«Погребенные тайны»

Погребенные тайны (fb2) - Погребенные тайны [Buried Secrets; дайджест] (Ник Хеллер - 2) 622K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джозеф Файндер

Джозеф Файндер Погребенные тайны (в сокращении)

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями.

Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

1

Если вот это и есть тюрьма, подумала Алекса Маркус, я бы тут жить осталась. Насовсем.

Они с Тейлор Армстронг, лучшей подругой, стояли в очереди в самый крутой бар в Бостоне. Бар назывался «Кутузка» и находился в роскошном отеле, который был когда-то тюрьмой. На окнах так и оставили решетки, а центральную ротонду окружали подвесные мостки — полный эффект тюремного холла.

— Обожаю «смоки айс», — сказала Тейлор, разглядывая Алексин макияж. — Вот видишь? На тебе потрясающе смотрится!

— Целый час на него убила, — сказала Алекса. Накладные ресницы, черная подводка, угольные тени — ей определенно казалось, что в таком виде она похожа на избитую сутенером уличную проститутку.

— Мне полминуты хватает, — заявила Тейлор. — А погляди-ка на себя: шикарная красотка, а так была провинциалочка, ни то ни се.

— Ну, я-то уж точно никакая не провинциалочка, — возразила Алекса. — Мой отец живет в Манчестере. — Она чуть не сказала: «Я живу в Манчестере», но огромный дом, где она выросла, уже перестал быть ей домом — после того, как отец женился на этой охотнице за денежными мешками, Белинде. Она уже почти четыре года там не жила — с тех пор, как уехала в Эксетер.

— Ну да, — сказала Тейлор. Алекса почувствовала, каким тоном это сказано. Сама Тейлор выросла в таунхаусе на Бикон-Хилл (ее отец был сенатором) и считала себя городской, а следовательно, более продвинутой и знающей жизнь, чем другие.

— О господи, — пробормотала Алекса, когда очередь приблизилась к дверям, у которых стоял вышибала.

— Да расслабься ты, Люсия, — ответила Тейлор.

— Люсия?.. — начала было Алекса и тут же вспомнила: это имя стоит на ее фальшивых водительских правах. То есть вообще-то права были настоящие, просто не ее — ей ведь всего семнадцать, Тейлор только что исполнилось восемнадцать, а спиртное пить разрешается только с двадцати одного. Вот Тейлор и купила для Алексы права у девушки постарше.

— Главное, смотри вышибале прямо в глаза и держись уверенно, — посоветовала Тейлор.

Она оказалась права. Вышибала даже не спросил у них документы. Они вошли в вестибюль отеля, и Алекса двинулась вслед за Тейлор к старомодному лифту. Тейлор вошла. Алекса неуверенно потопталась рядом, проскользнула следом, содрогнулась — боже, как она ненавидела лифты! — и, когда раздвижные двери уже начали закрываться с металлическим лязгом, выпалила:

— Я пешком пойду.

Они встретились на четвертом этаже и успели занять два больших удобных стула. Официантка в топике с бретелькой вокруг шеи приняла у них заказ: две порции водки с содовой.

Вокруг, как по подиуму, прохаживались фотомодели в черных кожаных шортах и жилетках. Какой-то студентик из технологического попытался к ним клеиться, но Тейлор его отшила:

— Да, я тебе обязательно позвоню — когда мне понадобится консультация по каким-нибудь там дифференциальным исчислениям.

Алекса почувствовала, как Тейлор ее разглядывает.

— Эй, детка, что с тобой такое? Как мы вошли, ты какая-то вся подавленная.

— Да ничего. — Алекса покачала головой. — Просто отец стал какой-то странный.

— Так это же не новость.

— Да, но он вдруг совсем параноиком каким-то стал. Камер везде понаставил, по всему дому.

— Ну, он же как-никак самый богатый человек в Бостоне. Или один из самых.

— Знаю, но это не обычное его занудство, понимаешь? Он как будто боится чего-то.

— Пожила бы ты с папашей-сенатором.

— Не возражаете? — Мужской голос.

Алекса подняла глаза на стоявшего рядом парня. У него были темные волосы, карие глаза, однодневная щетина, и он был настоящий красавчик.

Алекса заулыбалась, покраснела и оглянулась на Тейлор.

— Мы знакомы? — спросила Тейлор.

— Пока нет, — ответил парень с ослепительной улыбкой. Лет под тридцать ему, может, чуть за тридцать? Акцент, пожалуй, испанский.

— Тут только два стула, — сказала Тейлор.

Парень что-то сказал паре за соседним столиком и придвинул свободный стул. Протянул руку Тейлор, затем Алексе.

— Я Лоренцо, — сказал он.

В туалете тут было мыло «Молтон Браун» и настоящие полотенца. Алекса заново нанесла блеск для губ, пока Тейлор подправляла макияж.

— Он на тебя запал, — сказала Тейлор.

— Ты о чем это?

— А то ты не знаешь.

— Сколько ему лет, как ты думаешь?

— Не знаю, лет тридцать? Не упусти. Круто же.

Пока они проталкивались кое-как опять к своим местам, Алекса даже думала — а может, Лоренцо там уже и нет.

Но он сидел на прежнем месте и потягивал водку. Алекса протянула руку, чтобы взять свой бокал — пертини, по рекомендации Лоренцо, — и удивилась, увидев, что там осталась только половина. Ничего себе, подумала она, вот это я набралась.

— Извините меня, ребята, — сказала Тейлор, — но мне пора.

— Тейлор! — воскликнула Алекса.

— Зачем? — сказал Лоренцо. — Побудь еще, пожалуйста.

— Не могу, — ответила Тейлор. — Меня отец ждет.

Бросив заговорщический взгляд на Алексу, она махнула рукой на прощание и скрылась в толпе.

Лоренцо пересел на ее место, рядом с Алексой.

— Расскажи мне о себе, Люсия. Как это я тебя до сих пор здесь не встречал?

Она не сразу вспомнила, кто такая Люсия.

Вот теперь она точно пьяна. Ей казалось, что она парит в облаках, и она улыбалась, как идиотка, пока Лоренцо ей что-то говорил. Комната плыла вокруг. Во рту пересохло. Она потянулась за бокалом пеллегрино и опрокинула его.

— Пожалуй, мне пора домой.

— Я тебя подвезу, — сказал Лоренцо.

Он бросил на столик пачку двадцаток, встал. Она попыталась тоже встать, но колени были словно на шарнирах, и шарниры не работали. Лоренцо взял ее за руку, другой рукой обнял за талию и приподнял.

— У меня машина…

— Тебе нельзя за руль, — сказал он. — Я тебя отвезу домой. А машину завтра заберешь. Идем, Люсия. — Он повел ее сквозь толпу. На них глазели, лампы сливались в радужные сверкающие полосы, словно она смотрела на небо из-под воды.

Потом она почувствовала на лице приятную ночную прохладу. Звуки машин, гудки — все смешалось.

Она лежала на заднем сиденье какого-то незнакомого автомобиля, прижимаясь щекой к холодной, жесткой коже. В машине пахло застарелым табачным дымом и пивом. «Порше» наверняка, но старый, и в салоне грязно. Не так она представляла себе машину Лоренцо.

«Ты дорогу знаешь? — хотела она спросить, но вместо слов вышло какое-то невнятное бормотание. — Откуда же он знает, куда ехать?» — подумалось ей.

Через несколько минут она услышала, как открылась и захлопнулась дверца. Мотор умолк. Она открыла глаза и увидела, что вокруг темно. Фонарей нет. Машин не слышно. Одурманенный мозг смутно ощутил какую-то слабую, отдаленную тревогу. «Где мы?»

Дверца открылась, загорелся свет, в котором показалось лицо мужчины. Бритая голова, пронзительные голубые глаза, угловатая челюсть, небрит.

— Идем со мной, пожалуйста, — сказал незнакомец.

Она очнулась на заднем сиденье большого нового внедорожника.

Перед ней был затылок водителя. Бритые черные волосы. Над воротником толстовки виднелась какая-то непонятная татуировка. Ей сразу подумалось: какие злющие глаза. Птица какая-нибудь?

— А Лоренцо где? — попыталась спросить она, но даже сама не разобрала, что у нее выговорилось.

— Ложись на сиденье и отдохни хорошенько, Алекса, — сказал мужчина. Он тоже говорил с акцентом, но более грубым, гортанным.

Предложение ей понравилось. Она уже почти задремала, и тут сердце у нее заколотилось. Он знает ее настоящее имя.

2

— Скажем так, — проговорил коротышка. — Я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело.

Я кивнул и улыбнулся. «Вот паршивец».

Филипп Кертис, как он назвался, был чуть выше пяти футов ростом, лысый, в огромных очках в черной оправе. Часам «Патек Филипп» у него на руке было наверняка лет шестьдесят. Значит, богатый наследник, и перешли они к нему, вероятно, от отца.

— Я навел о вас справки. — У него изогнулась бровь. — Проверил на благонадежность. У вас, насколько я заметил, необычная биография. Учились в Йеле, но не окончили. И в Мак-Кинси стажировались, так?

— Молодой был. Не задумывался о будущем.

Улыбка у него была как у змеи. Но небольшой, так, змееныша. Или ящерицы какой-нибудь.

— Мне вот что странно — вы бросили Йель и ушли в армию. С чего вдруг? Люди вроде нас с вами такого обычно не делают.

— В Йеле не учатся?

Он раздраженно покачал головой.

— Знаете, я сразу подумал: Хеллер — знакомая фамилия. Ваш отец — Фрэнки Хеллер, так?

Я пожал плечами, словно хотел сказать: поймали, не отпираюсь.

— Ваш отец был настоящей легендой.

— Был и есть, — сказал я. — Отсиживает в тюрьме двадцати-с-чем-то-летний срок.

Мой отец, Фрэнки Хеллер, так называемый Черный принц Уолл-стрит, получил двадцать восемь лет за махинации с ценными бумагами.

— Я всегда был большим почитателем вашего отца. Он был настоящим первопроходцем. Но при этом наверняка некоторые потенциальные клиенты, услышав о том, что вы сын Фрэнки Хеллера, хорошенько задумаются, стоит ли прибегать к вашим услугам. Однако ко мне это не относится. Насколько я понимаю, это означает, что вы вряд ли станете придавать большое значение всяким юридическим формальностям. Понимаете, о чем я?

— Яснее ясного, — сказал я. Посмотрел в окно. Красивый вид. Хай-стрит просматривается до самого океана.

Я перебрался в Бостон из Вашингтона несколько месяцев назад, и мне посчастливилось найти офис в старом здании в деловом квартале, которое когда-то, в девятнадцатом веке, было фабрикой. Снаружи оно походило на какую-нибудь викторианскую богадельню из романов Диккенса. Но внутри все — голые кирпичные стены, открытые трубы, просторные бывшие цеха — напоминало о том, что здесь когда-то занимались настоящим делом. И мне это нравилось. Кроме меня, здесь снимали помещения консалтинговые фирмы, бухгалтерская фирма и несколько небольших агентств недвижимости. На первом этаже находился демонстрационный зал магазина восточных ковров. Мой офис раньше принадлежал какой-то амбициозной интернет-компании, которая вылетела в трубу и не смогла платить аренду, так что мне он достался недорого.

— Так вы утверждаете, что кто-то в совете директоров сливает компрометирующую информацию о вашей компании, — сказал я, медленно оборачиваясь, — и вы хотите, чтобы мы — как это вы выразились? — перекрыли кран. Другими словами — вы хотите, чтобы мы прослушали их телефоны и проверили электронную почту.

— Ну-ну, — подмигнул он. — Не мне вас учить, как работать.

— Разумеется. И очевидно, вы понимаете, что предлагаете мне работу в значительной мере противозаконную.

Тут у меня зазвонил телефон — внутренняя связь, — и я снял трубку:

— Да?

— Ну, в общем, ты был прав, — произнес прокуренный голос моего эксперта по работе с данными, Дороти Дюваль. — Его зовут не Филипп Кертис.

— Разумеется, — сказал я.

— Не злорадствуй.

— И не думаю, — сказал я. — Это дело практики. Тебе пора бы уже понять, что со мной спорить не стоит.

— Ладно, ладно. Ну, в общем, я увязла. Если у тебя есть какие-то идеи, сбрось мне по имейлу, я проверю.

— Спасибо, — ответил я и повесил трубку.

У человека, которого звали не Филипп Кертис, был сильный чикагский акцент. Где бы он ни жил сейчас, родом он из Чикаго. И у него богатый отец: об этом говорили полученные по наследству часы. Я смутно припомнил: кажется, что-то такое попадалось мне на BizWire, что-то насчет проблем какого-то семейного бизнеса в Чикаго.

— Вы меня извините на минутку? — сказал я. — Горит тут кое-что. — Я набрал быстрое сообщение и отправил Дороти.

Ответ пришел меньше чем через минуту: статья из «Уолл-стрит джорнал». Я пробежал ее глазами и понял, что моя догадка была верной.

Я откинулся на спинку кресла.

— Есть проблема, — сказал я. — Меня не интересует ваше дело.

Он изумленно поглядел на меня.

— Что вы сказали?

— Если вы и правда навели справки, то должны знать, что я выполняю работу по сбору информации для клиентов. Я не частный сыщик, я не прослушиваю телефоны и не занимаюсь разводами. И я не семейный психотерапевт. У вас же явно семейная ссора, Сэм.

— Я вам сказал, что меня зовут…

— Не трудитесь зря, — устало сказал я. — Ваши семейные проблемы в общем-то ни для кого не тайна. Вы должны были получить в свое распоряжение папочкину компанию, пока до него не дошло, что вы обсуждаете с частными инвесторами, как перевести «Рихтер» в долевую собственность и распродать.

Его отец, Джейкоб Рихтер, начав когда-то с одной парковки в Чикаго, создал компанию ценой десять миллиардов долларов.

— Тогда папочка разозлился, — продолжал я, — и назначил другого генерального директора и преемника. Но так как вы в курсе всего, что касается папочкиного грязного белья, вы решили записать с помощью прослушки, как он предлагает взятки и откаты, а потом шантажировать его.

Лицо у Сэма Рихтера сделалось багровым.

— Кто вам рассказал?

— Никто. Я просто проверил вас на благонадежность. Я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело. И очень не люблю, когда мне врут.

Рихтер вскочил.

— Ну, знаете, для человека, чей отец сидит в тюрьме за мошенничество, вы что-то уж слишком задираете нос.

— Не без этого, — согласился я. — Вы сами найдете дорогу из офиса?

У него за спиной стояла Дороти, скрестив руки на груди.

— Фрэнки Хеллер был… негодяем, каких свет не видывал! — выпалил он, брызгая слюной.

— Был и есть, — поправил я.

— Так ты, значит, не прослушиваешь телефоны, — сказала Дороти, входя в мой кабинет.

Я улыбнулся и пожал плечами.

— Вечно забываю, что ты подслушиваешь.

Это была наша стандартная практика: Дороти наблюдала за всеми переговорами с клиентами через веб-камеру, встроенную в монитор на моем столе.

— Ты поручаешь это другим.

— Вот именно.

— Так какого же черта? — резко спросила она.

Мы с Дороти вместе работали в компании «Стоддард и партнеры» в Вашингтоне, пока я не перебрался в Бостон и не перетащил ее за собой. Все, что касается электронной информации, она знала вдоль и поперек. А главное, упрямства у нее было на десятерых. Она никогда не сдавалась. И преданности тоже на десятерых.

— Ты же слышала. Не люблю врунов.

— Привыкай. Нам работа нужна.

— Я ценю твою заботу, — сказал я, — но о финансовых делах фирмы можешь не беспокоиться. Свое жалованье ты получишь в любом случае.

Дороти была необычайно привлекательна: кофейного цвета кожа, влажные карие глаза, сияющая улыбка. Одевалась она всегда элегантно и очень коротко стриглась.

— По-моему, нам нужно планерки проводить, как в «Стоддард». Надо бы еще раз обсудить дело Гаррисона, — сказала она.

— Сначала мне нужно выпить кофе. И не те помои, что делает Джиллиан.

Джиллиан Альперин, наша секретарша и офис-менеджер, была строгой веганкой и фанатичной «зеленой». Кофе, который она заказывала, был из экологически чистых зерен, выращенных маленьким кооперативом в Чьяпас, в Мексике, и ввозимых в Штаты контрабандой. Такое и заключенный в камере смертников, пожалуй, пить бы не стал.

— Смотри, какой привередливый, — сказала Дороти.

Зазвонил телефон — приглушенный звонок внутренней связи. Послышался голос Джиллиан:

— Звонит Маршалл Маркус.

— Тот самый Маршалл Маркус? — переспросила Дороти. — Самый богатый человек в Бостоне? Только попробуй и этого отшить, я тебя ремнем выдеру.

— Скорее всего, по личному делу. — Я взял трубку. — Маршалл. Давно не виделись.

— Ник, — сказал он, — мне нужна твоя помощь. Алекса пропала.

Маршалл Маркус жил на Северном берегу, минутах в сорока езды от Бостона, в своеобразном городке, который назывался Манчестер-у-моря. Дом у него был громадный и красивый — просторная каменная резиденция со множеством пристроек стояла на мысу, возвышавшемся над рваной линией морского берега. Маркус жил здесь со своей четвертой женой, Белиндой. Его единственный ребенок, дочь Алекса, училась в закрытой школе, а скоро должна была уехать в колледж и — судя по тому, что она мне как-то говорила о своей жизни дома — после этого вряд ли часто стала бы здесь появляться.

Маршалл Маркус вырос в бедности, в Маттапане, в старинном еврейском рабочем районе. Мальчишкой он выучился играть в блэкджек, довольно рано сообразил, что заведение всегда остается в выигрыше, и начал изобретать различные системы подсчета комбинаций. Потом получил полную стипендию в Массачусетском технологическом институте, где изучал «Фортран» на огромных старых IBM-704. Тогда он и изобрел хитрый способ при помощи компьютера повысить свои шансы в карточной игре.

По слухам, так он однажды выиграл в Рино десять тысяч баксов. Открыл брокерский счет и ко дню выпуска из колледжа стал миллионером, после того как разработал какие-то сложные инвестиционные схемы. Наконец он довел свои стратегии обогащения до совершенства, открыл хеджевый фонд и стал мультимиллиардером.

Моя мать, много лет проработавшая его личной помощницей, пыталась объяснить мне суть его дел, но я так ничего и не понял. Мне достаточно было знать, что Маршалл был добр к ней в трудные времена.

Когда мой отец исчез — ему намекнули, что его собираются арестовать, и он предпочел удариться в бега, — у нас не осталось ни денег, ни дома, ничего. Нам пришлось переехать к бабушке, маминой маме, в Малден, под Бостоном. Маме отчаянно нужны были деньги, и она устроилась офис-менеджером к Маршаллу, другу отца. Она проработала у него много лет, и он с ней всегда хорошо обращался.

Несмотря на то что Маршалл был другом отца, он мне нравился. Он был общительный, ласковый, веселый человек с большим аппетитом — любил еду, вино, сигары и женщин, и все это в больших количествах.

Дом Маршалла почти не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз: все тот же теннисный корт и бассейн олимпийского размера. Единственное, что появилось нового — будка охранника. Узкий проезд перекрывал шлагбаум. Охранник вышел из будки, спросил мое имя и даже попросил показать водительские права. Это меня удивило. Маркус, несмотря на свое огромное богатство, никогда не жил как в тюрьме. Что-то явно изменилось.

Охранник впустил меня, я остановил машину возле дома, поднялся на крыльцо и позвонил. Примерно через минуту дверь открылась, и вышел Маршалл Маркус, протягивая ко мне руки.

— Никеле! — это было привычное ласковое прозвище, которым он всегда меня называл. Он крепко стиснул меня в объятиях. Когда я видел его в последний раз, макушка у него была уже почти лысая, а оставшиеся седые волосы он отращивал почти до плеч. Теперь он красил их в каштановый цвет, а макушка каким-то волшебным образом заросла снова. Не знаю, что это было — накладка или очень удачная пересадка волос. На нем был синий халат поверх пижамы, вид усталый.

Он выпустил меня из объятий и слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Погляди-ка на себя. Все хорошеешь и хорошеешь! Девчонок небось палкой гонять приходится. — Он приобнял меня за плечи своей пухлой рукой. — Спасибо, что приехал, Никеле, дружище. Спасибо.

— Как же иначе, — сказал я.

— Новая? — спросил он, кивая головой в сторону моей машины.

— Давно уже у меня.

Я приехал на «Лендровере-дефендер-110» — приземистом, как джип, и практически неубиваемом. Не очень-то комфортабельный автомобиль, и в салоне довольно шумно, когда скорость выше тридцати миль в час. Но при всем при том лучшей машины у меня еще не было.

— Замечательно. Замечательно. Я на такой ездил когда-то в Серенгети, на сафари. С Аннелизой и Алексой… — Улыбка у него тут же пропала, лицо вытянулось, словно не выдержав больше притворства. — Ооох, Ник, — прошептал он. — Я умираю от страха.

Мы сидели в большой Г-образной гостиной, совмещенной с кухней, в удобных креслах, затянутых неуместными грязно-белыми чехлами.

— Вчера вечером она поехала в Бостон.

— Когда именно? В котором часу вышла из дома?

— Вечером, довольно рано, по-моему. Я как раз ехал домой с работы. Когда приехал, она уже ушла.

— А что она делала в Бостоне?

Он длинно, тяжело вздохнул.

— Да знаешь — все по вечеринкам бегает.

— Она поехала на своей машине? Или ее кто-то из друзей подвез?

— Сама. Она любит водить.

— Она собиралась встретиться с подругами, или это было свидание?

— С подругой, наверное. Алекса не ходит на свидания. Пока что, во всяком случае.

Интересно, много ли Алекса рассказывала отцу о своей личной жизни. Вряд ли, я думаю.

— Она сказала, куда поехала?

— Просто сказала Белинде, что ей надо кое с кем встретиться. — Маркус покачал головой и прикрыл рукой глаза.

Я помолчал несколько секунд и мягко спросил:

— А где Белинда?

— Наверху, прилегла. Она просто больна из-за всего этого. Всю ночь не спала. Совершенно разбита. Она винит себя.

— За что?

— За то, что отпустила Алексу, не расспросила как следует — не знаю даже. Нелегко это, быть мачехой. Каждый раз, когда она пытается… ну, знаешь, ввести какие-то рамки, Алекса устраивает скандал. Она любит Алексу как родную. Правда. Души в ней не чает.

Я кивнул. Потом сказал:

— На мобильный вы ей, конечно, звонили.

— Тысячу раз.

— У вас есть основания думать, что с ней что-то случилось?

— Ну конечно же, случилось. Не могла же она вот так просто сбежать и никому не сказать!

— Маршалл, — сказал я, — понятно, что вы напуганы. Но не забывайте, за ней уже всякие выходки числятся.

— Это все в прошлом. Теперь она хорошая девочка.

— Может быть, — сказал я. — А может быть, и нет.

Несколько лет назад, когда Алекса была маленькой, ее похитили на парковке у «Чеснат-Хилл-молл», прямо на глазах у ее матери, Аннелизы, третьей жены Маркуса.

Ничего плохого ей не сделали. Повозили и через несколько часов высадили на другой парковке. Она уверяла, что никакого сексуального насилия не было. Они с ней даже не разговаривали.

Вся эта история так и осталась загадкой. Маркус был известным богачом — может быть, это была просто сорвавшаяся попытка похищения ради выкупа. Во всяком случае, таково было мое предположение. Потом мать Алексы, Аннелиза, ушла из дома, сказав, что не может больше жить с Маркусом. Может быть, это было связано с похищением дочери, с пониманием, насколько беззащитна она в браке с таким богатым человеком, как Маркус.

Кто знает, в чем была настоящая причина. Аннелиза умерла в прошлом году от рака груди, ее уже не спросишь. Но Алекса после того случая так и не пришла в себя окончательно. Она начала бунтовать — курила в школе, поздно приходила домой, всеми способами искала неприятностей на свою голову.

Однажды, через несколько месяцев после похищения, мне позвонила моя мать — я тогда работал в Вашингтоне в министерстве обороны — и попросила приехать к ней в Нью-Хэмпшир и заехать в Эксетер, поговорить с Алексой.

Разговаривать с ней было нелегко, но все-таки я был сыном Фрэнки Хеллера, и Алекса любила мою маму, и я не был ее отцом, так что в конце концов мне удалось до нее достучаться. Она все еще не могла пережить ужас после того похищения. Я сказал ей, что это совершенно нормально, что я бы, наоборот, забеспокоился, если бы она не перепугалась до смерти в тот день. Сказал — это замечательно, что она ведет себя так вызывающе. Она поглядела на меня недоверчиво, а затем подозрительно.

Я объяснил, что говорю совершенно серьезно. Вызов — это замечательно. Так мы учимся стоять за себя. Объяснил, что страх — это чрезвычайно полезная инстинктивная реакция, предупреждающий сигнал. Нужно к нему прислушиваться, использовать его. Я даже подарил ей книгу о «даре страха», хотя вряд ли она ее прочла.

У нас вошло в обычай непременно встречаться каждый раз, когда я приезжал в Бостон, если только она была дома на каникулах. И даже, хоть и не сразу, разговаривать.

Но она по-прежнему вытворяла такое, что явно грозило неприятностями: курила, пила и прочее, — и Маркусу пришлось отправить ее на год в какую-то исправительную школу. Может быть, это сказывалась травма после похищения. Может быть — реакция на побег матери. А может быть, просто-напросто переходный возраст.

— А с чего вдруг все эти предосторожности? — спросил я.

Маркус ответил не сразу:

— Времена изменились. Больше психов вокруг. И денег у меня больше.

— Вы получали какие-нибудь угрозы?

— Угрозы? Нет. Но я не буду ждать, пока до этого дойдет.

— Я просто хочу знать, не случалось ли чего-нибудь необычного, настораживающего: взлома, чего-нибудь еще, — такого, что побудило вас усилить охрану.

— Это я его заставила, — произнес женский голос.

В кухню вошла Белинда Маркус. Это была высокая стройная блондинка. Красивая. Лет, может быть, сорока. Она была вся в белом: белые брюки с разрезами внизу, белый шелковый топ с глубоким вырезом. Босиком. Ногти на ногах выкрашены в коралловый цвет.

— Я подумала — это просто безумие, что у Маршалла никакой охраны. У человека с таким состоянием, как у Маршалла Маркуса? Настолько известного? И после того, что случилось с Алексой?

— Они тогда поехали в магазин, Белинда. Это могло случиться, будь у меня дома хоть целый батальон вооруженной охраны.

— Ты не представил меня мистеру Хеллеру, — сказала Белинда. Подошла, протянула мне руку. Ногти на руках тоже были выкрашены в коралловый. Она была красива безжизненной красотой классической охотницы за богатыми мужьями, а ее томный тягучий выговор напоминал о Джорджии.

Я встал и представился:

— Ник.

Я знал о ней только то, что слышал от матери. Белинда Джексон-Маркус была когда-то стюардессой «Дельты» и познакомилась с Маркусом в баре в Ритц-Карлтоне, в Атланте.

— Извините, забыл о манерах, — сказал Маркус. — Правда, она великолепное создание? — Широкая улыбка — еще и коронки на зубы поставил. В придачу к новым волосам. Маркус никогда не заботился чересчур о своей внешности, и я предположил, что на все эти хлопоты он пошел из беспокойства — все-таки жена настолько моложе и такая красавица. А может, это она заставила его заняться собой.

Белинда спросила:

— Что, если я принесу вам кофе?

— Отлично.

Она подплыла к длинному черному острову со столешницей из мыльного камня и включила электрический чайник.

— Вообще-то я не мастерица варить кофе, — сказала она, — но у нас есть растворимый. И неплохой, надо сказать.

— Знаете, я передумал, — сказал я. — И так слишком много кофеина с утра.

Белинда вдруг обернулась.

— Ник, вы должны ее найти.

Я заметил — у нее свежий макияж. Непохоже, чтобы всю ночь не спала. В отличие от мужа выглядела она отдохнувшей. Это я точно могу сказать: люди только что с постели так не выглядят.

— Алекса не сказала вам, с кем встречается? — спросил я.

— Я не… она мне вообще ничего не говорила.

— И когда вернется, не сказала?

— Ну, я считала, должна вернуться к полуночи, может, попозже, но знаете, она не очень-то хорошо реагирует, когда я ее спрашиваю о таких вещах.

— А в полицию вы звонили? — спросил я.

— Нет, конечно, — ответил Маркус.

— Конечно?..

Белинда сказала:

— Полиция все равно ничего не сделает. Приедут, напишут рапорт, скажут, чтобы мы подождали, пока пройдет двадцать четыре часа, а потом примут заявление и забудут.

— Ей еще нет восемнадцати, — сказал я. — Когда пропадает подросток, там к этому относятся очень серьезно. Советую позвонить им сейчас же.

— Ник, — сказал Маркус, — мне нужно, чтобы ты сам взялся ее искать.

— А в больницы какие-нибудь вы звонили?

Они тревожно переглянулись, и Белинда ответила:

— Если бы с ней что-нибудь случилось, нам бы уже сообщили, правда?

— Необязательно, — сказал я. — Давайте начнем с этого. Просто чтобы исключить такую возможность. Мне нужен номер ее сотового телефона. Может быть, мой технический консультант найдет ее по нему. И я хочу, чтобы вы позвонили в полицию. Хорошо?

Маркус пожал плечами.

— Их такие мелочи не интересуют, но если ты настаиваешь…

Ни в одну из больниц от Манчестера до Бостона не поступало никого, совпадавшего по приметам с Алексой, но это, кажется, не вызвало у Маркуса и его жены ожидаемого облегчения.

Мне казалось, что они скрывают что-то важное, что-то зловещее. Наверное, именно это шестое чувство заставило меня отнестись к просьбе Маркуса серьезно. Что-то тут было очень сильно не так. Это было дурное предчувствие, и оно становилось все сильнее и сильнее.

Можно назвать это «даром страха».

3

Алекса шевельнулась и заворочалась в кровати.

Боль словно ножом пронзила глазные яблоки. Ощущение было такое, будто в череп сзади воткнули ледоруб.

Где она? Ничего не видно.

Темнота была абсолютно непроницаемой. Может, она ослепла? А может быть, ей это снится. Но нет, на сон непохоже. Она вспомнила, как пила с Тейлор в «Кутузке». Остальное было как в тумане. Она не помнила, как добралась домой, как оказалась в своей постели, как задернула шторы.

Она вдохнула — странный запах, плесенью отдает. Незнакомый. Да дома ли она? В ее комнате в Манчестере так не пахло. Может, она заснула в чужом доме? Но не у Тейлор, это точно.

Одно она понимала — она спала на какой-то постели. Не укрытая простыней. Должно быть, скинула во сне. Руки вытянуты вдоль тела. Она пошевелила пальцами, нащупала край простыни, и тут тыльная сторона ладони наткнулась на что-то гладкое, но твердое. Что-то обтянутое атласной материей, вроде деревянных перил по бокам двухъярусной кровати.

Она по-прежнему ничего не видела. Чувствовала под собой мягкий, проседающий матрас, чувствовала, что на ней пижама, хотя и непохожая на ту, в каких она обычно спала дома. Что-то незнакомое. Больничный халат, что ли? Значит, она в больнице? Значит, она ранена, может быть, в аварии какой-нибудь?

Ледоруб все сильнее врезался в мозг, ей захотелось перевернуться на живот и накрыть голову подушкой. Она приподняла колени, чтобы перевернуться, — и они стукнулись обо что-то твердое. В испуге она приподняла голову — и лбом тоже ударилась о твердое. Вытянула руки в стороны — они наткнулись на твердые стенки. Быстро провела пальцами по боковым стенам, затем ощупала верх — обтянутая атласной тканью доска в каких-нибудь трех дюймах от ее губ.

Мозг еще не успел ничего осознать, но каким-то животным инстинктом она уже поняла с ужасом, сковавшим ее тело и заставившим ее похолодеть: она в ящике.

Она задышала учащенно. Нет, конечно же, это просто кошмарный сон — худший из всех, что ей когда-нибудь снились. Заперта в ящике. Как в…

Атласная обивка. Деревянные стенки — а может, стальные. Как в гробу.

Головокружение, сопровождавшееся тяжестью в животе и холодом во всем теле — это то, что она чувствовала каждый раз перед тем, как потерять сознание. И она провалилась в черноту.

Когда я снова сел в свой «дефендер» и направился к Бостону, был уже почти полдень. Я никак не мог отделаться от мысли — у Маркуса и впрямь были серьезные причины опасаться, что с его дочерью что-то случилось. Не то, о чем он просто не хочет говорить, а то, чего он давно ждал. Другими словами — это не случайность.

Может быть, это была просто-напросто ссора с мачехой, после которой Алекса пригрозила: «Я ухожу и никогда не вернусь!» — и уехала.

Но тогда непонятно, зачем бы Маркус стал это от меня скрывать. Такая сдержанность не в его характере. Этот человек с удовольствием обсуждал с другими свои запоры и то, как «Виагра» повлияла на его сексуальную жизнь.

Я уже собирался позвонить Дороти и спросить, не сможет ли она отследить Алексин телефон, но тут мой «блэкберри» зазвонил. Это была Джиллиан.

— Ваш сын пришел, — сказала она. — Говорит, вы договаривались вместе пообедать?

— Ох ты. Верно. Это мой племянник, а не сын. — Я обещал Гейбу сводить его пообедать и забыл. — Скажите ему, что я скоро подъеду. И соедините меня, пожалуйста, с Дороти.

Гейб Хеллер был приемным сыном моего брата, Роджера. Ему было шестнадцать лет. Очень умный парнишка, но совершенно не приспособленный к жизни. В частной школе для мальчиков в Вашингтоне у него почти не было друзей. Он ходил во всем черном. А недавно и волосы стал красить в черный цвет.

Роджер, мой брат, с которым мы уже давным-давно не общались, был порядочной сволочью, если не вдаваться в подробности. Он тоже, как и наш отец, сидел в тюрьме. Гейб, к счастью, генетически не был его сыном, иначе тоже наверняка оказался бы в колонии для малолетних. Я был, похоже, единственным взрослым, с которым он способен был разговаривать.

Гейб проводил лето у моей матери в Ньютоне. Ходил на уроки живописи в рамках летней программы для старшеклассников при школе Музеум. В бабушке он души не чаял и рад был убраться подальше от своей матери, Лорен.

Но думаю, что главной причиной, почему ему хотелось пожить в Бостоне, была возможность пообщаться со мной, хотя он никогда бы в этом не признался.

Он сидел за моим столом и что-то рисовал в блокноте. Гейб был ужасно талантливым рисовальщиком комиксов.

— Новый комикс делаешь? — спросил я, входя.

— Это роман в комиксах, — скованно сказал он. — И спасибо, между прочим, что не забыл про наш обед.

На нем была черная куртка с капюшоном, наглухо застегнутая.

— Извини, Гейб. Как проводишь лето?

— Скучно.

В устах Гейба это можно было считать выражением буйного восторга.

— Ну что, обедать пойдем? — спросил я.

— Я вот-вот в обморок упаду от голода.

Я заметил, что Дороти заглядывает в дверь.

— Слушай, Ник, — сказала она. — Насчет того номера, что ты мне дал. Не получится у меня определить, где ее телефон.

— На тебя это непохоже. Звучит так, как будто ты… сдаешься.

— Мои способности тут ни при чем. Это вопрос законности.

— Как будто тебя это когда-то останавливало.

— Дело вот в чем. Человек, чей телефон ты просил меня найти… — Она бросила взгляд на Гейба. — Ник, мы можем поговорить наедине?

— Гейб, подожди пару минут.

— Ладно, — буркнул он и вышел из кабинета.

— Похоже на то, что ты берешься за это дело, — сказала Дороти. — Деньги упускать не захотел?

— Нет, это… это сложно. Дело не в самом Маршалле Маркусе. Просто мне нравится его дочь. Я беспокоюсь за нее.

— А что он с ума-то сходит? Ей же семнадцать лет, как-никак?

— Я и сам не пойму. Должно быть, он знает больше, чем говорит.

— Может быть, стоит спросить его прямо.

— Спрошу. А о Фейсбуке что скажешь? Алекса же наверняка есть на Фейсбуке?

— По-моему, у подростков уже нет законной возможности от этого уклониться. Посмотрю.

— Так почему нельзя отследить Алексин айфон? Я думал, для владельцев айфонов есть способы найти потерянный телефон.

— Нам нужен ее логин и пароль. А я так подозреваю, что паролями она с папочкой не делится.

— А ты не можешь его взломать, или как там это делается?

— На это нужно время. А если и получится, вряд ли нам это что-то даст: она должна активировать на своем телефоне поиск MobileMe, а я сомневаюсь, что она это сделала. Самый быстрый способ — попросить телефонную компанию, чтобы отследила телефон по своим каналам.

— А они это сделают только по требованию органов правопорядка, — сказал я. — Должен быть какой-то другой способ найти телефон девушки.

— Насколько я знаю, нет.

— Сдаешься?

— Я сказала — насколько я знаю. Что сдаюсь, не сказала. — Она подняла глаза и заметила, что Гейб притаился за дверью кабинета. — И вообще, по-моему, твой сын проголодался. — подмигнула она.

Я повел Гейба в «Моджо», типичный бостонский бар — пять плоских экранов, на всех спорт, куча сувениров, связанных с «Ред Сокс» и «Селтик». Клиенты — в основном либо биржевые маклеры, либо таксисты.

— Мне понравилась эта девушка, что у тебя работает, — сказал Гейб.

— Джиллиан? Она необычная.

— Ага, клевая.

Херб, владелец бара, принял наш заказ. Это был крупный мужчина с большим животом.

— Привет, Ники, — сказал он. — Как там твой бухгалтерский бизнес? Может, и мне подскажешь, как, например, сделать так, чтобы налоги не платить?

— Делай, как я. Не плати, и все.

Он громко рассмеялся. Его вообще нетрудно было рассмешить.

— На самом деле я актуарий. — На двери нашего офиса висела табличка: «Хеллер и партнеры — услуги по страховым расчетам». Это было отличное прикрытие. Стоило мне сказать, что я занимаюсь страховыми расчетами, и меня больше ни о чем не спрашивали.

— Надо отдать тебе должное, дружище, — добродушно сказал Херб. — Не представляю, как ты это делаешь. Весь день сидеть и считать? Я бы спятил.

Я заказал бургер с жареной картошкой. Гейб пробежал глазами меню.

— У вас есть вегетарианские бургеры?

— С индейкой есть, молодой человек, — сказал Херб.

Гейб нахмурился и склонил голову набок. Мне был знаком этот взгляд. За это высокомерно-презрительное выражение лица его постоянно били в школе, а бывало, и из класса выставляли.

— О, — сказал он. — Не знал, что индейка — это овощ.

Херб бросил на меня быстрый взгляд искоса, словно хотел спросить: «Кого это ты сюда привел?» Но он ко мне слишком хорошо относился, чтобы огрызаться на моих гостей.

— Я возьму просто жареную картошку и кетчуп. И кока-колу.

Когда Херб отошел, я сказал:

— Похоже, Джиллиан еще одного завербовала.

— Она говорит, что красное мясо повышает агрессивность, — сказал Гейб. — А знаешь, дядя Ник, это была хорошая идея — насчет Алексиной странички на Фейсбуке.

Я замер.

— Ты это о чем?

— Алекса Маркус? Ее отец боится, что с ней что-то случилось?

Я медленно улыбнулся.

— Ты подслушивал!

— А ты разве не знал, что у Дороти в компьютере стоит аудиопередатчик, и она слышит все, что происходит у тебя в кабинете?

— Да, Гейб. Так у нас заведено. Так что ты там думаешь насчет Алексиной странички на Фейсбуке?

— Я почти уверен, что знаю, где Алекса была вчера вечером. У нее на стене в Фейсбуке было написано.

— А ты-то как увидел?

— Мы же с ней френды на Фейсбуке. Ну то есть как — у нее там что-то больше тысячи френдов, но она меня зафрендила в ответ. — Это было сказано с гордостью. — Она пару раз заходила к бабушке. Она клевая. И ее ведь никто не заставлял со мной дружить, она сама.

Я кивнул. Красивые богатые девушки вроде Алексы Маркус редко бывают дружелюбными к таким странным ребятам, как Гейб Хеллер.

— Так где она была вчера?

— Ходила в «Кутузку». И Тейлор с ней. Какой-то шикарный бар в отеле, где раньше тюрьма была? Отель «Грейбар», по-моему?

— А Тейлор — это кто, парень или девушка?

— Девушка. Тейлор Армстронг. Дочь сенатора Ричарда Армстронга. Тейлор с Алексой вместе учились в школе.

Я глянул на часы и положил Гейбу руку на плечо.

— Что, если мы попросим дать нам нашу еду с собой?

— Хочешь поговорить с Тейлор?

Я кивнул.

— Она сегодня дома, — сказал Гейб. — Отсыпается, должно быть. Спорю, что ты и Алексу там же найдешь. Дядя Ник?

— Что?

— Не говори Алексе, что я тебе рассказал. Она решит, что я ее преследую.

Младшего сенатора от Массачусетса я застал убирающим дерьмо за своей собакой.

Пудель сенатора Армстронга был острижен по-европейски: тело бритое, помпоны на ногах и на хвосте, афро на голове. Сам сенатор был ухожен столь же тщательно: седые волосы уложены в идеальную прическу. Он наклонился, засунув руку в полиэтиленовый пакет, подобрал собачьи экскременты и ловко вывернул пакет наизнанку. Выпрямился и заметил, что я стою рядом.

— Сенатор, — сказал я.

— Да? — настороженный взгляд.

Мы стояли в овальном парке, окруженном кованой металлической оградой, в одном из самых фешенебельных районов Бостона.

— Ник Хеллер, — представился я. — У вас найдется время?

Я связался с ним через общего друга, рассказал, в чем дело, и спросил, нельзя ли к нему зайти.

— Идемте со мной, — сказал он. Я подошел вместе с ним к мусорному контейнеру, куда он и выбросил пакет. — Да, мне жаль, что с дочерью Маркуса вышли какие-то неприятности. Ничего нового? Я уверен, там просто семейная ссора. Такой уж возраст.

У Армстронга был бостонский аристократический выговор. Он был из старой бостонской семьи. Мы остановились у его дома.

— Итак, если я могу чем-то помочь, спрашивайте, — сказал он. Улыбнулся своей знаменитой улыбкой, благодаря которой и избрался в сенат четыре раза. Какой-то журналист однажды сравнил улыбку Армстронга с «теплым огнем очага». Вблизи, однако, она больше напоминала электрический камин.

— Отлично, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вашей дочерью.

— С моей дочерью? Вряд ли Тейлор за последние месяцы хоть раз видела эту девушку.

— Они встречались вчера вечером.

— Для меня это новость. К тому же, боюсь, Тейлор все равно нет дома.

— Возможно, вы не в курсе, — сказал я. — Она наверху.

Гейб по моему поручению следил за ее бесконечными постами в Фейсбуке и слал мне эсэмэски. Не знаю уж, как он это делал — он не был во френдах у Тейлор на Фейсбуке, — но, очевидно, нашел способ.

— Я точно знаю, что они с матерью…

— Сенатор, — сказал я. — Пожалуйста, позовите ее. Это важно. Или мне просто позвонить ей на сотовый?

Конечно, на самом деле у меня не было телефона Тейлор, но, как оказалось, он мне и не понадобился. Армстронг пригласил меня в дом, больше не стараясь скрыть раздражение. Фирменная улыбка для избирателей погасла. Электрокамин выключили.

Тейлор Армстронг вошла к кабинет отца, словно школьница, которую вызвали к директору, — стараясь скрыть тревогу под маской недовольства. Села в большое, покрытое килимом кресло.

Я уселся в кресло напротив, а сенатор Армстронг перебирал какие-то бумаги на своем простом письменном столе красного дерева. Делал вид, что не обращает на нас внимания.

Девушка оказалась красивая. Волосы у нее были черные, явно не натурального цвета, и глаза ярко накрашены. На ней была коричневая замшевая маечка на лямках, джинсы скинни и короткие коричневые кожаные сапожки.

Я представился и сказал:

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет Алексы. Она пропала. Ее родители очень волнуются.

Она смотрела на меня с капризным выражением лица.

— Вы с ней не разговаривали?

Она покачала головой:

— Нет.

— Когда вы ее видели последний раз?

— Вчера вечером. Мы ходили в бар.

Хорошо, хоть об этом не соврала.

— Может быть, пойдем прогуляемся? — сказал я.

— Прогуляемся? — переспросила она таким тоном, словно я предложил ей откусить голову живой летучей мыши.

— А что? Подышим свежим воздухом.

Ее отец сказал:

— Вы можете поговорить здесь.

На несколько секунд ее лицо стало растерянным. Наконец, к моему удивлению, она ответила:

— Я не против выбраться из дома.

Мы пошли от Луисбург-сквер вниз по крутому холму, вдоль Уилоу-стрит.

— Мне показалось, ты не прочь закурить.

— Я не курю.

Но я сразу же почувствовал запах дыма, как только она спустилась вниз и вошла в кабинет.

— Не бойся, я не донесу твоему отцу.

Она пожала плечами и вытащила из маленькой черной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку «Дюпон».

— Я ему даже про фальшивые права не скажу, — добавил я.

Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.

Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.

— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.

— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.

— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?

— Не больше, чем всегда.

— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?

— Нет.

— У нее есть парень?

— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.

— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…

— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.

— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?

Она покачала головой.

— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.

— Вы ушли из бара вместе?

Она поколебалась:

— Да.

Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.

Наконец она выпалила:

— С Лекси что-то случилось?

Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.

— Возможно.

— Возможно? Что это значит?

— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.

Она швырнула сигарету на землю.

— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?

— Ты запомнила его имя?

Она не смотрела мне в глаза.

— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.

— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?

Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.

— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.

— Они ушли вместе?

— Наверное. Точно не знаю.

— Как это ты не знаешь?

— Я же раньше ушла.

Я не стал указывать на противоречие.

— И сразу поехала домой?

Она кивнула.

— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».

Она пожала плечами.

— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?

Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.

— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.

Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.

Я позвонил Дороти:

— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?

— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.

— У меня есть одна идея, — сказал я.

Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.

Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.

Теперь он был влиятельным лицом в Юридическом комитете палаты представителей, который контролирует ФБР. Он не мог считаться моим должником, так как сполна заплатил за «исследовательскую работу» конторе Стоддарда, но я знал о нем кое-что, а это еще хуже. Я дозвонился до него по личному номеру и попросил сделать для меня звонок в бостонское отделение ФБР.

Сказал, что мне нужно поговорить с кем-нибудь из руководства. Немедленно.

Бостонское отделение ФБР расположено на Сентер-Плаза, 1. Это часть административного комплекса, который большинство бостонцев считает уродством — бетонным шрамом, уродующим лицо нашего прекрасного города.

Выйдя из лифта на шестом этаже, я увидел на стене огромную золотую эмблему ФБР и плакат: «Десять самых опасных преступников в розыске». За окошком из пуленепробиваемого стекла сидели рецепционистки. Я сунул свои водительские права в щель, как банковскую карту, и меня заставили отдать «блэкберри». Одна из женщин за стеклом переговорила с кем-то по телефону и сказала, что кто-нибудь выйдет ко мне через несколько минут.

Если тебя заставляют ждать минут десять-пятнадцать — значит, скорее всего, совещание затянулось. Если же прошло больше сорока пяти минут, это уже намек.

Я ждал почти час, пока не вышел тот самый парень из ФБР.

С виду он был не похож на то, чего я ожидал. Массивный мужчина, совершенно лысый — лысина блестит, явно не сама по себе. На руке поддельный «Ролекс», рукава серого костюма коротковаты, воротник белой рубашки тесноват, строгий полосатый галстук.

— Мистер Хеллер? — произнес он низким голосом. — Гордон Снайдер. — Он протянул мне руку, огромную и жесткую, как старая бейсбольная перчатка. — Помощник ответственного спецагента, — добавил он.

Это означало, что передо мной один из высших чинов бостонского отделения ФБР, подчиняющийся непосредственно ответственному спецагенту. Я мысленно отдал должное любвеобильному конгрессмену из Сарасоты.

Снайдер провел меня в свой кабинет, окна которого выходили на Кембридж-стрит. Письменный стол, два компьютерных монитора, телевизор с плоским экраном, включенный без звука на CNN. Снайдер уселся за свой образцово чистый стол.

— Насколько я понимаю, вы теперь работаете в частном секторе, мистер Хеллер.

— Совершенно верно. — Должно быть, таким не слишком тонким способом он давал мне понять, что прочитал мое досье и знает, чем я занимался раньше.

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Я помогаю другу разыскать его дочь, — сказал я.

Он сдвинул брови:

— Как зовут девушку?

— Алекса Маркус. Ее отец — Маршалл Маркус. Владелец хеджевого фонда в Бостоне.

— Сколько ей лет?

— Семнадцать.

Он кивнул.

— Ее похитили?

— Вероятно.

— Ну, а выкуп потребовали?

— Пока нет. Но, учитывая обстоятельства и ее историю…

— Так вы говорите, отец волнуется, что его дочь, возможно, похитили?

Выражение лица у Снайдера было какое-то странное. Такое преувеличенное недоумение, что это выглядело почти комично.

— Видите ли, мистер Хеллер, чего я никак не могу понять — почему из бостонской полиции к нам никто не обращался.

— Должны были.

— Я бы знал, верно? Обычно это первое, что они делают в таких случаях. Похищения — это сфера ФБР. Не могу не удивляться, почему этого не случилось.

— Но если вы распорядитесь, чтобы отследили ее телефон…

Но Снайдер еще не договорил:

— Я думаю — возможно, они не обратились к нам потому, что их никто не поставил в известность об исчезновении девушки. — Он сцепил руки в замок. — Как видите, Маршалл Маркус не позвонил в полицию. Интересно, правда? По идее он бы уже должен на уши поставить и полицию, и ФБР, чтобы искали его дочь.

— Он звонил в полицию, — сказал я. — Пару часов назад.

Он покачал головой и твердо сказал:

— Это не так.

— У вас неточная информация.

— О Маркусе у нас абсолютно точная информация, — сказал он. — Мы точно знаем, что ни он, ни его жена в полицию не звонили. Ни по одному из четырех его домашних телефонов. Ни с одного из его двух мобильных. Ни с мобильного его жены. Ни с одного телефона в «Маркус капитал». — Он пристально посмотрел на меня. — Вот так. Мы уже некоторое время держим Маркуса под наблюдением по решению суда. И я уверен, что ему об этом известно. Это он вас сюда прислал, мистер Хеллер? Пожалуйста, не трудитесь отрицать тот факт, что вы встречались с Маркусом в его доме в Манчестере сегодня утром. Вы для этого пришли? В качестве его агента? Попытаться выяснить, какими сведениями мы располагаем?

— Я пришел потому, что жизнь девушки, возможно, находится под угрозой.

— Той самой девушки, которую пришлось отправить в исправительную спецшколу из-за ее проблемного поведения?

Я едва сдержался, чтобы не вспылить.

— Да. После того как ее похитили. Такие вещи очень даже способны подействовать на психику. Разве вы этого не понимаете? Мы с вами на одной стороне.

— Вы работаете на Маркуса, верно?

— Да, но…

— В таком случае мы по разные стороны. Ясно вам?

4

Алекса чувствовала, что сердце колотится все быстрее и быстрее. Она слышала его удары. В этой ужасающей тишине они звучали как литавры.

— Ты меня слышишь, Алекса? — произнес едва слышный голос.

Пищевод обожгло кислотой. Она закашлялась, почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Немного рвоты вылилось на промокшую рубашку, остальное застряло в горле.

Нужно было сесть, чтобы выплюнуть все изо рта, но она и голову-то не могла приподнять выше, чем на несколько дюймов. Не могла двинуться.

— Поосторожнее там, будь добра, — сказал голос. — Мы не сможем открыть твой гроб в случае чего.

— Гроб… — выдохнула она.

— Умирать тебе незачем. Мы не хотим твоей смерти. Мы просто хотим убедить твоего отца пойти нам навстречу.

— Сколько денег вы хотите? — прошептала она.

— С чего ты взяла, что мы хотим денег, Алекса? А если бы и хотели, у твоего отца все равно ничего нет.

— Мой отец… У него до хрена денег, понятно? Он вам все отдаст, только, пожалуйста, пожалуйста, выпустите меня скорее.

— Алекса, вот теперь слушай меня очень, очень внимательно, поскольку от этого зависит твоя жизнь.

— Я слушаю, — прошептала она.

— Хорошо. Теперь вот что, Алекса. Поговорим о том, как ты будешь дышать. Ну что? Слушаешь?

Ее всю затрясло, и она простонала:

— Пожалуйста…

— У тебя в гробу есть воздух, но его немного. Если бы мы просто положили тебя туда и закопали, ты бы и полчаса не протянула. Но мы понимаем, что этого времени слишком мало.

— Закопали?.. — прошептала она.

— Да. Ты в стальном гробу, закопанном на десять футов в землю. Погребена заживо. Но ты, конечно, и сама уже это поняла.

Что-то взорвалось у нее в мозгу: яркие искры света. Она кричала, пока голосовые связки не перенапряглись так, что из горла выходили только тяжелые всхлипы, но в темноте и они казались оглушительно громкими.

Флуоресцентная оранжевая квитанция на штраф за неправильную парковку уже торчала за стеклоочистителем моего «дефендера». Черт бы побрал этого Снайдера. Если бы он не заставил меня столько ждать, счетчик не показал бы лишнее время.

Я достал «блэкберри», хотел позвонить Маркусу, и тут услышал за спиной женский голос:

— Нико?

Так меня уже почти никто не называл, только несколько человек, которых я знал в Вашингтоне давным-давно.

Я почувствовал, что это она, может быть, даже по запаху узнал, еще раньше, чем она тронула меня за плечо. Не оборачиваясь, я сказал:

— Диана?

— А у тебя все тот же «дефендер», вижу, — сказала она. — Ты почти не меняешься, правда?

— Привет, — сказал я и обнял ее. На секунду заколебался, целовать ли ее в губы — давно прошли те времена, — но она сама решила этот вопрос: подставила щеку. — Отлично выглядишь.

Я не лгал. Диана Мэдиган была в узких джинсах, потертых коричневых ковбойских сапогах и изумрудной блузке, подчеркивавшей цвет ее необыкновенных светло-зеленых глаз.

Таких женщин я никогда больше не встречал. Сильная, чуткая, элегантная. И красивая. Упругое гибкое тело и буйная копна кудрявых волос. Медового цвета с рыжеватыми искорками. Нос крупный, но изящный. Единственное, что в ней напоминало о прошедших годах, — тонкие морщинки вокруг глаз.

Мы не виделись лет пять или шесть, с тех пор как ее перевели из вашингтонского отделения ФБР в Сиэтл и она заявила, что ей не нужны отношения на расстоянии. Наши отношения и не были серьезными — не то чтобы просто «постельная дружба», но без давления друг на друга, без ожиданий чего-то большего. Так хотела она, а меня, учитывая то, сколько я работал и сколько времени проводил в разъездах, это вполне устраивало.

И все же, когда Диана позвонила и сказала, что переезжает в Сиэтл, я сначала растерялся, а потом тут же обиделся. Я никогда раньше не встречал таких женщин и был уверен, что больше не встречу, и удивился, что она не чувствует того же ко мне. Я был разочарован в себе — за то, что так плохо в ней разобрался. До тех пор я всегда считал, что разбираться в людях — один из моих природных талантов. Разрыв с Дианой остался в памяти как что-то вроде нераскрытого дела.

Но именно такие дела меня всегда неудержимо привлекали.

— Я выгляжу ужасно, и ты это знаешь, — сказала она. — Я всю ночь рассылала эсэмэски охотникам за малолетками — от имени четырнадцатилетней девочки.

— Значит, работу не сменила?

Диана работала в ФБР, в отделе быстрого реагирования по похищениям несовершеннолетних. Работа была морально изматывающая. Я никогда не понимал, как она это выдерживает. Казалось бы, давно должна перегореть.

На руке у нее не было обручального кольца, и я мог только предполагать, что детей у нее тоже нет. И неизвестно, будут ли теперь, когда она видела, что с ними иногда случается.

— Давай я тебя подвезу, — сказал я.

— А ты откуда знаешь, что я не на машине?

— Потому что ты бы припарковалась в подземном гараже, как все фэбээровцы. А в левой руке у тебя были бы ключи. Не забывай, я тебя знаю все-таки.

Она отвела взгляд. Смутилась? Как бы то ни было, по лицу ничего не поймешь. Как обычно, в плане эмоций — настоящий криптонит.

— У меня квартира в Саут-Энде. Хотела взять такси.

Я распахнул перед ней пассажирскую дверцу.

Сидя в машине, я уловил тончайший аромат ее духов: роза, фиалка и кедр. Нейробиологи утверждают, что ничто не способно вернуть нас в прошлое так быстро и властно, как запахи. Дианины духи вызвали целый рой воспоминаний. По большей части счастливых.

— Давно ты в Бостоне? — спросил я.

— Чуть больше года. Я слышала, что ты вроде бы тоже тут. Тебя Стоддард сюда отправил — открывать филиал или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Я тут сам по себе.

— И как, нравится?

— Было бы отлично, если бы начальник не был таким самодуром.

Она грустно рассмеялась.

— Ник Хеллер, фанатично преданный фирме сотрудник.

— Как ты сказала — Пемброк-стрит, да?

— Да. На Коламбус-авеню поверни. Спасибо, что подвез.

— Рад помочь.

— Слушай, мне жаль, что со Снайдером так получилось.

— Откуда ты знаешь, что я с ним встречался?

— Я видела, с каким видом ты оттуда вышел. Непохоже было, что все хорошо прошло.

— А он тебе сказал, о чем шла речь?

— Конечно.

Интересно, может, она специально за мной шла? Может быть, это не случайная встреча. Может быть, она услышала, что я тут, и захотела поздороваться. Может быть, это все, чего она хотела. Я мысленно добавил еще страничку в папку с незавершенным делом: «Мэдиган, Диана».

— Так что у него за пунктик на Маршалле Маркусе?

— Маркус — его личный Моби Дик. Для таких, как он, чем недостижимее цель, тем больше она их притягивает.

Мне-то можешь не рассказывать, подумал я.

— Ну, мне показалось, он гораздо больше заинтересован в том, чтобы прижать Маркуса, чем в том, чтобы найти его дочь.

— Может быть, потому, что он занимается финансовыми преступлениями.

— Ага.

— Я не понимаю, зачем ты встречался с главой отдела финансовых преступлений, если ищешь пропавшую девушку.

— Мне назвали его имя.

— Маршалл Маркус — твой друг? — спросила она.

— Друг семьи. Моя мать у него работала. И девочка мне нравится. Но вы, очевидно, под него копаете. А ты что можешь о нем сказать?

— Немногое. Это секретное расследование.

Я остановился возле ее узкого дома в старинном стиле, с изогнутым фасадом. На двойной парковке «дефендер» поместился без труда.

— Ну, спасибо еще раз, — сказала она.

— Погоди. Я должен попросить тебя об одном одолжении. Как ты думаешь, ты можешь добиться разрешения отследить местоположение Алексиного телефона?

— Это не так легко будет сделать в обход Снайдера. А почему ты думаешь, что с ней что-то случилось?

Я хотел ответить, но она огляделась вокруг и сказала:

— Слушай, если хочешь, зайди на минутку, там все и объяснишь.

Я пожал плечами, стараясь казаться невозмутимым.

— Черт, не пропадать же такому хорошему месту на парковке.

Ее квартира на втором этаже была невелика, но казалась роскошной и богато обставленной. Стены были выкрашены в разные оттенки шоколадного и темно-коричневого. Вся мебель, все детали интерьера были тщательно подобраны.

Она указала мне на большой угловой диван и сварила кофе. Кофе оказался темный, крепкий, идеальный. Сама она, правда, пить не стала — сказала, что ей надо поспать.

Когда женщина приглашает к себе, обычно понятно, чего ожидать. Но не в этом случае. У нас обоих уже другая жизнь. Теперь это уже не «постельная дружба», а просто дружба.

Мои чувства к ней не изменились оттого, что мы стали «просто друзьями». Но мы ведь пришли сюда, чтобы поговорить об Алексе Маркус. Я рассказал ей все, что знал о том, что случилось с Алексой, и о Тейлор Армстронг.

— Не хочется этого говорить, но Снайдер в чем-то прав, — сказала Диана. — Еще ведь и двенадцати часов не прошло, так? Познакомилась с парнем, а теперь отсыпается в какой-нибудь гостинице. Может же такое быть?

— Может, конечно. Но вряд ли. Необычно для девушки ее возраста вот так пропадать. Хоть бы подружкам позвонила.

— За этой девушкой дома слишком следят, и обстановка в семье сложная, вот она и проверяет границы, — сказала Диана. Она уже сидела в пухлом мягком кресле, скинув свои ковбойские сапоги. Из косметики на лице был только блеск для губ. Кожа светилась.

— Не верю, что ты и правда так думаешь, — сказал я. — С твоей-то работой.

Губы у нее чуть-чуть сжались — нужно было очень хорошо ее знать, чтобы это заметить.

— Ты прав, — сказала она. — Извини. Я пыталась изобразить адвоката дьявола. Учитывая то, что этой девушке пришлось пережить — попытку похищения несколько лет назад, — она вряд ли пошла бы домой к незнакомому парню, сколько бы ни выпила.

— Это была не попытка, — сказал я. — Ее похитили. А потом отпустили.

— Вот так просто… схватили, повозили по городу несколько часов, а потом отпустили? Такой риск без всякой цели?

— Очевидно, так.

— И ты в это веришь?

— У меня нет причин не верить. Я много говорил об этом с Алексой.

Она откинулась на спинку кресла.

— А если бы ее отец втайне заплатил выкуп и не стал никому говорить, она бы знала?

Умная она. Я уже и забыл, какая умная.

— Если у него была причина хранить это в тайне, может, и не узнала бы. Но у меня не сложилось такого впечатления.

— Может быть, он тебе чего-то недоговаривает.

— А может, это ты чего-то недоговариваешь.

Она повернулась ко мне.

— Ты знаешь, что я никогда не разглашаю конфиденциальные детали текущих расследований, и теперь не стану.

— Знаю.

— В общем, есть предположение, что Маршалл Маркус отмывает деньги для кое-каких очень нехороших людей.

— Отмывает деньги? Смешно. Он же миллиардер. Работает с вкладами сомнительных клиентов еще, пожалуй.

— Что слышала, то и говорю. И должна тебя предупредить: Гордон Снайдер не из тех, кого ты хотел бы иметь своим врагом. Если он решит, что ты работаешь против него, препятствуешь его расследованию, он тебя в порошок сотрет.

— Считай, что предупредила.

— Хорошо. А теперь — есть у тебя Алексина фотография?

— Конечно, — сказал я, вынимая из нагрудного кармана одну из фотографий, которые дал мне Маркус.

Диана подошла, села рядом на диван, и я почувствовал, что сердце у меня забилось немного быстрее. Я протянул ей фотографию Алексы в хоккейной форме. Волосы у нее были стянуты лентой, щеки розовые, голубые глаза блестели.

— Хорошенькая, — сказала Диана. — И боевая, судя по виду.

— Такая и есть. В последние годы ей нелегко пришлось.

— Трудный возраст. Я его терпеть не могла.

Диана никогда раньше не говорила о своем детстве, упоминала только, что выросла в Скоттсдейле, в Аризоне, что ее отец служил в Службе федеральных маршалов и погиб при исполнении.

Я заметил, что она чуть придвинулась ко мне.

— Знакомая рубашка, — сказала она. — Кажется, это я ее тебе подарила?

— Ты. Я ее так с тех пор и не снимал.

— Старый добрый Нико. Хоть что-то постоянное в наш изменчивый век. — Она улыбнулась своей загадочной улыбкой. — Ну ладно, отправлю запрос в телефонную компанию. Как-нибудь сумею пробить.

— Спасибо.

— Это не ради тебя, знаешь ли. И не ради нас. Это ради девушки. Насколько я понимаю, Алекса Маркус несовершеннолетняя, она, возможно, попала в беду, и это все, что мне нужно знать.

— Это значит, что делом официально займется ФБР?

— Необязательно. Пока, во всяком случае. Но если я смогу чем-то помочь, ты знаешь, где меня искать.

— Спасибо. — Наступило долгое, неловкое молчание. Мы оба не любили расчесывать душевные раны. Но раз уж мы сидим вдвоем в ее квартире — если говорить о главном, то сейчас.

— Так почему же… — начал я и замолчал. «Почему ты мне не сказала, что тебя перевели в Бостон?» — хотел я спросить. Но я не хотел, чтобы это прозвучало как упрек. И сказал вместо этого: — Ты тоже. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я готов. Тут же появлюсь на пороге.

Она улыбнулась и повернулась ко мне, и не успел я взглянуть в ее зеленые глаза и ощутить ее дыхание на лице, как мои губы уже соприкоснулись с ее губами.

Зазвонил телефон.

Диана отстранилась.

— Погоди, Нико, — сказала она, доставая свой «блэкберри» из чехла на поясе. Поднесла к уху. — Хорошо, — сказала она. — Сейчас буду.

— Что такое?

— Мой хищник, — ответила она. — Снова прислал эсэмэску. Похоже, что-то заподозрил. Хочет перенести нашу встречу на другое время. Меня ждут на работе. Я… мне очень жаль.

— Мне тоже, — сказал я.

Она была уже на ногах, искала карточку-ключ и ключи от квартиры.

— Что такое на нас сейчас нашло? — сказала она, не глядя на меня.

— Что нашло, не знаю, но… давай, я тебя подвезу.

Она вдруг стала очень деловитой. Покачала головой и твердо сказала:

— Моя машина рядом.

У меня было такое чувство, будто я прыгнул из сауны в метровый сугроб.

Я подъехал к подножию Бикон-Хилл и остановился у отеля «Грей-бар» — места, где терялся след Алексы.

Негативная энергия у стойки регистрации ощущалась с такой силой, что мне тут же захотелось навести на надменного портье девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет — просто чтобы привлечь его внимание. Он, казалось, так увлекся разговором с женщиной-администратором, что ничего не замечал.

Я откашлялся.

— Не мог бы кто-нибудь из вас позвонить Наджи? Скажите, что к нему Ник Хеллер.

Наджи руководил службой безопасности в этом отеле.

Портье хмуро поднял трубку и что-то тихо проговорил в нее.

— Сейчас подойдет, — сказал он. На голове у него был тщательно сооруженный художественный беспорядок, волосы обильно смазаны гелем. Я встал у стойки и принялся ждать. Он вернулся к своему разговору, но краем глаза заметил меня, обернулся и раздраженно сказал:

— Э-э-э… Возможно, придется подождать.

Я стал прохаживаться по вестибюлю и увидел указатель к «Кутузке». Поднялся на лифте на четвертый этаж, огляделся. На кирпичных стенах висели плоские телеэкраны. Кожаные диваны и банкетки. Пол с подсветкой. Множество камер видеонаблюдения.

Когда я вернулся к стойке регистрации, меня ждал красивый темноволосый парень. Типично арабские черты лица. Он улыбнулся мне:

— Мистер Хеллер?

— Спасибо, что согласились встретиться, Наджи, — сказал я.

— Мистер Маркус — очень хороший друг нашего отеля, — сказал он. — Я к вашим услугам.

Маршалл Маркус был не просто «другом», а одним из первоначальных инвесторов — и притом самым крупным. Он позвонил заранее и предупредил о моем приходе, как я просил.

Наджи достал продолговатый брелок с логотипом БМВ — для бесключевого доступа к четырехлетнему М3, который Маркус предоставил в пользование Алексе. На цепочке болталась парковочная карточка.

— Выходит, она так и не забрала машину?

— Как видите, нет. Я позаботился, чтобы ее никто не трогал — на случай, если вы захотите снять отпечатки.

У этого человека явно имелся кое-какой опыт.

— Возможно, полиция и захочет, — сказал я. — А вы не знаете, в котором часу она подъехала к парковке?

— Конечно, знаю, сэр, — сказал Наджи и показал мне карточку, где стоял штамп: 21.37 — время, когда Алекса передала свой БМВ парковщику.

— Я хотел бы посмотреть запись с камеры наблюдения, — сказал я.

— В гараже? Или на стоянке?

— Везде.

Центр управления охраны «Грейбара» оказался маленькой комнаткой в административной части здания. Он был оснащен примерно двадцатью висевшими на стенах мониторами, которые показывали, что происходит на входе, в вестибюле, на кухне, в коридоре возле туалетов. Плотный коротышка с козлиной бородкой сидел за столом и вел наблюдение.

— Лео, — сказал Наджи, — можешь найти вчерашние записи с третьей и четвертой камер?

Мы с Наджи встали у Лео за спиной, и он открыл несколько окон на экране компьютера.

— Начиная с девяти тридцати, — сказал я.

Лео запустил быструю перемотку. В девять тридцать пять у отеля остановился черный БМВ, и из него вышла Алекса. Парковщик протянул ей карточку, и Алекса встала в длинную очередь перед входом, а парковщик отогнал ее автомобиль.

— Можно приблизить? — спросил я.

Лео двинул мышкой, щелкнул по паре кнопок. Я увидел, как Алекса обнимает другую девушку, уже стоявшую в очереди. Тейлор Армстронг.

— А можно проследить за ними в отеле? — спросил я.

— Конечно. Лео, открой девятую и двенадцатую, — сказал Наджи.

С другого ракурса, от входа в вестибюль, я увидел, как девушки подходят к лифту. Потом двери лифта закрылись, две девушки вошли внутрь. Вдруг Алекса выскочила из лифта. Тейлор осталась.

Алекса страдала клаустрофобией. Не выносила замкнутых пространств, особенно лифтов.

— Так, — сказал я. — Я хочу посмотреть, куда пошла вот эта — та, что не села в лифт.

С другой камеры я увидел, как Алекса поднимается по лестнице. Еще одна показала, как она входит в бар на четвертом этаже, где ее ждет Тейлор. Мы продолжали смотреть. Вот они нашли места.

Довольно долго ничего не происходило. Толпа в баре все росла. Официантка в откровенном наряде приняла у них заказ. Подошел какой-то парень. Рубашка не заправлена в брюки. Светловолосый, румяный. Не похож на латиноамериканца. Алекса улыбнулась, а Тейлор на него даже не взглянула.

Через несколько секунд он отошел. Мне даже жалко мальчишку стало.

Девушки продолжали разговор. Смеялись — как я догадывался, над парнем в незаправленной рубашке.

— Можно перемотать, — сказал я.

Подошел другой парень. На этот раз темноволосый. Средиземноморского типа — не то итальянец, не то испанец. Девушки заулыбались. Такую Тейлор я еще не видел — она больше не хмурилась и не дулась. Веселая, оживленная.

— А с другого ракурса есть запись? — спросил я.

Лео открыл еще одно окно, и я увидел лицо парня в профиль. Лео приблизил изображение. Красивый парень лет тридцати с небольшим.

Он придвинул к ним стул и сел — очевидно, его пригласили. Сделал знак официантке.

— Этот человек — он часто здесь бывает, — сказал Наджи.

Я повернулся к нему.

— Да? А как его зовут?

Он покачал головой:

— Не знаю.

Я снова повернулся к монитору. Парень и две девушки беседовали и смеялись. Подошла официантка, приняла заказ на напитки.

Мужчина сидел рядом с Тейлор, но куда больше интересовался Алексой. То и дело наклонялся к ней.

Интересно, подумал я. Тейлор выглядит по меньшей мере не хуже Алексы. Но у Алексы отец миллиардер. Хотя откуда бы ему это знать — разве что он заранее наметил жертву?

Принесли напитки в больших бокалах для мартини. Через какое-то время обе девушки поднялись. Мужчина остался за столиком один.

— Можно проследить за девушками? — сказал я.

Лео переключился на уже открытое окно, сделал его побольше. Девушки шли вместе, держась друг за друга, обе выглядели уже слегка пьяными. Я увидел, как они вошли в женский туалет.

Тут что-то в другом открытом окне привлекло мое внимание. Запись с той камеры, что наблюдала за одиноко сидевшим парнем. Он что-то делал. Вот он протянул руку и пододвинул к себе Алексин недопитый бокал мартини.

— Это еще что такое? — сказал я. — Увеличьте это окно, пожалуйста.

Лео увеличил, и мы увидели, что делает парень. Он сунул правую руку в карман пиджака, огляделся и незаметно бросил что-то в Алексин бокал. Вытащил соломинку из своего коктейля, помешал. И отодвинул коктейль Алексы на место.

— О господи, — сказал я.

В другом окне на мониторе было видно, как девушки вышли из туалета и вернулись на свои места. Алекса взяла бокал.

Через несколько минут Тейлор поднялась и что-то сказала. Алекса вроде бы огорчилась, а парень нисколько. Тейлор ушла. Алекса осталась.

Она выпила еще, они с парнем смеялись и разговаривали.

У Алексы стали проявляться признаки серьезного опьянения. Она сползла по спинке стула, игриво улыбаясь. Но вид у нее был такой, будто ей плохо.

Мужчина вытащил пачку купюр, бросил несколько бумажек на стол и помог Алексе подняться. Было похоже, что она еле держится на ногах.

— Наличные, — сказал я, скорее, подумал вслух.

Но Наджи понял.

— Он всегда платит наличными.

— Потому-то вы и не знаете, как его зовут?

Он кивнул.

— Точно сказать не могу, но думаю, он торгует наркотиками. — И поспешно прибавил: — Но здесь — никогда.

Плохо дело.

Теперь парень вел Алексу к лифту. Вот он нажал на кнопку. Через минуту лифт открылся, и они вошли. Она боится лифтов, но вряд ли она тогда понимала, где находится.

Камера в вестибюле зафиксировала, как парень вел Алексу к выходу. Она спотыкалась. Люди, входившие в отель, смотрели и улыбались. Должно быть, думали, что подружка этого парня слегка перебрала.

Мужчина протянул парковщику квитанцию. Подъехал старый черный «порше» — классический, но не в лучшем состоянии. Наркоторговец помог Алексе забраться в салон, где она безжизненно вытянулась на заднем сиденье.

У меня похолодело в животе. Машина отъехала от отеля по круговой дорожке.

— Мне нужен другой ракурс, — сказал я.

— Конечно, сэр, — сказал Наджи. — Его лицо?

— Нет, — сказал я. — Его автомобильный номер.

Номер был, наверное, записан на парковочной карточке, но я хотел убедиться со стопроцентной точностью. Камера над парковкой показала номерной знак совершенно отчетливо.

На карточке стояло имя Коста. Он подъехал в 21.08, раньше девушек.

Наджи вырезал несколько кадров Алексы и Тейлора с этим парнем, включая крупные планы его лица с разных ракурсов, и записал на дискету. Я попросил сделать мне пару копий. Затем воспользовался его компьютером и отправил несколько кадров с Костой Дороти по электронной почте.

«Дефендер» стоял на одном из краткосрочных парковочных мест у входа. Я сел в него и позвонил Дороти. Коротко пересказал то, что видел, продиктовал ей номер машины и попросил выяснить имя владельца, адрес и все, что только возможно. Назвал ей имя Коста, предупредил, что оно наверняка фальшивое, и попросил заглянуть в почту. Оказалось, она ее уже проверила. Я сказал, что директор службы безопасности отеля подозревает этого парня в торговле наркотиками.

Я отъехал от отеля по круговой дорожке. Примерно в трех кварталах меня вдруг осенила еще одна мысль, и я вернулся. Разыскал Наджи в холле.

— Извините, — сказал я. — Еще одно. «Порше». На карточке стоит время прибытия: 21.08. Я хотел бы посмотреть запись всех камер наблюдений на стоянке за это время.

Лео в одну минуту нашел нужную мне запись: «порше» останавливается у бордюра, из него выходит Коста.

И тут я увидел нечто неожиданное. С пассажирского сиденья вышел еще кто-то. Женщина. Тейлор Армстронг.

5

— Алекса, — произнес голос, — не кричи, пожалуйста. Никто не услышит. Когда ты паникуешь или кричишь, ты начинаешь учащенно дышать — только воздух быстрее расходуешь.

— Нет, нет, нет, нет, нет… — повторяла она тоненьким голоском — совсем детским.

— Отравление углекислым газом — это неприятно, Алекса. Ощущение такое, будто тонешь. Ты умрешь медленно и мучительно.

Она отчаянно хватала ртом воздух. Она погребена на глубине десять футов под землей, под тоннами грунта, в этом крошечном тесном ящике, где почти нельзя пошевельнуться и воздух вот-вот кончится.

— Ты меня слушаешь, Алекса?

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

— Алекса, — сказал голос. — Я тебя вижу. Видеокамера установлена прямо у тебя над головой. От нее идет инфракрасный свет, ты его не видишь. Я слышу тебя через микрофон. Все передается через Интернет. И когда ты будешь говорить со своим отцом, он тоже будет все видеть и слышать.

— Пожалуйста, дайте мне с ним поговорить!

— Да, конечно. Скоро. Но сначала давай убедимся, что ты знаешь, что говорить. Если скажешь все правильно и твой отец отдаст нам то, что мы хотим, через несколько часов ты будешь свободна, Алекса.

— Он вам все отдаст. Пожалуйста, выпустите меня сейчас. Можете закрыть меня где-нибудь в комнате или в чулане, если хотите. Не нужно этого. Пожалуйста, ну пожалуйста…

— Если будешь делать все в точности, как мы просим, тебя сразу выпустят.

— Ты чудовище! Знаешь, что будет, когда тебя поймают? Хоть немного представляешь, психопат?

Молчание.

— Слышишь меня, мразь?

Снова молчание.

Только тут Алекса поняла, до какой степени она зависит от этого человека с татуировкой совы на затылке. Сова остался единственной ниточкой, которая связывала ее с миром. Нельзя больше оскорблять Сову.

— Прости, — сказала она. — Пожалуйста, ответь мне.

Ни слова. Теперь она поняла, что значит «гробовая тишина». Она содрогнулась и тихо заплакала:

— Прости. Вернись.

— Алекса, — произнес наконец голос, и она ощутила сладкое облегчение. — Ты будешь нам помогать?

— Да, буду, буду. Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь.

— Алекса, я хочу, чтобы ты сунула руку под матрас.

Она послушно запустила обе руки под тощий матрас и обнаружила, что он лежит на металлических прутьях, и они перекрещиваются, образуя ячейки в несколько дюймов. Ее руки нашарили отверстие между прутьями и нырнули под них. Левая коснулась какого-то предмета — нескольких предметов, нащупала крышку и тонкое горлышко — похоже на пластиковую бутылку. Бутылок было много. Она схватила одну и вытащила сквозь прутья. Бутылка с водой.

— Да, отлично, — сказал голос. — Как видишь, я оставил тебе воду. Тебе, наверное, пить хочется.

Она покрутила крышку одной рукой, и та открылась с приятным хлопком. Алекса поднесла ее к пересохшим губам и стала жадно пить.

— Воды тебе хватит на несколько дней, — сказал голос. — Может быть, на неделю. И протеиновые батончики есть. Тоже на несколько дней хватит. А потом ты умрешь от голода. Но еще раньше задохнешься.

Она все пила.

— А теперь ты должна меня слушать, Алекса.

Она убрала бутылку ото рта и выдохнула:

— Да.

— Если скажешь в точности то, что я тебе продиктую, а твой отец сделает в точности то, что я прошу, эта пытка для тебя закончится.

— Он отдаст тебе все, что хочешь, — сказала она. — Он меня любит.

— Вот теперь у тебя и будет случай узнать, правда ли это, — ответил голос. — Потому что, если твой отец тебя не любит, ты умрешь страшной смертью там, под землей. А я буду смотреть, как ты умираешь, Алекса. И наслаждаться.

После короткой остановки у большого старого табачного магазина на Парк-сквер я заехал домой. Позвонил другу и попросил о небольшой услуге. Вскоре мой «блэкберри» зазвонил.

Дороти без предисловий доложила:

— «Порше» зарегистрирован на имя Ричарда Кампизи. Он неделю назад заявил об угоне.

— Я так понимаю, ты уже видела его фотографию.

— Само собой. И это не Коста. Ничего общего.

— Выходит, наш приятель угнал машину. Значит, по ней его вряд ли можно будет выследить. Хорошего мало, Дороти. С исчезновения Алексы прошло уже больше двенадцати часов. Никто ее не видел и не слышал. Похоже на то, что случилось с ней несколько лет назад, только на этот раз по-настоящему.

— Думаешь, похищение ради выкупа? Надеюсь, так и окажется.

— Надеешься, что это похищение?

— Надеюсь, что ради выкупа. Это будет означать, что она жива и что отцу нужно только заплатить деньги, и все. Другой вариант…

— Да, — сказал я. — Я знаю, какой тут другой вариант.

Я позвонил Диане и попросил поторопиться с запросом на отслеживание телефона Алексы Маркус.

На этот раз дверь в дом сенатора Армстронга открыла домработница.

— Сенатора нет дома, — сказала она.

— Я вообще-то к Тейлор, — сказал я. — Пожалуйста, скажите ей, что пришел Ник Хеллер.

Она попросила меня подождать и закрыла дверь.

Дверь снова открылась через пять минут. Это была Тейлор, одетая для выхода, с маленькой черной сумочкой через плечо.

— Пора прогуляться, — сказал я.

На полпути к Маунт-Вернон-стрит я спросил:

— Тот парень, с которым Алекса ушла вчера из «Кутузки», — как его зовут?

— Я же сказала, не помню. Вы из-за этого снова пришли?

— Я просто хотел убедиться, что правильно понял. Твой отец знает, что ты катаешься в машине с парнем, которого даже по имени не знаешь?

На долю секунды в глазах у нее мелькнула паника, но она тут же приняла невозмутимый вид.

— Я с ним не каталась. Я уехала домой на такси.

— Я о том, как ты приехала в бар.

— На такси.

— Нет, — негромко сказал я, — ты приехала с ним на его «порше». — И, пока она не завралась совсем, добавил: — Есть видео с камеры видеонаблюдения в отеле. Может, пора перестать врать?

— Послушайте, я не… — начала она возмущенным тоном, но тут же словно сникла у меня на глазах. — Ну ладно, я познакомилась с этим парнем в «Старбаксе». Вчера днем. И он ко мне — ну, клеился, в общем.

Она ждала моей реакции, но мое лицо было непроницаемо.

— Мы просто разговорились, и он мне показался классным парнем. Спросил, не хочу ли я сходить с ним в «Кутузку», ну, и я… в общем, занервничала как-то, мы же только познакомились. Сказала — ладно, пойдем, но с нами пойдет моя подруга, чтобы это не выглядело так серьезно. Не как настоящее свидание, понимаете?

— Алекса об этом знала?

Она кивнула.

— Как его зовут?

Секундная пауза.

— Лоренцо.

— А фамилия?

— Он, может, и говорил, но я не запомнила.

— Значит, вы приехали в «Грейбар» вместе, и Алекса присоединилась к вам — где? Наверху, в баре? Или у входа в отель?

— В очереди, у входа. Там всегда очередь на милю.

— Ясно.

Я отлично помнил видео с камеры наблюдения: Алекса подошла к Тейлор, стоящей в очереди, никакого парня с ней не было. Парень подошел к ним в баре только через час. И вел себя так, как будто видит их обеих в первый раз. Вывод: очевидная подстава.

— У тебя есть закурить? — спросил я.

Она пожала плечами, достала из сумочки пачку «Мальборо».

— А огонька?

Она вытащила золотую зажигалку «Дюпон».

Я протянул руку, но рука сорвалась, и зажигалка покатилась по булыжному тротуару. Я подобрал ее, прикурил и отдал Тейлор.

— Спасибо. А теперь расскажи мне о Лоренцо. Он дал тебе свой номер телефона?

— Нет, — сказала она. — Я сама ему свой дала.

— Он тебе звонил? Предлагал встретиться?

— Нет.

— А ты не обиделась, когда он ушел не с тобой, а с твоей лучшей подругой?

Она проговорила неубедительным тоном:

— Он все равно не в моем вкусе.

Я прошел с ней по Маунт-Вернон через Чарльз-стрит, затем свернул налево, на Ривер-стрит. По Чарльз-стрит мне идти было ни к чему. Это успеется.

— Хм. Несколькими часами раньше, когда ты с ним познакомилась, он тебя, по всей видимости, заинтересовал, иначе ты бы не стала больше с ним встречаться.

— Ну да, но потом он оказался какой-то… я не знаю — скользкий, что ли? И вообще, он явно больше на Алексу запал.

— А когда вы встретились с Лоренцо в «Старбаксе», вы сидели на таких больших мягких стульях у окна? И он сидел рядом с тобой?

Она кивнула.

— И где этот «Старбакс»?

— На Чарльз-стрит, на углу.

— И ты одна там сидела? На таком большом мягком стуле у окна?

У нее сузились глаза. Ей не нравилось, что я все повторяю про эти большие мягкие стулья.

— Да. А к чему это вы ведете?

Мы остановились на углу Чарльз-стрит. Через дорогу был тот самый «Старбакс», о котором она говорила.

— Погляди.

— На что?

— В этом «Старбаксе» нет больших мягких стульев, верно? И погляди-ка еще. Ни одного стула у окна, слепому видно. Так?

Она посмотрела — просто так, для вида, понимая, что снова попалась на вранье.

— Ну, он просто хотел провести с ней приятный вечер, — сказала она бесстрастным голосом. — Я сделала ей одолжение.

— Вот так подруга, — сказал я. — Ты знала, что Алексу один раз уже похищали и что она до сих пор не оправилась после этого. И вот ты знакомишься с парнем, а может, ты с ним уже была знакома, и подставляешь свою так называемую лучшую подругу. Парню, которого сама считаешь «скользким». Парню, который подсыпал в бокал твоей лучшей подруге наркотик для изнасилования, вероятно, с твоего ведома. И похитил ее. А возможно, убил.

Длинный черный лимузин остановился рядом с нами на красный свет.

Тейлор выпустила изо рта струйку дыма.

— Все, что вы можете доказать, — это то, что я пришла в «Грей-бар» вместе с этим парнем. А весь остальной бред — что? Просто догадки.

Заднее пассажирское окно лимузина плавно опустилось. На меня смотрел человек, которого я сразу узнал: щеголеватый, в твидовом пиджаке с галстуком-бабочкой, в круглых роговых очках. Его звали Дэвид Шехтер. Это был известный бостонский адвокат, очень влиятельная фигура. Он не знал жалости.

Рядом с ним на заднем сиденье сидел сенатор Ричард Армстронг.

— Тейлор, — сказал сенатор, — садись в машину.

— Сенатор, — сказал я, — ваша дочь замешана в исчезновении Алексы Маркус.

Армстронг повернулся к своему адвокату, словно стараясь выиграть время.

Тейлор Армстронг открыла дверцу лимузина и села. Я сделал последнюю попытку:

— А я-то думал, ты ее лучшая подруга.

— Ну что ж, думаю, мне не составит труда найти другую, — проговорила она с улыбкой, и у меня холодок пробежал по спине.

Дэвид Шехтер сделал мне знак подойти ближе.

— Мистер Хеллер, — негромко проговорил он. — Сенатор и его дочь больше не желают с вами разговаривать. — Он захлопнул дверь, лимузин отъехал от обочины и скрылся в потоке машин.

Я смял сигарету и швырнул в урну. Курить я давно бросил и снова начинать не собирался.

Зазвонил мой «блэкберри». Я достал его и увидел, что это Маркус.

— Ник, — сказал он. — Ох, слава богу. — В его голосе звучала паника — раньше я никогда такого не слышал.

— Что случилось? — спросил я.

— Они ее… она… — Голос у него оборвался. Тишина.

— Маршалл? Они затребовали выкуп?

— Нет. Просто прислали письмо со ссылкой на… Ник, приезжай сюда скорее.

Я глянул на часы. Вот-вот начнется час пик. Дорога до Манчестера займет еще больше времени, чем обычно.

— Вы ходили по ссылке?

— Нет еще.

— Без нас не открывайте. Я уже еду.

Я заехал за Дороти в офис. Мы добрались быстрее, чем я рассчитывал, и подъехали к будке охраны у дома Маркуса, когда еще и шести не было.

Маркус встретил нас в дверях. С пепельно-серым лицом сделал приглашающий жест. Белинда бросилась мне на шею — вот уж не ожидал таких нежностей с ее стороны. Я представил Дороти, и Маркус провел нас к себе в кабинет.

Жалюзи были закрыты. Единственным освещением был круг света от банковской лампы под зеленым стеклянным абажуром. Она стояла в центре массивного обеденного стола, служившего письменным. Кроме лампы, на нем были лишь два предмета: большой плоский компьютерный монитор и беспроводная клавиатура.

Маркус сел в черное кожаное кресло и щелкнул несколько раз по кнопкам. Руки у него дрожали. Белинда стояла у него за спиной. Мы встали по сторонам и стали смотреть, как он открывает электронное письмо.

— Как только это пришло, я ему сказала, чтобы звонил вам, — сообщила Белинда. — И еще сказала, чтобы без вас ничего не делал.

— Это мой личный почтовый ящик, — тихо сказал Маркус. — Мало кто знает адрес. Странно — откуда он у них?

Дороти заметила еще что-то.

— Они воспользовались анонимайзером. Одноразовым анонимным адресом электронной почты. Отследить невозможно.

В теме письма стояло: «Ваша дочь». Сообщение было кратким:

Мистер Маркус,

если вы хотите снова увидеть свою дочь, нажмите на ссылку:

Выберите «чат, приват».

Введите в строке поиска: «Алекса М.»

Логин: Маркус

Пароль: Жизнь-или-смерть?

Вы можете войти туда только из своего дома или офиса. Если мы засечем еще какой-нибудь входящий IP-адрес, в том числе имеющий отношение к правоохранительным органам, местным или федеральным, все переговоры будут прекращены, а ваша дочь ликвидирована.

Он обернулся к нам.

— Белинда не позволила мне нажимать на ссылку. — Голос у него был пустой, подавленный.

— Что это еще за CamFriendz.com? — спросила Белинда.

— Сайт для хранения видео, — пояснила Дороти. — Социальная сеть.

Маркус спросил:

— Что же мне делать?

— Погодите минутку, — сказала Дороти. Достала свой ноутбук и соединила его кабелем с компьютером Маркуса. — Теперь можно.

— Что вы делаете? — спросила Белинда.

— Так, кое-что, — ответила Дороти. — Установила программу захвата экрана, чтобы записать все, что они пришлют. А еще программу анализа пакетных данных, чтобы удаленно отслеживать сетевую активность.

— Они пишут, что если еще кто-то попытается войти, они прекратят переговоры! Вы что, хотите, чтобы ее убили?

— Нет, — сказала Дороти. — Я всего лишь создала, так сказать, клон вашего компьютера. Я не выхожу в сеть со своего адреса. Никто ничего не заметит.

— Но вы же могли просто посмотреть на компьютере Маршалла, — наставала Белинда. — Я не позволю вам подвергать Алексу опасности.

— Они не смогут узнать, что я делаю. — Я видел, что у Дороти кончается терпение. — Кроме того, нам нужно убедиться, что они не пытаются внедрить в ваш компьютер вредоносный код. Можно? — Ее палец завис над клавиатурой Маркуса. Тот кивнул.

— Не трогайте! — встревоженно воскликнула Белинда.

— Можно вас на минутку? — спросил я и вывел ее в коридор. — Я беспокоюсь за вашего мужа. Если бы не вы, он бы уже был в панике. Вы правильно сделали, что велели ему позвонить мне и не дали открыть ссылку.

У нее был довольный вид.

— И мне очень не хочется обременять вас в такой момент, — продолжал я, — но мне нужно, чтобы вы пошли в другую комнату и составили мне доказательственную сводку.

— Доказательственную?..

— Прошу прощения, это технический термин — означает исчерпывающий перечень всех примет и доказательств, которые могли бы помочь нам установить ее местонахождение. — Все это я выдумал на ходу, но звучало убедительно.

— Каких доказательств?

— Любых. Как была одета Алекса, когда выходила из дома. Марка и размер ее обуви и каждого предмета одежды, сумочка и все, что могло там лежать. Вы более наблюдательны, чем Маршалл, а это все чрезвычайно важно. Сводка нужна нам как можно быстрее, не позднее, чем через час.

— А как лучше — на компьютере или от руки написать?

— Как вам больше нравится.

Я вернулся в кабинет. Дороти уже стояла, склонившись, над компьютером Маршалла. Постучала по клавиатуре, подвигала мышкой и через минуту сказала:

— Ну вот. Открывайте ссылку.

Через секунду на экране появилось новое окно. Это был вебсайт с баннером наверху: «Camfriendz — мы живем в реальном времени!»

На сайте были открыты окошки с видео. На каких-то — второразрядные знаменитости вроде Пэрис Хилтон. На других — девочки-подростки в коротких топиках, с ярко накрашенными глазами.

Дороти пощелкала кнопками, поводила мышкой, ввела какой-то текст, промотала назад, пощелкала снова. На экране появилась фотография Алексы.

Похоже, школьное фото, она на нем была помладше, чем сейчас.

Над фотографией зеленые буквы: «Войти».

Дороти щелкнула по ним, и всплыло окно ввода пароля. Она ввела логин и пароль, указанные в письме. Сначала ничего не происходило. Дороти придвинула к себе свой ноутбук, а мы с Маршаллом склонились над экраном, чтобы лучше разглядеть.

Затем на экране появилось большое окно с еще одной фотографией Алексы.

Но теперь было похоже, что фото сделано недавно. Глаза у Алексы были закрыты, под глазами от размазавшейся косметики темные круги, как у енота. Волосы всклокочены. Вид ужасный. И тут я понял, что это не фото, а видео. Можно было уловить еле заметные движения: она шевелилась во сне, а свет был странный, зеленоватый, словно от инфракрасной камеры, — значит, она где-то в темноте.

Громкий металлический голос:

— Алекса, пора поздороваться с отцом.

Мужской голос. И говорит с акцентом — возможно, восточноевропейским.

Глаза Алексы распахнулись во всю ширь, рот приоткрылся.

Маркус охнул.

— Она жива. Боже милостивый, она жива!

Глаза у Алексы забегали туда-сюда. Она проговорила:

— Папа?

Маркус вскочил и крикнул:

— Лекси! Детка! Я здесь!

— Она вас не слышит, — сказала Дороти.

Усиленный микрофоном голос произнес:

— Можешь говорить, Алекса.

Слова у нее рванулись неудержимым потоком, пронзительным криком:

— Папа, пожалуйста, они меня за…

Звук ее голоса резко оборвался, и другой голос, с акцентом, сказал:

— Говори точно по тексту, Алекса, или тебе больше никогда не придется говорить с отцом — и ни с кем другим.

Она уже кричала — глаза вытаращены, лицо раскраснелось, голова мотается из стороны в сторону, но не слышно ни звука, а через десять секунд окно стало черным.

— Нет! — воскликнул Маркус и пулей взлетел с кресла.

— Ссылка уже не работает, — сказала Дороти. Вместо видео в окне опять появилась Алексина школьная фотография. — Она не выполнила инструкции.

Я взглянул в ноутбук Дороти, увидел столбцы белых цифр, мелькающих на черном фоне.

— Что там у тебя? — спросил я. — Можешь сказать, откуда был сигнал?

Она покачала головой.

— Похоже, что CamFriendz расположен на Филиппинах. Это тупик. Сами эти парни могут находиться в любой точке земного шара.

Маркус зашатался и сел.

— Они ее убили, — сказал он.

— Нет, — сказал я. — Им нужен выкуп.

Дороти извинилась и сказала, что оставит нас наедине. Вытащила из своей сумки «Гуччи» еще один ноутбук и уселась за работу возле входа в кухню — пыталась выудить адрес IP.

— Вы ведь ожидали чего-то подобного? — спросил я.

— Каждый день, Ник, — грустно ответил Маркус.

— После того что случилось с Алексой в «Чеснат-Хилл-молл»?

— Да, — тихо проговорил он, глядя прямо перед собой.

Я так же тихо сказал ему:

— Если они выйдут на контакт и потребуют денег, я знаю, вы захотите сразу же их отдать. Но пообещайте мне, что этого не сделаете. Только после того, как посоветуетесь со мной, и мы позаботимся, чтобы все прошло как надо.

Он по-прежнему смотрел прямо перед собой.

— Вы ведь не звонили в полицию, да? — спросил я. И тут же перебил его, пока он не успел ничего сказать. — Я не люблю, когда мои клиенты мне лгут. Я взялся за эту работу ради Алексы, но, если еще раз узнаю, что вы мне солгали или что-то скрыли, я от нее откажусь. Понятно?

Он долго смотрел на меня, часто моргая.

— Я даю вам амнистию на все, что вы сказали и сделали до сих пор, — продолжал я. — Но с этой минуты еще одна ложь — и я отказываюсь от дела. А теперь еще раз: вы звонили в полицию?

Он помолчал. Потом, закрыв глаза, покачал головой:

— Нет.

— Хорошо. Это уже что-то. Почему не звонили?

— Потому что знал, что они сразу подключат ФБР.

— И что?

— А ФБР нужно только одно — упрятать меня в тюрьму.

— Но почему? У них есть основания?

Он поколебался. И сказал:

— Да.

Я посмотрел на него.

— Если вы мне сейчас же все не расскажете, я ухожу.

— Ты не можешь бросить Алексу.

Я встал.

— Уверен, ФБР сделает все возможное, чтобы ее найти.

— Погоди! — сказал Маркус. — Ник, выслушай меня.

Я обернулся:

— Да?

— Даже если они затребуют выкуп, я не смогу заплатить. — На лице у него читались и унижение, и злость, и печаль одновременно. — У меня ничего нет. Ни цента. Я разорен.

— У вас на десять миллиардов долларов активов под управлением.

— Было. Ничего не осталось.

— Это невозможно. — Я вскинул голову. — Что случилось?

— Шесть-семь месяцев назад мой генеральный директор заметил что-то настолько странное, что даже подумал, будто по ошибке открыл неправильный отчет. Он увидел, что все наши акции проданы. Все поступления выведены вместе с остатками наличных.

— Куда выведены? Кем?

— Если бы я знал, я бы их вернул.

— Но у вас же есть главный брокер, который занимается всеми финансовыми операциями? Если кто-то ошибся, то должен это исправить.

Он медленно покачал головой.

— Все финансовые операции были подтверждены нашими кодами и паролями. Брокер утверждает, что не несет никакой ответственности.

— А есть там конкретный человек, который отвечает за состояние вашего счета?

— Разумеется. К тому времени, как мы заметили, что случилось, он уже ушел из банка. Через несколько дней его нашли в Венесуэле. Мертвого. Он и вся его семья погибли в автомобильной аварии.

— С какой брокерской фирмой вы работаете?

Я ожидал услышать какое-нибудь громкое имя и был удивлен его ответом:

— «Банко транснасиональ де Панама».

— Панама? — переспросил я. — Но почему?

Он пожал плечами.

— Половина наших фондов — в офшорах. Арабы и прочая подобная публика — настоящие деньги у них.

Но я не мог отделаться от сомнений. Панама — это латиноамериканская Швейцария: страна банковской секретности, отличное место для того, чтобы держать деньги и не отвечать на вопросы. Панама — это значит, вам есть что скрывать.

— В общем, у «Маркус кэпитал менеджмент» не осталось ни капиталов, ни менеджмента. У нас нет ничего. Ничего.

— Кажется, я уже вижу, к чему идет дело. Вы не могли сознаться инвесторам, что потеряли все деньги, так?

— Некоторые из них вложили сотни миллионов долларов. Что бы я им сказал? Что я разорился? За все эти годы я ни цента не потерял. Никто не мог похвастаться такими достижениями.

— Так что же вы сделали, Маршалл?

— Мне нужны были деньги. Очень много денег. Гигантские вливания. И ни один банк в мире не выдал бы мне займа.

— Так, понял. Вы снова заняли деньги, чтобы сделать вид, что все в порядке. У кого вы их взяли?

— Тебе лучше не знать, Никеле. Это нехорошие люди.

— Назовите имена.

— Ты что-нибудь слышал о Йосте ван Зандте?

— Вы в своем уме? — Ван Зандт был голландским торговцем оружием, и его боевики поддерживали либерийского кровавого диктатора, Чарльза Тейлора.

— Я был в отчаянии. А как тебе Агим Граждани? Или Хуан Карлос Сантьяго Гусман?

Граждани был главой албанской мафии. В его послужной список входили контрабанда оружия, торговля людьми и контрафактом. Гусман, глава картеля «Коломбия норте дель валле», был одним из крупнейших в мире наркоторговцев.

— А еще эти русские, черт бы их побрал, — добавил он. — Станислав Лужин, Роман Наврозов и Олег Успенский.

— Господи, Маршалл, о чем вы только думали?

— Думал, что поправлю свои дела с помощью этих денег и снова встану на ноги. Но их не хватило, чтобы удовлетворить все требования дополнительного обеспечения. Моя фирма в конце концов все-таки вылетела в трубу.

— И старые деньги, и новые.

Он кивнул.

— Гусман, ван Зандт, Граждани и русские, — подытожил я. — Вы потеряли все деньги. И кто же из них похитил вашу дочь?

— Понятия не имею.

— Мне понадобится полный список всех ваших инвесторов.

— Так ты не отказываешься? Спасибо, Ник.

— Еще мне нужен список всех ваших служащих, бывших и нынешних. Включая домашнюю обслугу, бывшую и нынешнюю. И их личные дела тоже.

В дверь постучали.

— Извините, что перебиваю, — сказала Дороти, — но видео снова в Сети.

Мы столпились вокруг монитора, а Дороти что-то набирала на клавиатуре.

— Только что запустилось, — сказала она.

Все то же фото Алексы-девочки. Поверх него зеленые буквы: «Смотреть онлайн» и «Войти в чат». Дороти навела мышку и щелкнула. Снова появилось лицо Алексы, как и в прошлый раз — очень крупным планом. По щекам у нее текли слезы.

— Папа? — произнесла она. Она смотрела немного в сторону, словно не знала, где камера. — Папочка, они меня не выпустят, если ты не отдашь им что-то, понимаешь?

Картинка слегка расплывалась и подрагивала. Качество не очень.

— Э-э-э… Во-первых, они сказали, что, если ты обратишься в полицию или еще куда-нибудь, они меня… — Она быстро заморгала, слезы так и катились по щекам. — Здесь только холод и страх, и нет сил ничего изменить, — вдруг произнесла она почти без выражения. — Я… все мечусь в непроглядной тьме, и… я не могу тут больше, папа.

Что-то тихо загудело, и картинка вдруг стала расплываться на отдельные пиксели — замерла, распалась на тысячи крохотных точек и рассыпалась. Через секунду окно стало черным.

Но потом видео снова появилось. Алекса проговорила:

— Им нужен «Меркурий», слышишь, папа? Ты должен отдать им «Меркурий», весь, целиком. Я… я не знаю, что это значит. Они говорят, ты знаешь. Пожалуйста, папа, я тут, наверное, долго не выдержу.

И окно снова стало черным. Мы подождали несколько секунд, но больше видео не появлялось.

— Это все? — спросил Маркус, переводя ошалелый взгляд с меня на Дороти и обратно. — Это конец записи?

— Наверняка эта запись не последняя, — сказал я.

— Инфракрасная камера, конечно, — сказала Дороти. Поэтому видео было монохромное, зеленоватое.

— Они держат ее в полной темноте, — сказал я.

Маркус закричал:

— Что они с ней делают? Где она?

— Они пока не хотят, чтобы мы знали, — ответил я. — Что там случилось с изображением в конце?

— Какие-то помехи при передаче, видимо, — сказала Дороти.

— Не уверен. Ты слышала этот звук? Как будто автомобиль или грузовик рядом проехал.

Дороти кивнула.

— Наверное, они где-то рядом с шоссе.

— Нет, — сказал я. — Это не может быть оживленная улица. До этого шума транспорта слышно не было. Значит, она где-то возле дороги, но машин на ней мало. — Я обернулся к Маркусу: — Что такое «Меркурий»?

Его глаза были полны слез.

— Понятия не имею.

— А это что значит — «нет сил ничего изменить», «мечусь в непроглядной тьме»?

— Кто знает, — ответил он. — Она же перепугана до смерти. Сама не знает, что говорит.

— Было похоже, как будто она что-то цитирует. Книгу? Может быть, что-нибудь, что вы ей читали, когда она была маленькой?

— Я… понимаешь… — Он запнулся. — Понимаешь, книжки ей мать читала. Или твоя мать. А я… я — никогда. Я вообще мало с ней времени проводил.

И он закрыл глаза рукой.

Когда мы ехали от Маркуса в беззвездную ночь, я рассказал Дороти, что Маркус потерял все.

Она отреагировала так же, как и я — у нее тоже челюсть отвисла от изумления.

— Хочешь сказать, что этот парень вот так просто потерял десять миллиардов долларов — как будто под диванную подушку завалились?

— В общем, да.

Она покачала головой. Не прекращая разговора, она одновременно что-то набирала на своем «блэкберри».

— У тебя есть какие-нибудь идеи насчет «Меркурия»?

— Даже Маршалл не знает, что это такое. Откуда же мне знать?

— Маршалл говорит, что не знает. Может быть, это один из его офшорных фондов или еще что-нибудь. Деньги, которые он где-то отложил на черный день.

— Нет. Если похитители знают, что потеряли свои вложения, они знают и то, что он банкрот. Значит, «Меркурий» — это точно не про деньги.

— У таких людей всегда есть нычки, где они откладывают деньги про запас. Как белки орехи на зиму.

— Но почему бы не сказать просто — переведи три миллиона долларов такому-то и такому-то на офшорный счет или мы убьем девчонку?

— Не знаю, — призналась она.

— Ну, так может, это что-то более ценное, чем деньги? Какой-нибудь алгоритм для финансовых операций, например. Какая-нибудь схема инвестиционных вложений, которую он изобрел.

— Думаешь, он знает, но не скажет? Даже если его дочь погибнет из-за этого?

Долгое время я молчал.

— Трудно поверить, правда?

— Ты же его знаешь, — ответила она. — А я нет.

— Нет, — сказал я. — Я думал, что знаю его. Теперь уже не уверен.

— Хм, — сказала она. А потом еще раз.

— Что?

— О господи, только бы это не оказалось правдой.

— Ты о чем?

Я взглянул на Дороти. Она неотрывно смотрела на экран своего «блэкберри».

— Как там Алекса говорила? «Я все мечусь в непроглядной тьме»?

— Ну и что?

— Я погуглила. Ник, это строчка из песни. Она называется «Погребенный заживо».

6

Когда я высадил Дороти возле ее дома и нашел место на парковке возле моего, в деловом центре, было уже почти девять вечера. Место нашлось только в нескольких кварталах. Я прошел по переулку к дому и поднялся на пятый этаж, к черному ходу.

Мой лофт представлял собой большое, просторное помещение с пятнадцатифутовыми потолками. Спальня была в алькове, а ванная — в другом конце квартиры. Неудобный дизайн. В другом алькове размещалась кухня с разными суперсовременными приспособлениями, которыми я никогда не пользовался, исключая разве что холодильник. Там были чугунные опорные стойки и открытые кирпичные стены. Удобно и не тесно. Никакого лишнего хлама.

Я направился прямиком в ванную, разделся и заскочил под душ. Стоял и чувствовал, как горячая вода хлещет по спине. И никак не мог выкинуть из головы лицо несчастной Алексы Маркус. Что она имела в виду, когда цитировала «Погребенного заживо»? Может, ее заперли в каком-нибудь подземном бункере или подвале.

Я закрыл воду, потянулся за полотенцем и тут услышал какой-то звук. Будто что-то щелкнуло или треснуло. А может, показалось.

Я еще немного послушал и стал вытираться.

И снова услышал тот же звук. Определенно не показалось. Из глубины квартиры. Щелк, щелк, щелк…

Я бросил полотенце на пол и тихонько приоткрыл дверь ванной. Прислушался повнимательнее.

Явно в квартире, ближе к парадному входу.

Оружие все было далеко. Полуавтоматический пистолет «зиг-зауэр П-250» — под кроватью. Но в спальню можно пройти только мимо грабителей. Я мысленно обругал эту идиотскую планировку — надо же было сделать ванную так далеко от спальни! Другое оружие — девятимиллиметровый «смит-вессон» — в сейфе под кухонным полом. Ближе к ним, чем ко мне.

Недавно перестеленный деревянный пол был твердый, шелковисто-гладкий и не скрипел под ногами. Босиком я сделал несколько неслышных шагов к комнате.

Двое в черных камуфляжных куртках. Один — здоровенный, мускулистый, со лбом неандертальца и черным ежиком. Он сидел за моим столом и что-то делал с моей клавиатурой, хотя и был совершенно не похож на спеца по компьютерам. Другой был маленький, с короткими, мышиного цвета волосами и землистым лицом. Он сидел на полу прямо перед огромным телевизором с плоским экраном. Держал в руке мой кабельный модем и что-то ковырял в нем отверткой.

Оба они были в резиновых перчатках, в джинсах и темных куртках. Любому, кто когда-нибудь работал под прикрытием, такая одежда бросается в глаза, как электронный рекламный биллборд на Таймс-сквер. В такой куртке можно незаметно пронести что угодно, там есть потайные карманы и для пистолетов, и для боеприпасов.

Я понятия не имел, кто они такие и что здесь делают, но сразу понял, что они вооружены. А я нет. Даже не одет.

Я, впрочем, не испугался. Только разозлился, в бешенство пришел от такой наглости этих двоих, вломившихся ко мне в дом. Я хотел знать, кто их послал и зачем.

Задним ходом я отступил обратно в ванную и постоял там немного, капая водой на пол, прикидывая варианты действий, размышляя.

Они как-то вошли сюда так, что не сработала сигнализация. Сумели обмануть мою систему охраны, а это непросто. Явно рассчитывали, что меня не будет дома. Не видели и не слышали, как я вошел через черный ход. Не слышали душа с другого конца квартиры — в таких старых домах вода в трубах журчит постоянно.

Это было мое единственное преимущество — они не знали, что я здесь.

Найти бы что-нибудь поувесистее. С первого взгляда я не заметил ничего подходящего. Зубная щетка, паста, стаканчик, ополаскиватель для рта. Полотенца.

И тут мой взгляд упал на электробритву. Витой шнур у нее фута два длиной. А если растянуть во всю длину, пожалуй, и все шесть. Я натянул штаны, вытащил вилку бритвы из розетки и тихонько, крадучись прошел в гостиную.

Сначала нужно было вырубить мускулистого. Компьютерщик вряд ли всерьез опасен. Уберу с дороги Неандертальца, а там посмотрим, что мне Гигабайт расскажет интересного.

Я медленно приближался. Несколько секунд — и я уже стоял в десяти футах от незваных гостей, спрятавшись за колонной. Держа бритву в правой руке, а вилку провода в левой, я отвел правую руку назад и растянул шнур, как рогатку. И с силой швырнул бритву в голову мускулистому.

Она ударила с громким стуком. Громила вскрикнул, покачнулся на стуле и рухнул на пол. Я рванул шнур, и бритва отлетела обратно ко мне.

Тем временем компьютерщик уже поднимался на ноги. Но главное, чтобы тот, здоровенный, не очухался. Я бросился на него и врезал коленом в солнечное сплетение. Он задохнулся, но сумел крепко садануть мне в челюсть. Я ударил его в лицо изо всех сил. Что-то хрустнуло. Он взвыл, корчась от боли. Нос сломан, может, и пара зубов в придачу.

Периферическим зрением я заметил, что тощий компьютерщик вытягивает из-за пазухи что-то похожее на оружие.

Бритву я уже выронил, поэтому схватил со стола тяжелый диспенсер для скотча и швырнул в него. Парень уклонился, его задело по плечу. Оружие было у него в правой руке — теперь я видел, что это черный пистолет с толстым продолговатым стволом. Электрошокер.

Электрошокеры служат для того, чтобы обездвижить, а не убить, но, поверьте на слово, лучше под них не подставляться. Ток напряжением пятьдесят тысяч вольт и силой несколько ампер проходит сквозь тело, парализует, отключает центральную нервную систему.

Целился он профессионально. Я отскочил в сторону, кто-то схватил меня за ногу, и я споткнулся. Здоровяк уже пришел в себя.

Тощий парень улыбнулся. Я услышал щелчок электрошокера. Схватил со стола большой черный фонарик и бросил, целясь ему по коленям. Он дернулся в сторону, но фонарик ударил по ногам прямо под коленными чашечками, и я с удовлетворением услышал хруст.

Я попытался выхватить у него шокер, но в руке у меня осталась только черная матерчатая сумка, висевшая у парня на плече. Он извернулся и выстрелил.

Боль была невероятная. Каждый мускул натягивался все сильнее и сильнее. Я уже не владел своим телом. Оно окаменело, и я рухнул на пол.

Когда я смог пошевелиться — минуты через две, а то и позже, — обоих уже не было. В погоню бросаться поздно, даже если бы я и был в состоянии бежать. А я не был. Я осторожно поднялся и оглядел разгромленную комнату, закипая от злости и размышляя, кто же послал этих людей ко мне с незаконным обыском.

Я собрал все, что второпях побросали в квартире незваные гости, включая черную матерчатую сумку с инструментами и мой раскуроченный кабельный модем. И еще кое-что: маленький белый приборчик, вставленный одним концом в USB-порт на задней панели моего компьютера, а другим присоединенный к кабелю клавиатуры. Цвет был подобран в точности. Если специально не искать, ни за что не заметишь.

Я не спец по компьютерам, но эта маленькая штучка называется «кейлоггер». В ней стоит миниатюрный USB-диск, на который записывается каждое нажатие клавиш.

В корпусе кабельного модема я обнаружил маленький черный предмет, оказавшийся флеш-накопителем. У меня было такое чувство, что он там лишний. Я позвонил Дороти.

— Они знали, что ты поехал к Маркусу, — сказала она. — Думали, тебя не будет дома.

— Ну, тогда это значит, что за нами не следили.

— Прямую слежку ты бы заметил, Ник. Они не дураки. Вставь этот кейлоггер обратно в порт USB.

Я вставил.

— Сумеешь открыть его текстовый файл?

— Сумею, если скажешь, где он.

Она объяснила, я открыл окно на своем компьютере и прочитал ей длинный ряд цифр. Затем вытащил его из порта USB и вставил туда штучку из кабельного модема. И повторил все снова, прочитав новые цифры.

— Погоди-ка, — сказала Дороти.

Я стал ждать. Те места, куда вошли зубчики шокера, на правом плече и слева на пояснице, еще немного болели.

— Ха! — сказала она. — Ого, смотри-ка как интересно. Серийные номера, которые ты мне только что прочитал, относятся к оборудованию, принадлежащему органам правопорядка. Те, кто вломился к тебе в дом, работают в государственных структурах.

— Или, во всяком случае, пользуются государственным оборудованием, — заметил я. — Сами они могут к этим структурам и не принадлежать.

Однако теперь я уже примерно догадывался, кто мог их послать.

Еще до того, как я появился в бостонском отделении ФБР, Гордон Снайдер уже знал, о чем я хочу с ним поговорить, и знал, что я работаю на Маршалла Маркуса, главного фигуранта масштабного расследования. А я, как человек Маркуса, мог быть сообщником. И следовательно, тоже фигурантом.

Снайдер прямо сказал мне, что ФБР прослушивает маркусовские телефоны. Таким образом, он знал, что я поехал в Манчестер. Знал, что меня не будет дома, что можно спокойно засылать своих парней для незаконного обыска.

Я вспомнил Дианино предостережение: «Если он решит, что ты работаешь против него, препятствуешь его расследованию, он тебя в порошок сотрет».

— Ты сможешь достать видеозаписи с моих домашних камер? Хочу посмотреть, как они попали в дом.

Когда я переехал в эту квартиру, я нанял охранную фирму, чтобы они поставили мне над дверью цифровые камеры видеонаблюдения. Все они реагировали на движение и передавали записи по Интернету в мой офис. Записи с видеокамер сохранялись в офисной сети.

Дороти сказала, что перезвонит. В ожидании я пока посмотрел, не осталось ли в квартире еще каких-нибудь следов снайдеровской команды. Дороти перезвонила и сказала:

— Увы, ответа не нашла. Загляни в свой компьютер.

Я подошел к столу и увидел на экране что-то похожее на фотографии моих лестничных площадок и дверей — с парадного и с черного хода. Потом я разглядел, что это видео с двух камер. Она каким-то образом перебросила их удаленно на мой компьютер.

— Как ты это делаешь? — спросил я.

— Хороший фокусник никогда не выдает свои секреты. — Курсор задвигался, обвел первые два окошка.

— На этих двух никакого движения не зафиксировано, забудь о них. — Два окошка пропали. — А теперь смотри.

Оставшиеся окна развернулись почти на весь монитор.

— Они вошли в твою квартиру в восемь двадцать две. Значит, отматываем на восемь двадцать одну минуту и… тридцать секунд. — Через несколько кадров на обоих видео вдруг что-то вспыхнуло красным, и ничего не стало видно.

— Лазерная указка, — сказал я.

— Именно.

Через минуту красное облако исчезло, и изображение появилось снова.

— Значит, мы так и не знаем, как они вошли, — сказал я. — Но, судя по этому видео, они знали, где камеры.

— Почему?

— Нельзя вывести из строя камеры, если не знаешь, где они расположены. А между тем обе камеры скрытые. Одна на дымовом датчике, другая на окошке вентиляции. На дымовом датчике — тут ничего оригинального. А вот окошко вентиляции — это довольно необычно. Чтобы с первого раза ее заметить, нужно быть серьезным специалистом.

— И о чем это, по-твоему, говорит?

— Они где-то достали схему. И мой пароль.

— Может быть, в той охранной фирме, которая тебе их ставила.

— Вероятно. А может быть, из моих собственных файлов в офисе.

— Невозможно, — сказала Дороти. — Я бы заметила следы взлома, Ник.

— Скажем так. Они не только знали в точности, где у меня камеры, но и сумели вывести систему из строя. А значит, знали код.

— От охранной фирмы.

— Там кода не знают.

— А кто знает?

— Только я.

— У тебя что, код нигде не записан?

— Только в моем личном файле в офисе. В моем компьютере. Хранится на нашем сервере.

— Ох, — сказала она. — Значит, кто-то пробрался в нашу сеть.

— Или произошла утечка, — сказал я. Раздался звонок по другой линии. Я посмотрел — это была Диана. — Подожди, я отвечу. — И я переключился.

— Ник, — сказала Диана, и в ее голосе слышалось сдержанное волнение. — Я только что говорила с телефонной компанией. Похоже, мы нашли девушку. Ее телефон запеленговали.

— Где она? — спросил я.

— В Леминстере.

— Час езды. — Я глянул на часы. — А может, и меньше, уже почти ночь. Они назвали точное место?

— Они прислали мне координаты по электронной почте, в градусах и минутах. Подожди десять минут.

— Ложись спать. Я сам.

— Формально запрос подавала я. Я не имею права передавать информацию кому-либо, кроме сотрудников ФБР.

— Ладно, — сказал я. — Я поведу. А ты показывай дорогу.

Я быстро собрал все необходимое, включая «смит-вессон» и портативный GPS-навигатор, Garmin еТrех.

По дороге я рассказал Диане о том, что произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз: о записи камеры наблюдения в отеле «Грейбар», о парне, который подсыпал Алексе что-то в вино и увез ее. О ее «подруге» Тейлор Армстронг, которая по какой-то непонятной мне причине помогла похитителю. О видеопослании. О признании Маркуса, что он занял деньги у опасных людей в последней отчаянной попытке спасти свой фонд и их тоже потерял.

Диана нахмурилась.

— Дай-ка я проверю данные по телефону. — Она начала просматривать что-то на своем «блэкберри». — Последний исходящий звонок зафиксирован в Леминстере в два тридцать семь ночи.

— Почти сутки назад, — сказал я. — А продолжительность?

Она еще что-то полистала.

— Около десяти секунд.

Я слышал, как она снова пролистала сообщения в телефоне и сказала:

— Последний набранный номер — 911. Но, похоже, она не дозвонилась. Звонок зафиксирован, но, видимо, прервался.

— Потрясающе. Она ведь наверняка была не в себе, под наркотиками, и все же нашла в себе силы позвонить и вызвать помощь. А ей кто за это время звонил?

— Несколько входящих, с трех ночи примерно до полудня. Два городских телефона, из Манчестера-у-моря.

— Ее отец.

— Один мобильный — опять Маркус. Потом еще один мобильный, зарегистрирован на Тейлор Армстронг.

— Значит, Тейлор пыталась ей звонить. Любопытно. Если она пыталась дозвониться до Алексы, это может означать, что она все-таки беспокоилась за подругу. А значит, вероятно, не знала, что с ней случилось.

— Или почувствовала себя виноватой и хотела убедиться, что с Алексой все в порядке.

— Да, — сказал я.

Какое-то время мы молчали. Пошел дождь. Я включил дворники. Почувствовал, что Диана смотрит на меня.

— Что? — спросил я.

— Почему у тебя воротник в крови?

Я рассказал о вторжении в мою квартиру. Поделился своей теорией, что за этим стоит Гордон Снайдер. Когда я закончил, она сказала:

— Это не ФБР. Они так не работают. Если бы Снайдер захотел просмотреть твою электронную почту, он бы сделал это удаленно.

Я немного подумал.

— Может быть, ты и права.

Мы снова замолчали. Я уже чуть было не спросил о том, что случилось с нами раньше в этот день, но тут она резко сказала:

— Почему ее телефон до сих пор не отключен?

— Может, она его где-нибудь спрятала, например, в машине, в которой ее везли.

— Может быть.

Черный «сильверадо» обошел нас без сигнала.

— Я рад, что мы снова встретились, — сказал я. Это у меня вышло немного скованно. — Забавно, что мы, оказывается, оба были в Бостоне уже столько месяцев.

— Я хотела позвонить.

— Ну, это же неинтересно, верно? Пусть парень помучается догадками.

Она немного помолчала.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала о своем отце?

— Немного. — Я знал, что он был убит в перестрелке с преступником, но хотел услышать, что она скажет.

— Ты знаешь, что он работал в Службе федеральных маршалов? Я помню, мама всегда жила в вечном страхе — уходит он на работу утром и неизвестно, вернется ли вечером, понимаешь?

— Но ты же сама рискуешь каждый день, — мягко сказал я, не очень понимая, к чему она ведет.

— Ну, это та жизнь, которую я сама себе выбрала. Но без конца волноваться за кого-то еще? Этого я не вынесу, Нико.

— О чем ты?

— О том, что у нас был уговор и я понимала, что не смогу его сдержать. У нас были свободные отношения — без давления, без обязательств, так? Но я почувствовала, что слишком привязываюсь, и поняла, что нам обоим это ничего хорошего не принесет.

Я невольно подумал о том, что все это так и осталось невысказанным между нами, но сказал только:

— Ты ни словом об этом не обмолвилась.

Она пожала плечами и умолкла. Тишину нарушал только шум автострады — приглушенный ритмичный гул.

— Меня не переводили в Сиэтл, — тихо сказала она. — Я сама подала рапорт. Мне нужно было как-то развязаться с этим, я же знала, что пережила моя мать. Мне, наверное, нужно было выйти за какого-нибудь бухгалтера, понимаешь?

Мы оба надолго замолчали.

Теперь мы ехали по 12-му Северному шоссе через Леминстер. На другой стороне улицы мелькали продуктовые магазины. Ресторан «Бикфорд». Ресторан «Френдли». Все закрыто, света нет. Я остановился у обочины и включил аварийную сигнализацию.

Диана подняла голову от навигатора.

— Вот он, — сказала она. — Мы от него не больше, чем в тысяче футов. Вот тут, — ткнула она пальцем. — 482-я Северная.

За рестораном «Френдли» стоял четырехэтажный кирпичный мотель. Перед входом торчал дорожный знак на высоком столбе, и желто-красный логотип был ярко освещен.

Я въехал на парковку мотеля. Там стояло примерно с дюжину машин. «Порше», который я видел на записи с видеокамеры, среди них не было, да я на это и не рассчитывал. Рядом с мотелем, с другой стороны, возвышалось здание камеры хранения. Ничего нам не подходило.

— Черт, — сказал я, — нужны более точные координаты. Ты не можешь позвонить в агентство и попросить еще раз пробить телефон? Хорошо бы координаты GPS в цифровом формате.

Пока она звонила, я прошелся вдоль улицы. Никаких строек, никаких частных домов.

— Есть, — выкрикнула Диана, подбегая ко мне. Она протянула мне навигатор, я взял его в руки. Мигающая стрелка обозначала нас. Точка — Алексин айфон, и он был совсем близко. Я подошел еще ближе к дороге, и мигающая стрелка сдвинулась вместе со мной.

Я перешел дорогу и остановился у замусоренной обочины, возле ограждения. Теперь стрелка и точка почти слились. Я перешагнул через ограждение на крутую насыпь, спускавшуюся к водоотводной канаве, а затем резко идущую вверх. Я спустился вниз и снова взглянул на экран навигатора. Стрелка была точнехонько над точкой. Я посмотрел вверх, затем направо, затем налево.

И тут, в желтом свете уличного фонаря, я увидел его. В канаве, в футе от меня. Айфон в розовом резиновом чехле.

Мы не нашли Алексу — мы нашли ее выброшенный телефон.

Но это говорило о том, что и сама она, скорее всего, где-то в радиусе ста миль от Бостона. Мы знаем из видео с камеры наблюдения отеля, что ее похитили. Мы знаем по звонку в 911, что она проезжала через Леминстер, на север от Бостона, меньше чем через час после этого.

Всего четырнадцать часов прошло между ее похищением и временем, когда похитители впервые вышли на контакт с Маршаллом Маркусом. За это время ее нужно было увезти и — если понимать намеки буквально — замуровать в каком-нибудь склепе или подвале. И установить камеры, которые могут передавать изображение через Интернет. Это довольно сложные приготовления, они должны были занять несколько часов. Значит, далеко уехать они не могли. Но это не очень-то существенно сужало круг поисков.

Я высадил Диану у здания ФБР. Было всего шесть утра. Как только появились технические специалисты, она тут же вцепилась в них и затребовала полную информацию о телефоне Алексы.

Когда она вышла, я сидел в «дефендере» и думал, не поехать ли домой и не урвать ли несколько часов сна. Но тут проверил электронную почту…

Там было несколько писем, и вместо имени отправителя стояли какие-то незнакомые цифры. Только через несколько секунд я понял, что письма отправлены автоматически с миниатюрного GPS-трекера, спрятанного в золотой зажигалке Тейлор Армстронг.

Ну, то есть не в ее зажигалке, а в той, которой я ее подменил, когда «нечаянно» уронил на тротуар. Я купил ее в табачном магазине на Парк-сквер — точно такую же, «Дюпон». Классическую и непомерно дорогую. Но это гораздо дешевле, чем нанимать кого-то для слежки.

Миниатюрное следящее устройство вмонтировал в нее мой старый друг по спецназу, имевший собственный бизнес по радиоэлектронным средствам наблюдения. Он вставил нанотрекер GPS в резервуар с газом и запрограммировал так, чтобы он посылал сигналы, когда передвигается больше чем на тысячу футов. Теперь я мог убедиться, что сразу же после нашей маленькой беседы на углу Чарльз-стрит и Бикон-Хилл Тейлор отправилась домой — или ее отвезли домой в лимузине Дэвида Шехтера, — а затем поехала в Медфорд — это в пяти милях на северо-западе. С кем это ей там понадобилось так срочно встретиться?

Я был почти уверен, что знаю ответ.

Через двадцать минут я ехал по Медфорду, по Олдфилд-роуд — приятной улице с красивыми старыми деревьями и обшитыми вагонкой домиками. До кампуса Университета Тафтса идти было недалеко.

Дом, где Тейлор Армстронг вчера вечером провела сорок три минуты, был белым, трехэтажным, деревянным. В половине седьмого утра район был не очень-то оживленным.

Я вышел, быстро огляделся по сторонам, тихо, но уверенно поднялся на крыльцо и увидел пять звонков в ряд с пятью фамилиями напротив. Пять квартир. Пять имен. Шифф, Мердок, Перрейра, О'Коннор и Унгер. Я запомнил их все, вернулся в машину, нажал на своем «блэкберри» кнопку быстрого набора и разбудил Дороти.

Она перезвонила через пять минут:

— Маргарет О’Коннор семьдесят пять лет, вдова, владеет этим домом с 1974 года. Остальные четверо снимают квартиры. Один работает в Международной амнистии. Двое учатся в Университете Тафтса на последнем курсе. Четвертый — тот, кто нам нужен.

— Который?

— Перрейра. Полное имя — Маурисио да Сильва Кордейро-Перрейра. Я нашла его фотографию. Тот самый парень с камеры видеонаблюдения из отеля.

— Его фамилия на входной двери. Значит, Тейлор ее знала. Что их связывает?

— Вот что я узнала. Тридцать два года. Родился в Сан-Паулу, в Бразилии. Богатая семья — то есть действительно куча денег. Папочка работает в ООН в Нью-Йорке. В постоянном представительстве Бразилии. Маурисио вырос в закрытом поселке в Морумби, в окрестностях Сан-Паулу.

— И как же такого богатенького мальчика занесло в скромный домик без лифта в Медфорде?

— Похоже, он несколько лет прохлаждался на последнем курсе в Тафтсе, во Флетчеровской школе права и дипломатии. Но он торгует наркотиками — в основном кокаином и травкой, иногда метамфетамином.

— Вот это уже интересно. Что у тебя есть по этому вопросу?

— Пару лет назад Управление по борьбе с наркотиками и иммиграционная служба проводили совместное расследование по подозрению, что этот парень использует папашину диппочту, чтобы провозить в страну наркотические вещества.

— Папашу это вряд ли обрадовало, — заметил я.

— Я не удивлюсь, если папочка от него отрекся. Его ловили пару раз, но прижать так и не вышло.

— Если у него отец в ООН, на него распространяется дипломатическая неприкосновенность.

— Его нельзя арестовать за наркотики?

— Его даже за убийство нельзя арестовать, — ответил я.

— Вот черт, неправильную я себе жизнь выбрала. Надо было податься в дипломаты. Чего бы я ни отдала за заряженный пистолет и десять минут дипломатической неприкосновенности.

— Вот теперь все сходится, — сказал я. — У Тейлор были в прошлом проблемы с наркотиками, и Маурисио, скорее всего, ее дилер. — Будучи выходцем из такой семьи, он без труда попал в подходящие круги — в среду обеспеченных студентов. И учеников частных школ вроде Тейлор Армстронг.

— Раз папочка от него отрекся, значит, прощай, трастовый фонд, — сказала Дороти. — И дипломатическая неприкосновенность. Ресурсы иссякают, деньги уже не текут рекой, за квартиру платить нечем. Такой парень на все пойдет, чтобы достать денег. Возьмется за самую опасную работу, такую, как похищение девушки из богатой семьи.

— А может, его наняли потому, что он дилер Тейлор, — сказал я.

— Кто нанял?

— Ну, Маурисио у нас из Бразилии. А один из обманутых инвесторов Маркуса — Хуан Карлос Гусман.

— Кто-кто?..

— Колумбийский наркобарон, живет в Бразилии.

— О господи, так эту девушку похитил наркокартель? И ты думаешь, тебе удастся ее освободить?

— С твоей помощью — шанс есть.

— Ник, ни я, ни кто другой ни за что не сможет определить, где снято это видео. Я уже со всеми переговорила, кого только знаю.

— Они пошли на большие сложности, чтобы передать Маркусу требование выкупа.

— Как думаешь, наш приятель еще дома или уже убрался?

— Не знаю. Если дома, значит, он просто курьер — посадил Алексу в машину и передал кому-то другому, — сказал я.

— А если его там нет?

— Обыщу квартиру — посмотрим, что найду. Потом поговорим. — Я отключился.

Наркоторговцы живут в вечной паранойе. Должно быть, он держит пистолет где-то поблизости от кровати — под ней или за спинкой.

Единственный жизнеспособный план — захватить его врасплох.

В бардачке машины я держал целый набор инструментов и теперь достал оттуда старый добрый пистолет-отмычку. К сожалению, они работают далеко не бесшумно.

Я поднялся по боковой лестнице с наружными проходами к квартирам. Остановился на самом верху, бочком сделал несколько шагов вдоль и огляделся.

Маленькое окошко, шторы задернуты, рядом входная дверь. Простой кодовый замок. Какой-то безымянной марки. Это уже легче.

И крошечная светодиодная лампочка: охранная сигнализация. Но лампочка не светится. Должно быть, он отключает сигнализацию, когда дома.

Значит, он там. Хорошо. Я действовал быстро. Громкий щелчок. Мне пришлось нажать на курок пистолета-отмычки еще раз десять-одиннадцать. Если только Перрейра не спит мертвым сном, должен был услышать. Наконец я услышал, что замок повернулся, и вошел.

Где-то в другой комнате работал кондиционер. Все шторы были задернуты. Через несколько секунд мои глаза привыкли к темноте. Я пошел на громкий храп, который доносился из-за открытой двери спальни. В лежавшем с открытым ртом и храпевшем, как циркулярная пила, человеке я узнал Лоренцо. Парня с камеры видеонаблюдения в «Кутузке». Того самого, что похитил Алексу. Никаких сомнений.

Я подошел к кровати, на которой лежал под смятой простыней Перрейра. Зажал в левом кулаке край простыни. Быстрым рывком накинул ему на голову и обмотал. Он забился. Но был уже замотан в простыню плотно, как мумия. Правой рукой я схватил его за горло и сдавил.

Он заорал, задрыгал руками и ногами. Я уселся на него сверху и прижал его бьющееся тело коленями к кровати. Боясь, как бы он не потерял сознание, слегка ослабил хватку на горле.

Он охнул и хрипло проговорил:

— O que voce quer?[1]

Я понятия не имел, что это значит. Не знаю португальского.

— Где она? Говори по-английски, — сказал я.

— Я передал… — он охнул, — груз. Я передал груз!

— Груз? — Дикая злость кипела у меня в крови, искрила, как электропровод под напряжением. Мне стоило огромного усилия не раздавить ему горло.

Он явно думал, что я связан с похитителями. А он и в самом деле просто курьер — его наняли, чтобы он похитил Алексу и передал кому-то другому.

Он думал, что я — один из его нанимателей. Тем лучше.

— Я тебя сейчас отпущу, и ты мне ответишь на несколько вопросов, — сказал я. — Если хоть слово соврешь, я тебе ухо отрежу и пошлю папочке в ООН, пусть на стенку в кабинете повесит.

— Нет! Я все говорить! Чего тебе надо? Я сделать все, как мне говорить! Я отдал вам девчонку и держал язык за зубами.

— Где она?

— Почему ты меня спрашиваешь? Вы мне сказать подцепить телку, подсыпать ей наркотика и привезти ее к вам. Я сделал. И никому не говорил. Все в ажуре.

«Все в ажуре». Ненавижу эту фразу.

— Я бы сказал, у тебя сейчас ничего не в ажуре.

На тумбочке у него лежал сотовый телефон «нокия». Я взял его свободной рукой и сунул в карман.

Потом запустил руку за спинку кровати и нащупал что-то очень похожее на пистолет, примотанный к спинке скотчем. Очень дорогой пистолет. Его я тоже сунул в карман, а затем отпустил горло Перрейры.

— Ладно. — Я слез с него и встал возле кровати. — Вставай.

Он кое-как спустил ноги вниз. Охнул.

— Чего тебе от меня надо, а? Я все отдал… тому парню.

— Какому парню?

— Тому, кто дал мне телефон. Я не знаю никаких имен! Я не могу ничего рассказывать. У этого парня глаза на затылке!

Я хотел спросить, что это значит, но тут услышал громовой топот на лестнице. И он тоже услышал. Лицо у него перекосилось от страха. Потом послышался грохот и звук ломающегося дерева — дверь выбили металлическим тараном.

В комнату ворвались люди в зеленой форме, в зеленых бронежилетах и черных касках из кевлара, в защитных очках, придававших им сходство с какими-то гигантскими насекомыми. На рукавах и на груди нашивки ФБР.

Выражение лица Маурисио изменилось. На нем отразилось облегчение.

7

Мужчина медленно шел по вспаханной земле к фермерскому домику, и тут его телефон, прицепленный к поясу, зазвонил. Он знал, кто это — этот номер был только у одного человека.

Отвечая на звонок, он остановился на бугорке земли и мысленно отметил — надо бы еще раз пройтись здесь пневматическим виброуплотнителем. Или пару раз проехать гусеницами экскаватора. Оно конечно, девчонка и так никуда не убежит, из-под десяти футов земли-то.

Но в этом деревенском Нью-Хэмпшире соседи всегда могут сунуть нос куда не надо.

— Да? — сказал Владимир.

— Пока ничего, — сказал человек, называвший себя Кириллом. Разговор шел по-русски.

Кирилл был посредником — передавал сообщения между Владимиром и тем денежным мешком, которого называл просто «Клиент». По имени — никогда. Владимира это устраивало. Чем меньше они с Клиентом знают друг о друге, тем лучше.

Однако Кирилл волновался, как бы какая-нибудь мелочь все не испортила. Кажется, он считал, что если будет каждый день звонить и проверять, то все пройдет гладко. Он не знал, что Владимир почти никогда не ошибается.

— Как думаешь, отец после этого заснул или как? Должен бы прислать файл сразу же. Его дочь…

— Терпение, — сказал Владимир.

Над головой взревел самолет, и связь прервалась. Самолеты тут пролетали примерно каждый час, а ночью еще чаще — аэродром рядом.

— …Как там заложница, жива-здорова? — спросил Кирилл. Спутниковый телефон был закодирован, так что Кирилл выражался вполне откровенно. Владимир никогда этого не делал. Его ответ был кратким:

— Что-нибудь еще?

— Ничего.

Он оборвал звонок. Заходящее солнце золотило вспаханную землю. У него промелькнуло воспоминание о том, какая твердая была земля на тюремном дворе, там даже трава не росла. С тех пор он полюбил траву.

Владимир поднялся на крыльцо, мимо компрессора с длинным желтым проводом удлинителя, и открыл антимоскитную дверь. В сетке были дыры, поэтому черную деревянную дверь пришлось открывать и закрывать очень быстро, чтобы не напустить насекомых. Домик вообще оказался развалюхой. Но жаловаться не приходилось. Дом и земля вокруг него, почти триста акров в отдаленном районе Нью-Хэмпшира, принадлежали одному старику, который уехал отсюда во Флориду. Четыре года тут никто не появлялся. Даже сторож. Вот он и определился в сторожа сам. Пусть родственники владельца и не имели об этом никакого понятия.

Проходя через застекленную террасу, он слышал девчонкино жалобное похныкивание в колонках компьютера. Это его раздражало, и он нажал кнопку отключения звука.

Через час я уже был на шестом этаже в доме номер один на Сентер-Плаза, с Дианой, у которой был смертельно усталый вид — глаза измученные, воспаленные. И все равно она была самой красивой женщиной из всех, кого я знал.

— Так что произошло? — тихо спросил я на ходу.

— Как мне сказали, им сообщили конфиденциальную информацию.

— Кто?

Мы подошли к ряду застекленных кабинок. Большинство из них были пусты — рано еще. Ее кабинку невозможно было спутать ни с какой другой.

На стенах висели школьные фотографии, по которым без труда можно было определить, чье это рабочее место. Славные такие ребятишки, и сразу видно, ей не родственники. И загибающиеся по углам журнальные вырезки с заголовками вроде: «Пропавший ребенок: насильнику предъявлено обвинение».

— Понятия не имею, — сказала она. — На этот уровень меня не допускают.

— Тогда кто отдал приказ отправить туда группу быстрого реагирования?

— Единственный человек, который может отдать такой приказ, — ответственный спецагент. А ты-то откуда узнал, где искать Перрейру?

— Прицепил маячок к Тейлор Армстронг.

Она улыбнулась и кивнула:

— Неплохо.

— Кто бы это ни сделал, он отнял у нас самый верный шанс найти Алексу, — сказал я. — Где он?

— Внизу, в закрытом кабинете для допросов.

— Я хочу с ним поговорить.

— Нельзя. Он заявил о дипломатической неприкосновенности. Сюда уже едет атташе бразильского консульства по правовым вопросам. Некто, — она глянула на стикер возле телефона, — Клаудио Дуарте Карвалью Барбоса. Пока он не проконсультирует Перрейру, никто не может даже войти в комнату для допросов.

Я встал.

— Сделай доброе дело, покажи мне, где она.

— Зачем?

— Так, просто любопытно, — сказал я.

Диана привела меня по лестнице к запертой двери. Никто не стоял рядом, не караулил.

— Камеры, зеркала одностороннего видения есть?

— Нет. Это не в правилах ФБР.

— Хм. Знаешь, я бы с удовольствием выпил чашечку кофе.

Лицо у нее было непроницаемое, но в глазах мелькнула искорка.

— Пожалуй, придется его заново варить. Может занять много времени.

Маурисио сидел, развалившись, со скучающим видом, на металлическом стуле за столом с пластиковой столешницей. Узнав меня, он улыбнулся медленной торжествующей улыбкой.

— Я не стану ничего говорить, дружище. У меня… это… imuni-dade diplomatica.

— Значит, как только приедет атташе бразильского консульства — ты свободен. Поедешь домой. Очень хорошо.

Его это развеселило.

— Хорошо, по-твоему?

Я рассмеялся ему в тон:

— Ну еще бы. Куда уж лучше. Там-то у тебя не будет дипломатической неприкосновенности. Как только тебя выпустят, сразу целая стая и набросится. Те, что тебя наняли? Они же решат, что ты нам все рассказал.

Быстрое поматывание головой.

— Я не сотрудничаю с ФБР.

— Ну как же не сотрудничаешь. — Я вытащил из кармана его «нокию» и показал ему. — Ты, во-первых, дал нам кучу телефонных номеров. Правительство США тебе чрезвычайно благодарно.

— Никто не поверить, что я сказать, — сказал он. Но голос у него звучал уже не так уверенно. Он считал, что я тоже из ФБР, и в мои планы не входило его разубеждать.

— Правда? Интересно, что же они подумают, когда я оставлю тебе сообщение голосовой почты и назову имя твоего контакта в ФБР. Назначу новую встречу. Может быть, проинструктирую, чтобы прицепил жучок в следующий раз, когда будешь встречаться со своими колумбийскими друзьями. Слышал, как они поступают с предателями?

— Они меня не будут убивать.

— Правильно. Они любят сначала помучить и изуродовать. Но знаешь что? У тебя сегодня счастливый день. Потому что я собираюсь предложить тебе сделку. Ты рассказываешь нам то, что мы хотим знать, и мы тебя больше не трогаем. — Я помолчал. — И все в ажуре.

— Чего тебе надо? — прошептал он дрогнувшим голосом.

— Имя того, кто нанял тебя, чтобы похитить девушку. Полное описание. Как он вышел на тебя. Где ты передал им… «груз».

— Имя я не знаю, — прошептал он. — Здоровый такой парень. Очень сильный. Очень страшный.

Теперь я не сомневался, что он говорит правду. Ужас заставил соскользнуть привычную маску лжи. Сейчас у него была только одна цель: выжить.

Я услышал звук приближающихся шагов, голоса — все громче. Маурисио тоже услышал. Замер, глядя на дверь.

— Куда он ее увез? — спросил я.

— У этого парня глаза на затылке, — прошептал он.

— Что ты этим хочешь сказать?

Но тут дверь распахнулась, и в кабинет заглянул приземистый, неуклюжий мужчина в сером костюме, с блестящей лысой головой.

— Какого черта вы здесь делаете? — загремел голос Гордона Снайдера.

Я не успел ответить — раздался громкий голос у него за спиной:

— Никому не позволено разговаривать с моим клиентом! Я ясно дал это понять по телефону.

Кто-то, отодвинув Снайдера, протиснулся в кабинет для допросов. Это был крупный, хорошо одетый мужчина, ростом, пожалуй, шесть футов два дюйма. У него были длинные седые волосы, глубоко посаженные глаза и усыпанные оспинами щеки. На нем был темный костюм из ткани в рубчик, бордовый фуляровый галстук, и от него веяло властностью.

Атташе бразильского консульства по правовым вопросам, разумеется.

— Немедленно выведите этого человека, — произнес он на безупречном английском. — Мой разговор с клиентом должен быть строго конфиденциальным.

— Разумеется, мистер Барбоса, — сказал Снайдер, яростно сверкнув на меня глазами. — Убирайтесь отсюда ко всем чертям, — распорядился он.

Во дворе лаяла собака.

Первая мысль Владимира была об охотниках. Сейчас, правда, не сезон, но некоторых это не останавливает. Он развесил таблички: «Посторонним вход воспрещен. Охота воспрещена», но не все умеют читать, а некоторые так просто не хотят.

Охотники — значит, посторонние, а посторонние — значит, лишние глаза и уши.

Тут, в деревне, люди вечно суют нос в соседские дела. Вы что, новый хозяин? Вы что, родственник Олдерсону? А зачем это вам экскаватор на заднем дворе?

Все оборудование он покупал за наличные. Экскаватор — в магазине сельскохозяйственной техники в Биддерфорде, компрессор — в «Хоум депо» в Плейстоу. Гроб выбрал в оптовой компании в Довере. Самый прочный из всех, какие там были, — углеродистая сталь шестнадцатого номера. Грунтовые воды — вечная проблема, девчонка могла захлебнуться раньше времени, а это не годится. К счастью, гроб, который он купил, был водонепроницаемым. Поворачиваешь ручку на конце ящика — и он плотно закрыт.

Переоборудование много времени не заняло. Просверлил дырку в стальной крышке с того конца, куда девчонка будет лежать головой. Затем приварил шестимиллиметровый латунный соединитель и надел на него шестимиллиметровый несминаемый шланг в несколько сот футов длиной, ведущий к компрессору на крыльце. Воздух будет подаваться каждый час на несколько минут, днем и ночью — таймер на компрессоре включен. Шланг он прикопал землей, вместе с Ethernet-кабелем.

С другой стороны гроба он проделал кольцевой пилой другое отверстие, гораздо больше. Затем припаял латунную втулку, чтобы подсоединить четырехдюймовую отходную трубу. Теперь серая хлорвиниловая труба торчала из земли в центре поля. Кончик у нее загибался книзу, как ручка зонтика. Такие штуки используют на полигонах для захоронения отходов, для отвода метана, скапливающегося под землей. Таким образом, у девчонки будет постоянный приток свежего воздуха, не то что у отца Владимира, когда его завалило в угольной шахте в Томске.

Каждый вечер отец приходил домой весь в угольной пыли, такой плотной, что были видны только его глаза. Работа в угольной шахте, сказал он как-то Владимиру, — единственная, где приходится самому рыть себе могилу.

Владимир жадно слушал рассказы отца. О том, как у него на глазах на его друга упала машина для анкерной крепи и раздавила ему лицо. Или как одного парня перерезало пополам вагонеткой. Мать, Евдокия, ругала мужа за то, что забивает ребенку голову такими ужасами. Но Владимиру хотелось слушать еще и еще.

Этим сказкам на ночь пришел конец, когда Владимиру было без малого десять лет. Стук в дверь их коммунальной квартиры посреди ночи. Тонкий, пронзительный вскрик матери.

Она привела его к шахте, где стояла толпа людей, молившихся о том, чтобы хоть что-то узнать. Владимир был словно околдован. Он хотел знать, что случилось, но ему не говорили. Он услышал только обрывки разговоров, из которых можно было понять, что шахтеры по ошибке прорыли ход в заброшенный, затопленный ствол шахты. Вода хлынула и заперла их в ловушке, как крыс.

Но Владимиру хотелось узнать больше. Ему хотелось знать, каково это — понимать, что ты вот-вот умрешь, понимать, что ты беспомощен и ничего не можешь сделать, как понимал его отец в свои последние минуты. Он всегда чувствовал себя в каком-то смысле обманутым из-за того, что не видел последних секунд жизни отца.

Оставалось только воображение.

Чертов пес все лаял и лаял. Теперь Владимир слышал, как он скребется лапой в противомоскитную дверь.

Он открыл деревянную дверь, держа наготове газовый нож «Wasp». Теперь его от этого кабысдоха отделяла только сетка. Пес испуганно попятился назад, оскалил зубы и тихо зарычал.

Владимир тихо позвал по-русски:

— Иди, иди сюда, песик, — и открыл сетчатую дверь. Пес бросился на него, и он всадил нож зверюге в брюхо. Нажал кнопку на рукоятке, чтобы выпустить замороженный сжатый воздух. Струя вылетела мгновенно, и Владимир тут же понял, что сплоховал. Собачьи внутренности вывалились прямо на него.

Изредка и ему случалось ошибаться. В следующий раз надо будет убрать лезвие, а потом уже жать на кнопку газа.

Полчаса ушло на то, чтобы засунуть тушу в мусорный мешок и утащить в лес (потом нужно будет закопать), а затем смыть из шланга кровь с порога и с двери.

Он принял душ, переоделся в чистые джинсы и фланелевую рубашку и тут услышал звонок в дверь. Выглянул из окна спальни и увидел перед домом «Лексус-SUV». С небрежным видом спустился вниз и открыл дверь.

— Извините, что побеспокоил, — сказал мужчина средних лет со скошенным подбородком. — Пес у меня убежал, я и подумал — может, вы его видели.

— Пес? — изобразил удивление Владимир из-за противомоскитной сетки.

— Ох, что же это я так невежливо, — спохватился мужчина. — Я Сэм Дюпуи, живу через дорогу.

— Андрос, — представился Владимир. — Сторож.

— Рад познакомиться, Андрос, — сказал сосед. — Мне показалось, я видел, как Геркулес побежал к вашему дому, но, может быть, я ошибся.

— Очень жаль, — сказал Владимир. — К сожалению, ничем не могу помочь. Надеюсь, вы его скоро найдете.

Я нашел Диану в комнате отдыха — она сидела там одна и просто ждала.

— Твой кофе, — сказала она, протягивая мне чашку. — И идем со мной.

Я вышел за ней следом.

— Они нашли у него под кроватью сумочку Алексы, — сказала она. — Все наличные он забрал, а кредитные карточки, по-видимому, побоялся трогать. Угнанный «порше» нашли в гараже в Тафтсе. В нем следы белого порошка. Бурунданга, из пьяного дерева. Природный источник скополамина.

— Растительный наркотик для свиданий.

Она кивнула.

— Он не имеет ни вкуса, ни запаха и растворяется в воде. Превращает жертв в зомби. Они в сознании, но совершенно не могут сопротивляться. А когда действие наркотика кончается, не могут вспомнить, что с ними было.

На лестнице нам навстречу попался бразильский атташе — тот парень с длинными седыми волосами. Из распахнутого воротника рубашки виднелись черные курчавые волосы на груди. Он шел быстро, но словно бы задумавшись, с опущенной головой.

Поднимаясь по лестнице, я сказал:

— Есть распечатка звонков из его квартиры, с сотового телефона, что-нибудь в этом роде?

— Все собрали, уже работают.

Я остановился.

— А тот парень разве не в галстуке был?

Она посмотрела на меня в полумраке лестничного колодца, резко развернулась, и мы оба ринулись вниз по ступенькам.

Добежав до кабинета для допросов, где я разговаривал с Перрейрой, Диана распахнула дверь и охнула. Не могу сказать, чтобы то, что я увидел, меня удивило, и все же зрелище было дикое.

Тело Маурисио Перрейры было неестественно скрючено, лицо застыло в неслышном крике мучительной боли. Вокруг его шеи был туго, как жгут, закручен бордовый шелковый галстук бразильского атташе.

Я бегом пролетел по лестнице четыре этажа, выскочил на Кембридж-стрит, но пока добежал до тротуара, атташе уже исчез бесследно. Он мог уехать по меньшей мере в двенадцати направлениях. Дело безнадежное. Я упустил человека, который оборвал нашу единственную ниточку, ведущую к Алексе Маркус.

Диана встретила меня в вестибюле на шестом этаже и даже не стала ничего спрашивать.

— У тебя с самого начала не было шансов, — сказала она.

По всему этажу выла сигнализация. В кабинете для допросов, где держали Перрейру, уже работали фэбээровские криминалисты — снимали отпечатки, собирали волосы и волокна.

— Кто подтвердил его личность? — спросил я.

— В этом-то и проблема. Похоже, все думали, что его уже проверил кто-то другой. Он показал на входе удостоверение личности, заявил, что он Клаудио Барбоса из бразильского консульства — кто стал бы сомневаться?

— Кто-то должен был позвонить в консульство и выяснить, что там нет никого с таким именем.

— Я только что звонила. У них вообще нет атташе по правовым вопросам в Бостоне.

— Какие-то парни вламываются ко мне в квартиру, чтобы установить слежку за моим Интернетом. Группа быстрого реагирования появляется в Медфорде через несколько минут после того, как там появляюсь я. Арестовывают ключевого свидетеля, которого затем убивают прямо в отделении ФБР. Кто-то явно не хотел, чтобы я поговорил с Перрейрой.

— Только не говори, что обвиняешь Гордона Снайдера.

— Я бы с удовольствием обвинил Снайдера хоть в утечке нефти «Бритиш петролеум», хоть в глобальном потеплении. Но не в этом. Он слишком зациклен на том, чтобы прижать Маршалла Маркуса. Но это кто-то из руководства. Кто-то на высшем уровне, кто не хочет, чтобы я нашел похитителей Алексы.

— Ладно. Тогда, если кто-то действительно пытается помешать тебе найти Алексу, то по какой причине?

— Понятия не имею. Но у меня такое ощущение, что мне намекают.

— На что?

— Что я на правильном пути.

Мой старый друг Джордж Девлин — Ромео, как мы его называли в спецназе — был красавцем, каких поискать.

В школьные годы он был не только самым красивым и популярным парнем в классе и классным президентом, но еще и звездой хоккея. Причем в хоккейном городе, в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган, а это кое о чем говорит. И в компьютерах он был ас.

Он мог бы преуспеть в чем угодно, но у Девлинов не было денег, чтобы послать его в колледж, и он ушел в армию. Прошел отбор в войска специального назначения и стал сержантом по связи. Там я и познакомился с Джорджем: он был сержантом в моем подразделении. Не знаю, кто первым придумал ему такое прозвище — Ромео, — но оно к нему приклеилось.

Однако после ранения в Афганистане и лечения в ветеранском госпитале он сказал, чтобы его так больше не называли, и мы стали звать его Джорджем.

Я встретился с ним в огромном белом кемпере, утыканном антеннами, который служил ему одновременно и домом, и передвижным офисом. Он держал его в подземном гараже в «Холидей-инн» в Дедхеме. Это было в его духе. Он всегда предпочитал встречаться в самых странных и труднодоступных местах.

Я открыл дверь и вошел в полутемную комнату.

— Хеллер.

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидел, что он сидит на табуретке, спиной ко мне, перед целым строем компьютерных мониторов.

— Привет, Джордж. Спасибо, что сразу согласился встретиться.

— Я так понимаю, GPS-трекер пригодился.

— Еще как. Это было гениально. Спасибо.

Я протянул ему «нокию», которую забрал из квартиры Маурисио. Джордж крутанулся на табуретке и повернулся ко мне лицом.

Тем, что осталось от его лица.

Я так и не смог к этому привыкнуть. Это было ужасное месиво из сплошных глубоких шрамов. На нем были ноздри, прорезь вместо рта и веки, которые армейские хирурги каким-то чудом сумели сделать из кожи, взятой с внутренней стороны бедра.

Я сказал:

— Единственный номер, и во входящих, и в исходящих — номер какого-то мобильного телефона. По всей видимости, его контакт — тот, кто нанял его, чтобы похитить девушку. Если кто-то способен найти этого гада по телефону, так, пожалуй, только ты.

Он проговорил хриплым шепотом:

— А что же ты ФБР не попросишь помочь?

— Я не знаю, кому там можно доверять.

— Ответ: никому. Зачем ты вообще с ними работаешь?

— Они мне нужны. Я должен любой ценой найти Алексу.

Он шумно вдохнул, затем выдохнул.

— Без комментариев.

Он презирал все правительственные учреждения. Слишком уж они были могущественными и зловещими, и думаю, он их все скопом числил виноватыми в том, что в бензобаке его «хаммера» сработало иракское взрывное устройство.

Он склонил голову над телефоном.

— Ага, «Нокла-8800».

— «Нокия», ты хочешь сказать.

Он протянул мне телефон:

— Читать умеешь, Ник? Видишь, написано: «Нокла». — Он сдвинул заднюю крышку и вытряхнул батарейку. — «Шэньчжень спешиал», — сказал он, показывая ее мне. Батарейка была вся в китайских иероглифах. — Никогда не видел на eBay распродажи телефонов «нокия» — новеньких, за полцены? Они все сделаны в Китае.

Я кивнул.

— Покупаешь телефон через Интернет — и не надо рисковать, идти в «Уолмарт» или в «Таргет», светиться перед камерами наблюдения.

Девлин взглянул на один из своих мониторов. Там мигала зеленая точка.

— Кстати, насчет отслеживающих устройств — на тебе что-то есть?

— Насколько я знаю, нет.

— Можно взглянуть на твой телефон?

Я протянул ему мой «блэкберри». Он открыл крышку аккумулятора, приподнял батарейку и что-то вытянул из-под нее пинцетом. Показал мне.

— Кто-то следил за каждым твоим шагом, Хеллер, — сказал он. — Давно, как думаешь?

Я, конечно, никак не думал. Но теперь по крайней мере было понятно, как они выследили меня в квартире Маурисио Перрейры в Медфорде. Вот тебе и «конфиденциальная информация».

— Похоже, ФБР установило за тобой слежку. А я-то думал, ты с ними заодно. У кого-нибудь была возможность похимичить с твоим «блэкберри», пока ты не видел?

Я кивнул. Вспомнил, как сдавал «блэкберри» на входе в Бостонское отделение ФБР, и не один раз, а дважды.

— Теперь уже и у меня начинается паранойя, — сказал я.

— В любом случае, ты абсолютно прав насчет китайских подделок. Да, если покупать их через Интернет, меньше риск засветиться. Но есть и еще одна причина, поважнее. Об этом только самые крутые бандиты знают. IMEI. Электронный серийный номер. Он есть у любого телефона, даже у «ноклы». Но бандиты берут «Шэньчжень спешиал», потому что тогда их гораздо труднее отследить.

— Почему это?

— Когда у ФБР есть серийный номер настоящей «нокии», им всего-то и нужно что позвонить в Финляндию, и им скажут, где продан телефон. А вот эта вот красота совсем другое дело — кому ты про нее звонить будешь, на какую-то неизвестную фабрику в Шэньчжене? Там и по-английски-то никто не говорит и никакого учета не ведут наверняка, да и просто трубку, скорее всего, никто не возьмет. Вот и ищи.

— Значит, эти ребята — профи, — сказал я.

Он ответил:

— Держи свой «блэкберри». Чист, как слеза младенца.

— Спасибо, — сказал я. — Но лучше поставь этот жучок обратно. Только сначала разряди ему батарейку. Пусть умрет естественной смертью минут так через пятнадцать-двадцать.

Он кивнул.

— Тогда они не догадаются, что ты ее нашел.

— Вот именно. Пусть лучше меня недооценивают.

Когда я снова сел в «дефендер», мой мобильный зазвонил.

— Я все ждала, что ты позвонишь, — сказала Диана.

— Мой «блэкберри» был временно отключен.

— Ты не видел, что я тебе отправила?

— А что ты отправила?

— Фотографию нашего похитителя, — ответила она.

8

Городок Пайн-Ридж в штате Нью-Хэмпшир (1260 жителей) располагал полицейским подразделением в составе двух человек на полной ставке, двух человек на полставки и начальника полиции. Джейсон Кент, новичок, нерешительно вошел в кабинет начальника.

— Шеф?

— Сэм Дюпуи уже несколько раз звонил, — сказал начальник, Уолтер Новицкий. — Что-то там у него чешется по поводу олдерсоновского дома. Собака, что ли, у него убежала. Я толком не понял. Но говорит, там, похоже, какие-то работы ведутся без разрешения и бог знает что еще.

— Хотите, чтобы я съездил и поговорил с мистером Дюпуи?

— Просто зайди к Олдерсону и погляди, как там и что.

— Я думал, там никто из Олдерсонов уже и не бывает.

— Сэм говорит, у них там какой-то сторож, что ли, работает.

Я кликнул на Дианино письмо и стал ждать, пока откроется вложение. Фотография. Еле-еле можно разглядеть затылок и плечи. Почему же Диана так уверена, что это тот, кто нам нужен?

Я всмотрелся повнимательнее и увидел что-то похожее на подголовник кресла в машине. Фото сделано с заднего сиденья.

Плечи мужчины поднимались гораздо выше подголовника. Голова явно выбрита. И значительную часть головы и шеи занимало какое-то пятно. Приглядевшись, я понял — татуировка. Контурный рисунок, очень подробный. Стилизованные перья, острый клюв, уши торчком. Кажется, сова с большими, свирепо глядящими глазами.

«У этого парня глаза на затылке…»

Когда Маурисио Перрейра пробормотал эти слова, я решил, что он хочет сказать: он, мол, все видит и слышит, у него везде осведомители, я не могу назвать тебе имя — я его боюсь.

Он и правда боялся. Но про глаза на затылке — это была не метафора. У этого парня и в самом деле на затылке глаза.

Диана ответила после первого же звонка.

— Кто фотографировал? — спросил я.

— Алекса Маркус. Это с ее айфона, снято в два тридцать шесть ночи — в ту ночь, когда она пропала.

— Сова какая-то.

— Да. Татуировка на голове и на шее, должно быть, и на спине еще.

— Ты, наверное, уже проверила по НЦКИ, — сказал я.

Национальный центр криминальной информации — компьютерная база данных о преступлениях, расследованных ФБР. Ее используют все полицейские подразделения и другие органы правопорядка в стране.

— Само собой. Ничего похожего.

— А есть какая-нибудь всеобщая база данных по уголовным татуировкам?

— Должна бы быть, но нету. Я разослала фотографию семидесяти пяти нашим атташе по правовым вопросам по всему миру. Попросила пробить в местных правоохранительных органах. Может быть, повезет.

— Может быть, — с сомнением отозвался я. — Надо думать, парня с совой на затылке должны были запомнить.

— Это как-то глупо. А совы считаются мудрыми птицами.

— Тут дело не в мудрости, а в том, чтобы запугать. В некоторых культурах сова — символ смерти. Дурное предзнаменование. Предвещает смерть.

— Где? В каких странах?

Я немного подумал.

— В Мексике. В Японии. В Румынии, кажется. Может быть, в России. Видела когда-нибудь, как сова охотится?

— Представь себе, не видела.

— Поводит головой из стороны в сторону, вверх-вниз, присматривается, прислушивается — выслеживает добычу. Трудно отыскать более совершенную, более безжалостную убийцу.

— Здравствуйте, мистер Хеллер, — сказала Джиллиан, когда я пришел в офис. — Дороти вас искала.

— Можете называть меня Ник, — сказал я, наверное, раз двадцатый за то время, что она у меня работала. Заметил у нее на плече татуировку бабочки. — Что она означает — бабочка?

— Это символ свободы и преображения. А внизу на спине у меня вытатуировано: «Мясоеды — убийцы». Хотите поглядеть?

Послышался голос Дороти — она подходила к нам:

— Джиллиан, свои тату в интересных местах будете демонстрировать после работы или в отпуске. — Она покачала головой. — Я получила фото, которое ты прислал, — сказала она мне. — Погуглила татуировку, но пока ничего.

— Мой брат работал в тату-салоне в Саугусе, — сказала Джиллиан.

— Поменяйте лучше картридж, как я просила, — напомнила ей Дороти.

У меня в кабинете Дороти сказала:

— Я нашла шпионское ПО в нашей сети. Вирус. Внедрился в нашу корпоративную сеть, ввел код и открыл заднюю дверь. Уже пару дней он сканировал все защищенные файлы и пересылал.

— Вот откуда они узнали код моей сигнализации, — сказал я. — И куда же пересылались файлы?

— На прокси-серверы, которые так часто меняются, что их почти невозможно отследить. Но я удалила вирус. Надеюсь, окончательно.

Раздался звонок по внутренней связи, и Джиллиан сказала:

— К вам посетитель.

Я взглянул на Дороти, та пожала плечами.

— Имя? — спросил я.

— Белинда Маркус.

— Я ужасно волнуюсь за Маршалла, — проговорила Белинда. Протянула ко мне тонкие руки и обняла меня.

— Извините, Белинда. У нас назначена встреча?

Она села.

— Нет, не назначена, Ник, но нам надо поговорить.

— Погодите секундочку. — Я развернул стул и набрал быстрое сообщение для Дороти: «био белинды маркус срочно».

— Я в вашем распоряжении, — сказал я.

— Ник, я понимаю, нужно было сначала позвонить, но я давно уже хотела с вами поговорить с глазу на глаз — с тех самых пор, как начался этот кошмар.

Я кивнул.

— Я чувствую себя предательницей, но я просто уже ума не приложу, что делать, кто-то же должен что-то сказать. Ник, вы должны знать — у Маршалла сейчас очень тяжелое время. Он хочет только одного — вернуть домой любимую дочь, а они… они не дают отдать им то, что те хотят, и это его убивает.

— Кто — они?

Она встревоженно посмотрела на меня.

— Дэвид Шехтер.

— Откуда вы знаете? Он с вами об этом говорит?

— Никогда. Я просто подслушала, как они спорили.

— Значит, вы знаете, что такое «Меркурий»?

Она покачала головой:

— Не знаю. То есть это какие-то документы, но я понятия не имею какие. Мы должны им их отдать.

— А почему вы решили рассказать об этом мне?

Она стала разглядывать свои ногти.

— Маршалл с головой увяз в каких-то проблемах, а я не знаю, к кому обратиться.

Я взглянул на экран компьютера. На нем появилось быстрое сообщение от Дороти, несколько строчек.

— Я не сомневаюсь, что он вам доверяет, — сказал я. — Вы же женаты уже… три года, так?

Она кивнула.

— А до того, как познакомились с Маршаллом, вы были стюардессой?

Она снова кивнула, улыбнулась.

— Он меня спас. Я терпеть не могла летать.

— Судя по акценту, вы, конечно, из Джорджии.

— Совершенно верно, — сказала она. — Маленький городок, называется Барнсвилл.

— Серьезно? У меня была девушка из Барнсвилла. Синди Персел, не знаете?

Белинда покачала головой:

— Она, должно быть, намного младше.

— Но вы наверняка бывали в ресторане ее родителей, «Брауни».

— А, ну конечно. Но знаете, Ник…

— Я такого лоу-кантри-бойл нигде больше не пробовал.

— Никогда такого не ела, но не сомневаюсь, что вкусно. Лучше южной кухни ничего нет, правда же? Мне так ее не хватает.

— Ну что ж, — сказал я, вставая, — рад, что вы зашли. Наверняка непросто было на это решиться, но вы нам очень помогли.

Она осталась сидеть.

— Я знаю, некоторые меня считают охотницей за деньгами, раз я вышла замуж за богатого. Но я вышла за Маршалла не ради денег. Я хочу ему только добра. И хочу найти девочку, Ник. Чего бы это ни стоило.

Как только она ушла, я вызвал Дороти к себе.

— Ты же не встречался ни с какой девушкой из Барнсвилла?

— Нет. И ресторана «Брауни» не существует.

— С лоу-кантри-бойл — хороший ход. Если кто-то говорит, что никогда его не ел, значит, этот человек не из Джорджии. А что тебя насторожило?

— Акцент у нее неправильный. В некоторых словах окончания глотает. В Джорджии так не говорят.

— Верно. Значит, она не из Джорджии, да?

— Думаю, она вообще не южанка.

— А зачем тогда прикидывается?

— Вот это я и хочу выяснить. Можешь покопать?

— Уже начала, — сказала Дороти.

Вскоре мой телефон зазвонил. Я взглянул на экран: Дороти. Нажал кнопку ответа.

— Что у тебя?

— Поговорила с «Дельта эрлайнз». Белинда никогда у них не работала.

— Зачем ей врать об этом?

— Потому что Маршалл Маркус никогда бы на ней не женился, если бы знал ее настоящую профессию. Она была девушкой по вызову. Я проверила ее по номеру социального страхования. Брала уроки актерского мастерства в Линкольн-парке. Устроилась в агентство эскорт-услуг в Трентоне.

— И она не южанка, верно?

— С юга Нью-Джерси. Из Вудбайна.

Мой «блэкберри» издал звук, означающий, что мне пришла эсэмэска. Я просмотрел сообщение. Там стояло: «15 минут», а затем полярные координаты точки отправления — кажется, парковки у «7-Eleven» в 73 милях отсюда.

Сообщение было отправлено неким «18E». Армейский шифр. 18E — обозначение сержанта связи в войсках специального назначения.

Джордж Девлин тоже 18E.

— Извини, — сказал я. — Нужно встретиться со старым другом.

— Откуда ты знал, что я сумею добраться за пятнадцать минут? — спросил я. — Ты что, знал, где я?

Джордж Девлин будто не слышал моего вопроса. Словно это было или слишком сложно, или слишком просто, чтобы объяснять. Ему было не до того. Он был занят компьютерным монитором — старался повернуть его так, чтобы мне было видно.

На экране появилась зеленоватая топографическая карта Массачусетса. На ней замигала красная точка — милях в пятнадцати на северо-запад от Бостона. Затем всплыли три волнистые линии — белая, синяя и оранжевая, и все три сходились к красной мигающей точке. Синяя линия тянулась из Бостона, с юго-запада. Оранжевая — с севера. Белая сначала шла от Бостона рядом с синей, а затем пересекалась на севере с оранжевой.

— Так… — сказал я.

— Если присмотреться внимательно, — сказал он, — увидишь, что каждая линия состоит из точек. Точки означают перехваченные сигналы мобильных телефонов. Синяя линия — телефон Маурисио. Белая — Алексы. А оранжевая — неизвестного, назовем его Мистер Икс.

Я наклонился ближе.

— Мистер Икс выехал, похоже, почти от границы с Нью-Хэмпширом. И все они встретились в пятнадцати милях к северо-востоку от Бостона, в… что это, Линкольн?

— Да. Маурисио и девушка приехали вместе. Пробыли там семнадцать минут. Мистер Икс — всего минуты четыре-пять.

Я увидел, что встретились они где-то в лесу. Возле Сэнди-Понд, помеченного как охраняемая территория. Отдаленная, безлюдная. Выходит, Алексин айфон увезли из Бостона в Линкольн, а затем на север до Леминстера. А там выбросили.

Теперь я видел, как все происходило. Маурисио увез ее из отеля в Линкольн, там передал мистеру Икс. Пока Маурисио ехал к себе в Медфорд, мистер Икс вез Алексу на север. Он выбросил телефон, когда они проезжали Леминстер.

Затем они пересекли границу Нью-Хэмпшира.

— Итак, след ведет в Нью-Хэмпшир, — сказал я. — В Нэшуа.

— Нет. Мобильный мистера Икса теряется из виду в Нэшуа. Это может означать, что он его отключил. Возможно, мистер Икс ехал через Нью-Хэмпшир в Канаду.

— Не очень-то продуманный маршрут, если до самой Канады ехать на машине.

Он кивнул в знак согласия.

— Они в Нью-Хэмпшире, — сказал я.

Офис «Маркус капитал инвестмент» находился на шестом этаже «Роуз-Уорф», здания на берегу моря. Я назвал секретарше на ресепшене свое имя и стал ждать в роскошно обставленном вестибюле. Ждать не пришлось и минуты — тут же появилась личная помощница Маркуса.

Она была стройна и рыжеволоса, звали ее Смоки Бейкон. Маркус был известен тем, что нанимал на административную работу только красавиц.

Смоки ослепительно улыбнулась мне.

— У Маршалла сейчас совещание, но он готов встретиться с вами сразу же, как только оно закончится. Правда, это может занять довольно много времени. Может быть, вы зайдете попозже?

— Я подожду.

— Тогда позвольте мне хотя бы проводить вас в конференц-зал, там можно пользоваться телефоном и компьютером.

Мы прошли через какой-то кабинет — по всей видимости, торговый зал. Там было штук тридцать-сорок компьютеров, за ними никого не было.

— Не могу выразить, как мы все волнуемся за Алексу, — сказала Смоки.

— Ну, — проговорил я, не зная, что на это ответить, — не теряйте надежды.

На пороге пустого конференц-зала она положила мне руку на плечо и сказала:

— Пожалуйста, найдите девочку, мистер Хеллер.

— Сделаю все, что смогу, — ответил я.

Вместо того чтобы сидеть и ждать, я решил пройти к кабинету Маркуса.

Я помнил, что за столом перед кабинетом сидит на страже Смоки. Помнил и то, что рядом с кабинетом у Маркуса персональная столовая. Когда я как-то с ним там обедал, официанты появлялись и исчезали в коридоре в задней части комнаты.

Найти служебный вход оказалось делом недолгим. Он вел из маленькой кухоньки в зал заседаний, а оттуда в столовую Маркуса, которой, судя по виду, уже довольно давно не пользовались.

Дверь в кабинет была закрыта. Но, подойдя к ней, я услышал голоса, о чем-то спорившие на повышенных тонах. Говорили двое. Один был, конечно, Маркус. Его голос звучал громче, эмоциональнее. Другой был тихий, спокойный, едва слышный.

Гость: …сейчас раскиснуть и уступить.

Маркус: Если она умрет, то из-за вас. Это будет на вашей совести! У вас ведь когда-то была совесть, если не ошибаюсь?

Гость: …все возможное, чтобы спасти вам жизнь.

Маркус: Мне уже все равно, что вы со мной сделаете. Моя жизнь кончена. Моя дочь — это единственное…

Гость: (долгое невнятное бормотание) …лет вы были тем, кто предлагал решения… теперь они решили, что проблема в вас?., какое решение они примут…

Маркус: …на моей стороне!

Гость: …хочу быть на вашей стороне. Но не могу, если вы не будете на моей…

Маркус: …вы хотели, я сделал. Всё!

Гость: Вам что, заголовок статьи предложить, Маршалл? «Убитый горем финансист покончил с собой в своей манчестерской резиденции»?

Я толчком открыл дверь и вошел. Маркус сидел за длинным столом, заваленным бумагами.

Перед ним на стуле для посетителей сидел Дэвид Шехтер.

— Никеле! — хрипло выдохнул Маркус. — Что ты тут… разве Смоки…

— Он подслушивал, — сказал Шехтер. — Правда, мистер Хеллер?

— Совершенно верно. Я слышал каждое ваше слово.

Шехтер заморгал.

— С этой минуты в ваших услугах больше не нуждаются.

— Вы меня не нанимали, — сказал я.

— Шеки, давайте, я с ним поговорю, — сказал Маркус. — Он наш человек.

Шехтер поднялся и сказал Маркусу:

— Буду ждать вашего звонка.

Я дождался, пока он выйдет, а затем сел на его место.

— Чем он вас прижал? — спросил я.

— Прижал?

— Вы наняли меня, чтобы я нашел Алексу, а я не могу этого сделать, если вы не будете со мной откровенны. А тогда сами знаете, что будет с ней.

Он словно постарел на двадцать лет с того дня, когда я видел его в последний раз.

— Ники, тебе нельзя в это соваться. Это… личные дела.

— Я не сразу понял, почему вы скрываете то, что только и может помочь ее найти. Шехтер вас шантажирует. Это он не позволил вам договориться о сделке с похитителями.

Маркус отвернулся и стал смотреть в окно.

— Я нанял тебя, потому что думал — ты один можешь найти ее.

— Нет, — сказал я. — Вы меня наняли, потому что это был для вас единственный способ вернуть свою дочь, не выполняя их требований.

Он медленно повернулся ко мне.

— Тебя это оскорбило?

— Меня оскорбляли и похуже. Но дело не в этом. С самого начала вы морочили мне голову. Соврали, что звонили в полицию. Не сказали, что вам пришлось взять деньги у бандитов, не сказали, что потеряли их. Вы скрывали от меня все, что мне необходимо было знать, чтобы найти Алексу. А теперь они требуют документы «Меркурий» — это же документы, так? — и вы делаете вид, будто не знаете, что это такое. Так позвольте мне у вас спросить: стоит ли то, что знает о вас Шехтер, жизни вашей дочери?

Лицо у него сморщилось, и он закрыл глаза руками, словно в беззвучном плаче.

— Вы должны мне сказать, что такое «Меркурий». Тогда мы что-нибудь придумаем. — Я встал и пошел к двери, но остановился. — Вы наводили справки о прошлом Белинды, прежде чем жениться на ней?

Он опустил руки.

— Белинда? А она-то тут при чем?

— Неприятно вам об этом говорить, — сказал я, — но она никогда не была стюардессой. Она не из Джорджии. Она из Нью-Джерси. Она была девочкой по вызову, Маршалл. В эскорт-услугах. Думаю, вам следует знать.

— Никеле, бойчик! Пора бы уже повзрослеть. — Он вздохнул. — Она девушка щепетильная. Ей как-то неловко, если все будут знать о нашем первом свидании.

Мое лицо расплылось в улыбке, и я снова двинулся к двери. Вот же старый прохвост. За спиной послышалось:

— Пожалуйста, не бросай это дело.

Я не остановился и ответил не оборачиваясь:

— Не беспокойтесь. Вы от меня не избавитесь. Но смотрите, как бы вам об этом не пожалеть.

Владимир сидел за компьютером на пропахшей плесенью застекленной террасе, и тут услышал крики девчонки.

Странно. Он же отключил звук в колонках. Он встал и подошел к задней двери. Послушал еще. Крики доносились снаружи.

На крыльце он вскинул голову. Звуки доносились со двора, а может быть, из леса. Потом он увидел серую хлорвиниловую трубу, торчащую посреди поля. Через отходную трубу не только выходил углекислый газ от дыхания девчонки, но и слышались ее крики.

Когда Владимиру впервые пришла в голову идея закопать ее в землю, она показалась ему совершенно гениальной. Люди, собиравшие информацию для Клиента, нашли запись в медкарте психиатра о том, что пациентка страдает тяжелой клаустрофобией. Но в первую очередь им двигало не это. Когда она в десяти футах под землей, он сам до нее не доберется.

Если бы девчонка была поближе, он бы не смог удержаться. Изнасиловал бы и убил, как многих других, таких же молодых и красивых. А это сейчас определенно ни к чему.

Он так старательно прислушивался к ее вяканью, что чуть было не прослушал шорох шин по грунтовой дороге перед домом. Он вернулся в дом и выглянул в окно. Полицейская машина, темно-синяя, с белыми буквами: «Полиция Пайн-Риджа».

Из полицейской машины вышел неуклюжий молодой человек. Когда он нажимал на кнопку звонка, Владимир уже был в каштановом парике.

— Как поживаете? — сказал полицейский. — Я офицер Кент. Можно задать вам несколько вопросов?

Когда я вернулся в офис, ближе к вечеру, Джиллиан сидела на полу и упаковывала какие-то коробки. Я вошел, она подняла голову. Лицо у нее было красное и заплаканное.

— Прощайте, мистер Хеллер.

— В чем дело? — спросил я.

— Прежде чем уйти, я хочу извиниться.

— О чем вы?

— Кто-то прислал мне открытку по электронной почте, и я открыла ее на работе.

— Тебя что, Дороти уволила?

— Нет, я сама ухожу. Наверное, в этой открытке был какой-то вирус, электронный шпион? Дороти говорит, из-за этого кто-то забрался на наш сервер, прочитал ваши личные файлы и узнал код вашей охранной сигнализации?

— Так это вы?

— Я… я думала, она вам сказала, — проговорила, заикаясь, Джиллиан.

— Ну вот что, Джиллиан, извините, но вы выбрали неудачное время для ухода, так что никуда вы не уйдете. Вернитесь, пожалуйста, к своим обязанностям, отвечайте на звонки.

Чем больше я думал о Маршалле и Белинде Маркус, тем сильнее убеждался, что что-то тут не то.

У меня был в Нью-Джерси знакомый сыщик, и я позвонил ему.

— Я хочу, чтобы ты проверил дату ее устройства на работу в агентство эскорт-услуг в Трентоне, — сказал я. — И вообще собери о ней все сведения, какие сможешь.

Дороти сидела за столом, уставившись в монитор. Слышался голос Алексы: «Я не могу тут больше, папа!»

Картинка замерла, а потом рассыпалась на тысячи разноцветных квадратиков, как картина Чака Клоуза. Квадратики разошлись в стороны и снова сошлись.

И, когда картинка восстановилась, снова послышалось: «Им нужен „Меркурий“, слышишь, папа? Ты должен отдать им „Меркурий“, все, что есть».

— Я сказал Джиллиан, что не отпускаю ее. Что это ты делаешь?

— Головой о стенку бьюсь, вот что.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Угу. Уволь меня к чертовой матери.

— Ну уж нет. Тебя я тоже не отпущу. Рассказывай, в чем тут дело.

Дороти тихо ответила:

— Я не могу справиться с самой важной работой, какую мне когда-нибудь поручали.

Со слезами на глазах.

Я накрыл ладонью ее руку и сказал:

— Ты расстроена. Я понял.

— Ник, ты знаешь, как часто я думаю об этой девушке и о том, каково ей сейчас? А я себя чувствую совершенно… беспомощной.

— Так говори, где там у тебя заело.

Она колебалась совсем недолго:

— Ладно, слушай.

Она щелкнула по клавише, и снова пошло видео с Алексой. Дороти прибавила звук. Гул на заднем плане стал громче. Затем картинка замерла и распалась на отдельные точки.

— Заметил этот звук, который всегда слышен, когда картинка рассыпается? Каждый раз!

— Ну да.

— Дело вот в чем — ни легковая машина, ни грузовик, ни поезд — они не могут так прерывать поток видео.

— И почему это так важно?

— Почему важно? — переспросила она. — Это подскажет нам, где сейчас Алекса Маркус.

— Что-то случилось, офицер Кент?

Владимир уже знал, что американские полицейские любят, чтобы к ним так обращались — «офицер». Ужасно падки на знаки уважения.

— Мы просто хотели представиться, чтобы вы знали, кому звонить, если понадобится какая-то помощь. Так вы, значит, работаете у Олдерсонов?

— Просто сторож. Работаю на них. Навожу порядок.

— Ах, вот оно что. По-моему, кто-то из соседей вроде как заметил у вас тут строительное оборудование? Просто хочу удостовериться, что здесь нет нарушения строительных норм. Ну, скажем, вы не делаете пристройку без разрешения?

— Никакого строительства. Хозяин хочет висячий сад.

— Не возражаете, если я быстренько взгляну на задний двор?

Владимир пожал плечами и вежливо сказал:

— Пожалуйста.

Он прошел вслед за полицейским за дом, к голому полю. Полицейский, похоже, высматривал следы на утоптанной земле, а потом увидел серую трубу посреди поля и подошел к ней.

— Это что же, септик, а, Андрос?

Владимир не называл полицейскому своего имени. Значит, сосед.

— Вентиляция, — сказал Владимир, когда они подошли к трубе. — Там отходы… компостная яма.

Импровизация.

— Вроде как для вывода метана или чего-то в этом роде?

Владимир пожал плечами. Он не понимает по-английски. Делает, что сказано. Простой работяга.

— Понимаете, на септик нужно иметь разрешение.

Владимир улыбнулся:

— Нет септика.

Из трубки донеслись приглушенные крики.

Полицейский вскинул голову.

— Вы слышали? — спросил он.

Девчонкины крики стали слышны громче, отчетливей.

— Помогите, господи, помогите, спасите меня, пожалуйста, о господи…

— Похоже, из-под земли кричат, — сказал полицейский. — Что за чертовщина?

— Я слушаю, — сказал я.

Дороти вздохнула.

— Начнем с главного: как они выходят в Интернет? Не думаю, что у них там стандартное высокоскоростное соединение, как у тебя.

— Почему?

Она откинулась на спинку кресла.

— У меня родители живут в Северной Каролине, помнишь? Ну вот, пару лет назад им захотелось иметь кабельное ТВ, фильмы смотреть. Только вот кабельного там как раз и не было, так что они повесили на крышу спутниковую тарелку.

Я кивнул.

— Я как-то пыталась у них посмотреть какой-то фильм, так изображение все время пропадало. Я и спросила маму, в чем дело. А она говорит: «А, так каждый раз, как самолет мимо пролетает». Понимаешь, они живут возле самого аэропорта «Шарлотт Дуглас». И тогда я стала замечать — и правда, как услышу самолет, так телевизор глючит.

— Ясно, — сказал я. — Если наши похитители где-то посреди леса или в сельской местности, то они наверняка выходят онлайн именно по спутниковой связи. И ты считаешь, что самолет может прервать сигнал?

— Запросто. Спутник работает на линии прямой видимости, и, если что-то вклинится между тарелкой и этим самым спутником, сигнал прервется. Когда большой самолет пролетает на небольшой высоте — это вполне может создать помехи.

— Значит, там близко аэропорт. Насколько близко?

— Трудно рассчитать. Но достаточно близко, чтобы, когда самолет взлетает или садится, он проходил достаточно низко над землей, чтобы блокировать спутниковый сигнал. Зависит от размеров самолета и от того, с какой скоростью он летит.

— Аэропортов в Штатах до черта, — заметил я.

— В самом деле? — сухо отозвалась она. — Я об этом не подумала. Но если нам удастся сузить круг поисков, будет гораздо проще.

— Думаю, удастся. — Я рассказал о том, как Джордж Девлин отследил перемещение сотовых телефонов. Как он выяснил, что мистер Икс увез Алексу в Нью-Хэмпшир через границу с Массачусетсом.

— Не знаю, сколько аэропортов в Нью-Хэмпшире, но мы уже сузили круг до разумных пределов.

— Может быть, удастся сузить еще, — сказал я. — Этот кошмарный сайт, CamFriendz, передает видео в реальном времени?

— Они утверждают, что да. Я бы сказала, с задержкой в несколько секунд.

— Значит, мы можем сопоставить время видео с точным расписанием вылетов по базе данных ФУА. Мы ищем аэропорт в Нью-Хэмпшире — черт, ладно, давай захватим еще и Массачусетс, и Мэн, на всякий случай, — где расписание полетов совпадает со временем помех на видео. И тогда можно будет сузить круг еще. Там ведь на одной записи сигнал прерывается два раза подряд?

— Верно.

— Вот у нас и есть точный интервал между двумя рейсами.

Ее улыбка становилась все шире.

— Неплохо, босс.

Я пожал плечами.

— Идея-то твоя. — Одно из немногих правил, которые я усвоил с тех пор, как стал работать на себя: начальник никогда не должен приписывать себе никаких заслуг. — Сможешь взломать закрытую базу данных Федерального управления авиации?

— Нет.

— Значит, сможет ФБР. Я позвоню Диане.

— Прошу прощения. — Джиллиан стояла рядом с неуверенным видом. — Я забыла вытащить это из принтера. — Она показала нам большое цветное глянцевое фото. Это была увеличенная копия фрагмента фотографии из Алексиного айфона, с татуировкой похитителя.

— Спасибо, — сказала Дороти и взяла фотографию.

— Я, кажется, знаю, что это, — сказала Джиллиан.

— Это сова, — сказал я. — Но все равно спасибо.

Она протянула мне еще что-то — книгу, которую держала в руке. Тоненькую книжку в белой мягкой обложке. На обложке был черно-белый контурный рисунок совы.

В точности такой, как на фото.

— Что это? — спросил я.

— Книжка про татуировки, мой брат нашел. — Она отдала мне книжку. Она называлась «Тюремные татуировки в России».

— Дороти, — сказал я, — сколько сейчас времени в России?

Одним из ценнейших моих источников информации был бывший генерал-майор КГБ. Анатолию Василенко было за шестьдесят, у него был орлиный профиль и манеры кембриджского профессора. Когда Советский Союз распался, за ним уже охотились из-за его связей и доступа к секретности. За хорошую цену он мог раздобыть почти любую секретную информацию.

По-английски Толя говорил лучше, чем большинство знакомых мне американцев:

— Интересную ты мне картинку прислал. С татуировкой-то. Это же «Сова».

— Кто?

— Не кто, а что. «Сова».

— Это что, татуировка русской мафии?

— Мафии? Нет. «Сова» — это нечто вроде свободного товарищества тех, кто сидел в одной тюрьме — в тюрьме номер один, в Копейске. Местечко довольно паршивое. А тебя это почему интересует?

Я рассказал.

Когда я закончил, он сказал:

— Ситуация для тебя не очень завидная. А для дочери твоего клиента тем более. Это очень нехорошие люди, Николас. Закоренелые преступники, самого худшего сорта. Их… не волнуют общепринятые моральные нормы.

— До какой степени?

— Думаю, ты слышал об одном крайне неприятном инциденте в Штатах, не так давно. Помнишь то зверское преступление в Коннектикуте? Настоящий кошмар. Доктор, его жена и три дочери были дома, когда туда вломились грабители. Доктора избили бейсбольной битой. Девочек привязали к кроватям и насиловали семь часов. После чего…

— Понятно, — перебил я, не в силах больше это слушать. — И они были из «Совы»?

— Именно. Одного убили при попытке ареста, насколько я помню. Другой сбежал.

— Ограбление?

— Развлечение.

— Извини?

— Эта «Сова» творит такое, чего нормальные люди даже представить себе не могут. Лучших мордоворотов и желать нельзя.

— Мордоворотов?

— Если тебе нужен человек со стороны, кто умеет делать грязную работу, нанимай кого-нибудь из «Совы». Нашим новоиспеченным русским миллиардерам частенько требуются крутые ребята, и про них известно, что они имеют дело с «Совой».

— Кто конкретно?

Он рассмеялся:

— Николас, мы ведь еще даже гонорар не обсудили!

Он назвал мне сумму, и я согласился на его грабительские расценки.

Тогда он сказал:

— Подожди, я позвоню кое-кому.

На этот раз Владимир управился с газовым ножом как надо. Молодой полицейский не успел даже обернуться, как лезвие вошло ему в бок с быстротой молнии, по самую рукоять.

Офицер Кент умер мгновенно.

Мы с Дианой встретились в таверне «Баранья голова» — это было что-то вроде ирландского паба в административном центре, в двух шагах от отделения ФБР. Диана сказала, что ей нужно перекусить по-быстрому, прежде чем снова браться за работу. Мне это тоже не мешало: у меня впереди был очень длинный вечер.

— К сожалению, порадовать тебя нечем, — сказала она. — Из базы данных ФУА ничего выудить не удалось.

— Что ж, это была блестящая идея, — сказал я. — Но блестящие идеи не всегда себя оправдывают. Спасибо, что попыталась. А вот мне есть чем тебя порадовать.

Я протянул ей телефон Маурисио в полиэтиленовом пакете с застежкой.

— Не понимаю, — сказала она. — Что это?

Я рассказал.

— Ты забрал его у него из квартиры? И мне не сказал?

— Извини. Не доверял Снайдеру.

У нее сжались губы и раздулись ноздри.

— Это была ошибка — скрывать от тебя. Я понимаю.

— Это хоть стоило того, Ник? Ты же знаешь, что мы теперь не сможем использовать его как доказательство в суде? После того как ты нарушил процедуру?

— Не думаю, что ФБР станет привлекать к суду покойника.

— Я говорю о тех, кто стоит за всем этим. Порядок существует не просто так. Мы оба хотим одного и того же, хотя у нас разные методы. Но пока ты работаешь со мной и с ФБР, ты должен уважать наши правила.

— Я понимаю.

Она сурово посмотрела на меня.

— Не вздумай больше со мной так поступать.

— Не буду.

— Хорошо. А теперь, по крайней мере, скажи мне, что это принесло хоть какую-то пользу.

Я кивнул.

— Его номер и единственный номер в списке контактов — вероятно, того парня, что нанял его, чтобы похитить Алексу. Один из моих агентов проследил сигналы этих телефонов и Алексиного по карте ретрансляторов оператора мобильной связи и сумел определить путь, по которому они ехали. Дорога, по всей видимости, ведет в Нью-Хэмпшир.

— Это значит, что похититель Алексы — из Нью-Хэмпшира?

— Да, но главное — это означает, что он, очевидно, увез ее туда. Она где-то в Нью-Хэмпшире.

— Ну что ж, это нам поможет, пожалуй, — сказала Диана. — Но нужны более точные координаты. Иначе дело безнадежное.

— А что насчет татуировки?

— От наших атташе никакого ответа.

— Зато у меня в Москве есть отличнейший источник информации, и он как раз сейчас звонит кое-кому. Это сова — русская тюремная татуировка. Это знак «Совы», банды бывших заключенных из русской тюрьмы.

Она вытащила маленький блокнотик и что-то отметила.

— Это значит, он работает на русских? — спросила она.

— Строго говоря, необязательно. Но я готов поспорить, что это так. Мой информатор из Москвы говорит, что русские олигархи часто нанимают людей из «Совы» на грязную работу, когда хотят сами остаться в тени. А пока я хочу выяснить, какую роль в действительности играет в этом деле Дэвид Шехтер.

Я рассказал ей о подслушанном разговоре между Дэвидом Шехтером и Маршаллом Маркусом.

— Думаешь, Шехтер держит Маркуса за горло? — спросила она.

— Определенно. Может быть, это каким-то образом связано с темным прошлым его жены.

Она приподняла бровь, и я рассказал о том, что узнал о прежней профессии Белинды Маркус.

— Сейчас ее биографию раскапывает частный сыщик. Но я не думаю, что дело в этом. Слишком недавняя история, и слишком банальная.

— Тогда чем же Шехтер его прижал?

— Вот это я и собираюсь выяснить.

— Как?

Я сказал.

— Это противозаконно, — сказала она.

Я пожал плечами.

— Как сказал один великий человек, существуют экстремальные обстоятельства, в которых закон неприменим. И чтобы доказать его неприменимость, приходится выходить за рамки закона.

— Мартин Лютер Кинг?

— Почти. Каратель.

Она посмотрела на меня непонимающе.

— Вижу, комиксов ты не читаешь, — сказал я.

Владимир знал, куда ехать. Он заранее объездил всю округу, изучая пути отхода на всякий случай, и нашел подходящую узкую заброшенную дорогу.

Он остановился там, где дорога круто сворачивала по краю ущелья, там, откуда можно было наблюдать за движением в обоих направлениях. Машин не было. Тогда он проехал чуть подальше и остановился футах в двадцати от обрыва, где не было заграждения.

Оглядевшись, он открыл багажник полицейской машины, вытащил тело офицера Кента и быстро перетащил к открытой двери со стороны водительского кресла. Осторожно усадил в него тело. Затем вытащил из багажника черный пластиковый мешок.

Вскрытие вряд ли будут проводить. Скорее всего, придут к выводу, что полицейский погиб в дорожной аварии, и на этом остановятся. И в любом случае, если вскрытие и произведут, он к тому времени будет далеко.

Прежде чем столкнуть машину в ущелье, он включил передачу. Если она будет выключена, когда машину обнаружат, любой толковый следователь сразу сообразит, что произошло на самом деле. Он не совершил этой ошибки.

9

Вначале десятого вечера Башня Джона Хэнкока — самое высокое здание в Бостоне — казалась обсидиановым монолитом. Несколько освещенных окон виднелись тут и там — словно стебель кукурузы, в котором почти не осталось зерен. Некоторые организации, снимавшие тут помещения, работали круглосуточно.

Но к адвокатской конторе Шехтера на сорок восьмом этаже это не относилось. Это была солидная, уважаемая фирма, которая специализировалась на трастовых фондах и недвижимости, иногда участвовала в судебных процессах, всегда решала дела путем негласных сделок, вернее всего шепнув нужному судье словечко на ухо. Сила и влияние адвокатов Шехтера лучше всего действовали в темноте, как грибам лучше расти подальше от дневного света.

Я подъехал на белом грузовом автофургоне к Башне Джона Хэнкока сзади и остановился у погрузочной платформы. Пять стальных пилонов в ряд преграждали мне путь. Я вышел, увидел знак: «Если дверь заперта, воспользуйтесь селектором» — и нажал на большую черную кнопку.

Тяжелая стальная дверь поднялась, за ней стоял невысокий, но крепкий человек. На его синей рубашке было вышито: «Карлос». Он взглянул на логотип на боку фургона («Дердериан: восточные ковры высшего качества»), кивнул, нажал на рычажок, и стальные столбики ушли в асфальт. Он показал мне место на погрузочной платформе.

— Вы в контору Шехтера?

Я кивнул, соблюдая баланс между подчеркнутой вежливостью и отчужденностью.

Он знал одно — из адвокатской фирмы Шехтера позвонили в службу эксплуатации здания и сказали, что где-то после девяти в их офис придет уборщик, чистить ковры. А о том, что в роли «завхоза» адвокатской конторы выступила Дороти, ему знать было необязательно.

Все прошло как по маслу. Всего-то и нужно было пообещать мистеру Дердериану, что я куплю у него один из этих непомерно дорогих, хотя и красивых, ковров для своего кабинета. Взамен он с радостью согласился одолжить мне фургон.

Я открыл заднюю дверь фургона и кое-как вытащил громоздкий агрегат для чистки ковров. Карлос помог мне стащить его на землю и показал, где грузовой лифт.

Я нажал кнопку сорок восьмого этажа. Поднимаясь в лифте, поправил за поясом пистолет Маурисио, который держал в бардачке моего «дефендера» с того самого дня, как я забрал его из той квартиры.

Стальные двери лифта медленно раздвинулись, передо мной открылся маленький, освещенный флуоресцентными лампами вестибюль на сорок восьмом этаже. Я выкатил из лифта агрегат для чистки ковров и увидел четыре железные двери. Каждая из них — служебный вход в какую-то фирму. Только возле одной из них, той самой, что вела в адвокатскую контору Шехтера, на стене была электронная цифровая клавиатура.

Я вытащил из сумки длинный гибкий металлический прут, согнутый под прямым углом, с крючком на конце. Это был специальный инструмент, который продают только профессиональным охранникам и правительственным учреждениям. Я опустился на колени, просунул прут под дверь и покрутил, пока он не зацепился за ручку двери с обратной стороны, а затем дернул вниз. Через тринадцать секунд я был уже за дверью.

Теперь передо мной был какой-то служебный коридор, где были свалены офисные принадлежности и все для уборки. Я поставил свой агрегат к стене и двинулся дальше при тусклом свете аварийных лампочек.

Это было все равно что перейти из третьего класса в кают-компанию на «Куин Мэри». Мягкие ковры, двери из красного дерева с латунными табличками, старинная мебель.

Дэвид Шехтер, как партнер-основатель, занимал угловой кабинет. В алькове перед двустворчатой дверью красного дерева, ведущей в святая святых, стоял секретарский столик и диван. Двери были заперты.

Тут я увидел еще одну цифровую клавиатуру на стене возле двери, на уровне глаз. Странно. Значит, персонал, делающий уборку в здании, очевидно, не убирает в кабинете Шехтера.

А еще это значит, что там, за дверью, есть что-то, что имеет смысл скрывать.

Я вытащил из сумки черный чехол. В нем лежал в пенопластовом футляре свернутый кольцами, будто металлическая змея, гибкий фиброскоп. Я согнул его под углом, привинтил окуляр и подсоединил к металлогалогенной лампе, а затем просунул под дверь. На рукоятке был рычажок, так что можно было водить им во все стороны, как слоновьим хоботом. Теперь мне было видно, что там, за дверью. Наклонив фиброскоп вперед, я исследовал стену напротив двери. На ней вроде бы ничего не было.

Я повернул фиброскоп в другую сторону и увидел красную светящуюся точку, ровно горящую, немигающую.

Датчик движения. Детектор инфракрасного излучения. Улавливает малейшее изменение температуры в комнате от тепла человеческого тела. Устройство нехитрое, но обмануть его не так-то легко.

Существуют разные способы обойти такие штуки. Но я в них не специалист. Оставалось действовать наугад. Я подумывал о том, не свернуть ли операцию, но цель была так близко, что я уже не мог отступать.

Я поискал что-нибудь подходящее в офисе. Первое решение пришло быстро. На стойке за секретарским столом стоял целый строй фотографий. Я вытащил стеклянный прямоугольник из рамки, в которой было фото девочки, сидевшей на коленях у Санты в супермаркете.

В кладовке я нашел коробку с листами полистирола, которыми прокладывают ящики или обматывают свернутые в трубку документы, и моток клейкой ленты.

Вернувшись к кабинету Шехтера, я просунул свой инструмент под двойную дверь и в десять секунд ее открыл.

Дальше уже дело было похитрее.

Держа лист полистирола перед собой, как щит, я медленно приблизился к датчику движения. Если я правильно помнил, за ним датчик не должен почувствовать мое тепло.

Мучительно долгое время ушло на то, чтобы дойти до стены, в которую был встроен сенсор. Как и у большинства новейших инфракрасных сенсоров, у него имелся недостаток конструкции. Он действовал в «нижней зоне обнаружения»: если кто-то попытается проползти по полу под ним, он тут же это зафиксирует. А вот выше он ничего не видит.

Прячась за полистироловым экраном, я отцепил примотанный к поясу клейкой лентой стеклянный прямоугольник и приставил к линзе сенсора. Полоска клейкой ленты надежно закрепила его.

Затем я бросил полистирол на пол.

Красная лампочка горела ровно. Она не среагировала на меня.

Я медленно выдохнул.

Инфракрасный свет сквозь стекло не проходит. Сенсор ничего не видит сквозь него, но и не воспринимает стекло как препятствие.

Я включил верхний свет. Две стены были отделаны панелями красного дерева. Две другие были стеклянными почти от пола до потолка и за ними открывался потрясающий вид на Бостон. Если видишь такое из своего офиса каждый день, можно понемногу увериться, что управляешь всем миром.

Письменный стол у Шехтера был маленький, изящный, старинный. Были времена, когда чем влиятельнее был начальник, тем больше у него был стол. А теперь чем значительнее ты сам, тем более маленькое и непрочное у тебя рабочее место.

Затем я заметил еще одни двустворчатые двери красного дерева. Они были не заперты. Я потянул их на себя, и верхний свет загорелся сам. Шехтеровский персональный архив. Тот, в котором он держит документы, слишком секретные, чтобы хранить их в главном архиве фирмы. Каждый стальной шкафчик для документов был защищен сверхсекретным замком. Такой замок взломать нельзя, зато сам шкафчик можно. Шкафчики были из промышленной стали, на четыре ящика. Это все равно что врезать замков на тысячу долларов в хлипкую фанерную дверь, которую и ребенок выбьет ногой.

Я выбрал шкафчик с буквами К–О в надежде найти там документы на Маршалла Маркуса. Вставил металлический клин между нижним ящиком и корпусом, и, как и следовало ожидать, задвижка замка соскочила.

Я открыл верхний ящик и стал просматривать ярлыки на папках. Похоже на дела клиентов, прежних и текущих.

Но не простых клиентов. Здесь были дела кое-кого из самых влиятельных официальных лиц США за последние тридцать-сорок лет. Имена мужчин (в основном, хотя и женские иногда попадались), которые управляли Америкой. В том числе — бывших директоров Агентства национальной безопасности и ЦРУ, государственных секретарей и министров финансов, некоторых судей Верховного суда, глав президентской администрации, сенаторов и конгрессменов — уже почти или совершенно забытых. Но не может же быть, чтобы Шехтер вел дела их всех. Тогда зачем здесь эти документы?

Я пытался нащупать между ними хоть какую-то связь, и тут мне в глаза бросилось имя: Марк Уорен Худ, генерал-лейтенант, США.

Генерал-лейтенант Марк Худ. Человек, который руководил отделом тайных операций в Разведывательном управлении министерства обороны, где я когда-то работал. Я вытащил толстую коричневую папку, сердце у меня почему-то учащенно забилось.

Я быстро перелистал документы, и тут заметил синий чернильный штамп вверху каждой страницы: «Меркурий».

Вот оно что. И каким-то образом, через моего бывшего начальника, это связано со мной.

Вот она, разгадка — если бы еще разобраться в этих таинственных сокращениях и шифрах. Я задержал взгляд на фотографии, пришпиленной к первой странице в стопке карточек. Сверху была надпись: «Сертификат уволенного или ушедшего в отставку с действительной службы». Свидетельство о демобилизации. Я не сразу узнал на фотографии себя.

Потрясение было столь сильным, что я даже не услышал тихих шагов по ковру у себя за спиной, а когда услышал, было поздно. Я почувствовал тяжелый удар по голове, и все погрузилось в черноту.

Очнулся я в отделанном деревянными панелями конференц-зале, за огромным столом вишневого дерева.

Голова болела. Я попытался пошевелить руками и понял, что они пристегнуты пластиковыми наручниками к стальным подлокотникам офисного кресла. Ноги были примотаны к его основанию.

За другим концом стола сидел Дэвид Шехтер и глядел на меня.

Он улыбнулся — то есть, видимо, это было то, что он считал улыбкой.

— Вам было известно, — спросил он, — что незаконное проникновение с преступной целью может стоить вам двадцати лет тюрьмы? А то же самое с незарегистрированным оружием — пожизненного заключения?

— Полагаю, полиция уже в пути.

— Я не вижу причин, почему бы нам не договориться без вмешательства полиции.

Я невольно улыбнулся. Значит, в полицию звонить он не собирается.

— Мне трудно думать, когда кровь в конечностях не циркулирует.

По бокам у меня с хмурым видом топтались двое громил. Охранники. Или телохранители. У каждого на поясе по «глоку». Один был светловолосый, без шеи, с ничего не выражающим лицом.

Второго я узнал. Черный ежик и мускулистая фигура. Один из тех, кто вломился ко мне в квартиру. Над левым глазом, под самой бровью, у него был налеплен маленький белый пластырь. Другой, гораздо больше — возле левого уха. Я вспомнил, как запустил ему в лицо электробритвой.

Шехтер посмотрел на меня и кивнул:

— Развяжите его.

Мой приятель бросил на начальство возмущенный взгляд, однако вытащил из кармана куртки специальный нож и перерезал наручники.

— Уже лучше, — сказал я Шехтеру. — А теперь, если уж у нас намечается откровенный разговор, скажите, чтобы эти две гориллы вышли отсюда.

Шехтер кивнул.

— Семашко, Гарретт — прошу вас. Постойте за дверью.

Когда дверь за ними закрылась, я сказал:

— Маршалл Маркус знает, что вы организовали похищение его дочери?

Он резко выдохнул, почти фыркнул:

— Мне жаль, если у вас сложилось такое впечатление. Оно очень и очень далеко от истины.

— Учитывая, что вы связаны как с Маршаллом Маркусом, так и с сенатором Армстронгом — с отцом похищенной девушки и с отцом девушки, которая содействовала похищению, — совпадение очень уж интересное, вам не кажется?

— А вам никогда не приходило в голову, что мы с вами на одной стороне?

— Когда вы велели мне держаться подальше от сенатора и его дочери и когда заявили, что в моих услугах больше не нуждаются, я как-то засомневался. Видите ли, я на той стороне, которая хочет освободить Алексу Маркус.

— А я, по-вашему, нет?

Я пожал плечами.

— Посмотрите на это с точки зрения статистики, — сказал он. — Какова, если говорить откровенно, вероятность, что Алекса вернется домой живой? Она уже все равно что мертва.

— Я бы сказал, что вы снизили эту вероятность, когда не позволили Маркусу отдать документы по «Меркурию». Они что, в самом деле стоят двух жизней?

— Вы себе не представляете. Они стоят жизней миллиона американцев, погибших за родину. Но, думаю, вы уже в курсе. Вы ведь поэтому ушли из министерства обороны?

— Я ушел из-за возникших разногласий.

— Разногласий с Марком Худом, вашим начальником. Потому что отказались прервать расследование, которое вам велено было прекратить. Расследование, которое могло насторожить тех, кто даже не предполагал, что против них готовится крупнейшее антикорупционное дело в истории.

— Забавно, тогда об этом никто ни слова не сказал.

— А никто и не мог. Тогда, во всяком случае. Но теперь у нас нет выбора — мы можем только положиться на ваше благоразумие, здравый смысл и патриотизм.

— Вы ничего обо мне не знаете, — сказал я.

— Я знаю о вас более чем достаточно. Знаю все о ваших выдающихся заслугах перед страной. Не только о боевых, но и о той секретной работе, которую вы выполняли на службе в министерстве обороны. По словам генерала Худа, вы, возможно, самый умный и наверняка самый бесстрашный агент, с которым ему посчастливилось работать.

— Я польщен, — хмуро сказал я. — А что это вас так заинтересовала моя армейская биография?

Он наклонился ко мне и горячо сказал:

— Потому что если бы вы занимались охраной Маркуса, ничего этого никогда бы не случилось. Да, разумеется, я навел о вас справки.

— Зачем?

Он помолчал.

— Не сомневаюсь, что вы слышали об «исчезнувших» 2,6 триллионов долларов, что обнаружила аудиторская проверка в Пентагоне несколько лет назад?

Я кивнул. Эта история не дала такого резонанса в центральных СМИ, какого можно было бы ожидать. Может быть, такая огромная сумма денег просто не укладывалась в головах, как масса земного шара.

— Деньги ведь так и не нашли?

Он пожал плечами.

— Дело не в этом. Я говорю о том, что Пентагон — это черная дыра. Все, кто имеет отношение к секретным службам, об этом знают.

— А вы откуда знаете? Контора Шехтера — прикрытие для ЦРУ?

— ЦРУ? Ради бога. Вы видели, на каком месте они стоят в организационной иерархии? Ниже Бюро трудовой статистики.

— Хорошо, тогда кто же вы такой?

— Посредник, и не более того. Просто адвокат, который помогает принять меры, чтобы три триллиона снова куда-нибудь случайно не задевались.

— А еще туманнее нельзя?

— Откуда шло ваше жалованье, когда вы работали на министерство обороны?

— Из секретного бюджета, — сказал я. Это строго секретный фонд в бюджете США, для финансирования тайных операций и негласных расследований. Официально его не существует. Он так хорошо засекречен, что никто точно не знает, сколько там денег и на что они идут.

— Вот именно.

— «Меркурий» имеет отношение к секретному бюджету США?

— Близко к правде. Вы имеете какое-то представление о размерах этого бюджета?

— Около шестидесяти миллиардов долларов.

— Скажем так — эта цифра, которую слили специально для публики.

— Так вы… — Я замолчал. Все вдруг стало ясным. — Вы хотите сказать, что Маршалл Маркус управлял средствами секретного бюджета Соединенных Штатов? Извините, не верю.

— Не всем бюджетом, но немалой его частью. Несколько лет назад какие-то мудрые люди понаблюдали за приливами и отливами в расходах на оборону и поняли, что мы ставим национальную безопасность в зависимость от капризов публики и прихотей политиков. Один год — «поубивайте всех террористов», следующий — «как вы смеете ущемлять гражданские свободы!». В 1990-х ЦРУ было развалено. А потом — 9 /11, и все в ярости — где было ЦРУ? Как такое могло случиться? Ну, так вы же сами обескровили ЦРУ, ребята, вот и случилось.

— И тогда…

— И тогда было принято решение на очень высоком уровне — откладывать в сытые годы кое-какие фонды, чтобы потом на голодные годы хватило.

— И отдать их Маршаллу Маркусу для инвестиций.

Он кивнул.

— Тут несколько сот миллионов, там миллиард-другой, и вскоре Маршалл учетверил наши секретные фонды.

— Гениально. А теперь они все пропали. Нельзя сказать, чтобы вы справились намного лучше, чем чиновники из Пентагона.

— Но никто не ожидал, что Маркус попадет под удар.

— Выходит, похитители Алексы вовсе не денег хотят? «Меркурий» — это отчеты об инвестициях?

— Давайте говорить прямо. Им нужны детали наших самых секретных операций. Это прямое посягательство на национальную безопасность Америки. И я бы не удивился, если бы оказалось, что тут замешаны люди Путина.

— Так вы думаете, за этим стоят русские?

— Совершенно уверен.

Это объясняло, почему похититель — бывший российский заключенный. Толя говорил, что людей из «Совы» часто нанимают русские олигархи. Но теперь я задумался — возможно, на самом деле за всем этим стоит российское правительство.

— У вас есть доступ к сверхсекретной информации?

— Видите ли, Пентагон больше не может напрямую вкладывать деньги в организации, существующие только для прикрытия. Вы же знаете про все эти законы об отмывании денег, направленные против мирового терроризма? Они дают слишком многим бюрократам по всему миру слишком широкие возможности отслеживать движение средств. Частные фонды должны управляться частным сектором, иначе их раскопает какой-нибудь ревизор.

— Это я понял. Дальше что?

— Если наши трансферные коды попадут в руки не тем людям, они обнаружат все наши обходные пути и подставные компании — и выяснят, кто и как работает на нас. Отдать их — это был бы практически сокрушительный удар по нашей национальной безопасности. Я не могу этого допустить. И Маршалл бы не допустил, если бы был в состоянии рассуждать здраво.

— В этом я не был бы так уверен.

— Поверьте мне, — сказал Шехтер, — я был бы счастлив, как никогда, если бы вы смогли найти и освободить Алексу Маркус. Но теперь это почти невозможно. Мы не знаем имен тех, кто ее похитил. Мы не имеем ни малейшего представления о том, где она.

Я не стал его разубеждать.

— Мы закончили?

— Не совсем. Вы видели строго секретные документы, и мне нужны гарантии, что эта информация не распространится дальше.

— Меня совершенно не волнуют ваши документы. Моя единственная цель — найти дочь Маршалла Маркуса.

Голова снова затрещала, когда я встал на ноги. Я повернулся и пошел к двери. Шехтеровские головорезы мрачно смотрели на меня. Я улыбнулся в ответ.

— Ник, — окликнул меня Шехтер. — Я знаю, что вы примете правильное решение.

— О, — отозвался я, — можете не сомневаться.

Была уже почти половина одиннадцатого, когда я вернулся в фургончик мистера Дердериана. По дороге я включил свой «блэкберри», он начал загружать электронную почту и подавать сигналы голосовых сообщений.

Один из звонков был от частного детектива из Нью-Джерси, который расследовал прошлое Белинды Маркус. Его сообщение я выслушал в полном изумлении. Оказывается, ее карьера девушки по вызову была еще самой пресной деталью ее биографии.

Затем я заметил четыре пропущенных звонка из Москвы. Взглянул на часы. Двадцать минут седьмого утра по московскому времени. Я позвонил и разбудил Толю.

— Я оставил тебе несколько сообщений, — сказал он.

— У меня телефон был временно отключен, — сказал я. — Есть какие-то имена?

— Есть, Николас. Не думаю, что разумно оставлять такую информацию в голосовой почте.

— Погоди, остановлюсь, найду, чем записать.

— Ничего, одно имя и так запомнишь.

На регулярный рейс до нью-йоркского аэропорта «Ла Гуардиа» я уже опоздал. Но один мой старый друг летал на грузовых самолетах «Федерал экспресс». Он и подбросил меня одиннадцатичасовым рейсом из Бостона в Нью-Йорк. Через час с небольшим я уже входил в стрипклуб под названием «Джентри» на 45-й Восточной улице в Манхэттене.

Ковры там были ярко-красные. Музыка ужасная и громкая. Красные виниловые кресла, красные виниловые банкетки и кабинки, половина занята клиентами — делегатами съездов и чиновниками среднего уровня. Вращались стробоскопические лампы.

Я нашел VIP-зал наверху. Там музыка была поспокойнее. Клиенты классом повыше сидели на коричневых замшевых банкетках перед сценой. Парень, которого я искал, сидел между двумя телохранителями. Русских в них можно было опознать за милю.

Мальчишка был длинный, тощий, бледнолицый, с жидкой козлиной бородкой. На нем был пижонский черный бархатный пиджак, а вокруг него сидели еще пять-шесть таких же неряшливого вида юнцов того же возраста, которые потягивали спиртное и в целом вели себя нахально.

На вид Аркадию Наврозову было лет четырнадцать, хотя на самом деле почти двадцать. Даже если не знать, что отец мальчишки, Роман Наврозов, баснословно богат, можно было бы догадаться об этом по его надменной манере держаться.

О Романе Наврозове ходили слухи, что у него больше двадцати пяти миллиардов долларов. Он был выслан из России, где сколотил состояние в числе других скороспелых олигархов времен Бориса Ельцина, захватив под свое управление несколько государственных нефтегазовых компаний, а затем сделав их частными. Когда к власти пришел Владимир Путин, он упрятал Наврозова за решетку по обвинению в коррупции.

Наврозов отсидел пять лет в знаменитой Копейской тюрьме.

Но, должно быть, пошел на сделку с Путиным, потому что его без шума выпустили из тюрьмы и выслали из страны, позволив сохранить большую часть состояния. Он имел дома в Москве, в Лондоне, в Нью-Йорке, в Париже, в Монако. У него была самая большая и дорогая яхта в мире, оборудованная французской ракетной оборонительной системой.

Дело в том, что Роман Наврозов жил в постоянном страхе. Он смог пережить два покушения, о которых стало известно широкой публике, и, вероятно, еще бог знает сколько оставшихся неизвестными, благодаря своей армии телохранителей, насчитывавшей человек пятьдесят. Он совершил ошибку, когда поднял голос против Путина и его «клептократии».

Он боялся, как бы его сына не похитили, и следил, чтобы Аркадий никуда не выходил без собственных телохранителей.

Но Аркадий был современным юношей и вел страничку на Фейсбуке. Сегодня он написал: «Джентри VIP-зал вечером!»

Я тоже отправился в «Джентри», хотя и не стал распространяться об этом в соцсетях. Зачем же портить сюрприз.

Мой столик стоял в другом конце зала, но оттуда все было видно. В точно назначенное время к Аркадию подошла самая красивая женщина в зале. Телохранители не распознали в Кристал смертельной угрозы. Она что-то прошептала парню на ухо и уселась к нему на колени.

Его приятели захихикали. Он встал и пошел за ней в одну из уединенных комнат, скрытую занавесками. Телохранители кинулись было за ним, но он отмахнулся. Как я и рассчитывал.

В отгороженной занавесками комнате, куда Кристал увела Аркадия, стены были обиты красным бархатом, стояла большая кровать, застеленная таким же красным бархатом с золотыми кистями. Свет был приглушенный.

Из-за красной занавески я видел, как они вошли.

— …поудобнее, а я пока принесу шампанского. Любишь «Дом»? — Она уложила его на кровать, просунула язык ему в ухо и прошептала: — Милый, когда я вернусь, я сделаю так, что ты голову потеряешь. — Она скользнула за занавеску, и я передал ей пачку купюр — вторую половину обещанной суммы.

Аркадий даже не заметил, как я забрался на кровать с другой стороны. Я бросился на него с быстротой кобры, зажал ему рот рукой, приставил револьвер к голове и взвел курок.

— Когда-нибудь видел, как люди теряют голову, Аркадий? — прошептал я. — Я видел. Такое не забудешь.

Роман Наврозов владел пентхаусом в «Мандарин Ориенталь», откуда открывался великолепный вид на город. Здесь, по словам моего друга-кагэбэшника Толи, он чувствовал себя в безопасности. В вестибюле меня встретил стройный, изящный седовласый человек лет шестидесяти. Он представился Евгением, «компаньоном» мистера Наврозова.

Он уже знал, что я похитил сына его босса, однако держался с безупречной вежливостью. Он знал, что я пришел заключить сделку.

По дороге к персональному лифту Наврозова я сказал:

— К сожалению, планы немного изменились. Встреча будет не в его квартире. Я заказал номер в отеле.

— Я совершенно уверен, что мистер Наврозов не согласится…

— Если он хочет снова увидеть своего сына, он проявит гибкость, — сказал я. — Но решать ему.

Через пятнадцать минут лифт остановился на тридцать восьмом этаже, дверь открылась, и появились пятеро. Роман Наврозов с небольшой армией телохранителей. Их движения были по-военному четкими.

Роман Наврозов был полным мужчиной, невысоким, но властного вида. У него были ястребиные брови и неестественно черные волосы по краям большой лысины.

Когда они дошли до середины коридора, идущий впереди телохранитель сделал быстрый знак рукой, и Наврозов со своей свитой остановились. Первый охранник подошел к двери, держа пистолет в руке. Он сразу увидел, что дверь приоткрыта, задвижка кодового замка отодвинута. Он снова сделал знак, второй телохранитель подошел к нему, и они оба быстро встали по обе стороны двери. Первый ударом ноги распахнул ее, и они влетели в комнату с пистолетами наготове.

Но я наблюдал за ними через глазок номера напротив, так что там они никого не обнаружили. Я набрал номер на телефоне.

— Перемещаемся на первую позицию, — сказал я в трубку.

— Вас понял, — отозвался голос.

Это был парень из моего отделения спецназа, Даррил Эймос. Пока я летел в самолете, Даррил приехал сюда из Форт-Дикса, Нью-Джерси, где он работал инструктором по подготовке охраны. Заказал номер в дешевом клоповнике на 43-й Западной. Сейчас он сидел там и присматривал за сыном Романа Наврозова.

Я открыл дверь и пересек коридор.

Через минуту я стоял у окна в нескольких шагах от человека, который организовал похищение Алексы Маркус.

Мы были в номере одни. Он сидел в кресле, нога на ногу, с начальственным видом.

— Вы очень доверчивый человек, — сказал он.

— Потому что без оружия?

Мы оба были без оружия. Он вообще редко носил с собой пистолет, а я свой отдал. Его охрана расположилась в коридоре за дверью.

Он ответил, даже не взглянув на меня:

— Вы сказали, что мой сын в ваших руках. Может быть, это правда, а может быть, и нет. В любом случае, теперь вы в наших руках. — Он усмехнулся. — Так что, как видите, вы сыграли не слишком удачно.

— Может быть, вы хотите сами сказать своему сыну, что вам все равно, что с ним будет. — Я повернулся к ноутбуку, который поставил на стол, постучал по клавишам и открыл окно видеочата.

На экране ноутбука появилось видеоизображение Аркадия Наврозова — с разлохмаченными волосами, прижимающегося к грязной белой оштукатуренной стене. Рот у него был заклеен широкой полоской клейкой ленты. Черного бархатного пиджака на нем уже не было. Даррил надел на него смирительную рубашку. Это была грязно-белая хлопчатобумажная рубашка с длинными рукавами, которые перекрещивались на животе и застегивались пряжкой на спине.

В старые недобрые времена в советских «психушках» такие надевали на политических диссидентов. Я понимал, что смирительная рубашка, строго говоря, необязательна, но при виде ее каменное сердце Наврозова должно было дрогнуть.

Его сын сидел, весь сжавшись. Было видно, как в кадре появился ствол пистолета и уткнулся ему в висок. Глаза у Аркадия в ужасе забегали. Он пытался закричать, но у него ничего не получилось.

Его отец вздохнул.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Это просто, — сказал я. — Я хочу, чтобы Алексу Маркус немедленно отпустили.

— Я должен знать это имя? — невесело улыбнулся он.

Я вздохнул.

— У нас обоих нет времени для игр. Где она? Мне нужны точные координаты.

— Когда я нанимаю человека для работы, я не торчу у него за спиной. Они не знают, кто я, а я не знаю, кто они.

— Как же вы связываетесь с ними?

— Через посредника. Связного — так, кажется, это называется?

— Но вы примерно представляете, где она.

Он пожал плечами.

— Думаю, в Нью-Хэмпшире. Это все, что мне известно.

— А где ваш посредник?

— В Мэне.

— И как вы с ним связываетесь?

Вместо ответа он вытащил мобильный телефон. Показал мне.

— Позвоните ему, — сказал я, — и скажите, что операция окончена.

Он плотно сжал губы.

— Уже поздно.

— Отмените операцию, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Вы напрасно отнимаете у меня время.

Я нажал несколько клавиш на ноутбуке, и видео ожило. Тогда, нажав еще одну кнопку, чтобы включить встроенный микрофон, я сказал:

— Стреляй.

На экране ноутбука что-то быстро мелькнуло. Камера дрогнула. Теперь парня было видно только частично — плечо и руку, обтянутые белой тканью смирительной рубашки.

И черный цилиндр глушителя на конце ствола «хеклер-и-коха» в руке Даррила. Эта рука крепче сжала пистолет, указательный палец лег на предохранитель.

У Наврозова округлились глаза при виде происходившего на экране.

Палец Даррила нажал на курок. Громкий хлопок приглушенного выстрела. Едва заметная вспышка пламени из ствола.

Крики наврозовского сына заглушила клейкая лента. Правая рука у него дернулась, на плече показалась дырка и струйка крови. Большое красное пятно расплылось по белой материи. Рука Аркадия Наврозова дергалась взад-вперед от явной и нестерпимой боли, стул под ним ходил ходуном, и тут я отключил видео.

— Итак, — сказал я, — скажите своему посреднику, что операция окончена.

Несколько секунд он не мигая смотрел на меня. Затем взял свой мобильный телефон, нажал на одну-единственную кнопку и поднес его к уху. Через несколько секунд он заговорил по-русски, быстро и негромко.

Нажал другую кнопку, закончив звонок. Сказал:

— Готово.

— И сколько времени пройдет после его звонка, прежде чем Алексу освободят?

— Он должен сделать это лично.

— Вы хотите сказать — ликвидировать исполнителя.

— Необходимая предосторожность, — сказал Наврозов.

— Но ему еще нужно доехать туда из Мэна?

— Это займет минут тридцать, не больше. Итак. Мы в расчете.

— Только после того, как я поговорю с Алексой.

— На это нужно время. Моему сыну необходима медицинская помощь.

— Чем раньше ее освободят, тем раньше помогут вашему сыну.

Он вздохнул.

— Хорошо. Наше дело закончено. Маркус получит свою дочь, а я получу сына.

— На самом деле нет, дело не закончено.

Он прищурился.

— Еще несколько вопросов по поводу Анны Афанасьевой.

Он втянул в себя воздух. Я понял, что попал в цель.

— Кто ее научил так паршиво имитировать акцент?

Роман Наврозов достал из нагрудного кармана плоскую черную коробочку с золотым орлом на крышке, вынул из нее черную сигарету с золотым фильтром и сунул в рот. Взял спичку, зажег, затянулся и выпустил струю дыма.

— Анна Ивановна на самом деле совсем неплохая актриса, — сказал он. — Но ей следовало бы получше изучить в Джорджии местный выговор.

У меня не было причин не верить рассказу Маршалла Маркуса о том, как он познакомился с женщиной, называвшей себя Белиндой Джексон. В конце концов, он был жертвой. Когда он встретился с ней в «Ритц-Карлтоне», он наверняка знал, что она из эскорта. Не знал только, что она работает на Романа Наврозова.

Мой детектив проверил дату, когда она поступила на работу в агентство эскорт-услуг, и подтвердил мои инстинктивные подозрения. Потом ему удалось раскопать кое-что поинтереснее. Женщина, взявшая себе имя Белинда Джексон, бросившая школу актерского мастерства в Линкольн-парке, поступала туда под своим настоящим именем: Анна Ивановна Афанасьева. Она выросла в Вудбайне, Нью-Джерси, и была дочерью русских эмигрантов. Это были в принципе все известные мне факты. Остальное — догадки.

— Полагаю, вы снабдили Анну полным досье на Маршалла Маркуса, — сказал я.

Наврозов расхохотался.

— Вы в самом деле думаете, что такой красавице, как Аня, нужно какое-то досье, чтобы покорить сердце старого дурака? У большинства мужчин очень простые потребности.

— Ваши потребности тоже были простыми, — сказал я. — Номера его счетов и пароли, организация фонда, самые уязвимые места.

Он презрительно хмыкнул — я принял это за отрицание.

— Слушайте, мне известно, как развивалась ваша карьера. Как вы тайно захватили под свой контроль второй по величине российский банк, а затем с его помощью подмяли под себя алюминиевую индустрию. Это было блестяще.

Он моргнул, кивнул, стараясь не показывать, какое удовольствие доставили ему мои слова. Однако люди такого склада необычайно падки на лесть. Я видел, что это сработало.

— То, как вы обокрали «Маркус капитал менеджмент», было просто великолепно. Вы просто-напросто купили «Банко транснасиональ де Панама». Их брокера-дилера. Это… гениально.

Обманная стратегия — дело хитрое. Тут не нужно по настоящему обманывать человека. Нужно помочь ему утвердиться в уже имеющихся заблуждениях.

Роман Наврозов жил в вечной паранойе и подозрениях. Поэтому он безоговорочно поверил в постановочное видео, сделанное мной и Даррилом заранее с помощью одного нашего приятеля — тот согласился надеть смирительную рубашку, под которой была хлопушка и презерватив, наполненный кровью. Роман Наврозов принял это все за чистую монету. В конце концов, ему случалось поступать и хуже с женами и детьми своих противников. Такая жестокость была ему не в диковинку.

Но то, что я пытался сделать сейчас — вытянуть из него информацию, притворившись, что и так знаю больше, чем знал на самом деле, — это была уже куда более рискованная игра. В любой момент могла случиться осечка, какое-то мое случайное слово могло подсказать ему, что я просто-напросто лгу.

Несколько секунд он внимательно смотрел на меня.

— Ну… — сказал он. Вот она — та самая горделивая улыбка, на которую я надеялся.

Вообще-то это и правда было в своем роде гениально, в каком-то извращенном смысле. Если хочешь прибрать к рукам чей-то хеджевый фонд — достаточно купить банк, который контролирует его портфолио. Разумеется, с большинством обычных хеджевых фондов, работающих с крупными инвестиционными банками США, такой номер не пройдет. Но фонд Маркуса был как раз необычным.

— А теперь скажите мне вот что, — сказал я. — Зачем вам понадобилось похищать дочь Маршалла?

— Это был жест отчаяния. Потому что первоначальный план с треском провалился. — Он набрал полные легкие дыма, выдохнул.

— Вам нужны документы по «Меркурию», — сказал я.

— Разумеется.

Это было понятно. Роман Наврозов был бизнесменом, а некоторые бизнесмены на самом высоком уровне имеют дело с наиболее ценными ресурсами. А есть ли более редкий ресурс, чем самые сокровенные и мрачные тайны секретных служб единственной оставшейся в мире сверхдержавы?

— Значит, вы планировали продать документы секретного бюджета российскому правительству?

— Секретного бюджета? Вы считаете, что «Меркурий» имеет отношение к американскому секретному военному бюджету?

— В этих документах содержатся данные о наших сверхсекретных операциях.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Вам так сказали? Этак, вы, пожалуй, скажете, что и в Санта-Клауса верите.

У него зазвонил телефон. Он взглянул на экран:

— Посредник.

10

Кирилл Александрович Чужой вел машину по длинной грунтовой дороге.

Мокрые дела ему были не по душе, однако Роман Наврозов на редкость хорошо платил, и, когда ему нужно было спрятать концы в воду, Чужой брался за работу, какой бы она ни была. Даже в Бостон ездил, чтобы убрать какого-то мелкого наркоторговца под самым носом у ФБР!

А вот про Исполнителя — зэка, как мысленно называл его Чужой, бывшего заключенного из Копейска, — ходили слухи, что он как раз любит убивать и даже предпочитает растянуть удовольствие. В их работе такая пугающая склонность к садизму была не редкостью. Возможно, даже необходимостью. Такому можно было поручить что угодно.

Чужому рядом с ним всегда было очень не по себе. Исполнитель, с этой его бритой головой и немигающими глазами нелепой татуировки, поглядывал на всех остальных сверху вниз. Ему никогда не придет в голову, будто старый отставной агент КГБ способен на то, что намеревался сделать Чужой. Элемент неожиданности был единственным преимуществом против этого бессердечного чудовища.

Показалась заросшая высокой травой лужайка, больше напоминавшая джунгли. На ней стоял маленький, аккуратненький домик, обшитый досками. Чужой припарковал свой «ауди» и подошел к двери. Начинался дождь.

На Чужом был все тот же костюм в рубчик, в котором он ездил в Бостон. Длинные седые волосы спадали на воротник рубашки. Верный «Макаров» 380-го калибра был спрятан в потайной кобуре на пояснице.

Выкрашенная зеленой краской дверь распахнулась, и в темноте смутно показалось лицо. Бритая голова, пристальный взгляд, глубокий шрам на лбу. Чужой уже и забыл, как жутко выглядит этот человек.

Зэк ничего не сказал. Бросил на него мрачный взгляд, развернулся, и Чужой шагнул за ним в полутемную комнату.

— Садись. — Зэк указал на кресло с высокой спинкой.

— Девчонка здесь? — спросил Чужой.

— Нет. — Зэк остался стоять. — Зачем эта встреча?

— Операцию прекратили. Девчонку нужно немедленно отпустить. — Чужой вытащил из кармана пачку бумаг. — Я прослежу за тем, чтобы деньги за работу сразу же перевели тебе на счет. Тебе нужно только подписать вот эти бумаги. Кроме того, получишь еще сто тысяч долларов сверху, как только девчонку передадут по назначению.

— Но прекратить — не значит закончить, — сказал зэк. — Выкуп что, не заплатили? Или договор изменился?

Чужой пожал плечами.

— Мое дело — передать.

Зэк подошел ближе.

— А знаешь, у девчонки папаша-то — миллиардер. Можем затребовать такой выкуп, что нам на всю жизнь хватит.

— У папаши уже нет ничего.

— Такие без ничего не остаются.

При внезапном порыве ветра в маленькое окошко хлестнули струи дождя.

Зэк дружески приобнял Чужого за плечи.

— Подумай, сколько мы с тобой поднять можем. — Его рука незаметно скользнула вниз по спине Чужого и нащупала пистолет. — В прошлый раз ты без оружия приезжал.

— Оружие для защиты.

— А вот это знаешь что такое? — спросил зэк.

Чужой видел, как сверкнуло стальное лезвие, мелькнула толстая черная рукоятка. Еще бы ему не знать, что это такое. Самым спокойным тоном, на какой только был способен, он проговорил:

— Я всегда готов обсудить новые перспективы дела.

Он почувствовал, как кончик лезвия уперся ему в бок.

Левая рука зэка скользнула опять вверх по спине Чужого, к левому плечу. Чужой вдруг почувствовал резкую боль, и его левая рука безжизненно повисла.

— Я знаю, что требования Клиента о выкупе никто не удовлетворил, — сказал зэк. — И знаю, что вы договорились меня убрать.

Чужой открыл рот, чтобы возразить, но лезвие вонзилось глубже, затем вышло. Боль была жгучая.

— Ты, наверное, догадываешься, где я держу девчонку, — сказал зэк.

Чужой поколебался, не желая признаваться, что после их последней встречи приставил к нему слежку. Приказал ехать за ним поодаль, на глаза не показываться. Шпион держался на таком расстоянии, что в конце концов сам потерял из вида свою цель. Но неужели зэк заметил слежку?

Однако Чужой лишь примерно знал, где находится могила. Не знал, как называется город. Округ — да. Так это несколько сот миль. И что толку? Все равно что ничего.

Пока он нашелся что ответить, зэк заговорил сам:

— Такой опытный человек, как ты, мог бы нанять соглядатая получше.

Чужой снова почувствовал укол лезвия, и боль пронзила его от макушки до пят. В отчаянии он вскрикнул:

— Чего ты хочешь?

— Одолжишь мне свой телефон? Мне нужно позвонить.

— Включите громкую связь, — сказал я Наврозову.

Сейчас решалось все. Этим звонком нам должны были или сообщить, что похищение успешно отменено, или…

Наврозов резко ответил по-русски:

— Да?

Я услышал нечто странное, нечто неожиданное. Крик.

И спокойный мужской голос, говоривший по-русски.

На заднем фоне слышались всхлипы, быстрая речь, будто человек умолял о чем-то. Я посмотрел на Наврозова и спросил:

— Кто это?

Всхлипы на заднем фоне вдруг стали громче, перешли в тонкий вопль, от которого у меня волосы на затылке встали дыбом. Затем поток слов. Наврозов слушал с ошеломленным видом.

— Кто это? — повторил я.

В трубке снова послышался спокойный голос.

— С вами кто-то еще? — сказал он по-английски. — Скажите мистеру Наврозову, что его человек уже не явится к нему с докладом. Всего хорошего.

Связь прервалась.

У меня засосало под ложечкой. Я понял, что случилось самое худшее. И Наврозов тоже понял. Швырнул телефон через всю комнату.

— Кто это был? — спросил я.

— В том-то и дело — я же работаю с посредниками! — воскликнул он. — Я не знаю, кто это!

— Тогда — где он?

— Я же сказал, где-то в Нью-Хэмпшире!

— Не дальше чем в тридцати минутах езды от границы с Мэном, так? Это нам известно. Но вы знаете хоть, он где-то на севере штата, или на юге, или еще где? Не догадываетесь?

Он не ответил — я видел, что он не знает. Видел, что сейчас он испытывает то, что ему редко приходилось испытывать в своей жизни: горечь поражения.

— Погодите, — сказал он хрипло. — Кое-что у меня есть. Фотография. Посредник сумел тайком сфотографировать исполнителя. Для подстраховки.

— Лицо?

Он кивнул.

— Но имени я не знаю. Лица этого человека нет в ваших полицейских базах данных. Найти его будет нелегко.

— Мне нужна фотография, — сказал я. — И еще одно. Я хочу знать, что же все-таки означает «Меркурий».

Он рассказал.

Через полчаса, еще не опомнившись от потрясения, я шел по улице к машине.

Почти ровно в шесть утра грузовой самолет «Федерал экспресс» сел в Бостоне. Мне срочно нужно было поспать. Если я не хочу упустить последнюю надежду найти Алексу Маркус, прежде всего мне понадобится нормально отдохнувший мозг.

Телефон зазвонил, когда я парковал «дефендер».

Это был Толя Василенко.

— Насчет фотографии, которую ты мне прислал, — сказал он. — Я тебе очень не завидую. Хуже и не придумаешь. Помнишь то зверское убийство целой семьи в Коннектикуте?

— Так это тот, выживший? Тот, что сбежал?

— Так мне сказали.

— Имя?

— Мы еще не обсудили цену.

— Сколько ты хочешь? — устало спросил я.

— Мне не денег надо. Скажем так, обмен информацией.

Он выложил мне свои требования, и я согласился, не раздумывая ни секунды. Тогда он сказал:

— Владимир Владимирович Жуков.

Я несколько раз повторил мысленно это имя, стараясь связать его со словесным портретом, который прислал мне по электронной почте Евгений, начальник наврозовской службы охраны: крепкий мужчина с бритой головой и свирепым выражением лица.

— Что еще ты о нем знаешь? Особенно о прошлом, о семье?

— Ты что, в психоаналитики решил податься?

— Чем больше я знаю о его личной жизни, тем легче будет с ним справиться.

— Когда он служил в Чечне, в армии, он получил взыскание за излишнее рвение в «зачистках».

— За это его и посадили?

— Нет-нет. Его приговорили к пяти годам за кражу. Он работал на строительстве нефтепровода в Томске и, насколько известно, «позаимствовал» там экскаватор для личных нужд.

— Это как Аль-Капоне посадили за неуплату налогов.

— Это единственное, что ему смогли предъявить. Томская полиция не смогла доказать его причастность к гораздо более тяжкому преступлению, хотя они и были уверены, что это его рук дело. Для того-то ему и понадобился экскаватор. На заброшенном участке земли за городом начали стройку и, когда копали котлован под фундамент, нашли три трупа. Муж и жена и их сын-подросток. Полицейская экспертиза показала, что в легких полно земли. Заживо похоронили.

— Для этого Жукову и понадобился экскаватор.

— Похоже на то. Но доказать ничего не удалось. Видишь ли, он очень, очень хорошо знает свое дело. Но если тебе нужна психология — когда Жуков был еще мальчишкой, его отец погиб на шахте, в аварии.

— Тоже погребен заживо?

— Не совсем. Кто-то из шахтеров случайно прорубился в заброшенный ствол шахты, а там скопилась вода, и туннели затопило. Тридцать семь шахтеров утонуло.

— Сколько лет тогда было Жукову?

— Лет девять-десять. Его мать, Евдокия, Дуся, как ее все зовут, еще много лет назад рассказывала нашему сотруднику — мол, сын все жаловался, что так своими глазами и не увидел, как это было. Говорит, тогда она впервые поняла, что Владимир не такой, как другие мальчики.

— Он ведь не ради денег старается?

— Конечно, от денег он тоже не откажется, но нет, думаю, он выбирает такую работу, потому что она предоставляет ему редкую возможность.

— Возможность?

— Посмотреть, как кто-то тонет у него на глазах.

Как ни хотелось мне спать, поговорить с Дианой Мэдиган было важнее — нужно было рассказать ей обо всем, что я узнал.

Шесть утра. Она встает рано. И вместо того, чтобы ехать домой, я сделал крюк на пять минут. В ее квартире горел свет.

— Как насчет кофе? — осторожно спросила она.

— Кажется, я уже прошел точку невозврата, — сказал я. — Еще немного кофеина, и я впаду в кому.

Я сел на диван, она — в кресло напротив. Она была в белой футболке, в трикотажных брюках и босиком.

Я рассказал ей все, что мог, из того, что только что узнал. Это было не самое связное изложение, но основные факты я передать сумел.

— Я велел Дороти проверить все возможные места в Нью-Хэмпшире, где сдают в аренду экскаваторы, но она сможет что-то узнать не раньше, чем часов в девять-десять, когда рабочий день начнется.

— Ясно, — сказала она. — А я тут пока просмотрела материалы дела по убийству в Коннектикуте.

— Уже? Но как ты узнала…

Она грустно улыбнулась.

— Нико, тебе надо поспать. Срочно. Ты же сам мне вчера рассказывал. — Она подошла ко мне. — Если ты не дашь отдохнуть своему мозгу и всему организму, может случиться какая-нибудь осечка.

— На этот счет не волнуйся, — ответил я. — У меня осечек не бывает.

— Вот и видно, что у тебя недосып, — рассмеялась она.

Я сам не понял, как мои губы оказались прижаты к ее губам. Потом я поцеловал ее в шею.

— Диана…

Она закрыла мне рот поцелуем и обвила ноги мне вокруг пояса.

— Я понимаю, что так, как раньше, у нас не будет, — сказала она.

— Я думал, это попытка начать все заново.

Она улыбнулась, потянулась ко мне, и я долго не выпускал ее из объятий.

Зазвонил мой телефон, я взглянул на экран. Маршалл Маркус.

— Ник, — прошептал он, — мне только что пришло сообщение.

Телефон пискнул — звонок по другой линии. Дороти.

— Не вешайте трубку. — Я переключился на Дороти.

— Ник, Маркус только что получил электронное письмо от похитителя.

— Я знаю. Он на другой линии. Только что мне сказал.

— Дело плохо, — сказала она. — У тебя там компьютер близко?

Я поколебался.

— Не мой, но есть.

— Я тебе сейчас по почте кое-что пришлю.

Диана принесла свой ноутбук, и я зашел в почту. А пока переключился на Маркуса.

— Погодите, Маршалл. Я как раз открываю.

Правила меняются. Теперь требование очень простое чтобы спасти вашу дочь. Пятьсот миллионов $ вы должны перевести на счет указанный внизу до закрытия банков в 5 часов 17.00 Бостонское время сегодня.

Торговаться не смысленно. Это предложение окончательное.

Если $$$ получены к 5 часов 17.00 Бостонское время сегодня вашу дочь Алексу отпустят. Вам сообщат ее местонахождение и сможете там ее забрать.

Если $$$ не получены у вас будет одна последняя возможность смотреть вашу дочь по Интернет.

Вы будете смотреть когда гроб затопить водой.

Вы будете смотреть последние минуты жизни вашей дочери.

Ниже стояло название и адрес банка в Белизе, банковские реквизиты и номер счета.

— Ники, — проговорил Маршалл Маркус. — Прошу тебя, Ники, помоги. Пятьсот миллионов долларов? У меня больше нет таких денег, спасибо этим ублюдкам, и они отлично это знают.

— Подождите пока, — сказал я. — Может быть, найдем способ все устроить.

— Как?

Но я молча повесил трубку, наклонился к Диане и поцеловал ее.

— Позвони мне, как только узнаешь что-нибудь, — сказала она.

Через полчаса я уже был в офисе и разговаривал по телефону с достопочтенным Оливером Линдо, министром национальной безопасности Белиза.

Когда я работал в конторе «Стоддард и партнеры» в Вашингтоне, я помог ему выпутаться из крупной неприятности, в которой фигурировала яхта, завод по производству рома, одна из его бывших жен и множество недовольных кубинцев.

— Вы знаете кого-нибудь в «Белиз банк энд траст лимитед»?

— Сомнительный банк, друг мой. Если вы решаете, куда поместить деньги… ну, в таком случае я мог бы рекомендовать… правда, это не такой разговор, чтобы вести его по мобильному телефону.

— Если бы у меня были деньги и их нужно было прятать, вы были бы первым человеком, которому бы я позвонил. Но я звоню по другому поводу.

— Не хочешь объяснить мне, как это должно сработать? — спросила Дороти.

— Перед самым закрытием банка в Белизе Владимир Жуков получит уведомление, что пятьсот миллионов долларов переведены на его счет.

— Но это же обман, да? Банк уведомит о несуществующем переводе?

— Разумеется.

— Но смысл-то какой? Если этот Жуков вышел из-под контроля, ему уже не перед кем отчитываться. Совершенно не важно, получит он деньги или не получит. Алексу он не выпустит ни за что.

— Не выпустит, если решит, что можно и не выпускать. Поэтому в последнюю минуту возникнет какое-то недоразумение. Какая-то ошибка в номере банковского счета, так что ему придется перезвонить.

— А отвечать на звонок будешь ты.

Я пожал плечами.

— Я дам ему понять, что пятьсот миллионов он получит только после того, как отпустит Алексу.

Она посмотрела на меня.

— Он просто откажется. Скажет — или по-моему, или никак, и убьет ее.

— Вероятно, ты права.

— Тогда чего я не учла?

— Он не станет убивать ее до пяти часов. Значит, до пяти у меня есть время, чтобы найти Алексу. А теперь я хочу вернуться к твоей идее — определить ее местонахождение по расписанию полетов и помехам спутникового сигнала.

— К чему возвращаться-то? Там тупик. Ты же сам сказал, что ФБР не нашло ничего подходящего в базе данных ФУА?

— Но есть еще военные аэродромы — в Мэне, Вермонте и Нью-Хэмпшире. У них у всех свои расписания.

— И как же нам их получить?

Я протянул ей телефон:

— Старым добрым способом.

Дороти велела Джиллиан составить список всех компаний в Нью-Хэмпшире, которые сдают в аренду экскаваторную технику. Их оказалось почти девятьсот. Даже когда мы оставили в списке только те, что предлагали «технику для земляных работ» и «технику для работы с тяжелыми конструкциями», все равно вышла почти сотня. Оставалось полагаться на редкую удачу.

Тем временем Дороти два часа обзванивала военные аэродромы и операторов службы управления воздушным движением Национальной гвардии. Когда она вошла ко мне в кабинет, улыбаясь от уха до уха, я понял, что она что-то нашла.

— Все до единой помехи видеосигнала в точности совпадают по времени с вылетами с аэродрома Национальной гвардии Пиз.

— Портсмут, Нью-Хэмпшир.

— Нет-нет, — возразила она. — Не все так просто. Похитители могут находиться где угодно в радиусе примерно от пяти до сорока миль.

— А уточнить никак нельзя? Триангуляционную съемку сделать, например?

— Данных не хватает. У меня только и есть, что три помехи на видео примерно через десять секунд после взлета трех «Боингов КС-135».

— Это уже больше чем достаточно, — сказал я. — Ты знаешь направления полета, наверное, и скорость, с которой они взлетают, знаешь, так ведь? Можно определить место с точностью до десяти миль.

Зазвонил мой «блэкберри». Я взглянул на него и увидел, что это Диана.

— Привет, — сказал я. — Ты получила то фото, что я послал.

— Это еще не все, Ник, — сказала она. — Кажется, мы его нашли.

— Вы нашли Жукова?

Голос у Дианы был звонкий от волнения.

— Мы перехватили звонок с его мобильного.

— В Нью-Хэмпшире?

— Чуть западнее Конкорда. Выдвигаемся на север.

— Ты едешь туда с группой захвата?

— Они затребовали все силы поддержки, боевые и небоевые. Я им нужна для наблюдения вне радиуса действия группы захвата. Я не буду на самой линии огня.

— Назови мне точное место.

— Это дом у дороги, за городом. Тебе туда нельзя. Ты же знаешь. Это операция ФБР.

Я сделал медленный вдох.

— Диана, послушай. Я не хочу, чтобы она погибла, когда группа захвата вломится туда со стрельбой и криками. Я хочу, чтобы она осталась жива.

— И они хотят того же. Спасение потерпевших — это всегда наша первоочередная задача.

— Я говорю не о намерениях. Я о методах.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Он там один прячется? Или это то самое место, где он закопал Алексу? От этого полностью зависит, как надо действовать.

— Мы не знаем, там она или нет.

— Стоит ему услышать, как ветка хрустнет, или увидеть, как толпа парней в камуфляже выходит из леса, — и он ее убьет. Он уже угрожал затопить могилу, и я не удивлюсь, если он устроил все так, чтобы это можно было сделать на расстоянии.

— Не может такого быть. Она — его единственный козырь.

— Диана, этот парень не действует по обычным правилам. Рассчитывать на это — значит опасно его недооценивать. Он хочет затопить ее могилу или перекрыть ей кислород — и наблюдать за этим на экране компьютера. Он хочет посмотреть, как она будет умирать.

— А зачем тогда требовать выкуп?

— Он рассчитывает получить кучу денег, а потом убить ее. Скажи командиру группы захвата, что я ему пригожусь. Скажи, что только я один знаю все о Владимире Жукове.

Пока я ехал на север по 93-й, начался дождь — сначала несколько капель в виде предупреждения, а затем яростный ливень. Дорогу было почти не видно. Обычно я люблю капризы погоды, но не в этот раз. Казалось, что так отражается охватившее меня волнение. Инстинкт подсказывал, что ничем хорошим это не кончится.

Тогда я включил музыку на полную громкость. К тому времени, как я доехал до границы с Нью-Хэмпширом, я уже несколько приободрился. Тут пришлось выключить звук, чтобы ответить на звонок.

Звонила Диана, чтобы назвать место, где сосредоточилась группа захвата.

— Мы расположились на автостоянке в двух милях от дома, — сказала она. — Ты будешь со мной, в команде наблюдения. Но это значит — на территорию захвата не соваться.

— Годится. Я сейчас где-то милях в тридцати, не больше.

Через сорок пять минут я уже сидел на пассажирском сиденье черного внедорожника. Диана была за рулем. Под форменной курткой у нее был бронежилет третьего класса защиты — незаметная пулезащитная экипировка.

Дождь все хлестал. Мы остановились у края леса, как выражались в группе захвата, на «желтом рубеже» — у самой линии операции. «Зеленый рубеж» обозначал воображаемую черту вокруг дома. «Зеленый рубеж» — значит, игра началась.

Правду сказать, мы были всего лишь наблюдателями. Моя роль была скромной и четко определенной: если они захватят русского живым и он откажется сотрудничать, меня соединят с ним по радио, чтобы я с ним поговорил. Не лично — только по радио.

Мы стали ждать. И все вокруг, кажется, ждали сигнала. Напряжение чувствовалось в воздухе.

Наконец Диана спросила:

— Тебе туда хочется, да?

Я не ответил. Я все обдумывал ситуацию. Что-то тут было не так. Я сказал:

— Можно твой бинокль на минутку?

Она протянула мне бинокль. Я покрутил окуляры, и домик оказался у меня перед глазами. Не фермерский, а скорее охотничий. Трава кругом высокая, буйно разросшаяся — по пояс, пожалуй. Машины рядом не видно, ни легковой, ни грузовой.

Я вернул Диане бинокль.

— Что-то не то.

— Как? Номер телефона был точно его, никаких сомнений.

— Выход всего один, и мы торчим прямо перед ним. За домом заросли. Он бы там не прошел, застрял бы в кустах сразу же. Тут он как в ловушке. Он бы не выбрал такой дом.

— Может быть, выбирал не он, а люди Наврозова.

— Не думаю, что он позволил бы кому-то решать за него. Он не любит ни на кого полагаться.

— Это твое мнение, и оно основано на сведениях из старых кагэбэшных материалов, полученных из третьих рук.

— Я не вижу тут генератора, а ты? Как он в Интернет выходит, черт возьми? И спутниковой тарелки нет. Да и непрофессионально это.

— Что непрофессионально?

— Мобильный телефон. Он не стал бы больше по нему звонить.

— Он же не знает, что у нас есть его номер.

— Этот парень никогда не недооценивает противника. — Я вытащил свой телефон и нажал на номер Дороти в списке быстрого набора.

— Хеллер, ты где?

— Там, куда нас, похоже, специально заманили, — сказал я. — На запад от Нэшуа.

— Нэшуа? Это милях в сорока южнее траектории полетов. А у меня, кажется, появилась еще одна опорная точка.

— Слушаю.

— Я прочесала Национальный центр криминальной информации, искала все, что имеет отношение к Нью-Хэмпширу, и наткнулась на возможное убийство.

— И?

— Молодого полицейского нашли в машине на дне оврага. Сначала подумали, что он не справился с управлением и слетел с дороги. Но у шефа местной полиции серьезные подозрения, что это убийство — из-за характера травм. По словам коронера, они не похожи на повреждения при аварии. Прежде всего, все внутренние органы грудной полости порваны в клочья.

Сердце у меня забилось учащенно.

— Где это произошло?

— В радиусе траектории полетов. Город Пайн-Ридж, Нью-Хэмпшир. В сорока милях от тебя, как я и сказала.

— Это не то место, — сказал я.

— Почему ты так уверен?

— Его телефон наверняка тут, а самого его тут нет. Это отвлекающий маневр, может быть, даже ловушка. Он знает, что Наврозов хочет его убрать. Может быть, пытается навести людей Наврозова на ложный след, увести подальше от настоящего места.

— Группа захвата вот-вот начнет штурм.

— И это значит, что лучшие люди из ФБР застряли в сорока милях от настоящего места, а он пока доделывает свое дело. В общем, поехали.

— Я не могу просто так уехать. Ты же знаешь.

— Ты им здесь не нужна. Мы только зря время теряем.

Она страдальчески сморщилась, мучаясь сомнениями.

— Пора, — сказал я, открыл дверцу и вышел.

— Ник, погоди.

Я обернулся.

— Не надо, Ник. Не езди один.

Я бросил на нее быстрый взгляд: зеленые глаза, необыкновенные волосы.

— Надо ехать, — сказал я.

И аккуратно закрыл за собой дверцу.

Путь до парковки, в миле отсюда, где остался мой автомобиль, был долгим и тягостным. Пока я добрался до «дефендера», вся одежда на мне промокла насквозь. Я включил печку и поехал на север, к Пайн-Риджу. Сумерки быстро сменялись ночной темнотой.

Минут через пятнадцать после того, как я выехал, позвонила Диана.

— Нашли труп, — сказала она.

— Личность установили? — спросил я.

— Да. Его зовут Кирилл Александрович Чужой. В США по гринкарте, проживал в Ист-Резерфорде, в Нью-Джерси. Родился в Москве. Он значится в платежной ведомости наврозовского холдинга, «Росинвест».

— А в кармане у него вы нашли поддельный телефон «нокия».

— Да. Наверное, жуковский.

— Нет. Скорее всего, его собственный, с жуковской сим-картой в нем. Он знал, что, если вставить сим-карту в чей-нибудь телефон, определится его номер и вы подумаете, что нашли его. И оказался прав. Можешь прислать мне фотографию трупа?

— Погоди, — сказала она. Через минуту снова послышался ее голос: — Наверное, уже дошло.

Я включил удержание звонка, заглянул в почту и открыл фотографию. Тот самый мнимый атташе из бразильского консульства, что убил наркоторговца в кабинете ФБР в Бостоне. Должно быть, это Роман Наврозов послал его позаботиться, чтобы Маурисио Перрейра не разболтал ничего, что могло бы связать его с похищением Алексы.

Снова переключившись на звонок, я сказал Диане:

— Пошли это фото Снайдеру, ладно? Это подтверждает связь Наврозова с убийством в отделении ФБР.

— Поняла. Отправлю.

— Можешь попросить, чтобы всю команду перебросили сюда?

— Куда?

Я назвал ей координаты GPS.

— Это точное место, где он, по-твоему, находится?

— Нет. Это центр Пайн-Риджа. Дороти сейчас сопоставляет список домов со спутниковыми снимками по Google Earth. Что-то вроде упрощенного географического профилирования.

— И что она ищет?

— Участок, достаточно большой и достаточно уединенный. С несколькими путями отхода. Незанятый. Те, что хозяева бросили, идут первыми в списке. Мы все больше вслепую шарим, так что постарайся перебросить сюда группу захвата.

— Сделаю все, что смогу, — сказала она. — Там увидимся.

Примерно через минуту после того, как я повесил трубку, мне в голову пришла мысль. Я дозвонился Дороти на ее сотовый.

— Можешь дать мне номер домашнего телефона шефа полиции Пайн-Риджа?

— Нет-нет, уверяю вас, — сказала жена шефа полиции, — вы никого не оторвали от обеда. Уолтер где-то на работе застрял, я даже не знаю, когда его ждать. Они все там. Бог знает что творится. Река разлилась, оползни везде.

— А какой у него номер сотового?

Уолтер Новицкий ответил на первый же звонок.

— Шеф, — сказал я, — прошу прощения, что беспокою вас в такое время, но я звоню насчет Джейсона Кента. Он служил в вашем отделении, возбуждено дело об убийстве?

— Кто это? — резко спросил он.

— ФБР, — сказал я. — ИСКЮ.

Ему, как и любому полицейскому, была известна эта аббревиатура. Информационная служба криминальной юстиции, собиравшая данные для Национального центра криминальной информации по всем заявленным преступлениям.

— Чем я могу вам помочь?

— Обнаружено убийство в Массачусетсе, и оно, по всей видимости, в некоторых важных аспектах повторяет картину того, о котором вы заявили, так что, если бы вы смогли ответить на пару очень коротких вопросов…

— Спрашивайте, — ответил он.

— В тот день, когда Кент погиб, по какому делу он поехал?

— Есть тут у нас один малый, по фамилии Дюпуи. Все звонил, жаловался на соседа, ну, я и попросил Джейсона съездить, разобраться.

— А какие у него жалобы?

— Да не знаю я. Дюпуи говорил, будто бы тот парень по соседству у него собаку украл и вроде какие-то работы ведет без разрешения.

— Какие работы?

— Строительство, что ли? Я знаю только, что на ферме Олдерсонов уже давно никто не жил, с тех самых пор, как умерла жена Рея Олдерсона, а сам он переехал в Делрей-Бич. Я думал — может, Рей рабочего нанял, подремонтировать дом для продажи.

— Рабочего, — повторил я. — И давно он там?

— Да мне-то откуда знать. Я его и в глаза не видел. Иностранец, что ли. Участок-то у Рея хороший, а вот дом, того и гляди, завалится. Вид не очень, вот он и…

— Где этот дом? — резко перебил я.

— На Годдард-роуд, как Хаббард-Фарм-роуд проедете. Если с хозяином хотите поговорить, так я могу поискать его флоридский телефон.

— Не беспокойтесь. Я знаю, что у вас и так работы хватает. Это только для базы данных. Стандартная информация. Вот на что жизнь уходит.

— Ну что ж, работа важная, — добродушно сказал шеф полиции.

Я поблагодарил его и повесил трубку, пока он не успел больше ничего спросить.

11

Пока я доехал до Пайн-Риджа, дождь почти перестал, только чуть-чуть моросил. На первом большом перекрестке я свернул налево. Проехав мили три по узкой, сдавленной с двух сторон деревьями дороге, я наткнулся на заграждение. Наскоро изготовленное: пара деревянных козел и красные отражатели. Вот она, Годдард-роуд. Где-то через пару миль — ферма Олдерсона.

Если мои догадки верны, именно там лежит под землей Алекса Маркус. И именно там я должен найти Владимира Жукова.

Дорога была разбитая, грязная, изрезанная колеями. Я вышел, оттащил козлы с дороги, снова сел в «дефендер» и потащился по грязи дальше. Это было все равно что по болоту ехать. Постепенно дорога превратилась в узкую тропинку.

Затем свет фар выхватил ржавый почтовый ящик с надписью: «Олдерсон». Если здесь где-то и есть домик, то далеко — с дороги не видно. Подъездной дорожкой служила главная дорога. Если это и есть то самое место, у Жукова должна быть какая-то система наблюдения, что-нибудь вроде предупредительной сигнализации.

Я покатил дальше, разбрызгивая из-под колес грязь, проехал по грязевой реке еще с полмили, и тут дорога резко оборвалась. Тогда я въехал по крутому обрыву как можно дальше в лес.

Судя по карте, которую Дороти прислала мне на телефон, это был конец участка. Дом в четверти мили отсюда. При такой топографии дорога из дома не видна.

Я заметил знаки «Посторонним вход воспрещен. Охота запрещена», развешанные на деревьях приблизительно через каждые пятьдесят футов. На вид новехонькие. Кто-то повесил их совсем недавно, чтобы к дому никто не совался.

У меня было несколько довольно приличных спутниковых фотографий олдерсоновской фермы, но все старые. Сняты, может быть, уже года три назад. Положение было незавидное.

Ладно, хоть оружие у меня хорошее: полуавтоматический «зиг-зауэр П-250». Я загрузил несколько магазинов пулями со смещенным центром тяжести. Они предназначены для того, чтобы причинить как можно больший ущерб при попадании.

Я спрятал «дефендер» в зарослях берез и достал с заднего сиденья бинокль. Прицепил кобуру, сунул туда «зиг-зауэр», а затем пристегнул к поясу чехол с запасными магазинами.

В последнюю минуту вспомнил — забыл под задним сиденьем кое-что, что может пригодиться. Это был старый армейский бронежилет. Не то чтобы совсем пуленепробиваемый — да и не бывает такого на самом деле, — но пулю от девятимиллиметрового револьвера выдержит. Я надел его. Если это то самое место, нужно быть готовым.

Я двинулся вперед среди деревьев. Земля раскисла и местами была такая скользкая, что я чуть не упал. Участок поднимался в гору, а затем выравнивался. Я заметил вдалеке маленькое строение. Посмотрел в бинокль и увидел, что оно без окон: сарай.

Я подошел ближе и наконец увидел дом. Но света в нем не было. Не слишком многообещающе. Или это не то место, или Жуков уже исчез. А значит, Алекса мертва.

Я подошел еще ближе. Перед домом был широкий двор. Небо стало проясняться, и при лунном свете можно было разглядеть неровно заросшую лужайку.

И на полпути от сарая к дому в эту унылую лужайку врезался аккуратный участок свежевспаханной почвы. Прямоугольник футов десять в длину, фута три в ширину. Как свежая могила. Но земляного холмика, какие бывают на могилах, тут не было — земля ровная, испещренная следами шин. На одном конце прямоугольника торчала серая хлорвиниловая труба.

Дом оказался старой, бурой, обветшалой развалюхой. К крыше была привинчена белая спутниковая тарелка. На вид новая.

В тени за сараем я понемногу разглядел очертания какого-то большого агрегата. Пригляделся поближе и увидел, что это экскаватор-погрузчик.

Я перевел взгляд на дом. Два этажа, маленькие окна. Свет не горит. На деревянном крыльце еще какой-то агрегат. Компрессор? Похоже на то. Так вот как он подает воздух к ней в ящик, или что у него там.

Значит, место то самое.

Минуту-другую я внимательно присматривался, не шевельнется ли что-нибудь в темноте. По моим прикидкам, я был примерно в трехстах ярдах от дома, на таком расстоянии из моего пистолета в цель не попадешь. А вот если там, внутри, сидит кто-нибудь с ружьем, ему триста ярдов не помеха. Стоит мне выйти на открытое место, и я превращусь в мишень.

Я вытащил сотовый телефон и позвонил Диане. Проговорил шепотом:

— Кажется, она здесь. Возможно, я вижу ее могилу. Отводная трубка торчит. По земле, по всем признакам, только что прошелся экскаватор.

— А Жуков?

— В доме темно. Я не могу быть уверен, что он там. Скажи начальству, что сомнений практически нет. Пусть едут сюда немедленно.

Я нажал на отбой и проверил, отключен ли звук. Затем подошел по запущенной лужайке к тому, что считал могилой. Вдруг весь двор осветился, меня ослепила вспышка света с двух сторон. Я растянулся на земле. Затем одним быстрым движением перекатился, остался лежать навзничь и прислушался. Ничего.

Очевидно, я задел в траве какую-то невидимую ловушку. Простейший датчик движения. И что теперь — он ждет, когда я поднимусь, чтобы как следует прицелиться при свете двух прожекторов? Через две минуты прожекторы погасли, и все погрузилось в черноту. Выстрела не было.

Отводная трубка была от меня приблизительно в сотне футов. Услышит ли меня Алекса через нее? Но тут я понял — если Жуков прячется в доме и наблюдает за Алексой по удаленной связи, то, что услышит она, услышит и он. Значит, нужно сначала обезвредить его.

Я вскочил на ноги и направился к дому.

Сбоку была дверь. Я пошел дальше, к фасаду. Машин перед домом нет. Ясно, что и его там нет, иначе я был бы уже покойником.

Но что, если Жуков просто бросил все и уехал? В конце концов, он же знает от связного Наврозова, что за ним охотятся. Зачем сидеть здесь? Можно бросить жертву в могиле, она так и так умрет.

Через заросшую лужайку перед домом к парадной двери была протоптана тропинка. Никакого движения в окнах заметно не было, я открыл противомоскитный экран и потянул на себя дверь. Она тут же открылась.

Маленькая прихожая, низкие потолки, запах плесени. И сигарет. Я зашел, крадучись, держа «зиг-зауэр» двумя руками, резко повернулся влево, с пистолетом на изготовку, готовясь стрелять. Затем направо.

Ничего. Теперь у меня три пути. Дверь справа вела в маленькую гостиную. Слева была лестница. Прямо передо мной — еще одна дверь, которая, как я догадывался, вела в кухню и в заднюю часть дома.

И тут за этой дверью послышался чей-то голос. Женский голос, приглушенный, то выше, то ниже. Телевизор включенным оставили.

Я шагнул через порог, сжал тело, как пружину. Обвел взглядом комнату, поводя пистолетом слева направо.

Кухня была без окон, отгорожена от комнаты. Старенькая белая плитка «Дженерал электрик», производства сороковых годов. Белая фарфоровая раковина. В ней громоздились тарелки и чашки с остатками еды.

Я снова услышал женский голос, теперь гораздо явственнее — он шел из соседней комнаты. Из задней части дома. Не из телевизора.

Это был голос Алексы.

Я ворвался в комнату с пистолетом наизготовку.

— …ублюдок! — кричала она. И вдруг ее тон резко изменился. — Пожалуйста, о господи, ну пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я больше не могу.

Ее голос шел из колонок компьютера. Черного компьютера «Делл», стоявшего на длинном деревянном столе. На экране я увидел знакомый крупный план Алексиного лица, зеленоватый свет — в точности как на том видео. Я едва узнал ее. Лицо у нее осунулось, глаза опухли так, что остались только щелочки, а под ними — темно-фиолетовые круги.

Перед монитором стояла клавиатура. Слева от нее — маленький, дешевого вида микрофон. Я включил его.

— Алекса? — сказал я. — Это Ник.

— Кто… кто это?

— Это Ник Хеллер. С тобой все будет хорошо. Я в доме. Совсем рядом. Слушай, Алекса, помощь уже идет, только молчи и лежи спокойно, поняла? С тобой все будет хорошо. Обещаю.

Я увидел в окне вспышку света. Автомобильные фары. Услышал рокот мотора, затем звук захлопнувшейся дверцы.

Это Жуков. Больше некому. Но я его не видел. Он остановился сбоку, там не было окон.

— Ник! Выпусти меня отсюда, Ник! — кричала Алекса.

— Он вернулся, — прошептал я. — Ты меня слышишь?

Она какое-то время молча смотрела на меня, потом кивнула и начала всхлипывать.

— Все будет в порядке, — сказал я. — Правда. Если ты не скажешь ни слова. Поняла? Ни слова.

Я схватил «зиг-зауэр» двумя руками.

Он войдет в дом через парадную дверь, так же, как и я. Это ясно по натоптанной тропинке. Но он не ожидает, что здесь кто-то есть. Это может дать мне временное преимущество. Я снова ощутил то странное спокойствие, которое так часто испытывал при столкновениях со смертельной опасностью: чувства обострены, реакции ускоренные.

Где-то открылась дверь. Не парадная. Боковая, та, что я заметил раньше. Теперь я не знал, с какой стороны он появится. Я не знал этот дом.

Нужно было спрятаться, но где? Дверь возле входа в кухню. Кладовка, наверное, а рядом деревянный кухонный стул.

Я отодвинул стул на несколько дюймов, чтобы открыть дверь. Открыл левой рукой, шагнул в темноту — и не ощутил под ногой пола. Это не кладовка, это лестница в подвал. Я вытянул руку и ухватился за что-то, чтобы не упасть. Деревянные перила. Я развернулся, прикрыл за собой дверь. Опустился на колени на верхней ступеньке и стал смотреть в замочную скважину.

Ждать, когда он появится.

Владимир Жуков подъехал к дому сбоку просто для того, чтобы не повторяться. Никогда не будь предсказуемым.

Прежде чем открыть дверь, он глянул вниз, на плинтус, и увидел тонкую полоску прозрачного скотча, которую он приклеил между дверью и косяком. Она была на месте. Никто не входил.

Владимир давным-давно научился не полагаться на случай. Это была одна из многих наук, которую он освоил в адских университетах, известных также как тюрьма номер один в Копейске.

Деньги на его счет поступили. Посредник ликвидирован. Осталась только одна работа, да ее, пожалуй, и работой назвать нельзя.

Он репетировал это бесчисленное количество раз, в радостном предвкушении. Он скажет девочке о том, что сейчас случится — ничего нет слаще, чем видеть, как жертва мучается ожиданием. Затем отсоединит шланг от компрессора и соединит латунной муфтой с поливочным шлангом. Как только он повернет рычаг на фермерском водоразборном кране, потечет вода.

Она услышит журчание и все поймет.

Когда уровень воды поднимется выше, а воздушный карман станет меньше, она начнет трепыхаться, колотиться в стенки и, главное, умолять. А он будет завороженно смотреть на нее. Она утонет у него на глазах.

Ужасная смерть. Такой смертью умер его отец. Много лет он мог только воображать, как это было. А теперь узнает.

Войдя в дом, он остановился.

Что-то не так. Колебание воздуха? Вибрация? Все органы чувств у него были обостренно чуткие, как у зверя.

Теперь, когда посредник мертв, — как знать, насколько быстро до Клиента дойдет, что произошло. Однако после сегодняшней встречи хвоста за ним не было, в этом он был уверен.

И все же что-то не так. Он тихо прошел через гостиную к входной двери, где подстроил такую же ловушку — полоску скотча внизу, между дверью и косяком, одну внутри, другую снаружи. Маленькая прозрачная ленточка валялась на полу.

В доме кто-то есть.

Я слышал шаги — звук все громче, ближе. Сжав в правой руке пистолет, а левой держась за перила, я выглянул в замочную скважину и не увидел ничего, кроме света от компьютерного монитора.

Кто-то вошел в комнату. Я увидел ногу. Шагающую к компьютеру — во всяком случае, в его сторону. И все — больше никакого движения.

Человек стоял в нескольких футах от двери. Я видел его со спины: мощный торс, широкие плечи, темная толстовка, черная вязаная шапка на голове. И жуткий рисунок из-под шапки. Совиный клюв.

Он вошел в заднюю комнату. Из компьютерных колонок донесся голос.

— Ник! — закричала Алекса. — Пожалуйста, не уходи!

Жуков стремительно развернулся, держа перед собой оружие — огромный полуавтоматический пистолет со стволом, как у пушки. Я сразу его узнал. Израильский «дезерт-игл» 50-го калибра.

Он медленно повернулся. Он понял. Понял, что я где-то здесь.

Голос Алексы все громче, все отчаяннее:

— Пожалуйста, Ник, скажи что-нибудь! Не бросай меня здесь. Не уходи!

Глаза Жукова прошлись по комнате, оглядели ее сверху донизу, медленно и методично продвигаясь дюйм за дюймом.

Я пришел спасти Алексу. Но теперь вопрос был в том, удастся ли выжить самому.

Мои пули со смещенным центром тяжести не пробьют толстую старую деревянную дверь, разделявшую нас. А бронежилет — не защита от магнумовских пуль 50-го калибра, выпущенных из «дезерт-игл».

Я видел, как глаза Жукова повернулись в сторону кухни. Он сделал несколько шагов к ней. Его еще было видно в замочную скважину.

Как только будет ясно, что он уже на кухне, нужно по возможности бесшумно повернуть дверную ручку. Если выскочить неожиданно, возможно, удастся свалить его одним точно рассчитанным выстрелом.

Я медленно протянул руку, взялся за ручку двери, готовясь повернуть ее, как только Жуков выйдет из комнаты.

И тут он резко развернулся, снова оказавшись лицом ко мне. Его взгляд упал на пол, словно он только что заметил что-то. Я увидел, на что он смотрит. На стул, который я отодвинул, чтобы открыть дверь в подвал. Он был не на месте. Не там, где он его оставил.

Его взгляд медленно поднялся выше. Он улыбнулся, поднял свой «дезерт-игл» и прицелился через дверь прямо в меня, как будто видел сквозь дерево. Нажал на курок (бах-бах-бах!), и я качнулся в сторону. Все происходило, как будто в замедленной съемке: оглушительный грохот и вспышка на конце ствола, треск пробитой двери — и, как только я выпустил ручку и отскочил назад, я почувствовал, как пуля ударила в грудь, и все погрузилось в черноту.

Когда я пришел в себя через несколько секунд, меня скрутило чудовищной болью во всем теле. В груди как будто взорвалось что-то, а потом грудную клетку еще и сжало гигантскими тисками. Боль в левой ноге была еще сильнее — острая, пульсирующая. Перед глазами все мелькало. Как в стробоскопе — бессвязные ряды быстро сменяющихся картинок. Где я?

Я понимал только, что лежу на спине, на твердом, холодном полу почти в полной темноте, в сыром запахе плесени и старого бетона. Слабый свет луны просачивался сверху, через дыру, зияющую в деревянной лестнице.

В один миг я понял, что случилось.

Пуля ударила в бронежилет, но не пробила его. Я остался жив только потому, что массивная двухдюймовая дубовая дверь задержала пулю. Но меня отшвырнуло на лестницу спиной вперед. Я проломил гнилые, изъеденные термитами доски и рухнул вниз, на бетонный пол.

Я чувствовал, как по левой ноге стекает кровь. Протянул руку, думая нащупать дырку от пули. Но пули не было. Это здоровенная щепка с неровными краями, чуть ли не в целый фут длиной, воткнулась мне в икру сквозь толстую ткань джинсов. Я ухватился за нее и выдернул.

Попытался вспомнить, сколько пуль он в меня выпустил. В магазине «дезерт-игл» всего семь патронов. Сколько раз он стрелял — четыре, пять? А может, и все шесть. Может, у него и патронов уже не осталось. А может, один.

Я задыхался, и голова кружилась. Наверху скрипнула половица, затем послышались тяжелые шаги на верхних ступеньках. Жуков спускался по лестнице. Я пошарил руками по полу в поисках пистолета, но его нигде не было.

Загорелся свет: голая лампочка на стропиле примерно в десяти футах от меня. Жуков сделал еще шаг. Я лежал абсолютно неподвижно, затаив дыхание. Один звук — и он меня обнаружит и выстрелит сверху прямо в меня. И бронежилет не спасет.

Тут мой взгляд упал на щепку, которая только что торчала зазубренным концом у меня в ноге. Я схватил ее, швырнул одним стремительным движением, разбив голую лампочку, и все снова погрузилось в темноту.

В темноте силы уже отчасти уравнивались.

Однако через несколько секунд ее прорезал луч фонарика. Я слышал, как Жуков спускается вниз, медленно и осторожно.

И тут луч погас. Теперь слабо светился только прямоугольник двери наверху. Наверное, Жуков сунул фонарик в карман, чтобы держать «дезерт-игл» двумя руками.

Нужно было встать и приготовиться, только тихо. Время решало все. Я могу двигаться только одновременно с ним, когда его шаги заглушают звук.

Сухой шорох. Крыса пробежала через весь подвал прямо ко мне и остановилась, оценивая обстановку. Снова скрипнула ступенька прямо над головой. Перепуганная крыса перескочила через меня, задев за шею. Я схватил двумя руками ее извивающееся тело и швырнул ее в другой конец подвала.

Прогремел выстрел. Жуков услышал, как ударилась об пол крыса, и решил, что это я.

Но он сразу понял, что в меня не попал. Нельзя же всадить в человека пулю 50-го калибра и не услышать ни крика, ни стона.

Был ли это последний патрон? Уверенности у меня не было. Может быть, еще один остался. А может, он уже вставил другой магазин.

Сквозь выбитую планку лестницы я видел каблуки его сапог. Затем услышал знакомый металлический лязг вынимаемого магазина. Пистолет был прямо надо мной, можно дотянуться и вырвать у него из рук, если действовать быстро и захватить его врасплох. Сейчас.

Я с силой оттолкнулся обеими руками от пола. Стараясь опираться на правую ногу, поднялся во весь рост. Затем схватил его за сапог и рванул на себя. Он потерял равновесие, скатился по ступенькам, вскрикнув от неожиданности и ярости. Что-то тяжелое, металлическое загремело у моих ног. «Дезерт-игл»?

Хватать оружие или бросаться на врага?

Я потянулся за пистолетом.

Но это оказался всего лишь фонарик — длинный черный «маглайт». Я нагнулся и схватил его, а когда выпрямился, Жуков уже стоял напротив, футах, наверное, в шести, держа пистолет двумя руками. Он целился мимо меня — на два фута влево.

В темноте он меня не видел.

Я запустил «маглайтом» ему в голову. Попал в переносицу. Он покачнулся, я прыгнул, сшиб его на пол, врезал коленом в живот, а кулаком по голове. Затем — мощный апперкот в челюсть. Он выронил пистолет.

Я придавил его к полу коленом, но у него еще откуда-то нашлись силы. Как будто боль только подхлестнула его.

Он приподнялся и врезал мне кулаком в ухо. Я замахнулся, целясь ему в лицо, но тут меня ударило что-то большое, стальное, и я понял, что он успел схватить пистолет.

Держа свой «дезерт-игл» за длинный ствол, он размахнулся и ударил меня в висок рукояткой, как дубинкой. В голове у меня что-то взорвалось. Я рухнул на пол, и он тут же оказался сверху.

Перехватил пистолет за рукоятку и, держа его одной рукой, с силой ткнул стволом мне в лоб.

— Ну давай, — выдохнул я. — Стреляй.

Я увидел на его лице колебание. Он раздумывал, что делать дальше. Я знал, что патронов у него больше нет. Вытащил магазин, а новый вставить не успел.

Он скорчил гримасу и левой рукой вытянул что-то из сапога. Сверкнула сталь: пятидюймовое лезвие, черная рукоятка. На рукоятке круглая стальная кнопка. Он занес нож над моим лицом. Я попытался перехватить, но кончик лезвия уже ткнулся мне под левый глаз.

— Знаешь, что такое? — спросил он.

Мой друг из КГБ предупреждал меня насчет газового ножа.

— Дуся, — сказал я.

На долю секунды воцарилась тишина. Услышав имя матери он, кажется, растерялся.

Этого мгновения оказалось достаточно. Я зацепил левой ногой его правую, под коленом, рванул на себя и двинул правым коленом ему в живот. Перехватил его левую руку в запястье.

В один миг скинул его обратно на землю.

Врезав ему локтем в ухо, я втянул голову, прикрыв ее плечом. Правым коленом прижал его ногу к полу. Вцепился ему в левое запястье и стал разжимать пальцы, стиснувшие рукоятку ножа. Давил, стараясь ослабить его хватку и вырвать нож.

Но я недооценил почти нечеловеческую силу Жукова. Он двинул меня коленом в пах и снова оказался сверху, а кончик ножа — в нескольких дюймах от моего левого глаза.

Я вцепился ему в руку, стараясь отвести ее в сторону, но смог только удержать на месте, не дать опуститься.

— Если ты меня убьешь, — хрипло выдохнул я, — это ничего не изменит. Сюда уже едут.

Он с ухмылкой сказал:

— А уже поздно будет. Гроб затопит. А я буду далеко. — Лезвие придвинулось ближе. — Ты, наверное, знаешь девчонку. Так давай я тебе расскажу, чем мы с ней занимались. Девочка-то опытная шлюшка.

Я взревел от ярости и рванул его за руку в последний раз, изо всех оставшихся сил. Нож взметнулся вверх, а Жуков упал на бок, но хватка на рукояти не ослабла.

Я ударил его коленом в живот и выкрутил правую руку. Нож, все еще зажатый у него в кулаке, вошел ему в горло под подбородком.

Я только потом понял, что случилось дальше.

Должно быть, у него рука соскользнула по рукоятке на долю сантиметра, нажала на выпуклую металлическую кнопку инжектора, и нож выпустил струю замороженного газа ему в трахею.

Раздался громкий хлопок и резкий шипящий звук.

Мое лицо обдало жутким горячим душем из крови и ошметков плоти, а в выпученных глазах Жукова промелькнуло что-то похожее на крайнее изумление.

Я все же продержался до конца, пока гроб не выкопали.

Пятерым фэбээровцам из группы захвата пришлось копать два часа — лопатами, которые им одолжили в полиции Пайн-Риджа. Гроб был на глубине почти десять футов, а земля тяжелая после недавнего ливня. Ее оттаскивали на носилках из черной нейлоновой ткани.

Гроб был помят в нескольких местах, из одного конца торчал желтый шланг диаметром полдюйма, тянувшийся под землей футов на двести и присоединенный к компрессору на заднем крыльце. Твердая хлорвиниловая трубка, гораздо толще шланга, была вставлена в другой конец — это она торчала из-под земли.

Фэбээровцы не поверили моим заверениям, что гроб не заминирован. Два сапера работали медленно, со всеми предосторожностями, пока не убедились, что взрывного устройства нет.

Им как-то удавалось не обращать внимания на стук и приглушенные крики, доносившиеся из гроба. Мне нет.

Диана поддерживала меня. Ноги у меня стали как резиновые. Перед глазами все расплывалось, я никак не мог понять отчего. Правда, боль в груди становилась все сильнее. Травма от тупого удара была нешуточная, но я считал, что худшее уже позади. Я ошибся. Усиливающаяся боль — первый признак. Но я сейчас мог думать только о том, чтобы освободить Алексу из гроба.

— Нико, — сказала Диана, — ты не надел защитную подкладку.

— Ну, знаешь, хорошо, хоть сам бронежилет оказался под рукой, — проговорил я, резко втягивая в себя воздух чуть ли не после каждого слова. Дышать становилось все труднее. Воздух не проходил в легкие. Это, должно быть, второй признак.

— Надо было нас дождаться.

Я посмотрел на нее, стараясь улыбнуться.

— Ну ладно, — уступила она и уткнулась носом мне в шею. — Я рада, что ты не стал ждать. Но тебе обязательно нужно всегда первым кидаться в бой, а уходить всегда последним?

— Вот увижу ее и сразу уйду.

Глухие удары, отдаленные страдальческие крики, словно где-то за полмили отсюда. У меня не было сил стоять и слушать это. Однако саперы продолжали свою работу.

— Там нет никаких взрывных устройств, — сказал я. Пошел к ним, шатаясь, по раскисшей земле. — Он бы похвастался.

— Ты куда?

— Выпущу ее.

Я подошел к Алексиному гробу, оттолкнул сапера. Он возмутился, кто-то крикнул:

— Назад!

Я прокричал:

— Ключи у кого-то из вас, так?

Кто-то сунул мне связку торцовых ключей. Я нашел подходящий, вставил в отверстие в торце гроба и повернул против часовой стрелки раза четыре или пять, чтобы крышка открылась. Резиновая прокладка сбилась в тех местах, где стальной гроб уже просел под тяжестью десяти футов земли, но я все же сумел приподнять крышку. Оттуда потянуло ужасной вонью, как из канализации.

Алекса лежала в собственных испражнениях — или в нескольких дюймах над ними. Смотрела прямо перед собой, но не видела меня. Волосы у нее были всклокочены, лицо белое, как мел, глаза глубоко запали. На ней был синий больничный халат, весь залитый рвотой.

Она еще не поняла, что ее освободили.

Я наклонился к ней, поцеловал в лоб и сказал:

— Привет.

Она смотрела прямо на меня. Я улыбнулся ей, и она заплакала.

Это было, наверное, последнее, что я запомнил.

12

Ненавижу больницы.

Увы, мне все же пришлось провести пару дней в больнице «Бет Исраэль» в Бостоне, куда мои друзья из ФБР любезно доставили меня на вертолете из Нью-Хэмпшира. Врач сказал, что у меня напряженный пневмотракс в результате тупой травмы. Назначил кучу рентгеновских снимков, вставил мне плевральную дренажную трубку, промыл и забинтовал рану на ноге и сделал укол против столбняка. Через три дня меня выпустили.

Диана ждала меня, чтобы отвезти домой.

— Я хочу повидать Алексу. Она еще в больнице?

— Да нет, она выписалась гораздо быстрее тебя. Ее лечили от обезвоживания. Проверили, с ней все хорошо.

— Сомневаюсь. Она дома?

— Да. В Манчестере. Не знаю уж, рада она этому или нет. — По дороге на Массачусетс-авеню Диана спросила: — Хочешь, приготовлю тебе ужин сегодня? Отпразднуем.

— Замечательно. А что празднуем?

Она поджала губы.

— Например, то, что ты спас этой девушке жизнь?

— Там целая команда работала…

— Опять ты за свое. За всеми признаешь заслуги, кроме самого себя. Со мной можно без этого.

Я был так вымотан, что не стал спорить.

— Давай устроим ужин у меня, — сказала она. — Не хочу быть первым человеком, который включил твою плиту.

Волны с громким плеском бились о камни внизу, ветер завывал. Небо, мрачно-серое, казалось тяжелым. В будке охранника никого не было. Я оставил машину на круговой дорожке, поднялся на крыльцо и позвонил. Через минуту дверь открылась.

— Никеле, — сказал Маркус и улыбнулся, но улыбка была невеселая. Вид у него был усталый и подавленный.

Я прошел за ним в гостиную.

— Так и не заговорила? — спросил я.

Маркус тяжело вздохнул и опустился в кресло.

— Она и из комнаты почти не выходит. Все спит да спит.

— После такого ей надо бы с кем-то поговорить.

— Знаю, Ник. Знаю. Может быть, потом захочет. Тебя она, кажется, всегда слушала. Ты-то как, Никеле, лучше?

— Совершенно здоров, — сказал я. — А вы все правильно делаете.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Встречаетесь с ФБР.

— А-а. Ну, это только потому, что Шеки пообещал мне сделку.

— Отдайте Гордону Снайдеру то, что ему нужно, — сказал я, — и ФБР будет на вашей стороне. Они могут оказать серьезное давление на прокуратуру.

— Но что это значит? Меня посадят в тюрьму?

— Может быть, удастся открутиться, — сказал я. — Зависит от того, что вы можете им предложить. О «Меркурии» придется рассказать.

— Шеки говорит, мне не о чем беспокоиться, если я буду делать так, как он скажет.

— До сих пор вам это сильно помогло? — спросил я.

Он растерялся и долго не мог найти слов.

Наконец я прервал молчание:

— А где Белинда?

— Из-за нее-то я и просил тебя приехать, — сказал Маркус. — Она сбежала.

Он протянул мне светло-голубую карточку с подписью вверху: «Белинда Маркус». На ней было написано:

Милый!

Я считаю, так будет лучше. Когда-нибудь потом поговорим.

Я очень рада, что Алекса вернулась домой.

Я тебя очень любила.

Белинда

— Она сказала, что хочет встретиться с подругой в городе, а утром я нашел вот это. Что это значит?

Это значило — ее предупредили, что ФБР уже подбирается к ней. Хотя, честно говоря, доказать причастность Анны Афанасьевой к какому-то серьезному преступлению было бы нелегко.

— Иногда только в трудное время и увидишь, каков человек на самом деле.

Маркус покачал головой.

— Ник, мне нужно, чтобы ты ее нашел.

— Не думаю, что она хочет, чтобы ее нашли.

— Что ты хочешь этим сказать? Она моя жена. Она меня любит!

— Наверное, ваши деньги любила сильнее.

— Она уже несколько месяцев знала, что я банкрот. Это ничего не изменило.

— Ну, Маркус, банкрот ведь банкроту рознь, правда?

Долгая пауза.

Затем он отвернулся.

— Бросьте, Маршалл. Неужели вы правда думаете, что можно спрятать сорок пять миллионов долларов в офшоре и никто об этом не узнает? В наше время это не так просто.

Маркус покраснел.

— Ну, ладно, есть небольшая заначка, — сказал он. — Деньги, которые я не собирался трогать. Деньги, которые мне понадобятся, если я когда-нибудь вернусь в игру. — Тон у него был обиженный, даже раздраженный. — Слушай, я не собираюсь извиняться за то, что у меня есть деньги.

— Извиняться? За что же вам извиняться?

— Вот именно. — Он не заметил моей иронии.

— Я хочу сказать, вы с самого начала были очень последовательны — врали мне все время. Еще тогда, когда Алексу похитили в первый раз, сказали, будто понятия не имеете, кто за этим стоит. А вы ведь знали, что это люди Дэвида Шехтера стараются вас запугать. Чтобы вы сделали все, что вам скажут.

Он немного поколебался.

— Слушай, если ты про деньги, то не беспокойся. Я заплачу по твоим счетам сполна.

Я рассмеялся.

— Как я уже сказал, Маркус, банкрот банкроту рознь. Сегодня, в девять часов утра, вас обобрали уже действительно до нитки. Позвоните в «Ройал Кэйман бэнк энд траст». Все сорок пять миллионов сняты сегодня утром.

— Их нет? Как такое могло случиться снова?

— Ну, — сказал я, — может быть, это было не самое мудрое решение — вкладывать их на имя Белинды.

Дэвид Шехтер захотел встретиться со мной, пока к нему в кабинет не явились люди из ФБР. Сказал, что дело срочное.

— Я хотел извиниться перед вами. — Он уселся за свой антикварный столик.

— За что?

— Я слишком резко среагировал. Я первый это признаю. Нужно было больше доверять вам с самого начала. Вы настоящий американский герой. — Он уставился на меня с видом глубочайшего восхищения.

— Вы преувеличиваете, — сказал я. — Извинения приняты.

— Вы лучше, чем кто-то другой, способны понять, что нашу национальную безопасность ни в коем случае нельзя ставить под угрозу.

— Безусловно, — сказал я.

— Я уже объяснил Маркусу, как важно не разглашать ФБР ничего, связанного с «Меркурием», если это не имеет отношения к расследованию.

— Зачем же скрывать это от ФБР?

— Ник, вы же знаете, как работают в Вашингтоне. Если когда-нибудь выплывет, что из секретного военного бюджета пропали десять миллиардов долларов, потому что их отдали в руки частного инвестора, — господи, эти акулы никого в покое не оставят. Вы же были солдатом. Представляете, какой ущерб нанесет национальной безопасности такое разоблачение?

— Не вполне.

— Вы не понимаете, какой это будет громкий скандал?

— Ну, еще бы. Скандал будет громкий, разумеется. Многим будет интересно узнать, как же вы украли все эти деньги у Пентагона.

Я наконец-то выяснил правду в гостиничном номере «Мандарина».

— Вы должны понимать, — сказал мне Роман Наврозов, — каково мне стоять в стороне с миллиардами долларов, которые можно было бы вложить в американскую экономику, но правительство США блокирует все мои сделки. Между тем Америка готова продаваться любой стране мира, включая своих же злейших врагов.

— Мне кажется, это некоторое преувеличение, — сказал я.

— Десятью процентами всей Америки владеет Саудовская Аравия. И посмотрите, что после этого случилось с вашим Всемирным торговым центром. Коммунистический Китай владеет большей частью ваших казначейских облигаций. Некоторые из крупнейших фирм-подрядчиков вашего министерства обороны принадлежат иностранным корпорациям. А когда я пытаюсь купить энергетическую компанию, ваше правительство мне отказывает. Какие-то безымянные бюрократы из министерства финансов заявляют, что это может нанести ущерб вашей национальной безопасности.

— И вы решили заполучить документы «Меркурия» как средство влияния? Чтобы заставить правительство США одобрить ваши сделки? В этих документах должно быть что-то такое, что многие влиятельные люди хотели бы сохранить в секрете.

Он улыбнулся.

— Послушаем, — сказал я.

И вот теперь я откинулся на спинку хрупкого старинного кресла.

— Сделать из «смазочного фонда» хеджевый и переводить секретные платежи некоторым из влиятельнейших лиц Америки тридцать лет подряд. Это гениально. — Я многозначительно посмотрел на стену его кабинета, увешанную фотографиями — Дэвид Шехтер с улыбкой пожимает руки бывшим министрам обороны и госсекретарям, четырем бывшим вице-президентам и даже некоторым президентам. — Но в чем смысл?

— Вы даже не догадываетесь, правда? — Он помолчал. — Вы, по молодости, наверное, уже не помните, что были времена, когда на государственную службу шли лучшие, умнейшие люди, чтобы служить правому делу.

— Настоящий Камелот?

— А теперь куда идут лучшие выпускники колледжей? В юридические школы да инвестиционные банки. Туда, где деньги. Генеральный директор «Меррилл Линч» положил в карман сто миллионов долларов за то, что довел эту компанию до краха. Человек, который чуть не разорил «Хоум депо», нажил двести миллионов и еще десять получил просто за то, что убрался оттуда. А государственный служащий, который в числе других управляет гигантским предприятием под названием США, не может себе позволить оплатить детям колледж?

— Замечательно, — сказал я. — Пожалуй, я еще ни разу не слышал такого замечательного оправдания взяточничеству.

— Взяточничеству? — повторил Шехтер, весь красный. — А почему бы не назвать это политикой сохранения кадров? Цель «Меркурия» — чтобы лучшим и умнейшим людям не приходилось расплачиваться за свой патриотизм. Да, Ник, мы перераспределяли средства, чтобы наши лучшие государственные служащие никогда не знали нужды в деньгах. Чтобы они вели достойную жизнь на службе стране. Это имеет самое прямое отношение к государственной безопасности, черт возьми. Это награда героям, государственным людям и патриотам — а не каким-нибудь банкирам и торгашам, готовым продать родину за две сотых доли процента по облигациям.

— Ну что ж, — мягко сказал я, — вы убедительно высказали свою точку зрения. И я уверен, у вас будет возможность высказать ее еще раз перед судом присяжных.

— Я буду отрицать все до последнего слова.

— Не стоит, — сказал я. Встал и открыл дверь в его кабинет. Там стояли Гордон Снайдер и Диана Мэдиган, а между ними — Маршалл Маркус. Сзади — шестеро ребят в форменных куртках ФБР. — Маршалл согласился сотрудничать.

Шехтер покачал головой:

— Сукин сын, — выдвинул ящик стола, и один из фэбээровцев крикнул:

— Не двигаться!

Но Шехтер достал из ящика не пистолет, а мятные конфетки. Бросил одну в рот. Проглотил.

— Джентльмены, — сказал он с блаженной улыбкой. — Входите, прошу вас.

Но не поднялся из-за стола, что было на него непохоже.

— Простите, Дэвид, — сказал Маркус.

Я обернулся и увидел, что Шехтер смотрит на меня неподвижным взглядом. На губах у него была пена. Я почувствовал запах миндаля.

Я закричал:

— Есть у кого-нибудь аптечка?

Два агента ФБР бросились к нему. Один пощупал пульс, на руке и на шее. Покачал головой.

Дэвид Шехтер любил похвастаться, что у него все и всегда предусмотрено заранее. Пожалуй, он был прав.

В начале осени я повез Диану прокатиться. Она хотела посмотреть на осеннюю листву в Новой Англии. Конкретного маршрута не назвала. Я предложил Нью-Хэмпшир — там листья желтеют раньше.

Никто из нас не вспоминал вслух о том, как мы в последний раз ездили в Нью-Хэмпшир вместе.

Когда мы были уже в пути, я сказал:

— У меня кое-что для тебя есть. Загляни в бардачок.

Она в недоумении посмотрела на меня, открыла бардачок и вытащила маленькую коробочку, кое-как завернутую в подарочную бумагу.

— Ты просто Марта Стюарт, — пошутила она.

— В этом я не силен, — сказал я. — Очевидно.

Диана сорвала упаковку и ахнула.

— Не может быть, — проговорила она, разглядывая черный восьмиугольный флакончик духов. — Где ты умудрился раздобыть «Nombre Noir»? Да еще целую унцию? Запечатанный флакон?

— Я тебе еще несколько лет назад хотел подарить, — сказал я.

Она поцеловала меня.

— Я уж думала, у меня никогда больше таких не будет. В последний раз, когда я смотрела на eBay, флакончик в пол-унции стоил больше семисот долларов. Где ты их раздобыл?

— Помнишь моего друга из Джорджии, который торгует оружием? Один из его клиентов — шейх из Абу-Даби, а у него есть запас на складе с кондиционером. Но пока он мне их передал, ты уже уехала.

Диана как-то сказала мне, что «Nombre Noir» — одни из лучших духов, какие когда-либо существовали. Но найти их совершенно невозможно. Евросоюз запретил их из-за одного ингредиента, который вызывал у небольшого процента людей повышенную чувствительность к солнцу. Компания отозвала продажи и уничтожила все, что могла уничтожить, до последнего флакона.

Как только Диана сказала, что эти духи невозможно найти, я, разумеется, принялся их разыскивать, чтобы сделать ей подарок.

— Значит, так мне и надо — за то, что уехала, не сказав тебе.

— Да, вот так.

— А кстати, раз уж об этом зашла речь. Мне предлагают работу старшего спецагента в Майами.

— Ого, это серьезно, — сказал я самым приподнятым тоном, какой только мог изобразить. — Поздравляю. Майами — это, наверное, здорово.

— Спасибо.

— От такой работы трудно отказаться.

Неловкое молчание длилось, кажется, целую вечность.

— А что насчет работы у Гордона Снайдера?

Начальство Снайдера осталось не особенно довольно тем, что он без разрешения вставил следящее устройство в мой «блэкберри», а потом утверждал, что кто-то передал ему «конфиденциальную информацию» о местонахождении Маурисио Перрейры — в то самое время, когда я появился в его квартире в Медфорде. Его понизили в должности и перевели на другую работу.

— Да нет, им там нужен специалист по борьбе с организованной преступностью. А можно у тебя спросить кое-что насчет Романа Наврозова?

— Спрашивай.

— Это крушение вертолета в Марбелье? Как-то чересчур кстати вышло, тебе не кажется?

Я пожал плечами. Уговор есть уговор.

— Дай, угадаю. Люди Путина уже несколько лет старались добраться до него, но это было нелегко. И ты заключил сделку с одним из твоих информаторов, бывших кагэбэшников. Своего рода обмен информацией.

После долгой паузы я сказал:

— Бывают на свете и случайности.

— Хм.

Какое-то время мы оба молча смотрели вперед.

— Знаешь, — сказала она, — мне, наверное, не стоило тебе это говорить, но мы собираемся кое-кого арестовать по делу «Меркурия».

— А я уже думал, дойдет до этого или нет. — Шли недели, месяцы, а никого из маркусовских «инвесторов» даже не вызвали на допрос.

Маршалл Маркус был все еще на свободе, так как пошел на сотрудничество с ФБР, и его новые адвокаты еще вели переговоры с Комиссией по ценным бумагам. Множество инвесторов требовали его крови. Тюремный срок его ожидал безусловно.

Но в остальном все шло так, будто ничего и не случилось.

— Это сложно, — сказала Диана. — Речь идет о видных деятелях — высших правительственных чиновниках, государственных деятелях. Тут уж, как говорится, если стрелять, то наверняка.

— Но у вас же и имена есть, и номера счетов…

— Оказалось вдруг, что в Управлении юстиции очень много нервных людей. Они хотят, чтобы все было выяснено до конца, прежде чем поставить точку в таком громком коррупционном деле. Требуют все учетные банковские документы, в том числе офшорных банков, которые ни за что не станут с нами сотрудничать.

— Так кого вы собрались арестовывать?

— Генерала Марка Худа.

Я покосился на нее.

— На каком основании?

— Хищения, мошенничество… Это он руководил нелегальным выводом закрытых фондов из секретного бюджета Пентагона.

Я кивнул.

— Я так и думал.

— Ты вышел на него, да? И тогда он тебя уволил?

— Видимо, так. Хотя я этого тогда и не знал.

Я увидел знак поворота и включил сигнал.

— Куда это мы?

— Ты когда-нибудь видела кампус Академии Филлипса в Эксетере?

— Нет. Зачем бы я… — И, догадавшись, спросила: — Думаешь, она готова тебя увидеть?

— Посмотрим.

Диана осталась ждать в машине.

Девичья команда по хоккею на траве тренировалась на футбольном стадионе в конце кампуса. Несколько девушек сильно выделялись на общем фоне, особенно одна — и, когда она повернулась ко мне лицом, я увидел, что это Алекса.

Женщина-тренер дунула в свисток, крикнула: «Давайте-ка воды попьем!» — и девушки вынули изо рта капы. Громко переговариваясь и визжа, они двинулись толпой к питьевому фонтанчику. Некоторые обнимали Алексу и чему-то смеялись.

Затем Алекса обернулась, словно спиной почувствовала мое присутствие, и взглянула мне в глаза. Что-то коротко сказала подруге и медленно подошла.

— Привет, Ник.

— А у тебя здорово получается, знаешь?

— Неплохо получается. Мне нравится. А это главное.

— Ты жестко играешь. Ты смелая. Даже бесстрашная.

Она коротко, нервно рассмеялась.

— Дар страха, да?

— Да. В общем, я хотел поздороваться и убедиться, что все в порядке.

— Ну, в общем, да, в порядке, спасибо. Да, все отлично. Хорошо. Я… — Она нетерпеливо оглянулась на подруг. — Сейчас не совсем подходящее время. Мне надо идти… ничего?

— Конечно.

— Я просто… ну, ты же не специально сюда ехал, чтобы меня повидать? То есть я надеюсь, что нет.

— Нет, вовсе нет. Заехал по дороге.

— Ну, тогда… — она махнула рукой, — тогда я пошла. Спасибо, что зашел. Рада была тебя увидеть.

— Да, — сказал я. — Я тоже рад.

Я понимал: при виде меня в ней сразу просыпались все эти тяжелые и страшные переживания. Я всю жизнь буду ассоциироваться у нее с кошмаром. Она выбрала свой способ исцелиться — постараться забыть. Каждый справляется с бедой как может.

Тренер снова дунула в свисток. Я постоял и посмотрел еще несколько минут. Алекса пронеслась по полю, передала пас другой девушке и побежала вперед. Дальше все происходило так быстро, что трудно было уследить. Как только Алекса вбежала в ударный круг, мяч каким-то образом вдруг снова оказался у нее, и я видел, что девушка-вратарь этого не заметила. Алекса сделала точный бросок и улыбнулась, когда мяч залетел в ворота.

Игра продолжалась.

Шпионы и писатели

Джозеф Файндер хотел быть шпионом. Или, может быть, специалистом по русской истории. И хотя карьера, которую он в конце концов избрал — карьера писателя, — не числилась в его планах, она вмещает в себя обе эти профессии, и не только.

Файндер родился в Чикаго, а ранние годы провел в разъездах по всему миру. Он жил и в Кабуле (Афганистан), где его отец открывал центры обучения английскому языку. Что интересно — английский не был первым языком, на котором заговорил юный Файндер. Его родители весь день были на работе, а он оставался дома с домработницами, которые все говорили на фарси. «Я научился говорить на фарси раньше, чем по-английски», — вспоминает он. Потом семья еще несколько раз переезжала, пока наконец не обосновалась под Олбани, штат Нью-Йорк.

Однажды попав в школе на семинар по русской литературе и истории, Файндер увлекся ими не на шутку. В Йеле он выбрал русистику своей основной специальностью, а затем получил степень магистра в Гарвардском центре по изучению России, где потом преподавал. Как он и мечтал, его пригласили на работу в ЦРУ, но в конце концов он ушел оттуда, чтобы заняться писательством. «Я хотел быть шпионом, сколько себя помню, — говорит Файндер. — Но в реальности это не так интересно, как кажется со стороны. Придумывать вымышленных персонажей куда увлекательнее».

В его первой книге, опубликованной в 1983 году, когда автору было всего 24 года, рассказывалось о том, что Арманд Хаммер, основатель «Оксидентал Петролеум», в 1920–30 годы работал на советскую разведку.

Однако в книге было рассказано далеко не все. И тогда Файндер написал роман — это был единственный способ обнародовать историю Арманда Хаммера целиком. Затем последовали еще три триллера; а в 2004 году Файндер обратился к теме безжалостной коррупции и тайных сговоров корпоративного мира, определившей сюжет «Паранойи». Три последующих романа продолжили эту тему, и все три стали бестселлерами, показывающими бизнес с совершенно неожиданной стороны.

В 2009 году Файндер представляет читателю Ника Хеллера, раскрывающего тайны, которые сильные мира сего предпочли бы не предавать огласке. Этому человеку лучше не становиться поперек дороги, — но к нему стоит обратиться, если вы попали в беду. «Погребенные тайны» — вторая книга серии и, будем надеяться, не последняя!

БИОГРАФИЯ

Родился: 8 октября 1958 года

Место жительства: Бостон, штат Массачусетс

Семья: Жена, дочь и «несчастная Миа, голден ретривер, отбракованная из школы собак-поводырей»

Писатели, оказавшие влияние: Эрик Эмблер, Грэм Грин, Джон ле Карре

Сайт: JosephFinder.com

Примечания

1

Чего тебе надо? (порт.)

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Шпионы и писатели Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg