«Я охочусь на убийц»

Я охочусь на убийц (fb2) - Я охочусь на убийц (пер. Сюзанна Алукард) (Джаспер Дент - 1) 1824K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Барри Лига

Барри Лига Я ОХОЧУСЬ НА УБИЙЦ

Алвине. Именно ей

День выдался чудесный. Поле поражало своей красотой.

И только труп портил весь пейзаж…

Глава 1

Когда Джаз добрался до поля за городом, все было уже огорожено желтой полицейской лентой, протянутой от колышка к колышку, образуя неправильный шестиугольник.

Место происшествия буквально кишело полицейскими — патрульными в хаки, помощниками шерифа в синем, среди которых Джаз заметил даже криминалиста в джинсах и ветровке. Его присутствие по-настоящему удивило Джаза: в таком маленьком городке, как Лобо, не было своего экспертно-криминалистического отдела, поэтому обычно сбором улик и вещественных доказательств занимались помощники шерифа. Сам факт вызова криминалиста, да еще воскресным утром, говорил о том, что случилось нечто очень серьезное. Некоторые из помощников шерифа ползали на четвереньках, видимо, что-то выискивая. Джаз улыбнулся, заметив сразу за ограждением парня с металлоискателем, ходившего туда-сюда. Один из патрульных с портативной цифровой видеокамерой медленно перемещался по огороженному периметру, тщательно фиксируя происходящее.

Руководил всем этим шериф Г. Уильям Таннер, стоявший несколько в стороне, уперев сжатые кулаки в нависавшие над ремнем складки, и наблюдавший за тем, как его команда суетится, выполняя его распоряжения.

Джаспер Дент по прозвищу Джаз меньше всего хотел, чтобы полицейские его заметили. Он по-пластунски прополз последние пять метров, раздвигая высокую траву в поисках хорошей точки обзора. Эта часть заброшенной фермы старика Гаррисона когда-то представляла собой бесконечные ряды сои, от которой теперь не осталось ничего, кроме покосившихся поломанных жердочек, сорняков да чахлой зелени. Прекрасная позиция, надо сказать. Отсюда Джаз видел все место преступления, огороженное желтой лентой.

— Так, что тут у нас? — пробормотал он, когда оператор, стоявший метрах в трех от тела, вдруг что-то прокричал. Слов Джаз не разобрал, но понял, что обнаружили что-то важное, поскольку все сразу повернули головы, а один из помощников шерифа бегом кинулся туда.

Джаз потянулся за биноклем. Их у него было три, каждый для определенной «работы». Все подарил ему отец, у которого имелись особые причины делать сыну подобные подарки.

Джаз старался не думать об этих причинах. Он просто обрадовался, что захватил именно этот бинокль — тридцатикратный «Штайнер», водонепроницаемый, с мягкими резиновыми наглазниками, весивший без малого полкило. Но главным его достоинством являлись тонированные линзы с антибликовым покрытием. Это значило, что «объект» — в данном случае стоявшие в двадцати метрах полицейские — не заметит отблеска солнечных лучей и не обнаружит сидящего в засаде наблюдателя.

Пыль и мелкие семена назойливо лезли в нос, так что Джаз с трудом сдержался, чтобы не чихнуть. «Когда ведешь разведку, — в свое время напутствовал его папаша, — надо вести себя тихо. Большинство людей постоянно шумят, сами того не замечая. Тебе так делать нельзя, Джаспер. Надо затаиться и лежать тихо-тихо. Как покойник».

У него вызывало отвращение почти все, чему папаша учил его. Но странное дело: самые отвратительные наставления отца на поверку оказывались наиболее практичными и где-то даже полезными.

Джаз прибавил увеличение и почти в упор смотрел на патрульного с видеокамерой, но вокруг того собралась небольшая толпа, так что он не смог разглядеть то, что вызывало такое оживление среди полицейских. Джаз заметил, как один из них поднял небольшой пластиковый пакет для вещдоков, но не успел он рассмотреть его поближе, как полицейский опустил руку и пакет исчез из виду.

— Кто-то что-то там наше-е-ел… — протянул Джаз и прикусил нижнюю губу.

«В большинстве своем эти парни хотят, чтобы их поймали, — частенько повторял отец. — Ты понимаешь, о чем я? Я о том, что чаще всего они попадаются потому, что сами этого хотят, а не оттого, что кто-то их вычислил или переиграл».

Джаз не совершал ничего противозаконного, лежа в своем укрытии и наблюдая за тем, как полиция работает на месте преступления, но если его здесь застукают, то он наверняка окажется в полицейском участке, где ему придется выслушать строгую нотацию Г. Уильяма, чего ему очень не хотелось.

Ранним утром он сидел у себя в комнате, плотно закрыв дверь, чтобы не слышать напыщенных тирад бабушки (которые с каждым днем становились длиннее и пафоснее), как вдруг услышал из постоянно включенного и настроенного на полицейскую волну эфирного сканера кодовую фразу «два-два-тринадцать», что означало «обнаружено неопознанное тело». Джаз схватил рюкзак, где лежало все необходимое на случай непредвиденной вылазки, открыл окно и спустился вниз по водосточной трубе. Ему совсем не улыбалось столкнуться в коридоре с бабушкой и слушать ее разглагольствования.

Обнаружение трупа в окрестностях Лобо не было чем-то из ряда вон выходящим. В последний раз, когда это случилось, вся жизнь Джаза пошла кувырком и до сих пор не вернулась в обычную колею. Хотя прошло четыре года и все, казалось, забыли о том страшном происшествии, Джаза то и дело охватывала тревога, что его жизнь никогда не наладится.

В то время как полицейские столпились вокруг Г. Уильяма, Джаз сосредоточился на трупе. Насколько он мог видеть с дальнего расстояния, серьезных повреждений на теле не наблюдалось — ни ножевых, ни пулевых ранений. Ничего такого, что бросалось бы в глаза, но со своей точки обзора он не смог рассмотреть все детали.

Однако два факта представлялись ему неоспоримыми: тело принадлежало женщине, и оно было полностью обнажено. Полное отсутствие одежды наводило на мысли. Обнаженные трупы гораздо труднее опознать. Одежда могла рассказать о жертве очень многое, а когда жертва опознана, следствие всегда делает шаг вперед к тому, чтобы вычислить злодея, превратившего человека в труп.

«Все, что замедляет их действия — хотя бы на несколько минут, — идет тебе на пользу, Джаспер. Так что тормози их, сынок. Пусть ползут. Как черепахи. Как кетчуп из бутылки».

В бинокль он видел, как Г. Уильям вытер пот со лба клетчатым платком. По опыту Джаз знал, что на платке шерифа красуются инициалы «Г.У.Т.», много лет назад вышитые его ныне покойной супругой. У Г. Уильяма было с дюжину таких выстиранных и аккуратно отглаженных платков. Он единственный во всем городе — а возможно, и во всей Вселенной — время от времени сдавал носовые платки в химчистку.

Шериф был прекрасным человеком и настоящим мужиком. При первой встрече он производил несколько карикатурное впечатление, но за комичным животиком и висячими, неопределенного цвета усами скрывался истинный хранитель закона и порядка, о чем Джаз знал отнюдь не понаслышке. Сидя в кабинете в Лобо, Таннер фактически возглавлял окружное управление, и этим снискал себе заслуженное уважение не только в округе, но и в штате. Черт побери, патрульные бы просто так, по первому зову любого-всякого, не ринулись бы снимать на видеокамеру место происшествия, тем более в воскресенье. Таннер обладал обширными связями.

Джаз чуть сдвинул окуляры бинокля и увидел пакет для вещдоков, который Г. Уильям внимательно рассматривал в солнечных лучах. На какое-то мгновение его сердце замерло, поскольку он не поверил своим глазам. Нет, этого быть не могло. Однако шериф стоял так, что Джаз прекрасно разглядел то, что лежало в пакете.

От увиденного у Джаза бешено заколотилось сердце, и он на секунду испугался, что Таннер услышит эти глухие удары. Труп в поле — одно дело. Такое бывает нередко. Бродяжка. Сбежавшая из дому девчонка. Да кто угодно. Но это… Это предвещало что-то новое. И весьма серьезное. Джаз похолодел при одной мысли о том, что все станут смотреть на него с упреком в глазах. Пойдут разговоры да пересуды вроде: «Яблоко от яблони… рано или поздно это все равно бы произошло…»

Поэтому он тут же начал прикидывать возможные алиби. Судя по относительно естественному состоянию тела, он заключил, что женщину убили самое большее шесть часов назад… он всю ночь находился дома, в своей постели… кроме него, в доме была только бабушка. Да уж, не самый лучший свидетель…

Конни. В случае чего, она скажет все так, как нужно.

Не успел он подумать о своей подружке, как его отвлек рев машины, карабкавшейся вверх по склону.

Поле было почти ровным, но не везде. Тело обнаружили на плоском участке, а чуть дальше к югу находился пологий склон длиной метров сто, после которого следовал довольно крутой подъем в северном направлении. Машина, ехавшая с юга, представляла собой видавший виды «форд-универсал», на двери которого горделиво красовалась выведенная по трафарету надпись: «Судебно-медицинская экспертиза г. Лобо». Это означало…

Именно то, о чем Джаз подумал, наблюдая, как двое полицейских подошли к телу, держа в руках мешок для трупа. Предварительный осмотр места преступления закончен.

Криминалист в джинсах и ветровке аккуратно обернул специальной тканью голову жертвы, а затем ее руки и ноги.

«Всегда проверяй руки и ноги, — донесся из прошлого голос папаши. — И не забудь про рот и уши. Ты не поверишь, сколько там всего остается».

Джаз на секунду зажмурился, словно отгоняя призрак, а затем принялся наблюдать, как мертвую женщину засовывали в мешок и застегивали молнию. В этот момент он что-то заметил боковым зрением. Он попытался не придавать этому значения, но ничего не мог с собой поделать. Однажды это увидев, он уже не смог оторваться.

Его внимание привлек один из полицейских, стоявший чуть в стороне. Достаточно близко от тела, чтобы никто не усомнился, что он из группы обеспечения, но и на достаточном удалении, чтобы никому и в голову не пришло попросить его чем-то помочь. Он просто стоял, и сторонний наблюдатель тотчас бы заметил, что он старался никому не мешать и сам ни во что не вмешивался.

Джазу всегда казалось, что он знает в лицо всех полицейских в Лобо, да и в соседних городках тоже. На этом парне была форма полицейского участка Лобо, но Джаз видел его впервые в жизни.

И парень этот был готов. Именно этим словом Джаз мог охарактеризовать его. Готов. Уязвим. Легкая добыча. Он как будто немного нервничал, двумя пальцами левой руки постукивая по ремню рядом с тем местом, где висел баллончик со слезоточивым газом.

Свалить его не составит труда. Несмотря на его выучку. Несмотря на пистолет, баллончик с газом и дубинку. Джазу даже не пришлось напрягать воображение — в бинокль он видел все, как если бы это происходило на самом деле.

Джаз «чуял» людей, как бы считывая с них информацию. Эта его особенность не являлась чем-то достигнутым в результате постоянных тренировок. Для Джаза чуять людей было так же естественно, как дышать. Ты словно читаешь рекламу на придорожном щите: о самом щите ты не думаешь, проезжаешь мимо, видишь его, глаза и мозг считывают надпись — вот и все.

Джаз закрыл глаза и представил себе Конни и их игры в заветном «Убежище». Потом он представил, что играет в баскетбол с Хоуви. Затем подумал о матери, пытаясь вспомнить, какой же она была до того, как навсегда исчезла из его жизни. Он старался думать о чем-нибудь, о чем угодно, лишь бы не о том, как легко будет справиться с этим полицейским…

Пусть он расслабится, почувствует себя самоуверенным, а потом…

Схватить его за ремень. Повалить на землю. Завладеть баллончиком, дубинкой, пистолетом.

Это будет нетрудно.

Это просто нетрудно.

Джаз открыл глаза. Тело уже погрузили в машину. Даже издали он услышал, как хлопнули двери.

Джаз вытер пот со лба. Уильям осторожно спускался по склону, направляясь к дороге, где стояла его машина. Остальные полицейские пока что оставались на месте.

Пакет для вещдоков. Мысль о нем не давала Джазу покоя. Точнее, не о нем, а о том, что он увидел внутри.

Палец.

Отрезанный палец.

Глава 2

Джаз выбрался из кустов и осторожно прокрался к своему джипу, который он спрятал на старой грунтовой дороге, проходившей по ферме Гаррисона.

Но как теперь быть? Что делать? Он пойдет к шерифу. Обязательно. Он должен увидеть тело. Он разворошит свое прошлое и посмотрит, как на это отреагирует шериф. Если, конечно, отреагирует. Возможно, слова Джаза никак на него не подействуют. Или, наоборот, подействуют должным образом. Этим он докажет свою правоту миру, но в первую очередь — самому себе.

Труп — это одно. Однако палец… Это что-то новенькое, чего он никак не ожидал. Это означало…

Трясясь в старом папашином джипе по мелким ухабам, Джаз старался не думать, что бы это значило, хотя палец словно висел у него перед глазами этаким «указующим перстом». Не то чтобы Джаз никогда не видел трупов или мест преступления. Наоборот, благодаря папаше он постоянно наблюдал их, сколько себя помнил. Для папаши лозунг «Возьми сына на работу» был актуален круглый год. Джаз видел места совершения преступлений так, как этого жаждали полицейские, — с точки зрения преступника.

Папаша Джаза, Уильям Корнелий Дент, или Билли Дент, являлся самым «знаменитым» серийным убийцей XXI века. Он обосновался в маленьком сонном городке Лобо и там вел себя сущим паинькой, свято следуя древнему принципу «Не гадить там, где ешь». Но время в конечном итоге взяло свое. Время и необузданные желания и порывы самого Билли. Хотя он и был гениальным убийцей и за двадцать один год его «деятельности» число жертв составило трехзначную цифру, но в конце концов он не смог сдержаться. После двух убийств, совершенных в Лобо, Г. Уильям Таннер вычислил Билли, выследил его и защелкнул наручники на его запястьях. Именно так печально и позорно закончилась карьера Билли Дента, которого сцапал не фэбээровец со значком и докторской степенью, располагавший всей мощью стоявшей за ним государственной машины, а обыкновенный провинциальный шериф с пивным животиком и гнусавым голосом, ездивший на обычной патрульной машине с выносной мигалкой.

На самом же деле… Возможно, папаша в чем-то был прав. Вероятно, все эти ребята — включая и самого Билли Дента — действительно хотели попасться. Иначе зачем искать жертву рядом с домом? Зачем гадить там, где ешь?

Джаз припарковался у полицейского участка, где располагалось и управление шерифа, одноэтажного здания из шлакобетона в центре города. Каждый раз перед выборами кто-нибудь из членов муниципалитета или же уполномоченный законодательного собрания округа клятвенно обещал «украсить и облагородить наш мрачный оплот законности и порядка», и после каждых выборов Г. Уильям под разными предлогами направлял средства на закупку техники и увеличение зарплаты своих помощников.

Уильям нравился Джазу, что говорило о многом, в особенности принимая во внимание то, что мальчишка вырос в атмосфере уважения и одновременного презрения к силам правопорядка, не говоря уже о вполне конкретном полицейском, положившем конец двадцатилетней кровавой карьере его отца. С самого ареста папаши четыре года назад Уильям постоянно общался с Джазом, словно он чувствовал себя виноватым в том, что посадил Билли Дента. Было же как божий день ясно, что упрятать папашу за решетку означало сделать для Джаза в высшей степени благое дело. Бедный Уильям и неотвязное чувство вины, так свойственное всем католикам!

Иногда Джаз откровенничал с шерифом. Обычно он рассказывал ему то, о чем уже знали Конни и Хоуви, но он преподносил все это, так сказать, со взрослой точки зрения. Две темы в их разговорах оставались как бы запретными, хотя оба всё прекрасно понимали: Г. Уильям не хотел, чтобы Джаз пошел по стопам папаши, а Джаз не был с ним откровенен до конца.

Пожалуй, единственное, что Джазу не нравилось в шерифе, так это настойчивость, с которой он требовал, чтобы все называли его «Г. Уильям». У говорившего этот его инициал «Гэ» вполне мог вызвать не очень приличные ассоциации. Да и странно все это звучало: «Гэ Уильям». Что-то вроде характеристики самого шерифа. Наверное, сам Уильям просто никогда об этом не задумывался.

Войдя в участок, Джаз кивнул диспетчеру Лане, молодой и хорошенькой девушке. Он старался не думать о том, что бы с ней сделал папаша, попадись она ему в лапы.

— Г. Уильям у себя? — спросил он таким тоном, словно ничего не знал.

— Только что вихрем ворвался, — ответила Лана, — а потом снова вылетел.

Она рукой указала в сторону туалета. Видимо, возраст шерифа брал свое, и он уже не мог долго находиться за пределами управления без посещения данного, так сказать, заведения.

— Не возражаешь, если я подожду его? — осведомился Джаз как можно спокойнее, всеми силами скрывая свое желание поскорей оказаться в кабинете Уильяма.

— Да, пожалуйста, — равнодушно сказала она, махнув рукой в сторону коридора.

— Спасибо, — поблагодарил ее Джаз и — тут уж он ничего не смог с собой поделать — одарил ее своей «мегаваттной» или, как ее называл Билли, улыбкой-очаровашкой. Еще одно качество, перешедшее Джазу по наследству.

Лана улыбнулась в ответ. Она была приветливой девушкой.

Дверь в кабинет шерифа оказалась открытой. На столе в круге желтоватого света от древней лампы с абажуром лежал лист бумаги. Джаз быстро оглянулся и перевернул бумагу текстом вверх. В глаза ему бросились крупные буквы: «Предварительный отчет».

«…в лабораторию на опознание…»

«…отсеченные пальцы…»

Раздавшиеся снаружи звяканье наручников и тяжелые, бухающие шаги вспугнули его. Джаз быстро перевернул бумагу и успел отскочить от стола, прежде чем шериф вошел в кабинет.

— А, это ты, Джаз! — Уильям обошел письменный стол и сразу накрыл отчет своей огромной лапищей. Да, дело он знал, ничего не скажешь. — Чем могу? Говори скорей, а то я немного занят.

«Отсеченные пальцы, — пронеслось в голове у Джаза. Пальцы во множественном числе. Но ведь в мешке для вещдоков он видел всего один палец. — Нужен нож. Не обязательно хороший. Просто острый. Режешь между основанием и пястной костью…»

— Так вот, — начал Джаз, переступая с ноги на ногу, — этот труп на поле Гаррисона…

Таннер нахмурился:

— Когда же запретят продажу эфирных сканеров!

— Ну, вы же знаете, как все в этом случае обернется, Г. Уильям, — непринужденно ответил Джаз. — Когда это запретят, сканеры останутся только у бандитов.

Шериф откашлялся и сел, на что стул под ним ответил жалобным скрипом.

— Я действительно занят. Может, в другой раз пошутим?

— Я пришел сюда не шутки шутить. Я хотел бы поговорить с вами о трупе. Точнее сказать, об убийце.

В ответ шериф лишь удивленно поднял бровь и недовольно фыркнул. Таннер являлся обладателем большого красного носа картошкой, очень похожего на рыхлый, с прожилками, шнобель алкоголика, хотя сам шериф очень редко притрагивался к спиртному. Его нос сильно пострадал за тридцать пять лет службы в полиции, где его обладателя били всем, чем попало, — от кулаков до ружейных прикладов и досок.

— Так, значит, ты знаешь, кто убийца? Прекрасно! Тогда я пойду домой и посмотрю футбол, как добропорядочный гражданин.

— Нет, подождите… — Джаз не хотел признаваться, что следил за местом преступления или тайком подсмотрел отчет шерифа, но у него не оставалось выбора. — Послушайте, труп — это одно. А отсечение пальцев — совсем…

— Та-а-ак, Джаз, — протянул шериф, пододвигая к себе листок с отчетом, словно этим он мог вытравить из памяти мальчишки все прочитанное, — ты что творишь, а? Хватит тебе насчет этого всего заморачиваться.

— Вам легко говорить. Вы не тот, о ком все думают, что из него вырастет Билли Дент номер два.

— Никто и не думает…

— Очень даже многие. Вы не знаете, как они смотрят на меня.

— Ты все это себе воображаешь, Джаз.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Джазу стало ясно, что шерифа одолевали те же чувства, что и его самого.

— Труп женщины европеоидной расы, — начал Джаз, рубя фразы, словно топором. — Найден в чистом поле примерно в двух километрах от города. Одежда отсутствует. Явных следов насилия не обнаружено. Отрезанные пальцы…

— Ты это здесь вычитал, а? — Г. Уильям помахал листком перед его носом. — У тебя же времени было всего ничего.

Попался. Все-таки проговорился. Даже принимая во внимание сообразительность Уильяма, Джаз слишком рано раскрыл свои карты. Ну, ладно. Признаться в этом все равно пришлось бы…

— Я наблюдал из укрытия, — виновато пожал он плечами.

При этих словах Уильям ударил кулаком по столу и громко выругался. Но из-за выражения его больших карих глаз ругательство получилось каким-то нелепым, словно монахиня пыталась изобразить что-то напоминающее стриптиз. Густые усы шерифа задрожали.

— Вам же известно, в какой атмосфере я вырос, — хрипло продолжил Джаз, пока они сверлили друг друга взглядами. — Потайная комната в подвале. Трофеи. Именно я занимался тем, что содержал их в должном порядке. Я знаю и понимаю этих ребят.

«Этих ребят». Серийных убийц. Это было ясно и без слов.

Шериф вздрогнул. Да, он лучше других знал, как воспитывали и чему учили мальчишку в доме Билли Дента. Он знал гораздо больше бабушки. Больше Конни, подружки Джаза. Больше Мелиссы Гувер, социального работника, которая постоянно совала свой нос в жизнь парнишки с самого ареста Билли. Даже больше Хоуви, единственного, кого Джаз искренне считал своим другом. В конце концов, именно Уильям обнаружил Джаза в ту страшную ночь, когда кончилось кровавое царствие Билли Дента. Парнишка находился в потайной комнате в подвале и делал то, что приказал ему отец: собирал трофеи, чтобы незаметно вынести их из дома до того, как полицейские устроят тотальный обыск.

Задание было нетрудным, поскольку Билли не брал больших или сложных трофеев: у одной жертвы — айпод, у другой — помаду. Трофеи хранились строго по порядку, всегда готовые к быстрому сбору и перемещению. И все же Уильям добрался до хранилища прежде, чем Джаз успел закончить. Сказать по правде, Джаз и сам не знал, сможет ли он в точности выполнить распоряжение отца. Все свое детство он только и делал, что подчинялся всем приказаниям папаши, но по мере того как Билли Дент стал совершать все больше ошибок — апофеозом чего стали убийства в Лобо, — Джаз мало-помалу начал освобождаться от цепей, которыми его опутал папаша.

Так он там и стоял, сложив в большой рюкзак все «призы», кроме одного — водительского удостоверения Хейди Данлоп, хорошенькой блондинки из Балтимора, на которое он смотрел, не отрывая глаз. И в тот самый миг Джаз почувствовал себя так, словно впервые в жизни по-настоящему проснулся, как будто все происходившее с ним до того являлось каким-то сном, и вот теперь ему предстояло сделать первое и единственно верное решение в своей жизни. Пока он раздумывал, как ему поступить: то ли с прятать трофеи, то ли убежать, то ли сдать их полиции, — судьба сама за него все решила, явившись в облике Г. Уильяма Таннера, который показался на пороге потайной комнаты, весь задыхаясь от напряжения и наставив на тринадцатилетнего Джаза показавшийся тому гигантским револьвер.

— Дайте мне помочь вам. — Джаз уже настаивал. — Позвольте мне прочесть отчет и взглянуть на тело, хотя бы на пару минут.

— Я всем этим уже занимался, и помощь твоя мне не нужна. Чертовски легко орать: серийный убийца, серийный убийца. Ты торопишь события, сынок. Для серийных убийц типичны по крайней мере три жертвы. Причем в течение довольно продолжительного времени. А у этого всего одна.

— Могло быть больше, — не унимался Джаз. — Или будет больше. Эти ребята с каждым разом становятся все изощреннее, и вам это хорошо известно. Каждая новая жертва гораздо ужаснее предыдущей. И они постоянно экспериментируют. Отрезают пальцы… потом еще что-то. Надо поставить себя на их место.

Шериф на мгновение замер.

— Я проделывал это в случае с твоим отцом, — чеканно произнес он. — Тогда это мне дико не понравилось. Да и теперь подобная мысль не приводит меня в восторг.

Поиски Билли Дента не прошли для шерифа даром. Когда в окрестностях Лобо нашли первый труп, Уильям глубоко скорбел по своей недавно умершей жене. Он с какой-то яростной одержимостью окунулся в расследование дела, и когда наконец вычислил и схватил Билли, он мыслил примерно так же, как сам убийца. Джаз помнил выражение его лица, когда шериф показался в потайной комнате, наставив на него огромный револьвер. Мальчишка многое успел повидать в своей жизни — трупы, «призы», то, что отец сделал с бедным Расти, — и не страдал от навязчивых состояний, но тогдашний взгляд шерифа занимал в кошмарах Джаза почетное первое место. Он никогда не встречал столь морально измотанного, выжатого как лимон человека, который твердой рукой навел на него револьвер и дрожащими губами прокричал истеричным фальцетом: «Бросил! Быстро все бросил! Не то стреляю, клянусь Богом!» Г. Уильям Таннер успел повидать слишком много, и Джаз не сомневался, что если бы в ту ночь он не положил конец карьере Билли Дента, то на следующее же утро наверняка пустил бы себе пулю в лоб.

Все это произошло четыре года назад, и с тех пор Уильям раз в месяц посещал психолога.

Шериф задумчиво поглаживал усы. Джаз представил себе, как он отрезает указательный палец. Не то чтобы он хотел изуродовать Уильяма. Не то чтобы он хотел кому-то причинить боль. Просто он не мог с собой совладать. «Хватит. Прекрати думать об этом». Иногда ему казалось, что его мозг — не что иное, как некий триллер с расчлененкой, включенный на быстрый просмотр. И сколько бы он ни давил на кнопку «стоп», фильм все продолжался, показывая кадры один ужаснее другого.

Если бы Уильям знал, какие шальные мысли приходят Джазу в голову, он бы непременно…

— Ну, пожалуйста, позвольте мне помочь, — взмолился парень. — Ради меня, а?

— Отправляйся-ка домой, Джаз. Мертвая женщина в поле. Трагично, конечно, но не более того.

— А пальцы?! Вы только послушайте! Это вам не женщина, которая ночью споткнулась, упала и ударилась головой. Это вам не какой-нибудь ублюдок, врезавший своей подружке и оставивший ее умирать.

— Нам на город хватит одного серийного убийцы. То-то все удивятся совпадению, если появится еще один. Что скажешь, а?

Джаз не унимался:

— По разным оценкам, в Соединенных Штатах постоянно действуют от тридцати до сорока серийных убийц. Что вы об этом думаете?

— Я думаю, — вздохнул Уильям, — что мне предстоит масса работы, и ты мне не помощник. Мы обследуем этот труп и проведем все необходимые мероприятия.

С этими словами он указал Джазу на дверь.

— Но эта смерть по крайней мере подлежит регистрации?

— Ну, разумеется. Завтра утром приедет патологоанатом и произведет вскрытие, а доктор Гарвин сделал предварительный осмотр. С этим трупом дело очень серьезное.

— Настолько серьезное, чтобы ползать по месту происшествия с пинцетами? Или срезать траву в поисках зацепок? Или…

Уильям в изнеможении закатил глаза:

— Ну, хватит! Ты что это тут навыдумывал? Ты воображаешь, что мы тут всесильны, да? Мне пришлось вызвать патрульных и помощников шерифов из трех городов, чтобы должным образом обследовать место преступления.

— Надо было искать насекомых и следы грунта, к тому же я не увидел, чтобы кто-то фиксировал следы обуви…

— Да не было там никаких следов! — раздраженно ответил шериф. — Что же до остального… Надо просить полицейское управление штата прислать сюда судебного стоматолога, антрополога и энтомолога. Лобо — маленький город, и полномочий у нас тоже мало. Хватит сравнивать нас с мегаполисами. А работу свою мы все равно сделаем.

— Если, конечно, знаете, какая работа вам предстоит.

— Серийный убийца! — отчеканил Уильям, и в каждом его слове сквозил скепсис.

— Как вы обнаружили тело? — спросил Джаз, хватаясь за последнюю соломинку в попытках доказать свою правоту. — Вы ведь не просто так на него наткнулись. Что, анонимный звонок, да? Если так, то это стопроцентно серийный убийца, который хочет убедиться, что вы видели его работу. Уж это-то вы знаете?

Джаз понял, что зашел слишком далеко: Уильям, конечно, обладал определенным чувством такта, но всякой снисходительности есть предел.

— Знаю, Джаз, знаю, — отмахнулся он. — Мне также известно, что серийные убийцы обожают ошиваться неподалеку и наблюдать за работой полиции.

Эти слова ударили Джаза с такой силой, словно Таннер в упор всадил в него две пули. Больше всего Джаз боялся двух вещей. Первое: люди думают, что на нем лежит некое проклятие и самой природой и судьбой ему предназначено пойти по стопам папаши. Второе: люди совершенно правы.

И после обнаружения свежего трупа кто посмел бы их хоть в чем-то обвинить? Вероятность того, что два разных серийных убийцы выберут крохотный городок Лобо, исчислялась десятитысячными долями процента, так что ее даже не следовало принимать во внимание. Билли Дент — за решеткой. Тридцать два пожизненных заключения. В городе шутили, что он сможет подать прошение об условно-досрочном освобождении не раньше, чем через пять лет после смерти. С того самого момента, как он переступил порог тюрьмы, он находился в полной изоляции круглосуточно в камере полтора на два с половиной метра. Никаких посетителей, кроме адвоката.

Если преступление совершил не этот дьявол во плоти, то кто самый вероятный кандидат? Конечно же, его сын. Если бы Джаз точно не знал, что не замешан в этом убийстве, он бы первым указал на себя пальцем (ха-ха!). Совершенно логично, что сын убийцы когда-нибудь кого-нибудь убьет. Но именно эта железная логика и угнетала мальчишку больше всего.

— Эт-то… — запнулся он, — это уже ниже пояса. Я у папаши многому научился и мог бы…

— Ты прокрадываешься к месту преступления и следишь за мной и моими людьми. Ты являешься ко мне в кабинет и нарушаешь тайну следствия, читая мои бумаги. — Уильям начал для наглядности считать на пальцах. Перед внутренним взором мальчишки тотчас предстало содержимое пакета для вещдоков. — Я мог бы задержать тебя по любому из этих обвинений, приди мне такая мысль. Ты требуешь, чтобы я привлек тебя к расследованию, что является грубейшим нарушением, даже если бы ты был совершеннолетним и не был сыном Билли Дента. — Шериф сбился со счета, да и пальцев на руке ему не хватило. — Вот тебе основные причины, Джаз, и есть еще масса других. Из них следует, что я не позволю тебе участвовать в расследовании.

— Да ладно вам! Вы же все время приглашаете экспертов…

— С каких это пор ты заделался экспертом, а?

Джаз привстал и перегнулся через стол. Теперь они с шерифом стояли, едва не касаясь друг друга лбами.

— Я много чего знаю, — ответил он как можно более твердым тоном.

— Ты знаешь и слишком много, и слишком мало, — мягко возразил шериф, отчего Джаз растерялся.

— Как вы сказали?

— Я о том, — глубоко вздохнул Таннер, — что ты многому научился у отца, но тебе нужно соблюдать осторожность, чтобы не начать вести себя так же, как он.

Джаз смерил шерифа испепеляющим взглядом, затем резко повернулся и буквально вылетел из кабинета, с силой хлопнув дверью.

— Позволь-ка мне заняться этим делом! — прокричал Таннер через закрытую дверь. — Это моя работа. Твоя же задача — стать нормальным человеком!

— Э-э, Джаспер… — растерянно пробормотала Лана, когда тот вихрем промчался мимо нее. — Э-э, до свидания, да?

Он вспомнил, что забыл с ней попрощаться, только когда оказался у джипа, весь кипя. От досады он пнул бампер ногой, тот ответил резким металлическим скрежетом и просел вниз: казалось, еще секунда — и он отвалится.

«Я вам еще покажу, чему научился у отца», — с досадой подумал он.

Глава 3

Когда Джазу требовалось сделать что-то не совсем законное или просто пойти на риск, он обязательно брал с собой Хоуви. Правда, подобное поведение вовсе не радовало родителей Хоуви и никак не сближало их с самим Джазом. Однако парню было необходимо присутствие друга, чтобы по крайней мере оставаться человеком и не совершить чего-нибудь необдуманного и непредсказуемого. Именно Хоуви каким-то непостижимым образом сдерживал Джаза, и тот соблюдал меры безопасности и вообще вел себя крайне аккуратно. Наверное, все происходило именно так, потому что Хоуви как раз и являлся лучшим (и единственным) другом Джаза. А также и по той простой причине, что Хоуви был подростком хрупким, и Джазу ничего другого не оставалось, как постоянно держать себя в руках в его присутствии.

Хоуви Герстен болел гемофилией, причем ее разновидностью, известной как тип А. А это означало, что у него могла пойти кровь из носа только потому, что кто-то на него строго посмотрел и оттого он сильно заволновался. Мальчишки познакомились давно, и произошло это во время одного неприятного события. Трое подростков постарше издевались над Хоуви, нанося ему удары один за другим по рукам, а потом до слез хохотали, наблюдая, как на плечах и предплечьях несчастного почти мгновенно появляются синяки и кровоподтеки. Правда, эти хулиганы все же обладали некоторой сообразительностью и били Хоуви не слишком сильно, чтобы потом не пострадать самим. И все же в результате их потехи руки у Хоуви стали выглядеть как лапы ящера, покрытые синими и лиловыми пятнами, издалека напоминающими чешуйки.

Джаз был меньше нападавших и моложе, к тому же они превосходили его числом — трое против одного, — но даже тогда, в возрасте десяти лет, Джаз уже имел некоторое представление о том, какие части человеческого тела наиболее уязвимы и как этим можно при случае воспользоваться. Итак, эти трое головорезов получили от него свою порцию травм, куда включалось три фингала, две разбитые губы и даже одно вывихнутое колено. Такой урок заставил их угомониться надолго, и о хулиганах несколько месяцев никто ничего не слышал. Что же касается самого Джаза, то его «потери» ограничились расквашенным носом. Зато взамен он приобрел безграничную признательность Хоуви и настоящую крепкую дружбу навеки.

Вот почему на такого друга можно было всегда рассчитывать. И в особенности когда ты должен тайком проникнуть в морг.

Полицейский участок работал двадцать четыре часа в сутки, поскольку являлся центральным правоохранительным органом во всем округе. Правда, ночью, уже через несколько часов после того, как оттуда вышел обиженный и разозленный Джаз, команда, остававшаяся в участке, была весьма немногочисленной, а именно дежурный из числа помощников шерифа и диспетчер. Лана по-прежнему сидела за своим столом, у нее начиналась ночная смена. Джаз прекрасно понимал, что именно сегодня сделать все задуманное ему будет легко. Лана считала его умницей и относилась к парнишке с симпатией. Она только окончила школу, а он еще учился, и разница у них в возрасте составляла всего два года.

— Я отвлеку Лану, — заявил Джаз, обращаясь к Хоуви, — а ты в это время должен действовать с ловкостью фокусника.

— А ты уверен, что она ничего не заметит?

Джаз устало закатил глаза:

— Ну, я тебя умоляю!

— Девушки любят плохих парней, — понимающе кивнул Хоуви и принял театральную позу, которая, по его мнению, должна превратить его в крутого парня. — Все ясно. Ну а я буду твоим волшебником. Отвлекающий маневр, внимание и… — Он помахал пальцами в воздухе, как это делают иллюзионисты. — Абракадавра! Понял? — добавил он, когда они подходили к двери. — Я говорю: абраКАДАВРА. От слова «кадавр», труп, значит…

Джаз вздохнул:

— Да все я давно уже понял, Хоуви.

Они вошли в участок. Вокруг царила тишина. Лана взглянула на посетителей и, увидев Джаза, расплылась в широкой добродушной улыбке:

— Привет!

Джаз неспешно приблизился к ее кабинке:

— Салют, Лана!

— Зачем вернулся? — поинтересовалась она, широко раскрыв глаза от удивления. Впрочем, у нее это легко получалось. — Ты же отсюда пулей вылетел.

— Я просто хотел…

В этот момент к ним подошел Хоуви и, прокашлявшись, осведомился:

— Можно, я куплю баночку колы?

И он небрежно махнул рукой в сторону коридора, где маячил силуэт допотопного автомата, торгующего безалкогольными напитками.

— Валяй, — безразлично бросила Лана, даже не удосужившись перевести взгляд на Хоуви, когда он беспечно прошагал внутрь помещения.

— Я просто хотел извиниться за то, что так резко выскочил отсюда, — вздохнул Джаз, притворяясь, что не в силах оторвать от девушки глаз. Одновременно он подключил и свою обворожительную улыбку, безотказно действующую на слабый пол. — И даже не попрощался с тобой.

Так он, ни о чем болтая с Ланой, убеждал ее, что готов извиниться хоть сейчас, а она ловила каждое его слово и все принимала за чистую монету, продолжая кокетничать, уверяя парнишку, что, дескать, не следует так уж волноваться и никаких извинений от него она не требует. Одновременно Джаз бросал внимательные, хоть и мимолетные взгляды в ту сторону, куда только что удалился Хоуви. А тот как раз уже подошел ко второму в ряду столу, недалеко от Ланы. Хоуви вопросительно посмотрел на Джаза, и тот коротко кивнул. После этого Хоуви быстро открыл верхний ящик стола, повозился в нем и так же проворно закрыл. Уже через несколько секунд он присоединился к Джазу.

— Все в порядке, — доложил он приятелю.

— Ну что ж, — обратился Джаз к девушке, — наверное, нам пора идти. Завтра в школу, ты же сама понимаешь. Но я знал, что ни за что не усну сегодня ночью, если не перекинусь с тобой парой слов. — И снова знаменитая улыбка украсила лицо парня.

Ребята почти добрались до двери, когда их остановил голос Ланы:

— Эй, Хоуви, мне показалось, что ты хотел купить баночку колы, да?

Джаз бросил на друга недовольный взгляд, но тот лишь робко пожал плечами:

— Я только что вспомнил, что не взял с собой мелочи.

И прежде чем Лана успела ему ответить, мальчишки очутились на улице.

— Ты идиот! — пробурчал Джаз.

— А по-моему, я ловко выкрутился. К тому же у меня ведь все получилось. — С этими словами он вынул из кармана кусок воска, который немногим раньше передал ему Джаз. — Ну, что ты теперь скажешь? Я по-прежнему идиот?

— Конечно, — уже более спокойно произнес Джаз, выхватывая у друга воск с прекрасным оттиском ключа от морга — ключ Хоуви нашел в ящике стола. — Просто ты способный идиот. Ну, пошли.

Изготовление дубликата ключа с помощью воскового оттиска — дело полезное, особенно в тех случаях, если вы привыкли забираться в чужие дома и убивать людей. Билли Дент считал, что Джаз должен обязательно научиться это делать, и вот теперь парень был даже благодарен отцу за его уроки. Прошло совсем немного времени, а он уже превратил кусок воска, который ему передал Хоуви, в настоящий ключ. Для этого у него имелись и соответствующие инструменты, и набор болванок, которые подарил ему отец на день рождения, когда Джазу исполнилось одиннадцать лет. Ему оставалось только подобрать нужную болванку, соединить ее с восковым оттиском и спилить все то, что мешало и не совпадало с бороздками ключа, отпечатавшегося в воске. Все очень просто. В конце концов, он частенько это делал и раньше.

Полицейский участок с одной стороны примыкал к похоронному бюро Джанчи, и оба здания соединялись между собой коротеньким внешним коридором. Морг в городе занимал половину подвала в заведении Джанчи.

Джаз и Хоуви шли бок о бок. При этом Джаз держался так, словно всю жизнь провел в морге. Он уверенно протянул руку, повернул выключатель, и помещение в тот же миг залил холодный белый свет. А так как окон, выходивших на улицу, здесь не было, ребята могли спокойно заниматься своим делом, не опасаясь быть замеченными снаружи.

Тем не менее Джаз предупредил приятеля:

— Действовать надо быстро. Сюда каждый час заходит полицейский для проверки.

Хоуви вытянул шею и оглядывался по сторонам, тараща глаза от удивления:

— Но здесь совсем не так, как показывают в сериале «Си-эс-ай».

— А ты что тут ожидал увидеть?

— Ну, наверное, что все будет как по телевизору, — обиженно произнес Хоуви. — Иначе зачем бы я стал говорить…

Из открытой коробки на металлическом подносе Джаз достал пару перчаток из латекса, посыпанных тальком, и бросил их Хоуви. Тот извернулся, но все же умудрился поймать их.

— Надень их. А то отпечатки пальцев…

— Надеюсь, они влезут…

Джаз наблюдал за тем, как его друг натягивает на свои огромные лапищи перчатки, которые, казалось, вот-вот порвутся. Хоуви внешне напоминал баскетболиста — долговязый, с непомерно длинными конечностями, худощавый. При этом кисти его рук все время как-то неестественно дергались, словно он сам хотел за что-то ухватиться. Однако болезнь не позволила пареньку стать баскетболистом. Ему не было суждено заниматься спортом ни в профессиональной команде, ни даже в любительской детской.

И все же это не мешало Хоуви по-настоящему любить эту игру. Он следил за успехами любимых команд, а в марте, когда шли главные соревнования, Джаз вынужден был выслушивать от него все подробности прошедших матчей. И все же их отношения того стоили. Вряд ли кто-то еще согласился бы дружить с Джазом, которого за глаза многие называли не иначе как «отпрыск того самого Дента». До того как Билли арестовали и заклеймили прозвищем Художник (или Нежный Убийца, или Глаз Дьявола, или Рука-в-Перчатке, или Зеленый Джек — выбирайте, что вам нравится больше из того, что насочиняли газетчики), Джаз был довольно популярной личностью в городе. Но потом отца схватили, и Джаз сразу же превратился в изгоя.

Но только не для Хоуви.

Хоуви стал постоянным спутником Джаза, парнем, на которого он привык рассчитывать, чтобы оставаться разумным и спокойным, ведь жизнь часто преподносила ему самые разные сюрпризы и иногда чуть не сводила с ума, как это происходило и с его отцом тоже. А когда несколько месяцев назад Джаз начал встречаться с девчонкой по имени Конни, он даже немного испугался. А вдруг это разлучит его с Хоуви? Но они, наоборот, еще больше сплотились, словно такая естественная вещь, как встречи с девушкой, только укрепила дружбу мальчиков.

Хоуви, все же удачно натянув перчатки, принялся перебирать медицинские инструменты на металлическом подносе, и их лязганье вернуло Джаза к действительности.

— Прекрати шуметь, — поморщился он.

— Братишка, я же в перчатках, — попытался хоть как-то оправдаться Хоуви.

Джаз быстро нахлобучил ему на голову шапочку для душа и сам надел себе такую же.

— Мы сюда пришли не для того, чтобы копаться в их барахле. Не отвлекайся, у нас дела.

— Дела-а-а, — передразнил его Хоуви, но все же оставил инструменты в покое и вместе с Джазом прошел к большой стальной двери, у которой виднелся современный цифровой замок. На пульте, открывающем механизм, имелись не только цифры от 0 до 9, но еще и шесть начальных букв алфавита. Хоуви нахмурился.

— Задача непростая, — пробормотал он. — Сегодня «Си-эс-ай» — место преступления — Хиксвилл — представляет: Дент и Герстен расследуют свое сложнейшее дело…

— Давай поспорим, что я открою эту дверь с первой попытки? — предложил Джаз. — Что ставишь?

Хоуви сложил губы трубочкой и задумался.

— Ты будешь платить за гамбургеры в следующий раз. Причем это произойдет в кафе «У Гросса».

Джаз бросил на приятеля сердитый взгляд. Он ненавидел эту забегаловку, которую часто называли «У-Грозза», имея в виду не слишком качественную продукцию, которой там потчевали посетителей. Но Хоуви просто обожал это местечко и с таким аппетитом там поедал гамбургеры, что со стороны это могло даже показаться неестественным.

— Ладно, договорились. А если я все же открою ее с первой попытки?

Хоуви снова задумался.

— Тогда мы к «Гроссу» не будем даже заглядывать целый месяц!

Спор получался достойным.

— А теперь смотри, — усмехнулся Джаз. Он подошел к стальной двери и повернул ручку. Раздался едва уловимый скрип, и она распахнулась.

— Послушай-ка! — возмутился Хоуви. — Так не честно! Она даже и заперта не была!

— Поздно! Сделка состоялась.

Они проскользнули в небольшую ледяную комнату с холодильным шкафом, где обычно хранились тела, ожидающие либо вскрытия, либо похорон, либо просто своего времени, когда они будут востребованы. Но сейчас здесь находилось тело, упакованное в новый мешок (тот, что видел Джаз на месте преступления, был ярко-желтый, а этот — черный), и лежало оно на специальных носилках с колесиками.

— Это она? — прошептал Хоуви. Его пробивала дрожь.

— Это не она, а «оно», — поправил его Джаз. — Это просто тело. Оно уже какое-то время перестало быть «ею».

К одной стене в комнате был прикручен пластиковый ящик для документов, где одиноко лежала одна-единственная зеленая папка. На обложке виднелась стандартная надпись «Джейн Доу», как и следовало ожидать, поскольку тело еще не было опознано, а в скобках стояла цифра 1. Это означало, что данное, неизвестно кому принадлежавшее тело, то есть Джейн Доу, была в этом году в городе первой по счету. Возможно, она единственной и останется. В таких крупных городах, как, например, Нью-Йорк, могло за год набраться таких вот «Джейн» тысяч полторы. Разумеется, и в Лобо время от времени находились тела, но они все впоследствии были опознаны. Для маленького городка даже одна Джейн Доу была великим событием.

Джаз вынул папку из ящика и стал быстро просматривать ее содержимое.

— Ну что, Кларисса, ягнята перестали кричать? — вопросил Хоуви, на удивление точно изображая Ганнибала Лектера.

— Прекрати!

— Просто мне непонятно, зачем тебе приспичило смотреть на тело, — пожаловался Хоуви, обнимая себя обеими руками, чтобы хоть немного согреться. — Она умерла. И у нее отрезали палец. И все это тебе уже известно.

Полицейский отчет оказался коротким. Как заметил Г. Уильям, он был лишь предварительным. Джаз вернулся к первой странице и стал перечитывать ее более внимательно.

— Ты что-нибудь слышал о «принципе обмена» Локарда?

— Конечно, — кивнул Хоуви. — Я даже как-то раз был на их выступлении. Они играли рок. — И он продемонстрировал на воображаемой гитаре, как именно они это делали.

— Все ясно, — невозмутимым тоном отреагировал Джаз. — Локард — это француз, который считал, что всякий раз, когда человек контактирует с каким-либо предметом, происходит некий двусторонний обмен. Кое-что с этого человека переходит на предмет. Это могут быть волоски, клетки кожи, перхоть, да что угодно! А предмет, в свою очередь, оставляет свои частички на этом человеке. Ну там краску или пыль, или грязь, или что-то другое. Короче, происходит самый настоящий обмен крохотными частичками. Понятно?

— Француз. Обмен частичками. Все понятно. — Хоуви шутливо отсалютовал приятелю и снова обхватил себя руками.

— Вот я и подумал, что тот парень, который убил эту женщину, мог оставить на ней что-то, что можно было бы считать уликами, — продолжал Джаз. Потом он вздохнул и добавил: — Но судя по этому отчету, они ничего не нашли. Ни волокон ткани, ни волосков, ни капелек жидкости… Все чисто.

— Ну, если только можно оставаться чистым после того, как ты побывал в поле, — поправил его Хоуви. — Теперь мы можем уходить?

В папке обнаружилось несколько фотографий с места происшествия. Джаз внимательно рассмотрел их. Особенно жуткой показалась ему поза тела. Какая-то неестественная. Можно сказать, идеальная, если не считать отсутствующих пальцев, конечно. Но даже и они, в соответствии со скучной и педантично точной терминологией, принятой в полицейских отчетах, были «аккуратно удалены после смерти», о чем говорило отсутствие вытекшей из ранок крови. Значит, не было и боли.

А если убийца и проявил к своей жертве жестокость перед тем как окончательно разделаться с ней — например, пытал ее, резал, калечил, — то сейчас, наверное, становилось чуточку легче, оттого что на данный момент женщина уже была мертва. Но так или иначе, слово «мертва» казалось в этом случае каким-то… неточным, что ли.

— Земля вызывает Джаза! Теперь мы можем уходить?!

— Нет еще. — Джаз сложил документы назад в папку, закинул ее в ящик и принялся расстегивать молнию на мешке.

— О Боже! — Хоуви отступил на шаг. — Кажется, я сегодня не настроен исследовать трупы.

— Можешь подождать меня на улице, если хочешь. — Он расстегнул молнию до конца. Перед ним лежала Джейн Доу с закрытыми глазами и белой восковой кожей. Примерно через сорок восемь часов после смерти под действием бактерий кожа приобретает зеленоватый оттенок. Значит, как справедливо решил Джаз, с момента убийства еще не прошло двое суток. Впрочем, то же самое было указано и в полицейском отчете.

— О Боже! — снова тихо прохрипел Хоуви. — Ты только посмотри на нее.

— Это не «она», а «оно», — напомнил Джаз, глядя на тело. Он понимал, что, по логике, должен был сейчас испытывать какие-то особенные чувства. Даже коронеры ощущают пусть мгновенную, но все же жалость, когда перед ними оказываются вот такие молодые и здоровые тела, как это. Но Джаз смотрел на женщину и… не испытывал ровным счетом ничего. Именно ничего, точнее и не сказать.

Хотя, наверное, все же не совсем так. У него вдруг само по себе сложилось впечатление, что при жизни Джейн Доу представляла собой легкую добычу. Жертву, с которой убийце не пришлось долго мучиться. Для преступника ее хрупкое телосложение и явное отсутствие физической силы были сами по себе привлекательны. А коротко обстриженные ногти означали, что она в случае чего не смогла бы царапаться. Это сводило риск для убийцы к минимуму. Судя по полицейскому отчету, росту в Джейн Доу было чуть больше полутора метров. Ну, это в то время, когда она еще могла стоять. Просто настоящая мечта для любого убийцы. Лучше не сыскать. Прямо по заказу.

— Боже мой, как это ужасно, да? — прошептал Хоуви. — Представь, жила себе на свете вот такая крошечка, и тут появляется некто и…

— Да, неприятно, — перебил его Джаз. — А теперь помолчи немного. Я должен заняться делом.

Никаких синяков и кровоподтеков, ушибов и царапин. Джаз мог провести только поверхностное исследование, а в полицейский отчет все данные, полученные в результате такого осмотра, уже были включены. Вскрытие же проводилось в определенном порядке. Сначала требовалось по возможности идентифицировать тело, сфотографировать его, затем удалить все имеющиеся улики, измерить и взвесить тело. Если требуется, добавить к этому рентгеновские снимки и только после этого произвести тщательный внешний осмотр. Все это было сделано сегодня, поскольку вызвать оказалось возможным только доктора Гарвина. Настоящий медэксперт прибудет только завтра утром, который будет непосредственно вскрывать тело. Вот он-то и должен исследовать ткани под микроскопом и подготовить образцы, которые потом будут проверены на наличие всевозможных ядовитых веществ в организме убитой. Ну а пока что, как следовало из имеющихся документов, полицейские выдвинули версию о том, что женщина была задушена. Джаз мог легко согласиться с этой теорией. Убить человека относительно просто, если его задушить. Никакого оружия при этом не требовалось. Только руки. Ну а если вдобавок ко всему надеть перчатки, то не оставишь после себя никаких улик.

В отчете значилось, что Джейн Доу, то есть тело, принадлежало «женщине европеоидной расы, возраста от 18 до 25 лет; особых примет, то есть татуировок, шрамов и крупных родимых пятен, не обнаружено». Все это Джаз читал достаточно быстро и одновременно про себя соглашался со всеми выводами полицейских. Потом он приоткрыл женщине веки, отчего Хоуви отступил и закашлялся. Ее светло-карие глаза смотрели в никуда. Джаз знал, что эритроциты сетчатки могли перемещаться еще в течение нескольких часов после смерти. Это можно было назвать чем-то вроде последнего проявления жизни в уже мертвом теле. Но в глазах женщины не обнаружилось никакого намека на движение, и поэтому Джаз решил перейти к главному, из-за чего они, собственно, и заявились сюда, в морг. И он лично должен был увидеть правую руку неизвестной женщины. Он должен был убедиться, что все то, что описали полицейские в своем отчете, соответствовало действительности.

И убедился.

На правой руке отсутствовали три пальца: указательный, средний и безымянный. Оставались только большой палец и мизинец. Такая кисть будет всегда показывать «рожки сатаны», пока тело станет гнить где-нибудь в земле. Но Джаз видел своими глазами на поле с помощью подаренного ему отцом бинокля, что полицейские обнаружили только один палец — тот самый, что они положили в пакет для улик.

Значит, два остальных убийца прихватил с собой. В соответствии с печально скудным отчетом он забрал указательный и безымянный пальцы.

Хоуви прокашлялся и обратился к Джазу:

— Слушай, приятель, а ты уверен, что нам все это надо? А вдруг все это — просто несчастный случай, не более? Ну, может быть, там просто на поле гуляла влюбленная парочка. Они занимались сексом и так далее. А потом она случайно ударилась обо что-то головой, или с ней случился сердечный приступ, или еще что-то в этом же роде, и все. А парень, конечно же, перепугался и просто сбежал.

— И что? Он чисто случайно решил после ее смерти на память отрезать ей сразу три пальца? Представляю себе! «Ой-ой-ой! Моя девчонка умерла! Какой я неуклюжий, даже искусственного дыхания ей сделать не сумел! А вместо массажа сердца зачем-то отрезал ей три пальца! Наверное, придется теперь забрать их с собой… Вот черт! А средний-то куда-то подевался!»

Хоуви презрительно шмыгнул носом:

— Ну ладно. Тогда, может быть, пальцы ей отгрыз какой-то зверь?

— Да ты сам посмотри на плоскость отсечения.

— Отсечения? — Хоуви потянулся вперед, потом поморщился и отступил на шаг назад, когда Джаз схватил женщину за руку и приподнял ее.

— Плоскость отсечения, — повторил Джаз, слегка потряхивая изувеченную кисть. — Место отреза пальцев. Оно ровное. Зверь не мог так гладко откусить их. Он начал бы грызть их и жевать, и это было бы сразу заметно.

— Да, но ведь тут не хватает не одного, а сразу трех пальцев. Наверное, этот зверь и сожрал их…

— Нет. Их забрал убийца. В качестве трофея.

— Но почему именно пальцы? Твой папочка никогда не прихватывал с собой части от тел своих жертв. Можно говорить о нем все, что угодно, но…

— Проецирование отождествления.

— Что-что?

— Ну, это когда убийца мысленно проецирует, то есть представляет, что жертва обладает его собственными наихудшими чертами, и за это он ее убивает. Только вот почему именно пальцы? Может быть, пальцы прикасались к тому, к чему не следовало? Или к кому не следовало? И таким образом в результате получилось, что он наказал сам себя?

— Спрячь это назад, — попросил Хоуви, и только сейчас Джаз понял, что до сих пор держит в руке кисть убитой женщины.

Он послушно спрятал ее в мешок, и Хоуви заметно повеселел.

— Ну хорошо. Только почему это обязательно должен быть серийный убийца? Может быть, это преступление станет единственным.

Но Джаз отрицательно покачал головой:

— Нет. Мне не дают покоя эти пальцы. Среднестатистический убийца не будет подобным образом уродовать труп. И уж тем более забирать с собой такие вот трофеи. Но дело даже не только в этом. Он оставил один палец на поле. Средний.

— Ты это серьезно?

— Ну конечно. Он буквально показал полицейским средний палец. Словно этим жестом хотел им сказать: «Вот вам! Попробуйте теперь меня поймать. Если сможете». Так поступил бы только серийный убийца.

Несколько секунд в комнате царила полная тишина. Джаз смотрел на тело, а Хоуви — на Джаза.

Джаз перевел взгляд с глаз на плотно сжатые тонкие побледневшие губы. Когда люди видят такое вот тело, кто-нибудь обязательно заметит, что человек «как будто спит». Джазу такие слова показались сумасшествием. Он никогда не замечал, чтобы мертвый человек казался спящим. Все мертвые тела выглядели так, как им и полагалось — как самые настоящие трупы. Как оболочка. Как неодушевленный предмет.

«Я обхватил ее горло обеими руками, — прошептал Билли в голове у Джаза. — И просто сжимал их, сжимал…»

Джаз внимательно осмотрел шею женщины. Хоуви преодолел отвращение и тоже склонился над телом.

— Она что, задохнулась?

И он жестами изобразил, как надо душить человека.

— Она не просто так задохнулась, как если бы изнутри что-то закрыло дыхательное горло, — поправил его Джаз. — Воздуху преградили путь руками… Да, наверное, все произошло именно так. Но точно я не знаю.

Если убийца все проделал как надо, то при удушении он не должен был оставить следов. Их придется искать потом. Для этого медэксперту придется удалить всю кровь из области шеи жертвы, после чего медленно и аккуратно слой за слоем снимать ткань, чтобы обнаружить кровоподтеки. Они могут рассказать о многом.

— А можно снять отпечатки пальцев у нее с шеи? А потом и убийцу по ним найти?

— Это был не новичок. Настоящий профессионал. Скорее всего он надел перчатки.

— Ну, откуда ты знаешь, что он не новичок, Шерлок?

— Я увидел едва заметные синяки на костяшках пальцев левой руки и легкие кровоподтеки на ребрах обеих ладоней. Может быть, на костяшках правой руки тоже были бы изменения, но сами пальцы отсутствуют.

— Она его била, — сообразил Хоуви. — Она сопротивлялась.

— Значит, он делал это не в первый раз. Новичок не захотел бы, чтобы на его теле оставались следы. Он подкрадывается сзади и вырубает жертву, а потом уже приступает к намеченному плану. А если ты начинаешь свое грязное дело, когда жертва в полном сознании, ты настоящий отморозок и урод.

«Именно сопротивление ценится больше всего, — прозвучал в голове Джаза голос отца. Мальчишка закрыл глаза, пытаясь отделаться от Билли, но у него это не получалось. Отец был в ударе и делился тем, что он считал настоящей отцовской мудростью, полностью раскрывая свою душу. — Иногда мне кажется, что я не вижу разницы между живыми и мертвыми. Иногда я гляжу на симпатичную девчонку и думаю: она живая? Она дышит? Или это просто кукла? Она действительно плачет, и по ее лицу текут самые настоящие слезы? Она на самом деле пронзительно кричит? И мой мозг словно окутывает туман. Я смущен, я в смятении, я ничего не понимаю. И вот тогда я начинаю действовать. Сперва по мелочам, например, с ушей или губ или даже пальцев на ногах. Потом перехожу к более серьезным частям. И вот появляется кровь, но я не останавливаюсь, а руки у меня уже мокрые, а во рту горячо, но я все равно не останавливаюсь, а потом, Джаспер, происходит нечто волшебное. Это самое настоящее волшебство, полное красоты и великолепия. Понимаешь, они перестают шевелиться. Они больше не сопротивляются. Борьба прекращается, и вот тогда мне все становится понятно. Она умерла! А если так, значит, раньше она была живая. Вот тогда-то все и проясняется. И я понимаю: она была живая, она была настоящая. И мне так хорошо от сознания, что я во всем разобрался, и все встало на свои места».

Только теперь Джаз понял, что его собственные руки в перчатках…

«Этот парень не новичок. Скорее всего он надел перчатки».

…обхватили горло женщины с обеих сторон. Если все сделать правильно, он мог бы одним движением…

«Этот парень не новичок».

…почувствовать мышцы шеи, дыхательное горло и…

«Этот парень…»

Джаз рванулся в сторону и ухватился за холодную сталь носилок, чтобы не упасть и поскорее прийти в себя.

— Ты был прав, — сказал он, обращаясь к Хоуви.

— Неужели?

— Да.

— Один-ноль в мою пользу, красавчик. Так в чем я был прав?

— Это действительно «она», а не «оно». И так было всегда.

— Это точно.

— И не разрешай мне больше называть ее «оно», — потребовал Джаз. — Да не только ее, а вообще… Не разрешай мне больше никого называть «оно», ладно?

Джаз заканчивал осмотр тела, а Хоуви в это время переместился в соседнее помещение, где находилась контора похоронного бюро, чтобы на ксероксе снять копию со скромного полицейского отчета. Правда, ничего ценного в этих документах не было, но Джаз решил, что копия ему в любом случае не помешает. К тому же ему не хотелось, чтобы Хоуви маячил рядом, когда он сам будет переворачивать тело.

В нормальном состоянии в человеческом теле содержится примерно пять или даже шесть литров крови, а у Джейн ее оставалось предостаточно в тот момент, когда она умерла. От этого кое-где на туловище проступили лиловые пятна. Это происходит от разлившейся после смерти крови. Когда Джейн нашли, она лежала на спине, но кровь растекалась, когда она еще лежала и на животе, и на боку, отчего нижняя часть живота и левое бедро выглядели какими-то пестрыми. Джаз просунул руки в мешок под тело. Одна его ладонь оказалась рядом с плечами, другая возле ягодиц. На секунду он замер. Ощущения получились странными. Он притронулся к женской заднице. А это было неправильно с самых разных точек зрения.

— Каждый человек важен, — прошептал он самому себе. — Все люди имеют большое значение, потому что они настоящие. Они живые. Помни Бобби Джо Лонга.[1]

Это была его личная мантра, которую он шепотом повторял каждое утро. Своего рода напоминание. Его собственное заклинание, которое создавало что-то наподобие щита против зла, которое существовало внутри его самого.

Переворачивать женщину оказалось делом непростым, потому что ее тело все еще находилось в процессе трупного окоченения. Как правило, оно начинается через два часа после смерти. В области лица и кистей рук оно уже имело место, поскольку там находились небольшие мышцы, и постепенно распространялось на более крупные мускулы, и так по всему телу. На это требовалось примерно двенадцать часов. Если в этом теле крупные мышцы продолжали коченеть, значит… Джаз что-то подсчитал, сопоставив с тем, что он сам наблюдал на поле, когда полицейские перемещали тело Джейн, и пришел к определенному выводу. У него получалось, что ее убили за час или два до того, как полиция прибыла на место происшествия. То есть где-то перед рассветом.

Наконец он перевернул ее на левый бок. Кожа на спине оказалась очень бледной.

Если бы ее убили прямо на поле и оставили лежать на спине, вся кровь перетекла бы сюда и к ягодицам, и они тогда бы чуточку распухли и обязательно побагровели, как и сама кожа на спине. Но кровь перетекла в какое-то другое место ее тела. А это означало, что убили ее где-то еще, а потом переместили на поле. А кровь плескалась в теле всякий раз, когда ее двигали, так же как сыплется песок, пока вы пытаетесь составить из песчинок картину.

Значит, преступник сначала убил ее… потом перенес… и уже после этого позвонил в полицию…

Это был определенно не новичок.

И при этом настоящий отморозок. Правда, признаваясь себе в самом страшном, Джаз понял, что он где-то в глубине души даже восхищался этим подонком.

«Все люди имеют значение. Люди живые. Люди имеют значение…»

Место на поле, куда сбросили Джейн, было особенным, вряд ли на него можно наткнуться случайно. Тем более когда тащишь на себе труп. Скорее всего убийца присмотрел его заранее. Имело ли оно для него какое-то значение? Почему именно это место привлекло его? Ведь перетаскивать тело было делом опасным, но также и необходимым.

«Между тобой и полицейскими должно оставаться некоторое расстояние, поэтому ты должен…»

«Да заткнись же ты, Билли!» — в отчаянии мысленно произнес Джаз.

— Ой-ой-ой, — раздался вдруг позади голос Хоуви, в котором послышался самый настоящий страх. — Джаз…

Джаз повернулся и увидел, что лицо Хоуви заливала кровь.

Глава 4

Какую-то долю секунды Джазу казалось, что на Хоуви напали, но потом его друг запрокинул голову и произнес:

— Только не это! Вот черт!

Хоуви дважды в неделю делали уколы для поддержания свертываемости крови, но все равно у него довольно часто шла носом кровь. На этот раз получился настоящий поток, две одинаковые струйки вытекали из носа, устремляясь к губам и подбородку. В одной руке мальчишка держал полицейский отчет, а в другой — его фотокопию. При этом он широко расставил руки, чтобы капельки крови не попали на бумагу. Джаз бросился к приятелю и подставил ему под подбородок ладонь, сложив ее лодочкой, чтобы перехватить поток крови и не дать ей капнуть на пол. Но две капельки все равно успели попасть на кафель, образовав на нем почти ровные ярко-красные кружочки.

Кровь у Хоуви казалась особенно теплой в холодном помещении морга. «Это особенное тепло», — заметил Билли, и Джаз поморщился. Потом он свободной рукой зажал другу нос, чтобы остановить кровь.

— Збасибо, — прогнусавил тот.

— Когда тебе в последний раз делали укол?

— М-м-м… В четверг.

— Наверное, это из-за холода, — предположил Джаз. — Пошли в другую комнату. Там на столе, кажется, были салфетки.

Они осторожно перешли в контору, Джаз при этом по-прежнему одной рукой держал Хоуви за нос, а другую на всякий случай не отводил от его лица, одновременно поглядывая себе под ноги. Он боялся наступить на капельки крови и размазать их по всему полу морга. Кровь всегда считалась веской уликой, и оставлять ее здесь было нельзя. Кровь, как известно, тесно связана с ДНК человека, а удалить ее полностью практически невозможно ни с какой поверхности.

«Пять литров», — пронеслось в голове Джаза. Пять литров. А достаточно потерять всего пару капель, чтобы оставить после себя неопровержимые улики. И их окажется предостаточно.

Как только они очутились в кабинете похоронного бюро, Джаз заставил Хоуви бросить документы и самому держать себя за нос. Сам Джаз прекрасно понимал, что не может больше оставаться в окровавленных перчатках. Но и оставлять их здесь в таком виде тоже казалось бессмысленным. Поэтому он решил для начала хорошенько прополоскать их. Ржаво-красная вода веселым ручейком завертелась в раковине, устремляясь в канализационное отверстие. Ее течение подействовало на Джаза гипнотически. Он мысленно вернулся в те давние времена, которые он почти не помнил, но и забыть окончательно тоже не мог. Он попал в свое собственное детство. В те времена ему тоже приходилось видеть, когда ржаво-красная вода вот так же водоворотом кружилась в раковине.

Билли Дент выполнял свои родительские обязанности весьма странно. Они больше напоминали промывание мозгов ребенку, нежели классическое воспитание. В результате Джаз из всего своего детства запомнил лишь некоторые эпизоды. Как вот сейчас — кровь, стекающая в канализацию. Ее отвратительный до тошноты запах забивается в ноздри. А в раковине лежит острый окровавленный нож. С той поры Джаз боялся ножей, попадающих в раковину и лежащих там. Он просто не мог выносить этого зрелища. И даже дома, всякий раз, когда ему приходилось пользоваться ножом, он аккуратно мыл его и тут же клал в специальный ящик для ножей или вставлял в деревянную блок-подставку. Один только вид ножа в раковине приводил его в неописуемую дрожь.

«Отлично, сынок… Молодец, режешь отлично… Чисто… как будто курицу…»

Джаз заставил себя вернуться в действительность. Он вытер руки насухо, а перчатки бросил в урну, которые здесь стояли повсюду. Потом он помог Хоуви зажать сложенную в несколько раз салфетку между деснами и верхней губой, потому что именно в этом месте проходит один из крупных сосудов, снабжающих нос кровью. Поэтому давление именно на этот участок могло довольно быстро остановить кровь.

И действительно, очень скоро кровотечение стало замедляться, а потом и вовсе прекратилось.

— Ну, прости, — виновато произнес Хоуви и нагнулся, чтобы поднять бумаги.

Но Джаз успел схватить их с пола быстрей.

— Не беспокойся ни о чем.

Правда, в глубине души он сам сильно волновался. Несмотря на все меры предосторожности — и перчатки, и даже шапочки, — теперь они сильно рисковали, ведь по каплям крови полицейские могли легко вычислить ДНК Хоуви.

— Перчатки и салфетки положи в урну, потом вытащи оттуда весь мусорный пакет. Мы заберем его с собой и потом где-нибудь сожжем.

Они надели новые перчатки и снова взялись за работу. Джаз вытер все брызги крови в помещении морга, а салфетки бросил в мешок для мусора, где уже набралось порядком всякого ненужного барахла от Хоуви. И все же его не покидало чувство, что они оставляют за собой следы. Ведь если пол не промыть водой с отбеливателем, под специальными лампами кровь все равно начнет светиться. Правда, ему даже представить себе было сложно, как кто-то из полиции вздумает обработать пол приготовленным для этой цели распылителем, а потом исследует все помещение в ультрафиолетовом свете. Риск был минимальным. Это не те вещественные доказательства, которые находят и тщательно изучают. И все же первой заповедью Билли Дента всегда считалось: да не оставь после себя улик!

— Не ходи сюда! — приказал Джаз, заметив, что Хоуви приближается к моргу. — Я сам тут все закончу. Не хватало еще, чтобы у тебя опять началось все это по новой…

Он положил на место полицейский отчет и в последний раз оглядел мертвое тело. Женщина была очень молода. И симпатична. Джаз не мог не отметить про себя, что именно такие жертвы предпочитал Билли. Он даже не стал бы возражать, если бы она стала оказывать ему сопротивление. Это даже возбуждало его. Так становилось интересней. Что-то вроде вызова для него.

Джаз убедился в том, что тело оставалось точно в такой же позе, когда он открыл мешок, и только после этого закрыл его на молнию, возвращая женщину в темноту.

— Они не знают, кто она такая, — раздался голос Хоуви. Он просматривал копию отчета. На верхней губе паренька все еще виднелось красное пятно. — А разве нельзя взять у нее отпечатки пальцев? — Он замолчал и добавил: — Ну, тех хотя бы, что остались.

— Только когда прекратится процесс трупного окоченения. А на это потребуется время. Может быть, даже еще целый день. — Джаз вышел из морга и закрыл за собой дверь, не запирая ее. — И потом результаты насчет отпечатков пальцев тоже приходят не сразу. Если в базе данных штата ничего не обнаружится, они отправят их федералам. И к тому же отпечатки пальцев хороши только тогда, когда есть с чем их сравнивать. Если у нее раньше их никогда не брали, то это тоже ни к чему не приведет.

Хоуви понимающе кивнул и снова задумался.

— Ее нашли совершенно голой, — негромко и очень серьезно продолжал он. — Как ты считаешь, тот, кто это сделал… Как ты полагаешь, он с ней… ну, развлекался?

Джаз нервно сглотнул. Он понимал, что Хоуви спрашивает его про эту Джейн Доу, но он не мог не вспомнить о жертвах Билли. Хоуви оказался смышленым пареньком и никогда не спрашивал Джаза ни о жертвах его отца, ни о том, как он вообще мог жить рядом с таким чудовищем, и на что все это походило. Но с другой стороны, если бы ему захотелось узнать о кровавых подробностях «подвигов» Билли, он мог просто заглянуть на любую страничку в Сети, посвященную Денту. Или найти на кабельном телевидении двухчасовую документальную ленту про «Безжалостного убийцу Билли» (так его тоже нередко называли). И все же это были разные вещи. Одно дело — говорить об избиениях, порезах и увечьях, и совсем другое — информировать зрителя обо всем том, что касается секса. Как правило, о таких эпизодах попросту умалчивали. Или применяли нейтральный термин «сексуальное насилие», а дальше дорогие зрители могли по своему усмотрению рисовать себе любые картины, уже без гладеньких и причесанных дикторов с белоснежными улыбками, которые никогда не отважатся засорять эфир настоящими описаниями всех этих ужасов. А ведь именно они и составляли большую часть всех преступлений, от которых Хоуви бы попросту стошнило.

— Если верить вот этому, то ничего подобного с ней не происходило, — проговорил Джаз, беря в руки полицейский отчет. — Нет никаких указаний на то, что у нее был секс или нечто подобное.

— А, ну тогда хорошо, — с явным облегчением произнес Хоуви. Джаз удивился. Неужели и правда хорошо, что над ней не надругались, а просто вот так жестоко убили? Ведь она умерла в боли и страхе, раздетая, брошенная в поле, да еще с отрезанными пальцами! Но так как ее при этом не изнасиловали, значит, это хорошо, так, что ли? Неужели это вообще имеет какое-то значение в данном случае?

— А зачем понадобилось оставлять ее голой? — никак не унимался Хоуви.

Джаз задумался. Его интересовало даже не то, зачем убийца забрал с собой ее одежду, а что именно он с ней потом сделал. Ведь у него уже были трофеи — пальцы женщины. Неужели он сжег ее одежду? Или где-то закопал?

Ему вспомнился Артур Джон Шоукросс, совершенно больной на голову молокосос. Если, конечно, такой вообще когда-то существовал в действительности. Он убил достаточное количество людей в северной части штата Нью-Йорк. Так вот, этот подонок аккуратно складывал одежду жертвы и оставлял ее рядом с трупом. Иногда он заставлял это делать саму жертву. Наверное, бедные женщины в такой момент надеялись, что потом им все же представится возможность снова одеться, пока они не перечат преступнику и исполняют все его приказы. Скорее всего они становились при этом более покладистыми, полагая, что у них остается шанс выжить.

А о чем думала эта Джейн Доу? Добровольно ли она разделась и отложила в сторону свои наряды, наивно рассчитывая на то, что после изнасилования все же выживет?

И еще эти кровоподтеки у нее на руках… Нет. Только не Джейн. Джейн отчаянно сопротивлялась, она сражалась за свою жизнь. И Джаз это знал.

— Причин много, — рассказывал он Хоуви, когда они ходили по моргу и уже в который раз проверяли, не оставили ли после себя следов и улик. — Может быть, чтобы сбить с толку полицию и заставить их действовать медленнее. Может быть, он таким образом хотел унизить ее. Может, он ее ненавидел. Может, она сама презирала его или была похожа на ту девчонку, которая его отвергла, и это стало как бы его местью. Или, может, он действительно хотел что-то совершить с ней, но у него ничего не получилось. Не встало, короче говоря, и он решил оставить ее в смятении, что ли, таким вот странным образом.

— Да, это разумно. — Хоуви помолчал и добавил: — Вернее, этот тип совсем разума лишился.

— Вот именно. Но скорее всего он просто не хотел оставлять улик. Ты только посмотри на свою одежду — сколько тут всяких складок, швов. Все это может собрать огромное число самых разных улик. И хотя на первый взгляд тебе кажется, что одежда идеально чистая, это совсем не так. В нее могут забиться, например, волоски. А ты знаешь, что, например, с твоей головы каждый час выпадает три или четыре волосинки. А это ого-го какая улика!

Хоуви испуганно прижал к макушке ладонь, словно хотел удержать на месте волосы.

— Из-за этого твой папа иногда и брился наголо?

— Да. И кроме того, он считал, что так он выглядит круто.

— Извините за беспокойство, — вдруг раздался незнакомый голос. Хоуви завизжал, совсем как девчонка, и даже Джаз вздрогнул от неожиданности.

Дежурный полицейский! Но неужели прошел целый час? Не может быть…

В дверях стоял самый настоящий полицейский, один из помощников шерифа, которого Джаз однажды видел. Он присутствовал на месте преступления. Полицейский преградил мальчишкам путь, став в проеме единственной двери в морге, многозначительно положив руку на кобуру своего пистолета. Вид у него был решительный.

Джаз и Хоуви сидели в коридоре похоронного бюро на небольшой скамеечке, прикованные друг к другу наручниками. Они оказались очень тугими, и Хоуви понапрасну тут же поведал полицейскому все подробности о своей гемофилии. У него на руке уже образовался кровоподтек, но парнишка, поняв всю бесполезность борьбы, решил стоически выдерживать все эти неудобства.

— Меня мама убьет, — пропищал он. — Я серьезно говорю. Она только увидит мою руку и сразу начнет: «Откуда это у тебя?» И тогда мне придется все ей рассказать. И то, что ты меня уговорил прийти сюда, а она потом…

Джаз, перестав слушать его, принялся наблюдать за помощником шерифа, который рыскал по моргу и был почти не виден. Он должен был убедиться лично, что тут ничего не испорчено и не пропало. Он уже отобрал у ребят копию полицейского отчета, но этого ему показалось недостаточно.

И как только Джаз мог забыть про этого типа? Почему он недооценил его? Там, на поле, он казался каким-то суетливым и нервным. Теперь — совсем другое дело. Он же…

Полицейский вышел из морга.

— Ну, ребятишки, похоже, вы здорово влипли, — вздохнул он. — Как я понимаю, вы дотрагивались до тела и даже переворачивали его. Так?

Джаз неопределенно пожал плечами.

— А вы хоть знаете, кто мы такие? — вдруг требовательным голосом вопросил Хоуви.

— Знаю, конечно, — равнодушно ответил страж порядка. — Я же отобрал у вас бумажники перед тем, как надеть наручники. Помните?

— Ах да. Ну хорошо.

Помощник шерифа усмехнулся:

— А ты не считай, что если твой папочка — что-то вроде местной знаменитости, то ты легко отделаешься. Ничего подобного!

Джаз расхохотался. Местная знаменитость? Впервые он слышал, чтобы отца кто-то называл подобными словами.

— Тебе это кажется забавным? — Полицейский повернулся к Джазу. — Здесь у нас все очень серьезно. Вы вторглись в закрытое помещение. Могли испортить имеющиеся у полиции улики. Совершили кражу. Да и вообще, что вы тут делали?

«А ты сам-то что тут делаешь?» — так и вертелось в голове у Джаза. Впрочем, из обороны переходить в наступление — тактика неплохая, если только возможно ее применить. Помощники шерифа ночью по моргам не шатаются.

Но прежде чем Джаз решился что-то сказать, в другом конце коридора распахнулась дверь, и в помещение неспешной походкой вошел сам Г. Уильям. Он был одет в джинсы и ветровку, а непричесанная вихрастая голова его сейчас больше напоминала птичье гнездо.

— Этого еще не хватало, — уныло пробормотал Хоуви.

Помощник шерифа поднял глаза, и на лице его отразилось явно облегчение, смешанное, однако, с некой озабоченностью.

— Простите, что пришлось поднимать вас с постели ради такого вот дела, шериф. Но так как это мой первый день у вас на службе, я не хотел бы принимать на себя такую ответственность. Особенно если учесть, что… — Он запнулся, но потом продолжил: — Ну, что вы хорошо знакомы с одним из этих ребят.

Уильям стоял перед Джазом и Хоуви, положив руки на бедра.

— Ну и ну! Похоже, мальчики, с моим помощником Эриксоном вы успели познакомиться. Его перевели к нам из соседнего штата. Из города Линденберга, если не ошибаюсь. Так, Эриксон?

— Да, сэр. Это по соседству с вашим штатом.

Шериф усмехнулся, еще раз оглядев ребят:

— Я воспитаю из него настоящую смену для себя. Он будет моим первым заместителем. Отличный боец. Как вы считаете?

— Ему просто повезло, — сухо ответил Джаз.

Эриксон напрягся.

— Он же нас не выследил, — пояснил Джаз. — Он ни сном ни духом и не ведал, что в морге что-то происходит. Просто решил зайти сюда так, на всякий случай. Между прочим, у меня тоже возник вопрос. Почему он вообще…

— Ты кое-что упустил из виду, Джаз, — перебил его Уильям. — Все дело в том, что мне совершенно безразлично, каким образом и почему он вас задержал. Главное, что вы сидите здесь в наручниках. И теперь моя очередь задавать вопросы. Вот я и спрашиваю: как вы проникли сюда? И если, Джаз, мне твой ответ не понравится, я спрошу то же самое у Хоуви, а уж он-то точно скажет мне правду. Так ведь, Хоуви?

Тот лишь нервно сглотнул и ничего не ответил.

Джаз начал лихорадочно рассуждать. Ему очень не хотелось подставлять Лану, да и вообще во все это ее вмешивать не следовало. Ведь ему пришлось бы признаться, что оттиск для дубликата ключа они сделали буквально у нее под носом.

— Ключ я сделал еще в прошлом месяце, — начал Джаз. — Когда тут лежал труп после автомобильной катастрофы. Мне было любопытно на него посмотреть.

Шериф лукаво прищурился, переводя взгляд с одного мальчика на другого. Потом он обратился к своему помощнику:

— Эриксон, забери Хоуви наверх и оформи протокол задержания. Только поосторожней, не забывай, что он серьезно болен.

— Ясно.

— А мы, Джаз, с тобой поговорим сами, с глазу на глаз, так сказать. — И он повел парнишку в морг, в то время как Эриксон и Хоуви удалились в участок.

Джаз пытался поскорее забыть тоскливый, как у побитого щенка, взгляд своего приятеля. Главное, чтобы этот взгляд не подействовал сейчас на него. Нет, сейчас нужно было принимать быстрые и правильные решения.

— Значит, тебя просто заинтересовало то самое тело, которое находилось тут у нас в прошлом месяце? — повторил Уильям, как только они снова очутились в морге. — Ну и как, удалось тебе удовлетворить твое любопытство?

— Да.

— Неужели? Значит, ты забрался сюда, посмотрел на него и увидел все, чего тебе хотелось? Да смотрел так внимательно, что глаза устали?

— Что-то вроде того. А почему и нет? Мне было интересно, что…

Шериф рассмеялся и хлопнул себя по ноге:

— Должен тебе кое-что сказать, Джаз. Я почти всю свою жизнь служу в полиции, поэтому вранья наслушался предостаточно. И мне врали большие профессионалы, не то что ты. Но ты, приятель, превзошел их всех, вместе взятых. Вот почему мне особенно приятно сегодня уличить тебя во лжи.

— Но я не…

Уильям только отмахнулся от него:

— Нет-нет, побереги силенки. Я тебя раскусил, Джаз. Твоя история звучит вполне убедительно, и в другое время ты сумел бы повесить мне лапшу на уши. Но только не в этот раз. Ты вспомнил о том парне, что погиб в автомобильной катастрофе, да? Так вот, он оказался ортодоксальным евреем. Ну а в соответствии с волей его семьи рядом с ним тут круглосуточно находился раввин, пока тело не передали еврейскому похоронному бюро.

Джаз застонал.

— Раввин Гольдштейн, конечно, не мог сутки напролет бодрствовать и, может быть, время от времени позволял себе прикорнуть ненадолго, но тебя, крадущегося сюда и потом еще рассматривающего труп, он наверняка бы приметил.

— Я не хочу, чтобы у Хоуви возникли проблемы, — тут же изменил тактику Джаз. — Это я заставил его прийти сюда. Он делает все, что только я попрошу. Со мной вы можете поступать как угодно, но его не трогайте.

Эти слова смягчили шерифа.

— Ты продолжаешь удивлять меня все больше.

— И что это означает? То, что я, возможно, не пойду по стопам своего папочки?

— Я этого никогда не говорил! — рявкнул Уильям, тыча в мальчишку коротким и толстым указательным пальцем. — Не надо решать за меня, какие слова я должен или не должен произносить. Но ты сам ходишь по городу и ведешь себя так, как будто ты… как будто тебе судьбой уготовано стать таким же, как Билли, как только ты вырастешь. Я никогда не обвинял тебя в этом. Но я вынужден признать, — продолжал он, оглядывая морг, — что вламываться сюда ночью немного странновато для обычного, нормального мальчишки.

Пора было признаваться во всем, хотел того Джаз или нет. Пока Уильяма не раздражало поведение Джаза, можно было бы чего-то и добиться. А Джазу вовсе не хотелось, чтобы по его вине на Хоуви завели досье в полиции. Ведь тогда обязательно придется иметь дело и со взбесившейся мамочкой Хоуви, которая и впрямь с ума сойдет, если узнает, что ее малыша арестовали. Ну и, конечно, Джазу очень не хотелось, чтобы задержание его друга было как-то официально оформлено в участке.

— Я только хотел проверить, может быть, вы тут что-то упустили из виду, когда работали с этой Джейн Доу, — признался он. — И мне нужно было самому все увидеть.

— И на всякий случай ты решил воспользоваться моментом и сделать для себя копию предварительного отчета.

Джаз пожал плечами:

— Но там ничего такого важного, собственно говоря, и не было.

— Не было, — согласился шериф. — Надо было вломиться сюда завтра ночью, после того как будет произведено вскрытие. У тебя терпения не хватило, да?

— Это серийный убийца, Уильям. Вам придется обязательно мне поверить…

— Все, что мне приходится делать обязательно, — это просыпаться утром и ложиться ночью спать, Джаз. Все остальное не обязательно. Ну, пошли. — Он жестом велел Джазу встать и следовать за собой. Они вышли из морга и направились в полицейский участок. Хоуви сидел, прикованный наручниками к столу Эриксона, и выглядел жалким и несчастным. Эриксон пытался что-то разглядеть на мониторе компьютера. За его спиной стояла Лана и пальцем указывала куда-то на экран.

Когда Джаз вошел в комнату, на ее лице изобразилось крайнее удивление, хотя присутствие здесь Хоуви должно было ей о чем-то говорить. Джаз попытался успокоить ее своей лучезарной улыбкой, и Лана машинально улыбнулась ему в ответ, хотя и видела, что его привели сюда в наручниках.

— Привет, Лана.

— Салют, Джаспер.

— Хватит переговариваться! — буркнул Уильям. — Этих двоих будем отпускать.

— Ура! — обрадовался Хоуви.

— Что? — не понял шефа Эриксон.

— По-моему, я выражаюсь достаточно ясно, — с некоторым раздражением в голосе заявил шериф. — Этих двоих надо отпустить. Ну, сделать им предупреждение. И конфисковать ключ.

— Но, шериф… — Эриксон вскочил с места, чуть не сбив при этом Лану с ног. — Они незаконно проникли… Они же могли своровать вещественные доказательства или даже…

— Но вы их схватили, Эриксон. Вы их остановили. Для меня этого вполне достаточно. Чтобы стать хорошим полицейским, надо тонко чувствовать, где проходит граница наших действий и когда нужно остановиться. Если мы официально оформим бумаги вот на этого, — тут он кивнул на Джаза, — то, уж поверьте мне, всю следующую неделю мы только и будем заниматься тем, что отвечать на бесчисленные вопросы о сыночке Билли Дента. А на такую чепуху у нас времени нет. Равно как и на то, чтобы разбираться в детских шалостях и проказах. Отпускайте их.

— Спасибо, Уильям, — чуть слышно проговорил Джаз.

— Я это делаю не ради тебя, парень. Я делаю это исключительно ради сохранения своего разума. А сейчас мне пора домой. — У двери он остановился и повернулся к мальчишкам. — Да, вот еще что, Джаз. Хоуви, к тебе это тоже относится. Если я еще раз вас поймаю с какими-то очередными шуточками или играми, так просто вам уже будет не отвертеться. Слышали меня?

— Да, сэр, — отчеканил Джаз.

— Так точно, сэр, — рявкнул Хоуви, отсалютовав свободной рукой.

Лана вернулась на свое место (перед этим бросив на Джаза многозначительный взгляд, разумеется), а Эриксон, недовольно заворчав, освободил Хоуви от наручников.

— Осторожнее! — вскрикнул тот. — Аккуратнее! — Его запястье уже побагровело от наручников и грубых пальцев Эриксона.

— Прости, — сухо отозвался помощник шерифа. Правда, в его голосе никакого сожаления не прозвучало.

Эриксон прошел к Джазу, который тут же протянул ему руки в ожидании скорого освобождения. Эриксон сверлил парнишку взглядом, и что-то в глазах полицейского заставило Джаза задрожать, правда, он очень скоро победил это чувство. Ему вдруг показалось, что Эриксон сейчас ослушается Таннера и откажется открывать наручники.

«Ну как же я мог так ошибаться в отношении этого типа? — рассуждал Джаз. — Я видел в нем слабого, одинокого парня, а на самом-то деле он, оказывается… А какой он, собственно? Что это — сдают нервы, потому что он первый день на новом месте? Или тут что-то другое?»

Их взгляды встретились. Джаз прежде не боялся ни одного человека — кроме отца, разумеется, — и не собирался бояться никого в дальнейшем.

Эриксон снова недовольно заворчал, но наручники с Джаза все же снял.

— Я этого тебе никогда не забуду, — тихо произнес он.

Джаз только усмехнулся. Он знал, что это сильно раздражает малознакомых людей.

«Я тоже», — пронеслось у него в голове.

Глава 5

— Ну и ну, — покачал головой Хоуви, когда ребята забирались в джип. — Не слабо получилось. Кстати, а что тут делал этот парень, в конце концов?

— Понятия не имею, — честно признался Джаз. — Впрочем, теперь мне уже все равно. Поехали в поле. Я хочу увидеть его ночью, точно так же, как и убийца…

— Ты совсем спятил? — вытаращился на друга Хоуви. — Сам туда езжай. Я никуда не поеду, мне надо домой. Ты что, не слышал, что Таннер сказал? Он говорил это серьезно.

— У него работа такая — всегда казаться серьезным. Ты мне будешь нужен там. Я хочу…

— Э нет. Ни за что. Времени уже за полночь, а мне надо выспаться, чтобы всегда быть красивым.

Джазу действительно не терпелось попасть на поле. Он должен был увидеть его таким, каким оно казалось убийце — в предрассветной темноте. Но для этого ему требовалась помощь Хоуви. Правда, после очередного кровотечения из носа приятеля он больше не собирался рисковать.

Поэтому Джаз высадил Хоуви возле его дома и сам тоже отправился спать. Бабушка давно отключилась прямо на диванчике в гостиной, как это частенько случалось с ней в последние дни. Телевизор до сих пор работал, причем включен он был на полную мощность. По собственному опыту Джаз знал, что если уменьшить звук, бабуля тотчас подскочит на диванчике и, проснувшись, отругает его по полной программе. Поэтому он не стал ничего трогать и только тихо прокрался мимо ее храпящего силуэта.

Но почему Г. Уильям упорно не замечает того, что так ясно видит Джаз? Как он мог пропустить самое главное? Может быть, масса разных мелочей, которые обязательно должен делать любой полицейский, отвлекают его, и он перестает видеть то, что находится у него под носом? Или причина кроется гораздо глубже?

«Умышленное утаивание взаимосвязи» — вот какой официальный термин используется в подобных случаях. Ну, то есть когда полицейские отказываются признавать тот факт, что два или более преступлений могут быть связаны между собой, несмотря на имеющиеся доказательства. Сама мысль о том, что речь может идти о серийном убийце, настолько ужасна и потрясающа и одновременно гнетуща, что они упорно не хотят примириться с истинным положением дел. В данном случае имелась только одна жертва, но Джаз был уверен кое в чем: жертва у преступника была не первая и далеко не последняя. И если Г. Уильям не хочет с этим согласиться, тогда Джазу придется собственноручно заниматься данным делом.

«А откуда тебе все это известно, Джаз?» — спросил мальчишка самого себя. Он боялся взглянуть в зеркало, пока умывался и чистил на ночь зубы. Бывали времена, когда он опасался, что вместо своего отражения увидит там лицо Билли. Теперь такое время снова наступило.

Даже не совсем так. «Опасался» — неправильное слово в данном случае. Он не опасался — Джаз просто был в этом уверен.

А уверен потому, что слишком уж часто в последние дни звучал голос отца у него в голове. При этом голос становился все увереннее. Казалось, чем дольше оставался Билли в тюрьме, тем громче звучал его голос. Уверен потому, что другого серийного убийцы в Лобо его отец бы не потерпел. Даже при наличии вещественных доказательств.

Существует ли понятие, обратное «утаиванию взаимосвязи»? Как можно описать состояние, когда ты в чем-то уверен при отсутствии улик?

Он устало повалился на кровать и вдруг осознал: есть такой термин. Вернее, слово. И это слово — вера.

«Как это здорово — иметь веру», — подумал Джаз и погрузился в сон.

Во сне он увидел нож.

Нож в раковине.

И еще был голос.

И рука.

Рука сжимала нож.

Иногда он думал…

(нет)

…он думал…

— Это легко, — произносит кто-то. — Так легко, как будто курицу режешь.

А кто-то другой говорит:

(нет)

— Все хорошо. Все хорошо. Я хочу…

Иногда он думает…

(нет)

Но нож все-таки остается.

Джаз дернулся, как будто его ударило током, и проснулся. Его трясло, он задыхался. Он посмотрел на часы — прошло не более тридцати минут, как он лег спать. И все же теперь он чувствовал себя совершенно бодрым. Его мозг лихорадочно работал. Но это даже смешно. Ему нужно снова заснуть. Утром идти в школу.

И тут же в мозгу всплыл сон. Этот сон. Нож. И голоса. И еще что-то… Но на этот раз он хотя бы проснулся раньше, чем…

Джаз заворочался в постели, пытаясь заснуть, но ему это никак не удавалось. Перед мысленным взором то и дело являлась Джейн Доу, а голос Билли что-то нашептывал ему прямо на ухо. Он высказывал свои предположения. Давал советы. Напоминал о прошлом. «Важен каждый человек. Все люди имеют значение. Люди живые. Я никогда не буду убивать», — снова и снова повторял про себя Джаз. Это было его обещание самому себе. Как-то раз он сказал эти слова отцу — всего лишь один раз. Билли расхохотался и заявил: «Что ж, продолжай думать именно так, Джаспер. Если это помогает тебе пережить ночь, то думай так». Билли был абсолютно уверен в том, что Джаз в один прекрасный день обязательно продолжит его «семейный бизнес».

Что-то касающееся Джейн Доу продолжало мучить сознание Джаза. Может быть, это то, что он прочитал в полицейском отчете? Нет, отчет — совершенно бесполезная бумажка. Уильям оказался тысячу раз прав — нужно было подождать денек-другой, и он получил бы всю необходимую информацию. После полного вскрытия тела. И после того, как пришли бы результаты об отпечатках пальцев.

Он перевернулся с боку на бок и со злости ударил кулаком подушку, чуть не задохнувшись от досады. Ну каким же кретином надо было быть, чтобы вломиться в морг именно сегодня! Прошли бы сутки, от силы — двое, и он преспокойненько раздобыл бы себе полный отчет о вскрытии тела. Ну стоило чуточку подождать, и он владел бы всей той информацией, что раздобыла бы для него полиция.

Но нет! Надо было непременно проявить нетерпение! Нужно было обязательно опередить все события! Как глупо. Ошибка дурачка-торопыжки. А теперь все — туда ему путь заказан. К утру Уильям успеет поменять замок, а за ключом теперь будет присматривать как следует. И никогда Джазу не увидеть отчета о вскрытии. И винить-то некого, кроме самого себя. И если он собрался все довести до конца — если он только действительно это решил для себя, — значит, он не вправе больше допускать никаких ошибок.

Джейн Доу… Джаз принялся рассуждать. Конечно, это не настоящее ее имя, это понятно. Но даст ли нужную дополнительную информацию ее настоящее имя? И дело даже не в самом имени, просто имя идентифицировало ее среди остальных людей. Имя может сказать что-то о человеке и его отношениях с другими людьми. Имя Джейн Доу ничего не рассказывало ему, а потому и не было важно. Если верить классической психологии жертвы и преступника, то ее имя было важно даже не столько потому, что могло рассказать что-то о ней самой, главное — что это имя символизировало преступнику. Важно, что оно значило именно для него.

Для «него», потому что, разумеется, убийцей должен был оказаться мужчина. Большинство серийных убийц — мужчины. Да и просто убийц, любых. И точка. А если еще учесть, что жертвой стала молодая привлекательная женщина, причем совершенно обнаженная… Плюс ко всему не надо забывать и о месте, где ее нашли. Во всяком случае, в поле рядом с телом не было обнаружено никаких следов от шин. А это значит, что женщину сюда принесли. Вряд ли женщина стала бы тащить на себе другую женщину, даже такую легкую, как эта Джейн Доу. И именно на себе, потому что следы волочения на поле также отсутствовали.

Значит, это был мужчина. Лет ему около сорока или чуть больше, потому что — и в этом Джаз тоже был убежден — этот парень уже не новичок в таких делах. Цвет кожи — белый, потому что серийные убийцы охотятся (или «находятся в поиске возможных клиентов», по выражению Билли) на свои жертвы в пределах своей этнической группы. Скорее всего этот мужчина аккуратный и довольно сообразительный тип.

Джаз вздохнул. Возраст, раса и умственные способности — все это достаточно несложно предсказать. Сложнее дело обстояло с мотивом убийств.

Следовательно, завтра он отправится в поле. Однозначно. Он наверняка увидит там то, что ускользнуло от глаз полицейских. Потому что они обязательно что-то пропустили. Он чувствовал это.

И снова он понял, что искренне верит в это. Джазу даже показалось, что его веры хватило бы, наверное, на целую семинарию. А ему требовались еще и вещественные доказательства.

Он вспомнил сначала содержание полицейского отчета, потом все то, что увидел в поле. Перед его мысленным взором еще раз явилась искалеченная рука Джейн Доу, и в этот момент сон подкрался к нему и окутал мальчика окончательно. На этот раз, к счастью, без сновидений.

Глава 6

Импрессионист — а именно такое прозвище он выбрал себе среди трех наиболее, по его мнению, подходящих — стоял напротив дома Джаза и вглядывался в темные окна его спальни. Он лениво размышлял о том, хорошо ли спится по ночам сыну Билли Дента. Снятся ли ему окровавленные тела, или его сны похожи на те, что видят обычные тинейджеры, а именно с девочками, автомобилями и счастливым будущим?

Импрессионист проехал вслед за телом до самого полицейского участка и морга. Особых причин для этого у него не имелось, и ничто не заставляло его делать это. Но если учесть, что вы с кем-то провели определенное время и даже стали близки друг другу… Если вы видели, как сверкает свет в ее глазах, а потом вдруг потухает, если вы слышали ее тихий вздох, ее последний вздох… Иногда кажется сложным навсегда отпустить такого человека из своей жизни. Вот почему он припарковался за квартал от морга и уже оттуда наблюдал, как неуклюжий полицейский фургончик подъезжает к стоянке возле участка.

И вот тут, к своему великому изумлению, на этой самой стоянке он и увидел джип Билли Дента. Он стоял там среди других машин и ничем особым не выделялся. Импрессионист сразу узнал его, потому что видел в передаче «60 минут». Или это была другая программа, может быть, «20/20», он их часто путал. Впрочем, какая разница. Главное то, что это действительно был джип Билли Дента. А это означало только то, что парнишка, который вскоре вышел из участка и недовольно пнул бампер ногой, был не кто иной, как Джаспер Дент.

Соблюдая безопасную дистанцию, Импрессионист последовал за Джаспером. Сначала в морг, а потом и сюда, к его дому.

Улица, на которой Джаз жил со своей бабушкой, только официально носила название «улицы». Это был, скорее, проезд длиной в полкилометра к неестественно большому частному дому, которые еще называют «макособняк», со старым, потрескавшимся асфальтом. Дом, где жили Денты, был ветхим и явно требовал капитального ремонта. Это архитектурное недоразумение, выстроенное в псевдоколониальном стиле, стояло на одинаковом расстоянии как от шикарного громадного особняка, так и от основной дороги. Посмотрев на этот дом, можно было, наверное, сказать что-то вроде: «Ах да, теперь я что-то припоминаю…» — хотя и воспоминания-то никакие особые при виде этого кошмара в голову не шли. Дом как будто сам по себе постепенно уходил в небытие. И если только вы не знаете, кто обитал в этом доме, вы никогда и подумать бы не посмели, что именно тут проходила жизнь Билли Дента, который долгие годы мучил и терзал всю Америку. Но в этих скромных стенах родился и его наследник. Билли Дент и сам вырос здесь, и воспитал тут же своего сына. Таким образом, получается, что он как бы передал Джасперу свое наследство, как спортсмены передают один другому эстафетную палочку. Самый обычный дом, неприметный и обветшалый. Именно здесь, посреди центральной части Америки, самый настоящий ад рождался, вскармливался и мужал.

Импрессионист усмехнулся.

Самая главная способность любого серийного убийцы — это умение втираться в доверие людей и растворяться в их массе. Становиться одним из них. Вот как этот дом. Никто из проезжающих мимо него и не догадался бы о том, кто в свое время вырос в нем и, тем более, кто в нем подрастает сейчас. Билли Дент безупречно слился с другими людьми, убедив всех: друзей, соседей и знакомых, — что он был самым обычным парнем, «одним из них». Летом он выезжал на пикники за город. В течение трех лет тренировал детскую баскетбольную команду. По выходным в качестве волонтера развозил гуманитарную помощь нуждающимся. И никто ни о чем не догадывался. Никто ни в чем его и не подозревал. Идиоты.

Впрочем, нет. Они не идиоты.

Они потенциальные клиенты.

Импрессионист тоже удачно растворился среди остальных. Та мертвая женщина на поле тоже не заподозрила ничего плохого, когда он подошел к ней в молочном баре на самой границе Лобо. А что же странного и необычного в том, что поздно вечером ничем не привлекательный, самый обыкновенный парень просит вас разрешения позвонить с вашего мобильного телефона? У него машина сломалась за пару километров до города, видите ли. Ему нужно срочно позвонить в американскую ассоциацию автомобилей, если девушка, конечно, разрешит… Ах черт (и тут же извинения, конечно, как же можно такие слова произносить в присутствии дамы! — и это она тоже проглотила как наживку), оказывается, им нужно, чтобы он продиктовал еще и идентификационный номер автомобиля.[2] Можно будет потом вас еще раз попросить одолжить мне телефончик буквально на минутку? А… может быть, вы не отказались бы прогуляться со мной до машины, а когда мне помогут, я бы и подвез вас снова сюда или куда вы скажете?..

Ну все же так легко, о чем вы говорите!

Он выдохнул в свежую октябрьскую ночь, и едва видимое облачко пара, появившееся из его легких, тут же исчезло.

Импрессионист знал, что их дорожки обязательно пересекутся. Он непременно встретит сына Дента. Он упрямо дожидался этого момента, хотя и дал себе слово: никогда не взаимодействовать с Джаспером Дентом.

«Ну, насчет этого мы еще посмотрим», — подумал он. Он достал свой мобильный телефон и пальцем «пролистал» все фото и видео, собранные в нем. Все их он сделал в течение одного дня. И на всех был запечатлен Джаспер Дент. Ничего не подозревающий паренек, занимающийся своими делами.

Насколько мог судить Импрессионист, у юного Джаспера Дента пока что все получалось великолепно. Втираться в доверие и растворяться среди остальных людей у него получалось отлично. Никто и не заподозрил бы в нем убийцу.

Даже сам Джаспер.

Глава 7

«…ну-ка, потягушеньки, просыпалочки, Джаспер, мальчик мой…»

Джаз силой заставил себя проснуться, все еще продолжая слышать обрывки слов, произносимых отцом. Потом он еще некоторое время неподвижно лежал на кровати, купаясь в солнечном свете, который упрямо пробивался в комнату сквозь щели в ставнях.

«…надо уже вставать, мальчик мой…»

«Важен каждый человек, — протестовал мозг мальчика. — Все люди имеют значение».

Но на тот случай, если он это забудет, Джаз вывел для себя напоминание прямо на заставке экрана своего монитора: «Помни о Бобби Джо Лонге».

Он быстро оделся и отправился в ближайший кафетерий, где они встречались с Хоуви почти каждый день перед школой. Столики здесь не менялись десятилетиями, и они хранили все зарубки и пятна, оставленные здесь несколькими поколениями посетителей. Казалось, даже жир здесь появлялся буквально из воздуха, да так и застывал на столешницах навеки. Тем не менее кафе пользовалось популярностью, и каждое утро именно сюда устремлялись потоки желающих выпить кофе и перекусить перед началом рабочего дня.

Сегодня Джаз прибыл сюда первым и занял столик у окна для себя и Хоуви. Еще месяц назад он пригласил Конни присоединиться к ним, чтобы соблюдать ритуал каждое утро, но девушка отклонила его предложение. «Вам, парням, нужно иногда пообщаться между собой и поговорить по-мужски, — пояснила она. — К тому же я не хочу, чтобы ты стал игнорировать бедного Хоуви только из-за того, что у тебя появилась подружка».

В это время, как правило, посетителей обслуживала Хелен, и сегодняшний день не составил исключения. Она издалека приметила Джаза, обратила внимание на то, что он пока был один, и многозначительно кивнула. Этот жест должен был означать следующее: «Все вижу. Подойду к вам, как только подоспеет Хоуви». Вот вам одно из преимуществ жизни в маленьких городках.

Через минуту Хоуви присоединился к приятелю. Джаз наблюдал за тем, как тот пробирается через толпу желающих поскорее забрать свой стаканчик кофе у стойки бара, стараясь при этом избегать толчков, чтобы потом на руках не появились очередные синяки.

— И вот в очередной раз, — нарочито громко объявил Хоуви, подойдя к столику, где устроился Джаз, — Хоуви Варвар ловко избегает конфликта с толпой язычников, стремившихся уничтожить его, и прибывает на место абсолютно невредимый. Как, впрочем, всегда!

— Кстати, твоя мать что-нибудь сказала по поводу этих кровоподтеков от наручников?

— Я надел рубашку с длинными рукавами. Я же не болван какой-нибудь.

— Что закажешь сегодня, Хоуви? — осведомилась Хелен, грациозно приблизившись к их столику. Джаза она ни о чем не спрашивала, потому что тот неизменно выбирал черный кофе с одним кусочком сахара. Хоуви же относился к утреннему ритуалу как к какой-то занимательной игре, где можно набирать очки только за то, что ты ни разу не повторился в своем выборе.

— Гм-м… — Он несколько раз постучал пальцем по губам и задумался. — Гм-м-м… Чего же мне хочется именно сегодня?

Джаз поднял руку и многозначительно указал приятелю на часы:

— Первый урок через двадцать минут.

— Нельзя торопить креативный талант, — важно заметил Хоуви, — со своими ординарно-каждодневными заботами.

— С какими заботами? — вытаращил глаза Джаз.

— Я чуть было не сказал «банальными», но это бы прозвучало… банально.

— Меня за другими столиками тоже ждут, — напомнила Хелен.

— Ну, тогда сегодня, — с напускной важностью начал Хоуви, — я желаю попробовать кофе эспрессо с обезжиренным молоком, с двойной порцией карамели, чтобы было много пены, а сверху еще взбитые сливки.

Хелен замерла с блокнотом в руке, не зная, что ей записывать и стоит ли записывать сей заказ вообще.

— Ты хочешь и пену, и взбитые сливки одновременно?!

Хоуви сделал вид, что глубоко задумался, и объявил:

— Совершенно верно.

— И при этом, чтобы молоко было обезжиренное, но сверху присутствовали взбитые сливки?!

— Что поделать, вот такой я сложный человек с такими же непредсказуемыми вкусовыми рецепторами. — И прежде чем Хелен отошла от них, Джаз окинул ее молящим взглядом: — Если можно, поскорее.

— Конечно, Джаспер. Постараюсь.

— Какого… — начал было Хоуви, но договорить не успел. Вместо того чтобы закончить фразу, он неожиданно заявил: — Ну, теперь мне все ясно. Страшилка в боевой готовности.

Он увидел то, что Джаз успел заметить задолго до своего приятеля. У стойки кафетерия обосновался не кто иной, как сам Дуг Уэтерс, корреспондент местного еженедельного издания, специализирующегося на сплетнях и скандалах. Когда Билли Дента схватили и арестовали, Уэтерсу неслыханно повезло, и он оказался первым на месте происшествия из всех местных репортеров. Ему и досталась «честь» выплеснуть всю грязь на страницы газет. Кроме того, он успел познакомиться с семьями последних жертв Билли. Он неплохо знал местность, виделся с некоторыми приятелями и коллегами Дента. Он даже как-то раз встречался с ним самим, правда, это было много лет назад, во время какого-то местного политического мероприятия.

И все это ему пригодилось потом, когда наступило его время. Внезапно он стал востребованным как «местный специалист». Его физиономия без конца маячила то на Си-эн-эн, то на канале «Фокс ньюс», да и на других основных каналах тоже. Несколько месяцев подряд по телевизору постоянно показывали Билли Дента, а вслед за ним, разумеется, тут же появлялся и Дуг Уэтерс.

Дуг, помимо этого, сделал несколько фотоснимков Джаза и тоже довольно успешно разместил их сначала в газетах, а затем и на телевидении. Джаз сознавал, что есть люди, которых он ненавидел сильнее, чем этого типа, но их список был весьма коротким. Теперь ему захотелось поскорее смыться из кафе. Во всяком случае, быстрее, чем Уэтерс успеет…

Поздно. Слишком поздно. Уэтерс повернулся на своем табурете и тут же выхватил взглядом Джаза и Хоуви. Его тусклые серовато-коричневатые глаза (о каких обычно говорят — мышиного цвета) округлились, и он тут же направился к мальчикам.

— Только этого не хватало…

— Привет, Джаспер, — с фальшивой радостью поприветствовал ребят журналист и тут же схватил стул из-за соседнего столика, чтобы составить приятелям компанию. — Надо же, какая встреча! Не ожидал…

— Вот уж действительно, какой сюрприз! — недовольно прорычал Хоуви. — По-моему, каждому дураку известно, что мы пьем здесь кофе перед школой каждый божий день. И долго вам пришлось за нами охотиться?

Уэтерс только ухмыльнулся. Ему было уже под сорок, он был явно немолод, достаточно потрепан, а улыбка на его лице становилась невеселой даже при отличном настроении. День выдался теплый и солнечный, но Дуг все равно облачился в длинное пальто из плотной ткани, потому что слышал где-то, что настоящие репортеры одеваются только так.

— Салют, Герстен, если тебе тоже захотелось славы, то могу устроить. Тебе нужно только убедить Джаспера, чтобы он дал мне эксклюзивное интервью. Мы будем разговаривать с ним с глазу на глаз. Один на один, так сказать. А я потом напишу о тебе отдельную статью, про «лучшего друга, которому тоже пришлось пережить настоящее безумие».

— Ух ты, Джаз! — присвистнул Хоуви, притворившись, что заинтересован предложением журналиста. — Ты только послушай! Про меня целую статью напишут!

— Убирайтесь отсюда, — нахмурился Джаз. — Неужели непонятно? Я уже десять раз просил вас оставить меня в покое.

— Подумай хорошенько, парень. Вдвоем мы могли бы…

— И еще шесть раз отправлял электронные послания с той же просьбой…

— …рассказывать обо всем как бы с твоей личной точки зрения…

— И десять раз посылал длинные письма.

— …это была бы настоящая сенсация, — продолжал трещать Дуг, как будто Джаз ничего и не говорил ему. — Ну послушай, всего одно интервью. А ты, кстати, давно был в тюрьме на свидании с отцом? Это было бы даже еще лучше. Прекрасная обстановка. Я раздобуду хорошего фотографа. И мы отправимся туда все вместе. Одно ма-а-ленькое интервью. Никому никакого вреда, а вот у тебя жизнь изменится кардинальным образом. — В глазах у него запрыгали чертики от предвкушения славы и всеобщего признания.

— Да, я могу изменить вашу жизнь. Вы снова окажетесь в центре внимания. Вам и в самом деле так грустно от того, что больше не приглашают на Си-эн-эн, да?

И снова в глазах журналиста вспыхнул огонек надежды и жажды славы. Уэтерс негромко хихикнул:

— Ну, лично я уверен, что придет время, когда мой талант обязательно понадобится и снова будет оценен. Так обычно все и происходит. Это своеобразная игра, если хочешь…

— Это совсем не игра, подонок, — прошипел Джаз.

— А если бы и игра, — добавил Хоуви, — то ты бы ее продул всухую.

И они бегом бросились прочь из кафе. Джаз напоследок бросил прощальный взгляд в сторону журналиста. Тот продолжал сидеть на своем месте, глядя вслед мальчишкам одновременно грустно и возбужденно. Дуг успел посмотреть на мир за пределами Лобо, и теперь он всю оставшуюся жизнь был готов из кожи лезть вон, чтобы вернуть себе те добрые старые времена.

Но для этого он вовсе не собирался пресмыкаться перед Джазом.

Где-то на улице залаяла собака. Джаз вспомнил о Расти. Сначала Дуг Уэтерс, теперь еще Расти… Он понял, что сегодняшний день не сулит ему никаких благоприятных прогнозов.

И действительно, уроки казались бесконечными, как настоящая пытка.

Больше всего Джазу хотелось убежать отсюда в поле. Ведь с каждым часом, даже с каждой минутой поле неумолимо возвращалось в свое прежнее состояние, и все улики постепенно стирались, исчезали навсегда. И если бы только Хоуви не перенервничал так прошлой ночью…

Но что толку рассуждать обо всем этом сейчас? Джазу только хотелось уйти из школы, чтобы побродить по полю, и в идеале это должно было произойти перед самым рассветом. Поле нужно увидеть таким, каким его видел убийца.

Но время тянулось на удивление медленно, уроки никак не хотели заканчиваться.

Джаз не любил школу, но не по тем же причинам, что основная масса подростков. Ему не нравилась школа из-за того же, из-за чего он терпеть не мог оказываться в толпе людей.

— Дело вот в чем, — как-то раз решил он объяснить свою точку зрения Конни, — вот если кто-то подарит тебе розу, ты же будешь просто счастлива, да?

Они сидели в джипе Джаза возле ближайшего к ее дому парка. Конни изобразила на лице смущение и потянулась к перчаточному отделению прямо с заднего сиденья.

— Но здесь нет никакой розы. Значит, и счастья тоже нет.

— Ну подожди, — отмахнулся Джаз. — Вот теперь ты представь, что тебе кто-то дарит сразу десять тысяч роз.

— Что-то очень уж их много, — отреагировала Конни. — По-моему, это уже чересчур.

— Вот именно. Слишком много. И более того, каждая отдельная роза уже не становится такой индивидуальной и особенной, какой была прежде, верно? Трудно выбрать одну-единственную и сказать: «Вот эта — хорошая». И тебе хочется избавиться от всех цветов, потому что теперь ни одна из роз не кажется тебе особенной.

Конни прищурилась:

— Не хочешь ли ты сказать, что когда находишься в школе, тебе хочется избавиться сразу от всех окружающих?

Нет, это было совсем не то. И Джазу очень хотелось объяснить ей все правильно. Дело не в желании убивать людей. Просто когда их очень уж много, разве не начинает казаться, что они… ну… не являются такими уж единственными и неповторимыми. Если учесть, что в средней городской школе Лобо учится полторы тысячи детей, ну кто заметит, если несколько человек исчезнет? И чем больше людей окружает его, тем больше они теряют свою индивидуальность, становятся какими-то безликими.

Каждый человек имеет значение. Это был трудный урок. Он казался противоположностью всему тому, чему Билли пытался обучить Джаза, пока оставался на свободе. «Вот все эти люди, которых ты тут видишь, — любил повторять Билли, — играли ли они с сыном в мяч, гуляли по парку, сидели в кино или ходили по магазинам, — они все не настоящие. У них нет настоящей жизни. У них нет сердца. Они не имеют никакого значения, они не важны. Имеешь значение только ты сам».

— У многих людей было отвратительное, очень тяжелое детство, — ответила ему тогда Конни. — Некоторые из них даже вырастают точно в такой же обстановке, как и серийный убийца. Но они при этом никогда не становятся убийцами сами. Тут нет никакого пособия и никаких правил, которым если будешь твердо следовать, то обязательно вырастишь из ребенка настоящего преступника.

— Ну, если кто и мог бы написать учебник по воспитанию психопата и убийцы, так это мой папаша, — грустно усмехнулся Джаз.

— Но тебе же не хочется убивать людей, — решительно произнесла Конни, и на этом тема была закрыта. Джаз не видел смысла продолжать этот разговор. Потому что, если говорить честно, он бы начал, наверное, так: «Дело даже не в том, хочу я этого или не хочу. Просто… Я могу. Вернее, мог бы. Ну, как если бы… Допустим, я великий легкоатлет, я знаю, что прекрасно бегаю. Если ты знаешь, что умеешь быстро бегать, ты бы стала бегать? И вот в один прекрасный день, если бы ты где-то застряла и у тебя не оставалось времени, ты бы побежала вперед? Вот что я пытаюсь тебе объяснить…»

Но вместо того чтобы высказать все это вслух, Джаз промолчал, а на следующий день послал Конни дюжину ярко-красных роз и одну редкую голубого цвета в самой середине букета. Правда, эти деньги ему пришлось долго копить, и он не собирался тратить их на пустяки, но в данном случае цветы стали необходимостью. На карточке, приложенной к букету. Джаз написал: «Ты всегда будешь для меня особенной розой». Он сам не знал, мог ли показаться этот поступок романтичным или, скорее, старомодным и банальным (чего он побаивался), но Конни с удовольствием приняла букет, а так как все это должно было сделать ее счастливой, Джаз посчитал этот подарок своей маленькой победой.

Иногда его программирование моделировать человеческие чувства проходило идеально. А иногда он даже убеждал себя, что это вовсе и не программирование.

По понедельникам, между математикой и биологией, у него было целых пять свободных минут. И его расписание как раз совпадало с расписанием Конни, и она тоже пять минут могла посвятить Джазу. Они встретились возле кабинета истории, как это всегда происходило в понедельник. Сегодня она была одета в джинсы и розовую футболку с крупной надписью на груди: «0 % силикона». Джаз быстро подошел к девушке и поцеловал ее в губы.

— Дент! — рявкнул недовольный мистер Комез.

Джаз беспечно обнял Конни за плечи.

— Да перестаньте вы, мистер Комез! — скривился он, произнеся эту фразу с чуть заметным хвастовством. — А вы бы устояли?

Джаз хорошо разбирался в людях, и у него имелись большие подозрения насчет Альберта Комеза. В определенных условиях этот тип явно что-то фантазировал при виде девочек-старшеклассниц. Поэтому Джаз не стал прямо обвинять его в чем-то, но при этом попал в самую точку.

Мистер Комез нервно прокашлялся — этот звук стал сладкой музыкой в ушах Джаза — и смахнул невидимые капельки пота, выступившие над верхней губой.

— Ты смотри, поаккуратней там, ладно? — посоветовал он нечто не совсем понятное и тут же переключил внимание на что-то другое, устремив взгляд в другую сторону.

— Зачем ты с ним так? — пожурила приятеля Конни, когда они отыскали свободное местечко у стены, где можно было спокойно поговорить. — Он вроде мужик неплохой.

«Ну вот, начинается».

— Я просто повел себя честно. Ну а кто бы мог устоять? — Он провел пальцами по ее брейдам,[3] но тут же отдернул руку, вспомнив, как однажды, после такой же вот попытки приласкать ее, Конни вдруг выдала ему то, что потом называла «одиннадцатой заповедью»: не трогай волосы своей чернокожей подруги. Никогда.

Вместо этого он снова поцеловал ее, очень быстро и ловко. Но теперь они находились в безопасном месте, там, где их не мог увидеть ни один зануда-учитель и опять начать бубнить что-то о морали.

Г-м-м… Грубовато. «Каждый человек имеет значение».

В особенности Конни. Конни, у которой были такие мягкие губы, задорная улыбка и почти черные глаза. Конечно, они не могли проникнуть в его душу и все же заставляли его вздрогнуть, когда девушка пристально смотрела на своего друга. Ее волосы, которые хоть и нельзя было трогать, все равно очаровывали и околдовывали Джаза. Черные как смоль, длиной доходившие ей до плеч, свернутые в тугие спирали и пахнущие корицей и какими-то непонятными химикатами, они были заплетены в брейды с бусинками на конце, чуть слышно постукивающими одна о другую при ходьбе. Казалось, Конни усмирила невероятную энергию, завязав ее в свои брейды, и Джаз даже предположить не смел, что случится, если эта энергия когда-нибудь выплеснется наружу. Ее кожа была гладкая на ощупь, цвета…

Ну, какая разница, собственно говоря? Цвета Конни, вот и все. Красивого цвета.

Что касается самого Джаза, то он знал, что красив. И это не имело отношения к его отражению в зеркале, в которое он редко смотрелся. Это становилось понятным по восхищенным взглядам девчонок в школе, по тому, как они привязывались к нему и неотступно следовали за ним, словно спутники, которых он приманивал только одному ему известной силой тяготения. Если внимание можно было бы сравнить с эффектом Доплера, девочки в его присутствии показывали бы явный сдвиг в синюю сторону. А в последний год он даже заметил интерес к себе со стороны более взрослых женщин: учителей, кассирш в магазинах и курьерш, которые доставляли в его дом гуманитарную помощь. Теперь они не просто любовались симпатичным юношей, но и бросали на него оценивающие взгляды. Иногда ему казалось, что он даже слышит, о чем они думают в такие моменты: «Еще не то. Но очень скоро…»

Несмотря на его отвратительное воспитание, несмотря на родство с таким чудовищем, как его отец, женщины продолжали смотреть на него. А может быть, как раз именно из-за этого. Может быть, Хоуви в конце концов оказался прав насчет плохих парней.

Но все это мало интересовало Джаза, хотя в значительной мере облегчало ему существование. Большинство парней уважали и даже чуточку побаивались его, большинство женщин тянулись к нему. И пока он умел всем этим пользоваться, такое положение дел Джаза вполне устраивало.

«Потенциальные жертвы ходят повсюду, Джаспер, они здесь для меня и для тебя. Вот для чего они существуют, понятно?»

— Хоуви все мне рассказал о том, чем вы вчера ночью с ним занимались, — призналась Конни, заглушая голос Билли у Джаза в голове. — Это совсем не здорово.

— Я всегда подозревал, что мне нужно убить этого парня, как только представится случай, — покачал головой Джаз, но тут же пожалел о своей глупой шутке, заметив, как изменилось выражение лица Конни. — Не смешно?

— Из твоих уст — нет. Ты не умеешь шутить на подобные темы. — Она задумалась, внимательно и тепло глядя на Джаза. Она словно искала в нем… что? Он не мог понять ее. — Наверное, тебе не стоит так больше шутить вообще.

— Договорились, — согласился Джаз. Конни частенько преподносила ему уроки, как стать человечнее. — Но мы должны были это сделать. Нужно было обязательно проникнуть туда.

Конни похлопала Джаза по нагрудному карману рубашки и нахмурилась:

— Нет, тут его нет. Можно мне посмотреть твой бумажник?

Удивленный такой просьбой, он положил бумажник на ее протянутую ладонь.

— Так-так, — продолжала Конни, увидев свою фотографию, которую Джаз всегда носил с собой. — Это, конечно, очень мило, и все же… Нет, и тут его тоже нет.

— Что ты пытаешься найти?

— Значок, который выдал тебе Таннер, когда назначал своим помощником, — пояснила Конни, толкая мальчишку бумажником в грудь. — Не глупи, Джаз. И не заставляй меня психовать. Я не хочу сойти с ума, но, наверное, придется.

В этот момент прозвенел звонок, и Конни бросилась в свой класс. Джаз сунул бумажник в карман и тоже рванулся к кабинету биологии.

В следующий раз Джаз увиделся с Конни только после уроков, когда они встретились на репетиции школьного спектакля. Новая учительница, занимавшаяся труппой, мисс Дэвис (которая просила учеников называть ее просто «Джинни»), решила поставить в средней школе Лобо «Испытание», и Джаз, по настоянию Конни, удачно прошел прослушивание и был взят в состав школьной труппы. В результате теперь каждый день он вынужден был присутствовать на репетициях вместе с остальными учениками, которые не представляли для него никакого интереса. Джазу досталась роль преподобного Хейла, которого Джаз считал личностью слабой и невыразительной. Не говоря уже о его наивности. В самом начале пьесы Хейл — «специалист» в охоте на ведьм — высокомерно расхваливает свои книги, утверждая, что в них подробно описано, как следует поступить со всем невидимым миром, а именно «определить, вычислить и уничтожить». Как будто вопрос действительно можно было так просто решить!

Конни уже не сердилась на Джаза, когда они встретились после уроков. До начала репетиции оставалось пятнадцать минут, и они провели их за кулисами, возле декораций, оставленных после спектакля «Лесть», отчаянно обнимаясь и беспрестанно целуясь. А может быть, она вообще не сердилась на него, подумал Джаз. Иногда он не понимал ее эмоций. Впрочем, наверное, так и должно было происходить в отношениях между парнем и девушкой.

Он только на это и надеялся. Или отношения их больше напоминали «хищник — жертва»? И дело тут было в том, что он начинал терять связь с ней? Боже, только не это! Конни была одним из тех якорей, которые прочно держали его на земле и не давали сойти с ума. И потерять хотя бы один из них означало бы для Джаза самую настоящую катастрофу, особенно если бы такой потерей стали отношения с Конни.

— С тобой все в порядке? — забеспокоилась она, нежно поглаживая пальцами его по щеке.

— Все просто чудесно.

— Мне показалось, что ты куда-то мысленно улетел. У тебя язык так и застыл на месте.

— Прости, я действительно задумался. — Он еще раз поцеловал ее и на этот раз заставил себя больше ни о чем не размышлять в такие ответственные моменты. По крайней мере все нормальные люди целуются именно так. Ни о чем не думая.

— Все на сцену! — раздался звонкий голос Джинни. — Все сюда!

Джаз и Конни присоединились к остальным ребятам из школьной труппы. Сегодня они повторяли последние сцены спектакля, поэтому Конни (она исполняла роль Титубы) не нужно было все время находиться на сцене, но она все равно оставалась на репетиции до самого конца. Из них двоих настоящей театралкой была именно Конни. Она могла присутствовать на репетиции даже тогда, когда ее героиня вовсе не была задействована в сценах. Сейчас она сидела в первом ряду вместе с Джинни и внимательно наблюдала за ходом действия. А в это время преподобный Хейл убеждал судью Дэнфорта отменить казнь героя Джона Проктора и выпустить его из тюрьмы. По сценарию Хейл вначале выступает как сторонник охоты на ведьм в Салеме, но потом горько сожалеет об этом. Когда пьеса подходит к концу, а вместе с ней и жизнь Джона Проктора, Хейл произносит свою пламенную речь в тюрьме, умоляя Дэнфорта пощадить Проктора, чтобы бедняга не погиб и не присоединился к толпе умерших от рук пуритан. И если Проктор останется жив, может быть, Хейл, таким образом, тоже будет спасен.

— На моих руках кровь! — кричит Хейл, обращаясь к Дэнфорту, умоляя его не казнить героя. — «Ты спасешь не только жизнь Проктора, — словно увещевает он. — Ты спасешь и мою душу тоже!» — Неужели ты не видишь кровь на моих руках?!

Момент получился поистине трагический. Джаз и Эдди Вигаро (паренек, игравший Дэнфорта) вопили в полный голос и этим добавили сцене выразительности. Впервые их голоса звучали особенно правдоподобно, даже талантливо. Дэнфорт стоял неподвижно, как каменная статуя, глядя куда-то вдаль, а Хейл, нервный, издерганный тип, метался по сцене, визжа и умоляя судью о пощаде, и в конце концов упал к его ногам и замер.

— Ты сегодня постарался на славу, Джаспер, — восхищенно произнесла Джинни, когда репетиция закончилась и она распустила труппу до завтрашнего дня. — Я это хорошо почувствовала. Ты был неподражаем. Да и все остальные это сразу поняли! — Она сложила ладони рупором и прокричала: — Эй, слушайте все! На следующей неделе будем репетировать уже без бумажек! Всем брать пример с мистера Дента. Чтобы выучили все назубок! Договорились?

— Ты был ослепителен, — призналась чуть позже Конни, обхватив Джаза за шею, когда они направлялись к его джипу.

Джаз только пожал плечами. Притворяться кем-то другим, кем ты не являешься на самом деле, и потом выслушивать хвалебные слова… Ну, не в этом он хотел бы стать ослепительным, по выражению Конни. Правда, то, что они вместе играли в одной пьесе, похоже, ей очень и даже очень нравилось, и это было главное.

— Не могу поверить, что тебе досталась именно эта роль. Роль Титубы, — пояснил он. — Неужели Джинни не могла подобрать для тебя что-то другое?

— А мне очень хотелось сыграть именно Титубу. Это же потрясающая роль.

— Но она же рабыня. — Он открыл дверцу машины и помог девушке забраться на сиденье. — Тебя это не раздражает?

— А должно было бы?

— Ну, ты же сама чернокожая…

— Да неужели? — Она посмотрела на свою руку и вдруг изобразила неподдельное изумление. — Вот черт! Ты прав. Так оно и есть!

— Ха-ха, очень смешно. — Джаз закрыл за ней дверцу и сам устроился за рулем.

— А мне совершенно наплевать на Африку, — вдруг призналась Конни.

— Что ты сказала?

— Я насчет Африки, — пояснила Конни. — Мне на нее ровным счетом наплевать.

Джаз уставился на нее немигающим взглядом. Конни смотрела на него так, что он сразу понял: она долго думала над этим вопросом и то, что она сейчас сказала, не просто так слетело с ее уст. Поэтому он решил, что сейчас самое время дать ей высказаться до конца. Он замер и начал слушать.

— Я вот что имела в виду, — продолжала тем временем Конни. — Конечно, мне очень жаль людей, которые там живут и страдают. Им очень плохо, и я хорошо понимаю это. Ну, войны там всякие. Геноцид продолжается. Голод. Это очень плохо. Но лишь ровно настолько же, как и на всех других континентах, где творится то же самое и где точно так же страдают люди. И кстати, насчет рабства могу сказать то же самое: мне на него наплевать. Я знаю, что по логике вещей я должна ненавидеть его и страшно переживать по этому поводу. Наверное, я до сих пор должна ненавидеть всех белых, как это делает, кстати, мой родной отец. Но я забочусь только о настоящем, Джаз. Меня интересует только то, что происходит сейчас и что ждет меня в будущем. Мне все равно, что там было в прошлом. Теперь тебе все понятно?

Джаз не был до конца уверен, что понял действительно все и теперь знает, к чему она вообще завела этот разговор. По ее лицу было видно, что она знает, о чем говорит, и считает, что это ясно всем, кто ее слушал.

Она терпеливо ждала, а он все рассуждал о том, правильно ли все трактует или не совсем. Наверное, это был очередной ее урок, как стать человеком. Она сначала рассказала все о себе, но повернула дело так, что он задумался и о себе тоже.

— Значит, ты полагаешь, что я тоже должен забыть о своем прошлом, о своем отце и серийных убийцах и жить только своей собственной жизнью?

Она усмехнулась и осторожно похлопала его по щеке:

— Вот видишь? А все говорят, что ты просто симпатяга, и не более того. Но ты еще…

В этот момент перед джипом возник незнакомец. Джаз уже собирался повернуть ключ и уехать отсюда, позабыв обо всем: о расах, о Конни, об «Испытании» и крови на руках преподобного Хейла. Если бы не согбенная фигура мужчины и не его старческий взгляд, он не дал бы ему больше сорока. Но поникший и унылый вид делал мужчину гораздо старше своих лет. Сейчас он смотрелся как давно вышедший на пенсию дедушка. Этого человека, судя по всему, сильно помяла сама жизнь, сама судьба.

Он не шевелился и замер прямо перед джипом. Мужчина уставился на Джаза, как будто не верил собственным глазам.

Джаз завел мотор, как бы намекая незнакомцу: «Посторонись, дружище!»

Мужчина положил руку на капот и, не снимая ее, обошел крыло джипа. Приблизившись к окошку Джаза, он ухватился за боковое зеркальце машины, подавая знак, что хочет поговорить с водителем.

Джаз вздохнул и опустил стекло своего окошка.

— Ты ведь Джаспер Дент, да? — слабым дрожащим голосом начал неизвестный. — А я искал тебя.

Теперь, когда мужчина оказался близко от Джаза, мальчик увидел, что его мутные карие глаза были необычайно глубоко посажены. Создавалось странное впечатление, будто они видели так много страшного, что теперь сами по себе пожелали вдавиться подальше внутрь головы, чтобы уж больше не наблюдать ничего такого ужасного. Под глазами образовались огромные мешки. Этому человеку срочно требовалось хорошенько выспаться в течение целой недели, не меньше.

Это явно был не журналист, в этом Джаз мог бы поклясться. У него набрался достаточный опыт по общению с представителями прессы, включая и таких любителей легкой наживы, как Дуг Уэтерс. Репортеры всех мастей ринулись в Лобо, чтобы выпытать из местных жителей всю информацию о логове зверя. Но заветной целью для каждого из них стала возможность взять интервью у единственного сына Билли Дента. Джаз был бы богатейшим человеком во всей округе, просто принимая предложения сомнительных газетенок и телешоу. Один издательский дом Нью-Йорка предложил ему семизначную сумму за его мемуары. (При этом они предупредили его: «Книгу напишут за тебя литературные рабы, тебе же перо придется взять в руку только один раз, чтобы подписать чек».)

— Я искал т-тебя, — запинаясь повторил незнакомец. — Я только сегодня добрался до вашего города. Я не думал… Так быстро…

Как будто вспомнив, что надо делать при встрече с другим человеком, он просунул руку в окошко. Джаз мельком взглянул на Конни. Девушка молча наблюдала за разворачивающейся перед ней сценой. Он вздохнул и пожал мужчине руку.

— Меня зовут Джефф Фултон. Добрый день, мисс, — поздоровался он с Конни, как будто только что заметил присутствие в машине девушки. — Простите. Мне так неловко. Я не хочу вас задерживать. Я только… Харриет Кляйн, моя дочь… то есть она была моей дочерью.

Джаз напрягся и отдернул руку. Харриет Кляйн. Восемьдесят третья жертва Билли по официальной хронологии (восемьдесят четвертая, по расчетам самого Джаза). Белая. Двадцати семи лет. Симпатичная. Но при этом достаточно незаметная. На такую не засматриваются и не останавливаются на улице при встрече. Но если бы вы оказались в комнате один на один с такой девушкой, вы оценили бы ее внешность.

И тут же непрошеные образы понеслись перед мысленным взором Джаза. Полицейские снимки ее тела. Она была раздета и голой прибита к потолку в церкви в Пенсильвании («Ох, ну и работенка! Целую ночь провозился!» — злорадствовал и одновременно хвалился очередным «подвигом» Билли. Его так и распирало от гордости). Голова ее свисала вниз, туловище висело на конечностях. Когда священник, первым увидевший жертву, вызвал полицию, кожа под тяжестью тела начала рваться. Едва прибыл мед эксперт, левая рука не выдержала и оторвалась. Четверым полицейским пришлось подниматься по лесенкам и осторожно опускать несчастную вниз. Иначе ее тело могло сорваться само по себе на пол, по крайней мере уже без одной руки.

Жуткая сцена, ничего не скажешь.

— Я не могу… я ничем не смогу помочь вам, — проговорил Джаз. И он не солгал. Уже не впервые ему приходилось встречаться с членами семей жертв своего папаши. После того как Билли Дента арестовали, в Лобо съехались не только репортеры, но и многочисленные родственники убитых. Они искали возможности посмотреть на убийцу, они искали дополнительные улики и разгадки его преступлений. Но больше всего они искали исцеления от тех кошмаров, которые им пришлось перенести.

Именно в это время Джаз применил в деле уроки Билли по исчезновению в глазах окружающих. Он применял для этого самые разнообразные трюки. Он ходил по-особому, одевался так, что люди переставали замечать его, особенно в толпе. А в те дни и месяцы в Лобо действительно съехалось очень много народу, так что толпы ходили повсюду.

В основном Джазу везло, и ему удавалось избегать вот таких встреч один на один. Другое дело — это электронная почта и телефонные звонки. И не важно, какие меры предосторожности он предпринимал, многим удавалось каким-то непостижимым образом выследить его, и тогда ему приходилось прятаться и маскироваться заново. Некоторые родственники умоляли его о встрече. Другие просто казались жалкими. Кое-кто открыто угрожал. Например, одна женщина подробно описала, как она мечтает похитить Джаза, чтобы потом «нанять бывших заключенных и попросить их сделать именно то, что твой отец сотворил с моей дочерью. Вот тогда и посмотрим, как тебе понравится сознавать, что никто уже не придет к тебе на помощь». Об этом послании Джазу даже пришлось заявить в полицию.

Но это было еще не самое страшное. Он помнил и другой, куда более неприятный случай… Пожалуй, самый ужасный из всех, что ему до сих пор пришлось пережить.

Джаз пришел в аптеку с рецептом для бабушки, чтобы купить какое-то лекарство. В этот момент к нему подошел какой-то незнакомый паренек. Глаза его так и сверкали, но Джаз поначалу никак не мог определить, что же именно так мучило этого мальчика. Джаз отступил назад и мысленно уже подготовился к драке, прицеливаясь в слабые места противника.

Но мальчик не проявлял агрессии и не собирался нападать на Джаза. Напротив, он вдруг расплакался и принялся скулить: «Почему ты его не остановил? Почему? Тебе надо было остановить его!» Эти слова он повторял снова и снова, потом повалился на пол, продолжая рыдать и всхлипывать. Остальные члены семейства тут же бросились ему на помощь, подняли мальчика и помогли ему выйти из помещения на свежий воздух, чтобы он поскорее пришел в себя.

«Что я, по-твоему, должен был делать?» — хотелось ему спросить мальчика. Этот же вопрос он был готов обратить ко всему миру. «Может быть, от меня ждали, чтобы я убил его во сне? Пожалуй, только таким способом его можно было остановить. Значит, я должен был убить своего родного отца?»

Наверное, именно этого и ждал от него весь мир.

И сам Джаз иногда переживал из-за того, что не предпринял ровным счетом ничего, чтобы остановить Билли. Но в тот злосчастный день его больше волновало собственное отношение к незнакомому мальчику: ведь он сразу занял позицию обороны и мысленно приготовился к бою. А парнишка и в мыслях не имел ничего плохого. Он не собирался ни нападать на Джаза, ни оскорблять его, ни мстить. Он сам был обижен и душевно ранен.

А Джаз не сумел этого сразу определить.

— Мне кажется, ты смог бы помочь мне, — сказал Фултон. — Мне очень нужно с тобой поговорить.

— Нет-нет, простите, я не могу…

— Пожалуйста! — Фултон вцепился в машину так, что костяшки его пальцев побелели. — Я прошу у тебя только пять минут. — Он чуть не задохнулся от нахлынувших на него чувств, глаза его наполнили слезы. — Я только хочу… я хочу понять…

— Пожалуйста, оставьте его в покое. — Конни говорила со своего места, но голос ее прозвучал громко и отчетливо. — Он же не убивал вашу дочь!

Харриет Кляйн. Рыжеватые волосы. Зеленые глаза, судя по протоколу, хотя в тот момент, когда полиция обнаружила тело, глаз уже не было. «Я боялся, что они сами по себе выпадут, ей же придется висеть вот так целую ночь. Поэтому я благоразумно вырезал их, а потом уже ушел оттуда».

(В этот момент Билли задумался и, глядя в потолок, мечтательно постучал пальцем по подбородку. Так он всегда поступал, когда о чем-то долго размышлял.)

«Так на чем я остановился… Ах да, про глаза. Я их скормил каким-то голодным бездомным кошкам буквально в квартале от той церкви. Чуть было не позабыл об этом эпизоде, вот ведь как случается…»

Харриет ходила на вечерние курсы и готовилась стать юристом. Ее студенческое удостоверение Билли оставил себе в качестве трофея и отнес к другим реликвиям в подвал.

— Я только хочу понять, — продолжал Фултон, уже рыдая в открытую и не скрывая слез. — Ее мать, ну, моя бывшая супруга… она просто вычеркнула все из памяти. Она снова вышла замуж, у нее двое детей, как будто можно заменить одного ребенка другим, как будто все это так просто решается… — Он вытер слезы одной рукой, а другой все еще продолжая удерживать машину. — Но мне очень нужно понять: почему? Почему именно моя девочка? Почему он…

— Он не может вам ничего рассказать, — уже более настойчиво произнесла Конни. — Джаз, поехали. Газуй!

Джаза вдруг затрясло, словно он очнулся от ночного кошмара. Он весь погрузился в воспоминания о Харриет Кляйн. Он видел перед собой ее фотографии, слышал рассказ Билли. Он даже представил себе ее студенческое удостоверение, которое столько раз с тех пор держал в руках…

Он завел мотор, словно угрожая мужчине раздавить его.

— Нам пора, — буркнул он, готовясь ловко вырулить со стоянки, в чем успел неплохо натренироваться за четыре года. Напоследок он произнес: — Простите за все, что сделал мой отец. Я очень сожалею о том, что вы понесли столь тяжелую утрату. — И с этими словами он решительно ухватился за руль.

Фултон осунулся еще сильнее. На его лице изобразилась нечеловеческая боль и страдания. Он понимал, что ему не удастся сегодня ничего добиться у этого паренька.

— Я останусь в городе еще на пару дней. — С этими словами он вынул из кармана свою визитную карточку и сунул ее в руку Джаза. — Если ты вдруг передумаешь, мой номер здесь. Пожалуйста. Звони в любое время. Я буду ждать. Хоть днем, хоть ночью.

Джаз не мог больше смотреть на этого мужчину. Он устремил взгляд вперед, на дорогу, и нажал на педаль газа. Фултон отпустил машину.

— Это было ужасно, — поморщилась Конни.

Когда джип выезжал со школьной стоянки, Джаз посмотрел в зеркальце заднего вида. Джефф Фултон стоял на прежнем месте и наблюдал за ними. Когда они выехали на главную дорогу, он медленно побрел прочь со стоянки, пока его отражение не исчезло в зеркальце джипа.

Джаз подвез Конни до дома.

— Не хочешь зайти ко мне? — поинтересовалась она. Но Джаз увидел, что ее отец уже вернулся с работы. Его огромный внедорожник стоял у подъезда, словно преграждая путь всем остальным машинам.

— Нет, в другой раз.

Отец Конни ненавидел Джаза. Отношение между расами, на которое было так наплевать самой Конни, ее отцу было вовсе не безразлично. Джаз, конечно, мог бы и дать отпор его аргументам, хотя и не понимал самой сути спора. «В нашей стране это уже история. Белые люди делали с чернокожими женщинами все, что им вздумается, — как-то раз сказал ему отец Конни, едва сдерживая свою ярость. — Почитай хотя бы книгу о Томасе Джефферсоне. Может быть, тогда ты знаешь, что только не вытворяли белые с черными женщинами в Америке!»

Но Джазу все это было давно известно. «Я не принадлежу к числу тех парней, — хотелось ему парировать тогда. — Я вовсе не плохой. К тому же все это было много лет назад».

Но с кем он собирался разговаривать о прошлом? И кому он пытался бы доказать, какой он неплохой парень?

«Почему ты не остановил его?» — кричал в аптеке тот несчастный паренек.

Должен был бы вынуть из раковины тот самый нож и зарезать его. Да, надо было зарезать Билли. Вот чего от него ждал весь мир.

«…хороший мальчик, хороший…»

Сейчас, в джипе, молчание Джаза Конни поняла по-своему. Ей показалось, что он сейчас думает о ее отце. Она увидела, что Джаз смотрит на его внедорожник. И неопределенно пожала плечами:

— Он ничего глупого себе не позволит. Можешь зайти к нам, если хочешь.

— Мне надо побыть одному и подумать, — наконец произнес Джаз. — Я немного не в себе, что ли. Я потрясен.

Она нежно поцеловала его в губы, потом подалась вперед за более страстным поцелуем. На секунду Джаз задумался над тем, а что еще происходило в салоне этого джипа. Когда Билли сознался в огромном количестве своих грехов, большая часть его трофеев была возвращена. Так или иначе, но Джаз не имел возможности поменять машину. А сколько преступлений Билли планировал, сидя вот на этом самом месте? Сколько жертв он выследил, держа в руках вот этот самый руль?

Но вскоре он перестал размышлять обо всем этом и поддался поцелую, мягкой настойчивости губ Конни, теплу ее языка и такому знакомому чудесному запаху ее волос. Когда поцелуй закончился, они чуть отстранились друг от друга, Конни изогнула брови дугой и спросила его с приличным ямайским акцентом:

— Вы уверены в том, что все же не хотите зайти к нам в дом, преподобный Хейл?

Джаз рассмеялся:

— Благодарю тебя, Титуба, но мне еще нужно определить, вычислить и уничтожить невидимый мир.

Они снова поцеловались — на этот раз это был легкий поцелуй, — и Конни вышла из джипа. Правда, перед этим она успела сказать ему:

— Не натвори опять каких-нибудь глупостей, ладно?

В одно мгновение перед ним пронеслись все события в морге, происшедшие прошлой ночью.

— А почему я должен что-то натворить?

Она расплылась в довольной улыбке. Правда, его слова не были произнесены в знак согласия, но при этом не являлись и ложью.

Глава 8

Пребывая в плохом настроении. Джаз частенько задумывался, не занял ли он место отца в переносном смысле так же, как он в самом прямом смысле сейчас занял место Билли за рулем джипа. Сам Билли Дент никогда не скрывал своих планов касательно будущего своего сына. «Ты превзойдешь всех, Джаспер. Тебя никогда не поймают. Ты станешь новым букой, страшилкой, которой пугают детей. Ты заставишь всех забыть о Ричарде Спеке, убившем восемь медсестер, и о Джеффри Дахмере, отправившем на тот свет восемнадцать человек. Черт подери, ты затмишь даже самого Джека-потрошителя, милый мой мальчик».

Но сегодня настроение у Джаза было хорошее. Репетиция прошла успешно, и Конни простила его за приключение в морге. Какая-то часть его сознания хотела, чтобы он забыл о поисках убийцы Джейн Доу. Чтобы он стал нормальным парнем. Смотрел бы в будущее, а не в прошлое. Посвятил бы всего себя спектаклю. Получше бы успевал в школе. Поближе бы сдружился с Хоуви и почаще встречался с Конни. Раз и навсегда доказал бы ее отцу, что он ей ровня, и заставил бы весь мир поверить, что из него не вырастет второй Билли Дент.

Как бы это было здорово.

Ага, куда уж лучше. А Хоуви в следующем сезоне начал бы играть центральным нападающим в профессиональной баскетбольной команде.

Когда слева показался бабушкин дом, его глазам предстала знакомая картина: припаркованный на подъездной дорожке новехонький седан. Джаз издал громкий стон, но тотчас же почти рефлекторно приклеил на лицо любезную улыбку, поскольку наизусть знал все повадки владельца, точнее, владелицы седана.

Джаз припарковался рядом со сверкающей машиной. На верхней ступеньке крыльца сидел единственный человек, раздражавший его даже больше, чем Дуг Уэтерс, — социальный работник Мелисса Гувер. Она работала в окружном управлении соцзащиты, и с того самого дня, как Билли отправился в тюрьму, она преследовала одну-единственную цель: отправить Джаза из бабушкиного дома в приемную семью или к его тетке Саманте. К Саманте. Которая в глаза Джаза не видела. Которая за пятнадцать лет с Билли словом не перемолвилась. Которая поклялась, что самолично нажмет на кнопку и включит ток, если правительство «образумится» и решит казнить Билли Дента, усадив его на электрический стул.

Да, конечно. Это было бы здорово.

Джазу очень не хотелось ни к тетке, ни в приемную семью, он изо всех сил противился этому и как мог помогал бабушке, чтобы она продолжала оставаться его опекуном.

После ареста Билли четыре года назад Джаз неделю находился на попечении социальных работников, проведя четыре дня в приемной семье. Когда прошло первое потрясение после того, как Билли арестовали, а его самого увезли из дома, Джаз воспользовался тем, чему научил его отец — он разыгрывал из себя пай-мальчика, изворачивался и притворялся совершенно нормальным ребенком. Он легко обвел вокруг пальца социальных работников и приемную семью, которые решили, что с ним все в порядке. (Ему тайком удалось подсмотреть в своем личном деле фразу «чрезвычайно легко адаптируется».) Он заставил их поверить, что сам справится со своими «проблемами», и они отпустили его под опекунство бабушки, ближайшего родственника.

Но правда состояла в том, что он понятия не имел, что это были за «проблемы». Он осознавал, что боится собственных «умений и навыков», но с ними ему предстояло справляться самому. Никто на всем белом свете не мог понять, что ему пришлось пережить и в какой атмосфере он воспитывался. Так как же хоть кто-то смог бы ему помочь? Он оказался в полном одиночестве.

Можно было начать работать над собой здесь, в доме, где вырос Билли. Бабушкин дом оставался для него в буквальном смысле единственным прибежищем. Состоятельный отец одной из жертв папаши купил выставленный на торги дом Дента и распорядился снести его бульдозером, а все обломки сжечь дотла. Джаз видел по телевизору, как все, что осталось от его родительского дома, горело под свист и улюлюканье собравшейся толпы.

(Тот же богатый папенька чуть позже написал Джазу письмо на десяти страницах, в котором предлагал ему оплатить обучение в любом колледже по его выбору, мотивируя это тем, что «нельзя допустить, чтобы Билли Дент записал на свой счет еще одну жертву». Джаз вежливо отказался от этого предложения.)

Джаз неспешно подошел к Мелиссе, которая при его появлении встала и одернула юбку.

— Что, у бабушки при вашем появлении опять случился припадок? — поинтересовался он.

— Она бросилась за дробовиком.

Начнем с того, что бабуля Дент всегда была немного не в себе. Голова ее представляла собой нечто вроде кастрюли, где бурлили и перемешивались самые разнообразные религиозные догмы, совершенно бредовые мысли о каких-то заговорах и просто бабская дурь, передаваемая из поколения в поколение. Сейчас она из просто неприятной старухи превратилась в представляющую прямую опасность особу. Она упорно избегала врачей, поэтому никто не мог с уверенностью сказать, так ли это на самом деле, однако даже без диагноза Джаз не сомневался в том, что она все быстрее движется по маршруту к конечной станции «Альцгеймер», хотя предпочитал об этом помалкивать. Какой бы вздорной она ни казалась окружающим, он знал, что в действительности дела обстояли гораздо хуже. Ожесточенная, злобная, вконец обезумевшая, — но все же родное существо.

— Оба ствола надежно залиты металлом, а бойки спилены, — успокоил Джаз Мелиссу. — Она не пытается вас застрелить, она хочет просто отпугнуть вас. Знаете ли, она принадлежит к тому поколению, которое привыкло не доверять государственным служащим.

— Я это знаю, Джаспер. Когда она в таком настроении, я обычно ухожу.

— Оптимальное решение. — Джаз растянул улыбку чуть ли не до ушей. — Прекрасно выглядите. Эта юбка вам очень идет.

Мелисса фыркнула и бросила на него сердитый взгляд:

— Лесть тебе не поможет.

Но именно с помощью лести он добился того, чего хотел. Он находился от нее на расстоянии вытянутой руки. Она была самой обычной женщиной — ни дурнушкой, ни красавицей. Такой, как большинство. В свои почти сорок лет она так и не вышла замуж и вряд ли выйдет вообще, раз уж целиком посвятила себя работе. Этакая трудоголичка. Джаз сталкивался с подобными людьми. Он разузнал о Мелиссе Гувер все, что только смог, почти сразу же, как ее к нему «прикрепили». Он даже пару дней следил за ней, используя все навыки, полученные от Билли Дента. Он знал, что у нее сильный и упрямый характер и она всегда заботилась о вверенных ей детях, хотели они того или нет. Но он не мог допустить, чтобы она каким-то образом разузнала, насколько плоха стала бабушка. Потому что тогда она сможет отправить его в приемную семью, а то и в приют.

— Я не знаю, зачем вы продолжаете приезжать сюда, — произнес Джаз, — но должен признаться, что мне нравится видеть вас здесь.

Мелисса не купилась на этот комплимент, однако она ничего не сказала о том, что он стоит слишком близко. Если бы он хотел убить ее, то стоял он как надо. Настолько близко, что она никак не смогла бы помешать ему. Несмотря на всю свою «крутизну» и жесткость, она была целиком в его власти, хотя и не подозревала об этом.

«Все люди имеют значение… Даже те, кто все время сует нос в мою жизнь».

— Она старая больная женщина, и лучше ей не становится, — заявила Мелисса. — Мне кажется, у нее к тому же начинается старческий маразм. — «Ха-ха. Если б ты знала». — Ты славный парень, славный молодой человек, и у тебя вся жизнь впереди.

— И поэтому я должен ее бросить?

— Я этого не говорила. Но тебе надо подумать о себе.

— «Мысли о себе» являются одним из диагностических критериев для определения антисоциального личностного расстройства, — ответил Джаз. — Вы должны радоваться, что я думаю о других. Это значит, что я, возможно, не являюсь опасным для общества вроде Билли.

— Ты живешь с ней в одном доме, потому что тебе кажется, что, заботясь о женщине, невольно ставшей первопричиной всего этого, ты, возможно, каким-то образом искупаешь ее грехи и грехи твоего отца, одновременно поддерживая… Ты меня слушаешь, Джаспер?

— Разумеется, — спокойно ответил он. — Послушайте, мне уже семнадцать. Через год я стану вольной птицей.

— Даже год в такой ядовитой атмосфере мог бы…

— В ядовитой? — Маска любезности слетела, и весь его гнев выплеснулся наружу. — Это здесь-то ядовитая атмосфера? Где же вы были, когда мне исполнилось девять лет и Билли показывал мне, как растворять части тела в негашеной извести?

Мелисса отшатнулась, глаза ее широко раскрылись, а рука потянулась к сумочке. Вот черт. Он зашел слишком далеко. Баллончик с газом? Скорее всего. Женщины почти всегда носят с собой баллончики. Однако Джаз не исключал, что у Мелиссы может быть с собой оружие. И не какой-то там дамский пистолет, пусть и крупнокалиберный. Он бы не удивился, если бы она выхватила из сумочки что-нибудь вроде «глока» или старины «магнума».

Джаз протянул руку и схватил ее за запястье, улыбнувшись еще шире и стараясь смотреть на нее озорными глазами.

— Ну ладно, Мелисса, я пошутил. Если на эту тему мне шутить нельзя, тогда на какую можно? Черный юмор. Так, для разнообразия.

Он посмотрел на нее как можно более серьезным и искренним взглядом.

— Я пытаюсь помочь тебе, — ответила она. — Я знаю, что ты отвергаешь мою помощь, но ты нуждаешься в ней, и поэтому я не отступлюсь. Сейчас я уеду, но только потому, что у твоей бабушки дурное настроение. Я еще вернусь, Джаспер. Я помогу тебе, хочешь ты того или нет.

Джаз смотрел, как она выезжала с дорожки, заставив себя весело помахать ей вслед, хотя внутри у него все кипело. Это была самая страшная, самая жутка часть проклятия, унаследованного им от Билли, — женщины. Джаз знал, что женщины не лучше и не хуже мужчин, но знал он это подсознательно, теоретически, что ли, подобно ученому, который знает, что фотон движется, но при этом сам не видит этого движения. Его воспитание, его чутье, все его мысли твердили ему, что женщины значили очень много и в то же время были бесполезны. Что они подстегивали его, заставляли идти вперед, но в конечном счете являлись расходным материалом. Чем-то легко заменяемым. В чем-то даже хороши, но очень ненадолго.

Из ста двадцати трех жертв Билли Дента (или ста двадцати четырех, смотря как считать) примерно сотню составляли женщины. Из мужчин половину представляли собой случайные жертвы. Женщины — и особенно дамы определенного типа поведения — являлись результатом тщательно спланированных действий.

Н-да, такое вот евангелие от Билли Дента.

И вот тут Джаз ненавидел самого себя. Он ненавидел ту часть своего существа, которая смотрела на сильную женщину вроде Мелиссы Гувер и думала лишь о том, как сделать ее слабой и до смерти напуганной, прежде чем…

Прежде чем наконец обратить эту слабость и отчаяние в пыль.

Он вдруг подумал о Конни. Конни — это совсем другое дело. Конни — это единственная девушка — точнее, женщина, — рядом с которой он мог быть самим собой. «Быть собой» означало целый спектр настроений: плохим, хорошим, странным, причудливым, эксцентричным. Конни принимала его всяким, и что самое главное, он позволял ей принимать его, что раньше с ним никогда и ни с кем не случалось. Значило ли это, что он мог надеяться? Надеяться на что-то большее, нежели то, что предначертал ему Билли Дент?

Ноги вдруг перестали держать его, и он бессильно опустился на ступеньку крыльца. Иногда надежда бывает страшнее всего на свете.

Когда ему наконец удалось собраться с мыслями, Джаз поднялся и осторожно зашел в дом.

В прихожей было темно. Бабушка выключила весь свет и закрыла все ставни.

— Бабушка! — позвал он. — Эй, бабуля! Это я, Джаспер. Я один.

Тишина.

Он щелкнул выключателем и прошел в помещение, которое бабушка упорно именовала гостиной, хотя оно представляло собой тесную комнату с диванчиком и несколькими приставными столиками. Бабушка, одетая в поношенный халат, сидела на диванчике, притянув ноги к груди. Ее седые редеющие волосы обвивали голову, словно пряжа веретено.

Она наставила на него дробовик, ее широко раскрытые глаза горели диким огнем.

— Привет, бабуль.

— Я пристрелю ее! — прокричала старуха. — Я из нее решето сделаю, если надо!

— Ее со мной нет, бабуль. Я один. Честное слово.

Джаз осторожно шагнул к ней.

— И не думай, что я не выстрелю в тебя. Еще как. Надо было пристрелить твоего папу. Прямо тогда, когда я его выродила. Или тогда, когда еще его носила. Так было бы лучше всего.

— Тут я с тобой поспорить не могу, бабуль.

Еще шаг. Дробовик не представлял собой никакой опасности, но если дать ей нажать на курок, она в этом убедится. И разозлится пуще прежнего.

— Ты же знаешь, что он не всегда был таким злодеем. Вырос он нормальным мальчиком. И только когда он встретил ее, все сразу пошло кувырком.

Билли Дент мучил и убивал кошек, собак и прочих зверюшек с восьмилетнего возраста, но Джаз позволял бабушке тешить себя иллюзиями. Ей нравилось верить, что именно мать Джаза превратила Билли во врага общества и машину для убийств, а поскольку мама давно умерла, то это заблуждение являлось лишь невинной блажью старухи.

— Ты весь в него! — визжала она, целясь ему в голову, пока он осторожно приближался к ней. — Весь в него! Я знаю, чем ты занимаешься! Тем же, что и твой папочка! Якшаешься со шлюхами! Пихаешь в них свою штуку! Вот с чего начинаются разврат и разложение!

Джаз прикусил щеку, чтобы не расхохотаться. Неужели он только-только поплакался о своих страхах и мучительных раздумьях о женщинах? Так вот в чем дело — в дурной наследственности! Все это передалось от полоумной бабули Дент убийце Билли Денту, а от него к Джазу. В жизни редко случалось, чтобы решения сложных проблем лежали на поверхности. Зачем нужны психология и психотерапия, когда бабушка могла все объяснить?

— Я думаю сделать на ужин макароны с сыром, — спокойно произнес Джаз, когда до дробовика оставалось несколько сантиметров. — Рожки. А сверху посыплю крошками от чесночного хлеба, как ты любишь. Если у нас остался пармезан, то я добавлю его к чеддеру. Ну и как тебе идея?

— Я тебе башку снесу! — рявкнула в ответ бабуля. — Ненавижу рожки!

— Не любишь рожки? Ну ладно. Приготовлю бантики. Как тебе?

— Бантики — это хорошо. Я сразу вспоминаю, как познакомилась с твоим дедом. Он был просто красавчик в своем костюме с галстуком-бабочкой, — вздохнула она и добавила: — Она похожа вот на такой бантик, как из макарон… Ты думаешь, что если приготовишь ужин, то я тогда тебя не пристрелю?

— Ну, можешь пристрелить меня после ужина. Если ты это сделаешь раньше, кто же тогда тебе его приготовит?

Она скосила свои бледно-голубые глаза, как будто пыталась в уме что-то разделить в столбик. У Билли глаза были почти такие же. Джаз унаследовал от матери карий цвет глаз. Он называл их «разумными».

— Чесночный! Хлеб! — прокаркала старуха, тыча в мальчишку дробовиком.

Неторопливым плавным движением Джаз отнял у нее оружие.

— Ну да. Чеснок. После такого ужина все вампиры станут обходить тебя стороной.

Бабуля фыркнула и скрестила руки на груди.

— Вампиров нет. Есть просто чудовища.

С этим заявлением Джаз спорить не стал. Он вернул дробовик бабушке, посмотревшей на него как на новую игрушку. Потом он ей вдруг надоел, и она положила его рядом с диванчиком. Если бы подобные сцены не сделались обыденными, он бы счел их ужасающими или забавными.

Скорее всего забавными.

Он приготовил макароны с сыром, как и обещал. После ужина он стоял у раковины, мыл посуду и смотрел в окно на стоящую в саду старую купальню для птиц, когда бабушка вдруг подошла к нему и отвесила ему подзатыльник.

— Не смей мне грубить! — взвизгнула она.

Джаз вцепился в край раковины и приказал себе не оборачиваться и не отвечать ударом на удар. Она — слабая старуха. Он — сильный молодой парень. Если он ответит, то покалечит ее, если не убьет.

Еще один подзатыльник. Джаз как ни в чем не бывало продолжал мыть посуду. Подобные «нравоучения» бабушки являлись не более чем одним из неизбежных неудобств совместного проживания. Он позволил ей размахивать руками, пока она не выдохлась и в изнеможении не оперлась о кухонный столик, хватаясь за грудь, хрипло и прерывисто дыша. Это было что-то новенькое. Неужели ее прямо здесь хватит инфаркт?

Джаз не знал, что и думать. Если она умрет, то плакать по ней никто не станет. После смерти она сделается еще одной строкой в списке усопших семейства Дентов. Хотя нет, не совсем усопших. Как сказала Мелисса, возможно, забота о бабушке сможет каким-то образом искупить ее грехи. Или грехи отца. Или собственные грехи Джаза. Вполне вероятно, что, заботясь о ней, он заметит что-то в своем характере, подметит какие-то родовые черты или что-то такое, что позволит ему хоть немного постичь нрав своего отца и свою собственную натуру. Это поможет ему построить жизнь так, чтобы его будущее не стало столь фатально-неизбежным, как ему зачастую казалось, — будущее, полное крови и смертей.

Или скорее всего…

— Ты весь в отца, — бессильно выдохнула бабушка, плюхнувшись на стул и, очевидно, раздумав умирать. — Весь в него.

Вот эти слова причинили Джазу настоящую боль. Лучше бы она его избила.

Умыв бабушку и уложив ее спать, Джаз наконец позволил себе развалиться на кровати, но ненадолго. Ему предстояло выработать план повторной вылазки на место преступления. Он изучил местность по картам «Гугл», хотя и так знал ее достаточно хорошо. Затем он сложил в небольшой рюкзак все, что могло понадобиться ему и Хоуви во время их ночной прогулки.

Ничего он не забыл? Джаз откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на одну из стен. Давным-давно он приклеил туда изображения жертв отца — сто двадцать три фотографии, вырезанные из газет, распечатанные из Интернета или тайком скопированные на ксероксе из отчетов Г. Уильяма. Джаз сказал себе, что это будет ему напоминанием. Напоминанием о том, что может произойти, если он не станет держать себя в руках.

В этом реестре умерщвленных присутствовало и сто двадцать четвертое фото, приклеенное между восьмидесятой и восемьдесят первой официально признанными жертвами. Джаз считал, что именно тогда Билли убил женщину на той фотографии, мать Джаза.

От нее осталось одно лишь фото. Да еще разрозненные воспоминания из того времени, когда он был гораздо младше: подаренный ею щенок Расти, запах пирожков из духовки и привкус лимонной глазури. Вот и все. Несмотря на то что он едва помнил ее, из слов бабушки и действий Билли можно было заключить, что мать являлась единственным светлым пятном в его жизни, и поэтому Джаз пойдет на все, чтобы сохранить память о ней.

Полиция не нашла никаких доказательств, что Билли убил маму. Как, впрочем, и никто другой. Официально она числилась пропавшей без вести, и дело о ее исчезновении так и осталось нераскрытым. Джаз знал лишь одно: вот только вчера она присутствовала в его жизни, а на другой день исчезла. Ему тогда было восемь лет, и когда он спросил Билли «Где мама?», тот лишь пожал плечами и ответил: «Она уехала». Таковым и оставался его стандартный ответ, как бы Джаз ни допытывался. Просил и умолял — «Она уехала». Плакал и рыдал — «Она уехала». Бушевал и угрожал — «Она уехала».

От нее остались лишь отрывки детских воспоминаний. Кто-нибудь помнит свое детство со всей ясностью? У Джаза оно представляло собой череду каких-то смутных картин и образов. С некоторыми исключениями. Разумеется, он помнил уроки и «наставления» Билли. Помнил день, когда познакомился с Хоуви. Помнил то, что случилось с Расти. А остальное… все как в тумане. Какой-то поток видений, мыслей и чувств, настолько грязный и зловонный, что нельзя было оттуда сделать и глотка, чтобы тебя не вырвало.

И еще одно воспоминание. Или сон. Или все вместе. Джаз точно не знал, что это, но там все являлось реальным. Даже чересчур. Нож. Голос. Голос Билли, он это точно знал, приказывавший ему взять нож. Руки Билли, помогающие ему, снова его голос…

Нож… Нож и плоть, плоть расходится, и он чувствует ее упругость, а почему? Откуда ему знать, что плоть упруга?

Другой голос, сдавленный болью, судорожный.

Билли Дент наотрез отказывался говорить только об одной из своих многочисленных жертв — о Дженис Дент, чего и следовало ожидать. Со времен оных серийные убийцы только притворялись, что чистосердечно признаются, на самом же деле они никогда не рассказывали всей правды. В XIX веке маньяк-убийца Холмс признался, что во время Всемирной ярмарки в Чикаго убил двадцать семь женщин, хотя полиция пребывала в полной уверенности, что количество его жертв перевалило за сотню.

Джаз многое знал об убийцах. Билли изучал серийных убийц, как художники изучают полотна мастеров Возрождения. Он учился на их ошибках. Он беспрестанно думал и говорил о них. И он передал свои знания сыну. Прямо-таки какой-то Счастливчик Джаз — именно это он и запомнил с самого детства.

Убийцы всегда что-то скрывают. Так уж повелось.

Мать Джаза была сокровенной тайной Билли.

Среди ста двадцати четырех портретов жертв в комнате имелось еще одно фото, на сей раз живого человека: черно-белая фотография хорошенькой стройной молоденькой девушки, одетой в строгого покроя платье, в аккуратном берете и с небольшой сумочкой в руках. Она стоит у входа в церковь, улыбаясь в объектив.

Бабушка в молодости. За много лет до того, как она произвела на свет чудовище.

Джаз прошелся по кровавому следу Билли, глядя на фотографии и по памяти называя имена жертв.

— Кэсси Овертон, — начал он. — Фарра Гордон. Харпер Маклеод. — Он закончил перечисление, посмотрев на фото бабушки. — Когда-нибудь, — пробормотал он, — в один прекрасный день я сломаюсь. Я же сын своего отца. Всякое может случиться. И когда этот день настанет, когда я убью свою первую жертву… ею вполне можешь оказаться ты.

Он с удивлением обнаружил, что плачет, но так и не понял, по бабушке он плачет или по себе самому. Он ненавидел себя за саму мысль о том, чтобы убить ее, но ничего не мог с собой поделать — от этой мысли ему становилось хорошо. Она была ужасным человеком, поскольку подарила миру Художника, Зеленого Джека или как там еще называли папашу. Он пытался понять, почему она еще живет, но в то же время хотел, чтобы она исчезла с лица земли. Возможно, что тогда, именно тогда, он не станет чувствовать себя столь виноватым.

Но он знал, что это не так. Чувство вины всегда будет преследовать его. Он не смог защитить родную мать. Он не смог помочь тому парнишке в аптеке, который рухнул прямо к его ногам. Он должен был давным-давно убить Билли, когда тот спал. Бог свидетель, он знал, как это сделать — Билли стал учить его изящному и злодейскому искусству убивать, как только Джаз начал ходить. Он умел обращаться с ножами, пистолетами, топориками, молотками… В ящике на кухне лежала старая ручная дрель, и Джаз вполне мог просверлить папаше башку, пока тот спал. Покончить с ним и предотвратить дальнейшую вакханалию убийств.

Люди часто говорили Джазу: «Тебе было тринадцать лет. Ты уже мог отличить добро от зла. И ты знал, что он творит зло. Почему же ты не остановил его?»

Но они не могли понять, что убийство считалось злом только среди остальных людей. Для Билли и для Джаза оно не являлось злодейством. Вот так его и воспитали: промыли мозги и набили их ложными ценностями. Называйте это как хотите. В итоге…

Джаз повернулся на кровати и пристально посмотрел на стену, ища фотографию Харриет Кляйн. Точно, «зеленоглазка» — память ему не изменила.

Харриет Кляйн уже не вернуть. И он ничего не мог сказать Джеффу Фултону, что хоть как-то утешило бы бедного, раздавленного горем старика. Но Джаз знал, что оставался единственный способ искупить грехи отца и свои собственные.

Убийца Джейн Доу разгуливал на свободе.

— Я достану тебя, — прошептал Джаз. — Я выслежу тебя и загоню, как бы безумным это тебе ни казалось, и мне плевать, сойду я с ума или нет.

Поскольку в конечном счете лучше спятить именно так, а не впасть в слабоумие, как бабуля.

Глава 9

Он позвонил Хоуви, стараясь не разбудить бабушку, от которой его отделяла лишь тонкая стена между комнатами.

— Боевая готовность, — объявил Джаз, когда Хоуви снял трубку. Он посмотрел на часы — 23:20. Вся ночь впереди.

— Ты что, шутишь? — возмутился Хоуви. — Через десять минут баскетбол начнется. К тому же я думал, что ты перестал разыгрывать из себя суперсыщика.

— Во-первых, мы выходим через несколько часов, а не сию минуту. Надо осмотреть место преступления примерно в то же время, когда там находился убийца. Во-вторых, я передумал. И в-третьих, если хочешь, чтобы я тебя простил за то, что ты разболтал Конни о нашем приключении в морге, ты просто обязан пойти со мной.

— Ой, да ладно тебе!

— Я до сих пор не верю, что ты ей проболтался. Что же случилось с заповедью «дружба прежде всего»?

— К этой заповеди существует малоизвестное примечание, которое гласит, что если у друга номер один чуть не кровь носом идет от того, что подружка друга номер два посмотрела на него испепеляющим взглядом, то он вправе нарушить эту заповедь. Я именно так и поступил, потому что твоя Конни — та еще штучка.

— Хоуви, подумай хорошенько, кого ты больше боишься — Конни или меня?

Тот на мгновение умолк, а потом ответил:

— Если честно, то иногда вас обоих. Слушай, если ты действительно собрался поехать в поле, то можешь на меня рассчитывать. Но только при одном условии.

Джаз тихонько застонал. По голосу Хоуви он догадался, что это за условие.

* * *

Джаз поспал несколько часов, после чего осторожно выскользнул из дома. Хоуви также владел искусством исчезать из-под крыла своей не в меру заботливой матушки и уже ждал на их старом месте, нелепой тенью возвышаясь в лунном свете.

— На этот раз левое плечо, — сказал он, залезая в джип. — Это будет горящий баскетбольный мяч, ну, то есть мяч в окружении языков пламени, понимаешь? Погоди, погоди, — выпалил он, прежде чем Джаз успел перебить его, — давай посмотрим, что у тебя там, чтобы я был полностью уверен.

— Что? Прямо здесь? — опешил Джаз.

— Тебе нужен напарник или нет?

Джаз недовольно заворчал, но заглушил двигатель и снял футболку, продемонстрировав три татуировки. На правом плече красовались стилизованные буквы «К.П.» и цифра 3 — инициалы и номер любимого игрока Хоуви Криса Пола, на спине — герой комиксов индеец Сэм с револьверами на изготовку, а на правом предплечье — черная полоска корейских иероглифов, которые по клятвенному заверению Хоуви переводились как «Я могуч и силен, словно ветер». Однако Джаз опасался, что на самом деле они гласили: «Еще один безмозглый белый малолетка с азиатскими наколками. Ржу-не-могу».

В прошлом году Хоуви хотел наколоть себе рисунок с номером Пола, но его родители и врач сказали решительное «нет», поскольку Хоуви страдал гемофилией. В порыве великодушия (о котором он до сих пор горько жалел) Джаз заявил, что сделает такую татуировку себе, а Хоуви сможет на нее любоваться, когда захочет.

Коготок увяз — всей птичке пропасть.

— Да-да, — приговаривал Хоуви, когда Джаз вертелся на сиденье, чтобы его друг мог получше рассмотреть «нательные росписи», — на левом плече. Мяч в языках пламени. Я вот тут эскизик набросал.

Он зашуршал в кармане какой-то бумажкой, но Джаз остановил его взмахом руки:

— Видеть ничего не хочу. Мне все равно, что ты там намалевал. На следующей неделе съездим к одному парню, который не спрашивает документов, и сделаем все как надо, о'кей?

— Клево. — Хоуви расплылся в широкой улыбке, словно ребенок, попавший на бесплатную раздачу сладостей. — Слушай, а если этот Эриксон снова вынырнет из ниоткуда, то нам тогда несдобровать.

— Да уж, это точно.

При упоминании помощника шерифа Джаз вспомнил, каким злым взглядом Эриксон смотрел на него вчера ночью, как бы давая понять, что ему очень не хочется снимать с мальчишки наручники. Джаз знал, что Эриксон упивался своей властью над ним, поскольку Билли всегда говорил, что лишь тонкая грань отделяла полицейских от убийц.

Когда они ехали к полю, Хоуви вдруг сказал:

— Знаешь что?

— Что?

— Мне кажется, что я бы пошел с тобой в разведку.

— Здорово.

— Но прежде я бы спросил, зачем мы идем в разведку.

— Это верно.

Иногда разговор с Хоуви превращался в испытание терпения собеседника, в результате чего Джаз обретал поистине олимпийское спокойствие. Хоуви ходил вокруг одной темы бесконечными кругами, пока диалог не превращался в некий водоворот.

— Я что хочу сказать — вот я с тобой сегодня еду, но все же хочу спросить: почему ты так одержим этим делом?

— Я же тебе вчера все рассказал: я думаю, что это серийный убийца.

— И что? Даже если и так, полицейские в конце концов сами догадаются.

— А тем временем могут погибнуть люди.

— Люди погибают по всему миру. Везде и в эту самую минуту. И ты прекрасно знаешь, что это так, это ведь не теория. Так почему же ты зациклился на этом вымышленном, несуществующем серийном убийце?

Джаз с силой сжал губы, словно мог заставить себя замолчать. Но какая-то часть его сознания жаждала высказаться, и она взяла верх.

— Потому что, — тихо ответил он, — если я ловлю убийц, то тогда, возможно, сам я не убийца.

Хоуви фыркнул:

— Ну, ты-то уж точно не серийный убийца. Я тебе это докажу.

— Замечательно. Продолжайте, доктор Фрейд.

Хоуви затараторил, оживленно размахивая руками:

— Вот смотри. Серийные убийцы обычно нападают на слабых, верно? На тех, кто не сможет дать им отпор. Кого ты видел слабее меня, а? У меня кровь идет от одного вида ножа. Стоит ударить меня даже, скажем, ложкой — и я умру от потери крови.

— Допустим.

— Но ты мой лучший друг, поэтому никогда не ударишь меня. Этим сказано все, что тебе нужно знать. — Хоуви скрестил руки на груди и важно кивнул головой, словно нашел альтернативное доказательство теоремы Ферма.

Прекрасная мысль, и Джаз искренне, всей душой хотел, чтобы все было именно так, как сказал Хоуви. Однако даже серийные убийцы питали к кому-то привязанность. Он читал, что в Англии жила супружеская пара, где муж истязал и убивал женщин, включая собственных дочерей, но свою жену он и пальцем не тронул.

Последние двадцать минут по пути к полю, где нашли Джейн Доу, они проехали в полном молчании. Хоуви прислонился к стеклу, задумчиво глядя в темноту, пока они тряслись по темной грунтовой дороге, которую освещала лишь луна, то и дело пропадавшая за высокими кронами деревьев. Когда Джаз припарковался на обочине (до места, где нашли Джейн Доу, надо было примерно полтора километра идти пешком, чтобы не оставлять следов шин), Хоуви вдруг спросил:

— Слушай, а какое у тебя второе имя?

— Что-что?

— Ну, среднее, сразу после Джаспера. Я что-то забыл.

— А зачем тебе?

— Оно начинается на «Ф», верно?

— И что с того? — спросил Джаз, когда они выходили из джипа. Он открыл багажник и вынул небольшой рюкзак.

— У всех серийных убийц имеется полное имя. Ну, то есть имя, фамилия и среднее, — ответил Хоуви. — Я просто хочу проверить, как звучит твое.

— Не у серийных, а у политических. Джон Уилкс Бут, убивший Авраама Линкольна. Ли Харви Освальд, застреливший президента Кеннеди.

— И у серийных тоже, — настаивал Хоуви. Они двинулись к месту преступления. — Например, Джон Уэйн Гейси. Бобби Джо Лонг. Джереми Брайан Джонс.

— Ты так долго со мной общаешься, что выучил их наизусть.

— Не только их! Уильям Корнелий Дент. Бостонский душитель.

— А вот это просто смешно. Бостон — совсем не его…

— Я могу смешить тебя всю ночь напролет.

— Ну хорошо. Это имя — Фрэнсис.

— Джаспер Фрэнсис Дент, — задумчиво произнес Хоуви, а потом принялся декламировать на все лады: — Джаспер Фрэнсис Дент. Джаспер Фрэнсис Дент. Джаспер Фрэнсис Дент. — Наконец он выдохся и замотал головой: — Не-а, ничего не выходит. Не звучит, и все тут. По-моему, ты не серийный убийца.

Осторожно идя сквозь высокий бурьян и засохшую сою, Джаз пробормотал:

— Что ж, и на том спасибо.

Однако в глубине души он сам удивился, насколько он благодарен Хоуви за его утверждение.

Наконец они взобрались на холм, возвышавшийся над тем местом, где обнаружили тело Джейн Доу. Желтая заградительная лента все еще висела на колышках, образуя неправильный шестиугольник. На ветру трепетал одинокий пластиковый флажок, воткнутый в землю там, где рядом с телом нашли отрезанный палец. Ряды жердочек, продольно и поперечно перетянутые шпагатом, уходили на холм и спускались вниз, образуя серию смежных квадратов. Значит, Уильям по крайней мере приказал своим подчиненным произвести элементарный трассировочный поиск. Совсем неплохо.

Прежде чем они двинулись дальше, Джаз достал шапочки для душа и перчатки.

— Ну вот опять, — пробурчал Хоуви, надевая «амуницию». — А мне-то что там делать?

Джаз усмехнулся: на два километра вокруг не было ни души, а Хоуви говорил шепотом.

— Возможно, придется сделать какие-нибудь замеры. К тому же никогда не помешает самому осмотреть место преступления.

— Зачем? — Хоуви оглянулся вокруг. В лунном свете все поле отливало серебром, лишь кое-где виднелись темные пятна. — Боишься, что набегут суслики и все тут перегрызут?

— Да нет же. Просто этот парень может и не знать, что труп уже увезли. Многие из серийных убийц возвращаются, чтобы взглянуть на труп. Так сказать, заново все пережить.

— Н-да, здорово.

— Иногда они даже мастурбируют, — улыбнулся Джаз.

Хоуви сделал вид, словно сует себе два пальца в рот.

— С-М-И. Слишком Много Информации. Похоже, ты вызывал у меня стойкое отвращение к мастурбации. Слушай, а почему ты взял меня, а не Конни?

— Конни не нравится, когда я превращаюсь в Билли.

— Ага, а мне, выходит дело, нравится?

— Ты это стойко переносишь. Так, смотри в оба, дружище.

Джаз присел на корточки, внимательно осматривая склон, полого уходящий к тому месту, где нашли Джейн Доу. Хоуви неподвижно стоял у него за спиной, напоминая гигантское пугало.

Джаз не открыл Хоуви главной причины, почему он не взял с собой Конни. Когда дело доходит до подобного рода рискованных предприятий, заповедь «дружба прежде всего» перестает быть звонким лозунгом и становится жизненным правилом. Джаз встречается с Конни всего несколько месяцев, а с Хоуви они дружат многие годы. Хоуви может проболтаться Конни, но никому из взрослых он об этой «ночной прогулке» уж точно никогда не расскажет.

Не то чтобы он не доверял девушке, просто его доверие к Хоуви граничило с фанатизмом. Хоуви всегда оставался ему верным другом, даже тогда, когда он жил под одной крышей с Билли, который корчил из себя образцового отца-одиночку, тайно обучая сына всем тонкостям своего «искусства». Хоуви был рядом, когда Билли арестовали и все последующие кошмарные дни.

Самое главное, что Хоуви не отвернулся от него, когда началось самое страшное — слушания и суды, нашествие репортеров в Лобо и шквал телевизионного эксклюзива. Тогда на Джаза никто и смотреть-то не хотел. Джаз чувствовал себя виноватым перед Хоуви за то, что никогда не рассказывал ему, чем на самом деле занимался его папаша и чему смог его научить, прежде чем об этом узнал весь мир. Однако Джаз, подобно детям алкоголиков и родителей-садистов, никогда не говорил лишнего. Все это в сочетании с постоянным промыванием мозгов и полным контролем Билли над сыном означало, что Джаз всегда держал рот на замке.

Хоуви повел себя так, что все эти обстоятельства никак не отразились на их отношениях. Это кое-что да значило. Но лично для Джаза это значило в буквальном смысле все.

Он задумчиво смотрел на залитое лунным светом поле. Луна лишь чуть-чуть уменьшилась по сравнению с тем временем, когда убийца бросил здесь тело Джейн Доу. Джаз видел место преступления как бы глазами злодея, что было очень важно.

«Только мы видим все именно так». Эти слова Билли произнес в тот день, когда Джазу исполнилось семь лет и папаша решил взять его с собой «на работу». Мальчик тогда сидел в джипе, пока Билли приканчивал свою тридцать девятую жертву — учительницу по имени Гейл Клинтон — в заброшенном туалете в глубине парка в городке Мэдисон, штат Висконсин. Затем, завершив расчленение тела (с жертвами под номерами тридцать пять по сорок два Билли поступал так: он любил менять положение тела, раскладывая вокруг него отрезанные конечности), он провел Джаза на место, наглядно демонстрируя ему, как надо удалять улики, которые могут навести на след полицейских.

«Ублюдков-полицейских», как их называл папаша.

«Никто не видит это так, как мы, — объяснил он. — Они пытаются посмотреть на место нашими глазами, но мы не должны этого допустить. Поэтому мы иногда оставляем ложные улики. Мы никогда не позволяем им думать, как мы. Понимаешь? Потому что наши мозги принадлежат нам, и никому больше. А теперь подай-ка папе мешок для мусора. Вот молодчина!»

Здесь же не было ложных улик. Вообще никаких улик не было. Полицейские прошли полкилометра, производя тщательный трассировочный поиск, ища хоть какую-то зацепку. Но все впустую. Помощник шерифа Локард славился своей сообразительностью, но в данном случае уликой могла оказаться нитка с брюк убийцы, затерявшаяся в высоком бурьяне. Легче было найти иголку в стоге сена.

— Может, скажешь мне, что мы все-таки ищем? — спросил Хоуви. — Вдруг я смогу помочь, а?

— Я пытаюсь поставить себя на место убийцы, — признался Джаз, раздраженный тем, что ему пришлось влезать в шкуру злодея. — Самое главное — определить, как этот парень здесь оказался и как он потом смылся. Если он не дурак, то он шел сюда и отсюда одной дорогой. Так меньше шансов оставить следы или улики.

— Гляди! — воскликнул вдруг Хоуви дрожащим от возбуждения голосом. — След ноги! Боже мой, а вот еще один!

Джаз покачал головой:

— Это полицейские наследили. Они старались ступать как можно осторожнее, но когда они прибыли, земля была еще мягкой от утренней росы.

— А может, это все-таки следы убийцы, — недовольно надулся Хоуви.

— Полицейские ничего не нашли. Вполне правдоподобно. Наверное, он побывал здесь до рассвета. В это время года земля как бы схватывается от ночных заморозков и становится твердой.

Для наглядности он повернулся и указал на тропинку, по которой они шли — их обувь не оставила никаких следов.

— Ну, если по ночам так холодно, то она могла пролежать здесь много дней или даже недель, — фыркнул в ответ Хоуви.

— Не-ет, еще не так уж и холодно. Благодаря мелким зверькам и бактериям через месяц от нее ничего бы не осталось. На нее даже мухи не успели слететься. Она, что называется, была свеженькой. Значит, он появился здесь ночью, — продолжал Джаз, размышляя вслух. — Если бы ты собирался сюда ночью, откуда бы ты пришел?

Хоуви показал назад:

— Да откуда и мы. Так же легче всего.

— Да, так легче всего, потому что мы знаем эту дорогу. Мы здесь выросли, и нам известно о грунтовке.

— Так ты говоришь, что он не мог приехать нашей дорогой?

Джаз пожал плечами.

— Я говорю, что мы не можем с уверенностью это утверждать. Но если он действительно приехал тем же путем, что и мы, то это многое значит. Это означает, что он или местный, или же он долго и подробно изучал Лобо и его окрестности, прежде чем решился на преступление.

— Ух ты! Ты думаешь, что он из города? Кто-то нам знакомый? И какова же вероятность?

Под вероятностью он подразумевал, что в Лобо обитает еще один серийный убийца. Джаз не слыл математическим гением, но, по его скромным прикидкам, вероятность составляла один к триллиону, не больше. Он на несколько минут оставил Хоуви в покое и пригнувшись пошел вперед, пока не нашел то место, которое искал. Он обернулся и в двадцати метрах от себя увидел свою вчерашнюю «засаду». Сейчас он стоял именно там, где находился помощник шерифа Эриксон, никак не подозревавший, что за ним наблюдают. Теперь Джаз окончательно понял, что Эриксон мог лучше всех видеть место преступления и работу следственной группы.

— Возможно, он хорошо разведал местность, — задумчиво произнес Джаз. — Грунтовой дороги нет ни на одной карте, разве что на «Гугле». Но точно сказать не могу, надо все проверить.

— Ее никто не знает, значит, она не из наших краев, — подхватил Хоуви. — Он убил ее в другом месте, а тело бросил здесь, рядом с Лобо. Шоссе там. — Он показал рукой влево. — А дом Гаррисона там. — Взмах вправо. — Так что мы знаем, что оттуда он точно не появился. Поэтому логично, что он ехал по шоссе, заметил это заброшенное поле и подумал: «Как здорово! Брошу-ка я труп здесь». Верно?

Джаз лишь хлопал глазами. Ну конечно же. Вот ведь идиот! Ответ все время лежал на поверхности!

— Убийца шел вверх по склону, — прошептал он.

— Что-что?

Не выпрямляясь, Джаз указал рукой вниз, чуть дальше плоского участка, где нашли труп, в сторону довольно крутого спуска, ведшего к маленькой рощице.

— Этот парень вовсе не дурак, — начал он. — Он знал, что полицейские выдвинут две версии, как и ты: убийца появился или со стороны шоссе, или со стороны грунтовой дороги. Смотри, отсюда прекрасно видно, где полицейские проводили трассировочный поиск. Они шли вверх по левой стороне по направлению к нам. Потому что там дороги и оттуда попасть сюда легче всего. Это путь наименьшего сопротивления. Когда ты тащишь труп, ты понесешь его вверх по склону или вниз?

— Лично я? — спросил Хоуви. — Обычно я таскаю трупы сверху вниз — так меньше устаешь.

— Вот именно. Это первая аксиома криминалистов — чтобы избавиться от трупа, его несут вниз. Но этот парень… — Джаз выпрямился и хлопнул в ладоши. — Гарантирую, что он шел вверх по склону вон из той рощицы. Потому что знал, что полицейским и в голову не придет что-то там искать. Пошли.

Они вприпрыжку побежали вниз, описывая широкую дугу, чтобы не наследить на месте преступления.

— Не представляю, как можно тащить труп вверх по склону, — недовольно пробурчал Хоуви. — Я бы просто-напросто сжег его. Кстати, а почему он его не сжег?

— Ты что, смеешься? В крематории тело сжигают два часа при температуре больше восьмисот градусов, а зубы и кости все равно остаются. Билли знал это по своему горькому опыту. Он пытался сжечь десятую по счету жертву, и ничего у него не вышло.

— А как насчет извести? Растворить тело, а?

— В негашеной извести? Долгая морока. И извести нужна чуть не бочка. К тому же в процессе тело усыхает и может мумифицироваться, а не раствориться. Так что нет гарантии, что наверняка избавишься от тела. Самое лучшее — это убедиться, что на теле нет никаких следов, могущих привести к тебе.

— Ну, теперь я знаю, к кому обращаться, если мне вдруг понадобится избавиться от трупа, — произнес Хоуви. У подножия холма он остановился и посмотрел на деревья. — Что-то тут не сходится. Во-первых, как он мог попасть в рощу? Нет ни дороги, ни тропинки…

— Не знаю, — торопливо ответил Джаз, когда они побежали по залитому лунным светом полю. — Просто попал туда, и все! — Его сердце колотилось не только от быстрого бега, но и от чего-то еще, не совсем ему понятного. Скорее всего от охотничьего азарта.

Через несколько секунд они оказались в роще. Джаз велел Хоуви быть осторожнее, а сам освещал лучом фонарика землю и стволы деревьев. Хоуви начал ныть, пока Джаз не дал ему второй фонарь, и вскоре они начали осторожно продвигаться вперед, выхватывая пучками света корни, моховые кочки и кусты. Джаз вдруг остановился как вкопанный, ухватив Хоуви за рукав, и прошептал:

— Тсс! Ни слова!

— Я и так молчу! — возмутился Хоуви.

— Вот и молчи.

— Ну ладно, раз ты сказал…

— Заткнись и слушай! — Джаз для большей убедительности взмахнул рукой, и Хоуви тотчас же закрыл рот. Они напряглись, застыв на месте и вслушиваясь в звуки ночи.

— Ты слышишь? — шепотом спросил Джаз.

— Что слышу? Только журчание ручья. А ты что слышишь, Чуткое Ухо?

— Вот именно. Ручей. — Лицо Джаза расплылось в улыбке. Он перевел луч фонарика на Хоуви, чтобы увидеть его реакцию, когда он переварит факты. — И куда он течет?

— Куда течет? — нахмурился Хоуви. Как и все городские мальчишки, он в детстве играл в этих местах. — Да никуда он не течет. Э-э, по ферме и дальше на запад к… — У него вдруг отвисла челюсть. — Черт! К шоссе он течет!

Ручей, до которого было метров тридцать, пересекал ферму строго с востока на запад, проходил под шоссе, а потом превращался в еле заметную струйку воды. Убийца мог оставить машину на обочине глубокой ночью, когда на дорогах нет никого из Лобо, потом пронес тело Джейн Доу по ручью до рощи, затем вскарабкался на холм и там бросил труп. Ручей был глубиной самое большее тридцать сантиметров. Легко ли ему пришлось? Конечно, нет. Но серийные убийцы одержимы своими навязчивыми идеями, а потому способны на многое. Если идти по ручью вброд, то это наверняка собьет собак со следа (если, конечно, полицейские начнут прочесывать местность с ищейками), а все улики и следы просто смоет водой. Если он положил труп в пластиковый мешок, то мог просто тащить его за собой, не боясь намочить. Сделав свое дело, он мог вернуться на шоссе тем же путем, которым пришел. Вполне подходящий план.

— Этот наш убийца прямо-таки педант какой-то, — сказал Джаз на ходу. — Все предусмотрел. Не оставил ничего, что могло бы привести к нему.

— Так, значит, мы ничего о нем не сможем узнать?

— Что-то узнать мы всегда сможем. Даже если там ничего нет, это о чем-то говорит. Так сказать, «увлекающиеся» убийцы теряют голову и оставляют массу улик, из которых мы можем сделать какие-то выводы. «Скрупулезные» убийцы следов не оставляют, что позволяет нам набросать их психологический портрет. Возьмем нашего злодея. Он очень аккуратен. Первенец или единственный ребенок в семье. Вполне вероятно, что отец хорошо к нему относился. Уравновешен. Хорошо учился в школе, но скорее всего учебу бросил.

— Похоже, ты о своем отце рассказываешь, — заметил Хоуви.

— Папаша сто процентов за решеткой, — рассмеялся Джаз. — Если бы он оттуда вырвался, мы бы тотчас об этом узнали.

Джаз в свое время отказался от любых контактов с Билли, но Г. Уильям взял себе за правило раз в месяц звонить и получать подтверждение, что да, Билли Дент находится в одиночной камере.

Они дошли до ручья и ринулись осматривать его берега. Джаз не тешил себя иллюзиями, что найдет следы на мягкой влажной земле у самой воды, однако он все же заметил пару-тройку мест, выглядевших так, словно почву там заметали листьями или ветками. Возможно, убийца там входил в воду или выходил из нее, и поэтому подчищал следы ног?

Учащенное биение сердца подсказывало Джазу, что все было именно так.

Но кроме увиденного — никаких следов или зацепок. Джаз знал, что, несмотря на все «уроки» Билли, не существовало таких понятий, как идеальное преступление или «стерильное» место преступления. Везде и всегда оставались улики, следы или какие-то «путеводные нити», по которым можно выйти на преступника. Что-то оставалось всегда. Сыщики могли что-то не заметить, но это вовсе не значило, что улики отсутствовали. Джаз обладал неким даром, который отсутствовал у полицейских. Это было нечто большее, чем умение мыслить как убийца.

«Самая простая вещь на всем белом свете, — прошептал из прошлого голос папаши. — Каин убил Авеля, и все на глазах у Бога». От этого воспоминания Джаз не мог избавиться, как бы ни старался. Еще Расти — бедняга Расти — давным-давно убитый. И мама — бедная мама — давным-давно исчезнувшая из его жизни. Плюс к этому регулярные занятия на тему «Как убивать». В двенадцать лет Джаз делал успехи, постигая образцы локализации пятен крови, изучая анатомию, обращение с ножами, удавками, молотками, отвертками и много чем еще.

Застыв, он сделал глубокий вдох и постарался увидеть место, где находился, глазами преступника. Глазами Билли. Это было нетрудно.

«Хорошее укрытие. Даже днем густая растительность сводит шансы, что тебя засекут, практически к нулю. Тащить ее вверх по склону, конечно, тяжело: она хоть и хрупкая, но весу в ней немало. Но это окупается тем, что ты собьешь полицию со следа. Прежде чем возвращаться, оставь там средний палец, брось его полицейским, словно кость, пусть побегают. Остальные два возьми с собой, потому что… потому что они маленькие. Портативные, так сказать. Рассуй их по карманам, и никто ничего не заметит. „Скажите, у вас в кармане отрезанный палец или вы просто рады меня видеть?“ Хо-хо-хо. Но зачем брать два пальца? Зачем…»

— Эй, Джаз! — окликнул его Хоуви голосом, в котором звучали нотки любопытства.

Джаз обернулся и направил фонарик на своего друга. Хоуви осторожно балансировал на торчавших из воды камнях, пытаясь наклониться и рассмотреть что-то у себя под ногами. Джаз до боли прикусил нижнюю губу, стараясь отогнать видение, как Хоуви поскользнется и раскроит себе череп.

— Ты там поосторожней! — крикнул он в ответ, пытаясь не думать о том, как быстро Хоуви истечет кровью.

— Когда ты говорил об уликах, — продолжил тот, не обращая внимания на предостережение Джаза, — ты имел в виду что-то вроде этого?

С этими словами Хоуви совершил величайшую глупость: он нагнулся и протянул руку, чтобы взять какой-то предмет, лежавший между камнями.

— Ничего не трогай! — отчаянно крикнул Джаз.

Но было уже поздно.

* * *

Секундой позже Хоуви с удивленным видом протягивал Джазу какой-то блестящий предмет.

— Что? Что я не так сделал? — второпях спросил он.

— Уже не важно, — ответил Джаз чуть более сердито, чем следовало бы.

Даже опытные полицейские совершали элементарные ошибки и забывали, а то просто не выполняли требований по обращению с вещественными доказательствами и уликами. По мягкой земле и торчавшим из воды камням Джаз добрался до места, где стоял Хоуви, и посветил фонариком на его открытую ладонь. Там лежало кольцо. Джаз утешал себя тем, что вода в любом случае смыла все следы и отпечатки пальцев. Однако его грызла досада, что его первый прорыв в этом деле закончился глупейшим провалом.

— Похоже на детское кольцо, — предположил Хоуви. — Слишком оно маленькое.

— Это не детское кольцо, — возразил Джаз, беря его в руку и держа двумя пальцами. — Это ее кольцо. Бьюсь об заклад, что это кольцо с пальца ноги.

— Прикольно! И сексуально! — воскликнул Хоуви. Потом он вдруг вспомнил о владелице кольца. — Ах черт! Извини! Считай, что я этого не говорил.

Джаз вертел находку в свете фонарика. Кольцо представляло собой тускло поблескивавший золотой ободок, украшенный двумя вкрапленными камнями. Возможно, рубинами или гранатами… или просто кусочками красного пластика. Сейчас это невозможно было определить.

— А что значит этот красный цвет? — возбужденно спросил Хоуви. — Ты сказал, что надо понимать жертву. Так что нам говорит красный цвет?

— Возможно, ничего. Может, это ее камень по знаку Зодиака. Или зодиакальный камень кого-то из близких. А может, ей просто нравился красный цвет.

Он с трудом подавил в себе желание бросить находку обратно в воду. Это была, безусловно, улика, но пока что совершенно бесполезная.

— Там внутри что-то написано, — сказал Хоуви, который рассматривал кольцо под другим углом.

И действительно, на внутренней стороне кольца виднелись выгравированные буквы. Джаз и Хоуви повторяли их вслух, светя фонариками с разных точек, чтобы рассмотреть гравировку во всех деталях:

— Ф.Г. от Д.Р.

Они посмотрели друг на друга, а потом снова на кольцо.

«Ф.Г. от Д.Р.».

— Ну что ж, — произнес Хоуви после долгой паузы, — вот тебе и объяснение, не так ли?

Глава 10

Импрессионист развернул листок бумаги, который всегда носил в кармане. В правом переднем кармане брюк. Всегда. Тогда он знал, что листок именно там.

Вообще-то эта бумажка была ему больше не нужна. Он давным-давно выучил наизусть ее содержание, не только слова и их порядок, но и все особенности почерка — закругленные «о», щекастые «ф» и подчеркнутые сверху «т». Он был уверен, что в случае необходимости он мог с фотографической точностью воспроизвести все содержание листка вплоть до помарки в слове «поле», где перо чуть надорвало бумагу, дернулось и оставило едва приметную кляксу, после чего возобновило свой прежний ровный шаг.

В бумаге содержались его инструкции. Для Импрессиониста они были священны. Как бы хорошо он их ни зазубрил, он никогда не выбросит этот листок.

Пока что он выполнил все ему предписанное с точностью до буквы. Разумеется, с одним исключением.

Мальчишка.

Джаспер Дент.

На следующее утро, во вторник, Импрессионист сидел в кафетерии на Мейн-стрит в Лобо, размышляя о волках в овечьей шкуре, о троянском коне.

А также о своей следующей жертве.

Ему вдруг стало интересно — просто так, поскольку это не имело особого значения, — нашел мальчишка кольцо или еще нет. Он уже достаточно долго следил за Джазом, чтобы понять, что парень затеял свое собственное расследование параллельно с шерифом. Импрессионист не очень волновался по поводу того, поймают ли они его. Этого просто не случится, и все. Но он знал, что шериф никогда не найдет кольцо. Таннер «выгорел дотла» после того, как сцапал одного серийного убийцу, и на поимку второго у него просто не хватит сил. Возможно, Джаспер нашел кольцо, и что с того? Сможет ли он достаточно быстро расшифровать, что значат буквы на гравировке?

А между тем его следующая жертва обитала в этом городе. Вообще-то он мог сию же минуту подозвать ее к себе, что он и сделал, подняв палец.

Официантка подошла к нему, одарив его быстрой профессиональной улыбкой. ХЕЛЕН, прочел он на ее именном жетоне. Он был уверен, что Хелен думает только о том, чтобы подлить ему кофе в чашку. А еще о том, чтобы уйти на кухню и чуть-чуть передохнуть, прежде чем принять заказ у трех похожих на студентов парней, только что ввалившихся в заведение с видом жутко проголодавшихся с похмелья молодых волчат.

— Благодарю вас, — сказал ей Импрессионист нарочито серьезным голосом.

Ее дежурная улыбка сделалась более естественной: может, этот посетитель оставит на чай побольше, чем жмоты-завсегдатаи.

Импрессионист же любезно улыбнулся ей в ответ и стал смотреть, как она наливает кофе, как напряглись сухожилия у нее на руке, как изящно изогнулось ее запястье. На ее тонкие изящные пальцы, обхватившие ручку кофейника.

Он внимательно смотрел.

На ее пальцы.

Глава 11

В то же утро Джаз, проспав за ночь всего пять часов и проигнорировав традиционный кофе с Хоуви, снова отправился в кабинет шерифа. Так как еще не было и восьми, Лана не успела прийти в участок и заступить в дневную смену. В углу сидел одинокий помощник шерифа и тоскливо «путешествовал» по сайтам Интернета, время от времени щелкая мышкой. Правда, Эриксона нигде видно не было, что немного воодушевило Джаза и прибавило ему сил.

Он прошел мимо пустого стола Ланы прямо к кабинету Г. Уильяма. Шериф просыпался рано и всегда приходил в участок первым. Сегодняшний день не стал для него исключением.

— А где новичок? — тут же осведомился Джаз, вваливаясь в кабинет шерифа без стука. — Я почему-то решил, что он скорее всего ранняя пташка, а потому готов склевать своего червячка как можно быстрей.

— Даже у помощников шерифа бывают выходные, Джаз, — пояснил Уильям. — Однако готов поспорить, что ты явился сюда не за тем, чтобы проверять дисциплину моих подчиненных.

— Я все разузнал, — объявил Джаз и выложил на стол шерифа пластиковый пакет для школьных завтраков. На него он заранее приклеил ярлык, где указал время и место своей находки — маленького колечка для пальца на ноге.

Уильям мельком взглянул на кольцо и отодвинул его в сторону.

— По-моему, еще рановато для твоих выходок, Джаз. Ты не возражаешь, если я сначала выпью чашечку кофе?

— Я выяснил, кто она такая, эта Джейн Доу, — выпалил Джаз так, словно не мог поверить своим собственным глазам. Он последовал за шерифом к старинному автомату, стоявшему в коридоре. От него пахло пережаренным кофе, который машина готовила здесь в течение долгих лет. — Неужели вам это не интересно?

Уильям ничего не ответил, а лишь молча ждал, когда горячий кофе польется в чашку. Потом он отпил из нее чуть-чуть и поморщился, да так, что у него усы дрогнули, после чего прошествовал в свой кабинет и неспешно расположился за столом. И только после нескольких больших глотков, таких же неторопливых и долгих, шериф наконец взял в руки самодельный пакет для вещдоков и прищурился, разглядывая колечко.

— Только не рассказывай мне о том, как ты вернулся на место происшествия, — пробурчал Таннер. — А если ты все же рискнешь, то помни, что мне придется заняться тобой уже официально, с составлением протоколов и так далее. Надеюсь, это понятно?

— Я ходил к ручью. Там, во владениях Гаррисона. Если быть точным, это не совсем то место, где нашли тело. Хотя должно было все равно считаться местом преступления с самого начала, — высказал свое мнение Джаз с оттенком презрения в голосе.

Шериф недовольно прищурил глаза.

— Ее инициалы Ф.Г., — продолжал Джаз. Он твердо решил доказать Таннеру, что прекрасно понимает, что делает и зачем. — Там, на колечке, есть гравировка. Правда, у меня ушло некоторое время, чтобы расшифровать ее, но тем не менее… Хоуви даже высказался, что это, дескать, больше похоже на техническое обозначение какого-то робота, но я все понял правильно. Тут написано «Ф.Г. от Д.Р.». Правда, гравировать кольцо для пальца на ноге несколько диковато, но кто-то все же мог это сделать, верно? Теперь можно послать запрос о пропавших людях и посмотреть, у кого совпадут инициалы…

— Ее звали Фиона Гудлинг, — спокойно произнес Таннер. — Она пропала две недели назад в пригороде Атланты. А ее парня зовут Дуг Рив. И если бы у нас были свободны обе руки, да еще при себе имелся фонарь, мы, жалкие полисмены, могли бы хоть как-то оправдаться перед тобой.

Джаз почувствовал, как краска стыда заливает его лицо, начиная от щек и до самых ушей.

— Ну да, конечно… — еле слышно пробормотал он.

— Она давала уроки плавания в детской группе в обществе молодых христиан. Вот почему мы легко нашли ее по отпечаткам пальцев. О результатах мне сообщили ночью, позвонили домой. Я как раз сейчас собирался звонить ее родственникам.

Джаз не нашелся что сказать. Он был уверен в том, что сделал всю работу за полицию и что он единственный, кто сумел вычислить имя и фамилию несчастной девушки.

А теперь он чувствовал, что… как будто усыхает, вянет под испепеляющим взглядом Уильяма. Одно дело — попасть на место происшествия и обнаружить там единственную улику, по которой стало возможным что-то узнать об убитой. И совсем другое — когда все твои усилия напрасны, когда выясняется, что ты только лишь подтвердил то, что полиции стало давным-давно известно.

Уильям не сводил глаз с паренька, словно ждал, что тот наконец начнет говорить.

И тут Джаз понял, что не должен бояться Уильяма. Нет, он совсем не боится его!

— Теперь, наверное, полиция Атланты тоже будет задействована? Они собираются прислать подкрепление? Ведь вам все равно придется расследовать до конца это дело…

— Джаз, — ровным тоном начал Таннер, — у тебя в голове живут сплошные серийные убийцы, и я тебя прекрасно понимаю. Но сейчас речь не идет о серийном убийце.

— Но он отрезает пальцы, а это…

— Серийные убийцы, — продолжал Уильям, как будто Джаз и не перебивал его вовсе, — действуют только в тех зонах, где чувствуют себя в безопасности. Они не станут рисковать и выбирать опасные для себя места. Ни один серийный убийца не станет убивать женщину в Атланте, чтобы потом везти тело в такую даль, и все только для того, чтобы здесь отделаться от него. Слишком это далеко от его контролируемой территории, так сказать.

— А вот у Билли эти зоны безопасности простирались на всю страну, — огрызнулся Джаз. — Да на весь мир, в конце концов! Уж кто-то, а вы-то в первую очередь должны это знать.

Взгляд шерифа стал жестким. Как бы хорошо он ни относился к Джазу, запас его терпения подходил к концу. Тем более он не мог позволить этому мальчишке вступать с собой в подобные споры.

— Я думаю, ее родственники будут рады хоть вот такому маленькому колечку, как знаку памяти о ней, — произнес он, указывая пальцем на крохотное колечко. — А тебя я еще раз должен предупредить: держись подальше от места преступления, понятно?

— Но вам придется рассказать об этом происшествии. Кто-то обязательно должен был что-то видеть, то, что случилось той ночью. Свидетелям придется объяснять, что они делали на поле ночью. И еще вы должны будете…

— Не надо мне указывать, что я должен делать! — прогремел Уильям, вставая со своего места. За секунду его лицо покрылось багровыми пятнами. — Не смей так со мной разговаривать! Не здесь и не в таком тоне!

Джаз попятился к двери.

— Будут еще и другие смерти, — мрачно, как только мог, проговорил он.

Если учесть, что эти слова были сказаны сыном Билли Дента, получилось и впрямь нечто вроде зловещего предсказания. На Уильяма это возымело свое неповторимое действие. Он был потрясен.

— Я тебя предупредил. Прими это во внимание. Да, кстати, а сегодня, что же, школа объявила выходной?

Джаз открыл было рот, чтобы что-то возразить, но понял, что делать это будет совершенно бесполезно. Что бы он сейчас ни сказал, Уильям его слушать не будет. Поэтому он поступил весьма благоразумно и тихо вышел из кабинета шерифа.

Джаз успел в школу ко второму уроку. Кроме того, ему удалось убедить заместителя директора в том, что у него по дороге сломалась машина и поэтому он немного опоздал. Как правило, ему хватало очаровательной улыбки, чтобы избавить себя от любых мелких неприятностей, но сегодня разговор с шерифом выбил его из колеи, и Джаз был явно не в форме. К тому же его сильно выдавали мешка под глазами. Заместитель директора отпустил Джаза (в эту минуту как раз прозвенел звонок с урока), но сделал ему предупреждение и заметил напоследок: «Хватит веселиться по ночам, ты должен высыпаться!» Если бы он только знал, чем на самом деле занимался этой ночью Джаз!

Он увидел Хоуви в коридоре и тут же сообщил ему все, что произошло в кабинете шерифа. Но теперь по крайней мере им стало известно настоящее имя жертвы. Но и это не слишком удивило Хоуви.

— Мне бы хотелось узнать вот что, приятель: когда я увижу свою новую татуировку?

Да-да. Именно так. У Джаза по коже мурашки ползли об одной только мысли о новой пытке.

— У меня сейчас очень много дел, Хоуви. Может быть, на следующей неделе.

Недовольно ворча, он побрел в кабинет. Так прошли долгие уроки. Потом Конни пыталась успокоить его, но тоже без особого результата.

— Уильям все равно превзошел меня в расследовании, — пояснил он за обедом. Потом они вышли на лужайку перед школой и там скрылись от осеннего солнца в тени высоких деревьев. В прохладные октябрьские денечки здесь было безлюдно, и парочка могла полностью насладиться своим уединением. — Это само по себе ужасно. Но не главное. Дело в том, что он никак не может поверить, что тут орудует именно серийный убийца.

— Главное, воспринимай все это вот как, — начала Конни, положив ему в рот крупную виноградину. — Самое первое: за ним стоит целый отряд полиции и все другие правоохранительные органы, какие он только пожелает призвать себе на помощь. А у тебя есть один-единственный Хоуви, а ты все равно ни на шаг от него не отстал. Самое второе: я обязательно отшлепаю тебя по попке, если ты сделаешь что-нибудь дурацкое после того, как обещал ничего такого не делать. Самое третье: может быть, он и прав. Может быть, ты торопишься, и этот убийца не серийный, а самый обыкновенный. И в этом тоже есть свой особый смысл. — Она подумала и добавила: — И самое четвертое: я непременно хорошенько отшлепаю тебя по заднице, если ты сделаешь что-нибудь идиотское после того, как обещал ничего подобного не делать.

— Ты это говоришь уже во второй раз.

— Значит, и отшлепаю тебя по заднице два раза.

Но серьезно она обиделась на него только после того, как Джаз объявил, что на репетицию он сегодня прийти не сможет. В школе действовало строгое и непреклонное правило: если ученик пропустил хотя бы один урок без уважительной причины, он в этот день не имеет права принимать участия во внеклассных мероприятиях. Значит, Джазу было запрещено присутствовать на сегодняшних занятиях театральной труппы.

Джинни поймала его в коридоре, когда уроки уже закончились. Это была миниатюрная женщина, ростом не более полутора метров, но ее работа в школе сделала ее и сильной, и чрезвычайно энергичной, и напористой.

— Джаспер! Ты помнишь тот день, когда ты в первый раз явился на прослушивание?

— Да, конечно. — Он принялся оглядываться по сторонам, ища пути к отступлению и не находя их. — Если я все правильно понял, это Конни на меня настучала, да?

— Не пытайся меня отвлечь от главного. Надеюсь, ты помнишь, что я тебе говорила еще на первом прослушивании? Участие в спектакле — это твой долг, твоя обязанность, и оно потребует ответственного отношения с твоей стороны. И ко мне и к твоим товарищам по труппе, да и к самому себе, наконец.

— Конечно, я ничего не забыл, — отреагировал Джаз, смутно припоминая что-то похожее.

— Тогда почему сегодня ты так подводишь меня? Почему ты так поступаешь в отношении других ребят? И самое главное — почему ты так поступаешь с собой?

Джаз беззвучно застонал. Такие нравоучения редко действовали на него, но он понимал, чего ждет от него Джинни, и блестяще сыграл свою «роль».

— Я очень виноват, — опустив голову, проговорил он. — Но послушайте, я ведь давно выучил свою роль наизусть. И до завтрашней репетиции я ее не забуду.

— Да я не об этом, Джаспер. Надо же держать свое слово. Ты должен был прийти на репетицию хотя бы потому, что тебя ждали другие ребята. Они же на тебя рассчитывали!

— Простите меня, если можете, — попросил Джаз, на этот раз более искренне. Сейчас его ждали куда более важные дела, чем скрещивать шпаги с Джинни и сражаться с ее в общем-то несерьезным гневом и обидой. Она казалась ему сейчас такой маленькой и нелепой, что он мысленно схватил ее за талию и несколько раз подбросил вверх, приговаривая: «А кто это у нас тут такой сердитый? Ах, ты, злюка-сердюка!» — Это больше никогда не повторится, — выдавил он, изображая на лице выражение полного раскаяния и поражения одновременно.

Джинни мгновенно растаяла и широко расставила руки. Джаз замер. Ни в коем случае он не должен позволить ей обнять себя!

Но Джинни успела воспользоваться его растерянностью и крепко сжала в своих объятиях.

И он почувствовал…

Все и сразу.

Он ощущал ее тело. Ее волосы щекотали ему нос, а ее маленькая грудь плотно прижималась к его грудной клетке.

И еще этот запах женщины…

Кроме всего прочего, он ощутил ее хрупкость. Ее ранимость и незащищенность. Он представил себе свои собственные руки в перчатках, сжимающие горло Фионы Гудлинг. Затем перед его мысленным взором промелькнули такие же руки в перчатках, но принадлежали они уже настоящему убийце. Потом руки Билли, потом его коллекция трофеев, потом какие-то пальцы и ножи.

Секс его сильно пугал.

Как и любой другой тинейджер, Джаз, конечно же, частенько подумывал о сексе и мечтал им заниматься по возможности поскорее и по возможности почаще. Но в отличие от обычного подростка он не мог себе этого позволить. Сама эта мысль заставляла его каменеть от ужаса. Секс для таких людей, как он, был чем-то вроде бензина для зажигалки. Конни, разумеется, была в этом отношении в полной безопасности. Ей ничего страшного не грозило, потому что…

Да-да, Конни ничего не грозило, а вот Джинни показалась Джазу какой-то особенно теплой и близкой, почти идеальной и такой ранимой…

— Прости меня, я была с тобой груба, — сказала она, отступая на шаг и даже не подозревая, что она только что совершила с ним. — Только завтра давай не опаздывать, хорошо?

Выбежав из школы и, таким образом, спасаясь от объятий Джинни, Джаз еще несколько минут стоял на парковочной площадке, приводя мысли в порядок. Только после этого он рискнул сесть за руль. По дороге домой он еще раз мысленно пробежал по списку своих срочных дел. Нужно было каким-то образом убедить шерифа в том, что Фиона Гудлинг (странно было больше не называть ее «Джейн Доу») стала жертвой именно серийного убийцы. Джаз не мог объяснить, почему он сам был твердо уверен в этом. Но это было действительно так, и он ни на секунду не усомнился в своей правоте. Эти отрезанные пальцы… Средний он зачем-то оставил. Другие забрал с собой… Все это напоминало преступления Билли. Он скорее всего мог бы так поступить. Это было и нелепо, и грубо одновременно.

Неожиданно Джаз нажал на педаль тормоза. К счастью, он ехал по безлюдному переулку, и вокруг не было никого. Только этот парень, который так внезапно появился из-за угла и чуть не попал под колеса джипа.

Это был не кто иной, как Джефф Фултон.

Джаз не верил в подобные совпадения. И действительно, Джефф тут же рванулся к окошку со стороны водителя, при этом так отчаянно размахивая руками, словно собирался посадить самолет при помощи невидимых флажков.

Что же делать? Рвануть отсюда поскорее? Или подождать? Джаз поставил ногу на педаль газа, чтобы иметь возможность в любой момент уехать.

Потом он опустил стекло. Мужчина буквально задыхался от волнения.

— Как я рад, что подловил тебя, — с трудом проговорил он. — Я так и знал, что ты поедешь после школы домой именно этой дорогой. Я понимаю, что все это выглядит как-то…

— Вы решили преследовать меня, мистер Фултон? — Эта мысль и пугала, и одновременно забавляла Джаза.

— Что?.. Боже, конечно же, нет, — виновато парировал Фултон. Его лицо исказила гримаса крайнего удивления, словно у него начались какие-то омерзительные судороги. Можно было подумать, что при одной такой мысли ему припомнились все те лимоны, которые он съел за всю свою жизнь. — Мне просто нужно поговорить с тобой. Пожалуйста, Джаспер, я умоляю тебя!

— Мистер Фултон, я ничем не могу помочь вам.

— Но существует один сайт, он посвящен жертвам твоего отца. Там один парень написал, будто твой отец частенько рассказывал тебе о своих похождениях. А у меня будет один вопрос к тебе, только один. Ты не представляешь, как мне важно узнать на него ответ. Я очень тебя прошу…

Джаз окаменел. Он знал о существовании такого сайта. Он посвящался родственникам погибших от руки Дента и назывался как-то вроде «Те-кого-уБилли». Там обменивались мнениями родные и близкие жертв серийного убийцы. Там обсуждались детали преступлений, люди выражали соболезнование друг другу, высказывали все то, что копилось у них в душе. Здесь же они писали свои адреса и вообще размещали любую информацию, которая могла чем-то помочь им. Чтобы избежать смертного приговора, Билли Дент обещал в строго определенное время постепенно рассказывать о своих деяниях. Правда, он не сказал, о каких именно жертвах пойдет речь. В результате каждые полгода на сайт обрушивался целый шквал сообщений о последних откровениях Билли.

Но что еще хуже, Билли действительно делился с сыном очень многим. Эти истории стали для мальчика чем-то вроде страшилок, рассказанных на ночь. Правда, за долгие годы многие из них перепутались у него в голове. История о том, как одна девочка пыталась убежать. История о юноше, который зачем-то остановился на дороге. История о женщине с ножом, который она так и не пустила в ход. И все эти страшные повествования — а их было более сотни — воспринимались мальчиком как байки, сочиненные каким-то воспаленным умом и собранные в одну книгу. Только одни страницы в ней перепутались, а другие и вовсе пропали навсегда. Джазу иногда представлялись лишь размытые отвратительные образы людей, окровавленных и искалеченных, но как это случилось и почему, он уже не мог бы и вспомнить. Психиатр, обследовавший его в то короткое время, когда им занимались социальные службы, диагностировал посттравматическое психическое расстройство, обусловленное сильным стрессовым состоянием. Джаз помнил, как находил человеческие зубы в прикроватной тумбочке отца, когда мальчику было всего семь лет. Но он уже не помнил, откуда взялись эти зубы. При этом ему даже не показалась странной такая находка. И он по детской наивности принялся забавляться ими, используя в качестве игральных костей. Как будто он мог пойти в гости к своему приятелю и там, в ящике комода или буфета, найти точно такие же зубы!

Но при всем этом Билли не рассказывал ему о подробностях своих похождений. Тем более что очень скоро они стали связаны с сексуальным насилием. И здесь в фантазии ему не было равных, это уж точно. Билли Дент не просто убивал людей. Он пытал их. Он калечил их. Он насиловал и издевался над ними. Но при этом у него были свои принципы, и он рассказывал Джазу далеко не все. А иногда он оставлял рассказ недосказанным, ссылаясь на то, что, мол, «остальное ты додумаешь сам, сынок. Это ты придумаешь уже без моего участия».

К Джазу часто обращались и из газет, и с телешоу с просьбой «рассказать, как все было» или представить «свое видение всей истории» для широкой публики. Но у Джаза не было своего видения. Просто на его долю выпали искалеченное детство и обрывки запутанных воспоминаний, которые вряд ли могли бы кому-то пригодиться или помочь.

— Я ничего не могу сделать для вас, мистер Фултон. Ровным счетом ничего.

— Всего один вопрос. Умоляю. Может быть, тебе нужны деньги? Я могу тебе их дать. Не очень много, конечно…

— Перестаньте, мистер Фултон. Не надо, прошу вас! — Он даже не мог смотреть на этого жалкого человека. Джаз вглядывался в зеркальце заднего вида в надежде на то, что к нему подъедет какая-нибудь машина и водитель начнет сигналить, чтобы Джаз не задерживал движения. Но как назло, улица была по-прежнему пуста.

— В полицейском отчете было сказано, что она задохнулась, — продолжал Фултон. Все это время он стоял, согнувшись и заглядывая в салон, так что Джаз даже уловил на своей шее его неровное дыхание. Теперь Фултон наконец выпрямился и отступил на полшага от машины. — Но коронер считает, что кляп у нее изо рта вынули как раз перед смертью. И я хочу спросить у тебя вот о чем… Скажи, твой отец… Он не говорил тебе, какие были ее последние слова? Мне это очень важно знать, пойми…

«Господи! Этого еще не хватало!»

Джаз сильно зажмурился. Может быть, этот тип попросту спятил? Ему никогда не приходило в голову, какой ответ он получит на свой идиотский вопрос? Скорее всего ее последними словами было что-то вроде: «Боже мой, нет, умоляю вас, не на-а-а-адо! Не-е-е-е-е-е-е-ет!!!»

— Я ничем не могу вам помочь, — прошептал Джаз. И это была сущая правда. Он понятия не имел о том, какие были последние слова, произнесенные несчастной Харриет Кляйн. И догадываться или что-то выдумывать он не собирался.

— Может быть, он вел дневник или какой-нибудь журнал приключений? — допытывался Фултон. — А ты просто скрыл его от полиции? Я обещаю тебе, я клянусь могилой собственной дочери, что никто об этом никогда не узнает. Мне очень нужно посмотреть на эти записи. Мне нужно увидеть их самому.

Джаз набрал в легкие побольше воздуха и повернулся к мужчине. Казалось, за то время, пока он его не видел, у Фултона на лице стало гораздо больше морщин и глаза еще сильнее запали в глазницы.

— Мистер Фултон, я не могу вам помочь. Прошу вас, оставьте меня в покое. Мне надо ехать, поэтому, пожалуйста, отойдите в сторону.

Поняв, что это конец, несчастный отступил на шаг назад. Джаз поднял стекло, но все же Фултон успел сказать ему кое-что, и его слова больно, словно ледяным ветром, обожгли Джаза.

Фултон, скорее, выплюнул эти слова, полные ненависти и отчаяния:

— А ты когда-нибудь терял своих близких? Неужели тебе никто и никогда не был дорог? Ну, были у тебя хотя бы собака или кошка, а?..

Джаз вдавил в пол педаль газа, и машина рванулась вперед.

Джип послушно мчался по дороге, а измученные глаза Фултона и его голос еще некоторое время преследовали Джаза.

«Неужели тебе никто и никогда не был дорог?.. Неужели тебе никто и никогда не был дорог?..»

«Был! — яростно повторял про себя Джаз. — Был!»

Ему действительно поначалу было совсем не все равно. Он даже хотел войти в контакт с родными и близкими жертв Билли. Может быть, заняться благотворительностью, создать фонд помощи этим людям, возглавить его, хотя бы номинально. Его имя наверняка привлекло бы капиталы. Одним словом, начать действовать, чтобы никто уже не считал, что он — настоящее чудовище, которое рано или поздно обязательно повторит путь своего отца.

Но сам Билли тоже ведь делал добрые дела время от времени. Так же, как и Джон Уэйн Гейси, и десятки других преступников. Это не имело значения. Это было частью их жизни, помогало им приспособиться и подделаться под добропорядочных граждан. Джаз понимал, что не может доверять даже своим самым благородным помыслам. Возможно, они не искренние и идут не от души. Может быть, это простая маскировка, своеобразный камуфляж.

Даже единственный хороший поступок, который он совершил — спасение Хоуви от хулиганов, — был немного подпорчен. Ведь сразу после этого происшествия родители подростков начали жаловаться, что Джаз искалечил их чад. «Надо было попросту переубивать их всех, сынок. Мы бы с тобой легко отделались от тел, и не пришлось бы теперь с ними разбираться. Убил бы — и концы в воду. Так нет же! Ты просто избил их, а теперь они нажаловались своим мамашам, и мне теперь приходится как-то успокаивать эту банду ведьм».

А еще были желания. Чувства. Воспоминания. Уроки, которые он давно забыл, но которые по-прежнему таились где-то в закоулках его мозга, готовые выпрыгнуть наружу в любой момент. Психиатр из социальной службы предупреждал Джаза, чтобы он был готов ко всему. Эти воспоминания могли ожить и непрошеными гостями предстать перед ним.

Если эти воспоминания могли всплывать, когда им захочется… Может, и другое тоже могло явиться так же неожиданно? Например, желания или побуждения?

Или желание совершить насилие?

Официально считалось, что в семнадцать лет еще никого нельзя объявить социально опасным. Психиатры, как правило, ждали наступления восемнадцатилетия и только потом ставили свой страшный диагноз. Вот почему пока что Джаза никто таковым признать не мог. Но он понимал, что в тот день, когда ему исполнится восемнадцать, никакого чуда не произойдет. Он такой, какой он есть, и никаких перевоплощений уже не предвидится. И возраст тут ни при чем. Вот Крэг Прайс, например, стал серийным убийцей в возрасте тринадцати лет. Ему исполнилось тринадцать, и он начал убивать людей, при этом не имея такой подготовки, какой, например, обладал сам Джаз.

Кости уже брошены, колода перетасована и карты сданы. Он такой, какой получился, и не важно, знает он об этом или нет. Может быть, он просто парень, у которого был сумасшедший отец. Как и другие ребята, у которых папочки тоже свихнулись.

А возможно, он совсем другой…

Глава 12

Джаз понимал, что ему надо ехать домой, иначе бабуля начнет волноваться. Но слишком уж много мыслей крутилось у него в голове, навеянных появлением Фултона, и мальчишка почувствовал себя отвратительно. Как будто их яд подействовал на него, и он сам отравился им. Или даже стал радиоактивным. Сейчас он не вынес бы никакого общения. Он не мог выносить людей рядом с собой, когда пребывал в подобном состоянии, а потому направил машину к пригороду. Он поехал в свое заветное местечко, которое для себя давно уже прозвал «Убежище».

Жить в маленьком городке, который когда-то был процветающим крупным центром, имело и свои преимущества. И Джаз знал это. Например, в окрестностях Лобо было огромное количество давно брошенных, ничейных домов и угодий, и этим можно было неплохо воспользоваться. Об этом в свое время ему рассказал Билли. В конце концов, Дент убил двоих местных жителей, и даже после этого ему удалось в течение полугода обманывать шерифа. Только тогда Уильям, сложив вместе все кусочки головоломки, все же вычислил его и пришел непосредственно к дому самого Билли. А тот хорошо знал все заброшенные дороги в Лобо и все старые домики в лесу, о которых часто рассказывал сыну и учил его, как их можно использовать для собственной выгоды.

Убежище Джаз нашел случайно. Он просто наткнулся на эту полуразваленную хижину, где в свое время, возможно, нелегально изготавливали крепкие напитки. На вид ей было почти сто лет. Домик стоял в рощице из сосен и елок. А потому оставался полностью скрытым от посторонних глаз. И это несмотря на то что располагался он всего в трехстах метрах от главного шоссе. Домик понравился ему сразу. Джаз понял, что это идеальное место, где хорошо побыть одному и подумать. Поэтому он произвел там легкий ремонт, где это было необходимо, и объявил лачугу своей собственностью. А так как у Джаза никогда не было мобильного телефона, Убежище получилось идеальным. Ничуть не хуже, как если бы он отправился на собачьей упряжке к Северному полюсу.

Правда, полгода назад он с ужасом осознал, что в его поведении прослеживались хрестоматийные привычки серийного убийцы.

«УРОК ПЕРВЫЙ. НАЙДИ СЕБЕ ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМИК ГДЕ-НИБУДЬ В ЛЕСУ, ГДЕ БЫ ТЫ СМОГ ОДИН СПОКОЙНО ПЛАНИРОВАТЬ СВОИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. СЮДА ЖЕ ТЫ СМОЖЕШЬ ПРИВОДИТЬ СВОИ ЖЕРТВЫ, ЧТОБЫ ОБ ЭТОМ НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЛ».

Поэтому он рассказал о своей находке Конни, и она иногда присоединялась к нему, когда он уединялся в хижине. От этого он уже не чувствовал себя… таким же, как Билли.

Сейчас он мчался в Убежище кратчайшей дорогой, поскольку чувствовал, что ему просто необходимо некоторое время побыть одному. Оказавшись на месте, он не стал включать фонарики и даже не удосужился закрыть самодельные ставни на окне, а вместо этого просто предпочел сидеть в полной темноте. Убежище представляло собой крохотный домик со стенами длиной метра в три каждая, выстроенный из камня, который потом просмолили в надежде спасти хижину от дождя и насекомых. Джаз притащил сюда еще летом пару высоких табуретов для бара и одно кресло-мешок, в которое сейчас с удовольствием и плюхнулся.

Он раскрыл свой бумажник и принялся рассматривать фотографии. Он отложил снимок Конни, затем еще один, сделанный на школьном карнавале в прошлом месяце, где Хоуви своими длиннющими ручищами обнимает сразу и Конни, и Джаза. Все трое улыбались в объектив, и Джаз каждый раз с удивлением смотрел на счастливого себя.

В бумажнике находилась еще одна фотография, с которой смотрела его мать.

«Да-да, мистер Фултон. Я тоже потерял любимого, дорогого человека. Да, мне было совсем не все равно».

Это был оригинал, а на стене дома под номером восемьдесят три у него висела увеличенная копия этого снимка. После того как мама ушла (или исчезла, или сбежала, или была убита), Билли как ненормальный обежал весь дом, собирая вместе все, что могло напоминать о ней, и сжег на одном гигантском погребальном костре. Эта фотография, которую маленький Джаз прятал у себя под подушкой, сохранилась чудом. Впрочем, это была единственная память о матери.

Люди, опасные для общества, как правило, заботятся только о себе. Или по крайней мере так утверждается в научной литературе. Значит, если ему была не безразлична мама (или хотя бы память о ней), если он дорожил отношениями с Конни и Хоуви, получается, что он…

Но нет. Не все так уж просто. У преступников живут собаки и кошки, и они о них заботятся. Они могут иметь семью и внешне походить на добропорядочных граждан. Кроме того, серийные убийцы часто бывают настоящими барахольщиками (правда, сам Джаз старался об этом не думать, вспоминая, сколько разного хлама он собрал в Убежище).

И все же у Джаза оставался вопрос: на самом ли деле он так заботился о Конни и Хоуви или просто считал, что заботится о них, что они ему совсем не безразличны? Это была старая философская дилемма: откуда мне известно, что то, что я вижу, — синее и что ты видишь его точно таким же синим, как и я?

Ответ: Это никому не известно. Мы просто принимаем это на веру.

Стал бы настоящий убийца и психопат так волноваться о подобных вещах, если его привязанность была искренней? А потом еще волноваться за свое волнение? Джаз не знал ответа и на этот вопрос, хотя при этом понимал, что убийц заботит очень многое. Билли, например, был просто помешан на своей лужайке и без конца подстригал ее и подравнивал. Он почему-то считал, что весь город начнет шушукаться и сплетничать о нем, если только трава на лужайке окажется не в меру разросшейся. Но почему человека, погубившего сто двадцать четыре невинные души, беспокоили городские сплетни, Джаз никак не мог взять в толк. Впрочем, это не остановило в свое время и Билли.

Джаз сидел в своем кресле-мешке, уставившись на фотографию, в течение целого часа. Время шло, но он этого не замечал. Внезапный шум заставил его вздрогнуть. Он повернулся и увидел, что дверь чуть-чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглядывает Конни.

— Я так и знала, что найду тебя здесь, — заявила она.

— Ты все еще сердишься? — осведомился он, когда девушка вошла внутрь.

— Нет. — Они обнялись. — Я тебя простила.

— Но при этом ничего не забыла.

— Я вообще никогда и ничего не забываю. Сама не знаю, почему у меня так получается.

Он кивнул. Что ж, по крайней мере честно.

— Но ведь я только хотел помочь полицейским. Я до сих пор считаю, что действовал серийный убийца. Шериф ошибается. И поэтому еще несколько человек погибнет.

— Это не твоя забота. Это дело шерифа, и он им занимается. Пусть и доводит его до конца. А это что такое? — спросила она, увидев раскрытый бумажник Джаза и фотографию, с которой на Конни смотрела незнакомая женщина.

— Ничего. Это так…

Конни внимательно посмотрела на снимок, потом перевела такой же испепеляющий взгляд на Джаза.

И Джаз решил уступить ей. Не из-за ее пристального взгляда, просто так ему было легче. Он рассказал ей о своей второй встрече с Фултоном.

— И после того как я уехал, я начал думать… о самых разных вещах, — довольно туманно пояснил он.

— О каких еще вещах? — Они оба устроились в кресле-мешке, при этом Конни уселась ему на колени и положила голову на грудь. Ее волосы щекотали ему ноздри. И он отреагировал на ее близость именно так, как и должен был отреагировать здоровый молодой человек его возраста.

— Ну, ты понимаешь. О самых обыкновенных вещах.

И тут, сам не зная почему, он рассказал Конни то, чего никогда не открывал ей раньше. Он описал ей свой сон, свой кошмар о ноже и голосах.

Джаз понимал, что это напугало бы большинство обычных девчонок. Они бы, наверное, теперь только и думали, как бы поскорее сбежать отсюда, из этой хижины. А потом и вовсе прочь из его жизни. Но Конни только крепко сжала его ладонь и внимательно заглянула мальчишке в глаза.

— Это не должно ничего означать. Это только сон.

— Но он постоянно снится мне.

— Если учесть, в каких условиях ты вырос, это еще нормальный сон. Можно сказать, детский.

Джаз некоторое время еще колебался, но потом решил пояснить, что именно, по его мнению, должен был означать этот сон.

— А вдруг это вообще не сон?

Она посмотрела на него далеким, пустым взглядом.

— То есть… — Ему было трудно говорить, но он продолжил: — Я хотел сказать, вдруг то, что мне теперь снится во сне, когда-то происходило наяву?

— Джаз…

— А вдруг отец действительно когда-то давно вложил этот нож в мою руку? А что, если он и вправду достал его тогда из раковины?..

— Джаз…

— …вложил мне его в ладонь и заставил меня…

— Джаз, ничего подобного…

— …заставил меня зарезать кого-то. И при этом объяснил мне, что это легко, как будто режешь курицу. И он заставил меня…

— Перестань убеждать себя в этом. Прекрати!

Но он уже не мог. Он так долго держал все это внутри себя, что теперь слова так и вылетали из него. Как будто он вскрыл в себе некую артерию памяти, и теперь кровь воспоминаний так и хлестала наружу, заливая все пространство вокруг него.

— А вдруг это была моя мать? И я слышал ее голос, а он заставил меня зарезать ее, мою собственную мать? Он все сделал так, чтобы я убил ее…

— Замолчи! — Она взяла его лицо в свои ладони. — Прекрати. Этого никогда не происходило, ты меня слышишь? Не было этого, и все.

— Тогда почему я могу все это так подробно описать? — жалобно произнес Джаз. — И почему я все это так отчетливо чувствую? Как будто я знаю, как надо резать людей. Если этого никогда не было, почему это происходит во сне? Откуда мне это может быть известно?

Глаза у Конни забегали, она судорожно искала в голове достойный ответ. Наконец девушка заговорила:

— Людям часто снится во сне то, чего они никогда не делали в жизни. Например, во сне люди прекрасно летают. Или занимаются сексом с какой-нибудь супермоделью. Или катаются на дорогой спортивной машине. Да что угодно! Может быть, этот голос был прав. Может быть, это точно так же, как будто режешь курицу. Просто ты думаешь об этом, вот твой сон постоянно и повторяется.

Он не хотел убивать надежду, которая так и искрилась в ее глазах. Но все же он сказал:

— Я не думаю, что все это именно так, как ты объясняешь, Конни.

— Ну, пусть даже ты и прав. Ну, что из того, что ты действительно кого-то порезал? — Неожиданно она поцеловала его. Грубо. С какой-то дикой страстью. Словно ее губы могли вытянуть из него демонов. Джаз позволил себе расслабиться и целиком отдаться этому безумному поцелую. Конни ничего не угрожало. Она была в полной безопасности. Она была совсем не такая, как все остальные девчонки. Она была в полной безопасности потому, что…

— Но если ты кого-то и порезал, — продолжала она, — в том не было твоей вины. Наверное, тебе при этом еще и не хотелось так поступить. Тебя кто-то заставил это сделать. Это был Билли. Это не твоя идея резать людей. Ты не психопат какой-то.

— Он не совсем психопат. Он опасен для общества. Тут есть некоторая разница.

— Простите великодушно. Я вовсе не хотела вас обидеть, — выпалила Конни с тем же акцентом, с которым она репетировала роль Титубы. При этом она весьма выразительно приподняла брови, как будто снова очутилась на сцене школьного театра.

Джаз не смог сдержаться и весело расхохотался. Ей всегда удавалось рассмешить его, даже в самые грустные и серьезные моменты. Но на этот раз его хорошее настроение так же быстро и улетучилось. Даже если выяснится, что он вовсе не такой же хладнокровный убийца, как его папаша, все равно Джаз оставался подростком с большими проблемами в голове. В один прекрасный день ей все это порядком надоест, и она его непременно бросит. Так какой смысл…

Конни словно подслушала его мысли, потому что тут же разразилась шквалом обвинений:

— А ты думаешь, когда мы познакомились, я не знала, кто ты такой? Просто потому, что я только что переехала в ваш город, да? Ты думаешь, что я вообще ни о чем не догадывалась? Я знала, кто ты такой, когда мы с тобой только познакомились. Я знала, кто ты такой, когда мы в первый раз поцеловались. И меня это, как видишь, не остановило и не испугало. И никогда не остановит. — Она уселась поудобнее у него на коленях, при этом так болезненно-приятно потерев попкой о его пах, как это умеет делать только настоящая, самая правильная девчонка.

«Конни ничего не угрожает…»

— Чем больше ты думаешь об одном и том же, тем хуже тебе кажется состояние дел. Выговорись хорошенько, а потом выкинь все напрочь из головы и забудь. — И она взмахнула в воздухе своими длинными тонкими пальцами, как невидимой волшебной палочкой, словно рассеивая злые чары.

— Все не так-то просто, как кажется.

— Но ты же знаешь, что надо сделать, да?

— Ничего больше не говори.

— Ты должен пойти на свидание с отцом.

О Боже!

— Я просил тебя ничего не говорить.

Она внимательно смотрела на него, глаза в глаза.

— Послушай-ка, мне пришла в голову неплохая мысль. Этот тип, Фултон, кажется. Он хочет получить хоть какое-то облегчение, да? Ты ничем ему не можешь помочь, но идея тут верная. Билли может сделать так, что тебе станет легче. Ну, насчет всего того, что ты сделал, когда был еще совсем ребенком. То, что теперь тебя мучает во сне.

Джаз, конечно, не рассказывал ей многое из того, что ему пришлось вынести, когда он жил с отцом, но из того, что он успел ей поведать, она понимала, что жизнь его не была украшена «цветочками и сердечками». Ну, если и были цветы, то только те, что посылают на похороны. А если речь шла о сердце, то только разве что вырезанном из груди очередной жертвы.

Джаз аккуратно, как только мог, согнал девушку с колен. Под ее тяжестью у него уже затекли ноги, не говоря уже о том, что все приятные ощущения давным-давно исчезли.

— Ты ничего не понимаешь, — вздохнул он, подходя к единственному окошку в домике. Вместо стекла сюда был вставлен мутный кусок процарапанного пластика, который Джаз прикрепил к раме с помощью мебельного степлера. Он прищурился, пытаясь разглядеть что-то сквозь деревья, отделяющие этот маленький оазис от всего остального мира.

— Билли никому не принесет облегчения. Это не в его стиле. Он начал что-то рассказывать о своих жертвах исключительно потому, что адвокаты его убедили в этом. Иначе ему было не избежать смертного приговора. А для Билли Дента самое главное в этом мире — это… сам Билли Дент. И он не собирается умирать из-за кого-то. Но и извиняться передо мной он тоже не станет. Никогда. Он просто по-другому сделан.

— А ему и не нужно будет перед тобой извиняться. — Конни подошла к нему сзади и нежно обхватила обеими руками. — Надо просто выяснить, каким образом он так подействовал на тебя, что…

— Ничего не выйдет. — Джаза передернуло от одной мысли, что ему нужно будет встретиться с отцом. — Хуже того, чтобы я показал ему свои слабые места, мне и не придумать. Да ни за что на свете! И я к нему туда не пойду. Он бы сразу понял свое преимущество надо мной. Стоит только раз дать слабинку перед серийным убийцей, и он поселится внутри тебя навеки.

— А он и так уже живет внутри тебя, — с сожалением прошептала ему на ухо девушка. — Потому что ты не можешь и не хочешь выкинуть все это из своей головы. Забыть навсегда.

— Как это — выкинуть? — взорвался Джаз, резко поворачиваясь к Конни лицом. Девушка от неожиданности отскочила назад. — Как это — забыть? Он же убил мою мать!

— Ты это не знаешь. Вернее, на сто процентов не уверен.

— Я все знаю. Она же всегда жила вместе с нами. А потом вдруг — бац! — и ее больше нет. Исчезла. И все вещи вместе с ней. И все фотографии заодно. Как будто ее вообще никогда в моей жизни не было. Он просто вычеркнул ее, стер навсегда. Как ошибку в слове. Вот чем она была для него. Раз! — и нет ее больше.

— Но могли же потом обнаружить…

— Никто бы ничего не обнаружил, — прошипел Джаз. — Можешь не сомневаться. Есть способы, как растворить тело, и ничего от него не останется. Билли знает, как это можно сделать. Конечно, на это требуется определенное время. Но если у вас его хватает, остальное — дело техники. А в случае с матерью времени у него было предостаточно. У нее не было родственников, и никто бы ее не хватился, только Билли. Билли! — повторил он и снова отвернулся к окну, ударив с силой кулаком по пластику. Только потом он понял, что делает, и тут же остановился.

Тем не менее пластик и скобки выдержали натиск. Боль пронзила костяшки пальцев и распространилась по всей руке до самого плеча.

— Ты сердишься, — констатировала Конни. — Ты злишься на нее.

На нее? На свою родную мать? На единственную добрую душу в его жизни?

— Нет.

— Да-да, ты на нее обижен, — уверенно произнесла девушка. — За то, что она тебя бросила.

— Но ее убили.

— Все равно получается, что она тебя бросила.

Он горько рассмеялся.

— Иногда я думаю, что она куда-то уехала. Даже не думаю, а хочу себе это представить. Мне хочется верить в то, что в один прекрасный день она осознала, кто такой Билли, и сбежала куда глаза глядят.

— Вот видишь? — торжествовала Конни. — Ты сердишься на нее. Тебе кажется, что она вырвалась от него без тебя.

— Нет, за это я не могу на нее сердиться. За это можно только переполняться гордостью, что ли.

— Гордиться тем, что она оставила своего малыша с таким зверем? Ты чокнулся?

Он неопределенно пожал плечами:

— Если ей удалось убежать, тем лучше для нее. Другим не удавалось. Большинство женатых серийных убийц никогда не нападают на свою жену, но она могла об этом и не знать. Поэтому и сбежала. И я вовсе не сержусь на нее за то, что она не забрала меня с собой. Ей представился шанс. И она убежала. Наверное, она была при этом насмерть перепугана… Но это я могу только предполагать. А вообще, в глубине души я понимаю всю правду того, что случилось. Она умерла. И умерла давно. — Он погладил ушибленную руку. — И от нее ничего не осталось.

— Кроме тебя, — заметила Конни. — Вот почему я прощаю, но ничего не забываю. Если ты что-то забываешь, то и прощение теряет свою силу. Поэтому давай скажем так, что она просто ушла. Отлично. И за это ты ее простил. Хорошо. Но ты никогда, никогда в жизни ее не забудешь.

Джаз знал, что это правда. Хотя у него бывали и такие дни, когда он очень хотел бы забыть обо всем.

Глава 13

Хелен быстро заморгала, приходя в себя. Она услышала мужской голос и поняла, что прикована цепями к какому-то столбу. Кроме того, во рту у нее оказалась скомканная тряпка, игравшая роль кляпа. Похоже, женщину притащили в какой-то сарай или хлев. Сверху, сквозь щели в крыше, проникал солнечный свет. Значит, вечер еще не наступил. Это немного обнадеживало. Потому что страшные вещи — по-настоящему ужасные и отвратительные — никогда не происходили с людьми в свете дня.

Или она ошибалась?

Мужчина еще что-то говорил, вставая со старого расшатанного стула.

— Ты волнуешься? — осведомился он, подходя ближе. — Тебе страшно?

Она не знала, как реагировать на его слова. Она все еще не до конца понимала, где она находится. Хелен смутно помнила, как вышла в переулок, чтобы выбросить мусор из кафетерия. И тут появился этот мужчина… Он подошел к ней… Предложил свою помощь…

Потом она почувствовала легкий укол и…

— Тебе страшно? — снова поинтересовался он, и в голосе его прозвучала искренняя забота.

Какое бы лекарство он ей ни вколол, оно все еще продолжало действовать, потому что Хелен все вокруг видела не совсем четко. Она попыталась сосредоточиться, чтобы правильно ответить ему. Но как? Ее подруга Марлен как-то говорила, что с насильником надо разговаривать мягко, как бы приспосабливаясь под него. Одновременно надо вести себя достойно, чтобы он понял, что перед ним личность. Тогда он будет обращаться с тобой как с человеком, а не как с предметом. Может быть, эта тактика сработает?

Впрочем, выбора у нее не оставалось. Она кивнула, словно боялась признаться, что ей действительно сейчас очень страшно.

— Ш-ш-ш, — попытался успокоить ее мужчина, оказавшись на расстоянии вытянутой руки. — Не надо бояться. Не надо. — Он сунул руку в карман, достал оттуда видавший виды листок бумаги и демонстративно развернул его. Потом пробежал глазами то, что было там написано. — Я все это уже успел выучить наизусть, вот в чем дело, — почти радостно сообщил незнакомец. — Просто мне надо убедиться, что я ничего не забыл и не напутал. Ты же знаешь, это иногда все же происходит.

Она отчаянно закивала, заранее соглашаясь с ним. Надо сделать все, чтобы вызвать у него симпатию. Теперь он подошел очень близко, и она могла хорошенько разглядеть его. Среднего возраста. Самый обыкновенный прохожий. Может, даже чуточку знакомый, но она видит столько людей каждый день в кафетерии…

Боже! Она же видит его лицо! Обычно преступники убивают тех, кто их видит!..

— Я знаю, о чем ты подумала, — спокойно произнес он и скромно улыбнулся. — Ты считаешь, что теперь, когда ты увидела мое лицо, я должен буду тебя обязательно убить, да? — спросил он. — Ну, насчет этого можешь даже не беспокоиться. У меня такая заурядная внешность. Меня мама всегда теряла в супермаркете. А потом никак не могла найти. — Он расхохотался, и ей тоже захотелось подыграть ему и посмеяться вместе с ним. Ну, хотя бы улыбнуться. Но во рту у нее по-прежнему торчал кляп. — Ну ладно, перейдем к делу, — посерьезнел мужчина и еще раз перечитал про себя то, что было написано у него на бумажке. — Итак, тебя зовут Хелен Майерсон, да? — Прежде чем она успела как-то отреагировать на его слова, он приподнял ее сумочку, лежавшую рядом на полу, за длинный ремешок и предупредил: — Не забывай, что я могу это проверить хотя бы по твоим водительским правам. Значит, ты Хелен Майерсон?

Она кивнула.

— И ты работаешь официанткой, так?

И она опять кивнула в знак согласия.

— Превосходно! — Он улыбнулся и даже ободряюще подмигнул ей, после чего аккуратно сложил свой листочек вчетверо и сунул в карман. — Сейчас я выну у тебя изо рта эту мерзкую тряпку. Но при этом я не стану тебя предупреждать и говорить что-то вроде: «Только не кричи, иначе пожалеешь!» И знаешь почему, Хелен? Потому что я разрешаю тебе кричать и визжать, сколько влезет. Меня это не волнует, а поблизости тут никого нет, и никто тебя не услышит. Так что ори себе на здоровье. Договорились? Если тебе от этого будет лучше, то я не возражаю.

Она подумала, что он просто обманывает ее, и приготовилась закричать изо всех сил, как только он вынет кляп. Но когда он это сделал, она поняла, что страх сковал все ее тело так, что она боится даже пискнуть.

— Что, не хочется кричать? — удивился он. — Не будешь звать на помощь? Ну что ж, тем лучше. Поступай как знаешь. — Он вздохнул и, сунув руки в карманы, принялся рассматривать ее с такой странной кривой ухмылкой на губах, что Хелен растерялась. Создавалось такое впечатление, что он то ли сам не знает, что он тут делает, то ли что она тут делает. И что вообще ему непонятно, как они оба тут оказались и зачем. — Тебе известно, кто такой импрессионист, Хелен? — неожиданно осведомился он.

Губы у нее пересохли, и ей пришлось облизать их, прежде чем ответить ему. Звук ее собственного голоса показался Хелен странным — какой-то далекий и чужой.

— Это… кажется… — Она набрала в легкие побольше воздуха. Это какое-то безумие. А вдруг, если она правильно ответит на его вопросы, он ее отпустит? Ей рассказывали и более неправдоподобные истории. — Это человек, который связан с импрессионизмом, кажется. — Незнакомец ничего не говорил, и она тихо добавила: — Правильно?

Он усмехнулся и сложил ладони вместе:

— Ха-ха! Ну, в общем, да. Наверное, да. Но понимаешь ли, Хелен, это и не совсем верно, с другой стороны. В твоих словах нет никакой расшифровки. Ну, это все равно как сказать: «рабочий — это человек, который занимается работой» или «демократ — это человек, который связан с демократией». И все. То есть ты используешь само слово, чтобы ему же дать определение. Ну ладно, так тоже годится. Значит, будем считать… что ты наполовину права. Потому что я примерно такой ответ и ожидал от тебя услышать. Так что все в порядке. Не волнуйся. Тем более что твоя оценка в этом тесте не имеет никакого значения.

С этими словами он не спеша прошел к столу, который стоял чуть левее, старому сооружению из сколоченных вручную полусгнивших досок. Но он при этом располагался так, что Хелен не было видно, что на нем лежит и чем там сейчас занимается незнакомец.

— Какого… — начала было Хелен, но тут же замолчала. Наверное, не стоит вести себя так дерзко. Она не знала, какую тактику ей избрать, но сдержаться уже не могла: — Что вы там делаете? Что со мной будет?

— Об этом даже не беспокойся, — снова успокоил он ее. Он перебирал какие-то предметы на столе. Хелен услышала тихое позвякивание металла. — Ты помнишь, как я тебя спросил, страшно тебе или нет? И ты мне ответила, что страшно?

— Да.

Он снова приблизился к ней, держа руки за спиной, словно намеревался вот так прогуливаться по помещению взад-вперед еще некоторое время.

— Так вот, Хелен, тебе не стоит так волноваться. И бояться тоже. Не нужно. И знаешь почему?

Женщина почувствовала, как по ее телу прошла волна облегчения. Он опять улыбался ей. «Не стоит так волноваться. И бояться тоже». Именно это он только что и сказал.

— Потому что вы меня отпустите? — спросила она.

— В каком-то смысле, — согласился он. — Но бояться или беспокоиться тебе не стоит хотя бы потому, что теперь тебе уже все равно ничто не поможет.

Сказав это, он продемонстрировал ей раскрытую ладонь. На ней лежал шприц с иглой, заполненный какой-то голубоватой жидкостью. Хелен чуть не задохнулась от ужаса.

— Я буду с тобой честным до конца, Хелен. Тебе будет больно. Очень больно, я обещаю.

И она закричала. Но он сказал чистую правду, и ему было на это ровным счетом наплевать.

Глава 14

Через некоторое время Джаз осознал, что ему пора выбираться из Убежища, несмотря на то что уж очень ему хотелось оставаться вот тут вместе с Конни на целую вечность. Но дома его ждала бабушка.

Он примчался домой и увидел, что бабушка устроилась на полу перед стареньким телевизором. Она уперлась руками в подбородок и хохотала без перерыва. На экране шла передача из серии «Магазин на диване», но бабуля смеялась до слез, как будто смотрела последние выпуски популярного ситкома.

— Всего четыре платежа по восемнадцать долларов и девяносто девять центов каждый! — захлебываясь от смеха, повторяла она. — Боже мой! О Господи! — Она перекатилась с живота на бок, придерживая его рукой, и никак не могла успокоиться. — Предложение ограничено, вот что они еще добавили! Джаспер, нет, ну ты такое когда-нибудь слышал? Вот умора!

— Пожалуй, это самое смешное, что мне только приходилось видеть в последнее время, — поддержал бабушку Джаз, а она продолжала хихикать, как школьница. — Как насчет обеда?

— А я уже успела поесть, — призналась она между приступами смеха. — Она мне принесла жареных цыплят, которых я так обожаю. Из моего любимого магазина «Кентукки», между прочим.

Она?

Джаза охватило неприятное предчувствие. Когда он вошел на кухню, то понял, что не ошибся. У раковины стояла Мелисса Гувер и как ни в чем не бывало мыла посуду.

— Здравствуй, Джаспер, — бросила она через плечо. — Я через минутку уже заканчиваю.

Оказывается, она все же снова пришла сюда. На этот раз бабуля пребывала в более миролюбивом настроении. Ну а пакет с жареными цыплятами — чем жирнее и хрустящее, тем лучше — оказался идеальной взяткой для проникновения в жилище. Мелисса оказалась женщиной неглупой. Она припарковала машину за квартал от дома, чтобы бабушка не услышала звук мотора и чтобы у нее не оставалось времени сходить за своим любимым дробовиком. Получается, что Джаз недооценил Мелиссу и посчитал ее угрозу вернуться сюда простой отмазкой.

Ну что ж, это означало, что он больше не будет притворяться перед ней паинькой. Он ни за что не позволит каким-то там социальным службам выставить его из собственного дома. И если Мелисса показала себя такой крутой, что ж, значит, наступило время ему самому тоже проявить твердость характера и показать ей, кто он такой на самом деле.

— Ну и какого черта вы тут расположились? — закричал он, для убедительности громко хлопнув ладонью по дверце холодильника.

К его удовольствию, Мелисса аж подпрыгнула на месте. Впрочем, это движение она произвела от страха и неожиданности. Затем она быстро повернулась к нему лицом. С ее рук, покрытых мыльной пеной, стекала вода.

— Вы считаете, что можете вот так запросто приходить сюда? — по-театральному эффектно прошипел Джаз, стараясь, чтобы голос его прозвучал угрожающе. — Здесь находится больная пожилая женщина. Ее пугают люди и любые перемены.

— По-моему, с ней все в порядке, — убедила его Мелисса. — Она встретила меня довольно гостеприимно…

— Разумеется, гостеприимно… Ведь вы принесли ей целый пакет угощений, чтобы с ней поскорей случился сердечный приступ. — Он презрительно фыркнул и небрежно пихнул рукой полиэтиленовый мешок с цыплятами, стоявший на кухонном столе. Оттуда выкатилась поджаристая куриная ножка.

— Ничего не случится плохого, если она всего один раз…

— А где вы собираетесь находиться сегодня ночью, когда она начнет жаловаться на спазмы в желудке, и все из-за того, что вы накормили ее этой дрянью? Вы что же, намерены оставаться здесь, чтобы менять ей пеленки и мыть ее всякий раз, когда у нее начнется приступ диареи?

Мелисса сложила руки на груди:

— Неужели все так серьезно? Что же еще ты от меня скрываешь? По последним записям доктора состояние у нее вполне удовлетворительное. Может быть, она сама подделывает медицинские документы? Или этим занимаешься ты?

Джаз засмеялся, стараясь, чтобы его смех прозвучал достаточно язвительно:

— Я вас умоляю. Она просто старая женщина, а у стариков всегда имеются проблемы с пищеварением.

— Это только лишний раз доказывает, что я все же права. Тебя нужно обязательно вытаскивать из этого дома. Тебе всего семнадцать лет. И ты должен жить своей собственной жизнью, а не только все время заботиться о ней.

Где-то в глубине души Джаз, конечно, понимал, что она абсолютно права. Но еще больше он верил в то, что это вообще не имело никакого значения.

— Почему вы так помешаны на этой идее, Мелисса? Я полагаю, что у вас есть и другие ребята, у которых условия еще хуже, чем у меня. Попробуйте свою магию на них, что ли.

— Я только пытаюсь помочь тебе. И ты бы сам это понял, если бы не был таким упрямым.

— Вы просто теряете здесь свое время. Со мной все в полном порядке. Через девять месяцев мне исполнится восемнадцать, и тогда вы уже не сможете остановить меня, и я буду все так же заботиться о своей бабуле. И если у вас нет своих собственных детей, это вовсе не означает, что вы должны становиться моей мамочкой.

Вот! Пожалуй, это было самое жестокое, что только мог придумать для нее Джаз. Он держал эти слова про запас, на такой вот случай, чтобы ошарашить Мелиссу, не дать ей возможности отреагировать адекватно. Чтобы эмоции переполнили ее. И она больше ничего бы не смогла сказать в ответ.

Его план сработал. Мелисса сразу потеряла свой задор и как-то поникла. Он внимательно смотрел на нее, считая про себя до десяти, затем принялся глядеть на женщину в упор, делая свой взгляд все более угрожающим.

— Что ж, замечательно, — наконец проговорила она, переживая внутри себя страшный удар. — Просто замечательно. — Она схватила со стула свою сумочку. — Только ты не думай, что все на этом так и закончится. Я обязательно вернусь. Мне лучше знать, что для тебя хорошо и что плохо. В этом и заключается моя работа, и я ее доведу до логического завершения.

Она сердито нахмурилась и быстрым шагом направилась к задней двери. Джаз ухватил ее за руку, прежде чем она успела справиться со старой неподатливой дверью.

— Мелисса, — тихо произнес он, словно его охватило раскаяние.

— Что еще? — Она была раздражена и немного напугана, но руку отдергивать не стала.

— Простите меня… я просто… перенервничал. Мне не надо было кричать на вас. И тем более угрожать.

Когда она взглянула на него, он стыдливо опустил глаза.

Ему было слышно, как она вздохнула.

— Тебе приходится переживать нелегкие времена, когда человек не должен находиться один. — Свободной рукой она осторожно похлопала его по ладони. — Сейчас тебе нужно отдохнуть. Мы скоро снова поговорим с тобой.

Он отпустил ее, а потом наблюдал, как она пробирается через разросшиеся кусты, которые мрачным саваном окружали бабушкин дом.

«Вот видите, Джинни, мне совсем не требуются дополнительные репетиции и уроки актерского мастерства».

Когда Мелисса будет мысленно проворачивать в голове сегодняшнюю встречу — а это обязательно произойдет скорее всего в ее крошечной квартирке над химчисткой в Калвертоне, — она сосредоточит свое внимание не на его вспышке гнева. Она будет в основном вспоминать его извинения. А если бы ему удалось справиться с ее суровостью и сделать ее более податливой… Если бы он научился манипулировать ею, из Мелиссы вышел бы отличный союзник. Вот тогда бы она действительно сделала его жизнь намного легче. А для этого ему требовалось только забраться поглубже в ее душу.

Из комнаты на кухню проковыляла бабушка. Она никак не могла успокоиться и все еще смеялась:

— Мне кажется, я даже описалась. Чуть-чуть. Возможно. Я так думаю. — Тут глаза ее загорелись. — Ты только посмотри сюда! Цыплята! Из магазина «Кентукки»!

— Развлекайся и объедайся до умопомрачения, бабулечка! — вздохнул Джаз, поворачивая пакет в ее сторону.

Бабушка отправилась в комнату, держа в каждой руке по куриному крылышку. И хотя Джаз нажаловался Мелиссе на плохое самочувствие бабули, на самом деле у нее был крепкий желудок, который прекрасно работал. Это с мозгами у нее было не все в порядке, зато кишечник справлялся с любой отравой, приобретенной в дешевом супермаркете. Что ей холестерин и животные жиры! Кроме того, Джаз считал, что раз уж она уже прожила на этой планете восемьдесят два года, из них сорок рядом со своим сыночком Билли Дентом, то теперь заслуживает питаться тем, что ей нравится, даже если эти продукты включают в себя и жиры, и холестерин.

— Эй, ты только посмотри! — прокричала бабушка с набитым куриной хрустящей кожей ртом. — Твоего папочку снова по телевизору показывают!

Джазу не хотелось смотреть на экран, но он знал, что бабуля будет методично доставать его, пока он не уступит. Наверное, она решила переключить канал. Некоторые программы время от времени крутили «документалки», посвященные Билли Денту. В основном это были самые известные съемки: Билли Дент в идеальном сером костюме и наручниках. Он поднимается по ступенькам в здание суда в окружении целого отряда своих адвокатов.

Чей-то напыщенный голос объявлял:

— Доктор Пери Шинкески считает, что Билли Дент представляет собой серийного убийцу нового типа, которого он назвал суперубийцей.

Кадр поменялся, и на экране возник маленький мужчина, похожий на мышку, в твидовом пиджаке, с огромными очками и самоуверенной ухмылкой на лице. Он вещал, сидя за письменным столом.

— Большинство, так сказать, серийных убийц, — рассказывал Шинкески, — имеют, так сказать, одну личность и один стиль своей, так сказать, работы. Дент переключался и менял свой почерк, если можно так выразиться. С течением лет он постоянно совершенствовался и в результате стал высокоорганизованным и высокопрофессиональным, так сказать, убийцей.

Камера показала корреспондентку с большим вырезом и выбеленными волосами. Она поинтересовалась:

— Это типично для серийных убийц, доктор?

И снова лицо Шинкески.

— Это новый вид, так сказать, психопатологии, который мы только начинаем изучать. Эти, так сказать, серийные суперубийцы не стремятся выбирать один и тот же «тип» жертвы. — При этом он действительно показал пальцами в воздухе невидимые кавычки. — Дело в том, что такие преступники считают любого человек подходящим под их «тип» жертвы.

— Ты это слышал? — чуть не задохнулась бабуля. — Твой отец-то, оказывается, теперь стал супергероем!

Джазу захотелось удариться головой о стенку. А еще лучше — о телевизор, да так, чтобы разбить его вдребезги. Но вместо этого он оставил бабулю наслаждаться цыплятами и передачей, а сам уединился в крохотную комнатку, которая при жизни его дедушки служила рабочим кабинетом. Сейчас тут было темно и пыльно. Повсюду стояли коробки с дедушкиными книгами и одеждой, с которыми бабуля до сих пор не желала расставаться. Вот они, гены истинного барахольщика!

В комнате стоял старый телефон с автоответчиком (сама бабушка отказывалась прослушивать голосовые сообщения; ей почему-то казалось, что этим может как-то воспользоваться телефонная компания ей во вред). Джаз получил пару сообщений Дуга Уэтерса. Репортер вкратце изложил Джазу свое предложение: «Твой опыт плюс мои слова — это же чистое золото, Джаспер! Мы оба станем знаменитостями. Это самое лучшее, что ты сможешь придумать, живя в этом городишке, и тебе это хорошо известно». Между этими посланиями затесалось еще одно, от Мелиссы, которое заканчивалось словами: «Ну что ж, тогда я зайду к вам еще раз». Она могла бы позвонить и сегодня поздно вечером, поэтому он отключил телефон, поднялся к себе наверх и бросил аппарат на кровать. Джаз хотел отдохнуть буквально несколько минут, но хотя часы показывали всего девять, он моментально заснул, едва его голова коснулась подушки.

Он проснулся от того, что во входную дверь кто-то настойчиво колотил, а бабуля бегала по дому и орала:

— Они здесь! Они пришли! Они нашли нас! Билли! Джон! Готовьте ружья! Снесите им головы напрочь к чертовой матери, иначе они заберут меня отсюда!

«Джоном» был дедушка Джаза, муж бабули, но только он умер двадцать лет назад, хотя в голове бабушки продолжал по-прежнему существовать как живой.

Джаз скатился с постели. Если верить часам, стоявшим возле кровати, время близилось к полуночи. Однако стук в дверь не прекращался. Кому понадобилось ломиться к ним так поздно?..

Уэтерс. Конечно. Вот вам и ответ.

«Вот и все, — мрачно подумал Джаз, спотыкаясь в темном коридоре и быстро спускаясь по лестнице к входной двери. — Значит, моя первая жертва уже определилась».

Бабушка пряталась за большими дедушкиными напольными часами. Ее верный защитник — дробовик — был нацелен на дверь.

— Клянусь Богом, я буду стрелять! — грозно прокричала она. — Сейчас я задам вам трепку! Я-то вам задницы надеру, да так, что небу жарко станет!

Небу жарко станет. Это что-то новенькое в ее лексиконе.

— Сейчас я с ними разберусь, — пообещал Джаз.

— Только будь осторожней, Билли, — попросила бабуля, не переставая дожевывать куски жареных цыплят. — Ты тоже должен взять ружье. И позови своего папочку.

Отлично! Джаз просто с ума сходил, когда она начинала принимать его за Билли.

— Со мной все будет в порядке, — убедительно произнес он. — Я их всех переубиваю силой мысли.

— Нет, вы это слышали? — захихикала бабушка.

И снова стук в дверь.

— Он вас всех переубивает силой…

Джаз распахнул дверь, готовый тут же вылить на Уэтерса поток отборных ругательств. Но вместо этого он замер на месте, увидев у входа шерифа. Уильям поднял руку, готовясь постучаться в дом в очередной раз. Он стоял, выпрямившись и развернув плечи, как всегда, уверенный в себе и готовый к любым действиям.

Но его глаза…

В них отражался какой-то особый холод. И еще легкая дымка.

«Вот это да!» — в волнении подумал Джаз и сразу все понял, еще даже не слыша слов Уильяма, который прямо с порога заявил:

— Ты оказался прав. Это серийный убийца. У нас есть еще одна жертва.

Глава 15

Джаз впустил шерифа в дом. Бабушка осторожно выглянула из-за напольных часов и, увидев, что к ним пришел Уильям Таннер, вся дрожа, наставила на него дробовик. Уильям заставил себя улыбнуться и после этого поздоровался с хозяйкой:

— Как поживаете, мэм? Я и не знал, что здесь присутствует дама. Примите мои извинения. — И с этими словами он снял шляпу.

Бабуля хихикнула и скрылась в своей спальне.

Уильям удивленно приподнял брови:

— А ведь ей становится все хуже, Джаз.

— Что? Нет, ничего страшного. Она в последнее время ведет себя тихо. А разволновалась бабуля только из-за того, что уже поздно.

Уильям заворчал, но ничего в ответ не сказал.

Шериф столько раз навешал этот дом после ареста Билли, что Джазу не понадобилось показывать ему, как пройти на кухню. Очутившись там, Джаз тихо застонал. На столе валялись объедки, оставшиеся после обглоданных цыплят. Он быстро сгреб их в пакет и отправил его в мусорное ведро.

— Может, чашечку кофе? — предложил он, когда Уильям уселся на стуле.

— Я его за сегодняшний день столько выпил, что у меня в желудке можно флотилию запускать, Джаз. Спасибо, но не нужно. — Он вздохнул. — В общем, от всего происходящего я совсем не в восторге.

Джаз торжествовал. Все же он оказался прав. Фиона Гудлинг была не единственной жертвой преступника. Значит, кто-то действительно вышел на охоту и теперь ищет новую добычу. И Джаз узнал об этом раньше всех. Таннер чем-то напомнил Джазу преподобного Пэрриса из «Испытания». Он так хотел помочь городу, но при этом никак не желал поверить в то, что зло уже вырвалось наружу и продолжает действовать, оставаясь на свободе.

Правда, это было в самом начале. Понемногу он все понял и был вынужден смириться с неизбежным.

То, что он не видел связи между преступлениями, было типичным для полицейского, но в случае с Уильямом он как будто умышленно не хотел ничего замечать. В то время когда папаша решил нарушить свое главное правило и нашел себе жертвы в Лобо, Таннер был сломлен и подавлен. Его жена только что умерла в возрасте тридцати семи лет. Она страдала от рака яичников и последний год очень сильно мучилась, так что сам шериф с трудом выносил выпавшие на их долю испытания. На следующих выборах у Таннера не оставалось никаких шансов на успех, тем более что его соперником стал совсем юный паренек из Калвертона. Его лозунгом стало «Дайте дорогу молодым!». Итак, у Таннера умерла жена, да и карьера его буквально висела на волоске. И ему ничего не оставалось, как полностью посвятить себя работе. Он с удвоенной силой принялся разыскивать некую Карлу Суинтон, чирлидера из средней школы Лобо. Она ушла из дома и пропала, а рядом с местным почтовым отделением, в кустах, были обнаружены ее порванный свитер и прядь вырванных волос. Все ее друзья и родные, включая родителей, считали, что она отправилась в Нью-Йорк (Карла мечтала о карьере модели). Но Уильям почувствовал, что дела тут обстоят намного серьезнее.

Когда через неделю в сточной канаве было обнаружено тело еще одной девушки, симпатичной блондинки по имени Саманта Рид, Уильям понял, что напал на след. Он сопоставил эти убийства с двумя жертвами Билли, с которыми тот разделался еще десять лет назад, убежденный, что его никогда не вычислят, и сделал свои выводы. Именно тогда он и понял, что тот, кого называли Художником, Зеленым Джеком и другими именами, был именно тем преступником, который теперь начал орудовать в Лобо.

Вдовец, почти не имеющий никаких шансов на выборах. Плюс стрессы в личной жизни… В итоге преследование Билли чуть не свело в могилу и самого Таннера. Вот почему Джаз хорошо понимал, как не хочется шерифу признавать тот факт, что в Лобо завелся еще один серийный убийца.

— Я пытался дозвониться до тебя весь вечер, — признался Уильям, — но так и не смог. Потом решил не беспокоить никого, но заснуть мне не удалось. Тогда я понял, что должен сообщить тебе о том, что ты в конце концов оказался прав.

Если бы Джаз рассчитывал на то, что шериф начнет извиняться перед ним, ему пришлось бы ждать очень долго. Но он так бы и не услышал заветных слов. То, что Джаз побывал на месте преступления вопреки запрету шерифа, отдалило Джаза и Таннера, и теперь они не слишком-то стремились доверять друг другу.

Джаз опустился на стул у стены и обратился к Таннеру:

— Ну, так расскажите мне, что все-таки произошло.

Тот неопределенно пожал плечами:

— Все началось с того, что нам доложили о еще одной жертве. Так вот, там местные полицейские столкнулись с тем же стилем «работы» — отрезанными пальцами.

— Это не стиль, это что-то вроде его подписи, — возразил Джаз. Он тут же пожалел о том, что вмешался, и закусил губу, но было поздно. Не нужно было ему сейчас лишний раз учить чему-то шерифа. Уильям этого очень не любил.

Правда, сейчас Таннер только устало покачал головой.

— Да-да, я понимаю, — грустно и безо всякого упрека подтвердил он. — Так или иначе, тело обнаружили три дня назад в Линденберге, на границе штата. У жертвы отрезано два пальца, причем средний они нашли рядом с телом.

— Всего два? А забрал он один? Вы уверены?

— Да, Джаз, дело в том, что до десяти мы, полицейские, считать все же научились.

— А они уже выяснили, кто она такая? Она как-то связана с Гудлинг?

— Нет. По крайней мере если и да, то нам это неизвестно. Ее звали… — Он наклонился вбок и извлек из кармана брюк свой смартфон, потом быстро нашел нужную страничку. — Вот. Ее звали Карла О'Доннелли. Студентка колледжа из Юты. На первый взгляд ничего общего с Гудлинг. — Он положил смартфон в карман, потом пару раз провел пальцами по лицу, как будто с помощью какого-то магического ритуала мог повернуть вспять весь ход событий.

Но никакого фокуса у него не получилось.

— Я не знаю, что у меня в итоге получится со всем этим расследованием, Джаз, — горестно признался шериф. — Я просто… — Он принялся тереть виски, и мальчишка заметил, что пальцы у шерифа дрожали. Джаз почувствовал себя неловко, как будто он случайно застукал влюбленную парочку, занимавшуюся сексом, и теперь не знал, куда глаза девать от стыда. Ему стало совестно и за шерифа, и одновременно за себя самого. Но он не мог отвести от него взгляда. Он продолжал все так же холодно смотреть на шерифа. Какая-то хладнокровная и рассудительная часть его самого (наверное, из-за нее у него и получилась так блестяще роль преподобного Хейла) отслеживала и сортировала по полочкам эмоции шерифа, его движения, его слова.

«Вот что значит, когда тебя переполняют эмоции, когда ты уже сыт по горло, когда ты еле сдерживаешься, — подумал Джаз. — Вот что значит, когда ты вот-вот сломаешься». Как хорошо к этому случаю подошли бы слова Хейла: «Теперь уже никто не может сомневаться в том, что силы зла собрались и приготовились напасть на нашу деревню».

Хейл… актерское мастерство…

А что, если все это тоже игра? Этот ночной визит. Это крайнее состояние, граничащее с нервным срывом. Джазу не хотелось рассуждать на данную тему, но все же пришлось. Было бы безответственно не думать об этом.

А что, если этот таинственный убийца и есть не кто иной, как сам Г. Уильям Таннер?

Все говорили о том, что преследование Билли почти свело шерифа с ума. Он чуть не свихнулся в охоте за ним. А что, если эти «почти» и «чуть» не принимать во внимание? Что, если Г. Уильям и впрямь чокнулся и теперь сам стал тем, за кем так отчаянно гонялся столько лет? Возможно ли это?

Конечно, нет.

Нет, Джаз и сам бы не позволил себе поверить в такое. «Не у каждого внутри живет убийца. Не все люди такие же, как я сам».

Шериф прокашлялся и сложил пальцы на столе перед собой домиком.

— Ну, во всяком случае, она задохнулась сама, он не душил ее так же, как поступил с Гудлинг. Возможно, что был использован пластиковый пакет, судя по данным, которые нам прислали федералы. Они прислали отчет по электронной почте. И я еще не успел тщательно изучить его. Мы не понимаем, почему изменилось количество пальцев. Мы не…

— Он считает их, — перебил Джаз. Его неожиданно осенило. Он как будто увидел сейчас Фиону Гудлинг такой, какой ее видел сам убийца. Еще тогда, когда она была всего лишь безызвестной «Джейн Доу».

— Он ведет счет своим жертвам. Гудлинг у него вторая. О'Доннелли была первой. Он забирает один палец с собой для счета. А один оставляет нам для того, чтобы поиздеваться. Вот это и есть его персональная подпись.

— Да, наверное. В этом есть свой смысл.

Здесь сосредоточился весь невидимый мир…

Джаз подался вперед:

— Я вам нужен при расследовании, Г. Уильям. Я могу вам помочь. Позвольте мне тоже ознакомиться с отчетом. Вернее, с обоими. Я должен знать все и о Гудлинг, и об О'Доннелли. Я же оказался прав, я сразу все понял, и теперь я смогу вам помочь.

На какое-то время Джаз даже подумал, что Уильям уступит ему, но это время очень быстро закончилось. Шериф замотал головой, яростно и неумолимо:

— Нет. Ни за что и никогда. Представь себе, что я допущу тебя к расследованию и кто-то об этом узнает. И тут же об этом раструбят во всех газетах и на телевидении, а этого мне сейчас хочется меньше всего. Особенно если все это станет известно этому подонку Дугу Уэтерсу. Он-то уж воспользуется таким прекрасным шансом, чтобы заработать себе славу. Точно так же он пытался завоевать себе известность, когда я охотился за твоим отцом.

— Но…

— Нет. Я не могу тебе позволить втянуться в этот кошмар. Я уже, кажется, на днях говорил тебе, и еще раз повторю. Твоя задача в настоящее время — постараться сделаться самым обычным, нормальным парнем. Ты еще ребенок, так что тебе нужно вырасти адекватным взрослым мужчиной и прожить достойную жизнь. Ты уже достаточно всего такого насмотрелся.

— Вы тоже видели не меньше моего.

Шериф мрачно улыбнулся:

— Знаешь, какая разница между мной и тобой? Мне за это платят.

Джаз пожал плечами:

— Ну хорошо, вы меня уговорили. Я согласен трудиться и без зарплаты.

Уильям расхохотался и стукнул ладонью по столу:

— Молодец, Джаз, развеселил старика. Умница. Ну что ж, не буду злоупотреблять гостеприимством твоей бабушки. На сегодня, пожалуй, хватит. Извинись перед ней от моего имени за то, что я так ее разволновал, ладно?

Джаз проводил его до двери:

— Ничего страшного. Я бы от скуки тут маялся, если бы вся ночь прошла тихо и без происшествий.

Уильям пробурчал что-то нечленораздельное, но весьма эмоциональное и открыл дверь, одновременно нахлобучивая на голову свою шляпу.

— Отдыхай и ни о чем не беспокойся, Джаз. И спасибо за прием. Хорошо посидели.

Пожалуй, эти слова можно было принять за извинения, учитывая характер шерифа. Джазу этого оказалось вполне достаточно.

— Вы же знаете, что будут еще новые жертвы, — напомнил он шерифу. — Этот парень считает, и счет у него возрастает, а не уменьшается.

Уильям промолчал. Он только кивнул напоследок и растворился в темноте. В этот момент Джазу почему-то показалось, что от него в ночь уходит живой труп.

И снова этот сон.

Все тот же нож.

(раз-два)

Нож всегда лежит в раковине.

А вот теперь он у него в руке.

(это что-то новое)

И голос.

(это голос Билли)

И еще рука.

(это моя рука)

«Легче. Это очень легко. Как будто режешь курицу».

А другой голос вещает:

(раз-два)

«Хорошо. Все хорошо. Я хочу…»

Кровь пузырится там, где прошел разрез.

«Молодец, умница. Хороший мальчик».

(один разрез, другой разрез)

«Вот так, вот так…»

(раз-два)

Джаз резко проснулся уже второй раз за эту ночь. Правда, сейчас в дверь никто не стучал. Все было тихо, если не считать всхрапов бабули через стенку в соседней комнате.

Джаз сел в кровати и тотчас пробудился окончательно. Мозг его лихорадочно работал. Каким-то образом именно во сне ему удалось сложить куски мозаики вместе. Все получалось и сходилось даже с этим подсчетом. Отрезанные пальцы… Теперь он все понял. Но возможно ли это?

Он включил свет, вышел в Интернет и принялся искать сведения о Фионе Гудлинг. Пока компьютер подбирал ему информацию, он даже посетил страничку Дуга Уэтерса и увидел, что журналист уже начал сочинять свою увлекательную историю, начиная с обнаружения ее тела на поле и кончая идентификацией трупа. Итак, женщина задушена насмерть. Душили ее руками. Да, определенно, все верно. А что еще? У нее оставался парень, Джаз об этом знал. А сколько ей было лет?

После Уэтерса Джаз прочел некролог, помещенный в одной из газет ее родного города, где указывался и возраст погибшей. Ей было двадцать семь лет. И тут Джаза прошиб холодный пот. Нет, этого не может быть! Только не это…

А как насчет Карлы О'Доннелли? Студентка колледжа. Ей было лет восемнадцать или двадцать. Он возобновил поиск и очень скоро вышел на сообщения из Линденберга, в которых сообщалось о страшной находке. Ее обнаружил железнодорожный рабочий рядом с путями. Парень пошел покурить. Он бы никогда и не заметил тела, если бы не решил зачем-то бросить камушек в высокие заросли сорняков. Просто какой-то уж очень необычный звук издал этот камень. Вот тогда-то парень и решил проверить эти кусты… И вся его жизнь резко изменилась.

Подождите-ка. Секундочку. Линденберг? А разве Эриксон сам не оттуда? Кажется, его перевели именно из этого города. Точно. Именно из Линденберга.

«Интересно, на этом месте преступления он тоже успел побывать?..»

Но в статьях не были указаны фамилии полицейских, которые присутствовали на месте нахождения тела Карлы О'Доннелли. Правда, там описывалось, как именно ее убили.

Она задохнулась. Предположительно, орудием убийства послужил пластиковый пакет, привязанный веревкой к ее шее. Ей было девятнадцать лет.

«Боже мой! — пронеслось в голове Джаза. Он вытер капли пота, выступившие над верхней губой. — Я не могу в это поверить…»

Он повернулся и посмотрел через плечо на фотографии жертв своего отца. Ему даже показалось, что они тоже разглядывают его. «Чего же ты ждешь? — словно вопрошали их глаза. — Почему ты до сих пор сидишь здесь?»

Неужели всего пару дней назад он обвинял Уильяма в том, что тот не видит связи между убийствами? Вот те раз! Теперь выясняется, что и сам Джаз страдает подобным недугом.

«Пальцы — это все пальцы! Именно они сбили меня с толку. Я принял пальцы за его „фирменный знак“. А оказалось все совсем не так. Пальцы — это что-то совсем другое. Да, он ведет какой-то счет, но свой собственный. Дело тут гораздо серьезней».

Джаз бросился к телефону и набрал номер мобильного телефона шерифа. Ему ответил механический голос, предложив оставить свое голосовое сообщение. Пока робот бубнил: «Вы позвонили шерифу Г. Уильяму Таннеру. Если у вас что-то срочное, повесьте трубку и наберите девять-один-один. Если нет, вы знаете, что делать. Начинайте», Джаз успел мысленно проговорить все то, что намеревался рассказать шерифу. Когда раздался сигнал, он набрал в легкие побольше воздуху и начал говорить. Ему хотелось сразу выплеснуть все то, что он узнал только что, но делать это нужно было спокойно и говорить при этом достаточно членораздельно, чтобы Таннер хорошо понял его.

— Г. Уильям, привет. Это Джаз…

Все получилось как надо. Спокойно. Разумно. Правда, в это же время внутри его закипала кровь, а душа кричала изо всех сил.

— Я все рассчитал, — продолжал Джаз. — Будут и другие жертвы. Вот что я знаю относительно следующей…

Глава 16

При бодрящем свете октябрьского утра Джаз уже не был так уверен в правильности своей теории, как прошедшей ночью. Он два раза перепроверил все пункты и не нашел в них ни одного изъяна. Ну, кроме того, что вся теория казалась совершенным безумием. Но может быть, Уильям увидит в ней разумное зерно?

Он быстро позавтракал и усадил бабулю в ее любимое кресло перед телевизором. Утром она чувствовала себя, как правило, неплохо, поэтому Джаз был спокоен за нее все время, пока находился в школе. Правда, уже в три или четыре часа дня состояние ее здоровья начинало ухудшаться. Вот почему Джаз с нетерпением ждал, когда же пройдет премьера «Испытания». Ее ожидали через две недели. Кстати, по той же причине Джаз не мог позволить себе подрабатывать после школы.

Он встретился с Хоуви в их любимом кафетерии, в котором сегодня, как ни странно, набралось в два раза больше народу, чем обычно. В это утро у Хоуви обнаружился огромный синяк в левой части нижней челюсти. Казалось, что кто-то с размаху огрел его носком, в котором спрятал пару пригоршней монеток.

— Что с тобой случилось? — заволновался Джаз.

— Эти навесные шкафчики для лекарств представляют собой большую опасность, — серьезно произнес Хоуви. — Ох уж эти их коварные дверцы! Они набрасываются на человека, как ниндзя. Попомни мои слова. Будь осторожен, когда заходишь в ванную, или все кончится так же печально, как это получилось со мной.

«Интересно, как себя чувствуешь, когда приходится проживать всю жизнь, ощущая себя таким хрупким и ранимым?» — подумал Джаз. С одной стороны, он радовался, что ему не предстояло этого испытать, с другой — волновался за Хоуви. Что произойдет, если в один прекрасный день у него иссякнет чувство юмора? Или его уже не будет хватать, чтобы прикрыть все эти синяки, царапины и кровоподтеки?..

— Неплохой дорожный наборчик багажа, — внезапно заметил Хоуви, и Джазу понадобилась пара секунд, чтобы догадаться, что речь идет о мешках у него под глазами.

— Да, я сегодня почти не спал, — признался Джаз и выложил приятелю все о ночном визите шерифа и своем открытии. Теперь у него не оставалось сомнений в том, что в их городе орудует серийный убийца.

— 3-з-здорово! — Хоуви победно выставил в воздух сжатую в кулак руку и только тогда понял, что празднует «подвиги» серийного убийцы. — Нет, не то. Я сказал «здорово», потому что ты оказался прав, а не «здорово», потому что ты… оказался… прав.

Он замолчал, и мальчишки некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Что-то сегодня мы долго ждем, — недовольно произнес Хоуви, оглядываясь по сторонам. Хелен нигде не было видно, остальные работники кафетерия пытались справиться с заказами собственными силами.

Прежде чем Джаз сумел что-то ответить, он увидел, как к ним через толпу посетителей пытается прорваться Дуг Уэтерс. Настойчивый. Прилипчивый. От такого не отделаешься. Совсем как геморрой.

— Пошли-ка отсюда, — предложил Джаз и потянул друга за собой, намереваясь выйти через заднюю дверь.

— Но мне нужно принять дозу кофеина! И сегодня я хотел попробовать латте без пены с ванильным сиропом, гвоздикой и…

— Пошли, я тебе говорю. В школе купим по баночке колы.

В школе они разошлись по своим классам, и только тогда Джаз вспомнил, что забыл взять у приятеля на время мобильный телефон. Он хотел позвонить шерифу и узнать, что тот думает о его теории. К тому времени, как в школе начался обед, Джаз благодушно позволил Хоуви помечтать о новой татуировке, которую Джаз обещал сделать в эти выходные.

В общем, Джазу удалось успешно позабыть о своем собственном расследовании, и целый день он о нем даже не вспоминал. Вплоть до того, как во время репетиции вдруг открылась задняя дверь в аудиторию. Причем распахнулась она с таким грохотом, будто где-то ни с того ни с сего начали бить в набат. Джинни вздрогнула, повернулась и закричала на непрошеного гостя:

— Прошу тишины! У нас репетиция!

Ее голос прозвучал неестественно грозно, если учитывать ее хрупкое телосложение и маленький рост.

— Извините, что потревожил, — произнес помощник шерифа Эриксон таким тоном, что всем сразу стало ясно: ему ровным счетом наплевать, потревожил он кого-либо или нет. Он бесцеремонно протопал между рядами, остановился перед сценой, широко расставив ноги, и пальцем указал на Джаза: — Ты! Пойдешь со мной.

Джаз находился на сцене между Титубой и Джоном Проктором. Он принялся беспомощно озираться по сторонам с таким видом, будто его только что обвинили в колдовстве.

— Я? А что случилось?

— Да я тебя отсюда за шкирку вытащу, если понадобится, — добавил Эриксон.

Джаз извинился перед Джинни, а Конни успела ободряюще сжать ему ладонь. Мальчишка спрыгнул со сцены и направился к Эриксону. Тот не стал дожидаться его, а повернулся и уже дошел до двери, когда Джаз торопливо попытался догнать его.

В коридоре было пусто, уроки закончились еще час назад. Эриксон стоял перед застекленным зеркальным шкафчиком, где хранились школьные спортивные награды, и любовался на свое отражение. Все ученики, занимавшиеся в разных клубах, разошлись по своим аудиториям, а Хоуви скорее всего ошивался в библиотеке, при этом не сводя глаз с симпатичной блондинки, которая училась на библиотекаря и проходила практику в школе. Она оставалась здесь допоздна, раскладывая книги по полкам, и Хоуви пользовался этим, не упуская случая поглазеть на красотку. (Неожиданно Хоуви проявил большой интерес к творчеству Э. Э. Каммингса,[4] труды которого располагались как раз в том шкафчике, откуда лучше всего обозревалась юная библиотекарша.)

Джаз подошел к Эриксону сзади и остановился.

— Да кто вы такой и по какому праву…

Больше он ничего не успел сказать. Эриксон так резко повернулся к нему, что Джаз удивился, как это помощник шерифа сумел не потерять равновесия и не упасть. Эриксон злобно прищурился, потом схватил парнишку за руку и поволок к стоянке, где сразу же запихнул его на заднее сиденье полицейской машины.

Этого Джазу оказалось достаточно. Больше он терпеть не мог.

— Послушай, ты, у меня есть права, — прохрипел он. — Ты не можешь вот так запросто хватать меня и делать со мной все, что захочется.

— Заткнись, — равнодушно произнес Эриксон.

Залог! Нужно сделать все так, чтобы его отпустили под залог. Пожалуй, это лучший выход для него. А пока что надо выпрыгнуть из машины, прежде чем она наберет скорость. Он потянулся к ручке двери и тут же убедился в том, о чем мог бы догадаться сразу же, очутившись здесь. У полицейских машин сзади ручек не бывает!

Когда Эриксон выруливал со школьной парковочной площадки, Джаз почувствовал, как его предательски пронзает самый настоящий страх. Итак, он оказался в ловушке. Эриксон был вооружен, и именно он сейчас управлял автомобилем. Он мог завезти Джаза куда угодно и сделать с ним то, что ему заблагорассудится…

Тут в голову Джаза пришла мысль, потребовавшая его особого внимания. Вернее, это была целая вереница мыслей, начинавшихся с того, что Эриксон почему-то оказался на месте преступления на поле. Там, где было обнаружено тело Фионы Гудлинг. Потом он заявился той же ночью в морг. А потом… Он сам приехал сюда из Линденберга, где убили Карлу О'Доннелли. А Уильям его опекает и хочет в дальнейшем сделать своей правой рукой… Может быть, у Эриксона есть доступ и к голосовой почте шерифа? Может быть, ему известно все то, о чем сообщил Таннеру Джаз? Может, он давно в курсе всех подозрений парня?

Джаз пытался еще что-то говорить и доказывать, но Эриксон не слушал его. Когда они подъехали к полицейскому участку, он молча вытащил мальчишку из машины, снова схватил за руку и повел за собой к шерифу, прямо мимо ошалевшей от неожиданности Ланы.

Вот уже второй раз за пару дней Лане пришлось увидеть, как Джазом заинтересовалась полиция. Джаз попытался на ходу улыбнуться ей, показывая таким образом, что с ним все в порядке. Девушка улыбнулась ему в ответ, но это произошло так быстро, что она не успела сообразить, что происходит.

— Вот он, — коротко доложил Эриксон, подталкивая Джаза в кабинет Уильяма. Шериф разговаривал с кем-то по телефону, одновременно кивая и что-то бормоча. Он тут же выставил Эриксона одним движением руки. В это мгновение Джаз не мог не насладиться обиженным выражением на лице помощника шерифа.

Эриксон ушел, при этом так громко хлопнув дверью, что фотографии в рамочках на стене задрожали. Но сам Уильям, похоже, этого даже не заметил.

— Садись, — предложил он, повесив трубку на рычаг.

— Не буду. — Джаз гордо продолжал стоять, дерзко сложив руки на груди. — Что здесь происходит? Вы не имеете права похищать меня прямо из школы, чтобы потом…

— Что ты такое задумал, Джаз? — зашипел на него шериф. — Какую дикую игру ты ведешь на этот раз?

— Игру? Но я ни во что не играю…

Уильям одним рывком выудил из кармана свой смартфон и пару секунд нажимал куда-то, выискивая нужную информацию. Потом Джаз услышал свой собственный голос: «Г. Уильям, привет. Это Джаз. Я все рассчитал. Будут и другие жертвы. Вот что я знаю относительно следующей. Ей будет около двадцати пяти лет. Каштановые волосы. Она будет официанткой. А убьют ее, сделав инъекцию средством для прочистки труб. Тело будет находиться вот в такой позе: стоя на коленях, ладони и запястья вместе, как будто она молится. У нее будут отрезаны четыре пальца, но средний останется на месте преступления. Ее инициалы будут Х. М. Вот и все, что я знаю».

Уильям засунул смартфон назад в карман и уставился на Джаза. Тот не знал, что и подумать. Он и предположить не мог, что простое голосовое сообщение может так сильно расстроить шерифа и привести его в состояние бешенства.

— Простите, Г. Уильям, наверное, я не подумал хорошенько, прежде чем…

Шериф указал на стул, и на этот раз Джаз повиновался.

Через пару секунд Таннер швырнул на стол папку.

— А теперь объясняй все подробно, — потребовал он и при этом поморщился так, словно только что откусил кусок от яблока и обнаружил в нем жирного червяка.

У Джаза задрожали руки, и ему с трудом удалось положить папку к себе на колени. На обложке значилось: «Майерсон, Хелен». Он сумел прочитать это, хотя надпись оказалась к нему вверх ногами.

В горле у него вдруг что-то сжалось, и он чуть не задохнулся от неожиданности.

— Хелен Майерсон, — подтвердил Таннер, освобождая Джаза от труда переворачивать папку. — Ей двадцать пять лет. Работала в кафетерии официанткой. Она наверняка раньше обслуживала и тебя тоже, Джаз. И тебя, и твоих приятелей. Каштановые волосы. Сегодня утром мы ее нашли в старом заброшенном сарае в западной части города. Тебе об этом известно? — Он не стал ждать ответа и продолжал: — Конечно, известно. Теперь о причине смерти… Ну, мы пока что ждем ответа из лаборатории, но мне кажется, что у нее случился сердечный приступ. Но рядом на столе лежал шприц и бутылка со средством для очистки труб «Драно». Ну, это было оставлено на всякий случай, если вдруг мы не догадаемся, что именно там произошло. А само тело находилось в такой позе — ну-ка, догадайся сам — точно! Как будто девушка молится. Поэтому, Джаз, я и спрашиваю, — тут он придвинулся к парню поближе и весь подался вперед, — может быть, ты еще хочешь мне что-то рассказать?

«Боже, значит, я оказался прав!»

Джаз был настолько потрясен, что некоторое время не мог произнести ни слова. Потом он испугался, уж не примет ли шериф его молчание за чувство вины и раскаяние?

— Я этого не делал! — выпалил он. — Это не я!

На лице Уильяма гнев сменился удивлением.

— А почему ты мне это говоришь? Я же ни в чем тебя не обвиняю.

Даже задолго до того, как Билли Дента арестовали, его часто допрашивали в качестве свидетеля о подробностях того или иного убийства. Билли наслаждался этими моментами, ведь ему сразу становилось ясно, как идет расследование против него самого. Он с удовольствием сотрудничал с полицией, тем более что при этом ни разу не сказал им правду. Вот почему он настойчиво вбивал Джазу в голову следующее правило: «Никогда не рассказывай полицейским больше, чем они от тебя просят. Никогда и ни за что!»

Но Джаз нарушил это правило.

— Это не я, — повторил он, осознавая, что выкопал себе яму сам и теперь не знает, как оттуда выбраться. Он знал о том, о чем мог знать только сам убийца или непосредственный участник событий. Теперь ему предстояло объяснить, откуда он добыл данные сведения, иначе полицейские справедливо решат, что убийца — это он сам и есть… И Джаз не мог бы обвинить их ни в чем. Что же удивительного в том, если они считают, будто сын серийного убийцы рано или поздно все равно сорвется?

— Если ты хочешь мне что-то сказать, можешь начинать, — вздохнул Уильям, усаживаясь на стул поудобнее. — Здесь только ты и я. Думаю, вдвоем мы сможем понять друг друга и все уладить. Или же я буду дальше решать самостоятельно, как мне поступить с тобой.

Уильям уже не представлял себе ту переутомленную жалкую фигуру, которой представился Джазу прошедшей ночью. Он был полон решимости и полностью уверен в своих силах. Перед Джазом сидел тот самый человек, который разгадал хитрости Дента и схватил его в его же собственном доме. Перед мысленным взором Джаза промелькнул тот самый образ шерифа, который запомнился ему в самую первую встречу. Этот образ время от времени неумолимо вставал перед ним, явился он и на этот раз. Шериф, врывающийся в подвал, в потайную комнату, с невероятно огромным пистолетом в руке, наставленным на Джаза. И его пронзительный голос: «Бросай! Бросай все! Или, клянусь Христом, я буду стрелять!»

— Это не я, — еще раз повторил мальчишка. — Это все мой папочка. Это Билли.

Глава 17

— Хорошо-хорошо… Спасибо. Да, спасибо… И вам того же, — говорил в трубку Уильям. Он откинулся на спинку стула и внимательно смотрел на сидевшего напротив Джаза. На коленях мальчишки по-прежнему лежала папка с делом Хелен Майерсон. Майерсон. Она подавала ему кофе, наверное, тысячу раз, но он не знал ее фамилию. Он попытался припомнить, когда же видел ее в последний раз. Пару дней назад… Там еще ошивался Уэтерс, Джаз давненько его не видел. Тогда им с Хоуви пришлось сбежать. Кстати, он догадался оставить ей чаевые или нет? Он не мог этого вспомнить, а ведь любая деталь сейчас могла оказаться чрезвычайно важной.

Уильям закончил телефонный разговор. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы подтвердить все то, что он и без того знал.

— Билли надежно заперт в своей камере, — сообщил шериф. — Тюремный начальник утверждает, что он находится именно там. Где и должен находиться все это время. И ночью, и днем. Впрочем, как и все последние четыре года. Он никуда не выходит и никуда не выходил за пределы тюрьмы. Так что если твой папаша не научился телепортировать свое тело или раздваиваться…

Джаз замотал головой, продолжая глядеть на папку с делом Майерсон. Все сходилось. Он все понял прошлой ночью, когда вспоминал убийства О'Доннелли и Гудлинг, а потом внимательно изучив жертвы Билли. И тогда он догадался, какая закономерность тут существует. Новые убийства походили на те, которые в свое время совершил сам Билли Дент.

— Первая жертва Билли Дента, — чуть раньше объяснял Джаз шерифу, — это женщина по имени Кэсси Овертон. Ее жизнь, возраст, внешность и смерть — все совпадает с Карлой О'Доннелли. Следующей жертвой стала Фара Гордон. Тот же возраст, работа, цвет волос, как и у Фионы Гудлинг. Она была задушена и оставлена в поле обнаженной, как это произошло и с Фионой. А вот теперь появилась третья жертва. Те же самые инициалы, как у Хелен. Ее звали Харпер Маклеод. Официантка. Двадцать пять лет. Каштановые волосы. Стоп! Вот тут-то и наступили кое-какие перемены. Билли Дент стал получать какое-то садистское удовольствие от убийств. Он начал развлекаться. Ему в голову пришло делать жертвам инъекции, используя средство для прочистки канализационных труб. Эти уколы вызывали спазмы мышц и жуткую боль. Начиналась аритмия сердца. Потом, как следствие — сердечный приступ. И одновременно он начал придавать жертвам различные необычные позы. Тогда его и прозвали Художником.

— Но это был не твой папаша, — повторил Уильям безо всякой злобы в голосе.

Видимо, он хотел немного успокоить Джаза, но мальчишка не собирался все это оставлять просто так. Правда, он еще сам не понимал до конца, что хуже: сбежавший каким-то образом из тюрьмы Билли, решивший повторить свои «подвиги» и пережить все это еще раз, или же…

— Может быть, мы имеем дело с его подражателем, — негромко произнес Уильям, словно говорил сейчас сам с собой, а Джаза в комнате и в помине не было. — Или же нашелся кто-то еще, кто старается походить на Билли Дента. Такое возможно?

Вот это «или же…» сильно беспокоило Джаза. Подражатель. Это должен был быть такой человек, который бы почти досконально знал все преступления Билли Дента.

Ну а кто может знать их лучше, чем Билли Дент-младший, известный также под именем Джаспер Фрэнсис Дент. Может быть, Хоуви ошибался? Может быть, это было неплохим именем для серийного убийцы?

Джаз облизнул пересохшие губы. Ему потребовалась минута, чтобы найти в себе силы и задать тот самый вопрос, который он так боялся задать. Но ему нужно было узнать правду.

— Вы же не думаете, что это сделал я, правда, Г. Уильям?

— Я не хочу так думать. — Голос шерифа прозвучал так, будто он хотел кого-то убедить в правдивости сказанного им только что. Кого же именно? Самого себя или Джаза?

— Но это… не ответ на мой вопрос.

Уильям выпрямился и принялся барабанить пальцами по столу, что сейчас было совершенно неуместно.

— Очень многие люди детально знакомы с убийствами, которые совершил твой отец, Джаз. Так что ты далеко не первый в моем списке подозреваемых.

«Вот оно что!»

— И все же я в него вхожу.

— Если бы моя родная мать была жива. Я бы тоже включил ее в этот список, — фыркнул шериф, — и не вычеркивал бы до тех пор, если бы оставалось хоть одно крохотное сомнение. Ты же знаешь, как у нас принято вести дела, Джаз.

Да. Джаз все прекрасно понимал, но от этого легче ему не становилось. Он не мог позволить всем тонкостям полицейской работы усыпить свою бдительность и полностью успокоиться. Конечно, мнение Уильяма немного обнадеживало, но очень скоро это дело разрастется, и один только шериф Лобо с ним не справится. Сюда прибудет подкрепление, а вместе с ним приедут вездесущие репортеры, и начнется обычная для таких случаев суматоха. И рано или поздно (а скорее, это произойдет сразу же), кто-нибудь да обязательно скажет следующее: «А знаете что? Зачем мы тратим столько времени, пытаясь разгадать какую-то непостижимую тайну, когда самый вероятный кандидат находится сейчас в средней школе. Он одет как пуританин и кричит что-то перед своими слушателями о том, что у него все руки в крови».

Потому что вот как раз в этом-то и есть великий смысл. Разве не так? Дело-то, оказывается, в том, что Джаз наконец-то сломался и решил пойти по стопам своего дорогого папаши.

Джаз старался не показывать виду, как сильно он волнуется, но что-то, наверное, все же выдало его, потому что Уильям тут же ласково обратился к нему:

— Джаз, не надо так беспокоиться. Мы обязательно поймаем этого типа. Это точно, сомнений даже быть не может. Можешь считать, что мы его уже схватили. Ты меня слышишь?

— Но будут еще и новые убийства, — не отступал Джаз. — Когда Билли добрался до жертвы номер три, его как будто обуяла какая-то болезненная страсть. Дальше счет начал увеличиваться с фантастической скоростью. Надо будет…

— Послушай меня, — перебил его шериф, — послушай. Возможно, этот тип вовсе не мечтает повторить его карьеру. Не исключено, конечно, что убийства, совершенные твоим отцом, его вдохновили, так сказать. Но из этого вовсе не следует, что он должен повторять каждое из них точь-в-точь, не отступая ни на шаг в сторону. Тем более что первые два убийства вообще можно назвать универсальными. Пластиковый пакет. Удушье…

— Но именно так и поступил Билли! — Джаз не мог поверить в то, что шериф не воспринимает его всерьез.

— Так поступали и тысячи других убийц, — хладнокровно парировал Таннер. — Нет ничего уникального в том, что кто-то надел кому-то на голову такой пакет или просто задушил свою жертву своими собственными руками.

— Но как же инициалы… И эти жертвы… А последняя… Это же как будто та же самая женщина!

Шериф снова откинулся на спинку стула.

— Я понимаю, что ты пытаешься помочь, но есть вещи посерьезней того, что кто-то не видит связи между разными преступлениями.

— Неужели? И что же это такое? — Джаз надеялся, что в его голосе не прозвучало и капли иронии. Но он ошибался.

— Чтобы поймать такого типа, Джаз, нужно мыслить гораздо шире, чем принято. Нужно научиться смотреть за угол и даже сквозь стены. Все может оказаться совсем не таким, каким показалось на первый взгляд. Наверное, тебе это известно даже лучше, чем кому-либо другому. Так вот, самое ужасное — это стать самонадеянным, слишком уверенным в собственной правоте. Опасно думать, что ты давным-давно все вычислил и определил. Ведь ты можешь и ошибаться. Ты никогда не задумывался о том, что все это может быть подстроено? Что это ловушка, западня для нас? Нет? А ведь этот парень может сейчас просто играть с нами.

Джаз только пожал плечами. Да, такое, конечно, было вполне возможно… Но все же что-то в голове гудело и не давало ему покоя, и похожее чувство, как будто тебя что-то щекочет изнутри, мучило его и одновременно подсказывало: нет, такое исключается. Это неверно. Это неправильно.

— Если бы лично я захотел сбить с толку полицейских, — продолжал шериф, — знаешь, что бы я сделал? Я бы для начала сделал все так, чтобы они подумали: да, он действительно повторяет чьи-то убийства. Он следует четкому плану. Я бы пытался не отступать от этого пути, а потом, когда бы они ждали меня справа, я бы резко свернул влево.

— Ну, я даже не знаю…

— Нельзя недооценивать таких преступников. Этот парень на самом деле напоминает твоего отца. Он очень умен. Он все четко продумывает и действует безупречно. Знаешь, как мы обнаружили Хелен? Я тебе расскажу. Нам поступил анонимный звонок. Кто-то позвонил из автомата за городом на номер девять-один-один. Так же, как в случае с Гудлинг. И кто, ты думаешь, нам звонил?

— Разумеется, сам убийца.

— Вот именно, — с довольной улыбкой подтвердил Уильям. — Скорее всего это был он. Он ведет с нами свою хитрую игру. Он хочет, чтобы мы поверили, будто он вознамерился повторить весь путь Билли. И для этого он еще заботится и о том, чтобы мы могли найти все улики, которые он нам подбрасывает. Поэтому он, так сказать, сам нам немного «помогает». Но ты-то хорошо знаешь таких типов, Джаз. Они дают одной рукой только в том случае, если в другой у них имеется заряженный пистолет, нацеленный вам в голову. Он хочет обмануть нас. А я этого не допущу.

— Но…

— Послушай, мы сами разберемся в этом деле. Рассмотрим все аспекты под всеми возможными углами. Включая и теорию о Билли. Наверное, придется вызвать на помощь федералов. Но для этого сначала надо пройти через массу формальностей и еще доказать, что Гудлинг и О'Доннелли были убиты одним и тем же человеком. Поэтому ты не волнуйся — мы его обязательно поймаем. — Он кивнул и задумался. — Мы схватим его, Джаз. Он не успеет повторить все то, что сделал твой папаша. А что касается количества жертв, то он даже до двузначного числа не дойдет, это уж точно!

Джаз заставил себя кивнуть ему в ответ.

Уильям оперся руками о стол и тяжело поднялся со своего места:

— Пойдем со мной. Я подброшу тебя до школы.

Они ехали молча. Только один раз шериф заговорил, когда извинился за то, что Эриксон так грубо прервал репетицию, чтобы привезти Джаза в участок.

— Все в порядке, — отмахнулся парнишка.

— На его долю выпали трудные дни. Он первым оказался на месте преступления, где убили Майерсон. И там, на поле, где нашли Гудлинг, он тоже оказался самым первым. — Уильям грустно усмехнулся. — Парня переводят из Линденберга, и за два дня он видит два трупа — один за другим. Конечно, это здорово подействовало ему на нервы. Ну, ты меня понимаешь.

— Да нет, со мной действительно все в порядке, я же не обижаюсь.

Репетиция все еще продолжалась. Джаз понял это сразу, потому что на парковке увидел несколько машин своих товарищей по труппе, в том числе и старенькую «киа», принадлежавшую Конни.

— А с тобой мы закончим, — подытожил шериф, когда Джаз вышел из автомобиля. — Ты полностью прекращаешь свое расследование. Договорились? Если у тебя еще появятся какие-нибудь умные мысли, сначала поделись ими со мной, ладно?

— Разумеется.

Он помахал рукой шерифу и отправился в школу. Репетиция близилась к концу. Все, кроме Джинни и Конни, были удивлены, увидев Джаза, как будто считали, что он уже должен был сидеть за решеткой. Может быть, это и не было столь уж безумным предположением, в конце концов. Во всяком случае, Джаз не стал бы обвинять их в несправедливом отношении к собственной персоне.

— Не могу поверить, что он так грубо поступил с тобой, — бушевала Джинни после репетиции. Все остальные участники спектакля уже ушли к своим машинам. На сцене оставались только Джаз, Конни и Джинни. — Я уже хотела звонить твоей бабушке, но Конни меня отговорила.

— Она права, — кивнул Джаз, благодарно сжимая девушке руку, которую он не выпускал из своей ладони с того момента, как вошел в аудиторию. — Спасибо.

— Но я была готова позвонить адвокату. У моего брата есть знакомый…

— Это было недоразумение, — убедительно произнес Джаз и очаровательно улыбнулся. Затем он позволил себе немного расслабиться, и на лице его возникло выражение, будто он хотел добавить: «Ничего страшного не произошло, все идет своим чередом, милая». От этого всегда всем становилось спокойнее. Он научился такому выражению лица и улыбке у Билли, и действовало это безотказно. Да и не требовало больших усилий и затрат энергии.

Наверное, из-за того, что они находились на сцене, где только что прошла репетиция «Испытания», но в голову Джаза полезли какие-то обрывки из очередного диалога пьесы с участием Хейла: «Теология, сэр, это что-то вроде крепости, ни одна трещина в ней не может считаться незначительной». Он чувствовал, что то же самое относится и к его психическому состоянию. Даже самая маленькая трещинка могла бы привести к…

Джинни ободряюще похлопала его по руке:

— Если я чем-то могу тебе помочь, ты мне только скажи. Может быть, мне стоит написать письмо или…

Джаз еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Написать письмо! Храни Господь Джинни Дэвис с ее наивными кудряшками и мечтами о мирном и светлом будущем, как у хиппи в допотопные времена.

Конни молчала все время, пока они не подошли к джипу Джаза.

— И что дальше? — спросила она, хотя по выражению ее лица и напряжению в руке он уже понял, что она успела догадаться обо всем.

— Не обращая внимания на то, что шериф мне запретил что-либо предпринимать, — начал он, — давай вместе подумаем, что я намерен делать дальше.

Глава 18

Так как бабуля была не просто опасной и злобной маразматичкой, но плюс к этому еще и расисткой, Джазу пришлось произвести дополнительные действия, прежде чем Конни смогла прийти к нему домой. Хорошенько все обдумав, он решил прибегнуть к дешевому антигистаминному средству под названием бенадрил, которое Билли назвал «успокаивающим лекарством бедняка», так как оно всегда находилось под рукой. Он растер в порошок несколько таблеток и подмешал их бабуле в суп, которым угостил ее на обед перед телевизором. Уже через пару минут она склонила голову, а потом и вовсе разлеглась на кресле с потертой обивкой, которое было старым, когда еще не родился Билли. Ложка звякнула одно миски, и она чуть не разлила остатки супа. Но тут Джаз — а он все это время внимательно наблюдал за бабулей — подскочил к старушке и успел подхватить миску, когда она выпала из ее морщинистых, в коричневую крапинку, рук.

Он проверил пульс. С бабушкой все было в порядке. Она проспит несколько часов подряд. Он с легкостью поднял ее на руки: бабушка как будто состояла только из кожи и костей, а еще из ненависти и безумия. Но эти два последних компонента, как известно, вообще ничего не весят. Он уложил ее на диван, а потом позвонил Хоуви и сообщил, что все готово.

Уже через двадцать минут они вместе с Хоуви и Конни удобно устроились у Джаза в спальне. Хоуви за письменным столом, а Конни забралась с ногами на кровать, причем Джаз положил ей голову на колени и расслабился.

— Это все так отвратительно! Противно! — в сотый раз повторила Конни, имея в виду стену, на которой разместились фотографии всех жертв Билли.

— Но это помогло мне разобраться в стиле этого парня, теперь все стало ясно, — оправдывался Джаз.

— Все равно страшно. Ужасно!

— Противно-фигуративно, — передразнил ее Хоуви. — Это же настоящая ж-ж-ж-ж-жуть! — Он прицелился тоненькой резинкой-стрелялкой и попал между глаз жертве под номером двадцать семь, Марше Ван Хорн.

Джаз потер глаза. Получить резинкой по лбу — это было, пожалуй, самой невинной проблемой, с которыми пришлось столкнуться несчастной женщине.

— Нам надо вместе все продумать, ребята, — заявил он. — Мне потребуется ваша помощь.

— Рад стараться, — отсалютовал Хоуви.

Конни пригладила Джазу волосы, убирая их с висков.

— А я пришла сюда, наоборот, для того, чтобы немного охладить твой пыл и помочь позабыть обо всей этой ерунде.

— Это невозможно забыть, — ответил Джаз.

— Мужчина должен делать мужску-у-ую работу, — протянул Хоуви, неудачно пародируя Джона Уэйна. — Мне нужно только прихватить свои шестизарядные револьверы и…

— Сейчас уже никто не носит с собой шестизарядные револьверы, — просветил его Джаз. Ему даже не пришлось оглядываться. Он знал, какое расстроенное выражение лица было сейчас у приятеля. — Но вот что мне действительно понадобится. Я должен доказать, что умею не только пугать людей тем, чему научил меня Билли. Я могу еще и творить добро. Может быть, я еще успею реабилитировать фамилию Дент, и она снова гордо зазвучит.

Конни поцеловала его в лоб:

— Этим делом занимается Таннер. Он поймал твоего отца, значит, в состоянии схватить и этого парня, который пытается подделываться под папочку.

— Уильяму просто повезло, вот почему он его накрыл, — пояснил Джаз. — Второй раз удача может ему и не улыбнуться. К тому же он не на все сто уверен, что этот тип будет и дальше следовать примеру Билли.

— А что это за пример? — Хоуви повернулся на вращающемся стуле и придвинулся поближе к Стене жертв.

— Итак, фотография numero[5] четыре-е-е…

— Cuatro,[6] — устало вздохнула Конни, утомленная любовью к испанскому, которая время от времени возникала у Хоуви.

— Жертвой стала Венера Доуз. Ух ты! У этой Венеры, наверное, было что-то венерическое, — глупо хихикнул Хоуви.

— Перестань дурачиться, пора уж и повзрослеть, — пожурила его Конни.

— Она была актрисой, — не обращая на них внимания, серьезно произнес Джаз, уставившись в потолок. Ему не нужно было подсматривать в записи, чтобы рассказать всю историю любой из жертв Билли. Все это было навсегда вколочено ему в мозг. — Она из города Бойзе, штат Айдахо…

— Родина Большой Картошки!

— …но в возрасте девятнадцати лет перебралась в Нью-Йорк, — продолжал Джаз, снова проигнорировав замечание друга. — Она путешествовала по восточному побережью с подружками, буквально перепрыгивая с поезда на поезд, и тогда-то повстречалась с Билли. Произошло это в магазинчике деликатесов. Она заказывала себе сандвич с вяленой говядиной. — Джаз сглотнул. Неожиданно ему показалось, что он очутился в далеком прошлом. Он как будто заново переживал сцену так, как описывал ее когда-то Билли. Он помнил, как загорелись глаза отца плотской страстью, когда он поведал сыну, как ему удалось обмануть Венеру. Он сделал вид, что обознался, приняв ее за свою знакомую, а потом долго извинялся за ошибку…

«Я даже сказал ей тогда: „Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший“, — улыбался Билли. — Но она совершенно не обиделась и даже пояснила: я, мол, привыкла к этому, меня же многие узнают, так что ничего страшного…»

Дело в том, что она действительно снималась в каких-то рекламных роликах, — продолжал Джаз. — По мелочам, ничего такого уж сверхъестественного, конечно. Во всяком случае, она не стала всенародной любимицей по этой причине. Это было местное телевидение, там же ее и показывали. Но и этого оказалось достаточным, чтобы она клюнула на приманку Билли. Ему удалось потешить ее эго, и она посчитала его безобидным поклонником ее таланта. Ну а потом, как говорится, дело техники. Оставалось только предложить ей выпить вместе, угостить чем-то вкусненьким и остаться наедине.

— А потом — бац! — будьте любезны, откушайте два кубика «Драно», если не возражаете, конечно…

— Хоуви! — Конни сердито ударила кулаком по кровати. — Эти люди уже умерли, имей же совесть!

Немножко пристыженный, Хоуви притих и, развернув стул назад к письменному столу, принялся бессмысленно водить курсором мыши по экрану монитора.

— Билли уже убивал в нашем городе официантку. В то время он оставался в Лобо уже в течение трех недель. Потом он убил Венеру, затем последовало еще две жертвы, и только после этого он попытался уехать.

— Значит, судя по всему, наш парень собирается совершить три убийства, а потом поменять город?

Джаз согласно кивнул. Он смотрел на Стену, а именно на фотографию Венеры Доуз.

— Все жертвы этих скопированных убийц были идентичны женщинам Билли. У них были те же самые профессии. Тот же цвет волос. Те же инициалы. И возраст тоже совпадает. Поэтому сейчас нам надо искать в Лобо женщину с черными волосами, в возрасте двадцати двух лет и с инициалами В.Д.

Хоуви фыркнул несколько раз, но потом притих, словно почувствовал, как Конни посылает ему взглядом смертельные лучи, нацелив их ему в затылок.

— Но наш Лобо совсем не похож на Голливуд, — напомнил Хоуви. — И он не кишит актрисами. Да и как мы найдем актрису, если тут таковая и существует на самом деле?

— А что, если он пойдет дальше? — неуверенно произнесла Конни.

Джаз повернулся к ней:

— Что такое? Что ты имеешь в виду?

— Да так, ничего особенного. — Она переводила взгляд с Джаза на Хоуви, который снова принялся крутиться на стуле, и назад. — Может быть…

— Рассказывай, — велел Джаз, вкладывая в свой голос чуточку строгости.

— Там, за холмами, где город уже кончается, есть одно местечко, где собираются все местные актеры. Знаете такое? Называется «Рил лайф».

Мальчики одновременно замотали головами.

— Там расположена школа актерского мастерства. Один парень основал… Не помню его фамилии. Он еще на телевидении выступал как-то с обезьяной, которая якобы преступления раскрывала…

— Конни, — нахмурился Джаз, словно хотел сказать ей: «Не отвлекайся, давай ближе к делу».

— Ну, как бы там ни было, эта школа функционирует. Они выступают в летних лагерях и так далее. Мои родители хотели меня устроить туда, когда мы только переехали в Лобо, но обучение там слишком дорогое. А будущие актрисы туда съезжаются со всей округи. И из Лобо тоже есть.

Джаз кивнул. Да, в этом был свой смысл. Хотя…

— А что, если принять во внимание и наше «Испытание» тоже? — насторожился Хоуви, словно прочитав мысли Джаза. — Получается, что и в нашем Лобо тоже есть самые настоящие актеры.

— Какие это актеры! Слишком молодые. Мы же все еще школьники, — поморщился Джаз. — А вот двадцатидвухлетняя женщина — это уже кое-что… Может быть, есть такие люди, кто когда-то участвовал в школьной труппе, потом получил другую профессию, но уже подрос, ему уже двадцать два, но он по-прежнему живет в Лобо. Вот это и надо будет проверить.

Он вскочил с кровати и принялся резким тоном отдавать приказы:

— Конни, ты берешь машину Хоуви и едешь в свой «Рил лайф». Встречаешься с этим парнем, который с обезьяной, и выясняешь, нет ли в его труппе женщины, которая полностью подходит нашим критериям. Ты там была раньше, поэтому никого своим присутствием не напугаешь. Он тебя, наверное, еще помнит. Мы с Хоуви немедленно отправляемся в школу. Там внимательно изучаем журнал, куда записывали всех, кто участвовал в постановках за последние несколько лет.

— Может быть, лучше все-таки позвонить шерифу? — нерешительно начала Конни. — Все же это его поле деятельности, а не наше.

— Вот именно, — поддержал ее Хоуви. — Но главное не это. С какой стати она поедет на моей машине, а?

Встретив сопротивление сразу с обеих сторон, Джаз поступил довольно мудро. Он сделал то, что первое и единственное пришло ему в голову. Он задумался, сделав вид, что его мучает дилемма. И он, в общем, еще сам не знает, как лучше поступить. Когда он заговорил, вид у него был немного пристыженный. При этом он глядел в пол, словно стеснялся смотреть в глаза товарищам.

— Ребята, — негромко начал он, еще не совсем уверенный, что его уловка сработает. Осторожно посмотрев на них, он убедился в том, что они оба внимательно ловят каждый звук, исходящий от него, сосредоточенные и теперь уж точно готовые на все ради своего вожака. Что-то внутри его приятно защемило. Все получилось, а ведь для этого ему ровным счетом не пришлось ничего делать! — Для меня это на самом деле очень важно, — прошептал он, словно речь шла о таких серьезных делах, что он не мог говорить о них спокойно и боялся расплакаться. — Вы просто не понимаете. Впрочем, Уильям тоже меня слушать не станет. Именно так, как я предложил, мы смогли бы предъявить ему неопровержимые доказательства. И вот тогда… тогда я, наверное, смог бы восстановить доброе имя семьи Дент. Я бы доказал, что способен творить добрые дела.

Когда Конни обняла его, он понял, что одержал очередную маленькую победу.

Через пару минут они уже рассаживались по машинам.

Джаз чувствовал себя дискомфортно от того, что ему пришлось манипулировать двумя своими самыми близкими и любимыми людьми. Своей девчонкой и лучшим другом…

Нет. Не так. Вернее, не совсем так. Если уж быть честным перед самим собой, то какую-то часть Джаза просто распирало от гордости от того, что он так ловко заставил Конни и Хоуви делать именно то, что хочет он. То, что ему было по-настоящему нужно. А это было действительно необходимо, как уверял себя сам Джаз. Они сдерживали его, а мир подталкивал его вперед. Так что у него просто не оставалось выбора.

Кроме того, его позабавил тот факт, что он может вот так запросто использовать свой талант. Это же прикольно, в конце концов. А вреда никакого никому не будет, так ведь? Ну, прибавится чуточку адреналина в крови, да еще это звучное «йес!», которое наполняет все твое существо. Нет, он никого не обидел, никому не сделал больно.

Он нажал на педаль газа, разгоняя свой джип, чтобы поскорее добраться до школы. Уже стемнело, и на улицах Лобо было пустынно. В итоге Джаз помчался вперед на скорости, на шесть миль превышающей допустимую в городе. Но Джаз был парнем наблюдательным и давно понял, что местные полицейские останавливали машину только тогда, когда лимит превышали на семь миль или больше.

— А мы все правильно делаем? — засомневался Хоуви. — Разве так поступают настоящие полицейские? То есть они вычисляют, кто будет следующей жертвой, а не кто убийца, да?

— Иногда получается так, что это единственное, что ты можешь определить на данный момент, — пояснил Джаз.

— А что, если у меня уже есть своя теория по поводу того, кто такой этот самый убийца?

Джаз усмехнулся. Это уже неплохо.

— Валяй, делись.

— Я думаю, что это тот самый урод Уэтерс.

Джаз открыл было рот, чтобы разнести теорию Хоуви в пух и прах, но вовремя передумал. Вместо этого он просто сказал:

— Это абсолютная глупость.

— Ну спасибо. Ты просто делаешь чудеса с моей самооценкой. Она повышается прямо на глазах.

— Он хорошо знаком с преступлениями Билли. Ему просто хочется, чтобы все средства массовой информации снова сосредоточились в Лобо.

— Ну вот! Видишь?!

Джаз подумал об Уэтерсе и его тщеславии и эгоцентризме. То, что он мог быть убийцей, конечно, немного превосходило первую нелепую догадку самого Джаза о том, что убийцей является не кто иной, как Г. Уильям. Одно только воспоминание об этом предположении заставило его поежиться. Конечно, теперь он испытывал лишь чувство вины, думая о своей ошибке.

— Нет, это, конечно, возможно, — тут же признал он. — И все же будет лучше, если нам удастся обнаружить следующую жертву. Это приведет нас непосредственно к убийце, а там уже не важно, Уэтерс это или не Уэтерс.

Хоуви выставил руку из окошка, чтобы ее обдувало свежим ветерком. Это называлось у него «воздушный серфинг».

— Не могу поверить, что ты втянул меня в эту авантюру, — пожаловался Хоуви. — Впрочем, я неправильно выразился. В то, что ты уговорил меня, я еще могу поверить, но вот как тебе удалось убедить участвовать в этом мероприятии Конни — уму непостижимо.

— Втроем мы обязательно победим его, — уверенно произнес Джаз. — С этим парнем, считай, покончено. Он один об этом еще не знает.

— Сколько людей прикончил твой папаша?

— Сто двадцать четыре, — без запинки ответил Джаз, как всегда, прибавив к «официальному» списку свою мать.

— И ты считаешь, мы остановим этого типа уже после третьей жертвы?

— Он сам хочет, чтобы его поймали. Билли рассказывал мне, что большинство таких убийц просто мечтают и ждут момента, когда же их схватят. А наш парень уже практически сам машет нам белым флагом, приятель.

— Ну, если это сработает… — недоверчиво фыркнул Хоуви.

— Если это сработает, я сделаю сразу две татуировки, дружище.

Хоуви издал победный крик и радостно выкинул вверх руку, сжатую в кулак:

— Санта-Клаус все-таки существует! О Пресвятая Дева! О Virgo![7]

Джаз усмехнулся и покачал головой:

— Ты, по-моему, слишком…

Он запнулся, так и не закончив фразу, продолжая внимательно смотреть вдаль.

— Черт! — внезапно нахмурился он.

— Джаз! — завизжал Хоуви, и тот едва успел вывернуть руль влево, чтобы не задеть внезапно появившийся сбоку автомобиль. Джаз тут же нажал на тормоза, и джип замер на перекрестке. Проезжавшая справа машина сердито загудела, и ее сирена постепенно переросла в жалобный вой, когда водитель рванулся вперед и скрылся вдали.

— Но светофор же был красный! — возмутился Хоуви. — Краснее крови! Краснее не бывает! Нет, ты только сюда посмотри! — И он продемонстрировал правую руку, ушибленную о бок умчавшейся вперед машины.

— Как же я не заметил ее? — сокрушался Джаз, одновременно с удивлением осознавая, что сердце его почему-то не стало учащенно биться, да и с дыханием все было в полном порядке. Он чуть было не врезался в другую машину на полном ходу, а тогда исход был бы весьма плачевный. Джип у него был старенький, без подушек безопасности, поэтому скорее всего Джазу просто бы пробило грудь рулем. Что касается Хоуви… Наверное, он скончался бы от внутреннего кровотечения из-за резкого удара, несмотря на то что был пристегнут ремнем.

— Ты решил убить нас обоих?

— Вирго! — повторил Джаз. — Ты сказал Вирго, и мне в голову сразу пришло: Вирго — значит Вирджиния. Так, кажется, да?

— Ну и что? — недоумевал Хоуви. — Я и не знал, что у тебя такая странная реакция на это слово и что от одного только его звучания ты способен…

— Нам надо торопиться, только совсем не туда. — С этими словами он резко развернул джип. Жалостно заскрипели шины, и автомобиль послушно рванулся в ту сторону, откуда ребята только что приехали.

— Ты куда направляешься? Наша школа вон там!

— Знаю, но она нам не нужна. Мы едем домой к Джинни.

— К какой Джинни? Ты имеешь в виду мисс Дэвис? А зачем она нам?

Джаз сосредоточился на дороге, на этот раз превышая скорость гораздо больше, чем на семь миль. Хоуви далеко не дурачок. Он сам догадается обо всем.

— Ах вот оно что! — через пару секунд воскликнул Хоуви. — Джинни — это же и есть Вирджиния. Вирджиния Дэвис. Она актриса, и у нее черные волосы…

— Я не знаю точно, сколько ей лет, но она только что окончила колледж. Могу поспорить, что ей двадцать два, — продолжал Джаз, вцепившись в руль, как заправский гонщик, как будто он сжимал сейчас чье-то горло. — Что ты делаешь?

Эти последние слова он произнес, потому что Хоуви полез в карман за телефоном.

— Звоню шерифу. Это его дело. В буквальном смысле тоже: дело уголовное, и заниматься этим должен Таннер.

Джаз пошел на очередной риск и одной рукой выхватил у Хоуви телефон, продолжая в это же время вести машину.

— Эй, поосторожней! Ты что?! — возмутился Хоуви.

— Ты сейчас позвонишь Уильяму, и тогда обязательно произойдет одно из двух. Первое: он нам не поверит, и мы вернемся, как в настольной игре, на стартовую клеточку номер один. Или второе: он нам поверит и пришлет к дому Джинни сразу сотню полицейских машин, чем обязательно спугнет нашего парня.

— А разве это плохо — напугать его? По-моему, просто здорово, — обрадовался Хоуви и потянулся за телефоном, но Джаз бросил его на сиденье себе между ног.

— Нет. Мы должны опережать его на один шаг, но при этом он должен продолжать делать все так, как запланировал, не сворачивая с намеченной тропинки. Это понятно?

— Значит, если он полагает, что насчет Джинни мы еще не догадались…

— Сейчас мы приедем к ней. Спросим, не заметила ли она в последнее время каких-нибудь странностей. Ну, например, не преследует ли ее какой-то незнакомый мужчина. И если это так, тогда мы расскажем Уильяму, что мы сами думаем по этому поводу. Тогда уж пусть он выделит ей полицейских для безопасности или что-то в этом роде. Если с ней все в порядке, мы узнаем у нее же про других актрис с такими же инициалами. Все равно получится быстрее, чем ехать в школу и изучать этот дурацкий журнал.

— Ах вот оно что. Теперь понятно, почему ты решил прихватить с собой меня вместо Конни, — заворчал Хоуви. — Когда нужно делать что-то не совсем законное, на помощь приходит старина Хоуви.

Джаз усмехнулся:

— Твоя жизнь без меня стала бы такой нудной! Ты ведь сам это знаешь.

— Да-да, конечно. Кстати, если ты сам не хочешь напугать этого парня, возможно, тебе лучше сбавить скорость. Если мы ворвемся на парковку к дому мисс Дэвис, как будто за нами сам черт гонится, он уж точно заподозрит что-то неладное.

А ведь Хоуви прав! Джаз нажал на тормоза, и когда они подрулили к дому Джинни, джип уже едва тащился, как, впрочем, и все другие машины в это время суток.

Когда были розданы и утверждены все роли для постановки «Испытания», Джинни пригласила всех ребят к себе домой на неформальную встречу. Она хотела, чтобы они узнали друг друга получше, подумав, что вне школы они будут чувствовать себя более раскованно. Джаз уединился на кухне. Ему было неуютно ощущать себя в крохотной квартирке вместе с таким огромным количеством чужих людей. Оттуда он наблюдал, как Конни спокойно переходит от одной группы школьников к другой, непринужденно общается со всеми участниками школьной труппы, и уже к концу вечера он понял, что и как нужно делать, чтобы влиться в коллектив юных актеров. Поэтому тот самый вечер стал для него еще одной маленькой победой. Теперь та встреча показалась ему удачей и еще по одной причине: он точно знал, где именно живет Джинни и как поскорее добраться до нее. Маленький трехэтажный домик располагался между химчисткой и мойкой машин и выглядел нелепо, как кубик из игрушки «Лего», который поставили явно не на свое место.

Он припарковал джип и указал куда-то вперед:

— Это ее машина. Значит, она дома.

Джаз быстро огляделся по сторонам. На площадке ничего подозрительного не обнаружилось. Машин с номерами других штатов он тоже не заметил. К тому же не оказалось тут и больших автомобилей, фургонов и внедорожников, куда можно было, в случае чего, поместить тело.

— Давай уж поскорее все закончим, — нервно проговорил Хоуви, так что Джаз чуть не рассмеялся.

Джаз передал другу его телефон и заглушил двигатель.

— Пошли.

Джинни жила на третьем этаже. Лифта в доме не было. Хоуви быстро обогнал Джаза, своими неимоверно длиннющими ногами он перескакивал сразу через три ступеньки.

— Я первый! — хихикнул он и постучался в дверь.

— Первый в чем?

— Во временном завоевании превосходства.

Джаз не стал ничего отвечать. Ребята стали ждать, когда Джинни откроет им дверь. Но ничего не происходило.

— Наверное, она тебя не услышала, — высказал свое предположение Джаз. — Постучи погромче.

— И заработай очередной синяк? У меня очень легко образовываются разные кровоподтеки, — заявил Хоуви, как будто Джаз об этом когда-то забывал.

Тогда Джаз осторожно подвинул Хоуви в сторону и сам стукнул в дверь три раза. Эти три резких настойчивых удара не услышать изнутри было бы просто невозможно.

— Может, ее нет дома?

— Ее машина стоит там, внизу. Она… погоди-ка…

Джаз прильнул ухом к двери.

— Что там?

— Тише! — Он жестом приказал Хоуви молчать, а сам сосредоточился. Где-то там, в квартире, он услышал… что-то непонятное.

— Я слышу…

— Она уже идет?

Джаз отступил на полшага и принялся вглядываться в замочную скважину. В животе у него как будто что-то сжалось. Что там происходит? Как будто что-то или кто-то перемещался…

Он нагнулся и стал принюхиваться к дверной ручке, не обращая никакого внимания на Хоуви, который теперь мог только догадываться, что же на этот раз задумал его друг.

Клей. Острый характерный запах суперклея.

«Тебе нужно время, чтобы тебя при этом никто не тревожил? — послышался в голове голос Билли откуда-то из прошлого. — Значит, нужно обязательно позаботиться о том, чтобы никого не оказалось поблизости, чтобы тебе не мешали. Ну, ты меня понимаешь. Заблокируй двери. Заблокируй окна. Сделай все так, чтобы в помещение уже никто не смог войти. И вот — ура! — ты получаешь за это награду. Когда сюда прибудут полицейские, им придется взламывать дверь, а это такой геморрой! Начнется шумиха, а любой шум в таком деле — наш первый помощник, Джаспер. В любой суматохе могут затеряться вещественные доказательства. Шум пугает людей, они мечутся в испуге и тоже совершают одну ошибку за другой».

Сердце у Джаза бешено заколотилось. И тут в квартире раздался пронзительный, леденящий кровь женский визг.

— Он здесь, — прошептал Джаз.

Глава 19

— Что? — Хоуви выпучился на Джаза, как ребенок, который неожиданно застрял в кабинке колеса обозрения, причем на самом верху.

Джаз ухватил приятеля за шею и притянул его голову к себе так, чтобы прошептать ему на ухо:

— Это он. Он там.

— Вот черт!

— Беги, Хоуви. Беги на улицу. Вызывай полицию. Следи за ним у пожарного хода там, со стороны переулка. Если он попытается убежать, то только этим путем.

Хоуви смотрел куда-то вдаль, в глазах его смешались испуг и недоумение, граничащее с шоком. Джаз напоследок успел подтолкнуть его.

— Пошел! — прохрипел он, стараясь, чтобы его голоса все же не было слышно в квартире. — Быстрей!

И Хоуви рванулся вперед со скоростью пули.

Джаз ни о чем сейчас не думал. Он не мог позволить себе размышлять. Он услышал убийцу, который сейчас находился в квартире Джинни. Джаз был уверен в этом. Может быть, они не опоздали.

Его сердце успокоилось и уже не колотилось так безумно, как прежде, дыхание тоже замедлилось. Казалось, весь мир утонул в каком-то вязком сиропе, все его движения стали плавными и неторопливыми, словно в летаргическом сне. Сейчас у Джаза было времени столько, сколько захочешь.

И вот в этом странном полусне он отошел к противоположной стене коридора, а потом молнией метнулся к двери, ударив по ней правой ногой в то место, где располагалась ручка, точно так, как в свое время научил его Билли. Дверь задрожала. Боль разрушительной вибрирующей волной захлестнула его пах. Казалось, он только что сам вломил себе что есть силы кувалдой по бедру, и все, чего этим достиг, — небольшая вмятина возле дверной ручки.

Он безошибочно определил чьи-то торопливые шаги в квартире, а время уже вошло в свой привычный ритм, и сердце у Джаза стучало, как будто какой-то новичок-психопат вздумал поиграть на литаврах. Дыхание почему-то стало горячим и обжигающим.

— Даже не вздумай убегать! — закричал Джаз. — Полиция уже давно окружила дом! — И, не обращая внимания на пульсирующую боль в ноге, он опять с разбега ударил по двери, которая поддалась и, к его великому удивлению, рухнула внутрь, лязгнув о пол железным замком и ручкой.

Джаз, прихрамывая, вбежал в прихожую. В квартире царила темнота, но в конце короткого коридора виднелся светящийся прямоугольник. «Гостиная», — тут же вспомнил Джаз.

Он кинулся туда, миновал арку и через секунду очутился в комнате. Ему потребовалось еще мгновение, чтобы привыкнуть к яркому свету, и вот страшная сцена уже открылась его глазам. Тот самый диван, на котором он сидел когда-то вместе с Конни, оказался придвинутым к стене с окном. Он смотрелся явно не на своем месте и был, помимо всего прочего, зачем-то поставлен на попа. Какой-то человек уже взобрался на него, намереваясь, судя по всему, сигануть в окно.

А на полу, на красно-белом коврике, лежал еще один человек.

Мужчина на диване резко обернулся. На голове у него была натянута лыжная шапочка, да так, что видны оказались только глаза в прорезях. Джаз на секунду встретился взглядом с незнакомцем. Голубые глаза. Глаза, полные безумия.

В следующее мгновение убийца отвернулся и, как будто ослепленный солнечным светом, одной рукой прикрыл лицо и выскочил из окна.

Джаз вскарабкался на диван, но тут же замер, осознав, что ковер как-то странно хлюпал под его ногами, когда он пробежался по нему. Этот коврик прежде не был красно-белым. Он был просто белоснежным.

Джаз замер. Он еще мог прыгнуть в окно вслед за преступником, может быть, у него оставался шанс схватить его, вцепиться в него и держать до тех пор, пока не подъедет полиция…

Но как же Джинни?..

Она лежала на коврике, и ее буквально трясло. Она истекала кровью, которая струилась из пяти обрубков ее пальцев на правой руке. Глаза женщины закатились так, что сейчас были видны только белки.

Джаз не мог пошевельнуться. Его как будто парализовало. Он застыл на месте и смотрел на Джинни.

Значит, это и есть тот самый момент, о котором так часто рассказывал ему Билли. Миг, который Билли Дент прославлял и обожествлял.

«Говорят, когда человек умирает, из его глаз выходит свет, — шептал Билли в мозгу и в памяти Джаза. — Но это еще не все. Есть еще и звук, Джаспер. Звук, который затихает. Он прекрасный, он спокойный, он священный. Только нужно подойти поближе, чтобы услышать, как он выходит наружу».

Джаз сразу увидел крошечную красную точку — место укола — у Джинни на шее, как будто ему требовалось напоминание. Майерсон, как и две последующие жертвы, должны были получить инъекцию средством для очистки труб, которое вызывает острый сердечный приступ. Как будто болевого шока от отрезанных пальцев ему не хватило. Ему нужно было, чтобы женщина испытывала сейчас смертельные муки и одновременно страдала от боли в сердце.

Джаз молил Бога о том, чтобы Хоуви успел позвонить на номер девять-один-один. Усилием воли он стряхнул с себя ступор и через секунду упал на колени возле Джинни. Вид крови и ее запах, ощущение крови, просачивающейся сквозь его джинсы… От всего этого у Джаза закружилась голова. Слишком много всего обрушилось на него в этот момент. В особенности крови. Представьте: вы отрубаете пять пальцев у жертвы, пока она еще жива и пытается сопротивляться. Скорее всего вы заодно повредите одну или две важные артерии.

«В первый раз, когда я задел артерию, — признавался как-то Билли, — я сам поверить не мог, сколько крови…»

Джаз остановил этот голос, заставил его замолчать. Сейчас он ясно чувствовал кровь. Ему хотелось, чтобы ее было больше. Ему хотелось зарыться ладонями в пропитавшийся ею ковер. И одновременно он не хотел ни видеть, ни ощущать эту кровь. Ему захотелось бежать отсюда, скорее — далеко-далеко…

«Нет! Ты должен оставаться здесь! Помоги ей! Спаси ее! Ты обязан это сделать!»

Узнала ли его Джинни или нет? Может быть, она давно потеряла сознание? Джаз не мог сказать наверняка. На лице ее отражался панический страх, ужас, который впитался в каждую клеточку ее организма. А если она узнала его, о чем сейчас она думала? Может быть, в ее мозгу вспыхнуло что-то вроде: «Господи, как хорошо, что это Джаспер!»

Или совсем другое: «Боже мой, только не это! Кто угодно — только не Джаспер!»

Ему показалось, что сейчас он должен что-то сказать ей, но Джаз испугался, что голос обязательно подведет его. Он не доверял себе. В этот момент ему захотелось склониться над ней, взять ее за горло обеими руками…

Господи Боже! Проклятие! Будь ты проклят, Билли Дент, и будь проклят его сын! Слезы брызнул и из глаз Джаза. Она умирала. Умирала прямо перед ним, и он не мог помочь ей, потому что не доверял своим рукам. Он боялся, что они закончат то, что не успел сделать убийца.

— Ты обязан помочь ей! — заорал он что есть сил, при этом в маленькой квартире голос его показался неестественно хриплым и жестоким. — Спаси ее, ты, бесполезный и никчемный кусок де…

Он запнулся на полуслове. Джаз увидел, как Джинни попыталась вдохнуть воздух в легкие, потом дернулась и перестала дышать. Она испытывала смертельные муки от сильнейшего сердечного приступа.

Больше Джаз уже не думал ни о чем. Он не стал мучить и терзать себя. Он откинул ее голову назад и прислушался к ее дыханию. Ничего. На какой-то момент он испытал нечеловеческое наслаждение. Но уже в следующий миг ему стало плохо, захотелось кинуться к окну и выброситься наружу.

«Нет, еще не поздно. Она еще жива».

Джаз зажал ей нос пальцами и, прижав губы к ее рту, вдохнул воздух в ее тело так, что у женщины поднялась грудь. Потом еще раз.

Она не шевелилась.

Он нащупал нижнюю часть грудины и принялся делать Джинни закрытый массаж сердца. Тридцать толчков, потом пауза. Никакого эффекта. Снова искусственное дыхание, ее грудь вздымается и опадает, но когда процесс заканчивается, Джинни лежит неподвижно. Значит, нужно срочно повторить массаж сердца.

— Ты этого не сделаешь, Джинни! — закричал Джаз. — Не надо, только не это, он же только этого и ждет! Нет, ради меня, не делай этого!

Слезы полились у него из глаз. Он сам не понимал, отчего это произошло. Он не мог бы сейчас сказать, одолело ли его отчаяние из-за того, что у него ничего не получается, или же он сердится на себя за то, что просто начал эту легочно-сердечную реанимацию. Какой-то голос у него в голове, который не принадлежал Билли — может быть, его собственный? — твердил, что если она и умрет, по крайней мере он пытался спасти ее. Он был здесь, рядом.

Искусственное дыхание. Закрытый массаж сердца. Искусственное дыхание. Закрытый массаж сердца. Прошла целая вечность. Джаз постарел на несколько лет, он стал похож на развалину. У него буквально горели руки и плечи, губы потрескались. Кровотечение из обрубков пальцев замедлилось, а вскоре и вовсе прекратилось. Неужели кровь уже свернулась? Или это произошло от того, что она умерла? И сердце перестало накачивать кровь? Джаз не знал ответа на эти вопросы. И не хотел знать.

Он сел на корточки, под ногами захлюпала ее кровь. Она умерла. Он уже ничего не мог сделать. Наверное, она умерла уже давно. Целую минуту назад. Или две.

И тогда он почувствовал…

Он и сам не смог бы сказать, что именно. Он не понимал того, что ощущает. Какая-то часть его самого страшилась этого дня, этой минуты, когда он увидит, как впервые у него на глазах умирает человек. Он опасался того, что такое событие пробудит в нем что-то страшное. Но с другой стороны, он так мечтал, когда же наступит этот миг! Джаз понимал, что только тогда он получит ответ на свой главный вопрос. Неужели он так же жаждет нести смерть, как и его отец?

И вот теперь он здесь, в этой комнате. Рядом с ним лежит женщина, которая только что рассталась с жизнью. Но ничего сверхъестественного внутри Джаза так и не произошло.

Он же пытался спасти ее, разве не так? Это ведь что-то значило? И она не была его жертвой. Может быть, он и хотел ей помочь, потому что не приложил руки к тому, чтобы лишить ее жизни. Может быть, он в действительности очень хотел, чтобы она выжила. Он ничего не мог ответить.

Джаз пытался помочь ей, но у него ничего не вышло. А достаточно усердно ли он старался? Может быть, какая-то часть его самого тормозила весь процесс реанимации? А на самом деле ему просто хотелось дотронуться до нее в тот момент, когда она умирала? Все, что он делал, теперь приобретало какой-то зловещий смысл — и его движения, их ритм и интенсивность. Его губы у ее рта, руки у нее на груди. На той самой груди, которой она совсем недавно прижималась к нему…

Тишина казалась оглушительной. Билли прав. Когда она умерла, из ее горла послышался какой-то звук. Сначала Джазу показалось, что это было просто ее дыхание, смешанное с его собственным хрипом. Но вот этот звук пропал. И теперь Джаз очутился в полной тишине. И все охватившие его эмоции уже не имели никакого значения: страх, надежда, горе, радость, страсть. Эти чувства не принадлежали Билли Денту, но и нормальному человеку в таком сумасшедшем сочетании они тоже были не свойственны.

«Кто же я такой, черт побери?»

Тишина прервалась так же внезапно, как и началась. Где-то поблизости завыли сирены подъезжающих полицейских машин. Значит, Хоуви все же удалось позвонить в службу девять-один-один.

Сколько же времени прошло с тех пор, как он отослал Хоуви на улицу? Убийце удалось выбраться наружу, но как далеко он успел уйти? Возможно ли его поймать сейчас?

Джаз вскочил на ноги и, забравшись на диван, выглянул в окно. Звук сирен усилился.

Внизу, на асфальте в луже растекающейся крови, лежал человек, освещаемый рекламными огнями мойки.

Это был Хоуви!

Глава 20

Джаз больше не думал ни о чем, он выскочил из окна на пожарную лестницу и проворно, хотя и не очень ловко, как обезьяна, хватившая «для храбрости» стопарик, спустился по ней. Когда до земли оставалось метра два, он спрыгнул вниз так же, как, видимо, поступил и убийца. Сколько же времени прошло с того момента? Сколько минут он провозился с Джинни?

Как только ноги Джаза коснулись земли, одна из машин затормозила, одновременно заглушив стон сирены. Машина «скорой помощи» остановилась прямо перед парнем. Два парамедика буквально вывалились из автомобиля, один из них тащил черный мешок.

Джаз успел подскочить к Хоуви раньше их. Тот лежал на асфальте лицом вниз и еще дышал. Откуда же столько крови? Джаз боялся дотронуться до Хоуви, чтобы не навредить ему, но ему нужно было выяснить причину такого обильного кровотечения. Где-то позади Джаза завывала еще одна машина — видимо, полицейская, которая неторопливо парковалась на площадке. «Джинни живет — вернее, жила, — вспомнил Джаз, — ближе к больнице, чем к полицейскому участку».

— Хоуви, ты меня слышишь? Ну же, давай, приятель! Хоуви!

— Это наш прыгун? — осведомился первый парамедик, подбежавший к Хоуви, одновременно прикидывая высоту, с которой должен был, по его мнению, выкинуться мальчишка. — Что еще за ерунда? Тот, кто звонил, сказал, что это третий этаж, но…

— Времени мало, — спокойно отреагировал Джаз, стараясь контролировать ситуацию. — У него гемофилия, тип А.

— Держись, малыш, — подбодрил Хоуви второй парамедик. — Нам сказали, что это был третий этаж. Если это был именно тот…

— Женщина на третьем этаже уже умерла, — вмешался Джаз, стараясь не выдавать голосом своего волнения. Похоже, ему это удалось. — А у этого парня гемофилия, тип А. Ему нужно срочно…

— На нем нет браслета, — сказал первый фельдшер, стоя на коленях перед Хоуви. Он пощупал его шею и доложил: — Пульс нитевидный.

— Ему срочно нужно сделать инъекцию коагулянтом VIII, — отчеканил Джаз. Кровь была повсюду. Сначала он чуть не захлебнулся от обилия крови Джинни, теперь вот еще Хоуви… Второй парамедик, стоя в сторонке, с сомнением указал на штаны Джаза:

— Это твоя кровь? Что тут вообще происходит?

— Я вас прошу!

Хоуви уже потерял достаточно крови, и потеряет еще больше, если эти два идиота не начнут работать, причем быстро и слаженно. Пять литров. Пять литров — больше у него нет, а она хлещет, как из брандспойта. Как назло, в этот момент помощник шерифа начал общаться через свой микрофон с другим полицейским, который, видимо, уже находился в доме Джинни. Через мгновение к нему присоединился еще один страж порядка. Им, по закону подлости, оказался Эриксон, причем почему-то не в форме, а одетый в джинсы и футболку. Этого еще не хватало! А этот-то откуда свалился всем на голову?

Джаз потряс головой, чтобы видение исчезло. Сейчас только Хоуви имел для него значение.

— Я вас очень прошу, сделайте ему инъекцию…

— Малыш, у этого парня нет на руке медицинского браслета, и я не собираюсь ничего…

— Он его постоянно забывает дома, — пояснил Джаз.

В этот момент второй парамедик почему-то решил, что Джазу сейчас самому нужна медицинская помощь, и приготовил манжет, чтобы измерить ему давление. Джаз сердито отмахнулся от него.

— Он все время забывает надеть этот браслет, — настойчиво повторил Джаз. — Поверьте мне, умоляю. Если вы не сделаете то, что я прошу, он истечет кровью…

— Мы лучше знаем, что надо делать. Да кто ты вообще такой, парень?!

И Джаз взорвался.

Нет, не так, как на его месте взорвался бы любой другой подросток. Обычный мальчишка скорее всего начал бы размахивать руками, топать ногами, орать на фельдшеров и обращаться к небесам. Возможно, он бы и расплакался, этот гипотетический «нормальный» парень.

Джаз вел себя спокойно. Даже слишком. Он схватил второго фельдшера за руку, того самого, который хотел измерить Джазу давление, и с силой притянул его к себе поближе, не сводя с него глаз.

И на несколько секунд превратился в самого Билли Дента.

— Кто я такой? Сейчас я тебе расскажу. Я местный психопат, и если вы двое сейчас не спасете жизнь моему другу, я выслежу всех, кто вам дорог. Клянусь, я это сделаю. А потом я буду вытворять с ними такое, что вам даже не снилось. А вы будете стоять рядом и умолять меня прикончить их на месте. Вот кто я такой!

Возможно, это прозвучало смехотворно. Или даже абсурдно. И все же… Поверить в сказанное все же можно было. Без сомнения, фельдшер сначала засомневался, но потом эти сомнения рассеялись. Да, пожалуй, этот тип способен на многое… Кроме того, этот парень не только сделает все то, что обещал, он при этом еще будет наслаждаться каждой секундой…

— Ты… э-э-э… — Фельдшер нервно сглотнул. — Говоришь, тип А у него, да?

— Да.

— У нас нет с собой именно этого коагулянта, есть его заменитель. Его хватит, чтобы довезти твоего друга до больницы, а там ему уже врачи помогут.

— Тогда действуйте! — приказал Джаз, отпихнув от себя фельдшера. Эриксон, все это время наблюдавший за этой сценой и словно находившийся в ступоре, наконец пришел в себя и, подойдя к Джазу, безо всяких предисловий надел на него наручники.

Глава 21

Эриксон подтолкнул Джаза к стене и начал зачитывать ему его права. Джаз, конечно, терпеть не мог этого человека, но все же сейчас не мог бы его обвинить ни в чем. Джаз действительно угрожал фельдшерам «Скорой помощи». Кроме того, полицейские в микрофон уже объявили, что дверь в квартиру на третьем этаже и в самом деле была выбита и на полу в комнате лежала мертвая женщина. В качестве вещественного доказательства Джаз, наверное, приплюсовал бы и вот эти непонятно откуда взявшиеся наручники, если бы они не были сейчас защелкнуты на его запястьях.

— Твои права тебе понятны? — под конец осведомился Эриксон. — Ну?

— Конечно. Послушай, приятель, а ты всегда с собой носишь наручники, даже если у тебя выходной? — усмехнулся Джаз. — Наверное, твоим подружкам это нравится, да?

— Заткнись! — рявкнул Эриксон, быстро, но весьма профессионально обыскивая Джаза. Тот молча терпел, пока руки полицейского шарили у него между ног. Хоуви сейчас наверняка выдал бы шуточку по этому поводу, но Джазу в голову ничего остроумного не приходило.

Потом Эриксон повернул его лицом к себе, и Джаз заглянул ему в глаза. Голубые.

Такие же, как и у убийцы? Этого Джаз сейчас утверждать бы не стал. Освещение здесь, на улице, было совсем другим, чем там, в квартире Джинни. Сейчас он почти слышал, как шериф говорит ему: «Пойми, Джаз, один только цвет глаз не может быть весомым доказательством».

— Может, тебе мою фотку подарить? — прорычал Эриксон, пока Джаз все так же пялился на него. — Надолго хватит.

— А ты вот так случайно оказался здесь в свой выходной день, да, Эриксон? — съязвил Джаз. — Ну, вроде того, что ты так же ненароком оказался первым на месте преступления, когда убили Карлу О'Доннелли и Хелен Майерсон, да?

— Не понимаю, на что ты намекаешь, малыш. Я живу рядом, через пару кварталов.

— Кстати, а за что меня арестовали? — поинтересовался Джаз. Он видел, как за спиной Эриксона парамедики поднимали носилки с Хоуви. Они уже поставили ему капельницу и на ходу переговаривались какими-то обрывочными фразами, состоявшими в основном из цифр и аббревиатур. Это были данные Хоуви. Статистика. Вся жизнь Хоуви, сведенная к медицинскому жаргону.

— Ну, тут поводов хватает по горло, — объяснил Эриксон, жестом подзывая к себе другого полицейского, только что появившегося в переулке. — Доставь этого парнишку в участок. Я скоро подъеду.

— В чем его обвиняют? — поинтересовался полицейский.

— Вот-вот, я как раз этим же только что поинтересовался, — вставил Джаз.

— Заткнись! — нахмурился Эриксон. — Прямо сейчас обвинение одно: этот тип — настоящий геморрой у меня в заднице. Доберусь до участка, придумаю что-нибудь пооригинальней. А пока что убери его с глаз моих долой, и все.

— Подождите! — закричал Джаз. — Не надо меня никуда увозить. Я хочу поехать в больницу с Хоуви!

— Ты что, чокнулся? Насколько мне известно, это же ты сам его убил!

— Убил? Как это — убил?! Он, что же…

— Убери его отсюда, — поморщился Эриксон.

Джаз пытался сопротивляться, но полицейский все же утащил его за собой. Он услышал, как хлопнули дверцы «скорой помощи», взревел мотор. Потом включили сирену. Хороший знак. Если бы Хоуви умер, вряд ли они бы стали включать сирену.

И тут Джаз увидел такое, отчего его ночные приключения показались ему настоящим кошмаром. Откуда ни возьмись на стоянке возле дома Джинни вдруг появилась машина Дуга Уэтерса. Через мгновение из нее вышел и сам журналист. А этот-то упырь что здесь делает?!

Уэтерс быстро догадался, что тут произошло, и Джаз увидел, как хищно заблестели у него глаза при таком зрелище. Репортер все быстро подсчитал и понял свою непосредственную выгоду. Еще бы! Джаспер Дент стоял перед ним в наручниках! Здесь же и полиция, и даже машина «скорой помощи», которая с ревом пронеслась мимо него и умчалась вдаль. Все это означало, что статья получится большая и захватывающая. Скорее всего ее можно будет как-то подстроить под историю Билли Дента, и тогда снова свет прожекторов, выступления на Си-эн-эн и в результате ореол славы непременно вернется к нему. Дуг Уэтерс опять станет знаменитым.

Уэтерс быстро извлек из кармана свой мобильный телефон и выставил его вперед, приподняв до уровня глаз. Вот так хорошо. Сейчас Джаз подойдет к нему поближе. И тогда он его щелкнет.

Но Джаз не мог этого допустить.

— Эй, Джаспер! — открыто ликовал репортер. — А ну-ка, улыбочку!

Прежде чем Уэтерс успел отреагировать, Джаспер наклонил голову и рванулся прочь от сопровождающего его полицейского. Так как руки у него были скованы за спиной наручниками, он влетел головой в живот Дуга так, что тот покачнулся и чуть не потерял равновесие. Телефон выпал из руки журналиста и очутился на земле. Помощник шерифа что-то кричал Джазу, но парнишка не слушал его, а вместо этого повторно боднул Уэтерса. На этот раз тот не устоял и сел на асфальт на собственную задницу. Джаз сделал шаг в сторону и с удовольствием наступил на валяющийся неподалеку телефон. Тот смачно захрустел под его подошвой.

Чтобы подстраховаться, Джаз вдавил его в землю сильнее, услышав, как на этот раз разломился и пластиковый корпус телефона.

— Погоди! — возмущенно закричал Уэтерс, вскакивая на ноги. — Эй! Что ты делаешь?

Помощник шерифа снова схватил Джаза за руку и увел прочь. Испорченный телефон выглядел теперь так, словно кто-то вздумал раздавить искусственного таракана, выполненного в стиле хай-тек. Он одиноко лежал на дороге, и из треснувшего корпуса виднелись его «кишки»-провода.

— Ах ты, сукин сын! — заорал Уэтерс прямо в лицо Джазу. — Ты только что испортил частную собственность, приятель. Я подам на тебя в суд. Я добьюсь того, что тебя арестуют за умышленное и злостное…

— А меня уже арестовали, — хладнокровно произнес Джаз. — И кстати, нельзя подавать в суд на человека только за то, что он такой неуклюжий.

— Неуклюжий?! — возмутился Уэтерс. При этом он так выпучил глаза, что Джаз удивился: как это они еще не вылезли у него из орбит и по-прежнему держатся в глазницах? — Ничего себе — неуклюжий! Ты же напал на меня.

— Нет, дорогуша, я споткнулся. Причем весьма неудачно. Вот такой я неловкий увалень. Ну, не переживай ты так, я куплю тебе новый телефон.

Уэтерс рванулся к Джазу, который попытался увернуться, но в результате оказался зажатым между полицейским и репортером. Джаз зарычал, а Уэтерс с размаху ударил его в плечо.

— Вы должны арестовать вот этого мужчину за побои. Он оскорбил меня действиями, — обратился Джаз к помощнику шерифа.

— Боже, этого еще не хватало! — забормотал полицейский, а Уэтерс уже приготовился к следующей атаке. На этот раз все трое превратились в один большой комок. Джаз поморщился и упал на бок.

— Неуклюжий! — никак не унимался Уэтерс. — Сейчас я тебе покажу неуклюжий, ты, маленький…

К ним подбежал Эриксон, что-то крича на ходу. Он тут же вмешался в драку, оттаскивая Уэтерса от Джаза. Потом он отпихнул мальчишку в сторону, чтобы помочь своему коллеге. Он действовал быстро и профессионально, изолируя Уэтерса с такой легкостью, словно это был пакет с сахаром, не более того. Джаз при этом продолжал отчаянно лягаться и вертеться из стороны в сторону, чтобы по возможности усложнить Эриксону задачу.

Неожиданно его ослепил яркий свет фар. Он не имел возможности защитить глаза ладонью, поэтому просто закрыл их, погружаясь в алый мир за сомкнутыми веками. Автомобиль остановился. Было слышно, как открылась дверца машины.

— Какого черта?! — возмутился кто-то рядом с ним. — Что тут происходит?

Никогда еще Джаз не был так рад слышать голос Г. Уильяма.

Запястья у Джаза побаливали и через полчаса, поскольку Эриксон слишком туго застегнул их. Сейчас, когда наручники с него уже сняли, он сидел в приемной городской больницы, потирая поочередно свои руки, понемногу возвращая их к жизни.

Уильям потребовал немедленного отчета от Эриксона, который тут же доложил шерифу обо всем, что знал сам. Рассказал он и о Хоуви, не забыв сообщить, что мальчишку уже отправили в больницу. Уильям сразу все понял и быстро оценил обстановку, в особенности когда заметил неподалеку взбешенного Уэтерса. Он велел Эриксону охранять место происшествия, а сам вместе с Джазом отправился в больницу.

По дороге Джаз в основном молчал. Какая-то часть его — может быть, та, что отвечала за интуицию, — так и рвалась рассказать Уильяму, чтобы он не слишком доверял Эриксону. Нельзя было поручать ему охрану места преступления. Но сейчас Джаз, конечно, больше переживал за Хоуви. Он боялся, что если сейчас начнет спорить с шерифом, они затормозят и в больницу приедут с опозданием.

Хоуви до сих пор находился в операционной.

Как только шериф закончил свои дела на месте преступления, он обязательно должен был отругать Джаза за то, что тот опять вмешался со своим собственным расследованием, не давая полиции спокойно работать. Что еще хуже, в больнице находились родители Хоуви. После того как они заполнили все официальные бумаги, они тоже должны были обязательно высказать Джазу все то, что о нем думали, и такая перспектива пугала парня. Мать Хоуви никогда не одобряла дружбу своего сына с Джазом. Разумеется, она никогда не забудет ему сегодняшний день, даже в том случае, если Хоуви выживет.

Дверь чуть слышно скрипнула, и в приемную вбежала Конни. Она запыхалась и едва переводила дыхание, ее косички разлетались в разные стороны. Джаз поднялся со стула, и девушка тут же попала ему в объятия.

— Что стряслось? Ты в порядке? А Хоуви? Да что у вас там случилось?!

Она была на полпути к артистической школе, когда Джаз попросил у шерифа мобильный телефон и переслал ей сообщение, в котором просил срочно приехать в городскую больницу.

Сейчас он вкратце пересказал ей все, что ему пришлось пережить: про Джинни, убийцу и про Хоуви тоже.

— Похоже, он порезал Хоуви, когда тот пытался остановить его в переулке, — закончил Джаз, — и тогда…

— Джинни? Джинни умерла? — Конни тут же обмякла у него в руках, и Джазу потребовалось силой заставить ее дойти до стула, с которого он только что встал сам, и устроить ее там поудобнее.

— Да, именно так. Это было страшно, и я…

Конни заплакала. Она закрыла лицо руками, и все ее тело начало содрогаться от рыданий. Джаз стоял рядом с ней, смущенный, и не знал, что делать дальше. В кино в таких случаях мужчины всегда обнимают женщину и прижимают к себе. Правда, Джаз никогда не понимал, чем этот жест может помочь. Не знал он и сейчас, что толку в том, если он обнимет Конни.

И все же в фильмах это срабатывало, поэтому он нагнулся и обнял Конни от всего сердца. Вскоре ее всхлипывания стихли, и теперь он только слышал, как тревожно бьется его собственное сердце.

— Все будет хорошо, — произнес он, чувствуя себя идиотом за такие слова. И даже не потому, что они прозвучали весьма банально. А потому, что хорошо теперь уже не будет никогда. Скорее, все будет наоборот, то есть нехорошо. Джинни умерла. Хоуви в операционной. И что хуже всего, убийца до сих пор находился на свободе. Так что где там: хорошо!

В этот момент дверь снова тихонько скрипнула, вернее, прошипела, именно так, как умеют шипеть только двери больницы. В приемную, пошатываясь, как раненые, вошли родители Хоуви. Мистер Герстен побледнел, совсем как сам Хоуви, когда еще лежал там, в переулке. Лица миссис Герстен Джаз не видел, она уткнулась им в плечо мужа.

— Мы… — начала было Конни, но тут же замолчала, вспомнив, что родители Хоуви недолюбливали Джаза и были против дружбы мальчиков.

Супруги дошли до дивана, и оба рухнули на него, как некие уродливые сиамские близнецы, не в силах разъединиться. Откуда-то сверху, из репродуктора, раздался голос:

— Доктора Макдауэлла просят пройти в отделение онкологии. Доктор Макдауэлл, пройдите в отделение онкологии.

Когда голос смолк, в холле было только слышно, как плачут два взрослых человека.

— А вдруг он… — испуганно произнесла миссис Герстен.

— Ш-ш-ш… Он обязательно поправится. Он у нас такой сильный, — ответил ее муж голосом, в котором не было, как показалось Джазу, и капли уверенности.

— Да какой уж сильный! — закричала женщина. — Как раз все наоборот! Он не может даже… — Тут она запнулась, не находя нужных слов, и снова разрыдалась.

Джаз старался не отводить глаз в сторону и очень скоро встретился взглядами с мистером Герстеном. Так прошло несколько секунд. Мужчины как будто подбадривали друг друга, стойко переживая общую трагедию, но потом все же мистер Герстен не выдержал, и по его лицу потекли слезы.

— Так уж бывает… — пробормотал Джаз. Он подумал, что было бы справедливо, если бы именно сейчас мистер Герстен подошел к нему и высказал все, что думает о нем. Это было бы самое меньшее, чего мог ожидать Джаз. Если бы отец Хоуви ударил его, он не стал бы винить его. Но чета Герстен молчала. Они продолжали плакать и горевать. Ничего не сказала Джазу и миссис Герстен, даже когда наконец подняла голову и посмотрела на парня. Глаза ее, как дорожную карту, пронизали тоненькие красные ниточки сосудов.

Поняв, что он находится в относительной безопасности и разделываться с ним сейчас никто не собирается, Джаз подвел Конни к большому креслу, и они оба устроились в нем.

— Ты готова выслушать, что произошло? — как можно тише спросил Джаз. Он старался говорить шепотом, потому что в приемной было тихо, как в пустой церкви.

Конни вытерла ладонью глаза и кивнула.

— Это будет тяжело слушать, — предупредил Джаз, мысленно уже думая о том, какие именно моменты можно и не озвучивать девушке. Нужно было избавить ее от наиболее кровожадных подробностей. — Мы вспомнили, что полное имя Джинни было Вирджиния, а значит, она идеально подходила на роль следующей жертвы, — начал Джаз и вкратце пересказал все, что произошло в квартире и потом, упуская лишь самые жестокие детали. Не стал расписывать он и то, как сам отреагировал на смерть Джинни.

Время в приемной как будто потеряло свой смысл. И хотя Джаз понимал, что, наверное, он рассказывал все это Конни несколько часов подряд, ему почудилось, что время для него сейчас просто остановилось. Тем временем в приемной открылась еще одна дверь. На пороге появилась женщина-хирург и сразу направилась к Герстенам.

— Мистер и миссис Герстен? Я доктор Могелоф. Я хирург-травматолог. Я проводила операцию вашему сыну.

Джаз почувствовал, как напряглась Конни, но по телодвижениям доктора и тону ее голоса Джаз понял все, что хотел узнать, еще до того, как она заговорила с родителями Хоуви.

— Ваш сын хорошо перенес операцию. Даже лучше, чем мы могли ожидать. Если учитывать его состояние и полученную травму, надо сказать, он находится в феноменальной форме. Я думаю…

Больше она ничего не успела сказать. Миссис Герстен безвольно обмякла, из последних сил держась за мужа. На глаза ее навернулись слезы, но на этот раз уже слезы радости. Мистер Герстен принялся благодарно трясти руку врача, и хирург, немного расслабившись, сама расплылась в широкой и доброй улыбке.

— Он сейчас отдыхает. Мы перевели его в палату, и ему пока что надо некоторое время побыть одному. Он будет жить. Он поправится.

Конни выдохнула с облегчением, а супруги Герстен снова опустились на диван. Джаз чувствовал себя так, будто оказался зимой в ледяном озере. Он плыл и искал прорубь, но видел над собой только толстый слой льда и никак не мог вынырнуть. Он видел солнечный свет, просачивающийся сквозь лед, он видел открытое пространство наверху, но не имел возможности вдохнуть, а воздух в легких уже заканчивался. Его жизнь измерялась уже даже не в секундах, а в каких-то мгновениях. И тут неожиданно, когда смерть и черная вода уже подступили вплотную, чтобы навсегда похоронить его в этой темноте, выжимая из его тела остатки жизни, его ищущие руки вдруг нащупали долгожданное отверстие наверху. Он вынырнул на свежий воздух и глотал, глотал его, не в силах остановиться…

И тут Джаз так же внезапно, прямо в приемной больницы, погрузился в странный и глубокий сон.

Кто-то осторожно принялся будить его из этого непонятного сна.

— …просыпалочки, потягушеньки, Джаспер, мальчик мой…

Он вздрогнул и разбудил Конни, которая вместе с ним спала здесь же, рядом в кресле. Герстенов нигде поблизости не оказалось. Над ним стоял сам Уильям.

— Ты меня слышишь, Джаз? Очнулся?

Джаз заворчал, выпрямился в кресле и вытер слюну с подбородка. Этого еще не хватало! На этот раз сон был другой, не про нож. На этот раз ему приснился Расти. Джаз часто заморгал, чтобы поскорее стряхнуть с себя остатки сна.

— …просыпалочки…

— Я уже не сплю. А как Хоуви…

— Он тоже проснулся. Сейчас он находится в отделении интенсивной терапии. Доктор Могелоф пока что не пускает к нему посетителей, но, учитывая все обстоятельства, может сделать кое-какие исключения. Я должен поговорить с вами обоими. Надо проверить по времени, что и когда происходило с вами сегодня. — Шериф посмотрел на свои часы и уточнил: — Вернее, это уже было вчера.

Конни заворочалась в кресле и встала:

— Пойдемте.

— Прости, — извинился перед девушкой шериф, и было видно, что его чувства вполне искренни. — К нему пока что пускают только самых близких. Мне-то он нужен в связи с моей работой. Я должен опросить его как полицейский, причем одновременно с Джазом. Но тебя сегодня к нему не пропустят. Может быть, только завтра.

Конни это восприняла точно так же, как и все то, что по каким-то причинам ей запрещают делать. Она приняла позу «руки в боки» и, чуть склонив голову, принялась сверлить шерифа своим фирменным взглядом, таким знакомым Джазу…

Джаз встал между ними, боясь, что от слов Конни сейчас перейдет к делу и нападет на шерифа.

— Конни, все будет хорошо. А сейчас тебе лучше поехать домой. Ты должна хорошенько отдохнуть. А завтра мы оба придем сюда и вместе навестим Хоуви. Договорились?

— Но он и мой друг тоже, — упрямилась девушка. Она так и сверкала глазами, плотно стиснув зубы.

— Я знаю. — Он обнял ее, хотя она продолжала стоять прямо, не поддаваясь на его ласки. Но он выждал несколько секунд, и она оттаяла. Конни чмокнула его в щеку и послушно покинула приемную, даже не взглянув напоследок в сторону шерифа.

Г. Уильям только поправил свою шляпу и усмехнулся:

— С такой уж точно не пропадешь, Джаспер Фрэнсис. Береги ее.

Он хлопнул Джаза по плечу и повел по длинному коридору. В больнице было тихо, даже медсестры беззвучно передвигались между палатами в тапочках на резиновой подошве. Джаз чувствовал себя так, будто путешествует где-то в своем сне, там, где звукам не было положено существовать. Впрочем, не только звукам, а может быть, и самой жизни тоже.

Нарушая неестественную тишину, Джаз произнес:

— Я должен задать один вопрос… Это может показаться глупым, и все же… Джинни. Мисс Дэвис. Она действительно…

— Прости, Джаз. Я знаю, что ты сделал все, что от тебя зависело. Но увы.

— Хорошо. Я просто подумал: а вдруг остается один-единственный шанс? Вдруг я неправильно щупал у нее пульс, и она все еще…

«…клади пальцы вот сюда, Джаспер, и убедись. Самое главное — убедись, потому что нет ничего хуже, когда труп потом „оживет“ и еще успеет рассказать полиции, что ты натворил с ним…»

Но шансов не оставалось. Конечно, ни единого. Но он все же надеялся.

— Я хочу закончить с этим поскорее, — на ходу сообщил ему шериф. — Могу поспорить, что ты и сам переживаешь сейчас за свою бабулю, поэтому после разговора я тебя доставлю домой.

Бабушка. В этом безумии он и думать забыл о ней. Он просто потерял чувство времени. Сейчас он не мог бы сказать, какой день на дворе и даже какой год. Время стало каким-то тягучим и эластичным.

Ночь становилась самым тяжелым временем для бабушки. Правда, Джаз еще надеялся, что она все еще находится под действием снотворных таблеток. Он даже представить себе боялся, что она может натворить, если проснется и обнаружит, что она одна дома. Все было возможно, буквально все. Она могла подумать, что Джаза похитили, и тогда решит, чего доброго, предпринять вылазку до ближайшего дома, чтобы спасти внука.

Впрочем, сейчас он все равно ничего бы не смог предпринять. Нужно было помочь шерифу, и уже потом…

— Вот мы и пришли, — объявил Уильям, указывая на одну из больничных дверей.

Вся ситуация показалась Джазу какой-то абсурдной. Вот за этой дверью лежал его лучший друг во всем мире. И этого друга он сам, получается, подставил под нож. Это было ничем не лучше, если бы этот нож держал в руке сам Джаз, а не безымянный убийца. И все же дверь выглядела точно так же, как и все остальные. Ничего особенного в ней не было. А должно было быть.

— Ты готов? — поинтересовался шериф.

Джаз не был готов, но он все равно согласно кивнул. Тогда Уильям толкнул дверь, и она послушно раскрылась.

Впрочем, все оказалось совсем не так плохо, как успел себе напридумывать Джаз. Хотя, конечно, дела все равно были серьезней некуда.

— Если бы мне не выпал такой отвратительный шанс, у меня вообще бы не было никакого шанса, — грустно улыбнулся Хоуви, как только увидел своего приятеля.

Джаз увидел перед собой парня, который был и не был его другом одновременно. Он лежал на больничной койке, накрытый по грудь казенным одеялом голубого цвета, но таким полинявшим, что оно могло показаться белым от частых стирок. Под ним и без того тощий Хоуви казался еще тоньше. Только по складкам на одеяле можно было определить, что под тканью все-таки скрывается самое настоящее человеческое тело. Кожа у Хоуви была желтоватого оттенка, под огромными черными глазами мешки. На руках уже образовались синяки и кровоподтеки, в основном там, откуда тянулись трубки капельниц.

Эти трубки…

Джаз быстро сосчитал их. Три штуки. Физиологический раствор для поддержания должного объема жидкости в организме. Вторая — для переливания крови. И еще одна. Для чего-то другого…

— Обедать пора, — пошутил Хоуви, указывая на одну из капельниц, словно прочитав недоумение на лице друга и пытаясь разъяснить ему все то, что теперь требовало ответов. Можно было подумать, что Хоуви все же удалось прочитать мысли Джаза.

Глюкоза. Ну разумеется. Прошло несколько часов с тех пор, как Хоуви питался в последний раз, но твердую пищу, наверное, он принимать сможет еще не скоро. Если учесть тяжесть травмы, анестезию…

Два проводка тянулись от груди Хоуви к монитору, стоявшему рядом с кроватью. Там, на экране, кривая линия ЭКГ показывала работу сердца пациента. Шестьдесят ударов в минуту. Что ж, вполне сносно.

— Получилось так, — довольно бодро сообщил Хоуви, — что он не задел ни одного жизненно важного органа, а только проткнул кровеносные сосуды. Если бы на моем месте оказался ты, то скорее всего тут же бы поднялся и бросился вслед за ним. А что я? Я остаюсь лежать в луже собственной крови. Вот что получается, когда кровь плоховато сворачивается. В следующий раз пусть уж тебя колют ножами вместо меня!

— А тебя и не кололи, — после небольшой паузы решился высказаться Джаз. — Тебя полосонули ножом, а это разные вещи.

— Ну хорошо, как бы там ни было… — Он поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее и одновременно морщась. — А можно сделать так же, как в сериале «Си-эс-ай»? Ну, исследовать хорошенько мою рану и по ней определить, каким именно ножом этот преступник пользовался? Ну, отследить, к примеру, где и когда он его покупал, а потом натравить на него полицейский спецназ и все такое?

Прежде чем Джаз успел что-то ответить, заговорил шериф:

— Ничего не получится. Прости. Такие вот резаные раны не выявляют никаких характеристик лезвия. Только если бы в тебя действительно воткнули нож, тогда можно было бы что-то сказать. В этом случае имело бы смысл обращаться к судмедэкспертам… — Тут Уильям понял, что зашел слишком далеко в своих разглагольствованиях, и он, прокашлявшись, замолчал. Потом устроился на стуле возле кровати и добавил: — В любом случае доктора говорят, что ты обязательно скоро поправишься. Я был очень рад это услышать.

Джаз оставался стоять у двери, не в силах сделать и шага. Как только он увидел Хоуви в постели, его словно захлестнуло чувство вины. Оно не позволяло ему приблизиться сейчас к другу. Чувство вины, именно такое, было ему до сих пор незнакомо. Что это? Он виноват, потому что позволил себе манипулировать людьми? Да, разумеется. Причем все время. Но он не обращал внимания на это чувство вины, потому что считал, что дело важнее. Но теперь все изменилось, ведь его друга чуть не убили.

И прямо у него на глазах умер человек.

Хоуви поднял руку, хотя для этого ему пришлось приложить заметное усилие, и помахал Джазу, чтобы тот подошел ближе.

— Ты что же, собрался стеречь эту дверь всю ночь? Хочешь посмотреть на мои швы? Они неподражаемы. — Последнее слово он произнес шепотом, с искренним восхищением.

Джаз подошел к кровати и встал напротив Уильяма. Ему очень хотелось дотронуться до Хоуви, чтобы доказать самому себе, что этот тонкий, как пергамент, объект в постели на самом деле его лучший друг, а не галлюцинация.

Хоуви подался вперед, насколько позволяли капельницы и силы парнишки. Его и без того слабый голос ослабел еще больше, хотя он и старался быть услышанным.

— Должен признаться, чувак, я сейчас не могу показать тебе швы, их пока что заклеили и закрыли марлей.

— А у тебя потом шрам останется? — подыграл ему Джаз.

Хоуви нахмурился:

— Не очень большой. Я хотел большой и впечатляющий, но меня об этом никто не спрашивал, так как я, оказывается, все время был без сознания. Представляешь?

— Вот негодяи, — пропел Джаз, а потом все же решился и протянул руку, положив ее прямо на ладонь Хоуви, расположенную поверх одеяла.

Что-то в этом прикосновении подействовало на Джаза. Может быть, ощущение уязвимости его друга, может быть, его натянутая кожа. Так или иначе, но внутри Джаза что-то зашевелилось, и он заговорил, даже не подумав.

— Это я во всем виноват, — прошептал он. — Я виноват в том, что она умерла.

— Ничего подобного.

— Так оно и есть. Ты же хотел позвонить шерифу еще из машины. Если бы я тебя послушал…

— Если бы… — Голос Хоуви прозвучал слабо, недостаточно решительно. — Все равно все закончилось бы именно так. Этот парень уже заявился к ней и убивал ее.

— А ведь Хоуви прав, Джаз, — негромко подтвердил Уильям. Он потер свой мясистый нос и продолжал: — Даже если бы вы позвонили из автомобиля, мы бы приехали ненамного раньше. А вы спутали его планы. Вы заставили его занервничать своим вторжением. Вы напугали его. Он, как правило, отрезает пальцы уже у мертвой женщины, а на этот раз ему пришлось ампутировать их, пока она еще оставалась жива.

— Да уж. — Во рту Джаз ощутил горечь. — Для нас это значительная победа. Наверное, бедняжка Джинни будет рада это услышать… Подождите, что я такое говорю — она же умерла.

Уильям дал ему некоторое время, чтобы паренек прочувствовал и горе, и свою вину в случившемся. Только после этого шериф прокашлялся и заговорил:

— Ребята, мне нужно точно знать, что именно вы видели и что сделали. И все это я буду записывать, хорошо? — С этими словами он продемонстрировал им свой смартфон и навел на них камеру.

Мальчишки согласились на запись. Джаз подвинул стул поближе к кровати, присел и тут же взял друга за руку, словно хотел убедиться в том, что Хоуви теперь никуда от него не денется. Они быстро рассказали шерифу о том, как они вычислили, что следующей жертвой станет Джинни, как приехали к ней домой. Джаз удивился, с каким спокойствием он пересказал все то, что произошло в квартире потом. Его голос был лишен каких бы то ни было эмоций. Сейчас он осознал, что все то, что случилось с Джинни, волновало его все меньше и меньше. Горе сменилось гневом. Джаз злился на себя за то, что ему ничем не удалось помочь, и, разумеется, бесился от того, что никак не может выйти на след того негодяя, который стал теперь олицетворять его собственного отца.

— …и позвонил по номеру девять-один-один, — услышал Джаз голос Хоуви. — Потом я услышал в переулке какой-то шум, повернулся и… — Хоуви закашлял, — и доблестно атаковал нож своим собственным животом. Но к сожалению, безуспешно.

— Ты успел хорошенько рассмотреть его? Можешь описать?

Хоуви печально улыбнулся:

— Да, конечно. Он был примерно вот такенного размера. — И он развел ладони примерно на десять сантиметров. — Тонкий, сделан, как я полагаю, из стали. Очень острый.

Джаз усмехнулся, несмотря на то что сейчас ему было совсем не до веселья.

— Ну а что скажешь ты, Джаспер?

Джаз отрицательно покачал головой. Он тщетно пытался вспомнить лицо убийцы, его глаза, хотя бы что-то. Но у него был всего один миг, прежде чем преступник выпрыгнул в окно, а оттуда на улицу, прямиком к Хоуви и его несчастному животу. Но эти голубые глаза…

— Все, что я могу сказать, — он белокожий, но это мы установили еще раньше, насколько мне известно. Довольно высокий, где-то метр восемьдесят. — Он взмахнул рукой, показывая примерный рост незнакомца. — И у него голубые глаза.

Шериф поблагодарил их и поднялся, одновременно давая Джазу жестом понять, что Хоуви тоже пора передохнуть. Но у Джаза еще оставался вопрос к шерифу.

— Скажите, ваши ребята нашли театральный реквизит? Ну, там, у нее в квартире?

Шериф несколько секунд колебался, не зная, стоит ли говорить ребятам о том, что увидели его сотрудники, но все же решился и кивнул:

— Да. Игрушечный лук со стрелой и кое-что еще. Ну, ты меня понимаешь.

Когда Билли Дент носил прозвище Художник, он придавал своим жертвам различные посмертные позы. Четвертую женщину он усадил на одно колено в позе купидона, стреляющего из лука. Эта композиция, как показалось Билли, весьма гармонировала с инициалами жертвы В. Д. Она должна была символизировать Валентинов день и «посвящалась» всем влюбленным. Первые десять или двенадцать убийств Билли совершил еще до рождения сына и подробностями с ним не делился, а потому Джаз не знал точно, почему его отец поступал именно так, а не иначе. Возможно, такова была его тактика, и она помогала ему. Полицейские сбились с ног, пытаясь установить закономерность в его действиях, и долгие годы Билли продолжал оставаться на свободе.

— Значит, я оказался прав, — выдавил Джаз.

— Похоже на то. Он явно подделывается под Билли и пытается повторить его карьеру.

— А что насчет пальцев?

— Он отрезал их не после ее смерти, а у живой женщины. Но это тебе уже известно. Мы полагаем, что при этом он не хотел менять своего стиля. Просто он услышал ваши шаги, ребята, и действовать ему пришлось быстро, не раздумывая.

Быстро… Прошло не больше минуты между тем, как Джаз постучался в дверь и как он вышиб ее своим телом. Импрессионист отрезал пальцы у Джинни в рекордно короткий промежуток времени.

— Он оставил нам средний палец, как обычно. Мы нашли его под диваном.

Джаз подумал о том, а не он ли, случайно, загнал его туда, когда влетел в комнату.

— Вы знаете, что надо делать, — заявил он шерифу, не сводя с него пристального взгляда.

Уильяму даже не понадобилось консультироваться с записями в смартфоне.

— Следующую жертву Билли звали Изабелла Хернандес. Горничная в гостинице. Тридцать пять лет. Первое, чем займутся с утра мои ребята, — они будут объезжать все отели в городе и округе, чтобы узнать, не работает ли у них кто-либо с инициалами И.Х.

— Почему только с утра? А сейчас это сделать нельзя?

— Если он повторяет все то, что совершил Билли, у нас остается целых три дня, прежде чем он снова выйдет на охоту. Будет лучше, если мои ребята займутся этим при свете дня.

— Ну а что вы думаете по поводу последующих жертв? У вас же имеется полная хронология всех убийств, совершенных Билли. Можно начинать искать всех их, а не только следующую.

Уильям покачал головой:

— Джаз, я так не смогу работать. Мне придется бросить всех своих сотрудников на спасение той женщины, которой сейчас угрожает наибольшая опасность. — Он поднял руку, словно прося Джаза немного помолчать, и продолжал: — Ну, как бы ты чувствовал себя, если бы твою жену убили, а ты бы при этом выяснил, что полиция обо всем знала, но недостаточно хорошо смогла защитить ее? И все только потому, что у шерифа не хватило людей?

Да, с этим, пожалуй, и не поспоришь.

— А почему до сих пор молчат федералы? Вроде бы вы говорили, что их тоже подключат?

— Пока нет, — презрительно фыркнул шериф. — Они никак не могут обойтись без своей безумной анкеты-опросника. — Очень быстро, прежде чем Джаз успел что-то вставить, Уильям пояснил: — Там вопросы на тринадцати страницах, Джаз. Сто восемьдесят с чем-то вопросов, и на каждый нужно ответить детально. С толком и с чувством. Иначе вообще нет смысла начинать это дело. Но именно сейчас у нас нет никаких убедительных доказательств, чтобы просить их о помощи. Мы имеем только некоего убийцу, и его жертвы в каком-то смысле действительно напоминают жертвы Билли. Он имитирует его, но своего особого почерка у него не наблюдается…

— То, что он его имитирует, и есть его персональный почерк! — Джаз спрыгнул со своего стула. — Уильям, Боже мой, неужели это не очевидно?

— Джаз, сейчас это звучит неубедительно. Я уже сделал несколько звонков федералам. Неофициально, конечно. Они считают, что доказательств недостаточно, особенно это касается самой первой жертвы…

— А что, разве отрезанный палец не…

— Эй, послушайте! — Их разговор прервал Хоуви, которого утомила долгая беседа друга и шерифа. — Ребята, мне тут уже начинает сниться сон с убийствами и преследованиями, а вы его все время прерываете. Я уже готов отключиться благодаря тем чудесным пилюлям, которыми меня потчует медсестра, а вы мне мешаете. — Он лениво усмехнулся. — А впрочем, продолжайте, все равно рано или поздно я вырублюсь. Лекарства возьмут свое в конце концов. Одним словом, вы как хотите, а я, пожалуй, отправляюсь баиньки. Прямо сейчас.

— Прости, — искренне извинился шериф и закашлялся, словно поперхнувшийся от неожиданности и смущения ребенок. — Мы лучше оставим тебя в покое. — И он кивком указал Джазу на дверь. Его жест не позволил парнишке противиться и возражать, и они оба направились к двери.

— Эй, погоди. Еще одну секундочку, — попросил Хоуви.

Джаз остановился, но Хоуви попросил его повернуться к нему лицом.

Уильям вышел в коридор, а Джаз снова приблизился к кровати и встал рядом с приятелем.

— Тебе что-нибудь нужно? Может быть, подать какое-то лекарство? Или водички попить? Или ты желаешь видеть возле себя обнаженную медсестричку, танцующую возле шеста?

Хоуви рассмеялся, потом поморщился:

— Не смеши меня. А сестричку с шестом мне уже можно будет, наверное, через неделю. Но не раньше. А теперь возьми вот это.

Он открыл ящик тумбочки, пару секунд искал что-то и наконец вложил в ладонь Джаза свой мобильный телефон.

— Мне он пока что не понадобится. Поэтому пользуйся моей добротой.

— Ну, спасибо. — Джаз с удивлением смотрел на телефон. — Но я… м-м-м…

Хоуви изо всех сил ухватил Джаза за руку. Впрочем, силы этой пока было маловато. Как будто Джаза держал за запястье младенец, только у этого малыша были неестественно длинные пальцы. И все же такая забота Хоуви и его тревога за будущие жертвы встревожили Джаза.

— Поймай его, — прошептал Хоуви. — Тебе обязательно понадобится мобильник, пока ты будешь за ним гоняться. Возьми.

— Хоуви, дружище, ты же сам только что слышал, что сказал Уильям. Он отстраняет меня от этого дела. Он сам теперь займется этим типом.

— Уильям — это далеко не ты. Только ты способен остановить его. Ты единственный.

— Нет.

— Сделай это хотя бы ради меня.

— Хоуви, меня вывели из игры, так сказать. Серьезно. Последние события буквально ошарашили меня. Выбили из колеи, что ли… Ты ведь сам чуть не… — Он выдернул руку. — Я вне игры.

— Ты думаешь… — Хоуви нервно сглотнул. Джазу показалось, что прошла целая вечность. — Ты считаешь, я прошу тебя остановить его из-за своих швов? Из-за того, что я потерял столько крови? — Он снова вложил телефон в руку Джаза, словно от этого сейчас зависела его жизнь. — Послушай, ты должен остановить его, потому что… — Он заморгал. — Ты должен это сделать, обязан… — Он захихикал. — Послушай, все же так просто…

И он вырубился.

Джаз глубоко вздохнул. Потом похлопал друга по ладони.

Затем он сунул мобильник себе в карман и вышел из палаты.

Глава 22

Конни уехала домой на машине Хоуви. Теперь Джаз стоял у дверей больницы и не знал, что ему делать, ведь его собственный джип остался на стоянке возле дома Джинни. Выход нашелся сам собой. Уильям подвез Джаза к этому самому дому, хотя мальчишка сейчас меньше всего хотел бы очутиться на том проклятом месте.

Правда, сторонний наблюдатель не мог бы сейчас сказать, что здесь произошло нечто ужасное. Да, на стоянке припарковались две патрульные машины, но с выключенными мигалками и двигателями. Все выглядело так, словно двое полицейских ненадолго остановились, чтобы посплетничать или обменяться рецептами домашних пончиков для своих жен. В самом конце подъездной дорожки он заметил прыгающие по стенам лучи фонариков. Эксперты искали следы, оставленные убийцей. Возможно, отпечатки пальцев. «А вдруг он обронил нож, которым…»

В любом случае они искали хоть какие-то улики. На мгновение Джазом овладело желание присоединиться к ним и помочь, но он вспомнил, как чуть раньше он сам сказал Хоуви: «Я вне игры». И сказал он это на полном серьезе. Нет, он больше не станет помогать следствию.

В случае с Джейн Доу все напоминало какую-то игру, захватывающую и, надо признаться, весьма интересную и даже временами забавную. Но Джинни умерла у него на руках. Он стал тем, кто услышал ее последний вздох. И Хоуви находился буквально на волосок от смерти, так что…

— Джаз, что с тобой? Ты в порядке? — спросил Уильям.

Джаз не знал, что и ответить. Разумеется, он вышел из игры, но какая-то часть его упорно рвалась помочь. Как будто полицейские сами не справятся!

С другой стороны, кто он такой, чтобы думать, что сможет раскрыть это дело? Составление психологических портретов являлось скорее искусством, чем наукой. Конечно, ему казалось, что он представлял себе личность убийцы. Однако еще в 2002 году полиция пребывала в полной уверенности, что имеет верное представление о том, кто такой «Белтвейский снайпер». Следователи ни секунды не сомневались, что имеют дело с белокожим, молодым и бездетным мужчиной. Можно лишь представить себе их удивление, когда они поймали Джона Аллена Мухаммада: афроамериканца сорока с лишним лет, да к тому же отца-одиночку, сын которого был примерно ровесником Джазу.

— Джаз, ты меня слышишь? Я спросил…

— Да, — ответил тот, мгновенно приняв решение. — Все в порядке. Спасибо, что подвезли.

Домой он ехал чуть быстрее, чем это позволяли правила. Теперь, когда он знал, что жизнь Хоуви вне опасности, необходимо было переключить внимание на другого человека, нуждавшегося в его заботе, — на бабушку. Он не видел ее… Сколько же времени? Быстрый взгляд на часы на приборной доске — о Боже! Гораздо дольше, чем он предполагал.

Он забеспокоился, как бы она в его отсутствие не наделала глупостей. Не поранилась. Не поранила бы кого-нибудь еще. Не сделала бы что-то такое, что позволило бы Мелиссе тотчас же отправить его в приют. Даже если действие бенадрила не закончилось, она могла скатиться с дивана и что-нибудь себе сломать.

Когда он открыл входную дверь, в доме было тихо и темно. Джаз обычно оставлял свет включенным, чтобы бабушка не споткнулась в темноте, но он забыл это сделать, когда вместе с Конни и Хоуви выбежали из дома как будто сто лет назад. Он на мгновение задержался в прихожей, прислушиваясь к мягкому щелчку замка, когда он запирал дверь. В воздухе висел какой-то непонятный холод, который действовал ему на нервы.

Джаз явственно почувствовал, что на него кто-то смотрит.

Что в доме кто-то есть.

«Ну разумеется, есть. Бабушка в…»

Он даже не стал заканчивать мысль. Чушь какая — пытаться прогнать страх доводами разума.

«Страх — это нормально», — как-то сказал ему Билли. Джаз тогда очень удивился, потому что отец всегда говорил о страхе как о чем-то комичном, о чем-то выдающем и выставляющем напоказ отчаянные и бесполезные попытки избежать смерти. Страх представлял собой предмет насмешек во всем его многообразии, и его проявления являлись неповторимыми у каждой жертвы Билли. «Страх поможет тебе выжить. Главное — не позволить ему овладеть тобой, не позволить ему тобой управлять. Уходи. Не беги и не паникуй. Просто соберись и уйди как можно спокойней. Паника лишает тебя разума».

Может, позвонить Уильяму? В конце концов, у него остался мобильник Хоуви, непривычно оттягивавший карман, однако придававший ему уверенности в себе.

Нет-нет, это было бы смешно. В доме пусто.

Джаз крадучись прошел в гостиную. Бабушка спала на диване, слегка похрапывая. Он подошел поближе и заметил, что она укрыта одеялом.

Когда он уходил, никакого одеяла на ней не было.

Он медленно обернулся, глаза его постепенно привыкали к темноте. Джаз напряженно вглядывался во мрак ночи. Никого и ничего.

Конечно, она могла сама накрыться одеялом, лежавшим на кресле в полуметре от нее. Ей стало зябко, она в полудреме поднялась, взяла одеяло и закуталась в него, а потом снова крепко уснула.

«В доме никого нет. Ты нервничаешь. И у тебя разыгралось воображение. После всего, что ты пережил нынче вечером, это естественно».

Он усмехнулся. Ну вот, приехали. Сын знаменитого на весь мир серийного убийцы боится темноты. Что дальше? Злые духи? Чудовище в шкафу? Черти под кроватью?

Крадучись, словно вор-взломщик, он неслышно двинулся по коридору, не включая свет, идя то на ощупь, то по памяти. Если в доме кто-то и был, Джаз не хотел, чтобы незваный гость узнал, что ему известно о его присутствии. Он хотел схватить злоумышленника. Джаз проверил все комнаты на первом этаже, на всякий случай заглянул в кладовку. Одержимый какой-то паранойей, которая в других обстоятельствах показалась бы смехотворной, он обследовал ящик под раковиной, как будто убийца мог скорчиться там, словно рак-отшельник, в любой момент готовый напасть. Но там притаились лишь губки для мытья посуды, рулоны бумажных полотенец, емкости с бытовой химией и пустая коробка из-под сигар, которой, по настойчивому утверждению бабушки, там было самое место.

Он обошел второй этаж, заглядывая под кровати, прошелся по всем шкафам, после чего спустился в подвал, внимательно осмотрев все вокруг отопительного котла и водонагревателя (паутина, пыль, засохшие паучьи коконы и одинокая кучка окаменевшего мышиного помета, при виде которой он мысленно завязал узелок на память: купить мышеловки). Он даже втиснулся в небольшое пространство под лестницей, которое бабушка именовала «погребком», где в свое время скопился своеобразный «архив» Билли: тетради, дневники, школьные фотографии, коробки с вырезками из газет, призовой кубок по плаванию («Сгодится», — сказал о нем Билли, неопределенно пожав плечами) и прочая ерунда. Все это конфисковали во время суда. Джаз мог бы вернуть себе данное «имущество», подписав необходимые документы, но он этого не хотел. В отличие от джипа все это барахло было ему совершенно не нужно.

Выбравшись из «погребка», он даже позволил себе негромко рассмеяться. «Ну вот. Надеюсь, теперь трусишке можно идти спать?»

Он медленно поднялся наверх. Еще раз проверил, как там бабушка. Она по-прежнему крепко спала. Имело смысл оставить ее на диване. Утром она будет недоумевать и негодовать, как это она там оказалась, но гораздо лучше, если это произойдет утром, нежели она проснется сейчас и поднимет крик посреди ночи. Джаз отправился наверх. Там он впервые за все время включил свет, умылся и почистил зубы.

Оказавшись в спальне, он посмотрел на часы и застонал. Без четверти четыре. Меньше чем через три часа надо вставать и собираться в школу. Да ладно недосып, но вот идти по коридорам, понимая, что все уже узнали, что случилось с Джинни… сразу поползут слухи, что Джаз был там… Он прекрасно знал, как быстро распространялись сплетни: к концу дня половина школы будет твердо убеждена в том, что именно Джаз убил ее, а потом мастерски замел следы. «Его отец… Вы же знаете, что отец научил его всегда выходить сухим из воды…»

Папаша действительно учил его тщательно заметать следы. Вот в чем вся штука.

Раздевшись, Джаз положил мобильник Хоуви на ночной столик и залез в кровать. Он задумчиво смотрел в потолок, на котором светившая сквозь декоративную решетку на окне луна нарисовала строгий узор из серых прямоугольников в черном обрамлении.

Правильно ли он поступил, согласившись выйти из игры? Да. В этом он не сомневался. Пусть теперь делом занимается Уильям. Способностей и ума шерифу не занимать. Если же ему понадобится совет Джаза, он с радостью поможет, чем сможет. Но только тогда, когда его об этом попросят.

Джаз чувствовал, что засыпает, вздохнул и повернулся лицом к стене. В тот же момент его вихрем снесло с кровати, сна уже как не бывало. Он судорожно нащупывал рукой выключатель, сердце его колотилось так бешено и гулко, что он несколько раз включил и выключил свет, прежде чем немного успокоился.

Стена.

Стена с портретами жертв Билли.

Кто-то жирным красным маркером вывел огромные цифры 1, 2, 3, 4 на изображениях первых четырех жертв и подкрасил им глаза так, что они засияли каким-то демоническим светом.

Пятое фото — Изабеллы Хернандес — было обведено толстыми, налезавшими друг на друга красными завитушками. На улыбающемся лице Изабеллы красовалась надпись:

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

ЭКСКЛЮЗИВ ОТ ИМПРЕССИОНИСТА

Глава 23

К рассвету полиция почти закончила осмотр и сбор вещдоков на месте происшествия (которое для Джаза являлось просто домом).

После того как несколько часов назад Джаз позвонил шерифу, Уильям быстро принялся за дело и тотчас же прибыл к нему вместе с командой экспертов. Они тщательно осмотрели дом, прошлись сканером в поисках «жучков», прочесали прилегающую территорию и опросили соседей (безусловно, пришедших в «восхищение» от того, что их разбудили в пять утра и расспрашивали о «том самом доме Дентов»). При осмотре помещений полицейские насыпали везде, где только можно, не меньше кубометра порошка для снятия отпечатков пальцев.

И в результате — ничего.

Джаз сидел на кухне, потягивая крепчайший кофе с чудовищным количеством сахара, чтобы хоть немного взбодриться. Бабушка проснулась до приезда полиции, немного заторможенная, но все-таки в ясном уме. Однако когда приехали блюстители закона, она решила, что на дворе 1957 год и она оказалась на танцах в школе. Она разгуливала по дому в ночной рубашке, жеманно хлопая белесыми ресницами и бросая кокетливые взгляды на полицейских, которые воспринимали все происходящее весьма добродушно и с должной долей юмора. Один из них даже протанцевал с ней несколько тактов чарльстона.

Теперь она возилась в своей спальне наверху, скорее всего переодеваясь и задумывая что-то новенькое. Полицейские уже упаковывали свои приборы и аппаратуру, когда Уильям прошел на кухню к Джазу.

— А эти картинки на стене?.. — начал он.

Джаз вздохнул. Он знал, что шериф должен конфисковать первые пять фотографий с «автографами» Импрессиониста.

— Ты давно их развесил?

— Примерно год назад.

— А что значит экранная заставка у тебя на компьютере? «Помни о Бобби Джо Лонге». Это ведь был серийный убийца, так? И что бы это значило?

— Это не его рук дело. Она там давно. Я сам ее туда поставил. — Джаз пожал плечами. — Ну да, он был серийным убийцей, но одну жертву он отпустил. Девушку по имени Лайза Маквей. Он знал, что она наведет полицию на его след, но все равно отпустил. Не мог ничего с собой поделать. На него словно что-то нашло. Я думаю, что… — Он снова пожал плечами. — Мне нравится осознавать, что импульсивное поведение бывает разным. Возможно, в жизни встречаются и добрые порывы.

Уильям прищелкнул языком так, что Джазу захотелось рывком перегнуться через стол и вырвать у него язык. Он был на пределе. Сначала влезли в его дом, теперь пытаются влезть в его жизнь. Он не позволит, чтобы кто-то — пусть даже Уильям — относился к нему свысока.

— Хватит, Джаз. Билли есть Билли. Он — не ты. Выброси все это из головы.

— Это имеет отношение к тому типу, который вломился сюда?! — рявкнул Джаз.

— Дело не в тебе. Не принимай это близко к сердцу.

— Разумеется, дело во мне! Разумеется, я принимаю это на свой счет! Он проник в мой дом. Он зашел ко мне в спальню. Он писал свои послания на моей стене. И это имеет ко мне самое прямое отношение.

Шериф, похоже, хотел что-то ответить, но медлил, словно тщательно обдумывая каждое слово. Потом вынул смартфон и начал пролистывать папки.

— Никаких отпечатков пальцев. Никаких видимых нитей или волокон, но мы тут все тщательно пропылесосили. На сортировку и анализ уйдет какое-то время. Похоже, он открыл замок простой отмычкой. Следы от нее остались, но, в общем, ничего интересного или необычного. Вот и все.

— Нет, не все. Теперь мы знаем, как он себя называет.

— Импрессионист. — Уильям потянулся так, что хрустнули позвонки. — Да, пожалуй, ты прав.

— Вы обязательно должны найти его, Уильям. Его или его пятую жертву с инициалами И.Х.

— Мои люди уже составляют список всех гостиниц, мотелей и частных пансионов в радиусе тридцати километров. Пятой жертвы не будет, Джаз. Это я тебе обещаю.

Джазу очень хотелось верить обещанию шерифа. Импрессионист всегда опережал их на один ход, даже теперь, когда они знали его «методу». Джаз чувствовал, что он что-то упустил. Что-то, что Импрессионист сделал или сделает, и это сведет все их старания и меры предосторожности к нулю.

— Не ходить бы тебе нынче в школу. Отдохни денек.

— И тебе, о Большой Брат, тоже не мешало бы отдохнуть, — шутливо отозвался Джаз. В глазах Уильяма стояли такая же боль и усталость, как и у Хоуви, лежавшего на больничной койке. Боже мой, Хоуви! Казалось, все случилось так давно, хотя на самом деле это произошло всего несколько часов назад.

— Я постараюсь немного вздремнуть в кабинете. Здесь я оставлю патрульную машину, чтобы…

— О-о! — простонал Джаз и опустил голову на руки. — Нет. Пожалуйста, не надо. Люди и так думают, что этот дом построили на заброшенных могилах индейцев. Вы поставите там машину, и все решат, что я что-то такое сотворил. «Этот больной на голову сынок Дента…»

— Этот парень уже наведался сюда, — сказал Уильям тоном, не терпящим возражений. — Он может вернуться. Я не позволю ему разгуливать туда-сюда, как ему заблагорассудится. Для него, возможно, это что-то вроде игры. Но для меня игрушки кончились. Ты меня понял?

Не успел Джаз ответить, как он услышал звук открываемой входной двери и до боли знакомый стук высоких каблучков. Кому же это вздумалось?..

Он быстро взглянул на Уильяма, который вмиг притворился невинной овечкой. Тем временем из прихожей раздался голос Мелиссы:

— Джаспер! Джаспер, ты где?

— Это вы ей позвонили? — грозно спросил Джаз.

— Твоей бабушке становится все хуже и хуже.

— Она всегда была немного…

— Вот именно, была немного того. А теперь она очень много того.

— И вы в самом деле думаете, что мне место в приюте?

— Это не мне решать. Скорее, Мелиссе.

Они какое-то время молча смотрели друг на друга, пока снова не услышали голос Мелиссы.

— Мы на кухне, — отозвался шериф.

Мгновение спустя появилась Мелисса собственной персоной, кивнув шерифу (который в ответ галантно приподнял шляпу) и бесцеремонно поставив на стол свой портфель. Хотя было пять утра, она явилась с макияжем на лице и в официальном костюме, представлявшем собой своего рода боевые доспехи.

— Ты хочешь прислушаться к голосу разума? — спросила она Джаза.

Джаз слишком устал, чтобы начинать обычную пикировку и неизбежный «обмен любезностями», так что он просто пожал плечами.

Губы Мелиссы сжались в яркую красную линию. Она ждала бурной реакции на свои слова. Она хотела, чтобы он взорвался. Но он не доставил ей такого удовольствия.

Пока она не сказала…

— Джаспер, я заканчиваю отчет и отправляю его в понедельник утром. Хочу тебя заранее предупредить, тем более с учетом всего происшедшего. Окружающая тебя обстановка… Я предлагаю, чтобы тебя отправили в приемную семью, а твою бабушку поместили в пансионат для пожилых людей. Если ты хочешь добавить свои доводы или возражения — милости прошу. Только учти, что они нужны мне в письменном виде самое позднее к вечеру воскресенья. Мой электронный адрес у тебя есть, так ведь?

Все это она выпалила скороговоркой, как будто боялась, что он резко оборвет ее. Но у него не осталось сил возразить ей. Не сейчас, все потом, потом…

«Каждый человек важен. Все люди живые. Важен каждый человек». Нет, убедить себя не получалось.

— Делайте все то, что вы должны делать, — устало ответил он, даже не взглянув на нее. Вместо этого он принялся сверлить взглядом стоявшую перед ним кофейную чашку. — Что хотите, то и делайте, — добавил он.

— Это для твоего же блага и…

— Если у вас все, можете убираться, — проговорил Джаз.

Воцарилась такая тишина, что Джазу показалось, что он слышит, как бешено колотится у нее сердце. Затем Мелисса резко повернулась, подхватила свой портфель и гордо вышла из кухни. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

— Послушай, я понимаю, что ты немного не в себе…

— Не вмешивайтесь в мои дела, Уильям.

— Я понимаю, что ты не в себе, — настойчиво продолжал шериф, — но это уже чересчур. Ты должен позвонить и извиниться.

— Извиниться? — Джаз вскочил со стула, оттолкнув его с такой силой, что тот с противным скрипом проехал по линолеуму. — Извиниться? Она собирается отправить меня к совершенно чужим людям, а бабушку упечь в дом престарелых, где она до самой смерти пролежит привязанной к кровати! За это я должен извиняться?

Уильям пожал плечами:

— Прости, Джаз. Я знаю, что это не идеальное решение и ты хотел бы найти другой выход, но она, возможно, кое в чем и права. Как ты думаешь?

Джазу нечего было ответить.

Когда дом вновь опустел, он позвонил Конни и рассказал ей о случившемся, прибавив, что в школу он сегодня не пойдет. Они договорились встретиться днем, чтобы навестить Хоуви в больнице.

— В конце концов, может, это и к лучшему, — успокаивала его Конни. — Ты уедешь из этого дома, станешь заниматься собой, а не вертеться вокруг бабушки. И совсем не обязательно, что тебя отправят в приемную семью. Может, твоя тетя…

— Ага, сестра Билли живет за четыреста с лишним километров отсюда. Ты об этом подумала, Конни? А о нас с тобой ты подумала?

Она не нашлась что ответить. Джаз чувствовал себя виноватым, что так резко оборвал ее, но чувство вины было каким-то смутным и неясным. Он устал от того, что все наперебой твердили ему, что для него будет во благо, а что во вред.

В свой вынужденный выходной он рассчитывал отдохнуть, но провести весь день с бабушкой значило примерно то же, что сидеть с ребенком, искренне уверенным, что лучшее развлечение — не давать тебе ни минуты покоя. После того как полицейские уехали, она добрых двадцать минут в панике носилась по дому, крайне озабоченная тем, не обидела ли она кого-нибудь из них (все еще думая, что она на танцах в конце пятидесятых), вопила и таращила глаза, словно девчонка. Потом она встала у окна на кухне и принялась орать на несчастную купальню для птиц, яростно браня ее за то, что пернатые упорно обходили ее стороной и не желали купаться.

— Ты жалкое подобие купальни! — верещала бабуля. — На своем веку я видела купальни, где плескались десятки, сотни, тысячи птиц! Ты не можешь даже зваться купальней! Ты просто пугало какое-то! За что ты так ненавидишь бедных птичек?

Она схватила дробовик и вышла на улицу, где наставила его на купальню и снова стала кричать и размахивать тяжелым ружьем, пока не выдохлась. Затем она вернулась в дом и ввалилась в гостиную.

— Молодец, Билли, — сказала она, погладив Джаза по щеке морщинистой ладонью. — Хороший мальчик. — После чего поцеловала его в лоб сухими старческими губами. — Молодец, что заботишься о своей мамочке.

От этих слов Джаза пробрала нервная дрожь.

Поднявшись к себе, он попытался немного поспать, пока бабуля смотрела по телевизору какую-то викторину. Он на несколько минут задремал, и к нему тотчас вернулись нож, голоса и тело. «Как будто режешь курицу, — шептал Билли то ли из прошлого, то ли из подсознания, — как будто режешь…»

Тут Джаз проснулся…

«…потягушеньки, просыпалочки…»

…думая о Расти, и в остатках сна оба кошмара сошлись вместе — о радость, о прелесть, о чудо. Он не мигая смотрел на пустое место на стене, где раньше висели фото первых жертв Билли. Джаз заново распечатал фотографии и прикрепил их кнопками на стену, после чего очень долго вглядывался в лица женщин.

«Кого же я режу во сне? Или я действительно кого-то зарезал? Маму? Неужели Билли заставил меня?..»

Нет. В эти дебри он больше залезать не станет.

В конце концов, так и не поспав, он лениво спустился вниз. Перед телевизором стояло пустое кресло. На секунду запаниковав, он ринулся к окну и тут же увидел сидевшего в машине полицейского. О'кей, значит, бабуля была где-то в доме.

Он обнаружил ее в комнате, которая когда-то служила столовой. По прямому назначению она уже не использовалась много лет, и поэтому буфет давным-давно стоял пустым. Бабушка сидела на старом обеденном столе, скрестив ноги, обернув тощие бедра подолом ночной рубашки и сцепив руки на коленях. Она пристально смотрела на него холодным и вместе с тем обжигающим взором.

— Мам, — с облегчением выдохнул он, — что ты делаешь в…

— Почему ты зовешь меня мамой? — сурово спросила она. — Носишься по дому, как сопляк какой-то, и зовешь мамочку. Тьфу на тебя!

Вот это да!

— Мама! — завыла она со злой улыбкой на губах. — Мамуля, где ты? Мама, мамочка!

— Ну хорошо, бабу…

— Мама, мама! Ха-ха! Я помню тебя еще совсем мальчиком, милый мой Джаспер. Ты ходил за своей мамочкой как привязанный. Все цеплялся за ее юбку.

Джаз судорожно сглотнул.

— Но мамы твоей здесь больше нет, родной. Она ушла. Слышишь? Ушла. — Ее зловещая улыбка сделалась еще шире. — Ее больше нет, нет, нет! Слава Богу, ее больше нет!

Джаз с силой сжал челюсти, чтобы не закричать.

— Твоя мать оказалась жуткой женщиной. Это она виновата во всем, что случилось с твоим отцом. Он был такой хороший, пока не появилась она и… — Бабушка чуть откинулась назад, приподняв подол ночнушки. Джаза затошнило. — И не вселила в него зло, не выжгла его душу и в конце концов не погубила его.

Это была ложь, ложь такая наглая, что Джаз не вытерпел.

— Бабуля, выбирай выражения, когда говоришь о моей матери, — предупредил он ее. В его голосе зазвучала почти неприкрытая злоба.

Она облизнула пересохшие губы.

— Маменькин сынок. Как я и говорила. Она была воплощением зла. И отца твоего превратила в злодея. И тебя выродила из своего дьявольского чрева. Так кто же ты после этого, а?

Терпение Джаза лопнуло, и он ринулся к ней, сжав кулаки.

— Ну что же ты, Джаспер? — прошептала она, лукаво глядя ему в глаза. — Ударь меня. Давай, не стесняйся. Думаешь, меня раньше не били, а?

Джаз зарычал, повернулся и с силой треснул кулаком по буфету. Неизвестно как оставшееся наверху блюдце упало на пол и разбилось.

Бабушка расхохоталась.

— Маменькин сынок! — фыркнула она. — У тебя кишка тонка мне врезать, а? Есть только одно средство перестать быть маменькиным сынком, Джаспер.

Он развернулся и широкими шагами вышел из столовой, но ее голос продолжал греметь ему вслед:

— Только одно средство! Надо стать таким, как твой отец! Вот единственное спасение! Ты должен стать своим отцом!..

Глава 24

Некоторое время Джаз раздумывал над тем, как бы убить бабушку. Он тщательно обдумывал и представлял себе различные способы осуществления своего плана во всех жутких анатомических деталях, на которые только было способно его воображение. В результате выяснилось, что воображение у него довольно резвое.

А весь оставшийся день он снова и снова убеждал себя не делать этого.

Она почти всегда вела себя настолько бестолково и почти по-детски, что Джаз частенько забывал о том, на самом ли деле она страдает слабоумием или только придуривается. Она знала его слабости. Она умела давить на нужные кнопки. И когда ее переклинивало, она делала это с холодной жестокостью. Даже с наслаждением.

Когда Конни позвонила и сказала, что освободилась, бабуля приняла амплуа маленькой девочки, принялась сюсюкать и спрашивать Джаза (которого она приняла за священника), можно ли ей съесть немного пудинга, потому что она уже прочитала все молитвы. Джаз с трудом удержался, чтобы не придушить ее. В холодильнике оставалось немного йогурта, и ему понадобилось всего несколько минут, чтобы убедить ее, что это пудинг.

После этого он усадил ее на диван, укрыл одеялом, дал ей старого плюшевого мишку и включил канал с кинофильмами, а сам прыгнул в джип и умчался прочь, чтобы успеть встретить Конни. Потом она села в машину рядом с ним и поцеловала его долгим поцелуем, от которого ему сразу стало тепло.

— Ну как ты? — спросила она, наконец оторвавшись от него. — После всего, что случилось вчера вечером и сегодня утром…

— Да нормально, — ответил он, сам удивившись своим словам. Возможно, он сказал правду, хотя полной уверенности в этом не ощущал. Его мир изменился каким-то непонятным образом. В «Испытании» у преподобного Хейла есть такая реплика: «Помни, человек, до того часа, как дьявол пал на землю, Бог считал, что на небесах он поистине прекрасен». Эти слова отчасти описывали перемены, происшедшие с Джазом.

До больницы они доехали быстро, но испытали настоящий шок, увидев в вестибюле поджидавшего их Дуга Уэтерса.

— Эй, парень, насчет вчерашнего вечера — давай без обид, хорошо? Я не знал, что это Герстен. Очень рад, что он идет на поправку.

— Без комментариев, — отрезал Джаз.

В ответ Уэтерс рассмеялся громким фальшиво-добродушным смехом, отчего сидевшая в регистратуре медсестра бросила на него хмурый, неодобрительный взгляд.

— Слушай, давай поговорим о Хелен Майерсон. Ты ведь в курсе? Если взять ее, твою учительницу и ту женщину, которую в воскресенье нашли на поле Гаррисона, то напрашивается вывод, что в этом городишке снова становится жарковато.

— Люди же погибли, идиот! — взорвалась Конни.

— Ну да! Ну да! — Уэтерс примирительно поднял руки. — Я просто описываю сложившуюся ситуацию, только и всего. А если эти убийства как-то между собой связаны? — В его глазах блеснул огонек дешевой сенсации. — Из этого может получиться неплохой сюжет, а?

— К чему вы клоните? — осторожно поинтересовался Джаз.

— Я вот что говорю — возможно, я напишу какой-нибудь репортаж. С твоими комментариями, ну, как эксперта в этой области. — Уэтерс нервно облизнул губы. — И все получат то, что хотят.

Джаза подобная перспектива совсем не прельщала, к тому же он чувствовал, что Конни еле сдерживает ярость. Он уже собрался идти дальше, как вдруг Уэтерс сказал:

— Я даже прославлю твоего приятеля. Напишу статью о парне, преградившем путь убийце, который его полоснул ножом.

Джаз остановился как вкопанный и резко повернулся к репортеру:

— Как вы сказали? Вы сказали «полоснул»? Откуда вы знаете, что его именно полоснули, а не пырнули ножом?

Уэтерс довольно осклабился:

— Ну-у, Джаспер. У меня свои источники информации, и я не могу раскрывать их.

Джаз посмотрел Уэтерсу прямо в глаза — светло-зеленые с карими крапинками.

— Вы носите контактные линзы? — спросил он газетчика.

— Что? — не понял тот.

— Я слежу за тобой, — произнес Джаз таким угрожающим тоном, на который только был способен, затем взял Конни за руку, и они вошли в подошедший лифт.

— В чем дело? — спросила Конни, когда двери лифта закрылись.

— Ни в чем, наверное. Сам не знаю. — Джаз покачал головой. — Надо навестить Хоуви. Это сейчас самое главное.

Хоуви лежал в отдельной палате. Он то просыпался, то снова засыпал, поскольку еще не отошел после наркоза и находился в каком-то сумеречном состоянии. Его родители несли вахту у постели сына и сидели совершенно неподвижно. Конни предложила им принести что-нибудь перекусить, так что Джаз остался с ними один на один, пытаясь вжаться в угол и напряженно ожидая того момента, когда они отведут взгляды от Хоуви и обрушат на него шквал упреков и обвинений.

Но этого не случилось. Бесконечные переживания и радость, что их сын жив, так вымотали их, что на гнев просто не осталось сил. Однако Джаз знал, что все еще впереди.

Ближе к ужину Хоуви ненадолго пришел в себя, взяв маму за руку и попросив стакан воды. Он заметил Джаза и подмигнул, пробормотав: «Чувак, лекарства тут уле-е-етные!» На этом его способности связно изъясняться временно исчерпались, так что Джазу и Конни не оставалось ничего другого, как попрощаться. Они зашли в закусочную, взяли сандвичи и сели за столик напротив друг друга.

— Из полиции новости есть? — спросила Конни, выбирая из пакета картошки по-французски ломтики поподжаристее. — Версии или еще что-нибудь?

— Нет. Пока ничего. Думаю, они мне скажут, если что-то появится. Или не скажут. Сам не знаю. — У его сандвича с беконом и помидорами был горьковатый вкус. Сначала он этого не заметил, но с каждым разом привкус становился все явственнее. — Как там в школе?

Она чуть замешкалась, потягивая газировку через соломинку.

— Да ничего хорошего. Кто-то уже утром вычитал в Интернете о случившемся с Джинни, так что разговоры уже пошли. Но подробностей толком никто не знал, и народ просто себе трепался. Кое-кто даже не верил, что это произошло на самом деле, пока всю школу не оповестили по системе громкой связи. Потом начались слезы, многие просто рыдали. В общем, все было ужасно, Джаз. Действительно ужасно.

Она положила руку на стол. Джаз посмотрел на нее и не сразу понял, что Конни хочет, чтобы он взял ее за руку. Он погладил и нежно сжал ее ладонь.

— В обед собралась вся труппа «Испытания». Мы решили что-нибудь придумать. Например, устроить что-то вроде поминовения. — Она смахнула несколько навернувшихся на глаза слезинок. — Мы хотим сделать что-то, чтобы почтить ее память.

Поминовение. От этой мысли Джазу стало немного не по себе. Не то чтобы это напоминало ему «трофеи» серийного убийцы вроде тех, которые Билли брал у своих жертв. Но нечто весьма похожее. Почитание усопших казалось чем-то очень слезливо-сентиментальным. Очень навязчиво-маниакальным. Но именно это люди и делали. Они чтили своих мертвецов.

— Вы что-нибудь придумаете, — сказал он.

— И ты тоже, — настойчиво произнесла она. — Ты ведь тоже играешь в спектакле. Никто не знает, что ты был там и что она умерла у тебя на руках. — Последние слова она выпалила скороговоркой, заранее зная его ответ.

— Когда-нибудь узнают.

Сначала что-то появится в Сети, а потом и по телевизору пойдут репортажи с подробностями убийства молодой, красивой, всеми любимой учительницы. Наверняка скажут, что свидетели видели, как убийца скрылся. Один из свидетелей ранен. Хоуви в больнице, а люди в Лобо знают, как сложить одно с другим, чтобы получилось два.

— Ну что, пошли? — спросил он. В правом виске начала пульсировать боль.

— Ты ведь почти ничего не съел.

— Да ладно. — Он пошарил в кармане и положил на стол пару купюр. — Поехали отсюда.

* * *

Бабушка полностью реабилитировала себя за свое безобразное утреннее поведение. К тому времени, когда Джаз вернулся домой, она вырубилась прямо перед телевизором, который переключила на автогонки, и тихонько похрапывала, подложив под голову импровизированную подушку — плюшевого мишку.

«Как так получилось, — размышлял он, глядя на нее, — что такая с виду мирная, довольная жизнью старушка может превращаться в безумное чудовище? Как она могла породить само воплощение зла, вскормить и вырастить его, чтобы оно потом превратилось в безупречную машину злодейства?»

Нести ее наверх уже не было сил, так что он оставил бабулю на полу. Полицейская машина стояла на прежнем месте (Джаз знал, что эта деталь вскоре станет очередным предметом городских сплетен), но все равно он заново проверил замки на входной двери, двери в кухню и запоры на всех окнах, прежде чем поднялся к себе. Теперь боль уже не пульсировала в виске, а буквально бушевала у него во всей голове.

Тем не менее оставались неотложные дела. Неделя близилась к концу. Мелисса закончит и отправит свой отчет в понедельник, и Джазу нужно было сделать так, чтобы к отчету прилагалось его письмо с контраргументами. Если он хочет и дальше жить в этом доме, нельзя допустить, чтобы ее отчет остался без ответа.

По экрану монитора ползла надпись «Помни о Бобби Джо Лонге».

— А ты уверен, что хочешь жить в этом доме? — пробормотал он себе под нос, садясь за стол. Яркий свет экрана резал глаза, и на него было больно смотреть. — Приемная семья может оказаться пансионатом, а дом Саманты — вообще раем.

Конечно, с одной стороны, перспективы открывались заманчивые, но Джаз твердо знал, что как только он покинет этот дом и попадет в лапы бюрократической системы, вернуться сюда он уже никогда не сможет. Он обвел соцзащиту вокруг пальца, сумев убедить чиновников, что все эти четыре года бабушка заботилась о нем, хотя на самом деле все обстояло как раз наоборот. К тому же Джаз никогда в глаза не видел свою тетку Саманту. Никто не мог гарантировать, что она захочет принять его. Оставалось одно: найти способ любыми путями замедлить процесс принятия решения до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать. Тогда он станет сам себе хозяин, и никто не сможет помешать ему делать все, что захочется.

«Я делаю все, что хочу, — однажды сказал Билли, с улыбкой оглядывая свою коллекцию „трофеев“. В одной руке он нежно перебирал снятое с жертвы ожерелье. Другой гладил Джаза по голове. — И никто не сможет остановить меня. Я их Бог. Я повелеваю, жить им или умирать. Это величайшее чувство из всех».

Пальцы Джаза дрожали, и он боялся коснуться клавиатуры. Может, и в самом деле, пусть его заберут отсюда. Возможно, это и к лучшему.

Глава 25

Импрессионист включил телевизор, чтобы создать звуковой фон, и заново прошелся по плану следующей «акции». Все было готово, никаких дальнейших приготовлений не требовалось. Оставалось лишь осуществить план.

И тут он отвлекся на то, что сейчас происходило на экране. Рекламный ролик, в котором две куклы-марионетки бежали через поле.

Он задумался. О марионетках.

О подконтрольности. О тех, кто всегда подчиняется, и тех, кто ими управляет.

Импрессионист точно знал, что всеми всегда кто-то или что-то управляет. Муж или жена. Родители. Начальник. Друг. Собственные желания, благие или наоборот.

Все мы по своей сути являемся чьими-то марионетками.

Большинство людей просто не видят ниточек, вот и все. И именно поэтому они не верят, что являются марионетками. Послушными куклами в чьих-то руках.

Импрессионист же отчетливо видел эти нити. Он знал, насколько длинными они бывают. Знал, какие они прочные. Знал даже то, как искусно они натянуты.

И он знал, кто за них дергает.

Но его одолевали сомнения.

Он размышлял о кукле, которая видит свои нити.

Интересно… А что, если бы она смогла их обрезать?

Физика и логика утверждают, что в этом случае кукла безжизненно обмякнет.

А если нет?

Что, если дерзкая кукла проявит силу воли и, обрезав свои нити, вдруг оживет? Станет своим собственным кукловодом?

Что, если так случится на самом деле?

Но Импрессионисту никак нельзя было связываться с Джаспером Дентом. Даже близко подходить к нему. А он нарушил это правило.

Но он не мог ничего с собой поделать. Импрессионист знал, что обладает огромной силой воли, но когда дело дошло до Джаспера Дента… Разум его вопил: «Держись подальше от этого мальчишки!» Но какой-то глубинный, животный инстинкт гнал его вперед и жаждал столкновения с этим парнем.

Импрессионист подумал: «А может, это похоже на то, когда люди внезапно влюбляются? Возможно, именно такое же чувство они и испытывают в этот миг?»

Он начал листать картинки на экране смартфона, пока не нашел фотографию Дента. Интересно, кого другие видят в этом Джаспере Денте? Скорее всего лишь тинейджера, и только. Симпатичного парня. Школьника. На самом же деле они и понятия не имеют, кто или что ходит и дышит рядом с ними.

«Мы делаем что хотим, — подумал Импрессионист, — и никто не сможет остановить нас».

Глава 26

На следующий день в школе было необычайно тихо. В коридорах никто не шумел, ребята не галдели и не пихали друг друга, придумывая все новые игры. Только кое-где раздавались одинокие всхлипывания и тяжелые вздохи.

Джаз думал о том, что бы подумали его одноклассники и другие школьники, если бы узнали, что смерть Джинни, какой бы ужасной ни казалась, была лишь каплей в море крови. Через два дня в их городе умрет еще одна женщина. На этот раз с инициалами И. Х. Ее изнасилуют, причем и ректально, и вагинально, а потом ей сделают укол все тем же средством для чистки труб (это будет предпоследняя жертва, получающая подобную инъекцию). Преступник при помощи гвоздиков и рыболовной лески поставит ее в душевой кабинке гостиницы так, будто женщина решила помыться. Именно так поступил Билли, когда называл себя Художником. Значит, точно так же поступит и Импрессионист. Только вдобавок к этому злодейству он еще отрежет у нее шесть пальцев для каких-то своих неведомых целей.

В ожидании звонка на урок, Джаз достал свой блокнот и принялся записывать туда имена и факты, связанные с убийствами. Он надеялся, что, возможно, таким образом ему удастся обнаружить нечто новое, то, чего его мозг пока что никак не может вычислить. Но у него ничего не получилось. Новый метод не сработал. У него было всего два подозреваемых: Эриксон и Уэтерс. Любой из них мог оказаться убийцей, но ни тот ни другой не подходил на эту роль идеально. Джаз даже не стал вписывать туда Уильяма. У него сразу заполыхали обе щеки от стыда, как только он припомнил, в чем решился обвинить безупречного шерифа.

Он подумал и о Джеффе Фултоне, отце Харриет Кляйн, но тут же отмел его кандидатуру. Конечно, возможно и такое (чисто теоретически), что горе отца так подействовало на старика, что он спятил. Но горе, как правило, не приводит к подобным последствиям. Если бы Джефф и сошел с ума, он, скорее, попытался бы уничтожить Джаза или даже самого Билли Дента, а не копировать преступления отца. К тому же Джаз совсем не обязательно должен быть знаком с убийцей. Им мог оказаться и совершенно посторонний человек.

Значит, у него по-прежнему остается уйма информации, но никаких выводов. Как всегда.

— Внимание! — раздался голос директора в школьном репродукторе. — Всем ученикам следует сейчас почтить память мисс Дэвис минутным молчанием.

Школьники стихли, только кое-кто продолжал все так же тихо всхлипывать.

Два дня. До очередного убийства остается два дня. Импрессионист продолжал свое шествие по Лобо, и Джаз не мог придумать ровным счетом ничего, чтобы остановить его.

Он послал шерифу текстовое сообщение с телефона Хоуви: «Есть новости?» — но вот прозвенел звонок, и он отправился в класс, так и не получив никакого ответа.

Так прошел день. Джаз несколько раз проверял телефон, но никаких сообщений ему не поступало. Сначала он решил, что просто не умеет пользоваться хитрым приспособлением и скорее всего не знает, какую кнопочку следует нажать. Но как он ни старался, экран оставался чистым — шериф молчал.

В школе Джаз мучился больше обычного. Он держался в стороне от других учеников и никому не смотрел в глаза. Теперь уже ни для кого не было секретом, что он присутствовал в квартире Джинни в момент ее смерти. Как он и предполагал, одной ночи хватило, чтобы эта новость стала достоянием широкой общественности. Правда, никто из школьников не знал, да и знать не мог, что ее смерть была связана и с другими убийствами в их городе. Шериф все еще ждал ответа из ФБР. И в случае если они согласятся с тем, что гибель женщины в Линденберге связана с преступлениями в Лобо, тогда Таннер сможет официально огласить некоторую информацию о положении дел в Лобо. И только тогда ФБР придет к ним на помощь. А пока что полицейским приходилось считать, что труп в поле, убитая официантка и учительница никак между собой не связаны.

Для Лобо количество убийств было просто-таки запредельным. Подозревать можно было любого.

Шлейф подозрений, естественно, тянулся и за Джазом тоже.

Он был настоящим идиотом, полагая, что сможет стать самым обыкновенным мальчиком. Получается, что последние четыре года он хотел обмануть самого себя. Поначалу, когда арестовали Билли, ему все сочувствовали. Потом постепенно сочувствие и симпатия стерлись и остались одни подозрения и недоверие.

Наверное, так теперь будет всегда. Никогда уже ничего не изменится. Никто ему не верил, и Джаз не мог винить людей в этом. Может быть, кто-то другой на его месте смог бы спасти Джинни. Или хотя бы не радовался ее смерти, как та внутренняя, глубоко зарытая в сознании, темная часть его самого…

После смерти Джинни, разумеется, ни о каких репетициях и говорить не приходилось. Но после уроков Конни насильно затащила Джаза домой к Эдди Вигаро, где собиралась вся школьная труппа. Он стоял один в углу комнаты, стараясь вести себя очень тихо, чтобы никто не обращал на него внимания.

Долго никто не мог начать говорить, хотя слез было много. Джаз хотел присоединиться к ним. О, если бы только он мог вот так же расплакаться! О, если бы он мог поделиться с ними горем, рассказать о последних минутах жизни любимой учительницы, да притом так, чтобы его рассказ не показался им жестоким и кровожадным.

— Мы должны что-то сделать, чтобы почтить ее память, — высказалась Конни. — Она очень много сделала для нас.

Все согласились с ней и начали обсуждать различные предложения учеников, которые следовали одно за другим.

— Табличку! Надо заказать памятную табличку, — крикнул кто-то, и Джаз поежился от отвращения.

— Не годится, — поморщилась девочка, игравшая роль Абигейл. — Давайте сразу закажем статую.

Джазу стало не по себе. Табличка. Статуя. Те же самые трофеи.

— Еще лучше сразу серию таких статуй, — пискнул малыш, игравший Жиля Кори. — Ну, типа того в виде персонажей, которых она сама играла в колледже. Для каждой роли — своя статуя.

После этого ученики загомонили. Они принялись с таким рвением обсуждать все «за» и «против» каждой идеи, что остановить их смог только громкий и строгий голос:

— Послушайте! Вы действительно хотите почтить ее память?

Все удивленно посмотрели на Джаза.

Он не собирался выступать, но не удержался. А теперь обратного пути не было, потому что все ждали объяснений.

— Дело вот в чем, — негромко начал он, с каждым словом чувствуя себя все более уверенно, — если хотите обессмертить ее, не надо это делать с помощью… какого-то предмета. В нем нет жизни. Жизнь — это что-то совсем другое. Это не перчатки, не компьютер, не водительское удостоверение и не губная помада. Это не те вещи, которыми мы обладаем. Обессмертить человека можно не вещью, а действием.

Ребята продолжали внимательно смотреть на Джаза. Но только теперь не с удивлением, а любопытством.

И тогда он рассказал им, что задумал сделать сам.

После захода солнца на школьном футбольном поле состоялся вечер поминания Джинни. Конни настояла на том, чтобы Джаз тоже пришел сюда, хотя ему вовсе не хотелось стоять тут со свечкой и поминать ту самую жизнь, которую ему так и не удалось спасти. Было в этом что-то жутковатое и где-то даже просматривалось лицемерие.

— Они все смотрят на меня, — пожаловался он, когда они с Конни заняли свои места в толпе. Казалось, сегодня сюда пришли не только ученики и учителя школы, а все добропорядочные горожане, кому не была безразлична жизнь Лобо. Люди молча держали свечи и горевали без всяких слов. — Ты еще не заметила?

— Да никто на тебя не смотрит, успокойся.

— Еще как смотрят.

— Потому что знают, что ты пытался ее спасти. Потому что знают, что это ты ее вычислил как жертву.

— Они винят в ее смерти меня, — никак не успокаивался Джаз.

— Никто и не собирался тебя обвинять.

«А должны были бы», — подумал Джаз, но озвучивать свою мысль уже не рискнул.

— А твоя идея мне очень понравилась, — призналась Конни, прижимаясь к нему. — Я тобой горжусь.

— Но придется много работать, — предупредил Джаз. — Посмотрим, под силу это нам будет или нет.

— У нас все получится, я уверена… Ой, кажется, начинают.

Первым выступил директор школы. Он рассказал о том, как принимали на работу молоденькую Джинни, как он еще тогда засомневался, выйдет ли толк из этой девчонки, азартной и подвижной. Она ведь тогда только что окончила колледж, и в голове у нее роилась масса новых идей насчет воспитания школьников и подачи материала. Но вышло так, что он поступил бы не совсем мудро, если бы отказал ей в тот самый день…

Директор продолжал свою речь, а Джаз подумал: зачем все это? Разве от того, что сейчас он наговорит о том, какая хорошая была Джинни, кому-то станет легче? Бессмыслица какая-то.

Вокруг него все рыдали. И дети, и взрослые.

Потом директор предложил всем желающим выйти к кафедре и тоже сказать несколько слов о Джинни. Какие-то студенты что-то промямлили в микрофон, потом поднялась подруга Джинни и тоже что-то проговорила.

А после нее появился — к великому удивлению Джаза — Джефф Фултон.

— Простите меня. Надеюсь, я никому не помешаю. Простите, что вторгаюсь в жизнь вашего чудесного городка. Но мне почему-то кажется, что Бог прислал меня сюда не случайно. Понимаете, несколько лет назад один человек из города Лобо убил мою дочь Харриет. — Фултон не назвал имени Билли Дента, да ему и не надо было этого делать. — И когда мне пришлось ехать по делам в вашу сторону, я подумал, что надо обязательно навестить Лобо и посмотреть на тот город, где жил человек, который убил мою дочь. Сам не знаю почему. Может быть, я подумал, что это принесет мне какое-то облегчение. — Он грустно усмехнулся. — Облегчение. Довольно популярное слово в наши дни, верно? Я приехал сюда в надежде испытать облегчение, но в результате понял, что оно все это время таилось в моем собственном сердце. Я не могу простить того человека, который убил мою дочь, но я в состоянии по крайней мере не позволить ненависти мучить меня и мешать мне жить. Я могу теперь двигаться дальше. А это все, что мне сейчас нужно. И это я хотел сказать вам. И вам, и вам, и вам тоже. — Он несколько раз ткнул пальцем куда-то в толпу. — Мы, люди, имеем возможность творить ужасы друг с другом, но, кроме того, мы обладаем способностью выжить после этих ужасов.

Я не имел удовольствия быть знакомым с вашей милой мисс Дэвис. Но, выслушав нескольких ораторов, я стал думать вот о чем…

Он замолчал, и можно было подумать, что сейчас он уйдет от микрофона и смешается с толпой, но он ухватился за него и страстно продолжал:

— Я подумал, что она наверняка могла бы подружиться с моей Харриет. — У него перехватило дыхание, по щекам заструились слезы. — И теперь очень может быть, что они все-таки стали подружками там, на небесах. Спасибо. Спасибо вам всем.

Фултон нетвердой походкой сошел с кафедры и исчез. Щеки у Конни блестели от слез в тусклом свете огонька ее свечи. Она крепко держала Джаза за руку, а на кафедру всходили другие ораторы, и все говорили о том, какой замечательной была учительница мисс Вирджиния Дэвис. Джаз хотел бы проникнуться участием, но все эти всхлипывания и страдания только делали его тупей. Плакать бесполезно, он это знал наверняка. Этот урок он выучил давно, когда был еще маленьким мальчиком…

«…просыпалочки, потягушеньки, Джаспер, мальчик мой…»

И потом:

«Сегодня вечером я разделаюсь с Расти. Помогать мне не надо, будешь только смотреть».

Расти был верным другом Джаза первые восемь лет жизни мальчишки. Он был помесью спаниеля и ретривера, цвета молочного шоколада. Они играли на заднем дворе, вместе лежали на диване и смотрели телевизор, а потом, в тот самый вечер, Джаз смотрел, как отец убивает, а потом свежует Расти, как барана.

Оглядываясь назад, Джаз удивлялся, как долго собака не умирала, испытывая жуткую боль, но тогда он понимал только одно — Расти убивают, а он ничего не может поделать. И Джаз заплакал. Он плакал очень долго, а отец хладнокровно забирал у Расти жизнь своими ножами.

Когда Расти умер, от него осталась куча шерсти, мяса и потрохов, сваленных в кучу. Вот тогда Билли подошел к рыдающему сыну, обнял его и прошептал: «Все в порядке, все хорошо». Джаз замолчал. Он хотел услышать, что еще скажет отец. И Билли сказал: «Продолжай плакать. Поплачь еще. Это правильно. Это хорошо».

Его и не надо было просить об этом. Слезы текли нескончаемым потоком. Он уткнулся лицом в грудь отца — да-да. Билли был убийцей и мучителем. Но при этом он был еще и его отцом! И тогда Билли сказал: «Закрой глаза». Мальчик послушался. Шло время, и когда его всхлипывания стихли, Билли сказал: «Теперь можешь открыть глаза, сынок. Ты должен кое-что увидеть». Мальчик надеялся на какое-то волшебство, на чудо, как надеются все маленькие дети, но он увидел лишь труп своей собаки, по-прежнему лежавший в углу. Вернее, то, что осталось от него.

«Вот видишь, Джаспер? — поучал сына Билли. — Ты долго плакал, а чего достиг? Да ничего. Ровным счетом ничего».

С тех пор Джаз никогда не плакал. Даже когда его мама «ушла». До того момента, когда слезы так неожиданно не удивили его там, в квартире Джинни.

Он огляделся по сторонам. Все глаза были устремлены на самодельную кафедру, наспех сколоченную для этого вечера. Даже суровый Эриксон стоял неподалеку от сломленного жизнью Фултона и тоже внимал речам ораторов и тоже завороженно смотрел на каждого из них.

Только один человек, похоже, не интересовался тем, что происходило на поле.

Джаз не поверил собственным глазам. В его сторону смотрел сам Дуг Уэтерс. А теперь еще он решил пробиться сквозь толпу и подойти к нему.

Боже, этот парень стал прямо-таки вездесущим злом! Неужели для него не существует ничего святого на этом свете? Совсем ничего?!

Внутри Джаза закипала ярость. Ему захотелось сотворить с Уэтерсом что-то очень жестокое, мучить его до тех пор, пока он не взмолится и не попросит убить его. Джаз позволил себе помечтать об этом, и, как ни странно, ему это понравилось.

Серийные убийцы часто посещают похороны и вечера поминовения своих жертв, и Джаз знал это. Билли поступал так же, но при этом всегда маскировался, чтобы оставаться неузнаваемым, конечно. Таким образом, убийца как бы утверждался в своем мнении, что данный человек продолжал оставаться его собственностью даже после смерти.

— Джаз, осторожней! — вдруг прошептала Конни.

Он понял, что слишком сильно сжал ее ладонь. Он извинился, потом выпустил ладонь из руки и, промямлив что-то насчет нехватки свежего воздуха, стал выбираться из толпы, направляясь к выходу с поля.

Уэтерс заметил это и тоже изменил направление своего маршрута. Но ему так и не удалось нагнать Джаза. Тот встретил на пути Уильяма с двумя помощниками. Они тоже торопились к выходу. Заметив Джаза, шериф махнул ему рукой, словно подзывая к себе.

Джаз оглянулся. Уэтерс куда-то исчез. Что ж, неплохо.

— Джаз, — обратился к мальчишке шериф, когда тот наконец подошел к нему, — у нас новая проблема. Еще один труп. На два дня раньше, чем мы ожидали.

Глава 27

Так, жертву зовут… Или звали? Джаз не знал, как лучше выразиться, а потом вдруг спросил себя, умирает ли имя вместе с человеком или же остается жить после его смерти. Итак, Ирэн Хеллер. Он смотрел на ее тело, закрепленное в душевой кабинке именно в той позе, какую он раньше описал шерифу. С момента обнаружения труп не трогали и даже не прикасались к нему.

Уильям подал ему фотографию с места убийства Изабеллы Хернандес, но рассматривать ее Джазу было не нужно. Разница состояла лишь в размерах и цвете кафельной плитки и во внешности обеих жертв. В остальном же картины обоих мест преступления являлись почти идентичными.

— Никакая она не горничная в гостинице, — печально произнес Таннер. — Мы проверили весь обслуживающий персонал. Она домохозяйка. Дети отправляются в школу, а она днем убирается в других домах, чтобы хоть как-то увеличить бюджет семьи, помимо зарплаты мужа.

— Практически та же горничная, — пробормотал Джаз в ответ.

Он с легким удивлением обнаружил, что тело Ирэн Хеллер не вызывает у него почти никаких эмоций. Он внимательно осмотрел его, ища хоть какую-то ниточку, которая могла бы вывести его на Импрессиониста. Труп уже начал коченеть — женщину убили и подвесили в кабинке несколько часов назад.

Уильям, исчерпавший все свои возможности и оказавшийся в безвыходном положении, попросил Джаза поехать с ним и осмотреть место преступления, так сказать, свежим взглядом.

— Я уже готов на все, — признался он. — Поверь, я не хотел подвергать тебя такому испытанию, но… Слушай, не знаю, сумеешь ты помочь или нет, но, может, попытаешься?

Разумеется, Джаз согласился. Он позвонил Конни с мобильника Хоуви и рассказал ей о случившемся, после чего они с Таннером отправились в тесный двухэтажный домик, расположенный в небогатом, но чистом районе на востоке Лобо. И вот они стояли в ванной дома Ирэн, где ее муж обнаружил тело, вернувшись с работы. Их дети, по горькой иронии судьбы, сразу после школы пошли на вечернее поминовение Джинни Дэвис.

— Не вижу никакой разницы между тем, что этот гад натворил здесь, и тем, что Билли в свое время сделал с Хернандес, — сказал Джаз. — Кроме пальцев, разумеется.

На правой руке Ирэн Хеллер пальцы отсутствовали, как и у Джинни. Отрезанный средний палец левой руки лежал на полу кабинки, рядом со стоком.

— Признаки изнасилования имеются? — спросил Джаз.

Шериф откашлялся.

— Трудно сказать до вскрытия. Но судмедэксперт полагает, что да. Правда, никаких посторонних жидкостей пока не обнаружено.

— Их и не будет. Билли всегда отличался осторожностью. Использовал презервативы. Хотя… — Джаз присел на корточки и посмотрел на тело снизу вверх. — Не знаю даже. Подозреваю, что он ее не изнасиловал в прямом смысле слова. Ну, своим… вы понимаете. Скорее всего он использовал, э-э, как это… игрушку-имитатор, что ли…

— Почему?

Джаз пожал плечами. Ему было… просто хорошо. Он чувствовал себя сильным и уверенным. Возможно, потому, что Уильям нуждался в его помощи. И еще потому, что делал то, в чем хорошо разбирался.

— Этот парень называет себя Импрессионистом. Он тупо копирует преступления Билли. У него нет самобытности, нет своего «я». Это не личность. Это ходячий слепок с кого-то еще. Билли насиловал женщин, чтобы показать и доказать свое превосходство и власть над ними.

«И еще ради веселья и забавы, Джаспер, — прошептал голос Билли. — Об этом тоже не забывай. Когда-нибудь ты узнаешь, что это такое».

Джаз непроизвольно вздрогнул. Уильям, не на шутку встревожившись, схватил его за руку и поднял на ноги.

— Ну-ну, малыш. Пошли-ка…

— Нет-нет, все в порядке. — Джаз стряхнул руку шерифа и поближе наклонился к Ирэн Хеллер. — Этот парень… Он сам собой не управляет. Им управляет кто-то другой. Он полностью подчинил свою личность навязчивой идее или, точнее говоря, идеальному представлению о том, кто такой Билли и что он собой представляет. Он преклоняется перед ним и его «деяниями». Я хочу сказать, что он, очевидно, изучил о Билли все, что смог найти. На каком-то уровне сознания он, возможно, уверен, что он и есть Билли.

Шериф лишь проворчал в ответ. Джаз замолчал, но Уильям кивком попросил его продолжать.

— Весьма вероятно, что он импотент, — снова заговорил Джаз. — У него нет такого сильного влечения, каким обладал Билли. То есть обладает. Билли насиловал жертвы под натиском этого влечения. Но изнасилование — это не просто какое-то физическое действие. Этот парень… он хочет кого-то изнасиловать, но не может. И все потому, что он притворяется, что он и есть Билли. Он не смог бы изнасиловать ее своим пенисом, даже если бы вы приставили ему к виску пистолет. Поэтому он использовал что-то еще.

Уильям снова прокашлялся и что-то пометил в своем смартфоне.

— Что-нибудь еще?

Джаз оглядел тесную ванную.

— Он ломает свое расписание. Билли прикончил Изабеллу Хернандес двумя днями позже. Импрессионист явно спешит. Возможно, он догадывается, что мы идем за ним по пятам. Поэтому он думает, что пора начинать громоздить труп на трупе. — Джаз на секунду задумался. — Его следующая жертва будет под номером шесть. Интересно, остановится он на этом или нет?

— Ну, если он «идет по пальцам», то остановиться должен на девятой, поскольку один он всегда оставляет. Однако номер шесть совпадает с последним убийством, которое Билли совершил в амплуа Художника, — задумчиво произнес шериф. — А потом он сделался, э-э…

— Зеленым Джеком, — подсказал Джаз.

Джаз повернулся и посмотрел на Уильяма. Шериф выглядел совершенно сдувшимся, как будто кто-то выдернул у него из спины пробку и выпустил весь воздух. Его мясистый нос розовел на бледном, осунувшемся лице.

— Я распоряжусь, чтобы ты получил копию отчета, — устало сказал он. — Если, конечно, это тебе поможет.

— Да, пожалуйста — рассеянно ответил Джаз.

В его голове зарождалась какая-то мысль, отвлекавшая его и не дававшая ему покоя. Она билась где-то на границе сознания и подсознания. Джаз попытался задавить ее, прогнать прочь. Не получилось. Она упорно одолевала его, хотел он этого или нет.

— Я еще немного подумаю, — произнес он.

Когда они вышли из ванной и переместились в спальню, Джаз услышал знакомый голос. Присмотревшись, он увидел, как помощник шерифа Эриксон дает указания одному из криминалистов, чтобы тот взял пробы пыли с оконного стекла. Заметив, что Джаз смотрит на него, Эриксон недовольно фыркнул.

Джаз не думал сносить подобного к себе отношения.

— Эй, Эриксон! — крикнул он. — Ты снова совершенно случайно оказался первым на месте преступления, а?

В комнате мгновенно наступила тишина. Все находившиеся там полицейские разом посмотрели на Эриксона. Помощник шерифа густо покраснел, судорожно сглотнул, но ответ словно застрял у него в горле.

Уильям схватил Джаза за локоть и рывком вытолкнул в коридор. Прежде чем шериф с грохотом захлопнул дверь, Джаз успел услышать, как Эриксон наконец проскрежетал:

— Я не намерен выслушивать подобные…

— Какого черта ты тут развыступался? — прошипел шериф, хорошенько встряхнув мальчишку. — Ты что, подозреваешь Эриксона? Ты на это намекаешь, да? Так вот, к твоему сведению, сегодня не он первым прибыл на место преступления, а Хэнсон.

Ну да, конечно. Разумеется. Джаз своими глазами видел Эриксона на поминовении Джинни. В этот раз он просто не мог успеть на место раньше всех.

Он взглянул в злые, лихорадочно блестевшие глаза шерифа.

— Простите меня. Я просто смертельно устал. А Эриксон меня все время достает.

— Тебя весь мир достает, Джаспер Фрэнсис.

— Пойти извиниться перед ним? — От одной мысли об этом Джаза начинало тошнить.

— Да нет, не надо. Переживет как-нибудь. — Шериф проводил его до входной двери. — Извини за резкость. Не сдержался.

— Ничего, все нормально.

— Я тут верчусь как белка в колесе. Должен тебе сказать, Джаз… Хотел сохранить это в тайне, но больше не вижу в этом смысла. Завтра утром из Куантико прибудут федералы, и полицейское управление в Атланте тоже пришлет своих людей. Будет создана межведомственная розыскная группа. А еще у меня пресс-конференция. Нынче вечером. Мои ребята уже готовятся к приему журналистов. И мне надо будет что-то сказать. Предупредить следующую потенциальную жертву.

Следующая жертва… Блондинка, двадцать шесть лет. Секретарша. Инициалы Б. К. Снова укол жидкости для чистки труб, снова сексуальные надругательства, тело снова зафиксировано в определенной позе, на сей раз на кухне.

— Понятно, — произнес Джаз.

— Машина у твоего дома остается. На случай, так сказать, непредвиденных обстоятельств.

Что в переводе означало: в случае, если разъяренная толпа решит, что покончить со второй волной преступлений Билли Дента можно только одним способом — уничтожить потомка Билли Дента. А старый дом будет гореть очень даже живописно.

— Ясно.

— Хочешь поехать со мной? На пресс-конференцию?

Джаз уставился на Уильяма так, словно тот вмиг посинел, а на лбу его образовался третий глаз.

— Я скажу, что ты вне подозрений. Скажу, что ты помогаешь следствию.

— Нет. Спасибо, конечно, за заботу, Уильям, но… — Всеобщее внимание. Объект повышенного интереса. Еще одна общая с Билли черта: упорное нежелание оказаться на виду у всех.

— Я все понимаю, Джаз. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы сбить накал страстей.

Они пожали друг другу руки. Лапища шерифа сжала ладонь парнишки не с силой, а скорее с каким-то отчаянием. Потом Джаз запрыгнул в джип. Ему надо было побыть наедине с собой и своими мыслями.

Он завел машину и поехал в Убежище.

Глава 28

Когда Джаз находился уже на половине пути к Убежищу, радио, настроенное на программу рок-музыки, прервало свои передачи для срочного сообщения. Джаз услышал голос шерифа. Он представил себе, как Уильям стоит на наспех сколоченном импровизированном подиуме возле полицейского участка и вытирает пот со лба одним из своих знаменитых носовых платочков, хотя на улице было совсем не жарко. Повсюду сверкали фотовспышки, слышались возбужденные голоса репортеров. И тут Уильям объявляет…

— …тревожные новости о том, что недавние убийства и еще одно, которое произошло в другом штате, — все связаны между собой…

Джаз прикусил нижнюю губу. И снова эти бесконечные фотовспышки. Гул толпы стихает. Похоже, все присутствующие затаили дыхание. Что он только что сказал? Неужели…

— …похоже, что все эти убийства совершил один и тот же человек, который называет себя Импрессионистом. Импрессионист повторяет преступления, которые первоначально много лет назад совершил Уильям Корнелий Дент…

Вот оно! Толпа озверела, как иногда пишут в книгах. Камеры теперь сверкают беспрестанно, вопросы выкрикивают, стараясь заглушить друг друга. Кто-то требует дать пояснения. Уильям пытается как-то угомонить разбушевавшихся репортеров. Он хочет, чтобы его не только услышали, но еще и правильно поняли. Дуг Уэтерс, разумеется, во главе этой дикой стаи. Он сияет от счастья, он уже представляет себя выступающим на телевидении, причем на одной из ведущих программ. Вот он между своими старыми рассказами о Билли, может быть, вставляет и свежий случай, как он подрался с сыном Билли, причем тот был закован в наручники.

Джаз со злостью выключил радио, чуть не свернув при этом ручку громкости. Значит, все решено. Свершилось. Растиражированное прессой имя Билли Дента как по волшебству пробудило воспоминания о самом зловещем серийном убийце всех времен. Теперь демоны прессы, пользуясь интересом толпы, все это выплеснут в мир. Вот теперь жизнь Джаза — и без того не ставшая нормальной — снова превратится в страшную сказку.

Проезжая на своем джипе сквозь густые заросли, ведущие к Убежищу, Джаз сразу приметил припаркованную впереди маленькую «хонду» металлического голубого цвета, принадлежавшую Хоуви. Но Хоуви никак не мог приехать сюда. Значит, его машиной пока что по-прежнему пользуется Конни. Это должна быть она.

Он остановил джип и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Перед мысленным взором Джаза предстала Ирэн Хеллер. Причем так, как успел расположить ее тело в душевой кабине Импрессионист. Джаз ясно видел все гвоздики и сложную систему переплетенной лески, поддерживающей тело в нужном положении. Картинка никак не хотела покидать его. Все тело женщины словно обвиняло его самого.

Нет, конечно, в своей жизни ему приходилось видеть и более страшные вещи. Да, Импрессионист был убийцей, но после себя он оставил слишком уж чистое, тщательно убранное место преступления. Только маленькая точечка на шее жертвы там, где он воткнул иглу от шприца со средством для чистки труб. И отрезанные пальцы. И больше никакого насилия над телом. Да, это очень больно, но при этом и очень быстро. И чисто. «Если бы кто-то хотел погибнуть от руки серийного убийцы, — подумал Джаз, — то ему нужно было бы выбирать Импрессиониста. Это не самый плохой способ умереть. Особенно если при этом человек мечтает быть похороненным в открытом гробу».

И все же. Ирэн Хеллер. Поставлена в кабине так, будто принимает душ.

«Ты ни в чем не виноват».

Так сказал ему шериф, и Джаз поверил в это.

Но это же не так. Вернее, не совсем так. Если бы Джаз был умнее или прозорливее или… еще что-то, тогда, может быть, Ирэн Хеллер не умерла бы. И ее муж не говорил бы двум их детям: «А знаете, что случилось, ребятишки, когда вы пошли к школе в тот вечер поминать вашу погибшую учительницу? Никогда не догадаетесь! Так что теперь у мамочки и вашей училки даже есть что-то общее, так сказать».

Он медленно вышел из джипа и направился в Убежище.

— Салют, крошка! — выкрикнул он, стараясь, чтобы голос его прозвучал достаточно весело, но получилось неубедительно. — Я уже дома.

Конни сидела в кресле-мешке, поджав под себя ноги. Тусклый свет едва проникал через молочный слой пластика, вставленного в окошко. В полутьме Конни больше напоминала вырезанную из темной породы дерева статую.

Она скрестила руки на груди и посмотрела на него.

— Нам надо поговорить.

Джаз продолжал широко улыбаться.

— О чем? Нам с тобой не о чем говорить. Послушай, а если Хоуви вдруг резко станет хуже, ты думаешь, его родители разрешат тебе пользоваться этой машиной?

От этого черного юмора у Конни буквально отвисла челюсть.

— Что ты сказал?

— Просто мысли вслух, — небрежно ответил он.

Она встала с кресла и влепила ему пощечину. Все это произошло настолько быстро, что Джаз даже не успел отреагировать. Они молча смотрели друг на друга.

— Прости меня, пожалуйста, — забормотал Джаз, обнимая девушку и привлекая ее к себе. Он поцеловал ее в лоб и принялся раскачивать взад-вперед. — Я настоящий дебил, — прошептал он.

— Нет, неправда, — произнесла она, но ее почти не было слышно, потому что она лицом упиралась в его грудь.

— Я дебил.

— Нет, ты… — Она напряглась в его объятиях, потом отстранилась. — Ты не дебил, — зашептала она, хотя выражение ее лица свидетельствовало об обратном. — Ты совсем не дебил, — повторила она, скрещивая руки на груди и принимая оборонительную позу. — Ты просто ведешь себя как все дебилы. Вернее, даже де-Билли.

— Но послушай…

— И слушать ничего не желаю, иначе ты снова придумаешь себе оправдание. Ты, оказывается, всего лишь пошутил, но при этом перепугал меня насмерть. Я вообще забыла обо всем на свете. Даже о том, о чем хотела с тобой поговорить. О Боже!

— Ну прости.

Он потянулся к ней, но Конни отступила на шаг.

— Я не могу поверить, что ты вот так запросто бросил меня. Я же ушла оттуда пораньше и сидела и ждала тебя. Потому что я знала, что ты очень расстроен насчет этой женщины. И я хотела быть рядом, чтобы поддержать тебя, а ты ведешь себя, как… как будто я… как это он там называл? У него еще было такое слово… Вспомнила! Как будто я — потенциальная жертва. И ты ведешь себя со мной просто де-Билльно. Со мной!

— Но я не хотел, — вздохнул Джаз. — Это получилось как-то само собой. Машинально.

— А я хотела поддержать тебя. Но почему ты все обращаешь против меня?

— Я уже все понял. — Он снова раскрыл руки, и на этот раз она подошла к нему поближе. Ему было приятно ощущать ее рядом, чувствовать ее тепло, слышать, как бьется ее сердце.

— Я все понял, — негромко повторил он, прижимая губы к ее макушке. Он делал это очень осторожно, чтобы не попасть губами в волосы, а поцеловать маленький островок кожи между косичками. — Я больше не буду вести себя с тобой так де-Билльно, — пообещал он, и Конни крепко сжала его в знак примирения.

Они устроились в кресле-мешке и прижались друг к другу. Иногда их пробивала приятная дрожь возбуждения. Джаз стиснул девушку в своих объятиях и нежно прошептал ей на ушко:

— Спорим, что я сумею хорошенько разогреть тебя.

Она извернулась так, чтобы заглянуть ему в глаза:

— Неплохо бы. Да ты кого угодно уговоришь, милый. Но сегодня мои ножки закрыты. На перерыв. Дела прежде всего. — И как бы в подтверждение своих слов она заерзала в кресле и переплела лодыжки.

Джаз был уверен, что сумеет переубедить ее. Прежде чем в его жизнь вошла Конни, он почти сумел уговорить нескольких девушек забраться к себе в постель. Да, он был на ниточку от самого главного. Он, можно сказать, подошел к самому краю. Причем многие девушки были гораздо старше его. Взять, к примеру, ту же Лану. Она могла бы стать его девушкой, и он мог бы сейчас запросто обладать ею. И на его месте любой другой тинейджер не отказался бы от такой перспективы.

Но Джаз не был «любым другим тинейджером». Вышколенный Билли Дентом, он обладал удивительным свойством, чем не мог бы похвастаться, наверное, ни один из его ровесников. Джаз обладал способностью социально опасного человека имитировать любые человеческие эмоции, и получалось это у него довольно убедительно.

Но в случаях с девушками в самую последнюю минуту Джаз «давал задний ход», сам не до конца при этом понимая, зачем он так поступает. Но в один прекрасный день до него дошло. Оказывается, то, что он все время пятился, означало лишь, что у мальчишки срабатывал инстинкт самосохранения. Он понял, что секс может завести его в мир ужаса, а рисковать он просто не имел права. Как только он понял это, Джаз стал очень осторожен в подобных делах. Он по-прежнему оставался — как, впрочем, и множество других мальчишек — девственником, мечтающим избавиться от этого «порока». Но в отличие от других ребят он при этом еще и жутко боялся этого момента.

Конни тем не менее оставалась в его обществе в полной безопасности. С Конни все у него получалось по-другому. С ней он не боялся ровным счетом ничего, потому что только с ней не ощущал невидимого присутствия рядом с собой Билли. Оно никогда не угнетало его, когда они оставались наедине. Потому что…

Он знал почему. Хотя ему было неловко признаваться в этом, но причиной всему была, видимо, сама Конни. Может быть, сейчас он не стал уговаривать ее «раскрыть» свои лодыжки не потому, что пугался секса. Просто он подозревал, что даже при том, что она никогда ему этого не говорила, она все же любила его. А он не мог вынести одной только мысли о том, что может банальным соблазном лишить ее девственности.

Или, что еще проще, может быть, причина заключалась в том, что он сам любил ее?

Вот этого Джаз не мог бы сказать наверняка. Он просто был уверен в том, что он не хочет уговаривать ее делать то, что она сама еще не совсем была готова сделать. И при этом не важно, как сильно этого хотелось ему самому.

Джаз хихикнул. Что ж, хотя бы в этом он мог бы считаться «нормальным тинейджером». Да любой обычный гетеросексуальный мужчина, прижавшийся к Конни, только и мечтал бы о том, как стянуть с нее джинсы. И с себя тоже.

— Что тебя так развеселило? — поинтересовалась она.

— Ничего.

— Колись.

Он встал с кресла и, порывшись по углам, отыскал огромное одеяло, которое в свое время приволок сюда, готовясь к холодам.

— Нет, серьезно, ничего особенного.

Она некоторое время молчала, когда они укутывались в одеяло, потом заговорила снова:

— Расскажи мне что-нибудь о той женщине.

Джаз вздохнул:

— Ее звали Ирэн Хеллер…

И он пересказал ей все то, что знал сам, включая рассказ шерифа и собственные выводы, сделанные исходя из «работы» Импрессиониста.

— Мне надо было раньше обо всем догадаться, — заметил он. — И не надо было надеяться на одних только полицейских.

Конни изогнула шею и поцеловала его в подбородок.

— Ты не должен винить себя. Ты же сам ничего не мог узнать.

— Надо было это предвидеть. Я мог бы сузить круг поиска. Или убедить Уильяма предупредить все средства массовой информации, чтобы они…

— Ну, тогда сделай что-то полезное хотя бы сейчас. Перестань жаловаться и вычисли его. А если у тебя ничего не получится, тогда ты и поймешь, что тебе себя винить не в чем. Ты не ясновидящий и не Великий предсказатель города Лобо. Никто тебя на эту должность не назначал.

Он позволил ей поцеловать себя в шею. Губы у нее были такие же нежные и мягкие. Он закрыл глаза, но когда он это сделал, то увидел не только Ирэн Хеллер, но и все остальные жертвы своего папаши. Они все словно обвиняли его: «Почему ты не смог спасти нас, Джаз? Ты же знал, кто такой твой отец. Почему ты не смог спасти нас?»

— Ну, подумай логически, — через несколько секунд заговорила Конни. — Кто это мог бы быть? У тебя возникали какие-нибудь мысли на этот счет?

Он мысленно вернулся к исписанным страничкам своего блокнота.

— Кое-что есть. Но не все еще до конца у меня выкристаллизовывается, если можно так выразиться. Пока еще не совсем. Самое главное, — тут он задумался, но потом продолжил: — Меня волнует одна вещь. Я-то рассматривал в качестве подозреваемых только тех людей, которых знаю лично. Это, конечно, имеет свой смысл, с одной стороны. Но понимаешь, с другой — получается, что я сам выдумал правило, которого не существует. Ну почему убийцей обязательно должен быть тот человек, которого я хорошо знаю или с которым когда-то встречался. А ведь даже в таком крохотном городке, как наш Лобо, существует множество людей, с которыми я даже не знаком. И еще есть приезжающие сюда на время. И любой из них теоретически может оказаться убийцей.

И тут он осознал, что в его голове начинает формироваться новая мысль. Он постарался запомнить ее.

— Я должен приложить еще больше усилий, — кивнул Джаз. — Я обязан остановить его…

— Джаз! — Она повернула его лицом к себе. — Перестань. Ты ни в чем не виноват. Это не ты убил ту женщину. Ты не убивал Джинни.

— Но запросто мог бы.

— Ну, это уже…

— Нет, послушай меня. Если я мог бы остановить его, но не сделал этого, это почти то же самое, как если бы я просто убил ее, верно же? Разве не так? Скажи!

— Но ты ничего не мог поделать. Ты…

Он уставился в потолок.

— А что, если все же мог, Конни? Что, если я все же мог постараться получше, но какая-то часть меня самого, та, что находится где-то глубоко-глубоко во мне, та часть, что называется Билли, не захотела этого делать? Что, если я позволил ей умереть?

Она погладила его по руке, сжала ему плечо, потом пощекотала запястье и снова переместилась наверх, успокаивая его.

— Не так-то все просто. Ты же сам говорил мне, что серийные убийцы не убивают просто так любого человека, наугад, так сказать, первого попавшегося. У них есть какие-то свои принципы. Так, кажется. Я права?

Джаз вздрогнул. Ему очень не хотелось сейчас рассуждать на эту тему. В общем, Конни, конечно же, была абсолютно права. У каждого серийного убийцы наблюдается свой собственный тип жертв, которых они склонны убивать. Билли было так трудно вычислить и поймать именно потому, что спектр его жертв оказался слишком уж широким и огромное число людей подходило под его «стиль». Правда, и у него существовало одно исключение: ни одной из его жертв не стала афроамериканка.

Джаз посмотрел на Конни, на ее блестящую кожу. Он не мог сказать еще вот чего. Хотя и был сейчас от нее без ума, но первоначально его тянуло к ней именно потому, что она была одной из тех немногих девчонок, с которыми ему было легко. Именно потому, что он твердо знал: Билли не запрограммировал в нем желание убивать таких женщин.

Он и влюбился в нее потому, что в первую очередь ей было безопасно находиться рядом с ним.

— Все жертвы бывают какого-то определенного типа, — наконец заговорил он. — Но Билли не следовал этим правилам. Он постоянно нарушал их. И он… — Ему вдруг вспомнился доктор Шинкески из телевизора. Но сейчас он уже не показался Джазу ни жалким, ни смехотворным. — А вдруг я сам какой-то новый вид серийного убийцы? Билли всегда говорил, что хочет, чтобы я стал чем-то совсем новым, таким, каких не было раньше. Каким-то особенным, одним словом.

— Не надо так говорить. Ты гораздо больше, чем то, чего хотел твой отец. Ты — это ты. И он тебя не контролирует и тобой не управляет.

Джазу очень хотелось, чтобы это оказалось правдой. Конни была умницей, прекрасной и эмоциональной девчонкой. Но не важно, какой замечательной она бы ни была, она не могла понять, что это такое — вырасти сыном Билли Дента. Разумеется, Билли не обладал сверхъестественными силами, которые позволяли бы ему управлять людьми, но иногда Джаз чувствовал, что такая власть у Билли все же была. По отношению к своим жертвам он обладал силой обольщения. Он казался им симпатизирующим, сострадающим человеком, обещавшим помощь и поддержку. И только потом всё вокруг превращалось в самый настоящий ад. Он напоминал плотоядное растение, которое привлекает свою добычу сладкими обещаниями. И все только для того, чтобы потом сожрать ее.

Но по отношению к своему сыну…

Для него он был божеством. Богом войны, богом любви, и они смешались друг с другом в уродливый гибрид. Билли Дент обладал какой-то жестокостью, разбавленной нежностью и любовью. И эти чувства переплелись между собой в такой степени, что в детстве Джаз искренне считал, что смыть кровь на полу тряпкой означало лишь выразить любовь по отношению к папочке. И для мальчика это стало естественным. Когда отец убивал Расти, Джаз понимал, что папа хочет, чтобы он все это видел. И все.

«Как будто режешь цыплят».

Но во сне ему являлся совсем не Расти. Во сне он резал человека. Человеческую плоть. И видел человеческую кровь. По приказу Билли. И все же Джаз понимал, что когда-то любил своего отца. Каким-то непостижимым образом.

Впрочем, это же вполне естественно, чтобы сын боготворил своего отца, как бы там ни было. И этот самый папаша стал для маленького Джаза неким харизматичным драконом. Он объяснял своему ребенку, что все законы общества к нему просто неприменимы, все остальные люди были для него либо невольниками, либо добычей, а весь мир был создан только для них двоих.

Это было самое ужасное управление ребенком. Нечто вроде промывания мозгов, от которого Джаз смог избавиться только в те дни, когда стало ясно, что очень скоро Билли арестуют. Получалось так, что мальчик не мог восстать против своего воспитания, он был беспомощен перед собственным отцом. Ровно до тех пор, пока сам мир не доказал, что все слова Билли оказались сплошной ложью. Вот тогда-то и выяснилось, что законы и правила существовали для всех, и для Билли в том числе. После этого, хотя и медленно — чертовски медленно! — но Джаз все-таки понял, что отец его в действительности никакой не бог, а самый настоящий дьявол во плоти.

— Он сделал меня таким, какой я получился, — сказал Джаз. — И плохим, и хорошим. Этого, надеюсь, ты не будешь отрицать, Конни?

— А мои родители сделали меня вот такой. Ну и что с того? Мы учимся чему-то у родителей, но многое мы понимаем из самого окружающего мира. Мы узнаем много нового от других людей, с которыми общаемся. И только тогда мы становимся самими собой. — Она уперлась локтями в кресло, возвышаясь над Джазом. При этом ее косички забавно свисали над ним и равномерно покачивались. — Но сыновья не становятся своими отцами. Ни хорошими, ни плохими. И у сыновей всегда имеется второй шанс. Ты совсем не должен становиться тем, кем был твой отец. — Она уставилась на него и так долго смотрела, что Джазу даже показалось, будто он каким-то образом умудрился загипнотизировать ее своим собственным взглядом. — Ты говорил мне, что ненавидишь его глаза. Ледяные, светло-голубые. Такие же, как у твоей бабушки. Но у тебя они совсем другие. У тебя не отцовские глаза, и жизнь у тебя тоже должна быть своя собственная. — Внезапно она вся напряглась в его объятиях. — Ты это слышал?

— Что именно?

— Какой-то странный звук. — Конни насторожилась. — Там, снаружи, кто-то есть.

— Енот скорее всего, — успокоил девушку Джаз. — Их тут полно. Все рыщут чего-то, наверное, еду выискивают.

— Точно? Ты уверен?

— Я защищу тебя от всех злых зверей в мире, — убедительно произнес Джаз.

Она захихикала и прижалась к нему плотнее.

— Правда? Защитишь?

— Да. И даже от самого себя.

— Но меня не надо защищать от тебя. — Она снова засмеялась.

— Не говори так.

Она легонько пихнула его в бок.

— Я тебя не боюсь. Я тебя хорошо знаю.

— Я не хочу причинять тебе боль, — прошептал Джаз.

— И не причинишь.

— Ты этого не знаешь. Не можешь знать.

— А я все равно знаю.

«Вот так всегда! Какая наивность!»

Джаз крепко зажмурился. Он не хотел сейчас говорить ей, что вертелось у него в голове, но и остановиться тоже не сумел. Он должен был рассказать ей все. Он обязан быть с ней честным до конца.

— Ты же знаешь, что я мог бы убить тебя? — негромко произнес он. Голос его прозвучал размеренно и спокойно. — Я могу сделать это прямо сейчас. И ты не сможешь ничем остановить меня. Даже если бы я сам попросил тебя об этом.

Она замерла.

— Но ты же этого не сделаешь.

Джаз взорвался:

— Откуда тебе это известно? — Он оттолкнул ее от себя. — Откуда? Скажи мне! Боже мой! — На его глаза навернулись слезы и потекли по щекам. Джаз сам удивился этому. Он не понимал, какого черта тут взялись эти слезы, правда. Сейчас ему было наплевать на них. Он размазал их по лицу ладонями, втирая в кожу, которая внезапно стала горячей. — Почему ты не бежишь от меня со всех ног? Почему ты не испугалась? Откуда тебе знать, на что я способен, Конни? — прошептал он. — Даже я сам не могу с уверенностью сказать, убью я тебя или нет. А тебе-то откуда это может быть известно?!

Тут силы оставили его, и он обмяк, упав на Конни. Она успела подхватить его. Его голова попала между ее грудей, где он и продолжал безутешно всхлипывать.

— Я знаю, потому что…

— Проклятие! — Он отстранился от нее, извернувшись из ее объятий. — Черт побери, Конни! Не надо мне больше этого дерьма! Я же пытаюсь помочь тебе! — Он принялся ходить взад-вперед по маленькой комнате вне себя от гнева. Его трясло от негодования и еще от страха. Слова так и вылетали у него изо рта одно за другим, он запинался, и тогда слова начинали путаться, как люди, спотыкающиеся друг о друга, бегущие в надежде на спасение при землетрясении. — Послушай, как мы все это делаем. Мы завлекаем вас, высасываем из вас все, что нам нужно, рассчитывая на ваше сострадание и понимание, на вашу отзывчивость. И если вам повезет, вы умираете прежде, чем успеете все это осознать. А мы сами… Мы…

На этом месте он понял, что слова у него закончились. Он стоял в темноте, тяжело дыша, и смотрел на Конни. Она прижалась к стене, укутанная в одеяло, которое теперь казалось слишком ярким и каким-то неуместным в крохотном помещении Убежища. Конни с этим пестрым куском ткани представляла собой кусочек современного мира, который никак не вписывался в данную комнату. Здесь Джаз мог говорить только о древних побуждениях, о библейском гневе, о средневековых пытках. И о первобытном состоянии человека, о его дикости и жестокости.

Она сейчас все поймет и, еще не добравшись до машины, позвонит по мобильнику шерифу, а Джаз постарается ее остановить. Для этого ему придется применить всю свою силу убеждения. Потому что как только она выйдет отсюда и расскажет Уильяму все то, о чем он только что поведал, все сразу и закончится. Уильям откажется от его дальнейшего сотрудничества в поисках Импрессиониста, а тот, разумеется, будет спокойно продолжать убивать невинных людей. Что касается Джаза, то остаток дней он проведет в одиночной палате для душевнобольных в какой-нибудь далекой уединенной психушке, пытаясь собрать по частям остатки собственной души.

И все же какая-то часть его самого…

Какая-то часть его хотела, жаждала того, чтобы она ушла. Чтобы она бросила его прямо сейчас.

И вот тут Джаз понял, что любит эту девушку по-настоящему. Впервые в жизни он осознал, что в мире существует нечто более важное, чем он сам.

Она продолжала стоять на месте.

И смотреть на него немигающим взглядом.

— Так сделай это, — произнесла она с таким спокойствием и такой уверенностью, что Джаз испугался. — Я так устала от всего этого, — продолжала Конни, с такой четкостью и отрывистостью проговаривая слова, словно они причиняли ей боль в горле. — Мне так надоело слушать твои жалобные стоны по поводу самого себя, что даже дурно иногда делается. Я же люблю тебя, дурачок ты этакий. Я пытаюсь понять тебя и помочь тебе, а ты постоянно ведешь себя так, будто я вообще ничего не понимаю. И все время пытаешься запугать меня или просто оттолкнуть.

— Конни…

— Замолчи! Теперь моя очередь говорить. А если ты попытаешься заткнуть меня, тебе придется убить меня. Кстати, именно это ты и можешь сделать, как сам меня только что уверял. Так вот и сделай это. Прекрати угрожать мне и плакаться, а возьми да и сделай все то, о чем говорил. А если нет, тогда заткнись сам и уж, будь любезен, позволь мне быть с тобой и помогать тебе. Потому что если ты меня прогонишь, получится так, что твой папочка все-таки выиграет. Он победит, Джаз, а мой безумный папаша наконец-то успокоится, что его дочь больше не встречается с белокожим парнем. Но в любом случае избавься сначала от своих тараканов в голове и перестань вытряхивать их на меня!

Джаз молча смотрел на нее. Она вообще-то понимает, что говорит? Да она же решила в открытую спровоцировать его…

— Я…

— Ага! — Она подняла руку, останавливая его. — А вот теперь подумай хорошенько, Джаз, прежде чем говорить. Что ты хочешь мне сказать? Потому что если это будет очередное дерьмо вроде «Я слишком опасен для тебя», я от отчаяния просто убью сама себя. И где после всего этого окажешься ты сам?

Джаз вытянул руки вверх от собственного бессилия. Ему хотелось сейчас хорошенько врезать кулаком по чему-то или по кому-то. Сейчас ему, как никогда, требовалось почувствовать боль и причинить боль. Но перед ним стояла только Конни. В это время часть его (довольно большая часть, и он сам это понимал) знала, что сейчас нужно сделать и как именно. Но тем не менее другая его часть (маленькая, но при этом на удивление сильная) отчаянно боролась с ним самим и с голосом отца, живущим внутри Джаза.

Издав вопль гнева и неудовлетворенности, он промчался мимо нее и выскочил из Убежища наружу. Он бросился вперед на лужайку, где упал на колени среди травы и опавших листьев. В голове его вертелись образы Конни, но теперь она появлялась как жертва Импрессиониста. Вот Конни в поле, Конни в душевой кабине Хеллеров, Конни на когда-то белом ковре Джинни, ее кровь вытекает, а жизнь кончается… Джаз прижимается губами к ее устам, только на этот раз он высасывает из нее последний вздох, вместе с воздухом забирая в себя и ее душу тоже.

«Неужели вот это и есть я? Неужели вот таким я должен стать? Или Конни все же права? И все это я только зря драматизирую? А откуда мне знать, правда это или нет? Как мне распознать истину?»

Он стоял на коленях на холодной земле, а образы сменялись один за другим у него в мозгу, и так продолжалось до тех пор, пока он не услышал, что дверь Убежища отворилась. И тут же захрустели опавшие листья под ногами Конни.

Он ждал, что сейчас она подойдет к нему сзади и дотронется до его плеча. Он почувствует слабый и такой приятный аромат, исходящий от ее волос, запах средства для легкого расчесывания волос, который всегда шлейфом стелился за ней.

Он ждал.

Пока не услышал, как завелся мотор машины Хоуви.

Да, вот так. Он опустил голову. Именно этого он и заслуживает.

Джаз долгое время оставался в такой позе, не смея пошевельнуться. Он даже подумал, что останется здесь до конца своих дней.

Если бы в следующий момент перед его мысленным взором не возник образ Ирэн Хеллер.

А точнее, ее закрытых век. Это Импрессионист закрыл ей глаза, словно волновался, как бы в них не попал шампунь и не причинил боли несчастной женщине.

Но Джаз понимал, что скрывалось за этими веками. Он видел этот пустой взгляд мертвого человека.

Он видел его у жертв своего отца.

И у Фионы Гудлинг.

И у Джинни Дэвис.

Этого он не смог бы забыть никогда.

Никто сегодня не прижмет к себе Ирэн Хеллер.

Никто больше не прижмет ее к себе, и кто-то будет сильно тосковать без этого прикосновения.

Конни была права. Пожалуй, он тут ни при чем со своими проблемами и со своим прошлым. Наверное, главное заключалось в Ирэн и Фионе, и в Карле, и в бедной, бедной Джинни. Он должен сделать все от него зависящее, чтобы отомстить за них.

Но было еще кое-что, что он мог сделать.

Он встал и уставился в ночное небо. Потом глубоко вдохнул и выпустил из легких маленькое облачко белого пара.

После этого он произнес вслух, обращаясь к ночи, обращаясь к самому себе, чтобы его слова стали реальностью. Он сказал:

— Я должен увидеться с отцом.

Глава 29

Конни не позвонила ни в тот же вечер, ни на следующее утро. Правда, Джаз и не ждал от нее звонка. Ему самому очень хотелось первым набрать ее номер, но всякий раз, когда его рука тянулась к аппарату, он тут же отдергивал ее. Что он мог сказать?

Бабуля бесилась. Она находилась в состоянии крайнего возбуждения. Она негодовала, потому что репортеры окружили ее дом и расставили свои машины вплотную к границе ее частной собственности. При этом ей они казались не представителями прессы. Бабуля искренне считала, что на нее наступает вражеское войско. А явились эти воины сюда с единственной целью: ограбить дом и сжечь его, а ее изнасиловать и заставить рожать новых солдат. При этом присутствие среди журналистов афроамериканцев и латиноамериканцев ничуть не успокоило ее, а, скорее, усилило страхи.

Мелисса Гувер, при условии если бы она увидела сейчас бабулю, могла бы ликовать и со спокойной душой отправлять свой отчет по адресу. Она бы выиграла.

— Да уж лучше бы это действительно оказались грабители, нежели репортеры, — пробормотал Джаспер, отодвинув черную занавеску и выглядывая на улицу в образовавшуюся узкую щель. Он недолюбливал всю прессу из-за того, что успели сделать журналисты с его жизнью. Да они просто превратили ее в какое-то извращенное представление. — По крайней мере все закончилось бы относительно быстро.

— Они подходят! Они уже близко! — верещала бабуля, по-пластунски передвигаясь по полу кухни, вооружившись при этом большой кухонной вилкой для жарки мяса. Глаза ее безумно сверкали. Если бы в этот момент она не напомнила Джазу его отца, он бы, наверное, расхохотался.

— Мне кажется, они немного отступили и притаились, — доложил он.

Как и следовало ожидать, толпу возглавлял Дуг Уэтерс. Он приехал сюда первым, на полчаса опередив команду из местного телевидения. Пока что все репортеры направили свое внимание на дом, но Джаз знал, что пройдет какое-то время и им это порядком поднадоест. И вот тогда они займутся тем, что Джаз считал настоящим безумием: они начнут расспрашивать друг друга о событиях, о которых не знают ровным счетом ничего, и делиться впечатлениями. Вот тут-то и настанет звездный час Дуга.

Уильям обещал прислать на помощь пару машин, чтобы вызволить несчастного полицейского, который застрял на подъезде к дому Джаза среди репортерских автомобилей. Пока что ни один автомобиль не нарушил границ частной собственности, но и это, к сожалению, тоже было делом времени. Неужели в Лобо появился серийный убийца? Опять? Премию первому уроду, которому удастся сфотографировать сыночка местного психопата!

— Они изнасилуют меня и заставят рожать ублюдков! Разномастных ублюдков, которые станут убивать белое население! А потом они заразят меня СПИДом, и это меня убьет! — продолжала бушевать бабуля.

Джаз вздохнул и прижался лбом к окну. Надо было каким-то образом выбираться отсюда.

Бабуле в свое время прописали довольно сильный транквилизатор. Джаз не любил прибегать к нему — лекарство действовало слишком уж сильно. И хотя в бабуле было собрано достаточно безумия и ненависти, все же приходилось учитывать, что она, по своей сути, старая и хрупкая женщина. Правда, сегодня у Джаза не было выбора.

Он не мог оставить ее здесь одну просто так, пока сам отправится на свидание с Билли. По крайней мере сейчас, когда на улице перед домом собралось столько репортеров. Она скорее всего начнет пугать их своим безобидным дробовиком. Бросится на улицу, крича что-то невнятное, а широкая ночная рубашка будет развеваться и хлопать вокруг нее, как крылья летучей мыши…

Поэтому он смешал одну из таблеток с ее овсянкой, которую она съела минут двадцать назад. Джаз точно не знал, сколько времени он будет отсутствовать и когда разъедутся журналисты, но надеяться на слабенький бенадрил уже не мог. Ему нужно было вырубить бабулю надолго и всерьез.

Прошло еще несколько минут, а бабуля никак не могла остановиться в своем возмущении. Но лекарство начало действовать, и она заснула прямо на полу, по-прежнему грозно сжимая в руке свою огромную вилку. Джаз осторожно вынул ее и положил на телевизор, потом подхватил бабушку на руки и вместе с ней отправился наверх. Он убедился, что все окна и ставни в ее спальне закрыты, и аккуратно уложил ее в постель. Теперь она должна была проспать вот так весь день.

«Я должен увидеться с отцом», — сказал он еще вчера. Тогда была ночь. Но и в свете дня он не изменил своего решения. Это было необходимо.

Значит, дела совсем плохи!

Джаз надел очки с самыми темными стеклами, какие только сумел отыскать, выбрал самую неброскую одежду и смело вышел на улицу. Он сразу же направился к своему джипу, не смотря по сторонам, а только себе под ноги. Стервятники-журналисты буквально сошли с ума.

— Эй, Джаспер!

— …послушай-ка…

— …малыш, ты же не можешь вот так…

— Джаспер!

— …комментарии?

— Мистер Дент!

— …я думаю, ваш отец…

— …вот сюда, прямо в камеру…

— Вам обязательно нужно ответить…

— …никаких комментариев?..

— …говорит, что вы не подозреваетесь, но…

— …вот сюда!

Он запрыгнул в джин, завел мотор и поехал прочь от дома. Одинокий полицейский поступил довольно мудро и отогнал репортеров от дороги. Остальное сделал угрожающе рычащий двигатель машины. Тем не менее журналисты продолжали преследовать автомобиль, а он упорно просачивался сквозь их толпу. Сверкали фотовспышки. Крутилась пленка видеокамер. Тут кто-то вспомнил, что сын серийного убийцы ведет именно ту машину, которой пользовался его отец, когда выслеживал свои жертвы и убивал людей. И этот ролик потом будут показывать бесконечное количество раз по кабельному телевидению и вдобавок, разумеется, выложат в Интернете на всеобщее обозрение.

Джаз едва сдерживался, чтобы не показать им всем, что он о них думает, а потом открыть окошко и наорать на этих безмозглых тварей. Но он не мог позволить себе даже посмотреть в их сторону. Правда, ему хотелось взглянуть на Дуга Уэтерса, но Джаз не был уверен в себе. Он мог, чего доброго, переехать этого нахала колесами своего джипа. Таким образом, Джазу удалось миновать толпу. А там он нажал на педаль газа и рванул вперед на полной скорости. Все это произошло довольно быстро. Главное, что никто из репортеров ничего не понял и никто не сообразил сам сесть в свою машину и последовать за ним.

У полицейского участка положение было примерно таким же. Телевизионные бригады и отдельные журналисты дежурили и здесь в надежде взять интервью у шерифа. Джаз схитрил и припарковал свой джип возле похоронного бюро, а сам прошел в участок по коридорам незамеченным. Никто не успел сообразить, что это за парнишка так торопится на встречу с полицией.

Внутри участка тоже все кипело. Сейчас маленькое царство Г. Уильяма больше напоминало торговый зал биржи на Уолл-стрит. Здесь Джаз увидел множество незнакомцев в строгих костюмах (ФБР — догадался мальчишка). Они отрывисто передавали какие-то поручения друг другу вслух или по телефонам. Тут сегодня собралось больше полицейских, чем их видел в своей жизни Джаз. Лана пыталась как-то управлять ими, но, похоже, это было бесполезно. Повсюду висел не очень приятный аромат пережаренного кофе, который смешивался с отвратительным запахом пота и ружейного масла. Беспрестанно звонили телефоны, при этом один звонок перекрывал другой, и создавалось такое впечатление, что тут просто гудит нескончаемая сирена.

Джаза никто даже не заметил. Кроме помощника шерифа Эриксона. Тот стоял в углу — разумеется, совершенно один — и просматривал документы в какой-то толстой папке. Он проследил взглядом за Джазом, но прочитать что-то по выражению его лица или глаз было невозможно. Даже для Джаза, который весьма преуспел в этом деле.

Джаз со своей стороны сделал вид, что не видит Эриксона. Он быстро пробился через толпу полицейских, решительно направляясь к кабинету шерифа.

«Простите, — произносил он про себя, задевая очередного стража порядка. — Пардон. Дайте дорогу сыночку серийного убийцы».

Кабинет Уильяма сейчас представлял собой оазис тишины и спокойствия в пустыне безумия. Единственным новшеством тут явился большой стенд из пробки на стене за письменным столом шерифа, на котором булавками было приколото несколько фотографий, сделанных в местах преступлений Импрессиониста.

— Ну, как тебе понравился наш сегодняшний цирк? — хладнокровно поинтересовался Таннер, когда Джаз вошел к нему в кабинет и закрыл за собой дверь.

— Клоунов не хватает.

— Как раз этого добра у нас навалом. Хочешь послушать последние новости?

— Конечно.

— Пришли результаты токсикологического обследования Хелен Майерсон. Ну, на это ведь потребовалось время, не все сразу.

Лобо считался слишком маленьким населенным пунктом, и у них не было собственной криминалистической лаборатории, и большинство анализов проводилось в других городах, куда передавался материал. Так что результаты приходили в Лобо не очень быстро. Не то что в сериалах, которые показывают по телевизору. Там преступник не успевает совершить убийство, а результаты анализов уже у сыщиков на руках.

— Они проверили кровь и печень, на всякий случай. Подтвердили, что было использовано средство для очистки труб, но в этом нет ничего удивительного. Но ребята, которые работали на месте преступления, нашли там несколько волосков. Они не принадлежат Хелен, ее муженьку или детишкам. Вполне возможно, что их обронил наш парень, но…

— Но они мало чем помогут, потому что сравнивать их у нас пока что не с чем…

— Когда у нас будет подозреваемый, мы хотя бы сможем привести его на квартиру Хелен и произвести следственный эксперимент. Но это, пожалуй, и все. С другой стороны, он впервые оставляет после себя хоть что-то. А это многого стоит. По крайней мере я себя утешаю хотя бы так.

Шериф не обсуждал с Джазом еще кое-что. А именно безумное, необдуманное поведение Джаза на квартире у Джинни, после чего специалисты не могли найти там вообще никаких вещдоков. Джаз спокойно разгуливал по коврику, пропитанному ее кровью, размазывая ее по всей комнате, уничтожил все отпечатки пальцев где бы то ни было, дотрагивался до тела и окна. Прикасался он и к другим поверхностям, где убийца тоже мог бы оставить свой след…

Уильям грустно улыбнулся и потер глаза рукой:

— Чем обязан твоему визиту? Чем могу служить, Джаз?

Джаз ожидал, что шериф начнет противиться его затее. Но Таннер задумчиво склонил голову, понимающе кивнул, уставившись в потолок. Некоторое время он беззвучно шлепал губами, словно о чем-то рассуждая про себя. Затем схватился за телефон, стоявший у него на письменном столе.

— Я могу связаться с начальником тюрьмы и договориться с ним, чтобы он устроил тебе свидание с отцом сегодня днем.

Джаз решил спросить его напрямик:

— А не вы ли собственной персоной в течение четырех лет убеждали меня, что будет лучше, если я напрочь забуду о нем и вообще поверю в то, что он уже умер?

Уильям снял трубку и указал ею на Джаза:

— Послушай, если бы речь шла только о тебе и твоем благополучии, я не стал бы ни на чем настаивать. Это понятно? Самой большой проблемой для тебя в эти дни должно было бы стать — в какой колледж лучше поступить и где добыть денег на страховку своего джипа. Но это дело гораздо больше, чем мы с тобой даже подумать можем. У нас завелся сумасшедший, который убивает людей. Если он и в самом деле вознамерился повторить все то, что сделал твой папаша, тогда он убьет еще одну женщину в Лобо, потом затихнет на три месяца, а объявится уже совершенно в другом месте, и «фирменный стиль» у него будет совсем другой. И мы его никогда не поймаем. Мы должны воспользоваться этим шансом. Нам известно все о его следующей жертве, кроме одного: как ее зовут. Все описания и предупреждения я уже разослал куда следует. У меня сформирована специальная дежурная группа, которая принимает звонки от всех запаниковавших секретарш-блондинок в радиусе семидесяти пяти километров. Так что, если свидание с твоим отцом хоть как-то сможет нам помочь, я буду только «за».

Джаз промолчал. А что он мог на это сказать?

Уильям набрал нужный номер. Джаз устроился на стуле и слушал, как Таннер в течение нескольких минут радостно приветствовал тюремного начальника, а потом так же мило с ним беседовал. Когда он повесил трубку на рычаг, под его пушистыми усами можно было увидеть, что Таннер мрачно улыбается.

— Свидание с Билли состоится сегодня. Начальник тюрьмы планирует назначить его на ближайшее время. Я отправлю тебя туда на патрульной машине с сиреной.

— Только не с Эриксоном, — предупредил Джаз. Возможно, он сделал это слишком уж поспешно.

Уильям сложил губы трубочкой, но задавать лишних вопросов не стал. Он просто кивнул и громко выкрикнул:

— Хэнсон!

— Сначала мне нужно заехать в больницу, — заявил Джаз.

Уильям опять кивнул:

— Конечно. Поступай так, как считаешь нужным.

В дверь просунулась голова помощника шерифа Хэнсона:

— Звали, шеф?

— Во-первых, сколько раз тебе можно повторять: я шериф, а не шеф. Во-вторых, отвезешь Джаспера отсюда в больницу, потом в Уоммейкетскую тюрьму. Включи сирену и не выключай на все время пути. И запомни: это очень важное задание. Гораздо важнее, чем твоя мамочка и маленькая девочка, вместе взятые.

Хэнсон некоторое время молча смотрел на Джаза, словно прикидывал возможную причину его присутствия в Уоммейкетской тюрьме. Решив, что причина всего одна и вполне очевидна, он тихонько присвистнул и добавил:

— Вон оно как!

— Оставь все эти восклицания для своих мемуаров, Хэнсон. И отправляйтесь уже!

Джазу очень хотелось повидаться с Хоуви и уже потом отправиться в Уоммейкет. Он не мог сказать почему, но ему очень важно было увидеть своего лучшего друга и узнать, как он себя чувствует.

В больнице его ждало сразу несколько сюрпризов.

Во-первых, родители Хоуви ушли, чтобы перекусить. Во-вторых, в палате с Хоуви находилась Конни. Она составляла ему компанию на то время, пока его родители обедали и отдыхали от своего дежурства. И в-третьих, Хоуви уже почти что сидел в кровати, подпираемый подушками, и выглядел как самый настоящий Хоуви, только более бледный, чем обычно. Но теперь он по крайней мере уже напоминал самого себя.

— Врачи говорят, что сегодня вечером я уже смогу отправиться домой, — сообщил он Джазу. — При этом мне велено не волноваться по этому поводу. А когда я вообще волновался, ты можешь вспомнить?

Джазу было приятно слушать Хоуви.

— Это же здорово, дружище. — Он подвинул стул поближе к кровати. — Только теперь ты постарайся, чтобы твоя кровь всегда оставалась внутри тебя, ладно?

— Постараюсь. А ты мне должен офигенные татушки. — Хоуви склонил голову набок и нахмурился: — Что с вами происходит, ребята?

Джаз и Конни обменялись быстрыми взглядами.

— В каком смысле? — осведомилась Конни.

— Я страдаю гемофилией, а не слабоумием, — напомнил Хоуви. — Кроме того, меня сейчас пичкают какими-то таблетками, от которых у меня началось настоящее просветление. Вы, ребятишки, поругались.

— Ничего подобного, — парировала Конни, чем весьма удивила Джаза.

— Точно? Мы не поругались?

— Ну, тогда все в порядке, — успокоился Хоуви.

Проигнорировав Хоуви, Конни обратилась к Джазу:

— Никто не ругался. Просто ты — настоящий идиот, вот и все.

— Но ты вчера так резко уехала…

— Я разозлилась. Мы бы так ни к чему хорошему и не пришли. Вот поэтому я и решила, что лучше мне уехать. Но это же не конец света. Я же вчера вполне понятно сказала тебе: я люблю тебя. А маленький спор этому повредить не может.

Джаз не знал, как на все это реагировать. К счастью, в этот момент заговорил Хоуви:

— Болван, оторви свою задницу от стула и немедленно поцелуй ее. Да так, чтобы она чуть не задохнулась!

И они поцеловались в губы. Хоуви оценил поцелуй в восемь с половиной баллов.

Теперь, держа Конни за руку, Джаз внезапно почувствовал прилив сил. Теперь он был готов сказать все то, что намеревался.

— Ребята… — Он набрал в легкие побольше воздуха и выпалил: — Я еду на свидание к отцу.

Конни выпучила глаза и так сильно сжала руку Джаза, что она начала неметь. Конни открыла рот, чтобы что-то сказать, но слов не находила.

— Ты, кретин, ты уверен, что тебе это надо? — поинтересовался Хоуви, пытаясь исполнить эту фразу то ли с ирландским акцентом, то ли просто подражая уличному хулигану.

— Да. Я уже еду. Машина внизу. Это шериф мне устроил.

Хоуви неуверенно засмеялся:

— Передавай от меня привет своему папочке.

— Ты серьезно?

— Боже. Ну конечно же, это шутка. Ты что, в самом деле чокнулся? Скажи ему, что я уже умер. Причем давно умер. — Хоуви передернуло от ужаса.

Они ударились в воздухе кулаками в знак вечной дружбы. Потом Конни вышла вслед за Джазом в коридор попрощаться.

— Ты на самом деле так решил? — спросила она.

— Это последнее, что я еще не испробовал.

— А я думала, что ты вообще боишься подпускать его к себе даже мыслями.

— Ну да, все так и было. Но вот вчера вечером кто-то посоветовал мне разобраться с собственными тараканами в голове и вообще быть сильнее, чем обычно. И выяснилось, что этот кое-кто оказался абсолютно прав. Поэтому… Ну, ты же понимаешь. — И Джаз улыбнулся.

— Я тобой горжусь, — ответила Конни. — Нет, я вполне серьезно.

— Ты здорово рисковала, — признался он. — Вчера вечером. Когда так говорила со мной.

— Я знаю. Но все же это того стоило.

И она одарила его ослепительной улыбкой.

— Послушай, я не знаю, псих я или нет, но ты должна мне кое-что пообещать. Когда меня не будет в городе, держись-ка подальше от Дуга Уэтерса, ладно?

Конни удивленно заморгала:

— А почему я вообще должна подходить к этому любителю легкой наживы? Что-то я тебя не понимаю.

— И еще остерегайся нового помощника шерифа Эриксона. Если вдруг тебе понадобится вызвать полицию, сразу звони на прямой номер Уильяму. О'кей? И предупреди его, чтобы он не присылал к тебе Эриксона.

Она дотронулась до его щеки:

— Что происходит? Ты считаешь, что Уэтерс или Эриксон…

— Я еще и сам не знаю, что я думаю, — признался Джаз. — Может быть, все это только лишь совпадения. И возможно, что я ошибаюсь, но лучше перестраховаться, чем потом локти кусать.

— Ты думаешь, что один из них и есть… — Ей не хотелось озвучивать до конца такое страшное предположение.

— Может быть. Но это только моя догадка. — Он помолчал. — Или даже оба. Вместе.

— Боже мой! — выдохнула Конни.

— Я уверен, что не прав. То есть, как я уже раньше говорил, нет причин полагать, что убийца обязательно должен быть знакомым мне человеком. На этом нельзя основывать выводы. Но просто, чтобы мне было спокойней, ладно? Не подходи к ним близко. А я постараюсь вернуться поскорей.

— Ты уверен, что тебе так уж необходимо ехать к отцу? — снова заволновалась девушка, и молодые люди обнялись.

— Это ты сказала, что я должен поступить именно так. Помнишь? Еще когда все это только начиналось.

— Я имела в виду, что ты в этом случае получил бы какое-то облегчение, а не стал ворошить старые раны.

— Когда речь идет о папаше, такое понятие, как «облегчение», просто перестает существовать. Но я могу узнать нечто полезное или вытянуть из него ценную информацию. Нечто такое, что поможет нам спасти следующую жертву. Нечто такое, что остановит Импрессиониста.

— Ты в самом деле так считаешь?

Ему очень не хотелось убивать в ней последнюю каплю надежды, но он обещал быть с ней всегда честным.

— Нет, не совсем. Но по крайней мере я должен попытаться это сделать.

Глава 30

Уоммейкетская тюрьма возвышалась над горизонтом, словно цементный завод, выросший прямо из ада. Два бетонных забора три метра высотой окружали территорию тюрьмы. На ограде в солнечном свете угрожающе поблескивали острые как лезвие бритвы громадные петли армированной колючей проволоки. Год назад заключенным во время исправительных работ на свежем воздухе каким-то образом удалось устроить поджог тюрьмы при помощи сухих веток и кустарника. Начался пожар, и его следы оставались на здании до сих пор в виде черных теней, обугленных и навсегда въевшихся в старые стены. От этого тюрьма казалась еще более мрачной и какой-то уж очень древней, почти средневековой.

Даже несмотря на включенную сирену и нарушение скоростного режима (Хэнсон, по-видимому, был настоящим гонщиком в глубине души), дорога из Лобо до Уоммейкета заняла почти два часа. Ближе тюрьмы не нашлось, которая могла бы содержать преступника такого калибра, как Билли Дент.

Билли удалось провести несколько сделок со стороной обвинения. На большинство из них он согласился с тем, чтобы избежать смертного приговора. Уж очень не хотелось ему получить смертельную дозу препарата, что было бы вполне достойным наказанием за его преступления. Но последняя сделка все же гарантировала то, что он отсидит положенное ему время и умрет от старости за решеткой именно в Уоммейкете, ближайшей тюрьме к Лобо. «По крайней мере моему сыну будет удобно навещать меня», — пояснил он тогда своим адвокатам.

Но Джаз не удосужился повидаться с отцом ни разу. Ему было наплевать на папашу. Но вот теперь…

— Вот так, — впервые Хэнсон произнес хоть слово за всю дорогу с тех пор, как они выехали из полицейского участка. Впереди замаячил Уоммейкет, с каждой секундой делаясь все больше и больше. — Вот…

Джазу не хотелось начинать с ним разговор «ни о чем».

— Может, вы хотите пойти туда вместе со мной? — поинтересовался он.

— Боже, да ни за что на свете! — выпалил помощник шерифа. Правда, он тут же опомнился и добавил: — То есть я хотел сказать, что, может быть, это не слишком удачное предложение.

Возле тюрьмы стояла группа из трех человек — две женщины и мужчина. Они ритмично топали ногами, держа в руках какие-то плакаты протеста. Когда Хэнсон подъехал к ним поближе, то увидел, что текст на плакатах, вырезанных в форме футболки, был один и тот же у всех троих. Там было написано: «Свободу Билли Денту!»

Вот так. Значит, вот это они и есть, те самые психи, которые считали, что Билли подставили, а признания у него выбили силой. Джаз читал о таких в Интернете, но никогда не видел их живьем. Это движение распространилось по всей стране, между прочим. Теперь Джаз был искренне благодарен государству за то, что этим болванам разрешалось собираться самое большее по трое в одном месте.

— Идиоты, — чуть слышно пробурчал Хэнсон.

Тюремный надзиратель помахал им рукой за двумя заборами и указал на небольшую парковочную площадку возле шлакоблока, на котором тоже до сих пор сохранились черные следы от прошлогоднего пожара. Еще один надзиратель встретил их у входа и проводил Хэнсона в комнату для отдыха сопровождающего персонала. Джаза сразу же провели непосредственно в кабинет начальника тюрьмы.

— Ты уверен, что тебе это надо? — поинтересовался тот. Он был высоким и крепко сбитым мужчиной, отчего Джазу сразу же, и не без причины, вспомнился носорог. Казалось, что у начальника тюрьмы все его мышцы находились в постоянном напряжении. Словно он всегда был начеку.

Он подозрительно осмотрел Джаза. Может быть, он подумал, что Джаз вступил в некий заговор с Билли и теперь нуждался в своеобразной консультации по поводу преступлений Импрессиониста? Или все дело заключалось лишь в том, что он просто привык подозревать всех и каждого, поскольку его ежедневно окружали самые опасные люди в стране?

— Уверен, — коротко ответил Джаз.

Начальник тюрьмы покачал головой:

— Билли не соглашался на свидания в течение четырех лет, пока он содержится у нас. Последним, кто его видел, был один из его адвокатов. Я думал, что он откажет в свидании даже тебе, но он меня удивил. Я, конечно, не могу предотвратить вашу встречу и переубедить тебя, но, во всяком случае, я обязан тебя предупредить.

— Билли ничего плохого со мной не сделает, — произнес Джаз с уверенностью, которой в общем-то на данный момент не обладал. Он не знал, на что способен Билли, если быть честным до конца. Кроме того, Билли мог творить зло, которое выходило за рамки физического воздействия на человека. Он мог причинять боль, не притрагиваясь к нему.

— Ты должен быть очень осторожным с этим парнем, — сказал начальник тюрьмы. — Он настоящей мастер манипуляций и самый большой лжец, каких мне только приходилось видеть. Шеф-повар высшего класса по изготовлению лапши и навешиванию ее на уши своим собеседникам. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Если бы Джаз пребывал в более благодушном настроении, он, возможно, оценил бы юмор начальника тюрьмы. Надо же! Он пытался предупредить его о том, что Билли Дент исключительно опасен!

— Если бы Билли Дент просто назвал мне свое имя и фамилию, — продолжал начальник, — я бы ему никогда не поверил, а начал бы проверять его свидетельство о рождении: уж не подделка ли?

Он уставился на мальчишку пристальным взглядом и держал его так долго, что любой другой на месте Джаза давно бы перепугался или по крайней мере насторожился и задумался. Но Джаз не был «любым другим». Он выдержал этот взгляд и вынужден был признать, что и начальник тюрьмы стойко вынес эту своеобразную проверку и не опустил глаза. Этому взгляду он научился у папаши, и мало кто мог смотреть на парнишку спокойно, не испытывая при этом чувства волнения и растерянности.

— Я тебя еще раз спрошу: ты уверен, что тебе это надо, малыш?

Джаз неторопливо пожал плечами, словно ему было лень отвечать на подобные вопросы. Но внутри у него все кипело. Он словно хлебнул порядочную дозу адской смеси ужаса и тревоги. От одной только мысли, что сейчас он увидит отца, ему становилось по-настоящему страшно. Но вместе с тем он чувствовал, что начинает понемногу оживать. Наверное, примерно то же самое испытывают парашютисты, когда дергают в полете за вытяжной трос парашюта. Но Джаз никому бы не раскрыл своих истинных чувств. Тем более начальнику тюрьмы. Об этом никто и никогда не должен был узнать.

— Ну что ж, — фыркнул тот, — тогда пошли.

Чуть позже Джаз очутился вместе с начальником тюрьмы и двумя надзирателями в маленькой серой комнатушке. Он сидел за металлическим столом, прикрученным болтами к полу. Стулья тут тоже были намертво приделаны к полу, как он уже успел заметить. Стены здесь были сложены из некрашеных шлакоблоков. Джаз вспомнил, как читал о какой-то тюрьме, где решили покрасить стены в пастельные тона, посчитав, что это немного успокоит и смягчит заключенных.

Вместо этого они тщательно соскоблили краску со всех стен. И съели ее.

В комнате было две двери, два металлических прямоугольника в стенах. Через одну из них вошел Джаз. И он знал, кого должны были привести через вторую.

Одно-единственное узкое зарешеченное окно, расположенное где-то у самого потолка, наверное, пропускало сюда солнечный свет, но день, как назло, выдался пасмурный. Комната освещалась электрической лампочкой без плафона, свисавшей с высокого потолка. Джаз быстро прикинул — если он встанет на стол, то скорее всего сумеет схватиться за эту лампочку. Но сможет ли он разбить ее, чтобы превратить в более или менее сносное оружие, прежде чем его успеют остановить?

Видимо, сможет.

Да, конечно, вне всяких сомнений.

Джаз с такой силой вцепился руками в край стола, что костяшки пальцев у него побелели. «Тебе не потребуется никакого оружия, — принялся он мысленно убеждать себя. — Тебе не понадобится…»

«…просыпалочки…»

«…сделай это!..»

— Ничего не бойся, малыш, — успокоил Джаза начальник тюрьмы, приняв его побелевшие костяшки пальцев за признак страха, а не простого нервного напряжения. — Мои ребята будут рядом и обеспечат тебе полную безопасность.

— Я и не боюсь, — заверил его парнишка. — А вы всегда вот так сопровождаете посетителей своих заключенных?

Начальник тюрьмы расхохотался. Оказалось, что этот грузный, впечатляющих размеров мужчина обладает тоненьким голоском, когда смеется. Джаз поймал себя на мысли, что ему хочется вырвать это горло, чтобы остановить противный девчачий визг.

Но вместо этого он лишь вежливо улыбнулся и сделал вид, что собеседник его вполне устраивает во всех отношениях.

Раздался звонок. Во второй двери, сквозь зарешеченную щель на уровне глаз, Джаз увидел лицо очередного надзирателя.

— Заключенный! — рявкнул тот.

Тюремный начальник кивнул, и один из надзирателей, находившихся в комнате, открыл эту дверь. Внутрь вошел тот самый рявкнувший надзиратель и тут же отступил в сторону.

И в ту же минуту Джаз увидел своего отца, как говорится, живьем, впервые за четыре года.

Билли Дент выглядел…

Абсолютно счастливым.

Рот его скривила довольная ухмылка. Он смотрел на сына широко раскрытыми глазами, в которых светилось именно то, что некоторые люди (конечно, не те, кто сейчас присутствовал в комнате) могли бы ошибочно принять за исключительную радость и искренний восторг. Он вошел в комнату развязной походкой, как будто ожидая, что в любой момент тут раздастся музыка в его честь, а он еще подумает, стоит ли ему сплясать или нет. На нем была ярко-оранжевая тюремная одежда — штаны и расстегнутая рубашка, надетая поверх белой футболки.

Джаз почему-то ждал увидеть Билли неухоженным и угрюмым. Он думал, что тот будет чуть ли не покрыт золой и сажей с ног до головы. Мальчишка даже был немного разочарован, увидев, что Билли прекрасно себя чувствует, как будто только что вышел из душа и переоделся в свежее белье. Его соломенного цвета волосы успели отрасти длиннее обычного, но все равно чистые и аккуратно зачесанные назад.

— Добро пожаловать, Билли, — усмехнулся тюремный начальник. — Вот это и есть так называемая комната для свиданий. Наверное, я должен ознакомить тебя с кое-какими правилами, поскольку ты ни разу своим правом принимать посетителей не воспользовался.

Билли сделал еще шаг вперед. Он был закован в кандалы. Между его запястьями оставалось расстояние сантиметров в десять, а между лодыжками, наверное, в пятнадцать, не больше, где к кандалам была приделана цепь. Она была достаточно длинной, чтобы он мог совершать хоть какие-то движения руками и ногами, и все же здорово мешала при ходьбе, да при этом еще отвратительно звенела и побрякивала. За преступником стоял еще один надзиратель. Итак, двое пришли с Билли, двое уже находились здесь плюс начальник. Итого пятеро взрослых мужчин-профессионалов между Билли и Джазом, но парнишка все равно чувствовал, как будто именно его отец, а не кто-то другой контролировал здесь ситуацию. Билли Дент смотрел прямо перед собой. С его губ не сходила эта кривая усмешка, а свет в глазах не потухал.

— Расскажи ему о правилах поведения, — велел начальник одному из надзирателей, а сам вышел из комнаты.

— Ну что ж, можешь начинать развлекаться, Билли, — совершенно серьезно произнес надзиратель. — Говорить буду один раз, поэтому слушай меня очень внимательно. Это понятно? Вот как все тут у нас происходит. Ты садишься вот сюда. Я приковываю тебя к столу. Я и мои коллеги все время будем находиться с другой стороны двери.

Он указал на дверь. Джаз следил за глазами отца, но они не двигались, Билли продолжал смотреть на сына, как будто, кроме Джаза, никого в комнате не было и ничто больше его тут не интересовало.

— Эта дверь не запирается. Теперь представь, что посередине — ровно посередине — этого стола стоит загородка. Дотронешься до нее или наклонишься вперед слишком далеко — мы сразу же появляемся из-за вот этой двери и делаем тебе больно, Билли. То есть я не говорю о том, что мы побьем тебя дубинками или отключим электрошокером. Больно будет по-настоящему, Билли. Очень больно. И долго. Твой мальчик успеет вернуться домой и уже пойдет спать, а тебе все еще будет очень больно, понимаешь? Я пытаюсь убедить тебя в том, что все это очень серьезно, и разбираться с тобой мы будем тоже без всяких шуток. Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга?

Билли Дент кивнул, не сводя глаз с Джаза.

Надзиратель тоже взглянул на мальчика:

— Ты точно уверен, что тебе это надо, малыш?

Внезапно Джаз понял, что не может больше доверять своему голосу. Он кивнул так же, как только что поступил его отец. Осознав это, он кивнул еще раз, только чтобы отличаться от Билли Дента, и тут же выругал себя за то, что показывает отцу свою слабость.

Надзиратели усадили преступника и приковали его кандалы к столу. Билли сложил руки перед собой.

И Джаз остался наедине с отцом. Они смотрели друг на друга, их разделял стол шириной в полметра или чуть побольше да воображаемая перегородка.

— Разве уже наступил День отца? — весело поинтересовался Билли, как будто не было этих четырех лет разлуки, как будто они видятся вот так постоянно.

Джаз аккуратно выбирал слова. Билли Дент сейчас мог показаться каким-то наивным дурачком, этаким деревенским молодцом-простачком, но это было совсем не так. Его IQ превосходил все мыслимые результаты. Из-за него два психиатра (один из них работал в ФБР, другой в группе по защите прав жертв) были вынуждены признаться в собственной некомпетентности и сменить профессию. Он сочетал в себе идеальный трезвый ум и чистое зло. И горе тому, кто забывал об этом при беседе с этим дьяволом во плоти.

— Так ты находишь нашу встречу забавной? — произнес Джаз спокойным, ровным тоном, почти безразличным. — Тебе смешно?

Билли склонил голову влево, потом вправо. При этом послышался тихий хруст.

— Забавной мне кажется сама наша жизнь, Джаспер. И она такой будет всегда, пока не закончится. — Он усмехнулся. — Когда ты счастлив, тебя будет забавлять буквально все вокруг. Даже здесь, вот в этом самом месте.

— Я как-то раз видел по телевизору одного психиатра, — так же спокойно продолжал Джаз, — и он сказал, что ты скорее всего в тюрьме покончишь жизнь самоубийством.

Билли усмехнулся:

— Неужели? Я?! И зачем? Чтобы уничтожить все это? — Ему было неудобно жестикулировать, и он просто мотнул головой, имея в виду не только эту комнату и тюрьму. Он хотел сказать, что никогда бы не стал добровольно расставаться и с этой страной, и со Вселенной.

— И все равно я удивлен, увидев тебя в полном здравии. Я всегда считал, что в тюрьме существует определенная иерархия.

— Совершенно верно, ты не ошибся! — Он откинулся на спинку стула и от души расхохотался. — И еще какая иерархия! И верхушку ее занимает твой дорогой папочка. Когда число убитых тобой представляет собой трехзначное число, по-другому и не бывает. Ты автоматически становишься королем. Чем-то вроде дамки, если сравнивать с шашками, понимаешь?

— Я почему-то подумал, что тебя здесь пообломают. Кто-то решит, что он покруче Билли Дента, ну и покажет тебе, чего стоит.

— Ну-у-у, что тебе на это сказать? — протянул Билли сладчайшим голосом. — Не могу сказать, чтобы в течение первых двух лет все у меня было так уж гладко. Но время — как это называется? — притирки, что ли, привыкания давно прошло. Случались и недоразумения, и ссоры, разумеется. Все было, это ведь жизнь.

И он улыбнулся. Для постороннего наблюдателя его улыбка могла бы показаться искренней и теплой. Именно так он улыбался, когда впервые обучал Джаза, как распилить коленный сустав человека менее чем за пять минут. («Понимаешь, самое главное, попасть под коленную чашечку, дальше все будет очень просто…»)

— А вот теперь я поладил со всеми местными ребятами. Мы отлично понимаем друг друга. Тюрьма, между прочим, совсем не такое уж плохое место для людей, подобных нам с тобой, Джаспер.

Джаз дернулся. Ему очень хотелось ответить отцу, но он сдержался. Правда, Билли все равно сумел и заметить, и оценить его реакцию, и для него этого было достаточно. («Я совсем не похож на тебя», — так и подмывало Джаза сказать именно эти слова, но он прекрасно понимал, что на такие фразочки у Билли уже давно заготовлен остроумный ответ.)

— Что ж, я рад, что у тебя все в порядке, — вместо этого отреагировал Джаз, стараясь, чтобы голос его прозвучал достаточно искренне.

Билли немного помолчал, словно взвешивая все «за» и «против» и решая, стоит ли ему доверять Джазу или нет.

— Как бы там ни было, вряд ли ты сейчас желаешь мне смерти. Знаешь, что подстегнуло меня, почему я в первый раз вышел на охоту за своей жертвой? Тогда умер мой папочка. Боже, как же я его любил! А когда он умер, я просто пошел на улицу и стал делать все то, что мне хотелось. Так случается со многими из тех, кто похож на нас. Ты вспомни хотя бы Гейна, или Спека, или де Ре. Ну и меня заодно. Или, может быть, даже себя самого. Представь себе: вот я умираю, и ты начинаешь творить все самое главное. И оказывается, что нужно-то было всего-навсего, чтобы… — Он не закончил фразу и замолчал, но через секунду продолжил: — Но хватит говорить о всяких ужасах. — Он улыбнулся. — Когда мужчина заканчивает свою работу на земле, причем он знает, что работа выполнена на совесть, — вот тогда, Джаспер, он может спокойно удалиться на заслуженный отдых.

Джаз фыркнул. Билли, конечно, мог разглагольствовать об отдыхе, сколько ему заблагорассудится, но Джаз отлично понимал, что Билли чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы находился вне тюремных стен. А там, на свободе, он обязательно бы занялся своим любимым делом — снова стал бы выслеживать свои потенциальные жертвы.

— Значит, вот что для тебя тюрьма — просто заслуженный отдых, и все. А тебе не кажется, что этот отдых наступил довольно-таки рано?

Билли Дент снова изобразил свою знаменитую улыбку убийцы:

— Ты так считаешь?

И снова молчание. И снова они принялись смотреть друг на друга через воображаемую перегородку. Билли расплел пальцы рук и положил на стол кулаки. Джаз увидел у костяшек пальцев свежие тюремные татуировки. На правой руке красовалось слово «ЛЮБОВЬ», на левой — «СТРАХ».

— Отличная работа, — кивнул Джаз.

Билли неопределенно пожал плечами.

— Свеженькие. Рад, что тебе нравится. Послушай, тебе не стоит волноваться за меня. Никто тут твоего папочку не тронет, Джаспер. Я тебе это гарантирую, черт возьми. Меня здесь уважают. Ты говорил про иерархию, чтоб ее… Меня это мало волнует. Иерархию пусть боятся настоящие ублюдки. Я же нормальный парень, я, например, не трогаю детей.

Джаз внутренне сжался. Вот ведь лжец! Лицемер несчастный! Наверное, он специально пытался вывести Джаза из себя, но мальчишка уже не мог сдерживаться. Он еще не понимал, какую игру ума завел с ним Билли, но оставить это замечание без комментариев ему оказалось не под силу.

— Как это — детей ты не трогаешь?! А как же Джордж Харпер?

— Джордж Харпер… — Билли уставился в потолок, словно пытался вспомнить этого человека. Это, конечно, было полной чушью, поскольку Билли обладал фотографической памятью, а уж что касалось его карьеры, тут он помнил все до мелочей. — Ах да, — наконец просветлел он через несколько секунд воспоминаний. — Сынок, ну что ты, тот парень выглядел на все двадцать, ничуть не меньше. Ты же сам видел фотографии. Никто бы ему пятнадцать не дал. — Он замотал головой, но было видно, что такая реакция Джаза его явно устраивала. — Эти дети, они так быстро растут, оглянуться не успеваешь. Вот как ты, например, Джаспер, мальчик мой. А ты еще не подумываешь о том, чтобы самому завести детей, нет? А у меня тогда будет внук или внучка. И мне будет ради кого жить. Я понимаю, что мне здесь сидеть несколько пожизненных сроков, но наука ведь не стоит на месте. Может быть, я их все и отсижу, а? Кто знает? Как ты сам считаешь?

От одной мысли о собственных детях Джаза затошнило. Это означало передать по наследству генетическую ошибку — безумие бабули, безумие отца, наконец, его собственное безумие… Нет. Этого не должно было случиться. Он не создаст следующего поколения Билли Дента.

— Могу поспорить, что я знаю, о чем ты сейчас задумался, Джаспер, — негромко, тоном истинного и всезнающего обольстителя произнес Билли. Это был голос идеального, классического психопата, и Джаз ненавидел его за то, что этот голос напоминал ему его собственный. Он использовал его, когда нужно было убедить в чем-то, например, учителей. Или Уильяма. Или Мелиссу Гувер. Да и всех остальных, если уж быть честным до конца. Это было так же естественно, как, например, моргать или засыпать.

— Ты думаешь о том, что не позволишь родиться на свет очередному Денту, да? Я почти слышу это. Но я тебя понимаю. Но не всегда твое решение имеет значение. У тебя же есть телочка, которую тебе хочется трахнуть, так? А такой красавец, как ты, да со своими сладкими речами, разве может он получить отказ? Да ни одна девчонка не устоит перед тобой, Джаспер. Наверняка они уже в очередь выстраиваются, чтобы немного позабавиться с твоей «игрушкой» и попробовать ее на вкус. Я угадал, да?

Джаз отчаянно замотал головой, не успев ничего обдумать. Проклятие! Он же дал себе слово держаться нейтрально и не дать повода своему отцу веселиться и получать удовольствие от их свидания. Никакой информации! И вот теперь он опять проиграл.

— Значит, тебе эта очередь просто не нужна. И это тоже неплохо. У тебя имеется одна-единственная девчонка. Это же прекрасно, Джаспер. Такие мужчины, как мы с тобой, они любят постоянство. Ты ведь меня понимаешь, да? Когда у тебя всего одна женщина, меньше будет сюрпризов и неожиданностей. Вот, например, когда ты вспахиваешь не одно поле, а множество, разве ты можешь предугадать, в каком месте твой плуг наскочит на камень? А когда у тебя всего одно поле, ты успеваешь узнать его вдоль и поперек. Тебе становится знаком каждый камушек, каждый бугорок и канавка.

Он немного помолчал и продолжил:

— Но тут есть еще кое-что, что тебе нужно помнить, Джаспер. Я же понимаю, что ты положительный и весьма ответственный парень. Хотя бы потому, что я сам воспитал тебя. Скажи мне, ты всегда покупаешь эти самые резинки? Не забываешь про них? Или она у тебя предпочитает глотать свои женские таблетки? Но на них рассчитывать опасно, они не всегда срабатывают, Джаспер. Резинки гораздо надежнее, вот в чем дело. К тому же надо все время быть уверенным в том, что она сама не забыла проглотить свою таблетку, Джаспер. Черт побери! — Он расхохотался. — Между прочим, как ты думаешь, ты сам-то как появился на свет?!

Ну ладно, хватит, не буду больше об этом, — постарался успокоиться Билли. При этом он так далеко наклонился вперед к воображаемой перегородке, что Джаспер подумал: вот сейчас откроется дверь и сюда ворвутся надзиратели. Но дверь оставалась закрытой, и пока что к нему на помощь никто не торопился. — Твое появление было для меня самой большой неожиданностью, Джаспер. Я тогда так рассердился на твою мамочку. Но только поначалу. Не буду даже говорить, что я хотел с ней сделать, потому что тебя это огорчит, а я не хочу тебя расстраивать сейчас. Я же понимаю, какой ты у меня чувствительный. Но ты все же родился на свет, Джаспер. Причем так быстро и безболезненно, просто вышел из ее тела, и все. Ты практически выпал из нее прямо мне в руки, мой мальчик, мой сыночек, мое будущее. Поэтому я сразу же и простил твою мамочку за ее обман.

— Что ты сделал с мамой? — прохрипел Джаз. Он не хотел задавать этого вопроса. Он не собирался спрашивать Билли о матери, но он оказался бессилен перед его колдовством. Впрочем, как и все жертвы Билли, а Джаз был точно такой же жертвой, как и все остальные. Он понимал, что так оно, по сути дела, и есть.

— Я? Что я сделал с твоей мамой? — Билли пожал плечами. — Ничего.

«…как будто режешь…»

«…молодец…»

— Тогда что ты заставил сделать меня? — прошептал Джаз.

Билли усмехнулся.

— Что ты заставил меня сделать? Неужели ты заставил меня убить мою собственную мать?

Билли рассмеялся:

— А ты разве сам ничего не помнишь?

Он не помнил. Не мог вспомнить. Память выдавала какие-то разрозненные куски, обрывки, никак не связанные один с другим. Он помнил, как Билли сдирал шкуру с Расти, помнил, как он учил его растворять человеческую плоть в негашеной извести. Он помнил много всяких ужасов, но самое главное было вычеркнуто. Он этого не помнил…

«— Сделай же это! Режь… Нож… Это была мамочка. Я зарезал мамочку ножом. Билли заставил меня сделать это».

И тут комната как будто завертелась вокруг него. Конни оказалась права. И начальник тюрьмы тоже. Да он просто безумец, раз решился приехать сюда. Билли Дент по-прежнему являлся мастером манипуляций, король не только тюрьмы, но и всего психического пространства, которое существует между отцом и сыном. Он был властелином мозга своего сына. В конце концов, разве не Билли сам буквально создал этот мозг? Он зачал его, вырастил его, сформировал его, как и любой другой отец. Разве Джаз — не творение своего отца?

Итак, Билли. Билли в прошлом, заставляющий Джаза воспользоваться ножом. Билли в настоящем, скалящийся, а теперь еще и шепчущий:

— Как же ее зовут, Джаспер? Ну скажи своему папочке имя этой киски. Я хочу знать, с кем же ты так счастлив, мне нужно знать ее имя. Скажи мне!

«Конни», — пронеслось в голове Джаза, но он ни за что не произнесет этого имени вслух. Он не позволит осквернить это имя, не даст ему прозвучать рядом с Билли, рядом с его ушами и мозгом. Джаз ужаснулся при одной мысли, что ее имя станет известно Билли Денту. Нет, он не станет ничего говорить отцу.

— Ну, как же ее зовут, сынок?

Конни…

И тут он ясно вспомнил ее слова. О том, что ему совсем не обязательно становиться таким же, как его отец. О том, что он должен подняться выше его и своего собственного воспитания. «Сыновья не становятся своими отцами. Ни хорошими, ни плохими. И у сыновей всегда имеется второй шанс. Ты совсем не должен становиться тем, кем был твой отец. У тебя не отцовские глаза, и жизнь у тебя тоже должна быть своя собственная».

— Я девственник, — отчеканил Джаз.

Билли презрительно фыркнул и откинулся на спинку стула. И Джазу в этот момент показалось, будто комната внезапно наполнилась кислородом. Он с удовольствием набрал в легкие свежего воздуха.

— Нет, этого не может быть. Ты мне врешь, а коли так, то нам с тобой больше и обсуждать нечего, — нахмурился Билли.

Джазу было все равно, считает ли отец его лжецом или нет. Это не имело никакого значения. Самое главное — ему удалось развеять его чары, и теперь Джаз снова мог спокойно мыслить. Он мог сосредоточиться, обдумать свой ответ и вести беседу дальше в том русле, как это было нужно ему самому.

Силы словно удесятерились по его сторону от воображаемой перегородки.

— Прости меня, — выговорил он, изображая, как мог, искреннее раскаяние. — Не надо было мне лгать тебе. Я, конечно же, не девственник. Ее зовут…

Хейди Линда Рэ Делорес Хуанита Челси Тоня…

— Тоня.

— Тоня? — нахмурился Билли. — Однажды я убил какую-то Тоню. У нее были крошечные идеальные сиськи. Но зато она красилась в рыжий цвет. Ненавижу.

— Я помню, — кивнул Джаз. — Мне запомнился трофей.

Похоже, это обрадовало Билли. Он снова подался вперед:

— Расскажи мне поподробней.

— Это кожаные перчатки, — без запинки отчеканил Джаз. — Из тонкой лайки. Коричневые, почти красные. Они такие мягкие и гладкие. Я еще помню, как представлял себе, что женщина, наверное, такая же мягкая и нежная.

Билли довольно хихикнул.

— У тебя моя память, это точно, Джаспер. Но слова ты употребляешь такие же, как и твоя мамочка. Черт, я скучаю по ней.

— Я даже надевал раньше эти перчатки. В потайной комнатке. Я тебе про это не рассказывал, потому что считал, что ты расстроишься.

— Значит, ты играл в игрушки своего отца.

— Да. Бывало, надену перчатку и давай гладить себя по щеке. По губам. Да так и размечтаюсь, каково это будет потом…

— С женщиной, — закончил за него Билли, и глаза у него так и заблестели. — Ну а каково оно теперь? Ты ведь уже был с женщиной? Те же ощущения, что в перчатке?

— Конечно, нет. Просто очень хорошо. Но могло быть и лучше. Я знаю. Я помню все, чему ты меня учил. Иногда, когда мы проводим время вместе с… Конни — с Тоней, мне хочется, чтобы я увидел еще кое-что: страх.

— Это все придет к тебе со временем, — прошептал Билли. — Со временем все придет. Я тебе обещаю.

И снова они долго молчали и смотрели друг на друга. Джаз думал о том, сколько же времени он еще сможет вести эту игру. Сколько он может притворяться, что находится под влиянием чар Билли, в плену его харизмы? Сколько еще он выдержит и будет делать вид, что его действительно возбуждают подобные мысли? И что самое страшное — а правда ли он сейчас притворяется? Может ли кто-то вообще имитировать такие чувства?

— Как бы то ни было, Джаспер, — наконец прервал тишину Билли, — я рад, что ты решил воспользоваться тем, чем одарила тебя природа. Мне нужно было самому привести к тебе девочку, и сделать это еще давно. Как это невнимательно с моей стороны. Ну прости. Но только за это и ни за что больше.

— Да все в порядке.

— Так что привело тебя ко мне? Зачем тебе понадобилось увидеться с папочкой? — поинтересовался Билли, подаваясь вперед ровно настолько, насколько позволяли ему кандалы. При этом ему удавалось сохранять спокойный, расслабленный вид. — Я же воспитал тебя так, чтобы ты мог всегда сам о себе позаботиться. Значит, тебе потребовалось от меня что-то очень уж важное.

— Ты угадал.

— Валяй, выкладывай.

— Я… — А правильно ли он сейчас поступает? За последние несколько минут вроде бы он сумел установить контакт с Билли. Но теперь настало время просить помощи в поимке Импрессиониста… Поймет ли Билли, что Джаз попросту хочет использовать его? Не разозлится ли он, не бросится ли на Джаза, наплевав на воображаемую перегородку?

Что ж, такое вполне возможно. В этом случае Джазу придется наблюдать, как его отца избивают до полусмерти. Получается, что сценарий, задуманный Джазом, безупречен.

— Мне нужна твоя помощь. Я хочу разыскать одного человека.

— Неужели? — Похоже, эта новость заинтересовала Билли. — Кого же?

— Это может показаться тебе несколько странным. Поэтому я прошу внимательно выслушать меня. В общем, я… Мне нужно вычислить серийного убийцу.

Джаз ожидал, что сейчас Билли либо разразится демоническим смехом, либо серьезно разозлится. Ни того ни другого не произошло. Он только улыбнулся пошире.

— Вот это да!

— Ты смотришь здесь новости? Ты вообще в курсе событий? Знаешь, что творится в мире? Короче, ты слышал что-нибудь об Импрессионисте?

— Импрессионист, — медленно, чуть ли не по слогам произнес Билли. — Кажется, нет. Что-то не припоминаю.

— Он копирует твои первые убийства. Вплоть до того, что тоже использует средство для чистки труб. И подыскивает жертвы точно с такими же инициалами, какие были у твоих женщин.

Джаз внимательно следил за реакцией отца, но выражение лица у Билли оставалось невозмутимым, как у настоящего психопата в подобных случаях.

Билли кивнул.

— А зачем тебе понадобился этот джентльмен?

«Чтобы спасти свою душу. Если, конечно, таковая у меня вообще имеется».

— Честно? Я помогаю полицейским.

Ну, теперь-то он уж точно взбесится.

— Интересно, — задумался Билли. — Очень интересно.

— Это все, что ты можешь мне сказать? Я пытаюсь помочь полицейским поймать человека, который старается быть похожим на тебя, и ты считаешь, что это интересно — и все?!

— Ну да, это так типично для тебя. Какой ты нудный. Тебе всегда нужно найти обратную сторону в любом уравнении. Черт, а я ведь провел целых три недели в полицейской академии, когда был чуть постарше тебя, Джаспер. Я тебя понимаю.

— Да? — Джаз постарался проявить самый обычный интерес, который только может пробудить в подростке подобное замечание. На самом же деле он уже закипал изнутри. Билли действительно когда-то изучал методы, используемые в полиции. Он пытался разобраться в их секретах. Джаз же преследовал совершенно противоположную цель — ему нужно было выяснить, как работает сознание убийцы. А это было очень сложно, все равно что разобраться со своим собственным мышлением.

— Но что самое интересное, так это то, что ты мне кое-что все-таки недоговариваешь. Тебе это нужно вовсе не для того, чтобы помочь полицейским. Тебе наплевать на них. Ты это хочешь сделать исключительно для себя самого. Чтобы разобраться в себе. Узнать, чем живешь ты сам и что придает тебе силы.

— Ничего подобного.

— Но главное то, что ты хочешь это сделать еще и потому, что тебе это просто необходимо. Охотничья собака должна охотиться, сынок. Заведи себе легавую на трех ногах и отправляйся на охоту. И ты увидишь, как она будет падать, пытаясь сделать стойку, выслеживая дичь. Но она все равно будет стараться встать в стойку. И так будет повторяться снова и снова. Ты прирожденный охотник, сынок. У тебя великолепное чутье. Тебе нужна добыча, мальчик мой. Тебе нужны потенциальные жертвы. Все это тебе жизненно необходимо.

— Нет.

— Это сидит внутри тебя, — продолжал Билли. — И выжидает свое время, понимаешь? Ждет и пока что только ходит кругами, как большой кот. И когда ты меньше всего его ждешь, нападает на тебя сзади. Поэтому не обманывай себя. Все равно твоя натура победит. Все это уже есть в тебе, просто еще время не подошло.

— Я не убийца.

— Ты самый настоящий убийца. Просто ты еще никого не убил.

— Так ты станешь мне помогать или нет?

— Мне бы надо тебя отправить домой с пустыми руками. Меня лично никто ничему не учил, между прочим, не брал за ручку и не показывал, что и как. Нет. Но я знаю современную молодежь. За них, понимаете ли, всё должны родители делать. И носиться с ними, как курица с яйцом. Так ведь? — Он засмеялся. — Ну что ж, пожалуй, я помогу тебе, Джаспер. Но тогда и ты, в свою очередь, поможешь мне, ладно?

Джаз почувствовал, как его окатила волна отчаяния. Разумеется, психопат никогда не станет ничего делать просто так, а Джаз никогда не стал бы делать ничего противозаконного, тем более для Билли Дента, что могло бы помочь его отцу очутиться на свободе.

— Ладно, забудь о том, что я просил, — вздохнул Джаз, и во рту у него откуда-то разлилась горечь разочарования. — Я не стану помогать тебе в организации побега. Ни за что на свете.

— А кто сказал, что мне это нужно? — Похоже, Билли была неприятна сама мысль о возможной свободе. — Я же говорил тебе, Джаспер, что я тут — настоящий король. А как же может король предавать свой трон и подводить подданных? Я никуда отсюда не тороплюсь. Ну, разве что… — Он подумал и добавил: — В мешке для трупов. Но это, я надеюсь, будет еще очень не скоро.

— Тогда чего ты хочешь? Ведь ты знаешь, ничего запрещенного проносить сюда я тоже для тебя не буду…

— Тебе и не придется.

— Тогда что? — Джаз поднял вверх руки, отказываясь догадываться дальше. — Что тебе нужно?

И тогда Билли рассказал ему все.

Глава 31

Джаз рассказал отцу об Импрессионисте буквально все, не упуская ни одной детали. При этом он внимательно смотрел на Билли, наблюдая за его реакцией. Билли, возможно, польстило такое внимание к своей персоне. Ведь кто-то захотел «оказать ему честь», повторяя в точности каждое его преступление. Или, наоборот, это могло ввести его в ярость, ведь убийца осмелился пойти по его следам, причем шаг за шагом, а это непозволительно никому! Одним словом, реакция могла быть непредсказуемой. Джаз ожидал любой вариант развития событий.

Но Билли никак не проявил своего отношения к услышанному. Похоже, данная информация вообще не произвела на него никакого впечатления. Он просто откинулся на спинку стула и вытянул ноги вперед, насколько позволяли кандалы, и закрыл глаза. Блаженная улыбка появилась на его лице, однако по ней судить о чем-либо было трудно, и Джаз никак не мог определить, какую оценку мог бы дать Билли событиям прошлой недели, происходившим в маленьком и тихом Лобо.

Когда рассказ закончился, Билли набрал в легкие воздуха через раздувающиеся ноздри, но глаза пока открывать не торопился.

— Ну что ж, — негромко начал он, — дилемма получается и впрямь интересная. И джентльмен, безусловно, также заслуживает внимания, это уж точно. — Тут он резко раскрыл глаза и сладко зевнул, как будто очнулся после освежающего дневного сна у себя дома. — Правда, я так и не понял, чем я-то смогу помочь тебе.

— Кстати, ты в курсе, что у тебя даже тут имеются поклонники. — Джаз вспомнил о митингующих уродах возле ворот тюрьмы с плакатами «Свободу Билли Денту». — Психопаты. Их по всей стране набралось немало. Настоящие фанаты. Наркоманы разные и прочие отбросы. Женщины, которые мечтают выйти за тебя замуж. В Интернете есть несколько сайтов, посвященных тебе. Тебе еще и письма пишут в огромных количествах.

— Да, это так, — согласился Билли. — Большинство из них я даже не читаю. Это никому не нужный хлам, мусор. Например: «Билли, я молюсь тебе каждую ночь и прошу тебя: дай мне силы совершить все то, что удалось сделать тебе». Или вот еще: «Мистер Дент, моя кровь полностью принадлежит вам». Или такое: «О, Билли, вы единственный настоящий мужчина на всей планете». Черт, это мне известно уже давно. Мне не нужны никакие подтверждения моей уникальности в подобных письмах. Некоторые признаются в том, что хотят стать похожими на меня. Говорят, что с радостью учились бы у меня. Стать моим протеже, что ли. Но знаешь что? Мне не нужен протеже. У меня один такой уже есть. Это ты.

Джаз проигнорировал последнее замечание отца.

— Наверное, он как раз и есть один из этих твоих обожателей. Если бы я мог посмотреть на его письма…

— Я от них давно уже избавился. Я же говорил — мне наплевать на них на всех.

Джаз начинал закипать, и ему пришлось напрячься, чтобы соблюдать внешнее спокойствие.

— Но может быть, кто-то тебе все-таки запомнился…

— Уверяю тебя, что он не входил со мной в контакт. Сто процентов. — Билли почесал подбородок так, что Джазу стали видны буквы «СТРАХ». — Он думает, что выбрал этот путь самостоятельно и действует по собственному выбору. Он занимается тем, что разрабатывает собственный стиль, так сказать… как это называется в музыке? А, вот, вспомнил: тема с вариациями. В джазе, например, основная мелодия одна и та же, но каждый музыкант исполняет ее по-другому, и получается что-то вроде нового, самостоятельного произведения.

— Или как рэперы, которые делают сэмплы из старых песен в стиле рока?

Билли фыркнул:

— Ну, можно и так, если тебе легче понять с этой стороны. Конечно, ты прав, или именно как эти идиоты хип-хопа. И получается у него это отлично. От него пока что никто живым не ушел. А это не так-то просто, понимаешь? Потому что большинство этих кретинов, включая, между прочим, Гейси или Банди, да даже такого негодяя, как Дамер, — все они в какой-то момент почему-то дают промашку и отпускают свою жертву. Иногда по своему желанию, умышленно, но иногда это происходит и совершенно случайно. И вот когда жертва вырывается на свободу, тут и начинается падение. Правда, со мной такого не случалось. — Его глаза, похожие на самые холодные в мире сапфиры, заблестели. — Только не со мной. Я бы ни за что не отпустил свою добычу. Ни единой осечки.

— Как и у этого парня, — напомнил Джаз, пытаясь вернуться к сути беседы.

— Ну, он только начал свой путь. Каждый дурак способен убить — сколько, ты говорил? — пять человек и спокойно скрыться непойманным. Если он так же останется неуловимым, когда число жертв увеличится, скажем, до двадцати или тридцати, вот тогда приходи ко мне еще раз, и мы поговорим серьезно. Вот тогда это произведет на меня некоторое впечатление. Я, наверное, даже приготовил бы ему какую-нибудь призовую конфетку или еще что-то в этом же духе. — Билли ожил. — Вот тебе и ответ, Джаспер. Тебе не нужно даже пытаться поймать этого парня. Погоди немного. Рано или поздно он споткнется о свои собственные ноги, он запутается и выдаст себя чем-нибудь. Вот тогда ты его и выловишь.

— Нет, такое решение проблемы мне не подходит, — хладнокровно произнес Джаз.

Билли только пожал плечами:

— А почему бы и нет? Ну, пять человек убито, будет пятнадцать, потом пятьдесят. Какая разница?.. Все равно все умирают. Это непреложный факт. Только время смерти разное, а это уже детали.

— Но я не хочу, чтобы люди снова умирали.

— Правда? — Билли подался вперед, почти касаясь воображаемой перегородки. — Неужели, Джаспер? Позволь мне кое-что прояснить тебе. Мне кажется, что тебе на самом деле наплевать на этих людей. И знаешь, почему я в этом так уверен?

— Ну, просвети меня, — ровным тоном произнес Джаз. Сердце его бешено колотилось. Еще бы! Сейчас психоанализом будет заниматься его отец, человек, который знает его досконально. А это не очень приятно.

— Потому что эти люди… эти мифические люди, они живут «где-то там», ну, те самые, которых он еще не убил… Ты с ними даже не знаком, Джаспер. Они для тебя — ничто. Так почему ты должен переживать за них, если он все-таки убьет их? Вот, например, в данную секунду тоже кто-то где-то умирает. — Билли тихонько стукнул кулаком по столу, так, что слово «ЛЮБОВЬ» сначала опустилось на холодный металл, потом снова поднялось в воздух. — И вот сейчас тоже — бац! — «ЛЮБОВЬ» снова опустилась на стол. — Ну, например, какой-то нищий в Индии, или мексиканец на границе с Америкой, или девчонка в Нью-Йорке, которая мечтала работать супермоделью, а вместо этого стала проституткой. Вот все они умирают сейчас, в эту секунду — бац! И вот сейчас — бац! И сейчас — бац! И сейчас — бац! Ну и какая тебе разница? А мне какая?

— То, что это какие-то абстрактные люди, и я с ними лично не знаком, вовсе не означает, что они не важны, что они не имеют значения, — возразил Джаз, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно, а не дрожал. Сейчас очень важно было не показывать никаких эмоций. Потому что Билли был прав. В чем-то. Люди, безусловно, постоянно умирали. И он не знал их и даже не был с ними знаком. Но разве от этого они переставали быть людьми?

«Важен каждый человек. Все люди имеют значение».

— Тебе наплевать на них, и ты не собираешься спасать этих людей. Ты волнуешься за самого себя. Ты хочешь доказать, что ты тут ни при чем. Ты хочешь доказать, что ты такой же обыкновенный гражданин, как и все остальные. Вот почему ты так переживаешь, Джаспер.

Это, конечно, тоже было правдой, но Джазу не очень хотелось ее слышать. Тем не менее в словах Билли тоже скрывалась горькая истина. Но только не вся целиком. И к тому же цинизм Билли тоже оказался неуместен.

— Не важно, какие у меня могут возникнуть мотивы, — парировал он. — Но ведь ты согласился мне помочь. Так ты будешь помогать или нет?

Билли прищелкнул языком:

— Какой же ты нетерпеливый, как я посмотрю. Пойми, я не видел своего мальчика столько лет! Неужели ты будешь обвинять меня в том, что я умышленно вот так стараюсь потянуть время? — И он сладко улыбнулся — ну, настоящий ангел! Или ребенок, укравший конфетку и застигнутый на месте преступления.

Джаз на это не купился. С ним такие штучки не проходят. Он продолжал сверлить отца взглядом.

— Ну ладно, — успокоился Билли, поняв, что ему не провести сына. Он словно обмяк на стуле, снова полностью расслабившись. — Ты, как я вижу, шутить не намерен. Послушай, тебе надо научиться думать, как этот твой парень. Для тебя, Джаспер, это будет совсем несложно. Он рассуждает в точности, как я, а ты ведь и есть часть меня самого. Значит, он называет себя Импрессионистом. А что тебе вообще известно об импрессионизме?

Джаз покачал головой.

— Да чему только сейчас в школе учат? — нахмурился Билли, пытаясь изобразить из себя заботливого родителя. Джаз был уверен, что он мог бы составить о себе хорошее впечатление у любого учителя в Лобо. Сейчас можно было подумать, что он и впрямь заботился об образовании своего сына. — Импрессионисты изображали не конкретно то, что видели, а то, как именно они это видели, какое впечатление у них складывалось от увиденного. То есть общие черты предмета совпадали с картиной, но не более. Ты меня понимаешь? Главное, как тот или иной объект видит глаз художника. А детали, подробности им не были важны. Ты слушаешь?

— Да-да, конечно.

— Вот взять, к примеру, эту последнюю жертву, бедняжку по фамилии Хеллер… — Билли вздохнул и взмахнул рукой так, словно и в самом деле горевал по ее кончине. — Она же не была горничной в прямом смысле этого слова. Но что-то похожее в ее работе все же присутствовало. Понимаешь? Вот это и было для него главным.

— Но он убил ее не по графику, так сказать. У тебя между четвертой и пятой жертвами был перерыв в несколько дней, а он его почему-то сократил.

— Ну и что из этого? Сходи как-нибудь в музей, сынок, и посмотри на работы Моне. Подойди к полотнам поближе, насколько это возможно, и скажи мне, сколько времени разделяют один мазок великого Клода от другого, пусть даже и соседнего, а? Время тут не имеет никакого значения. Во всяком случае, для твоего парня. Ему важно создать общее впечатление.

Что ж, в этом был некий смысл. Но проблему такое понимание сути дела тоже не решало.

Билли вздохнул и посмотрел вверх, словно спрашивая Бога, почему ему опять приходится работать самому.

— Обрати внимание на то, как он искажает детали, сынок, но все равно сохраняет основной смысл. Возьмем теперь твою учительницу. Она же не настоящая актриса, но что-то вроде того. И в следующем случае будет то же самое. Ему на самом деле не нужна какая-то блондинистая бздюшка в офисном здании. Подойдет даже девица, которая разносит кофе на родительских собраниях, вот чего он ищет.

— Но…

— Никаких возражений! — впервые Билли проявил нетерпение. — Да, этот парень старается изо всех сил. Он сохраняет основную линию во всех убийствах, но не обращает внимания на мелочи. Он прикончил какую-то бздюшку из местной тошниловки, которая обслуживала таких же сопляков дешевыми бутербродами и бурдой, называемой кофе. Моя официантка работала в бистро для богатых клиентов в курортном местечке, настоящем раю для туристов. Да она от одного только посетителя могла получить чаевых больше, чем ваша красотка зарабатывала за неделю. — Билли говорил так, словно все его жертвы являлись его личной собственностью. Впрочем, в каком-то смысле это было именно так. Внезапно его негодование действиями Импрессиониста проявилось во всей красе. — Я убил Венеру Доуз, красавицу Венеру. — Он вздохнул и откинулся на спинку стула, словно гурман, вспоминающий какое-то изысканное и очень редкое блюдо. — Она была настоящей актрисой. Начинающей, да, не стану отрицать, но ее уже снимали и показывали по телевизору, поэтому можно сказать, что она подавала надежды. А твой парень, ну кого он выбрал? Твою школьную учительницу, которая вела дополнительные занятия по актерскому мастерству? Твою училку! И он считает, что это одно и то же? Ты, наверное, шутишь!

Джаза охватили одновременно злость и радостное возбуждение, но он заставил себя успокоиться, чтобы ни в коем случае не показать отцу своего волнения. Вот оно! Есть! Вот чего он добивался от Билли. Как же он сам не смог догадаться? Импрессионист, конечно, старался подражать Билли, но менял некоторые параметры, исходя из обстоятельств. Каждая жертва напоминала ту, которую выбирал себе Билли, и, может быть, поэтому Джаз не смог разглядеть разницы. Как же он упустил самое главное?

— Надо найти жертву. И тогда мы вычислим его, — выдохнул Джаз.

— Скорее всего. Но ты должен еще определить, каким образом ты узнаешь его. Он живет в нашем крохотном городишке, мальчик мой. — Билли усмехнулся. — Он завтракает в той же забегаловке, может быть, берет книги в той же библиотеке, что и ты сам. Ему очень удобно в Лобо. Раз уж ему удалось столько женщин убить здесь… Да, в Лобо ему весьма комфортно.

Какая-то смутная мысль родился в голове Джаза.

— Ты считаешь, он там родился и вырос, да? Может быть, он был знаком с тобой? Или жил по соседству с нами?

Билли снова неопределенно пожал плечами:

— Это, в общем, тоже не имеет большого значения. Главное, что он вписывается в обстановку. Он ничем не выделяется среди местных жителей. Это наша отличительная черта, Джаспер. Люди думают, что самое трудное в нашем деле — научиться резать тело или соблазнять девушек, уговаривать их сесть к тебе в машину. Нет, это сущие пустяки. Этому можно научиться даже с помощью Интернета. Настоящее искусство — это умение смешаться с толпой, гармонично слиться с ней. Вот в этом мы преуспели. — Он ослепительно улыбнулся. — Нас никто не выделяет среди простых добропорядочных граждан, потому что мы смотримся точно так же, как они. Мы самые обычные люди, сынок.

Джаз лихорадочно соображал, мысли в его голове быстро сменяли одна другую. Есть! Ключ к поимке Импрессиониста найден!

Надо скорее поделиться новостями с Уильямом. Он поднялся со своего места.

— Разве мы уже закончили нашу беседу? — обиженно спросил Билли. — Я даже не успел спросить, как идут дела у тебя со спортом. Гоняешь ли ты в футбол с ребятами, чем увлекаешься, кроме него?

Джаз взглянул на руки отца. ЛЮБОВЬ. СТРАХ.

— Мне пора, — объяснил он и, поборов себя, добавил: — Спасибо за помощь. Ты действительно оказал мне добрую услугу. — И он позвал надзирателя, стоявшего у двери.

— Не забудь о нашей договоренности, Джаспер, — напомнил Билли, когда из двери появился надзиратель. — Не дай Бог, ты забудешь!

— Я все помню и все сделаю, — пообещал Джаз.

Надзиратель отковал кандалы Билли от стола и заставил преступника подняться со стула.

— Джаспер!

Джаз уже выходил из комнаты, но тут оглянулся на отца, стоявшего в окружении вооруженных профессионалов, но все же не потерявшего своих собственных сил и не упавшего духом ни на йоту.

— Да?

— Я вспомнил начало нашего разговора… Ты вошел сюда, как будто в рыцарских латах, весь такой холодный и равнодушный. Просто какой-то сукин сын, иначе не скажешь. А как ты начал мне во всем поддакивать. Понес какую-то туфту насчет лайковых перчаток и тому подобной чепухи. Ты же пытался манипулировать мной. И кстати, эта попытка была неплохой.

Эти слова, сказанные со всей искренностью, ледяной сосулькой вонзились в позвоночник Джаза.

— Я — это не ты.

— Ты даже лучше.

— Я не представляю собой зло. — Если бы он сказал это кому-то другому или при других обстоятельствах, эта фраза прозвучала бы как сравнение, причем преувеличенное. Но здесь и сейчас она казалась даже недостаточной.

Губы Билли скривились в усмешке.

— Хочешь знать разницу между добром и злом, Джаспер?

Билли не стал ждать ответа. Он поднял вверх руку с надписью «ЛЮБОВЬ» и щелкнул пальцами.

— Так вот она, малыш. Слушай. Ты даже и сам не заметишь, как переступишь эту черту, пока она не промелькнет уже в зеркальце заднего вида.

— Хватит, Билли, — пробурчал один из надзирателей, и преступника вывели из комнаты. Если Джаз и надеялся на то, что отец выкрикнет что-нибудь напоследок, то его ожидало разочарование. Билли Дент исчез за дверью. Теперь Джаз слышал только тихое позвякивание цепей, когда его уводили в лабиринты Уоммейкетской тюрьмы.

Помощник шерифа Хэнсон не промолвил ни слова на всем пути назад в Лобо. Вместо него всю дорогу вопила сирена, а он изо всех сил вдавил в пол педаль газа. Вой полицейской сирены, как кувалдой, долбил Джаза по вискам до головной боли. Но парнишка старался не обращать на нее внимания и вместо этого сосредоточился на разговоре с шерифом по мобильнику Хоуви. Для этого ему приходилось орать во все горло, чтобы донести до Уильяма все то, что он торопился рассказать.

— …и поэтому он считает, что она не будет секретаршей в традиционном смысле, как мы понимаем эту профессию, — продолжал Джаз. — Может быть, ее работа даже называться будет по-другому, но связана при этом с… некоторыми функциями, которые, как правило, исполняет именно секретарь. Понимаете?

Он почти физически ощущал облегчение, которое в данный момент испытывал шериф.

— Ты только что прибавил нам работенки на неделю, не меньше, — говорил Таннер, — но эту работу я в состоянии обеспечить и сразу же возьмусь за дело.

Джаз закрыл глаза и попытался отогнать от себя призрак Билли, но голос отца продолжал сливаться с сиреной, снова и снова повторяя одни и те же фразы:

«Мне кажется, что тебе на самом деле наплевать на этих людей.

Ты даже и сам не заметишь, как переступишь эту черту, пока она не промелькнет уже в зеркальце заднего вида.

Мне не нужен протеже. У меня один такой уже есть.

Ты самый настоящий убийца. Просто ты еще никого не убил».

Джаз нервно сглотнул. Может быть, из этого следует сделать вывод, что он не убивал свою мать?

Или же Билли просто решил поиграть с ним. Он вспомнил свои слова, обращенные к Конни: «Если раз проявишь слабость перед серийным убийцей, после этого он начинает жить внутри тебя».

Когда Хэнсон доехал до полицейского участка и осторожно провел Джаза через задний ход, небо уже поменяло цвет с темно-синего на какой-то багровый, как фингал под глазом. Джаз только поприветствовал Уильяма, но поговорить им не удалось. Шериф был занят: он уже координировал работу своих сотрудников, которые должны были разыскать потенциальную жертву Импрессиониста в самое ближайшее время. Поэтому он прошел через похоронное бюро, избегая, таким образом, встречи с репортерами, и поехал домой уже на своем джипе.

По дороге он почувствовал, как его накрывает приятная волна облегчения. Итак, ему удалось сделать то, что он планировал и на что серьезно рассчитывал. Он бросил вызов льву — вернее, дракону — в его собственном логове, и не только вышел оттуда живым, но еще и с сокровищем: с той самой информацией, которая должна была остановить Импрессиониста. Джаз как будто заново родился. Он чувствовал себя новым человеком, перед которым открывалась новая жизнь.

И тут он заметил в машине какой-то крохотный белый прямоугольник. Остановившись на красный свет на перекрестке, он протянул руку и достал визитную карточку Джеффа Фултона. Джаз вспомнил его страстную речь на поминальной службе в честь Джинни и вздохнул. Может быть, ничего плохого и не будет в том, что он поговорит с этим бедолагой в течение пяти минут? Конечно, Джазу не хотелось начинать традицию проводить душещипательные беседы с родственниками жертв своего отца. Но он понимал, что, в общем, может позволить себе проявить доброту к этому несчастному старику. Утром он обязательно сам позвонит Фултону. Ни один серийный убийца не стал бы так поступать, ни одному психопату такое бы и в голову не пришло. Одна только мысль об их встрече приободрила Джаза.

Приехав домой, Джаз удивился, не увидев ни одного чужого автомобиля, ни единого репортера. Дежурный полицейский сидел в патрульной машине, припаркованной прямо на подъездной дорожке, и Джаз подошел к нему, чтобы расспросить о делах.

— Пару часов назад Таннер прислал сюда небольшой полицейский отряд. Потом всем официально сообщили, что тебя и твою бабушку временно перевели в другое место и взяли под охрану, поскольку против вас было зарегистрировано уже несколько звонков с угрозами.

— А такие были на самом деле?

— Я не знаю. — Полицейский отвечал неохотно, весь разговор, судя по всему, не доставлял ему никакой радости. — Так или иначе, все сразу и разъехались. Добро пожаловать, с возвращением тебя.

Джаз вошел в дом и запер дверь. Потом проверил бабушку. Она продолжала пребывать в стране сновидений. Возможно, сейчас ей снилось, что безумие наконец-то оставило ее. В животе Джаза забурчало, и он осознал, что не ел сегодня фактически целый день.

На кухне в холодильнике он обнаружил только старое мороженое, все покрытое кристаллами льдинок, да две неаппетитные куриные ножки, оставшиеся еще после визита Мелиссы, когда она принесла бабушке целый пакет жареных цыплят. А ведь с тех пор прошло уже несколько дней. Джаз устроился за столом и съел ножки, не разогревая их. Потом соскоблил с мороженого лед и тоже употребил его. Было не очень вкусно, но съедобно.

Во время этого импровизированного ужина Джаз вглядывался в задний дворик через стеклянную кухонную дверь. Весной и летом сад бабули представлял собой настоящие джунгли из сорняков и чертополоха, простиравшиеся почти на целый гектар. Но сейчас, осенью, здесь было пустынно и территория хорошо просматривалась до самого сарайчика, где хранились садовые инструменты.

И еще отсюда хорошо было видно купальню для птиц. Ничего особенного в этой штуковине, конечно, не было. Старое потрескавшееся основание из бетона. В середине — скульптура рыбины, у которой изо рта выливалась вода прямо в ванночку. Через пару недель станет совсем холодно, и тогда Джаз отсоединит купальню от шланга на всю зиму.

Но пока что она функционировала, и вода продолжала весело журчать. Правда, птицы сюда никогда не прилетали.

Итак, Билли помог Джазу, но в ответ тоже попросил у сына ответной помощи.

«Тогда что? — спросил в тюрьме Джаз, беспомощно подняв руки вверх. — Что ты хочешь?»

Он встал из-за стола, выкинул остатки мороженого в мусорное ведро и вышел на улицу к купальне.

«Ты помнишь ту старую купальню для птиц на заднем дворике у бабушки?

Да-да, конечно. И что тебе…

Тише, Джаспер. Слушай меня. Я тебя выслушал, теперь твоя очередь внимать мне. Эта хреновина… Она стоит в саду, сколько я себя помню. И сорок лет подряд я пытался объяснить ей, что птицы туда не прилетают, потому что она стоит неправильно.

Что? Какое отношение эта штука имеет к твоей…

Я сказал: тише. Не перебивай, Джаспер!»

Впервые за все время Билли заволновался.

Причем из-за какой-то дурацкой птичьей купальни.

«Она поставила ее так, что солнце освещает купальню только во второй половине дня. Понимаешь? Утреннее солнце ее не захватывает, а ведь именно в это время птички и любят принимать ванну, так сказать. Купальню нужно переставить на другую половину лужайки. Я пытался втолковать это бабушке, но она меня даже слушать не стала. А потом все время стояла у окна, смотрела на нее пустую и ругалась и обзывала ее всякими словами. И все из-за того, что ей нельзя было любоваться птичками».

Поэтому… Джаз задумался.

«Поэтому взамен твоей помощи ты хочешь, чтобы я… уговорил бабушку переместить…

Нет. Я не хочу, чтобы ты пытался ее в чем-то убедить. Просто передвинь эту хреновину сам. Когда она уснет, выйди в сад и оттащи ее на восточную сторону. Лучше всего туда, где у нас растет белый клен. Как только бабуля увидит, что в купальню стали слетаться птички, ей будет все равно, передвигал ты купальню или нет. А если она что-то заподозрит, просто скажи ей, что она всегда там и стояла, а бабуля сама уже ничего не помнит. Ей уже давно башню снесло, так что она скорее всего ни о чем тебя и спрашивать не станет.

И вот это и есть цена за твою помощь?» Джаз не верил своим ушам.

Билли вздохнул и поместил «ЛЮБОВЬ» над словом «СТРАХ».

«Потешь своего папочку, Джаспер. Угоди ему. Ты один можешь позаботиться о моей маме, пока я заперт здесь».

Джаз согласился и теперь внимательно смотрел на эту самую купальню.

Сама затея казалась ему смехотворной и нелепой. Безумие какое-то.

А разве его папочка не психопат?

И все же в чем-то Билли был прав. Бабуля частенько жаловалась на отсутствие птиц. А если он переместит купальню, кто знает, может, это действительно положительно скажется на ее здоровье?

Он отсоединил шланг и накренил купальню. Она оказалась легче, чем он предполагал. Джаз считал, что она вся сделана из бетона, но оказалось, что только основание.

Не может быть, чтобы все решалось так просто. А что, если Билли зарыл что-то на этом самом месте под купальней?

Но под ней оказалась только старая пожухлая трава, которая оставалась там, наверное, в течение долгих лет, пока на ней стояла купальня.

«Ну, что ж… Почему бы и нет?»

Он заворчал и поставил купальню на попа. Штуковина была не столько тяжелая, сколько неуклюжая, и ему потребовалось несколько минут, чтобы перекатить ее на новое место и установить там под деревом. Сюда старый шланг не дотягивался, поэтому Джазу пришлось вернуться в дом и принести другой, более длинный. Наконец он все подсоединил как следует, и вода в купальне снова весело и резво зажурчала, как прежде.

— Ну, утром мы посмотрим, что здесь у нас с тобой получится, — сказал Джаз, обращаясь к купальне.

Когда он вернулся на кухню, то услышал какой-то тихий звук, исходящий из мобильника Хоуви, лежавшего на столе.

Он посмотрел на маленький экран и обнаружил, что от шерифа на его номер пришло текстовое сообщение: «Похоже, мы нашли ее. Спасибо за помощь. Г.У.Т.».

Джаз усмехнулся. Теперь, когда полиция определила следующую жертву, они могли устроить засаду и ждать появления убийцы во всеоружии. Совсем неплохо он поработал сегодня. Просто здорово!

Он поднялся наверх, ощущая жуткую усталость. На компьютере была приклеена бумажка-напоминание о том, что нужно подготовить письмо со своими доводами против рекомендаций Мелиссы Гувер отправить его в приемную семью. Но сейчас мозг его требовал отдыха, и ни о чем больше Джаз думать уже не мог. «Завтра, — мысленно пообещал он сам себе. — Завтра я все обязательно продумаю и напишу. Ничего не забуду и не упущу. Но только завтра».

И хотя было еще не поздно, он разделся до трусов и забрался в постель.

И впервые с той ночи, когда на поле Гаррисона было обнаружено тело Фионы Гудлинг, он заснул здоровым глубоким сном безо всяких кошмаров.

Глава 32

Импрессионист отчаянно ругался про себя, проклиная всех и вся. Он быстро отступил на шаг, устраиваясь под фонарем. Вокруг царила темнота, поскольку фонарь был разбит, и поэтому Импрессионисту не составило труда спрятаться от посторонних глаз. Укромных местечек тут было предостаточно.

И полицейских, кстати, тоже!

Бренда Куимби. Тридцать с небольшим. Блондинка. Она вела протоколы ежемесячных собраний местного масонского общества, куда входил ее муж. А поэтому, как посчитал Импрессионист, можно было назвать ее секретаршей. Даже при том, что настоящая ее работа заключалась в обработке данных на компьютере в службе технической поддержки.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти ее, и уже несколько дней он внимательно следил за женщиной. Именно сегодня вечером он намеревался похитить ее, чтобы создать свой очередной шедевр и, таким образом, заплатить дань уважения карьере Билли Дента, когда тот действовал в образе Художника. После этого Импрессионист должен был перейти к следующей стадии своего личного развития и совершенствования.

Но сейчас ее дом буквально кишел полицейскими.

Ну да, разумеется! Они считали себя умнее его, вот именно эти стражи порядка. Они были уверены в том, что хорошо замаскировались. Думали, снимут форму и переоденутся — так теперь их никто не узнает? Такими дешевыми приемами им его не обмануть.

Импрессионист же не идиот какой-нибудь. Он их видит, можно сказать, насквозь.

Но как они догадались? Как они все это вычислили? Они же буквально сразили его наповал!

И тут ответ пришел сам собой. Его вдруг осенило: причиной всему — малыш Дент! Только он, кто же еще? Другого ответа и быть не могло. Это точно. Импрессионист недооценил возможности юного Дента. Это его единственная ошибка, совершенная в Лобо.

Она же станет и последней.

Импрессионист неторопливым шагом приблизился к подъездной дорожке возле дома Дента. Солнце уже село, ночь выдалась темной и беззвездной. Здесь припарковалась полицейская машина, и водитель, очевидно, уже успел заметить его. Импрессионист приветливо помахал ему рукой. «Вот видишь? Волноваться нет причин. Подумай сам, если бы я был серийным убийцей, ну стал бы я привлекать к себе внимание и вот так махать тебе?»

Он поравнялся с машиной и пригнулся, чтобы получше разглядеть полицейского через открытое окошко.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоенным голосом добропорядочного гражданина осведомился он. В следующую секунду Импрессионист достал из кармана пистолет с глушителем и выстрелил полицейскому в висок. Оружие произвело тихий звук, как будто кто-то негромко кашлянул себе в кулачок. В тот же миг похожий звук раздался из горла умирающего полицейского. Чудесная гармония!

А главное, все было проще простого.

Глава 33

Когда в дверь позвонили, Джаз сразу проснулся и часто заморгал. Он посмотрел на часы, стоявшие рядом с кроватью на тумбочке. Начало десятого. Он проспал всего полчаса.

— Подождите! — крикнул он и скатился с кровати. Потом в темноте на ощупь отыскал свои джинсы и футболку. Одевался он уже, спускаясь по лестнице. На ходу успел заглянуть в комнату бабушки. Старушка все так же мирно спала. Хорошо. Да, а кто же мог к нему заявиться в такое время? Ни один журналист не проскочил бы мимо дежурившего у дома полицейского. Тогда кто?

Может, это Уильям решил лично сообщить какие-нибудь хорошие новости?

Он ускорил шаг и уже через пару секунд гостеприимно распахнул входную дверь.

Ах вот оно что!

— Привет, — поздоровался Джаз, испытывая и легкое раздражение, и вместе с тем, как ни странно, чувство благодарности. — Я недавно вас вспоминал.

— Правда? Можно войти?

— Конечно.

Джаз отступил в сторону, приглашая Джеффа Фултона пройти в дом.

Глава 34

Импрессионист вошел в прихожую и огляделся. Значит, именно в этом доме и вырос Билли Дент. Он ожидал увидеть нечто более впечатляющее, а потому недовольно поморщился.

— Ну, здесь, конечно, не роскошные апартаменты, — говорил мальчик, — но я рад, что вы решили прийти ко мне. Я сам собирался позвонить вам утром.

— Я задержался здесь по делам. Даже не думал, что столько времени пробуду в вашем городе, — объяснил Импрессионист. — Но скоро я уеду. — Он хотел усмехнуться, можно сказать, едва сдерживался, но вовремя спохватился, продолжая изображать отчаявшегося, убитого горем Джеффа Фултона.

— Может, хотите чашечку кофе? Или еще чего-нибудь?

— Да, кофе — это просто замечательно, — кивнул Импрессионист. Надо же! Сын Билли Дента собирается угостить его чашечкой кофе! Удивительный выдался день!

Он прошел за мальчиком на кухню. На стенах облупившаяся краска, старая бытовая техника, все в золотисто-зеленых тонах. Наверное, тут ничего не менялось еще с тех пор, когда Билли Дент сам был ребенком. Скорее всего он по утрам подбегал вот к этому холодильнику в надежде что-нибудь перекусить. А в морозилке, не исключено, держал отрезанную кошачью голову.

Мальчик отвернулся от Импрессиониста и потянулся к буфету, чтобы достать кофейную чашку.

В тот же миг Импрессионист сунул руку в карман.

Джаз скорее догадался, чем почувствовал, что Фултон подошел к нему сзади, и достаточно близко, ближе, чем того требовали элементарные правила приличия. Но в то мгновение он не задался вопросом, зачем это понадобилось позднему гостю.

Однако этот миг затянулся надолго.

Прежде чем Джаз успел повернуться, прежде чем он пошевелился, холодный и такой узнаваемый ствол пистолета уткнулся ему в основание шеи.

— Какого… — начал было Джаз, но тут его кольнуло в шею что-то очень острое и тонкое.

— Не волнуйся, — произнес Фултон, стараясь, видимо, говорить так, чтобы его голос прозвучал успокаивающе. Но это у него не получилось. Так, во всяком случае, решил Джаз.

Наверное, Фултон хотел еще что-то сказать, но Джаз этого уже не услышал.

Глава 35

В висках у Джаза стучало, в ушах звенело. Ему показалось, что он слышит еще какие-то непонятные звуки, и они шли откуда-то извне и издалека, но откуда точно — сейчас он не смог бы определить.

— …нивалну-у-у-с-с-ся…

Он попытался сосредоточиться.

— …несрес-с-с-сво…

Веки как будто стали свинцовыми, или по крайней мере ему так казалось, потому что открыть глаза оказалось невозможным. Он даже и не пытался это сделать. Джаз сосредоточился на словах (если это были какие-то осмысленные слова, конечно), пытаясь разобрать их сквозь невероятный гул в голове.

— …для-а-ачис-с-с-ски…

Наконец ему удалось немного прийти в себя. Джаз понял, что не может пошевелиться. Значит, его каким-то образом обездвижили. Возможно, связали. Но вот онемевшие конечности откликнулись, и Джаз осознал, что его сковали наручниками. И плюс ко всему — какая приятная неожиданность! — засунули в рот кляп.

Итак, выбора не оставалось. Нужно открыть глаза.

— …тру-у-у-уп…

И он их открыл. На это потребовалась целая вечность. Ну, может, и не вечность, но все равно довольно значительный промежуток времени. Обычно это получалось сделать гораздо быстрее. Перед ним заплясали какие-то пятна, засверкали огоньки, и Джаз бы не удивился, если бы перед ним возник Билли с собачьим поводком в руке.

Рядом с ним действительно сидел на стуле какой-то мужчина. Он весь подался вперед, уперев локти в колени. Губы его шевелились, но звуки, которые доносились до его слуха, еще не совсем соответствовали движению губ.

«Меня усыпили. Мне вкололи какое-то лекарство…»

— …понимаешь, что я говорю? — обратился к нему Джефф Фултон. — Я сказал тебе: «Не волнуйся, это не средство для очистки труб. Это было просто успокоительное средство, причем не самое сильнодействующее».

Джаз быстро заморгал, пытаясь избавиться от бликов и перемещающихся искр перед глазами. Комната приняла свои очертания. Оказывается, он находится в своей собственной спальне и прикован наручниками за запястья к стулу. Лодыжки тоже были закованы. Получается, что он пребывает почти в таком же положении, как и Билли в Уоммейкете. На краешке письменного стола сидел Фултон.

— Ну что, проснулся? — поинтересовался старик. — Хорошо, это хорошо. — Он поднялся со стола и подошел к Джазу. — Сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Если тебе захочется кричать, не стесняйся и ори, сколько влезет. Я не против. Все равно тебя никто не услышит. Самый ближайший дом отсюда… Ну, ты ведь это и без меня знаешь, верно?

И он действительно вынул кляп. Джаз с жадностью глотнул воздух ртом. Ему захотелось в тот же миг пронзительно закричать, но он знал, что Фултон его не обманывает.

Поэтому вместо того чтобы орать, он сразу перешел к делу и спросил:

— Что вам нужно?

Глаза Фултона заблестели, но в голосе его не слышалось никакой злобы.

— Что мне нужно? Очень многое, Джаспер Фрэнсис Дент. Во-первых, я хочу, чтобы твоя симпатичная подружка умерла. Я хочу ее лично выпотрошить и сложить все внутренности на пол в кучку у твоих ног.

Джаз стиснул зубы.

— Ах вот в чем, оказывается, дело. Месть за гибель собственной дочери? Вы задумали убить Конни и меня, чтобы таким образом отплатить Билли? Но вашу дочь этим все равно не вернуть.

— Мою дочь? — удивился Фултон. — О чем это… А, понятно. — Он повеселел. — Ну да, конечно. — Теперь он уже откровенно хохотал. — Ну посмотрите, какая прелесть! Ты до сих пор думаешь, что я и есть Фултон? — Он вынул из кармана носовой платок и вытер лицо, размазывая по коже театральный грим. Когда он его стер, то оказался гораздо моложе и уже не выглядел таким усталым, как прежде. Потом он вынул контактные линзы, и теперь смотрел на Джаза совершенно новым ясным взглядом. Глаза у него оказались голубыми.

Джаз снова заморгал, стряхивая с себя остатки воздействия снотворного. Он узнал эти глаза. Хотя видел всего мгновение, когда Импрессионист удирал через окно из квартиры Джинни.

Импрессионист снова разразился резким скрипучим смехом.

— А знаешь что, Джаспер? Я не был уверен на сто процентов, что у меня вообще что-то получится. Даже с этими контактными линзами. Я почему-то думал, что ты видишь людей насквозь. Именно ты, а не кто-то другой. Но после нашей первой встречи я понял, что мне удалось обвести тебя вокруг пальца. Потому что ты боялся даже взглянуть на меня. Да если бы у меня на лбу было написано «Импрессионист», ты и этого бы не заметил.

Боже мой! — продолжал он. — Я пытался дать тебе шанс. Я, фигурально выражаясь, подлетел к солнцу на недопустимо близкое расстояние. В тот вечер, когда поминали твою учительницу, я вышел вперед и выступил с речью… — Он удовлетворенно выдохнул. — И когда я говорил, Джаспер, — о Боже! — я думал, что не выдержу и взорвусь прямо там, перед школой. Я думал, меня разнесет на кусочки, так меня распирало от гордости самим собой. Ты помнишь, наверное, как все глаза были обращены на меня. Все смотрели на меня и внимательно слушали то, что я собираюсь им сказать. И никто из них ничего даже не заподозрил. Это было восхитительно. Просто восхитительно.

У Джаза перехватило дыхание. В животе что-то тревожно сжалось, и он испугался, как бы с ним не случилось то, что бывает в подобных ситуациях с очень маленькими детьми. Оказывается, все это время Импрессионист нагло расхаживал прямо у него под носом. Он играл с ним. Манипулировал им, как хотел. Провал Джаза получился полным и окончательным. А ведь все было так просто. Он мог бы остановить убийцу сразу же после того, как обнаружилось тело Фионы Гудлинг. Для этого Джазу нужно было всего-навсего зайти в Интернет и поинтересоваться внешностью Джеффа Фултона. Одним глазком поглядеть на его фотографию. И все.

Импрессионист вернулся к столу. Теперь он уселся на него уверенным в себе победителем. Будто, стряхнув с себя личину Фултона, он отделался и от привычки прикидываться подавленным и разбитым судьбой стариком.

— Теперь, надеюсь, тебе все ясно? Все понятно?

— Да, — кивнул Джаз, быстро соображая и разрабатывая план действий.

Итак, физически он сделать ничего не мог, так как был прикован к стулу. Значит, в его распоряжении остается психологический аспект. Он знал, как рассуждают психопаты и социально опасные личности. В особенности вот этот тип. Тот самый, который копировал, как мог, преступления его отца.

— Вы стараетесь избавиться от меня. Вы считаете, что Билли не хочет заводить себе еще одного протеже, потому что у него есть я. Но даже если вы уберете меня, вы не добьетесь этим ничего.

Это утверждение Импрессионист не стал встречать смехом. Он лишь презрительно фыркнул:

— Ты, похоже, вообще ничего не понимаешь. Ты даже не знаешь, чего я добивался все это время. Тебе, наверное, фантазии не хватает. Ты наследник Билли Дента, а до сих пор еще не убил ни одного человека! Даже зверя не убил!

Он встал и двинулся на Джаза, потом зашел со спины. Джаз напрягся, вспомнив, как ствол пистолета уперся ему в шею, а после него появилась и игла. Но Импрессионист лишь склонился над ним и зашептал прямо на ухо:

— Ты отвергаешь свое право по рождению. Я решил убедить тебя, что это неверный подход к жизни. Ты должен принять его, как свою судьбу, Джаспер Фрэнсис Дент. Я явился к тебе, чтобы научить тебя всему тому, что умею сам. Ты полюбишь и кровь, и кости.

Джаз закрыл глаза. Нет. Никогда этого не случится.

— Ты знаешь, что тебе самому этого очень хочется, — тихо проговорил Импрессионист. — И всегда хотелось.

«…сделай это…»

— Тебе всегда хотелось стать таким, как папочка, но это чувство спряталось где-то глубоко внутри тебя.

«…молодец, умница, хороший мальчик…»

— Прекратите, — произнес Джаз, причем так тихо, что его почти не было слышно. — Остановитесь.

— Это для тебя слишком серьезно? — удивился Импрессионист. Он обошел его слева и присел на край письменного стола. — Тебе трудно это слушать? Я понимаю. Да, это нелегко. Особенно поначалу, когда ты только осознаешь, что, по сути, сам являешься… Нелегко, согласен.

— А кем являетесь вы сами? — спросил Джаз. Он понимал, что теперь нужно постоянно поддерживать разговор. Пока они беседуют, у Джаза оставался шанс. Может быть, этот тип невольно выдаст какой-нибудь свой недостаток или слабость, и тогда Джаз сразу же воспользуется моментом.

Импрессионист усмехнулся:

— Кто я такой? Наверное, ты хотел сказать «кто мы такие», да? Ты и я, мы с тобой ведь одно и то же. Мы могли бы стать настоящими братьями, Джаспер. Могу сказать тебе, кем мы с тобой точно не являемся. Мы не бараны. Мы не простые люди. И мы не потенциальные жертвы. Нет-нет, это не мы. И мы не цари, не короли и не императоры. Мы с тобой боги, Джаспер. — Он снова наклонился к мальчишке, глаза его восторженно сияли. — Ты дитя божества. Я явился сюда, чтобы оказать почести твоему отцу, правда, своим, несколько необычным способом. Но при этом предполагалось, что не имею права ни разговаривать с тобой, ни видеть тебя. Но я не сумел устоять перед таким соблазном. Ну а кто не воспользуется случаем познакомиться с сыном Билли Дента? — И он погладил Джаза по щеке с такой нежностью и осторожностью, с какой ребенок впервые прикасается к мягкой шерстке кролика. — Сопротивляться не имело смысла.

Он внезапно соскочил со своего места, как будто его ошпарили кипятком, и закричал:

— Представь теперь, какое разочарование меня ожидало! Только представь! Оказывается, ты притворяешься и делаешь вид, что ты простой школьник. Самый обыкновенный, как и все твои друзья и товарищи. Ты отказываешься от своего царского места, ты не желаешь становиться королем убийц. Ну ничего, скоро это все изменится. Не мог же я продолжать стоять в сторонке и наблюдать, как ты, спотыкаясь и падая, идешь по своей жизни, словно самый обыкновенный среднестатистический карапуз. Нет-нет, только не это. Я введу тебя в тот мир, который откроется тебе по праву. И он будет принадлежать только тебе одному.

Он повернулся к столу, туда, где были выложены разные предметы из карманов мальчика: его бумажник, ключи и мобильник Хоуви.

— Вот это нам уже не понадобится, — презрительно поморщился Импрессионист и одним движением руки сбросил все на пол. — А это…

И он положил на стол самый большой кухонный нож, который прихватил с собой из бабушкиного набора, всегда стоявшего в специальной подставке.

Он злобно усмехнулся:

— Вот это нам определенно понадобится, причем в самое ближайшее время.

Джаз нервно сглотнул.

— Вы меня не убьете, — спокойно сказал он. Ему хотелось закричать, завизжать, расплакаться, но он понимал, что такие эмоции действуют на психопатов, подобных Импрессионисту, как афродизиак. — А если и попытаетесь, то у вас ничего не получится. Я же сын Билли Дента. Меня нельзя убивать.

Блеф. Самый настоящий блеф. И он не сработал бы на любом другом человеке, имеющим хоть какие-то мозги и способность соображать. Но этот тип был самым настоящим психопатом, считавшим себя богом. Поэтому…

Импрессионист заморгал, и на пару секунд злобное выражение его лица сменилось на маску чистой невинности. Это вышло у него настолько искренне, что Джаз засомневался: а так ли резонны все его обвинения против этого человека?

— Убить тебя?.. Да с чего ты взял… Так вот что ты решил! Что я хочу убить тебя? Нет! Конечно же, нет! Да никогда… — Он упал перед Джазом на колени и честно заглянул ему в глаза. — Я только хочу исправить тебя, сделать лучше. Я хочу, чтобы ты гордо шествовал по планете. Как истинный бог убийств, как тот, кем ты был рожден. Именно таким, каким твой отец создал тебя и мечтал увидеть. Я только хочу помочь тебе. И я помогу тебе совершить твое самое первое убийство.

Он развернул стул, на котором сидел прикованный Джаз, так, чтобы мальчику стала видна его собственная кровать.

На ней лежала его бабушка.

Она была еще жива — Джаз сразу определил это по чуть слышному хриплому дыханию. Лекарство, которое он ей выдал еще утром, все еще действовало. Но — кто знает? — может быть, Импрессионист не стал на это рассчитывать и вколол ей «добавку» из своих собственных запасов?

— Своего родного отца лично я убил, когда мне исполнилось пятнадцать лет, — похвастался Импрессионист. — Поверь мне и моему опыту, Джаспер. Ты и представить не можешь, насколько приятно это чувство, насколько свободным ты начинаешь себя потом ощущать. Ведь ты перерезаешь в этот момент — в буквальном смысле — нити прошлого! Это восхитительно.

— Я ничего не буду делать, — упорствовал Джаз.

— Будешь, конечно же, будешь. Если бы здесь рядом с нами сейчас присутствовал Билли Дент, он бы тоже пожелал, чтобы ты это сделал. Да он согласился бы и на то, чтобы ты убил его самого, если только такое действие зажгло бы в тебе огонь и стало бы началом твоего славного пути.

Джаз вспомнил, как Билли в Уоммейкете обвел жестом комнату свиданий и сказал при этом: «И уничтожить все это?» — в ответ на вопрос, почему он до сих пор не покончил жизнь самоубийством.

— Да вы ровным счетом ничего не знаете о моем отце, — заявил Джаз, и тут его душу переполнила какая-то странная смесь чувств. Здесь было простое волнение, страх, ощущение собственной вины и даже — он бы сам никогда не поверил — сыновняя гордость. И тогда он выпалил: — Ничего вы о нем не знаете. Вы самый обыкновенный псих и фанат, а при этом еще и лузер. Вы только и можете, что притворяться, прикидываться, будто следуете по стопам моего отца, чтобы еще больше прославить его. А сами по себе вы — ничто. Никакой вы не бог. Вы пустое место. Да у вас силенок не хватило даже на то, чтобы изнасиловать Ирэн Хеллер! Слабак!

Он рассчитал все правильно. Гол был забит. У Импрессиониста вдруг задергалось веко левого глаза, хотя в остальном он оставался спокоен. Мужчина встал и с такой силой отвесил мальчишке пощечину, что Джаз, наверное, не удивился бы, если бы он при этом выбил ему зуб.

— А я тебя не боюсь, — парировал Импрессионист, подходя ближе. — Я мог бы боготворить тебя, но бояться — никогда. Ты меня понял?

Он схватил нож. Джаз уловил свое отражение в сияющем здоровенном лезвии и был очень удивлен, увидев, что выглядит вполне достойно и ничуточки не испуган таким поворотом дел.

— И все равно я нахожусь в лучшем положении, — усмехнулся Джаз, преодолевая головокружение от удара и омерзительного привкуса собственной крови во рту. — Хотя бы потому, что вас я тоже не только не боюсь, но и боготворить бы ни за что в жизни не стал.

Издав какой-то неестественный сдавленный хрип, Импрессионист ухватил Джаза за воротник рубашки и дернул его на себя что есть силы. Старая стираная ткань не выдержала и лопнула. Преступник рассмеялся и, вывернув руку, продолжал рвать рубашку так, что теперь она лоскутами свисала вокруг туловища мальчишки.

— Значит, вот отчего ты, оказывается, кайф ловишь, — язвительно заметил Джаз. — Наверное, поэтому ты и Ирэн-то трахнуть не смог, да?

Но Импрессионист уже не обращал на него внимания. Он успел что-то заметить, и теперь, обойдя вокруг стула, встал поудобнее, чтобы разглядеть спину парня.

— Индеец Сэм? — удивился он. — А тебе не кажется, что пора повзрослеть?

«Могло быть еще хуже, — пронеслось в голове у Джаза. — Хоуви вообще хотел увидеть своего любимого персонажа, коим являлся Губка Боб — Квадратные Штаны. Только мне удалось уговорить его на что-то другое, столь же крутое, как я выразился тогда».

— Ну, позабавились — и хватит. — Импрессионист снова встал лицом к Джазу. — Нам еще надо многое успеть, прежде чем наступит утро. Поэтому давай-ка начнем прямо сейчас.

Импрессионист подошел к Джазу, и мальчик напрягся, готовый в любую секунду почувствовать холодный металл лезвия на своем теле. Но мужчина только отстегнул наручники от стула и тут же застегнул их снова на лодыжках Джаза. То же самое он сделал с его руками. Итак, Джаз освободился от стула, но по-прежнему оставался в наручниках.

Он мог стоять самостоятельно. Мог даже кое-как перемещаться по комнате, как может это делать, например, стреноженная лошадь. Но сумеет ли он каким-то образом сбежать от преступника?

Нет, это было невозможно. За один раз он мог бы передвинуться сантиметров на пятнадцать, не более. А руки оставались практически как будто склеены вместе.

Импрессионист помог ему подняться со стула и провел его до кровати, где по-прежнему спала бабушка. Голова у Джаза все еще кружилась под влиянием лекарств.

Джаз почувствовал, как в руки ему вкладывают нож…

«…держи его крепче…»

И его пальцы ухватились за рукоятку. Сил у Импрессиониста оказалось хоть отбавляй. Он успевал и держать одну руку на ладони Джаза, сжимающего нож, а другой контролировать самого мальчика, чтобы тот невзначай не пырнул ножом его самого.

Нож.

Но это был другой нож.

Правда, такой знакомый.

И в этот момент Джаз осознал: это был не просто сон.

Это были его воспоминания.

Он уже когда-то держал нож в руке.

Именно вот так. Какие-то руки лежали на его ладони сверху. Словно кто-то направлял его.

Но на ручке все же оставалась именно его собственная рука. Вот как сейчас.

Второй рукой Импрессионист подтолкнул Джаза поближе к бабушке, которая все так же мирно похрапывала и посапывала, ничего не подозревая.

— Вот твоя первая жертва, — негромко произнес Импрессионист. — Поэтому я хочу, чтобы тебе это было совсем не сложно. Она проснется нескоро. Черт! — Он хихикнул. — Я хотел сказать, что она вообще теперь уже никогда не проснется. И точка. Ну, начали!

Он нажал на руку Джаза так, что нож коснулся ее платья над плоской старушечьей грудью.

— Все, что тебе нужно делать, — шепотом инструктировал Импрессионист, — нажать посильней. Нож сам скользнет вниз и пронзит сердце. Она старая. Слабая. Все произойдет очень быстро. Она и почувствовать-то ничего не успеет, если тебя это волнует. А потом ты почувствуешь такое облегчение! Ну а после этого мы отправимся за твоей подружкой.

— Нет, — прошептал Джаз. Да, пусть какая-то темная, злая часть Джаза и хотела где-то в глубине его сознания, чтобы бабушка поскорее умерла, но только не так. Он ни за что не позволит этому уроду заставить себя сделать это. — Я ничего делать не стану.

— Станешь! — прошептал преступник. И голос его прозвучал сейчас так же соблазнительно, как, наверное, у мифической сирены. — Тебе этого хочется самому. И ты все сделаешь. — Его дыхание, теплое и нежное, согревало Джазу ухо. — Ты все сделаешь. А если нет…

А если нет…

А если нет, она все равно скоро умрет. Она совсем старая, здоровье у нее никудышное, мозги, можно сказать, практически не функционируют. А единственным помощником у нее остался внучок, который частенько просто напичкивал ее снотворным. А сам уезжал по своим делам, оставляя бабулю без присмотра.

Может быть, никому вреда и не будет, если он сейчас послушается Импрессиониста и сделает так, как тот просит? Если он аккуратно уберет ее из этого мира? Кто будет переживать? Да никто, в этом-то и дело.

Кстати, даже самого Джаза в ближайшем будущем скорее всего у нее отберут благодаря социальным службам и, в частности, стараниям Мелиссы Гувер. А бабуля, разумеется, предпочла бы смерть дому престарелых.

Верно ведь?

«…как курицу, как будто режешь курицу, вот как это бывает, как курицу…»

«Она все равно скоро умрет», — напомнил себе Джаз. А как только он с ней покончит, Импрессионист расстегнет наручники. Он проникнется доверием к Джазу, и тот тогда сумеет…

Он мог бы даже…

Он, безусловно, воспользуется этим доверием. Только не отдавать ему сейчас этот нож. Пусть Импрессионист пока что думает, что он победил. А потом…

Убить Импрессиониста!

Да, именно так. Сердце учащенно забилось, как будто невидимая нога давила на педаль газа, почему-то соединенную с его сердцем. Да, скорее всего такой план сработает. Он уже почти видел, как это все произойдет. У бабушки еще кровь будет течь из раны, а он уже набросится на Импрессиониста. Тот ничего не заметит, потому что Джаз сделает все именно так, как когда-то учил его Билли — одним резким движением — рывок вперед и прямо в сердце. Поворот кисти влево. Или, если угол получится неверный, можно просто перерезать сонную артерию, там, где она бьется на шее. Это так просто, так легко и так соблазнительно… «Как будто сам Бог просит тебя: режь ее!» Именно так говорил Билли. А это…

Нет! Джаз начал быстро моргать, пока перестал видеть на кровати не совсем здоровую старуху, а только свою бабушку. Да что такое с ним произошло? Нет, конечно, нет. Ничего этого не будет.

Неужели он сам вот только что разрабатывал план — хладнокровно, бодро и даже немного радостно — о том, как ему сейчас совершить сразу два убийства — одно за другим?! И ведь все это, по его расчетам, должно было произойти в течение пары минут!

— Я ничего делать не буду, — повторил Джаз. Сейчас ему нужно было скорее убедить в этом себя, нежели Импрессиониста.

— Если не ты, Джаз, то я сам это сделаю.

Все. Нежность и ласка закончились, голос преступника стал жестким.

— Я подожду, когда она проснется, и только тогда примусь за работу. Начну я, пожалуй, с ее глаз. Ради нее, пожалуй, я буду превращаться по очереди то в Художника, то в Зеленого Джека, то в Нежного Убийцу или даже в этого извращенца по кличке Рука-в-Перчатке. Ну, тогда мы и посмотрим, сколько она протянет, когда я буду разбирать ее, так сказать, на составные части.

И в этот момент Джаз кое-что заметил. Импрессионист не мог этого увидеть, потому что сейчас очень внимательно смотрел на самого Джаза.

Тени.

Какие-то тени замелькали в щели под дверью. Там, в коридоре, кто-то перемещался с места на место.

Значит, в доме еще кто-то есть!

— Помогите! — сразу же закричал Джаз, боясь, что сейчас передумает. — На помощь!

Импрессионист рассмеялся:

— Я же тебе говорил, что никто здесь тебя…

Он не договорил, потому что в эту секунду раздался глухой звук — кто-то сильно ударил по двери со стороны коридора.

— Что это? Какого черта?.. — нахмурился он, однако не убирая рук от Джаза, чтобы у того не появилось возможности самому орудовать ножом по собственному усмотрению.

Потом послышался знакомый голос, полный страха:

— Давай еще разок!

В тот же момент Джаз рванулся, и кончик ножа все же зацепил бабушкино платье. Ткань порвалась, но Джаз вовремя вывернулся, и нож выпал у него из рук. Ему не удалось зацепить Импрессиониста лезвием, но зато он достаточно жестко двумя руками врезал ему в челюсть. От такого удара мужчина пошатнулся и даже был вынужден отступить на шаг, чтобы удержать равновесие.

Джаз сам отпрыгнул в сторону, намереваясь поднять нож и снова броситься в атаку, но сам запутался в своих ногах и грохнулся на пол. Он принялся извиваться, чтобы подползти к ножу, но Импрессионист тут же прыгнул на него сверху и прижал своей массой к ковру.

— Даже не думай… — начал преступник, но тут же взвыл от боли, потому что Джаз успел развернуться и вцепиться зубами ему в запястье. Его зубы уперлись в кость, а во рту тут же стало солоно от крови.

Мощный удар снова сотряс дверь, и на этот раз она рухнула внутрь комнаты. Краем глаза Джаз видел, как в спальню ворвались Конни и Хоуви. Хоуви держал в руках бабушкин дробовик и выглядел сейчас как самый невероятный персонаж из современного боевика.

Импрессионист выдернул руку изо рта Джаза. Кровь так и хлестала у него из раны. Он потянулся за ножом.

Конни в тот же миг отшвырнула его ногой подальше.

И уже через мгновение над убийцей уже возвышался Хоуви, твердой рукой нацелив дуло ружья в голову преступника.

— Полегче, парень, — прорычал Хоуви. — Если дернешься, у меня может пойти кровь носом, и тогда я тебя в ней утоплю. Клянусь.

Тут Джаз уже не выдержал и разразился истерическим хохотом.

* * *

Джаз потирал запястья и лодыжки, чтобы наладить кровообращение и поскорее вернуть затекшие конечности к жизни. Конни делала из полотенца импровизированную повязку Импрессионисту. Тот сидел на стуле, прикованный своими же наручниками, и смотрел куда-то вдаль пустыми глазами. Рядом с ним стоял Хоуви с ружьем на изготовку.

— Послушайте, у него действительно серьезная рана, — доложила Конни. — Надо срочно звонить девять-один-один и сказать, что нам еще и «скорая помощь» потребуется.

— Да пусть себе подыхает, — произнес Хоуви с таким холодком в голосе, которого от него Джаз еще не слышал.

— Глаз с него не спускай, — попросил Джаз, направляясь к двери. — Кстати, я хотел бы переговорить с этим типом с глазу на глаз еще до приезда полиции.

Джаз добрался до кухни и принялся полоскать рот холодной водой из крана. Но сколько бы он ни мучился, во рту все равно оставался омерзительный привкус крови и плоти Импрессиониста. Он задумался над тем, сколько же времени еще этот вкус будет преследовать его, пока не исчезнет окончательно. Он чувствовал себя так, как будто подцепил инфекцию, от которой теперь будет не так-то просто избавиться.

Затем Джаз вернулся в спальню. Конни и Хоуви стерегли Импрессиониста, который все так же пялился куда-то в стенку.

— Как вы попали ко мне, ребята?

Конни отступила от Импрессиониста на шаг, бросила оценивающий взгляд на его руку и отмахнулась. Она понимала, что ее повязка была далека от совершенства и мало чем помогала раненому, но сейчас ей было все равно.

— Хоуви замучила бессонница, — пояснила она. — Он позвонил мне и уговорил заехать за ним и привезти его сюда. А иначе, как он сказал, он пойдет к тебе пешком.

— Мы приехали и увидели, что тот полицейский, который дежурил у твоего дома… — вставил Хоуви и замолчал, нервно сглотнув.

— Не слишком прилежно исполняет свои обязанности, — вставил Импрессионист.

Хоуви удивил Джаза тем, что резко взмахнул ружьем, намереваясь огреть им преступника. Правда, он целился в лицо, но промахнулся и ударил его по плечу. Тем не менее удар получился мощный, потому что убийца чуть не кувыркнулся на пол вместе со стулом.

— Заткнись! — закричал Хоуви. — Заткнись! Ты убил его! Ты чуть не убил меня!

— В следующий раз буду резать глубже, — прошипел Импрессионист.

Джаз отобрал дробовик у Хоуви, прежде чем тот успел расправиться с преступником при помощи нестреляющего ружья. Ему Импрессионист нужен был живым. Пока что.

Хоуви отошел подальше от убийцы и остановился у противоположной стены комнаты, с трудом переводя дух от негодования.

— Мы пытались дозвониться до шерифа, но безуспешно, тогда набрали девять-один-один, — продолжала рассказ Конни. — Они пообещали приехать, но предупредили, что все люди сейчас заняты на срочной работе, поскольку весь город буквально сошел с ума.

— Потому что был создан дополнительный специальный отряд, — подхватил Хоуви. — И к тому же все ополчились против этого типа, — он кивнул в сторону Импрессиониста, — и серьезно вознамерились наконец поймать его. Вот почему все силы были стянуты к дому следующей жертвы.

— Вот именно. Поэтому мы решили сами зайти в дом…

— Нашли дробовик…

— Возле дедушкиных напольных часов, — кивнула Конни.

Джаз усмехнулся. Импрессионист и не подозревал, что его скрутили и обезвредили благодаря ружью, из которого никто бы не смог выстрелить даже при очень большом желании.

— А когда мы поняли, что ты находишься здесь, мы вышибли дверь, — уже более спокойно пояснил Хоуви.

— Что значит «мы»? — нахмурилась Конни.

— Я хотел сказать, что это Конни вышибла дверь, а я только наблюдал и руководил.

Импрессионист заморгал и снова подал голос:

— Я просто хотел сделать тебя сильным. Вот и все, что мне было нужно. Сделать тебя по-настоящему сильным. Чтобы ты был достоин носить такую фамилию.

Он заерзал на стуле. И что-то в его движении смутило Джаза. Он вспомнил, что чуть раньше, когда они оба боролись на полу, его тоже смутило прикосновение к телу чего-то не совсем обычного. Но тогда времени на раздумья у него не было. Теперь же…

— Что ты делал с отрезанными пальцами? — спросил он у Импрессиониста. — Зачем они тебе были нужны?

— Тебе не надо об этом знать! — заорал во весь голос преступник. — Зачем это тебе? Нельзя! Ты все равно ничего не поймешь. Ты еще не готов.

Импрессионист был одет в широкую рубаху — отличная маскировка под Джеффа Фултона. В ней он мог спокойно горбиться и притворяться убогим стариком. Никто бы ничего и не заподозрил. Но теперь Джаз задумался. В голове его вертелись разные догадки.

Он решительным шагом приблизился к Импрессионисту, не реагируя на вопросы друзей, что он вознамерился делать «с этим гадом».

Что-то подсказывало ему, что не нужно поднимать эту рубаху и оголять его тело, но Джаз не стал слушать и этот внутренний голос.

Вот это да. Боже мой!

Отличная работа.

Где-то далеко зазвонил мобильник Хоуви.

— Я слушаю, — сказал Хоуви, а Джаз во все глаза смотрел на оголенный торс Импрессиониста.

— Какого… — проговорила Конни и замолчала.

Вокруг пояса у Импрессиониста был повязан кожаный ремешок, с которого свисали отрезанные пальцы-трофеи. И на каждом пальце… Боже мой!

«Отличная работа», — кивнул Джаз.

Билли неопределенно пожал плечами: «Свеженькие. Рад, что тебе нравится».

— Эй, Джаз, — позвал друга Хоуви. — Звонит шериф. Говорит, что у него для тебя есть что-то важное.

Джаз взял телефон у друга, не в силах отвести взгляд от чудовищного пояса Импрессиониста. На каждом пальце виднелась свежая татуировка в виде одной буквы, но вместе они составляли слова.

— Джаз, — послышался в телефоне голос Уильяма, — Джаз, ты здесь?

На пальцах получились слова «ЛЮБОВЬ» и «СТРАХ», но так как их набралось больше, Импрессионист начал собирать второй такой же «комплект».

— Боже мой, — прошептал он.

— Джаз, дружочек, я даже не знаю, как тебе сказать, — неуверенно начал шериф. — Дело в том, что твой папочка… В общем, пару часов назад он сбежал из тюрьмы.

— Я знаю, — отозвался Джаз.

Глава 36

Оказавшись на свободе после четырех лет заключения. Билли действовал стремительно. Ему понадобилось около часа для того, чтобы найти свою жертву и убить ее. Шериф прислал к дому Дентов два автомобиля. Один должен был произвести арест Импрессиониста и заняться здоровьем бабули, второй предназначался для Джаза, Хоуви и Конни. Вторая машина прибыла на место происшествия через двадцать минут.

Мелисса Гувер лежала мертвая на журнальном столике в своей собственной гостиной. Она была изуродована до неузнаваемости. Более того, поначалу вообще было трудно определить, кто это — мужчина или женщина.

Джазу хватило одной секунды, чтобы оценить ситуацию. Лишь мельком взглянув на Мелиссу, он тут же развернул Хоуви и Конни к дверям и вытолкал их прочь из комнаты.

— Джаз!

— Вы не должны этого видеть, — уверенно произнес он. — Иначе вам до конца жизни будут сниться одни только кошмары.

После ареста аппетиты Билли никак не удовлетворялись в течение долгих четырех лет. Мелисса Гувер стала чем-то вроде банкета для его фантазии, и он не стал стеснять себя ни в чем. На месте преступления находились и бывалые, видавшие виды полицейские, отобранные лично шерифом именно для такой нелегкой работы. Но даже по их лицам Джаз сразу понял, что ребятам немного не по себе. Они выглядели напуганными. Джаз ходил между ними и думал: а не задаются ли они вопросом, как долго сможет находиться здесь такое чудовище, как Джаз, и созерцать работу своего папаши? И сколько времени они сами способны выдержать подобное соседство? Джаз успокаивал себя лишь тем, что все это он просто себе напридумывал.

Помощник шерифа Эриксон тоже присутствовал в квартире и стоял в стороне от всех, как, впрочем, всегда. Но впервые за все время Джаз увидел его таким, каким он был на самом деле. То, что Джаз раньше принимал за излишнюю агрессию и злобу, в действительности оказалось сильнейшей болью, пронзавшей полицейского. Одно за другим происходили бессмысленные убийства, а он был вынужден выезжать на все места преступлений, хотел он этого или нет. Его только что перевели на новое место, в «небольшой тихий городок», как он предполагал, а вместо этого он попал на самую настоящую кровавую бойню, и конца этим убийствам, похоже, не предвиделось. Джаз почувствовал себя неловко. Ему даже захотелось извиниться перед Эриксоном за свои дурные мысли и догадки. За все, что он так долго и несправедливо вынашивал в себе.

Ну, может быть, как-нибудь потом. А пока что нужно было заняться более срочными делами.

Да, Мелисса сильно портила жизнь Джазу, была его персональной, грубо говоря, болью в заднице. Но в любом случае она не заслуживала того, что сотворил с ней Билли. А он именно этого и добивался, и Джаз это понимал. Тело ее было полностью изуродовано, квартира представляла собой средоточие боли и вырождения. Джаз мог точно сказать, что перед смертью она молила убийцу о пощаде. Но Билли было на это ровным счетом наплевать.

— Мы получили информацию, так сказать, из первых рук, — пояснил Уильям, когда Джаз, стараясь ни до чего не дотрагиваться, наконец подошел к шерифу. — Билли серьезно и умышленно поранил себе шею, чтобы попасть в лазарет. Он сумел сделать все так, что рана казалась серьезной, хотя, конечно, на самом деле все было не так уж страшно. Похоже, в этом заговоре участвовали еще и несколько его приверженцев. Во время его побега началась перестрелка, погибли три человека. Предположительно, он сбежал не один. Но эти сведения недостоверные, они сейчас уточняются. Кроме того, кто-то из помощников за стенами тюрьмы активно помогал ему каким-то образом. Он явно связывался с Билли, поддерживая с ним постоянную связь, сообщая нужную информацию, возможно, через электронную почту при помощи какого-то особого шифра. Но мы не можем понять, каким образом информация могла исходить от самого Билли. Он за все это время не написал ни одного письма, не сделал ни единого звонка.

Джаз вспомнил о той небольшой просьбе Билли, которую он исполнил. Он передвинул купальню для птиц. Что это — тайный сигнал к действиям?

Билли очутился на свободе буквально через несколько часов после этого. Возможно, это простое совпадение. Скорее всего Билли давно уже задумал сбежать и долгое время только разрабатывал свой секретный план.

А Джаз выступил в роли взрывателя, что ли. Иначе говоря, именно он-то и нажал на спусковой крючок.

— Когда? Когда это все случилось? — спросил он.

— Он сбежал примерно в два сегодня.

Джаз посмотрел на часы. Начало шестого. Оказывается, он находился под действием лекарства несколько часов, а перед этим еще долгое время общался с Импрессионистом.

— Значит, это не Импрессионист. Он все время был со мной.

— Ты думаешь, он каким-то образом связан с Билли? Неужели он не просто его поклонник, повторяющий карьеру самого известного серийного убийцы?

— У него были татуировки с буквами на отрезанных пальцах, Уильям. — Джаза передернуло от воспоминаний. — Билли себе сделал такие же буквально вчера. Они должны были согласовать это между собой. Значит, между ними существовала связь. Или же… — Тут ему в голову пришла еще одна свежая мысль. Совершенно неожиданная. Он не хотел размышлять на подобные темы и попробовал отбросить эту новую идею в сторону. Но она никак не хотела покидать его, а возвращалась опять и опять.

Уильям знал еще кое-что о побеге Билли, но Джаз сейчас еще не был готов выслушать его до конца. Впрочем, подробности уже не имели большого значения. Главное, теперь Джазу не давала покоя эта новая мысль: Билли скорее всего разработал все это еще до того, как отправился в тюрьму. У него на свободе оставалась толпа почитателей, в конце концов. Такие психи существовали во всех уголках страны. Они просто обожали, боготворили его. И любой из них сделал бы все ради своего кумира.

Джаз вспомнил троицу психов, которых он встретил возле Уоммейкета. Потом он подумал о движении, захватившем полностью целое государство. Сколько же их всего, этих безумных поклонников убийцы? Сколько людей готовы помогать его отцу всегда и во всем?

— Там, в тюрьме, собирали и блокировали всю почту, адресованную Билли, — продолжал шериф. — Но слишком уж много этих писем накопилось. Нам, конечно, помогают судебные чиновники разобраться в этой немыслимой почте, но на это уйдет уйма времени, как я полагаю.

Джаз кивнул и закусил нижнюю губу. Один из полицейских отдал ему свою куртку с трафаретной надписью «ПОЛИЦИЯ» на спине, чтобы прикрыть его голый торс. Мальчишка закутался в нее плотнее, наблюдая за тем, как суетливо работают эксперты в квартире.

Билли оставил после себя массу вещественных доказательств: волоски, волокна, отпечатки пальцев. Слюну, разумеется. Возможно, что и сперму тоже, поскольку успел совершить акт насилия над Мелиссой.

Впрочем, сейчас это тоже ничего уже не меняло.

— Он подписался под этим убийством, — задумчиво произнес Джаз. — В буквальном смысле.

Уильям кивнул:

— Похоже на то. Он знает, что мы безошибочно определим его, да ему уже все равно. Он и не пытался скрыть свое «авторство».

Из всех личностей, которыми бывал на разных этапах его папаша — а это Художник, Зеленый Джек, Рука-в-Перчатке, Нежный Убийца, — так вот этот преступник — сам Билли — испугал Джаза сильнее всех остальных.

— Он копался в ее компьютере, уничтожил все ее личные файлы.

«Ты один можешь позаботиться о моей маме, пока я заперт здесь», — сказал сыну Билли во время свидания. И теперь он сам позаботился о том, чтобы тот единственный человек, который собирался отобрать у бабушки Джаза… больше бы не смог этого сделать.

— Он оставил еще вот это. — Уильям продемонстрировал Джазу пластиковый пакет для вещдоков. Внутри лежал лист бумаги, исписанный мелким убористым почерком. Джаз взял его в руки.

Вблизи он сумел разглядеть на листке кровавый отпечаток большого пальца.

Бумага принадлежала Мелиссе и имела сверху «шапку», выполненную типографским способом. «Документы Мелиссы Гувер». Билли и здесь не удержался и подписал слово «посмертные».

Сама записка гласила:

Дорогой Джаспер!

Не могу выразить словами, какую радость мне доставило лицезреть тебя в Уоммейкете. Ты вырос и стал таким сильным и мужественным юношей. Я уже горжусь тем, что тебе еще предстоит выполнить в жизни. Я твердо уверен в том, что тебе уготована удивительная судьба. Мечтаю о подвигах, которые мы совершим с тобой вдвоем. Когда-нибудь.

Но пока что это все, что я хотел сказать. И не верь тому, кто скажет, что твой отец не платит по долгам.

Пока, твой папочка.

В конце имелась приписка, от которой Джазу захотелось переубивать всех присутствующих в комнате, включая и самого себя:

P.S. Может быть, на днях мы соберемся с тобой и поговорим о том, что ты сделал со своей матерью.

Полицейские настояли на том, чтобы бабушку увезли в больницу, где врачи решили провести ей обследование. Джаз остался с ней. Он понимал, что ему нужно выспаться, но спать сейчас он не мог. Это из-за него Билли сбежал из тюрьмы. Это из-за него погибли смотрители. И Мелисса Гувер встретила такую ужасную смерть.

И еще, если верить Билли, возможно, он был виноват еще и в гибели своей собственной матери.

Уильям спросил его, что означают слова в записке насчет долгов. Джаз задумался лишь на секунду, но сразу же решил ничего не рассказывать шерифу о купальне для птиц. Он сам не знал почему. Наверное, сейчас ему просто было бы невыносимо выслушивать от Уильяма очередную лекцию с нравоучениями. Поэтому он притворился, будто сам ничего не понял, а Уильям — и без того измотанный и измученный — поверил ему.

Теперь же усталость все же взяла свое, и Джаз время от времени начинал клевать носом, сидя в кресле возле бабушкиной койки.

Он проснулся от пронзительного визга. Бабуля орала что есть мочи. На этот раз она была убеждена в том, что медсестра-латиноамериканка пыталась высосать у нее душу через трубки капельницы с физраствором.

Ну, стало быть, жизнь потихоньку нормализуется.

И тогда Джаз проснулся окончательно. Он вспомнил, что его отец сбежал из тюрьмы и в данный момент находился на свободе.

Какое тут — нормализуется! Теперь уже нормальной жизнь, наверное, не будет никогда.

Все ожидали, что Билли начнет мстить тем, кто на суде свидетельствовал против него. А еще присяжным. И психиатрам, которые его обследовали и дали свое заключение. Для всех них были наняты телохранители. Полицейским стали платить за сверхурочные, а потом и вовсе удвоили оплату. По всей стране люди, так или иначе в свое время связанные с делом Билли Дента, впадали в панику.

Что касается городка Лобо, то здесь шериф Г. Уильям Таннер решительно выступил за то, чтобы полицейская охрана была выделена также для Конни и Хоуви и членов их семей. Импрессионист знал о существовании Конни. Возможно, этой информацией каким-то образом стал обладать и Билли тоже.

Джаз понимал, что это просто трата времени и сил. Возможно, Билли и решил бы добраться до Конни или Хоуви, но только в далеком будущем. И скорее всего он никогда не станет заниматься своими обвинителями, присяжными, свидетелями и даже самим Уильямом, тем самым единственным человеком, который его перехитрил и в итоге одержал над ним верх. Правда, при этом, конечно, ему хотелось, чтобы его боялись и считали именно так, как считают на данный момент. Ему было выгодно, чтобы все думали, будто он вот такой предсказуемый. Пусть тратят на него свои силы и время. Пусть защищают тех, к кому он никогда и не притронется.

А пока что Билли сможет спокойно действовать так, как ему заблагорассудится. И конечно, сливаться с толпой, смешиваться с простыми людьми и становиться незаметным среди них.

Он станет таким же равноправным членом общества.

И в то же время будет высматривать себе добычу.

Билли в поисках потенциальной жертвы…

Глава 37

К шерифу в тот день Джаз пришел уже гораздо позже, ближе к вечеру. Джаз еще плохо ориентировался во времени. Он никак не мог смириться с тем, что большую часть дня пропустил. Тем не менее он был полон решимости и готов к действиям.

Он направился прямиком в кабинет Уильяма, успешно миновав дежурных полицейских — остатки сформированного шерифом специального отряда. Встретившись с Таннером, Джаз принялся умолять и упрашивать его дать ему пять минут. Сейчас он готов был пойти на любые унижения.

— Всего пять минут, мне больше не потребуется, — вздохнул Джаз. — Ни секундой больше, — сразу пообещал он. — Клянусь.

Постепенно Уильям начал поддаваться и наконец уступил натиску мальчишки. Правда, перед этим он самым тщательным образом обыскал Джаза. А это включало очень неприятный момент, когда мясистая лапища шерифа оказалась слишком уж близко к, так сказать, наиболее ценным «семейным драгоценностям» парнишки. Но Джаз стойко выдержал и это испытание. Слишком важными для него были эти самые обещанные пять минут.

Уильям отпер дверь, ведущую в камеры, и впустил Джаза в помещение, где временно содержались пойманные в городе преступники. В полицейском участке Лобо имелось всего три камеры, две из них в настоящее время пустовали. В третьей на койке лежал Импрессионист и глядел в потолок. Увидев, что к нему приближается Джаз, он насторожился и свесил ноги вниз.

— Пять минут, — напомнил Уильям. — Через решетку руки и посторонние предметы не просовывать. Ни тебе, ни ему.

Джаз молча уставился на Импрессиониста. Убийца, в свою очередь, тоже принялся внимательно разглядывать посетителя. И тут Джаз понял, что смотрит сейчас даже не на человека, а на нечто, претендующее называться человеком. Именно такой взгляд он привык видеть у Билли в течение многих лет, но уже успел забыть его. Так, человек, однажды попробовав острое блюдо, уже не может в точности воспроизвести по памяти его вкус. Для этого нужно обязательно снова это блюдо попробовать.

— Здравствуй, Джаспер, — заговорил Импрессионист. — Или… погоди-ка, ты же любишь, чтобы к тебе обращались «Джаз», да? Ну, теперь ты обязательно скажешь мне, что Джазом тебя называют только друзья. Но мы с тобой даже ближе, чем друзья, ты и я. Ради тебя я нарушил все правила. Я обрезал свои собственные нити. Я стал и марионеткой, и кукловодом одновременно.

Что он такое несет? О чем это?

— Ты для меня пустое место, — хладнокровно произнес Джаз. — Ничто. Глина, из которой можно было что-то вылепить, вот Билли и вылепил тебя. Ты похож на всех остальных психопатов, внутри у тебя ничего нет.

Ничего, кроме разве что некой информации.

Импрессионист засмеялся, но смех получился какой-то невеселый и пустой.

— Тебе просто нравится так думать. Знаешь, я ведь всегда старался игнорировать тебя, не замечать твоего присутствия где-то рядом. Я хотел, чтобы тебе было хорошо. Я ведь мог бы и дальше продолжать убивать людей. Я мог бы стать таким же знаменитым, как и твой отец. Но я отклонился от своего пути. И все только потому, что увидел в тебе огромную силу. И продолжаю видеть ее до сих пор. — Он подвинулся ближе к решетке. — Я больше ничего не скажу тебе, ничего. Кроме одного: прими свою судьбу. Я поступил так же и теперь ни о чем не жалею. Даже несмотря на то что свой путь мне приходится заканчивать вот тут.

Ну, хватит этой дурацкой психологии.

— Ты носил с собой какое-то письмо, — напомнил Джаз. — В кармане. Полиция его нашла, когда тебя обыскивали.

Он показал ему копию записки, на которой были перечислены все жертвы с их адресами. В конце значилось:

Где бы ты ни был,

А ты можешь оказаться, где угодно —

Даже не смей приближаться к сыну Дента.

Джаспер Дент для тебя — запретная тема!

Импрессионист только пожал плечами.

— Почерк не твой, но и не Билли. Это писал кто-то другой. Я знаю, что у моего отца очень много полоумных почитателей. Скажи мне, кто еще помогал тебе? Кто помогал ему устроить побег? Сколько еще таких вот уродов в вашей компании?

Молчание.

И тут Джаз услышал в мозгу голос своего отца, как это, впрочем, происходило с ним не так уж и редко: «Ты даже и сам не заметишь, как переступишь эту черту, пока она не промелькнет уже в зеркальце заднего вида».

Возможно, что и так.

— У тебя есть какой-то способ связаться с моим отцом? — спросил Джаз. — Хотя, подожди, не надо мне ничего говорить. Не отвечай. Все равно только наврешь.

И снова молчание. Истинный поклонник. Настоящий безумец. Урод. Импрессионист скорее умрет, но ни за что не предаст Билли Дента.

— Слушай меня, — снова обратился к убийце Джаз, прильнув к решетке. У него приятно заколотилось сердце, когда он увидел, что Импрессионист в страхе отпрянул от него. — Слушай внимательно. Если ты и в самом деле сможешь что-то передать моему отцу, вот что он должен узнать. Скажи ему, что я принял его вызов. Я объявляю охоту на него. Передай ему, что я использую все уловки, которым только он успел обучить меня. И я не успокоюсь до тех пор, пока не выслежу, пока не разыщу его. И вот что еще обязательно ему скажи: он как-то сам убеждал меня в том, что я уже стал убийцей, просто еще никого в своей жизни не убил… Так вот, как только я его поймаю… я его убью.

Глава 38

Неделю спустя

— Ну, когда же у меня будут мои собственные? — капризно захныкал Хоуви.

— Чуть позже, — пообещал Джаз, усаживаясь поудобнее. — Ну, можете начинать.

— А ты уверен, что тебе это надо, парень? — поинтересовался художник.

— Ага.

— Но никто не сможет прочитать эту надпись. Или же людям придется подносить к твоему телу зеркальце.

— А я это делаю не для людей, — пояснил Джаз. — Это для меня. Так, одно напоминание.

Художник салона татуировок бросил беглый взгляд на Хоуви и Конни, как будто ему требовалось подтверждение и от них тоже. Хоуви скрестил руки на груди и отвернулся. Конни только вздохнула и покорно кивнула в знак согласия.

Художник начал работать. Джаз стиснул зубы и зашипел, выпуская воздух из легких. Потом еще и еще раз. Так все и продолжалось, пока шел процесс.

Но вот все закончилось. На ключице Джаза красовалась надпись готическим шрифтом из трех слов. Буквы имели высоту пять сантиметров и были перевернуты, но когда Джаз смотрелся в зеркало, он мог прочитать:

ОХОТНИК НА УБИЙЦ

Эпилог

Месяц спустя

Перед Днем благодарения, когда статьи с броскими заголовками о побеге Билли Дента и аресте Импрессиониста понемногу исчезли из газет, все театралы Лобо пришли в городскую школу. Они должны были оценить творчество детей, посещавших то, что впоследствии назовут «Школой актерского мастерства имени Вирджинии Ф. Дэвис». В тот день в первый и последний раз показывали спектакль «Испытание». По предложению Джаза ученики сами закончили все репетиции и блестяще выступили перед своими зрителями, посвятив премьеру памяти своей учительницы. Равно как и в ее честь.

Где-то позади, в тени, маячил мужчина в длинном пальто. Незнакомец стоял, засунув руки в карманы, и внимательно наблюдал за всем тем, что происходило на сцене.

Но вот наступила кульминация. Преподобный Хейл воздел руки к небесам и закричал:

— На моих руках кровь! Неужели вы не видите кровь на моих руках?!..

О да, и крови еще будет много. Очень много…

Примечания

1

Бобби Джо Лонг — американский серийный убийца, получивший смертный приговор и 28 пожизненных сроков за 8 доказанных убийств и похищение и изнасилование. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

На табличке с 17 буквенно-цифровыми символами этот номер виден через ветровое стекло.

(обратно)

3

Брейды — тугие африканские косички.

(обратно)

4

Эдвард Эстлин Каммингс (1894–1962) — американский поэт и романист. В поэзии предложил не использовать заглавные буквы, его творчество отличается откровенной лексикой и острой сатирой.

(обратно)

5

Номер (исп.).

(обратно)

6

Четыре (исп.).

(обратно)

7

Дева (лат.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg