, когда они встретились с Райли в переулке…

Он внимательно всматривался в каждого, кто заходил в кафе, но никто не обращал на него внимания.

«Они просто хотят, чтобы я так думал. Им нужно, чтобы я потерял бдительность. Но они недооценивают меня. Я знаю: они могут оказаться где угодно и кем угодно».

Лео осторожно положил руку на живот и мысленно попросил боль отступить. Ведь чем больше он одержим делом, тем болезненнее приступы.

Молодая худощавая женщина в коротком топике и с очками на макушке толкала впереди себя детскую коляску, а в руке держала бутылку с зеленым чаем. Она села неподалеку от него. Женщина притворилась, будто занимается ребенком, но сама посмотрела в его сторону, осторожно, очень осторожно, как бы случайно.

«Поговори с этой женщиной. Проверь ее».

«Я постараюсь. Но я плохо говорю. Не получается правильно произносить слова».

Он попытался сказать что-то вроде: «Какая милая крошка».

Женщина повернулась и улыбнулась.

— Спасибо. — Она посмотрела на него так, словно испытывала к нему жалость. — Из-за нее не спала всю ночь.

Он попробовал изобразить улыбку.

«Долгая ночь. Ночью я думаю о мрачных вещах. Попытайся еще раз».

— Сколько ей лет? — На этот раз у него хорошо получилось.

— Десять месяцев, — ответила женщина.

Лео отвел взгляд, но обратил внимание на реакцию женщины — она взяла ребенка на руки и прижала к себе.

Лео поморщился отрезкой боли в желудке. Женщина встала и подошла к прилавку. Он посмотрел в окно, и в этот момент появилась машина Пола Райли — выехала из переулка.

Женщина посмотрела в его сторону и притворилась, что ничего не заметила, но Лео был умнее. Он умел наблюдать так, что она даже не догадалась бы, что он следит на ней.

«Я знаю, ты шпионишь за мной, маленькая сучка. Я могу с легкостью вырвать твои глаза».

Лео надел бейсболку и вышел из кафе. Он оглянулся. Женщина смотрела на него через окно, гладя по голове ребенка. Плохого ребенка. Ненастоящего ребенка.

Лео побежал к своей машине. Он проехал примерно милю, а затем вернулся на улицу, где жил Райли, только с противоположного конца. Объехал дом Райли с северной стороны, а затем притормозил на обочине, посмотрел в зеркало заднего вида и в боковое. Ни одного автомобиля. Ничего. Никого.

Он проехал еще один квартал и припарковался. На этой улице сплошь дорогие особняки, похожие на дом Райли: заборы, высокие и низкие, ухоженные газоны, прекрасные дома, прекрасные люди, богатые и счастливые. Он вытащил из внедорожника спортивную сумку и, свернув за угол, направился в сторону улицы, где находился дом Райли. На перекрестке остановился и пошел по переулку.

Он добрался до гаража и ворот, ведущих на задний двор. Этой ночью он заполучил ключи от дома Пола Райли. Первым замок открыть не удалось, вторым — также, но третий справился с работой.

Раздвижные стеклянные двери, ведущие в патио, оказались заперты. Нет. Внизу, у лестницы, есть дверь, ведущая в подвал. Вот она-то закрыта на замок. Лео спустился по лестнице и встал возле двери. Одна из стеклянных панелей на двери была разбита, вместо нее вставили кусок картона.

Лео вложил ключ в замок. Первый не подошел, зато со вторым ему повезло. Он вошел, держа в руках сумку. Хорошо. Очень хорошо.

Через двадцать минут он покинул дом, закрыл за собой дверь, поднялся по лестнице и посмотрел на сияющее солнце. Да, он чувствовал себя замечательно. Однако все это — оружие, которое они используют против него: погода, которая превращает всех людей в улыбающихся и сияющих. Счастливых, улыбающихся, сияющих тупых роботов.

«И все же я могу жить в вашем мире. Я умею одновременно существовать в вашем и в моем мире. В этом разница между мной и вами. И этим я отличаюсь от Терри».

Он спокойно вернулся к воротам, а когда снова оказался в переулке, ускорил шаг, внимательно осматриваясь по сторонам. Было так хорошо, тепло и солнечно, что в душе появлялось ощущение легкой беззаботности.

«Ну конечно, вы думаете, что я расслаблюсь, потеряю бдительность, буду насвистывать себе что-нибудь под нос, а потом вы появитесь, да-да, вы появитесь, когда я буду меньше всего этого ожидать…»

Он пошел по тротуару и добрался до своей машины невредимым. Завел двигатель. Теперь нужно успокоиться, чтобы сердце билось ровно. Он сделал небольшую дыхательную гимнастику и включил кондиционер. Вдох, выдох… холод проник под мокрую рубашку. Он попытался улыбнуться. Когда Лео проезжал мимо кафетерия, он надвинул на лоб бейсболку и посмотрел на то место, где сидел меньше часа назад.

Женщина с ребенком исчезла.

Лео взглянул в зеркало заднего вида на едущие позади него машины. Затем резко затормозил, так что автомобилям пришлось объезжать его. Водители невольно замедляли ход, но среди них не было худой светловолосой женщины с ребенком на заднем сиденье. Однако они вряд ли будут действовать столь неприкрыто. Лео подождал, досчитал до трех, а затем перерезал движение, сделав разворот на 180 градусов. На первом же перекрестке свернул налево, затем еще раз налево и еще раз, после чего выехал на площадь, не сводя взгляда с зеркала заднего вида. Все чисто. Но чтобы окончательно успокоиться, Лео еще дважды повторил маневр. Он зашел достаточно далеко. И пока не было причин останавливаться.

Сегодня ночью он окончательно во всем убедится.

Глава восемнадцатая

Джереми Ларраби покончил с кратким изложением фактов по своему делу и посмотрел на судью Лендиса. Клиентка Ларраби, Джозефина Энрикес, работала секретарем-референтом на расположен ной за чертой города фабрике, которая принадлежала корпорации Бентли. Эта пятидесятидвухлетняя латиноамериканка потребовала, чтобы ей выплатили страховку от несчастных случаев на производстве, поскольку во время работы у нее развился запястный синдром. Три месяца назад корпорация Бентли, интересы которой я представлял, уволила ее. В судебном иске, который Джереми Ларраби подал от ее имени, компанию обвинили в дискриминации по национальному, половому и возрастному признакам, а также в нежелании выплачивать необходимую компенсацию. Ларраби заявил судье, что проверит, в каком состоянии находятся все сотрудники компании, подпадающие под эти категории.

Судья Лендис посмотрел на меня:

— Мистер Райли?

Я был крайне раздражен, и у меня на то имелось две причины. Во-первых, голова по-прежнему раскалывалась, после того как на меня напали прошлой ночью. Во-вторых, я вообще не должен был присутствовать здесь. Я контролировал все судебные дела, в которых так или иначе затрагивались интересы компании Гарланда Бентли, но ежедневное наблюдение за ходом судебных процессов не входило в круг моих обязанностей. Этим занимались сотрудники моей фирмы, которые работали на меня. Однако если судьей назначалась встреча для разрешения конфликта, как в тот день, на ней должны были присутствовать «юристы с правом выступления в суде», то есть ведущие адвокаты с обеих сторон. Поэтому мне пришлось приехать.

Честно говоря, имелась и третья причина для недовольства — рана, нанесенная моей гордости, была не менее серьезной, чем гематома на голове. Я до сих пор не мог поверить, что прошлой ночью та женщина облапошила меня. Стоило ей посмотреть мне в глаза, и я потерял бдительность.

— Мне очень интересно, как мистер Райли выкрутится теперь, — произнес Джереми Ларраби.

У нас с Джереми непростые и далеко не дружеские отношения, но мне всегда удавалось положить его на лопатки. У него было рябое, ничего не выражающее лицо, глубоко посаженные глаза и волосы, собранные в старомодный хвостик. Его одежда всегда отличалась яркостью и броскостью. Сегодня он демонстрировал рубашку лимонного цвета, ядовито-фиолетовый галстук и спортивную куртку шоколадного оттенка.

— Ее уволили, потому что она обедала по два часа, — сказал я. — И принимала душ раз в неделю. Кому нужны такие сотрудники?

Ларраби стиснул зубы. Над его густыми бровями на лбу вздулась вена. Теперь ему было за шестьдесят, и, судя по тому, что я слышал, он перестал вести уголовные дела. Я даже думаю, Ларраби оставил эту практику вскоре после того, как проиграл дело Бургоса. Сегодня он был адвокатом истца и брался за гражданские дела, которые вызывали у него интерес. Он много судился с компаниями Бентли. Сейчас у него было примерно одиннадцать подобных дел. Пока мы ничего не предложили ни по одному из них. Он тратил немало средств на эти дела и надеялся сорвать неплохой куш, так как знал: если мы пойдем на мировую хотя бы по одному из этих дел, он сможет оплатить судебные издержки остальных.

— Думаю, будет лучше, если я переговорю с каждым из вас в отдельности, — предложил судья. — Начнем с вас, Райли.

Довольно распространенный прием на совещании с адвокатами сторон. Судья беседует с каждым, пытаясь убедить, что дела у них обстоят из рук вон плохо, и чем быстрее они уладят разногласия, тем лучше. Судьи всегда стараются заключить мировую и сократить список дел, предназначенных для слушания. Меньше всего судье Лендису хотелось коллективного иска по такому пустяковому делу, как это.

Джереми встал и нерешительно посмотрел на меня.

— Мистер Райли, — сказал он и вышел.

Когда дверь захлопнулась, я закрыл лицо ладонями. Мы остались с судьей вдвоем.

— У вас такая страшная гематома на затылке, — заметил судья. — Да и рука не в лучшем состоянии.

— Вы еще не видели, что стало с тем, кто это сделал.

— А как поживает дочь губернатора?

Он имел в виду Шелли. Я посмотрел на него, но ничего не ответил, однако выражение лица выдало меня.

— Плохи дела. — Судья откинулся на спинку кожаного кресла. — Она мне нравится. У нее есть характер.

— Это точно.

— Серьезная потеря. Хм… Вижу, вы взялись защищать сенатора Алмундо по делу о подрыве общественного доверия. Гайки закручены туго?

— Еще чуть-чуть, — отозвался я, — и он взорвется.

— Ну да, если только кто-нибудь не вытащит вдруг кролика из шляпы… — Судья кивнул в сторону двери: — Интересно, почему Ларраби вечно судится с компаниями Гарланда Бентли. Я изучил историю вопроса. — Он покачал головой, словно не знал, что и думать. — Он имеет на них зуб или что-то еще?

Я пожал плечами:

— Его клиент убил дочь Гарланда. Что он может иметь против самого Гарланда?

Судья Лендис решительно забарабанил пальцами по крышке стола. Он все равно ничего не понимал. Да и кто мог понять этого чудака Джереми Ларраби?

— А теперь, Пол, что касается этого дела…

— Грош ему цена, Дэнни, — вздохнул я. — Ларраби похож на таракана. Бросишь ему крошку, и он тут же начинает плодить себе подобных.

Судья положил руки на массивный стол. Обстановка его комнаты говорила о том, что охота была его страстью. На полу лежала шкура медведя, а на стенах висели чучела голов убитых животных. Сам я не охотник, но мне приходилось несколько раз играть с почтенным Дэниелом Лендисом в гольф. И я видел, как он охотится за своим мячиком, который затерялся где-то в лесу.

Судья помассировал выпуклый лоб, а затем указал на меня пальцем.

— Вы заплатите ему эти чертовы деньги, — буркнул он.

— Мы выплатим его клиентке сумму, на которую она сможет купить себе мыла на год вперед, — отозвался я.

Плечи судьи задрожали от смеха.

— И мы привяжем ей к лицу мешок с едой.

— Стойте. — Лицо судьи стало красным как свекла, улыбка исчезла. Он отдышался. — Десять тысяч. Ваш клиент-миллиардер тратит больше на один ужин в ресторане. И женщину восстановят в должности.

— Десять тысяч чего? — спросил я. — Десять тысяч затычек в нос для людей, которые работают с ней?

Судья воспринял это замечание с еще большим энтузиазмом. Он смеялся так сильно, что закашлялся, а затем махнул рукой, предлагая мне освободить помещение. Его лицо стало пунцовым. Когда я выходил, он поднял ладони и растопырил все десять пальцев.

Джереми Ларраби сидел в пустом зале для заседаний и разговаривал по мобильному телефону. Он немного удивился, увидев меня.

— Вы уже закончили? — спросил он, оторвавшись от разговора.

Ему стоило заняться своим изрытым оспинами лицом. Он ожидал, что я хоть как-то отреагирую на вопрос, и то, что я задержался здесь почти на шестьдесят секунд, несколько обнадежило его. Я взял пиджак и портфель.

— Уже уходите? — спросил он.

— Да.

Я старался вести себя учтиво, но этот человек пытался судиться с одной из фирм Бентли, и дело не стоило выеденного яйца. Я должен был показать, как мало он для меня значит.

— Подождите минуту, не входите к судье сразу, — сказал я. — Он все еще оплакивает тяжелую участь вашей клиентки.

— Я хочу добиться коллективного иска, — заявил он. — Вот тогда мы поговорим.

Дэнни Лендис ни за что не допустит, чтобы он подал коллективный иск по этому делу. И Джереми стоило бы намотать это на ус. Хороший юрист должен знать законы, а великий — превосходно изучить судью.

— Джереми, — приблизился я к нему, — сделайте одолжение, выберите другую компанию. Мы не пойдем на мировую ни по одному из этих дел. Будет одиннадцать процессов, и вы проиграете их все. Гарантирую. На вашем месте я бы принял правильное деловое решение.

Я снова задумался над вопросом судьи о том, почему Джереми выбрал именно компанию Гарланда. Может, искал случая свести счеты со мной? Я думал об этом еще после первого иска, но так и не спросил. Да он и не сознался бы.

Я пошел прочь, но Ларраби окликнул меня:

— Судебные издержки.

Эти два слова — своего рода мантра для любого отчаявшегося адвоката истца. «Вам придется заплатить сотни тысяч, чтобы вести тяжбу по этому делу, поэтому дайте мне восемьдесят, и мы все останемся в выигрыше». Конечно, Ларраби прав: участие во всех процессах обойдется Гарланду больше чем в сотню тысяч долларов. Вот на что рассчитывает этот паразит! Думает, что компании откажутся от своих принципов и заплатят немного наличности, чтобы не тратить деньги на защиту в суде. Только плохо он знает Гарланда Бентли. И меня.

— Пять тысяч, — сказали, вспомнив сумму, которую назвал судья, и сократив ее вдвое.

— Пять тысяч — слишком мало, — возмутился Ларраби. — Она лишилась зарплаты…

— Я имел в виду — пять тысяч за все одиннадцать дел. — Я распахнул дверь и вышел из зала суда.

Макдермотт опоздал на работу на двадцать минут. Он решил, что имеет на это право, после того как прошлой ночью вернулся домой с места убийства Чианчио далеко за полночь. Когда он проходил мимо дежурного офицера, тот поприветствовал его:

— Здравствуйте, шеф!

Макдермотт скривил губы и подмигнул молодому парню.

Хорошо обжаренный кофе в пластиковом стаканчике из «Данкин-Донатс» был горячим, когда он взял его в руки, и Макдермотт решил подождать, пока тот немного остынет.

— Доброе утро, шеф! — Детектив Копеки похлопал его по руке.

— Хорош уже называть меня «шефом», — произнес Макдермотт достаточно громко, чтобы услышали остальные.

Но похоже, ему не стоило показывать раздражение перед коллегами, это лишь сильнее раззадорило их. Макдермотт поставил стаканчик с кофе на свой заваленный бумагами стол, половину которого занимал новенький дорогой компьютер «Делл», который он использовал крайне редко.

— Знаете, шеф, Стритс и Санс нашли в мусорном контейнере труп девушки. — На этот раз слово взял Коллинз — крупный ирландец, похожий чем-то на Макдермотта. — Я как раз рассказывал об этом Копеки.

Макдермотт обвел взглядом шумный полицейский участок и посмотрел на дверь в кабинет лейтенанта. Вероятно, день у того не задался с самого утра, поэтому Коллинз и решил обратиться к Макдермотту.

— Ладно, Коллинз, разберемся.

Макдермотту еще не доводилось быть начальником. Все детективы четвертого отдела третьего полицейского участка подчинялись лейтенанту Коглайанису, который сильно сдал с тех пор, как начал пить. Прошло четыре месяца после смерти его жены, и все полицейские в четвертом отделе осознали это, когда он вернулся на работу после похорон. В последнее время он, как и его отец, частенько прикладывался к бутылке, и детективы постоянно спорили, что им теперь делать. Обычно они обращались за советом к старшему детективу Макдермотту, который должен был помочь лейтенанту продержаться полгода до ухода на пенсию.

И все бы ничего, но теперь на Макдермотта, помимо обычных обязанностей, связанных с заполнением различных документов, свалилась еще и значительная часть административной работы лейтенанта. В промежутках между этими делами ему еще приходилось раскрывать многочисленные преступления.

Он взглянул на «доску лидера», где было указано количество нераскрытых тяжких преступлений. Сегодня к ним добавятся новые. Включая девушку из мусорного бака.

Работа в участке набирала обороты. Летние месяцы — самые горячие. Количество изнасилований и ограблений с мая по сентябрь увеличивалось вдвое, вооруженных налетов — втрое. Некоторые утверждали, что во всем виновата жара, которая пагубно влияла на эмоциональное состояние людей. По мнению Макдермотта, причина заключалась в том, что дни стали длиннее и у всякой шушеры было больше времени, чтобы выбрать себе благодатное поле для деятельности.

— Коллинз… — Он снял крышку со стаканчика с кофе и вдохнул богатый аромат. — Где нашли тело?

Он спрашивал потому, что три недели назад на Венис-авеню снайпер открыл пальбу по группе офицеров и детективов и устроил серьезные беспорядки в районе жилого комплекса Андужар. С тех пор большинство детективов носили бронежилеты, как патрульные полицейские.

Снайпером оказался одиннадцатилетний подросток, который раздобыл где-то винтовку калибра 30.6.

— На востоке. — Коллинз надел бронежилет. — На пересечении улиц Лебарон и Диллард.

Лебарон и Диллард не самый спокойный район, неплохо бы вызвать подкрепление.

— Это недалеко от моего дома, — сказал Макдермотт. — Надо съездить и разобраться.

Глава девятнадцатая

Когда я вернулся в офис, мне казалось, что у меня в голове поселилась армия гномов, которые ковыряются в моем мозгу лопатами и мотыгами, пытаясь отыскать там золото. В десять — ровно через восемнадцать минут — у меня встреча с двенадцатью партнерами и старшими юристами, которые ждут в конференц-зале. Раз в месяц мы устраиваем совещание, чтобы обменяться последними данными по делам корпорации Бентли и ее дочерних компаний. По моим сведениям, у нас в производстве находится шестьдесят четыре дела. Вчера я попросил моих сотрудников написать краткий отчет по каждому из них, чтобы идти на встречу подготовленным. Возможно, мне стоило прочитать материалы.

Я прошел мимо двух молодых женщин-юристов, которые беседовали у входа в офис. Они обратились ко мне «мистер Райли», и я понял, что это летние практикантки — наша фирма организовывала практику для студентов-второкурсников из лучших юридических школ. Под «практикой» также подразумевалось, что почти каждый день они могли питаться в дорогом ресторане, имели право на двухчасовой обеденный перерыв и, кроме того, могли присутствовать на различных вечерних мероприятиях вроде бейсбольных игр, вечеров или прогулок на яхтах. И все за счет фирмы. Разумеется, фирма не просто так предоставляла льготы. Каждый из десяти участников летней практики в «Шейкер, Райли и Флеминг» по окончании юридической школы получал предложение занять полноценную юридическую должность в компании, если только не совершал каких-либо глупостей вроде секса с ассистенткой юриста на столе. Я не случайно привел подобный пример, поскольку это был реальный случай: однажды во время вечеринки в музее я застукал практиканта из Колумбии[6] именно за таким занятием.

Я прошел мимо кабинки, где сидела Бетти — мой ассистент. Она что-то печатала на компьютере. Бетти стала настоящей королевой нашей юридической фирмы, личным помощником главного соучредителя. Она начала работать со мной еще в то время, когда я занимал должность помощника окружного прокурора. Бетти была женщиной, которая дольше всего оставалась в моей жизни, не считая дочери. Между нами сложились самые прочные отношения, если их, конечно, можно было назвать «отношениями».

— Доброе утро, Беттина, — улыбнулся я.

Мы с Бетти многое пережили вместе: оба развелись, затем она снова вышла замуж, а я предпочел свободную жизнь холостяка. Мы прошли долгий путь от нашего первого офиса на Ривер-драйв, где с трудом размешались восемь человек, до нового помещения, в котором, по словам Бетти, «напрочь отсутствовал всякий шарм». Бетти никогда не стеснялась выражать свою точку зрения. Сильная женщина, она относилась ко всему со здоровой долей скептицизма. Это делало нас прекрасной парой.

— Паулина, — сказала она, продолжая быстро и ритмично барабанить пальцами по клавиатуре, но немного понизив голос.

Бетти не любила, когда ее называют полным именем — я обращался к ней так, когда хотел позлить, — она же отвечала тем, что называла меня женским именем. Но Бетти никогда не позволяла себе подобное в присутствии посторонних, ведь это было проявлением непочтения к боссу. Она требовала, чтобы ко мне и к ней относились уважительно. Мы были одной командой, а на людях участники команды всегда держатся вместе. К примеру, как семья Карлеоне, где никогда не выносили сор из избы. Аналогия вполне уместная, хотя я до сих пор не мог точно сказать, кто из нас двоих крестный отец.

Она проследовала за мной в мой кабинет.

— Вы не подписали открытку для судьи Бенсона, — заметила Бетти. — И теперь подарок не смогут доставить в срок. И не говорите, что я не напоминала вам.

— Хорошо, не скажу. — Я повесил пиджак на вешалку за дверью и стал искать подарок.

Бетти отслеживала дни рождения всех судей, политиков и, что еще важнее, наших клиентов и покупала им маленькие сувениры и открытки, которые я должен был подписывать. Лучший способ напомнить о себе клиентам — послать им что-нибудь. Открытки на дни рождения или в честь отпуска, а также постоянная информация о том, в каком состоянии находится рассмотрение дела, если мы вели с ними работу. Клиенты любят внимание. И Бетти заботилась о том, чтобы я оказывал им его.

На моем столе царил организованный хаос. Хаос, потому что я, как и многие холостяки, имел привычку разбрасывать вещи, а организованный — потому что когда Бетти приходила сюда утром, она раскладывала все по стопкам. Не всегда правильно, но по крайней мере создавалась иллюзия порядка.

Я вдруг осознал, что Бетти до сих пор стоит возле моего стола подбоченившись. Если бы я не знал ее так хорошо и так долго, то, возможно, счел бы невзрачной: маленькая женщина с широкими бедрами, полным лицом и волосами, свернутыми в тугой пучок, или как теперь называется эта прическа? Бетти старше меня на четыре года: ей исполнилось пятьдесят пять, — но обращается со мной так, словно я ее сын.

— Я жду, когда вы отдадите мне подарок.

Сын, поведение которого она не одобряла. Я снова стал искать то, что собирался подарить Горди Бенсону, проверил папки у стены, пошарил в тумбочках моего стола. Я понятия не имел, что именно ищу, и это еще больше усложняло задачу, но я не хотел признаваться в этом Бетти. Не стану скрывать: ее боялся не только я, перед ней трепетали все сотрудники нашей фирмы.

— У вас сегодня совещание, — напомнила Бетти, глядя на мой календарь.

— Верно. Оно начинается через несколько минут.

Я дотронулся до затылка, коснулся места, по которому меня ударили. Возможно, рану нужно было зашить, но я ненавижу эту процедуру. Скорее всего я подожду, пока туда попадет инфекция, и тогда уже точно придется что-то предпринимать.

— Вы неважно выглядите, — сообщила Бетти. — Совсем скверно.

— Только не надо лести. — Я взял пачку конвертов. — Уже почту принесли?

— Это вчерашняя.

— Хорошо. — Я отложил письма и стал тереть виски, стараясь избегать неодобрительного взгляда в мою сторону. — Аспирин, Бетти. Принесите вашему боссу аспирин. — Почувствовав, что она не отреагировала на мои слова, я посмотрел на нее. Она стояла, сложив руки на груди, и топала ножкой по устланному ковром полу. — Что?

— Подарок, — сказала она. — И открытка.

— Ладно, хорошо.

— Вы не можете вспомнить, какой подарок купили, не так ли?

— Конечно, я помню. — Я тяжело опустился в кресло. — Баскетбольный мяч, подписанный командой «Сельтикс» в 1984 году, после того как они разгромили «Лейкерс». Там были автографы Берда, Пэрриша, Макхейла, Джонсона, Максвелла, Эйнджа, Хендерсона…

Бетти нахмурила брови.

— Нет, вы хотели подарить ему бутылку «Пино-нуар» из Уилламетт-Вэлли.

— Это был второй номер в моем списке.

Она удивленно приподняла брови:

— И где же вино?

— Мы с Лайтнером выпили его прошлым вечером.

Бетти покачала головой и отмахнулась от меня. Вместо того чтобы уйти, она остановилась, словно внезапно о чем-то вспомнила, развернулась и уставилась на меня.

— Я сейчас задам вам один вопрос, и хочу, чтобы вы ответили на него честно.

— Спасибо за поддержку. — Я стал рыться в ящиках стола в поисках болеутоляющего. И снова моя секретарша выдержала выразительную паузу, заставляя меня обратить на нее внимание. — Спрашивайте, Бетти, спрашивайте. Промедление убивает меня.

— Вы должны пойти домой и выспаться.

— Это не вопрос. Это точка зрения. — Наконец я нашел пузырек экседрина. Вытащил четыре пилюли и проглотил их не запивая, затем вспомнил, что в холодильнике есть бутылка с водой.

— Сколько времени прошло после вашего разрыва с Шелли? — спросила Бетти. — И не говорите, что не помните.

Я пожал плечами:

— Наверное, пару месяцев.

Она удивленно подняла брови.

— Шестьдесят три дня, — уточнил я.

— Вы можете назвать хотя бы один день из этих шестидесяти трех, когда бы вы не пили?

— Вы уже задали один вопрос. — Я одним глотком осушил полбутылки воды, а затем прижал холодный запотевший пластик к щеке. — Вы мне не мать, Беттина, вы мой личный помощник. Так что, прошу вас, идите и помогайте мне.

Джерри Лазарус, молодой сотрудник фирмы, просунул голову в мой кабинет.

— Извините, что перебиваю вас.

— Да, пожалуйста, Лаз. Ради Бога, перебивайте.

Бетти ушла, одарив меня взглядом, который мог бы заморозить солнце.

— Мы готовы приступить к делу Лисингера. Его личный адвокат намерен найти судью. — Лазарус кивнул на мой стол: — Вы уже читали отчет?

— Нет пока, — признался я, пролистывая небольшую стопку бумаг на столе. Одна из многочисленных дочерних компаний, входящих в холдинг Гарланда Бентли, производила оборудование для ресторанов быстрого питания. Сеть ресторанов в Техасе собиралась разорвать с ними контракт, мы старались опередить и найти закон, который удержал бы их от этого поступка. Сплошная болтовня. Как же мне надоели гражданские дела…

Я нашел отчет и помахал листком.

— Чем он отличается от первоначального плана?

— Почти ничем, — отозвался Джерри. — Мы добавили пункт по столкновению патентных прав.

— Кто это сделал?

— Лэнс, — кивнул Джерри. — Но я все внимательно изучил. У нас должно получиться.

Один из наших юристов — «станочник» — набросал этот план, и, возможно, всю ночь проводил изыскания, прежде чем создать его. Затем Джерри, мой самый юный партнер — «мыслитель», — внимательно изучил и проанализировал всю информацию. Теперь я — «искатель» — должен был еще раз изучить бумагу, прежде чем запускать ее в работу, поскольку это все-таки был мой клиент. А Гарланд Бентли с удовольствием оплатит все счета. Как же я люблю гражданские дела…

— Завтра играем в баскетбол? — спросил я у Джерри. Каждую среду в обеденный перерыв мы ходили играть.

Он пожал плечами:

— Не знаю, босс. Меня кое-что тревожит.

— Что тревожит? Жена запрещает играть?

— Я переживаю, что мое будущее здесь может оказаться под угрозой, если продолжу водить вас в спортивную школу. Думаю, ваши трусы-джоки так и остались на площадке для игры в баскетбол.

— Лазарус, — я допил воду и удовлетворенно чмокнул губами, — если бы вы играли хотя бы вполовину так же хорошо, как болтаете, на площадке вам не было бы равных. — Я отмахнулся от него. — А теперь идите и занимайтесь юриспруденцией. Или потренируйтесь делать бросок в прыжке. Главное, поскорее покиньте мой кабинет.

— Тогда встретимся через… пять минут, — сказал он.

Да, черт возьми. Я должен идти на эту встречу. На данном этапе карьеры моя работа на девяносто пять процентов заключалась в контроле над деятельностью остальных сотрудников. Мои подчиненные — люди ответственные и хорошо справляются с работой. Я направлял их деятельность, но в этом не было ничего запредельно сложного. В основном мои обязанности сводились к представительской деятельности: я редко появлялся в суде и участвовал лишь в самых крупных слушаниях. На самом деле мое присутствие на процессе требовалось лишь в тех редких случаях, когда мы вели уголовные дела.

Я быстро просмотрел почту. Опять сплошная реклама и просьбы выслать деньги на счета благотворительных организаций. Я собрал и отложил благотворительные письма в сторону — в компании есть особая комиссия, которая принимает решения, куда направлять деньги, а куда — нет. У нас для каждого дела создана своя комиссия.

Но было там и еще одно письмо, написанное от руки все той же толстой перьевой ручкой. И снова местная марка. Я перевернул конверт и вытряхнул письмо. Осторожность никому не повредит, поэтому я аккуратно развернул его, держась за края бумаги.

Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать.

Я нервно рассмеялся. Сомнений не было: письмо прислал тот же человек, что и в прошлый раз. Какой-то сумасшедший. Возможно, была очередная годовщина казни Бургоса? Наверняка это имело отношение к нему: «…смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных…» Кто это, черт возьми, написал?

Я вытащил другое письмо, чтобы сравнить почерк.

Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков.

Да, тот же самый почерк. Тот же безумный, псевдорелигиозный бред. Что-то во всем этом показалось мне знакомым, но я не мог понять, что именно.

Телефонный звонок прервал мои размышления.

— Да, Бетти?

— Вам звонит мистер Бентли.

— Хорошо. — Она соединила меня, и я ответил. Звонила секретарша Гарланда — точнее, одна из трех его секретарш. Спросила, смогу ли я встретиться сегодня вечером с мистером Бентли. Я согласился, обсудил детали встречи и даже не поинтересовался, почему Гарланд сам не смог мне позвонить.

Положив трубку, я заметил мигающую лампочку автоответчика. Первое сообщение было от репортера Эвелин Пенри — она снова предлагала встретиться. Затем я прослушал второе сообщение, и у меня перехватило дух. Это был такой родной мне голос. Она говорила тихо, и на заднем плане слышался шум офиса.

— Думаю, нам нужно поговорить, — сказала Шелли мягким, уверенным тоном. — Встретимся в нашем месте в обычное время?

«Главное — научиться жить, выживать и действовать в их мире, притворяться, будто ты видишь то же самое, что и они. Подойди к ларьку с хот-догам и и купи то же, что покупают остальные: хот-дог с польскими сосисками, маринованными овощами и бутылку воды. Затем подними голову, чтобы солнечные лучи падали на лицо, и сделай вид, что тебе это доставляет удовольствие.

А вот и он. Проходит вращающиеся двери без портфеля и спускается вниз с сосредоточенным видом. Великий Пол Райли, человек, который гордится тем, что остановил Терри…»

Лео бросил хот-дог в мусорный бак, отхлебнув воды из бутылки, выбросил и ее, ушел с освещенного солнцем пятачка в тень высотных зданий и последовал за Райли. Он поднял голову и глянул вверх, на крыши домов, опасаясь, что они следят за ним сверху.

Идти пришлось недолго. Райли миновал четыре квартала: два на север и два на восток — и свернул к «Данстворту», старому роскошному отелю. Лео остановился и решил не входить внутрь, мучительно размышляя: «Куда он пошел?»

Пока Райли находился внутри, Лео ничего не мог предпринять: он не мог рисковать, но и поводов для беспокойства не было. Оставалось просто ждать. Скоро он все узнает.

Боль в желудке усилилась. Он положил руку на живот. Это помогало хоть немного успокоить боль, от которой ему хотелось согнуться пополам. Хот-дог все только испортил. Просто, когда уставал, он должен был больше есть, а сейчас чувствовал себя совершенно вымотанным. Одновременно он испытывал возбуждение и усталость.

Минуту спустя возле отеля затормозило такси. Лео снова внимательно посмотрел на вход. Да, это она. Такая же, как на фотографии, которая у него была.

Ее звали Шелли Троттер.

Глава двадцатая

Шелли стояла в лифте напротив меня, прижавшись спиной к стене. Нас разделяла пожилая, хорошо одетая пара — состоятельные клиенты отеля «Данстворт». Я поймал ее взгляд, но мы оба старались держаться непринужденно, будто не были знакомы. Я был в смятении и весь дрожал от прилива адреналина. Головную боль внезапно как рукой сняло.

Шелли вышла первой, подошла к номеру и вставила свою карточку. Она открыла дверь, остановилась на пороге и повернулась ко мне. Ее губы были плотно сжаты, что я истолковал как волнение и возбуждение, но я также почувствовал внутреннюю борьбу, которую она переживала.

Шелли начала расстегивать блузку. Я вошел в номер, но неожиданно мои ноги буквально приросли к ковру. Я посмотрел на роскошную обстановку и почувствовал аромат ее духов, который смешивался с запахом чистящих средств в недавно убранном номере.

— Что мы здесь делаем?

Она медленно покачала головой и продолжила раздеваться. Ее блузка распахнулась, обнажая бледную, покрытую веснушками кожу и светло-сиреневый шелковый лифчик. Она сама не знала ответа.

Возможно, именно это мне и хотелось увидеть больше всего — тонкую трещину в ее броне. Я подошел к ней, но она отступила на шаг и сбросила туфли на высоких каблуках. Ее юбка упала на ковер. Она позволила мне закончить работу — я расстегнул ей лифчик, в то же самое время целуя ее шею, а затем уложил в постель. Ее кожа была солоновата на вкус и пахла фруктами. Я провел языком по ее ребрам, пощекотал пупок, провоцируя реакцию с ее стороны. В глубине души я понимал, что хочу этого даже больше, чем она, и это причиняло мне мучительную боль.

Мы изучали и ласкали друг друга, стирая все границы, разделяющие нас. Это было подобно «американским горкам». Наконец я вошел в нее, и она ответила мне тихим стоном. Я заглянул ей в глаза, но она отвернулась. Шелли лежала неподвижно, позволив мне взять инициативу в свои руки. Я провел пальцами по ее лицу. Она закрыла глаза, но я не мог понять, что означает выражение ее лица. Я прижался губами к ее губам, ощущая вкус ее помады, но она не открыла губ.

Я знал, что это неправильно. Я предлагал, но она не принимала. Но я не остановился. Крепко обняв ее, я ускорил темп и так же, как она, закрыл глаза. Мной овладела ярость. Я словно провалился в небытие, а в самом конце задержал дыхание…

Когда все закончилось, я тут же встал, надел брюки, прошел мимо Шелли к окну и выглянул на улицу. Там было полно народу — пришло время обеденного перерыва, и люди гуляли, наслаждаясь хорошей погодой.

— Было мило, — проговорила она. — Знаешь, я…

Я застегнул пуговицы на рубашке и посмотрел на слабое отражение своего лица в стекле. Услышал, как она подошла ко мне сзади. Ее рука легла мне на плечо, а подбородок прижался к спине между лопатками.

Она не закончила свою мысль, а я не стал помогать ей. Это незаконченное предложение подводило итог наших отношений.

— Это было не просто мило, — сказал я. — Это настоящий подарок для меня.

Она медленно погладила меня по спине.

— Надеюсь, это поможет нам, но…

Я закрыл глаза и уперся лбом в оконное стекло. Мое сердце бешено колотилось в груди, колени подгибались.

— Но… — пробормотал я.

— Но это произойдет не сразу.

— Я всегда говорил: чем медленнее — тем лучше.

— Нет, Пол. — Она тихо рассмеялась. — Ты уже переехал из квартиры в многоэтажке в отдельный дом. А помнишь свой офис около ювелирного магазина, когда ты перебивался случайной работой? Помнишь?

Я тоже рассмеялся, позволив себе расслабиться впервые за последние два месяца. Никогда еще она не казалась мне такой близкой. Я ощущал знакомый запах ее волос и почувствовал, как она прислонилась ко мне головой, понимая, что теряю контроль над собой. Я был таким чувствительным и уязвимым, таким взволнованным и ошеломленным…

Пол Райли и Шелли Троттер попрощались у входа в отель «Данстворт», обменялись рукопожатиями. И никаких поцелуев. Шелли Троттер села в такси, а Райли наблюдал за ней, и его глаза блестели. Да, он видел, что Райли неравнодушен к этой женщине.

Это может сыграть ему на руку.

Лео надвинул на лоб бейсболку и пошел прочь. Ему нужно было подготовиться к вечеру.

Глава двадцать первая

Я подъехал к «Гала» — новому клубу, открывшемуся всего месяц назад, — в половине восьмого вечера. К дверям выстроилась большая очередь, но я подошел к швейцару-иностранцу, который был почти едва раза крупнее обычного, среднестатистического мужчины, — и назвал свое имя. К удивлению двадцати разодетых в пух и прах людей, стоящих в очереди, меня пропустили.

И все потому, что я назвал два волшебных слова: «Гарланд Бентли».

Я приехал в костюме и галстуке, а для подобного заведения эта одежда была либо слишком официальной, либо недостаточно стильной. На первом этаже находился ресторан, до отказа набитый посетителями. Он назывался «Азиатский фьюжн», хотя я понятия не имею, что это означает. Персонал ресторана дефилировал во всем черном — футболки и джинсы. Играла музыка — нечто среднее между попсой и диско. Как это назвать? Поп-диско фьюжн? Хотя не думаю, что за последние лет двадцать кто-то пользуется таким немодным словом, как «диско». Лично для меня существует лишь два вида музыки: джаз и все остальное. Для современных исполнителей гораздо важнее, как ты смотришься в видеоклипах, чем как ты на самом деле поешь. Никто больше не изобретает новые музыкальные направления, все просто переделывают старые стили и дают им новые названия.

Я сообщил свое имя еще одному администратору, еще более внушительного вида, чем вышибала у двери, и стал подниматься по лестнице в бар. Прошел мимо таблички, указывающей, что наверху идет вечеринка по поводу дебюта известного молодого художника, и решил не уточнять, какой именно «дебют»[7] имеется в виду. Мимо меня вниз по лестнице прошествовали двое мужчин в свитерах с высокими воротниками: волосы у одного из них собраны в хвост, другой обрит наголо, а лица обоих несли на себе отпечаток смертельной скуки. Наверху играло все то же диско. Электронная музыка, яростный ритм и глухие удары басов. Я не понимаю, как люди могут слушать это дерьмо. Освещения почти не было, а большая толпа, собравшаяся в центре зала, окружала мужчину, одетого… да-да, в свитер с высоким воротом. Вероятно, того самого художника. Мне захотелось подойти к нему и напомнить, что на улице — жара тридцать градусов.

Я посмотрел в сторону бара и уже собрался заказать мартини, когда услышал, как кто-то называет меня по имени. Это был Гарланд под руку с азиаткой — почти такой же высокой, как он, и тощей как жердь. На вид я не дал бы ей больше двадцати трех лет.

— Лиза, это Пол Райли.

Я взял ее руку с прекрасным маникюром и бросил восхищенный взгляд на шелковое платье. Боже, этот парень поглощал женщин в том же количестве, как я — спиртное.

— Ты просто обязан познакомиться с Рейвеном, — сказал он мне.

— С нетерпением жду встречи, — ответил я, не имея понятия, кто это.

Когда Гарланд махнул рукой, я понял, что под «Рейвеном» он подразумевал того самого художника. Видимо, жест Гарланда многое значил, потому что через секунду Рейвен уже стоял перед ним, сложив руки на груди и склонив голову. Его лицо было узким и тонким, а волосы всклокочены и стояли дыбом. В школе этого парня наверняка постоянно били одноклассники. Это так же точно, как то, что моя мама пыталась вырастить из меня правильного ирландского католика.

— Рейвен, — Гарланд пытался перекричать музыку, — это мой друг Пол. Пол, это Рейвен — один из самых адекватных художников-постмодернистов, заявивший о себе в этом году.

Я пожал ему руку, пытаясь разглядеть в тусклом свете, использовал ли Рейвен подводку или кто-то подбил ему оба глаза. Судя по внешнему виду, последнее было более вероятным.

— Я всегда считал, что постмодернизм отрицает всяческую адекватность, — сказал я, наклонившись к нему.

Я ощутил прилив гордости за собственную эрудицию, хотя, если быть точным, нечто подобное я где-то прочитал. Рейвен либо не расслышал, либо притворился, что не расслышал. Гарланд нашел мою реплику забавной и прошептал что-то на ухо Лизе, которая смотрела в сторону. Он поцеловал ей руку и повернулся ко мне.

— Ну что? — спросил меня Гарланд.

Вероятно, Лиза решила присоединиться к вечеринке. Я подумал, что она неплохо проведет время и без нас. Там было много мужчин, которые с удовольствием пообщаются с ней, и я уверен, что на этом вечере будет принято столько запрещенных наркотиков, что на выручку от их продажи вполне можно профинансировать какого-нибудь южноамериканского диктатора.

Гарланд мог встретиться со мной внизу, а не звать сюда, наверх. Не думаю, что он пригласил меня для того, чтобы я познакомился с этим амбициозным художником. Нет, дело в том, что все должны приходить к Гарланду, даже если речь идет о встрече на нейтральной территории.

А возможно, он лишний раз хотел подчеркнуть свою значимость, показавшись в окружении представителей местной элиты, большинство из которых были вдвое моложе его, и в обществе своей новой красавицы подружки. Все уже знали о его богатстве и любви к женщинам. Но он должен был играть еще и роль мецената, который поддерживает искусство и всюду появляется в сопровождении супермодели. Он стал ходячим клише. И это было грустно.

Весьма грустно.

Внизу персонал ресторана встретил появление Гарланда с большим энтузиазмом. Я заметил небрежные, разочарованные кивки, которыми они приветствовали меня, когда узнали, что я всего лишь юрист, а не кинозвезда и не деятель искусства. Я вспомнил, что в третьем классе любил рисовать. И кажется, у меня неплохо получалось. Но потом моя сестра Вирджиния посмотрела мои рисунки и сказала, что мне лучше стать юристом.

Официантка забрала мой портфель прежде, чем я вспомнил, что там находятся мои бумаги. Я хранил там все документы, касающиеся дел, которые вела моя фирма по корпорации Бентли и ее дочерним компаниям. Когда имеешь дело с Гарландом, приходится быть готовым ко всему. Ты должен регулярно сообщать ему последние новости, и это очень похоже на метод Сократа[8] — он используется в юридической школе, когда ты лихорадочно пытаешься придумать, что ответить, а профессор засыпает тебя вопросами, на которые нет точных ответов. Этот человек управлял дюжинами компаний и все равно хотел знать подробности по каждому из дел.

Мы сели за столик, специально зарезервированный для нас. Он стоял на небольшом возвышении, поднимая нас над остальным залом. Официант галопом подбежал к столу, держа в руках свиток, который оказался меню. Но я знал, что Гарланд закажет что-нибудь такое, чего в меню нет.

Если бы меня попросили охарактеризовать Гарланда одним словом, то я выбрал бы слово «тщательность». Этот человек никогда ничего не делал наполовину. Его рукопожатие было крепким как тиски. Волосы острижены коротко, почти по-армейски. Глаза, маленькие, свирепые и светлые, словно только и высматривали для своего обладателя возможность лишний раз заявить о себе. Его челюсти всегда были крепко стиснуты. Рубашки — тщательно накрахмалены. Я еще ни разу не встречал человека, который уделял бы столько внимания своему гардеробу, хотя и сам всегда старался одеваться достойно. Он никогда не служил, но вся его жизнь была строго упорядочена, как в армии. Каждый день он вставал в пять утра, проплывал полмили в своем бассейне — летом предпочитал плавать на свежем воздухе, — затем плотно завтракал и появлялся в офисе без четверти семь. Если бы я получал по дайму[9] за каждое сообщение от Гарланда, которое он оставлял на моем автоответчике до моего прихода в офис, я бы разбогател.

Точнее, стал бы еще богаче.

— Пол, спасибо, что согласились встретиться со мной.

— Я всегда делаю это с большим удовольствием, Гарланд. Всегда.

— Генри, — обратился он к официанту, который снова возник перед нами, — мне — перье с лаймом. А вам, Пол?

Я не знал, откуда Гарланду известно имя официанта в ресторане, который открылся всего несколько недель назад. Думаю, это один из тех маленьких секретов, благодаря которым он стал миллиардером. Хотя не последнюю роль сыграли те двадцать миллионов, которые он получил при разводе.

Я заказал себе как обычно. Гарланд сделал паузу, словно хотел показать, что не одобряет мой выбор. Он не пил. И не курил. Единственный его порок, о котором мне было известно, как, впрочем, думаю, не только мне, это сквернословие. Обычно он предпочитал общаться в легкой, непринужденной манере, свойственной всем богатым людям, но если кто-то задевал его интересы, он начинал браниться, как водитель грузовика.

Я старался не доводить его до подобного состояния. И все равно заказал себе чистый, неразбавленный мартини и оливки с голубым сыром.

Ладно, что уж там. У Гарланда было два порока: сквернословие и женщины. Всякий раз, когда я встречал его на светских раутах или общественных мероприятиях, с ним была новая спутница. Блондинки, брюнетки, рыжие, пышногрудые и худенькие, маленькие и длинноногие — у этого человека не было определенных требований к женской красоте, если не считать молодость и сногсшибательную внешность.

К нам подошла женщина, которая выглядела так, словно только что сошла с телеэкрана: красивая прическа, дорогой жемчуг на шее. Она поздоровалась с Гарландом, и они расцеловали друг друга в обе щеки. Уходя, женщина погрозила мне пальчиком.

Гарланд к тому времени уже сел на свой стул, наслаждаясь славой. Он выглядел как рок-звезда. Продолжая улыбаться, он обратился ко мне:

— Вы знаете Эвелин Пенри?

В темноте он чувствовал себя защищенным, ему было тепло и спокойно. Отличная расстановка сил: ты не сможешь увидеть меня, даже если в щелочку между дверями проникнет свет. В шкафу все равно будет темным-темно.

И вдруг щелкнула задвижка…

Лео вытащил из носка нож и сел на корточки.

Топот ног по полу около двери. Снова щелкнул замок. Стук шагов, кто-то шел по ковру. Включился телевизор, голос телеведущего заполнил комнату. Новости.

— Вы слушаете последние новости, — произнесла Эвелин Пенри, подражая голосу своей матери и напевая бодрую мелодию из заставки к выпуску новостей. Она вошла в спальню, сняла серьги и снова повторила слова матери. Эвелин расстегнула блузку, сбросила туфли и вылезла из юбки.

По комнате разнесся ягодный аромат. Лео вдохнул его. Он давно уже не ощущал такого приятного запаха.

— Сенатор Алмундо, — сказала она, повторяя слова матери, — опроверг все обвинения в свой адрес.

Эвелин стояла перед зеркалом в кремовом атласном белье, решительно наклонив голову набок, и четко произносила слова:

— Сенатор Алмундо… опроверг выдвинутые против него обвинения.

Лео смотрел через щелку между дверцами гардероба, а Эвелин снова повторила фразу, тренируясь ставить правильное ударение в словах.

У нее были стройное тело и прекрасные формы, но он думал совсем о другом. Он пытался представить, как она отреагирует. Она молода и атлетически сложена, это не старина Фредди, который мирно спал в своей кровати, и не та девушка, которую он встретил с Райли в переулке. Нет, эта точно окажет сопротивление.

Лео покрепче сжал рукоятку ножа и сглотнул слюну. Вздохнул и почувствовал, как постепенно начинает успокаиваться.

Она пришла неожиданно рано. Придется подождать, пока наступит ночь и она ляжет в постель.

Он закрыл глаза и задержал дыхание.

Когда снова открыл глаза, Эвелин Пенри смотрела на свой гардероб.

* * *

Гарланд сцепил руки в замок.

— Значит, она хочет написать статью.

— По крайней мере именно так она пыталась это представить, — объяснил я. — Сказала, что хочет написать о сенаторе Алмундо, о его деле по подрыву общественного доверия и обо мне. Затем стала задавать вопросы о моем окружении. Спросила, не общался ли я с Нат и с вашей племянницей Гвендолин.

— Гвендолин… Ну да, Гвендолин…

Судя по всему, Эвелин Пенри расспрашивала об этих женщинах и самого Гарланда. Он наклонил голову набок.

— Я давно уже не получал вестей от Гвендолин. И буду только рад, если еще долго ничего о ней не услышу. Испорченная девчонка.

— Вы плохо ладили, — сделал невольный вывод я.

Гарланд смерил меня пристальным взглядом, облизнул губы и ответил спокойно:

— Она — единственная кузина Кэсси. Девочки были очень близки, как только могут быть близки сестры. И она не… — Его лицо переменилось: на мгновение исказилось гневом, — затем снова стало бесстрастным. — Она даже не соизволила приехать на похороны Кэсси. Эта девчонка не смогла прервать свое бродяжничество по свету и проявить немного почтения к Кассандре. Никогда ей этого не прощу.

Гарланд женился на Наталии, наследнице состояния Лейков, когда ей было девятнадцать и она — я уверен, что это чистейшей воды совпадение, — унаследовала от своего отца, Конрада Лейка, миллиард долларов. Через почти двадцать лет брака они развелись. Это случилось вскоре после того, как их единственная дочь Кэсси была убита. Гарланд взял двадцать миллионов отступных и начал свое дело. Сначала он инвестировал деньги в сеть отелей «Бентли сьютс», а затем основал еще несколько компаний, которые носили его имя: «Мануфактуры Бентли», «Недвижимость Бентли», «Бентли интернэшнл», «Финансы Бентли».

Ходили слухи, что увлечение Бентли молоденькими женщинами началось не после развода, а задолго до него. Супруги давно охладели друг к другу, и лишь общая дочь удерживала их вместе. Как я понимаю, после гибели Кэсси они взглянули друг на друга и поняли, что пора положить этому конец. Вместо того чтобы продолжить сражение — наверняка существовало какое-то брачное соглашение, хотя я не знал всех деталей, — Наталия оторвала кусочек от своего состояния и бросила его в качестве отступного Гарланду. Циники сказали бы, что следующие пятнадцать лет Гарланд занимался тем, что пытался приумножить деньги своей бывшей жены, и, надо сказать, преуспел в этом. Моя фирма тоже не оставалась в стороне и получала свою долю прибыли.

— А где Гвендолин сейчас? — спросил я.

Он развел руками:

— Слышал, что она купила дом в Лейк-Корси, на севере. И потом, у нее, кажется, все еще есть дом во Франции. Но точно не знаю. Да меня это и не волнует. — Его взгляд стал пристальным. — А эта репортерша, Эвелин, не сказала, почему спрашивала вас об этом?

Я лишь покачал головой:

— Я поднажал на нее, но так и не получил ответа.

Появился официант с напитком и поинтересовался, не хотим ли мы послушать об их спецпредложении. Гарланд отказался, я тоже. Я уже знал, что он собирается заказать себе что-нибудь водоплавающее. Я тоже люблю морепродукты, но в тот момент мне хотелось отведать чего-нибудь сухопутного.

— В прошлый раз у вас были кариоки, Генри, — сказал он официанту. — С сахаром.

— Да, мистер Бентли.

— Принесите их для начала. Спасибо. И скажите Хама-ро, чтобы подошел к нам, когда освободится.

Я пришел сюда не для того, чтобы есть кариоки. Я даже не знаю, что это такое, но готов поклясться, что этого блюда нет в меню. Люди вроде Гарланда часто ведут себя подобным образом. Заказывают то, чего нет в меню, и знают, что им это принесут, потому что об этом попросили они. А возможно, и потому, что понимают: за это блюдо им придется платить по особому тарифу.

— Итак… — Гарланд хлопнул в ладоши. — Эта журналистка звонила и мне, и я совершил ошибку, согласившись поговорить с ней. Она очень назойлива. Даже агрессивна. Пол, я многое могу стерпеть. Человек в моем положении неизбежно становится мишенью для прессы.

— Верно.

— Но когда речь заходит о Кассандре, все меняется.

— Разумеется.

Именно поэтому, как мне казалось, Гарланд и не хотел, чтобы дело Кассандры дошло до суда. Бургос оправдывал себя тем, что выполнял волю Божью, убивая грешников. Следовательно, в суде пришлось бы продемонстрировать, что жертвы его преступлений были далеко не образцами высокой морали.

— Какие вопросы задавала вам Эвелин, Гарланд?

Он стал ковырять ногтем в зубах и на минуту задумался.

— Я не хочу, чтобы этот материал увидел свет, — наконец отозвался он. — Но прежде мне нужно обсудить с вами, как поступить.

В этом был весь Гарланд: он никогда не отвечал прямо на поставленный вопрос.

— Она же репортер, — изрек я совершенно банальную истину.

Реакция Гарланда показала, что он не понял моего намека на свободу слова.

— Хотите сказать, ее стоит припугнуть?

— Или поговорить с Лиманом.

Лиман Крюгер — издатель «Уотч». Вариантов у нас в любом случае было не много. Порой, если сообщишь издателю о том, что тебя тревожит клевета в статьях, он может надавить на репортера и заставить либо доказать свою правоту, либо вообще не публиковать материал. Но бывает, что подобные действия оборачиваются против тебя и только подогревают дополнительный интерес к газете.

— Но мы можем все испортить, — предупредил я Гарланда.

Мой совет лишь разозлил его. Власть имущие не любят, когда им говорят, что у них нет вариантов.

— Пол, я хочу, чтобы это прекратилось. Хамаро! — Он обратился к человеку, одетому во все белое, — вероятно, шеф-повару ресторана, который принес закуску — хорошо прожаренные фрикадельки, источающие приятный аромат.

Они обменялись приветствиями на японском языке, и повар удалился.

— Я хочу, чтобы это прекратилось, — повторил Гарланд, обращаясь ко мне. Затем он приступил к еде и с яростью вонзил вилку во фрикадельку.

В тот миг, когда Эвелин вздрогнула и отшатнулась, Лео выскочил из шкафа.

«Еще не время, еще совсем не время… Но ты увидела меня».

У него не было выбора. И все же ему удалось застать ее врасплох. Он кинулся на нее, но она увернулась и выскочила в гостиную. Он пополз за ней, схватил за лодыжку. Она упала на ковер.

«Заставь. Ее. Замолчать…»

Лео с силой вывернул лодыжку, и она хрустнула. На смену ужасу пришла боль. Она закричала, но негромко. Лео склонился над ней, прижал нож к ее лицу. Эвелин замерла. Ее дыхание участилось, но она не произнесла ни звука. Рассчитывала, да, рассчитывала, что делать дальше, все обдумывала. Она знала, что нож слишком близко и в любой момент может ее убить. Если закричит — попытается позвать на помощь, — с ней будет кончено.

Он схватил ее за светлые шелковистые волосы, насладился этим мгновением власти, а затем с силой дернул за них. Она все поняла. Он перевернул ее так, чтобы она легла на спину и посмотрела ему в лицо. Он придавил ее руку коленом и приставил нож к горлу.

От нее пахло клубникой.

Глава двадцать вторая

Майк Макдермотт стоял, прислонившись к стене в гостиной, и смотрел, как Грейс читает своей бабушке. В последнее время он часто поступал подобным образом: молча наблюдал за своей семилетней дочерью и удивлялся, как он, человек, который расследует ужасные преступления, посещает места кошмарных убийств, может оказаться таким открытым и уязвимым и как эта маленькая леди может вселить в его сердце страх.

Учительница говорила, что Грейс очень хорошо читает. Она обладает интеллектом своей матери, ее критическим умом и прекрасными ораторскими способностями. За последний год ее поведение значительно улучшилось. У нее реже случались истерики. Она стала более общительной.

«Четвертый год» — так он охарактеризовал про себя этот период. Макдермотт измерял возраст дочери не от рождения, а с момента смерти Джойс. Грейс до сих пор мучили кошмары, она все еще задавала вопросы, на которые нельзя было ответить. Однако доктор Саттон сказал, что пока не обнаружил симптомов заболевания. Он сообщил, что биполярное аффективное расстройство передается по наследству лишь в одном случае из трех, а значит, вероятность того, что она не унаследовала это заболевание, равнялась семидесяти процентам. Макдермотт пытался спорить, опираясь на информацию, почерпнутую из книг о том, что «на ранних стадиях могут проявляться признаки обычной депрессии, которая в конечном счете эволюционирует в маниакально-депрессивный психоз», но врач заверил, что Грейс ведет себя как самая обычная девочка, которая пытается пережить серьезное потрясение.

Доктор сказал, что она во всем винит себя, и от этих слов у Макдермотта в горле образовался ком. На самом деле в этом нет ничего необычного. В конце концов, Джойс была ее матерью.

Макдермотт хорошо помнил, как, услышав эти слова, уставился на свои ботинки и ничего не смог ответить.

Поэтому он каждый день наблюдал за Грейс независимо от того, весела она или грустна, и все время искал признаки болезни. Каждый раз, когда она спорила или плакала, злилась или прыгала от радости, он делал пометки. Даже стал вести дневник. «Смеялась над мультиками». «Жаловалась на невкусную кашу».

— «Мэт, — читала с выражением Грейс, — много лет наблюдал за гостями, как они приходили и уходили, и знал, что они бывают двух видов…»

Мать Майка — Одри Макдермотт — сидела на полу рядом с Грейс, обнимала внучку и читала вместе с ней, заглядывая ей через плечо. Это зрелище так тронуло Макдермотта, что он едва не расплакался.

В этот момент зазвонил телефон. Они оглянулись, но Макдермотт жестом велел им не беспокоиться. Снял трубку после второго звонка и, выслушав звонившего, произнес лишь одно слово:

— Черт!

Макдермотт подъехал к жилому многоквартирному дому в девять часов вечера и остановился позади патрульной машины. Всего около тротуара было припарковано шесть полицейских машин, их сигнальные маячки мигали. Там же стоял новенький микроавтобус. Операторы и репортеры толпились вокруг него: делали какие-то пометки, устанавливали свет. Одна из репортерш встала против здания и показывала своему оператору наиболее выгодные положения для съемки.

Дом находился на севере города. Четырехэтажное строение с собственным двором напоминало большинство подобных ему многоквартирных домов: жилье здесь было дорогим, особенно если учитывать расположение, но довольно тесным. Возможно, Эвелин Пенри получала не слишком хорошо, работая репортером в «Уотч».

Макдермотт стал подниматься по широкой бетонной лестнице. Там уже работали криминалисты. Они посыпали порошком перила, чтобы снять отпечатки пальцев, хотя на общей лестнице наверняка остались сотни различных отпечатков и следов от ботинок. Убийца мог даже и не дотронуться до перил, не исключено что он не глуп.

На третьем этаже работала еще одна группа криминалистов, они искали отпечатки в холле около квартир. Они ходили с пластиковыми пакетами для улик, но слишком уж вяло, будто основную работу закончили. Макдермотт выглянул во двор, где собрались жильцы дома. Они осматривались по сторонам и обменивались сплетнями об убитой женщине. Возможно, кто-то из них знал Эвелин Пенри.

Рики Столетти в темной куртке и джинсах вышла из квартиры. Она отдала распоряжения полицейским, а затем обвела взглядом холл. Столетти кивком поприветствовала Макдермотта и еще одну женщину, которая поднималась по лестнице. Он тут же узнал ее. Хорошо уложенные волосы, дорогой костюм.

Ну конечно, мать убитой — Кэролин Пенри, телеведущая.

Столетти представила их:

— Детектив Майк Макдермотт, Кэролин Пенри.

— Миссис Пенри, мне очень жаль.

Макдермотт приехал сюда из-за Кэролин Пенри. Ему позвонил сам коммандер[10]. Кэролин Пенри была одной из самых известных телеведущих в городе, и расследованием убийства ее дочери должен заняться лучший детектив в управлении.

Он постарался быстро закончить разговор, потому что ему хотелось поскорее войти в квартиру.

— Я пойду с вами, — твердо сказала Кэролин.

— Понимаете, миссис Пенри…

«Будь деликатным. И ни в чем ей не отказывай», — велел ему коммандер.

— Будет лучше, если вы…

— Я уже видела ее. Я хочу знать, что вы думаете по этому поводу.

Макдермотт посмотрел на Столетти, которая ответила ему взглядом, ясно говорившим: «Что ты так смотришь, ты же босс?»

— Хорошо, — сдался он. — Пойдемте.

* * *

После ужина с Гарландом я должен был покинуть ресторан в скверном расположении духа. Гарланд хотел, чтобы я нашел «дипломатичный» способ положить конец расследованию Эвелин Пенри, и эта задача казалась мне невыполнимой. Однако настроение у меня было не таким уж и плохим. Скажу больше — после моего сегодняшнего свидания с Шелли я был готов летать от счастья. Да, я переживал из-за того, что позволил себе проявить слабость, но, черт побери, я не из тех, кого легко свалить одним ударом.

По дороге домой я подобрал Шелли. Мы говорили на ничего не значащие темы: «Как прошел день?» — «Отлично, а у тебя?» — и все в том же духе, хотя меня изнутри буквально раздирало на части.

Я стал срывать с нее одежду, едва мы вошли в прихожую. Подумал о лестнице, но там не было ковра, поэтому отнес Шелли в соседнюю комнату. В душе я по-прежнему оставался воинственным баскетболистом. Там, где не хватало таланта, я компенсировал этот недостаток бешеной энергией — бросался за мячом, перехватывал инициативу. В спальне я действовал с не меньшим энтузиазмом, хотя в данном случае это была гостиная, или салон, или как там называлась эта комната… Может, я и не рекордсмен, но продемонстрировал Шелли все, на что только способен Райли.

Теперь все было иначе, нежели днем. Шелли больше не сдерживалась. Ее язык яростно проник в мой рот, она обняла меня за шею и обхватила ногами за талию.

Нам нужно чаще расставаться.

— Вот теперь, — с трудом проговорил я, — это было действительно мило.

Я рухнул на нее, чувствуя, как бьется ее сердце; она дышала мне в шею. Я вдыхал прекрасный фруктовый запах, исходящий от ее волос, зарывшись лицом в ее локоны. Сказать, что эта минута была просто «милой», все равно что называть прыжки с парашютом интересными.

— Я боялась, — прошептала она. — Мне нужно было время.

Я обнял ее и прижал к себе покрепче.

— Я люблю тебя, — выдохнула Шелли.

Я пару раз вздохнул и еще раз напомнил себе о том, что нужно сохранять хладнокровие. Это необходимо, когда имеешь дело с фейерверком. Никогда прежде она не говорила мне таких слов.

Макдермотт вышел из квартиры Эвелин Пенри на свежий воздух. Это убийство ставило перед ним сплошные вопросы.

— Она не приехала на ужин, — сообщила Кэролин Пенри, прислонившись к перилам и глядя во двор. — Я звонила ей на работу, домой, на мобильный. Она всегда отвечала по мобильному.

— Как вы думаете, миссис Пенри, кто мог это сделать?

Эвелин Пенри пытали. На теле обнаружены множественные ножевые ранения, которые были нанесены прежде, чем ее убили ударом в висок. Орудие убийства — нож с выкидным лезвием — нашли в мусорном ведре на кухне.

Точно такое же зверское убийство, как и прошлой ночью, когда зарезали Фреда Чианчио. Только оружие было другим.

— Она писала в криминальную хронику. — Кэролин закрыла руками глаза.

— Знаю, — кивнул Макдермотт. — Я видел ее вчера.

Кэролин посмотрела на него, пытаясь прочитать мысли по выражению лица.

— Возможно, — предположил он, — имя Фреда Чианчио вам о чем-то говорит?

На мгновение она замерла, словно услышала звонок, а затем испуганно охнула. Закрыла рот рукой и стала отступать назад, пока не наткнулась на Столетти — напарницу Макдермотта.

— Вы знали его, — догадался он.

— Позвоните Полу Райли, — нервно произнесла Кэролин.

— Полу…

— Полу Райли. — Кэролин Пенри подошла к нему и взяла за руку. — Человеку, который выступал обвинителем по делу Терри Бургоса.

Глава двадцать третья

Я миновал кордон репортеров, поднялся по лестнице на третий этаж жилого комплекса и поздоровался с полицейскими, которые ожидали меня. По телефону со мной говорили довольно уклончиво — сначала полицейский по фамилии Макдермотт, затем Кэролин Пенри, которая вырвала у него трубку и сообщила некоторые детали случившегося.

Первой я увидел Кэролин — она разговаривала с полным мужчиной, лицо которого показалось мне знакомым. Он поднял руку, словно пытался успокоить ее. Она кивнула. Я обратил внимание на неприятный контраст в ее внешности: красивая прическа и одежда, правильные черты лица, искаженные горем, поникшие плечи.

Увидев меня, она воскликнула:

— Пол! — Кэролин подвела мужчину ко мне. — Это коммандер Бриггс. Пол Райли.

Мы обменялись рукопожатиями. Они подключили к расследованию крупных чинов. Коммандер приезжает на место преступления после десяти вечера? Ничего удивительного, ведь речь идет о дочери Кэролин Пенри.

По лицу Кэролин было видно, как сильно та страдает. Она коснулась моей руки:

— Спасибо… спасибо…

— О Господи, Кэролин! Я сделаю все, что смогу. Мне так жаль.

Она отвела меня в сторону, но в этот момент в дверях квартиры, где, вероятно, проживала Эвелин, появилась женщина, высокая, в бронежилете, на вид лет сорока пяти.

— Это детектив Столетти.

— Пол Райли.

— Я знаю, кто вы. — Она жестом пригласила меня войти.

Ну вот и познакомились.

— Только ничего не трогайте, — предупредила она.

Я ничего не ответил и последовал ее совету. Высокий краснолицый мужчина, примерно одного со мной роста, но более плотного сложения, представился как Майк Макдермотт. Он держался дружелюбнее, чем Столетти, но, судя по всему, тоже не обрадовался, увидев меня.

Я хотел напомнить, что и сам был не в восторге от перспективы ехать сюда. Полчаса назад я лежал в постели с прекрасной обнаженной женщиной и вообще никуда не собирался.

Он снова прочитал мне лекцию о том, что нельзя трогать улики. Глянув Макдермотту через плечо, я увидел, что они давно уже сняли отпечатки. Квартира напоминала мое прежнее жилище с крохотной кухней, где едва можно было развернуться, и гостиной с одним-единственным предметом мебели — угловой кушеткой. В гостиной — самой большой комнате в квартире — с пола убрали ковровое покрытие. Кухня находилась отдельно, там стоял длинный кухонный стол, засыпанный порошком.

Я зашел в гостиную, там все было чисто. Я предположил, что веселье началось в спальне, расположенной в другой части квартиры. Я почувствовал прилив адреналина: всегда испытываю нечто подобное, когда преследую преступников и решаю загадки.

Войдя в коридор между гостиной и спальней, я невольно замедлил шаг — сработал защитный механизм. И хотя знал: там будет Эвелин Пенри, — никак не мог предотвратить потрясение… Сейчас я увижу убитой женщину, которая еще вчера донимала меня вопросами.

Она лежала на ковре в одном белье, раскинув руки и ноги и наклонив голову вправо. На левом виске виднелся уродливый кровавый порез, напоминающий глубокую рану. Рот был открыт. Кожа уже начала терять цвет, как это бывает у трупов. Она выглядела так, словно ее застали во время какого-то важного события, словно она вдруг поняла нечто значимое или не завершила то, что хотела сделать.

Яркий свет в комнате казался ослепительным, он словно прожектор освещал тело мертвой женщины, которое лучше было бы спрятать от посторонних. Мне захотелось накинуть на нее одеяло и закрыть веки. Я посмотрел в ее пустые глаза, словно ожидая, что они вот-вот моргнут.

Я подошел поближе и склонился над ней. От тела исходил отвратительный запах мочи и фекалий — ее хрупкая нервная система не выдержала, пока она боролась с убийцей. Или с болью.

Помимо раны на голове, все тело Эвелин Пенри было изрезано ножом. Некоторые порезы казались поверхностными, другие — более глубокими. Из каждой раны вытекла кровь, а следовательно, их нанесли еще до того, как сердце перестало биться.

Ее пытали, прежде чем убить, проткнув ножом мозг.

Я посмотрел на детектива и заметил, что в комнате нет Кэролин. Меня это обрадовало, хотя совершенно ясно, что она уже все видела.

— Сначала он получил удовольствие, — сказал я, снова взглянув на труп и склонившись над ним. Я больше нигде не заметил следов крови. — Он напал на нее здесь и сразу принялся за работу.

Мои слова не особенно впечатлили детективов. Я не понимал, что им нужно от меня. До сих пор не мог понять, зачем меня сюда позвали.

— Как он вошел? — спросил я.

Сначала никто не ответил. Я не ждал, что они проникнутся ко мне симпатией, и меня это не тревожило.

— Как он вошел? — повторил я вопрос.

Макдермотт пожал плечами:

— Никаких следов взлома. Он либо открыл замок, либо девушка сама впустила его.

— Сексуальное насилие? — Я старался не смотреть на Кэролин, которая вошла в комнату.

Макдермотт покачал головой:

— Он просто хотел сделать ей больно.

Я встал и посмотрел на детектива.

— Вы же не думаете, что она сама впустила убийцу?

— Ванная. — Он оставил вопрос без ответа. — Мы нашли там кое-что.

Я повернулся и осторожно прошел в ванную. Свет уже был включен. Сначала я посмотрел на пол, затем на зеркало. И увидел свое отражение, а также дьявольскую фразу, написанную красной губной помадой:

Я не один.

Я отступил назад и покачнулся. Посмотрел на полицейских, которые, казалось, по-своему истолковали мою реакцию.

— Вам это о чем-то говорит? — спросила Столетти.

Я сделал паузу, постаравшись осознать увиденное. Внутри у меня все сжалось.

— Вам нехорошо? — спросил Макдермотт.

Я прошел мимо них и снова взглянул на Эвелин, затем осторожно присел на корточки, чтобы внимательнее осмотреть ее раны. Такая молодая. Не знаю, сколько ей лет, но у нее еще многое было впереди. Умная и амбициозная. Я вспомнил, что сказал ей во время нашей последней встречи, как попытался отделаться от назойливой журналистки. Мы всегда сожалеем, когда расстаемся с людьми нехорошо, говорим им неприятное. Но теперь у меня оказалось еще больше причин раскаиваться в том, что не выслушал ее.

— Нож с выдвижным лезвием, не так ли? — Я посмотрел на них. — Убийца использовал его?

— Верно, — отозвался Макдермотт.

— Откуда вы узнали? — подала голос Столетти.

— И это не первая жертва.

Никто ничего не ответил — по крайней мере вслух никто не произнес ни слова, — но мне было достаточно выражения на их лицах. Детективы переглянулись.

— Она вторая жертва, — сказал я. — Была и первая. Верно?

— Верно, — кивнул Макдермотт. — А какое оружие использовалось в том случае?

— Нож для колки льда, — ответил я.

Судя по его взгляду, я понял, что прав.

— Что за хрень… — пробормотал он.

Кэролин протиснулась между детективами:

— Это какая-то другая песня, Пол?

Я встал и посмотрел в ванную. Сердце в груди бешено стучало.

— Песня та же. Это второй куплет. Вторая строфа.

Народ против Терренса Диметриуса Бургоса

Дело № 89-CR-31003

Август 1989

Первый помощник прокурора округа Пол Райли вставил кассету в кассетоприемник, нажал кнопку воспроизведения и стал читать текст стихотворения. Он был напечатан на щитке, который установили в одном из специально организованных оперативных центров, где рассматривалось дело Бургоса. Тайлер Скай, лидер группы «Поджигатель», заорал под свирепые аккорды гитары так называемую вторую строфу песни «Некто».

Вторая строфа, несет проклятие она, гимн гнусной ненависти и извращенности…

После вступления гитара и ударные заиграли одновременно, а голос Тайлера Ская стал изрыгать, выплевывать непрерывный поток жестокой лирики с такой скоростью, что человеческий слух просто не мог разобрать слов.

Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра.

Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь.

Бритвой по горлу — чистое бритье, умоет кровью смерть ее.

«Трим-метр» — хорошая пила, мозгами болельщицы раскрашена стена.

Мачете по темени, у него не было времени, сам почему не знаю, но я все желаю, я все мечтаю, что мозги кому-то вышибаю.

Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Я испытание прошел.

И на седьмой день успокоение нашел.

Вторая строфа заканчивалась самоубийством, как и первая. И снова мелодия в духе клуба «Микки-Мауса». «Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти». Больше ничего, потому что он убил себя. Вариация на тему финального убийства из первого куплета: «Теперь всем скажем: „До свиданья!“ Дуло в рот — и конец страданьям».

Самоубийство. Но Бургос не убил себя. Вместо этого он прикончил Кэсси, и, возможно, был готов перейти ко второй строфе, если бы его не арестовали. Они нашли у него оружие, описанное во втором куплете, — нож для колки льда, опасную бритву, электропилу, мачете и кухонный нож. Все это хранилось в подвале у Бургоса. Они были чистыми, неиспользованными. На них не нашли ни отпечатков, ни следов крови.

Его схватили прежде, чем он успел перейти ко второй строфе.

Джоэл Лайтнер вошел, когда Райли сидел за длинным столом, глядя на стихотворение на доске и продолжая слушать музыку. Лайтнер удивленно приподнял брови, показывая свое отношение к стихотворению. По своему содержанию оно мало чем отличалось от первой строфы.

Они стали слушать припев вместе, он слегка отличался от припева первого куплета:

Этот некто — я, вы до сих пор не поймали меня, я предупреждал вас, вам не найти меня. Вам не понять: меня не удержать, вы будете дивиться — все скоро повторится!

Музыка, и без того громкая и злобная, взорвалась оглушительным напором ударных. Гитары завизжали, а Тайлер Скай закончил припев последней строчкой:

Я не один!

Райли выключил магнитофон. Долгое время они сидели молча. «Я не один» — возможно, эта строчка была самой ужасной из всего стихотворения. Эта музыка вполне могла стать руководством к действию для психопата.

— Мы можем быть уверены, что второго захоронения нет? — спросил Райли.

Лайтнер двусмысленно хмыкнул. Полицейские с собаками обыскали весь кампус в Мэнсбери. Обследовали каждый дюйм в доме Терри Бургоса, раскопали землю в его гараже и подвале, перекопали весь двор. Они искали повсюду, но ничего не нашли.

— У нас нет оснований так думать, — сказал Лайтнер. — Орудия убийства были совершенно чистыми. С мачете даже не сняли упаковку. Я думаю, старина Терри рассказал бы нам, если бы существовало еще одно подобное место. Он ведь не стеснялся содеянного.

Это правда. Бургос не испытывал ни малейшего стеснения во время беседы с психиатрами, которые начали обследовать его, после того как он отказался признать себя виновным и сослался на свою невменяемость. Он во всех подробностях описывал, как совершал преступления, и объяснял, почему сделал это. Он цитировал Библию и стихи Тайлера Ская, перечислял грехи жертв, из-за которых они навлекли на себя его гнев.

В прошлую пятницу, одиннадцатого августа, Райли сообщил суду, что обвинение намерено отозвать дело Кассандры Бентли. Не успели эти слова слететь с его губ, как одновременно были выпущены два пресс-релиза: один — из офиса окружного прокурора, другой — от пресс-секретаря семьи Бентли. Там говорилось, что Бентли хотели избежать грязных намеков и обвинений в беспорядочных связях, которые непременно высказали бы в адрес их дочери «оголтелые адвокаты», пытаясь доказать невменяемость подсудимого. В пресс-релизе было сказано, что признания Бургоса в убийстве Кэсси было вполне достаточно и теперь его будут обвинять в пяти других убийствах.

Райли постарался забыть об этом, когда покинул зал суда. Его это больше не касалось. Теперь его главная задача заключалась в том, чтобы опровергнуть выдвинутую защитой версию о невменяемости убийцы. Бургос попытается убедить всех, что не понимал, насколько преступны его деяния. Обвинение должно было обосновать, что Бургос не страдал от умственного помешательства и отдавал себе отчет в том, что совершает.

Бургос имел в своем арсенале весьма веский аргумент, доказывающий его помешательство. Несколько лет назад ему поставили диагноз «параноидальная шизофрения». Разве можно признать вменяемым подобного человека?

Однако судебно-медицинская экспертиза — это совсем другое дело. Бургос наверняка попытается доказать, что не осознавал себя преступником, когда убивал тех девушек. При всем при том признание криминальных намерений зависело не столько от мнения мозгоправов, сколько от фактов. Оперативная группа сосредоточила особое внимание на сборе улик, и теперь его положение казалось абсолютно безнадежным. Бургос убивал девушек во время короткого перерыва между весенним семестром и началом занятий в летней школе. В этот период времени никому не пришло бы в голову проверить актовый зал Брэмхолла. Бургос подбирал проституток из разных районов города, а значит, во время своего кровавого кутежа не показывался дважды в одном и том же месте. Все эти поступки были весьма показательны для человека, который осознавал, что нарушает закон, и не хотел, чтобы его остановили. То есть человека, которого нельзя признать сумасшедшим.

Лайтнер подошел поближе и внимательно взглянул на Райли.

— Слушай, дружок, ты сегодня хоть раз перекусил?

Райли лишь отмахнулся, хотя жена говорила ему то же самое. За три недели Райли сбросил пятнадцать килограммов. За всю свою юридическую карьеру ему еще не приходилось вести столь значительного дела в качестве обвинителя; кроме того, он представлял самое крупное судебное учреждение в округе.

— Сходи в «Бебис» и купи себе большой жирный гамбургер, — посоветовал Лайтнер.

Райли посмотрел на часы: начало второго. Он находился в офисе с семи часов, и за все это время не съел ни крошки. Вместе с Лайтнером он прошел в свой кабинет, чтобы взять куртку, и обнаружил там секретаршу Бетти. Она сидела в его кресле и разбирала почту.

— Еще одно письмо от вашего поклонника, — сообщила Бетти, когда они появились на пороге.

Пока они занимались делом Бургоса, полицейские и представители обвинения постоянно получали странные письма с цитатами из Ветхого Завета, которые угрожали им Божьим гневом. Эти послания редко прославляли деяния Бургоса, но многие из них предупреждали «грешников» о том, что их поступки будут иметь последствия.

— Полный бред, — прокомментировала Бетти.

Райли взял письмо и прочитал его вместе с Лайтнером:

Деяния еретиков легко остановить, совсем другое, если любишь ад. Нужно одно хотение обратить решающим ответом. Шуты обожают мудрить. Но если начнешь убивать, жизнь навсегда остановит. Его щедрость еще окажется лучше божественного ореола. Новое идет.

Райли посмотрел на Бетти, но та лишь пожала плечами.

— Да, это письмо еще более странное, чем остальные, — согласился он. Большинство посланий просто цитировали Ветхий Завет или предсказывали жуткую судьбу людям, которые не следуют Божьему учению. Но все же их смысл можно было понять. — А где оригинал? Он у вас?

Бетти кивнула:

— Я пометила его и убрала на место.

Все письма, присланные в офис окружного прокурора, сохраняли. Это была дополнительная мера предосторожности. Их помещали в полиэтиленовые пакеты с ярлыками и с датами.

— Я даже не понимаю, о чем здесь, — признался Райли.

— Неверующих можно остановить, а тех, кто поклоняется дьяволу, — нет, — предположила Бетти, оглядываясь. — А Бог щедр с теми, кто исполняет его волю.

— Это что? Какое-то новое поветрие? — спросил Лайтнер. — Рай, ад. Сейчас я так голоден, что готов проглотить хоть черта. — Он кивнул Райли. — Ты идешь?

Райли еще раз перечитал письмо.

— Это письмо еще более странное, чем остальные, — повторил он.

— Ох уж эти юристы, — вздохнул Лайтнер. — Не стоит усложнять, Райли. Я умираю с голоду.

— И правда. — Райли на мгновение задумался. — Зачем все усложнять. — Он бросил копию письма в мусорную корзину и пошел обедать.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Четверг 24 июня 2005 года

Глава двадцать четвертая

Комната для инструктажа четвертого отдела третьего полицейского участка в девять часов утра была заполнена детективами и полицейскими. Перед собравшимися выступали детективы Рики Столетти и Майк Макдермотт. Участники встречи нервничали и волновались, и атмосфера в комнате казалась в буквальном смысле слова наэлектризованной.

Всем раздали листки с напечатанным на них вторым куплетом песни Тайлера Ская «Некто», строки которого теперь пронумеровали.

«1. Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра.

2. Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь.

3. Бритвой по горлу — чистое бритье, умоет кровью смерть ее.

4. „Трим-метр“ — хорошая пила, мозгами болельщицы раскрашена стена.

5. Мачете по темени, у него не было времени, сам почему не знаю, но я все желаю, я все мечтаю, что мозги кому-то вышибаю.

6. Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Я испытание прошел.

И на седьмой день успокоение нашел».

Рики Столетти заговорила первой:

— «Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра». Это Чианчио. «Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь». Здесь речь идет об Эвелин Пенри.

— Следующей должна быть опасная бритва, — донесся голос из противоположного конца комнаты.

— Значит, нам придется выяснять, кто за последние десять лет покупал себе наборы для бритья. — Приземистый мужчина за столом тихо рассмеялся.

Время для шутки было выбрано неподходящее. Особенно это не понравилось Майку Макдермотту.

Мужчина поднял руку и обратился ко мне:

— Здесь сказано, что он «на седьмой день успокоение нашел».

Я кивнул.

— Шестым убийством должно быть самоубийство. Он убьет себя. И не будет больше ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Он со всем покончит. Убьет себя на шестой день кухонным ножом. А на седьмой будет отдыхать. Здесь очевидна параллель с процессом сотворения мира Богом.

Женщина в заднем ряду спросила:

— Значит, преступник сделает нам всем одолжение и убьет себя?

— Бургос не стал этого соблюдать. — Я пожал плечами. — В конце первого куплета также говорилось о самоубийстве, но он проигнорировал его.

— Поэтому вы и смогли доказать, что он был вменяемым? — спросил пожилой мужчина из заднего ряда. — Потому что не следовал в точности тексту песни?

Очко в пользу старика.

— Возможно, когда покончит с этой песней, — заметил крупный мужчина у стены, — он вспомнит старую песню Рэнди Ньюмана[11] и начнет убивать коротышек?

— Все может быть, — пробормотал Макдермотт, — и это просто охренеть как весело.

Небольшое оживление в комнате тут же сошло на нет. Стоило Макдермотту взять слово, как все замерли во внимании.

Макдермотт посмотрел вперед и прищурился:

— Давайте начнем с того, что уже известно. Мы знаем, что убийца не оставляет на месте преступления никаких следов. Все идеально чисто. Два убийства, но ни одного отпечатка и никаких улик. Он нападает на свои жертвы, пытает их. Полностью подчиняет их себе. Все организовано очень четко. Он без особых усилий проникает в квартиру или дом и столь же легко выходит оттуда. И оставляет на месте орудия убийства.

Он оставляет орудия убийства. Хорошее замечание. Он все делает не случайно. Он хочет, чтобы мы поняли это.

— Достаньте четвертую страницу из бумаг, что мы вам раздали, — продолжал Макдермотт. — Мы считаем, это тот же человек, который посылает записки Райли.

Все нашли последнюю страницу.

— Первую из них — «Придет опять мрак» — Райли получил в понедельник, два дня назад: «Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков». Вторую ему доставили вчера: «Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать».

— В первом письме, — предположил я, — он говорит, что если начнутся новые убийства, мы можем связать их с делом Бургоса — с исчезнувшим грехом? Мне кажется, именно это он и пытается нам сообщить.

— Да, а что насчет второго? — спросила Столетти.

Мы тщательно изучили обе записки. Прошлым вечером я вернулся в офис и показал их Столетти и Макдермотту.

— Если бы я, черт возьми, мог это понять, — признался я, перечитывая послание. — Что он смертен? Что он одержим своими кошмарами, но надеется на спасение? — Я посмотрел на Макдермотта.

— Он хочет, чтобы его поняли, — буркнул тот. — Надеется, что мы осознаем истинный смысл его послания. Верно?

— Да, но для этого нам придется выйти за рамки условностей, — предположил я. — Мыслить нестандартно. Возможно, он имеет в виду, что даже темные силы не помогут избежать смерти?

Никто не отреагировал на мое замечание. Если у кого-то и было более стоящее соображение на этот счет, он не решился его высказать.

— Какие-то странные предложения, — заметила Столетти. — Он будто специально коверкает их.

— Давайте проведем урок грамматики, — пошутил сидящий рядом с ней мужчина.

Но Столетти была явно не в духе.

— Я хочу сказать, он старательно подбирает слова. У него аккуратный почерк. Он не спешит, пишет медленно. Это письмо отняло у него много времени. Он обдумывал каждое слово. «Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных». Это же звучит неправильно. Не знаю, почему он так сделал, но все это очень странно.

Столетти права. Он явно делал все намеренно. У него очень аккуратный почерк, но выбор слов приводит в недоумение.

— Мы должны это обдумать, — пробормотал Макдермотт. — У нас есть оригиналы писем, будем работать с ними. Попробуйте снять отпечатки, воспользуйтесь нингидрином, сделайте все, что можно. А сейчас давайте поговорим о Фреде Чианчио.

Прошлым вечером Кэролин Пенри нам немного помогла. Когда в 1989 году она делала репортаж о Терри Бургосе, ей позвонил один человек и согласился предоставить некоторую информацию о нем. Кэролин заметила, что голос у мужчины испуганный. Он сказал, будто бы это очень важно, но не уверен, стоит ли делиться с ней подобными сведениями. Затем повесил трубку. Однако Кэролин, как настоящий репортер, смогла выяснить, из какого дома поступил звонок. Он принадлежал Фреду Чианчио.

Кэролин приехала к нему домой, но он отказался разговаривать с ней. Затем она предприняла еще одну попытку переговорить с ним, но снова безрезультатно. Она изучила его окружение и опять ничего не узнала. Затем начался процесс, и Кэролин забыла о нем.

Поэтому нам так и не удалось узнать, какой именно информацией Чианчио собирался с ней поделиться, — закончил рассказ Макдермотт. — Мы знаем о нем лишь то, что в шестидесятые и семидесятые годы он служил надзирателем в тюрьме, затем работал в охранном агентстве, а два года назад вышел на пенсию.

— А еще мы знаем, — добавила Столетти, — что за два дня до убийства он звонил в редакцию новостей газеты «Дейли уотч».

Вероятно, Чианчио звонил в «Уотч», чтобы поговорить с дочерью Кэролин — Эвелин Пенри, которая работала там репортером. И вполне возможно, несколько дней назад он поделился с Эвелин тем, что так и не захотел рассказать ее матери, Кэролин Пенри, в 1989 году. Теперь ясно, почему Эвелин расспрашивала меня о Бургосе. Также, по мнению Макдермотта, это объясняло ее особый интерес к убийству Чианчио.

Я посмотрел на папку с материалами, которую дал мне Макдермотт. Там был листок со словами песни и краткая информация о двух жертвах: Фреде Чианчио и Эвелин Пенри. Одна строчка из анкеты Чианчио привлекла мое внимание. «Охранник, частное охранное агентство „Бристоль“, 1978–2003 годы».

— «Бристоль», — проговорил я. — Чианчио работал в охранном агентстве «Бристоль»?

— Да, — кивнула Столетти. — Трудился охранником в супермаркете в Уилтшире. А что?

Я снова сверил даты. Чианчио служил в тюрьме строгого режима «Энсайн», что в юго-западной части округа, до 1978 года. Затем в течение двадцати пяти лет он трудился в «Бристоле».

— У охранного агентства «Бристоль» был контракт с колледжем Мэнсбери, — произнес я. — В те годы.

Макдермотт смерил меня долгим взглядом.

— Оно имело отношение к той истории?

Охранное агентство «Бристоль-секьюрити» помогало нам обыскивать территорию колледжа, когда мы пытались убедиться, что других тел нет. Я уверен, им стало стыдно за то, что убийства произошли во время дежурств их сотрудников. Я думал, администрация колледжа Мэнсбери расторгнет с ними контракт после того, как были обнаружены тела. Словно это действительно их вина. Но ничего подобного не случилось. И я сообщил об этом Макдермотту.

— «Бристоль-секьюрити» — крупная охранная фирма, — добавил я. — У них сотни контрактов с различными компаниями. Возможно, это всего лишь совпадение.

Макдермотт кивнул.

— Вы правда так считаете? Что это просто совпадение?

— Уолли Монк был начальником охраны в Мэнсбери. — Я пожал плечами. — Позвоните ему. Спросите, не был ли он знаком с Чианчио. Думаю, он уже на пенсии, но вы сможете его отыскать.

Столетти сделала пометки у себя в блокноте и уточнила, как правильно пишутся его имя и фамилия.

— Итак, — шумно вздохнула она, — мы можем предположить, что этот человек подражает Бургосу?

По комнате пронесся вздох облегчения. Своим вопросом Столетти выразила общее мнение.

Я не особенно разбирался в мотивах, которые движут серийными убийцами. Эти люди либо хотят славы — в таком случае кажется вполне закономерным их желание подражать почерку знаменитого маньяка, — либо окончательно потеряли связь с реальностью и таким образом пытаются справиться со своими проблемами.

Однако нельзя было не заметить, что первые два убийства полностью соответствовали строчкам из второго куплета песни. И невозможно проигнорировать тот факт, что убийца написал: «Я не один» — на зеркале в ванной.

— И все же почему это произошло теперь? — спросил я. — Шестнадцать лет спустя?

Разумеется, на мой вопрос никто не смог ответить. Но черт возьми, я видел, что они ждут ответа от меня.

— И почему, — добавила Столетти, — теперь погибают люди, так или иначе связанные с теми убийствами?

И снова никто не смог ничего сказать.

Женщина, которая сидела на столе, поставив ноги на стул, обратилась ко мне:

— Бургос выбирал жертвы беспорядочно, не так ли?

Я ответил, что Бургос хотел убедить нас, что это не так. Каждой убитой им женщине он приписывал определенный грех.

— Кстати, я думаю, что и нынешние жертвы выбраны не случайно.

Макдермотт покачал головой, но я видел, что он согласен. Прошлой ночью мы оба пришли к выводу: два совпадения — это уже слишком. Когда Эвелин Пенри появилась у дома Чианчио после его убийства, она выглядела встревоженной. И мы знали, по данным с телефонной станции, что Чианчио звонил Эвелин незадолго до того, как его убили. Еще одним странным совпадением оказалась моя с ней беседа, когда она притворилась, будто ее интересует дело сенатора Алмундо, а на самом деле ее гораздо больше тревожила история Бургоса.

Я хорошо запомнил, что ее особенно интересовало, почему Гарланд Бентли нанял меня вскоре после того, как я помог обвинить убийцу его дочери.

— Вам напоминает это Бургоса? — спросил один из полицейских — крупный ирландский парень. Мне показалось, все копы здесь ирландцы. Наверное, это одно из требований при устройстве на работу.

Я задумался. На самом деле ответ был отрицательным.

— Бургос действовал не очень осмотрительно. Он приводил жертв к себе домой. Имел с ними незащищенный секс, оставляя в их телах свою сперму. Он сохранял у себя дома вещи убитых женщин. Оставил свои отпечатки в актовом зале. Нынешний убийца совершил два идеальных преступления. Он приходит и уходит, не оставляя никаких следов, полностью контролирует жертвы во время убийства. Этот преступник ведет себя как профессионал. Бургос не был таким. Вот все, что я могу сообщить о Бургосе. Что касается этого маньяка… даже не знаю, что вам сказать о нем.

— Но вы ведь эксперт по серийным убийцам, — заметила Столетти.

Я покачал головой:

— Хочу, чтобы вы знали: никакой я не эксперт. И никогда не занимался делами серийных убийц, по крайней мере в том смысле, в каком вы могли бы подумать.

Мы нашли шесть трупов и поймали преступника в течение часа. Поэтому я и говорю: он действовал очень неаккуратно. Среди убитых мы обнаружили тело Элли Данцингер и первым делом отправились к парню, который, по словам очевидцев, постоянно преследовал ее, из-за чего она даже заявила на него в полицию. Оказалось, это тот самый человек, который в течение нескольких лет трудился разнорабочим в колледже, где мы нашли убитых девушек. А потом мы отправились к нему домой и — бам! — взяли его. Поэтому не стоит видеть во мне человека, который знает, как выследить маньяка. Бургос весь свой путь посыпал хлебными крошками, которые и привели нас к его двери. Этот убийца не оставляет ничего.

— Кроме записок, — возразил кто-то.

— И орудий убийств. Но он делает это намеренно, — ответил я. — Без сомнения, желает, чтобы мы установили связь с прошлыми преступлениями. Но это не значит, что он хочет быть пойманным.

Макдермотт провел ладонью по волосам и застонал.

— Я хотел вас спросить, не согласитесь ли вы работать с нами?

Я усмехнулся. Он мог произнести эти слова с бо́льшим энтузиазмом. Было ясно, что это не его идея. Наверняка предложила Кэролин Пенри. Коммандер был не глуп, не наивен и прекрасно понимал, как важно иметь такого замечательного союзника в средствах массовой информации. А Кэролин сможет получить все, что захочет.

— Если у вас есть ко мне вопросы, я готов ответить на них, — сказал я.

Макдермотт ответил натянутой, вымученной улыбкой:

— Как скажете, господин адвокат.

Он прошел в середину комнаты. Я предположил, что там находились детективы, с которыми работал Макдермотт, хотя он не представил меня им. Взяв папку-регистратор, он стал зачитывать указания:

— Копеки, Коллинз, я хочу знать, над какими материалами работала Эвелин Пенри в течение года. Особенно меня интересуют криминальные статьи. И побеседуйте со всеми сотрудниками «Уотч». Возможно, в разговорах с ними Эвелин намекала, над чем работала в последнее время. Питтакора, я хочу, чтобы вы прослушали все песни группы «Поджигатель». Найдите тексты. Возможно, они выложены в Интернете. Кстати об Интернете. Слоун и Коэссл, проверьте все сайты, посвященные Терри Бургосу. Особенно форумы и чаты. Все, что покажется вам интересным. Возьмите у судьи Алфорса разрешение и получите доступ к тем сайтам. Если этот человек зациклен на Бургосе, возможно, он решит оставить пару строк на одном из этих ресурсов.

Один из них, то ли Коэссл, то ли Слоун — человек, который уделял слишком много внимания своей прическе, — спросил у меня:

— Вы не знаете, сколько может существовать подобных сайтов?

— Откуда мне знать? Возможно, несколько дюжин. — Я щелкнул пальцами. — Вам также стоит посмотреть все сайты, посвященные Тайлеру Скаю и «Поджигателю». В конце концов, он же автор песни.

— Хорошо, — согласился Макдермотт. — Да, и обратите особое внимание на любые упоминания, где одновременно говорится о Бургосе и «Поджигателе». Постарайтесь найти как можно больше информации. Мы должны сделать это в кратчайшие сроки. Так… — Он посмотрел свой список. — Да, и эти письма… Эшли, Кнейп, проверьте архив. Я хочу, чтобы вы перечитали все письма, которые получал Бургос, пока сидел в тюрьме. Вам наверняка понадобится помощь полиции. Поддерживайте связь с Коэсслом и Слоуном. И опять-таки будет хорошо, если вам удастся выявить взаимосвязь с уже известными нам фактами.

— Предложения о браке советую пропускать, — рассмеялся я.

Пока Бургос ожидал смерти, по меньшей мере три женщины предложили ему заключить брачный союз. Не могу понять некоторых людей. А может, просто не хочу.

— Салцман, Бокс, — продолжал раздавать указания Макдермотт, — займитесь делом Фреда Чианчио. Свяжитесь с Уолли Монком из охранной компании, о котором говорил Райли. Я хочу знать, где в то время работал Фред Чианчио. Переговорите со всеми сотрудниками охранной фирмы. Выясните имена всех, кто дежурил с ним в одну смену, пил с ним пиво или просто находился рядом, когда тот случайно перднул. Затем разыщите всех, кто в то время охранял колледж Мэнсбери. Уильямс и Коватта, вы также займетесь делом Чианчио. Отыщите его досье. Поговорите с соседями. Найдите его сейф, где он хранит ценные вещи. Все, что может рассказать о том, почему у него могли возникнуть какие-то секреты. И выясните, что это за тип на заднем плане. — Макдермотт взял фотокарточку, которую я не успел рассмотреть, и передал ее одному из полицейских. — Объясните мне потом, почему он хранил у себя это фото.

Я вытянул шею, чтобы рассмотреть снимок, но у меня не получилось.

— Пауэрс и Питерсон. Чианчио работал в тюрьме «Энсайн». Я хочу знать подробности. Каким он был надзирателем: хорошим или плохим. И возьмите с собой вот эту фотографию. — Он передал еще одно фото стоящему рядом полицейскому, который тут же перевернул его, и я снова не смог рассмотреть, что там изображено. — Узнайте, не имеет ли этот тип отношения к его прошлому, к тому времени, когда он работал надзирателем. Кинцлер, посмотрите, кто из заключенных выходил на свободу в последнее время. Особенно меня интересуют люди, сидевшие за тяжкие преступления.

Макдермотт упомянул недавно освободившихся преступников. Разумная мысль. Это могло объяснить шестнадцатилетний пробел в убийствах.

— Проверьте также психиатрические лечебницы, — добавил он.

Макдермотт показал пальцем на человека, который скорее всего и был Кинцлером, и тот записал его распоряжения.

— Да, вполне возможно, что он какой-нибудь псих, — заметил Кинцлер.

Макдермотт поморщился, словно кто-то ударил его по лицу. На мгновение в комнате воцарилась тишина, и я не мог понять почему.

— Джанн, Абрамс, Битти… — лицо Макдермотта покраснело, он перевел взгляд на другую графу в таблице, — еще раз тщательно обследуйте места обоих преступлений. Возможно, Эвелин Пенри разговаривала с соседями Чианчио. Я хочу знать, о чем она их спрашивала.

— И старайтесь особо не болтать на эту тему, — предупредила Столетти. — Наша теледива, — вероятно, она намекала на Кэролин, которая не присутствовала на встрече, — желает держать информацию в секрете. Я понимаю, что скоро все всплывет на поверхность. Ваша задача по возможности оттянуть этот момент.

— Идите, — распорядился Макдермотт. — Встретимся здесь в пять часов. Ищите ответы на все вопросы.

Собравшиеся стали расходиться. Один из детективов, Кинцлер, подошел к Макдермотту, но тот махнул рукой и дружелюбно похлопал его по плечу. Видимо, это касалось его замечания по поводу «психа», но я не знал, о чем именно они говорили.

Когда комната опустела, Макдермотт коснулся моей руки.

— А с чего бы начали вы? Что вам подсказывает интуиция?

Я задумался, и неожиданно ответ явился сам собой.

— С чокнутого профессора, — сказал я. — Фрэнкфорта Олбани, преподавателя Кэсси и Элли. Он вел у них семинар о насилии над женщинами. И в то время Бургос работал на него.

— Я займусь этим, — кивнула Столетти.

— Позвольте мне поехать с вами, — попросил я.

Столетти посмотрела на Макдермотта — последнее слово оставалось за ним. Судя по выражению ее лица, она с большим удовольствием села бы в одну машину со страдающим метеоризмом педофилом, чем со мной.

— Неплохая идея, — согласился он. Похоже, ему понравилось решение, которое он только что принял.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

Он потянул себя за мочку уха, и его губы расплылись в улыбке.

— Я хотел бы изучить ваши документы по Терри Бургосу.

Глава двадцать пятая

Опущенная голова. Бейсболка, солнечные очки. Усы, борода, брови — все накладное. С первого взгляда ясно, что это грим, но не стоит переживать на этот счет. Все равно они смотрят не на твое лицо, а на твои деньги.

Обычно он так не поступал, но сейчас у него просто не было времени. Нужно спешить… А вот и он, паркуется на своем велосипеде около дома. На нем флуоресцентный жилет, он снимает шлем и привязывает велосипед. Так-так…

Лео приблизился к курьеру, с плеча которого свисала сумка с почтой. Лео откашлялся и достал конверт, стараясь смотреть только на него, а не в лицо курьеру…

Он все сделал правильно: показал молодому человеку конверт, на котором было написано: «Шейкер, Райли и Флеминг», — и пятидесятидолларовую купюру.

— Да, это здесь. Хотите… чтобы я доставил конверт? — Юноша смотрел скорее на деньги, чем на посылку.

Лео кивнул.

— Здесь… — парень потряс конверт, — здесь письмо?

Лео кивнул.

— Почему вы сами не отнесете? Это какой-то розыгрыш?

Розыгрыш? Лео понравилась эта мысль. Он попытался улыбнуться. Он очень старался, но не получилось.

Парень посмотрел на пятидесятидолларовую купюру и пожал плечами.

— Хорошо, как скажете.

Лео проследил взглядом за юношей, который прошел через вращающиеся двери.

— Мне нужно все, — сказал я по телефону Бетти, моей секретарше. — Список свидетелей и досье на каждого из них, перечень улик, расшифровки допросов — все, что у нас есть. Снимите по две копии со всех документов. Да, со всех. И еще, Бетти, если кто-то будет спрашивать меня, скажите, что я выступаю в суде, или придумайте еще что-нибудь. Это должно остаться между нами. Когда все подготовите, позвоните детективу Макдермотту.

На этом я закончил разговор. Я сидел в машине рядом с Рики Столетти. Мне выпала честь вместе с ней нанести визит профессору Фрэнкфорту Олбани. Столетти выглядела утомленный, и я подумал, что она устала так же сильно, как я. Ее одежда — клетчатая куртка, белая блузка и джинсы, — судя по всему, была не новой.

Столетти рассказала, что уже два года они с Макдермоттом напарники. Она устроилась на работу в городскую полицию четыре года назад, а до этого пятнадцать лет прослужила в пригороде, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. В этот отдел входили офицеры из нескольких полицейских департаментов северного округа, и он обладал обширными полномочиями. Я хорошо их знал, потому что однажды мне пришлось защищать человека, которого они обвиняли в убийстве. Возможно, это объясняло ее враждебность по отношению ко мне. Моего подзащитного обвиняли в убийстве первой степени, но на процессе я выставил полицейских не в самом лучшем свете.

— А почему Олбани нужно допросить в первую очередь? — спросила она, ловко управляя своим «таурусом», который мчался по скоростной трассе в сторону колледжа Мэнсбери. — Только из-за того, что он хорошо знает эту песню?

— Если Эвелин серьезно занималась этим делом, то наверняка беседовала с ним. К тому же ему хорошо известно положение вещей. Он учил Элли Данцингер и Кэсси Бентли. Он был боссом Бургоса. И именно он показал текст песни всем троим.

— И к тому же он мерзкий тип? — Она посмотрела на меня.

— Вы сейчас протараните «лексус», — заметил я, и Столетти нажала на педаль тормоза. — Да, мне не нравился этот человек.

— Почему? — спросила она. — У вас была на то причина?

Никакой причины. Просто профессор всегда внушал мне неприязнь. Было в нем нечто такое, что вызывало у меня подозрение.

— Он оказался важным свидетелем на процессе, не так ли?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Он подтвердил алиби Бургоса. Бургос заносил ложные сведения в явочный лист в те вечера, когда убивал женщин. В его явочном листе было написано, что он находился на работе с шести до полуночи, но мы знаем, что парень похищал девушек в девять или в десять часов. Это была явная ложь.

Я повернул голову и взглянул на Столетти, которая, как мне показалось, ничего не поняла.

— Пытаясь создать себе алиби, — пояснил я, — Бургос продемонстрировал, что осознает преступность своих действий. Он хотел избежать разоблачения…

— Да-да, я поняла. — Она повернулась ко мне, но промолчала, словно раздумывая, что сказать.

— У Бургоса был гибкий график, — продолжил я. — Его рабочий день длился шесть часов, но на самом деле он мог работать столько, сколько ему захочется. Он поступил весьма осмотрительно, выбрав себе смену с шести до полуночи. Хотите сказать, это было сделано непреднамеренно?

— Ну… конечно, во всем угадывается смысл. — Она смущенно хихикнула. — Я хочу сказать, вы рассматриваете ситуацию лишь с одной точки зрения. У Бургоса действительно было алиби на момент совершения убийств. — Она посмотрела на меня. — Верно? Он был на работе, а значит, не мог убивать девушек.

Теперь настала моя очередь рассмеяться, и мой смех прозвучал более искренне, чем ее.

— Но его алиби было сфабриковано. Столетти, если вы, предположим, признаетесь, что убили тех девушек — а именно так он и поступил, — а затем объявите себя безумной — как он и сделал, — тогда ваше алиби будет доказывать уже не вашу невиновность, а, напротив, вашу вину.

Она подняла руку в знак полной капитуляции.

— Как бы там ни было, но мы должны поговорить с профессором. Бургос уже не сможет дать свидетельские показания, поэтому без заявления профессора нам не узнать, присутствовал Бургос на работе в положенные часы или нет.

Столетти стала спускаться вниз с холма, мы направлялись на юг. Я заметил, что она ездит намного быстрее, чем я, но, вероятно, значок полицейского давал некоторые преимущества на дороге. Мы обогнули грузовик в тот момент, когда столкновение казалось почти неизбежным, и оказались в опасной близости от крошечного «сааба». Я понял, что еще немножко, и мне понравится эта леди.

— Итак, Олбани был вашим звездным свидетелем, — подытожила она.

— Скажем так, одним из них. Алиби создавало серьезную помеху в расследовании. У стороны защиты были серьезные аргументы, которые доказывали психическую неуравновешенность Бургоса. Но там, где речь зашла о признании преступных намерений, у них не оставалось шансов. После всего, что случилось, они уже не могли выиграть процесс. Надеюсь, мы доберемся до колледжа живыми, — заметил я, когда она продемонстрировала очередной трюк и ловко протиснулась между «камри» и «порше».

— Какой же вы трусишка. И вы также, — сказала она, глядя в зеркало заднего вида, когда водитель «порше» стал сигналить ей. Если бы в тот момент она показала ему средний палец, то произвела бы на меня особенно сильное впечатление. — Вы мне не напарник, — продолжала она. — Но вы знаете Олбани и можете разговорить его, Поэтому я и взяла вас с собой.

— Меня это устраивает. Но я хотел бы вам кое о чем напомнить. Вы должны сотрудничать со мной.

Столетти хорошо знала правила игры. Я получал полный доступ к расследованию. Однако любые правила можно изменить и извратить. Судя по всему, ей не нравилось, как я пытаюсь использовать их в своих интересах.

— Когда мы приедем на место, я буду сама задавать вопросы, — заявила она.

— Спрашивайте его о чем хотите, — пожал я плечами. — А потом я поговорю с ним.

— Вся инициатива должна исходить от меня. Вам понятно?

— Нет. Не понятно. Сейчас вам нужно свернуть. Я знаю короткую дорогу.

Она снова стала спускаться с горы и указала на сумку у меня под ногами.

— Там папка из манильской бумаги, — сказала она. — В ней ваши копии.

Я открыл ее, хотя не любил изучать документы в машине. От этого у меня начинала болеть голова. Но мне почти не пришлось читать, потому что в папке лежало множество фотографий, сделанных после убийства Чианчио. Там находилась фотография самого Чианчио, распростертого на кровати в спальне, все его тело было исколото ножом, особенно ноги и торс, смертельная рана зияла на шее.

Еще я увидел несколько фотографий ножа для колки льда: стальной прут с заостренным концом и деревянной рукояткой, забрызганной кровью Чианчио. Перевернув страницу, я обнаружил ксерокопию старой газетной вырезки с неровными краями, словно кто-то выдрал ее из газеты. Вероятно, фотография в газете изначально была черно-белой, ксерокс только ухудшил качество, однако я тут же узнал лицо человека, который изображен на ней.

Гарланд Бентли.

Я предположил, что фотографию сделали в том же году, когда были совершены убийства. Примерно так Бентли мог выглядеть в то время: его волосы казались гуще, а лицо — не таким круглым. На нем было пальто. Он пробирался, опустив глаза, сквозь толпу журналистов с микрофонами. Я не смог определить, в каком месте сделана фотография. Возможно, около здания суда. В стороне от репортеров, боком к фотографу, стоял еще один человек — в мягкой фетровой шляпе. Казалось, он не сводит с Гарланда глаз, но на фотографиях часто возникает подобный эффект: кажется, что люди пристально смотрят на что-то. Это был довольно молодой мужчина с глубоко посаженными глазами, под одним виднелся небольшой шрам. Его лицо было мне незнакомо, но я сразу поймал себя на мысли, что вряд ли обрадовался, если бы на меня глазел такой зловещий тип.

Я поднял глаза от фотографии.

— На следующем светофоре сверните направо. Это и есть тот самый «тип на заднем плане»? То фото, которое было у Макдермотта?

Она посмотрела на фотографию.

— Да. Мы знаем Гарланда Бентли и репортеров, которые здесь запечатлены. Но вот кто этот странный тип?

— Я никогда прежде не видел его. Где вы это нашли?

— Получили вырезку сегодня утром. Ее обнаружили в коробке для обуви, которая стояла в шкафу, в спальне Чианчио.

— Там были и другие фотографии?

— Нет, ее засунули в коробку, где хранились ботинки, — сказала она. — Чианчио явно хотел спрятать ее.

Я наблюдал, как мы пролетаем мимо других машин, но решил сдержаться и не отпускать комментариев на этот счет.

«И почему Фред Чианчио прятал фотографию с Гарландом Бентли?» — подумал я.

И в этот момент Столетти задала мне тот же самый вопрос. Я ответил, что не имею понятия.

— Мне нужно заехать еще в одно место, — сообщила она.

— К Гарланду Бентли?

— Да. — Она взглянула на меня. — Вас что-то смущает?

— Нет… Но вы хотя бы звонили ему?

— Я поручила кое-кому выяснить, где находится Бентли, не покинул ли он город. Он у себя в офисе. Я собираюсь заехать к нему.

— Без предварительного звонка?

Она склонила голову набок:

— Я люблю являться без предупреждения. Пока человек не успел вызвать адвоката и все усложнить. Думаю, теперь наш преступник будет действовать стремительно. Мы должны раскрыть это дело по горячим следам, и я не могу тратить время на всяких модных юристов. — Она кивнула. — То же самое касается профессора. Он не ждет нас. Его занятия заканчиваются в одиннадцать, вот тогда мы с ним и встретимся. Поверьте, их лучше брать свеженькими.

— Я этого не знал, — слабым голосом проговорил я.

— А вы думаете, меня волнует, что вы знали, а чего — нет?

— В данном случае, думаю, вас это взволнует. — Я посмотрел на нее. — Потому что я «модный адвокат» Гарланда Бентли.

— Ой, вы должны были… — Столетти подняла руку, словно останавливая себя. — И с каких пор?

— Уже пятнадцать лет. Я веду дела всех его компаний. И это ни для кого не секрет.

— Во всяком случае, для меня это новость. Вы уже говорили с ним об этом? О расследовании?

— И вы ожидаете, что я отвечу вам на этот вопрос?

Она внезапно свернула к обочине и так резко затормозила, что я испугался, как бы не сработали подушки безопасности. Столетти откинулась на спинку сиденья и посмотрела на меня.

— Подождите секундочку. Вы консультировали Гарланда Бентли по этому делу?

— Я этого не говорил.

— Так да или нет?

— Гарланду Бентли нечего скрывать. Рики, успокойтесь. Не нужно устраивать истерик.

Она не сводила с меня глаз, наполненных злобой. Я прекрасно знал, что женщины приходят в ярость, если вы говорите, будто у них началась истерика.

— Вы мне не нравитесь, Райли, — сказала она. — Вам понятно?

— Я потихоньку начинаю это сознавать.

— Неужели? Вы осознаете это быстрее, когда мои наручники окажутся у вас на запястьях. А это непременно произойдет, если вы и впредь будете думать, что у вас получится работать на два фронта.

— Детектив Столетти, — сказал я спокойным тоном, — заводите двигатель и поезжайте в кампус. Уже почти одиннадцать. Я хочу помочь вам выяснить, кто это сделал, потому что чувствую себя в долгу перед Эвелин Пенри и потому что этот идиот посылает мне письма. И потому что вы, как и все остальные копы из милой, тихой провинции, не сможете отыскать католика в Ватикане.

Столетти прикусила язык, кровь ударила ей в лицо. Она снова завела двигатель своего «тауруса».

— Если я узнаю, что вы пытаетесь помешать расследованию, вам самому понадобится адвокат. — Она сорвалась с места и поехала на красный свет.

Я вцепился в подлокотник и не выпускал его всю оставшуюся дорогу.

Глава двадцать шестая

Макдермотт потерял почти целый час, проторчав в кабинете лейтенанта вместе с коммандером Бриггсом — крупным чиновником из офиса окружного прокурора, — а также специалистом по связям с общественностью из департамента. Эти политиканы, как всегда, готовились к худшему, но рассчитывали на лучшее. Макдермотт быстро ввел их в курс дела. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы четко сформулировать эту информацию для дальнейших выступлений на пресс-конференции. Эти люди знали сотни способов, как говорить абсолютно ни о чем.

Когда он наконец вернулся в свой кабинет то увидел Кэролин Пенри, которая расхаживала возле его стола и разговаривала по сотовому телефону. Она смогла переплавить свое горе в стальную решимость, так ей было проще справиться с утратой. Макдермотт не любил утешать родственников погибших, но лишь размазанная тушь под глазами говорила о том, что эта женщина недавно плакала. Макдермотт не знал, с кем она говорит, но сразу понял, что эта беседа не доставляет ей удовольствия.

— Я буду вам признательна, — произнесла в трубку телефона Кэролин. — Да, у меня тоже есть номер вашего мобильного.

Макдермотт посмотрел на свой стол, заваленный материалами по убийствам Фреда Чианчио и Эвелин Пенри. Различные списки, предварительные данные вскрытия, фотографии, информация по трассологическим уликам — точнее, о полном их отсутствии.

Он пока не знал, подражает преступник Бургосу или нет. Но чувствовал нутром: кем бы этот человек ни был, он еще не закончил свое дело. В следующий раз он будет убивать с помощью опасной бритвы. Однако эта информация вряд ли могла им чем-то помочь. Что касается четвертого убийства, орудием должна стать бензопила «Трим-метр». А это уже кое-что. Не просто бензопила, а определенная модель. Нужно было отыскать розничные магазины, где продавались бензопилы этой марки.

— Обещаю: если у меня появится какая-нибудь информация, вы узнаете ее первым. — Кэролин Пенри захлопнула крышку своего мобильного.

Вид у нее был рассерженный. При других обстоятельствах одного взгляда на эту женщину было достаточно, чтобы у Макдермотта наступила эрекция. Кэролин умела держать себя в руках. Этот минутный порыв заставил Макдермотта вспомнить о Джойс. После ее смерти он сильно тосковал по ней. По тем дням, еще до рождения Грейс, до того момента, когда все в их жизни пошло наперекосяк. Как они тогда любили друг друга… Были необузданны, как дикие животные.

— Коллеги никак не хотят оставить меня в покое, — пояснила Кэролин. — Все звонят и звонят, приносят свои соболезнования, а потом обязательно намекают, что желают получить от меня комментарии по поводу случившегося. Им интересно знать, что происходит на самом деле. От них нет спасения. — Она заметила взгляд Макдермотта, устремленный на нее. — Не волнуйтесь, детектив, я еще не утратила чувство юмора.

— Я ничего и не собирался говорить.

— Так, собственно, зачем я пришла… — Она с трудом откашлялась. — Две недели назад я делала спецрепортаж о Терри Бургосе. Пятого июня — годовщина его казни.

— Понятно.

Она наклонила голову, сосредоточилась. Кэролин Пенри всегда должна держать себя в руках, в этом заключалась ее работа.

— Я тогда заявила, что он был безумцем… — Она с трудом произнесла эти слова. — Что таких людей нельзя судить и казнить. Их необходимо помещать в лечебницы.

У Макдермотта возникла пара вопросов, но он сдержался и не задал их.

— Мне кажется, своей передачей я выпустила какое-то зло. — Она медленно покачала головой. — Я сказала, что лишь безумец может воспринимать подобные песни как руководство к действию и видеть в них послание от Бога. Независимо от того, как будет оцениваться его психическое состояние.

Теперь Макдермотту кое-что стало ясно: кто-то уже вынашивал похожие планы, но обиделся, когда его назвали безумцем, и решил что-нибудь предпринять.

— Но почему он выбрал вашу дочь? — спросил Макдермотт.

— Потому что не было… — Ее голос сорвался. Кэролин положила руку на грудь и постаралась совладать с эмоциями. Свою речь она закончила уже шепотом: — Потому что это самый верный способ причинить мне боль. — Она повернулась спиной к Макдермотту и тихо всхлипнула.

— Я понимаю, о чем вы думаете, — мягко произнес Макдермотт. — Но есть еще и Фред Чианчио — человек, который в свое время звонил вам, чтобы предоставить какую-то информацию. Недавно он позвонил Эвелин. И похоже, она встречалась с ним. А теперь они оба мертвы. Если что-то и было выпущено на свободу, миссис Пенри, то я не уверен, что это сделала ваша телепередача.

Она повернулась. Похоже, ей понравилась теория Макдермотта, которая оправдывала ее, но все же она не могла избавиться от чувства вины.

— Я тогда должна была надавить на Фреда Чианчио, — призналась она. — По телефону мне показалось, он чего-то боится. А потом, когда я приехала к нему домой… Когда он понял, что я вычислила его дом по номеру телефона, он перепугался. Я думала, что смогу узнать нечто важное, но он наотрез отказался говорить со мной. Он струсил. А потом начался процесс.

— И вы, естественно, забросили это дело, — продолжил Макдермотт. — Вы разузнали о нем больше, а он был всего лишь охранником в магазине, который не захотел с вами разговаривать. В этом нет ничего особенного.

Она покачала головой:

— Я всегда учила Эв, что нельзя лениться. В работе нужно идти до конца, использовать разную тактику. Только так можно создать хороший репортаж.

«Вероятно, она последовала советам матери в случае с Фредом Чианчио».

— Вы никогда не рассказывали своей дочери о Чианчио? — спросил Макдермотт.

Кэролин Пенри кивнула.

— Но это было давно. — Она отвела взгляд. — Да, говорила ей. Я много рассказывала о своей работе. Эвелин все быстро запоминала. Вот почему она стала такой хорошей, — у нее перехватило дыхание, — я хотела сказать, была такой… простите. — Она поднесла руку ко рту и закрыла глаза.

— Не волнуйтесь, миссис Пенри. — Теперь он представил себе состояние Эвелин. Когда-то она слышала старую историю о Фреде Чианчио, которая так ничем и не закончилась. Ее мучили сомнения, а потом внезапно сам мистер Чианчио позвонил и предложил побеседовать.

У Макдермотта зазвонил мобильный.

— Вы не нашли ее компьютер? — спросила Кэролин.

— Нет.

У Эвелин был ноутбук, но его не обнаружили ни в ее квартире, ни в офисе газеты. Возможно, убийца забрал его, после того как убил Эвелин.

Макдермотт посмотрел на номер звонившего, извинился и отошел в сторону.

— Копеки.

— Мак, я по поводу трупа в мусорном баке. Того, что обнаружили в вашем районе.

— Жертва из… Копеки, что за черт? Вы должны…

— Нам позвонили из лаборатории, — сказал Копеки. — Вы не поверите, что я узнал!

Глава двадцать седьмая

Мы со Столетти ждали около «зеленого» здания[12] в кампусе колледжа Мэнсбери. Оно располагалось на центральной площади кампуса, имеющей форму четырехугольника. Студенты собирались здесь небольшими группами, играли во фрисби или курили исподтишка травку, пока их никто не видел.

— Если пройти по этой улице дальше, мимо тех зданий, — сказал я, — то можно выйти к актовому залу Брэмхолла.

Солнце выглянуло из-за облака и осветило мое лицо. Мне стало жарко в костюме. День выдался чудесный, хотя, возможно, студентам летней школы он казался и не таким замечательным. Однажды я тоже посещал летние курсы, когда сам еще был старшеклассником. Я ходил на занятия по машинописи. Нам не разрешали носить шорты — в летней школе действовал строгий дресс-код, как в нашем католическом лицее, — и на солнце мы просто поджаривались. Однажды я сказал одной из монашек, что в Библии ничего не сказано о запрете на кондиционеры. Но она не оценила иронию.

— В доме Чианчио не нашли никаких отпечатков? — спросил я.

— Нет.

— А что насчет Эвелин?

— Опять ничего. — Столетти положила в рот пластинку жвачки. — Этот парень не оставляет работы для криминалистов. Все чисто. А почему вас так тревожит, что он сразу перешел ко второму куплету?

— Потому что первый куплет взял на себя Бургос, — ответил я.

— Думаю, даже если он и подражает Бургосу, то точно не копирует его почерк.

— Давайте спросим у него, — сказал я и махнул рукой в сторону лестницы, по которой спускался профессор Олбани. На плече у него висела сумка, и он мило общался с какой-то студенткой. Мы подошли достаточно близко, чтобы он смог увидеть нас, и подождали, пока он закончит разговор со студенткой, не сводившей с него восхищенного взгляда. Он мельком взглянул на нас и пошел по аллее, но затем остановился, обернулся, посмотрел на меня. По его взгляду я понял, что он меня узнал.

— Верно. Ведь он же покрывал Бургоса, — заметила Столетти.

Я кивнул Олбани, и мы со Столетти направились к нему. Он, похоже, не особенно обрадовался встрече с нами. Столетти не стала доставать полицейский жетон, который лежал у нее в кармане куртки, но у нее была характерная походка, свойственная многим полицейским. Вероятно, Олбани уже догадался, кто она.

— Мистер Райли, — сказал он так, словно произносил проклятие.

Подойдя поближе, я заметил, что с годами он почти не изменился. Те же блестящие глаза, та же козлиная бородка, в которой темных волос по-прежнему больше, чем седых, те же взъерошенные волосы. Теперь, когда все тревоги остались позади, профессор, вероятно, зажил спокойно. Меня лишь удивляло, почему этот человек до сих пор оставался профессором.

Я заметил, что он стал следить за своим гардеробом. На нем был пиджак цвета жженого сахара, ладно скроенная желтая рубашка с отложным воротником и галстук, прекрасно сочетающийся и с рубашкой, и с пиджаком. Я сам любил хорошо одеться и знал цену вещам, но всегда старался сохранять простоту стиля, так чтобы моя одежда смотрелась дорого, но просто. Этот мужчина выглядел как мальчишка. И он был прекрасно одет. Интересно, сколько сейчас получают профессора колледжа?

И как только этому человеку удалось развить у себя чувство стиля?

Я представил ему Столетти, и мы направились в его кабинет, чтобы спокойно там побеседовать. Мы миновали памятник, который Гарланд построил в честь своей дочери и Элли Данцингер. Теперь на том месте, где раньше был маленький скверик, стояло небольшое сооружение: купол с четырьмя колоннами. Позади него раскинулся парк с мраморным фонтаном и аккуратно подстриженными кустами и деревьями, а также каменной стеной, на которой были выбиты цитаты известных людей, начиная с Ганди и кончая Бобом Диланом и Матерью Терезой. Все они говорили о любви, мире и прощении.

Кабинет у Олбани оказался довольно просторным, его окна выходили на солнечную сторону. Внутри царил хаос. Настоящая катастрофа. Повсюду были разбросаны книги, бумаги громоздились огромными кипами. Из магнитофона, стоящего на стеллаже за столом, доносилась классическая музыка.

Гений за работой или что-то в этом духе.

— Сегодня утром я читал статью. — Профессор уселся за большой дубовый стол. — Прошу вас, — указал он на два кожаных кресла.

— Какую статью? — спросила Столетти.

Я с трудом подавил желание показать ей свое удивление. Неважное начало для допроса. Этот прием часто используется, чтобы заставить собеседника разговориться. Ты притворяешься несведущим и позволяешь ему самому выкопать себе яму. Но было видно, что этот человек знает, зачем мы сюда пришли. Я не сомневался, что Эвелин Пенри посещала его, и достаточно было беглого взгляда на сегодняшний «Уотч», дабы узнать, что прошлым вечером один из репортеров газеты был убит.

— Вы разговаривали с Терри после того, как его осудили? — спросил я.

— Нет, — ответил он с таким видом, словно я спросил, не вошь ли он, случаем.

— Профессор, — Столетти толкнула меня локтем, — вы знали женщину по имени Эвелин Пенри?

— Жертву убийства? Репортера? Да, она обращалась ко мне.

— Когда?

— Приходила в прошлую пятницу.

— Расскажите мне об этом.

Олбани почесал в ухе.

— Она хотела узнать подробности. Какую роль я играл в том деле. — Он рассеянно кивнул и стал постукивать по столу дорогой ручкой.

Я посмотрел на стеллаж за его спиной, но не заметил никаких признаков того, что у него есть семья или подруга жизни. Кольца на безымянном пальце также не наблюдалось.

— И какую роль вы играли?

— Я был свидетелем, детектив. Разумеется, вам это уже известно. Конечно же, мистер Райли ввел вас в курс дела и рассказал, как блестяще он справился со своей работой. Все поздравляли великого прокурора! И все осуждали профессора, который имел несчастье нанять на работу маньяка!

О да, моя неприязнь к нему не случайна. Он испытывал ко мне те же чувства. После ареста Бургоса мы обращались с ним довольно сурово. Тщательно проверили алиби, обыскали дом — правда, с его согласия. В конечном итоге он оказался довольно ценным свидетелем обвинения, но ему не понравилось, что часть вины незаслуженно пала на него, да и мы обошлись с ним тогда не особенно деликатно.

— Давайте не будем уходить в сторону, профессор, — осекла его Столетти. — Расскажите нам все, что вам говорила Эвелин, а вы — ей.

— Мы обсуждали давно минувшие дни. Не думаю, что это может быть вам полезно. — Он махнул рукой и посмотрел на стол. — Она хотела сверить даты. Расспрашивала о Терри, о том, каким он был человеком. Я сказал ей, что Кэсси Бентли и Элли Данцингер посещали мои семинары о жестоком обращении с женщинами. На самом деле я лишь подтвердил общеизвестные факты.

— И больше ничего? — Нога Столетти нервно дергалась, но в остальном она сохраняла спокойствие.

— На самом деле мы говорили недолго. — Он вздохнул и посмотрел на Столетти. — Да, она спросила меня еще об одном человеке. Его звали Фред, а фамилию я не запомнил.

— Чианчио?

— Да. Верно. — Похоже, профессора удивило, как быстро гостья из полиции догадалась, о ком речь. — Она спросила, знал ли я его или, может быть, слышал имя. Я сказал, что мне ничего не известно об этом человеке.

— Это правда?

Он сделал небольшую паузу, затем хихикнул:

— Конечно, правда. Я никогда не слышал о нем до тех пор, пока она сама не назвала его имя.

Столетти кивнула и вздохнула.

— Как ее убили? — спросил Олбани.

Столетти ответила не сразу. Я решил не вмешиваться. Возможно, Столетти придумает еще один удачный ответ.

— Мы пока не знаем точно. У вас есть какие-то соображения?

— Нет, я спросил из любопытства.

— А с чего вы так любопытны?

Олбани посмотрел на меня и тут же отвел взгляд. Вероятно, не хотел, чтобы я заметил, как он смотрит на меня.

— Я подумал, это мог быть нож для колки льда, — предположил он.

— А почему вы так решили? — спросила Столетти. — Что это был нож для колки льда?

Олбани улыбнулся так, словно она была студенткой, которая не поняла материала лекции.

— Может, мы скажем это вместе, мистер Райли? — Он закрыл глаза и процитировал по памяти: — «Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра». — Олбани открыл глаза и посмотрел на своих визитеров с чувством полного удовлетворения.

Я зааплодировал. Олбани не знал о том, что Чианчио был первым, нож для колки льда достался именно ему. Эвелин убили ножом с выкидным лезвием.

— Вы думаете, что это связано с песней? — спросила Столетти.

— Кто знает? — Он кивнул мне. — Но мне кажется, поэтому мистер Райли и приехал сюда. Я слышал, что в последнее время он добился серьезного успеха на поприще частной юриспруденции. Сначала Эвелин Пенри приходит ко мне и расспрашивает о Терри Бургосе, затем ее убивают, а потом появляетесь вы, мистер Райли.

— У вас есть свое суждение по этому вопросу? — спросила Столетти.

— Нет… Я всего лишь преподаватель. Терри прочитал текст песни, сочиненной старшеклассником, у которого были серьезные проблемы в школе, а затем сопоставил их с цитатами из Библии. Возможно, кто-то поступает так же. Я не знаю. Но думаю, в Сети много сайтов, посвященных Терри.

— Мы изучаем их, — кивнула Столетти. — А вы? Я имею в виду, вы посещали эти сайты?

— Я их видел. Я включил в свои занятия эту тему, так как Бургос стал знаменит после того, как убил девушек.

— Вы до сих пор ведете этот семинар? — спросил я.

Он улыбнулся:

— Теперь он, как никогда, популярен и актуален. Вы слышали последние хиты исполнителей хип-хопа? Там очень много об избиениях и сексуальном насилии над женщинами. В некоторых песнях описывается жестокий половой акт, вплоть до разрыва стенок влагалищ у женщин.

Столетти прервала его:

— А что вы сами думаете по этому поводу?

— Я считаю это омерзительным. Но должен признать, с точки зрения культуры — весьма необычное явление. Кстати, мы анализируем первый куплет той песни, — добавил он. — В первом куплете жертвы определены не по именам, а по тому, как они отнеслись к Тайлеру Скаю. Девушки, которые отвергли его. Девушки, которые над ним посмеялись. Во втором куплете… Первая строчка, про нож для колки льда, была обращена к мужчине. Еще пара строк адресована женщинам. В некоторых пол не определялся. И главное, не звучало объяснения, почему он решил убить их. Там ничего не говорилось ни о предательстве, ни об оскорблениях, ни о том, что его отвергли. Второй куплет просто описывает разные способы убийства.

Это правда. Второй куплет не был личностным.

— Нам нужна копия материалов, которые вы читаете на семинарах. — Столетти на мгновение задумалась. — И список ваших студентов за последние два года.

— С материалами проблем не будет. — Профессор пожал плечами. — А что касается имен студентов, то здесь могут возникнуть сложности. Думаю, вам стоит поговорить с администрацией. Вы ведь знаете, что существует закон о невмешательстве в частную жизнь?

Мы промолчали. Олбани повернулся в кресле, потянулся к стеллажу и вытащил папки с кольцами, в которых он хранил материалы для семинаров. Столетти взглянула на меня, удивленно приподняв брови. Олбани подвинул папки к Столетти и спросил:

— Может, вам нужно что-то еще?

Я отметил: его волнение прошло, и он снова превратился в заносчивого засранца, каким я знал его прежде. Но это даже к лучшему. Наступил подходящий момент сбить с него спесь.

— Да, есть еще кое-что, — ответил я. — Расскажите мне все, что вы обсуждали с Эвелин Пенри.

Он снова пристально посмотрел на меня.

Но я не отвел взгляда и буквально сверлил его глазами. Он недолюбливал меня, и тем не менее я был уверен, что смогу найти нужные рычаги, чтобы оказать на него давление и заставить разговориться.

— Профессор, у нас сохранились наброски интервью, которое брала у вас Эвелин. Мы знаем, о чем вы с ней говорили. Но нам хотелось бы услышать это от вас.

Олбани отвернулся, откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. Затем он сложил на груди руки. Поза защиты.

— Если вы читали ее заметки, зачем спрашиваете меня о том, что вам уже известно?

— Выбор за вами, профессор. Вы можете солгать нам или сказать правду.

Олбани побелел. Он хорошо помнил, как однажды я уже пытался обвинить его. Тогда ему пришлось несладко.

— В таком случае, возможно… — Олбани откашлялся, выдавая волнение, однако постарался сохранить хладнокровие. От его усмешки не осталось и следа. — Возможно, мне стоит заявить о необходимости присутствия адвоката.

— Я адвокат.

— Знаете что, профессор? — поддержала меня Столетти. — Это ваш кабинет. Вы можете выставить нас за дверь. И мы придем позже. Возможно, в то время, когда у вас будут занятия. Я принесу с собой наручники.

— Послушайте меня, — стал я дожимать его. — Вы сделали ложные заявления офицеру полиции. Это уголовное преступление. Но если сейчас все нам расскажете… прямо сейчас… то исправите свое положение. Вы не совершили никакого преступления. И когда мы уйдем, вам уже ничто не будет угрожать.

Профессор широко улыбнулся, коротко рассмеялся и закашлялся. Затем поднялся со своего места и стал ходить возле стола.

— Вы обвиняете меня в том, что случилось с теми девушками. — Он посмотрел в мою сторону. — Я вижу это. И все так думают. Я проводил у них семинары, рассказывал о том, как средства массовой информации унижают женщин, а потом вдруг мои фотографии неожиданно появляются рядом со статьями об убийстве женщин. Человек, пытавшийся остановить насилие, теперь известен во всем округе, во всей научной среде как некий тип, который поощрял жестокость.

Он сердито всплеснул руками. Его глаза пылали гневом.

— Теперь кто-то решил все повторить, и снова виноват я.

Теперь, когда я сам выступаю на стороне защиты, я могу понять его позицию, которую не воспринимал, работая обвинителем. Он прав. В какой-то степени я действительно обвинял его. И так поступали все. Он читал свои лекции чудовищу, которое убило шесть женщин.

— Мы ждем, — пробормотал я.

Олбани сделал паузу, два раза тяжело вздохнул, вытер лицо и глубокомысленно покачал головой.

— Я сказал, что не имею понятия, о чем она говорит, — спокойно проговорил он. — Кэсси мучили демоны. Но мне не было известно, что это за демоны. На первый взгляд казалось, у нее есть все. Но ей не удавалось справиться с переживаниями. Она могла стать самой популярной девушкой в университетском городке, а случилось так, что Элли оказалась ее единственной подругой. Да, я был с ней немного знаком. Я часто общаюсь со студентами вне занятий. Но я не знал всех подробностей.

У Столетти хватило ума позволить ему договорить. Она молчала, пока не поняла, что Олбани закончил. По крайней мере на тот момент. Однако я видел, что он сказал не все, хотя и не мог понять, о чем он пытается умолчать. У нас не было черновиков интервью Эвелин Пенри с профессором Олбани или с кем-либо еще. Мы пребывали в полнейшем неведении. Но нечто во взгляде профессора заставило меня продолжить расспросы.

— Хотелось бы услышать подробности, — решился я попытать счастье.

— Я же сказал, не знаю никаких подробностей. — Он с мольбой всплеснул руками. — Я не знаю, была ли она беременной, и уж тем более не знаю, делала ли аборт.

— Продолжайте, — настойчиво произнес я.

Я научился контролировать эмоции. Я должен сосредоточиться на Олбани, а не на Столетти или своих переживаниях. Столетти держала в руках блокнот и с невозмутимым видом делала какие-то пометки.

Беременность? Аборт?

Кэсси Бентли?

Я почувствовал, что в груди у меня все горит. Для меня это стало настоящей сенсацией.

Теперь профессор выглядел совершенно разбитым. Он покачал головой. Ему больше нечего было нам сказать, и я поверил.

— Кто сказал об этом Эвелин? — осведомился я. — Почему она начала задавать вам эти вопросы?

— Я не имею представления. Она репортер. Думаю, даже если бы я спросил ее об этом, она все равно ничего не сказала бы.

Весьма убедительный ответ. Мне Эвелин ничего об этом не говорила. Но на самом деле я даже не дал ей такой возможности.

— У Кэсси был молодой человек? — спросил я, почувствовав легкий спазм в желудке. Я задал вопрос, на который заранее знал ответ.

Ходили слухи, что она имела нетрадиционную сексуальную ориентацию. Однако детали ее личной жизни не представляли для следствия особого значения, ведь ее дело не рассматривалось на процессе.

— Я не знаю, — ответил Олбани.

Столетти посмотрела на меня, и я пожал плечами. Она протянула ему свою визитную карточку и произнесла стандартную фразу:

— Если вспомните еще что-то, обязательно сообщите нам.

Я вышел первым, прошел через коридор, спустился по лестнице и покинул здание, до конца не осознавая, где именно нахожусь.

Однако я хорошо понимал, куда мне нужно пойти. Я позвонил Шелли по мобильному телефону.

— Что ты делаешь сегодня днем? — спросил я.

Глава двадцать восьмая

Назад мы со Столетти ехали молча. Она с самого начала не испытывала ко мне особой симпатии, а после того как узнала, что я адвокат Гарланда Бентли, температура наших отношений упала еще ниже. Подобное молчание казалось немного странным — мы оба были потрясены известием о том, что Кэсси, возможно, была беременна и сделала аборт. Это же настоящая бомба, а Столетти обращалась со мной как с пассажиром такси. Я чувствовал, что политика открытых дверей, которой я старался придерживаться, постепенно превращается в игру в одни ворота.

После того как она высадила меня возле полицейского участка, я направился к своему автомобилю. Я позвонил по мобильному в справочную и сказал, что мне нужен номер одного человека с Лейк-Корси. По словам Гарланда, там, возможно, проживала его племянница.

— Меня интересует Гвендолин Лейк, — сказал я.

Оператор сообщил, что есть два номера: Гвендолин Лейк на Спринг-Харбор-роуд и закусочная Гвендолин Лейк на окружной трассе двадцать девять.

«Золотая» девочка, наследница огромного состояния Гвендолин Лейк владеет закусочной?

Я сказал, что мне нужны оба номера, а также записал адреса. Затем, позвонив моей ассистентке Бетти, попросил ее посмотреть в Интернете карту и выяснить, как можно добраться в оба места.

После этого я заехал в юридическую школу, где работала Шелли. Она ждала меня у входа. В тот день она не обязана была присутствовать в суде, на ней я увидел летнюю повседневную одежду — блузку и синие джинсы. И хотя откровения Олбани совершенно сбили меня столку, взглянув на нее, я неожиданно ощутил прилив сил.

Она села в машину, и я почувствовал запах ее духов. Мне захотелось немедленно наклониться к ней и поцеловать, но затем я подумал: «Стоп. Ты же обещал».

Однако я не смог сдержаться, когда она повернулась и сама поцеловала меня.

— Ну и как ты собираешься развлекать сегодня свою девушку? — спросила Шелли. — Поведешь ее на допрос свидетеля?

Я тронул машину.

— Это на севере, — объяснил я. — Ты хорошо знаешь те места.

Шелли выросла в северной части штата, где ее отец работал прокурором, прежде чем его назначили министром юстиции, а позже — губернатором. Шелли стала городским жителем, и все же я часто слышал, как она жаловалась, что в городском небе не видно звезд и она скучает по чистому, ясному небу.

— Раз уж мы едем туда, — добавил я, — можно поискать загородный дом для нас. Скажем, на озере. И чтобы рядом была лодочная станция.

Она не проглотила наживку, поэтому я продолжил:

— Но сначала сделаем тебе ребенка. А потом, разумеется, будет свадьба в доме губернатора. Можно составить предварительный список гостей. Как думаешь, две тысячи человек — это не слишком мало?

Я старался говорить серьезно, не отрывая взгляда от дороги.

— Вы издеваетесь надо мной, мистер Райли.

Я взял ее за руку, которую она неохотно протянула мне, и поцеловал.

— Мисс Троттер, вы даже не представляете, каким медлительным я могу быть.

— Не забывай, Пол, я видела тебя на беговой дорожке.

Жизнь казалась сказкой. Я чувствовал себя как подросток, который первый раз по-настоящему поцеловался.

— Расскажи, как прошла ночь.

Я был вынужден оставить Шелли, после того как мне позвонили и сообщили об убийстве Эвелин Пенри. Я подробно рассказал ей обо всем, а поскольку дорога предстояла долгая и нам нужно было проехать не меньше ста миль, сообщил ей также о сегодняшнем визите к профессору Олбани.

Когда я закончил, она сказала:

— Кто бы это ни был, у него явно есть план, и он жестко придерживается его.

День выдался ясным. Мы мчались со скоростью семьдесят миль в час на север штата. С обеих сторон от нас проносились невозделанные поля.

— Его жертвы не случайные люди, — заметила Шелли. — Эвелин звонила Фреду Чианчио, и теперь они оба мертвы. Он оставляет на месте преступления оружие, которое упоминается в песне. Он пишет: «Я не один» — и не пытается скрыть того, что делает. Почему?

Она оказалась права насчет жертв. Чианчио имел отношение к делу Бургоса, это стало ясно после того, как мы узнали о его звонке Кэролин Пенри. Затем, некоторое время назад, он связался с Эвелин — дочерью Кэролин. Все это не случайно.

— И еще один вопрос, — добавила она, — он касается Кэсси Бентли. Новость про ее беременность и аборт. Ты ничего об этом не знал?

Я покачал головой.

— В свое время слышал, что у Кэсси «имелись серьезные проблемы», — да, именно так обычно и говорят. Она вела замкнутый образ жизни. У нее было мало друзей. Самая близкая подруга Элли тоже стала жертвой маньяка, поэтому мы не смогли почти ничего узнать о ней.

— Какого рода проблемы?

— Она запиралась в своей комнате. Пропускала занятия. Ни с кем не общалась. Даже отказывалась от еды. — Я пожал плечами. — Богатая девочка, которая все время чувствовала себя несчастной.

Я понял, что Шелли пристально смотрит на меня.

— Не надо говорить о ней с таким презрением. Не так-то просто иметь знаменитых родителей.

Шелли знала, о чем говорит. У нее также случались конфликты с родителями, после того как ее отец занял высокое положение в штате.

— Под конец, — продолжил я, — незадолго до смерти, ее состояние окончательно ухудшилось. Она полностью спряталась в своем коконе.

Шелли ничего не сказала, но я знал, что на кончике ее языка крутились те же слова, что и у меня. Беременность. Аборт. Этого достаточно, чтобы окончательно добить и без того неуравновешенную девушку.

— А Терри Бургос знал Кэсси?

— Насколько мне известно, они были едва знакомы. И он ничего не говорил нам об этом.

— По-твоему, все, что происходило с Кэсси, как-то связано с ее убийством?

— Нет. Мне кажется, Бургос убил Кэсси, потому что она была подругой Элли. Ему понадобилась еще одна жертва, и он выбрал ее.

— А какой грех совершила Кэсси? Ведь у каждой из жертв имелся свой определенный грех, не так ли?

— В том-то все и дело. В последней строке упоминалось самоубийство. «Теперь всем скажем: „До свиданья! Дуло в рот — и конец страданьям“». Там явно говорилось о самоубийстве. Бургос знал об этом. Я думаю, он должен был покончить с собой, но не хотел. Поэтому напал на Кэсси и убил ее. Таким образом она «спасла» его.

— А как он напал на Кэсси?

Этого мы не знали. Бургос не уточнял деталей. Когда же он общался с психиатрами, то говорил лишь о Боге и грешниках. Но ничего не рассказывал о девушках. Я сообщил об этом Шелли.

— Значит, ты не знаешь, как он похитил Кэсси?

Я почувствовал себя как свидетель, который дает показания в суде. В свое время я видел, как Шелли проводит перекрестный допрос свидетелей, и мне совсем не хотелось оказаться на их месте.

— Тебя это сильно тревожит? — спросила она.

— Нет, мне все равно.

— Тогда почему же мы едем в Лейк-Корси, Пол?

— Гвендолин Лейк была кузиной Кэсси. Помимо Элли Данцингер и молодого человека, чьего имени я не мог вспомнить, кузина Кэсси была единственным человеком, к которому я мог обратиться за помощью. Когда Кэсси убили, ее не было в городе, но она время от времени прилетала туда и жила под одной крышей с Кэсси.

— Нет, — покачала головой Шелли, — я хотела узнать, почему ты туда едешь?

Улыбка тронула мои губы. Шелли слишком хорошо меня изучила.

— Не можешь смириться с тем, что в этой истории остались темные пятна, о существовании которых ты до некоторых пор даже не догадывался? — гнула свое Шелли.

Возможно, она права. Но вместо того чтобы ответить, я нажал клавишу быстрого набора на моем мобильном и вызвал Джоэла Лайтнера. Я включил громкую связь и положил трубку между мной и Шелли.

— Привет, — ответил он, вероятно, проверив сначала номер звонившего.

— Джоэл, я сейчас в машине с Шелли.

— С кем?.. О, замечательно! Шелли!

— Привет, Джоэл!

Я кратко ввел его в курс дела. Лайтнер — единственный человек на свете, который знал дело Терри Бургоса так же хорошо, как я.

— Кэсси была беременна? — спросил он. — А я думал, что она была не по этой части. Говорят… она входила в общество геев и лесбиянок.

— А вы, оказывается, человек широких взглядов, Джоэл, — пошутила Шелли.

— Джоэл, недавно я разговаривал с Гарландом. Эвелин Пенри также общалась с ним. Расспрашивала о Кэсси.

— Какие вопросы она ему задавала? О беременности и об аборте?

— Он не уточнял, но думаю, что да. Он сильно переживал из-за того, что эта информация стала известна. Сказал что-то вроде: «Кэсси и так достаточно страдала». И Гарланд хотел, чтобы Эвелин замолчала.

— Теперь она замолчала навсегда.

Да, это правда. Я снял ногу с педали газа и посмотрел, как отреагируют полицейские в патрульной машине, стоящей за эстакадой.

— Джоэл, что ты помнишь про Гвендолин Лейк?

— Гвендолин… — Он задумался. — Кузину Кэсси. Королеву вечеринок? Помню, что ничего о ней не помню. Если мне не изменяет память, она была подлой, испорченной девчонкой, но… В то время, когда были совершены убийства, Гвендолин находилась в Европе и не имеет к ним отношения.

— Верно, — вздохнул я. — А как звали друга Кэсси? Парня, который обычно ходил с Кэсси и Элли?

— А, того красавчика?

— Да, он был красивым парнем…

— И плакал как ребенок, — заметил Лайтнер.

Да, он оказался очень эмоциональным юношей. Когда я брал у него показания, он держался очень хорошо, но в суде у него сдали нервы и он разревелся как маленький.

— Красивый и чувствительный, — проговорила Шелли. — Он еще не женат?

— Митчем, — вспомнил Лайтнер.

— Брэндон Митчем. Верно, верно. Джоэл, ты можешь найти его для меня?

— Зачем?

— Как зачем? Потому что я плачу тебе за то, чтобы ты делал все, о чем я тебя прошу, и не задавал лишних вопросов.

— Пытаешься произвести впечатление на свою подружку?

Я посмотрел на Шелли, ее лицо залил румянец.

— Вы ведь опять встречаетесь, не так ли?

Она рассмеялась. Я почувствовал, что мои щеки также покраснели.

— Ну и слава Богу, — сказал он. — Значит… Брэндон Митчем? Райли, я серьезно, зачем тебе?

То же самое спросила Шелли. Это напоминало зуд, который больше нельзя терпеть.

— Слушай, — вдруг спросил Лайтнер, — а с какими полицейскими ты сейчас работаешь?

— С Майком Макдермоттом и Рики Столетти.

— Не знаю никакой Столетти.

— Ее перевели из провинции пару лет назад. Отдел по расследованию тяжких преступлений.

— Макдермотт — хороший человек, — отметил Лайтнер. — Я был немного знаком с ним. Он порядочный. Всем копам коп. Хотя ему пришлось нелегко после того, что случилось с его женой.

— А что с ней случилось?

— Пять лет назад его жена застрелилась.

— Его жена покончила с собой? Какой ужас! — воскликнула Шелли.

— Она была… как это называется? Кажется, у нее был маниакально-депрессивный синдром. Тяжелая степень шизофрении. Однажды вернулась домой и прострелила себе голову в ванной. Ее дочка в это время принимала душ.

— Твою мать… — Я поднес руку ко лбу. — Трехлетняя девочка?

Теперь я понял, почему Макдермотт так отреагировал, когда на собрании кто-то упомянул слово «псих». Я даже представить не могу, что ему пришлось пережить.

— По крайней мере она не видела сам процесс самоубийства. И все же: выйти из душа и увидеть такое? Твоя мать лежит на полу, а половина ее черепа снесена выстрелом? И тебе всего три года?

Я покачал головой.

— Ладно. Я поеду дальше. Постараюсь разузнать о Кэсси Бентли.

Лайтнер ответил не сразу, хотя обычно реагировал мгновенно.

— И все-таки странно: откуда личная заинтересованность в этом деле?

— Возможно, что и личная, — признался я. — Найди мне Брэндона Митчема. — Я нажал на клавишу отбоя.

* * *

Новый день, новый отель. На этот раз он находился в пригороде. Заведение средней руки.

Лео трижды объехал вокруг отеля, заглядывал в окна, смотрел в зеркало заднего вида на каждую машину, которая заезжала на парковку. Он знал, что они привыкли держаться на расстоянии, стараются оставаться незамеченными.

Он был осторожен, пока шел к отелю, осматривался по сторонам, искал места, где они могли устроить засаду: на крыше, в машинах, внезапно сворачивающих к парковке. И делал это незаметно. Он был во всеоружии, в то время как они еще не были готовы к встрече с ним.

В холле никого не было, однако он тут же спрятался в нише за дверью, ожидая, что вслед за ним может кто-нибудь войти. Лео развернул журнал. Если кому-то станет интересно, чем он занимается, они увидят, что он читает журнал. Просто читает, а не смотрит по сторонам и не пытается за кем-то следить. Он уже убедился, что за ним нет «хвоста», но все равно не мог пока расслабиться.

Прошло пять, десять минут, затем он приблизился к столику регистрации, протянул фальшивое удостоверение личности, расплатился наличными за одну ночь, взял бесплатную газету, поднялся на лифте на один этаж, вышел и осмотрел коридор. Убедился, что за ним не следят. Он стоял и ждал как ни в чем не бывало, раскрыв свежий выпуск «Уотч». На первой полосе были самые горячие новости: убийство, жестокое убийство, шокирующее убийство, жертва — репортер газеты, дочь телеведущей Кэролин Пенри, молодая журналистка, ведущая криминальную хронику. Здесь и слова не было о том, какой эта девушка оказалась проворной. Но Лео это хорошо знал, ему пришлось подрезать ей сухожилия. Как же плохо, когда у тебя больные ноги.

У нее была сильная воля. Он понял это, когда заглянул в глаза Эвелин. Она смотрела на него с вызовом, даже после того как он полностью подчинил ее себе. В тот момент она была так похожа на Катю: точно так же сжимала челюсти и смотрела на него, умирая. Не то что остальные: почти все они, не важно, мужчины или женщины, столбенели и в конце концов сдавались, мирились со своей скорой смертью, даже если и не могли до конца в нее поверить…

Он вышел из лифта и вставил в замок ключ-карту. В номере было две односпальных кровати. Слишком много времени он потратил на то, чтобы уйти от слежки, теперь нужно выспаться. Он любил большие кровати, но мог уснуть и на куда более скромном ложе. В больнице у него был матрас, который лежал на металлических прутьях, расположенных так далеко друг от друга, что подушка часто проваливалась между ними. Он научился засовывать журнал или газету между прутьями, так чтобы обеспечить дополнительную поддержку, но не мог избавиться от ощущения, что спит в обезьяньей клетке. Он знал, что они делали это специально. Не хотели, чтобы пациенты могли как следует отдохнуть. По крайней мере такие пациенты, как он.

Лео лег на кровать и вспомнил Катю. Она их всех провела. Они видели в ней милую девушку, не способную на дурной поступок. Он помнил слезы, свои собственные слезы, которые падали ей на лицо, когда она смотрела на него. Еще немножко, даже он поверил бы ей.

Прошло два года, а точнее, двадцать три месяца и семь дней — он оставлял пометки на стенах. Два долгих года он смотрел на черную дверь и общался с другими пациентами через чашу унитаза, труба которого вела в другую палату. Два года он думал о том, как ему забраться по голой стене, чтобы дотянуться до одинокой лампочки и зажечь от нее бычок сигареты. Прошло два года, и они наконец поняли, что он поступил правильно. И тогда за ним пришли люди в синих одеждах.

Он закрыл глаза. Им овладела опустошенность, его тяжелые веки слипались.

И вдруг, словно молния, в желудок ударила обжигающая кислота. Он вскочил, а затем снова сжался. Он не может расслабиться, не может уснуть. Только не сейчас, дело еще не сделано. Даже после смерти Эвелин у него осталось много работы. Это должно случиться сегодня ночью. Он пока даже не знал, где живет Брэндон Митчем. Ему еще многое нужно сделать, потому что сегодня…

Лео встал с кровати и направился к двери.

Когда мы свернули с магистрали, Шелли зачитала вслух инструкцию, написанную Бетти. Я миновал две проселочные дороги и добрался наконец до перекрестка: с одной стороны находился дом Гвендолин, с другой — закусочная, которая носила ее имя. Было почти полтретьего, поэтому я позвонил в закусочную. Трубку сняла женщина. Она сказала, что Гвендолин нет на месте, и я решил поехать к ней домой.

«Их надо брать свеженькими» — кажется, так говорила Столетти о допросе свидетелей. Без предупреждения. Мне понравилась эта идея. И теперь мне хотелось поскорее встретиться с Гвендолин, надеясь, что она сможет сообщить что-то новое.

Дорога была широкой, но знаки попадались очень редко. За окном проносились деревья и озера, размытая палитра темно-коричневого, зеленого и голубого цветов. На небе появились облака, однако оно по-прежнему было ясным. Я почти все время жил и работал среди высотных домов и редко видел нечто подобное. Вот почему Шелли, выросшая за городом, часто говорила мне, что здесь гораздо легче дышится. Конечно, я тоже иногда покидал пределы города, но, несмотря на приличный заработок, мне так и не удалось обзавестись загородным домом, да и в отпуск я выбирался нечасто. Юриспруденция стала не только моей профессией, но и моим главным увлечением. И думаю, это в определенной степени характеризовало меня.

Вскоре дорога стала грунтовой, а знаки исчезли окончательно. Повернув, я очутился в месте, которое городской парень вроде меня назвал бы коттеджным поселком: несколько деревянных и дощатых домиков, играющие полуголые дети, собаки, бегающие за ними.

Я свернул на усыпанную гравием дорожку и остановил свой «кадиллак», надеясь, что не заблудился. Колеса зашелестели по мелким камням. Интересующий меня дом не произвел особого впечатления: простой коттедж из сосны, довольно скромного размера, спрятанный в тени деревьев. В воздухе пахло скошенной травой и чувствовался едва уловимый запах тины. Я размял затекшие ноги и направился к дому. Шелли с безмятежным выражением лица шла рядом. Позади дома виднелся отлогий берег, внизу, на мостках, под зеленым навесом я заметил женщину. Она прикрывала глаза от солнца рукой и смотрела на меня.

Мать Наталии и Мии Лейк была венгерской балериной и очень красивой женщиной. Ее звали Нина Кири… фамилию я не запомнил. Нина встретила Конрада Лейка — наследника угольных месторождений в Западной Виргинии.

Он обосновался на Среднем Западе в сороковые годы. Если верить истории, Конрад впервые увидел еще совсем юную Нину на гастролях советского балета. Он тут же начал ухаживать за ней и в конечном счете женился и перевез в Америку. Говорят, заплатил приличную сумму людям из советского Политбюро, чтобы те отпустили ее из страны.

Их дочери Миа и Наталия унаследовали состояние отца и внешность матери, а затем, в свою очередь, передали эту утонченную красоту дочерям, Гвендолин и Кассандре. Я мог наверняка сказать это о Кассандре, поскольку в свое время мне на глаза попадалось немало фотографий этой девушки. Гвендолин я видел лишь на одном фото, где она была изображена еще подростком, и едва ли запомнил ее лицо. Но я обратил внимание, что она похожа на остальных Лейков — на Кэсси и Наталию и, возможно, Мию. Стройная брюнетка с продолговатым лицом и правильными чертами, в которых угадывалось нечто славянское. Я думал, что через шестнадцать лет она наверняка превратилась в настоящую красавицу, в ее облике появилось особое благородство, которое приходит с возрастом и подчеркивается прекрасной прической и аксессуарами.

Но женщина, которая поднималась к нам по берегу, выглядела иначе. Круглое открытое лицо и пышные рыжие волосы, мягко спадающие на плечи. Она была одета очень просто: длинная рубашка, короткие хлопковые шорты, сандалии. Небрежная одежда и двадцать килограммов лишнего веса скрывали весь ее былой шик, но даже сквозь очки в толстой роговой оправе я смог разглядеть блестящие глаза светской львицы — овальные и прозрачно-зеленые. Теперь в ней проявилась другая, тихая и спокойная красота, которая была полной противоположностью прежнему блеску. Но на самом деле такой она мне нравилась гораздо больше.

Мы с Шелли представились как юристы из города. Гвендолин с тревогой посмотрела на меня.

— С Нат все хорошо? — спросила она, имея в виду свою тетю Наталию. По выражению ее лица я понял, что она с удовольствием оставила городскую жизнь и ни капли не жалеет об этом. — Скажите, как вы нашли меня? — поинтересовалась она.

«А что? — едва не спросил я. — Вы не хотите, чтобы вас обнаружили?»

— Извините, я должен был сначала позвонить вам и договориться о встрече, но у меня нет времени. Это очень важно, и я не задержу вас.

Она ответила не сразу, словно обдумывала что-то, и я мысленно взмолился Богу, чтобы наша поездка не оказалась напрасной. Но с другой стороны, если она категорически откажется говорить со мной, это тоже даст пищу для размышления.

— Я узнал, — начал я, — что кто-то снова стал следовать тексту песни. Убито еще несколько человек.

Мои слова возымели действие. Она испуганно расширила глаза, затем ее лицо смягчилось. Гвендолин указала на пристань:

— Я как раз хотела покататься на лодке.

Глава двадцать девятая

Макдермотт лишь мельком взглянул на фотографии жертвы. Он уже знал подробности: ранение в область правого виска, тяжелый удар по голове, многочисленные повреждения на теле. Кто бы это ни сделал, он явно не испытывал угрызений совести и действовал без промедления.

Он увидел все, что ему было нужно, и намного больше, чем хотелось бы.

Столетти собрала разложенные на его столе снимки и посмотрела на них. Она уже давно работала его напарницей и понимала, что Макдермотт испытывал некоторые сложности с расследованием убийств, жертвами которых становились женщины. Она была достаточно умна и догадывалась, почему происходит нечто подобное, хотя они никогда не обсуждали это.

Макдермотту приходилось нелегко. Он понимал, что должно пройти немало времени после смерти Джойс, после того ужасного дня, когда он обнаружил ее мертвой в ванной, прежде чем он снова сможет спокойно смотреть на трупы. Но черт побери, это же случилось четыре года назад, а ему все равно каждый раз становится не по себе, по крайней мере в тех случаях, когда убитой оказывается женщина. Эти бесконечные выезды на места преступлений, которые так не хочется посещать, и многочисленные фотографии, которые нет сил изучать…

По ночам ему удавалось избавиться от воспоминаний. Он мог прогнать их и днем, во время напряженной работы. Но на месте преступления было нечто особенное: запах или ощущение смерти настолько сильное, что картины из прошлого, слишком живые и яркие, воскресали в его памяти, и он не мог с этим смириться. Ее остекленелые глаза, неуклюже распростертое тело, скрещенные и закоченевшие ноги… Она лежала на боку, как опрокинутая статуя, а лужа крови растекалась к ванне, где неподвижно сидела маленькая Грейс, зажмурив глаза, закрыв руками уши и слегка покачиваясь.

Когда смотрел на эти жертвы, как, например, на женщину на фотографии, живо представлял реакцию ее родных — это было так похоже на то, что некогда пережил он сам. Это самое худшее, что только может случиться.

Макдермотт пытался избавиться от чувства вины. Временами он выплескивал свой гнев на Джойс, винил за то, что она ушла в себя, хотя в глубине души понимал: она не была такой уж одержимой.

Но в большинстве случаев он находил правильную мишень. Макдермотт понимал: будь он повнимательнее, раньше заметил бы произошедшие с женой изменения. Он должен был тщательнее следить за ее лечением.

В том, что случилось в ночь перед ее смертью и на следующее утро, ему некого больше винить.

Однако несмотря ни на что, он и не помышлял оставить работу. При желании он мог найти весьма веский аргумент: детектив, который занимается расследованием убийств, но не может находиться на месте преступления, подобен акробату, который боится высоты. Но он сын и внук полицейских. Он всегда хотел этим заниматься. Это единственное, что он умел делать. И у него здорово получалось. Как бы там ни было, он оставался хорошим полицейским.

Да, он хороший полицейский с крепкими нервами и прекрасной интуицией, но при всем при этом не заметил, как жена медленно сходит с ума.

— Все это, — проговорила Столетти, — не имеет смысла.

Макдермотт вздрогнул, словно только что вышел из транса:

— Что?

— Я ничего не понимаю, Майк. Это так странно…

Макдермотт вздохнул и уселся на стул.

— Ладно. Поговорим о деле.

Теперь он был на своей, хорошо изученной территории.

— Как он вел себя во время допроса Олбани? — спросил Макдермотт.

— Прекрасно. Просто замечательно. — Она замолчала. — Когда мы попытались разговорить профессора, он преуспел в этом деле намного лучше меня. Ему удалось узнать об аборте и беременности.

Макдермотт задумался.

— Думаю теперь, когда нам стали известны новые сведения, этот допрос предстает перед нами в ином свете.

В переговорную комнату вошел детектив Коэссл. Он распахнул свой блокнот:

— Майк, электропилу «Трим-метр» продают всего шесть розничных магазинов. Но за последние три месяца не продано ни одной.

— Спасибо, Том, — проговорил Макдермотт. — Но вы попросили сообщить, если кто-то попытается купить ее?

— Разумеется.

Когда детектив вышел, Макдермотт и Столетти вернулись к прежней теме.

— Постарайся не сосредоточиваться на личных эмоциях, — посоветовал он напарнице.

Столетти бросила на него подозрительный взгляд. Разумеется, она заслуживала лучшего обращения. Несмотря на ее предвзятое отношение к Полу Райли, Макдермотт считал, что Столетти — хороший полицейский. Впервые за время службы у него оказалась в напарниках женщина. Поначалу он был не в восторге от такого назначения, но Столетти стала самым лучшим его напарником за все время работы в полиции. Отсутствие тестостерона и адекватная самооценка позволяли ей сохранять ясность ума. Макдермотт не раз ловил себя на мысли, что полагается на ее интуицию не меньше, чем на свою собственную.

— Вопрос в том, — заметила Столетти, — связано ли новое убийство с предыдущими. Или это совпадение.

Он кивнул:

— В совпадение верится с трудом.

— Но это означает, что убийца — Пол Райли, — выдала она.

Детектив Бэкс заглянул в комнату:

— Шеф, у нас новости о Фреде Чианчио. Вы должны взглянуть на это.

— Мы продолжим позже. — Столетти посмотрела на Макдермотта. Они оба поднялись со своих мест. Макдермотт придержал ее за руку у двери.

— В лаборатории должны сохраниться результаты анализов, взятых у Бургоса, не так ли?

Столетти кивнула. У окружного отдела криминалистики имелся большой архив, который находился на западе города.

— Теперь у нас гораздо больше возможностей, чем в 1989 году.

Она одобрительно посмотрела на него.

— Вы хотите провести тест на ДНК у Терри Бургоса и его жертв?

— Да, — ответил Макдермотт. — И мы не будем ждать два месяца, Рики. Поторопи их. Сошлись на коммандера. Скажи, это дело первостепенной важности.

На пристани Гвендолин повернула большое колесо, прикрепленное к катеру. Я предложил ей помощь, но она отказалась. На ее лице появилось знакомое напряжение. Когда катер оказался на воде, она обернулась и посмотрела на меня так, словно хотела дать мне еще один шанс. Возможно, угадала, о чем я думаю, по выражению моего лица.

— Вы не любите воду?

Шелли вопросительно посмотрела на меня, стараясь скрыть улыбку. Она прекрасно знала, что у меня проблемы с плаванием. Проще говоря, я не умею держаться на воде. Я правильно двигаю руками и ногами и все равно постоянно иду ко дну. Однако в тот момент я был готов сделать что угодно, даже перелететь на дельтаплане через Анды, лишь бы разговорить Гвендолин.

Мы сели в катер, и она завела мотор. Катер был длинным, с плоской палубой, сиденья и перила по краям обтянуты белой кожей, спереди находились штурвал и приборная доска. К днищу катера было прикреплено нечто напоминающее большие лыжи, и он смахивал на гигантские водные санки.

— Это понтонная лодка, — пояснила она, выплывая из-под зеленого навеса. — Так, значит, вы осудили Бургоса? А теперь вы адвокат Гарланда.

Мне не понравилось, как она связала эти два имени. У меня возникло чувство неловкости. Примерно то же самое в свое время сказала мне Эвелин Пенри.

— Да. У него все хорошо, — добавил я, хотя она и не спрашивала.

— Не сомневаюсь, — пробормотала Гвендолин.

Я немного успокоился. Прохладный ветерок освежал, и жар от солнечных лучей уже не казался невыносимым. Мы заплыли на середину огромного озера, затем она остановилась и переключила мотор в нейтральную позицию. Вода зарябила сильнее, но понтон стоял ровно — без сомнения, это было одним из преимуществ данной модели. Я посмотрел на стоящие вдоль берегов коттеджи. На мостках и на большой водной горке играли дети. Крики людей, которые катались на водных лыжах или на катерах, вторили реву моторов и эхом разносились вокруг нас.

Поведение Гвендолин во время следствия вполне соответствовало тому, что говорил о ней Гарланд Бентли. Когда мы занимались делом Бургоса, имя Гвендолин пару раз всплывало на поверхность, но лишь потому, что нам не хватало свидетелей, которые хорошо знали Кэсси. Гвендолин была богатой испорченной девчонкой, Кэсси — невинной и одинокой. Но я так ни разу и не встречался с Гвендолин, поскольку она все время находилась за пределами округа.

И все же теперь я не заметил в этой женщине ничего злого или испорченного. Время меняет людей чудесным образом.

— У вас свой ресторан? — спросил я.

Она слегка улыбнулась.

— Община теряет свои магазины и рестораны. А мне хочется, чтобы у людей оставались места, где они могли бы собираться.

Я решил постепенно вывести ее на интересующую меня тему. Гвендолин подставила лицо солнечным лучам. Вид у нее был совершенно безмятежный. Я понимал, что таким образом она попыталась убежать от реальности.

Гвендолин предложила мне воду из кулера, но я отказался. Она села рядом со мной. Шелли сидела по другую сторону от меня и молчала. Она закатала рукава рубашки и штанины джинсов, закрыла глаза и откинула голову, позволяя солнцу светить ей на лицо. Какая все-таки Шелли умница: она хорошо знала, как себя вести. Беседа должна была протекать непринужденно, а когда два человека набрасываются на одного с расспросами, у последнего это лишь вызывает чувство дискомфорта. Нет, она просто собиралась слушать.

Ветерок донес до меня легкий кокосовый аромат средства для загара, которым пользовалась Гвендолин. У нее, как и у многих людей славянского происхождения, была бледная кожа, которая от солнца становилась ярко-розовой, поэтому ей требовались защитные средства.

Жара была изнуряющей. Я снял пиджак, закатал рукава и пожалел о том, что отказался от ее предложения выпить воды.

— Мне здесь нравится, — призналась Гвендолин. — Здесь люди говорят то, что думают, и думают то, что говорят.

Я посмотрел на мой портфель и вдруг вспомнил, что у меня нет ни ручки, ни блокнота, ни даже подходящей бумаги. Обычно записи вел кто-нибудь из моих сотрудников, а в суде каждое мое слово фиксировали репортеры. Но один лишь вид блокнота или диктофона часто сковывает речь собеседника. Поэтому я положил руки на внутреннюю обшивку катера, уперся головой в мягкий поручень и закрыл глаза, повернув лицо к солнцу. Я мог бы уснуть и проспать здесь не один час.

— Когда у тебя есть деньги, — сказала она, — ты уже ни о чем не думаешь. Ты все можешь получить. И начинаешь хватать все, надеясь, что рано или поздно натолкнешься на преграду. Но когда этого не происходит, ты заходишь все дальше, пока однажды… не теряешь голову окончательно.

— Значит, вы теряли голову? — поинтересовался я.

Лодка покачнулась на волне.

— Конечно. Я пила, употребляла наркотики, спала со всеми подряд.

Я с учтивым видом слушал жалостливую историю исцеления богатой девочки — испорченной светской львицы, которая порхала с одной вечеринки на другую, колесила по Европе и хотела лишь одного — чтобы ее любили.

— А что насчет Кэсси? — спросил я, хотя и не был уверен, что стоит перебивать ее.

— Кэсси… — Гвендолин на мгновение задумалась и посмотрела на банку с содовой у себя в руке. — У Кэсси было большое сердце. И щедрая душа. Но она совершенно не понимала, что делает. Не знала, что ей нужно: стать популярной или быть хорошей. — Гвендолин прикусила губу, и ее лицо покраснело. — Она была так напугана.

— Гвендолин, я пытаюсь понять, какую жизнь Кэсси вела в то время. Мне нужна ваша помощь.

Она медленно покачала головой:

— Думаю, вы прекрасно знаете об этом.

— Но ведь вам известно, что дело Кэсси не рассматривалось в суде. Так что у нас не было возможности хорошенько изучить его. — Я заметил, что взгляд Гвендолин стал напряженным. — И мы почти не занимались им. Вы ведь знаете, что дело Кэсси не рассматривалось в суде, не так ли?

Она пожала плечами.

Неужели она ничего не знала?

— А почему вы не рассматривали дело Кэсси? Я не могу понять.

Я быстро объяснил, что было принято решение изъять из дела одно из убийств, на случай если Бургосу повезет и его признают невменяемым. Тогда нам предоставился бы второй шанс обвинить его. Похоже, девушка не очень разбиралась в юридических тонкостях, но я не мог понять, почему она совершенно не интересовалась происходящим.

— Где вы были, когда это случилось? — спросил я. — Мы пытались связаться с вами.

Она снова пожала плечами.

— Я даже не знала, что вы пытались.

— Где вы были?

— Я могла быть где угодно. Но тогда это не имело значения. Где бы я ни была, по сути, я все равно находилась в одном и том же месте.

Я вздохнул. Это все равно что пытаться поймать солнечный зайчик. Я понимал: эту женщину нужно стащить с кушетки психоаналитика и поставить за кафедру для дачи свидетельских показаний. Но… не было возможности. Она могла спокойно послать меня куда подальше. Или столкнуть с лодки, и я бы тогда утонул.

— Возможно, на Ривьере, — сказала она. — Или на Карибах.

— Хорошо, тогда ответьте еще на один вопрос, — предпринял я новую попытку. — Когда в последний раз вы были в городе? Я имею в виду, еще до убийства Кэсси.

Она махнула рукой.

— Примерно за месяц до ее смерти. Но если вы скажете, что это случилось за три месяца, я вам поверю. Как поверю, если скажете, что это было за три дня.

— За три дня? — Я не смог скрыть недоверия. — Неужели вы даже не помните, сколько времени прошло между вашей последней встречей с Кэсси и той минутой, когда вы получили известие о ее смерти?

— А это уже другой вопрос. — Она откинула со лба прядь, но ветер тут же вернул ее на место, между глаз. — Я узнала об этом позже. Через несколько месяцев. Не думаю, что вы поймете меня, — добавила она, обратив внимание на мою реакцию. — Моя мать умерла. У меня никогда не было отца. Я уверена, что тетя Наталия пыталась связаться со мной, но не знала, где я нахожусь. Я не отвечала на звонки. А в те времена еще не было мобильных телефонов, мистер Райли. И я не оставляла адресов, где собиралась быть.

Я пытался посмотреть на происходящее с ее точки зрения. Возможно, мое первоначальное впечатление о ней было несколько предвзятым. Ее мать погибла в автокатастрофе, когда управляла автомобилем в нетрезвом состоянии, а своего отца Гвендолин, похоже, не знала. Я подумал, что даже все деньги мира не могли бы ее спасти.

— Похоже, вы были очень одиноки, — подала голос Шелли.

Гвендолин улыбнулась ей, а затем посмотрела на меня:

— Задавайте мне ваши вопросы, мистер Райли.

— Кэсси была лесбиянкой?

— Насколько я знаю, нет. — Грустная улыбка тронула ее губы. — Но если ты ходишь в женскую школу, все вокруг начинают считать тебя лесбиянкой.

Вполне справедливое замечание. Когда в Мэнсбери произошли убийства, в этом колледже как раз ввели совместное обучение.

— А вы уверены в этом?

Мои слова позабавили ее:

— Возможно. А возможно, и нет.

— Значит, у Кэсси был молодой человек?

— Не знаю, — ответила она. — Но это ни о чем не говорит. Я не помню, чтобы в то время Кэсси с кем-то встречалась. Она казалась ужасно робкой в отношениях с мужчинами. Довольно странно. Временами становилась общительной, пропадала на вечеринках до утра, но не думаю, что у нее кто-то был.

Я вспомнил текст песни и фрагмент из Второзакония о побивании камнями падшей женщины.

— Вы думаете, она оставалась девственницей? — спросил я.

— Я не знаю.

— И значит, вам неизвестно, была ли она беременна?

— Беременна? — Гвендолин откинулась на спинку сиденья. — С чего вы взяли?

Я не видел причины, которая помешала бы мне поделиться с ней этой информацией. Черт возьми, ведь ради этого я и приехал сюда.

— Одна из убитых работала репортером. И она задавала подобный вопрос о Кэсси.

Гвендолин медленно кивнула, словно хотела сказать «да», но затем покачала головой:

— Не имею ни малейшего представления. Но уверена: если это было действительно так, то Кэсси обязательно рассказала бы мне.

Отлично. Вся поездка представилась мне бессмысленной тратой времени.

— А что вы можете сказать о Брэндоне Митчеме?

Он был новичком в колледже Мэнсбери и дружил с Кэсси и Элли. Лайтнер напомнил мне о нем.

— Брэндон Митчем, — ее лицо просветлело, — как у него дела? — В ее голосе послышалось уважение.

— Вы знали его?

— Да, — кивнула она, и на ее губах появилась легкая улыбка. — Да, я знала Брэндона. Боже… — На минуту Гвендолин замолчала, погрузившись в воспоминания. — Милый парень. — Внезапно она нахмурилась. — Но ему, наверное, пришлось нелегко. Кэсси и Элли…

— Расскажите об Элли.

— Элли… — Она сосредоточилась. — Что сказать? Элли была похожа на меня. Любила тусоваться. И боялась его. — Гвендолин погрозила в воздухе пальцем. — Она очень боялась его.

— Кого боялась? Брэндона?

— Нет, не Брэндона.

Я посмотрел на Гвендолин, но ее лицо стало непроницаемым.

— Вы имеете в виду Терри Бургоса? — спросила Шелли.

— Она боялась, что он может сделать что-то дурное, — продолжала Гвендолин. — Всегда говорила, что решение суда ничего не значит для психопата. — Гвендолин осуждающе кивнула и повторила: — Она очень боялась его.

Легкий ветерок принес облегчение. Вся эта ситуация казалась мне странной. Я допрашивал свидетельницу на ее катере. Но думаю, Гвендолин чувствовала себя здесь на своей территории.

— Вы знали Бургоса? — спросил я.

Она нахмурилась и покачала головой.

— Боже, нет. Но Элли часто говорила о нем. Он сильно напугал ее.

— А что еще вы можете рассказать о Брэндоне?

— Ну… Я же сказала, что он был милым парнем.

— Красавчиком? Да, теперь я вспомнил. У них с Элли ничего не было?

Она лишь развела руками:

— Сомневаюсь, но точно не могу сказать. Мистер Райли, я проводила с ними время, когда приезжала в город, но бывала там нечасто. В основном жила в Европе, в Лос-Анджелесе или… Господи, да где угодно.

Я сделал паузу и мысленно прокрутил в голове список имен.

— Значит, Кэсси и Элли общались с одним профессором? И Терри Бургос посещал его занятия. Профессора звали Олбани.

Она неуверенно кивнула, затем наклонила голову набок.

— Профессор, говорите?

— Да, — кивнул я. — Это имя вам что-нибудь говорит?

Она посмотрела вдаль.

— Не знаю… возможно.

Возможно. Возможно, вся эта поездка была пустой затеей.

— А что насчет наркотиков, Гвендолин? — спросил я. — Кэсси или Элли принимали наркотики?

Она отвела взгляд и смиренно кивнула.

— Кокаин? Травка?

— Кокаин, — нахмурилась она. — А возможно, и то и другое. Это же колледж.

— Вы видели, как они это делают? Видели, как принимают наркотики?

Она поджала губы.

— Кажется, я принимала наркотики вместе с ними.

— Вам так кажется?

Она в гневе уставилась на меня. Ее начинал раздражать допрос.

— Вы никогда не пытались что-то забыть, мистер Райли? Долгое время отгораживаться от воспоминаний и в конце концов все забыть? Так, чтобы воспоминания перестали быть вашими? Спрятать их в тайнике своего сознания и запереть дверь?

Я поднял руки, показывая, что сдаюсь:

— Гвендолин…

— Да, — выпалила она. — Я уверена, что нюхала кокаин вместе с ними.

— «Они» — это…

— «Они» — это Кэсси, Элли… иногда Брэндон или даже Фрэнк. Да кто угодно, кто бывал с нами на вечеринках. Вы довольны?

Она встала — катер был достаточно тяжелым, чтобы поддерживать ее и не раскачиваться, — и закрыла ладонями свое красное лицо.

— У меня было тяжелое детство, — произнесла Шелли. — Я знаю, о чем вы говорите. Вы не просто перевернули страницу. Вы закрыли книгу и выбросили ее.

Гвендолин на минуту задумалась, затем кивнула:

— Вот именно.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы тревожить вас, — добавила Шелли. — Просто нам больше не к кому обратиться. Людей убивают…

— Что ж… — Гвендолин подняла руки, словно хотела что-то остановить, и посмотрела на озеро. — Мне очень жаль. Правда жаль. Но ко мне это не имеет отношения. — Она встала за штурвал и переключила какие-то рычаги. — А теперь я хочу вернуться в свой ресторан. К моей нынешней жизни.

Гвендолин включила скорость, и катер помчался к берегу. Она заплыла под навес и заглушила мотор. Затем повернула большой штурвал в противоположную сторону и причалила к пристани.

На прощание Гвендолин покорно пожала нам обоим руки и наградила меня удивительно мягкой улыбкой. Я понял, что подобная вспышка гнева была ей несвойственна и она сожалела об этом. Впрочем, иногда мне приходилось терпеть куда более грубое обращение.

Назад к машине мы с Шелли шли молча. Я завел мотор и поехал. Лишь когда пристань скрылась из виду, спросил ее мнение.

— Она напугана, — ответила Шелли.

Возможно. И она как минимум покривила душой. Сначала не могла вспомнить, кто такой профессор Олбани, а потом назвала его Фрэнком.

— Мне кажется, она хороший человек, — добавила Шелли. — Просто не могла решиться, что тебе сказать.

Вероятно, это что-то означало? Только вот что? Может, она покрывает кого-то?

— Скоро ты это узнаешь. — Шелли опустила окно и высунула голову навстречу ветру. — Она свяжется с тобой, когда будет готова.

— Правда?

— Поверь женщине. — Она игриво взяла меня за руку.

Мы молча добрались до шоссе. Я доверял мнению Шелли и думал, что в этот раз она права. Гвендолин производила впечатление искреннего человека. Она явно не из тех, кто станет увиливать. Но как же мне хотелось узнать, что она скрывает…

Я почувствовал, что Шелли снова пристально смотрит на меня, и повернулся к ней.

— Тогда с Кэсси случилось что-то нехорошее, — предположила она. — Ты ведь тоже так думаешь?

Я не стал рассуждать на эту тему. Вместо этого открыл телефонную книгу в моем мобильном. Когда я был прокурором, то много работал с Питом Сторино из Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. Несколько лет спустя он ушел в таможню и теперь занимал высокий пост в городском аэропорту, в отделе по иммиграции и таможне.

Я позвонил ему на мобильный, и минут десять выслушивал его жалобы. Когда с болтовней было покончено, я перешел к делу.

— Пит, мне нужна твоя помощь, — сказал я ему. — Пассажира звали Гвендолин Лейк.

Глава тридцатая

Он не отвечает по мобильному, — сообщила Столетти. — Секретарша сказала, что его нет в офисе.

— Хорошо. Рано или поздно мы все равно его найдем.

В ожидании беседы с Полом Райли, которая обещала быть очень интересной, Макдермотт занялся изучением отчетов по убийствам Фреда Чианчио и Эвелин Пенри. По Чианчио практически ничего не было. Перечень улик казался полной бессмыслицей — убийца не оставил никаких следов. У них имелось лишь предполагаемое орудие убийства и сам труп. Макдермотт просмотрел предварительные данные вскрытия, но они давали мало информации, разве что сообщали о многочисленных поверхностных ранениях на трупе Чианчио.

— Что это? — неожиданно спросил Макдермотт, внимательно вчитываясь в список. Он прочитал еще раз, но не смог понять значение термина. — Что за чертовщина такая — «предплюсневая фаланга»?

Столетти подошла к нему:

— Что?

Макдермотт указал на фразу в отчете, где перечислялись повреждения на теле Фреда Чианчио: «Надрез между четвертой и пятой предплюсневыми фалангами нанесен после смерти».

— Что такое «предплюсневая фаланга»? — поинтересовалась Столетти.

— Я спросил тебя о том же, — вздохнул Макдермотт. — Может, это хвост? Как думаешь, у Фреда Чианчио мог вырасти хвост?

— Все может быть, Майк. А вдруг он был инопланетянином?

Макдермотт поднял голову и увидел криминалиста Тони Резко.

— Скажи, Тони, ты, случайно, не знаешь, что такое «предплюсневая фаланга»?

Резко задумался, а потом ответил:

— Нет.

— Тебе удалось что-нибудь выяснить по поводу тех записок?

— Я узнал кое-что про вторую записку, — ответил он.

— Прекрасно. — Макдермотт бросил отчет по вскрытию поверх остальных бумаг. — Я готов тебя выслушать.

* * *

Я подвез Шелли и вернулся в свой офис около четырех часов. Проигнорировав мигающую лампочку на автоответчике, стал проверять обычную, бумажную почту. Я искал еще одно письмо, но не нашел. Затем под стопкой писем я увидел конверт из манильской бумаги. На нем фломастером было написано мое имя, но адрес отсутствовал. Как и адрес отправителя. Я осторожно открыл конверт. Внутри оказался обычный белый почтовый конверт, подписанный той же рукой. И снова там стояло лишь мое имя. Я тут же понял, что это очередное послание. Я так же аккуратно открыл маленький конверт. Из него выпал лист бумаги, и там было написано:

Другие радуются уважению, грешники ищут его заново. Но ангелы ютятся там, на алтаре. Шепчут секрет. Если кто решится его тронуть.

— И как прикажете это понимать? — сказал я в пустоту. — Бетти!

Бетти заглянула в кабинет.

— Ах, вы вернулись. Вас разыскивал детектив Макдермотт.

— Это доставили с курьером? — спросил я, показав конверт из манильской бумаги. — Не по почте?

— Да, конверт принес курьер.

— Как вовремя, — пробормотал я. — Он хорошо знает, когда здесь появиться.

— Что?

— Ничего. Бетти, позвоните детективу Макдермотту. И выясните, кто доставил этот конверт.

Бетти подошла к телефону.

— Сегодня утром к нам прибыло три курьера, — сообщила она. — Мы можем выяснить, когда именно они приходили.

Возможно, данный путь окажется тупиком. Этот человек очень осторожен. Вряд ли он обращался в курьерскую службу и оставил там номер своей кредитной карты или телефон.

Через минуту Бетти дозвонилась до Макдермотта. Я сообщил, что получил еще одно письмо, и попросил прислать за ним полицейского.

— У меня есть мысль получше, — сказал Макдермотт. — Почему бы вам самому не заехать к нам?

Внешне криминалист Резко напоминал карикатуру: лысый череп и большие квадратные очки. Если бы он еще и разговаривал писклявым голосом, то картина была бы полной.

Закончив разговор с Полом Райли, Макдермотт повесил трубку и произнес про себя молитву.

— Тони, скажите, вы нашли на записке отпечатки пальцев?

— Нет-нет, мы проверили их первым делом. Но нингидрин ничего не выявил…

— Значит, вы нашли оттиски? — предположил он.

— Верно. Небольшие вмятины.

Резко положил записку на стол.

Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать.

— Хорошо, — сказал Макдермотт, поощряя его на дальнейший рассказ.

— У нас не было времени съездить в лабораторию штата получить электростатическое изображение, поэтому мы просто сфотографировали лист при наклонном освещении. Это делается следующим образом: вы раскладываете лист на стекле и ставите источник света параллельно документу…

Технологи обожали рассказывать все в подробностях, и каждая беседа с ними напоминала урок. В глубине души Макдермотту хотелось схватить Резко за его тонкую шею, но тот был профессионалом и прекрасным специалистом, который любил свою работу. Поэтому он дал молодому человеку еще тридцать секунд.

— …для выявления оттисков используется графитовый порошок, потому что иногда они бывают очень слабыми…

Макдермотт больше не мог слушать:

— Это все равно что перевернуть лист и заштриховать обратную сторону простым карандашом, не так ли? И тогда ты можешь прочитать, что написано на обратной стороне? Мы делали нечто подобное в школе, во втором классе.

Резко отступил на шаг и холодно улыбнулся. Он знал Майка не один год и понимал, что тот шутит. Резко вытащил из-за спины фотографию. Это был лист, исписанный не связанными между собой словами. С первого взгляда было ясно, что эти слова — белые оттиски на затемненной графитом обратной стороне листа.

Темный Третий Тройной Тяжелый Таинственный Образ Ответ Отверженный Обреченный

Макдермотт посмотрел на криминалиста:

— Значит, эти слова были написаны на другом листе бумаги, который лежал поверх записки?

— Вот именно. И ему очень нравятся слова, которые начинаются на буквы «Т» и «О».

Еще раз взглянув на записку, Макдермотт нашел предложение, в котором содержались оба слова: «…даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся».

Столетти в свое время удивил порядок слов в этом письме. Выбор их был неслучайным, но очень странным.

Однако как она правильно заметила, в этом крылся какой-то смысл.

— Спасибо, Тони, — сказал Макдермотт. — Отличная работа.

Но что, черт возьми, это значило?

Мужчина в длинном оранжевом фартуке положил руку на плечо Лео и подал знак другому продавцу.

— Этому человеку нужна помощь.

«Не трогай. — Лео выдернул плечо из-под его руки. — Не трогай меня».

— Простите, — нахмурился мужчина.

Лео присел на корточки, притворившись, будто хочет завязать шнурок на ботинке, а сам потихоньку развернулся на сто восемьдесят градусов, продолжая завязывать шнурок и одновременно осматриваться по сторонам, — мускулистый мужчина в майке толкал впереди себя магазинную тележку, наполненную досками.

«Нет-нет, они уже здесь. Проверь вход…»

В зал вошла женщина — хорошенькая, худощавая, с темно-русыми волосами, в розовой атласной блузке, облегающих черных брюках и туфлях на высоких каблуках. Она была одета по-деловому, но очень стильно. Женщина посмотрела в его сторону, но не на него. Однако Лео понял, что ей нужен именно он. Нет, он совсем не глуп, но не мог уйти, не мог убежать. Только не сейчас…

Она отвернулась и направилась в ряд, где продавали удлинители и лампочки. Там остановилась.

«Я вижу тебя».

Огромный зал в магазине хозяйственных товаров в основном состоял из длинных рядов, тянущихся с севера на юг. В одном из таких рядов и стоял Лео. А женщина находилась в более коротком ряду, расположившемся с запада на восток.

Оттуда ей хорошо были видны кассы. Она наверняка собиралась подождать, пока Лео расплатится за покупки, а затем последовать за ним.

— Сэр, вы что-то ищете?

Лео поднял голову. Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти, лысеющий и близорукий. В длинном оранжевом фартуке на толстеющем теле.

— Электропилу, — проговорил Лео.

— У нас большой выбор. Это здесь. В одиннадцатом ряду.

Лео завязал шнурок и обвел взглядом зал. Кто еще? Неужели она одна?

Пауза. Лео снова посмотрел на продавца.

— Но для начала объясните, — попросил тот, — зачем вам она?

Лео поднялся, надвинул козырек бейсболки на лицо. Женщина все еще выбирала лампочки. Она повернула голову влево и взглянула на Лео.

— Пилить, — ответил он.

Мужчина пристально посмотрел на него. Люди часто глядели на него так. Словно хотели пожалеть. Или думали, что он недостаточно умен.

— Если хотите, мистер… я подойду туда и помогу вам.

Лео кивнул. Мужчина пошел в одиннадцатый ряд. Лео стоял около четвертого.

Белая женщина в розовой блузке и черных брюках направлялась к выходу. Она напомнила ему Кэсси, кузину Гвендолин.

Гвендолин. Гвендолин Лейк. О да, он слышал о ней. Он жил в ее доме, но ни разу не видел. Ее там не было, но в скором времени она собиралась приехать. Кэсси говорила, что Гвендолин — хорошая, но тяжелая в общении.

— Не обижайся, если она будет немного резка с тобой. Хорошо?

— Хорошо, — сказал он.

Ее глаза светились добротой, теплые руки приобнимали его за плечи, звук ее голоса заставлял забыть обо всем. Он больше не переживал из-за Гвендолин. В конце концов, ему приходилось сносить и более жестокое обращение.

Кэсси и миссис Бентли были дома. Лео показалось, что они не очень рады этому визиту. Миссис Бентли курила и бродила по дому.

— Сколько она собирается здесь пробыть? — спросила миссис Бентли. — Сколько?

— Мама, это в последний раз. Я не знаю. Все будет хорошо, — ответила Кэсси.

Через несколько минут подъехал лимузин. Шофер открыл дверь, и Гвендолин вышла из машины с недовольным видом. Она была одета так, словно собиралась на вечеринку. Во рту сигарета, в руке — бутылка. Кэсси подбежала к машине и обняла ее. Миссис Бентли стояла в дверях. Она тоже обняла ее, но с меньшей радостью.

Затем Гвендолин посмотрела на Лео.

— Это и есть тот самый иммигрант?

— Это Лео, — сказала Кэсси. — Будь с ним помягче, Гвен.

Ну конечно, конечно. Гвендолин покрутила у виска указательным пальцем.

— Ну, привет, Лео.

Он протянул ей руку. Гвендолин посмотрела на нее, но не стала пожимать, а только смерила его пристальным взглядом.

— Теперь я понимаю, почему Кэсси так подружилась с тобой, — сказала она.

Лео ничего не ответил. Он подошел к багажнику лимузина и вытащил ее чемоданы. Затем вернулся к своей работе — стрижке кустов.

Женщина в розовой блузке и черных брюках повернула налево и направилась в сторону Лео. Она была все еще далеко от него, их разделяло несколько рядов. Потом она встретила знакомого — чернокожего мужчину. Поздоровалась и обняла его.

Теперь их было двое: она и черный мужчина. Они хорошо играли свои роли, делая вид, будто встреча неожиданна для обоих. О чем бы они в ту минуту ни говорили, Лео знал, что на самом деле означают их слова: «Будем следить за ним. Посмотрим, что он замышляет. Я пойду впереди, а ты иди за ним следом».

«Вам меня не одурачить».

Лео пошел в их сторону, но они разошлись по разным рядам. На прощание женщина тронула мужчину за руку — по крайней мере Лео показалось, что они расстаются. Затем мужчина скрылся из виду.

Они пошли в разные стороны, чтобы продолжать следить за ним из других рядов. Сколько их здесь всего?

— Сэр, вам помочь?

Лео подпрыгнул от неожиданности. Еще один мужчина в оранжевом фартуке. Лео покачал головой, не сводя глаз с женщины.

«Всему свое время. Сейчас у меня нет выбора, я должен действовать быстро».

Лео опустил голову и медленно пошел в одиннадцатый ряд, осматриваясь по сторонам и стараясь держаться как ни в чем не бывало.

«Да, вы следите за мной, но вы не знаете, что и я наблюдаю за вами. Здесь они ничего не смогут предпринять. Они просто собирают информацию, чтобы потом рассказать о том, что я делаю в этом месте…»

Лео встретился с пожилым продавцом в одиннадцатом ряду, где на полках в коробках стояли различные электропилы.

— Вам нужна пила для профессиональной деятельности или для домашнего использования? — спросил мужчина. — Что вы собираетесь ею распиливать?

Ему нужна пила «Трим-метр». Но здесь он не увидел ничего подобного.

— «Трим-метр»? — Мужчина покачал головой. — Но, сэр, эта фирма давно уже не выпускает электропилы.

Лео принялся раскачиваться и прикусил нижнюю губу.

Мужчина похлопал Лео по руке.

— Я знаю, что вы чувствуете. Вы привыкли к определенной марке. Вы ведь всегда использовали такую пилу, не так ли?

Лео окинул его взглядом.

— Я сам всегда предпочитал пилу фирмы «Хаски». Рекомендую. Очень легкая. Посмотрите эту модель. Вам понравится. — Он взял со стенда электропилу, привязанную длинным шнуром, чтобы ее не украли.

Лео посмотрел на мужчину. Его руки безвольно висели по бокам.

Мужчина вздохнул:

— Ну ладно… Знаете магазин «Инструменты Вартена»? На Пиками. Его хозяин продает старые, бывшие в употреблении пилы. Поэтому, если хотите именно «Трим-метр», вам стоит туда заглянуть.

Мужчина разговаривал так, словно Лео тупица или пятилетний ребенок!

«Но я гораздо умнее, чем кажусь на первый взгляд».

Лео пошел обратно через торговый зал. Он потерял черного мужчину из виду. Он потерял их обоих.

«Стоп».

Женщина стояла в очереди в кассу. Так, ситуация изменилась: она была не просто наблюдателем, она пыталась выйти из магазина раньше его. Одно из двух: либо она и дальше собиралась следить за ним, либо хотела рассказать остальным…

Их взгляды встретились, и женщина тут же отвернулась. Она стояла в кассу экспресс-оплаты. Ее очередь уже подошла, она протянула кредитную карточку и взяла два пакета.

«Да, там были лампочки… Разумеется, это были лампочки. Как будто я идиот. Иди за ней, — велел он себе, — проверь, куда она направится, держись рядом, но не подходи совсем близко, пока не придет время».

Лео обвел взглядом парковку: много машин, но ни одного человека. Он не знал, где находятся остальные люди из ее команды, они могли сидеть в засаде и выскочить в любой момент из любого автомобиля. Лео осмотрелся: повернул голову сначала налево, потом направо, потом снова налево. Быстро оглянулся.

«Они могли быть где угодно, но за мной следит только эта женщина. Лишь она могла сообщить, где я… И рассказать им об электропиле „Трим-метр“…»

Ветер принес кассовый чек, Лео поймал его.

Нужна диверсия.

«Вытащи нож, возьми его в правую руку, прижми к ноге. А теперь ты должен сократить расстояние, отделяющее тебя от женщины…»

Она остановилась возле «сааба» и обернулась. Поблизости никого не оказалось, но трудно сказать что-то наверняка. С обеих сторон от нее припаркованы внедорожники. Удачный ход. Отличное прикрытие — ее едва видно… Внедорожники почти полностью скрывают ее.

Лео перевел дух и успокоился. Он повернул налево, обогнул автомобиль и приблизился к ней. Она открыла заднюю дверь автомобиля и бросила пакеты с лампочками на сиденье.

Их отделяло каких-то десять футов. Пять футов. Лео достал чек и показал ей.

— Ой! — Женщина словно не узнала Лео.

«Хорошо подготовилась».

Женщина протянула руку и взяла чек. Все произошло за одно мгновение. Она открыла рот, чтобы сказать спасибо, и посмотрела на него. Левой рукой Лео схватил ее за руку и толкнул на заднее сиденье и в то же время правой полоснул по горлу. Он едва пошевелил рукой, ее шея сама прошла по лезвию, сделав за него всю работу.

Ни единого звука. Ее безжизненное тело сползло на пол машины и тут же залило его кровью. Лео затолкал ноги женщины в машину и закрыл дверь.

Он огляделся. Все чисто. Лео снова открыл дверь машины, протянул руку и дотронулся до женщины.

Снова осмотрелся по сторонам. Никого.

Подобрав валяющиеся на земле ключи, он открыл багажник — там было одеяло и полотенце.

«Хорошо, этого достаточно, чтобы прикрыть ее. Никто ничего не заметит, если не будет внимательно смотреть».

Покончив с этим, он почувствовал, что ему ужасно хочется пить.

Нажав кнопку на брелке, он услышал, как щелкнули автоматические замки в дверях автомобиля. Он нажал кнопку еще раз, машина дважды просигналила.

«Какой чудесный звук — бип-бип».

Он хотел нажать еще раз, но времени не было. Спокойным шагом Лео направился к своей машине, которую взял напрокат. Сел в нее и подождал. Никто не подошел. Но скоро они появятся. Ему нужно спешить.

Лео выехал на площадь, оглянулся — «хвоста» нет, и никого поблизости тоже нет. Теперь нужно отыскать магазин, где продаются электропилы.

Я подъехал к полицейскому участку около пяти. Сообщил дежурному сержанту свою фамилию, и он велел подниматься наверх. Я тут же почувствовал запах горячего кофе и дешевого парфюма, смешанного с запахом человеческого пота, — типичный букет для места, где работают копы. У входа столкнулся с Рики Столетти. В комнате шла бурная деятельность. Один из полицейских печатал на компьютере отчет. Другой, вероятно, лейтенант или капитан, сидел в своем кабинете и громко разговаривал по телефону. Повсюду сновали люди, передавали друг другу какие-то бумаги, делились информацией. Оперативная группа за работой.

Детектив Столетти, как всегда, тепло и радушно поприветствовала меня. Я протянул ей бумажный пакет, в котором лежало письмо, только что полученное от преступника. Она отдала его полицейскому в форме, после чего махнула рукой в сторону комнаты для допросов, находящейся за пределами помещения для инструктажа. Я прошел за ней туда и сел на стул. Она оставила меня одного в комнате, и это показалось мне странным. Но прежде чем у меня окончательно разыгралось воображение, на пороге появился Макдермотт в сопровождении Столетти. Они оба уселись напротив. Столетти теребила папку, которая лежала перед ней на столе.

— Я сознаюсь, — пошутил я, стараясь разрядить обстановку, но они не отреагировали.

Макдермотт смотрел на меня с каменным выражением лица.

— Насчет последнего письма… Вам нужно проверить курьерские службы, — добавил я. — Нужно выяснить, как конверт попал в мой офис.

— Мы все сделаем. — Макдермотт потер лицо. — Райли, я чертовски устал. И мне нужно спешить, потому что наш преступник, похоже, также торопится. Поэтому мне нужна ваша помощь.

— Спрашивайте.

— Вы не обязаны это делать… Отвечать на наши вопросы или нет — решать вам.

Я смерил его пристальным взглядом, затем посмотрел на Столетти.

— Это что, новый способ зачитать мне мои права?

Когда я закончил фразу, улыбка мигом сползла с моего лица. Теперь оно стало бесстрастным, как и у этих полицейских, сидящих напротив меня.

— Вы здесь по доброй воле, — напомнила Столетти.

Они всегда так говорят, чтобы не прибегать к предупреждению Миранды.

Я устроился на своем стуле поудобнее.

— Может, расскажете, что происходит?

— Почему этот человек выбрал вас? — спросил Макдермотт.

— Потому что я довольно известная личность. Именно я осудил в свое время Терри Бургоса.

— И поэтому он посылает вам зашифрованные послания?

Я понятия не имел, что у того засранца на уме. И уже говорил об этом полицейским.

— Вы слышали когда-нибудь о Шервудском медицинском центре? — спросил Макдермотт.

Я покачал головой. Не понимаю, о чем он говорит.

— Фред Чианчио, — продолжил Макдермотт, — работал охранником в торговом центре, не так ли?

— Совершенно верно, — ответил я.

— Так вот, в июне 1989 года — примерно за неделю до того, как были обнаружены тела, — он попросил, чтобы его перевели на временную работу.

— В Шервудский медицинский центр? — предположил я.

— Вам стоит вручить приз за сообразительность.

— А что в этом особенного?

Макдермотт нахмурился, но промолчал. Он надеялся, что я сам отвечу на свой вопрос.

— Я не знаю, — сказал я.

— В Шервудском медицинском центре работали врачи, которые лечили Кэсси Бентли, — пробормотал Макдермотт. — Он находится в местечке Шервуд-Хайтс, это рядом с Хайланд-Вудс, где жила Кэсси.

— Хорошо, и что? — Я не знал, какой вывод сделать из этой информации.

— Вы думаете, совпадение? — спросил он.

Я не ответил — не знал, что сказать.

— Фред Чианчио попросил перевести его, — продолжал Макдермотт, — ссылаясь на то, что его мать положили в эту больницу. Он хотел быть рядом с ней. Поэтому попросил, чтобы ему позволили работать там в течение трех недель, пока она будет проходить лечение.

Я задумался над этой новостью. Фред Чианчио попросил охранную фирму «Бристоль» на время перевести его в больницу, где работали врачи Кэсси Бентли. Я не особо верил в совпадения, но жизнь бывает странной, и если уж говорить о совпадениях, это было не самое удивительное из них.

— Проблема в том, — добавил Макдермотт, — что мать Чианчио умерла за десять лет до этого. Не думаю, что химиотерапия помогла бы ей. — Теперь он подошел намного ближе к решающему моменту. Я почувствовал, как внутри у меня все задрожало.

— Чианчио воспользовался предлогом, чтобы получить работу в больнице, где находились врачи Кэсси, и произошло это незадолго до того, как случились убийства. — На этот раз слово взяла Столетти. Они вели атаку одновременно с двух сторон. Она неплохой полицейский, однако мне показалось, что они действовали не особенно сплоченно. — А затем Чианчио позвонил Эвелин Пенри и сказал, что хочет поговорить с ней по делу Бургоса. Но в последний момент струсил.

Зачем охраннику придумывать ложный предлог, чтобы его перевели в больницу? Мне на ум приходила только одна причина.

— Вероятно, он помог кому-то проникнуть туда, — предположил я. — Кто-то заплатил ему за то, чтобы он провел его в здание больницы.

Макдермотт удивленно приподнял брови. Разумеется, он думал то же самое.

— И вы считаете, что это как-то связано с беременностью Кэсси, — добавил я. — Или с тем, что она сделала аборт.

— А что вы думаете по этому поводу? — спросила меня Столетти.

Я лишь пожал плечами. В тот момент у меня не было ответов на эти вопросы. Но ситуация начала проясняться.

— Во время следствия вы слышали что-нибудь о беременности Кэсси или о том, что она сделала аборт?

Столетти уже знала мой ответ. По сути, я ответил на ее вопрос сразу после беседы с профессором Олбани.

— Вы можете не отвечать, если не хотите. — Теперь она провоцировала меня, и ей это явно доставляло удовольствие.

— Мне нужен адвокат? — спросил я.

Столетти взглянула на своего напарника:

— Детектив, он не желает отвечать. Но это его право.

— Я никогда не слышал о том, что Кэсси была беременна или делала аборт, — ответил я, стараясь не давать воли гневу. — Вы не хотите объяснить, что, черт возьми, происходит?

Макдермотт снова взял слово:

— Обычно когда вы ведете дело, то старательно прорабатываете окружение жертвы. Почему же вы не выяснили, что незадолго до убийства Кэсси была беременна?

— Во-первых, — я холодно улыбнулся, — у нас нет подтвержденной информации о том, что Кэсси была беременна или делала аборт. У нас лишь есть подозрения. Наверное, в школе полицейских вас учили, что существует разница между фактами и предположениями. Во-вторых, причина, что мы не изучали окружение Кэсси, заключалась в том, что…

Я замер. По лицам Макдермотта и Столетти я понял, что это будет следующая тема для разговоров.

— Потому что вы не стали доводить до суда дело об ее убийстве, — закончила за меня Столетти. — Это произошло по просьбе Гарланда Бентли? — Она положила передо мной фотографию, на которой были изображены Гарланд, репортеры и зловещий тип со шрамом на заднем плане. — Тот самый Гарланд Бентли, чье фото мы нашли в шкафу Фреда Чианчио, спрятанное в коробке для обуви.

— Да, тот самый Гарланд Бентли, — подхватил Макдермотт, — который меньше чем через год нанял вас и поручил вести дела его компаний.

— Вам, человеку, который всю жизнь занимался уголовной юриспруденцией, — нанесла свой удар Столетти, — неожиданно поручают представлять корпорацию Бентли на гражданских процессах, где рассматриваются иски в миллионы долларов!

Я откинулся на спинку стула и взял небольшой тайм-аут. Внутри у меня все горело. Я почувствовал, как на лбу выступил пот, а сердце заколотилось в бешеном темпе.

Работая юристом, я часто консультировал людей, которые становились мишенью в уголовных преступлениях. Я давал им один и тот же совет: «Ни с кем не обсуждайте детали дела. Это в любой момент может обернуться против вас. И если к вам обращаются полицейские, ничего не говорите им без меня или другого юриста».

Потребность выговориться, объясниться, когда тебя в чем-то обвиняют, — естественный порыв. В такой момент нередко возникает желание солгать, или если не солгать, то приукрасить правду. Полицейские и прокуроры хорошо знают, что большинство следуют этим основным правилам. Федеральные обвинители только на этом и живут. И если не могут доказать выдвинутое против вас обвинение, но при этом вы хоть чуть-чуть погрешили против истины, то они постараются поймать вас на этом, использовать эту ложь, чтобы прижать вас или даже посадить за решетку.

«Боритесь с этим импульсом, — говорил я своим клиентам. — Пускай полиция и обвинители продолжают подозревать вас. Это лучше, чем ложь, на которой вас могут поймать. Вам еще предоставится возможность обо всем рассказать».

Но проблема заключалась в том, что мне нечего было скрывать.

Столетти наслаждалась процессом. Макдермотт пытался расколоть меня.

— Все это, — заявил я, — полнейшая чушь.

— Во время расследования всплыло еще одно имя, — проговорил Макдермотт. — Амалия Кальдерон. Вам оно ни о чем не говорит?

Я покачал головой.

— Вы никогда не были с ней знакомы? — спросила Столетти.

— Впервые слышу это имя, — ответил я.

— Две ночи назад, — подхватил Макдермотт, — она была забита до смерти. Может, теперь вы что-то вспомните?

Забита… Забита… Этого нет во втором куплете песни. Следующим должно быть убийство с помощью опасной бритвы, затем — электропила, а потом — мачете.

— И опять-таки мне ни о чем это не говорит, — повторил я. — А я должен что-то вспомнить?

Столетти взяла у Макдермотта папку, вытащила три цветные глянцевые фотографии и разложила их на столе.

Я взял одну из фотографий, и из моего горла вырвался стон. Там крупным планом было изображено ее лицо, немного повернутое направо. Рана на правом виске, многочисленные синяки на лбу и темени… Жестокая смерть. Ее сильно избили. Кто бы это ни сделал, он наслаждался тем, что творил.

— Это Молли, — сказал я. — Женщина, которая пыталась соблазнить меня в «Саксе», после чего на меня напали и ограбили. — Я посмотрел на полицейских: — Вы же не думаете, что ее убил я?

— Расскажите нам об этом сами, господин адвокат, — выдал Макдермотт. — Объясните, почему ваши отпечатки найдены на орудии убийства?

Глава тридцать первая

Вывеска над входом в магазин гласила: «Рабочие инструменты и оборудование Вартена». Эта лачуга находилась неподалеку от склада лесоматериалов. Когда Лео вошел, на двери звякнул колокольчик. В магазине не было никого, за исключением продавца — пожилого мужчины, который сидел за прилавком и разговаривал по телефону.

Лео подошел к прилавку и посмотрел на электропилы, висящие на стене. Затем взглянул на продавца, который поднял вверх указательный палец, продолжая разговаривать по телефону. Лео постучал пальцами по прилавку и осмотрелся, стараясь вести себя непринужденно. Он просто гулял в этом районе и зашел узнать, нет ли в магазине нужной ему электропилы. Потом снова поглядел на продавца и на прилавок.

Он увидел клочок бумаги, прикрепленный к прилавку. Там было всего одно слово: «Трим-метр».

У него перехватило дыхание. «Трим-метр». Он притворился, будто закашлялся, чтобы выиграть время.

— Сэр, вам помочь?

Лео кивнул в сторону стены. Он снова произнес это слово: «электропила». Лео не смотрел на продавца, когда произносил его, но обратил внимание, что пауза продлилась около двух секунд. Слишком долгая пауза…

— Вас интересует… определенная модель?

Он пожал плечами, стараясь не выдавать волнения. Как будто ему все равно.

Лео посмотрел на мужчину: пожилой, с пятнами на лбу и короткой шеей. Он держался непринужденно, ему наверняка понравится ответ…

Лео назвал марку, которую упомянул продавец в другом магазине. «Хаски».

— Конечно. Разумеется. — Мужчина обрадовался еще больше. Он постучал по прилавку, затем вышел из-за него. Теперь он оживился и выглядел очень довольным. Да что там говорить, он просто сиял от счастья. — Но вы знаете, «Хаски» не самая дешевая марка.

Лео последовал за ним к стене.

«Хорошо. Он сказал, что „Хаски“ не самая дешевая марка. Нужно спросить, нет ли у него чего-нибудь подешевле».

— Дешевле? Чем модель старее, тем меньше она стоит. — Мужчина кивнул на стену. — Возьмите «Бурли-380». Хорошо подрезает кустарник и ветви небольших деревьев. Даже не верится, что ей уже десять лет. — Он похлопал по другой пиле: — Или вот эту. «Трим-метр 220». Почти как новенькая. А ей уже пятнадцать лет. Для чего вам пила?

То же самое спрашивал и другой продавец.

— Сэр, я просто хотел спросить, что вы собираетесь резать? Кусты? Ветви деревьев? Или еще что-то?

«Кивни утвердительно».

— Отдам любую за пятьдесят долларов, — сказал мужчина.

«Пожми плечами, спроси его о чем-нибудь. Скажи что-нибудь. Скажи хоть что-нибудь…»

«Что вы порекомендуете? Что вы порекомендуете?»

Он плохо говорил.

Мужчина положил ладонь на руку Лео, как человек, который пытается помочь дурачку.

Лео отпрянул, резко повернулся вправо.

Продавец удивленно раскрыл рот, посмотрел в глаза Лео и стал медленно отступать назад.

— Хорошо, сэр. Я вот что скажу. У меня на складе есть более дешевые модели.

Лео покачал головой.

Мужчина замер, опять посмотрел Лео в глаза, а затем взглянул за прилавок.

— Выбирайте любую, какую вам захочется, — проговорил он.

По спине пробежал холодок. Лео раскрыл ладони, а затем сжал руки в кулаки. Бросил взгляд на пожилого мужчину.

— Я хочу… — начал Лео. — Как бы я хотел… чтобы на моем месте был кто-то другой.

«Действуй быстро. Одно ловкое движение руки. Никакой крови. Чик-чик. Проверь, нет ли здесь камер видеонаблюдения. Не следят ли за вами? Времени нет. Надо затащить его в комнату для персонала, положить в угол и прикрыть коробками. Подойди к входной двери и переверни табличку, чтобы там было слово „ЗАКРЫТО“. Вернись в комнату для персонала и покончи с продавцом. Возьми со стены „Трим-метр“, открой дверь и попрощайся с этим местом».

Он успел добраться до автомобиля прежде, чем его скрутила боль в желудке.

* * *

Когда Пол Райли закончил свой рассказ, Макдермотт поднял голову, которую все это время подпирал рукой. Столетти сидела рядом и по привычке делала пометки, но Макдермотт любил наблюдать за подозреваемым. Нельзя писать и следить одновременно.

Столетти взяла инициативу в свои руки, хотя если кто и мог претендовать на роль лидера в этой беседе, то все-таки Райли. Столетти хотела сама провести допрос.

Еще утром она рассказала Макдермотту, что в свое время Райли защищал человека, обвиненного в убийстве. Это происходило в северной провинции и делом занимался отдел по раскрытию тяжких преступлений, где тогда работала Столетти. Во время процесса Райли удалось разговорить офицера, производившего арест. По словам Столетти, он разобрал его на части, как дешевую модель аэроплана. Каммингс получил понижение, клиента Райли освободили, а во всем обвинили другого человека. Похоже, Каммингс был наставником Столетти, поэтому она не питала к Полу Райли особой симпатии.

Прежде Макдермотта забавляла враждебность Столетти к Райли, но теперь это могло стать серьезной проблемой. Отпечатки пальцев Пола Райли были найдены на железном пруте, которым проломили череп Амалии Кальдерон.

Райли закончил свой рассказ и посмотрел на полицейских. Столетти делала пометки. Макдермотту нужно было немного времени, чтобы обдумать услышанное.

— Вы должны заняться этим делом, — сказал Райли. — Поднимите руку, кто из вас хотя бы на десятую долю секунды действительно поверил, что я убил эту девушку?

Райли не пал духом, и это делало ему честь. Но Макдермотт и прежде встречал подобную браваду. И он видел, как порой в мгновение ока на смену самоуверенности приходит ужас.

— Значит, Джоэл Лайтнер покинул вас, — кивнул Макдермотт. — Он решил, что вам повезло с девушкой, и предпочел не мешать. Вы вышли из бара вместе с женщиной. Думали, что провожаете ее домой. Вы свернули в переулок, и там вас ударили по голове. Когда очнулись, Молли нигде не было, а вместе с ней пропала вся ваша наличность. Так?

Райли кивнул.

— Вы не заявили в полицию. Даже не рассказали об этом вашему другу Лайтнеру, потому что вам было стыдно.

— Я попался как последний идиот.

— И вы говорите, возможно, тот человек вложил вам в руку орудие убийства, чтобы подставить вас?

Полицейские нашли железный прут в мусорном баке рядом с телом Амалии Кальдерон, один его конец был перепачкан кровью, а на другом обнаружили отпечатки пальцев.

— Одно из двух, — пожал плечами Райли. — Либо все было так, как я говорю, либо я на самом деле убийца. А вы что думаете?

Он сам отдал им мяч. Райли прекрасно вел игру.

— Но вы же признались, что находились под действием алкоголя, — заметила Столетти.

Справедливое замечание. Люди совершают бездумные поступки, когда пьяны.

— Я едва держался на ногах, — ответил Райли. — Даже если бы у меня и была возможность сделать нечто подобное, вы должны понять: я не жестокий человек. Когда вы пьяны, то не можете сдерживаться и наружу вылезает ваша истинная суть. Взять хотя бы вас, Рики. Уверен, после пары банок пива вы становитесь еще более жестокой стервой.

— Придержите язык, Райли, — оборвала его Столетти.

Макдермотт едва сдержал улыбку. Придется пригласить криминалиста, чтобы осмотрел синяк на голове Райли. Нужно выяснить, под каким углом нанесен удар и проверить, не мог ли он удариться сам.

— А что у вас с рукой? — спросил Макдермотт, заметив пластырь на костяшках пальцев Райли.

Райли вздохнул:

— После этого приключения мне пришлось взламывать дверь в мой собственный дом. Он забрал мои ключи. Я поранил руку о стекло.

— Вы ломали дверь рукой?

— У меня не было железного прута, — ответил Райли. — Я же оставил его на месте преступления.

Столетти не понравилось поведение Райли, а Макдермотт уже размышлял, что делать дальше. Их версия разваливалась. Они просмотрели видео, снятое камерой наблюдения в «Саксе». Райли напился так сильно, что едва держался на ногах. На нем был смокинг. В руках у него ничего не было. Было ясно, что он не принес прут с собой. Райли мог подобрать его позднее, где-нибудь в переулке, но трудно представить, чтобы настолько пьяный человек мог вытворить такое. К тому же женщина сама подошла к нему. И даже на записи было видно, что они встретились в первый раз.

— Женщина была проституткой, не так ли? — спросил Райли.

Столетти склонила голову набок:

— Почему вы спрашиваете?

Амалия Кальдерон действительно была проституткой экстра-класса — эскорт-услуги. И уже не в первый раз приходила в «Сакс», чтобы найти клиентов. Поэтому и подошла к Райли.

— Просто теперь, когда вспоминаю все это, мне кажется, что она была очень похожа на ночную бабочку.

— Где ваш смокинг? — спросила Столетти.

— В химчистке. — Райли посмотрел на полицейских. — Я же лежал в куче мусора. Спросите у сотрудников химчистки, была ли на нем кровь. Разумеется, за исключением моей.

— Именно так мы и поступим.

— Хорошо, Рики. Флаг вам в руки. — Райли встал. — И раз уж зашла об этом речь, то почему бы вам не взять этот железный прут и не заткнуть его себе в задницу? Я с удовольствием оставлю на нем несколько отпечатков.

Макдермотт поднял руку:

— Райли, сядьте. Для человека, чьи отпечатки нашли на орудии убийства и который последним видел погибшую живой, вы ведете себя слишком дерзко. Прекрасно знаете: улик достаточно, чтобы мы арестовали вас прямо сейчас. Садитесь.

Райли на мгновение замер, затем оперся руками о стол и наклонился к детективам.

— Это был, — медленно проговорил он, — тот же самый человек. И это не случайность. Для вас это хорошая зацепка. С каждой секундой, что вы теряете здесь, пытаясь обвинить меня в убийстве несчастной женщины, растут шансы, что он нанесет новый удар опасной бритвой, или бензопилой, или чем-нибудь еще, о чем упоминается в той песне.

— Предположим, вы правы. — Макдермотт и Столетти переглянулись. — Вы же сами это сказали. Только на этот раз не было никакой бритвы. Никакой электропилы. Или мачете. Или кухонного ножа. — Он кивнул. — Если это действительно наш убийца, почему он отклонился от текста песни?

— Я лишь могу предположить, — Райли пожал плечами, — что это расплата. Убийца питает ко мне особый интерес. В конце концов, именно я обвинял Терри Бургоса.

— Да, — кивнул Макдермотт, — и вы все еще живы.

Райли не знал, что ответить. Но в этом заключалась главная проблема. Если это действительно был тот самый убийца, почему он пощадил Райли и вместо него убил женщину? А потом не поленился и оставил на орудии убийства отпечатки пальцев Райли…

Макдермотт вспомнил Кэролин Пенри и ее объяснение того, почему преступник убил ее дочь. «Это был самый верный способ причинить мне боль». Макдермотт согласился с ней. Черт возьми, если бы кто-то захотел сделать ему больно, не было бы способа лучше, чем навредить его дочери, Грейс. Возможно, преступник принял Амалию Кальдерон за подружку Райли и хотел таким образом заставить Райли страдать, как заставил страдать Кэролин, забрав у нее любимую дочь?

— Он хотел, чтобы я стал соучастником, — сказал Райли. — Он посылал мне записки. Он убил того, кто был со мной рядом. Он оставил мои отпечатки на орудии убийства. Он хотел, чтобы я тоже оказался замешан в его делах.

Но зачем? Зачем преступнику нужно было впутывать Райли?

Макдермотт кивнул.

— Сейчас криминалисты проверят вашу рану на голове, — сказал он. — И на руке. Лаборатория находится наверху.

Райли выпрямился и расправил свой пиджак.

— Вы хотите исключить тот вариант, что я сам нанес себе удар? — Он рассмеялся. — Ладно, хорошо. А когда игры закончатся, возможно, вы приступите к расследованию настоящих преступлений.

Макдермотт отвел Райли в криминалистическую лабораторию. Когда он спустился вниз, Столетти все еще находилась в комнате для допросов.

— Что-то здесь не так, — проговорила она.

Макдермотт опустился на стул.

— Ты говорила, что Райли помог тебе во время беседы с профессором?

Она кивнула:

— Олбани пытался кое-что утаить от меня. Я этого не заметила. А он все понял. Но как? — спросила она. Ее голос слегка дрогнул. — Думаешь, он просто пытался создать себе алиби?

Макдермотт не знал ответа на этот вопрос, но в предположении Столетти было разумное зерно.

— Райли сам предложил сопровождать тебя к Олбани. Именно он сообщил нам имя профессора.

— Райли довольно жестко вел себя с профессором, и у меня сложилось впечатление, что он действительно пытался разобраться в этом деле. — Похоже, эта мысль немного смягчила Столетти. — Но как тогда во всю эту историю вписывается случай с Амалией Кальдерон?

Макдермотт вздохнул.

— Возможно, он инсценировал нападение на себя, чтобы создать дополнительное прикрытие.

— Конечно, я не криминалист, — буркнула Столетти, — но непохоже, чтобы человек мог сам нанести себе такую рану, как у него на голове.

— Я не говорю, что он сам себя ударил. — Макдермотт покачал головой. — И не утверждаю, что Пол Райли убил всех этих людей. Но в его словах есть разумное зерно. Убийца хочет впутать его в свои преступления. Он готов на все, лишь бы некий Пол Райли оказался замешанным в этом деле. Почему?

Столетти задумалась.

— Возможно, — предположил Макдермотт, — он хочет, чтобы Райли помогал ему?

Столетти чувствовала себя не в своей тарелке. Она встала со стула и начала ходить по комнате для допросов. Макдермотт окинул ее взглядом. Хорошо сложена. Столетти говорила, что унаследовала фигуру от своей матери-немки — она была женщиной крупной, но подтянутой. Наверное, двое сыновей-подростков заставляли ее все время держать себя в тонусе. А может, она стала больше следить за собой после развода. Они почти не обсуждали подробности своих личных обстоятельств, но Макдермотт понимал, что последние три года он провел словно в раковине.

— Мне не нравится Райли, — призналась Столетти. — И все же, Майк, давай хорошенько обдумаем то, что мы сейчас обсуждали. Возможно, Кэсси убил кто-то другой, не Бургос. И Райли знал об этом. Он исключил из процесса ее дело, чтобы скрыть этот факт. А затем получил хорошую награду — Гарланд Бентли поручил ему представлять интересы его корпорации. И теперь кто-то открыл дверь, которую он пытался когда-то закрыть.

— Тот процесс сделал ему имя. — Макдермотт тоже поднялся. — Покончив с делом Бургоса, он занялся делами Гарланда Бентли и стал ворочать его миллионами. Неплохой мотив.

— Согласна. И вот еще… — добавила Столетти. — Если Райли действительно замешан в этом, мы должны сделать все, чтобы посадить его.

— Мы отпустим его, — решил Макдермотт, — но будем следить за ним и использовать его, если понадобится. И мне все равно, чего хочет Кэролин Пенри.

В тот момент Макдермотт не особенно переживал из-за того, что произошло во время следствия по делу Бургоса. Он займется этим позже. Сперва надо остановить кровопролитие. Если к этому оказался причастен профессор Олбани или Райли — возможно, их просто запугали. И сделать это мог только один человек.

— Давайте навестим Гарланда Бентли, — сказал он. — И свяжитесь со Сьюзан Доббс из лаборатории судмедэкспертов. Я хочу знать, что такое, черт возьми, «предплюсневая фаланга».

Когда криминалисты закончили обследование, я вышел на улицу, навстречу влажному вечернему воздуху, и позвонил Джоэлу Лайтнеру. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, он сообщил:

— Я нашел Брэндона Митчема. Он живет в городе.

— Отлично.

— Сдай его полиции, — предложил он.

Я рассмеялся, хотя на самом деле мне было совсем не весело.

— Боюсь, полицейские сейчас гоняются за фантомами. Им не до этого, — сказал я. — Сам займусь им. Продиктуй мне адрес.

Пересечение улиц Макрей и Ричмонд. Лео припарковался на углу, взял бинокль и навел его на окна третьего этажа. Около широкого окна стоял большой холст на мольберте, на картине — яростные разводы фиолетового и красного. Как брызги крови.

Он появился у окна и дотронулся кистью до холста. Низкое вечернее солнце светило прямо на него, освещая видавшую виды рубашку и спортивные шорты. Его длинные густые волосы обрамляли красивое, мужественное лицо.

«А ты совсем не изменился, Брэндон».

Глава тридцать вторая

Сначала посмотри в зеркало заднего вида. Женщина на тротуаре выгуливает собачку. Еще одна дамочка совершает пробежку. Полшестого вечера. Солнце скрывается за домами. Никто не обращает внимания на Лео, никому нет до него дела. Но это даже к лучшему. Так ему будет проще сделать то, что он задумал.

Теперь улица опустела. Женщина с собакой свернула за угол, поблизости больше никого нет. Пора приниматься за дело.

«Посмотри в окно еще раз, выйди, забудь о растянутом сухожилии. Оглядись по сторонам. И перейди дорогу. Эвелин Пенри. Полиция. Эвелин Пенри. Полиция. Не самый лучший предлог, обычно я так не поступаю. Но выбора нет».

Лео почувствовал запах приправы карри, доносящийся из индийского ресторана, который располагался через несколько домов от него. Он сглотнул слюну, посмотрел по сторонам и, хромая, перешел улицу. Надо немного пройтись, чтобы расслабить сухожилия. Он подошел к кирпичному зданию и увидел табличку с надписью «Митчем» под звонком ЗБ. Нажал на кнопку. Послышался пронзительный звон.

«Я умнее его. Он мне поверит. Он должен. Полиция. Эвелин Пенри. Полиция. Эвелин Пенри».

Прошла секунда, потом раздался громкий звук. Голос проговорил:

— Да?

«Эвелин Пенри. Полиция. Эвелин Пенри. Полиция. Полиция, полиция, полиция».

Вслух он произнес только «полиция».

Последовала пауза. И снова вопрос:

— Вы по какому делу?

— Эвелин Пенри. — Он разжал и сжал ладони и вытянул шею.

В переговорном устройстве снова послышалось шуршание.

— А что с Эвелин?

— Нам нужно поговорить.

«Хорошо. Отлично. Нужно поговорить».

— Ладно… как скажете… я на третьем этаже.

— Откройте…

— Замок сломан. Просто откройте дверь.

Лео глубоко вздохнул. Он посмотрел на дверь и увидел небольшую щель.

Досадливо прикусил нижнюю губу.

«Я мог запросто войти. Без проблем проникнуть внутрь. Времени нет. Первый пролет лестницы пройден. Теперь остановись на площадке. Застегни куртку. Проверь еще раз фальшивый жетон в кошельке, надень очки. Вздохни. Ты полицейский. Ты полицейский… Я полицейский, Брэндон. Полиция, мистер Митчем. Нужно поговорить».

— Помнишь меня, Брэндон?

Они разбудили его. Это было совсем не сложно — он плохо спал. Ему снилась черная вода, заполняющая его легкие, он тонул…

Но теперь он проснулся. Услышал голоса. Гвендолин. Гвендолин Лейк снова приехала домой, второй раз с тех пор, как Лео перебрался в Америку и поселился здесь.

Он жил в гостевом домике позади большого дома. Лео подошел к окну и посмотрел. Он увидел их. Они слушали магнитофон, курили и пили. Кэсси, ее подружка Элли, Гвендолин и какой-то парень. Окно было открыто, до него доносилась громкая музыка и смех.

— Привет! — Кэсси помахала ему рукой. — Мы разбудили тебя?

Он покачал головой и улыбнулся.

— Это мой друг Брэндон. — Она указала на парня.

Лео помахал ему и отошел от окна. Но он слышал их.

Теперь заговорила Элли, он тут же узнал ее голос.

— Это был Лео, мой парень, — сказала она, и все рассмеялись. Даже Кэсси.

Лео снова лег в постель. Но не мог уснуть. Он открыл окно и стал слушать.

«Нет, Брэндон, ты не помнишь меня. Никто не помнит меня».

Он нагнулся, чтобы потереть ногу, а затем пошел, пока не поднялся на третий этаж. Дверь была слегка приоткрыта. Из-за нее выглядывал Брэндон.

— В чем дело, офицер?

«Офицер. Хорошо».

— Что случилось с Эвелин?

«Мертва».

Слово, которое он выговаривал с особой легкостью.

«Достань бумажник, смотри на него».

Брэндон глянул на значок, а затем более пристально посмотрел на Лео.

«Помнишь меня, Брэндон? Я помню тебя».

Митчем открыл дверь, но перегородил собой проход.

— Что с ней случилось?

Путь назад отрезан. Нет, не так он хотел сделать, но другой возможности нет…

«Убита». Еще одно слово, которое получалось у него хорошо.

Митчем пристально посмотрел на Лео, затем на бумажник, который он закрыл.

— Как, вы говорите, ваша фамилия?

«Я ничего тебе не говорил, Брэндон».

Лео протянул ему свой бумажник, как протягивал той женщине на парковке чек.

«Я просто пытаюсь сбить тебя с толку, Брэндон. Пока ты будешь открывать бумажник, я вытащу бритву, открою ее, наступлю тебе на ноги, чтобы ты не мог двинуться, и прижму лезвие к твоему горлу. И если дернешься… если ты дернешься, Брэндон…»

Глаза у Митчема расширились от ужаса. Он все понял.

«Возьми его свободной рукой за волосы, чтобы он попятился назад, пока ты будешь входить в квартиру. Закрой дверь, захлопни ее за собой. Запах… этот запах… Да, это была марихуана, как в дурке, куда ее проносили тайком. Говорят, время с ней течет незаметно. Но на самом деле после нее все вдруг начинает происходить как в замедленной съемке — медленно-медленно, словно это твой последний час в жизни…»

«Брэндон, ты будешь умирать очень медленно».

* * *

Я помню слова Столетти о том, что ей нравится допрашивать свидетелей свеженькими, неподготовленными. Я решил не звонить и не сообщать Митчему о своем визите, тем более что дверь в подъезд была открыта. Поднимаясь по лестнице, я услышал голоса, доносящиеся из квартиры Брэндона. Когда постучал в дверь, за ней раздался резкий шепот, а затем воцарилось гробовое молчание.

Я затаил дыхание. В груди стало горячо.

— Брэндон Митчем? — позвал я.

Встав сбоку от двери, я снова постучал. В этот момент сквозь стук моего кулака о дверь я услышал и другие звуки: шум падения, затем громкие шаги по деревянному настилу пола.

Я сделал глубокий вдох и громко крикнул, стараясь, чтобы голос прозвучал твердо:

— Полиция!

Я повернул ручку двери. Она была не заперта. Я вошел в квартиру. Потолок в двенадцать футов высотой, кушетка, большое окно на улицу. На ковре возле кушетки лежал мужчина. Его лицо было забрызгано кровью.

Кто-то метнулся к двери черного хода, его спортивная куртка была распахнута. Не задумываясь я бросился в погоню. Мужчина был ниже меня ростом и немного полнее. Он двигался неуклюже и прихрамывал. Я почувствовал прилив адреналина, когда понял, что еще пара шагов, и я его настигну.

Когда он распахнул дверь, я набросился на него сзади, пытаясь задержать. Обхватил его, прижал его руки к телу. Он стал извиваться и постарался вырваться. Я крепко держал его, но ему все-таки удалось высвободить правую руку и с силой ударить меня локтем прямо в лоб. Перед глазами у меня замелькали звездочки, однако левой рукой я успел схватить его за шею. Он снова попытался ударить меня локтем правой руки, но теперь я был слишком далеко и он не мог дотянуться. Я ударил его по затылку. И снова отодвинулся назад, но он выскользнул и повернулся ко мне лицом. И вцепился мне в горло.

Я подумал о Шелли. Вспомнил, как в первый раз встретился с ней в суде, где мы представляли противоборствующие стороны. Тогда разыгралась настоящая битва, где главным нашим оружием была сила убеждения. Я с самого начала влюбился в нее, хотя и не сразу понял это.

…Он ударил меня головой о стену. Я сполз на пол. Перед глазами плыл туман, но я увидел мужчину, того самого мужчину с фотографии, что стоял позади Гарланда Бентли и группы репортеров. Его глаза были безжизненными, как у мертвеца. Он наклонил голову и моргнул.

— Ты, — проговорил он.

Я приготовился обороняться, но он выскочил за дверь и стал спускаться по пожарной лестнице. Я постарался сосредоточиться, чтобы не потерять сознание. Подумал, что нужно позвонить, и принялся искать телефон, ползая по кухне на четвереньках. С пожарной лестницы по-прежнему доносились шаги мужчины. Затем я услышал крик из комнаты, где находился Брэндон Митчем.

Я даже не пытался встать, поскольку не знал, смогу ли удержаться на ногах. Дополз до кухонного стола, схватился за него, но моя рука соскользнула, и я потерял равновесие. Тогда я сбросил на пол ручку, бумагу и радиотелефон. Крышка телефонной трубки отвалилась, обнажив батарейки, которые, к счастью, не пострадали. Я поднял трубку и лег на спину. С трудом набрал три цифры, каждую секунду рискуя лишиться сознания. Мои слова звучали полнейшим сумбуром: «Вторжение, нападение, кого-то ранил, „Скорая“, полиция…»

Потом я потерял сознание.

* * *

Лео свернул за угол и остановился. Схватился за коленку. Затем направился к Макрей-стрит, побежал к дому, где жил Митчем. Конечно, он мог и не приходить сюда. Но у него не было выбора.

«Предатель. Чертов предатель».

Он подошел к стене дома, чтобы тот, кто находился в квартире Брэндона, не смог увидеть его.

«Поздно. Они уже видели меня, они меня видели. Я не понимаю. Не понимаю…»

Он завел машину и тронулся с места, стараясь ехать не слишком быстро.

Руки. Руки. Он знал это. Отпечатки. Не было времени все очистить. Он оставил отпечатки. На двери.

«Они опознают их. Поймут, что это я. Ну хорошо, Пол Райли. Ты сам сделал свой выбор. Я знаю, как причинить тебе боль».

— Брэндон, — прохрипел я, стараясь побороть темноту в глазах.

Я с трудом поднялся на ноги и побрел на крики из соседней комнаты. Он лежал на полу, свернувшись, как эмбрион. Кровь сочилась сквозь пальцы, которыми он закрывал лицо.

— Скажите, куда он вас ранил?

— Моя щека! — крикнул Брэндон, но прижатые к лицу ладони заглушали голос. — Помогите мне!

— «Скорая» уже в пути. Держитесь, с вами все будет хорошо.

Я собрался с силами, вернулся на кухню, нашел мокрую тряпку и намочил ее водой из-под крана. Затем принес ее в комнату и приложил к лицу Брэндона. Он попытался сесть, прижимая тряпку к щеке, кровь забрызгала рубашку и ковер. Я сел перед ним на корточки и осмотрел его. Похоже, пострадала только щека. Рана не смертельная, но кровь залила все лицо, и выглядел он прескверно.

— Прижмите тряпку посильнее.

— О Боже, — пробормотал Брэндон, схватив меня за рукав. — О Боже… спасибо… спасибо вам!

— Вы знали его? — Я сел на кушетку.

— Полицейский… — выдавил он с трудом.

Я положил руку ему на плечо:

— Он убежал, Брэндон, успокойтесь. Вы в безопасности. Этот человек полицейский? Он вам так сказал?

Брэндон кивнул. Его тело задрожало, теперь он обеими руками прижимал тряпку к щеке. Вероятно, тот человек выдал себя за полицейского. Я посмотрел на дверь, а затем огляделся по сторонам.

— На нем не было перчаток, — сказал я.

— Он знал о… он знал об от… це…

Дверь в подъезд распахнулась, я услышал звук шагов на лестнице.

— О чем он знал, Брэндон? — спросил я, склонившись над ним. Возможно, это был мой последний шанс поговорить с ним. — Брэндон, это очень важно. Он знал об…

— Об отце, — проговорил он.

В квартиру ворвались двое полицейских.

Глава тридцать третья

— Вы не можете войти в офис Гарланда Бентли без предупреждения, — заявил коммандер. — Вы не посмеете.

Макдермотт сжал в руке телефонную трубку и посмотрел на Столетти. Та лишь покачала головой. Это была ее идея, и весьма удачная, позвонить коммандеру и получить разрешение прежде, чем беспокоить одного из самых богатых людей в мире. Если что-то пойдет не так, обо всем станет известно губернатору, мэру города и, разумеется, самому коммандеру, и тогда Макдермотту не поздоровится.

— Сэр, это касается его дочери…

— Я все понимаю. Вы можете допросить его в ближайшее время. Но вы должны организовать все надлежащим образом. Нельзя вламываться без предупреждения. Свяжитесь с ним и скажите, что это срочно. И проявите должное уважение к его персоне.

Макдермотт молчал. Он боялся слов, которые могли сорваться с его языка.

— Послушайте, Майк, если вы скажете, что он главный подозреваемый, тогда я дам вам другой ответ. Если у вас есть какая-то информация, вы должны поделиться со мной. Но возможно, вы заблуждаетесь. Не исключено, что убийца — психопат, который решил продолжить дело Терри Бургоса.

— Да, сэр.

— Вот и займитесь этим, детектив. Организуйте все как надо.

Связь прервалась.

— Черт. — Макдермотт повесил трубку. — Черт побери, он хочет, чтобы я остановил маньяка, но при этом не забывал о хороших манерах. «Организуйте все как надо», — обратился он к Столетти. — Мы должны этим заняться.

Макдермотт проверил сообщения на мобильном телефоне. Ему звонили из морга. Скорее всего Сьюзан Доббс.

— Работаешь допоздна, Сьюзан? — спросил Макдермотт, когда она сняла трубку.

— Я ужинаю, Майк. Ты звонишь мне на мобильный. И не говори, что это случайность.

— Хорошо. Не буду.

— Даже не знаю, зачем я дала тебе свой номер.

— Потому что ты преданная слуга народа.

— Ты звонишь по поводу вскрытия Чианчио?

— Да. Там говорится о надрезе между… подожди. — Он взял отчет о вскрытии. — «Надрез между четвертой и пятой предплюсневыми фалангами нанесен после смерти».

— Верно, между четвертым и пятым пальцами ноги. Убийца надрезал перепонку между пальцами. Когда мужчина был уже мертв.

— Как думаешь, зачем он так поступил?

— Ты же коп, тебе и думать. Но скажу одно: это сделано намеренно. Нужно было приложить усилия, чтобы раздвинуть пальцы и сделать надрез. Это не может быть случайностью.

Она, конечно же, права. Когда они обнаружили Чианчио, которого сначала пытали, а затем убили, на нем были носки. Преступник не поленился и разрезал кожу между пальцами после всего, что сделал с Чианчио, а затем снова надел ему на ногу носок.

Намеренно. Так сказала Сьюзан. Убийца ничего не делал просто так. Он действовал в соответствии с планом. И у него это хорошо получалось.

В работе постоянно возникают сложности. Что-то идет не так, как запланировано. Приходится импровизировать. Но это помогает совершенствоваться.

Окна в магазине видео для взрослых были заколочены, он выглядел заброшенным, но Лео знал, что заведение работает. Лео толкнул дверь и прошел между рядами полок с журналами и дисками, затем свернул и направился в угол магазина.

За прилавком сидел мужчина с толстой шеей и широкими плечами. Он читал газету и что-то бормотал себе под нос.

— Меня зовут Леонид, — по-русски представился Лео.

Мужчина оторвал взгляд от газеты и посмотрел на Лео без интереса:

— Леонид?

— Да.

Мужчина заговорил, продолжая закрывать лицо газетой:

— Когда?

— Сейчас, — ответил Лео. — Прямо сейчас.

Мужчина вывел его на улицу. Лео уже знал, куда они идут. На складском помещении не было вывески, на двери, выходящей в переулок, — ни одной таблички. Лео постучал несколько раз. Дверь открылась, и в проеме появился еще один крупный мужчина, его живот торчал из-под грязно-белой рубашки. Он распахнул дверь, посмотрел своими глубоко посаженными глазами на Лео и на улицу у него за спиной, а затем впустил его.

От него неприятно пахло машинным маслом и алкоголем.

На складе разбирали угнанные машины. Звук работающего оборудования эхом разносился под высоким потолком. Помещение было просторным, но в воздухе висел тяжелый запах человеческого пота и табака. Он опять вспомнил психиатрическую клинику. Пациенты много курили, чтобы скоротать время. Для них оно ничего не значило, но было единственным, чем они могли располагать.

Мужчина отвел Лео в маленькую комнату с круглым столом.

— Сколько? — спросил Лео.

— Двести.

Лео кивнул, повернулся спиной к мужчине и отсчитал двести долларов из пачки, затем положил купюры на стол. Мужчина взял деньги и повел его через склад. Лео даже не смотрел на людей, которые работали с машинами. Он слышал лишь, как стучит его сердце и пульсирует в голове кровь.

Мужчина открыл ключом большую дверь. С дюжину женщин, сидевших на протертом диване и стульях, повскакивали со своих мест. В комнате было тепло. Женщины — некоторые выглядели совсем юными — были одеты очень легко: топики на бретельках, облегающие брючки или шорты. От них пахло дешевыми духами и сигаретами. Из маленького магнитофона доносилась попсовая мелодия.

Лео стал рассматривать их. Некоторые еще подростки. У большинства — нездоровая кожа, синяки. Их глаза казались бесстрастными и безжизненными. Почти все они выглядели худыми и слабыми. Лео нашел ту, что ему понравилась, и кивнул ей.

— Сколько тебе лет? — Разумеется, он не ожидал, что она назовет свой настоящий возраст.

— Двадцать один год.

Двадцать один. Конечно, это ложь. Он спросил, как ее зовут, чтобы она снова солгала ему. Они только и умеют, что врать…

— Дуня, — ответила она.

Лео указал на нее пальцем. Он нашел то, что нужно.

Комната наверху оказалась маленькой, полутемной и грязной. Она навевала воспоминания о прошлом. Его палата в лечебнице была шире, а потолок — выше, но там его тоже мучило ощущение тесноты.

Лео подумал о Кате, даже вспомнил ее лицо. Он закрыл глаза, словно пытаясь стереть воспоминания. Когда открыл их, перед ним появилась Дуня…

…Он знал одну Дуню в Ленинграде. Полную высокую девушку с рыжими волосами. Ее постоянно дразнили. Лео было грустно, потому что он хорошо знал, каково это — когда тебя дразнят, но ничего не предпринял, чтобы помочь ей…

Дуня стянула шорты и сняла топик. Ее тело еще не до конца сформировалось — груди были маленькими, ребра торчали. Она посмотрела на него, но Лео ничего не сказал. Ничего. Она подошла к нему и дотронулась до его ширинки.

— Нет. — Лео медленно покачал головой.

Она отошла на шаг.

— Я не понимаю.

На самом деле она все прекрасно поняла. Он ударил тыльной стороной ладони, чтобы не оставить явных синяков. Она со стуком упала на пол. Лео коснулся ее щеки. Она пристально смотрела на него, ожидая дальнейших действий.

Он расстегнул брюки. Дуня глядела на него, не зная, как дальше реагировать: смотреть или отвернуться.

Достигнув удовлетворения, он застегнул брюки и прижался к ней. Лео заметил, что девушка поморщилась, когда он приблизился к ней. Однако даже не попыталась отодвинуться.

На обратном пути Лео зашел в комнату, где они заключили сделку. Толстый мужчина сидел, положив ноги на стол, и читал газету.

— Я хотел бы купить Дуню, — сказал Лео.

Мужчина уставился на него, недоуменно сдвинув густые брови. Затем расхохотался. Насмеявшись вволю, посмотрел на Лео. Казалось, он прекрасно понимал, что с этим парнем шутки плохи.

— Сколько? — спросил Лео. — Тысяча?

Лицо мужчина стало серьезным. Он задумался.

В конце концов они сошлись на восьми тысячах.

Я бродил по больнице, прижимая пакет со льдом к голове. Мне велели немного подождать, пока они займутся Брэндоном Митчемом. Вызвали пластического хирурга, чтобы он зашил ему лицо. На его теле нашли еще несколько поверхностных ран, но они не угрожали его жизни.

Полицейские попросили меня не уезжать. Я назвал им фамилию Макдермотта — скорее всего он был уже в пути. Но мне разрешили свободно перемещаться по больнице. Когда прибыла полиция, Митчем ничего не смог толком рассказать — что и неудивительно, ведь он пережил серьезный шок, — однако сумел описать меня как настоящего героя, а не злодея.

Я вышел на улицу подышать свежим воздухом и, пользуясь случаем, решил сделать несколько звонков. Сначала позвонил Шелли. Мы должны были встретиться вечером. Я заверил, что у меня все хорошо и за мной не нужно заезжать в больницу. Я лишь должен встретиться с полицейскими, которые — этот момент я благоразумно опустил — рассматривали меня не в самом выгодном свете.

— Запри двери, малышка, — сказал я. — Это не шутка.

— А что же будет с тобой? — спросила она.

Естественный вопрос, однако он заставил меня серьезно задуматься. Убийца явно испытывает ко мне особый интерес. Без сомнения, он мог убить меня. Но не сделал этого. В понедельник он напал на Амалию Кальдерон. Этот человек дважды оставил меня в живых.

«Ты», — сказал он, словно не ожидал увидеть в этом месте.

Письма, которые он посылал мне… Я должен снова взглянуть на них.

— Шелли, я люблю тебя, — нежно произнес я.

Несмотря на пережитое, я почувствовал, как сердце учащенно забилось.

Затем я позвонил на мобильный Гарланду Бентли. Он находился в каком-то ресторане, возможно, с очередной моделью. Я сообщил, что дело очень важное, и он пообещал вскоре перезвонить.

Так он и сделал. Судя по шуму машин, я понял, что он вышел на улицу. Я быстро рассказал обо всем, что случилось. Он выслушал меня, а затем объявил:

— Завтра полицейские хотят допросить меня.

— Гарланд, вы слышали, что я вам только что сказал?

Молчание. На заднем плане кто-то с силой нажал на сигнал. Этот звук показался особенно уместным.

— Я слышал.

— Брэндон упомянул про «отца». Тот человек с фотографии едва не убил меня. Второй раз. Вы не хотите помочь мне выпутаться из этой истории?

Оказавшись на волосок от смерти, ты открываешь для себя много нового. И здесь уже нет места дипломатии, даже по отношению к твоему клиенту-мультимиллионеру. К тому же у меня возникло ощущение, что все это время меня держали в полном неведении по поводу одного из убийств.

— Это не телефонный разговор, — сказал он. — Позвоните мне, когда закончите со своими делами.

— Это может занять много времени.

— Когда закончите, — твердо сказал он, — перезвоните мне.

Макдермотт и Столетти появились через пять минут. Их встретили дежурные офицеры — Уилсон и женщина по фамилии Эстебан. Райли сидел на стуле в коридоре, прижимая к голове пакет со льдом.

Эстебан кратко ввела их в курс дела. Срочный вызов, выезд на место преступления, Райли, который поддерживал Брэндона Митчема, когда они ворвались в квартиру, и все, что они узнали после.

— Похоже, Райли спас Митчему жизнь, — сказала Эстебан.

Макдермотт пристально посмотрел на Райли. Тот заметил их, но предпочел остаться на месте.

— Вы в это верите?

— Да, верю. Пострадавший, мистер Митчем, держал Райли за руку и благодарил его.

— Райли сказал, что нападавшим был «человек с фотографии», — подал голос полицейский Уилсон. — По его словам, у преступника шрам на лице. Вам это о чем-то говорит?

— Да. — Макдермотт почувствовал, как по спине пробежал холодок. Человек с фотографии… Тот, что стоял позади Гарланда Бентли и репортеров.

— Мы вызвали криминалистов, — продолжал Уилсон. — Райли попросил, чтобы мы проверили отпечатки.

Вполне уместное распоряжение. Если нападавший выдавал себя за полицейского, значит, на нем не было перчаток. И у него не осталось времени стереть отпечатки. Это могло стать прорывом.

— Мистер Райли здорово помог нам, — заметила Столетти.

Разумеется, Уилсон и Эстебан не поняли ее сарказма. Макдермотт подошел к Райли. Тот поднялся со стула.

— У вас все хорошо? — спросил Макдермотт.

— Выживу.

«Да, верно, — подумал Макдермотт. — Вы выжили два раза подряд».

— Что вы там делали?

— Брэндон Митчем был другом Элли и Кэсси, когда они учились в Мэнсбери. Молодые люди находились в очень близких отношениях. Я подумал, если кто-то и мог знать о беременности Кэсси, так это он.

— И вы ничего нам не сказали? — возмутилась Столетти. — Теперь вы играете в полицейского.

— Я подумал, кто-то должен это сделать.

— Ладно, приятель. — Макдермотт подошел к Райли вплотную. Он не любил адвокатов, однако Райли не вызывал у него неприязни. По крайней мере на личном уровне. Однако все эти совпадения казались слишком уж странными. — Рассказывайте, что вам известно. И постарайтесь воздержаться от комментариев. Только факты.

Райли поведал все, от начала до конца. Его история была очень похожа на ту, что они только что слышали от дежурных полицейских. Самым интересным в его рассказе оказалось столкновение с преступником.

— «Ты», — повторил Макдермотт. — Он так сказал, будто знал вас и удивлен встрече.

— Или словно не понимал, почему вы пытаетесь остановить его, — добавила Столетти. — Почему он ведет себя подобным образом? Почему смотрит на вас как на союзника?

— Я сказал все, что мне известно, — пожал плечами Райли. — Я пытался задержать его, но он легко справился со мной.

— Он сильный.

— Да. Я подозревал, что он достаточно крепкий парень, но не думал, что настолько. И он знает, как себя вести. Я пытался обхватить его сзади, но через пару секунд он выскользнул, развернулся и оттолкнул меня к стене. Похоже, он проходил специальную подготовку.

Макдермотт не знал, что ответить.

— И у него был акцент, — добавил Райли. — Думаю, восточноевропейский. Давайте поговорим с Брэндоном — возможно, он сообщит больше, когда придет в себя после наркоза.

Макдермотт выставил вперед руку.

— Что? — спросил Райли. — Меня не приглашают?

— Не приглашают. И вам повезло, что я не арестовал вас.

Райли смерил его пристальным взглядом, а затем протянул руки, словно предлагая надеть на них наручники.

— Перестаньте паясничать.

Райли опустил руки.

— Что ж, всего хорошего. А я ухожу.

Райли прошел мимо них. Макдермотт посмотрел на Столетти. Они оба не знали, как поступить. При других обстоятельствах они вполне могли арестовать его. И предъявить в качестве доказательства вины отпечатки пальцев на железном пруте. Этого вполне достаточно. Однако Пол Райли не из тех, кого можно задержать, не имея на руках весомых доказательств.

— Сегодня преступник проявил небрежность.

Полицейские повернулись к Райли, который не успел далеко уйти.

— Первые два убийства, — объяснил Райли, — были прекрасно спланированы. Он приходил и уходил, не оставляя следов. Идеальные преступления. Но в этот раз он наследил.

— Это каким же образом? — спросила Столетти.

— Он оставил отпечатки на двери в подъезде, — сказал он. — Кодовый замок был сломан. Я вошел без звонка. Но этот парень вел себя иначе. Брэндон общался с ним по переговорному устройству.

Макдермотт задумался:

— Если бы он заранее все спланировал, то наверняка знал бы, что замок не работает.

— Он устроил бы засаду в квартире Брэндона. Как поступил в случае с Чианчио и Эвелин.

— Так почему все случилось иначе? — спросила Столетти.

— Не знаю. Вы же полицейские. Вот и разбирайтесь. — С этими словами Райли ушел.

Макдермотт окликнул его:

— Не уезжайте из города! Вы можете нам понадобиться.

— Да, конечно.

Ох уж этот тип. Главная проблема юристов в том, что они хорошо знают свои права. Макдермотт не мог ничего запретить Райли, пока не арестует, и Райли знал об этом лучше кого бы то ни было.

Однако Райли сделал ценное замечание по поводу нападения на Митчема. Почему на этот раз убийца вел себя иначе? На смену хорошо спланированным хладнокровным убийствам пришла импровизация.

— Давайте поговорим с Митчемом, — предложил Макдермотт.

Глава тридцать четвертая

Корпорация Бентли занимала небоскреб, шестьдесят третий этаж которого был выделен под резиденцию генерального директора — Гарланда Бентли. На южной стороне располагался богато обставленный офис Гарланда, где нашлось место и конференц-залу, и персональной ванной комнате, и спа-салону. На северной, восточной и западной сторонах располагалось несколько переговорных комнат. Кроме того, Гарланд позволил себе такую роскошь, как отдельная комната отдыха, оснащенная стереосистемой с колонками, шестифутовой плазменной панелью и кожаными креслами. А также тренажерный зал со шведской стенкой, беговой дорожкой, велотренажером и другими нужными вещами. На северной стороне также находилось несколько спален, однако я не видел их и не уверен, что они действительно предназначены для сна.

На этот раз меня проводили в помещение, которое Гарланд называл Зеленой комнатой. Мой клиент был занят тем, что пытался загнать в лунку мячик для гольфа, однако промахнулся, и мячик покатился по зеленому ковровому покрытию. Я ожидал, что Гарланд громко выругается, но вместо этого он подкатил к себе клюшкой еще один, оранжевый мячик.

— Вы опоздали, — заметил он.

В этом был весь Гарланд. Я приехал, как мы и договорились, сразу после беседы с полицейскими в больнице, и все равно он заставил меня оправдываться. Сопровождавший меня охранник в наушниках с микрофоном оставил нас в комнате одних.

Гарланд размахнулся и ударил с левой стороны. Мячик улетел в сторону. На этот раз Гарланд выругался.

— Ненавижу дважды совершать одну и ту же ошибку, Пол. Вы понимаете, о чем я?

Нет. Я не понимал. И у меня не было настроения играть в подобные игры. На этой неделе я дважды чуть не погиб от руки человека, который пытался подставить меня и приписать мне убийство. А в довершение к моим бедам на хвост мне села полиция.

— Вы хотели кое-что рассказать, — напомнил я.

Гарланд снова замахнулся клюшкой и застыл в этой позе.

Таким образом он демонстрировал мне свою обиду. Он сам всегда решал, что и когда обсуждать. Гарланд снова сосредоточился на мяче, позволил ему слегка откатиться назад, а затем ударил справа и загнал точно в лунку.

— Вот в чем дело, — проговорил он. — У меня не получается держать руку прямо. — Гарланд наконец отвлекся от игры и в первый раз за все время взглянул на меня, словно я надоедливый ребенок.

На нем были ярко-голубая рубашка с расстегнутым воротом, безупречно отглаженные брюки и начищенные до блеска бежевые ботинки. Пиджак того же цвета, что и ботинки, висел на двери.

— Пока вас ждал, — сказал Гарланд, — я, пользуясь случаем, проверил кое-какие счета. Оказывается, с апреля я перечислил на счет вашей фирмы более миллиона долларов.

Вполне уместное замечание.

— Думаю, — продолжил он, — вам нравится работать моим адвокатом?

Я ничего не ответил.

— И мне кажется, вы хотели бы и дальше занимать эту должность?

Я развел руками:

— Гарланд…

— Я лишь хочу знать, с кем сейчас говорю, господин адвокат… — Он поставил клюшку на маленькую подставку и надел пиджак. — С человеком, который работает на полицию, или со своим адвокатом.

Я ответил не сразу. Человек, владеющий такими деньгами, всегда таит в себе угрозу. И никогда прежде Гарланд не разговаривал со мной в таком тоне.

— Я не знал, что мне придется выбирать…

— А если бы пришлось?

— Я юрист, а не полицейский. — Я слишком упрям, чтобы сразу сдаться, но ответил так, как хотел он.

На его лице снова появилось самодовольное выражение. Гарланд оставался верен себе.

— Хорошо, — кивнул он. — Значит, мы можем говорить. — Он прошел мимо меня.

Я последовал за ним по коридору в его кабинет.

Врач вышел из палаты Брэндона Митчема и сообщил Макдермотту и Столетти, что пациент готов к короткому допросу. Макдермотт разговаривал по мобильному, ему только что позвонили криминалисты.

— Кажется, нам удалось снять с двери несколько слабых отпечатков пальцев, Майк, — сообщили ему из лаборатории.

Сердце Макдермотта учащенно забилось. Возможно, это станет началом прорыва. Самая лучшая новость за последнее время. Как и предсказывал Райли.

— Так, никто из вас не уедет домой, пока не проверите.

Макдермотт нажал на клавишу отбоя прежде, чем услышал недовольный стон на другом конце провода. Он сообщил хорошие новости Столетти.

— Наконец нам хоть немного повезло, — отозвалась напарница.

Брэндон Митчем лежал на больничной койке. Он был в сознании, но его основательно накачали успокоительными. Все его лицо было перевязано. Затуманенным взором он посмотрел поверх бинтов на фотографию, где был изображен мужчина, стоящий позади Гарланда Бентли.

Увидев человека на фотографии, Брэндон судорожно вздохнул. Это был хороший знак — он узнал его.

— Этот тип представился полицейским, — сказал Брэндон, возвращая фото. — У него был значок. Он сказал… что хочет поговорить об Эвелин…

Успокоительное сделало свое дело. Оно помогло Брэндону расслабиться, но Макдермотту это только мешало. Он положил руку на плечо Брэндону. Нужно допросить этого парня сегодня, а не завтра.

— Я не хотел впускать его, — продолжал Митчем. — Но он ворвался ко мне в квартиру.

«Хорошо. Он прикасался к двери. Значит, там остались отпечатки».

— Эвелин мертва? Это правда? — спросил Брэндон.

— Да, ее убили, — ответила Столетти.

— О… — Митчем закрыл глаза и протяжно застонал. — Это сделал тот человек?

— Мы думаем, что да.

Не открывая глаз, Митчем сглотнул слюну и кивнул:

— Значит, я должен стать следующим.

— Нам нужно разобраться в случившемся, Брэндон. Как бы тяжело вам ни было.

— Я понимаю. — Он открыл глаза и повернул голову к окну. — Этот парень чокнутый.

— Начнем сначала, — тихо произнес Макдермотт. — Он представился полицейским. Вошел. Вы его впустили…

— Я и опомниться не успел, как он прижал бритву к моей шее и затолкал меня в квартиру. Он схватил меня… — Голос у него сорвался. — Повалил на пол. Он… Боже, этот человек безумен. Он стал говорить… какой-то бессвязный бред. Все повторял мое имя: «Брэндон, Брэндон, Брэндон». А потом сказал: «Что ты ей сказал? Что ты ей сказал?» Он знал, что я говорил с Эвелин. — Брэндон растерянно покачал головой.

Неожиданно Макдермотт даже обрадовался, что ему дали успокоительное.

— У вас все хорошо получается, продолжайте, — поддержал он Брэндона.

— Он стал резать меня бритвой. — Брэндон дотронулся до груди. — Он хорошо ею владел. Понимаете, он не хотел сразу убивать. Только причинить боль.

— Да, конечно.

— Я сказал, что Эвелин просто хотела узнать о Кэсси, об Элли и Гвендолин.

«Гвендолин», — отпечаталось в голове у Макдермотта.

— О Гвендолин Лейк? Кузине Кэсси?

Брэндон ничего не ответил, он снова оказался во власти своего кошмара:

— Он все повторял: «Гвендолин, Гвендолин, Гвендолин». Он как будто взбесился: «Что с Гвендолин? Что с Гвендолин?» Потом опять схватился за бритву. — Брэндон провел пальцем по своей груди по диагонали. — Я закричал, но он зажал мне ладонью рот. Да, так он и поступил. Убрал руку, которой держал меня за горло, и, прежде чем нанести удар, зажал мне рот.

Макдермотт вспомнил, как Райли рассказывал о своей борьбе с убийцей — этот человек хорошо знал, что делает. У него есть опыт в подобных делах. Он пытал Фреда Чианчио и Эвелин Пенри так, что никто ничего не услышал. А это непросто.

— И тогда я рассказал ему то, о чем признался Эвелин о Гвен. О ссоре.

— О ссоре?

— Да, во время итоговых экзаменов… они были в конце мая — начале июня, за пару недель до убийств. Гвендолин приехала в город. Вы же знаете, как она себя вела. Приезжала из Европы или с Карибов или где там она еще жила, чтобы провести время с Элли и Кэсси. Но Кэсси и Гвен не очень ладили. Они были слишком разные. Гвен такая… агрессивная. Жестокая. Понимаете? Так вот, Кэсси и Гвен крупно повздорили за несколько дней до начала экзаменов. Такое со всеми случается, особенно когда вы… не слишком трезвы…

— Брэндон, это же давняя история. Что тогда с вами случилось? Вы обкурились? Или обкололись?

Он кивнул.

— Мы все нюхали кокаин. В тот раз мы все были в доме — я, Кэсси, Элли и Гвен. Около трех часов ночи мы вышли на улицу, а потом вернулись в дом…

— В дом? В какой дом?

— Ну, в дом Гвендолин. Точнее, ее матери, который потом перешел к ней. Понимаете, за несколько лет до этого ее мать погибла в автокатастрофе. Кажется, миссис Бентли переехала туда после развода. Но это произошло намного позже.

— Продолжайте, Брэндон.

— Как бы там ни было, но мы с Элли остались на кушетке внизу, и вдруг я услышал, как Кэсси и Гвен сцепились наверху и начали драться. Это было ужасно. Но кажется, Элли даже не проснулась. Драка была серьезная, и к тому моменту, когда я понял, что происходит, и встал, Кэсси уже сбежала вниз и выскочила из дома. Она прыгнула в машину и уехала.

— Почему они подрались? — спросила Столетти.

Он пожал плечами:

— Я этого так и не узнал. Честно говоря, на следующий день мне пришлось вернуться к учебе. Я должен был хорошо сдать экзамены. Элли и Кэсси не придавали значения отметкам. У них было много денег. А у меня — нет. Поэтому я уехал готовиться к экзаменам.

— Получается, вы так и не узнали правду?

— Да. Надо сказать, всю оставшуюся неделю Кэсси была мрачнее тучи. Обычно я проводил с ней много времени, и она доверяла мне свои секреты. Но только не на той неделе. А я боялся, что провалю экзамен по социологии.

— И вы рассказали об этом нападавшему?

— Да. — Он с трудом откашлялся, лицо исказила гримаса боли. — Но мое положение было не таким спокойным, как сейчас. Да, я рассказал ему о драке и о том, что не знал ее причины. Потом он спросил: «Что еще ты знаешь о Гвендолин, что еще ты знаешь о Гвендолин, скажи мне, скажи мне…» Этот человек просто умалишенный. Он продолжал резать мне кожу, зажимая рот. Он совершенно не владел собой, но в то же самое время полностью контролировал свои действия. По крайней мере он удерживал меня.

Макдермотт жестом попросил Брэндона продолжать рассказ.

— В общем, потом я рассказал, что после того случая больше не видел Гвендолин… Понимаете, через две недели произошли убийства, и у меня уже не оказалось повода встречаться с ней. Она была кузиной Кэсси и подругой Элли. Я и не ожидал, что она захочет общаться со мной дальше.

— Хорошо…

— Потом он стал спрашивать про Кэсси и понес тот же бред: «Расскажи мне, расскажи мне!» Боже, я не знал, что ответить. Но затем он сказал: «Чертов отец, чертов отец, чертов отец», — и тогда я понял, о ком он говорил.

Макдермотт начал раскачиваться, перекатываясь с пятки на носок.

— Он нес какую-то чушь. Сначала: «Чертов отец». Повторил это раз восемь. Затем: «Эвелин, Эвелин, Эвелин, Эвелин». Потом: «Что ты сказал? Что ты сказал?..» Я думал, этот человек сейчас прикончит меня: воткнет мне бритву в глаз или перережет горло, — но он продолжал резать мне грудь…

— А что вы сказали ему по поводу «чертова отца»?

— Правду. Видите ли, когда случилась драка, Кэсси казалась очень расстроенной. Сильнее обычного, хотя она всегда была человеком настроения. Кэсси была милой и доброй девушкой, но очень несчастной. Однажды я проходил мимо ее комнаты в общежитии и понял, что она говорит по телефону. Я зашел к ней и услышал обрывок фразы: «Ты чертов отец!» Потом я спросил: «В чем дело?» Но она не захотела мне отвечать.

«Ты чертов отец».

— Нападавшему это было известно, Брэндон?

— Да. Вероятно, он узнал об этом от Эвелин. Потому что я ей все рассказал.

Теперь многое прояснилось. Брэндон рассказал Эвелин, а Эвелин, вероятно, убийце. Возможно, он выведал у нее информацию под пытками. Но после этого убийца захотел услышать все от самого Брэндона.

— Хорошо, — подала голос Столетти. — Вы рассказали нападавшему о «чертовом отце». Что дальше?

— Он спросил меня: «Кто отец, кто отец?» Повторил так несколько раз, а потом замер, закрыл мне рот рукой и посмотрел на дверь. Я тоже услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Затем мистер Райли ворвался в квартиру. Кажется, он крикнул: «Полиция!» И хорошо, что он так сказал.

— И что случилось потом?

— Я понял: это мой последний шанс. Нападавший замахнулся на меня лезвием, и я решил, что он хочет меня убить, но я увернулся, и он ударил меня по лицу. Потом вскочил и бросился бежать, а мистер Райли ворвался в квартиру и погнался за ним… А потом… все кончилось.

Макдермотт кивнул.

— Что произошло между Райли и нападавшим?

Брэндон покачал головой:

— Я был так напуган, что не могу точно сказать. Кажется, я потерял сознание, а мистер Райли побежал звонить по 911, потом он приложил полотенце к моему лицу и заговорил со мной. — Брэндон нервно вздохнул. — Я должен благодарить Бога, что он пришел. Он спас мне жизнь.

Дверь распахнулась, и в палату вошел врач. Он хотел проверить состояние пациента. Макдермотт кивнул Столетти. Они еще не закончили, но не мешало бы сделать перерыв.

В коридоре Столетти начала нарезать круги — явный признак полной погруженности в раздумья. Обычно она должна была пройти два-три круга, прежде чем принять важное решение.

— Возможно, предположение о беременности Кэсси не такое уж и беспочвенное, — проговорил Макдермотт. — Похоже, у Кэсси был неприятный разговор с отцом ее ребенка.

Столетти остановилась.

— Преступник вел себя с Митчемом точно так же, как с Фредом Чианчио и Эвелин Пенри. Поверхностные раны. Только ситуация сложилась иначе.

— Мы думали, он пытал их ради удовольствия, но ошибались, — согласился Макдермотт.

Она кивнула:

— Он допрашивал их. Хотел выяснить, что им известно.

— Он не был подражателем, Рики. — Макдермотт поднял голову и посмотрел в потолок. — Это лишь прикрытие.

Глава тридцать пятая

Дрожащими руками Лео прижал фотографию к зеркалу в ванной отеля. Он успокоился с помощью дыхательной гимнастики, которой научил его доктор Поллард, потом выпрямился и попытался улыбнуться, глядя на фотографию. Он должен сохранять спокойствие ради нее.

Это была копия с фотографии из школьного альбома. Она смотрела куда-то в сторону, сильно откинув голову назад. На ней была простая кофточка с V-образным вырезом и цепочка с подвеской-амулетом, волосы коротко подстрижены и едва доходили до плеч, а улыбка казалась просто ангельской.

«Ты такая хорошенькая».

В его воображении разговор продолжился:

«— Нет, это неправда.

— Правда. Честное слово, ты очень хорошенькая. И я не хочу, чтобы ты переживала. Я обо всем позабочусь. Они хотят рассказать кое-что о тебе, но я им помешаю. Никто ничего не узнает.

— Но Брэндон жив.

— Знаю, любимая. Но теперь у меня есть план, моя красавица.

Он провел пальцем по ее лицу. Очень красивая. Очень красивая.

— Я люблю тебя, Лео.

— И я люблю тебя, Кассандра.

— Если ты любишь меня, расскажи про свой план.

— Тсс… Прошу тебя, не волнуйся.

Лео приблизил лицо к фотографии и коснулся губами ее лба.

— Теперь я должен идти, но скоро вернусь».

Настало время для второго раунда беседы с Брэндоном Митчемом. Успокоительное действовало, и он выглядел более умиротворенным. Когда Столетти и Макдермотт вошли к нему в палату, он кусал нижнюю губу.

Макдермотт понял, что Райли прав. На этот раз убийца проявил неряшливость. Он отступил от плана. Вероятно, именно он забрал компьютер Эвелин Пенри, поэтому полиции и не удалось найти его. Он прочитал все, что Эвелин писала в своем журналистском расследовании. Он нашел имя Брэндона Митчема и пришел к нему, но пришлось действовать очень быстро: со времени убийства Эвелин Пенри прошел всего один день, и он не успел хорошо изучить новое место преступления. Убийца не знал, что кодовый замок на двери в подъезд Брэндона сломан. Скорее всего он не смог проникнуть в квартиру Брэндона и устроить засаду, как в двух предыдущих случаях.

Но этот человек хорошо справляется с поставленной перед собой задачей. Он умеет подчинить себе людей и знает, как постоять за себя.

Эвелин выбрала правильный путь, и теперь убийца двигался той же дорогой, пытаясь расчистить ее от ненужных свидетелей. Эвелин говорила с Чианчио, и он погиб. Эвелин встречалась с Брэндоном, и он должен был стать следующим. Ему также было известно, что Эвелин посещала профессора Олбани, поэтому Макдермотт уже позвонил в участок и попросил выслать патрульную машину к дому профессора.

Столетти начала первой:

— Эвелин Пенри говорила вам о том, что собирается предпринять?

— Думаю, она хотела написать о Терри Бургосе, — ответил Брэндон. Теперь его голос стал хриплым и бесстрастным. Он устал. — Хотела совершить очередное разоблачение.

— Разоблачение, — проговорил Макдермотт, снова вступая в беседу. — Она собиралась разоблачить того, кто оказался в этом замешан?

Брэндон дотронулся до забинтованного лица.

— Понимаете, Эвелин была репортером, поэтому… старалась не распространяться на этот счет. Она не говорила, о чем именно собирается написать. Но была встревожена. Кажется, она считала, что на самом деле мы еще многого не знаем об убийствах Бургоса. Особенно ее интересовали Кэсси, Элли и Гвен. Похоже, она очень хотела узнать больше о них.

— И вы ей все рассказали?

Брэндон посмотрел в потолок.

— Вы же знаете, Мэнсбери позиционирует себя как элитный художественный колледж. Думаю, так оно и есть. А если ты учишься в элитной школе, у тебя должно быть много денег. Хороший капиталец. Я сам из простой семьи, а вот Кэсси и Элли… У них были деньги. Ну, про Кэсси вы знаете… а родители Элли, кажется, владели крупным сталелитейным заводом в Южной Африке.

— То есть они были ровней друг другу? — подсказал Макдермотт.

— Верно. Что сказать об Элли? Типичная богатая тусовщица. Не поймите меня превратно, она была хорошей девушкой, но ей не хватало… как бы это сказать… характера, что ли. Да, наверное, характера. — Он усмехнулся. — У нее отсутствовала сила воли. Дорогая одежда, модная прическа, в друзьях — только нужные люди. У нее все складывалось замечательно. А со мной она общалась исключительно из-за Кэсси. Что же касается Кэсси, — Брэндон понимал, что детективы стали слушать его с особым вниманием, — она была на удивление милым человеком. С прекрасной душой. Вы понимаете, о чем я? Очень богатая и необычайно щедрая. Работала волонтером, много времени посвящала учебе, всегда оказывала помощь тем, кто в ней нуждался. Но дело в том, что…

Макдермотт снова начал раскачиваться.

— Кэсси была ужасно сложным человеком. Понимаете, несмотря на богатство, она не хотела, чтобы мы плясали под ее дудку. И никогда не требовала этого от нас. Более того, она никак не могла найти себя. — Брэндон вздохнул. — Она казалась несчастной. И я не могу понять почему. Добрая, умная, красивая, а внутри вся какая-то изломанная. После драки с Гвендолин мне так и не удалось поговорить с ней. Она замкнулась в себе. Мы все зубрили, готовились к экзаменам, и нам было ни до чего. А Кэсси… Она даже перестала есть. Ни с кем не разговаривала. И насколько мне известно, даже перестала учиться. В том году после экзаменов мы устроили вечеринку по случаю летних каникул, но Кэсси сидела в своей комнате, закрыв дверь. Даже с Элли она держалась холодно, хотя та жила с ней в одной комнате.

Макдермотт украдкой взглянул на Столетти. Он знал, о чем сейчас думает его напарница. Это очень похоже на поведение девушки, которая узнала о нежелательной беременности.

— И я тогда подумал… — добавил Брэндон, — хоть и не знал, с кем общалась Кэсси и что ее так сильно тревожило, но мне было известно, как она ненавидела своего отца…

Вот это уже интересно.

— …и свою мать, Нат. Я никогда не встречал ее, но слышал, что она увлекалась лекарствами. То есть, проще говоря, сидела на таблетках. Вот такая семейка. Еще к ним иногда приезжала Гвен — ее кузина, но даже когда она оказывалась рядом, помощи от нее было мало. Понимаете, эта девушка просто чокнутая. Она любила тусоваться еще больше, чем Элли. Они — два сапога пара. А Кэсси была другой. — Брэндон замолчал.

Макдермотт с минуту смотрел на него. Это привычная тактика ведения допроса — пристально глядеть на человека, когда он замолкает. Но судя по всему, Брэндон уже закончил свою историю. Его глаза заволокло туманом. Усталость и успокоительное сделали свое дело.

— И вы рассказали об этом Эвелин, — подытожил Макдермотт.

Брэндон кивнул.

— Что она ответила?

— То же самое, что сейчас хотите спросить вы: была ли Кэсси действительно беременна, и если да, то кто этот «чертов отец»?

Макдермотт слегка улыбнулся.

— Я не знаю, так ли это, — продолжал Брэндон. — Понимаю, что все кажется подозрительным. Вокруг говорили, что она лесбиянка. Если честно, мне самому было любопытно. И это станет настоящим открытием, если окажется, что она правда ждала ребенка и никогда не спала с девушками.

— В таком случае, — сказал Макдермотт, — давайте совершим это открытие.

— Послушайте, я ничего не знаю наверняка.

Было ясно, что сейчас должно прозвучать имя, но Макдермотт не хотел произносить его первым. Иначе все обретало определенный смысл. Не впервые профессор колледжа заводил роман с красивой студенткой. И разумеется, профессор не был бы счастлив, если бы этот роман обернулся беременностью. Он вообразил, как профессор Олбани мог отреагировать на опасность: если Кэсси обвинила бы его в том, что он ее соблазнил, он стал бы все отрицать. И это были бы его слова против ее слов. Но если предположить, что она действительно оказалась беременна, ситуация менялась кардинальным образом. Тест на отцовство — реальное доказательство. И это означало конец многообещающей карьере.

— У Кэсси было мало друзей. Особенно друзей-мужчин, — сказал Брэндон. — Я, наверное, единственный парень, с которым она общалась.

Его слова вызывали закономерное предположение, но Макдермотт не стал заострять на нем внимания. Он доверял своей интуиции и понимал, что этот человек не станет вешать им лапшу на уши теперь, когда сам заглянул в лицо смерти и находится под сильным действием успокоительного. Митчем не лгал. Он не мог быть отцом ребенка.

«Успокойся, Брэндон».

— Так вот… Мы с Эвелин обсуждали этот вопрос. Был один человек, профессор, он вел семинары по культурологии. Ну конечно! — Брэндон щелкнул пальцами. — Тот самый, на семинарах которого присутствовал Терри Бургос. Его звали профессор Олбани. Фрэнк Олбани.

— А почему вы вдруг упомянули его имя? — спросила Столетти.

— Ну он… — Брэндон задумался. — Он один из тех профессоров, которые любят общаться со студентами. Он всегда внушал мне опасение, но Кэсси считала его отпадным парнем.

— Отпадным?

— Ну да. Шикарным мужчиной. Восхищалась им. — Брэндон на минуту задумался.

— Вы говорили об этом с Эвелин?

— Да, она интересовалась, сколько времени Кэсси проводила с профессором Олбани.

— А она не объясняла почему?

— Спрашивала меня насчет беременности Кэсси… Так что я не дурак.

— Конечно, я все понимаю, — заверил Макдермотт. — Но возможно, она намекала на что-то еще, более важное?

Брэндон пожал плечами:

— Я спрашивал, но она не ответила.

Полицейские решили еще немного надавить на Брэндона, чтобы получить больше информации: имена, события, места, о которых могла упоминать Эвелин. Похоже, его беседа с Эвелин напоминала типичное интервью, где репортер изо всех сил старался разговорить собеседника. Причем сама Эвелин, судя по всему, играла, не раскрывая карт.

— А что насчет Гвендолин Лейк? — спросила Столетти. — Вы знаете, где мы можем найти ее?

— Нет, не знаю. Гвен вела такой образ жизни, что я даже не уверен, жива ли она.

— Вы больше не видели ее после той ночи перед экзаменами… когда произошла драка? — спросил Макдермотт. — Никогда? Даже на похоронах Кэсси?

Брэндон отвел взгляд.

— Нет-нет. Ее там не было.

Странно. Гвендолин не пришла на похороны кузины? Макдермотт посмотрел на свою напарницу. Она пожала плечами.

— Вы тогда все рассказали полиции? — спросила Столетти. — О ссоре Кэсси с Гвендолин? И о ее замечании по поводу «чертова отца»?

— Нет, — ответил Брэндон. — По большому счету это уже не имело значения. Они сразу арестовали Бургоса, и тот во всем сознался. Вот я и подумал, что это вряд ли будет кому-то интересно. Я решил, что должен хранить молчание ради Кэсси. К тому же вы, наверное, помните, дело Кэсси так и не довели до суда. Значит, она их не особо интересовала. На процессе я давал показания, но не о Кэсси, а об Элли. — Он посмотрел на каждого из детективов. — Да и какой смысл пачкать грязью имя такого замечательного человека без видимых причин?

Теперь Митчем говорил так, словно пытался оправдаться. Возможно, он уже давно придумал подобное объяснение. Но в его словах было разумное зерно. Макдермотт знал: иногда, ради благих целей, стоит хранить тайну. Гораздо больше его волновало, почему дело Кэсси не рассматривалось на процессе. Это стало очередным доказательством того, что данное событие помогло избежать ряда неприятных вопросов.

Макдермотт решил, что настало время завершить допрос.

— Вы ничего больше не хотите рассказать, Брэндон? О нападавшем, или об Эвелин, или о том, что случилось тогда… и о чем мы пока не знаем?

Всякий раз, когда во время беседы свидетели отвечают на вопросы, часть важной информации ускользает. И нередко во время повторных допросов Макдермотт узнавал новые, ценные сведения, а свидетель вежливо напоминал ему: «Но вы же не спрашивали меня об этом».

Брэндон Митчем округлил губы, будто хотел произнести звук «о», и моргнул. Нет, он не пытался освежить воспоминания, он взвешивал все «за» и «против».

— Все, что угодно, — сказал Макдермотт. — Тот человек не остановится, пока мы не схватим его.

— Я не уверен, что мне есть что добавить, — проговорил Брэндон.

— А я не уверен насчет пакетиков с марихуаной, которые мы нашли в вашей квартире, — заметил Макдермотт. — Но если мы с вами договоримся, я отпущу вас, прочитав лекцию о вреде наркотиков.

Брэндон поднял руку:

— Хорошо-хорошо. Я просто… не думал, что это важно. И я не знаю, правда это или нет. — Он покачал головой. — Ладно. Я расскажу вам. Только запомните: вы узнали об этом не от меня.

Глава тридцать шестая

Мы вошли в кабинет Гарланда Бентли. Из окон открывался прекрасный вид на южную часть города, на реку вдалеке и новый строящийся кинотеатр. Гарланд владел земельным участком в южной части города, в стороне от автомагистрали, и планировал построить там большой гипермаркет.

Я посмотрел на пол из красного дуба, на персидский ковер, который Гарланд привез с Ближнего Востока, невзирая на торговые ограничения.

Гарланд стоял у окна и осторожно тер глаза — он всегда действовал очень аккуратно. Указательным и большим пальцами он массировал себе веки.

— Вам известно, для чего я нанял вас, Пол?

Мне казалось, я знал это, но мне не понравился вопрос. Я ничего не ответил.

— Это не благодарность. Хотя мой поступок и можно было принять за нечто подобное. Если бы я хотел отблагодарить вас за то, что вы осудили убийцу моей дочери, то не стал бы награждать вас деньгами. Это лишь обесценило бы то, чтобы сделали. Ваш поступок нельзя было оценить деньгами.

— Согласен.

— Я нанял вас, потому что считал лучшим юристом в городе. А мне нужен был юрист из этого города. Чтобы всегда быть рядом со мной.

Я не знал, какого ответа он ожидает. Да, он стал моим самым главным клиентом, но взамен получил многое. Я старался изо всех сил.

— Гарланд, Шервудский медицинский центр. Там лечилась Кэсси?

Он ответил не сразу. Я подумал о собственной дочери, Элизабет, поняв, что не смогу вспомнить, где находится клиника, в которой ее лечили в детстве. Я никогда не водил ее к врачам. Джорджия, моя бывшая жена, всегда брала это на себя. И я не ожидал, что Бентли были дружным семейством. Я и представить не мог, как Гарланд и Наталия садятся с дочкой в автобус и едут к врачу. Скорее всего у них был лимузин с шофером.

— Я помню, как выглядело здание, — сказал наконец, к моему удивлению, Гарланд. — Когда ей было лет восемь, мы повели ее на осмотр к дантисту. Она боялась, что у нее обнаружат дырки в зубах. Она… — Гарланд перевел дух, — она умоляла, чтобы я поехал с ней. Она была так чувствительна, так чувствительна к… боли.

Я отвернулся. Мне не хотелось смотреть на человека, которого посетили столь мучительные воспоминания.

— Я велел, чтобы мне принесли стул, и сидел рядом с Кэсси, пока ей лечили зубы. Она все время держала меня за руку и не отпускала. Она так крепко ее сжимала. Слишком крепко для такой маленькой девочки.

Я откашлялся и подумал, что лучше мы сменим тему.

— Кажется… медицинский центр взял на себя всю заботу о ее здоровье, — добавил Гарланд. — Думаю, они предоставляли полный комплекс медицинских услуг.

— Значит, ее терапевт и акушер-гинеколог тоже находились там?

Гарланд махнул рукой. Он думал, что скорее всего так и было, но не знал наверняка.

— Гарланд, она была беременна? — мягко спросил я.

Он задумался, затем издал звук — нечто среднее между кашлем и смешком.

— Если бы она только мне сказала, — тихо проговорил он. — Эта маленькая девочка держала меня за руку на приеме у дантиста. Но к тому времени, когда она поступила в колледж, от прежней девочки не осталась и следа. Я сумел настроить против себя всех женщин в этой семье.

Гарланд провел ладонью по столу из орехового дерева, словно стирая с него пыль. Возможно, он пытался таким образом избежать зрительного контакта со мной, что было ему не свойственно.

— Гарланд, зачем я пришел сюда?

Он внимательно рассматривал свои ногти.

— Вам, наверное, известно, какая у меня репутация по части женщин?

— Я знаю, что у вас прекрасный вкус. Но вы немного непостоянны.

Ему понравился мой ответ.

— Немного непостоянен. Да. Думаю, до вас доходили слухи о том, что я завоевал себе эту репутацию еще до развода?

— Я не слушаю сплетни, — сказал я, но это было все равно что дать утвердительный ответ.

Я знал: Гарланд долгие годы обманывал свою жену. Мое сердце снова учащенно забилось.

Гарланд отвернулся к окну. Он включил верхний свет и осветил то место у двери, где я стоял. Сам же оставался в полумраке. Подобное освещение позволяло любоваться живописным видом, открывающимся из окна: огни небоскребов сверкали и переливались, как автомат для игры в пейнтбол.

— Это моя большая слабость, — продолжал он. — Молоденькие девушки. Разумеется, не совсем юные. Я никогда не имел дела с подростками.

— Гарланд…

— Ладно… хорошо. — Он сделал паузу, посмотрел на меня, затем снова в окно и, наконец, признался: — Эта слабость распространялась и на Элли Данцингер.

Брэндон Митчем заерзал на кровати, он явно чувствовал себя неуютно после признания, которое только что сделал детективам.

Макдермотт посмотрел на стену над головой Митчема, пытаясь понять, как использовать эту информацию.

— Значит, вы считаете, — сказал он, — что отец Кэсси спал с Элли Данцингер?

Митчем не ответил, но Макдермотт не сомневался, что правильно расслышал его слова.

— Когда Кэсси рассказала вам об этом? — поинтересовалась Столетти.

— Примерно в то же самое время. Незадолго до экзаменов. Наверное, в мае или июне того года. Я понимаю, — добавил он с нервным смешком, — это довольно неожиданно.

Да, в какой-то степени эта новость стала полной неожиданностью. Но вполне соответствовала репутации Гарланда Бентли, который завоевал себе славу богатого плейбоя. И похоже, у Кэсси Бентли был тяжелый семестр. Она подозревала, что лучшая подруга спит с ее отцом, и узнала о своей беременности.

— Это лишь подозрение, — сказала Столетти. — А не подтвержденный факт.

— Верно. Кэсси думала, что это так, но не знала наверняка. Она сказала, что должна это выяснить.

— А почему вы считаете, что ей не удалось это выяснить? — спросил Макдермотт. — Откуда вы знаете, что она не нашла подтверждения?

Митчем медленно покачал головой, движения причиняли ему боль. Он дотронулся до бинта на лице.

— Она бы мне сказала, — уверенно заявил Митчем. — Она должна была сказать мне. Я дал ей слово.

— Вы дали ей слово?

— Да. — Митчем облизнул губы. — Она боялась, что может натворить что-то нехорошее. Я старался быть к ней поближе, чтобы она не… — Он прищурился, застыв от воспоминаний шестнадцатилетней давности.

— Чтобы она не покончила с собой? — спросил Макдермотт.

— Да, я опасался и этого. Кто знает, что она могла выкинуть?

Митчем опустил голову на подушку. Макдермотт взглянул на Столетти. Ему стало интересно, о чем она думала. Возможно, о том, что могла сделать Кэсси Бентли.

Например, попытаться выяснить отношения с отцом.

* * *

В комнате, где находились мы с Гарландом, повисло молчание. Наконец я повторил новость, которую только что услышал от него:

— У вас с Элли был роман?

— Ну да, роман. Не знаю. Время от времени мы встречались. Она была такой… такой…

Гарланд по-прежнему находился в неосвещенной части комнаты. Он снова наклонил голову и раздраженно вздохнул. Господи, этот человек действительно не мог удержать член у себя в штанах. Он даже не сдержался и положил глаз на лучшую подругу Кэсси.

— Какой она была, Гарланд? Молодой? Сексуальной? Запретной?

— Она была сама жизнь.

— Значит, она была сама жизнь. Это все объясняет.

— Чего я точно не хотел бы выслушивать от своего адвоката, — спокойно сказал он, — так это осуждений. К своему адвокату я прихожу, чтобы получить защиту. Я не хочу, чтобы эта информация всплыла, Пол. Это больше никого не касается.

Он прав, и все равно в душе у меня все вскипело. Если я веду дело, то не люблю, когда от меня что-то пытаются утаить. Он мог бы рассказать мне обо всем тогда. Мы оценили бы эту информацию и отнеслись к ней так, как она того заслуживала. Это был путь, который вел в тупик. Мы поймали Бургоса по горячим следам, и час спустя он уже признался в убийстве всех женщин. Неприличное поведение Элли Данцингер не имело отношения к Бургосу.

— Кто знал об этом?

— Элли. — Он откашлялся. — И я.

— Вы уверены?

— Мы оба понимали, что должны проявлять осторожность.

— Охотно верю.

— Меня не волнует, во что вы верите. — Гарланд вышел из темного угла. — Вам приходилось защищать убийц. И директоров компаний, которые воровали деньги у акционеров. И вы защищали мои интересы, когда у нас возникли проблемы с ядовитыми отходами во Флориде. Но в этой истории я абсолютно невиновен. Так защитите меня. Постарайтесь сохранить все в тайне. — Теперь он стоял ко мне лицом. — Или я найду кого-то другого, кто сделает это.

Я посмотрел на него. И снова меня сдерживали его деньги. Гарланд знал, что если я потеряю такого клиента, как он, то несколько десятков юристов из моей фирмы могут оказаться на улице.

— Так найдите того, кто сможет это сделать, — сказал я.

Я видел, что мои слова удивили его, хотя Гарланд вообще редко показывал свое удивление. Он смотрел мне в лицо, надеясь разглядеть хотя бы малейшее проявление слабости.

— Вы боитесь. — Он медленно кивнул. — Я никогда не видел вас таким.

Теперь Гарланд говорил не о наших отношениях. И не о миллионах долларов, которые все эти годы выплачивал мне за работу.

И он был прав.

— Кто убил мою дочь? — спросил он.

— Терри Бургос, — тут же ответил я.

Мы оба удивились, как быстро я дал ответ. И еще больше нас поразило то, что на этот вопрос можно было ответить иначе. Три дня назад мне казалось это невероятным.

Его лицо немного посветлело, словно мои слова даже немного позабавили его. По крайней мере он пытался показать мне, что никого не боится.

— Я постараюсь выяснить, что происходит, — сказал я.

— Даже если это докажет, что вы ошибаетесь?

— Даже в этом случае.

Я повернулся к двери. Пока шел по коридору, мои ноги дрожали. Охранник-британец с подозрением проследил за мной, когда я открыл дверь и направился клифту.

— Это было не важно, — сказал Брэндон. — Какой смысл разрушать людям жизнь, если это ни к чему не приведет?

— Я не спрашиваю, почему вы тогда ничего не рассказали полиции, — досадливо поморщился Макдермотт. — Мне интересно узнать, почему вы не хотели говорить об этом сегодня. И почему мы должны услышать это не от вас. Вы кого-то боитесь?

Брэндон проигнорировал вопрос и сделал вид, будто слова Макдермотта показались ему совершенно неуместными. Но на уме у него было нечто иное. Полицейский видел это по лицу Митчема.

— Гарланд Бентли, — предположил он.

Брэндон посмотрел на Макдермотта, а затем отвел взгляд. Это можно было расценить как положительный ответ.

— Расскажите, что произошло между вами и Гарландом Бентли, Брэндон.

— Послушайте, это касалось не только меня. Мистер Бентли — один из крупных меценатов в городе. Он выделял деньги многим художникам.

Ну конечно. Брэндон же художник.

— Да, он выплачивал мне деньги через городской Фонд искусств, — признался Брэндон. — И что с того?

Макдермотт опустил голову и украдкой взглянул на Столетти.

— Когда это случилось? — спросила она.

— После того как я закончил Мэнсбери. В девяносто втором году.

— Значит, с 1992 года он выделяет вам грант?

— Да. Это регулярное пособие. Оно выплачивается каждый год.

— И каковы были размеры «выплат»? — поинтересовался Макдермотт.

— Ну… — Брэндон махнул рукой. — Все началось с двадцати пяти тысяч. Теперь он платит семьдесят пять тысяч в год.

— Семьдесят пять тысяч в год? — Макдермотт не сумел скрыть удивления. — Что же вы сделали, чтобы получить такое пособие? Почему он выбрал именно вас?

Молодой художник смутился. Было видно, что ему не нравится разговор.

— Мистер Бентли сказал… это Кэсси хотела, чтобы он помог мне. Так он выражает свою благодарность за то, что я всегда поддерживал Кэсси.

В палату вошел врач. Он хотел выяснить, закончился ли допрос. Макдермотт попросил еще пять минут. Митчем явно рассчитывал на передышку. Врач встал рядом с Макдермоттом, давая понять, что время пошло.

— Нет ничего дурного в том, что я принял этот грант, — пробормотал Митчем.

Макдермотт кивнул.

— Вы с мистером Бентли когда-нибудь говорили о том, что мы сейчас обсуждаем?

Он покачал головой:

— Никогда.

— Как вы думаете, ему известно, что вы знали про его отношения с Элли?

— Нет, — уверенно ответил Брэндон. — Я даже не знаю, было ли там что-то на самом деле. Это лишь предположение Кэсси. Понимаете, я знал, что вы постараетесь представить все в черном свете. Но он каждый год жертвует миллионы людям искусства. Я лишь один из многих. И я не делал ничего дурного.

Врач встал между детективами и пациентом:

— На сегодня все. Довольно.

— Мы поставим охрану у вашей палаты, — заявил Макдермотт Брэндону. — Если что-нибудь надумаете, прошу вас, позвоните мне.

Они вышли в коридор. Столетти обдумывала состоявшуюся беседу, пока Макдермотт проверял, есть ли новые сообщения в телефоне. Их не было.

Значит, Кэсси была беременна и у нее состоялся неприятный разговор с отцом ее ребенка. Затем Кэсси убили. Вскоре после этого некто попросил Фреда Чианчио проникнуть в больницу, где хранились медицинские записи Кэсси. Ни один из этих фактов, за исключением убийства Кэсси, официально не подтвержден. И тем не менее это вполне вероятный сценарий развития событий.

Никто не мог подтвердить и того, что отец Кэсси имел интрижку с ее лучшей подругой — Элли. Но если это правда, то незадолго до гибели Кэсси пришлось очень тяжело.

— Думаешь, Кэсси пыталась выяснить отношения с отцом? — спросила Столетти. — Он женился на наследнице миллиардного состояния и боялся, как бы жена не узнала, что он спит с лучшей подругой их дочери?

— И еще, — добавил Макдермотт, — у нас есть один тип, которому якобы ничего не известно о беременности Кэсси. Профессор Олбани хорошо подходит под описание «чертова отца».

— А затем, примерно в то же время, — продолжила Столетти, — Элли и Кэсси так удачно погибают.

Верно. Но нет доказательств беременности Кэсси, как и подтверждений того, что Гарланд Бентли спал с Элли Данцингер.

Существовал лишь один способ все выяснить. Макдермотт должен был встретиться с Наталией Лейк Бентли, которая на следующее утро возвращалась в город с отдыха. А в десять у них была назначена встреча с Гарландом Бентли.

— Мы должны вписать профессора в наш завтрашний график визитов, — сказал Макдермотт.

Глава тридцать седьмая

Покинув больницу, Макдермотт вернулся в полицейский участок. Когда он позвонил домой, Грейс уже спала. Его мать сказала, что Грейс вела себя спокойно. Это была третья ночь после смерти Джойс, когда Макдермотт не смог почитать дочери книжку перед сном. Он сожалел об этом, потому что нарушал данное Грейс обещание.

Что бы он делал без матери, бабушки Грейс? Нанимать няню при зарплате полицейского — одно разорение. В следующем месяце матери должно исполниться семьдесят четыре. Сколько еще она пробудет с ними? У нее железное здоровье, но даже оно постепенно угасает. Макдермотт думал об этом каждый день. Что будет с Грейс, когда его матери не станет?

Макдермотт покачал головой, стараясь прогнать эти мысли. Он постарался не вспоминать мертвую Джойс, лежащую на полу в ванной, и ковер, пропитанный ее кровью. Он мысленно отвернулся от Грейс, которая сидела в ванне, сжавшись в комочек, зажмурив глаза и закрывая руками уши.

Он притворился, что ничего не говорил Джойс вечером накануне ее смерти.

Джойс была больна, и для мужа, которому приходилось работать по десять часов в сутки, это стало тяжелым испытанием. Присутствие Грейс лишь усугубляло ситуацию. Если бы с ней что-то случилось, когда она находилась вместе с Джойс, Макдермотт не простил бы себе этого. Джойс любила Грейс больше жизни, но это ничего не меняло. От болезни не уйдешь. Можно любить дочь всем сердцем, но какой толк от этой любви, если ты сидишь, запершись наверху, пока твоя трехлетняя дочурка плачет у лестницы и зовет мамочку.

Однажды, вернувшись домой после расследования двойного убийства, Макдермотт принял решение. Когда взял на руки свою голодную, перепачканную дочку, его сердце колотилось от гнева и ужаса с такой яростью, что он едва сумел позвать жену. Он нашел Джойс в спальне для гостей. Она сидела в углу, тихо всхлипывая. Она потеряла счет времени и не знала, обедала ли Грейс и спала ли. Джойс теряла контроль над собой.

Настало время отправить ее в больницу, как давно уже следовало поступить. Чтобы она могла немного отдохнуть. Именно так он сформулировал свое решение Джойс тем же вечером.

Неделей ранее он консультировался с юристом. Макдермотт вполне мог определить жену в лечебницу без ее согласия. Но ему так хотелось, чтобы Джойс согласилась с его мнением. Он надеялся, что она сможет разделить его точку зрения, а не превратится в пленницу, которую должны запереть на замок.

— Давай попробуем, — упрашивал он. — Это же не навсегда.

Он старался подчеркнуть, что ей будет оказан надлежащий уход, который поможет ей восстановиться.

— Мы сможем все преодолеть, — заверил он Джойс.

Это случилось в четверг вечером. Они обсуждали ее лечение, и Джойс нехотя согласилась, что они сделают все в выходные.

«Зачем я предупредил ее заранее? Почему в пятницу пошел на работу?»

Макдермотт мог дать вполне рациональное объяснение: произошло двойное убийство, и он должен был расследовать его. К тому же Джойс выглядела замечательно — свежа, бодра, в отличном настроении. Казалось, пятница станет для нее светлым днем. Приступы случались нерегулярно. Макдермотт уверился, что в тот день у нее все будет хорошо.

Он был уверен.

— У меня все замечательно, — сказала Джойс, нежно касаясь ладонью его груди. — Все будет так, как ты сказал… Я думаю о будущем. Это правильное решение для нас обоих. Иди, — проговорила она. — Когда вернешься, поможешь мне собрать вещи.

Через восемь — десять часов он вернется домой, чтобы помочь Джойс собрать сумку для недолгого, как он надеялся, прёбывания в Пливудском центре.

В семь часов утра он уехал на работу. Через семь часов его жизнь раскололась надвое.

— Сегодня у нас произошел прорыв, — заметила сидящая за компьютером Столетти.

— Что? А, ну да.

Макдермотт вздохнул. Она имела в виду отпечатки пальцев, которые они обнаружили на двери в квартиру Брэндона Митчема. Пока ждали звонка из лаборатории, им было нечем заняться, но Макдермотт решил, что сейчас не время воскрешать в памяти прошлое, и стал изучать документы по делу Бургоса.

Разумеется, он не имел отношения к этому делу, к тому же оно было раскрыто. Его задача заключалась в том, чтобы поймать нынешнего преступника. Но Макдермотт не мог отрицать связь между этими преступлениями. Он понимал, следствие явно что-то упустило. И он должен выяснить это как можно быстрее, потому что «скорость» — одна из главных характеристик нынешнего убийцы. В воскресенье он убил Чианчио. В понедельник — Амалию Кальдерон. Во вторник — Эвелин Пенри. Сегодня пытался покончить с Брэндоном Митчемом.

Макдермотт потер глаза, допил вторую кружку кофе и пошел за третьей. Его веки слипались, но тело подпитывалось кофеином. Боже, каким же энергичным полицейским он был в молодости! Мог работать сутки напролет. А какое волнение испытывал, когда они отправлялись в самые дурные районы города!.. Там, на передовой, все казалось проще и реальнее. Теперь он занимался тем, что ловил преступников, расследовал уже совершенные преступления, вместо того чтобы предупреждать их. Да, ему нравилось разгадывать загадки. Но проблема в том, что большинство преступлений оказывалось не так уж сложно раскрыть. Обычно мотивы становились ясны с самого начала. Нужно просто прочесать окрестности, проверить окружение жертвы, поработать с судмедэкспертами, и в девяти случаях из десяти дело раскрыто. Но беда в том, что, даже поймав убийцу, ты не можешь оживить жертву.

Возможно, именно потому, несмотря на трудности, ему нравилось заниматься этим. У него появился шанс предотвратить новые преступления, остановить убийцу, который собирался убивать снова и снова.

Он видел, что убийца старательно заметал следы. Более того, он пытался скрыть нечто такое, что можно было отыскать в старых досье.

Макдермотт перечитал свои записи по делу Бургоса. Отметил, когда и где совершались преступления, и выявил определенную закономерность. Жертвами были проститутки, а также Элли и Кэсси. С проститутками все казалось предельно ясно. Но у них было очень мало информации по Элли и почти ничего по Кэсси.

Первое. В случаях с проститутками можно отследить время и место похищения. Двух из них видели садящимися в голубой «шевроле-субарбен», а отпечатки еще двух найдены в той же машине, принадлежавшей Терри Бургосу. В дом Элли Данцингер явно кто-то проник: убийство произошло в спальне, буквально в ее постели. На основе косвенных улик было определено, что ее убили в воскресенье ночью. И эта смерть стала первой в цепочке убийств.

С Кэсси все обстояло иначе. Следствию неизвестно, когда и где исчезла Кэсси. Они лишь знали, что девушка стала финальной жертвой и что между смертью последней проститутки и Кэсси прошло два дня.

Второе: проститутки были изнасилованы до того, как Бургос убил их. Элли и Кэсси изнасиловали после смерти.

Третье: профессор Фрэнкфорт Олбани знал обеих девочек. Но он не знал проституток.

Второй пункт, связанный с сексуальными мотивами, возможно, не так уж и важен. Проститутки сами вступили в половой акт с убийцей, в этом нет ничего особенного. Хорошие девочки из колледжа вроде Кэсси и Элли скорее всего даже и не посмотрят на такого мужчину, как Терри Бургос. Поэтому сначала ему пришлось убить их.

Макдермотт откинулся на спинку стула и задумался.

«Постарайся выбросить все из головы, а потом посмотри, что первое придет на ум».

Обычно этот прием срабатывал.

— Бургос повсюду разбрасывал «хлебные крошки», которые привели к порогу его дома, — сказал Райли.

Полиция схватила его раньше, чем началось следствие. Разумеется, полицейские стараются арестовать преступника как можно быстрее. Кому хочется лишний раз напрягаться? Подозреваемый уже задержан. Он во всем сознался. Его подвал напоминает лабораторию для практических семинаров по пыткам и убийствам. Зачем все усложнять?

Макдермотт вспомнил все, что читал об Элли Данцингер. Ее ударили по голове, когда она лежала в постели, ее голова свесилась с кровати. По предположениям медиков, которые основывались на количестве крови, вытекшей на ковер, Элли пролежала около часа, прежде чем оказалась в гараже Бургоса, где он и извлек из нее сердце.

Что произошло за эти шестьдесят минут?

Макдермотт просмотрел свои заметки. Расследуя преступление, всегда задаешься вопросом: «Кому это выгодно?» Если верить слухам, от смерти Элли и Кэсси выигрывали отец ребенка Кэсси, а также Гарланд Бентли.

Но Бургос сознался. Макдермотт читал расшифровку его допроса. Он сделал это добровольно. Бургос прекрасно знал, что Элли была первой жертвой, еще до того как полицейские упомянули ее имя и показали фотографию. Как же он злился на детектива Лайтнера за то, что тот не убрал ее фото, когда демонстрировал снимки жертв! К тому же информация о том, что все шесть женщин действительно побывали в его подвале, так и не подтвердилась.

Так ли все на самом деле?

И действительно ли профессор Олбани — отец ребенка Кэсси? Без сомнения, он лишился бы работы, если бы правда всплыла наружу. К тому же профессор знал Бургоса. Да что там говорить: он сам нанял его, пригрел у себя под крылышком.

И мог ли профессор колледжа раздобыть ключи от подвала актового зала Брэмхолла?

Множество фактов по-прежнему оставались непроверенными. Но если Гарланд на самом деле спал с Элли Данцингер, он мог потерять все деньги, если бы стало известно об их связи. Им с Олбани было что терять.

Но кто же из них убийца? Бентли или Олбани?

— Слушай, Майк, — пробормотала Столетти, продолжая работать на компьютере. — Мы тут сидим и думаем, чье положение хуже: Гарланда Бентли или профессора Олбани.

— Верно.

Макдермотт подошел к ней, и Столетти указала на монитор компьютера, где высветился результат поиска в «Google».

— Мы собираем сведения и на Олбани, и на Гарланда Бентли, — сказала она. — Но я подумала, почему бы нам не поискать информацию, где их имена упоминаются вместе.

— Да, два игрока в одной команде, Рики. Не удивлюсь, если их имена будут присутствовать в одной статье.

— Правда? — Она кликнула на ссылку. — А это тебя не удивляет?

На экране открылась страница с биографиями преподавателей колледжа Мэнсбери. Наверху страницы в углу было размещено фото профессора Олбани с задумчивым лицом.

Макдермотт начал читать биографию, которая умещалась в одном параграфе:

Профессор Фрэнкфорт Джей Олбани благодаря Гарланду Бентли основал собственную кафедру в колледже Мэнсбери. Это памятное событие произошло в 1990 году. Профессор Олбани был удостоен собственной кафедры за его глубочайший вклад в…

— Что? Гарланд Бентли?!

Гарланд Бентли основал в колледже Мэнсбери кафедру для Олбани?

— Возможно, нам не надо выбирать между Гарландом Бентли и профессором Олбани. Возможно, они оба причастны к убийствам.

— По крайней мере теперь ясно, почему Олбани удержался на своей должности после семинаров, в результате которых погибли шесть девушек. Вряд ли кто-то посмеет тронуть человека, которого поддерживает миллиардер.

— Он нанял Райли после того, как дело Бургоса было раскрыто, и сделал его миллионером, — задумчиво произнес Макдермотт. — По окончании следствия Бентли стал каждый год выплачивать Брэндону Митчему стипендию в благодарность за молчание о возможном романе Бентли с Элли Данцингер. Он основал кафедру для профессора Олбани сразу после завершения процесса и помог ему сохранить место в колледже.

— Гарланд Бентли явно пытался откупиться, — согласилась Столетти.

Зазвонил телефон Макдермотта. На определителе высветился незнакомый номер.

— Майк, это Сьюзан Доббс.

— Сьюзан? — Он посмотрел на часы. — Какой патологоанатом будет работать в морге в такое время?

— Ты разбередил мое любопытство, — отозвалась она. — И я понимаю, насколько это важно.

— Очень тебе благодарен…

— Я только что проверила все три жертвы: Чианчио, Эвелин Пенри и Амалию Кальдерон.

— И?..

— У всех после смерти был сделан надрез между четвертым и пятым пальцами на ноге.

Макдермотт выдохнул.

— Этот парень умен, — добавила она. — Или, напротив, глуп. Все зависит от того, с какой точки зрения смотреть.

Верно. Он оставлял на них пометку. Свой знак.

— Сьюзан, а почему это не было отражено в остальных отчетах по вскрытию? Почему об этом упомянули только в случае с Чианчио?

Она вздохнула.

— Майк, посуди сам: нам приносят тела с многочисленными физическими повреждениями: гематомами, колотыми ранениями и тому подобным. Мы можем просто не обратить внимания на подобную мелочь. Жертвы явно не были отравлены, и мы не искали следы от укола. Так что вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову проверять, что находится между четвертым и пятым пальцами на ногах убитых.

— Но ты обнаружила порез у Чианчио. И я тебе очень признателен.

— Меня не только за это надо поблагодарить.

Макдермотт закрыл крышку мобильного телефона.

— Все три жертвы, — объявил он.

— Звонили из судмедэкспертизы? — спросила Столетти. — Мы знали, что все убийства связаны. У нас практически не было сомнений. Но почему, расправившись со своими жертвами, он не поленился, отыскал участок между четвертым и пятым пальцами у них на ногах и сделал надрезы?

— Хочет, чтобы мы сами догадались.

— Если бы хотел, то оставлял бы метки на лице. Это самая потаенная метка, которую я только встречала. — Столетти кивнула. — Ты не знаешь, говорилось ли о подобных порезах в отчетах по вскрытиям жертв Мэнсбери?

— Нет. — Макдермотт еще раз посмотрел данные вскрытия по делу Бургоса. — Но они могли не заметить их, как не заметили на двух нынешних жертвах, пока я не попросил все проверить.

Столетти расстроил ответ. И Макдермотт понимал ее. Преступник оставлял метку, маленький надрез между четвертым пальцем и мизинцем на ноге, но ее легко было пропустить, особенно когда тела избиты и изуродованы.

Но почему он оставляет метку там, где ее никто не может найти?

— Он делает это для кого-то, — предположил Макдермотт. — Только вот для кого?

Шелли сидела напротив меня за столиком в ночной забегаловке. Жевала кусочек льда из стакана с лимонадом. Я сжимал в ладонях чашку с кофе и пытался справиться с душевными ранами. Я сообщил ей, как продвинулось следствие со времени нашего утреннего визита к Гвендолин Лейк.

Я слишком долго совершал одиночный полет и не привык искать утешения. Жизнь холостяка довольно проста, особенно если нет проблем с деньгами, а у меня их точно не было. На нынешнем этапе карьеры мне не приходилось много работать. Судебные тяжбы в основном сводились к тому, чтобы добиться компромисса для враждующих сторон, а если дело и доходило до суда, то процесс напоминал скорее театральное представление. Моя личная жизнь? Здесь мне тоже не приходилось принимать серьезных решений. Хотя порой трудно было выбрать, по какому телеканалу смотреть вечером кино. Подобная жизнь вполне меня устраивала, она была удобной, а большего мне и не требовалось.

С появлением Шелли все круто изменилось. Как и большинство своих знакомых, я встретил ее в суде. Выслушал вердикт присяжных и потом не видел ее до прошлого года, когда она попросила меня представлять интересы клиента, которого обвиняли в убийстве. Это был напряженный поединок двух соперников, но я тут же почувствовал, что в ней есть нечто особенное: сила характера, горячая убежденность.

А когда она решила, что нам нужно расстаться, я уже не мог вернуться к прежней жизни. Моя секретарша Бетти оказалась права — я потерял покой. Всегда любил выпить, но, начиная с той ночи, превратил это увлечение в подобие олимпийского вида спорта. Совершенно разбитый, я работал на автопилоте и все время жалел себя.

Но теперь она вернулась, с условием, что я не стану давить на нее, а я взял да и вывалил на нее все свои проблемы. Я не хотел звонить ей и просить о встрече здесь. Бранил себя, пока набирал ее номер. Но как бы там ни было, я нуждался в ней.

За все это время она не проронила ни слова. Шелли — прекрасный слушатель.

Когда я закончил, она спросила:

— Скажи, а что именно тебя так беспокоит в этой истории?

Я рассмеялся. После всего, о чем мы говорили, я даже не знал, с чего начать.

— Ведь не Гарланд? — осторожно поинтересовалась она.

Я протянул чашку официантке, и она налила мне еще кофе.

— Да пошел этот Гарланд куда подальше.

Мои слова немного позабавили Шелли. Она не ожидала услышать от меня нечто подобное. Ее никогда не интересовала корпоративная юриспруденция. Однажды я уже уговаривал Шелли стать соучредителем моей юридической фирмы, но она не желала оставлять карьеру детского адвоката. Главное для нее — работа, а не гонорары. Впрочем, как и для меня.

— Думаешь, в то время я упустил что-то из виду? — Я поморщился.

— Не понимаю, почему для тебя это так важно. Если Кэсси была беременна, то, возможно, шестнадцать лет назад это представляло для кого-то проблему. Но не сегодня. Гарланд спал с Элли Данцингер? Разумеется, известие скандальное, но это новость шестнадцатилетней давности. Сейчас она ничего не значит. Я… я не понимаю, как это относится к делу. — Она коснулась ладонью моей руки. — Но ты думаешь иначе.

Она имела в виду, что все эти люди погибли не случайно. Они были не просто случайными жертвами психопата. Между ними существовала связь.

Официантка принесла бейгл[13] со сливочным сыром для меня и салат для Шелли. Я уже соскучился по нашим совместным ужинам и хотел поскорее что-нибудь съесть, чтобы немного успокоить мой урчащий желудок. Некоторое время мы молча ели.

— Он сознался, Шелли. Я видел, как Бургос во всем сознался.

Она полностью сосредоточилась на салате, раскладывая вилкой огурцы и помидоры. Шелли хорошенько подумала и лишь потом задала свой вопрос:

— Ты уверен, что Бургос убил всех девушек?

— На сто процентов. — Я оторвал кусок бейгла и внимательно посмотрел на него.

В кафе вошла группа студентов. От них пахло алкоголем и сигаретами, они громко разговаривали. Какое же замечательное время они сейчас переживали! Дни благословенного невежества. Им еще не приходится прокладывать себе дорогу в жизни. Не нужно принимать решений, которым нельзя дать обратный ход. Они не знают, что такое сожаление. Жизнь напоминает им один гигантский видеоклип.

Я посмотрел, как студенты прошли к столику в углу, о чем-то оживленно беседуя, а затем повернулся к Шелли, которая не сводила с меня глаз.

— На девяносто пять процентов, — поправился я. — Нет. Все-таки на сто процентов! — Я стукнул кулаком по столу. — Черт побери, сто процентов! Бургос знал всех жертв по именам, знал, в каком порядке они лежали в подвале. Да он же преследовал Элли! Он убивал девушек у себя дома. Свидетели видели, как проститутки садились к нему в машину.

Она ответила, подождав, пока я успокоюсь. На ее лице появилась тревога, и это почему-то разозлило меня.

— Не смотри на меня так, — буркнул я. — Это… знаешь что? Это не моя забота. Если и была какая-то проблема, секрет, который кто-то не хотел раскрывать, меня это не касается. Я уже пятнадцать лет не работаю обвинителем. Я раскрыл свое дело. Пусть теперь они раскрывают свое.

Шелли поджала губы, ее глаза забегали.

— Шелли, скажи хоть что-нибудь, ради Бога.

Она отложила вилку и опустила руки на колени.

— Раз это не твоя проблема, забудь о ней.

— Забыть… Это и есть твой совет?

— Но ты же сказал…

— Знаю, что я сказал. Не бери в голову.

Я отвернулся к окну, глубоко вздохнул и посмотрел на свое отражение. И увидел юриста, который вдруг стал вести себя как полный идиот. Краем глаза я заметил, что Шелли жестом подозвала официантку. На ее месте я поступил бы точно так же: попросил бы счет и ушел поскорее.

— Тебе не нужны мои советы, — вздохнула она. — Ты сам знаешь, что делать.

Чек лег на стол. Шелли вытащила деньги из бумажника.

— Ты меня обижаешь, — пробормотал я.

— Конечно. Если ты выступишь против Гарланда, пострадают юристы твоей фирмы. Возможно, твоя фирма прогорит. Если узнаешь, что упустил что-то из виду во время расследования того дела, твое самолюбие будет задето. А возможно, и профессиональная честь. К тому же существует пять процентов, что ты осудил на смерть не того человека. И тебе придется с этим жить.

Я потер лицо. Она права. Сомнений не оставалось. Но я должен был это услышать.

— И ты не обязан заниматься этим, — добавила она. — Ты прав. Ты больше не обвинитель, И все это поймут.

Я с трудом скрыл улыбку. Она понимала меня лучше, чем я мог себе в этом признаться. Она мне все высказала, и я был рад, что мне самому не пришлось об этом говорить.

Когда я провожал Шелли до машины, она просунула руку мне под локоть. Этот невинный жест очень много для меня значил. Но я хотел большего. Сегодня ночью я хотел держать ее в объятиях, чувствовать запах ее волос, гладить ее плоский живот.

А вместо этого она лишь нежно поцеловала меня. Я закрыл за ней дверцу машины. Она помахала мне на прощание, и я с радостью подумал, что это означало не «прощай», а «до скорой встречи».

Дон Регис из криминалистического отдела округа ворвался в полицейский участок. Макдермотт и Столетти ожидали его с нетерпением, после того как он позвонил им десять минут назад.

Отпечатки пальцев, оставленные на двери квартиры Брэндона Митчема, совпали с теми, что находились в базе.

— Отпечатки принадлежат Леониду Козловски. Иммигранту из России. — Регис положил папку на стол перед Макдермоттом. — Его дважды арестовывали за нанесение побоев и подозрение в убийстве. Но оба раза обвинения снимались.

Макдермотт открыл отчеты об арестах и тут же увидел черно-белую фотографию Козловски. На ней был изображен человек с квадратным лицом и шрамом в виде полумесяца под глазом. Его руки были сжаты в кулаки. Макдермотт одновременно почувствовал облегчение и сильный прилив адреналина. Это был тот самый человек с фотографии, которую обнаружили в квартире Фреда Чианчио. Тот самый человек, который этим вечером напал на Брэндона Митчема.

Макдермотт просмотрел отчеты по обоим арестам. Пять лет назад Леонид Козловски был арестован за избиение женщины — это произошло в западной части города. Через три года его задержали по подозрению в убийстве женщины, которая жила в трех кварталах от места первого нападения.

Но оба дела закрыли. Это означало, что их не довели до суда, так как истцы забрали свои заявления.

В обоих случаях жертвами были проститутки.

Отчет о первом аресте оказался довольно толстым. Макдермотт просмотрел подробные конспекты.

— Экспертиза на вменяемость, — проговорил он. — Суд распорядился, чтобы Козловски подвергли психиатрической экспертизе.

— Однако слушание по этому делу так и не было назначено, — сказал Регис, который уже читал отчет. — Жертва отозвала заявление.

Замечательно, но Макдермотта больше интересовало мнение психиатров:

Пациент ведет себя неадекватно. Рассеянное внимание, беспорядочное мышление. Больной страдает зрительными и слуховыми галлюцинациями.

— Слуховые галлюцинации, — пробормотал Макдермотт. — Он слышит голоса?

В результате исследований было выявлено, что пациент болен параноидальной шизофренией.

Макдермотт взглянул на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Он взял телефон и позвонил дежурному сержанту:

— Вызовите спецназ, Деннис. Прямо сейчас.

Лео сидел во взятой напрокат машине. Приближалась полночь, и вокруг стояла тишина. Он уже бывал здесь прежде, видел этот трехэтажный дом из красного кирпича. Дверь с кодовым замком не представляла для него особой сложности.

Окна на третьем этаже были темными.

Он должен сделать это сегодня ночью. Все случится сегодня ночью.

«Теперь они знают, кто я. Я сам совершил ошибку, но теперь это не важно. Я слишком умен для них. Пусть знают, кто я, но им никогда не догадаться, где я нахожусь и почему я здесь. В этом и заключается разница между мной и Терри. Терри был смелым, а я — умный».

Со своего наблюдательного пункта Лео хорошо видел дом и маленькую парковку за ним. Он мог подождать. Он умел ждать.

Прошло больше часа. Скоро полночь. Теперь снова придется импровизировать.

Лео подпрыгнул на сиденье, когда вдруг появились огни. Кто-то свернул на парковку из переулка. Уже стемнело, и он мог разглядеть, кто выходит из машины.

Но он знал, что это может быть только один человек.

Лео посмотрел на третий этаж и стал рукой отбивать дробь на руле. Да. Это обязательно случится. Свет зажегся. Квартира на третьем этаже.

Он ждал. Пять минут. Десять. Пятнадцать.

Через двадцать минут свет в окнах погас.

Шелли Троттер легла спать.

Народ против Терри Бургоса

Дело № 89 CR-31003

Сентябрь 1989 года

Для Райли это был третий визит в морг за всю его жизнь. Работая федеральным обвинителем, он редко видел трупы, а когда приходилось на них смотреть, причина смерти не вызывала сомнений. Обычно тела были изрешечены пулями из автомата конкурирующих наркодилеров.

Он до конца не понимал, зачем оказался здесь. Даже не знал, почему до сих пор изучает информацию о Кэсси Бентли, хотя ее убийство не будет рассматриваться в суде.

Его встретила Митра Эйгервал — ассистент окружного судмедэксперта, — худощавая женщина с игривой походкой и легким индийским акцентом. Она дежурила в тот день, когда обнаружили тела. Именно она показывала Наталии Лейк Бентли тело ее дочери.

Доктор Эйгервал провела Райли в большое, тщательно продезинфицированное помещение. Там на больничных койках лежали тела четырех женщин, убитых Терри Бургосом.

Райли открыл отчет по вскрытию Кэсси Бентли.

— Итак. — Он начал читать вслух: — «После смерти между четвертой и пятой предплюсневыми фалангами был сделан надрез». Имеются в виду пальцы ног?

— Именно.

— Почему бы не написать «пальцы ноги»?

— А почему вы не говорите «дело прекращено», а используете термин «nolle prosequi»[14]?

Райли улыбнулся:

— Вы правы, доктор.

— Тела проституток никто не забрал, — сообщила она. — Вам повезло.

У родственников убитых было сто двадцать дней, чтобы забрать тела своих близких, так что время еще оставалось. Но возможно, эти девушки потому и стали проститутками, что о них некому было заботиться. Райли знал, что скорее всего этим женщинам предстоит найти последнее пристанище на окружном кладбище в могилах без памятников.

— Митра, не тяните.

Она повела его к холодному белому трупу Морнаковски. Митра раздвинула четвертый палец и мизинец на ее левой ноге. Райли увидел кровавый надрез. Аккуратный порез, который рассек маленькую складку на коже.

— И так у всех, — сказала она. — У всех четверых, что находятся здесь. И у Кэсси.

— Ничего себе. — Райли вздохнул. — А в отчетах этого нет.

Митра покачала головой:

— Во всех, кроме данных по вскрытию Кэсси. Если честно, я даже удивилась, что патологоанатомы заметили на ней порез. Его легко было пропустить. Когда имеешь дело с травмами лица и тела, неудивительно, что пропускаешь маленькую царапину между пальцами на ноге. Мы же не занимались делом о наркотиках или отравлении. Нам не нужно было искать следы от укола…

— Я понимаю. И не пытаюсь критиковать. — Райли вздохнул. — Порез был сделан после смерти. Словно ему что-то неожиданно пришло на ум.

— Это метка, — кивнула Митра.

— Да, он оставил свою метку, — отозвался Райли.

— Попробуйте посмотреть на случившееся с положительной точки зрения, — посоветовала врач. — Если до этого момента вы сомневались в том, что всех девушек убил один и тот же человек, то теперь сомнения точно отпадут.

— Я никогда в этом не сомневался, — улыбнулся Райли.

— Ладно, — вздохнула Митра. — Что теперь делать? Эксгумировать остальные тела? Внести исправления в данные о вскрытии?

Райли не знал, насколько важны эти сведения. Бургос признался в убийствах Лайтнеру и психиатрам. Эта улика не оправдывала его, за нее не могла ухватиться защита, и Райли не пришлось бы ее опровергать. Она в очередной раз доказывала вину Бургоса и явно говорила о том, что всех девушек убил один и тот же человек.

Но подобная информация могла повлечь за собой неприятные последствия. Вдруг защита воспользуется уликой, чтобы продемонстрировать некомпетентность патологоанатомов? И показать рассеянность следователей? Это доставило бы им лишние проблемы. Джереми Ларраби готов обсуждать что угодно, лишь бы отвлечь всеобщее внимание от своего клиента. Не говоря уж о том, что Райли придется просить разрешение у родителей Элли Данцингер на эксгумацию тела их дочери через несколько месяцев после того, как ее похоронили. И все ради чего? Чтобы доказать то, что и так всем известно?

Данные о вскрытии Кэсси Бентли не были публично обнародованы. Ее дело не собирались рассматривать в суде, и они уже никого не интересовали.

— Забудем об этом, — сказал Райли. — И спасибо, что удовлетворили мое любопытство.

— О! — Митра Эйгервал толкнула его локтем. — Звучит интригующе. Секрет. Мы с вами — единственные живые существа на Земле, которые знают о порезе между предплюсневыми фалангами.

— Вы, я и Терри Бургос. — Райли поблагодарил ее и вернулся в офис.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ Четверг 24 июня 2005 года

Глава тридцать восьмая

Леон Козловски жил в маленьком бунгало на северо-западе города, в четвертом доме с южной стороны. Детектив Майкл Макдермотт, стоящий напротив дома, еще раз посмотрел на него в бинокль. Затем взглянул на часы. Полтретьего ночи.

Макдермотт поднял рацию и проговорил:

— Кодовые слова «Желтый свет». Капитан, как слышите? «Желтый свет».

К двухэтажному дому с обеих сторон приближались бойцы спецназа и отряда быстрого реагирования. Они шли пригнувшись, стараясь избегать освещенных участков улицы и держаться в тени соседних домов, чтобы Козловски не смог увидеть их из окон своего жилища. Две команды, по восемь человек каждая, одетые в темно-синюю огнестойкую униформу, шлемы из кевлара, бронежилеты и очки ночного видения. В руках у них были винтовки со скользящим затвором или ружья. Они медленно приближались к дому.

Затем каждая из групп разделилась, и часть бойцов обошли дом сзади. Другие остановились неподалеку от двери с обеих сторон, стремясь расположиться так, чтобы их не было видно из окон.

Макдермотт услышал, как его рация затрещала, вскоре послышался голос — один из участников команды говорил в микрофон, встроенный в его бронежилет.

— Команда А на месте.

— Команда Б на месте.

Макдермотт перевел дух, а затем произнес в рацию:

— Код изменился. Теперь я даю «Зеленый свет».

Обе команды встретились у входа, чтобы затем сломать дверь и ворваться в дом. Тактический бросок с противоположных сторон улицы, короткая остановка у двери в дом Козловски, затем солдаты ворвались внутрь и включили свет. Полицейские выскочили из фургона и окружили дом.

Макдермотт также вышел из своего укрытия с пистолетом наготове. Через мгновение свет зажегся во всех окнах дома. Макдермотт остановился на тропинке, ведущей к жилищу, в одной руке он сжимал пистолет, в другой — рацию. Он вытянул руку, чтобы остановить Столетти, которая шла за ним следом.

— В первой спальне — чисто.

— В первой ванной — чисто.

— На кухне — чисто.

— В гостиной — чисто.

Макдермотт задержал дыхание, приготовившись услышать звук выстрела.

— Во второй спальне — чисто.

— Во второй ванной — чисто.

— В третьей спальне — чисто.

Казалось, ему придется задерживать дыхание вечно. Его сердце бешено колотилось.

— В подвале — чисто.

— В доме никого нет. Мы побывали всюду.

Макдермотт побежал к дому. На первом этаже пахло чем-то тошнотворным, это напоминало смесь запаха пота и грязных носков. Дом находился в ужасном состоянии. Краска на стенах облупилась. Кухня выглядела так, словно последний раз ее обставили мебелью еще в семидесятых. В гостиной вообще ничего не было, не считая коробок из-под пиццы и пакетов от еды с жирными пятнами, разбросанных по полу. Тарелки, к которым прилипли кетчуп и остатки еды, превратились в пиршество для мух и жуков.

— Вот дерьмо, — выругался Макдермотт, когда к нему подошла Столетти. — Он ушел, но точно был здесь.

Рация затрещала.

— Детектив Макдермотт! Подвал!

Макдермотт спустился по лестнице. Подвал тоже оказался почти пустым, не считая рабочей скамьи, спортивных снарядов для подъема тяжестей и потрепанных коробок. Зато стены здесь были «разукрашены» основательно. У трех из четырех стен стояли картонные щиты от пола до потолка. К ним были приколоты различные документы и фотографии.

Столетти остановилась на последней ступеньке лестницы.

— Что за черт?

Макдермотт подошел ближе, чтобы рассмотреть вырезки на стене. Там фигурировали: статья из журнала «Уотч» о разводе Гарланда и Наталии Бентли; извещения о неуплате налогов; газетная статья о том, что Пол Райли оставляет работу обвинителя и организует собственную фирму; страничка, распечатанная из Интернета, с заголовком «Русский серийный убийца», где подробно описывалась деятельность Николая Крючкина, убившего в Ленинграде двадцать четыре проститутки, прежде чем его арестовали в 1988 году; статья из журнала, где сообщалась о том, что в начале года Пол Райли приобрел дом, принадлежавший ранее сенатору Роше; многочисленные распечатки из Интернета, посвященные Терри Бургосу, с детальным описанием совершенных им убийств и его жертв; черно-белая фотография молоденькой девушки, стоящей под деревом…

Здесь находились сотни документов.

— Это, — пробормотал Макдермотт, — его рабочий кабинет.

Глава тридцать девятая

«Проверь дверь».

Он хорошо усвоил урок после неудачи с Брэндоном Митчемом. Но дверь с кодовым замком была заперта, поэтому он вытащил динамометрический ключ, короткий крюк и взломал замок. Лео открыл дверь, а затем осторожно затворил ее за собой. Затем снял ботинки и стал подниматься по лестнице.

На каждом этаже находилось по одной квартире. Лео медленно шел по лестнице в одних носках. Поднявшись на самый верх, он присмотрелся к двери. Замок самый обычный — возможно, дверь запирали еще и на задвижку. Он спустился на лестничную площадку между вторым и третьим этажами. Там его не будет видно, если Шелли Троттер решит вдруг посмотреть в глазок.

«Нет-нет, ты меня не увидишь».

Он взглянул на часы: начало пятого утра. Шелли спит, и не проснется еще два или три часа. Надо сидеть на лестничной площадке и ждать.

Он может подождать. Он умеет ждать. Он ждал целых шестнадцать лет.

В шесть утра я с трудом вылез из кровати — не спал всю ночь. В семь уже сидел в машине. На дороге, как всегда, были пробки. Я пытался придумать словечко позабористее, чтобы выразить свои чувства к женщине, которая ехала впереди меня, но в этот момент зазвонил мобильный. Определился номер Пита Сторино из иммиграционной службы — вероятно, он решил выполнить мою просьбу.

— Пит, для государственного служащего ты рановато встаешь.

— Только не говори, что я ничего для тебя не делаю, Райли.

— Я этого не говорил, Пит. Никогда.

— И ты никогда не слышал от меня такого упрека.

— Верно. Не слышал.

— Ладно. Ты спрашивал про Гвендолин Лейк, не так ли? Хотел знать, когда она покинула Штаты?

— Да.

— Гвендолин Лейк вылетела из страны 21 июня 1989 года.

Вот как. Это случилось на той же неделе, когда произошли преступления. В среду. На тот момент был и убиты уже трое. Кэсси убили в воскресенье.

«Могло пройти три месяца, могло — три дня», — ответила Гвендолин, когда я спросил, через какое время после ее отъезда убили Кэсси.

— Куда она полетела? — спросил я.

— В аэропорт Шарля де Голля, — ответил он.

В Париж. Теперь все обретало смысл. Когда я поинтересовался у Гвендолин, где она находилась в это время, ее первым предположением стала Ривьера. Она богата — возможно, там у нее свой дом.

— Не знаешь, как долго она там пробыла? — спросил я, сам не понимая, почему задаю этот вопрос.

— Вот здесь, дружище, я бессилен помочь, это внутренние дела другого государства. Но могу попросить кое-кого об одолжении. Только придется задействовать слишком много людей, если буду звонить во Францию.

— Нет-нет, все в порядке.

— Я полагаю, она жила там со своей семьей, — добавил он.

— Со своей семьей? Во Франции?

— У Гвендолин Лейк французское гражданство. Ты не знал?

По правде говоря, не знал. Гвендолин Лейк родилась во Франции? Ничего удивительного: богатые часто разъезжают по земному шару и, вероятно, имеют дома на каждом континенте. А еще могут себе позволить дорогое медицинское лечение в любой стране.

Сторино продолжал:

— Здесь говорится, что она родилась… Боюсь, что прочитаю неправильно… в Сен-Жан-Кап-Ферра, 8 сентября 1969 года. Как бы там ни было, но, возможно, это объясняет ее частые визиты в эту страну.

— Правда? — спросил я. — А когда она вернулась в Штаты?

— Сейчас посмотрю… 20 августа 1992 года.

— В девяносто втором? Она отсутствовала три года?

— В Штатах? Да, да.

Я поблагодарил Пита и закончил разговор, стараясь одновременно переварить информацию и отделаться от парня на перекрестке, который хотел продать мне газету.

Гвендолин Лейк уехала из страны на той же неделе, когда убили Кэсси и Элли, и вернулась через три года?

Возможно, мы чего-то не знаем об этой молодой своенравной наследнице миллионов?

Макдермотт позвонил домой, поговорил с матерью и с Грейс и объяснил им ситуацию. Закончив разговор, потянулся и стряхнул прилипшую к волосам паутину. Криминалисты фотографировали подвал.

— Черт побери! — выругался один из них уже не в первый раз за это утро.

Они вычислили преступника, но он опять ускользнул от них. И непохоже, чтобы ушел куда-то по делам. Они ворвались в его дом посреди ночи.

Он знал, что за ним могут прийти.

Пыль в подвале вызвала у Макдермотта сильный приступ аллергии. Он вытер нос, быстро просмотрел документы, прикрепленные к щитам в подвале Козловски. Всю информацию можно разделить на несколько категорий. Большая часть документов посвящена делу Терри Бургоса или людям, которые оказались к нему причастны: Гарланду Бентли, его бывшей жене Наталии, их дочери Кэсси Бентли, Терри Бургосу, Полу Райли. Имелась также пара фотографий из колонки сплетен, где Райли фигурировал со своей любовницей Шелли Троттер — дочерью губернатора.

Следующая категория материалов — фото женщин на улице. Внешне они напоминали проституток в их привычной «рабочей» одежде. Многие снимки были подписаны рукой Лео: «Рокси. Хони. Кэнди. Делайла».

— Боже, здесь, наверное, сотня снимков, — пробормотал детектив.

— Почти. Девяносто восемь, — уточнила Столетти. — Этот парень помешан на шлюхах.

— Майк, — позвал его Пауэрс, один из детективов, который только что приехал на место и сразу же спустился в подвал. — Мы нашли это у него в спальне, — показал он лист бумаги.

Макдермотт надел латексные перчатки и взял лист. Это оказалась ксерокопия записки, напечатанной на машинке:

Я знаю, что вам стало известно о моих отношениях с Элли. А мне известно о ваших отношениях с моей дочерью. Если вы заговорите, я тоже не стану молчать. Но если сохраните молчание, я сделаю так, чтобы в колледже Мэнсбери для вас основали кафедру. Вы должны немедленно дать ответ.

Макдермотт перечитал записку и вздохнул. Он почувствовал, как разрозненные линии складываются в круг.

— Бентли подкупил Олбани, — высказалась Столетти. — Бентли спал с Элли.

— А профессор Олбани — с Кэсси, — добавил Макдермотт. — Боже всемогущий!

— Козловски работал у Бентли. — Столетти перевела дух. — Рабочим.

Макдермотт задумался. Все равно что-то здесь не так. В кармане его брюк зажужжал телефон. Звонили из участка.

— Макдермотт, — ответил он, но голос в трубке звучал совсем слабо. — Я перезвоню! — крикнул Макдермотт. Он поднялся по лестнице и вышел из дома.

Лео плохо говорил. Но хорошо слышал. Гвендолин и миссис Бентли находились на кухне.

— Это мой дом, черт побери! — воскликнула Гвендолин.

— Нет, дом мой. Здесь все принадлежит мне, пока я сама не отдам тебе его. Хочешь взглянуть на доверенность?

— Так нечестно! — Гвендолин ударила кулаком по столу. — Я уже не маленькая. Отдай все мне!

— Так и сделаю, когда докажешь, что можешь справиться, — отозвалась миссис Бентли.

— Чертовы Бентли! Думаете, вы лучше меня? Так вот, тетя Нат; а знаешь ли ты, где сейчас твой любимый муженек? Есть идеи? А где твоя дочка? Твоя драгоценная Кэсси — это ходячее шоу уродов? — Гвендолин с издевкой рассмеялась.

Теперь он увидел их. Миссис Бентли вцепилась Гвендолин в руку. Гвендолин попыталась вырваться, но миссис Бентли схватила ее и за вторую руку.

— Никогда не говори так о моей семье. — Наталия повернулась и увидела Лео.

Она отпустила Гвендолин и подошла к нему. Долгое время молчала. Лео не знал, как поступить.

— Тебе здесь нравится, Лео? — наконец спросила Наталия.

Он кивнул.

— Ты не хочешь, чтобы тебя депортировали? Не хочешь вернуться в свою страну или в психушку?

«Вернуться… о чем она спрашивает? Что она…»

— Тогда займись делом. Выполняй свою работу.

Лео опустил глаза. Он разочаровал миссис Бентли. Лео поплелся во двор, сгорая от стыда.

Лео вздрогнул, услышав шаги в квартире на третьем этаже. На часах было половина седьмого. Он правильно рассчитал время. Лео встал и потянулся. Он по-прежнему находился на лестничной площадке между вторым и третьим этажами.

Из квартиры послышалось четыре коротких сигнала. Она отключила сигнализацию. Хорошо. Возможно, в этой маленькой квартире есть датчики, реагирующие на движение, и если их вовремя не выключить, нельзя спокойно пройтись по комнате с чашкой кофе или стаканом сока в руке. Да и зачем оставлять сигнализацию утром? Ведь ночь уже закончилась.

Они все так думают. Как только солнце всходит, они чувствуют себя в полной безопасности.

Лео медленно поднялся по лестнице, на ногах у него по-прежнему были только носки. Он прижался ухом к двери в квартиру Шелли Троттер. Лео услышал, как струи воды забарабанили по полу.

Она принимает душ.

Первым делом он надел туфли. Затем вытащил из сумки гаечный ключ и принялся за работу. На двери также оказалась задвижка с цилиндрическим замком. Лео даже удивился, как ловко он орудует крюком, когда отодвигал ее, чтобы открыть дверь.

Вода все еще лилась. Шелли по-прежнему находилась в душе. Теперь самое подходящее время. Она стояла на мокром полу, совершенно голая и неспособная защитить себя. Он положил мешок с тяжелой бензопилой возле кушетки, но так, чтобы его не было видно из других помещений. На всякий случай.

Лео знал, что делать. Он быстро приблизился к ванной, следуя на шум воды, встал у двери и прислушался…

Вода шлепала по поверхности, которая издавала глухой звук: что-то пластиковое — возможно, занавеска для душа, но точно не стеклянные двери.

Он быстро заглянул внутрь: его предположения подтвердились — красные занавески. Он ничего не видел сквозь них.

«Но и ты не видишь меня. Шелли Троттер, я иду…»

Лео быстро проскользнул в ванную, подошел прямо к занавеске, отдернул ее. Руки Шелли были все в мыльной пене. Она попыталась обороняться, но оступилась. И не проронила ни звука.

Глава сороковая

Я повесил пальто на дверь и тут же взглянул на календарь. Бетти отмечала все запланированные мной дела на календаре рабочего стола моего компьютера. Это намного удобнее, чем вести ежедневник, потому что я не мог потерять компьютер. В тот день у меня не было слушаний в суде, но полагались две встречи, и я попросил Бетти отменить их. Все равно последнее время я в основном занимался тем, что контролировал работу юристов моей фирмы.

Гвендолин Лейк покинула страну на той же неделе, когда произошли убийства, и вернулась к себе домой, во Францию. Она не появлялась в США три года. Я бы не сказал, что Гвендолин при встрече произвела на меня впечатление бездумного существа, привыкшего скитаться по свету. Но с ее деньгами она могла быстро найти друзей и хорошо устроиться в любой точке планеты. А мое впечатление вполне могло быть обманчивым.

Я потянулся за документами, относящимися к делу Бентли. Бетти оставила их на полу, но аккуратно сложила в стопочку в углу моего кабинета. Внезапно я замер. В бумагах не говорилось ни слова о Гвендолин Лейк. В то время она находилась за пределами страны. Мы даже не собирали по ней информацию. У нас не было такой возможности, как, впрочем, и повода.

— Проклятие! — Я ударил рукой по листам бумаги на столе.

Возможно, беременной была Гвендолин Лейк? И аборт сделала именно она? Гвендолин сирота, и Гарланд с Наталией отчасти взяли на себя заботу о ней. Наверняка у нее были те же врачи, что и у Кэсси. В том же самом Шервудском медицинском центре…

Я ничего не знал наверняка. Мне лишь стало ясно, что Гвендолин Лейк скорее всего не ответит на мои вопросы. Гарланд также не горел желанием откровенничать со мной — возможно, я сам в этом виноват.

Письма. У меня есть ксерокопии писем. Это все, чем я располагал. Я разложил их на столе и сосредоточил внимание на втором, которое комментировала Столетти:

Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать.

Что сказала Столетти? Странный, неестественный выбор слов? Еще она отметила, что у писавшего — аккуратный почерк. Он не спешил. Он все делал осознано. Но выбор слов…

«…смерти тебе разящих объятий фатальных». Зачем использовать слово «фатальных», когда речь и так идет о «смерти…»? Это казалось излишним, нарушением стилистических законов, «…алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых…». Полная бессмыслица.

Возможно, у него проблема со стилем? Или я просто уделяю слишком много внимания бреду этого психа?

И все же, черт возьми, что-то здесь не так!

Зазвонил телефон. Я тут же определил, что звонят по местной линии, но не из офиса — иначе я тут же узнал бы номер. И не Бетти, потому что она отсутствовала на рабочем месте. Вероятно, кто-то из внешнего мира: он позвонил нам на коммутатор, и его переключили на меня.

— Пол Райли, — произнес я в трубку.

— Мистер Райли, это Гвендолин Лейк.

Голос будто из преисподней. Я молчал. Если она собиралась мне что-то сообщить, то должна сделать это без посторонней помощи.

На линии повисла пауза. На заднем плане я услышал шум: кто-то отдавал распоряжения, доносились голоса людей. Вероятно, девушка находилась в своем кафе.

— Вчера я была не совсем честна с вами, — наконец проговорила она.

— Я… — попытался начать я, но замолчал.

— Вы уже многое узнали.

— У меня были подозрения…

— Я сказала, что не хочу вам помогать. Но это неправда. Я хочу. И мне нужно поговорить с вами.

— Я сейчас свободен.

— Хорошо, — вздохнула она. — Я нахожусь напротив вашего офиса.

Макдермотт второй раз за шесть часов вышел на свежий воздух. Несмотря на влажность, он с наслаждением сделал вдох. Соседи и представители прессы собрались возле оградительной ленты, опоясывающей дом. Офицер полиции шел вдоль нее и собирал свидетельские показания.

— Майк, это не человек, а призрак какой-то. Соседи говорят, он почти все время сидел дома. Иногда выходил, обычно по вечерам. Каждый вечер заказывал себе пиццу или еду из китайской забегаловки. В основном его видели, когда он расплачивался с курьером. Он никогда не нанимал рабочих, чтобы те привели в порядок лужайку перед домом. Соседи говорят, они просили детей держаться подальше от его дома. Похоже, он тут всех распугал.

— Продолжайте опрашивать. — Макдермотт повернулся к детективу Пауэрсу: — Я хочу, чтобы профессор Олбани приехал к нам в участок. И мне плевать, чем он сейчас занимается. Возьмите ассистента прокурора округа, — его офис также находился в полицейском участке, — и выпишите ордер на арест. Сегодня мы должны наконец совершить прорыв.

— Хорошо, Майк.

Макдермотт схватил его за руку.

— И сделайте то же самое с Гарландом Бентли.

Он достал мобильный и позвонил детективу Слоуну.

— Подожди, Майк. — Слоун отвлекся и передал кому-то распоряжения. — Хорошо. Сейчас я расскажу, что нам удалось выяснить. Новая жертва — Бренда Столлер. Студентка последнего курса, подрабатывала моделью. Ее нашли на заднем сиденье «сааба» на парковке у магазина хозяйственных товаров. Ей перерезали горло.

— И?..

— Вчера в этот магазин приходил один тип — разыскивал электропилу «Трим-метр». У нас осталась запись с камеры видеонаблюдения, и один из продавцов подтвердил эту информацию. Это был «наш» человек. Но, Майк, почему он выбрал ту девушку? Она просто зашла в магазин купить лампочки.

— Если бы я знал. Но должна быть какая-то причина. — Он на мгновение задумался. — Джимми, опиши мне ее.

— Молодая, хорошенькая, модно одетая.

— Опиши ее одежду.

— Так… Ярко-розовая блузка, черные брюки, туфли на высоких каблуках. Прекрасно сложена. Очень красивая.

— Ее можно было спутать с проституткой?

— С проституткой? А, черт… возможно. Яркая, сексуальная одежда… но не настолько вызывающая. Почему ты спрашиваешь?

— Сам пока не знаю. — Макдермотт вытер пот со лба. Теперь, когда в подвале работало много народу, там стало душно, как в сауне. — Этот парень неровно дышит к проституткам. Просто зациклен на них. Вам удалось что-нибудь найти по записи с видеокамер на парковке?

— Пока нет. Но мы этим занимаемся.

— Джимми, я должен знать, на какой машине он ездит. Его авто стоит в гараже. Он взял автомобиль напрокат. Узнай, какие у него номера. Он в бегах.

— Понял.

Макдермотт вздохнул. Они были так близки к тому, чтобы схватить преступника.

— Расскажи мне о втором убитом.

— Вторая жертва — мужчина, Рэй Барнейк, владелец магазина «Инструменты Вартена». Ему сломали шею. Ты был прав, в этом магазине продавали «Трим-метры». Один из продавцов сказал, что со стены исчезла бензопила.

— Черт. — Макдермотт покачал головой. — Он же должен был нам позвонить.

— Видеозаписи нет. В магазине не установлены видеокамеры.

— Отлично. Ему точно сломали шею?

— Да. Никаких следов пыток. И убийца не воспользовался оружием, о котором говорилось в песне.

— Зато теперь точно должна быть электропила.

— Да.

— Господи Боже мой. Слушай, Джимми… Проверьте левую ногу погибшего — нет ли там пореза между четвертым пальцем и мизинцем.

— Что?

— Просто проверь, Джим.

— Ладно. Левая нога. Сделаем. Тебе удалось выяснить мотивы преступника? Узнал что-то новое?

Макдермотт посмотрел на солнце и поморщился.

— Думаю, какой-то мотив у него точно был. Этому человеку не откажешь в способности мыслить рационально.

— Хорошо. Я перезвоню, как только еще что-нибудь узнаю. Что ты сейчас делаешь?

— Собираюсь отчитываться перед начальством, — вздохнул Макдермотт. — И потом я хочу нанести визит бывшей супруге Гарланда Бентли.

Я встретился с Гвендолин Лейк в кафе напротив моего офиса. Она сидела за столиком и сжимала в ладонях чашку с кофе.

— Зачем я вообще сюда пришла? — пробормотала она, медленно качая головой. — Ведь не хотела.

Она говорила как алкоголик, который, несмотря ни на что, все-таки возвращается в бар. Во времена бурной молодости Гвендолин предпочитала жить в центре города. Сейчас даже ее внешний вид говорил о том, что она не имеет ничего общего с городской жизнью, по крайней мере с этим деловым кварталом. На ней были светло-голубая футболка, шорты и сандалии. Волосы, как и прежде, свободно спадали на плечи, а ярко-зеленые глаза с грустью смотрели на меня через линзы очков.

— Знаете, мне понадобилось очень много времени, чтобы смыть грим.

Я попросил официантку принести кофе, потому что мне нужно было немного взбодриться.

— Гвендолин, я не ваш личный психиатр.

Гвендолин улыбнулась и тут же покраснела.

— Я притворилась, будто не знаю, кто такой Фрэнк Олбани. Но это неправда, мне все известно.

Я заподозрил нечто подобное, когда во время нашей беседы она проговорилась и назвала его Фрэнком, хотя незадолго до того заявила, что не знакома с ним. Ладно, одно очко в ее пользу.

— Какая мерзость. — Гвендолин поморщилась. — Встречаться с девушкой из колледжа. Со студенткой из его группы.

— Расскажите мне об этом.

— Я ничего точно не знаю. Но подумала… Я подумала, что они вдвоем…

Я отхлебнул кофе из чашки и поставил ее на стол — горячий кофе обжег язык.

— У профессора Олбани и Кэсси был роман. Вы это пытаетесь мне сказать?

— Думаю, да. — Она посмотрела на меня. — Элли тоже так думала… — Она проследила за моей реакцией, а затем продолжила: — Я думала, что вы знаете это лучше, чем кто-либо другой.

— А почему вы решили, что мне это известно? — парировал я. — Элли убили, вы уехали, а профессор Олбани не собирается обнародовать эту информацию.

Гвендолин снова сжала чашку с кофе в ладонях, словно это глиняный сосуд, который она собиралась вылепить.

— Хорошо. — Я постарался успокоиться. Надо держать себя в руках. — Гвендолин, вы хотите сказать что-то еще?

Она нервно дотронулась до чашки:

— Элли рассказала, что Кэсси была беременна.

Я закрыл глаза. Мои подозрения подтвердились. Во мне тут же заговорил юрист. Я задумался, можно ли принять эту информацию во внимание, ведь не зря же есть принцип недопустимости показаний с чужих слов. Кэсси рассказала Элли, а Элли передала все Гвендолин.

— Когда это случилось?

Она пожала плечами, по-прежнему не отрывая взгляда от стола.

— Во время учебного года, точнее не могу сказать. Но было уже тепло. В мае или июне.

— Убийства произошли в середине июня, — напомнил я. — Возможно, это случилось примерно в то же время?

— Не знаю. — Она посмотрела на меня. — Я затрудняюсь назвать дату, когда уехала из страны.

— Постарайтесь восстановить примерный ход событий.

Я вспомнил, что рассказал мне Пит Сторино всего час назад. Гвендолин покинула Штаты в среду, 21 июня 1989 года. Всего за несколько дней до убийства Кэсси.

— Мистер Райли, — она положила руки на стол, — люди измеряют время днями, когда они работают. Или семестрами и триместрами, когда учатся. Со мной все обстояло иначе. Я не работала и не училась. У меня каждый день были каникулы, потому что…

— Гвендолин, вы хотите помочь или нет?

— Думаю, это произошло в июне, — сказала Гвендолин, и ее ответ удивил меня. — Я думала об этом с тех пор, как вы спросили меня вчера. Полагаю, я вернулась в Европу именно в июне.

Так, уже теплее. Я решил еще немного проверить ее:

— Вы помните, куда направились, когда покинули Штаты?

Она покачала головой.

— Наверное, на Ривьеру. У меня свой дом в Кап-Ферра.

Хорошо. Сторино говорил о том, что она родилась в Сен-Жан-Кап-Ферра.

Возможно, девушка не лукавит.

— Значит, в мае или июне. Элли сообщила вам о беременности Кэсси?

Она кивнула.

— Однажды Кэсси рассказала ей об этом, она была очень расстроена.

— Вы знаете что-нибудь еще?

— Нет, больше ничего.

— Вы сами не говорили с Кэсси?

Она покачала головой и улыбнулась:

— Мы с Кэсси… Она не одобряла мой образ жизни. Элли была намного ближе мне по духу.

— Значит, вы заподозрили, что у Кэсси роман с профессором Олбани, а потом узнали, что она беременна. Но вы не можете подтвердить ни то ни другое.

Она посмотрела мне в глаза:

— Вы думаете, я лгу?

— Как я понимаю, вы не уверены, что именно Олбани был отцом ребенка?

Девушка на мгновение задумалась.

— Да, я не уверена в этом.

— Имена других кандидатов не приходят вам на ум?

Она отхлебнула кофе, поморщилась и медленно покачала головой.

— А что насчет Брэндона Митчема? — спросил я.

— О нет. Только не Брэндон.

— Тогда кто же, Гвендолин? Подскажите.

Она нарисовала пальцем на столе круг. Похоже, вспомнила чье-то имя.

— Был еще один человек, — начала она. — Хороший человек… я думаю. Он служил в наших домах. Понимаете, у Нат был свой дом, а у нас с матерью — свой, в другой части города. Кое-кто из прислуги умудрялся работать на два дома. — Она вздохнула. — Этот парень ухаживал за садом и совмещал это с другими обязанностями, в том числе выполнял работу водителя. Мне всегда казалось, что он неравнодушен к Кэсси. Видели бы вы, как он на нее смотрел. Я часто дразнила ее из-за этого. Он выглядел совершенно безобидным. Но временами… внушал мне страх.

Я старался, чтобы наш разговор проходил плавно и спокойно, мне хотелось получить от Гвендолин как можно больше информации. Но я ничего не предпринял, когда заметил оживление на ее лице. Это было нечто большее, чем волнение. Страх.

— Лео, — сказала она. — Его звали Лео.

Я вытащил из кармана пиджака ксерокопию той самой фотографии, где были изображены Гарланд Бентли, репортеры и человек со шрамом под глазом на заднем плане. Человек, который напал на Брэндона Митчема. Человек, который, возможно, убил Фреда Чианчио, Амалию Кальдерон и Эвелин Пенри.

— Боже, — прошептала Гвендолин, глядя на фотографию. — Это он.

Лео посмотрел через раздвижные стеклянные двери в квартире Шелли Троттер на парковку. Было около девяти часов утра, начало рабочего дня. Он услышал шаги внизу. Женщина, живущая на втором этаже, отодвинула стеклянную дверь и спустилась по черной лестнице вниз. Через минуту она уехала. На парковке осталась лишь машина Шелли Троттер.

Лео открыл замок на входной двери, но не распахнул ее. Он быстро заглянул в ванную, где лежала Шелли Троттер, затем вышел через входную дверь и спустился по лестнице. Отыскал на улице свою машину и отогнал ее на парковку за домом.

«Посмотрим, на чьей стороне вы будете играть теперь, мистер Райли».

Глава сорок первая

— Да, черт возьми. Вы должны разослать ориентировку. И отправьте эту фотографию во все СМИ. В газеты, журналы, на телевидение, на радио, в Интернет.

Макдермотт закончил разговор и через окно сосредоточился на номерах возвышающихся перед ним огромных особняков. Отыскав нужный, подъехал к железным воротам. Макдермотт показал свой жетон сидящему в будке человеку.

— Миссис Бентли ожидает меня, — сказал он.

— Миссис Лейк, — поправил его мужчина, взял телефон и набрал номер. — Поезжайте по этой дороге, детектив, тут недалеко.

Дом, как и подобает жилищу миллионеров, стоял на большом земельном участке. Макдермотт проехал мимо фонтана и причудливого сада, пока извилистая дорога не привела его к дверям особняка.

«Ни один человек не заслуживает, чтобы у него было столько денег», — вздохнул он.

В доме было три входных двери. Под навесом между двумя витиеватыми колоннами, заложив руки за спину, стояла женщина, одетая во все белое. Она любезно поприветствовала его и украдкой взглянула на папку, которую Макдермотт держал в руках.

— Я возьму это с собой, — заявил он.

В холле, как и ожидал Макдермотт, имелась большая угловая лестница, люстра и антикварная мебель. Его отвели в салон, обставленный еще более роскошной антикварной мебелью. В семье Макдермотта убранством дома всегда занималась жена. Ему нужна была только удобная кушетка.

Макдермотт отказался от предложенных напитков, и женщина оставила его сидеть на неудобном диванчике напротив кабинетного рояль-миньона. Они с Джойс всегда хотели, чтобы Грейс стала музыкантом. Собирались водить ее на уроки игры на фортепиано. Он обязательно должен этим заняться. Только нужно отыскать где-нибудь бывшее в употреблении пианино. А еще найти денег на его покупку.

— Детектив…

Макдермотт встал. Наталия Лейк, высокая и стройная, подошла к нему. Водолазка без рукавов, стильные брюки, седые волосы собраны в пучок. Ее кожа, чуть тронутая загаром, казалась неестественно гладкой. Но под глазами залегли глубокие тени.

— Простите, я неважно выгляжу, — извинилась она. — У меня был ночной перелет, я плохо спала, мы прилетели всего два часа назад. Я едва успела принять ванну.

— Разумеется, — кивнул он. — Как прошел полет?

— Я плохо переношу турбулентность.

— Какой авиалинией вы летели?

Она удивленно моргнула:

— Авиалинией?

«Ох, разумеется, у нее есть личный самолет».

— Простите, что не отвечала на звонки. Я на время отключила связь.

Макдермотт почесал нос.

— Да. Я благодарен, что вы согласились встретиться со мной. Вы отдыхали в Италии, не так ли?

Она села на кушетку напротив Макдермотта.

— В Тоскане у меня друзья. Они настояли, чтобы каждое лето я проводила там хотя бы одну неделю.

— Прекрасная мысль. — Макдермотт открыл папку и вытащил фотографию, где был изображен Гарланд Бентли и мужчина позади него, чье имя они уже знали.

— Миссис Лейк, вы можете опознать человека на заднем плане?

— Прошу вас, называйте меня Нат. Ой! — Она вздрогнула — возможно, от вида своего бывшего мужа. — На заднем плане? — Она надела очки и снова посмотрела. — А, это Лео? Очень старая фотография. — Она взглянула на Макдермотта. — Лео… Лео Козловски.

— Миссис Лейк, вы знаете, где он теперь?

— Нет. — Она покачала головой. — Я уже много лет не общаюсь с Лео. Кажется, не видела его после… после смерти Кэсси.

— И не говорили с ним?

— О нет, — прошептала она. — Лео что-то натворил?

— Об этом позже. — Макдермотт махнул рукой. — Кто такой Лео Козловски?

Она вздохнула.

— Родители Лео дружили с моими родственниками, которые остались в Венгрии. У Лео возникли неприятности, и его семья решила, что будет лучше, если он переедет в Штаты.

— Какого рода неприятности?

Она пренебрежительно покачала головой:

— Думаю, дисциплинарные. Не знаю. Его родители попросили меня об одолжении, и я сделала это.

— Когда это произошло?

В анкете Козловски было указано, что он иммигрировал в США в 1986 году. Макдермотт хотел услышать это от миссис Лейк.

— В середине восьмидесятых, — ответила она. — Тогда еще президентом был Рейган.

Он кивнул.

— И он стал жить с вами?

— Да. — Наталия закинула одну ногу на другую. — Он работал у нас. По сути, он здесь жил. — Она махнула рукой. — Первоначально это принадлежало моей сестре. Я жила в другом конце города.

— Там, где теперь проживает мистер Бентли?

Она слабо улыбнулась:

— Мы оба были слишком упрямы, чтобы сняться с насиженного места.

— А этот, как вы его называете, Лео… он жил здесь?

— Да. В пристройке. — Она окинула Макдермотта внимательным взглядом.

Он подумал о том, скольких людей она вот так рассматривала, составляя о них представление, по большей части неприятное.

— Как я понимаю, Лео в чем-то подозревают? По телефону упоминалось что-то про убийство.

— И не одно.

— И не… О Боже! — Она дотронулась до лица дрожащей рукой. — Лео был милым юношей, но… Он проходил лечение. Я думала, у него все наладилось.

— Когда вы последний раз видели его или говорили с ним?

— Давно. — Она отвела взгляд. — Так… Кэсси умерла в июне 1989 года. После этого я почти сразу рассталась с Гарландом. Тогда… моя жизнь была в полнейшем хаосе. И это — мягко говоря… — рассеянно стала полировать ноготь, медленно качая головой.

Макдермотт посмотрел на нее, но ничего не сказал. По опыту он знал, что иногда лучше выдержать паузу и не задавать сразу новый вопрос.

Она с усилием откашлялась и продолжила:

— После отъезда я не возвращалась в тот дом. Стала жить под одной крышей с моей племянницей Гвендолин. И я не хотела, чтобы у нас с Гарландом оставался общий персонал. Его люди — это его люди, а наши — это наши. Я стремилась полностью отделиться от него.

Он кивнул.

— А Лео?

— Вероятно, было бы лучше, если бы Лео ушел с нами… со мной. Но он поступил иначе.

— Значит, Лео остался в доме Гарланда?

Наталия закрыла глаза. Она поднесла руку ко лбу и стала приглаживать волосы, которые и так были собраны в тугой пучок.

— Вы думаете, я знаю ответ на ваш вопрос? — наконец прервала молчание она. — Думаете, я несу ответственность за то, что натворил Лео?

— Значит, это не так?

Она снова слегка улыбнулась.

— После смерти дочери я целый год провела как в забытьи. Знаете, у меня ведь тоже случались проблемы… с дисциплиной…

Макдермотт покачал головой.

— Так вот… моя дочь всегда была для меня лучшим лекарством. — Она вздохнула и продолжила равнодушно: — С того момента как Кэсси нашли мертвой, я почти полтора года не просыхала. Так что нет, детектив Макдермотт, я не знаю, что случилось с Лео.

Макдермотт сделал у себя в блокноте несколько пометок.

— Вы хотя бы знаете, что с ним стало? — спросила Наталия.

— Если бы я знал. Могу я спросить… Почему вы развелись так скоро после смерти Кэсси?

— Да, вы можете об этом спросить. — Она открыла золотую коробочку и вытащила сигарету. — Не возражаете? Теперь это единственный порок, который я могу себе позволить. — Она закурила, держа сигарету у самого лица.

Макдермотт разжал кулаки.

— Это важно для вашего расследования?

— Возможно, — ответил он.

— Не могу представить, чем именно.

— Миссис Лейк, в моей работе никогда не знаешь, что важно, а что нет, пока все не проверишь.

Дым клубился у ее лица. Наталия коснулась длинным ногтем своей губы.

— Вы говорите так уклончиво.

— Я бы хотел получить ответ. Я спешу.

Наталия снова затянулась и задумалась. Макдермотту показалось, что она не может решить, как ответить.

— У моего мужа, — наконец выдавила она, — всегда были сложности с супружеской верностью.

Так, это уже что-то. Он вспомнил записку, которую нашел в доме Козловски, где упоминалось об отношениях между Гарландом и Элли Данцингер.

— Речь идет о конкретном человеке? — поинтересовался он.

Она стряхнула пепел в изящную пепельницу.

— Думаю, проблема как раз в том, что у него не было кого-то одного, конкретного.

Он заглянул в свой блокнот. Вверху страницы сделал несколько пометок. Похоже, эти вопросы вели в тупик.

— Миссис Лейк, вы хорошо знали подругу Кэсси — Элли Данцингер?

— Ой, ради Бога! — Она закрыла рукой глаза, словно заслоняясь от солнца. — Мистер Макдермотт, если вам уже все известно, можете сказать и избавить меня от смущения.

— Вы говорили об Элли.

Она развела руками, и ее лицо посерело.

— И все хождения вокруг да около ради этого? Да, детектив, да… Гарланд спал с лучшей подругой Кэсси. Она была очередной красивой девушкой, и мой муж не смог перед ней устоять. Простите меня.

С минуту Макдермотт молчал. Он не всегда понимал, как реагировать на подобные эмоциональные всплески, особенно если речь шла о женщинах. Но ситуация была слишком серьезной, чтобы идти на попятную.

— Простите, что задаю вам такие вопросы, миссис Лейк. Я пытаюсь раскрыть серию убийств. Убийств, которые не прекратятся. Этот роман… Вы когда-нибудь говорили о нем с Гарландом?

— О Боже, нет. Конечно, нет. — Теперь она полностью отвернулась от Макдермотта. — Гарланд не хотел, чтобы я знала о его интрижках.

Макдермотт ждал, но она молчала.

— Тогда как же…

— Разумеется, от Кэсси.

Он сделал еще одну заметку. Это уже интересно. Кэсси знала, что Гарланд встречается с Элли.

— Я должен очертить временные рамки, миссис Лейк. Когда Кэсси рассказала вам о Гарланде и Элли? В какой момент это случилось?

Наталия встала и подошла к окну, сигарета тлела у самого ее носа, она поддерживала локоть рукой.

— Вас интересует, не случилось ли это незадолго до убийства Кэсси, не так ли?

— Да, именно это я хочу знать.

— Хорошо. Это было в том же учебном году. Примерно за месяц… до ее смерти. — Она повернулась и посмотрела на Макдермотта, а затем заговорила размеренным, злобным тоном, процеживая слова сквозь зубы: — Одно из последних открытий, которое совершила моя дочь, была новость о том, что ее отец имел интимную связь с ее лучшей подругой. Надеюсь, вы понимаете, почему после ее смерти я не могла оставаться с ним? — Ее глаза полыхали огнем, а губы кривились в яростной гримасе.

Макдермотт сделал несколько пометок. Полный боли стон вырвался из груди Наталии. Она опустила голову.

— Тогда, если не возражаете, позвольте спросить вас о Кэсси, — тихо произнес полицейский.

Наталия тихо всхлипнула. Макдермотт подумал о своей дочери, Грейс, и о том, что страдания ребенка особенно мучительны для родителей.

— Одна из последних жертв пыталась выяснить некоторые подробности о Кэсси. Мы думаем, именно эти вопросы погубили ее. Поэтому я спрашиваю вас.

Наталия все еще не могла говорить и жестом велела ему продолжать.

— Врачи, лечившие Кэсси, работали в Шервудском медицинском центре? В здании на Шервуд-Хайтс?

— Да, — произнесла она хрипло и тяжело вздохнула. — Именно там она лечилась. А что?

Одна из главных сложностей беседы заключалась в том, что, по сути, это была не столько беседа, сколько завуалированный допрос. И он не должен был отвечать на вопросы.

— Мэм, Кэсси была беременна?

Слабая попытка защититься, которую предприняла Наталия, теперь была полностью подавлена. Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Макдермотт отвернулся. Он чувствовал себя как незваный гость, но адреналин в крови буквально зашкаливал.

— Мэм? — Женщина в белом на цыпочках подошла к двери и стала в проеме.

Наталия махнула рукой, покачала головой и сосредоточилась:

— Все хорошо, Марта. Спасибо.

Женщина исчезла.

— Мне очень жаль, — прошептала Наталия.

— Не стоит, мэм. Я сам отец. И я тоже возмутился бы, попытайся кто-нибудь вторгнуться в личную жизнь моей дочери. Но, миссис Лейк… тогда произошло нечто странное. Похоже, кто-то незаконно проник в больницу. Человек, который все это совершил, теперь мертв. Женщина, которая пыталась разузнать подробности этого дела, тоже мертва. И, мэм, мы предполагаем, что Кэсси уже не была беременна, когда она… когда она умерла.

В комнате стало тихо. Макдермотт услышал звуки, доносящиеся, вероятно, с кухни, — стук тарелок и кастрюль, журчание воды из крана. Он решил больше не давить на нее. Наталия должна успокоиться.

Наталия несколько раз глубоко вздохнула.

— Хорошо, детектив, ладно. Но пообещайте, что эта информация останется конфиденциальной, если у вас не возникнет острой необходимости использовать ее. — Она посмотрела на Макдермотта. — Вы обещаете?

— Конечно. Обещаю, как полицейский и как отец, миссис Лейк.

Он не любил давать обещания, которые не мог сдержать.

— Очень хорошо. — Еще мгновение она колебалась, словно в последний момент передумала. Но Макдермотт уже знал ответ. — Да, — сказала она. — В том году Кэсси забеременела. И вы правы, незадолго до смерти она прошла необходимую процедуру. Но я ничего не знала до того момента, пока все не кончилось. Кэсси пришла ко мне, когда это уже оказалось позади. Она знала, что я отговорю ее.

— И кто…

— Я не знаю, кто был отцом ребенка. И вы не представляете, сколько усилий я приложила, чтобы выведать это у нее. На самом деле я слишком сосредоточилась на этой проблеме и совсем мало уделяла внимание тому, как эта история повлияла на мою дочь. Это будет мучить меня до конца дней.

Макдермотт снова вспомнил о записке, которую они нашли в доме Козловски, где упоминались профессор Олбани и Кэсси. Однако на этот раз он решил не называть имени, как сделал это с Элли.

— Но у вас есть хотя бы предположения? Может, у нее был парень?

— Она бы не сказала. Кэсси отказывалась обсуждать эту тему. Она оберегала этого человека.

Макдермотт следил за выражением ее лица.

— Но?..

Она посмотрела ему в глаза, ее снова охватила ярость.

— Конечно, у меня были подозрения. Похоже, у нее сложились особо теплые отношения с одним профессором.

Макдермотт напрягся. Наталия заметила его реакцию.

— Вы ведь все знаете, не так ли? — спросила она, натянуто усмехаясь. — Вы снова спрашиваете меня о том, что вам уже известно. Вы всегда так поступаете. Вы говорите людям, что…

— Миссис Лейк, послушайте… Это очень важно, чтобы я получил информацию от вас, а не из других источников. Вы должны понять. Я прошу, назовите имя.

— Этот человек давал показания в суде, — сказала она. — Его фамилия Олбани.

После того как Гвендолин Лейк, извинившись, ушла в дамскую комнату, я достал телефон и позвонил Макдермотту. Я попал на автоответчик и оставил ему довольно расплывчатое сообщение о том, что хочу немедленно поговорить.

Теперь у нас было имя, некий таинственный Лео. Он оказался связан с семейством Бентли, именно он фигурировал на фотографии с Гарландом и репортерами.

Гвендолин вернулась и уселась напротив меня.

— Это он совершил все преступления? Скажите мне.

— Лео? Думаю, что да, — признался я.

Гвендолин застонала.

— Я думаю, он был… немного не в себе. То есть не совсем нормальным. — Она посмотрела на стол. — Я мало общалась с обслуживающим персоналом. Но он казался мне немного… сдвинутым. Понимаете, он… мог смотреть на вас и бормотать себе что-то под нос. Однажды моя тетя сказала, что у него были неприятности в Венгрии.

— В Венгрии?

— Ну да. Он иммигрант. Кажется, его родители общались с родственниками моей матери, которые там жили. Моя бабушка была венгерской балериной…

— Да, я знаю…

— Хорошо. И я думаю, его родители попросили, чтобы мы взяли его к себе.

— А что за неприятности были у Лео в его стране?

— Понятия не имею. Я за все это время и парой слов с ним не обмолвилась. Но Кэсси была другой. Прислуга любила ее.

Я стал лихорадочно соображать, что сказать дальше. Когда в прошлый раз я пытался допросить ее, у меня это не очень получилось. Но теперь мне представился шанс исправить свои ошибки.

Мимо нас прошла официантка с богатыми холестерином блюдами на подносе: картофельными блинчиками и яичницей с беконом. От запаха жареной пищи мой желудок свернулся в узел.

— Гвендолин, — продолжил я, — где работали врачи Кэсси?

— Ее врачи? Я не… подождите. — Она замолчала. — Возможно, там же, где и мои. У меня был врач по фамилии Сор… Кажется, Соренсон? Да, доктор Соренсон, — кивнула она. — Он был моим терапевтом. Когда я приезжала в Штаты, то обычно проверялась у него.

— А где работал доктор Соренсон?

— Ох, — вздохнула она. — В какой-то больнице в соседнем городе.

— В Шервудском медицинском центре?

Она пожала плечами:

— Это название больницы? Не знаю.

— Центр находится на Линдси-авеню в Шервуд-Хайтс. Такое кирпичное здание?

— Да. — Она отвела взгляд. — Верно, на Линдси. Он принадлежал Обществу милосердия или чему-то в этом роде. — Она снова посмотрела на меня. — А что?

— Возможно, полиция захочет поговорить с врачами Кэсси.

Официантка налила Гвендолин еще кофе. Гвендолин улыбнулась ей. Я едва притронулся к моей чашке, потому что кофе оказался слабым, примерно такой же подавали у нас в офисе.

Я откинулся на спинку стула и попытался обдумать все, что услышал. Похоже, у Кэсси и профессора Олбани был роман. Кэсси забеременела. Она наверняка сделала аборт. Ее врачи работали в Шервудском медицинском центре, куда перевели Фреда Чианчио на той же неделе, когда произошли убийства.

— Вам стоит поговорить с полицией, — сказал я.

Она кивнула, но явно не пришла в восторг от подобной перспективы.

— Вы остановились у Нат?

Похоже, мои слова удивили ее.

— Я приехала в город ненадолго. И собираюсь вернуться.

— Обратитесь к детективу Макдермотту. — Я достал визитку и написал на обратной стороне номер его телефона, а также мой номер. — И не уезжайте далеко, Гвендолин.

* * *

Дрожащей рукой Наталия Лейк подписала согласие на дачу показаний и передала бланк Макдермотту.

— Спасибо, миссис Лейк.

— Надеюсь, вы сообщите, чем все закончится. — Она пристально посмотрела ему в лицо.

Макдермотту много раз приходилось видеть такой взгляд. Так смотрят на полицейских родственники жертв, надеясь, что те им скажут, мол, все будет хорошо: стоит закрыть глаза и прочитать молитву, как любимые люди тут же вернутся к жизни.

— Конечно. — Он взял холодную руку Наталии и подержал ее некоторое время.

Когда Макдермотт направился к дверям, она схватила его за руку. Он обернулся и посмотрел на нее. Ему показалось, что Наталия постарела за время их разговора. Вместо собранной, ухоженной женщины перед ним стояла убитая горем мать, которая снова оказалась во власти мучительных воспоминаний.

— Неужели то, что происходит сейчас, как-то связано с этим? С тем, что Кэсси сделала аборт? Кто-то пытался скрыть это?

Макдермотт отреагировал как мог: сочувствие на лице, общие слова утешения. Он не знал, как ответить. И по большому счету ему было все равно. Он пришел сюда не для того, чтобы расследовать дело шестнадцатилетней давности.

Он пришел, чтобы найти Лео Козловски.

Лео все еще сидел в квартире Шелли Троттер. Он снова задвинул стеклянные двери и вытер пот со лба. Подождал немного и перевел дух. С чего бы начать?

Лео вернулся в гостиную, где в спортивной сумке лежала бензопила. Затем он посмотрел на часы.

«Скоро. Совсем скоро».

Глава сорок вторая

Макдермотт ворвался в полицейский участок, едва не срываясь на бег.

— Ордера у тебя на столе, — сказал ему Пауэрс. — Олбани будет здесь с минуты на минуту.

Макдермотт проверил свой мобильный и прослушал сообщение от Райли.

— Сейчас мы разыскиваем Гарланда Бентли. Эта леди из ФБР, случайно, не к тебе? — указал он на стол Макдермотта. — А то я уже положил на нее глаз.

Макдермотт не смог сдержать улыбку. Она действительно пришла к нему.

— Привет, Майки. — Спецагент Джейн Маккой встала и подмигнула Макдермотту.

— Майки?

— Да, я придумала тебе новое прозвище.

— Что, «Дерьмоголовый» тебя уже не устраивает? Как дела в Конторе?

— Замечательно. Бизнес процветает. Мы можем поговорить?

Полицейских и агентов ФБР редко связывают дружеские отношения. Но много лет назад, когда Макдермотт только начинал карьеру детектива, а Маккой работала в отделе по наркотикам, они сотрудничали и вместе расследовали деятельность крупной банды, орудовавшей на западе города.

Теперь Маккой входила в антитеррористическую группу. Поскольку она была единственным человеком из ФБР, которого Макдермотт знал лично, и ей часто приходилось работать с иммиграционными службами, он обратился к ней.

Маккой бросила на стол папку.

— Это секретное досье на Леонида Козловски. Я не могу отдать его тебе. Но ты можешь сделать себе копию. А потом вернешь мне документы.

Макдермотт взял папку из манильского картона и кивнул:

— Спасибо, Джейн.

— Человек из службы иммиграционного контроля, который вел дело Козловски, десять лет назад ушел на пенсию. После этого всю информацию о Козловски перевели в общую базу.

Макдермотт покачал головой. Он не понял, что это означает.

— Поскольку он прожил в стране десять лет и не совершил ни одного правонарушения, — пояснила Маккой, — за ним уже не было необходимости следить. Но теперь, похоже, у нас появился повод приглядеться к нему повнимательнее?

— Справедливое замечание, — улыбнулся Макдермотт.

— Майки, ты говоришь прямо как федерал, и меня это пугает. — Она заложила за ухо прядь и пристально посмотрела на Макдермотта. Затем моргнула и снова сосредоточилась на своем рассказе. — Леонид Козловски родился в 1967 году в Будапеште, в благополучной семье. В пятнадцать лет, в 1982 году, его поместили в психиатрическую лечебницу. Изолировали от общества. Но ровно через два года отпустили.

— В сумасшедший дом? Невероятно.

— Сумасшедший дом, тюрьма… — Она пожала плечами. — Трудно сказать. Но судя по записям, его признали невменяемым.

— Ясно. И все же через два года выпустили, — заметил Макдермотт. — Даже не взяли на учет в психиатрической лечебнице. Его хоть лечили?

Маккой смерила его пристальным взглядом и криво усмехнулась.

— Ему поставили диагноз «прогрессирующая параноидальная шизофрения».

— И что это значит?

— Что значит? Насколько мне известно — абсолютно ничего. Как я понимаю, такой диагноз часто давали политическим диссидентам и тем, кто не согласен с общественным строем. Но их не сажали в тюрьму. Их запирали в психушках.

Макдермотт поморщился. Когда-то он мог безболезненно использовать это слово.

— Им ставили диагноз вроде «прогрессирующей шизофрении» и могли держать там годами.

В ее словах было разумное зерно. Но проблема в том, что американские врачи тоже установили, что у Козловски параноидальная шизофрения. Макдермотт сообщил ей об этом.

Маккой пожала плечами:

— Возможно, он действительно болен. Как бы там ни было, но в 1986 году родители помогли ему бежать из страны. А тебе известно, каким предлогом он воспользовался? Сказал, что его преследовали за политические и религиозные взгляды и отправили за это в сумасшедший дом. Судя по всему, адвокат, который представлял его интересы, смог убедить наше правительство в том, что он говорит правду. А теперь главное. Тебе это наверняка понравится. Знаешь, кто помог ему обосноваться в Штатах?

Макдермотт заранее знал ответ, но решил не портить ей миг триумфа.

— Гарланд Бентли, — заявила она. — Знаменитый Гарланд Бентли. И его жена Наталия.

Он кивнул.

— Я не удивила тебя?

— Нет. По крайней мере своим последним заявлением. Джейн, в 1982 году его отправили в сумасшедший дом. Он вышел в 1984-м. А в 1986 году иммигрировал в Америку.

Она ничего не сказала.

— Что он делал эти два года? С восемьдесят четвертого по восемьдесят шестой?

Маккой улыбнулась, но через мгновение стала серьезной.

— Да, Майки, ты не зря получаешь зарплату. — Она наклонилась к нему, взяла папку и отдала Макдермотту. — И поэтому тебе лучше не видеть эту папку.

После беседы с Гвендолин я вернулся в свой офис. От Макдермотта до сих пор не было вестей. Я снова стал изучать записки, которые мне присылали, и разложил их перед собой на столе. За последние дни я перечитывал их десятки раз, и все равно казалось, что упустил нечто важное. Первая:

Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков.

Вторая:

Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным, обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать.

Третья:

Другие радуются уважению, грешники ищут его заново. Но ангелы ютятся там, на алтаре. Шепчут секрет. Если кто решится его тронуть.

В первой записке имелся хоть какой-то смысл. Там говорилось о связи между нынешними преступлениями и убийствами, совершенными Терри Бургосом. Думаю, в третьей записке тоже было нечто важное. Однако фраза: «Но ангелы ютятся там, на алтаре» — казалась мне особенно неестественной, неправильной.

Чем больше я размышлял, тем больше соглашался с мнением Столетти относительно второго письма. Выбор слов казался странным. Какая-то бессмыслица: «Уйди, даже если тени вокруг таинственным, обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых…»

Почему он использовал слова «смерть» и «фатальные» в одном предложении? При чем здесь «агнец»?

Возможно, эти записки не стоило понимать буквально? От человека, который решил продолжить дело Бургоса, закономерно ожидать, что он окажется таким же психопатом, одержимым патологическим религиозным фанатизмом. И все это было отражено в записках.

Но вполне вероятно, там содержалось и нечто другое. Возможно, это была своего рода шифровка.

Я взял чистый лист бумаги и попытался поиграть со словами из записок. Я читал каждое второе, третье слово. Но все равно не уловил никакого смысла. Я попробовал сосредоточиться на словах, которые казались мне лишними, и на их значениях. И снова ничего. И все же я не мог избавиться от чувства, что некоторые из них здесь явно лишние, и не только те, о которых говорила Столетти.

Полная белиберда.

Но почему он использовал именно эти слова? Какую роль они играют в его шифровке?

Стоп. Секундочку.

Я быстро начал писать, желая проверить мое предположение. Мой пульс ускорялся по мере того, как эта идея обретала свое воплощение. Ему нужны были слова, которые начинались с определенных букв! Он выбрал слово «фатальные», потому что ему нужна была буква «Ф».

Я выписал начальные буквы каждого слова из первой записки:

П-О-М-О-Г-И-М-Н-Е-С-Н-О-В-А

Господи Боже мой.

«Помоги мне снова».

Вторая записка:

Б-У-Д-Е-Т-В-Т-О-Р-А-Я-С-Т-Р-О-Ф-А-У-Н-И-Ч-Т-О-Ж-И-М-О-Л-Б-А-Н-И

«Будет вторая строфа. Уничтожим Олбани».

Третья записка:

Д-Р-У-Г-И-Е-З-Н-А-Ю-Т-Н-А-Ш-С-Е-К-Р-Е-Т

«Другие знают наш секрет».

Он писал эти записки мне. Ему снова нужна была моя помощь. Теперь он хотел уничтожить Олбани. Другие знали наш секрет.

Наш секрет? Ему нужна была моя помощь? Снова?

Что это, черт возьми, значит?

«Время пришло. Теперь пора».

Лео подошел к окну и выглянул на улицу. На противоположной стороне через восемь домов от него женщина-риелтор показывала земельный участок двум мужчинам. На обочине был припаркован грузовик курьерской службы. Две женщины-латинос с маленькими детьми шли по тротуару и ели свежую кукурузу, смазанную маслом и посыпанную солью.

Лео надел пластиковый комбинезон и затянул шнурки на спине и шее. Затем подошел к стереосистеме. На ней стояла фотография в рамке, где были изображены Шелли Троттер и Пол Райли в парке. Они размахивали руками. Лео помахал им в ответ.

«Привет, Пол. Видишь, что я собираюсь сделать?»

Диск уже был вставлен в стереосистему — классическая фортепианная музыка. Лео на минуту замер, закрыл глаза и прислушался к приятной, одухотворенной музыке, рождавшейся под пальцами Горовица.

Катя тоже играла ему на пианино. Разумеется, у нее получалось не так красиво — ее молодые, неопытные пальцы неуклюже стучали по клавишам. Мать учила ее музыке. Она хотела научить и Лео, но отец не позволил. Он говорил, что у мужчин нет времени на такие пустяки. И все-таки Лео завидовал Кате. Он был уверен, что ему еще много лет придется слушать, как Катя играет. Для нее это был один из способов помучить младшего брата, продемонстрировать свое преимущество перед ним.

Родители не находили этого в Кате, она сумела опутать своими чарами всех членов семьи, а затем умело манипулировать ими. Они не замечали ее предательства, не видели зла в ее душе. Но однажды на катке Катя оступилась и стала вдруг уязвимой. Она не смогла удержаться на коньках, а он упал на нее и сдавил пальцами ей горло. Да, он плакал, но она не оставила ему выбора. Он нашел в себе мужество сделать это. И он знал, что отец и мать понимали его. Даже после того как родители отправили его в лечебницу, они знали, каким он был смелым и умным, просто…

Лео открыл глаза и прибавил громкость в стереосистеме, но не настолько, чтобы музыка была оглушительной. Затем пошел в ванную.

Ее обнаженное тело лежало в ванне, свернувшись калачиком. Он немного подумал, затем взял ее за лодыжки и вытащил ее ноги из ванны. Теперь она лежала на спине, уставившись отсутствующим взглядом в потолок. Ее нос был сломан. Как и шея. И все же она была красивой;

Лео включил электропилу, яростный шум заглушил музыку.

Маккой сразу оговорилась, что никто из них не располагал точной информацией. У спецслужб были подозрения, но они не подтвердились.

— После того как социалистический лагерь распался, — объяснила она, — многое стало известно. Кое-что было уже давней историей, а кое-что — совсем свеженьким. Однажды в одном из отчетов всплыло имя Козловски. Вот и все.

Макдермотт в нетерпении кивнул.

— Джейн, что делал Лео Козловски в период между 1984 и 1986 годами?

Маккой откашлялась.

— Майк, это не в моей компетенции. Но если тебе нужна краткая информация, то я попробую помочь. — Она сделала паузу. — В спецслужбах Венгрии существовал отдел, который занимался оперативной работой. В 1993 году от бывшего шпиона мы узнали, что Лео Козловски после освобождения перевели на работу в этот отдел.

Макдермотт долго и пристально смотрел на нее, не проронив ни слова.

— У нас были подозрения по поводу того, — продолжала она, — почему он провел в лечебнице только два года. Для подобной «оперативной работы» нередко вербовали людей, которые отсидели в тюрьме или в сумасшедшем доме.

Макдермотт удивленно приподнял брови:

— А в чем заключалась эта самая оперативная работа?

— Различные грязные дела, — сказала Маккой. — Похищения, избиения, пытки. Возможно, убийства. Подрывная деятельность. В основном на территории страны. Это довольно выгодно — взять на работу убийцу-психопата, а затем, когда в нем отпадет необходимость, снова посадить за решетку. Если бы он попытался рассказать о том, что ему приходилось делать, его просто объявили бы сумасшедшим. Такого человека легко дискредитировать. Кто поверит бреду умалишенного?

Макдермотт отвернулся и попытался проигнорировать это замечание.

— Вот черт. — Маккой закрыла лицо. — Майк, прости, я не…

— Забудь. — Он резко встал и повернулся к Маккой спиной.

— Какая же я идиотка, Майк. А как… как дела у Грейс?

Он не ответил. Сейчас не время думать о дочери. Маккой снова отругала себя и опять попыталась извиниться, но Макдермотт уже обдумывал информацию, которую только что получил. Вспомнил о том, что они нашли в подвале дома Козловски. Целый архив на семейство Бентли, Пола Райли и Терри Бургоса, а также фотографии проституток.

— Хочешь сказать, — медленно проговорил он, — Козловски работает на венгерские спецслужбы?

— Я говорила в прошедшем времени, Майк. И я только предположила. Послушай, — она развела руками, — речь не идет о человеке, который способен уложить свою жертву из снайперской винтовки с расстояния в триста метров. Или о человеке, которому доверяли государственные секреты. Работа спецслужб не всегда такая изощренная. Они просто старались держать в кулаке всех инакомыслящих. И время от времени подвергали их милым, «безобидным» пыткам, которые так любят силовики. Могли разбудить среди ночи и напомнить о том, что им известно, где эти люди живут.

Макдермотт опустил голову.

— Я говорю о человеке, способном проникнуть через закрытую дверь. Кто приходит и уходит, не оставляя следов, и знает, как пытать людей, чтобы выведать у них информацию. Он оказался идеальным кандидатом. У него были проблемы с психикой, поэтому он легко мог отрицать свою вину, сославшись на то, что не знал о последствиях своих поступков. Ему внушили эту мысль, завели его, как часовой механизм, а затем отпустили.

«Внушили мысль, завели, как часовой механизм, а затем отпустили…»

— Этого разговора не было, — напомнила она Макдермотту. — Так что без глупостей.

Верно. Правительство никогда не признается, что впустило в страну психопата. Маккой предупредила о недопустимости утечки информации. Поэтому сама пришла к Макдермотту и хотела получить назад оригинал секретного досье. Об этом нельзя было говорить. Если кто-то еще узнает, она может потерять работу.

— Значит, этого парня научили пытать и убивать, а потом послали сюда?

— Насколько мне известно, — ответила Маккой, — семья Козловски имела определенное влияние в правительстве. Им надоели делишки их сына, и они решили вытащить его. Обыграли все так, словно Лео политический диссидент, которого незаслуженно признали психически больным, чтобы заставить молчать. И как ты знаешь, ему помогли.

— Отлично. Для меня это большое утешение.

— Майк. До середины девяностых об этом не было известно, и даже потом мы ничего не смогли доказать. К тому же до сих пор этот человек вел себя как примерный гражданин.

Глава сорок третья

Макдермотт стоял в переговорной комнате, прижимаясь лбом к стене.

— Если хочешь знать, чем я сейчас занят, то я думаю, — сказал он Столетти, предупреждая ее вопрос.

— Майк, приехал профессор Олбани. Что тебе сказала женщина из ФБР?

Макдермотт кратко ввел Столетти в курс дела и предупредил, что она никому не должна говорить об этом.

— Маккой сильно рисковала, рассказывая мне все.

— Он работал на КГБ? — проговорила Столетти. — Боже мой.

Макдермотт отошел от стены.

— Это объясняет его профессионализм. Мы разыскиваем параноидального шизофреника, который прошел профессиональную подготовку.

В комнату заглянул детектив Уильямс:

— Майк, звонит Пол Райли.

— Ладно, скажи ему…

— Он говорит, это срочно, Майк, — заметил Уильямс. — Возможно, тебе стоит ответить.

* * *

— Человек на фотографии — Лео Козловски. — Райли показал им фотографию, ткнув пальцем на хмурого типа на заднем плане. — Иммигрант, который служил рабочим у Бентли.

Макдермотт не знал, как реагировать. Он не мог сосредоточиться. Прошлую ночь совсем не спал и теперь в полной мере ощутил последствия: с трудом соображал, веки слипались, одежда перепачкана грязью. Возможно, им стоило изобразить удивление, но ни у него, ни у Столетти не хватило на это сил.

Райли тут же все понял по выражению их лиц.

— Вам уже все известно, — заявил он.

— Мы только что узнали. Несколько часов назад нагрянули с обыском в его дом. — Макдермотт посмотрел на Райли и понимающе кивнул. — Как вы и говорили, он оставил отпечатки пальцев на двери в доме Брэндона.

— В вашей базе есть сведения о нем, — заметил Райли.

В противном случае от отпечатков не было бы толку. Он хотел узнать детали, но детективы предпочитали хранить молчание.

— Расскажите о Гвендолин Лейк, — попросила Столетти.

Прошлым вечером Брэндон Митчем также упоминал ее имя.

Райли сообщил все, что ему стало известно. Неуравновешенная девушка, сирота, кузина Кэсси путешествовала по земному шару, кутила с богатыми и знаменитыми. Райли рассказал, что днем ранее посетил ее дом на севере, а этим утром встретился с ней в кафе. Она поведала ему о Козловски, который, похоже, любил Кэсси и, судя по всему, страдал психическим расстройством. Кроме того, Гвендолин рассказала, что у Кэсси был роман с профессором Олбани, и незадолго до убийства Кэсси узнала о своей беременности.

— Кто-то проник в медицинский центр и украл записи о ее беременности, — завершил свой рассказ Райли. — Или об аборте. Или о том и другом. Ведь это был Олбани, не так ли?

Макдермотт по-прежнему ничего не говорил. Он знал все это и намного больше. Известно, что Лео Козловски одержим убийствами проституток или девушек, похожих на проституток, — если судить по тому случаю с женщиной в хозяйственном магазине. В его спальне в тумбочке нашли записку, очевидно, адресованную Олбани. Возможно, ее написали во время следствия по делу Бургоса, чтобы заставить профессора молчать о романе между Элли Данцингер и Гарландом Бентли.

Знает ли Райли о том, что Гарланд Бентли спал с Элли Данцингер?

Когда Райли закончил, Макдермотт взглянул на Столетти. Они оба размышляли над тем, стоит ли делиться с Райли этой информацией и на чьей он стороне.

Не было оснований предполагать, что всех этих людей убил Райли. Как ни крути, но Козловски — единственный подозреваемый. Однако кто-то завел его, как часовой механизм, и отпустил на свободу, если использовать фразу, оброненную Маккой. И больше всего Макдермотта интересовало, кто этот человек. Гарланд Бентли казался неплохой кандидатурой, а Райли работал на Бентли.

Судя по всему, Райли спас Брэндону Митчему жизнь, но, возможно, он знал о том, что Козловски направлялся туда.

Макдермотт задумался. Не исключено, что Райли был в курсе происходящего, но молчал, потому что взял на себя обязательства, которые связывают юриста и его клиента. Вероятно, он пытался положить конец убийствам, не нарушая при этом чьего-либо доверия.

— Вы считаете, Олбани нечист? — спросил он Райли. — Вы думаете, он убил столько народу лишь из страха, что всем станет известно о его шашнях с Кэсси Бентли?

Райли раздраженно дернул плечами:

— Это единственное, что приходит мне на ум.

Макдермотт рассмеялся.

— А вам не кажется, что могли быть и другие мотивы?

— Предложите ваш вариант, — с вызовом заявил Райли.

Макдермотт улыбнулся, но ничего не сказал. Пока не время.

— Так расскажите мне об этих записках. И о шифровках.

Мысленно Макдермотт бранил себя. В записках содержались зашифрованные послания? А он даже не попытался прочитать их. Считал эти письма бессвязным бредом сумасшедшего.

— Он использовал начальные буквы слов. — Райли разложил на столе для переговоров ксерокопии всех записок. — Поэтому тексты писем и казались полной бессмыслицей. На самом деле так оно и есть. Ему нужно было, чтобы каждое слово начиналось с определенной буквы, как и сказала Столетти.

— Вот черт! — Макдермотт хлопнул в ладоши. — На втором письме мы нашли оттиски. Он пытался подобрать слова, которые начинались с букв «Т» и «О». И в первом письме тоже было зашифровано послание. Боже…

Он посмотрел на работу, проделанную Райли:

ПОМОГИ МНЕ СНОВА.

БУДЕТ ВТОРАЯ СТРОФА. УНИЧТОЖИМ ОЛБАНИ.

ДРУГИЕ ЗНАЮТ НАШ СЕКРЕТ.

— Будь я проклят! — Макдермотт яростно покачал головой, пытаясь собраться с мыслями. Он был уже староват, чтобы не спать по ночам. — Это очень простой код, если знаешь, что он здесь присутствует.

— Мне понадобилось десять минут, чтобы найти его, — согласился Райли. — Думаю, в этом и был весь смысл. Он хотел, чтобы я расшифровал эти послания.

— Ему снова понадобилась помощь, — проговорила Столетти. — Он имел в виду Райли.

— Знаю. — Райли покачала головой. — Но не понимаю.

— «Другие знают наш секрет»… — Макдермотт посмотрел на Райли. — У вас с этим человеком был секрет?

— Он сообщает вам о том, что собирается сделать, — пояснила Столетти. — Говорит, что ему нужна помощь, и его секрет раскрыт. Он объявляет, что собирается использовать вторую строфу и хочет уничтожить Олбани.

Макдермотт пытался разобраться. Сомнений нет, эти записки свидетельствуют о причастности Райли. Но почему же тогда он принес эти письма и показал им?

— «Уничтожим Олбани». Он имел в виду профессора, — сказала Столетти. — Предлагает сохранить секрет и перевести стрелки на Олбани.

— Допустим, — согласился Райли. — Но возможно, мы неправильно поняли пунктуацию. Может, после «уничтожим» должна стоять точка.

— «Уничтожим. Олбани». Как будто он подписывается его именем, на случай если вы не поймете.

Макдермотт осознавал, что в этом предположении есть разумное зерно.

В дверь переговорной комнаты постучали. Детектив Слоун, расследовавший убийства в двух магазинах, махнул Макдермотту рукой.

— Сядьте, — велел Макдермотт Райли. — И подождите немного.

* * *

Макдермотт и Столетти оставили Райли в переговорной комнате и отправились к детективу Слоуну.

— Мы нашли машину, — гордо заявил Слоун. — Это «крайслер-лебарон», номер J41258. Он взял машину напрокат в фирме «Авто на час», предъявив поддельное водительское удостоверение. Заплатил наличными за две недели.

— Молодец, Джимми. Передай эту информацию всем постам. Немедленно. — Макдермотт посмотрел на Уильямса, который только что вернулся в участок.

— Олбани здесь, — объявил Уильямс. — Он уже потребовал адвоката.

— А что насчет Гарланда Бентли?

— Мы все еще разыскиваем его. В офисе не знают, где он.

— Найди его, Барни. Ступай.

Макдермотт повернулся к Столетти, та удивленно приподняла брови.

— И что мы будем делать, черт побери? — спросила она.

— Задавать вопросы, — ответил он. — Именно с этого мы всегда и начинаем.

Глава сорок четвертая

— Я настаиваю на присутствии моего адвоката, — заявил профессор Фрэнк Олбани и сложил руки на груди, когда Макдермотт и Столетти вошли в комнату для допросов. На профессоре были светло-фиолетовая рубашка, такого же цвета галстук и темный пиджак. — Вы ущемляете мои права.

Офицер полиции явился к Олбани в кабинет, велел следовать за ним и пригрозил, что наденет наручники. Нет ничего хорошего в подобном способе доставки в полицейский участок. Разве что отличная возможность напугать свидетеля.

— Скажите, где Лео Козловски, — обратился к Олбани Макдермотт, — и я отпущу вас.

— Кто? — Олбани настороженно поднял голову.

— Не пытайтесь одурачить меня, профессор.

Олбани откинулся на спинку стула и указал пальцем на Макдермотта:

— Вы не имеете права…

Макдермотт схватил его за запястье, надел наручник, а второй «браслет» прикрепил к кольцу в центре стола. Когда Олбани жалобно заскулил и стал возмущаться, Макдермотт протянул руку Столетти, и та передала ему фотографию Лео Козловски, сделанную во время одного из арестов.

Макдермотт положил фото на стол и отошел. По взгляду Олбани он понял, что тот узнал его. Он перевел взгляд с фотографии на Макдермотта и даже не пытался отрицать своего знакомства с этим человеком.

— Лео Козловски, — повторил Макдермотт.

— Мне нужен адвокат.

Макдермотт взял папку и вытащил оттуда ксерокопию записки, найденной в тумбочке в спальне Козловски:

Я знаю, что вам стало известно о моих отношениях с Элли. А мне известно о ваших отношениях с моей дочерью. Если вы заговорите, я тоже не стану молчать. Но если сохраните молчание, я сделаю так, чтобы в колледже Мэнсбери для вас основали кафедру. Вы должны немедленно дать ответ.

Олбани стал читать ее, затем отвел взгляд и побагровел. Он закрыл глаза и отвернулся.

Это было равносильно признанию. Он не успел прочесть даже одну строчку. Если бы он не знал ее содержания, то изучил бы все от начала до конца.

Макдермотт и Столетти уселись напротив Олбани.

— Нам уже известно, каков был ваш «ответ», — сказал Макдермотт. — Вы сказали «да». Молчали о его романе, а он — о вашем, и он основал для вас кафедру.

Профессор сник: его лицо исказила гримаса страха, а кожа стала блестящей от пота. Он сидел в неудобном положении, вполоборота к столу, а его рука была надежно прикована.

Макдермотт буквально ощущал исходящий от него едкий запах страха. Есть люди, которых очень легко сломить. Профессор колледжа оказался слабаком.

— Гарланд Бентли уже сдал вас, — добавил он.

Макдермотту приходилось действовать на ощупь. Ложь была одной из немногих козырных карт, которую он мог разыграть, поэтому применил стандартную тактику допроса в деле с несколькими подозреваемыми — сообщить одному из них, что на него заявил другой. Тот, кто сознается последним, проигрывает.

— Мне нужен адвокат, — прошептал профессор.

— У меня к вам лишь один вопрос, — продолжал Макдермотт. — Кто из вас двоих убил девушек?

Олбани резко повернул голову, его влажные, налитые кровью глаза уставились на детективов.

— Он сказал, это была ваша идея. — Макдермотт откинулся на спинку стула, демонстрируя превосходство. — Может, нам стоит выслушать вашу версию?

— Мне нужен адвокат…

— Мне кажется, это не самая лучшая идея, профессор, и вот почему. Понимаете, это как на скачках. Побеждает тот, кто первым придет к финишу. Лично я считаю, что вы оба виновны. Вам обоим есть что скрывать. Но Гарланд Бентли, со всеми своими адвокатами, наверняка отделается минимальным наказанием. И похоже, вам придется сражаться с Гарландом Бентли один на один. Как вы думаете, кто из вас победит?

— Это… — Профессор потерял самообладание и сорвался на крик. — Это все… ложь! Это не могло быть моей идеей! Он послал мне письмо!

Макдермотт не ответил, но в какой-то степени он уже добился желаемого: Олбани признался, что действительно получил письмо от Бентли.

— Кто из вас убил Кэсси? — спросил он.

Олбани взмахнул свободной рукой.

— О чем вы, черт возьми, говорите?

— Кто из вас убил Элли?

— Что?!

— Видите ли, Бентли сказал, что это были вы, профессор. Вы единственный извлекали выгоду из смерти Кэсси. Если бы стало известно о вашем романе со студенткой, вы потеряли бы работу. И это ведь не просто сплетни, не так ли?

Олбани яростно замотал головой.

— Нет, — продолжал Макдермотт. — Дела обстояли намного серьезнее. Она оказалась беременна. И это довольно веское доказательство, верно, профессор? А вы — «чертов отец» ее ребенка. И хотя в то время еще не проводился тест на ДНК, ваше отцовство все равно можно было установить. Вы знали, что не сможете это опровергнуть. Вы понимали, что тест на отцовство укажет на вас.

— Вы все неправильно поняли, — настойчиво забормотал Олбани. — Вы все неправильно поняли.

— Вы знали: если устраните Элли, никто уже не расскажет о беременности, тестах на отцовство и аборте.

— Нет…

— Но вы не подозревали, что она уже могла кому-то во всем признаться.

— Нет! — Олбани стукнул кулаком по столу и заерзал на стуле.

— Вы заключили сделку, — гнул свое Макдермотт. — Двух девушек убили, и два секрета надежно сохранены.

— Нет, нет. Все было не так. А как же… как же Терри?

— О, подставить Терри Бургоса проще простого, профессор. Вы же стали ему вроде наставника, верно? Запудрили ему мозги, показали стишки об убийствах женщин и о том, как подобные поступки поощряются в Библии. И вы знали, что он неравнодушен к Элли Данцингер.

Глаза у Олбани забегали. Макдермотт опять заговорил, и Олбани решился посмотреть на него.

— Он каждый вечер приезжал на своем внедорожнике к вашей типографии, профессор. Что, если вам удалось каким-то образом раздобыть его ключи? А затем проникнуть в его машину, а также в подвал его дома? Я лишь хочу знать, как вам удалось внушить ему, что это он сам убил тех девушек.

— О Боже! Боже мой! — Профессор прикрыл свободной рукой глаза. — Пригласите адвоката. Пришлите мне адвоката, вашу мать!

— Бентли здорово помог вашей карьере, — вступила в разговор Столетти. — Если у вас есть что сказать, то лучше сделать это прямо сейчас.

— Когда мы выйдем отсюда, — добавил Макдермотт, — для вас все закончится. Мы вызовем адвоката, но будет слишком поздно. — После минуты молчания он кивнул Столетти: — Пойдемте, детектив. Давайте принесем письменное заявление от Гарланда Бентли.

Олбани сдавленно всхлипнул, горько усмехнулся и покачал головой. Макдермотт и Столетти, которые уже поднялись со своих мест, снова уселись на стулья. Олбани не был идиотом и мог понять, что это уловка. Черт побери, он уже несколько раз просил вызвать адвоката. Но на него обрушился целый град обвинений, и он услышал информацию, которая, как ему казалось, никогда не всплывет на поверхность. Макдермотту приходилось видеть, как и более достойные люди ломаются под таким напором.

— Чертов Гарланд Бентли, — пробормотал он. — Я должен был предвидеть, что этим все закончится.

— Изложите вашу версию событий, — предложил Макдермотт.

Олбани взглянул на детектива. Его лицо стало багровым, как гнилой фрукт. Теперь он казался лишь жалкой пародией на самоуверенного человека, который вошел в эту комнату несколько минут назад.

— Вы знаете, что может быть хуже, чем трахаться с лучшей подругой собственной дочери? — спросил он.

Макдермотт в недоумении уставился на него.

Олбани глубоко вздохнул и ощерился:

— Значит, вам известно не все.

Ожидая возвращения детективов, я решил заняться изучением записок.

ПОМОГИ МНЕ СНОВА.

БУДЕТ ВТОРАЯ СТРОФА. УНИЧТОЖИМ ОЛБАНИ.

ДРУГИЕ ЗНАЮТ НАШ СЕКРЕТ.

Какой секрет, по его мнению, я должен знать? Какую помощь мог оказать ему?

Я выступал обвинителем по делу Бургоса. Я выдвинул обвинения против Терри Бургоса и добился, чтобы его осудили. Какое одолжение я мог тогда сделать?

Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза, пытаясь воскресить в памяти подробности того дела. Вспомнил первый день, когда мы нашли тела, и то, как Бургос во всем сознался. И как пытался защититься в суде. Бургос настаивал на своей невменяемости. Но нам все же удалось доказать, что он был способен отдавать отчет своим поступкам и полностью осознавал свою вину.

Встречал ли я Козловски хотя бы раз? Возможно, он сделал тогда что-то? Может, послал мне одну из своих записок?..

Я открыл глаза и почувствовал внезапный прилив адреналина. Достав мобильный телефон, я позвонил в офис.

— Бетти, вы не забыли суд над Бургосом? А помните, какие письма мы тогда получали?

— Конечно, — ответила она.

— У вас остались они?

— Разумеется. Я сохранила их для книги, которую вы так и не написали.

— Подготовьте их, сейчас я подъеду.

Глава сорок пятая

Лео стоял напротив здания, где располагался офис Пола Райли. Поблизости не было ни одного курьера во флуоресцентной куртке и велосипедном шлеме. Он вспоминал о своем «лебароне», припаркованном в квартале отсюда.

«Нужно вернуться к машине. Однако на это уйдет какое-то время».

Лео поправил очки с простыми стеклами вместо линз и опустил козырек бейсболки. Особой необходимости в маскировке не было — все равно здесь его никто не опознает.

«Если я войду внутрь, меня снимут камеры наблюдения. Но все равно нет времени».

Лео опустил голову. Сердце бешено колотилось. Вместе с остальными пешеходами Лео пересек улицу и вошел в здание. Он посмотрел на эскалатор и на охранника, который стоял на втором этаже.

«Они ищут меня».

В этот момент Лео увидел курьера, который спустился на эскалаторе вниз и шел ему навстречу. Лео облегченно вздохнул.

Лео жестом подозвал его, держа в одной руке конверт, а в другой — купюру в пятьдесят долларов.

Макдермотт наблюдал, как самообладание постепенно возвращается к профессору. Он понял, что Олбани все хорошо обдумал, взвесил все «за» и «против» и не нашел причины, по которой не мог бы все рассказать.

— Так что может быть хуже, чем трахаться с лучшей подругой собственной дочери? — спросил Макдермотт.

Профессор засунул в рот сигарету и прикурил ее. Он выпустил дым и уставился в потолок.

— Трахаться с сестрой своей жены, — сказал он, выдыхая дым.

«Чьей сестрой?»

— Вы говорите о сестре Наталии?

— О Мие Лейк. — Легкая улыбка тронула губы профессора. — Матери Гвендолин.

— Гарланд спал с Мией Лейк?

Олбани кивнул.

— Я уверен, когда Кэсси говорила об отцовстве, она имела в виду Гвендолин.

Макдермотт откинулся на спинку стула.

— Гарланд — отец Гвендолин Лейк?

Казалось, Олбани остался удовлетворен своим признанием.

— Вероятно, когда Наталия ждала ребенка и не могла удовлетворять его сексуальные желания, он обратил внимание на ее сестру. — Олбани пожал плечами. — Если не верите мне, спросите у Гвендолин. Можете сделать экспертизу.

Макдермотт посмотрел на Столетти.

— Вы представляете, — продолжал Олбани, — как человек, женатый на наследнице огромного состояния, которая заключила с ним драконовский брачный контракт, не хотел, чтобы эта информация стала известна? Кэсси явно не рассчитывала, что ее отец сделает публичное заявление.

Макдермотт понимал, что это шокирующее открытие. Он вспомнил о драке в доме Гвендолин незадолго до экзаменов. После нее Кэсси убежала из дому.

— Секунду. — Макдермотт положил руку на стол. — Вам рассказала об этом Кэсси?

— Разумеется. А как еще я мог узнать? Гвендолин открыла все Кэсси, а Кэсси — мне. Гвендолин была та еще штучка. Она ненавидела Кэсси. И хотела хоть чем-нибудь досадить ей.

— А кто еще знал об этом? Кэсси сообщила вам. Кому еще?

— Вас интересует, знала ли об этом Элли? — Олбани на мгновение замолчал и затянулся сигаретой. — Вряд ли. Но не могу утверждать наверняка.

«Нет, — возразил про себя Макдермотт, — я думал не об Элли. Я думаю о Гарланде Бентли». Возможно, тогда Кэсси разговаривала по телефону с Гарландом. «Ты — чертов отец». Вероятно, во время разговора, который случайно подслушал Брэндон Митчем, Кэсси имела в виду не свою беременность. Она говорила со своим отцом о Гвендолин.

«Ты — чертов отец».

Поэтому она и была так подавлена. Девушка получила тройной удар: у ее отца оказалась еще одна дочь, которую Кэсси всегда воспринимала как кузину; она узнала, что отец снова загулял, на этот раз с ее лучшей подругой Элли Данцингер; она поняла, что беременна.

В таких обстоятельствах любой сойдет с ума. А источник почти всех ее бед — один человек: Гарланд Бентли.

И возможно, проникновение в кабинет лечащего врача Кэсси не имело прямого отношения к ней. Все дело в Гвендолин. Ну конечно. Вероятно, она лечилась у тех же врачей, что и Кэсси. Почему бы нет? И не исключено, что она сдала кровь и прошла первый этап в тесте на отцовство.

— Кэсси рассказывала вам такие подробности, какими не стала делиться даже с Элли, — подхватила Столетти. — Вероятно, вы были очень близки.

Олбани грустно улыбнулся.

— Вы очень изобретательны в своих вопросах, детектив Столетти. Хотите хитростью выудить у меня признание в том, что у нас с Кэсси был роман? Не стоит так утруждаться. Ей уже исполнилось девятнадцать лет, и вы прекрасно знаете об этом. Я не нарушал закон. Она была умной, красивой и очень энергичной девушкой, и я до сих пор скучаю по ней. Но даже если она и оказалась беременной, мне она ничего не говорила.

Макдермотт кивнул в сторону лежащего на столе письма:

— Когда вы получили это?

Олбани указал на записку свободной рукой, в которой держал сигарету:

— Письмо принес мне человек с фотографии. Тогда я видел его в первый и в последний раз.

— Лео Козловски.

— Я не знаю его имени. И никогда не знал. Он даже не отдал мне записку. Просто зашел ко мне в кабинет и показал, чтобы я смог прочитать содержание. Я должен был ответить ему сразу же.

— А когда это случилось? Когда он доставил вам письмо? — спросил Макдермотт.

— Я… я не помню, в какой день недели. Кажется, выходной. Это случилось через несколько дней после того, как нашли тела. — Он махнул свободной рукой. — Тот человек просто вломился ко мне в кабинет, сунул под нос записку и сказал, что хочет получить ответ. Я сказал ему: «Да».

— И не сочли нужным обратиться в полицию? — недовольно поинтересовался Макдермотт.

— Нет. Все уже знали, что девушек убил Терри Бургос… — Олбани стряхнул пепел в черную пепельницу. — Не буду скрывать, я поступил так в целях самосохранения. Но если бы я знал, что это имело какое-то отношение к этим преступлениям, то непременно сообщил бы в полицию. Терри сразу признался во всем. Зачем мне нужно было раскрывать не имеющие отношения к делу болезненные секреты обо мне и других людях?

Макдермотт развел руками и продолжал слушать.

— Я никоим образом не замешан в убийствах Кэсси и Элли. — Олбани застучал пальцем по столу. — Кэсси была мне особенно дорога. Одно лишь предположение, что я мог причинить ей вред, кажется мне оскорбительным.

— Поверьте, это не самое страшное предположение, которое мы могли высказать, профессор. — Макдермотт поднялся. — Постарайтесь в ближайшее время вести себя осмотрительно и без необходимости не покидать город.

К тому времени, когда я вернулся в свой кабинет, Бетти уже отыскала папку с письмами, которые приходили в офис окружного прокурора, пока я вел дело Бургоса. Каждое письмо хранилось в отдельном файле, где была проставлена дата получения. Эта мера предосторожности, однако, не оправдала себя. После того как Бургоса казнили, а дело официально закрыли, все, кто работал над ним, разобрали себе сувениры на память, и я взял письма. Я вынашивал идею написать книгу, и некоторые письма представляли для меня особую ценность.

Но теперь я вспомнил, что одно послание отличалось от остальных. Там не было угроз, обещавших адские муки в духе Ветхого Завета, а речь шла о морали. Но это была не цитата из Библии, а… полнейший абсурд. Тогда оно показалось мне очень странным. Как и те записки, которые я получал сейчас.

Я перелистывал файлы, закрепленные в папке с тремя кольцами. В каждом файле хранилось по одному письму.

— Вы можете сказать, когда было доставлено это письмо? — спросил я у Бетти.

Но она даже не поняла, о чем я говорю. Я продолжил листать… Вот оно, наконец-то:

Деяния еретиков легко остановить, совсем другое, если любишь ад. Нужно одно хотение обратить решающим ответом. Шуты обожают мудрить. Но если начнешь убивать, жизнь навсегда остановит. Его щедрость еще окажется лучше божественного ореола. Новое идет.

Я тут же выписал первые буквы:

Д-Е-Л-О-С-Д-Е-Л-А-Н-О-Х-О-Р-О-Ш-О-М-Н-Е-Н-У-Ж-Н-О-Е-Щ-Е-О-Л-Б-А-Н-И

ДЕЛО СДЕЛАНО ХОРОШО. МНЕ НУЖНО ЕЩЕ. ОЛБАНИ

Я проверил дату отправки письма. Оно было получено во вторник, 15 августа 1989 года.

Я вытащил пластиковый файл с письмом. Положил его на стол.

Снова фамилия Олбани в конце послания. На этот раз я больше не сомневался относительно пунктуации. Слово «Олбани» стояло особняком. Там могло быть двоеточие. «Мне нужно еще: Олбани». Или тире. Может, он говорил мне: «Это сделал он — Олбани».

«Дело сделано хорошо»? В августе 1989 года? Следствие по делу только началось, меня еще не с чем было поздравлять.

— Бетти, — позвал я по громкой связи. — Где документы, которые прилагались к прошению о помиловании Бургоса?

— Должны быть уже у вас в кабинете.

В углу кабинета я нашел несколько нужных папок. К обжалованию приговора были приложены почти все документы по делу Бургоса — они оказались пронумерованы и разложены по семи томам в хронологическом порядке. Я пролистал первый том и вспомнил дату, проштампованную на письме. Его прислали 15 августа 1989 года, когда «дело сделано хорошо». Значит, это относилось к событиям, случившимся ранее.

Я пролистал страницы за июнь и июль. Ордер на обыск; иск, на основании которого Бургосу было выдвинуто обвинение; ходатайство об освобождении арестованного под залог; письменное обоснование того, почему Бургос отказался от своих показаний; официальная просьба Бургоса о признании его невменяемым. Возможно, под нашей победой автор письма имел в виду намерение Бургоса отказаться от своих заявлений?

Когда я перешел к августу — особенно к событиям, произошедшим до пятнадцатого числа, — мои предположения стали подтверждаться. В первый день месяца адвокат Бургоса отправил запрос на выделение средств для проведения дополнительного психиатрического обследования. Но затем последовало ходатайство со стороны обвинения от 2 августа.

Это прошение было обнародовано 11 августа 1989 года, в пятницу, за несколько дней до того, как прислали письмо.

О Боже! 11 августа мы сделали запрос и получили разрешение исключить из процесса дело Кэсси Бентли.

«Дело сделано хорошо».

В кабинет вбежала Бетти:

— Пол, только что принесли еще одно письмо. Курьера задержали на входе. Он сказал, что в холле его остановил мужчина в очках и бейсболке и заплатил пятьдесят долларов за доставку конверта.

— Дайте посмотреть, — велел я. — И соедините меня с детективом Макдермоттом.

Глава сорок шестая

Макдермотт в одиночестве стоял посреди комнаты для допросов, где еще полчаса назад сидел Пол Райли.

— Он вернулся в свой офис, — сообщил полицейский. — И попросил перезвонить ему.

— Неужели? — Макдермотт посмотрел на полицейского и нахмурился.

Райли не был арестован и имел полное право уйти. Макдермотт вернулся к своему столу, и в этот момент зазвонил его телефон. Он вздрогнул.

«Почему у меня вечно все идет не так?»

— Макдермотт слушает.

— Майк, Бентли только что вернулся со встречи, на которой был все это время.

— Том, скажи ему, пусть тащит свою задницу сюда. Передай, пусть поторопится, или я сам поеду за ним. И тогда ему ничего хорошего не светит.

— Ладно, Майк. Но знаешь, Бентли приедет не один, возьмет своего адвоката.

«Адвоката…»

— Пола Райли?

— Нет, не Райли. Кого-то другого. Я его не знаю.

«Вот это уже интересно. Бентли не обратился за помощью к Райли».

Макдермотт поставил трубку на базу, но она тут же зазвонила.

— Проклятие! — выругался он. — Макдермотт слушает.

— Это Пол Райли.

— А, легки на помине…

— Он только что прислал еще одно письмо. Подловил в холле курьера примерно десять минут назад.

— Привезите письмо сюда. Я пошлю за вами наряд.

— На нем были очки и синяя бейсболка, рубашка на пуговицах и брюки… — торопливо перечислял Райли. — Скорее всего он уже скрылся.

— Спасибо, Райли. И все равно я пришлю к вам ребят.

Макдермотт позвонил и попросил отправить к Райли полицейскую машину, хотя настроение у него было далеко не оптимистичное.

«Теперь, когда письмо доставлено в офис Райли, постарайся сосредоточиться на новой задаче. Ты должен подняться в лифте на восьмой этаж, где стоит „крайслер-лебарон“ с номером J41258 — тот самый, что находится в розыске, как объявили по радио. Они уже передали сообщения всем постам, но только зря потратили время…

Отойди от машины, спустись на этаж ниже, где ты оставил бежевую „тойоту-камри“, которую ты тоже взял напрокат, только в другой фирме и на другое имя. Прекрасный момент, чтобы перенести вещи из одного автомобиля в другой. Сейчас не час пик, как утром или вечером, машин и людей мало, поэтому можно спокойно сделать все необходимое. Так, хорошо… Все получилось, осталось еще одно незавершенное дело. Как же они недооценивают меня: думают, Лео сумасшедший, наверное, дурак, он никогда не придумает ничего путного…

Теперь иди в дальний конец парковки, к маленькой нише, посмотри на машины у бетонной стены. Седан припаркован носом, но все равно между автомобилем и стеной остается небольшое пространство, и его достаточно, чтобы просунуть отвертку и открутить номерной знак. Они никогда ничего не узнают. Будут рассматривать номера спереди у машин и ничего не поймут, пока не будет слишком поздно, слишком поздно…

Возьми этот номерной знак, поменяй его на знак „лебарона“. Вряд ли они станут обыскивать гаражи, но даже если приедут сюда и найдут его „крайслер-лебарон“, то увидят другой знак и уедут. Глупые, ленивые копы, это же так просто. Но он умнее их…

А теперь выезжай на дорогу и сверни на магистраль, ведущую к границе штата. Работа почти закончена».

Я поймал такси и поехал в полицейский участок. В руках у меня был полиэтиленовый пакет, который дала мне Бетти, в нем лежал конверт из манильской бумаги. Также я взял с собой зашифрованное послание, полученное 15 августа 1989 года. Я сунул таксисту двадцать долларов и не стал дожидаться, пока он отсчитает сдачу.

Макдермотт ждал наверху лестницы, он махнул дежурному сержанту, чтобы тот пропустил меня.

— Вы приходите и уходите, когда вам взбредет в голову?

Я протянул пакет и последовал за ним к его рабочему месту. Рики Столетти поднялась со своего места и подошла к нам.

— Где сейчас Гвендолин Лейк? — спросила она.

— Понятия не имею. Я же дал вам номер ее мобильного.

— Да, но она не отвечает.

— Я попросил ее, чтобы она позвонила вам, — сказал я.

Мое внимание сосредоточилось на Макдермотте. Он надел латексные перчатки и вскрыл конверт ножом для бумаги. Затем вытряхнул белый конверт обычного размера.

— У вас есть что-нибудь еще? — обратился он ко мне.

Я показал письмо, полученное 15 августа 1989 года.

— «Дело сделано хорошо», — прочитал он на листочке, прикрепленном к письму. — У вас есть предположения, о каком «деле» здесь говорится?

Я откашлялся и пояснил, что скорее всего в письме речь идет о деле Кэсси, которое было отозвано.

— Ох… — Он закашлялся, но его кашель прозвучал как смех. — И что теперь вы можете сказать по поводу дела Бургоса, господин адвокат?

— У Кэсси был секрет, — отозвался я. — Тот, кто написал письмо, радовался, что его никогда не раскроют.

Макдермотт смерил меня пристальным взглядом:

— Знаете, Райли, для человека, которого все считают жутко умным…

— Откройте конверт, Макдермотт.

Он взял белый конверт, разрезал его сверху и вытащил лист бумаги, сложенный в три раза. Макдермотт развернул лист, положил на стол и разгладил руками в латексных перчатках.

Я схватил блокнот и ручку, лежащие у него на столе, и мы втроем стали читать.

Верь, если даже и совсем единство Бога явным ханжеством окажется. Раем одарят шумным одного. И он навсегда алтарь там, одной жизни единой на единоверии установит. Может, рано еще, триумфатор?

Я быстро сделал пометки:

В-Е-Д-И-С-Е-Б-Я-Х-О-Р-О-Ш-О-И-О-Н-А-Т-О-Ж-Е-Н-Е-У-М-Р-Е-Т

ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО, И ОНА ТОЖЕ НЕ УМРЕТ.

— Веди себя… — начал читать Макдермотт.

Я протиснулся к телефону на его столе, схватил трубку и набрал номер так быстро, что в первый раз ошибся.

— Центр юридической помощи детям.

— Позовите, пожалуйста, Шелли Троттер.

— Шелли… Ее нет. Я могу…

— Она была на работе?

— Она… С кем я разговариваю?

— Это Пол Райли.

На заднем плане послышались голоса. Я узнал Рину Шоэдер — старшего юриста, начальницу Шелли. Кто-то произнес мое имя. Затем в трубке заговорил другой голос:

— Пол, это Рина.

— Рина, где Шелли?

— А я хотела вас об этом спросить. Сегодня она не пришла на работу. Пропустила судебное заседание и нашу ежемесячную…

Я повесил трубку.

— Напишите ее адрес, — велел Макдермотт.

Столетти взяла свою куртку. Я быстро написал адрес в блокноте и бросился к выходу. Я услышал, как Макдермотт давал указания по телефону:

— Срочно. Сообщите всем постам. Возможно, речь идет о похищении…

Три патрульные машины уже стояли у дома Шелли Троттер, когда Макдермотт вышел из своего седана. Он в третий раз за поездку предупредил Райли: «Мы пойдем первыми», — но прежде чем машина успела затормозить, тот распахнул дверь и выпрыгнул с пассажирского места.

Два полицейских у дверей пристально посмотрели на Макдермотта. Тот указал пальцем на Райли и покачал головой. Затем вместе со Столетти быстрым шагом направился к входу.

— Это ведь дочь губернатора, не так ли? — спросила она.

— Да, черт возьми.

Полицейские преградили Райли дорогу, но тот попытался оказать сопротивление.

— Пол, вы сможете пройти через пару минут, — заверил его Макдермотт. — Но сначала позвольте нам выполнить нашу работу.

— Шелли! — крикнул Райли, когда Макдермотт стал подниматься по лестнице.

На втором этаже их поджидал еще один полицейский. Он дернул головой:

— Никогда раньше не видел ничего подобного.

Макдермотт и Столетти миновали последний лестничный пролет и замедлили шаг у входа в квартиру. Перешагнув порог, они встретили еще одного полицейского. Тот стоял рядом с окровавленной электропилой.

Они медленно двинулись к ванной. Макдермотт, много чего повидавший за годы службы, почувствовал, что внутри все сжимается от ужаса.

Макдермотт заглянул в ванную комнату и почувствовал омерзительный запах разложения. Однако это было ничто в сравнении с тем, что он увидел.

Вся ванна, раковина и стены были забрызганы кровью. Кровь была даже у порога. В ванне лежало кровавое месиво, напоминающее разделанную тушу животного в мясной лавке.

— Матерь Божья, — прошептал Макдермотт. Он осторожно переступил через порог и заглянул в ванну.

Столетти последовала за ним и сдавленно вскрикнула.

Он напал на нее в душе. Судя по всему, Шелли была обнажена. По крайней мере Макдермотт не заметил признаков одежды. О самом теле мало что можно было сказать. Того, из чего оно состояло: руки, ноги, торс, шея, голова, — всего этого больше не было.

— Похоже, он с ней основательно повозился, — проговорил Макдермотт, пытаясь сохранить цинизм.

Тело было разрезано на сотню кусков. На маленькие фрагменты.

«Трим-метр» — хорошая пила, мозгами болельщицы раскрашена стена.

Он услышал шум на лестнице. Макдермотт вышел из ванной и направился к двери. Пол Райли напоминал отстающего бегуна, который изо всех сил пытается нагнать лидера. Он уже начал подниматься на третий этаж, когда двое полицейских остановили его посреди лестницы. Райли посмотрел на Макдермотта, в его глазах еще теплилась надежда.

— Простите, — тихо произнес Макдермотт.

— Я хочу увидеть ее. — Райли снова стал бороться с полицейскими.

Макдермотт спустился вниз на несколько ступеней и взял Райли за руку.

— Там не на что смотреть, Пол, — сказал он. — Мне очень жаль.

Райли упал на лестницу, выкрикивая имя Шелли.

Макдермотт посмотрел на Столетти, и та тихо сказала:

— Мы должны позвонить губернатору.

Глава сорок седьмая

Семь часов. По радио по-прежнему повторяют его имя. Лео Козловски разыскивают по подозрению в убийстве, он вооружен и очень опасен, ездит на машине «крайслер-лебарон». А теперь и последняя новость: Шелли Троттер, Майкл Троттер. Губернатор, дочь губернатора. Возможно, есть какая-то связь. Его разыскивают, он вооружен, опасен…

Лео мчался на «тойоте-камри» через город, ориентируясь по дорожным знакам. Новая постройка на перекрестке — он не видел ее прежде. Странно, его вновь охватили прежние чувства, но это место выглядело иначе. Он не приезжал сюда, старался держаться подальше, у него не было причин возвращаться. Но теперь, он чувствовал, это было возвращение во всех смыслах слова. Возвращение к работе, к игре…

Колледж Мэнсбери. Что ж, добро пожаловать в Мэнсбери, где мечты становятся реальностью.

Макдермотт взял еще один отчет о допросе свидетелей, и снова никто ничего не видел. Один из соседей ближе к полудню слышал шум бензопилы, но в разгар лета этот звук ни у кого не вызвал удивления, тем более что дом находится рядом с парком, у озера.

Полдень рабочего дня. Вероятно, Козловски напал на Шелли, пока она принимала душ. Обездвижил ее, затем подготовился к работе и подождал, пока остальные жильцы покинут здание, чтобы спокойно приступить к делу. Возможно, этот человек и безумец, но точно не дурак.

Криминалисты и судмедэксперты завершали работу. Поиск отпечатков ничего не дал: все они оказались тщательно стерты, — но полицейские уже знали, чьих рук это дело. Однако до сих пор не удавалось найти его. Они располагали полной информацией о Козловски и его автомобиле, но это не принесло результата.

Макдермотту позвонили на мобильный из комнаты для инструктажа. Гарланду Бентли и его адвокату надоело ждать детектива. Адвокат заявил, что они прибыли сюда исключительно из любезности и в любой момент могут уйти.

— Олбани тоже уехал, Майк. Мы недостаточно хорошо…

— Все в порядке, — успокоил сотрудника Макдермотт.

Этим вечером у него и без того было много работы. Но он велел выслать патрульные машины к домам Бентли и Олбани и следить за ними, куда бы они ни направились.

Макдермотт заглянул в гостиную, где Райли сидел на кушетке, закрыв лицо руками и нервно стуча ногами по покрытому ковром полу. Ранее Макдермотт попытался усадить его в патрульную машину, но Райли отказался. Тогда Макдермотт позволил ему остаться, взяв обещание, что он не будет им мешать.

По лицу Райли было видно, что он не просто потрясен и охвачен горем. Его мучило чувство вины. Он считал себя виновным, и не важно, что говорят служащие. Со временем он попытается дать всему разумное объяснение. Постарается убедить себя, что делал все правильно, обвинив Бургоса. Скажет, что именно Лео Козловски, а не Бургос убил Шелли. Но до конца так никогда и не поверит в это. И все равно будет винить во всем себя.

Макдермотт знал об этом, как никто другой.

Он имел полное право поместить жену в психиатрическую лечебницу против ее воли. К тому же в истории оказалась замешана его трехлетняя дочь, и, помимо прав, у него еще было чувство ответственности за ее судьбу. Как мог он оставлять Грейс наедине с Джойс, после того как увидел жену в приступе безумия?

Врач сказал, она во всем винила себя.

Как Джойс могла поступить так с дочерью? Пусть она больна, пусть недуг серьезный… Но зачем впутывать в это Грейс?

«Достань из шкафа коробку для обуви. Открой ее. Дай маме…»

Макдермотт отвлекся от воспоминаний и понял, что стоит на пороге ванной в квартире Шелли Троттер. То, что здесь произошло, — немыслимое злодеяние, и не важно, кто его совершил и какое безумие кроется за этим. Убийца не заслуживает снисхождения.

«Направление выстрела». Криминалист решил, что Макдермотт не слышит, поскольку шокирован произошедшим. Он прижимал к себе трехлетнюю дочь и не прислушивался, о чем говорят в соседней комнате.

«Весьма странное направление выстрела для самоубийства».

— Майк…

Она, должно быть, держала пистолет в паре футов от своей головы и целилась в затылок.

— Майк.

«Именно так все и произошло, — сказала тогда Рики Столетти. На тот момент она уже четыре месяца работала его напарником. — Именно так все и произошло».

Столетти дотронулась до его руки. Она старалась не смотреть в ванную, но ничто не ускользнуло от ее внимания. Они никогда не обсуждали случившееся в семье Макдермотта, даже в то время. После разговора с криминалистом Столетти старалась не смотреть в глаза напарнику.

«Дело закрыто, — сказала она ему тогда. — Это было самоубийство».

— Послушай, Майк…

«Спасибо», — поблагодарил он про себя, так и не решившись произнести это слово вслух. Ни тогда, ни сейчас.

— Приехал губернатор, — сообщила Столетти. — Соберись.

Когда губернатор Троттер вошел в квартиру Шелли, я встал. На губернаторе был плащ оливкового цвета, его сопровождали жена Эбигайл и охрана. Он стремительно подошел ко мне и взял за руку. Его руки дрожали, глаза покраснели, но оставались сухими. Он не плакал. Все слезы были выплаканы.

— Как?.. — Он пытался заглянуть мне в глаза, чтобы получить ответ, которого я сам не знал.

— Это все из-за меня, — проговорил я. — Ее убили из-за меня.

Он покачал головой, словно не понял. Все казалось полным абсурдом. И возможно, смысл происходящего так никогда уже и не будет обретен. Стоящая за его спиной жена попыталась пройти мимо Макдермотта и посмотреть на Шелли.

— Эбби, не ходите туда, — попросил я. — Там уже… уже нет Шелли.

— Как такое могло случиться? — Она повернулась ко мне, и я увидел, как сильно она постарела. — Что ты натворил, Пол?

Я ничего не мог ей сказать. Макдермотт подошел к нам и взял губернатора за руку, а затем проводил его с женой на кухню. По дороге губернатор вырвался и заглянул в ванную, издав при этом глухой, душераздирающий стон.

Присутствие коммандера и людей из администрации губернатора вызывало у Макдермотта раздражение. О смог отделаться от них, только уехав в полицейский участок. Было уже девять часов. Второй вечер подряд он не сможет уложить Грейс в постель и почитать ей перед сном. И возможно, это будет вторая ночь, которую он проведет без сна. Впервые за долгое время Макдермотт почувствовал, как силы постепенно покидают его. Он устал и с трудом переставлял ноги.

Сьюзан Доббс, помощник судмедэксперта, и еще несколько полицейских все еще оставались в квартире. Румянец понемногу возвращался на ее бледное лицо. Когда Сьюзан прибыла на место преступления, она пришла в ужас. А ведь эта женщина уже давно работала патологоанатомом.

— Губернатору придется сдать тест на ДНК, — сказала она. — Чтобы установить личность погибшей.

— От нее ничего не осталось, — вздохнул Макдермотт.

Сьюзан застегнула молнию своей медицинской сумки.

— Только левая нога.

— Черт! Я совсем забыл! — Макдермотт щелкнул пальцами. — Во всей этой суматохе я…

— Да, — кивнула Сьюзан, — он есть. Надрез между четвертым и пятым пальцами, сделан после смерти. Он разрезал все тело на части, но сохранил левую ногу. Он хотел, чтобы мы это увидели.

— Спасибо, Сью.

Она с сочувствием посмотрела на него.

— Когда он остановится? Ты говорил, он следует тексту песни?

Макдермотт кивнул и начертил пальцем значок мира.

— Осталось еще два убийства, — сказал он. — Если не поймаем его раньше.

«Отгони машину на север, поезжай по магистрали через центр города. Мотель — самое подходящее место, взятую напрокат машину можно спрятать позади него. Никто не станет искать „камри“. И все равно я должен быть осторожен, очень осторожен. Остановлюсь на обочине, в последний раз загримируюсь — надену очки, бороду и бейсболку, потом зайду в холл, заплачу наличными, подожду немного. Но теперь за мною уже никто не следит. Все чисто. И скоро все закончится.

В новостях только и говорят, что об убийстве дочери губернатора, а я сижу на кровати и смотрю телевизор. Потом выключаю его, иду в ванную, вытряхиваю на туалетный столик содержимое пакета, принесенного из аптеки…»

Он закрепил фотографию Кэсси на зеркале в ванной, провел пальцем по ее лицу. Она такая милая, такая красивая…

Электрической бритвой сбрил волосы на макушке. Нет, он не собирался бриться наголо, просто сделал лысину, выбрил на голове участок, напоминающий формой подкову…

«У тебя забавный вид…»

«Я знаю. Но так они меня не заметят. Возможно, они ждут, что я побреюсь наголо, но точно не ожидают, что я выбрею себе лысину».

«И все равно у тебя смешной вид».

Краска для волос превращает черные волосы в русые. Другой цвет, другой стиль… Он посмотрел на себя в зеркало и увидел мужчину средних лет, с залысиной, темно-русыми волосами на висках и в очках…

«Мне страшно».

«Знаю, но ты придумал чудесный план. Теперь Райли будет нам помогать».

Он рухнул на кровать, положил голову на подушку и расслабился, но не уснул.

К одиннадцати часам вечера комната для инструктажа в полицейском участке стала похожа на зал ожидания на вокзале. Коммандер вместе с губернатором Троттером расположились в кабинете лейтенанта. Сын губернатора — Эдгар Троттер, занимающий пост шефа полиции штата, — также приехал в участок. Он привез своих лучших лейтенантов и теперь криком отдавал им приказы. Все это напоминало маленький переворот. Троттер-младший сначала хотел отстранить Макдермотта от дела, но потом ограничился замечанием о необходимости более эффективного лидера для оперативной группы и предположил, что, если бы медлительные провинциальные копы быстрее ловили преступника, ничего бы не случилось.

— Не уезжайте, — сказал он Макдермотту. — Нам может понадобиться ваша помощь.

Повсюду сновали специалисты по связям с общественностью. Они координировали свои действия с представителями администрации губернатора, готовили заявление, изменяли и улучшали текст, чтобы сказанное ими казалось в достаточной мере обоснованным. В участок приехали местные журналисты, что еще больше накалило и без того напряженную обстановку, доведя людей до состояния, близкого к панике.

Макдермотт подумал, что «паника» не такое уж плохое слово, чтобы описать нынешнее положение дел. Бесспорно, высшие чины пытались оправдаться — вполне закономерная реакция. У многих сложилось ощущение, что полицию пытаются обвинить в убийстве Шелли Троттер, хотя обвинение и не имело под собой оснований. В сложившихся обстоятельствах легко было догадаться, кому придется за все отвечать. Это несправедливо. Лео Козловски получил хорошую фору, его личность установили лишь через несколько дней после того, как он начал убивать. Однако честность никогда не входила в основной арсенал местных политиков.

Они словно якорь привязали к его ногам. Теперь Макдермотт был всего лишь консультантом по делу, а после того как все закончится, каким бы этот конец ни был, одному Богу известно, какая судьба ждет его.

Нет, его не отправят патрулировать улицы — это слишком серьезное понижение. Профсоюз такого не допустит. Скорее всего ему поручат какую-нибудь бумажную работу в подвале, откуда он сам с радостью сбежит. Возможно, когда следствие закончится, Макдермотт даже найдет в себе силы хоть как-то оспорить это решение.

Макдермотт заглянул в переговорную проверить, как там Райли. Понимал, что тому очень тяжело. Если и дальше все будет развиваться так, как он предполагал, то выяснится, что Райли либо осудил невиновного, либо не смог поймать сообщника Бургоса — человека, который был с ним в сговоре. Если его клиент, Гарланд Бентли, окажется причастным к этому делу, средства массовой информации быстро отыщут мотивы: Райли препятствовал расследованию, чтобы скрыть небрежность, допущенную им шестнадцать лет назад, и защитить своего клиента.

Но то, как пресса или, возможно, окружной прокурор могут поступить с Райли, не шло ни в какое сравнение с тем, что он сам сделает с собой. Эта боль никогда уже не отпустит его. Со временем она стихнет, а затем неожиданно вернется с еще большей силой. Будет постоянно вторгаться в его жизнь, омрачая каждый миг счастья.

Макдермотт хорошо это знал.

«Это сделала мама, — повторяла Грейс бессчетное количество раз. — Это сделала мама. Она болела и хотела попасть на небеса».

Макдермотт точно не знал, как все произошло. И никогда не узнает. Он часто думал о случившемся, причиняя себе боль воспоминаниями, пытаясь найти наиболее простое объяснение. Джойс лишь попросила дочку отыскать в чулане коробку из-под обуви. Она собиралась отослать Грейс наверх, чтобы та ничего не видела. Сначала хотела позвонить мужу и попросить его приехать за Грейс. Возможно, она не знала точно, как распорядиться оружием. Она еще могла передумать.

Но пистолет выстрелил. Это был несчастный случай. Она не просила дочь нажать на спусковой крючок. Пускай ее разум был замутнен, но она ни за что бы не впутала в это ребенка.

Но он ничего не знал наверняка. И никогда не узнает.

«Это сделала мама». Грейс надеялась, что, повторяя, сможет переубедить свою память. Она верила: чем чаще будет говорить эту фразу, тем быстрее поверит, что так было на самом деле. Что может запомнить трехлетний ребенок? Первые детские воспоминания Макдермотта относились к тому времени, когда ему было пять лет. Он сидел на кирпичной ступеньке у камина и играл с игрушечными животными в ферму. Но три года?

Доктор Саттон дал четкий ответ: шанс, что ей удалось запомнить случившееся, — минимальный. Если только кто-то не напомнит.

Райли неподвижно сидел на стуле, не отреагировав на появление Макдермотта. Его глаза налились кровью, лицо стало бледным, волосы были спутаны, галстук исчез. Чем бы это ни закончилось, Макдермотт уже принял для себя решение: Райли не виновен ни в одном из этих преступлений. Он мог как угодно трактовать известные ему факты, однако интуиция подсказывала: этому человеку можно доверять. Но почему же тогда Райли нанес визит Гвендолин Лейк? И зачем ездил к Брэндону Митчему?

Возможно, сам того до конца не осознавая, он хотел понять, не упустил ли из виду чего-либо, пока вел дело Бургоса. Он должен был это сделать. И его поиски носили целенаправленный характер. Райли оказался готов пожертвовать главным достижением — карьерой, лишь бы узнать истину.

— Дело Бургоса упало вам в руки как яблоко с дерева, — сказал Макдермотт Райли. — У него были мотив и возможность совершить преступления, в его доме обнаружены улики. Он во всем сознался, я читал расшифровки допроса. На вашем месте любой прекратил бы дальнейшее расследование, если бы столкнулся с таким подозреваемым.

Казалось, Райли не услышал его. Он провел рукой по крышке стола, словно стряхивая пыль со старинного артефакта. У Макдермотта создалось впечатление, что он раздумывает, что сказать.

— Райли, мне нужна ваша помощь. Вы меня слышите? Вы готовы мне помочь?

Райли молчал. Но Макдермотту нечего было терять Возможно, теперь, когда он застал Райли врасплох и тот не в силах защищаться, Макдермотту удастся добиться успеха. Быть может, если Райли сосредоточится на расследовании, а не на своих страданиях, это поможет ему справиться с горем.

Поэтому он обо всем рассказал Райли, хотя, похоже, тот уже многое знал.

Незадолго до смерти Кэсси узнала, что Гарланд — отец Гвендолин. Примерно в это же время Кэсси забеременела и сделала аборт — это подтвердила ее мать, — у нее был роман с профессором Олбани. Кэсси считала, что у отца роман с ее лучшей подругой Элли — и опять же это случилось незадолго до того, как обе девушки погибли.

Ему не нужно было пояснять Райли, что подозрения одновременно падали и на Гарланда Бентли, и на профессора Олбани. Если у него и оставались сомнения, их полностью развеяла записка, которую он нашел в доме Козловски. Профессор подтвердил, что Гарланд предложил ему сделку: Олбани никому не расскажет о романе Гарланда с Элли, а Гарланд — о его отношениях с Кэсси.

Они оба могли потерять слишком многое. Богатую жену, карьеру в колледже. Но от смерти двух молодых девушек они только выигрывали.

Райли не отреагировал. За все время не проронил ни слова. Макдермотт даже усомнился, стоило ли распинаться перед ним.

Наконец Райли отодвинул стул, на котором сидел, встал и пошел в угол комнаты, глядя в пустоту.

— Гарланд Бентли убил свою дочь. И Элли также. Использовал своего рабочего, страдающего психическим заболеванием и склонностью к насилию, чтобы тот выполнил всю грязную работу за него. Он не стремился сохранить брак, а его жена слишком устала бороться с ним, поэтому швырнула ему двадцать миллионов, чтобы он оставил ее в покое. И Гарланд взял деньги. Надо сказать, не такая уж и плохая сделка.

Райли даже не пошевелился. Макдермотту казалось, что он разговаривает сам с собой.

— Я пока не знаю, какую роль сыграл в этой истории Олбани. Думаю, помог с другими убийствами. Возможно, раздобыл ключи от актового зала, где спрятали тела. Не исключено, что именно он подбросил ключи Бургосу, а также воспользовался его машиной, чтобы подобрать тех женщин и отвезти их в дом Бургоса. Я уверен, это была его идея — взять за основу текст песни. Подумайте: кто знает эту песню лучше, чем Бургос?

Райли уперся рукой в стену. Макдермотт с сочувствием взглянул на него и продолжил:

— Остальные убийства служили прикрытием для убийств Кэсси и Элли. Этим преступлениям нужно было придать сходство с работой маньяка, который следовал тексту песни. А чтобы все сомнения в отношении Кэсси отпали, они заставили вас изъять ее дело из процесса. Вполне убедительная версия, Райли. Поверьте мне. Но она вряд ли поможет нам отыскать Козловски. Думаю, теперь он действует самостоятельно. Кто бы ни контролировал его тогда: Бентли или Олбани, — сейчас он свободный человек.

Макдермотт перевел дух. Этот человек и так пережил слишком многое, а в довершение ко всему сегодня узнал, что его любимую женщину распилили на куски. Но сейчас не время проявлять тактичность. Макдермотт чувствовал, что Райли сделает все, лишь бы поймать Козловски, и сейчас ему нужна помощь.

— Райли, — тихо проговорил он, — у всех убитых на этой неделе: Чианчио, Эвелин Пенри, Амалии Кальдерон и Шелли… у всех, между четвертым и пятым пальцами левой ноги был сделан надрез. Он был нанесен после смерти. Вам это о чем-то говорит?

Райли стоял неподвижно. Его губы безмолвно двигались, словно он пытался ответить на вопрос, который только что услышал.

— Мне нужно идти, — наконец отозвался он.

* * *

Без четверти двенадцать ночи я вышел из помещения для инструктажа, усталый и опустошенный. Губернатор остался в полицейском участке. Люди из его пресс-службы уже сделали заявления, но представители СМИ по-прежнему жаждали свежего мяса.

Ко мне подошел полицейский, который должен был проводить меня домой. Деревянные ограждения оттеснили журналистов от парковки и лестницы, ведущей к полицейскому участку, но я все равно услышал, как они выкрикивают мое имя.

— Пол, Шелли убил Лео Козловски?

— Это связано с делом Терри Бургоса?

— Терри Бургос был невиновен?

— Лео Козловски убил шесть женщин?

— Секундочку.

Я почувствовал резкий прилив адреналина, хотя мгновение назад ощущал полное бессилие. Возможно, это был гнев. Возможно — страх. Но я отошел от полицейского и направился к репортерам. Некоторые из них были настоящими ветеранами: я вспомнил, что давал им интервью, когда занимался делом Бургоса. Похоже, теперь они в восторге. С каким удовлетворением журчало их журналистское брюхо при малейшем намеке на кровь…

— Вы обвинили невиновного?

— Вы сказали об этом губернатору Троттеру?

— Казнили невиновного человека?

Камеры, яркий свет, микрофоны, тянущиеся ко мне с разных сторон. Они продолжали задавать вопросы, пока не поняли, что я не стану отвечать. Наконец крики стихли, репортеры приготовились выслушать меня.

— Лео Козловски не убивал женщин, тела которых нашли в колледже Мэнсбери, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более бесстрастно. — Это сделал Терри Бургос. То, что происходит сейчас, имеет опосредованную связь с убийствами в колледже Мэнсбери. Полиция обратилась ко мне за помощью, и я постараюсь распутать это дело. Дайте мне пару дней. Обещаю во всем разобраться. Никакой ошибки не было. Терри Бургос на самом деле убил тех девушек.

Я резко повернулся и направился к полицейскому. Репортеры что-то спрашивали, пытаясь перекричать друг друга. Мы быстро добрались до полицейской машины, и я уселся на заднее сиденье. Положив голову на подголовник, я закрыл глаза, стараясь не вслушиваться в вопросы, которые сыпались на меня с другой стороны баррикад.

Когда Кэсси приходила домой, у него поднималось настроение. Она всегда здоровалась с ним и даже произносила несколько слов по-русски.

Но только не в тот день. Кэсси прошла мимо. Лео последовал за ней. Она стала подниматься по лестнице, а Гвендолин спускалась вниз. Лео остановился. Миссис Бентли страшно разозлилась, когда узнала, что он подслушал разговор Кэсси с Гвендолин.

— Что ты сказала моей матери?

— То, что ей и так давно известно.

— Ты ничего не знала о моем отце.

— Нет, Кэсси. Ты единственная, кто до сих пор не в курсе.

Кэсси крепче схватилась за перила, опустила голову, пытаясь справиться с гневом.

— Не пойми меня превратно, кузина, но на твоем месте я бы проверила, куда он ходит. С кем встречается. Возможно, с кем-то из твоих знакомых.

Кэсси посмотрела на Гвендолин и уже открыла рот, чтобы ответить, но Лео показалось, что она не может найти силы. Она повернулась и сбежала вниз по лестнице.

— Мне не терпится выслушать объяснения дяди Гарланда! — крикнула ей вслед Гвендолин. — Уверена, он сожалеет о том, что подписал брачный договор!

Лео отвлекся от воспоминаний. Рекламный ролик закончился. По новому кабельному каналу показывали новости. Он вскочил с кровати, когда увидел Пола Райли, выступающего перед репортерами у полицейского участка. Лео прибавил звук и затаил дыхание.

— Лео Козловски не убивал женщин, тела которых нашли в колледже Мэнсбери. Это сделал Терри Бургос.

Он закрыл глаза, вслушиваясь в слова Пола Райли.

— Полиция обратилась ко мне за помощью, и я постараюсь распутать это дело. Дайте мне пару дней. Обещаю во всем разобраться. Никакой ошибки не было. Терри Бургос на самом деле убил тех девушек.

Уголки губ Лео поползли вверх. Это была почти улыбка.

Макдермотт смотрел телевизор в кафетерии, куда пошел выпить кофе и немного взбодриться. Передавали прямой репортаж: Пол Райли стоял возле полицейского участка и делал заявление для прессы.

— Что за чушь? — нахмурилась Столетти. Она всегда недолюбливала Райли, а этот день выдался особенно неудачным. Столетти не могла еще держать удар так же хорошо, как ее старший напарник, и все же старалась справиться с выпавшими на их долю трудностями. — Бургос убил тех девушек? Полиции нужна помощь? «Дайте мне пару дней»? Ему известно то, о чем мы пока не знаем?

Макдермотт рассеянно кивнул, глядя, как по телевизору повторяют эффектные реплики Райли: «Полиция обратилась ко мне за помощью, и я постараюсь распутать это дело. Дайте мне пару дней».

Столетти вздохнула.

— Я ухожу, Майк. Нам здесь больше нечего делать. Меня сегодня и так все время прикладывали лицом об стол. С меня хватит.

«Обещаю во всем разобраться».

— Вы будете присутствовать на допросе Бентли? Он приедет через час.

Макдермотт пожал плечами.

«Никакой ошибки не было. Терри Бургос на самом деле убил тех девушек».

Столетти подошла к Макдермотту и указала на телевизор, на экране которого возникло рассерженное, взволнованное лицо Пола Райли.

— Вот черт. Я думаю, он пытается спустить пар. Сегодня у него тоже, мягко говоря, день не самый удачный. Но он выставляет себя круглым идиотом. — Она похлопала Макдермотта по руке и плечу.

— Возможно, — пробормотал Макдермотт. — Возможно, он ведет себя как идиот. Или просто решил «вести себя хорошо».

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ Пятница 25 июня 2005 года

Глава сорок восьмая

Я сидел в коридоре на верхнем этаже дома у лестницы и смотрел на панель сигнализации на стене. Она не была включена и даже не подсоединена к полицейскому пульту. И хотя сигнализация не работала, я установил ее у всех дверей и некоторых окон, откуда можно проникнуть в дом. Еще на первом этаже и на последнем пролете лестницы находились датчики, реагирующие на движение. Если кто-то попытается войти в дом, то на экране загорится цифра, соответствующая номеру входа. Никаких пронзительных сигналов или звонков в полицию не последует, но по крайней мере я буду оповещен.

Под первой зоной подразумевалась входная дверь. Под второй — раздвижная стеклянная дверь. Третьей зоной была дверь в подвал. Четвертой и пятой — окна на первом этаже.

Я закрыл глаза. В висках стучало, желудок сводило от спазмов, во всем теле чувствовалась страшная усталость. Но уже через секунду я открыл глаза и стряхнул оцепенение.

Я посмотрел на экран, где отражались зоны. Он по-прежнему был темным.

В пять минут второго Гарланд Бентли прибыл в сопровождении адвоката. Ему велели явиться ровно в час ночи, но он опоздал, и Макдермотт взял это на заметку. Возможно, сказалась небольшая погрешность часов, но Макдермотт все равно думал, что Бентли явится точно в срок. На нем был темно-синий костюм, выполненный по индивидуальному заказу. Полицейский не мог себе позволить такой даже за месячную зарплату. Макдермотту показалось, что Бентли специально выбрал костюм подороже.

Макдермотту предстояло играть роль стороннего наблюдателя после того, как его временно отстранили отдел. Коммандер, губернатор и суперинтендант полиции Эдгар Троттер собрались в кабинете лейтенанта полиции и приняли на редкость неудачное решение — Гарланда Бентли должен был допрашивать Эдгар Троттер вместе с одним из своих старших помощников.

Макдермотт вошел в центральную комнату для наблюдений с высоко поднятой головой — он не будет кланяться этим идиотам — и встал рядом с шефом полиции. Гарланд Бентли, находящийся в комнате для допросов номер один, расправил пальто и что-то прошептал на ухо адвокату. Лицо адвоката показалось Макдермотту знакомым. Это был крупный красивый чернокожий мужчина в ладно скроенном костюме-тройке серого цвета в полоску. Эти двое выглядели безукоризненно, вид у них был слишком уж решительный и безупречный для людей, которых посреди ночи вызвали на допрос. Это не могло быть совпадением. Они подготовились к представлению.

Когда Эдгар Троттер вошел в комнату в сопровождении лейтенанта, они уставились на него и тут же поднялись со своих мест.

— Гарланд, — произнес Троттер, затем кивнул адвокату Бентли: — Мейсон.

Мейсон… Ну конечно! До недавнего времени Мейсон Тремонт занимал пост федерального прокурора, и этот город также находился в его ведении. Неудивительно, что Бентли задействовал тяжелую артиллерию.

Они начали со слов соболезнования. Как вы пережили этот момент? Как губернатор? Как ваша мать? Наверное, Эбби пришлось тяжело.

Макдермотт посмотрел на шефа, удивленно приподняв брови. Весьма необычное начало для допроса. Эти люди — старые друзья. Гарланд Бентли вкладывал сотни тысяч долларов в кампанию губернатора Троттера, а Мейсона Тремонта федеральным прокурором назначил президент-республиканец по просьбе губернатора, который был с ним в дружеских отношениях. И если Макдермотту не изменяла память, то это своего рода благодарность за то, что Тремонт сумел обеспечить серьезный приток средств в избирательную кампанию.

А теперь сын губернатора должен допросить соратника отца.

Когда все уселись, Мейсон Тремонт заявил:

— Разумеется, Эдгар, мы готовы помогать вам по мере наших сил. Но одно дело… — он взглянул на Гарланда и едва сдержал улыбку, демонстрируя тем самым свой скептицизм, — одно дело, если тебя просят о помощи как друга, и совсем другое — когда угрожают и обращаются как с подозреваемым. Один из офицеров, кажется, его фамилия Макдермотт… Так вот, после разговора с ним у нас возникло впечатление, что речь идет о последнем и что у полиции возникли подозрения…

— Макдермотт отстранен от дела, — прервал его Эдгар Троттер. — Теперь вы будете иметь дело со мной.

Макдермотт сосредоточился. Как же ему хотелось поскорее увидеть поражение Эдгара Троттера! Стать свидетелем сначала болтовни о неэффективности полиции, а потом неудачи, в результате которой у Троттера не останется выбора, кроме как с неохотой вернуться в свой коровник и позволить Макдермотту вновь приступить к работе. Макдермотт не мог отрицать: это доставило бы ему большое удовольствие. Но еще больше ему хотелось узнать, что же на самом деле известно Бентли.

Троттер начал с общих фраз. Мол, существуют подозрения, а вовсе не проверенные факты, что Гарланд спал с Элли Данцингер, что Гарланд является отцом не только Кэсси, но и Гвендолин и что Кэсси была беременна и сделала аборт незадолго до гибели. Он заявил о том, что следствию известно, будто Лео Козловски работал в доме, принадлежавшем Мие Лейк и ее дочери Гвендолин. «Вот какой информацией мы располагаем» — этими словами Троттер завершил свой рассказ.

— Гарланд, вы знаете, где сейчас находится Козловски?

— Нет, Эдгар. Я даже не уверен, что знал когда-либо это имя. Я никогда не общался с ним, по крайней мере не помню ничего подобного.

Троттер подвинул к нему фотографию. Ту самую, которая была найдена в коробке из-под обуви в чулане Чианчио. На ней был изображен Гарланд и репортеры, а на заднем плане — Козловски.

— Как я понимаю, это тот самый человек? — спросил Бентли. — Но вы же сказали, что он работал в доме Мии, а не у нас.

Он пытался продемонстрировать, что между ним и Козловски не было ничего общего.

Троттер наклонил голову.

— А разве не вы помогли ему обрести пристанище в нашей стране?

Троттер немного сократил расстояние, отделяющее Бентли от Козловски. Отличная реакция. Троттер задал очень уместный вопрос и выбрал правильный тон: в его голосе слышалось лишь любопытство, безо всякого намека на угрозу.

— Если я и делал нечто подобное, то уже не помню. Думаю, в большей степени это была инициатива Наталии.

Троттер сделал паузу. Он медленно кивнул, но ничего не сказал. Он прекрасно владел техникой ведения допроса. Молчание во время беседы вызывает чувство неловкости. Подозреваемый пытается заполнить паузу. Если действовать искусно, можно выкопать очень глубокую яму.

Но Гарланд Бентли не был обычным подозреваемым.

— Шелли была чудесной женщиной, — сказал Бентли. — Я встречался с ней недавно.

Троттер выслушал, выдержал его взгляд, а затем спросил:

— Так у вас были отношения с Элли Данцингер незадолго до ее убийства?

Мейсон Тремонт оторвал руку от стола.

— Эдгар, я не понимаю, неужели это необходимо? Если у вас есть серьезные версии, мы готовы выслушать и оказать помощь в расследовании. Но сейчас вы говорите о деле столетней давности.

— Я очень признателен, Мейсон, правда. — Он многозначительно кивнул, избегая зрительного контакта с адвокатом. — Но Лео Козловски убил мою сестру, и прошлое имеет к этому самое прямое отношение. Поэтому я хотел бы получить ответ. Прошу вас.

Адвокат Тремонт положил ладонь на руку Бентли.

— Эдгар…

— Так он будет отвечать или нет? — Троттер бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула. — Я жду.

Атмосфера в комнате начала накаляться.

Тремонт поправил очки в золотистой оправе:

— Я бы посоветовал моему клиенту отвечать лишь на вопросы, которые относятся к делу. А всякая клевета не имеет к этому отношения.

— Тогда что вы можете сказать насчет Гвендолин Лейк, Гарланд? Вы действительно ее отец?

Тремонт слегка наклонил голову. Похоже, это был сигнал его клиенту.

— Да, это правда, — отозвался Гарланд.

Макдермотт кивнул. Ничего странного. Его совсем не удивило признание Гарланда. Гвендолин все еще жива. Обычный тест на отцовство смог бы доказать это. Бентли предоставил им информацию, которую они могли получить и без него, если бы возникла необходимость.

Эдгар Троттер достал из папки лист бумаги и положил перед Бентли. Макдермотт встал на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть его. Это было письмо, найденное в спальне Лео Козловски. У Макдермотта осталась ксерокопия.

Я знаю, что вам стало известно о моих отношениях с Элли. А мне известно о ваших отношениях с моей дочерью. Если вы заговорите, я тоже не стану молчать. Но если сохраните молчание, я сделаю так, чтобы в колледже Мэнсбери для вас основали кафедру. Вы должны немедленно дать ответ.

Бентли оставил записку на столе, чтобы адвокат смог прочитать ее. Гарланд молча читал, затем схватил и поднес поближе к глазам, пристально рассматривая. Тремонт теперь не мог читать письмо, однако решил не беспокоить клиента.

Макдермотт видел, как бегают глаза у Бентли. Он открыл рот, его брови подрагивали. Вскоре он стал беззвучно произносить слова, перечитывая письмо, а его лицо исказилось от постепенно нарастающего ужаса.

Макдермотт чувствовал — что-то здесь не так.

— Боже, — проговорил Бентли.

— Это письмо было доставлено профессору Олбани, — бесстрастным тоном заявил Троттер. — Он уже признался, что получал его. И сказал, что согласился выполнить требования.

Тремонт схватил своего клиента за руку. Бентли вскочил со стула и бросился в угол комнаты, закрывая лицо рукой.

— Возможно, нам стоит ненадолго прерваться? — предложил Тремонт.

Бентли повернулся и посмотрел на Троттера:

— Вы хотите сказать… этот учитель… и моя дочь?

Троттер не ответил на вопрос. Вместо этого он сказал:

— Нам известно, что вы выполнили условие сделки и организовали для профессора Олбани кафедру.

— Ну да, я… — Гарланд Бентли вдруг осекся. Он медленно поднял голову, его глаза бегали, губы слегка двигались, произнося нечто неразборчивое.

— Мне нужна одна минута, чтобы переговорить с клиентом, — попросил Тремонт.

Здесь точно что-то было не так.

— Вот это здорово! — пробормотал Бентли. — Замечательно!

Глава сорок девятая

В комнате для допросов номер один стояла тишина. Гарланд Бентли по-прежнему качал головой, но теперь на его губах появилась ироничная улыбка. Некоторое время он молчал. Эдгар Троттер предпочел подождать, пока он наконец решится что-нибудь сказать.

Макдермотт снова вспомнил, как Гарланд Бентли отреагировал на записку. Она отличалась от реакции Олбани. Бентли вчитывался в каждое слово. Даже если его удивление было наигранным, это был самый убедительный блеф, который только приходилось видеть Макдермотту.

Гарланд Бентли не писал это письмо.

— Я этого не писал.

Троттер взял лист и посмотрел на него или сделал вид, что читает.

— Значит, в этом письме описан кто-то другой?

— Нет, — сознался Бентли. — Речь идет обо мне. Это… правда насчет меня и Элли Данцингер. Я сознаюсь. Да. Но я этого не писал. И никогда прежде не видел этого письма.

— Но вы же основали кафедру в колледже Мэнсбери для профессора…

— Да.

— …и вы говорите, что не заключали сделку с профессором?

— Верно.

— Получается, совпадение? Или тот, кто написал письмо, мог предсказывать будущее?

Нет, здесь явно другое. Если Бентли говорит правду, значит, тот, кто писал записку, знал о его отношениях с Элли. И ему было известно о романе Кэсси с профессором Олбани.

Он мог оказывать влияние на решения Гарланда, в том числе и на его намерение основать кафедру для профессора в колледже. И этот человек знал Лео Козловски, который принес письмо профессору Олбани.

— Наталия, — произнес вслух Макдермотт.

Сидящий в комнате для допросов Гарланд Бентли покачал головой и задумался.

— Когда мы с Наталией развелись… Я не мог ее винить. Она не просто хотела расстаться, она хотела сделать это немедленно. Наталия могла привести в действие наш брачный договор, подать на меня в суд, но вместо этого решила уладить дела, выплатив мне отступные. Таким образом она словно говорила мне, чтобы я ушел из ее жизни, и как можно скорее. — Бентли вздохнул. — Она сказала, что я получу деньги. Но при одном условии.

— Вы учредите кафедру для профессора Олбани? — спросил Троттер.

Бентли с мрачным видом кивнул.

— Она сказала, что Олбани был наставником Кэсси. Моя дочь очень уважала его. А из-за того… что натворил этот монстр, профессору грозило увольнение. Его еще не зачислили в основной штат, и он мог навсегда лишиться возможности заниматься преподавательской деятельностью. — Бентли откашлялся и сосредоточился. — Я прекрасно понимал, что был плохим мужем. И если Нат хотела, чтобы я сделал подобное одолжение, я с готовностью исполнил ее просьбу. Если бы я знал или хотя бы подозревал, что он посмел дотронуться до моей дочери…

Макдермотт посмотрел на коммандера, но тот молчал. Это было как холодный душ. Макдермотту нечего было сказать. Насколько он мог судить, коммандеру также.

«К черту. Это дело расследует Макдермотт, нравится вам или нет. И оно становится все интереснее и интереснее».

Троттер решил прерваться. Они закончили в два часа ночи. Этот день стал долгим для всех: и для Троттеров, и для полицейских. Уже ничего нельзя было предпринять, разве что продолжить лихорадочные поиски автомобиля Козловски.

Наталия Лейк послала письмо профессору Олбани. Она не хотела, придавать огласке роман ее дочери и Олбани. Кроме того, она не желала, чтобы всем стало известно об отношениях ее мужа и Элли. Нат развелась с Гарландом через несколько недель после убийства Кэсси.

Но почему?

— Поезжайте домой, детектив, — сказал ему коммандер.

Макдермотт кивнул. Делать здесь больше нечего.

Однако он поехал не домой.

Время стало моим врагом. Борясь со сном, я просидел в коридоре у входа в спальню до половины шестого утра. Я начал было клевать носом, но тут же проснулся и посмотрел воспаленными глазами на экран панели сигнализации, которая находилась на верхнем этаже. Затем, выпив две таблетки аспирина, наспех принял душ. Я старался передвигаться тихо, внимательно прислушиваясь, в любой момент ожидая нападения. С трудом затолкав в себя кусок тоста, я пошел к двери черного хода. Возможно, там все и произойдет… Однако я беспрепятственно добрался до автомобиля. Открыл дверь гаража и заглянул внутрь, но там ничего не было, кроме моего «кадиллака» и садовых инструментов.

Я сел в машину и глубоко вздохнул. Настало время повидаться с Наталией Лейк. Пора выяснить, насколько хорошо я играю в покер.

Глава пятидесятая

Когда в семь утра я вышел из машины, женщина, одетая во все белое, уже ждала меня. Она стояла, заложив руки за спину.

— Доброе утро, мистер Райли.

— Доброе.

Она повернулась к двери:

— Миссис Лейк ждет вас.

Я последовал за женщиной к одной из входных дверей и очутился в роскошном холле. Женщина отвела меня в салон с антикварной мебелью и кабинетным роялем. В этой чистой, со вкусом обставленной комнате все буквально кричало о богатстве и тоске хозяйки.

— Спасибо, Марта.

Я обернулся и увидел Наталию Лейк. Передо мной тут же возникла картина из прошлого: я вспомнил, как она пришла на опознание дочери. С тех пор она сильно состарилась и, как мне показалось, ее шея и лицо претерпели серьезное вмешательство пластических хирургов. Неестественная гладкость кожи придавала особую жесткость выражению лица.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, миссис Лейк.

— О, называйте меня просто Нат. — На ней были светло-сиреневая блузка с рукавами в три четверти и белые брючки. Она взяла мою руку и сжала ее. — После всего, что было, я для вас просто Нат.

Мы сели рядом на кушетке. Кончиками длинных тонких пальцев она дотронулась до моей руки.

— Вы любили эту женщину? Шелли Троттер…

Я кивнул.

— Дочь Лэнга, о Боже… — Она внимательно посмотрела на меня. — Пол, прошу вас, скажите, Гарланд не замешан в этом?

— Нет, он здесь ни при чем.

Она вздохнула. Но я не знал, как толковать ее реакцию.

— Все, что случилось на этой неделе, было сделано с целью утаить нечто важное, — сказал я. — А Гарланду нечего скрывать. Да, он совершил немало постыдных вещей. Он спал с лучшей подругой вашей дочери. Он сделал ребенка вашей сестре. Но он тогда никого не убивал, Нат. А значит, у него нет причин совершать убийства теперь. Ему нечего защищать.

Я позволил ей осознать смысл сказанного, надеясь, что Наталия заполнит паузу. На ее губах появилась неодобрительная усмешка. Я подумал, что мои суждения разочаровали ее, но не ожидал, что она выскажет это вслух. Наталия открыла маленькую перламутровую коробочку, достала сигарету, прикурила и молча затянулась.

Я даже не знал точно, зачем приехал. Но интуитивно чувствовал, что могу найти здесь ответы на некоторые вопросы. А я умею добывать информацию.

— Вы знаете, где Лео Козловски? — спросил я.

— Нет, разумеется. — Она откликнулась слишком быстро, словно ожидала вопрос и пыталась защититься. Она уже была готова к подобному обвинению.

— Вы помогли ему перебраться сюда, Нат. Ваши родственники в Венгрии дружили с его семьей. Этот больной безумец предан лишь одному человеку — вам.

Наталия стряхнула пепел в мраморную пепельницу. Ни разу в жизни ей не приходилось перед кем-либо объясняться. Она и сейчас не собиралась это делать.

Нужна была очень серьезная причина.

— Лео Козловски убил Элли Данцингер, — сказал я. — По вашему указанию.

— О… — Она больше не улыбалась. Повернулась ко мне и посмотрела одновременно с презрением и восхищением. — И это все? Или вы считаете, что я организовала убийства всех остальных девушек? Включая мою собственную дочь?

Она говорила холодным, высокомерным тоном, но ее глаза горели огнем. Наталия оставила дымящуюся сигарету в пепельнице и встала с кушетки, чтобы поправить картину на стене. Этот поступок показался мне слишком неестественным, я видел, что ей не по себе. Возможно, она пыталась потянуть время.

— Вы не хотели убивать вашу дочь, — возразил я. — Но у вас не было выбора. Кэсси поняла, что вы сделали с Элли. И вы знали: она молчать не станет.

Я высказал ложное предположение. По крайней мере мне так казалось. Но я не смог придумать ничего более убедительного, чтобы растрясти дерево. А это дерево точно нужно было хорошенько тряхнуть.

Краем глаза я заметил движение в коридоре — чья-то тень на мгновение заслонила собой свет. Там кто-то был.

— Вы хотели, чтобы дело об убийстве Кэсси было изъято из процесса, — продолжил я. — Боялись, вдруг кто-нибудь слишком пристально присмотрится к нему. Или к ней.

Наталия заложила руки за спину и медленно кивнула.

— То, что вы говорите, не просто смешно, Пол. К тому же вы никогда не сможете этого доказать.

— Зря вы так думаете. — Я незаметно повернулся в сторону коридора.

Подойдя поближе к двери, я заговорил, повернувшись спиной к Наталии. Я хотел, чтобы меня услышала не только она, но и тот, кто находился в коридоре.

— Мы приступили к эксгумации тела Кэсси, — заявил я.

— Это блеф, — ответила она мне в спину. — Вы уже осудили человека, который… — Она замолчала и с сарказмом усмехнулась.

Благодаря ей в убийстве Кэсси никого не обвинили. Ее дело просто не расследовали.

— Это блеф, — повторила она.

— Нет, не блеф. Губернатор Троттер назначил меня ответственной стороной обвинения в расследовании убийства Кэсси. И в первую очередь я арестую вас по подозрению в ее убийстве.

Это была ложь. Но ложь вполне убедительная.

— За последние шестнадцать лет наука продвинулась далеко вперед, — просветил я ее. — Представляете, что мы можем найти, исследуя останки Кэсси…

На самом деле я сомневался, что нам удалось бы многое выяснить. Однако она этого не знала. Но в данном случае это было уже не важно.

— И теперь вы хотите уничтожить все, чего добились, — предостерегла меня Нат. — Хотите разрушить свою карьеру.

Она не задавала мне вопрос, поэтому я не стал отвечать. Просто смотрел в коридор.

Гвендолин Лейк в длинной футболке и серых спортивных брюках появилась на пороге салона.

— Милая… — Наталия сделала шаг вперед, так что я теперь мог видеть ее боковым зрением.

Я кивком поприветствовал Гвендолин.

— Вы ошибаетесь, — сказала она.

«Никогда не возвращайся, никогда. Приказам нужно подчиняться…

Никогда не возвращайся, твоя нога не должна ступать на Хайланд-Вудс. Возьми деньги, сколько захочешь, и никогда не возвращайся, никто ничего не узнает…»

Район изменился, некоторых домов уже не было, другие — только построили. Милое, тихое местечко на Хайланд-Вудс…

«Никогда не возвращайся…» Но порой приходится нарушать приказы. Как теперь. После того как Пол Райли посетил миссис Бентли… ныне — миссис Лейк.

Лео проехал мимо ее дома. Теперь он принадлежал миссис Лейк, она поселилась в нем после кончины своей сестры. Затем он припарковался у подножия холма. Лабиринт улиц образует кольцо, все дороги ведут вниз, на Браунинг-стрит. Он подождет Райли здесь, на обочине, со стаканчиком кофе и газетой в руках.

Это была бесконечно долгая неделя. Но сегодня все должно закончиться.

Наталия Лейк встала между мной и Гвендолин:

— Нет, милая, нет…

— Тетя Наталия. — Гвендолин попыталась отодвинуть Нат в сторону.

— Нет, солнышко…

— Тетя Наталия… Тетя Наталия! — Она схватила Нат за плечи и пристально посмотрела на нее. — Тетя Наталия, я сама все скажу. Я знаю, ты хочешь защитить память о Кэсси, но она того не стоит!

После недолгой борьбы Нат наконец сдалась. Она прошла мимо меня, ничего не сказав и даже не взглянув в мою сторону, и встала у окна.

Я посмотрел на Гвендолин, на ее длинную футболку и спортивные брюки, на растрепанные волосы и усталые глаза — во всем ее облике чувствовались искренность и беззащитность. Я молчал, боясь разрушить эту иллюзию. Гвендолин подошла ко мне. Теперь она была готова обо всем рассказать. Я старался не обращать внимания на боль в груди. Шелли когда-то сказала, что рано или поздно она мне обо всем поведает, и оказалась права. Ей просто нужен был стимул.

— Вы были правы на мой счет, — сказала Гвендолин спокойным, бесстрастным голосом. — Гарланд — мой биологический отец. Моя мать рассказала мне об этом незадолго до смерти. Она не хотела, но считала, что я должна знать правду. — Гвендолин взглянула на Наталию, та стояла неподвижно и глядела в окно. — Она была так напугана своей беременностью, что улетела во Францию. В местечко Кап-Ферра. Думаю, она планировала… прервать беременность.

Я кивнул. Очевидно, Миа Лейк передумала, отказалась от аборта и родила Гвендолин на французской Ривьере.

— Я рассказала об этом Кэсси, — призналась Гвендолин. — Когда приехала в город, тем летом. Оглядываясь назад, понимаю, что поступила неправильно… Я не должна была так делать. Я не знала, что переживала в то время Кэсси. Я не знала об этом до тех пор, пока не стало слишком поздно.

«Пока не стало слишком поздно».

— Хотите сказать, это Кэсси убила Элли Данцингер? — подытожил я.

Вот так я обо всем и догадался. После услышанного прошлой ночью я не представлял другого варианта развития событий. Но было еще несколько деталей, о которых я пока что не имел представления.

— Мы узнали об этом позже, — продолжала Гвендолин. — Когда Кэсси рассказала нам. Нет, мы ничего ей не говорили. И ничего не делали. Мы просто… Понимаете, я не знала, что предпринять.

— И вы уехали из города, — кивнул я. — В среду, когда продолжались убийства.

Гвендолин кивнула.

— Я была в таком состоянии, что вряд ли смогла бы выдержать полицейский допрос. — Она замолчала и судорожно вздохнула. — Поймите, мы знали, что, когда найдут Элли, начнут искать и Кэсси. Они были лучшими подругами. Я не хотела отвечать на вопросы. Я приехала в город погостить, и мой отъезд выглядел вполне естественно.

Я посмотрел на Наталию, которая неподвижно стояла у окна, затем снова перевел взгляд на Гвендолин. По ее щекам катились слезы, теперь она стала бледной как призрак. И все равно мне показалось, что она испытала облегчение.

— А что было потом? — спросил я у Гвендолин, хотя на самом деле обращался к ним обеим.

Гвендолин покачала головой и заморгала.

— Потом ничего не было. Я уехала. Тетя Нат и Кэсси затаились и стали ждать, когда появится полиция. Но никто так и не приехал. И тогда они зажили обычной жизнью. А потом Кэсси убили.

Я покачал головой — нескольких фрагментов головоломки по-прежнему недоставало.

Гвендолин пожала плечами:

— Вероятно, Терри Бургос как-то узнал о случившемся. Он ведь следил за Элли, не так ли? Наверное, видел, как все произошло. Поэтому и убил Кэсси. То есть вы сами можете рассказать мне об этом, мистер Райли, я больше ничего не знаю.

«Ничего не знаете? Сомневаюсь. Вы обе точно знаете что-то еще».

И я хотел выслушать историю до конца.

— А что насчет Лео Козловски? — спросил я.

— Он тоже все знал. Кэсси рассказала нам троим.

Я развел руками:

— И?..

— Ничего. — Она пожала плечами. — Он ничего не делал.

— Мы не знаем, почему сейчас он сотворил все это. — Наталия отвернулась от окна. — Думаю, таким образом он пытается защитить Кэсси.

Это объяснение не удовлетворило меня, но и не удивило. Они знали больше, однако я не ожидал откровенности от них.

Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать их истории. Я пришел завершить два дела. Первое увенчалось успехом — я добился этого одним своим появлением в доме. Что касается второго, то я оказался совсем близок к цели.

— Итак, первое, что я сделаю в должности обвинителя, — заявил я, — это сниму формальную вину за убийство Элли с Терри Бургоса и объявлю убийцей Кэсси.

— Это в самом деле необходимо? — Нат подошла ко мне. — В сложившихся обстоятельствах…

— В каких обстоятельствах? Она спланировала хладнокровное убийство. Это не…

— Она ничего не планировала! — Лицо Гвендолин залила краска. — Она не была расчетливой убийцей! Просто увидела, как отец выходит из квартиры ее лучшей подруги. Вы и представить себе не можете, насколько это омерзительно, гадко…

Она замолчала и закрыла лицо руками. Стоицизм Наталии дал трещину.

Я призвал весь свой опыт судебного юриста, чтобы скрыть удивление и сохранить спокойствие, подавить эмоции и поддержать внешнее хладнокровие. Мои руки и ноги дрожали. Я весь покрылся испариной. Мне нужно было уйти, выбраться отсюда поскорее. Я даже не мог говорить, настолько сильным был прилив адреналина.

Я пошел к двери.

— Пол, прошу вас, подумайте! — окликнула меня Наталия.

Я едва расслышал ее слова. Надежда, неожиданно возникшая в моей душе, оказалась такой сильной, что я едва мог передвигать ноги.

В то утро они много говорили. По большей части это было вранье, попытка сбить меня с толку. Но между строк я смог прочитать нечто более важное, чем правда о событиях шестнадцатилетней давности.

Возможно, Шелли все еще жива.

Глава пятьдесят первая

«Вот и он. Вот и он. Теперь он с нами. Он снова с нами. Он только что разговаривал с миссис Лейк. Она все исправила. Теперь его очередь. Так уже было однажды…»

Лео закрыл лицо газетой, когда машина Райли проехала мимо и свернула на Браунинг-стрит.

«Что она ему сказала? Неужели теперь ему все известно? Что теперь делать?»

«Следуй за ним. Но постарайся держаться на расстоянии. Затаись и наблюдай».

Что теперь делать?

Я ехал по Браунинг-стрит, не зная, как поступить дальше. Я предполагал, что Лео скорее всего следил за мной. Если мои подозрения насчет Наталии Лейк подтвердятся и она действительно, подобно кукловоду, управляла Козловски, то он, вероятно, видел, как я приезжал к ней. И мог подумать, что теперь я на их стороне. Это событие, а также мое заявление, сделанное прошлой ночью перед журналистами, собравшимися около полицейского участка — что именно Терри Бургос убил шесть женщин в колледже Мэнсбери, — всего этого было достаточно, чтобы убедить Козловски, что я снова стал союзником, верным товарищем, готовым в любой момент прикрыть его.

Но где же он спрятал Шелли? От одного этого вопроса, от одной мысли, что она еще жива, у меня все переворачивалось внутри.

Что делать? Ждать, пока Козловски придет за мной? И как мне это устроить? Я сделал все, что мог, начиная от выступления перед прессой и заканчивая визитом к Наталии Лейк, чтобы привлечь внимание Козловски. Что дальше?

Шелли могла быть где угодно. Козловски наверняка знал миллион мест, где можно спрятать ее. Я должен встретиться с ним. Должен заставить его рассказать мне…

На улицу прямо перед моей машиной выкатился футбольный мяч и вслед за ним выскочил мальчишка, на вид — еще подросток. Я резко нажал на тормоз. Он посмотрел на меня так, словно это я во всем виноват.

«Господи, парень, — подумал я, чувствуя, как кровь бросилась мне в лицо. — Тебе нечем заняться? Почему ты не в школе?»

Но когда мальчишка показал мне средний палец, я сосредоточился и тут же сам ответил на свой вопрос.

Боже. Ну конечно!

Ему не нужно в школу. Летом школы не работают.

Автомобиль Райли затормозил, взвизгнув тормозами. Лео остановил свою «камри» в трех машинах от него. Но через мгновение после того, как мальчик вернулся на тротуар, Райли сорвался с места как ракета, обогнал двигавшееся впереди него авто и проехал на красный свет. Возмущенные гудки понеслись ему вслед.

Нет, нет, нет. Лео быстро обгонял автомобили, ему повезло со светофором — тот переключился на зеленый свет. Лео хотел держаться позади Райли, но не отпускать его слишком далеко. Однако теперь Райли мчался с такой скоростью, что Лео мог его потерять…

Он повернул. Впереди, в двух кварталах, его машина свернула направо. Лео попытался понять, что это за улица, и нажал на педаль газа. Потом он все понял.

Райли свернул на шоссе, ведущее на юг.

«Вы и представить себе не можете, насколько это омерзительно, гадко…»

Я мчался по территории колледжа Мэнсбери. Все вокруг казалось мне сюрреалистическим: внешне колледж не изменился, но вместе с тем казался мне совершенно другим. В кампусе, как и шестнадцать лет назад, не было ни души. На следующей неделе начинались занятия летней школы. Интересно, где теперь обнаружат очередное тело?

Актовый зал Брэмхолла занимал обширный земельный участок. Бетонная лестница вела к высокому строению с крышей в виде купола. Вход поддерживали две гранитные колонны, с обеих сторон от здания зеленели аккуратные лужайки. Я затормозил на обочине и заглушил двигатель. Нагнувшись, откинул коврик под ногами и достал оттуда обычный кухонный нож с двенадцатисантиметровым лезвием. Таким же ножом Терри Бургос вырезал сердце у Элли Данцингер и перерезал горло Энджи Морнаковски.

По крайней мере я всегда так думал. Но когда утром снимал нож со «стены Бургоса» в моем подвале, мне пришлось признаться, что теперь я уже не так уверен в этом.

Шестнадцать лет назад я вышел из машины примерно в том же месте. И моя жизнь изменилась.

В прошлый раз здесь повсюду были полицейские и криминалисты, жители города теснились возле оградительной ленты, а внутри лежали шесть мертвых девушек. На этот раз, если я прав, внутри находилась лишь одна жертва, причем живая. И никакой полиции. Именно этого хотел Козловски. Я не мог рисковать и привезти с собой Макдермотта или кого-то еще.

«Веди себя хорошо, и она тоже не умрет».

Я убрал нож во внутренний карман куртки. У меня не было собственного пистолета, и я не мог раздобыть его в столь короткий срок. Я мог бы принести с собой сколько угодно кухонных ножей, но, возможно, именно этот будет мне полезен.

Я тихо помолился Богу, веру в которого почти потерял, и вышел из машины. Здание выглядело пустым, безлюдным. На этой неделе, когда отмечалась шестнадцатая годовщина убийств, кампус Мэнсбери был закрыт.

Я обернулся, словно хотел проверить машину, но на самом деле постарался внимательно осмотреться по сторонам. Возможно, Козловски уже здесь. Следит за мной. У меня только один шанс. И я должен воспользоваться им. А значит, необходимо подавить бушующую в моей душе бурю и медленной, уверенной походкой подняться по лестнице.

В зале было три входа: центральный, служебный (он располагался справа от меня) и вход в складское помещение с противоположной стороны здания. Сначала я попробовал открыть массивную дверь центрального входа, но обнаружил, что она заперта.

Я направился к служебному входу.

Лео объехал актовый зал и оставил машину на прилегающей к зданию парковке. Он поднялся по скату и с помощью ключа и короткого крюка открыл замок на двери складского помещения. Затем отодвинул засов, надавил на ручку двери и шагнул во тьму.

Дверь служебного входа была заперта. Снаружи я не заметил ручку — вообще ничего, только гладкое, проржавевшее железо. Я не открыл бы ее и пушечным выстрелом.

Я решил обойти здание. Спустился с пригорка, завернул за угол и замер. На парковке стояла всего лишь одна машина — «тойота-камри».

Стараясь контролировать эмоции, я со всех ног бросился к единственной двери, находящейся наверху небольшого ската. Я схватился за ручку и прочитал молитву, а затем попытался открыть дверь. У меня получилось. Я оказался внутри.

Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я увидел просторное складское помещение с большими холодильниками и полками, поднимающимися от пола до потолка. Все они были заставлены ящиками. Я прошел через склад в большую кухню и снова увидел холодильники, а также плиты и раковины. Слева от меня находились лестница и лифт.

Я быстро поднялся по темной лестнице, толкнул дверь и очутился на втором этаже. Здесь располагался большой конференц-зал, отделанный в красно-золотых тонах и обставленный антикварной мебелью. Солнечный свет струился через большие окна. Мое сердце учащенно забилось. Я узнал комнату. Вспомнил совещание, которое мы проводили в актовом зале. Забыв о том, что мне следует играть роль хладнокровного представителя закона, я побежал к другой двери и оказался в актовом зале с большой сценой и подиумом. Дневной свет проникал в зрительный зал. Я пробежал мимо рядов, минуя кресла, на которых когда-то сидели мы с детективом Джоэлом Лайтнером и шефом полиции Гарри Кларком, обсуждая ужасные подробности шести убийств.

Я добрался до фойе и посмотрел налево, на дверь, ведущую в подвал, в комнату, где хранились инструменты для уборки.

Я приблизился к двери, на которой, как мне известно, был засов. Обычно ее запирали. И тихо открыл дверь.

Он ждал меня.

Глава пятьдесят вторая

Лео открыл последнюю дверь в подвал. Он прошел мимо проволочных шкафчиков и полок у короткой стены, а затем направился в глубь помещения, к большим шкафам, где хранились инструменты. На мгновение он остановился и прислушался, но ничего не услышал. Он открыл средний шкаф и заглянул в него.

Шелли Троттер не пошевелилась. Однако в ее затуманенном взоре что-то промелькнуло. Словно она узнала его. Лео вколол ей две ударные дозы гамма-гидроксибутирата, ГОМК, — этого было достаточно, чтобы продержать ее в полубессознательном состоянии с прошлого утра, когда он напал на нее в душе. Запястья и лодыжки Шелли были скованы, Лео использовал еще одни наручники и сковал ей руки и ноги, превратив ее тело в неестественный, скругленный треугольник. Благодаря этому он смог, хоть и не без усилий, спрятать ее в большом шкафу, где обычно хранились лопаты и снегоуборочные инструменты. Теперь здесь были только возлюбленная Пола Райли и тяжелое стальное мачете.

Ей пришлось долгое время просидеть в неудобном положении. Спецслужбы используют подобные приемы, чтобы воздействовать на неблагонадежных людей, сломить их дух. Но Лео не хотел причинять ей боль. Ему просто нужно было, чтобы она просидела здесь как можно дольше и не шевелилась. Когда Лео вынес Шелли из квартиры, она практически пребывала в состоянии искусственно вызванной комы.

Шелли Троттер. Шелли Троттер.

Теперь он видел, что она не способна ничего сделать, даже если бы на ней не было наручников. Лекарство прекрасно справилось с задачей. Она уронила голову и застонала, но ничего не смогла сказать. Спортивные брюки, которые он надел на нее, пропитались естественными испражнениями. Едкий запах мочи смешивался с запахом чистящих средств. Ее кудрявые волосы прилипли к голове. Губы едва шевелились, она не могла произнести ни слова. Струйка слюны стекала из уголка рта.

Лео отстегнул наручники, которые соединяли оковы на запястьях и лодыжках. Шелли тут же отреагировала, попыталась вытянуться, насколько это было возможно в тесной конуре. Лео вытащил ее из шкафа, но не стал снимать оставшиеся наручники. Мгновение раздумывал, не вколоть ли ей третью дозу парализующего препарата, и решил повременить.

Он услышал шум, слабое эхо в фойе, а затем — легкую дробь шагов на лестнице. Лео остановился, замер, задержал дыхание и прислушался. Дверь в конце коридора открылась. Он вытащил пистолет и стал ждать.

Приближаясь к последней двери, я заставил себя двигаться быстрым, но размеренным шагом. Эта дверь вела в подсобку, где когда-то обнаружили тела. Я прошел по складскому помещению, зная, что он может спрятаться где угодно и поджидать меня в засаде. Но я был уверен, что Шелли в комнате, где хранились инструменты. Пока колледж закрыт на каникулы, практически любое помещение могло подойти для его целей, но Козловски умен. Он пытался подражать словам песни, чтобы недавние убийства выглядели как попытка копировать преступления Бургоса. Он рассчитывал подставить Олбани, ведь именно профессор знал об этих стихах лучше кого бы то ни было. Козловски хотел, чтобы все выглядело так же, как в прошлый раз.

Я быстро подошел к последней двери, понимая, что у меня нет четкого плана действий. Повернув дверную ручку, я толкнул дверь и мысленно прочитал молитву. Надеялся, что он не станет приветствовать меня градом пуль.

У него уже было много возможностей убить меня.

Я вошел в помещение, и тут же из моего горла вырвался стон. Козловски сидел на корточках рядом со шкафчиком у противоположной стены и прижимал пистолет к голове Шелли. Она находилась в полубессознательном состоянии, ее кожа была бледной, как у мертвеца. На ней оказались футболка, испачканная грязью, и заляпанные брюки. У меня подкосились ноги, но я попытался сосредоточиться, стараясь не думать о том, через что ей пришлось пройти.

Это был тот самый шанс, на который я рассчитывал. Другой возможности мне не представится. И я должен действовать без подготовки.

Стараясь сохранять внешнее спокойствие, я скривил губы в некоем подобии улыбки, глубоко вздохнул и издал звук, напоминающий смешок.

— Ладно-ладно, — сказал я. — Лео, у нас есть работа. Работа. У нас с тобой.

Во внешности Козловски произошли перемены. Он сбрил волосы так, что на голове появилась лысина, и перекрасился в темно-русый цвет. Теперь он был в очках, но они не скрывали его глаз и шрама в виде полумесяца. Рядом с ним лежала трость.

Хорошая маскировка. Особенно лысеющая голова. В сочетании с хромотой и тростью это позволяло выглядеть лет на десять старше.

Для меня это было отличным напоминанием. Возможно, Козловски и сумасшедший, но точно не дурак.

Я посмотрел на Шелли. Она шевельнулась. Живая, но в большой опасности.

Я не должен думать об этом. Нельзя давать волю эмоциям, хотя в тот момент я готов был упасть на колени и умолять, чтобы он забрал мою жизнь вместо ее. Я понимал, что в скором времени мне придется заключить подобную сделку. Однако Лео Козловски не подкупить ни слабостью, ни мольбой.

Козловски посмотрел на меня в недоумении:

— Как… как?..

— Как я догадался, куда мне прийти? Ты же знаешь как, Лео.

Я старался говорить намеками, опасаясь, что любая определенность может все испортить. Проблема заключалась в том, что я и представить не мог, насколько силен его психический недуг. Я не знал, бывают ли у него галлюцинации. Возможно, глядя на деревья, он думал, что среди их ветвей притаились шпионы.

Он безумен, но не дурак. Вопрос, насколько он безумен.

Лео смотрел на меня с подозрением. Я ждал, пока он отреагирует, ведь ответ был очевиден. Но Козловски колебался.

— Наталия рассказала мне, Лео. А ты что подумал?

— Госпожа… госпожа Бентли? — Козловски опустил глаза, но не на Шелли. Он явно переживал внутреннюю борьбу. — Ей… понравилось?

«Ей понравилось»?

— Она не се… сердится? — спросил он.

Хорошо. Это уже что-то. Он хотел знать, одобряла ли Наталия его поведение на этой неделе. Козловски пытался сказать мне, что действовал в одиночку, а не по указке Наталии.

«Он называл ее „госпожа Бентли“».

Да. Она давно уже не носит эту фамилию. Но именно так ее называли в то время, когда была убита Кэсси.

Он не общался с Наталией на этой неделе. И это дало мне некоторое пространство для маневра.

— Нет, Лео, она не сердится. Ты же пытался защитить Кэсси.

Козловски посмотрел на меня. Он ничего не сказал, но по его лицу я видел, что он испытывает мучительную боль. Человек, совершивший несколько убийств на этой неделе, а возможно, и шестнадцать лет назад, казалось, готов был сейчас расплакаться.

— Никто не знает о том, что Кэсси убила Элли Данцингер, — сказал я. — И я позабочусь о том, чтобы никто об этом не догадался.

Козловски опустил глаза. Он напоминал ребенка, который узнал, что его любимый щенок умер.

— Она была напугана, — проговорил он, — так напугана…

Кэсси была страшно напугана. Она дрожала и плакала, когда сидела за кухонным столом и держала Лео за руку. «Кажется, я убила ее… Кажется, я убила Элли», — повторяла Кэсси. «Может, все еще наладится», — пытался успокоить Лео. «Мама, мама, я должна позвонить маме».

И вот она приехала. Миссис Бентли. Наталия. Они поднялись наверх. Лео остался за кухонным столом. Он смотрел в окно, в темноту. Он любил ночь больше, чем день. Надеялся, что все еще наладится. Все будет хорошо. Он сам вызвался помочь, и Нат согласилась. Он должен был проверить, мертва ли Элли. «Проверь, как там Элли, убедись, что она мертва. А если еще жива… если не умерла… добей ее».

Адрес. Он знал имя: Терри Бургос. Над ним шел судебный процесс. Бургос преследовал Элли. Если ее тело найдут в доме Бургоса, заподозрят именно его, и Кэсси будет спасена.

Все оказалось просто. Очень просто. Он припарковался во втором ряду. Закрыл дверь, но не запер. Элли лежала на кровати, уставившись в потолок, ее тело было холодным и окоченевшим. Он взял ее на руки, выглянул за дверь — никого. Затем сел в машину и поехал к дому Терри. И опять все прошло чисто — никто не проснулся. Он занес тело в дом Терри через черный ход, затем побежал обратно к машине.

«Проследи, — велела она. — Проследи».

Он сел в машину, развернул ее. Не ожидал, что это произойдет в первую ночь. И все же случилось. Около полуночи Терри — Лео решил, что это Терри, — отнес тело на задний двор и направился к гаражу. Отодвинул дверь, затем бегом вернулся в дом и притащил оттуда одеяло и мешок.

Прошло пять минут. Десять. Двадцать. Сорок. Час.

Вдруг дверь гаража открылась, оттуда выехал «шевроле» и вскоре исчез из виду.

Лео не знал, почему это случилось и как развивались события. Он не знал, куда поехал Терри.

Что это значит? Что там произошло? Этот человек, Терри Бургос, что он сделал с телом Элли? Лео мог предположить множество вариантов, но не знал наверняка.

Он все рассказал Наталии. Сообщил, что не знает, куда Терри отвез Элли. Наталия молчала. Думала. Она ничего не сказала Лео. И тогда он почувствовал. Понял. Внезапно понял все. Как же сразу не догадался?

«Терри Бургос — один из нас. И теперь тело Элли у него в руках».

Я сделал два шага вперед, осторожно перенося вес тела с одной ноги на другую, когда Козловски отвлекся от воспоминаний. Какими бы путаными и бессвязными ни были его признания, я понял, что он пытался сказать. Кэсси убила Элли после того, как увидела своего отца выходящим из квартиры подруги. Она ударила Элли по голове, пока та лежала на кровати. Элли истекла кровью. Но к тому времени Кэсси убежала, только не к себе, а в другой дом — на Хайланд-Вудс. Обычно он пустовал, ведь Миа Лейк умерла, а Гвендолин Лейк разъезжала по земному шару. Кэсси рассказала своему другу Лео Козловски о том, что произошло, а потом и матери.

Наталия тут же перешла к активным действиям. Она велела Лео забрать тело Элли и подбросить в дом Терри Бургоса. Это был блестящий план. Бургос преследовал Элли, против него даже возбудили гражданский иск. Ему запретили приближаться к Элли, к тому же Бургос считался психически неуравновешенным. Идеальный кандидат.

И когда Бургос заполучил Элли, когда привез ее в ту самую комнату, где мы сейчас стояли, Козловски воспринял это как знак. Он решил, что Бургос работает на них, что Бургос — один из них.

Мы команда шпионов: Наталия Лейк Бентли, Терри Бургос, Лео Козловски и я.

Элли была даром свыше. Так говорил Бургос. Он мыслил буквально. Бог положил девушку на порог его дома, она была мертва — кто-то ударил ее по голове. Бог подсказал, что он должен действовать в соответствии с песней Тайлера. Бог дал ему женщину, которую он желал, в качестве первой из шести жертв. Затем, согласно тексту песни, он вырезал Элли сердце и отвез ее тело в актовый зал Брэмхолла.

Я прикинул, сколько мне понадобится времени, чтобы вытащить нож из кармана куртки и при необходимости пустить его в ход. Но я понимал, что пока не смогу воспользоваться оружием. Я сделал еще один шаг в сторону Козловски и Шелли, наблюдая за его реакцией. Он уставился в пол и, похоже, снова переживал события шестнадцатилетней давности.

Свободной рукой он откинул челку с лица Шелли. Дуло пистолета было направлено ей в ухо, его палец лежал на спусковом крючке. Я не знал, насколько он готов к действию, и не мог рисковать. Прежде он уже продемонстрировал мне свои физические способности. Если наброшусь на него сейчас, Шелли погибнет прежде, чем я успею добраться до Лео.

К тому же существовал менее рискованный способ разрешить ситуацию. Теперь мы с ним стали «товарищами». Скорее всего он думал, что ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы я вновь перешел на его сторону, он даже использовал Шелли в качестве приманки. Но в конце концов я все-таки явился к нему.

— Ты сыграл свою роль, Лео, — сказал я. — Теперь дело за мной. Как и прежде.

Я сделал еще один шаг в его сторону. Еще немного, и я смогу совершить решающий бросок, чтобы добраться до него. Он посмотрел на мои ноги, а затем взглянул мне в лицо.

— Уничтожим Олбани, — предложил я. — Этим займусь я. Ты уже сделал свою часть работы.

Его глаза забегали. Он снова погрузился в воспоминания. Но пистолет по-прежнему целился в ухо Шелли. Я не мог рисковать.

— Вы с Терри — герои, — произнес я твердо.

— Те… Терри. Ге… герои.

«Продолжай следить, — велела ему Наталия. — Продолжай следить за Терри. Расскажи обо всем, что он делает».

Лео подчинился. Он умел наблюдать, следить, ему это нравилось. Еще одно задание. В понедельник Терри весь день провел дома. Вечером, в четверть шестого, он уехал на своем «шевроле-субурбан» в типографию Олбани, находившуюся в нескольких километрах от кампуса Мэнсбери. Все машины разъехались, он работал один до девяти часов, затем вышел на парковку и поехал, только не домой. Нет, не домой. Он направился в город. Лео последовал за ним. Автомобиль устремился на запад, петляя по городу. Лео нужно было проявлять осторожность, чтобы его не вычислили.

Но Лео никто не заметил.

«Субурбан» притормозил у тротуара, и проститутка подошла к машине. Она разговаривала с Терри так, словно хорошо его знала, затем села в машину, и они поехали к нему домой.

Примерно в полночь повторилось то, что случилось прошлой ночью с Элли. Он вынес тело через дверь черного хода и пошел в гараж. Двери гаража открылись, и «субурбан» выехал из него. На этот раз Лео был готов. Он последовал за ним. Поездка оказалась недолгой, меньше десяти минут. Терри припарковался у большого красивого здания, напоминавшего театр. Лео остановил свою машину в квартале от здания. Терри нагнулся к багажнику автомобиля и вытащил завернутое в мешок тело женщины, затем быстро поднялся по ступенькам, держа ее на руках, и открыл ключом высокую дверь.

Терри вышел через двадцать минут. Лео ждал, пока он уедет. Теперь он знал все. Он подъехал к тому месту, где только что стояла машина Терри. Остановился перед зданием, которое называли актовым залом Брэмхолла. Взломав замок высокой двери, он проник внутрь, пошел по грязным следам еще к одной двери, открыл ее и снова пошел по следам.

Наконец он оказался в самой дальней комнате в конце длинного коридора. Они были там: Элли и еще одна девушка. Обе — обнажены, грудная клетка Элли вскрыта, на коже виднелся кровавый надрез, огромная рана, сердце исчезло. У другой девушки перерезано горло от уха до уха. С помощью ножа с выкидным лезвием. Лео пометил их, как делал и раньше. Никто не обратит внимания на метку, если не станет присматриваться. Надрез между четвертым и пятым пальцами на ноге. И все концы в воду — никаких вопросов, никаких ответов.

Лео рассказал обо всем Наталии. Та облегченно вздохнула. Она была счастлива! «Хорошая работа», — похвалила Наталия. У Лео стало тепло в груди. Он справился. Операция прошла успешно.

Наталия снова отправила его следить за Терри. На следующую ночь все повторилось. Теперь Терри поехал в другую часть города. Он снова делал все как в прошлый раз. Работал до девяти, затем подобрал девушку, отвез ее домой, а позже вынес тело из гаража, отвез в актовый зал Брэмхолла и оставил в подвале.

На следующий день, в среду, Лео заехал отчитаться перед Наталией и увидел, как Кэсси вбежала в свою спальню. Бедная Кэсси, ее прекрасное лицо было искажено гримасой боли. Наталия насторожилась: «Ей нельзя покидать дом. Наш долг защитить ее. Ступай, Лео, следи за Терри. Посмотри, повторит ли он все сегодня…»

Когда он уходил из дома, после того как увидел Кэсси и отчитался перед Наталией, Гвендолин окликнула его:

— Эй ты! Эй! Ты!

Но он не стал разговаривать с ней…

Гвендолин Лейк, кузина Кэсси. Дом принадлежал ей, но она редко здесь бывала и почти все время проводила за океаном. Однако теперь она торчала здесь уже целую неделю, вечно пьяная или под кайфом. Она проводила время с Элли и парнем по имени Брэндон, а иногда с Кэсси. И вот она, Гвендолин, появилась перед ним, хорошо причесанная и в дорогой одежде. Вылезла из своего «порше» с дамской сумочкой на плече. Она так похожа на Кэсси, но в ней нет миловидности и мягкости кузины. Она слишком жесткая. Гвендолин затушила сигарету носком туфельки и уставилась на него. Она никогда не смотрела на него, но теперь глядела ему прямо в лицо…

— Ты Лео, да? Ты хоть представляешь, что, мать твою, происходит в этом доме? В моем доме! Что стряслось с Кэсси, черт побери?

Он не ответил. Он редко говорил, особенно вслух, он плохо разговаривал, он лишь пожал плечами и пошел прочь…

— У них что, нет своего дома в этом городе?

Козловски посмотрел мне в глаза. Я кивнул, будто знал все, о чем он сейчас рассказал. Терри Бургос обеспечил отличное прикрытие Наталии, которая пыталась скрыть, что Кэсси убила Элли, — стал убивать сам и прикончил четырех проституток. После того, что натворил Бургос, ни у кого не возникло бы подозрений, что Элли убил кто-то другой.

Возможно, если бы нам представился шанс, мы расследовали бы последнее убийство отдельно. Но Наталия попросила прокурора округа изъять это дело из процесса, и тот радовался возможности угодить своему главному меценату.

А я позволил ему сделать это. И теперь буду жить с этим до конца дней. Но в тот момент я должен был использовать это событие в своих интересах. Козловски думал, что я поступаю подобным образом, так как заодно с ними. Он решил, что я тоже пытался прикрыть их.

— Пони…маешь? Пони…маешь?

Я мягко улыбнулся.

«Понимаешь».

Он хотел, чтобы я выслушал всю историю до конца; он знал, у меня нет другого выхода.

— Фред. Фред, — сказал он. — Пони… пони…

— Фред Чианчио, — кивнул я. — Охранник. Он позволил тебе проникнуть в больницу.

Лео резко повернул голову и осмотрелся. Я не знал, что он ищет.

— Она сказала… ничего не… не говорить ему. Ключи… просто ключи.

— Миссис Бентли, — уточнил я.

Теперь все обретало смысл. Женщина с такими деньгами и связями наверняка имела большое влияние в городе и знала многих эмигрантов из социалистических стран. И неудивительно, что бывший надзиратель Чианчио поддерживал отношения с освободившимися заключенными. Причем дружба эта была далеко не бескорыстной, а среди бывших зэков оказывалось немало представителей венгерского криминала.

— Ты ничего не поручал Чианчио? — спросил я. — Тогда… Как же он все понял?

Я сказал это с досадой в голосе, словно мне, как и Козловски, было очень жаль, что Чианчио обо всем догадался.

— По…лиция. Копы. Потом были копы.

— Он понял все, когда вскоре в Шервудский центр приехала полиция.

«Верно. Ну конечно. Скорее всего так и было».

— Лео, послушай…

Я замолчал, когда понял, к чему прислушивался Козловски. Шум наверху. Звук бьющегося стекла. Кто-то ворвался в здание через центральный вход.

«Черт».

Я посмотрел на Козловски, а затем на потолок.

Козловски в панике уставился на меня и еще сильнее прижал дуло пистолета к уху Шелли.

Дверь стукнулась о стену. Дверь, ведущая к лестнице в подвал.

— Не волнуйся, — быстро произнес я. — Они доверяют мне. И всегда доверяли. Ты же знаешь, что я сделал прежде. И сделаю это снова. Наталия… Миссис Бентли сказала мне об этом. И я выполню ее просьбу. Но только если ты не тронешь Шелли, Лео. Если причинишь ей вред, я расскажу им о Кэсси.

Козловски отвел взгляд и тихо застонал. Он что-то пробормотал себе под нос, но я не смог разобрать, что именно.

«Нет, — подумал я. — Не понимаю, что он говорит».

На лестнице послышались быстрые шаги. Не пройдет и минуты, как они ворвутся сюда. И тогда все закончится. У Шелли не будет шанса.

— Я буду защищать ее, Лео. Я всегда так поступал.

— Защити, защити.

— Всегда, Лео. Всегда.

Но он уже не слышал ни меня, ни шагов людей, спешащих к нашей комнате.

— Твое время пришло, Лео. Так случилось и с Терри.

— Скоро, Катя, — произнес Козловски, когда дверь слетела с петель и детектив Макдермотт направил пистолет в нашу сторону.

Я зажмурился, когда звук выстрела эхом разнесся по подвалу.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ Суббота 26 июня 2005 года

Глава пятьдесят третья

Утром я проснулся на маленькой кушетке, стоящей перпендикулярно больничной кровати Шелли. Она лежала в просторной отдельной палате, соседняя кровать была выделена для губернатора Троттера и его жены. Врачи ухаживали за Шелли, и, несмотря на пережитое, она довольно быстро шла на поправку.

Токсикологический анализ показал, что Шелли ввели гамма-гидроксибутират — депрессант, который оказывает действие на центральную нервную систему. Они выяснили, что ей вкололи две большие дозы с интервалом примерно в двенадцать часов, это вызвало паралич и едва не привело к коматозному состоянию. Но эффект продлился недолго.

Помимо наркотиков, которыми ее накачали во время нападения, она получила сотрясение мозга средней тяжести. Ее не изнасиловали. Шелли интересовала Лео исключительно как заложница.

Вчера к полудню Шелли пришла в себя. У нее была ретроградная амнезия, и она ничего не помнила. Не помнила нападения, не помнила, как прошел тот день. И я был даже рад этому. Я узнал, что он набросился на нее в душе, когда она была беззащитной, потому что в других обстоятельствах Шелли сумела бы постоять за себя.

Я воспользовался пожарным выходом, чтобы избежать встречи с вездесущей прессой, дежурящей у больницы. Выйдя на свет божий, я достал мобильный и позвонил в справочную, чтобы узнать номер телефона. Когда я набрал его, мне ответила женщина.

— Я могу поговорить с доктором Морзом? — спросил я. — Это Пол Райли.

— Вы хотите записаться на прием, мистер Райли?

— Нет, мне просто нужно поговорить с ним. Это очень важно.

Оглядевшись, я убедился, что вокруг — ни души: ни репортеров, ни полиции. Я ждал, пока доктор Морз подойдет к телефону, хотя уже знал ответ на свой вопрос.

Я поехал в полицейский участок. Мне сказали, что Макдермотт находится в комнате для наблюдений, и, как ни странно, меня довольно легко пропустили к нему. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел в допросную. Ворот его рубашки был расстегнут, рукава закатаны. Он взглянул на меня своими темными, безжизненными глазами.

В комнате для допросов сидела Наталия Лейк. Напряженная, беспрестанно курила.

— Наталия утверждает, что Кэсси убила Элли. — Макдермотт кивнул в ее сторону.

Я подошел к нему. Уверенности в том, что Наталия признается, не было. Она пришла сюда не по своей воле.

— Но она не знает, что случилось потом. Говорит, до смерти боялась приезда полицейских. Однако они так и не появились. Она подумала, что Терри Бургос видел, как убили Элли, поэтому пришел к ней в квартиру и забрал тело. И считает, что Бургос убил Кэсси, чтобы отомстить.

Ту же историю она поведала вчера, пытаясь уверить меня в правдивости своих слов. Кэсси действительно убила Элли, но остальное ложь.

Однако я не стал переубеждать его. Только не сейчас. А возможно, и никогда.

— Вы верите ей? — спросил я.

Он задумчиво подвигал челюстью.

— Даже не знаю. Но думаю, другую версию доказать не смогу. — Он кивнул мне. — В любом случае я уверен, что проституток убивал Бургос.

Действительно. Мне стало известно об этом от Козловски. Но почему Макдермотт в этом уверен?

— Мы взяли тест на ДНК у жертв, найденных в Мэнсбери. Только что получили результаты. В телах проституток обнаружены кровь и сперма Бургоса. Половой акт был совершен до смерти, так что, очевидно, он и убил их.

Верно. Но половой акт с Элли и Кэсси имел место уже после смерти. Кроме того, Макдермотту стало известно, что Кэсси убила Элли. Возможно, он размышлял над тем, кто же убил Кэсси.

— Через несколько дней вы получите последний тест на ДНК, — попытался я сменить тему разговора.

— Надеюсь. Я предупредил, что это срочно. — Он похлопал меня по руке. — Вы должны быть довольны. По крайней мере эта история не стала для вас полным поражением. Четырех женщин точно убил он.

Я недооценивал Макдермотта. Он с самого начала подозревал, что в этой истории все неоднозначно. И оказался прав. Я испытывал облегчение, понимая, что Терри Бургоса нельзя назвать полностью невиновным.

Невиновен. Виновен. Весьма зыбкие понятия.

— Но я все время думаю о Кэсси, — добавил он.

Вопроса не прозвучало, поэтому и ответа не последовало.

— У вас есть соображения на этот счет, Райли?

Теперь это уже был вопрос. Я не знал, что сказать, поэтому выбрал самый простой вариант.

— Ее убил Терри Бургос, — произнес я. — Не представляю, кто бы еще мог это сделать.

Мой ответ ему не понравился, и это естественно. Но он не вел дело об убийствах в Мэнсбери. Его работа заключалась в том, чтобы поймать нынешнего убийцу, Лео Козловски. И он это сделал. Ему не нужно было раскрывать убийство Кэсси. И это даже к лучшему. Потому что иначе детективу Майклу Макдермотту пришлось бы заниматься этим делом до скончания века.

— Козловски ничего не говорил вам, пока вы были в подвале вместе с ним?

Я покачал головой, поскольку не видел смысла делиться полученной информацией с полицией.

Только не сейчас. Вероятнее всего, никогда.

— Как вы узнали, что нужно ехать в актовый зал Брэмхолла? — спросил я.

Он глубоко вздохнул.

— Видел по телевизору ваше выступление перед прессой. Вы упорно настаивали на том, что Терри Бургос убил тех девушек, однако я подумал, вы не верите в это. И решил, что таким образом, возможно, вы пытаетесь привлечь к себе внимание Козловски. Завоевать его доверие. «Вести себя хорошо». Когда вчера утром я приехал к вам домой, вас там уже не было. Тогда я включил радио и стал ждать вашего возвращения. И пока маялся от вынужденного безделья, по радио объявили о том, как здорово провести летние каникулы в Мэнсбери.

Я улыбнулся. И снова я недооценил Макдермотта. Вероятно, он догадался, что Козловски пытался сделать вид, будто подражает убийце, и поэтому выберет то же самое место. Черт, это прекрасная идея.

— А что насчет Фреда Чианчио? — спросил Макдермотт. — Вы думаете, он проник в центр, чтобы украсть записи об аборте? Или для чего-то еще?

Я решил прикинуться дурачком. Но я знал, что Кэсси Бентли не делала аборт, так как не была беременна.

Я подозревал, что Гвендолин Лейк проходила тест на отцовство по настоянию Кэсси или по собственному желанию, чтобы иметь неопровержимые доказательства. Теперь всем было известно о том, что Гвендолин — дочь Гарланда. Он сам признался в этом. Потому я ухватился за этот вариант.

— Результат теста на отцовство особенно расстроил бы Кэсси, — сказал я. — Когда она узнала, что Элли спит с ее отцом, у нее случился срыв.

— И после этого Козловски украл результаты теста, потому что они еще сильнее огорчили бы Кэсси? — Полицейский покачал головой. — Вполне вероятная, но очень слабая версия.

Я развел руками. Макдермотт не вел это дело. Преступление было раскрыто. Лео Козловски покончил с собой выстрелом в рот. Не будет никакого суда. Никто не станет искать мотивы.

— Вы знали, что Шелли еще жива, когда ехали туда? — спросил Макдермотт.

Конечно. Но скорее всего я не стану говорить ему об этом. В противном случае мне пришлось бы рассказать о том, что я узнал.

— Я ничего не знал, — ответил я.

Он мне поверил. У него не было причин думать иначе. Но я видел, что вопросы у него остались.

— Вы считаете, Козловски действовал самостоятельно?

— Да, — ответил я и почувствовал облегчение от того, что наконец-то могу сказать правду. — Наталия не убийца, — добавил я, и на этот раз покривил душой.

— И он убил всех… Чианчио, затем девушку-репортера, потому что хотел, чтобы стало известно об украденном тесте на отцовство? — Макдермотт прищурился. — Вам не кажется это бессмыслицей?

— Он был безумцем. — Я вздохнул. — Трудно разобраться в мотивах его поступков.

Хорошая отговорка, простой способ объяснить необъяснимое. Козловски был сумасшедшим, и невозможно было понять, почему он так поступает. Но я сказал неправду. Он оказался умен и все хорошо организовал. Он жил в своем замкнутом, абсурдном мире, но его поступки нельзя признать бессмысленными. Он прекрасно осознавал, что делает.

Я подумал о жене Макдермотта, о ее биполярном аффективном расстройстве и пожалел, что воспользовался словом «безумец».

— Итак… Кого Козловски выбрал следующей жертвой? У него оставались кухонный нож и мачете.

Верно. В подвале актового зала, где все и закончилось, полиция нашла мачете, идентичное тому, что я забрал в качестве сувенира, когда дело Бургоса было закрыто. Его двадцатишестидюймовое лезвие сделано из сверхпрочной пружинной стали. Я с содроганием подумал о том, что Лео Козловски, вероятно, проник в мой дом, чтобы взглянуть на мачете и затем купить себе точно такое же. Если он хотел убедить всех, что копирует почерк Бургоса, то должен был сыграть свою роль особенно хорошо.

— Вы хотите знать мое мнение? Я считаю, что Козловски собирался убить Гарланда Бентли. А затем покончить с Фрэнком Олбани. В случае смерти профессора стало бы проще свалить на него всю вину, ведь он не смог бы ничего отрицать. Но это всего лишь мое предположение… И я думаю, он постарался бы убить Олбани так, чтобы это выглядело как самоубийство.

— Боже, — вздохнул Макдермотт. — Возможно, вам странно слышать это от полицейского, но мне даже жаль Козловски.

— Ничего удивительного. Он был болен, Майк. Не знал, что творит.

Макдермотт кивнул в сторону комнаты для допросов:

— А я был уверен, что за всем стоял либо профессор Олбани, либо Гарланд.

Именно этого и хотел Козловски. Еще шестнадцать лет назад он планировал поступить подобным образом, если расследование убийства Элли Данцингер примет неожиданный оборот. Свалить все на Олбани. Но Бургос сошел с ума, обнаружив тело Элли, и помог разрешить его проблемы, когда начал убивать проституток. Если бы на прошлой неделе Чианчио не встретился с Эвелин Пенри, а затем с Лео Козловски, эта история так никогда бы и не всплыла на поверхность.

— У Чианчио были связи с русской мафией, а также с венгерским преступным миром, — сказал Макдермотт. — Мы только сегодня выяснили это. Вероятно, именно так Козловски и нашел его. Искал среди своих.

Да, именно так все и было. Только это сделал не Козловски, а Наталия. У нее было достаточно денег и возможностей выйти на нужных людей, а затем договориться с охранником. Думаю, она сделала все так, чтобы ее имя нигде не засветилось. Она и сейчас продолжала действовать подобным образом.

Но я не стал опровергать слова Макдермотта. Только не сейчас. Возможно, никогда.

Я кивнул в сторону стекла, за которым сидела Наталия Лейк:

— Что с ней будет?

У Наталии могли появиться проблемы. Она скрывала, что ее дочь виновна в смерти Элли Данцингер, и, возможно, умолчала о некоторых фактах, имеющих отношение к убийствам, совершенным на этой неделе. Но с другой стороны, она покрывала человека, который сам стал жертвой Бургоса. Теперь эти подозрения будет трудно подтвердить. Придется доказывать, что Наталия знала, кто на самом деле убил Элли Данцингер, и пыталась это скрыть. Но как это сделать?

— Нам лишь известно, что шестнадцать лет назад ее дочь совершила убийство. Ей даже не нужно сообщать об этом, все и так ясно. Возможно, именно она поручила Козловски проникнуть в клинику и украсть результаты теста на отцовство, но мы не сможем это доказать. Козловски и Чианчио мертвы, а она достаточно умна и понимает, что у нас ничего нет против нее.

— Верно, — согласился я.

— Она защищала свою дочь, — тут же добавил Макдермотт. — Возможно, она и совершила некоторые правонарушения, но она защищала свою дочь. Если бы я оказался на ее месте… — Макдермотт осекся и глубоко вздохнул. — Она никому не причинила вреда. Ее дочь совершила ужасный поступок, но Наталия, как могла, постаралась исправить ситуацию. Разве это не правильно?

Макдермотт повернулся ко мне и посмотрел с вызовом, от волнения его лицо раскраснелось.

— Разве вы поступили бы иначе, будь это ваша дочь?

Я поднял руки, показывая, что сдаюсь. Мне даже не стоило отвечать. Я видел, что он задает вопрос скорее себе, чем мне.

— Да, — сказал я наконец. — Я тоже постарался бы защитить свою дочь.

Он повернулся ко мне спиной и посмотрел через стекло.

— Господи, прости.

— Неделя была очень длинной, — пробормотал я.

Макдермотт смерил меня долгим взглядом. Отсутствие сна и постоянное напряжение творят чудеса с людьми. Макдермотт производил впечатление человека твердого как кремень, но в тот момент я бы не удивился, если бы он расплакался.

— Я хочу сказать… по поводу Бургоса. Вы поступили правильно, осудив его на смерть. Он убил четыре, возможно, пять девушек. — Макдермотт похлопал меня по руке. — Черт побери, даже его адвокат, изучив дело, стал просить, чтобы Бургоса признали невменяемым. Но он не пытался оспаривать факты. И вы не несете ответственности…

— Нет, я несу ответственность. Я был наделен самыми широкими полномочиями. Майк, Бургос был безумцем. Это был клинический случай. Он думал, что Бог общается с ним посредством песен.

— Что верно, то верно, — парировал Макдермотт, — но он знал, что совершает преступления, не так ли? Он сфабриковал алиби. Он прятал девушек в подвале. Неужели вы изменили бы хоть что-нибудь в вашей обвинительной речи, если бы вам снова пришлось выступать в суде по этому делу?

— Только одно. Я вообще не стал бы произносить речь.

Я отошел в сторону. Да, Терри Бургос знал, что, совершая убийства, нарушает закон. Да, он предпринял меры, чтобы его не поймали, попытался создать себе алиби, нашел место, где можно спрятать тела, пока он не прекратит убивать. Он подбирал жертв в разных частях города, чтобы ему не пришлось возвращаться туда, где он уже совершил одно похищение. С точки зрения политиканов, которые не хотят проявлять мягкость по отношению к преступникам, его нельзя было назвать безумным.

— Лео Козловски знал, что нарушает закон, — сказал я. — К тому же он считал себя супершпионом, который защищает мир от опасных преступников, принимающих обличье проституток, Он также «знал», что я тоже шпион, который работает вместе с ним на секретную международную организацию. — Я развел руками. — И вы пытаетесь меня убедить, что Козловски не был сумасшедшим?

Макдермотт пожал плечами:

— Вы же отлично знаете, что если осознаете преступность ваших действий…

— Бросьте, Майк. Я говорю не об официальном определении безумия. Мысленно Бургос находился в другой галактике. Он думал, что выполняет волю Бога. А если действительно веришь в нечто подобное, зачем волноваться из-за каких-то глупых государственных законов?

Макдермотт ничего не ответил.

— Его нужно было заключить в тюрьму до конца жизни, — вздохнул я. — И держать там. Но не казнить.

У Макдермотта не было настроения спорить. Он решил оставить меня в покое и позволить мучиться угрызениями совести, раз мне этого так хотелось. Он подошел ко мне и пожал руку. Всего пару дней назад я и представить не мог, что когда-нибудь мы сможем вот так поговорить по душам.

— Я не вел дело Бургоса, — произнес он. — Мне просто было любопытно.

— Понимаю.

— Вам, наверное, осточертел ваш клиент — миллионер мистер Бентли?

Хороший вопрос. Шестнадцать лет назад Гарланд Бентли повел себя омерзительно. Но он не убивал свою дочь и не пытался скрыть ее преступление. И все же я с трудом представлял, что снова смогу заниматься делами этого человека и делать вид, будто ничего не произошло.

— Я даже не уверен, что хочу и дальше быть адвокатом, — признался я.

Макдермотт смерил меня долгим взглядом, словно ожидал эффектного завершения фразы.

— Ну и ладно! — Он махнул рукой. — А сейчас проваливайте к дьяволу, Райли! И позаботьтесь о Шелли.

Я посмотрел в комнату для допросов, где неподвижно сидела Наталия Лейк. Полицейские могли пойти на поводу у прессы и предъявить ей обвинение. Я мог бы выступить в качестве свидетеля, так как получил достаточно информации от нее, Козловски и других людей. Разумеется, это были слухи, но в любом правиле есть исключения. К тому же участника сговора всегда можно привлечь к ответственности, если доказать наличие этого самого сговора…

Я мысленно осекся.

Ставь под сомнение все улики. Макдермотт прав. Я адвокат до мозга костей. Это у меня в крови. Это все, что я умею. И единственное, чем я хочу заниматься.

Я покинул полицейский участок, и в этот раз ничего не сказав репортерам.

Только не сейчас. Возможно, никогда.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ Среда 30 июня 2005 года

Глава пятьдесят четвертая

Мы с Шелли на неделю сняли президентский номер в «Гранд-отеле», заказывали себе завтрак в номер, ходили на пляж, смотрели достопримечательности и ужинали в дорогих ресторанах. Для интимного общения нам также удавалось найти время, но слову «спать вместе» мы придавали совершенно новое, современное значение. Мы просто спали. По десять часов в сутки.

Шелли быстро шла на поправку. Восстановиться после того, как на тебя напали в собственном доме, а затем похитили, очень непросто, даже если твоя память затуманена. Шелли требовалось время, чтобы прийти в себя и побороть свои страхи. Мы гуляли по городу и ходили на пляж, но только в светлое время суток. Каждый вечер, сам того не сознавая, я отводил ее на просторную территорию «Гранд-отеля». Я понимал, что мы приехали сюда не ради достопримечательностей. Это был своего рода побег.

На четвертый день я проснулся в девять часов утра. Шелли только что вышла из джакузи, завернувшись в полотенце. Я открыл глаза и увидел, что она пристально смотрит на меня. В ее взгляде я заметил настороженность, опасение. Я сказал ей: «Доброе утро», — она ответила мне тем же и отвела взгляд.

В дверь постучали, и Шелли вздрогнула.

— Ах, наверное, принесли завтрак. — Она рассмеялась, но я понял, что ей совсем не весело.

Я накинул рубашку, подошел к двери и дал чаевые курьеру. Положив в рот ложку мюсли с фруктами, я прожевал и проглотил их, но не почувствовал вкуса. Шелли вертела в руках кусок тоста и смеялась над моими шутками, но вела себя очень сдержанно. Она была бесстрастна и холодна, как солнце, восходящее на востоке. Теперь я почувствовал это особенно остро, даже сильнее, чем в тот момент, когда Шелли решила расстаться со мной, потому что тогда я еще надеялся, что она вернется ко мне.

Я принял душ, надел летние брюки и рубашку с короткими рукавами и проводил Шелли в спа-салон, где заказал для нее целый комплекс косметических процедур. Массаж, уход за лицом и тому подобное. Сначала она возражала, и весело рассмеялась, когда ей предложили сделать педикюр, но узнав, что процедура включает массаж ног, — согласилась. Шелли хотела, чтобы ей помогли расслабиться, а не просто баловали ее.

Я, как и подобает галантному кавалеру, проводил ее до дверей спа-салона, но она чувствовала, что я стараюсь держаться рядом, чтобы защитить. И не ошибалась.

— А что ты будешь делать сегодня утром? — спросила она.

— Мне нужно кое о чем подумать.

Она кивнула и повернулась к двери.

— Шелли.

Она оглянулась и спокойно посмотрела на меня. Пауза затянулась слишком долго, Шелли, заметив мои колебания, поняла, что я хочу сказать, и приготовилась к самому худшему.

— Давай передвинем время отлета, — предложил я. — Чтобы мы могли улететь завтра утром.

Она посмотрела мне в глаза.

— Ты должна вернуться к своей жизни, — добавил я. — А я — к своей.

Некоторое время Шелли размышляла, и хотя вслух ничего не говорила, я видел, что она приняла решение. Я знал Шелли Троттер лучше, чем она себя. И мне была известна разница между желанием быть с кем-то и страхом остаться в одиночестве, а также между любовью и влюбленностью.

Я молча вернулся в мой номер. Мне было больно, но я обязан быть честным с ней, хоть эта честность и лежала у меня на сердце тяжелым грузом.

Я вышел на веранду с папкой в руках, которую принес с работы. Через месяц мне надо выступать на процессе по делу о подлоге. Я немного отставал по срокам, но меня это не очень пугало. Подготовка к суду была моей любимой частью работы, мне нравилось формировать стратегию и планировать дальнейшие действия. Это похоже на игру или соревнование, нечто среднее между спортом и театром. Мне казалось, что моего клиента скорее всего осудят. В лучшем случае он, как страус, спрячет голову в песок, пока его директора будут бегать, пытаясь уладить конфликты и жертвуя средства в помощь бедным. В худшем случае его обвинят в незаконной деятельности.

Но я считал, что он выкрутится. Начнет спорить, утверждать, что ничего не знал о происходящем, да просто и не мог этого знать. Главный свидетель обвинения, скользкий тип, который работал на федералов и согласился давать показания против моего клиента, был не в ладах с законом. Он солгал федералам и признался, кажется, в увлечении азартными играми. В суде я порву его на кусочки. А потом напущу побольше тумана, чтобы никто не увидел целой картины.

Теперь в этом и заключалась моя работа: напускать туман, опровергать версию обвинения, выставлять свидетелей конкурирующей стороны в невыгодном свете и показывать, насколько ненадежные это люди, а мой клиент все это время должен спокойно сидеть и улыбаться нежно, сладко и безмятежно. Таковы правила игры. И я обязан ее выиграть. Правда никого не интересует. Мне не платят за то, чтобы я выяснял правду.

Когда-то все было иначе. Но я больше не буду работать обвинителем.

Я облокотился о перила веранды. Теплый ветерок пробирался за ворот рубашки, а лучи солнца согревали лицо. Перед глазами у меня проносились образы Козловски и жертв из колледжа Мэнсбери; среди них был и Терри Бургос. Я вспомнил, как он сидел перед казнью, привязанный к стулу, толстый и растрепанный. Смотрел мне в глаза, когда надзиратель объявил, что приговоренный отказывается от последнего слова.

«Я не один», — прошептал он одними губами. В своем последнем слове он обратился ко мне. Была ли это всего лишь цитата из песни Тайлера Ская? Или он догадывался, что его слова окажутся пророческими?

Я достал свой мобильный. По настоянию губернатора номер был введен в программу, хотя я не планировал использовать его.

Я связался с ассистентом, который быстро соединил меня.

Сначала губернатор немного встревожился, услышав мой голос. Я успокоил его, сказав, что у нас все хорошо. Шелли наслаждается отдыхом, сейчас у нее сеанс массажа. Мы обменялись несколькими фразами, но оба прекрасно понимали, что я звоню не ради дружеской беседы.

После короткой паузы я откашлялся.

— По поводу вашей просьбы, — сказал он. — Я замолвил слово за детектива Макдермотта. Думаю, в скором времени его ждет повышение.

— Очень вам признателен, Лэнг. Очень.

— Но вы же звоните не для этого, господин адвокат. И не для того, чтобы попросить у меня руки Шелли.

— Нет. — Я старался особенно не подчеркивать, насколько он прав.

— И также не для того, чтобы я замолвил за вас слово перед Гарландом. — Он рассмеялся. — Похоже, это он хочет оставаться вашим клиентом и просил моего заступничества перед вами.

Перед тем как мы с Шелли уехали на отдых, Гарланд Бентли посетил мой офис. Впервые за все это время он пришел ко мне. Извинился за то, что скрыл от меня важную информацию во время следствия по делу Бургоса, попросил меня и дальше быть его адвокатом. Уверял, что согласится на любые мои условия.

Я не тешил себя мыслью, что я единственный юрист, способный вести дела Гарланда. Я достаточно квалифицированный специалист, чтобы подняться на самый верх и при необходимости войти в круг избранных, но в нашем городе немало юристов, способных справиться с подобной работой и при необходимости развить в себе лидерские качества. Я надеялся, что Гарланд ценил мои заслуги, но не верил, что его просьба продиктована ощущением вины. Он просто чувствовал, что должен что-то для меня сделать.

Я познакомил Гарланда с Джерри Лазарусом — соучредителем нашей фирмы, который вместе со мной вел его дела. Представил ему Джерри как молодого, амбициозного и умного юриста — того самого человека, который ему нужен. Кажется, он согласился. Потому что я сам попросил его об этом. Так что сокращение штата нашей фирме не грозило. Она не потеряет бизнес Гарланда Бентли. Только надпись на табличке у дверей в юридическую фирму изменится. «Шейкер и Флеминг» — прекрасный вариант.

— Отдых, смена обстановки… Вам нужно немного покоя, — сказал губернатор. — Прекрасная возможность остановиться и подумать о жизни. О будущем.

Я не ответил, но улыбнулся.

— Не надо винить себя во всем, Пол. Я сам много лет был обвинителем. Тот человек признался в убийстве, его дом осмотрели криминалисты. И он убил почти всех женщин. Даже его собственный адвокат…

— Спасибо, губернатор. Я очень признателен. Но теперь, к сожалению, слишком поздно.

— Поэтому вы и позвонили мне? Потому что слишком поздно?

Он знал, почему я звоню. Я не мог изменить прошлое, как бы мне ни хотелось, но хотел верить, должен был верить, что еще не поздно совершить действительно хороший поступок.

— Думаю, вы слышали… На прошлой неделе судья Бенц объявила о том, что покидает свой пост, — сказал я. — Она переходит в федеральный суд и нуждается в адекватной замене.

Лэнг Троттер и на этот раз показал, что он умный и благородный.

Я поблагодарил его и закрыл крышку телефона.

Возле отеля я остановил такси и назвал шоферу адрес. Откинув голову на подголовник, я стал смотреть в окно на побережье. Машина поехала по узкой дороге, а за окном проносились прекрасные пляжи под удивительно чистым голубым небом.

Как мы узнали впоследствии, Леонид Козловски убил свою сестру Екатерину, когда ему было пятнадцать лет, а затем постарался убедить родителей, что она шпионка, пыталась уничтожить их семью и страну. У родителей имелись связи в партийной верхушке и вместо тюрьмы его поместили в психиатрическую лечебницу. И хотя сведения о жизни Козловски в Венгрии были весьма отрывочными, нам удалось выяснить, что его физические данные произвели впечатление на людей из спецслужб, и через два года, которые Козловски провел в лечебнице, ему поручили выполнять «грязную» работу. Еще через два года родители, которые не одобряли новый род деятельности сына, обратились за помощью к влиятельным чиновникам в правительстве. Возможно, не обошлось без крупных взяток, но в конечном счете Козловски разрешили покинуть страну как «политическому диссиденту». Это дело удалось провернуть довольно легко, поскольку все знали, что в социалистическом лагере диссидентов часто помещают в психиатрические клиники.

Однако Козловски не был диссидентом. Он на самом деле был сумасшедшим, и не смог избавиться от фантазий по поводу шпионов и наемных убийц. В США он лишь получил новое задание, Наталия Лейк Бентли стала его новым наставником. Он продолжал лечиться от параноидальной шизофрении и принимать лекарства. Но никто не знал, что творилось все это время у него в голове — ждал ли он приказов или сам разрабатывал очередную «миссию». Нам лишь стало известно, что долгое время ему удавалось избегать неприятностей. Он жил в довольно комфортных условиях в доме Мии Лейк, выполняя обязанности рабочего. Козловски познакомился с Кэсси, которая оказалась самой отзывчивой, самой искренней из семейства Лейк — Бентли.

Но Козловски был готов в любой момент выполнять приказы, и наконец этот день наступил. Это случилось после того, как Кэсси в приступе отчаяния убила Элли Данцингер. И когда Наталия позвала его, он ринулся в бой.

Из его бессвязного бормотания по поводу того, что Бургос был одним из нас, я понял: он поверил в это после того, как проследил за Бургосом и увидел, как правильно он распорядился телом Элли. Он считал, что именно поэтому Наталия поручила ему отвезти тело Элли к дому Бургоса. Он тоже был шпионом, их товарищем. Наблюдая, как его соратник Бургос убивает проституток, Козловски пришел к выводу, что проститутки — их враги, они выполняют секретную миссию, используя свой род деятельности в качестве прикрытия.

Никто не знал, сколько проституток убил Лео Козловски после истории с Бургосом. «Ночные бабочки» часто пропадают без вести, и никто их особо не разыскивает. Несколько лет назад одну проститутку обвинили в убийстве товарки — у жертвы между четвертым и пятым пальцами левой ноги был обнаружен надрез. Полиция подняла досье по другим случаям убийств проституток, и у трех из них нашли точно такие же метки. Других еще предстояло эксгумировать, и вряд ли кому-то предстояло понести наказание за эти убийства.

Поэтому Козловски и убил Амалию Кальдерон — женщину, которую я провожал из бара. Он думал, что спасает мне жизнь. Вложил в мою бесчувственную руку железный прут, орудие убийства, чтобы сделать соучастником и показать, что ему снова нужна моя помощь. Также он убил женщину около магазина хозяйственных товаров — она казалась очень привлекательной и была вызывающе одета. В своем воспаленном сознании он принял ее за проститутку, а следовательно, за шпионку.

Русскую проститутку, которая проходила под именем Дуня, он использовал, чтобы сделать из нее двойника Шелли и положить в ванну. Лео выкупил девушку, убил, привез на квартиру Шелли и сделал то, что запланировал.

Мое поведение разочаровало его. Я не отвечал на его записки. Я помешал ему убить Брэндона Митчема. Я не хотел быть его соратником. Он проник в квартиру Шелли, чтобы подключить меня к работе, — у него было около двух дней, пока анализ крови не подтвердил бы, что женщина, обнаруженная в ванной, не Шелли. Думаю, он решил на самом деле убить Шелли, если я не стану ему помогать, то есть «вести себя хорошо». В то время ее никто не стал бы искать, за исключением меня, поскольку все думали, что она уже мертва. Но Козловски был убежден, что я не поверю в ее смерть.

Наталии Лейк пока что удавалось избежать обвинений в преступном сговоре. Ходили слухи, будто окружной прокурор намеревался привлечь ее за попытку скрыть виновность Кэсси в гибели Элли Данцингер, но я был почти уверен, что он делает это лишь для того, чтобы успокоить разбушевавшуюся прессу. Не было никаких доказательств, что Кэсси действительно убила Элли. Разумеется, убийцей была Кэсси, но предполагать что-то и располагать возможностью это доказать — разные вещи. К тому же Наталия изо всех сил старалась скрыть правду. Тем более что Терри Бургос давно уже был официально обвинен, осужден и казнен за убийство Элли Данцингер.

Разумеется, в заявлении для полиции Наталия не упомянула тот факт, что именно она поручила Лео Козловски вынести тело Элли из квартиры и подбросить к дому Терри Бургоса, а затем следить за Бургосом и отчитываться перед ней. Я тоже ничего не сказал полиции.

Только не сейчас. Возможно, никогда.

Такси въехало на территорию жилого квартала. Высоко на холме стояли большие дома, окруженные высокими заборами. Я подумывал снять один из таких особняков для недельного отдыха с Шелли, но решил, что в отеле безопаснее. Не хотел, чтобы, оказавшись за тысячи миль от дома, Шелли пришлось ночевать в огромном доме со скрипучими половицами.

К тому же мой партнер по юридической фирме сказал, что если мы планируем остановиться в Сан-Жан-Кап-Ферра на французской Ривьере, то лучше всего поселиться в «Гранд-отеле».

Я заплатил шоферу довольно приличную сумму в евро, чтобы он согласился подождать меня. Я подошел к воротам дома, окруженного толстым забором из белого камня, и нажал кнопку звонка на золотой табличке.

— Bonjour[15], — ответил женский голос.

— Пол Райли, — произнес я. — К Гвендолин Лейк.

— А… — Она сделала паузу и перешла на английский: — Мистер… Райли?

— Да, Пол Райли.

— У вас назначена встреча?

— Нет. Но я прошу вас, скажите, что я приехал один.

Прошло около десяти минут. Наконец на длинной подъездной аллее появился мужчина. Он шел ко мне, одетый во все белое, мускулистый и загорелый.

— Мистер Райли?

— Oui[16].

— Bonjour. — Он открыл маленькую калитку и проводил меня в дом.

Мы поднялись по бесконечно длинной лестнице, а затем прошли мимо цветущих экзотических растений и деревьев. Я отметил, что дом большой, но назвать его огромным нельзя. Двухэтажный, кирпичный, с множеством окон, поблескивающих в лучах солнца.

Вместо того чтобы провести в дом, мужчина повел меня по тропинке, огибающей здание. Позади дома находился бассейн, такой же большой, как тот, что я посещал в старших классах школы, а также джакузи и просторная терраса.

— Мисс Лейк, — произнес вежливо мужчина.

Когда я видел Гвендолин в последний раз, она была растрепанная, с распущенными волосами и в домашней одежде. Тогда, в доме Наталии, она рассказала мне начало истории. Четыре часа спустя девушка села на самолет Американских авиалиний и отправилась в аэропорт Шарля де Голля в Париже.

Сегодня на ней были закрытый оранжевый купальник и махровый халатик, наброшенный на плечи. Она лежала в шезлонге у бассейна. Ее кожа уже не казалась такой бледной, как во время нашей последней встречи, влажные после купания волосы спадали на плечи. Она опустила солнечные очки и посмотрела на меня.

Даже не предложила сесть.

— Не знаю, что вам говорила Наталия, — начал я, — но не думаю, что против нее будут выдвинуты обвинения. Ей повезло.

Она отложила книгу и села в шезлонге, поставив ноги на дощатый пол.

— Я вообще удивлен, что она рассказала полиции о том, что ее дочь убила Элли. Зачем она так поступила? Полагаю, это была ваша идея?

Гвендолин сидела неподвижно, глядя вдаль сквозь темные очки. Конечно, я прав. Наталия не хотела, чтобы кто-то узнал о том, что Кэсси убила Элли. Ее бы вполне устроило, если бы Терри Бургос, профессор Олбани или кто-нибудь еще взял вину на себя.

— Вы сказали ей, что если она не расскажет все полиции, то сами сделаете это.

И снова Гвендолин ничего не ответила и даже не посмотрела на меня.

— Тогда вы убежали, — произнес я. — В среду, на той самой неделе, когда начались убийства. Вы улетели во Францию.

Мы уже проходили это прежде. Но я не случайно воскрешал те события, и она это понимала.

— Франция не выдает граждан США, — продолжил я. — Роман Полански — яркое тому подтверждение. Полагаю, именно поэтому вы и вернулись сюда.

Она молчала.

— Именно поэтому вы находитесь здесь сейчас, — добавил я.

Она посмотрела на меня.

— Вы знаете, — заметил спокойно я, — что убийство Кэсси Бентли остается нераскрытым. По сути, ее дело так никогда и не расследовалось. Вам ведь известно об этом, не так ли?

— Да, я знаю. — Она говорила бесстрастным тоном, но в ее голосе слышался вызов. — Конечно, мне это известно.

И все же она вернулась в Соединенные Штаты, пусть и три года спустя.

— Что я знал о Кассандре Александре Бентли? У нее был мучительный роман с профессором колледжа. Она была подвержена частой смене настроений. Узнав, что Гарланд является отцом девушки, которую она считала кузиной, а затем о романе Гарланда с Элли, она, образно говоря, лишилась рассудка. Кэсси ворвалась в квартиру Элли, когда увидела, как оттуда выходит ее отец, и вышибла ей мозги. Это все правда?

Из-под солнечных очков потекла слеза. Гвендолин вытерла лицо, ее рот скривился, но она по-прежнему не шевелилась.

— Посмотрите на меня, — тихо произнес я, — и подтвердите, что все сказанное мной — правда.

Она судорожно вздохнула, всхлипнула и откашлялась. Через некоторое время сняла солнечные очки и посмотрела на меня красными влажными глазами.

— Хорошо, — кивнул я. — И не было никакой беременности. Никакого аборта. Это было всего лишь предположение. И та история с вторжением в Шервудский медицинский центр. Все думали, будто вор хотел украсть тест на беременность, или записи об аборте, или результаты теста на отцовство. Но все это чушь, не так ли?

Она ничего не сказала.

— Однако эта версия казалась вполне убедительной. Эвелин Пенри проглотила ее. Полиция тоже. Даже я поверил. — Я перевел дух. — А потом рассказал вам, когда приехал повидать вас в доме на озере.

Она была достаточно умна, чтобы по-прежнему сохранять молчание.

— Вот тогда я и подсказал вам идею, которую вы тут же развили. Вы обсудили все с Наталией, чтобы ваши версии звучали одинаково. На следующий день вы обе пришли к нам, «по доброй воле», и рассказали, как Кэсси Бентли забеременела и сделала аборт. Вы хотели, чтобы мы вам поверили. Хотели, чтобы мы поверили вам, потому что в этом случае профессор Олбани выглядел виновным. Это ведь план Наталии, правда? На случай если что-то пойдет не так?

«Уничтожим Олбани…»

— Но это ложь, не так ли?

Она отвела взгляд и задумалась.

— Значит, я прав, — уверенно заявил я. — Вы должны были убедить меня, что я на правильном пути.

— На правильном пути. — Она рассмеялась, но в ее смехе чувствовалась горечь. — Хотите сказать, знаете, кто убил Кэсси?..

— Нет, так дело не пойдет.

Гвендолин осторожно посмотрела на меня, склонила голову набок и прищурилась. Теперь она наконец все поняла и испугалась, словно стены роскошного особняка стали вдруг смыкаться вокруг нее.

Гвен встала и огляделась по сторонам, будто искала убежище. Наконец повернулась ко мне. Выражение ее лица изменилось. Возможно, теперь я внушал ей страх.

— Вам понравилось, что Козловски сотворил с Шелли? — спросил я. — Или его идея с бензопилой? И несчастная девушка в ванной?

Она отвернулась. Хотя и не ответила, но явно оценила мою иронию. Наверняка подумала что-то вроде: «От старых привычек трудно избавиться».

Признаться, я не сразу догадался об этом. Но я всегда умел сводить концы с концами.

Во-первых, убийство в ванной, где от тела осталась лишь не поддающаяся опознанию кровавая груда из мяса и костей.

Во-вторых, записка Козловски: «Веди себя хорошо, и она тоже не умрет».

Почему «тоже»? Кого еще он имел в виду?

И наконец, объяснение Козловски, как Чианчио удалось обо всем догадаться: той ночью в Шервудском медицинском центре Чианчио дал Козловски ключи и оставил его одного, чтобы тот мог совершить кражу. Лео сказал мне, что Чианчио все понял лишь после того, как полиция приехала в центр во время расследования дела Бургоса.

Но у полиции была лишь одна причина приехать туда после обнаружения тела.

— Пару недель назад, — продолжил я речь, — мне довелось беседовать с Гарландом. Мы обсуждали отвлекающий маневр с Шервудским медицинским центром. Я спросил, не лечилась ли там его дочь. И знаете, что он мне ответил?

Гвендолин замерла. Разумеется, она не знала ответа, но, казалось, вопрос заинтересовал ее.

— Я понял, что он понятия не имел, где лечилась его дочь. Но знаете, он кое-что вспомнил. Вспомнил, как водил ее в этот центр лечить зубы, когда она была маленькой.

Ее лицо исказила гримаса страха. Плечи задрожали.

— Вы тоже помогли нам, — кивнул я. — Когда описывали реакцию Кэсси, увидевшую, как отец выходит из квартиры Элли Данцингер.

Она всхлипнула и кивнула. Думаю, впоследствии она сама это поняла.

«Вы и представить себе не можете, насколько это омерзительно, гадко…», — сказала тогда она.

Слишком личное, слишком эмоциональное высказывание для человека, который знал о случившемся с чужих слов.

— Наталия отправила вас в Париж. На той же неделе, в среду. Полагаю, все было примерно так, как вы и описали… Вы были подавлены. На грани. Не знали, что происходит. И не знали, что должно произойти.

— Конечно, я не знала. — Она посмотрела на меня. — «На грани» — это подходящее выражение. Я была сбита с толку, напугана и накачана лекарствами. Я была как зомби, когда садилась в самолет.

Я поверил. Примерно так я себе и представлял.

— А вы не удивились, когда увидели ваш паспорт?

Она покачала головой:

— Наверное… я должна была удивиться… Но нет.

Она без проблем добралась до Франции, где могла чувствовать себя в безопасности, потому что правительство этой страны не выдает преступников.

Теперь я понимал, что Наталия Лейк все мастерски придумала. Она велела Козловски отвезти тело Элли в дом Бургоса, она заключила с профессором Олбани сделку о взаимном молчании, затем избила несчастную девушку до неузнаваемости и подбросила ее, как и Элли, под дверь Бургоса.

А потом заставила моего начальника, окружного прокурора, приостановить следствие по этому делу, чтобы мы ненароком чего-либо не узнали.

«Кэсси спасла меня», — сказал Бургос.

Он считал, что последнее убийство в первом куплете должно было стать самоубийством. Именно это и подразумевал текст: сунуть дуло в рот и спустить крючок, — Тайлер Скай продемонстрировал это на своем примере, когда покончил с жизнью выстрелом в рот. Но было ясно, что Бургосу не хотелось умирать. Он два дня оттягивал этот шаг. Возможно, он никогда бы этого не сделал. Но затем внезапно Бог подарил ему передышку: Терри нашел у двери черного хода труп забитой до смерти девушки, в том самом месте, где Бог оставил ему Элли Данцингер. Это событие не согласовывалось с фрагментом из Левита, который цитировал Тайлер Скай, поэтому Бургос стал листать Библию, пока не нашел стих, где описывалось побивание камнями. Этот фрагмент гораздо лучше описывал состояние женщины, найденной на крыльце его дома. Он вычеркнул цитату из Левита в своем списке и заменил цитатой из Второзакония. А затем, чтобы все-таки последовать Левиту и стихам песни, вложил пистолет в рот трупа.

Как и все, Бургос думал, что тело, лежащее у его двери, — это Кэсси. А почему бы и нет? Несмотря на изуродованное до неузнаваемости лицо, в кармане ее брюк было водительское удостоверение и кредитные карточки, принадлежащие Кассандре Бентли.

Разумеется, мы не ограничились этим при установлении личности убитой. Для начала на опознание пригласили членов ее семьи. Конечно, именно Наталия, а не ее муж, приехала в морг. Затем мы решили подстраховаться. Поскольку лицо было сильно избито, а в базе не было отпечатков пальцев, нам пришлось воспользоваться другим методом. Нужно было найти записи зубной формулы.

Проснувшись в больнице в ту субботу, когда мы нашли Шелли, я первым делом позвонил моему дантисту, доктору Морзу. Он объяснил, что в 1989 году большинство дантистов не вносили информацию в компьютер. Копии рентгеновских снимков просто складывали в конверты, а сверху к ним крепились таблички с фамилиями пациентов.

Еще он подтвердил, что если бы в 1989 году кто-нибудь проник среди ночи в кабинет врача и поменял содержимое двух конвертов — например, данные двух сводных сестер, — никто бы этого не заметил. Разумеется, таблички тоже следовало поменять, но это было несложно сделать и никто ни о чем не догадался бы.

Фред Чианчио устроился на работу охранником в Шервудский медицинский центр через неделю после того, как были обнаружены тела. Наверное, он очень удивился, когда полицейские появились в центре и проследовали в кабинет зубного врача, чтобы изъять запись зубной формулы Кэсси Бентли. И конечно, он задумался: какое отношение имеет к этому Козловски?

А вскоре он увидел в газете фотографию того самого человека, Козловски, — он стоял позади Гарланда Бентли и не сводил с него глаз. Чианчио связал Козловски с семьей Бентли и, вероятно, догадался о том, что произошло. Он позвонил журналистке, работавшей по делу Бургоса, — Кэролин Пенри, но потом передумал и не стал с ней общаться. Вскоре Кэролин оставила попытки разговорить Чианчио, и все успокоилось.

Но в июне этого года что-то заставило Чианчио вспомнить старую историю. Возможно, все дело в спецвыпуске, который он увидел по телевизору. Там Кэролин Пенри говорила о Бургосе с сочувствием. Чианчио удалось отыскать Козловски, он намекнул, что настало время заплатить второй раз. Между делом связался с дочерью Кэролин — Эвелин. Кто знает? Вероятно, он колебался между желанием рассказать правду и возможностью получить хорошую прибавку к пенсии. Скорее всего в разговоре с Эвелин он сделал какие-то намеки, упомянул про Шервудский медицинский центр, но не успел полностью ввести ее в курс дела.

Мне интересно, знал ли Чианчио всю правду. Вероятно, все казалось ему странным, но было ли ему доподлинно известно, что произошло?

Разумеется, Козловски хотел уничтожить Чианчио. Он пытал его и выведал имя Эвелин. Он пытал Эвелин и узнал имя Брэндона Митчема. Всем этим людям довелось узнать нечто, что могло раскрыть правду.

А правда была в том, что Кэсси Бентли не убивали. Она села в самолет до Парижа с паспортом на имя Гвендолин Лейк. В то время как сама Гвендолин погибла страшной смертью, ее тело выдали за труп сводной сестры — Кассандры Бентли, а записи зубной формулы Кэсси и Гвендолин поменяли.

Кэсси Бентли посильнее запахнула свой махровый халат и посмотрела на меня:

— И что теперь?

— Ваша мать, убийца Гвендолин, должна ответить за все.

Но мы оба понимали, что это произойдет лишь в том случае, если все узнают, что Кэсси живет во Франции под именем Гвендолин.

— Я не одобряю того, что сделала мама. — Кэсси поднесла руку к лицу. — Если бы знала, то постаралась бы остановить ее. Но она сделала это ради меня, мистер Райли. Она понимала, что, после того как я убила Элли, полиция быстро вычислит меня. Она знала, что я не смогу выдержать допросы. — Кэсси всплеснула руками. — Но если я умру, никто не будет искать меня.

Ту же самую хитрость использовал Козловски, когда положил в ванну Шелли тело другой девушки. Он сказал, что если я буду вести себя хорошо, то она выживет. Как выжила Кэсси.

Я поверил ей. Судя по тому, что мне было известно о Кэсси, она вряд ли стала бы участвовать в этом дьявольском плане. После смерти Элли она сидела дома, как и сказал мне Козловски, а затем тайком улетела в Париж. Она не знала о том, что произошло после ее исчезновения и какая участь была уготована Гвендолин.

Разумеется, выбор пал на Гвен. У нее не было ни семьи, ни дома — она переезжала с континента на континент, и вряд ли кто-то стал бы разыскивать ее. Она походила на Кэсси, а как иначе: отец общий, матери — родные сестры. Ее лицо сильно изуродовали. К тому же Гвендолин была непредсказуема. И если бы Кэсси понадобилось прикрытие, на нее нельзя было положиться. Слишком непредсказуема. Поэтому выбрали именно ее. И одним выстрелом убили двух зайцев.

— Ваша мать не имела отношения к недавним убийствам? Чианчио, Эвелин Пенри и других людей?

Козловски признался, что действовал в одиночку, но я хотел услышать ответ от нее.

Кэсси заговорила с чувством, стараясь показать решимость:

— Мистер Райли, она не общалась с Лео уже много лет. Никто из нас не поддерживал с ним отношений. После того, что случилось, она дала Лео достаточно денег, чтобы он смог жить самостоятельно, купила для него дом в городе и прекратила с ним общение.

Это правда. Полиция вскрыла сейфовую ячейку Козловски и нашла там около миллиона долларов наличными. Козловски был одиночкой. Он действовал по собственному усмотрению. Пытался защитить Кэсси — женщину, которую любил, — чтобы никто и никогда не нашел ее.

— Мама гостила в Тоскане, у друзей, когда Лео стал убивать. Она ничего не знала, пока полиция не позвонила ей в Италию. Мне тоже ничего не было известно. Когда вы приехали ко мне на озеро, я впервые об этом услышала.

Похоже, она не лжет. Но после этого они с матерью все обсудили и придумали свою версию событий, а потом выдали ее мне и полиции. Они подставили Лео и Олбани.

Но в конечном счете Кэсси, продолжая играть роль Гвендолин, помогла мне понять, что Гарланд и Олбани здесь ни при чем. Возможно, она осознала, что Лео уже не помочь: стало ясно, что он повинен в смерти Чианчио, Эвелин Пенри и Амалии Кальдерон, и именно он едва не зарезал Брэндона Митчема, — но могла спасти Гарланда и профессора. Они с матерью намекали на причастность обоих, но в последний день она не выдержала и «сама» сдала мне Кэсси. Отбросила все сомнения и рассказала, кто на самом деле убил Элли, чем сильно удивила свою мать. Девушка старалась совершить правильный поступок, но при этом не разоблачить себя. Старалась изо всех сил. Ее мать была готова подставить Олбани или даже Гарланда, лишь бы защитить Кэсси. Но сама Кэсси не позволила этому случиться.

Поэтому я и молчал все время: хотел придержать свои суждения до той минуты, пока не поговорю с ней лично. Кэсси убила свою лучшую подругу, этот факт нельзя оспорить. В подобных случаях закон предусматривает смягчающие обстоятельства. Сильный эмоциональный стресс, временное помутнение сознания, неуклюжая попытка угодить общественному мнению, установив равновесие между возмездием и состраданием. Я не знаю, какой вывод сделал бы в данном случае судья и что бы решило жюри присяжных. Слишком часто я сталкивался с несовершенством судебных решений.

В свое время я ни на секунду не поверил, что Терри Бургос действительно безумен. Я делал все, чтобы опровергнуть эту точку зрения, предоставил улики, которые уничтожили линию защиты. Я говорил себе, что у него есть адвокат, есть присяжные и судебная система устроена так, что мы можем узнать правду.

Но я был обвинителем, и моя работа прежде всего заключалась в том, чтобы выиграть процесс. Поэтому в каждой улике, доказывающей душевную болезнь Бургоса, а их было предостаточно, я видел лишь препятствие для своей победы, минное поле, которое надо перейти, нечто такое, что я обязан подвергнуть сомнению. Я не думал о том, прав или нет. Даже не задавался подобным вопросом.

Возможно, в будущем я постараюсь убедить себя, что судьба Бургоса была предрешена. Он был подобен бомбе, которая когда-нибудь обязательно взорвется. Если бы ему не подбросили тело Элли, случилось бы что-то еще. Человек, которого так легко спровоцировать, рано или поздно совершит нечто подобное. Разумеется, я буду напоминать себе о том, что его нельзя было выпускать на свободу. Он представлял опасность для общества. Он убил четырех молодых женщин. И все равно сомнения в правильности моего поступка не оставят меня до конца моих дней.

— Делайте то, что вы собрались делать, — тихо сказала Кэсси. Ее глаза наполнились слезами и засияли еще ярче. — Я не стану сопротивляться. Я… я так устала убегать.

Обвинитель наделен полной свободой действий. Он может по любой причине отказаться от ведения дела. Я больше не работал обвинителем, однако по-прежнему считал убийства в Мэнсбери своим делом, и нравилось мне или нет, но именно я должен был решить, как поступить с Кэсси Бентли.

— Прощайте, Гвендолин Лейк, — тихо произнес я и оставил Кэсси одну.

Она стояла неподвижно, смотрела на горизонт и думала о том, когда же наконец закончится ее бегство.

Благодарность

Работая над книгой, я, как всегда, полагался на талант и проницательность людей, которые мне помогали.

Билл Канкл, мой бывший коллега и ведущий обвинитель по делу «Народ против Джона Уэйна Гейси», был очень щедр и поделился опытом и советами относительно работы обвинителя по делу серийного убийцы-шизофреника. Я тоже с удовольствием помогал тебе в написании твоих военных рассказов, Билл.

Доктор Рональд Райт — судебный патологоанатом из Флориды — снова уделил мне свободное время и проявил терпение, отвечая на вопросы, касающиеся его работы. Никогда не думал, что беседы о мертвых могут быть настолько интересными.

Мой сокурсник по юридической школе — Мэтт Филлипс — был так добр, что «одолжил» мне блестящий ум своей жены, доктора Венди Филлипс, которая просветила меня о некоторых аспектах параноидальной шизофрении.

Джефф Джерике в очередной раз подарил мне прекрасные идеи и ценные советы, я теперь вечно у него в долгу.

Я обратился к двум своим обычным подозреваемым, попросил их прочитать рукопись и высказать все, что они думают по этому поводу.

Джим Джанн — городской поэт и прирожденный лидер, умеет увидеть вещи в неожиданном свете. Он очень многое посоветовал мне.

Джим Минтон всегда умудряется улучшить мои книги: от мелких деталей до развития сюжета и общей картины в целом.

В эту группу я также хотел бы отнести Майка Макдермотта, который позволил использовать его имя (в буквальном смысле слова) и чьи комментарии по раннему черновику романа были очень ценны для меня.

Джей Эй Конрат, человек, который немного разбирается в том, как писать о серийных убийцах, в течение моей литературной карьеры неоднократно давал мне советы, вносил критические замечания и всегда был готов приободрить меня. Я задолжал ему целую… тысячу.

Дэн Коллинз — федеральный обвинитель и мой давний друг — всегда был рядом, чтобы отвечать на мои назойливые вопросы, касающиеся работы правоохранительных органов.

Лари Кришбаум, мой агент, учил меня всякий раз, как только открывал рот. Его энтузиазм заразителен, а его мудрость не знает границ.

Непросто быть моим редактором. Но Брендан Даффи провел потрясающую работу от начала и до конца во всем, что касалось содержания романа. Без него у меня не получилась бы такая книга. Я рад, что у меня был настолько талантливый «сообщник по преступлению».

И наконец, моя жена Сьюзан, которая слушала мою бесконечную болтовню о романе, всегда помогала мне сохранить душевное равновесие и рассудок и при этом делала меня безумно счастливым. Ты по-прежнему заставляешь мое сердце трепетать.

Примечания

1

Закон о правах задержанного, который зачитывается подозреваемому при аресте. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

В бейсболе — игрок, бросающий мяч.

(обратно)

3

Мексиканское блюдо — лепешки с мясной или овощной начинкой, заправленные соусом и сыром.

(обратно)

4

Мексиканский соус из пюре авокадо с различными добавками.

(обратно)

5

Имеется в виду дело Родни Кинга — чернокожего из Лос-Анджелеса, жестоко избитого полицейскими, которым позднее был вынесен оправдательный вердикт. Это событие породило волну возмущения среди черного населения Лос-Анджелеса и привело к массовым беспорядкам и разгулу преступности в городе.

(обратно)

6

В данном случае имеется в виду город в США, столица штата Южная Каролина.

(обратно)

7

В английском языке словосочетание coming out, помимо основного значения — «дебют» или «выход в свет», — также может означать публичное заявление лица о своей гомосексуальной ориентации.

(обратно)

8

Искусство извлекать скрытые в человеке знания с помощью наводящих вопросов.

(обратно)

9

Монета достоинством в десять центов.

(обратно)

10

Воинское звание в армии США; соответствует подполковнику.

(обратно)

11

Американский певец и композитор.

(обратно)

12

Здание из природных материалов, при строительстве которого были соблюдены все экологические нормы.

(обратно)

13

Выпечка, напоминающая по форме бублик: как правило, с начинкой.

(обратно)

14

Отказ истца от предъявленного им иска (лат.).

(обратно)

15

Добрый день (фр.).

(обратно)

16

Да (фр.).

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Июнь, 1989 год

  Глава первая Понедельник, 26 июня 1989 года 8 часов 32 минуты

  Глава вторая 12 часов 35 минут

  Глава третья 13 часов 17 минут

  Глава четвертая 14 часов 20 минут

  Глава пятая 18 часов 45 минут

  Глава шестая 19 часов 45 минут

  Глава седьмая 23 часа 45 минут

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 июня 1997 года

  Глава восьмая

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Июнь 2005 года Вторая строфа Суббота 5 июня 2005 года

  Глава девятая

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Суббота 19 июня 2005 года

  Глава десятая

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Понедельник 21 июня 2005 года

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Среда 23 июня 2005 года

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Четверг 24 июня 2005 года

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ Четверг 24 июня 2005 года

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

  Глава сорок четвертая

  Глава сорок пятая

  Глава сорок шестая

  Глава сорок седьмая

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ Пятница 25 июня 2005 года

  Глава сорок восьмая

  Глава сорок девятая

  Глава пятидесятая

  Глава пятьдесят первая

  Глава пятьдесят вторая

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ Суббота 26 июня 2005 года

  Глава пятьдесят третья

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ Среда 30 июня 2005 года

  Глава пятьдесят четвертая

Благодарность Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg