«Особый дар»

Андреас Эшбах Особый дар

Глава 1

Когда тебе семнадцать, ты самая обыкновенная девчонка, живешь в самом обыкновенном немецком городке и учишься в самой обыкновенной гимназии, и вдруг, проезжая по городу на велосипеде, замечаешь, что полиции и полицейских машин вокруг гораздо больше, чем тебе приходилось видеть за всю свою жизнь, не задумаешься ли невольно, как это может быть связано с тобой? По крайней мере, я всю дорогу удивленно озиралась и думала: вау, наверняка банк ограбили. Или заложников захватили. И это в нашем-то провинциальном городишке! Сенсация. Я заспешила домой, к телевизору, чтобы узнать, что же произошло.

Был конец марта, но уже совсем по-весеннему тепло. После занятий я сидела у Джессики, моей лучшей подруги. Мы вместе делали уроки и попутно болтали обо всем на свете — о мире, о жизни, о ребятах… Точнее говоря, преимущественно о ребятах, а еще точнее — о конкретном парне, о Доминике, в которого Джессика на данный момент была влюблена. Накануне он не только перекинулся с ней парой слов, но и пригласил на свидание. Шикарно!

Каждый раз, как только Джессика в кого-нибудь влюблялась, мы непременно с ней ссорились. И все из-за того, что она при малейшей возможности начинала вздыхать, какой он классный, какой миленький и т. п. Ладно, замечательно. Какое-то время я все это выслушивала, но Джессика сама никогда не остановится. И наступал момент, когда становилось невыносимо от этой бурды. Тогда я начинала говорить, что в школе нет ни одной девчонки, которая бы не была сыта по горло ее любовными историями. «Если ты не можешь заполучить какого-нибудь парня, ты сходишь с ума от тоски, а если вы начинаете встречаться, ты без ума от ревности», — нападала я. Джессика отвечала, что уж на сей раз это совсем другое (как же!), а я утверждала, что все ребята в нашей школе — самонадеянные воображалы и к тому же жутко скучные — мне такие и даром не нужны!

— Ты просто завидуешь — на тебя-то никто не смотрит! — ядовито заметила Джессика.

Ну да, не смотрит. Оно и лучше. Особенно я рада тому, что на меня не заглядываются такие, как Доминик.

— На него все вешаются из-за его светлых кудряшек! — сказала я. — С ними он похож на ангелочка. Но на самом деле он — большой пройдоха.

И так как мне уже хотелось сделать какую-нибудь гадость, я начала перечислять, с кем этот классный Доминик с миленькими светлыми кудряшками уже прокрутил романчик и как быстро этот романчик всякий раз заканчивался.

— Если хочешь знать, его спонсирует производитель носовых платочков!

Тут Джессика разревелась, а я собрала свои книжки и ушла.

Домой я не торопилась. Джессика жила в противоположном конце города, поэтому добираться до дома мне было достаточно долго. Нужно было сначала успокоиться и смириться с мыслью, что теперь несколько недель мне предстоит обходиться без лучшей подруги. Кроме того, дома меня никто не ждал. Родители были в отъезде. Моя мама несколько недель назад поучаствовала в какой-то призовой лотерее, что ей раньше никогда не приходило в голову. С удачливостью новичка она сразу выиграла главный приз — двухнедельный круиз по Карибскому морю. На двоих, разумеется. Таким образом, в то время как господин и госпожа Бенерты отправились во второе свадебное путешествие, их храбрая дочурка Мари осталась стеречь дом.

Откровенно говоря, это было совсем нетрудно. Более того, мне это безумно нравилось. Первый раз в жизни весь дом был в моем распоряжении. Потрясающе. Не то чтобы я не любила своих родителей, но, как только они уехали, я почувствовала себя такой самостоятельной и независимой, что, была бы моя воля, это растянулось бы еще на несколько недель. Мне нравилось вести хозяйство. К моему собственному удивлению, я покупала продукты, стирала, пылесосила. И это все несмотря на то, что в холодильнике были горы еды, в шкафу лежало чистое белье, а с ковров можно было хоть есть. Всю домашнюю работу я делала только потому, что казалась при этом самой себе очень взрослой. Но подумать только: я могла бы возвращаться домой в три часа ночи и никто бы ничегошеньки не узнал! От одной этой мысли у меня захватывало дух.

Впрочем, возможность выкинуть что-нибудь в таком роде практически сводится к нулю, когда тебе каждое утро в половине восьмого надо быть в школе. Но я знаю, что некоторые мои одноклассники посмотрели бы на эту идею совсем иначе. Правда, их родители скорее дали бы отсечь себе руку, чем оставить на такого ребенка дом на целых две недели.

Пока я ехала, злость и обида на Джессику постепенно утихали, и мои мысли обратились к сегодняшнему вечеру. Вот я кладу на огромный поднос кучу вкусных вещей, сажусь поудобнее на диване, и уж тут-то никто не будет мешать мне своими комментариями смотреть какую-нибудь телепередачу. Сегодня, кажется, должна быть парочка хороших детективов. И как раз тут я и заметила всех этих полицейских, которые просто наводнили центр города. Бело-зеленые полицейские машины были повсюду, даже целые вагончики для специальных отрядов. Огромный наряд полиции. Это, конечно, выглядело не так впечатляюще, как в некоторых американских фильмах, но для нашего захудалого городка было очень необычно.

Я поехала медленнее, стараясь соблюдать все правила дорожного движения — останавливаться перед пешеходными переходами, четко подавать сигнал при повороте и выполнять предписания, которые они постоянно пытаются вдолбить. И хотя все эти полицейские отряды ни разу даже не посмотрели в мою сторону, я все-таки ехала очень осторожно. Рядом с полицейскими в форме выделялись неприметно одетые люди в гражданской одежде, внимательно следившие за происходящим вокруг. Ну точно такие, каких показывают по телевизору. Грандиозное преследование. По центру колесила еще и машина с громкоговорителем, в который объявляли что-то очень длинное, но невозможно было разобрать ни одного слова. Мне ужасно захотелось поскорее добраться до дома: не только чтобы услышать по телику подробности, но и потому, что я опасалась попасть в какую-нибудь непредвиденную перестрелку.

И хотя по пути мне не встретилось ничего, что могло бы представлять опасность, я все-таки вздохнула свободнее, когда завернула на свою улицу. Все было спокойно, то есть как всегда. Вот и наш дом, первый в длинной череде из пяти домов рядовой застройки, которые были через один покрашены в желтый и оранжевый цвета и ступенчато расставлены друг за другом. Наш дом скрывался за густым кустарником живой изгороди и деревьями в саду; наверху занавески на окнах аккуратно завешены, жалюзи наполовину приспущены от солнца — что бы ни произошло, тут я была в безопасности.

Так мне казалось.

У меня перехватило дыхание, когда на углу показались двое полицейских и именно в тот момент, когда я стояла перед воротами у входа в сад. Один вел на поводке чудовищную овчарку, другой нес под мышкой автомат, как будто это было не оружие, а какая-нибудь самая обыкновенная вещь. Для него-то, может быть, так оно и было.

Я побежала к дому. Обычно я аккуратно ставлю велосипед в гараж, но сейчас я только прислонила его к стене, схватила с заднего сиденья свою школьную сумку, достала связку ключей и оказалась дома. А дальше я сделала то, что обычно делаю не раньше одиннадцати вечера, — заперла входную дверь изнутри.

В первую очередь я побежала в гостиную и включила телевизор. Ничего. Вечерние сериалы, ток-шоу и тому подобная ерунда. Даже по каналам новостей ничего не сообщали. Там продолжали рассказывать раскрученную несколько дней назад историю какого-то агента французских спецслужб, который в чем-то обвинял свое начальство, что вызвало переполох среди журналистов, но меня это нисколько не интересовало. Я выключила бесполезный ящик, пошла на кухню и включила радио. И здесь то же самое. Музыка по всем каналам, как обычно, а самая горячая новость — что на каком-то автобане образовалась пробка. Казалось, никто ничего не знает о вопиющем нарушении закона в маленьком южном немецком городке, во всяком случае о преступлении, для раскрытия которого были привлечены значительные силы полиции.

Я убавила звук и пошла в прихожую. Там у нас есть маленькое окошечко, через которое, когда звонят в дверь, можно посмотреть, кто пришел, и, если понадобится, сделать вид, что никого нет дома.

Оба полицейских прогуливались теперь по другой стороне улицы. Один приложил рацию к уху и, пока разговаривал, повернулся и, казалось, смотрел прямо на меня.

Я невольно пригнулась, хотя было понятно, что он не мог меня видеть через толстую занавеску. Это была ложная тревога. В конце концов, должен же человек куда-то смотреть, если у него открыты глаза. Теперь он смотрел в сторону леса, который начинался прямо у нашей улицы и пользовался большой популярностью как у любителей утренних пробежек, так и у владельцев собак, что часто приводило к крупным ссорам.

Что же могло случиться? Мне пришла в голову идея, что можно выйти и спросить об этом тех двух полицейских, но потом я подумала, что рано или поздно я все узнаю. Самое позднее — завтра, из газет или в школе, если это было не так важно, чтобы снимать об этом репортаж и показывать по телевизору. По крайней мере, я ничего преступного не сделала, да и ценных свидетельских показаний у меня тоже не было, и все это меня просто не касается.

Так мне казалось, опять же.

Я глубоко вздохнула и приготовилась начать свой уютный тихий вечерок, поставила школьную сумку на ступеньки лестницы, как я всегда это делала, чтобы прихватить ее с собой, когда стану подниматься наверх в свою комнату, сняла ботинки и надела тапочки. Когда я пришла на кухню, по радио с бешеной скоростью объявляли афишу различных мероприятий на предстоящие выходные, и конца этому видно не было. Это действовало на нервы. Я выключила приемник и принялась придумывать себе меню на сегодняшний вечер.

Я открыла холодильник, чтобы оценить запасы консервов, маринадов, упаковок с макаронами, рисом, мукой, связку копченых колбасок, бутылки подсолнечного масла, уксуса, вина и пива, кипу пакетиков заварных супов и лапши, ящик в темном углу, где хранилась картошка. Почти автоматически я протянула руку к маленькой полочке, где лежали сладости, и хотела достать клубничную шоколадку.

Но клубничной шоколадки там не было.

Я посмотрела повнимательнее. Очень странно. Там лежала нетронутая плитка молочного шоколада, что, конечно, несколько обнадеживало и успокаивало, но мне казалось, я ясно помнила, что накануне оставалась еще почти половина клубничной шоколадки. Я стала вспоминать, не прикончила ли я ее как-нибудь незаметно для себя в течение вчерашнего дня. Это могло быть. В таком случае где-то должна остаться обертка, не так ли?

Но факт оставался фактом: шоколадки на полке не было. Я обыскала все ящики и полки, посмотрела на полу и даже на полочке со специями, но шоколадки не нашла, а вместо этого заметила нечто еще более примечательное: не хватало четырех кусков хлеба с отрубями.

Сегодня утром я пересчитала кусочки хлеба в пакете, чтобы выяснить, нужно ли идти в магазин за хлебом, и в пакете было семь кусочков. А теперь осталось только три.

Бывают ситуации, когда начинаешь сомневаться в ясности своего рассудка. Это была одна из них. Я пересчитала еще раз, получив, естественно, тот же результат. Если человек учится в 11 классе гимназии, то обычно он умеет считать до трех и даже до семи и в состоянии отличить одно число от другого. Но я никогда не слышала, чтобы хлеб из отрубей растворялся в воздухе.

Тут я стала пересчитывать остальные продукты, по крайней мере, те, о количестве которых имела представление. Результат оказался весьма странным: вместо трех пакетов молока в холодильнике осталось только два, жестких кровяных колбасок было четыре вместо пяти, не хватало, как минимум, трех бутылок яблочного сока, а сыр и виноград, которые должны были стать главным лакомством моего вечернего стола, и вовсе бесследно исчезли.

Наверное, у меня было совершенно глупое лицо, когда я закончила свои подсчеты. Некоторое время я тупо смотрела перед собой, и разные мысли проносились у меня в голове, пока я не начала постепенно осознавать, что же произошло.

В течение сегодняшнего дня из холодильника исчезли некоторые продукты. Но продукты не соскакивают сами собой с полок и не растворяются ни с того ни с сего в воздухе. Как правило, они исчезают оттого, что кто-нибудь их берет, обычно, чтобы съесть. И поскольку я их не ела, видимо, их взял кто-то другой.

Глава 2

Но все эти размышления тут же показались мне невероятно смешными. Я видела привидений? Вор, крадущий кровяные колбаски, молоко и сыр? Это абсурд.

Несмотря на все эти рассуждения, я никак не могла успокоиться. Я пошла на кухню, полностью погруженная в свои мысли, и вдруг осознала, что стою перед ящиком со столовыми приборами и держу в руке большой разделочный нож. Похоже, я совсем спятила. Я швырнула нож на место, задвинула ящик и тут же решила сделать контрольный обход по дому, чтобы проверить, не выбито ли где-нибудь окно, не взломан ли замок или нет ли еще каких-нибудь следов пребывания здесь кого-то, кому здесь искать нечего.

По крайней мере, дверь в подпол, а она стальная, была заперта, ключ торчал в замочной скважине — здесь у взломщиков не было никаких шансов пробраться. Таким образом, я была избавлена от необходимости проверять подвал и была очень благодарна автору правил пожарной безопасности — уж насчет подвала я была точно уверена.

Следующим пунктом была гостиная. Двери на террасу были заперты и никак не повреждены, шторы аккуратно задернуты. Я медленно оглядела комнату, но не нашла ничего, что могло бы привлечь мое внимание. Все было так, как и должно было быть.

Пока я так стояла в гостиной, мне на глаза попалась черная стальная кочерга, которая висела на большом декоративном крюке возле камина. Надо сказать, что наш камин выглядит впечатляюще только на фотографиях, а на самом деле он вовсе не настоящий. С виду кажется, что он большой, громоздкий, в замечательном деревенском стиле, сложенный из обтесанных камней, на самом же деле в нем нельзя даже письмо сжечь — всю комнату дымом завалит, потому что у нашего камина нет дымовой трубы. Точнее говоря, в нашем доме вообще не предусмотрены дымоотводы для открытых каминов. Поэтому за кованой железной решеткой лежит всего лишь электрический муляж. Если его включить, он начнет излучать тепло и будет казаться, что там лежат большие тлеющие поленья. Так что наша кочерга — это только бутафория. Но сделана она на совесть, из настоящей стали и к тому же чертовски тяжелая. Ею в случае необходимости можно ударить по черепу. С этими мыслями я сняла кочергу с крюка.

Пока я так продолжала свой обход, проверяла окна, кочерга — мощное оружие в моих руках — придала мне мужества, у меня в голове промелькнула мысль, что преступник, возможно, своровал не только продукты. Может быть, он, в своей манере, взял одну из пяти купюр, одно из трех жемчужных ожерелий или три серебряные столовые вилки из целого сервиза. Если он действовал так в каждом доме, то у него накапливалось достаточно, а большинство людей еще долгое время ничего не заметили бы.

Я взбежала вверх по лестнице в свою комнату и быстро стала пересчитывать свои денежные сбережения, которые хранила в потайном ящике письменного стола. Впрочем, возможно, для профессионального вора этот ящичек не был столь уж потайным. Но все было на месте. Вообще в моей комнате не было ничего необычного. В какой-то момент я спросила себя, не схожу ли я с ума. Может быть, какая-нибудь новая форма старческого маразма, которая распространяется и на молодежь? Я попыталась представить себе, что бы я услышала в ответ, если бы позвонила в полицию и стала невнятно объяснять про пропажу четырех кусочков хлеба с отрубями и половины плитки клубничного шоколада. Я вспомнила про патруль, который встретился мне на улице, и представила, как они входят в дом, чтобы их монстрообразная собака взяла след по запаху в нашем холодильнике. Не лучше ли успокоиться на том, что продукты могли просто исчезнуть? Что их съели мыши — новый вид, разработанный генной инженерией, который не только выпивает пастеризованное молоко, но и съедает саму упаковку?

Голова шла кругом. В какое-то мгновение я подумала: не связана ли вся эта суматоха в городе, эти бесчисленные наряды полиции и полицейских машин с моим таинственным вором? Но я тут же отбросила эту мысль. Сотни полицейских ищут воришку сыра? Полный бред.

Возможно, всему этому было другое, совершенно безобидное объяснение. Может быть, я лунатила этой ночью и съела все эти продукты? Правда, я терпеть не могу кровяных колбасок, по крайней мере, пока я не сплю. Мой отец все время покупает их в бешеном количестве и убеждает всех, что они должны висеть в течение нескольких месяцев и сохнуть, пока не достигнут консистенции кожаных шнурков. Вот тогда это деликатес. На его вкус.

Когда я вспомнила о папе, я, конечно, тут же вспомнила и о маме, и мне вдруг стало ясно, что настоящего вора вряд ли будут интересовать скудные сбережения из карманных денег в потайных ящиках стола в девчачьих комнатах. Он скорее станет искать что-нибудь более ценное, чтобы дело того стоило. Семейный бюджет в бельевом шкафу. Украшения хозяйки дома. Что-нибудь в этом роде.

В этом смысле у моей мамы, конечно, было кое-что. Мой отец занимает должность руководителя отдела в большой самолетостроительной компании в нашем регионе. И на всяких корпоративных приемах, банкетах, не знаю, где уж там, моя мама может так блеснуть, что у всех просто челюсть отвиснет.

Я прикинула, куда мама обычно прячет свою шкатулку с украшениями и, кажется, припомнила, что она должна лежать либо в ее туалетном столике, либо в шкафу среди постельного белья. Я крепко схватила кочергу и бодро прошагала в спальню моих родителей.

Но и здесь все было нетронуто. Я выдвинула ящик маминого ночного столика, заглянула в его второе дно, но там лежала только всякая мелочевка. Шкатулки с украшениями не было.

Значит, в шкафу.

Я подошла к шкафу и открыла дверь. Все, что случилось потом, произошло с такой скоростью, что подробностей я уже не помню. Я помню только, что стала высматривать на верхней полке гладкую серебристую шкатулку, но вместо этого увидела там мамины платья, беспечно сваленные в кучу поверх постельного белья. И прежде чем я успела бросить взгляд туда, где эти платья должны были аккуратно висеть на вешалках, по направлению ко мне из шкафа, пошатываясь, шагнула темная человеческая фигура, и, твердо встав на ноги, издала сдавленный возглас удивления. Я отпрыгнула назад, в то время как фигура толкнула вторую створку шкафа. Мои руки, вцепившись в кочергу, решительно подняли ее вверх, над головой, в любой момент готовые ударить. Я, спотыкаясь, попятилась к двери и в паническом ужасе прокричала что-то вроде того: «Стоять или я ударю!»

Фигура действительно остановилась, застыла, выходя из шкафа, еще наполовину согнувшись. Это был мальчик. Самый обыкновенный мальчишка.

— Оставайся на месте, — сказала я, немного успокоившись и, как мне казалось, угрожающим голосом.

На вид он был едва ли старше меня и не производил впечатления особо опасного преступника. Но кто его знает. Я на всякий случай отошла подальше, пока не уперлась спиной в дверной косяк, и только тогда у меня появилось ощущение, что ситуация в некоторой степени находится у меня под контролем.

— Что ты здесь забыл? — спросила я мрачно.

Он смотрел на меня большими заспанными глазами. Очевидно, он спал, когда я, открыв дверцу шкафа, разбудила его. Только теперь я заметила, что он устроил себе в шкафу настоящее уютное гнездышко из нескольких покрывал, пропажу которых я еще не успела обнаружить. Но улечься там можно было, только заработав парочку вывихов, — платяной шкаф моей мамы, конечно, большой, но не настолько. В дальнем углу шкафа на обертке клубничной шоколадки лежал пакет из-под молока и веточка от винограда. Все это лежало. Таинственные пропажи из холодильника разъяснились сами собой.

— Отвечай же! — потребовала я. — Как ты додумался прятаться у нас здесь в шкафу? Что все это значит?

— Mon dieu,[1] — пробурчал он. — Девушка!

Это глубокомысленное замечание было скорее разговором с самим собой, а не ответом. Он говорил с едва заметным французским акцентом.

Как-то внезапно мне на ум пришла ссора с Джессикой. Я ведь всегда утверждала, что от ребят, кроме неприятностей, ничего ждать не приходится. Вся эта ситуация только подтверждала мою правоту.

— Это не ответ, — возразила я резко. — Ладно, скажи, сколько ты здесь уже прячешься?

Мне сделалось жутко от мысли, что он, возможно, несколько дней живет в этом шкафу, а я об этом и не подозревала.

— С сегодняшнего дня.

У меня как камень с сердца упал.

— Так, значит, с сегодняшнего дня. А как ты попал в дом?

Он медленно, почти как в замедленном кино, выпрямился, неторопливо покрутил головой в разные стороны, как будто у него очень затекла шея. Ну, не удивительно.

— Это было очень просто, — сказал он после минутной паузы. — Просто войти, я имею в виду.

— Не ври. Я все заперла, когда уходила.

— Да, — кивнул он, — я знаю.

— Вообще, что все это значит? Чего тебе здесь надо?

Он не ответил, вместо этого смотрел на меня как-то непонятно. На нем был потрепанный серо-коричневый свитер и джинсы. Ботинок у него на ногах не было, только носки — отвратительные, грязные, я бы ни за что до них не дотронулась, разве что клещами.

— Ну, прекрасно. Что до меня, то с меня хватит, — решила я, когда, на мой взгляд, я уже достаточно долго ждала ответа. — Полиция во всем разберется.

Тут-то он вздрогнул, когда я упомянула полицию. Ясное дело, затем я это и сказала. Я хотела увидеть у него на лице страх — страх, что он пойман за каким-то нехорошим делом, а не просто внезапно разбужен. И действительно, он приподнял голову повыше, как будто только теперь окончательно проснулся.

В этот момент произошло что-то мистическое.

Я все еще крепко держала кочергу в руках, готовая в любой момент ударить. Кочерга была длиной около метра, из настоящей стали — далеко не легкая. А если держать тяжелый предмет на вытянутых руках, то нет ничего необычного в том, что с каждой минутой он становится все тяжелее и тяжелее. Это всем понятно.

Но то, что произошло, на это было совершенно не похоже. Вдруг, за считанные секунды, кочерга стала как будто на несколько центнеров тяжелее. Это произошло так быстро, что мне нужно было быть чемпионкой мира в тяжелой атлетике, чтобы удержать эту чертову кочергу хоть на мгновение дольше. Она выскользнула у меня из рук и упала на пол с таким грохотом, что можно было подумать, будто уронили кузнечную наковальню.

— Стой, — сказал он уже угрожающе. — И не вздумай кричать. Я сильнее, чем ты. У тебя нет шансов. Это чтобы ты знала.

Кричать? Я была не в состоянии издать ни одного звука. Я стояла, тупо смотрела на кочергу на полу и не знала, что и думать. Это был только сон, не правда ли? Один из тех кошмаров, после которых просыпаешься с криком.

— Мне очень жаль, — продолжил он каким-то странным надломленным голосом. — Я должен был где-то спрятаться и как-то поесть, попить, поспать. Я убежал из изолятора. Они пытаются поймать меня всеми средствами, которые у них есть.

Что, простите? Побег? Он был в высшей степени ненормальный.

— Ты же не хочешь всерьез утверждать, что все эти полицейские на улице со своими собаками и автоматами разыскивают тебя?

Он нахмурился:

— Значит, они уже здесь?

— Целая армия.

Он только кивнул, этот странный юноша, который был едва ли на вершок выше меня, тощий тип в грязных обносках с длинными нечесаными темными волосами, которые хорошо бы срочно промыть хорошим шампунем.

А на ковре лежала кочерга, которая вдруг стала весить целую тонну. Я не знала, что и думать.

— Что ты… сделал? — неуверенно спросила я, сомневаясь, хочу ли я получить ответ на свой вопрос.

— Ничего.

— Кто не совершил ничего преступного, того не преследуют всей полицией.

Он снова как-то странно взглянул на меня.

— Они преследуют меня не потому, что я преступник, — сказал он. — Они хотят меня иметь.

Я как зачарованная смотрела на него, пока он вылезал из шкафа и аккуратно закрывал за собой дверцы.

— Что это значит? — спросила я.

— Иметь, — повторил он. — Это то же самое, что обладать. Располагать. Контролировать.

Это звучало немного безумно, то, как он это говорил. Я покачала головой.

— Я не верю ни одному твоему слову. — В голове у меня все перепуталось, на ум приходили самые бредовые предположения. — Я думаю, ты все это выдумываешь просто потому, что я тебя застукала. На самом же деле ты здесь спрятался, потому что ты… ну, не знаю… например, потому, что ты хотел на меня напасть сегодня ночью.

Он удивленно посмотрел на меня и криво улыбнулся:

— Вздор.

Я глубоко вздохнула. Это уж было слишком. Мало того, что этот парень забрался в мой дом, теперь он еще и вел себя так, будто я не досчиталась чашек в шкафу только потому, что хотела знать, что он тут забыл.

— Мне, как ни странно, все это кажется далеко не вздором, — ответила я, насколько смогла, едко.

— Ты же видела полицию везде, не так ли?

— Есть миллион причин, по которым можно привести полицию в боевую готовность. И самая невероятная из них — это исключительно тебя разыскивать, — зло заметила я.

В этот момент я снова услышала поблизости сообщение в громкоговоритель, полицейская машина находилась, по всей видимости, на соседней улице. Но опять, кроме гва-гва-гва, ничего нельзя было разобрать.

Юноша прислушался и понимающе кивнул.

— Значит, они все еще тут, — сказал он. — Пойдем вниз.

Я была настроена очень воинственно.

— Это приказ?

Он мрачно посмотрел на меня.

— Ты можешь со мной поспорить, если хочешь, — ответил он, и в его голосе появились жесткие нотки. — Но ты проиграешь, это я обещаю.

— Неужели? — Его тон показался мне заносчивым, и это взбесило меня еще больше. Вот уж чего я до смерти терпеть не могу, так это зазнаек, которые невесть что о себе мнят.

— Да, — сказал он. — Правда.

Я выставила вперед руки.

— Если ты меня тронешь, я закричу, — предупредила я. — А я могу громко кричать. Это будет слышно, как минимум, за три дома. И это вовсе не теория, а естественный опыт.

— Схватить тебя? — Казалось, это его забавляло. — Ты зря так думаешь. Мне не придется тебя хватать.

Он огляделся, потом показал на ночник на мамином туалетном столике.

— Видишь эту штуку?

— Да. И что?

Это было нечто из ряда вон выходящее. Он не двигался, ничего особенного не было видно или слышно. Я не знаю, как это случилось, но это случилось.

Фарфоровая ножка лампы разлетелась на тысячу кусочков.

Ни с того ни с сего.

— Ну что, теперь пойдем вниз? — спросил он.

Глава 3

Я посмотрела на него и вдруг почувствовала, что от моей яростной воинственности не осталось и следа, внутри была пустота. Я начала бояться этого парня.

— Как ты это сделал? — спросила я, мой голос звучал хрипловато.

— Я это сделал, довольно объяснений, — ответил он. — То же самое я могу сделать и с твоей головой, если понадобится. Ну что, теперь мы, наконец, пойдем вниз?

Я молча развернулась и пошла впереди. Мы вышли из спальни, спустились по лестнице. У меня подгибались колени. Я слышала, как он закрыл за нами дверь, очень аккуратно. В какой-то момент у меня в голове пронеслась мысль о побеге: побежать, броситься к входной двери, позвать на помощь, или попросить защиты у тех двух полицейских с собакой и автоматом, или добежать до телефонной будки и позвонить в службу спасения… Но потом я вспомнила, что заперла входную дверь изнутри, да к тому же еще и закрыла на цепочку, а ключ положила на полочку в коридоре. У меня не хватит времени даже отпереть дверь, не говоря уже об остальном.

То же самое я могу сделать и с твоей головой, если понадобится…

Я вздрогнула, когда с улицы послышался громыхающий голос. Конечно, громкоговоритель! Машина, видимо, стояла прямо напротив нашего дома, чтобы снова протарабарить жителям свое сообщение. Я остановилась внизу на лестнице.

«Внимание, внимание! Говорит полиция! Прослушайте, пожалуйста, наше сообщение!» Это был жестяной, почти нечеловеческий голос, по которому даже нельзя было определить, мужчина или женщина говорит. Наконец, после нескольких фраз о масштабе полицейской операции в городе последовало объявление о главном: «Разыскивается юноша, совершивший ряд тяжелых преступлений, в том числе нанесение телесных повреждений и убийство. Он сбежал из следственного изолятора, и у нас есть сведения, что он скрывается где-то в городе. Внимание! Разыскиваемый представляет опасность для общества, возможно, психически неуравновешен. Он вооружен и, без сомнения, может применить свое оружие без малейших колебаний. При малейшем подозрении обратитесь в ближайшее отделение полиции или сообщите одному из полицейских патрулей. Не полагайтесь на собственные силы. За достоверную информацию выплачивается высокое вознаграждение. Вот приметы разыскиваемого: имя — Арманд Дюпре, возраст — семнадцать лет, но выглядит моложе. Очень худой, рост около метра семидесяти пяти сантиметров, длинные черные волосы. Говорит с французским акцентом. Одет предположительно в джинсы, серо-коричневый свитер и светло-серую куртку. Еще раз обращаем ваше внимание на то, что разыскиваемый представляет опасность для общества, возможно, психически неуравновешен. Вооружен…»

— Я не вооружен, — невозмутимо сказал Арманд, обращаясь ко мне сверху. — И все остальное по большей части тоже вранье.

Я слушала его все с большим ужасом. Я медленно повернулась и посмотрела на него: описание совпадало в точности.

— Куртка осталась в шкафу, — добавил он, как будто это было важно.

— Это правда? Ты кого-то убил?

На улице в громкоговоритель еще раз объявили про показания и вознаграждение, потом послышался шум мотора и машина, ничего не подозревая, проехала дальше.

— Нет, — ответил Арманд. — Я никому не нанес физических повреждений, по крайней мере тяжелых. И я не являюсь ни опасным для общества, ни психически неуравновешенным. Это все выдумки.

Он действительно производил впечатление совершенно нормального человека. Настолько же нормального, насколько и я, а себя я считаю одной из самых нормальных в мире.

— Но полиция не будет рассказывать такое просто так… — Я перевела дух. — За этим же должно что-то стоять.

Арманд медленно спустился по лестнице.

— Правда, что я сбежал из своего рода следственного изолятора, хотя я бы это так не назвал, — ответил он серьезно. — А замалчивают они то, что это заведение находится во Франции, в местечке настолько секретном, что тот, кто сделает хоть намек на то, что это место вообще существует, рискует навсегда остаться за решеткой. Те полицейские, с громкоговорителем, замалчивают это, конечно, не намеренно. Они просто вынуждены верить всем отвратительным историям, которые рассказывают про меня французские представители.

Я непонимающе покачала головой.

— Но зачем тогда все это? Зачем эта травля?

— Я уже говорил, они просто хотят меня иметь, — объяснил Арманд. — То, что они тут назвали следственным изолятором, на самом деле научный институт, засекреченный военный объект, где последние несколько лет ученые занимались тем, что по всем правилам, досконально, по косточкам разбирали меня, Арманда Дюпре, подопытного кролика высшего сорта. Там я находился и туда они хотят заполучить меня обратно.

— Тебя? Но почему?

— А ты вспомни кочергу, которая вдруг стала невероятно тяжелой. Или ночник. Отлично — я могу что-то, чего, по сути, кроме меня, не может никто. А господа в белых халатах желают выяснить, почему я это могу, как я это делаю, как я могу это использовать, как ограниченны эти мои возможности, можно ли этому научить других людей, является ли это способностью, которая передается по наследству, и не знаю, что еще придумают эти яйцеголовые.

Арманд стоял всего на ступеньку выше меня и шарил у себя в карманах джинсов. Он достал две медные монетки, положил их себе на ладонь и показал мне:

— Видишь? Смотри внимательно.

Его глаза немного сощурились, как у человека, который пытается на расстоянии пяти метров читать газету. Я с изумлением следила за двумя монетками, которые, невесомые, поднялись с его ладони, повисли в воздухе, как мыльные пузыри, и завертелись у меня перед носом.

— Удивительно, n'est-ce pas?[2] — сказал Арманд и убрал руку.

Однако монетки продолжали висеть в воздухе. Тем временем Арманд стал осматриваться в коридоре, как будто все происходящее его совсем не касалось. Его взгляд остановился на трех бубенчиках для коров, которые висели на стене, — сувенир на память о давнем отдыхе всей семьей в Альгое.

— Отлично, — услышала я его слова.

И прежде чем я успела понять, что он имел в виду, обе монетки молниеносно сорвались с места, как два сверхзвуковых истребителя, чтобы уже через считанные доли секунды застучать о бубенчики. Пинг-понг! Дили-дон!

Я посмотрела на Арманда так, словно передо мной стоял призрак, и, видимо, посмотрела я как-то очень глупо, потому что он довольно усмехнулся и гордо прошел мимо меня по коридору, чтобы неторопливо собрать висящие в воздухе монетки. Словно он хотел дать мне время прийти в себя после такого потрясения.

— Возможно, ты уже слышала что-нибудь подобное по телевизору, — как бы вскользь заметил он. — Это называется телекинетией.

Я спросила с запинкой:

— Теле… что?

— Я телекинет. Стоит мне захотеть, и вещи двигаются как будто бы сами по себе, а это значит, что они двигаются так по моему желанию. Они мне подчиняются. Это телекинетия. Власть духа над материей. Я, разумеется, не единственный на свете телекинет, но, при всей моей скромности, я, видимо, один из лучших. — Он грустно улыбнулся. — Поэтому глупо было бы полагать, что меня в самом деле разыскивают за убийство. Если бы я действительно хотел кого-нибудь убить, я бы мог сделать это на расстоянии в несколько сот метров и совершенно незаметно. Этому никто не мог бы помешать, но и заподозрить какую-либо иную причину смерти, кроме естественной, никому бы и в голову не пришло. Я мог бы его телекинетически задушить, мог бы сломать ему шею или зажать артерии, обеспечивающие доступ крови к сердцу, и не отпускать до тех пор, пока человек не умрет — инфаркт. Нужно всего-навсего прочесть какой-нибудь учебник по анатомии, чтобы придумать еще тысячу более привлекательных способов.

— Боже мой, — пробормотала я.

Арманд засунул свои монетки обратно в карман и опустился на скамеечку рядом с комодом для обуви.

— Но я никого не убивал, хотя я знаю уйму людей, которым только этого и надо.

— Там, откуда ты бежал? — недоверчиво спросила я. — В этом твоем институте?

— Да, конечно. — Он набрал побольше воздуха. — Они уже несколько десятков лет занимаются там исследованием парапсихологических феноменов. Лет двадцать назад о парапсихологии очень много говорили. Теперь же об этом почти совсем замолчали. — Арманд скрестил руки. — Что, разумеется, не случайно.

— Да?

Он покачал головой. Это было похоже на издевку.

— В семидесятые это все выглядело, должно быть, очень забавно. Тогда психологи толпами ходили по университетам, школам и предприятиям с длинными опросными листами, разноцветными карточками и автоматическими машинками для бросания игральных костей. Они проводили бесконечные серии исследований, где люди должны были угадывать закрытые карты или пытаться заставить кости чаще, чем предполагает статистика, показывать шестерки. Тогда они выяснили, что существует огромное количество людей со слабо развитыми парапсихологическими способностями. Практически в каждом классе сидит по крайней мере один ученик, который чаще, чем обычные люди, выигрывает в детских играх с фишками и игральными кубиками, потому что в нужный момент он выкидывает то число, которое ему нужно. И совершенно бессмысленно говорить, что это простая случайность. Если бы это было случайностью, то такого рода удача сопутствовала бы сегодня одному, а завтра другому. Но эти люди могут каким-то образом подчинять удачу себе, потому что это умение, а не случайность. Это задаток телекинетического дара.

Тут я тоже села на ступеньку лестницы. Я знала человека, который в игре в кости выигрывал с такой частотой, что становилось немного жутко. Это Джессика. Я думаю, что в подобного рода игры она еще ни разу не проиграла.

Я показала на колокольчики:

— Но это-то никак не связано с игральными костями.

Арманд кивнул:

— Верно. Это имеет такое же отношение к игре в кости, как Cruise Missile к копью неандертальца.

Это он опять произнес так высокомерно, что я готова была задушить его на месте, неважно, телекинетическим способом или своими собственными руками.

— Но потом, в середине восьмидесятых, ситуация резко изменилась. Я точно не знаю, как и почему это произошло, но вдруг исследователи наткнулись на настоящие таланты. Это были телекинеты, которые, как надеялись ученые, со временем смогут отклонять ракеты от курса во время полета или на расстоянии взрывать склады с боеприпасами. Такие телекинеты, которые могли бы читать мысли агентов противника. И вдруг в этой области не осталось места для психологов с их анкетами и игральными картами. Вдруг это стало почвой для военных исследований. Это поворотный пункт и суть всей истории исследования паранормальных феноменов. Эти человеческие способности хотят изучить и использовать в военных целях. И все боятся, что кто-нибудь может их опередить. Старая игра в вооружение.

Я поняла. Наконец-то, я кое-что поняла.

— И поэтому про это больше ничего не говорят по телевизору, не пишут в газетах. Потому что все документы и прочее засекречены.

— Именно так.

— И от этих людей ты сбежал.

— По крайней мере, я пытаюсь это сделать. — Он сжал губы, его взгляд устремился куда-то вдаль. — Ты знаешь, я там пробыл семь лет. Семь лет, в течение которых я видел моих родителей только три раза. Тюрьма — вот что это. Даже если они все делают для того, чтобы заставить тебя забыть об этом. Там огромный комплекс лабораторий, часть из них находится под землей. Все это герметично отгорожено от внешнего мира. И около дюжины подопытных вроде меня. И вокруг каждого из нас непрерывно вертятся ученые, врачи, горничные, персонал по техническому обслуживанию, не говоря уже о вооруженной охране. Ты и представить себе не можешь, сколько средств туда вкладывается. Я познакомился с некоторыми «подопытными». У одного, например, телекинетические способности проявляются только тогда, когда он настолько возбужден, что у него идет носом кровь. Поэтому перед испытаниями они вкалывают ему адреналин или что-то в этом роде. Есть еще несколько телепатов, читателей мыслей, по большей части еще маленькие дети, некоторые из них — необразованные калеки. Некоторое время у них там была девочка, которая умела предсказывать будущее. Каждую неделю за несколько дней до розыгрыша лотереи она называла выигрышные числа и ни разу не ошиблась, разумеется. Ученые, работавшие с ней, сколотили неплохое состояние, прежде чем вышел запрет для сотрудников института на использование предсказаний девочки в личных целях.

Я попробовала рассмеяться, но у меня получилось только глупое хихиканье. Это было невероятно, история из совершенно другого мира. Если бы я собственными глазами не видела того, что было похоже на восьмое чудо света, я бы не поверила ни одному его слову.

— Ну да все равно, — сказал Арманд, и это прозвучало так, как будто он уже пожалел, что так много рассказал мне. — Я сбежал от них и больше не вернусь туда ни за что на свете. Я скорее умру. Я вправе сам распоряжаться своей жизнью. За все эти годы они не смогли выяснить, как работает телекинетия, и они никогда этого не поймут. Разве кто-нибудь может знать, как устроен художник или поэт или как композитор сочиняет новую мелодию? Если бы они думали, что их можно использовать в военных целях, они бы заперли и художника, и поэта, и композитора в их исследовательские институты и мучили бы их испытаниями, наркотиками и электрошоком. И узнали бы столь же мало, — с горечью произнес он.

Я все еще сидела на лестнице, обхватив руками колени, и смотрела на него.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Продолжать побег.

— А куда?

— На край света, если понадобится. — Он немного подумал и спросил: — Где ты заметила полицию в городе?

Я медлила с ответом. Удастся ли мне его поскорее спровадить, если у меня получится уверить его в том, что ситуация с полицией намного проще, чем на самом деле? Или он тогда почувствует себя увереннее и поселится у меня еще на недельку? Сложно сказать. В конце концов, я просто рассказала то, что я видела: то, что город кишел полицией.

— Ты не видела возле какого-нибудь патруля рыжеволосого мальчика, лет десяти-двенадцати? У него очень мрачное веснушчатое лицо.

Я не поняла, к чему он это спрашивает.

— Нет, — ответила я. — То есть не знаю. По крайней мере, я его не запомнила. А почему ты спрашиваешь? Кто это?

— Его зовут Пьер. Ты бы его обязательно запомнила, если бы увидела. У него… как это называется… У него родимое пятно. Оно очень большое, вокруг правого глаза. Темно-фиолетовое. И если он на кого-нибудь смотрит, то тому становится по-настоящему больно. — Он прикусил губу. — Но то, что ты его не встретила, еще не доказывает, что его нет в городе. А что насчет машин? Ты заметила машины с французскими номерами?

Я кивнула:

— Спереди белые, а сзади желтые номерные знаки, так? Их в городе полно.

— Этого-то я и боялся, — пробормотал Арманд.

Он вскочил и начал беспокойно ходить взад-вперед.

— Тогда это только вопрос времени, когда появится Пьер. Иными словами, я должен исчезнуть как можно скорее.

Этим вечером я ровным счетом ничего не понимала.

— Почему? Как это связано с Пьером?

— Он телепат, и он меня ненавидит. И в отличие от других, он действительно может быть для меня опасен. Они проедут с ним по всему городу, чтобы в каждом доме он подслушал мысли его обитателей. Это единственный способ быстро меня обнаружить.

Меня трясло.

— Почему он тебя ненавидит?

— Потому что он ненавидит всех, даже себя, — ответил Арманд. — Может быть, это так со всеми, кто может читать чужие мысли, не знаю.

Казалось, он теперь лихорадочно соображал, подробно разрабатывал план бегства. Он с беспокойством подошел к зеркалу в коридоре и посмотрел на свое отражение.

— Теперь мои приметы всем известны. Мне нужно во что-нибудь переодеться… — Он резко повернулся и спросил меня: — Скажи, у вас в доме наверняка есть деньги?

«О-па!» — подумала я и сказала:

— Что, прости?

— Пойдем, твои родители должны были оставить тебе денег на всякие расходы, если они уехали без тебя.

— С чего ты взял, что мои родители уехали? — спросила я заносчиво.

Казалось, мой вопрос его удивил.

— Дом может рассказать очень много о своих обитателях, как же иначе? Одна-единственная тарелка, которая осталась немытой после завтрака. Тонкий слой пыли на аккуратно заправленной кровати твоих родителей. В чулане не запыленный угол рядом с маленьким чемоданом. В гостиной возле цветов записка: «Мари, не забудь про фикус в кабинете». А в кабинете целая кипа нераспечатанных писем, адресованных твоему отцу. На некоторых почтовый штемпель уже недельной давности. По всей видимости, твои родители уехали примерно неделю назад и вернутся только через неделю. Верно?

— Да, в следующий четверг, — кивнула я, ошеломленная такой наблюдательностью.

— Ну вот. — Казалось, его даже не занимает то, что он оказался прав. — Могу тебя уверить, побег — дело не только очень утомительное и напряженное, но и чертовски дорогое. — Он произнес это так, как будто мы уже договорились о том, что я ему помогу. Он снова внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале. — Гм, брюки можно оставить, но вот куртка, а лучше и свитер, нужны новые… У твоего отца наверняка есть какие-нибудь вещи, которые он уже не носит.

Я не чувствовала себя вправе распоряжаться папиными вещами, но если таким образом я избавлюсь от Арманда, то пожалуйста. Что до меня, то я была готова выдать ему сотню из моего бюджета. Возможно, это было бы даже достойным поступком.

— Я посмотрю, — устало заметила я.

— Давай.

— Откуда, собственно, ты так хорошо знаешь немецкий? — спросила я. Мой вопрос несколько выбивался из общей канвы разговора, но это меня уже давно интересовало. — Я всегда считала, что французы не признают иностранных языков.

— В этом что-то есть. Иностранные языки у нас преподают хуже, но моя мать немка. И, кроме того, учительница немецкого. У меня не было шансов обойти стороной немецкий язык.

— А почему ты бежал именно сюда? И почему именно в наш дом?

Он пожал плечами:

— Случайно. Ехал автостопом на первых попавшихся автобусах или поездах… Высадился у парковки на шоссе с другой стороны холма и вышел сюда из леса, который у вас тут неподалеку. Честно говоря, когда я увидел ваш дом, я сначала вообще подумал, что все уехали. Снаружи он казался таким прибранным. Все жалюзи одинаково спущены, все окна закрыты и так далее. Кроме того, это был первый дом на улице.

— Понятно, — пробормотала я.

Арманд снова повернулся к зеркалу, потрепал свои волосы.

— Парик был бы сейчас как раз кстати, — пробурчал он себе под нос. — Я мог бы сзади чуть обстричь волосы, чтобы он хорошо сел… Я видел, у твоей мамы есть несколько париков. Тот, с мелкими светлыми кудряшками, думаю, будет смотреться не очень вызывающе. Интересно, они подходят под любой размер головы? Я понятия не имею о таких вещах.

У меня перехватило дыхание.

— Ты что, спятил? Это же ее квалификационная работа!

— Как это? Что это значит?

— До того как мама познакомилась с моим отцом, она была мастером по парикам: делала работы для театра и кино и так далее. Этот парик — ее заключительная работа. Она меня просто в порошок сотрет, если я тебе его отдам.

Арманда это нисколько не тронуло.

— Тебе не нужно мне его отдавать. — Он собрал сзади свои волосы в хвост, покрутил головой вправо-влево, еще раз оценивающе посмотрел на себя в зеркало и добавил: — Я просто его возьму.

— Это меня не спасет.

Арманд посмотрел на часы.

— Время не ждет. Мы не должны терять ни минуты. Давай-ка лучше соберем самое необходимое, упакуем две сумки, потом я переоденусь и примерю парик…

Меня бросило в жар.

— Две сумки? — повторила я с недобрым предчувствием. — Не слишком ли много багажа?

— Отчего же? Одна мне, одна тебе. Это не так уж много.

— Одна мне?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Я думал, это и так понятно, — ответил он. — Само собой разумеется, ты идешь со мной.

Глава 4

Он дал мне время поругаться, поорать, поубеждать его, попричитать, поумолять, пока я, наконец, не выдохлась. Но все это его ни капельки не впечатлило.

— Я не могу тебя здесь оставить. Это невозможно, — объяснил он мне. — Ты выдашь меня, а ты знаешь слишком много.

— Я буду нема как рыба! — быстро пообещала я; в тот момент я действительно в это верила. — От меня никто ни полслова не услышит.

— Ерунда. Пьер приедет в город, возможно, он уже здесь. А Пьер сможет прочесть твои мысли, как открытую книгу. Он остановится здесь на улице, секунд десять прислушается к тебе и после этого будет знать каждое слово, которое сегодня вечером здесь было сказано. Это для меня слишком рискованно.

Я глубоко вздохнула.

— Ты бежал один, а они тебя уже почти настигли, — я пыталась его убедить. — А если ты обременишь себя еще и строптивой заложницей, у тебя не останется ни малейшего шанса.

Арманд решительно покачал головой.

— Напротив. Полиция ищет темноволосого юношу, который путешествует один. Если теперь я стану блондином да буду еще и в твоем сопровождении, на меня не обратят внимания. Теперь понятно?

Да. Все было понятно. Невозможно оказать серьезное сопротивление человеку, во власти которого остановить твое сердце.

С сумками была проблема. Мои родители уехали отдыхать, а мама в таких случаях никогда не упускала возможности взять с собой, как минимум, половину своего гардероба, поэтому с сумками и чемоданами была напряженка. Но Арманд, по всей видимости, успел весьма обстоятельно осмотреться в нашем доме, потому что он все-таки достал две подходящие сумки на ремне.

Когда стало ясно, что все мои отговорки ни к чему не приведут, я перерыла вещи моего отца и откопала старую серую футболку с логотипом его фирмы — папе она все равно уже была мала, нашла фланелевую рубашку ржаво-коричневого цвета, которая села после стирки и поэтому тоже подходила Арманду по размеру. И еще отдала ему свою темно-зеленую куртку, которая была мне как-то велика. Он надел все это и выглядел теперь уже совсем иначе.

Какие вещи нужно собирать, если тебя захватили в заложники? Этому не учат в школе. Я взяла то, что берут в обычные поездки: шампунь, мыло, зубная паста, моя зубная щетка…

— Возьми мне тоже, пожалуйста, — попросил Арманд, который тем временем обстригал себе волосы в ванной.

Мне пришлось взять из шкафчика еще одну, совершенно новую щетку и положить вместе с остальными вещами. На глаза мне попалась аптечка с медикаментами для первой медицинской помощи, коробочка с бинтами, пластырями и прочей мелочью, на которой стояло название больничной кассы папиного предприятия. Мне вспомнились полицейские с автоматом и монстрообразной собакой, вспомнились репортажи по телевизору — как скверно зачастую заканчиваются эти истории с заложниками, — и я сунула все это в сумку.

— Ну как? — спросил Арманд, закончив стрижку.

Даже если бы он был шваброй, его шевелюра бросалась бы в глаза.

— Тебе следовало бы подать жалобу на твоего парикмахера, — посоветовала я, коротко взглянув на него, и положила в сумку еще два носовых платка.

Он вздохнул и отложил ножницы в сторону.

— Какое счастье, что на свете существуют парики.

Он подошел к маминому комоду с парикмахерскими принадлежностями, и мне пришлось помочь ему надеть парик. Поразительно, насколько иначе он стал выглядеть с этими светлыми кудряшками. Его темные волосы слегка просвечивали под париком, но это ничуть не мешало. Он просто походил на тех ребят из нашей школы, которые по какой-то своей непонятной прихоти красятся в блондинов, а потом, разумеется, и не думают подкрашивать отрастающие темные у корней волосы.

Страшно признаться, но в парике Арманд был удивительно похож на Доминика! Исключительно похож!

Я упаковала еще пару шмоток, которые в спешке попались мне под руку, пару мелочей, необходимых каждой женщине. Арманд тем временем без зазрения совести опустошал холодильник.

В итоге я решила сама переодеться, потому что, на мой взгляд, я была одета совершенно неподходяще для похищения. Мне пришлось долго и громко спорить с Армандом, пока он, наконец, не согласился разрешить мне уединиться в комнате.

— Ну не выпрыгну же я из окна, — объясняла я.

— Да, но ты можешь закричать на всю округу — будет слышно в ближайших трех домах, как минимум, ты же сама мне это так живописно описала, — ответил он.

В конце концов мы сошлись на том, что дверь в комнату останется чуть приоткрытой, так, что ему из коридора будет видно окно и стоящий рядом письменный стол. Кроме того, сказав: «И никаких секретных телефонных звонков», Арманд забрал мой мобильный телефон, лежавший на столе.

Незаметно позвонить было бы действительно неплохой идеей. Пока я переодевалась, лихорадочно взвешивая все «за» и «против» разных курток, свитеров и брюк относительно их пригодности в условиях похищения, я быстро перебирала одежду в своем платяном шкафу и в тех местах, где Арманд не мог меня видеть, в поисках таких вещей, которые бы помогли мне пережить этот страшный сон. Но что можно предпринять, вооружившись, скажем, щеткой для чистки одежды? Или фломастером с нарисованными динозаврами? Или коллекцией оторванных пуговиц? Мне бы сейчас пригодился газовый баллончик, но он, так ни разу и не использованный, уже много лет валялся неизвестно где. Мой перочинный ножик тоже было не найти.

Послание. Надо было хотя бы оставить послание родителям. Я тут же схватила фломастер, сняла колпачок и стала быстро писать на зеркале, расположенном на внутренней стороне дверцы моего платяного шкафа. Если пишешь фломастером по зеркалу, он не скрипит: «Сегодня к нам ворвался некий Арманд Дюпре, который совершил побег. Он телекинет. Он вынуждает меня следовать за ним, понятия не имею куда. Я буду внимательна, но если со мной что-нибудь случится…»

— Как долго это будет продолжаться? — проворчал Арманд за дверью с заметным недовольством.

— Я сейчас.

Я быстро надела куртку, судорожно соображая, что же будет, если со мной что-нибудь случится. Какие указания мне следует дать на этот случай. Но ничего не приходило в голову. Я была не в состоянии за десять секунд написать свое завещание. Тогда я стерла конец предложения и вместо этого нацарапала: «Я буду внимательна. Люблю, Мари.» Ну что там пишут в таких случаях.

— Что ты понимаешь под словом «сейчас»? — торопил Арманд.

Мой взгляд упал на крохотный флакончик духов, который уже несколько лет стоял на полке, забытый и ненужный, рядом с моими зимними перчатками. Это был один из тех презентов, получая который натянуто улыбаешься. Но это были духи! Это значит настоящий алкоголь! Алкоголь может нанести значительный вред некоторым частям тела, глазам например. На флакончике было написано Freedom, что в тот момент показалось мне перстом судьбы.

— Выхожу, — прокричала я и засунула плотную, прочную стекляшку в карман брюк. Все-таки любая дама может попасть в ситуацию, в которой ей будет срочно необходима туалетная вода, не так ли?

Я открыла дверь.

— Я уже тут.

Арманд внимательно оглядел меня, как будто ожидал, что я надену ярко-красную футболку с надписью: «Вызовите полицию, меня похищают». То, что я этого не сделала — у меня ничего подходящего и под рукой-то не было, — заметно его успокоило.

— Пойдем, — кивнул он мне и начал с шумом спускаться по лестнице впереди меня.

О том, что стало с моим мобильным телефоном, он не проронил ни слова.

Было примерно без четверти семь, когда мы вышли из дома. Уже смеркалось; горели уличные фонари. Я аккуратно закрыла входную дверь, бросила последний взгляд на сад перед домом, на рододендрон, на выстроившиеся в шеренгу цветочные горшки под окошечком гардероба. Мой велосипед, который я оставила на улице, прислонив к стене дома, упал и лежал теперь совсем брошенный. Я снова вспомнила о Джессике, о том, как она однажды безжалостно оставила свой велосипед в каких-то кустах. Тогда я совершенно серьезно втолковывала ей, что, если она когда-нибудь увидит мой велосипед так неряшливо брошенным, она может смело предполагать, что со мной приключилось что-то нехорошее.

И вот теперь этот момент настал. Удивительно, что мой велосипед сам это заметил.

— Пойдем же, — сказал Арманд вполголоса.

Мне показалось, что у него испортилось настроение.

Я взяла свою сумку, и мы пошли. Вечер был теплым, мягким, но в это время года такая погода ненадолго. Нигде не было видно ни одного полицейского.

Некоторое время мы шли молча. Я не имела представления о том, что Арманд намеревался предпринять. Пока мы обувались — он достал из шкафа свои ботинки, по всей видимости, дорогие, но очень стоптанные, — он расспросил меня о том, как можно добраться до вокзала. Отсюда я сделала вывод, что, по крайней мере, пеший поход в ночи по лесам к одной из окрестных деревень мне не грозит. И конечно, для этого Арманду не нужно было переодеваться.

— Скажи, — прервал он молчание, — а может, здесь есть автобус, который идет до вокзала?

— Ну да, разумеется. Но до остановки довольно далеко. А пешком до вокзала совсем близко: нужно только пройти вон ту улицу впереди и перейти через мост…

— Дело не в расстоянии. Я уже несколько дней бегаю по бездорожью, — возразил раздраженно Арманд. — Я только подумал, что мне бы не хотелось прогуливаться по городу среди бесчисленных полицейских. Мне кажется, на автобусе ехать надежнее.

— Что касается меня, то мне все равно, — сказала я. — Но тогда нам в другую сторону.

— Что ж, пойдем в другую сторону, — ответил Арманд.

Мы пошли по направлению к лесу, где находилась ближайшая остановка городского автобуса. По дороге мы почти никого не встретили: пожилые супруги выгуливали малюсенькую собачку и подозрительно посмотрели на нас, как будто боялись, что мы затопчем их питомца; компания мужчин не обратила на нас ни малейшего внимания и громко болтала на каком-то языке, похожем на славянский; мимо проехало несколько машин. Один раз Арманд спешно толкнул меня к утопавшему в зелени подъезду, когда где-то впереди из-за угла выехала машина и в свете уличных фонарей стало видно, что это полиция. Мы стояли в тени вечнозеленого трехметрового кустарника и смотрели, как полицейская машина неторопливо проезжала мимо. Оба полицейских в машине, ни о чем не подозревая, тупо смотрели перед собой, а сидевший на переднем сиденье на зависть сладко зевал.

Через четверть часа мы дошли до остановки. Больше мы по пути не встретили ни одного человека в зеленой форме полицейского. На остановке рядом с расписанием автобусов стояла девушка примерно моего возраста. Брюки на ней так низко спущены на бедрах, что я невольно спросила себя, не использовала ли она какие-нибудь телекинетические фокусы, чтобы не дать им упасть.

— Автобус останавливается прямо перед вокзалом? — поинтересовался Арманд, отведя взгляд от девушки и начав изучать схему маршрутов, где, надо сказать, ответ на его вопрос был написан черным по белому.

— Да, если только его не угонят, — ответила я. Настроение у меня было отвратительное.

Как выяснилось, автобус должен был подъехать через шесть минут. Мы отошли немного в сторону и стали ждать.

В задумчивости я разглядывала большие серые блочные дома, стоявшие на другой стороне улицы, — темные кубики с теплым светом прямоугольников. В некоторых окошках мерцал только призрачный голубоватый свет, который обычно исходит от включенного телевизора. Я посмотрела на часы. Сейчас как раз начинаются вечерние новости по каналу ZDF. Возможно, один из сюжетов будет посвящен Арманду, его розыску. Нет, совершенно точно: они дадут в прямом эфире его описание и покажут фотографию, чтобы попросить население содействовать полиции.

Я погрузилась в свои фантазии.

— Ты слышала? — говорили в этот момент те пятьдесят или сто человек за освещенными окнами, которых я себе представляла. — Это же у нас! Они назвали наш город! Ты заперла входную дверь?

А я стояла здесь внизу, на улице, и тот, кого они все так искали, был рядом со мной.

«В какие только нелепые ситуации не попадешь», — подумала я.

— Автобус идет, — прервал Арманд мои мысли.

Автобус, ярко освещенный, величественно подъехал к остановке. Было видно все, что творится внутри. Он остановился. Завизжали тормоза, двери, шипя, открылись. Народу в автобусе было мало, на это Арманд недовольно что-то пробормотал. Ему бы, видимо, больше понравилось, если бы автобус был битком забит, но здесь, на окраине города, автобусное сообщение не может этого обеспечить при всем желании.

Мой похититель пропустил меня вперед и отправил покупать билеты. Расплачиваясь, я делала водителю многозначительные знаки глазами, кривила рот и лицо, как обычно делается, когда сзади стоит кто-то, кто ничего не должен заметить, но водитель только глупо посмотрел на меня, сгреб мелочь и сказал:

— У тебя что-то с лицом.

Я оставила свою затею.

— Спасибо, что сказали, — ответила я. Надеюсь, он услышал издевку в моем тоне.

Арманд провел меня на заднюю площадку автобуса и кивком головы указал на место у окна прямо напротив задних дверей автобуса. Расфуфыренная девица села где-то в начале автобуса. Я видела, как Арманд недоверчиво разглядывал других пассажиров, но никто особенно на нас не смотрел.

— Что ему было нужно? — спросил он вполголоса.

— Ничего, — ответила я. — Просто идиот какой-то.

Автобус тронулся, и как раз в этот момент из переулка вышла группа полицейских с двумя собаками и спокойно направилась к автобусной остановке. Это было немыслимо. И что мне было теперь делать?

Разумеется, ничего. Арманд тоже их увидел и незаметно приподнял руку, как будто готовясь схватить меня в любой момент, если я вздумаю вскочить и замахать руками или еще что-нибудь.

Меня удивило это. Разве он не утверждал, что способен сделать все усилием духа? Телекинетически зажать человеку артерии возле сердца и так далее? Возможно, все это было обычным враньем?

Я украдкой посмотрела на него и вспомнила наших ребят в школе: что за бесстыжие хвастуны! Пустой треп, за которым ничего нет. Почему Арманд должен быть исключением? Может быть, фокус с монетками — все, что он умел? А я просто попалась на его удочку, поверила каждому слову его загадочной истории государственной важности?

Будет ужасно, если выяснится, что так оно и есть. Вот уж надо мной вдоволь посмеются! Мне тогда не только в школе нельзя будет показаться, но и потребуется сделать пластическую операцию на лице, взять псевдоним и уехать в какую-нибудь латиноамериканскую страну, чтобы скрыться от людской молвы.

Пока я обо всем этом думала, автобус уже завернул за угол. Я смотрела в окошко, в котором отражался освещенный салон автобуса и растворялся в улице, и размышляла. В любом случае у него ничего не выйдет. Скрыться от такого количества полиции можно только, вероятно, на очень быстрой машине или на самолете, но уж никак не на городском автобусе и не на поезде. Другими словами, рано или поздно мы попадем в руки целой армии полиции, настолько большой, что Арманду не помогут даже его волшебные способности, и все будет кончено.

Конечно, я просто дала себя запугать. Телекинетия? Бред. В конце концов, когда кто-нибудь вроде Дэвида Копперфилда начинал крутить по телевизору свои шоу, тоже никто не понимал, как он это делает, а уж он-то показывал вещи посерьезнее, чем просто полет двух монеток по воздуху. Смешно. У вокзала я просто выйду из автобуса и остановлю Арманда. Что он мне сделает у всех на виду? Вдруг я увидела отражение Арманда в автобусном окне и поняла, что он меня внимательно изучает. Я обернулась и недовольно посмотрела на него:

— Что?

Он вздрогнул. Попался!

— Ничего, — спешно заверил он меня. — Почему ты спрашиваешь?

Я ничего не ответила, а он стал смотреть в другую сторону. Остаток пути мы оба, по всей видимости, провели за тем, что искали взглядом полицейские машины, но их нигде не было. Ничего общего с теми декорациями, которые я видела сегодня днем по дороге домой. Сегодня днем? Меня охватило чувство, будто это было уже сто лет назад.

Это произошло, когда автобус свернул на привокзальную улицу. Она была ярко освещена, в свете уличных фонарей и рекламных щитов шло множество людей, которые опасливо поглядывали на большое скопление полиции. Я взяла свою дорожную сумку и уже приготовилась выходить, когда Арманд схватил меня за руку.

— Merde![3] — прошипел он. — Пьер!

Дальше все произошло очень быстро. Я проследила за взглядом Арманда и увидела маленького рыжеволосого мальчика рядом с тремя широкоплечими охранниками перед витриной магазина игрушек. Он стоял лицом к проезжей части и, казалось, был полностью погружен в созерцание какой-то картинки, изображавшей индейца у пыточного столба. Но с помощью своих сверхъестественных способностей Пьер сразу же почувствовал присутствие Арманда, как только тот его увидел. Это было как в страшном сне. Пьер обернулся, как ошпаренный, открыв рот, будто крича, его горящие, безумные, отвратительные глаза искали нас. Мы встретились с ним взглядом. Нас обнаружили.

Но в следующий миг он покачнулся, нервно поднял вверх руки, судорожно схватился за горло, за голову, отвел от нас свой сумасшедший взгляд, потом неловко, обессилено повернулся и упал на землю, как марионетка, которой обрезали нити.

Начался переполох. Телохранители склонились над ним; один вытащил из кармана серую кожаную папочку, у другого в руках неожиданно появилась рация. С любопытством подходили зеваки, спешили полицейские и даже люди в автобусе вытягивали шеи и привставали, чтобы лучше увидеть, что произошло. Я посмотрела на Арманда. Он уныло глядел перед собой.

— Это была дуэль, ты же видела, — пробормотал он, когда заметил мое смятение. — Не волнуйся, он жив. Они подумают, что у него случился один из его припадков.

Я не знала, что сказать. Автобус остановился перед зданием вокзала, мы взяли свои вещи и встали, чтобы выйти первыми. Но мне пришлось крепко схватиться за поручень, чтобы не упасть, — у меня подгибались колени.

Глава 5

В здании вокзала, посередине зала, стояли, ни о чем не подозревая, двое полицейских. Оба были одеты в кожаные черные куртки, у обоих были рации. Они висели на груди так, чтобы можно было в любой момент схватить, на поясе болтались наручники, кобура застегнута. Они внимательно смотрели по сторонам.

Арманд громко вздохнул рядом.

— Спокойно, — прошептал он. — Если мы будем вести себя как ни в чем не бывало, они нас не заметят.

Я перевела дыхание. В автобусе, до того случая с рыжеволосым мальчиком, я твердо решила, что подойду к первому попавшемуся полицейскому, укажу ему на Арманда и закричу: «Вот тот, кого вы ищете! Арестуйте его!»

Но потом произошла эта история с Пьером. Теперь я думала только о том, как разлетелась на кусочки мамина ночная лампа и как Арманд сказал: То же самое я могу сделать и с твоей головой, если понадобится.

Мне стало страшно, и от этого я начала приходить в ярость. Арманд располагал сейчас моей жизнью точно так же, как и исследователи его института располагали его жизнью. Мне это настолько же мало нравилось, насколько и ему.

Если этот институт вообще существовал. Ах, черт возьми, я уже не знала, что и думать!

Арманд провел меня мимо полицейских в центр зала. Там мы остановились, и он уставился на табло.

— Электричка на Штутгарт через шесть минут, — прочитал он первую строчку. — Первый путь — как раз здесь, на выходе из вокзала. На ней-то мы и поедем.

— Что ты собираешься делать в Штутгарте? — промычала я.

— Затеряться в ночном городе, — ответил он, и мы направились к билетной кассе. — Давай, купи два билета.

Я вытащила деньги и украдкой посмотрела на полицейских. Они что, совсем слепые или как? Здесь, здесь этот парень, которого ищет весь свет, у вас под носом! А чем они занимались вместо этого? Остановили худощавого мальчика с отросшими русыми волосами и проверяли у него документы, даже консультировались с кем-то по рации.

Может быть, мне стоило попробовать сорвать с головы Арманда парик. Совершенно случайно как-нибудь зацепиться за него, потом толкнуть, конечно, все начнут глазеть…

Нужно было только выбрать подходящий момент.

И вообще, откуда шесть минут? Оставалось уже только пять: когда я посмотрела на вокзальные часы, стрелка как раз подвинулась. Мы все равно не успеем. В обе кассы была очередь. Ни за что на свете не успеть.

То, что билеты можно купить и в электричке, Арманду рассказывать было совсем не обязательно.

Мы заняли очередь сразу в две кассы. Перед Армандом стояла пожилая женщина, размахивая несчетным количеством разных авосек, сумок и кошельков, — казалось, она собиралась в кругосветное путешествие. Пара передо мной начала заполнять анкету и подробно обсуждать каждый пункт. Еще четыре минуты. Я старалась хотя бы не улыбаться от злорадства. Никаких шансов, господин Телекинет. А следующая электричка только через полчаса. За это время может многое случиться…

Арманд стоял, скрестя руки. Вот уж завидная выдержка, в этом ему не откажешь.

— В крайнем случае, — неожиданно обратился он ко мне, — мы купим билеты в поезде.

— А-а, — я была ошарашена. — А разве так можно?

— Так многие делают, — кивнул он и бросил взгляд по направлению к стражам порядка, как будто его успокаивало то, что вокзал находился под пристальным наблюдением полиции.

Но тут вдруг дама, собиравшаяся в кругосветку, быстро купила билеты и отошла. Арманд подошел к окошку и попросил два билета в Штутгарт во втором классе и побыстрее. Он махнул мне, чтобы я подошла и оплатила все это удовольствие. Оставалось только выйти на платформу, куда как раз прибывала электричка. Последний взгляд на тех двух полицейских: они мирно болтали между собой. А потом я стояла в отъезжающей электричке, смотрела из окна вагона на проплывающий мимо родной город и не могла даже приблизительно представить себе, что будет дальше.

— Ты была когда-нибудь в Штутгарте? — спросил Арманд.

— Да, пару раз, — ответила я неприязненно. Один раз я ездила с классом в зоопарк, другой — с родителями на рождественский базар. — Но это было уже очень давно. Я не ориентируюсь в городе, если тебя это интересует.

Арманд кивнул:

— Ничего. Пойдем поищем место.

Это была обычная электричка с допотопными вагонами, где по обеим сторонам от прохода располагались скамейки с узкими неудобными сиденьями. Пассажиров было много, и мы с трудом нашли два свободных места рядом в вагоне для некурящих. Проходя к окну, Арманд задел колени мужчины, который сидел напротив и читал газету, за что и удостоился неодобрительного взгляда.

— Ты случайно не знаешь, во сколько мы приедем в Штутгарт? — спросил Арманд, не обративший никакого внимания на неодобрительный взгляд. — Примерно, я имею в виду?

— Нет, — отрезала я.

— В двадцать сорок девять, — ответил мужчина. — Без одиннадцати минут девять.

Арманд удивленно посмотрел на него:

— О, большое спасибо.

— Не за что, — надменно ответил тот и перевернул страницу.

Я оглядела его исподтишка. На нем был приличный костюм с жилеткой и галстуком, возле него на крючке висело демисезонное пальто, рядом лежал потрепанный кожаный кейс, а сверху — просмотренные газетные странички. Я стала вглядываться в заголовки.

С таким чувством, будто я вдруг проснулась, на большой четкой фотографии я узнала Арманда!

Я замерла. Был виден заголовок: Сбежал несовершеннолетний преступник — полиция просит граждан оказать содействие в его поимке.

Я нервно сжала губы. Возможно, это был мой шанс. Возможно, этот мужчина за время поездки узнает Арманда, несмотря на белокурые локоны, которые у него теперь были и которые удивительным образом так ему подошли, если вспомнить, что это вообще-то женский парик. Хотя, если приглядеться, было заметно, что эти волосы как-то неестественно блестели в свете неоновых ламп, которые освещали наше купе. Возможно, он его узнает и забьет тревогу, например, сделает вид, что пошел в туалет, а оттуда позвонит по сотовому в полицию…

И что тогда? Арманд все равно наверняка скроется. Он телекинетически остановит поезд и выпрыгнет в окно; на расстоянии собьет вертолеты и задушит ищеек, которых отправят следом за ним, будет отводить от себя пули и поджигать машины — без проблем.

Но в любом случае я бы от него избавилась. Я бы преспокойно вышла на какой-нибудь станции и ближайшим же поездом поехала домой.

Мужчина в костюме сложил страницу со спортивными новостями, положил ее сверху на листы с общими новостями и взялся читать экономический раздел. Ага, подумала я и при этом показалась себе страшно сообразительной, он один из тех, кто читает газеты сзади наперед. Для начала некрологи, под конец новости. Что ж, тем лучше. Значит, фотографию Арманда он еще увидит. И, может быть, может быть, лицо покажется ему знакомым и тогда…

Я бросила взгляд на Арманда. У меня заурчало в животе. У меня всегда так, когда я взволнованна и не хочу показывать это другим. Он, заметно скучая, смотрел в окно, на ночь, наполненную мелькающими тенями. Я принялась разглядывать остальных попутчиков, большинство из которых клевали носом, читали, вязали или тихонько о чем-то разговаривали. Но, между тем, ни на минуту я не переставая следить за мужчиной, как далеко он продвинулся в своем основательном, методичном чтении экономического раздела. О, осталось всего три страницы. Ну быстрей же! Вам действительно нужно читать каждую маленькую статейку? Владельцем какой-нибудь компании вы все равно не являетесь, иначе вы бы путешествовали в первом классе и там читали ваши газеты, а не сидели напротив этого молодого человека, этого срочно разыскиваемого опасного преступника. Быстрее, быстрее!

Я вздрогнула, когда опомнилась от своих искренних, но совершенно напрасных усилий повлиять на ход событий своей волей, пусть это было всего-навсего манерой чтения моего попутчика. Контролер был коренастым мужчиной в голубой униформе с седыми волнистыми волосами и маленькими глазками. Казалось, что он идет вот так вот по этому длинному проходу, глядя по сторонам и высматривая билетики у пассажиров то справа, то слева, а на самом деле единственное, чего ему еще страстно хочется — это свободного вечера после долгого, трудного рабочего дня.

— Билеты у тебя, — толкнул меня Арманд.

Нервно, как будто меня застали врасплох за каким-то нечестным поступком, я долго рылась в сумочке в поисках билетов, нашла их наконец и протянула контролеру. Он одарил меня усталой улыбкой, прищурившись, посмотрел на билеты и неловко прокомпостировал, потом вяло протянул их обратно и продолжил свой путь по вагону, приговаривая монотонно, как заклинание: «Добрыйвечервошедшиепредъявляембилеты!»

Я убрала билеты обратно в сумку и незаметно взглянула на мужчину с газетой. Он был уже на предпоследней странице экономического раздела. В любой момент он мог взять в руки первый лист газеты. В животе у меня уже начали порхать бабочки.

Арманд так пристально смотрел в окно, как будто высматривал что-то определенное. Когда наш сосед принялся читать последнюю страницу экономических новостей, Арманд вдруг встал и плотно прислонился лицом к стеклу, прижав руки к лицу, как шоры, чтобы в окне не отражался свет вагона. Я недоумевала: что такого интересного можно увидеть там? Полицию? Военных?

— Мари, подойди сюда, пожалуйста, — внезапно обратился он ко мне. — Мы сейчас будем проезжать кое-что, я непременно хочу показать тебе это.

Я ничего не понимала. Арманд знал эту местность? До этого ситуация представлялась мне иначе. И с каких это пор он стал говорить мне «пожалуйста»? Я подошла к нему и попыталась вглядеться в темноту, но, разумеется, ничего не увидела.

Мужчина аккуратно свернул экономический раздел газеты.

— Ты видишь что-нибудь? — поинтересовался Арманд.

— Нет, — ответила я. — Что все это значит? Что я должна увидеть?

Мужчина отложил в сторону листы с экономическим разделом и взялся за новости, ту часть, где на первой странице была напечатана фотография разыскиваемого…

— Мешает оконное стекло. Оно слишком грязное с наружной стороны, — объяснил Арманд и повернулся к мужчине в костюме: — Вы не возражаете, если я ненадолго открою окно, всего на полминуты? Я бы хотел ей кое-что показать…

— Да, пожалуйста, если только действительно ненадолго, — ответил мужчина в костюме и развернул раздел новостей. В этот момент Арманд дернул вниз ручку окна. Поток холодного воздуха ворвался в вагон и, видимо, он-то и вырвал газету у мужчины из рук, поднял наверх и унес с собой за окно, в ночь, навсегда. Газета с обличительной фотографией улетела прочь.

Испуганно вскрикнув, Арманд тут же захлопнул окно. Он долго извинялся перед ошеломленным мужчиной, который растерянно смотрел то на свои руки, то на окно, уверял, что ему очень жаль, что он никак не мог этого предположить…

— Ничего, ничего, — бормотал мужчина.

— В любом случае это была только часть с новостями, их я еще по телевизору посмотрю. Ничего, — и, покачав головой, добавил: — Должен признаться, такого со мной не случалось.

Мужчина вышел на следующей остановке, предварительно аккуратно спрятав оставшиеся страницы газеты в свой кейс, надев пальто и вежливо простившись со мной и Армандом. Когда поезд снова тронулся, Арманд прошептал мне:

— Эта штука с газетой. Это я сделал. На первой странице была моя фотография, представляешь?

Я только посмотрела на него, мне нечего было сказать. Да, я представляла это. Как я себе это представляла! Я почувствовала себя обманутой.

Глава 6

С трехминутным опозданием, без девяти минут восемь, мы прибыли в Штутгарт. Я еще ни разу не ездила в Штутгарт на поезде и поэтому с любопытством глядела в окно, пока поезд подъезжал по ночному городу к вокзалу. Я увидела широкие, ярко освещенные улицы, бесконечный поток машин, парки, фабричные строения с темными внутренними дворами, большой кинотеатр прямо у железнодорожного полотна, а на горизонте — телевизионную башню, из которой прямо в темное ночное небо бил луч света.

На перроне царила пестрая толкотня. Люди суетились, несли чемоданы и сумки, курили сигареты, болтали друг с другом, ожидали чего-то, пробивались вперед, толкали перед собой тележки с багажом и выглядывали что-то в толпе. Некоторые были одеты в теплые куртки и пальто, другие — только в тоненькие рубашки, мужчины в серых деловых костюмах стояли рядом со смуглыми индианками в сари, скрюченные бабушки с палочками — рядом с жующими жвачку меломанами.

И повсюду были полицейские. Я вспомнила, что происходит. Я вопросительно посмотрела на Арманда, но он-то увидел полицию уже давно.

— Надо вести себя как ни в чем не бывало, — пробормотал он. — Один раз это уже сработало.

Штутгарт был конечной станцией, а значит, все направились к выходу. Мы затерялись в общем потоке, как будто все было в порядке. У Арманда хватило смелости пройти со мной прямо перед носом у двух полицейских, и его затея удалась: оба полицейских стояли в самом центре людского потока и не обращали никакого внимания на тех, кто проходил непосредственно рядом с ними, а все свое внимание сосредоточивали на проходящих вдалеке. Вероятно, они исходили из того, что беглец будет за версту обходить полицию.

— Теперь все зависит от того, что Пьер успел прочитать в моих мыслях, прежде чем я успел его выключить, — пояснил Арманд вполголоса, когда мы миновали полицейских. — То, что мы сядем на штутгартскую электричку, я на тот момент сам еще не знал; они могут это только предполагать.

— Это не так уж сложно. Во всяком случае, это была ближайшая отправлявшаяся электричка, — возразила я и с отвращением вспомнила эту неожиданную встречу с Пьером. — И в любом случае Пьер теперь знает, что ты стал блондином: в конце концов, он тебя видел. — И с возрастающей надеждой добавила: — И меня тоже. Меня он тоже видел.

— Гмм, — Арманд пробурчал что-то неопределенное.

Мы пробирались через огромный вокзальный зал. Повсюду висели светящиеся рекламные щиты, таблички-указатели, пестрые плакаты, стояли газетные киоски и палатки с едой, кругом была сутолока разноцветных владельцев багажа во всех его проявлениях. Арманд остановился перед стеклянной витриной, где висело расписание поездов, и стал внимательно его изучать.

— В девять двадцать есть поезд на Дрезден, — постановил он и бросил взгляд на большие вокзальные часы над входом в зал. — Это через полчаса. На нем-то мы и поедем.

— Мы? — я подскочила. — Почему мы? Ты разве не понял, что я сказала? Пьер меня видел! Это значит, что он уже знает, что ты теперь не один. Тебе больше нет никакого смысла тащить меня с собой. Я больше не могу тебя прикрывать.

— Да, но ты можешь стать заложницей, — невозмутимо возразил Арманд и взял меня за руку. — Пойдем, надо купить билеты на поезд.

У меня кружилась голова, когда я шла рядом с Армандом, который решительно направился к билетным кассам. Он вздумал тащить меня в Дрезден! А там, может быть, ему придет в голову везти меня в Прагу, или в Варшаву, или во Владивосток, или еще куда-нибудь на край света. Этого я ни в коем случае не позволю, сказала я себе. Я огляделась. Если у меня и был когда-нибудь подходящий шанс для побега, так это здесь и сейчас, не правда ли? Нужно только вырваться и с криком броситься прочь.

Тут у Арманда начнутся неприятности. И поделом, гневно решила я. А разве он не втянул меня в неприятности?

Но я так и не смогла на это решиться. Я знала, что для Арманда это была не небольшая милая прогулка, а дело, касающееся жизни и смерти… В то же время мне казалось, что абсолютно глупо так думать. Я все-таки знала, что Арманд мне ничего не сделает. Господи, это был всего лишь мой ровесник, своеобразный мальчишка со своеобразными способностями, но всего-навсего мальчишка, не более того. Он мог бы быть моим одноклассником или кем-нибудь из французской школы, куда наши ребята ездят по обмену. И хотя нельзя было сказать, что он так уж мил, но, черт возьми, при ближайшем рассмотрении он казался ни капельки не опасным.

Мы прошли через большую арку, мимо цветочного киоска и направились вниз, в другой зал, к билетным кассам. Я внимательно оглядела Арманда, пока мы съезжали вниз на эскалаторе. «Но ты можешь быть заложницей», — сказал он. Он был в состоянии что-нибудь мне сделать? Я прислушалась к себе, но не почувствовала ни тени страха. Наоборот, я была на удивление спокойна. Я смотрела на него и думала о чем-то вроде того, что ему надо сходить к парикмахеру, надеть более-менее модную рубашку и, конечно же, сбрить этот нелепый пушок над верхней губой. Тогда он будет выглядеть очень даже ничего. Как раз в тот момент, когда я обо всем этом думала, он резко повернулся ко мне и требовательно протянул руку:

— Дай мне кошелек!

Вот так всегда, подумала я. Я подождала еще три секунды, пока мы сойдем с эскалатора и не будем стоять у людей на пути, откопала в сумке кошелек и швырнула его Арманду. Он открыл кошелек, пересчитал деньги, которые там еще были, и, видимо, остался доволен своей добычей. Вот урод! Во мне кровь просто кипела от злости. А что будет, когда мои деньги закончатся? Об этом он хоть раз подумал? Я была готова поспорить, что нет.

Хотя на улице царила страшная суматоха, в самом здании вокзала было тихо. Одна касса оказалась свободна, кассир, жизнерадостный молодой человек с большими усами, как у моржа, как будто только нас и ждал.

— Добрый вечер, — сказал Арманд. — Нам нужно в Дрезден. Мы хотим уехать сегодня.

Усы кивнули и посмотрели на расписание, висевшее рядом.

— Если вы поторопитесь, то в двадцать один час двадцать минут отправится поезд с девятого пути. Следующий будет только в двадцать три часа восемь минут с шестнадцатого пути.

— А чем они различаются? — спросил Арманд.

— Поздний прибывает в Дрезден без четверти десять, а первый — около восьми, — ответил мужчина. — В обоих поездах есть купейные вагоны, то есть вы можете заказать место в купе или СВ.

Я увидела, как Арманд насторожился. Я тоже насторожилась. Дело принимало все более интересный оборот. Если он думал, что я с ним в одном купе… Я предостерегающе наступила ему на ногу.

— Сколько стоит спальное место? — спросил Арманд, никак не отреагировав на мой сигнал.

Я бросила на него колкий взгляд, но он опять ничего не заметил.

Кассир назвал ему различные цены на билеты в купе на шесть человек, на троих, в купе с двумя спальными местами и с одним. Поклацав по клавиатуре компьютера, он радостно заметил:

— В этом поезде, который скоро отъезжает, есть свободное купе на два места.

Это было уже слишком. Я наклонилась к Арманду и прошипела ему на ухо:

— И не вздумай забронировать купе! Я стану фурией, это уж я тебе обещаю.

Арманд вздрогнул, как будто я откусила ему ухо. Он посмотрел на меня, выпучив глаза, полный удивления. Я бросила ему в ответ яростный взгляд, потом отвернулась, скрестив руки на груди, и больше просто не смотрела в его сторону.

— Мм, — засомневался Арманд, — спасибо, я, мм… Я думаю, в данный момент мы не можем себе этого позволить. Мы возьмем билеты в общий вагон.

— В поездах есть и общие вагоны, — успокоил усатый кассир и начал с шумом печатать билеты. — Счастливого пути! — пожелал он на прощанье, получив от Арманда деньги и отдав нам билеты.

Как и прежде, полицейские не обратили на нас никакого внимания, когда мы с наигранной беззаботностью прошли мимо них на перрон. В голову мне приходили исключительно «хорошие» идеи, как, например: демонстративно «случайно» засвистеть себе под нос или непосредственно перед полицейскими изобразить эпилептический припадок… Ерунда какая-то. Странным образом мне казалось, что это не мои собственные мысли, что мне в голове мешают радиоволны.

— В любом случае это было бы слишком дорого, — заметил между тем Арманд. — Я имею в виду купе. Денег еле-еле хватило на сидячие места.

— Ну, великолепно, — ответила я с издевкой. — Тогда драма с заложниками закончится в Дрездене из-за нехватки денег.

Над нами раздался жестяной голос из громкоговорителя: «На девятый путь прибывает поезд 41903, — сообщил он. — Поезд следует до Дрездена с остановками в Шорндорфе, Швебиш Гмюнде, Аалене, Ельвангене, Крайлсгейме, Ансбахе, Нюрнберге, Халле и Лейпциге. Время отправления — двадцать один двадцать. Вагоны первого класса в голове поезда. Будьте осторожны, поезд прибывает на платформу».

Поезда еще не было видно. В темноте, в сети рельсов и шпал горели прожекторы, светофоры, сигнальные огни. Однако все с нетерпением смотрели в ту сторону, откуда он должен был появиться. Я оглянулась. Оба полицейских, которые контролировали этот перрон, стояли все еще здесь, но один приложил свою неуклюжую рацию к уху и, видимо, слушал какое-то интересное сообщение. Я снова стала смотреть в другую сторону.

Тут вдалеке показалось что-то, что напоминало локомотив.

— Внимание, — прошептал Арманд. — Только спокойствие.

Я непонимающе посмотрела на него:

— О чем ты? Я сама невозмутимость.

— Тогда посмотри незаметно назад.

Я обернулась, однако на «незаметно» это никак не было похоже, и увидела, что оба полицейских засуетились. Более того, было похоже, что они целенаправленно шли в нашу сторону, держа руки на кобуре, готовые в любой момент выхватить пистолеты.

— Ты думаешь, они направляются к нам? — спросила я.

— Надеюсь, что нет, — пробормотал Арманд. — Если бы поезд был уже здесь!

Но он подъезжал так медленно, что это действовало на нервы. Сначала показался колосс локомотива, скрипящий, фыркающий, покрашенный в белый и красный цвета. Он был настолько мощным, что земля под ногами задрожала. За ним последовала длинная вереница вагонов, где за освещенными окнами, как на моментальных снимках, можно было разглядеть людей, которые сидели, вставали, доставали вещи из отделений для багажа. Скрежеща тормозами, поезд замедлял ход, в то время как спальные вагоны, вагон-ресторан и вагоны первого класса уже проехали. И тут мы услышали звучный деловой голос совсем рядом.

— Добрый вечер, это полиция. — Блеснул серебряный полицейский значок. Второй полицейский стоял чуть в стороне, все еще держа руку на револьвере. — Не могли бы вы предъявить паспорта?

— Вы к нам обращаетесь? — спросил Арманд, и ему удалось произнести это так, как будто эта просьба его очень забавляет.

— Да, к вам и к вашей спутнице.

Арманд надул губы.

— Послушайте, это так необходимо? Вы же видите, что наш поезд сейчас отправится и…

— К сожалению, это необходимо, — прервал его мужчина сочувственным голосом. Для него это была обычная работа, и мы были тысячными людьми, с которыми он вел подобную беседу. — Пожалуйста, ваш паспорт.

— У меня его нет с собой, — пробурчал Арманд.

— По закону начиная с шестнадцати лет каждый гражданин обязан всегда иметь при себе документы. Вы ведь знаете об этом, не правда ли? — ответил нам полицейский поучительным тоном. — У вас есть при себе другие документы — водительские права, загранпаспорт?

— Нет, ничего нету.

— Тогда я должен вас попросить пройти со мной для установления личности, — распорядился полицейский. — И вас тоже попрошу следовать за нами, — добавил он, обращаясь ко мне.

— Э, — взбунтовался Арманд, — а как же наш поезд?

— Он не единственный.

— Я? Отчего же? Я могу предъявить документы! — закричала я и попыталась вытащить из сумки свой паспорт.

— Спасибо, но, несмотря на это, я все-таки попрошу вас обоих пройти с нами, — ответил полицейский. Он сделал какой-то жест, который, видимо, считал приглашающим.

— Я не пойду, — закричал Арманд. — Я не доставлю вам этого удовольствия! Это произвол! Полицейский террор!

— В таком случае я буду вынужден временно вас арестовать, — не отступался полицейский, слегка раздраженный наглым поведением строптивого юноши. — Пожалуйста, не надо привлекать внимание людей. Пройдемте.

Но всеобщее внимание мы уже давно привлекли. Окна вагона перед нами были открыты, люди высовывали головы и следили за происходящим. И мы пошли: Арманд — с заметной неохотой, я — со смешанным чувством облегчения, разочарования и стыда. Один полицейский пошел впереди нас, чтобы пробраться через толпу, другой шел сзади, возможно все еще готовясь в любой момент выстрелить. Я почувствовала себя преступницей, скажем, убийцей детей, пока мы так шли между двух полицейских, а все смотрели на нас как на двух негодяев. Я вдруг поняла, почему некоторые люди по пути в зал суда прячут свое лицо.

Лицо Арманда стало непроницаемым. Я не понимала, почему он ничего не предпринимал.

Мы прошли с середины платформы в небольшой переход, который я прежде не заметила. В конце узкой лестницы висели два указателя: один со стрелкой направо и надписью: «Путь 1–8, трамвай», другой показывал налево, и на нем значилось: «Путь 11–16», и в этом-то направлении нас и повели. Холодный усталый свет люминесцентных ламп падал на голый бетонный пол, на стены, обитые грязно-зелеными металлическими листами. Едва ли кто-то здесь ходил. Впереди, в конце коридора, я заметила большую молочно-белую дверь. Судя по ее внешнему виду, можно было предположить, что за ней находятся служебные помещения вокзала, куда нас, по всей видимости, собирались препроводить.

Полицейский, который шел впереди нас, снял с пояса рацию и начал подкручивать на ней какие-то кнопки, пока мы шли по коридору. Возможно, он хотел сообщить о нашем аресте.

Но этого он уже сделать не успел.

Неожиданно застонав, он схватился за голову, зашатался и в следующий миг рухнул на пол, как полка с консервами в магазине. Рация, гремя, заскользила по полу.

— Эрвин! — закричал полицейский, шедший сзади нас. — Что случилось?

Я обернулась и как раз успела увидеть, как он тоже беспомощно опустился на пол.

— Давай же! — приказал Арманд. — Беги!

Он взял меня за локоть, и мы побежали в ту сторону, откуда только что пришли, потом дальше по переходу мимо людей с чемоданами, стоявших как вкопанные и смотревших на нас. Сзади нас поднялся крик. Он становился тем громче, чем дольше мы бежали, — а конца переходу не было видно, напротив, казалось, он становится длиннее и длиннее, — крики «На помощь!», «Полиция!», «Врача, врача!» и, конечно же, «Остановите их! Держите обоих!»

И этот крик нашел отклик. Мужчина, большой и широкий, как шкаф, с медвежьим оскалом и волосатой грудью, проглядывающей через расстегнутый ворот рубашки, бросил свои чемоданы и встал, раскинув руки, у нас на пути. В обычной ситуации, ему ничего не стоило бы нас схватить и удержать, но Арманда можно было назвать каким угодно, но только не обычным. Он бежал дальше, железной хваткой держа меня за локоть, подбежал к богатырю, как будто его и не было, как будто его фигура была только Фата Морганой. И действительно, когда нам до него оставалось каких-нибудь пять метров и мужчина уже двинулся нам навстречу, как вратарь навстречу мячу, летящему в его ворота, он вдруг вскрикнул, сложился пополам с искореженным болью лицом, и его отбросило в сторону, как будто ему в живот врезалась невидимая машина. Телекинетия — этот мужчина будет потом всю жизнь себя спрашивать, что за чертовщина случилась с ним тогда в переходе к трамвайной остановке.

Арманд пробежал мимо своей жертвы, и я вместе с ним. Справа стояли, выстроившись в ряд, автоматы со сладостями и располагался огромный вход в гараж, снабженный табличкой с соответствующей надписью, а слева шел широкий проход. Туда, дальше. Женщины кричали, дети вопили, супружеские пары таращили на нас глаза, и еще двое мужчин, которые попробовали преградить путь Арманду, были просто отброшены в сторону. Еще раз через большой зал, по эскалаторам, направо к билетным автоматам и таксофонам. Возле лестницы, которая вела еще глубже, висел указатель: «Метро».

Арманд задал такой темп, что у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, хотя я в общем-то довольно спортивная. Я все чаще спотыкалась на ровном месте, но каждый раз тут же чудесным образом снова оказывалась на ногах. Мы сбежали вниз по лестнице в метро, крики «Держите их!» постепенно стихали, и на очередной ступеньке лестницы мы превратились в обыкновенных молодых людей, которым взбрело в голову сесть на конкретный поезд, уже стоящий на станции. Арманд отпустил мою руку. Люди перед нами вежливо расступались, как только замечали нас, и никто не видел ничего особенного в том, что мы бежали, как оглашенные.

И действительно, прямо перед нами, на платформе, стоял поезд, растянувшийся на половину и без того бесконечно длинного перрона. Люди входили и выходили из вагонов, и мы бросились к поезду со всех ног.

«Осторожно, двери закрываются!» — пропел милый женский голос, но в этот момент мы уже добежали до последнего вагона и влетели в него, прежде чем двери, шипя, стали закрываться.

— Что, еле успели? — улыбнулся нам пожилой мужчина, когда поезд тронулся.

Мы смогли только кивнуть в ответ, потому что наши легкие все еще напоминали кузнечные мехи и я чувствовала, как больно стучит сердце. Пот стекал с меня ручьями. В вагоне было много свободных мест, и я, задыхаясь, обессилено рухнула на ближайшее ко мне.

Снаружи проплывали серые бетонные стены туннеля метро. Мне вдруг стало ясно, что я только что упустила свой лучший шанс сбежать от Арманда. Более того, я, как полная идиотка, сделала все для того, чтобы от него не сбежать. Допустим, под конец мне казалось, что он старается бежать сзади и в решающий момент может подтолкнуть меня или снова схватить за локоть. Но несмотря на это, можно было не впрыгивать в вагон вместе с ним, пусть бы он уехал, а я осталась на платформе. Тогда ему пришлось бы с помощью своей хваленой телекинетии останавливать поезд, в противном случае наши пути наконец-то разошлись бы.

Но в каком-то смысле… В каком-то смысле я этого не хотела. Теперь я спрашиваю себя: отчего? Арманду удалось каким-то таинственным образом, сродни его телекинетическим способностям, повлиять на мою волю?

Я посмотрела на него, как он стоял, облокотившись на поручень, все еще тяжело дыша и глядя перед собой. В этот момент он показался мне очень одиноким, ранимым, потерянным, победившим в тяжелой борьбе на пределе своих возможностей. Бесконечно старым.

Глава 7

Поезд доехал до следующей остановки. Я придвинулась к стеклу, чтобы лучше видеть, что творится на платформе. Весь зал был выдержан в зеленых тонах — пол, стены, колонны и большая табличка, гласившая: ЦЕНТР. Арманд не предпринимал пока никаких попыток выйти, поэтому и я тоже продолжала сидеть. Люди входили и выходили, снаружи снова тот же самый женский голос объявил: «Осторожно, двери закрываются!» — двери захлопнулись, и поезд стал набирать скорость.

Следующая станция, также расположенная под землей, производила впечатление мрачно-величественное, господствующий цвет был темно-синий. Арманд нервно кивнул мне. Я повесила на плечо свою сумку и встала рядом с ним перед дверью.

«Следующая остановка — „Огненное озеро“», — объявил над нами громкоговоритель. Боже мой, что это еще за «Огненное озеро»? Поезд остановился. Несколько людей вышли вместе с нами. Я огляделась вокруг. Никаких преследователей видно не было. Будто нам вовсе и нечего было опасаться, мы медленно прошли к выходу.

Широкий эскалатор вынес нас наверх. Мы нырнули в прохладный ночной воздух, наполненный запахом бензина и шумом трамваев. Мы стояли на тротуаре широкой улицы, окаймленной высокими, гладкими, отделанными мрамором магазинами. На другой стороне улицы, в некотором отдалении, я увидела церковь. Она стояла на островке в небольшом озере, без верхушки, в ярком свете прожекторов. Видимо, это и было оно — роковое Огненное озеро.

— Что ты сделал с теми двумя полицейскими? — спросила я Арманда, когда поблизости никого не было.

— То же, что и с Пьером, — объяснил он со знанием дела. — Я телекинетически зажал им сонную артерию. Воздух перестает поступать в мозг, и человек падает в обморок.

— А потом? Что с ними становится потом? — Мне стало жутко.

— Ничего. Ты же видела. Это самый обыкновенный обморок — человек теряет сознание, падает, лежит неподвижно, пока через несколько минут снова не приходит в себя.

— Ты так рассказываешь, как будто ты это уже много раз проделывал.

Арманд кивнул:

— Я это могу даже в полусонном состоянии. Я бы ни за что не смог сбежать, если бы не додумался до такой штуки, или же мне пришлось бы вымостить дорогу за собой трупами.

— А не может так случиться, что ты зажмешь слишком сильно? — спросила я.

Я даже слегка испугалась — так резко он одним движением повернул ко мне свое лицо — лицо со смешанным выражением удивления и ужаса. Он как-то странно на меня посмотрел, но ничего не ответил, потом отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

Вдруг меня охватило ощущение, что Арманда на самом деле не было, что мне все это только снилось. А я по собственному опыту знала, что если во сне начинаешь понимать, что это всего лишь сон, то скоро проснешься.

— Что ты теперь намереваешься делать? — спросила я так спокойно, что это меня развеселило.

Арманд пощупал край парика.

— Еще не знаю, — сознался он. — Я как раз пытаюсь об этом подумать.

— Ладно, можешь ничего не говорить, — сказала я и замахала руками, отказываясь что-либо слушать. — Я полагаю, ты в любом случае дальше отправишься без меня. Потому что я сейчас проснусь и пойму, что я в своей кровати, и буду несказанно рада, что все это было только сном, что ты ушел туда, куда уходят все герои снов, когда спящий просыпается. Где бы это место ни находилось.

— Почему это?

— Ну, они же теперь знают, что ты здесь, знают, что ты не один, — лихо перечисляла я. — Другими словами, я тебе теперь только в тягость.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— А что ты собираешься делать?

Я пожала плечами:

— Поеду обратно домой, что же еще? — ответила я. — А если ты захочешь оставить парик себе, то по дороге я придумаю какую-нибудь отговорку для мамы.

Арманд немного подумал, потом покачал головой:

— Нет.

— Нет? — я нахмурилась. — Что значит — нет?

Неужели это все-таки не сон?

— Это значит, что я тебя пока не отпускаю.

— Супер. И куда ты собираешься меня с собой тащить? В Южную Америку? В Австралию? А как насчет острова в океане? Ты просто спятил!

Он ничего не ответил, казалось, о чем-то задумался. Мимо проехал худощавый мальчик на скейтборде, неподвижно стоя на нем, как статуя. От него пахнуло терпкой туалетной водой. Мое предположение, что это все же было не сном, а самой настоящей реальностью, в которой я активно участвовала, получило весомое подтверждение. Мне снова стало очень кисло. Господи, эта телекинетия. Ни один человек не поверил бы ни единому моему слову, это было ясно.

— Пойдем, — сказал, наконец, Арманд и пошел вперед.

Я пошла за ним, сконфуженная и в то же время разозленная на него и на себя, на весь мир, обиженная, упорно игнорируя любые его замечания. В конце концов он перестал пытаться со мной заговорить, и так, молча, мы шли по крутым узким улочкам и переулкам, забитым рядами припаркованных машин или одиноко пустующим. Огороженные парковки, ветхие дома и мрачные дворы слились в тусклом свете фонарей в одну зловещую декорацию.

Арманд вдруг стал интересоваться трактирами. Он заглядывал в грязные окна отвратительнейших притонов, открывал дверь то в одном, то в другом, чтобы, бросив взгляд внутрь, снова закрыть ее.

— Мне кажется, у нас больше нет денег, — вспомнила я.

— Да, нету. — Он невозмутимо продолжил шагать дальше.

Я удивилась, но ничего не стала спрашивать. Нет уж. Что касается меня, то, если он собирается провести ревизию всех харчевен Штутгарта, — пожалуйста.

Наконец, он нашел то, что искал. Он кивнул мне, чтобы я следовала за ним, и мы вошли в небольшой вестибюль. Из-за стеклянной двери раздавались громкие разговоры, звон бокалов и дребезжание музыкального проигрывателя, другая дверь вела в туалет, а возле свободной стены стояло то, что искал Арманд, — игровой автомат.

Я ничего не понимала. Арманд пристально посмотрел на пестрый металлический ящик, глаза у него заблестели. Он прочитал правила, осторожно провел пальцами по кнопкам и достал, наконец, кошелек — мой кошелек — и выудил оттуда монетку. Что все это значило? Игровые автоматы были тайной страстью Арманда? Он был настолько одержим азартом, что даже забыл про свой побег?

Казалось, он действительно забыл обо всем на свете, когда бросил монетку и пестрые колесики завертелись. Время от времени он нажимал кнопку «Стоп», колесики останавливались и показывали цифры, игральные карты, разноцветные картинки. Наконец все три остановились и показали один и тот же знак — листок клевера.

Я вздрогнула, и Арманд тоже, когда в автомате зазвенел колокольчик. Потом посыпались монетки, и я поняла: главный приз! Арманд быстрыми четкими движениями стал сгребать деньги в карманы куртки. В это время колесики снова начали вращаться.

Снова главный приз, но на этот раз колокольчик уже не звенел. До меня начало постепенно доходить, что Арманд вовсе не играл. Он телекинетически овладел внутренним устройством автомата и заставлял его выдавать один выигрыш за другим.

Наверное, это было не очень просто, поэтому ему приходилось так сосредоточиваться.

Он выиграл еще пару раз, потом вдруг решил, что довольно, развернулся, открыл дверь и пропустил меня вперед.

— Это было сногсшибательно! — восхищенно нарушила я наше молчание. — Почему ты не стал играть дальше?

— Автомат был пустой, ни больше ни меньше, — спокойно ответил Арманд.

— Пустой? — пораженно спросила я. — Откуда ты знаешь?

— Я могу телекинетически потрогать предметы, которые не вижу. Как будто я их держу в руке.

Я вздохнула.

— Ну да, конечно. Можно было догадаться.

— С этими автоматами так мало выигрываешь, — невозмутимо продолжал Арманд. — И только монетки. Я мог бы за сегодняшнюю ночь опустошить все игровые автоматы Штутгарта, но тогда у меня была бы целая тележка с грудой металла. Тут особо не разживешься. Мне следовало бы сыграть в рулетку — там выиграть не труднее, чем с этими сложными аппаратами.

— Тогда пойдем искать казино, — предложила я. — А утром ты будешь миллионером, сможешь заказать чартерный рейс и поехать, куда тебе вздумается.

Арманд криво улыбнулся.

— Боюсь, это не так просто, как кажется.

— Хорошо, но что ты собираешься делать в таком случае? Мы же не можем всю ночь шататься по городу.

— Гмм. У нас ведь еще есть два билета в Дрезден, не так ли?

— В Дрезден! — ахнула я. Я надеялась, что он откажется от этой затеи. — Господи, что ты там забыл?

— Дрезден хорош тем, что он далеко и расположен прямо на границе с Польшей и Чехией. Там много возможностей.

Я покачала головой.

— Забудь об этом. После того, что ты тут натворил, они уж точно усиленно охраняют вокзал — как швейцарский банк.

— Возможно, — кивнул Арманд. — Но прежде чем выкинуть билеты, я бы охотно в этом убедился собственными глазами. — И он пошел быстрее.

— Что это значит? Куда ты?

— Назад, на вокзал. Пойдем!

Он сошел с ума. Он сам себя губит. Но, что касается меня, то в конечном итоге это был его побег. Мне не должно быть до этого никакого дела. Главное, что это безумное приключение подходило к концу. Мне было почти все равно, каким образом оно закончится.

Глава 8

— Ну вот, пожалуйста, — торжествовала я. — Полиция повсюду, насколько хватает глаз. Совершенно бесперспективно пытаться туда войти.

Мы на значительном расстоянии обошли вокзал, тщательно следя за тем, чтобы ни у кого не вызвать подозрений. Тогда я в первый раз увидела вокзал снаружи. Это было большое неуклюжее здание, построенное из тяжеловесных тесаных камней, словно вытянутая в длину крепостная стена.

На верхушке вокзальной башни вертелась светящаяся неоновая эмблема «Мерседеса», а перед вокзалом в несколько рядов бушевало уличное движение. Один за другим мы постепенно обследовали все входы в здание, которых было достаточно много, некоторые вели на вокзал прямо из сети подземных переходов. Небольшие входы были заперты тяжелыми металлическими дверями, наскоро нарисованные таблички указывали ближайший вход. Там же стоял, как минимум, десяток полицейских, вооруженных с головы до ног, с устрашающими радиопередатчиками на голове, микрофоны прикреплены так, что висят прямо у рта. Казалось, что каждый из них должен постоянно извещать начальство о состоянии своего здоровья.

Полицейские останавливали всех юношей и проверяли у них документы.

— Зачем их так много? — рассуждала я вслух. — Неужели они думают, что если они поставят много полицейских нарядов, то ты не сможешь их всех разом выключить?

Арманд кивнул:

— Во всяком случае, я сомневаюсь, что этим людям что-нибудь объяснили.

— Но они, должно быть, очень удивлены. Такая широкомасштабная операция из-за одного-единственного юноши — не слишком ли велик риск, что кто-то станет задавать ненужные вопросы? Что таким образом может просочиться кое-какая информация?

— Сотрудники института идут на это, потому что опасаются, что кому-нибудь удастся меня найти раньше них.

— Кому? — изумилась я.

Арманд потеребил свой парик.

— В институте постоянно боятся, что какого-нибудь одаренного парапсихологическими способностями человека похитят. Возможно даже, у них есть на то основания. Насколько я понял, это обычная история: одна страна крадет у другой таких людей. Один из моих опекунов как-то рассказал мне, что их организация нащупала еще одного телекинета, в Южной Африке, но, прежде чем они успели его оттуда вывезти, другая секретная служба увела его у них из-под носа.

— Значит, они боятся, что ты можешь перейти в другую подобную организацию?

— Можешь с кем угодно поспорить, что уж этого они точно боятся, — ожесточенно кивнул Арманд. — Хотя совершенно напрасно. Никакими силами в мире невозможно заставить меня живым попасть в какой бы то ни было научно-исследовательский институт.

Он замолчал, прикусив нижнюю губу, посмотрел на полицейских в полной амуниции за железными ограждениями и сказал:

— Eh bien,[4] видимо, мы должны придумать что-нибудь еще.

Я внимательно оглядела его.

Мы? Мы ничего не должны. Я не сомневалась, что существует миллион возможностей уехать из Штутгарта. Просто для меня было важно, чтобы все обходные пути вели куда-нибудь поближе к дому, а не в далекое путешествие за пятьсот километров.

Арманд направился к застекленному стенду, где висело расписание движения поездов и карта Штутгарта и его окрестностей. Пока он их изучал, я на некоторое время погрязла в расточительных мыслях перед витриной магазина и разглядывала непристойно дорогие, сказочно неудобные платья, цветные фарфоровые фигурки и эксклюзивную хрустальную посуду. Складывалось ощущение, что это все вещи из другого, совершенно чужого мира.

Я все ждала, что откуда-нибудь на нас бросятся полицейские. Мне казалось странным, что вокзал так усиленно охраняется, а все, что вокруг, — практически нет. Короче говоря, я бы сама все организовала гораздо лучше, сказала я себе. Я была очень раздражена.

— Я знаю, что нам делать, — сообщил вдруг Арманд.

Я посмотрела на него. Его торжествующая улыбка не предвещала ничего, что бы мне могло понравиться.

— Да? И что же? Ты хочешь угнать самолет? Или автобус?

Он постучал пальцами по стеклу, за которым висела схема транспортного сообщения города:

— Здесь. Шорндорф. Там поезд на Дрезден останавливается первый раз. Но вся штука в том, что до Шорндорфа можно доехать и на метро. Нам вовсе не нужно проходить через главный вокзал. Мы просто поедем в Шорндорф и там сядем на поезд.

Он собрался идти.

— Пойдем!

Прохожие преспокойно шли мимо и не удостаивали нас взглядом. Арманд купил в ярко-оранжевой автоматической кассе два билета, и мы спустились по эскалатору в метро.

Но там было что-то не так. На узких подземных перронах толпились люди, возмущенно между собой разговаривали и, по всей видимости, были чем-то очень недовольны.

— Что здесь произошло? — взволнованно пробормотал Арманд.

Тут же громкоговоритель сообщил, что именно: «Внимание, к вам обращается администрация метрополитена, — кричал нервный голос какого-то мужчины. — Я повторяю: по техническим причинам прекращено движение поездов метро. Проезжающих за город и в аэропорт просим пройти к автобусным остановкам. Организованы альтернативные автобусные маршруты. Я повторяю: на данный момент работает только линия метро от вокзала до Швабштрассе».

Я невольно улыбнулась. Готова поспорить, что эта техническая причина стояла рядом со мной.

— Ничего не выйдет с Дрезденом, — прокричала я ему сквозь шум голосов. — Кто-то был похитрее тебя!

Арманд мрачно кивнул.

— On verra,[5] — пробурчал он.

Он взял мою руку и стал прокладывать дорогу сквозь толпу ворчащих и ругающихся людей к ближайшему стенду с расписаниями. Там он еще раз мрачно изучил все схемы и карты, поглядывая между тем на одни из часов, которых было множество вдоль перрона, и бормотал себе под нос что-то на французском, чего я не могла разобрать. Я попыталась понять, о чем он думал, и стала изучать план Штутгарта и разгадывать смысл различных обозначений.

— Придумал, — сказал он вдруг, повернулся и показал на отъезжавший по направлению к центру города поезд метро. — Вперед, на нем-то мы и поедем. Нам нельзя терять ни минуты.

— Можно узнать, куда мы держим путь? — спросила я язвительно.

— В Дрезден, как и раньше.

— А как ты собираешься это провернуть?

— После объясню. Пойдем.

Мы протолкнулись в один из вагонов, нас зажала раздраженная толпа. Мы услышали недавнее сообщение о технических неполадках еще пару раз, на каждой остановке нам в ноги и в поясницу врезались кейсы, но все-таки мы беспрепятственно доехали до конечной остановки; станция была выдержана в кислотно-желтых тонах. На указателях стояло: «Швабштрассе». Никто не обратил на нас внимания, когда мы вышли вместе со всеми. Как только мы поднялись по эскалатору на улицу, прямо рядом с нами проехала полицейская машина, совершенно не реагируя на нас.

— Я думаю, тебе не стоит беспокоиться, — грустно заметила я, провожая взглядом бело-зеленый полицейский «Мерседес». Вот тебе и усиленные наряды полиции.

— Я и не беспокоюсь, — ответил Арманд, который читал названия улиц и, по всей видимости, пытался, сориентироваться. — Пока не беспокоюсь, по крайней мере.

— Почему это? Ах, дай я угадаю. Пьер.

— Точно, Пьер. Нам в эту сторону, — определился Арманд и указал на широкую, поднимающуюся в горку улицу. — Найти человека в большом городе с помощью обычных средств невозможно. У них есть только один шанс меня найти — привлечь к поискам Пьера. А у меня есть только один шанс скрыться — исчезнуть из города как можно скорее, если удастся.

— Ничего не имею против твоего приятеля Пьера, но здесь, в Штутгарте, живут сотни тысяч людей, которые вперемежку друг о друге думают, — возразила я. — Я не могу себе представить, как он тебя расслышит в этой толпе.

Легкая улыбка пробежала по лицу Арманда:

— О, это работает совсем иначе. Знаешь ли, телепатия — не радио.

— Извини, что я так плохо разбираюсь в чтении мыслей.

Возле киоска с шаурмой невыносимо вкусно пахло. Я поняла, что голодна. Неудивительно, что настроение у меня становилось все хуже и хуже.

Если даже Арманд и почувствовал что-нибудь в том же роде, то, по крайней мере, не подал виду.

— Но ты права, это замечательная фантазия. Они привозят Пьера в Штутгарт, и он в поисках нас сходит с ума. Тогда бы мы от него избавились. — Он довольно фыркнул. Видимо, действительно, эти двое были не в лучших отношениях. — Впрочем, он нас не найдет, потому что нас здесь уже не будет.

Улица круто повернула направо. Высокие кирпичные дома, свет за разноцветными занавесками, комплекс зданий с претензией на колониальный стиль, ремонтные работы на дороге, припаркованные машины, светофоры, уличные фонари — впечатления проплывали у меня перед глазами. Я все больше уставала. Я посмотрела на часы: начало одиннадцатого. Как раз в это время я засыпаю, даже если весь вечер дома валяла дурака.

— У тебя есть определенный план или как? — промычала я. — Ты ведь не идешь на авось, лишь бы куда-нибудь?

— Конечно, иначе я бы, по крайней мере, выбрал такую улицу, чтобы идти под горку. С городским рельефом я ничего не могу поделать, — ответил Арманд. Он показал мне на другую сторону улицы: — Смотри! — сказал он. — Вот подходящее место. Пойдем туда.

Я с недобрым чувством посмотрела на страшноватый парк, полный жутких темных уголков и теней между кустарниками и деревьями, на которые он показывал.

— Подходящее? Что ты имеешь в виду? — прохрипела я.

Но Арманд уже тянул меня за собой. Мне было не по себе, когда мы пробирались через заросли кустарника, потом я наступила на что-то непонятное и мы наконец остановились в каком-то месте, скрытом от посторонних глаз, где было так темно, что хоть глаз коли. Я стала уверять себя, что Арманд, разумеется, не собирался меня здесь задушить или сделать еще что-нибудь дурное в этом роде, однако обстоятельства и выбранный Армандом уголок наводили на неприятные мысли, и у меня мурашки побежали по коже.

— Что все это значит? — нервно прошептала я.

— Здесь нас никто не увидит, по крайней мере, я на это надеюсь, — сказал Арманд и стянул с головы парик.

— Но, может быть, кто-нибудь видел, как мы сюда забирались?

— Ну и что, — невозмутимо ответил Арманд. — Даже если и так, он подумает то, что первым приходит в голову, как ты считаешь? — Он протянул мне парик: — Теперь ты его надень. Потом поменяемся куртками. — Он начал снимать свою.

— Это еще зачем? — запротестовала я. — И потом я натуральная блондинка! Нет уж, спасибо, мне парик не нужен.

Арманд страдальчески вздохнул — вздохнул, как учитель бездарного ученика.

— Ну подумай сама. Полицейским, которые арестовали нас на вокзале, должно быть, сообщили наши приметы, как ты считаешь? По рации им передают сообщение, и в следующий же момент они направляются к нам, пройдя мимо по крайней мере трех темноволосых молодых людей, которых полицейские на вокзале в твоем городе непременно остановили бы. Разумеется, это не случайность.

Я вспомнила все события сегодняшнего вечера, как бы прокрутила их перед глазами, и была вынуждена признать правоту Арманда.

— Значит, Пьер нас видел и смог описать.

— Похоже на то, — кивнул Арманд. — Хотя я мог бы поспорить, что у него не было на это времени… Впрочем, так всегда бывает. Во всяком случае, теперь начинают разыскивать юношу со светлыми кудряшками и девушку — блондинку с длинными прямыми светлыми волосами. Поэтому пусть теперь у тебя будут светлые кудряшки, а у меня снова станут прямые темные волосы.

— Ты имеешь в виду свою отвратительно постриженную шевелюру?

— Ничего другого у нас нет. Именно поэтому мы и меняемся куртками. У тебя случайно нет с собой косметики?

Я выпучила на него глаза:

— Ты думаешь, у меня не было ничего поважнее косметики, что нужно взять с собой, когда меня похищают?

— Ну, это я так спросил. Дай, пожалуйста, свою куртку.

Мы обменялись куртками, и я, как смогла, надела парик — в полной темноте и без зеркала. Откровенно говоря, не очень хорошо. Я не могла аккуратно забрать волосы наверх, поэтому мне пришлось запихнуть их кое-как сзади под парик. Наверное, вид у меня был ужасный; можно было подумать, что у меня на голове выросла опухоль.

— Неплохо бы еще очки сюда, — вслух размышлял Арманд. — А солнцезащитных очков у тебя случайно с собой нету? Можно было бы вынуть оттуда стекла — ночью этого бы никто не заметил.

— Солнцезащитные очки, из которых можно было вынуть…? Нет. Я вообще не ношу темных очков.

Что за бредовые идеи приходят в голову этому человеку!

— А жаль, — ответил Арманд и оглядел из кустов улицу. — Тогда я сам их себе сейчас раздобуду.

Я не смогла сдержать насмешливой улыбки.

— Сомневаюсь, что ночью кто-нибудь носит солнцезащитные очки.

Но и это Арманд пропустил мимо ушей.

— Никого не видно. Пойдем!

Мы вылезли из кустов с противоположной стороны улицы и пошли по ней дальше как ни в чем не бывало. Арманд задал бодрый темп, но через несколько сотен метров схватил меня за руку и потянул под козырек подъезда какого-то дома.

— Смотри, — прошептал он. — Вон там.

Я посмотрела, куда он показывал, рассчитывая увидеть там по меньшей мере полицейского, или Пьера, или еще какую-нибудь опасность. Но там стоял всего-навсего подросток, который, очевидно, чего-то ждал, облокотясь на афишный столб. Волосы у него были аккуратно уложены, изо рта непринужденно торчала зажженная сигарета; светло-бежевая куртка была нараспашку, а в вырезе свитера висели очки.

Арманд тихонько засмеялся.

— Спорим, что с сегодняшнего вечера он твердо поверит в существование летающих тарелок?

И тут он пустил в ход свои сверхъестественные способности.

Как завороженная я следила за тем, как очки высвободились из свитера, и, прежде чем парень понял, что произошло, взмыли вдруг вверх, как ракета, блеснули на прощанье еще раз возле фонаря и окончательно исчезли в темном ночном небе. Реакцию несчастной жертвы Арманда я не забуду никогда. Он стоял, положив руку на грудь, где только что висели очки, и глядел вверх, высоко запрокинув голову и не веря своим глазам. Ему бы ни за что на свете не удалось понять этого. Он снова и снова ощупывал свой свитер, смотрел то на тротуар, то вверх, несколько раз перекрутился вокруг себя, потрепал себя за волосы, пошарил у себя в карманах, обошел, как бы ища чего-то, афишный столб, — все это непрерывно качая головой.

Арманд с чистой совестью вытянул вперед руку, и в тот же миг из темноты показались очки и совершили точную посадку на его ладонь. Это были очень модные солнцезащитные очки — сто пудов, стоили они немало — в темной широкой оправе и со стеклами-хамелеонами, теперь, ночью, разумеется, совершенно прозрачными. Арманд надел их и посмотрел на меня:

— Ну, как я выгляжу?

— Ни за что бы не узнала, — призналась я. — Послушай, но это же нечестно.

— Нечестно, — с неожиданно серьезным видом кивнул Арманд, снова снял очки, сложил их и засунул в нагрудный карман. — Но здесь у нас и не игра в салочки.

Он посмотрел на часы.

— Пойдем, нужно торопиться.

Мы снова пошли вперед, в горку. Напоследок я обернулась. Мальчик был все еще там, но теперь он беспомощно истерически смеялся. Мне стало жаль его.

Улица оказалась круче, чем этого можно было ожидать, и в том темпе, который выбрал Арманд, я быстро начала задыхаться. Я прикладывала все усилия, чтобы не упасть.

— Может, ты все-таки объяснишь, что ты задумал? — ныла я, еле переводя дыхание.

— Мы сядем на поезд до Дрездена, — сказал он, тоже тяжело дыша. — Он отходит в двадцать три часа восемь минут. С шестнадцатого пути. У нас есть еще, как минимум, полчаса.

— Да? — простонала я. — А ты не заметил, что нам сейчас несколько километров до центрального вокзала, и мы удаляемся от него все дальше и дальше.

— Подожди, дай я скажу. Проблема в том, что на центральный вокзал нам не попасть, верно? По крайней мере, нормальным путем. Как бы мы ни переоделись, они все равно нас схватят.

— И что теперь? Что ты собираешься вместо этого предпринять? Идти по железнодорожным путям?

Он бросил на меня недовольный взгляд:

— Не будь наивной, они, разумеется, их тоже охраняют. Нет, я внимательно изучил расписание движения поездов. В двадцать два часа пятьдесят девять минут, то есть за девять минут до поезда в Дрезден, на центральный вокзал приходит электричка из Хорба, и как раз на пятнадцатый путь. Вот на этой-то электричке мы и приедем.

— Что?

— Вся штука в том, что пятнадцатый и шестнадцатый пути находятся на одной и той же платформе. Электричка из Хорба, как и все электрички, останавливается на каждой станции, а на направлении, по которому она идет, есть станция «Штутгартский Западный вокзал». Вот туда-то мы и идем.

— Западный вокзал?!. — я, задыхаясь, посмотрела на улицу, которая шла все дальше и вперед, потом поворачивала, и конца ей не было видно. Точно. Этот вокзал я видела на карте города. Беленький кубик. Был еще и Северный вокзал, который на карте обозначался черным кубиком.

— Там мы сядем в электричку. А когда приедем на Центральный вокзал, нам нужно будет просто выйти из вагона, сделать несколько шагов по платформе и снова зайти в вагон, но на этот раз в вагон поезда, отправляющегося в Дрезден. Все просто, не так ли? — заключил он, очень довольный собой.

Некоторое время я шла молча, обдумывая то, что мне сказал Арманд. Откровенно говоря, все было неплохо придумано.

— Ты уверен, что пятнадцатый и шестнадцатый пути расположены на одной и той же платформе?

— Я заметил это, когда мы шли через здание вокзала. Помнишь? Первый поезд в Дрезден уходил с девятого пути, и это было слева от вокзала, напротив десятого пути. Дальше пути так и идут — одиннадцать и двенадцать, тринадцать и четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать.

— Но они же охраняют входы в вокзал, так почему бы им не охранять и платформы? Возможно, так оно и есть, хотя этого мы наверняка не знаем. И что ты собираешься делать, если мы приедем на вокзал, а вдоль всей платформы стоят полицейские, которые проверяют каждого, кому на вид меньше двадцати? Пойдешь сдаваться?

— Конечно, нет, — хладнокровно возразил Арманд. — В этом совершенно невероятном случае мы незаметно проберемся в электричке в туалет, запремся там на четверть часа, пока через полчаса она не поедет обратно в Хорб.

И опять мы замолчали. Поворот впереди казался многообещающим: за ним были видны огни, дома, не похожие на жилые. Показалось, что Западный вокзал уже совсем близко.

Но все-таки здесь было что-то не то. У меня из головы не выходил этот белый кубик. Почему белый?

— Ну здорово, — произнесла я. — Отличный план.

— Ты так считаешь? — ухмыльнулся Арманд.

— В фильмах отличные планы всегда гладко проходят.

Арманд не обратил внимания на мое замечание.

— Знаешь, что в нем лучше всего? Существует тысячи путей, которыми можно выбраться из такого города, как этот, и они предполагают, что одним из них я и воспользуюсь. А вместо этого я буду сидеть в поезде, в котором меня будут искать с той же вероятностью, что и в багажнике патрульной машины.

Я кивнула, соглашаясь:

— Великолепно. — Что это значило? Что он наконец-то собирается ехать дальше без меня? Впрочем, у меня не было ни малейшего желания думать об этом дальше. Пусть делает, что хочет, в конце концов.

Последние несколько метров. Улица перед нами была прямая, как стрела, слева росли деревья, за ними виднелись жилые дома, по правой стороне выстроились в ряд магазинчики, за ними — автозаправка.

— Мы должны уже вот-вот прийти, — заверил меня Арманд, хотя я его об этом и не спрашивала.

Здесь. Это был он. Вывеска с надписью: «Западный вокзал» висела на ветхом здании, стоящем немного в глубине улицы, со светящимися маленькими круглыми окошками. Над входом был козырек и даже всевозможные железные ограждения, но на стене почему-то красовалась эмблема пивоваренного завода, в то время как на этом месте взгляд искал привычный красно-белый логотип немецкой железной дороги. Чем ближе мы подходили, тем слышнее становилась музыка.

Отличный план? Я невольно улыбнулась. «Западный вокзал» оказался не вокзалом, а маленьким пивным ресторанчиком!

Глава 9

— Merde! — выкрикнул Арманд. — Этого не может быть! Мы не туда пришли!

Он был мертвенно бледен от ужаса или мне это только показалось в тусклом свете фонарей?

Я зашла на крыльцо. Мутная лампочка освещала пол, выложенный допотопными каменными плитами. Многие были расколоты, и сквозь них пробивалась трава. Вокруг здания вела тропинка.

— Нет, мы правильно пришли, — сказала я, когда увидела, что находится с другой стороны постройки. — Вон, посмотри на это!

Меня как громом поразило. У задней стены здания проходили поросшие сорняками железнодорожные пути. У нас под ногами были две пары рельсов, уходившие направо, за дома, и влево, в туннель.

— Когда-то здесь, очевидно, был вокзал, — объяснила я. — Он просто стал не нужен и его закрыли.

Арманд, все еще не веря, покачал головой:

— Но он обозначен на схеме. На карте города он обозначен как вокзал.

— В виде белого кубика. Это, вероятно, означает, что вокзал закрыт. Тебе нужно было повнимательнее изучить легенду карты.

— Merdel — простонал Арманд. — Je suis cuit.[6]

Я тогда еще не знала, что значит эта фраза, но, без сомнения, это было одно из тех выражений, которым в школе не учат.

— Значит, поезд здесь не остановится.

Я изумленно подняла брови:

— Было бы удивительно, если бы он здесь остановился.

Какое счастье, что это была все-таки не моя проблема.

Некоторое время он стоял как вкопанный. Это продолжалось достаточно долго, насколько я помню. Иногда я посматривала на него, потому что не была уверена, думает ли он или его хватил удар.

— Эй, — сказала я наконец. — В чем проблема? Мы просто забудем про поезд в Дрезден и сядем на какой-нибудь автобус, который едет из города. Или на трамвай. Они же не могут контролировать все линии, правда? А дальше посмотрим.

Он медленно покачал головой:

— Пьер меня найдет, — прошептал он хрипло. — Если завтра утром я не буду, как минимум, за двести километров отсюда, он найдет меня.

— Тогда давай угоним машину, — предложила я и сама несколько оторопела от размаха своей криминальной фантазии. — Конечно, если ты умеешь водить. Я не умею.

Арманд покачал головой:

— Водить? Я? Где я мог этому научиться? Я же больше шести лет был взаперти. — Он посмотрел на бывшие семафоры, которые, как будто вырезанные из бумаги, чернели на полутемном фоне. — Они тоже больше не работают. Нет тока.

Я молчала. Как я дошла до того, чтобы давать ему советы? Тем более такие! Кроме того, если обдумать только что сказанное, то следующая мысль, которая приходила в голову, была: угнать машину вместе с водителем. И ни при каких обстоятельствах я не хотела быть тем человеком, кто натолкнет его на эту мысль.

— Как-то со мной уже было такое, — сказал вдруг Арманд, прервав наше молчание. — Я имею в виду, когда полиция перекрыла весь город. Сообщения по радио, машины с громкоговорителями, патрули на каждой улице… Это было еще во Франции. Не знаю, будут ли они устраивать облаву и здесь, но у меня нет ни малейшего желания это выяснять.

— Понимаю, — кивнула я и попыталась прикинуть, что же будет дальше.

Арманд глубоко вздохнул и снова уставился на туннель.

— Я должен попасть в этот поезд, — добавил он. — Я должен попасть в этот проклятый поезд!

В его глазах появился какой-то безумный блеск — смесь страха, отчаянной ярости и чего-то еще, что было гораздо страшнее, но о чем я не имела понятия.

— Тогда просто останови его! — прокричала я в ответ.

Он издал какой-то странный завывающий звук.

— Этого я не могу. Я не могу остановить поезд!

Тут показался свет прожекторов локомотива, и рельсы заблестели, вытянутые в прямые нити, как тончайшая паутинка.

Я рассмеялась:

— Значит, ты все-таки не все можешь!

Не знаю, почему я это тогда сказала. В тот момент для меня было большим облегчением понять, что его сверхъестественная сила имела предел.

Арманд бросил на меня непередаваемый взгляд, и как раз в этот момент из туннеля вылетел поезд — громадный, грохочущий, тяжеловесный. Все это предстает в моих воспоминаниях как в замедленной съемке. Я помню, как поток воздуха, летевший впереди поезда, растрепал волосы Арманда, вижу его руки, судорожно сжатые, как при эпилептическом ударе, его искаженное страшной гримасой лицо, потом я слышу пронзительный металлический скрежет — сталью по стали, — чувствую, как дрожит земля у меня под ногами и вижу… как поезд постепенно останавливается. Прямо возле старой платформы, ровно перед нами. Последний железный взвизг, и вдруг настала оглушительная тишина.

Лицо Арманда снова разгладилось, покрытое тонкой пеленой пота. Он улыбнулся:

— Тормоза, — он торжествовал. — Мне в голову как раз пришла идея, что мне нужно только нащупать тормоза, чтобы остановить поезд.

Я посмотрела на стоявшие перед нами вагоны, под которыми что-то странно щелкало, и перевела взгляд на Арманда:

— Тормоза. Понятно. — Что мне теперь было делать, плакать или смеяться? — Что дальше?

— Мы сядем в электричку. Пойдем. — Он сделал слабое движение по направлению к хвосту поезда. — Как можно дальше от локомотива.

Мы поспешили к самым задним дверям. Я добежала до них, схватила ручку двери, дернула ее на себя, но она не поддалась. Дверь была заперта.

— Арманд, — сказала я и отошла назад. — Это по твоей части.

Арманд схватил железный рычаг, попытался его повернуть. Ничего.

— Merde! — пробурчал он, и взгляд его стал таким же стеклянным, как тогда, за игровыми автоматами. — Электричество?… Закрывание дверей работает от электричества? Это затруднительно. Это… vachement con![7]

Он яростно дернул за ручку, но дверь не поддавалась.

В этот момент хлопнула первая дверь, и вышел кондуктор, вероятно, чтобы проверить колеса поезда. Но прежде чем успел приступить к проверке, он обнаружил нас и начал взволнованно махать рукой.

— Эй вы там! — закричал кондуктор. — Садитесь обратно. Это еще не Центральный вокзал!

Мы удивленно переглянулись. И тут глаза Арманда засветились. Он схватил дверную ручку, дернул ее на себя и закричал в ответ:

— Не открывается!

Было отчетливо слышно, как кондуктор выругался, доставая из сумки солидную связку ключей. Он вставил один из них в коробку управления, которая находилась прямо возле откинутой лесенки. Что-то щелкнуло, и Арманд смог без труда открыть дверь. Мы вошли в вагон, захлопнули за собой дверь и остались стоять в тамбуре. Поезд почти сразу после этого тронулся.

— Я остановил поезд! — сказал Арманд и помотал головой, видимо сам еще не веря в это. — Если бы месье Фурье об этом узнал…

Я никогда не узнаю о том, кто такой этот месье Фурье. Но в тот момент меня это и не интересовало. Я только смотрела в окно на полную огней ночь.

— Наверняка контролер сейчас придет, чтобы проверить у нас билеты.

Арманд покачал головой:

— Не придет.

Он надел украденные очки, снял куртку, вывернул ее клетчатой подкладкой наружу и небрежно перевесил через свою сумку. Он ухмыльнулся:

— Там, впереди, заблокирована дверь для прохода.

Контролер действительно не появился. Да и все остальное шло по намеченному Армандом плану. Через несколько минут мы уже подъезжали к Центральному вокзалу. Электричка начала замедлять ход и постепенно остановилась. На противоположном перроне в самом деле стоял поезд, готовый к отправлению. Мы вышли из электрички и перешли платформу. Никто не кричал, никто нас не останавливал. Мы беспрепятственно сели в поезд и через десять минут были уже в пути.

Глава 10

Огни Штутгарта остались позади, и наше напряжение постепенно спадало. Я чувствовала себя так, как будто весь последний час прожила затаив дыхание.

Пришел контролер, прокомпостировал наши билеты, пожелал нам доброй ночи и счастливого пути и пошел дальше по вагонам. Арманд закрыл за ним дверь нашего отсека, задернул занавески и выключил свет. Осталась гореть только тусклая лампочка ночного освещения.

— Все получилось. — Арманд был в высшей степени доволен. — Они могут обыскать хоть весь Штутгарт. Наверняка получат при этом массу Удовольствия. Могу себе представить, что Пьер когда-нибудь просто лопнет от ярости. — Он открыл молнию своей сумки. Думаю, небольшой пикничок мы заслужили.

Я сняла наконец надоевший парик с твердым убеждением, что никогда-никогда, ни за что на свете не куплю себе ничего подобного. Для меня было загадкой, как кто-то проводит целые вечера с такой штукой на голове, это же все равно что надеть на голову пакет — после этого ведь можно с человека скальп снимать! Потом я провела ревизию нашему провианту. Все-таки, кроме двух маленьких кусочков пирога, которые мне навязала мама Джессики, я за весь день больше ничего не ела. Боже мой, мне показалось, что с тех пор прошла целая вечность! Вся моя жизнь была просто фрагментом какого-то фильма.

Арманд включил лампочку над своим сиденьем и пошарил рукой на полочке у себя над головой в поисках расписания поезда. Оно лежало на стопке прочитанных газет, которая и упала ему на колени. На первой странице, разумеется, красовался вездесущий в эти дни кричащий заголовок о Жане Мари Левру, французском шпионе, а чуть ниже была напечатана фотография разыскиваемого несовершеннолетнего преступника Арманда Дюпре.

— Он меня преследует! — пробормотал он, смял газеты и засунул их обратно на полку.

Затем он стал изучать расписание.

— Следующая остановка в Шорндорфе через пару минут. Это мы уже знаем. До Крайлсгейма поезд останавливается примерно каждые четверть часа, потом еще остановка в Ансбахе, а дальше только в половине второго в Нюрнберге. Хорошо, — сказал он, отложил листок с расписанием и выключил лампочку.

— Ты быстро разбираешься с расписаниями поездов, — заметила я. — Я имею в виду этот маневр с электричкой, путями, временем отправления — я бы в жизни до такого не додумалась.

— Да, наверное. Не знаю, — ответил Арманд и открыл банку колы. — А вот то, что вокзал оказался закрыт, могло выйти боком. Но что уж теперь… Если за тобой гонится целый свет, ты делаешь все настолько хорошо, насколько можешь.

— Гмм. — Я задумалась.

Некоторое время мы молчали, поглощенные едой. Поезд остановился, но люди только выходили, никто не садился. Состав вскоре тронулся и плавно заскользил под убаюкивающий стук колес через ночной пейзаж, над которым висели разорванные тучи и бледный месяц. То, что у нас было с собой в качестве провианта, нельзя назвать образцовым ужином. Арманд без разбора запихнул в сумку то, что попалось под руку, — баночки с напитками, шоколадку, кексы, полпачки хрустящих хлебцев, разные сыры, оставшиеся сушеные батончики папиной кровяной колбасы, что-то еще по мелочи. Сначала, когда я увидела эту колбасу в дорожной сумке, я стала нервно соображать, хватит ли мне моих карманных денег, чтобы докупить папе то, что мы съели, и не будет ли она еще слишком свежей на папин вкус. Теперь эти мои прежние мысли показались мне полной ерундой. В конце концов, это не моя вина, что на меня напали и похитили!

— Скажи… — начала я через пару остановок, уже заполночь; я не знала, спит ли Арманд или только бездумно смотрит в окно.

— Мм? — произнес он. Это прозвучало так, что я поняла: сна у него не было ни в одном глазу.

— Предположим, твой побег удастся…

— Он удастся, — тут же заверил меня Арманд.

— …тогда ты затеряешься где-нибудь, да? Начнешь новую жизнь?

— Да, начну новую жизнь. Новое имя, новые документы.

Я дожевывала последний хвостик колбаски. Когда ты находишься в бегах, они не так уж плохи, эти папины деликатесы.

— А что с твоими родителями? Они же будут беспокоиться.

Арманд помолчал.

— Возможно, я напишу им открытку, когда все уладится. Но не более того. Это слишком опасно.

— Грустно как-то.

Он презрительно фыркнул:

— Ясное дело, но по-другому нельзя. Люди, которые меня преследуют, никогда не откажутся от мысли поймать меня, понимаешь? Никогда. Если они потеряют меня из виду, они станут прослушивать телефон моих родителей и будут ждать, когда я от тоски по дому позвоню им. А если я это сделаю, в ту же минуту охота за мной начнется заново.

— Боже мой, — невольно вырвалось у меня. Я вдруг поняла, что я вообще еще ничего не поняла. Я думала, что знаю, каково это быть преследуемым, потому что я пережила вместе с Армандом часть его побега. Но в действительности я была лишь зрителем, невольной спутницей, которая ждала момента, чтобы снова вернуться в прежнюю нормальную жизнь. У Арманда такого возвращения к привычной жизни никогда не будет. Я могла только предполагать, насколько это, должно быть, ужасно.

Некоторое время мы снова думали каждый о своем. Облака все плотнее затягивали небо и совсем закрыли месяц, пейзаж за окном погрузился в непроглядную темноту. Как островки света время от времени всплывали населенные пункты с безлюдными освещенными улицами, вдоль которых стояли в рядок тонкошеие фонари и кланялись друг другу. Иногда где-то вдали свет автомобильных фар выхватывал из темноты отдельные деревья, или дома, или опушку леса.

— Как тебе вообще удалось от них бежать? — спросила я. — Или наоборот: как они могли удерживать кого-то с такими сверхъестественными способностями, как у тебя?

Он замялся. Как будто ему было неприятно об этом говорить.

— Это долгая история, — сказал он только. Разговор на этом и закончился, как всегда бывает, когда тебе отвечают такой фразой.

— Ну ладно, — я пожала плечами, — меня это, собственно говоря, не касается.

Он ничего не возразил, только смотрел на черную ночь за окном. Снова какой-то вокзал, остановка на пару минут, и мы уже едем дальше. Постепенно я начала засыпать. Я попыталась сесть поудобнее, положить голову между спинкой кресла, окном и моей курткой. Меня интересовало, смогу ли я вообще уснуть в такой позе.

— Это было спонтанное решение, — вдруг сказал Арманд. — У меня было всего часа два, чтобы все обдумать. В этот день Пьер был на похоронах своего отца, поэтому он ни о чем не узнал. Я даже не знал, что у него умер отец, — такие вещи они там никому не рассказывают. Я только увидел в окно, как они сели в машину и уехали. И на Пьере был черный костюм. — Он ненадолго смолк. — Сначала я просто испытал облегчение от того, что могу несколько часов побыть один в своих мыслях, что никто не будет подслушивать и вставлять свои комментарии. Но потом… Мои мысли начали как бы бешено вращаться, и я в один миг понял, какой редкий случай мне представился. Что я мог бежать. Я обдумывал, как бы мне это устроить, и постепенно мне стало ясно, что я даже должен бежать. Потому что у меня возникла эта идея и я ее всерьез обдумывал, понимаешь? Потому что как только Пьер вернется, он прочтет мои мысли и немедленно расскажет нашим надсмотрщикам, что произошло. Поэтому я убежал.

— Так просто? — спросила я. — Без денег, без карты, без вещей?

— Да. И со смутным представлением, как вообще живут за стенами института. Мне, например, не пришло в голову ехать на поезде, хотя недалеко от института есть железнодорожная станция, через которую проходят и поезда дальнего следования. — Я увидела его ухмылку. — Впрочем, это было мое счастье, потому что там они меня сразу бы схватили.

— А что ты предпринял вместо этого?

— Я поехал автостопом. И пока агенты института летели на своих вертолетах в Лион и Безансон, я был еще совсем рядом и, ни о чем не подозревая, ехал от деревни к деревне.

— Автостопом?

— Почти. Я просто не ждал часами на обочине дороги, а немного ускорял процесс. Это был очень хороший фокус. Я прятался, ждал, пока мимо будет проезжать машина, которая мне нравилась. Грузовик, например, или хлипкая легковушка — одним словом, что-нибудь неброское. Я довольно быстро понял, что нужно телекинетически зажать в автомобиле, чтобы у него вдруг заглох мотор и он остановился. Я каждый раз ждал, пока водитель откроет капот и начнет беспомощно смотреть под него. Тогда я выходил из своего укрытия, прогуливаясь, проходил мимо и спрашивал, не могу ли я чем-то помочь. От помощи никто не отказывался. Я немного прощупывал мотор, бормотал себе под нос что-нибудь вроде «остановка двигателя» или «влажность» и в итоге говорил, что нужно еще раз попробовать завестись. На самом же деле я просто отпускал то, что телекинетически зажимал. Люди всегда были безумно рады, когда я просил их подбросить меня немножко, часто даже приглашали меня поесть, делали крюк, чтобы подбросить меня туда, куда мне было нужно, или предлагали деньги. Короче говоря, это был идеальный способ, — заключил Арманд и довольно улыбнулся.

— А почему ты отказался от этого способа передвижения?

— Потому что они додумались зачитать мои приметы по радио. — Он вздохнул. — Я как раз сидел рядом с милым пожилым мужчиной, он перевозил уголь, когда по радио прочитали это сообщение. Это было ужасно. Он внимательно прослушал сообщение, в котором говорилось об очень опасном несовершеннолетнем преступнике, и грустно покачал головой: какие несчастья только не происходят в мире. Я уже хотел облегченно вздохнуть, когда заметил, как он на меня смотрит, потом он начал кричать… Ужасно. — Он растерянно посмотрел перед собой и добавил: — Но, конечно, у него не было ни малейшего шанса. Я выключил его и машину в ту же секунду и пошел прочь.

— А что было потом?

— Потом я перестал ездить на попутках. Я пробовал прятаться в лесах, но это продолжалось недолго. Тогда я стал забираться в дома, где не было хозяев, воровал одежду, еду и деньги, и, в конце концов, мне в голову пришла мысль перебраться через границу на поезде. Я думал, может быть, они не осмелятся преследовать меня в Германии. Но я ошибался. Я снова пробовал перебираться от деревни к деревне, по большей части на автобусах, но это шло уже не так гладко, как вначале. Напротив, они меня совсем окружили. — Он прервал свой рассказ. — Ну вот, остальное ты знаешь.

Я посмотрела на него. На мгновение весь этот блеск его непобедимости и превосходства померк, и он показался мне очень мягким и ранимым.

— А ты не боишься, что они уже ждут тебя на вокзале в Дрездене?

Он покачал головой:

— Они бы не стали так долго выжидать. Если бы у них было хоть малейшее подозрение, они бы уже давно были в поезде.

— И что тогда?

— Они ничего не подозревают. Они считают меня идиотом. Идиотом с почти волшебными способностями, но идиотом.

Это прозвучало очень горько. Я спросила себя, что же с ним делали в этом институте.

Я попробовала бодро улыбнуться. Не знаю, насколько хорошо я вообще умею так подбадривать. В тот момент, мне показалось, вышло не очень удачно.

— Когда мы приедем в Дрезден, — сказала я, от всей души желая показать ему, что я на его стороне, — хорошо бы было раздобыть еще немного денег, чтобы я смогла поехать домой на поезде и мне не нужно было обращаться в полицию. Так они не узнают, куда ты пропал.

Арманд откашлялся:

— Ты, видимо, считаешь это само собой разумеющимся, что ты из Дрездена поедешь домой?

Я остолбенела.

— Чего? Мы же договорились, что я еду с тобой до Дрездена, а потом…

— А что потом? Потом будет видно.

— А теперь давай помедленнее, — взбунтовалась я. — Пожалуйста, не воображай, что я позволю тебе всю жизнь таскать меня за собой.

— А как ты можешь мне в этом помешать?

— Очень просто — сбежать. Как только представится следующая возможность.

Очень умно с моей стороны так подробно сообщать об этом заранее.

— Понятно. Но возможности просто не будет.

— Это тебе так кажется. Сегодня вечером я могла уже несколько раз без труда сбежать от тебя.

— И когда же, например?

— Например, когда мы бежали на трамвай. Например, на вокзале. Мне стоило только броситься в объятия какому-нибудь полицейскому.

Арманд удивленно повел бровями.

— Ca alor![8] И почему же ты этого не сделала?

Я не знала, что ответить.

— Понятия не имею. Не знаю. Может быть… потому что…

— Может быть, потому что — что? Потому что ты меня боишься.

— Вовсе нет, — раздраженно возразила я. Нет, не раздраженно. Я сама себя запутала. — Можно подумать и о других причинах, по которым я тебя не предала!

— А именно?

— Может быть, это потому, что… потому, что ты… Потому, что я думала…

Я покраснела. Я чувствовала это. Во мне неудержимо поднималась горячая волна. Какое счастье, что наш отсек был освещен только тусклой лампочкой ночного света.

— Может быть, потому, что я в тебя… в каком-то смысле… влюбилась.

Это было сказано. Это было сказано, и я не могла поверить, что я это сказала. Что мой язык узнал об этом раньше, чем мой мозг. Я поглубже вжалась в свое сиденье, в темноту и не отваживалась посмотреть на него. Я не могла себе вообразить, что теперь произойдет.

Когда я потом вспоминала это, я, конечно, сознавала, что все я прекрасно представляла. Герой и героиня обоюдно признаются в любви. Потом они бросаются друг другу в объятия. Их губы сближаются, притягиваемые магической силой. Поцелуй. Гаснет свет.

Очевидно, я пересмотрела слишком много любовных фильмов.

Арманд после секунды испуга начал издевательски насмехаться.

— Эээ! — заблеял он, откинулся назад и картинно сложил руки. — Вот как! — И потом с равнодушной улыбкой добавил: — Знаешь, что касается меня, то влюбляйся в меня сколько хочешь.

О, как же я его ненавидела! Я готова была за этот ответ без малейшего сожаления выцарапать ему глаза. Если то, что я почувствовала, было не настоящим чувством, а ошибочной симпатией, ночным наваждением, то это чувство моментально пропало. Чем дольше я на него смотрела, тем сильнее во мне разгорался гнев, тем неприятнее, отвратительнее, невыносимее он мне казался.

Что он себе вообразил? Можно подумать, если у него есть этот телекинетический дар, то он уже невесть кто? Полубог? Сверхчеловек, который может себе позволить плевать на чувства других людей? Разъяренно и обиженно я смотрела в окно, твердо решив никогда в своей жизни больше ни словом с ним не перекинуться, не проронить ни звука. И я сбегу от него, когда он в следующий раз хоть на секунду отвлечется. Не моргнув и глазом. И я подойду к ближайшему полицейскому посту и расскажу все до мелочей, что он сделал и что он мне рассказал.

Поезд постепенно замедлял ход, за окном показались дома и улицы. Арманд взял расписание и еще раз внимательно изучил его.

— Это, должно быть, Ансбах, — сказал он как ни в чем не бывало. Он посмотрел на часы. — Да, ноль часов пятьдесят шесть минут. Мы едем без опозданий.

Я молчала.

Поезд остановился. Арманд встал, открыл окно и стал смотреть на платформу, наблюдая, кто выходит из поезда, а кто садится. Пассажиров было немного. Я увидела только одного мужчину с кейсом; он на ходу поднял воротник. Дул холодный пронизывающий ветер.

Потом свисток, и поезд тронулся. Арманд закрыл окно и снова сверился с расписанием.

— Следующая остановка в Нюрнберге, около половины второго. А уж потом долго будем ехать не останавливаясь до следующей остановки в пять утра в Галле.[9] Странное название для города. Можно подумать, что над всем городом построена крыша.

Я молчала.

Он покачал головой:

— В любом случае это больше трех с половиной часов езды без остановок. Тут можно будет и подремать немного.

Я упорно молчала.

Он отложил в сторону буклет с расписанием и сладко зевнул.

— Итак, пока все идет отлично. — Он испытующе посмотрел на меня, как будто только теперь заметил, что я перестала с ним разговаривать. — Скажи, то, в чем ты мне тут призналась, это ведь была какая-то уловка, не так ли?

Меня прорвало. Кровь прилила к лицу. У меня было только одно желание, подавившее все другие чувства: сделать ему больно.

— О да, конечно! Забудь об этом! — выкрикнула я, придав своему голосу как можно более издевательский тон. — Забудь об этом. Конечно, это уловка, небольшая глупая уловка. Разумеется, у меня это просто случайно вырвалось. Или ты всерьез полагаешь, что я брошусь тебе на шею, потому что ты так очаровал меня своим телекинетическим искусством? — Я одарила его едкой акульей улыбкой. — Конечно, нет. Боже мой, если бы ты знал, как ты мне противен, ты… ты монстр!

Наступившая тишина показалась мне взрывом. Испугавшись собственных слов, я зажала себе рот рукой. Я готова была откусить себе язык, если бы тем самым я вернула свои слова обратно, как будто я их не произносила. Вся моя ярость вдруг прошла, как будто ее и не было. Я только сидела напротив и смущенно смотрела на него.

Во время моей тирады Арманд отпрянул назад, как будто получил пощечину. Он очень побледнел. Он сидел, смотрел на меня неестественно широко раскрытыми глазами, не двигаясь, как парализованный, — ни единый мускул не дрогнул на его лице. Было понятно, что я его смертельно обидела. Я смотрела на него как кролик на удава, и у меня в голове вертелась только одна оглушительная мысль: Теперь он меня прикончит!

Но тут неожиданно с треском, от которого я вздрогнула, как от электрического удара, разлетелись на мелкие кусочки оба зеркала возле полочек для багажа. Я втянула голову в плечи, когда тысячи осколков, звеня, посыпались на меня, в то время как Арманд тяжело поднялся со своего места, неуверенно подошел к двери нашего отсека, неловко открыл ее и исчез в коридоре, тяжело дыша и невнятно бормоча что-то себе под нос.

Я была словно в тумане, взяла один осколок, потом положила его обратно, не зная, что мне делать. Никогда в жизни мне не было так стыдно. Если бы земля расступилась и поглотила меня, я бы приняла это как справедливое возмездие за все. Но ничего подобного не случилось. Поезд мчался в ночь, совершенно равнодушный к тому, что происходило или не происходило у него внутри, с грохотом проезжал мосты, мирно спящие деревеньки, и снова и снова вдали блуждали огни.

Со временем я пришла в себя. Я встала и вышла в коридор. Под моими ногами захрустели осколки. Куда Арманд мог деться? Я медленно прошла по темному коридору. В большинстве отсеков никого не было. На стеклянных дверях некоторых отсеков были задернуты занавески и выключен свет. В проемах неплотно задернутых занавесок угадывались силуэты спящих людей. Я дошла до конца вагона и попала в тамбур. Здесь было прохладно, а стук колес громко отдавался в ушах. Следующий вагон был купейный.

Я остановилась. В туалете кто-то был. Я огляделась и, никого вокруг не обнаружив, приложила ухо к двери и стала прислушиваться. Кто-то плакал навзрыд. Арманд.

Это было ужасно. Рыдания были полны невыносимого отчаяния; как будто он хотел кричать, но знал, что ни один крик не будет настолько громким, чтобы его услышали. Таких страшных рыданий, идущих, казалось, из самой бездны, я еще никогда в жизни не слышала.

Мне было очень не по себе, когда я вернулась в наш отсек. Я включила верхний свет, подождала, жмурясь, пока глаза привыкнут к нему и начала собирать осколки. Обвязав руку платком, чтобы не порезаться, я собрала даже те осколки, которые лежали на полочке, и выкинула все это в маленькое мусорное ведерко под окном.

Потом села на свое место и стала просто смотреть перед собой. Я думала о том, что он рассказал мне про институт, где его долгие годы изучали как редкое животное.

Он, должно быть, жил в своего рода духовной пустыне. Ему удивлялись, но его не любили.

Я встала, чтобы выключить свет. Я была очень расстроена. Но что я могла сделать? В те моменты, когда я его не боялась, я в общем-то только восхищалась им. Однако я увидела мальчика, который был гораздо привлекательнее, чем все ребята, которых я знала. Он обладал сверхъестественными способностями. Он отважился пуститься в бегство через весь континент и противостоять целой армии преследователей. Я даже не думала о том, какой страх и отчаяние нужно было испытывать, чтобы решиться на такой шаг. По большому счету я совсем его не знала. Что мне было делать?

Я мрачно посмотрела в окно, на пейзаж, проплывающий мимо. Я отчетливо вспомнила слова, которые Арманд произнес сегодня вечером: «Я больше не вернусь туда ни за что на свете. Я скорее умру».

Боже мой. У меня в голове пронеслась страшная картина: кровь, вскрытые вены. Нет, он ведь ничего с собой не сделает!

Я вскочила, выбежала из отсека и стремглав промчалась по коридору. Дверь в тамбур, холод, оглушительный стук колес. А на двери все еще была надпись: «Занято». Я прислушалась, затаив дыхание.

Он был жив. Я услышала, как он, тяжело дыша, сдавленным голосом, повторяет, как заклинание, какое-то одно и то же предложение. Я плотнее прижалась ухом к двери и попыталась разобрать то, что он говорил. Это было на французском, но я слышала только обрывки слов.

— Je suis…

Я…

Что он?

И вдруг я поняла. Я не слишком хорошо занималась французским в школе, но это здорово помогает, если кто-то повторяет одно и то же, как молитву:

— Je suis un être humain. Je suis un être humain.

Он повторял снова и снова только эту фразу. В переводе это значит что-то вроде «Я человеческое существо». Он постоянно говорил себе эту фразу, как будто от этого зависела его жизнь.

Возможно, так оно и было. Я беспомощно закрыла глаза и прислонилась головой к двери, плотно прижалась к пластику, из которого была сделана дверь.

Я человеческое существо.

О Боже! Я хотела причинить ему боль, и я попала в самое ранимое место.

Я долго простояла в таком положении, будучи не в состоянии пошевелиться. Потом я оторвалась от двери и пошла назад. Когда я вошла обратно в отсек, меня била дрожь. Я села. Мне хотелось разрыдаться, но слез не было.

Глава 11

Время шло, а я все сидела и смотрела горящими глазами в окно. Промелькнул какой-то город, поезд остановился на запасных путях, которые казались холодными и зловещими в тусклом свете фонарей. Никого не было видно, и, когда раздался глухой свисток проводника, я услышала только, как где-то бесконечно далеко хлопнула дверь. Поезд тронулся.

Наконец, Арманд вернулся. Он стоял в дверях очень бледный и, казалось, был крайне удивлен, увидев меня.

— Ты еще здесь?

Я посмотрела на него:

— А куда мне идти?

Мне показалось, что он задумался, что бы мне на это ответить. Он сел, но теперь уже не напротив меня, у окна, а на место прямо возле двери, чтобы быть как можно дальше от меня. Мне было больно видеть, как он там сидит.

Я помедлила.

— Арманд?

— Да.

— Мне… мне очень жаль. Извини, что я тебе тут такого наговорила.

— Уже хорошо.

— Нет, это нехорошо. Я не должна была этого говорить. Я… я сегодня просто сама не своя от всего, что произошло… вся эта суета…

Я остановилась. Мои слова звучали неубедительно. Так всегда бывает: когда хочешь сказать что-нибудь важное, слов не хватает.

— Кончено, — тихо сказал Арманд. — Сказанного не воротишь, но теперь кончено. Давай больше не будем об этом.

Мы замолчали. Темнота и монотонный убаюкивающий стук колес окутали нас. Казалось, что в нашем распоряжении был весь поезд, как будто мы едем на нем уже целую вечность и будем и дальше так бесконечно ехать.

— Арманд?

— Гмм?

— Расскажи что-нибудь о себе, — попросила я.

Он удивленно приподнялся:

— Зачем?

— Просто так, — сказала я. — Мне интересно. Я хочу побольше о тебе узнать.

Он покачал головой, как будто не мог поверить в то, что услышал.

— Что ты имеешь в виду? Обо мне как о личности или о моих телекинетических способностях?

— Твои телекинетические способности я уже прочувствовала, спасибо, — возразила я. — Нет, расскажи что-нибудь о себе, о своих родителях, о своем детстве, чем ты увлекаешься — о чем-нибудь таком.

— Мои родители? — Он выговорил это слово так, как будто услышал его первый раз в жизни. Он замялся. — Что ты хочешь о них узнать?

Я пожала плечами:

— Ну, не знаю. Я не собираюсь тебя допрашивать или что-то в этом роде. Просто расскажи мне что-нибудь. Например, есть ли у тебя брат или сестра? Какая музыка тебе нравится?

— Какая музыка мне нравится? — Он странно посмотрел на меня. Казалось, он был потрясен. — Знаешь, меня об этом никто никогда не спрашивал.

— Ты шутишь.

— Нет, серьезно.

Я наморщила лоб.

— Может быть, во Франции по-другому, но здесь у нас наши ровесники говорят практически только об этом. Ну, еще про фильмы, компьютерные игры и тому подобное.

— Понятия не имею, о чем говорят молодые люди во Франции, — сказал Арманд. — Возможно, об этом же. Но я уже почти не помню, каково это ходить в обычную школу. Я жил в институте с десяти лет. И там никто не расспрашивал меня о семье или о моих музыкальных предпочтениях.

— Правда? Что же, вы ни о чем не разговаривали? Они не спрашивали, как тебе живется?

— Спрашивали, конечно. Они хотели знать массу всего. Но это происходило следующим образом: передо мной клали кипу опросных листов, которые я должен был заполнить. А если приходил кто-нибудь из психологов, чтобы поговорить со мной, то он меня спрашивал: «Ну, Арманд, расскажите же мне что-нибудь о ваших телекинетических способностях. Когда вы впервые обнаружили их? Как они проявляются? Что вы делаете, когда хотите применить их?» Исключительно вопросы такого рода. А на двери моей комнаты висела табличка: «Арманд Дюпре, телекинет».

— Они действительно обращались к тебе на вы?

— Еще бы. С первого дня моего там пребывания, — кивнул Арманд. — Они уже тогда знали, чем меня купить, эти господа психологи.

— Но ведь это же с ума сойти! Говорить десятилетнему ребенку «вы»!

— У них своя методика. Как ты думаешь, что я чувствовал, когда ко мне подходила целая армия докторов в белых халатах и вежливо обращалась ко мне на «вы» или говорила «месье Арманд»? Им не нужно было меня запирать. Напротив. Еще несколько недель назад им бы пришлось палками гнать меня из института, если бы они захотели, чтобы я ушел.

Я украдкой посмотрела на него. Мне было страшно интересно, что же там такое могло произойти несколько недель назад, но я не отважилась напрямую об этом спросить.

— Это благодаря той методике, по которой им удавалось тебя удерживать? — спросила я вместо этого. — Психологические приемы?

— Да. И еще они купили меня высококлассным комфортом. У меня была огромная комната с цветным телевизором, стереомагнитофоном и прочими штучками. Вокруг постоянно сновали сиделки, медсестры и горничные и угадывали по глазам мои желания. Мне могли хоть каждый день готовить мою любимую еду, если я того хотел. Все носились вокруг меня, как будто я был королем мира. — Он болезненно засмеялся. — Из-за своего высокомерия я не замечал, что живу в золотой клетке. Что мои телохранители меня не защищают, а стерегут. Что это ненормально — проводить свою жизнь на огороженной территории, за забором и колючей проволокой, и неважно, насколько эта территория велика, если ты не можешь сделать ни шагу во внешний мир. Что это неестественно, когда каждый твой шаг фиксируется камерой скрытого наблюдения.

— Боже мой, — пробормотала я невольно.

Я смущенно молчала. Арманд, казалось, тоже погрузился в воспоминания, хотя я и не могла сказать, в какие именно.

— А как все-таки все началось? — спросила я наконец.

Прошло некоторое время, прежде чем он начал рассказывать.

— Я родился и вырос в маленьком местечке под Авиньоном. Обычно сотрудники института туда не заглядывают. Когда проявились мои телекинетические способности, велика была вероятность того, что это ни к чему не приведет, что от этого останется только одна из тех странных историй, которые бытуют в некоторых местах. Люди поудивлялись бы, но сегодня все бы уже давно об этом забыли. А мои способности, вероятно, тоже бы пропали.

— А они могут пропадать?

— Да, насколько это на данный момент известно. Парапсихологические способности пропадают, если их не тренировать, как правило, после достижения человеком половой зрелости.

— Тогда тебе не придется скрываться всю жизнь?

Арманд покачал головой:

— Как я уже сказал, это работает в тех случаях, когда эти способности не тренируешь. А мои хорошо развивали тренировками, и теперь они достигли самой высокой степени развития, которая вообще была когда-либо известна. Они уже никогда не исчезнут.

— Но, может быть, все-таки…

— Никаких шансов.

Я откашлялась.

— А как это можно себе представить? Как понимаешь, что у тебя телекинетический дар?

— Случайно. Однажды мама научила меня играть в настольную игру с кубиками и фишками. И тут выяснилось, что мое везение при бросании кубиков какое-то ненормальное. Как только я понял, что в этой игре главное, чтобы в определенный момент на кубике выпало нужное число, у меня выпадали только те числа, которые мне были нужны. И с этого момента я больше никогда в подобные игры не проигрывал. Наверное, со мной было очень скучно играть. Я каждый раз выигрывал с невероятным отрывом от соперника. Для родителей такое мое везение было загадкой, но, так как постепенно у всех пропала охота играть со мной в подобные игры, все скоро забыли про мой талант. Конечно, друзья тоже знали об этом моем даре, но мы над этим не задумывались. Так просто было. У других имелись свои таланты. Например, мальчик, живший по соседству, мог шевелить ушами, другой умел жонглировать одновременно четырьмя или пятью предметами, а третий мог положить в рот вишню вместе со стебельком, съесть сочную плодовую мякоть и завязать из веточки узел только одним языком, и все это за считанные секунды. И мой фокус с кубиками был талантом из этого же разряда.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Шесть или семь. Я как раз пошел в первый класс.

— У тебя есть брат или сестра?

— У меня два брата, оба младше меня и без малейшего намека на телекинетические способности, если ты об этом.

— А что случилось потом?

— Слух о моем везении в бросании кубиков дошел до учителя. Ты можешь себе представить, это была маленькая деревенская школа с двадцатью-тридцатью школьниками, где все занятия проводились в одной комнате одним учителем. Этот замечательный человек, услышав о моем фокусе, поставил меня однажды перед всем классом и заставил показать, что скрывалось за всеми этими слухами. Я ни о чем не подозревал и выбросил те числа, которые он попросил. Он удивился и велел мне бросить три кубика через всю классную комнату таким образом, чтобы на всех трех выпали шестерки. Я считал это простым заданием. Я с силой швырнул кубики по классу так, что они разлетелись в разные стороны; один даже улетел в окно и упал на улицу — шестеркой кверху, как и оба других. На учителя это произвело большое впечатление. Он прочитал нам длинную лекцию о науке, изучающей парапсихологические явления, т. е. сверхъестественные возможности людей, и объяснил, что то, что я тут продемонстрировал, — пример моих трансцендентных способностей. Он сказал, что я медиум и что я владею телекинетией. — Арманд вздохнул, опять на время погрузился в свои мысли, а потом добавил: — Он был просто очень увлечен. Вероятно, он и не предполагал, куда он меня толкает. С того момента, как я узнал, что у моего таланта есть научное название, я начал зазнаваться.

— Ага, — вставила я.

— При малейшей возможности я хвастался своим фокусом с кубиками. Однажды в наш класс пришел новенький, и я поспорил с ним, кто выкинет большее число на кубиках. Проигравший должен был целый месяц носить победителю портфель. Он ничего не подозревал и, разумеется, проиграл, — рассказывал Арманд. — В довершение всего этого мой учитель давал мне читать книги по магии и оккультизму и прочей ерунде, обыкновенные потрепанные книжки, бульварная литература, в которой рассказывалось о душах усопших и астральных колебаниях. У него была целая библиотека подобной литературы. Это только добавило масла в огонь. Я начал устраивать спиритические сеансы, пробовал себя в качестве ясновидящего и заклинателя духов, а если мне не хотелось идти на улицу, чтобы просто поиграть с друзьями в футбол, — а со временем мне этого хотелось все реже, — я отговаривался плохой космической обстановкой или говорил, что моему медиальному дару нужен отдых. Короче говоря, я стал несносным зазнайкой, даже подумать противно.

— А учился, наверное, все хуже и хуже.

— К сожалению, нет. А это могло бы меня еще спасти. Напротив, я получал исключительно хорошие оценки и был свято уверен в том, что я сверхчеловек. Я совершенно серьезно рассказывал всем, что меня, возможно, занесло на землю с другой планеты в результате какой-нибудь катастрофы или что я представитель нового вида человека, который когда-нибудь заменит Homo sapiens, — признался Арманд. — Дружил я только с теми, кто безоговорочно верил в мое превосходство. Другим, казалось мне, я еще когда-нибудь покажу.

— Ты тогда, видимо, действительно был просто невыносим, — покачала я головой.

Он улыбнулся. Первый раз, после того как вернулся на место. И в первый раз так, что мне показалось, будто он радуется.

— Это ты хорошо сказала.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Потому что это звучит так, как будто теперь я уже не невыносимый.

В любой другой ситуации любому другому парню я бы ответила на это какой-нибудь дерзкой шуткой, но тогда мне не оставалось ничего, кроме как улыбнуться и сказать:

— Нет, теперь ты не невыносимый.

В ответ на это он смущенно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Это была одна из тех секунд, о которых говорят, что ангел пролетел по комнате. Здесь он пролетел по отсеку вагона в поезде.

Арманд откашлялся.

— Тогда, как, впрочем, и всегда, я был отвратителен. Я полагаю, что обычно это долго продолжаться не может, что подобное всегда заканчивается провалом. Но вместо этого в один прекрасный день я пережил триумф, тот триумф, о котором я так мечтал, триумф, который безоговорочно убедил сомневающихся в моей избранности и раз и навсегда утер нос завистникам. Следствием этого триумфа было то, что я окончательно спятил.

— Звучит скверно.

— Так оно и было. Мой учитель — об этом никто не знал — писал письма во всевозможные инстанции, и однажды он вошел в класс в сопровождении трех хорошо одетых мужчин, которые, как он сказал, приехали из Парижа, из института парапсихологии, чтобы посмотреть на мальчика Арманда Дюпре. Весь класс глядел на меня открыв рот. Меня провели в маленькую соседнюю комнатку, где учитель хранил наши тетради, учебные материалы и тому подобное, чтобы меня проверить. Они привезли с собой большой прибор, который при нажатии кнопки начинал под стеклянным цилиндром бросать кубики, чтобы испытуемый не брал их в руки. Они велели мне также попробовать повлиять на выпадающие числа. Они стояли вокруг меня с большими формулярами, в которых все фиксировали, а я выполнял их требования. Ничего другого я бы и не посмел сделать. Сначала у меня ничего не получалось, потому что я очень нервничал, но где-то на десятый раз я, наконец, смог выбросить пять шестерок, которые они попросили, и один из них воскликнул: «C'est chouette!»[10] — и начал быстро что-то записывать. Потом я еще раз выбросил им четыре шестерки, и еще раз, а потом пять троек, как они хотели, и с каждым моим броском они все больше оживлялись. В конце концов они объявили свой вердикт нашему старенькому учителю, который сразу же бросился в класс и провозгласил во всеуслышание, что я величайший телекинетический талант, который им когда-либо приходилось встречать.

Глава 12

Я глубоко вздохнула:

— Кажется, я уже знаю, что было дальше.

— Если бы я тогда тоже мог об этом знать. Вместо этого я рассказал тем троим, после того как они, так сказать, на официальном уровне подтвердили мой особый статус, что мне много раз удавалось вечером выключить телекинетически свет в своей комнате, если я концентрировался на переключателе. Это привело их в полное восхищение, а я, маленький подлец, а именно таким я тогда и был, радовался, что заполучил новых обожателей. — Арманд потер виски, как будто воспоминания сидели именно там и причиняли ему боль. — Но они не остановились на том, чтобы просто мной восхищаться. Напротив, они кинулись к моим родителям и стали их уговаривать отдать меня в интернат для парапсихологически одаренных детей. Они сказали, что мне будут платить стипендию. Родители, разумеется, согласились.

— А что ты? Это звучит так, как будто тебя вообще не спрашивали, — удивилась я.

— Нет, спрашивали. Я сначала не хотел ехать, но меня все так долго уговаривали, что я все-таки согласился. Возможно, в Германии сейчас такого нет, но во Франции это крайне важно, попасть в хорошую школу. Вы только послушайте — стипендия! — он грустно засмеялся. — Разумеется, в действительности это была вовсе не школа, а замаскированное название института по изучению парапсихологических явлений.

— Но ведь твои родители наверняка тебя навещали, видели, как ты живешь и все такое — разве они ничего не заметили?

Арманд задумчиво смотрел по сторонам; казалось, он подбирал нужные слова.

— Я тебе рассказал, как они там в институте обвели меня вокруг пальца. Когда тебя в десять лет называют месье Дюпре… Я прямо-таки раздувался от гордости. Дело дошло до того, что я с теми объединился против своих родителей! Я настолько впитал в себя эту идею своей собственной значимости и значимости моей работы в институте для Франции, для Европы, ах, что там, — для всего мира, что я вместе с теми агентами — то есть моими охранниками — всерьез размышлял о том, как бы изобразить перед моими родителями, когда они приедут меня навестить, самый обыкновенный интернат.

— Нет! — вырвалось у меня. — Это же гадко!

— Самое забавное во всем этом то, что тогда, по сравнению с тем, что я умею сейчас, я обладал весьма слабыми телекинетическими способностями. Я практически еще ничего не мог. Но в институте у них уже был опыт работы с телекинетами. Они мучили меня бесконечными тренингами, которые отнимали очень много сил и к тому же были смертельно скучными. Мои рассуждения о духах и астральных лучах только вызывали у сотрудников института улыбку, и моих доводов о том, что я «медиально истощен», никто не слушал. Они каждую неделю по нескольку часов проводили мне компьютерную томографию, и, я думаю, на моем теле не осталось ни одного места, куда бы они ни втыкали мне свои иголки. Меня пичкали всевозможными лекарствами, потому что им, видите ли, нужно было выяснить, как различные препараты влияют на мои телекинетические способности…

— Да, такое бывает? Препарат, который воздействует на телекинетический дар?

— Конечно. Самый простой из них — алкоголь. В первый раз меня напоили в двенадцать лет. И тут выяснилось, что когда я пьян, телекинетия не работает. Большое открытие. — Его передернуло. — Но они, разумеется, искали средство, которое усиливает телекинетические способности. Или даже порождает их. Но в этой области, насколько я знаю, они ничего не добились.

Я попыталась осмыслить все, что он мне рассказал.

— Я совершенно не могу себе представить, как проводятся такие тренинги, — призналась я. — Что ты должен был делать? Часами выбрасывать шестерки на игральных кубиках? И еще я не поняла, как этот фокус с костями связан с монетками, повисающими в воздухе, или с людьми, которым зажимают сонную артерию.

— Да, эти тренинги проходят совсем иначе, чем можно было бы себе представить. Например, нужно сидеть и часами смотреть на какую-нибудь железку, которая лежит на столе. Или тебе дают специальный поднос с выемками, в которых лежат одинаковые шарики для пинг-понга, и нужно определить, какие из них наполнены водой. Там учишься мыслить вещи… Это трудно объяснить.

— Понятно, — сказала я. — И что это дает?

Арманд наклонился вперед, опустив руки на колени.

— Bien. Первая лекция для телекинетов: телекинетия — это не дополнительная невидимая рука. Неверно полагать, когда, например, видишь фокус с монетками, что у телекинетов есть своеобразная невидимая рука, которая может вытягиваться на несколько сотен метров, проникать в самые узкие щели, а также проходить через стены, или железные двери, или человеческое тело, если это понадобится.

Я кивнула.

— Да. Ты мне так это и объяснил, когда обчистил игровой автомат.

— Именно. Я просто не хотел тогда вдаваться в долгие объяснения. Иногда у меня самого создается такое ощущение. Но это все же не так, и этому есть совершенно очевидное доказательство.

— А именно?

— То, что каждый телекинет начинает с игры в кости. Как ты выяснишь, что у тебя есть телекинетические способности? Ты садишься за стол, несколько часов кряду бросаешь игральные кубики и при этом пытаешься как можно чаще выкидывать какое-нибудь одно число, скажем, пять. В обычном случае каждое из чисел выпадает примерно одинаковое количество раз. Но если тебе удается выкинуть каждое число по сто раз, а пять — двести или даже еще чаще, то будь начеку, если к тебе вдруг придут люди из каких-нибудь научных институтов.

Я кивнула:

— Буду иметь в виду. Даже если это ко мне уж точно никакого отношения не имеет.

Арманд откинулся назад.

— Не зарекайся. Эта степень телекинетической одаренности достаточно часто встречается. Я думаю, в каждом классе наверняка сидит по крайней мере один ученик, который это умеет. — Он снова наклонился вперед. — Но как бы это работало, если бы телекинетия была невидимой рукой? Ты когда-нибудь пробовала бросить игральный кубик так, чтобы он показал какое-то определенное число?

— Нет, так не получается. В этом-то и суть игры.

— Вот именно. А для телекинета это не составляет труда. Телекинетия — это власть над материей. Кроме того, нужно иметь совершенно иное понимание материи. Что она такое? Один из руководителей моих тренингов, старенький сморщенный вьетнамец, объяснял это так: в материи выражены замыслы Вселенной. Телекинетические способности в основе своей представляют собой возможность противопоставить замыслу Вселенной свои собственные желания; так сказать, вставить свое словечко. Возьмем пример с игрой в кости. Когда кубик падает, замысел Вселенной заключается в первую очередь в том, чтобы он упал вниз, на землю, а уж какое число он покажет в конце, ей по большому счету все равно. Поэтому даже самый слабый телекинет может повлиять на результат броска, но нужно иметь развитые телекинетические способности, чтобы кубик повис в воздухе. Потому что для этого нужно преодолеть замысел Вселенной — опустить этот кубик, как и любой другой предмет, на землю. — Арманд внимательно посмотрел на меня, как будто сомневался, понимаю ли я то, о чем он рассказывает. А что я могла ему сказать? У него были все основания сомневаться. — И поэтому, — продолжил он наконец, — некоторые люди могут выбрасывать нужные числа, когда играют. Потому что им нужна ситуация соперничества, чтобы действительно этого желать.

— И поэтому ты смог остановить поезд? Потому что ты этого очень хотел в тот момент?

Он грустно улыбнулся.

— Не совсем так. Знаешь, материя очень необычная штука. Можно чувствовать материю, разве ты этого не ощущаешь? А локомотив весом в несколько тонн да еще и вагоны представляют собой весьма большое количество материи. Я просто не мог себе представить, как остановить эту огромную массу, поэтому я и не мог этого сделать. Но потом мне пришла в голову идея затронуть тормоза поезда. Это я себе представлял, поэтому и смог реализовать.

Я задумалась. Меня беспокоила одна мысль.

— Значит ли это, что твои способности ограничены только силой твоего воображения? Что если бы ты мог все себе представить, то мог бы и все воплотить?

У него появилось какое-то странное выражение лица.

— Ответ — не знаю. Если эта теория верна, то да. Но верна ли она? Понятия не имею. Но, независимо от этого, сложно сказать, где находится граница возможностей твоего воображения.

Его слова меня порядком взволновали.

— Но ведь воображение можно развивать, не так ли? И если в один прекрасный день ты поймешь, что можешь столкнуть Землю с ее орбиты, то мы все полетим в Солнце?

— Сотрудники института думали в другом направлении. Им грезилось, что они настолько разовьют мое воображение, что я смогу соединять атомы. Другими словами, телекинетически управляемый взрыв атомной бомбы. И я только несколько месяцев назад понял, почему в течение нескольких лет со мной так усиленно занимались анатомией. Это вовсе не было подготовкой к выпускным экзаменам. Это было началом карьеры первоклассного киллера.

У меня, так сказать, просто челюсть отвисла.

— Они хотели сделать из тебя наемного убийцу?

— Представь себе, как это удобно. Неугодный народу диктатор, который вдруг умирает странной смертью. А все, что мне для этого понадобилось бы, — затеряться где-нибудь в толпе, которая слушает его выступление. Или даже, кто знает, может, это сработало бы, если бы я сидел дома перед телевизором и смотрел его прямое включение. Убийство совершено без проблем, я вне подозрений, мир восстановлен, — сказал он и горько добавил: — Только вот одно «но»: я должен был бы стать убийцей.

Он говорил слабым голосом, который приобрел какое-то странное звучание. Я смотрела на него, — потрясенная его рассказом до глубины души. До сих пор я полагала, что знала, почему и отчего он бежит. Но на самом деле, как я поняла в тот момент, я только теперь стала догадываться, о чем в действительности шла речь.

— Ты недавно сказал, что еще несколько недель назад им бы пришлось палками гнать тебя из института, — медленно сказала я и осторожно спросила: — А что случилось потом?

— Они пришли и сказали: «Арманд, настал ваш час, вы должны вмешаться. На карте — безопасность Европы».

Наступила тишина. Я смотрела перед собой невидящим взглядом и, кажется, осмысливала все сказанное заново.

— И что дальше? — спросила я наконец.

Арманд огляделся, как будто его только что разбудили.

— Они сказали: «Есть мужчина, до которого мы не можем добраться и которого просто необходимо заставить молчать. Если он начнет говорить, наша организация будет в опасности. И вы, Арманд, единственный человек, который может нам помочь». — Он посмотрел на меня. — Они сказали «помогите нам», но на самом-то деле это значило «убейте этого человека».

Я была так поражена, что боялась забыть дышать от ужаса.

— Это… ужасно, — прошептала я.

— Да, ужасно.

Но как бы ужасно это ни было, я не могла не спросить:

— А кто этот мужчина?

Арманд повернулся и взял с полки сложенную газету.

— Ты наверняка уже слышала это имя. Им даже здесь, в Германии, пестрят все заголовки. — Он развернул первую страницу, разгладил ее и протянул мне. — Вот. Жан Мари Левру.

Я наклонилась вперед. При тусклом ночном освещении я увидела заголовок и рядом фотографию мужчины, которому на вид было лет шестьдесят. На нем были старомодные черные очки в роговой оправе.

— Да. Это имя я уже слышала. — В новостях только о нем и говорили. В последнее время я пропускала мимо ушей все, что сообщали о нем по телевизору. — Но я, откровенно говоря, понятия не имею, кто это и что значит весь этот шум вокруг него.

— Левру — бывший сотрудник французской секретной службы. Через несколько дней в каком-то бельгийском суде начнется процесс против сотрудников различных европейских спецслужб, которые обвиняются в торговле нелегальными наркотиками. Говорят, что они сколотили себе на этом несколько миллиардов. Левру выступает главным свидетелем по этому делу, на его показаниях строится все обвинение. Поэтому сейчас он сидит в одной из брюссельских тюрем под охраной, — объяснил Арманд. — А несколько влиятельных людей, и среди них те, кто имеет отношение к институту, были бы очень рады, если бы он там умер внезапной смертью, не вызывающей, однако, никаких подозрений.

— И ты должен был его убить!

— Да, — сказал Арманд. Он свернул газету и положил ее обратно на полку. — Вот что случилось около двух недель назад.

Я со вздохом откинулась на спинку сиденья.

— Думаю, на твоем месте я бы никогда не хотела обладать телекинетическими способностями.

Он почти возмущенно замотал головой.

— О нет, конечно, нет! Понимаешь, мой телекинетический дар — часть меня самого. Он принадлежит мне. Он практически определяет всю мою жизнь. Без него я был бы совершенно другим человеком. Это как мое зрение, или обоняние, или какое-то другое чувство. Его нельзя так просто отделить от меня. Если бы я захотел избавиться от моего дара, это было бы все равно, что я пожелал бы стать слепым или парализованным.

— Но разве у тебя не возникает ощущения, что ты посторонний?

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Я и есть посторонний. Это не только ощущение, это факт. Остальное — цена, которую приходится платить за то, что ты не такой, как окружающие.

Я помедлила с ответом.

— Мне кажется, это слишком высокая цена.

— Я своего дара не выбирал, — сказал Арманд. — Телекинетия — это талант, с которым я пришел в этот мир. Никто меня не спрашивал, нравится ли мне это. Ведь и тебя никто не спрашивал, нравятся ли тебе твои родители, или страна, где ты родилась, или еще что-нибудь в этом роде. Мое несчастье в том, что мой талант необыкновенный. Только поэтому за мной так гоняются и хотят распоряжаться моей жизнью.

Некоторое время мы сидели молча. Это получилось само собой: просто мне нечего было сказать, Арманд тоже ничего не говорил, и мои мысли унеслись далеко, как Арманд вдруг посмотрел на часы и заметил: поздно. Ты бы попробовала немного поспать.

— А ты?

— А я посторожу.

Поспать? Это была неплохая идея. Я слишком устала, чтобы самой до этого додуматься. Последние часы у меня одно волнение быстро сменяло другое, и если и в Дрездене все будет продолжаться в том же духе, я буду рада каждому часочку сна. Я подняла подлокотники сидений с моей стороны, чтобы можно было нормально лечь, сняла ботинки, пододвинула себе под голову сумку и накрылась своей курткой.

Когда я наконец улеглась более-менее удобно, стало очевидно, что уснуть я не смогу. Мне казалось, что я чувствую, как дрожат мои нервы. Я посмотрела на Арманда. Он все еще сидел на сиденье возле двери и смотрел, задумавшись, перед собой.

Ну ладно, если уж я не могу уснуть, то нужно хотя бы немножко расслабиться и отдохнуть; это все же лучше, чем ничего. Я закрыла глаза и стала слушать монотонный стук колес.

Я действительно не засыпала. Поезд проехал через какой-то город — цветные беспорядочные полосы света мелькали по стенам, где-то вдали загудела сирена, и поезд немного замедлил ход. Я тихо следила за тем, как Арманд встал и подошел к окну, чтобы посмотреть на улицу. Его лицо ничего не выражало, и в рассеянном мелькающем свете уличных огней он показался мне очень странным. Как будто существо с неизвестной звезды.

Недолго думая, я задала вопрос в темноту и молчание:

— Арманд, ты одинок?

Он даже не вздрогнул от неожиданности:

— Я думал, ты спишь.

— Я не могу.

Он молчал. Поезд снова стал набирать ход, уличные огни замелькали быстрее по стенам, багажным полкам, занавескам и, наконец, совсем погасли, а Арманд все стоял у окна и смотрел в ночь.

Я не отважилась продолжать свои расспросы. Возможно, я опять задела его за живое.

В конце концов усталость и убаюкивающий стук колес взяли свое, и я уснула.

Но это был легкий сон без сновидений. Один раз я проснулась, сама не зная от чего. Была все еще ночь, и поезд ехал дальше. Арманд сидел напротив меня, у окна. Он заснул сидя.

Я разглядывала его, и странные мысли приходили мне в голову. Он казался каким-то беззащитным, когда вот так спал. Никто бы в тот момент не подумал, что он какой-то необыкновенный и обладает этим странным, необъяснимым даром, за которым так охотились.

Мне казалось, что я начала его понимать. Все видели Арманда-телекинета, и этот образ был настолько завораживающим, что человека за ним совершенно забыли. Должно быть, то же самое происходит с известными певцами или актерами, которых публика обожествляет, не задумываясь о том, что они такие же люди, как и все.

Но вокруг публичных людей всегда есть друзья и близкие, которые действительно их знают и не ставят на золотой пьедестал. А у Арманда таких людей не было. Наверное, после семи лет, проведенных в институте, он даже для своих родителей стал чужим. И, кроме того, Арманд на самом деле был совершенно особенный.

Он, по всей видимости, страшно одинок. Настолько одинок, что даже боится себе в этом признаться. И он не сможет выйти из этого тупика одиночества, даже если его побег удастся. Он навсегда останется Армандом-телекинетом.

Но как только я к этому пришла, в моих рассуждениях показалась брешь.

Секундочку! Стоп!

Если подумать, каждый человек не такой, как все. Каждый представляет собой что-то особенное, хотя бы уже потому, что он единственный. Каждый человек индивидуален. Никого нельзя заменить. Каждый человек неповторим.

У меня возникло утешительное чувство, что эта мысль была исходной точкой в решении проблемы Арманда, но я не смогла додумать ее до конца, потому что мои мысли как-то рассеялись и я снова заснула, а поезд ехал сквозь ночь все дальше и дальше.

В следующий раз я проснулась, когда вокруг меня вдруг зажегся сероватый свет. «Уже день», — подумала я. Я медленно, сонно повернулась на сиденье и попыталась открыть глаза.

Но это был еще не день. Это было верхнее освещение, которое кто-то включил. Большой, широкоплечий мужчина стоял, склонившись над Армандом. Он сразу заметил, что я проснулась, потому что тут же повернулся ко мне, и то, что он направил мне в лицо, было револьвером.

Глава 13

Я сначала тупо посмотрела на револьвер, потом на мужчину, и, видимо, у меня при этом было очень глупое выражение лица. Во всяком случае, я была еще слишком сонной, чтобы испугаться или закричать. Я не отношусь к тому типу людей, которые открывают глаза и сразу просыпаются. Напротив, я некоторое время пытаюсь отделить мои сновидения от реальности, но в данном случае выяснилось, что мужчина и револьвер вполне реальны.

Он прошипел что-то, по всей видимости, угрожающее, но я не поняла ни слова. Однако его оружие говорило на вполне понятном языке. Безусловно, он хотел, чтобы я не двигалась и не звала на помощь, и я послушно повиновалась. И хотя я не знала, что здесь произошло, но была уверена в том, что бандиту не поздоровится, когда Арманд проснется и применит свои телекинетические силы.

Я посмотрела туда, где сидел Арманд, и меня вдруг охватило смутное чувство, что я пропустила что-то очень важное. Глаза Арманда были закрыты, но не было похоже, чтобы он спал. Он стонал, задыхался и беспокойно вертел головой из стороны в сторону, как будто у него были сильные боли. Мужчина с револьвером поднялся и быстро сделал шаг назад к двери нашего отсека. Я недоверчиво посмотрела на него. На нем была потертая черная кожаная куртка, он был уже немолод и походил на шкаф. У него были темные волнистые волосы и мешки под глазами. А в его ручищах блестел этот угрожающий револьвер. Что здесь произошло? Что случилось с Армандом?

Арманд с трудом открыл глаза и как будто бессознательно перевел затуманенный взгляд с меня на мужчину, и потом обратно на меня. При этом он пытался нащупать левой рукой свое правое плечо, и когда это ему удалось, его лицо перекорежило. Казалось, у него действительно были сильные боли и, одновременно, он как бы возвращался к реальности. Он покрутил головой и, как-то вдруг осознав, что происходит, посмотрел на мужчину.

— Антипсихотроп! — процедил он.

— Trus bien, monsieur Armand, — сказал мужчина и отвратительно улыбнулся. — Enchanté de vous voir. Comment-allez vous?[11]

То, как он говорил, имело весьма отдаленное сходство с тем французским, которому нас пытались учить в школе. Арманд что-то ответил, чего я тоже еще никогда не слышала на уроках и поэтому не поняла, — по всей видимости, это были какие-то беспутные французские ругательства. Потом они достаточно долго разговаривали между собой, но так быстро, что я даже примерно не поняла, о чем речь.

В конце концов мужчина жестом показал на меня, и Арманд обратился ко мне с объяснениями:

— Это Жульен, один из охранников института. Он хочет, чтобы мы теперь пошли с ним к проводнику. Он не сказал зачем, но я полагаю, затем, чтобы по радиосвязи поезда поставить в известность полицию, чтобы нас арестовали на следующей станции.

— И что теперь? — я была сбита с толку. — Почему ты не обезвредишь его своими телекинетическими силами?

Арманд несчастно посмотрел на меня.

— Я не могу. Он вколол мне антипсихотропный препарат, наркотик, который частично подавляет мой мозг. Мои телекинетические способности парализованы на ближайшие десять-двенадцать часов.

Жульен, по-видимому, не знал немецкого, но при словах «антипсихотропный препарат» он достал из кармана помятую пластмассовую ампулу с иглой на конце. В ампуле оставалось еще немного прозрачной бледно-зеленой жидкости.

— И он очень плохо его вколол, nom de Dieu![12] — прошипел Арманд в ярости. Он потер руку, очевидно, в месте укола. — Антипсихотроп нужно вводить через вену, а этот fumier[13] воткнул мне иглу просто в мышцу.

— Allons-y,[14] — сказал Жульен и повелительно махнул револьвером в сторону двери.

— Imbécile![15] — ответил ему белый, как стена, Арманд и неловко встал на ноги. Он выглядел ужасно, наркотик давал о себе знать.

— Мы действительно должны идти? — спросила я ошарашенно.

— Да, — ответил он тихо. — Боюсь, что да.

Жульен открыл дверь в проход. Я быстро всунула ноги в ботинки, и мы стали выходить — сначала я, потом Арманд и последним Жульен на безопасном расстоянии. Во всех соседних отсеках света не было, в некоторых были задернуты шторы. Если кроме нас кто-то и был в вагоне, то он, видимо, и не подозревал, что тут происходит.

Мы медленно шли по проходу, больше шатаясь, чем действительно продвигаясь вперед, потому что поезд как раз шел по какому-то неровному участку пути. Я слышала, как у меня за спиной тяжело и хрипло дышит Арманд. Казалось, что ему не хватает воздуха. Может быть, это было побочное действие наркотика?

Целая вереница беспорядочных мыслей промелькнула у меня в голове. Откуда так внезапно появился этот загадочный Жульен? И как он отыскал нас в поезде? А этот препарат, антипсихотроп, — Жульен ведь должен был рассчитывать на то, что он здесь встретит Арманда, если взял с собой ампулу. Но почему он был один? Все очень запутанно.

В любом случае мое вынужденное путешествие подходило к концу.

Но я этому была уже совсем не рада. Я открыла дверь в тамбур, и мы сразу попали в холод и громыхание колес. Меня знобило. В конечном итоге для меня все это было лишь приключением, о котором я могла потом рассказать в школе, и, может быть, какая-нибудь газета напишет об этом заметку. А Арманду придется вернуться обратно в институт, там усилят его охрану, и кто знает, кем он станет.

Я уже хотела открыть дверь в следующий вагон, как вдруг услышала сзади какой-то звук и обернулась. Арманд упал на колени, из последних сил прижался к стене и хрипел, задыхаясь. В его широко раскрытых глазах я увидела ужас.

— Арманд!

В тот же миг я подбежала к нему, села рядом на корточки, обхватила его, не зная, что делать дальше. Мне следовало бы ходить на курсы первой медицинской помощи, подумала я. Хотя трудно представить, что на таких курсах рассказывали бы, что нужно делать с оглушенными телекинетами.

Жульену вообще все это не нравилось. Он размахивал своей стреляющей железкой и кричал:

— Vas-y! Vas-y, pute![16]

Я не знала, что это значит, но выглядело это так, что я должна, вместо того чтобы заботиться об Арманде, встать и идти дальше.

— Ecoutez![17] — прокричала я в ответ и тут же запнулась. Как это сказать? Что я вообще хочу сказать? «Арманду плохо». Так, «плохо» по-французски будет «mauvais». Но будет ли это же слово употребляться в значении «кому-то плохо»? Нет, для этого было другое слово — «mal», точно. А дальше? У меня в голове было пусто. Черт возьми, я много лет учила в школе французский, а как только он мне понадобился, я не могла составить даже самого простого предложения.

— Плохо! — прокричала я ему и показала на Арманда. — Ему плохо, разве вы не видите? Mal! Trus mal![18]

Жульен что-то пробурчал и гневно наморщил лоб над своими звериными глазами. Я увидела какое-то быстрое движение и следующее, что я помню, — вспышка боли на моем лице, я пошатнулась и ударилась о переднюю стенку вагона.

— Дерьмо, — пробормотала я, сползая вниз по стене. Я повернулась на бок и стала ощупывать рукой то, что подозрительно влажно стекало у меня по лицу. Кровь. У меня шла носом кровь. Я пощупала нос, чтобы убедиться, что он еще на месте.

Меня охватил панический ужас, когда я осознала, что Жульен, сгорая от ярости и страшно ругаясь, направляется ко мне, оставив сидящего на корточках Арманда. Он зажал в своей ручище револьвер, готовый в следующую секунду ударить. Я попыталась заслониться от него рукой — бессмысленный, беспомощный жест: нет, только не еще один такой удар!

И тут случилось это. Арманд с нечеловеческим усилием сделал выдох, и с тяжелым грохотом растворились вагонные двери. Ветер, гудя, ворвался в тамбур, быстро заполнил его своим свистом. Я повернула голову и едва успела увидеть, как Жульен вылетел через открытые двери в черную ночь. Он даже не успел закричать.

В следующий момент Арманд нагнулся вперед и его вырвало на блестящий пол вагона.

— Дверь, — захрипел он. — Скорей закрой ее!

Я уже ничего не понимала. Ветер гулял в маленьком тамбуре, трепал мои волосы и одежду. Измазанными в крови пальцами я достала из джинсового кармана бумажный носовой платок и приложила его к онемевшему лицу. Все-таки сломал мне Жульен нос или нет? Этого я не могла понять. Я посмотрела на бумажный платок: Боже мой, он был весь насквозь в крови!

Арманда еще раз вырвало. Точно, дверь. Да. Я с трудом поднялась на ноги и протянула руку к дверной ручке возле темной дыры, в которую врывался ветер. Только бы не выпустить теперь. Тонкий бледный луч света выглянул наружу, в ночь и осветил бегущие мимо кусты и осоку, мелкий гравий на шпалах. Я наклонилась вперед, крепко сжала ручку двери и рванула ее изо всех сил. Но, похоже, что ветер также изо всех сил старался удержать дверь открытой. Но мне каким-то чудом все же удалось закрыть ее.

Свист ветра в миг прекратился. Я рухнула на пол, облокотилась на переднюю стенку вагона, чтобы перевести дух и понять, что же стало с моим носом. Я зажала его большим и указательным пальцами, чтобы приостановить кровотечение, а другой рукой достала из кармана следующий платок.

— Арманд, что это было? — промямлила я. — Что случилось с Жульеном?

— Ты же сама видела, — тяжело произнес Арманд. — Я выкинул его.

Я ошарашенно посмотрела на него:

— Ты его убил?

Он слабо покачал головой:

— Что ты. — Он застонал. — Жульен просто из стали сделан. Он бывший легионер, профессиональный вояка. Максимум, что с ним могло случиться — парочка переломов. Ну, еще возможно, что он сейчас без сознания.

— А я думала, твоя телекинетия парализована. Этим препаратом, антипсихотропным.

Его бросило в дрожь, как будто его бил сильный озноб. Боже мой, он был почти без сил, а я не придумала ничего лучше, как пытать его своими вопросами!

— Он… он подействовал не так, как всегда, — с трудом проговорил Арманд. — Я не знаю, почему. Возможно, потому, что Жульен мне его неправильно вколол. Когда он собрался еще раз тебя ударить, я… Я не знаю, как я это сделал.

Он закрыл глаза.

Я с беспокойством посмотрела на него. Он действительно был болен. Что мне теперь было делать? Позвать кондуктора, попросить его найти в поезде врача? Но что может знать обыкновенный врач о таких вещах, как анестезия мозга у телекинетов, и о таких средствах, как антипсихотропные?

Стоп — поезд! Поезд замедлял ход!

Арманд открыл глаза и тревожно посмотрел на меня.

— Поезд тормозит, — констатировал он. Казалось, ему было трудно говорить. — Вероятно, открывание двери во время движения поезда дает контрольный сигнал в кабине машиниста.

И впрямь стал отчетливо слышен лязг тормозов.

— Но зачем тормозить? — удивилась я.

— Je ne sais pas,[19] — ответил Арманд.

Он слегка подвинулся вперед, подальше от грязи, и попытался встать, держась за стенку.

Возможно, так следует действовать по установленным для таких случаев правилам, вяло подумала я. Может быть, начальник поезда обязан посмотреть, что произошло.

— Не могла бы ты…, — все более ослабевающим голосом попросил Арманд, — пожалуйста, не могла бы ты…?

Мне уже порядком надоела текущая из носа кровь. Сам нос был в порядке, не сломан, так что я сложила несколько раз носовой платок и поглубже запихнула его в кровоточившую ноздрю. Так. Теперь у меня снова были свободны обе руки. А дел было полно, и делать их нужно было двумя руками.

Поезд шел все тише и тише. Было и впрямь похоже на то, что он остановится прямо посреди дороги.

— Моя сумка, — бормотал Арманд. — Пожалуйста!

Я осторожно обошла лужу рвоты, стараясь туда не смотреть.

— Что? — спросила я. — Что сделать с твоей сумкой?

— Принеси мне ее, пожалуйста.

— Зачем? Я лучше отведу тебя обратно в наш отсек, пока не пришел проводник или еще кто-нибудь…

— Нет! — Арманд, хрипя, сделал вдох, и с невероятным усилием попытался сосредоточиться. — Нет, я должен идти отсюда. Пока поезд стоит. Я должен уйти, прежде чем они появятся.

— Выйти? — я покачала головой. — Арманд, ты же совершенно без сил.

Он набрал побольше воздуха в легкие.

— Это пройдет. Как только антипсихотроп растворится в крови, мне сразу станет лучше. — Он посмотрел на меня и скривил рот в улыбке. — Мне жаль, что он разбил тебе нос. Мне бы хотелось лучше тебя защитить от этого… crétin.

— Ничего. Все не так уж страшно.

— Мне очень жаль, — лихорадочно повторил он. — Жаль, что все так случилось; что я заставил тебя ехать со мной и так далее. Я бы хотел познакомиться с тобой при совсем других обстоятельствах. — Он смутился. — Я хотел тебе это сказать, прежде чем наши пути разойдутся. И я боюсь, что навсегда.

Я смотрела на него и чувствовала, как стучит мое сердце. Но в этот момент я приняла твердое решение.

— Подожди, — сказала я и побежала в наш отсек.

Я взяла обе наши сумки, в спешке запихнула в одну из них недоеденные кексы, лежавшие на сиденье, и помчалась назад к Арманду.

Поезд все еще слегка скользил по рельсам.

— Что ты делаешь? — спросил он меня, бледный, как полотно.

— Я навсегда потеряю покой и сон, если я тебя сейчас отпущу в ночь одного в таком состоянии, — объяснила я и повесила обе сумки на плечи. — Ну когда же наконец остановится этот проклятый поезд?

Казалось, он хотел еще что-то сказать, но у него язык не повернулся. Он только сглотнул, откашлялся и заметил:

— Я бы с удовольствием его остановил, но мой мозг уже совершенно онемел.

— А ты уверен, что нам здесь необходимо выйти?

— Абсолютно. Если бы у нас было время, я бы тебе объяснил почему.

— Ладно, — вздохнула я. — Тогда для разнообразия теперь я буду останавливать поезд.

Я попыталась всмотреться в темноту, но там была только ночь. Никаких освещенных улиц, никаких машин вдалеке, ни луны, ни звезд на небе. Только мрак, черный и непроницаемый.

— Ты? — удивился Арманд. — Как ты это собираешься сделать?

— Теперь сразу видно, что ты все-таки не так часто ездил в поездах, — сказала я и схватила красную ручку стоп-крана.

«Потянуть в случае необходимости. При использовании не по назначению — штраф» — стояло на его металлическом корпусе, покрашенном красной краской и опломбированном. Я потянула. Серебристо-серая пломба слетела, и по всем вагонам раздался страшный скрежет металла по металлу — тормоза. В этот момент все пассажиры наверняка либо проснулись от душераздирающего лязга, ударившего прямо по нервам, либо просто выпали из своих коек в купейных вагонах.

Сквозь стихающий визг тормозов постепенно нарастал гул голосов, затем в отдалении послышались глухие шаги. Кто-то приближался. Кто-то, кто, по крайней мере, станет задавать вопросы, если не больше.

А поезд все еще ехал.

— Выпрыгивай! — громким шепотом сказал Арманд. — Дверь!

Я дернула дверь за ручку. Ветер вырвал ее у меня из рук, и она с грохотом ударилась о стенку вагона. Километровые отметки и кусты все еще бежали мимо, освещенные полосой света из распахнутой двери. У меня дух захватило, когда я поняла, с какой скоростью мы все еще движемся.

Арманд вдруг враз очутился около меня и, держась за поручень, спустился на нижнюю ступеньку лесенки. Поезд шел достаточно быстро, когда он спрыгнул. Я без малейших колебаний спрыгнула за ним.

Я чуть не переломала себе ноги. Я никогда не думала, что обычный вагон так высоко стоит над железнодорожными путями — на платформе этого не замечаешь. Мне показалось, что я летела вниз сквозь холодный ночной воздух целую вечность. А там какая-то невидимая сила тут же выбила у меня из-под ног землю. Я вскрикнула, падая, и оцарапала руки об острые камешки гравия, в то время как надо мной, скрежеща, проносилась чудовищная громада поезда. Как в кошмарном сне.

— Мари! — позвал кто-то. Арманд.

Я вскочила на ноги, нашла на ощупь свою дорожную сумку. Все было на месте. Я взглянула наверх, где с последним металлическим взвизгом наконец остановился огромный колосс. Вдоль всего поезда за окошками стали зажигаться огни. Я увидела, как взволнованные и сонные люди выходили из своих купе в проход.

— Мари. — Арманд был уже рядом. Он задыхался, и я с ужасом заметила, что рука, которой он схватил меня за плечо, дрожала. — Ты в порядке? Нам нужно как можно скорее уходить отсюда.

— Да, — я кивнула. — Со мной все нормально.

— Тогда пойдем.

Мы скатились с железнодорожной насыпи и поспешили прочь от этого места, в неизвестность и темноту. Я вытянула вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Высокая трава шуршала у меня под ногами. Поле. Земля была мягкая, почти болотистая, как будто рядом было озеро. Не было видно ни зги. Если бы где-нибудь впереди нас поджидала пропасть, мы бы непременно в нее упали. Но пропасти не было. Через некоторое время земля под ногами резко пошла под уклон, а потом сразу стала твердой и утоптанной. Проселочная дорога.

— Давай пока здесь остановимся, — сипло сказал Арманд. — Где ты?

— Здесь, — ответила я в темноту.

— Нам надо найти укрытие на тот случай, если они кинутся нас искать.

Откуда ни возьмись появилась его рука и коснулась моей. Он задыхался.

Мы присели на корточки на обочине дороги и стали вглядываться в ту сторону, откуда пришли. Поезд стоял ярко освещенный посреди темной ночи. Кто-то шел вдоль него и светил по сторонам мощным фонарем. Окна в вагонах были открыты, люди выглядывали на улицу, и до нас долетали обрывки их взволнованных разговоров.

— Интересно, что они думают о случившемся? — сказала я вслух.

— В любом случае не то, что произошло на самом деле, — ответил Арманд вполголоса. Казалось, после того, как напряжение спало, ему снова стало хуже. Я только теперь явственно ощутила ночную прохладу, которая тем сильнее забиралась под одежду, чем дольше мы сидели без движения.

Ладно, из поезда мы успели вовремя убежать. А что теперь? Теперь мы сидели в темноте, замерзали, не знали, где мы и куда можно направиться, Арманд страдал от непонятного побочного действия какого-то неизвестного лекарства, а я чувствовала себя совершенно беспомощной.

Я посмотрела в сторону поезда. Дверь вагона захлопнулась, и по проходу зашагал человек в форме. Он остановился, чтобы поговорить с людьми, вышедшими из своих отсеков. Потом вагоны вдруг дернулись, и поезд поехал дальше, быстро набрал скорость и скрылся из виду. Мы остались одни.

Глава 14

— Нам нужно отсюда уходить, — устало сказал Арманд. — Полиция наверняка скоро появится. Или еще кто-нибудь похуже.

— Ты думаешь?

— Они начнут обходить пути, чтобы посмотреть, не сбросили ли кого-то с поезда. И, конечно, этого они так просто не оставят. — Я услышала, как он с трудом поднялся. — А как только Жульен придет в себя, тут уж точно начнется страшная суматоха.

— Ты так уверен, что он жив после такого падения? Поезд ведь ехал со скоростью, как минимум, сто километров в час.

— Да что там, ему все нипочем.

— Это при такой скорости? Я хочу сказать, что когда я прыгала, поезд уже почти остановился, а я довольно сильно ударилась.

Мои глаза постепенно привыкали к темноте. Однако это не очень-то помогало. Темнота вокруг нас была лишь немногим менее темная, чем далеко вокруг. На каждом шагу нас будет подстерегать опасность сломать шею или расшибить голову.

— Зачем ты вообще сбросил его с поезда? Ты мог бы просто его отключить, как тех двух полицейских на вокзале в Штутгарте.

Я услышала, как Арманд что-то ищет в своей дорожной сумке.

— Сначала я так и хотел, — объяснил он между делом, — но я больше не мог… почувствовать, понимаешь? Мне нужно было направить свои силы на что-то, что я видел. А действовать нужно было быстро.

Звякнул какой-то металлический предмет, и желтый свет вдруг пронзил темноту.

— У тебя с собой карманный фонарик? — радостно воскликнула я.

— Да, — ответил Арманд и бросил бледный пучок света на дорогу перед нами. Потом добавил смущенно: — Это фонарик твоего отца. Мне жаль, что все так.

Я вздохнула и решила перевести разговор на вещи более актуальные в данный момент.

— Куда теперь идти? Мы ведь даже не знаем, где мы.

Арманд откашлялся.

— Поэтому совершенно неважно, куда мы пойдем, — ответил он. Он немного посветил фонариком по сторонам, потом бросил луч света в том направлении, куда уводила под горку дорога перед нами — по-видимому, прочь от железнодорожных путей.

— Как насчет того, чтобы пойти туда?

— Что до меня, то я не против, — ответила я.

Арманд пошел вперед, светя перед собой фонариком. Некоторое время мы еще шли по проселочной дороге, но она скоро закончилась, приведя нас к полю. На ней не было ни одной развилки, не было и продолжения, по крайней мере, насколько хватало света фонаря. Поэтому мы просто пошли прямо, по неровному полю, в темноту.

— Жульена я знаю давно, — в какой-то момент начал рассказывать Арманд. — Он твердо убежден в том, что меня хорошо знает, может предугадать мои мысли и действия и так далее, но на самом деле он полный идиот. Видимо, на такую работу в службе безопасности достаточно сложно найти людей, потому что сотрудники института тоже считают его идиотом и были бы рады от него избавиться. В поезде он, конечно, мне все рассказал, чтобы я зарубил себе на носу, какой он молодец. Знаешь, как в фильмах, когда злодей долго и подробно рассказывает герою о своих коварных планах. Жульен пересмотрел в своей жизни слишком много гангстерских боевиков, если хочешь знать.

— Ну да, — грустно сказала я. — Однако он все же нас нашел.

Земля под ногами стала тверже, и нам пришлось даже обойти несколько деревьев. Пока мы шли, я осторожно вытащила из носа платок, которым заткнула в поезде нос, чтобы не текла кровь, но все еще держала в руке упаковку бумажных платочков, на случай, если кровь опять пойдет. Но этого не случилось, и я засунула упаковку в дорожную сумку.

Я представления не имела о том, как выглядит местность вокруг нас, по которой мы больше спотыкались, чем продвигались вперед. Фонарик освещал небольшой кусочек земли перед ногами Арманда, отблеск света падал всего на несколько метров — можно было увидеть очертания близлежащих предметов, остальное утопало в непроглядной ночи. Куда же пропал месяц? Должно быть, его плотно затянули облака.

— Да, нужно отдать ему должное, — сказал Арманд через некоторое время. — Он нас нашел.

— Интересно, каким образом?

— Они опросили на вокзале в Штутгарте кассиров, продававших билеты, и выяснили, что мы купили два билета до Дрездена. Это как нельзя лучше соответствовало тому, что те двое полицейских задержали нас у первого поезда на Дрезден. Таким образом, события того вечера прояснились, все остались довольны и решили, что я придумаю что-нибудь еще. Только Жульен был не согласен с этим. Он представил себя на моем месте, как бы проник в мой ход рассуждений и пришел к выводу, что я любой ценой попытаюсь оказаться в этом поезде. И здесь он попал в самую точку. Но так как другие считали его кретином, то он никому ничего о своих выводах не сказал, а сел один в наш поезд и стал ждать. Он, должно быть, все это время за нами подглядывал, можешь себе представить? Он ждал, пока мы оба заснем, и он сможет одолеть меня, вколов мне этот антипсихотроп. Он хотел любой ценой добиться победы самостоятельно, чтобы проучить остальных.

— Для меня остается загадкой, как он смог прокрасться к нам в отсек незамеченным, — призналась я. — Мне казалось, что дверь в отсеке всегда производит очень много шума, когда ее открывают.

— Есть несколько простых приемов, которые им удалось даже ему вдолбить в голову. С помощью ножа, баночки масла, кусочка проволоки и зажигалки такой агент может просто чудеса творить, поверь мне. Проблема Жульена заключалась в том, что у него не работал мобильник. Возможно, просто не было сети, или у него французская модель, которая не работает в Германии, или он у него просто старый и барахлит. В любом случае именно поэтому он нас и спугнул: он хотел пойти с нами к кондуктору и воспользоваться телефоном поезда. Ему не терпелось позвонить остальным и похвастаться своей победой.

— Ну, здорово, — мне было как-то невесело. — И поэтому мы теперь блуждаем здесь как призраки в ночи.

Арманд посветил по сторонам. Насколько было видно, вокруг все еще тянулось поле.

— Не понимаю, — признался он. — Когда-нибудь должна же появиться хоть какая-нибудь деревушка.

Этого я тоже не могла понять. Но мы шли дальше, друг за другом, все меньше разговаривая, и я при всем желании не могла бы сказать, как долго это продолжалось. Иногда меня охватывало ощущение, что вот-вот взойдет солнце, но потом снова казалось, что мы не прошли и ста метров. Я устала. Возможно, на ходу я несколько раз задремала, сама того не заметив.

Но потом я вдруг услышала звук, от которого у меня вмиг пропал весь сон.

— Арманд!

Он остановился и обернулся:

— Что случилось?

— Мне кажется, я слышала лай собак.

— О, — произнес он. — Ты уверена?

— Не знаю, — призналась я. — Может быть, мне это только показалось.

Больше ничего подобного слышно не было. Возможно, мне это приснилось на ходу.

Арманд выключил фонарик.

— Давай постоим немного. Может, еще что-нибудь услышим.

Мы неподвижно стояли, напряженно вслушиваясь в темноту, но слышали только шум ветра. А потом мы оба это услышали: лай одной или двух собак, очень далеко, но с той стороны, откуда мы шли.

— Они преследуют нас с собаками, — невольно прошептала я.

— Я где-то читал, что хорошо обученные собаки бегут по следу без единого звука, — пробормотал Арманд будто сам себе. — И не видно огней или чего-то в этом роде. Люди должны были бы освещать себе путь фонарями.

— Может быть, они просто еще слишком далеко, — сказала я. — И, может быть, собаки не так хорошо обучены.

— Я все-таки не могу себе представить, как они взяли наш след, — возразил Арманд. — Мы ведь ничего не оставили после себя, что собаки могли бы понюхать?

— Ничего, кроме отсека, где мы просидели несколько часов.

— Да, точно. Но ведь он сейчас на пути в Дрезден, — он засомневался. — По крайней мере, должен быть. — Он вздохнул и щелкнул выключателем фонарика: — Пойдем дальше.

Мы снова пошли вперед, но тише и осторожнее, чем прежде, и значительно быстрее. Арманд держал фонарик так, что узкий луч не светил по сторонам, а только освещал дорогу перед нами на несколько шагов вперед.

Лай, к счастью, стих, но вместо этого вдали послышался другой звук — гудящее громыхание, которое я сначала даже не заметила — так напряженно вслушивалась, не раздастся ли где-нибудь собачий лай.

Но вдруг Арманд встал, и я поняла, что что-то не так.

— Что случилось? — спросила я и в ту же секунду сама поняла что. — Вертолеты?!

— Да, — сказал Арманд и посветил фонариком по сторонам. — Теперь нам нужно укрытие.

В темноте было тяжело понять, откуда шел этот грохочущий звук, но когда я огляделась, то увидела их — белые и красные огни, сверкавшие в ночи, двигались прямо на нас. Вертолеты, три штуки.

— Но ведь здесь очень темно, — вырвалось у меня. — Они даже не видят, куда летят.

— Для таких случаев у пилотов есть приборы с инфракрасным излучением, с помощью которых они видят ночью так же хорошо, как днем, — заметил Арманд. — Я в институте как-то раз держал в руках такую штуку.

Я кивнула, хотя Арманд все равно не мог этого увидеть. Я видела такое в кино. Но столкнуться с этим в реальности — совсем другое дело.

Свет фонарика остановился на чем-то вроде куста, под которым угадывалось небольшое углубление.

— Давай спрячемся здесь, — предложил Арманд.

Мы пробрались к этому кустарнику и забрались под него. На ветках были очень неприятные шипы; несколько шипов проехались мне по щеке и поцарапали кожу. Я раздосадованно вскрикнула от боли:

— Ай, проклятье!

Когда я нервно облизала губы, то почувствовала на них солоноватый привкус.

— Что случилось? — спросил Арманд.

— Несколько этих дурацких шипов чуть не выкололи мне глаз.

— Мне от них тоже досталось. У меня, кажется, вся рука в крови.

— Подожди, возьми платок, — ответила я, стараясь перекричать шум приближающихся вертолетов.

Я начала копаться в сумке в поисках упаковки бумажных платочков, которые еще недавно туда положила. Грохот винтов становился громче с каждой секундой, с каждой секундой невыносимее.

— Возьми! — прокричала я наконец и протянула платок туда, где, по моим представлениям, должен был находиться Арманд. Откуда-то появилась рука, дотронулась до меня, и, мне показалась, помедлила, прежде чем взять платок и отпустить мою руку.

Вертолеты летели очень низко и очень медленно. Было страшно подумать, как низко они над нами летят, наверняка нас разделяло всего несколько сотен метров. Мы не только видели их сигнальные огни, но, казалось, различали даже очертания винтов на фоне темного ночного неба.

Вертолеты пролетели мимо. Они не остановились, чтобы, например, направить на нас свет поискового фонаря, они не сделали петлю, чтобы вернуться назад и окружить нас. Они просто медленно пролетели вперед, так же далеко, как издалека появились. Казалось, они нас не заметили. Возможно, они нас и не искали.

Было неприятно лежать в темноте на холодной влажной земле, когда при малейшем движении в тебя впиваются колючки и шипы. Но мы продолжали лежать, пока гул вертолетов окончательно не стих и все снова погрузилось в темноту. Тогда Арманд зажег фонарь и начал осторожно выползать из-под куста.

— Давай останемся в том районе, над которым они уже пролетели, — сказал он, поднимаясь. — Вряд ли они будут облетать дважды одну и ту же территорию…

Он смолк, и я увидела, как ноги его подогнулись, и он, не издав ни единого звука, упал на землю.

— Арманд?!

Не обращая внимания на шипы и колючки, я быстро выбралась наружу, подбежала к нему и склонилась над ним. Он был без сознания. Я схватила фонарик, который выпал у него из рук в траву и посветила на его неподвижное тело. Ужас охватил меня. Боже, что нужно делать в таких случаях? Мне казалось, что я уже сотни раз слышала, читала, что мне рассказывали, что нужно делать и чего делать ни в коем случае нельзя, когда кто-нибудь лежит без движения, но все, что я знала, вылетело из головы. Нужно делать искусственное дыхание? Массаж в области сердца? Нужно его перевернуть на спину или именно этого делать нельзя? Я отложила фонарь в сторону и стала теребить Арманда, пытаясь услышать, дышит ли он еще.

— Оставь, — услышала я его слабый голос. — Сейчас все пройдет.

Он приходил в себя.

— Ты был без сознания! — закричала я испуганно. То, как я это произнесла, было, вероятно, похоже на упрек.

— Небольшой обморок. — Он высвободился из моих рук. — Я сейчас буду в порядке.

— Это из-за того наркотика, да? Этот антипсихотроп? Ах, боже мой. Арманд, прекрати делать вид, как будто с тобой все хорошо. Ты не можешь больше идти в таком состоянии!

— Что же, мне остаться лежать здесь? — спросил он устало и с трудом приподнялся.

— Конечно, нет. Нам нужно где-нибудь остановиться, где тепло и где ты сможешь как следует отдохнуть, пока тебе не станет лучше…

— Я не против. Только где ты найдешь такое место?

Я бы с удовольствием ему на это что-нибудь ответила, но сказать было нечего. Он был прав. Ситуация была неутешительная.

— Я не понимаю, — сказала я наконец подавленно. — Там, где я живу, невозможно куда-нибудь долго идти, не встретив по пути какого-нибудь сарая, дома или на худой конец улицы.

— Или полицейского поста.

Арманд встал, слегка шатаясь, но удержался на ногах. Я подняла фонарь и хотела протянуть его Арманду, когда увидела, что он вытянул вперед руку и держит ее ладонью кверху — к черному небу.

— Кажется, начинается дождь, — сказал он.

И в ту же секунду на меня упала первая капля.

— Ну, здорово! — пробурчала я. — Весь свет против нас, а теперь еще и небо.

Арманд издал какой-то неопределенный звук и сказал:

— Пойдем дальше. Где-то все-таки должна начинаться цивилизация.

Действительно, через несколько минут мы набрели на узкую асфальтированную дорожку. Тем временем я пришла к убеждению, что вертолеты не имели к нам никакого отношения; во всяком случае, они не вернулись, чтобы, например, проконтролировать следующий участок местности. Да и собак уже давно не было слышно. А дождь лил все сильнее. Моя куртка насквозь промокла, брюки стали влажными и отвратительно прилипали к ногам, и при каждом шаге в ботинках хлюпала вода.

Мы шли по заасфальтированной дороге, мимо густого кустарника, ветки которого выдавались далеко вперед и были похожи на руки калек, пытавшихся нас схватить. Нам часто приходилось обходить большие дыры в асфальте, редко какие из них были кем-то засыпаны щебенкой. Я чувствовала, как холод пробирается во все уголки моего тела.

— Пожалуй, такая дорога не должна вести из никуда в никуда, — сказал Арманд через некоторое время. — Когда-нибудь должна появиться деревня.

— Надеюсь, что уже скоро, — сказала я. — Иначе мы замерзнем, так и не дойдя до нее.

Арманд пробормотал что-то в ответ, но его слова потонули в шуме дождя. Крупные капли разбивались в маленькие фонтанчики в бледном кружке света, который дрожал на асфальте перед нашими ногами. Меня трясло от холода. Мне уже порядком надоело это приключение. Боже мой, я могла бы сейчас сидеть в дрезденском поезде, в хорошо натопленном отсеке, совершенно одна! Если бы я так не расчувствовалась и не прыгнула вслед за моим похитителем прямо в неизвестность. Такие мысли крутились у меня в голове и, казалось, оставляли какой-то странноватый кислый привкус на языке.

— Дом, — вдруг сказал Арманд.

Моя голова поднялась сама собой.

— Где?

Как будто в его голосе еще сохранились телекинетические силы.

Это был не поселок, не деревня, а один-единственный дом. Даже не дом, а домик. Маленький садовый домик, спрятавшийся за кустарником и большим деревом, скромно стоял на опушке поля у развилки проселочной дороги. Никаких других построек в округе не было видно. Впрочем, в темноте вообще было мало что видно.

Мы стояли возле проржавевшего, заросшего вьюном забора и смотрели в свете фонаря на небольшой участок. Конечно, я раньше уже видела садовые домики. Например, у нас на опушке леса была целая колония владельцев дачных домиков, где в погожие летние деньки всегда царило оживление. Но те дома гораздо лучше обустроены — там и гаражи, и деревянные кладовки, и обязательно с фасада — терраса.

Этот домик больше походил на хижину гнома. Создавалось впечатление, что при строительстве какого-то нормального дома осталось немного кирпичей, чуть-чуть черепицы и несколько маленьких дешевых окошек, и из всего этого кто-то построил милый домик, чтобы его детишки могли там играть.

Но дети, вероятно, выросли. Домик был старый и обветшал от времени. Мох покрывал черепицу, как газон, по углам дома обсыпалась посеревшая штукатурка, а с узких оконных рам, некогда белых, краска давно слетела. А все, что росло на маленьком участке вокруг дома, должно быть, уже много лет назад заросло травой, не возделанное ни садоводами, ни кем-либо еще.

— Он похож на кукольный домик, — пробурчал Арманд. — Там кто-нибудь живет? Может быть, гномики?

Похоже, у него в голове вертелись те же мысли, что и у меня.

Но мне было не до шуток. Если мокрая холодная одежда приклеивается к твоему телу, то чувство юмора быстро куда-то исчезает.

— Кажется, там уже никто не живет, — возразила я. — Наверное, это домик на выходные, или как там раньше это называли. И построен весьма бедно. Если бы там кто-нибудь был, рядом стояла бы машина или, по крайней мере, мотоцикл.

— Это мы сейчас узнаем, — ответил Арманд, перепрыгнул через низкий заборчик, подошел к крошечной входной двери, возле которой был приделан шнурок от звонка. Было слышно даже на проселочной дороге, где я стояла, как внутри зазвенел колокольчик, когда Арманд дернул за шнурок. Но за этим ничего не последовало.

— Никого нет дома, — констатировала я и без того очевидные вещи и тоже перескочила через забор.

Арманд нагнулся и посветил на табличку возле двери.

— Здесь уже ничего не разобрать. — Он выпрямился. — Но кому бы этот домик ни принадлежал, сегодня ночью он явно здесь не появится.

— Уж наверное, — пробурчала я. Этот дождь меня ужасно достал. — Тогда давай мы в него заберемся.

Глава 15

Мы стояли на каком-то подобии террасы, сложенной из серых каменных плит, большинство из которых было расколото. Из щелей и трещин радостно пробивались сорняки. В углу сада находилась пустая собачья будка, а рядом — большое жестяное корыто с вмятинами, наполненное дождевой водой. Все выглядело очень запущенным, если не сказать брошенным. Можно было поручиться, что уже много лет в этом доме никто не жил.

— Так, — расстроено сказал Арманд. — Тут не все так просто. Мой мозг совсем размяк. Пока он восстановится и я снова смогу пустить в ход свои телекинетические способности, мы либо замерзнем, либо размокнем под дождем.

— Тогда давай просто выбьем стекло, — сказала я невесело.

Арманд посветил фонариком сквозь пелену дождя.

— Да, если мы найдем хоть одно, — сказал он, и я поняла, что он имел в виду: на всех окнах ставни были заперты. Без специальных инструментов в этот дом так просто не войти, каким бы ветхим он ни выглядел.

Я вспомнила все самые страшные ругательства, которые я только слышала, но приводить их сейчас здесь не стану.

Арманд стоял, согнувшись, перед входной дверью и изучал замок.

— Цилиндрический замок, — констатировал он. — Выглядит вполне солидно. Похоже, обитатели очень боялись взломщиков.

Тут уж я рассмеялась:

— И у них были на то основания.

Он выпрямился.

— Может быть, нам удастся где-нибудь найти ключ, — сказал он и начал поиски.

Он поднял коврик для ног и посветил под него, потом пошарил на верхней приступке входной двери, внимательно посмотрел на цветочные горшки, из которых торчали только голые стебельки уже неизвестно чего…

— С чего ты вообще взял, что где-то здесь должен быть ключ? — спросила я резко. — Ведь это слишком рискованно оставлять его здесь.

Арманд покачал головой, поднимая один за другим цветочные горшки в надежде найти ключ под одним из них.

— Многие люди вынуждены рисковать ради собственного же удобства. Представь себе: владелец едет сюда добрую сотню километров, чтобы в конце концов выяснить, что он забыл дома ключ и нужно отправляться обратно. Это должно случиться всего однажды, чтобы после он спрятал где-нибудь здесь запасной. А большинство таких тайников для ключа находятся, как правило, в радиусе не более четырех метров от двери.

Я обхватила себя руками, что, впрочем, совершенно не грело, но все-таки облегчало существование.

— Звучит впечатляюще. Ты случайно не проходил курса по подготовке полицейских?

— Это я как-то видел по телевизору, — ответил Арманд коротко.

Я смотрела, как он заканчивает свою проверку цветочных горшков, и тут меня осенило:

— А дверь вообще заперта?

Он оторопело посмотрел на меня:

— Это было бы забавно, — пробормотал он и дернул за ручку. — Но она в самом деле была заперта.

— Могла бы быть и не запертой, — заметила я.

— Лучше помоги мне найти ключ.

— Я замерзла. И у меня нет никакого желания бесконечно искать какой-то ключ, которого, может, и вовсе не существует.

Я могу быть совершенно невыносимой, если я в соответствующем настроении. А я была в соответствующем настроении.

— Тогда не мешай, — ответил Арманд невозмутимо и пошел к собачьей будке, чтобы посмотреть, нет ли ключа внутри.

— Почему мы не ищем чего-нибудь вроде лома, чтобы выломать окно?

— Чтобы залезть в дом через окно, нужно изрядно потрудиться, в этом ты мне можешь поверить.

Я поверила ему и продолжала стоять на месте, тихонько дрожа и очень себя жалея. Арманд, казалось, оставил затею с ключом; во всяком случае, он подошел к одному, потом к другому окошку и подергал ставни — не поддастся ли какая-нибудь из них.

— Моя тетя запасной ключ всегда приклеивает скотчем ко дну цветочного горшка, — пробормотала я себе под нос. — Она считает, что если вор и поднимет цветок, чтобы посмотреть, не лежит ли под ним ключ, то он не станет смотреть, не приклеен ли ключ ко дну горшка.

Арманд присвистнул сквозь зубы:

— А твоя тетя вполне права. — Он пошел назад к входной двери и стал заново поднимать один горшок за другим. — И она не единственная, кто так делает. Вот и ключ.

— Ну наконец-то, — вздохнула я с облегчением.

Ключ, как ни странно, подошел. Арманд осторожно отпер дверь, слегка приоткрыл ее и прислушался.

— Подожди здесь, пока я быстро осмотрю дом? — сказал он и проскользнул в приоткрытую дверь.

Но мне совершенно не хотелось стоять под дождем дольше, чем этого требовала необходимость, поэтому я, вместо того чтобы ждать, последовала за ним. За дверью был крохотный коридорчик с настолько низким потолком, что казалось, нужно нагнуться. Чтобы не расшибить себе в темноте обо что-нибудь лоб, укрывшись от дождя, я осталась в прихожей. Я слышала, как Арманд обходит комнаты, открывает двери, заглядывает в ящики. Луч фонарика призрачно мерцал в темноте. Видимо, у Арманда было много опыта в незваном гостевании в чужих домах.

Было очевидно, что дом опустел уже очень давно. Воздух в нем был затхлый, гнилой, как в каком-нибудь склепе или подземелье в замке. Паутина, которая то там, то тут серебрилась по углам, казалась старой и пыльной — даже пауки давно исчезли.

Я закрыла дверь и пошла за Армандом, придерживаясь рукой за стены и шкафы.

— Никого нет, — отчитался он, неожиданно появившись откуда-то, и посветил фонариком в потолок, так что коридор погрузился в тусклый сумеречный свет. Между тем стало заметно, что батареек хватит ненадолго.

— Никого, — повторила я. — Это было ясно с самого начала.

— Да, но все так оставлено, как будто в любой момент кто-то может вернуться, — сказал Арманд. — Кто-то, кто здесь был последний раз лет тридцать назад.

Он повернул фонарик в другую сторону. Все было очень старомодным: неровный, выложенный черной и белой плиткой пол, пыльные ковры с растительным орнаментом, простая потертая мебель, которую как будто достали откуда-то с чердака.

— Здесь пахнет семейным склепом, — сказала я. — Нужно открыть окна.

— На кухне есть печка, а дрова и уголь лежат рядом, — рассказывал Арманд. — Значит, после проветривания мы сможем протопить. Если найдем сухие поленья.

Я взяла у него из рук фонарь и прошла сама по комнатам, чтобы открыть, где это было возможно, окна. Дом был действительно восхитительно мал. Там была спальня, гостиная, неуклюжий деревенский туалет и вышеупомянутая кухня. В комнатах едва можно было развернуться, и мебель в них казалась громоздкой.

Я ненадолго задержалась у одного окна, пытаясь разглядеть в темноте очертания сада. Теперь, когда мы наконец нашли пристанище, дождь начал стихать (как обычно и бывает), и даже небо казалось не таким черным и непроницаемым, как раньше. В некоторых местах что-то слабо поблескивало — видимо, месяц, который все еще скрывался за густой пеленой облаков. Я различила в темноте знакомый силуэт искореженного дерева, вдоль забора угадывались кусты. И над всем этим царила такая тишина, что, казалось, существование другого мира по ту сторону садовой ограды представлялось невероятным.

Заколдованный сад, подумала я. Здесь остановилось время.

Когда я пришла обратно на кухню, на маленьком столе горели три свечки, которые Арманд отыскал. В их неровном свете я увидела, что он пытается растопить печку. Я наблюдала за ним некоторое время. Казалось, он делает это уже не в первый раз. Когда огонь наконец разгорелся, я, подождав еще немного, снова прошла по дому и закрыла все окна.

— Водопровода здесь, к сожалению, нет, — принялся рассказывать Арманд, когда я вернулась на кухню, где быстро распространялось приятное тепло. Растопив печь, Арманд стал похож на трубочиста.

— На улице есть корыто с дождевой водой, — вспомнила я. — Его можно принести, чтобы у нас была хоть какая-нибудь вода.

С большим трудом мы втащили жестяное корыто в дом и поставили его на кухне возле теплой, потрескивающей печки. В посудном шкафу я нашла забытую кастрюльку, которой Арманд зачерпнул немного воды и стал смывать над раковиной налипшую грязь.

Я опустилась на одну из двух табуреток и наслаждалась тем, что можно наконец снова сидеть в тепле. Я машинально наблюдала за Армандом: он откопал древний обмылок и маленькую щеточку и теперь так старательно отмывал с помощью этих нехитрых средств сажу с рук, как будто хотел заодно с ней стесать и кожу.

— Да, как ты себя чувствуешь? — спросила я через некоторое время.

— Ничего, — ответил Арманд и прервал свое занятие, как будто прислушиваясь к себе. — Думаю, я уже переболел. Может, наркотик уже попал в кровь. У меня еще немного мутная голова, но это пройдет только завтра днем.

— Ты, видимо, часто имел дело с этим препаратом.

— Ну да. Слишком часто, если ты так спрашиваешь. — Он снова принялся вычищать грязь из-под ногтей. — Однако в моем теперешнем состоянии есть и определенные преимущества.

— Не могу себе представить, какие именно, — пробормотала я сонно.

— Антипсихотропный препарат, — начал неторопливо объяснять Арманд, — блокирует не только мои телекинетические способности, но и вообще все, что излучает мой мозг. Насколько мне известно, ученые не знают, как это работает, но факт остается фактом.

Я наморщила лоб. У меня было ощущение, что мой мозг тоже заблокировали.

— Все, что излучает твой мозг? Что ты имеешь в виду?

Арманд, похоже, остался доволен результатами своего собственного оттирания, отложил в сторону щетку, ополоснулся водой и поискал глазами полотенце.

— В ходе экспериментов выяснилось, что Пьер не может читать мои мысли, когда я нахожусь под воздействием антипсихотропа. Однажды мне даже удалось незаметно подкрасться к нему сзади и напугать — обычно это было невозможно.

Я посмотрела на него с каким-то смешанным чувством, потом с удивлением поняла, что испытала облегчение.

— Значит, благодаря Жульену мы теперь неуловимы?

— Exactement.[20]

Полотенца нигде не оказалось. Арманд вытер руки о древнюю кухонную занавеску, насколько это было возможно, и тоже сел за стол.

— Даже если Пьер прямо в вертолете пролетал над нами. Я на несколько часов стал пуст, как орех.

— Да, возможно, он сидел в одном из вертолетов, которые мы видели.

— Да. И, может быть, поэтому они пролетели дальше.

— Супер, — сказала я. — Здорово, да?

Наверное, это прозвучало не слишком восторженно, но к большим душевным сопереживаниям я была просто не способна.

— В любом случае у нас есть время передохнуть, и мы можем с толком провести его, — сказал Арманд. Он запнулся и посмотрел задумчиво перед собой, как будто то, что он сказал, навело его на какую-то мысль, которую он стал обдумывать.

— Неплохо было бы что-нибудь перекусить, — заметила я и взяла свою дорожную сумку, но из всего, что там оказалось съестного, была только палочка мюсли того сорта, который у нас в семье ест только мама.

Арманд достал уже почти пустую упаковку кексов и высохший мандарин, по которому сразу было видно, что время мандаринов уже давно прошло. Он отдал его мне.

— Можешь все съесть. Я не очень голоден.

Я вытащила палочку мюсли из упаковки и разломила пополам.

— И не думай отказываться. Это все можно здорово поделить на двоих. — Я до конца разорвала упаковку с кексами. — Вот смотри. Здесь еще два — каждому по одному.

Арманд больше не ломался, и мы разделили нашу скудную полуночную трапезу. Он молчал, и у меня не было желания разговаривать. Я рассеянно выжимала из оставшихся мандариновых корочек сок и смотрела, как крохотные капельки, шипя, сгорали в пламени свечей. По кухне распространился приятный цитрусовый аромат, который перебил своей свежестью все еще висевший в воздухе запах гнили.

Арманд молча смотрел на горящие свечи. Чугунная печка уютно потрескивала, и в щелки было видно, как внутри пышут жаром раскаленные угли. После сумасшедшего дня меня охватила усталость, которая с каждой минутой становилась все тяжелее, и я готова была уснуть прямо на этой древней, страшно неудобной, шатающейся табуретке.

— Здесь так уютно, — прошептал Арманд в нараставшую тишину.

Было действительно уютно. И так тихо, что в это едва можно было поверить.

— Мм, — пробормотала я.

— Может быть, мы все-таки от них оторвались.

— Мм, да, может быть.

Он медлил. Я чувствовала, что за этим что-то кроется, но была слишком уставшей, чтобы думать об этом.

— Ты знаешь, что здесь только одна спальня, — начал он в конце концов.

Я кивнула:

— Да.

Там стояла огромная двуспальная кровать с толстой периной, застеленная несколько десятилетий назад и с тех пор нетронутая. Сверху лежало серо-зеленое покрывало. Я вздрогнула от мысли, что покрывало было когда-то, вероятно, ярко-зеленым, а серое — только пыль.

— Там, конечно, ляжешь ты, — поспешил заверить меня Арманд. — Я посплю в гостиной на кушетке. Или сооружу себе на полу что-нибудь из подушек, без проблем.

Я внимательно посмотрела на него, наморщив лоб.

— О чем ты сейчас думаешь, можно поинтересоваться?

— Нет, так, ни о чем. Я просто подумал. Об этом ведь нужно договориться, да?

— Вообще, если честно, мне совершенно все равно. Я так устала, что могла бы уснуть на груде камней.

Арманд кивнул и заверил меня, что он чувствует себя точно так же.

Но что-то в его голосе, несмотря на всю мою смертельную усталость, заставило меня прислушаться. Я исподтишка посмотрела на него. С ним было что-то не то. Какое-то беспокойство, которое ему нужно было выговорить.

Я догадывалась, что это было. Беспокойство, к которому и я приложила руку.

— Ты думаешь сейчас о том, о чем мы разговаривали в поезде, не так ли? — сказала я наудачу.

Попала, «затоплен». Арманд прямо-таки вздрогнул и в ужасе посмотрел на меня такими выпученными глазами, что теперь мне кажется, он тогда решил, что я телепатка.

Но потом он кивнул и сознался:

— Да.

Я вздохнула. Значит, я угадала. Вообще-то я собиралась забыть этот неприятный эпизод как можно скорее, но такие вещи у меня никогда так просто не проходят.

— Мне очень жаль. Извини, — сказала я беспомощно. — Я имею в виду то, что я тогда сказала. Это было подло.

Арманд посмотрел на меня и заметно растерялся. Видимо, он думал о чем-то другом.

— Как? Что ты…? Ах, это. Нет, я теперь думал совсем не об этом. Забудь про то. — Он медлил. — Я думал о том, что я тебе сказал. Перед этим. Я тоже не должен был так говорить. Прости. Я имею в виду — я хотел найти слова, которые были бы не дешевым извинением. Только… Я хочу, чтобы ты знала…

Он смолк и беспомощно посмотрел на меня. Я уже не помню, какие сумасшедшие мысли крутились у меня в голове в этот момент. Я помню только, что сидела неподвижно и, должно быть, смотрела на Арманда широко раскрытыми глазами, как загипнотизированный кролик.

— Да? — выдавила я из себя наконец, но таким голосом, какого я у себя никогда не слышала.

Он снова заговорил, но так тихо, что его едва было слышно.

— Я плохо отреагировал на твои слова. Я… Для меня это было так неожиданно. Я мало общался с девушками. Знаешь, я еще ни с одной девушкой ни разу не был вместе так долго, как с тобой. Я не привык. Я не знаю, как нужно себя вести. Не знаю, правильно ли я что-то говорю или нет.

Я молчала. Я чувствовала, как волосики на моих руках зашевелились.

— Когда ты сказала, что ты… Ну, что я тебе в каком-то смысле нравлюсь, то я подумал, что это такая уловка. Правда. — Он неуверенно посмотрел на меня. — В институте я знал только два типа людей. Одни мной восхищались, другие меня боялись. Понимаешь? Мне казалось совершенно невозможным, что я могу кому-то нравиться. Что это может быть важным для меня. Я видел такое только по телевизору.

— Боже мой, — пробормотала я.

— Но теперь, — продолжил он тихо, — я хочу тебе сказать, что ты мне нравишься. Мне кажется, я об этом совсем не думал, когда заставил тебя пойти со мной. Я думал только о себе и о своем побеге… Я хотел скрыться любой ценой. Но теперь я понял, что мне хорошо с тобой. Не знаю почему. Просто… хорошо, что ты рядом. Понимаешь? — Он посмотрел на меня. — Я имею в виду, мы, возможно, скоро расстанемся, и я не знаю, при каких обстоятельствах это случится. Поэтому я хотел сказать тебе это, чтобы ты знала.

— Да, — кивнула я. Во рту у меня пересохло, как в пустыне.

Он замялся.

— Ты действительно ничего не разыгрывала?

— Нет. Это был не розыгрыш.

— Иными словами, ты сказала это всерьез?

— Да.

— И… сказанное все еще остается в силе или что-то изменилось?

Когда речь идет о таких вещах, мальчишки всегда слишком медлительны, но в каком-то смысле меня это даже успокаивало — то, что Арманд, несмотря на свои сверхъестественные способности, не был исключением. Однако в такой манере все это могло продолжаться до рассвета, поэтому я наклонилась и поцеловала его.

Глава 16

Я спала как убитая, без сновидений, а когда проснулась на следующее утро, мне показалось, будто кто-то ударил пневматическим молотком по отвесной скале. Громыхающий гул прервал мой сон, и, когда я сонно сощурила глаза, под веки мне стал пробиваться дневной свет. Я, бурча, перевернулась на другой бок, но мешавший мне шум не исчезал, а, напротив, все усиливался…

Я заметила, как кто-то вскочил возле меня. Арманд.

— Мари!

Но было уже поздно. За окнами было какое-то движение, в саду раздавались крики, сапоги стучали по дому, потом отворилась дверь в спальню. Мужчины, вооруженные пистолетами, в кожаных куртках и плащах ворвались к нам, прежде чем мы успели окончательно проснуться. Одни из них распределились по комнате, другие ринулись на Арманда. Они схватили его вчетвером, впятером, огромные мужики с медвежьей хваткой, вырвали его из постели и крепко вцепились в него, чтобы он не мог больше двигаться. Обрывочные приказания на французском, из которых я не поняла ни слова, звенели то там, то тут. Все новые и новые люди входили в комнату, как будто там было еще недостаточно народу. Люди из спецслужбы, определила я. Они обращались к Арманду, который только мрачно на них смотрел и не произносил ни слова, оживленно жестикулировали вокруг него и, казалось, очень нервничали.

Тем временем я натянула одеяло до подбородка и старалась вести себя тихо, как мышка. Во-первых, потому что я была ужасно напугана — мое сердце стучало, как молоток; еще никогда в жизни меня так отвратительно не будили. А, во-вторых, потому что я была… ну, скажем, совершенно не одета.

Вошел мужчина с большой кожаной сумкой, очевидно, врач, и мужчины вокруг Арманда расступились, однако не выпуская его. Врач взял Арманда за руку, распрямил ее и сказал что-то одному из тех людей, которые держали Арманда. Тот схватил Арманда за локоть и стал держать его руку в вытянутом положении. В это время врач достал резиновый жгут и отработанным движением повязал его над локтем Арманда. С помощью спрея и салфетки он продезинфицировал внутреннюю сторону руки и достал из сумки заранее приготовленный шприц, в который была набрана прозрачная жидкость, с зеленым оттенком: без сомнений, это был антипсихотроп.

Я взглянула на Арманда. Он посмотрел на меня, и в его взгляде я прочла беспомощность и сожаление. Видимо, он тоже не мог понять, как они его нашли. Затем он с каменным лицом проследил за тем, как врач вынул шприц из защитной упаковки, посмотрел его на свет, слегка надавил на поршень, и на конце иглы заблестела маленькая капелька, после чего он вонзил иглу Арманду в вену. Медленно вводя препарат, врач неотрывно смотрел Арманду в глаза, а Арманд, по всей видимости, хорошо знал эту процедуру, потому что он охотно ответил на взгляд врача, ничуть не сопротивляясь.

Наконец шприц опустел. Врач убрал его, положил на место укола ватный тампон, потом снял резиновый жгут и пощупал пульс Арманда. Посчитав немного, он кивнул мужчинам в плащах, и те отдали несколько коротких приказаний этим гориллам, державшим Арманда. Они отпустили его, и нервное напряжение в комнате заметно спало: таинственные силы Арманда были на некоторое время выключены. И он снова был в их руках.

Худощавый седой мужчина не спеша вошел в комнату, засунув руки в карманы своего пальто. Очевидно, это был высокий начальник, потому что остальные быстро освободили ему место. Он остановился напротив Арманда, с непроницаемым лицом взглянул на него. Арманд на это никак не отреагировал, только неподвижно смотрел подошедшему в глаза.

Вслед за худощавым мужчиной в комнату вошел маленький рыжеволосый мальчик, которого я сразу же узнала: Пьер, читатель мыслей. За ним показались двое курицеобразных мужчин, его телохранители.

Пьер сказал что-то по-французски, чего я не поняла, но что звучало очень язвительно, Арманд прошипел что-то в ответ, и между ними началась яростная словесная перепалка. Худощавый дал телохранителям знак, и они молча потащили Пьера за дверь, в то время как он кричал и барахтался. Тем временем мужчина снова обратился к Арманду и некоторое время что-то говорил ему, и хотя я почти ничего не поняла, но мне все же стало ясно, что Жульена нашли и он был в полном здравии, не считая парочки blessures.[21] Кроме того, разумеется, вся территория окружена и любая попытка к бегству бессмысленна. В конце концов Арманд неуклюже нагнулся к своим вещам и начал одеваться.

И только теперь, казалось, худощавый заметил меня. Он внимательно посмотрел на меня, и от его взгляда мне стало не по себе.

— Eh, bien, Marie, — сказал он, вздохнув, и добавил с сильным французским акцентом: — Что мы будем делать с вами?

Я была несколько озадачена тем, что он знал мое имя, но, вероятно, это было не так сложно для того, кто, во-первых, командовал целым подразделением спецслужб, а, во-вторых, среди своих сотрудников имел читателя мыслей.

— Она здесь ни при чем, — вставил Арманд. — Я заставил ее пойти со мной.

Худощавый бросил двусмысленный взгляд на нашу одежду, которая была в беспорядке разбросана повсюду и сухо заметил:

— Oui,[22] это заметно. — Он покачал головой. — Боюсь, подружка и сообщница Арманда, вам придется поехать с нами. Одевайтесь.

Он сделал знак своим людям, чтобы они увели Арманда.

Я активно запротестовала, потому что ни за что на свете не хотела даже вылезать из-под одеяла, не говоря уже о том, чтобы одеваться, пока в комнате стояли все эти мужчины. При этом мое негодование было только отчасти наигранным; нет, в самом деле: с какой стати эти люди позволяли себе так беспардонно себя вести?

Но этот номер с худощавым не прошел. Он посмотрел на меня, как на редкую бабочку, которую собирался наколоть на булавку.

— Милая барышня, вы выбрали неподходящее время и место для упражнений в щепетильности, — объяснил он неприятно спокойным голосом, — а мы не в том настроении, чтобы быть особенно вежливыми. — Мимоходом он сделал рукой какой-то знак, и около половины его людей вышли из комнаты. — Alor,[23] теперь одевайтесь, иначе вы поедете с нами в том виде, в каком есть.

Я в бешенстве схватила свои вещи и оделась так быстро, как еще никогда не одевалась. Худощавый и большинство его людей и не подумали отвернуться.

Когда я худо-бедно оделась, двое мужчин в кожаных куртках встали с двух сторон от меня, как будто я была бог знает какая опасная преступница, и конвоировали меня на улицу. Я очень удивилась, когда увидела, что творилось вокруг маленького садика, который ночью показался нам таким тихим и одиноким в сказочной стране, где никто не живет. На первый взгляд, вся сцена напоминала охоту. По крайней мере три дюжины мужчин окружили дом, одетые в темно-зеленые куртки или плащи, и у каждого на плече свободно висело оружие, как будто они ждали только охотничьих собак. Но при ближайшем рассмотрении стало видно, что у каждого в ухе спрятан жучок, у рта прикреплен микрофон, а на поясе висит добрая половина товаров из магазина «Электроника». Никак не вписывались в картину охоты и грузовики, заблокировавшие по обеим сторонам проселочную дорогу, не к месту были и четыре темных лимузина, аккуратно стоявших на небольшой асфальтовой площадке, выстроившись в колонну, как на дипломатическом приеме государственного уровня.

Одна из машин стояла с открытой задней дверцей, и я увидела, что Арманд уже сидел там на заднем сиденье, а между ним и другой дверью расположился охранник. Мне было велено сесть рядом с Армандом.

Я заупрямилась:

— А наши сумки, — сказала я. — Они, наверное, остались в доме. Я без них отсюда не уеду.

Худощавый недовольно посмотрел на меня:

— Что еще за сумки?

— Дорожные сумки через плечо. Одна синяя, другая коричневая. В них очень много моих вещей.

Ему, похоже, пришлось крепко задуматься, прежде чем он пришел к какому-то решению.

— Ладно. Вам их принесут.

При этом он произнес «пRинесут». Едва заметным жестом он подозвал одного из своих людей, отошел с ним на пару шагов и подробно объяснил, что требуется сделать, прежде чем тот направился к домику.

— Вы получите свои сумки, — сказал худощавый, когда подошел обратно ко мне. — А теперь садитесь в машину.

Делать было нечего, и я забралась в машину. Арманд только коротко посмотрел на меня, посмотрел ничего не выражающим взглядом, когда я села рядом с ним. Он был бледен. Это было его поражение. Проигравший. Я была рада не знать его мыслей. Должно быть, его охватило отчаяние.

— Мне очень жаль, что все так, — сказала я тихонько.

— Мне тоже, — ответил он глухо.

Мужчина, который все это время сидел за рулем, пожевывая зубочистку, вынул тоненькую палочку изо рта и обернулся:

— Не разговаривать, — распорядился он грубо.

В тот момент я бы с большим удовольствием выцарапала ему глаза.

Еще один мужчина, к счастью, худой, втиснулся между мной и дверью. У него были какие-то обезьяньи усы и густо разросшиеся брови, и от него так воняло сигаретным дымом, что мне стало дурно. Вот здорово ехать с таким соседом!

Худощавый вскочил на переднее сиденье рядом с водителем и взял микрофон от рации. Некоторое время он быстро разговаривал с кем-то на непонятном мне французском, потом повернул переключатель и продолжил на немецком. Но я все равно не поняла, о чем шла речь, потому что они перебрасывались фразами типа: «Передайте стреле, мы готовы после пятнадцати. Маршрут девять-четыре по маршруту лифт-оф альфа юго-восток, шесть машин. Оставшаяся команда Микадо обеспечивает контроль за местом обнаружения. Орел назад, сокол остается, конец связи».

Когда он закончил, то повернулся к нам.

— Нам предстоит долгий путь. Если вы хотите что-нибудь перекусить, мы можем предложить вам бутерброды и кофе. Мы же не нелюди, в конце-то концов.

Я скривила лицо. Этот человек становился мне с каждой минутой все противнее.

Охранник рядом с Армандом был коренастый малый с коровьими глазами и бледными, незагоревшими кругами вокруг глаз от солнечных очков, которые он, очевидно, только недавно нацепил, катаясь на горных лыжах. Он нагнулся вперед и открыл маленький ящичек на задней спинке сиденья водителя, в котором когда-то, по всей видимости, находился бар. Он достал оттуда пакет, вытащил из него щедро нарезанные сэндвичи из багета, потом взял термос и налил нам в пластиковые стаканчики кофе.

Вообще, кофе не относится к числу моих любимых напитков, а этот, должно быть, делал кто-то, кто плохо разбирается в пропорциях кофейного порошка и воды, настолько он был невыносимо крепким. Кроме того, это пойло было чуть теплым, что делало его еще более отвратительным. Сэндвич, напротив, был ничего, но я жевала его без малейшего аппетита. Что эти люди собираются с нами делать? Арманд, по всей видимости, их знал; наверное, это была служба безопасности института. Меня удивляло то, как смело они здесь распоряжались.

Принесли наши сумки. Мне даже соизволили показать их и, получив мое подтверждение, что это те самые, о которых я говорила, уложили их на пол возле переднего сиденья.

Тогда худощавый повернулся ко мне и неожиданно спросил:

— Вы с ним спали?

Я была так ошарашена этим бесцеремонным вопросом, что сразу даже не сообразила, что ответить. Я только смотрела на него и не могла поверить, что он спросил меня именно то, что спросил.

— Что? — заговорила я наконец.

— Я спросил вас, спали ли вы с Армандом?

В самом деле. Он в самом деле хотел узнать именно это. Я набрала в легкие побольше воздуха и сказала так едко, как только позволяли мне мои способности:

— Вас это не касается, кусок дерьма.

Он только мягко улыбнулся.

— В случае беременности мы хотели бы вставить свое словечко, вы должны это понимать, — равнодушно заметил он, как будто мы тут миролюбиво беседовали о погоде. — Мы считаем вероятным, что телекинетический талант Арманда может передаваться по наследству.

— У вас проблемы со слухом? Я же не ответила ни ДА, ни НЕТ. Я сказала, что вас это не касается.

— Вы, кажется, забыли, что среди моих сотрудников есть один человек, который умеет читать мысли. Мне стоит его только спросить.

Арманд сухо усмехнулся.

— Не верь ему, Мари. Он и сам знает, что Пьер никогда не говорит правду о таких вещах.

Мне показалось это странным, но, судя по тому злобному взгляду, который худощавый бросил на Арманда, это была правда. Ничего больше не сказав, худощавый развернулся, крикнул своим людям недовольное «Allons-y!», захлопнул дверь, пристегнулся и рявкнул водителю:

— Это и к вам тоже относится.

Глава 17

Все вокруг нас пришло в движение, и мы тоже поехали. Подавшись сначала вперед, потом назад, грузовик развернулся, отъехал в поле и освободил дорогу, после чего наша колонна тронулась. Мы сразу помчались с невероятной скоростью по ухабистым проселочным дорогам, судя по положению солнца, куда-то на юг, размышляла я, пока мне не стало совсем плохо. Иногда меня начинает укачивать в машине, например, когда после недолгого сна меня вытаскивает из постели вооруженная оперативная группа, когда седые агенты спецслужб обращаются со мной совершенно беспардонно и когда мне при всем при этом приходится пить кофе, по вкусу напоминающий яд. Ладно, может быть, причина была совсем в другом, но, как бы то ни было, это был как раз такой случай. Я как можно дальше откинулась назад, иначе, без сомнения, все, что я только что в себя запихнула, полезло бы обратно.

— Что с тобой? — спросил Арманд.

— Меня укачивает, — ответила я устало.

— Gardez le silencer[24] — тут же последовал грубый окрик с переднего сиденья.

Сидеть тихо. И мы сидели тихо. Хорошо хоть мой охранник подвинулся чуть в сторону, правда, все равно воняло от него так же, как из непроветриваемого кабака.

Дальше я не особенно следила за дорогой, по которой мы ехали. Через некоторое время, которое показалось мне бесконечностью, мы свернули с проселочных дорог на нормальные улицы, что было уже достижением. За окнами показались деревья, то там, то тут мелькали дома, мимо мчались машины. Я почти полулежала, сжавшись в комок и наполовину съехав с сиденья, и прислушивалась к урчанию в моем желудке.

— Мари, — заговорил со мной в какой-то момент худощавый. Казалось, он забыл про свое плохое настроение. — Это ведь ваша сумка, не правда ли? — Он приподнял мою коричневую дорожную сумку. Другая осталась лежать у его ног.

Я вяло подтвердила это — почему бы нет? — и добавила:

— Вообще-то обе сумки мои. Точнее, моих родителей.

— Да, но вот эту вы сами несли, не так ли?

Он положил ее на колени и расстегнул молнию, чтобы заглянуть внутрь!

— Эй! — возмутилась я. — Перестаньте копаться в моей сумке!

Он тут же прекратил свой досмотр, обернулся и посмотрел на нас хитрыми черными металлическими глазами.

— Могу поспорить, вы все это время спрашиваете себя, как мы вас нашли. N'est-ce pas, Monsieur Armand?[25] Жульен имел несчастье заблокировать ваш мозг, да к тому же еще и вас упустить. Вы были в безопасности, но, несмотря на это, мы вас нащупали. Знаете как?

Арманд недовольно фыркнул.

— Вероятно, через Мари.

Худощавого, казалось, все это очень забавляло.

— Exactemant. Два человека в совершеннейшей глуши, из которых один неуловим для Пьера, c'est vrai[26] — но другой… вы, Мари. Вы думали об Арманде. Вы очень настойчиво о нем думали.

Он почти замурлыкал, когда продолжил:

— И этим вы его выдали.

Я смотрела на него, стараясь выдержать его взгляд, но глаза у меня как будто горели. Вот сволочь! А мы-то об этом даже не подумали.

— Арманд, Арманд, — сказал худощавый и печально покачал головой, как многострадальный отец нерадивого сына. — Вы доставили нам очень много хлопот своим безрассудным поведением. Вы всерьез полагали, что сможете от нас навсегда скрыться? Я вас умоляю, Арманд. Это же почти оскорбление. Вы ведь знаете наши возможности.

Я услышала, как Арманд шумно вздохнул рядом со мной. Я посмотрела на него, хотела поймать его взгляд, но он только мрачно глядел перед собой, в пустоту.

— Четырнадцать запоров пришли в негодность, — продолжал худощавый. — Вы сломали пятьдесят семь видеокамер. Задние ворота института сломаны. Признаю, что вам был известен подземный служебный ход — это нам следовало бы учесть, но Арманд, бедная Фелиция! Она все еще не оправилась после шока от тех ужасных слов, которые вы ей сказали, чтобы заставить молчать. Подумайте, ведь девочке всего только семь лет!

Мне показалось, глаза Арманда влажно заблестели. Я украдкой взяла его за руку, пожала ее и вдруг, когда он в ответ пожал мою, почувствовала ничем не обоснованную, глубокую уверенность в том, что все кончится хорошо. Как-нибудь.

— Et en plus, Armand,[27] вы так обидели нас своим поведением, — продолжал худощавый. — Вы выразили тем самым свое недоверие нам. Многие, кто для вас работал, чувствуют себя оскорбленными, вы можете себе это представить.

Он взглянул на Арманда и повторил:

— Ведь вы можете себе это представить, не правда ли?

— Oui, — неохотно кивнул Арманд.

Навязчивые рассуждения мужчины на переднем сиденье показались мне, мягко говоря, странными. Создавалось такое впечатление, что долгая поездка ему наскучила и он решил показать нам, какой он классный парень. То, что мне при этом было страшно плохо, он не замечал, а если и видел, то это его нисколько не волновало.

— Я должен вам еще кое-что рассказать, — продолжил худощавый как ни в чем не бывало. — Что-то, что имеет отношение к вам, Арманд, и к вашей маленькой подружке. Вам это покажется интересным, я вас уверяю.

Я почти забыла, что меня тошнит. Боже мой, что это еще значило?

— Посреди ночи раздался звонок, — рассказывал он. — Зазвонил мобильный телефон Клода, но в трубке был слышен только неясный шум. Пока мы гадали, что бы это значило, в трубке раздались голоса. Это был ваш голос, Арманд. И голос девочки, которую мы не знали. Еще не знали.

— А? — вырвалось у меня. Я ничего не понимала.

Худощавый взял мою сумку, перекинул ее назад и положил Арманду на колени.

— Откройте ее, Арманд. Посмотрите, может быть, вы найдете кое-что внутри.

Арманд не двигался, он просто сидел и смотрел перед собой с каменным лицом.

— Allez-y,[28] Арманд, открывайте же, — настаивал мужчина.

Что это значило? Я слегка приподнялась на своем сиденье, настолько, насколько позволяла мне моя тошнота, и в недоумении смотрела то на Арманда, то на седого мужчину.

— Comme vous voulez,[29] — сказал худощавый мрачно и взял коричневую сумку обратно к себе. Он засунул внутрь руку и достал, рассчитывая, видимо, на эффект фокусника, который достает из шляпы кролика, тоненький серенький мобильник, которого я никогда в жизни не видела.

— Вы узнаете его, n'est ce pas, Armand? Мобильный телефон, какими у нас пользуются люди из службы охраны. Этот — телефон Жульена.

Рука Арманда в моей руке вдруг обмякла, как мертвая рыба.

— Это вы мне подсунули! — выпалила я. — Вы подкинули мне это в сумку еще раньше, когда мы только отъехали!

Начальник спецслужбы не обращал на меня никакого внимания.

— Жульен потерял свой мобильный телефон. Он думал, что это случилось тогда, когда вы сбросили его с поезда, но теперь-то мы знаем, что потерял он его еще в поезде. Потому что ваша маленькая подружка, Арманд, нашла его. Он был еще включен, и ей не нужно было набирать PIN-код. Она сунула его к себе, при первой подходящей возможности нажала повторный набор и просто оставила приборчик включенным. Последний номер, который набирал Жульен, был номер Клода. Шум, который мы слышали, был шум вертолетов. Нам потребовалось сделать всего лишь один запрос в центр контроля за полетами, чтобы узнать, где конкретно в соответствующей местности пролетали вертолеты. Исходя из их маршрута и скорости полета, а также учитывая время звонка, мы смогли без труда определить, в какую сторону вы оба направились. Этого нам было вполне достаточно.

Арманд ничего не ответил. Он не двигался. Все, что он сделал, это медленно выпустил мою руку.

— Это ложь, — закричала я. — Это вранье. Вы все это выдумали.

— Ah, vrai?[30] — возразил седой мужчина. — Мы все слышали. Обморок Арманда. Как вы потом нашли дом. Вы, Мари, сказали: «Тогда давай мы в него заберемся». Мы все слышали, потому что телефон лежал у вас в сумке, и он все это время был включен.

Он поднял мобильник. Экран не горел.

— Видите? Аккумулятор разрядился за ночь.

В какой-то момент я лишилась дара речи. В какой-то момент я засомневалась в своих собственных воспоминаниях.

Худощавый улыбнулся, как обычно улыбается человек, которому удалось в карточной игре взять взятку.

— Armand, ditesmoi.[31] То, что у нее в сумке был телефон Жульена, вы ведь не знали этого, не так ли?

Арманд покачал головой.

— Non, — сказал он глухо. — Pas du tout.[32]

Я вдруг поняла, что за представление здесь разыгрывалось. Я поняла, зачем худощавый выдумывал всю эту ложь. Они нашли нас, потому что Пьеру удалось расслышать мои мысли. Очень отдаленно, очень плохо, но услышать. Но об этом здесь сейчас речи не шло.

Седой агент пытался снова окрутить Арманда. Он знал, что у них нет шансов надолго задержать Арманда в институте, если сам Арманд этого не захочет, поэтому худощавый пытался повлиять теперь на его волю, втянуть его в старую игру. Его убеждали, что в действительности они-то и были его лучшими друзьями, теми единственными друзьями, которым он может доверять. Они хотели подвести его к тому, чтобы он добровольно отправился с ними назад.

Вот зачем худощавый выдумал всю эту историю. Арманд должен был считать, что я его обманула и предала. Он должен был снова доверять им.

И ради них стать убийцей.

Глава 18

Между тем вся наша колонна въехала в город. И так как я не следила за дорогой и не видела указатель с названием, то не знаю теперь, как он назывался. Было обеденное время, самый час пик, и мы попали в пробку и застряли. Старые домики и новые отстроенные универмаги теснились с обеих сторон и без того узенькой улочки, на светофорах повсюду горел красный свет, рекламные щиты, пешеходы, торопливо перебегающие дорогу между стоящими в чаду выхлопных газов машинами, и мы посреди всего этого.

— Qu'est-ce qui se passe?[33] — пробурчал худощавый и стал раздраженно вглядываться в происходящее на улице. — Скажите, — обратился он к водителю, — для этой машины сирена не предусмотрена?

Мужчина за рулем покачал головой.

— Это слишком рискованно, — ответил он. — В Германии их разрешено использовать только полиции и прочим подобным службам.

— D'accord.[34]

Худощавый вытащил из кармашка в двери в несколько раз сложенную карту, взял микрофон и начал советоваться с кем-то по рации.

Я все еще не пришла в себя после того разговора, и у моих мыслей только пятки сверкали, как у зайцев, спасающихся от своры охотничьих собак. Но все-таки я заметила, как он водил пальцем по карте. Видимо, речь шла о том, чтобы изменить маршрут. Я пригляделась и поняла, что наш путь проходит через чешскую границу.

Разве это было не странно? Почему через границу? Почему через эту границу? Разве не разумнее добраться до ближайшего аэропорта и перевезти Арманда на самолете во Францию?

Это могло означать только то, что агенты, которые нас нашли, схватили и собирались утащить с собой, находились в Германии нелегально. Только тогда этот маршрут имел какой-то смысл. Они хотели как можно скорее и незаметнее вывезти Арманда за пределы Германии. Это объясняло и тот факт, что они боялись поставить на машину сирену и тем самым расчистить себе дорогу.

Худощавый все еще болтал. Я взяла руку Арманда в свою, сжала ее так сильно, что он вздрогнул и посмотрел на меня раздраженно, но он все-таки посмотрел на меня, слушал, что я ему начала говорить.

— Все, что ты только что слышал, на самом деле прочел в моей памяти Пьер, — прошептала я ему. — Жульен не мог воспользоваться своим телефоном в поезде. Может быть, аккумулятор на его телефоне сел уже сто лет назад. Ты можешь поверить мне или ему, но если ты поверишь ему, то он добьется того, чтобы ты убил Левру.

Арманд зажмурился. Казалось, он словно вышел из-под гипноза.

— Что?

Он сделал какое-то движение, и моя рука коснулась кармана джинсов, я почувствовала внутри него маленький цилиндрический предмет и вспомнила про свой флакончик духов, который я взяла с собой на всякий случай в качестве оружия.

Я приподнялась, посмотрела на толкотню людей на улице. Перед большим универмагом развевались длинные разноцветные флаги, на которых значились скидки. Наша машина продвигалась вперед с черепашьей скоростью.

Я могла…

Я бы…

Я отпустила руку Арманда и достала из своего кармана флакончик духов. Алкоголь. Это было своего рода оружие. А учитывая то, как вонял этот тип, сидящий рядом со мной, оружие это было совершенно оправданным.

Почти в ту же секунду на рации, вмонтированной возле переднего сиденья, замигал красный огонек. Еще через несколько секунд раздался неприятный дребезжащий звонок.

Худощавый попросил своего собеседника подождать и повернул на рации рычажок, который регулировал частоту волн.

— Quoi?[35] — спросил он коротко, поймав нужную волну.

Высокий взволнованный голос сквозь жуткий треск и совершенно, на мой взгляд, неразборчиво прорывался из микрофона. Но я узнала, кто говорит, и у меня по спине побежали мурашки.

Это был Пьер.

Я вдруг поняла, что у меня есть всего несколько секунд на осуществление того, что мне только что пришло в голову. Можно не сомневаться: Пьер прочитал в моих мыслях план побега и собирался оповестить о нем своего босса.

Я повернулась к своему конвоиру и сказала:

— Меня сейчас стошнит!

Я сделала вид, что меня в любую секунду может вырвать прямо ему на колени.

Он в ужасе отпрянул назад, вжался в дверь автомобиля так, что она чуть не выгнулась и начал судорожно что-то искать вокруг себя, вероятно, пакетики. Но к тому времени я уже сломала пульверизатор на моем флакончике духов и выплеснула содержимое — двадцать пять миллилитров Freedom — прямо ему в лицо.

Вскрикнув от боли, он закрыл руками глаза. Через его колени я дотянулась до ручки двери. Рывок — и дверь отворилась. Со всей силы я вытолкнула мужчину, выпрыгнула за ним и закричала Арманду:

— Беги же!

Второй конвоир попытался схватить его, но Арманд вырвался из его рук, как чертенок вылетел из машины и с бешеной скоростью помчался прочь, стремительно обегая медленно едущие, тормозящие, гудящие и просто стоящие машины.

В следующую секунду меня окружили вооруженные пистолетами мужчины. Несколько рук схватили меня за плечи и локти, пытаясь запихнуть обратно в машину. Повсюду раздавались приказы на французском, и на глазах у бесчисленных пешеходов мужчины в кожаных куртках, совершенно не скрывая своих пистолетов, побежали догонять Арманда по забитой машинами улице. Я потеряла его из виду, потом показалось, что я увидела Арманда в толпе, среди входящих в универмаг. Он скрылся из виду.

Все вокруг загудело, завизжали тормоза. Худощавый стоял возле открытой двери, держа микрофон у рта, и прикрикнул на меня:

— Садитесь в машину!

Водители открывали окна в автомобилях, вытягивали шеи, любопытные столпились на тротуаре. Я и не думала садиться обратно.

Мой конвоир поднялся на ноги, встал в стороне и, чуть не плача, тер себе глаза. Те, кто стоял к нему близко, затыкали нос: пахло от него весьма оригинально.

— Вы за это еще поплатитесь! — прокричал мне худощавый из машины.

Я пожала плечами.

— Ну подавайте теперь на меня жалобу в суд.

Из первого автомобиля нашей колонны вышел другой мужчина, приземистый, похожий на ласку человек с поразительно маленькими глазами и густой растительностью на теле.

— Что с Пьером? — прокричал он. — Он не может его услышать?

Он говорил с сильным гессенским акцентом. Французом он явно не был.

Худощавый мрачно покачал головой.

— Арманд в данный момент находится под воздействием антипсихотропного препарата. Его мысли нам сейчас так же доступны, как мысли золотой рыбки. Его не найти в этой толпе.

Мое сердце подпрыгнуло от радости. Значит, у Арманда были все шансы уйти. Боже, как искренне я этого желала!

— А что девочка? Она знает, что он собирается делать?

Девочка? Это он меня имел в виду?

Худощавый пробормотал что-то в свой микрофон. В ответ оттуда тоже раздалось какое-то бормотание. Потом он сказал:

— Пьер говорит, она понятия не имеет, что Арманд намеревается делать. Она только знает, что раньше он из Дрездена собирался переправиться через границу с Польшей. Pour le moment[36] она предполагает, что он в универмаге, потому что ей кажется, что она видела его на углу перед входом.

Звонкий голос Пьера пробормотал что-то еще.

— И она очень надеется, что ему удастся уйти.

У меня мурашки забегали по спине, когда я это услышала. До сих пор я только слышала, что Пьер умеет читать мысли. А теперь я ощутила это на собственной шкуре. Но я ничего не почувствовала, совершенно ничего! Не было никаких скользких пальцев, которые бы копались у меня в мозгах, ничего такого. Боже мой, что должен был чувствовать человек, перед которым мысли всех людей лежали словно открытые книги?

— Да? — проскрипел волосатый и одарил меня злобным взглядом. — Она на это надеется?

Волосы у него росли густыми пучками даже из ноздрей. Я тоже в ответ злобно посмотрела на него. По злобным взглядам я первоклассный мастер.

— Это вам дорого обойдется, — прошипели мне оба мужчины.

— Вы думали, что если вы выключите его телекинетические способности, то вы выключите и самого Арманда. Но вы совсем забыли, что он может еще убегать, прятаться и так далее, потому что вам еще ни разу не приходила в голову мысль, что он, помимо всего прочего, еще и человек, как любой другой.

Худощавый хотел еще что-то возразить, но в тот момент, когда он открыл рот, где-то совсем рядом раздался звук сирен полицейских машин. Он оборвал себя на полуслове, пробурчал в свой микрофон какие-то приказания и лихорадочно зажестикулировал, приказывая своим людям вернуться к машинам. Потом он сделал знак моим конвоирам.

— Поехали, — сказал он. — Садитесь. Immédiatement.[37]

Они затолкали меня в машину. Я увидела, как впереди несколько мужчин из его команды показали жестами водителям, чьи машины стояли на пути колонны, уступить дорогу, и те, к моему удивлению, беспрекословно отъехали в сторону, чтобы дать нам дорогу. Через минуту мы уже неслись прочь оттуда.

Глава 19

Не прошло и полутора часов, как после быстрого и небрежного контроля пограничников я сидела в пустом зале чешского трактирчика недалеко от границы, передо мной стоял стакан колы и была перспектива неплохого обеда. И все бы было замечательно, если бы приземистый мужчина с волосатым носом не сидел напротив меня.

— Вы, кажется, не представляете себе, насколько Арманд опасен, — начал он.

Я презрительно посмотрела на него.

— Арманд совершенно не опасен. Он хочет только обрести свободу, чтобы самому распорядиться своей собственной жизнью.

Мужчина приподнял одну бровь.

— Это он вам рассказал? Сказал, что его заперли в институте и мучают?

— Разумеется. И я хорошо его понимаю.

— Вот как? — он в бешенстве рывком подался вперед. — Ну, это он вам хорошо расписал. А я вот что скажу. Я знаю Арманда значительно дольше, чем вы: Арманд всего-навсего избалованный, капризный мальчишка. Государство тратит каждый год миллионы на его содержание, он как сыр в масле катается и при этом жалуется всем на свою тяжелую участь. Когда он только попал к нам, он выдавал себя за посланника Бога на земле. А что касается его собственной жизни, то он совершенно не в состоянии сам распорядиться ею.

— Почему же вы тогда его запираете, вместо того чтобы помочь ему научиться этому?

— Прекрасная идея, если бы только Арманд не был так же опасен, как бродячая атомная бомба. Мы должны любой ценой предотвратить возможность его попадания к нашим противникам. Любой ценой.

— Но ведь он в первую очередь человек, — не унималась я. — И у него есть право самому прожить свою жизнь.

— Иногда с правами приходится не считаться. Арманд пришел в этот мир со своим даром, и теперь этот дар случайно определил его судьбу, а заодно и нашу. У него нет выбора, да и у нас тоже.

Я откинулась назад.

— Кто вы, собственно говоря? Вы ведь не француз.

Он провел рукой по своим черным растрепанным волосам.

— Вы наблюдательны. Меня зовут Фербер. Я, мм… курирую французских коллег.

— Иными словами, вы из государственной службы безопасности?

— Ага, вы пересмотрели довольно много детективов по телевизору, не так ли? — заметил он насмешливо. — Но, к сожалению, недостаточно. Федеральная разведывательная служба компетентна исключительно в международных делах. А я сотрудник KP. Это аббревиатура военной контрразведки.

— И что вы собираетесь делать с Армандом? С институтом? А я думала, что он находится во Франции.

Он помедлил с ответом, казалось, размышляя, что он имеет право мне рассказывать, а что — нет.

— Скажем так: что касается изучения парапсихологических способностей человека, то мы уже много лет сотрудничаем вместе с другими европейскими государствами. Но, несмотря на это, мы вынуждены сводить до минимума круг посвященных.

Он сделал торопливый широкий жест.

— Отсюда это хлопотное путешествие. В определенный момент мы вынуждены скрываться от нашей собственной полиции.

— Ну и глупо.

— Что, однако, не означает, что у нас мало возможностей.

Мне в голову пришла чудовищная мысль.

— А в Германии тоже существует такой институт?

— Вы же не полагаете всерьез, что я стану отвечать на этот вопрос, не так ли? — сказал он с каменным лицом. — Ах, да, раз уж мы коснулись этой темы: о том, что с вами случилось и что вы узнали, вы не должны проронить ни единой душе ни словечка.

В этот момент он показался мне глупым болтуном. Я пренебрежительно хмыкнула.

— И не подумаю, — ответила я. — То, что я узнала, я во всех подробностях расскажу всем своим знакомым.

— Вам никто не поверит.

— Тогда я напишу об этом книгу.

Он усмехнулся:

— Ну конечно.

Он считал, что я не способна на такое, это было видно по его глазам.

— Пишите на здоровье. Увидите, что из этого выйдет.

В кафе хлопнула входная дверь. Я обернулась. Худощавый в сопровождении нескольких агентов подошел к нам. Он был в дурном настроении. Он разговаривал с кем-то по телефону, и я несколько раз услышала имя Лееру.

Неужели Арманд своим бегством спас этому человеку жизнь? Я прислушалась к себе и поняла: нет. Даже если бы они заполучили Арманда обратно к себе в институт, они ни за что не заставили бы его стать убийцей.

Худощавый закончил свой телефонный разговор и сунул мобильник в карман. Он даже не посмотрел на нас, а вместо этого попросил официантку принести меню и, не садясь, стал внимательно его изучать. Агенты молча стояли вокруг и смотрели на него. Наконец он сделал заказ, и я удивилась, что он говорит по-чешски.

Его люди исчезли в соседнем зале, а он подошел к нам и, не спрашивая разрешения, сел за наш столик, почти просверлив меня взглядом.

— Ну, теперь вернемся к вам, mademoiselle, — произнес он, поджав губы. — Вас, вероятно, порадует то известие, что Арманду временно удалось от нас скрыться.

Я облегченно вздохнула.

— Вы, конечно, и представить себе не можете, какие неприятности нас из-за этого ожидают, — продолжил он.

— Нет, — призналась я. — Но я искренне вам сочувствую.

Он озадаченно посмотрел на меня. Не знаю, понял ли он, что я ему сказала. Мне показалось, что своим ответом я опровергла какую-то его концепцию, но вскоре он продолжил, как будто я ничего не говорила.

— Вы нам пока больше не нужны. Мы постараемся как можно скорее доставить вас домой.

Он скривился в улыбке, но его каменные серые глаза остались серьезными.

— И выбросьте из головы свои наивные надежды. Когда-нибудь мы его обязательно поймаем. В этом я не сомневаюсь. Всего вам доброго.

С этими словами он поднялся из-за стола. Я увидела, как он прошел в соседний зал к своим агентам, и это был последний раз, когда я его видела.

Тогда волосатый мужчина в кожаной куртке, которого якобы звали Фербер, взял заботы обо мне на себя. Мне вернули обе дорожные сумки со всем их содержимым. Я все ждала, что у меня возьмут отпечатки пальцев или сфотографируют, или еще что-нибудь в этом роде, но ничего такого не произошло. Мнимый Фербер сделал фотокопии двух страничек моего паспорта, и все.

После этого он подвез меня на машине до Цвикау, а ехать туда было весьма прилично. Это была самая опасная часть моего приключения, потому что ехали мы на «Порше», и Фербер не обращал никакого внимания на дорожные знаки, особенно на ограничения скорости. В Цвикау он высадил меня на вокзале, купил билет до дома — это с тремя-то пересадками! — донес сумки до перрона и подождал, пока я сяду на нужный поезд. На прощание он даже слегка махнул мне рукой, этот агент KP.

К вечеру я добралась домой. Все было точно так, как я оставила, уходя, даже мой велосипед неряшливо валялся на улице. Я аккуратно поставила его в гараж. Мобильник нашелся на втором этаже за вазой на комоде. Было очень странно, что я здоровой и невредимой вернулась домой — как будто проснулась после долгого непонятного сна.

Я думала, что на этом мое приключение закончилось.

Но тут-то все только и началось.

Глава 20

Бедные мои родители. Через несколько дней они, ни о чем не подозревая, загорелые и отдохнувшие, вернулись с Карибского моря с целым ворохом увлекательных рассказов. Когда я встретила их на вокзале, между нами произошел следующий разговор:

— Привет. Вы здорово загорели.

— Здравствуй, Мари, дорогая; как здорово, что ты нас встретила. Ах, это было замечательно, просто фантастика. Как жаль, что тебя не было с нами. У вас здесь хотя бы была хорошая погода?

— Нормальная.

— Ты скучала без нас?

— Мм, — промычала я осторожно. — Я бы не сказала. Меня тут похитили.

— Что? Боже мой, здесь так шумно. Мне показалось ты сказала, что тебя похитили.

— Именно это я и сказала.

Вытянутые лица.

— Что?

— Похитили, — повторила я. — Взяли в заложницы. Украли. Вы что, не читали газет?

— Газеты?

Совсем вытянутые лица.

— Ничего, — махнула я. — Я для вас их сохранила.

Я целый вечер пыталась им рассказать, что произошло. Но они мне не особенно верили, а считали мои рассказы эксцентричной фантазией, вызванной позднеподростковым одиночеством. Газеты были плохим доказательством моим словам, потому что в них сообщалось только о многочисленных отрядах полиции, которые ловили сбежавшего несовершеннолетнего преступника. Мелькали и сообщения о том, что в Штутгарте по какой-то причине, которую обтекаемо обозначили как «угроза теракта», на несколько часов было приостановлено движение трамваев, а Центральный вокзал оцеплен усиленными нарядами полиции. Но о похищении не было ни слова, а уж обо мне и подавно.

Наверное, так всегда бывает, когда речь идет о делах, в которых замешаны спецслужбы.

Ладно, я согласна, можно не писать моего имени крупным шрифтом на первых страницах газет и не помещать рядом моей фотографии. Но какая-нибудь малюсенькая заметочка в серьезной газете мне бы очень помогла. Я ушла спать с таким чувством, что мои родители еще два часа будут обсуждать, что они упустили в моем воспитании, не надо ли меня отвести к подростковому психологу или же это пройдет само со временем.

— Во всяком случае, — сообщила моя мама на следующее утро за завтраком, — я больше никогда в жизни не буду принимать участия в призовых лотереях. Это было в первый и последний раз.

В школе события в городе горячо обсуждались несколько дней. У каждого была своя версия случившегося, и если бы спросили десять разных людей об их версии того, что произошло, то получили бы двадцать разных историй, из которых ни одна даже не приблизилась бы к тому, что было на самом деле. Это продолжалось пару дней, пока наш учитель по обществоведению не решил провести урок «на актуальную тему»: «Борьба с преступностью и криминалитетом в современном обществе». Кто знает, как он ведет занятия, тот не удивится, почему тема была продолжена на школьном дворе.

Для меня было проблемой объяснить в школе, почему я прогуляла целый день, к тому же без уважительной причины. Что я могла на это сказать? Правда была бы воспринята как бесстыдная ложь.

Наш классный руководитель, в том же лице и учитель математики, подозвал меня после урока к себе и, дождавшись, когда все уйдут, принялся мне в своей до смешного сдержанной манере объяснять, что он, конечно же, понимает, что человек, особенно в юном возрасте, чувствует необходимость пренебречь установленными порядками. Но это все же свидетельствует о том, что человек находится в состоянии кризиса или, по крайней мере, тяжело переживает… дальше я уже не могла уловить логику его мыслей. Все закончилось наставлением, что я не должна игнорировать домашние задания, потому что, исходя из его жизненного опыта, как он мне настоятельно втолковывал, человек тогда легче преодолевает тяжелые периоды своей жизни, когда старается как можно более добросовестно выполнять повседневные обязанности.

— Хорошо, — сказала я, так и не объяснив ему, что свои домашние задания по математике я крайне добросовестно каждое утро списывала перед началом занятий у Джессики.

Оказалось практически невозможным рассказать кому-нибудь о том, что случилось на самом деле. Телекинетия? Чтение мыслей? Не перебарщивай. Для кино это все хорошо, но его не стоит путать с реальностью.

Я попробовала рассказать все Джессике, когда мы помирились. Так как на тот момент она уже встречалась с Домиником и была на седьмом небе от счастья, она благожелательно и терпеливо меня выслушала. Но когда я рассказала ей о солнечных очках и летающих монетках, я почти увидела, как у Джессики глаза на лоб полезли. А когда я начала рассказывать ей об институте, она сказала, что довольно, что одурачить она и сама себя сумеет и спросила, за кого я вообще ее принимаю.

— Вот увидите, что у вас из этого выйдет, — сказал мне агент KP.

После этого разговора с Джессикой вышло то, что я опять на несколько дней осталась без лучшей подруги.

Следующие несколько недель я прочитывала все газеты и журналы, какие только могла достать. Я читала так внимательно, что, если бы прочитанные буквы имели свойство исчезать, у меня бы в конечном итоге в руках оставались только листы белой бумаги. Я даже не побоялась совершить паломничество к привокзальному газетному киоску и проверить свои лингвистические способности на английских и французских газетах. Но я не нашла и намека на дальнейшую судьбу Арманда.

Я внимательно следила за этой ужасной историей с Жаном Мари Левру. Он заявил перед судом, что некоторые люди, о которых еще никто никогда не слышал и которых никто еще не знает в лицо, должны быть приговорены к тяжелому судебному наказанию. Вот и все. После этого имя Левру моментально исчезло из средств массовой информации.

Недели проходили одна за другой, и я постепенно привыкала к мысли о том, что я больше никогда ничего не услышу об Арманде. На душе у меня было очень тяжело. И чем больше времени проходило, тем невероятнее мне самой казалось, что вся эта история мне не приснилась, а была на самом деле.

Лето наступало крайне медленно, но все же наступало, и как-то вдруг начались все эти топики с голым животом, открытые бассейны, мороженое. Джессика уже давно забыла про Доминика, а ее новую мечту звали Олаф, он был почти двухметрового роста и ездил на мотоцикле. Но у меня уже не было никаких порывов поддразнить Джессику по этому поводу. Я только раз подколола ее, когда услышала, что они с Олафом собираются на летних каникулах поехать жить в палатке на юг Франции. Но это было только один раз, и мы давно забыли об этом.

На смену лету пришла осень, потом неожиданно рано наступила зима. На Рождество мне подарили новенькие горные лыжи, и мы с Джессикой поехали на Новый год кататься на лыжах в Альпы. В канун Нового года мы сидели в маленькой горнолыжной гостинице вокруг огромной кастрюли глинтвейна, а в полночь вышли на улицу. Повсюду лежал снег, и мы смотрели на фейерверки, которые взмывали из долин прямо в небо. Над нами висела бледная полная луна, и у меня на глаза навернулись слезы, сама не знаю отчего.

После туманов и зимней слякоти, а также после моих весьма посредственных полугодовых оценок началась холодная, дождливая весна. Мой восемнадцатый день рождения я встретила в страшный ливень, температура на улице не поднималась выше девяти градусов тепла. Джессика подарила мне связанный ею самой шарф в незабываемой цветовой гамме лиловых и желтых тонов, а родители вручили мне уже заполненный формуляр на курсы по вождению. Экзамен по теории был сущим пустяком, я сдала его без единой ошибки, но зато на практических занятиях за несколько часов довела моего инструктора до бешенства, иногда я была в полной уверенности, что никогда не научусь одновременно крутить руль, нажимать на педали, смотреть на дорогу и обращать внимание на дорожные знаки! Но как-то я все-таки разрубила этот гордиев узел и всего за час с ходу откатала все, что требовалось на экзамене, и даже больше.

Но еще до того как я сдала экзамен, в жаркий летний день, была среда, за две или три недели до окончания учебного года, меня вызвали после второго урока в ректорат.

Мне было очень не по себе, пока я шла через всю школу и припоминала, что я могла такого натворить. Но оказалось, что строгого ректора вообще нет в кабинете, только школьная секретарша.

— Вам срочный звонок, — сказала она. — Из университетской клиники.

Она с нарочитой заботливостью пододвинула мне к телефону стул.

— Вам, может быть, лучше сесть.

Я страшно перепугалась. Университетская клиника? Неужели что-то случилось с моими мамой или папой? Я села и взяла лежавшую на столе трубку так, словно она была зверьком, который может меня укусить, если я его неправильно схвачу.

— Да?

— Алло? Мари? — услышала я голос, который показался мне знакомым.

— Я слушаю.

Последовала пауза, как будто телефонная сеть хотела сначала набрать побольше воздуха.

— Мари, это Арманд.

— Арманд?!

Я разинула рот и выпучила глаза.

Секретарша, разумеется, восприняла мою реакцию совершенно иначе. Она сочувствующе посмотрела на меня и сказала:

— Я принесу вам воды. Только не упадите со стула.

— Арманд! — прошептала я, когда она вышла. — Ты? Где ты? Как у тебя дела? Что это значит — университетская клиника?

— Это я так только сказал, чтобы они позвали тебя к телефону.

— Что? Но почему?…

— Мне ничего другого не пришло в голову. Я мог бы позвонить тебе домой, но ваш номер наверняка прослушивается.

Секретарша вернулась и протянула мне стакан воды. Потом она снова встала к двери и озабоченно стала смотреть на меня, как будто я в любой момент могла упасть в обморок.

— Я полагаю, сейчас в комнате еще кто-то есть, кто слушает все, что ты говоришь, — продолжил Арманд.

— Да, — я кивнула.

— Я так и думал. Ладно, ничего. Я только хотел сказать, что мне, похоже, действительно удалось от них уйти. Это было очень непросто и опасно, но это целая история, к тому же все уже кончено. Я уже несколько месяцев живу здесь, далеко, у меня есть работа, я неплохо зарабатываю и наслаждаюсь своей свободой. Это так здорово.

Я перевела дух.

— Я очень рада за тебя, — сказала я. Значит, он был где-то за границей. Этот разговор, должно быть, стоил ему целого состояния.

— Как твоя жизнь? Ты тогда нормально добралась до дому? — поинтересовался он.

— Да, нормально, — поспешила ответить я. — Живу хорошо. У меня… все хорошо.

Но хорошего ничего не было. Снова слышать его голос — во мне словно открылась старая рана. Он вздохнул.

— Знаешь, без тебя у меня бы ничего не получилось. Если бы не ты… Я все еще до конца не знаю, что именно ты сделала, но в любом случае хотел тебя поблагодарить.

— Не стоит, — сказала я и быстро добавила: — Я была рада тебе помочь.

— Извини, что напугал тебя своим звонком.

— Ладно. Ничего страшного.

Эта милая дама собиралась целый день простоять у двери? У нее что, дел других не было, что ли?

— Я… я не ожидала, что когда-нибудь еще тебя услышу.

— Да, — сказал он. Я почувствовала, что он замялся.

— Мари, — продолжил он наконец, — я должен тебе еще кое-что сказать.

— Что такое? — спросила я.

Я думаю, что здесь мне стоит закончить свой рассказ, потому что то, что последовало дальше, касается только нас двоих. Скажу еще только: то, что он мне сказал, и то, что я на это ответила, послужило причиной тому, что я теперь сижу и пишу все это. И именно поэтому теперь, когда я дописываю последние строчки, на моей кровати лежит наполовину упакованный чемодан, на нем мой школьный аттестат, который мне вручили позавчера, а сверху загранпаспорт.

Уф. Я чувствую, будет еще один тяжелый момент. Но я сейчас объясню.

Только что описанный мною телефонный разговор произошел почти год назад. За это время Арманд и я благодаря Джессике, чьим телефоном мы дальше пользовались, очень часто и очень подолгу разговаривали друг с другом. Об очень личных вещах. О нас. О его будущем и о моем.

В конце концов мы приняли решение и начали разрабатывать совместный план.

По сути, речь идет о той фразе, которую я тогда написала на зеркале на дверце шкафа и у которой стерла недописанный конец: «Я буду внимательна, но если со мной что-нибудь случится…»

Дело в том, что эти слова нельзя просто так стереть. Если ты не решил слепо и трусливо пробираться через всю жизнь, то необходимо найти ответ на вопрос, как должна заканчиваться эта фраза. Но нельзя ответить на вопрос, что ты хочешь увидеть после смерти, если ты, конечно; в здравом уме, пока ты не решил, как хочешь прожить время перед этим.

И так я думала, пока не нашла ответа на этот вопрос. Моего собственного ответа. Теперь я знаю, как должна заканчиваться эта фраза.

Мои родители, похоже, поняли, что тогда, пока они отсутствовали, я с кем-то познакомилась и влюбилась. В истории о телекинетических способностях они, как и раньше, не верят ни одному моему слову. Я пыталась объяснить им, что хочу сделать и почему, но они, разумеется, были категорически против. Я их понимаю; однако они все-таки не могут мне помешать сделать то, что я считаю нужным, — я ведь совершеннолетняя. Я сначала хотела ничего им не объяснять и просто исчезнуть, но это было бы с моей стороны просто трусостью. Расставание завтра утром будет чем-то ужасным, но я должна это выдержать. Я приду к родителям и скажу, что я, несмотря на все их доводы, решила уйти. Причинить им этим боль будет для меня самым тяжелым испытанием, которое мне когда-либо приходилось преодолевать в моей жизни.

Но, может быть, не самым тяжелым в той жизни, которая меня еще ждет.

Я буду внимательна. Конечно. Но если со мной что-нибудь случится… тогда пусть лучше это случится, когда я буду жить той жизнью, которая мне нравится. Жизнью, о которой я смогу сказать, что она моя.

Разумеется, с человеком скорее может что-нибудь произойти, если он идет на риск. Но ведь мы приходим на эту землю не для того, чтобы жить в полной безопасности. Мы живем на земле, чтобы идти за голосом нашего сердца. Наш разум и все знания, которые мы получаем, нужны лишь для того, чтобы как можно лучше обезопасить наш путь.

Это мой ответ. Возможно, он подходит не каждому, но для меня он таков.

Я пойду за Армандом в ту жизнь, о которой сейчас почти ничего не знаю. Сумасшедшая ли я, если иду на это? Не слишком ли я рискую? Я думаю, нет. Думаю, было бы глупо так не поступить.

На Рождество мне, наконец, удалось поговорить с мамой о моих намерениях. Она не могла понять, почему я хочу решиться на это — последовать за Армандом в неизвестную страну, не могла понять она и того, почему никто не должен знать, куда я еду. Мне стало ясно, что, возможно, этого и нельзя понять, если не знать всей той истории, которая произошла со мной.

Поэтому я начала ее записывать. Я написала все так, как оно было на самом деле, ничего не присочинив и постаравшись не упустить ничего важного, потому что завтра начнется мое путешествие, и тогда здесь уже не останется никого, кто мог бы рассказать эту историю.

Примечания

1

Боже мой (франц. — здесь и далее примеч. переводчика).

(обратно)

2

Не правда ли? (франц.).

(обратно)

3

Дерьмо! (франц.).

(обратно)

4

Ну хорошо (франц.).

(обратно)

5

Посмотрим (франц.).

(обратно)

6

Я смертельно устал (франц.).

(обратно)

7

В два ряда! (франц.).

(обратно)

8

Ну и ну! (франц.).

(обратно)

9

Зал; крытое помещение (нем.).

(обратно)

10

Отлично! (франц.).

(обратно)

11

Замечательно, месье Арманд… Рад вас видеть. Как поживаете? (франц.).

(обратно)

12

Черт возьми (франц.).

(обратно)

13

Навоз (франц.).

(обратно)

14

Пойдемте! (франц.).

(обратно)

15

Кретин! (франц.).

(обратно)

16

Иди, иди, шлюха! (франц.).

(обратно)

17

Послушайте! (франц).

(обратно)

18

Плохо! Очень плохо! (франц.).

(обратно)

19

Я не знаю (франц.).

(обратно)

20

Вот именно (франц.).

(обратно)

21

Травм (франц.).

(обратно)

22

Да (франц.).

(обратно)

23

Итак (франц.).

(обратно)

24

Не разговаривать! (франц.).

(обратно)

25

Не так ли, месье Арманд? (франц.).

(обратно)

26

Это правда (франц.).

(обратно)

27

К тому же (франц.).

(обратно)

28

Давайте (франц.).

(обратно)

29

Как хотите (франц.).

(обратно)

30

Неужели? (франц.).

(обратно)

31

Арманд, скажите мне (франц.).

(обратно)

32

Нет… понятия не имел (франц.).

(обратно)

33

Что происходит? (франц.).

(обратно)

34

Ладно (франц.).

(обратно)

35

Что? (франц.).

(обратно)

36

На данный момент (франц.).

(обратно)

37

Сейчас же (франц.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?