«Минос»

Маркос М. Виллаторо «Минос»

Здесь ждет Минос, оскалив страшный рот… Едва душа, отпавшая от бога, Пред ним предстанет с повестью своей, Он, согрешенья различая строго, Обитель Ада назначает ей, Хвост обивая столько раз вкруг тела, На сколько ей спуститься ступеней. «Ад», Песнь пятая[1]

Убей их всех. Бог узнает своих.

Епископ Арно де Сито

Друзьям Ромилии Чакон и моим студентам колледжа Маунт Сент-Мэри.

…О, знал ли кто-нибудь, Какая нега и мечта какая Их привела на этот горький путь! «Ад», Песнь пятая

Август 1994 г

План помогает облегчить выполнение задачи. Он давно уже понял эту простую вещь. Надо что-то делать, и делать правильно. Найти смысл. Ему всегда нравилось, когда неожиданно появлялась логика и проясняла суть дела именно в тот момент, когда он уже не мог принимать никаких решений относительно того, что хорошо для него, а что плохо. Взять хотя бы Каталину, эту женщину, которая работала здесь до него. Она уже больше месяца постоянно наведывается в кафе. Она понравилась ему сразу же, когда впервые пришла сюда и спросила, как его зовут. «Бобби», — ответил он. И она никогда не забывала его имени. Иногда ему казалось, что Каталина заигрывает с ним, как, например, в тот момент, когда она заказала чашку капуччино с дополнительной порцией сливок: «Давай, Бобби, налей еще немного сливок, моей талии это не повредит!» И там же, в переполненном зале кафе, она высоко задрала майку и оттянула пальцами кожу на животе, напоминавшем по цвету мелкие бронзовые монеты. Только она могла сделать такое. Все внимательно следили за ее причудами, были очарованы ее чувством юмора и прекрасной улыбкой.

Не стал исключением и Бобби. Он даже подумывал о том, чтобы пригласить Каталину на свидание, но потом испугался. Слишком сложная задача. Однако мысль эту он не оставил и чуть было не решился на отчаянный шаг. Эта мысль не давала ему покоя, давила на сознание и порождала странную боль в затылке. Именно поэтому он с облегчением вздохнул, когда она пришла в кафе однажды вечером, заказала свой обычный кофе, а потом наклонилась к нему через стойку бара и стала рассказывать о своем новом парне по имени Джонатан.

— Ты знаешь его, Бобби, он приходит сюда три-четыре раза в неделю. А однажды пришел со своей женой. — Она вздрогнула от столь откровенного признания и даже прикусила зубами кончик языка.

Мгновенно включилась логика, превосходное средство от головной боли, которая ослабляет давление в затылке. Теперь все ясно. У него нет никаких сомнений.

— Это нехорошо, — сказал он ей.

Сначала Каталина ничего не ответила и только заметно вздрогнула. Он разговаривал с ней назидательным тоном, как с ребенком.

— Каталина, ты должна понять, что это плохо. Он женат. Неужели ты не понимаешь, что толкаешь его на супружескую измену?

Слова решительно сорвались с его губ, а сам он демонстрировал твердость и был преисполнен убеждением в своей правоте. Он не отступил от своих убеждений даже тогда, когда она недовольно проворчала: «А тебе не кажется, что ты суешь нос не в свои дела?» — и быстро вышла из кафе.

Конечно, он не вчера родился и прекрасно понимал, что мир давно уже стал другим и разрушил все старые нормы жизни. Сейчас у каждой девушки есть возможность жить так, как ей хочется. Здесь, в современном темном лесу, всегда есть место для примирения и согласия. Но Каталина не пошла на примирение и в следующий раз явилась в кафе с любовником под руку. Подошла к другому бармену и заказала два кофе — для себя, как обычно, капуччино, правда, без дополнительной порции сливок, и для Джонатана обычный колумбийский черный кофе.

И только после этого она повернулась к Бобби.

— Hey, que tal?[2] — произнесла она слова, которым научила его в тот самый день, когда впервые появилась в кафе и породила в нем надежду, что флиртует исключительно с ним. Но сейчас он уже точно знал, что она со всеми ведет себя подобным образом.

— Bien, — ответил Бобби. — I'm bien.[3] — И это был конец их короткого разговора. Она забрала две чашки кофе со стойки бара и направилась к круглому столику, за которым ее терпеливо дожидался Джонатан.

Бобби повернулся и огляделся вокруг. В этот момент слабое мерцание девяти кругов охватило все помещение кафе, вырвалось наружу, понеслось над головами идущих по бульвару Пич-три людей, повернуло на авеню Понсе-де-Леон и наконец накрыло собой весь город. А где-то между вторым и пятым кругами сидит этот парень, который попросил себе обычный колумбийский кофе.

Девять кругов ада, один внутри другого, появляются перед ним только в определенный момент, когда в них есть большая потребность.

Если бы Каталина не вернулась сюда, необходимость в его плане отпала бы сама по себе. Бобби просто оставил бы ее в покое. Но это уже слишком: они оба сидят в кафе за своим привычным столиком, потягивают кофе и мило беседуют друг с другом, как будто ничего особенного не произошло. А она еще набралась наглости обратиться к нему с вопросом «que tal?», словно ожидая от него если не одобрения, то, во всяком случае, понимания своего поступка. Это отвратительно. Люди должны быть женаты, Каталина. Таков порядок. Ты приходишь в кафе под руку со своим любовником, по обыкновению, заказываешь кофе, а потом сидишь за своим любимым столиком, всем своим видом пытаясь доказать окружающим, что поступаешь нормально. Нет, так не пойдет.

— Бобби, эй, Бобби, очнись, — окликнул его менеджер, хлопнув рукой по заднице, — мне нужен декаф-латте.

— Да, бегу.

Джонатан, наклонившись через стол, продолжал улыбаться Каталине, демонстрируя свои великолепные белые зубы. Его светло-рыжие волосы были коротко подстрижены и тщательно причесаны. Настоящий красавчик — конечно, если судить только по лицу. Что же до его тела, то оно было слишком тонким и хрупким, как у профессионального игрока в теннис. Никакой стати, одно только изящество. На краю стола лежали книги, которые он, по всей видимости, изучал. Из-за стойки бара Бобби смог разглядеть только название верхней из них: «Том Джонс» Генри Филдинга. Бобби прочитал эту книгу два года назад и хорошо помнил ее эротическое содержание и сексуальные устремления главного героя — Тома. Что ж, вполне естественно, что они сейчас обсуждают именно эту книгу, время от времени откладывая ее в сторону и возвращаясь к кофе.

Он снял фартук и небрежно швырнул его в пластиковую корзину.

— Идешь домой, Бобби? — спросила Каталина. Точнее сказать, посмела спросить.

— Да, моя смена закончилась.

Джонатан поднял голову, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает.

— Значит, до завтра? — сказала Каталина, надеясь на его одобрение или по крайней мере признание самого факта.

— Нет, у меня завтра много дел.

Последний раз все прошло очень плохо, так как он не позаботился о мелочах. Тогда он был крайне истощен к восходу солнца и тем не менее осуществил задуманное. Правда, все было сделано без особого изящества, но с определенным смыслом. Он собрал все газетные вырезки, разгладил их, а потом наклеил на черный толстый картонный лист, словно пытаясь устранить возможные недоразумения, и аккуратно прогладил утюгом, сглаживая последние шероховатости.

Все эти убийства были истинным торжеством справедливости, не более того. В тот самый момент, когда его последняя жертва Эйлин издала предсмертный крик, шумно выдохнув из легких пузырьки воздуха на разбитую бутылку из-под колы, Бобби освободился от невыносимого напряжения прямо в брюки. Тогда это стало для него сюрпризом. С тех пор он не мог избавиться от нового удивительного чувства. Это было нечто большее, чем обыкновенный половой акт, что-то вроде божественного откровения. Нет, невозможно объяснить словами всю глубину испытанного им чувства: он хотел, чтобы Эйлин поняла, что он действительно является для нее богом.

А теперь, когда он знает, что произошло на самом деле, планирование операции стало совсем другим делом. После полутора часов напряженных размышлений в рабочем кабинете «ИМКА», что на авеню Понсе-де-Леон, он принял душ, переоделся и пожелал спокойной ночи Мэдлин, которая сидела за столиком в качестве дежурной. Он очень устал сегодня, а завтра день будет еще хуже, так как по вторникам у него занятия в местном спортзале, где придется бегать, плавать и заниматься на тренажерах.

А сегодня ему еще предстоит посетить магазин хозяйственных товаров «Хоум депот».

— Закаленный металлический прут, — задумчиво повторил пожилой продавец в седьмом отделе по имени Вилли, который, по всей видимости, устал от пенсионного безделья и решил вернуться на работу в магазин — он с огромным удовольствием исполнял свои обязанности в течение неполного рабочего дня. Он потер толстыми пальцами круглый подбородок и пристально посмотрел на покупателя. — Для чего он вам нужен? Для прокладки трубы? Для этой цели лучше подойдет полихлорвиниловая труба. Она сделана из пластика и намного легче.

— О нет, мне такой прут необходим для работы в саду, — ответил Бобби. — Я хочу сделать тонкие углубления в земле, чтобы установить решетки для моих роз.

— О, значит, у вас какие-то чудесные розы, которые покрывают все пространство.

— Вы правильно меня поняли.

— Да, они очень похожи на кудзу, только намного лучше. Ямки для роз… — Он снова задумчиво потер пальцами подбородок. — Думаю, что вам нужно что-то вроде длинных металлических шестов, чтобы просто воткнуть их в землю, а потом вынуть и все. Одного такого шеста вам будет вполне достаточно. Ну может быть, пары, на тот случай если один сломается.

Вилли без колебаний провел Бобби в отдел садоводческих инструментов для работы на открытом воздухе. Там Бобби сразу увидел то, что искал, — длинные черные копья, установленные вертикально в высоком ящике.

— А это что, Вилли?

— Это? Вы имеете в виду толстые ломы? Нет, они вам не подойдут. Эти инструменты предназначены для тяжелой работы, например, для дробления бетона.

Однако Бобби уверенно зашагал по направлению к ним, а Вилли не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Бобби пристально уставился на длинные металлические шесты с острыми наконечниками, которые по высоте не уступали ему: шесть футов — или, как было указано на сопровождающей этикетке, «семьдесят два дюйма чистого железа». Сам стержень длинного лома был не меньше дюйма толщиной и имел шестигранную форму, что было очень удобно для захвата рукой. Не очень гладкая поверхность ствола тоже облегчала захват обеими руками. Один конец лома увенчивал плоский стальной наконечник для разрушения бетона, но эта часть Бобби совершенно не интересовала. Другой конец был помечен специальной маркировкой с надписью «стальной наконечник». Именно эта часть привлекла внимание Бобби больше всего. На том же указателе размещались образцы других шестов с «алмазными наконечниками». На рисунке они выглядели еще более острыми, чем обычные.

— А у вас есть ломики с такими наконечниками? — спросил он у Вилли.

— С алмазными? — переспросил тот. — Сейчас посмотрим. Нет, к сожалению, сейчас таких нет, но эти ничуть не уступают им в прочности.

На этикетке было указано, что каждый лом весит не менее семнадцати фунтов, стало быть, у него не должно возникнуть никаких проблем, если держать его двумя руками. Бобби схватил один из них и высоко поднял одной рукой.

— Черт возьми, сынок?! — удивился Вилли. — Я вижу, что ты обращаешься с ним как какой-то супертяжеловес. В твоей руке он выглядит как самый обыкновенный карандаш.

Бобби довольно захихикал, продолжая внимательно рассматривать лом. Это было именно то, что он искал, хотя, конечно, он предпочел бы лом с алмазным наконечником. Впрочем, и этот очень хорош, тем более что сейчас лом попал под распродажу и стоил всего 18,95 доллара.

— Ладно, я возьму один из них.

— Хорошо, еще что-нибудь желаете?

Вилли было приятно общаться с Бобби, ему с самого начала понравился этот интересный молодой белый парень, который часто использует в своей речи выражение «да, сэр», что сейчас среди молодежи встречается крайне редко. Вилли давно уже не слышал подобного обращения от молодых белых людей. Он действительно похож на белого, хотя его черные волосы наводили на мысль о его греческом или итальянском происхождении.

У Бобби был список нужных ему вещей.

— Сейчас посмотрим, — задумчиво сказал он, — липкая лента, сорок футов нейлонового шнура и небольшой одноручный ломик. — Он снова повертел в руке длинный шест, потрогал указательным пальцем его острый наконечник и недовольно поморщился. Почему-то он показался ему не очень острым. — Еще одно, Вилли, мне нужен напильник для металла.

— Все слесарные инструменты и скобяные изделия у нас в следующем отделе. — Продавец показал рукой на одиннадцатый отдел.

Бобби выбрал там белый нейлоновый шнур 5,16 дюйма в диаметре, который показался ему достаточно эластичным, но при этом не тянулся и не деформировался. Он выдерживал вес в сто девяносто два фунта, что его вполне устраивало. Конечно, он стоил двадцать центов за фут, то есть был дороже, чем все остальные, но при этом намного мягче и крепче. После этого он выбрал себе набор напильников с двойной насечкой и вопросительно посмотрел на продавца.

— Это все? — спросил Вилли. — В таком случае пойдите к Эллен, и она оформит покупку. Желаю вам удачи с вашими розами.

С этими словами Вилли быстро ушел прочь, а Бобби рассчитался с Эллен, а потом повернулся и, посмотрев на Вилли, который уже беседовал с другим клиентом, мягко улыбнулся. Ему было приятно видеть этого пожилого человека, который превыше всего в жизни ставил порядок и служение своему делу. Такому человеку не нужны никакие логические круги.

Шесть дней спустя, когда полицейские взломали дверь квартиры Бобби и спустились в полутемный, освещенный лишь одной лампочкой подвал его дома, они обнаружили там три широких матраса, сложенных один поверх другого. Даже при тусклом свете одной-единственной лампочки были хорошо видны темные дыры от какого-то острого предмета. Женщина из научного отдела местной полиции провела пальцами по краям этих отверстий и нашла там мелкую металлическую стружку, которая, по всей видимости, должна иметь какое-то отношение к орудию убийства. Причем одни отверстия в матрасах были неровными и различными по глубине, а другие более глубокими. Детективы сразу высказали предположение, что более глубокие отверстия сделали позже, очевидно, с целью тренировки.

Бобби к этому моменту был уже далеко от своего города. За два дня до вторжения в квартиру Каталины он уволился с работы в кафе, хотя в этом не было никакой необходимости. А через некоторое время, когда полицейские обнаружили мертвых любовников в объятиях друг друга, Бобби поселился в отеле «Бест вестерн» в небольшом городке Мариэтта, что на северо-западе от Атланты. К тому времени, когда эксперты сопоставят металлическую пыль в матрасах с металлической стружкой от купленного им металлического прута, он будет уже далеко на юге, где-то в горах Аппалачи, которые откроют ему путь в Алабаму. Правда, ему придется преодолеть множество рек, открыть множество ворот и увидеть множество башен.

А где-то неподалеку от Бирмингема владелица небольшого мотеля разогревала ему консервированный колбасный фарш, который он принес с собой. Ее звали Джени, и она мило улыбалась ему, когда подавала на стол этот фарш, нарезанный тонкими ломтиками, поджаренный с луком и чесноком и залитый взбитыми яйцами.

— Мой отец очень любил спам из колбасного фарша, — разоткровенничалась она. — Когда служил в военно-морском флоте. А сейчас его на дух не переносит. Но моя мать никогда не готовила его так, как я. Она просто резала его на тонкие ломтики и жарила на сковородке. Вы хотели, чтобы я сделала все именно так?

— Да, совершенно верно.

— Сожалею, что у меня сейчас нет ананасовых ломтиков.

— Ничего страшного.

В углу тихо работал телевизор, но когда на экране появились утренние новости, Джени увеличила громкость. Диктор сообщил о произошедшем накануне в Атланте убийстве. Телекомпания «Си-эн-эн» весьма подробно освещала эту новость, так как ее штаб-квартира находилась как раз в Атланте, а это означало пристальное внимание телезрителей. Правда, во всем остальном передача была самой обыкновенной: раздраженной, терзающей душу, переполненной ужасающими подробностями о двойном убийстве любовников. При этом смаковались подробности жестоких истязаний и предсмертных мук несчастных жертв.

Как это прозаично, думал он, тщательно пережевывая колбасный фарш.

— Как ужасно, — сказала Джени и, сокрушенно покачав головой, отвернулась от телевизора и посмотрела на него. — Послушай, парень, ты очень быстро расправился с едой, — улыбнулась она. — Похоже, тебе понравилось, как я приготовила это блюдо. Давай я сделаю еще немного. — Было совершенно ясно, что она флиртует с ним. Он заметил это с самого начала. На ее руке не было обручального кольца, хотя Джени была немного старше его.

Он протянул ей пустую тарелку:

— Да, так обычно готовила моя тетя.

Джени с помощью пульта уменьшила громкость звука телевизора и поспешила с его тарелкой на кухню. Он отхлебнул немного кофе и продолжал смотреть новости. В этот момент телекамера была направлена на двух женщин, одна из которых была заметно старше другой. Она вышла из двери полицейского участка со слезами на глазах и оказалась перед толпой вездесущих журналистов. Она что-то сказала им, но Бобби не понял ее слов. Впрочем, ее не понимали и все остальные, так как она говорила по-испански, выдавливая слова вместе со слезами. Другая женщина была намного моложе и показалась Бобби знакомой, очень знакомой. Бобби поставил на стол чашку и уставился на экран телевизора. Эта молодая женщина, а точнее сказать, девушка, не плакала, а просто понуро повесила голову, но он все же увидел ее глаза. Да, конечно, она была очень похожа на свою сестру: такое же слегка скуластое лицо, чувственные губы и изящный подбородок. Однако у нее явно отсутствовало главное качество — неукротимая натура, так возбуждавшая всех окружавших ее сестру мужчин. Может, во всем виновата сюжетная линия новостей и столь печальное для нее событие? Нет, вряд ли. Вскоре прозвучало ее имя — Ромилия Чакон, младшая сестра Каталины Чакон, старшекурсница Университета Эмори. Ромилия была заметно темнее своей сестры, но не цветом кожи, напоминавшим слабо разбавленный молоком кофе, похожим на совершенно новые медные монеты. Нет, темнее были ее глаза, которые казались как бы в тени, подобной черной вуали. Кроме того, она была значительно моложе своей сестры, и эта тень ничуть не старила ее, а, напротив, подчеркивала ее юность. Сможет ли она держать себя в руках сейчас, когда выйдет из полицейского участка? Скорее всего да. Станет ли она когда-нибудь гоняться за призраками, как это делала ее сестра? Никаких сомнений. А сейчас она просто прошла сквозь этот хаос, как когда-то и сам Бобби. Но этот взгляд ее темных глаз, отбрасывающий тень на все лицо! Он не мог не настораживать, поэтому ему придется за ней присматривать.

— Ну вот, все готово, дорогой.

Джени поставила перед ним вторую тарелку с зажаренным с яйцами фаршем. Бобби улыбнулся и поблагодарил ее, а она на миг наклонилась над ним, упершись в стол кончиками пальцев. В это время новости переключились на другие темы дня.

Декабрь 2000 г

Я никогда не привыкну к этому.

Как раз тогда я впервые заплакала, стоя перед зеркалом. Я вернулась из больницы три дня назад и сейчас осторожно разматывала ослабевшие бинты на моей израненной шее, причем делала это без посторонней помощи, с трудом отрывая присохшую к ранам ткань. А ее было там немало: в общей сложности двадцать четыре слоя, но я могла видеть только шесть из двенадцати порезов. В больнице мне наложили на шею десять швов на внутренние раны, а две остальные врачи зашили с внешней стороны. Сейчас они хорошо прочищены и совершенно безопасны. Десять дней активного потребления антибиотиков напрочь обезвредили всякую инфекцию. За неделю пребывания в больнице я совершенно ослабла, ведь мои единственные движения ограничивались приемом пищи в постели да небольшим количеством тамалы, которую мама иногда приносила мне в палату вопреки всем запретам.

Медсестры аккуратно наложили мне бинты еще в больнице, а чтобы сменить повязку, тщательно расчесали мои волосы, туго собрали их в пучок на затылке, а потом прикололи к волосам на макушке. Это помогало им быстро и без особых трудностей менять бинты, а кроме того, устраняло малейшую возможность попадания волос внутрь раны. Однако для меня это стало сущим адом — туго собранные на голове волосы стягивали кожу на шее и причиняли невыносимую боль. Именно тогда я впервые поняла, но не высказала этого вслух, что никогда не привыкну к невыносимой боли, которую порождали тугие бинты на голове и до предела натянутая кожа.

После третьей перевязки мне впервые после нападения помыли волосы. Сестрам пришлось приложить немало усилий, поддерживая мою спину и голову так, чтобы мышцы спины и шеи, в особенности от плеча до уха, не слишком напрягались. «Придется следить за этим стерноклейдомастоидом», — загадочно произнесла Бэтси Энн, старшая медсестра, и улыбнулась. Она показывала мне эти мышцы раньше на специальной карте и безуспешно пыталась объяснить, как эти две тугие связки мышц, которые держат мою голову, соединяются где-то позади моих ушей, а исходят от места чуть ниже подбородка, где присоединяются к главным мышцам спины. К сожалению, лезвие ножа прошло как раз по этим мышцам, но, к счастью, не разрезало их на две части. Именно поэтому врачам пришлось наложить внутренние швы, которые и держат их вместе в данный момент, и именно поэтому я не могла повернуть голову ни вправо, ни влево, так как ощущала нестерпимую боль с обеих сторон шеи.

Я подружилась с Бэтси Энн на второй день моего пребывания в Больнице имени Вандербильта. Во время одной из ее ночных смен я швырнула в мусорную корзину кольцо с бриллиантом в четырнадцать карат, а потом сказала, чтобы она забрала его себе и продала в одном из ювелирных магазинов. Она послушалась моего совета. Кольцо прислал мне человек по имени Текун Уман — местный торговец наркотиками, который сейчас находится в бегах, — за то, что я спасла ему жизнь. Его несостоявшийся убийца и нанес мне эти ужасные раны. Мне это кольцо было не нужно, поэтому я решила избавиться от него любыми средствами. Бэтси забрала его себе, тут же отправилась в местный ломбард и вышла оттуда на четыреста тысяч долларов богаче. С тех пор она с необыкновенным усердием заботилась о моем стерноклейдомастоиде.

Откровенно говоря, она заботилась не только об этом. Она так тщательно и аккуратно помыла мне голову, что это напоминало массаж в самом шикарном салоне. Она перебрала пальцами каждый волосок на моей голове, проверила каждый дюйм на коже и постоянно хвалила мои волосы, повторяя, что они красивые и очень густые. Нет ничего удивительного, говорила она, что за мной ухаживал этот Текун Уман. При этом она на удивление правильно произносила его имя — а ведь оно из языка майя. Впрочем, его без ошибок могли произносить и другие жители Нэшвилла, которые довольно часто слышали в новостях прозвище этого наиболее известного наркобарона.

Бэтси Энн изо всех сил старалась подготовить меня к тому моменту, когда я увижу свою израненную шею. При этом она все время повторяла, что очень завидует моим прекрасным густым волосам, моим огромным, живым и очень темным, в особенности когда я злюсь, глазам («Боже мой, ты своим взглядом можешь разрубить телефонный провод!») и моему возрасту, так как сама была на десять лет старше.

Тщательно вымыв мне голову, она с таким же усердием высушила волосы, расчесала их и уложила на левое плечо. Причем обращалась с ними так, словно была не медсестрой, а опытным стилистом в какой-нибудь дорогой частной парикмахерской. Потом подхватила их обеими руками и уложила так, как я никогда их не носила. «Ну, вот и все, эта девушка готова к выписке. Позовите мистера Демилле».

Я внимательно смотрела на плоды ее прекрасной работы. В небольшом зеркале больничной палаты свободно наложенная повязка на шее была похожей на толстый белый воротник, который резко выделялся на фоне моей смуглой кожи. Думаю, мне был бы к лицу шарф любого цвета, если бы я имела склонность носить подобные вещи. Однако первоначальные намерения Бэтси были для меня вполне очевидны. Зачесав мои волосы подобным образом и распушив их по спине, она хотела скрыть мои бинты, оставив только переднюю часть у горла. Эта часть бинтов не производила дурного впечатления и напоминала высокий воротник у какого-нибудь монсеньора.

Бэтси Энн не могла сопровождать меня до дома, но перед моим уходом из Больницы Вандербильта умоляла быть осторожной и передвигаться правильно (то есть не очень быстро), не поворачивать шею и попросить мать, чтобы она осторожно положила мою голову на низкую подушку. Кроме того, я не должна оказывать физическое давление на любую часть шеи, так как могут разойтись швы на ранах, несмотря на то что внутренние мышцы сшиты хорошо и надежно их скрепляют. Мне потребуется немало времени, чтобы все раны зажили, после чего можно будет приступить к процедурам физической терапии.

Мой доктор — молодой парень по имени Клэнси — сказал, что на самом деле мне крупно повезло, поскольку мой обидчик порезал лишь внешнюю яремную вену, а не внутреннюю и уж тем более не сонную артерию. Правда, в то время я слышала только странные слова «яремная вена» и что она повреждена. Доктор Клэнси пояснил: «Внешняя яремная вена обеспечивает приток крови от головы и лица, а внутренняя вена связана с притоком крови от головного мозга. Именно поэтому ты не потеряла сознание, когда он нанес удары ножом. И очень хорошо, что тебя сразу же доставили в нашу больницу. Ты была тогда в состоянии шока от большой потери крови. Держу пари, что сейчас твоя голова звенит от боли и напряжения».

В голове действительно стоял звон, но я не обращала на него никакого внимания. Еще до потери сознания я успела заметить, как несостоявшийся убийца Текуна Умана приставил ствол пистолета к своему левому глазу и нажал на курок. Он был известен как серийный убийца по кличке Нефритовая Пирамида, оставивший на улицах Нэшвилла немало трупов, пока наконец не покончил с собой. При этом он чуть было не убил и меня. Вместо этого он выстрелил себе в глаз, и теперь я никак не могу забыть его окровавленное лицо и гулкий звук падения его тела, которое рухнуло на пол, как мешок с камнями. Я всеми силами пыталась отвернуться от страшного воспоминания как в буквальном, так и в переносном смысле, пока жуткая боль не напомнила, что мне не следует поворачивать шею.

Я подождала, пока мама выйдет из дома вместе с моим сыном Серхио, а потом стала снимать бинты. Когда она уходила, я специально закрыла глаза.

— Voy donde Marina,[4] — сказала она на прощание, имея в виду Марину Такерию, которая работала продавцом в супермаркете «Гроссери март» в Нэшвилле, на Ноленсвилл-роуд. — Говорят, что скоро пойдет снег, поэтому надо запастись продовольствием. — Конечно, она хотела купить побольше селедки, бобовых, риса, помидоров, всевозможной зелени, а также какой-нибудь компакт-диск с музыкой в стиле norteno,[5] которые донья Марина великодушно оставляла для моей матери. — Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, все будет нормально, — ответила я, не открывая глаз. — Ты не могла бы прихватить немного бурбона?

— Que es bourbon?[6]

— Виски.

— Какое именно?

В голову пришло первое название, которое я помнила еще со времен колледжа.

— «Уайлд терки». На этикетке изображена большая птица.

— Ay, el chompipe,[7] — улыбнулась она. — Думаю, папа одобрил бы твой выбор.

Он действительно любил этот сорт виски, как, впрочем, и моя сестра Каталина, которая частенько прикладывалась к нему в подростковом возрасте.

Мама не возражала против того, что я пью. И уж тем более не могла связать это с теми лекарствами, которыми меня сейчас пичкали. А я могла. Бурбон и кодеин — прекрасная комбинация.

Мне хотелось остаться одной в доме, когда нужно будет снимать бинты. Очень не хотелось пугать сынишку. Серхио было три годика, а точнее сказать, через неделю будет четыре. Он дважды навещал меня в больнице, но оба раза был страшно напуган тем, что там увидел. Конечно, он испугался не меня, а бинтов на моей шее, которые бросались в глаза. При этом он практически не разговаривал со мной, и только мама заставила его подойти ко мне поближе и поцеловать меня в щеку. Затем он снова отпрянул назад и прижался к бабушке.

Я тоже была испугана. У меня имелись основания для страха, связанные с игрой во «фрисби», в которую мы играли с Каталиной, когда мне было двенадцать лет, а ей — шестнадцать. Я бегала босиком в тот день. Каталина запустила злополучный диск, а я помчалась за ним, запрокинув голову, и неожиданно со всего маху напоролась на высокий бетонный бордюр с острыми краями. На ноге образовалась глубокая рана, из которой тотчас хлынула кровь. Каталина бросилась ко мне, подхватила на руки и понесла в травматологический пункт, разрываясь между противоречивыми чувствами — жалостью к своей младшей сестре и злостью по поводу того, что я залила кровью пол в комнате. «Я только что пропылесосила ковер. Ay la gran puchika!»[8] — причитала она дрожащим от страха голосом. Моя голова лежала у нее на плече, и я отчетливо ощущала под своей левой рукой ее упругие груди (которые всегда были больше, чем мои). Я сказала, что нет никакой надобности нести меня на руках, я в полном порядке и могу передвигаться сама, хотя на самом деле во всем теле чувствовалась слабость, словно я засыпала.

Доктор быстро наложил мне четыре шва, и вскоре я забыла об этом происшествии, превратившемся в одно из многих детских воспоминаний.

Однако самое ужасное началось потом, когда рана стала постепенно заживать. Когда мама снова привела меня к доктору, он снял бинты и обнажил заживающую рану. Какое-то время мама оторопело смотрела на мою ногу, а потом испуганно прикрыла губы рукой. «Ay jodido![9] — тихо простонала она. — Что случилось?»

Рана казалась какой-то вспученной, деформированной, словно ткани неправильно срослись. Возможно, это была какая-то инфекция, а то и гангрена. Однако в области большого пальца на ноге не чувствовалось никакой боли, он не выглядел ни зеленым от гноя, ни почерневшим. Более того, он был твердым и совершенно не походил на больное место. Края раны были слегка вывернуты наизнанку и напоминали округлившийся шрам.

Сначала доктор ничего не сказал. Он просто попросил пошевелить пальцем, что я и сделала, не ощутив абсолютно никакой боли. Он радостно просиял и сказал, что я совершенно здорова.

— Да, но как же этот ужасный шрам? — поинтересовалась мама.

Доктор покачал головой, будто понимая ее озабоченность, но явно не желая придавать этому событию сколько-нибудь серьезного значения.

— Это называется келоидный шрам, — пояснил он. — Некоторые люди даже гордятся такими, хотя мы не понимаем, что тут хорошего. Подобные шрамы можно часто увидеть у людей самых различных этнических групп. Вы ведь мексиканка, не так ли?

— Я из Сальвадора, — недовольно ответила мама, которую всегда раздражало, что люди не понимают различия между мексиканцами и жителями Сальвадора.

Доктор не обратил на ее язвительный тон никакого внимания.

— Келоидный шрам возникает в результате чрезмерного разрастания ткани вокруг раны. Это похоже на то, как будто тело старается компенсировать потери и образует большее количество ткани, чтобы обеспечить скорейшее заживание раны. Конечно, ничего приятного в этом нет, но и беспокоиться не стоит. — С этими словами доктор стал энергично мыть руки над раковиной.

Мама пыталась что-то сказать ему по-английски, но от волнения не нашла слов и, повернувшись ко мне, спросила по-испански. Я быстро перевела ее вопрос доктору.

— Этот шрам всегда будет таким, как сейчас?

— Боюсь, что да, — спокойно ответил тот. — И ничего с ним поделать нельзя. Если бы у нас был пластический хирург в тот самый день, когда она поранила ногу, можно было попытаться немного скорректировать его, например убрать немного кожи. Но я не думаю, что ваша медицинская страховка покрыла бы эти расходы. — Он сделал паузу и пристально посмотрел на нас обеих, явно озадаченный нашим волнением. — О, право же, не стоит придавать слишком большого значения этому келоидному шраму. Вы слишком красивая юная леди, чтобы беспокоиться насчет какого-то небольшого шрама на ноге, да еще в таком месте, которое никто из посторонних никогда не увидит. Уверен, что даже самые обыкновенные летние сандалии закроют этот шрам. — Он улыбнулся, а потом закончил разговор неожиданной фразой, которая сейчас, шестнадцать лет спустя, звучит как проклятие: — Если у вас появляется келоидный шрам, то гораздо лучше, если он находится в том месте, которое вы сами будете видеть очень редко.

Поэтому пока мои мама и сын увлеченно покупали сладости и булочки у доньи Марины, я стояла в ванной комнате перед зеркалом и осторожно, слой за слоем, снимала бинты. Мое новое отражение в зеркале, казалось, возопило от горя сильнее, чем я сама.

Кэти бы наверняка знала, что делать в такой трудный момент. Иногда мне казалось, что я вижу ее в зеркале позади себя. Она как будто прикрывает рану на шее моими густыми волосами и шепчет мне на ухо: «Ну а сейчас самое прекрасное время покурить немного прекрасной гадости».

Именно этим мы и занялись бы сейчас. Пока Серхио бегает между длинными деревянными рядами прилавков с томатной пастой и банками с перцем, а мать увлеченно выслушивает последние сплетни от доньи Марины, мы с Кэти свернули бы толстый косяк и вышли бы на заднюю веранду моего маленького домика в Джермантауне, откуда открывается прекрасный вид на новый променад, построенный здесь совсем недавно. Он находится к северу от центра города и представляет собой огромное пространство, украшенное большим количеством небольших магазинов и уютных ресторанов, которые практически за один год удвоили стоимость моей небольшой собственности. Немного прибалдев от травки, мы быстро забыли бы о моих шрамах, а потом вновь вернулись бы к ним, но уже совсем в другом настроении. Кэти знала, как вести подобные разговоры. Именно так она поступала, когда я порвала отношения с одним белым парнем в Атланте, когда училась в старшем классе, или когда соседские девочки набросились на меня с идиотскими расспросами о том, сколько денег я спрятала в книгах. Да, Кэти знала толк в таких делах. Она могла запросто сказать что-то вроде: «Этот трусливый pendejo,[10] который порезал тебя, уже покойник. А ты жива и будешь еще долго жить. Ты не заслужила эти ужасные шрамы, но ты заслужила право на жизнь». Да, она непременно сказала бы что-то вроде этого своим приятным голосом и обязательно приятное для меня.

Но Кэти не курит травку со мной, а я не вижу ее отражения в зеркале. Она больше никогда не войдет в этот дом. А все потому, что стала жертвой еще одного убийцы шесть, нет… уже почти семь лет назад. Того самого, которого все в округе знали по кличке Сплетник и которому удалось скрыться в неизвестном направлении.

Мой сын Серхио никогда не видел свою тетю, но знает ее по фотографиям, которые висят на стене моей комнаты. А отблеск ее души он замечал в моих глазах во время приступов злости. Может быть, именно поэтому он никогда не спрашивал меня о ней.

И это были все мужчины в моей жизни: два серийных убийцы и наркоторговец в бегах.

Сплетник все еще жив, да еще как жив, если, конечно, верить полицейским сообщениям из Мемфиса. Нефритовая Пирамида покончил с собой, что сделало меня героиней всех последних новостей Нэшвилла. Что же до Текуна Умана, то он благополучно смылся и сейчас находится в бегах.

Мы понятия не имеем, где именно он скрывается. Все сообщения на публичном сайте Администрации по борьбе с распространением наркотиков являются публичными в буквальном смысле слова: слишком общими и неопределенными. Я совсем недавно подключилась к Интернету, но быстро сообразила, что выудить полезную информацию для розыска того или иного человека очень непросто, это стоит немалого труда. Во всяком случае, для того, чтобы обнаружить местонахождение нового, хотя теперь уже знаменитого вожака регионального наркокартеля.

Откровенно говоря, я и с компьютером познакомилась совсем недавно. Примерно за неделю до того, как я сняла с шеи бинты, меня навестили два человека: мой босс лейтенант Патрик Маккейб и Джекоб Каллахен, попросту док, медицинский эксперт, сотрудничающий с нашим отделом по расследованию убийств. Они принесли мне рождественский подарок — черный кожаный чемоданчик, в котором находился тонкий и очень легкий компьютер-ноутбук. Док сразу же расстегнул сумку, вынул оттуда компьютер и положил его мне на колени, прикрытые толстым одеялом.

— Это что, шутка? — удивленно спросила я.

— Ничего подобного, — произнес док с быстрым отрывистым акцентом, что делал его похожим на выходца из аристократического района западного Нэшвилла. — Знаешь, Ромилия, уже давно распространился слух о твоей компьютерной неграмотности, вот мы с Патриком и решили устранить этот недостаток. Более того, мы полны решимости не оставлять тебя наедине с собой в течение всего нынешнего тысячелетия. Ты непременно освоишь Интернет.

— Вы купили мне компьютер…

— Не совсем так, — улыбнулся Маккейб и смущенно почесал затылок своей огромной лысеющей головы. — Если быть точным, то львиную долю расходов на этот подарок взял на себя док.

Док быстро прояснил ситуацию:

— Я же доктор и к тому же достаточно богатый. Поэтому вполне могу позволить себе подобные расходы. А Пэт — бедный полицейский, поэтому он оплатил первые два месяца работы в Интернете.

Лейтенант вскоре ушел, так как торопился домой после долгого рабочего дня. Я чуть было не погибла от рук киллера из-за того, что находилась под непосредственным руководством Маккейба, и подозревала, что его сочувствие ко мне объясняется именно этим обстоятельством. Маккейб знал меня лучше, чем все остальные сотрудники нашего отдела, так как в его сейфе хранилось досье на меня, полученное из полицейского департамента Атланты. А в этом досье были описаны по меньшей мере два неприятных инцидента, которые темным пятном лежали на моей профессиональной репутации. Именно эти инциденты создали мне славу слишком горячей и вспыльчивой женщины, и она последовала за мной в Нэшвилл, но, к счастью, оказалась под замком в сейфе моего шефа, который не любил распространяться на этот счет. Он всем своим видом показывал, что мне самой решать, как поступить с этой информацией — держать ее при себе или сообщить коллегам по работе. Первый инцидент был связан с задержанием одного подозреваемого, когда я прижала его к стене и врезала как следует. Второй касался случая, когда я, по мнению свидетелей, добивалась признания от одного парня, угрожая ему пистолетом. Правда, у меня было совершенно иное мнение на этот счет, но оно так и не отозвалось гулким эхом в кабинете Маккейба.

И тем не менее лейтенант уважал меня. Ведь именно я раскрыла громкое дело о серийном убийце, который терроризировал окрестности Нэшвилла в течение всей последней осени. В связи с этим меня поздравил даже сам мэр Нэшвилла Уинстон Кэмпбелл. Поэтому сейчас, навестив меня в моем доме, Маккейб казался смущенным и вел себя немного покровительственно, словно хотел подчеркнуть тем самым свое дружелюбное ко мне отношение.

Но он быстро справился со своим состоянием и снова стал для меня боссом. «Поправляйся скорее, — сказал он на прощание. — Буду рад твоему возвращению в отдел». Он сделал движение рукой, будто хотел похлопать меня по ноге под одеялом, но потом передумал, так как этот жест мог показаться слишком интимным. Вместо этого он постучал пальцами по спинке кровати.

А док остался со мной, и это нисколько меня не удивило. Более того, я была рада этому. Хотя он намного старше и фактически годится мне в отцы, иногда меня посещала безумная мысль, что он неравнодушен ко мне. Док воткнул вилку компьютера в розетку, затем ловко подсоединил шнур к телефону и повернулся ко мне.

— Я поставлю тебе все программы, — сообщил он.

Пока док возился с программами, я уснула, а когда проснулась, то увидела рядом с ним сына Серхио. Оба пристально смотрели на монитор компьютера и увлеченно щелкали мышкой. Док показывал парню, как управлять ходом игры.

— А сейчас поставь стрелку прямо на голову Баттеркап и щелкни мышкой. Видишь, что получается? Здесь вся информация о ней и о других девушках Паудэрпаф.

— Пауэрпаф, — поправил его Серхио.

— Да, конечно, — согласился док. — Моя внучка тоже всегда поправляет меня.

— Они просто сходят с ума, когда их называют словечком «паудэрпаф», — пояснил Серхио и щелкнул мышью по фигуре «Блоссем».

Я снова закрыла глаза, прислушиваясь к их тихому разговору. Иногда ноутбук тихо чирикал, иногда слышалось хихиканье одного из героев мультика, который приглашал Серхио к продолжению игры. После двадцати минут напряженной игры Серхио неожиданно задал вопрос, который как будто только сейчас пришел ему в голову:

— А почему вы подарили моей маме такой дорогой подарок?

Док тихо прошептал:

— Потому что она моя девушка.

— Правда?

Док засмеялся, а я не посмела открыть глаза.

Серхио был в большем восторге от компьютера, чем я. Через час док положил ноутбук мне на колени и просветил меня насчет его работы, как незадолго до этого Серхио. Док сидел на стуле рядом с кроватью, наклонившись надо мной и компьютером, и терпеливо объяснял, как выводить на экране адрес электронной почты, как проверить свою почту (до сих пор я знала только, какие буквы поступают в режиме онлайн). На самом деле он был не таким уж и старым. В свои пятьдесят с лишним лет все еще достаточно красивый, с волевым квадратным подбородком, умными голубыми глазами и густой копной коротко подстриженных седоватых волос, которые, похоже, когда-то были медно-коричневыми. От других детективов я уже давно знала, что он вдовец, и испытывала к нему искренние симпатии. Порой меня посещало странное чувство, и я размышляла, хочется ли мне иметь рядом с собой мужчину в возрасте моего отца. От него всегда сильно пахло мужским одеколоном, хотя даже он не мог полностью устранить еще более сильный запах формальдегида.

Так кто он для меня? Человек в возрасте отца? Или все же просто мужчина? Если бы эти чувства я высказала своей матери, это повергло бы ее в состояние недоумения, если не шока. Еще бы! Да, я действительно хотела бы иметь рядом с собой какого-нибудь мужчину. Но почему доктора Каллахена? А как насчет этого молодого доктора Клэнси, который так старательно накладывал на мою шею бинты в Больнице имени Вандербильта? А как насчет любого другого молодого мужчины, который бы не стал обращать внимания на изуродованную шрамами шею женщины?

Когда док ушел, я еще целый час сидела с компьютером и с трудом находила нужные мне сайты, хотя уже довольно быстро «скользила» по их названиям. А когда я наконец-то добралась до одного сайта, желая отыскать информацию о Гарсии Маркесе, компьютер известил меня о поступлении электронной почты. Она была отправлена доком. «Я пытался позвонить, — сообщил он, — но ты все еще висишь в Интернете. Впрочем, я очень рад, что тебе понравился мой подарок. Док».

После этого на экране появилось его полное имя: доктор Джекоб Каллахен, а чуть ниже — домашний адрес. Я тут же набрала текст и нажала кнопку «Reply»: «Я просматриваю фотографии на сайте „Playgirl“».

Конечно, я пошутила, но после того как отправила ему ответ, мне стало интересно, и я направила курсор на небольшое белое окошко поиска и набрала на клавиатуре «Playgirl». После этого мне пришлось еще несколько раз щелкнуть мышью, и в конце концов я получила на экране монитора изображение красивого смуглого мужчины с животом Давида работы Микеланджело. Но как только изображение стало раскрываться, я услышала рядом с собой голос сына:

— Кто это? У него должен быть огромный пенис.

Я мгновенно захлопнула крышку ноутбука, изобразила беззаботную улыбку и даже попыталась повернуть голову, но боль в шее не дала мне такой возможности.

— Sergio, mi hijo.[11] Почему ты не спишь?

Вместо ответа он равнодушно пожал плечами, а его глаза сфокусировались на бинтах на моей шее, которые я не рискнула снять. После этого он снова посмотрел на меня и улыбнулся впервые за последние несколько дней с тех пор, как я вернулась домой из больницы. Возможно, он увидел, что я уже немного расслабилась и отдохнула, за что я про себя поблагодарила дока. Его дорогой подарок действительно помог мне отвлечься от дурных мыслей, и Серхио не мог не заметить этого.

— Queres acostarte vos?[12] — спросила я.

— Si,[13] — быстро ответил он и широко улыбнулся.

И тут я вдруг увидела в нем нечто такое, чего не замечала на протяжении всех последних дней, жест из его раннего детства — он накручивал волосы на указательный палец левой руки. Серхио быстро забрался ко мне под одеяло, вытянулся во весь рост, уперся кончиками пальцев ног в мое бедро, положил голову на мою руку и вскоре затих. Мне пришлось смотреть на него, не поворачивая головы.

— Те quiero, mijito,[14] — тихо сказала я.

Он обхватил мою голову обеими руками и поцеловал так, как обычно это делал раньше.

— Ay, cuidado, поосторожней, пожалуйста, не дави на меня, — сказала я, слабо улыбаясь, чтобы не напугать его еще раз. — Немного поднимись и поцелуй меня в щеку. Вот так, молодец, хорошо.

Он отодвинулся от меня и вскоре крепко уснул. Через некоторое время мама отнесет его в детскую кроватку, а мне сейчас некуда спешить. Хотя, конечно, меня разбирало любопытство. Убедившись в том, что Серхио крепко уснул, я открыла крышку ноутбука и нажала кнопку «Resume». Жидкокристаллический экран монитора быстро засветился, и появился тот же самый молодой смуглый мужчина и… Ничего себе! Черт возьми, Серхио был прав!

~ ~ ~

Настоящий Текун Уман был знаменитым индейцем майя из Гватемалы, который погиб во время сражения с испанским конкистадором Педро де Альварадо в шестнадцатом веке. Именно поэтому он стал национальным героем всех народов Центральной Америки. Тот парень, фотография которого помещена на сайте ДИА под именем Рафаэль Мурилльо, однажды сказал мне, что la gente[15] дали ему местное прозвище, поскольку он всегда защищал простых бедных людей, используя для этого фасад своих многочисленных некоммерческих корпораций. Однако на самом деле все его так называемые некоммерческие организации служили надежным прикрытием для нелегальных операций с наркотиками и позволяли ослепленным подобной благотворительностью людям не замечать незаконные источники доходов.

Текун начал торговать героином еще в Атланте и именно там построил свои первые дома для бездомных, которые на самом деле напоминали четырехзвездочные отели. Текун не обеспечивал бездомных супом, но все остальное, включая стейки, рис, рыбу, цыплят под соусом и свежесваренный кофе, подавалось в большом количестве. В каждой комнате был установлен телевизор, чтобы по субботам, когда все комнаты забиты бездомными, мужчины и женщины могли наслаждаться фильмом «Клан Сопрано».

Мэр Атланты потерял множество голосов своих избирателей, когда попытался закрыть все благотворительные дома Текуна Умана после того, как тот перебрался из Атланты в Нэшвилл. И практически никто не обращал внимания на его обращенные к средствам массовой информации слова о том, что существует непосредственная связь между благотворительными домами и центральноамериканским наркокартелем. Никто не слушал его доказательств финансовой поддержки этих роскошных богаделен со стороны торговцев кокаином. Газеты дружно обвиняли мэра во всех смертных грехах и постоянно травили на страницах редакционных статей.

Что же до мэра Нэшвилла, то после приезда сюда Текуна он избежал подобной участи, но только потому, что мне удалось выгнать из города этого наркобарона. Тем не менее Текун успел создать здесь целую сеть благотворительных организаций, которые выполняли все его программы. Вот почему мэр Кэмпбелл так любил меня: я помогла ему избежать позора и ожесточенной травли со стороны издателей новостных программ.

Я щелкнула мышкой по лицу Рафаэля Мурилльо, и его фотография мгновенно заняла весь экран монитора. А справа от нее высветилась вся известная информация об этом человеке: его настоящее имя (а заодно и прозвище на языке майя), возраст (тридцать семь лет), национальное происхождение (латиноамериканское, хотя я хорошо знаю, что его отец был гватемальцем, а мать — белой женщиной из Чаттануги, что делало его отчасти выходцем из южных штатов). Рост: пять футов и одиннадцать дюймов. Вес: сто шестьдесят пять фунтов.

И при этом ни слова о его баснословно дорогих костюмах от Армани и Версаче, его одеколонах стоимостью как минимум сто долларов, серьгах по тысяче долларов и всевозможной косметике из Италии. Ничего подобного не было на сайте, но я хорошо об этом знала.

В отличие от большинства других разыскиваемых преступников с грубыми лицами и в потрепанной одежде он представлял собой образец аристократического лоска и безупречной ухоженности. Тем более что фотография была взята из местной нэшвиллской газеты «Камберленд джорнел», где он изображался в двубортном костюме от Версаче, шелковом галстуке, с коротко подстриженной и прекрасно ухоженной бородой и жизнерадостной ухмылкой на губах.

Ему инкриминировались торговля наркотиками, отмывание денег и создание гватемальского филиала латиноамериканского преступного наркокартеля. Вооружен и очень опасен.

Я понимала все детали последней ремарки. Мы не могли обвинить его в убийстве, но любой суд мог запросто посадить его за решетку за пытки и истязания своих жертв. Он прекрасно понимал, что его многочисленные жертвы никогда не простят ему подобного обращения, и поэтому легко и без стеснения орудовал ножом.

Несмотря на то что я выдворила его из Нэшвилла, Текун никогда не пытался преследовать меня. Ведь я фактически спасла ему жизнь. Серийный киллер успел выпустить в него две пули, но потом на сцене появилась я, приняла на себя удар ножом и тем самым остановила серийные убийства этого маньяка. Текун выжил, а потом его люди вывезли его из города. Судя по всему, сейчас он скрывается где-то в Центральной Америке.

После поспешного исчезновения он прислал мне письмо и золотое кольцо, сообщив попутно о неувядающей любви ко мне. «Mi amor,[16] — написал он тогда, чего никогда не делал по отношению ко мне ни один мужчина, — если бы не ты, я бы не наслаждался жизнью в данный момент и не смог бы написать тебе это письмо. Я жив только благодаря тебе, и все мое существование заставляет меня думать только о тебе». Сейчас я даже поверить не могу в эти слова. Да и Текун Уман тоже вряд ли поверил бы, если бы оказался рядом с моей кроватью и посмотрел на мои ужасные шрамы.

Когда мать крепко засыпает, я немедленно включаю компьютер, выхожу в Интернет и набираю в поисковой системе словосочетание «серийные убийцы».

Разумеется, в первую очередь меня интересует не Нефритовая Пирамида, а Висперер,[17] прозвище которого я не смею упоминать в присутствии матери.

Интернет делает осуществление моих навязчивых идей более легким и доступным. Очень много страниц сайта посвящены трем выдающимся серийным убийцам — Теду Банди, Джону Уэйну Гэйси и Чарльзу Мэнсону. Тут же помещены некоторые детали их ужасных преступлений: квартира Банди с расчлененными и сваренными телами жертв, тайное кладбище Гэйси, где были обнаружены тела маленьких мальчиков, и фотография Мэнсона с вырезанной на лбу свастикой.

Что же касается Висперера, то информация о нем очень скудная. Фактически это те самые три дела в Бристоле, Атланте и последнее в Мемфисе. Одни только имена жертв, их короткие биографии и характерная манера убийств. Все убийства совершены разными способами, однако руководство ФБР решило связать их вместе. Очевидно, они действительно каким-то образом связаны между собой, но специалисты из Квонтико предпочитают не говорить об этом ни слова.

До недавнего времени я была готова забыть обо всех этих делах, так как речь шла об убийствах только в двух городах — Бристоле и Атланте. Но потом, когда я находилась в больнице, поступило сообщение об убийстве осенью троих человек в Мемфисе, и специалисты из ФБР пришли к выводу, что это дело рук Висперера. Через шесть лет после убийства моей сестры Висперер снова заставил говорить о себе. А ведь я в течение этих долгих шести лет тешила себя надеждой, что он уже отдал Богу свою мерзкую душу.

На экране высветились три окошка с названиями трех городов. Один щелчок мышью, и я снова могу прочитать о них.

— Вот твой Chompipe Loco,[18] — сказала мать, поставив бутылку виски на косметический столик в дальнем конце комнаты, подальше от моей кровати. Затем она подошла ко мне, схватила со столика пузырек с болеутоляющими таблетками и сунула его в свою сумку. — Я буду безумно рада налить тебе немного виски, но не раньше чем через двенадцать часов. — Она поставила на столик с лекарствами бутылку яблочного сока.

— Мама, немного виски мне сейчас никак не помешает.

— Ты думаешь, я полная идиотка? — вспылила она. — Послушай, mi hija,[19] ты, конечно, можешь заменить таблетки от боли небольшим количеством trago,[20] но ты ни в коем случае не должна смешивать их. Сегодня вечером, часов в десять, мы с тобой выпьем вместе.

— Да, но до этого я буду мучиться от боли.

— Значит, тебе придется выпить немного больше. Кроме того, тебе уже давно пора встать с постели и немного походить. Это улучшит циркуляцию крови и ускорит выздоровление. Мне недавно звонила твоя физиотерапевт и попросила напомнить тебе, что ты не можешь вечно лежать в кровати.

Мать опять взяла на себя двойную роль заботливой сиделки и устрашающего сержанта в казарме. Она помогла мне осторожно приподняться на кровати.

— Доктор сказал, что ты уже вполне можешь немного посидеть. Я поставила кресло-качалку перед окном. Ты будешь наблюдать за Серхио и смотреть телевизор.

— А где он?

— Во дворе. Играет в снежки.

— Его нельзя оставлять там одного.

— Он не один, а с маленьким Роем. Ладно, поднимайся.

Она отвезла меня в гостиную, где вовсю потрескивали дрова в новом камине. Рядом с креслом-качалкой уже стоял столик с чашкой горячего шоколада. Через оконное стекло я увидела во дворе сына, который слепил снежок и бросил в своего друга, промахнувшись примерно на двадцать футов.

— Ты просто отдохни здесь немного, — продолжала настаивать мать, мгновенно покончив с ролью заботливой сиделки. С этими словами она направилась в ванную принять душ, из чего я сделала вывод, что ее не будет в комнате по меньшей мере минут тридцать, если не больше. Вполне достаточно времени, чтобы вернуться в спальню и плеснуть в горячий шоколад большую порцию виски. И тогда день станет намного лучше. Возможно, мне удастся выбраться во двор и попытаться швырнуть в Серхио снежком. Малыш Рой будет просто в восторге. Впрочем, он и сейчас намного точнее и чаще попадает в Серхио. Его отец недавно записал его в детскую бейсбольную секцию. Как это замечательно — наблюдать за сыном, который бегает по заснеженному двору, весело смеется, демонстрируя белоснежные зубы и постоянно спотыкаясь в снежных сугробах, гоняясь за Роем. Оба малыша заметно выделяются на белом фоне своими смуглыми лицами.

Мое тело постепенно покрывалось капельками пота. Это начинала действовать смесь виски с горячим шоколадом, что очень поднимало настроение. Даже ноутбук, казалось, радовался по этому поводу, громко прочирикав и сообщив слащавым голосом, что на мое имя получена электронная почта. Только сейчас я вспомнила, что забыла выключить компьютер и выйти из Интернета. Конечно же, это док, кто же еще. Видимо, он решил сообщить мне последние новости из какого-нибудь порносайта. Я медленно направилась в спальню и щелкнула мышью. На экране появился не адрес дока, а какое-то другое название — Cowgirlx14, или что-то в этом роде, причем с другого сервера. Не долго думая я открыла полученное сообщение.

«Mi amor!

Как дела? Поправляешься потихоньку? Я слышал, Уилсон тебя изрядно покалечил. Получив такой удар ножом в шейную вену, ты все же осталась жива. Чудесно. Нет никаких сомнений, что тебя спасла твоя сальвадорская кровь — слишком сильная и упрямая, чтобы так легко расстаться с жизнью.

Скажи мне откровенно, это ты каждые пятнадцать минут наведываешься на сайт с информацией о серийных убийцах?

Каждый день дает нам слишком много хороших минут, Роми, слишком много возможностей, которые мы бездумно тратим на пустяки, и в течение этих минут я постоянно думаю о тебе.

tu».

Письмо было написано на испанском, с превосходной грамматикой и даже неуловимыми местными акцентами. И даже последнее слово этого послания, которое означало подпись отправителя, было наполнено особым смыслом. Во всяком случае, оно было выбрано далеко не случайно: это были инициалы его прозвища — Текун Уман.

Кроме того, сочетание «tu» означало по-испански «твой».

Я быстро ответила, но сделала это по-английски и попросила только об одном — чтобы этот кусок дерьма назвал мне место своего укрытия: «Обнаружь себя, трусливая скотина. Вернись обратно в Нэшвилл, чтобы мы могли закончить это дело раз и навсегда».

Через час я получила ответ от адресата Cowgirlx14: «Прошу прощения, но мне кажется, мы с вами не знакомы, поэтому был бы крайне признателен, если бы вы не обзывали меня плохими словами. К тому же я никогда не работал в Нэшвилле».

В течение следующих шести недель я не получала от Текуна никаких сообщений, а потом он неожиданно прислал мне пакет с рисунками из Атланты, Бристоля и Мемфиса.

~ ~ ~

Текун Уман не только жив и здоров, но и осмеливается переписываться со мной. Я тут же отправилась к Патрику Маккейбу и бросила на его рабочий стол копию последнего электронного письма.

Маккейб удивленно посмотрел на меня:

— Что ты тут делаешь?

— Ничего, просто решила навестить вас, — улыбнулась я. — Не волнуйтесь, я на минутку, обещаю. — На самом деле мне хотелось не просто улыбнуться, а подмигнуть и сокрушенно покачать головой, но моя израненная шея не позволяла это сделать.

— Как ты добралась сюда? Ты же не водишь автомобиль, не так ли?

— Да, моя мать привезла меня и сейчас ждет на стоянке. Я сказала, что зайду к вам только на одну минуту.

Маккейб выглядел усталым, хотя было еще только раннее утро, а на его столе я не увидела ни одной папки с важными делами. Вся его работа сейчас заключалась в раскрытии старых преступлений, среди которых на первом месте по-прежнему находилось дело Нефритовой Пирамиды, до сих пор закрепленное за мной. А под этим делом числились четыре жертвы. Глэдис, наша постоянная сотрудница, долго смотрела на экран монитора, затем принялась быстро вносить старые данные в новую компьютерную программу, разработанную недавно специально для нашего отдела.

Когда я впервые вошла в отдел после ранения, несколько сотрудников дневной смены радостно поприветствовали меня, делая себе кофе. Обычное неторопливое утро. Тем не менее Маккейб выглядел предельно истощенным. Вероятно, он просто накофеинился, что бывает с ним довольно часто. Он встал из-за стола, обошел вокруг меня, налил себе еще одну чашку кофе и предложил мне вторую, и я ее с благодарностью приняла.

Он показал мне рукой на стул:

— У тебя еще осталось несколько дней для отдыха. Что говорят врачи?

— Что я могу сидеть за рабочим столом к концу следующей недели.

— А как твоя шея?

— Все еще болит, но это уже пустяки. — Я сказала чистую правду: шея действительно еще болела, но в целом все было нормально. К моему удивлению, раны быстро заживали, как и та памятная рана на ноге, которую я получила в раннем детстве. Мать говорит, что это действие моей сальвадорской крови, которая настолько сильна, что даже самые глубокие раны заживают очень быстро. И именно этим, вероятно, объясняется ее порой слишком революционное настроение.

Вместо того чтобы усесться за свой стол, Маккейб предпочел устроиться на стуле напротив меня, чтобы еще раз подчеркнуть, что мы с ним на равной ноге. Ничего подобного никогда не случалось прежде, во время моей обычной работы.

— Вчера мне звонил Степлтон из газеты «Камберленд джорнел» и сказал, что хотел бы написать о тебе. Дескать, вполне естественный человеческий интерес к Ромилии Чакон — молодой героине Нэшвилла, совершившей незаурядный поступок.

— Меня это не интересует.

— Я сказал ему то же самое, но этот Энтони упрям, как и любой другой газетный издатель. Он позвонит тебе через некоторое время, но ты не поддавайся на его провокационные вопросы и держи язык за зубами. — Маккейб надел свои огромные очки и вперился глазами в текст полученной мной электронной почты, а я тем временем рассказала ему о своей вербальной атаке на абонента Cowgirlx14.

Маккейб недовольно насупился:

— Может быть, он придумал какую-то компьютерную штуку, которая позволяет ему использовать чужой электронный адрес? Или он вообще держит нас за идиотов, а на самом деле скрывается за адресом Cowgirlx14 и пытается представить из себя невинную жертву из штата Айдахо? Ладно, я попрошу Глэдис разобраться с этим делом, поскольку на данный момент она самый крупный специалист по компьютерам. Однако ты так и не ответила на мой вопрос.

— Какой именно?

— Почему ты здесь?

Я посмотрела налево, где на журнальном столике скопилась огромная стопка газет и журналов.

— Мне ужасно надоело лежать в постели.

— В таком случае сходи в книжный магазин, в кино или по крайней мере в отель «Оприленд», где, как я слышал, сейчас находится замечательная группа актеров.

— Да, но сейчас там закрыли парк развлечений и специальную трассу для любителей роликовых коньков, оставив лишь огромный и безобразный молл.

— Верно, — согласился со мной Маккейб и опустил голову, продолжая смотреть на меня поверх очков. Я терпеть не могла, когда он так смотрел на меня. Впрочем, я всегда ненавидела, когда мужчины, особенно в таком возрасте, смотрят на меня поверх очков. Мне почему-то всегда казалось, что тем самым они пытаются укрепить власть надо мной, и в такие моменты мне хотелось врезать им промеж глаз, чтобы защитить себя от них.

— Итак, вы уже просмотрели те сайты, которые посвящены серийным убийцам?

Отдав шефу распечатки электронной почты, я, возможно, совершила непростительную ошибку. А с другой стороны, я просто не могла лежать в кровати, пичкая себя большими порциями кодеина и бурбона. Это было бы еще большей ошибкой. Я хотела поскорее вернуться в тренажерный зал и восстановить силы для нормальной жизни.

— Хоть некоторые из них? — допытывалась я. — Хотя бы для того, чтобы проверить наличие там последней информации.

Он тяжело вздохнул.

— Роми, это преимущественно гражданские сайты, созданные людьми, которые помешались на серийных убийствах. Тебе не удастся выудить из них хоть какую-то полезную информацию. — Он сделал паузу, а потом продолжил как можно более осторожно: — К тому же я не могу сейчас сказать, разумно ли зацикливаться на этом типе.

Конечно же, он имел в виду Висперера, кого же еще. Нам обоим не требовалось никаких дополнительных разъяснений.

— Я не зацикливаюсь на нем, лейтенант, я просто пытаюсь расследовать это дело. Каталина была моей сестрой, и поэтому я имею право заниматься этим делом.

Он не стал спорить со мной, а просто вернулся к чтению моей электронной почты.

— Кроме того, — продолжала я, — моя голова сейчас забита Текуном Уманом. — Я говорила не совсем искренне, но и не слишком преувеличивала.

— Почему?

— Потому что у нас с ним есть одно незаконченное дело.

— Ах да, понимаю. Ты имеешь в виду этого парня? Как его там зовут? Гато Негро?

Я опустила голову и посмотрела в пол.

— Да.

— Тот самый парень, которого ты не смогла уберечь от Текуна?

Я ничего не ответила.

— Значит, ты хочешь отомстить ему, — заметил он.

— Нет, это не месть, — решительно возразила я. — Речь идет прежде всего о правосудии. Текун Уман истязал этого парня, резал его ножом. — В этот момент перед моими глазами снова встал образ шестнадцатилетнего парня, который доверился мне и предоставил информацию о Текуне, а через неделю я увидела его в больнице с выбитым глазом и вырезанным на животе испанским словом «narc». А все из-за моей глупой неосторожности, так как именно из-за меня Текун Уман узнал о Гато Негро.

Маккейб нарушил терзавшее мою душу чувство вины.

— Но этот парень ничего нам не сообщил, и я сильно сомневаюсь, что он поддержит наши обвинения против главаря.

— Может, и поддержит, если мы доставим сюда Текуна.

Маккейб шумно вздохнул через раздувшиеся ноздри.

— У кого сейчас находится досье на мистера Текуна?

— Первым информацию о нем стал собирать отдел по борьбе с наркотиками города Атланта, — сказала я. — Но они не очень преуспели. Когда я впервые стала наводить справки о нем по поводу убийства Диего Саенца, они даже не знали его клички. Полагаю, мы сейчас знаем об этом человеке гораздо больше, чем федералы. — Я сделала многозначительную паузу, а потом решила все же подстраховаться на всякий случай. — И тем не менее округ Колумбия может иметь весьма полезные для нас сведения, в особенности по некоторым делам.

— Да? Значит, ты хочешь поехать в Вашингтон? — спросил он и показал рукой на шею. — С таким шрамом?

Я с трудом выдавила из себя улыбку:

— Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Просто я подумала, что если бы можно было получить более широкий доступ к файлам ДИА…[21]

— То ты могла бы работать дома, — закончил он мою мысль и устало закатил глаза. Возможно, он уже проклинал дока за то, что тот подарил мне портативный компьютер. Вынужденное безделье позволило мне хорошенько попрактиковаться в Интернете.

— Нет, не дома. В отделе. Поиски Текуна — это и есть моя работа, сэр.

— Ты сейчас на больничном.

— Мой физиотерапевт говорит, что я должна больше двигаться, чтобы не атрофировались мышцы. Я могу утратить профессиональные навыки.

— Ну и черт с ними, сиди дома и отдыхай. Ты совсем недавно закончила большое дело.

— Я не хочу отдыхать, — быстро возразила я неожиданно капризным тоном.

— Почему? Текун сейчас в бегах и находится в федеральном розыске, а не в местном.

— Не в этом дело. Текун создал здесь настоящее осиное гнездо, и мне бы очень хотелось знать, какие именно дела он проворачивал до своего бегства из города. Вероятно, достаточно крупные, чтобы о нем знали на улицах города.

— Так чего же ты хочешь?

— Дело в том, что каждый раз, когда я выхожу на веб-сайт ДИА, я натыкаюсь на небольшое окошко, где нужно напечатать пароль доступа. Думаю, что там содержится секретная информация для агентов правоохранительных органов, которые ведут расследования особо важных дел. Для них это единственный способ получить оперативную информацию по интересующим их делам и при этом скрыть ее от посторонней публики.

— Значит, тебе нужен пароль?

Я улыбнулась, вдруг почувствовав, что воротник из бинтов на моей шее затянут слишком туго.

— У меня есть пароль, — тихо сказал он, — но я не имею права его раскрывать. Разумеется, я могу обратиться за получением еще одного… Но послушай меня внимательно: ты не сможешь его использовать, как тебе вздумается, иначе они быстро поймают тебя и так шлепнут по рукам, что всю жизнь с синяками ходить будешь. Они регулярно проводят мониторинг использования паролей своими служащими. А потом Вашингтон возьмется за меня и накажет за то, что доверил тебе пароль. А мне не нужны такие проблемы с ДИА. Если же ты выболтаешь полученную с помощью этого пароля информацию кому-то из посторонних, к примеру, Энтони Степлтону, то я сделаю все возможное, чтобы понизить тебя в должности.

Это было слишком суровое предупреждение. Вероятно, моя слабая улыбка, высокий ворот из бинтов и израненная шея оказались слишком беззащитными перед строгим приговором моего шефа. К тому же Маккейб еще раз напомнил о газетном издателе, подтвердив тем самым давние слухи о существовавшей между ними вражде и даже соперничестве. Я почувствовала это еще в момент моего первого появления в Нэшвилле.

Я пообещала, что не намерена общаться ни со Степлтоном, ни уж тем более с его репортерами.

— Итак, когда ты собираешься вернуться на работу? — спросил он.

— В четверг.

— Ладно, я попрошу для тебя временный пароль. Посмотрим, что из этого получится.

Я поблагодарила босса и вышла из его кабинета, а он вернулся к своему остывшему кофе и ярко мерцавшему экрану компьютера. Откровенно говоря, я была безумно рада, так как через некоторое время могла вернуться домой, включить компьютер и продолжить поиски наркодилера, который так нагло ворвался в мою жизнь. Надо было что-то делать. Возможно, Маккейб понял всю серьезность моего положения и решил помочь. Мне действительно необходимо было чем-то занять себя. Кроме того, я могла добиться некоторого успеха и продвинуться в деле поимки Текуна. Маккейб был прав: я действительно должна заняться текущими делами. Одержимость — характерная черта нашей профессии, связанной с расследованием преступлений и формированием психологического образа преступника. Правда, нужно помнить, что я не должна подвергать риску карьеру босса посредством использования пароля для проникновения на другие сайты, к примеру, на сайт Департамента психологических исследований в Квонтико. Я буду хорошим детективом и постараюсь сфокусировать внимание исключительно на Рафаэле Мурилльо, известного по кличке Текун Уман. Концентрируя внимание на одном объекте, я тем самым не позволю себе опуститься на дно.

~ ~ ~

Синди, физиотерапевт, крутила мою голову влево, вправо, назад и вперед, испытывая на прочность все мои мышцы на лице, голове и шее. Она делала это сильными движениями, ориентируясь на гримасы боли на моем лице. Когда она поворачивала мою голову в некоторых направлениях, я стонала от боли, и она уменьшала силу давления. В целом мои мышцы стали более гибкими, и я даже могла посмотреть назад через правое плечо. Хотя все еще ощущала некоторый дискомфорт.

— Через пару недель вы сможете вернуться в тренажерный зал, — сказала она наконец. — А пока я вам настоятельно рекомендую быстрые прогулки пешком.

Я последовала совету Синди и каждое утро проделывала физические упражнения головой, пока боль после ночного сна полностью не исчезла. В тот день я позавтракала с Серхио обычной порцией каши, надела спортивный костюм, вышла на тротуар и быстрым шагом направилась в сторону центральной части Променада. Меня не покидала надежда, что подобные физические упражнения помогут мне сбросить лишний вес, который я набрала за время неподвижного пребывания в кровати. Вскоре я почувствовала, как истосковавшиеся по физической нагрузке мышцы сами тянут меня в тренажерный зал.

Вернувшись домой, я приняла душ, наложила новые бинты и поехала на работу. Никакие болеутоляющие таблетки мне больше не нужны. Голова была ясной, и даже бурбон не понадобился для поддержания нормального тонуса. У меня было много работы, а это главное средство от скуки и дурных мыслей.

Временный пароль Маккейба позволил мне более глубоко копнуть тайный мир информации ДИА. Сидя за своим рабочим столом в центре Нэшвилла, я все утро таращила глаза на компьютерные файлы, находящиеся в базе данных Вашингтона. Отыскав на сайте ДИА список разыскиваемых преступников, я набрала имя Текун Уман, и тут же открылось несколько файлов. Согласно одному из них, бегство Текуна от закона началось в ту самую ночь, когда несколько его «кузенов» прибыли в Больницу Вандербильта и буквально вытащили его из палаты интенсивной терапии за несколько минут до полуночи. А я в это время спала в своей палате двумя этажами выше и, разумеется, не могла слышать сопровождавший это похищение шум. И только на следующий день узнала все подробности его бегства. Оказывается, медсестры пытались остановить горячих парней, тщетно доказывая, что очень опасно перевозить пациента с пулевыми ранениями. Однако «кузены» все же добились своего и увезли друга в аэропорт Нэшвилла, откуда на частном самолете они вылетели якобы в Атланту, но там так и не приземлились. И только в одном сообщении высказывалось предположение, что на каком-то этапе маршрута самолет Текуна повернул на юго-запад и, вероятно, приземлился в аэропорту мексиканского города Леона. Это было последнее известие о бесследно исчезнувшем наркобароне.

Однако Текун оставил в штате Теннесси немало следов. В сообщениях ДИА не без гордости говорилось, что из ста шести подпольных лабораторий по изготовлению синтетического наркотика метамфетамина, которых им удалось обнаружить и накрыть в прошлом году в результате операции «Ледокол», по меньшей мере двадцать девять могут принадлежать Рафаэлю Мурилльо по прозвищу Текун Уман.

Последнее обстоятельство удивило меня гораздо меньше, чем общее количество подпольных лабораторий: сто шесть. Все они производили огромное количество быстродействующего наркотика, который получил название «кристалл», или «лед». В течение моих первых лет работы в качестве патрульного полицейского, а потом и детектива мне доводилось видеть немало крохотных пластиковых пакетиков с почти прозрачными кристаллами, которые по виду напоминали твердые леденцы. Кроме того, я нередко видела последствия курения этого кристаллического кокаина — после первых доз необыкновенная эйфория, а потом полное разрушение личности от дозы и шизофрения, когда шестнадцатилетний парень мог разрывать ногтями кожу на руке, а потом медленно умирал от потери крови. Любая попытка воздержаться от передозировки неизбежно приводила к страшным мучениям и глубочайшей депрессии. Я сама знала пару случаев в Атланте, когда юные парни кончали жизнь самоубийством в результате чрезмерного употребления этого сильнодействующего наркотика. Тем не менее метамфетамин с каждым годом приобретал все большую популярность у молодежи, постепенно замещая собой старый кокаин. Вполне возможно, что это было связано прежде всего с его местным производством. Старый кокаин стоит дорого, а синтетический можно легко производить даже в небольшой импровизированной лаборатории.

Иногда, когда я читаю все эти сообщения о большом выборе наркотиков или вижу какого-нибудь хулиганистого белого паренька с черными точками от уколов шприцев на руке, которые быстро превращаются в незаживающие раны, я вспоминаю своего маленького Серхио. Сейчас ему только три годика, то есть скоро будет четыре. Я знаю, что может спасти ему жизнь: окружающие его женщины, то есть я сама и его любвеобильная бабушка. Но это он сейчас находится в полной безопасности, а что будет через пару лет, когда мне придется так или иначе рассказывать ему о школе и, к сожалению, о наркотиках? И чем больше я вижу то, что происходит на улице, тем лучше понимаю необходимость дошкольного воспитания дома.

В этот момент мне захотелось позвонить домой и предупредить мать, чтобы она не спускала с Серхио глаз. Я первый день на работе после долгого отсутствия, а душа уже неспокойна. Мне захотелось поговорить с ним хотя бы по телефону и на минутку представить, как он наматывает волосы на указательный палец.

У Текуна оказалось немало имен и прозвищ. Для улицы он был просто Текун Уман, более широкая публика знала его под именем Рафаэль Мурилльо, а члены семьи звали его Рафаэлем Мурилльо Джеймсом. Это последнее имя я выудила из его свидетельства о рождении. Хотя его отец был гватемальцем по происхождению, сам Текун родился в городе Чаттануга, что в штате Теннесси. По всей вероятности, отец настоял на том, чтобы сыну дали имена обоих родителей, что вполне соответствует латиноамериканским традициям. В сертификате о его рождении говорилось, что его мать Рут Джеймс родом из Чаттануги, а потом я выяснила, что в этом городе до сих пор немало людей с фамилией Джеймс. Видимо, это одна из старейших фамилий среди жителей Чаттануги.

Их действительно было немало. Позвонив в справочное бюро, я получила несколько номеров, зарегистрированных на Рут Энн Джеймс. Не долго думая я позвонила по первому из них.

Вместо Рут Энн мне ответила ее сестра Кимберли.

— Кто говорит? — спросила она хрипловатым голосом с явным южным акцентом, который мог принадлежать представителю верхнего среднего класса белой расы. За всем этим антуражем, безусловно, стоят большие деньги.

Я представилась, сообщила о своей профессии и даже назвала место жительства.

— Да, и чем обязана столь неожиданному звонку?

Я назвала имя ее племянника Рафаэля Мурилльо.

Она долго думала, но потом все же признала, что я позвонила по правильному номеру.

— Весьма сожалею, но я никоим образом не общаюсь с ним.

— Да, мэм, — поспешила я успокоить ее, — я знаю, что вы не поддерживаете с ним связь, но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— Какие именно?

— Ну, прежде всего я хотела бы сообщить, что ваш племянник находится в федеральном розыске.

Она засмеялась.

— Простите?

— Детектив Чакон, для меня это уже давно не новость.

— Так вы могли бы ответить мне на некоторые вопросы?

— Да, разумеется. Честно говоря, я терпеть не могу разговоры по телефону.

— Могу ли я навестить вас?

Она тяжело вздохнула, но меня вдохновил ее откровенный тон, хотя он явно демонстрировал ее социальное превосходство над детективом полиции.

— Да, ничего не имею против, вы можете приехать ко мне. Но если вы действительно хотите поймать Рафаэля, то боюсь, что разочарую вас. Здесь вы его точно не найдете, а я вряд ли смогу помочь вам.

— А если я поговорю с Рут, матерью мистера Мурилльо?

— Рути будет еще более бесполезной для вас, чем я.

— Почему?

— У моей сестры болезнь Альцгеймера. Она может принять вас за свою домашнюю кошку.

— О, очень сожалею.

— Тем не менее Рути любит принимать гостей. Она может рассказать вам о своем детстве. Приезжайте завтра или послезавтра. Мы все равно никуда не выходим из дома.

~ ~ ~

Мое единственное посещение города Чаттануга произошло в то время, когда мы с мамой и сыном переезжали из Атланты в Нэшвилл. Я сидела за рулем небольшого грузовика «райдер», а мама ехала за мной с внуком в нашей «хонде». В Чаттануге мы сделали остановку, чтобы пообедать, а потом Серхио пересел ко мне в грузовик, и дальше мы всю дорогу до Нэшвилла притворялись, что являемся заправскими водителями грузовика.

Семейство Джеймс проживало в одном из лучших районов города, возможно, самом лучшем. Это были дома богачей и вовсе не напоминали лачуги, в которых жили и воспитывались торговцы наркотиками. Высокие колонны в стиле плантационной эпохи украшали фронтон дома, а комнаты в трехэтажном здании, предназначенные для хозяев и прислуги, вне всяких сомнений, были превращены в просторные студии и обширные кабинеты. Лужайка перед домом была заботливо ухожена каким-нибудь мексиканским садовником, и все здесь говорило об огромном количестве денег, которые накапливались столетиями, в течение которых рабочая сила негров-рабов сменилась белыми бедняками, на место которых потом пришли латиноамериканцы.

Юная служанка провела меня в библиотеку. Она говорила на испанском, но слишком примитивном и с большим количеством грамматических ошибок, которые обычно делают дети (к примеру, «dicieron» вместо «dijeron»[22] или наиболее общее употребление «haiga» вместо «haya», что равнозначно нашему «не было»). Она отнюдь не была простачкой. Насколько я могла судить, испанский был ее вторым языком, а по виду она напоминала представительницу народа майя или ацтеков. Оставив меня в библиотеке, она ушла и вернулась через минуту с чаем со льдом и сообщила, что донья Кимберли будет с минуты на минуту.

Минут через пятнадцать Кимберли Джеймс ввезла в комнату на инвалидной коляске свою сестру Рут Энн. Они были близнецами, и поначалу мне показалось, что коляску вкатило ее зеркальное отражение в полный рост. Я встала. Они обе все еще были красивыми женщинами шестидесяти с небольшим лет или около того. Их длинные волосы естественного цвета были аккуратно собраны в старомодные пучки на затылке. Одеты они были по-разному: Рути в инвалидной коляске — в длинную пурпурную юбку, скрывавшую ее ноги до лодыжек, и кремового цвета блузку с кружевным воротником, оттенявшим розоватую кожу на выпиравших старческих костях, а Кимберли — в просторные брюки, такого же цвета блузку и белоснежные теннисные туфли. Когда они появились в библиотеке, я вдруг подумала, что если бы не эта инвалидная коляска, трудно было бы определить, кто из них страдает старческим слабоумием.

— Как только я сообщила Рути, что к нам приедет гость, то есть человек, который был дружен с Рафаэлем, она сразу же сказала, что хочет встретиться с вами. — Кимберли подтолкнула коляску с сестрой к кофейному столику, обошла вокруг него и пожала мне руку. Я продолжала стоять. — Садитесь, детектив, — предложила она. — Знаете, прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз разговаривала с Рафаэлем, но готова держать пари, что если бы это случилось, он непременно рассказал бы мне о вас.

Я густо покраснела и машинально закрыла шею волосами. Думаю, это стало началом моей новой привычки, которая отныне будет сопровождать меня всю оставшуюся жизнь.

— Значит, вы давно не видели мистера Мурилльо, несмотря на то что он долгое время жил неподалеку в Атланте, а потом в Нэшвилле?

— Да, я не видела его целых четыре года.

— Где Рафи?

Только сейчас стало очевидным, что ее сестра действительно страдает болезнью Альцгеймера. Рути Джеймс обвела взглядом комнату, пытаясь отыскать глазами своего сына.

— Его сейчас здесь нет, Рути. Ты же только вчера вечером разговаривала с ним, не помнишь? В ванной комнате…

— Он принимал ванну?

— Да.

— Он всегда был очень грязным, потому что слишком много лазает по деревьям, черт возьми.

Раньше мне никогда не приходилось видеть людей с симптомами болезни Альцгеймера. Кимберли казалась очень сдержанной, хотя было ясно, что ежедневный уход за больной сестрой и ее причуды требуют от нее огромных усилий и терпения. Болезнь сестры, казалось, совершенно не повлияла на нее. Она объяснила поведение сестры, будто зная, что я размышляю именно над этим.

— В это время суток она еще управляема, и я могу хоть немного общаться с ней и контролировать ее мысли. Поздно вечером она становится дьяволом в инвалидной коляске. — Кимберли тихо засмеялась, но за этим беззаботным смехом я без труда уловила невероятную усталость. — Мы поддерживаем ее с помощью самых разнообразных коктейлей: такрин, донепецил, ривастигмин, а совсем недавно стали давать галантамин, который оказался наиболее эффективным из всех предыдущих. Во всяком случае, он позволяет мне держать ее под контролем до захода солнца. И еще витамин Е, конечно, хотя я не уверена, что он положительно воздействует. Кроме того, она по-прежнему спит вдали от меня.

Мне стало ясно, что она замучена уходом за сестрой и знает о болезни Альцгеймера гораздо больше, чем ей хотелось бы.

Мы сели. Несмотря на приверженность старым южным традициям, характерное для южан вежливое начало разговора закончилось очень быстро. Она спросила, как я доехала, была ли в Чаттануге раньше, а потом сразу же перешла к делу.

— Итак, моя дорогая, что вы хотели бы узнать о моем племяннике?

— Вероятно, вы знаете, миссис Джеймс, что с некоторых пор он находится в федеральном розыске.

— Да, за связь с местным наркокартелем, а сейчас еще за бегство от Агентства по борьбе с наркотиками.

Ее спокойная осведомленность немало удивила меня.

— Вы считаете все эти обвинения справедливыми?

— Какая разница, что я считаю? — Она бросила быстрый взгляд на сестру, после чего снова повернулась ко мне. — Я никогда не была свидетельницей его поступков. Я никогда не видела, чтобы мой племянник сделал что-то плохое или незаконное. Но я не слепая, в конце концов, и знаю, что пришлось пережить моей сестре. Как вы думаете, почему ее свалила эта ужасная болезнь?

Она говорила так, будто ее сестры в комнате не было. Кимберли знала, что Рути простит ей такие слова, или просто понимала, что та напрочь лишена способности помнить о недавнем прошлом? Тон Кимберли можно было бы принять за тон жестокой сестры-двойняшки, если бы не совершенно искренняя забота о сестре. Она заботливо одевала ее, приводила в порядок волосы и даже использовала косметику, с помощью которой Рути сохраняла хоть какую-то видимость достоинства.

— Рути слишком много настрадалась в Гватемале, видела слишком много плохого. В конце концов это напряжение сломило ее. В моем роду никто и никогда не страдал болезнью Альцгеймера. Я тоже не опасаюсь заполучить эту болезнь, так как никогда не жила в этих джунглях.

— Каких джунглях?

— В Питэне. Я ездила туда несколько раз после окончания своей скоротечной артистической карьеры. Вполне достаточно, чтобы узнать, что в нашем мире есть еще немало диких мест. В самых далеких углах нашей планеты многие люди живут в совершенно примитивном состоянии.

Я не знала, как относиться к ее словам, от которых совершенно явно попахивало расизмом. Наконец я решила сменить тему разговора:

— Вы были актрисой?

— Да, в Нью-Йорке, но не на Бродвее. — Она мягко улыбнулась, вероятно, вспомнив те приятные дни, после чего ее высказывания относительно Гватемалы стали намного мягче. — Конечно, некоторые из тех людей, которых мне доводилось видеть в Гватемале, были очень добродушными и приветливыми даже по отношению к такому незнакомому человеку, как я. Но они так много настрадались, что невольно стали не доверять не только чужим людям, но и своим. В особенности своим военным. Однако мы отклонились от темы разговора. Вы же приехали ко мне вовсе не для того, чтобы поговорить о гватемальской политике. Вы разыскиваете Рафаэля.

— Да, мне хотелось бы узнать как можно больше о вашем племяннике.

— Зачем? — неожиданно спросила она и посмотрела на меня таким взглядом, словно увидела нечто, доступное только старому и мудрому человеку. Обычно такие люди видят в нас то, что мы сами не замечаем в себе. — Если не ошибаюсь, вы знакомы с Рафаэлем, не так ли?

Этот вопрос заставил меня поежиться. Я отвела от нее глаза, а потом снова посмотрела на собеседницу. Этого движения было вполне достаточно, чтобы сообщить ей нечто такое, чего я не могла высказать словами. Я снова ощутила себя слишком юной и во многих отношениях не обремененной большим жизненным опытом.

— Да, мэм, я разговаривала с ним несколько раз, — тихо сказала я и вдруг подумала, не слишком ли явно дрогнул мой голос. Нет, она не могла этого заметить, так как все произошло слишком быстро. — Я вынуждена была пойти на это. Понимаете, в то время я расследовала серийные убийства одного преступника по прозвищу Нефритовая Пирамида. Вы слышали о жутких убийствах, которые недавно произошли в Нэшвилле? Вы должны помнить некоторые детали…

— О да, — кивнула она. — Это показывали по всем новостным программам. Значит, вы та самая молодая особа, которая фактически спасла жизнь моему племяннику?

— Да.

— Скажите мне откровенно, детектив, Рафаэль связывался с вами после того, как покинул Нэшвилл? Он писал вам?

— Да, я получила от него благодарственное письмо.

— Благодарственное письмо. И ничего больше?

Неужели она знает о его подарке? Откуда? Нет, вряд ли. Она может знать только то, что и так хорошо известно членам семьи, даже если они десятилетиями не общаются друг с другом: привычки своих близких людей.

— Он прислал мне подарок.

Она молча смотрела на меня, явно ожидая подробностей.

— Это было кольцо, небольшое кольцо. — Я не стала говорить ей, что оно весило не менее четырех каратов.

Она засмеялась.

— Почему вы смеетесь? — удивилась я.

— О Боже, детектив, не думаю, что хотела бы оказаться на вашем месте.

Кимберли покатила инвалидную коляску с сестрой в столовую, где служанка по имени Карлита стала кормить ее. Мы с Кимберли вышли из комнаты, но я все же оглянулась напоследок. Карлита кормила Рут супом и что-то шептала на ухо на каком-то странном языке. Затем она неожиданно перешла на испанский: «Cuidese dona Ruthie, esta bien caliente»,[23] на что Рути тихо ответила: «Нет, это не слишком горячо. Это мой любимый caldo!».[24] Я могла поклясться, что сквозь чудный южный акцент я слышала прекрасно тонированный гватемальский голос.

— Рути может выходить из дома и возвращаться, — пояснила Кимберли тоном, в котором сейчас уже явственно ощущались нотки усталости. Видимо, сказывалось накопившееся ранее напряжение сил. — Днем она ведет себя более или менее сносно. Думаю, вы сами уже догадались, что это результат воздействия чудодейственного коктейля. Она даже говорит с Карлитой по-испански. Но поздно вечером и по ночам она становится просто невыносимой. Ходит по дому, может засунуть утюг в холодильник или отнести тарелки в гараж. Однажды я проснулась утром и обнаружила ее наручные часы в банке с сахаром. Прошлой ночью мне повезло, что удалось поспать почти пять часов.

— Вы ухаживаете за ней целый день?

— Да. Некоторые мои двоюродные сестры и братья уговаривают меня отправить ее в дом для престарелых, что мы, вероятно, и сделаем месяцев через шесть или около того, но мне не очень нравится эта идея. Она моя родная сестра, и к тому же мы близнецы. Вы же знаете, что близнецы всегда очень близки. Порой мне кажется, что я просто хочу компенсировать своей заботой те несчастные годы, которые она провела в Гватемале.

Мы вошли в помещение солярия с большими стеклянными стенами. Здесь было очень комфортно, несмотря на царивший на улице холод. Вдоль стены выстроился длинный ряд горшков с черной землей и высаженными в нее цветами.

— Мы пересадим их в марте, — сказала она, показывая на поникшие стебли растений в дальнем конце солярия. — Я хотела сделать здесь нечто вроде райского сада, но мне не очень повезло. Похоже, эти цветы прекрасно понимают, что они находятся не в Санта-Барбаре.

Мы сели за стол. Еще одна служанка, белая женщина, принесла нам большой кофейник с горячим напитком, пустые чашки и большую тарелку с сахарным печеньем. Кимберли зажгла длинную коричневую сигарету и с нескрываемым удовольствием затянулась ароматным дымом. По всему было видно, что ей нечасто приходится расслабляться подобным образом.

— Итак, расскажите мне о своих отношениях с Рафаэлем.

Я сдержанно засмеялась:

— На самом деле у меня с ним нет никаких отношений.

— Простите. В таком случае расскажите, как вы познакомились с ним.

Я рассказала ей обо всем, что имело отношение к делу, стараясь никоим образом не раскрывать все свои карты. Она была весьма проницательной женщиной и легко могла разоблачить меня. Я поведала, как впервые встретилась с ним в кафе и расспросила об обстоятельствах убийства Диего Саенца, как неожиданно обнаружила, что ее племянник вовлечен в торговлю наркотиками. Потом я добавила, как Текун Уман (которого я впервые назвала его прозвищем, на что его тетя быстро согласилась кивком головы, давая понять, что она знает его прозвище) прореагировал на задержание его людей, которых я арестовала за продажу фальшивых иммиграционных карт каким-то мексиканцам. После этого он стал грозить мне расправой и даже угрожал убить. А весь этот рассказ, разумеется, закончился его благодарственным письмом и дорогим кольцом, которое я выбросила в мусорную корзину.

— Значит, теперь вы понимаете, что человек, который клялся вам в любви, и человек, который грозился вас убить, — одно и то же лицо.

— А вы сами получали от него какие-то угрозы?

— Ни в коем случае. Я же его тетя, а он уважает семейные традиции. Более того, он любит меня, а я люблю его. Именно поэтому, как я полагаю, он предпочитает не поддерживать со мной какие-либо отношения.

— Почему?

— Потому что знает, с каким неодобрением мы все относимся к его занятиям.

— К торговле наркотиками?

— Конечно. — Она с ожесточением вдавила окурок в пепельницу из толстого зеленого стекла. — Как, впрочем, и мой зять Хорхе.

— Отец Текуна?

Она покачала головой, отпив глоток кофе.

— Вы должны правильно понять меня. Хорхе был хорошим человеком, и я безумно обрадовалась, когда Рути сообщила, что собирается выйти за него замуж. Мы все были очень рады этому. Он был выходцем из хорошей семьи крупного фермера из Гватемалы, который никогда не обижал своих рабочих и платил им на треть больше, чем другие фермеры в том районе. Членам нашей семьи, которые все были истинными демократами, это было по душе. Рафаэль почитал своего отца, поэтому он пережил страшный удар, когда Хорхе убили.

— А что случилось?

— Пуля пробила ему голову. В то время он часто пил виски с содовой, а Рафаэль был еще подростком. Он знал, что его отец хороший человек и поддерживает проведение земельной реформы в своем округе, что в условиях Гватемалы равносильно смертному приговору. Именно поэтому Рафаэль мог легко поверить, что его отец погиб за дело трудового народа страны.

— А это не так?

— Абсолютно не так. В те времена Хорхе уже имел постоянные контракты с колумбийскими наркоторговцами, которых расстреляли в одном из ресторанов Гватемалы.

И опять ее осведомленность настолько поразила меня, что мне пришлось прервать расспросы.

— Откуда вам все это известно?

— Дорогая моя, некоторые семьи предпочитают не выносить мусор из избы и закрывать глаза на отдельные недостатки своих родственников. А другие с таким же упорством выставляют их напоказ. Что же до нашей семьи, то мы не склонны приукрашивать своих родственников, хотя и связаны кровными узами. Я неоднократно навещала свою сестру в Гватемале и хорошо знала, что там происходило. За какие деньги мой зять соорудил в джунглях все эти огромные склады? Ко времени своей гибели он построил там три совершенно новых здания.

— Для каких целей они использовались? — поинтересовалась я, хотя уже хорошо знала ответ.

— А вам известно, сколько тонн кокаина перебрасывается каждый день на территорию Соединенных Штатов? Для их хранения по пути маршрута доставки требуются немалые помещения.

— Почему люди дали ему прозвище Текун Уман?

Она закурила еще одну сигарету.

— Рафаэль родился 20 февраля, а это день памяти Текуна Умана. Принимавшие роды индейские женщины нарекли его так, будучи уверенными в том, что человек, родившийся в такой день, должен стать национальным героем и прославить себя великими свершениями. И он действительно отличался выдающимися способностями, говорил на трех языках — английском, испанском и киче — одном из языков майя. Рути всегда гордилась этим, так как понимала, что знание иностранных языков означает дополнительные преимущества в жизни, даже если один из них относится к индейскому народу. Эти знания действительно помогли юному парню. Родители послали его в элитное военное училище, которое называлось… Академия Адольфо Холла. Странное, однако, место, в котором пятнадцатилетние парни обучались черт знает чему. И все же он получил там весьма неплохое образование и был направлен в колледж, но до этого он решил прослужить один год в отряде специального назначения Гватемалы.

— Зачем? — спросила я и налила себе еще немного кофе.

— Не знаю. Может быть, он узнал, в какие дела был вовлечен его отец в последние годы жизни. Может быть, он засомневался в том, что его отец был кристально чистым человеком, который всегда и во всем помогал своему бедному народу. Полагаю, что именно в это время Рафаэль оказался на перепутье и стал задавать себе самые неприятные вопросы. Он метался в поисках ответа и далеко не всегда мог найти правильный ответ. Он был подростком и в конце концов вступил в отряд специального назначения, пытаясь придать своей юной жизни хоть какой-то смысл. Думаю, что он просто-напросто хотел привести свою жизнь в определенный порядок.

Она сделала паузу и посмотрела в окно.

— Именно тогда появились первые признаки страшной болезни Рут. Он вернулся домой после военной службы и не узнал мать. И что самое ужасное, она не узнала сына. Она стала бояться своих служанок и работников, забыла названия деревьев и растений, которым посвятила как минимум шесть лет своей жизни. Она называла их странными корнями. Рафаэль не выдержал такой жизни и сбежал из родного дома в Чаттанугу. Именно здесь я видела его в последний раз.

— Куда он уехал?

— Я думаю, в свой небольшой домик в Гватемале. Насколько мне известно по слухам, он привел его в порядок и занялся новым делом.

— Как вы думаете, где он может находиться сейчас?

— Понятия не имею, моя дорогая.

Мне ее ответ показался вполне искренним и откровенным. И все же я решила уточнить для ясности:

— Как вы полагаете, он мог вернуться в свой домик в Гватемале?

— Нет, думаю, что агенты ДИА уже давно держат его под неусыпным контролем, однако могу предположить, согласно некоторым сведениям, что он направился в Италию. Он всегда любил Венецию. Скажите мне откровенно, почему вы с таким упорством разыскиваете его? Насколько я понимаю, его проступки не подпадают под категорию особо тяжких преступлений, под которыми всегда понимается убийство.

— Он нанес тяжелые раны одному парню в Нэшвилле, и мне нужно закрыть это дело.

— Понятно. Значит, вы хотите отомстить ему?

— Нет, речь идет о справедливости, — слишком поспешно ответила я, ощутив некоторую фальшь в голосе.

Она благоразумно промолчала, пристально посмотрела на меня и грустно улыбнулась. Нет, она не насмехалась надо мной, а просто вспомнила что-то приятное.

Мне хотелось во что бы то ни стало заполнить возникшую паузу.

— Почему вы недавно сказали, что не хотели бы оказаться на моем месте?

Она выдержала паузу, затянулась сигаретным дымом, а потом заговорила:

— Вы никогда не поймаете его. Он слишком умный и скользкий, так как прошел специальную подготовку. Смею вас заверить, что гватемальский отряд специального назначения относится к числу самых высокопрофессиональных групп коммандос. И к тому же крайне жестоких, что само собой разумеется. Что же касается подпольного мира наркоторговли, то мы все предпочитали бы не упоминать о нем. Мы просто не хотим верить в это. Именно поэтому вам не суждено поймать его, однако я нисколько не сомневаюсь, что вы еще не раз увидите его.

Январь 2001 г

За последние пять недель на пыльный аэродром Поптуна прибыло несколько небольших самолетов. На тонких стенках фюзеляжа крупными буквами было написано «Пирамид трэвелз», а ближе к хвосту находилось изображение одного из знаменитых храмов майя, выполненное голубой краской. По всему было видно, что это какая-то новая компания, пытающаяся освоить новый туристический маршрут. Рафаэль Мурилльо уже слышал об этой американской компании, которая открыла свой бизнес здесь, в джунглях северной части Гватемалы. Владельцы «Пирамид трэвелз» ориентировались на богатых американцев, жаждущих приключений среди древних руин Тикаля — одного из самых знаменитых мест Центральной Америки. Они готовы были обеспечить туристам высокий уровень комфорта, предоставить частный самолет, прекрасные номера в отеле и безопасную чистую воду, но Мурилльо сомневался в истинности этих предложений.

— Почему они приехали именно сюда? — озабоченно спросил он донью Селию — старую женщину, которая продавала черные орешки в северо-восточной части огромного рынка, справа от мастерской по ремонту велосипедов. Они говорили на киче — одном из языков майя, которым оба прекрасно владели. — Тикаль находится отсюда в нескольких часах езды на грузовике.

Селия пожала плечами.

— Наш кузен Мемо говорит, что они ищут здесь приключений. Прилетают сюда на самолетах, потом садятся на один из черных грузовиков и едут на север к городу Флоресу.

— Да, на этих черных грузовиках с кондиционерами и противоударными CD-плейерами. Тебе не кажется это странным? — Она сама с удовольствием слушала компакт-диск с музыкой «маримба», которая доносилась из стоявшего позади нее плейера. И плейер, и компакт-диск подарил ей Мурилльо два месяца назад, когда вернулся домой в Поптун. — Поведение гринго всегда кажется нам довольно странным, — сказала она.

Испанский не был ее родным языком. Она говорила на киче, который, как и все остальные двадцать два языка майя, не имел формы первого лица единственного числа, поэтому, когда Селия говорила о себе, получалось, что в ее мире существует несколько индивидуумов. Мурилльо бегло говорил на этом языке, но стал постепенно забывать отдельные слова, поскольку последние несколько лет жил в Штатах. Характер его деятельности вынуждал его отдавать предпочтение единственному числу и личностному началу, поэтому он часто навещал Селию на рынке, чтобы вспомнить этот древний язык.

— Как твое плечо? — заботливо спросила она.

Он описал круг рукой, чтобы показать, что может двигать рукой, не испытывая сильной боли.

— Иногда немного щемит, — признался он, — но уже намного лучше.

— А пуля в животе?

— Ничего страшного, пища не вытекает.

— Самое главное, что ты жив, — добавила она. — Значит, даже пули не могут свалить Текуна Умана.

Он улыбнулся. Хотя это прозвище здесь значило для него нечто большее, чем в Соединенных Штатах, поскольку исходило от людей, которые нарекли его подобным образом, в последнее время он стал сильно сомневаться в том, что действительно заслуживает такой чести. В том, что он дал кузену Селии работу уборщика в местном аэропорту, не было абсолютно ничего героического. Это было вызвано всего лишь острой необходимостью выживания в сложных условиях. К тому же кузен Селии был счастлив служить ему в качестве oreja, то есть быть ухом Текуна Умана. Да и пули, которые пробили ему плечо и живот, не свидетельствовали о воинской доблести или военном мастерстве с его стороны. На самом деле жизнь ему спасла Ромилия Чакон, а сам он едва избежал смерти или задержания агентами ДИА. Именно поэтому он не мог чувствовать себя истинным наследником древних воинов майя. И тем не менее Селия даже не думала насмехаться над ним, когда со всей серьезностью называла его Текуном Уманом.

Он не верил тем логотипам, которые были изображены на новых самолетах. Слишком мало туристов садились в самолеты и выходили из них, причем подавляющее большинство составляли крепкие мужчины в больших солнцезащитных очках и кепках, цветастых рубашках и, насколько он мог видеть через бинокль, в прекрасной физической форме, похожие на бегунов, штангистов или мастеров восточных боевых искусств. Среди них он заметил нескольких женщин, но и они были далеко не случайными людьми. Все-таки агенты ДИА — плохие актеры.

Бухгалтером Текуна работал пожилой мужчина по имени Розарио, которого все знали по прозвищу Бидз,[25] что вполне соответствовало его «священному» имени и редким способностям к математическим вычислениям. Помимо всего прочего, он был незаурядным экспертом в области компьютерных технологий и padrino[26] самого Текуна Умана. Настоящий городской парень, он родился и вырос в Девятой зоне города Гватемала, но с ранних лет предпочитал жить в мире чисел. Люди казались ему слишком непостоянными, в то время как числа всегда имели строго определенное значение и никогда его не меняли. Иначе говоря, для него цифры всегда идеально воплощали истину.

Еще со времен детских лет Текуна Умана он предпочитал говорить со своим крестным сыном, а теперь уже и боссом спокойным, уравновешенным тоном, отдавая предпочтение английскому языку.

— В 1999 году мы получали прибыль более двухсот процентов, — проинформировал он босса. — Ты каждую неделю отправлял два грузовых самолета во Флориду и Калифорнию с грузом, доход от которого равнялся в среднем стоимости тысячи фунтов с каждого самолета. И все это продавалось в течение одной неполной недели. Даже розничные цены в Лос-Анджелесе и Тампе не могли снизить наши доходы. Сейчас же доходы уменьшились почти вдвое, и теперь из-за падения курса акций Доу нам приходится рассчитывать только на продажу низкопробного зелья. Люди снова стали отдавать предпочтение дешевому крэку. Ты можешь представить себе? Не думаю, что мы когда-нибудь снова начнем получать доход, который имели в 1999-м. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не создадим новые лаборатории по производству кристаллов и не обеспечим себе новую потребительскую базу.

Бидз оторвался от бухгалтерской книги и посмотрел на босса. Текун Уман недовольно поморщился. Бухгалтер, словно очнувшись от крепкого сна, сообразил, в чем причина его недовольства. Текун никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не позволял упоминать название своего бизнеса. Даже своему крестному отцу.

— Извини, я забыл, — тихо пробормотал Бидз, но не из-за страха перед наказанием, а прежде всего из-за уважения к покойному. Бидз долгие годы был лучшим cuate[27] Антонио Мурилльо, отца Текуна, для которого он стал позже крестным отцом, то есть самым что ни на есть близким compadrazco.[28]

Текун повернулся к окну и посмотрел в бинокль. Только что приземлившийся на аэродроме самолет компании «Пирамид трэвелз» наконец-то остановился и открыл дверь. Из салона вышел какой-то человек и сразу же повернул лицо в сторону, словно защищаясь от нещадно палящего солнца, которое поразило его после прохладного кондиционированного воздуха в салоне самолета. В руке он держал небольшой коричневый дипломат. Он посмотрел на ржавые крыши низеньких бедных домиков местных жителей, которые окружали аэродром со всех сторон, а потом повернулся в сторону непомерно большого здания военного контроля, с его многочисленными антеннами и радиоаппаратурой, скрытой за толстым затемненным стеклом. Создавалось впечатление, что он приехал сюда без особой радости и теперь не знает, как вести себя при тропической жаре в этом пыльном гватемальском городке. Словом, у него был вид человека, который крупно ошибся в выборе объекта туристической поездки или совершенно случайно принял не то предложение.

— Бидз, — позвал Текун крестного отца. Тот быстро вскочил со стула и, подойдя к окну, взял у Текуна бинокль. Текун отвернулся в сторону, делая вид, что ему все осточертело, и даже попытался зевнуть. — Это тот самый человек, которого я ожидал здесь увидеть.

— Который из них? — уточнил Бидз. — Этот белый парень с лысеющей башкой?

— Они все там белые. Ну, почти. — Текун снова посмотрел в окно и убедился, что последней из самолета вышла женщина афро-американского происхождения. — Вон тот, с коричневым дипломатом. Знакомый тип?

— Не совсем.

— А мне он хорошо знаком. Это агент Карл Спунер.

— Кто такой?

— Работал на агентство ДИА в Атланте, когда я там жил. Он и его люди всегда охотились за моей задницей. Думаю, что я сильно расстроил его, когда смылся из Атланты в Нэшвилл. А теперь он приехал сюда… Пожалуйста, проверь его как следует, Бидз.

Текун опустил бинокль, не оглядываясь, вышел из комнаты, миновал бар, а потом и небольшую мраморную статуэтку женщины, играющей на клавесине, которую он когда-то приобрел на аукционе в Лос-Анджелесе, переиграв в цене Гетти-центр. Он спустился в самую дальнюю комнату подвального помещения, где было намного прохладнее и где стояли включенными несколько компьютеров.

~ ~ ~

Общее количество продукции, переправляемой из Колумбии через Гватемалу в Калифорнию и Флориду, хотя и доставляло Текуну много хлопот, однако никогда не являлось его высшим приоритетом. Этот вид бизнеса всегда предполагал наличие определенной бдительности и осторожности, к чему он привык с раннего детства, когда седеющий ныне Бидз еще носил на голове копну темных волос. Любая скука так или иначе создавала определенный стресс, который еще больше усиливался от ежеминутного ожидания быть схваченным. Поэтому неожиданное появление людей, наподобие того лысого парня из самолета компании «Пирамид трэвелз», могло иногда принести долгожданное облегчение и снизить напряжение от неизвестности. Это был тот объект, на котором можно было сосредоточить все свое внимание. А иногда и само преследование — волнующее, захватывающее и взбадривающее — могло пробудить человека от опасной спячки.

Однако сейчас все обстояло по-другому. С тех пор как Текуна подстрелили в его офисе в Нэшвилле пару месяцев назад (все его офисы в Нэшвилле полиция сразу же прикрыла), он не имел абсолютно никакого желания снова подставляться подобным образом. Он хорошо понимал, что вынужден скрываться до лучших времен. Это все же предпочтительнее, чем быть застреленным полицейским агентом в каком-нибудь захолустном городке штата Теннесси. Сейчас оставалось лишь сожалеть о том, что пришлось оставить в Нэшвилле. Он проделал там гигантскую работу по созданию огромного круга надежной и весьма респектабельной клиентуры. Конечно, прежде всего она состояла из уличных подростков и школьников старших классов, которые, собственно говоря, и были главными потребителями кристаллического льда. Но не только они. Там еще были выходцы из вполне благополучного района Западный Нэшвилл, доктора местных клиник, которые ничуть не возражали против распространения кокаина среди своих пациентов. Кроме того, там были профессора как частных элитных, так и государственных университетов, которые прекрасно понимали роль кокаина в американской жизни, считая его употребление вполне заурядным явлением. Можно сказать, что это был самый обыкновенный и прозаический американский образ жизни. К тому времени, когда Текун перебрался в Нэшвилл, чтобы открыть там новые торговые точки, цена одной унции сократилась более чем наполовину, однако это никоим образом не повлияло на образ жизни его коллег. Более того, их положение заметно улучшилось. Нэшвилл обещал стать весьма заманчивым рынком сбыта, пока эта Ромилия Чакон не начала свое расследование серии убийств в столице штата.

Она удивила Текуна по нескольким причинам. Как только Ромилия начала расследовать серийные убийства, первые страницы газет мгновенно запестрели сообщениями о ее незаурядном таланте сыщика. Текун действительно был поражен тем, как быстро Ромилия раскрыла все те дела, несмотря на то что руководствовалась при этом не хладнокровным расчетом, а неиссякаемой ненавистью к переступившим закон людям. Он узнал об этом ее глубоком чувстве во время их разговора, когда она допрашивала его в связи с убийствами Нефритовой Пирамиды. Пока она терпеливо расспрашивала его о последних убийствах, во время которых несчастным жертвам перерезали шею, а потом заталкивали в раны куски одежды, пластика и драгоценности, Текун внимательно следил за ее реакцией и очень удивлялся, видя, что она с трудом сдерживает свой гнев. Он знал эту разновидность ярости, поскольку сам потерял отца, из-за чего его бедная мать лишилась рассудка и у нее стали появляться признаки синдрома Альцгеймера. Он ни минуты не сомневался, что мать пострадала прежде всего из-за трагической гибели отца. Он знал: ярость и гнев могут ослеплять человека, лишая его малейшей возможности докопаться до истинных причин этого чувства. Было совершенно ясно, что у Ромилии потому было немало проблем на работе, и осталось лишь удивляться, как она вообще смогла удержаться в должности детектива.

Именно поэтому он был благодарен военным, благодарен за то время, которое провел в отряде специального назначения. Гнев Ромилии может со временем притупиться, как дубинка, а его гнев всегда будет острым, как отточенное лезвие бритвы.

В этот момент в офис Текуна быстро вошел Бидз, громко зачитывая только что полученную информацию.

— Карл Спунер, агент ДИА, некоторое время руководил местным отделением в Атланте, а совсем недавно переехал в округ Колумбия. Это его первая зарубежная командировка. Никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушает установленного порядка и не берет взятки. Один из тех служащих, которые дорожат своей незапятнанной репутацией. Ему сейчас тридцать два года, имеет двоих детей, обе девочки десяти и семи лет. Правда, на подходе еще один ребенок, предположительно мальчик, который должен появиться на свет примерно в апреле. Недавно они переехали в Ферфакс и поселились рядом с Университетом Джорджа Мэйсона, где его жена преподает на кафедре биологии. И он действительно преждевременно облысел.

— Да, по вине его деда со стороны матери, — добавил Текун, даже не оторвав взгляда от экрана монитора.

— Значит, ты был прав, «Пирамид трэвелз» является всего лишь прикрытием.

— Да, но при этом быстро растущей компанией, — сказал Текун, протянув руку за чашкой капуччино. — И они привезли с собой человека, который уже давно охотится за мной.

Бидз знал, кого именно имел в виду его крестник и босс: за последние два дня на аэродроме приземлились три самолета компании «Пирамид трэвелз». Агентство ДИА активно готовилось к какой-то операции и при этом демонстрировало такой энтузиазм, что позволило прибыть сюда двум самолетам за один день. Что же до так называемых туристов, то они привезли с собой слишком большой багаж для одного уик-энда в Тикале.

— Так почему же этот Спунер охотится за тобой? — спросил Бидз. — Ты ему чем-то навредил?

— Ни в коем случае. — Текун повернул голову и посмотрел на Бидза недоумевающим взглядом. — Все, что я сделал, так это просто-напросто уехал из города.

— И у него ничего нет на тебя?

— Ничего такого, за что можно было бы прищучить.

Текун всегда относился к своему бизнесу как к чему-то абсолютно законному. «Законопослушные люди, — говорил он про таких, как он. — Если правительство признает факт широкого распространения нашей продукции в Америке, то оно должно рано или поздно сделать последнюю формальность и легализовать ее».

— А наш товар? — спросил он Бидза после непродолжительной паузы.

— Все винные погреба уже пустые, за исключением номера четыре, который для отвода глаз заполнили сухим зерном последнего урожая.

— Как только агент Спунер доберется со своими людьми до этого погреба, зерно надо немедленно распределить среди церковных общин города. А все остальное отправить в Тихуану. Скажи братьям Ареллано Феликса, что это подарок от их старых друзей. — Текун продолжал просматривать два сайта.

— Ты хочешь возобновить с ними бизнес? — удивился Бидз. — Думаю, это не принесет нам ничего, кроме новых проблем. Рамон Ареллано Феликс числится среди десяти самых опасных преступников, которые находятся в федеральном розыске. Кроме того, Спунер охотится не за нашим товаром, а за тобой.

Текун засмеялся:

— Ты хочешь сказать, что они могут похитить меня? Но меня здесь фактически нет.

— Вот именно, тебя здесь нет, поэтому не стоит искушать судьбу. Тебя могут схватить, отправить в Техас, а потом услужливые журналисты нащелкают фотографий, как тебя задерживают на улицах Эль-Пасо.

— Мой дорогой Розарио, это будет незаконное похищение человека.

Бидз устало закатил глаза.

— Ладно, Бидз, я подготовлюсь, — наконец согласился Текун и тяжело вздохнул. Ему довольно часто приходилось делать это в последнее время. — Кроме того, если они прислали сюда Спунера, то это говорит о серьезности их намерений. Тренировка бульдога. Веселая будет картинка.

— Ладно, куда едем? — И Бидз, не дожидаясь ответа, назвал наугад несколько мест: Манагуа, Джалиско или, если он хочет все-таки остаться в пределах страны, Чичикастенаго, где очень неплохо в это время года.

Текун уже вряд ли слышал этот перечень возможных мест укрытия. Он уменьшил веб-страницу сайта с изображением Джона Уэйна Гэйси, Джеффри Дамера и Висперера, а потом увеличил страницу нэшвиллской газеты «Камберленд джорнал». Там на первой странице номера вышедшей еще три месяца назад газеты он увидел фотографию Ромилии Чакон. Фото было старое, так как на ее шее не было никаких следов ранения. «Как она там поживает с такими ранами?» — подумал он. «Детектив остановила серийные убийства», — гласил заголовок. Текун снова вернулся к тому месту, где содержалась информация о серийных убийцах, и щелкнул клавишей на имя «Висперер». Никаких подробностей.

— Итак, куда едем? — снова спросил его Бидз.

— Я хотел бы навестить свою мать.

~ ~ ~

Он не планировал такой быстрый отъезд. Последние три месяца оказались бесплодными в его тщетных попытках выйти на Ромилию Чакон. Благодаря специальному оборудованию, которое Бидз установил ему в течение последних лет с целью обнаружения попыток проникновения в базу данных компьютера, Текун Уман имел весьма широкий доступ в самые разнообразные файлы. Подобные компьютерные технологии Бидз использовал, например, для проникновения в базу данных агентства ДИА, чтобы получить наиболее полную информацию на агента Карла Спунера. Иногда Текуну хотелось, чтобы Бидз меньше занимался сбором конфиденциальной информации, а больше времени уделял их судам и разработке новых маршрутов переброски товара. Текун однажды слышал, что даже сам Пабло Эскобар, еще будучи живым, имел в своем распоряжении целую армаду компьютеризированных подводных лодок, на которых не было ни одного матроса, но при этом находилось много цифровой аппаратуры для подводной навигации и достаточно большой трюм, в котором можно было перевозить большое количество товара. С помощью хитроумных компьютерных программ эти субмарины благополучно пересекали Мексиканский залив и причаливали у пустынного берега острова Долфин в штате Алабама, где их уже дожидались мощные грузовики. Лодки были настолько маленькими и быстрыми, что легко проходили незамеченными для сонарных радаров, установленных на патрульных судах США. А Бидз, будучи профессиональным компьютерщиком и весьма успешным в прошлом хакером, все еще предпочитал иметь дело с самолетами и грузовиками для перевозки крупного рогатого скота, с помощью которых обеспечивал переброску товара. С другой стороны, Бидз собственноручно разработал такие вирусы, с помощью которых можно было легко получить доступ практически к любым закрытым базам данных. Взять, к примеру, Сплетника. Веб-страница этого серийного убийцы была практически пустой, а доступный сайт ФБР содержал в себе лишь отрывочные сведения об этом человеке. Разумеется, имя Висперера не входило в десятку самых разыскиваемых преступников страны, так как полиция понятия не имела, кто скрывается за этим прозвищем. Если верить публичным сайтам, полиция не располагала информацией, касающейся таких личных данных убийцы, как рост, цвет кожи, возраст, место рождения и так далее. Абсолютно ничего.

Когда Текун впервые за последние годы вернулся в свой дом, он сразу же потребовал портативный компьютер. Его личная медсестра была категорически против этого и противилась до последнего момента.

— Если вы начнете щелкать клавиатурой, — убеждала она, — то станете напрягать брюшные мышцы.

Поэтому первые недели с клавиатурой работал Бидз, набирая нужный текст. Он же научил Текуна вводить в электронную почту нужный вирус, чтобы в конце концов получить доступ к тому или иному сайту правоохранительных органов, включая даже ФБР. Бидз засунул в компьютер изрядно потертый компакт-диск.

— Дай мне одну минуту, сейчас я попробую внедрить вирус в один персональный компьютер в штате Айдахо.

— А кого ты знаешь в Айдахо?

— Одну женщину. Ее зовут Йоланда, но в Интернете она известна под именем Каугерл. Я познакомился с ней на одном из самых малоизвестных женских сайтов. Она думает, что меня зовут Генриетта. Ее компьютер поможет нам проникнуть в базу данных ФБР.

— А разве они не могут проследить, откуда идет поиск? — спросил Текун голосом, в котором в первые дни после ранения отчетливо слышался хрипловатый оттенок.

— Да, несомненно, они выйдут на компьютер Каугерл, но сразу после этого наткнутся на департамент полиции в городе Покатела, штат Айдахо. Таким образом, компьютер Каугерл на какое-то время будет для нас совершенно безопасным.

Через неделю Текун отправил через компьютер Каугерл первое электронное письмо Ромилии Чакон в режиме онлайн.

— Но ты должен быть предельно осторожным, — предупредил его Бидз. — Агенты ФБР обязательно начнут спрашивать, почему какой-то полицейский в Покатела так заинтересовался деятельностью Висперера. Из этого они могут заключить, что на этот раз серийный убийца перебрался в Айдахо. Но потом непременно выяснится, что полиция Айдахо не собирает информацию на Висперера, и агенты ФБР начнут охоту на хакера. Так что ты должен выйти из Сети до того, как это случится. Это можно сделать с помощью диска. — Он протянул Текуну еще один компакт-диск. — Полностью отдели себя от системы поиска.

В течение первых трех недель интенсивного лечения Текун активно осваивал пространство Интернета, просматривал интересующие его сайты, читал газетные сообщения за последние семь лет и постоянно набирал имя Ромилии Чакон в поисковой системе, чтобы узнать, какую информацию может выдать ему машина. Информации было очень мало, за исключением самого факта прекращения расследования серийных убийств в Нэшвилле.

Физиотерапевт прибыла к Текуну из города Гватемала и с самого начала стала массировать ему все тело, причем так энергично, что он с трудом выносил приступы боли. Его выдержка произвела на нее должное впечатление.

— Вы в хорошей форме. Это поможет вам ускорить лечение.

Текун искоса поглядывал, как она взяла его за руку и стала описывать в воздухе большие круги, но никогда не жаловался на ее слишком усердный массаж. Даже после того как она удалилась в дальнюю комнату его дома, он продолжал размахивать рукой, совершая как можно большие круги.

Три недели спустя он уже сидел за письменным столом. Служанка принесла ему кофе и сладкие булочки. «Бантиокс», — сказал он и поблагодарил на ее родном языке киче. Она мило улыбнулась и вышла из комнаты. Он взял компакт-диск Бидза, загрузил его в ноутбук и вскоре вышел на сайт ФБР. Разработанный его бухгалтером вирус быстро позволил Текуну проникнуть в закрытую базу данных без какого бы то ни было специального пароля. В течение следующих четырех часов он просматривал всю собранную там информацию о Висперере, включая разнообразные файлы и печатные документы. В конце концов он пришел к весьма утешительному выводу о том, что агенты ФБР понятия не имеют, кто на самом деле является этим серийным убийцей. Однако им удалось собрать неплохую базу данных о нем. Именно в этих деталях скрывался дьявол.

~ ~ ~

В своем безопасном и надежном убежище в городке Иксаба на большом расстоянии от грозящей опасности, в спокойных условиях Текун Уман просматривал сайт, на котором были изложены все подробности убийства Каталины Чакон и ее любовника Джонатана Грэсси в Атланте семь лет назад.

Он внимательно изучал появившиеся на экране монитора цифровые фотографии. Привязанная к кровати женщина была старшей сестрой Ромилии Чакон. На фотографиях, снятых отделом по расследованию убийств города Атланта, которые потом прибрали к рукам агенты ФБР, место преступления изображалось с различных ракурсов. Компьютер Текуна был очень быстрым и загружал фотографии примерно в два раза скорее, чем обычный персональный компьютер. Пока машина скачивала фотографии на компакт-диск, Текун выпил немного кофе и откусил кусочек «болилло», поджаренного хлеба, не очень сладкого, но хорошо оттенявшего вкус кофе.

После фотографий компьютер стал выводить на экран письменные свидетельства и отчеты следователей. Полиция Атланты превосходно выполнила свою работу: многочисленные фотографии, аккуратно написанные отчеты детективов и дежуривших в ту ночь полицейских, а также результаты медицинской экспертизы — все это представляло собой довольно подробный отчет о последних минутах жизни Кэти и ее любовника. Убийство произошло в ее небольшой однокомнатной квартире, расположенной неподалеку от Университета Эмори, в которой она жила последние два года. Когда полиция обнаружила их бездыханные тела, лицевые мышцы несчастных, застывшие от ужаса медленного и бесконечно жестокого убийства, напоминали туго натянутую ткань. Обычно такие застывшие в предсмертной судороге лица ошибочно принимают за умиротворенные. Голова Джонатана покоилась под щекой Кэти, а ее голова была повернута на сторону. Их конечности были крепко привязаны к четырем ножкам кровати, при этом он лежал на ней полностью обнаженный, а их руки и ноги скрещивались в форме двойной буквы «X». Кэти лежала на спине, прижатая в кровати его грузным телом. Их одежда, небрежно брошенная на пол, валялась возле кровати бесформенной кучей. Это случилось в январе, поэтому в самом низу кучи Текун заметил два скомканных свитера. Просматривая фотографии, он вдруг обратил внимание на какую-то деталь и наклонился вперед, поправляя очки. На фотографии отчетливо виднелось что-то вроде копья или ломика, пригвоздившего оба обнаженных тела. Под фотографией находилась короткая надпись, сделанная наскоро, с двумя зачеркнутыми словами: «Рычажный лом, алмазный наконечник (зачеркнуто), графитовый наконечник. Этот наполнитель металла может означать способ заточки инструмента».

На матрасе отчетливо виднелись четыре дырки: по две с каждой стороны от голов жертв, то есть на расстоянии примерно шести дюймов. В отличие от тех дыр в матрасе, которые обнаружили в заброшенной квартире предполагаемого преступника и которые, по мнению детективов, были сделаны с целью тренировки, эти дырки в матрасе были явно проделаны незадолго до убийства. Возможно, это сделал убийца с целью продемонстрировать, какая ужасная смерть ожидает его жертв в скором будущем. Остатки резины на лицах трупов полностью совпадали с липкой стороной пленки.

В последнем сообщении говорилось, что появление постороннего крайне удивило обеих жертв. Судя по всему, он проник в квартиру через окно в ванной комнате, которое предусмотрительно разбил незадолго до того, как они вернулись домой. Таким образом, он застал Каталину и Джонатана врасплох, и хотя на месте преступления сыщики не нашли никаких признаков оружия, по всей видимости, он все это время держал их под прицелом, чтобы добиться необходимого подчинения. После тщательной проверки обстоятельств происшествия все пришли к выводу, что убийца все продумал до мелочей. Прежде всего он заставил их раздеться догола, затем пригрозил Джонатану и вынудил его привязать Кэти к кровати нейлоновым шнуром (остатки вещества под ногтями Джонатана полностью соответствуют остаткам пыли, обнаруженной на нейлоновом шнуре). Кроме того, медицинские эксперты сообщают в своем отчете о каком-то наркотическом веществе под названием алпростадил, которое было введено в тело Джонатана внутривенно и мгновенно вызвало непроизвольную эрекцию. Это обстоятельство смутило Текуна больше всего, но потом он прочитал медицинское заключение до конца и узнал, что в момент смерти пенис Джонатана находился глубоко в теле Кэти.

Киллер привязал Джонатана к телу Кэти, а потом обошел вокруг них и потуже затянул все узлы, добиваясь максимальной надежности. После этого он вынудил Джонатана ввести пенис в тело Кэти и совершать нужные движения до тех пор, пока не наступило расслабление. В этот момент киллер высоко поднял над головой металлический лом и изо всей силы нанес удар в нижнюю часть спины Джонатана.

Он был очень сильным физически. Хорошо отточенный наконечник ломика пронзил не только тела несчастных, но и толстый матрас, остановившись лишь в трех дюймах от деревянного пола.

Они оба умерли от чрезмерной потери крови, вытекавшей из двух огромных ран в области спины и живота.

В этот момент Текун посмотрел на фотографию Каталины, еще живой, веселой и беззаботно смеющейся на вечеринке по случаю своего дня рождения (хорошо, что кто-то из агентов ФБР попросил ее у членов семьи). Он отодвинул чашку с кофе на край стола, чтобы он остыл. Временная дистанция между ним и изображенными на фотографиях событиями стала быстро сокращаться, и его охватило странное чувство, словно кто-то швырнул в него комок грязи. Он живо представил себе эту веселую молодую женщину, которая была так похожа на свою младшую сестру. И вот она лежит на кровати под грузным телом любовника и с ужасом наблюдает за тем, как убийца взбирается на кровать и возвышается над ними, крепко сжимая в руке остроконечный металлический лом. Он аккуратно ставит ноги по обе стороны от их тел в районе поясницы, выбирает устойчивое положение, а потом наносит два удара справа и слева от их голов. Лом вонзается в матрас, оставляя в нем небольшие отверстия. А они смотрят на него, переводя взгляд с его лица на металлический лом, разрывающий прочную ткань матраса. Он разговаривает с ними, но что он им говорит в этот момент? Вероятно, он наклоняется к Джонатану и приказывает ему поглубже войти в тело любовницы, полностью отдаться страстному чувству любви. Как он говорит им такие слова? Он ведет себя грубо, проклинает их обоих или насмехается над ними? Или просто приказывает Джонатану делать то, что должен делать мужчина в подобных обстоятельствах — сильнее и сильнее вонзать в нее свою возбужденную плоть, пока не наступит оргазм? А потом, когда все закончилось, Кэти через плечо любовника видит, как убийца в последний раз поднимает металлический лом.

Этого было достаточно. Текун отвернулся от монитора, взял чашку кофе, долго смотрел на нее, а потом снова поставил ее на крышку дубового стола. Его компьютер щелкнул несколько раз, а затем зачирикал, продолжая загружаться новыми материалами. Через полминуты на экране загорелись буквы: «Файл загружен».

На экране появился последний текст, озаглавленный «Заметки о смерти-2». Текун стал искать в других файлах сообщение «Заметки о смерти-1», но ничего не обнаружил и открыл появившийся файл. На экране высветился лист бумаги кремового цвета с изображенной на нем какой-то странной схемой, аккуратно начерченной черными и красными чернилами.

В приложении к этой записке, составленной одним из детективов (женщиной по имени Джекобс), говорилось, что они нашли ее на полу у изголовья кровати. Никаких отпечатков пальцев на ней не обнаружено.

Единственные отпечатки пальцев, выявленные в квартире, принадлежали Каталине и Джонатану, и еще несколько старых отпечатков остались со времени визитов в квартиру матери Каталины и ее младшей сестры Ромилии. За исключением небольшого количества марихуаны, найденной в застегнутой на молнию сумке под диваном, все остальные сообщения с места преступления наводили на мысль о ничем не примечательном образе жизни обычной женщины двадцати шести лет, одиноко жившей в обычном районе Атланты.

«Но эта записка, которую они назвали „Заметки о смерти-2“…» — растерянно протянул Текун. В газетных новостях не было абсолютно никаких упоминаний о каких-то записках в тех городах, где Висперер совершал свои убийства.

Надо еще посмотреть материалы из Бристоля и Мемфиса.

Еще два часа нелегальной работы с закрытыми файлами объяснили ему не только то, почему агенты ФБР дали этому серийному убийце кличку Висперер, но также и то, почему с самого начала все эти дела попали под непосредственный контроль ФБР. Обычные убийства, особенно среди городского населения, попадали в руки сотрудников местных отделов полиции по расследованию убийств, а федералы брали эти дела только в том случае, если речь шла о совершении преступлений на территории нескольких штатов. Все убийства не очень-то отличались друг от друга по методам расследования. Наконец он отыскал файл под названием «Заметки о смерти-1» из Бристоля и «Заметки о смерти-3» из Мемфиса. Вместе с первым файлом все они связывали эти убийства в единое целое. Заметки были похожи друг на друга — зашифрованные, таинственные, довольно странные как по форме, так и по содержанию, и напоминали записанные слухи или отголоски давних событий. Текун не имел никаких оснований упрекать федеральных агентов в отсутствии воображения, в особенности когда речь заходила о награждении остроумными кличками и прозвищами их клиентов, но даже он сейчас видел, что агенты ФБР оказались совершенно бессильными в своих попытках разгадать эти таинственные записи или обнаружить их автора.

Было уже далеко за полночь, когда Текун закончил скачивать файлы на компакт-диск. В его лазерном принтере закончились цветные чернила, и поэтому последние копии вышли слишком бледными. Он поставил новый картридж и перепечатал последние файлы, на что ушло еще не менее часа. Физическое состояние подсказывало, что он совершил ошибку и слишком переутомился. Его охватило неприятное чувство недомогания, и поначалу он не мог понять, почему это произошло: из-за медленно заживающих ран или из-за впечатлений от той кошмарной резни, которую устроил серийный убийца.

Щелкнув несколько раз мышью, Текун подключил компакт-диск с рефракторным вирусом, который обеспечивает разрыв связи с Отделом психологических наук и устранение любых следов его пребывания в киберпространстве.

На следующий день, хорошо выспавшись, он почувствовал себя гораздо лучше. Позавтракав вместе с Бидзом, Текун снова отправился в свой офис, где попытался разобраться с недавно скопированными файлами. Полчаса он просматривал их страницы, энергично щелкая по клавишам, но так и не смог свести воедино всю полученную информацию. Все это время он тщетно надеялся, что вот-вот выскочит хоть какая-то «зацепка», которая поможет ему разгадать тайну серийных убийств. В конце концов он вынужден был признать, что не обладает качествами и способностями талантливого детектива. Кроме того, как напомнил сам Бидз, ему нужно было заняться непосредственными делами и подготовить все для отъезда.

Пока Текун раскладывал в хронологическом порядке все полученные недавно документы, а потом упаковывал их в картонную папку, Бидз наводил порядок в доме. После этого Текун потратил не менее часа на написание сопроводительного письма, причем делал это на превосходной бумаге, выпускаемой итальянской фирмой Картьера Ф. Аматруда, основанной еще в четырнадцатом веке. Эта бумага ручной выделки своей плотностью и белизной напоминала лист пергамента из белоснежного хлопка. Такую бумагу обычно трудно найти в магазине, но Текуну удалось купить целую пачку во время своего последнего визита во Флоренцию. Писать ручкой на такой бумаге было одно удовольствие. Сама бумага, казалось, вынуждала его писать медленно и тем самым приводить в порядок мысли. Он так увлекся этим занятием, что даже не обращал внимания на шум, который производил вокруг него Бидз. В конце письма Текун аккуратно вывел знаменитую фразу «El amor en los tiempos del colera», что в переводе на английский означало «Любовь во время холеры». Хотя у него была эта книга Маркеса на испанском языке, причем с автографом автора, Текун никогда не использовал ее для поиска имени того или иного героя знаменитого романа. Разумеется, он хорошо помнил Фермину Даза, а кто ее не помнит? Прекрасная героиня романа Маркеса и такая же пронырливая и умная, как Ромилия Чакон. Но он совершенно не помнил имени ее дочери.

Текун закончил письмо, аккуратно сложил его вдвое и сунул в конверт. Затем положил запечатанный конверт поверх стопки документов, залепил лентой картонную папку и засунул все это в большой коричневый курьерский конверт. Когда все было готово, он направился к Бидзу, который подробно инструктировал группу рабочих, как убирать складское помещение и как с помощью мошной струи воды смыть с его пола и стен остатки пыли и белого порошка.

— Будь добр, позаботься об отправке этого пакета, — попросил его Текун, протягивая коричневый конверт.

— Откуда?

— Из Сент-Пола. И сделай это четвертым классом. На это уйдет больше времени.

— Да уж, того самого времени, которого у тебя сейчас нет, — ответил Бидз.

~ ~ ~

У Текуна Умана не и мелось личного оружия, чего нельзя было сказать о его людях. Однако он никогда не расставался с ножом, который назывался «Ученик волшебника». Он всегда держал его за ремнем, где нож оставался совершенно незаметным, так как Текун всегда был худощавым человеком, а после ранения стал еще более стройным. Его выпуклые мышцы хорошо заживали, хотя отдельные движения все еще доставляли ему чувство дискомфорта, а то и боль. Но он уже научился не обращать внимания на боль и выработал привычку избегать ее.

Его любимый нож весил не более десяти унций, а его тонкое лезвие из нержавеющей стали было отполировано до блеска и отличалось необыкновенным изяществом. По форме лезвие ножа напоминало гарпун с острым концом, загнутым вперед в виде острого, как иголка, крючка. Этот нож привлек его внимание своей рукояткой из черного рога африканской газели, а также нефритовым колечком, которым лезвие прикреплялось к рукоятке, — признаком принадлежности к древнему континенту с явным намеком на цивилизацию майя. Этот нож обошелся Текуну в шестьсот долларов, но он был настолько очарован красотой этого оружия, что ни минуты не торговался с продавцом из Сан-Диего. Он просто выложил шесть сотенных купюр на стеклянную крышку прилавка и вышел из магазина с покупкой.

Многие владельцы хороших клинков обычно проверяют качество лезвия с помощью тонкого листа бумаги, разрезаемого силой тяжести самого ножа, лезвие которого должно напоминать лезвие бритвы. Текун проделал то же самое, но не с бумагой, а с кусочком кожи. Тщательно заточив лезвие, он вонзил его крючкообразный конец в смазанный маслом лист кожи и с удовлетворением наблюдал, как лезвие ножа рассекло кожу без какого бы то ни было нажима с его стороны.

Текун обожал старый уклад жизни и давние традиции противоборства и выживания в самых невероятных условиях. Для него это было чем-то вроде хобби, особым знанием, которое он приобрел еще во времена службы в отряде специального назначения. В прошлом году он поехал в Боливию, чтобы лично познакомиться с новыми поставщиками. Принимавший его хозяин преподнес ему очень хороший подарок — духовое ружье ручной работы, сделанное одним искусным мастером из индейского племени гуарани. Поначалу Текун был разочарован таким подарком, так как всегда увлекался музыкой андских народов и надеялся получить в качестве подарка оригинальную куэну — любимую флейту индейцев Боливии, издающую волшебные звуки. А потом Рекс, его новый торговый партнер, продемонстрировал, как работает духовое ружье:

— Даже мой пятилетний сын легко справляется с ним. Вот посмотри.

Дротик был похож на остро заточенную деревянную стрелу длиной с карандаш, но намного тоньше и острее. Рекс засунул ее в тонкий ствол духового ружья, сделанного из какого-то темного дерева, отдаленно напоминавшего то красное ценное дерево, которое регулярно вывозили из его родных джунглей. Текун деликатно выразил восхищение этим древним оружием индейцев, хотя сам все еще надеялся получить флейту.

— Думаю, тебе понравится эта вещь, — сказал Рекс. — Это оригинальное произведение искусства. А сейчас можешь убедиться в его точности.

Рекс надул щеки, набрал полную грудь воздуха, а потом сделал быстрый и короткий выдох. Текун едва успел заметить вылетевшую из ствола стрелу, которая мгновенно вонзилась в деревянную мишень. Не было никаких сомнений, что Рекс специально приготовил ее для такого случая, а возможно, для своего сына. Он попал прямо в глаз быка.

— Ну и как тебе эта штука? — спросил он.

— Да, действительно, впечатляющее зрелище, — согласился с ним Текун, стараясь выразить искренность своего восторга. — Похоже, ты долго упражнялся в стрельбе.

— Не совсем так. На самом деле ничего сложного здесь нет. С этим может справиться любой человек, который хоть когда-нибудь играл в дартс. Но в джунглях это совсем другое дело.

Рекс повернулся к бару. Они находились неподалеку от патио хозяина, а единственный вход в дом тщательно сторожили два дюжих охранника. Кроме них, неподалеку находился пожилой садовник, склонившийся над огромными кустами синевато-розовых цветов. В какой-то момент Текуну показалось, что он лучше говорит на языке индейцев аймара, чем на испанском. Между кустами цветов бродила огромная немецкая сторожевая овчарка, которая потом вышла к патио и настороженно посмотрела на Текуна. Текун вжался в спинку кресла, но огромная овчарка окинула его презрительным взглядом и отвернулась.

А Рекс тем временем взял со стойки бара небольшую чашу из дерева, которая по цвету напоминала темное дерево духового ружья. Она была настолько маленькой, что полностью помешалась в ладони Рекса. Он снял крышку и погрузил в чашу кончик стрелы. А когда вынул ее, на конце блестели плотные капли тягучей жидкости, которые, как капли меда, стекали обратно в чашу. «Я давно слышал о твоем принципиальном неприятии огнестрельного оружия», — сказал он. Эти слова хозяина патио на какое-то мгновение породили в душе Текуна смутное беспокойство. Он быстро огляделся.

Охранники у двери были без оружия, даже без пистолетов. Почему? Может быть, это просто дань вежливости гостю? Похоже, что так. Рекс повернулся влево, направил духовое ружье в сторону огромного сторожевого пса, надул щеки и выстрелил. Немецкая овчарка удивленно взвизгнула, повернула голову к тому месту, куда вонзилась стрела и торчала сейчас, как копье в теле быка. После этого овчарка сделала один шаг, потом второй, ее лапы подкосились, и она, обессилев, рухнула наземь.

Текун посмотрел на Рекса, но тот самодовольно ухмылялся, показывая кивком головы на огромного пса. Они оба встали с кресел и подошли поближе. Текун был настолько поражен увиденным, что чуть было не спросил: «Ты что, убил его?», но это было бы слишком серьезным обвинением в доме хозяина. Ведь они только что познакомились и собирались поддерживать партнерские отношения.

— Он мертв? — все же поинтересовался он.

— Очень похоже на смерть, не так ли? — улыбнулся Рекс. — Но на самом деле он жив. И не просто жив, но и в полном сознании. Эй, Релампаго! — позвал он овчарку. — Эй, парень, очнись!

Глаза собаки медленно повернулись в сторону говорившего.

Текун отпрянул назад, но, повернув голову, все же продолжал следить за собакой. Был ли хоть какой-то страх в ее глазах?

— Через пятнадцать минут он очнется как ни в чем не бывало. Этот паралич проходит очень быстро. Конечно, для охотника в джунглях этого времени вполне достаточно, чтобы связать животное или убить его. — Рекс протянул духовое ружье Текуну. — Оно целиком сделано из дерева, поэтому в любом аэропорту у тебя не будет никаких проблем. А вот с этим нужно быть как можно более осторожным. — Он протянул Текуну пузырек с ядовитым медом.

Текун сдержанно улыбнулся, поблагодарил своего нового партнера и пожал ему руку, не скрывая своего восхищения духовым ружьем и набором небольших тонких стрел. С этого момента он больше не думал о флейте.

Бидз хорошо изучил расписание самолетов агентства ДИА. Двоюродный брат Селии, который работал в диспетчерской службе местного аэропорта и намеренно игнорировал английский язык (хотя до этого в течение двух лет изучал его в Нью-Йорке), предпочитал общаться на плохом испанском. Он сообщил Бидзу, что слышал, как один американский агент говорил другому гринго, что следующий самолет прибудет во вторник в четыре часа ночи. А сейчас было воскресенье. Домик был приведен в порядок, а грузовики уже находились в пути. Значит, зерно из контейнера номер четыре доставят местному священнику в понедельник утром.

— Мы можем ехать, — сказал Бидз, хорошо понимая, что его слова не произведут на друга никакого впечатления.

Текун надел свой зеленый спортивный костюм. Ночи здесь бывают довольно прохладными. Этот костюм хорошо подходил для вечерней пробежки, как, впрочем, и спортивные кроссовки фирмы «Найк».

— Встретимся в Мачакуиле без четверти девять.

— Это же семь миль отсюда, — возразил Бидз.

— Да, ну и что? — невозмутимо ответил Текун. — Обычно я бегаю десять миль. Да ладно тебе, Бидз, не волнуйся, все будет в порядке. — В голосе Текуна неожиданно появился южный акцент, унаследованный им от матери. — Со мной ничего не случится.

— Твой отец не одобрил бы такой легкомысленный поступок.

— Мой отец часто сомневался, поэтому и погиб. — Текун произнес эти слова с некоторым раздражением, что бывало с ним крайне редко. — Его погубила неспособность полностью погрузиться в этот бизнес. Он умер с сожалением в душе, я не хочу повторить его печальный опыт.

— Но, сынок, нет никакой надобности оставлять после себя следы на каждом шагу, — с отчаянием в голосе запротестовал Бидз.

Текун повернулся, пристально посмотрел на крестного отца, а потом неожиданно рассмеялся и похлопал того по плечу.

— Разумеется, есть.

~ ~ ~

Карл Спунер и четверо других агентов остановились в арендованном небольшом коттедже в самом центре городка, что в нескольких кварталах от городского рынка, который сейчас был закрыт. Да и все учреждения в городе тоже не работали, за исключением двух баров: «Mi Oficina»[29] и «Donde Siempre Me Encuentran».[30] Оба бара находились настолько далеко, что до окна Карла доносились лишь отдельные звуки национальной музыки «мариачи», прорывавшиеся из окна одного из кафе. Иногда из соседнего дома слышался шум какой-то вечеринки, чаще всего «quincenera»,[31] которую устраивают для дочери, вступившей в пору взросления. Затем шум с улицы стал еще сильнее, пока пара агентов не решила пожаловаться, но их попытка закончилась неудачей. Более того, они были вынуждены принять приглашение отца девушки и присоединиться к этому шумному празднику.

За две недели своего пребывания в этом городке Карл не принимал участия в каких бы то ни было вечеринках. Пару раз он прошелся по местному рынку, но быстро убедился в том, что купить там практически нечего. Сидевшие в киосках индейские женщины и латиноамериканские мужчины никогда не смотрели ему прямо в глаза, хотя некоторые из них, и прежде всего Селия, пытались хоть как-то ответить на его вопросы касательно продаваемых овощей и фруктов. А после того как Спунер удалялся от них, они о чем-то оживленно перешептывались, но он не мог понять, что именно они говорили. Правда, одно слово он все-таки разобрал, так как его повторяли множество раз и звучало оно всегда одинаково: «la seeya, la seeya». Это слово показалось Карму знакомым, и вскоре он сообразил, что по-испански это означает «стул». Но почему, черт возьми, они говорили про какой-то стул? При чем тут стул? Может быть, они просто хотели предложить ему посидеть? А вечером того же дня один из его соседей по дому, молодой парень из калифорнийского города Ла-Хойя, которого все называли «сынок», объяснил ему, что стул здесь действительно ни при чем.

— Нет, Карл, это не стул. Они говорили «Си-ай-эй, Си-ай-эй».[32]

— Что? Они подумали, что я из ЦРУ?

— Он считают, что каждый гринго является агентом ЦРУ. Даже если он миссионер.

Карл никак не мог этого понять. Откуда могли знать о Центральном разведывательном управлении США жители этого крошечного городка в отдаленном месте центрально-американских джунглей? Конечно, здесь была явная историческая подоплека, к которой он лично не имел абсолютно никакого отношения. Он понял это, когда бродил по улочкам города и никак не мог избавиться от ощущения, которое преследовало его много раз в прошлом. Это было сомнение, и оно не сулило ему ничего хорошего, так как любое сомнение неизбежно вызывало чувство страха. А это чувство представлялось опасным и совершенно бессмысленным — оно загоняло человека в тупик, в безысходное положение.

Некоторое время назад он хотел только одного — прищучить этого мерзавца Текуна Умана. А сейчас он мечтал поскорее вернуться к своей Джессике. Две недели, всего лишь четырнадцать дней прошло с тех пор, как он в последний раз видел ее, но именно в то время в ней развивалась новая жизнь. За эти две недели уже наверняка появились какие-то черты, стало сильнее биться маленькое сердечко, а на пальчиках — оформляться характерные отпечатки. Вполне возможно, что его будущий сын уже начал посасывать большой палец, Карл видел на акустическом приборе Сандры, как свернувшееся калачиком крошечное существо сунуло в рот большой палец. Четырнадцать дней. Из них два дня ушло на подготовку к этой поездке, а потом в течение пяти последующих дней он осваивался в Техасе, изучал кучу самых разнообразных бумаг в Далласе. И все это время он находился в состоянии крайнего напряжения и был предельно сосредоточен на задании, что помогало ему отвлечься от мыслей о Джессике. Зато по ночам, сидя в своей маленькой спальне со шторами, которые закрывали давно лишенные стекол окна, но при этом были неподвижны из-за полного отсутствия хотя бы легкого ветерка, сосредоточиться на чем-то другом, кроме беременности жены, было практически невозможно. Именно поэтому вся эта поездка казалась ему невыносимой ошибкой логистики.

Более того, все происходящее казалось ему эмоциональной ошибкой. Карлу ни в коем случае не нужно было покидать дом и оставлять без присмотра беременную жену. Именно эти грустные мысли занимали его сейчас, когда он сидел за небольшим деревянным столом, потягивал виски и заполнял служебный журнал, а главным чувством оставалось одно — сожаление. Он должен бы сейчас быть дома и помогать Сандре осваивать правописание, так как именно в понедельник у них в школе проводится орфографический тест. Незадолго до его отъезда Сандра читала учебник «Шарлотс веб», поэтому смогла правильно написать слово «salutations»,[33] но учительница требовала от нее и от всего класса большего — чтобы они научились правильно писать слова «agriculture»[34] и «aggravate».[35] Именно написание последнего слова он старался объяснить дочке вечером перед отъездом. Сандра всегда писала с ошибкой, ставя в слове «aggravate» букву «i», как, впрочем, и в слове «daddy».[36]«Видишь разницу между этими словами?» — говорил он ей.

Он даже засмеялся от нахлынувших воспоминаний, но в этот момент его ужалила в шею пчела. «Молчаливая пчела, — успел подумать он. — Пчела, которая не жужжит над ухом». В голове появились еще какие-то мысли насчет пчелы, но его тело вдруг стало быстро отделяться от сознания и повалилось на деревянный стол. Стакан с виски опрокинулся, и золотистая жидкость медленно потекла по поверхности стола по направлению к настольной лампе.

В следующую минуту его мощный торс опрокинулся на крышку стола, и он ощутил под мышками чьи-то сильные костлявые руки, которые уложили его на стол. «Осторожно, агент Спунер», — прозвучал ему в ухо откуда-то сзади незнакомый низкий голос.

Его ноги отнялись, руки не подчинялись приказам, пальцы отказывались шевелиться, застыли мышцы лица, и даже веки не работали, хотя глаза, казалось, сохранили способность наблюдать за происходящим. Они повернулись вправо, потом влево, словно пытаясь отыскать источник низкого голоса, обладатель которого уложил его на стол и почему-то назвал по имени. Карл не чувствовал своего тела и пребывал в уверенности, что оно на самом деле никогда не принадлежало ему. Он находился в состоянии какого-то странного оцепенения, когда не мог ни пошевелиться, ни издавать звуки — и вообще управлять своим застывшим и оттого совершенно бесполезным горлом.

— Итак, Карл Спунер, как ваши дела? — спросил Текун, мило улыбаясь. — Вам удалось продать свой разваливающийся старый дом в Атланте? Да, кстати, не стоит волноваться из-за этого паралича. Это все временно, минут на двадцать, не больше. Вы быстро придете в себя, и все будет нормально. К тому же без каких бы то ни было побочных эффектов. — Последние слова Текун произнес как многоопытный заботливый доктор.

Текун наклонился над столом, подперев голову руками.

— Я знаю, что вас и ваших коллег мало заботят события последнего времени, но хочу напомнить, что Организация Объединенных Наций вместе со Всемирным судом объявили экстрадицию незаконной. А дальше вы можете с удивлением узнать, что наш новый республиканский президент отдаст приказ о похищении в Гаване Фиделя Кастро.

Текун выпрямился на стуле, но продолжал говорить тихим голосом, чтобы не услышали отдыхавшие в соседних комнатах агенты. Карл слышал все, что тот говорил насчет дела Пиночета и как Испания вынуждена была передать диктатора в руки чилийского правосудия. А он, Текун, вовсе не диктатор, он самый обыкновенный бизнесмен и занимается делами, которые вряд ли можно назвать унижающими или порочащими человеческое достоинство. И чем быстрее Спунер поймет эту простую истину, добавил Текун, расстегивая рубашку на груди Карла и обнажая не только грудь, но и его тощий живот, тем будет лучше для него самого и для всех остальных.

— Эй, парень, ты, похоже, изрядно вымотался, не так ли?

В руке Текуна блеснуло отточенное лезвие ножа с загнутым концом. Рукоятка удобно лежала в его ладони, позволяя совершать самые немыслимые повороты. Текун легко описал на животе Спунера букву «d», а потом провел черточку и закончил большой буквой «О».

Хотя уругвайский эликсир работал отменно, он все же не мог предотвратить импульсивного движения тела при соприкосновении с острым лезвием ножа, которое легко рассекало кожу.

— Потише, не дергайся, — прошептал Текун, вырезая буквы и наклоняясь над распластавшимся телом Карла. — Кстати, как там твои девочки? — продолжал Текун. — Сандра и Энджи? Думаю, с ними все в порядке. А еще один на подходе. Не пора ли тебе подумать о планировании семьи?

Острое лезвие ножа рассекло толстую ткань джинсов Карла.

Придумавшие это снадобье индейцы гуарани из Уругвая, которые использовали его для увеселительных мероприятий, вероятно, никогда не обращали внимания на движение мышц вокруг глазного яблока, которые обеспечивают круговой обзор и воздействуют на слезные железы, что, собственно, и заставляет плакать многих млекопитающих.

Текуну понадобилось примерно семь минут, чтобы без особых усилий преодолеть бегом полную милю. Через двадцать четыре минуты уругвайский эликсир перестал действовать, после чего Спунер стал громко стонать и звать на помощь. К этому времени Текун находился на расстоянии двух миль к северу от Поптуна, быстро продвигаясь вперед индейским бегом под названием «квекчи». А когда коллеги Карла возились над его телом, обрабатывали раны на животе, осматривали окровавленные ноги и пытались разобрать вырезанное на теле слово, которое не требовало специального перевода (даже самый безнадежный идиот мог узнать его с первого взгляда), Текун замедлил шаг и постучал в дверцу припаркованного автомобиля марки «лендровер».

Бидз сразу же открыл дверцу, и его босс быстро сел в машину. Через тридцать минут он уже был на взлетной полосе и забирался в свой частный самолет. Еще через час он пересек воздушное пространство Мексики. А его судно шло в том же направлении, но другим маршрутом.

— Ты значительно ухудшил ситуацию, — назидательно сказал Бидз, как будто исполняя свой долг перед крестником.

— Нет, — решительно покачал головой Текун, — не ухудшил, а прояснил.

Сентябрь 2000 г

Трехзевый Цербер, хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ. Который вязнет в этой топи смрадной. «Ад», Песнь шестая

Иногда планы очень просты. На сей раз Бобби нужны всего лишь несколько вещей: веревка, яма, липкая лента и собака.

Место. Техника. Действующие лица. Именно это интересовало его прежде всего, и именно такой план разрабатывал он перед каждым действием. При этом все должно хорошо созреть в его сознании. А начинать нужно с главного героя, так как именно он является основной причиной всего действия.

А героев здесь очень много. Так много, что нет никаких проблем с выбором, и это приносит ему некоторое облегчение. Порой ему становилось интересно, встретит ли он нужного человека на своем пути. И они всегда появлялись рано или поздно, так как всегда есть люди, которые оставляют после себя следы совершенных грехов.

Ведь это не просто город, а тот самый город, который он выбрал по туристической и дорожной карте. Здесь есть башня на берегу реки, здесь все содержится в надлежащем порядке, все сделано наилучшим образом, да и сам город производит впечатление чистого и аккуратного. Правда, стеклянная башня напоминает египетскую больше, чем ему хотелось бы, но это совершенно не важно, так как она указывает путь к причалу, где стоят морские суда, постоянно принимающие на борт любовников и находящихся на отдыхе пенсионеров, которые курсируют по групповым маршрутам туда-сюда от Дюбука до Нового Орлеана.

Здесь есть спортивная арена в форме огромной пирамиды, но это не тот храм, где он мог бы выбрать для себя героев. Его герои находятся далеко за пирамидой, в самом центре города, где расположены многочисленные офисы и финансовые организации. Конечно, этот деловой центр не идет ни в какое сравнение с деловым центром Нью-Йорка или даже Лос-Анджелеса. Но даже здесь можно обнаружить необыкновенное оживление, включающее в себя неуемное желание заработать деньги и предаться сопутствующим этому земным грехам. Именно здесь, на фондовой бирже, собираются толпы богатых бездельников, готовых потратить немало денег на бог знает что. Они встречают друг друга только им присущими знаками, щелканьем пальцев, кивком головы или язвительными улыбками. Он долго наблюдал за этими людьми с высоты стеклянной башни, где обычно коротали время туристы и прочие зеваки. А внизу множество мужчин и несколько женщин, показывали пальцами, принимали решения и громко кричали кому-то вдаль, подавая условные знаки. Они никогда не выглядели счастливыми, были напряжены от стрессовых ситуаций, безумно устали от этой биржевой шумихи и с диким остервенением таращили глаза на огромный цифровой экран, где высвечивались курсы акций крупнейших компаний, надеясь на повышение или понижение.

После нескольких дней неустанного наблюдения за этими людьми Бобби увидел в них нечто такое, чего они сами никогда не замечали. Они все ужасно устали и требовали хоть какого-то отдыха. Им надо было не только отдохнуть, но и исповедаться, выговориться.

Но в этом деле не должно быть никакой спешки. Всему свое время. Бобби терпеливо дожидался окончания торгов на бирже, а потом спокойно наблюдал, как после ее закрытия десятки брокеров радостно покидали здание, направляясь в кафе, чтобы немного расслабиться, или в тренажерные залы с той же целью. Бобби тоже покидал помещение биржи, но шел не в популярные туристические центры, такие, например, как Грэйсленд или Бил-стрит, которые сами когда-то провозгласили себя родиной блюза. Бобби предпочитал тихие и спокойные места, как, например, домик в переулке Одюбон, где жил сам король блюза до того, как стал всемирной знаменитостью. Очень скромный домик, надо сказать, частное владение, расположенное в небольшом проезде, что неподалеку от парка Одюбон. Во дворе дома на пластиковой подставке, понуро опустив голову, стоял одинокий розовый фламинго. Бобби подошел поближе, поднялся по белым ступенькам и, облокотившись на железную решетку забора, тихо пропел: «Но я не могу не влюбиться в тебя».

Мимо него прошла какая-то молодая женщина, толкая впереди себя коляску с ребенком. Услышав его пение, она мило улыбнулась. У него хороший голос, баритон, хотя и немного натянутый.

Он приходил на Бил-стрит лишь для того, чтобы понаблюдать за молодыми парнями, только что оставившими свои дела в финансовом центре. Они обычно околачивались в любимом кафе «Блюз», что неподалеку от кафе «Хард-рок». Но это место ему не подходит. Сначала нужно познакомиться с ними, а потом пригласить в какое-нибудь более спокойное место.

Их тут много, очень много, легион, можно сказать. Некоторые из них собираются в большие группы — человек по пять, но для него это слишком много. Он привык иметь дело с небольшой группой, не более трех человек, — это оптимальное число. Именно с тремя можно спокойно побеседовать за столиком кафе.

Вот они, те самые три парня, которые всегда держатся вместе.

После второй недели его пребывания на гостевом этаже биржи они стали обращать на него внимание. Точнее сказать, первым Бобби заметил молодой парень лет двадцати с небольшим. Он поднял голову, посмотрел Бобби в глаза и улыбнулся, причем с легким налетом грусти. Бобби видел, что этот парень — самый невезучий из троих. Двое остальных были более сдержанными и наверняка занимались финансовым бизнесом с большим успехом. Не исключено, что они получали хорошую прибыль, нагружая своего юного друга сомнительными акциями. Скорее всего они играли на понижение курса, чтобы поскорее избавиться от ненадежных акций и прикупить себе что-нибудь более стоящее. И это не жульничество, это просто образ жизни тех молодых людей, которые привыкли быстро зарабатывать деньги и столь же быстро их тратить.

Первого, с грустной улыбкой, звали Сэм, второго — Ларри, а третьего — Раймонд. Все очень молоды, лет по двадцать с небольшим, хотя Раймонд выглядит немного старше, может быть, лет на тридцать. Это было видно по его слегка округлившемуся животу. А Ларри, напротив, — строен и подтянут. Нет никаких сомнений, что прежде чем появиться на бирже ровно в восемь утра, он успевает хорошенько размять мышцы в каком-нибудь частном тренажерном зале, которых немало в центре города. Из-под его рубашки «Дж. С. Пенни» выпирали накачанные мускулы, а единственным выпуклым местом у Раймонда был живот, уже собиравшийся в складку над кожаным ремнем.

Но именно стройный и подтянутый Ларри обладал неуемной алчностью. Он быстро покупал акции, столь же быстро их продавал, чтобы купить еще больше, а потом избавлялся и от них, как это обычно делает ненасытный подросток, мгновенно расправляясь со своей едой. Ларри был столь же ненасытен и оттого никогда ничего не накапливал.

Раймонд был более осторожным в делах, благодаря чему слишком долго держал в руках свои акции и тоже проигрывал. Казалось, что он опасается, как бы другие игроки на бирже не отняли у него то, что принадлежит ему по праву.

Однако самым большим неудачником из этой троицы, несомненно, был Сэм. Он считал своих приятелей настоящими друзьями и не понимал, что является игрушкой в их руках. Сэм тратил деньги так, словно не надеялся встретить завтрашний день, и ничуть не жалел об этом. Он быстро покупал акции, а потом так же быстро сбрасывал их, не задумываясь над финансовой выгодой. Во время напряженной биржевой игры Сэм утрачивал чувство реальности и переставал понимать тот мир, в который вступил некоторое время назад, то есть в третий круг абсолютной невоздержанности.

В конце концов Бобби пригласил их выпить в небольшом баре за пределами Бил-стрит. Было видно, что они не понимают его поступка и теряются в догадках, почему этот странный человек так щедро сорит наличными деньгами, угощает Сэма виски, Ларри — легким пивом, а Раймонду купил две кружки пива и пакет картофельных чипсов. Голос Сэма такой же легкий, как и все его тело. Иногда он дрожит, как будто свежий ветерок, прорывающийся сквозь входную дверь бара, наполняет его легкие и задевает невидимые струны.

— Итак, Бобби, что ты делаешь на бирже, просиживая там целыми днями? — спросил Сэм.

— Изучаю движение курсов, — ответил Бобби и тут же пояснил: — Я работаю финансовым консультантом, а мой главный офис находится в Сент-Луисе. Большую часть своего рабочего времени я провожу с клиентами со Среднего Запада и даже из южных штатов. Но иногда я оставляю работу, выбираю какой-нибудь благополучный в финансовом отношении город и тщательно исследую, что там происходит. Именно поэтому я и приехал сюда. Разумеется, федеральная фондовая биржа держит ваш город в напряженном состоянии.

Он посмотрел на Сэма, который быстро отвел глаза в сторону.

— Кроме того, у вас тут есть вещи, которые на первый взгляд могут показаться несущественными, как, например, баскетбольная команда «Мемфис гризли». Каждый раз, когда они проводят хороший сезон, билетов на эти игры просто не достать. А если к баскетболу добавить туристические достопримечательности, Бил-стрит, Грэйсленд и все такое прочее, то можно сделать вывод, что ваш город заслуживает всяческого внимания. Вы, парни, живете в замечательном месте. Именно поэтому я люблю посещать такие города, как Мемфис. Здесь можно поразмышлять над интересными вещами. Словом, я делаю нечто такое, что вряд ли доступно кому-либо в этом бизнесе: я медитирую по поводу движения финансовых потоков.

Ларри заговорил, не переставая жевать. У него это всегда хорошо получалось.

— Значит, все эти дни ты проводишь в здании биржи и занимаешься дзен-сидением? — засмеялся он, продолжая есть. С этим он тоже неплохо справлялся.

— Верно, Ларри, именно этим я и занимаюсь.

Поначалу они не поняли смысла его слов, но потом Бобби улыбнулся, и они радостно последовали его примеру. По всему было видно, что им нравится Бобби, так как они могли вести себя с ним непринужденно.

А Бобби тем временем продолжал объяснять, в чем заключаются капризы финансовых рынков и как они проявляются в тот или иной момент. Никогда не знаешь, как поведет себя биржа завтра. К примеру, в пятницу индекс акций высокотехнологичных компаний «Насдак» взлетает вверх на четверть после продолжительного падения, а к следующему понедельнику «медведи» с Уолл-стрит могут энергично атаковать эти акции, ссылаясь при этом на замедление экономического роста в глобальном масштабе, и все начинают панически избавляться от доходных бумаг. И ничто здесь не поможет: ни Федеральная резервная система, которая не проявляет к этому делу ни малейшего интереса, ни президент, который предлагает программу снижения налогов. «Медведи» просто предрекают дальнейшее падение курса акций и обрушивают рынок ценных бумаг.

Он сделал паузу и втянул носом воздух, прерывая свои мысли.

— Что это за одеколон у тебя? — спросил он у Ларри.

Ларри понадобилось немного времени, чтобы сообразить, о чем идет речь.

— А-а, это называется «Хом», а означает «сок священного растения Персии» или что-то в этом роде. Раймонд клялся на чем свет стоит, что этот одеколон привлечет ко мне какую-нибудь девушку с мясистыми бедрами, но ничего подобного не происходит.

Все весело рассмеялись, а Раймонд напомнил про женщину, с которой они работали на бирже и которая была настолько толстой, что могла бы оставить после себя след, как улитка на песке, если бы у нее не было ног, но даже она не обращала на Ларри никакого внимания. Ларри сказал, чтобы они отвязались от него, а потом снова повернулся к Бобби.

— Не обращай внимания на этих засранцев, они любят дурачиться. Лучше скажи мне, как ты зарабатываешь себе на жизнь?

— Он хочет рассказать, как он сам зарабатывает себе на жизнь, эта толстая задница, — сказал Раймонд. — Насколько я понимаю, ты хочешь разобраться в смене настроений на фондовой бирже, разве не так, Бобби?

— Думаю, что дело здесь не только в смене настроений, — наконец-то произнес свое слово Сэм. — Мне интересно, как ты стал финансовым консультантом? Ведь для этого требуется безупречная репутация знатока финансового рынка, не так ли? — Он посмотрел на Бобби в поисках подтверждения. — Но это мне кажется каким-то, не знаю, как это сказать, несколько странным, что ли.

Бобби терпеливо объяснил, что на самом деле ничего странного в этом нет. Причем, говоря это, насколько было возможно, смягчил свой голос, и звук его повис над их столиком, как густой туман. В какой-то момент Сэму показалось, что девушка, которая обслуживала их столик, специально подошла к ним, чтобы насладиться этим божественным голосом, и была так очарована им, что готова была упасть к ногам его обладателя. А Бобби тем временем стал рассказывать своим новым друзьям, как важно изучать политику, чтобы лучше понимать происходящие на фондовом рынке события, что тоже довольно сложное дело. Это президент Клинтон создал необходимые условия для невероятно быстрого развития экономики во второй половине девяностых годов, или он просто-напросто оседлал благоприятную волну и воспользовался выгодной конъюнктурой рынка? Или, например, следует ли ожидать нового спада производства в следующем квартале в результате развернутой нынешним президентом войны с терроризмом? Необходимо следить за данными Национального бюро экономических исследований — официальным арбитром деловых циклов американской экономики. Надо следить за тем, за чем следит это бюро: за промышленным производством, личными доходами граждан, уровнем торговой активности, уровнем занятости трудоспособного населения. И при этом постоянно анализировать, какие показатели поднимаются вверх, а какие падают. Кроме того, необходимо неустанно наблюдать за тремя главными механизмами современного мира — Соединенными Штатами, Японией и Европой. Если их деловая активность застыла на одном уровне, значит, и вся глобальная экономика переживает не лучшие времена. А для этого надо знать все, что происходит на Уолл-стрит и в Токио, и уметь соединить все это вместе, примерно так, как Бобби сумел собрать в этом баре троих парней из местной биржи, которые сидели перед ним с раскрытыми ртами и жадно вслушивались в каждое его слово, а он говорил им о вещах, на которые, откровенно говоря, ему было глубоко наплевать.

— Более того, — продолжал вещать Бобби, — нужно как следует изучить механизм работы фондовой биржи.

Он пристально посмотрел на каждого из них. На самом деле он хотел сказать, что нужно изучать не механизм функционирования биржи, а тех людей, которые там околачиваются. Тех самых, которые постоянно принимают скоропалительные решения, прислушиваются к каким-то непроверенным слухам и сплетням, полностью доверяют электронному табло с текущими данными и энергично сигналят какому-нибудь другу через весь зал, объясняя жестами смысл происходящего. Они отнюдь не тупоголовые крестьяне, говорил им Бобби, они — часть огромной армии, которая заставляет работать весь этот сложный механизм.

— Верно, — согласился с ним Ларри, — но если мы не батраки-поденщики, то почему все на этой чертовой бирже стараются заграбастать как можно больше?

Ларри стал первым, кто откровенно выразил свою неуемную алчность. Алчность и жадность, которые всегда были родными сестрами.

Именно в такой момент разговор неожиданно приобрел другое направление. Эти парни провели трудный день на бирже, сейчас они немного выпили и расслабились, изрядно проголодались (даже Раймонд) и ослабели настолько, что были готовы к самому главному — к исповеди. Это было нечто такое, к чему всегда стремились многие люди и чему Бобби всегда отдавал предпочтение. Только сейчас он мог услышать от них то, что раньше они скрывали, но очень хотели открыть постороннему человеку. А у него уже имелось несколько идей на этот счет. Ларри хотел получить женщину, Раймонд изнывал от поиска нарциссического совершенства, а Сэм просто хотел избежать тягостного одиночества, которое постоянно преследовало его. Более того, Бобби узнает о них намного больше, когда в благоприятный момент вытащит их отсюда на ужин. Он узнает о них буквально все, выведает имена родителей, братьев и сестер, дядей с их скрюченными пальцами, тайные мечты их старших сестер, первый опыт употребления марихуаны и так далее. Он узнает о них все то, что сделает их ближе, что заставит их полностью доверять ему. А потом он наконец-то освободит их всех.

~ ~ ~

Ближайший хозяйственный магазин «Хоум депот» обеспечил его всем необходимым, кроме собаки, которую пришлось искать в другом месте.

Он решил совершить небольшое путешествие в сельскую местность, отъехал далеко от города, миновал такие небольшие поселки, как Кольервилль и Рипли, и окунулся в ужасающую нищету. Вдоль окружного шоссе стояли старые, построенные еще лет тридцать назад серые дома, которые первоначально были рассчитаны всего лишь на два десятилетия. Еще большая нищета ждала его по пути на юг в соседнем штате Миссисипи. Он проехал на своей арендованной машине небольшие городки Ред-Бэнкс, Поттс-Кэмп, Экру, и везде царила невероятная бедность. Населения там было очень мало, а все окрестности занимали сельскохозяйственные угодья, плантации табака и помидорные поля. Повсюду виднелись группы иммигрантов, сгорбленные над сбором урожая и даже не поднимавшие голов на шум автомобиля.

В его жизни никогда не было никаких крупных происшествий. Он благополучно проехал Оксфорд, приветливо помахав рукой установленной на бульваре статуе Фолкнера, и дальше уже вынужден был сверяться с дорожной картой.

В небольших магазинах и на скамейках в парках он часто вступал в разговоре местными жителями и всем сообщал, что ищет сторожевую собаку. И не просто сторожевую, а надежную, агрессивную, которая могла бы защитить его частную собственность. При этом он добавлял, что владеет в Мемфисе довольно большим поместьем, которое совсем недавно подверглось ограблению. Причем ущерб от украденного грабителями не идет ни в какое сравнение с тем, что они просто-напросто испортили и разрушили. В этом смысле стоимость хорошей сторожевой собаки выглядит просто смешной по сравнению с нанесенным его хозяйству ущербом. Конечно, добропорядочные местные жители, которые привыкли выращивать в своем хозяйстве самых разнообразных животных, и в особенности собак, знают толк в подобных делах и разбираются в сторожевых псах намного лучше профессиональных собаководов, которые купили свой диплом в ветеринарной школе какого-нибудь университета.

В одном сельском магазине в городке Хикори-Флэт он повстречал четырех мужчин, которым было уже за пятьдесят. Они неторопливо потягивали кофе из больших керамических чашек, а двое курили сигареты. Рассказав им свою историю, он встретил у них полное понимание.

— Так какая именно собака тебе нужна? — спросил его самый старший из мужчин, стоявший у противоположного конца стойки.

— Что-то вроде немецкой овчарки. Может быть, какая-нибудь более агрессивная, например, питбуль или ротвейлер. В общем, нужна собака, которая не станет колебаться в случае чего.

— Некоторые собаки рождаются агрессивными, но ни одна из них не рождается злой.

Все дружно согласились с этим утверждением. Эти люди знали собак так же хорошо, как повадки практически всех домашних животных на своей территории. При надлежащем воспитании собаки могли обрести такие качества, которыми не обладали изначально.

— Ну так что, есть в вашей округе человек, который умеет правильно воспитывать собак? — улыбнулся Бобби.

Они назвали пару имен. Некий Джимми, проживавший неподалеку от поселка Экру, разводил охотничьих собак и держал пару питбулей. Несколько неплохих собак было у Хэнка, но они все из породы немецких овчарок, которых он использовал для охоты на лис.

— А разве Джимми не отдал одного из щенков питбуля Бливинсу?

И тут они вспомнили, что Джимми действительно отдал одного из своих щенков Бливинсу в счет погашения карточного долга.

— А кто такой этот Бливинс? — поинтересовался Бобби.

— Живет на окраине Эббивиля. Это недалеко отсюда. Не уверен, сынок, что ты захочешь познакомиться с ним. Со времени первого президента Буша этот парень уже не раз побывал за решеткой.

Бобби смеялся, когда эти люди рассказали ему о тюремном прошлом Бливинса, но сейчас ему было не до смеха. Он не знал мира, в котором жил Бливинс. А мир этот состоял из нового, но уже изрядно потрепанного трейлера, выкрашенного в желтый и синий цвета. Вокруг трейлера виднелись заросли каких-то растений, а перед входом стоял металлический шест с пустой цепью. Он торчал из земли посреди пыльного овала вытоптанного пространства, и по всему было видно, что только собака на привязи могла лишить растительности этот участок охраняемой территории. Однако самой собаки поблизости не оказалось. Место было совершенно незнакомым, но в самом воздухе витало что-то привычное. Это был сам Бливинс. Бобби уже знал Бливинса. Точнее, узнал о нем по глазам его дочери — белой девочки лет одиннадцати или двенадцати, которая с любопытством выглядывала из окна трейлера. У нее были короткие и совершенно прямые белокурые волосы и глаза, которые никак не могли принадлежать девочке ее возраста. Где-то позади нее громко бубнил телевизор, принимавший передачи через небольшую спутниковую тарелку из черного металла, прикрепленную к крыше трейлера. Бобби очень надеялся, что этой девочке действительно одиннадцать лет, хотя и понимал, что этот возраст делает ее положение еще хуже. Скоро она вырастет, станет взрослой и в конце концов потеряет все, что имеет сейчас. И тем не менее она совсем не похожа на Мэгги. Совсем не похожа.

— Что вам нужно?

Бливинс был одет в белую рубашку на пуговицах и поношенные, но чистые коричневые брюки, из-под которых виднелись такие же коричневые башмаки. Заметно редеющие волосы были аккуратно зачесаны и издавали запах недорогого лосьона. Золотистого цвета, они словно выгорели от долгого пребывания на солнце. Да и кожа на его лице выдавала в нем человека, много времени проводившего на открытом воздухе. Она была смуглой и слегка морщинистой, но именно это обстоятельство делало лицо Бливинса красивым. Он держал руки в карманах брюк, а его глаза неподвижно застыли на непрошеном госте. Именно таким немигающим взглядом смотрел на мир этот человек, выражая свое презрение к нему. Он казался выше Бобби, хотя на самом деле был одного с ним роста. Бливинс всегда будет выше других людей.

У Бобби возникло к нему немало вопросов. Например, где он работает, почему так одевается, почему предпочитает жить в трейлере, что заставило его уединиться в этом Богом забытом месте, где его жена, то есть мать этой белокурой девочки, и так далее. Все эти вопросы заставляли Бобби прилагать немало усилий и держать себя в руках, чтобы невольной дрожью в голосе или теле не выдать охватившего его беспокойства. Иногда ему казалось, что этот разговор может перевернуть вверх тормашками все девять кругов его тайного мира.

Если бы поблизости оказался мальчик помладше этой девочки, Бобби мог бы рухнуть на землю и ползать на коленях, содрогаясь всем телом.

Но никакого мальчика во дворе не было, как не было и матери. Именно поэтому этот мир казался ему каким-то чужим, не тем, в котором он привык жить. И дело тут вовсе не в ужасающей нищете этого трейлера и не в старом грузовике марки «Додж», который стоял неподалеку от арендованного Бобби «камри». Уникальным это место делало полное отсутствие других людей. Именно это обстоятельство наконец-то успокоило Бобби, заставило его очнуться и вернуть утраченную ясность сознания. Он пожал руку хозяину трейлера и представился.

— Я хочу купить у вас собаку.

— А с чего ты взял, что я ее продаю?

Это был вызов, но вызов человека, который хорошо понимал, что должен захватить все, что так или иначе попадает на его территорию, в особенности если это другой человек. Этот вопрос можно было расценивать как приглашение к поединку, как попытку обнюхать потенциального соперника, а потом пометить мочой все углы своей территории.

— Я знаю, что у вас есть собака, — мягко, но вместе с тем решительно сказал Бобби. Комок нервов, казалось, застыл у него в горле, но он мгновенно проглотил его. Он показал рукой на металлический шест посреди двора и пустую цепь, лежавшую на вытоптанной до пыли площадке. — А по длине этой цепи я могу предположить, что это довольно большая сука.

Сука. Он никогда прежде не использовал это слово, но сейчас понимал, что должен решительным образом изменить не только свой лексикон, но и тембр голоса.

Бливинс снисходительно ухмыльнулся:

— Это не сука, а кобель. Я привязываю его здесь на ночь, а днем укрываю в собачьей будке.

— Похоже, что он у вас приручен, раз уж вы так легко обращаетесь с ним.

Бливинс отвернулся от собеседника и посмотрел на будку, но одним глазом продолжал следить за гостем.

— Он слушается только меня, — сказал он и повернулся на звук шагов в сторону леса.

Здесь не было матери, но был мальчик. Питбуль был один и, несомненно, страдал от одиночества в течение всей своей жизни с Бливинсом. Эти собаки очень общительны и всегда предпочитают находиться в группе, в стае, в семье, со своими родственниками. А одиночество направляет их внутреннюю энергию совсем в другую сторону. Этот питбуль не залаял даже тогда, когда Бливинс вошел в его жилище.

— Подожди здесь секунду, — сказал он Бобби и запер за собой дверь.

Сквозь узкую щель между двумя досками Бобби наблюдал за Бливинсом. Тот без колебаний вошел в сарайчик и спокойно направился прямо в дальний угол, как будто к себе домой. Собака внимательно следила за ним. Не залаяла, не зарычала, не открыла пасть и даже не завертела хвостом — просто молча наблюдала за ним. Нет, такой пес Бобби не подойдет. Эти мужики в сельском магазине, вероятно, ошиблись. Эта собака слишком пассивная для той цели, которую Бобби наметил. А Бливинс тем временем совершенно спокойно пристегнул цепь к ошейнику, после чего собака просто отвернулась в сторону, словно не желая смотреть хозяину в глаза. Короткая коричневая шерсть на спине пса лишь слегка закрывала рубцы от недавних шрамов, но не вздыбилась от прикосновения человека. Это избитое животное действительно мальчик, присутствие которого делало это место хорошо знакомым. Подмышки Бобби мгновенно покрылись потом, и он сам почувствовал, как его запах быстро распространился в душном воздухе.

Жара в штате Миссисипи часто приводит к странным явлениям. Иногда создается впечатление, что крошечные куски мяса разносят на маленьких тарелках. Это чрезвычайно влажный воздух густой пеленой опускается на тело человека, мгновенно покрывая его капельками пота. Правда, сейчас к этому добавился и весьма специфический запах страха. Страх означает готовность к защите, а защита, в свою очередь, — готовность к нападению либо к бегству, и собака хорошо чувствует это.

— Заходи, — пригласил его Бливинс, но Бобби застыл на месте, не в силах преодолеть этот дурманящий запах страха. Не успел он толкнуть массивную деревянную дверь сарая, как питбуль бросился в атаку. Бобби успел заметить взрыв ярости, мощный бросок вперед и огромную мускулистую пасть животного, готового вцепиться в противника. На Бобби полетели брызги слюны разъяренного пса, что тоже свидетельствовало о его мощи. Вдобавок ко всему это небольшое помещение мгновенно заполнилось оглушительным ревом. Бобби все эти признаки были хорошо знакомы, и только сейчас он понял, что перед ним действительно тот самый кобель, который ему нужен.

Прикрепленная к задней стене цепь натянулась до предела, но выдержала натиск животного. Питбуль неутомимо рвался вперед, падал на землю, вскакивал и снова бросался на незнакомца, разбрызгивая слюну. И при этом ни разу не залаял, а только грозно рычал, оскалив клыки. Он знал, что лай свидетельствует о слабости, а ему нужно было вцепиться в жертву и разорвать ее на куски. Бобби застыл у двери, не решаясь приблизиться к этому зверю, а Бливинс спокойно улыбался позади пса, держа руки в карманах брюк. Временами металлическая цепь била его по ногам, но он не обращал на это никакого внимания.

— Ну что, тебя устраивает такой пес? — спросил он.

— Да.

В этот самый момент между двумя мужчинами возникло взаимопонимание. Бобби стоял спокойно, а собака продолжала рычать и прыгать между ними, и хотя воздух в этом сарае все еще был наполнен его запахом страха, это был уже старый запах. Собака понимала, что хозяин поладил с незнакомцем. Через несколько минут они обговорили все детали сделки, договорились о цене и при этом совершенно не обращали внимания на беснующегося пса, как родители, которые во время важного разговора стараются игнорировать душераздирающие вопли капризного ребенка.

— Я могу взять на время ваш грузовик? — спросил Бобби под конец разговора. — Разумеется, за дополнительную плату.

Через некоторое время они договорились и об этом. Бливинс знал, что Бобби не исчезнет с его грузовиком, так как оставит на его дворе свой арендованный автомобиль. А Бобби прекрасно понимал, что Бливинс не украдет его автомобиль, поскольку вряд ли захочет связываться с человеком, купившим у него такого зверя. Кроме того, в автомобиле останутся документы на прокат, в которых указан номер его кредитной карточки. К тому же Бливинс не из тех людей, которые могут спокойно разъезжать на «камри». Ему нужен не такой автомобиль, а грузовик, без которого в хозяйстве просто не обойтись. Более того, ему необходимы деньги, а за двенадцать часов эксплуатации своего грузовика он получит сто долларов плюс полный бак горючего по возвращении машины. Бливинс не сказал об этом, но подумал, что именно так все и должно быть. Плетью обуха не перешибешь.

Бливинс отвязал один конец цепи и вытащил пса из сарая. Питбуль жадно втягивал воздух перед Бобби, но уже без прежней ярости. Сейчас Бобби успокоился и не издавал столь неприятного для пса запаха страха. Бливинс подтащил собаку к грузовику, заставил запрыгнуть в кузов и быстро закрыл заднюю дверь.

— Не закрывайте заднее окно, а то он сварится в такой жаре. — Бливинс показал, как нужно открывать и закрывать окно. Питбуль сразу же бросился к открытому окну и шумно втянул в себя воздух. Было видно, что его одолевало любопытство, но еще большее любопытство испытывал в этот момент Бливинс. — Интересно, как ты собираешься вытащить его отсюда, когда приедешь домой? Он ведь может разорвать тебя на части.

— Ничего, все будет нормально.

Этот ответ показался хозяину собаки слишком коротким. Бливинс покачал головой:

— Все будет нормально? Сомневаюсь. Как только ты откроешь эту дверь, он вцепится тебе в шею. Он хорошо знает, что шея — самое слабое место человека, кроме его члена. Вот тогда все будет нормально.

Бобби посмотрел на землю, на то самое место, которое было вытоптано в форме большого овала, и в его душе снова возникло это знакомое чувство борьбы двух миров — старого и нового. Старый мир диктовал ему один способ существования и поведения, а новый возник совсем недавно и пока доставлял ему немало неприятных ощущений. Когда его одолевал старый мир, его желания становились понятными и привычными: он просто хотел убить Бливинса, как будто устранение этого человека, с которым он познакомился всего лишь час назад, могло принести ему долгожданное спокойствие и умиротворение. Это был бы самый привычный для него выход, но он вряд ли решил бы все его проблемы.

Сейчас старый образ мыслей был бы для него крайне деструктивным, так как в самом конце этого пути находится смерть и хаос. Он часто спрашивал себя, почему все произошло именно с ним, но это был совершенно бессмысленный вопрос, на который никто не мог дать ответ — ни он сам, ни Мэгги.

А Мэгги по-прежнему выглядывала из окна трейлера. Маленькая девочка с совершенно не характерными для ее возраста глазами.

Бобби пришлось принимать слишком много трудных решений, а проблема выбора всегда проясняла его сознание и устраняла животный страх. Единственной осмысленной вещью были его девять кругов, которые спиралью накладывались друг на друга и уходили в глубокую пропасть.

Далеко на север, почти у Мемфиса и совсем рядом с местечком Миман-Шелби Форест, Бобби вырулил на обочину дороги, остановил грузовик, открыл заднюю дверцу и вытащил наружу пса, ухватив его за задние лапы. Собака лежала с закрытыми глазами и не оказывала ему никакого сопротивления. Незадолго до этого он угостил пса большим куском сырого мяса, в которое вложил растертые таблетки прометазина гидрохлорида. Именно это сильнодействующее средство и позволило ему справиться с псом. Собака будет крепко спать в течение нескольких часов, а когда проснется, то выпьет как минимум три большие миски воды и обретет прежние бойцовские качества.

Из-за грунтовой и чрезвычайно грязной дороги это место оказалось самым пустынным во всей округе. Старое обветшалое строение бывшего склада консервированных продуктов и сухого мяса для людей, которые жили здесь более семидесяти лет назад, находилось на расстоянии примерно получаса езды до любого другого жилища. Рядом располагалось прекрасное место для рыбной ловли, что поначалу сильно беспокоило Бобби, но потом он обнаружил, что за последние несколько месяцев здесь не появлялось ни единой живой души. Прекрасное место. Никогда он еще не видел такого большого скопления кустарников и тополей.

Ему понадобилось целых три дня, чтобы выкопать посреди сарая большую яму глубиной пятнадцать футов и шириной не менее шести. Эта работа потребовала от него огромных усилий и была настолько тяжелой, что от напряжения до сих пор ныла спина. Но благодаря этому он понял, какие мышцы нужно больше всего нагружать в тренажерном зале. В земле было немало корней тополя, и ему пришлось поработать топором, вырубая их из земли. Наполненную землей корзину он поднимал наверх с помощью веревки, один конец которой был привязан к толстой деревянной балке. Всю землю он выносил на грязный двор и высыпал прямо перед дверью.

Сейчас он осторожно взвалил пса на плечо, отнес в сарай и так же осторожно опустил его в яму, положив на один бок.

Затем он погладил его и даже прошептал ему на ухо нежные слова, словно знал его всю жизнь:

— Ну вот, цербер, все хорошо. Теперь все будет нормально. — Бобби снял старый ошейник и надел новый, на коже которого были выбиты три слова. После этого он налил из канистры три большие миски воды, поднялся наверх и быстрым шагом направился к грузовику. — Ты где, котенок? — сказал он, шаря рукой под сиденьем. — Выходи, мы уже приехали.

Перепуганный до смерти котенок забился в дальний угол и ни за что не хотел вылезать наружу. Хотя собака была уже далеко, он все еще чувствовал ее запах. Бобби пришлось выманивать его оттуда с помощью кошачьей еды «Мяу-микс». Подхватив котенка на руки, он нежно поглаживал его по спине до тех пор, пока тот не успокоился и не устроился на его коленях, хотя по-прежнему настороженно втягивал воздух, принюхиваясь к запаху пса. Бобби открыл бардачок и вынул оттуда крошечный пузырек с надписью «Хом». Он брызнул на задние лапы кота, и тот совсем утратил чувство обоняния.

Напоследок Бобби нежно погладил котенка, отнес его в сарай и бросил на дно ямы. Котенок приземлился на все четыре лапы и мгновенно забился в дальний угол, с ужасом поглядывая на спящего питбуля.

2 марта 2001 г

Прошло несколько недель. Я по-прежнему была увлечена поисками убежища Текуна, а поздно вечером, когда Серхио уже спал, а мать читала в постели очередной роман, я садилась за компьютер.

К этому времени я основательно подлечилась, хотя если послушать маму Селию, то можно подумать, что это далеко не так. Я даже могла бы сказать, что она сердилась на меня, хотя поначалу не могла понять почему. Она неохотно говорила на эту тему, хотя это было не в ее правилах. Несмотря на то что меня выписали из больницы более шести недель назад, сейчас она относилась ко мне более осторожно, чем прежде. Причиной всему был шрам на шее. Она просто не хотела досаждать мне, не хотела хоть как-то причинить боль. А мне очень недоставало ее прямоты и откровенности. Однако чем быстрее заживала моя рана на шее и формировался келоидный рубец, тем с большей осторожностью она обращалась со мной, иногда напоминая совершенно незнакомого человека.

Она до сих пор ходила вокруг да около, избегая откровенного разговора.

— Ты слишком много времени проводишь за этой машиной, — наконец-то проговорила она однажды вечером. — Что там интересного?

— Ничего, я просто скольжу по сайтам.

Хотя мы говорили с ней по-испански, последние слова я произнесла на английском, которого она не понимала.

— Просто брожу по Интернету, — пояснила я. — Это забавно. Чем-то похоже на переключение каналов телевидения. Там можно найти массу интересных сведений.

— Настолько интересно, что ты делаешь записи в блокноте?

Она поджала губы, как это обычно делают сальвадорцы, а потом выпятила их в сторону желтого блокнота, который лежал на столе рядом с ноутбуком. В нем примерно десять страниц были исписаны карандашом мелким почерком, и без труда угадывались фрагменты отдельных фраз и предложений. Я направилась к столу, чтобы закрыть блокнот, но она уже успела прочесть несколько слов. Конечно, она знала, что или, точнее сказать, кого именно я ищу. И это не был Текун Уман.

Мама больше ничего не сказала, а просто ушла в свою комнату, прихватив с собой экземпляр «El amor у otros demonios».[37]

Через пару дней она вернулась к этому разговору:

— Ты больше не читаешь так много, как это бывало раньше.

Слова прозвучали как ее наставления из моего детства.

Правда, тогда она никогда не упрекала меня в том, что я мало читаю. Напротив, часто напоминала, что нужно закрыть книгу, выйти на улицу, подышать свежим воздухом из Атлантики и поиграть с друзьями во дворе.

— Я читаю, мама, — ответила я подчеркнуто ровным голосом. — Просто я читаю не книги. Мне сейчас не до них.

Затем она сделала то, что делала уже не раз, чтобы показать, как много я пропускаю в жизни и что многого не замечаю. Она достала початую бутылку виски и громко поставила ее передо мной на стол. От удара о столешницу маслянистая жидкость в полупустой бутылке расплылась по стеклу, оставляя после себя золотистый налет.

Этим она снова напомнила, что по-прежнему остается Селией Чакон, которую я знаю уже много лет и безумно люблю. Именно такие ее поступки могли вывести меня из себя быстрее, чем что бы то ни было.

— Нам нужно поговорить, — упрямо сказала она.

Она села за стол, а у меня от ее взгляда волосы зашевелились на затылке. Это означало, что сильно натянулась кожа на голове. Какие-то мышцы напряглись, словно готовя меня к защите от нападок со стороны матери. Они натянулись так сильно, что я вдруг подумала, смогут ли они вернуться на прежнее место. Может, от этого напряжения исчезнет ненавистный келоидный шрам. Это был бы чертовски приятный сюрприз.

— Ты возвращаешься домой после черт знает какой работы, почти ничего не ешь и почти не замечаешь своего сына. Ты больше не играешь с ним, как это бывало раньше. А потом я укладываю его спать, а когда выхожу из его комнаты, то вижу, что ты сидишь за столом с бутылкой виски и этим jodida[38] компьютером, и я не могу вытянуть из тебя ни слова.

Это было на нее не похоже. Она не любила ругаться матом и всегда упрекала меня за то, что я иногда вворачиваю словечко «jodido», которое было сальвадорским вариантом английского ругательства «fuck off». По всему было видно, что она вне себя от злости. Впрочем, я тоже.

— Это мой дом, и я имею право проводить свое время так, как хочу.

— Ищешь того, кого никогда не поймаешь? Разве не ты мне когда-то говорила, как трудно поймать серийного убийцу? — Она отвернулась в сторону, пытаясь скрыть от меня навернувшиеся на глаза слезы. Мы обе вспомнили в этот момент мою сестру и ее старшую дочь, которая ярко пронеслась в нашей жизни, которая была умнее, красивее меня и которая никогда не стеснялась заявить в присутствии матери, что у всех мужчин слишком маленькие пенисы и слишком уязвленное самолюбие и что она не может избавиться от желания стать лесбиянкой. А донья Селия лишь громко смеялась в ответ на эти слова. Каталина долго боролась с синдромом первого ребенка. Она вела себя как самый младший ребенок в семье, и ей всегда все сходило с рук. А на самом деле это я должна была пользоваться этими приятными преимуществами младшего ребенка. Правда, я никогда не испытывала никакой горечи на этот счет. Кэти никогда не доводила меня до слез, никогда не раздражала своим поведением и даже помогала мне стать взрослой. Она все делала со смехом, безумно веселила нас всех и превращала наш дом в шумное пристанище. После ее смерти в доме стало слишком тихо и пусто, причем независимо от того, где мы жили в тот или иной момент. Порой мне хотелось обвинить ее за эту тягостную тишину. Моя мать прошла через страшные испытания: родила двоих детей, преодолела страх перед эскадронами смерти и рейдами полицейских отрядов, испытала горькое чувство одиночества, пережила смерть дочери, и это все не могло не сказаться на ее характере. Она была хорошей матерью и сейчас остается такой, а о столь заботливой бабушке мог бы мечтать каждый ребенок. Но со временем она стала слишком откровенной в своих мыслях и поступках, слишком нетерпеливой и всегда старалась находить четкие и ясные ответы на сложные вопросы, как будто такая ясность в мыслях могла спасти ее от безумия. Она все еще испытывает боль утрат, отворачивается, чтобы скрыть слезы, и тем не менее часто поворачивается ко мне спиной, демонстрируя свою сальвадорскую гордость и слишком горячую кровь, присущую всем жителям Центральной Америки.

— Своими поступками ты не принесешь никакой пользы ни себе, ни кому-то другому, — упрямо продолжала она. — Да благословит Господь душу твоего покойного отца, Ромилия, но ты пьешь сейчас намного больше, чем он.

Мое терпение лопнуло.

— Мама, если тебе не нравится, как я живу, может быть, тебе лучше вернуться обратно в Атланту? Тем более что Нэшвилл тебе все равно никогда не нравился.

Это была ошибка с моей стороны, и она немедленно сказалась на разговоре.

— Поверь мне, дочь, я бы с удовольствием сделала это, но очень боюсь потерять внука.

Я всегда была рабой своих привычек. Ключи от дома и машины постоянно лежали на небольшом деревянном столике в прихожей, рядом с дверью, где давно уже находилась старая статуэтка бога солнца Теотихуакана. А моя куртка висела на втором крючке вешалки. Я быстро схватила эти вещи и опрометью выскочила из дома, не чувствуя под собой ног от досады и большого количества алкоголя. Мгновенно протрезвев, я услышала позади себя последние слова матери: «Ау hiya, по te vayas vos»,[39] прежде чем входная дверь полностью отрезала меня от задушевно прозвучавших испанских слов.

~ ~ ~

Я покинула дом в тот самый момент, когда там началась так называемая la propaganda. Даже сама мать называет это словом «propagandizar» — старым вибрирующим словом из давно уже ушедшего в небытие мира городских партизан и армейских операций. А означало оно индоктринацию определенных идей в головы других людей. Она всегда смеялась над этим словом, но тем не менее относилась к нему очень серьезно. Мама разработала свой способ заставить меня поверить в то, кто мы такие — «гуанакос», то есть сальвадорцы, народ крошечной страны в Центральной Америке, «la genie industrial»,[40] более трудолюбивые люди по сравнению с соседними никарагуанцами и более целенаправленные, чем панамцы. А уж о мексиканцах и говорить нечего. Однажды я познакомилась с молодым парнем по имени Рауль из города Монтеррей, у которого был волевой, словно вырезанный из гранита подбородок, но мама мгновенно вычислила его по акценту. Она тут же обвинила меня в том, что я специально привела в дом Рауля, чтобы окончательно расстроить ее, и, конечно же, была права. Мы с Раулем встречались не очень долго, несмотря на то что его волевой подбородок вполне соответствовал остальным частям его тела. Разумеется, его семья так же рьяно натаскивала его против девушки из Центральной Америки.

В машине я прослушала пять радиостанций, пока не остановила свой выбор на знаменитой песне группы «Куин» «Еще один глотает пыль». Эта песня сопровождала меня вплоть до Шарлотты и Семнадцатой улицы, где, как всегда, продолжало работать кафе «Серьезные основания». Молодая белая женщина, стоявшая в плотном окружении таких же молодых и красивых парней и девушек (несомненно, студентов Университета Вандербильта), наблюдала, как я хлопаю руками по рулевому колесу в такт музыке. Это была одна из напыщенных красоток с накачанной силиконом грудью и прической восьмидесятых годов в стиле ретро. И никаких шрамов на шее. Я вызывающе пропела в ее адрес, и она тут же отвернулась. Для нее я так и осталась зловредной латинской сучкой с покрытой шрамами шеей.

Музыка в кафе «Серьезные основания» повлияла на мое настроение, хотя сила инерции еще продолжала сказываться какое-то время. Это была джазовая композиции Палмьери, очень хорошая джазовая мелодия, которая звучала еще лучше от чашки крепкого кофе.

И вот здесь, вдали от дома, в этом шумном кафе, где, казалось, даже воздух насыщен трезвостью, я призадумалась над словами своей матери. Вероятно, она все же была права. Надо отказаться от дурной привычки поглощать каждый вечер виски «Уайлд терки». Черт возьми.

Мелодию Палмьери сменила композиция Майлза Дэвиса «Испанские зарисовки», хотя я заметила это только тогда, когда получила вторую чашку кофе. К этому времени в кафе осталось лишь три посетителя. Одним из них был молодой парень Тони, который, будучи, как и я, завсегдатаем этого заведения, сидел за небольшим круглым столиком и работал на ноутбуке. Он поднял голову, посмотрел на меня, приветливо помахал рукой и тотчас же вернулся к компьютеру, на котором писал свой короткий рассказ, или статью, или бог знает какой литературный шедевр, который он хотел продать своему издателю. Интересно, кто из нас более одержим навязчивой идеей: Тони со своим коротким рассказом или я со своими записями в блокноте?

Блокнот. Большой блокнот с желтой обложкой, заполненный важной для меня информацией, которую я выудила из Интернета. Я просматривала все эти записи множество раз, но так и не могла понять, какая связь существует между тремя убийствами и самим серийным убийцей. Информация ФБР была рассчитана на широкую публику и, несомненно, не раскрывала всей подоплеки этих событий. Бристоль, Атланта и вот теперь Мемфис. Как только просочилась информация о последних убийствах в Мемфисе, федеральные агенты тут же намекнули, что связь между тремя преступлениями может рассматриваться как весьма сомнительная. Дескать, более ранние сообщения недвусмысленно указывают на возможное сходство мест преступления и потенциальных жертв, однако дальнейшее расследование не дает им такой уверенности. «Это вполне могли быть случайные акты насилия, никоим образом не связанные друг с другом», — заявил один из агентов ФБР в Мемфисе.

Да, имелись все основания доверять этому мнению. Что общего могло быть у воспитательницы детского сада и ее мужа из восточной части штата Теннесси, студента-старшекурсника и его подружки в Атланте и троих начинающих биржевых игроков в Мемфисе, мечтавших о славе Уолл-стрит?

Я знала этих людей лучше, чем кто бы то ни было. Причем знала как их жизнь, так и обстоятельства смерти. К примеру, Стив и Эйлин Мастерсон десять лет назад открыли в Бристоле частный детский сад с надлежащими мерами безопасности и под названием «Безопасный мир». Если верить сообщениям местной прессы, их надежный и безопасный детский сад на самом деле оказался не таким уж безопасным, как они утверждали. Впрочем, и сам мир не был абсолютно безопасен в те времена. После трех лет работы этого детского учреждения бристольская полиция арестовала тридцатичетырехлетнего Стива за сексуальные домогательства к своим питомцам.

После этого супружеская пара перенесла «Безопасный мир» из своего дома в тихий пригород Бристоля, на границе с Виргинией, где проживали белые люди среднего класса. Семейка Мастерсон оказалась в высшей степени предприимчивой и находчивой. Пока Эйлин Мастерсон присматривала за детьми в своем заведении, которых было не менее тридцати в то время, ее муж Стив активно работал в Интернете, создавая сайты, предназначенные для индивидуальных клиентов по всей стране. Он постоянно находился в пути и принимал самое активное участие в интернет-конференциях во Флориде и в штатах Среднего Запада. А когда возвращался домой, то сразу же уединялся в своем домашнем офисе без окон на верхнем этаже дома, в то время как опекаемые ими детишки играли в перестроенном и снабженном кондиционерами подвале. Когда Эйлин уставала от детей или просто хотела разделить их на две группы, чтобы получше присматривать за ними, Стив охотно откликался на ее просьбу и без сожаления покидал свою компьютерную работу или просто брал с собой детишек и учил их самым разнообразным компьютерным играм.

В результате такого воспитания Бэйли, один из мальчиков в возрасте четырех лет, с рыжими волосами и с зелеными, как иголки сосны, глазами, научился выговаривать слова, которых еще не знали его дошкольные сверстники, такие, например, как «пенис», «жопа», «нетрадиционный» и «нет». Это «нет» и остановило Стива, вылетев эхом из его компьютерного офиса и достигнув ушей ошалевших родителей, которые тут же вызвали полицию. Как только это слово «нет» попало на страницы «Бристоль Харольд курьер», сразу же всполошились другие родители, и прежде всего родители Дженис и Лайлы. Их семейные адвокаты заявили, что раздельных показаний детей будет вполне достаточно, чтобы предъявить обвинения Стиву и вообще прикрыть бизнес Эйлин. В результате перекрестного допроса полицейские выяснили, что Эйлин хорошо знала о страстном влечении мужа к мальчикам, но при этом не только не прикрыла свое учреждение, но и позволяла детишкам постоянно навещать мужа в его компьютеризированном кабинете.

В конце концов они арестовали ее за соучастие в преступлении, а местные средства массовой информации просто взорвались от возмущения: женщина открыла детское воспитательное учреждение, чтобы удовлетворить неуемные потребности мужа-педофила. Все в округе полагали, что этот частный детский сад настолько опозорил и скомпрометировал себя, что ничего более ужасного с ним произойти просто не может. Но случилось нечто такое, что изменило их мнение. В то утро жители города проснулись с ужасной новостью, что спальня супругов Мастерсон в буквальном смысле залита кровью, а изрезанные на части тела Стива и Эйлин привязаны к кровати и свисают с нее в виде окровавленных кусков плоти. А на кровати лежала разбитая бутылка из-под колы, острые края которой были окрашены кровью несчастных жертв. На горлышке бутылки полицейские обнаружили совершенно ясные отпечатки пальцев, и не только пальцев, а всей ладони, окрашенной кровью жертв. Однако сравнение этих отпечатков с банком данных полицейского департамента никаких результатов не принесло.

Каждый раз, перечитывая отчет об убийстве супругов Мастерсон, меня не покидала мысль о том, что это был не шепот серийного убийцы, а самый настоящий крик ярости и отчаяния.

Я просмотрела свои записи вплоть до событий в Атланте. Кофе помог мне прочитать те страницы записей, которые имели отношение к гибели моей сестры, а рюмка виски помогла подавить нахлынувшее чувство злости из-за того, что дело о смерти моей сестры поставили в один ряд с убийством какого-то педофила и его сообщницы-жены. Да, моя сестра действительно имела любовные отношения с женатым мужчиной. Мы все хорошо знали об этом. Местные газеты и телевидение тщательно изложили все подробности этого дела. Иногда я думала, действительно ли я перестала испытывать чувство стыда за сестру, как сказала об этом репортеру из газеты «Атланта конститьюшн», когда еще училась в колледже. Дословно помню свои слова: «Кому какое дело, с кем спала моя сестра?» Я до сих пор считаю, что поступила правильно, хотя в голове часто появляется мысль о том, была бы сейчас жива моя сестра, если бы не спала с Джонатаном?

Сходные черты двух дел: убийца в обоих случаях проник в дом через окно. В квартире Каталины он разрезал стекло, а потом открыл оконную защелку. В доме Мастерсонов он просто отжал оконную раму и залез внутрь. Вполне возможно, что в том и другом случаях он проник в дом заранее, когда хозяев не было дома, а потом спрятался где-то, дожидаясь их прихода. Как в первом, так и во втором случае жертвы были привязаны к кровати. При этом совершенно ясно, что он должен был держаться от них подальше, значит, каким-то образом заставил одного из них привязать к кровати другого. Возможно, он сделал это с помощью пистолета или ножа. Руки Эйлин Мастерсон были завязаны слабым неумелым узлом, в то время как руки Стива были привязаны крепко, со знанием дела. Их рты он заклеил липкой лентой, которую оставил на жертвах после убийства. Стеклянную бутылку колы он взял на кухне хозяев. Нижнюю часть бутылки он разбил о твердый край кухонного стола, сделанного из огнеупорной пластмассы, а осколки оставил на полу.

В Атланте Каталина Чакон и Джонатан Грэсси были связаны вместе, в позе любовников, а потом пронзены острым дротиком или прутом.

Я заказала еще чашку кофе. Молодой писатель Тони курил, и я попросила у него сигарету. Он зажег ее и протянул мне. Я не курила с того момента, как окончила колледж. Очень скоро я почувствовала легкое головокружение.

А потом эти трое молодых мужчин из Мемфиса, убитых прошлой осенью. Обнаружены далеко в лесу в заброшенном сарае, в пустынном месте к северу от города. Ноги всех троих были связаны крепкой веревкой, а руки — за спинами. Их тела были опущены в глубокую грязную яму, где их поджидал изголодавшийся питбуль. Двоих этот пес сразу же загрыз насмерть, вцепившись им в горло, а третьему, по имени Раймонд Прайс, он нанес сильную рану по всей шее, но скорее всего задушил, а не загрыз.

Я оставила кофе и попросила у Тони еще одну сигарету. Курение помогало мне избавиться от привычки потирать шрамы на шее. Становилось прохладно.

Когда три парня из близлежащего городка обнаружили сарай с тремя трупами, собаки в яме не было. Трупы стали разлагаться, и в их телах завелись белые черви. Ребята приехали туда на рыбалку, но зловонный запах трупов заставил их заглянуть в сарай.

Но никакого пса они там не видели. Чуть позже полицейские Мемфиса нашли в пятидесяти футах от сарая небольшую могилу, где была захоронена собака.

На трупах судебно-медицинские эксперты обнаружили первое поколение так называемых мясных мух, которые заводятся на мертвом разлагающемся теле и живут в течение семи дней. Юные рыбаки обнаружили трупы двадцать девятого сентября, из чего можно сделать вывод, что убийство было совершено примерно двадцать второго сентября.

Что же касается собаки, то в ее крови выявили большое количество фенобарбитала натрия — известного ветеринарного наркотического средства, которое используется для безболезненного умерщвления животных. Они засыпают, а потом тихо умирают.

Я громко проворчала себе под нос: «Опять легкие следы прометазина…»

Когда федеральные агенты обрезали веревки и опустили вниз тела, они увидели огромное количество синяков и ссадин на груди, ногах, плечах и лицах несчастных жертв. Они выглядели так, словно кто-то хлестал их тонким прутом. Однако позже один из детективов пришел к выводу, что они сами нанесли себе эти раны. Свисая вниз головами и со связанными за спиной руками, они раскачивались, как мячи на веревке, ударяясь друг о друга и о стенки ямы. При этом они не могли кричать, так как их рты были заклеены липкой лентой, о чем свидетельствовали остатки пленки на дне ямы и остатки липкой массы на губах.

Полученные на месте преступления в Атланте и Мемфисе отпечатки пальцев не дали никаких результатов. Автоматическая система идентификации отпечатков пальцев в Вашингтоне не содержала в базе данных ничего хотя бы отдаленно напоминавшего о преступнике. Да и отпечатки пальцев, оставленные в Бристоле, тоже ничего не прояснили. Эти последние преступления были тщательно спланированы.

Семейка Мастерсон была осуждена за вполне конкретное преступление. Моя сестра не была преступницей, хотя, на чей-то взгляд, нарушила некоторые моральные нормы. А чем провинились эти трое молодых парней, эти брокеры местной фондовой биржи? Что может быть более законным и более рутинным, чем их бизнес?

Сидевший за небольшим круглым столиком Тони закрыл ноутбук, допил кофе и направился к выходу. Проходя мимо меня, он дружелюбно улыбнулся и положил на стол пачку сигарет. Искренняя улыбка, милое доброе лицо, хотя и староватое для меня. Я поблагодарила его за подарок и потянулась за сигаретой, хотя во рту еще остался горьковатый привкус от первых двух. Виски, крепкий черный кофе и вот теперь еще и сигареты: никогда не подумаешь, что это делает женщина, которая каждый день проводит в тренажерном зале, следит за своим весом и вообще ведет здоровый образ жизни. С того момента, когда я получила эти раны и провела несколько недель в кабинете физиотерапии, мне пришлось поубавить свою физическую активность и прислушиваться к настойчивым советам матери.

Нет, это неправда, виски пришло в мою жизнь раньше, чем стала наседать донья Селия. А сигареты здесь просто неизбежный и вполне естественный спутник всего прочего. Я не могу упрекать ее за то, что оказалась в таком положении. Да и сочувствующая улыбка Тони была вызвана прежде всего жалостью ко мне. Нет никаких сомнений, что я выгляжу как кусок дерьма.

Тем не менее крепкий кофе помог мне еще раз просмотреть свои записи и увидеть то, чего я раньше не замечала. Откуда взялся этот пес? Согласно моим заметкам, в этом деле не было ничего такого, что хоть как-то объясняло бы его участие в этом преступлении. Где он находился до этого? Жил в домашних условиях или его специально натаскали для этой цели? Ничего.

Собака, которая с таким остервенением вцепилась в глотки своих жертв, должна иметь хоть какую-то историю. Однако агенты ФБР ничего не сообщили об этом. Неужели они не обратили внимания на этого питбуля?

«Иногда кажется, что им вообще на все наплевать», — тихо проворчала я и снова потянулась за сигаретой, но потом передумала. Точнее сказать, подумала о том, что пора заканчивать это дело и возвращаться домой. Тем более что кафе закрывалось и я была здесь последней посетительницей. Попрощавшись с хозяйкой заведения, я проехала по Шарлотта-авеню до центра города, а потом свернула в Джермантаун. В доме было тихо. Проходя мимо спальни матери, я заглянула внутрь. Она спала с раскрытой книгой Гарсия Маркеса на груди. Я выключила свет и хотела было разбудить ее, но потом подумала, что лучше сделаю это завтра утром: встану пораньше, приготовлю завтрак, поцелую ее в щеку, попрошу прощения за грубость, а потом отправлюсь на работу. А может быть, я немного задержусь, и мы посидим на кухне и выпьем по чашке кофе, хотя мой желудок и так уже был обожжен огромной дозой кофеина. Но самое главное — мы снова помиримся, как это часто бывало у нас и раньше. Во всяком случае, примирения случались так же часто, как и ссоры.

Потом я остановилась перед комнатой сына. Он крепко спал, обняв и прижав к себе куклу. (Что это за кукла? Может быть, он влюблен в нее?) Я разделась до нижнего белья и осторожно примостилась рядом с ним. Мама вряд ли одобрила бы мой поступок. Она всегда была против того, чтобы мать в нижнем белье спала рядом с сыном, но на этот раз я непременно ответила бы ей, что он является для меня единственным мужчиной, которому я могу полностью доверять. Его дыхание было ровным в отличие от моего, отягощенного большим количеством кофе. Я долго смотрела на его закрытые глаза, пухлые щеки и толстые губы. А незадолго до того, как я погрузилась в сон, мне пришла в голову очень хорошая мысль: не опаздывать на работу завтра утром, а просто сказаться больной и посидеть дома.

~ ~ ~

Примирение с матерью вовсе не означало, что я готова бросить расследование.

— Куда ты собираешься? — спросила она меня.

— В Мемфис.

— Когда?

— На этой неделе.

— Зачем? Будешь искать chucho?[41]

— Нет, собака уже мертва. Постараюсь отыскать ее прежнего владельца.

В конце концов мы выяснили все наши разногласия. Этому во многом способствовало раннее утро, которое притупило накал страстей предыдущего дня. К тому времени, когда Серхио встал с постели, снял с себя влажную ночную пижаму, сходил в туалет, умылся, оделся и уселся за кухонный стол, мы с мамой как раз обсуждали последний роман Маркеса. («О девушке из шестнадцатого века, из Колумбии. Все думают, что она была покусана собакой, а на самом деле она просто влюблена».) Через минуту Серхио перебрался ко мне на колени и интенсивно жевал кусок пирожного, когда я завела речь о моем скором путешествии в Мемфис.

— Мне кажется, ты только что сказала, что вы уже закончили с этим делом.

Любопытно, как мать может искажать слова дочери. Мне пришлось срочно подкорректировать ее.

— Нет, мама, я сказала только то, что очень сожалею о вчерашнем и что ты, вероятно, была права… — Я сняла Серхио с колен и позволила ему посмотреть телевизор. — Я имею в виду виски и прочее. Просто я была немного не в себе из-за всего этого. — Я показала пальцем на шею. — Но сейчас я в полном порядке и возвращаюсь к нормальной жизни. К тому же обещаю, что не буду больше проводить столько времени за компьютером. Это действительно пустая трата времени. — Я сделала паузу и наклонилась низко над столом. — Но я никогда не говорила, мама, что брошу расследование дела Каталины.

Она отвернулась от меня со своим обычным «ах» и больше ничего не сказала. В этот момент Серхио подошел к разделочному столу рядом с раковиной, открыл верхний ящик, вынул оттуда какой-то пакетик и пошел в гостиную. Я остановила его на полпути.

— Что это у тебя, mi vida?[42] — спросила я, отнимая у него пакет.

— Piedrecitas,[43] — ответил он, причем одна конфетка уже была у него во рту, и он с огромным удовольствием посасывал ее. Это были маленькие круглые конфеты, известные под названием «сальвадорские каменные сосалки». Я открыла пакет и увидела слипшиеся в сахарной пудре почти прозрачные кристаллы.

— О, Серхио, — простонала я, — ты же знаешь, что эти леденцы очень вредны для зубов. Выплюнь их немедленно.

— Где ты их нашел? — совершенно невинным тоном спросила моя мать, удивленно открыв глаза.

— Там, где ты положила их, abuelita,[44] — сказал он и показал губами на ящик кухонного стола.

— Ах ты, шалунишка, — улыбнулась она. — Ты проворнее даже самого быстрого зайца. — Она подхватила его обеими руками и посадила себе на колени. — Он всегда успевает схватить конфеты еще до того, как я могу остановить его. — Она крепко прижала его к себе, а он громко засмеялся. Бабушка довольно улыбнулась, а потом вздохнула и повернулась ко мне: — Ну ладно, только, пожалуйста, позвони мне, когда приедешь туда, хорошо?

Между Нэшвиллом и Мемфисом три часа езды по шоссе номер сорок. Вполне достаточно времени для того, чтобы поиграть с моим шрамом.

Это вошло у меня в привычку. Средним пальцем руки я разглаживала переднюю часть шрама, пытаясь хоть как-то уменьшить его. Я ощущала небольшой твердый комок, который, как натянутый нерв, пульсировал под поверхностью келоидного шрама. Я всеми силами пыталась разгладить его, но результата пока не было. В последнее время я заметила, что стала невольно поворачиваться к людям правой стороной лица, стараясь скрыть от них обезображенную часть шеи. А если такой возможности не представлялось, я просто закрывала левую часть шеи волосами. Это было крайне неприятно, а движения шеи стали так или иначе определять всю мою жизнь: вождение автомобиля, манеру говорить с моим боссом и даже попытки скрыть свой шрам от Серхио. Только со своей матерью я вела себя спокойно, могла прямо смотреть ей в глаза и не думать о шраме.

Когда же ее не было рядом, я вспоминала о виски «Уайлд терки».

— Все, довольно, девушка, — сказала я себе, проходя мимо винного магазина, расположенного на противоположной от парковочной площадки улице в городке Джексоне. Я быстро села в машину, захлопнула дверцу и уехала прочь.

Я чувствовала необходимость чем-то занять руки. Хорошо, что мой друг по кафе, молчаливый писатель Тони, оставил мне сигареты. Я вынула из сумочки полупустую пачку и прикурила от старой, но все еще работающей автомобильной зажигалки.

Моя мать вряд ли одобрила бы это, но, с другой стороны, возможно, не стала бы сильно ругать меня, если бы увидела, что я перестала терзать пальцами свой шрам.

Поиски владельца собаки имели далеко идущие последствия. Фактически это была отчаянная попытка вычислить убийцу моей сестры. Но это было мое свободное время, которое я могла провести по собственному желанию. Мне пришлось пообещать матери, что риск будет не каждые выходные. Я даже предложила взять с собой Серхио, но она не одобрила эту идею.

— Извини, hija.[45] Хватит с него того, что он уже знает, что его мать работает в полиции. А подробности ему ни к чему.

Она оставила его дома и даже собиралась взять с собой на церковный праздник, который устраивает в воскресенье местная церковь в западной части Нэшвилла. Во время этого праздника будут собирать деньги на строительство окружного реабилитационного центра для наркоманов. Серхио поиграет там с другими детьми, пока взрослые будут заняты организацией праздника и сбором пожертвований. Я знала, что для Серхио это гораздо интереснее, чем выслушивание моих скучных бесед с местными полицейскими из Мемфиса.

А поговорить мне с ними есть о чем. Почему нет достаточной информации о собаке? У этого пса должна быть биография. Ведь это он смотрел в глаза убийцы моей сестры.

— Лучше бы вы остались дома, детектив, — сказал дежурный полицейский в главном полицейском управлении Мемфиса. — Все данные по делу об убийстве в Шелби-Форест находятся в отделе ФБР штата Теннесси.

— Шелби-Форест?

— Да, тела троих молодых мужчин обнаружили в заброшенном сарае неподалеку от парка Шелби-Форест, что в пяти милях от реки Миссисипи. — Офицер по имени Макдэниел, старше меня, с короткими седыми волосами, был деликатен со мной, но при этом старался не смотреть в глаза и демонстративно не обращал внимания на мой шрам. — Полицию Мемфиса вызвали туда только потому, что эти парни из нашего города. Но я еще раз говорю вам, что в БРТ об этом деле знают больше, чем мы.

Бюро расследований штата Теннесси, которое находится в Нэшвилле. Значит, он считает, что я зря потратила свое время, приехав в Мемфис.

— А сейчас здесь есть кто-нибудь, кто так или иначе занимался этим делом?

Он снял телефонную трубку.

— Сейчас узнаю, здесь ли еще Дарла. Она занималась оцеплением и охраной места преступления. — Он набрал номер, немного поговорил со своей сотрудницей и повесил трубку. — Назад по коридору, дверь у окна, которое выходит на спортивную арену. Это лучший вид из нашего здания.

Дарла встретила меня дружелюбно, встала из-за стола и пожала мне руку. Макдэниел был прав, из окна ее кабинета действительно открывался прекрасный вид на стеклянное треугольное здание спортивного комплекса.

— Рада познакомиться с вами, детектив, — сказала она совершенно искренно и даже с некоторым чувством восхищения. — Я внимательно следила за расследованием дела Нефритовой Пирамиды и должна сказать, что вы провели его просто великолепно.

Я поблагодарила ее, а потом задала вопрос, который напрашивался сам собой, поскольку на ее столе лежала изрядно потрепанная книга Хэнса Гросса «Криминальное расследование».

— Вы интересуетесь расследованием убийств?

— Да, конечно, — подтвердила она и предложила мне сесть. — Книга Гросса вышла давно, но все еще не утратила своей актуальности.

— Да, он первый создал систему проведения следствия и фактически превратил ее в науку.

Три или четыре минуты мы говорили о теориях Гросса, а потом она неожиданно сменила тему разговора:

— Знаете, я очень хотела бы услышать от вас, как вам удалось повязать этого убийцу. Вы надолго в Мемфис?

— На выходные..

Ее глаза загорелись. Я подумала, что сейчас она предложит мне пообедать с ней или просто выпить по чашке кофе, что было бы весьма недурно. Ее искренний интерес к моей скромной особе поможет мне задать те вопросы, на которые я хотела бы получить ответ. Она была примерно моего возраста, но все еще работала в качестве рядового сотрудника полиции, что могло бы вызвать у нее чувство зависти. Кроме того, я была латиноамериканкой, а она — афроамериканкой, что тоже немаловажно здесь, на юге страны. Получается, что одна представительница этнического меньшинства пытается наладить контакт с представительницей другого. И что самое важное, Дарлу это ничуть не смущает.

Она рассказала мне о преступлении в Шелби-Форест, о том, как их вызвали для охраны места происшествия, а потом они провели опрос жителей того района, в котором проживали жертвы преступления.

— Я не видела их трупы, но внимательно изучила все полицейские отчеты. Ужасная смерть.

— А что вы узнали в результате опросов?

— Ничего особенного. Образ жизни и поведение этих парней. Они жили в мире финансовых операций и ничем больше не занимались. Мы впервые провели сетевой анализ ДНК. Мы обошли всю округу, собрали образцы слюны у всех соседей и знакомых и не имели никаких проблем, пока не начали делать то же самое среди их друзей и сотрудников в центре города. Они тут же позвонили в Американский союз борьбы за гражданские свободы, и на этом наша работа закончилась.

Наконец-то сетевой анализ ДНК добрался до Мемфиса. В Европе он уже используется много лет, а на территории США так и не прижился. Идея очень проста: собрать образцы ДНК у всех людей, которые имеют хотя бы малейшее отношение к жертве преступления. Это очень длительный и к тому же дорогостоящий процесс тщательного отбора. Полицейские ходят по определенной местности с коробками и хлопковыми тампонами и берут образцы слюны у всех без разбору. Ничего сложного в этом нет, но борцы за гражданские свободы категорически протестуют против подобных методов.

Я равнодушно отношусь к таким методам работы, но вовсе не из-за нарушения гражданских свобод. Сетевой анализ нацелен на удачу и напоминает выстрел из пушки по воробьям. Нужно взять образцы у множества людей в надежде, что среди них окажется хотя бы один нужный человек.

— А что вам известно о собаке? — спросила я.

— Только то, что она была зарыта неподалеку от сарая с комком земли в пасти. Думаю, ее отравили каким-то наркотическим препаратом.

— Почему вы считаете, что это сделал преступник?

Она воодушевилась. Ей было приятно, что следователь из отдела убийств интересуется ее мнением. Тем более что у нее был свой взгляд на это дело.

— Ну, он дал собаке какой-то наркотик и усыпил ее, но при этом не застрелил и не зарезал. Думаю, что он питал к ней «добрые» чувства и не хотел мучить животное. Похоже, что он любит собак, но я совершенно не понимаю, почему он засунул ей в пасть кусок земли.

— Это был кобель или сука?

— Кажется, кобель. Да, кобель Лупоглазый.

— Как вы думаете, откуда он взялся?

— Не знаю.

— А как насчет… погодите, как вы его назвали? Лупоглазый?

— Да, именно так его звали.

— Откуда вам это известно?

Она насмешливо посмотрела на меня:

— Это было написано на его ошейнике.

— На собаке был ошейник с именем?

— Конечно. Оно было выбито на коже.

— Не на металлическом жетоне?

— Нет. Мне еще тогда это показалось несколько странным.

Мне тоже.

— И полиция не нашла владельца этого пса? Где они искали его?

— Думаю, они опросили жителей всех близлежащих населенных пунктов, но так ничего и не выяснили. Кроме того, они навели справки в пригородах Мемфиса и даже навестили все собаководческие центры, где готовят сторожевых собак. Однако владельцы этих школ были далеко не в восторге от таких визитов, так как, по их мнению, подобные происшествия бросают тень на сам процесс тренировки сторожевых собак.

— И тем не менее этот пес действительно вцепился в глотки несчастных жертв.

— Настоящая сторожевая собака никогда не сделает этого, если сама не подвергнется нападению. Эти парни были привязаны за ноги и свисали вниз головами. Думаю, что пса специально натренировали для нападения на беззащитных людей.

Мне захотелось поскорее увидеть этот ошейник. Она дала мне адрес офиса ФБР в Мемфисе, расположенного на бульваре Хэмфрис, а потом показала на карте, как туда добраться. Была пятница, и на этот день я специально взяла отгул, чтобы осталось больше времени для этой поездки. Все федеральные учреждения обычно работают до пяти часов. И тут же последовало приглашение от моей собеседницы. Она заканчивает работу в пять часов, после чего мы могли бы поужинать в хорошем кафе-барбекю на Бил-стрит, где, помимо всего прочего, можно услышать хороший блюз. Мы договорились встретиться в шесть часов.

~ ~ ~

Федеральное бюро расследований всегда старается поддерживать нормальные отношения с местными полицейскими управлениями, так как именно такие отношения помогают быстро решить спорные вопросы относительно того, на чьей территории произошло то или иное преступление. А местные отделы по расследованию убийств всегда недовольны бесцеремонным вмешательством федеральных агентов и их попытками примазаться к работе, которую мы уже сделали сами. Кто может упрекнуть нас за это?

Местное отделение ФБР в Мемфисе располагалось в громоздком здании из стекла и кирпича, укрытом под сенью густых вечнозеленых деревьев. Я вошла в него без особых трудностей. Дежурный офицер решительно преградил мне дорогу, но потом немного успокоился, когда я показала ему полицейский значок и служебное удостоверение.

— Нэшвилл. Далековато от вашего дома, правда?

— Да, немного.

— Итак, что вы хотите от нас?

— Я бы хотела посмотреть вещественные доказательства, собранные по делу об убийстве в Шелби-Форест.

— Это дело ведет у нас агент Беркетт. Он работал вместе с полицейским управлением Мемфиса. Сначала они решили, что это дело местного значения, но потом привязали его к делу Висперера.

— Почему они это сделали?

— Вам лучше спросить об этом агента Беркетта. — Он снял трубку, и по содержанию его короткого разговора с Беркеттом я поняла, что дежурный офицер находится на моей стороне. — Здесь детектив из отдела убийств, сэр. Хочет поговорить с вами. Располагает информацией по делу Шелби-Форест.

Он все наврал. Это мне нужна информация об этом деле, а не ему. Но этот молодой парень знал, что я не попаду к агенту, если не смогу предложить что-то взамен. А я действительно могла предоставить ему некоторую информацию, хотя, конечно, она не имеет никакого отношения к поиску убийцы. Я просто могла сказать, что стала следователем в отделе убийств из-за преступника, которого он разыскивает.

Беркетт выглядел совсем молодым, не старше тридцати. Это удивило и в то же время насторожило меня. Почему местное отделение ФБР доверило такое сложное дело не слишком опытному сотруднику? Неужели оно им безразлично? Тем не менее Беркетт был крайне вежлив со мной и, несмотря на вранье дежурного офицера, все же решился уточнить цель моего визита.

— Итак, чем могу помочь вам, детектив?

Я ответила так, чтобы рассеять все его подозрения:

— Каталина Чакон, вторая жертва Висперера, была моей сестрой.

После этого он без колебаний пригласил меня в свой кабинет. Мы поговорили о том о сем, хотя я сгорала от нетерпения поскорее попасть в комнату хранения вещественных доказательств. Он пошел на это, хотя и не без некоторых сомнений.

— Мне придется сопровождать вас. У нас действительно есть ошейник этого пса, но таковы правила. Вы не обижайтесь, но мы не имеем права допускать в хранилище посторонних людей без соответствующего сопровождения, даже офицеров полиции.

Он позвонил кому-то по телефону, попросил найти пакет с вещественными доказательствами и вынуть оттуда ошейник собаки.

— Прошу сюда, — сказал он и, встав из-за стола, открыл передо мной дверь.

Как и в нашем хранилище вещественных доказательств в Нэшвилле, я должна была предъявить свои документы, сделать запись о получении материала и поставить дату. Ошейник уже подвергли анализам, проверили на отпечатки пальцев, а также тщательно исследовали на предмет обнаружения человеческих волос или собачьей шерсти. Пока я рассматривала пакет с ошейником, Беркетт о чем-то оживленно разговаривал с сотрудником хранилища, но я его не слышала. Как только я расстегнула молнию на пластиковом пакете, в нос ударил запах кожи. Правда, никакого запаха собаки я не ощутила. В пакете, кроме ошейника, находился небольшой комок грязной земли. Я предположила, что эта земля была взята с того места, где захоронили собаку. Эта земля тоже издавала слабый запах, но запах кожи был намного сильнее.

В этот момент Беркетт прочитал выдержки из сопроводительной бумаги, извлеченной вместе с пакетом.

— Давайте посмотрим, на ошейнике не обнаружено никакой шерсти, за исключением двух собачьих волосков. Кроме того, на ошейнике указано имя собаки. Мы пытались хоть как-то объяснить себе эти слова, но так и не смогли свести концы с концами.

Как только я увидела надпись на ошейнике, то сразу поняла, почему у них ничего не получилось. Дарла была отчасти права: «Лупоглазый лежит, умирая».

Я улыбнулась, надеясь, что Беркетт этого не заметил. В моей голове пронесся не то что вихрь, настоящий ливень мыслей. Я люблю такие ливни. В особенности те из них, которые помогают расследовать то или иное дело, приблизиться к убийце.

— Вы проверили эту фразу по своей базе данных? — спросила я.

— Разумеется, но получили в ответ массу ссылок на героев каких-то мультиков, как, например, Спинак, Олив-Ойл и так далее и тому подобное. Мы даже вышли на любимые сайты гурманов, посвященные приготовлению пищи. Тот факт, что он лежит, умирая, нам понятен. Это собака, и она действительно умерла. Ничего больше нам в голову не приходит. Вероятно, никакого другого смысла здесь нет.

— А вы не пробовали проверить эту фразу на перекрестные ссылки?

Беркетт посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на левую часть шеи. Я закрыла шрам копной волос и поэтому была уверена, что он его не заметил.

— А здесь нет ничего такого, что можно было бы искать с помощью перекрестных ссылок. — Он снова посмотрел мне в глаза.

Все было замечательно. Я была готова покинуть это учреждение. Эта надпись породила в моем сознании столько потенциальных возможностей, что это даже немного испугало меня. Надо срочно поговорить с Дарлой. Мы вернули служащему пластиковый пакет с вещественными доказательствами и направились к выходу.

— Большое спасибо за помощь, агент Беркетт, — сказала я, крепко пожимая ему руку. Он показался мне искренним, когда стал извиняться за то, что не мог оказать мне более существенную помощь, но пообещал, что будет внимательно следить за этим делом. В его глазах я увидела проблеск печали и сочувствия. Может быть, он видел фотографии моей сестры? Если да, то не мог не заметить разительного сходства между нами. Его сочувствие могло быть настолько искренним, что он заметил свет надежды в моих глазах, и эта надежда сделала мою ответную улыбку более благодарной, если не сказать слишком обнадеживающей.

~ ~ ~

Я подождала, пока нам принесли пиво, а потом посмотрела на Дарлу.

— Эта собака из района Миссисипи, неподалеку от Оксфорда.

Она обмакнула кусочек хлеба в острый соус и положила в рот, стараясь не закапать зеленую кофту. Сейчас она выглядела намного лучше, чем в своей голубой униформе, и проходящие мимо мужчины обращали на нее внимание. Во всяком случае, намного чаще, чем на меня.

— Ну и как же тебе удалось это вычислить? — спросила она.

Я наклонилась над столиком и стала рассказывать ей о своей давней любви к Габриэлю Гарсии Маркесу:

— Это один старый человек, которого я ни за что на свете не выперла бы из своей постели. — Я хотела подвести ее к моей теории, а для этого нужно было познакомить ее с сексуальными, политическими и сюрреалистическими взглядами Маркеса. Однако в какой-то момент я заметила, что она перестала меня слушать. У нее был такой вид, который обычно бывает у всех людей, которым я пыталась рассказывать о своем любимом писателе. — Как бы там ни было… Маркес всегда был большим поклонником Фолкнера. Поэтому вполне естественно, что я прочитала всего Фолкнера. Ты знаешь, что содержание повести Гарсии Маркеса «Талая листва» является точным повторением романа Фолкнера «Когда я умирала»?

Это название пробудило в ней какие-то воспоминания.

— Да, я читала это в колледже. Лежу, умирая…

Я подождала минуту, добиваясь нужного впечатления.

— И так случилось, что Лупоглазый является главным героем романа Фолкнера «Святилище».

— «Лупоглазый лежит, умирая»… погоди, погоди… — У нее появилась какая-то догадка, но она пока не могла выразить ее. — Значит, ты полагаешь, что Висперер имеет какое-то отношение к Фолкнеру?

— Не исключено. Но дело даже не в этом. Эта надпись наводит нас на интересные мысли. Из нее следует, что Висперер читает книги. Он умен, образован и хочет, чтобы за ним охотились. Иначе говоря, он посылает миру некое сообщение.

— Не понимаю.

Я рассказала ей о вещественных доказательствах и о том свежем запахе кожи, который сохранился в пластиковом пакете.

— Ошейник находился в этом пакете в течение семи месяцев. Пластик хорошо сохраняет все запахи. Он до сих пор пахнет, как новый. Вряд ли собака носила его продолжительное время. Стало быть, убийца специально купил этот ошейник, чтобы оставить нам какое-то послание.

— Значит, ты считаешь, что убийца нашел этого пса где-то в районе Миссисипи?

— Не только это. Готова поспорить на свой ужин, что он купил его в окрестностях Оксфорда. Именно там жил Фолкнер. И в этом есть какой-то глубокий смысл. Эксперты обнаружили в крови собаки следы прометазина, сильнодействующего успокаивающего средства. Из этого можно сделать вывод, что он не хотел убивать собаку, а просто усыпил ее на время, чтобы доставить на место преступления.

— Но зачем он оставил после себя столь таинственное послание?

— Я сама думала об этом. Либо он действительно хочет, чтобы мы открыли на него охоту, либо просто дразнит нас, оставляя зашифрованные послания. Иногда я задумываюсь над тем, можно ли считать его целенаправленным серийным убийцей. Ну, ты понимаешь, это те убийцы, которые своими преступлениями преследуют какую-то определенную цель. Но это предположение имеет смысл только в первых двух случаях, включая убийство супружеской пары в Теннесси и убийство моей сестры. Однако это совершенно не соответствует характеру последнего убийства. Каким образом Висперер мог улучшить этот мир, убив троих ни в чем не повинных людей, занимавшихся биржевыми операциями? Он наслаждается властью над несчастными жертвами, любит наблюдать за их страданиями. Это совершенно очевидно, в особенности в случае с моей сестрой и этими тремя брокерами. А потом оставляет после себя некое послание, как, например, этот собачий ошейник с фразой из Фолкнера, что тоже является свидетельством властного характера убийцы. Оно ставит полицию в тупик, а это само по себе дает ему ощущение полного контроля над событиями.

Правда, я не вижу здесь сколько-нибудь явного сексуального подтекста, но уверена, что он обязательно должен быть. Вероятно, он ищет острых ощущений, хотя обычно в таких случаях обнаруживаются сексуальные извращения. Многие сексуально озабоченные серийные убийцы отрезают мужчинам гениталии, а женщинам — груди. Но нашего убийцу вряд ли можно назвать маниакально одержимым, о чем свидетельствует характер всех его преступлений. В них нет никаких признаков хаоса или беспорядка. Все они хорошо продуманы и тщательно спланированы, причем с каждым разом уровень планирования становится все лучше. Поэтому я не думаю, что он слышит какие-то голоса. К тому же серийный маньяк-убийца, как правило, не склонен выбирать себе строго определенную жертву. В большинстве случаев он убивает просто того, кто оказался рядом с ним. А этот парень тщательно выбирает своих жертв, потом долго охотится за ними, заводит знакомства. Словом, в его жизни есть какая-то важная для него цель.

Я сделала паузу, а Дарла продолжала смотреть на меня. В ее взгляде отчетливо просматривалась какая-то странная озабоченность, но я не могла определить, кому она была адресована: мне или ей самой.

На следующее утро от ее тревоги не осталось и следа. Впрочем, она могла просто-напросто скрыть ее от меня. Дарла встретила меня в фойе отеля и сразу же спросила, не хочу ли я посетить место преступления. Я отказалась от такого предложения, так как не видела в этом никакого смысла. За прошедшее время там не осталось ни малейших признаков произошедшей трагедии. Если и есть хоть какие-то важные свидетели, то их надо искать к югу от того места, в этой части Миссисипи.

В Оксфорд мы отправились на двух машинах, оставив в полицейском участке Мемфиса номера своих мобильных телефонов. Через некоторое время мы уже были на земле Фолкнера. Свидетельства его связи с этим городом прослеживались повсюду: его бронзовая статуя возвышалась в самом центре города, а многочисленные указатели направляли к его дому-музею. Я очень хотела побывать в нем. Ходили слухи, что его в свое время посетил Маркес, когда приехал в Вашингтон во время «холодной войны» и имел на руках ограниченную визу правительства США, которое не могло простить ему его левацких убеждений и многолетней дружбы с Кастро. Однако Маркес незаметно арендовал машину и приехал в Миссисипи, чтобы посетить музей своего литературного кумира и учителя. Утверждают, что он не только был в музее Фолкнера, но и оставил запись в книге посетителей. Мне очень хотелось прочитать эту запись. Однако здесь имелись и более важные для меня причины.

Фолкнер подробно описал события, происходившие в вымышленном им округе Йокнапатоф, прототипом которого послужил его родной округ Лафайет. Я была уверена, что Дарла считает это не только пустой тратой времени, но и своеобразным актом отчаяния, так как попытка двух женщин опросить жителей довольно большого округа могла показаться ей совершенно бесполезной. Но это была единственная зацепка, которой мы располагали в тот момент.

Мы сосредоточили свое внимание на всех публичных местах: церквах, небольших магазинах, автозаправочных станциях и так далее. С этой целью мы разделили всю территорию на две части: Дарла взяла на себя северную часть округа, а я — южную. Первые утренние часы не принесли нам ничего, кроме отрицательного покачивания головами. Когда я говорила, что являюсь сестрой одной из невинных жертв жестокого убийцы, многие люди искренно сочувствовали мне. «Вот бедняжка, — сказала одна женшина в магазине „Квикмарт“. — Я помню этот случай. О нем много писали в наших газетах. Ужасное преступление». Но она ничем не могла помочь мне, так как ничего не слышала о местных любителях собак, кроме одной женщины по имени Грэйс, которая за двенадцать долларов стригла пуделей и терьеров в своей парикмахерской.

В полдень мы встретились с Дарлой в центре города, чтобы пообедать и обменяться впечатлениями. Она выглядела усталой, и я заказала два полноценных обеда. Именно в этот момент меня посетила грустная мысль о том, что я слишком много взвалила на плечи своей новой знакомой. Но после чашки кофе Дарла развеяла мои сомнения на этот счет.

— Ну что ж, давай сделаем второй круг, — предложила она, вставая из-за столика.

Мой телефон зазвонил в тот момент, когда я находилась в городке Спрингдэйле, что неподалеку от Уотер-Вэлли.

— Срочно приезжай в Эбвилл, — без всяких объяснений велела Дарла. — По Седьмому шоссе до самого конца округа. Я буду ждать тебя в поселке Тексако, на южной окраине.

— Что ты нашла?

— Одного мерзавца, который ненавидит черных женщин.

— Мне неприятно говорить об этом, Дарла, но этим страдает большинство жителей штата.

— Да, но во дворе этого уголовника имеется цепь, хотя собаки у него нет.

~ ~ ~

В Тексако она рассказала, как познакомилась с человеком по имени Бливинс.

— Какие-то пожилые люди вон в том магазине, — она показала рукой на небольшое кафе в местном супермаркете, — сразу же ушли, как только я сказала им о собаке. Мне даже показалось вначале, что это из-за моего парфюма. А потом один из них вернулся. Это был белый мужчина по имени Эндрю, небольшого роста и с рыжей бородой. Он сел ко мне за столик и сразу же предупредил: «Мэм, я вам ничего не говорил об этом деле». А потом рассказал о собаке и парне по имени Бливинс. Из его рассказа я поняла, что незадолго до убийства троих биржевых брокеров к Эндрю и его приятелям подошел какой-то молодой мужчина и спросил о том, где можно купить хорошего сторожевого пса. И кто-то из них указал на Бливинса. Эндрю сообщил, что все они абсолютно уверены в том, что этих несчастных парней загрыз пес Бливинса.

— Почему никто из них не сообщил об этом полиции?

— Похоже, из-за репутации Бливинса. Они просто боялись с ним связываться. К сожалению, я еще не успела поговорить с этим типом.

— Да? А как же ты узнала, что он ненавидит черных?

— Об этом мне сообщил Эндрю. Он сказал, что я напрасно потеряю время, так как этот тип просто не подпускает к себе афроамериканцев. Но я все же подъехала к его дому и своими глазами видела, что во дворе лежит огромная цепь.

Этот рассказ показался мне неубедительным и не сулящим ничего хорошего. Как и место преступления возле Шелби-Форест, собачья цепь в каком-то дворе спустя семь месяцев после преступления выглядит сомнительно, а затея повидать Бливинса представляется почти авантюрной.

Но, как выяснилось, я ошибалась. Это место действительно было интересным, но еще более интересным показался мне человек, который вышел из трейлера. Однако главное подозрение у меня вызвала не собачья цепь во дворе и даже не сам хозяина этой территории, а маленькая девочка, которая увлеченно играла с двумя куклами Барби на самом краю обширного двора. Огромные синяки и ссадины на ее лодыжках подсказали мне, что я на верном пути.

Эндрю, тот маленький рыжебородый осведомитель Дарлы, был прав. Бливинс, выйдя к нам из трейлера, засунул руки в карманы изрядно поношенных брюк и смерил нас презрительным взглядом, причем смотрел на нас свысока, так как был намного выше ростом.

— Черная и красная — отличное сочетание.

Дарла первая сунула ему под нос свой полицейский жетон, а вслед за ней это сделала и я. Он внимательно изучил их, из чего можно было сделать вывод, что он умеет читать.

— Мемфис и Нэшвилл, — недовольно протянул он. — Слишком далеко от вашей территориальной юрисдикции. — Он знал слово «юрисдикция», что свидетельствовало о его богатом судебном прошлом.

— Мистер Бливинс, мы не собираемся арестовывать вас по какому-то конкретному обвинению, — сказала Дарла. — Мы просто хотим получить некоторую информацию.

Поскольку он никак не отреагировал на ее слова, в разговор вмешалась я:

— Мы ищем агрессивную сторожевую собаку.

Он улыбнулся так, словно знал, зачем мы пришли. Девочка с куклами громко фыркнула и стала смотреть в сторону, но я знала, что она прислушивается к нашему разговору. Во всяком случае, она перестала тискать кукол, а потом вдавила одну из них в лужу.

— Я не держу собак, — ответил Бливинс.

— Но выдержали их раньше, не так ли? — спросила я, показывая рукой на огромную цепь перед входом в трейлер. — Что случилось с собакой, которая сидела на этой цепи?

— Она погибла — из-за меня.

— Кто ее убил?

— Понятия не имею. Думаю, она умерла из-за болезни.

— Понятно. А ваша жена сейчас дома? — наивно осведомилась я, прекрасно зная ответ. Эндрю уже успел рассказать Дарле, что Бливинса обвинили в убийстве жены, но потом отпустили из-за отсутствия доказательств.

— Ее сейчас нет с нами.

Девочка снова громко хмыкнула.

— Как зовут вашу дочь? — спросила я.

— Это вас не касается.

— Вы не станете возражать, если я поговорю с ней?

— Стану.

— Почему?

Он промолчал.

В моей жизни было несколько моментов, когда я смотрела в лицо человека и не знала, есть ли в нем что-нибудь человеческое, кроме злобы. Может ли такой человек смотреть на мир иначе, чем через призму ненависти? Я всегда считала, что у убийцы моей сестры должно быть именно такое лицо — лицо человека, которому недоступны другие эмоции, кроме озлобленности на весь мир, лицо, которое никогда не вызовет у других людей симпатии. Именно такое лицо было сейчас у Бливинса. И такой рот не мог высказать все, что он хотел. Я понимала, что не смогу сломать его сопротивление одним ударом. Но готова была держать пари, что, если нащупаю что-то внушающему ему хоть малейшее почтение, у меня появится шанс на успех.

Недолго думая я повернулась и направилась к девочке. Она снова громко фыркнула. Интересно, что она сейчас сделает? Бросит игрушки и убежит в трейлер, откуда я уже ни за что на свете не смогу ее выманить?

— Здравствуй, маленькая леди, — сказала я первое, что пришло мне в голову. — У тебя замечательные куклы. А эта Барби, наверное, умеет плавать?

Я продолжала говорить, несмотря на все протесты, доносившиеся сзади, причем не только со стороны Бливинса, который проклинал меня на чем свет стоит, но и Дарлы, тихо повторявшей онемевшими губами мое имя.

— Меня зовут Ромилия. — Я улыбнулась. Девочка посмотрела на меня и тоже улыбнулась. В какой-то момент мне показалось, что между нами возникло взаимопонимание, которое мгновенно отгородило нас от двоих взрослых, стоявших позади нас. — Скажи мне, дорогая, — произнесла я нарочито громко, чтобы услышал ее отец, — у тебя когда-нибудь была собака… О Боже мой, что у тебя с ногами?

Боковым зрением я уловила сзади какое-то движение. Бливинс подскочил ко мне и занес ногу для удара, но я, быстро развернувшись, перехватила ее обеими руками и резко дернула вверх. Бливинс взмахнул руками и рухнул на землю, ударившись о землю верхней частью спины. Удивленно заморгав глазами, он увидел перед своим носом ствол моего девятимиллиметрового «парабеллума».

— Кому ты продал своего пса?

— Да пошла ты, сучка легавая!

Я сильно ударила его рукояткой пистолета в грудь. Девочка громко вскрикнула, а Дарла продолжала испуганно повторять мое имя.

Такие моменты уже случались в моей жизни. Например, в Атланте, незадолго до переезда в Нэшвилл. Все они были отражены в моем послужном списке и чему-то меня, конечно, научили, но в минуты опасности я руководствовалась только этим чувством.

Удар в верхнюю часть грудной клетки на какое-то время отвлек внимание Бливинса. Он смотрел на мой пистолет с уважением, особенно когда я ткнула стволом ему в нос. Я ошибалась: лицо этого мерзавца могло приобретать совершенно другое выражение. Он по-прежнему не вызывал у меня симпатии, но в этот момент мне показалось, что он наделал в штаны от страха.

Все напряженно молчали, что дало мне возможность продолжить только что начатый разговор:

— Кто купил твоего пса?

— Какой-то парень. Молодой. С темными волосами.

— Цвет кожи?

— Белый. Это был белый парнишка.

— Парнишка?

— Ну, нет, конечно, я не знаю. Думаю, ему было лет двадцать с небольшим, может быть, тридцать.

— Зачем ему был нужен твой пес?

— Он не сообщил мне об этом. Но сразу предупредил, что ему нужен очень агрессивный пес. Такой, который мог бы наброситься на человека.

В глазах Бливинса я заметила то, что уже видела в глазах парня, которому сунула в морду пистолет в темной аллее в Атланте. Это было смешанное чувство страха и восхищения, вызванное, вероятно, видом женщины с яростно сверкающими глазами и с огромной пушкой в руке.

— Как он забрал его с собой?

— Как? Очень просто — сунул кусок мяса, в которое положил какой-то наркотик, а когда собака уснула, унес ее.

— На чем он уехал?

— На грузовике. Моем грузовике. Свою арендованную машину он оставил у меня, а сам с собакой уехал на грузовике. Он вернулся в тот же день, оставил грузовик и забрал свою машину.

— Как ты узнал, что машина была взята напрокат?

— Я посмотрел в салон. — Бливинс все еще тяжело дышал, но страх постепенно растворялся в его глазах, уступая место злости. Это был дурной признак. Нужно было что-то, делать, чтобы не потерять ценный источник информации.

Я взвела курок.

— Ромилия! — Дарла вскинула вверх руки. — Господи Иисусе!

Девочка завизжала и бросилась к трейлеру, но мне удалось взять ситуацию под контроль. В глазах Бливинса опять промелькнул страх, а на лбу выступили крупные капли пота. Было ясно, что этот человек понимает только язык грубой силы.

— Итак, что ты увидел в его автомобиле? — продолжила я допрос.

Он сказал мне, что увидел там нечто такое, о чем не может забыть до сих пор. Бливинс был неглупым человеком и сразу сообразил, что если кто-то покупает собаку у такого человека, как он, то это означает, что он задумал нечто ужасное. Поэтому он вскрыл дверь автомобиля и залез внутрь, чтобы отыскать там что-то такое, что рассказало бы ему об этом парне. Иначе говоря, он хотел получить информацию, которую мог бы позже использовать в личных целях. И не ошибся в своих расчетах. Сегодня эта информация может спасти ему жизнь, которая висит на волоске, если судить по глазам этой сумасшедшей латиноамериканки с пушкой в руках.

А я стремилась к предельной ясности.

— Что? — решительно потребовала я. — Что ты там нашел?

Но больше он ничего мне не сказал, за исключением названия фирмы проката автомобилей: «Прайс-райт ауто ренталз», город Мемфис, штат Теннесси.

На обратном пути Дарла напряженно молчала, и я с грустью подумала, что нашей дружбе пришел конец.

Я не ошиблась. В Тексако она попросила высадить ее на парковке, где оставила свою машину, и хотела молча уехать прочь. На прощание я поблагодарила ее за помощь и сказала, что не смогла бы справиться без нее.

— Пожалуйста, не говори ничего об этом моему начальству, — попросила она и громко захлопнула дверцу.

У меня на душе остался неприятный осадок. Мне нравилась эта женщина, ее манера держаться и стиль работы. Думаю, что когда-нибудь она станет прекрасным детективом.

К концу дня я прибыла в фирму по прокату автомобилей, расположенную на окраине города, достаточно далеко от главных терминалов аэропорта Мемфиса, где уже давно обосновались более крупные фирмы. К счастью, все удалось сделать быстро. Я показала молодому сотруднику фирмы полицейский жетон и попросила его дать мне список лиц, арендовавших автомобили за период 18–25 сентября прошлого года, то есть за три дня до и три дня после убийства брокеров. Через минуту я получила список имен вместе с номерами кредитных карточек. Мне опять повезло: молодой сотрудник плохо знал правила, согласно которым мог предоставить в мое распоряжение только имена клиентов, не более того. Теперь мне оставалось проверить данные и определить поддельный номер кредитной карточки.

В тот же вечер я поехала домой. Была суббота, и я с удовольствием думала о том, что завтра наконец смогу побыть с Серхио.

Именно в этот момент позвонила мать и с дрожью в голосе сообщила, что ночь мне придется провести в Больнице Вандербильта.

— Это был несчастный случай, — выдавила она сквозь слезы.

Я закричала в трубку, но в ответ услышала только что-то о передозировке, аресте и палате интенсивной терапии. Я помчалась в Нэшвилл на бешеной скорости, нарушая все дорожные правила.

~ ~ ~

Доктор Клэнси горячо убеждал меня, что это не кома. Но мне было трудно в это поверить, так как мой Серхио неподвижно лежал на койке с какими-то трубочками, пристегнутыми к его тонкой руке и выходящими из ноздрей. Его глаза были закрыты, и он не реагировал ни на мой голос, ни на мои прикосновения.

Клэнси всегда был добр ко мне, еще с тех пор, когда я сама оказалась в его клинике несколько месяцев назад. Мама сказала, что это не его смена, но он все равно приехал в больницу, чтобы убедиться, что с мальчиком все будет нормально.

— Это не кома, — снова повторил он. — Это просто «отключка». Он справится. Конечно, это будет очень трудно, неизбежна ломка, но в конечном итоге все будет в порядке.

— Что вы имеете в виду под словом «ломка»? — спросила я и посмотрела ему в глаза. Что так напугало доктора Клэнси? Моя потекшая тушь или безумный взгляд? — Что такое «отключка»? Что с ним будет?

— Самое страшное для него уже позади. Я рад, что вы не видели всего этого, но он…

— Моя мать все видела.

— Да, я знаю, но сейчас все кончилось. У него уже нет ни тремора, ни конвульсий. Правда, у него еще жар, но нам удалось понизить его до безопасного уровня. И с агрессией, полагаю, тоже будет покончено.

Агрессия. Он произнес это слово как-то очень легко, как человек, который давно привык иметь дело с диагнозами и симптомами.

— Знаете, детектив, метамфетамин чрезвычайно непредсказуем. Разные люди реагируют на него по-разному. К тому же к нам нечасто доставляют детей с передозировкой.

— Значит, это была передозировка? — спросила я дрогнувшим голосом.

— Ну, в общем, да. Обычно мы именно так называем это состояние. Ему только четыре года, и его вес всего тридцать семь фунтов… Его тело впитало в себя такое количество метамфетамина, что просто не выдержало нагрузки. А метамфетамин, как известно, прежде всего поражает нервную систему.

— Что с ним будет? Скажите мне ради всего святого, что будет с моим мальчиком?

Я вскочила со стула, и доктор Клэнси стал деликатно подталкивать меня к двери. В коридоре, где было не так темно, как в палате, я не выдержала и разрыдалась.

Клэнси взял меня за плечи, но я сбросила его руки. Он поднял вверх ладони и попытался успокоить меня:

— Послушайте, Серхио будет в полном порядке. Он не умрет. Думаю, он проснется через несколько часов, может быть, через четыре, в крайнем случае шесть. Разумеется, у него будет глубокая депрессия. Возможно, он будет плакать или смотреть на вас безучастным взглядом. Если честно, я не знаю, как реагируют на последствия передозировки метамфетамина такие маленькие дети, но могу предположить, что очень тяжело. Самое худшее, что может с ним случиться на этом этапе, — это то, что мы обычно называем словом «поправка». В таком состоянии человек может не спать два или три дня, будет раздражительным, испуганным, у него могут проявляться симптомы паранойи. Кроме того, он может потребовать еще какое-то количество метамфетамина. Не знаю, как он сможет выразить свои желания, но его тело, несомненно, будет требовать дальнейшей интоксикации. У взрослых такая ломка обычно сопровождается усилением агрессивности и склонности к насильственным действиям. Что же касается Серхио, то мы, полагаю, просто будем держать его здесь до полного выздоровления.

Эти слова настолько поразили меня, что я неожиданно расплакалась. Я просто рыдала перед доктором Клэнси, ненавидя его за свою слабость. Я знала, что позже буду благодарить его за помощь и поддержку, но сейчас не могла сдержать себя.

Когда доктор Клэнси оставил меня, я вернулась в палату. Одна из женщин из церкви западного Нэшвилла отвела мою мать вниз, чтобы угостить ее чашкой кофе. Это была хорошая идея. В тот момент, когда я ворвалась в Больницу Вандербильта, вид у меня был ужасный. Я была готова обвинить во всем мать, сына, но каким-то чудом сдержалась. И вскоре убедилась, что поступила правильно, так как обвинять ее было практически не в чем. Селия Чакон могла бы сразиться со всем миром, лишь бы защитить своего внука. И она бы разнесла все в той церкви, если бы знала, что лежит в сумочке этой девочки.

Когда она вернулась в палату после чашки кофе, я села напротив нее и посмотрела так, как и должна была смотреть на свою мать примерная дочь. А через некоторое время, когда я услышала всю правду о том, что произошло с Серхио, я сама была готова разнести все вдребезги.

Мать приложила пакетик со льдом к левой стороне лица. «Как там говорят эти гринго? Никогда не верь обложке книги».

Я хотела поправить ее: «Никогда не суди…», но потом подумала, что ее фраза оказалась более точной.

В отличие от меня моя мать была истинной католичкой, исправно соблюдающей все церковные обряды. Из этого следовало, что по воскресеньям я была полностью свободной, так как Серхио всегда ходил с ней в церковь на воскресную службу. И он нисколько не возражал против этого, поскольку там с ним занималась девочка по имени Брэнди. Она помогала взрослым присматривать за детьми во время воскресной службы в церкви, и Серхио очень привязался к ней.

И именно Брэнди оказалась той самой книгой, о которой только что сказала мне мать.

Она училась в старшем классе частной школы, которая располагалась на участке в семьдесят акров на окраине города, и была круглой отличницей. Через год Брэнди должна была закончить школу, и никто не сомневался в том, что ее ожидает блестящее будущее. По всеобщему мнению, именно она должна была произнести прощальную речь, а это право предоставлялось самым талантливым учащимся. Школа считала ее самой одаренной выпускницей, которую с удовольствием ждут в таких прославленных учебных заведениях, как Вандербильт, Стэнфорд или даже Нью-Йоркский университет. Она была лидером в своем классе и издателем традиционного ежегодника. Собиралась поступать на факультет журналистики и в связи с этим просматривала новостные программы Си-эн-эн чаще, чем все ее одноклассники, вместе взятые. Иногда она брала на себя добровольные обязанности воспитательницы Серхио, когда мы с мамой отправлялись в кино или на званый ужин. А когда возвращались домой, то всегда видели включенный телевизор, по которому шли новости. И никому никогда не приходило в голову, что ее неуемная энергия объясняется пристрастием к метамфетамину.

А сейчас я услышала о том, что произошло в субботу вечером, когда моя мать стала помогать в организации церковного праздника.

— Мы с Брэнди устанавливали транспаранты вокруг наших палаток. Она первая заметила, что Серхио роется в ее сумочке. Она была открыта, и именно поэтому он сразу же увидел там что-то интересное. — Голос матери заметно дрогнул, так как она, по всей видимости, все еще считала, что я упрекаю ее за случившееся. — Это было похоже на piedrecitas,[46] то есть на самые обыкновенные конфеты. А он этого не знал. Даже когда он сунул эти «конфеты» в рот, был уверен, что это те самые леденцы, которые я обычно покупаю ему. Боже мой… просто не понимаю, как все это случилось. Но он просто положил их в рот и стал сосать, пока Брэнди не набросилась на него.

Я поняла, что случилось. Нет никакой надобности вводить наркотик в вену, если существует более простой способ. Независимо от того, сколько времени он сосал эти «леденцы», они успели частично раствориться в полости рта, попасть под язык и таким образом проникнуть в его организм.

— Брэнди ничего мне не сказала. Я видела, как она возится с Серхио, как заставила его что-то выплюнуть, затем долго старалась прочистить ему рот, а потом дала ему что-то другое и вернулась ко мне. Она сказала, что он залез в ее сумочку, чтобы найти там конфеты, поэтому она дала ему несколько леденцов. Я позвала его к себе и отчитала за то, что он забрался в чужую сумку, но ты же знаешь, что в таком возрасте дети не понимают, что нужно держаться подальше от чужих вещей. — Мать сделала паузу и вытерла слезы. — Снаала все было прекрасно. Мы все перешли работать к другим киоскам. Но потом он вдруг стал громко кричать и звать меня. Никогда не забуду, как он заорал во весь голос: «Abuelita! Abuelita!».[47] Он был очень напуган, а потом начал биться в конвульсиях и дрожать всем телом… ay Dios.[48]

Конвульсии, тремор, сердцебиение, повышение кровяного давления и температуры тела, учащенное дыхание — и все это у четырехлетнего мальчика. Сначала он просто стал чрезмерно подвижным, но все посчитали это нормальным, решили, что мальчик съел слишком много мороженого с орехами и теперь носится по двору, радуясь предстоящему празднику в церкви. Боже мой, в церкви! Он производил впечатление счастливого мальчика, чересчур счастливого и возбужденного. Однако бабушка не привыкла видеть своего внука таким активным и радостным, поэтому поймала его за руку и попыталась выяснить, в чем дело.

— Я посмотрела ему в глаза и сразу поняла: что-то здесь не так. Его зрачки были слишком большими, как у куклы. Мне показалось, что они сейчас просто взорвутся от напряжения.

Именно в этот момент он ударил ее. Сжал свои маленькие пальцы в кулак и изо всей силы стукнул бабушку в подбородок. Она потеряла равновесие и упала на землю. Добровольные помощники, которые всегда помогали прихожанам в церкви, бросились вслед за ним, но поймали только на другой стороне авеню Вест-Энд. Два автомобиля сорвали тормоза, чуть было не наскочив на него. Его привели обратно в церковь и сразу же позвонили по номеру 911. Бабушка поехала с внуком в больницу на машине «скорой помощи». В машине он всю дорогу стонал и плакал. Боже мой, не могу поверить, что мой мальчик плакал! Я даже представить себе не могу, что пришлось пережить моей матери.

В больнице его быстро оторвали от бабушки и спросили у нее, что случилось, но она ничего не могла объяснить, так как сама не понимала, что происходит. Пока ей мазали ушибленное место на подбородке, Серхио лежал, привязанный ремнями к столу. Врачи сразу увидели признаки наркотической интоксикации и поэтому решили не давать ему никаких успокоительных средств, чтобы не усугублять его положение. Многие лекарства несовместимы с наркотиками.

Как только мама рассказала доктору о случившемся, упомянув при этом сумочку девочки, он вызвал полицию, и они сразу же отправились в церковь. Брэнди пряталась в ванной комнате. Она оказалась достаточно умна, чтобы избавиться от пакета с наркотиком, выбросив его вместе с конфетами. Но она все же оставалась подростком и не могла знать, что маленький мальчик непременно должен был оставить в сумочке следы наркотиков. Вероятно, он взял леденцы из пакета, попробовал их, вкус ему не понравился, что вполне естественно, и он швырнул оставшиеся обратно в сумочку, где они рассыпались на дне. Он вовсе не заботился о том, чтобы аккуратно вернуть их на прежнее место, и полицейские без особого труда обнаружили на дне сумочки два крошечных кусочка.

Конечно, Брэнди была умной девочкой и прекрасно знала свои права, так как часто смотрела передачу «Закон и порядок». Она понимала, что для осмотра ее личных вещей нужен соответствующий ордер. Но полицейские умели воздействовать на подростков. Они объяснили ей, что в организм мальчика попало какое-то наркотическое вещество, вероятно, представляющее серьезную опасность для его жизни, и они должны непременно отыскать его следы, чтобы тем самым помочь врачам спасти его жизнь. В противном случае ей может быть предъявлено обвинение в попытке совершения убийства второй степени. После этого Брэнди открыла свою сумочку.

Когда мама прервала свой рассказ и посмотрела на меня, в ее глазах стояли слезы.

— Hiya, lo siento mucho. Ay, mi corazon…[49]

У нее болело сердце или она обращалась к своему любимому внуку, которого называла «corazon»? Ответа на этот вопрос не было. Ее сердце и ее внук представляли собой неразделимое целое.

У меня в голове снова наступило просветление. Я наклонилась вперед и обхватила обеими руками ее голову.

— Мама, — сказала я на нашем родном языке, который в данных обстоятельствах был несравненно лучше английского, — ты ни в чем не виновата, не надо казнить себя.

Моя мать всегда была добра ко мне, всю мою короткую и жестокую жизнь. Теперь настала моя очередь.

Я провела рядом с сыном всю ночь и все это время тешила себя надеждой, что его дыхание будет ровным, во всяком случае, оно не прервется. Ритм его сердцебиения отображался на зеленом экране монитора, и мне часто казалось, что его сердечко бьется слишком быстро, чтобы я могла окончательно успокоиться. Он спал или по крайней мере был без сознания и поэтому не знал, какие мучения испытывает сейчас его маленькое тело.

Во всяком случае, мне очень хотелось верить в это.

Он повернулся ко мне, и я чуть не заплакала, увидев его измученное лицо. Но это были слезы радости, так как я наконец-то убедилась в том, что это не кома. Доктор Клэнси долго убеждал меня в этом, но в глубине в душе у меня оставались сомнения на этот счет. И сейчас я с радостью обнаружила, что никаких признаков комы нет. Скорее можно говорить о бессознательном состоянии.

Я смотрела на его лицо и закрытые глаза и пыталась не обращать внимания на тонкие пластиковые трубочки, которые выходили из его ноздрей и тянулись к большой емкости с кислородом. Вдруг я заметила в нем поразительное сходство с его отцом. В последнее время я старалась не думать о Сезаре, хотя мать часто напоминала мне о нем. Она говорила, что Сезар заставил меня поверить в Небеса, так как только там могла найти достойное пристанище и успокоение душа этого доброго человека. Иногда мне казалось, что мать была больше влюблена в моего мужа, чем я. Сезар был для нее образцом hombre cabal,[50] человеком, чем-то напоминающим ей Фиделя (одного из наиболее почитаемых ею героев), так как всегда был истинным революционером. А все потому, что Сезар прекрасно готовил pupusas[51] и убирал кухню, причем часто делал это в один и тот же вечер. Кроме того, он сам гладил себе рубашки, хотя нередко ходил в грязных брюках. Семья Сезара была индейской гораздо в большей степени, чем наша, — его предки жили в горах на севере Сальвадора. Правда, в отличие от своей бабушки Сезар не говорил на языке нахуатль или пипил, хотя и родился к северу от озера Илопандо, но он хорошо готовил и содержал дом в чистоте.

И вот сейчас я видела в лице спящего сына черты Сезара.

Брэнди была застигнута врасплох моим внезапным появлением в комнате для допросов. Она, вероятно, понимала или даже надеялась, что ей дадут другого следователя, возможно, более объективного. Мое появление стало для нее сюрпризом.

Я провела с ней немного времени. Она уже успела обзавестись адвокатом. Учитывая ее социальное происхождение и общественное положение ее отца, владельца местного гольф-клуба, я ничуть не сомневалась в том, что она вряд ли окажется в тюрьме — в крайней случае пробудет там совсем немного. Разумеется, с ней проведут работу врачи, она пройдет курс реабилитации и, может быть, даже пролечится некоторое время в той самой клинике Святой Елизаветы, для которой церковь собирала пожертвования.

Я сообщила ей об этом.

Она ничего не ответила и даже не посмотрела на меня, хотя я сидела напротив нее, на другом конце большого стола в специальной комнате для допросов. Ее адвокат не преминул напомнить, что подобные заявления могут быть расценены как своеобразная форма домогательства, но я угрюмо посмотрела на него и сказала, что это мой сын сейчас с трудом выбирается из метамфетаминовой комы. Для него это стало новостью, и он на какое-то время заткнулся.

— Где ты купила метамфетамин? — спросила я у девочки.

— Она никогда не покупала никаких запрещенных средств, — ответил адвокат.

— Хорошо, тогда где ты его достала, Брэнди?

— Она имеет право не отвечать на ваши вопросы.

— Не могли бы вы заткнуться, черт возьми?

Конечно, это была ошибка. Он вышел из комнаты и позвал дежурного лейтенанта, которым, к несчастью, оказался Маккейб. Мой босс разрешил мне допросить девочку, но сейчас он придет сюда и выгонит меня. Надо как можно быстрее расколоть ее, иначе все пойдет прахом.

— Насколько я понимаю, у тебя большие планы на будущее, — сказала я Брэнди. — Моя мать часто рассказывает о тебе и о твоем намерении поступить в колледж. Ты умная, хорошо образованная, умеешь убедительно излагать свои мысли. Ты могла бы далеко пойти и непременно пойдешь, если расскажешь мне, где ты достала метамфетамин. Если ты это сделаешь, я поручусь за тебя и попрошу судью быть более снисходительным, хотя и не уверена, что можно полностью избежать обвинения в употреблении наркотиков. В таком случае твои планы могут оказаться вполне осуществимыми. Во всяком случае, некоторые из них.

Мы долго смотрели друг на друга, словно оценивая все то, что каждая из нас могла получить от другой, пока здесь не появится Маккейб.

— Дэйл Картвел, — тихо сказала она. — Мой парень. Он этим занимается.

— Пойдем со мной, Роми, — послышался мягкий голос моего босса, который остановился на пороге комнаты. Это был единственный голос, который мог заставить меня покинуть комнату в эту минуту. Перед дверью я повернулась назад и посмотрела на девочку, чтобы передать ей сообщение, которое она не могла получить в устной форме. Да и ее вид рассказал мне о ней больше, чем все слова.

— Кстати, Серхио пошел на поправку. Врачи внимательно следят за его состоянием.

— Он испортил мне жизнь, — пробормотала она. Она сказала это, надеясь вызвать у меня жалость. Жалость — у матери, чей маленький сын чуть было не умер по ее вине. Через прозрачное стекло я видела, как адвокат вскочил со своего места, когда я закрыла за собой дверь.

Дэйл оказался настолько недалеким парнем, что решил сбежать. Вероятно, эта глупая мысль пришла ему в голову в тот момент, когда он увидел перед дверью своего дома двоих полицейских в униформе, сопровождавших детектива в гражданской одежде. А самая большая глупость с его стороны заключалась в том, что он решил сбежать через окно спальни, расположенной на втором этаже. Густой кустарник смягчил паление, но вместе с тем затруднил движение, поэтому полицейские без особого труда поймали его и вытащили из кустов как раз в тот момент, когда я обошла вокруг дома и приблизилась к ним.

— Послушай, Дэйл, я хочу задать тебе только один вопрос, — сказала я, вынимая из его белокурых волос остаток сломанной ветки. — Назови мне имена тех ребят, у которых ты покупаешь наркотики.

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Нет, ты не знаешь, с кем ты говоришь, — сказала я и тут же добавила: — Я детектив и мать того самого мальчика, который пострадал от передозировки. — Все остальное должно было довершить его воображение. Я всем своим видом дала понять, что с трудом сдерживаю ярость и готова завязать его яйца узлом.

— Ладно, хорошо, я скажу. Этот парень работает садовником.

Я усмехнулась, хотя готова была врезать ему по роже.

— Хватит дурака валять, Дэйл.

— Серьезно! Это маленький латиноамериканец, который обслуживает несколько домов.

— И приторговывает наркотиками?

— Да, но при этом работает садовником. Точнее сказать, он косит траву вместе с группой нелегальных иммигрантов.

— Имя?

— Точно не знаю, но они зовут его Дуро… Джурассик… или что-то в этом роде. Он говорил мне, что это такой фрукт. По средам он стрижет траву в нашем дворе, а потом вместе с друзьями обедает вон там. — Дэйл показал рукой на близлежащий парк.

Какой-то фрукт, название которого похоже на слово «джурассик». В Нэшвилле я нередко сталкивалась с подобными вещами, когда местные англоговорящие жители часто коверкали слова испанского происхождения, не зная их правильного произношения.

— Может быть, ты имеешь в виду Durazno?[52]

— Да, именно так.

Значит, искать нужно парня по прозвищу Персик.

— Где он живет? — спросила я.

— Понятия не имею. Я покупаю у него эту вещь по средам, когда он работает у нас. Но вы ни в коем случае не говорите, что это я вам сказал. Его друзья — очень крутые парни. Я уверен, что они все занимаются продажей метамфетамина. — Его голос заметно дрогнул на последних словах.

— Молодец, Дэйл, — похвалила я его и отвернулась, когда белый полицейский Баррингтон стал надевать на него наручники. Они посадили его в патрульную машину, а я уехала на своем «таурусе».

Иногда наркопритоны очень легко узнать по их внешнему виду. Этот дом находился не в самом богатом районе Нэшвилла, но и не в самом бедном. Когда я посмотрела на карту, то удивилась, что в Нэшвилле есть эта улица. Она находилась на окраине города, в его восточной части, совсем рядом с аэропортом. Все дома здесь были похожи друг на друга, с небольшими различиями в рамках указаний Департамента жилищного строительства и городского развития. Стоял уже поздний вечер. На улице не было играющих детей, а мимо меня проехало лишь несколько машин. Здесь жили люди, которые в это время суток смотрели телевизор, мыли посуду после ужина и вообще завершали свою домашнюю работу.

Перед домом был припаркован «лексус», неподалеку от него стоял новенький «монтеро», а на обочине улицы еще один автомобиль.

Я вернулась сюда через пару часов, но уже в совершенно другом наряде. Постучала в дверь. Подошел какой-то парень низкого роста и с сигаретой в руке. Персик. Я догадалась о прозвище по мягкому пуху на его круглом подбородке.

— Да? — спросил он сквозь приоткрытую дверь, не снимая цепочки. — Что вам нужно?

В доме было темно. Все, что я могла видеть, — это его тень и курчавую копну волос на голове.

— Эй, парень, мне нужно срочно расслабиться, хоть небольшую дозу. — Я расплылась в нетрезвой ухмылке. Мои волосы рассыпались по плечам, и значительная их часть закрыла переднюю часть шеи. Я старалась говорить как можно мягче, то есть голосом, которым обычно говорят доступные женщины в каком-нибудь баре. Да и прикид мой вполне соответствовал этой роли: красная юбка дюймов на пять выше колен и рыжевато-красный топик, едва прикрывавший грудь в таком же красном бюстгальтере. Моя мать даже понятия не имела, что у меня есть такая одежда. И все это было в моем любимом красном цвете, за исключением белоснежного жакета с широким открытым воротом. Конечно, моя грудь вряд ли соответствует наиболее совершенным голливудским образцам, напичканным силиконом, но именно эта часть тела обычно производит на мужчин наибольшее впечатление. Вот и сейчас я заметила это по движению глаз Персика.

Наконец-то он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Я вас знаю? — неуверенно спросил он и широко улыбнулся.

— Меня зовут Меган, и я очень хотела бы познакомиться с тобой. Если не ошибаюсь… тебя зовут Персик?

— Очень сожалею, но сейчас здесь никого нет… Послушайте, почему бы вам не прийти к нам немного позже? И привести с собой человека, которого я хорошо знаю? Того самого, который рассказал вам про Персика?

Я поняла, что теряю последний шанс.

— Конечно, я могу прийти позже, но как мне быть сейчас? Как насчет выпивки? У тебя есть пиво? А еще лучше виски? Лично я предпочитаю «Джим Бим».

— Я не могу впустить вас сейчас, это не мой дом.

Откуда-то издалека послышался чей-то голос, и он ответил так же громко на чистейшем испанском. А я продолжала говорить на своем обычном английском с южным акцентом жителей Атланты, которого он, судя по всему, не знал.

— Что ты сказал? — спросила я. — Ты что, говоришь по-французски?

— Что? Нет, это испанский.

— Обожаю испанский.

— Правда?

— Да.

Он опустил глаза вниз, на мою грудь, которая соблазнительно колыхалась в красном бюстгальтере. Да и юбка, плотно обтягивающая мои бедра, производила на него нужное впечатление. Правда, сама я чувствовала себя не очень комфортно. Порой казалось, что я стою на раскаленной плите. Он поднял глаза вверх.

— Итак, как насчет того, чтобы немного выпить на дорожку? — снова спросила я. — Но только вдвоем. — Ситуация становилась совершенно абсурдной, но я должна была сыграть свою роль до конца. Оставалось надеяться, что за него сейчас будет думать то, что в штанах.

— Ладно, ладно, только немного. Но в такую чудную ночь лучше это сделать на свежем воздухе. — Он ушел вглубь дома, а потом быстро вернулся из кухни с бутылкой в руке. Неужели он и вправду рассчитывал, что мы станем трахаться прямо на газоне? В другой руке у него были два стакана. — У меня тут есть немного бренди «Дон Педро».

— Звучит хорошо, — ответила я и, отпрянув немного назад, потянулась, как это обычно делают женщины, чтобы соблазнить приглянувшегося парня. Тем самым они показывают, что страстно желают близости с любимым, однако для меня этот жест означал нечто другое. Я расстегнула кобуру и приготовилась к атаке.

Персику пришлось поставить на землю стаканы, чтобы запереть за собой дверь.

— Да, — самодовольно протянул он, и я физически ощутила на его лице едкую усмешку, — старый «Дон Педро» всегда желанный гость на любом празднике жизни…

Я изо всей силы захлопнула дверь плечом. Ее металлический край сильно ударил его по носу и лбу. Удар был настолько сильным, что бутылка виски выпала из его руки и разбилась о каменный пол, а он сам наткнулся на деревянную скамью и упал, прижимая руками окровавленный нос. Возможно, в этот момент он услышал щелчок взводимого курка. Я схватила его одной рукой за шею, а второй ткнула стволом пистолета в его рожу.

— Где лаборатория? — грозно прорычала я.

— О черт, hijo de la gran puta!..[53]

Я решила внести ясность и не морочить больше голову.

— Oyeme bien, buey, si no me dices donde el hielo, te machuco los huevos у le mando con la migra para que te jodan en el culo diatras dia por el resto de tu vida miserable.[54]

Точно такие слова говорила мне мать, когда я сердилась и отчаивалась в одно и то же время. Однако сейчас мои слова прозвучали как у монсеньора Оскара Ромеро в последний день его церковной службы, когда он призвал солдат немедленно прекратить безумный расстрел ни в чем не повинных крестьян. А моя мать хорошо знала, что именно он сказал, так как была в это время в церкви.

Разумеется, на следующий день Ромеро был убит выстрелом в сердце.

— Abajo, — сказал он, — en elsotano.[55] — Он с трудом показал левым пальцем в сторону ведущей в подвал лестницы.

Я защелкнула на руках Персика наручники и оставила его на полу. В этот момент из подвала послышался чей-то голос:

— Durazno, que te pasa?[56]

Я поспешила на голос.

Когда я была уже на середине лестницы, Персик наконец-то очнулся и решил спасти друзей:

— Raimundo! La Chota![57]

Снизу донеслась грязная ругань, за которой последовал звон разбитых стаканов. Я бросилась вниз по ступенькам, спрыгнула на бетонный пол обеими ногами в туфлях на высоких каблуках и направила на стоявшего там человека свой «парабеллум».

— Не двигаться! Полиция! — закричала я, а потом вскрикнула от удивления. — Черт бы меня побрал…

Мужчина поднял вверх свои огромные толстые руки и посмотрел на меня вниз с высоты своего роста.

— Детектив Чакон? Как поживаете?

Передо мной среди самых разнообразных оранжевых резиновых трубок, свисающих с больших пластиковых баков, бутылок и других емкостей, которые выстроились в ряд на длинном столе, стоял человек, которого я неплохо знала.

Раймундо Сальгадо нервно улыбнулся, глядя на меня. Он держал в руках два больших баллона с газом емкостью по пять галлонов каждый. Они были туго перевязаны липкой лентой и представляли собой единое целое. Он стоял в позе бросающего мяч баскетболиста, приготовившегося вышвырнуть в подвальное окно компрометирующие его баллоны. Именно тогда я поняла, что человек, которого я когда-то прозвала Годзиллой из Гуанахуато, имел в жизни еще одну профессию. Когда я видела его в последний раз, он весьма успешно работал телохранителем, а сейчас стал химиком. Я очень надеялась, что он передаст мне привет от своего босса Текуна Умана.

~ ~ ~

— Незаконное вторжение. — Маккейб настолько не любил это словосочетание, что повторил его дважды. — Незаконное вторжение. О чем ты думала в тот момент?

— О своем сыне.

Я сидела на стуле перед его рабочим столом, а он откинулся назад, словно хотел немного расслабиться. Или просто напускал больше важности, стараясь выглядеть строгим, как и подобает хорошему боссу. Однако это не производило никакого впечатления, по крайней мере на меня. Возможно, он почувствовал это, так как выпрямил спину и наклонил вперед свою большую лысую голову.

— Как там Серхио?

— Я никогда еще не видела, как маленький мальчик справляется с бредовым состоянием и ужасным тремором.

Маккейб сокрушенно покачал головой и, пристально посмотрев на меня, выдержал паузу, прежде чем перейти к текущим делам.

— Твой маленький друг Франсиско Невара по прозвищу Персик сейчас находится в руках агентов иммиграционной службы. У него нет никаких документов. Они отправили его в Атланту. В данный момент иммиграционные власти выясняют отношения с ДИА на предмет предполагаемой юрисдикции. У меня такое чувство, что Иммиграционная служба передаст его в руки федералов по борьбе с наркотиками.

— А Раймундо?

— Готовит жалобу вместе со своим адвокатом.

Эта новость меня развеселила.

— Я застукала его с лабораторными бутылками для производства метамфетамина в руках.

— Да, но после того, как ты сломала нос Персику. Раймундо является гражданином США, Роми, и прекрасно знает свои права. Даже несмотря на передачу этого дела агентству ДИА, он все равно будет угрожать нам обвинениями в превышении власти.

Я хотела сказать, что он мошенник и мерзавец, но потом передумала.

— Персик сам впустил меня в дом. Он сам открыл мне дверь. У меня были все основания подозревать существование в их доме подпольной лаборатории по производству метамфетамина, и я действовала на основе этих подозрений.

— Да, но без соответствующей поддержки. Ты ворвалась в их лабораторию. Ты понимаешь, как это опасно? Ты даже не представляешь, что Раймундо устроил в этом доме. По всему подвалу был рассыпан яд, все было покрыто наркотической пылью. Федеральным агентам пришлось целый день выгребать эту гадость, чтобы очистить помещение лаборатории.

Он был зол и вместе с тем заботился обо мне, прекрасно зная, что я могла стать жертвой небольшого взрыва химикатов в лаборатории Раймундо или случайно получить изрядную дозу метамфетамина в результате несчастного случая. Я нравилась Маккейбу и невольно использовала это обстоятельство в своих интересах. Мне снова вспомнилась моя мать. «В этой старой стране для таких женщин, как я, всегда есть определенные слова», — обычно говорила она.

Маккейб не мог не добавить к сказанному еще одну новость:

— Звонил Степлтон из «Камберленд джорнал». Ты щелкнула его по носу тем, что не ответила на его предыдущие звонки, и вот теперь он требует от нас информацию об обнаружении лаборатории метамфетамина.

— И что вы ответили ему?

— Я деликатно посоветовал своему однокашнику по колледжу попридержать лошадей.

Я решила изменить тему разговора:

— Итак, что думает обо всем этом руководство ДИА? Ведь закрыта еще одна лаборатория.

— На самом деле они больше заинтересовались твоей находкой, чем кто бы то ни было — Маккейб подошел к небольшому чайнику и налил нам обоим по чашке кофе. Я закурила сигарету, чем вызвала искреннее удивление босса. Он остановился и пристально посмотрел на меня. — Я не знал, что ты куришь.

Я неловко поежилась, будто услышала строгие слова своего отца.

— Вы не возражаете?

— Здесь курят все, кто приходит в мой кабинет, поэтому я не вижу оснований, чтобы запретить это тебе. — Однако по его тону я поняла, что он не одобряет моего увлечения. Казалось, что он во мне разочаровался.

Я хотела было потушить окурок, но мои пальцы потянулись к шраму, а мне очень не хотелось делать это в его присутствии.

— Конечно, агенты ДИА желали бы повесить это дело на Текуна Умана, — продолжал он. — Хотя сам Раймундо продолжает настаивать на том, что его лаборатория не имеет никакого отношения к его прежнему боссу. Похоже, что руководство ДИА окончательно решило покончить с Текуном Уманом.

— Еще бы. Его хитрый маленький картель начинает быстро разрастаться.

Маккейб снисходительно улыбнулся. Он всем своим видом старался показать, какая я наивная.

— Ромилия, ты дала им возможность почувствовать себя супергероями. У нас нет другого федерального агентства, которое было бы похожим на Сизифа больше, чем ДИА. Они все время пытаются поднять наверх камень, который каждый раз скатывается вниз. — Он посмотрел вниз на свой стол, а потом снова поднял глаза на меня. — Они охотятся за Текуном, потому что он порезал одного из их агентов.

Я знала, что он имеет в виду под словом «порезал». Оно было использовано в буквальном значении.

— Это был один из их агентов, который находился в Гватемале. Молодой парень по имени Карл Спунер. Текун порезал его на части. Я слышал от одного своего друга в этом агентстве, что у того человека есть жена и дети.

— Он умер?

— Нет, но я вполне допускаю, что он предпочел бы умереть. Не знаю. — Маккейб обвел взглядом комнату, и по его глазам было видно, что он всей душой сочувствует этому парню. — Ты прекрасно знаешь, что Текун вытворяет со своим ножом. Он не отрезает яйца совсем, он просто разрезает их на части, как заправский хирург. Он разрезал ему мошонку, перерезал семенные каналы, а потом покромсал их на части, черт возьми.

Он рассказывал мне все это с такими подробностями, словно хотел выговориться и приглушить боль, но на самом деле это лишний раз заставило его вспомнить эту ужасную картину.

— Агенты ДИА арестовали Раймундо в его лаборатории. Теперь они могут допросить его как следует.

— Значит, они загнали Текуна в угол и не выпустят за пределы Гватемалы. Ну и что из того?

— Понятия не имею. Он все равно сбежал от них.

Я вспомнила слова тетушки Текуна о том, что она нисколько не сомневается в том, что рано или поздно я снова повстречаюсь с ним. Меня это тогда поразило.

Маккейб строго посмотрел на меня.

— Ты не имела права одна штурмовать этот дом. Ты права: Персик впустил тебя внутрь, и только это обстоятельство позволит тебе выпутаться из этой истории. Однако Степлтон будет охотиться за тобой и попытается выудить как можно больше информации об этом деле. В особенности сейчас, когда разозлился на тебя за то, что ты проигнорировала его настойчивую просьбу об интервью. Он может сожрать тебя с потрохами. Будь готова к тому, что скоро в газетах появятся язвительные статьи в твой адрес. — Он сделал многозначительную паузу, словно добиваясь нужного эффекта, а потом высказал еще одно предупреждение: — Ромилия, у меня нет под рукой надежных рейнджеров, которые могли бы помочь тебе.

На последних словах его тон заметно изменился. Его упреки оказались гораздо более строгими, чем я могла ожидать.

— Послушай, я хорошо понимаю, как трудно тебе перенести то, что произошло с Серхио. Но это не должно толкать тебя на сумасшедшие поступки. Ты не должна терять контроль над собой и заниматься с этим делом самостоятельно. Могут сказать, что ты не справляешься со своими обязанностями и не соответствуешь занимаемой должности. Не думаю, что мне нужно напоминать тебе, как отдельные люди относятся к тому, что в правоохранительных органах работают женщины. Они считают, что женщины слишком часто позволяют своей частной жизни вторгаться в их непосредственные профессиональные обязанности.

Ему не нужно было договаривать до конца и объяснять мне очевидные вещи. Если бы какой-то детектив-мужчина сделал то, что сделала я, то его все считали бы крутым парнем, с которым просто не стоит связываться. Конечно, ему могли дать по рукам, как это только что мне сделал Маккейб, но когда он вышел бы из кабинета начальника, его сослуживцы дружно хлопали бы его по плечу. И мне не нужно объяснять это Маккейбу. Он и сам хорошо знал, что все было бы именно так. Однако в его взгляде сквозило что-то странное. Он уже несколько раз приходил мне на выручку и всячески защищал от нападок и упреков вышестоящего начальства. К счастью для меня, под его руководством мне удалось распутать большое дело, но я не знала, как долго этот успех будет защищать его или меня в будущем.

— Возвращайся домой к Серхио, — тихо сказал он. — Возьми отгул на один день. Завтра тоже, если хочешь. Сейчас у нас более или менее спокойно. А я должен помочь своим ребятам в расследовании дела о поджоге товарного склада в центре города. Так что иди домой.

Это было предложение, от которого я не могла отказаться.

~ ~ ~

Примерно через час я уже сидела рядом с Серхио и смотрела мультики. Иногда он переключал каналы, просматривая поочередно все, что показывали по телевидению: семейный канал, диснеевские фильмы, домашнее питание и так далее, после чего снова переключал на мультики. Я никак не могла понять, зачем ему домашнее питание? Почему он так зациклился на выращивании баклажанов? Но я не стала надоедать ему расспросами, а просто теребила его волосы и смотрела на экран телевизора, который, казалось, успокаивал его и пробуждал хоть какой-то интерес к жизни. Мне казалось, что именно мое внимание к нему побуждало его смотреть все каналы.

В этот момент мама передала мне пакет.

— От кого это? — спросила я ее.

— От какой-то женщины из Миннесоты. Это твоя подруга?

— У меня нет знакомых в штате Миннесота. — Сегодня было 9 марта, а пакет отправили более трех недель назад. Я разорвала пакет и посмотрела на фамилию отправителя — Офелия Урбино. Это имя мне ничего не говорило, как и название книжного магазина в небольшом городке Сен-Пола, где она работала, — «Руминэйтор букс». Серхио не проявил ко мне никакого интереса и продолжал следить за приготовлением жареных баклажанов. Это насторожило меня. Сынишка всегда любил получать подарки и ждал их с нетерпением. Когда я получала какие-нибудь посылки из Атланты, он всегда стремился первым открыть их и найти что-нибудь приятное для себя. А сейчас он просто тупо смотрел на экран телевизора с закрытым ртом и совершенно безучастным видом.

Нет, не совсем безучастным. Просто его состояние определялось сейчас большой дозой метамфетамина, который нейтрализовал его интерес к жизни, но не поразил все клетки мозга или хотя бы большую их часть. Во всяком случае, я очень надеялась на это. Надеялась и молилась. Да, именно молилась, чему очень удивлялась. Мы с мамой успокаивали себя, как могли, ослепляли надеждой, что с ним все будет нормально, как убеждал нас обеих доктор Клэнси. Но я-то видела, что Серхио еще не пришел в себя, не оправился полностью от такого удара.

Внутри пакета лежал еще один, в котором обычно отправляют рукописи. К нему был приклеен конверт с загнутыми, как у папируса, краями. Я открыла его и только после этого вспомнила: Офелия Урбино. А ее отец — доктор Ювенал Урбино.

«Mi vida!

Поскольку ты не сочла возможным принять от меня мой последний подарок в виде кольца для помолвки, я очень надеюсь, что ты воспримешь содержимое этого пакета в качестве не только важного для себя вещественного доказательства, но и свидетельства моего искреннего чувства к тебе.

Похоже, что ФБР и другие наши федеральные органы правозащиты, которые должны оберегать нас от общенациональной преступности, на самом деле решили защитить тебя и всех тех, кто так или иначе пострадал от рук Висперера. Честно говоря, я не понимаю, как ты сама и все те, кто занимается раскрытием этих преступлений, могут вычислить истинного убийцу или хотя бы сообразить, почему они назвали его таким прозвищем. Впрочем, они не способны понять даже то, почему все эти убийства приписываются одному и тому же человеку.

Эти рисунки довольно странные, не правда ли? Лично я не смог понять, в чем их смысл. А с другой стороны, я же не следователь, а простой гражданин, к тому же находящийся на нелегальном положении. Надеюсь, тебе больше повезет в этом деле.

Также надеюсь, что у тебя сейчас все нормально, Ромилия. Что же касается меня, то мне пришлось сделать внезапные перемещения в пространстве, поэтому свобода кетцаль мне сейчас недоступна. В конце концов я решил передохнуть в родном городе Офелии Урбино. Возможно, именно там я смогу прикоснуться к тому, что было недоступно ее отцу.

Siempre, Текун».

Я направилась в свою спальню и прикрыла за собой дверь, но прежде бросила взгляд на сына. Он по-прежнему сидел неподвижно и даже не посмотрел в мою сторону, когда я выходила.

В спальне я открыла конверт и прочитала несколько предложений. Потом перечитала еще несколько раз, пробегая глазами от одной строчки к другой. Мои мысли разбегались: я не могла свести воедино ту информацию, которой уже располагала. Их смысл был настолько запутанным и не соответствующим всем моим прежним представлениям, что никакой ясности в голове не было. Я просто не знала, что следует из всех этих таинственных записок.

Перед моими глазами лежали зашифрованные послания убийцы, содержание которых подсказывало смысл его прозвища. Он действительно вел себя как сплетник, который нашептывал на ухо свое таинственное послание. Оно же во многом объясняло, почему эти гребаные федеральные агенты связали воедино все эти убийства.

Первой была записка, обнаруженная сыщиками в почтовом ящике Стива и Эйлин Мастерсон в Бристоле.

А это возле ножки кровати моей сестры:

Третья записка, найденная рядом с ямой, где были подвешены за ноги трое мужчин, окончательно убедила меня в том, какую чепуху я получила из рук федерального агента Беркетта в Мемфисе.

Вторая словесная конструкция была помешена на этой же странице и несколько отличалась по содержанию от других фраз.

Мою кровать покрывали листы с ценной информацией. Сначала я запаниковала и до смерти испугалась. Откуда Текун достал все это? Я выбежала из спальни и проверила лицевую сторону почтового пакета, который лежал рядом с сыном. Серхио даже не пошевелился. На пакете не было ничего, кроме моего адреса и обратного адреса отправителя в Сен-Поле, где находился книжный магазин. И указана дата отправления — почти две недели назад.

Я вернулась в спальню и плотно закрыла за собой дверь.

Через час в дверь постучали.

— Ты в порядке? — спросила мать.

— Да, все нормально, решила немного почитать, — соврала я и нарочито громко зевнула. Она сказала, что Серхио уснул на диване, и попросила, чтобы я отнесла его в кровать. После этого она ушла в свою комнату.

Я очень не хотела, чтобы она видела все эти бумаги. Ни рисунки с таинственными посланиями, ни отчет о вскрытии, который находился рядом с ними.

А подробности вскрытия повергли меня в ужас. В мошонку Джонатана был введен апростадил, то есть укол был сделан прямо в основание пениса. Ссадины вокруг пениса говорили о том, что, вероятно, он оказывал сопротивление и боролся до последнего. Согласно заключению медицинского эксперта, апростадил используется для усиления мужской потенции, причем начало лечения проводится при объеме 1,25 микрограмма, а Джонатану было впрыснуто около 60 микрограмм.

В теле моей сестры никаких наркотиков обнаружено не было. Никаких медицинских препаратов не нашли также и в телах супругов Мастерсон. Что же касается троих биржевых брокеров в Мемфисе, то их усыпили с помощью флунитрозепама — запрещенного средства на территории США, но широко используемого в других странах в качестве снотворного. Этот препарат также известен как наркотик для изнасилования. После этого троих мужчин связали по рукам и ногам, оттащили в сарай и опустили в яму вниз головами. При этом их руки были связаны за спинами.

В крови питбуля были обнаружены следы кетамина, который давно уже применяется в качестве общего обезболивающего средства для домашних животных. Кроме того, был использован фенобарбитол натрия, после чего собака быстро уснула.

Кроме того, я нашла заключение одного из агентов ФБР, до которого давно уже додумалась сама. Висперер имел доступ к рецептурным медицинским препаратам. Более того, он умел делать инъекции, в результате чего никто из его жертв не умер от эмболии, которая образуется при закупорке кровеносных сосудов в результате попадания воздуха в вену.

Профессиональный медик? Санитар? Ветеринар?

И почему Висперер? Похоже, что агенты ФБР совершенно растерялись и просто навесили на него первое попавшееся прозвище. Даже обращение к компьютерной базе данных и Интернету ничего хорошего не дало, кроме весьма смутных ссылок на литературных героев, средневековые легенды и древнегреческие мифы. К примеру, Цербер — это трехголовый пес из «Энеиды», который охранял вход в подземный мир. А Галлехолт, если верить сообщению одного из агентов ФБР, был знаменитым предателем во времена короля Артура.

Наш пес из Миссисипи звался не Цербер, а Лупоглазый. Именно так зовут главного героя романа Фолкнера «Святилище». Он был очень плохим парнем, который изнасиловал одну женщину кочерыжкой кукурузного початка. Можно ли считать эти сведения ключом к разгадке тайны Висперера? Может быть, он ненавидит женщин? Маловероятно. Из семи его жертв женщинами были только две.

Во всяком случае, он не был простым женоненавистником. Все его повадки и убийства несут на себе отпечаток морализаторства: насилие над детьми, супружеская измена и даже обжорство, если судить по последней записке, касающейся тройного убийства в Мемфисе.

Висперер действительно верит, что у него есть цель.

Он верит в справедливость того, что делает.

«Лупоглазый лежит, умирая», — было написано на ошейнике собаки. Это ведет нас в Миссисипи. Это заставляет нас следовать за ним.

«Встречай меня на ярмарке». Совершенно ясно, что он направляется в Сент-Луис.

Он хочет, чтобы мы знали о нем.

Он читает газеты и смотрит телевизионные новости. Он специально оставляет нам зацепки. Где он сейчас?

Логические построения накатывались волнами, и порой мне казалось, что наступает прояснение. Однако потом наваливалась другая волна и смывала уже почти готовую версию происходящего. В конце концов я вообще потеряла нить рассуждений. Было уже далеко за полночь, и вскоре над высокогорным плато Камберленд забрезжит рассвет. Бумаги на моей кровати, медицинские заключения, фотографии с мест преступлений, криптографические послания — все это стало расплываться у меня перед глазами. Все, кроме одного — государственной печати ФБР, отчетливо видневшейся на каждой бумаге. Принтер Текуна отпечатал ее в цвете: синий фон, круг из золотых звездочек, красные и белые полоски щита, обрамленные двумя толстыми оливковыми ветвями. Вероятно, он скачал все это из компьютера, каким-то образом прорвавшись в секретные досье ФБР.

Эта печать имеет какой-то смысл. Она служит предупреждением для меня.

В Нэшвилле есть несколько мест, которые работают круглосуточно и открыты даже глубокой ночью. Огни небольшого ателье ксерокопии «Кинкос» ярко сверкали на одной стороне улицы, что неподалеку от Университета Вандербильт. В зале сидели несколько студентов, устало дописывающих в последние минуты свои курсовые работы. Какая-то молодая женщина теребила руками очки, пока они не слетели с ее носа. При этом она ежеминутно поглядывала на настенные часы.

Меня быстро обслужили, и через полчаса все было уже готово. Расплачиваясь наличными с работниками ателье, я старалась не смотреть им в глаза. Чем меньше я смотрю на них, тем больше шансов, что они меня не узнают.

Я всегда ношу с собой почтовые марки, что давно превратилось у меня в привычку. Получив все копии, я наклеила несколько марок на принесенный из дома большой коричневый конверт, затем добавила к ним отпечатанный адрес, который я сорвала со старого письма, и отправила послание единственному человеку в этом городе, которому я полностью доверяла.

Вернувшись домой, я свернулась калачиком рядом со спящим сыном и прислушалась к его тихому и равномерному сопению. Для меня это был добрый знак. За последние дни он очень устал и постоянно не высыпался. Я тоже чертовски устала, так как постоянно находилась рядом с ним. Но глаза мои были широко открыты, а за окном спальни Серхио ярко светила полная луна. Она повисла над Нэшвиллом, как огромный сигнальный маяк, светивший над всей страной и указывавший путь каждому из нас.

9 марта 2001 г

Но посмотри: вот, окаймив откос, Течет поток кровавый, сожигая Тех, кто насилье ближнему нанес. «Ад», Песнь двенадцатая

Ему интересно, не переборщил ли он по части планирования своих действий, потому что его никто не понял. Либо никто не понял, думает Бобби, либо они просто-напросто решили не демонстрировать свои намерения. Во всяком случае, в газетах нет ни слова о Канзас-Сити, как нет ничего интересного на обновленном общественном сайте ФБР о человеке, которого они почему-то назвали жизнерадостным прозвищем Висперер.

И абсолютно ничего по поводу его загадочных слов на рисунках. Ведь он потратил на их составление очень много времени, и в результате складывается ощущение, что все это напрасно, что ничего этого не было и в помине.

А он есть, он существует. Достаточно взглянуть на эти руки. Поверни их немного, и сразу видно, что на них нет ни ран, ни трещин. Мягкий свет полной луны отчетливо пробивается сквозь пальцы, образуя замысловатые тени. Это его рука, а он сам ее неотъемлемая часть, часть самого себя. Здесь нет разрывов, нет никаких отделений, он представляет собой единое целое. И в каждом новом городе он становится все более целостным и все больше похожим на самого себя. Первый раз он полностью ощутил это, когда встретился с супружеской парой Мастерсон. И хотя был самый настоящий бардак, он вышел из него собранным в единое целое и, может быть, впервые за долгое время почувствовал, что пальцы его рук полностью принадлежат ему, и кожа тоже стала его собственной. Это ощущение до сих пор доставляет ему приятное волнение. С каждым разом он лучше понимает это ощущение, хотя и не может претендовать на абсолютное овладение этой тайной. Да и любой его план так или иначе становится тайной.

А суть этой тайны кроется в страхе перед распадом, расчленением. В те страшные дни в Бристоле он ждал ответа на свои вопросы, ждал, что кто-то нанесет ему неожиданный удар. Он с нетерпением ожидал, что прозвучит звонок или придет письмо из университета в Чепел-Хилл с приглашением работать в их медицинской школе. И тогда весь его опыт, накопленный во время работы в службе «Скорой помощи», окажется востребованным и окупится сторицей. Во всяком случае, он продолжал верить в то, что это рано или поздно произойдет. А сейчас приходится набраться терпения, ждать и надеяться на положительный отклик.

Ожидание. Сейчас он уже хорошо понимал, что он ждал не положительного ответа от факультета университета, а чего-то другого. На самом деле он ждал благоприятного случая с семейством Мастерсон.

Как только по городу разнеслась новость о сексуальных домогательствах по отношению к детям в частном детском садике, и в особенности информация о том, что миссис Мастерсон позволяла мужу завлекать детей в свой компьютерный кабинет на верхнем этаже дома, Бобби рухнул на мокрый пол своей ванной комнаты. А потом, когда он очнулся и прочел «Чистилище» в переводе Мервина, его голова стала постепенно проясняться. Тем более что об этом деле ему постоянно напоминали передачи местной радиостанции. Он до сих пор не мог сказать, сколько времени он пролежал на мокром линолеуме ванной комнаты, чувствуя запах собственных испражнений. Его тело била дрожь. Странно, что самое обыкновенное сообщение по радио произвело на него такое сильное впечатление. Он долго думал над этим, но никак не мог понять, что с ним случилось. Возможно, это стало результатом слишком долгого и напряженного ожидания хоть какого-то ответа от администрации университета. А может быть, все дело в том, что эта мерзкая супружеская пара специально учредила частный детский сад для соблазнения и развращения детей? И почему это произошло именно тогда, когда он сидел на унитазе? Он прочитал несколько книг Фрейда на эту тему, но ничего не нашел там, кроме, пожалуй, того, что освобождение кишечника является ежедневной ритуальной травмой, от которой никогда не может освободиться ни один человек. Но раньше он мог хотя бы контролировать этот процесс.

Нужно во что бы то ни стало увидеть этих Мастерсонов.

Это была охота, хотя и очень беспорядочная. Он часто упрекал себя за такую грязь, но вместе с тем понимал, что уже принял решение и не может отказаться от него. Он давно уже знал, что даже хаос можно преобразовать в определенный порядок. Вот почему, вонзив разбитую бутылку в Стива и Эйлин, он долго сидел на кровати и смотрел на их неподвижные тела. Они были привязаны к ножкам кровати, а их рты залеплены клейкой лентой. Его рука с пистолетом опустилась вниз. Он никогда не стрелял из него, а использовал лишь для того, чтобы заставить их быть покорными, заставить Эйлин привязать к кровати Стива. А потом стал думать даже более ясно, чем мог предположить. Эйлин привязала к кровати своего мужа — крепкого мужчину, который значительно превосходил его физически. К тому же он предусмотрительно прихватил с собой липкую ленту, хотя и забыл взять с собой стеклянную бутылку. После того как они перестали дышать, он уселся на их кровать с окровавленной бутылкой в руке и глухо проворчал: «Вот черт, какой беспорядок…» Что это было? Страх разоблачения? Нет, что-то совершенно другое. Беспорядок. Хаос. Отсутствие упорядоченности. Во всем этом деле была какая-то своя эстетика, или по крайней мере должна была быть. Нечто такое, на что раньше он никогда не обращал внимания.

Вот почему, вернувшись в свою квартиру, приняв душ и швырнув в стиральную машину запачканную рубашку и грязные брюки (он никак не мог понять, каким образом кровь попала на его нижнее белье и почему смешалась с его спермой, чего он никак не ожидал), он сел за письменный стол, придвинул к себе старую пишущую машинку «ТВ-Корона», которая когда-то принадлежала секретарше его отца, и отпечатал свой первый стих. Поначалу у него ничего не получалось, все съезжало влево и казалось слишком формальным. Однако через некоторое время он начал убеждаться в том, что отнюдь не лишен не только определенных творческих дарований, но и сопутствующей им свободы. Он отпечатал целую страницу, пока не выработал свой стиль.

Эта писанина отняла у него более двух часов. Где-то около четырех утра он очнулся от чарующего творческого процесса и посмотрел на стопку книг, окружавших его почти антикварную, но хорошо смазанную и прекрасно работающую пишущую машинку. А также на старую книгу с классическими (но вместе с тем такими реалистичными) гравюрами Доре. Эту замечательную книгу подарила ему тетя много лет назад.

Его тетя. И его мать. А еще его сестра и отец, но сейчас нет никакого смысла углубляться в такие давние воспоминания. А если и есть хоть какой-то смысл, то только для того, чтобы еще раз вспомнить, что именно привело его сюда, в этот крошечный домик, покрытый толстым слоем снега. Здесь он чувствует себя абсолютно свободным, может открыть банку консервированного колбасного фарша, порезать его на кубики и поджарить на сковородке вместе с луком и тонко нарезанными кусочками ананаса. Он может сидеть в это время и смотреть в окно на заснеженные вершины гор, которые так отличаются от тех гор, которые он видел в раннем детстве. Эти горы грозно нависали над большой долиной, готовые в любую минуту обрушить на нее всю свою мощь. А над всем этим высоко в небе висит яркая полная луна, отблески которой отбрасывают на фоне вершин причудливые тени. И эти тени настолько огромные и массивные, что могут покрыть собой многие города.

Единственной ошибкой, которую он допустил в это темное утро в Бристоле, стал способ отправки стихотворения. Но эта ошибка объяснялась прежде всего его невежеством относительно последних достижений при анализе образцов ДНК. Он понятия не имел, что это такое, как собираются эти образцы и что их можно собрать практически с любого человеческого материала: волоска, капли крови, слезы и, что самое ужасное, слюны. Он был очень осторожен в доме, позаботился о том, чтобы тщательно протереть все вещи и устранить все следы своего пребывания там. Он вытер даже сам лист бумаги и конверт, в который вложил его. А потом еще до восхода солнца в Бристоле он совершил последнюю поездку к дому Мастерсонов, но не стал входить в него, так как незадолго до этого запер входную дверь изнутри и оставил там ключи. Нет, он просто надел перчатки, открыл их почтовый ящик, смочил языком края конверта, заклеил его и опустил внутрь.

И только теперь он сообразил, что остатки его засохшей вместе с клеем слюны находятся в базе данных ФБР в Квонтико. Эти ребята из полицейского департамента не зря получают свои деньги. Правда, они так и не смогли расшифровать его послание, но зато могут легко манипулировать анализами ДНК. Впрочем, вполне возможно, что они просто производят нужное впечатление на публику.

Разумеется, он допустил еще несколько ошибок, причем таких, которые могут иметь более серьезные последствия, чем тот бардак, который он оставил в доме Мастерсонов. Возвращение в Атланту через два года после Каталины — это было плохое решение. Теперь он хорошо понимал это, глядя на гравюру Доре, где изображалась пара молодых любовников, наслаждающихся супружеской неверностью. Их обнаженные тела переплетались и извивались в нескончаемом конвейере человеческого грехопадения. Франческа отвернула голову от Паоло и смотрит в сторону Данте. Да, она смотрит на Данте, чтобы сообщить ему об их греховном вожделении и похоти, но не пытается ли она отодвинуться от любовника, освободиться от его страстных объятий, которые превратились в вечную мертвую хватку? Они так и останутся навеки соединенными вместе — два человека, переплетенные в единый узел рук, ног и остальных частей тела. В этом уголке ада Доре удалось навечно запечатлеть лицо Франчески. Оно так и застыло в своей невыразимой красоте, хотя на нем можно заметить признаки горечи и сожаления, такого же сожаления, которое отразилось на лице Каталины в последние минуты ее жизни.

Бобби любил Каталину. Она была единственной женщиной, к которой он питал искренние чувства, все остальные пробуждали в нем лишь самые простые желания, самые примитивные эмоции. А Каталина смутила его душу, очаровала его. Именно поэтому он хранит у себя эту гравюру Доре, с которой не расстается даже во время длительных поездок. Лучше помнить Каталину в образе Франчески, чем совершать крупные ошибки.

Еще одна ошибка заключалась в его попытке заменить Каталину ее младшей сестрой. Ромилия весьма успешно училась на старшем курсе Университета Эмори, но после смерти сестры ее академическая успеваемость снизилась, и она лишилась возможности продолжать научную карьеру. Правда, она закончила университет, но потом пошла не в науку, а в полицию города Атланта. К тому времени, когда он впервые познакомился с ней, она уже шесть месяцев стажировалась в полиции и имела очень хорошие показатели. Именно тогда, в какой-то новостной программе, он заметил в ее глазах тень, которая привлекла его внимание.

Его попытка познакомиться с ней казалась неуклюжей, но она ему удалась. Он пошел вслед за ней в бакалейный магазин «Крогерс» и поставил свою тележку рядом с ее тележкой. Когда она потянулась к полке и взяла банку кофе, он якобы по ошибке увез ее тележку.

— Эй, постойте, — сказала она, с удивлением глядя на него. — Это моя тележка.

Бобби был крайне смущен и даже немного покраснел.

— Вы уверены? — спросил он.

— Да, уверена, — решительно ответила она. — Во-первых, я не употребляю колбасный фарш, а во-вторых, никогда и ни при каких обстоятельствах не пью это соевое молоко.

Бобби засмеялся так меланхолично, что она не могла не заметить этого. Он прекрасно понимал, что это единственная эмоция, которая может привлечь ее внимание. У него уже была готова очередная ложь, но он не был уверен, что она не покажется ей слишком вульгарной.

— Что с вами? — спросила она и тем самым попалась на его приманку.

Эта ложь принесла свои плоды. Он сказал, что пару недель назад потерял младшего брата, который умер от лейкемии. И вот теперь он остался один на всем белом свете. Смерть молодого человека от неизлечимой болезни произвела на нее нужное впечатление.

Через несколько минут они заказали кофе в небольшом кафе в магазине «Крогерс». Она внимательно слушала его рассказ о том, как его младший брат Стивен долго страдал от этой страшной болезни, а потом почти шесть месяцев мучился от последствий неудачной химиотерапии. Бобби с трудом придумывал все это, когда она пристально смотрела ему в глаза и прислушивалась к каждому слову. Теперь он видел, что она не была точной копией своей старшей сестры, и все же в ее глазах он замечал явные фамильные черты. А когда начал говорить о Каталине, таких признаков подобия стало еще больше.

— Вы сказали, что тоже потеряли брата?

— Сестру, — тихо ответила она. — Старшую сестру.

Он внимательно слушал ее, хотя она предпочитала не вдаваться в детали, а просто сообщила, что это было двойное убийство, случившееся год назад, а потом спросила, не слышал ли он об этом деле.

— Нет, не слышал. Я переехал сюда только этим летом. — При этом Бобби обильно украшал свою речь словами, общепринятыми в том мире, в котором вращалась его собеседница: «Боже мой», «какой кошмар», «как вы это вынесли», «как пережила ваша мать» и так далее. А Ромилия быстро вернулась к настоящему времени:

— Так вот, сейчас я учусь в полицейской академии.

— Bay! Значит, скоро вы станете офицером полиции? Когда это произойдет?

— Через четыре месяца.

— И вы получите полицейскую форму?

— Да, но я хочу перейти в другой отдел.

— В какой?

Она перестала улыбаться.

— Конечно, в отдел по расследованию убийств.

— Понятно. Значит, решили найти убийцу вашей сестры?

— Непременно.

В гневном блеске ее глаз он вдруг увидел образ Каталины.

— И что вы намерены сделать, когда найдете его?

— Убью его, что же еще, — невозмутимо ответила она и подалась вперед. — А почему же я, по-вашему, пошла в полицию? Только полиция даст мне возможность легально получить оружие.

Он понимающе закивал головой. Ромилия грустно вздохнула.

— Только вы ничего не слышали об этом, ладно? — предупредила она и засмеялась. Однако ситуация все равно оставалась какой-то неловкой. Она сообщила ему о своих намерениях, тем самым поставив его в положение невольного свидетеля. И все это с незнакомым человеком в кафе магазина «Крогерс».

После этой встречи все закончилось. Она заплатила за себя и за него, сказав, что его утрата — совсем свежая. На его попытки пригласить ее на новую встречу она ответила решительным отказом. Овладевшее ею чувство мести заслонило собой все остальные эмоции. Ему оставалось лишь сожалеть. Однако чувства утраты, горечи и грусти могут быть легко устранены образом концентрических кругов ада. Эти круги не давали ему покоя в течение всех последних лет жизни и вели его за собой даже сейчас. Все, что он делал в последнее время, являлось его собственным решением, и он хорошо осознавал это. Вплоть до сегодняшнего дня ни Бог, ни дьявол не подсказывали ему, что делать. Он хорошо знал, что его любовь к гравюрам Доре и страстное желание постоянно перечитывать одну песнь за другой объясняется не наваждением или приказом какого-то высшего существа поступать так или иначе. Ради Бога, это было бы слишком по-детски.

Кусочки ананаса. Они уже почти готовы. Надо срочно вынуть их из сковородки, пока они не размягчились или не превратились в карамель. А потом положить колбасный фарш, но при этом поджарить тонкие ломтики до коричневого цвета, чтобы они сохранили свою упругость. Именно так нужно готовить это блюдо — упругие кусочки фарша и мягкие и сладковатые — ананаса. Нет ничего лучше подобного сочетания.

Он торопливо возился у плиты, так как его гость хотел есть. Бобби положил на тарелку немного вареного риса, украсил его кусочками обжаренного колбасного фарша, уложил все это на поднос и понес в комнату, где поставил на стол перед молодым человеком. Рядом с тарелкой он положил кожаный футляр с острыми столовыми ножами, поместив их справа от вилок. Затем пощупал рукой узел под свесившейся на одну сторону головой парня. Он пока крепко спит, но скоро проснется и попытается встать, но не тут-то было. Он даже пошевелиться не сможет, так как его тело будет крепко-накрепко связано липкой лентой. Бобби взял с полки книгу, открыл ее на Песне двенадцатой и стал ждать.

Бобби старался поддерживать связь с Ромилией. Недавно она переехала из Атланты в Нэшвилл, и это было разумное решение. Она потеряла свою сестру в штате Джорджия, в том самом городе, где она работала. Кроме того, год спустя после их первой встречи в кафе магазина «Крогерс» она вышла замуж, а потом ее муж погиб в результате автомобильной аварии, оставив ее молодой вдовой, ждущей ребенка. Похоже, что Атланта стала для нее просто невыносимой, так как навевала далеко не самые приятные воспоминания. Наверное, в Нэшвилле Ромилия ощущает себя в большей безопасности, пусть здесь она значительно потеряла в зарплате и ей часто приходится исполнять роль переводчицы для других детективов. Даже раскрыв это сложное дело, которое все почему-то называют убийствами Нефритовой Пирамиды, она все равно осталась в своем прежнем положении, то есть латиноамериканской женщиной, работающей в окружении белых американцев, которые ни за что на свете не дадут ей звание лейтенанта. Бобби хорошо знает разницу между уступчивостью и выживанием. Эта женщина нацелена на успех, у нее есть сын, стало быть, имеются все основания добиваться этого успеха.

Бобби прочитал статью на сайте «Камберленд джорнал», написанную самим редактором издания Энтони Степлтоном и посвященную молодому детективу, ворвавшемуся в подпольную лабораторию по производству метамфетамина, потому что ее маленький сын был случайно отравлен этим наркотиком. Она оделась как проститутка, обманом заставила открыть дверь, а потом ворвалась внутрь и ранила одного из жителей дома. Местное отделение Американского союза борьбы за гражданские свободы ополчилось не только на нее, но и на ее шефа лейтенанта Патрика Маккейба, обвинив их в незаконном проникновении в частное жилище. Однако местные городские власти, включая мэра города, поддержали действия детектива Чакон, хотя и не отрицали, что при этом она нарушила некоторые права граждан. Мэр города добавил, что права человека неизбежно нарушаются в тех случаях, когда речь идет о борьбе с распространением наркотиков.

А детектив Чакон воздержалась от комментариев.

Здесь есть еще одна сопровождающая статья о незаконном вторжении в лабораторию по производству метамфетамина. Полицейская из Мемфиса по имени Дарла Тэйлор утверждает, что своими глазами видела, как детектив Ромилия Чакон избила человека из Миссисипи, чтобы получить от него нужную информацию о Висперере.

Миссисипи. Итак, она нашла Бливинса. И избила его.

Бобби улыбнулся. Значит, все эти старые статьи говорили правду. Она любит Маркеса, стало быть, не может не знать Фолкнера. Она вышла на след Бобби и в конце концов нашла Бливинса. Бобби живо представил себе грубый и преисполненный злобы голос Бливинса и зловещие тени в его глазах. И этот грубый голос молил ее о пощаде, он был испуган. Интересно, что думал этот неискоренимый расист, когда какая-то латиноамериканка надрала ему задницу? Боже мой! По всей вероятности, это было достойное зрелище, и ему хотелось бы увидеть его собственными глазами. Бобби с удовольствием представил эту сцену, как делал это всегда.

Но довольно об этом.

Ромилия вышла на его след и обошла, таким образом, тех парней из Квонтико. Бобби был рад, что не убил ее, когда пребывал в состоянии панического страха после их встречи в кафе. Он просто уехал из города, надеясь в душе, что она каким-то образом сыграет главную роль во всем этом деле.

Но почему-то она не встретила его в Сент-Луисе. На ярмарке…

«Будь гибким, — подумал он. — Как только они найдут эту записку в Канзас-Сити, она сможет соединить все пунктирные точки в единый контур».

Он написал этот стих из Песни двенадцатой, несколько перефразировав его и реструктурировав соответствующим образом.

Он испытывал огромное искушение не останавливаться на этом, ведь это прекрасная поэзия. И в конце концов поддался искушению.

Да, он понимает, что это весьма существенная наводка, но, черт возьми, федералам нужно хоть как-то помочь. Настало время помахать им флагом.

И все же этого явно недостаточно. Ромилия почему-то не приехала в Сент-Луис, и поэтому Бобби должен сделать первый шаг. Он поможет им выбрать правильный путь. Бобби взял конверт и провел языком по его кромке, покрытой тонким слоем клея. У него перехватило дыхание от запаха собственной слюны, соединенной с клеем. Так обычно бывает, когда потная рука соприкасается с маслом. А здесь еще и соблазнительный запах страха, возбуждающий его воображение. Причем страх ощущается в самом его дыхании, это его собственный страх. Бобби впитывает его в себя, чтобы потом адресовать его им, своим преследователям. Пусть и другие испытают это чувство страха и пусть примут его за Бога.

10 марта

Для временного содержания Раймундо Сальгадо агентство ДИА использовало камеру предварительного заключения в здании местного отделения ФБР, расположенного в самом центре Нэшвилла.

Через неделю процедура его допросов закончится, и он будет отправлен в столичный округ Колумбия. Мне нужно было поговорить с ним, пока его не увезли отсюда.

Его задержание вызвало не такую уж большую шумиху, как я предполагала. Пока мне никто не выкручивал руки, а симпатии общественного мнения были полностью на моей стороне. Да и Американский союз борьбы за гражданские свободы пока не решался обвинять меня во всех смертных грехах. Но я хорошо знала, что все это могло очень быстро закончиться.

Дежурные офицеры пропустили меня в здание. Там я сдала оружие и металлический зажим для папки с бумагами.

— Вам нужно спуститься вниз, в камеру, — сказал один из сотрудников. — У нас там нет специальной гостевой комнаты. Харолд проводит вас туда.

Молодой Харолд был крайне немногословен, но предупредил, чтобы я не приближалась к решетке слишком близко.

— Пока он ведет себя нормально, но я обязан предупредить вас. Это вполне стандартное требование. Мы очень не хотим, чтобы заключенный схватил вас за шею и использовал в качестве живого щита.

Когда я спустилась вниз, Раймундо занимался физическими упражнениями. На его крошечном столике лежала книга Филиппа Рота «Субботний театр». Не знаю, почему это так заинтересовало меня.

Он был очень удивлен, увидев меня перед решеткой камеры, и, широко улыбнувшись, быстро вскочил на ноги. Серая майка не могла скрыть его крепкого тела. По всей видимости, регулярные физические упражнения пошли ему на пользу. Я вспомнила, что когда он работал под непосредственным руководством Текуна, то производил гораздо более устрашающее впечатление. Правда, лицом к лицу я впервые столкнулась с ним во время своего неожиданного вторжения в его лабораторию. Тогда он тоже улыбался, явно не опасаясь за свое будущее. Вот и сейчас он уперся обеими руками в решетку и смотрел на меня с ехидной ухмылкой. Это был довольно красивый парень из Гуанахуато, который когда-то занимался там тяжелой атлетикой. К тому же он был на целую голову выше меня.

— Сеньора Чакон. Как поживаете?

— Прекрасно, Раймундо.

— Я вижу, ваше имя не сходит со страниц местных газет. — Он еще шире улыбнулся. — Похоже, я хорошо сделал, что поспешил быстро поднять руки вверх. Не хотел бы оказаться в стане ваших врагов.

Мой скоропалительный визит в Миссисипи попал на страницы газет на следующий день после того, как статья обо мне оказалась на столе Раймундо. Маккейб был прав: я глубоко сожалела о том, что не связалась со Степлтоном раньше и не дала ему интервью по поводу завершения дела маньяка. Но как же этот Степлтон нашел Дарлу в Мемфисе? Вероятно, она сама обратилась к нему. Ее заявление для прессы опорочило меня. В двух номерах газеты «Камберленд джорнал» меня из отчаянного борца с распространением наркотиков превратили в необузданного в своей жестокости полицейского. Но вряд ли стоит винить в этом одну только Дарлу.

— Раймундо, я ищу Текуна.

— Правда? — Он уселся на деревянный стул рядом со своим столиком, закурил длинную коричневую сигарету и небрежно швырнул пачку на книгу Рота. После этого долго изучал меня немигающим взглядом. — А зачем он вам нужен?

— Он должен кое за что ответить.

— За что, например?

— Например, за тот метамфетамин, который вы производили в своей лаборатории.

— Вы должны знать, что я не стану делать на этот счет никаких заявлений. Более того, я очень удивлен тем, что вы не прихватили с собой моего адвоката, который напомнил бы вам о моих правах. И еще одно, — он посмотрел на стоявшего у двери Харолда, — как только агентство ДИА схватит вас за задницу, вам не поздоровится.

Харолд не слышал этих слов, так как увлеченно слушал что-то в наушниках. Федеральные агенты почему-то никогда не расставались с наушниками и микрофонами, а иногда казалось, что они ходят с ними даже в туалет.

— Значит, во всех своих бедах вы обвиняете агентство ДИА? — спросила я. — Говорите о нарушении ваших прав?

— А вы во всем обвиняете мистера Текуна Умана, в особенности в том, что по его вине ваш сын был отравлен наркотиками. Разве это не преувеличенное чувство мести?

Было странно слышать эти слова от бывшего телохранителя, хотя они и представляли собой затертое клише.

— Я слышал, что ваш малыш Серхио пострадал оттого, что запустил ручонки в чужую сумку.

Упоминание имени Серхио этим мерзавцем Раймундо показалось мне в высшей степени оскорбительным. У меня возникло впечатление, что тем самым он присвоил себе часть моего сына.

— Это четырехлетний мальчик, который решил поискать в сумке леденцы. А девочка держала там метамфетамин, изготовленный в вашей лаборатории.

— Это еще неизвестно.

— Да пошел ты…

— Пожалуйста, не надо предъявлять голословных обвинений. — Он посмотрел на книгу Рота.

Я отвернулась в сторону и подумала о сыне. Его состояние не приносило мне облегчения. Конечно, он постепенно возвращался в этот мир, но происходило это очень медленно и болезненно. И мне оставалось лишь молиться, чтобы его возвращение к нормальной жизни произошло без каких бы то ни было последствий. А сейчас нужно сделать все возможное, чтобы не позволить Раймундо вывести меня из себя напоминанием о сыне.

Все же меня полностью устраивало то, что Раймундо думал, будто я ищу его босса в связи с передозировкой моего сына. Это позволяло мне успешно скрыть от него истинную причину моего интереса. Вполне возможно, что Раймундо еще не знает о том пакете, который я получила от Текуна. Я спросила, не видел ли он Текуна в последнее время, но он ответил, что нет, и выпустил тонкую струйку дыма. Во всяком случае, с того самого момента, когда Текун покинул Нэшвилл на своем частном самолете и с пулевыми ранами в груди. Похоже, что Раймундо действительно ничего не знал о Текуне и даже понятия не имел о его контактах со мной. Стало быть, посещение этой тюрьмы можно рассматривать как тупиковый ход.

Тем временем никотин от сигарет, кажется, немного успокоил его.

— Mire, Señora Chaón,[58] — сказал он, переходя на формальный язык, — я сожалею о том, что случилось с вашим сыном. Надеюсь, он быстро поправится. Этого не должно было произойти. Но вы не вправе обвинять в этом моего бывшего босса.

— Нет, вправе. И не только его, но и вас тоже.

У меня даже руки зачесались от желания выхватить пистолет. Но его у меня отобрали наверху.

— Еще есть вопросы, детектив?

— Да, если вы все-таки будете общаться со своим боссом, напомните ему, что доктор Ювенал Урбино умер в то время, когда потянулся к своей домашней птичке.

— Ювенал… Я знаю этого человека?

Я направилась к выходу. Он снова спросил что-то насчет доктора, и я бросила ему через плечо, что речь идет о докторе Ювенале Урбино. Последние слова вполне удовлетворили меня, хотя я не могла сказать, почему именно. То ли я произвела впечатление, что у меня есть что-то на Раймундо, то ли просто потому, что последнее слово осталось за мной. А для меня это слово было очень важным, так как мне стало часто казаться, что вся жизнь нарушилась и выходит из-под контроля. Дома меня ждал маленький сын, который, к счастью, остался жив, но до сих пор тупо смотрел на обеденный стол, как будто пытаясь вспомнить что-то важное. Конечно, доктор Клэнси всячески заверяет меня, что с ним все будет нормально, что, несмотря на его возраст, мне не стоит беспокоиться о том, что опасный наркотик начнет разрушать его формирующийся мозг. Кроме того, у меня есть мать, которая с радостью возится со своим внуком, улыбается ему и гладит по головке, посадив к себе на колени и часто повторяя: «Ау, mi corazon, rey de mi vida».[59] А потом отворачивается от него и украдкой смахивает слезу из-за того, что он не отвечает улыбкой на ее слова. А еще у меня есть дом, свой собственный дом, за который я до сих пор ежемесячно выплачиваю долги. А в этом доме на моем столе лежит пакет документов, в которых содержится больше сведений об убийце моей сестры, чем когда бы то ни было раньше. Значит, у меня все в порядке и я по-прежнему контролирую свою жизнь.

— Детектив Чакон!

— Да?

Я остановилась перед столом дежурного офицера, чтобы забрать свои вещи, и улыбнулась ему, на что он ответил мне такой же милой улыбкой. Мне оставалось лишь поблагодарить его за помощь в этом деле.

Я протянула руку к журналу регистрации, но он медленно накрыл его своей большой ладонью и пристально посмотрел на меня.

— Прошу вас немного задержаться, детектив.

Я удивленно посмотрела на него, а потом спокойно, но, как мне показалось, достаточно настойчиво попросила вернуть мне оружие.

— Понимаете, в чем дело… мне только что позвонили сверху и попросили, чтобы вы немного подождали здесь, если вас, конечно, не затруднит.

— А в чем дело? Почему? Мне нужно срочно вернуться в участок.

— Да, но… специальный агент Пирс объяснит вам, в чем дело.

Специальный агент. Это значит, что со мной хочет побеседовать руководитель всей группы. А «наверху» могло означать лишь то, что этим специальным агентом был не сотрудник местного отделения, а крупный чиновник ФБР.

— А что он должен объяснить мне? Что происходит?

Сопровождавший меня Харолд деликатно взял меня за локоть:

— Присядьте, пожалуйста, здесь, детектив.

Его голос был мягким и подчеркнуто деликатным, но в нем безошибочно угадывались начальственные нотки. Причем не просто начальственные, а властные, те, которые присущи людям наверху. Ему даже не было надобности подчеркивать свою власть особой интонацией. Такой голос всегда должен выражать собой особую доброту.

~ ~ ~

Прошло добрых двадцать пять минут, прежде чем в комнате появились агенты ФБР, а это означало только одно: меня ждет взбучка. Несмотря на то что Федеральное бюро расследований и его местное отделение в Теннесси всегда предпочитали поддерживать нормальные отношения между своими сотрудниками и представителями местных правоохранительных органов, я знала, что в крайних случаях они имели право использовать старую тактику. Чтобы спуститься сюда с верхнего этажа, вовсе не требуется двадцать пять минут. Значит, они просто хотят напугать меня.

Они неплохо поработали, я поняла это еще до того момента, как они вошли в комнату. Это была их старая тактика: дать мне время на обдумывание соответствующего алиби до начала разговора. Они знали, что если я в чем-то виновата, то непременно стану придумывать какие-то несуразные доводы и в конце концов запутаюсь в собственных лживых показаниях. Но у меня не было абсолютно никакой необходимости лгать им. Тот инцидент в Миссисипи действительно имел место, и я не собиралась отрицать его. Эти парни должны хорошо понимать это, в особенности афроамериканец Харолд, который в данный момент стоял за дверью и смотрел в коридор. Сама дверь была закрыта, но я видела его голубую униформу сквозь дверное стекло.

Существовала еще одна деталь, которая могла сыграть против меня, но я решила, что позабочусь об этом, когда вернусь домой. Надо было с самого начала развести во дворе небольшой костер и сжечь некоторые бумаги.

К сожалению, эта мысль пришла мне в голову слишком поздно. То, что должно было сгореть в огне, появилось в этой комнате вместе со специальным агентом Пирсом. Все бумаги, которые недавно прислал мне Текун Уман, были вложены в пластиковый пакет, но без первоначального конверта. Я выбросила его дома, а позже долго искала в куче мусора. Сейчас же передо мной лежал совершенно другой пакет с огромной цветной печатью ФБР.

Однако письма Текуна там не было.

Пирс вошел в комнату, заметно прихрамывая. Когда-то это был красивый мужчина с золотистыми волосами и необыкновенно голубыми глазами. Сейчас у него остался только один глаз, а второй закрывала черная повязка. Что же скрывалось за ней? И почему он предпочел именно черную повязку, а не глазной протез? И почему у него вид человека, который прошел огонь и воду, хотя ему чуть больше тридцати? Из-под черной повязки выходил рубец огромного шрама, который пересекал все его лицо, как жуткая дорожка на черной реке.

— Прошу сюда, сэр, — услужливо сказал еще один белый парень, пододвигая ему стул. Пирс поблагодарил его, не отрывая от меня глаз. При этом он слабо улыбнулся, словно делал то, чему научила его мать в раннем детстве. Однако в следующее мгновение даже эта улыбка исчезла с его лица, и казалось, осталась лишь горечь воспоминаний от тех событий, которые превратили его в израненного человека. Он небрежно бросил на стол пакет с моими бумагами.

Значит, они уже побывали в моем доме. Разумеется, мать вынуждена была открыть им дверь, а сын видел, как они рылись в моем кабинете, шарили под мебелью и даже отодвигали от стены холодильник. Интересно, как он отреагировал на их появление? Что же касается матери, то я не сомневалась в ее реакции.

Короткие волосы Пирса не нуждались в расческе. Достаточно просто помыть голову, и все. По всей видимости, он вообще тратит мало времени на подготовку к рабочему дню, кроме того, по его прихрамыванию я легко догадалась, что вместо одной ноги у него протез.

И вдруг я ощутила, что указательный палец моей левой руки невольно потирает шрам на шее.

— Детектив, — обратился ко мне Пирс, — полагаю, нам есть о чем поговорить. — Он бросил быстрый взгляд на лежавший между нами пакет и на большой металлический зажим, которым я сама скрепила незаконно скопированные документы. Наши девушки неплохо справляются с принтером и знают, как восстановить скрытые пробелы. Но дело вовсе не в этом. Готов поспорить, что на этом металлическом зажиме очень хорошо сохранились отпечатки ваших пальцев.

Мне ничего не нужно было говорить, так как Пирс сам был более чем счастлив изложить мне суть дела.

— В прошлом месяце наши компьютеры в Вашингтоне засекли попытку взлома базы данных каким-то хакером. Кто-то скачал из нее чрезвычайно важные файлы, а самое главное заключается в том, что этот тип получил доступ к нашей конфиденциальной информации. Более того, в их распоряжении оказалась программа «свайпер», которая позволяет стереть какие бы то ни было связи с Интернетом и ликвидировать все следы предыдущих контактов. Таким образом, у нас сейчас нет никакой возможности выследить этого хакера. Мы искали взломщика, подключили к этому делу всех наших людей на местах и проверили всех, кто имел хоть малейшую возможность получить доступ к конфиденциальным файлам. А потом мне позвонил агент Беркетт из Мемфиса и сообщил, что недавно вы заходили к ним и хотели получить определенную информацию на этот счет.

Он сделал паузу и развел руками.

— А позже мы допросили того парня в Миссисипи по имени Грир Бливинс, которого вы до смерти напугали своим пистолетом и выведали у него сведения насчет собаки. Нам он тоже сообщил, что семь месяцев назад продал собаку какому-то незнакомцу. Так вот, детектив, нас не могло не насторожить, что вы получили от него эту информацию, но почему-то решили не информировать об этом агента Беркетта или любого другого агента ФБР. Полагаю, после этого вы вряд ли станете удивляться, что окружной судья достопочтенный Ренни Менстер без колебаний выдал местному отделению полиции ордер на произведение обыска в вашем доме.

Пирс пристально посмотрел на меня:

— Не будете ли вы так любезны, детектив, объяснить нам, каким образом эти конфиденциальные файлы оказались в ваших руках?

Когда моего сына Серхио ловили на том, что он совал руки куда не следует (в банку варенья, например, к спичкам на кухонной полке или в мою сумку), он всегда смотрел на меня так, как я сейчас смотрела на специального агента Пирса.

— Вы понимаете, что несанкционированное проникновение в базу данных ФБР является нарушением закона?

— А вы уже проверили мой компьютер?

— Нет, но это будет нашим следующим шагом.

— В таком случае вы сами увидите, что я не занималась взломом ваших файлов. Я даже понятия не имею, как это делается.

— А как же вы получили все это? — спросил он и хлопнул ладонью по пластиковой папке.

Я уже хотела было сказать, что Текун Уман, он же Рафаэль Мурилльо, тот самый, который смылся отсюда несколько месяцев назад, прислал мне их по почте, но специальный агент Пирс решил дополнить свой вопрос:

— И не могли бы вы сообщить мне, кто такой этот доктор Ювенал Урбино?

Вот почему им потребовалось двадцать пять минут, чтобы спуститься сюда. Они допрашивали Раймундо, а Раймундо мог сказать им только то, что знал: что он понятия не имеет, кто этот добрый доктор, кроме, пожалуй, того, что сейчас он уже мертв.

Именно поэтому я набралась смелости и ответила Пирсу:

— Сожалею, но сейчас я не могу сказать вам об этом.

Пирс тяжело вздохнул.

— Послушайте, если вы заплатили какому-нибудь хакеру за проникновение в нашу базу данных, то это само по себе является грубым нарушением известных вам правил и у вас, несомненно, будут крупные неприятности. Но дело даже не в этом. Мне нужно знать имя этого человека. Вы должны хорошо усвоить, детектив Чакон, что мы просто не можем оставить без присмотра человека, который имеет доступ к нашим конфиденциальным файлам. Это будет началом невообразимого хаоса во всей нашей работе.

— Да, я знаю, — ответила я. — Могу лишь заверить, что никому не платила за проникновение в ваши файлы.

— В таком случае откуда же у вас эти бумаги?

— Вы поверите, если я скажу, что получила их по почте от анонимного адресата?

Он сцепил пальцы перед собой, и только сейчас я заметила, что у него нет большого пальца правой руки.

— В таком случае я должен задать вопрос: почему вы сразу же не передали нам эти документы? Ведь эти файлы были украдены более трех недель назад.

— Прежде всего потому, специальный агент Пирс, что речь в них идет о гибели моей сестры.

Я бросила пробный шар, стараясь вызвать у него сочувствие. Он сам был израненным человеком и должен был понять мои чувства. Правда, все эти раны могли ожесточить его и сделать бесчувственным к чужой боли, но могли в равной степени смягчить его характер.

Он посмотрел на крышку стола, словно собираясь с мыслями.

— Значит, кто-то совершенно анонимно прислал вам кучу запрещенных документов с единственной целью — помочь вам в частном расследовании гибели вашей сестры. И вот сейчас перед нами встает самый главный вопрос: кто это?

В этот момент можно было подумать, что разговор близится к завершению и скоро они меня отпустят. Однако не тут-то было.

— Разумеется, я могу поставить перед собой еще один вопрос, — упрямо продолжал Пирс, — почему женщина из отдела по расследованию убийств полицейского департамента Нэшвилла тратит так много своего свободного времени на поиски убийцы Каталины Чакон? Зачем она это делает? Ради торжества правосудия или из чувства элементарной мести? А потом я непременно поинтересовался бы, к какому выводу можно прийти, узнав, что детектив местной полиции получила чрезвычайно важные и совершенно секретные материалы и не вернула их немедленно законному владельцу, то есть Федеральному бюро расследований? Мне пришлось бы сделать соответствующие выводы относительно образа мыслей этого детектива.

Он снова сделал паузу. Посмотрел на пакет, а потом перевел взгляд на меня.

— А еще я подумал бы о том, какую информацию о знаменитом убийце Висперере может скрывать от нас этот детектив. Мне пришлось бы призадуматься над этой информацией.

Он встал со стула и подошел к двери.

— Я мог бы предъявить вам соответствующие обвинения прямо сейчас, детектив Чакон. Но я решил этого пока не делать, а ограничиться телефонным звонком вашему непосредственному начальству. Вы должны немедленно явиться к нему на прием.

Он открыл дверь и придержал ее для меня. Я вышла из комнаты и могла беспрепятственно покинуть здание. У выхода я подошла к столу дежурного офицера и, не задумываясь, попросила вернуть мне оружие. Офицер вопросительно посмотрел на специального агента Пирса, и по его взгляду я поняла, что мне не видать своего пистолета. Во всяком случае, сегодня. И только сейчас до меня дошло, к сожалению, слишком поздно, что мне сейчас нужно думать не о своем оружии, а совсем о другом. И думать об этом нужно было гораздо раньше.

~ ~ ~

— Ты отстранена от работы на неопределенный период времени. Будешь получать половину зарплаты, все льготы сохраняются. Это все, что мне удалось отстоять у них. Оружие ты уже отдала федералам. Они передадут его мне. Так что у тебя сейчас проблем выше крыши.

— Я уже поняла это.

Маккейб откинулся на спинку стула. Он механически провел левой рукой по лицу, словно пробуждаясь от какого-то кошмара, а потом пригладил оставшиеся на голове волосы.

— Ромилия, ты была одним из наших лучших детективов, но стала для нас головной болью с первого дня пребывания в нашем отделе.

— Простите?

— Да ладно тебе, Ромилия, у тебя слишком короткий запал, и, насколько я вижу, с каждым днем он становится все короче. У тебя масса хороших качеств, но твой взрывной характер рано или поздно положит конец твоей карьере.

Он замолчал, а потом перевел разговор в другое русло.

— Я могу понять, что все дело в твоей сестре. Ты хочешь выяснить, что там случилось, и каким-то образом закончить все это дело… — Это был голос сочувствующего человека. — Эти бумаги оставляют тебе хоть какую-то надежду? — последовал главный вопрос.

— Пока ничего не могу сказать на этот счет, — ответила я без колебаний.

Он улыбнулся:

— Хорошо, так и нужно относиться к этому делу. — Он налил себе чашку кофе, но мне на этот раз не предложил. — Оставайся дома. Федералы намерены забрать на время твой компьютер. Возможно, они предъявят тебе какие-то обвинения, но скорее всего оставят тебя в покое, поскольку ты служишь в местной полиции. Но не давай им больше повода для упреков. И не отходи далеко от дома.

— Да, сэр.

Я вернулась домой и тут же нарушила его приказ, решив проведать своих родственников. Я помогла матери собрать и упаковать вещи, а потом собрала вещи сына и уложила их в небольшой чемодан. Серхио с радостью воспринял эту поездку, так как уже несколько недель не видел своих кузенов. Мне было приятно видеть радость на его лице. Может быть, поездка в Атланту действительно пойдет ему на пользу, а встреча с родственниками поможет поскорее избавиться от гнетущих мыслей. К тому же я отстранена от работы, у меня отобрали оружие и право пользоваться полицейским значком, и сейчас я ничего не могла с этим поделать.

Но прежде чем уехать из Нэшвилла, мне нужно было сделать здесь одну остановку.

Джекоб Каллахен, которого я звала просто док, жил в районе Беллвью, в большом частном доме, который сохранил за собой после смерти жены три года назад. Я немного покружила по городу, желая убедиться, что за мной нет никакого наблюдения, а потом подъехала к его дому. Была уже ночь. Док открыл дверь, впустил меня и быстро закрыл ее за собой.

— Тебе не следовало делать этого, Роми, — сказал он.

— Я приехала за пакетом, док.

Он тяжело вздохнул и направился в другую комнату, недовольно проворчав, что у меня могут быть большие неприятности. Через минуту он вернулся с большим пакетом, по-прежнему запечатанным.

— Вижу, вы не проявили интереса к содержимому пакета? — спросила я.

— Еще как проявил, но я прочитал на конверте грозное предупреждение «Не открывать». Что происходит, Роми?

— Чем меньше вы будете знать, тем меньше придется врать.

— Ромилия, — сказал он тихим голосом, произнося мое имя как сакральное заклинание, — ради тебя я готов и соврать.

— О, док, вы так добры ко мне. — Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, хотя и понимала, как трудно ему скрыть от меня свои чувства.

Рано утром следующего дня мы погрузили все вещи в багажник автомобиля, а потом я оставила Маккейбу сообщение на автоответчике, что на время покидаю город, но вернусь сразу же, как только он позвонит мне. Мы поехали в Атланту, где навестили мою двоюродную сестру Мирту, поужинали там, выпили немного пива и обсудили последние сплетни в нашем роду.

А следующим утром я поехала прямо в Новый Орлеан.

~ ~ ~

Жизнь заметно изменилась в родном городе Текуна Умана. Он впервые увидел в Чаттануге газету «Нью-Йорк таймс», да и ресторанов «Старбакс» стало примерно столько же, сколько и «Макдоналдсов».

Хотя, конечно, никакого сравнения.

Правда, кофе «капуччино» был не очень крепким, а сливки — не такими вкусными, как те, что Текун делал на своем ранчо в Иксабе. Конечно, «Старбакс» не может позволить себе завести корову в каждом своем заведении и уж тем более нанять рабочих, которые могли бы собирать вершки из каждого ведра для более жирных сливок. Многие продукты из сельской местности просто невозможно изготовить в городе.

Ему понадобилось несколько дней, чтобы окончательно привыкнуть к своему внешнему виду и спокойно появляться в общественных местах в затрапезной одежде. Обычно в Штатах он всегда ходил в дорогом двубортном итальянском костюме, без галстука, с расстегнутым воротом белоснежной рубашки и легких сандалиях фирмы «Брукс бразерс», которая ничем не уступала знаменитой фирме Версачи. Но сейчас это могло бы вызвать определенные подозрения, так как его ищут именно по этим признакам — высокого худощавого молодого человека с черными волосами, черной бородой и оливкового цвета кожей. Поэтому в Мексике ему пришлось сбрить бороду и заставить Бидза выкрасить волосы в светло-песочный цвет. Бидз все время ворчал, что это плохая идея и возвращаться в Штаты сейчас — очень большая ошибка. А Текун, опустив голову в огромный таз и закрыв глаза, отвечал, что тот слишком нервничает по этому поводу.

На самом деле Текун понимал, что Бидз не станет волноваться понапрасну. Эта поездка была не просто рискованной, а безумной. Дом Джеймса в Чаттануге был самым первым местом, где его могли подстерегать федеральные агенты. Конечно, не в самом доме, а где-нибудь поблизости. Текун убедился в этом, когда объехал вокруг поместья на арендованном автомобиле «хундай», осторожно посматривая на участок земли, который хорошо знал с давних пор. Никаких федеральных агентов он там не обнаружил, но при этом был абсолютно уверен в том, что они ждут его в Чаттануге и записывают все телефонные разговоры Джеймса.

Нет, Текун еще не выжил из ума, он был крайне осторожен и тщательно планировал все свои действия. Несмотря на известный риск, он непременно должен был навестить мать.

Самое главное заключалось в том, чтобы не застрять в Чаттануге на слишком долгое время. Он остановился в отеле «Холидей-инн экспресс», что возле аэропорта, и это была определенная жертва с его стороны, так как в другом случае он предпочел бы более фешенебельную гостиницу «Рэдиссон». Четыре дня в Чаттануге, и четыре дня этот жуткий завтрак и никакого сервиса. Но это место было более безопасным. Каждое утро он бегал в «Старбакс» и читал газету «Нью-Йорк таймс».

Из телефона-автомата он позвонил в Нэшвилл, но Раймундо почему-то не брал трубку. После третьего звонка ответил какой-то мужчина, но это был явно не Раймундо. Текун сразу догадался, что это мог быть только полицейский, и повесил трубку.

Значит, они задержали Раймундо. Закрыта еще одна лаборатория по производству метамфетамина. Конечно, у него есть немало других подпольных лабораторий, например, в районе Кларксвилла, что на севере от Нэшвилла, но ни одна из них не производила такого большого количества метамфетамина, как лаборатория Раймундо.

«Нью-Йорк таймс» была его единственным утешением каждый день. Из нее он узнавал о событиях в мире, внимательно читал национальные новости и знал, чем занят президент страны. Там же он прочитал о нашумевшем убийстве молодого парня в Денвере, главаря недавно образовавшейся банды, которая занималась распространением наркотика «экстази» в школах и возле школьных площадок. Его звали Йоакин Чэмп. Ему было двадцать три года, и в течение некоторого времени он входил в молодежную группировку «Крисп» в Лос-Анджелесе. А потом Чэмп переехал в Денвер, чтобы организовать там своеобразный филиал молодежной группы. Он прослыл неслыханным грубияном, имел необузданный нрав и слишком часто использовал свой пистолет системы «Люггер», который подарил ему его дед. Обвиненный в убийстве членов противоборствующей группировки, Чэмп был найден мертвым в небольшом домике в окрестных горах Денвера. Судя по всему, его сначала похитили, держали в заточении несколько дней, а потом убили. Он умер от раны в области шеи, настолько глубокой, что он просто захлебнулся собственной кровью.

Текун посмотрел в зал ресторана «Старбакс» поверх своих очков. Обычные посетители, ничего особенного. Чернокожая женщина с пуделем на коленях. Белый пожилой мужчина в спортивном костюме, который, похоже, отдыхал после утренней пробежки. Самые обыкновенные завсегдатаи ресторана.

Текуну пришлось прибегнуть к помощи ноутбука, чтобы узнать самые последние новости, касающиеся судьбы детектива Чакон. Сайт «Камберленд джорнал» был слишком скуп на новости и к тому же медленно загружался. Однажды вечером он наконец-то решился открыть ноутбук и посмотреть последнюю прессу. Федеральные власти обвинили ее в незаконном проникновении в частное жилище. Взлом компьютерной программы? Он просмотрел все статьи за последнюю пару недель. Лаборатория по производству метамфетамина была обнаружена детективом Чакон из отдела по расследованию убийств, при этом был арестован Раймундо Сальгадо, который и являлся владельцем этой подпольной лаборатории. Чрезмерно эмоциональный детектив Чакон чуть было не потеряла своего сына из-за случайной передозировки метамфетамина, который также известен под названиями «леденцы» или «кристаллы». Вероятно, именно это обстоятельство подвигло ее на героические, но совершенно безумные поступки.

Тем не менее случай с ее сыном никак не объяснял другой поступок детектива Чакон, когда она набросилась с пистолетом в руке на парня из Миссисипи. А вот еще одна статья на первой странице. Детектив Ромилия Чакон отстранена от исполнения своих непосредственных обязанностей. Начальник отдела Патрик Маккейб никак не комментирует это событие.

Текун снова посмотрел на те обвинения, которые предъявили ей федеральные власти. Оказывается, она не сообщила им о получении украденных файлов и даже не назвала его имя.

Значит, она получила его пакет, изучила его и решила не сообщать агентам ФБР. Она даже не упомянула имя Текуна Умана.

А ее сын пострадал от передозировки.

— Ну что ж, — громко сказал Текун, закрывая ноутбук, — теперь это дело может пойти в совершенно другом направлении. И гораздо быстрее, чем я предполагал. — Он встал со стула, застегнул молнию на своей темно-синей куртке и надел кроссовки. Сегодня вечером было довольно прохладно.

Когда он еще был мальчиком в Чаттануге, все его называли Рафаэль или просто Рафи. Он был непоседливым ребенком и часто делал глупости, из-за которых страдала его мать. Так, например, однажды он выпрыгнул из окна своей спальни на втором этаже и повис на ветке большого дуба, который рос во дворе. Откровенно говоря, он не выпрыгнул из окна, а просто вылетел из него, всеми силами стараясь подражать супермену. После этого некоторые из родственников в штате Теннесси стали называть его Белкой, так как он неоднократно повторял свои опыты с полетом из окна.

— Белка снова проказничает, — сказал как-то на пикнике дядя Питер из Ноксвилла. — Я только что видел, как он выпрыгнул из окна и угодил прямо в пруд.

Этого было вполне достаточно, чтобы Рути тут же бросилась за угол дома. Когда он перепрыгнул с одной ветки на другую, а потом спустился вниз по стволу дерева, она закричала, что он напугал ее до смерти, так как мог сломать себе шею. А мальчик просто улыбнулся ей, но такой улыбкой, что Рути мгновенно успокоилась.

— Пойдем со мной, Рафи, поешь немного куриного мяса, — только и смогла выдавить она.

Глядя сейчас на эти деревья, он испытал чувство, которое всеми силами хотел забыть. Он провел рукой по стволу дерева, подумав, что сейчас не время для приятных воспоминаний, но не переставал задавать себе один вопрос: «Почему же ты здесь в таком случае?»

В этот тихий весенний день почва была еще влажной от недавнего дождя, а цветы на клумбе собирались вот-вот распуститься. Он не был здесь весной уже более двадцати пяти лет.

Довольно.

Его мать смертельно больна, и он знает, что ей осталось совсем немного. Когда он видел ее в последний раз, она еще узнавала его. Текун где-то читал, что когда состояние человека ухудшается, он начинает узнавать кое-что вокруг себя. К примеру, мужчина — водить по зеркалу бритвой, думая, что бреется, а женщина может долго таращить глаза на свою дочь и называть ее на вы вместо более понятного и привычного для нее «ты». Он долго думал о своей матери, но не знал, как именно она примет его.

В городе стояла тишина. Не заметив никаких признаков опасности, он припарковал «хундай» в конце улицы. Поблизости не было никаких машин и никакого движения.

Побродив вокруг несколько минут, он испытал знакомое чувство ностальгии, но потом пришел к выводу, что нужно быть более сдержанным и не принимать все близко к сердцу. Подойдя к дому, он постучал в дверь.

Ответили не сразу. Через некоторое время послышалось какое-то движение внутри дома, а глазок потемнел. Дверь отворилась, и на пороге он увидел Карлиту, их старую служанку, которая сразу же узнала его и широко улыбнулась.

— Señor, — выдохнула она, — passe adelante. Que alegre es, verle…[60]

Он ответил ей тоже по-испански, а потом положил руку ей на плечо, наклонился вниз и легко поцеловал в щеку. Они немного поговорили. Карлита поинтересовалась жизнью своего двоюродного брата во Флоресе, что в четырех часах езды от Пептуна. Текун ответил, что Хайме работает в одной нефтяной компании и неплохо выглядит.

— Pero que panza![61] — добавил Текун, описав рукой круг возле своего плоского живота. Она засмеялась, а потом сказала что-то насчет его выкрашенных волос и чисто выбритого лица.

— Pareces a Mel Gibson,[62] — и она снова захихикала. Она болтала намного больше, чем раньше, и это было для него вдвойне приятно. Казалось, она безумно рада видеть его, хотя при этом немного нервничает.

— Я приехал повидать маму, — сказал он в конце их разговора.

— Si, como no.[63]

Она медленно направилась к лестнице, он последовал за ней.

— А где сейчас тетя Кимберли? — спросил он попутно, на что Карлита ответила, что донья Кимберли сегодня вечером пошла немного погулять. По средам она всегда идет куда-то в город или посещает кинотеатр.

Текун почувствовал, как усиленно забилось сердце. Там, наверху, лежит его мать, которую он давно не видел, а болезнь Альцгеймера безжалостна к людям.

Как только Карлита открыла дверь спальни, Текун глубоко втянул в себя воздух. Это была его старая спальня. Карлита сказала, что они перенесли сюда маму пару лет назад, потому что эта комната находится на втором этаже и располагается гораздо ближе к кухне, чем ее прежняя спальня на третьем. Он жадно вдыхал воздух той самой комнаты, в которой провел первые годы своей жизни. Это был его дом. Разумеется, один из двух, но та хижина в джунглях не шла ни в какое сравнение с этим настоящим домом. Здесь даже воздух был влажный, характерный для южной части штата Теннесси. Они даже мебель не переставили. Платяной шкаф вишневого цвета так и остался стоять на прежнем месте, а на кремово-белой стене рядом с его любимым окном по-прежнему висел синий отпечаток руки Текуна, сделанный в то время, когда ему было пять лет. Он висел.

Мать была одета в новую пижаму, что ему очень понравилось. Она была чистой, ухоженной, в хорошей одежде, не унижающей ее человеческого достоинства. Ее волосы были аккуратно зачесаны и завязаны на затылке в пучок, хотя и заметно поседевшие. Она лежала на кровати, а ее голова покоилась на трех больших подушках. Она смотрела куда-то на дверь, где стояла Карлита, но ее не видела. На что же она смотрела в этот момент?

— Здравствуй, мама.

— Бенджамин, — воскликнула мать после продолжительной паузы, — ты должен как следует заботиться о своей плутоватой собаке!

Текун повернулся к Карлите, тщетно пытаясь вспомнить, о ком она говорит. Бенджамин. Похоже, это его замечательный дядя, который жил в Мемфисе много лет назад и умер в 1972 году. Раньше она никогда не вспоминала его, так как он не был близким родственником, да и жил слишком далеко. А какую именно собаку она имеет в виду? У них было очень много собак, причем как здесь, так и в Гватемале.

— Это я, мама. Рафаэль. Рафи.

— Ты не должен пить мой кофе.

Текун узнал эту фразу и улыбнулся. Он еще в раннем детстве очень любил кофе и всегда пытался отхлебнуть глоток из ее чашки, когда она отворачивалась в сторону. Он много читал болезни Альцгеймера, поэтому спокойно отнесся к ее словам.

— Извини, мама, он такой вкусный.

— Где Бен? Бенджамин!

Текун сидел на краю кровати и поглаживал ее руку.

— Дядюшки Бена нет здесь, мама. Это я пью твой кофе.

— Чуло снова улетел куда-то. Может быть, на охоту.

Это был их попугай ара, который жил у него в хижине. И это снова породило у него слабый отблеск надежды. Как же они справляются с ней, как им удается держать ее в таком порядке? Если она все еще помнит Чуло, значит, иногда помнит прошлое.

— Он скоро вернется, мама. Ты же знаешь, что он любит летать на свободе.

Рути неожиданно замолкла. Текун снова повернулся к Карлите.

— Как она себя чувствует? — заботливо спросил он.

Карлита стала лихорадочно тереть большой палец левой руки, и Текун мгновенно узнал этот жест. Она всегда так делала, когда слишком нервничала или волновалась. А у нее сейчас есть все основания для волнений. Мать заметно исхудала за последние годы, а к ней неожиданно приехал родной сын. Он хорошо помнил, что Карлита очень не любила досаждать другим или доставлять им неприятности.

— Она сама выходит во двор и возвращается домой, — сказала служанка. — Иногда ей становится хуже. Однажды она ударила меня потому, что ей показалось, будто в дом проник грабитель или кто-то в этом роде. Но она быстро успокаивается и становится нормальной.

Где-то неподалеку от дома проехала машина, за ней другая. Потом снова стало тихо. Он хорошо помнил тишину этого района, которой он давно предпочел голоса джунглей, крики попугаев и беспрестанную болтовню местных женщин из Поптуна и их мужей, которые пасли скот. В этом районе жили богатые люди, а это предполагает, что в округе должно быть тихо и спокойно. Он предпочитал жить в Поптуне, но сейчас он видел все преимущества этой настораживающей тишины. Две машины проехали в обратном направлении, и снова все стало тихо.

— Чуло погнался за грабителями.

Текун повернулся к матери и улыбнулся.

— Ну что ж, по крайней мере у него будет возможность пообщаться с людьми, — тихо сказал он и снова посмотрел на Карлиту. Та стояла молча, пристально глядя на Рути. Текун снова посмотрел на мать. На какое-то мгновение ее глаза сузились, а потом она снова бессмысленно уставилась на Карлиту.

Текун мог поклясться, что секунду назад ее взгляд был вполне осмысленным. Он был настолько поражен, что невольно отступил назад и подозрительно уставился на мать. Поскольку Текун всегда был очень наблюдателен, то быстро распознавал грозящую опасность.

— Тетя Кимберли!.. — выдохнул он.

Она осталась неподвижной.

Во дворе хлопнула дверца автомобиля, и по ее легкому звуку он догадался, что это последняя модель, к тому же совершенно новая.

Он инстинктивно подался вперед и левой рукой схватил лежавшую в постели женщину за горло.

— Тетя Кимберли! — прошипел он ей, будто призывая очнуться. Она действительно пришла в себя и с ужасом уставилась на него.

— Не убивай меня, — прошептала она и дернулась на кровати, пытаясь защитить шею, но он крепко держал ее левой рукой.

— Где моя мать?

— Ее здесь нет. Мы недавно отправили ее в дом престарелых.

Внизу хлопнула входная дверь, громко ударившись о стену. Текун повернулся на звук. Карлита по-прежнему стояла у двери, со страхом наблюдая за происходящим. Потом она неожиданно закричала на своем родном языке киче, чтобы он не убивал ее хозяйку. Снизу послышался громкий мужской голос, властный, преисполненный гнева и злости.

— Зачем ты сделала это?

— Рафи, — прошептала Карлита, — я видела фотографию того бедного молодого человека, агента ДИА. Боже мой, что ты с ним сделал! Ты не имел права так издеваться над ним.

— А они не имели права преследовать меня.

Его голос стал хриплым от ярости. Он повернулся к тете, все еще держа ее за горло, а потом, снова обратившись к Карлите, приказал таким тоном, что никто на свете не посмел бы его ослушаться:

— Abre esta ventana.[64]

Она подчинилась и открыла окно настежь. Потом по его требованию сняла с крюков металлические жалюзи и бросила их вниз на кусты.

Мы можем вернуться к нашим старым велосипедам, сесть на них и вновь почувствовать себя на несколько десятилетий моложе, как в детстве, когда гоняли на них по двору. Руль велосипеда до боли знаком и так же легко поддается нашим приказам. Мы знаем, как нужно поддерживать равновесие и как давить на тормоза. Мы можем помчаться по тропинке в старый лес, потому что ничего не забыли. Конечно, деревья стали другими, они заметно выросли, но в целом все еще узнаваемы. Мы знаем их и знаем все наши любимые места. В моменты острой опасности мы часто делаем что-то привычное, очень знакомое для нас, то есть нечто такое, что поможет помочь нам избежать опасности.

Текун отпустил тетю Кимберли, которая стала жадно хватать ртом воздух, но не от удушья, а скорее от панического страха. Он вскочил с кровати, двумя прыжками преодолел расстояние до окна и без лишних раздумий сиганул в него. В следующий момент оторопевшая от страха Карлита увидела то, что много лет назад видел дядя Питер.

Конечно, этот прыжок был не таким легким и совершенным, как в девятилетнем возрасте. Текун стал намного больше и тяжелее. Он ухватился обеими руками за толстую ветку дерева, и та выдержала. Но от большой массы тела он слишком сильно раскачался и больно ударился боком о другую ветку, которая, как ему казалось, должна была находиться намного дальше. Нестерпимая боль пронизала его тело, причем в том самом месте, где еще не до конца зажила рана. Текун не удержался на ветке и рухнул на землю.

К счастью, руки-ноги оказались целы. Он вскочил, услышав сквозь открытое окно возбужденные голоса федеральных агентов, требовавших от него остановиться и поднять вверх руки. Потом послышалась грязная ругань, что было не характерно для офицеров государственной службы. Старший офицер отдал приказ стрелять на поражение, но его слова заглушил истеричный крик Карлиты. Текун опрометью выскочил во двор и через минуту уже сидел в своей машине. Морщась от боли и поглаживая рукой ушибленные ребра, он завел мотор и рванул с места.

В отеле «Холидей-инн экспресс» все прошло без приключений. Он расплатился фальшивой кредитной карточкой Бидза и быстро покинул город, с которым его теперь ничто не связывало.

Дорога из Чаттануги свернула в горы Джорджии, после которых на горизонте показалась ровная долина Алабамы и Миссисипи, а оттуда уже начинался долгий путь в Новый Орлеан.

12 марта 2001 г

Во Французском районе, чуть дальше Бурбон-стрит, предположительно должен находиться весьма экзотический птичий магазин, но в первый день пребывания в Новом Орлеане я до него не добралась. Вместо этого я сразу же поехала в город и была счастлива, что нашла подходящий мотель со свободными местами. Правда, они взяли с меня больше, чем я предполагала, но это была лишь первая неудача в длинной цепи недоразумений, которые сопровождали меня на этом пути.

Я приехала в город примерно в два часа ночи и вся дрожала от избыточного потребления кофеина и никотина. Молодой человек на входе в мотель, казалось, не удивился моему появлению. Вероятно, я вполне соответствовала тем потрепанным и уставшим путешественникам, которые каким-то чудом выжили на скоростном шоссе и в конце концов появлялись перед его столом.

Мне понадобилось еще битых два часа ужасного порно и огромное количество виски, чтобы уснуть хотя бы под утро. Конечно, порно могло оказать на меня определенное воздействие, хотя мне было совершенно ясно, на кого рассчитаны эти фильмы. И все же я почувствовала легкое возбуждение, хотя совершенно не обращала внимания на силиконовые груди девицы, а старалась сосредоточиться на квадратном подбородке парня, его узких точеных бедер и совершенно обольстительных ягодицах. Конечно, я не елозила руками под одеялом, как та пара на кабельном телевидении, но мой средний палец все-таки нашел свой путь под трусики. Правда, на этом все и кончилось. Я была слишком пьяна для этого дела. К тому же ужасно устала от долгой дороги, выпила слишком много кофе и выкурила почти целую пачку сигарет. С трудом уснув, я проснулась только в одиннадцать часов, когда солнце стояло уже довольно высоко. Я залезла в наполненную ванну и вскоре снова вернулась мыслями к той молодой паре, которая увлеченно ласкала друг друга под одеялом. Это помогло мне немного отвлечься. Правда, мне потребовалось напрячь воображение и представить вместо смазливых лиц на экране совсем другие образы. Это всегда забавно, в особенности если не сообщать об этом тем, кого ты представляешь вместо героев порнофильма, в совершенно чужом городе, о посещении которого даже не мечтала.

Я лежала в ванне до тех пор, пока вода не остыла. Интересно, сколько времени я обходилась без мужчины? На этот вопрос можно было легко ответить. Сексуальных контактов у меня не было с момента смерти моего мужа. Именно поэтому я так сблизилась со своим средним пальцем в последние полтора года.

Первая половина дня уже прошла, и я решила, что надо что-то делать: надо двигаться, надо сделать пробежку. Я натянула старые шорты, обтягивающую майку и вышла на улицу. Стоял палящий полдень, и прохожие с любопытством поглядывали на странную смуглую женщину в промокшей от пота майке.

А я не обращала на них никакого внимания и продолжала бежать. Вернувшись в гостиницу, я сразу же приступила к отжиманиям, приседаниям и прочим упражнениям. При этом решила не включать телевизор. Надо было во что бы то ни стало выдавить из себя накопившуюся энергию.

Покончив с упражнениями, я некоторое время вертелась перед большим зеркалом, внимательно осматривая свой слегка выпуклый живот. В целом я осталась довольна, так как за последнее время практически не набрала лишнего веса. А небольшая выпуклость живота объяснялась большим количеством выпитой во время поездки жидкости. Потом я посмотрела на свой шрам, который заметно покраснел от продолжительной физической нагрузки. Откровенно говоря, эту часть своего тела я меньше всего хотела сейчас видеть.

Ближайшим к мотелю рестораном было небольшое, но довольно уютное заведение под названием «Яблочные пчелы». Я уселась за свободный столик, заказала салат и стала просматривать местную газету, которую кто-то оставил на столе в вестибюле гостиницы. Официант принес салат и вежливо улыбнулся. Он был высоким, достаточно симпатичным и не упускал возможности продемонстрировать свои прекрасные белоснежные зубы. Может быть, он станет героем моих следующих мечтаний в ванне.

Некоторое время я листала страницы газеты, а потом наткнулась на длинную статью, в которой сообщалось о событиях в штате Колорадо. В ней довольно подробно описывались обстоятельства недавнего убийства.

Некоему Хоакину Чэмпу перерезали горло, и он захлебнулся собственной кровью, заполнившей его легкие. Но мое внимание привлекло не это обстоятельство, а нечто иное. Это убийство показалось мне более чем странным. Молодого парня, в течение долгого времени являвшегося главарем молодежной преступной группировки, которая занималась торговлей наркотиками в Лос-Анджелесе, зверски убили в небольшом доме на окраине Денвера. А статья называлась «Новое доказательство убийства Чэмпа». Это была подсказка для меня. Значит, они нашли еще одну записку на месте преступления.

В последние несколько дней эти записки не давали мне покоя. Но я так и не смогла ничего придумать.

— Черт возьми, — громко проворчала я, — значит, я приехала не в тот город.

И в следующее мгновение меня поразила другая мысль: он опять совершил убийство. Однако это было всего лишь предположение, и я вновь перечитала всю статью от начала до конца, но больше ничего из нее не выудила. В статье не содержалось никаких подробностей, ничего не говорилось о записке. Правда, там сообщалось, что на месте преступления были найдены какие-то фотокопии, но я все равно сомневалась в том, что это дело рук Висперера. Согласно сообщениям из выкраденных у ФБР документов, все предыдущие рисунки были сделаны на толстой бумаге, не совсем белой и вовсе не такой, на которой обычно печатают документы в офисах и государственных учреждениях. Репортер агентства ЮПИ сообщал, что денверская записка на самом деле была фотокопией, на что указывал характер бумаги, легкие помарки на ней и даже невидимые следы копировальной машины.

Это было не похоже на Висперера, но не похоже также и на обычные убийства. В подобных случаях в голову приходят молодежные банды, которые врываются в помещение и убивают своих врагов выстрелами в лицо или проезжают мимо на автомобиле и поливают свинцом дом противника из скорострельных автоматов. А когда я вспоминаю Висперера, то сразу на ум приходит изощренный план убийства и безукоризненное исполнение. Авторы статьи описали это убийство в Денвере так, словно опытный хирург вдруг сбился с ритма и разрезал не то, что нужно. А из этого можно сделать вывод, что убийство Чэмпа не подходит ни к одному из двух сценариев.

И все же что-то в этом денверском деле заставило меня поставить перед собой самый главный вопрос: что я тут делаю? Ищу экзотическую птицу в городе, в котором никогда не была раньше. Текун Уман оставил мне зацепки, которые понятны только ему самому и мне. Действительно, кто может вспомнить второстепенного героя в романе и место, где он жил? Только те люди, которые читали роман «Любовь во время холеры», причем на испанском, то есть на языке оригинала. Я сама читала его на испанском, чтобы еще раз почувствовать текст на кончике языка, причем иногда делала это вслух (может быть, Текун Уман делал то же самое?). Доктор Ювенал Урбино был одним из трех главных героев романа, составляя угол любовного треугольника, который служил главным содержанием книги, и вводил читателя в мир безумной гериатрической эротики. У него и у его жены Фермины была дочь по имени Офелия Урбина — молодая женщина, которая негодовала при первой же мысли о возможных сексуальных контактах своей старой матери и с возмущением возвращалась от нее в свой дом в Соединенных Штатах. А жила она в Новом Орлеане. Если верить Габриэлю Гарсии Маркесу, Офелия Урбина проживала здесь более ста лет назад. В этом самом городе, о котором я практически ничего не знаю.

Записка Текуна, которую я вынула из своей сумки в номере отеля, могла подсказать мне место, где его найти. Фраза «Свобода кетцаль мне больше недоступна» означала, что он находился в Гватемале (потому что кетцаль является национальной птицей этой страны), но уже уехал оттуда. Слова «Я решил передохнуть в родном городе Офелии Урбино» не оставляли сомнений, что речь идет о Новом Орлеане. Этим же заканчивается его записка: «Возможно, именно там я смогу прикоснуться к тому, что было недоступно ее отцу».

Именно смысл последней строчки я передала Раймундо в его временном пристанище в местном отделении ФБР в Нэшвилле. Отец Офелии доктор Урбино умирает в первой главе «Холеры», свалившись вниз с верхней ступеньки лестницы, когда пытался поймать улетевшего от него говорливого попугая.

А теперь, чтобы найти Текуна, я вынуждена искать в Новом Орлеане место, где могут находиться попугаи. Почему я с таким упорством ищу его? Потому что наркотики этого недоноска пришли в мой дом, к моему сыну.

Но это все ложь или полуправда. На самом деле я приехала сюда, потому что он в одной почтовой посылке дал мне больше полезной информации, чем я могла собрать за последние шесть лет. Если он смог это сделать, то почему бы не предположить, что сделает еще больше?

А это означает, что я невольно связалась с уголовным преступником, скрывающимся от правосудия. Правосудия, которое готово обрушиться на меня с обвинениями, которых я на самом деле не заслужила. И это правосудие в течение шести лет бесполезных поисков успело обмануть как своих собственных представителей, так и меня.

— Попугаи? — спросила меня пожилая женщина у газетного стенда. Она курила, и это напомнило мне, что нужно купить пачку сигарет. — У нас тут много попугаев, даже слишком. Они тут повсюду. — Она весело рассмеялась. — Примерно семь или восемь лет назад из зоопарка Одюбон, расположенного на окраине города, улетела небольшая стайка попугаев. Потом они стали делать то, что делают практически все животные и люди в этом городе: трахаться. И через некоторое время город был заселен попугаями. Тем более что погода здесь для них самая благоприятная — жара и влажность. Однажды я гуляла на берегу реки с собакой, и неожиданно меня накрыла зеленая волна попугаев, целая стая. Никогда не видела ничего более прекрасного, чем это.

Я улыбнулась ей в ответ, но все же продолжила расспросы:

— Может быть, вы знаете такое место в городе, где обычно продают попугаев?

Она задумчиво запыхтела сигаретой, выпуская клубы сизого дыма, как будто у меня была масса свободного времени.

— Неподалеку от Бурбон-стрит, во Французском квартале. Мне кажется, там есть специальный магазин, где продают разнообразных птиц, включая самых экзотических. Попытайтесь посмотреть там. А если не найдете, — она снова запыхтела сигаретой, — то просто поднимите вверх голову.

~ ~ ~

Я не стала заходить в магазин «Зеленое перо». Там меня можно было бы легко обнаружить. Добрую половину дня я провела на противоположной стороне улицы в небольшом кафе с огромными затемненными окнами, которые защищали посетителей от палящего солнца, а им позволяли спокойно наблюдать за всем, что происходило у входа в магазин. В основном в магазин входили женщины. Очень богатые, лишь немного старше меня. Это была та категория женщин, которые не испытывали нужды в деньгах, имели свой бизнес или просто удачно вышли замуж и сейчас хотели потратить немалую сумму на приобретение какого-нибудь тибетского терьера, дорогого попугая из Никарагуа или еще более дорогого удава бог знает откуда. Им было лет по тридцать с небольшим, стройные, изящные, ухоженные и, вне всяких сомнений, вполне удовлетворенные в сексуальном отношении. А я сидела в кафе, таращила на них глаза и тихо завидовала только потому, что они прекрасно одеты, хорошо выглядят в тонких обтягивающих платьях и открыто демонстрируют счастливые лица, удовлетворенные лесбийскими ласками или по крайней мере дорогостоящими вибраторами.

У меня тоже были обтягивающие платья, а в короткой юбке и в топике без рукавов я выглядела просто прекрасно, достаточно вспомнить того самого Персика в Нэшвилле. Конечно, это было ночью, и он смотрел на мои формы, не замечая всего того, что еще есть на моем теле.

Все дело в этом шраме. Но он не мог лишить меня самого главного. Я очень хотела надеяться на это. Хотела верить, что все еще сохранила привлекательность и что среди парней в униформе в нашем отделе в Нэшвилле рано или поздно найдется тот, кто захочет прижать меня к себе. Один из них давно уже называет меня «леди в красном». Когда он сказал так в первый раз, меня это взбесило, как будто он прошептал на ухо партнеру что-то похабное. Но эмоции редко проявляются в стерильной чистоте. Конечно, я испытала гордость за себя и массу других приятных чувств. Я днями работала на износ, внимательно следила за своим весом, по-прежнему надевала самые дорогие платья шестого размера (ну ладно, мои джинсы были восьмого размера) и гордилась своим упругим бюстом. Незадолго до замужества преподаватель модельного бизнеса в Университете Эмори подошел к Каталине и ко мне в одном из университетских кафетериев и сказал, что хочет сфотографировать нас для обложки местного журнала. Кэти быстро согласилась, а я решительно отказалась. В следующем номере журнала «Эмори мансли» я увидела на обложке счастливое лицо сестры, которая широко улыбалась в своем красивом латиноамериканском голубом платье (ее любимый цвет). Я до сих пор помню ее слова: «Девочка, ты могла бы оказаться на этой обложке вместе со мной!» И она была права. Все прекрасно знали, что мы сестры. А она считалась самой шикарной женщиной в нашей округе.

Каким-то образом шрам на шее заставил меня забыть об этом.

Однако стоило помнить, что я нахожусь в кафе, потому что в этот момент рядом со мной неожиданно появился молодой бармен и спросил, не желаю ли я еще чего-нибудь. Ведь это кафе «Старбакс», расположенное в самом оживленном месте города, и владельцы стремились обслужить как можно большее количество посетителей. Я заказала еще одну чашку капуччино.

В оставшееся время в магазин «Зеленое перо» входили в основном богатые женщины и лишь несколько мужчин, которые быстро исчезали за дверью, быстро выходили оттуда и никоим образом не напоминали мне Текуна. Это обстоятельство еще раз напомнило мне, что я зря трачу время, пытаясь отыскать иголку в стоге сена.

Моя мать сообщила по телефону, что у них все в порядке, и я по ее радостному голосу поняла, что это действительно так. Где-то вдали слышались громкие детские голоса Серхио и его троюродных братьев и сестер. Хотя по их голосам можно было предположить, что их намного больше.

— Ты не поверишь, кто сейчас у нас в гостях, — сказала мама. — Твой дядюшка Чепе.

— Ты серьезно? — удивленно спросила я и вдруг почувствовала, что хотела бы оказаться в этот момент в Атланте. Чепе самый младший брат моей матери, причем лет на семнадцать моложе ее. Он жил в Лос-Анджелесе, и у него был весьма обширный кулинарный бизнес — он почти полностью обеспечивал продуктами такие кинокомпании, как «Уорнер бразерс» и «Юниверсал». Иногда он звонил нам домой и с гордостью сообщал: «Вы знаете, с кем я познакомился сегодня?» Он никогда не уставал от своей работы, часто общался с голливудскими звездами, а многих знал с детских лет. Кроме того, он первым видел все те фильмы, которые позже поступали в кинотеатры Сан-Сальвадора с ужасным переводом.

Сначала дядя полностью отдавал все силы бизнесу, а потом они с его молодой женой Сарой (моей ровесницей) стали производить на свет детей и, кажется, не собираются пока останавливаться на достигнутом. У них было семь мальчиков, и все моложе одиннадцати лет. Когда-то я сказала матери, что это похоже на сущий ад, но сейчас, услышав их громкие голоса, мне подумалось, что на самом деле это больше похоже на рай.

Чепе всегда был самым любимым из четырех братьев матери. Сейчас он остался единственным из них, остальные погибли в той стране. Фактически это она спасла маленького брата Чепе, когда отдала почти все деньги человеку по имени Игнасио, который поехал на машине в Сан-Сальвадор, выкрал его из столицы и привез в Джорджию прямо на порог ее дома. Чепе любил Атланту, но всегда мечтал уехать в Лос-Анджелес и сделал это, как только ему исполнилось восемнадцать лет. А через год он стал ежемесячно высылать моей матери чек на определенную сумму и продолжает делать это по сей день.

— Ты хочешь поговорить с Серхио? — спросила она меня.

Разумеется, я хотела поговорить с сыном, и она позвала его к телефону. Но ему было не до меня.

— Мама! — радостно закричал он в трубку. — Как дела?

Я знала, что в этот момент его глаза шарят по гостиной, где веселятся его троюродные братья. Конечно, Серхио не хотелось отставать от них, и я нисколько не возражала, что он спешил закончить разговор со мной. Его возбужденный голос и отличное настроение были для меня наилучшим доказательством того, что мой сын не только оживает, но и становится прежним веселым мальчиком. Он не сидит у окна и не смотрит угрюмо во двор, а играет со своими друзьями и смотрит на них не замутненными метамфетамином глазами. Сейчас он играет так, как и положено мальчику четырех лет. И именно поэтому я не могла сдержать слез.

~ ~ ~

Один глоток виски со льдом. И никаких сигарет. Я взяла с собой книгу, но сегодня вечером так устала, что вряд ли смогла бы читать в постели. Продолжительная поездка предыдущего дня оказалась более утомительной, чем я предполагала. Даже вторая половина дня, которую я провела в кафе, не принесла мне желанного облегчения. Правда, вечерняя пробежка оказалась намного лучше, чем утренняя. Я нашла большой парк, в котором местные жители упражнялись в беге или просто выгуливали собак, где с деревьев свисал испанский мох и где никто не обращал внимания на странную женщину в спортивной одежде. А потом был ужин в кафе в гордом одиночестве, где я заказала салат и кусок морского окуня. И разумеется, с грустными мыслями о том, что нужно как-то кончать с этими одинокими ужинами. Мое расследование практически завершилось, и утром я собиралась отправиться обратно в Атланту. Именно туда, а не в Нэшвилл, где меня не ожидало ничего, кроме отстранения от работы. Конечно, я могла наслаждаться общением с матерью и сыном, а могла просто поехать к своей тетушке и провести какое-то время в ее гостевой комнате, где все равно было бы намного лучше, чем в этом безлюдном отеле.

В какой-то момент мне показалось, что я задремала.

Книга опустилась мне на грудь и лежала так не менее часа, прежде чем я почувствовала, как кто-то зажал мне рот рукой. В нос ударил знакомый запах одеколона, но на этот раз он был смешан с запахом пота. Он медленно поднялся с другой стороны кровати и свободной рукой выключил свет настольной лампы.

— Даже не думай доставать свою пушку.

Его слова прозвучали абсолютно спокойно, что вначале еще больше напугало меня, а потом разозлило. У меня не было оружия, и он еще раз напомнил мне об этом.

Я не могла разобрать черты его лица, но хорошо видела его темный силуэт. Этого было вполне достаточно, чтобы собраться с силами и нанести мощный удар кулаком в нижнюю часть темной фигуры. Я понимала, что вряд ли смогу долго сопротивляться, но если этот тип хочет убить меня, то ему придется изрядно повозиться.

К счастью, удар не оказался совершенно бесполезным. Темная фигура человека опустилась на пол, что дало мне возможность соскочить с кровати, включить лампу с другой стороны и благоразумно отойти в противоположный угол комнаты.

На полу, скрючившись от боли, лежал Текун Уман. Тот самый негодяй, который кастрировал офицера ДИА и в течение нескольких месяцев успешно скрывался от федеральных агентов. Сейчас он лежал на полу и прижимал обеими руками ребра, как будто я раздробила их бейсбольной битой.

Он перекрасил волосы, изменил стиль одежды и даже начисто сбрил свою шикарную бороду, но все эти перемены были совершены не для меня. На пол с громким стуком упал нож. Его нож.

Значит, он подстроил мне ловушку и выманил сюда, в Новый Орлеан. Но я никак не могла понять для чего. Чтобы убить меня? Или просто овладеть мной?

Впрочем, это не имеет никакого значения. Я осторожно подняла нож и быстро подошла к нему с другой стороны, стараясь держать оружие так, чтобы он хорошо его видел. Текун по-прежнему прижимал руки к нижней части тела, словно я врезала ему в промежность.

— Лежать! — решительно приказала я, когда он попытался подняться на ноги, но он немного поразмыслил и решил проигнорировать мое предупреждение.

Как мне хотелось в этот момент, чтобы в моих руках был не нож, а привычный пистолет. Я никогда раньше не имела дела с подобным оружием, и он, вероятно, хорошо понимал это по тому, как я держала его. А может быть, по моим дрожащим рукам. Как бы там ни было, но Текун сумел быстро справиться с болью и бросился на меня. Нож по-прежнему оставался в моей руке, но теперь он был прижат к моему правому боку. В мгновение ока он опрокинул меня на кровать и прижал к ней своим телом.

Значит, все дело, оказывается, в попытке изнасиловать меня. Значит, это все, что ему от меня нужно.

— Брось нож, — тихо прошептал он мне на ухо и сильно тряхнул свисающую с кровати руку. — Ладно, Ромилия, хватит дурачиться, брось нож.

В конце концов я вынуждена была подчиниться. Нож упал на ковер. Текун продолжал смотреть мне в глаза, но его лицо снова исказилось от боли. Через минуту он слез с меня, повернулся, поднял с полу нож, прижал бок левой рукой, а правую заложил за спину и потянулся, поморщившись от боли. Одновременно он сунул нож в невидимый чехол и попытался выпрямиться, но боль, видно была слишком сильной. Он медленно поплелся в другой конец комнаты и, как немощный старик, устало опустился на стул.

— Ya completamente rotas,[65] — тихо пробормотал он.

— О чем ты говоришь? — спросила я дрогнувшим голосом, пытаясь выглядеть больше злой, чем напуганной. — Я не могла нанести тебе такой удар, от которого ломаются ребра.

— У меня на днях был неприятный случай, в результате которого я поранил ребра. Ты могла добить меня окончательно.

— А что случилось?

Он улыбнулся:

— Прыгал по деревьям. — Он посмотрел на стол, где в беспорядке лежали разбросанные бумаги, отчеты и мои заметки. — Я вижу, ты получила мой пакет.

— Да, и не только пакет, но и нечто более ценное.

— Что ты имеешь в виду?

Я в нескольких словах рассказала ему о своем расследовании и отстранении отдела.

— Значит, они изъяли у тебя эти бумаги? — Он протянул руку, взял со стола один лист, на котором был напечатан отчет медицинских экспертов из Бристоля. — Стало быть, у тебя сейчас сохранились лишь копии.

Я промолчала.

Он щелкнул языком, а потом посмотрел на меня с насмешливым укором.

— Какая непослушная девушка. Снимать копии с важных государственных документов. Полагаю, это дело может закончиться не только отстранением от работы, но и более тяжкими обвинениями в разглашении государственных секретов. Ты можешь потерять не только работу, но и нечто большее. Боже мой, Роми, похоже, ты решила, что если грешить, то по-крупному. — Он снова посмотрел на стол с бумагами. — Итак, что же тебе удалось выяснить из всего этого? Ты приблизилась к поимке этого Висперера?

— А тебе какое дело?

— Какое мне дело? — переспросил он и даже улыбнулся, словно показывая, что боль постепенно утихает. — Самое непосредственное, поскольку этот парень Висперер вынуждает злоупотреблять спиртным моего любимого детектива по расследованию убийств. — Ему даже не пришлось показывать на стоявшую на столике початую бутылку виски. — Похоже, он серьезно затронул твою душу и не оставляет тебя в покое.

— Мою душу затронул не только он, — проворчала я и недовольно уставилась на него. — Мой сын чуть было не погиб из-за твоих проклятых наркотиков.

Он тяжело вздохнул, отвернулся в сторону, а потом быстро посмотрел на меня.

— Нет, твой сын Серхио никак не мог погибнуть от такой дозы. Конечно, это потрясло его незрелую нервную систему, некоторое время он пребывал в состоянии глубокой депрессии, чем страшно напугал не только бабушку, но и маму, но в целом, Ромилия, он не подсел на наркотики и не станет наркоманом. Ты сделала все возможное, чтобы этого не случилось. Думаю, что с ним все будет в порядке, если он будет держаться подальше от наркоты.

— Да пошел ты к черту.

— Нет, Ромилия, это ты могла пойти к черту. Не сомневаюсь, что ты прошла через самый настоящий ад, и очень сожалею об этом. Как твоя мать?

Я снова промолчала. Он знал мою мать, а однажды даже одурачил ее, заставив поверить, что он, Текун Уман, является чуть ли не самым подходящим для нее кандидатом в зятья.

Он провел пальцем по своей шее и посмотрел на мою.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Все нормально?

На этот вопрос я решила ответить.

— Все нормально.

— Покажи.

Я медленно повернула голову, словно пытаясь избежать его взгляда, но этого было вполне достаточно, чтобы он увидел багровый шрам на шее.

Текун подался вперед, слегка поморщился от боли в боку, но все же продолжал смотреть на шрам. Он смотрел него долгим изучающим взглядом, но при этом не выказывал абсолютно никаких эмоций. Ни единый мускул не дрогнул на его смуглом лице, и эта подчеркнутая нейтральность по какой-то причине показалась мне хорошим знаком.

— Рана зажила хорошо, но шрам все еще беспокоит тебя, не так ли?

Я встала и подошла к окну.

— Почему ты сообщил мне, что будешь здесь? — спросила я, сложив на груди руки.

— А почему ты приехала сюда?

— Я первая спросила, так что отвечай.

Он тяжело вздохнул:

— Хотя бы потому, что ощущаю себя твоим должником. Ты спасла мне жизнь.

— Ты трижды мой должник.

— Почему трижды? — не понял он.

Я запахнула полы халата и вдруг подумала, что не помню, когда надела его на себя. Должно быть, это произошло в какой-то короткий промежуток времени между тем, когда я ударила его подлых и выронила из руки нож. Выпрямившись, я сжала правую руку в кулак, а потом стала распрямлять пальцы один за другим, поясняя свою мысль.

— Во-первых, я спасла тебе жизнь, во-вторых, ты чуть не погубил моего сына, а в-третьих, из-за тебя я потеряла свою работу.

— Пока ты еще не потеряла работу, — возразил он. — Кстати, почему ты не показала им мое письмо?

Я не проронила ни слова.

— Ты не сделала этого прежде всего потому, что не доверяешь им, правда? А не доверяешь им потому, что Федеральное бюро расследований не очень старалось отыскать и наказать убийцу твоей сестры. Ты обвиняешь их в том, что они позволили Виспереру благополучно избежать наказания.

Он сделал паузу, а затем продолжил:

— Итак, зачем ты приехала сюда?

— Мне нужно больше информации.

— О чем? Ты и так уже получила все, что я смог достать.

— Как ты получил ее?

— Боже мой, да я просто взломал их сайт и скачал все, что нужно.

— В таком случае взломай его еще раз.

— Нет, сейчас было бы слишком рискованно снова взламывать базу данных ФБР. Они знают, что кто-то пасется в их сайтах, и они не позволят…

— Черт с ним, с ФБР. Посмотри их сайты по Сент-Луису и Денверу.

— О, это убийство в Колорадо. Ты думаешь, это его рук дело?

— Он оставил там свою записку.

— Да, я читал ее сегодня утром. Там была помещена ее фотокопия.

— Я бы хотела взглянуть на нее.

— Если ты подозреваешь, что это сделал Висперер, то об этом могли догадаться и агенты ФБР.

— Ты можешь проникнуть в базу данных полиции Сент-Луиса и Денвера?

— Конечно, но зачем тебе Сент-Луис? Что там случилось?

— Не знаю, но очень хочу выяснить. — Я повернулась, схватила со стула одежду и направилась в ванную, но на полпути остановилась и пристально посмотрела на него. — А откуда мне знать, что ты не пытаешься надуть меня?

— Боже, какие выражения.

— Откуда мне знать?

— Да брось ты, Роми, — отмахнулся он. — Ты сама только что сказала, что я тебе должен гораздо больше, чем ты мне.

— В таком случае поклянись.

— В чем?

— В том, что поможешь мне.

— Ладно, даю честное слово, — согласился он, а потом повторил, будто этого было недостаточно: — Даю тебе честное слово.

~ ~ ~

Он представил меня человеку по имени Бидз — пожилому господину, который добродушно улыбнулся и пригласил меня в кондоминиум. Мы все говорили по-испански.

— Рад познакомиться с вами, мисс Чакон, — сказал Бидз. — Я слышал о вас самые замечательные истории. — Он пригласил меня жестом руки в просторную спальню, которая в результате его стараний была преобразована в некое подобие командного пункта по запуску космического корабля «Шаттл». В комнате работали одновременно три мощных компьютера, соединенные огромным количеством всевозможных проводов и кабелей. Бидз усадил меня на крайний стул, а сам уселся перед центральным компьютером. Текун тем временем извинился и отправился делать нам кофе.

— Похоже, что у вас очень мощные машины, — заметила я. — Неужели вы собираетесь захватить с помощью этого оборудования какой-нибудь фондовый рынок?

Бидз довольно захихикал, надел на нос очки с толстыми стеклами и наклонился к экрану монитора.

— Неплохая идея, но на самом деле это самая обыкновенная техника, которая позволяет мне следить за финансовым состоянием мистера Мурилльо.

Бидз так быстро щелкал мышью, что я сразу поняла, что он действительно хорошо владеет компьютером, может без особого труда проникнуть в тайные файлы ФБР и скачать оттуда информацию, которую я потом получила по почте. Однако я сидела молча и наблюдала за его работой.

Он работал быстро, но все же это потребовало некоторого времени. Вскоре вернулся Текун с тремя чашками горячего кофе. Бидз взял одну, сделал глоток, проворчал «Gracias, compa»[66] и поставил ее на край стола. Я тоже взяла в руку чашку, но промолчала. Кофе был отменный, последнего урожая и, вполне вероятно, недавно поджаренный.

— Есть что-нибудь? — спросил Текун.

— Плетет кружева, — ответил тот. Я не понимала, что он имеет в виду, но сообразила, что какой-то там сигнал или вирус с трудом прокладывает себе дорогу от Нового Орлеана к штату Колорадо, прорываясь сквозь множество новых сайтов и локальных сетей. Каждые несколько секунд Бидз щелкал мышью или водил курсором по экрану, посылая соответствующие команды. Неужели это был вирус? Или это какой-то новый способ поиска информации, который позволяет наркоторговцам всегда быть впереди федеральных агентов и в конце концов выигрывать войну за наркотики?

Война за наркотики — так обычно называют рынок наркотиков. На самом деле это не война, а рыночное состояние спроса и предложения. И Текун хорошо знал об этом.

А теперь и я знала это, сидя перед компьютером в этой уставленной новейшим оборудованием комнате. И понимала, что с каждой минутой все больше и больше оказываюсь в положении вне закона. Надо будет как-то выпутаться из этой ситуации. Но не сейчас.

— Ну вот, я знал, что у нас тут будет что-то интересное, — сказал Бидз и повернулся ко мне, глядя сквозь толстые стекла очков своими мягкими стариковскими глазами. — База данных полицейского департамента Денвера. Отдел по расследованию убийств. Некий Хоакин Чэмп. Информация помещена под именем некоего сержанта Даррелла Бэкмена.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Текун. — Открой его.

— Только не здесь, — покачал головой Бидз. — Мы проникли внутрь их файла, поэтому любая попытка открыть его может вызвать сигнал тревоги. Я заберу его домой.

Я понятия не имела, что это означает, и продолжала смотреть, как он защелкал по клавишам компьютера. Рисунок на экране мгновенно изменился, но сам файл остался вместе с именем жертвы преступления. Он щелкнул по нему мышью, и на экране появилась информация. В ней не было ни фотокопии записки, ни факсимильного изображения, но имелось множество ссылок на нее. «На коленях жертвы преступления был обнаружен запечатанный конверт… После проверки на отпечатки пальцев детектив Бэкмен открыл конверт и нашел там записку странного содержания, написанную отрывистыми линиями: „Реки крови // вольются // в тех, чье // насилие // поражает // других“. А после этого идет следующий пассаж: „Я есть // великий // знаток греха“».

Согласно этому сообщению, денверское отделение ФБР потребовало, чтобы копии всех отчетов по расследованию убийств немедленно направлялись во все местные отделения ФБР. Через день после получения сообщения об убийстве Хоакина Чэмпа отделение ФБР в Денвере затребовало для более тщательного анализа как саму записку, так и конверт, в который она была вложена. Как только они взяли образцы ДНК на конверте, то тут же приказали передать это дело в руки одного агента в Денвере по имени Сара Престон.

Анализ ДНК. Единственный образец, с которым они могли сравнить этот анализ, был на конверте, обнаруженном в почтовом ящике погибшей супружеской пары Мастерсон в Бристоле. Они сравнили два образца и обнаружили явное сходство. Именно поэтому они решили взять это дело в свои руки.

А пока в ФБР собирали эти образцы и ожидали окончательных результатов анализа, положительных или отрицательных, отделение по расследованию убийств полицейского департамента Денвера провело вскрытие тела Хоакина Чэмпа и обнаружило в его крови едва заметные следы препарата алпразолам вместе с большим количеством виски, которым он нагрузился в тот трагический для себя вечер. Его легкие были заполнены кровью. По всей вероятности, преступник провел над жертвой довольно сложную хирургическую операцию: вскрыл шею жертвы с помощью скальпеля и сделал несколько надрезов на коже. Надрезы имели длину около трех сантиметров, хотя тонкое лезвие (бритвы? скальпеля?) очень легко рассекло мышечную ткань шеи. После этого преступник ввел под кожу жертвы небольшой хирургический пинцет и каким-то образом просунул в трахею почти четверть дюйма сонной артерии Хоакина Чэмпа. В результате этой сложной операции кровь из сонной артерии стала быстро наполнять обе легочные пазухи. В это время Хоакин был привязан к тяжелому стальному стулу липкой лентой, а его голова была откинута назад и закреплена с помощью такой же ленты к спинке стула. Фактически он просто-напросто захлебнулся собственной кровью.

Вольются реки крови.

Этот Висперер больше не скрывался и не шептал о своих намерениях. Его тайные символы становились все более явными с каждым разом.

Бидзу понадобилось еще добрых полчаса, чтобы попасть на сайт полиции Сент-Луиса. Однако там он не нашел ничего интересного, никаких сообщений о таинственных ритуальных убийствах. После этого он распечатал мне всю полученную информацию, а потом стал старательно заметать следы взлома секретных сайтов полиции Денвера и Сент-Луиса с помощью специальной программы.

— Спасибо, Бидз, — благодарно улыбнулась я, получая от него копии материалов. После этого я поблагодарила Текуна за кофе и была готова покинуть этот дом.

— Куда ты сейчас направляешься? — спросил Текун.

Я остановилась посреди комнаты.

— Намерена поработать с этими бумагами. — Я подняла вверх сложенные листы.

— Значит, теперь мы квиты.

— Да, вне всяких сомнений. Спасибо тебе. Теперь мы действительно в расчете. — Я сделала жест рукой, словно подтверждая свои слова.

— Может, тебя подвезти?

— Нет, больше никаких услуг с твоей стороны. Ты и так немало для меня сделал. — Я выдавила из себя улыбку, всем своим видом показывая, что на этом наши отношения заканчиваются. — Я поймаю такси, — сказала я напоследок, выходя из комнаты. — Спасибо.

Когда Текун вез меня на машине к себе домой, я заметила неподалеку от его дома телефонную будку. Поэтому я решила, что немного пройдусь и вызову по телефону такси, но как только я договорилась насчет такси, я вдруг поняла, что не могу больше ждать. Вынув из сумки телефонную карту, я набрала номер моего счета и позвонила в Нэшвилл.

— Ромилия? — прозвучал в трубке возбужденный голос Маккейба. — Куда ты запропастилась, черт возьми? — Его голос показался мне больше обеспокоенным, чем разгневанным. Правда, и злости в нем тоже хватало.

— Все нормально, лейтенант. Со мной все в порядке.

— За последние сорок восемь часов я звонил тебе домой много раз, но ответа так и не получил. Ты прочитала мое сообщение? Этот парень Пирс из ФБР просто не слезает с моей шеи, требуя, чтобы я прислал тебя к нему для еще одного собеседования.

На самом деле речь шла не о собеседовании, а о допросе, но я этого не сказала.

— Ладно… послушайте, лейтенант, у меня есть свежая информация насчет Текуна Умана. Они могут взять его в любое время, если хотят.

— Что? — недоверчиво переспросил Маккейб. — Ты знаешь, где он сейчас находится? — В его голосе прозвучали нотки досады и гнева. Он только сейчас сообразил, что я сижу на хвосте Текуна, и гораздо ближе, чем мне положено быть.

— Да, он здесь. У меня есть его точный адрес…

В этот момент все мое тело охватил какой-то странный паралич. Мне показалось, что он начался с головы, потом распространился на шею чуть пониже линии волос, а после этого вдруг онемело все тело вплоть до кончиков пальцев на ногах. Слова застыли на губах, и я рухнула на пол телефонной будки. Покрытый металлической обшивкой провод подпрыгнул, ударился несколько раз о стенки будки, а потом застыл над моей головой на расстоянии вытянутой руки. Если бы только я могла поднять руку, схватить трубку и сказать своему боссу все то, что хотела ему сообщить еще минуту назад.

Текун стоял надо мной, держа в руке покрытую причудливым орнаментом, гладко отполированную трубку. А может, вовсе не трубку? Может быть, это была полая внутри палка? Мои глаза увлажнились, но веки оставались открытыми. Я отчетливо слышала, как он грустно вздохнул. А лейтенант Маккейб продолжал неистово орать в трубку. Текун поднял ее, посмотрел на нее так, словно она была моим главным сообщником, а потом повесил на рычаг. После этого он наклонился надо мной, зажал пальцами похожую на флейту трубочку, а другой рукой вынул из моей шеи какой-то предмет. Я ничего не чувствовала, но моя голова дернулась от этого движения. Он поднял в руке небольшой деревянный дротик и помахал передо мной, демонстрируя главный источник моего недомогания.

— Это продлится не очень долго, — сказал он.

Затем снова наклонился надо мной и опустил свою голову на мою, будто собираясь поцеловать меня. Но не сделал этого, а зашептал на ухо, обдав меня горячим дыханием с запахом черного кофе. Из этого я сделала вывод, что тоже могла дышать, хотя и не ощущала этого. Я вообще ничего не чувствовала, даже биения своего сердца.

— Ты знаешь, как я отношусь к тебе. Но ты также должна знать, как я отношусь к тому, что меня могут поймать. Никогда не делай больше этого. Ты не должна разрываться на две части, Ромилия. Ты не можешь нарушать законы, а потом бежать к своим полицейским и передавать меня в их руки, как будто я какое-то жертвенное животное для заклания и замаливания грехов. Я не считаю их своими богами, да и твоими богами они тоже не должны быть.

Он вынул свой длинный нож, который я так и не успела как следует рассмотреть, хотя и держала в своих руках. Это был странный клинок с загнутым концом. Я хотела отодвинуться от него, но не смогла даже пошевелиться. Но это желание избежать опасности вибрировало во всем моем теле, заполняло голову и пыталось вырваться наружу, как запертый в герметический ящик крик отчаяния.

Текун приложил лезвие ножа к моей шее, но не с той стороны, где был шрам, а с другой. То есть с той самой, которую я могла демонстрировать миру.

— Я очень сожалею о том, что с тобой произошло, — сказал Текун, посмотрев на шрам. — И очень надеюсь, что ты не хочешь получить такой же шрам с другой стороны.

С этими словами он быстро спрятал нож и резко вскочил на ноги.

— И никогда больше не пытайся натравить на меня полицейских.

Он ушел, а я осталась лежать на полу телефонной будки, не находя в себе сил пошевелиться или закричать о помощи. Горло не могло издать ни единого звука, а губы отказывались двигаться. Фактически я была мертва и хорошо знала об этом. Я оставила этот мир, но по-прежнему могла наблюдать за ним. Текун сказал, что это продлится не очень долго, но в тот момент я не поверила ему. Мне казалось, что он убил меня и сейчас я просто ожидаю своего конца, трагического финала, который сопровождает любую кончину. Скоро мое сознание станет постепенно затухать, а потом вырвется из моего тела, и темнота накроет мои глаза. И этот плотный мрак окончательно изолирует меня от дуновения ветра и отдаленного шума автомобилей, который еще доносится до моих ушей.

В следующее мгновение я ощутила, как пошевелился мой большой палец на левой руке, войдя в воздух, как в какую-то липкую и холодную грязь. Через минуту я уже могла пошевелить кистью руки, затем рукой, а потом все тело стало постепенно подчиняться моей воле и даже губы начали издавать какой-то натужный звук. Я попыталась закричать, но с губ сорвался лишь громкий хрип.

— Что с вами, леди?

Водитель такси высунул голову из окна автомобиля и опасливо огляделся вокруг. Вероятно, он решил, что меня подстрелил какой-то бандит, и стал озираться, не станет ли его очередной жертвой. В конце концов он успокоился, открыл дверцу и поднял меня на ноги. Прихватив с собой мою сумку и конверт с бумагами, он усадил меня на заднее сиденье, а сам сел за руль.

— Вам куда, мэм?

Я с трудом выдавила из себя нечто членораздельное, назвав свою гостиницу.

— Вы в порядке? Что с вами? Хватили лишнего?

Я пробормотала, что все нормально, что не пьяна, и откинулась на спинку сиденья. Водитель тронулся с места, а когда он сделал слишком резкий поворот, я не удержалась и повалилась на сиденье, уткнувшись лицом в пропахшую дымом синюю обивку.

~ ~ ~

Вызвав по телефону полицейских и агентов ДИА Нового Орлеана, я вскоре пожалела об этом. Пожалела именно тогда, когда они окружили плотным кольцом дом, на который я им указала, а потом ворвались туда огромной толпой, грозя перевернуть все вверх дном и сорвать даже полы на первом этаже. Порой казалось, что они намерены заживо похоронить Текуна Умана под тяжестью его же собственного жилища. При этом они строго следовали определенной процедуре: вызвали на подмогу команду спасателей, выставили посты на всех выходах из дома, а потом выстроились перед главным входом и стали громко выкрикивать его настоящее имя — Рафаэль Мурилльо. Через несколько секунд, не дождавшись ответа, они взломали дверь и ринулись внутрь, сокрушая все на своем пути. Разумеется, они все делали правильно, но слишком эмоционально, слишком напористо, как цепные псы на привязи.

Однако в доме они ничего не обнаружили. Как Текун и Бидз смогли так быстро очистить дом от всей этой аппаратуры? Каким образом смогли устранить практически все следы своего пребывания в нем, включая многочисленные отпечатки пальцев на мебели и других предметах? Как им удалось так быстро вывезти за пределы Нового Орлеана все свои вещи?

Только потом я сообразила, что на самом деле они сами этого не делали. Текун никогда не перевозил сам свои вещи и никогда не тащил на себе мебель и компьютерную технику. Он всегда появлялся в гордом одиночестве, я никогда не видела его в окружении многочисленной свиты телохранителей или друзей. Тем не менее он имел в своем распоряжении большую группу помощников, которые готовы были выполнить любое его указание. Текун никогда не занимался грязной работой и не таскал компьютеры в багажник своего «ягуара». Он просто сидел в автомобиле или уезжал на новое место, а его люди заходили в дом и самым тщательным образом устраняли там все следы пребывания своего босса. На этот раз он арендовал кондоминиум, который был оплачен неким доктором Ювеналом Урбино.

— Вот сукин сын! — заорал один из агентов, срывая с себя маску противогаза, после чего быстро направился к полицейским машинам, где стоял его коллега с громкоговорителем в руке. Они о чем-то поговорили, а потом этот агент сердито посмотрел в мою сторону. Однако он не стал обвинять меня в провале этой обнадеживающей операции. — Это уже не первый раз, — с раздражением буркнул он мне, понемногу успокаиваясь. — Он всегда оказывается на один шаг впереди нас. Но мы все равно рано или поздно поймаем его. Надеюсь, Карлу не придется ждать слишком долго.

Я уже забыла, кто этот Карл.

Он тут же напомнил, что Карл Спунер был их агентом в Гватемале и вернулся домой кастрированным и обезображенным, как это всегда любил делать со своими противниками Текун Уман. Затем этот агент рассказал мне удивительную историю о предыдущей неудачной попытке захватить Текуна в его родном доме в Чаттануге. Эта история показалась мне странной. Во-первых, агенты ДИА никогда не раскрывали свои тайные операции, а во-вторых, это еще раз доказывало, что Текун решил на свой страх и риск навестить больную мать.

Значит, он действительно обожает ее. Какая ирония.

— Но он так и не увидел ее, — продолжал агент и впервые за все это время громко рассмеялся. Но это был горький смех. — Нам пришлось заменить ее сестрой этой престарелой леди. — Он подробно рассказал, как тетушка Текуна мастерски сыграла страдающую синдромом Альцгеймера женщину, а потом сокрушенно покачал головой.

— Пошли, Джек, — позвал его другой агент, вероятно, опасавшийся, что его напарник может сболтнуть лишнее. Эти люди предпочитали не делиться важной информацией с представителями местных правоохранительных органов. В особенности с теми местными полицейскими, которые на самом деле местными не являлись. При этом он повернулся ко мне и взмахнул рукой. — А вам, юная леди, полагаю, лучше вернуться домой, в Нэшвилл.

Он не должен был напоминать мне название моего города, так как я и сама хорошо знала, где находится мой дом.

Обратный путь домой оказался очень долгим. Тем более что меня ждал пустой дом, поскольку мать и сын находились в Атланте, в полной безопасности и далеко от всего этого. Это была трудная дорога с огромным количеством кофе, сигарет и постоянным потиранием шрама на шее, который еще недавно так пристально рассматривал Текун Уман. Первый раз он посмотрел на мой шрам, когда спросил, как мои дела. А второй раз он наклонился надо мной, когда вынимал из шеи острый дротик. Тогда он сильно напугал меня, и угроза была вполне реальной. Я думала о ней всю дорогу, постоянно массируя шрам всей ладонью.

Но он посмотрел не только на шрам, но и в мои глаза. Когда он навис надо мной и с горечью говорил о том, что к разрываюсь на части между служебным долгом и желанием следовать своим путем, мне вдруг показалось, что в его глазах появилось что-то странное. Я не совсем уверена… неужели это были слезы?

Он пригрозил порезать меня на куски, если я вздумаю еще раз подставить его. Однако в его глазах я увидела нечто такое, чего не замечала никогда раньше.

Может ли человек проявлять чувство любви в тот момент, когда он готов убить свою жертву?

На самом деле мой дом не был домом, потому что он стоял пустой, молчаливый, без сына и без его бабушки. Сейчас мой дом находился в Атланте, а здесь осталось лишь некое сооружение, в котором находились фотографии, домашние предметы и разбросанные по всем комнатам детские игрушки. Как мог разбросать их один-единственный мальчик?

Я позвонила им. У них все было прекрасно. Они наслаждались жизнью, хотя мать поинтересовалась, когда я смогу присоединиться к ним. Не забрать их домой в Нэшвилл, а просто принять участие в их веселой и беззаботной жизни, когда дети шумно проводят время, женщины готовят много еды и сплетничают за кухонным столом, совершенствуя с каждым разом свое кулинарное мастерство.

— Скоро, — пообещала я.

Разложенные на моей широкой кровати доказательства выросли в числе. На желтых почтовых листах, испещренных мелкими надписями, лежал список номеров кредитных карточек из фирмы по прокату автомобилей, а поверх — листы с моими заметками, сделанными бессонными ночами или в перерывах между сном. И ничего не сходилось из всего обилия бумаг и записей. Я даже попыталась сверить имена туристов, которые брали напрокат автомобили: Джеймс Скарпетти, Клаудио Санчес, Дэйл Колонсински, Джейм Ли Яманака. Все они зарегистрировались вполне легально, имели законные имена и легальные кредитные карточки. То же самое можно было сказать и про более привычные, то есть так называемые американские фамилии: Смит, Маккау, Райен. Никаких грязных пятен на них.

Больше всего раздражали меня короткие записки Висперера, которые он оставлял после каждого громкого убийства. Чтобы облегчить себе задачу, я распечатала их на отдельных листах бумаги и прикрепила булавками к простыне, будто одна эта процедура должна была помочь мне в них разобраться. Однако вся эта ерунда так и осталась тем, чем была для меня в этот момент — бессмысленной ерундой. Заметки казались самым эффективным способом запудрить нам мозги.

Правда, я смогла выстроить их в хронологическом порядке.

Бристоль: «Она сделала собственную похоть законом и использовала свою землю, чтобы постелить детям хорошо».

Атланта: «Ничто и никакой Голлехолт никогда не встанет между этими двумя. Сейчас они успокоились не от боли».

Мемфис: «Ты обвиняешь Цербера за его голод. Забей свою ненасытную глотку комком грязной земли. Встретимся на ярмарке».

Денвер: «Реки крови вольются в тех, чье насилие поражает других. Я есть великий знаток греха».

Я решила начать с последней фразы, так как в ней он, кажется, сообщает о себе самом — знаток греха. Иначе говоря, это некто, знающий, что такое грех. Но кто? Бог? Иисус? Священник?

Толковый словарь Мерриам Вебстер помог мне больше, чем я ожидала. Знаток — это эксперт, ценитель, специалист. То есть человек, который, к примеру, знает все тонкости искусства, кто может критически оценить определенные эстетические воззрения. Так, например, знаток вин может по вкусу безошибочно определить качество того или иного напитка и даже сорт винограда, из которого тот приготовлен.

Стало быть, убийца моей сестры может определить разновидности грехов и получает удовлетворение от этого знания.

Что же касается остальных понятий в предыдущих фразах, к примеру, Голлехолт или Цербер, то я не имела ни малейшего представления, что это такое. Мой компьютер забрали федеральные агенты и уже наверняка растащили его на мелкие части. После непродолжительных колебаний я пошла самым проверенным путем: в библиотеку Университета Вандербильт.

Библиотекаршей оказалась старенькая белая женщина, вероятно, вдова. Она очень любила свою работу и охотно согласилась помочь мне.

— Эти имена напоминают мне кого-то из мифологических героев, — сказала она, уводя меня в самый дальний конец огромной библиотеки. — В особенности этот Цербер. Думаю, что это один из героев знаменитой поэмы Вергилия «Энеида». Вы можете начать поиск с этой поэмы, а я тем временем постараюсь найти Голлехолта на сайте нашей библиотеки.

Она направилась к компьютеру, а я склонилась над аннотированным изданием «Энеиды». Эта старая седая женщина, которая выглядела так, словно родилась двести лет назад, положила тонкие пальцы на клавиатуру компьютера и так быстро защелкала, что могла дать фору даже самому Бидзу в Новом Орлеане. Я готова была поспорить, что и в хакерском деле она разбирается ничуть не хуже. Однако ее быстрота, как и у всех нас, сдерживалась медленной работой компьютера. Ей пришлось долго ждать, когда он загрузит нужную программу, правда, в отличие от остальных, в особенности меня, она не нервничала и не суетилась, а просто сидела молча, глядя на экран монитора мудрыми спокойными глазами.

Я быстро нашла загадочного Цербера. Она была права, это действительно один из героев поэмы «Энеида», но только не человек, а огромный трехглавый пес, который охранял ворота в подземный мир Вергилия.

«Ты обвиняешь Цербера за его голод».

Почему мы обвиняем Цербера? За что? Почему он взял этого трехглавого пса из римской мифологии?

Эти парни из Мемфиса были разорваны огромным псом по имени Лупоглазый.

«Лупоглазый лежит, умирая».

«Ты обвиняешь Цербера».

Ничего не понятно. Вергилий и Фолкнер, «Святилище» и собака. Чушь какая-то.

А тут еще старая библиотекарша внесла свою лепту в эту неразбериху.

— Я нашла кое-что интересное, — радостно сообщила она. — Голлехолт — это французское слово, означающее «сводник» или «пособник».

— Что значит «сводник»?

— Знаете, — сказала она, оторвав взгляд от экрана и пристально посмотрев на меня поверх очков, — это такой человек, который знакомит будущих любовников или пытается сблизить их каким-то образом.

— Это что-то вроде свата?

— Не совсем так. Скорее, это похоже на сутенера, — уточнила она и засмеялась. — Иначе говоря, это человек, который эксплуатирует определенные слабости других людей.

Неужели у моей сестры были какие-то слабости? Она просто влюбилась в женатого мужчину. Разве это слабостью?

— Здесь говорится, — продолжала меж тем библиотекарша, — что Голлехолт был посредником между Ланселотом и Джиневрой в далекие времена короля Артура. Он носил им записки друг от друга. Ланселот был одним из лучших рыцарей короля Артура, его самым преданным другом, но он соблазнил жену короля и завлек ее в постель, что послужило началом конца всего их королевства.

Итак, я имею в своем распоряжении имя огромного пса из поэмы «Энеида», настоящего мертвого пса, которого назвали по имени одного из героев Фолкнера, и ссылки на рыцарей Круглого стола времен короля Артура. А все вместе это похоже на какую-то бессмыслицу.

Я снова вернулась к Церберу и выяснила, что, согласно поэме, этот громадный кровожадный трехглавый пес надежно сторожил вход в подземный мир. Единственным способом умиротворить его был кусок медового пирога. Именно так и поступил Вергилий.

Медовый пирог. В соответствии с запиской Висперера мы должны набить свои рты куском грязной земли. Именно так он и поступил с Лупоглазым — набил пасть этого животного куском глины из ямы в сарае. Но никакого куска медового пирога на месте преступления не обнаружено. Даже никакого пирожного.

Мне нужно было срочно посетить туалет.

Вернувшись, я увидела, что старушка все еще живо щелкает клавишами и водит курсором по другим сайтам. Я подошла поближе и посмотрела на экран через ее плечо.

— О, простите, — опомнилась она. — Я начала просматривать другие сайты и не заметила, как пролетело время.

— Ничего страшного, — успокоила я ее, глядя на цветное изображение какой-то картины, выполненной в средневековой манере. Мужчина и женщина сидели на богато украшенной резной скамье и готовы были поцеловаться. Женщина держала в руках какую-то книгу.

— Посмотрите на него, — заметила библиотекарша. — Кажется, он приближается к ней.

— Да, а она, кажется, нисколько не возражает против этого, — добавила я. — Значит, это и есть та самая Джиневра?

— О нет, эту женщину зовут Франческа.

— Кто она такая?

— Точно не знаю. Когда я искала все, что так или иначе связано с именем Голлехолта, то наткнулась на ряд сайтов, в которых упоминалось ее имя. А потом вышла на этот сайт, где говорится, что в течение нескольких веков Франческа изображалась на многих средневековых картинах и фресках. Я обожаю старую живопись, в особенности эпохи Возрождения. Но большинство этих картин написаны в более ранние времена, то есть в эпоху Средневековья.

Я страшно устала и не знала, насколько хватит моего терпения. И дело даже не в том, что эта старая женщина делала что-то неправильно. Она действительно была прекрасным сотрудником и обладала несомненным достоинством, весьма полезным для человека ее профессии: неуемным любопытством. Я посмотрела на ее морщинистое, но все еще довольно красивое лицо женщины шестидесяти с лишним лет и улыбнулась.

— Извините, — сказала я, — но я так и не представилась вам. Меня зовут Ромилия.

— О, я хорошо знаю вас, детектив, — широко улыбнулась она, не отрывая взгляда от экрана монитора. — Вы — главный оплот безопасности в нашем городе. А меня зовут Нэнси.

Она явно преувеличила мои успехи в связи с раскрытием последнего преступления, но это было очень мило с ее стороны.

— Ваш интерес ко всем этим мифологическим героям объясняется личным увлечением или это расследование очередного дела?

— Это уголовное дело, — сдержанно ответила я.

— Ну что ж, в таком случае я вынуждена прервать свои игры, — сказала она с легкой улыбкой и передвинула курсор, чтобы закрыть сайт. Затем она щелкнула мышью, но как раз в этот момент на экране появился странный черно-белый рисунок. В глаза бросилось лицо какой-то женщины, которая отвернулась от мужчины, но в следующее мгновение изображение исчезло, сменившись картинкой меню университетской библиотеки.

— Погодите минутку, Нэнси, — торопливо сказала я. — Что это было?

— О, я не совсем уверена, но мне кажется, это рисунок Доре. — Она хотела было перейти к поиску следующих сюжетов, о которых я просила ее раньше. — Его работы настолько своеобразны, что невозможно принять их за другие.

— Пожалуйста, найдите мне его еще раз.

Она молча выполнила мою просьбу. Пока компьютер загружался, я спросила ее, кто такой Доре.

— Гюстав Доре, — ответила она. — Французский живописец девятнадцатого века, прославившийся своими знаменитыми гравюрами.

На экране монитора появилось изображение.

На нас смотрела красивая молодая женщина, пытавшаяся отстраниться от навязчивого любовника, прижавшегося лицом к ее шее. Мужчина находился на ней и прижимал ее всем своим телом. Фактически он пригвоздил ее, но не совсем, так как они не лежали на земле или на кровати, а были прижаты к водовороту сотен и тысяч других таких же пар. Все они слились воедино, плотно прижатые друг к другу. Женщина была явно напугана, истощена, обессилена под тяжестью мощного тела любовника. Она отвернулась от него и смотрела на двоих мужчин, которые стояли с другой стороны скалы. Они наблюдали из тени за этим водоворотом человеческих тел, а их головы украшали лавровые венки. Испуганная и истощенная женщина обращала к ним свою мольбу.

Я уже видела это раньше. Но только не на картине, а на фотографии, которая была помещена на сайте ФБР, а потом прислана мне по почте Текуном Уманом. Именно из-за этих фотографий у меня возникли проблемы с федеральными агентами. Они сделали несколько снимков моей сестры и Джонатана, которые были крепко привязаны к кровати, плотно прижаты друг к другу и находились примерно в такой же позе, что и на гравюре. Убийца пригвоздил их обоих металлическим ломиком.

На той фотографии голова Каталины была повернута прямо к объективу фотоаппарата, лицо Джонатана склонялось к ее шее, а сам он всем своим телом прижимал ее к кровати. Уже потухшие глаза Каталины тоже смотрели на меня, на федералов и на фотографа и молили о пощаде.

Неужели он специально потратил столько времени, чтобы повторить эту позу и воспроизвести ее после убийства своих несчастных жертв? Неужели он и впрямь специально повернул голову моей сестры, а потом прижал лицо Джонатана к ее шее?

Неужели он все это время держал в руке эту гравюру? И неужели его копия гравюры Доре сообщала ему надписью в самом низу: «Франческа обращается к Данте во втором круге ада».

— Детектив, с вами все порядке?

Я повернулась к Нэнси и посмотрела ей прямо в глаза. Она даже вздрогнула.

Я попросила ее показать мне книги с работами Доре, в особенности ту, где гравюра с Паоло и Франческой.

— У нас много его работ, — обрадовалась она и повела меня в другую секцию библиотеки мимо многочисленных столов, за которыми сидели студенты университета. — Несколько наших отделов пополнили свои коллекции другими работами Доре, в частности отделы искусств, литературы и мировой классики. Да и наша коллекция произведений Данте считается весьма приличной.

— Отлично. — В моем сознании начинала складываться какая-то единая картина, но я не могла с уверенностью сказать, в чем именно ее суть. Столь продолжительный по времени переход от Голлехолта в легенде о Камелоте к этим итальянским любовникам в аду Данте казался выше моего понимания.

— Ну вот, это одно из моих любимых произведений, — сказала Нэнси, снимая с полки огромный, пожелтевший от времени том, который ей пришлось держать обеими руками. Она положила его на стол и стала осторожно перелистывать толстые страницы. — Это самое полное издание «Божественной комедии» в переводе… давайте посмотрим… какого-то человека по имени Лоуренс Грант Уайт. Держу пари, что наши любовники находятся где-то в самом начале. Сами понимаете, что искать их в разделе «Рай» совершенно бессмысленно. — Она рассмеялась от собственной шутки. — Данте не очень-то уважал людей за супружескую измену. А вот и она.

Нэнси раскрыла книгу и пододвинула ее ко мне. Вся огромная страница была украшена репродукцией той самой гравюры, которую мы только что видели в компьютере. Паоло и Франческа вихрем кружились во втором круге Дантова ада и выглядели примерно так же, как моя сестра и Джонатан на фотографии с места преступления.

Я когда-то читала отдельные отрывки из «Ада» Данте, но это было очень давно, когда я училась на первых курсах колледжа и отдавала предпочтение романам. А поэзия в то время не привлекала моего внимания. Сейчас мои глаза блуждали по страницам книги, но так и не могли остановиться на чем-то конкретном. Слова и грамматика оказались для меня слишком сложными и малопонятными. Это была очень старая книга с таким же старым переводом, написанная на таком английском, который сейчас понятен только специалистам. Меня очень расстроило, что я не знаю эту историю. Я продолжала листать дальше, останавливаясь на других иллюстрациях, как ребенок, который учится читать и поэтому предпочитает рассматривать картинки, раскрывающие ему смысл содержания. На одной из гравюр я снова увидела Данте и Вергилия, на этот раз Вергилий стоял впереди и что-то бросал огромному трехглавому псу.

Цербер.

А под гравюрой находилась надпись: «Вергилий бросает Церберу куски земли. Прожорливый демон поглощает эту грязь с большой охотой».

Энтузиазм. На самом деле эти три головы были готовы вцепиться в глотку Данте и вырвать ее.

Это был Цербер. Всего через несколько страниц от Паоло и Франчески. Он охраняет подземный мир Вергилия, а здесь, согласно рассказу Данте, он сторожит ворота в ад.

— Черт возьми! — невольно вырвалось у меня. — Когда вы закрываетесь? — Я повернулась к Нэнси.

Она улыбнулась:

— Сейчас экзаменационная неделя, детектив. Видите, сколько здесь студентов? — Она показала рукой на молодых людей, склонившихся над книгами. — Вы полагаете, они балуют меня своим посещением остальную часть семестра? Сейчас мы работаем до часа ночи, так что можете не торопиться.

Она оставила меня наедине с Данте.

Я уселась за стол и приступила к чтению. Но это оказалось непростым делом. Староанглийский язык все время отбрасывал меня назад, и мне приходилось напрягать все силы, чтобы выудить из этой поэмы хоть что-нибудь интересное. И все же во всех этих строчках я наконец-то нашла одно слово, которое показалось мне знакомым. «Мы читаем про Ланселота, побуждаемые любовью».

Слава Богу, что это издание Данте было снабжено примечаниями.

Данте действительно был своего рода репортером «Нэшнл энквайрер» того времени. В описание ада, рая и чистилища он поместил всех своих знакомых, живых и мертвых. Паоло и Франческа были современниками Данте. Они совершили супружескую измену — их застиг за любовными утехами Джанкиотто Малатеста из Римини, брат Паоло и муж Франчески. Джанкиотто убил их обоих. Франческа сама призналась Данте в своем грехе.

Призналась Данте. Неужели убийца моей сестры тоже считал себя чем-то вроде Данте? Неужели он посмел присвоить себе лавры Данте Алигьери, чтобы решать, кто должен умереть? Эта мысль показалась мне убедительной, хотя пришлось поискать более современный перевод поэмы Данте, так как перевод Лоуренса Гранта Уайта был слишком трудным для меня и впервые за долгие годы заставил почувствовать себя полной дурой. Перевод Роберта Пински оказался гораздо легче, но я все равно продолжала заглядывать в старую книгу, так как прекрасные гравюры Доре порой сообщали мне больше, чем текст. Все эти терзаемые муками мускулистые тела плыли в водах реки Стикс, отчаянно барахтаясь в нестерпимых страданиях. Их тела были округлыми и крепкими, а все гравюры Доре вообще казались какими-то сексуальными. Мне подумалось, что я далеко не первая, кого посетила эта странная мысль. Даже этот демон с головой увенчанного короной короля и с длинным толстым хвостом гигантской змеи или дракона, обвившим целую толпу грешников, имел такие могучие и соблазнительные плечи, которые сейчас можно увидеть на рекламных фотографиях в журнале «Джентльменс квотерли».

Так я прочитала весь «Ад», глядя на гравюры Доре в одной книге, а потом читая перевод Роберта Пински в другой. Пински, до недавнего времени один из самых известных национальных лауреатов в области поэзии, был еще жив. Мне он показался гораздо более приемлемым переводчиком, чем его давний предшественник. Кроме того, он дал мне не только понимание смысла поэмы, но и нечто большее, нечто более знакомое. Если Уайт пишет: «Распознаватель проступка», то Пински говорит просто: «Великий знаток греха».

Мы с Нэнси вышли из здания университетской библиотеки только после того, как она записала обе книги на свое имя и передала мне. А я пообещала, что верну их в целости и сохранности, как только закончу работать с ними. Она сказала, что я могу не волноваться насчет этих книг, так как сейчас они студентам не нужны, а когда начнется следующий семестр, книги будут уже на месте.

— Я же библиотекарь, в конце концов, — засмеялась она. — Что они могут сделать со мной? Заплатить мне меньше? Я и так мало получаю.

Я пообещала, что выберу время и угощу ее чашечкой кофе. Ей понравилась эта идея.

Мы покинули университет в пятнадцать минут второго. Старая женщина, вне всяких сомнений, быстро уснула в ту ночь, а я не сомкнула глаз до самого рассвета.

В девять часов я приняла душ и помчалась в офис своего босса, чтобы сообщить ему настоящее имя убийцы моей сестры.

14 марта

— Кто такой этот Минос? — спросил Маккейб.

— Это демон в аду, который принимает решение, в каком круге навечно должен страдать тот или иной грешник.

Маккейб сокрушенно покачал головой. Настало время познакомить его с некоторыми эпизодами классической литературы, по крайней мере с теми, которые я сама узнала в результате ночного чтения. Я положила на его рабочий стол книгу Данте «Ад» в переводе Пински, а рядом с ней осторожно раскрыла такую же книгу, но с гравюрами Доре.

— Вот здесь его карта.

Сначала он взял в руки книгу Пински, а потом посмотрел на гравюру Доре, где дьявол разрезает грешнику живот.

— Его карта? Карта чего? Направления или местонахождения?

— Куда идти и кого убивать.

— Что ты имеешь в виду?

Я показала ему свои записи. Там было так много важных деталей, что они заинтересовали его не меньше, чем гравюры Доре.

— В Бристоле Минос убил мужчину и женщину, которых обвинили в развращении детей. В «Аду» Данте одна старая Царица по имени Семирамида[67] возвела в закон принцип кровосмешения в своем царстве. И вот теперь она горит в аду вместе со множеством других сексуальных извращенцев.

Я показала ему следующую гравюру.

— В Атланте Минос прикончил мою сестру и ее любовника за прелюбодеяние. Во втором круге ада Паоло и Франческа подвергнуты страданиям за тот же проступок. Они обречены навечно прижиматься друг к другу, так как насильно сплавлены в одно целое. Точно в такой же позе были обнаружены Кэти и Джонатан.

Мой голос заметно дрогнул, но я все же продолжила:

— А в Мемфисе Минос убил троих молодых парней, которые работали на фондовом рынке. В Дантовом аду огромный пес по имени Цербер пожирает обжор, чревоугодников и скряг за их алчность.

Я посмотрела на босса.

— Мне потребовалось немало времени и усилий, чтобы отыскать место для убийства в Денвере, но мне это удалось. Если прочитать дальше это произведение, то мы сталкиваемся с тем, что сам Данте назвал грехом насилия. — Я открыла книгу с переводом Пински, где в прологе приводится подробная классификация душ, грехов и демонов. Эта информация помогала легче справиться с текстом. — Посмотрите сюда, на седьмой круг ада. Люди, которые когда-то допустили то или иное насилие по отношению к другим, варятся в реке крови. Видите это? — Я показала ему пальцем на гравюру Доре в старой книге, где были изображены погруженные в реку крови люди, причем жидкость в реке была темно-красного цвета. — Вот так умер Хоакин Чэмп. Минос направил кровавую реку ему в горло, и этот парень утонул в собственной крови.

— Да, все становится ясным и понятным, как только посмотришь на это правильно.

Я смотрела на Маккейба, который уставился на меня сверху вниз.

— Что вы имеете в виду?

— Как ты додумалась до всего этого? — спросил он, показывая рукой на обе книги.

— Если честно, то совершенно случайно. Благоприятное стечение обстоятельств. Просто я искала слова, которые убийца использовал в своих записках. А когда наконец-то нашла их, то за ними потянулись другие, и в конце концов я вышла на это. — Я показала на раскрытые книги.

— А почему ты назвала нашего убийцу Миносом, а не Данте, например?

— Потому что наш убийца сам предпочитает называть себя «великим знатоком греха», а это является точным переводом слов Данте по отношению к Миносу. Откровенно говоря, я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что он всегда носит с собой экземпляр книги с переводом Пински.

— Кто такой Пински?

— Довольно известный поэт, который пытается сделать поэзию более доступной для… впрочем, это не важно. Он перевел эту книгу. — Я перевернула ее и показала пальцем на обложку, где обозначалась фамилия переводчика.

Маккейб посмотрел куда-то в сторону и растерянно вздохнул. Я догадалась, в чем дело. Все эти легенды наверняка показались ему чем-то странным и не имеющим отношения к делу. К тому же вся эта информация, которую я собирала много часов, так неожиданно обрушилась на него, что он растерялся. Я достала пачку сигарет.

— Однако здесь есть одна проблема, — продолжила я, пристально глядя на босса. — Наш убийца пропустил несколько важных грехов.

— Что? — переспросил Маккейб и навис над столом.

— Дело в том, что для каждого своего убийства в том или ином городе он выбирал тот или иной грех, следуя при этом от одной Песни Данте к другой. «Ад» Данте населен самыми разнообразными грешниками, и Минос, наш Минос, не останавливает свой выбор на каком-то одном. Он проявляет удивительную последовательность и выбирает по одному греху из каждой Песни. Но начинает он не с первой Песни, как следовало бы ожидать, а со второй. И мне кажется, я знаю почему. В первом круге «Ада» помещены люди, которых вряд ли можно обвинить в каких-либо прегрешениях, поскольку они жили задолго до Христа. Иначе говоря, они некрещеные. Поэтому Данте поместил их в ад, но только в самый первый и самый безобидный круг. Там нашли свое место Платон, Аристотель и даже сам Вергилий. Именно поэтому наш убийца начал со второго круга, но позже он перепрыгнул через два важных греха: гнев, или злость, и богохульство. Таким образом, он перешел от греха алчности непосредственно к греху насилия по отношению к другим людям, то есть от трех брокеров фондовой биржи к Хоакину Чэмпу. Не знаю точно, почему он это сделал. Может быть, он просто выбирал тот грех, который легче обнаружить в окружающих его людях. А такой грех, как богохульство или ересь, вообще невозможно обнаружить и определить в современном мире. Что же касается таких грехов, как злость или гнев, то тут вообще надо убивать практически каждого американца, если он, разумеется, не в сумасшедшем доме.

Я улыбнулась от собственной шутки и зажгла сигарету. В душе разлилось приятное чувство удовлетворения от проделанной работы. Маккейб был настолько подавлен свалившейся на него информацией, что даже забыл спросить, каким образом я получила сообщение из Денвера. На самом деле, как мне показалось, он хорошо знал о денверской информации, и это должно было стать моим главным козырем.

— Наш неуловимый убийца, — продолжала я, — вероятно, считает себя Миносом и, очевидно, планирует продолжать свои преступления до тех пор, пока не дойдет до конца этой карты «Ада». А это значит, что нас ждет еще много других убийств. И делает он это все чаще и чаще. Между убийством супругов Мастерсон и моей сестры прошло несколько лет, а сейчас он убивает людей с более короткими интервалами.

Эта мысль была настолько ужасной, что практически лишила меня сил. Я посмотрела на Маккейба, он ответил мне угрюмым взглядом.

— Что случилось? — всполошилась я.

— Он не пропустил эти два греха.

Сигарета выпала у меня из руки.

— Что?

Маккейб вскинул голову.

— Мне сообщил об этом Пирс, агент ФБР. Правда, он приказал мне никому не говорить об этом, в особенности тебе. — Он сделал паузу, но потом, увидев, как я смотрю на него, поспешил объяснить: — Шесть недель назад в полицейский департамент Канзаса пришло письмо, которое оттуда сразу же передали в ФБР. Никаких сомнений, что это очередное письмо от Висперера, или твоего Миноса.

— Кого он там убил? — спросила я сдавленным голосом.

— Они еще не уверены, что это было убийство и что сделал это именно он. Но письмо пришло вскоре после таинственного исчезновения четырех человек из небольшой религиозной общины. Это группа молодых людей, исповедующих какой-то нетрадиционный культ. Они сами сообщили об этом несколько недель назад. Думаю, это что-то вроде общины местных хиппи.

— И они бесследно исчезли.

— Да. Никаких тел пока не обнаружено. Только это письмо.

— А Сент-Луис?

— Пирс ничего не сказал мне про Сент-Луис.

— Но при этом предупредил, чтобы вы не рассказывали мне об этом.

В этот момент Маккейб изобразил из себя оскорбленного босса, давая понять, что я не должна ставить под сомнение его решения.

— Не забывай, Ромилия, что это дело федеральное.

— Тогда зачем же он рассказал все вам?

— Потому что я возглавляю отдел по расследованию убийств, черт возьми. Мне часто приходится общаться с федералами вне зависимости от того, нравится мне это или нет.

Я не нашла слов, чтобы выразить удивление и возмущение одновременно.

— Стало быть, вы утверждаете, что была похищена и убита группа приверженцев какого-то религиозного культа?

— Нет, не совсем религиозного. Это была община хиппи, куда входили люди среднего возраста. Впрочем, подробности мне неизвестны.

Эта новость оставляла Миноса только с одним грехом — гневом. А это более неуловимая вещь, чем богохульство или склонность к ереси. Я была слишком расстроена, чтобы собраться с мыслями. Не могла понять, почему мой босс скрыл от меня такую важную информацию. А сколько еще таких фактов, которые до сих пор остаются для меня неизвестными?

— Пирс пытался связать воедино все эти события? — спросила я и с нескрываемым раздражением показала рукой на две книги.

— Нет, он ничего не сообщил мне насчет Данте. Ничего.

— Стало быть, я могу знать нечто такое, что неизвестно им.

— Да, а это значит, что ты должна доложить ему об этом.

— Почему? — почти закричала я. — Почему я должна докладывать Пирсу о своей работе? Ведь это он со своими федеральными агентами занимается расследованием всех этих убийств.

— Именно поэтому ты и должна поговорить с ним, — повторил Маккейб и быстро добавил: — Это может быть весьма полезным для тебя, Роми.

Я не была уверена в этом и встала со стула.

— Мне уже пора идти, лейтенант.

— Как ты провела время в Новом Орлеане? — спросил он напоследок.

— Я не была… ну, в общем, все нормально.

— Держи меня в курсе.

— Вы хотите еще что-нибудь спросить?

— Больше ничего не хочу знать.

~ ~ ~

Кто-то однажды рассказал мне о поведении волков. Оказывается, в природе они следуют четкому и очень строгому коду поведения. Они всегда передвигаются большими группами и заботятся о своей безопасности. У них есть своя иерархия, однако нередко команды вожака стаи могут быть оспорены представителем низших слоев, и тогда начинается выяснение отношений. Посторонний наблюдатель может прийти к выводу, что оба соперника намерены уничтожить друг друга и что этот поединок не закончится до тех пор, пока один из волков не упадет замертво. Однако до этого дело не доходит. Как только один из волков убеждается в том, что проиграл поединок, он подставляет шею противнику. Он просто поднимает вверх голову, чтобы победитель мог в любой момент вцепиться ему в горло и загрызть соперника.

Но победитель никогда не делает этого. Он видит беспомощность проигравшего и, понимая, что поединок завершен, гордо удаляется прочь.

Я тоже решила обнажить свою шею перед федеральным агентом Пирсом. Трудное решение, учитывая большой багровый шрам на моей шее. Но у него тоже много шрамов, значительно больше, чем у меня. Поэтому я решила поступить так, как подобает честным игрокам: выложить все карты на стол, то есть выяснить отношения и прогнуть перед ним шею.

— Я получила по почте пакет с украденными файлами ФБР от некоего Рафаэля Мурилльо, известного по кличке Текун Уман.

Пирс подался вперед и облокотился на стол. В его единственном глазу промелькнуло что-то похожее на успокоение.

— Вы можете это доказать? — спросил он.

Я протянула ему письмо от Текуна, то самое, которое он прислал мне вместе с пакетом.

— Почему вы не передали мне эти документы раньше? — спросил он.

— Потому что опасалась, что это разрушит все мои надежды собрать более полную информацию об убийстве моей сестры и других жертв. Я намеревалась установить контакт с Текуном Уманом, чтобы выведать у него как можно больше полезной информации.

— Значит, вы признаете, что собирались продолжать сбор информации незаконным методом, общаясь с широко известным преступником? Вместо того чтобы поймать его, вы были готовы установить с ним контакт?

— Да, агент Пирс, я признаю, что не очень хорошо обдумала свои поступки. Точнее сказать, совсем не думала о последствиях. Знаете, у меня были очень нелегкие времена в течение этих нескольких месяцев. — Я не стремилась вызвать у него жалость к себе, зная, что он этого не любит. Тем не менее мне хотелось вызвать у него сочувствие, так как он сам немало пострадал на службе и понес большие потери, включая глаз и ногу. Другими словами, мы оба были жертвами преступников и пострадали ради общего дела. — Этот… чертов шрам отнюдь не стал моим лучшим другом. — Я показала пальцем на шею.

Он немного подумал, размышляя над моими словами.

— А с тех пор вы предпринимали попытки связаться с мистером Мурилльо?

— Да, — кивнула я, прекрасно понимая, что он, будучи федеральным агентом, все равно знает всю мою подноготную. Поэтому я со всеми подробностями рассказала ему о том, что произошло с Текуном Уманом в Новом Орлеане. Разумеется, я исключила эпизод, когда мы проникли в секретный файл полицейского департамента Денвера.

При этом я стремилась во что бы то ни стало быть честной перед ним, но вместе с тем неглупой. В этот момент я вспомнила про волков и подумала: если побежденный волк подставляет шею противнику, то убирает ли при этом все когти или все-таки оставляет их на всякий случай?

После этого я рассказала Пирсу про Миноса, не упоминая при этом убийство в Денвере. Познакомив его с Голлехолтом и Цербером, я показала, как убийца планировал все свои операции при помощи «Ада» Данте, использовав это произведение в качестве путеводителя. А потом я открыла перед ним книгу с гравюрами Доре и показала ему самые главные эпизоды.

Пирс внимательно выслушал мой рассказ, так же внимательно просмотрел все иллюстрации Доре, а потом откинулся на спинку стула. Мне вдруг показалось, что он чрезмерно устал от всего этого.

— Мы должны передать все это в Квонтико.

— Я тоже так подумала.

— Если все это правда, то мы имеем дело с настоящим больным маньяком. Никогда еще не видел ничего подобного. — Пирс устало потер подбородок скрюченными пальцами.

— Да, я знаю, — согласилась я, — это не совсем соответствует привычным представлениям о серийных убийцах. Большинство его жертв были мужчинами, и это практически никак не связано с сексуальными извращениями, как это обычно бывает в большинстве других серийных убийств.

— Не совсем так, — возразил Пирс. — В Бристоле мы нашли следы спермы на ковре возле тела Мастерсона. Но анализ ДНК показал, что она принадлежит не ему, а убийце. Правда, это выяснилось чуть позже, когда мы сравнили образцы спермы с образцами его слюны на конверте, в котором он прислал первое письмо. — Пирс разоткровенничался со мной, потому что знал, что мне известны все эти факты и что я хорошо их запомнила. — Место обнаружения спермы говорит о том, что он оставил ее в момент убийства. Иначе говоря, семяизвержение произошло в момент смерти жертвы. Возможно, он мастурбирует во время убийства или просто испытывает «естественный» оргазм в момент смерти жертвы.

Я не знала этого.

— Значит, отчасти это искатель возбуждающих моментов. Однако я все равно убеждена, что он ориентирован на определенную цель.

— Вне всяких сомнений. В особенности на эту книгу, — он показал рукой на «Ад» Данте.

— Да, но при этом он ощущает в себе особый прилив сил и чувство власти над людьми. И все эти убийства, помимо всего прочего, сопровождаются необыкновенным сексуальным удовлетворением. — Я живо представила, как этот негодяй стоит над телом моей сестры, которую он убил якобы за любовные прегрешения, и сладострастно мастурбирует, пряча вещественные доказательства в презерватив. К этому времени он уже, вероятно, знал, как его тело реагирует на смерть своих жертв. Его собственное насилие дает ему ощущение экстаза, необыкновенной власти над несчастными. Он не только знал об этом, но и заранее планировал все эти события, предвкушал их.

Пирс молча смотрел на меня, но в его глазах уже не было прежнего злорадства или презрения. Он просто пытался что-то понять. Правда, я не могла определить в этот момент, кого именно — меня или себя.

— Скажите мне откровенно, детектив, почему вы пришли ко мне?

Я ответила без малейших колебаний:

— Потому что я нашла новые доказательства и построила свою версию убийств. — Я показала рукой на книгу Данте. — Как только я случайно наткнулась на эту книгу и сопоставила ее с той информацией, которую предоставил мне Текун Уман, я сразу же решила, что должна сообщить вам.

— Да, понимаю.

Он отвернулся от меня и посмотрел на экран своего компьютера, немного подумал, а потом быстро набрал какую-то команду. Судя по всему, он ввел в программу пароль. Я видела это по мельканию рамки поисковой системы. Он несколько раз щелкнул мышью и наконец нашел то, что искал. Послав команду на принтер, он сделал копию и протянул ее мне.

В верхней части листа красовалась крупная надпись: «Город Канзас».

— Он оставляет нам свои визитки, — сказала я, снова и снова просматривая эту загадочную записку. Я понимала, что в ней содержится какой-то намек, но никак не могла привязать его к моим новым знаниям произведений Данте. — Он издевается над нами.

— Здесь больше подходит слово «насмехается», — грустно заметил Пирс.

— Да, вероятно, это укрепляет его чувство власти, контроля над событиями.

Пирс угрюмо посмотрел на меня. Я продемонстрировала ему свой шрам, а он ответил тем, что показал эту новую записку. Но я знала, что дело тут вовсе не в каких-то неожиданных симпатиях ко мне или к моему шраму, и все же решила спросить:

— Почему вы показали мне это письмо?

Он выглядел предельно уставшим и даже не скрывал этого.

— Все эти убийства, Ромилия, все эти несчастные случаи постоянно накапливаются. Преступник, которого, я полагаю, теперь уже можно смело называть Миносом, начинал очень медленно. Семь лет назад была убита супружеская чета Мастерсон. Шесть лет назад жертвой стала ваша сестра. Затем наступила продолжительная пауза. Не знаю, чем это можно объяснить. Может быть, он затаился в укромном местечке и набирался сил, перечитывая Данте. — Он взмахнул рукой в сторону лежавших на столе книг и раздраженно поморщился. — Чем больше я читаю материалов по серийным убийствам и изучаю образ мыслей серийных убийц, тем мрачнее и непонятнее становятся они для меня. Сейчас я даже представить себе не могу, наступит ли когда-нибудь конец всему этому.

Пирс сделал паузу и посмотрел куда-то в сторону.

— О нем не было слышно почти шесть лет. Но сейчас он снова вернулся к активным действиям и, похоже, не намерен останавливаться на достигнутом. Не знаю, есть ли здесь какой-то ритм или план. Но я знаю наверняка, что убийства становятся все более частыми. Прошлой осенью погибли три человека в Мемфисе. Два месяца назад исчезли четыре человека в Канзасе. А месяц спустя мы получили от него это послание. Месяц назад смерть настигла Хоакина Чэмпа. Он набирает скорость.

Пирс был явно озабочен развитием событий и имел для этого все основания. Если Научная лаборатория криминального поведения в Квонтико, где работают лучшие специалисты по психологии серийных убийц, так и не обнаружила никакой логики в поступках этого убийцы, то кто может это сделать?

Я могу. И Пирс это прекрасно понимал. Правда, это вовсе не означает, что они готовы позолотить мой полицейский жетон. Эксперты из Квонтико систематически занимаются исследованием поведения серийных преступников по всей стране, а я совершенно случайно получила в свое распоряжение несколько дней, когда могла посвятить себя этому делу. В остальное время я ходила на работу, стирала одежду сыну, готовила ему хот-доги, мыла посуду, убирала квартиру и, кроме этого, еще ломала голову над тем, кто убил мою сестру. Я могла позволить себе роскошь быть одержимой этой навязчивой идеей.

— У меня недавно состоялся разговор с вашим боссом. Лейтенант Маккейб очень высокого мнения о вас и вашей работе. Он хоть сейчас готов поручиться за вас, детектив Чакон, и прояснил мне ситуацию с вашей сестрой. При этом ему не было надобности посвящать меня в подробности вашего успешного расследования дела Нефритовой Пирамиды и всех его убийств. В свое время я очень внимательно следил за ходом расследования. — Он сделал паузу, пристально посмотрел на меня своим единственным глазом и неожиданно выложил самое главное. — Вы намного опередили всех нас, детектив, — улыбнулся он, протягивая мне копию записки из Канзаса. — К сожалению, у меня нет времени слушать лекции по истории средневековой литературы.

Я опешила от такого поворота событий. Взяв лист бумаги, я растерянно посмотрела на него, как будто это был дорогой рождественский подарок.

— Означает ли это… что мой босс… лейтенант Маккейб… может ли он снять запрет на мою работу?

— Запрет на работу? Разумеется. — Пирс посмотрел на свой стол, а потом снова поднял голову на меня. — И возможно, я попрошу вас сделать нечто большее.

Я не совсем поняла, что он имеет в виду, но согласилась на его предложение. Он попрощался со мной, словно был моим боссом.

~ ~ ~

Маккейб позвонил мне позже в тот же вечер.

— Какие чары ты использовала против него?

— На этот раз просто я пошла на откровенность.

— Как бы то ни было, все получилось прекрасно. Ты снова на работе.

Я чуть было не завизжала от радости, но вовремя сдержалась. Только не по телефону и только не перед моим боссом. А то он может подумать, что я действительно использовала какие-то женские чары. Мужчины всегда почему-то думают, что женщины добиваются своего с помощью каких-то хитроумных женских трюков. Именно поэтому я не завизжала в трубку.

— Но это еще не все, — предупредил он.

— А что еще?

Маккейб немного замялся, но потом решил изложить все начистоту:

— Ты вернешься на работу, но не к нам. Пирс хочет пригласить тебя на какое-то время.

— Вы шутите?

— Ромилия, ты же знаешь, что сейчас не до шуток. — Он прокашлялся и продолжил: — Пирс хочет, чтобы ты занялась у него расследованием этого дела. Нечто подобное у нас уже бывало раньше. Мы иногда командируем наших сотрудников в распоряжение федерального агентства для расследования особо важных дел — как это, например.

— И что вы ему ответили?

— Конечно, сказал, что нисколько не возражаю.

И все же я уловила нотки сожаления в его голосе. Правда, не могла понять, о чем именно он мог сожалеть.

— Спасибо, лейтенант.

— Надеюсь, ты понимаешь, что у меня просто не было другого выбора. Послушай, Роми, ты хорошо сделала, что пошла к Пирсу и все выложила начистоту. Понимаешь, у тебя тут за последнее время было несколько серьезных проколов, ну, этот инцидент в Миссисипи и то, как была разгромлена подпольная лаборатория по производству метамфетамина…

Он использовал пассивный залог, вероятно, чтобы не показывать на меня пальцем. И сделал это очень тонко, насколько я могла судить.

— Я, конечно, могу понять, почему это случилось, — продолжал он. — То есть почему ты сделала это. Очень надеюсь, что все это войдет в твой послужной список. Но в него войдет и твое сотрудничество с федеральным агентством. Причем пользы от этого будет намного больше. Я просто хочу сказать, чтобы ты продолжала в том же духе.

— А я не уверена, что вы хотели сказать именно это, лейтенант.

— Опять за свое? У тебя снова появились эти нотки упрямства. Ты часто выходишь из себя, Ромилия, и в этом случае либо взрываешься и начинаешь крушить все вокруг, либо направляешь свой гнев в русло плодотворной и эффективной работы. Всегда выбирай последний вариант, а я буду помогать тебе в этом. А первый вариант окончательно погубит тебя.

Его слова прозвучали несколько покровительственно, что для меня было весьма кстати. Я поблагодарила его за полезный совет и постаралась, чтобы это прозвучало достаточно искренне.

Записка из Канзаса была разбита на четыре смысловых части, каждая из которых заключала в себе законченную мысль. Эти мысли были облечены во вполне законченные предложения и связаны с определенной логикой.

Я плыл сквозь камыши и пропустил ворога. Там никто не думал о себе. Здесь их ждет разочарование. И в этом разочаровании они погибнут. Как раз тогда, когда я опущусь и повернусь, — Ты увидишь звезды.

Я начала с третьей строки, так как она показалась мне наиболее легкой для расшифровки. «Здесь» означало, что речь идет о Канзасе, где обнаружили записку. Ее нашли на пороге церковной общины местной богемы, где в последний раз видели пропавших четверых человек. Они погибнут, то есть получат свободу от своего разочарования. Он сам «освободит» свои жертвы, то есть похитит их и тем самым освободит от посторонних глаз.

Плавание сквозь камыши заставило меня вспомнить про захолустную сельскую местность в южных штатах, где было много этих растений. Затем я обратилась за помощью к Данте и гравюрам Доре и обнаружила там нужные мне зацепки. В Песне восьмой один из демонов по имени Флегий усаживает Данте и Вергилия в лодку и плывет с ними через реку Стикс, регулярно постукивая веслом по головам грешников.

Значит, Минос плыл по реке Стикс.[68]

Если похищение этих людей в Канзасе должно непосредственно следовать за убийствами в Мемфисе, значит, можно легко представить себе дальнейший путь: река Стикс, то есть Миссисипи.

У матери где-то в спальне должна храниться большая карта автомобильных дорог. Через полчаса напряженных поисков и проклятий я нашла ее под стопкой старых книг, которые лежали на небольшой скамье под кроватью. Их никто не видел здесь уже несколько лет.

На первых двух страницах была изображена подробная карта автомобильных дорог США. Между Канзасом и Мемфисом находилось несколько водоемов: озеро Озаркс, озеро Кэш и несколько небольших речек. Однако самым большим водоемом была река Миссисипи.

Он пересек реку Миссисипи и пропустил ворота, потому что у ворот никто не думает о себе.

Но почему Канзас? Почему не Дэс-Мойнс, Линкольн или Сент-Луис? Или, к примеру, Литл-Рок? Во всяком случае, этот город находится гораздо ближе к Мемфису, а от Мемфиса всего пара часов до…

Значит, он не поехал к любому из этих городов потому, что направлялся к городу с ворогами. А здесь есть ворота, главный проход на Средний Запад и вообще к новым землям на Западе. И это место когда-то называлось Аркой. Арка Сент-Луиса?

Согласно маминой карте, Сент-Луис расположен прямо на север от Мемфиса. А река Миссисипи протекает как раз между двумя этими городами и фактически соединяет их.

Однако в отчетах агентов ФБР говорилось, что никаких ритуальных убийств в Сент-Луисе не было. Он пропустил здесь ворота.

В «Аду» Данте река Стикс протекает между башней и воротами. Но сначала идет башня, а потом ворота. Я не знала никакой башни в Мемфисе, но там находится огромный спортивный комплекс в форме громадной пирамиды. Я решила остановиться на этом варианте за неимением другого.

И все же мне нужно было проявлять определенную осторожность в выводах. В предыдущих посланиях Минос никогда не оставлял никаких намеков на архитектуру или географические ориентиры. Первое послание обнаружили на телах погибших или около них. А это, из Канзаса, было просто подброшено под дверь церкви. На нем было гораздо больше абстрактных стрелок, указывающих на предполагаемое место преступления.

Я снова вернулась к Данте и перечитала весь текст поэмы вплоть до уже хорошо знакомых мест из Песен V–XI. Одни образы то и дело ускользали от моего внимания, другие остались в памяти. Неудивительно, что Доре сделал такие превосходные иллюстрации к этой бессмертной поэме.

В Песне восьмой Данте упоминает одну из многочисленных душ:

«Хватай Ардженти!» — было общим криком; И флорентийский дух, кругом тесним, Рвал сам себя зубами в гневе диком. Так сгинул он, и я покончу с ним…

В примечаниях Пински говорилось, что в реальной жизни Филиппо Ардженти был одним из врагов Данте, прославившимся своим диким и необузданным нравом.

Иногда я начинала верить, что убийца моей сестры пытался быть похожим на Данте, но чем больше я вчитывалась в поэму, тем больше понимала, что это не так. Данте был покорным, аккуратным и осторожным, а этот ублюдок, рыскающий сейчас по всей территории Соединенных Штатов, несомненно, мнил себя Миносом, великим знатоком грехов, высокомерным и самонадеянным.

Потребовалась пара дней, чтобы я полностью свыклась с мыслью о полноправном сотрудничестве с ФБР. Это означало, что отныне я могла звонить Пирсу и задавать ему вопросы, имеющие хоть какое-нибудь отношение к расследуемому делу. Когда я спросила его насчет предполагаемого убийства в Сент-Луисе или хоть каких-то инцидентов, которые можно было бы считать делом рук серийного убийцы, он пообещал все проверить, а потом позвонил мне через час и сообщил, что, согласно отчетам местного отделения ФБР, в Сент-Луисе никаких происшествий подобного рода не было.

— Но поскольку вы сейчас на связи, — неожиданно продолжил он, — я хотел бы просить вас совершить со мной небольшое путешествие.

Я еще не привыкла к дружескому расположению со стороны Пирса, но решила ответить с достоинством:

— Куда именно?

— В Денвер. Я сообщил в Квонтико, что у нас есть некоторые зацепки по делу Висперера, и они так обрадовались, что разрешили мне отправиться в Колорадо для уточнения некоторых деталей.

— Агентам ФБР так легко перепрыгивать из одного штата в другой? — поинтересовалась я.

— Нет, нелегко, — ответил он. — Но для меня они готовы сделать некоторые исключения.

Когда он произносил эти слова, я живо представила, как он постукивает по полу своим деревянным протезом.

— На борту самолета я дам вам копию файла из Канзаса, чтобы вы могли детально изучить всю полученную информацию. Возможно, ваш Данте поможет нам еще дальше продвинуть расследование.

Он попросил меня быть готовой к концу рабочего дня и добавил, что самолет вылетает из аэропорта Нэшвилла ровно в шесть часов.

~ ~ ~

Однажды в Атланте, когда я еще работала в качестве самого обыкновенного полицейского и ходила в голубой униформе, один психолог предложил мне принимать очень популярное в то время лекарство. При этом он добавил, что прозак или зулофт слабо воздействуют на нервную систему и не приведут к неблагоприятным последствиям. Именно этого психолога прикрепили ко мне после того, как я огрела рукояткой пистолета одного человека, подозреваемого в изнасиловании. Психолог объяснил, что это не депрессия, а самое обыкновенное нервное перенапряжение, что я слишком чувствительна к подобного рода вещам и что очень часто чувство тревоги заставляет меня видеть преступника почти в каждом подозреваемом. Другими словами, я всегда была настороже и не позволяла себе расслабиться. Дескать, сератонин, который другим людям помогает справиться с нервными нагрузками и обеспечивает их нервной системе надлежащий отдых в течение длительного рабочего дня, совершенно высох в моем мозгу, обнажив оголенные и беззащитные нервы. Именно поэтому, сказал он, я всегда ищу врагов. А зулофт должен помочь мне восстановить благотворное действие этого вещества.

Я никогда не принимала этот препарат, потому что не доверяла психологу. А теперь я не доверяла Пирсу. Даже сейчас, когда он пригласил меня в отделение ФБР, предоставил мне файлы и усадил в самолет, который должен доставить меня на место преступления, я не доверяла ему. Ведь это тот самый человек, который бесцеремонно допрашивал меня в своей комнате, пытаясь выведать, каким образом я получила в свое распоряжение секретные файлы ФБР. Именно он отстранил меня от работы, а сейчас ведет себя так, словно является моим непосредственным начальником и может помыкать мной, как собственным подчиненным.

А больше всего меня возмущал тот факт, что Маккейба это, кажется, совершенно не волновало.

Когда я пришла в отдел, чтобы забрать свой полицейский значок и пистолет, Маккейб заверил меня, что мой временный перевод в ФБР продлится недолго и они сами будут контролировать применение оружия, его регистрационный номер и количество патронов. Он добавил, что для меня это будет временная работа, поэтому ФБР нет смысла выдавать мне оружие, когда у меня есть собственное. Теперь это оружие находилось вне юрисдикции отдела по расследованию убийств полицейского департамента Нэшвилла, и на него распространялись более широкие права Федерального бюро расследований.

Меня раздражало то, с каким невозмутимым спокойствием Маккейб подписывал мои бумаги, потом доставил их в соответствующий отдел на первом этаже, откуда они должны были отправиться в Вашингтон. Меня беспокоил тот факт, что Маккейб, которого я всегда уважала и которому безоговорочно доверяла, почему-то избегал смотреть мне в глаза. Он мало говорил, хотя все же пожелал удачи, когда я выходила из его кабинета.

Агент Пирс вручил мне временный знак ФБР — небольшую картонную карточку с моей фамилией, отпечатанной поверх федеральной печати. Она даже не была ламинирована. Откровенно говоря, я ожидала от федералов большего, несмотря на свой статус временного сотрудника.

Изучение файла из Канзаса отняло у меня большую часть полета. Между тем Пирс пил виски, а потом задремал в кресле. Я тоже хотела поначалу присоединиться к нему и заказать немного бурбона у официанта, который обслуживал нескольких агентов на борту небольшого служебного самолета ФБР. Но мне очень не хотелось создавать у него превратное представление о себе. Впрочем, мне вообще не хотелось создавать о себе какое бы то ни было впечатление. Все, что хотела знать, так это то, что произошло в Канзасе.

На самом деле похищение людей произошло не в церковной общине, а скорее в компании по производству натуральных соков. Местная фирма под названием «Братья Лэндли инкорпорэйтед» производила некоторое количество соков из моркови, томатов и фруктов, снабжая ими небольшие независимые магазины Канзаса и постоянно расширяя поставки в магазины экономически чистых продуктов. Эта компания была основана семь лет назад и добилась за это время значительных результатов. Однако в начале этого года одна из местных газет подняла шум по поводу того, что один из совладельцев компании Джордж Лэндли приспособил пустующие земли своей фирмы для культивирования и выращивания разнообразных галлюциногенных грибов. Тут же разразился громкий скандал, в ходе которого Лэндли пытался доказать, что эти грибы не предназначены для коммерческих целей или получения прибыли посредством их распространения. Он убеждал, что они использовались исключительно для духовных ритуалов, которые его коллеги проводили с момента основания общины. На самом деле с помощью этих ритуалов им удалось привлечь к себе внимание отдельных молодых людей, которые присоединились к общине Лэндли. В результате судебного разбирательства Джордж Лэндли попал в тюрьму, плантации грибов были уничтожены, грибы конфискованы агентами ДИА, а компания закрыта. Однако его сторонники продолжали собираться на ферме, жевать грибы и поклоняться духам моркови и помидоров, вспоминая добрым словом основателя своей общины. Многие жители Канзаса были удивлены этим обстоятельством, многих возмущало бездействие властей, а самые рьяные защитники нравственности и порядка стали засыпать письмами редакцию местной газеты. Правда, находились и такие, кто одобрял преданность последователей Лэндли (как они себя называли) своим религиозным идеям. Они считали, что, несмотря на использование галлюциногенных грибов для ритуального служения, эти люди все равно сохраняют верность законам природы и защищают ее в меру своих сил и возможностей.

Исчезновение четырех человек — одной женщины, двух мужчин и двенадцатилетнего мальчика — сначала якобы доказывало правоту непримиримых противников этой секты. Эти четыре человека фактически раскололи город на два противоборствующих лагеря, и многие опасались преследования со стороны закона. Но потом было подброшено это письмо, которое сразу же попало в руки агентов ФБР, и вскоре вся шумиха в печати постепенно пошла на убыль. Но не потому, что люди утратили интерес к этой истории, а потому, что ФБР сделало все возможное, чтобы приглушить резонанс от этого дела.

Федеральные агенты из города Оклахома действовали быстро и напористо и в течение короткого времени составили полную характеристику пропавших людей. Сара Грин и ее сын Тэйлор были членами религиозной общины Лэндли и работали в его компании последние три года. Двенадцатилетний Тэйлор, по словам бывшего мужа Сары, никогда не принимал участия в грибных ритуалах, в то время как сама Сара была одной из наиболее активных жриц этого культа.

(«Я думаю, что именно так их следует называть», — сообщил пребывающий в отчаянии и убитый горем отец.) Реджис Лэндли, младший брат Джорджа, встречался с Сарой в течение всего последнего года. Со временем она переехала к нему в его большой частный дом на территории фермы. Шон Котто был самым последним из тех, кто присоединился к церкви Лэндли. За день до исчезновения он ужинал с семьей Лэндли и остальными членами секты, пропавшими на следующий день. Когда агенты ФБР спросили Джорджа насчет Шона Котто, тот ответил, что это был хороший парень, который работал на ферме только один месяц, но уже успел зарекомендовать себя в качестве отличного работника и активного сторонника традиций и ритуалов общины. «Он даже стал вегетарианцем, — добавил Джордж, — хотя мы не принуждали его к этому. Он сделал это самостоятельно. Правда, за исключением одной вещи: он так и не смог отказаться от колбасного фарша».

Агенты ФБР тщательно осмотрели дом Реджиса, но не обнаружили там ничего подозрительного. Зато городская квартира Шона Котто заставила их призадуматься. Она была совершенно пустой. Там не было ничего, кроме мебели, чайника и сковородки, которыми хозяйка дома снабдила странного квартиранта. И этот Шон Котто тоже пропал. Однако агентов насторожила не пустая квартира, а тот факт, что все вещи, дверные ручки и вообще все то, к чему обычно должен прикасаться человек, оказались самым тщательным образом протерты мокрой тряпкой. Причем это отняло у него немало времени, так как начал он, судя по всему, от самой дальней комнаты и закончил входной дверью. Агентам так и не удалось обнаружить ни единого отпечатка пальцев.

Из всего этого федеральные агенты сделали вывод, что если когда-нибудь их тела и обнаружатся, то их будет не четыре, как следовало ожидать, а только три.

Во время чтения этих документов у меня зародилась своя теория на этот счет: Минос искусно выстроил дружеские отношения, завоевал доверие своих новых друзей, расставил сети, завлек их туда, а потом, в самый последний момент, ловушку захлопнул.

~ ~ ~

— Это было в комнате общежития Университета Колорадо в Денвере, — сказал Пирс. Мы сидели на заднем сиденье огромного «форда», за рулем которого находился еще один агент ФБР, выглядевший чуть моложе меня. — Студент выпускного курса по имени Тео Саймон записался на занятия только в этом семестре, но так и не появился на них, а потом ушел. По всем предметам получил одни двойки. Кроме того, отличился необыкновенной склонностью к чистоте и не оставил после себя ни единого отпечатка пальцев. То, что они обнаружили в его комнате, заставило сразу же вызвать полицию. А полиция Денвера тут же вызвала нас.

Я постоянно что-то рисовала в блокноте, чтобы отвлечь себя от мыслей о сигаретах. Два дня воздержания давали о себе знать, хотя мне казалось, что я уже давно избавилась от этой пагубной привычки. Я быстро написала крупными буквами «Тео Саймон», после чего стала менять местами отдельные буквы. Это была довольно легкая анаграмма. Фамилия «Саймон» легко превращалась в «Минос», а имя «Тео» само по себе означало «Бог».

Пирс заглянул в мой блокнот.

— Да, мне тоже пришла в голову эта мысль, поскольку вы уже объяснили мне свою теорию.

— Что они нашли в этой комнате?

Пирс посмотрел на центральную часть Денвера, потом поднял глаза на возвышавшиеся за городом скалистые горы.

— Что-то вроде рисунков. Нет, не рисунков, а скорее фотокопий. Не хочу забивать вам голову тем, что услышал от других людей. Думаю, будет лучше, если вы увидите сами и составите собственное представление об этих вещах.

Он говорил со мной таким тоном, словно я была крупным специалистом в этом деле.

Комната была ужасной, как, впрочем, и все подобные комнаты в общежитиях по всей стране. Ее стены были выложены из шлакоблоков. Много лет назад я сама жила в такой же комнате в общежитии Университета Эмори. Правда, стены моей комнаты были выкрашены в белый цвет, а здесь они были покрыты светло-коричневой краской. Но все равно невозможно было не заметить горизонтальные и вертикальные линии, пересекающие всю стенку, как в очень чистой тюремной камере с минимальной охраной.

В комнате стоял стол, прикрепленный болтами к стене, со столешницей из пластика под дуб. Стоявший под столом пластиковый синий стул совершенно не сочетался со столом и ярко выделялся на фоне всей комнаты. Комната довольно чистая, а пол, покрытый сероватым линолеумом, был чисто вымыт. Не оставалось никаких сомнений, что вся эта чистота наведена здесь нашим подозреваемым, который работал в перчатках: тщательно вымыл пол, вытер стол, аккуратно заправил кровать и протер даже металлическую раму. Я решила не заходить в ванную комнату, так как Пирс уже предупредил, что там ничего интересного не обнаружено. Мое внимание привлек ряд рисунков, прикрепленных к стене прозрачной липкой лентой.

Всего я насчитала шесть штук. Но меня поразили даже не сами рисунки, а их последовательность и композиция. На первом плане были изображены обнаженные люди, которые, казалось, застыли в позе танцовщиков. Их головы были повернуты в одну сторону, а руки раскинуты в разные стороны, указывая либо на землю, либо на небо.

Мне сразу стало ясно, что это фотокопии черно-белых гравюр прошлого века. Об этом красноречиво свидетельствовали объекты, изображенные на заднем плане, среди которых различались невысокие холмы и живописные сельские дома, приютившиеся на склоне между разлапистыми деревьями. Высокие арки и сводчатые окна и двери говорили о том, что это какая-то другая страна, не Америка. Но какая? Франция? Испания? Сельский ландшафт был тихим, умиротворяющим и напоминал старые пасторальные пейзажи с непременной церковной колокольней на заднем плане.

На каждом листе была изображена одна-единственная обнаженная мужская фигура. Правда, трудно было сказать, был ли это один и тот же человек. Вполне возможно, что эти шестеро иллюстрировали различные состояния смерти. Но действительно ли они были мертвы? Ведь художник изобразил их идущими — словно направляющимися от деревни к зрителю.

Художественная манера напоминала Доре, изобразившего страдающие в мучениях души в своем аду. Единственное различие состояло в том, что здесь фигуры были показаны более детально и с очень близкого расстояния. Чтобы так подробно изобразить человеческие тела, надо было стоять перед ними с карандашом и бумагой в руке.

На теле первого мужчины отсутствовала только кожа. Все его мышцы были напряжены, а на лице застыло какое-то равнодушное выражение, словно он позировал художнику в тот момент, когда искусный хирург срезал с него кожу, обнажая выпуклые мышцы тела.

Лицо второго мужчины было перекошено от боли и повернуто вверх, к небу. Губы были слегка раскрыты, как будто он пытался хоть как-то выразить невыносимую боль. Мышцы его рук и шеи были выписаны более детально и очень реалистично, так что походили на куриные ножки, которые так любил мой сын Серхио.

Пирс приказал агентам покинуть комнату. Теперь в ней остались только я и эти рисунки с обнаженными телами, причем на том самом месте, где еще совсем недавно стоял Минос, уставившись на эти гравюры.

Третий человек был более открыт для наблюдения. Сквозь его тонкие, почти прозрачные мышцы проглядывали ребра и грудная клетка. С его левой руки была срезана тонкая полоска мышечной ткани, которая когда-то соединяла его пальцы с локтевым суставом, а сейчас свисала вниз, почти касаясь земли. Он был повернут вправо, открывая зрителям отчасти обнаженный череп. Огромный кусок мышечной ткани был срезан с шеи и заканчивался в нижней части предплечья, свисая, как и в первом случае, вниз. Такие же полоски тканей были срезаны на его обеих ногах и держались лишь на коленных суставах. Было видно, что острое лезвие ножа аккуратно срезало его половой орган, а два больших красных круга показывали то самое место, где когда-то скапливалась кровь во время эрекции. Сейчас там было пусто, и только небольшой овал остался на том месте, которое служило для прохождения мочи.

Четвертый человек стоял в расслабленной позе крайнего удивления. Одна из его рук была приподнята вверх и указывала куда-то вперед, другая свободно свисала вниз. На его плечах виднелись освобожденные от мышечной ткани кости, все еще прикрепленные друг к другу. Его лицо было искажено гримасой удивления, а торчащие зубы говорили отом, что мышцы лица, включая губы, аккуратно срезаны.

Пятый человек был еoе больше открыт для наблюдения: левая нога разрезана до костей, мышечная ткань на икрах болтается, словно толстая штора, подбородок расчленен, а мышцы развернуты в обе стороны, обнажая белые кости, свисающий через зубы язык тоже разрезан. Да и глаз у него фактически не было.

Что же до шестого, так тот был вообще вывернут наизнанку, а внутренняя полость освобождена от кишок так, что можно было подробно изучать все внутреннее строение скелета. Сам же он не стоял, а висел на веревке, привязанной к костям его шеи. Подбородок отсутствовал, и можно было видеть два отверстия вместо ноздрей. Рядом с ним висел какой-то странный предмет с двумя трубочками, похожий на раковину. Это была его диафрагма.

Все мышцы на этих телах были помечены мелкими курсивными буквами, которые напоминали по своей форме какие-то писания эпохи Возрождения. А некоторые кости были обозначены такими же мелкими греческими буквами.

Эти люди были живыми, но вместе с тем мертвыми.

— Детектив Чакон!

Голос Пирса заставил меня очнуться от этого кошмарного сна. Я повернулась к нему.

— Ну и что вы думаете по этому поводу? — спросил он.

Я снова повернулась к рисункам, посмотрела на номера, которые стояли в углу каждого листа, и прокашлялась.

— Нет сомнений, что это рисунки из какой-то книги. Здесь видна их последовательность: страницы 178, 179, затем пропущено несколько страниц вплоть до 184, 187 и 190. А между рисунками помещен какой-то текст. Думаю, что это пояснение к пронумерованным мышцам. Похоже на какой-то учебник по анатомии человека. — Я сказала это как можно более спокойно, но мой голос дрогнул, словно намекая на то, что ему известно нечто большее, чем эти простые слова.

— И никаких отпечатков пальцев на этих листах или на липкой ленте, — заметил Пирс. — Все начисто вытерто, как, впрочем, и все предметы в этой комнате. Что же касается бумаги, то такую можно найти в любом магазине канцелярских товаров. То есть ничего особенного, хотя нам придется отправить ее нашим девушкам на лабораторный анализ.

— У меня есть идея, если вы позволите, — быстро произнесла я, снова ощутив в голосе уже знакомую дрожь. Только недавно я почувствовала, что мой голос порой подсказывает какие-то знания, которые еще не родились в голове. — Я хотела бы отправить эти рисунки по факсу моему давнему другу. Думаю, он может помочь нам определить, откуда они взяты.

~ ~ ~

Агенты ФБР всегда возили с собой полный комплект оборудования, необходимого для установления мгновенной связи: портативные компьютеры, маленькие принтеры, факсы, мобильные телефоны, сканеры, а также одного специального сотрудника, который прекрасно разбирался во всей этой технике. Я позвонила доктору Каллахену. Он еще не спал, читая какой-то роман Антониа Нелсона и поглощая прекрасное вино «Каберне совиньон» из винограда долины Санта-Инес. Он знал, что я обожаю это вино.

— Баттонвуд, 1997 года, — пояснил он. — Я обязательно оставлю тебе одну бутылку, Ромилия, если пообещаешь, что не оставишь нас.

— Спасибо, док, я… Что вы имеете в виду?

— Маккейб сказал, что ты получила удостоверение федерального агента.

— Это временное удостоверение.

— Ладно, ладно. Значит, у тебя теперь не должно быть никаких проблем.

— Да, все нормально, — улыбнулась я, смущенно прижимая трубку мобильного телефона. Пирс находился рядом со мной и все прекрасно слышал, хотя и разговаривал в это время с другим агентом. — Я хочу отправить вам факсом несколько рисунков.

— К сожалению, у меня дома нет такого аппарата. Понимаю, что это уже вчерашний день, но я могу принять их по электронной почте. У тебя есть возможность просканировать их?

— Не знаю.

— Дай мне твоего агента.

Я протянула Пирсу трубку. Док задал ему много вопросов, на которые Пирс однозначно отвечал «да». Я догадалась, что док спрашивал его насчет модема, соответствуюших драйверов, сканеров, цветной печати и так далее. В конце концов Пирс сказал ему: «Хорошо, мистер Каллахен, большое спасибо, продолжим разговор через пятнадцать минут», и выключил телефон. Затем он повернулся ко мне:

— Мы просканируем эти рисунки и переправим ему. Думаю, он получит их немедленно и в лучшем состоянии, чем по факсу. Я дал ему свою прямую линию. Он позвонит мне, как только получит рисунки.

Техническим магом Пирса был его помощник, тот самый парень с карамельного цвета волосами, который возил нас по улицам Денвера. Он снял рисунки со стены голыми руками, не опасаясь оставить на них отпечатки пальцев, положил первый лист на маленький портативный сканер и нажал несколько кнопок. Загорелся свет, как в аппарате ксерокопии, и через минуту он отправил изображение в компьютер. Сохранив его, он приступил к следующему листу, и вскоре все рисунки были отправлены доку по электронной почте.

Мы с Пирсом пошли в другой конец федерального вагончика, чтобы не мешать ему. Я закурила сигарету и протянула одну Пирсу. Тот не отказался.

— Итак, что вы думаете на этот счет? — поинтересовался у меня Пирс.

Я все еще не могла привыкнуть к вопросам федерального агента, но все же высказала ему то, что думала:

— Поначалу мне показалось, что эти рисунки имеют какое-то отношение к тем пропавшим людям в Канзасе. Я подумала, что он похитил их с целью дальнейшего расчленения по этому образцу. Но в Канзасе было только три человека, а на этих рисунках изображены шесть фигур. И они остались здесь, в Денвере. У вас есть информация о других похищенных или убитых людях здесь, в Денвере? Разумеется, кроме Хоакина Чэмпа?

— Нет, здесь были только местные происшествия и случайные убийства, связанные с пьянством, вторжением в частные владения и так далее. Ничего особенного.

Я выпустила кольцо дыма и почувствовала, как никотин помогает мне соображать.

— Я все время пытаюсь понять, сколько людей было изображено на этих рисунках? Это один человек в разных вариантах или шестеро совершенно разных людей с различными хирургическими рассечениями?

— В нашем распоряжении пока не было никаких сообщений о шести жертвах, убитых одновременно. Трое человек были убиты в Мемфисе, двое — в Атланте, еще двое — в Бристоле, и трое исчезли в Канзасе. Плюс Хоакин Чэмп здесь, в Денвере. Итого получается одиннадцать человек. Но ни одного случая с шестью жертвами.

— Вот это-то и беспокоит меня больше всего. — Я посмотрела на него. — Думаю, что для него это слишком большое искушение. Он специально оставил нам эти рисунки, чтобы показать, в чем будет состоять его следующий шаг.

— Да, я тоже подумал об этом.

В этот момент нас позвал помощник Пирса. Док получил все рисунки и позвонил нам, сообщив, что его компьютер не связан с телефонной линией. Другими словами, он может говорить по телефону и работать с компьютером одновременно.

Ассистент протянул мне трубку.

— Ну и что вы думаете по этому поводу, док? — спросила я.

— Одну минуточку, сейчас у меня появится ваш файл. Ты говоришь, они были прикреплены к стене в определенной последовательности?

— Совершенно верно. От первого до шестого.

— Так, сейчас я сделаю то же самое на своем экране, если получится…

По всей вероятности, он прижал трубку плечом к уху, потому что я услышала, как он шелкает по клавишам обеими руками.

— Ну вот и все. О Боже мой, я не видел эти иллюстрации со времен окончания медицинского института. «De Humani Corporis Fabrica Libri Septem».

Его южный акцент неплохо сочетался с латынью.

— Что это означает? — спросила я.

— Это название книги, из которой взяты эти иллюстрации, — «О строении человеческого тела». Классическая работа по медицине.

— Хорошо, а кто ее написал?

— Андрэ Везалиус. Французский врач шестнадцатого века, который был также и неплохим художником. Он собственноручно сделал эти рисунки и написал сопроводительный текст. Если не ошибаюсь, это из второй книги, посвященной связкам и мышцам.

— Значит, это сделал врач-анатом четыреста лет назад?

— Да. Это был замечательный человек, намного опередивший свое время. Во время своих операций он использовал самые обыкновенные инструменты, а потом стал художником-самоучкой в области вскрытия. Причем очень неплохим, как ты сама можешь видеть по этим рисункам. Именно ему я обязан своими достижениями в области судебно-медицинской экспертизы. Грэй использовал работы Везалиуса для написания своего учебника по анатомии, но, естественно, он не мог знать в конце девятнадцатого столетия всех тех удивительных фокусов, которые проделывали европейцы за триста лет до него. Он мог проводить вскрытие совершенно свободно и намного точнее, не опасаясь преследований. Конечно, Грэй хорошо знал работы Везалиуса.

— А что насчет Доре? — поинтересовалась я.

— Это художник-гравер? О да, он, как и другие художники того времени, полностью полагался на работы Везалиуса и других врачей той поры, чтобы успешно выполнять свои гравюры. Разумеется, Доре не смог бы преуспеть в своем творчестве без тщательного изучения художественного мастерства Микеланджело.

У меня уже не было времени для исторических экскурсов, хотя чувствовалось, что док получал от этого огромное удовлетворение.

— Вы не могли бы сказать мне, на этих рисунках изображен один человек или шесть?

— Нет, у меня нет дома этой книги. Слишком дорогая для меня, даже несмотря на мою профессию. Кроме того, мне приходится заглядывать в нее каждый день, так что нет никакого смысла держать ее дома.

— А где можно купить ее? Может быть, в «Бордерсе»?

— О чем ты говоришь? — засмеялся он. — Это очень редкая книга, доступная только хорошим и богатым библиотекам. Возможно, она есть в каких-то университетах, да и то только в том случае, если там имеется медицинский факультет. Может быть, ее можно найти в каких-то художественных музеях. Но в книжных магазинах ты ее точно не найдешь.

— Спасибо, док, вы очень помогли нам.

— Роми, когда ты вернешься домой?

— Что? Ах да, думаю, что скоро.

— Но почему меня одолевают сомнения на этот счет?

— Не знаю, док. Я должна скоро вернуться домой, у меня там ребенок, которого надо кормить.

Он тяжело вздохнул и сказал:

— Будь осторожна, девочка.

— Нам нужно проверить университетскую библиотеку и посмотреть, кто брал эту книгу в последнее время. — Я показала Пирсу написанное на блокноте имя.

— Да, мы можем сделать это, но не ждите, что они откроют вам его имя, — заметил Пирс. — Закон о тайне личной информации. Но они могут и должны сообщить, заказывал ли кто-нибудь эту книгу.

Он поручил это дело своему помощнику, а потом отпустил меня в гостиницу.

— Отдохните немного и отоспитесь. Мы остановились в гостинице «Рэдиссон», я отвезу вас туда. Нам предстоит встать на рассвете.

— Куда мы едем?

Он вздохнул.

— Я сам еще не знаю. Этот тип преодолевает большие пространства за короткое время. Мне казалось, что я обнаружил определенную логику в его поведении и думал, что он должен находиться где-то между Бристолем и Канзасом. Это своего рода полукруг. Разве круги не являются частью этой книги?

— Что вы имеете в виду? Книгу о строении человеческого тела? — спросила я, показывая на рисунки Везалиуса.

— Нет, нет, — отмахнулся Пирс. — Я имею в виду эту адскую книгу Данте. Разве в ней нет целого набора кругов?

Я призадумалась.

— Да, конечно, есть.

— Может, он направляется вниз? — предположил Пирс. — Сперва поехал на север, чтобы замкнуть круг, а потом стал спускаться вниз, к Денверу. Как бы там ни было, я до сих пор не уверен, что он действительно продвигается по какому-то кругу. В любом случае нам нужно навестить пару наших отделений в этом регионе, чтобы подбодрить их.

Я не могла уснуть. И не могла даже выпить, так как бар внизу уже закрылся, а найти винный магазин в городе без машины у меня не было возможности. Поэтому я тупо смотрела в телевизор и ничего не видела. Все мои мысли были заняты шестью рисунками — они вставали передо мной во всех подробностях.

Я никогда не приезжала в Денвер раньше и не хотела побывать в нем. Здесь были самые лучшие в мире условия для лыжных спусков с вершин, но у меня не было никакого желания испытать это на себе. Из окна гостиницы я видела весь склон горы, которая готова была завершить наш путь.

Поскольку у меня не имелось никакого спиртного, я выложила на кровать то, что было у меня в изобилии: мои записи, документы из Канзаса, два блокнота, исписанные моими заметками, и фотографии с мест преступления.

Затем последовало описание человека, который, на наш взгляд, был Миносом. Джордж Лэндли из Канзаса рассказал федеральным агентам, что новый член их религиозной общины по имени Шон Котто был мужчиной тридцати с небольшим лет, с темными волосами, смуглой кожей, без бороды или усов. Будучи в прекрасной физической форме, он бегал каждое утро, пока жил в их общине, постоянно отжимался от земли и подтягивался на ветке дерева. Лэндли считал, что он латиноамериканец по происхождению. «Но он говорил с заметным южным акцентом, растягивая звуки, как истинный южанин. И постоянно ел колбасный фарш с первого дня появления в обшине».

Колбасный фарш. Это тоже наводило меня на мысль о его южном происхождении. Многие семьи в южных штагах просто обожают эту еду.

Дежурный администратор в общежитии университета описывал Тео Саймона практически теми же словами: похож на латиноамериканца, но только белый. Высокого роста. Физически крепкий. Южанин.

Это не могло не беспокоить меня. В полицейских файлах содержалась информация о нескольких лицах латиноамериканского происхождения, подозреваемых в совершении серийных убийств. Недавно полиция задержала одного человека, который изнасиловал и убил женщину на техасско-мексиканской границе. Но ему уже поджарили задницу в прошлом году.

Латиноамериканец с южным акцентом не большая редкость в наших краях. Я встречала их много раз в Нэшвилле. В некотором смысле я сама из той же категории, хотя мой английский больше похож на язык дикторов Национального государственного радиовещания. Возможно, это потому, что почти всю жизнь я провела в крупных городах.

Тео Саймон и Шон Котто — нетипичные латиноамериканские имена. С другой стороны, вряд ли это настоящие имена истинного убийцы.

Мой атлас автомобильных дорог был открыт на карте всей страны. Я посмотрела на город, в котором находилась, а потом перевела взгляд на Атланту.

Это было так далеко от моего дома.

Мама ответила после второго сигнала.

— Hija![69] А я уже стала подумывать, когда ты позвонишь мне. Где ты сейчас?

Я очень надеялась, что у нее нет определителя номера и она не сможет отследить, откуда я звоню.

— Я по-прежнему в Нэшвилле и продолжаю работать над своим делом.

— Они все еще злятся на тебя в твоем отделе?

— Нет, совсем наоборот. Все нормально, мама.

Она охотно поверила мне, хотя всегда чувствовала, когда я лгала ей. Но на этот раз она была так рада, что у меня все нормально на работе, что пропустила мимо ушей мою ложь. Она даже поверила в то, что я нахожусь в Нэшвилле.

Она стала быстро рассказывать мне про Серхио, про наших многочисленных родственников, а также пересказала все последние сплетни. Рассказала и о том, что наш далекий родственник в Сальвадоре оставил свой дом, пересек Мексику, проник на территорию Штатов, купил в Хьюстоне фальшивые документы, а потом отправился с ними в Атланту. Я снова спросила ее о Серхио. Она радостно сообщила, что он опять стал слишком шаловливым и доставляет им немало хлопот. Сейчас он уже в постели и крепко спит после того, как целый день бегал в парке, смотрел кино и съел огромный кусок пиццы. Она хотела убедить меня в том, что он снова стал очень живым и веселым мальчиком и никогда не вспоминает о своем недавнем несчастье. Похоже, что все эти тягостные воспоминания навсегда оставили его.

Я не прерывала ее ни на минуту. Мне нужно было поболтать с ней, а пока она тараторила, я постоянно рисовала в блокноте всякие фигуры. Потом я стала обводить карандашом все крупные города, где произошли убийства: Бристоль, Атланта, Мемфис, Канзас, Денвер. И вдруг моя рука механически стала обводить все эти города одной линией, соединяя тем самым все точки, где когда-то произошли убийства. Что за черт! Этот разговор с матерью, которая болтала без умолку и рассказала практически все подробности поведения сына, каким-то непонятным образом освободил мое сознание и даже заставил позабыть о вожделенном глотке виски. Хотя от сигареты я отказаться сейчас не могла. Но я продолжала обводить все эти точки и вдруг поняла, что Пирс был не совсем прав. Это был не полукруг, а совершенно иная фигура, опускающаяся от Бристоля к Атланте, а потом резко уходящая вправо, пересекающая весь штат или даже два и завершающая свой бег в Канзасе. Я подняла вверх карандаш и увидела, что нарисованная мной фигура чем-то напоминала сломанный ковш с неровными краями. Вот они, все пять точек, где этот мистер Висперер-Минос совершил свои гнусные злодеяния, а мы до сих пор не можем понять, где именно…

Ты не был в пяти местах.

Ты направился к шестому.

Ты пропустил ворота.

Ты никого не убил там.

Но ты пошел туда.

Мать продолжала тараторить, а я механически повторяла «Si? De Veras?»[70]

В то же самое время я провела линию от Мемфиса до Канзаса, а потом провела две новые линии от Мемфиса до Сент-Луиса и от Сент-Луиса до Канзаса.

— Черт возьми! — закричала я в трубку по-английски.

— Que paso?[71] — спросила мама.

— Мама, я могу перезвонить тебе позже?

— Что стряслось?

— О, ничего страшного. Я оставила открытой воду в этой чертовой ванной, а я сейчас на старом телефоне. Я позвоню тебе через некоторое время, пока.

— О, ладно, hija, te quiero.[72]

— Я тоже, adios.[73]

Неужели я могла сказать такое? Или я уже повесила трубку? В эту минуту я не видела и не понимала ничего, кроме лежавшей передо мной карты с прочерченной фигурой. А еще я вдруг вспомнила его последние слова в своем послании. «Как раз тогда, когда я опущусь и повернусь, ты увидишь звезды».

И я увидела перед собой эти звезды, но не могла поверить своим глазам. А в этом гостиничном номере не было абсолютно никаких книг. Что ж, пора сделать еще один звонок.

— Роми, не хотелось бы прослыть ворчуном, но я уже спал.

— Извините, док, мне нужна ваша помощь. Сколько звезд находится в созвездии Большой Медведицы?

— Что?

— Пожалуйста, док.

Он молча положил на стол трубку и поковылял в библиотеку.

— Сейчас посмотрим. У меня тут есть огромный атлас, в котором, как я надеюсь, должна быть карта звездного неба. Да, нашел, так, Орион, Дракон… Где же эта чертова Полярная звезда? Ах да, вот она, прямо в самом центре страницы. Так, посмотрим. Большая Медведица. Она состоит из семи звезд. Да, последняя звезда называется Алкаид.

— Какую форму имеет это созвездие?

— Что значит какую форму оно имеет? Форму ковша, чего же еще.

— Я знаю, но ручка этого ковша куда направлена? Она идет прямо или куда-то отклоняется?

— Объясни мне, ради всего святого, что тебе нужно? Это поможет понять, что надо искать.

— Мне кажется, что он нарисовал карту тех мест, которые должен посетить. А для этого он использовал звезды… Послушайте, в «Аду», то есть я имею в виду произведение Данте, каждая глава заканчивается словом «звезда». В конце ада Данте видит звезды. То же самое мы обнаруживаем в «Чистилище» и в «Раю», если верить моим записям… — Я пролистала блокнот, стараясь отыскать те примечания, где Пински описал логику Данте.

— Постой, Ромилия. Послушай меня внимательно. Я, конечно, могу объяснить тебе, как выглядит созвездие Большой Медведицы. Но я предлагаю тебе просто выйти на улицу и посмотреть на небо.

Он был прав. После того как он подробно объяснил, в каком месте нужно искать это созвездие, я повесила трубку, набросила на пижаму халат и вышла на улицу.

Ночной воздух был прохладный и очень сухой. Поначалу я ничего не могла разобрать, так как огни Денвера отбрасывали свет на звездное небо, но потом я пригляделась внимательно и увидела звезды. И чем больше я смотрела на них, тем более отчетливыми и ясными они становились. Она были настолько прекрасны в своем кристаллическом мерцании, что я впервые в жизни так долго смотрела на них.

Правда, сейчас я смотрела на них не ради удовольствия, а ради информации.

Передний край Большой Медведицы, состоящий из двух звезд, формировал траекторию, которая заканчивалась возле Полярной звезды. Четыре звезды в образовавшемся квадрате представляли собой сам ковш этого созвездия. А остальные три в самом конце образовывали что-то вроде ручки ковша. Я смотрела на это созвездие долго, пока не убедилась, что хорошо запомнила его очертания. Любопытно, что я всегда помнила, что представляет собой Большая Медведица, но чем дольше смотрела на нее сейчас, тем больше убеждалась, насколько неверными были мои прежние представления. К примеру, я всегда думала, что ручку ковша образуют три звезды, выстроенные в одну прямую линию, но оказалось, что в настоящем ковше Большой Медведицы эта ручка изогнута так, как будто сам ковш до краев наполнен какой-то жидкостью. Я видела прямую линию между последней звездой ковша и первыми двумя звездами ручки, но после этого ручка опускалась вниз до самой последней звезды, которую док назвал Алкаид.

Я быстро вернулась в номер гостиницы и попыталась наложить форму созвездия на карту страны, что не составило большого труда. Все сошлось превосходно. Бристоль, Атланта, Мемфис и Сент-Луис образовали нечто, отдаленно напоминающее ковш. А Сент-Луис, Канзас и Денвер сформировали прекрасную форму ручки. И только одной-единственной звезды здесь не хватало.

Какой город мог сыграть роль Алкаида? И закончатся ли его преступления в этом последнем городе?

Я наложила карандаш на карту, причем тупым концом уперлась в Денвер, а острым повернула к юго-западным штатам. Это была самая прямая линия от Денвера к Лас-Вегасу или Лос-Анджелесу. Если же повернуть острый конец на Сан-Франциско, то ручка ковша будет выглядеть слишком прямой. А если повернуть его к Сан-Диего или Тихуане, то ручка окажется слишком опущенной вниз.

«Проклятие. Все еще приходится ломать голову. Эти догадки напоминают сумасшедший дом». Однако чем больше я вертела карандашом, тем больше убеждалась, что я на верном пути. Тем более что иметь такую неровную траекторию все же лучше, чем не иметь никакой. В любом случае он не станет кружить возле Чикаго, Миннеаполиса или Дес-Мойнса. Он направляется на юго-запад и остановится где-то в нижней Калифорнии, где, по его замыслу, шесть человек должны погибнуть мученической смертью с содранной кожей и срезанными кусками плоти… Господи Иисусе!

Данте. Я схватила «Ад», открыла перевод Пински посреди книги и стала читать. В чем же состоит этот следующий грех?

Он оставил нас в Денвере, где с его помощью человек захлебнулся собственной кровью. Хоакин Чэмп, подозреваемый в убийстве нескольких человек из-за торговли наркотиками, приехал в Денвер именно для того, чтобы создать здесь новый рынок наркоторговли для своей банды. Стало быть, его грех понятен: насилие по отношению к другим.

Следующая Песнь под номером тринадцать посвящена насилию по отношению к себе:

Мы их притащим в сумрачную сень, И плоть повиснет на кусте колючем, Где спит ее безжалостная тень.

Мне даже не хотелось поначалу смотреть на гравюры Доре, но я все же сделала это. Бросившись к книге, я нашла Песнь тринадцатую и прочитала: «Лес самоубийц».

Хищные грифы-стервятники с женскими головами сидели на ветках дерева, отвернувшись от окровавленного леса. А в качестве дерева был изображен какой-то человек с бородой. Он тоже отвернулся в сторону, стараясь увернуться от когтей гарпии, которая сидела на его голове. Но он не мог сделать этого, так как был заключен в это дерево и фактически сам уже стал деревом. Его пупок превратился в сучок дуба. Под ним на земле корчился в мучениях еще один грешник, руки и ноги которого превратились в корни дерева, глубоко вросшие в землю. Через некоторое время я заметила, что остальные грешники находятся в темном лесу и все они либо поглощены деревьями, либо сами превратились в деревья.

Шесть рисунков из книги «О строении человеческого тела». Тела Андрэ Везапиуса, все обнаженные, расчлененные, исковерканные до неузнаваемости, с содранной кожей и свисающими кусками плоти.

К сожалению, мне удалось совместить эти два образа в один.

Пирс уже спал, но мгновенно проснулся, даже не упрекнув меня за столь бесцеремонное вторжение. Я торопливо рассказала ему о своем открытии.

17 марта

Когда душа, ожесточаясь, порвет Самоуправно оболочку тела, Минос ее в седьмую бездну шлет. «Ад», Песнь тринадцатая

— Вероятно, это действительно глупость. Большая глупость. Идиотизм. Безумие. Это единственное решение, которое я приняла за последние два дня. Такие звонки поступают сюда каждый день, не так ли? На самом деле я не из тех людей, которые любят такие вещи. Я часто думала об этом. Да и кто в этом чертовом городе не думает об этом каждый день? Все здесь чертовски прекрасны, а их сиськи накачаны силиконом, но и они все тоже думают об этом. Мы все думаем об этом. Все время. Иногда кажется, что это будет самым лучшим решением проблемы. Это будет самым важным выбором, который может прекратить это безумие. Мне так хочется, чтобы все это исчезло, пропало навсегда. Но ничего не исчезает и не уходит прочь. Во всяком случае, сейчас, в эту минуту. Я просыпаюсь около полудня и ощущаю, что это настроение подавляет меня, опускается на мою душу, как тяжелый занавес, поглощает все мои силы. А она, конечно, не видит всего этого, хотя должна быть где-то поблизости, не так ли? Я не понимаю этого, беру на себя все ее дерьмо, ем ее дзенакс и даже тайком пью ее вино, когда ее нет рядом. У меня предостаточно таких возможностей. И вот это снова накатывает на меня. Черт бы их побрал… Нет, это неправильное слово. Я говорю что-то такое, что вызывает подобное настроение, и сама не понимаю, что сказала. Я заливаюсь слезами, как ребенок, черт возьми! Вы слышите меня, не так ли? Все это время кто-то на другом конце провода, как и я, плачет и рыдает. Как вы думаете, сколько таких сумасшедших у нас здесь… Как, вы сказали, вас зовут?

— Бобби.

— Итак, Бобби, сколько звонков вы получаете в день?

— В данный момент, Кэрин, ваш звонок единственный, который меня беспокоит.

— О да, как бы не так. Вы готовы спасти меня… Вы хотите спасти меня, Бобби?

— Я хочу, чтобы вы сделали правильный выбор, Кэрин. Выбор жизни. Это мое единственное желание.

— Мне нравится ваш голос. Вы встречаетесь сейчас с кем-нибудь? — спросила она со смехом.

Он тоже захихикал, немного смущенный.

— Нет, в данный момент ни с кем. Кэрин, похоже, что вашей матери сейчас нет дома, верно?

— Вы пытаетесь отвлечь меня. На самом деле ей плевать на меня и свой дом. А мне плевать на нее.

— Кэрин, а вы хотели бы, чтобы она была сейчас рядом с вами?

— Нет, я просто хочу умереть, Бобби, вот и все. — Она начинает всхлипывать.

— Вы уже думали об этом? О самоубийстве?

— Да, да.

— Иногда на душе становится так скверно, что хочется куда-то убежать или покончить с этим раз и навсегда, верно?

Она соглашается с ним.

— Я прекрасно понимаю вас, Кэрин. Могу понять. Это можно понять здесь, в этом городе, как, впрочем, и в любом другом месте. Иногда самоубийство кажется единственным выходом из положения, но вы должны помнить, Кэрин, что всегда есть другой выбор, есть альтернатива. И когда вы начинаете думать об этом, то приходите к выводу, что еще не все потеряно, что есть способ выбраться из того мрака, о котором вы только что сказали. Кэрин, вы слышите меня?

Сквозь тихое всхлипывание он слышит слабое «да». Оно звучит обнадеживающе.

— Хорошо. А сейчас расскажите мне о своей матери. Вы сказали, что у нее есть какие-то медицинские проблемы. Она страдает от депрессии? Может быть, ее одолевают какие-то тревожные чувства?

— Черт возьми, вы бьете в самую точку! — И она засмеялась.

— В ее жизни слишком много стрессовых ситуаций, не так ли?

— Можно и так сказать, хотя чаще всего она держит это в себе и не делится с другими. Знаете, Бобби, во всех этих проблемах можно винить только город.

— Она пьет?

— Нет. Можете мне не верить, но она пьет гораздо меньше, чем я. Она всегда держала дома много этой дряни. Никогда не знаешь, кто может заявиться к ней в любой момент. Раньше она покупала все это в Костко, где каждая бутылка стоила не меньше десяти баксов, а сейчас совсем другое дело. Теперь такое пойло у нас не в почете. Она посылает Майю на рынок, что возле Променада, и покупает там самые дорогие напитки. Да, сэр, там каждая бутылка стоит не меньше тридцати баксов. Так что, Бобби, сейчас я потребляю самые дорогие напитки.

Бобби снова захихикал, намекая на то, что понимает ее.

— Вы пьете, Бобби?

— Нет, совсем немного.

— Вам повезло. Самое любопытное, что я часто думаю о своих друзьях, с которыми коротаю время на вечеринках. Так вот, Бобби, они часами сосут коку и глотают таблетки экстази, а иногда подсаживаются и на героин. В конце концов они становятся наркоманами и впадают в зависимость. А я этого не делаю, но не могу дождаться, когда наступит полдень, чтобы добраться до маминого буфета… — Она снова расплакалась.

Он терпелив, дружелюбен и строго придерживается инструкций. Но ему нужна информация относительно местонахождения клиента. Она упомянула Променад, что, по его мнению, должно находиться где-то на Третьей улице. Скорее всего это где-то возле Санта-Моники, но нужно определить место более точно.

— Сколько вам лет, Кэрин?

— Семнадцать, — сообщает она сквозь слезы и замолкает. Может быть, она ищет носовой платок или бутылку виски.

— Значит, вы еще в младших классах?

— Нет, в старших. Я рано пошла в школу.

— Понятно.

— Ничего вам не понятно. Я учусь в продвинутом классе для особо одаренных детей в высшей школе Брентвуд. — И снова в трубке послышался самодовольный смех.

Он быстро записал эти данные в блокнот.

— Стало быть, у вас есть нечто такое, ради чего стоит жить.

— Вы что, шутите? Эта школа создана исключительно для того, чтобы заставить всяких придурков думать о себе лучше, чем они есть на самом деле. На прошлой неделе я специально завалила экзамен по высшей математике, чтобы меня поскорее выперли из этой вонючей дыры.

— Но это о чем-то говорит, не правда ли?

— О чем именно?

— К примеру, о том, Кэрин, что вы умная девочка и можете рассуждать о многих вещах. Даже если у вас сейчас нелегкие времена, вы обладаете знаниями и силой воли. — Даже сверх всякой меры, подумал он, но не сказал ей об этом. Его задача заключалась в том, чтобы поддержать ее.

— Вы замечательный человек, Бобби. — Она замолчала, вероятно снова припав к стакану вина. — А вам известно, кто моя мать?

— Что? Нет, нет, мне ничего не известно о ней. Да я и не должен знать о каждой…

— Ригоберта Альенде.

Господи Иисусе! Боже милостивый!

— Вы слышали о ней? — продолжала Кэрин с прерывистым смехом, будто сказала что-то очень смешное.

— О да, конечно, знаменитая киноактриса.

— Да, кино. Вы, Бобби, вероятно, потратили на мой звонок слишком много времени. — Она снова рассмеялась. — Она стала первой американкой мексиканского происхождения из восточного Лос-Анджелеса, которая удостоилась «Оскара». Вы знаете об этом?

— О да, я слышал что-то такое… — Разумеется, он помнил ее. Нашумевший фильм Камерона Скотта «Жесточайший месяц» получил несколько «Оскаров». Он видел этот фильм и был в восторге от него. А Ригоберта Альенде была просто превосходна. В таком возрасте и к тому же латиноамериканка, она стала звездой экрана. Правда, было странным называть ее женщиной в возрасте, как это делали средства массовой информации, ведь ей сейчас было чуть больше сорока лет. Но в этом городе женщины такого возраста воспринимаются именно так.

Бобби интересно, насколько Кэрин похожа на свою знаменитую мать. Он знает, что Кэрин носит фамилию матери, но, возможно, это объясняется тем, что она — дочь другого мужчины или Ригоберта просто-напросто потребовала, чтобы дочь сохранила ее фамилию. В этом городе все возможно. Ригоберта Альенде была замужем уже более двадцати лет, о чем так много писала пресса. Это была самая счастливая супружеская пара в Голливуде, и оба они занимались серьезным бизнесом, что тоже нечасто встречается. И вот сейчас на другом конце провода дочь Ригоберты Альенде уже более сорока минут беседует с незнакомым человеком, посвящая его в свои тайные намерения покончить с собой.

Он уделил ей еще пятнадцать минут, хотя и знал, что это запрещается всеми инструкциями и правилами. А правила эти очень строги и просты, как сама жизнь. Он должен доброжелательно отвечать на звонки и защищать своих клиентов от необдуманных действий. Он должен вникать в их сумеречное состояние и отговаривать от крайнего шага. Его слова должны быть настолько убедительными, чтобы клиенты в конце концов выбрали жизнь, а не смерть. Даже здесь, в этом городе, где уровень самоубийств самый высокий в стране и ничем практически не уступает Нью-Йорку или Балтимору, должна оставаться надежда на успех. Только самые лучшие могут работать волонтерами горячей линии, куда обычно обращаются люди, решившие свести счеты с жизнью. Бобби вполне отвечал этим строгим требованиям.

— Кэрин, как вы себя чувствуете?

— Намного лучше. Спасибо, Бобби.

— Послушайте, я хочу, чтобы вы запомнили одну простую вещь. Вы можете всегда набрать мой номер и позвонить мне. Кроме того, вы можете обратиться к другим людям, к своей матери, например. Конечно, не сейчас, не в эту минуту, но я не понимаю, почему вам не поговорить с ней по душам. Может быть, это случится через некоторое время, но вы не должны терять надежду на понимание с ее стороны.

Она снова начинает плакать, а он терпеливо ждет, когда она немного успокоится. Он уже порядком устал от этого разговора, но терпит, потому что она должна освободиться от негативных эмоций. Только после этого можно вдохнуть в нее новые надежды на лучшее будущее.

— В данный момент, Кэрин, вам стоит оглядеться вокруг и найти людей, которым вы могли бы полностью доверять. Таких людей, с которыми вы могли бы откровенно поговорить о своих проблемах. Вам нужны новые друзья, с которыми вы могли бы пообщаться, поделиться своими бедами и радостями. Вы встречаетесь со своими школьными друзьями? Выходите в город?

— Да, иногда мы… да, ну, мы ходим в «Старбакс», пьем фрэп.

— Это тот самый «Старбакс», который находится на Променаде?

— Нет, наш «Старбакс» расположен в Брентвуде, неподалеку от Баррингтона…

Он аккуратно записывает все это в блокнот.

— Вы правильно делаете. Надо почаще выходить к людям и обсуждать с ними все ваши проблемы. И не бойтесь говорить об этом откровенно.

— О чем? О своем желании покончить жизнь самоубийством? — испуганно переспросила она.

— Нет, о себе, о своей нелегкой жизни, о своих проблемах… — Он хотел бросить трубку, так как мог упасть в обморок от нервного напряжения и усталости. Этот город утомлял его гораздо больше, чем какой бы то ни было другой. Он требовал от него больше усилий для планирования своих действий. К тому же ему нужно как можно скорее познакомиться с ней. Остальные пять человек уже готовы, но он не может держать их долгое время. И вместе с тем он не должен слишком торопиться, чтобы не испортить все дело. От того, как закончится этот телефонный разговор, во многом будет зависеть то, как и когда они встретятся.

— Спасибо, Бобби. Мне кажется… мне кажется, вы самый лучший человек на свете. Я давно уже не встречала таких людей.

В этот момент он должен был густо покраснеть.

— Нет, я серьезно. Большое спасибо.

Он попрощался с ней и еще раз напомнил, чтобы она звонила ему в любое время. После этого он положил трубку и дважды обвел ручкой на странице своего блокнота написанные недавно слова: Старбакс, Брентвуд, Баррингтон.

~ ~ ~

Следующие шаги показались очень легкими по сравнению с этим телефонным разговором. Сайт газеты «Лос-Анджелес таймс» предоставил в его распоряжение полное описание церемонии вручения «Оскара» и снабдил соответствующими фотографиями, на которых Ригоберта Альенде стоит на сцене при вручении ей «Оскара» за лучшую женскую роль в номинируемом фильме. Прекрасная женщина, которой из зала со слезами на глазах радостно аплодирует ее не менее прекрасная дочь. Что, впрочем, вполне естественно для этой аудитории. Выкрашенные в светлые тона волосы, черное платье с дорогим ожерельем и шикарный бюст, о котором по телефонному разговору можно было лишь догадываться. Вне всяких сомнений, он был сделан в самой престижной хирургической клинике в Беверли-Хиллз.

Эту девушку легко заметить в любой толпе, но эта толпа не появилась в ресторане «Старбакс» в тот вечер. Учащиеся старших классов престижной школы в Брентвуде были еще на занятиях, за исключением нескольких учеников старших классов, у которых сейчас было свободное время. Она вошла сюда в сопровождении трех подружек, которые сразу же заказали себе фрэпучинос, а он ограничился чашкой чая. Но ему вдруг понадобился мед, и поэтому он стал рядом с ней, положил себе в чашку ложку меда и ненароком толкнул ее под локоть, но так умело, будто это она толкнула его и пролила чай на его одежду.

— Ой, черт возьми! — нарочито громко воскликнул он.

— Что случилось? — всполошилась она. — Вы обожглись?

Он натянуто улыбнулся, сказал, что все будет в порядке, что он, дескать, сам виноват и что закажет себе еще одну чашку чая. В этом-то и заключалась вся ирония происходящего.

Она удивленно посмотрела на него и прислушалась к его голосу.

— Простите, мы не знакомы с вами? — На самом деле они были уже знакомы, она ничуть не сомневалась в этом, но все же решила проверить свое впечатление.

Он скромно представился. Она была в шоке, но сохранила спокойствие и даже улыбнулась:

— А я Кэрин. Кэрин Альенде. Мы знакомы с вами по телефону горячей линии.

Она понимала, что должна что-то сказать ему, но не знала, что именно. А он показался ей слишком сдержанным и постоянно ссылался на то, что правила запрещают ему откровенничать со своими клиентами. Через некоторое время она бросила своих друзей, которые вышли на улицу и там допивали свой коктейль как раз напротив аптеки «Брент эйр». Иногда они с ухмылкой поглядывали на нее и на ее собеседника, ломая голову над тем, кто это такой и почему они ничего не знают о нем. При этом ехидно хихикали и пытались определить его роль в жизни своей подруги. (Ее парень? Слишком старый, но при этом весьма симпатичный.) Однако вскоре они полностью погрузились в свои собственные дела, школьные проблемы и наркотики, а Бобби и их подруга показались им слишком взрослыми и скучными.

Бобби внимательно слушал, пока Кэрин рассказывала ему о своем одиночестве и о том, что стала чувствовать себя намного лучше после их телефонного разговора. Он понимающе кивал головой, когда она говорила о своем желании покончить с собой, о потребности уйти из этой жизни, о снотворных таблетках своей матери, которые она запивала вином. Кэрин говорила, что находится в безумном состоянии и уже не надеется на лучшее. Бобби убедил ее в том, что не считает ее сумасшедшей, и в конце концов добился того, ради чего пришел. Перед прощанием она написала в его блокноте свой домашний телефон.

Вернувшись в свою комнату, Бобби аккуратно внес ее фамилию и номер телефона в список из пяти человек.

На следующий день они встретились в небольшом кафе, и Кэрин сразу же заказала себе свой обычный капуччино. Потом она взяла его за руку и мило улыбнулась:

— Извини, Бобби, мне нужно пойти в туалет. Ты не мог бы подождать здесь, пока принесут мой кофе?

Он, конечно же, не имел ничего против. Напротив. Когда она ушла, он быстро достал порошок мидазолама гидрохлорида, который был очень похож на ванильную сахарную пудру, и смешал их. Этот препарат известен своей способностью обездвижить человека, сохраняя его в полном сознании. В отличие от близкого ему по последствиям рохипнола, который ввергает тело человека в состояние амнезии, мидазолам действует как успокаивающее средство, обладающее гипнотическим свойством. Именно этим препаратом пользуются колумбийские похитители. Бобби взял трубочку, опустил один ее конец на дно чашки, а потом всыпал туда порошок. К тому моменту, когда Кэрин вернулась на свое место, все было готово.

— Попробуй, хватит ли тебе сахара? — спросил он у нее.

— Спасибо, очень мило с твоей стороны, — сказала она и отпила глоток. — О, это действительно очень сладко! — засмеялась она.

Бобби извинился и изъявил готовность заказать ей еще одну чашку кофе, если в этой слишком много сахара.

— Нет, нет, все нормально, — возразила Кэрин. — Спасибо.

Она смотрела на него влюбленными глазами, а он уже знал с первого их разговора по телефону, что она неравнодушна к нему.

Какое-то время они сидели в кафе, болтали о том о сем, но потом она стала ощущать некоторую усталость. Бобби предложил ей отправиться домой и услужливо помог встать из-за стола и выйти на улицу. В тот день с ней не было никаких друзей, поэтому никто из ее знакомых не видел, как он усадил ее в фургон с затемненными стеклами и быстро уехал прочь, направляясь в восточную часть города, на бульвар Сансет, 405.

Он очень устал. Это дело потребовало от него гораздо больше сил и времени на подготовку. Но оно стоило того, так как он знал, что все должно быть прекрасно.

Дорожное движение в этом городе не позволяло ему расслабиться ни на минуту. И все же было лучше использовать для осуществления своего замысла помещение склада в Ван-Нюсе, который находился вдали от центра города. Это было новое, чистое и вполне пристойное здание, которое он арендовал за небольшие деньги. К тому же оно было намного больше, чем все те, которые попадались ему во время поиска. Стены этого склада были тонкими, выложенными из серого шлакоблока. А рядом находились другие складские помещения. Он специально выбрал среднюю комнату, расположенную между двумя крайними и уже заполненную мебелью. Так больше шансов, что рядом с ним не появятся какие-то посторонние люди, которые могли бы услышать крики о помощи или стоны его жертв.

Однако они долго не стонали. Жидкое средство версед, которое он вводил им через каждые три часа, сделало их очень пассивными. Фактически все это время они пребывали в полудремотном состоянии, и только сегодня в полдень он перестал колоть им это средство, чтобы их мышцы достаточно окрепли, обрели свою прежнюю упругость и легко поддавались острому скальпелю.

Для него было весьма утомительно кормить и поить их каждый Божий день. Они ничего не помнили и только таращили на него удивленные глаза, когда он кормил их из ложечки желатином. Они молча жевали, проглатывали его и равнодушно взирали на металлические балки. А потом долго спали. Некоторые из них стали со временем обнаруживать признаки значительной потери веса. Но с того дня, когда он заполучил в свое распоряжение Рауля, первым позвонившего ему после телефонной беседы, прошла только одна неделя, и они не должны умереть от голода. Бобби делал все возможное, чтобы они получали достаточное количество воды.

Уборка помещения после них представляла для него еще одну проблему, но он относился к этому как к должному и все делал с надлежащей аккуратностью. Поскольку все они были голыми, ему не пришлось ломать голову над тем, как постирать их одежду. Нужно было убрать только то, что оставалось после них на полу, да регулярно протирать их грязную кожу.

Все эти хлопоты отнимали у него немало драгоценного времени. Каждый раз во время посещения он тратил на них не меньше полутора часа. Он привез с собой раскладушку, на которой спал по ночам.

Бобби нуждался в отдыхе и в более тщательной подготовке к операции. От кого-то он слышал, что на холме, неподалеку от Брентвуда, соорудили новую научную библиотеку в Музее Гетти, которая вполне устраивала его. Газета «Лос-Анджелес таймс» сообщала, что это одна из лучших библиотек в стране. Историки и специалисты со всех концов мира приезжают туда, чтобы познакомиться с новыми поступлениями и посидеть над оригинальными документами, письмами Пикассо или полистать страницы первого издания книги «Приключения во время путешествий по Центральной Америке, Чьяпас и Юкатане», написанной Джоном JI. Стивенсом еще в 1842 году, причем написанной им парой медицинских пинцетов.

А Бобби просто хотел посмотреть, какими работами Данте могла похвастаться эта библиотека.

Небольшой подъемник из подземного гаража был специально задуман для того, чтобы избавить людей от оживленной трассы Лос-Анджелеса. Бобби понравилось это короткое путешествие в вагоне фуникулера. Он уютно устроился на втором сиденье и наслаждался отдыхом, пока поезд медленно поднимался на вершину холма. Неподалеку сидела маленькая девочка с куклой, которая по форме напоминала крошечного носорога. Она поглаживала его руками и смотрела на небо. «Это Голливуд?» — спросила она у папы. Он терпеливо объяснил, что это Беверли-Хиллз, а Голливуд находится чуть дальше.

А Бобби в это время смотрел в противоположную сторону, где возвышались вершины гор Санта-Моника. На склоне одной из вершин примостился кампус колледжа, который издалека напоминал небольшое и тихое королевство, нависающее над новыми корпусами библиотеки Гетти. Кто-то из его соседей по вагону тоже обратил на это внимание. «Гора Сент-Мэри, — тихо произнес один пожилой господин. — Эти монахи создали здесь свой монастырь задолго до того, как сюда пришли люди. А на месте Брентвуда стоял непроходимый лес. Сейчас их земельная собственность, надо полагать, стоит не менее миллиарда долларов».

Все это замечательно. Это самое тихое место в этом самом большом по территории городе страны. Он вышел из фуникулера вместе с другими туристами, пересек обширное патио из гранита и мрамора, поглядывая на карту, и стал подниматься вверх по ступенькам библиотеки. Это огромное круглое здание, сооруженное из того же итальянского камня, что и музей. А здание музея, казалось, самым естественным образом вырастало из горной вершины Санта-Моники.

Поначалу служащие библиотеки не пускали его в главный зал.

— Только в том случае, если вы намерены заниматься научно-исследовательской работой, — сообщил ему охранник на входе.

— О да, я профессор.

— Я выдам вам временный пропуск, а после этого вы можете обратиться в администрацию за получением постоянного читательского билета. В каком колледже вы работаете?

— Я ваш сосед, — сказал Бобби, улыбаясь и показывая рукой на раскинувшийся на холме кампус. — Маунт Сент-Мэри.

Охранник написал название колледжа на временном пропуске. Бобби расписался ниже этой надписи и протянул охраннику свои водительские права.

— Вот и все, доктор Яманака. Пристегните его на свою рубашку.

Прежде чем сесть за компьютерный терминал, Бобби решил осмотреть интерьер библиотеки. Увидев, что здание выстроено в виде концентрических кругов, он чуть было не рассмеялся, но сдержал себя, поглядывая на угрюмые лица студентов, склонившихся над письменными столами. Эти круги были совершенными по своей форме. Он направился по первому кругу и поднялся на второй этаж.

Доступ к произведениям Данте был неограничен. Он быстро нашел нужную полку с книгами, большинство которых состояли из рисунков Блэйка, но они его совершенно не интересовали. Затем он отыскал репродукции гравюр Доре, снял с полки толстую книгу «Полное собрание произведений Доре, посвященных „Аду“» и сунул ее под мышку. Неподалеку он заметил еще несколько книг, причем одна из них сразу бросилась ему в глаза: «„Ад“: Перевод и иллюстрации Томаса Филлипса». Он быстро пролистал ее и обнаружил, что это самое последнее и самое современное издание знаменитой поэмы. Все рисунки были похожи на комиксы, а круги ада изображались в манере Энди Уорхола. Это был ад с иронией двадцать первого века. Однако он взял и эту книгу.

А вот и знаменитое «Строение» Везалиуса. Он взял и ее, но только ради любопытства, причем именно вторую книгу. Просто так, ради разнообразия.

Он чувствует, как прошли годы. Когда он впервые приступил к чтению «Божественной комедии», когда впервые увидел потрясающие гравюры Доре в старых книгах, которых было немало в доме его тетушки, у него что-то екнуло в душе, а все тело стало вибрировать от возбуждения. Они были пугающе очаровательными, очень чистыми и необыкновенно выразительными. Сейчас они уже не имеют над ним такой силы, как тогда. Возможно, это из-за того, что он превзошел Доре, сам побывал в этих кругах ада и фактически сделал их реальностью. Взять хотя бы этого Миноса, например. Минос сидит на скалистом холме и смотрит на новую группу прибывших грешников. Некоторые из них кланяются ему, а одна обнаженная душа даже упала перед ним на колени. Рядом с ним, опершись на длинную палку, стоит дьявол с толстыми приподнятыми крыльями. Он тоже обнажен и очень суров. Минос огромен и занимает практически все пространство рисунка. На его голове — корона, которая сливается с его густыми светлыми волосами, постепенно переходящими в кудрявую бороду. Его левая нога заброшена на правую, а весь он словно отдыхает на этом камне. Из-под его грузного тела выходит толстый, похожий на удава хвост, но мы не видим, где именно он соединяется с телом. Он извивается поверх его левой руки, а в правой он держит конец хвоста. Да, Доре прекрасно знал человеческое тело. Все мышцы демона настолько выразительны, что кажется, будто написаны с натуры. Минос слушает, что скажут ему все эти грешники и в каких грехах они признаются ему. Сам же он удивительно спокоен. Скоро он схватит их своим мощным хвостом и швырнет каждого в соответствующий круг ада.

Бобби перерос все эти изображения. Сейчас он гораздо больше, чем все это.

В эти дни его интерес прикован к примечаниям и пояснениям Везалиуса и его рисункам. К примеру, этот список инструментов для рассечения человеческого тела и сопровождающие его иллюстрации. Везалиусу нечего было опасаться — он жил в эпоху Возрождения, когда можно было делать с человеческим телом что угодно. Это выгодно отличало его от предшественников прошлых столетий, к примеру, Галена, которых за подобные эксперименты ждало суровое наказание. Чтобы получше изучить строение человеческого тела, Гален вынужден был экспериментировать на животных и лишь изредка использовал для этой цели обезьян. А Везалиус, хотя и старался не унижать своего великого учителя анатомии человека, все же внятно указал на его многочисленные ошибки, касающиеся строения тела и расположения тех или иных мышц и связок. Имея в своем распоряжении более совершенные инструменты, он сделал то, что только мог сделать специалист той эпохи. Непосредственно под рисунком с таблицей инструментов и приспособлений Везалиус поместил их полный список.

Рисунок C: разнообразные отверстия, через которые можно продеть петли, чтобы обездвижить руки и ноги.

D: кольца для закрепления рук и ног животного.

E: к этому кольцу нужно прикрепить верхнюю (но не нижнюю) челюсть с помощью небольшой цепочки, чтобы голова была неподвижной. Таким образом дыхание и голос человека не будут нарушены цепочкой.

F: Различные типы лезвий, покрытые тампонами.

N: Кривые иглы вместе с толстыми нитками, используемые для наложения швов.

X: Хирургические щипцы.

Итальянцы используют грубые ножи с большими толстыми ручками или рукоятками, но они мало пригодны для проделывания изогнутых надрезов. Кроме того, они часто мешают вам проводить более точные операции и не дают возможности опускать руки, если вам захочется.

Конечно, у Бобби сейчас гораздо более совершенные инструменты. Посетив медицинский склад в округе Орандж, он обеспечил себя всем необходимым.

Медленно пролистывая книгу Везалиуса, Бобби неожиданно задремал, а когда проснулся, то вдруг ощутил сухость во рту. Он нашел неподалеку фонтан с питьевой водой, утолил жажду, а потом вернулся на свое место и открыл книгу Тома Филлипса, посвященную «Аду». Разве может ад быть таким смешным? Какой-то супермен, летящий над темным городом. Если это ад, то только эпохи постмодерна.

И все же через полчаса что-то в этих рисунках показалось ему привлекательным. Его тетушка часто повторяла, что никогда не стоит спешить с изучением произведений искусства. Если оно стоит того, то рано или поздно войдет в душу.

Его тетя. Такая добрая, давно ушедшая и такая далекая от всего этого.

Она была права. Рисунки Филлипса стали обретать какой-то смысл. Может быть, и не смысл, но что-то осмысленное в них действительно обнаруживается. В его рисунках очень много повторений: стрелы, которые направлены в одну сторону, но никуда не летят, толстый пистолет, лежащий в тени, и большое количество слов, которые распростерлись над всеми рисунками на фоне ярких красок. Краски. Ему никогда и в голову не приходило, что ад может иметь какой-то цвет.

А потом этот Минос. О, это действительно Минос.

Профиль головы, разрезанной на две части прямо посередине. Рот открыт, но никаких зубов в нем не видно. Один глаз, даже не глаз, а пустая глазница. Это действительно череп, а не какое-то подобие, во всяком случае, не фотография. И все равно видно, что это череп. В этом нет никаких сомнений. А в нем лежит хвост, свернутый вокруг себя и нескончаемо длинный, без конца и края. А в том месте, где хвост заканчивается водоворотом, стоит небольшой ящик, в котором виднеются крохотные фигурки людей, обнаженных и сбитых в одну большую кучу. Это грешники, выстроенные в один ряд.

Именно на этом хвосте он остановил свое внимание. Хвост не связан с нижней частью спины, а занимает место мозга. Бобби долго смотрел на этот змеевидный хвост, состоящий из множества колец и завитушек. Если этот хвост попытается выбраться наружу или направится не в нужную сторону, то голова расколется на части, ее кости разлетятся по всему второму этажу библиотеки и в конце концов заполнят все пространство музея.

Бобби заморгал глазами. В голове что-то щелкнуло, как будто от удара плетью. Он стоит в туалете, прижавшись головой к мокрой и прохладной стене, где до него доносятся приглушенные грешные стоны отца и сестры.

Мэгги.

Позже он видит Мэгги в ванне. Она смотрит ему в глаза, а ее руки бессильно болтаются в красной воде.

Он начал задыхаться, и что-то липкое стало проникать в его тело. Это же те самые рисунки, которые он только что смотрел. Эти гребаные картинки, которые нарисовал какой-то мифотворец. Это они не дают ему дышать.

— Что с вами, сэр?

Бобби открыл глаза, но ничего не видел перед собой. Голос привел его в чувство. Имя на карточке сотрудника библиотеки: Джошуа. У него аккуратная борода и добрые глаза.

— Сейчас я помогу вам подняться.

Джошуа подхватил его обеими руками под мышки и попытался поднять с пола. Бобби растерянно огляделся вокруг. За окнами наступали сумерки. Солнце уже клонилось к Тихому океану. Джошуа что-то говорит ему, но Бобби не слышит. Все кажется ему каким-то странным. Он снова огляделся вокруг, увидел на столе раскрытую книгу с рисунками Филлипса и отвернулся в сторону. Джошуа дает ему какие-то советы, предлагает выпить воды или немного перекусить. Бобби вяло благодарит его, медленно выходит из библиотеки, с трудом преодолевает патио музея Гетти и спускается вниз по мраморным ступенькам. Он не стал дожидаться очередного поезда, чтобы спуститься вниз. Здесь была тропинка, точнее сказать, дорога, которая вела вниз от музея и библиотеки Гетги. Он побежал по ней вниз, к подножию холма.

18 марта

Пирс позвонил в отделение ФБР в Лос-Анджелесе и рассказал им все подробности убийств, совершенных Миносом в других штатах. Сейчас они уже знали имя убийцы, хотя эта информация не должна была просочиться в печать. Впрочем, если все, что мы знали о нем, было правдой, то мы могли без труда определить место следующего убийства и даже вычислить предполагаемых жертв преступника. Пирс приказал федеральным агентам в Лос-Анджелесе обратить особое внимание на медицинские, религиозные и частные учреждения, деятельность которых связана либо с предотвращением самоубийства, либо с людьми, которые имеют склонность к суициду или проходят лечение по программе реабилитации. К этому делу были подключены все подразделения полиции Лос-Анджелеса, а обо всех случаях внезапного исчезновения людей должно было немедленно сообщаться ФБР. Если же речь пойдет о пропаже шестерых человек, то мы должны сразу же выходить на преступника и пресекать его действия.

— Конечно, все эти исчезновения могут поставить нас в тупик, — поделился со мной Пирс. — Это же Лос-Анджелес — город, где люди пропадают почти каждый день, а потом появляются через пару дней. Многие молодые люди просто коротают время у своих подруг или сбегают из дома. Не знаю, как мы справимся со всем этим.

Я внимательно слушала его, но не отвечала на его вопросы, поскольку в это время следила за тем, как наш маленький самолет снижается над городом, направляясь к аэропорту. Я никогда не была раньше в Лос-Анджелесе и сейчас поражалась тому, как далеко раскинулся этот город.

Местное отделение ФБР в Лос-Анджелесе поражало своими размерами. Здесь было больше женшин, чем мне приходилось видеть во всех местных или федеральных департаментах полиции, вместе взятых. Все они были одеты в строгие костюмы, и среди них я чувствовала себя неловко. За последние двадцать четыре часа я не имела возможности принять душ, а одежду не меняла с того момента, как приехала в Денвер. Как и многие другие федеральные агенты, включая и Пирса, я пыталась немного поспать в самолете, но из этого ничего не получилось, так как голова моя была забита разработкой новой версии происходяшего. Это была новая идея, которая, как мне казалось, должна была помочь мне максимально приблизиться к убийце.

Пирс пожал руку руководителю отдела ФБР в Лос-Анджелесе, специальному агенту Летишии Фишер. Она обрадовалась встрече с Пирсом.

— Рада видеть тебя, Чип! — широко улыбнулась она. Было заметно, что она давно знает его, но не видела последние пару лет, во всяком случае, с тех пор, как он потерял ногу и глаз.

Они немного поговорили о том о сем, а потом Пирс представил меня и попросил подробно описать состояние дел.

Я повторила все то, что она уже и так знала, а потом вкратце познакомила ее с моей теорией, которая привела нас в Лос-Анджелес.

— Преступник имеет пристрастие к «Аду» Данте. Он использует это произведение в качестве своеобразной схемы, на основе которой создает собственный план. Если провести линии, соединяющие города, в которых совершены убийства, мы получим точные контуры созвездия Большая Медведица. Сейчас они указывают на юго-запад страны, а главными городами там являются Лос-Анджелес и Лас-Вегас.

— Вы уже связались с отделением в Лас-Вегасе? — спросила специальный агент Фишер.

— Да, — ответил Пирс, — они получили все необходимые наводки и внимательно отслеживают попытки самоубийства.

Она уже знала, что мы пытаемся отследить все случаи самоубийства или попытки его совершить.

— Между Лос-Анджелесом и Лас-Вегасом есть немало различий. Оба города — места несбывшихся надежд, просто в каждом из них эти надежды разные.

— Совершенно верно, специальный агент Фишер, но я все-таки отдаю предпочтение Лос-Анджелесу.

— Почему? — Она пристально посмотрела на меня. Мне понравился этот взгляд. Она могла смотреть человеку прямо в глаза и ждать от него прямого ответа на свои вопросы. Причем делала это именно здесь, в Лос-Анджелесе, где она руководила самым крупным отделением ФБР за пределами Нью-Йорка. По ее внешнему виду трудно было сказать, латиноамериканского она происхождения или афро-американского. Возможно, в ней соединились обе линии. К тому же она была женщиной, что тоже немаловажно.

— Я полагаю, сейчас он находится здесь, — сказала я, — потому что ему нужен густой темный лес, а Лас-Вегас окружает голая пустыня. Ему нужны деревья.

— Объясните, пожалуйста, свою мысль, детектив.

— Он очень щепетилен в отношении своих убийств и любит оставлять после себя яркие многозначительные символы, которые показывают, как раньше жили его жертвы и как они умирали. Три человека в Мемфисе были убиты с помощью собаки, которая символизирует трехглавого пса Цербера в аду. Хоакин Чэмп захлебнулся собственной кровью, как и те грешники в аду, которые допускали насилие по отношению к другим. Моя сестра Каталина Чакон и ее любовник были убиты металлическим ломиком, связанные вместе, как и их прототипы Паоло и Франческа.

Специальный агент Фишер внимательно слушала, а меня вдруг охватило странное и по-детски наивное чувство, будто мой рассказ делает меня виновной в убийствах Миноса. Сообщая об этом ей, я почему-то ощущала себя виноватой в том, что мне приходится это делать. Однако Фишер удивилась вовсе не этому.

— Одна из его жертв была вашей сестрой? — сказала она.

Только сейчас я поняла, что допустила ошибку, но было уже поздно.

— Да, мэм, была.

Фишер повернулась к Пирсу.

— Мы можем поговорить наедине, Чип?

Они отошли в сторону.

Пирс нашел меня в кофейне. Я набросилась на него с расспросами, так как была слегка напугана и оказалась совершенно не готова к этим бюрократическим штучкам. Возможно, он впервые увидел на моем лице гамму самых противоречивых чувств.

— Ничего, все нормально, — успокоил он меня.

— Тогда почему же вы беседовали так долго? — Я заглянула ему через плечо. — Неужели она проверяла все подробности моей биографии?

— Детектив Чакон, сейчас вы являетесь агентом ФБР, и хотя это временное состояние, вы все равно не имеете права разговаривать со своим начальством в таком тоне. — Он пристально посмотрел на меня. Мне никогда еще не приходилось сталкиваться с таким типом власти. А источник этой власти был очень прост: в голосе этого человека хорошо ощущалась сила власти федерального правительства. — Детектив Фишер позволит вам продолжать это дело на подведомственной ей территории, — добавил Пирс.

— С большой неохотой? — спросила я.

— Да, но я уговорил ее это сделать. Нас связывают многие годы совместной работы. Лети имеет громадный послужной список и сделала больше, чем многие из нас в региональных отделениях ФБР. Это Лос-Анджелес. Раби Ридж и Вако — это детский лепет по сравнению с тем, что может произойти в этом городе. В прошлом у нас была дурная репутация, и сейчас мы пытаемся избавиться от этого дьявольского проклятия.

Мне было наплевать на их общественную репутацию и на темное прошлое. В конце концов, это их собственные проблемы, а моей проблемой является Минос. Но я промолчала, так как именно они привезли меня сюда и дали возможность закончить это дело.

— Ромилия, продолжайте делать то, что вы делаете.

Основательная проверка медицинских сестер и студентов, принятых на работу в местные больницы и поликлиники, в особенности те, где действуют специальные программы по предотвращению самоубийств, не принесла нам сколько-нибудь значительных результатов. Пара медсестер в прошлом баловалась наркотиками, еще одна была осуждена за хранение кокаина, но все это, по словам Фишер, воспринимается в этом городе, как употребление кофе.

— А как насчет горячих линий по предотвращению самоубийств? — поинтересовался Пирс.

— Их всего три в нашем районе, — ответила Фишер, сидя за своим рабочим столом и щелкая мышью по экрану ноутбука. — Две из них основаны очень давно и прекрасно себя зарекомендовали. Центр по предотвращению самоубийств предоставил нам список всех своих сотрудников-волонтеров вместе с их биографическими и служебными данными. Никто из этих людей не вызвал у нас ни малейшего подозрения. То же самое можно сказать и про клинику «Надежда и опора». Сейчас мы ждем подобной информации от третьего центра под названием… сейчас посмотрим… служба горячей линии «Рука помощи». Эта организация является самой закрытой из них. Ответственный сотрудник очень любит напоминать нам о своих правах. — Летишия Фишер посмотрела на меня, и в ее взгляде появился легкий налет цинизма. — Они открыли эту службу пару месяцев назад.

Мысль о необходимости тщательной проверки всех этих горячих линий обескуражила меня. Это показалось мне слишком отвлеченным занятием. Минос хочет видеть свои будущие жертвы, стремится собрать их всех вместе. Перед моими глазами предстала совершенно иная картина: Минос устраивается в местную клинику в качестве медбрата (кстати, он вполне годится для этой роли, знает основы медицины, лекарства и как пользоваться шприцем), знакомится там с отдельными пациентами, накачивает их наркотиками, сажает в машину «скорой помощи» и вывозит за пределы клиники во время ночного дежурства.

Список пропавших людей тоже оказался не слишком утешительным. До настоящего времени четыре полицейских участка уже доложили об исчезновении в общей сложности семнадцати человек за последние сорок восемь часов. Большинство из них вскоре непременно обнаружатся либо в качестве жертв какой-нибудь ночной перестрелки, либо вернутся домой после очередной пьянки. И только несколько из них останутся в полицейском списке исчезнувших и подлежащих розыску. По словам агента Фишер, на данный момент только один случай привлек к себе внимание полиции.

— Кэрин Альенде, дочь актрисы Ригоберты Альенде. Объявлена в розыск по вчерашнему заявлению матери.

— Вы серьезно? — воскликнула я. Только один день в Лос-Анджелесе, и уже непосредственный контакт с блистательным Голливудом. И не просто с Голливудом, а с легендарной Ригобертой Альенде. Именно из-за этой женщины моя мать в корне изменила негативное представление о мексиканцах и часами сидела в кинотеатре, с восхищением наблюдая за ее игрой. Она знала каждое произнесенное ею слово.

— Конечно, мы допросим всех парней в Брентвуде, — сказала Фишер, — но пока они не сообщили представителям прессы ничего интересного. По всей вероятности, эта девушка катается вдоль тихоокеанского побережья на каком-нибудь «феррари».

У каждого из нас была своя работа. Даже Чип Пирс был занят делом и постоянно сидел на телефоне, связываясь, насколько я могла судить, с Нэшвиллом и Квонтико. И я тоже была далеко от дома. Лос-Анджелес. Я посмотрела в огромное окно на город с высоты двенадцатого этажа и подумала, что у этого города даже не две, а все три линии горизонта. Мне пришла в голову мысль позвонить дядюшке Чепе, но потом я вспомнила, что этот звонок вызовет настоящую горячку на телефонной линии между Лос-Анджелесом и Атлантой. Он, вероятно, уже вернулся из своей поездки в Джорджию, и если я сейчас позвоню ему, то через тридцать секунд со мной свяжется мама и скажет свое привычное: «Ты не поверишь, кто только что позвонил мне с ошеломляющей новостью». А после этого пойдут другие звонки.

Поэтому я продолжала любоваться Лос-Анджелесом из аквариума ФБР, в то время как все остальные сновали взад и вперед, делая вид, что выполняют чрезвычайно важные обязанности.

Молодая симпатичная женщина с красивыми сережками с трудом нашла мне свободный стол для работы. Я села на стул и разложила на столе все свои бумаги, с которыми никогда не расставалась и которые всегда носила в своей сумке. Листы бумаги уже изрядно потрепались, а уголки загнулись, хотя я всегда стремилась держать их в надлежащем порядке. Разумеется, сейчас моя сумка стала намного тяжелее из-за двух книг Дантова «Ада».

Лес самоубийц. Люди, которые заблудились в своем собственном отчаянии и не видели никакого выхода. Именно так относились к смерти в те давние времена. Хотя точка зрения Данте была очень суровой, он все же вел беседы с грешниками и спрашивал их, почему они оказались в аду. А они объясняли ему, как на последней исповеди. Поначалу мне казалось, что наш убийца видел себя в качестве знаменитого итальянского поэта, но потом я лучше узнала Данте и поняла, что это не так. Данте сочувствовал этим страдающим душам, жалел их, а Минос был лишен этого чувства. Минос без колебаний швырял их туда, где они должны были остаться навеки.

Я смотрела в лица этих несчастных людей, заключенных в стволы деревьев. Их израненные, униженные и исстрадавшиеся души попали в ад, как перезревшие семена. И Минос посадил эти семена в землю ада. И они превратились в скрюченные узловатые деревья, на которых сидели злые гарпии и клевали их деревянную плоть.

Это было предупреждение. Данте предупреждал собственный мир: не совершайте этот грех, иначе так закончите свой жизненный путь.

А если это предупреждение нашему миру? Может быть, мой Минос тоже пытается предупредить наш мир об ответственности за злые дела? Может, это некая религиозная миссия, весть людям о совершаемом самоубийстве?

Души самоубийц, талантливо изображенные на гравюрах Доре, помогли мне представить картину, которую я не хотела видеть. Эти гравюры накладывались на изуродованные тела Везалиуса. Мужчины и женщины, начисто лишенные плоти. Минос действовал буквально. Он не мог превратить свои жертвы в деревья, но при этом вполне мог содрать с них кожу и срезать куски плоти.

Сейчас я могла думать так, как Минос. Могла видеть логику его поступков, понимала, за что он убил мою сестру и Джонатана. Для него это имело определенный смысл. И для меня тоже.

Я протерла глаза. Пара глотков виски пришлись бы очень кстати. Не этот кофе, хотя он превосходен, а именно виски. Причем без содовой.

Я листала страницы «Ада» и через некоторое время почувствовала, что все образы Доре стали сливаться в единое целое, один рисунок за другим, изрезанные тела, обезглавленные мужчины и женщины, чьи толстые торсы плавали в море крови. А в самом конце находилось ужасающее изображение сатаны, застывшего в плотном озере льда. Он жевал трех человек своими тремя ртами и был чудовищно свиреп в своей ярости.

Будет ли наш Минос убивать людей до последнего круга ада? Означает ли это, что он закончит свое мерзкое дело где-нибудь в Миннесоте? Для этого он может отыскать много соответствующих грехов. Как долго будет продолжаться весь этот кошмар?

Сзади ко мне неслышно подошел Пирс.

— У нас тут есть кое-что. Некий Итан Коулридж, студент младшего курса Калифорнийского университета в возрасте девятнадцати лет пропал три дня назад. Его сосед по комнате Элайджа Рид сообщил также, что в последнее время беспокоился за соседа, так как однажды вошел к нему и увидел, как тот уставился на пузырек со снотворными таблетками. Поехали.

~ ~ ~

— Что? Вы из ФБР? — удивился Элайджа Рид, уставившись на черную повязку Пирса.

Пирс проигнорировал его вопрос и обрушил на худощавого белого девятнадцатилетнего парня шквал вопросов.

— Ваш сосед по комнате мистер Коулридж имел склонность исчезать на несколько дней?

— Нет, никогда. Он всегда был здесь. Всегда вовремя приходил на занятия, любил вставать рано утром, много занимался и все в таком же духе. И при этом никогда не увлекался наркотиками или чем-то вроде этого. Он даже не пил. И вообще это был хороший парень из какого-то небольшого поселка в пустыне. Извините, но я должен спросить: почему им заинтересовалось ФБР? Разве это не местное дело?

Похоже на то, что он прослушал курс лекций на юридическом факультете.

— Знаете, — уклончиво ответил Пирс, — иногда ФБР берет под свой контроль дела, которые связаны с исчезновением людей.

— Да, но только в том случае, когда речь идет о преступлениях, совершенных в нескольких штатах. Вы ищете какое-то конкретное лицо? — Парень заметно нервничал, но все же не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать эрудицию.

— Похоже, сынок, ты хочешь пойти на работу в ФБР в один прекрасный день? — спросил Пирс с легкой ухмылкой. Это был хороший ход, подумала я, так как парень расплылся в улыбке, несмотря на некоторое смущение. — Продолжай в том же духе, и мы с тобой когда-нибудь поговорим на эту тему. А сейчас послушай меня, Элайджа, мы должны осмотреть эту комнату. — Пирс обвел рукой небольшое студенческое жилье. — Надеюсь, ты не станешь возражать?

Элайджа молча отошел в сторону. Мы с Пирсом огляделись вокруг и поинтересовались, за каким столом обычно работал Итан. Пока Пирс разглядывал его место, я осматривала комнату. А Элайджа уселся на свою кровать и нервно потирал руки, хотя по всему было ясно, что ему нечего скрывать.

— Расскажите мне, Элайджа, — сказала я, оглядывая комнату, — чем он увлекался, на что обращал внимание и что ценил превыше всего?

— Он был очень странным, — ответил тот, немного подумав. — Он часто грустил, очень много занимался, но, как мне кажется, только для того, чтобы хоть как-то организовать свою жизнь. Рано вставал и всегда присутствовал на занятиях. А потом он вдруг устал от всего этого, стал спать в выходные, как будто у него было слишком много свободного времени. Иногда я говорил ему, чтобы он вышел погулять, сходил в кино, но он предпочитал спать до обеда и ничего не делать, что было не характерно для него в обычные будничные дни. Он мог провести в пижаме весь день и даже не смотрел телевизор, когда я включал его. Кроме того, он никогда не выходил в Интернет и ничем не увлекался. По-моему, он просто устал от жизни и не находил в ней никакой радости.

У Итана был четкий и аккуратный почерк. Слишком аккуратный для человека его возраста. Он напомнил мне старую каллиграфию. Расписание классных занятий, памятки о необходимости сдать в библиотеку какие-то книги, детальный список всевозможных расходов, составленный на полях тетради. Иначе говоря, ничего такого, что могло бы вызвать вопросы, что само по себе уже было довольно странным. Ведь этому парню всего лишь девятнадцать лет. Интересно, были у него хоть какие-то мысли, которые выходили бы за рамки раз и навсегда установленного порядка? Никакого дневника, личного журнала, только сухие ученические записи, классные заметки и несколько телефонных номеров. Один из них показался мне знакомым. Я видела его некоторое время назад в блокноте Пирса.

— Агент Пирс.

Он подошел к столу. Я показала ему на один из телефонных номеров.

— Да, хорошо. — Он записал его, а затем посмотрел на стоявший в комнате телефонный аппарат и записал заодно и его номер.

Едва увидев Майки Фаррела, я сразу же вспомнила циничные нотки, прозвучавшие в голосе специального агента Летишии Фишер, когда она говорила о службе горячей линии «Рука помощи».

Майки Фаррел был весьма амбициозным и чрезвычайно активным администратором новой службы по предотвращению депрессий и самоубийств. К тому же он был главным добытчиком спонсорских денег, и когда мы встретились с ним, он как раз беседовал на эту тему с двумя хорошо одетыми женщинами из какого-то большого корпоративного фонда. У меня возникло ощущение, что наше появление вконец испортило ему эту встречу.

— Прошу прощения, но не могли бы мы поговорить с вами в другое время? — спросил мистер Фаррел, с трудом выдавливая из себя улыбку. Его густые курчавые волосы задрожали так, словно он с трудом сдерживал приступ гнева или по крайней мере острых эмоций.

— Нет, мы никак не можем отложить нашу беседу, мистер Фаррел, поскольку расследуем дело об исчезновении людей, которое привело нас в ваш офис.

— Не понимаю, какое отношение мы имеем к этому делу.

— Вы говорили по телефону с моим шефом, специальным агентом Фишер? Она хочет узнать некоторые подробности функционирования вашей новой программы.

— Да, и, учитывая деликатный характер нашей программы и особые отношения с нашими клиентами, я сказал, что готов назначить встречу и обсудить с ней все вопросы. — На его губах снова появилась кривая усмешка.

— Вы имеете в виду ваши источники финансирования? — спросила я.

— Что за грязные инсинуации?

Разговор явно зашел в тупик. Парень оказался слишком крутым для директора службы по предотвращению самоубийств.

— Пожалуйста, позвоните моему помощнику и приходите позже, — решительно заявил он и повернулся, намереваясь исчезнуть за дверью кабинета. Это была его ошибка.

Пирс протянул руку поверх его плеча и снова захлопнул дверь, а потом посмотрел ему в глаза, вяло улыбнулся и процедил сквозь зубы:

— Мистер Фаррел, мы из ФБР и никогда не приходим позже.

Мне понравился этот ход.

В течение трех минут обе женщины покинули кабинет Майки и вышли в коридор с каменными лицами. Напоследок Майки пытался объяснить им, что непредвиденные обстоятельства вынуждают его прервать беседу, но он готов назначить им новую встречу. Правда, какие именно обстоятельства он имел в виду, я не расслышала, так как он плотно прикрыл за собой дверь. Женщины прошли мимо нас, окинув презрительным взглядом, но потом они увидели один глаз Пирса и мой шрам на шее и прониклись уважением. Мы показались им героями убойного отдела по борьбе с опасными преступниками.

Мы сели перед столом Майки, а он устроился на своем месте и устало потер руками глаза, сдвинув на лоб очки.

— Ладно, значит, вы пришли допросить меня насчет Бобби.

На самом деле мы с Пирсом пришли, чтобы спросить его насчет Итана Коулриджа, который звонил сюда незадолго до своего исчезновения. Но Пирс решил не мешать ему.

— Хорошо, расскажите о Бобби.

— Ну, я не могу сказать, где он сейчас! — воскликнул Майки, посмотрел на нас обоих, а потом понуро опустил голову. — Мне сейчас так же нелегко, как и всем остальным. Конечно, я виноват, что не сообщил о его исчезновении в полицию, но мне казалось, что об этом должны были позаботиться члены его семьи. Я подумал, что он просто нашел более высокооплачиваемую работу.

— Высокооплачиваемую? — переспросила я. — А нам казалось, что в вашей организации работают волонтеры.

— Да, но Бобби был моим помощником и единственным сотрудником. Он часто подменял волонтеров, когда они опаздывали или просто не приходили на работу, снимал трубку и вел душеспасительные беседы. Он был прекрасным сотрудником и хорошо справлялся со своими обязанностями. Чрезвычайно мягок и деликатен, превосходный психолог, обладавший, помимо всего прочего, хорошо поставленным голосом опытного пастора. Знаете, для такой работы на телефонной линии это очень хорошее качество. Тем более что нам приходится иметь дело с потенциальными самоубийцами.

— А сколько у вас добровольных сотрудников, мистер Фаррел? — поинтересовалась я.

— Не очень много пока. Мы же начали работать совсем недавно. Не поймите меня превратно: у меня действительно есть несколько очень хороших покровителей. Эти две женщины, которые только что были у меня, пришли из Фонда Слэйка. Они готовы предоставить нам определенную сумму денег для финансирования нашей работы в течение первых двух лет. Что ж, я очень надеюсь, что они… — Он уставился на дверь. — Знаете, в Южной Калифорнии сейчас действуют только две горячие линии. А им нужна конкуренция, чтобы покрыть как можно большую территорию и добиться более высокой эффективности.

Конкуренция в работе по предотвращению самоубийств. На ум пришло слово «мошенничество».

— А эти волонтеры проходят у вас хоть какое-то обучение перед началом работы? — поинтересовалась я.

— Разумеется. Я сам готовлю их.

— Понятно. Вы психиатр?

— Нет, я получил степень магистра делового администрирования в Университете Иллинойса.

— А как степень МБА помогает вам управлять службой по предотвращению самоубийств? — не без ехидства спросил Пирс.

— Я не занимаюсь предотвращением, детектив, — сказал тот, скрестив на груди руки. — Я просто слежу, чтобы это хорошо делали другие. Я администратор, не более того. В этом главная трудность для большинства некоммерческих организаций. У них работает много хороших людей с доброй душой, но они ни черта не смыслят в управленческих тонкостях.

— Значит, у вас есть под рукой профессиональный консультант?

— Да. Бобби.

Я попросила его показать служебное досье Бобби. Фаррел вздохнул, потянулся назад, открыл ящик стола и вручил мне тоненькую папку.

Сейчас Бобби тоже считался исчезнувшим, подлежит розыску. Может, Минос разыскивал тех, кто имел доступ к страдающим от депрессии людям, тех, кто так или иначе хотел помочь им? Правда, это вступало в противоречие с его теологией, или как там можно назвать его образ мыслей. Склонным к суициду людям не надо помогать, они должны гореть в аду. Или, если быть более точным, они должны расти в аду в качестве деревьев.

В досье лежала копия диплома об окончании университета в Джорджии, но я никогда не слышала о таком. На первый взгляд диплом казался настоящим. В нем было написано, что Бобби Грин получил степень магистра психологии, но при ближайшем рассмотрении я обнаружила нечто такое, что уже заметила на документах, присланных мне Текуном Уманом, — легкие, едва заметные признаки скачанного с компьютера файла. Это были тонкие линии вокруг названия университета, оставленные чернилами от принтера. Я показала копию диплома Пирсу.

— Мистер Фаррел, сколько времени отсутствует на работе мистер Грин?

— Сегодня пятница… Он пришел во вторник утром, а потом ушел на обед. Я думал, он вернется через полчаса, но не дождался. Обычно он всегда обедает здесь, из-за чего я часто подшучивал над ним. — Фаррел ухмыльнулся. Впервые за время нашей беседы он показался мне искренним.

— Простите? — переспросила я с такой же ухмылкой.

— О, это все из-за той гадости, которую он всегда ел. Ну, знаете, суши. Я родом не из Южной Калифорнии, поэтому мы в Иллинойсе никогда не едим сырую рыбу.

Пирс не заметил в моих словах насмешки.

— А чем вам не нравится суши?

— Нет, ничего, но Бобби ел что-то невообразимое. Знаете, это искусственное мясо… как же оно называется? — Он почесал затылок, а я быстро подсказала ему нужное слово. Может быть, слишком быстро. — Да! Совершенно верно. Кто-нибудь из вас слышал про колбасный фарш на суши? — рассмеялся он.

Я посмотрела на Пирса, а он на меня. Мы вышли из офиса с личным делом Бобби Грина.

В машине Пирс поправил Майки Фаррела:

— Это было не суши, а мусуби.

— Что? — переспросила я, поглощенная собственными мыслями. Я не слышала его, потому что в этот момент стала соединять все известные мне точки в единое целое. В Канзасе молодой человек, который исчез вместе с другими членами религиозной общины хиппи, ел колбасный фарш. Причем в больших количествах.

— Мусуби, — повторил Пирс. — Это гавайское блюдо, внешне очень похожее на суши. Небольшое количество риса и колбасного фарша заворачивается в листы морских водорослей. Мне доводилось пробовать это блюдо, когда я был на острове. Ничего особенного, но гавайцы обожают его. Гавайи вообще являются самой крупной столицей колбасного фарша в мире. С тех пор как мы завезли его на острова во время Второй мировой войны, они до сих пор производят его в больших количествах.

— Это гавайское блюдо?

— Да, а что?

Я схватила сумку и положила ее себе на колени. Пока Пирс вез нас обратно в штаб-квартиру ФБР, я рылась в сумке в поисках одного интересного документа: отпечатанный список клиентов из фирмы проката автомобилей в Мемфисе, которая называлась «Прайс-райт ауто ренталз». Там среди прочих имен было одно странное имя, на которое я сначала не обратила внимания, а сейчас вспомнила, хотя и не могла произнести его правильно.

— Яма… Яманака. Это гавайская фамилия?

— Да, гавайская, а может, и японская. А что?

— Минос арендовал автомобиль в Мемфисе, а потом поехал на нем в Оксфорд, чтобы купить там собаку. У меня сейчас есть список клиентов этой фирмы и номера их кредитных карточек. Правда, это было уже давно.

Пирс бросил быстрый взгляд на список, но решил не отвлекаться от дороги, так как движение в Лос-Анджелесе всегда очень оживленное.

— Вы привезли это из той увеселительной поездки на Миссисипи?

— Да, что-то в этом роде.

Он улыбнулся. Означало ли это, что я разрешила еще одну загадку?

— Значит, вы полагаете, что это имеет непосредственное отношение к Джеми Ли Яманаке?

— Не знаю, но я решила проверить, не являются ли их кредитные карточки фальшивыми. Я так и не выяснила, кому именно они принадлежат.

— И никто из них не был объявлен в розыск?

— Нет, в тот день люди в Мемфисе были достаточно честными. По крайней мере в этой фирме «Прайс-райт». — Я замолкла, обдумывая сложившуюся ситуацию. — А ФБР имеет возможность разыскать владельцев этих кредитных карточек?

— Конечно.

— А можно выяснить, пользовались ли этими карточками в последнее время? Ну, например, здесь, в Лос-Анджелесе?

Его смех стал для меня красноречивым ответом.

Меня это нисколько не задело. Я просто постучала пальцами по папке, которую так неохотно отдал нам Майки Фаррел. Теперь я точно знала, что Бобби Грина никак нельзя считать пропавшим.

~ ~ ~

В помещении ФБР Пирс дал все необходимые инструкции молодому парню, сидевшему за компьютерным терминалом: найти телефонный номер Джеми Ли Яманаки и выяснить, использовал ли он свою кредитную карту на территории южной Калифорнии. Парень сразу же ответил, что отыскать номер телефона можно быстро, а вот проследить использование кредитной карты потребует некоторого времени.

В автомобиле я чувствовала себя победительницей, понимая, что моя поездка в Мемфис и на Миссисипи, из-за которой меня отстранили от работы в Нэшвилле, оказалась весьма результативной и практически вывела на след преступника. Но сейчас меня захлестнула новая волна пораженческого настроения. Почему я сама не проследила путь этой кредитной карты и не выяснила, где и когда она использовалась? Я должна была сделать это без посторонней помощи. Затем я вспомнила, что на самом деле мне вряд ли удалось бы это сделать. Я была отстранена от работы, а все мои полицейские права временно приостановлены. Я даже не знала толком, имел ли полицейский департамент Нэшвилла доступ к кредитной базе данных, и решила уточнить это у Пирса.

— Вы могли промахнуться, — ответил он. — Некоторые отделы по расследованию убийств имеют непосредственный доступ в солидные базы данных, как, например, здесь, в Лос-Анджелесе, или в Нью-Йорке. Но в небольших городах, как Нэшвилл, на них наложены большие ограничения. У Нэшвилла очень низкий уровень тяжкой преступности, поэтому вам нет надобности использовать высокотехнологическое оборудование.

— Никогда не считала Нэшвилл маленьким городом.

Он засмеялся:

— Поживите здесь немного, а потом поездите по стране, и вы сами убедитесь, что это так. Поймите меня правильно, мне нравится Нэшвилл. Прекрасное место для семьи и всего прочего. Хорошие школы, замечательные люди, превосходная музыкальная индустрия и весьма приличные развлечения для простых людей. Но у меня нет семьи.

Он умолк на мгновение, и мне показалось, что в его голосе прозвучало сожаление. Вероятно, у него когда-то были соответствующие планы, но потом они исчезли вместе с частью его тела. Возможно, у него была женщина, которая любила его, но потом не смогла смириться с физическими недостатками искалеченного одноногого и одноглазого человека. Лично я привыкла за эти несколько дней к черной повязке на лице и протезу на ноге. Сейчас они казались мне его неотъемлемой частью, чем-то присущим его самобытному существованию. Тем более что он хорошо выглядел, если, конечно, не брать во внимание физические изъяны. У него были коротко подстриженные светлые волосы. Он все еще сохранял физическую силу, а его единственный глаз, как я успела заметить, довольно часто скользил по изгибам моего тела. Может быть, я привлекала его внимание как женщина? Вполне вероятно.

В этот момент к нему подошел молодой сотрудник и протянул кредитную карту.

— Все готово, сэр. Доктор Джеми Ли Яманака. Некоторое время назад проживала в Ноксвилле, штат Теннесси.

— Это она? — Пирс, казалось, удивился еще больше, чем я.

— Да, сэр. Она была профессором университета Теннесси.

— Была? Она что, умерла? — спросила я.

— Да, мэм, семь лет назад.

Семь лет назад — это лишь немного раньше того времени, когда была убита супружеская пара Мастерсон. Я пристально посмотрела на молодого человека:

— Вы знаете, от чего она умерла?

— От рака, мэм. Это все, что они сообщили мне. По всем признакам видно, что она пользовалась в университете огромной популярностью. Секретарь все еще говорит о ней как о добром и хорошем друге.

— Значит, это телефонный номер университета? — спросил Пирс, подняв вверх кредитную карточку.

— Нет, ее овдовевшего мужа Барри Сэнфорда. Я не стал звонить ему, решив, что вы сами захотите поговорить с ним.

Молодой парень ушел, а я еще раз подумала, что многие сотрудники ФБР намного моложе меня. Правда, эти мысли быстро развеялись при виде злосчастной кредитной карты. Пирс верно оценил мой взгляд и протянул ее мне.

— Займитесь этим, — сказал он.

У Барри Сэнфорда был голос пожилого человека. Может, эти семь лет не прошли бесследно и он до сих пор не может смириться с утратой. Тем не менее он согласился поговорить со мной.

— Сожалею, но Джеми умерла некоторое время назад. Повторите, пожалуйста, откуда вы?

— Я Ромилия Чакон, — представилась я и немного помедлила. — Из ФБР.

— ФБР? А что случилось?

— Сожалею, что приходится беспокоить вас, сэр, но нам необходимо выяснить некоторые вопросы, касающиеся расследуемого нами дела.

— Какого еще дела?

— Я не уполномочена говорить о нем.

— О, — устало произнес он. Однако мой ответ не помешал ему уточнить некоторые детали, возможно, не очень для него приятные. — Как вы нашли мой номер телефона?

Я рассказала ему о кредитной карте. Он молча выслушал меня, а потом в трубке послышался тяжелый вздох. Точнее сказать, это был выдох грусти, свойственный старым вдовцам.

— Это карточка Бобби.

— Бобби?

— Да, Бобби Грина, моего племянника.

— А вам известно, мистер Сэнфорд, где он сейчас находится?

— Извините, но я не видел его уже более трех лет. Нет, двух. Он заезжал ко мне примерно в это время пару лет назад. Остановился на несколько дней, не больше. Я был рад видеть его, и мне было интересно узнать, как у него дела.

— Значит, все это время у вас не было с ним никаких контактов?

— Да, он присылает мне открытки время от времени и сообщает о своих путешествиях.

— Он много путешествует?

Старик тихо засмеялся:

— Да, Бобби любит переезжать с места на место.

— Значит, он может себе позволить это?

— Да, деньги для него не проблема. Его тетушка позаботилась об этом перед смертью. Джеми зарабатывала деньги, а Бобби тратил их на свою жизнь.

Меня не отпускало чувство некоторого смущения из-за того, что приходится задавать этому старому человеку неприятные вопросы.

— Вы должны понять меня, мисс… как вы сказали? Мисс Чакон? Простите, у меня стала короткая память. Так вот, у Бобби было нелегкое детство. Я имею в виду его отца и все такое. В нашем доме было мало веселья. Джеми делала все возможное, чтобы поскорее выпроводить зятя из этого дома. В особенности после того, как погибла его сестра, а этот мерзавец отделался легким испугом. В конце концов Джеми удалось это сделать. Ее зять в течение многих лет медленно поджаривал всех нас на горячей сковородке. Когда Фрэнк умер, я единственный раз в жизни благодарил Бога за эту смерть. Извините, мисс Чакон, все эти воспоминания пробуждают определенные чувства. Да и старость тоже…

Он сделал паузу, а потом снова погрузился в давние воспоминания.

— То, что этот мерзавец делал со своими детьми после смерти матери, просто ужасно. А у Фрэнка было много денег, поэтому никто не посмел тронуть его. Это он довел бедную девочку до самоубийства. Ее звали Мэгги. Прекрасное маленькое существо. Бобби первым обнаружил ее в ванной. Этот мальчик повидал слишком много.

Мне нужны были более подробные сведения.

— Мистер Сэнфорд, давайте вернемся к кредитной карте. Бобби до сих пор пользуется ею?

— Да. Джеми открыла этот счет для него, но на свое имя. Однажды он поехал в Италию и провел там все лето, потратив слишком много денег. Это было самое длительное путешествие в его жизни. Он пользовался этими деньгами, присылал ей счета, и она оплачивала их. А когда она умерла, я сам стал заботиться об этом. Правда, сейчас он тратит гораздо меньше, но мы все еще поддерживаем его материально. Одно время я хотел попросить его вернуться домой, взять в свои руки трастовый фонд, выгодно вложить эти деньги или открыть свой бизнес. Но потом я вспомнил обо всем, что здесь произошло, и решил оставить его в покое. Пусть живет своей жизнью. Он провел здесь немало времени и заслужил себе право нигде не работать.

Голос старика был спокойным и грустным, а я не могла себе позволить подобной роскоши.

— Мистер Сэнфорд, когда вы слышали о нем в последний раз?

— Дайте подумать. Он звонил мне примерно два месяца назад. Сказал, что рыбачит где-то на Аляске.

Как бы не так!

— А у вас есть способ связаться с ним?

— Он оставил мне номер телефона. Нет, простите, это номер его квартиры, которую он снимает. Но он сказал, что съедет оттуда к началу этого месяца. Знаете, я не очень люблю общаться по телефону, поэтому никогда не пытался звонить ему… — Он замолк на какое-то время, а потом спросил дрогнувшим голосом: — У него сейчас какие-то неприятности, мисс Чакон?

— Мистер Сэнфорд, если он позвонит вам, постарайтесь сообщить нам об этом. И еще я хочу просить вас об одном одолжении. Если не трудно, передайте в местное отделение полиции его фотографию. Пожалуйста, назовите мне свой адрес, и я попрошу, чтобы они заехали к вам.

— А что случилось, мэм?

— Я действительно не могу сказать вам ничего определенного, сэр. — Я уже готова была закончить этот тягостный разговор, когда в голову пришла одна интересная мысль. — Прошу прощения, мистер Сэнфорд, но у меня есть к вам еще один вопрос. Чем Бобби занимался в Италии?

Страх в голосе старика сменился более приятными интонациями.

— О, его тетя привила ему интерес к творчеству Данте. Она сама была известным медиевистом, причем одним из лучших в своей области. Она часто смеялась, когда маленький Бобби пытался читать «Божественную комедию». Это было нечто…

Получив от него адрес, я быстро положила трубку. Может быть, так поспешно, что тем самым окончательно напугала старого человека.

— Чип! Агент Пирс!

Он повернулся ко мне:

— Господи Иисусе, что стряслось?

~ ~ ~

Молодому агенту понадобилось еще десять минут, чтобы получить нужную информацию об использовании кредитной карты. Пирс оставил нас, чтобы поговорить со специальным агентом Фишер, и я оказалась наедине с юным сотрудником. Он немного нервничал, но не показывал виду.

— Ладно, сейчас попробуем… — Он пристально следил за быстро меняющимися картинками на экране монитора. Наконец на экране появился номер кредитной карты доктора Джеми Ли Яманаки. Доктор и Джеми: я была уверена на все сто процентов, что Минос без особого труда использовал это прикрытие, используя имя Джеми как мужское вместе с ученой степенью доктора философии для получения денег. А как только у него спрашивали удостоверение личности, он, вне всяких сомнений, показывал свое фальшивое удостоверение с фотографией под этим именем.

— На этой карте не так уж много операций, — сказал молодой парень. — Несколько бензозаправочных станций в Дес-Мойнсе и Индианаполисе… аренда автомобиля в Дес-Мойнсе, Буффало и еще что-то в Далласе. Да еще несколько мелких ресторанных счетов. Один из них в Монреале.

Почему он расплачивался кредитной карточкой? Он неглупый человек и должен понимать, что рано или поздно его могут вычислить по ней. К тому же все эти города находятся далеко от мест его преступлений.

Монреаль… Это означает, что у него есть заграничный паспорт. Надо проверить в паспортном ведомстве на имя Бобби Грина или доктора Яманаки, чтобы получить его настоящую фотографию.

— Если он действительно побывал во всех этих местах, то должен был использовать кредитную карточку для покупки авиационных билетов, — заметила я.

Юный агент-хакер защелкал мышью.

— В большинстве случаев этот парень платил наличными. Вот здесь дан холдинговый код для его кредитной карты, видите? Он показывает карточку для оплаты гостиничного номера, но эта сумма с карточки не снимается. Значит, он заплатил наличными. А здесь он купил авиационный билет в туристическом агентстве в Чикаго. Они записали номер его кредитной карточки, но не сняли деньги со счета. Значит, и здесь он расплатился наличными.

Это означало только одно — он имел доступ к банковскому счету. Что ж, возможно, это будет еще одна зацепка, но сейчас у меня просто не было времени цепляться за нее. В данный момент я хотела выудить из этой кредитной карты все, что только возможно.

— Послушайте, — я наклонилась над плечом агента и показала пальцем на экран, — этот холдинговый список, или как вы там называете его, он очень длинный. Поверните назад, чтобы я посмотрела, где еще он использовал кредитную карту для оплаты гостиничного номера.

— Повернуть назад? — переспросил он. — Вы имеете в виду пролистать назад?

Я молча посмотрела на него, и он все понял и пролистал. Вполне достаточно, чтобы я успела обратить внимание еще на несколько его платежей за аренду, включая небольшое складское помещение в районе под названием Ван-Ньюис, Калифорния. Однако никаких признаков Лос-Анджелеса. Последние слова я произнесла вслух.

Юный агент снисходительно ухмыльнулся:

— Сразу видно, что вы не знаете этого города. — Он снова защелкал мышью, быстро прокручивая картинки назад.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ван-Ньюис является частью района Велли. А это значит, что он входит в черту города Лос-Анджелеса. Однако многие люди до сих пор считают его пригородом.

Я наклонилась над ним так низко, что обдала своим горячим дыханием, а потом мгновенно выпрямилась и вскинула голову.

— Отпечатайте мне эту информацию. Немедленно.

Новая информация застала нас на борту вертолета.

Было два часа дня. Глядя вниз на оживленное шоссе, я не могла поверить, что там скопилось такое большое количество автомобилей. А посреди всей этой огромной массы машин ярко выделялся зеленый «ягуар». Интересно, сколько времени он будет торчать в этой пробке? До захода солнца?

Я вернулась к фотографии, которую передал местной полиции мистер Сэнфорд из Ноксвилла. Ее сканировали, а потом внесли в компьютерный файл и переслали в наш отдел ФБР. Снимок оказался не очень хорошим: серым и недостаточно хорошо сфокусированным. На нем добродушно улыбалась смуглая женщина с черными волосами в хорошо сшитом строгом деловом костюме. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, стоял молодой парень. У него были черные, коротко подстриженные густые волосы. Он тоже улыбался. Его кожа была светлее, чем у нее, но не намного. Похоже, что он имел смешанную европейскую и латиноамериканскую кровь родителей. Что же до нее, то она наверняка была настоящим доктором Джеми Яманакой.

Мне было тяжело смотреть на человека, который стоял над моей сестрой. Но меня беспокоило что-то другое. Его лицо тревожило меня. У меня даже сложилось впечатление, что я его когда-то видела. Может быть, моя сестра знала его настолько хорошо, что когда-то познакомила меня с ним? Вполне возможно, ведь эти ужасные месяцы после ее гибели стерли из моей памяти многие события.

Вертолет тем временем следовал вдоль перегруженной магистрали мимо огромного белого сооружения, которое, казалось, вырастало прямо из склона горы. Позже я узнала, что это было здание музея Гетти. Сейчас мы летели над знаменитым районом Беверли-Хиллз, а потом пронеслись над покрытой густым лесом вершиной горы Малхолланд. Вскоре с другой стороны показался еще один город, который приветствовал нас своими белоснежными домиками и уютными аллеями. Это была долина Сан-Фернандо, отдельный поселок, который лично для меня был продолжением Лос-Анджелеса, отделенного от него горой Малхолланд.

Пирс сидел рядом со мной, но был одет не по случаю. Он протянул мне пуленепробиваемый жилет, точно такой же, как и у двух других агентов, сидевших позади нас. У него самого такого жилета не было, так как он не собирался принимать непосредственное участие в операции. Вертолет должен был приземлиться возле складского помещения, где нас ждал еще один автомобиль. Пирс должен был сесть в него и, поддерживая связь с помощью радио, контролировать наше продвижение вперед. Незадолго до этого он сообщил по радио местному отделению полиции, чтобы те немедленно выезжали по направлению к складу. Полицейские быстро отыскали офис владельца склада и показали секретарю номер кредитной карточки. Она проверила его и подтвердила, что именно на эту карточку была оформлена аренда доктором Джеми Ли Яманакой. При этом она добавила, что только один раз видела этого доктора. Он арендовал у них помещение общей площадью более восьмисот квадратных футов. К счастью, у нее имелся запасной ключ, который она охотно вручила полицейским, а они, в свою очередь, доставили его Пирсу.

А Пирс отдал его мне.

Пуленепробиваемые жилеты не были лишними. Я никогда еще не участвовала в штурме складского помещения, но много слышала от других полицейских о том, насколько опасными могут быть подобные операции. В больших городах и даже таких, как Нэшвилл, многие люди, преимущественно мужчины, предпочитали жить в огромных складах, построенных из шлакоблоков. Некоторые из них были настолько бедны, что не могли позволить себе более дорогостоящее помещение, а другие, по слухам, были местными террористами, которые использовали такие помещения для хранения автоматического и полуавтоматического оружия, взрывчатых веществ, наркотиков и других незаконных предметов. Именно они представляли наибольшую опасность, так как без колебаний использовали оружие в случае опасности. Как правило, это были правые радикалы, левые экстремисты или исламские фундаменталисты, готовые на самое отчаянное сопротивление. Недавно двое полицейских получили тяжелые ранения, ворвавшись в один из таких складов. Они не ожидали сопротивления и нарвались на град пуль.

Мы подготовились к подобному повороту событий, но должны были предусмотреть и более важные моменты. Минос тщательно планировал все свои акции и готов был пожертвовать жизнью нескольких человек. Именно поэтому мы не могли рассчитывать на то, что застанем его врасплох.

Здесь было жарко, намного жарче, чем в прохладных кабинетах местного отделения ФБР. Там прохладный ветерок обдувал нас со всех сторон, а воздух был насыщен запахом моря. Здесь же стояла безветренная погода, и хотя воздух был сухой, я почувствовала, что начинаю покрываться мелкой испариной. Может быть, это объяснялось жарой, а может, мы все просто слишком волновались перед штурмом склада, когда полицейский отпирал входную дверь. Пока он возился с замком, мы стояли с обеих сторон поржавевшей металлической двери, плотно прижавшись к стене. Это была обычная для ФБР рутина, к которой я пока еще не привыкла. Как правило, простые полицейские громко объявляют о себе и приказывают всем поднять вверх руки. А агентов ФБР подобные проблемы мало беспокоили. Их главная задача заключалась в том, чтобы застать врасплох всех, кто мог находиться внутри помещения.

Наконец-то полицейский открыл дверь и быстро отпрыгнул в сторону, пропуская нас вперед. Я ворвалась туда первой, крепко сжимая пистолет обеими руками.

— Ни с места! — закричал один из агентов, но это обращение повисло в воздухе. В помещении склада никого не оказалось.

Но было много вещей, которые красноречиво свидетельствовали о человеке, который находился здесь совсем недавно.

— Докладывайте, — послышался в наушниках хриплый голос Пирса. Остальные агенты бросились врассыпную и стали быстро проверять помещение с целью обнаружения бомбы или других опасных предметов. Ничего подобного на складе не оказалось. Но мы все вдруг почувствовали какой-то странный запах, отдаленно напоминавший гниение залежавшихся продуктов. К счастью, ничего опасного для нас здесь не было. Только шесть больших пятен на цементном полуда небольшая раскладушка в другом конце помещения, рядом с которой стоял небольшой рабочий стол с включенной лампой. А под лампой лежала большая раскрытая книга. Никаких рисунков на раскрытых страницах не было, только текст, но я знала, что в этой книге на самом деле есть иллюстрации. Подойдя поближе, я посмотрела на обложку и узнала название: «О строении человеческого тела». Я аккуратно положила книгу на место и посмотрела на текст, где карандашом были подчеркнуты наиболее важные фразы.

…Вы должны продолжить, используя небольшой нож или остро наточенное лезвие, чтобы отделить начало опускающейся вниз мышцы брюшной полости от правого (шестого) ребра с помощью легкого надреза вдоль оставшихся ребер по направлению к спинному хребту и вдоль верхней части подвздошной кости к середине тазовой кости. Следует делать этот надрез так легко, чтобы эта мышца осталась единственной, отделенной от кости… Я полагаю, что невозможно отделить сухожилие целиком и полностью неповрежденным и непорезанным вплоть до белой линии, которая появляется в середине брюшной полости, потому что под ней нет никакой плоти. Причем вне зависимости от того, какое острое лезвие вы при этом используете (а тупым лезвием вы вообще ничего не добьетесь).

Мне стало ясно, что он оставил это не для нас. Здесь был его учебный кабинет.

Шесть пятен на цементном полу располагались рядом друг с другом и казались мокрыми. Я наклонилась вниз и убедилась, что это действительно так. Впрочем, мокрым был весь пол, хотя пористый цемент уже начал впитывать отдельные пятна влаги. Пол был протерт шваброй, но не очень старательно. Если судить по устойчивому запаху в помещении, там были остатки человеческих экскрементов, тех самых, которые он тщетно пытался смыть с помощью лимонного моющего средства. А стоявшая неподалеку раскладушка служила ему постелью.

На стене остались обрывки прозрачной липкой ленты, а под одним из них — уголок какой-то черной бумаги с рисунком коричневого цвета. Один из агентов осторожно повернул этот кусок. С обратной стороны он тоже был черным, но с двумя большими белыми буквами наверху: S и С.

— Я присоединяюсь к вам, — сказал в микрофон Пирс и отключил связь.

— Мне нужны перчатки, — обратилась я к другим агентам. Женщина открыла небольшой чемоданчик и вынула оттуда пару белых хирургических перчаток. Я натянула их на руки и подошла к книге.

По всему было видно, что он конспектировал некоторые абзацы текста, то есть составлял нечто наподобие памятки. На некоторых листах был составлен список инструментов, которые нужно купить, и медикаментов, которые могли пригодиться ему для операции. «Проверить фенерган», — было написано карандашом в одной из записок, а чуть ниже виднелась другая надпись: «Vioxx, СОХ-2, замедлитель реакции (боли)».

Все это выглядело не очень приятно.

Я стала листать страницы книги, пока не наткнулась на рисунки с рассечением тел. Мне было трудно листать ее в перчатках, да и руки заметно дрожали. Вот они, все эти иллюстрации, выстроенные в один ряд, начиная со страницы 170. На первой был изображен человек со срезанной кожей, который стоял на фоне сказочного густого леса и небольшой европейской деревни. Под его ногами карандашом было написано Кэрол.

Второй человек с перекошенным от боли лицом и обнаженными мышцами тела был снабжен другой надписью карандашом: Фред.

Третий был показан с обнаженными ребрами и свисающими вниз мышцами брюшной полости. Итан.

У меня не было никаких сомнений, что это тот самый Итан Коулридж, студент колледжа.

Дальше шел четвертый рисунок с выступающими плечевыми костями: Джералд.

Раулю достался рисунок человека с отделенной челюстью и срезанными мышцами лица. У него не было глаз, а с ног свисали красные полоски плоти.

Что же до Кэрин, то она должна быть расчленена полностью. Или уже расчленена.

Пирс молча остановился позади меня. Он видел последние три рисунка и угрюмо молчал.

— Агент Пирс, — позвала его женщина, имя которой мне еще предстояло запомнить. Мы с Пирсом обернулись назад, и я вдруг поняла, что самое страшное нас еще ждет впереди.

Женщина показала рукой на дверь гаража, которая находилась почти под потолком помещения.

Он набил подушки и прикрепил их к двери гаража, чтобы приглушить доносившиеся оттуда стоны и крики жертв. Однако это было еще не все. К металлической раме двери была прикреплена карта, закрывавшая собой большую часть двери.

— Кимберли, закройте дверь, — приказал Пирс. Когда она выполнила его приказ, он включил свет. Загорелась единственная лампочка над нашими головами.

Это была карта Соединенных Штатов фирмы «Рэнд Макнэлли» шириной пять футов и высотой четыре, с изрядно потрепанными краями, но в целом вполне приличная и детально обозначавшая не только горы и реки, но и главные дороги страны. Два агента подошли поближе и поразились при виде рисунков, нанесенных на карту. А меня они нисколько не удивили. Скорее озадачили, так как я вдруг поняла истинные намерения Миноса. Это было еще одним доказательством хорошо продуманных действий, но меня поражал их размах.

Он нарисовал на этой большой карте несколько созвездий, в которых города и поселки выполняли роль звезд. Первая фигура была мне уже знакомой и повторяла контуры Большой Медведицы, раскинувшейся практически по всей территории страны: Бристоль, Атланта, Мемфис, Сент-Луис, Канзас, Денвер и Лос-Анджелес. Эту карту я случайно открыла для себя в номере отеля в Денвере, он это созвездие начертил с помощью линейки и толстого красного маркера. Правда, назвал он это созвездие совсем по-другому, хотя значение оставалось прежним. В нижней части ковша толстыми черными буквами было написано «Урса мэйджор».

Док научил меня, как быстро отыскать Полярную звезду на карте звездного неба. Надо пройти по внешнему краю ковша Большой Медведицы, провести прямую линию и тогда попадешь прямо на нее. На этой карте на месте Полярной звезды был Монреаль. Именно здесь начиналось новое созвездие «Урса минор», что означало Малую Медведицу. Она покрывала собой несколько штатов, окружавших район Больших Озер: Монреаль, Солт-Сент-Мэри, Уосоу, Дюлат, Сиу-Фоллз и Дес-Мойнс.

Я слышала о созвездии Дракона, но не знала, как оно выглядит. Теперь мне представилась такая возможность. Тело Дракона начиналось на Среднем Западе и заканчивалось в районе Скалистых гор: Цинциннати, Индианаполис, Спрингфилд, Топека, Линкольн, Кансил-Блаффс, Уайнона, Грин-Бэй, Сандер-Бэй, Хиббинг. После этого длинная шея дракона тянулась к городам Пуэбло, Эскаланте и Солт-Лейк-Сити. Именно так выглядел дракон с его головой, телом и шеей.

Голова Дракона покоилась на теле Геркулеса, которое охватывало все западные штаты с их крупнейшими городами: Сан-Франциско, Эль-Пасо, Айдахо-Фоллз, Санденс, Чэппелл, Сэйлина, Амарильо. Затем шли ноги и руки Геркулеса: Спрингфилд, Миссури, Джонсборо, Литтл-Рок, Уиллистон и Бисмарк в Северной Дакоте. Кроме того, сюда входили несколько городов штата Монтана: Три-Форкс, Грейт-Фоллз и Честер. Одна рука Геркулеса заканчивалась в Канаде в районе города Летбридж.

Северная Корона покрывала собой все восточное побережье: Буффало, Харрисберг, Вашингтон (округ Колумбия), Ричмонд, Рэйли, Шарлотт и заканчивалась Нэшвиллом.

Созвездие Рака распространялось на юг: Даллас, Монтгомери, Колумбия и Майами.

Сорок, нет… более пятидесяти городов.

Он еще далек от завершения. Это только начало.

Вы увидите звезды.

Это шутка. Для него это всего лишь дьявольская шутка.

Это подсказывал мне мой гнев, но чем дольше я смотрела на эту карту, тем лучше понимала истинное значение всех этих созвездий. Для Миноса это была не шутка, а миссия. Для него все это имело совершенный и вполне законченный смысл. Это его судьба, которая выше всякой другой цели. Он видел в этом совершенный и абсолютно бесспорный порядок вещей. То есть такой порядок, который должен быть в нашем мире.

И вместе с тем он дразнил нас, оставляя свои послания, и очень хотел, чтобы мы знали о его существовании.

На меня нахлынули тягостные мысли, как будто сам Минос стоял в этом помещении, оправдывая свое присутствие. Я не могла собраться с духом, как не могла слишком долго находиться в его шкуре, хотя и должна была это делать. Мы все обязаны сделать это.

— Начинайте собирать вещественные доказательства, — распорядился Пирс. Его агенты принялись за работу. Кимберли открыла чемоданчик и попыталась снять отпечатки пальцев со стены, затем осторожно спрятала в него кусочек черной бумаги. Остальные агенты энергично возились с книгой, столом и лампой.

Было ясно, что открытая книга и обрывок черной бумаги не были оставлены специально. Это стало результатом слишком поспешного бегства. Ему пришлось быстро покинуть это помещение.

— Он должен вернуться сюда, — сказала я.

Пирс посмотрел на меня.

— Да, он забыл здесь свою дорожную карту.

~ ~ ~

Я смотрела вниз на город, но почти не видела его. Лос-Анджелес был целым миром, а я пребывала в своем собственном.

Почему он должен вернуться назад, в арендованный им склад?

Он повесил карту на двери гаража, а на стене под прозрачной липкой лентой остался кусок черной бумаги. Большие мокрые пятна на полу, отчасти вымытые чистящим средством с сильным запахом лимона. Но в воздухе все равно витал запах человеческих экскрементов и мочи.

Поражал сильный запах лимона, который обычно стоял в нашем доме, когда мама заканчивала уборку гостиной. Очень стойкий запах.

И пол был все еще мокрым.

Проклятие!

Он очень спешил и быстро покинул помещение. Он должен был это сделать, потому что трудно содержать в этом складе шестерых взрослых людей, даже если они накачаны наркотиками. Он должен был ухаживать за ними, чем-то кормить их, поить, успокаивать.

Лес. Темный лес. Печальный лес.

Я вынула из сумки своего Данте и быстро пробежала глазами Песнь тринадцатую.

Как мы вступили в одичалый лес, Где ни тропы не находило око. Там бурых листьев сумрачен навес, Там вьется в узел каждый сук ползущий, Там нет плодов и яд в шипах древес. Такой унылой и дремучей пущи От Чечины и до Корнето нет. Приют зверью пустынному дающей.

— Если он использует эту карту в качестве буквального указателя для совершения убийств, — сказала я, повернувшись к Пирсу, — значит, он должен использовать в качестве карты и эту поэму. — Я помолчала, а потом посмотрела на него. — Ему нужен какой-то лес. Дремучий лес. — Я громко прочитала всем присутствующим отрывок из поэмы, стараясь перекричать шум моторов вертолета.

— Дремучий лес, — повторила вслед за мной Кимберли, — можно найти в этих краях повсюду. В горах Санта-Моника, например, или в районе Сан-Габриэля. Мы с моим другом очень любим бродить в этих местах. В них полно густых кустарников и непроходимых зарослей.

— А как насчет деревьев?

— Да и деревьев здесь тоже полным-полно. — Она посмотрела на меня так, словно у меня крыша поехала от всего этого дела.

Я постаралась объяснить ей, постоянно напрягая голосовые связки:

— Он хочет расчленить этих людей и пригвоздить их к деревьям. Что-то в этом роде. — Я открыла книгу, нашла в ней гравюры Доре и показала ей. Кимберли удивленно уставилась на них.

— Понятно, — неуверенно протянула она.

— Он должен быть сейчас в национальном парке, — заметил Пирс, протягивая мне недавно полученные им результаты анализа. — Вы помните тот кусок черной бумаги, который был закреплен липкой лентой на стене? Он полностью соответствует карте Национального парка США, отпечатанной на черном фоне.

— А сколько таких национальных парков находится в южной Калифорнии? — решила уточнить я.

— Самые большие из них расположены в Сан-Габриэле и горах Санта-Моника. Агент Фишер уже послала туда своих людей, которые должны навести справки у местных рейнджеров.

Это вполне соответствовало букве «S» на куске черной бумаги.

Пирс протянул мне еще одну бумагу:

— Это список людей, которые официально считаются пропавшими в данный момент. Их тут пятьдесят восемь человек. Из них только Фредов здесь… давайте посмотрим… четыре. Трое из них — это подростки, которые, вероятней всего, просто сбежали из дома. Но здесь есть имена, которые могут нас заинтересовать.

Я быстро просмотрела список.

Четыре человека действительно носили имя Фред. Трое — Кэрол, хотя и с разным написанием. Одного из них звали Итан. Этот, несомненно, был нашим Итаном. Шесть человек носили имя Джерри или Джералд. Один Рауль. Два женских имени Кэрин.

На первый взгляд большинство из них были белыми, хотя никакой уверенности у меня в этом не было и не могло быть. Но один из них определенно был латиноамериканцем — Рауль. Однако Пирс развеял мою уверенность в своей правоте.

— Одна девочка по имени Кэрин скорее всего бродит где-то в окрестностях городка Глендэйл. А другая Кэрин является дочерью Альенде. Помните эту фамилию? Ригоберта Альенде считается сейчас суперзвездой. Она только что давала интервью КАВС-7.

Она жила на авеню Кармелина, что немного на север от Сансета и в четырех кварталах от того дома, где умерла Мэрилин Монро. Служанка впустила нас в дом, где в фойе, гораздо большем, чем весь мой дом, нас приветствовала сама Ригоберта Альенде. Справа от нас вверх поднималась винтовая лестница, а все стены были украшены самыми разнообразными картинами. Неужели это оригинальные работы Риверы?

Мы пожали друг другу руки, а я обратилась к ней по-испански. Она с пониманием кивнула, но при этом не выразила никакого восторга. По всему было видно, что для нее сейчас не время расточать комплименты и обмениваться приличествующими любезностями.

— Что вам известно об исчезновении моей дочери? — сразу же вопросила она.

— Сейчас мы отрабатываем отдельные версии и ищем зацепки, — спокойно отреагировал Пирс.

— Ну и что же это за зацепки?

— Мы должны задать вам несколько вопросов, миссис Альенде. Когда вы в последний раз видели свою дочь?

— Два дня назад, а потом сразу же сообщила о ее пропаже в полицию. Правда, в полиции мне не сказали ничего определенного. А вы откуда? Из ФБР? Хорошо. Я надеюсь на лучшее.

— Вы позволите нам осмотреть комнату Кэрин? — спросила я.

Она повела нас вверх по лестнице, а я ощутила некоторое облегчение. Да, это действительно была Ригоберта Альенде, та самая, которую так боготворили в нашем доме, как, впрочем, и в любом другом доме по всей стране. И вот теперь я здесь, в ее жилище, поднимаюсь вслед за ней по лестнице и думаю о том, как расскажу об этом своей матери.

С другой стороны, это слабое утешение. Она была матерью единственной дочери, бесследно исчезнувшей некоторое время назад. А у меня есть сын, который тоже чуть не погиб совсем недавно. Так что мы с ней чем-то похожи.

Детская комната была огромной, гораздо больше, чем вся моя берлога. Она была заполнена самыми обычными предметами, характерными для подростков такого возраста: фотографиями с друзьями на какой-то вечеринке, постерами любимых музыкантов и поп-звезд, небрежно сложенными на полке книгами. На столе стоял мощный компьютер с динамиками, лазерным принтером, записывающим устройством для СД-дисков и еще кучей какой-то хитроумной цифровой техники, о которой я не имела ни малейшего представления. В комнате не было мобильного телефона, из чего я сделала вывод, что она забрала его с собой. Но был обыкновенный телефонный аппарат, и я сразу же спросила, общий ли он для всего дома. Она ответила, что у ее дочери собственный телефонный номер. Потом я поинтересовалась, есть ли у нее определитель номера и автоответчик.

— Разумеется, — удивилась она. — Просто нужно набрать шестьдесят девять со звездочкой, вот и все.

Я набрала этот номер, и на небольшом экране сразу же высветился номер звонившего абонента, который показался мне знакомым. В динамике послышался слащавый голос Майки Фаррела: «Служба доверия „Рука помощи“, чем могу помочь вам?»

Мне очень не хотелось тратить драгоценное время на этого типа. Я положила трубку и повернулась к Пирсу. Он правильно понял мой взгляд и вышел вместе со мной в холл, а миссис Альенде осталась внутри — она разглядывала пустую комнату дочери.

— Он звонил ей, — прошептала я на ухо Пирсу.

— Правда?

— Да, если, конечно, эта служба горячей линии не звонит бог знает кому по своим делам. На звонок ответил Майки Фаррел. Значит, Минос, или наш дорогой Бобби Грин, вполне мог позвонить ей со своего рабочего телефона. А из этого можно сделать вывод, что она сама позвонила ему незадолго до этого.

— А для того чтобы он мог позвонить ей, она должна была сама сообщить ему свой номер. Значит, он уже знал ее.

— Да, может быть, он познакомился с ней сразу же после ее первого звонка.

В этот момент перед нами появилась миссис Альенде. Ей явно не нравилось, что мы шушукаемся о чем-то в холле.

— Вы проследили за человеком, с которым она сидела в кафе «Старбакс»? — недовольно проворчала она.

Пирс сказал, что мы ничего об этом не знаем.

— Миссис Альенде, я очень прошу рассказать об этом как можно более подробно.

— Все это я уже рассказывала полицейским. Ее близкие подруги Мелинда и Джин пригласили ее в кафе, но потом она подсела к этому человеку. Они не знали его и решили, что он — ее новый парень, которого они раньше не видели.

— Ну и как же он выглядел?

— Они сказали, что это был высокий крупный парень со светлой кожей и черными густыми волосами.

— Они видели его с Кэрин до того дня? — спросила я.

— Нет, они случайно встретились в кафе, после чего она оставила своих подруг и пересела к нему. На следующий день они видели ее в школе, но потом она вдруг исчезла. Это он, не так ли? Что он сделал с моей девочкой?

— Миссис Альенде, думаю, вам следует сохранять спокойствие до окончательного выяснения обстоятельств. Мы сообщим вам об этом, — сказал Пирс.

Мы направились к двери, когда сзади к нам подскочила Ригоберта Альенде и, схватив меня за локоть, повернула к себе.

— Hallala, joven. Hallala, — сказала она, что по-испански означало «Найдите ее, найдите». Я долго не могла понять, как именно она произнесла эти слова — со страхом или со злостью.

~ ~ ~

Что-то было не так.

Со мной что-то было не так. Что-то терзало меня изнутри, сжимало мои мозги. И это заставляло трещать и рваться мои нервы, связанные с легкими. Дыхание стало прерывистым. Сначала я подумала, что это было вызвано дальним перелетом на вертолете. Я не привыкла к такому виду транспорта и не любила летать даже на самолетах, а когда все же приходилось это делать, то готовилась к дальним перелетам с помощью небольшого количества алкоголя. Вертолет был еще хуже: лишь тонкая стенка отделяла меня от внешнего мира, небольшое стекло, тонкий лист металла, а над головой натужно гудел огромный пропеллер.

Пирса это нисколько не волновало. Он равнодушно взирал вниз на берег Малибу и на дорогие дома из белого кирпича. Солнце стояло достаточно высоко, чтобы убедить нас в том, что до наступления ночи еще очень далеко. На самом деле это лишь казалось. Ночь была не за горами.

И это создавало для нас серьезную проблему.

Он сделает это ночью, подумала я. Именно ночью он убьет их всех. Для этого у него есть масса причин: никто не увидит его, на улице не будет ни души. Он может каким-то образом проникнуть на склад, минуя рейнджеров, и сделать это ночью, в дремучем лесу. Символично. Практично. Ночь это его главное преимущество.

А к этому обстоятельству можно добавить терпкий лимонный запах в помещении склада.

Он ушел оттуда сегодня утром. Рано утром. Задолго до того, как в конторах склада появились первые люди. А до этого он провел там всю ночь и поднялся только на рассвете. И ушел до того, как туда прибыл владелец. Предварительно он вымыл пол, чтобы неприятный запах не привлек внимания посторонних, но сделал это впопыхах, потому что спешил.

Он ушел этим утром. Точнее, уехал на какой-то большой машине, в которую могли поместиться шесть человек. Шесть накачанных наркотиками или связанных человек. А машина должна быть такой, в которую нельзя заглянуть с улицы. Только не мини-вэн, в котором слишком много окон. Это должен быть достаточно большой фургон с цельным, без окон, корпусом. Такие обычно используют для грузовых перевозок. Может, это служебный автомобиль? Или самый обыкновенный фузовик?

Вертолет коснулся площадки в парке под названием Лео-Карилльо. Сегодня пятница. Сюда только что приехали отдыхающие с детьми на заднем сиденье, большими свернутыми спальными мешками, портативным холодильником и игрушками для пляжа. Мальчик увидел наш вертолет и громко закричал матери, показывая на него рукой.

Как только мы вышли из вертолета, я сразу же повернулась к Пирсу.

— Он намерен сделать это сегодня ночью, — сказала я.

— Да? И что?

— А то, что это все бессмысленно. Мы сейчас находимся не очень далеко от его склада, правда?

— Примерно двадцать или тридцать миль. Это около сорока пяти минут через горы при нормальном движении.

Я посмотрела на лес. Он выглядел каким-то странным. Здесь все было как-то не так.

— Не думаю, что мы на правильном пути.

— Кимберли сказала, что самый дремучий лес распложен здесь, за парком Лео-Карилльо. У нас есть парни, которые проверят все вокруг. Они приедут сюда на джипах. — Он пристально посмотрел на меня. — Да ладно вам, Ромилия, мы все равно должны все проверить.

— Давайте еще раз все обдумаем, — предложила я и остановилась, пытаясь собраться с мыслями и сбросить с себя какое-то наваждение. — Он собирается сделать это ночью. Если он хотел сделать это здесь, то должен был покинуть свой склад вчера вечером и все закончил бы прошлой ночью.

— Может быть, именно так он и сделал. Вполне возможно, что он действительно все сделал, как планировал, и сейчас здесь остались только тела его жертв. — Он показал рукой на горы. — Но мы все равно должны все проверить и убедиться в этом. Может, он еще здесь.

— Нет, сэр, этот лимонный запах был слишком свежий. А пол еще не успел высохнуть. Он уехал с территории склада незадолго до того, как там появились мы. — Я посмотрела в сторону пляжа. — Мне кажется, он крутит баранку.

— Что?

— Ему нужен этот день для того, чтобы увезти своих жертв подальше от этого места. — Я снова посмотрела на горы. — Посмотрите туда. Я что-то не вижу здесь густого дремучего леса. Это фактически пустыня, а ему нужен лес.

— К чему вы клоните, детектив?

— Его здесь нет.

Пирс повернулся и подошел ко мне нетерпеливой походкой и с нескрываемым раздражением на лице. Мне часто приходилось сталкиваться с этим у других мужчин. Они напали на след, приняли какое-то определенное решение и после этого никак не могут остановиться, подумать и по-другому посмотреть на вещи. Но Пирс попытался это сделать.

— А где же он может быть в таком случае?

— Сколько национальных парков находится в Калифорнии?

Он громко захохотал:

— Слишком много.

— А сколько их с большим количеством деревьев? Здесь самая настоящая пустыня, голое место. Разве здесь нет парков с огромными старыми деревьями? Как их там называют, красное дерево?

— Да, красное дерево. Секвойя.

— Разве их нет здесь, в Калифорнии?

— Есть, Ромилия, есть.

Он согласился со мной, позвонил в офис и сказал, чтобы они навели справки относительно всех старых парков, в которых могут произрастать «красные деревья». Агент на другом конце провода сначала его даже не понял.

— Повторите, сэр, — попросил он.

Пирс терпеливо объяснил ему:

— Лес из красного дерева. Вокруг Сан-Франциско и Йосемита. — Он выключил рацию и поднял обе руки вверх в знак того, что все сделал правильно.

— Благодарю вас, — сказала я.

И все же меня не покидало чувство беспокойства. Что же это, черт возьми? Вертолет стоял на прежнем месте. Я направилась к нему, чтобы взять сумку и еще раз пролистать «Ад», просмотреть свои старые записи или проверить бесценный файл Текуна Умана. Там же находился список кредитных карточек и их номера. Я хотела выбросить их за ненадобностью, но потом решила оставить до тех пор, пока не закончится расследование этого дела. А кто знает, когда это произойдет? Когда наконец закончится весь этот кошмар? Не исключено, что я буду заниматься этим делом еще целый год, а то и два. Конечно, я могла бы возить с собой весь этот архив в какой-нибудь картонной коробке из-под виски, а потом сдать в пункт переработки макулатуры. Я могу возить его с собой рядом с Серхио, когда мы ездим на футбольный матч. А когда он играет с другими детьми во дворе, я могла бы снова и снова перечитывать эти бумаги, а потом смотреть куда-то вдаль, вспоминать свою сестру и проклинать все на свете, проклинать прежде всего тебя, черт побери. Тебя, который смотрит на меня с фотографии и стоит рядом со своей любимой тетушкой. Возможно, она была единственным человеком в мире, которому ты мог полностью доверять и которая сделала все возможное, чтобы ты больше никогда в жизни не нуждался в деньгах. Сейчас ты намного богаче, чем твой папаша-садист, исковеркавший всю твою жизнь. Ты можешь колесить по всему миру. Мне показалось, что эта фотография могла бы при определенных обстоятельствах вызвать у меня некоторые симпатии. Мне могла бы понравиться его улыбка, его твердая рука, на которую с такой благодарностью опирается его тетя, и его крепкое плечо, к которому она прильнула головой. Но сейчас в моей душе не осталось места для каких бы то ни было симпатий, поскольку я хорошо знаю, какой именно выбор он сделал в своей жизни. И пусть во всем виноваты его отец-садист и его сестра-самоубийца, а также его тетя за то, что умерла слишком рано, бросив его на произвол судьбы. Да пошел он… Я все равно достану его.

Я достану его.

Фотография задрожала в моих пальцах, и мне пришлось держать ее обеими руками. Но она все равно дергалась в руках, а мое дыхание снова стало прерывистым и неровным. Я с трудом удерживала себя на сиденье вертолета и опасалась, что свалюсь в обморок. Я бы расплакалась от отчаяния и бессилия, если бы в этот момент не услышала громкий голос Пирса:

— Запускай двигатель. Летим отсюда.

Пирс пытался бежать, но это лишь заставило его еще больше хромать.

— Что? — спросила я, вытирая слезы, которые еще не появились на глазах, но готовы были пролиться в любую минуту.

— Национальный парк секвойи. К северу отсюда. Там уже убили одного рейнджера и украден служебный автомобиль.

~ ~ ~

Вертолету понадобилось больше часа, чтобы доставить нас в Национальный парк секвойи. Слишком долго. Солнце уже садилось за горизонт.

Казалось, прошло слишком много времени, но на самом деле всего лишь один час. Он был в часе пути от нас.

— Этого рейнджера звали Эннистон, — сообщил мне Пирс. — Его нашли примерно в два часа дня, то есть незадолго до того, как туда прибыли наши парни по «сигналу всем постам». Он не явился на обед, что было очень не похоже на него, и вскоре они стали осматривать вверенную ему территорию. Эннистона убили ударом ножа в грудь и фактически рассекли его сердце надвое. А его машина исчезла. Полицейские решили, что он убил рейнджера из-за машины, а потом незаметно для них покинул пределы парка. Именно поэтому они не стали углубляться в лес.

Подобная точка зрения была разумной с их стороны. Действительно, зачем убивать рейнджера, а потом скрываться в лесу, который рейнджеры знают лучше, чем кто бы то ни было. Любой убийца сбежал бы с места преступления и постарался бы уехать не только из парка или города, но даже из штата.

— Это была оплошность с его стороны, — заметила я. — Он стал допускать ошибки. Насколько нам сейчас известно, рейнджер стал первой его жертвой, которую он убил безо всякой связи со своим привычным ритуалом.

— Да, и этот рейнджер совершенно случайно наткнулся на него. Оказался не в том месте и не в то время. — Пирс смотрел в пол вертолета. В его голосе без труда угадывалось сожаление.

Сожаление и, как я узнала позже, определенный страх. Рядом приземлился еще один вертолет, набитый вооруженными и готовыми к прочесыванию леса агентами. А местные рейнджеры уже успели очистить парк от туристов и посетителей. Я надела бронежилет и проверила наличие патронов в магазине пистолета, хотя и без того знала, что он полный. После этого я повернулась к Пирсу, который вышел из вертолета и со страхом уставился на темнеющий позади хижины лес.

— Что с вами? — спросила я.

— Я всегда испытываю страх перед лесом, — откровенно признался он и быстро посмотрел на меня, словно сожалея о том, что это признание ненароком вырвалось у него. — Ладно, детектив, будьте готовы.

Мы сели в большой грузовой автомобиль, и я повернулась, чтобы посмотреть на солнце. Оно подмигнуло мне в последний раз и скрылось за горизонтом.

Меня снова стали одолевать сомнения. И страх. Я сидела в машине вместе с агентами ФБР, оружие оттягивало кобуру, а наушники и микрофон связывали меня с Пирсом. Агенты тоже с опаской поглядывали на быстро темнеющий лес, но они не видели всего того, что видела я. Они не видели гравюры Доре, его ссылки на дремучий темный лес, в котором пребывают измученные души грешников, не видели кровоточащих деревьев, тех самых, которые выросли из человеческой плоти. Он хотел придать всем своим убийствам некоторое изящество.

Агенты не знали всего этого. Они видели только секвойи — гигантские вечнозеленые деревья, которые возвышались над нашими головами и отбрасывали длинные тени по мере наступления сумерек. Все агенты были в шлемах с прикрепленными на них фонарями. Сейчас они были выключены. У меня такого шлема не было, так как никто из них не рассчитывал на мое присутствие. Они даже не смотрели на меня. Все агенты были одеты в гражданскую одежду, и только одинаковые черные майки и спортивная обувь выдавали в них единую команду. Конечно, это была не армия, а агенты спецслужбы, готовые к поиску опасного преступника.

Я должна была находиться позади них на несколько шагов. Это была их работа, и в эту минуту Данте был для нас совершенно бесполезным. Он уже выполнил свою роль, создав ряд образов, необходимых для поимки убийцы. К их числу принадлежат и эти огромные деревья, достаточно раскидистые, чтобы распять на каждом из них по одному человеку.

Фары грузовика разрезали сгущавшийся перед нами сумрак, отбрасывая причудливые и постоянно движущиеся тени. Водитель грузовика остановил машину на том самом месте, где был обнаружен рейнджер. Он вышел наружу, надел бронежилет и шлем, как все остальные. Другой агент, сидевший на пассажирском сиденье, приказал остальным выстроиться в форме буквы V, чтобы прочесать лес в северном, западном и восточном направлениях. Агенты быстро выполнили его приказ и стали углубляться в лес.

В этот момент их командир повернулся ко мне:

— А вам, детектив, придется остаться здесь.

— Но агент Пирс хотел, чтобы я…

— Я понимаю. Вы уже здесь, но совершенно не подготовлены для нашей операции. — Я догадалась, что он получил соответствующее распоряжение от Пирса, хотя лично сам относился к этому неодобрительно. Он действительно привез меня сюда, но явно не собирался выполнять приказ Пирса.

Я стала спорить с ним, но он оборвал меня на полуслове и присоединился к своему отряду, который уже входил в лес.

Никаких огней, только круглая полная луна освещала им путь. После двадцати минут я тоже могу пойти вслед за ними туда, где на фоне луны возвышаются высокие кроны деревьев. Я долго смотрела вслед агентам, пока последний из них не исчез в темноте лесной чаши.

Я осталась одна в грузовике.

Неужели меня сейчас снова начнут одолевать грустные мысли, как это случилось в том парке, что неподалеку от пляжа Малибу? Именно здесь нашли тело убитого рейнджера, которого я совсем не знала. Это случилось в пяти или шести часах езды от Лос-Анджелеса. И все это время он держал их в своей машине на грязном полу…

Но где же этот фургон?

И почему он убил рейнджера?

Вероятно, рейнджер хотел остановить его прямо на этом месте. Увидел, что по проселочной дороге, не предназначенной для туристов, едет какая-то машина, и решил остановить ее, так как она могла застрять на этой дороге. А его грузовик был достаточно мощным, чтобы продвигаться по пересеченной местности.

Может, он бросил свой фургон где-то неподалеку? А потом перетащил шестерых людей в грузовик рейнджера и поехал дальше?

Это предположение показалось мне слишком неправдоподобным. В следующую минуту моя мысль была подтверждена сообщением одного из агентов, который шепотом передал нам следующую информацию:

— Это левое крыло. Мы обнаружили грузовик рейнджера.

— Понял, — ответил ему командир группы агентов, который приказал мне остаться в грузовике. — Идем к вам на подкрепление.

Остальные агенты стали быстро перестраиваться с севера и запада на восток. Я вышла на дорогу и посмотрела на восток, где агенты обнаружили пропавший грузовик. Все выглядело как-то бессмысленно, в особенности после того как я уловила какой-то слабый шум в западном направлении, то есть с противоположной стороны холма, куда вела эта старая дорога.

Возможно, это олень или медведь. Но эти звери не производят звуки, напоминающие свист прорезающей воздух плетки.

— Здесь какое-то странное движение, — шепотом сообщила я в микрофон.

— Какое еще движение? — первым отреагировал Пирс.

— Детектив, оставайтесь в грузовике, — тут же вмешался командир отряда.

— Что? — возмущенно рявкнул Пирс. — Агент Бэйн, где находится сейчас детектив Чакон?

Я предоставила им возможность выяснить отношения, а сама полезла в кабину грузовика, достала оттуда фонарь, вынула из кобуры свой «парабеллум» и стала осторожно подниматься вверх по склону холма.

Снова послышался свистящий звук, за которым последовал тяжелый хлопок, похожий на падение большого дерева.

Я ускорила шаг, а потом перешла на бег.

Дорога повернула направо и стала подниматься вверх, к небольшой поляне, разграничивавшей два соседних холма. Но звук доносился совсем с другого места. Я остановилась между двух холмов и попыталась определить направление шума. Этот свистящий звук доносился откуда-то снизу, из небольшой рощи, поросшей самыми большими деревьями. Мне хотелось включить фонарь, но если я это сделаю, то сразу же обнаружу себя и стану легкой мишенью для преступника. Поэтому я решила пробираться туда без света. Медленно продвигаясь вперед, я постоянно натыкалась на камни и ветки деревьев, закрывая лицо свободной рукой. Иногда я останавливалась и прислушивалась, надеясь услышать хоть какое-то движение.

И оно не заставило себя ждать. Прямо передо мной, в тени деревьев, точнее сказать, между деревьями. Мои глаза слезились от напряжения, но я все же заметила темную фигуру, которая вдруг остановилась, посмотрела в мою сторону, а потом снова направилась к толстым секвойям. Это был крупный мужчина, и, похоже, одна рука у него была длиннее второй.

Нет, не длиннее. Просто он держал в руке что-то длинное.

Рейнджер погиб от удара длинным ножом в сердце.

Я крепко сжимала пистолет в правой руке, а левой достала из заднего кармана фонарь, нащупала пальцами кнопку и нажала на нее. Яркий луч света, как лазер, прорезал темноту леса и на какое-то время ослепил меня.

— Ни с места! Полиция!

Густой лес поглотил мой крик.

Какое-то время я не видела вокруг себя ничего, кроме луча света, который прыгал по веткам деревьев. Я прицелилась в то место, где только что была чья-то фигура. Но ее там уже не было. Он успел скрыться за толстыми стволами деревьев. Я медленно водила фонарем по гуще леса, но видела только стволы деревьев, толстые ветки и темную землю под ними. Недолго думая я бросилась вперед, к тем деревьям, за которыми мог спрятаться преступник. Никого. Ни единой души.

В этот моментснова послышался звук. Стон. Хриплое дыхание.

Они исходили откуда-то сзади или слева от меня. Я бросилась туда, но ничего не увидела, так как звук доносился с противоположной стороны деревьев. Я подошла поближе и увидела толстые секвойи и привязанных к ним людей. Они свисали с них до земли, привязанные за руки к толстым веткам. Все шестеро обнаженных людей с измученными лицами и повисшими вниз головами. В этот момент они напомнили мне шесть копий Иисуса Христа. Яркий луч света выхватил из темноты их согнутые колени, покрытые грязью бедра и наполовину погруженные в жидкую грязь ноги.

Должно быть, я закричала что-то в микрофон, но поначалу меня никто не понял, а я уже не могла повторить сказанное, так как с ужасом смотрела на эти истощенные тела, свисавшие с деревьев, как грозди. Я водила лучом от одного тела к другому и никак не могла сообразить, что именно я вижу. Голова женщины свисала на правый бок. По ее телу пролегали какие-то красные линии, идущие от шеи вниз по груди и заканчивавшиеся в нижней части живота. Глубокие надрезы… Нет, это не кровь, а что-то другое. Похоже, они нарисованы толстым маркером. Да, это линии предположительного рассечения.

Она еще жива.

Если она была в одной группе с остальными, то где они все? Есть ли какой-то порядок в их расположении? Может, они выстроены в одну линию, как это показано на рисунках Везалиуса? Нет. Человек, издававший хриплый стон, был окровавлен. Кровь стекала по его опущенным вниз рукам.

— Матерь Божья, Бэйн!

Агенты уже спешили сюда с другого конца холма. Их фонари ярко осветили это место, и теперь я могла видеть всех шестерых. К счастью, все были живы, хотя двое из них были покрыты пятнами крови. Вероятно, он собирался расчленить их еще живыми, чтобы они видели его. Они вяло двигали руками и ногами, все еще испытывая опьянение от сильнодействующих наркотиков, и сиплые стоны с трудом вырывались из полураскрытых ртов.

— О Боже, — прошептал Бэйн, оторопело глядя на них. — Быстро снимите их оттуда! — заорал он одному из агентов.

— Он убежал туда, — сказала я, показывая рукой на две огромные секвойи, которые стояли на краю поляны, открывающей путь к другому участку леса.

— Оставайтесь здесь, — приказал он, и я покорно подчинилась ему, пытаясь отдышаться и прийти в себя после всего случившегося. А он сообщал по радио направление движения своим агентам. Пять человек бросились туда вместе с ним.

Темный лес перед нами был окутан тишиной. Агенты позади меня возились с ранеными и тихо переговаривались между собой насчет того, как побыстрее разрезать веревки и снять их с деревьев. Они разрезали липкую ленту, а потом осторожно положили их на землю, как обычно снимают с креста распятое тело.

Вдали послышались выстрелы. Их было всего три, и с каждым выстрелом мое сердце начинало стучать все чаще, а дыхание становилось все труднее. Казалось, легкие вот-вот разорвутся на части. После третьего выстрела я живо представила себе мою сестру: я сидела за кухонным столом и делала домашние задания, а Каталина подошла сзади и щелкнула меня по макушке, после чего я мгновенно очутилась здесь, в этом лесу.

А потом я увидела, как двое агентов тащат между деревьями какого-то человека. Я бросилась к ним и направила пистолет на голову повисшего между ними преступника.

— Он мертв? — громко потребовала я ответа.

Они сразу же осветили меня фонарями.

— Нет, — ответил Бэйн и подозрительно посмотрел на меня. — Опустите оружие, детектив.

— Почему вы не убили его? Почему?

— Детектив!

Я смотрела на черные волосы Миноса, на его опущенную вниз голову, находившуюся на расстоянии не больше двадцати ярдов от меня. Моя рука была вытянута вперед, крепко сжимала рукоятку пистолета, курок был взведен, и оставалось лишь нажать на него дрожащим пальцем. Его голова находилась как раз в прицеле, и я никак не могла промахнуться. Цель была бы мгновенно поражена. А Бэйн не успел бы и пальцем пошевелить, чтобы помешать мне прикончить его.

В этот момент пять или шесть стволов нацелились на меня. Конечно, я не видела их, но чувствовала, что они окружили меня со всех сторон.

— Опустите пистолет, детектив Чакон.

Я отказалась выполнить этот приказ.

— Детектив, мы будем стрелять, если вы не опустите оружие и не отойдете в сторону.

А мне было плевать на них в этот момент. Я не боялась умереть сейчас, в эту минуту, которую я ждала столько лет. Я готова была пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы раз и навсегда покончить с человеком, который убил мою сестру. И пусть они делают со мной что хотят.

И в этот момент перед моими глазами, как громкий выстрел, встал образ Серхио.

~ ~ ~

Шесть агентов вывели меня из леса и доставили к Пирсу. Остальные отнесли пострадавших, завернув их предварительно в привезенные с собой одеяла. Они все еще находились в состоянии наркотического опьянения, и агенты уложили их на раскладушки, где они должны были дождаться прибытия вертолета медицинской помощи.

А Миноса, или Бобби Грина, они отвели в другое место, где усадили под охраной в другой вертолет. Он тоже был закутан в одеяло, а возле него суетился один из федеральных агентов, который имел медицинскую подготовку. На белом одеяле отчетливо проступали пятна крови. Одна группа агентов помогла ему забраться в вертолет, а другая, та самая, которая защитила его с оружием в руках, пристально следила за мной.

У меня не было никаких сомнений, что Пирсу уже доложили о том, что произошло в лесу. Более того, он сам, вероятно, предупредил, чтобы они не спускали с меня глаз. Но он не проронил ни слова, поскольку я подчинилась агентам, опустила оружие и спрятала его в кобуру. Он вообще предпочел не говорить об этой операции.

— Все закончилось, Ромилия. — Это было все, что он сказал мне, после чего я позволила себе расплакаться.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я не стала звонить матери, так как было уже слишком поздно. Пирс сказал, что отправит меня за государственный счет обратно в Нэшвилл еще до рассвета.

— Мы вполне справимся здесь с этим делом, — заметил он. — Я только что получил сообщение из Медицинского центра Калифорнийского университета. Грин напичкал своих пленников наркотическими средствами, они сейчас очень слабы, долго недоедали, а их организм частично обезвожен. У некоторых многочисленные порезы, раны и кровоподтеки, которые они получили во время похищения и длительного содержания в помещении склада. Но медики уверяют, что их жизни сейчас ничто не угрожает. С ними все будет нормально. Со всеми.

Я ничего не ответила, только покачала головой.

— Вы очень хорошо поработали, детектив Чакон.

Я снова покачала головой:

— Вероятно, ваш помощник агент Бэйн придерживается другого мнения.

— Еще бы. А на будущее, пожалуйста, запомните, что ни в коем случае нельзя направлять оружие на моих людей.

Я пообещала, что не буду этого делать.

— Я еще позвоню вам, — сказал он на прощание.

Мы пожали друг другу руки и расстались. А в такси, которое мчалось по направлению к аэропорту Лос-Анджелеса, я долго думала, что он имел в виду, сказав на прощание эти слова.

— Вот черт, — пробормотала я где-то над Мексикой. Надо было попросить Пирса, чтобы он отправил меня за государственный счет не в Нэшвилл, где меня сейчас никто не ждет, а в Атланту. Ведь вся моя семья сейчас находится там. Я могла бы взять в аэропорту машину напрокат и нагрянуть к моей тете, разбудить всех, а потом обнять сына до боли в суставах. Я бы продемонстрировала матери, что цела и невредима. А еще я сказала бы, что наконец-то покончила с тем мерзавцем, который погубил ее дочь. И мы вместе поплакали бы от счастья.

А теперь мне придется звонить ей из Нэшвилла, а потом мчаться на машине в Атланту, подкрепившись чашкой крепкого кофе.

Несмотря на столь ранний рейс, в самолете было полно пассажиров. Впрочем, может быть, именно поэтому он и был переполнен. В это время суток стоимость билета намного меньше. Почти все пассажиры спали, а когда я направилась в туалет, то увидела, что некоторые накрылись с головой одеялами, как будто пытались полностью отключиться от внешнего мира. Причем в салоне первого класса им это, кажется, удалось. Один парень укрылся сразу двумя одеялами и устроился на нескольких сиденьях.

На то он и первый класс.

А у меня был не первый класс, но зато имелось немного долларов. Старшая стюардесса принесла мне пару бутылок виски и доброжелательно улыбнулась.

— Это бесплатно, дорогая, — сказала она.

Когда мы приземлились в Нэшвилле, еще стояла ночь. Солнце появится на горизонте только через час или около того.

Пирс был прав. После Лос-Анджелеса Нэшвилл действительно показался маленьким и захудалым городишком. С другой стороны, после Лос-Анджелеса любой город может показаться таким.

Вокруг было тихо, и я вдруг почувствовала себя ужасно одинокой. Пересплю одну ночь и наконец-то увижу свою семью. Усталость усугубила мое одиночество. Но завтра все будет по-другому. Завтра ФБР объявит на всю страну, что агенты ФБР поймали чрезвычайно жестокого и опасного серийного убийцу по кличке Висперер, более известного в последнее время как Минос. Агент Чип Пирс непременно созовет по этому поводу пресс-конференцию в Лос-Анджелесе. Вспомнит ли он про меня? Возможно. Имеет ли это для меня хоть какое-то значение? Вряд ли. Только не для меня. И не сейчас.

Я уже испытала массу неприятных ощущений после своего последнего дела, когда журналисты осаждали мой дом и не давали прохода даже на автомобильной стоянке возле полицейского управления. В отличие от моей старшей сестры я не была приучена к публичной жизни. Вот Каталина развернулась бы на всю катушку. Она ни за что не упустила бы возможность прославиться на весь мир и добиться того, чтобы все вокруг громогласно восторгались ею.

Мы все обожали ее.

Интересно, Пирс признает публично, что Минос планировал продолжать свои убийства чуть ли не до конца жизни? В его распоряжении было еще несколько крупных созвездий. Он все тщательно продумал, имел для этого необходимые средства, деньги, время и прекрасное здоровье. Он мог бы пройти все круги Дантова ада, не пропустив ни единого упоминающегося там греха. Его жестокие эксперименты могли продолжаться еще очень долго, но сейчас этому положен конец.

В этой мысли было какое-то спасительное успокоение. Но только какое-то.

В это прекрасное субботнее утро машин на дороге было очень мало. Какое-то время Нэшвилл будет еще спать.

Я открыла входную дверь дома и сказала, ни к кому не обращаясь: «Holla, уа estoy».[74] Потом небрежно бросила ключи на небольшой столик в прихожей, где стоял ацтекский бог солнца. Мой чемодан на колесиках был уже готов, и я подтащила его к двери.

Осталось только проверить автоответчик, чтобы оставить дом со спокойной совестью. Я нажала кнопку, а сама пошла на кухню, чтобы выпить соку, молока или еще чего-нибудь. Первое сообщение было от дока Каллахена. Судя по всему, он позвонил сразу же после моего отъезда из Нэшвилла. Сухой компьютерный женский голос сообщил, что тогда был понедельник, вечер, пятнадцать минут пятого. «Привет, Роми, я просто хотел проверить, как у тебя дела. Позвони мне, когда вернешься. Маккейб сказал, что ты благополучно вышла из всех этих передряг. Рад за тебя. Обязательно возвращайся к нам. Пока».

Последние слова показались мне немного странными. Разумеется, я вернусь домой.

Понедельник, восемь часов сорок три минуты вечера. «Здравствуйте, миссис Чакон, меня зовут Джеки. Можем ли мы заинтересовать вас возвращением в компанию AT&T? Я перезвоню вам позже в более подходящее время. До встречи».

Стереть.

Среда, десять часов двенадцать минут утра. «Привет, Ромилия, лейтенант Маккейб. Не знаю, проверяешь ли ты автоответчик, находясь вдали от дома, но все равно позвони мне, когда вернешься, хорошо?»

Это сообщение прозвучало как личная просьба, а не приказ начальника. Что это могло значить?

На автоответчике было еще несколько сообщений от местных газет, от моего соседа и еще два с родины, адресованные моей матери.

Суббота, пять часов двенадцать минут утра. Боже мой, только полчаса назад. «Ромилия, Это Чип Пирс. Послушайте, здесь произошла досадная ошибка. Позвоните мне немедленно, как только войдете в дом. Я… Нет, просто позвоните мне, и все».

Черт возьми! Что стряслось? Я порылась в сумке, нашла номер его мобильного телефона и набрала его.

— Агент Пирс? Это я, Ромилия Чакон. Что случилось?

Он разговаривал в это время с кем-то другим на фоне какого-то странного шума, громких приказов насчет медиков; звучали номера больничных палат и обращения к медсестрам. Стало ясно, что он находится в больнице.

— У нас здесь бардак, Ромилия. Мне не хотелось беспокоить вас, поскольку вы уже вернулись домой, но потом я решил, что будет лучше, если вы узнаете всю правду.

— В чем дело?

— Он на свободе. Сбежал.

— Что? — закричала я в трубку, снова почувствовав, как перехватило дыхание в груди, а легкие стали совсем чужими. — Как он мог сбежать, черт побери? Его же подстрелили? Три ранения! Как он мог при этом…

— Это был не Бобби Грин.

— Что?

— Это был Рауль Эспиноза. Так звали того парня, которого мы нашли в лесу и подстрелили.

Рауль Эспиноза. Тот самый пятый исчезнувший человек.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

Он долго молчал, а я никак не могла понять, было ли это результатом растерянности или необъяснимого чувства страха.

— Бобби Грин был привязан к одному из деревьев.

В этот момент я вообще перестала дышать.

— Сейчас мы пытаемся выяснить, как это могло произойти. Должно быть, он знал, что мы гонимся за ним и вот-вот настигнем. Полагаю, он уже был готов порезать их на куски, но услышал шум и понял, что уже не успеет уйти от нас. Тогда он решил поменяться местами с Раулем.

Поменяться местами с одной из своих жертв. Единственным человеком, у которого тоже были черные волосы. К тому же было темно, а лучи фонарей не могли дать необходимого количества света. В такой обстановке действительно легко принять одного человека за другого. Гениальное решение для серийного убийцы, похожее на трюк искусного иллюзиониста.

В этот момент я вдруг вспомнила странный шум в лесу, который привлек мое внимание. Это был звук разрезающей воздух плети или веревки. Теперь понятно, что это было. Минос привязывал к дереву не свою жертву, а самого себя. Он с силой бросал веревку вокруг дерева, а потом пытался поймать другой конец, чтобы привязать к нему свои руки.

А Рауль Эспиноза был накачан наркотиками и ничего не соображал. Перед тем как привязать себя, Минос взял нож, специально порезал себе руку, а потом вложил его в руку Рауля и сказал, что тот свободен и этим ножом должен защищать себя от людей, которые пришли, чтобы убить его.

После этого он привязал себя к дереву, притворился обессиленным от наркотиков и опустил вниз голову, чтобы никто не узнал его. А мы не удосужились проверить лица жертв. Я сама прошла мимо всех, смотрела на каждого, но так и не поняла, в чем дело. А потом увидела, как агенты тащат из леса раненого Рауля и несколько минут держала под прицелом пистолета его черноволосую голову. Я готова была нажать на курок и размозжить ее и непременно сделала бы это, если бы не агенты ФБР.

Остальное рассказал мне Пирс:

— Всех их быстро доставили в больницу Медицинского центра Калифорнийского университета. Там им собирались провести очистительные процедуры с помощью большого количества глюкозы. Но когда одна из медсестер вошла чуть позже в палату, один из них стоял у больничной койки и даже улыбался ей. Она приказала, чтобы он немедленно ложился в постель, но он клялся, что чувствует себя хорошо, и потребовал, чтобы его немедленно выписали. Сестра сказала, что должна предупредить об этом лечащего врача, и отправилась искать его. Но когда врач пришел в палату, его уже и след простыл.

— Когда? — спросила я. — Когда вы обнаружили, что это не Рауль?

— Когда в больницу приехала жена Рауля. Врачи сказали, что Рауль чувствует себя хорошо, и провели ее в палату, но койка была пуста. Лечащий врач заявил, что он ушел по собственной инициативе. Она бьша в истерике и вдруг заявила, что хочет посмотреть на виновника всех ее страданий. При этом она стала истерично орать, плакать и требовать, чтобы ее провели к нему. Врачи не выдержали такого натиска и подвели ее к двери палаты, в которой лежал преступник. Она посмотрела в окошко и вдруг заорала, что это ее муж.

Черт возьми!

Проклятие!

— Ромилия?

— Да?

— Ромилия, вы должны понять, что он может в любую минуту появиться в вашем доме. Он видел вас в лесу и наверняка запомнил, как вы целились в голову Эспинозы и изрыгали проклятия в его адрес. Сейчас он знает, кто вы такая, знает, что вы сестра одной из его ранних жертв, и знает, как вас можно найти.

— Да, да, я понимаю.

— Не волнуйтесь, мы будем охранять вас. Мы обеспечим вам самую лучшую программу защиты свидетелей и спрячем вас в надежном месте, пока не поймаем этого ублюдка.

Спрятать меня, мою мать и сына? Как долго и как надежно? Еще на целых шесть лет? Но я не сказала Пирсу о своих сомнениях.

— Да, хорошо, спасибо. — Я положила трубку.

У меня оставалось еще немного времени. Я окончательно проснулась, могла быстро уехать в Атланту, забрать мать и сына и скрыться в каком-нибудь безопасном месте. Правда, еще не знала, в каком именно. Этот негодяй слишком хорошо знает страну, пометил звездами всю ее территорию от Монреаля до Майами и Сан-Франциско и даже обозначил места, где планировал провести следующие операции. Именно этим он занимался все прошедшие годы, начиная с убийства моей сестры и кончая убийством трех бизнесменов в Мемфисе. Он все просчитывал самым тщательным образом, подробно знакомился с каждым городом, изучал образ жизни каждой жертвы и щедро тратил на эту охоту полученный в наследство капитал, все свои средства.

Конечно, я знала несколько надежных мест между Атлантой и Нэшвиллом. Возможно, мы вообще переедем на время в соседний Сальвадор.

Я направилась к телефону, чтобы позвонить матери, но остановилась перед ним, чтобы перевести дыхание и успокоиться. Мне нужно было сообщить ей, чтобы она не волновалась, не переживала, что все прекрасно, но всем нам придется подготовиться к резким переменам в нашей жизни. Пока я собиралась с мыслями и с силами, неожиданно зазвонил телефон. Я быстро схватила трубку.

— Алло?

— Mi amor.[75]

Я застыла от неожиданности.

— Кто?.. — Хотя я уже догадалась, кто это.

— Ну и как дела? По твоему голосу не скажешь, что ты всю ночь провела в дороге. — Он добродушно засмеялся.

Какое-то мгновение я растерянно молчала, но потом быстро взяла себя в руки. В этот момент я обрадовалась появлению Текуна, услышав в трубке его голос. Хотя какие-то тревожные нотки добавили мне волнений.

— Где ты сейчас?

— Неподалеку от твоего дома. Хотел лично убедиться, что ты благополучно добралась домой и находишься в полном порядке. Мои друзья с западного побережья предупредили, что ты возвращаешься домой. Я рад, что все закончилось удачно и ты наконец-то заарканила своего плохого парня.

Как бы не так. Никого я не заарканила. Однако ему я сказала совсем другое:

— Все в порядке. Да, все будет прекрасно.

Его голос стал ниже и более искренним:

— Что случилось?

— Ничего. Просто я… — Мне очень хотелось казаться спокойной и уверенной в себе, но дрожь в голосе подвела меня. Черт возьми, что же происходит с моим дыханием? Иногда я просто не могу ровно дышать, не могу сделать глубокий вдох. Я потянулась к дорожной сумке, где лежали мои записи, файлы и книги Данте. — Все дело в том, что я устала от этого расследования. — Наконец-то я сдвинула в сторону книги и нашла файл Текуна.

Оттуда на пол выпала фотография Бобби Грина и его тетушки.

Возможно, состояние панического страха как-то проясняет память и снимает пелену забвения. Эта пелена покрывала убийство моей сестры, как туман, призванный защищать от всего, кроме самого тумана, который, в свою очередь и в определенное время, может свалить человека на землю.

Первый год учебы в полицейской академии. Покупки в магазине «Крогерс» в Атланте. Какой-то человек просит у меня визитную карточку, а взамен предлагает свою, пропахшую соевым молоком и колбасным фаршем. Опять этот проклятый колбасный фарш.

А потом были столик в кафе, чашка кофе, спокойная беседа и мое откровенное признание, что я обязательно найду и прикончу убийцу моей сестры.

Он следил за мной все эти годы.

— Роми?

Голос Текуна вернул меня к реальности. Или по крайней мере пытался это сделать.

— Хочу сказать тебе одну вещь. Я много думал по поводу нашей последней ссоры…

После этих слов наступила продолжительная пауза.

— Послушай, Текун, если ты хочешь извиниться, то сейчас я просто не готова к этому. Не привыкла прощать людей, которые грозились перерезать мне глотку.

— А я не из тех, кто прощает предательство. Ведь это ты навела на меня полицию…

Черт возьми, это похоже на обычную ссору любовников.

— Послушай, Текун, можешь сказать сейчас все, что хочешь, а потом убирайся из моей жизни ко всем чертям.

Он напряженно молчал.

Ладно, пусть молчит. Похоже, он снова обиделся.

— Алло, — повысила я голос. — Ты слышишь меня?

— Роми, немедленно выметайся из своего дома.

— Что?

— К тебе пришел незваный гость. На втором этаже. В комнате Серхио.

Я услышала, как хлопнула дверца автомобиля. Значит, Текун где-то рядом.

Гость.

В этот момент кто-то стал дергать за ручку задней двери дома, у крыльца. В трубке послышалась ругань Текуна, и в следующую минуту связь прервалась.

Он сказал, что кто-то влез на второй этаж, но я слышала возню у задней двери. Судя по всему, у двери был Текун.

Но как можно было попасть на второй этаж?

А я стояла внизу, посреди кухни. Дверь на кухне очень прочная, с двойным замком, но ключи остались на дубовом столике в прихожей, перед парадным входом.

Я бросилась в прихожую и вдруг получила мощный удар в спину, между лопатками. Стукнувшись головой о стенку, я упала на пол, опрокидывая с собой столик с ключами. Солнечный бог ацтеков тоже упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки.

Острая боль в спине затмила на мгновение страх, но оба эти чувства все еще боролись во мне, в особенности когда Минос стал напевать мне песенку:

Встречай меня в Сент-Луисе, Встречай меня на ярмарке И не говори, что огни светят везде, Кроме этого места.

Потом рядом с моим ухом послышался его голос, хотя его самого я не видела:

— А ты не пришла.

Он перевернул меня на живот, одной рукой крепко схватил обе мои руки, а второй стал связывать их веревкой. При этом он все время рассказывал, как долго ждал меня в Сент-Луисе, а я так и не появилась. У ворот, тех самых ворот, у которых он тщетно ждал меня. По его мнению, я просто не справилась с его загадкой. А он-то думал, что я преследую его.

В этот момент с шумом разлетелось окно. Я повернулась и увидела в разбитой раме окна лицо Текуна. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Миноса, полез в задний карман и бросил мне что-то сквозь разбитое окно. Минос направил на Текуна ствол небольшого пистолета и выстрелил. Неужели попал? Вероятно, этот вопрос задал себе и Минос, так как бросился к окну, чтобы лично удостовериться в этом.

Только сейчас я обратила внимание, что Текун бросил мне свой нож с загнутым концом. Он пролетел по деревянному полу прямо ко мне и упал в двух футах от моих рук.

Я перевернулась на спину, изогнулась всем телом, дотянулась до ножа и схватила его за рукоятку, нечаянно порезав острым лезвием два пальца. Через секунду веревки на моих руках была разрезаны и упали на пол. Мой пистолет был в дорожной сумке, оставшейся рядом с входной дверью. Ключей на полу не было. Либо Минос успел подобрать их, либо я сама затолкала их куда-то, когда опрокинула столик. Отодвинув его в сторону, я увидела, что они застряли под батареей отопления. Тогда я бросилась к сумке, которая была заперта на небольшой замок.

Черт возьми, черт возьми, черт возьми.

Проклиная все на свете, я схватила нож Текуна и со всего размаху вонзила его в кожаный бок сумки. Разрезав ее, я стала выбрасывать на пол недавно сложенные красный бюстгальтер, джинсы и массу других вешей, пока наконец-то не добралась до дна. Куда же я его положила? Пошарив здоровой рукой по дну сумки, я нащупала кобуру, но в этот момент позади меня под тяжестью тела скрипнули половицы. Я нащупала пистолет, взвела курок еще в сумке, а потом резко перевалилась на спину и выбросила вперед окровавленную руку с пистолетом.

Он выстрелил, но я ничего не почувствовала. Потом выстрелила я и успела заметить, как моя пуля разнесла в клочья его шею.

Я ощущала холодный пол подо мной и такую же холодную стену за спиной. Прислонив голову к стене, я посмотрела вверх, на обои, которые мы с мамой собирались содрать еще тогда, когда впервые въехали в этот дом.

Наступившую тишину прорезали звуки сирены.

Эпилог

И здесь мы вышли вновь узреть светила.

«Ад», Песнь тридцать четвертая

Согласно статье, которую совместно написали директор Исследовательского центра средневековой литературы Иллинойского университета доктор Ласло Менкин и профессор психиатрии Университета Нотр-Дам доктор Брайан Лемоух, Бобби Грин, по всей вероятности, намеревался убить меня в Сент-Луисе возле ворот (Арки Сент-Луиса) за мои грехи гнева и озлобления. После тщательного исследования дела Миноса доктор Ласло и доктор Лемоух пришли к выводу, что Бобби Грин, который следил за мной со дня нашего первого знакомства в кафе магазина «Крогерс» в Атланте, видел во мне не только постоянную угрозу для себя, но и прекрасный повод для мести за мою настойчивую злость по отношению к нему. Они доказывали, что поскольку гнев в кругах Дантова ада разрывает себя на части, он должен был найти наиболее подходящий способ покончить со мной, хотя ни один из этих профессоров не решился взять на себя ответственность за определение моей конечной судьбы.

Статья была опубликована в журнале «Исследования Данте» шесть месяцев спустя после того, как я убила Бобби Грина. Однако многие моменты этой истории уже были обнародованы во время следствия. Кому-то удалось достать копию карты, которую мы нашли на территории склада в Ван-Ньюисе. Она тут же попала во всемирную сеть Интернета, и с ней сразу же познакомилось огромное количество психиатров, судебно-медицинских экспертов, медиевистов, романистов и всех, кого так или иначе интересовало это дело. Некоторые университеты стали предсказывать небывалый всплеск интереса студентов к творчеству Данте в следующем осеннем семестре.

Майки Фаррел, директор службы по предотвращению самоубийств «Рука помощи» в Лос-Анджелесе, потерял всех своих спонсоров, предстал перед городским судом Лос-Анджелеса по обвинению в нарушении деловой этики и даже пытался выдвинуть встречное обвинение против ФБР, но, как и следовало ожидать, потерпел поражение, покинул город и больше никогда не подавал признаков жизни.

Все шесть жертв вернулись в свои дома. Бобби Грин невольно помог им поправить свое здоровье и избавиться от прежних страхов. Версед, или гидрохлорид мидазолама, как и их ближайший сородич рохипнол, часто используемый для изнасилования женщин в дневное время, напрочь выключил их память. Они все страдали амнезией. Правда, порой мне казалось, что это не самый лучший выход из положения. Они вынуждены были довольствоваться рассказами других людей обо всем том, что им пришлось пережить. С другой стороны, я старалась не концентрировать внимание на таких вещах.

Мне пришла весточка от жены Рауля. Она благодарила меня за все, но при этом не знала, что именно я несколько секунд держала голову ее мужа под прицелом.

О других я практически ничего не знала. За исключением, естественно, Ригоберты Альенде. Хотя мы были мало знакомы, я стала ее лучшей подругой, и она настойчиво добивалась того, чтобы я навестила ее и ее дочь Кэрин в удобное для меня время.

Пропавшие люди из фермы Лэндли так и не были найдены.

Специальный агент ФБР Чип Пирс покинул свой офис в Нэшвилле и стал заместителем начальника отдела ФБР в Лос-Анджелесе.

Текун Уман снова бесследно исчез. Я так и не узнала, кто был его информатором среди сотрудников ФБР (тот самый «хороший друг», который проживал на западном побережье). Вполне возможно, что он имел своего человека даже внутри руководства ФБР.

Я получила благодарственные письма от мэров тридцати городов из пятидесяти шести, которые были обозначены на карте Миноса. А мэр города Бисмарка, штат Северная Дакота, который находился у основания тела Геркулеса, пригласил меня в свой город в качестве почетной гостьи, чтобы вручить мне ключ от города. Я еще не приняла его предложение.

Моя мать и сын вернулись в Нэшвилл не сразу. Мне нужно было основательно прибраться в доме. Именно тогда я видела Пирса в последний раз. Он прилетел к нам сразу же после той стрельбы, и мы окончательно идентифицировали тело как принадлежащее Бобби Грину. После этого я никогда больше не называла его Миносом. Для меня это был вполне реальный человек с собственным именем, который сотворил немало зла, а тот литературный псевдоним, которым его называли, обозначал власть над людьми, которой он добивался всю свою жизнь.

После того как агенты ФБР поработали в моем доме, исследуя место, где он проник внутрь, отыскали в кармане его пиджака билет в салон первого класса на тот самый самолет, в котором я возвращалась домой из Лос-Анджелеса (может, это был тот самый пассажир, который укрылся двумя одеялами?), Пирс пригласил меня на чашку кофе. Там он справился о моем самочувствии, а потом поинтересовался, нужен ли мне сопровождающий. Он имел в виду человека из ФБР, который обеспечивал бы мне постоянную охрану и заботился о моем спокойствии. Я поблагодарила его, но вежливо отказалась от охраны. В этот момент мне хотелось одного — поскорее встретиться с мамой и сыном Серхио. Тогда Пирс предложил мне билет на самолет до Атланты, на что я отреагировала с величайшей благодарностью.

— Вы уже говорили со своим боссом? — спросил он.

— С Маккейбом? Только по телефону. Он сказал, что приедет, но так и не появился. — Я посмотрела в окно ресторана, который был расположен неподалеку от моего дома, перед которым все еще прохаживались агенты ФБР.

— Они так и не нашли нож, — сказал Пирс.

— Что? — переспросила я, потягивая сигарету.

— Нож. Тот самый нож, с помощью которого вы перерезали веревки на руках. Как вам удалось это сделать?

— Я… У меня был свой нож.

— Да, я знаю, но куда он подевался? Это должен быть чертовски острый нож, чтобы разрезать веревки с такой скоростью. И к тому же поранить пальцы. — Он показал на мою забинтованную руку.

Я просто пожала плечами, и этот жест окончательно провел черту лжи между мной и Пирсом. Он никогда не узнает, как я убила Бобби Грина и как потом Текун Уман просунул руку сквозь разбитое окно, открыл его и вполз в дом. Как он накрыл меня своим телом, положил руку на мой лоб, проверил мои плечи, а потом спросил, как я себя чувствую. А я в это время стала рыдать, даже не вытирая слезы перед ним. Текун склонился надо мной, осторожно погладил мою шею, плечи… Все нормально, сказал он мне тогда, он мертв. Все кончено.

Это был такой чистый и добрый голос, которого я давно уже не слышала в своей жизни. Поэтому когда он поднял мою голову, чтобы проверить, всели в порядке, я не могла сказать определенно, кто кого поцеловал.

А когда во дворе дома прозвучала сирена, он отошел от меня. Я уже хотела было поднять свой пистолет, но это было минутное помешательство. Разумеется, я этого не сделала, и он ответил мне улыбкой.

Он спокойно ушел, а я молча наблюдала за ним. Поэтому сейчас, перед Пирсом, я снова пожала плечами и продемонстрировала полное незнание тех фактов, о которых он говорил. Амнезия. Полный идиотизм.

Когда я вошла в кабинет Маккейба, он был на удивление спокоен. Как ребенок на игровой детской площадке, которого никто не приглашал играть.

— Итак, Пирс уже звонил тебе? — спросил он.

— Мне? Нет.

— Значит, позвонит.

— Почему?

— Только не надо мне лапшу на уши вешать, Ромилия.

— Ничего я не вешаю. О чем вы говорите? — Я даже захихикала от удивления, правда, слишком громко.

Он покачал головой:

— Ромилия, у тебя появился вкус к федеральной службе. Знаешь, очень трудно возвращаться домой после такой победы.

Я пробормотала что-то невнятное, и этот ответ был красноречивее всяких слов.

~ ~ ~

Серхио смотрит на меня и хитро улыбается, как будто напроказничал. Но он знает, что я сейчас в таком настроении, которое не позволит мне хоть в чем-то упрекнуть его. Он мог бы сейчас спустить в унитаз всю туалетную бумагу, а я просто подхватила бы его на руки и крепко прижала к себе, пока он не завизжит.

— Ты будешь дома сегодня? — спрашивает он.

— Да, я взяла несколько дней отпуска.

Он играет со своими волосами, накручивая их на палец, что делает всегда, когда взволнован или нервничает. Еще бы ему не волноваться. Я приехала в Атланту, чтобы забрать его и бабушку домой. В моем доме в Нэшвилле все привели в надлежащий порядок — окна починили, стекла вставили, а Маккейб приказал одному из своих подчиненных заделать дыру от пули рядом с входной дверью. Полицейские также соскребли кровь Бобби Грина с деревянного пола.

Серхио счастлив, что я приехала к нему, но вскоре он расстроится, узнав, что я намерена увезти его обратно в Нэшвилл, где он будет вдали от своих троюродных братьев и сестер, от оживленного общения моей матери с сестрой и ее соседями. Правда, он еще не знает, что они тоже скоро уедут в свой родной Лос-Анджелес, не знает, какой большой у них там дом. Я хотела преподнести ему сюрприз.

— Эй, hombrecito,[76] ты хотел бы совершить небольшое путешествие?

— Куда?

Он улыбается, а мне интересно, как его улыбка может быть такой широкой?

Я рассказываю ему о своих планах, и он начинает перечислять самые интересные места. Диснейленд? Универсальный тематический парк? Пляж? Я широко открываю глаза на каждый его вопрос, а он бросается ко мне и крепко прижимается, как это делают обычно четырехлетние дети. А потом, разумеется, узнает всю правду и целует меня в губы и в шею, совершенно не смущаясь того, что оставляет на моем длинном шраме мокрые следы.

Моя мать наблюдает за этим от кухонной двери и безумно радуется, как радовалась бы любая бабушка, когда ее внук обнимает и целует ее дочь, незаметно залечивая раны таким способом, который, конечно же, доступен только ему одному.

Конечно же.

От автора

Благодарю медицинский персонал колледжа Маунт-Сент-Мэри в Лос-Анджелесе за их помощь в вопросах, касающихся анатомических и медицинских процедур. Я также благодарен фармацевтам «Брент эйр» из городка Брентвуд за их ценную информацию о самых разнообразных лекарственных препаратах. Любые ошибки в этом романе, касающиеся этой сферы деятельности, следует относить на счет погрешностей автора.

С огромным удовольствием прочитал «Ад» Данте в переводе Роберта Пински и хочу выразить ему свою признательность за годы труда, которые он вложил в эту книгу, чтобы Ромилия могла возить ее с собой по всей стране. А работа Томаса Филлипса «„Ад“: Перевод с картинками» является, на мой взгляд, наиболее интересной современной интерпретацией мотивов Дантова «Ада». Обведенные записки Бобби отчасти были навеяны искусством Филлипса.

Мудрые и терпеливые библиотекари из библиотеки Музея Гетти в Лос-Анджелесе великодушно допустили меня в книгохранилище и предоставили мне возможность покопаться в пыльных книжных собраниях.

Возможно, самым последним и самым лучшим другом моего творчества стала Деанна Хейндел. Снимаю шляпу перед ее великолепным изданием этой книги.

И всегда буду благодарен Мишель, Mi Vida.[77]

Примечания

1

Здесь и далее: Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с ит. М. Лозинского. — М.: Правда. 1982.

(обратно)

2

Эй, как дела? (исп.).

(обратно)

3

Хорошо (исп.).

(обратно)

4

Я иду к Марине (исп.).

(обратно)

5

северный (исп.).

(обратно)

6

Что такое бурбон? (исп.).

(обратно)

7

Эй, дружок (исп.).

(обратно)

8

Какое большое пятно! (исп.).

(обратно)

9

Черт возьми! (исп.).

(обратно)

10

козел (исп.).

(обратно)

11

Серхио, сыночек мой (исп.).

(обратно)

12

Хочешь лечь? (исп.).

(обратно)

13

Да (исп.).

(обратно)

14

Я люблю тебя, мой сынок (исп.).

(обратно)

15

люди (исп.).

(обратно)

16

любовь моя (исп.).

(обратно)

17

Сплетник, шептун (англ.).

(обратно)

18

Сумасшедший парень (исп.).

(обратно)

19

моя малышка (исп.).

(обратно)

20

напиток (исп.).

(обратно)

21

Администрация по контролю за применением закона о наркотиках в США.

(обратно)

22

говорили, сказали (исп.).

(обратно)

23

Будьте осторожны, мадам Рути, это очень горячо (исп.).

(обратно)

24

бульон.

(обратно)

25

Считать, нанизывать бусы (англ.).

(обратно)

26

крестный отец (исп.).

(обратно)

27

друг (исп.).

(обратно)

28

товарищ (исп.).

(обратно)

29

Мой офис (исп.).

(обратно)

30

Где вы всегда можете меня найти (исп.).

(обратно)

31

пятнадцатилетие (исп.).

(обратно)

32

ЦРУ (англ.).

(обратно)

33

приветствия (англ.).

(обратно)

34

агрикультура (англ.).

(обратно)

35

ухудшать, раздражать, огорчать (англ.).

(обратно)

36

папа (англ.).

(обратно)

37

Любовь и прочая чертовщина (исп.).

(обратно)

38

долбанным, гребаным (исп.).

(обратно)

39

Не уходи, доченька (исп.).

(обратно)

40

трудолюбивый народ (исп.).

(обратно)

41

собака (исп.).

(обратно)

42

жизнь моя (исп.).

(обратно)

43

леденцы (исп.).

(обратно)

44

бабушка исп.).

(обратно)

45

дочь (исп.).

(обратно)

46

леденцы (исп.).

(обратно)

47

Бабушка! Бабушка! (исп.).

(обратно)

48

Боже мой (исп.).

(обратно)

49

Очень сожалею, сердце мое… (исп.).

(обратно)

50

роковой мужчина (исп.).

(обратно)

51

Национальное сальвадорское блюдо (исп.).

(обратно)

52

Персик (исп.).

(обратно)

53

сукина дочь!.. (исп.).

(обратно)

54

Послушай меня внимательно. Если ты не скажешь мне сейчас же, где небеса чешут твои яйца, я упрячу тебя туда, где тебя будут трахать всю твою ничтожную оставшуюся жизнь (исп.).

(обратно)

55

Внизу, в подвале (исп.).

(обратно)

56

Что с тобой, Персик? (исп.).

(обратно)

57

Раймундо! Легавые! (исп.).

(обратно)

58

Послушайте, сеньора Чакон (исп.).

(обратно)

59

Сердце мое, радость моей жизни (исп.).

(обратно)

60

Сеньор, проходите, пожалуйста. Очень рада вас видеть… (исп.).

(обратно)

61

Вот такое пузо! (исп.).

(обратно)

62

Как у Мела Гибсона (исп.).

(обратно)

63

Почему бы и нет (исп.).

(обратно)

64

Открой окно (исп.).

(обратно)

65

Все ребра сломаны (исп.).

(обратно)

66

Спасибо, товарищ (исп.).

(обратно)

67

Семирамида — легендарная ассирийская царица, жившая в IX веке до н. э.

(обратно)

68

Игра слов: по-английски sticks — захолустье.

(обратно)

69

Доченька! (исп.)

(обратно)

70

Да? Правда? (исп.)

(обратно)

71

Что случилось? (исп.)

(обратно)

72

дочь, я люблю тебя (исп.)

(обратно)

73

пока (исп.)

(обратно)

74

Привет, вот и я (исп.).

(обратно)

75

Любовь моя (исп.).

(обратно)

76

человечек (исп.).

(обратно)

77

Моей жизни (исп.).

(обратно)

Оглавление

Август 1994 г

Декабрь 2000 г

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

Январь 2001 г

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

Сентябрь 2000 г

~ ~ ~

2 марта 2001 г

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

9 марта 2001 г

10 марта

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

12 марта 2001 г

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

14 марта

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

17 марта

~ ~ ~

18 марта

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

~ ~ ~

Эпилог

~ ~ ~

От автора X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?