«Клуб патриотов»

КРИСТОФЕР РАЙХ КЛУБ ПАТРИОТОВ

Ричарду Пайну, с благодарностью

Прошлое

С Ист-Ривер дул теплый ветер. Он сметал с улиц пыль, городскую нервозность и мусор и кружил всю эту вредоносную смесь, не давая ей осесть на землю. Пережидая порыв ветра, двое мужчин отвернулись друг от друга и только потом заговорили снова.

— Вы, как всегда, преувеличиваете, — сказал генерал. — Надо успокоиться. Такая раздражительность когда-нибудь сыграет с вами злую шутку.

— Вряд ли, — ответил его собеседник. Ростом он был на голову ниже генерала. — Посмотрите вокруг. Страну разрывают на части. На западе банды головорезов приступом берут суды. В Пенсильвании фермеры с утра до вечера лоббируют снижение налогов, а хлопковые магнаты в южных штатах вообще не хотят иметь с нами никаких дел. Нас тянут во все стороны, чуть ли не четвертуют.

— Пройдет время, и мы разберемся со всеми неурядицами.

— Пройдет время, и наша республика перестанет существовать! Огромная страна — и такая разная! Пройдитесь по Бродвею, там же сплошная иностранная речь — немцы, русские, испанцы. Куда ни посмотришь, каждый второй — эмигрант. Даю доллар за каждого коренного американца, у которого родной язык английский. Попробуйте найдите!

— Я вот слушаю вас и припоминаю, что вы ведь тоже приехали из-за границы.

Малорослый уже давным-давно научился игнорировать неприятные подробности своего происхождения. По профессии он был юрист, подобранный, ладный, с профилем римского сенатора и бледно-голубыми глазами.

— Мы потеряли цель. Война объединяла нас, а сегодня каждый за себя. Я категорически против. Во имя чего мы жертвовали собой? Нужна твердая рука, которая наведет порядок. Один голос. Одна точка зрения.

— У нас есть голос народа, и он нас направляет.

— Вот в этом-то и проблема! Нельзя доверять голосу народа. Это толпа.

— Это американцы! — возразил генерал.

— Вот именно, — поморщившись, ответил его собеседник. — Вы когда-нибудь встречали более вздорных людей?

Генерал начал прохаживаться взад-вперед, его взгляд скользнул по Уолл-стрит и задержался на причале. Каждый день приходит все больше и больше кораблей. Все больше новых людей прибывают, чтобы населить эту бескрайнюю землю, и у всех свой уклад, свои предрассудки и свои традиции. И у каждого свои приоритеты. И на первом месте, естественно, собственное благополучие. Что они могут принести с собой, кроме разногласий?

— И что вы предлагаете?

Юрист поманил его к себе.

— У меня есть идея, — сообщил он шепотом. — Это вам поможет.

— Поможет мне?

— Президенту США. Стране. — Он коснулся плеча генерала. — Простой способ обойти голос народа. Чтобы навести порядок. Чтобы вас слушались.

Генерал пристально посмотрел на своего собеседника. Они дружили почти двадцать лет. На войне молодой человек служил у него адъютантом. Во время боевых действий он проявлял смелость, и его советы всегда оказывались разумными. Ему можно было доверять.

— И что же это?

— Клуб, сэр.

— Какой клуб?

Глаза юриста сверкнули.

— Клуб патриотов.

1

Томас Болден бросил взгляд через плечо: двое мужчин по-прежнему находились на расстоянии в полквартала. Он заметил их вскоре после выхода из отеля, и с тех пор они сохраняли все ту же дистанцию. Почему-то они вызывали у него беспокойство. Оба высокие, чисто выбритые, примерно одного с ним возраста. Одеты прилично — темные брюки и плащи. На первый взгляд их вид не предвещал ничего плохого. Можно было подумать, что это банкиры, засидевшиеся допоздна в офисе. Друзья-коллеги, спешащие в Принстонский клуб, чтобы попасть туда до закрытия. И более вероятная версия: эти двое из числа примерно трехсот гостей, мужественно отсидевших организованный в его честь ужин.

И все-таки ему было не по себе.

— Прости, дорогая, ты что-то сказала? — переспросил Болден.

— Куда ты ее поставишь? — поинтересовалась Дженнифер Дэнс. — Ну, у себя в квартире?

— Поставлю? — Болден бросил взгляд на большую серебряную тарелку в руках Дженни. — По-твоему, ее нужно выставить на всеобщее обозрение?

Примерно такой же тарелкой из полновесного серебра награждают победительниц одиночного женского первенства на Уимблдонском турнире. Однако на этой были выгравированы слова: «Томас Ф. Болден. Человек года клуба „Гарлемские парни“». Ему доводилось получать в качестве награды почетные знаки, медали, вымпелы и памятные подарки, но тарелку — никогда. Интересно, какой шутник в клубе додумался до такого?

Обняв Дженни за плечи, он притянул ее к себе:

— Ну уж нет. Эта замечательная свинцовая штуковина отправится прямо в чулан.

— Ты должен гордиться своей наградой, — возразила Дженни.

— Я и горжусь, но она все равно отправится в чулан.

— Ей не обязательно стоять на самом видном месте. Можно поставить где-нибудь в сторонке. К примеру, на столике в маленьком коридоре между твоей спальней и ванной. Ты же так старался. Надо радоваться своим достижениям.

Посмотрев на Дженни, Болден усмехнулся:

— Я и радуюсь. Просто глупо вспоминать о собственном величии всякий раз, как идешь в туалет. Это так… даже не знаю… так по-нью-йоркски.

— «Если ты действительно можешь что-то здорово сделать, то заявить об этом во всеуслышание — не хвастовство», — сказала Дженни. — Твои слова.

— Я говорил о баскетболе — о том, что могу забить мяч в прыжке. Вот это достижение для белого мужика тридцати двух лет от роду, который привирает, что в нем росту два метра. В следующий раз сфотографируй, как я прыгаю, и я поставлю фотографию на столик рядом с ванной. Даже в рамочке.

Время близилось к полуночи, вторник, середина января — узкие улочки делового района Нью-Йорка были пустынны. Ночное небо нависало над городом. Серые тучи мчались между небоскребами, словно быстроходные корабли. Стояла теплая, не по сезону, погода. Поговаривали, что на Восточное побережье могут обрушиться ураганы, но, похоже, на этот раз синоптики ошиблись.

Ежегодный благотворительный обед в пользу клуба «Гарлемские парни» завершился полчаса назад. Все прошло по высшему разряду: белые скатерти, коктейли с шампанским, четыре перемены блюд, вместо традиционной курицы — свежие морепродукты. Болден слишком нервничал по поводу своей речи и поэтому не мог наслаждаться мероприятием. Кроме того, все это не в его вкусе. Слишком много похлопываний по спине. Слишком много рукопожатий. Натужный смех. После всех поцелуев ему казалось, что щеки превратились в боксерскую грушу.

Впрочем, это действо собрало триста тысяч долларов. За такую сумму щеки вполне могли и потерпеть.

На нос упала дождевая капля. Болден посмотрел вверх, ожидая второй и третьей, но продолжения не последовало. Притянув Дженни, он уткнулся носом ей в шею. Краем глаза он видел тех двоих: может, они чуть-чуть и приотстали, но по-прежнему шли бок о бок, оживленно разговаривая. За последнее время он уже не первый раз чувствовал, что за ним следят. Как-то вечером на прошлой неделе он определенно ощутил, что его «провели» до самой квартиры на Саттон-плейс. И сегодня во время обеда у него тоже возникло чувство, будто кто-то не просто так слоняется поблизости. Навязчивое чувство, словно за тобой наблюдают. Однако ему не хватило мужества признаться себе в этих страхах.

И вот теперь те двое.

Он бросил взгляд на Дженни: она тоже внимательно смотрела на него.

— Что такое?

— Вот так, мой Томми, — сказала она со своей всезнающей улыбкой. — Никак не решишься забыть.

— Что забыть?

— Свое прошлое. Историю про «Томми Би, который пошел по кривой дорожке». У тебя даже походка такая, будто ты до сих пор живешь в трущобах Чикаго. Словно какой-нибудь бандит в бегах, боишься, что тебя узнают.

— Ничего подобного, — ответил Болден, заставляя себя расправить плечи. — В любом случае я тот, кто я есть. И родился, где родился.

— А сейчас ты здесь. И это тоже твой мир. Посмотри на себя. Ты один из директоров самого престижного на Уолл-стрит инвестиционного банка. Постоянно обедаешь с политиками и прочими большими шишками. Сегодня вечером все эти люди пришли не ради меня… они пришли ради тебя. Положение, которого вы достигли, очень даже впечатляет, мистер.

Болден засунул руки в карманы:

— Неплохо для помоечной крысы.

Дженни дернула его за рукав:

— Томас, я серьезно.

— Да куда уж серьезнее, раз ты называешь меня Томасом.

Они прошли чуть дальше.

— Ну ладно тебе, Томми, — сказала она. — Никто не причисляет тебя к высшей нью-йоркской аристократии. Я всего лишь говорю, что пора забыть свое прошлое. Теперь твой мир здесь.

Болден покачал головой:

— Нет, я только так, иду мимо.

Дженни бросила на него раздраженный взгляд:

— Твое «мимо» тянется уже семь лет. Даже для того, кто приехал из африканского Свазиленда, чтобы стать гражданином Америки, это достаточный срок. По-твоему, семи лет мало, чтобы превратиться в ньюйоркца? Знаешь, этот город — не самое плохое место. Почему бы тебе в нем не задержаться?

Болден остановился и, взяв обе руки Дженни в свои, повернулся к ней:

— Мне тоже здесь очень нравится. Но ты же знаешь меня… Я предпочитаю держаться на расстоянии. Просто не хочу слишком сближаться с ними, со всеми этими напыщенными ничтожествами: с ними сойдешься, и сам таким станешь. Проглотят и не подавятся.

Запрокинув голову, Дженни рассмеялась:

— Они же твои друзья!

— Деловые партнеры — да. Коллеги — может быть. Но друзья? Что-то я не припомню, чтобы меня заваливали приглашениями отобедать дома у этих моих друзей. Хотя все может измениться после тех взглядов, которые, как я сегодня заметил, бросала на тебя парочка мерзавцев.

— Ты ревнуешь?

— Вот именно.

— Не верю! — Улыбка Дженни обезоруживала.

Высокая и светловолосая, со спортивной фигурой, она лучше всех делала бросок с разворотом из положения спиной к корзине — так называемый «скай-хук», который придумал знаменитый баскетболист Карим Абдуль-Джаббар. У нее было открытое честное лицо, и она любила пристально разглядывать собеседника, время от времени усмехаясь. Дженни преподавала в седьмом, восьмом и девятом классах спецшколы в Гринвич-Виллидж и любила говорить, что ее школа очень похожа на школу из книжки «Домик в прерии», — все ученики сидят в одном классе. Разница лишь в том, что ее детки были из тех, кого принято называть трудными подростками. Мальчишки и девчонки, исключенные из обычных школ, отбывали с Дженни — пока не исправятся — что-то вроде тюремного заключения, а затем их распределяли обратно по школам, если те соглашались их принять. Это была странная компания: уличные торговцы наркотиками, воры, карманники, проститутки, и все не старше пятнадцати. Она была скорее не учительницей, а укротительницей тигров.

— Кстати, обед давно закончился, — как бы между прочим заметила Дженни, — а ты до сих пор в галстуке.

— Правда? — Рука Болдена метнулась к шее. — Ну вот, началось. Уже заглатывают. Скоро дойдет до того, что я стану носить розовые рубашки и белые кожаные туфли, а в гимнастический зал — обтягивающие черные лосины. Начну слушать оперу и разглагольствовать по поводу вин. Может, даже вступлю в какой-нибудь загородный клуб.

— А что в этом плохого? Нашим детям понравилось бы.

— Детям?! — Болден в ужасе уставился на нее. — И ты туда же! Я погиб.

Какое-то время они шли молча. Дженни склонила голову к нему на плечо, и их пальцы переплелись. Болден скользнул взглядом по отражению в витрине. Вряд ли он для нее пара: шея слишком толстая, челюсть слишком широкая, на висках появились залысины. Правда, остальные волосы еще густые, но уже начала пробиваться седина. Волосы он стриг коротко. В его профессии тридцать два — это определенно не юный возраст. Строгое лицо, пристальный взгляд карих глаз. От прямоты этого взгляда иные поеживались. Тонкие, суровые губы. Ямка на подбородке. В общем, весь его вид говорил, что он справится с любыми обстоятельствами. Надежный человек. Хорошо, если такой окажется рядом в трудную минуту. Смокинг, как ни странно, смотрелся на нем естественно. А тот факт, что он и сам чувствовал себя в нем естественно, его даже пугал. Болден тут же сорвал с себя галстук-бабочку и сунул в карман.

Житель Нью-Йорка, — мысленно усмехнулся он. — Мистер Большая Шишка, чей путь в сортир отмечен серебряной тарелкой.

Нет, это не про него.

Он всего лишь Том Болден, парень со Среднего Запада, — ни титула, ни породы, никаких иллюзий. Мать ушла, когда ему исполнилось шесть. А отца он сроду не знал. Рос на попечении штата Иллинойс. Жизнь заставила поменять столько приемных семей, что и не сосчитать. Окончил самую паршивую в Иллинойсе школу для трудновоспитуемых и в семнадцать стал преступником. Суд признал его виновным. Об этом даже Дженни не догадывалась.

Так они и шли рука об руку по Уолл-стрит. Миновали дом номер двадцать три, известный как «Дом Моргана» с тех самых пор, как Дж. П. Морган и его сын стали самыми влиятельными банкирами в мире. В метре от входа в 1920 году анархисты взорвали бомбу, убив три десятка служащих и прохожих и перевернув припаркованный «форд». Щербины от шрапнели в стене так и не заделали, они были видны и сейчас. На другой стороне улицы раскинулась Нью-Йоркская фондовая биржа: верх коринфских колон прикрыт огромным американским флагом. Настоящий храм капитализма — не меньше. Справа крутые ступеньки вели в Федерал-холл, где раньше, когда столица находилась в Нью-Йорке, заседало правительство.

— Знаешь, какой сегодня день? — спросил он.

— Вторник, восемнадцатое?

— Да, вторник, восемнадцатое. И?.. Ты что, не помнишь?

— О господи! — воскликнула Дженни. — Ой, прости, пожалуйста! Просто этот ужин, и выбор наряда, и все прочее…

Болден отпустил ее руку и поднялся на несколько ступенек.

— Иди за мной, — позвал он.

— Куда?

— Давай, поднимайся сюда. Садись. — Повернувшись к Дженни, он жестом пригласил ее сесть.

— Холодно.

Не сводя с него любопытного взгляда, она все-таки поднялась по ступенькам и села.

Он усмехнулся: ему было так хорошо — совсем как тогда. Ветер задул сильнее и стал трепать ей волосы. Изумительные волосы, густые, вьющиеся и с таким множеством оттенков, словно летом колышется поле пшеницы. Он вспомнил, как увидел ее в первый раз. Это случилось на баскетбольной площадке: сначала она, низко пригнувшись, вела мяч, затем, подпрыгнув, сделала бросок, но попала только в сетку. На ней были красные спортивные шорты, свободная футболка и найковские кроссовки «Эр Джордан». И вот теперь, закутавшись в черный плащ и подняв воротник, она сидит перед ним. Косметики ровно столько, сколько надо. У него перехватывало дыхание. Мисс Дженнифер Дэнс сражала наповал.

— Куда только катится мир, если о важных датах приходится помнить мужчине? — Он извлек из кармана длинный, продолговатый футляр, завернутый в дорогую подарочную бумагу малинового цвета, и протянул его Дженнифер. Пара секунд ушла на то, чтобы унять дрожь в голосе. — Три года. Ты сделала их лучшими в моей жизни.

Дженни перевела взгляд на футляр и медленно развернула бумагу. Ну как же она забыла! На глаза навернулись слезы. Болден тоже заморгал и отвернулся.

— Ну, открывай! — сказал он.

Почти не дыша, Дженни открыла футляр.

— Томми, это… — Она достала часы от Картье, на ее лице застыло недоуменное выражение — нечто среднее между благоговением и неверием.

— Я понимаю, это вульгарно, бездарно… Это…

— Прекрасно! — И Дженни потянула Болдена за руку, чтобы тот сел рядом. — Спасибо.

— Там еще гравировка, — сказал он. — Хотелось, чтобы сегодня вечером ты не чувствовала себя обиженной оттого, что подарок вручили только мне.

Дженни перевернула часы, а он наблюдал, как меняется ее лицо, пока она читает надпись. Огромные глаза, точеный нос, на переносице которого притаилось несколько веснушек, большой выразительный рот, изогнувшийся в улыбке. Ночью, лежа рядом с ней, он часто изучал ее лицо, задаваясь вопросом: как так получается, что он, человек, который в жизни ни от кого никогда не зависел, все больше и больше начинает зависеть от нее.

— Я тоже люблю тебя, — произнесла она и коснулась его щеки. — И буду любить всегда.

Болден кивнул, как всегда обнаружив, что ему не найти нужных слов. Хорошо, что он записал их на корпусе часов. И это уже начало.

— Значит, ты больше не боишься? — спросила Дженни.

— Нет, не значит, — серьезным голосом ответил он. — Это значит, что я боюсь, но работаю над собой. Только, пожалуйста, не убегай.

— Я и не собираюсь убегать.

Они долго целовались, словно подростки.

— По-моему, надо что-нибудь выпить, — наконец произнес он.

— Хочется чего-нибудь смешного, с зонтиком на палочке, — сказала Дженни.

— А мне — чего-нибудь серьезного и без зонтика. — Болден обнял ее, и они оба рассмеялись. Когда же он заметил, что те двое исчезли из виду, то засмеялся еще громче: на этот раз его шестое чувство дало маху.

Держась за руки, они пошли в сторону Бродвея. Сегодня будет праздник до утра — ночь с любимой женщиной. И в эту ночь нельзя впускать недоверие, тревогу и подозрение — неотвязные привычки его юности. Дженни была права: этой ночью он должен распрощаться со своим прошлым раз и навсегда.

— Такси! — крикнул он, переполненный счастьем, хотя поблизости не было никакого такси. — Куда отправимся?

— Пойдем потанцуем, — предложила Дженни.

— Потанцуем? Отлично!

Заметив такси, он вложил пальцы в рот и свистнул тем самым свистом, какой обычно раздается с трибун нью-йоркского стадиона «Янки». Болден ступил на проезжую часть, чтобы остановить такси. Машина сверкнула фарами и повернула к ним. Он протянул Дженни руку.

Вот тут-то он их и увидел. Сначала довольно смутно — какой-то размытый контур. Две фигуры, быстро двигавшиеся по тротуару. Два бегущих человека, приближение которых не предвещало ничего хорошего. Он узнал их: эти двое следовали за ними от самого отеля. Он бросился к Дженни и, запрыгнув на тротуар, прикрыл ее собой.

— Назад! — закричал он.

— Томми, что случилось?

— Осторожно! Беги!

Едва он успел это выкрикнуть, как один из мужчин — тот, что покрупнее, — выставив плечо вперед, налетел на него и отбросил на проезжую часть. Болден ударился головой об асфальт. Оглушенный, он поднял взгляд и увидел, что такси несется прямо на него. Водитель резко затормозил, завизжали шины, а он откатился к поребрику.

Другой мужчина схватил Дженни.

— Отпустите меня! — закричала она, отбиваясь.

Дженни наотмашь ударила его в челюсть, мужчина пошатнулся, и она шагнула вперед, изо всех сил размахивая руками. Но мужчина блокировал удар и сам ткнул ее в живот кулаком. Дженни согнулась пополам, а он, зайдя сзади, прижал ей руки к бокам.

Голова шла кругом, но Болден заставил себя подняться на одно колено. Перед глазами все плыло как в тумане.

Тот, кто сбил его с ног, теперь схватил Дженни за запястье так, что застежка новых часов оказалась сверху. Болден увидел, как мужчина занес руку, державшую что-то серое и острое. Рука опустилась, и у Дженни брызнула кровь: нож срезал браслет часов, глубоко задев кожу. Дженнифер закричала, зажимая рану. Крупный мужчина опустил часы в карман и побежал. Его приятель, отпихнув Дженни, подхватил с асфальта серебряную тарелку. И грабители бросились наутек.

Болден заставил себя подняться на ноги. Голова кружилась, но он поспешил к Дженни.

— Как ты?

Она стояла, зажав правой рукой запястье. Кровь стекала между пальцами и капала на тротуар.

— Больно…

— Дай я посмотрю. — Аккуратно разжав ее пальцы, он осмотрел рану: порез был сантиметров десять длиной и довольно глубокий. — Оставайся здесь.

— Брось, Томми, это всего лишь часы. Не связывайся.

— Дело не в часах, — произнес Болден, и что-то в его голосе заставило ее испугаться.

Он протянул Дженни свой телефон:

— Звони в полицию, скажи, чтобы отвезли тебя в больницу. Я туда приеду.

— Нет, Томас, останься здесь… ты же покончил со всем этим.

Болден колебался, застигнутый врасплох между прошлым и настоящим.

Потом побежал.

2

Мужчины перебежали на красный свет Фултон-стрит, чуть притормозив, чтобы увернуться от машины. Болден отставал всего на несколько секунд. Не глядя по сторонам, он мчался по зебре на другую сторону улицы. Завизжали тормоза. Сработала автоблокировка колес. Водитель всем телом навалился на сигнал и, наверное, даже что-то прокричал в окно. Но Болден ничего не слышал. В его голове словно кто-то бил в тамтам, отгоняя все прочие звуки, пульсировала одна-единственная мысль: догнать!

Грабители лавировали среди пешеходов, словно между столбиками на уроках вождения. От Болдена их отделяло, может, чуть больше полуквартала, метров двадцать. Бежали они быстро, но хорошими спринтерами их вряд ли можно было назвать: прежде чем они оглянулись, Болден успел сократить расстояние наполовину. Он заметил их изумленные взгляды и услышал, как один бандит выругался. Дистанция стремительно сокращалась — между ними было уже метров шесть. Не отрывая взгляда от их спин, Томас решал, на кого напасть. Правило номер один: первым выводи из строя самого здорового.

Болден устремился за тем, кто бежал помедленнее. Будто со стороны, он видел себя несущимся по закоулкам Чикаго. Синие джинсы. Серая футболка. Долговязый подросток с растрепанной шевелюрой. Малолетний преступник, который никогда не улыбается. Неуловимый. Никому еще не удалось схватить Томми Би.

Добежав до Диланси-стрит, те двое свернули за угол и помчались по поперечной улице. Квартал был темный и не такой многолюдный, как Бродвей. Болден нагонял их, пытаясь еще больше увеличить скорость. Давай, давай! — подбадривал он себя, энергично работая руками и стараясь дышать как можно глубже, но быстрее уже не получалось. Семь лет за письменным столом расслабили его стальные мышцы. А еженедельных игр в упрощенный вариант баскетбола для офисных служащих едва ли хватало на поддержание в приличном состоянии легких: полминуты, и они уже горели. Во рту пересохло, дыхание обжигало горло, словно по нему чиркали спичкой.

Впереди справа показался переулок. Грабители нырнули в него. По обеим сторонам вдоль стен выстроились мусорные бачки. Пар поднимался от канализационной решетки. А из сломанной трубы на асфальте натекла лужа. Болден свернул за угол всего на секунду позже. Собрав последние силы, он подбежал вплотную к бандитам. Если протянуть руку, то вполне можно схватить одного из них за воротник…

И тут мужчины разом остановились и повернулись к нему.

Тот, что покрупнее, оказался латиноамериканцем с широким обезьяньим лицом. Нос ему ломали явно не раз. Грязные, всклоченные волосы были коротко подстрижены на висках. Злобный взгляд вызывал на драку. Зато у другого, светловолосого и худощавого, взгляд был бесцветный и спокойный. Он держал серебряную тарелку под мышкой, словно футбольный мяч. Его щеку портил старый звездообразный шрам — либо от зажженной сигареты, либо от пулевого ранения.

Болден понял, что попал в ловушку. И еще понял, что теперь поздно думать о ловушках и что он пошел на это еще тогда, когда оставил Дженни на улице.

Первым выводи из строя самого здорового.

Болден, как полузащитник в регби, врезался в темноволосого плечом. Удар получился сильный. Он еще хорошенько дал кулаком в солнечное сплетение, но рука будто врезалась в мешок с цементом. Отступив на шаг, темноволосый схватил кулак Болдена, затем руку и швырнул его через бедро. Болден откатился вправо, стараясь увернуться от опасного удара ногой. Быстро вскочив, он нанес противнику несколько ударов сначала в челюсть, потом в скулу. Латиноамериканец не пошатнулся и, надвинувшись на Болдена, стал колотить его по рукам. У самого латиноамериканца ручищи были как у мясника. Болден вцепился ему в воротник и с треском дернул рубашку, а затем, высвободив плечо, ударил снизу. Но парень вдруг куда-то исчез. Кулак Болдена врезался в воздух, и мир перевернулся вверх тормашками. Земля ушла из-под ног, а небо у него над головой закружилось так, как у летчика-аса, выполняющего бочку. На секунду возникло ощущение свободного падения, и тут же плечо врезалось в асфальт.

Лежа на спине, Болден старался восстановить дыхание. Затем попытался подняться, но к этому времени оба мерзавца уже стояли над ним. Руки свободно опущены. Казалось, ни один из них нисколько не запыхался и не устал. Нож исчез. Его место занял пистолет с глушителем.

— Ладно, ваша взяла, — сказал Болден, поднимаясь. — Но на этих часах есть гравировка, и к утру полиция получит заявление. Вам их никуда не толкнуть. — Он выдавал фразы очередями, словно оператор на телеграфе отбивал сообщение азбукой Морзе.

Латиноамериканец сунул ему часы:

— Забирай.

Болден держал часы на ладони.

— Я, может, и спасибо должен сказать? — Сбитый с толку, он посмотрел через плечо на темноволосого и увидел, как в начале переулка показался черный «линкольн». Задняя дверца открылась, но из машины никто не вышел, — Парни, вам чего нужно-то?

Светловолосый со шрамом на щеке чуть приподнял дуло своего пистолета.

— Нам нужны вы, мистер Болден.

3

Пятеро человек собрались в Длинном зале и сейчас стояли вокруг крепкого полированного стола, дожидаясь, пока часы пробьют полночь. По традиции заседания начинались с наступлением нового дня. Новый день вселяет надежду, а надежда — краеугольный камень республики. Никто из присутствующих не пил и не курил. И то и другое запрещалось до закрытия заседания. Разговоры были разрешены, однако в комнате стояла мертвая тишина. Они столкнулись с совершенно непредвиденной проблемой, с которой не сталкивался еще ни один комитет.

— Проклятые часы! — произнес мистер Моррис, бросив раздраженный взгляд на бронзовые корабельные часы с позолотой, стоявшие на каминной полке. — Бьюсь об заклад, они остановились.

Часы с флагманского корабля Джона Пола Джонса «Добряк Ришар»[1] оставались в том же состоянии, в каком их когда-то сюда доставили. В свое время Джонс отмечал в судовом журнале, что часы отстают.

— Терпение, — посоветовал мистер Джей. — Не пройдет и минуты, как у нас всех будет возможность высказаться.

— Легко вам говорить, — вспыльчиво ответил мистер Моррис. — Кажется, в ближайшее время заседаний суда не предвидится, и вы сможете отсыпаться хоть весь день.

— Перестаньте, — мягко произнес мистер Вашингтон, и этого было достаточно, чтобы успокоить спорщиков.

Собравшиеся здесь занимали высокие посты в правительстве, промышленных и финансовых кругах. Это были юристы, бизнесмены, политики и полицейские. В первый раз место за этим столом было предоставлено представителю «четвертого сословия» — журналисту с тесными связями в ближайшем окружении президента и прямолинейной честностью жителя Среднего Запада.

Все они знали друг друга хорошо, хотя их знакомство оставалось исключительно официальным. Трое из пятерых стояли или сидели за этим столом и частенько спорили друг с другом на протяжении двадцати с лишним лет. Новичок среди них — журналист — появился здесь три года назад. И наконец, пятый член Комитета — по традиции их председатель и в своем роде первый среди равных — занимал свой пост на протяжении последних восьми лет, то есть максимальный срок, допускавшийся Конституцией для этой должности.

Сегодня они собрались, чтобы обсудить преемника.

И вот древние часы наконец пробили полночь. Мужчины заняли места вокруг стола. Когда прозвучал последний удар, все головы склонились в молитве.

— Мы искренне молимся, — произнес мистер Вашингтон, — чтобы Бог взял Соединенные Штаты Америки под Свою святую защиту и научил граждан воспитывать в себе дух повиновения правительству и взращивать в себе братскую любовь друг к другу и ко всем соотечественникам, а особенно к тем братьям, что служили на полях сражений. Пусть Он, по милосердию Своему, расположит нас всех творить справедливость, развивать в себе благотворительность, человечность, миролюбивый нрав, подобно Божественному Создателю нашей благословенной религии, без скромного подражания примеру коего мы никогда не сможем надеяться стать счастливой нацией.

— Аминь, — негромко ответил ему хор голосов.

Мистеру Вашингтону полагалось председательствовать на заседании. Он поднялся со своего места во главе стола и, сделав глубокий вдох, произнес:

— Джентльмены, считаю заседание открытым…

— Самое время, — пробурчал мистер Моррис. — Мне в шесть утра лететь в Нью-Йорк.

4

— Что все это значит? Ладно, ваша взяла. Но объясните, что происходит.

Наклонившись вперед, Томас Болден пытался вытащить из ладони небольшой осколок стекла. Его брюки порвались, когда он, поскользнувшись, проехался по тротуару, и теперь через прореху виднелась здоровенная ссадина, из которой сочилась кровь. Светловолосый сидел справа от него, держа пистолет на колене. Латиноамериканец устроился на откидном сиденье напротив. Сквозь тонированные стекла автомобиля ничего не было видно. От водителя их отделяла перегородка.

— Вот приедем, и мистер Гилфойл ответит на все ваши вопросы, — сказал латиноамериканец. Из-под порванной Болденом рубашки виднелась татуировка на левой стороне груди. Что-то похожее на ружье.

Гилфойл. Болден старался припомнить это имя, но ничего не получалось. Он заметил, что двери машины заперты. Можно выбить окно, но что потом? Он принялся украдкой разглядывать своих похитителей. Эти двое бежали от него шесть кварталов, и ни один не запыхался. Здоровый явно владел дзюдо или другим боевым искусством: на тротуаре он швырнул Болдена так, словно тот весил не больше перышка. Ну и конечно, не стоит забывать про пистолет. Беретта калибра девять миллиметров. Стандартный армейский образец с нестандартным глушителем. И светловолосый наверняка умеет им пользоваться. Томас обратил внимание на их армейскую выправку и спокойный, уверенный взгляд. Суровая солдатская выучка чувствовалась во всем. А манера говорить четко и отрывисто только подтверждала догадку.

— Сидите тихо. Расслабьтесь, — произнес темноволосый.

— Расслаблюсь, когда вернусь к моей девушке, — огрызнулся Болден, — и узнаю, что она добралась до госпиталя.

— Сейчас ей оказывают помощь. Не беспокойтесь.

— Предполагается, что я вам поверю?

— Ирландец, сделай запрос.

Похититель, сидевший справа от Болдена, достал рацию.

— База один — базе три. Статус мисс Дэнс?

Мисс Дэнс. Они знают фамилию Дженни.

— База один, — раздался на фоне помех глухой голос. — Говорит база три. Объект в сопровождении полицейского следует в пункт скорой помощи при Нью-Йоркском университете. Расчетное время прибытия — три минуты.

— Рана серьезная?

— Поверхностная. Десять швов, не больше.

Он убрал рацию в карман.

— Волк правильно сказал: не беспокойтесь. Выбросьте эти мысли из головы.

Волк и Ирландец.

Болден перевел взгляд с одного на другого. Кто такие эти два отлично подготовленных бандита? Как они узнали его имя? Кто такой Гилфойл? И что, ради всего святого, им нужно? Эти вопросы сами собой вертелись в голове снова, и снова, и снова…

— Я хочу знать, куда вы меня везете, — негромко сказал он. — И вообще, в чем дело?

Волк в упор посмотрел на Болдена. Глаза у бандита были желтоватые, с чуть заметными красными прожилками, и в них горела едва сдерживаемая злоба. Агрессивности в нем было столько, что не почувствовать ее было нельзя — как нельзя не заметить, если тебя наотмашь ударили по лицу.

— Мистер Гилфойл вам все объяснит, — процедил он.

— Я не знаю никакого мистера Гилфойла.

— Зато он вас знает.

— Да мне плевать, знает он меня или нет. Откуда вы вообще взялись? Напали на мою девушку, меня силой затащили в машину! Да кто вы такие, парни? Объясните!

Волк мгновенно подался вперед и рывком выбросил руку с крепко сжатыми пальцами, ткнув Болдена в грудь.

— Я сказал — расслабьтесь. Понятно?

Задохнувшись, Болден согнулся пополам. Движение Волка было настолько молниеносным, что Болден не успел не только отреагировать, но и уловить момент нападения.

— Никакой ошибки, — произнес Ирландец. — Вы — Томас Ф. Болден. Казначей клуба «Гарлемские парни». Входите в его попечительский совет. Сегодня вечером за работу в клубе вас наградили серебряной тарелкой, которая валяется здесь на полу. Я прав?

Болден не мог говорить. Рот открывался, но легкие отказывались работать. Словно издалека затухающим эхом до него долетали слова, которые кто-то как будто читал: «Томас Болден начал свою работу в клубе „Гарлемские парни“ шесть лет назад в рамках шефской программы Уолл-стрит. Благодаря умению находить контакт с людьми и искренней симпатии к молодежи он вскоре стал регулярным волонтером этого клуба. Три года назад совместно с Отделом по борьбе с организованной преступностью полиции Нью-Йорка мистер Болден основал движение „Новый день“, которое предлагает молодежи, живущей в проблемных районах, в качестве альтернативы преступности здоровый образ жизни. Через скоординированную шефскую работу, психологическую поддержку, возможность получения общего и профессионального образования „Новый день“ помогает юношам и девушкам из Гарлема порвать с преступным миром, который затягивает в свои сети местную молодежь».

Ирландец продолжил:

— По окончании Принстонского университета вы получили диплом с отличием и двойную специализацию — по математике и экономике. Были капитаном университетской команды по регби, но на старшем курсе во время игры с Йельским университетом сломали ногу, и на этом ваша спортивная карьера закончилась. Вели колонку по инвестициям в газете «Коммон сентс». Подрабатывали в университетской столовой — двадцать пять часов в неделю. Затем учились в Уортонской бизнес-школе. Вы отказались от работы во Всемирном банке и продолжили учебу в качестве стипендиата программы Фулбрайт, чтобы получить работу в банке «Харрингтон Вайс». В прошлом году вы стали самым молодым директором из числа наемных служащих. Ну как? Молодцы мы?

— Но откуда?.. — начал Болден.

Волк снова подался вперед и тихонько похлопал Болдена по щеке:

— Ирландец спросил, молодцы мы?

— Молодцы, — прошептал тот в ответ.

Нам нужны вы, мистер Болден.

Машина плавно шла вперед. Болден догадался, что они направляются на север — по Вестсайдскому шоссе или по автомагистрали ФДР-драйв. Они все еще находились в Манхэттене: если бы пересекли мост или проехали через туннель, он бы наверняка заметил. Болден сидел не шелохнувшись на мягком черном кожаном сиденье, но его мозг лихорадочно работал. Ни в прошлом, ни в настоящем у него не было врагов. Он никого не предавал. Не нарушал закон. И вот сейчас, сидя в мягком кожаном кресле, он приказывал себе ждать, отвечать на вопросы и быть готовым не упустить шанс сбежать, если таковой подвернется.

Подняв с пола серебряную тарелку, Болден положил ее на колени. Из-под обертки выпала программа ужина. Ирландец просмотрел ее и передал Волку. Тот равнодушно взглянул и бросил ее обратно на пол.

— Зачем вы этим занимаетесь? — спросил Ирландец. — Надеетесь изменить мир?

Болден изучающе посмотрел на него. Худощавое, почти изможденное лицо с красноватой обветренной кожей. Смелый и жесткий взгляд голубых глаз. Такое лицо подошло бы альпинисту, марафонцу или триатлонисту — в общем, тому, кто любит испытывать себя на пределе возможностей. И шрам у него на щеке, скорее всего, оставила пуля.

— Парни, вы служили в армии? — спросил он. — Рейнджеры, десантники?

Ни тот ни другой не возразили, и Болден заметил, что внутренне они будто переменились. Скрытая гордость.

— Как там у вас говорят? — продолжил он. — «Своих не бросаем». Вот поэтому я и занимаюсь ими. У гарлемских мальчишек не всегда есть тот, кто позаботится о них — присмотрит, чтобы они не чувствовали себя брошенными.

Болден взглянул в окно, надеясь понять, на какой они улице, но увидел только свое отражение. Зачем он этим занимается? Может, затем, что его жизнь устоялась, вошла в нормальную колею, а с этими мальчишками ничего устоявшегося и нормального быть не может. Любое решение — начиная с того, какого цвета рубашку носить в школу, и заканчивая тем, в какой фастфуд-забегаловке делать потом домашнюю работу, — ощутимо влияло на их будущее. Это была жизнь на лезвии ножа, и она требовала умения канатоходца, чтобы не нажить неприятностей. А может, он делал это и для себя. Потому что когда-то сам был таким. Потому что он знал, каково оно: жить только сегодняшним днем, когда будущее — это всего лишь то, что произойдет через неделю. А еще, может, он занимался этим и потому, что оказался везунчиком и сумел выкарабкаться. Но не забыл своих младших братьев.

Волк посмотрел на часы:

— Свяжись с ними. Скажи, будем через две минуты.

Ирландец передал сообщение по рации.

— Прямо военная операция, — заметил Болден.

— Не больше чем необходимо, чтобы выполнить задание, — ответил Волк.

— И это задание — я?

— Вот именно.

Болден покачал головой. Смешно. Безумие какое-то. Ну и пусть они знают о нем, наверное, все, но взяли они не того, кто им нужен. А вот порез на руке у Дженни — это уже не смешно, как и пистолет с глушителем у него под боком. Он посмотрел на татуировку на груди у Волка.

— А что за картинка? Ружье? Приходилось водиться с плохими ребятами?

Волк прикрыл татуировку оторванным куском рубашки и застегнул пальто.

— Хотите поболтать, тогда лучше скажите, что собирались делать, если бы догнали нас?

— Забрать назад часы и разбить тебе башку.

— Да ну? — Волк удивленно осклабился. — Немного не в форме, но положительный настрой, в общем, есть. Так вот. Часы назад вы получили. Чего ж не выполнить и вторую часть плана? Продолжайте. Покажите ваш лучший удар. Ну, вперед! Я готов. — Улыбка исчезла. Он насмешливо подался вперед, — Ну же, мистер Болден! Коронный удар! Вы хотели разбить мне башку? Так давайте!

Болден отвел взгляд.

Волк рассмеялся:

— Что скажешь, Ирландец? Возьмем его в нашу команду?

Ирландец отрицательно покачал головой:

— Его-то? Издеваешься? Он же за шесть кварталов выдохся. Салага.

— Точно. Физически неподготовленный, — согласился Волк. — Салага вы, сэр.

Но Болдена не особо беспокоила оценка его физической формы. Внимание привлекло другое.

— Что за команда? — поинтересовался он.

— А то вы не знаете, — ответил Ирландец.

— И все-таки? — не унимался Болден.

— Мы хорошие ребята, — сказал Волк. Покопавшись в холщовой сумке, стоявшей у его ног, он вытащил салфетку, пропитанную антисептиком. — Приведите себя в порядок. Мистер Гилфойл не любит кровь.

Болден взял салфетку и аккуратно обтер себе колено. У Ирландца затрещала рация, и голос сообщил: «Расчетное время прибытия — девяносто секунд». Машина замедлила ход и начала поворачивать влево.

— Хотите совет? — спросил Ирландец. — Выдайте мистеру Гилфойлу все, что он хочет. И не устраивайте никаких заварушек. Помните: мы знаем о вас все.

— Ваша команда?

Ирландец кивнул.

— Выдайте этому человеку все, что он хочет. Понимаете, мистер Гилфойл… он особенный. У него есть это… ну как его… талант. Он разбирается в людях.

— В чем именно? — спросил Болден.

— Во всем. Даже не думайте врать. Это его расстраивает.

— Значит, если я скажу правду, он сразу поймет?

— В яблочко! — подтвердил Ирландец, касаясь дулом пистолета колена Болдена.

Волк снова запустил руку в холщовую сумку и извлек оттуда трикотажный капюшон.

— Наденьте это и не снимайте.

Болден повертел капюшон в руках. Черный мешок с зашитыми прорезями для глаз. Капюшон смертника.

5

Четвертого декабря 1783 года, после восьми лет военных действий против англичан, Джордж Вашингтон собрал своих верховных командующих в таверне Фраунсиса — популярном трактире в квартале к югу от Уолл-стрит, чтобы официально отправить их в отставку и выразить благодарность за годы преданной службы и принесенные молодой республике жертвы.

Третьего сентября был подписан Парижский мирный договор, положивший конец вражде между двумя народами и явившийся документальным признанием Великобританией Соединенных Штатов Америки как независимого государства. За восемь дней до этого последний британский солдат покинул Нью-Йорк. В форте Джордж на южной оконечности Манхэттена в последний раз спустили «Юнион Джек», и вместо него был поднят звездно-полосатый американский флаг. (Хотя замена флага прошла не без труда. Перед тем как покинуть форт, англичане смазали флагшток жиром, и даже самые опытные американские моряки никак не могли добраться до флага. В конце концов во флагшток вбили железные скобы, чтобы по ним можно было подняться и спуститься.)

Вашингтон и его офицеры собрались в Длинном зале на втором этаже таверны. За кружками пива и вина они вспоминали свои победы и поражения. Лексингтон. Конкорд. Бридз-Хилл. Трентон и Монмут. Вэлли-Фордж. Йорктаун.

Вместе они одержали победу над самой могущественной на свете нацией. Из тринадцати совершенно разных колоний они выковали страну, объединенную и вдохновленную верой в права человека и роль правительства. Никогда больше им не придется браться за оружие во имя столь благородной цели. Взгляд истории был обращен на них, и они покрыли себя славой.

Прощание было сентиментальным.

Через двести двадцать с лишним лет эту комнату целиком воссоздали на втором этаже одного из загородных домов в штате Вирджиния. От старого деревянного пола до бледно-желтой окраски стен. От камина, который топят дровами, до простых крепких стульев — все было совсем как в тот судьбоносный вечер. Говорят, даже стол был точной копией того, за которым сидел Вашингтон, когда одному за другим жал руки своим товарищам по оружию и со слезами на глазах прощался с ними.

— Есть изменения? — спросил мистер Вашингтон. — Она готова вступить в наши ряды?

— Нет, сенатор Маккой отказывается пересмотреть свою точку зрения, — ответил мистер Джей. — Эта женщина упряма как ослица.

— Но речь не идет о выборе, — покраснев, произнес мистер Гамильтон. — Это обязанность. Священный долг, посланный Богом.

— Вот вы и скажите ей об этом, — предложил мистер Пендлтон. — Она всю жизнь таких, как мы, посылает подальше. Но избиратели, похоже, как раз за это ее и любят.

Шестеро человек сидели вокруг стола. По традиции каждый из членов Комитета принимал имя одного из шестерых отцов-основателей, портреты которых, написанные маслом, висели на стене и уныло глядели сверху вниз на своих далеких потомков. Джордж Вашингтон. Александр Гамильтон. Джон Джей, первый председатель Верховного суда. Роберт Моррис, финансист, оплативший большую часть ружей и картечи Континентальной армии средствами из своих собственных, расшитых шелком карманов. Руфус Кинг, сенатор от штата Нью-Йорк. И Натаниэль Пендлтон, выдающийся юрист и ближайший друг Александра Гамильтона.

— А она, вообще-то, знает, кто это «такие, как мы»? — спросил мистер Кинг. — Вы достаточно доходчиво объяснили ей?

— Насколько мог, пока она не с нами, — ответил мистер Джей. — И только то, что можно рассказать, не ставя под угрозу наше положение.

— Такой же подход вы применили и ко мне, — сказал мистер Вашингтон, высокий видный мужчина с горящим взглядом инквизитора и густой седой шевелюрой, служившей предметом зависти других шестидесятилетних. — Большинство людей сочли бы это за честь. Проблема в другом. Она сделала себе имя благодаря своему отступничеству и именно поэтому победила на выборах. Присоединиться к нам для нее означает пойти против всего, за что она боролась.

— А если она не присоединится? — поинтересовался мистер Пендлтон.

— Присоединится, — обнадеживающе произнес мистер Кинг. — Иначе быть не может.

Мистер Пендлтон хмыкнул, не одобряя идеализма своего более молодого товарища.

— Ну а если все-таки нет? — повторил он.

Ему никто не ответил, и он перевел взгляд в угол комнаты, на застекленный шкафчик, где хранились реликвии, принадлежавшие их предшественникам. Прядь золотистых волос Гамильтона. Щепка от гроба Вашингтона (ее добыл один из предыдущих членов Комитета, когда этого отца-основателя перезахоранивали в родовом поместье Маунт-Вернон). Библия, принадлежавшая Аврааму Линкольну. Как и он, они тоже были реалистами и предпочитали исходить из возможного.

— Это симптоматично, — заметил мистер Джей. — Люди не привыкли, чтобы правительство подливало масло в огонь. Им нравится, когда в Америке все спокойно. Они за то, чтобы тушить пожары, а не раздувать их. И сенатор Маккой полагает, что причиной многих проблем являемся именно мы.

Мистер Вашингтон кивнул:

— Два океана уже не отделяют нас от остального мира, как раньше. Если мы хотим защитить свои интересы, надо действовать самим, а не только предпринимать ответные шаги. Бог поместил нас на карту мира не для того, чтобы мы кланялись и пресмыкались перед любым второсортным диктатором.

— Это не проблема, — ответил мистер Пендлтон. — У нас имеются реальные возможности. И сейчас мы можем обустраивать мир так, как нам кажется правильным. Мы должны продемонстрировать всем свое предназначение. И пора уже сделать то, что в наших силах.

— «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы»[2] — процитировал мистер Кинг.

Журналист и историк, он написал биографию Джона Уинтропа, за которую получил Пулицеровскую премию. В свои сорок лет он был самым молодым в этой группе, или Комитете, как они себя называли. Только один человек за всю их историю был еще моложе: Александр Гамильтон, основавший этот клуб в 1793 году в возрасте тридцати восьми лет.

— Как много она знает? — спросил мистер Пендлтон. — Имена? Подробности? Получилось ли обсудить с ней какие-нибудь наши начинания?

Настроение в комнате изменилось так же резко, как меняется ветер. От согласия оно качнулось к конфронтации.

— Ничего особенного, — ответил, поправляя очки в роговой оправе, мистер Джей, невысокий пухлый толстяк с жиденькими седыми волосами, обрамлявшими страдальчески кислое лицо. — Но ей известно о нашем существовании, и, по-моему, она знает, что я — один из членов Комитета. Разумеется, я заверил ее, что мы считаем себя организацией, находящейся исключительно в распоряжении президента. Чтобы помогать, когда требуются чрезвычайные меры. Те самые, о которых простым людям лучше не говорить.

— Неужели ей не было любопытно? — спросил мистер Кинг. — И она не захотела выяснить, кто именно входит в Комитет? Чем нам уже приходилось заниматься?

— Не ошибусь, если скажу, что миссис Маккой проявила любопытство. Я рассказал ей о некоторых делах, к которым мы имели непосредственное отношение. В частности, о Договоре Джея.

— Вот так все и рассказали?

Предполагаемые последствия, кажется, потрясли мистера Кинга.

— Если я о чем-то и умолчал, то дал ей возможность догадаться. Она умная женщина.

Мистер Кинг вздохнул. За всю их историю только один президент отказался вступить в Комитет. Джон Адамс. Но, правда, он и президентом был только по названию. Уединился в Брейнтри, а тем временем Александр Гамильтон через своих хороших друзей в правительстве нажимал на все нужные рычаги. Ладони мистера Кинга покрылись липким потом. Ситуация в целом заставляла его чувствовать себя более чем неуютно. Он журналист. Одно дело — сообщать о важных событиях. И совсем другое — их творить.

На столе перед ним лежал потертый, переплетенный в кожу фолиант, куда записывались протоколы всех заседаний. Кинг появился в клубе самым последним и унаследовал работу секретаря — на его долю выпало прилежно продолжить эти записи. Он изучил все протоколы — и в этом томе, и в пяти предыдущих — с почти лихорадочным интересом.

Договор Джея. «Да, — подумал он, — пожалуй, это единственное, с чего следовало бы начать».

Летом 1795 года страну охватили беспорядки. Америка попала в тиски между обязательствами перед Францией (французы были союзниками американцев в Войне за независимость, хотя и сами в это время переживали необузданно жестокую демократическую революцию) и ненавистью к Англии, нарушившей многие пункты Парижского договора, подписанного двенадцатью годами ранее. В прошлом году Британия нагло захватила более двухсот пятидесяти американских торговых кораблей вместе с грузом и силой завербовала матросов в свой флот. (Насильственная вербовка была обычной практикой, когда захваченных в плен моряков заставляли переходить на службу другой стороне — в данном случае в Британский военный флот.) Английские корабли самонадеянно устроили пикет у входа в Нью-Йоркскую гавань, и только за один день им удалось захватить четыре американских корабля. По всему Восточному побережью раздавались призывы к войне с Великобританией. В Филадельфии и Нью-Йорке начались массовые волнения. Страну охватила патриотическая лихорадка.

Надеясь уладить спор между двумя странами, Джордж Вашингтон послал в Англию Джона Джея, недавно покинувшего пост председателя Верховного суда. Подписанный в результате договор заново скрепил союз между Англией и Соединенными Штатами, но многие посчитали его предательским, потому что в него не был включен пункт, по которому Британия обязывалась бы выплатить обещанный ранее долг. Повсюду раздавались возмущенные голоса, заявлявшие, что Договор Джея возвращает Соединенные Штаты в статус подчиненного государства, а в таком случае можно и дальше оставаться колонией во владениях английского короля Георга III.

Это событие обсуждалось во время одного из заседаний клуба, проходившего в июне 1795 года.

12 июня 1795 г.

Присутствовали: генерал Вашингтон, мистер Гамильтон, мистер Джей, мистер Моррис, мистер Пендлтон, мистер Кинг.

Мистер Гамильтон заявляет, что подписание Договора Джея — это необходимость, и прежде всего договор отстаивает интересы Союза. Дружеские отношения и торговля с Великобританией — ключевой момент для развития страны как экономически мощной державы и для ее будущего стратегического положения.

Генерал Вашингтон соглашается: этот договор спасает от неизбежной войны с Великобританией.

Мистер Моррис возражает, заявляя, что необходимо заставить Великобританию выполнить обязательства, прописанные в Парижском договоре. Он замечает, что лично ему причитается более полусотни тысяч долларов за конфискованные товары.

Мистер Гамильтон на это замечает, что пятьдесят тысяч долларов — это «пустяк». Война с Англией закроет английский рынок для американских товаров и сократит импорт сырья. В результате экономических трудностей Америка распадется на промышленные и сельскохозяйственные территории. И тогда Союз не выживет.

Мистер Пендлтон полагает, что главным противником ратификации договора является мистер NN. издатель газеты «Филадельфия трибьюн».

Мистер Гамильтон соглашается. Мистер Фокс подбивает к бунту простой народ, играя на низменных инстинктах толпы в своих интересах. Его личного влияния вполне достаточно, чтобы обеспечить повсеместное восстание, в случае если президент подпишет договор.

Генерал Вашингтон обещает поговорить с мистером Фоксом и объяснить ему тяжелую ситуацию, в которой сейчас находится страна, а о результатах разговора сообщить на следующем заседании.

Следующее заседание, состоявшееся 19 июня 1795 года, подвело итоги.

19 июня 1795 г.

Присутствовали: генерал Вашингтон, мистер Гамильтон, мистер Моррис, мистер Джей, мистер Кинг, мистер Пендлтон.

Генерал Вашингтон сообщает, что его разговор с мистером Фоксом не дал желаемого результата. Более того, мистер Фокс пообещал усилить призывы к восстанию, если он (генерал Вашингтон) подпишет этот документ.

Генерал Вашингтон заявляет о своей растущей уверенности в том, что если он не подпишет договор, это приведет к войне с Англией.

Все соглашаются, что, если мистера Фокса не лишить возможности влиять на толпу, будущее нации окажется под угрозой.

Мистер Гамильтон предлагает принять серьезные меры.

Голосование — единогласно «за».

Серьезные меры.

И жуткая приписка, датированная тремя неделями позже:

Помолились об упокоении души мистера Элиаса Фокса, убитого в прошлую среду «бандитами с большой дороги», когда он возвращался из городской таверны домой.

Мистер Кинг побарабанил пальцами по фолианту. До него донесся запах старой кожи, опьяняющий, как виски «Кентукки бурбон»… Эти фолианты… Истинная История Соединенных Штатов.

Позже, в том же июне 1795 года, Вашингтон подписал Договор Джея. Конгресс проголосовал с минимальным преимуществом — пятьдесят один голос против сорока девяти — за выделение средств для его поддержания. Соединенные Штаты поставили на кон свое процветание против силы британского флота. Это было мудрое решение. За последующие восемнадцать лет, с приобретением Луизианы и земель к западу от Миссисипи, территория страны увеличилась в двадцать раз. Промышленный потенциал утроился. Население увеличилось в полтора раза. И что более важно, за этот период пять раз прошли выборы. Теперь у молодой страны была своя история. Когда в 1812 году война с Англией все-таки началась, американцы сражались как единый народ и выстояли против более сильного противника.

В Длинном зале повисло молчание. Люди за столом обменялись взглядами, и ни одному из них не понравилось то, что он прочитал на лицах других. Наконец мистер Вашингтон посмотрел на мистера Пендлтона.

— А «Корона»?

— План готов. Вопрос только в том, чтобы все заняли свои места. И мне требуется окончательное его утверждение.

— Мне это не нравится, — заметил мистер Джей. — Есть правило — никогда не вмешиваться в результаты выборов. Генерал Вашингтон ясно объяснил, что…

— Выборы уже прошли! — хлопнул по столу мистер Пендлтон. — Народ свой выбор сделал.

— Мы не можем позволить себе ждать еще восемь лет, — согласился мистер Гамильтон.

— Восемь лет, — произнес мистер Моррис, мельком бросив взгляд на мистера Джея. — Это довольно большой срок, чтобы оставаться в тени. Вы сами сказали, что она проявила любопытство. А что, если она решит покопаться в нашем прошлом? Вполне в ее духе — попытаться сдернуть с нас маски. Еще один из ее крестовых походов.

— До церемонии инаугурации осталось два дня, — заметил мистер Вашингтон. — Завтра я встречаюсь с сенатором Маккой — визит вежливости. Проведу для нее экскурсию по ее новому жилищу и все такое. Наверняка у нас найдется несколько минут, чтобы побыть наедине.

— А нам что тем временем делать? — поинтересовался мистер Пендлтон. — Вопрос не терпит отлагательств.

— А мы тем временем проголосуем. — Мистер Вашингтон встал и оперся ладонями о стол. Он обвел взглядом всех присутствующих, останавливаясь на каждом в отдельности. Необходимости озвучивать вопрос, который выносился на голосование, не было. — Все «за»?

Один за другим люди, сидевшие вокруг стола, подняли руки. Все единодушно проголосовали за принятие надлежащих мер. Только мистер Кинг проявил некоторую нерешительность, но в конце концов и он поднял руку. Когда подошла очередь мистера Вашингтона, он тоже проголосовал «за». Из-под рукава его серого пиджака показалась круглая запонка в виде печати президента Соединенных Штатов.

— Решение принято единогласно. Мистер Пендлтон, вам даются все полномочия сделать необходимые приготовления. Но ничего не предпринимайте, пока я не дам вам знать. Предлагаю снова собраться завтра вечером, — продолжил мистер Вашингтон. — Мы, и только мы решаем, будет ли претворен этот план в жизнь. Наш Комитет пока еще обладает реальной властью. И если я не смогу убедить ее… — Его лицо помрачнело.

Никто не произнес ни слова.

Члены Клуба патриотов поднялись: заседание было закрыто.

6

— Голову вниз! — приказал Волк.

Лимузин резко затормозил. Дверь открылась. Болдену пригнули голову, направляя к выходу из машины. Твердая рука крепко держала его за предплечье, пока его вели в здание: плечо за что-то задело — может, за стену, может, за дверь. На полу валялся какой-то мусор. По пути он несколько раз спотыкался и слышал то деревянный стук, то позвякивание, словно по бетону катилась металлическая труба. Неожиданно Болден и его проводник остановились. Перед ними скользнула, открываясь, металлическая решетка, и его подтолкнули пройти внутрь какого-то закрытого пространства. Волк и Ирландец протиснулись за ним. Решетка с шумом закрылась. Секунд десять лифт с жужжанием поднимался вверх. У Болдена заложило уши. Двери открылись, и все та же рука направила его вперед. В нос ударил запах свежей краски, клея и опилок. Открылась другая дверь, на этот раз бесшумно. Теперь они шли по ковру. Болдена повернули на девяносто градусов вправо и прислонили к стене.

— Ждите здесь! — приказал Ирландец.

В тишине сердце бешено стучало. Тесный капюшон из грубой ткани плотно облегал голову, в рот лезли нитки. В комнату кто-то вошел. Болден чувствовал, что атмосфера вокруг изменилась, рядом кто-то стоял и оценивающе разглядывал его, как кусок говядины. Непроизвольно он встал по стойке смирно.

— Мистер Болден, меня зовут Гилфойл. Приношу свои извинения за некоторые неудобства. Видите ли, нам необходимо поговорить без посторонних ушей. Волк, да сними же, наконец, этот капюшон! Мистеру Болдену, наверное, неудобно.

Волк аккуратно снял с Болдена капюшон.

— Итак, вот он, наш надоеда, все жужжит-жужжит и никак не может успокоиться, — произнес Гилфойл.

Это был невысокий, ничем не примечательный человек лет пятидесяти, сутулый и узкоплечий. Редеющие темные волосы аккуратно зачесаны назад. На лбу морщины. Под глазами мешки. Землистая кожа, обвислые щеки, двойной подбородок. Запах табака окутывал его, словно облако.

— Идите за мной.

Гилфойл провел Болдена в соседнюю комнату, обстановка которой напоминала офис какого-нибудь мелкого служащего: на полу дешевое ковровое покрытие, белые стены, звукопоглощающая плитка на потолке. В центре комнаты — дешевый письменный стол и пара стульев. Окон не было.

— Садитесь.

Болден сел.

Гилфойл пододвинул другой стул для себя. Сев, он вытянул вперед шею и почти в упор посмотрел на Болдена. Его губы были крепко сжаты, а их уголки поднялись вверх. Казалось, он пристально изучает картину, которая ему совсем не нравится.

Он хорошо разбирается в людях.

— Я бы попросил вас не двигаться, — произнес он бесцветным голосом, каким обычно доктор говорит с пациентом. — Движения меня раздражают и только откладывают неизбежное. У меня к вам всего два вопроса. Ответьте на них — и вы свободны.

— Это легче, чем «Своя игра».

— Только здесь не телевикторина.

Отметив непритязательный костюм и дешевый галстук Гилфойла и оценив, с какой легкостью тот начал допрос, Болден подумал, что у него прямо-таки на лбу написано «полицейский». Болден сложил на груди руки:

— Итак?

— Вы наверняка догадываетесь, о чем я хочу вас спросить.

— Не имею ни малейшего представления.

— Неужели? Может ли такое быть?

Болден пожал плечами и отвернулся:

— Безумие какое-то!

Пальцы стальными клещами сжали его подбородок и повернули лицо, заставляя смотреть прямо перед собой.

— Будьте любезны сидеть не двигаясь, — произнес Гилфойл, немного ослабив хватку. — А теперь начнем сначала. Расскажите мне о «Короне».

— О короне? — Болден развел руками. — О какой короне? Что корону среди напитков стоит отдать кока-коле? Что корона, как и королевская печать, является символом власти? Намекните, о чем я должен говорить.

— Наверное, мне следовало ожидать такой ответ от человека, который зарабатывает себе на жизнь на Уолл-стрит. Попробуем еще раз.

— Простите, я не понимаю, о чем речь, — честно признался Болден.

Взгляд Гилфойла скользнул по лицу собеседника — лоб, глаза, рот…

— Да все вы понимаете, — проговорил он. — Но давайте продолжим нашу игру. Бобби Стиллман. Когда вы виделись в последний раз?

— Никогда. Я не знаю никого по имени Бобби Стиллман.

— Бобби Стилл-ман, — по слогам проговорил Гилфойл, будто Болден был глухой, да еще и тупой. Взгляд Гилфорда стал тяжелым — пленник почти физически ощущал его, как и холодную руку у себя на шее.

— Мне это имя неизвестно. Кто это?

— Вот вы мне и скажите.

— Не могу. Имя «Бобби Стиллман» мне не говорит ровным счетом ничего.

Два вопроса. Два ответа. Этот тест он провалил блестяще. Вдруг вспомнилось, как Ирландец свободно, словно читая книгу, излагал факты из его биографии. Нет, здесь какая-то ошибка. Вся их работа не привела ни к чему — они взяли не того человека.

— И все? — спросил он. — За этим вы привезли меня сюда?

Гилфойл сдержанно улыбнулся, показывая пожелтевшие кривые зубы.

— Никакой ошибки, — почти спокойно ответил он. — И мы оба это знаем. Кстати, вы хорошо держитесь. Надо отдать вам должное.

— Хорошо держитесь? — Болден понял, к чему он клонит. — Я не вру, если вы это имеете в виду. Вы говорили «два вопроса». Я ответил на них как мог правдиво. И уже сказал вам, что я не понимаю, о чем идет речь. И вряд ли в ближайшем будущем что-то изменится.

Гилфойл сидел неподвижно, уперев в него немигающий взгляд. Вдруг он резко переменил позу.

— Зря вы думаете, что выкрутитесь так легко. Кто-нибудь — может быть, но только не вы. Вам известно, кто мы, какими мы располагаем ресурсами. И как насчет досье, что вы накопали… Ну, давайте же, мистер Болден…

— Больше похоже, что досье накопали вы, да только зря. Мне жаль, что вы ошиблись, но мне пора идти. Эта неразбериха должна закончиться, и, по-моему, сейчас самый подходящий момент.

Гилфойл энергично выдохнул и выпрямился в кресле, словно собираясь предпринять новые, более суровые меры, чтобы переломить ситуацию.

— Мистер Болден, я распорядился привести вас сюда с одной-единственной целью — выяснить, что вы знаете о «Короне». И я от вас не отстану, пока не получу ответ. Также я хотел бы узнать, каким образом эта информация оказалась у вас, то есть от кого именно вы ее получили. Видите ли, в этом смысле мы очень похожи на инвестиционный банк: нам не нравится, когда наши люди разглашают секретную информацию. Итак, хотелось бы услышать ответы.

— Ничем не могу вам помочь.

— А я считаю, можете. «Корона». Бобби Стил…

Болден почувствовал, что это уже слишком: силком притащили в какой-то закут, допрашивают… Настойчиво сверлящий ледяной взгляд.

— Боже мой, да отстаньте вы от меня! — закричал Болден и вскочил со стула, опрокинув его. — Сколько еще раз повторять? Я не знаю. Понятно? Я ничего не знаю ни о ваших ресурсах, ни на кого вы работаете. И не собирал я никакое досье! Это вы ошибаетесь, не я! Послушайте, я старался проявить терпение, но я не могу дать вам то, чего у меня нет. Я не знаю, кто вы такой, мистер Гилфойл, и почему вы задаете мне эти вопросы. И честно говоря, не хочу знать. Повторяю в последний раз: у меня нет ни малейшего представления о нужной вам короне. А Бобби Стиллман… Что вы хотите услышать? Что в прошлый вторник мы пили чай в отеле «Плаза» в Палм-Корте? Мне это имя вообще ничего не говорит. Пустой звук. Вот в чем заключается правда.

— Это невозможно, — произнес Гилфойл. Он по-прежнему сидел, и его голос звучал спокойно и собранно.

— Что невозможно?

— Нам известно, что вы с ним работаете в паре.

— Ага, в одной команде, — всплеснул руками Болден.

— О команде я раньше не слышал. Ну да… в одной команде. «Корона», — повторил Гилфойл. — Бобби Стиллман. Пожалуйста, расскажите нам все добровольно.

— Да не понимаю я, о чем вы говорите!

С удивительной быстротой Гилфойл поднялся и вытащил из кармана пиджака тупоносый полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. Сделав шаг вперед, он приставил дуло ко лбу упрямого пленника.

— Волк! — крикнул он, не сводя глаз с Болдена. — Помоги-ка мне.

Огромные ручищи прижали руки Болдена к бокам. Гилфойл открыл дверь в дальнем конце комнаты. В темноте за дверным проемом завывал ветер.

— Похоже, ураган на подходе.

— Топай давай, — сказал Волк.

Болден пробовал упираться пятками, но это не помогло. Волк поднял его, точно он был не тяжелее ящика пива, вынес за дверь и опустил на деревянный щиг размером шесть на шесть метров, положенный на две балки. Дверь шумно хлопнула о металлическую стену, и Болден догадался, что перед этим он был во времянке прораба. Недостроенный каркас небоскреба поднимался над ним еще этажей на десять, торчащие балки, словно руки утопающего, хватались за небо. Он стоял лицом на север, но вид на Гарлем и Бронкс закрывали быстро бегущие облака.

Плохо дело, подумал он. Определенно дело — дрянь.

— Слушайте… — Болден хотел оглянуться, но удар по почкам заставил его упасть на одно колено.

— Встать! — скомандовал Гилфойл и указал пистолетом на противоположный край деревянного щита.

Болден поднялся на ноги и запинаясь перешел на другой конец. Одна балка выдавалась далеко за край щита и за собственно каркас здания, чем-то напоминая доску для прыжков в бассейн. На ее конце была закреплена тяжелая цепь. Что-то вроде ворота.

— Как я уже сказал, вы прилично держитесь, но терпение мое заканчивается. У вас только один выбор: меня интересуют «Корона» и Бобби Стиллман. И вы вернетесь в комнату. Затем мы все вместе спустимся вниз, и я лично прослежу, чтобы вас доставили домой целым и невредимым. Вопрос касается безопасности. И я не могу уйти отсюда, пока не узнаю наверняка, до какой степени вы замешаны в это дело.

— А если я не могу?

— Не можете или не хотите? — Гилфойл пожал плечами и бросил красноречивый взгляд за край щита: до земли было этажей семьдесят. — Ответ на ваш вопрос очевиден.

Поглядев вниз, Болден увидел только пустоту — внутренние перекрытия здания и далеко внизу белый отсвет деревянного забора вокруг строительной площадки. Параллельно зданию шла улица. Огоньки задних фар автомобилей неслись от квартала к кварталу, останавливаясь на красный свет. В лицо ударил порыв ветра, щит качнулся, и Болден слегка присел, чтобы удержать равновесие.

Волк с обрезком свинцовой трубы в руке уверенно направился к нему.

— Пора, мистер Болден. Говорите. Расскажите мистеру Гилфойлу все, что он хочет знать.

Болден отступил на шаг, и один каблук повис в воздухе. Нога быстро нащупала деревянную доску. Вдруг он понял, что Гилфойл и не собирается стрелять. Если тело падает с высоты семидесятого этажа — это самоубийство. Добавьте пулю, и получите убийство.

— «Корона». Мне нужен ответ. Три секунды.

Болден лихорадочно соображал. Корона. О чем рассказывать? О короне английской королевы? О королеве напитков кока-коле, как он уже предлагал? О фильме «Афера Томаса Крауна» — коронной роли Стива Маккуина? Он всегда считал, что Маккуин на планере в этом боевике — самый крутой парень на свете. Жемчужина в короне! Может, это какая-нибудь книга, которую его заставляли читать в колледже? Корона… Корона… Что им надо?

— Две секунды, — произнес Гилфойл.

— Я не знаю. Клянусь.

— Три.

— Да не знаю я! — закричал он.

Гилфойл поднял пистолет. Даже в темноте Болден видел головки пуль в барабане. Оранжевая вспышка вырвалась из дула, и щеку опалил ужасный жар. Раздался грохот. С опозданием Болден пригнул голову. Затем наступила тишина. Семьдесят этажей остались на месте, а выстрел показался обычным хлопком в ладоши.

— Бобби Стиллман, — повторил Гилфойл. — Время вышло. Считаю. Один…

Болден замотал головой: ему уже надоело повторять «я не знаю».

— Два… — Гилфойл повернулся к Волку. — Помоги-ка нашему другу вспомнить.

Волк шагнул вперед, размахивая, будто саблей, обрезком трубы. Болден немного отступил назад. Поставил на балку одну ногу, потом вторую. Пара сантиметров, потом еще, пока он не оказался примерно в метре от щита, фактически балансируя на стальной балке. Дальше отступать было некуда.

— Это ошибка, — произнес он, не отрывая взгляда от Гилфойла. — Похоже, вы что-то напортачили.

— Ладно. Пусть будет по-вашему. — Взглянув на него в последний раз, Гилфойл направился обратно в офис. Ирландец последовал за ним и закрыл за собой дверь. Через несколько секунд подъемник начал опускаться. Болден наблюдал за его сдерживаемым падением и представлял себе летящие вниз тела, которые медленно и изящно извиваются в полной тишине.

Волк поставил ногу на двадцатисантиметровую балку, пробуя, выдержит ли она его вес. Трубу он держал перед собой. Потом немного продвинулся вперед.

— Если у тебя есть крылья, самое время их надеть.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Болден, стараясь не смотреть вниз.

— Работа такая.

— Работа — убивать людей?

— Нет, решать проблемы. Оптимальным образом.

— Для «твоей команды»? Да кто же вы такие?

— Для нашей команды. Твоей. Моей. Чьей угодно.

— В смысле — чьей угодно?

— Да чьей угодно в этой стране. — Рот у Волка оставался приоткрытым, и тени, искажая черты лица, превращали его в темную злобную маску. Он в упор посмотрел на Болдена. — Прыгай.

— Сначала женщины и дети.

— Хотел дать мне по башке, да? — Волк махнул обрезком трубы. Болден отшатнулся, но свинец чиркнул по груди. Волк подобрался ближе, слишком близко, чтобы промахнуться. — Дорога-то туда неблизкая, — произнес он, отводя назад руку. — Счастливого пути!

Болден прыгнул на этого здоровенного парня и, обхватив руками, изо всех сил вцепился в него.

— Ах ты, сукин сын, убьешь нас обоих! — сердито засопел, выпучив глаза, Волк.

Он отбросил трубу и попытался огромными ручищами отодрать от себя Болдена, но тот еще крепче обхватил эту груду мускулов. На миг Болден почувствовал, что одна нога потеряла опору, и быстро поставил ее на место. Под ним снова была стальная балка. Из последних сил Болден рванул вбок. Земное притяжение довершило остальное.

Он падал головой вперед. Ледяной ветер хлестал по глазам. По щекам бежали слезы. Чувствовалось, что Волк рядом, но он не видел его. Вообще ничего не видел. Вокруг стояла тишина громче любого крика. Тишина, от которой закладывало уши и перехватывало дыхание. Он падал спиной вниз, беспомощно размахивая руками и крутясь в воздухе. Под ним была чернота, и над ним тоже. Он падал, и падал, и падал. Открыл рот, чтобы закричать. Ему отчаянно хотелось закричать, но не получалось издать ни звука.

Через три этажа он упал на страховочную сетку. Прямо на Волка, ударив его локтем по голове. Теперь тот лежал тихо: глаза были закрыты, из носа сочилась тонкая струйка крови.

По сетке Болден подполз к балке и дал себе несколько секунд отдышаться, прижавшись щекой к холодной стали. Еще там, наверху, он видел в полумраке эту сетку, но тогда она казалась ближе. Болден встал на колено и почувствовал, что здорово болит локоть. Вероятно, им-то он и ударил Волка. Чистое везение.

Подъемник для строителей находился на внешней стороне недостроенного небоскреба. Раскинув, как канатоходец, руки, Болден осторожно прошел по стальным балкам, двигаясь сначала медленно, а затем, по мере того как росла его уверенность, все быстрее и быстрее. Пульт управления висел на кабеле рядом с подъемником. Схватив пульт, он надавил на зеленую кнопку в центре. Тросы пришли в движение, подъемник пошел вверх. Болден глянул назад. Волк не шевелился. Он лежал все так же тихо, похожий на акулу, которая запуталась в сетях.

Прибыл подъемник, и Болден поехал на нем вниз, в темноту. Гилфойл ушел. В этом Болден был почти уверен — у того не было причины задерживаться. Во всяком случае, когда есть такой подручный, как Волк, чтобы закончить оставшуюся работу. Но вот Ирландец… Скорее всего, Ирландец останется ждать, пока упадет тело. Да и своего напарника тоже дождется.

Через стальные ячейки решетки Болден вглядывался в площадку внизу. Поскольку подъемник двигался по боковой стороне конструкции, а сам он находился в клети без дверей, вся стройплощадка просматривалась как на ладони. У ворот припаркован все тот же «линкольн», но водителя не видно. Ирландец стоял около погрузчика на другом конце площадки. Кончик его сигареты тускло мерцал в темноте, как светлячок. Когда подъемник опустился до земли, напарник Волка даже не пошевелился. Хотя подъемник двигался тихо, у Ирландца, наверное, были еще надеты наушники, раз он совсем ничего не слышал.

Выбравшись на землю, Болден помчался прямо по грязи, огибая штабеля фанеры. Забор вокруг стройки метра три в высоту, поверху — кольца колючей проволоки. Транспортные ворота пониже — под два метра, но тоже с колючей проволокой. Оглянувшись, Болден заметил, что светловолосый Ирландец поворачивается в его сторону. Тут же передняя дверь лимузина распахнулась, и над водительским сиденьем поднялась голова.

— Эй, ты! Стоять!

Болден с ходу безжалостно врезал водителю по челюсти, так что у того голова запрокинулась назад, ударилась о дверь и он повалился вбок, оставаясь одной ногой в машине. Сзади послышались шаги. Кое-как запихнув шофера в машину, Болден следом втиснулся сам. Ключи болтались в замке зажигания. Не закрывая двери, беглец завел мотор и резко нажал на газ.

Ворота не стали ему преградой.

7

Дженнифер Дэнс встала с хирургического стола и осторожно потрогала наложенные на левую руку швы.

— Когда вы их снимете?

— Через неделю, — ответил доктор Сатиен Патель. — При условии, что вы не занесете инфекцию. Порез ровный, и наложить швы было нетрудно. Попробуйте согнуть пальцы. Все нормально?

Дженни пошевелила пальцами левой руки. К счастью, лезвие ножа не затронуло нерв.

— Просто отлично.

— Сейчас я наложу повязку. Пожалуйста, пять дней не мочите руку. Дважды в день втирайте в рану гель «Иамин». Пока не снимем швы, никаких занятий спортом и другой физической нагрузки. Рука может немного болеть, но так и должно быть. Выполняйте все мои предписания, и вполне вероятно, что у вас не останется даже шрама. Я все делаю на высшем уровне.

И от скромности не умрешь, мысленно добавила Дженни. Она стояла не шевелясь, пока доктор бинтовал руку. Она вспомнила, как посещала больницу год назад. У мамы была последняя стадия рака легкого, и Дженни прилетела в Канзас-Сити повидаться с ней. Прощать им друг другу было нечего — они не ссорились. Просто хотелось перед вечной разлукой поблагодарить мать за все. И выразить свою любовь.

Когда самолет приземлился, она не сразу отправилась в больницу. Сначала забросила вещи домой к брату. Честно говоря, встреча с матерью немного пугала. Они с братом выпили по кружке пива, и, наконец почувствовав, что готова, Дженни поехала в больницу. В дверях палаты она встретила выходившего оттуда священника: мама умерла десять минут назад.

— Ну вот и все, — сказал доктор Патель.

— Спасибо, — поблагодарила Дженни и, взяв сумочку, направилась к двери.

— Подождите минутку! — Доктор что-то дописал и вырвал листок из блокнота. — Пройдите в кабинет триста пятнадцать и отдайте это медсестре. Вам необходимо сделать укол против столбняка. — Он сунул руку в карман и извлек блокнот поменьше. — А вот с этим потом пойдете в аптеку и получите лекарство. Антибиотики. Инфекция — наш злейший враг. Вы сейчас что-нибудь принимаете?

— Два последних месяца раз в день принимаю антиверт.

— Это не страшно. Все, можете идти.

Полицейский, который доставил Дженни в больницу, дожидался, чтобы взять описание грабителей.

— Вам что-нибудь известно о Томасе… гм… мистере Болдене? — спросила Дженни, когда полицейский закрыл свой блокнот.

— Десять минут назад никто с описанием мистера Болдена по сводкам преступлений не проходил и в полицейском участке не появлялся. Мне очень жаль.

Дженни пошла по коридору, но тут же вернулась назад.

— Почему они не схватили мою сумочку?

— Что вы имеете в виду, мадам?

— Почему они не схватили мою сумочку? Она же просто свободно болталась на плече. Ее так легко было сдернуть. Без всякого ножа.

Полицейский пожал плечами:

— Наверное, они хотели забрать именно часы. От преступников можно ожидать чего угодно. Главное, вы остались живы.

Эти слова не убедили Дженни. О ворах она кое-что знала. Среди ее учеников таких было около полудюжины. И ни один из них не оставил бы сумочку без внимания.

Поблагодарив офицера, Дженни прошла в приемный покой. Ночь сегодня выдалась спокойная, и половина стульев оставалась незанятой. Кроме таких, как она, здесь находились несколько бездомных. Им некуда было идти, и зимой они собирались в любом теплом месте. Дженни поискала взглядом Томаса. Его там не оказалось. Она заметила пожилую женщину, одетую в спортивную куртку и бейсболку команды «Нью-Йоркские янки». Женщина пристально посмотрела на нее. Дженни улыбнулась, но женщина отвела глаза.

Дежурная медсестра тоже ничем не могла ей помочь: никто о ней не спрашивал.

Часы на стене показывали 2:15 ночи. Со времени нападения прошло уже более двух часов. Дженни приказала себе не волноваться. Если в этом большом и дрянном городе кто-то и в состоянии позаботиться о себе, так это Томми. Но, как она ни старалась, ей не удавалось оставаться спокойной. Прежде чем он бросился в погоню, она заметила в его взгляде такое, что всерьез испугало ее. Что-то дурное. Из той его прошлой жизни, которую он старательно скрывал. Дженни чувствовала, что с ним наверняка что-то случилось. Она достала из сумочки телефон Томми и начала набирать номер, но увидела, что аккумулятор на последнем издыхании. Ничего удивительного: до этого она уже отослала ему полдюжины сообщений.

Перед кабинетом триста пятнадцать выстроилась очередь. Впереди Дженни стояла молодая пуэрториканка с младенцем на руках и тихонько напевала. Дженни узнала мелодию негритянской колыбельной «Друме негрита». Дальше стоял пожилой афроамериканец в рубашке-дашики и щегольской феске из леопардовой шкуры. Не хватало только королевского опахала. Тогда бы он точно сошел за африканского диктатора Мобуту Сесе Секо.

Дальше по коридору Дженни снова заметила женщину в бейсболке «Янки»: та крутилась у фонтанчика. Неужели следит за ней? Дженни постаралась не смотреть на нее, но было невозможно отделаться от чувства, что женщина глядит на нее в упор. Пугающий взгляд. Мрачный, озлобленный, как у параноика.

Кого только не встретишь в Нью-Йорке!

Десять лет назад Дженнифер Дэнс перевелась в Колумбийский университет из Канзасского как подающая надежды студентка отделения английского языка и литературы — будущая звезда журналистики вроде Кристиан Аманпур. Или, в крайнем случае, телеведущая уровня Кейти Курик. И она обладала всеми достоинствами, чтобы преуспеть на поприще журналистики. Любознательная, красивая, с сильной волей, она неплохо писала и страстно хотела путешествовать. Трудности ее не пугали. Она ничего не имела против походной жизни без электричества и водопровода, с удобствами на улице. И ей очень нравилась острая пища.

Еще она была вежливой. Беспощадно, неизменно, до тошноты вежливой. Дженни патологически не умела грубить. Нет, она не была мягкотелой. Ни в коем случае. Синяки на костяшках ее правой руки были тому доказательством. Но когда ей говорили: «Черт, отстаньте, я не желаю это обсуждать», она не могла заставить себя спросить еще раз, надавить, дожать. Ей было противно выкрикивать свои вопросы, тыча человеку микрофон в лицо.

Она окончила Колумбийский университет по специальности «американская история», имея совсем немного предложений дальнейшего трудоустройства. Первый год Дженни работала частным экскурсоводом по городу и лектором в Музее естествознания. Раз в несколько месяцев ее родители звонили и спрашивали, когда она вернется домой. Но она не могла даже думать о возвращении в Канзас-Сити: заниматься с мамой по субботам рукоделием, по воскресеньям посещать благотворительные ужины в церкви, а остальное время сидеть с близнецами брата и работать в банке отца. («Мы устроим тебя в трастовый отдел, будешь для начала получать двадцать восемь тысяч в год. Купим тебе „фордик“, будешь ездить по городу. Ну, что скажешь, деточка?») Она не хотела жить жизнью, которую ей придумали, со всеми обрядами и ритуалами, словно вытесанными в камне, не хотела дружить «с кем надо» и делать то, что ей велят. Закусочные «Хардиз», футбольная команда «Канзасские вожди» и радиошоу «Поющий голос прерий» остались в прошлом. Единственное, что ей по-прежнему нравилось в родительском доме, — это хрустящие зеленые яблоки, посыпанные солью, и сэндвичи с нежнейшей ветчиной и кружком репчатого лука сверху, сдобренные хорошей порцией горчицы.

Через год Колумбийский университет выдал ей разрешение заниматься преподавательской деятельностью.

Первую работу она нашла в Гринвич-Виллидж, в приходской школе Святой Агнессы. В те дни она все еще была доброй католичкой, и, кроме того, ее привлекала перспектива давать уроки в небольших классах, где, скорее всего, будет соблюдаться порядок. Но двадцать три года и любовь к жизни недолго сочетались с приходской школой. Монахини не одобряли ее стремительного образа жизни — «стремительного», потому что она пропускала пятничные мессы, не прочь была выпить после работы «Маргариту» и сопротивлялась слишком настойчивым уговорам отца Бернадина.

Ей не предложили продлить контракт на следующий год.

Не имея ни сбережений, ни рекомендаций и даже не думая о том, чтобы вернуться к родителям в Канзас-Сити, Дженни устроилась на первую подвернувшуюся работу. С тех пор она так и оставалась в школе Крафта для трудных подростков.

Официально в ее обязанности входило учить ребят математике, естественным и гуманитарным наукам, что было практически невозможно, учитывая слишком большой разброс в уровне подготовки и способностях ее учеников. Поэтому Дженни просто старалась внушить им, что в жизни следовать правилам не так уж и плохо. А еще — если попробовать существовать в этой системе, то система сможет работать на тебя. Это означало приходить на уроки вовремя, одеваться как положено и, здороваясь, смотреть в глаза тому, кому жмешь руку.

Раз в пять дней в классе царил бедлам. Ученики устраивали потасовку. Линейки летали как бумеранги. Однажды в классе был замечен кальян для курения марихуаны. Да-да, и марихуану курили прямо здесь, не выходя за школьные ворота. В общем, та еще школа! Но в те дни, когда класс затихал и все взгляды не слишком красных глаз устремлялись на мисс Дэнс, Дженни чувствовала, что у нее получается, что кое-что начинает меняться. Может, в чем-то наивное, но это было отрадное чувство.

— Мисс Дэнс, — окликнул ее строгий голос.

— Я здесь!

С затрепетавшим сердцем Дженни выступила вперед, надеясь услышать новость о Томасе. Медсестра у входа в кабинет триста пятнадцать помахала над головой блокнотом.

— Мы готовы вас принять.

Через три минуты она вышла с пачкой бактерицидных лейкопластырей и лакричной пастилкой, выданной ей для утешения. Подошел лифт. Дженни вошла внутрь и нажала кнопку первого этажа. Что же это за грабители, которые оставляют сумочку? Вопрос никак не шел из головы. Если уж воспользоваться ножом, чтобы срезать часы, так чего ж не задержаться еще на секунду и не сдернуть сумочку? И этот вопрос вел к другому: почему Томас не появился в больнице? Почему даже не позвонил? Господи, прошло уже два часа!

Она вспомнила его взгляд. В нем не было злости. Нет, в нем застыло что-то гораздо более страшное, чем злость. Жажда крови. Она потерла уставшие глаза. Только бы с тобой, Томас, все было нормально, тихонько молилась Дженни. Она так мало знала о нем, а он упорно не желал ничего рассказывать.

Их познакомили в Йельском университете во время баскетбольного матча, а затем вся компания — ее и его друзья — отправилась обедать в мексиканский ресторанчик. Все расселись у барной стойки и заказали «Маргариту» — все, кроме Томаса, заказавшего текилу и будвайзер. Половину группы составляли юристы. Опасаясь, что сейчас заговорят на юридические темы, Дженни переменила свой заказ на то же самое, что и у Томаса, и забралась на табурет рядом с ним.

Она никогда не забудет их первый разговор. Дженни уже не помнила, как они вышли на тему «природа против природы», но Томас начал отстаивать точку зрения, что все в жизни определяется наследственностью. Природа побеждает воспитание. Либо ты рождаешься с определенными качествами, либо нет. «Никакие тренировки не смогут сделать тебя классным баскетболистом», — говорил он. И его теория не ограничивалась спортом. «Люди, — доказывал он, — остаются такими, какими родились. И не важно, кто где воспитывался, в городе или в сельской местности, богатый ты или бедный. От того, каким ты родился, не убежишь. Это клеймо на всю жизнь».

Его слова потрясли Дженни. Работая учителем, она каждый день наблюдала, как под воздействием окружения формируется характер ее учеников. И ее работа заключалась именно в том, чтобы помогать подросткам преодолевать трудности, связанные с их наследственностью. На это Томас заметил, что она напрасно теряет время. И ее работа ничем не отличается от перекрашивания машины. Загляни под капот и увидишь, с чем в действительности имеешь дело. Разумеется, можно «подновить» ребятишек, привести их на какое-то время в порядок, но все равно рано или поздно их подлинная суть проявится. Нельзя четыре цилиндра превратить в восемь.

— Прости, но ты не прав, — не соглашалась она.

— Да неужели? И сколько ребятишек ты уже спасла? Сколько из них вернулись в обычную школу?

— Ну… пока ни одного, но это не имеет значения, — ответила Дженни. Этих детей жизнь здорово потрепала — и в семье, и вообще в окружающей их атмосфере безысходной нищеты. Нельзя просто так взять и отказаться от них!

В ответ он только вздохнул и пожал плечами.

Рассердившись, Дженни решила не продолжать. Она заказала еще по порции и перевела разговор на более приятную тему — баскетбол: сказала, что тоже немного играет. А он спросил, играет или играется. Даже теперь она гордилась собой, что не закатила тогда пощечину по этой наглой физиономии. Вместо этого она ответила, что дает ему сто баксов, если он у нее выиграет. Он согласился, но поставил условие, что играть будут по его правилам. Каждый делает по десять бросков подряд с любой точки из-за трехочковой линии. И он дает ей фору в три броска. Дженни отказалась: к этой минуте их разговора она почти ненавидела его.

Компания перебралась за стол. И Дженни, к счастью, оказалась на противоположном конце от Томаса. Но, как она себя ни одергивала, не смотреть на него у нее не получалось. По-своему он был красив. Хотя едва ли соответствовал ее представлению о Мистере-что-надо. Однако в нем несомненно было что-то подкупающее. Когда их взгляды встречались, ей казалось, она растворяется в нем. Он притягивал как магнит. Воинствующий женоненавистник и эгоист. Но такой притягательный!

Когда Томас настоял на том, чтобы поменяться местами с юристом, который сидел рядом с ней, — он практически сдернул парня со стула и отставил в сторону, — ей стало лестно, и она решила дать ему второй шанс. Все-таки глаза у него необыкновенные — куда там Месмеру!

Вечер благополучно продолжался, пока она не заявила Томасу, что лос-анджелесские «Лэйкерс» восемьдесят четвертого года — лучшая команда НБА. Ирвин Мэджик Джонсон. Карим. Какой бросок! И не забудь про Джеймса Уорти! «Лэйкерс»-84 самые крутые!

От его взгляда она окаменела.

— «Чикагские быки» в девяносто пятом, — отчеканил он без всяких объяснений.

Она попробовала возразить, но он поднял руку и отвел взгляд. Вопрос закрыт.

И тут началось. Никто, абсолютно никто никогда не затыкал вот так рот Дженнифер Дэнс. Разумеется, она высказала ему все, что о нем думает, и послала его куда подальше. А что до их соревнования и форы в три броска, то он может соревноваться сам с собой сколько захочет…

Тут в их разговор вмешался Питер, друг Томаса. Он поинтересовался у Дженни, рассказывал ли ей Болден о своей работе в клубе «Гарлемские парни». Томас совместно с нью-йоркской полицией как раз занимается организацией группы, которая помогла бы подросткам отвлечься от праздного шатания по улицам. В клубе Томас проводит три вечера в неделю и все выходные. Возможно, Дженни могла бы поделиться с ним опытом и подсказать, на что стоит обратить внимание.

Когда Питер отошел, между ними повисло неловкое молчание.

— Зачем же ты занимаешься клубом, если так уверен, что они неисправимы? — наконец спросила Дженни, наклоняясь к нему поближе, чтобы разобраться, водит он ее за нос или действительно ни во что не верит.

— Я идеалист. У каждого свои тараканы, уж таким я уродился.

Дженни совсем запуталась.

В субботу они встретились на стадионе — сыграть впервые вдвоем в стритбол, как потом будут делать не раз. Она победила со счетом 10: 4. С тех пор за три года он так ни разу у нее и не выиграл. Правда, он умел положить мяч в корзину — двумя руками сверху в прыжке.

Дверь лифта открылась, и Дженни вышла в коридор. За то время, что она спускалась с третьего этажа, она так перенервничала, что ее всю трясло. Где же ее везунчик, который всегда выходит сухим из воды? Давно уже должен был появиться. Конечно, позже можно позвонить ему на работу, там должны знать, но ждать так долго невыносимо. Пора обзванивать больницы.

8

Томас Болден сидел, изучая осадок на дне кофейного стаканчика, когда дверь в комнату для допросов открылась и вошел высокий человек с усталым взглядом. В руке он держал кружку, а под мышкой ворох бумаг.

— Я детектив Джон Франсискас, — представился он. — Ну как вы? Еще кофе? Или, может, чаю?

Болден поднял на него вопросительный взгляд:

— А где детектив Макдоно?

— Не его профиль, — Франсискас указал на пластиковый стаканчик, стоявший перед Болденом. — С вами все в порядке?

Болден скомкал стаканчик и бросил в мусорное ведро.

— Не его профиль? Что вы имеете в виду?

— Вы нам тут такого порассказали. Ограбление. Похищение человека — под дулом пистолета. Нанесение телесных повреждений. Это уже три уголовных преступления. Вы нас здорово заинтересовали. — Франсискас подтащил к столу стул и собирался сесть, но замер. Худощавый, утративший былую ловкость пожилой мужчина с довольно длинными, спадающими на лоб седыми волосами; внимательное лицо, угловатые черты. В кобуре на поясе — пистолет тридцать восьмого калибра, полицейский значок приколот к ремню, а значит, его владелец умеет использовать оружие по назначению. — Точно не хотите чего-нибудь выпить? А то я сбегаю вниз, принесу вам колу, охлажденный чай или еще что-нибудь.

Болден покачал головой.

— Как там парень, которого я доставил? — поинтересовался он. — Детектив Макдоно сказал, что вы проверяете его отпечатки. Узнали, кто он такой? Проверили стройплощадку?

— Ну-ну, не так быстро, — ответил Франсискас, наконец усаживаясь. — Мне потребуется время, чтобы ответить на ваши вопросы. — Он разложил перед собой папки, отстегнул от ремня сотовый телефон, проверил, что тот включен, и положил его на стол. Затем выудил из нагрудного кармана бифокальные очки и положил их рядом с телефоном. — Эта стройка — полный ноль. Никого там нет. Ворота заперты.

— Заперты? Быть такого не может! Два часа назад я выбил их, когда удирал на машине. Вы послали людей проверить?

— Как я уже сказал, ворота заперты. Никаких признаков взлома не обнаружено. Знаете, я сам утром съезжу туда и все хорошенько проверю. Идет?

— Отлично.

Болден посмотрел на часы и зевнул. Половина пятого утра. За время, что он провел в этом полицейском участке, у него взяли отпечатки пальцев, сфотографировали, допросили и держали в изоляции в комнате для допросов. Он назвал свое имя, номер социальной страховки, номера домашнего телефона, рабочего, сотового и смартфона. Он показал им синяки на спине и боках. Какой-то полицейский, взглянув на его щеку, сообщил, что пороховая пыль въелась в кожу глубоко и отчистится не раньше чем через пару месяцев. Полиция хотела сотрудничества с его стороны, и он проявил готовность сотрудничать — больше чем достаточно. Теперь ему хотелось, чтобы что-то сделали и для него.

— Не возражаете, если я позвоню с вашего телефона?

— Звоните, — Франсискас резким движением бросил ему трубку. — Неплохая реакция.

— Скорее рефлекс.

— Вот почему вам удалось справиться с таким здоровяком?

— Вроде того.

— Может, вы превысили пределы самообороны?

— Нет, — ответил Болден, — если, конечно, не считать, что я сдул со своего лица пулю и решил прыгнуть с высоты в полсотни метров исключительно для поднятия настроения. Учитывая обстоятельства, детектив, я бы сказал, что рефлекс спас мне жизнь.

Франсискас на секунду задумался над его словами.

— Пожалуй, вы правы. И пожалуй, вам повезло. Ваш рассказ подтверждается. По словам мисс Дэнс, на нее напали двое мужчин… гм… — Он отчертил ногтем несколько строчек на верхней странице в папке. — Описание соответствует тем, кого вы называете Ирландец и Волк. Все сходится. Я только что говорил по телефону с доктором, оказывающим медицинскую помощь парню, которого вы отделали. У него такая же татуировка, как и у вашего мистера Волка: вверху на груди небольшое изображение ружья. И это еще не все. На руке у него татуировка парашюта со словами «Лучше смерть, чем позор», популярная в воздушно-десантных войсках. Мы послали его отпечатки на базы Форт-Брэгг и Форт-Кэмпбелл. В обоих случаях пришел отрицательный ответ. Как вы это объясните? Первая процедура, которой подвергается курсант: его отпечатки заносят в базу данных. И второй раз это делают, когда его распределяют в дивизию. Я сам был там, знаю.

— И что?

— Все эти армейские словечки — салага, рейнджеры, зеленые береты, и все такое. Вам не кажется, как-то странно это? Я в совпадения не верю, а вы?

Болден помотал головой.

— Я сделал запрос начальнику военной полиции в Беннинге, — продолжил Франсискас, — и в штаб-квартиру вооруженных сил, чтобы нам выслали фотографии солдат в возрасте от двадцати одного до тридцати пяти лет, чья внешность подходила бы под описание похитивших вас мужчин. Но тут особых надежд у меня нет.

— А другой парень? Дает показания?

— Пока вряд ли он что-то скажет. В данный момент ему вставляют выбитые зубы. Мы завели на него дело по статьям «владение краденым имуществом» и «насилие с применением огнестрельного оружия».

— Так пистолет краденый?

— Не знаю. Серийные номера перебиты. Если очень постараться, их можно восстановить, но, принимая во внимание, что вы остались живы, не вижу в этом необходимости. Да и в любом случае все это не важно. Незаконное владение оружием тянет на год тюрьмы. И здесь без вопросов. Еще у него обнаружен краденый сотовый, о котором вчера днем заявила женщина. Телефон вытащили у нее из сумочки недалеко от места вашей работы. В «Балтазаре». Знаете, где это?

— Да. — Болден опустил взгляд. — Я обедал там сегодня… то есть вчера.

— Вот как? — Франсискас сделал запись в блокноте. Его поседевшие брови удивленно взлетели над очками. — Так мы и до чего-нибудь разумного доберемся.

— Можно, отвлекусь на секунду?

Болден отвернулся и набрал номер своего сотового. На втором гудке сработала голосовая почта: либо телефон выключен, либо сел аккумулятор. Затем он попробовал позвонить себе домой. Трубку никто не снял, и Томас оставил на автоответчике сообщение, что с ним все в порядке и он зайдет перед работой принять душ и переодеться. Еще раньше Дженни оставила ему сообщение из больницы: чувствует себя хорошо, ее скоро отпустят. Он позвонил к ней домой и, когда включился автоответчик, повесил трубку: на этом автоответчике он уже оставлял сообщение, что с ним все в порядке и что он перезвонит позже. Томас положил телефон на стол и подтолкнул его к детективу. — Спасибо.

— Не за что. Мы просто запишем на ваш счет. — И Франсискас взглянул на Болдена поверх очков. — Шутка, сэр. Можно смеяться.

Болден криво усмехнулся:

— Довольны?

Отложив ручку, Франсискас сцепил руки на столе.

— Знаете что, мистер Болден, мне бы хотелось узнать о вас больше.

— И что именно вы хотите узнать?

— Детали вашей биографии.

— Я уже все рассказал. Что вы хотите еще услышать?

— Послушайте, мистер Болден, я здесь, чтобы помочь вам. Нам не обязательно становиться лучшими друзьями, но, по-моему, для меня было бы полезно узнать о вас побольше.

Болден слишком устал, чтобы спорить.

— Я банкир. Работаю в компании «Харрингтон Вайс». Родился в штате Айова. Вырос в Иллинойсе. Учился в Принстоне. Окончил Уортонскую бизнес-школу. Потом переехал в Нью-Йорк. У меня нет врагов, и у мисс Дэнс, по-моему, тоже. — Он придвинулся ближе к столу. — Послушайте, все это я уже рассказал детективу Макдоно. Я видел этих людей первый раз в жизни.

— Но они про вас знали все. Даже где вы обедаете.

И что я двадцать пять часов в неделю подрабатывал в университетской столовой.

Болден кивнул. Позже он все обдумает, но сейчас просто хотелось домой.

Франсискас снова просмотрел свои записи.

— И этот человек, Гилфойл, уверен, что вы знаете о какой-то короне и знаете кого-то по имени Бобби Стиллман?

Болден снова кивнул:

— А я не имею ни малейшего представления, что это такое и кто это такой.

— Вот это нам и предстоит выяснить, — сказал Франсискас. — Я бы хотел узнать вот что: где вы научились так драться? Выбили парню три зуба. И у меня, естественно, возникает вопрос: кто же в этом случае пострадавший? Кого мне следует пожалеть?

— Не знаю. Я просто защищался.

— Непохоже, что просто. Такому надо учиться специально. И иметь определенную практику. Вот и поведайте мне, где блестящий, хорошо образованный молодой человек вроде вас может научиться так отделать двух профессионалов.

Болден смотрел на пачку бумаг, которую детектив принес с собой. Он понимал, что и его отпечатки уже прогнали через базу данных, но по закону, когда бывшему малолетнему преступнику исполняется восемнадцать, его дело сдается в архив и доступ к любым материалам закрывается.

— А у вас там ничего про это не написано?

— Так вот что вас беспокоит? — Франсискас закрыл папку. — О вас здесь ничего нет. Все, что вы хотите рассказать мне… что, по-вашему, могло бы помочь… даю слово, все останется между нами. — Болден промолчал, а детектив продолжил: — Возьмем хотя бы татуировку на вашем плече. Я заметил ее, когда вы переодевались. Кто такие рейверы? Кстати, особенно мне понравилась вторая часть: «Своих не сдаем».

Болден еле удержался, чтобы не взглянуть на свое плечо. Рейверы — это как семья. Рейверы были друзьями, и они заботились друг о друге. Для него рейверы были всем в те времена, когда ему приходилось туго.

— Так, старые друзья, — ответил он.

— Друзья, которые просто хотели поупражняться, как пользоваться татуировочной машинкой? Откуда у вас эта татуировка? Тюрьма? Колония? Вы беспокоились, что это выплывет на поверхность? Не волнуйтесь, я ничего не собираюсь рассказывать вашему работодателю.

Болден отвел взгляд, чувствуя, как язык отказывается говорить: недоверие к полиции — вообще к властям — захлестывало его.

— Мистер Болден, это не преступление, если когда-то вы были членом какой-то банды, — произнес Франсискас, — но, возможно, это помогло бы мне в расследовании.

— Да какая банда! — объяснил Болден. — Так, несколько парней, с которыми я общался пятнадцать лет назад. К тому, что случилось сегодня ночью, это не имеет отношения.

— А как насчет тех бандитов, с которыми вы работаете сейчас?

— Вы о программе по перевоспитанию? Да, это один из видов деятельности нашего клуба. Я просто помогаю организовать некоторые мероприятия. Собираю на них деньги. На прошлой неделе мы проводили шахматный турнир. И один из мальчишек обыграл меня во втором круге. Нет, честно, у меня нет врагов.

— Значит, вы полагаете, что между вашей работой в клубе «Гарлемские парни» и ночным происшествием тоже нет никакой связи?

— Никакой.

Франсискас снял очки и положил их на стол.

— И больше вы ничего не хотите рассказать?

— Мне больше нечего добавить.

Франсискас устало усмехнулся. «Правда — хитрая штука», — читалось в его взгляде.

— Буду с вами откровенен, мистер Болден: я не вполне уверен, что вы так невинны, как хотите выглядеть. По-моему, вам есть о чем рассказать, но вы почему-то молчите. — Франсискас придвинул стул ближе, чтобы лучше видеть лицо Болдена, и положил руки на стол — два противника, готовые начать поединок по армрестлингу. — Хочу открыть вам один секрет. Эти ребята, что взяли вас прокатиться и заставили прогуляться по балке… я и раньше встречал таких. Сейчас их все больше и больше. Я называю это явление «теневой мобилизацией». Всякие специальные агентства. Время от времени эти парни появляются и в полиции. Начальство хлопает их по плечу, обещает сотрудничать и так далее и тому подобное. От этого становится не по себе. Я служу в полиции уже больше тридцати лет и кое-что понимаю в бюрократии. Так вот я спрашиваю себя: кто, ради всех святых, должен присматривать за этими ребятками? По личному опыту знаю: они либо шпионы, либо наемники — отпечатки из картотеки удалены, прошлое стерто. Если шпионы, то еще куда ни шло. Все мы участвуем в большой игре. В конце концов, если я, сидя в тридцать четвертом полицейском участке, могу их вычислить, то, уж наверное, кто-нибудь в Иране, Франции или Индии тоже не оплошает. Но вот мешок с дерьмом, который вы разворошили… Парни не значатся ни в ЦРУ, ни в Агентстве национальной безопасности, ни в Разведуправлении министерства обороны, ни в каких других подразделениях. Это я вам точно говорю. Я считаю, что бандиты, которые на вас напали, являются — или когда-то являлись — контрактниками из гражданских.

Контрактники из гражданских. О таких в последнее время только и говорят в новостях.

— Кто за ними стоит? «Келлогг Браун энд Рут»? «Халлибертон»? Те, кто берет подряды на инженерно-строительные работы? Нефтяная промышленность, строительство, фастфуд, химчистки и все такое.

— Я бы обратил внимание на более активные виды деятельности: частная охрана, телохранители, военные инструкторы. Вы знакомы с крупными игроками в этой сфере? «Тайдуотер», «Экзекьютив ресорсес», «Группа Милнера». Сейчас их уже около двадцати тысяч по всему Ближнему Востоку — обеспечивают безопасность нашей морской пехоты. Крепкие парни в темных очках и бронежилетах. Оружия навалом. — Франсискас покачал головой. — Гражданские заботятся о военных? И напрашивается вопрос: а с какой стороны, простите, у осла задница? — Он пожал плечами. — Но есть еще и другой вопрос: почему эти парни охотятся за вами?

Болден и сам не переставая задавал себе тот же вопрос с того момента, как его запихнули в «линкольн». И ему не особо понравился тон детектива. Франсискас ничем не отличался от остальных копов, с которыми его сводила судьба. Одна рука протянута, чтобы помочь тебе выбраться, а другая тем временем защелкивает наручники.

— Но вы же не собираетесь отпускать его?

— Не собираемся. Когда ему приведут в порядок зубы, отвезем его в штаб-квартиру нью-йоркской полиции, занесем в картотеку «Б», сделаем фотографию — пусть потом пошлет ее своей мамаше. Как я уже сказал, незаконное владение огнестрельным оружием в Нью-Йорке тянет на один год. Добавим еще и украденный сотовый, и он познакомится с Управлением исправительных учреждений гораздо ближе, чем ему хотелось бы. — Франсискас задержал взгляд на Болдене. — А вы не боитесь, что они снова выйдут на вас?

— Я в состоянии позаботиться о себе.

— Точно? Мы можем помочь.

— Точно, — ответил Болден, хотя уверенности у него не было. — Они поняли, что взяли не того. Зачем опять охотиться за мной?

Резко отодвинув стул, Франсискас поднялся.

— Ну что ж, если не хотите ничего больше добавить к заявлению, можете быть свободны. Вас отвезут домой. Если что вспомните, звоните. Вот.

Болден убрал в карман протянутую визитку. Должен ли он поблагодарить или послать копа подальше? Неизвестно. Он думал только об одном: какое счастье наконец-то покинуть полицейский участок!

— И, мистер Болден, — произнес Франсискас так тихо, что едва ли можно было разобрать слова, — будьте осторожны. Я не знаю, в какую игру вы влезли, но это не воскресный пикник.

9

Когда Томас Болден покинул полицейский участок тридцать четыре, на улице все еще было темно. В шесть часов утра небо было мрачным и темным, до рассвета, похоже, ждать оставалось еще час. Сидя в полицейской машине рядом с водителем, он опустил стекло. Ледяной порыв ветра хлестнул по щекам, и тут же стало холодно. Пока он давал показания в участке, на улице резко похолодало. Мимо пролетали редкие снежинки. Давно обещанный ураган приближался.

Они ехали по Коламбас-авеню, затем у 95-й улицы срезали угол через парк. Болден потянулся и поплотнее запахнул куртку. Все тело болело после драки, мышцы ныли. Мысленно он снова и снова лихорадочно перебирал события этой ночи: допрос в полицейском участке, драка на 145-й улице, странные вопросы, которые задавал Гилфойл, поездка с Волком и Ирландцем и, конечно, собственно нападение, с которого все и началось. Миллион лет назад он стоял на подиуме в бальной зале в окружении огромного количества людей и принимал самую почетную и престижную награду в своей жизни. Закрыв глаза, он чувствовал аплодисменты — не слышал, а именно чувствовал. Триста пар рук. Прилив одобрения.

Ничего не бывает просто так, думал Болден.

В клубе «Гарлемские парни» он проработал шесть лет. За это время он провел там множество вечеров и суббот. Через его руки прошло больше миллиона долларов пожертвований. Он придумал успешную программу по профилактике преступности. И если отбросить ложную скромность, нет ничего удивительного, что его выдвинули на «Человека года».

Болден давно усвоил, что ничто не происходит само по себе. Если что-то случается, значит, это должно случиться. И здесь ни при чем ни судьба, ни предназначение, ни карма — все дело в причине и следствии. Третий закон Ньютона применительно к реальному миру. Не бывает действия без последствия.

И наоборот, не бывает последствия без действия.

Если сейчас он попал в беду, значит, он это заслужил.

И тем не менее ему не удавалось вспомнить ничего такого, что могло бы привлечь к нему внимание Гилфойла и организации, которая стояла за ним. Контрактники из гражданских, предположил детектив Франсискас. Более активные виды деятельности.

Несколько клиентов Болдена действительно заняты в оборонной промышленности, но вряд ли они стали бы отстаивать свои интересы с помощью вооруженных громил. Это большие транснациональные инвестиционные компании, в которых работают суперзвезды финансового мира. Корпорации, в чьи советы директоров входят и бывшие главы государств, и нобелевские лауреаты, и лидеры таких компаний, как «IВМ», «Дженерал электрик», «Проктер энд Гэмбл», — компаний, которые функционируют как государства в государстве. За шесть лет знакомства с ними он мог бы охарактеризовать их стиль ведения дел, самое меньшее, как чрезвычайно добросовестный. Никто из них не владел фирмами, в которых бы служили такие контрактники.

Ну, давай же, думай!

Болден вздохнул. Они явно взяли не того. Ничего другого не придумывалось.

Он сел прямо. Усталость уже немного прошла, но появилось какое-то странное возбуждение. На глаза попался компьютер, установленный под приборной доской автомобиля, — с клавиатурой, сенсорным экраном, рацией. На вид довольно мощный: наверное, можно связаться даже с полицией Рейкьявика.

— Похоже, классная штука, — заметил он водителю, сержанту Шарплину. — А что это?

— «Трайтон пять-пятьдесят». В работе — зверь. По сути, мобильный терминал, через который можно подключиться к любой полицейской базе данных. Вводишь имя, и программа выдает, просрочены ли у человека документы. А если номер автомобиля, гак узнаешь, в угоне машина или нет.

— А масштаб местный или по всей стране?

— Можно выйти и на федеральный уровень. Да это как терминал Интернета. У нас есть допуск к базе министерства финансов, к базе Управления по борьбе с наркотиками и даже к базе Национального центра информации по преступлениям. Если есть допуск, можно и в базу ФБР зайти.

— Вот так прямо из автомобиля?

Давненько он не ездил в полицейской машине. Но в любом случае тогда он все наблюдал с заднего сиденья.

— Конечно.

Было бы интересно пробить по этой системе Гилфойла. Хотя какой смысл? Гилфойл, Волк, Ирландец — наверняка это все псевдонимы. Болден зевнул и снова принялся смотреть в окно.

Ничего не бывает просто так.

Его мысли из настоящего унеслись в прошлое.

Было десять часов, и звонок на второй урок уже прозвенел, но Томми Болден, подросток пятнадцати лет, ученик десятого класса школы имени Оливера Уэнделла Холмса, находился довольно далеко от своего учебного заведения. Сидя за столиком в «Бургер Кинг», он быстро проглотил бургер — с двойным сыром и большой порцией лука — и залил его кока-колой. Его на три дня отстранили от занятий; сегодня четверг — день второй.

Один за другим он пересчитал на поверхности стола отметины от сигаретных окурков. Правый кулак был весь покрыт ссадинами, нижняя губа распухла после драки. «В следующий раз, — решил он, — надо сразу бить по коленям. Глупо лупить парня, который на пятьдесят фунтов тяжелее тебя».

«Эй, дубина, ты уселся на нашу скамейку. Проваливай!»

Тогда они привязались к скамейке. До этого был шкафчик для вещей. У каждого своя сфера влияния, и новому ученику следует преподать урок. «Да пошли они все, — думал Томми Болден. — Я буду сидеть там, где считаю нужным. И пользоваться тем шкафчиком, какой мне отвели. Хотят драки — их проблема». Мысль о поверженном на землю Кузяке — круглая, остриженная под машинку голова, студенистое брюхо, — о том, как он ныл, держась за разбитое колено, разозлила Болдена еще больше. Правильно он навешал этому поляку. Но отстранили от занятий все же Болдена, потому что он не удрал после драки.

Он стукнул кулаком по столу. Подошел управляющий, и Томми смотрел на него в упор, пока тот не отправился восвояси.

Ребенка можно было бы обучить счету, перечисляя все школы, в которых учился Том. Восемнадцать школ со второго по девятый класс! До второго класса мать учила его сама. Каждое утро он сидел за кухонным столом и занимался чтением, письмом и арифметикой. Раз в полчаса мама приходила проверять. Они были только вдвоем, и ему это очень нравилось. Как и ее внимание. Нравилось быть мужчиной в доме. Еще ему нравилось, как она щекотала ему пятки, когда они вместе лежали на диване и смотрели телевизор. Он не хотел делить ее ни с кем.

Они постоянно переезжали, и не из округа в округ, что не редкость, но из штата в штат. Калифорния, Арканзас, Миссури, Нью-Йорк. Часто они уезжали в спешке — сматывали удочки прямо посреди ночи. Однажды им даже не хватило времени собрать его игрушки, взять хотя бы его любимого десантника Джо.

Мысль о матери разволновала его. Больше всего он запомнил ее энергичность. Она постоянно находилась в движении. А вот как она выглядела, Томас помнил смутно, разве что длинные золотисто-каштановые волосы и бледную кожу, которой было приятно касаться. Он потерял все ее фотографии вместе со своей одеждой, комиксами и карточками знаменитых хоккеистов во время поспешного бегства от одного из приемных отцов — автомеханика Майка, слишком большого любителя побороться, чтобы это понравилось десятилетнему мальчишке. Он не помнил цвет ее глаз, или как она улыбалась, или звук ее смеха. Годы оставили лишь расплывчатое пятно, зыбкую тень.

Дожевав бургер, Болден оставил на столике обертку и недопитую колу и вышел на улицу. Все, со школой покончено. А также и со всей этой приемной заботой. Хватит с него ссор и драк. Он устал от жирных мужиков, у которых трещат штаны, когда они тискают игроков другой команды, отбирая мяч. Худенький Фил Грабовски ждал на углу.

— Привет, Томми!

Болден дал ему пять, потом обхватил рукой за шею и пригнул его голову к груди.

— Привет, дурашка, привет, — приговаривал Томас, ероша его волосы.

— Ну хватит, старик. — Филли высвободился из его объятий. — Обнимаешь тут меня…

Фил Грабовски — невысокий угрюмый подросток, худой и всегда какой-то испуганный — на вид был еще маловат, чтобы иметь столько прыщей, однако его лицо напоминало одну большую болячку. А вообще он ничем не выделялся. Чаще всего бубнил что-то о разводе своих родителей или мечтал о том, что будет есть, когда ему снимут брекеты. И тем не менее он был здесь, а не в школе, где ему, вообще-то, полагалось находиться, что и делало Фила Грабовски другом Томаса.

— Мы реально пойдем на это? — спрашивал Филли. — Не, правда, ты серьезно? Дельце-то непростое, даже для тебя.

— А как ты по-другому собираешься заработать сотню баксов? Концерт в пятницу. Лично я железно пойду на «Роллингов».

Болден изобразил руками, что играет на гитаре, и пропел несколько строчек из песни «Коричневый сахар». На нем были ливайсы и футболка с изображением группы «Роллинг Стоунз», та самая — с кроваво-красным ртом, ставшим логотипом их турне по Северной Америке в 1974 году. Джинсы он отгладил. Футболка была старенькая, тесноватая, но чистая. Болден сам стирал свою одежду, сам готовил себе еду и вообще заботился о себе сам. Его последняя приемная мамаша с самого начала заявила, что она «не собирается ни на кого ишачить».

Ну конечно, думал Болден, она просто собирается получать от государства свои четыреста долларов в месяц за то, что дает Томми койку в одной комнате с еще шестерыми детьми. Вот дрянь! Ну ничего, скоро она промелькнет и исчезнет, как фигура пешехода в его зеркале заднего вида. Она, да и кто угодно в этой незабвенной Земле Линкольна. Ему нужны деньги не чтобы посмотреть на «Роллингов», а чтобы убраться ко всем чертям. Все, с Чикаго покончено раз и навсегда!

Кивая в такт своим мыслям, он пошел по Брукхерст. Дождевые тучи нависли над головой. Холодный ветер гнал по тротуару скомканную пачку сигарет. Болден подхватил ее посмотреть, есть ли что внутри.

— Пусто, — произнес он и бросил пачку через плечо.

Впереди маячили сложенные из красного кирпича башни Кабрини-Грин. Он хорошо усвоил, что пересекать бульвар Мартина Лютера Кинга нельзя. Если ты белый, к северу тебе ходу нет. Квартал, где он жил, тоже не отличался особым благополучием. По обеим сторонам улицы тянулись обшарпанные деревянные дома на разных стадиях аварийности: в одном на фасаде выбито окно, в другом в крыше зияла дыра, в третьем на крыльце не хватало ступенек. Но все они были одного цвета — цвета полного запустения.

Стояла середина апреля. Три дня назад выпал последний снег. Его остатки, перемешанные с грязью и сажей, виднелись то тут, то там на тротуаре. Болден принялся играючи перескакивать с одного снежного островка на другой, выкрикивая названия островов: Мидуэй, Уэйк, Гуадалканал, Тулаги. Затем перешел на центральные провинции Вьетнама: Куангчи, Биньдинь, Дананг. Одно время он мечтал пойти в морскую пехоту.

— Меня мать убьет, если узнает, что я опять закосил школу, — говорил Филли Грабовски, прыгая вслед за ним.

— Ты что, матери боишься? — ответил ему Болден. — Тебе уже пятнадцать, и ты сам должен говорить ей, что делать.

— Да что ты про это знаешь!

— Все знаю. У меня таких мамаш тридцать было.

— Так они ж не настоящие.

— Очень даже настоящие — все болтали, как твоя.

— Она просто переживает за меня.

— Тогда не ной, — сердито оборвал его Болден и, остановившись, повернулся к другу. — Может, она не такая уж и плохая.

— Может, — согласился Филли. — Во всяком случае, она не бросила меня.

— Моя мама меня тоже не бросила.

— Чего ж она тогда свалила? Ты никогда не рассказывал мне.

— У нее были дела.

— Например?

— Не знаю, но она сказала, что это важно.

— Откуда ты можешь знать? Тебе было-то шесть лет.

— А вот и знаю.

— Может, ты для нее стал обычным геморроем. Так моя мать говорит.

Томми задумался над этим замечанием. Не проходило и дня, чтобы он не спрашивал себя, что он должен был сделать, чтобы мать осталась. Наверное, надо было быть нежнее, послушнее, веселее, умнее, выше, быстрее, красивее, надежнее — да что угодно, только бы она не уходила.

В ответ он пожал плечами:

— Может быть.

Болден засунул руки в карманы, и они молча шли еще минут двадцать. Когда они почти добрались до места, он сбавил шаг и выложил свой план.

— Каждый день ровно в одиннадцать этот чувак приезжает сюда, в дом, а в одиннадцать ноль пять уезжает. Времени как раз хватает, чтобы забежать внутрь, взять наличные и смыться.

— Один?

— Всегда один.

— Откуда знаешь?

— А вот знаю. По-твоему, я просто так сижу и ни хрена не делаю целый день?

— И у него есть деньги?

— Он за ними и приезжает: собирает их с нарков, которые тусуются в доме всю ночь.

Человек, которого Болден хотел ограбить, был торговцем наркотиками, а дом, в который он забегал на пять минут, — притоном. А еще — вечной темой ужастиков в школе. Кто-то говорил, что это гнусная ночлежка. Другие — что без колдовства здесь не обошлось. Болден следил за домом около недели и пришел к гораздо менее ужасному выводу: каждую ночь сюда приходило от тридцати до пятидесяти человек. Некоторые покупали дозу прямо в дверях, другие исчезали внутри. Доза крэка стоила десять баксов. Болден прикинул, что каждый покупатель брал от десяти до двадцати доз. Как ни крути, даже по самым скромным подсчетам к утру набиралось не меньше трех тысяч баксов.

— А с чем мы пойдем? — спросил Фил.

— С боевыми шестами, — ответил Болден.

— С шестами? Ты чё, издеваешься? У любого дилера есть пушка. Всем известно.

— С шестами, — повторил Болден. — Когда знаешь, как ими пользоваться, больше ничего не нужно.

В последнее время у Болдена появился особый интерес к своей личности. Частично потому, что он не вписывался ни в одну компанию в школе, а частично из-за вывода, который сделал относительно своего происхождения. Он не был чернокожим, латиноамериканцем, китайцем, евреем или поляком. Во всяком случае, фамилия у него английская. В Чикаго, где каждый был откуда-нибудь, ближайшей этнической группой, к какой он мог себя причислить, оставались ирландцы.

Покопавшись в недрах соседней публичной библиотеки, он наткнулся на книжку по ирландской борьбе с применением боевых шестов. Книга убедила его, что шесты не менее смертоносны, чем огнестрельное оружие, если знать, как с ними обращаться. Понятное дело, не стоило забывать, что сей трактат писался сто лет назад, но неожиданность нападения должна была компенсировать недостаток опыта.

Он вытащил из-за ремня за спиной пару палок сантиметров по двадцать. Вырезанные из дуба, они были твердые и тяжелые, словно чугун.

— Бьешь его по шее или по почкам, и он тут же камнем рухнет.

— Этой штуковиной? — спросил Филли.

— Смотри, как я делаю, и просто повторяй за мной.

Дом они отыскали легко: он выделялся даже среди омерзительных соседних домов — одноэтажное старое здание с ободранной обшивкой, окна заколочены досками, вокруг забор из жердей. К двери вела разбитая дорожка.

Болден подвел Филли к обочине на пару домов дальше.

— Красный «БМВ», — сказал он, усаживаясь на поребрик тротуара, и стал смотреть на дорогу. — Следи внимательно.

— Но он нас заметит, — возразил Филли.

— Ну и?.. Мы что, похожи на мистера Ти и Халка Хогана?[3]

— А что, если у него пушка?

Болден не стал утруждать себя ответом.

Ровно в одиннадцать красный «БМВ» остановился у притона, и из него вышел лохматый мужчина в джинсах и кожаной куртке. На вид ему было лет тридцать. Он шел, подавшись вперед, словно навстречу сильному ветру. Дождавшись, когда он исчезнет в недрах дома, Болден и Филли перебежали улицу и спрятались за батареей из шести мусорных бачков — в четверг всегда вывозили мусор.

Дилер показался через несколько минут. Болден подпустил его поближе к машине и, выпрыгнув из своего укрытия, бросился к нему. Вряд ли у того было время заметить высокого нескладного подростка, налетевшего на него, как обезумевший индеец. И вот уже палка Болдена начала энергично колошматить его по плечам и шее. При каждом ударе Томми напоминал себе, что это единственный путь к свободе.

Чуть живой, мужчина скрючился на тротуаре.

— Филли, давай!

Но Фил Грабовски словно приклеился к своему укрытию за мусорными бачками.

— Я н-н-не мог-г-гу.

Болден ударил торговца по почкам, затем пнул в живот. Опустившись на колено, обыскал карманы.

— Отлично! — произнес он, вытащив пачку чумазых банкнот. В другом кармане он нашел трубку для курения гашиша, ключи от машины и пистолет — тот самый, который, как утверждал Филли, носит каждый уважающий себя дилер. Это был мелкокалиберный пистолет размером с ладонь. Болден положил его себе в карман.

— Давай сюда! — заорал он, поднимаясь и махая Филли. — Уходим!

Обежав машину, Томми скользнул на сиденье водителя.

— Подожди! — крикнул Филли. — Я с тобой.

Избитый наркоторговец лежал между ним и машиной.

Когда Филли перепрыгивал через него, тот поднял руку и схватил мальчишку за ногу.

— Ты куда это?

— Томми!

Болден выглянул в окно: опираясь на Филли, дилер пытался подняться.

Томас опустил стекло.

— Бей его! Ударь сильнее!

Филли со всего размаха ударил палкой.

— Он не отпускает! Томми!

В это мгновение входная дверь распахнулась и на крыльцо, привлеченные криками на улице, выбежали трое мужчин. Болден тут же оценил ситуацию. У него были деньги, машина и оружие. Через минуту он без труда мог оказаться уже далеко, а через десять — покинуть этот город.

— Сильнее! — заорал Болден. — По голове!

Филли сам вляпался. Подбежал бы, когда его звали, ничего такого не случилось бы.

— Томми!

В следующую секунду Болден выскочил из машины. Перелетел через капот, как коп из «Убойной парочки», и приземлился обеими ногами на тротуар. В руке блеснул небольшой серебристый пистолет.

— Всем стоять! — заорал он. — Отпустите его!

Трое мужчин замерли на месте. Двое из них подняли руки.

— Филли, давай в машину!

— Он не отпускает!

— А ну, пусти!

Дилер крепко держал Филли за ногу.

— Зажигалка! — прищурившись, бросил он Болдену. — Сувенир этот твой пистолет. Облажались вы, вонючки.

Болден сделал шаг в сторону торговца. Никогда раньше ему не приходилось держать в руках оружие. Он внимательно посмотрел на перламутровую рукоятку, затем на точеный ствол. Все выглядело по-настоящему. И вес был тоже как у настоящего пистолета. Рукоять удобно лежала в руке. И эта штука всего лишь зажигалка? Сувенир? Он вдруг почувствовал, что его обманывают. Направив дуло на торговца, он нажал на спусковой крючок. Пистолет глухо пролаял. Звук был похож на удар хлыста.

— Меня застрелили! Боже, меня застрелили!

От дыры на плече, образовавшейся на кожаной куртке, поднялся небольшой дымок.

Филли завизжал. Те трое бросились в разные стороны.

— Беги, — спокойно произнес Болден. — Убирайся отсюда.

Филли словно прирос к месту.

— А ты как же?

Болден не сводил глаз с раненого. Струйка крови змейкой сбегала по спине на тротуар. Она становилась все больше и больше.

— Я остаюсь.

— Но… — Филли заморгал как сумасшедший и заплакал. — Но…

— Уходи. Я не скажу твоей маме. Давай иди. — Затем он подскочил к нему и рявкнул: — Вали отсюда живо!

Филли развернулся и побежал.

Болден опустился на колени рядом с торговцем. Окоченевшими пальцами он засунул ему деньги обратно в карман. Было холодно. Он распахнул куртку на раненом, а затем стянул с себя футболку с «Роллингами», скомкал ее и крепко зажал рану.

— Зачем ты трепал, что это зажигалка?

— Парень, ты ненормальный.

Через минуту завыла первая сирена. Прошла секунда, к ней присоединилась вторая, и вскоре все кругом орали, требуя арестовать Томми Болдена. Его била дрожь. Он вдруг понял, что сменил одну тюрьму на другую и эта новая тюрьма будет гораздо хуже предыдущей. Ее прозвали «Застенок» — исправительная колония для мальчиков штата Иллинойс.

Томас перенесся обратно в настоящее.

Зачем Гилфойлу охотиться за ним?

Ничего не бывает просто так.

10

Человек, взявший имя Натаниэля Пендлтона, сидел за столом, не сводя глаз с корабля.

— Чудесно, — прошептал он. — Настоящий шедевр.

В сделанном по специальному заказу стеклянном футляре помещалась модель боевого американского корабля второго класса в масштабе 1:300. Корабль был построен в 1890 году на Нью-Йоркской военно-морской судостроительной верфи. Сделанный из дерева основной корпус был покрашен белой краской и укреплен ниже ватерлинии бронированным противоторпедным поясом. Броненосец имел на вооружении четыре десятидюймовые пушки, установленные на вращающихся бронированных башнях, шесть шестидюймовых орудий, пятнадцать небольших скорострельных пушек и четыре четырнадцатидюймовые торпедные установки. Даже флажки были точной копией настоящих. В результате скрупулезного исследования Пендлтон выяснил, что точно такие же развевались и в тот судьбоносный февральский вечер сто с небольшим лет назад.

Он закрыл глаза, и на мгновение в нос ударил свежий морской ветер, который принес аромат экзотических цветов и дизельного топлива, запах жареной курицы из офицерской столовой и откуда-то издалека едкий запах горящих плантаций сахарного тростника. Корабль слегка покачивался, поскрипывая натянутыми канатами. С берега доносились веселые звуки музыки, смех и свист. Совсем близко от него какой-то моряк крикнул:

— Лейтенант, судно по правому борту!

А затем взрыв.

Пендлтон дернулся на стуле и открыл глаза. Но внутренним взором он по-прежнему видел ослепительную вспышку, чувствовал, как ушла из-под ног палуба. Судно по правому борту устрашающе закачалось и пошло на дно Гаванской бухты. Он встряхнулся, и комната снова приняла нормальный вид.

Он был там. Боже, он точно был там!

Поднявшись, он подошел к модели и провел рукой по стеклянному футляру. Причина, почему корабль пошел ко дну, официально все еще оставалась невыясненной. Но он-то знал: от прикрепленной к носу магнитной мины образовалась пробоина и взорвался пороховой погреб.

Пендлтон почувствовал, что кто-то вошел.

— Ну и как он узнал? — поинтересовался он. — Это Стиллман, да? Его завербовали.

— Нет, он в полном неведении, — ответил Гилфойл.

— Попробуйте еще раз.

— Болден ничего не знает.

Пендлтон обернулся:

— Должен знать. Его имя встречается во всех отчетах. Это преступление четвертого класса. Вы сами так сказали.

— Похоже что нет.

— Как я понимаю, вы его допросили?

— Поэтому и приехал.

— И?.. — потребовал ответа Пендлтон.

— Мне никогда еще не приходилось допрашивать более невинного и открытого человека. Он ничего не скрывал, не боялся проколоться. И он полностью прошел испытание.

— А как же Стиллман?

— Для него это имя — пустой звук.

— Но оно фигурирует в наших отчетах. И между ними прослеживается связь.

— Придется рассмотреть версию, что «Цербер» взял ложный след.

Пендлтон вернулся к письменному столу и перевернул несколько листков. Внезапно он хлопнул по этим бумагам:

— Вот! Смотрите! Телефонные звонки. Среда. Четверг. Пятница. Так что не надо мне говорить, что «Цербер» ошибся. Эта система обошлась правительству в восемьсот миллионов долларов. Она просто не может ошибаться.

Гилфойл придерживался другой точки зрения. Он спокойно стоял, сцепив руки за спиной.

— Может, неверна исходная информация. Вы же понимаете: загрузили неаккуратно собранные данные, вот и получили. На полную мощность мы работаем всего несколько месяцев. Существует множество…

— Неаккуратно собранные данные? — Пендлтон покачал головой. — «Цербер» берет информацию прямо из телефонной компании «Ма Белл». Ему никто не говорит, куда смотреть. Он сам находит информацию. Нарушение четвертого класса! Это означает четыре регистрации враждебных намерений. «Цербер» не может ошибиться. Он просто этого не умеет. — Сделав паузу, Пендлтон провел пальцами по губам, изучающе глядя на Гилфойла. — Может, пора признать, что машина разбирается лучше вас?

Гилфойл промолчал.

Иногда он стоял так тихо, что Пендлтону казалось: перед ним не человек, а мумия.

Пендлтон подошел к окну, занимавшему всю стену. На севере его взгляд уперся в темную свинцовую змею — реку Потомак, а дальше за ней до самого горизонта тянулись Мемориал Линкольна, Зеркальный пруд, памятник Вашингтону, и в конце Эспланады сквозь тучи виднелся купол Капитолия. От этого вида у него мурашки побежали по спине. Там заседало правительство величайшей империи в истории человечества. Ее размерам позавидовали бы даже древние римляне, и Пендлтон был в самом сердце этого правительства — одним из игроков. И весьма влиятельным.

Он стоял, скрестив руки на груди, одетый в костюм-тройку благородного серого цвета, в зашнурованных, до блеска начищенных туфлях, образцовый представитель правящего класса. Шестьдесят семь лет, высокий и худощавый, строгое скептическое лицо, какое обычно бывает у киношных дипломатов и шпионов. В свое время он успел побывать и тем и другим, как и его отец, и отец его отца, и так далее вглубь истории страны, до самой революции. Его можно было бы назвать красивым, если бы не густые брови, которые топорщились, как колючий кустарник, и придавали ему диковатый, непредсказуемый вид. Его волосы, некогда иссиня-черные, теперь поредели и стали почти седыми. Он смазывал их «Брилкримом» и, тщательно разделив на косой пробор, зачесывал на правую сторону. Такую прическу он носил с 1966 года, когда молоденьким лейтенантом служил в морской пехоте в Республике Вьетнам, и с тех пор не видел причины менять эту привычку. Приятные воспоминания.

Неожиданно повернувшись, он посмотрел на Гилфойла:

— В чем же проблема?

— Возникла непредвиденная ситуация.

— Мне следовало догадаться. Вы мой единственный сотрудник, кто предпочитает сообщать мне хорошие новости по телефону и плохие — при личной встрече. Итак?

— Взяли мы его чисто. Но потом все пошло не так гладко.

— Подробнее, пожалуйста.

— Болден здорово испортил наружность одному из моих людей. Как только его немного подлатают, тут же переправят в центр города в штаб-квартиру нью-йоркской полиции.

— Вы хотите сказать, сейчас он в камере? — Пендлтон быстро заморгал, чувствуя, как у него учащенно забилось сердце. — Ничего себе «непредвиденная ситуация»! Да это хуже ядерной войны!

— В данный момент последствия ликвидируются. К полудню наш человек будет чист как стеклышко.

— Получается, что какой-то банкир из «Харрингтон Вайс» справился с контрактником «Сканлона», которому присвоен уровень «может принимать самостоятельные решения»?

— Вот именно.

— Но речь идет о людях, которых специально учили убивать! Спецназ! Зеленые береты!

Гилфойл кивнул и отвел взгляд. Он был почти готов принести извинения.

— Все равно я бы посоветовал вам оставить это дело, — произнес он. — Болден — деловой человек, вы и сами отлично это знаете. И как я уже сказал, он не тот, кто нам нужен.

— Нет, вот теперь он именно тот! — со злостью воскликнул Пендлтон, оправившись от потрясения. Не хватало еще здесь напортачить! Да еще и когда его очередь стоять у руля. Его просто не поймут. — Теперь этот парень все знает.

— Ну, может, знает несколько слов, не более того. К тому же он не понимает их истинного значения. Через неделю он их и не вспомнит.

— У меня нет этой недели. Меня больше интересует, что будет через два дня. Мы не можем позволить себе, чтобы кто-то совал нос куда не следует.

— Все не так просто. — И Гилфойл еще раз напомнил про контрактника из «Сканлона», который сейчас сидит в городской тюрьме Нью-Йорка, и про то, что оба пострадавших — Болден и его подружка — написали в полицию заявления, в которых значатся описания двух других людей из «Сканлона» — Уолтера Рамиреса, то есть Волка, и Эймона Джеймисона, то есть Ирландца. — Если с Болденом что-то случится, у полиции могут возникнуть подозрения. А держать под контролем расследование убийства довольно трудно. Также подозреваю, что благодаря Болдену полиция имеет описание моей персоны во всех мельчайших подробностях.

— Там еще и девчонка какая-то замешана? — нахмурился Пендлтон.

— Она — никто, — ответил Гилфойл.

Пендлтон покачался в кресле: да, это проблема, но вполне разрешимая.

— Выведите его из игры. Опозорьте. Отнимите у него ту жизнь, которой он живет сейчас. Вы знаете, как это делается. Если нельзя убить, то есть другие действенные способы. Пусть сам захочет умереть. Ну и эта девчонка… Ее надо просто вывести за скобки нашего уравнения. Заодно и Болдену хороший урок, чтобы держал язык за зубами.

Гилфойл пристально посмотрел на собеседника, но промолчал. Наконец он кивнул.

— Тогда ладно, решено, — подвел итог Пендлтон, хлопнув по столу. Он поднялся и прошел к модели боевого корабля. — Видели?

Гилфойл подошел к нему и тоже встал перед стеклянной витриной.

— Классно сделано.

— Рассмотрите получше. Этот корабль, копия славного «Мэна», — само совершенство. Работа одного голландского мастера с острова Кюрасао. Моделька обошлась мне в десять тысяч долларов. — Пендлтон протянул руку к модели, будто хотел коснуться не только корабля, но и самого прошлого. — Пошел ко дну, а на борту — двести пятьдесят душ. Хорошие были ребята — отлично обученные, решительные, готовые к бою. Они отдали свои жизни, чтобы Америка заняла подобающее ей место на мировой арене. Гавайи, Панама, Филиппины, Гаити… Через пять лет после того, как затонуло это судно, все эти острова стали нашими. Иногда единственный способ чего-нибудь добиться — это пролить немного крови. Хотя, конечно, чертовски жаль.

Гилфойл наклонился к витрине и прочел имя на носу боевого корабля, а потом чуть слышно, одними губами, повторил боевой клич Испано-американской войны 1898 года:

— Помни о «Мэне»!

11

Йода ждал на кухне у барной стойки, когда Болден переступил порог квартиры.

— Проснулся? Или совсем не спал?

Огромный рыжий полосатый кот зевнул в ответ. Болден прошел мимо в небольшую кухню и включил свет.

— Хочешь молока?

Йода поднял лапу.

Болден поставил на пол блюдце и налил молока.

— Подкрепляйся.

На его автоответчике из одиннадцати сообщений предпоследнее было следующее: «Томас… э-э… привет. Сейчас три тридцать. Я обзвонила все больницы, но тебя нигде нет. Я дома. Позвони мне сразу, как прослушаешь это сообщение. Целую тебя».

Болден набрал домашний номер Дженни. Она ответила с первого же звонка.

— Томас? Куда ты пропал?

— Привет. Я дома. Со мной все в порядке.

— Где ты был? Я так волновалась.

— Долго рассказывать. Но теперь все нормально. Прости, что не позвонил раньше.

— Ничего. Я получила твое последнее сообщение. Куда же ты все-таки убежал? Я ждала на улице двадцать минут, а затем полицейский настоял, чтобы я поехала в больницу.

— Твои часы у меня.

Последовало молчание. Болден услышал всхлипывание, затем приглушенный смех. Со вздохом он потер переносицу. Эх, лучше бы сейчас она была здесь, рядом с ним, а не у себя дома.

— Давай вместе пообедаем? — предложил он. — Тогда и поговорим.

— Я могу приехать к тебе прямо сейчас.

— Мне к восьми на работу. У меня сделка с Джефферсоном, я тебе рассказывал.

— Не ходи, — сказала Дженни. — Я тоже возьму выходной. Приезжай ко мне.

— Не могу. — Он ненавидел себя за эти слова, как будто их говорил какой-то закомплексованный сопляк.

— Ты мне нужен, — проговорила Дженни, а затем добавила совсем другим голосом: — Приезжай. Слышишь?

— Джен, это большая сделка. Люди прилетят из столицы. Ну как я могу не пойти?

Дженни вздохнула.

— Ладно, тогда вместе обедаем, — произнесла она как-то очень сдержанно. — Мне тоже надо тебе кое-что сказать.

— Хоть намекни.

— Скажу при встрече. Но предупреждаю: я ведь потом могу тебя и похитить.

— Если с «Джефферсон партнерс» все пройдет гладко, похищай. Итак, ровно в двенадцать, да?

— Где всегда?

— Конечно, — подтвердил он. — Да ты-то как? Что с рукой? Всего десять швов?

— Откуда ты знаешь?

Болден включил канал Си-эн-би-си и с минуту смотрел телевизор с выключенным звуком, пытаясь сосредоточиться на бежавших внизу экрана цифрах. Долгосрочные облигации росли. Нефть из Северного моря сбивала доллар. Индекс Никкей при закрытии торгов упал до пятидесяти.

Его взгляд затуманился.

Корона. Бобби Стиллман.

Прикрыв глаза, Болден постарался изгнать из памяти эти слова, а звук безжизненного голоса Гилфойла отключить. Пять часов назад ему в лицо направили пистолет и пуля просвистела буквально в нескольких сантиметрах. Его заставили стоять на узкой балке на высоте семидесятого этажа, и, стоя на этой балке, он напал на человека, с которым они вместе пролетели метров двадцать и свалились в страховочную сетку, причем, честно говоря, сетку эту он даже толком не разглядел поначалу. Все казалось настолько невероятным, будто он наблюдал эти события со стороны. Такое просто не могло случиться. Во всяком случае, в такой день, который начался с делового завтрака в отеле «Риц-Карлтон» в Бостоне, а продолжился торжественным ужином в смокингах и подарком для Дженни к их годовщине на ступеньках Федерал-холла.

Он открыл глаза и снова уставился на бегущие по экрану цифры. Если бы золото в Лондоне стоило четыреста шестьдесят долларов за унцию, он бы поверил. Если бы долгосрочные облигации покупались крохотными партиями, он бы и в это тоже поверил. Цифры реальны. Им можно доверять. Но казалось совершенно бессмысленным, что его пытаются убить потому, что он якобы знает что-то, о чем на самом деле не имеет ни малейшего представления. Он не мог поверить тому, чего не понимал, поэтому оставалось только одно — забыть. Стереть эти события из памяти. Он умел забывать.

Через какое-то время Болден решил, что пора перекусить. Предстоял напряженный и к тому же очень важный день. Ответственность тянула его за собой, как морские волны во время отлива, — противостоять невозможно. Он прошел к холодильнику, достал несколько яиц, сыр с перцем, нарезанную кубиками ветчину и двухлитровую коробку апельсинового сока, затем извлек из буфета и отсчитал пять драже витамина С и четыре таблетки адвила.

Приготовив завтрак, он устроился на табурете для пианино и принялся торопливо уплетать яичницу. Тут же к нему подсел Йода, и Томас скормил ему кусочек ветчины. Закончив есть, он поставил тарелку на пол. В следующее мгновение Йода был уже рядом. Кот, который любит яичницу и сыр с перцем. Вот вам и объяснение, почему животное выросло до неправдоподобных размеров.

Корона. Бобби Стиллман. Забыть. Все забыть.

Развернувшись на табурете, Болден нажал указательным пальцем клавишу. Отличное пианино, антикварный «Чикеринг». На стене над ним — оригинальная афиша мюзикла «Янки Дудль Денди» с подмигивающим из туманной дымки в семь десятков лет Джимми Кэгни. Томас пробежался по клавишам из слоновой кости. «Собачий вальс» — все, на что он способен. Если бы он подавал хоть какие-то надежды, пожалуй, можно было бы позаниматься музыкой. Ему хотелось бы научиться уверенно играть три композиции: музыку из «Чарли Брауна», регтайм «Кленовый лист» Скотта Джоплина и «Лунную сонату». Томми Болден, исполняющий Бетховена. Даже теперь, когда он валился с ног от усталости, эта мысль заставила его улыбнуться. Часы на микроволновке показывали 6:45. Он поставил тарелку в раковину, залил ее горячей водой, затем прошел в гостиную, плюхнулся на диван и принялся смотреть в окно на Ист-Ривер. На другом берегу пролива под свинцовым небом сгрудились бетонные, похожие на тюремные корпуса, многоэтажки Квинса. Взгляд скользнул по комнате: в эту квартиру он переехал четыре года назад. Тогда все его имущество уместилось в три чемодана и полдюжины коробок, не считая кресла из кожзаменителя, лавовой лампы и вставленного в рамочку плаката группы «Лед Зеппелин», играющей в спорткомплексе Мэдисон-Сквер-Гарден.

Все эти вещи уже затерялись в далеком прошлом.

Целью своего первого крестового похода Дженни сделала развитие его вкуса. Если врожденного вкуса нет, его можно воспитать. Под вкусом подразумевались диван, обтянутый бордовой тканью, и настенное зеркало в стиле ар-деко. Сюда же относились дизайнерское кожаное кресло с подголовником и скамеечкой для ног, пальма кентия под два метра высотой, а также плакат с Кэгни, когда-то висевший в фойе кинотеатра на Таймс-сквер. Еще понятие «вкус» подразумевало хождения по бесчисленным антикварным магазинчикам Гринвич-Виллидж в поисках… того, что надо. Вкус, как он усвоил, — это когда тратишь много денег и делаешь вид, что ничего не потратил. В одну дождливую осеннюю субботу, посетив очередной антикварный магазин, в который — Болден был уверен — они уже заходили на прошлой неделе, он устроил революцию. Теперь его очередь, заявил он. В тот день под вкусом стал подразумеваться приемник «Макинтош» — двести ватт на каждый канал, пара студийных мониторов и, разумеется, сами неповторимые «Роллинги» с их альбомом «Миднайт рамблер» (концертное исполнение), жарящим из колонок на громкости восемьдесят децибел. Также вкус Тома подразумевал бутылку дешевого кьянти, спагетти с томатным соусом, буханку горячего хлеба с чесноком и растопленным маслом и старенькое — еще со времен колледжа — стеганое одеяло, удобно разостланное на полу в гостиной, где и полагалось всем этим наслаждаться. Еще по вкусу ему оказались любовные утехи в свете огней Манхэттена, а затем совместное принятие горячей ванны.

Взгляд Болдена переместился на пол, где они любили лежать обнявшись все под тем же видавшим виды стеганым одеялом, и задержался на подсвечнике, который Дженни сделала для него из бутылки из-под кьянти: низ она оплела соломкой, а по горлышку стекал расплавленный воск.

— Вкус у тебя ужасный, но воспоминания остались потрясающие, — заключила Дженни.

Ему безумно ее не хватало.

Он вспомнил поцелуй при свете свечи и, прикрыв глаза, откинулся на диванную подушку. Надо отдохнуть. Хотя бы несколько минут. Десять или пятнадцать…

Болдену снился сон. Он стоял в центре просторного помещения в кругу мальчишек-подростков. Он зная их всех. Грич, Скудларек, Филли, Дэнис, Риченс и другие — все из «Застенка». Стоя на дощатом полу, они в такт притопывали и нараспев произносили его имя. Посмотрев вниз на пол перед собой, он увидел тело. Наклонился и перевернул его. Это был Койл. Мертвый, шея неестественно вывернута, глаза и рот открыты. «Это несчастный случай! — закричал шестнадцатилетний Болден. — Несчастный случай!»

Круг мальчишек сжимался. Его имя по-прежнему звучало нараспев. И все держали пистолеты. Точно такие же, из какого Гилфойл целился ему в голову. Мальчишки одновременно подняли пистолеты, и Болден почувствовал, как холодный металл прижался ко лбу. Потом они выстрелили.

ПИСТОЛЕТ!

Болден вздрогнул и проснулся. В этот момент он вспомнил о ружье. Один из образов минувшей ночи. Он бросился через гостиную к своему антикварному письменному столу девятнадцатого века, схватил блокнот и ручку и торопливо набросал на листке татуировку, которую увидел на груди человека, желавшего его смерти. Первый рисунок получился неудачным и скорее напоминал обглоданную собачью кость. Болден вырвал страничку и, скомкав, бросил в корзину для бумаг. Начал рисовать снова. На этот раз медленнее. Его старания не прошли даром: вместо короткого получился длинный ствол. Закончив с контуром, Болден перешел к штриховке. Рисунок был не намного лучше, но суть он уловил. Взяв рисунок в руку, он внимательно его рассмотрел.

Старинное ружье, приблизительно 1800 года. С ним мог бы сражаться Дэниел Бун: такие ружья были у пионеров и колонистов, у тех, кто жил на границе американских поселений. «Нет, это не ружье, — поправил он себя. — Это мушкет».

12

Детектив первой категории Джон Франсискас не верил своим глазам. Впереди высокий прилично одетый чернокожий мужчина лет сорока мочился на стену епископальной церкви Святого Томаса. Возмутительное зрелище! Только подумать: всего лишь восемь часов утра, а мужик делает свое дело на стену Божьего храма с таким видом, будто поливает розы!

Резко нажав на тормоза, Франсискас остановил свою полицейскую машину без опознавательных знаков у тротуара и, рывком распахнув дверь, крикнул:

— Эй, ты! Стоять!

— Да пошел… — Мужчина не успел договорить, как Франсискас подлетел к нему и с размаху заехал в челюсть. Нечестивец повалился на землю, не переставая мочиться, и брызги веером разлетелись вокруг. — Вот дерьмо, — застонал он, быстро-быстро моргая.

Когда запах мочи доплыл до Франсискаса, он поморщился.

— Это, сэр, вам урок, как не следует поступать. Вы же сами живете здесь! Лучше бы позаботились о порядке.

Качая головой, Франсискас направился к машине, пока мужчина не успел его как следует разглядеть. Такие действия он называл профилактической мерой или приучением к порядку, но нынче подобное поведение строго осуждается. Некоторые квалифицируют его как неоправданное применение силы, а то и как разнузданность полицейских. Но даже если и так, этот прием — слишком эффективное средство воздействия, чтобы полностью от него отказаться. В подобных случаях Франсискас считал, что выполняет свой гражданский долг, — в конце концов, он тоже житель этого города!

Да и Гарлем не был ему чужим. Скоро тридцать пять лет, как он служит в полиции — расследует убийства в тридцать четвертом полицейском участке Северного Манхэттена. На его глазах Гарлем переродился из городской «зоны военных действий», где после наступления темноты ни один человек не чувствовал себя в безопасности — ни белый, ни черный, ни с любым другим оттенком кожи, — в респектабельный, густо населенный район с чистыми тротуарами и уважающими себя гражданами.

Закрой глаза на мелочь, и люди решат, что всем на все наплевать. Ну уж нет! Нельзя оставлять в покое бездомных, которые сначала плюют тебе в окно, а потом просят доллар за то, что они его вымоют; пьяниц, которые требуют, словно швейцары, чаевые около банкоматов; уличных наркоторговцев; нарушителей правил дорожного движения и любителей расписывать стены граффити. Всех и каждого, кто превращает улицы в безобразное и небезопасное место. И уж однозначно он не собирался терпеть таких, кто на глазах у всех справляет нужду, и тем более на стену церкви.

Именно профилактика мелких правонарушений очистила Гарлем от всяких отбросов и воров и сделала большой Нью-Йорк самым безопасным городом в мире.

Проехав еще милю, Франсискас остановил машину на обочине и выложил на приборную доску карточку «Полицейский на задании». Выглянув из окна, он уставился на уходящее ввысь здание — Башню Гамильтона, названную так в честь Александра Гамильтона, чей «загородный» дом Грейндж был неподалеку. О чем думали власти города, разрешая здесь строительство этого роскошного офисного центра, ему было непонятно. Похоже, здание возвели всего процентов на двадцать. Он окинул взглядом строительную площадку: единственная машина на территории — «Форд-пикап F150». Он поискал глазами людей в строительных касках, проверил, не работает ли башенный кран. Но вокруг было тихо, как в морге. И Франсискас знал, что это значит. Нет денег. Вот чего Гарлему остро не хватает.

Посмотрев направо и налево, Франсискас дождался просвета в плотной веренице движущихся машин. Строго говоря, сейчас он не был при исполнении служебных обязанностей — просто хотел кое-что выяснить, иначе не сможет спокойно спать. Все хорошенько обдумать дома не получалось. Нет, с домом у него все в порядке: триста пятьдесят квадратных метров, два этажа, белый деревянный забор и лужайка там, далеко, в округе Ориндж Южной Калифорнии. Но как там было одиноко! Жена умерла три года назад. Оба взрослых сына жили в Сан-Диего, оба шерифы, да хранит их Бог. А он что ж, доживает свою жизнь с обогревателем: оба понемногу сдают, и неизвестно, кто из них первым выйдет из строя.

Мимо промчалась машина, и Франсискас поспешил через дорогу. Пять энергичных шагов, и пот уже катил градом, а сердце стучало как бешеное. И это при том что столбик термометра совсем немного поднялся выше нуля. Он медленно пошел по тротуару, вытирая со лба пот. Постучав в дверь бытовки, он приоткрыл дверь и, заглянув внутрь, спросил:

— Есть кто-нибудь?

— Входите, — неприветливо ответили ему.

Сделав шаг вперед, Франсискас раскрыл удостоверение и довольно долго продержал его в таком виде, чтобы впоследствии не возникло вопросов.

Теперь полицейского значка недостаточно: любой может приобрести поддельный.

— Я бы хотел здесь кое-что посмотреть. Не возражаете?

— Нет, если вы подыскиваете место для нового полицейского участка: у нас много этажей открыто — с первого по восьмидесятый. Так что выбирайте.

Начальник стройки был уже в возрасте, с заметным брюшком любителя пива и лицом свекольного цвета. На коленях у него лежал номер газеты «Пост», в пепельнице дымился окурок сигареты, а рядом на столе стояла огромная кружка кофе и чуть поодаль — открытая пачка с пышками «Криспи-кримс». При первом же взгляде на него у Франсискаса сразу возник вопрос: сколько еще протянет сердце этого человека?

— Хотелось бы подняться к прорабу, — сказал он.

— Идите. Ворота открыты. Подъемник работает. Но там смотреть-то пока не на что… Только близко к краю не подходите, ладно?

— Не беспокойтесь. Лично я не собираюсь в ближайшее время нырять вниз головой. — Франсискас кивнул в сторону строительной площадки. — Чего-то рабочих не видно.

— Так здесь никого и нет, кроме меня да вас. Прежде чем выложить денежки, хозяева хотят посмотреть, собирается ли сюда вообще кто-нибудь въезжать. Если что понадобится, кричите. Громко!

Франсискас усмехнулся. Ничего нового он не узнал, но, по крайней мере, начальник проявлял любезность.

— Так, говорите, ворота не заперты? Значит, на стройку можно попасть и ночью?

— Скажите, что вы пошутили, и я снова обрету доверие к властям этого города.

— А у кого ключи?

— У меня. И еще примерно у двадцати других бездельников. Только не просите перечислить их по фамилиям.

— Да зачем они мне? А вас как зовут? Кстати, по-моему, где-то я вас видел. Вы не служили в полиции? — Это был хитрый ход, чтобы немножко польстить собеседнику и расположить к себе.

— Нет, сэр, хотя год отслужил во Вьетнаме. Мне этого хватило за глаза и за уши — досыта наелся военной формой.

— И я там служил. Неплохие воспоминания. — Франсискас задумчиво поднял к небу глаза.

— Элвин Джей Густафсон в вашем распоряжении. — И начальник стройки достал из кармана визитку. — Можно просто Гус. Кажется, пора мне спросить, к чему все эти разговоры? Что именно вы тут ищете?

— Да ничего особенного, Гус, просто хочу посмотреть на город сверху.

Франсискас обнаружил, что помещение, в котором находился временный офис прораба, выглядело в точности так, как его описал Болден. Пройдя к дальней стене, он открыл дверь. На севере перед ним открывался вид на Бронкс, опять как и говорил Болден. Без сомнения, это было то самое место.

Засунув руки в карманы, Франсискас прислонился к стене. В голове было пусто — ни подозрений, ни версий.

Он пришел сюда, чтобы посмотреть своими глазами на все, что описывал Болден, и восстановить события.

Беспокойство вызывал доставленный Болденом мужчина — сейчас ему под охраной оказывали медицинскую помощь в больнице. Никаких сомнений, что он ветеран войны, не было, и тем не менее запрос на отпечатки пальцев ничего не дал. Документов при нем не оказалось, а называть свое имя он отказался. Даже не захотел сделать положенный ему телефонный звонок. Просто сидел, кроткий как ягненок. Из чего Франсискас сделал вывод, что перед ним опытный игрок, и это еще больше подогревало желание выяснить, кто же подослал его к Томасу Болдену.

Глядя на дверной проем, через который он вошел сюда, на стулья, Франсискас пытался представить, где стоял Болден, когда его сбили с ног. Заметив на ковре около ножки стола серебряную пластинку, которую носят в углу воротника, он поднял ее. От Тиффани. Не меньше. «Болден вполне может позволить себе такое дорогое украшение», — размышлял он, убирая пластинку в карман. Небольшая улика никогда не повредит.

Через несколько минут он направился обратно к лифту, обдумывая по пути вниз все известные факты. За мистером Томасом Болденом тайно следили по дороге от офиса до «Балтазара», где он обедал вчера в час дня. Некто крадет у него телефон, которым позже в тот же день можно воспользоваться анонимно. Вечером на подружку Болдена нападают двое мужчин лет двадцати-тридцати. У нее отнимают часы (юбилейный подарок стоимостью шесть тысяч долларов), а У Болдена — большую серебряную тарелку. Болден бросается в погоню за грабителями, и его под дулом пистолета заставляют сесть в лимузин. Часы ему возвращают. Пока они едут в машине, один из напавших намекает, что служил в десантных войсках. Лимузин доставляет Болдена и его похитителей на заброшенную стройку в Гарлеме примерно полпервого ночи. Ворота открыты. К их приезду тщательно подготовились: даже планы стройки сняли со стен. Болдена Допрашивает человек по имени Гилфойл. Он хочет что-то узнать о «короне», а также выяснить, знаком ли Болден с неким Бобби Стиллманом. Болден все отрицает, и Гилфойл заставляет его выйти наружу и встать на деревянный щит размером с почтовую марку на высоте семидесятого этажа. Когда Болден и после этого отказывается рассказать Гилфойлу, о чем тот хочет услышать, последний стреляет из пистолета так, что пуля проходит совсем близко от щеки пленника. Гилфорд убеждается, что Болден не лжет.

В этом месте Франсискас приостановился и задумался. По большому счету, если бы ему самому приставили пистолет к голове, он бы признался, что знаком и с вождем племени индейцев нез-персэ Джозефом. Так что в какой-то степени мистер Болден сам напросился на такое обращение.

Франсискас продолжил выстраивать цепочку событий. Гилфойл дает указание своему сообщнику Волку убрать Болдена, а сам покидает здание. В результате поединка Болдену удается спихнуть Волка с балки, и они оба падают вниз на страховочную сетку. Болден спускается на землю, застает водителя врасплох, вырубает его и удирает на машине, разбив ворота. Через два часа, при осмотре стройки, полиция не обнаруживает никаких следов Волка и вообще ничего подозрительного.

«Да, история запутанная», — размышлял Франсискас, шагая по стройплощадке. Это сколько ж надо приложить усилий, чтобы такой, как Болден, пришел в полицейский участок. Франсискас решил, что нужно по возможности проверить информацию по Болдену. Перебирая пальцами серебряную пластинку, он решил, что все рассказанное Болденом — чистая правда. Сомнения вызывало только одно: не скрыл ли Болден свое прежнее знакомство с Гилфойлом. Столько хлопот — и взять не того, кто им нужен!

— Гус, ты еще здесь? — крикнул он, постучав в дверь начальника стройки.

— Работаю, как всегда.

Франсискас вошел в бытовку.

— Слушай, мне, похоже, правда понадобятся имена всех, у кого есть ключ.

— Я так и знал.

С этими словами Густафсон вырвал из блокнота и протянул ему листок со списком фамилий, перечисленных с первой по шестую на левой стороне.

— Всегда будь наготове, учил меня отец. Двадцать-то, конечно, это я маху дал. Всего шесть получилось. Но вы можете позвонить в центральный офис.

— Это где?

— В Джерси. Компания «Атлас».

— Никогда про такую не слышал. А почему на стройке ни одной вывески?

Франсискасу еще не приходилось видеть строительную площадку без десятка огромных рекламных щитов, которые кричали бы во все стороны о производителе работ.

— Да были вывески. Их сняли несколько дней назад.

— Ребятишки, что ль, разрисовали?

— Не, люди нас не беспокоят. Им выгодно, что здесь строят небоскреб. Может, хозяева посчитали, что вывески слишком обтрепались или еще что.

— Может быть, — пожал плечами Франсискас, давая понять, что ему, в общем-то, все равно. — Кстати, вид сверху классный.

— Еще бы!

Франсискас проехал чуть дальше по Конвент-авеню и вдруг резко ударил по тормозам. Справа от него возвышалось старинное бледно-желтое здание в федеральном стиле. На фронтоне развевался американский флаг. Дом имел вполне ухоженный вид, и табличка на нем гласила, что он является национальным памятником и находится под охраной государства. Грейндж, последний дом Александра Гамильтона, построенный незадолго до его смерти. В то время дом считался загородным и путь отсюда до Южного Манхэттена занимал больше часа. Когда-то это здание уже перевезли на его теперешнее место, но в планах числился и еще один переезд. С одной стороны дом соседствовал со старым зданием из бурого песчаника, с другой — с заброшенной церквушкой.

Но почему здесь?

Этот вопрос не давал покоя. Зачем похищать человека около Уолл-стрит и тащить его через весь город? Профессионалы, которым хватило терпения пасти свою жертву в течение нескольких дней, в состоянии увезти ее куда угодно. Получается, если кто-то хотел убить Болдена, то хотел убить его именно здесь. В Гарлеме.

Флаг хлопал на ветру, и Франсискасу почему-то вспомнилась татуировка мушкета на груди задержанного.

13

Компания «Харрингтон Вайс» занимала с восьмого по сорок третий этаж в обычном, облицованном серым гранитом небоскребе в двух кварталах от Нью-Йоркской фондовой биржи. Основанная в 1968 году, «Харрингтон Вайс», или для краткости «ХВ», была новичком на этой улице. В отличие от конкурентов, многие из которых открылись сотню лет назад, она не могла похвастаться столь долгой историей. Так же как и не могла соперничать с ними своими размерами. С капиталом три миллиарда долларов компания насчитывала чуть больше двух тысяч сотрудников, рассредоточенных по офисам в Нью-Йорке, Лондоне, Шанхае и Токио.

Но Соломон Генри Вайс никогда и не хотел, чтобы его компания стала самой крупной. Он предпочитал быть лучшим. Сол Вайс родился в районе Шипсхед-Бэй нью-йоркского Бруклина. В четырнадцать лет он бросил школу и устроился курьером на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Трудолюбивый и сообразительный, он ничего не принимал на веру и быстро продвигался вверх по служебной лестнице. Успел побывать биржевым маклером и аналитиком, пока наконец не стал самостоятельным участником финансового рынка. Ему надоело представлять интересы других людей в качестве маклера, и он основал собственную компанию, вложив в нее все свои сбережения, а также небольшие суммы, которые удалось занять у родственников и друзей.

Это были шестидесятые, эпоха конгломератов, и на Уолл-стрит заправляли «нифти-фифти» — около пятидесяти самых ловких компаний, которые, казалось, единолично отвечали за взлет индекса Доу-Джонса с трехсот пунктов почти до тысячи. Но Вайс никогда не страдал стадным чувством. У него не было цели обойти этот индекс на несколько пунктов. Он хотел, грубо говоря, надрать ему задницу и оставить его просить пощады на усыпанном обрывками бумаги полу в торговом зале.

Поначалу Вайс занялся акциями. Он ставил по-крупному, с привлечением заемного капитала, на акции только двух-трех компаний одновременно. Некоторые называли его рисковым игроком, но у него на этот счет было другое мнение. Вайс знал всю подноготную компаний, в которые вкладывал деньги, поэтому рассматривал сам процесс скорее не как игру, а как хорошо просчитанный риск. В первый год он получил со своих инвестиций пятьдесят процентов прибыли, в следующий — сорок пять. Прошло немного времени, и о нем заговорили как о необыкновенно удачливом трейдере. За десять лет штат его компании увеличился с пяти работников до пятисот, а капитал — с миллиона до миллиарда долларов. И это было только начало.

На самом деле никакого мистера Харрингтона, который имел бы отношение к повседневной деятельности компании, не существовало. Вайс выбрал это имя как созвучное имени Харриман:[4]«Браун бразерс Харриман» — синоним старой респектабельной преуспевающей компании. Сам Вайс выражался еще более красноречиво: «Ни одна убеленная сединами леди не доверит наследный капитал своего дражайшего внука шайке продувных нью-йоркских евреев».

Такой персонаж, как Вайс, мог появиться только на Уолл-стрит: приземистый толстяк с большими выразительными карими глазами, отвислыми щеками и характерными темными волосами — тугая спираль, которую никаким количеством геля закамуфлировать ему не удавалось. Он любил смелые костюмы в полоску с не менее смелыми полосатыми рубашками. Его галстук удерживала на месте булавка, украшенная бриллиантом в четыре карата, а солидные золотые швейцарские часы он носил поверх французского манжета — в точности как Джанни Аньелли, ныне покойный итальянский миллиардер и председатель совета директоров компании «Фиат». И не важно, что Вайс не знаком с Аньелли, не говорит по-итальянски и вообще никогда не был в Европе. Он с первого взгляда видел, что классно, а что нет. Это распространялось и на гаванские сигары: огромная «Ромео и Джульетта» была зажата у него между пальцами по десять часов в день все семь дней в неделю.

И все-таки, несмотря на внешний лоск, Вайс был само благоразумие, вещавшее тихим, спокойным голосом глубоко и искренне верующего пожилого человека. В финансовых кругах о нем ходили легенды. Вайс был последним порядочным финансистом, олицетворением безупречной честности, поэтому к нему первому обращались наиболее престижные корпорации Америки. За минувшие годы он не раз получал предложение продать свою компанию, и суммы порой назывались совершенно невероятные. Но Вайс всегда отказывался: компания была для него семьей, а семья дороже любых денег. К нему все так по-семейному и обращались — Сол.

В основном компания «Харрингтон Вайс» обслуживала крупный капитал, имея дело с солидными организациями, банками, брокерскими фирмами и внушительными семейными трастами. Минимальный баланс каждого из клиентов был установлен на уровне десять миллионов долларов, но предпочтение отдавалось тем, кто «стоил» от пятидесяти миллионов и выше. Отдел банковских инвестиций специализировался на консалтинговых услугах в сфере слияний и поглощений, а также вел корпоративные финансовые дела тщательно отобранной группы компаний.

На Уолл-стрит «ХВ» имела репутацию гаранта прибыльной сделки. Говорили, что у Вайса легкая рука — к чему ни прикоснется, все превращается в золото, но везение здесь ни при чем, думал Болден, проходя сквозь вращающиеся двери. Просто упорный труд. Долгие часы кропотливого изучения балансовых отчетов, доходных и расходных статей — без этого невозможно докопаться до истины и постичь всю механику работы той или иной компании. И еще больше часов тратится на вычисление факторов, которые должны заставить шестеренки крутиться быстрее.

Болден провел пропуском над сканером и прошел через турникет.

— Привет, Андре, — произнес он, кивая охранникам. — Привет, Джемаль.

— Доброе утро, мистер Би.

Он поспешил по людному коридору к лифтам, которые обслуживали этажи с тридцать шестого по сорок пятый, и протиснулся в один из них, битком набитый людьми. На нем был темно-серый костюм, голубая в белую полоску рубашка и синий галстук и поверх всего этого пальто-тренч. В одной руке он держал уже не новый, но ухоженный портфель, в другой — зонтик. Взгляд мельком скользнул по лицам вокруг. Усталые, вечно занятые мыслями о работе мужчины с темными кругами под глазами. Безропотные женщины с избыточным макияжем и печатью озабоченности на лицах. Он тут как дома.

На сорок втором этаже Болден вышел и помахал рукой Мэри и Ронде, стоявшим за администраторской стойкой, На которой карточным веером лежали номера «Уолл-стрит Джорнал» и «Нью-Йорк таймс». Газеты Болден брать не стал: за чтение прессы на рабочем месте грозило немедленное увольнение. Это преступление пострашнее, чем держать на виду открытую бутылку виски «Джек Дэниелс» и непотушенный окурок марихуаны в пепельнице.

Деревянный пол шикарного офиса в стиле эпохи английского регентства покрывали темно-красные ковровые дорожки. В просторном зале выстроились в ряд полированные столы девятнадцатого века. Стены, покрытые шелковыми обоями благородного цвета старой слоновой кости, украшали гравюры: сцены псовой охоты, старинные американские корабли и пасторальные пейзажи. В какой-то нише стоял даже бюст Адама Смита.

В семь тридцать офис начинал оживать. Болден шел через зал и видел, что большинство начальников уже на месте, за своими письменными столами — просматривают электронную почту, меморандумы о предложениях и доклады аналитиков, составляют квартальные отчеты и, главное, соображают, каким бы хитроумным способом заработать сегодня для компании немного зеленых. В «Харрингтон Вайс» царил дух партнерства: вся прибыль строго фиксировалась и бонусы распределялись соответственно доле участия каждого. Короче говоря, что добыл, то и съел.

— Привет, Джейк! — Болден заглянул в одну из дверей. — Спасибо, что пришел вчера. Твой благотворительный взнос… сумма просто огромная. Нет, правда, у меня слов нет…

Тихий темноволосый мужчина молча трудился за компьютером.

— Ты стоишь того, Томми, — ответил он гулким голосом, не отрывая взгляда от экрана.

Джейк Фланнаган. Глава отдела инвестиций. Босс Болдена.

Болден работал в «ХВ» уже шесть лет. Начинал он как один из рабов на галере — молодых специалистов, которым платили сто тысяч в год без бонусов. Его первое назначение было в отдел, который занимался слияниями и поглощениями. Он просиживал бесконечные часы над финансовыми отчетами, пытаясь установить настоящую рыночную стоимость приобретаемой компании. Что, если ее доходы возрастут на два процента? А если на три? А на четыре? А если уменьшатся затраты? Бесконечная вереница перестановок, чтобы точно вписаться в финансовые возможности клиента.

Из этого отдела его перевели в отдел финансовых рынков ценных бумаг, где он научился, как определять стоимость ценных бумаг, занимался их первичным размещением, мезонинными долгами или «бросовыми» облигациями. А затем он оказался в отделе собственно банковских инвестиций, где в его обязанности входило три дня в неделю посещать различные компании и подкидывать им идеи по поводу того, что необходимо приобрести, какие дочерние компании лучше продать, и, конечно, рассказывать о том, какие выгоды приносит размещение акций на вторичном рынке. В портфеле Томаса Болдена, этакого рекламного агента в костюме за тысячу долларов, найдутся индивидуальные решения проблем именно вашей компании!

— Здравствуйте, Адам, мисс Ивлин, — приветствовал он двух младших сотрудников, уступая им дорогу.

Болден знал всех по именам. Это был его принцип.

Оставив в гардеробной плащ и зонт, он прошел в другой конец коридора, чтобы взять две чашки кофе — одну для себя, другую для своей секретарши-референта Алтеи.

Год назад, получив повышение, он стал директором и возглавил одно из подразделений, занимавшихся специальными инвестициями. В задачи его отдела входило поддерживать отношения компании с растущим числом частных акционерных компаний. Его клиентами были «сливки» финансового общества: «Хэллоран груп», «Олимпия инвестментс», «Атлантик ориентал груп» и «Джефферсон партнерс».

Частные акционерные компании — или финансовые спонсоры, как их еще называли, — занимались тем, что покупали компании, выявляли и устраняли их слабые места, а через несколько лет выгодно продавали. Для этого они создавали пулы, временные объединения инвесторов, учреждавших соответствующий фонд. Эти фонды обычно оценивались от пятисот миллионов долларов до шести-семи миллиардов. Самый важный его клиент — компания «Джефферсон партнерс» — была готова со дня на день закрыть первый в этом финансовом секторе десятимиллиардный фонд. Сегодня вечером Болдену предстоял шикарный званый ужин в Вашингтоне — нужно помочь Джефферсону убедить последних сомневающихся.

Кроме того, в обязанности Болдена входило следить за всеми новостями, касающимися компаний, выставляемых на продажу, и своевременно информировать своих клиентов. Компании могли быть выставлены на открытые торги или продаваться частным образом. Текстильная промышленность, финансы, потребительские товары или нефть. Объединяло их только одно — масштаб. Частные акционерные компании, клиенты Болдена, не покупали то, что оценивалось меньше миллиарда долларов.

В какой-то мере отдел специальных инвестиций (ОСИ) можно было назвать «звездной» командой: укороченный рабочий день, меньше клиентов, пыль в глаза, но какой уровень… И конечно, бонусы. Никто не зарабатывал столько, как эти жирные коты из ОСИ. И на это была своя причина: тесные связи, выкованные в процессе работы с клиентами, как правило, приводили к тому, что каждый год по крайней мере один исполнительный директор уходил из «ХВ» на более зеленые и бесконечно выше оплачиваемые пастбища частных акционерных компаний. Партнер в «ХВ» зарабатывал от пяти до двадцати пяти миллионов долларов в год. А спонсор платил на той же должности в пять раз больше. Реальные деньги.

— Опаздываешь, — сдержанно заметила Алтея, стрельнув в его сторону подозрительным взглядом карих глаз.

Болден поставил на ее стол стаканчик с кофе, прошел в свой кабинет и снял с двери вешалку.

— Закрой дверь, — сказал он.

— С той или с этой стороны?

— С этой.

— Что случилось? — спросила она, входя к нему в кабинет. — Выглядишь неважно.

— У меня возникла небольшая проблема, и мне нужна твоя помощь.

Алтея прикрыла за собой дверь.

— Да?

14

Было пять минут девятого. Телефонист поднял взгляд от наручных часов и посмотрел вслед ночному портье, который, выйдя из здания, переходил улицу, направляясь к перекрестку Саттон-плейс и 55-й улицы. Пожилой ирландец немного покачивался на ходу, и телефонист догадался, что не только от усталости. Подождав, пока портье исчезнет за углом, он покинул свой теплый и уютный фургончик и вошел в холл дома сорок семь на Саттон-плейс.

Махнув дневному портье, он извлек из кармана наряд на проверку телефонной сети. Одет он был в рабочий комбинезон. На бедрах болтался пояс с инструментами. Телефонист очень старался не встретиться с портье взглядом и, когда говорил с ним, смотрел в пол, словно, несмотря на свой огромный рост, был крайне застенчивым. Ему не хотелось, чтобы запомнились его распухший нос и свежие, располосовавшие подбородок и шею порезы. Поболтав с портье пять минут ни о чем, он спустился на лифте в подвальный этаж и проверил щиток, откуда по всему зданию тянулись телефонные провода. На то, чтобы отыскать линию в квартиру 16Б, потребовалось меньше минуты. Подслушивающее устройство, установленное несколько недель назад, было на месте. Все звонки поступали на центральную станцию, которая находилась в соседнем квартале, а оттуда через спутник — в округ Колумбия, в оперативный центр Организации.

Оставив инструменты на полу, он вернулся к лифту и поднялся на шестнадцатый этаж. Два цилиндрических замка сдались быстро. В следующую минуту он уже входил в квартиру Томаса Болдена. Отстегнув пояс с инструментами, он оставил его на полу и натянул пару медицинских перчаток. Бахилы поверх ботинок, какие обычно носят альпинисты, не давали подошвам скрипеть на паркетном полу. Он аккуратно протер дверной косяк и ручку, чтобы не осталось отпечатков пальцев.

Мяяяууу!

Волк крутанулся на каблуках, и в руке у него блеснул боевой нож с двухсторонним лезвием. В кухне на барной стойке сидел огромный полосатый котище. Волк опустил нож и подождал, пока сердце снова станет биться спокойно. Кот поднял в приветствии лапу и склонил голову набок.

— Вот нелегкая! — пробормотал Волк, убирая нож в ножны. Про кота ему ничего не говорили. Он погладил животное, хотя кошки ему не нравились: в них нет преданности.

Имя этого человека было Уолтер Родриго Рамирес, и родился он в мексиканском городе Сьюдад-Хуарес. Но сколько он себя помнил, его всегда звали Волком. В его представлении волк был самым благородным созданием на земле. Охотится он, только когда хочет есть. И в первую очередь заботится о семье. Не предает свою стаю. И в лесу он самый главный.

Всю спину Волка покрывала цветная татуировка: морда волка, готовящегося к прыжку. Если внимательно вглядеться в глаза зверя, можно различить и его жертву — охотника с поднятыми руками. Этот охотник — воплощение зла, а волк — это он, Уолтер Рамирес.

Покровительствовать слабым. Защищать невиновных. Поражать подлых врагов и, как орудие в руках Бога, искоренять зло.

Вот такое кредо было у Волка.

Болден занимал в его списке врагов первую строчку.

Болден — охотник. Болден — зло. Скоро он поднимет руки, умоляя о пощаде. Но Волка не проведешь. Он не простит. Никому еще не удавалось унизить Волка.

Начиная с самой удаленной от входа точки и продвигаясь в обратном направлении, Волк обыскал квартиру — ванную, спальню, гостиную, кухню. Для крупного мужчины он двигался удивительно тихо и уверенно. Этому он учился в таких знаменитых местах, как Военный инструкторский центр Коверта и Центр подготовки спецназа. За шестнадцать лет военной службы в Кувейте, Боснии, Колумбии и Афганистане он довел свои профессиональные навыки до совершенства. Его специализация изящно именовалась «захват врага с целью получения информации». Менее изящно его называли «поставщик языков».

Прошло три года, как он снял военную форму, и все-таки он никогда не покидал воинскую службу. По настоянию своего командира он уволился в запас и устроился на работу в компанию «Сканлон корпорейшн», тесно сотрудничавшую с высшими правительственными кругами. Это она выполняла большую часть той работы, за которую официально вооруженные силы не брались. Оплата в четыре раза превышала его сержантский оклад, и, кроме того, компания предлагала пенсионный план 401 (к). Также ему полагался отличный соцпакет и страховой полис на двести пятьдесят тысяч. Все вместе было неплохой компенсацией за тот максимум, что он бы получил после отставки, до которой оставалось еще четыре года. Он должен кормить и одевать семью — жену и троих маленьких ребятишек, старшему из которых не было и семи. Но была и другая причина, для него более веская: на новом месте он помогал правительству Америки укреплять свои позиции как внутри страны, так и за рубежом.

Последние два года Волк охотился за террористами в пурпурно-красных горах Гиндукуша — в Афганистане, Пакистане и приграничных областях между ними, где обычные законы давно не действуют. Обнаружив «плохого парня», он вызывал свою команду «волчат», устанавливал периметр и сидел в засаде до ночи. Доставал айпод, вставлял в уши наушники и врубал «Металлику». Поражая цель, Волк наслаждался адреналином, щедро поступающим в кровь.

Но захват «плохих парней» был только половиной его работы. Другую половину составлял их допрос. Время имело значение. Десять минут решали многое: или пан, или пропал. Часто за десять минут решалась судьба рядового американского солдата: умрет он или останется жив. Именно такой виделась жизнь Волку. Либо черное, либо белое. И его не трогала вся эта брехня по поводу того, что пытки ничего не дают. Еще как дают! Когда с человека заживо сдирают кожу, он выдаст и свою доченьку-малютку. Кто станет врать, когда суперострый охотничий нож Буи срезает с тебя кожу, полоска за полоской. Иногда он вспоминал жуткие вопли своих жертв, но вспоминал без содрогания.

Долг. Честь. Страна.

И это тоже было его кредо.

Его отцу, бедному мексиканскому эмигранту без образования и профессии, Америка дала шанс. Сейчас отец ездил на красном «кадиллаке» и владел процветающим бизнесом — сетью химчисток в техасском Эль-Пасо, и только что открыл вторую сеть в Мексике, в Сьюдад-Хуаресе. Американские врачи искусно прооперировали «волчью пасть» сестре так, что ни одного шва не видно, и девушка сразу похорошела. Сейчас она уже замужем, и у нее есть дети. Американская армия, научив жертвовать собой ради высокой цели, сделала из него мужчину. Лучшим днем своей жизни Волк считал день, когда он получил американское гражданство. Каждое утро и каждый вечер он молился о президенте этой страны.

И теперь эта паршивая задница Болден хочет все изгадить, сунув свой вонючий нос куда не следует. Снюхался с левыми недоумками, возомнившими, что они лучше знают, как и что, чем правительство в Вашингтоне. Он окинул взглядом гостиную — пижонская мебель, клевое стерео и потрясающий вид из окна. У этого Болдена все слишком хорошо, чтобы он еще и гадил такой замечательной стране. Ну ничего, Волк его остановит.

Через семнадцать минут Волк незаметно покинул квартиру. Только одно привлекло его внимание: неумелый рисунок, который он нашел в мусорном ведре. Он сразу понял, что изображено на клочке бумаги, и тут же, позвонив Гилфойлу, доложил о своей находке.

— Этот человек — шпион, — добавил Волк в конце телефонного разговора. — Он не из тех, кто забудет и простит то, что ему сделали.

15

— Мне нужен список всех компаний, которые мои постоянные клиенты покупали и продавали за последние двадцать лет, — сказал Болден, когда Алтея села.

— Какой список?

— Список компаний, которые мои клиенты покупали и продавали. Эту информацию можно найти в меморандумах о предложении. Полистай их и выпиши все, что нужно.

— Но почему я? Разве ты не можешь поручить это кому-нибудь из коллег, кто любит вкалывать еще больше твоего?

— Я хочу, чтобы этим занялась именно ты.

— Извини, Том, но у меня все утро расписано по минутам. Вон на столе три твоих отчета по затратам, потом…

— Алтея! — не сдержался Болден. — Сделай, как я прошу. Пожалуйста, — процедил он сквозь зубы.

Алтея кивнула, но он заметил, что она сердится.

Как добрая половина референтов в офисе, Алтея Джексон была мать-одиночка и работала по десять часов в день, чтобы ее сын жил лучше, чем она. Алтея родилась на острове Сент-Мартен, одном из Антильских островов, поэтому свободно говорила по-французски и вполне прилично по-испански. Во всяком случае, ее испанского вполне хватало, чтобы ругаться с уборщиками, когда они не хотели оставить рабочий стол Болдена в покое. При небольшом росте она принципиально не носила обувь на каблуках и тем не менее всегда ходила как королева. Властная, высокомерная и темпераментная, она также была остроумным, преданным делу и высококвалифицированным работником. В идеале ей самой надо было бы окончить школу, а потом получить университетское образование.

— Начни с «Галларана», затем — «Атлантик ориентал» и «Джефферсон партнерс». Найди меморандумы о предложении для всех фондов, которые создавали эти компании. Там в конце есть список ранее проведенных сделок. Название компании, за сколько ее купили, за сколько продали и сумму прибыли инвесторов. Самое главное — названия компаний и их основные виды деятельности.

— Что именно ты ищешь?

— Это я пойму, только когда увижу список.

— Если бы ты понял сейчас, то значительно облегчил бы мне работу.

Болден подался вперед:

— Просто сделай, как я прошу. Позже я все объясню.

Подняв глаза к потолку, Алтея раздраженно вздохнула, затем встала и открыла дверь.

— Встреча с «Джефферсон партнерс» перенесена в конференц-зал на сорок втором этаже. В восемь часов.

— Кто подтвердил свое присутствие?

— Со стороны «Джефферсон партнерс» — Франклин Стаббс и «графиня», то бишь Николь Симоне.

— Твоя любимица.

— Жаль, что она не так красива, как ее имя. Дитя родилось безобразным.

— Алтея, будь милосердна, — заметил Болден.

— Я не милосердна? Да ты знаешь, откуда она? Из Бейонна, Нью-Джерси. А воображает, что говорит по-французски лучше меня!

— Все-то тебе известно! Даже страшно подумать, что тебе наговорили обо мне. — Болден принялся собирать нужные ему бумаги. — Что еще у нас сегодня?

— В десять заседание финансового комитета. В одиннадцать собеседование с молодым человеком из Гарварда. В одиннадцать тридцать селекторное совещание с Уайтстоуном. В двенадцать обед с мистером Шпрехером. Затем…

— Позвони ему и перенеси на другое время, у меня изменились планы.

Алтея оторвала взгляд от блокнота.

— Нельзя пропускать обед с мистером Шпрехером, — произнесла она весьма выразительно. — Никто не ссорится с главой комиссии по компенсациям за две недели до распределения бонусов.

— Сегодня я обедаю с Дженни.

— Нет, не обедаешь. Шпрехер уже месяц в твоем рабочем календаре. Он заказал столик в «Цирке» и велел Марте разгрузить его рабочий день до четырех часов, а затем на шесть заказать массаж в клубе. Он собирается очень хорошо провести время.

Болден побарабанил по столу. Никуда не денешься! Бонус Алтеи напрямую зависел от бонусов Болдена, и она никогда не даст ему об этом забыть.

— Ладно, — сдался он, бросив взгляд на часы. У Дженни только начались занятия. Где-то через час — у нее как раз будет перемена — он все уладит. — Напомни мне после встречи с «Джефферсоном» позвонить Дженни.

Все еще качая головой, Алтея вышла из его кабинета.

— И, Томми, — сказала она, задержавшись в дверях, — у тебя что-то на щеке. Типографская краска, кажется. Сейчас принесу мокрую салфетку стереть. Похоже, ты уж очень вчера заработался.

Вздохнув, Болден вытащил из кармана брюк клочок бумаги с рисунком татуировки и положил на стол перед собой. Написал под рисунком корона и Бобби Стиллман, снова сложил листок и убрал в карман.

Пора взять себя в руки и перестать думать о ночном происшествии: работы выше крыши.

— Алтея, — позвал он, — сегодня вечером у меня обед с «Джефферсоном» в округе Колумбия. Проверь еще раз, когда мой рейс и когда нужно выходить.

Приготовив документы для встречи, Болден огляделся. Кабинет был не слишком просторным, метра четыре с половиной на три. Один из пяти в этом крыле сорок второго этажа. Из окна открывался вид на Стоун-стрит, и взгляд тут же упирался в другое офисное здание. Но если прижаться щекой к стеклу, то можно увидеть маленький кусочек Ист-Ривер. На полках вдоль стен стояли фотографии Дженни и некоторых из его удачных воспитанников в клубе «Гарлемские парни». Вот Джереми Маккорли. Сейчас он заканчивает Массачусетский технологический институт, и, как накануне узнал Болден, ему предложили стипендию в Калифорнийском технологическом институте в Пасадене. Тоби Мэтьюз играет в бейсбольной команде и получает полную стипендию в Техасском университете в Остине. Член юношеской сборной страны. Марк Рузвельт оканчивает первый курс Дипломатической школы Джорджтаунского университета — самой лучшей в мире дипломатической школы. Неплохо для ватаги трудных подростков из Гарлема. Болден старался не терять их из виду, поддерживал с ними связь, переписывался по электронной почте, собирал посылки и помогал с билетами на самолет, чтобы они всегда могли попасть на праздники домой.

И там же стояла фотография Болдена с мальчишкой, у которого судьба сложилась не так благоприятно. Дариус Фелл. Чемпион по шахматам. Финалист всевозможных турниров от штата Нью-Йорк, теперь он стал крупным наркоторговцем, законченным уголовником и членом бандитской группировки высшей лиги. Дариус порвал с Болденом. Сейчас он еще бесится на свободе, но Болден считал, что ему осталось не больше года: либо убьют, либо посадят.

Ближайшее, что надо сделать… «Джефферсон партнерс»… «Трендрайт корпорейшн»… сделка на пять миллиардов долларов. Болден, соберись.

Он взял увесистый экземпляр переплетенного меморандума. На обложке было написано кодовое название. Обычная практика для сделок, в которых компании выставляются на открытые торги. Компания-цель — «Трендрайт» — была в стране второй по величине корпорацией, перерабатывающей информацию по потребителям и имеющей дело с более чем миллиардом отчетов в день. Купил человек машину — «Трендрайт» уже знает об этом, продал дом — «Трендрайт» получает подробную информацию. Пропущенный платеж по ипотеке, просроченный долг по кредитной карте или увеличение страховки — «Трендрайт» знает обо всем этом и даже больше. Имя, возраст, номер социальной страховки, ежегодный доход, место работы, динамика зарплаты, история вождения автомобиля, штрафы и вообще отношения с законом плюс семьдесят других пунктов информации о человеке. В базе данных этой компании каждый человек — а это девяносто восемь процентов всех американцев — определялся в одну из семидесяти «групп», среди которых были и такие, как «одинокие горожане», «двое детей и никакой перспективы», «нервные старички».

Корпорация продавала эту информацию своим клиентам, в число которых входили девять ведущих банков, выпускающих кредитные карты, почти все крупные банки, страховые компании и автомобилестроительные предприятия, а с недавних пор и федеральное правительство, которое использовало личностно-ориентированные технологии «Трендрайт корпорейшн» для проверки авиапассажиров. И за все это компания получала ежегодный доход в три миллиарда долларов и четыреста пятьдесят миллионов чистой прибыли.

Эту сделку Болден лелеял как собственное дитя. Сама идея принадлежала ему. Он связался с компанией и предложил ее «Джефферсон партнерс». Присматривал за ходом событий, следил за финансами. Все было на мази. Гонорар «ХВ» перевалит за сотню миллионов долларов. Это будет его первая большая сделка.

Реальные деньги.

В этот момент он заметил седеющую гриву Сола Вайса, замаячившую в дальнем конце коридора. Он был одет в двубортный синий костюм, из нагрудного кармана которого торчал уголок шелкового платка. В руке он держал незажженную сигару. Рядом с ним шел исполнительный директор компании Майкл Шифф.

— Алтея, что там насчет моего рейса? — снова спросил Болден.

Выглянув из кабинета, он увидел, что женщина сидит за своим рабочим столом и плачет.

— Что случилось? — спросил он, бросившись к ней. — Что? Что-нибудь с Бобби? С ним все в порядке?

— Ох, Томас, — всхлипывая, отвела взгляд Алтея.

Болден опустил руку ей на плечо, но, к его удивлению, Алтея ее сбросила. Он поднял взгляд. Вайс, Шифф и два охранника неумолимо приближались. Каменные лица. Невозможно было ошибиться в их намерении. Ребята жаждали крови. Интересно, какой бедолага будет их жертвой на этот раз?

— Томми! — произнес Сол Вайс, поднял руку и ткнул указательным пальцем в сторону Болдена. — Нам надо поговорить.

16

Пятью этажами ниже замерзшего пейзажа Вирджинии сидел Гилфойл, слушая запись телефонного разговора Томаса Болдена с Дженнифер Дэнс, сделанную в 6:15 утра.

«— Не ходи, — говорила женщина, — Я тоже возьму выходной. Приезжай ко мне.

— Не могу, — ответил Болден.

— Ты мне нужен. Приезжай. Слышишь?

— Джен, это большая сделка. Люди прилетят из столицы. Ну как я могу не пойти?

— Ладно, тогда вместе обедаем. Мне тоже надо тебе кое-что сказать.

— Хоть намекни.

— Скажу при встрече. Но предупреждаю: я ведь потом могу тебя и похитить.

— Если с „Джефферсон партнерс“ все пройдет гладко, похищай. Итак, ровно в двенадцать, да?

— Где всегда?

— Конечно. Да ты-то как? Что с рукой? Всего десять швов?

— Откуда ты знаешь?»

Запись закончилась.

Гилфойл восседал за столом из нержавеющей стали на верхнем уровне оперативного центра Организации. Залитое тусклым голубоватым светом помещение напоминало университетский лекционный зал. На трех нисходящих уровнях установлены широкие пульты управления. Персонал — только мужчины и исключительно с докторской степенью. Элита университетов, чья специализация — компьютеры, электротехника и близкие к ним области. В прошлом все они работали в исследовательском центре компании «Белл телефон», в «Люсент», «Майкрософт» или фирмах того же уровня. Оплата была соответствующей. Их привлекала перспектива научных исследований на самом продвинутом и, разумеется, самом засекреченном оборудовании в мире.

От слабого гула содрогнулся пол: это включились кондиционеры. Наверху мог быть и минус один градус, но массивная цепь параллельно соединенных суперкомпьютеров в сочетании с нехваткой естественной вентиляции означала, что здесь температура намного выше.

— Хотите прослушать еще раз? — спросил со своего места оператор по фамилии Гувер.

— Спасибо, мистер Гувер, достаточно.

Гилфойл побарабанил пальцами по столу, не сводя взгляда с неумелого рисунка из квартиры Болдена. Вздохнув, он неохотно признал, что мистер Пендлтон прав: наверное, машина действительно знает лучше, чем он. Стену перед ним занимали три больших экрана. Сейчас один из них показывал карту Манхэттена, нижнюю часть которого покрывала, образуя силуэт, похожий на колокол, россыпь синих огоньков. Проходило несколько секунд, и огоньки, словно в новомодной компьютерной игре, перемещались вдоль четко обозначенных улиц. Под каждым огоньком высвечивалась трехбуквенная аббревиатура. Огонек обозначал одного из его людей, вернее, его местонахождение, — сигнал передавался с помощью специального чипа, имплантированного в плечо. Кроме имени носителя, чип также содержал информацию о группе крови и медицинскую историю.

Посреди синих огоньков одиноко мерцал красный.

И именно этот красный огонек, вспыхивавший на углу 5-й авеню и 32-й улицы, интересовал Гилфойла. Огонек неравномерными скачками продвигался от квартала к кварталу, затем на мгновение исчез и через несколько секунд появился опять на полквартала дальше. На Манхэттене много небоскребов, да и объем сотовой связи приличный, поэтому непросто отслеживать слабые GPS-сигналы, исходившие от сотового телефона, — а в случае Томаса Болдена это был смартфон «Блэкберри».

Где всегда?

Конечно.

— Мистер Гувер, пожалуйста, выведите операции по кредитным картам Болдена за последние двенадцать месяцев.

— По всем? У него — Visa, MasterCard и две карты American Express, одна персональная и одна корпоративная.

— Корпоративную AmEx не надо. Деловые расходы нас не интересуют.

Даже за то недолгое время, что Гилфойл общался с Болденом, он успел понять, что перед ним честный человек. Во всяком случае, вряд ли Болден станет обедать со своей подружкой за счет компании.

— Что ищем? — спросил Гувер.

— Обеденные заведения в Нью-Йорке к югу от Сорок восьмой улицы. Время — с одиннадцати утра до двух часов дня.

В оперативном центре поддерживалась температура около двадцати градусов, но ему было жарко и неуютно. Достав из кармана носовой платок, Гилфойл вытер лоб. Через несколько секунд на экране появилась информация о заведениях в центре Манхэттена, где обедал Болден. Получилось двенадцать эпизодов, разбросанных по десяти местам, — Гилфойл предполагал, что будет больше.

Десять лет назад Организация купила самую большую национальную компанию, которая занималась обработкой информации по всевозможным потребительским кредитам — кредитные карты, ипотека, автомобильные кредиты. Через какое-то время компания была продана, но Организация не забыла сделать в ее программном обеспечении лазейку, чтобы иметь негласный доступ к базам данных в режиме реального времени.

— Теперь выясним, где Болден пользовался банкоматами. Я был бы весьма благодарен вам, если вы покажете их местонахождение на экране.

Прошла минута: синие и красные огоньки исчезли, их заменила россыпь зеленых, покрывших весь Южный Манхэттен. Гилфойл сразу обратил внимание на их плотность в районе площади Юнион-сквер.

— Дайте список ресторанов на Юнион-сквер.

По периметру парка загорелись шесть огоньков.

— Болден расплачивался в этих ресторанах кредитной картой? — спросил Гилфойл.

— Нет.

— Тогда ищем дальше. Просмотрите записи его телефонных разговоров с того момента, как мы ведем за ним наблюдение. Проверьте электронную почту и веб-адреса, к которым он часто обращался.

Гувер нахмурился:

— Это может занять некоторое время.

— Постарайтесь, чтобы не заняло. В три часа он обедает с мисс Дэнс, и мы собираемся явиться к этому обеду.

Когда известие о смерти Сола Вайса и, что более важно, побеге Болдена достигло Гилфойла, он как раз просматривал досье Болдена, стараясь понять, почему «Цербер» обозначил его как преступника четвертого класса. «Цербер», сторожевой пес Организации, был суперкомпьютером, запрограммированным на выявление улик, указывающих на деятельность, которая могла причинить вред их делу. Он искал эти улики в телефонных разговорах, бортовых журналах, базах данных страховых компаний и фирмах, приобретающих недвижимость по поручению частных клиентов, кредитных историях, банковских базах данных, профилях потребителя и многих других хранилищах информации о частных лицах. Все эти источники официально причислялись к тем, что содержат информацию о частной жизни граждан.

На протяжении многих лет Организация скупала компании, работающие в этих областях. И хотя обычно после реструктуризации приобретенные компании быстро и выгодно продавались, она не забывала устроить для себя несанкционированный доступ к их базам данных. После 11 сентября Организация начала собирать эти компании воедино, руководствуясь определенной стратегией, к тому же делалось это по просьбе правительства.

После терактов, обрушившихся на Всемирный торговый центр и Пентагон, министерство обороны США учредило информационное агентство с целью создания компьютерной сети, которая помогала бы спецслужбам предупреждать и предотвращать террористическую угрозу. Официально программа называлась «Тотальное владение информацией». Общественность возмутилась, что правительство собирается вторгнуться в частную жизнь граждан и вообще ведет себя как Старший Брат или всевидящее и всезнающее государство из романа Оруэлла, поэтому название быстро изменили на «Контроль за террористами». Но девиз остался прежним: Scentia est potentia. «Знание — сила».

Агентство «Контроль за террористами» объединило технологии, помогающие силовым структурам выслеживать террористов по всему земному шару и эффективно вычислять место предполагаемого удара. Добыча данных, спутниковое наблюдение, оценка достоверности полученной информации, обнаружение каналов связей, опознавание человека по лицу и походке — вот немногое из того, что пускалось в ход. Защитники неприкосновенности частной жизни подняли шумиху, вынуждая правительство свернуть и эту программу. А Организация предложила свою помощь в ее возрождении. Тайном. «Никто не справится с этим заданием лучше нас», — доказывала она. И правительство согласилось.

Детище назвали «Цербером» — в честь ужасного трехголового пса, охранявшего вход в царство Аида. И хотя официально проект оставался под контролем правительства, Организация не забыла создать собственный портал, чтобы, если потребуется, получить доступ к базам данных. Если угроза для страны исходила из-за границы, то самой Организации следовало опасаться и иных угроз, и отслеживались они внутри страны. От обвинений, что «Цербер» вторгается в частную жизнь рядового американца, Организация только отмахивалась. Классический случай, когда все делалось во имя общего блага владеющим информацией меньшинством.

Сразу четыре «враждебных» показателя обозначили Томаса Болдена как источник опасности. Трех было достаточно, чтобы субъект держался в поле зрения как потенциально опасный. Четыре показателя влекли за собой установление наблюдения с помощью всевозможных электронных приборов. А пять давали право на немедленное вмешательство с автоматической отсылкой рапорта о принятых мерах.

Гилфойл по очереди просмотрел все показатели. Первый показатель суперкомпьютер вытащил из телефонного разговора Болдена с деловым партнером. Второй — из электронного письма, которое он послал приятелю в другой инвестиционный банк. Третий был результатом сканирования его домашнего компьютера. А четвертый возник из служебной записки по поводу инвестиционной политики компании, поданной на имя Сола Вайса.

Ключевые слова, привлекшие внимание «Цербера», были выделены желтым: «недоверие», «сговор», «незаконные операции», «Трендрайт», «противоправительственный», «монопольный». И «Корона». Этот процесс назывался «извлечением доказательств» и заключался в обнаружении в различных текстах улик и связывании их воедино.

Выделяя каждый показатель и читая его в контексте, Гилфойл наконец понял, где «Цербер» ошибся. Когда Болден употреблял слова, близкие или связанные с корпоративным названием Организации, «Цербер» делал ложное заключение о нависшей угрозе. В конце концов, это всего лишь компьютерная программа. Мощная, без сомнения. Но нельзя ожидать от нее безошибочной работы. По крайней мере, на этом этапе.

В тупик, однако, ставил последний показатель, взятый из телефонных разговоров Болдена. На прошлой неделе три вечера подряд Томас Болден из дома звонил в Нью-Джерси, на номер, зарегистрированный, как выяснилось позже, на имя Бобби Стиллман. Гилфойл дважды проверил информацию — Стиллман проживает по этому адресу, в этом нет сомнений. И тем не менее Гилфойл знал точно: Болден не врал, что не знает никого с таким именем. И не имеет никакого представления о «Короне».

У Гилфойла был особый дар, который позволял ему с невероятной точностью распознавать не только намерения другого человека, дружественные или враждебные, но и то, лжет этот человек или говорит правду. Он чувствовал, когда собеседник внутренне закрыт. Но только на втором году службы в полиции города Олбани, штат Нью-Йорк, он научился доверять своей интуиции и использовать ее в деле.

В тот день он с напарником патрулировал на машине район Пайнвуд. Обычное дежурство. На тротуаре Гилфойл заметил бездомного, одетого в защитного цвета полушинель и спортивные штаны. На ногах у него были военные ботинки. В полицию как раз поступила жалоба на мужчину с похожим описанием: он приставал к женщине, когда та выгуливала собаку. Они остановили машину рядом с бродягой, и напарник, опустив стекло, спросил у бомжа имя. Сначала человек ничего не ответил. Как и у большинства бездомных, его психика была явно повреждена: он постоянно что-то бормотал. Длинные нечесаные волосы неряшливого вида и похожая на мочалку бороденка клочьями торчали во все стороны. Он продолжал идти своей дорогой, бросая на них косые взгляды. Ничто не свидетельствовало о том, что он вооружен или имеет враждебные намерения. До того дня в Олбани не было случая, чтобы какой-нибудь бродяга напал на полицейского. Это вам не Нью-Йорк.

Сидевший за рулем Гилфойл высунулся в окно и крикнул мужчине, чтобы тот остановился. Бродяга в конце концов послушался, и напарник Гилфойла, открыв дверь, поинтересовался:

— Куда направляетесь?

— Хочу, парни, показать вам одну штуку, — ответил бомж.

Он приблизился к машине, по-прежнему что-то бормоча невидимым существам, населявшим его мир. И при этом он улыбался. Большинство людей приняли бы этого типа за безобидного сумасшедшего. Но, поймав его взгляд, Гилфойл сразу догадался, что тот хочет убить полицейских. Выхватив револьвер, двадцатитрехлетний Гилфойл прижал напарника к спинке сиденья и дважды в упор выстрелил в бродягу. Тот рухнул на асфальт, куртка распахнулась, и под ней оказался кое-как прикрепленный огнемет, шланг которого проходил через рукав, а сопло лежало в ладони мужчины. В другой руке он сжимал зажигалку «Зиппо». При обыске вещей бомжа, оставленных в католическом приюте, обнаружили дневник, в котором он писал о своем желании «отправить копов обратно в ад».

Через пару месяцев Гилфойл выехал на вызов — бытовая ссора. Полицейские прибыли по адресу, но звонившей им женщины на месте не оказалось. Муж сказал, что она вышла что-нибудь выпить. Спокойно и уверенно отвечая на все вопросы Гилфойла, он объяснил, что жена просто разозлилась на него: он любил поиграть в азартные игры. Заподозрив неладное, Гилфойл с напарником обыскали квартиру, но ничего не нашли. Все вроде чистенько и в порядке, никаких следов борьбы или избиений. И все-таки Гилфойл не сомневался, что женщина убита. Он не понимал почему, но короткая беседа с мужем не оставила никаких сомнений. Он знал наверняка.

Гилфойл подошел к мужчине, встал почти вплотную — настолько близко, что видел только его лицо, чувствовал запах его дыхания, замечал малейшие движения губ и даже разглядел, что карие глаза были с зелеными крапинками, — и спросил, где тот спрятал тело. Спокойствие мужчины тут же улетучилось. Разрыдавшись, он провел их к встроенному шкафу в спальне и указал на большой чемодан, в который запихнул труп задушенной жены.

Слухи о необычном таланте Гилфойла разлетелись быстро. Вскоре его повысили по службе до детектива и поручали ведение наиболее сложных допросов. Его способностями заинтересовались ученые-бихевиористы из университета в Бингхэмптоне. В ходе экспериментов ему показали множество эпизодов викторины «Скажи правду», и каждый раз он верно угадывал тех, кто обманывал. Тогда ему показали копию циркуляра ФБР «10 самых опасных преступников в розыске», и он безошибочно определил, за что их разыскивают. Группа специалистов из АПОНИРа («Агентство по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам») пригласила его в проект «Диоген». Как известно, древнегреческий философ Диоген ходил от дома к дому, светил фонарем в лицо каждому встречному, пытаясь найти истинно честного человека. Несколько месяцев они вместе трудились над составлением каталога выражений человеческого лица. Они изучали медицинские тексты и описывали движение мельчайших лицевых мускулов. Таких выражений лица у них набралось сорок три. Но, несмотря на все старания, привить другим способности Гилфойла не получалось.

Лицо — это холст, на котором хозяин рисует все свои мысли и чувства. То скупыми и быстрыми мазками, то неторопливо-протяжными. Присмотритесь повнимательнее, и вы их увидите. Гилфойл умел мгновенно «прочесть» брови, губы, прищур глаз и правильно понять, что человек задумал. Таков был его дар.

И он знал, что Томас Болден говорит правду.

Но тогда пришлось бы признать, что ошибся «Цербер», то есть что система вычислила невиновного человека. На это он пойти не мог. И причиной тому были телефонные звонки от Болдена к Стиллман. Если Болден звонил Бобби Стиллман, следовательно, он должен ее знать.

Гилфойл взял в руки рисунок мушкета. Внутренним взором он все еще видел Болдена. Они снова находились на семидесятом этаже Башни Гамильтона. Взгляд медленно скользил по лицу Болдена, фиксируя малейший изгиб губ, движения глаз. Наконец Гилфойл решил, что хорошо бы еще раз поговорить с Болденом. Его преследовало неприятное чувство, что на этот раз — один-единственный — он ошибся и что Томас Болден его надул. А перспектива выглядеть дураком его совсем не устраивала.

— Гувер, — позвал он.

— Да, мистер Гилфойл?

— Как там дела?

— Медленно, сэр. Массив разговоров очень большой.

— Поторопитесь. Нам надо отправить туда людей до его прихода.

Взяв левой рукой листок, Гилфойл проворно, без помощи правой, сложил его вчетверо и убрал в карман. Много часов он потратил подростком на развитие ловкости рук — мечтал стать фокусником. Наедине с собой у него получались даже довольно трудные фокусы. Но на людях фокусник из него был никакой: он не умел улыбаться, и один этот недостаток сразу перечеркивал все его старания. Люди предпочитали смотреть не на его лицо, а на руки.

17

Все четверо протиснулись мимо Болдена в его кабинет. Один из охранников закрыл дверь и встал к ней спиной.

— Томми, сядь, пожалуйста, — произнес Майкл Т. Шифф — или Микки — исполнительный директор компании.

— Я лучше постою, Микки. В чем дело?

— Я сказал, сядь! Твои рассуждения про лучше-не лучше больше не интересуют компанию.

— Том, пожалуйста, сядь, — сказал Сол Вайс. — Чем скорее мы покончим с этим, тем лучше.

— Да, Сол, конечно. — Болден позволил главе компании подвести себя к одному из кресел, которые обычно предлагались посетителями. — Да что все это значит?

— А это значит, мистер, что ваше поведение безобразно, — по-прежнему агрессивно отчеканил Шифф. — И еще значит, что вы запятнали бесчестием репутацию почтенного учреждения и опозорили человека, который дал вам шанс подняться в жизни.

Исполнительный директор компании «Харрингтон Вайс» был худощавый, жилистый и очень гордился своей хорошей спортивной формой. Его красивый равномерный загар был цвета полированного дуба. Шиффа называли «Мистер Внутренние Дела» компании. Этот хладнокровный технократ надзирал за успешными набегами «ХВ» на вторичный рынок и рынок частных акций. Как всегда, на нем был сшитый на заказ дорогущий темно-синий костюм в полоску, из-под рукавов которого виднелась широкая полоса манжета. Он красил волосы в золотисто-каштановый цвет, но, как заметил Болден, сейчас у корней уже показалась седина. Похоже, неделя у Шиффа выдалась загруженная.

— Прекратите. Я не сделал ничего такого, что повредило бы репутации нашей компании. — И Болден повернулся к Солу Вайсу. — О чем он говорит?

В коридоре у кабинета уже собралась небольшая толпа. Секретари, помощники и даже кое-кто из руководителей отделов с мрачными лицами образовали полукруг, в центре которого, высоко подняв голову, стояла Алтея.

— Томас, тут такое дело, — произнес Вайс своим скрипучим баритоном, — сегодня утром Диана Чамберс сообщила нам о вашей вчерашней ссоре.

— Какой ссоре? — не понял Болден.

— В двух словах: она пожаловалась, что ты затащил ее в мужской туалет гостиницы и сильно избил, когда она отказалась заняться с тобой оральным сексом. Извини за прямоту.

Шифф нетерпеливо добавил:

— Для тебя что, обычное дело, если женщина отказала, избить ее так, что на ней не найти живого места? Ты из тех уродов, которым требуется подчинять, чтобы чувствовать себя мужиком?

— Диана Чамберс такое сказала? — ошеломленно переспросил Болден.

Как и он, Диана Чамберс была одним из руководителей среднего звена компании «Харрингтон Вайс». Хорошенькая, чопорная, миниатюрная блондиночка с подтянутой фигуркой, ослепительно-белыми зубами и карими глазами, которые казались немного навыкате, когда она улыбалась, Диана очень гордилась своим дипломом Йельского университета. Их отношения можно было назвать дружескими, хотя настоящими друзьями они не были.

— Это неправда! Все, что вы сказали, каждое слово — ложь! Вчера вечером я разговаривал с Дианой самое большее две минуты. И уж точно не заходил с ней в мужской туалет. И не принуждал ее к интимным отношениям со мной и не избивал ее. Где она сейчас? Ни за что не поверю, что она такое сказала. Пусть повторит это мне в лицо.

— Боюсь, это невозможно, — заметил Сол Вайс. — Она в больнице.

— В больнице?

— Ты повредил ей глаз, — произнес Шифф.

— Ерунда какая-то, — пробормотал Болден, не поднимая взгляда и качая головой.

— Хотелось бы думать, как ты, Том, — сказал Вайс, — но относительно твоего поведения мы располагаем официальными показаниями. Внизу ждут два детектива: пришли арестовать тебя.

Шифф достал из кожаной папки фотографию и протянул ее Болдену.

— Вот. Снимок сделан вчера вечером в отделении кризисного центра по оказанию помощи женщинам, подвергшимся насилию. Может, объяснишь?

Болден внимательно рассмотрел фотографию: лицо женщины крупным планом, левый глаз черно-синего цвета распух. Без сомнения, это была Диана Чамберс. Подозрение… нет, обвинение, что это его рук дело, привело его в ярость. Он чуть не задохнулся от злости.

— Я этого не делал! Господи, я бы никогда…

— Она клянется, что это ты, — сказал Сол Вайс. — Что тут поделаешь, Том? У меня руки связаны. Ты же знаешь Диану. Она хорошая девушка. Не представляю, зачем ей лгать. И точно так же не представляю, как ты мог такое совершить.

— Но она лжет! — воскликнул Болден.

— Суд решит, — вмешался Шифф. — А сейчас тебе придется покинуть это здание. Слышал, что сказал Сол? Внизу тебя дожидаются два детектива.

— Минутку, подождите, — сказал Болден, — Сол, вчера вечером я сидел за вашим столиком. Вместе с Дженни. Да мне и на десять шагов было не отойти, все время кто-то подходил к нам. Вы видели, чтобы я разговаривал с Дианой Чамберс?

— Послушай, Томми, зал большой, — ответил Вайс.

— Нет, вы видели, чтобы я разговаривал с ней? — настаивал Болден.

Вайс покачал головой и раздраженно проворчал:

— Ты же знаешь, сынок, как хорошо я к тебе отношусь. Но сейчас мне никак не закрыть глаза на заявление Дианы. Если выяснится, что все это ерунда, тогда просто забудем. Но сначала придется во всем разобраться.

Болден перевел взгляд с одного лица на другое, затем глубоко вздохнул. Однажды покинув этот кабинет, он уже никогда сюда не вернется. Компания «Харрингтон Вайс» была не просто респектабельной, она относилась к высшему классу. Достаточно было одного намека на неподобающее поведение, и все — прощай навеки. И Болден навсегда останется «парнем, который избил Диану Чамберс». Его деловая привлекательность будет неуклонно стремиться к нулю. Само это обвинение было равносильно кастрации в деловой сфере.

Теперь он мог обращаться только к Солу. Он же хозяин. Создав себе имя с нуля, он прекрасно понимал, что сейчас чувствовал Болден.

— Вы говорили с ней? — спросил Томас. — Это она сама вам сказала?

— Нет, я с ней не говорил, — ответил Сол. — С компанией связались ее адвокаты. Если тебе будет от этого легче, могу сообщить, что мы приняли решение отправить тебя и Диану в оплачиваемый отпуск, пока дело не прояснится.

— Какой отпуск?! — возмутился Болден. — У меня сделка по «Трэндрайту».

— Передашь Джейку Фланнагану.

Болден проглотил комок, чувствуя, как волосы на затылке встают от злости дыбом. А бонус? Его тоже передать Фланнагану? Речь идет о самой крупной сделке за всю его карьеру.

— Меня подставили! — вскочив с кресла, закричал он, размахивая руками. — Бред какой-то!

Шифф выступил вперед и добил его:

— Адвокаты мисс Чамберс заявили, что она намерена подать иск на возбуждение против тебя и компании уголовного дела. Кроме того, она упоминала о нескольких случаях рукоприкладства в прошлом, которые имели место прямо в этом кабинете.

— Это какая-то ошибка, — бормотал Болден, озираясь по сторонам, словно книги и бумаги на полках могли помочь ему подобрать слова для ответа. — Похоже, Диана действует в чьих-то интересах.

— Никакой ошибки, — произнес Сол. У него вдруг появился скучающий, раздраженный вид, и Болден понял, что босс против него. — Послушай, Томми, давай обойдемся без капризов. Микки поговорил с детективами из отдела по расследованию сексуальных преступлений, и они согласились не арестовывать тебя прямо в кабинете.

— Арестовывать меня? За что? Я же сказал: я ничего не сделал.

— Если ты сейчас соберешься и спустишься вниз…

— Да не хочу я спускаться ни вниз, ни куда-нибудь еще! — перебил его Болден. — Я вообще не понимаю, что происходит… откуда все эти безумные обвинения Дианы, но я это так не оставлю. Вы же знаете меня шесть лет. Знаете, как я работаю. И в компании, и в клубе. Неужели я похож на животное? — Взглянув на Сола и Шиффа, Болден наткнулся на каменную стену. — Клянусь, я пальцем не трогал Диану Чамберс!

— Томми, я читал ваши письма, — сказал Вайс, — любовную чепуху, которой вы с Дианой обменивались по электронной почте.

— Какие письма?! — возмутился Болден. — Я в жизни не написал Диане Чамберс ни одного любовного письма!

Вайс, поджав губы, покачал головой:

— Том, я уже сказал, у нас есть вся ваша переписка.

— Ничего у вас нет!

Все это время Шифф держал свернутые в трубку бумаги. Теперь он протянул их Болдену.

— И теперь станешь отрицать, что писал?

Болден пробежал взглядом по распечаткам электронных писем. Точь-в-точь как в мыльной опере: Я люблю тебя. Ты нужна мне. Давай займемся этим в туалете. А что еще ждать от парочки молодых влюбленных банкиров, которые только и думают что о своем удовольствии?

— Я знаю, какое программное обеспечение у нас в компании, — сказал Болден. — Каждая строчка фиксируется. Если эти письма с моего компьютера — где время, дата, прочее? Покажите мне где?

— Есть способы… — начал Шифф.

— Нет, давайте прямо сейчас пригласим сюда кого-нибудь из технического отдела, — перебил его Болден, делая шаг в сторону Сола Вайса. — Пусть снимут жесткий диск и скажут, кто взломал мой компьютер. Может, тогда станет понятно, кто придумал… эту подставу. Давайте, Сол? Положите конец этому беспределу! Кто-то оклеветал меня!

— Кто? — вмешался Шифф. — Ответь на мой вопрос. Кто все это сделал? Кто так разукрасил Диану? Кто писал эти письма? Ну, давай же.

Болден не знал, как бы поточнее изложить свои подозрения. С чего начать… что говорить…

И за это мгновение он потерял и Вайса, и Шиффа: лицо первого помрачнело, второй нахмурился. Болден упустил момент. Температура их отношений резко упала.

— Никто не собирается разбирать твой компьютер, — холодно произнес Шифф. — Нам известно, что у тебя была интрижка с Дианой Чамберс. На приеме ты выпил немного лишнего, взыграла молодая кровь… Ты привел ее в туалет. Она тебе отказала, и ты избил ее. — Он повернулся к Солу Вайсу. — По-моему, достаточно. Мы и так потеряли слишком много времени. Болден может говорить все что угодно, это не имеет никакого значения. Мы и без того по уши в дерьме. Дело грозит закончиться судом, а там репутацию компании измажут дегтем так, что до конца жизни отскребать будем.

Вайс опустил руку Болдену на плечо:

— Послушай, Том, к несчастью, все, о чем говорит Микки, — правда. В отношении тебя и компании собираются возбудить уголовное дело. Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты позволил этим джентльменам проводить тебя до вестибюля.

Бросив взгляд на охранников, Болден вдруг сообразил, что не узнаёт их. Он, Томас Болден, иногда специально подходивший к кому-нибудь из служащих, чтобы выяснить, как того зовут, ну или вообще поговорить с человеком, никогда прежде не видел этих двоих. Нет, они точно не были местными сотрудниками. К тому же они не выглядели приветливыми и добродушно-веселыми. Наоборот, подтянутые, приличные на вид, никакой дурацкой улыбки — эти ребята знали себе цену. И они были в хорошей спортивной форме. Как Волк и Ирландец.

— Кто это? Я не знаю их.

— Идемте, сэр, — сказал один из охранников, протягивая к нему руку. — Давайте сделаем все как положено.

Болден стряхнул его руку с плеча. Слишком поздно, но до него вдруг дошло, что все это представление связано с событиями прошлой ночи. Гилфойл про него не забыл. Болден отступил на шаг. Внезапно он понял, что прошлая ночь не закончилась. Напали, отвезли в Гарлем, задавали какие-то идиотские вопросы… Он указал на свою щеку, требуя, чтобы все обратили внимание.

— Видите? Это ожог от пули, которая пролетела совсем рядом! Кто-то пытался убить меня. Вот что все это значит! И связано это с какой-то «короной». И с человеком, о котором я в жизни никогда не слышал. Посмотрите, что у них на груди! — запальчиво закричал он, проталкиваясь мимо Шиффа к охранникам. — У них там татуировка! Мушкет. Сами посмотрите!

Сол Вайс вцепился в плечо Болдена:

— Томми, успокойся. Держи себя в руках. Мы все внимательно тебя слушаем.

— Нет, вы не слушаете, — ответил Болден, повернувшись к Вайсу и сбросив с плеча его руку. — Вы не слышите ни единого слова из того, что я говорю. Вы уже приняли решение, но вы ошибаетесь!

Сам того не желая, Болден повернулся как-то слишком резко, и Вайс, потеряв равновесие, упал на пол. Шестидесятивосьмилетний глава последней из классических компаний на Уолл-стрит, жалобно вскрикнув, повалился в угол. На миллиардера набросился какой-то истеричный начальник отдела! Вспыльчивый, неуравновешенный преступник поднял руку на главу уважаемой компании!

Болден присел, чтобы помочь Солу Вайсу встать на ноги. Микки Шифф, протиснувшись мимо него, предложил упавшему боссу свою помощь.

Миллиардер подвергся нападению!

— Да что ж такое творится! — бросил через плечо Шифф. — Заберите Болдена отсюда! Немедленно!

Один из охранников, тот, который только что говорил с Болденом, расстегнул кобуру и вытащил пистолет.

— Мистер Болден, немедленно пройдемте с нами, сэр.

До этого момента Болден старался сдерживать свои эмоции. Но пистолета оказалось достаточно, чтобы все изменилось. Один раз они его упустили, второй не упустят. Тогда ему здорово повезло. Просто никто не ожидал, что он способен сопротивляться. И теперь это единственное преимущество уже могло не сработать. Наверняка внизу его ждали люди не из полиции, и вообще, вряд ли все это связано с какой-то избитой женщиной. Ничего не бывает просто так. Это ловушка.

Все его старые таланты мгновенно пробудились: отвращение к властям, безрассудная жестокость, обостренное чувство преследования и, пожалуй, самое важное — инстинкт самосохранения, доведенный до совершенства в тяжелейших жизненных обстоятельствах. Микки Шифф стоял рядом с ним. Болден схватил его за плечи и толкнул на охранника с пистолетом. Сам встал за Шиффом, держа руку на его спине и зажав таким образом охранника между Шиффом и стеной.

— Нет, Томми, немедленно прекрати! — закричал Сол Вайс.

Подняв пистолет вверх, охранник попытался выскользнуть из-под Шиффа. Болден ударил по вытянутой руке, и пистолет упал на пол.

Второй охранник уже доставал оружие.

Оттолкнув Шиффа в сторону, Болден подхватил с пола пистолет. И тут вмешался Сол Вайс.

— Уберите оружие! — закричал он, размахивая руками. — Это же Томми Болден! Я не допущу! Я не допущу!

— Пистолет! — крикнул первый охранник.

— Брось оружие! — потребовал второй, поднимая свой пистолет.

— Прекратите вы все! Немедленно! — закричал Вайс.

Вдруг посреди суматохи прогремел выстрел.

Кровь брызнула на окно.

Сол Вайс неуклюже повернулся. Секунду он стоял покачиваясь. По его телу пробежала сильная дрожь. Он, как рыба, хватал ртом воздух, издавая хрипящие звуки. Взгляд помутнел и потерял направленность.

— Сол! — закричал Болден.

Вайс соскользнул на пол, и струйка крови потекла из отверстия в самом центре лба.

18

Болден протолкнулся мимо ошеломленных зевак. Мимо Шиффа, мимо Алтеи, мимо других честных знакомых лиц, которые он часто видел на протяжении последних шести лет. Никто не произнес ни слова и не попытался остановить его. Тишина длилась пять секунд, а затем вдруг закричала какая-то женщина.

Болден пустился бежать. Слева от него, за стеклянными перегородками, находились такие же кабинеты, как и его собственный. Справа этаж был поделен на небольшие рабочие зоны на два человека. Там размещались аналитики и рядовые сотрудники компании. В небольшом пространстве между закутками стояли стеллажи с папками и копировальная техника, а иногда оставалось место и для рабочего стола ответственного секретаря. Все это делалось для того, чтобы вынудить работников любого уровня выходить из своих кабинетов в такие общие зоны, где можно было совместно работать над проектами. Этот принцип назывался «перекрестным опылением».

На этом конце этажа выстрел слышали все. Сотрудники, кто сейчас не толпился у кабинета Болдена, или замерли на месте, или прятались за своими столами. Каждый второй прижимал к уху телефон. Все назубок знали порядок действий при пистолетном выстреле: звони 911. Какой-то псих устроил кровавую бойню.

Несколько человек робко направились в его сторону. Но, увидев, что за ним бегут охранники, люди начали присоединяться к погоне более активно. Болден скорее чувствовал, чем видел их. У него не было времени оборачиваться.

«Да чтоб тебя, Сол! — молча ругался он. — Нашел время геройствовать! О чем ты только думал, когда лез между мной и вооруженным охранником?!»

Завернув за угол, Болден помчался по тускло освещенному коридору, разделявшему сорок второй этаж пополам. Он миновал гардеробную, зону отдыха, где выстроились в ряд кофейные и прочие автоматы, помещение, где можно было почистить ботинки, и, наконец, туалеты. Что бы там ни случилось, ему уже точно никогда не вернуться в компанию «Харрингтон Вайс». Не он застрелил Вайса, но это не важно. Так же как не важно и то, что он никогда не избивал Диану Чамберс. Достаточно того, что Вайс убит у него в кабинете. Это пятно останется на Болдене.

Впереди раздвижные белые двери отделяли рабочую зону банка от зала, где принимали клиентов. Туда он и кинулся.

К этому времени службу безопасности уже предупредили, и лифты были отключены. Вся местная охрана соберется, поджидая его, у лестниц внизу. Внутренняя лестница изящной спиралью спускалась на сорок первый этаж, где находились зал для проведения торгов и спортивный зал для директоров компании. С сорок первого этажа лестница спускалась еще на один пролет в обеденный зал для начальства. Всего «Харрингтон Вайс» занимала десять этажей. Сол Вайс и высшее руководство размещались на сорок третьем. Туда можно было попасть только внутренним лифтом с сорок первого и сорок второго этажей, а для прохода с лестницы требовался ключ. Перепрыгивая через три ступеньки, Болден побежал вниз. На сорок первом этаже он налетел на двух служащих.

— Сола застрелили! — крикнул он, задыхаясь. — Бегите наверх! Ему нужна помощь.

Люди помчались вверх по лестнице, и Болден услышал крики: они столкнулись с погоней, преградив ей путь.

Сорок первый этаж сам по себе был маленькой вселенной. Торговый зал представлял собой ничем не ограниченную рабочую зону во всю ширину здания. Параллельные ряды столов напоминали разметку футбольного поля. Армия трейдеров стояла, сидела, спорила, подкалывала друг друга, шутила и надувала, но никогда не бездельничала. Мониторы и телефоны всегда находились в поле зрения. Сейчас было самое начало девятого, и к этой компании примешивались еще и несколько торговцев, продававших вразнос лепешки буррито, энергетические батончики, рогалики, копченую лососину, фрукты, «Ред Булл» и диетическую колу.

Болден нырнул в это море людей и, ссутулившись, побежал дальше, не поднимая взгляда от пола. Кто-то из знакомых засмеялся при виде его, другие показывали пальцем, но большинство не обратили на него никакого внимания: им приходилось видеть и более странное поведение.

Торговый зал был организован в соответствии с теми инструментами, которые выставлялись на торги. Огибая его по краю, Болден миновал столы американских ценных бумаг, зарубежных ценных бумаг, затем валют. Облигации разделялись на промышленные, конвертируемые и облигации муниципалитетов. Заметив Болдена, несколько человек окликнули его, но он не остановился. Старая пословица гласит, что если парень не зарабатывает на жизнь, торгуя облигациями, то он водит грузовик по трассе в Джерси. Судя по тем выражениям, которые понеслись вслед Болдену, пословица эта отнюдь не устарела. Хотя практически девяносто процентов обитателей этого этажа имели диплом магистра бизнес-администрирования (МБА) одного из престижнейших университетов США.

Болден пробежал через секцию производных ценных бумаг, но там никто не обратил на него ни малейшего внимания. Здесь работали программисты и ученые не со степенью МБА, а со степенями в квантовой физике и чистой математике. Для этих ребят, большинство из которых были из Индии, Китая или России, человеческие формы жизни как будто не существовали. Только цифры. Здесь сотрудников-иностранцев было так много, что их участок в этих джунглях торгового зала называли Организацией Объединенных Наций в миниатюре.

В торговле ценными бумагами плюсом было то, что рабочий день начинался в семь, а в пять вы уходили домой. Минус заключался в том, что с семи до пяти вы все время проводите в торговом зале. Обеды вне здания компании были редкостью. Многие трейдеры проводили почти каждый час светового дня всей своей тридцатилетней карьеры, курсируя в пределах одного и того же участка метр на метр. Болдену больше нравилось работать по четырнадцать часов, каждую неделю летать на деловые встречи в поглощаемые компании, дважды в год валять дурака со своими клиентами в шотландском Сент-Эндрюсе, на острове Невис или подниматься на вертолете на горнолыжные склоны Британской Колумбии. «С этой жизнью покончено», — напомнил он себе.

Застекленные офисы глав отделов выстроились вдоль стены. Все до одного руководители либо говорили по телефону, либо работали с клиентами. И тут Энди О'Коннелл, который занимался конвертируемыми облигациями, бросил трубку и выбежал из своего кабинета навстречу ему. Встав посреди коридора, он стал махать руками, словно пытался отвлечь нападающего быка.

— Я поймал его! — закричал Энди, поправляя очки.

Болден пригнулся и понесся прямо на худощавого трейдера. О'Коннелл упал на ковер.

Весть об убийстве Сола Вайса, словно прилив, затапливала этаж. Еще секунду назад никто ничего не знал. А теперь весь торговый зал замолк, люди только обменивались потрясенными взглядами, перешептывались и, сдерживая слезы, доставали телефоны, чтобы убедиться, что это правда.

Болден не совсем представлял, куда бежать; он знал только одно: лучше бежать, чем стоять на месте. Если он остановится, его сразу схватят. А этот вариант ни в чем не повинному человеку не подходил. Поэтому оставалось только держать дистанцию и выигрывать время.

— Томас! — как гром среди ясного неба раздался голос Микки Шиффа, загородившего коридор, ведущий к лифтам. — Том, не дури! Хватит бегать! — Он стоял уперев руки в бока, и эта поза говорила сама за себя. Лифты заблокированы, все входы в здание охраняются.

У Болдена хватило времени, чтобы заметить его злой взгляд. Впереди этаж перегородила отделанная деревом стена, за которой находился спортивный зал для директоров компании. Пробежав вдоль стены, он влетел в зал. Две девушки, сидевшие за администраторской стойкой, с удивлением посмотрели на него.

— Сэр, мы можем вам чем-то помочь? Простите, сэр… Нельзя…

Болден обогнул стойку и оказался в зале. Несмотря на все разговоры о «перекрестном опылении», здесь действовало строгое правило: руководство отдельно, простые смертные отдельно. Рядом с огромным, от пола до потолка, окном стояли велотренажеры, заполнившие половину помещения. На случай, если вид на Бэттери-парк и статую Свободы вдохновлял недостаточно, каждый велосипед был снабжен телевизором. Сейчас все телевизоры работали, настроенные на Си-эн-би-си или «Блумберг телевижн».

Беговые дорожки занимали левую часть. Дорожки, дорожки, дорожки — и ни души. Он промчался через зал. В следующем помещении стояли силовые тренажеры. Там тоже никого не было. Болден сбавил темп, высматривая выход, затем бросился дальше по коридору. Он пробежал мимо раздевалки, душевой, сауны и двух массажных кабинетов. Часы на стене показывали 8:05.

— Сэр, простите…

Обернувшись, Болден увидел одну из сотрудниц.

— Лестница… где? — Уперев руки в колени, он согнулся, стараясь восстановить дыхание. — Срочно надо вниз.

— Вот сюда. — Девушка указала на белую дверь без таблички в нескольких шагах от него. — Но куда именно вы хотите попасть?

Болден распахнул дверь и помчался по тускло освещенной лестнице, которая внизу заканчивалась тупиком. Пробежав один пролет, он выскочил на кухню.

Как любой уважающий себя банк, «ХВ» имел собственную кухню. Вернее, две кухни. На тридцать восьмом этаже находился кафетерий, а на сороковом — обеденный зал для высшего руководства компании, также обслуживавший и различные банкеты. Более мелкие и уютные залы располагались на сорок третьем этаже. Ими пользовались особенно в тех случаях, когда было крайне важно сохранить конфиденциальность.

Несколько поваров распаковывали доставленные утром продукты. Кроме них, на кухне никого не было. Перейдя на быстрый шаг, Болден прошел мимо столов из нержавеющей стали, высматривая служебный выход. Он никогда не встречал ни одного работника кухни в других помещениях компании, из чего можно было сделать вывод, что на кухню вел отдельный ход. Он проверил кладовую для продуктов, затем — холодильник с мясом и подошел к стене, где заметил отодвигающуюся дверь. За ней Болден обнаружил лифт для подъема блюд в обеденный зал — совсем узкое пространство, но он вполне мог бы в нем уместиться. Наклонившись вперед, он с силой надавил на платформу, и она угрожающе просела. Выбравшись назад, он осмотрелся по сторонам. За дверцей из нержавеющей стали находился мусоропровод. Болден заглянул внутрь: мусоропровод уходил далеко в темноту.

И тут на противоположной стене он заметил красную металлическую коробочку с белым Т-образным рубильником. Именно то, что надо!

После теракта 11 сентября компания дважды в год проводила учения. На каждом этаже висел план эвакуации. Сотрудники знали, что по сигналу тревоги (учебной) они должны выстроиться на лестницах друг за другом и без паники покинуть здание. Оказавшись на улице, сотрудники каждого этажа направлялись в заранее обусловленное место в соседнем квартале. Проверяли списочный состав работников, и все этажи, колонна за колонной, возвращались обратно. Но никто не шутил. И никто не жаловался. К учениям все относились серьезно.

— Дени, осмотри помещение! Эй, шеф, видел здесь постороннего? Да? И куда направился? Спасибо.

Услышав голоса, доносившиеся из кухни, Болден бросился к рубильнику и изо всех сил дернул его. Тут же из отверстий в потолке брызнула вода, взвыла сирена и в стене замигали встроенные лампочки. Болден перебежал на прежнее место и, схватив стопку тарелок, поспешно запихнул их в кухонный лифт, затем нажал кнопку. Проделав все это, он открыл мусоропровод и, забравшись внутрь, захлопнул за собой дверцу. По ширине мусоропровод был примерно метр на метр двадцать. Как альпинист, который пытается выбраться из расщелины, он уперся ногами в противоположные стенки из укрепленного алюминия. Секунда-другая, и он соскользнет вниз. Он уже сползал. Сантиметр за сантиметром. А вокруг стояла кромешная тьма. Мусоропровод мог тянуться до самого подвала.

— Охрана сообщила, сигнализация сработала в кухне, — совсем близко раздался голос Шиффа. — Ищите, джентльмены.

Шаги грохотали над головой Болдена. От напряжения ладони покрылись скользким потом. Он изо всех напряг мускулы, но напрягаться было так же плохо, как не напрягаться. Он съехал еще.

— Мистер Шифф, кухонный лифт идет вверх.

— Что ты сказал? Повтори!

— Болден в кухонном лифте. Едет на сорок третий.

Шифф отправил своих людей на сорок третий этаж.

Болден затаил дыхание. Подождав минуту, он начал понемногу продвигаться вверх. Правый ботинок за что-то зацепился и соскользнул с ноги. Болден пытался удержать его, но в следующее мгновение ботинок загрохотал в темноту. Машинально Болден уперся в стенку ступней, но тонкий носок не помогал.

Он чувствовал, что сползает. Чуть-чуть, еще чуть-чуть, и вот он уже почти падал. В отчаянии он попытался схватиться за край мусоропровода, но пальцы поймали только воздух. Постепенно набирая скорость, он падал скачками. Прижимал ладони к стене, но они отскакивали. Внезапно он оказался в свободном падении. Желудок прилип к груди, но в следующее мгновение ноги спружинили обо что-то мягкое. Он приземлился на кухонные отбросы. От вчерашней еды исходил тошнотворный запах. Постучав ногой по всем четырем стенкам, он нашел дверцу и выбрался наружу.

Тридцать девятый этаж отличался от других этажей. Здесь не останавливался ни один обычный лифт. Это был этаж между этажами, техническое подсобное помещение, в которое забили три тысячи миль кабеля и проводов с торгового этажа, от серверов, компьютеров, кондиционеров, поддерживающих оптимальную для офисной техники температуру, и, что самое важное, по этим кабелям бесперебойно подавалась энергия.

Оглядевшись, Болден увидел перед собой грузовой лифт.

Подождав минуту-другую, он нажал кнопку вызова.

Около тысячи человек набились в вестибюль и толпились вокруг здания. Выйдя из грузового лифта, Болден затерялся в толпе. Стараясь не спешить и не толкаться, он позволил ей навязать ему скорость движения, довольный тем, что достаточно просто идти, низко склонив голову, — людской поток сам нес его. Неподалеку возникла какая-то заминка. Один из охранников, дежуривших внизу у лестницы, протиснулся мимо него, но вдруг остановился и вернулся на шаг назад.

— Вы — Томас Болден?

— Нет, — ответил Болден, — я Джек Брэдли.

Охранник пристально поглядел на Томаса. Для него это было всего лишь очередное лицо европейского типа.

— Все в порядке, мистер Брэдли, — произнес охранник. — Продвигайтесь к выходу, сэр.

Через минуту Болден миновал массивные стеклянные двери.

Температура продолжала падать. От холода воздух стал колючим. Начинался серый холодный день.

19

Человек по имени Эллингтон Фиск стоял под проливным дождем перед зданием имени Рональда Рейгана на углу Пенсильвания-авеню и 14-й улицы. Дождевые струйки стекали с его накидки прямо на ботинки, лились с плеч и капали с краев рукавов. У него на спине крупными буквами красовалось слово «ПОЛИЦИЯ», но, по сути, он был сотрудником Секретной службы США, а именно помощником директора Федерального агентства, ответственного за безопасность во время национальных мероприятий. На нем лежала ответственность за организацию мер безопасности во время инаугурации сорок четвертого президента Соединенных Штатов.

Фиск вышел на середину улицы. Это был жилистый человек ростом метр шестьдесят пять, который весил чуть больше семидесяти килограммов, если цифровые весы его жены не врали. Он посмотрел по сторонам, чтобы не попасть под колеса машины: хотя Пенсильвания-авеню вот уже девять часов как была закрыта для транспорта, жизнь на бульваре кипела. По тротуару грохотали погрузчики, которым предстояло убрать более трехсот бетонных поребриков, обрамлявших улицу перед любым федеральным зданием. По обеим сторонам маршрута, где пройдет торжественная процессия, бригады рабочих сооружали открытые трибуны. В воздухе разносился стук молотков. В нескольких шагах от Фиска остановился большой подъемный кран. К светофору, оказавшемуся в центре всей этой суматохи, прикрепили цепи, стрела крана взметнулась в небо, и вырванный с корнем светофор плавно переместился на грузовую платформу ждавшей рядом машины. До четырех часов дня эта процедура на Пенсильвания-авеню повторится еще раз двадцать.

В ближайшие сутки весь отрезок Пенсильвания-авеню от 4-й улицы до Белого дома превратится из загруженной транспортной артерии Вашингтона в «безопасный» парадный маршрут с сидячими местами на пятьдесят тысяч зрителей и стоячими — еще на несколько сотен тысяч. Кто-то не придет из-за дождя, но таких будет немного.

Глядя на восток, в сторону Капитолия, Фиск почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. И не из-за погоды. Соответственно случаю он надел хорошее термо-белье и ботинки с подогревом. Холодок предупреждал: будь начеку.

Сенатор Меган Маккой стала первой женщиной, избранной на пост президента США. И хотя на выборах она, несомненно, одержала полную победу, еще слишком многие не могли согласиться с тем, что ими будет управлять женщина. Именно такие не хотели, чтобы должность председателя Верховного суда занял афроамериканец или чтобы он, Эллингтон Фиск, стал третьим лицом в Секретной службе. В ходе подготовки инаугурации Фиск и его заместители задержали и допросили раза в три больше, чем обычно, всяких психов, хваставшихся, что собираются убить президента.

Но было и еще кое-что. Предчувствие. В сотый раз он снова и снова просматривал протоколы допросов. Затем в тысячный. И все-таки чувство, что он упускает что-то важное, не покидало его. Хотя такое чувство появлялось у него всякий раз во время подготовки крупного мероприятия. Иначе трудно было бы объяснить, как сын мусорщика из Северной Каролины к сорока четырем годам сделал такую головокружительную карьеру.

Мимо, обдав Фиска грязной водой, проследовала колонна грузовиков. Он громко выругался, но грозить кулаком воздержался. Грузовики везли десятки металлических заграждений, которые установят на уровне пояса на расстоянии метра от тротуара. Другие заграждения поставят позади толпы на протяжении всего маршрута торжественного парада, создавая таким образом контролируемый периметр. Девять «входов» будут регулировать впуск в зону. Каждый зритель пройдет через металлоискатель, и вещи также подвергнутся досмотру. Дополнительные шесть «входов» предназначены для пропуска тех, у кого есть билеты на специальные трибуны, установленные у Белого дома.

Фиск подошел к группе полицейских, собравшихся около крытого подъезда здания Рейгана. Одно за другим он проверил их удостоверения. «Проверил удостоверения — Держишь ситуацию под контролем» — это был рабочий девиз Фиска. С этой целью каждого представителя силовых структур, назначенного нести службу во время инаугурации, проверили и перепроверили, прежде чем выдать пропуск с цветным кодом, в котором указывался не только вид его подразделения, но и в какие функциональные зоны разрешен допуск.

Хотя формально за все отвечала Секретная служба США, в деле обеспечения безопасности она была не одинока. ФБР, Городское полицейское управление, полиция Капитолия, армия и Президентский инаугурационный комитет — все имели полномочия на отдельных или на всех участках следования торжественного парада или в здании Капитолия, где президент в полдень в четверг принесет присягу.

Однако его беспокоили не эти профессионалы своего дела.

Мероприятие такого масштаба требовало привлечения сотен временных сотрудников — полицейских в отставке, добровольных помощников полиции, частных охранных компаний. Поскольку он не мог обеспечить жесткий контроль над всеми этими людьми, он постарался держать их как можно дальше от правительственных чиновников, за защиту которых ему платили.

Рядом остановился синий «шевроле» с эмблемой Секретной службы на дверях. Фиск забрался в машину.

— Как дела, шеф? — поинтересовался Ларри Кеннеди, его правая рука, грузный рыжеволосый уроженец Бостона.

— Холод собачий, — ответил Фиск, отряхиваясь, как мокрый кот, от дождя. — Я слышал, там что-то с электрооборудованием не то.

— Закоротило один микрофон на платформе. Мы вызвали техников, они посмотрят.

— На президентской платформе?

Кеннеди кивнул. Взгляд Фиска потемнел, предвещая бурю похуже той, что бушевала на улице.

— Что за техники?

— Все в порядке, шеф. Все согласовано. Они из «Трайтона».

Фиску не понравился этот ответ.

— Из «Трайтон аэроспейс»? Всегда считал, что они делают ракеты. Какого черта они лезут к моей платформе?

— Ракеты, системы ПВО, сэр, да они все делают! Вот у нас в машине «Трайтон пять-пятьдесят» тоже их. Так что и микрофонами они, наверное, тоже занимаются.

— Мне это не нравится, — сердито произнес Фиск. — Отвези-ка меня туда.

— Вы музыку заказываете, босс.

— Поговори тут у меня! — Он взглянул на Кеннеди. — Еще скажи, что ты привез мне термос с кофе!

20

В девять часов утра все высшее руководство компании «Джефферсон партнерс» собралось в просторном кабинете Джеймса Джаклина.

— Доброе утро, Ги, — произнес Джаклин, учредитель и председатель совета директоров компании, проходя через кабинет. — Доброе утро, Майк. Все собрались? Хорошо. Тогда начнем.

— Боб сейчас в Нью-Йорке, — ответил Ги де Вальмон. — А так — все.

— Ладно, кворум есть. — Джаклин прошел к креслам. — Вы знаете, какой сегодня день, — сказал он. — Ужин начнется в восемь. Попрошу всех приехать чуть раньше: не хочется, чтобы гости бродили, как заблудшие овцы. И будьте любезны — черные галстуки и никаких белых смокингов. Мы не плавучий театр. Пожалуйста, передайте всем.

Джаклин сел в свое любимое лакированное кресло, единственное, в котором у него не болела спина.

— Итак… скажите-ка мне вот что: все ваши клиенты придут?

— Придут? Да у нас сейчас заявок больше, чем приглашений, — ответил Вальмон, соучредитель компании, высокий элегантный мужчина лет пятидесяти. — Половина кабинета президента Маккой явится на инаугурацию с похмелья. Наши пригласительные пользуются в городе самым большим спросом.

— Еще бы! — фыркнул Джаклин. — Мы на стол поставим столько икры, что еще лет десять в Каспийском море ничего не выловишь.

А именно двадцать пять килограммов белужьей икры, про себя ворчал Джаклин, за которой последует разнообразная летняя зелень, тонкая вермишель капеллини с очищенными белыми трюфелями (еще один невероятно дорогой деликатес), стейк по-нью-йоркски и шоколадный мусс. Когда из-за больной спины Джаклин оставил гольф, он занялся кулинарией. Меню он составлял лично.

Ужин — официальное мероприятие по консолидации капитала — состоится в его особняке в Маклине, штат Вирджиния. Впервые в практике операций с частными акциями в рамках одного фонда было аккумулировано десять миллиардов долларов. (Или, по крайней мере, так было заявлено. Дело в том, что не хватало больше миллиарда, и Джаклину предстояло сделать все возможное, чтобы раздобыть недостающую сумму к тому времени, когда подадут ужин.) Пресса следила за происходящим и уже окрестила это мероприятие «ужином на десять миллиардов».

Джаклин улыбнулся про себя. Такую славу не купишь.

Невысокий смуглый человек в синей форменной куртке с золотыми эполетами на плечах приблизился к нему.

— Мистер Джаклин, можно получить ваши распоряжения по поводу завтрака?

— Спасибо, Хуан. Мне — омлет из яичного белка с копченой лососиной и ломтик хорошо прожаренного бекона. С хрустящей корочкой. Очень хрустящей.

— Миссис Джаклин говорит, что доктор запретил бекон. У вас высокое давление, сэр, а там слишком много соли.

Джаклин тихонько похлопал своего филиппинского официанта по руке:

— Да брось ты, Хуан. Дай порадоваться жизни. И не забудь одну «Кровавую Мэри». Знаешь ведь, как я ее люблю. Сегодня предстоит напряженный день.

— Будет исполнено, мистер Джаклин. Кофе? Шеф-повар говорит, поступила новая партия с Суматры. Очень приличная марка.

— Хорошая мысль, Хуан. Ты молодчина.

Кабинет делился на две зоны, охватывая в виде буквы L северо-восточный угол двадцатого этажа. Рабочая зона протянулась вдоль северной стороны здания. Там стоял чудовищного вида резной письменный стол из красного дерева, в свое время принадлежавший генералу Джорджу Паттону, когда тот по окончании Второй мировой войны был губернатором Баварии, и кресла для компаньонов и директоров. Также там находились полки с десятками модных «надгробных камней». Эти «надгробия», сделанные из прозрачного пластика «люсайт», увековечивали проведенные сделки. В какие-то из них Джаклин сунул фотографии своих близких. Но теперь, бросив украдкой взгляд на стеллажи, он бы не рискнул побиться об заклад, что найдет, куда именно.

Его компаньоны расположились на местах, отведенных для гостей, и сидели на удобных низких диванчиках по обе стороны от кофейного столика из известкового туфа. Среди них был Джо Ригал, прослуживший тридцать лет в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, Родни Бриджес, у которого за плечами было двадцать лет работы юристом на Уоллстрит, когда он вдруг решил переквалифицироваться и занял один из высших полицейских постов в Комиссии по ценным бумагам и биржам США, а теперь вновь вернулся к своей старой профессии, и Майкл Ремингтон, недавно вышедший в отставку госсекретарь и помощник трех президентов.

Теперь к ним присоединился и сам Джаклин. Украшавшие стену фотографии наглядно иллюстрировали его путь к власти. Вот Джаклину двадцать четыре года, он только что окончил офицерскую школу, стоит посреди рисовой плантации во Вьетнаме. На другой ему тридцать два, приносит присягу в качестве конгрессмена, а вот десятью годами позже — министр обороны. На трех самых поздних фотографиях он отдыхает с последними тремя президентами: играет в теннис, ловит полосатого окуня, присутствует на мероприятии в Центре Кеннеди. У посетителей эти фотографии всегда вызывали восторженные ахи и охи. Да, сэр, у старины Джей-Джея неплохие связи!

Если бы в каждой области профессиональной деятельности существовала классовая система, то компания «Джефферсон партнерс» принадлежала бы к аристократии финансового мира. «Частные акции» — это всего лишь новое название для старой игры. У англичан существовали коммерческие банки, еще когда Британия была владычицей морей и все мало-мальски ценное с потрохами принадлежало Ост-Индской компании. Джуниус Морган, отец знаменитого Джона Пирпонта Моргана, усовершенствовал эту игру и привез ее из Лондона в Америку. Джаклин же наладил необходимые механизмы, предложив «концепцию рычагов» — как больше заинтересовать инвестора. Двадцать пять лет назад Джаклин только начал заниматься этим бизнесом, и «Джефферсон партнерс» называли компанией по привлечению заемного капитала для выкупа контрольного пакета акций. И стиль, которого она придерживалась, больше подошел бы грабителям и пиратам, чем венценосным особам.

Однако время и список потрясающих достижений усмиряли любую критику. С момента своего основания компания «Джефферсон партнерс» инвестировала около 185 миллиардов долларов в более чем триста сделок и получила отдачу, в среднем составившую двадцать шесть процентов в год. Десять миллионов долларов, вложенных тогда, сегодня равнялись одному-двум миллиардам. Для сравнения: та же сумма, инвестированная в промышленные компании, влияющие на индекс Доу-Джонса, едва ли принесла бы прибыль в 200 миллионов долларов. Смешные деньги.

Костяк клиентуры «Джефферсон партнерс» составляли пенсионные фонды, благотворительные образовательные фонды, корпоративные казначейства и крупные семейные фонды. На протяжении многих лет они просто умоляли компанию взять на себя полномочия по инвестированию их средств. Минимальная сумма инвестиций составляла 100 миллионов долларов, и очередь желающих начиналась от самой двери.

В последние годы, однако, в сфере операций с частными акциями появилось много новых компаний. Когда рынок охватила депрессия, инвесторы начали выискивать «альтернативные классы инструментов», которые заставили бы их доллары работать эффективнее. Иностранные рынки? Слишком рискованно, да и кто забудет российский дефолт 1998 года? Вторичные ценные бумаги? Слишком долгий срок. А вот компания «Джефферсон партнерс», тихо скупающая и продающая компании, стабильно и без лишнего шума загребала свои денежки. О чем все думали? Ответ-то лежал на поверхности.

Внешне операции с частными акциями выглядели как легкий способ делать деньги. В конце концов, что для этого надо? Несколько ребят с мозгами и небольшим жизненным опытом и список названий «дорогих и любимых» компаний. Привлечь деньжат, отыскать компанию с заниженной оценочной стоимостью, отсечь у нее кое-что лишнее, и вот вы уже вместе со всеми участвуете в долларовой гонке. И лучше всего, чтобы вас не отягощала дорогая банковская инфраструктура. Капиталом являются идеи инвестора. Его интеллектуальная мощь и смекалка.

И дальше все шло как по маслу. Структура распределения прибыли ориентировалась на тех, у кого есть идеи. Деление было не пятьдесят на пятьдесят. Большинство фондов обещали определенную прибыль с капиталов клиентов. Они называли это «минимально допустимой рентабельностью инвестиций», и обычно она составляла около двадцати процентов. Прибыль не была гарантированной, и «Джефферсон партнерс» не могла рассчитывать на нее, пока инвесторам не будут выплачены их двадцать процентов.

Как правило, после того как клиентам выплачивались их двадцать процентов, остальные восемьдесят процентов — львиная доля — доставались компании, занимающейся частными капиталовложениями. Но еще более привлекательными делал эти операции тот факт, что такая компания — финансовый спонсор — сама вкладывала минимальную сумму, обычно всего пять процентов от покупной цены.

Допустим, некая компания стоит миллиард долларов. Инвестиционная компания запишет на счет двадцать процентов этой стоимости и воспользуется услугами какого-нибудь дружественного банка, чтобы профинансировать оставшиеся восемьдесят процентов через долговой андеррайтинг. Но рассмотрим повнимательнее эти двадцать процентов, или 200 миллионов долларов, которые заложила инвестиционная компания. Из этой суммы 160 миллионов долларов, или восемьдесят процентов, составляли деньги, выплаченные из фонда вкладчиков. Сама же компания внесла из своего капитала только 40 миллионов. Придет время, и кусок угля продадут по цене бриллианта, а инвестор получит свой навар.

Если через год купленную компанию продавали за два миллиарда долларов, то прибыль делилась следующим образом: инвесторы, внесшие деньги в фонд, получали свой инвестированный капитал обратно плюс двадцать процентов, то есть всего около 192 миллионов долларов. Но они также получали и двадцать процентов от оставшихся 968 миллионов долларов, что составляло 193 миллиона. В итоге выходила сумма 386 миллионов долларов, заработанная на инвестировании 160 миллионов. И это всего за один год! Деньги обязательно возвращались домой. Но эта сумма была ничто по сравнению с тем, что зарабатывал фонд частных капиталовложений.

Оставшиеся восемьдесят процентов от 968 миллионов долларов прибыли — примерно 774 миллиона долларов за вычетом 20–30 миллионов, которые уйдут на оплату процентов банковского кредита, услуг юристов и бухгалтеров, — отправлялись прямиком в карманы учредителей компании. И это при том, что собственных средств компания вложила только 40 миллионов долларов. Через год они выпишут себе чек на 774 миллиона и, разумеется, на те сорок, что были вложены первоначально. Это были прибыли вселенского масштаба.

В этом секторе «Джефферсон партнерс» занимала ведущую позицию благодаря своей репутации и постоянной тенденции аккумулировать все более крупные фонды. Несколько лет назад капитал одного из фондов составил пять миллиардов долларов, образуя первый мегафонд. Сегодня вечером они соберутся чествовать пятнадцатый фонд компании «Джефферсон партнерс», капитал которого составит чуть более десяти миллиардов долларов. Никто еще не придумал названия для фонда такой величины.

— Можно на пару слов? — Взяв Джаклина под локоть, Ги де Вальмон отвел его в сторону. — Видели статью в утренней «Джорнал»?

— Нет, руки еще не дошли, — ответил Джаклин.

— Там по поводу «Трайтона». Пишут, что, если законопроект не пройдет, «Трайтон» придется объявить банкротом.

Джаклин потер подбородок. «Трайтон аэроспейс», приобретенная компанией «Джефферсон партнерс» восемь лет назад, производила системы ПВО. Восемь лет в секторе частных капиталовложений составляли целую вечность. У этой игры было только одно имя — «скорость». Купить компанию, улучшить ее, немного придержать и затем продать — классика жанра. В среднем такие компании оставались во владении «Джефферсон партнерс» около четырех лет.

— Этот «Трайтон» вот где у меня! Мы в жизни не найдем на него покупателя, пока осел Фицджеральд не поставит под законопроектом свою подпись.

«Осел Фицджеральд» — вернее, сенатор Хью Фицджеральд — возглавлял Комитет по ассигнованиям Сената США, а законопроект, о котором шла речь, касался выделения 6,5 миллиарда долларов на непредвиденные оборонные расходы, из которых 265 миллионов долларов предназначались на закупку выпускаемых компанией «Трайтон» мобильных комплексов ПВО под названием «Соколиный глаз».

Джаклин смотрел на Потомак. Пасмурным серым утром река казалась безжизненной. Он думал о сегодняшнем званом ужине. Сколько трудов затрачено, чтобы мероприятие стало действительно эпохальным! Не говоря уже о расходах. Трюфели. Икра. Только оркестр Питера Дучина обошелся в сто тысяч долларов! И тут одна из компаний, принадлежащих «Джефферсон партнерс», объявит о банкротстве! Это как муха, барахтающаяся в супе. Жирный и мохнатый техасский овод! Джаклин сжал кулак. Он не простит себе, если Хью Фицджеральд вот так возьмет и прикроет «Трайтон».

— Позже утром я буду на слушаниях, — сказал он, бросив взгляд через плечо. — После переговорю с сенатором. Надеюсь, мне удастся убедить его поддержать нужный нам законопроект.

— Убедить Фицджеральда? Ну-ну, удачи. Этот человек вырос на философии Ганди.

— Да знаю я, — отмахнулся Джаклин. — Но мы с ним давно знакомы. Вдруг ему захочется пересмотреть свои карьерные возможности? В конце концов, ему семьдесят четыре года. Пора бы уже и чем-то другим заняться.

— А если не захочет? — Де Вальмон вытащил из кармашка шелковый платочек и принялся старательно его складывать.

— Мы найдем способ убедить его. Пряником или кнутом, но найдем.

Де Вальмон кивнул, но его взгляд говорил, что он остался при своем мнении.

Джаклин вернулся на середину комнаты и сел в любимое кресло. «Конечно, нелегко будет, — признался он себе, — но вполне выполнимо». Никакой случайности в том, что многие компаньоны «Джефферсон партнерс» занимали высокие правительственные посты, не было. Кто-то называл это «доступный капитализм». Джей-Джей Джаклин предпочитал называть это «хорошим бизнесом».

— Джентльмены, не пора ли нам перейти к делу? — обратился он к своим компаньонам.

21

Томас Болден сидел на заднем сиденье такси, привалившись щекой к холодному металлу дверной рамы. Поток машин двигался рывками. Небо стало совсем темно-серым, а облака сбились в плотную темную массу. Такси остановилось. Пешеходы спешили по мокрым тротуарам, поглядывая вверх и задаваясь вопросом, когда же снежные хлопья наконец смирятся с тем, что Маккой стала президентом.

Болден взглянул на колени. Правая рука непроизвольно дрожала. «Стоп!» — молча приказал он ей, но дрожь не унималась. Вдохнув поглубже, он прижал правую руку левой и снова принялся смотреть в окно.

До этого момента все, что произошло, было одной большой и ужасной ошибкой. Ограбление, похищение, допрос, неудачная попытка его убить — возникало огромное желание отправить все это в мусорный бак. Гилфойл взял не того. Это было очевидно. И тем не менее вот они едут по 6-й авеню, глаза болят от усталости, а брюки все в пятнах от вонючих помоев. Значит, он ошибся. И дело не в том, сможет ли он простить и забыть. Дело в том, что они не забудут.

Они добрались до него на работе.

Они обработали Диану Чамберс.

Они убили Сола Вайса.

И не важно, что ему ничего не известно ни о короне, ни о человеке по имени Бобби Стиллман. Им достаточно того, что он просто знает об их существовании.

«Они не оставят меня в покое ни сейчас, ни потом», — говорил себе Болден.

Он подумал о Дженни.

Если Диана Чамберс стала частью игры, то, возможно, следующей будет Дженни.

— Шеф, — окликнул он водителя, постучав в перегородку из оргстекла, отделявшую кабину от пассажирского салона, — отвези меня на угол Четырнадцатой и Бродвея. Школа Крафта. Двадцать долларов, если доедешь за десять минут.

22

Разумеется, они не могли не говорить об ограблении.

— Так, ребята, успокойтесь, — сказала Дженнифер Дэнс, сидя на краешке учительского стола. Ее ноги не доставали до пола. — Давайте по одному. И помните: если кто-то начал говорить, держите свои мысли при себе, пока ваш товарищ не закончил.

— Йоу, мисс Дэнс! — Со своего места поднялся высокий тучный пуэрториканец с коротко стриженными волосами и татуировкой в виде зеленой слезы в уголке глаза.

— Да, Гектор, говори, — ответила Дженнифер и, обращаясь к классу, предупредила: — Сейчас говорит Гектор, а остальные слушают.

— Типа все заткнулись, — зло произнес Гектор, обводя взглядом класс. — Так вот, мисс Дэнс, я чё хочу сказать: нож был острый, а чё порез-то небольшой? Ну, неглубокий. Не такой, как когда кошке брюхо вспарываешь. — Он покосился на своего дружка. — Ха, десять стежков! Я бы и то круче порезал!

— Спасибо, Гектор, за комментарий, но, по-моему, я уже ответила на твой вопрос. Не знаю, почему он не порезал меня сильнее. Наверное, мне просто повезло.

— Да ты киска что надо, — прогремел голос с последней парты, — парни просто хотели пошлепать тебя по попке.

Дженни встала и живо пошла по проходу. Обычная классная комната, у каждого ученика своя парта, вдоль стен — школьные доски, а за ее столок географические карты, пользоваться которыми ей даже в голову не приходило. Она остановилась перед молодым детиной в последнем ряду.

— Хватит, Моррис, — решительно сказала она.

Пожав широкими плечами, Моррис Гейтс уставился в пол, словно не понимая, чего это она расфырчалась. Ростом он был под два метра и весил не меньше ста килограммов, золотая цепь вызывающе поблескивала поверх футболки, нарушая школьные правила, запрещающие носить украшения. Козырек бейсболки был наполовину повернут назад.

— А чё, я не прав? — произнес он. — Красивая женщина. Хотел телке понравиться, вот маненько и порезал. Ну типа того… Зачем ему вас кромсать?

— Встаньте! — сказала Дженни.

Моррис сонно посмотрел на нее.

— Встаньте, — повторила Дженни, на этот раз мягче. Сейчас класс был под контролем. Но если она позволит вывести себя из терпения, то можно считать эту битву проигранной.

— Да, мадам. — Постанывая и гримасничая, Моррис поднялся.

— Мистер Гейтс, женщины не самки животных, — сказала она. — Они не телки и не киски. Ясно? Мы, женщины, не испытываем постоянного сексуального возбуждения. А если бы и испытывали, то вполне обошлись бы без таких грубых и циничных оболтусов, как вы.

— Так ему, детка! — произнес у нее за спиной один из учеников.

Моррис переминался с ноги на ногу с ничего не выражающим лицом.

— Вы в моем классе уже две недели, — продолжала Дженни, стоя почти вплотную к нему. — И я как минимум раз в день прошу вас воздержаться от употребления непристойных выражений. Вряд ли я научу вас алгебре, но, по крайней мере, хотелось бы привить вам элементарные нормы приличного поведения. В следующий раз, если мне придется отнять у класса хотя бы секунду — всего лишь одну секунду, — чтобы привести вас в чувство, вы просто вылетите из школы. — Приподнявшись на цыпочки, она произнесла последние слова в самое ухо мистеру Моррису Гейтсу. — Ваше присутствие на уроках — одно из условий вашего освобождения из «Рикерс». Если не хотите вернуться в тюрьму, то сейчас вы сядете, закроете рот и будете держать свои комментарии по поводу секса при себе.

Все это время Дженни глядела парню прямо в глаза и видела, как за дрожащими ресницами в его взгляде сверкает ненависть — его унизили перед всем классом. За глаза одноклассники прозвали его «жирная сволочь», но произносили они эти слова со всем должным почтением. Несомненно, он был злым человеком с неустойчивой психикой. Это подтверждало и его дело: он проходил по нескольким нераскрытым убийствам. Но Дженни это не волновало: у нее есть класс, и она должна его учить. И поддерживать порядок. Это была ее обязанность.

— Садитесь, — сказала она.

Несколько мгновений Моррис Гейтс еще постоял, затем наконец, ссутулившись, сел.

Тишина в классе длилась десять секунд.

— Мы обсуждали, какое наказание может быть тому, кто совершил ограбление, — напомнила Дженни, снова заняв свое место перед классом. — Напоминаю, часы мне вернули. У меня остался только небольшой порез, и я сильно испугалась.

— Но вы-то тоже одному врезали.

— Ага, ударом справа, — гордясь собой, сообщила Дженни. Несколько костяшек на правой руке распухли и болели, если до них дотронуться.

Она посмотрела на часы — 9:30. По расписанию сейчас у нее должны быть уроки математики и английского. Математика — дело пропащее, а вот с английским было не все так безнадежно. Она читала ребятам «Самую опасную игру» Р. Коннелла: сумасшедший охотник выпускал людей в джунгли на своем частном острове и охотился на них, как на дичь. В рассказе было много метафор, имеющих отношение и к ее ученикам, особенно когда в конце этот «крутой парень» получал заслуженное наказание.

— Двадцать лет! — выкрикнул кто-то. — В «Синг-Синге».

— Десяти хватит, но без досрочки!

— Десять лет? — переспросила Дженни. — За сорванные часы и небольшой порез? По-вашему, не слишком сурово?

— Не слишком, — раздался голос Морриса Гейтса, — по-другому они ничему не научатся.

— Простите, Моррис, вы хотите что-то сказать?

Здоровяк кивнул.

— Вы должны дать урок этим оболтусам, — произнес он, сверля Дженни взглядом. — Вы должны быть сильной. Никакой пощады. Ясно? Если не хотите, чтоб они пришли к вам посреди ночи. Они ж психи, порежут вас в вашей же постели. Дверь заперта? Не вопрос. Они все равно заберутся в дом. Дело-то такое… Вы спите одна. А они заберутся. И здорово вас порежут. По-вашему, это будет правильно, мисс Дэнс? Так что надо упрятать их, и надолго.

Дженни выдержала его взгляд, но подумала, не следует ли ей сообщить службе безопасности об этом разговоре. Только попробуй приди ко мне, читалось в ее глазах, я уж за себя постою.

— Десять лет, — сказал Гектор, топая в такт словам.

И тут же весь класс подхватил:

— Де-сять лет! Де-сять лет!

— Хватит! — воскликнула Дженни, стараясь утихомирить своих подопечных.

Она переводила взгляд с одного лица на другое. Гектор ограбил в своем районе винный склад. Лакреция вступила во взрослую жизнь в двенадцать лет. Но, по сути, они были еще совсем дети. Да, не ангелы. Но она все-таки не оставляла надежды объяснить им, что хорошо, а что плохо.

— Мисс Дэнс?

— Да, Фрэнки?

Подойдя поближе, Фрэнки Гонсалес положил голову ей на плечо. Невысокий, худенький и гибкий, он сам назначил себя в школьные шуты.

— Мисс Дэнс, — повторил он, комично улыбаясь. — Йоу! Я убью этих уродов за то, что они вас обидели!

Класс так и покатился со смеху. Дженни погладила его по голове и отослала обратно на место.

— Благодарю, Фрэнки, но, по-моему, это немного слишком, не говоря уж о том, что противозаконно.

Она спрыгнула с края стола, на котором сидела, и подошла к школьной доске составить список подходящих в данном случае наказаний и предложить ребятам проголосовать. Преступление и наказание вполне подходили как для чтения, так и для письменной работы.

В этот момент дверь открылась, и из коридора заглянул высокий подтянутый мужчина с обветренным лицом и коротко подстриженными седыми волосами.

— Мисс Дэнс, можно вас на пару слов? Пожалуйста, выйдите в коридор.

Дженни отложила мел.

— Я сейчас вернусь, — сказала она классу.

Идя к двери, она улыбалась. «Наверное, полицейский, надзирающий за условно-досрочно освобожденными, — думала она, — или полицейский, который пришел познакомить меня с новыми подопечными».

— Да, я вас слушаю.

Мужчина приблизился к ней, и улыбка исчезла с его лица.

— Если вы хотите снова увидеть Томаса Болдена живым, — произнес он твердым как сталь голосом, — вы немедленно отправитесь со мной.

23

— Смотрите-ка, кто пришел! — воскликнул детектив второй категории Майк Мелендес, когда Джон Франсискас переступил порог участка. — Джонни, тебе мало ночной смены? Так, может, и мою заберешь?

— Да ладно тебе, Майк. Как поживаешь? По правде говоря, дома у меня отопление шпарит и шпарит, — солгал Франсискас, остановившись около стола Мелендеса и дважды постучав костяшками пальцев, как обычно стучатся в дверь. — Настоящая парилка. В двенадцать придет водопроводчик посмотреть, в чем дело. Мне только этого не хватало. Потратить очередную сотню долларов.

Мелендес поднялся из-за стола, потянулся во весь рост и направился в коридор.

— Ты что, работаешь с четырех до часу? Я тебя в списке не видел.

— А меня там и нет. Я тут подумал, что пока позанимаюсь писаниной, а потом, может, вздремну в дежурке.

Мелендес посмотрел на него как на ненормального:

— Ну, тогда чувствуй себя как дома.

Франсискас прошел в конец комнаты, здороваясь с ребятами. Рабочий день нью-йоркского детектива делился на три смены: с 8:00 до 16:00, с 16:00 до часу ночи (эта смена обычно заканчивалась в полночь) и собственно ночная смена. Дважды в месяц были так называемые двойные смены, то есть работали с 16:00 до часу ночи и с 8:00 утра до 16:00 следующего дня. Большинство полицейских жили за городом, поэтому могли отдохнуть в дежурной, где всегда имелось несколько раскладушек и много чистого постельного белья.

Отделение уголовной полиции Северного Манхэттена находилось на шестом этаже ничем не примечательного кирпичного дома на углу 14-й улицы и Бродвея. В этом же здании располагался отдел, который занимался защитой детей от насилия, а также местный отдел социального обеспечения. Поэтому народу с утра до ночи толпилось много. Но сама дежурная часть была настоящим раем — большая, чистая и теплая. По периметру комнаты стояли столы, разделенные широким проходом. На полу — старенький, но безупречно чистый линолеум, на стенах — обычная звукопоглощающая плитка. Входившие полицейские часто задевали плечом доску объявлений, и на ней уже начали появляться пятна. Но эта потертая доска нравилась Франсискасу больше, чем фотографии на противоположной стене комнаты. Там в ряд висели портреты высших чинов Полицейского управления города Нью-Йорка. Лучшие из лучших. Комиссар полиции, его заместитель, начальник уголовной полиции. Когда-то и он мечтал, чтобы его фотография оказалась в этом ряду, но жизнь — штука сложная.

Подошел Мелендес.

— Машина уже была? — спросил Франсискас.

Каждое утро в восемь часов тюремный фургон забирал задержанных в штаб-квартиру нью-йоркской полиции, где их регистрировали и предъявляли обвинение.

— Полчаса назад. Твоего красавчика тоже отправили.

— Так и не заговорил?

— Ни слова. Ну и что будешь делать?

— Не знаю. Сейчас загляну к Вики. Может, она что-нибудь выкопает.

— Ты знаешь, как его зовут?

— К сожалению, нет, но есть у меня одна зацепка: заявитель кое-что рассказал.

— Кто? Мистер Уолл-стрит?

Франсискас кивнул.

— Удивительно, — сказал он, — что этот парень вообще добился такого успеха. Ты видел его татуировку? «Своих не сдаем». Как тебе? Если бы я себе такое наколол, меня тут же поперли бы из офицерской школы.

— Теперь не важно, у кого что в прошлом. Важно, на что ты способен сейчас. И как ты себя держишь с другими. Посмотри, как Билли использовал свой аттестат.

Билли, младший брат Мелендеса, работал трейдером иностранной валюты в компании, офис которой находился на восемьдесят пятом этаже во второй башне-близнеце. Из тех, кто находился выше восемьдесят четвертого этажа, не спасся никто.

— Упокой, Господи, его душу, Майк.

— Аминь, — ответил Майк Мелендес. — Кстати, тебя хотел видеть лейтенант. Он у себя в кабинете, если хочешь с ним встретиться.

— Куда ж я денусь?

Как члену правления профсоюза, Франсискасу постоянно задавали вопросы о медицинской страховке, пенсии и тому подобном. Лейтенант отслужил уже тридцать лет и настроился в ближайший месяц выйти на пенсию. Поэтому вот уже несколько недель он все занудствовал о том, какую пенсию ему предстоит получить.

Франсискас едва успел удобно устроиться в кресле, когда лейтенант Боб Макдермотт вышел из своего кабинета и помахал ему рукой:

— Джонни, на пару слов!

Франсискас поднялся:

— Все еще хотите взять страховку? Не делайте этого.

Макдермотт, насупившись, покачал головой, словно и не собирался говорить о личных проблемах.

— Есть пять минут? У меня к тебе разговор.

— Вообще-то я иду в информационный отдел. Надо проверить одну зацепку.

— Всего пять минут.

Макдермотт опустил руку на плечо Франсискасу и прошел с ним в кабинет. Учитывая добродушный характер лейтенанта, это могло быть и чем-то вроде ограбления под дулом пистолета. Закрыв дверь, Макдермотт уселся за письменный стол.

— У меня тут служебная записка от твоего доктора.

— Да, был я у него на прошлой неделе, — непринужденно заметил Франсискас, но внутренне весь напрягся.

— А мне ничего не сказал.

— Чего говорить-то? Все как всегда.

— А я вот вижу, что не как всегда.

Франсискас отмахнулся.

— Да ерунда все это, — произнес он, — ну есть небольшая закупорка. Ну выписали мне кучу таблеток. Ничего страшного.

— ЭКГ не врет. — Макдермотт в упор посмотрел на Франсискаса. — Джонни, ты знаешь, что у тебя был инфаркт?

— Да не было никакого инфаркта. Просто… — Франсискас старался держаться бодро, но у него получалось плохо. В сущности, лейтенант хороший человек, хотя, наверное, ему больше подошла бы работа в офисе, а не в полиции. — По правде говоря, я и сам не знаю, что это было, — наконец сказал он. — Трудный день… сам знаешь… одним словом — работа.

— Здесь сказано, что у тебя закупорено восемьдесят процентов основных артерий. Восемьдесят! Джонни, твое сердце — бомба, и таймер уже включен. Почему ты не собираешься делать операцию?

— Операцию? — На лице у Франсискаса появилась гримаса. — Пять лет назад я бросил курить. Десять лет не пью ничего крепче пива. Да все со мной будет в порядке!

— Ты на себя посмотри: серый, как привидение, — с искренним участием сказал Макдермотт.

— Это все зима проклятая. А ты, наверное, хочешь, чтобы я выглядел как актер Джордж Гамильтон? Кстати, у тебя тоже не самый классный вид. — Франсискас отвел взгляд: было противно наносить такой дешевый удар.

Макдермотт бросил на стол папку, которая определяла будущее детектива.

— Присядь.

Франсискас сел.

— Послушай, Боб, я все объяс…

— Джон, давай не будем.

Макдермотт покачался на стуле. Они обменялись взглядами. Франсискас пожал плечами, а лейтенант продолжал:

— Я смотрел твое личное дело: тридцать четыре года в полиции плюс три в армии. Такую выслугу можно назвать карьерой. Ты будешь следующий, кого отправят на пенсию.

— И что тогда? Ты и для меня нашел работу на внеипподромном тотализаторе?

— Я бы с радостью. И ты это знаешь.

— Не трудись. Мне противно заглядывать через плечо, проверяя, не вытащил ли человек из кассы лишнюю двадцатку.

— Слушай, давай вот что: сделай операцию. Подай прошение об отставке по состоянию здоровья. Выйдешь на пенсию на четыре пятых оклада с пожизненным содержанием. Налогом не облагается. Джонни, ты сам отлично знаешь правила: ни один полицейский не допускается к работе, когда здоровье ни к черту.

— Это уже не стент, о котором говорил док, — ответил Франсискас. — Это пилой прямо посередине. Ни одному полицейскому не вернуться обратно на работу после открытой операции на сердце.

— До официального увольнения у тебя восемнадцать месяцев. Чего ты добиваешься? — Макдермотт повернулся в кресле и указал большим пальцем в сторону окна. — Хочешь умереть там?

Несколько секунд оба сидели молча. Франсискас прислушивался к шуму в участке — к щелканью компьютерных клавиш, неожиданным взрывам хриплого смеха и свисту, постоянному открыванию и закрыванию дверей. Все это смешивалось с грохотом и жужжанием живой, нужной людям организации. Он всегда считал, что быть детективом — это самая лучшая работа на свете. Ее придумал сам Господь Бог, и получилось классно.

— Хочешь сказать, что для меня все кончено, — почти прошептал он.

— Джон, тебе скоро исполнится шестьдесят два. Подумай, как жить дальше.

— Но я еще многое могу.

— Конечно можешь. Вот и отдай свои силы семье — детям, внукам. А сегодня к обеду я хочу видеть твой рапорт о том, что ты записался на операцию. Если с тобой что-то случится сейчас, когда ты осведомлен о своем состоянии и ничего не делаешь, то останешься с болезнью один на один. Страховка ничего не покроет. Ждать нельзя.

— У меня есть и другие срочные дела, — ответил Франсискас, поднимаясь с кресла. Сейчас он чувствовал себя скорее лет на сто, чем на шестьдесят. — Извини, лейтенант.

Макдермотт откинулся на спинку и указал пальцем на идущего к двери Франсискаса:

— Рапорт на моем столе должен лежать к пяти часам!

Франсискас прошел в туалет и сполоснул лицо холодной водой. Оторвав бумажное полотенце, вытер щеки, лоб, подбородок, при этом рассматривая себя в зеркало. Забавно, но он не видел следов болезни, которая терзала его сердце, отнимала из мышц драгоценную кровь, разрушая стенки сосудов. Да, землистый цвет лица, но, вообще-то, он всегда был такой. И дело не в плохом питании. Пожалуй, малость худоват. Полгода сидел на низкоуглеводной диете, и сейчас, как и у половины других сотрудников отделения, у него не было ни капли лишнего жира, а глаза стали огромные, навыкате, готовые вот-вот выпрыгнуть из глазниц. И чувствовал он себя неплохо, если не считать, что его слегка пошатывало при ходьбе вверх по лестнице и он весь обливался потом, как загнанная лошадь, когда надо было наклониться и поднять упавшую фуражку.

Выбросив мокрые полотенца в мусорное ведро, Франсискас выпрямился — плечи назад, подбородок вверх. Как выпускник военного училища при вручении диплома. В спине что-то хрустнуло. Поморщившись, он снова ссутулился — так было удобнее. Ничего не попишешь, теперь он больше не кадет. Он грустно улыбнулся своему отражению. Конечно, вранье, что ему ничего не известно о том инфаркте. На самом деле их уже два было. И оба раза он чувствовал острую пронзающую боль, которая шла из груди вверх по шее и вниз по левой руке, от чего даже покалывало в пальцах. Боль завладевала им всего на пару минут. Он списывал ее на защемленный нерв или обострение бурсита. Но, конечно, он знал правду: голос в глубине шепнул ему, что это такое на самом деле.

Франсискас вышел в коридор и направился в информационный отдел.

— Вик, ты здесь?

Хорошенькая полногрудая пуэрториканка оторвалась от заставленного компьютерами стола.

— Привет, Джонни! Для тебя всегда открыто.

Вики Васкес, любимица их участка, к слову говоря, не была полицейским, но, как администратор по базам данных, занималась кипами всевозможных бумаг, которые составляли Франсискас и его коллеги. Как всегда, одета она была красиво — серые брюки и идеально отглаженная белая блузка, на шее — нитка жемчуга.

— Надо прогнать по базе одного человека.

— Я вся внимание.

— Бобби Стиллман.

— Одна «л» или две?

— Попробуй и так и так.

Франсискас пододвинул кресло и сел рядом. Ему всегда нравились ее духи. Розовая вода и миндаль. Приятный запах. Было время, когда у них зарождались отношения, но из этого ничего не вышло. Тогда Франсискас был женат. Как бы ему ни хотелось большей близости с Вики, он не мог поступиться женой и детьми.

— Ничего особенного я не жду. Просто вчера это имя упомянул один человек. И мне стало интересно.

В работу Вики входило посылать запросы по отпечаткам пальцев, регистрационным номерам и тому подобному в базу штаб-квартиры нью-йоркской полиции. Поговаривали, что скоро установят какую-то программу, чтобы детективы смогли делать это сами, но Франсискас считал, что до этого дело не дойдет. Еще не все привыкли пользоваться даже электронной почтой.

— С одной «л» — ничего, — сказала Вики. — Попробую с двумя. — Не переставая болтать, она снова набрала имя. — Слышал, лейтенант уходит на пенсию? Жаль, правда? Может, пора тебе занять его место? Нельзя же вечно оставаться детективом первой категории!

— Да, слышал. Боб уже целый месяц выспрашивает меня, какую пенсию ему выбрать. Стандартную или…

— О боже! — ахнула Вики Васкес, прикрыв рот рукой.

— Что-то нашла?

— О боже, — снова повторила она. — Это не настоящее имя. Бобби Стиллман, она же Восходящее Солнце, Роберта Стиллман, Полетт Добрянски…

— Какое солнце? — Франсискас придвинулся ближе, всем своим видом напоминая взявшую след гончую.

— Восходящее.

— Ты хочешь сказать, что речь идет о женщине?

— Да, ее зовут Роберта Стиллман, — подтвердила Вики Васкес. — Выдан ордер на арест в связи с убийством при отягчающих обстоятельствах. Да ты сорвал настоящий джекпот. — Вики продолжила читать с экрана: — Разыскивается для дачи показаний по делу об убийстве офицеров полиции Брэндона О'Нилла и сержанта Сэмуэла К. Шеперда в июле тысяча девятьсот восьмидесятого года. — Она крутанулась на стуле, чуть не попав в объятия Франсискаса. — Ты что, не помнишь? Банда левых хиппи взорвала в Олбани одну компьютерную компанию. Они называли себя «Свободное общество». Была большая перестрелка. Они застрелили полицейских, которые пришли их допрашивать. Затем приехал спецназ и блокировал их в каком-то доме. Еще телевизионный репортаж передавали прямо с места событий. Я сидела на кухне и все это время ела мороженое. Кажется, поправилась килограмма на два, а то и больше.

— Ты что мне лапшу на уши вешаешь? Прости за грубость.

Вики Васкес покачала головой:

— Твоя Бобби Стиллман проходит по делу об убийстве полицейских. Вознаграждение за информацию о ней все еще в силе. Пятьдесят тысяч долларов.

Франсискас откинул волосы со лба. Убийца полицейских, за голову которой обещано пятьдесят тысяч долларов. Недурно. Он больше не чувствовал себя стариком. Ему снова было двадцать.

— Спасибо, Вик, — сказал он и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал в лоб. — Ты просто красавица!

24

Без стука распахнув дверь в класс Дженни, Болден оказался перед морем удивленных лиц.

— В чем дело? Могу я вам чем-то помочь? — спросила учительница, стройная китаянка.

— Дженни!

Болден обвел взглядом класс.

— Это класс Дженни Дэнс. Где она?

— А вы кто?

— Он Томас! — выкрикнул кто-то из учеников. — Ее чувак.

— Самый главный мужчина в жизни, — подхватил другой под нарастающий поток смешков и острот.

— Йоу, Томми! Ты что-то немного не в форме, — выкрикнул третий.

Болден не обращал внимания на все эти реплики.

— Я Том Болден, — сказал он, войдя в класс. — Мне необходимо поговорить с Дженни. Это важно.

Окинув взглядом его грязную одежду, учительница жестом пригласила его следовать за ней. Когда они вышли в коридор, она прикрыла дверь в класс и взволнованно сообщила:

— Дженни здесь нет.

— Разве она не пришла на работу?

— Пришла. Но минут двадцать назад покинула класс и больше не возвращалась.

— И не сказала вам, что уходит?

— Она никому не сказала. Ученики говорят, что в дверь заглянул какой-то мужчина и просил ее выйти. Дженни велела ребятам сидеть тихо и вышла с ним поговорить. Нам даже никто не сказал, что она не вернулась. Ну, это же особые дети, — китаянка повела плечами, — не обычные школьники. В конце концов один все-таки прибежал и позвал меня.

— Они видели, что за мужчина?

— Говорят только, что белый. Несколько человек приняли его за полицейского. Вам что-нибудь известно? С ней что-то случилось?

Болден повернулся и направился к выходу.

— Что-то случилось? — вслед ему снова спросила учительница.

— Мистер Гилфойл, у меня есть кое-что интересное, — Донесся до него носовой голос с азиатским акцентом.

Гилфойл поднялся с кресла и прошел в рабочую зону к Сингху, молодому индусу, которого они забрали из исследовательского центра компании «Белл телефон».

— Слушаю вас, мистер Сингх.

— Я проверял данные страхового полиса Болдена на предмет регулярного посещения какой-нибудь аптеки в этом районе. Ничего. Тогда стал проверять его женщину — Дженнифер Дэнс. — Прищурившись, Сингх наклонился ближе к экрану. — Согласно отметке в ее медицинской страховке, ей недавно в одной из аптек на Юнион-сквер продали по рецепту лекарство, которое она должна получать один раз в месяц. По средам, примерно в двенадцать часов. Сегодня среда.

— Что за лекарство? — спросил Гилфойл.

— Антиверт.

— Никогда не слышал. От чего оно?

— Активный компонент миклизин, — ответил Сингх, разворачиваясь в кресле лицом к Гилфойлу, — подавляет тошноту. Просто у меня жена тоже его принимала. Чтобы утром не тошнило.

— Спасибо, мистер Сингх.

Гилфойл пересек комнату, подошел к Гуверу и опустил руку ему на плечо.

— Посмотрите эту аптеку.

На углу 16-й улицы и Юнион-сквер загорелся огонек.

— Дайте мне телефоны всех ресторанов в радиусе четырех кварталов от этой аптеки. Затем проверьте их по списку телефонных звонков Болдена. По сотовому, домашнему и рабочему.

Поджав губы, Гувер бросил на Гилфойла взгляд через плечо:

— Займет несколько минут.

— Я подожду.

На Кэнал-стрит Болден купил в автомате на углу бутылку апельсинового сока и почти сразу выпил. Выбрасывая пустую бутылку в мусорный бак, он заметил на рукаве темное пятнышко. Приглядевшись, он его потер. Это была кровь. Кровь Сола Вайса. Томас отдернул руку, будто его током ударило. Посмотрел на улицу, и на него нахлынули воспоминания о совсем другом дне. Тогда у него на рукаве тоже была кровь.

«Приди к Иисусу! Приди к Иисусу!»

Слова ритмично пульсировали у него в голове.

Болден слышал, как звук становится все громче, как слова эти повторяют двадцать мальчишек, окруживших его в подвале «Кэкстон-холла», приюта для мальчиков штата Иллинойс. Тусклый свет заливал большое, с низким потолком помещение, в котором сильно пахло мочой и потом. Его и прозвали «Застенок», а затем это название приклеилось и ко всей школе.

«Приди к Иисусу!»

— Болден, ты со мной? — требовал ответа Койл, решительный и крепкий подросток лет восемнадцати, по кличке Преподобный. Он жил в «Застенке» уже шесть лет.

В полночь они явились за ним в спальню, надели ему на голову наволочку, связали руки и стащили по лестнице в подвал.

— Нет, — ответил Болден, — я не с тобой.

Койл ухмыльнулся:

— Ну, тебе виднее.

Держа нож вверх лезвием, он приблизился к Болдену и начал медленно прохаживаться вокруг него. Нахальная, самоуверенная улыбка исчезла с его бледного лица. Глаза, похожие на два черных камушка, неотрывно смотрели на противника, но их взгляд был мертвым, как у акулы.

Разведя перед собой руки, Болден пригнулся. Он знал, что рано или поздно это случится. Здесь он находился уже месяц, вполне достаточный срок, чтобы выучить правила. Вернее, одно правило: либо ты идешь к Койлу и просишь, чтобы он взял тебя в свою команду — одним из его «хористов», — либо он приходит за тобой. Койл был задира — больше ничего. Сильный, не по годам развитый парень цеплялся к любому, кто был меньше, рыхлее, слабее или медленнее. Болдену он не нравился. Да и вообще, Томас не собирался быть ничьим «хористом». И он знал, что Койл сам боится его, потому что обычно этот тип не ждал целый месяц.

Нож блеснул, и Болден отпрыгнул назад, но самообладания не потерял. Все эмоции разом покинули его. Он знал, как бороться за свою жизнь, хотя его никто этому не учил. Постоянно двигайся: это измотает Койла. Ни секунды на месте. Никогда. Он оглянулся. Круг сжался. Не важно, что его окружили. Ну, вырвется он, но бежать-то ему все равно некуда.

«Приди к Иисусу!» — продолжали скандировать мальчишки. Песнопение, придуманное Койлом, свидетельствовало о его добропорядочном католическом воспитании.

Внезапно Койл подался вперед, выбросив руку с ножом. Болден отскочил в сторону и, увернувшись, метнулся к нему, покрывая разделявшее их расстояние. Лезвие скользнуло по его футболке. Не ожидавший этого маневра Койл так и застыл с вытянутой рукой, выставив одну ногу вперед. Неустойчивая поза. Болден с размаху заехал локтем противнику в шею. Койл как раз поворачивал голову, чтобы оглянуться. Локоть с тошнотворным хрустом коснулся шеи и, казалось, уходит все глубже и глубже. Это мгновение длилось вечность. Как тряпичная кукла, Койл свалился на пол и остался лежать неподвижно. Он не поднялся. Не закричал. Просто тихо лежал, и все.

Остальные тоже не двигались. Скандирование прекратилось. Круг мальчишек замер на месте.

Болден опустился на колено рядом с противником.

— Тэрри?

Койл заморгал, задвигал губами, но не смог произнести ни слова.

— Позовите доктора, — проговорил Болден. — Позовите мистера О'Хару.

Никто не двинулся с места.

Маленькие черные глазки Койла наполнились слезами, умоляя что-нибудь сделать.

— Все будет хорошо, — произнес Болден, зная, что это ложь, и чувствуя, что произошло что-то непоправимое. — Просто выбил из тебя немножко воздуха, и ничего больше.

Койл снова зашевелил губами.

— Не могу дышать, — из последних сил шепотом выдавил он.

Вскочив, Болден выбрался из круга мальчишек и помчался к дому директора, чтобы привести мистера О'Хару. Когда они вернулись, мальчишек в подвале не было. Только посередине лежал мертвый Койл. Удар по шее сломал ему второй позвонок, и он задохнулся до смерти.

— Ты убил его, — сказал О'Хара.

— Нет, у него был… — Болден посмотрел на Койла, затем на порез у себя на футболке. Проведя рукой по животу, он увидел на пальцах кровь. Он поискал взглядом нож, но мальчишки забрали его. — Нож… — попытался объяснить Томас, но, как и Койл, он больше не мог говорить.

Болден заморгал, и воспоминание растаяло. Нож. Пистолет. Труп. Койл. А теперь вот Сол Вайс. Достав смартфон, он набрал рабочий адрес электронной почты Дианы Чамберс и написал: «Диана, пожалуйста, свяжись со мной как можно скорее. Кто с тобой так поступил? Зачем? Том». Это был бессмысленный ход, но он должен был его сделать.

Прицепив смартфон обратно на пояс, Болден пошел по улице. Резкий порывистый ветер швырял в сторону мелкий дождь, и струи жалили его в щеки. Очень хотелось принять горячую ванну и переодеться в чистое, но он не рискнул пойти домой или к Дженни. В обоих случаях его могли ждать представители заинтересованных сторон, как минимум двух — полиции и Гилфойла. И он больше не был уверен, что они не связаны между собой.

Наклонив голову, он поднял воротник куртки. Если температура упадет еще на градус-другой, этот слякотный дождь превратится в снег. Огибая лужи, покрытые кое-где корочкой льда, Болден спешил по улице и старался не думать о Дженни.

Во-первых, фотография Дианы Чамберс. Если она настоящая — а похоже, так оно и есть, — значит, кто-то ударил ее в лицо. И это было не дружеское похлопывание, а полновесный удар, которым мог бы гордиться сам Железный Майк Тайсон.

Что же они предложили тебе в замен, Диана?

Он всегда представлял ее жизнерадостной выпускницей Йельского университета, певшей «Була-була» корпоративному отделу финансов после того, как он предложил каждому выпить по паре бокалов текилы, чтобы оживить оплаченный компанией круиз по Манхэттену. Как же они заставили ее пойти в полицию и написать заявление? Шантажировали? Или принудили, не оставив ей выбора? Он не мог представить, что Диане нравится ее новое лицо. Особенно подбитый глаз, если верить Микки Шиффу.

Болден присвистнул сквозь сжатые зубы. Похоже, у Гилфойла в «ХВ» есть свой человек. По-другому было не объяснить, почему они так быстро вышли на Диану Чамберс, сфабриковали эти любовные письма и подбросили их в компьютерную сеть компании. Слишком много улик за такой короткий срок. Чем больше он размышлял, тем более торопливыми казались их действия.

Склонив голову набок, Болден посмотрел на небо. На нос опустилась огромная снежинка, он смахнул ее. Великое равновесие, думал он. Сначала ему здорово повезло, а теперь весы Фортуны качнулись в другую сторону. Ничего удивительного.

В детстве его едва ли можно было назвать ангелом. Но, получив шанс, он вцепился в него обеими руками. Учился, экономил, копил. Работал не покладая рук. И когда успех наконец пришел, он стал отдавать. Сначала из чувства долга, потом вошел во вкус. Но такого он не заслужил. Не крал двадцатку из кошелька отчима, не избивал самого последнего задиру в своей самой последней школе. Он не врал, где был прошлой ночью, и не сочинял, каким образом фотография чужих родителей оказалась в его бумажнике.

Хотя, конечно, кое-что он совершил. И забыть это было нелегко. Он не мог это забыть, как ни старался.

Прибавив шаг, Болден не переставал спрашивать себя: то ли это возмездие, которое в конце концов должно было его настигнуть, то ли очередное бедствие в цепочке ему подобных? А может, окончательный приговор злой судьбы, которая впервые наказала его, когда ему было шесть, и с тех пор все держит в заложниках? Горько и с отвращением Болден рассмеялся над собой. Когда-то ему рассказали о карме. О хорошей и плохой энергетике. Об энергии ци и весах, которые качаются то в одну, то в другую сторону. Все это глупости. Прошлое. Будущее. Есть только настоящее.

Больше он не оглядывался.

25

Вонючая обшарпанная квартира со спальней, гостиной и ванной, похоже, относилась к ветхому жилью, о котором «Таймс» сообщала в разделе «О бедных и нуждающихся». Дженнифер Дэнс сидела, положив ногу на ногу, на провисшей односпальной кровати. Ей хотелось в туалет, но она не могла заставить себя зайти в эту ванную. Дверь была открыта, за ней виднелся облезлый линолеум, из-под которого в некоторых местах проглядывали гнилые доски. Туалет был времен тридцатых годов: сливной бачок находился над унитазом, и, чтобы слить, надо было дернуть за цепочку. На самом унитазе лежало потрескавшееся деревянное сиденье. Тут же рядом стоял вантуз. Невыносимый запах хлорки и мочи проникал даже в спальню. И от этого квартира казалась еще омерзительнее.

С беспорядком и вонью Дженни могла смириться. Туалеты в школе были не намного чище. Взять хотя бы на прошлой неделе: один умник сделал свое дело на плавающую в унитазе кипу туалетной бумаги, облил ее бензином из зажигалки и поджег. «Прямо как блинчик с апельсиновым вареньем и ликером!» — хвастался он в коридоре, когда его поймали.

Больше всего угнетали Дженни тараканы, которых было много, они нахально ползали повсюду. Она вытянула шею, чтобы увидеть, откуда они выползают, и под настилом пола заметила промелькнувшую тень, затем рядом с ней появилась другая.

Из гостиной доносились голоса. Дженни прислушалась, стараясь разобрать слова. Кто эти люди? Сначала они похитили ее из школы, пригрозив, что она никогда больше не увидит Томаса, если прямо сейчас не отправится с ними. А теперь ей велели молчать, сидеть тихо и делать, что говорят. Она не понимала, защитники они или тюремщики.

— Не раздвигай шторы, — сказала женщина, когда Дженни сюда привезли, — и держись подальше от окна.

Дженни задумалась об этих распоряжениях. Было совершенно ясно, что никто не пытается скрыть место, где она находится. Она находилась в Бруклине, в районе Уильямсбург. Из этого секрета не делали. Ее привезли сюда на неуклюжем «вольво». В машине были она, человек довольно грубого вида, который забрал ее из школы, и водитель, курчавый небритый мужчина лет пятидесяти, странно ей улыбавшийся. Никаких имен. Ни намека на то, кто они такие или чего хотят от нее. «Нет, шторы должны быть задернуты не для того, чтобы я не смотрела на улицу, — решила Дженни, — а чтобы с улицы не заглядывали в комнату».

Те двое мужчин сейчас находились в соседней комнате с женщиной. И женщина явно командовала ими. В этом Дженни ни капли не сомневалась. Женщина носилась по комнате, как генерал, который попал в окружение и теперь планирует шаги к отступлению. А другие, похоже, только ждали ее команд. Высокая и худощавая, с узким лицом и сосредоточенным взглядом, она выглядела как студентка: темные волосы убраны в хвост, джинсы, белая оксфордская рубашка навыпуск и кроссовки. Особенно испугала Дженни ее напористость. Один взгляд — и вы уже разделяете ее решимость, на что бы она ни была направлена.

Кроме предупреждения не трогать шторы и держаться подальше от окна, женщина не сказала Дженни ни слова. Только окинула ее изучающим взглядом. Она смерила ее с ног до головы, и это длилось, может, секунду, но впечатление было такое, будто ее, по крайней мере, раздели и обыскали.

Хлопнула дверь. В прихожей опять послышались шаги.

Поднявшись с кровати, Дженни прижалась ухом к двери. Она узнала голос женщины — спокойный и в то же время настойчивый.

— Ну что? — требовала она ответа. — Они ведь на все пойдут. — Затем добавила более мягко: — С ним все в порядке?

Дженни не успела услышать ответ, потому что дверь в комнату открылась и ей пришлось отступить.

— Пора уходить, — сказала женщина.

— Куда? С Томасом все в порядке? Вы сейчас о нем говорили? — Теперь вопросы задавала Дженни.

Отойдя на середину комнаты, она встала, скрестив на груди руки. Ей хотелось выяснить, что к чему, но разборки пришлось отложить.

— Поторопись, — настаивала женщина. — Нас выследили.

— Куда мы едем? — повторила Дженни.

— В любое безопасное место.

— Я хочу домой. Это и есть безопасное место.

Женщина покачала головой:

— Нет, дорогая, теперь оно небезопасное.

Но Дженни больше не хотела никому верить. Ей передались недоверие и страх, руководившие действиями этих людей.

— С Томасом все в порядке?

— Пока да.

— Почему «пока»? Я уже сыта по горло вашими недомолвками. Кто вы? Что вам от меня нужно? Кто преследует Томаса?

Женщина бросилась к Дженни и схватила ее за руку.

— Я сказала, идем, — прошептала она, и ее ногти вонзились в кожу Дженни. — Сейчас же. Мы друзья. Это все, что тебе надо знать.

У тротуара ждала другая машина. Дженни скользнула на заднее сиденье вместе с женщиной и мужчиной, увезшим ее из школы. Не успели захлопнуться двери, как машина рванула с места. Примерно через сотню метров водитель крикнул своим пассажирам пригнуться. К ним на большой скорости приближались два седана. Дженни успела заметить по два человека в каждом, прежде чем прижалась лицом к коленям женщины. В следующее мгновение она почувствовала, как волна воздуха ударила в их машину, когда седаны промчались мимо., — Это были они?

— Да, — ответила женщина.

— Кто они?

— По-моему, ты встречалась с ними прошлой ночью.

— Откуда вы знаете… — Дженни не знала, как закончить фразу. Откуда им известно о прошлой ночи? И откуда они знают, что это те самые люди?

Женщина засмеялась, и ее смех разнесся по машине, заставляя смеяться всех.

— У меня есть некоторый опыт в таких делах, — пояснила она.

Водитель обернулся и взглянул на нее:

— Проклятье, Бобби, еле успели.

— Да, — согласилась Бобби Стиллман. — Ребята стали пошустрее.

26

— У вас есть другая карта, сэр? — спросил продавец.

— Как, простите?

Болден стоял около прилавка, заканчивая вдевать ремень в новые синие джинсы. Грязная одежда была сложена в принесенный пакет. Кроме джинсов, он купил темную фланелевую рубашку, довольно длинную рабочую куртку и пару ботинок «Тимберленд». Все было новое, вплоть до носков, нижнего белья и футболки.

— Ваша карта заблокирована.

— Вы уверены? Наверное, какая-то ошибка. Попробуйте еще раз.

— Я уже три раза пробовал, — сказал продавец, паршивенький панк с ирокезом и землистым лицом, в белой рубашке на три размера больше, чем нужно. — Вообще-то, я должен конфисковать эту карту, но мне ни к чему лишние проблемы. Забирайте. Может, у вас есть Visa или MasterCard?

Болден протянул MasterCard. Почему вдруг его кредитка заблокирована? Он оплачивал кредит вовремя и в полном объеме и никогда не жил не по средствам. Когда его коллеги с деловым видом обсуждали новый «порше турбо», или второй дом в горнолыжном курорте Теллурайд, или превосходство над прочими костюма от Китона, сшитого на заказ за семь тысяч долларов, он чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Нет, в приобретении хороших вещей не было ничего предосудительного, просто сам он не умел так тратить деньги. Часы от Картье — его подарок Дженни — были единственной купленной им дорогой вещью.

— В доступе отказано, — произнес продавец из-за прилавка. — Мне придется позвать директора магазина. Хотите, можете сами с ним поговорить.

— Забудь, — сказал Болден, — я заплачу наличными.

Он порылся в бумажнике. Там оказалась пятерка и несколько долларовых купюр. Бросив взгляд на прыщавого продавца в одежде не по размеру, он подумал, что, кажется, все начинает становиться на свои места. Они могут послать команду, которая похитит тебя с людной улицы в центре города. Могут сфабриковать электронные письма. Могут превратить лицо женщины в сплошное месиво и заставить ее сказать, что сделал это ты. Разумеется, им нетрудно заблокировать и кредитные карты.

— Похоже, ничего не получится. Можно, я переоденусь обратно в свое?

— Не беспокойтесь на этот счет, — сказал продавец, опуская трубку. — Такое часто случается. Просто оставьте одежду на стуле в примерочной.

Болден взял пакет, в котором лежал его грязный костюм, и пошел через отдел, где продавались брюки. Он не мог вернуться на улицу в прежней одежде. Грязная и пропахшая, она слишком привлекала внимание. Еще одна ночь, и он превратится в бомжа. Слева в коридоре стояли две примерочные кабинки. Несколько покупателей бродили по торговому залу, но, кроме них, в магазине почти никого не было. Болден остановился, делая вид, что заглядывает в пакет, словно хотел убедиться, что все вещи на месте. Безнадежно далеко впереди маячил запасной выход. До него надо было миновать отдел рубашек, обувной отдел и кабинет директора. В зеркало он заметил, что продавец вышел из-за прилавка и неторопливо направляется в его сторону.

И как раз в этот момент грузный человек с бородкой показался из кабинета, буквально в нескольких шагах от Болдена. В одной руке он держал блокнот, в другой — сотовый телефон, по которому говорил.

— Послушайте, вы директор? — окликнул его Болден.

— Подождите секунду, — сказал человек в трубку. На его лице появилась улыбка, и он вежливо произнес: — Да, сэр, чем я могу помочь?

Болден кивнул в сторону продавца.

— Ваш продавец нахамил мне, — сердито произнес он. — Вам следует поговорить с ним.

— Джейк? Да что вы? Очень печально слышать такое. Что именно он…

— Вот, возьмите. — Томас сунул ему в руки пакет с грязной одеждой.

Пока директор копался в пакете, Болден прошел мимо него.

— Эй! — закричал продавец. — Этот парень не заплатил. Не дайте ему уйти.

— Но одежда у меня, — ответил директор, поднимая пакет.

Путь к выходу был свободен, и Болден рванул по коридору.

Продавец бросился за ним:

— Эй, послушайте! Вернитесь! Он не заплатил. Остановитесь!

На бегу Болден толкнул дверь, и она с грохотом ударилась о стену. В переулке было безлюдно. Справа стояли мусорные бачки, слева валялись кучи разрезанных картонных коробок. Болден остановился и прижался к стене за дверью. В следующую секунду показался продавец. Болден схватил его за плечи и прижал к стене.

— Не надо меня преследовать. Я вернусь. И заплачу за все это дерьмо. Договорились?

— Да, конечно. Как скажете.

Болден хмуро усмехнулся и ударил его в живот. Продавец согнулся пополам и упал на землю.

— Извини, старик, но я тебе не верю.

В нескольких кварталах находилось отделение банка. Болден выбрал в банкомате английский в качестве рабочего языка и ввел свой пин-код: 6275. День рождения Дженни. На экране появилось главное меню, и он вздохнул с облегчением. Выбрал опцию «наличные» и дальше ввел сумму «тысяча долларов». В следующую секунду на экране появились слова, сообщавшие, что запрашиваемая сумма слишком велика. Тогда он набрал «пятьсот» долларов.

Дожидаясь реакции банкомата, Болден смотрел на свои новые ботинки. «Всю жизнь человека можно проследить по его обуви», — думал он, вспоминая свои кеды, простые и баскетбольные кроссовки. Когда он был подростком, он бы убил за пару найковских кроссовок, но они стоили семьдесят пять баксов и были ему недоступны. Он не мог даже мечтать о них. В колледже свою первую зарплату, полученную за работу в неучебное время, он потратил на покупку пары классических мокасин фирмы «Басс Виджинс». Вишневого цвета с кисточками. Бригадирам в студенческой столовой «Батлер-холл» требовалось носить приличную обувь. Шестьдесят шесть баксов отдать за то, чтобы классно выглядеть, когда выкладываешь на тарелку рыбу с картошкой, запеченные с сыром и сухарями! Каждый раз в воскресенье вечером он расстилал на полу первую страницу «Таймс», зубной щеткой наносил на туфли пасту «Киви» и целый час полировал их кусочком замши. Все-таки шестьдесят шесть баксов — это шестьдесят шесть баксов. Эти туфли прослужили ему три года, пока он учился в колледже, но и до сих пор он отказывался платить больше двухсот долларов за пару башмаков.

Затем он перевел взгляд на экран, ожидая приятного жужжания и шелеста, свидетельствующих о том, что автомат считает его деньги, но там появилась новая информация: операция невозможна и банк конфискует карту. Для дальнейшего разъяснения он может позвонить…

Болден вышел из унылого банковского отделения. Холодный воздух ударил в лицо. Он пробежался до конца квартала. Открыв на углу бумажник, пересчитал его содержимое: на все про все у него оставалось одиннадцать долларов.

27

— Кто они? — спросила Дженнифер Дэнс, когда старенький седан, дергаясь, загрохотал по Атлантик-авеню в сторону Бруклинского моста.

— Старые друзья, — ответила Бобби Стиллман.

— Это из-за них вы мне не разрешали раздвинуть шторы?

— Нет, вы посмотрите на нее! Одни вопросы без остановки, — заметил водитель. — Эй, леди, притормозите!

— Все нормально, Уолтер, — сказала Бобби Стиллман и, повернувшись, направила на Дженни свой пронизывающий взгляд. — Я расскажу тебе, кто они, — ответила она. — Они — враги. Они — это Большой Брат. Помнишь Всевидящее Око у масонов?

Дженни неуверенно кивнула.

— Вот это они и есть. Наблюдают. Шпионят. Scientia est potentia. «Знание — сила». Пишут рапорты. Заставляют молчать. Промывают мозги. Но им этого недостаточно. У них свое видение мира. Зов свыше. И ради этого призвания они жаждут убивать.

Эта женщина явно сумасшедшая. Большой Брат и масоны! Скорее уж scientia est dementia, то есть «горе от ума», или что там она цитировала по-латыни. Сейчас она заговорит об инопланетянах и о мини-передатчике в ее коренном зубе. Дженни захотелось отодвинуться от этой женщины как можно дальше, но деться было некуда.

— Откуда вы про них знаете? — спросила она.

— У нас за спиной длинный путь. Я все время не даю им покоя, а они пытаются меня остановить.

— Но кто они?

Бобби Стиллман положила руку на спинку сиденья и как-то неуверенно посмотрела на Дженни, словно решая, стоит ли объяснять дальше.

— Клуб, — проговорила она. Теперь ее голос стал спокойнее и рассудительнее, вроде она снова вернулась на планету Земля. — Забавно, правда? Но именно так они себя называют. Клуб патриотов. Кто они? Большие дядьки из Вашингтона и Нью-Йорка, держат руки на рычагах власти. Как, по-твоему, они вышли на Томаса? Изнутри.

— Изнутри чего?

— Всего — правительства, бизнеса, законодательной власти, образования, медицины.

Дженни покачала головой, не в силах принять эти расплывчатые обвинения. Ей хотелось имен, конкретных лиц, планов — всего того, о чем она могла бы прочитать в «Нью-Йорк таймс».

— И кто состоит в этом клубе?

Бобби Стиллман поправила волосы.

— Всех я не знаю. И поверь мне, дорогая, даже если бы и знала, не стала бы тебе рассказывать. Иначе ты займешь вторую строчку в их хит-параде — после своего друга. Тебе достаточно знать, что это группа мужчин, хотя, возможно, там есть и женщины…

— Клуб…

Стиллман кивнула:

— Клуб очень могущественных людей с огромными связями, и они хотят держать в своих руках штурвал, который управляет нашей страной. Они проводят заседания, на которых обсуждают и строят планы. Да, это клуб в самом прямом смысле этого слова.

— Но чем он занимается?

— Прежде всего, вмешивается. Они не хотят, чтобы правительство работало так, как ему положено работать. Они не доверяют нам, то есть народу — тебе, мне, вон тому парню, что продает хот-доги. Их, видите ли, не устраивает, чтобы мы принимали важные решения.

— Они подтасовывают результаты выборов?

— Конечно нет! — вспыхнула Бобби Стиллман. — Ты что, не слушаешь? Я же сказала, они действуют изнутри — проводят свою работу с теми, кто стоит у власти. Убеждают их в чистоте своих целей. Или принуждают к определенным действиям. К примеру, к подмене воли народа… и все это во имя демократии.

Дженни откинулась на спинку сиденья. Ее мозг лихорадочно работал. Она принялась рассматривать свои ногти и ковырять большой палец — привычка, от которой она избавилась еще в четырнадцать лет. Для нее это было слишком. Слишком много. Слишком непонятно. Какие-то шпионские страсти.

— Где Томас? — снова спросила она.

— Сейчас мы с ним встретимся.

— Я вам не верю.

— А вы разве не собирались вместе обедать? В двенадцать часов? Там, где обычно?

Дженни резко подалась вперед:

— Как вы узнали?

— Мы тоже прослушиваем телефоны, — ответила Бобби Стиллман, — но мы не лезем людям в головы.

Водитель Уолтер обернулся к Дженни:

— Так куда ехать, детка?

28

В 10:30 в центральном отделении Нью-Йоркской публичной библиотеки, официально известном как Библиотека гуманитарных и социальных наук, было немноголюдно. Поток регулярных посетителей двигался вверх и вниз по лестнице с обычной церемонностью. По коридорам бродили туристы. Их выдавали висящие на плече сумки и любопытствующее выражение на лице. Медленнее туристов передвигался только персонал библиотеки.

Здание, возведенное в 1911 году на месте старого Кротонского резервуара, растянулось вдоль 5-й авеню на два квартала между 40-й и 42-й улицами. На время его постройки это было самое большое мраморное здание в мире. Беломраморный потолок главной галереи, словно небо, парил в тридцати трех метрах от пола. Роскошные лестницы, обрамленные величественными колоннадами, поднимались с двух сторон от центрального вестибюля. Где-то в глубинах этого заведения хранились Библия Гутенберга, первые пять инфолио шекспировских пьес и рукописная копия прощального послания Вашингтона к нации, самой знаменитой речи, правда так и не произнесенной.

Болден быстро шел через ротонду на третьем этаже. Миновав главный читальный зал, он прошел под аркой в следующий, где стояли компьютеры. Записался в список ожидания, и через пятнадцать минут его провели к терминалу с полным доступом в Интернет. Придвинув кресло ближе к столу, Болден вытащил из кармана клочок бумаги, весь мятый и отсыревший, — рисунок, который он сделал сегодня утром. Томас его разгладил. «Воюю с драконом с помощью бумажного меча», — подумал он.

Выбрав «поиск изображений», Болден впечатал «мушкет». Экран заполнила подборка изображений размером с марку, а то и меньше. Добрая половина картинок представляла длинноствольное ружье времен Дэниела Буна. Также встречались изображения людей, одетых в военную форму эпохи колонизации, — «красные мундиры» английской армии, гессенские наемники, «синие мундиры» северян (больше известные как солдаты Континентальной армии); миниатюрное изображение пуделя, глядящего прямо в объектив (может быть, собаку звали Мушкет?), и фотография троих Друзей, поднимающих непристойно расписанные глиняные пивные кружки. Секс в Интернете теперь стал обычным делом.

На следующей странице он обнаружил миниатюрный железный мушкет, держащийся на кончике указательного пальца. «Впечатляет, — признался себе Болден, — но к делу отношения не имеет». Еще на одной фотографии были изображены пьяные гуляки. Заголовок гласил «Dre Muskets», что, как он решил, в переводе с голландского означало «Три мушкетера».

И тут он увидел его. На третьей картинке в верхнем ряду. От всех предыдущих этот мушкет отличался необычным асимметричным прикладом: его верхняя часть была на пятнадцать сантиметров короче нижней. Заголовок определял его как «Мушкет „Кентукки“ с кремневым замком, ок. 1780». Сравнив изображение со своим рисунком, Болден понял, что именно его он и искал, и перешел к полному описанию ружья.

«По популярности мушкет „Кентукки“ занимал второе место после британского мушкета „Браун Бесс“. „Кентукки“ весил всего около четырех килограммов, что было значительно меньше по сравнению с „Браун Бесс“, вес которого составлял около семи килограммов. Кроме того, внутренняя спиральная нарезка ствола обеспечивала точность поражения цели с расстояния в двести тридцать метров, тогда как у „Браун Бесс“ (меткость этого мушкета весьма сомнительна) точность попадания была возможна лишь на расстоянии в семьдесят три метра».

Далее внимание Болдена привлекло слово «минитмен». Оно вполне подошло бы для названия секретной группы, избравшей наколку мушкета эпохи Войны за независимость своим символом. Набрав «минитмен», он какое-то время бродил по ссылкам — прочитал краткую историю «минитменов» Пола Ревера и Уильяма Доуса. Оказывается, минитмены были отборнейшей элитой ополчения и составляли примерно ее четверть. Появились они в 1645 году, чтобы отражать всевозможные иностранные вторжения и защищать приграничные районы от индейцев. Получается, что к минитменам относились и те славные храбрецы, что в 1775 году победили англичан в битвах у Лексингтона и Конкорда.

Его заинтересовала еще одна ссылка: «Минитмены готовы сражаться с коммунистической угрозой». В статье говорилось об ультраправой группировке из Хьюстона, штат Техас, созданной в 1960-х годах для противостояния «красным», если те вдруг появятся на американской земле. Нечто вроде патриотической полувоенной организации, обучавшей всех своих членов меткой стрельбе. Болден тут же окрестил их про себя Джонами берчами с ружьями, по имени известного шпиона. Люди такого типа могут легко создать организацию, которая запросто аннулирует его кредитные карты и испортит банковские документы.

Заложив руки за голову, Болден стал раскачиваться на стуле. Детектив Франсискас предположил, что Волк и Ирландец — гражданские наемники. Одно за другим он набирал в поисковике названия компаний, которые упоминались в участке, — «Экзекьютив ресорсес», «Тайдуотер» и «Группа Милнера». Везде требовались новые сотрудники, профессиональные требования к которым были заявлены на первой же странице. Кандидат должен иметь стаж не менее пяти лет службы в действующей армии, военно-морском флоте или морской пехоте (пехота, артиллерия, бронетанковые войска). Некоторые шли еще дальше — искали будущих работников среди элитных частей: в 82-й воздушно-десантной дивизии, 101-й воздушно-штурмовой дивизии «Кричащие орлы», спецназе, отряде «Дельта», спецподразделениях «Морские львы» и береговой охране. Эти сайты отличались общим неброским оформлением, но ни на одном из них Болден не нашел мушкета «Кентукки» с кремневым замком.

Через двадцать минут он вышел попить воды.

— Мистер Гилфойл, хочу вам кое-что показать. — Гувер подождал, пока Гилфойл встанет у него за спиной, и указал на настенную карту Манхэттена. Красный огонек, обозначавший Томаса Болдена, больше не перескакивал с места на место, а застыл на углу 40-й улицы и 5-й авеню. — Болден сейчас в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Сигнал отличный: скорее всего, он около входа, у окна или на одном из верхних этажей.

Гилфойл не сводил взгляда с одинокого красного огонька, взвешивая свои возможности.

— Как долго он там находится?

— Минут двадцать.

— Ничего насчет того, где он собирается встретиться со своей подружкой?

— Ищем.

Гилфойл теребил жирную складку под подбородком.

— Вызовите мне Волка.

«Мушкет „Кентукки“ с кремневым замком».

Болден набрал эти слова и подождал, пока появится результат поиска, надеясь отыскать подходящую для печати картинку. Просмотрев несколько страниц, он наткнулся на снимок, который напрямую не относился к заданной теме. Вместо мушкета на картинке были изображены четверо мужчин: они стояли, положив руки друг другу на плечи, и широко улыбались. Фотография была датирована. 1950-е или начало 1960-х годов. Все они были коротко подстрижены и одеты в белые рубашки с коротким рукавом. На шее черные галстуки, а на носу очки в черепаховой оправе. Создавалось впечатление, что они позируют для плаката «Вот кто задает стиль жизни». Немногие избранные. Гордость нации. Технари. Внимание Болдена привлекли большие буквы позади них: «Корпорация „Сканлон“. Всемирная штаб-квартира». Под названием компании был помещен силуэт мушкета «Кентукки». Болден вгляделся в экран. Точно такой же мушкет, какой нарисовал он, вплоть до уникального приклада — отличительной черты, которую он раньше не видел или, по крайней мере, не замечал. Болден дважды щелкнул по картинке, и на экране появилась табличка «Запрещено. У вас нет доступа к этому сайту». Вернувшись к фотографии, он ее распечатал. Под снимком заметил ссылку — , но Болден не особо тешил себя надеждой выяснить, кто такой этот Билл Ф. Попробовал запросить «bfss», но ничего не вышло. Тогда набрал «корпорация „Сканлон“». К сожалению, сайт корпорации найти не удалось, хотя поисковик выдал несколько страниц со статьями, в которых она упоминалась.

В первой статье писали о «Сканлоне» как-то между прочим. В 1949 году корпорация выиграла подряд на строительство магистрали в Хьюстоне, штат Техас. Вторая статья содержала больше подробностей. «Корпорация „Сканлон“, — говорилось в ней, — возникла в 1936 году в Остине, штат Техас, как инженерно-строительная компания, основным видом деятельности которой является дорожное строительство». Дальше в статье перечислялись некоторые проекты «Сканлона», и заканчивалась она сообщением, что новейшие разработки компании подразумевают тесное сотрудничество с вооруженными силами США.

Третья статья, напечатанная в «Арми таймс», оказалась самой информативной:

«…Корпорация „Сканлон“ из Вьенны, штат Вирджиния, получила контракт на 45 млн долларов от командования по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму на строительство трех авиабаз и оборудование системы посадки в Республике Вьетнам. Авиабазы будут построены в Дананге, Бьен-Хоа и Фу-Кэт.

Президент компании „Сканлон“ Рассел Кьюкендал заявил: „Мы гордимся тем, что министерство обороны и командование выбрали нас в качестве единственного подрядчика для строительства и совершенствования оборудования, используемого в боевых целях армией и военно-воздушными силами США в Республике Вьетнам, и надеемся, что наша работа будет способствовать как можно более краткому и успешному пребыванию наших войск во Вьетнаме“».

Болден снова перечитал статью. Вот на чем разбогатела корпорация «Сканлон»! Неплохой кусок они себе отхватили — единственный подрядчик на строительство авиабаз и взлетно-посадочных полос накануне самой крупной в истории США заморской операции. Странно, что название компании не было на слуху. Он добавил Кьюкендала к своему списку, затем заглавными буквами набрал: ГРАЖДАНСКИЕ/ВОЕННЫЕ ПОДРЯДЧИКИ.

Кажется, он нащупал что-то интересное. Болден принялся проверять все ссылки по «Сканлону». В десятке из них корпорация упоминалась в одном контексте с правительственными контрактами, среди которых значились контракты на строительство генераторов, военных складов, на прокладку электросетей и даже на восстановительные работы после тайфуна на авиабазе Андерсен на острове Гуам. Суммы тоже впечатляли: двадцать, пятьдесят, сто миллионов долларов.

В нескольких последних статьях говорилось об изменении интересов компании. Вместо строительных «Сканлон» начала получать контракты на помощь в подготовке колумбийской и филиппинской армий. Никакие денежные суммы не назывались, но авторы статей взяли на себя смелость упомянуть, что в эти страны менее чем за полгода были посланы около сорока пяти военных инструкторов.

И наконец, была небольшая заметка от 16 июня 1979 года, в которой говорилось, что собеседование с претендентами на вакантные места в «Сканлоне» будет проводиться в отеле «Фейетвилл Холидей Инн». Болден знал военную историю своей страны достаточно хорошо, чтобы распознать Фейетвилл как город, рядом с которым расположился Форт-Брэгг в штате Северная Каролина. Стало быть, корпорация «Сканлон» набирала работников поблизости от учебного центра войск специального назначения.

След он потерял так же быстро, как нашел. После 1980 года о компании нигде не упоминалось. Ни слова о банкротстве, слиянии или выкупе за счет кредита. «Сканлон» словно сквозь землю провалился. Очевидно было только одно: компания такого размера, с огромными правительственными контрактами, явно не загнулась и не умерла. Скорее всего, ее кто-нибудь поглотил. Список кандидатов, естественно, ограничивался компаниями в области обороны, строительства и, возможно, топливной промышленности. В 1980 году компаний, которые могли бы купить «Сканлон», было около тридцати. Сегодня меньше.

Болден поерзал на стуле и отстегнул от ремня смартфон. Листая записную книжку, он отметил с десяток человек, у кого можно было бы спросить о «Сканлоне». Отложил смартфон на стол. На данный момент всем его клиентам уже позвонили из банка и сообщили, что Томас Болден больше не работает в «Харрингтон Вайс». И при этом, скорее всего, тихим голосом добавили: «Если до уважаемого клиента дошли слухи об избиении Болденом сотрудницы, то компания не будет отрицать этот факт. Правда и то, что Сол Вайс был убит во время предъявления Болдену обвинения».

Томас Болден стал персоной нон грата.

Он встал и, сообщив библиотекарю, что скоро вернется, вышел в ротонду и начал звонить. Вспомнились поздравительные электронные письма, которые пришли накануне утром. Должен же кто-нибудь ему помочь! Первому он позвонил Джошу Либерману, своему коллеге из отдела «Слияния и поглощения» финансовой корпорации «Леман бразерс».

— Привет, Джош, это Том Болден.

— Думаешь, я буду с тобой говорить?

— А почему нет? Я понимаю, что до тебя, наверное, уже дошли странные слухи, но это все неправда. Поверь мне.

— Ты со своего смартфона?

— Да, — ответил Болден. — Слушай, мне надо…

— Извини, старина… ничем не могу помочь… желаю удачи.

Болден попробовал связаться с Бэрри О'Коннором из «Цейс ассошиэйтс», другим спонсором своего клуба «Гарлемские парни».

— Проклятье, Болден, ты хоть понимаешь, в какое дерьмо вляпался? — чуть слышно прошептал О'Коннор. С таким же успехом Болден мог пытаться забраться на Эверест или расшифровать геном человека. — И ты в этом дерьме по самые уши!

— Меня подставили. Я пальцем не трогал эту девицу.

— Какую девицу? Про девицу я ничего не знаю. Все говорят, ты убил Сола Вайса.

— Вайса? Нет, конечно…

— Найди себе хорошего адвоката, старик. До меня доходят нехорошие слухи. Очень нехорошие.

— Не вешай трубку… Окажи мне одну услугу.

— Том, я бы с удовольствием, но… — Голос О'Коннора стал еще тише. — Ты же знаешь, телефоны прослушиваются.

— Да это не займет много времени. Небольшая информация об одной компании…

— По-моему, сейчас не время думать о бизнесе. У меня звонок на другой линии. Удачи, Томми. Найди себе адвоката.

Просматривая телефонную книгу, Болден задержался на одном имени. Он вдруг понял, что глупо звонить коллегам из нью-йоркских банков: слухи на Уолл-стрит распространяются со скоростью пожара. Надо поискать помощь в другом месте. Он набрал номер 202-й зоны, который помнил наизусть.

— Де Вальмон слушает, — лениво ответил голос с легким британским акцентом.

— Ги, это Том Болден.

— Привет, Том, — произнес Ги де Вальмон, старший компаньон в «Джефферсон партнерс». — Как дела? С «Трендрайтом» все нормально?

Болден с облегчением вздохнул. Хоть кто-то еще не слышал последние новости.

— Все отлично. Я звоню вот по какому делу: хотел попросить о помощи — мне нужна информация о корпорации «Сканлон». В пятидесятые-шестидесятые годы они были подрядчиком у министерства обороны и получили много контрактов во Вьетнаме. Но после восьмидесятого года о них вообще ничего нет. Ваша компания, кажется, уже давно работает в этом секторе, вот я и подумал, может, знаете.

— Еще разок название? «Сканлон»? Нет, не припоминаю, но восьмидесятые были давно. Буду рад помочь. Если что найду, перезвонить в офис?

— Лучше на сотовый. — И Болден назвал номер.

— Где ты сейчас находишься? Связь ужасная.

— Я… — Болден помолчал, не желая раскрывать свое местонахождение. Рано или поздно Вальмон узнает о смерти Сола Вайса. Не хотелось бы, чтобы он позвонил в полицию Нью-Йорка и сообщил, что только что разговаривал с предполагаемым убийцей, сидящим в Нью-Йоркской публичной библиотеке. — Я с Центрального вокзала звоню, — ответил он.

— Перезвони мне тогда через полчасика. Только найди место, где связь получше.

— А сейчас не можешь посмотреть? Мне очень срочно.

— Боюсь, нет. Меня Джей-Джей зовет. Пока.

Болден повесил трубку и, вернувшись в читальный зал, наудачу набрал в поисковике БОББИ СТИЛЛМАН. Компьютер выдал множество Робертов Стиллманов, но ни одного Бобби.

Болден прошел в отдел периодических изданий.

— Я ищу материал по одной компании, — обратился он к библиографу, — Корпорация «Сканлон». Хотелось бы посмотреть «Уолл-стрит джорнал», «Арми таймс», «Форчун» и «Форбс». Посчитайте, во сколько мне это обойдется?

— За какой период?

— С наших дней по тысяча девятьсот семьдесят пятый год.

— Подождите, пожалуйста, минуту: я посмотрю, есть ли у нас микрофильмы с этими изданиями. Не уверена насчет «Арми таймс».

Столы для чтения периодики стояли в небольшой нише в начале главного читального зала, рядом со сводчатым проходом в главный читальный зал. Болден ждал, пока женщина рассчитает его заказ, и неожиданно в его поле зрения оказались двое мужчин. Чисто выбритые, одетые в широкие брюки и пиджаки, они только что вошли в зал и встали по обе стороны от двери.

— Сэр?

— Да-да, — отозвался Болден, вновь переключая внимание на библиотекаря.

— Рада вам сообщить, что «Арми таймс» у нас есть. Все вместе получается двенадцать долларов семьдесят пять центов — по три доллара за каждое издание плюс налог. За двадцать долларов можно поискать через «Лексис-Нексис». Там информации больше.

Болден отсчитал семь долларов.

— Пожалуй, мне хватит «Таймс» и «Уолл-стрит джорнал».

— Сейчас принесу сдачу.

— Да, спасибо, — рассеянно ответил Болден.

Те двое мужчин не давали ему покоя: они не прошли ни к свободным компьютерам, ни к дежурному библиографу, но как вкопанные продолжали стоять на месте. Только их головы медленно поворачивались, будто они сканировали читальный зал. Болден перевел взгляд на сводчатый проход напротив, примерно в семидесяти шагах от него: двое мужчин, также одетые по-деловому, заняли позицию внутри и этого прохода. Те же короткие стрижки, тот же сосредоточенный вид.

Болден отвел взгляд. Этого не может быть! Не может быть, чтобы его выследили в библиотеке. «Хвоста» за ним не было. Правда, он особенно не проверял, но, когда уходил из школы Дженни, он точно был один. И в магазине, где покупал одежду, никого подозрительного он тоже не заметил.

— Сэр, вот ваша сдача — шестьдесят шесть центов.

И тут он увидел, как ближайший к нему человек наклонил голову к лацкану и негромко произнес несколько слов. Болден напрягся. Уши заложило, и он проглотил застрявший в горле ком, чтобы лучше слышать. Двигай отсюда, скомандовал ему внутренний голос, убирайся поскорее! Тебя засекли.

— Сэр? С вами все в порядке?

Болден согнулся у стойки.

— Проведите меня, пожалуйста, до туалета, — держась руками за живот, попросил он со страдальческим выражением лица. — Мне нехорошо. И поскорее.

— Конечно, сэр, я помогу. Туалет сразу за выходом из главного читального зала. Не волнуйтесь.

Библиотекарь обогнула стойку и взяла Болдена за руку. Они вместе поспешно вышли из компьютерного зала, прошмыгнув мимо мужчин, стоявших по бокам от прохода. Краем глаза Болден заметил, что один из них посмотрел на него слишком пристально.

И тогда, выдернув руку, Болден побежал. Он не оглядывался. Их разделяло шагов десять, не больше. Он бросился через главный читальный зал, прямо по широкому центральному проходу, минуя стол за столом и громко топая по паркету. Читатели начали оборачиваться в его сторону. Послышались возгласы: «Потише!» и «Не бегайте, пожалуйста». Напрягая слух, он разобрал позади себя шаги, и они приближались.

Прибавив ходу, Болден выскочил из главного читального зала и побежал через ротонду к мраморной лестнице. В дальнем конце большого зала один человек из второй команды, что-то сказав своему напарнику, помчался к Болдену. Тот бросился вниз очертя голову, прыгая через три-четыре ступеньки. Если он оступится, то в лучшем случае сломает ногу, а в худшем свернет шею. Поворачивая на площадке второго этажа, он взглянул на своих преследователей. Двое мчались прямо за ним, остальные — по дальней лестнице.

Тяжело дыша, Болден добежал до первого этажа. С дальней лестницы послышался крик, и кто-то кубарем покатился вниз. Томас посмотрел на центральный вход. Пять пар двойных дверей служили входом и выходом из библиотеки. Если он успеет выскочить, тогда у него есть шанс. Он бросил взгляд через плечо. Двое бежавших за ним уже были внизу последнего пролета. Один из них расстегнул пиджак, и Болден заметил под ним блеск металла. Надо выбирать, куда бежать теперь. Он немного замедлил бег, прикидывая, что делать, хотя времени на это у него не было. Снова взгляд на главный вход. Нет, не может быть! Те же могучие плечи, шея, словно опутанная стальными жилами, фанатичный взгляд. Они увидели друг друга одновременно, и Волк тут же бросился к нему, работая руками, как спринтер.

Болден кинулся в противоположную сторону — вглубь библиотеки, где в сплетении коридоров располагались кабинеты администрации и научные читальные залы. Проскочив один коридор, он резко свернул налево в следующий. По обеим сторонам тянулись двери с табличками, на которых стояли имена и должности. Из кабинета перед ним, уткнувшись в бумаги, вышла женщина. Не успев затормозить, Болден столкнулся с ней, и женщина отлетела к стене. Он остановился, помог ей подняться на ноги и нырнул в кабинет, из которого она только что вышла, захлопнув за собой дверь. Там за компьютером сидел молодой человек ученого вида. Увидев Болдена, он разинул рот от удивления.

— Дверь запирается? — задыхаясь, спросил Томас, а когда молодой человек ничего не ответил, заорал: — Можно запереть дверь?

— Поверните собачку.

Болден запер дверь на собачку и бросился мимо изумленного молодого человека в соседний кабинет. Широкое подъемное окно выходило на библиотечное кафе и далее — на Брайант-парк, весь укутанный снегом, который выпал прямо на траву. Болден взялся за ручку и повернул ее. Рама не двигалась. Послышался стук в дверь. Крепче обхватив ручку, он дернул изо всех сил. На этот раз ручка поддалась. Окно открылось.

В этот момент дверь за его спиной буквально взорвалась, с грохотом разлетаясь в щепки. Послышался звон стекла и падающих предметов. Молодой человек возмущенно закричал.

До земли было метров пять. Приземлившись на столик в кафе, Болден, скользя, повалился на землю и, уже вскочив на ноги, снова поскользнулся — на этот раз на льду. Наконец, поднявшись и обретя равновесие, побежал в парк.

Волк перебросил ноги через подоконник и прыгнул на тот же столик, но приземлился неудачно: вывихнув правое колено, он неуклюже упал на землю.

Когда Болден решился обернуться, он увидел, как его преследователь пытается встать и снова падает.

Не останавливаясь, Болден пробежал через парк и выбрался на 6-ю авеню. Там пошел быстрой походкой, постоянно оглядываясь.

Как, спрашивал он себя, как они меня вычислили?

29

Эллингтон Фиск поднимался по лестнице, ведущей в Капитолий.

— Что у вас здесь случилось? — спросил он окруживших его людей.

— Микрофон отказал, — сообщил один.

— Неполадки с проводами, — сказал другой.

— Где мой главный электрик?

— На платформе, — ответил третий.

Фиск протиснулся вперед мимо представителей полиции Капитолия, парковой полиции, члена Президентского инаугурационного комитета и двух полковников в отставке, приписанных к военному округу Вашингтона. Добравшись до места, где президент будет произносить присягу, а затем инаугурационную речь, он остановился.

Позади него, на лестницах, ведущих к открытой площадке перед Капитолием, соорудили трибуны, на которые установили ряды пронумерованных кресел примерно для тысячи приглашенных гостей. Каждый будет обязан предъявить билет и удостоверение личности — это непреложное правило распространялось на всех, начиная с председателя Верховного суда и заканчивая четырехлетним племянником сенатора Маккой.

— Кто меня разыскивает? — показался небритый мужчина в синем комбинезоне и рабочей куртке. — Я Майк Риццо, — представился он, предъявляя удостоверение. — Вы по поводу микрофона?

— Именно, — ответил Фиск. — Если микрофон неисправен, почему просто не заменить его? Отсоедините сломанный и подключите действующий.

— Так не пойдет, — сказал Риццо. — Микрофон встроен в платформу. Вернее, в саму трибуну. На самом деле этих встроенных микрофонов — четыре, и каждый — размером с почтовую марку. — Он пожал плечами, показывая, что не особо впечатлен. — Последнее слово техники.

Фиск провел рукой по краю платформы. Микрофон был даже не виден.

Черт… из-за вот этой ерунды…

Теперь дождь шел сильнее: казалось, на щеках взрываются маленькие бомбочки. Прогноз обещал, что ночью погода еще ухудшится и, возможно, дождь превратится в снег. Фиск напомнил себе в очередной раз связаться с дорожной полицией округа Колумбия и привести в «боевую готовность» всю снегоуборочную технику.

— Эй, кто-нибудь, натяните над платформой навес! — крикнул он.

Серьезная подготовка к инаугурации началась еще год назад. Фиск разбил все мероприятия по обеспечению безопасности на девять рабочих секторов: разведка, взрывчатые и другие опасные вещества, правопорядок, действия в случае чрезвычайной ситуации, работа с удостоверениями личности, технические специалисты, координация действий различных структур, транспорт и авиация. Проблема с платформой попадала в сектор «технические специалисты». Именно они, как следовало из названия, непосредственно готовили Капитолий к проведению мероприятия — устанавливали кресла на трибунах, монтировали телевизионную башню, оборудовали пресс-центр и следили, чтобы все электрические приспособления работали исправно.

Микрофон, вышедший из строя во время присяги президента, занимал второе место среди неприятностей, которые могут произойти завтра утром.

Фиск обошел вокруг кафедры: она ничем не отличалась от тех, с каких президент выступал на открытом воздухе. Деревянная платформа, на ней — темно-синяя кафедра с президентской печатью, прикрепленной на магнитах. Все выполнено в Вирджинии из клена, растущего в Джорджии, древесно-волокнистой плиты из Китая и пластика из Индии. Такое же американское изделие, как и все остальные в наши дни. Он осмотрелся по сторонам. Со стен Капитолия свешивались гигантские американские флаги. Синяя ковровая дорожка бежала от подиума вверх по лестнице. Фиск с удовлетворением отметил, что дорожка все еще покрыта синтетическим защитным слоем. Балкон и кафедру со всех сторон окружало пуленепробиваемое стекло. Он скользнул взглядом по стратегическим точкам на крыше Капитолия, где завтра займут свои позиции снайперы. Дальше, за ними, — невидимые для публики батареи зенитных орудий «Мститель». Телесуфлеры, установленные с каждой стороны кафедры, тоже наверняка работали.

Фиск повернулся и посмотрел в сторону памятника Вашингтону. В двадцати шагах остов телебашни частично перекрывал вид на Эспланаду. Улица казалась покрытой бурыми пятнами: хилая трава перемежалась с островками тающего снега. На Эспланаде было безлюдно, если не считать нескольких пар полицейских (среди них находились и его люди), проверяющих заграждения для регулирования людского потока. Через двадцать четыре часа — не важно, будет идти дождь или повалит снег — на этом пространстве соберутся более трехсот тысяч человек. Американцы страстно желают стать свидетелями самой торжественной церемонии в этой стране — инаугурации сорок четвертого президента США.

— Ну и как нам заменить этот микрофон? — поинтересовался Фиск у главного электрика Риццо.

— Есть только один способ, — раздался новый голос. Он принадлежал приятному и вежливому молодому человеку. — Билл Донохью, «Трайтон аэроспейс», — представился он. — Мы построили эту платформу. Единственный способ отсоединить микрофон — это забраться в ремонтную панель, перерезать провода, а затем установить сверху новое устройство.

— Новое устройство? — спросил Фиск.

— Да, сэр, понимаете, стандартный микрофон. Можно просверлить отверстие и, протянув внутри платформы провод, присоединить к системе обычный внешний микрофон.

Фиск улыбнулся и покачал головой: что этот зеленый юнец Донохью голову ему морочит! Внешний микрофон! Большой черный банан будет маячить перед лицом сенатора Маккой, когда она обратится к двумстам пятидесяти миллионам американцев и миллиардам других людей на всей планете. У сенатора Маккой даже на каблуках рост всего-то сто шестьдесят сантиметров. Нет, это не решение. Во всяком случае, если он, Эллингтон Фиск, не хочет, чтобы его тут же перевели в периферийное отделение где-нибудь в Сьерра-Леоне.

— Что там у разведки? — спросил Фиск своего помощника Ларри Кеннеди.

Разведка отвечала за проработку любых наводок от ЦРУ, ФБР, Разведуправления министерства обороны или любой другой серьезной силовой структуры, обязанной предусмотреть любую угрозу. Все что угодно, начиная с согласованных усилий террористов и заканчивая стрелком-одиночкой. Завтра в течение двух часов ступени парадной лестницы Капитолия превратятся в самую большую в мире мишень. Но и поразить эту цель также будет труднее всего на свете.

— Ничего, — сказал Кеннеди.

— Мистер Донохью! — рявкнул Фиск.

— Да, сэр?

— Вы соорудили для нас запасную платформу?

— Да, мистер Фиск. На складе в Александрии сейчас заканчивают ее сборку. В четыре часа будет здесь. Они как раз прикрепляют президентскую печать.

— Доставьте к двум. — Фиск отошел от платформы. — И первым делом проверьте ее. Я хочу быть уверен, что эта штуковина работает, прежде чем мы ее установим. Позвоните мне, когда прибудет платформа.

Фиск посмотрел на небо. Под проливным дождем его задача по охране мероприятия, в котором участвуют триста тысяч человек, существенно усложнялась. Если бы платформа была единственной проблемой, он бы легко с ней справился. Внезапный порыв ветра швырнул дождевые струи ему в лицо.

— Где навес? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Через двадцать четыре часа первая в истории США женщина-президент произнесет свою самую главную речь, и ее прическа не должна быть испорчена. Эта женщина должна выглядеть на все сто!

30

Когда бы Джон Франсискас ни входил в шумный, бурлящий плексигласовый мир штаб-квартиры нью-йоркской полиции в центре Манхэттена, он неизменно шептал себе под нос старую поговорку: «Кто умеет, тот работает. Кто не умеет, тот работает в штаб-квартире нью-йоркской полиции». Он всегда считал, что полицейские обеспечивают безопасность и наводят порядок. Это означало, что каждый полицейский прошибает лбом стену, но раскрывает преступления. И не важно, какой у тебя чин… ну а в этом месте — важно. Здешние обитатели рассматривали работу полицейского как ступеньки в карьерной лестнице, ведущей к благам, которые предоставляли городские власти. Их рабочий день расписывался по часам, а не по количеству дел, открытых у них на столах. Они не гордились своей синей формой. Франсискас видел, как они ежились в этой форме во время парада в День святого Патрика, подергивая свои высокие воротники, поправляя фуражки и вообще демонстрируя явную неловкость.

Франсискас чувствовал, как у него горят щеки. «Как это неправильно! — молча ругался он, не поднимая глаз, чтобы никто не увидел навернувшиеся слезы. — Неправильно!» Но когда злость немного утихла, он не мог объяснить, что именно неправильно и почему он так разволновался.

Полицейский архив теперь находился на другом этаже, но свет там по-прежнему был таким же ярким, а потолок таким же низким. За довольно высокой стойкой круглолицый усатый пуэрториканец с редеющими волосами читал журнал.

— Мэтти Л., я как ни приду, ты всегда на месте! — воскликнул Франсискас от двери.

— Господин Джонни Фран! Каким ветром занесло?

Мужчины обменялись теплым рукопожатием: до того как во время одного задержания Лопеса ранили в позвоночник, они двадцать лет проработали за соседними столами. Затем Лопес провел год в реабилитационном центре, а когда сам мэр в своей резиденции «Грейси Мэншен» вручил ему медаль «Пурпурный щит», он стал начальником полицейского архива. За глаза его дразнили: «Лопес Железная Хватка», потому что ходили слухи, будто в тот роковой день во время облавы он обронил пистолет.

— Мне бы тут одно нераскрытое дельце посмотреть, — сказал Франсискас. — Начало восьмидесятых.

— Начало восьмидесятых? Так оно уж мхом поросло.

— Двойное убийство в Олбани. Ты, наверное, помнишь.

— А убитые?

— Брэндон О'Нилл и Сэмуэл Шеперд.

— Взрыв в офисе «Гардиан»? — сразу же подхватил Лопес. — Кто ж забудет такое дело? Тогда весь штат гудел.

Лопес был прав: такое преступление держало в напряжении всю округу. Правда, в тот день Франсискас допрашивал подозреваемого серийного убийцу в соседнем штате и не следил за прямой трансляцией этого громкого дела по телевизору, в отличие от двадцати миллионов других ньюйоркцев. Поэтому, перед тем как отправиться в архив, он прочитал несколько статей об этом убийстве в «Таймс» и «Таймс юнион», местной газете, которая издавалась в Олбани. Вот как излагались там факты.

В 11 часов 36 минут 26 июля 1980 года в головном офисе компании «Гардиан Майкросистемс» в Олбани прозвучал мощный взрыв. Компания занималась производством компьютерных чипов и программного обеспечения. Взрывчатка находилась в двух дорожных чемоданах фирмы «Самсонит». Эксперты оценили мощность бомбы примерно в сто килограммов в тротиловом эквиваленте. Чемоданы были оставлены рядом с лабораториями научных исследований и опытно-конструкторских разработок на первом этаже. Бомбу привели в действие с помощью дистанционного управления. Полиция выяснила, что неделей ранее взрывчатые вещества похитили с одной из соседних строительных площадок. Нашлись два свидетеля, заявивших, что накануне видели, как недалеко от офиса «Гардиан» кружил подозрительный, взятый напрокат грузовик. Через местное агентство по сдаче грузового транспорта в прокат полиция вышла на Дэвида Бернстайна, уважаемого профессора юриспруденции, более известного как Ману Кью, представителя радикальной организации «Свободное общество», вообразившего себя революционером.

Когда офицеры полиции О'Нилл и Шеперд подходили к дому, чтобы допросить Бернстайна, загремели выстрелы. О'Нилла и Шеперда убили на месте. Вызвали спецназ, и после отказа Бернстайна сдаться дом взяли штурмом.

Вдруг через несколько недель всплыла новость о другом сбежавшем подозреваемом: на пистолете, из которого застрелили О'Нилла и Шеперда, полиция обнаружила отпечатки пальцев кого-то еще. Согласно рапорту, они принадлежали Бобби Стиллман — она же Восходящее Солнце, — известному члену «Свободного общества» и гражданской жене Бернстайна. Ее причастность к взрыву подтверждали свидетельские показания: ее видели в окрестностях строительной площадки, откуда украли динамит.

Но Франсискаса мало интересовали факты, изложенные в газетах. Хотелось выяснить, что накопали сыщики, расследовавшие эти убийства. Вряд ли в прессу могло просочиться что-то дельное.

— Почему ты назвал это дело нераскрытым? — спросил Лопес. — Парня, что убил полицейских, пристрелили тут же, на месте преступления. Его звали Бернстайн. Чокнутый был: называл себя Ману Кью. Я все помню, как сейчас. В него всадили сорок пуль. Еще в «Газете» была фотография.

Франсискас тоже вспомнил ту фотографию: труп напоминал кусок швейцарского сыра. Убийца полицейских ничего лучшего и не заслуживает.

— Видишь ли, был еще один подозреваемый, — произнес он. — Женщина, которой удалось сбежать.

— Нет, такую не помню. И она все еще бегает? — Лопес досадливо поморщился. — И никто за это время ее не поймал? Стыдно. Как зовут-то?

— Бобби Стиллман, и кличек у нее побольше, чем у этого чокнутого.

— Подожди минут пять, ладно? — Лопес прошел вдоль стойки, похлопывая по ней рукой. — Я сейчас принесу дело. Оригинал в Олбани, но у нас есть сокращенный вариант.

Франсискас устроился в кресле в уголке для посетителей. На журнальном столике лежало несколько журналов. Полистав старый «Ньюсуик», он включил телевизор. Показывали «Взгляд». Пятеро теток рассуждали о том, почему они ни с кем не желают спать. Ребята в участке смотрели это шоу каждый день. Не так уж глупо, решил Франсискас, глядя на экран. Полицейским совсем не хочется сидеть уткнувшись в телевизор и снова и снова смотреть сериал «Полиция Нью-Йорка». Этого дерьма им и в жизни хватает.

Через несколько минут он удивленно посмотрел на часы: Лопес что-то долго не возвращается. У Франсискаса были золотые часы «Бьюлова» на ремешке из искусственной крокодиловой кожи — их ему подарили на тридцать лет службы. На циферблате — эмблема Департамента нью-йоркской полиции. Франсискас постучал пальцем по стеклу, словно проверяя, идут ли они. Однажды он подсчитал, что провел в ожидании, находясь на наблюдательном посту, более двух тысяч часов.

Как будто только вчера он выпустился из Академии и получил свое первое назначение в отряд тактического реагирования — подавлять беспорядки, усмирять демонстрантов, сидячие забастовки и все такое. Шел 1969 год, и мир сходил с ума — Вьетнам, эмансипация, сексуальная революция. Все кричали: «Наркотики, секс — бери от жизни все и отваливай!» Молодые люди мечтали стать кем угодно, но только не разгоняющим демонстрации монстром в синей форме. Но Франсискас пошел в полицию и так с тех пор в ней и остался. Без вопросов. Без жалоб. И всегда считал эту службу большой для себя честью.

Второй раз за последний час его щеки горели, и волна жара снова прилила к затылку. Он посмотрел на экран, чтобы успокоиться, но лицо Барбары Уолтерс так расплылось перед глазами, что даже очередная подтяжка тут бы не помогла. Франсискас отвел взгляд и потер переносицу. Второй раз за день у него что-то творится со зрением. Да что же с ним происходит? Выудив из кармана носовой платок, он высморкался.

Откуда-то из-за стеллажей до него донеслись возбужденные голоса, явно о чем-то спорящие, и через минуту показался Мэтти Лопес.

— Ума не приложу, каким образом, но дело исчезло, — произнес он.

Франсискас поднялся и подошел к стойке.

— Может, почитать взяли?

— Нет, старина, если я говорю «исчезло», значит, исчезло. Представляешь, его выдрали из обложки! Короче, украли. Я позвонил в Олбани. Там то же самое. Исчезло. И никаких следов. Вообще ничего.

— И когда это произошло?

— Понятия не имею. И никто не знает. Просто взяло и исчезло. Ты уверен, что все мне рассказал?

— Как на духу. — Франсискас вспомнил, что любое дело, открытое или закрытое, которое находилось или находится в производстве у конкретного детектива, всегда регистрируется в центральном компьютере. — А на кого оно зарегистрировано?

— Давай посмотрим. — Лопес открыл проход и махнул Франсискасу следовать за ним. — Идем. Ну, ты прикинь? Мне даже не по себе стало. Это ж мое хозяйство: без моего ведома архивных дел вообще никто не касается!

Франсискас пошел за ним мимо стеллажей, до потолка забитых папками. Когда-нибудь их все переведут в электронный вид, но этот день наступит еще не скоро. В дальней части архива стоял длинный стол с пятью компьютерами, на стене висела приклеенная скотчем инструкция, как ими пользоваться. Лопес сел на стул и махнул Франсискасу устраиваться рядом. Сверившись с клочком бумаги, он набрал номер нужного дела.

— Теодор Ковач, — прочитал Лопес, когда информация появилась на дисплее. — Умер в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Через три месяца после взрыва бомбы.

— А сколько ему было?

— Тридцать один год.

— Больно молодой. При каких обстоятельствах?

— При особых.

Франсискас и Лопес обменялись понимающими взглядами. Эта официальная формулировка применялась в случае самоубийства. На жаргоне полицейских Теодор Ковач «съел свой пистолет».

— Господи! — пробормотал Франсискас. — А чья вторая подпись?

Это тоже было правило: дело подписывают два детектива.

— Ничья. Только Ковача. — Лопес указал на дисплей компьютера, чтобы Франсискас посмотрел сам.

— Не может быть! — возразил Франсискас, придвинувшись ближе. — Как это — дело без второй подписи? Или ты хочешь сказать, что кто-то забрался в компьютер и стер ее тоже?

На этот раз у Мэтью Лопеса ответа не нашлось. Он только пожал плечами, серьезно посмотрев на Франсискаса.

— Похоже, дело-то еще не закрыто.

31

Ги де Вальмон шел по коридору своей знаменитой небрежной покачивающейся походкой — одна рука в кармане, другая готова в любой момент взлететь в приветствии или откинуть со лба непослушный локон. Он был высок и худощав, и в пуловере его фигура казалась костистой и угловатой. Чудо, совершенное в мужском ателье на лондонской Савил-роу, в сочетании с широкими от природы (но костлявыми) плечами, неожиданно придавало ему элегантность английского джентльмена. А для де Вальмона это было самое главное.

Сегодня, в свой пятьдесят третий день рождения, не дожидаясь вечера, он позволил себе бокал хорошего шампанского, вкус которого все еще чувствовался во рту. Мысли о дне рождения и предстоящем званом ужине, а возможно, и действие шампанского — все это навевало задумчивое настроение. Возраст не особенно беспокоил его, так же как и тот факт, что двадцать пять из этих пятидесяти трех лет он проработал на компанию «Джефферсон партнерс». День пришел, день ушел, четыре недели в год — отпуск… Последнее время, правда, чаще — восемь недель. И тем не менее двадцать пять лет заниматься одним и тем же! Бледный лоб де Вальмона прорезали морщины беспокойства. Куда ушли эти годы?

Казалось, только вчера они с Джей-Джеем основали эту компанию. Джаклин — тогда ему было сорок, — только что оставивший пост министра обороны, и он, Ги де Вальмон, вундеркинд с Уолл-стрит, придумавший рискованнейшую схему: покупать компании, оказавшиеся в беде, на чужие деньги, налаживать в них работу, выжимать все, что можно, до последнего цента наличными, а затем избавляться от них либо через первичное размещение акций, либо через прямую продажу, что предпочтительнее. На бумаге все выглядело легко, но дважды за первые годы они чуть не пошли ко дну — покупали не те компании, вкладывали слишком много денег или брали слишком большой кредит. Часто им не хватало здравого смысла. Так продолжалось до того момента, пока Джаклина не осенила идея, как сделать их компанию великой. Он назвал этот прием «вращающаяся дверь». Едва заметный денежный ручеек с Уолл-стрит в Вашингтон. Разумеется, этот ручеек существовал всегда, начиная с «кухонного кабинета» Эндрю Джексона. Правда, до сих пор о нем только шептались, считая не совсем чистоплотным делом. Но появилась компания «Джефферсон партнерс» и практически легализовала такой подход.

Де Вальмон тихонько насвистывал марш «Путь далек до Типперэри». Обитатели кабинетов слева и справа от него все, как один, были птицами высокого полета. Билли Бакстер, директор по бюджету в администрации Буша-старшего. Лой Крандалл, начальник штаба ВВС. Арлин Уоткинс, глава Администрации общих служб, чье ведомство давало добро на заключение контрактов между гражданскими компаниями и правительством. Этот список можно было продолжать и продолжать — советник президента, лидер большинства в Сенате, президент Национальной городской лиги, директор Международного Красного Креста. В общем, среди них не было только Старшего скаута Америки.

Все они трудились в «Джефферсон партнерс», в течение многих лет возмещая скудные чиновничьи доходы, — вили гнезда, чтобы было на что жить после выхода на пенсию, или на что жить их детям, когда те выйдут на пенсию, или их внукам. В компании платили щедро. (Он сам уже давно стал миллиардером. Рубеж в пять миллиардов долларов он переступил примерно в то время, когда ему стукнуло пятьдесят.) Джаклин просил их всего-то о мелочи — сделать несколько нужных звонков, нажать на нужные рычаги, обналичить кое-какие услуги. Повлиять на голосование в пользу увеличения финансирования того или иного проекта. Смягчить жесткие правила торговли оборонными технологиями, чтобы стал возможен экспорт новинок в этой области. Внести незначительную поправку в какой-нибудь законопроект, чтобы, став законом, он начал действовать на территории еще одного штата. Если компании из портфеля «Джефферсон партнерс» получали прибыль, тем лучше.

— Джей-Джей? — заглянул он в просторное логово Джаклина, в свое время настоявшего на том, чтобы этот кабинет был хотя бы на один квадратный метр больше, чем его офис в Пентагоне.

Де Вальмон застал хозяина этого дворца разбирающим у себя на столе какие-то документы. Он подошел ближе и только тогда сообразил, что у Джаклина выключен слуховой аппарат. Грохот артиллерии во Вьетнаме сделал его совсем глухим.

Де Вальмон остановился у него за спиной.

— Тук-тук, можно?!

Джаклин так и подпрыгнул на месте.

— Да ну тебя, Ги! — произнес он, заливаясь краской. — Ты меня до смерти напугал.

Де Вальмон пропустил его возмущение мимо ушей.

— Ни за что не отгадаешь, с кем я сейчас говорил! С Томом Болденом из «ХВ».

Выражение лица Джаклина стало ледяным.

— С парнем, застрелившим Сола Вайса?

— Именно с ним.

— И о чем?

— Он позвонил и спросил, знаю ли я что-нибудь про «Сканлон».

— «Сканлон»! Ха! Это уже далекое прошлое.

— И не то прошлое, которое мы собираемся помнить. Судя по голосу, он сильно расстроен.

— Могу представить. И что ты ему сказал?

— Я занят, но поищу информацию и перезвоню, — пожал плечами де Вальмон, внимательно изучая свои ногти. Пора делать маникюр. Нельзя же сегодня вечером выйти с такими руками. — Что, по-вашему, он мог раскопать?

— Сэр!

— Да, Гувер, я все еще здесь.

От неожиданности Гувер вздрогнул.

— Думал, вы ушли.

— Стою рядом с тобой. — Гилфойл наклонился. — Ну что там?

— Ресторанчик на углу Шестнадцатой и Юнион-сквер. Называется «Кофе-шоп». В день, когда мисс Дэнс заходила в ту аптеку, Болден заглядывал в него два раза. Перед этим в 12:16 снимал деньги в банкомате за углом: там не принимают кредитные карты.

— «Кофе-шоп», — произнес Гилфойл. — Молодец!

Вернувшись к своему рабочему столу, он окинул взглядом оперативный центр и взял сотовый телефон. В отличие от стандартных моделей, в этом телефоне было встроено хитроумное устройство, превращавшее его сообщения в белый шум, который посторонние не могли бы расшифровать. Телефон, на который он звонил, был снабжен устройством, способным восстанавливать исходную передачу.

— Слушаю, сэр, — ответил на другом конце немного раздраженный низкий голос.

— Есть хорошие новости.

— Поверю, только когда услышу, — произнес Волк.

— Мы вычислили, где Болден будет сегодня в полдень. «Кофе-шоп» на Юнион-сквер.

— Вы уверены?

Гилфойл посмотрел на ряды операторов, занятых за своими компьютерами: склоненные головы, руки неутомимо летают над клавиатурами, — они напоминали греческих рабов на галерах. Люди — рабы машин.

— «Цербер» уверен, — ответил он. — Возьми с собой оперативную группу в полном составе.

— Сколько человек у нас есть поблизости?

— Восемь, без тебя и Ирландца. Они подтянутся в пределах двенадцати минут.

— Стрелки есть?

Гилфойл пробежался мышкой по красным огонькам, показывающим на настенной карте местоположение его людей. По очереди под соответствующим огоньком появлялось окошко, в котором указывалось имя оперативника и его специализация.

— Дженсен, — сообщил он. — Малькольм Дженсен, бывший морпех-снайпер. — Ты будешь его корректировщиком.

— Корректировщиком… но, сэр…

— Дженсену нужен тот, кто знает Болдена в лицо, но учти, что он может изменить внешность, поэтому не расслабляйся. — Чувствуя, что Волк не в восторге от задания, Гилфойл тут же пресек его колебания. — В гущу событий не суйся: Болден может узнать тебя, а нам не с руки рисковать: еще раз спугнем. Все, решение окончательное.

— Слушаюсь, сэр.

— По-моему, мистер Болден уже достаточно заставил нас побегать за нашу зарплату, как думаешь?

32

«Смартфон!» — догадался Болден. По закону любой сотовый телефон снабжался GPS-чипом, через который можно определить местоположение телефона в радиусе тридцати метров. Его пейджер-номер опубликован в телефонном справочнике компании, и его также можно было отследить до провайдера — в данном случае компании «Веризон Уайлес». Но чтобы засечь сигнал — практически считать его GPS-координаты, — требовался доступ к служебной информации телефонной компании. А также доступ к сети передачи, чтобы отследить определенный номер.

Болден сжал смартфон в руке. Пешеходы обтекали его с обеих сторон, как речной поток обтекает камень. Получается, смартфон — своего рода маячок, и они без труда снова вычислят его. Поспешно подойдя к ближайшей урне, он выбросил в нее смартфон. Загорелся зеленый свет, и люди пошли по переходу. Болден тоже сошел с тротуара, но, передумав, вернулся к урне.

— Такси! — крикнул он, поднимая руку.

К нему тут же подъехало такси.

Открыв дверцу, Болден заглянул в салон.

— Сколько до Бостона?

— До Бостона? Не-не… — Таксист-индиец на несколько секунд задумался. — Пятьсот долларов плюс бензин. Наличными. Никаких кредиток.

— Пятьсот? Точно? — Болден притворился, что обдумывает цену, и незаметно сунул смартфон в карман на спинке пассажирского сиденья.

Индиец энергично закивал:

— Точно-точно. Десять часов пути.

— Извини, слишком дорого. В любом случае спасибо.

Отступив на тротуар, Болден проводил такси взглядом, пока оно не исчезло в потоке других машин.

На углу Лексингтон-авеню и 51-й улицы он спустился в метро и, постояв минут пять у стены, пропустил несколько десятков людей, вошедших вслед за ним. Довольный, что освободился от слежки, он перепрыгнул через турникет и спустился по лестнице к южной платформе.

Теперь он в безопасности! Никакой GPS-сигнал не наведет на него, и ни в каком офисе на него не устроят засаду. Он не сомневался, что Гилфойл прослушивает его домашний телефон, поэтому не стал упоминать название ресторанчика, где собирался встретиться с Дженни. Это был их секрет. Подошел поезд, и через десять минут Болден вышел на 16-ю улицу.

Дженни прошла к угловому диванчику у стены. Не глядя по сторонам, она размотала шарф и расстегнула пальто. Волосы были убраны под черный берет, и она не стала его снимать.

Они здесь. Так ей сказала Бобби Стиллман. Она не уточнила, сколько их, мужчины это или женщины и откуда они узнали про их встречу с Томом. Просто они здесь. «И тебе следует иметь это в виду, — говорила Бобби. — Таков принцип веры: даже если их там нет, лучше сделать вид, что они есть, потому что в следующий раз они наверняка там окажутся. Аминь».

В «Кофе-шоп» было шумно и многолюдно. Все столики были заняты. По проходам между обеденным залом и кухней сновали официанты и официантки — наполняли кофейные чашки и доставляли подносы, уставленные тарелками с мясным рулетом, бургерами и тостами с сыром. В этом заведении обед подавали на толстых фарфоровых тарелках, а кофе — в глазированных кружках с отбитыми краями. К тому же работники позволяли себе через весь зал громко разговаривать друг с другом.

Они здесь.

Совсем как в фильме «Полтергейст». Они здесь, но ты их не видишь. Дженни подвинула свою кружку, чтобы ей налили кофе. Когда кружка наполнилась, она добавила два пакетика сахара и, обхватив кружку, стала греть руки. Ее часики показывали 12:05. Том опаздывал на пять минут. Она бросила нервный взгляд через плечо, но постаралась успокоиться: «Всего лишь пять минут. Он вот-вот появится. Наверное, задержался на работе». В банке это неудивительно: в последнюю минуту изменился рабочий график или встреча затянулась дольше, чем предполагалось. Только вот Томас никогда не опаздывал. Для него «вовремя» означало прийти на десять минут раньше. В этом смысле он был невыносим в качестве кавалера. Так и не усвоил, что свидания должны начинаться на пять минут позже, а вечеринки разгораются только к концу первого часа. Но все это свидетельствовало о том, что из него получится замечательный отец.

Отхлебнув глоток кофе, Дженни скользнула взглядом по залу. Два молодых человека поглощали свои гамбургеры и в то же время оживленно разговаривали. Мужчина постарше углубился в разгадывание кроссворда. Какие-то служащие, занявшие целый стол, пили охлажденный чай и усердно изображали восхищение от указаний босса. А почему это не могут быть женщины? Следует ли подозревать и их тоже? Может, вон те две блондинки, что клюют свои салатики. Или вон та компания студенток в яркой одежде, расположившаяся на диванчиках в углу. Или… Дженни опустила взгляд к черной жидкости в кружке. Это мог быть кто угодно. И даже все вместе. Она приказала себе остановиться. Хватит! Паранойя Бобби Стиллман заразна!

Но где же Томас?

Гилфойл неотрывно следил за синим огоньком, который то двигался, то останавливался в Верхнем Ист-Сайде. Для пешехода он двигался слишком быстро. Обогнув квартал, огонек остановился на несколько минут, затем, сделав бросок на десять кварталов вверх, вернулся обратно. В настоящее время он не останавливаясь летел через мост Трайборо. «Трасса, ведущая в аэропорт», — отметил про себя Гилфойл. Сегодня у таксиста много клиентов.

— Гувер, — позвал он.

— Да, сэр?

— Отмени отслеживание смартфона Болдена.

Бледное, бесцветное лицо Гувера с интересом повернулось к нему.

— Мы поймали его?

— Боюсь, наоборот: Болден нас раскусил.

Гилфойл позволил себе незаметно усмехнуться, глядя, как синий огонек нарезает круги по Квинсу, а затем наконец исчезает с карты. По его мнению, это только лишний раз доказывало, что сам Болден движется в противоположном направлении. В деловой центр. К Юнион-сквер.

Ни снегопад, который сейчас вот-вот разразится, ни резкое похолодание — ничто не помеха служащим дружной толпой отправиться на обед, решил Болден, выходя на Юнион-сквер. На тротуаре было полно мужчин и женщин. На фоне неба цвета серой шерсти их яркие разноцветные куртки, шарфы и береты казались радугой. Держась поближе к зданиям, он шел вдоль стен. Иногда подходил к дверным проемам и останавливался на секунду-другую. Нижнюю часть его лица закрывал воротник куртки, а сам он старался идти, глядя в землю, но при этом был начеку.

Перед общежитием Нью-Йоркского университета группа студентов устроила пикет: они собирали подписи против недавних нововведений. На другой стороне улицы, в парке, духовой квартет исполнял перед слушателями фугу Баха. Чуть дальше несколько человек собралось у переносного стереомагнитофона, из которого несся ритмичный регги. Ничего необычного. Жизнь текла в своем оживленном повседневном темпе.

От Юнион-сквер он прошел два квартала на запад, повернул на юг и вернулся обратно. У начала переулка, ведущего к служебному входу в «Кофе-шоп» — ресторанчик, где они с Дженни договорились встретиться, — Болден замедлил шаг и снова, будто вскользь, окинул улицу взглядом. Ничего необычного.

Через открытую заднюю дверь вместе с волной теплого воздуха до него донесся приглушенный гул голосов. Он вошел внутрь. Жара, как одеяло, окутала его. Справа находились туалеты, дальше за ними — обеденный зал. Слева — вход на кухню. Болден прошел еще несколько шагов и внимательно осмотрел зал. Склонившись над чашкой кофе, Дженни сидела одна за столиком у окна. На ней были джинсы, толстый бежевый свитер и пальто из верблюжьей шерсти.

Взгляд Болдена скользнул по лицам людей в зале. На Дженни вроде никто не смотрел.

Никто, кроме него.

Безопасно.

Она заметила его.

Темноволосый мужчина сидел один за столиком через проход от нее. Уже второй раз Дженни ловила на себе его внимательный взгляд. Он один из них. Наверняка. Молодой, сильный, в хорошей спортивной форме. Одет в широкие брюки и пиджак, как и те двое, что напали на нее прошлой ночью. Бобби Стиллман права. Они здесь. Не понимая, как это возможно, Дженни просто знала, что это так. И он подтверждал ее догадку. Сидя в каких-нибудь пяти метрах, он притворялся, что не смотрит на нее, хотя на самом деле смотрел. Она снова повернула голову в его сторону, и на этот раз он не отвел взгляд. Красивый мужчина. В этом ему не откажешь. Умеют же они подбирать себе оперативников. Именно «оперативников». Так их называла Бобби Стиллман. Более того, на этот раз он еще и улыбнулся. Он с ней заигрывал, вон даже бровь приподнял!

Взгляд Дженни, точно свинцовый, упал на стол. Человек совсем не походил на «плохого парня». С увлеченностью микробиолога она принялась разглядывать ободок своей кофейной чашки, но у нее ничего получалось: она не умела врать, не умела играть, не умела притворяться. Самая маленькая неправда заставляла ее краснеть от стыда. Вот и сейчас она чувствовала себя словно на сцене, как будто все посетители ресторанчика тайно ее разглядывают.

— Как рука?

Дженни вздрогнула, не зная, посмотреть ей на Томаса и ответить или сделать вид, что она его не замечает. В джинсах и темной рабочей куртке его вообще было трудно узнать.

— Десять швов, — ответила она. — Но как ты догадался?

— Долгая история.

— Не рассказывай сказок! Нам надо срочно выбираться отсюда. — Она уже ступила в проход, как вдруг замерла и, протянув руку, коснулась его щеки. — Что это? — прошептала она.

— Ничего.

— Ничего?

— Ладно, это пороховая пыль. Но мне повезло — стрелявший промахнулся. — Болден прищурился в замешательстве. — Ну, что случилось? Почему ты так беспокоишься обо мне?

— Меня забрали из школы, сказали, что тебе угрожает опасность и, скорее всего, мне тоже, — объяснила Дженни. — Затем отвезли на какую-то квартиру в Бруклине, чтобы там спрятать. А потом те, другие…

— Кто забрал тебя? Кто сказал, что мне угрожает опасность?

— Бобби Стиллман. Она говорит, ты ее знаешь.

— Она?

Дженни кивнула:

— Она ждет нас. И они здесь. Те, которые охотятся за тобой. Нам надо уходить. Надо выбираться отсюда.

— Помедленнее, Джен.

— Нет! — раздраженно процедила она сквозь зубы. Ну хоть бы раз в жизни он без всяких возражений сделал так, как она просит! — Надо уходить!

Томас остался на месте.

— Да все нормально, — проговорил он, окинув взглядом ресторанчик. — Уверяю тебя, они не знают, что мы здесь. И никто не знает. Что бы тебе там ни наговорили, когда я шел сюда, за мной хвоста не было. Это просто невозможно, понимаешь? Это наш ресторанчик. Больше о нем никто не знает.

— Ты уверен?

— Да, абсолютно уверен.

Но за его уверенностью Дженни почувствовала беспокойство. Взгляд у Томаса казался усталым. Потянувшись через столик, она коснулась его руки.

— Господи, что же такое происходит?

Несколько минут Томас перебирал в памяти события последних двенадцати часов и наконец произнес:

— Я не знал, что и подумать: прихожу в школу, а тебя там нет. Сначала решил, что ты плохо себя чувствуешь, но затем… — Он улыбнулся ей с нежностью и любовью. — Расскажи мне о ней. Кто такая эта Бобби Стиллман?

— Так ты не знаешь ее?

— Вопреки распространенному мнению, нет.

— Она жуткая. У нее столько всего внутри. Она как водородная бомба: смертоносная энергия и ужас… и все это может вырваться наружу в любую минуту. И она говорит, что за тобой охотится какой-то «клуб». Или «комитет». Я не совсем поняла. В общем, они решили, что ты о них что-то знаешь, и испугались. Больше мне ничего не известно. Ну, разве еще, что она тоже в бегах.

— Говоришь, она пришла за тобой в школу?

— Не она, а один из ее друзей. И он сказал, что если я хочу увидеть тебя снова, то должна пойти с ними. Сначала я не верила им, но потом нас преследовали какие-то люди на машинах, и теперь вот ты с пороховой пылью на щеке. — Взяв салфетку, Дженни вытерла глаза. — Они хотят помочь тебе выбраться из этой заварухи… Помочь нам. Пожалуйста, давай пойдем. Нам нельзя тут задерживаться. Она говорила, что, скорее всего, они вычислили, где мы встречаемся. Звучит, конечно, безумно! Чтение мыслей, и Большой Брат, и Всевидящее Око…

— Она упоминала «Сканлон»? Или группу, члены которой называют себя «минитменами»?

— Нет, а кто это?

Болден рассказал про татуировку у Волка. И как он нашел точно такое же изображение, когда искал в Интернете про корпорацию «Сканлон», «гражданского подрядчика», строившего военные базы. Как «Сканлон» стала заниматься частной охраной, а также поставлять военных инструкторов для армий других стран.

— По-моему, связь слишком очевидна, чтобы это было простое совпадение.

— А кто такие эти «минитмены»?

— Военизированная группировка безумцев правого толка. Появилась в шестидесятые годы в Хьюстоне. Больше я ничего не нашел. Кстати, «Сканлон» тоже оттуда, и ее логотип — тот же мушкет «Кентукки», что и у них.

— Никогда не слышала… ну, кроме обычных минитменов восемнадцатого века. Пол Ревер. Лексингтон и Конкорд. Вывесить один фонарь, если англичане подходят по суше, два фонаря — если морем. Старая Северная церковь.

Болден разочарованно отвел взгляд.

— Прости, — сказала Дженни.

— Чушь какая-то. — Он потянулся.

— Куда, ты говоришь, отвезли тебя?

— В Гарлем. Башня Гамильтона. Рядом с Конвент-авеню.

— Я в курсе, где это. Всего через квартал — Грандж, старый дом Александра Гамильтона.

— И что?

— А то. Не знаю… но ты же сам рассказываешь о минитменах и мушкетах. Бобби Стиллман говорила, что этот клуб существовал всегда. Вернее, она сказала — «с самого начала». Может, с тех времен, когда Гамильтон занимал должность министра финансов.

— Это больше двухсот лет назад.

— Знаешь, есть достаточно клубов и постарше. Орден Подвязки, например. Или «Историческое общество Цинциннати». — Дженни посмотрела на часы. — Ну все, мы и так слишком задержались. Остальное спроси у нее сам. Она ждет.

Дженни встала и пошла мимо кассира, пробираясь сквозь очередь ждущих, когда освободятся места. Томас постучал Дженни по плечу:

— Эй, Джен, ты так и не расскажешь, о чем хотела поговорить?

— А ты уверен, что хочешь знать? Сейчас не самый подходящий момент.

— Конечно хочу.

— Тогда ладно. — Развернувшись, она взяла его за руку. — Я… — Дженни вдруг почувствовала, что у нее пересохло во рту. Несколько мужчин в разных концах обеденного зала, встав, направились к кассе. Все они выглядели как-то одинаково: примерно ее возраста, подтянутые, аккуратно одетые. Красавчик, что переглядывался с ней, тоже был на ногах. Всего она насчитала пять человек. Они здесь.

— За мной! — воскликнула она, хватая Томаса за руку. — Клуб здесь.

— Ты о чем?

— Они здесь! Этот клуб, комитет, или как его там! Надо спешить. Пожалуйста, Томми, иди за мной.

Дженни распахнула дверь и выбежала на тротуар. Очередь желающих попасть в ресторанчик растянулась на целый квартал. Протолкнувшись сквозь толпу, она подбежала к краю тротуара.

— Где-то здесь нас должна ждать машина, — проговорила она, оглядываясь по сторонам.

Через Юнион-сквер проезд был запрещен. Только у противоположного тротуара рядом с парком стоял одинокий «додж-дарт». Кварталом дальше она заметила «линкольн», каких полно в любой компании по прокату лимузинов. Дженни бросила взгляд через плечо. Те люди друг за другом выходили из ресторанчика, рассредоточиваясь по тротуару позади них.

— Где машина? — спросил Болден.

— Понятия не имею, — ответила Дженни, от волнения не зная, куда деть руки.

Болден оглянулся:

— Нам нельзя оставаться здесь. Надо…

И в этот момент на противоположной стороне улицы взорвался «додж-дарт».

33

Из-под капота машины повалил дым. Языки пламени охватили мотор, кузов, пассажирское сиденье и устремились в небо. Стало очень жарко. Очередь желающих попасть в «Кофе-шоп» смешалась, превратившись в возбужденную толпу. Ошеломленные и потрясенные, люди стояли на месте. Кто-то обнимал близкого человека. Кто-то указывал на машину. Кто-то решил убежать. Самые смелые рискнули подойти ближе.

— Там внутри человек!

— Надо помочь ему выбраться! — ответили ему. — Скорее!

Но сильнейшая стена жара исключала любые, даже самые героические намерения.

Болден повел Дженни прочь от машины. В ушах все еще звенел взрыв. Глаза слезились от дыма. Оглядевшись в поисках раненых, он нигде не увидел ни порванных или окровавленных рубашек, ни почерневших лиц. Если это взорвалась заложенная в машину бомба, то должна была остаться куча дымящегося тряпья и пара пустых ботинок. Он присмотрелся. Те парни, которых заметила Дженни в кафе, затерялись где-то среди толпы. Взрыв подарил им с Дженни несколько драгоценных секунд.

— Вон она! — сказала Дженни. — Вон там Бобби Стиллман!

Из-за дымовой завесы показалась высокая бледная женщина лет пятидесяти. Она стояла совсем рядом с машиной, не обращая внимания на огонь, и что-то им кричала, жестом подзывая к себе.

Она как водородная бомба: смертоносная энергия и ужас… и все это может вырваться наружу в любую минуту.

Женщина — Бобби Стиллман — снова махнула им несколько раз.

— Томас! — прочитал Болден по ее губам. — Скорее!

Но вы должны знать друг друга, настаивал Гилфойл.

И Томас тут же понял, что Гилфойл ошибался: эту женщину он никогда в жизни не видел.

Дженни хотела перейти на ту сторону улицы, но Болден удержал ее. В парке его могли окружить, и тогда он бы со всеми не справился, а вот в толпе другое дело. Суматоха. Хаос. Это он усвоил еще ребенком. Ясно, что Бобби Стиллман сама взорвала «дымовую бомбу» именно для того, чтобы они успели убежать. Тут стало понятно и другое: ей известно о его похищении, а следовательно, она знает Гилфойла.

Секунду он смотрел на Бобби Стиллман, в следующую — принял решение.

— Идем, — сказал он Дженни.

— Но…

Крепче сжав ее руку, он направился прочь, в сторону 15-й улицы, и вскоре перешел с шага на бег. На пути то тут, то там попадались группки людей, собравшихся поглазеть на горящую машину. Студенты, забыв про подписи, покинули свои столы. Музыканты, словно укачивая младенцев, прижимали к груди духовые инструменты. Обитатели студенческого общежития высыпали на улицу, и весь их вид говорил, что реальная жизнь для них круче любых книжек. Вскоре неподалеку завыла сирена.

Кто-то налетел на Болдена, и пальцы Дженни выскользнули из его руки. Он резко обернулся и с облегчением увидел, что она здесь, рядом.

— Мы уже почти выбрались, — сказал он, — осталось завернуть за угол.

Дженни откинула со лба прядь волос и кивнула. Когда Болден повернулся обратно, прямо перед ним оказались горящие решимостью карие глаза. Мужчина с прямыми темными волосами, примерно его возраста, преградил им путь. Что-то твердое уткнулось Болдену под ребро. Опустив взгляд, он увидел пистолет.

— Какого черта? Кто вы такой и что вам от меня надо?

В ответ тот спокойно произнес:

— Хватит вмешиваться в чужие дела.

Пистолет сильнее вжался в ребра, мужчина сжал зубы.

— Нет! — крикнул Болден.

И тут лицо нападавшего расслабилось, взгляд помутнел, глаза закатились, и он рухнул на колени, тут же подхваченный другим мужчиной — высоким и жилистым, лет пятидесяти. Из-под фуражки с пристежным козырьком на кнопке выбивался ежик жестких седых волос, а лицо сильно заросло щетиной. В правой руке он сжимал обтянутую кожей биту. Взгляд покрасневших глаз задержался на Болдене, затем метнулся к Дженни.

— Иди, дорогая, — хриплым голосом проговорил он. — Выбирайтесь-ка отсюда. Ситуация под контролем.

Болден обошел его и поспешил дальше по тротуару.

— Ты знаешь этого человека? — не оборачиваясь, спросил он Дженни.

— Это Гарри, — ответила она. — Друг.

— Ладно, друзья нам нужны, — сказал Болден.

В конце улицы показалась полицейская машина, с сиреной летящая в их сторону. За ней следовала другая. Болден оглянулся на ходу. Место происшествия напоминало репортаж с демонстрации протеста шестидесятых годов: люди разбегаются в разные стороны, в воздухе клубится слезоточивый газ, витают ненависть и непонимание. Напавший на них темноволосый человек и Гарри, вырубивший его, исчезли — их обоих поглотила неуправляемая толпа. А другие? Он знал, что они по-прежнему где-то здесь и ищут его. Они ближе, чем кажется, говорил он себе. Надо убегать. Но куда?

Полицейские машины промчались мимо, и толпа, пропуская их, расступилась.

— Томас, что? — спросила Дженни, налетев на него.

— Ниче…

Он буквально услышал, как в Дженни попала пуля: звук был такой четкий, словно хлопнули по бедру. На ее плече показалась красная струйка. Дженни, шатаясь, отступила на шаг назад и тяжело упала, ударившись головой об асфальт. Болден, пригнув голову, прыгнул влево. От того места, где он только что стоял, отрикошетила пуля. Он ждал, что будет следующий выстрел, но было тихо. Он огляделся. Море людей на улице, которое несколько секунд назад разделилось, чтобы пропустить полицейские машины, снова сомкнулось и поглотило Томаса и Дженни. Стоя на одном колене, Болден смотрел на здания на противоположной стороне площади: стрелять могли только оттуда. В открытом окне третьего этажа в доме напротив он заметил движение: темная фигура пригнулась к какому-то узкому предмету. Затем все исчезло.

Дженни лежала без сознания. Глаза были закрыты, дыхание стало поверхностным. На пальто из верблюжьей шерсти образовалось отверстие размером с десятицентовую монету, а дальше виднелась открытая рана.

К ним уже бежали двое полицейских, на углу остановилась третья машина. Двери в машине открылись, и оттуда тоже выскочили полицейские. Вокруг начали собираться зеваки: постепенно до прохожих доходило, что кого-то застрелили. Болден наклонился, поцеловал Дженни в лоб, а затем поднялся и исчез в толпе. С ней все будет в порядке, уговаривал он себя. Она будет жить.

34

— Ее зовут Дэнс? Вы уверены? — переспросил Франсискас, когда старший офицер прибывшего наряда объяснил ему как мог, что произошло. На месте происшествия находились как минимум двадцать полицейских, вдоль прилегающей улицы растянулась цепочка сине-белых машин. Желтая лента охватывала квартал от сгоревшей машины до того места, где стоял Франсискас.

— Да, Дженнифер Дэнс, — ответил полицейский, на всякий случай еще раз заглянув в блокнот. — Сейчас ее везут в Нью-Йоркскую больницу скорой помощи. Огнестрельное ранение в плечо. Степень тяжести пока неизвестна.

— С ней кто-нибудь был рядом? Молодой человек, например? Рост сто восемьдесят сантиметров, темные волосы, спортивное телосложение.

— В рапорте указывается, что кто-то убежал с места преступления, но описания нет.

— Она может говорить?

— Пока нет. Потерпевшая успела только сказать, что она стояла, а потом вдруг упала. Я послал с ней побеседовать двух полицейских. А здесь мы все еще работаем со свидетелями. Почему вы спрашиваете? У вас есть какие-то сведения, имеющие отношение к делу?

— Вполне возможно. Пожалуй, я еще вернусь к вам.

Похлопав оперативника по плечу, Франсискас пошел к сгоревшей машине.

Струйки дыма поднимались от капота, точно пар от решетки метро. Сам капот от взрыва выгнуло дугой, но каким-то чудом он все еще держался на месте. От жара нижняя часть машины почернела, лобовое стекло оплавилось. Вокруг этого остова стояли несколько пожарных с огнетушителями в руках. Франсискас подошел к ним, отгоняя от лица едкий дым.

— Чем это, ради всех святых, так воняет?

— Серой.

— Серой? Что, какая-то новая диверсионная бомба-вонючка?

Один из пожарных наклонился, рассматривая двигатель.

— Есть! — крикнул он, распрямляясь. В пальцах он держал искореженный — не больше винной пробки — кусочек металла с торчащими из него проволочками. — Вот вам капсюль-детонатор, — произнес он, вручая бесформенный предмет детективу.

Франсискас со всех сторон разглядел взрывное устройство.

— А почему вся машина не взлетела на воздух?

— Да бензина в ней не было, — ответил пожарный, который, как понял Франсискас, был в этом деле крутым специалистом. — Ну, может, литра три, не больше. Похоже, его намеренно налили в багажник и еще немного плеснули в салон, чтобы было только пламя. Все проделано довольно искусно. Вы на капот посмотрите. Сила взрыва была специально направлена вверх. Вертикально. Шума много, а взрывчатки недостаточно, чтобы разнести малышку вдребезги. Так что умысла убивать здесь не было, скорее — пошуметь и хорошенько надымить. — Он снова сунул голову под капот и показал на обуглившуюся корочку. — «Уилли Пит», или белый фосфор. Отсюда и дыма столько. Мы сами его используем в дымовых шашках. Так что здесь у нас, детектив, всего лишь гигантский дымовой снаряд.

Франсискас наклонился к радиатору. Идентификационный номер автомобиля был сбит. Номера наверняка тоже краденые. Он обошел машину вокруг. «Додж-дарт». Какая рухлядь!

— Значит, насколько я понимаю, мы имеем дело не с Усамой бен Ладеном.

— Скорее с мистером Кудесником.

Франсискас уже уходил из штаб-квартиры нью-йоркской полиции и собирался уезжать из центра, когда рация затрещала как безумная: «Взрыв бомбы в машине на Юнион-сквер. Открыта стрельба. Один человек ранен. Возможен летальный исход. Всем подразделениям в этой зоне — ответить». Возникло такое ощущение, будто началась война. Включив сирену, он помчался к 12-й улице. Уже издалека он заметил столб черного дыма.

День обещал целый букет сюрпризов.

Когда стало известно, что дело по взрыву в Олбани пропало, Франсискас тут же отправил запрос о статусе задержанного, которого накануне ночью доставил Болден. И не важно, выбиты у него зубы или нет, Франсискас собирался выяснить, почему тот хотел убить Томаса Болдена. И почему его дружки так охотятся за Бобби Стиллман, женщиной, которая разыскивается за убийство полицейских и которая исчезла четверть века назад. Удивительно, но парень вдруг назвал свое имя — Трей Паркер, — а также номер социального страхования, и пробить его по базе данных не составило никакого труда. К суду не привлекался. Под залог не отпускался. Ничего. По закону штата Нью-Йорк за нелегальное владение оружием ему полагалось тюремное заключение сроком на один год. Но еще хуже было то, что Франсискас не нашел ни души, кто знал бы, куда делся задержанный. Более того, вместе с мистером Паркером исчезли и все бумаги, касающиеся его освобождения.

Тогда Франсискас принял решение лично поговорить с Болденом и намекнуть, что, возможно, Паркер снова начнет его разыскивать. Что-то нравилось детективу в этом молодом банкире. Может, его татуировка «никогда не крысятничать на друзей». Любой другой из этих шишек с Уолл-стрит давно бы вывел такое произведение искусства.

Звонок в «Харрингтон Вайс» вылился в разговор с Майком Шиффом, временным главой «ХВ», который тут же сообщил, что Соломон Вайс был убит сегодня утром. Дальше этот человек минут десять излагал свою теорию по поводу того, что убийца — Болден, и еще много всякой ерунды, в которую Франсискас отказывался верить.

«Да уж, букет что надо», — думал он, входя в «Кофе-шоп» — ему хотелось пить, а в ресторанчике был фитобар. За прилавком молодой пуэрториканец, сидя на высоком табурете, жевал кусочек тростникового сахара.

Франсискас устроился на блестящем ярко-красном табурете у барной стойки.

— Что у вас есть, чтобы поддержать такую старую развалину, как я?

— Вы любите отвар из пырея?

Франсискас скривился: два раза он пытался начать его пить — первый и последний. С таким же успехом можно заваривать состриженную с газона траву.

— А у вас есть кофе?

Франсискас хотел расплатиться, но молодой человек и слушать об этом не желал. В конце концов детектив оставил два доллара чаевых на прилавке.

— Простите, сэр, вы детектив Франсиозо? — какая-то женщина просунула голову в приоткрытую входную дверь. В этот момент она очень напоминала выглядывающую из панциря черепаху.

— Почти угадали, — ответил он.

Женщина вошла в ресторанчик и неуверенно огляделась вокруг.

— Я все сняла на пленку. И один полицейский на улице сказал, что, наверное, вам было бы интересно взглянуть.

— На пленку? А что вы снимали? — Франсискас развернулся на табурете, чтобы лучше рассмотреть женщину: около пятидесяти лет, рыжие волосы, добродушное лицо и несколько лишних фунтов в районе талии.

— Я приехала в город дочку навестить. Она учится в Нью-Йоркском университете. Будет журналисткой. Мы прекрасно провели день, пока не случилось это. Мы ходили смотреть Эмпайр-стейт-билдинг…

— Мадам, вы говорили, что у вас есть какая-то пленка?

— Ах да. К тому времени, когда все произошло, я уже вышла из парка и как раз снимала на камеру Шерон и ее друзей… музыкантов… они хорошие музыканты… а тут застрелили эту бедняжку.

— Вы хотите сказать, что засняли момент, когда в нее стреляли?

Женщина кивнула:

— Вот я и подумала: вдруг полиции пригодится? Может, там есть что-нибудь для вас полезное.

Франсискас мгновенно вскочил:

— Это вы очень правильно подумали. Могу я посмотреть запись сейчас?

— Да, конечно.

Франсискас отвел женщину к столику в тихом уголке. Выдвинув небольшой экран, она нажала кнопку воспроизведения и настроила звук. Появилось изображение.

Сначала он увидел девушку в парке, которая слушала духовой квартет. Изображение было хорошее. Кадр не плыл. Эта дама умела снимать любительское кино. Камера снимала панораму, пока в объективе не оказался «Кофе-шоп». На переднем плане стоял ярко-голубой «додж». Дочка дамы пошла в сторону ресторанчика. В следующую секунду Франсискас увидел Томаса Болдена и Дженнифер Дэнс, выскочивших из дверей «Кофе-шоп» и подбежавших к краю тротуара. Проталкиваясь мимо стоящих в очереди и просто идущих по улице ньюйоркцев, следом вышли трое мужчин явно угрожающего вида.

В этот момент из-под капота машины полыхнуло пламя и сразу появилась огромная туча дыма. (Даже из крошечного динамика камеры грохот взрыва звучал оглушительно.) Изображение запрыгало. Когда оно снова сфокусировалось, камера смотрела в землю. Затем в объективе опять появилась горящая машина, люди на тротуаре смешались в беспорядочную толпу. Теперь на переднем плане, у самой границы дымовой завесы, стояла новая фигура — женщина, махавшая руками над головой. Франсискас нажал на паузу и внимательно рассмотрел ее лицо, затем пустил запись дальше. Камера отлично «просматривала» улицу. Вот Болден говорит с темноволосым мужчиной. Плотный поток пешеходов перед объективом постоянно заслоняет их. Внезапно звуковую дорожку прошил пронзительный крик. Камера запрыгала туда-сюда, и в конце концов на экране показался Томас Болден: он придерживал за плечи лежащую на тротуаре Дженнифер Дэнс. Темноволосый исчез. Запись закончилась.

— Мадам, вы мастер фоторепортажа, настоящий Роберт Капа, — похвалил Франсискас. — Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы меня нашли.

— По-моему, любой бы так поступил.

— Боюсь, нам понадобится ваша пленка. Давайте так… Я сниму для вас копию. Оставьте мне свой адрес, и мы постараемся как можно быстрее доставить ее вам.

Франсискас проводил женщину взглядом до двери и быстро допил свой кофе. Вышел на улицу и остановился на том месте, где упала Дженнифер Дэнс, пытаясь разобраться, откуда стреляли. На противоположной стороне площади он заметил открытое окно. Подозвав полицейского, он отправил его в это здание проверить, нет ли следов взлома квартиры, гильз или вообще каких-нибудь улик.

Глядя, как полицейский спешит через площадь, Франсискас еще раз мысленно прокрутил пленку, сравнивая одно из лиц, увиденных там, с фотографией в газете двадцатипятилетней давности. Что-то между ними было общее. Хотя теперь волосы другого цвета, лицо более худощавое, черты острее. Возможно, не без помощи пластического хирурга. Но глаза те же. Их-то не изменишь.

Франсискас решил, что на пленке он видел Бобби Стиллман.

Повезло ему.

Старина Мэтти Лопес оказался прав: это дело рано еще списывать в архив.

35

Джеймс Джаклин, председатель совета директоров компании «Джефферсон партнерс», поправил кресло и пододвинул микрофон.

— Меня хорошо слышно, сенатор?

— Отлично, мистер Джаклин, — ответил достопочтенный Хью Фицджеральд, старший сенатор от штата Вермонт и председатель Комитета по ассигнованиям Сената США. — Вы из тех людей, кто умеет заставить окружающих услышать себя.

— Сочту за комплимент.

— Как вам будет угодно. Итак… — Фицджеральд прочистил горло, сотрясаясь всей массой своего грузного тела. — Мистер Джаклин присутствует на заседании нашего комитета с целью поддержать законопроект о выделении бюджетных ассигнований на случай непредвиденных военных действий. Он попытается убедить нас, почему налогоплательщикам важно передать шесть с половиной миллиардов долларов Пентагону для пополнения наших стратегических резервов.

Со времен холодной войны Америка следовала доктрине, согласно которой оружие, боевая техника и амуниция (то есть все от военных ботинок до танков «М-1 Абрамс») заранее размещались в стратегических точках по всему миру, чтобы была возможность их быстрой доставки в зону боевых действий. Идея заключалась в том, что быстрее, дешевле, да и просто намного удобнее перебросить какой-нибудь пятидесятитонный танк в Ирак с базы Диего-Гарсия в Индийском океане, чем с базы Форт-Худ в Техасе. Данные стратегические резервы позволяли привести вооруженные силы в состояние боевой готовности в течение нескольких дней, а не недель. В то время они были сконцентрированы на островах Гуам и Диего-Гарсия, в Румынии, а также на плавучих платформах в Тихом океане, Средиземном море и Индийском океане. Они являлись основой боеготовности США за рубежом.

— Совершенно верно, сенатор, — сказал Джаклин. — Как бывший морской пехотинец и ветеран боевых действий, а также как консультант Центрального финансово-контрольного управления, я считаю своим долгом защищать интересы наших военных, которые могут оказаться на территории противника с плохой по всем статьям экипировкой.

— Мы ценим и разделяем вашу искреннюю обеспокоенность, — произнес Хью Фицджеральд.

— Тогда вы поймете, почему я был в шоке, узнав из доклада Управления, что наши базы практически истощены. Это беспрецедентно. Безопасность страны под угрозой. Наши войска за границей находятся в критическом состоянии.

— Ну-ну, на мой взгляд, вы несколько преувеличиваете: в докладе сказано, что только две трети баз имеют недокомплектацию, и ничего не говорится о критическом состоянии.

Фицджеральд надел бифокальные очки и внимательно просмотрел лежащие перед ним бумаги. Из-под линз-полумесяцев его голубые глазки казались твердыми и пустыми, как стеклянные шарики. На обвисших щеках виднелись лопнувшие капилляры. Одет он был в зимнюю военную форму — черный костюм-тройка с карманными часами, заткнутыми в кармашек жилета, как носили в девятнадцатом веке. Черная шерстяная ткань — зимой, бежевый лен — летом. Он носил одни и те же костюмы с тех пор, как прибыл в столицу, — еще за тридцать пять лет до того, как лейтенант морской пехоты США Джеймс Джей Джаклин, вернувшись с «серебряной звездой» из Вьетнама, занял в Белом доме совсем незначительную должность.

Фицджеральд продолжил:

— Честно говоря, я не совсем понимаю, как война, в которой задействованы менее десяти процентов нашей армии, может привести войска к «критическому состоянию». Хочется, впрочем, отметить, что следовало бы извлечь урок из этих военных операций: необходимо как следует подумать, прежде чем куда-либо вмешиваться.

— Сенатор, я здесь не для того, чтобы обсуждать политику, но чтобы обратить внимание на факты, приведенные в докладе, который на многое открывает нам глаза, — возразил Джаклин. И в мои обязанности не входит любить или не любить присутствующих здесь конгрессменов, напомнил он себе. Надо просто ими пользоваться. — На сухопутной территории Ближнего Востока у нас более десяти тысяч объектов подвижного состава — танки, бронетранспортеры, джипы и прочее. Почти все это доставлено из наших стратегических резервов. Я уж не говорю про обмундирование, экипировку и, что самое важное, запчасти для упомянутой выше техники.

— И вы полагаете, что я буду рекомендовать принятие этого закона, чтобы можно было закупить все новое?

— Да.

— А нельзя подождать, пока военные действия утихнут, перебросить технику морем обратно на базы, а когда понадобится, использовать ее опять.

Джаклин категорически замотал головой:

— Пустыня — среда крайне неблагоприятная. Танки ломаются, и их надо ремонтировать. У нас такая нехватка двигателей и коробок передач, что мы вынуждены переставлять их с других боевых машин, тем самым нанося урон боеготовности. Напоминаю, что наши танки, возможно, будут там еще лет пять. И на базы смогут вернуться не более десяти процентов из них.

— То есть нужны новые?

— Да, сэр.

— Новые танки, новые бронетранспортеры, новые БМП «Брэдли»?

— Да, сэр.

— Чтобы заново наполнить наши стратегические резервы.

— Совершенно верно.

— И все это для того, чтобы в считаньге секунды собраться на очередную кровопролитную войну? Я против!

— Но так мы защищаем свою страну! — ответил Джаклин.

— Мистер Джаклин, я не видел, чтобы над Пёрл-Харбором летали иракские самолеты. Предупреждаю вас: следует различать строительство империи и защиту республики.

«Это одно и то же, — молча возразил Джаклин. — Нельзя сидеть и ждать, пока змея укусит тебя в задницу». Однажды они уже дождались, и началась Вторая мировая война. Единственный путь сделать мир более безопасным — распространять демократию. Вышибать тиранов и деспотов и дать людям возможность получить свой кусок пирога. Это не строительство империи. Это экономика. Пустой желудок порождает недовольство, а сегодня у недовольства одна цель — Америка. Освободитесь от недовольных, и вы не только освободитесь от злопыхательства, но и получите новый рынок сбыта.

— Сенатор, речь идет о приведении нашей армии в состояние боевой готовности, а не о разжигании войны.

Фицджеральд театральным жестом извлек из папки рядом сидящего коллеги лист бумаги и начал читать:

— Восемьсот семьдесят девять миллионов долларов — на боевые каски, обувь и шелковое нижнее белье, сто тридцать два миллиона долларов — на личное оружие, два миллиарда долларов — на новую боевую технику. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве сейчас здесь, в Соединенных Штатах, у нас нет того, о чем говорится в законопроекте?

— В большинстве своем да, есть. Но переброска на отдаленные территории боевых действий обойдется слишком дорого.

— Неужели дороже 6,2 миллиарда долларов? — Фицджеральд с елейной улыбкой покачал головой. — Помилуйте, а что же будет, если кто-нибудь развернет ответные боевые действия?

Джаклин понимал, что на этот вопрос лучше не отвечать. Он сосредоточился на своей спине: боль была невыносимая. Дрянной кусочек шрапнели мстил ему тридцать лет после ранения. Если б знать, что слушания так затянутся, он бы велел привезти свое кресло. Моргнув, Джаклин посмотрел прямо перед собой. Старая боевая кляча, которую жизнь потрепала, но не сломила.

— И еще, мистер Джаклин, в рассматриваемом законопроекте есть один пункт, разъяснения по поводу которого я хотел бы услышать лично от вас. Я говорю про запрос на семьсот систем ПВО «Соколиный глаз». «Соколиный глаз» производится компанией «Трайтон аэроспейс», чей головной офис находится в Хантигтон-Бич, штат Калифорния. А несколько лет назад ваша родная «Джефферсон партнерс» как раз приобрела эту компанию.

— Семьсот единиц — это наше первоначальное предложение, — ответил Джаклин.

— Но ведь «Мститель», который предполагается заменить, состоит на вооружении только десять лет. Вот читаю: «Мститель» — пусковая установка для восьми ракет «Стингер» класса «земля—воздух», перезагрузка — шесть минут. Надежная и легкая в использовании система также оснащена мощным пулеметом. Мне «Мститель» нравится. Скажите, зачем нам заменять одну из немногих эффективных систем вооружения, уже выполняющих то, что производитель только обещает?

— Вопрос не в том, чтобы заменить «Мститель» на данном этапе, — объяснил Джаклин, — а в том, чтобы повысить обороноспособность наших ВВС. Недавние военные операции потребовали перебросить более семидесяти процентов «Мстителей» в зону боевых действий.

— Простите, если я пропустил новости о последних вылетах вражеских ВВС. Но, по-моему, наших парней убивают самодельными минами, заложенными на дорогах.

— «Мститель» — вчерашний день, морально устаревшая система, — продолжил Джаклин, — «Соколиный глаз» запускает шестнадцать ракет «Стингер-2». Это точнейшее оружие нового поколения. Перезагрузка — четыре минуты, имеет более тяжелую боковую броню американского производства. А на «Мстителе» пулемет производится в Бельгии.

— А я-то думал, что бельгийцы только кружева плетут, — заметил Фицджеральд. По галерее прокатилась волна смеха, и Джаклин тоже заставил себя улыбнуться. Надо уметь держать удар. — Но «Мститель» также может быть пусковой установкой для «Стингер-2», разве нет? — спросил Фицджеральд.

— Да, может.

— А теперь давайте освежим память. Не вы ли сидели передо мной в этом самом кресле лет десять назад и клялись, что «Мститель» не устареет как минимум двадцать пять лет?

— По-моему, не я один поражаюсь, как далеко мы продвинулись в области военных разработок за последние годы.

— Будем считать, вы ответили на мой вопрос утвердительно.

— Армия отдает предпочтение «Соколиному глазу».

— Кстати, об армии. Хотелось бы узнать: вам что-нибудь говорит имя Ламар Кинг?

— Генерал Кинг — один из консультантов компании «Джефферсон партнерс».

— Консультант? — с наигранным почтением переспросил Фицджеральд. — Это то, что остальные смертные называют «сотрудник».

— Да, он нанят компанией.

— А не генерал ли Кинг размещал заказ армии на пятьсот «Мстителей» те самые десять лет назад?

Джаклин кивнул:

— За время нашего сотрудничества я хорошо узнал генерала Кинга и с большим уважением к нему отношусь. Сейчас он фактически является консультантом по программе «Соколиный глаз». И компания «Джефферсон партнерс» гордится его сотрудничеством с нашей организацией.

Вытянув шею, Фицджеральд обратился к сидящему прямо за Джаклином военному, мундир которого украшали многочисленные регалии.

— Генерал Хартунг, судя по трем звездочкам на ваших погонах, вы скоро уходите на пенсию? Позвольте вас спросить, имеете ли вы намерение присоединиться к вашему предшественнику, генералу Кингу, и тоже стать сотрудником «Джефферсон партнерс»? — Фицджеральд выпалил вопросы один за другим. — Не утруждайте себя ответом, сэр. Я не сомневаюсь, что «Соколиный глаз» намного превосходит все, что мы имеем сейчас, — продолжил Фицджеральд, — и что наши вооруженные силы заслуживают самого лучшего. Но также я не сомневаюсь, что двести семьдесят миллионов долларов, намеченные для закупки этой системы, можно использовать значительно эффективнее.

Джаклин не сводил с Фицджеральда тяжелого взгляда. Факт оставался фактом: компания «Трайтон аэроспейс» отчаянно нуждалась в этом контракте. Ее отделение, производившее средства коммуникации, тормозило. А производство бытовой электроники и вовсе находилось в упадке. Дела компании шли из рук вон плохо. Если армия не закупит «Соколиный глаз», никто из союзников его тоже не закажет. Австралия, Индонезия, Польша — они все хотят то, что есть в армии Соединенных Штатов. Если с этим армейским заказом не выйдет, всю программу «Соколиный глаз» придется отменить. С таким же успехом можно закрыть и саму компанию. Для «Джефферсон партнерс» вложения в «Трайтон аэроспейс» превратятся в кучу мусора. Пятьсот миллионов долларов, спущенные в канализацию. Досадное и дорогостоящее поражение в один из самых неподходящих моментов.

— Сенатор, быть готовыми к любым поворотам судьбы — это наш долг, — произнес он. — И двести семьдесят миллионов долларов — невысокая плата за надежную боеспособность нашей армии.

— Можно поинтересоваться, сколько еще компаний в портфеле «Джефферсон партнерс» могли бы заработать на законопроекте о выделении бюджетных ассигнований на случай непредвиденных военных действий?

— Сенатор, я считаю ваше замечание неприличным.

— А я не считаю. Благодарю, мистер Джаклин, вы свободны.

36

По окончании слушаний Джаклин поднялся на ноги и жестом попросил Хью Фицджеральда на минутку задержаться. Сенатор от штата Вермонт неуклюже спустился по лестнице сбоку подиума и протянул руку Джаклину, чтобы помочь ему сойти.

— Ну-ну, Джей-Джей, чем обязан такой чести? Беседа с глазу на глаз с кристально честным миллиардером. Мне как — упасть в обморок от избытка чувств или только попросить автограф?

— Хью, хватит вам нести всякий вздор, — произнес Джаклин, стараясь удерживать на лице улыбку и сохранять вежливый тон. — Почему вы так против этих резервов?

— Против резервов или «Соколиного глаза»?

— И того и другого! Мы хорошо потрудились в свое время, когда создали и доставили «Мститель» на базы, но с «Соколиным глазом» все будет еще лучше. Дайте нам шанс. Ну, урежьте первоначальный заказ до шестисот единиц, а я сброшу десять процентов с цены одной единицы и включу кое-какие бесплатные запчасти.

— Такое впечатление, что мы на базаре торгуемся. Вам не кажется? — Фицджеральд подхватил свой потертый портфель и, тяжело ступая, направился к выходу. — Джей-Джей, дружище, это не та программа, которая нам нужна. «Мститель» прослужит еще лет десять, а с обновлением — и дольше. Посмотрите на F-14. Прошло тридцать пять лет, а самолет все на службе. Поймите вы: подписать этот законопроект — все равно что дать пьяному заряженное ружье.

— Не шутите так. Президент Маккой никогда не допустит войны.

— Все меняется. Это я хорошо усвоил. Поместите пацифиста в Белый дом, и меньше чем через месяц он станет таким же, как… вы, например, и мы вполне можем оказаться в состоянии войны. Я не могу допустить, чтобы на моих руках была кровь американских парней.

— Не надо меня учить жизни, Хью. С вами просто невозможно разговаривать. Сегодня, чтобы дела в армии изменились, требуется железная рука.

— Ничего подобного. Всего лишь росчерк пера.

Рассмеявшись, Джаклин похлопал собеседника по спине.

— Могу я пригласить вас в бар? — почти искренне предложил он. — Уже почти час. На Капитолийском холме, помнится мне, бар открывается в полдень.

— Боюсь, нет, Джей-Джей. Без обид. Доктор не разрешает.

— Да, пора позаботиться о себе. Сколько вы уже здесь? Тридцать лет?

— Скоро тридцать шесть. Иногда у меня возникает ощущение, что я уйду отсюда только в одном-единственном случае — вперед ногами.

Джаклин придвинулся к Фицджеральду ближе, и теперь их плечи почти касались.

— Есть и другие способы завершить карьеру для человека вашего уровня.

Фицджеральд остановился, выпрямившись во весь свой могучий рост, и Джаклин как-то сразу стал ниже и неприметнее.

— Вы предлагаете мне присоединиться к генералу Ламару Кингу в качестве одного из ваших консультантов?

— Мы платим намного больше, чем налогоплательщики. Зарплата приличная, но доходы по акциям — вот что действительно впечатляет. Усовершенствовать какую-нибудь компанию типа «Трайтон аэроспейс», потом найти подходящего покупателя… — Джаклин вскинул одну бровь, не говоря ничего и при этом говоря все.

Фицджеральд пошел дальше по коридору.

— Мне лестно ваше предложение, но нельзя научить старую собаку новым трюкам.

— Вас-то мне нечему учить, — сказал Джаклин. — Вы и без меня умеете пользоваться ручкой. Вопрос лишь в том, чтобы взять ручку с черными чернилами вместо красных. Скажите, что вы подумаете над моим предложением. Кстати, у нас вы встретите многих старых друзей.

— Думаю, что даже больше, чем мне хотелось бы. Это проторенная дорожка, как нам дали недвусмысленно понять.

— Ох, Фиц, пожалейте себя!

Подойдя к двери, они обменялись рукопожатиями. Джаклин задержал руку Фицджеральда в своей:

— Знаете, сегодня вечером у меня дома в Уайт-Роуз-Ридж небольшой ужин для нескольких лучших клиентов. В восемь часов. Франсез Тависток согласилась прийти.

У Хью Фицджеральда вытянулось лицо.

— Только не говорите, что и она туда же.

Джаклин вскинул брови. Объявление, что бывший премьер-министр Великобритании согласилась вступить в ряды «Джефферсон партнерс» в качестве «консультанта» планировалось как гвоздь программы.

— Соберется отличная компания, Хью. Настоящий пантеон нашего времени. Пора воздать и вам по заслугам. Боже мой… в каком мы долгу перед вами!

Казалось, Фицджеральд переваривает услышанное.

— В восемь часов? — переспросил он.

37

— Опять вы? — удивился доктор.

Дженни подняла голову с операционного стола.

— Здравствуйте, доктор Патель.

Молодой индиец задернул штору и еще раз сверился с ее картой.

— Я, конечно, говорил вам, что отлично делаю свое дело, но, кажется, вам уж слишком у нас понравилось.

— А почему вы до сих пор на работе?

— Я-то? Я интерн, поэтому днюю и ночую в больнице. Повезло вам: я только что вздремнул, а то вдруг, сонный, сделаю что-нибудь не так. Хотя наверняка никогда не знаешь. — Он осторожно снял с плеча Дженни повязку. — Давайте-ка посмотрим.

— Меня ранили, — сказала Дженни.

— Вижу. Полагаю, вам уже сказали, что вам здорово повезло.

Дженни кивнула. Она пришла в себя в «скорой», и по дороге фельдшер обработал рану и наложил повязку. Пуля попала в верхнюю боковую часть плеча и вышла, вырвав небольшой кусочек кожи. Крови было на редкость мало, и Дженни решила, что все выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле.

— Надо опять накладывать швы?

— А тут некуда накладывать. Пусть заживает естественным путем. Если потом будет не очень красиво, отправлю вас к моему старшему брату — он пластический хирург. Хорошие руки — у нас наследственное. — Взяв руку Дженни, он расправил ее пальцы у себя на ладони. — Подвигайте пальцами по очереди. Сожмите в кулак. Поднимите.

Дженни выполняла команды одну за другой.

— У вас хорошо получается, — заметил Патель.

— Да уж, я настоящий профессионал.

Только подняв руку, Дженни почувствовала, что не все так здорово: рука, будто налитая свинцом, казалось, держала на весу огромную тяжесть, а затем к ней словно приложили что-то раскаленное. Дженни поморщилась.

Однако Патель был доволен.

— Нерв не задет. Кроме мышц, пуля ничего не повредила. — Опустив ее руку, он подошел к столику и начал готовить антисептический раствор для промывания раны. — Больно?

— Сейчас уже не так сильно.

— Я дам вам обезболивающее.

— И я от него усну?

— Ненадолго.

— Тогда не надо.

Доктор Патель бросил на нее взгляд через плечо:

— Это еще почему?

— Ну, просто… просто не хочу, — сбивчиво объяснила она. — Лучше пусть будет больно. Я не могу себе позволить, чтобы голова плохо соображала.

— Вы что, сегодня собираетесь управлять какой-нибудь сложной техникой? Вилочным погрузчиком, например, или экскаватором?

— Нет, — серьезно ответила Дженни.

Патель отложил бинты, которые готовил для перевязки.

— Дженнифер, я собираюсь промыть рану солевым раствором, сделать местную анестезию, а затем, моя дорогая, мне надо немного подрезать кожу. Все это называется обработать рану. Пули, как известно, несут на себе все самые гадкие инфекции. А это мы не можем оставить без внимания. Поэтому я дам вам викодин. Возможно, будет немного кружиться голова, но не более того. Так что если вам все-таки захочется вздремнуть, учитывая, сколько вы сегодня пережили… не так уж это и плохо.

— Нет, — решительно ответила Дженни. Она резко села, и кровь сразу отлила от головы. Хватая ртом воздух, она опустилась обратно на стол. — Спасибо, мне ничего не надо. Я ухожу.

Доктор Патель сложил руки на груди и прищурился:

— Объяснения я требовать не могу, но был бы вам за них очень признателен. Насколько я понимаю, вы не случайно оказываетесь здесь второй раз за одни сутки?

Дженни окинула доктора взглядом, скользнув по его карим глазам и сочувствующей улыбке, и вздохнула:

— Нет, не случайно. В двух словах: люди, которые ранили меня, — те же, что прошлой ночью порезали мне руку. Они похитили моего друга и, когда ему удалось сбежать, попытались его убить, но промахнулись и попали в меня. Только я не совсем уверена, действительно ли они промахнулись.

Она ожидала увидеть скептическую улыбку, но выражение лица доктора стало серьезным.

— Вы хотите сказать, что они могли проследить за вами до больницы? — спросил он.

— Вот именно.

— И могут явиться сюда и что-нибудь с вами сделать, пока вы приходите в себя?

— Вы все правильно поняли.

Не говоря больше ни слова, Патель вышел из перевязочной. Через две минуты он вернулся.

— Я поговорил с нашей службой безопасности. О вас никому не будет сообщаться. Можете дать мне список тех, с кем вы хотели бы говорить. Дежурная медсестра в курсе. Любого, кто будет спрашивать о вас, направят к начальнику службы безопасности или ко мне.

— Спасибо, — сказала Дженни.

— Не стоит благодарности. Это же эгоизм чистой воды: если они промахнутся в следующий раз, то могут попасть в меня. — Улыбнувшись, он снял халат и закатал по локоть рукава рубашки. Вернувшись к столику, доктор взял приготовленный раствор и начал обрабатывать рану. — Так на какой вы неделе, говорите?

Дженни отвернулась.

— На восьмой.

— И чувствуете себя неважно?

— Ужасно. Но только по утрам. К обеду проходит.

— А кого хотите — мальчика или девочку?

— Все равно, главное, чтоб здоровенький, — ответила Дженни, хотя почему-то была уверена, что родится мальчик. Положив руку на живот, она уже ощущала его, хотя он еще не шевелился и не бил ножками. Еще слишком маленький. Но она чувствовала, как ребенок растет. По утрам она ощущала, как он забирает все ее соки, и ее начинало тошнить, но вечерами все было по-другому. Ровно в шесть вечера — как по часам — она испытывала удивительно благостное состояние, которое иначе как эйфорией не назовешь. И эта радость продолжалась до тех пор, пока Дженни не засыпала.

— Он знает?

— Том? Хотела рассказать ему сегодня утром, но затем… все повернулось по-другому.

— Я уверен, он будет в восторге.

— Конечно… он обрадуется.

Патель прикрепил пластырь с местным анестетиком. Дженни почувствовала легкое пощипывание, и плечо стало заметно неметь. Доктор взял пинцет и начал аккуратно счищать верхние слои раны.

— Одно хорошо, — произнес он. — Эта рана — ничто по сравнению с родами.

— Один или два куска? — спросил продавец.

Болден взглянул на меню над микроволновками: кусок обычной пиццы стоил два доллара двадцать пять центов, а пиццы пепперони — два доллара семьдесят пять центов.

— Один. Пепперони и «Доктор Пеппер». С собой.

— Следующий!

Болден проскользнул вдоль прилавка. В пиццерии было тепло и душно. Пахло печеными томатами, чесноком и горячим сыром. Несмотря на восхитительный аромат, есть не хотелось. В голове будто грохотал бурильный молоток. От взрыва в глаза попал песок, и теперь они болели и слезились. Кассирша пробила чек. Болден оплатил его и сел за столик у стены, дожидаясь, когда будет готова пицца. На холодильнике с напитками работал телевизор, передавали дневные новости.

«Четвертый канал новостей получил в свое распоряжение видеозапись, на которой запечатлено жуткое убийство Соломона Вайса», — объявила диктор.

Болден посмотрел на экран.

«Вайс, председатель и соучредитель процветающего инвестиционного банка „Харрингтон Вайс“, был застрелен сегодня утром во время спора с одним из руководителей отдела. Предупреждаем зрителей, что это запись с камеры внутреннего наблюдения и для эфира ее не редактировали».

Болден смотрел утренние события так, как их записала камера наблюдения над дверью. Всего десять секунд: Болден борется с охранником, звучит выстрел, и Сол Вайс падает на пол. Однако происходящее на экране имело одно существенное отличие от того, что произошло в действительности: головы охранника и Болдена поменялись местами. Теперь все увидели, что Сола Вайса застрелил Томас Болден. Через несколько секунд диктор подтвердила:

«Подозреваемому Томасу Болдену, тридцати двух лет, удалось бежать, он вооружен и опасен. Если вы располагаете информацией о местонахождении Болдена, позвоните по телефону на экране».

Затем появилась фотография Болдена во весь экран. Самая последняя, сделанная им на паспорт. Сразу возник вопрос: как она к ним попала? Давно он уже не смотрел в объектив в таком жутком виде. В тот раз он фотографировался после «ночного бдения» в кабинете поверенного, где выверял положения меморандума о размещении ценных бумаг. На фотографии он был бледный, с темными кругами вокруг глаз. Вид довольно угрожающий, — в общем, настоящий убийца.

— Ваш заказ, сэр.

Продавец вручил Болдену пакет.

Кассирша, смотревшая новости вместе с Болденом, взглянула в его сторону, затем снова на экран. По телевизору все еще показывали фотографию Томаса Болдена, убийцы Сола Вайса.

— Это вы, — негромко произнесла кассирша.

— Да нет, просто похож, — ответил Болден, направляясь к выходу.

— Это вы, — снова повторила она. — Это он! — объявила она всем, на этот раз громко, словно, проверив лотерейный билет, вдруг поняла, что выиграла джекпот, — Господи, это он!

Через четверть часа доктор Патель вернулся в перевязочную.

— Рад сообщить вам, что в приемном покое никаких злодеев не замечено. Никого с пулеметами, мачете и ручными гранатами.

— А как насчет ружей для охоты на слонов?

— Придется вернуться и проверить. Но у меня есть для вас и приятная новость: здесь ваш брат, Дэниел. Его привезла полиция. И он очень за вас волнуется.

Дженни почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Мой брат живет в Канзас-Сити.

— Высокий мужчина, светловолосый, довольно приятной наружности. Я только что говорил с ним в вестибюле. Оказывается, вы уже имели дело с оружием. Он рассказал мне, как однажды вы прострелили ему щеку из пневматического пистолета. Не скажу, что заметил семейное сходство, но, уверен, он о вас позаботится.

— Моему брату Дэни пятьдесят девять лет, он весит сто двадцать пять килограммов, лысый и с трудом заставляет себя прогуляться от порога дома до почтового ящика.

— Нет, но… — Патель неуверенно оглянулся на дверь, затем смущенно посмотрел на девушку.

— Где он? — спросила Дженни, спустившись на пол. Она не знала, что больше напугало ее: то, что кто-то в больнице под видом брата хочет до нее добраться, или то, что этому человеку известно про тот несчастный случай… только тогда она попала брату пониже спины.

— Сейчас он в сестринской разговаривает с доктором Розен, заведующей отделением первой помощи. Я сказал, что приведу вас.

— Рубашку! Мне нужна рубашка. — Дженни стояла, раздетая по пояс, с повязкой, приклеенной к плечу лейкопластырем.

— Но вы не можете уйти. Я должен дать вам лекарство… сделать назначение… вы должны расписаться под счетом.

— Это тот, кто пытается убить меня и моего друга, — сказала Дженни. — Дайте мне вашу рубашку.

— Что? Но…

Она протянула руку:

— Давайте быстрее! И ваш халат.

— Но он с полицией… и полицейские тоже хотят поговорить с вами. Нет, здесь наверняка все в порядке. — Патель неохотно снял халат и расстегнул рубашку. — Вот.

— Стетоскоп?

— Он дорогой, — попробовал возразить Патель, но вручил ей и свой стетоскоп.

Дженни надела рубашку и поверх нее халат.

— У вас есть резинка для волос?

— Думаю, найдется. — Патель порылся в ящике стола. — Одна?

— Да, одной хватит. — Собрав волосы в высокий узел на затылке, она посмотрелась в зеркало. Вблизи, конечно, никого не одурачишь, но с другого конца коридора ее вполне можно принять за врача. — Вы знаете, где служебный выход?

— Я живу в этом склепе с пятого июля прошлого года и знаю такие входы и выходы, о которых даже архитектор не подозревает. — Патель спохватился, и у него на лице снова появилась нерешительность. — Но в самом деле Дженни направилась к двери.

— Где выход из здания? Но не главный и не через приемный покой. Какой-нибудь боковой, которым мало пользуются.

Патель нервно огляделся, бормоча себе под нос:

— Да-да, хорошо. Я знаю это здание. Идите по коридору к торговым автоматам, затем повернете направо. По лестнице на второй этаж. Там есть переход, соединяющий это здание с соседним, в котором расположено педиатрическое отделение. Когда попадете туда, идите на другой конец этажа и на лифте спуститесь на парковку. Там же находятся несколько кафе. И лестница, по которой можно выйти на улицу. Больше я вряд ли могу вам чем-то помочь.

Дженни посмотрела на худощавого, раздетого до пояса доктора.

— Спасибо, надеюсь, теперь мы долго не увидимся, — проговорила она.

— Удачи!

Дженни вышла в коридор, ведущий от сестринской, и завернула за угол. Она видела пришедшего за ней человека только краем глаза, буквально долю секунды, но этого было достаточно. Светловолосый, обветренное лицо, она мгновенно его узнала. Тот самый, кто прошлой ночью украл у нее часы. Томас сказал, что его зовут Ирландец.

Не оглядываясь, она поспешила прочь по коридору.

38

В Александрии, штат Вирджиния, Билл Донохью торопливо шел по складу компании «Трайтон аэроспейс».

— Запасная платформа для президента готова? — спросил он замначальника отдела готовой продукции.

— Скоро будем отгружать.

— Сначала проверьте, все ли работает: спецслужба там уже на ушах стоит.

— Все отлично работает. Водонепроницаемость и герметичность в норме.

— Где она? Я обещал Фиску, что в два она будет на Капитолийском холме. — Донохью посмотрел на часы: уже 2:40. В сторону от центра и так-то сплошная пробка, а если пойдет снег, станет еще хуже. Он был на грани срыва.

— Идемте со мной.

Донохью направился к погрузочной площадке. Вилочные погрузчики шумно сновали по этажу: они перевозили поддоны, забитые электронным оборудованием. Люди громко переговаривались друг с другом, стоя на ящиках, сложенных в штабеля высотой почти десять метров. Из динамиков доносилось «Боже, храни США» Ли Гринвуда. Вся продукция гражданского назначения компании «Трайтон аэроспейс» — коротковолновые радиоприемники, передатчики для полицейских машин, переговорные устройства, аудиосистемы для публичных выступлений и запасные части к ним — находилась в ведении склада в Александрии.

Как и многие другие руководители этой компании, Донохью устроился сюда прямо с военной службы. Выпускник военно-морской академии, он восемь лет отлетал на палубном противолодочном самолете «Викинг S-3», старенькой боевой машине, основной задачей которой было выслеживание советских субмарин. А учитывая, что подводных лодок у русских не так уж много, спрос на его специальность был невелик и становился все меньше. Донохью предложили более высокое звание и должность на призывном пункте, если он останется. Долгие часы вахты и низкую зарплату он терпел, потому что любил летать. Но если уж переходить на офисную работу — а в этом случае он оказался бы в Детройте, штат Мичиган, — тогда хотелось бы хоть что-нибудь заработать. Донохью подал в отставку и устроился в «Трайтон аэроспейс», затем женился, и через полгода у него должен родиться первенец. Самое время начать откладывать деньги в банк.

— Вот она, — сказал замначальника склада, которого звали Мерчи Риверс.

Риверс ходил и говорил, как спецназовец, забыв, что прошло уже пять лет с тех пор, как он снял свой зеленый берет. Двое рабочих на специальной тележке подкатили тщательно упакованную платформу.

— Как-то она на вид больше стала.

— Последняя модель. На эту платформу будет смотреть миллиард человек, босс велел, чтобы выбрали самую лучшую. Она на пять сантиметров шире по основанию и весит на пятнадцать килограммов больше.

— Откуда такая разница? — спросил Донохью.

Как бывший пилот, он привык задавать вопросы по поводу каждого дополнительного килограмма на борту своего самолета.

— Пуленепробиваемая броня. Способна выдержать выстрел из противотанкового гранатомета. Кевлар — материал тяжелый.

— Ладно, все, что служит безопасности, в этом случае лишним не будет.

— Аминь, — ответил Риверс.

Рабочие подняли платформу и, загрузив ее в кузов, закрепили ремнями.

Донохью захлопнул задние дверцы грузовика.

— Только проследите, чтобы на нее переставили президентскую печать.

— Не беспокойся, старина, — сказал Риверс и тряхнул руку Донохью, как невесомую тряпочку. — Эта платформа изготовлена специально для президента Маккой.

39

Ох уж эти мерзкие компьютеры!

Гилфойл сидел во главе стола для совещаний в Тихом кабинете в окружении четырех главных информационных аналитиков компании. На столе перед ними лежали кредитная история Томаса Болдена, его медицинская карта, копия диплома с выпиской, квитанции по оплате кредитных карт, счетов за газ, электричество и телефонных переговоров, банковские отчеты и отчеты о комиссионных вознаграждениях, перечень журналов, на которые он подписывался, документы, связанные с командировками и турпоездками, включая указание на места в транспорте, которые он предпочитает, все по вождению автомобиля, страховки, налоговые декларации и информация об участии в выборах.

Все эти сведения скормили «Церберу», и компьютер выдал прогностическую модель ежедневной деятельности Томаса Болдена. Аккуратно переплетенный отчет на сорока страницах под названием «Личностный психологический портрет» лежал перед Гилфойлом. В нем говорилось, где Болден предпочитает обедать, сколько денег в год тратит на одежду, в каком месяце обычно проходит медосмотр, какую марку машин предпочитает, какие телепрограммы смотрит и — совсем не случайно — за кого будет голосовать. Но ни слова о том, где Томас Болден будет находиться через час!

— Можно предположить с вероятностью 0,4, сэр, что Болден будет обедать в одном из трех ресторанчиков в деловом центре, — произнес один из аналитиков. — Также существует вероятность 0,1, что после работы он отправится за покупками, и 0,97 — что пойдет в подростковый клуб «Гарлемские парни». Я должен предупредить, что стандартное отклонение составляет плюс-минус два. Предлагаю поставить людей у всех трех ресторанов и у клуба «Гарлемские парни».

— Он сейчас в бегах, — заметил Гилфойл, — и ведет себя не как обычно. Да, он отправился за покупками, но это было в десять утра и в магазин, в котором никогда раньше не был. И будьте уверены, сегодня к своим гарлемским парням он не пойдет. Хотя бы по той простой причине, что мы отправим туда десяток человек. И он это знает.

— Сэр, если позволите, — обратился Гувер, светловолосый великан с такой белой кожей, что от нее резало глаза, как и от этих мерзких ламп дневного света. — Психологический портрет, составленный «Цербером», показывает, что Болден энергичен, предугадывает ход событий и устойчив к стрессу…

— Вы бы лучше рассказали, чего я не знаю, — ответил Гилфойл с плохо скрываемым раздражением. — Для меня этот человек — загадка. Он, между прочим, служащий инвестиционного банка, а ведет себя как опытный тайный агент. Кстати, а что по этому поводу говорит «Цербер»?

— Что-то было в детстве, сэр, — сказал Гувер. — Ясно, что целостной картины мы пока не имеем. Но если бы мы ввели существенную информацию относительно…

Гилфойл жестом показал Гуверу, что его рассуждений достаточно. Слишком много времени он проводит за компьютером, и его ответы всегда начинаются с «если бы». Если бы мы то… Если бы мы это… Словно мамаша нашкодившего ребенка, он постоянно извиняется за разные недостатки «Цербера».

Одну стену Тихого кабинета занимало обзорное окно, через которое был виден оперативный центр. Надев очки, Гилфойл сосредоточил свое внимание на этой стене. На экран была выведена «карта связей». В центре находился ярко-синий круг с инициалами «Т. Б.» с подписанными под ним номерами домашнего, рабочего, сотового телефонов и смартфона. От центрального круга, как лучи от солнца, отходили линии, которые вели к другим кружкам, поменьше и побольше. В этих кружках также стояли инициалы, а под ними мелким шрифтом были подписаны телефоны. Многие из этих кружков были связаны между собой. Вся схема напоминала гигантское произведение из конструктора «Тинкертой».

Каждый кружок представлял человека, с которым Болден поддерживал контакт. Кружки побольше обозначали тех, с кем он, согласно записям телефонных разговоров, общался чаще. Сюда входили его подружка Дженнифер Дэнс (согласно последнему отчету, в данный момент ей оказывали медицинскую помощь в больнице), несколько коллег в банке «Харрингтон Вайс», клуб «Гарлемские парни», десяток коллег в других банках и компаниях в секторе частных капиталовложений. Кружки поменьше обозначали сотрудников, коллег и полдюжины ресторанов, с которыми он контактировал не так часто. Всего на орбите солнца по имени Болден расположилось около пятидесяти кружков.

По приказу Гилфойла «Цербера» запрограммировали на отслеживание всех телефонных звонков с этой карты в реальном времени. Автоматически компьютер будет сравнивать голоса говорящих с образцом голоса Томаса Болдена, взятым сегодня утром. Гилфойлу не хватало рабочей силы, чтобы «застолбить» всех знакомых Болдена. Но с такой картой-схемой это было уже не нужно. Если Болден позвонит по одному из этих номеров, Гилфойл сможет прослушать разговор и, что более важно, определить местонахождение Болдена.

Проблема заключалась в том, что Болден был неглуп. Он быстро понял, что его прослушивают и что, воспользуйся он своим сотовым, его поймают. И стало быть, вся карта-схема — это лишь пустая трата времени.

Гилфойл потер глаза. В другом углу помещения от пола до потолка были установлены более сотни мониторов, на которые в реальном времени поступал сигнал с камер наблюдения, установленных в Мидтауне и Южном Манхэттене. Картинки на экранах стремительно менялись. Компьютер анализировал лица пешеходов, попавших в поле зрения камер, и сравнивал с тремя фотографиями Томаса Болдена. Одновременно он анализировал походку людей и, используя хитроумный алгоритм, сравнивал ее с образцом, взятым с сегодняшней утренней записи, где Болден идет по коридору в банке «Харрингтон Вайс». Походка анализировалась в трех параметрах — точное расстояние между лодыжкой и коленом, коленом и бедром, лодыжкой и бедром. Эти три коэффициента сводились вместе, в результате чего получалось сложное число, такое же уникальное для любого человека, как и отпечатки пальцев.

И это было здорово.

Плохо, однако, было то, что снег, дождь и вообще любая атмосферная влага искажали изображение, и программа становилась неэффективной.

Несмотря на все деньги, что Организация вложила в проект «Цербер», несмотря на все те миллионы человеко-часов, которые лучшие умы нации — да нет же, всего мира! — затратили на создание к нему программного обеспечения, «Цербер» оставался всего лишь компьютером. Он мог собирать информацию, мог охотиться, но у него не было интуиции, и он не умел предугадывать.

Гилфойл снял очки и аккуратно положил их на стол. Дисциплинированность, которая управляла всей его жизнью, окутывала его, как плащ, скрывая раздражение и смягчая ярость. И тем не менее только железное самообладание удержало его от грубого крика. Один лишь Гувер заметил, как нервно задергался уголок его рта.

Ох уж эти компьютеры!

Рамирес по кличке Волк тихо сидел в темном углу своего номера в отеле и точил боевой нож «Кабар». «Полное дерьмо — вот как это называется, — думал он, поворачивая нож лезвием к себе. — Слишком много людей носятся туда-сюда, чтобы сделать одну простую вещь. Ну и что в результате? Никто не спускает свору собак, если это работа для волка».

Волк взглянул на сотовый, который перед этим выложил на стол.

Потом его внимание снова сосредоточилось на ноже. Чтобы лезвие стало таким, как надо, предстояло трудиться еще битый час. Только тогда оно будет острым как бритва — чтобы, войдя в плоть, аккуратно отделить кожу от жирового слоя. Только тогда он сможет спустить с человека шесть шкур, будто разделывает форель, — прямыми ровными полосками, именно так, как ему нравилось. Аккуратность во всем.

Волк не любил, когда от человека оставалось месиво. Заканчивая разборку с плохими парнями, он предпочитал оставлять им на память о проведенном совместно времени настоящее произведение искусства, геометрически безупречно выверенное. Боль пройдет. А вот шрамы останутся навсегда. Своим мастерством Волк гордился.

Он снова посмотрел на телефон.

На этот раз тот зазвонил.

Волк усмехнулся: рано или поздно Гилфойл всегда обращался к нему.

— Да? — сказал он.

— Сможешь его найти?

— Наверное. Но вам придется быть со мной откровенным.

— Какая информация тебе нужна?

— Только одно: что он не должен узнать?

40

Болден прошел мимо входа в штаб-квартиру банка «Харрингтон Вайс». В высокие окна вестибюль хорошо просматривался. В 13:30 народу было немного, но небольшой ручеек все-таки струился и из здания, и внутрь. Тело Вайса уже убрали, офис опечатали, почистили, свидетелей опросили и рапорты составили. Кроме обычных охранников, никаких посторонних полицейских он не увидел.

Притворившись посыльным, который проскочил нужный адрес, Болден резко развернулся и вошел в банк. Белый мраморный пол, высокие потолки, мощные гранитные колонны делали вестибюль похожим на железнодорожный вокзал. Подойдя к регистрационной стойке, он представился:

— Пицца Рея. Заказ для Алтеи Джексон. «Харрингтон Вайс». Сорок второй этаж. — Он плюхнул коричневый бумажный пакет с пиццей и кока-колой на стойку, а рядом с ним положил визитку, которую прихватил из соседней пиццерии.

— Сейчас позвоню, — сказал охранник. — Алтея с сорок второго?

Болден кивнул и огляделся по сторонам. Чуть поодаль десяток полицейских в форме, обступив двух гражданских, внимательно слушали их инструкции. Болден отвернулся.

После того как его фотографию показали по телевидению, он потратил последние деньги на дешевую бейсболку и еще более дешевые солнечные очки. Без сомнения, Алтея у себя в офисе. В любом нормальном заведении, после того как у тебя на глазах человеку вышибли мозги, ты получаешь выходной по меньшей мере на день, да и всю компанию могут временно закрыть, хотя бы из уважения к почившему боссу и основателю. Но инвестиционные банки в этом смысле заведения ненормальные. Тех, кто хочет работать с девяти до пяти, просим не беспокоиться. Валютные торги продолжались, когда страна объявила дефолт по своим займам. Сделки тоже не переставали заключаться, если глава банка падал замертво. Бесчувственный финансовый поток нельзя перекрыть.

Болден отвечал за сделку по компании «Трендрайт». Он сам мог пропасть без вести, но сделка продолжала развиваться. Наверняка Джейк Фланнаган, его непосредственный начальник, уже взял бразды в свои руки, как сделал это в прошлый раз, когда один из руководителей высшего эшелона слег на неделю с сердечным приступом. Джейк сейчас должен взвалить на Алтею кучу работы, чтобы получить все необходимые документы и номера телефонов, и сделка пройдет как по маслу.

— А меня не волнует, заказывали вы пиццу или нет! — ревел в трубку охранник. — Значит, кто-то заказал для вас. Так что идите и заберите, или я сам ее съем. Пахнет вкусно, слышите, что я говорю? — Он прикрыл трубку рукой и взглянул на Болдена: — Какая пицца?

— Пепперони.

Охранник повторил его ответ в трубку.

— Ну, теперь понятно? Немедленно спускайтесь. — И он повесил трубку. — Сейчас придет.

Болден облокотился на стойку. На одной из салфеток он успел написать для Алтеи записку: «Не верь ничему, что ты слышала или ВИДЕЛА. Мне нужна помощь. Пробей в „Лексис-Нексис“ корпорацию „Сканлон“ и Рассела Кьюкендала. С 1945-го по сегодня. Жду у киоска у юго-западного входа на станцию „Всемирный торговый центр“ через час. Мне нужны деньги!!! Верь в меня!» И подписался «Том». Очень хотелось оставить пакет у охранника, но пришлось задержаться, чтобы получить плату и чаевые.

Небольшой телевизор на посту показывал новости. Снова, в который раз, крутили запись убийства Сола Вайса с небольшими перерывами, во время которых слово брали комментаторы. Перед телевизором собралось несколько охранников, смотревших этот сюжет со смешанным чувством любопытства и ужаса. Кто-то хлопнул Болдена по плечу:

— Эй, парень!

Обернувшись, Болден увидел перед собой полицейского.

— Может, у тебя найдется несколько лишних порций, ну там на твоем велосипеде или на чем ты?

Болден покачал головой:

— Простите, офицер, больше нет. Хотите, можете сделать заказ. Вот телефон. — И он протянул полицейскому визитку.

Придвинув пакет Алтеи к себе, полицейский приоткрыл его.

— Вкусно пахнет, — сказал он и сунул руку в пакет. — А она не поделится?

— Спросите сами. Мое дело — доставка.

— Господи! — вдруг заорал полицейский. — Это же он, убийца! Ребята, смотрите! Это ж тот самый отморозок!

Болден замер на месте, но вдруг понял, что полицейский только сейчас увидел, что показывают по телевизору. Тут же подскочил другой коп и, присвистнув, крикнул своему напарнику, чтобы тот шел к ним. Вскоре все десять полицейских уставились на экран, столпившись полукругом около Болдена.

— Теперь-то он не получит свой бонус, — сказал один.

— Нужен ему этот бонус! Хотел занять кабинет босса.

— Эй, босс, вон куда тебе дорога!

С каждой такой репликой смех становился громче, полицейские почти прижали его к регистрационной стойке. Сюжет закончился, и на экране появилась большая фотография подозреваемого. Не имея возможности выбраться, Болден был вынужден смотреть на себя. Он старался не поднимать лица и не оглядываться по сторонам. В любой момент кто-нибудь из этих полицейских мог крепко взять его за плечи и сказать: «Эй, парень, а это не ты?»

Посмотрев в сторону, он заметил в коридоре энергично шагающую Алтею, — он узнал ее по походке. Он не мог рисковать, понимая, что ее реакция может оказаться непредсказуемой. Один внимательный взгляд с ее стороны мог привести к катастрофе.

— Простите, офицер, — произнес он и, схватив пакет, начал протискиваться сквозь полицейских. С таким же успехом можно было пытаться пройти сквозь бетонную стену. Копы даже не шелохнулись, а их взгляды были прикованы к экрану телевизора — они ждали обещанного повтора.

Потом было уже слишком поздно.

Положив локти на дальний конец стойки, Алтея обратилась к охраннику:

— Кто заказал пиццу? Я не заказывала.

— Спросите его, — ответил охранник, указывая на Болдена.

— Повторяю: кто заказал пиццу? Я определенно… — И вдруг Алтея замолчала, словно фразу обрубили гильотиной. — Да, это мой заказ, все правильно, — поспешно добавила она.

Выбравшись из толпы полицейских, Болден протянул ей пакет с куском пиццы и кока-колой.

— Четыре пятьдесят за заказ плюс доллар — за доставку. Всего, мадам, с вас пять пятьдесят. И еще там кое-что от менеджера.

Открыв пакет, Алтея заглянула внутрь, затем, вытащив салфетку, прочитала записку. Один из копов, почувствовав что-то неладное, тут же подошел и внимательно на них посмотрел.

— У вас все в порядке?

— Все отлично, офицер, — сказала Алтея, закрывая пакет. — Посыльный немного напутал с заказом, но ничего. Иногда я даже удивляюсь, что они вообще способны найти здание. — Выудив из кошелька двадцать долларов, она протянула их Болдену. — Есть сдача?

Болден взглянул на банкноту. Последние деньги он потратил на бейсболку и очки. Под пристальным взглядом полицейского он вытащил свой бумажник.

— Только с десятки, — соврал он. — День не очень удачный.

— Все нормально, — сказал полицейский, доставая из заднего кармана брюк пачку бумажных денег, и, отсчитав две десятки, разменял Алтее двадцать долларов. — А ты, — сказал он, сдергивая с Болдена солнечные очки и бросив на него взгляд, говоривший: «Со мной, парень, шутки плохи!» — в следующий раз внимательнее относись к своей работе. И с пиццей для этой леди должно быть все идеально.

Не дожидаясь ответа, он присоединился к своим товарищам.

Алтея протянула Болдену десятку.

— Дженни ранена, — шепнул он. — Она в какой-то больнице в Южном Манхэттене. Нет времени объяснять, но мне нужно, чтобы ты проверила, как у нее дела.

— Где?

— Не знаю. Найди!

В ответ Алтея молча кивнула.

— Составила мне список? — Болден говорил о списке компаний, купленных и проданных его клиентами за последние десять лет, который он попросил Алтею составить. Только так, похоже, можно выяснить, кто из них связан с армейскими заказами. Алтея нахмурилась:

— Я как-то забыла.

— Он мне очень нужен. И твой телефон.

Алтея вытащила из сумочки сотовый и передала ему.

— Только не звони в Австралию, — шепнула она. — У меня мало денег на счете.

— Через час, — сказал Болден. — И список возьми.

Прежде чем он успел ее поблагодарить, она развернулась и направилась к лифту. Алтею Джексон не надо было учить, как вести себя на глазах у полицейских.

41

Детектив Джон Франсискас медленно ехал по улице, отыскивая нужный адрес среди обшитых вагонкой домов в колониальном стиле. Падал редкий снег, покрывая новым слоем лужайки, уже скрытые под пятнадцатимиллиметровым снежным одеялом. С голых веток, качавшихся на ветру, свисали сосульки. Погода должна была стать еще хуже перед грядущим потеплением. Прогноз обещал, что сегодня вечером на Нью-Йорк обрушится шторм. Ожидалось значительное количество осадков — от пятнадцати до шестидесяти сантиметров. Франсискас включил печку сильнее.

Городок Чаппакуа формально относился к городу Нью-Касл. Хотя нью-йоркский детектив имел юрисдикцию по всему штату, делом обычной вежливости было известить о своем приезде местное отделение. И все же Франсискас не стал звонить заранее. Такие уголовные дела, как дело Бобби Стиллман, не исчезают без причины. А люди, которым предъявлено обвинение, обычно не исчезают из тюрьмы бесследно. Кто-то за этим стоит. Поэтому, пожалуй, лучше на некоторое время остаться невидимым.

Подъехав к тротуару, Франсискас выключил зажигание и посидел, слушая, как, остывая, пощелкивает мотор, а в лобовое стекло бьется ветер. Затем кинул взгляд в зеркало заднего вида: вдруг что-то застряло в зубах или сбился галстук? Жвачка, чтобы освежить дыхание. И он готов идти.

Франсискас осторожно вылез из машины, поглядывая, нет ли на асфальте льда: шестидесятый день рождения и перелом шейки бедра обычно идут бок о бок, как пиво и сухой подсоленный кренделек. Во дворе ближайшего дома мужчина примерно его возраста убирал снег снегоочистителем у садового сарая. Увидев Франсискаса, он помахал ему и безутешно покачал головой, показывая, что этой зимой он сыт снегом уже по горло. Образ этого румяного человека со снегоочистителем так и застрял в памяти. Может, через год он и сам станет таким. И что тогда? Что принесет ему какая-нибудь очередная среда?

Расчистив снег, он пойдет в дом и примет душ, затем спустится вниз, от него будет пахнуть детской присыпкой и лосьоном после бритья. Он нальет себе пивка и, прихватив погрызть японских рисовых крекеров, устроится в удобном кресле перед телевизором, предвкушая долгий снежный вечер. Он снова и снова будет пересматривать «Я мечтаю о Джинни» или «Зачарованные» и в какой-то момент уснет прямо в кресле. И сквозь сон, приоткрыв мутноватые глаза, он спросит себя, как вообще все это получилось. Нет, не то, что он спит в кресле, а то, что ему шестьдесят три, пенсия, золотые памятные часы и на груди шрам от операции, гарантирующий, что все это продлится еще пару десятков лет.

Франсискас позвонил в дверь. Ему открыла хорошенькая брюнетка лет сорока.

— Детектив Франсискас?

Она выглядела сногсшибательно — высокая, стройная, с короткой уложенной стрижкой. Когда Ковач переселился в мир иной, ему был тридцать один год. Франсискас думал, что они с женой ровесники. Поставьте перед именем женщины слово «вдова» — ей сразу станет шестьдесят и она будет похожа на мешок с картошкой. Он улыбнулся в ответ:

— Миссис Ковач?

— Да, входите, пожалуйста.

— Зовите меня Джон, — сказал Франсискас, проходя мимо нее в прохладный холл. — Спасибо, что согласились так быстро встретиться со мной. Надеюсь, я не оторвал вас от важных дел?

— Все в порядке. Когда вы упомянули имя мужа, мне захотелось поскорее вас увидеть. Пожалуйста, зовите меня просто Кэтти. Давайте пройдем в комнату.

Кэтти Ковач провела его через холл мимо открытой кухни и дальше по коридору. Трудно было не заметить, что в доме довольно много всяких наворотов — гранит в кухне, холодильник из нержавеющей стали и компьютер в специальном рабочем уголке. Интересно, сколько же она зарабатывает, раз может позволить себе жить так стильно? Чисто профессиональный вопрос. С зарплатой восемьдесят пять тысяч долларов в год можно себе многое позволить.

— Это Тео, — произнесла Кэтти, указывая на фотографию в рамке, висевшую посередине стены.

«Так вот ты какой, Ковач», — подумал Франсискас. На снимке был запечатлен молодой полицейский в форме. Фуражка надета идеально ровно. Внимательный взгляд, голливудская улыбка, пухлые щеки. Наверное, веселый и целеустремленный был человек. Парень, который не жаловался, когда ему ставили дежурство три ночи подряд. И он совсем не был похож на копа, способного выстрелить себе в рот. Но, с другой стороны, никто не знает, кто на что способен.

Они пошли дальше. Кэтти Ковач указала на свой кабинет: полированный письменный стол протянулся вдоль двух стен комнаты. На нем стояли три больших жидкокристаллических монитора, на которых вспыхивали, будто рождественская иллюминация, красные, зеленые и белые символы. Бумаги были сложены в несколько стопок. Отдельные листки валялись на полу. Извиняясь, она улыбнулась:

— Вообще-то, закончив работу, я каждый вечер навожу здесь порядок.

Франсискас скользнул взглядом по деловому костюму Ковач — темно-синие брюки и накрахмаленная белая блузка.

— Надеюсь, я не помешал какой-нибудь важной встрече?

— Нет, нет, я дома не работаю, — пояснила она. — А одеваюсь так, чтобы был нужный настрой. Иначе весь день буду только жевать и смотреть телевизор.

— С трудом верится, — сказал Франсискас, когда они пошли дальше по коридору. — Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь?

— Я муниципальный специалист по финансам: помогаю городам по всему штату получать различные ссуды. Как правило, работаю с небольшими суммами — не более сотни миллионов долларов.

— Звучит потрясающе, — сказал Франсискас, подразумевая: «Похоже, вы с этого неплохо имеете».

Ковач усмехнулась:

— Да не особенно.

В гостиной они сели на длинный белый диван под пристальным взглядом огромного плазменного экрана. Кэтти пододвинула поднос с кофейником, чашками, блюдцами и несколькими банками содовой. Франсискас взял чашку с кофе и отпил глоток. Он заметил, что себе она ничего не взяла. Хозяйка села напротив него на самый краешек стула, и ее улыбка исчезла.

— Как я уже сказал по телефону, открылись новые обстоятельства относительно вашего мужа, — начал Франсискас. — В поле нашего зрения появилась женщина, которая разыскивается в связи со взрывом в «Гардиан Майкросистемс» и убийством офицеров полиции О'Нилла и Шеперда. Ее имя — Бобби Стиллман, но тогда ее звали по-другому.

— Восходящее Солнце, если не ошибаюсь.

— Да. Значит, вы помните подробности этого дела?

— Ну еще бы я не помнила!

— Простите. — Франсискас знал, что многие выжившие рассматривали самоубийство как убийство, совершенное темными силами.

— Тео был не тот, кто бы мог убить себя, — сказала Кэтти, словно прочитав его мысли. — Ему только исполнился тридцать один год, и он мечтал стать детективом. Я читала всю эту чепуху по психологии, которую Управление полиции втюхивает скорбящей вдове по поводу того, что полицейский не может отключиться от работы даже дома. Нет, мой муж был другим. — Кэтти Ковач собралась с силами. — Вы нашли ее? Женщину, которая тогда сбежала? Эту Бобби Стиллман? Поэтому вы здесь?

— Не совсем так. Она косвенно проходит по другому делу, которое я сейчас расследую. Видите ли, я обратился в полицейский архив, чтобы проверить, что нам о ней известно, и обнаружил несколько нарушений в оформлении дела.

— Всего лишь несколько? — саркастически усмехнулась Кэтти.

— Вы не удивлены?

— Детектив, мой муж не убивал себя, его убили. — Она подождала, пока до него дойдет смысл этих слов, затем поднялась. — Простите, детектив Франсискас, я на минутку.

— Пожалуйста, зовите меня Джон.

— Еще раз извините, но после того, что произошло, мне трудно называть полицейского по имени.

Когда она вышла из комнаты, Франсискас встал.

Через минуту Кэтти Ковач вернулась с картонной коробкой. Поставив ее на кофейный столик, она села рядом с ним и, сняв крышку, стала перебирать какие-то папки, вырезки из газет и полицейские документы.

— Вот, прочитайте.

Она протянула детективу передовицу выходившей в Олбани «Таймс юнион» от 29 июля 1980 года.

— Хорошо.

В статье подробно описывался штурм дома на Рокклифф-лейн отрядом быстрого реагирования Олбани после двудневной осады и убийства его единственного жильца — Дэвида Бернстайна, бывшего преподавателя юриспруденции Нью-Йоркского университета. Бернстайн, подпольный революционер-самозванец, известный под псевдонимом Ману Кью, подозревался в причастности к взрыву в «Гардиан Майкросистемс» и позднее — в убийстве двух местных полицейских, посланных, чтобы его допросить.

— Прочитали? — спросила она.

Франсискас кивнул, и Кэтти передала ему снимок двадцать на двадцать пять сантиметров с печально известного места преступления: обнаженный по пояс Бернстайн, или Ману Кью, лежал, скорчившись на деревянном полу. На теле виднелись многочисленные отверстия от пуль. Франсискас вернул фотографию.

— Я уже видел ее.

— Тогда посмотрите эти. — Кэтти Ковач достала несколько черно-белых снимков стреляных пуль. — Все три из одного и того же оружия — автоматического пистолета «Фаннинг» калибра одиннадцать миллиметров, который находился в руке Дэвида Бернстайна. Первые две пули убили полицейских Шеперда и О'Нилла. Последнюю извлекли из мозга Бернстайна.

Франсискас рассматривал фотографии. Стандартные снимки из лаборатории баллистики, стреляная пуля помещена рядом с линейкой. Все три имели одинаковые отметины.

— Вы хотите сказать, что Бернстайн застрелил полицейских, а затем и себя?

— Не совсем. В заключении коронера говорится, что пуля, от которой скончался Бернстайн, была выпущена с расстояния чуть больше трех метров. Именно это и сводило Тео с ума. Не в смысле, что он сошел с ума и застрелился, а в другом: как мог Дэвид Бернстайн выстрелить себе в лоб с расстояния три метра? И если он уже был мертв, то зачем спецназ так изрешетил его?

— В статье говорится, что огонь велся и с той и с другой стороны.

— Была версия, что в полицейских стреляла Бобби Стиллман — Восходящее Солнце, как ее окрестили газеты. Но пистолет Бернстайна выстрелил только три раза. В магазине оставалось еще восемь пуль.

— А Бобби Стиллман так и не поймали, — добавил Франсискас.

— Официальная версия — она сбежала из дома, окруженного отрядом спецназа, — презрительно усмехнулась Кэтти Ковач. — Как-то не очень верится. И вызывает у меня все те же вопросы. Как человек может выстрелить себе в голову с расстояния три метра? И если он уже мертв, то зачем в него стрелять столько раз?

— Хорошие вопросы. И ваш муж решил разобраться?

— Когда дело касалось работы, Тео был как бультерьер: если уж во что-то вцепится, так не отпустит.

— И что он нашел?

— На пистолете были и другие отпечатки. И довольно четкие. Это убедило Тео, что Дэвида Бернстайна убили до того, как спецназ штурмом взял дом. Тео говорил, что пробил эти отпечатки по базе, и знает, чьи они. И это оказался мужчина.

— Точно мужчина? — спросил Франсискас.

— Я не совсем уверена, но, по-моему, да. А вы ожидали, что это будет Бобби Стиллман?

— Может быть, — ответил Франсискас. — В этом есть хоть какой-то смысл. А муж никогда не говорил вам, чьи это отпечатки?

— Нет, — сказала Кэтти, совсем ссутулившись. — Тео не говорил, а я не спрашивала. Мне было только девятнадцать. Шел восьмидесятый год. Меня тогда больше интересовали Брюс Спрингстин и сериал «Даллас».

— Вам не за что извиняться: вы же не знали, что случится. — Наклонившись к коробке, он перебирал ее содержимое. — А как отреагировало Управление полиции? — Франсискас думал о деле, вырванном из обложки, и о детективе, который стер свое имя из компьютера.

— Никак. Начальник полиции отказался предпринимать какие-либо действия: Бернстайн мертв, оружие убийства у них есть. А что еще надо? И так уже возникало достаточно вопросов, почему полиция упустила Бобби Стиллман. Поэтому вопрос, кто на самом деле убил Бернстайна, был совершенно не к месту. — Ковач развернулась и посмотрела Франсискасу прямо в глаза. — Тео сильно расстраивало, что даже напарник уговаривал его отступиться.

— Наверное, они обсуждали между собой вторые отпечатки?

— Конечно. Тео вообще считал напарника одним из лучших копов. Да и все так считали. Восходящая звезда полиции Нью-Йорка. Умеет читать чужие мысли. Они прозвали его Карнак, как того парня из шоу Джонни Карсона. «Карнак Великолепный». И Тео никогда не предпринимал никаких шагов, предварительно не обсудив с ним.

«Карнак Великолепный», который стер свое имя в полицейском архиве. Франсискас подался вперед:

— Почему, по-вашему, напарник Тео не хотел, чтобы дело действительно раскрыли?

У самого Франсискаса был только один ответ. Напарник знал, чьи это отпечатки, и поэтому предпочел не вмешиваться.

— Тео никогда не говорил об этом, но сильно расстраивался. Он сделал так, как ему велели, и закрыл дело. Он был честолюбив, хотел быть начальником. Он сказал, что если смотреть на вещи широко, то все уравновесится, и он выиграет больше, чем потеряет. Через два месяца его убили. И знаете, какое забавное совпадение? За несколько дней до этого он продал свой смит-вессон и купил одиннадцатимиллиметровый «Фаннинг».

— Такой же, как у его напарника, правильно?

Кэтти Ковач резко повернулась к нему:

— Откуда вы знаете?

Франсискас не ответил, и она отвела глаза.

— У этого человека был такой взгляд, который проникает прямо в душу.

— А как его звали?

— Франсуа. Он родом из французской провинции Канады. После смерти Тео он ушел из полиции. Сказал мне, что с него хватит. Не знаю, что с ним стало дальше.

— Детектив Франсуа?

— Нет, это его имя. — На секунду она запнулась. — Франсуа Гилфойл.

Наверное, Франсискас как-то дернулся или по-другому выдал свое удивление, потому что Кэтти Ковач спросила, известно ли ему это имя. Он ответил, что никогда о таком не слышал, но постарается навести справки. Кэтти убрала обратно в коробку все, что достала, и закрыла крышку.

— Если хотите, можете забрать эту коробку с собой. Возможно, там вы обнаружите что-нибудь полезное для себя.

— Спасибо. Я постараюсь вернуть ее вам поскорее.

— Она в вашем распоряжении сколько потребуется. Я двадцать пять лет просила начальника Управления полиции пересмотреть это дело, но все бесполезно. — Она встала, и они вместе пошли к двери. — Простите, если я не ответила на ваши вопросы.

— Вы ответили на все, мадам.

42

«Все это впечатляет, и даже слишком», — думала сенатор Меган Маккой, идя по коридору второго этажа Белого дома. Каждое помещение имело свое название и свою историю. В Комнате карт президент Франклин Делано Рузвельт проводил совещания во время Второй мировой войны. В Восточной комнате когда-то жил аллигатор, подаренный Джону Квинси Адамсу маркизом де Лафайетом. Аллигатор. При этой мысли Маккой стала теплее относиться к собственным домашним животным — трем кошкам, длиннохвостому попугаю и столетней черепахе по имени Вилли, которая, по слухам, когда-то принадлежала президенту Уильяму Мак-Кинли. Сенатор Маккой смотрела на ярко освещенный коридор перед собой. С завтрашнего вечера и в течение последующих четырех лет — а может, и восьми, если постараться, — под этой крышей будет ночевать она.

— Наконец мы дошли до спальни президента Линкольна, — произнес Гордон Рэмзер, президент Соединенных Штатов. — Уверен, вы уже знаете, что Линкольн здесь никогда не спал. Во время войны он использовал эту комнату как личный кабинет, и вместо портретов у него на стене висели карты.

Маккой вошла в спальню. Половину комнаты занимала массивная кровать. Вся мебель была такой же, как во времена Линкольна: обтянутые ситцем диваны и шифоновые кресла, тяжеловесные комоды красного дерева с зеркалом. Один из предыдущих президентов сделал подарок своим главным политическим союзникам и финансистам, главам влиятельных корпораций и тем немногим избранным, которые считались его личными друзьями, предоставив каждому возможность провести ночь в спальне Линкольна. Рэмзер поднял планку еще выше. Поговаривали, что ночь в спальне Линкольна стоила пятьсот тысяч долларов, которые переводились на личные счета Рэмзера не очень большими суммами в несколько этапов. Также говорили, что ни одна такая ночевка не обходилась без секса. А уж со спальней Линкольна не мог тягаться даже «Клуб любителей секса в самолете».

Вряд ли ей представится шанс выяснить, насколько такие развлечения будоражат воображение. В свои пятьдесят пять Меган Маккой уже дважды побывала замужем, дважды развелась и, к сожалению, не имела детей. В то время как предвыборная гонка и победа на выборах увеличили ее привлекательность, вероятность действительно переспать с мужчиной стремительно приближалась к нулю. Воспитание не позволяло Маккой спать с человеком, которого она не любит. В данный момент на примете у нее никого не было, и она боялась, что, скорее всего, в ее рабочем графике как главнокомандующего этой страны не останется места для романтического ужина при свечах и прогулок при луне.

Рэмзер указал на дальний конец комнаты.

— Кресло-качалка у окна — точная копия той, в которой сидел мистер Линкольн в театре Форда в вечер убийства. Многие люди чувствуют здесь его присутствие. А кое-кто из персонала даже отказывается входить в эту комнату. Кстати, моя собака Тутси тоже. И лает она, только когда проходит мимо двери спальни Линкольна. Ее невозможно заставить переступить этот порог.

— Вы хотите сказать, что верите в привидения? — с улыбкой спросила Маккой.

— Верю, — ответил Рэмзер более серьезно, чем ей хотелось бы. — В этом помещении невозможно находиться и не чувствовать, что за тобой постоянно наблюдают несколько пар глаз. Не знаю, стоит ли употреблять слово «привидение» в прямом смысле, возможно, лучше сказать «дух». «Дух прошлого». Кабинет президента — это как живое существо. Не вы привносите что-то в него, а он привносит в вас. — Рэмзер прошел мимо кровати к узкой двери. — Здесь находится гостиная Линкольна. Отличное местечко, куда можно на минуту-другую сбежать от дел. Я прихожу сюда, если хочется побыть одному. Когда вы станете хозяйкой Белого дома, у вас не часто появится возможность побыть в одиночестве.

— У меня такой возможности хоть отбавляй каждую ночь, когда я отправляюсь спать. В том, что я не замужем, есть свои преимущества.

Рэмзер улыбнулся:

— Никто не говорит, что попасть сюда — пара пустяков. Нам всем приходится чем-то жертвовать.

Семейное положение и внешность Маккой были главной мишенью ее противника по президентской гонке. Она была предрасположена к полноте, а потому ее нельзя было назвать красавицей — ни в прошлом, ни в настоящем. Волосы она носила коротко подстриженными, и ее устраивал их естественный седой цвет. Она предпочитала свободные черные брючные костюмы, потому что только в них не напоминала гигантский дирижабль, и не носила контактные линзы, от которых глаза страшно зудели. Предвыборной кампанией Маккой руководила афроамериканка, а ее пресс-секретарем был гей из Гринвич-Виллидж. Все это позволяло ярым противникам Маккой выставлять ее толстой четырехглазой коровой-лесбиянкой, которая собирается набрать в кабинет министров геев, негров и прочих нехристей. Бальзам победы только начинал залечивать раны, нанесенные ее чувствам.

— Хотите присесть? — предложил Рэмзер.

— Конечно.

Маккой поняла, что этот вопрос задан не из простой любезности. Волнение Рэмзера не ускользнуло от ее внимания, когда еще час назад они отправились на экскурсию по Белому дому.

— У меня ноги огнем горят, — улыбнулась она. — Такое ощущение, словно с самого февраля не отдыхала.

Рэмзер сел в кресло напротив нее. Несколько секунд они сидели молча. По крыше барабанил дождь. В окно ударил случайный порыв ветра. Заскрипела какая-то балка. Если не считать недавнего косметического ремонта и «Стингеров», легко забывалось, что Белому дому уже более двухсот лет. Наконец Рэмзер сказал:

— Насколько я знаю, недавно с вами беседовал Эд Логсдон.

— Да, у нас с председателем Верховного суда был интересный разговор.

— Я понимаю, что между вами и мной не очень много общего, но, как хозяин этого кабинета в течение последних восьми лет, я бы хотел попросить вас — причем настоятельно попросить — еще раз рассмотреть его предложение.

— Тайные общества и кулуарные обсуждения — это не мой стиль, господин президент.

— Пожалуйста, зовите меня Гордон. Пора мне отвыкать быть президентом.

— Гордон, — послушно повторила она. — Я победила под лозунгом «Голос народа». Vox populi. Народ сам избрал меня. Вряд ли моим избирателям понравится, если я буду тайком заседать в каких-то прокуренных клубах и принимать решения у них за спиной.

— Мне тоже так раньше казалось. Но наша должность подразумевает чудовищную ответственность. Именно поэтому я и согласился вступить в Комитет. Видите ли, ответственность президента не ограничивается рамками доверия, оказанного нам избирателями, и распространяется до самых глубин американской идеи.

— Вы считаете, что обычные граждане не способны понять эту идею?

— И да и нет. Люди эгоистичны по своей природе. Помните, что говорил Марк Твен? Нельзя верить человеку, который не голосует своим кошельком. Средний избиратель исходит из личного благосостояния и благополучия своей семьи. Стал он богаче или нет за прошедшие четыре года.

— А что в этом не так?

— Ничего. Я и сам такой же. Но президент не может принимать решения, которые повлияют на судьбу страны в течение столетия, руководствуясь тем, угодит он или нет избирателю в ближайшие полгода.

— Услышать такое от человека, которому требуется голосование по вопросу, какой костюм носить, синий или серый, — это уже кое-что.

Рэмзер не обратил внимание на ее колкость.

— Вы ответственны прежде всего перед страной и только потом — перед народом.

— По-моему, это одно и то же.

— Не всегда. Бывают случаи, когда только президент решает, как поступить в данной ситуации. Даже без дебатов в конгрессе. Без опросов общественного мнения, на которые, признаюсь, я слишком сильно полагался. Давайте посмотрим, получится ли у вас по-другому! Когда надо действовать быстро и недвусмысленно. И без лишнего шума. Доверие, которое нам оказано, подразумевает и эту возможность.

— По-вашему, люди хотят, чтобы им лгали?

— В сущности, да. Они ждут, что высшее руководство страны примет решение в интересах народа. Непростое решение, с которым в ближайшем будущем они могут и не согласиться.

— И именно для этой цели существует Комитет?

— Да. Таким он был создан в тысяча семьсот девяносто третьем году.

— Председатель Верховного суда Логсдон рассказал, какую роль Комитет сыграл в Договоре Джея.

— Потише, пожалуйста, иначе нам придется переписывать учебники истории, — вполголоса произнес Рэмзер.

Маккой не улыбнулась его шутке.

— И было что-то еще, кроме этого?

— Многое.

— Например?

— Пока вы не вступите в Комитет, я не имею права ничего вам рассказывать. Однако замечу, не было ни одного случая, когда бы я не согласился с действиями Комитета.

— Всегда считала вас человеком, который по ночам спит спокойно.

— Джефферсон, Линкольн, Кеннеди… Это большая честь — стать членом Комитета. Существуют вопросы, которые требуют вашего внимания.

— Я уверена, что они все найдут отражение в секретной папке, которую каждое утро будет мне вручать директор Центрального разведывательного управления.

— Возможно, что и нет.

Маккой подалась вперед:

— Я не разделяю вашего пессимизма в отношении американского народа и всегда считала, что, если сказать народу все прямо, без прикрас, он более чем способен принять правильное решение. Гордон, ваша беда в том, что вы никогда не доверяли народу. Хотя, возможно, не только ваша. Мы почему-то убедили себя, что народ, граждане — наши мужья и братья, лучшие друзья, — хотят, чтобы их обманывали — вводили в заблуждение, уверяя, что та или иная ситуация хуже или лучше, чем на самом деле. Значительнее, ужаснее, опаснее… У меня на этот счет другое мнение. По-моему, народ уже достаточно наслушался всяких глупостей и просто хочет знать, каково в действительности положение дел.

— Мэг, все это хорошо для предвыборной кампании. Но не в реальном мире, к сожалению. Поверьте, народ не интересует истинное положение дел. В большинстве случаев оно просто пугает.

— Ну, посмотрим.

Рэмзер склонил голову и вздохнул. Когда он снова поднял взгляд, его лицо побледнело. Он даже как-то постарел.

— Полагаю, это ваш окончательный ответ.

— Нет, Гордон, это не окончательный ответ. А окончательный ответ такой. Эпоха, когда группка жирных котов, этих всемогущих финансовых воротил, закулисно творила свои дела, закончилась. Я не собираюсь вступать в Комитет, потому что Комитета больше не будет. И первое, что я сделаю, после того как завтра принесу присягу, — я с корнем выкорчую всех вас, интриганов.

— Как вы себе это представляете?

— У меня в газете «Пост» есть друзья. Им будет невероятно интересно узнать все то, что вы рассказали. На таком фоне и Уотергейт поблекнет.

— С помощью прессы?

Сенатор Маккой кивнула:

— По-моему, это как раз заинтересует Чарльза Коннолли.

— Да, Мэг, вы правы, Чарльзу Коннолли ваша история наверняка понравилась бы. — Он пристально поглядел ей в глаза. — Мне очень жаль, Мэг.

У сенатора Маккой по спине побежали мурашки. В голосе Рэмзера она услышала какое-то особое чувство. Президент США как будто выражал соболезнования.

43

— Профессор Уолш?

Взлохмаченный бородатый человек, в черном вязаном свитере и очках в черепаховой оправе, поднял взгляд от письменного стола.

— Сейчас неприемные часы, — хрипло произнес он. — Приходите в понедельник или пятницу с десяти до одиннадцати. Часы приема указаны на двери и в вашем учебном плане. Если, конечно, вы потрудились заглянуть в него.

— Профессор Уолш, я Дженнифер Дэнс. На старшем курсе посещала ваш семинар… историческое общество…

Бледно-голубые глаза за толстыми линзами оживились.

— Дженнифер? Дженнифер Дэнс? Вы?

Дженни нерешительно вошла в кабинет.

— Здравствуйте, профессор. Простите, что беспокою. Но для меня это очень важно, иначе я бы не пришла.

Уолш поднялся и жестом пригласил ее войти.

— Какая чепуха! Заходите! Я принял вас за одну из моих теперешних «гениальных» студенток, которые беспокоятся о своих отметках. Знаете, какие они сейчас… Не поставишь им высший балл, все — ты враг номер один. Лентяи неблагодарные — вот кто они такие.

Профессор Уолш обогнул стол и протиснулся мимо книжного шкафа, набитого до отказа. Широкоплечий, крепкого сложения, он больше походил на горца, чем на университетского профессора американской истории и президента Нью-Йоркского исторического общества.

— Все еще водите экскурсии по городу?

Дженни прикрыла за собой дверь.

— Уже нет. Сейчас я учу — преподаю в школе Крафта для трудных подростков.

— Учите? Браво! Помните мой девиз: «Те, кто могут, учат… а остальных — к чертям»? Господи, вы только на нее посмотрите! Как же давно мы не виделись!

Уолш с радостью ее обнял.

— Восемь лет.

— Ш-ш-ш! — профессор приложил палец к губам. — Не напоминайте, что мне уже шестьдесят. И никому не говорите. Теперь ведь повсеместный культ молодых. Новому заведующему кафедрой сорок. Сорок! Можете себе представить? В таком возрасте я еще отращивал себе бачки.

Дженни улыбнулась. Сколько времени она провела в этом кабинете, когда была студенткой! На старших курсах она была ассистентом у профессора Харрисона Уолша, и, кроме того, он был руководителем ее дипломной работы. Профессора бывают трех видов: те, которых студент ненавидит, те, которых студент терпит, и те, которых студент обожает. Уолш относился к последней категории. Он был громогласный, разговорчивый и по уши влюбленный в свой предмет. Что было, если студент приходил с невыполненным домашним заданием! Он либо отправлялся вон из класса, либо целый час терпел такие мучения, какие врагу не пожелаешь.

— Присаживайтесь, детка, — сказал Уолш. — Вы как-то бледно выглядите. Кофе? Горячий шоколад? Может, чего покрепче?

— Все в порядке, — ответила Дженни, — просто немножко замерзла.

Она бросила взгляд за окно. Из кабинета Уолша открывался вид на главный университетский двор — библиотеку — и статую Alma Mater, что, как известно каждому студенту Колумбийского университета, означает «кормящая мать». Небо превратилось в жемчужно-серый купол, который опускался все ниже и ниже, угрожая раздавить город под ним. В воздухе кружились снежинки. Порывы ветра швыряли их то в одну, то в другую сторону, не давая упасть на землю.

Харрисон Уолш сложил ладони как для хлопка.

— Что же все-таки вас привело сюда в такой пасмурный день?

— Один вопрос. Он касается прошлого.

— Насколько я помню, этот факультет все еще исторический, поэтому вы обратились по адресу.

Дженни, садясь, постаралась не морщиться от боли, потом поставила сумочку на колени.

— Этот вопрос касается одного клуба, — начала она. — Старого клуба. Я бы даже сказала — очень старого. Дата его основания относится к началу истории нашей страны. Что-то вроде масонской ложи, и в то же время это не совсем ложа. Этот клуб еще более закрытый. Он создан правительственными чиновниками, промышленными воротилами и вообще важными людьми. По-другому они называются Комитет или что-то в этом роде.

— А чем занимаются члены этого Комитета, после того как уже обменялись тайными рукопожатиями?

Дженни вспомнила слова Бобби Стиллман.

— Они шпионят, подслушивают, вмешиваются — помогают правительству проворачивать дела без согласия народа.

— Только не надо мне снова о них говорить, — расстроился Уолш.

Дженни подалась вперед:

— Вы хотите сказать, что знаете, кто это?

— Конечно, только, боюсь, вы обратились не в тот кабинет. Со всемирными заговорами лучше сразу к психиатру. Дженни, под ваш Комитет подпадает все что угодно, начиная с Трехсторонней комиссии и заканчивая Богемской рощей. И даже Совет по международным отношениям можно притянуть туда же. Невидимая рука, качающая колыбель.

— Это не заговор, профессор, — серьезно ответила Дженни. — Такая группа реально существует. Они пытаются влиять на политику правительства в свою пользу.

— И этот клуб действует до сих пор?

— Определенно.

Уолш прищурился. Взяв пресс-папье, сделанное из снарядной гильзы времен Первой мировой войны, он задумчиво перебросил его с руки на руку.

— Тогда ладно, — наконец сказал он. — Первое, что приходит на ум, — это группа, во главе которой стоял Винсент Астор. Они называли себя «Комната» и помогали Биллу Доновану в тридцатые годы, когда тот организовывал Управление стратегических служб. Все на абсолютно добровольных началах. Бизнесмены — в основном богатые ньюйоркцы, — вернувшись из своих заграничных поездок, собирались на яхте Астора посплетничать за бокалом американского виски о том, что происходит в мире. Может, вы их имеете в виду?

— Нет. Эти господа озабочены тем, что происходит внутри страны, каким путем движется нация. И если кто-то не согласен с их курсом, они его убивают.

— Плохие парни.

— Пожалуй, — холодно согласилась Дженни, — да, плохие парни.

Уолш отложил пресс-папье и с шумом опустил локти на стол.

— Дженни, неужели вы правда верите, что они существуют?

Дженнифер только молча кивнула: из-за плохого самочувствия вдаваться в подробности не хотелось.

Уолш не сводил с нее внимательного взгляда.

— У вас что-то стряслось?

— Конечно нет. Просто любопытство, — ответила она.

— Точно?

На лице у Дженни появилась вымученная улыбка.

— А можно теперь попросить у вас чашечку кофе?

— Разумеется.

Уолш встал и подошел к заставленному всякой всячиной буфету. Достав одноразовый пенопластовый стаканчик, он налил из кофейника кофе.

Дженни отпила глоток.

— Вижу, у вас тут ничего не изменилось.

— Старый добрый кофеек «Максвелл Хаус». «Старбаксу» придется обойтись без меня.

Вернувшись за стол, он подождал, пока Дженни допьет. Прошло немного времени, и он задумчиво спросил:

— Что еще вы можете рассказать мне об этом «реально существующем» клубе?

Дженни постаралась припомнить еще что-нибудь из объяснений Бобби Стиллман.

— Вот, — сказала она. — Одна из их фраз: Scentia est potentia.

— Знание — сила. Хороший девиз для шпионской шайки. — Хлопнув рукой по столу, профессор сказал: — Нет, Джен, ничем не могу помочь. Это слишком ранний период. Я ведь занимаюсь двадцатым веком. Боюсь, не совсем моя область.

— Понимаю, но я просто подумала, вдруг вы знаете. Простите, что отняла у вас…

— Ничего страшного, — прервал ее Уолш. — А спросите-ка у Кена Гладдена. Он помешан на отцах-основателях. И если вы поторопитесь, то даже застанете его на месте.

44

Как всегда, в конце рабочего дня толпы людей хлынули на улицы. Девяносто минут сумасшествия — это трудящиеся массы Нью-Йорка покидают свои офисы и заполняют метро, поезда и паромы, направляясь домой. На спуске с Бродвея к Визи-стрит люди двигались такой плотной толпой, что яблоку негде было упасть. Все старались успеть до разгара бури.

— Просто иди вперед, — сказал Болден, догнав Алтею Джексон. — Смотри прямо перед собой. Я тебя хорошо слышу.

— Но, Том, что…

— Смотри вперед!

— Мы что, в строю маршируем?! — возмутилась Алтея.

Болден оглянулся через плечо. Несколько кварталов он следовал за Алтеей на расстоянии. Если бы он не знал, как она одевается, ее прическу, ее походку и манеру держать сумку, то уже раз пять потерял бы ее из виду. Невозможно было понять, следят за ней или нет.

— Ты нашла ее? — спросил он.

— Да, в больнице Нью-Йоркского университета. «В настоящее время находится на лечении» — вот что мне ответили.

— На лечении? И что это значит? Она в операционной? В каком состоянии?

— «В настоящее время находится на лечении». Больше ничего не говорят. Я задала им те же самые вопросы и ни на один не получила ответа.

Болден постарался не показывать отчаяние и тревогу.

— Ты говорила с доктором?

— Я смогла поговорить только с диспетчером.

— И что? Не могла сказать, что ты ее родственница?

— Томас, я пыталась, но из этого ничего не получилось.

— Ладно. Спокойно.

Они прошли несколько шагов и уткнулись в толпу, ждущую зеленого сигнала светофора. Другие пешеходы проталкивались сквозь стоящих на тротуаре людей, заставляя их невольно продвигаться вперед. Болден почувствовал, что попал в ловушку. Ему приходилось подавлять инстинктивное желание обернуться, чтобы посмотреть на лица стоявших сзади людей. Наконец светофор переключился, и через несколько секунд давление ослабло. Зажатые в толпе, Томас и Алтея перешли улицу.

— Мне страшно, — сказала Алтея, — сегодня в твоем кабинете было полно народу, твой компьютер забрали и увезли в коробках все папки с бумагами.

— Полицейские?

— Да нет же! Полиция уехала еще в два. Сразу после того, как мы с тобой виделись. Они-то вели себя достойно. А эти кто такие? — Алтея с отвращением покачала головой.

— Так кто же? — поинтересовался Болден. — Сотрудники компании? Может, из технического отдела?

— Я никогда их раньше не видела. Хотела проследить, чтобы твои личные вещи не пропали, так меня выставили за дверь! И даже жалюзи опустили! Говорят, что ты застрелил босса. Называют убийцей. Я пыталась сказать, что это был несчастный случай, но мне никто не верит. Только и твердят, чтобы я еще раз посмотрела новости по телевизору.

— Это что-то, да?

— Томас… ты правда не стрелял в него?

— Ты же была там и видела, что произошло.

— Да. По-моему, в него выстрелил охранник. Но когда я посмотрела новости… — Она покачала головой, как будто ничего не понимая.

— Алтея, это не я застрелил Сола Вайса. Я любил Сола. Да его все любили. И стрелял в него именно охранник.

Но в перевернувшемся вверх тормашками мире Томас и сам уже во всем начинал сомневаться.

— И ты не избивал бедняжку Диану Чамберс?

— Нет, Алтея, не избивал.

— Тогда почему они…

— Не знаю, — раздраженно ответил Болден. — Сам пытаюсь разобраться.

Сначала он хотел сказать Алтее, чтобы она забрала Бобби, своего сына, и на несколько дней уехала из города. Ведь, помогая Болдену, она подвергается огромной опасности. Но потом решил ничего не говорить. Наверное, самое безопасное для нее — выйти на работу завтра и послезавтра. А через месяц в банке найдут уважительную причину, чтобы ее уволить. Возможно, после завершения сделки по «Трендрайту».

— Что-нибудь про «Сканлон» нашла? — спросил он.

Алтея нахмурилась:

— Не много. В связи с армейскими заказами упоминается несколько раз в конце семидесятых. Военный инструктаж и все такое. В восьмидесятом году ее выкупила ассоциация «Дефенс». Цена не называется. Сделка прошла в секторе частных капиталовложений.

— «Дефенс». Никогда не слышал про такую ассоциацию. Ты поискала, кто они такие?

— Через девять месяцев после покупки «Сканлона» ассоциация «Дефенс» обанкротилась. Ничего другого найти не удалось.

— А ты посмотрела документы по банкротству?

— То есть?

— Ну, как проходила процедура.

— Ты имеешь в виду документы, по которым Микки Шифф числится директором компании?

Болден взглянул на Алтею:

— Шифф? В восьмидесятом он еще был в морской пехоте.

— А вот и нет. Согласно этим бумагам, подполковник Майкл Т. Шифф, уже уволенный в запас, занимал пост одного из директоров ассоциации «Дефенс», когда она пошла ко дну. А тот, другой, о котором ты просил разузнать… Рассел Кью… я даже не пытаюсь произнести это имечко… ну, в общем, он был президентом.

Болден задумался. Нельзя сказать, что его обрадовали эти сведения, но хоть какое-то начало было положено. Вопрос заключался в том, что случилось с корпорацией «Сканлон» в этот промежуток времени? Если «Дефенс» пошла ко дну, почему тогда гражданские наемники «Сканлона» с татуировкой ее логотипа на груди гоняются за ним по всему Манхэттену?

— Мир тесен, ничего не скажешь, — заметила Алтея.

— Это ты о Шиффе, работавшем на «Дефенс»? Ну да, согласен.

— Не только. Мистер Джаклин тоже работал на них.

— Как ты сказала? Ты имеешь в виду Джеймса Джаклина?

Если до этого момента Болден блуждал мыслями в далеком прошлом, то упоминание о председателе и основателе компании «Джефферсон партнерс» тут же вернуло его в сегодняшний день.

— Никогда не подозревала, что Микки Шифф работал с мистером Джаклином. По крайней мере, теперь хотя бы понятно, почему ты попросил меня пробить информацию по «Сканлону». Ты же отвечал за сделку по «Джефферсон партнерс».

— Прости, Алтея, день сегодня выдался трудный, и я не совсем улавливаю твою мысль.

— Джеймс Джаклин был председателем совета директоров ассоциации «Дефенс». Томас, ты как себя чувствуешь? Ты очень бледный.

В 1980 году Джеймс Джаклин покинул пост министра обороны, который занимал в течение четырех лет. Болден и не подозревал, что у Джаклина за плечами осталась к тому же обанкротившаяся компания. Вероятно, это было известно очень немногим.

— Со мной, Алтея, все в порядке. Просто не ожидал услышать такое о Джаклине.

— Его я тоже пробила. Статей очень много, поэтому принесла только те, что касаются «Сканлона» и ассоциации «Дефенс». — Она сделала паузу. — И еще одно. Знаешь, кому достались самые безнадежные долги ассоциации «Дефенс»? Нам! Банку «Харрингтон Вайс». «ХВ» — их самый крупный кредитор.

— И сколько?

— Пятьдесят три миллиона долларов.

Болден присвистнул.

Толпа двигалась медленнее, но все более напористо по мере приближения к входу на станцию метро «Всемирный торговый центр». Через высокое ограждение из проволочной сетки самосвалы, краны, бульдозеры и экскаваторы с того места, где стоял Болден, казались игрушечными. Как правило, вид эпицентра взрыва вызывал у него смешанные чувства — сначала злость, затем отчаяние, сменявшееся раздражением и жаждой битвы. В основном воспоминание о том, что уничтожено и больше никогда не вернется — призрак башен-близнецов, — пробуждало в нем какие-то нечеловеческие чувства.

— Тебе еще нужен список компаний, которые покупали и продавали твои клиенты?

— В нем «Сканлон» есть?

— Нет, сэр.

— Ладно, все равно посмотрю, — сказал Болден. — А то еще подумаешь, что зря старалась.

Алтея замедлила шаг и взяла Болдена под руку.

— Томас, ты уже не вернешься, да?

Болден накрыл ее руку своей.

— Давай скажем так: время моего пребывания в «ХВ» закончилось.

— А как же я?

— А ты оставайся. Работай как работала. Выберусь из этого дерьма — обязательно разыщу тебя. Мы же одна команда.

— У меня ведь есть Бобби.

— Он хороший мальчишка.

— Да. И он заслуживает лучшей жизни.

Какое-то время они шли молча.

— Видишь тот мусорный бачок? — спросил Болден, кивнув в сторону мусорного контейнера чуть впереди. — Положи пакет в него, а я через минуту заберу. Иди домой и никому не говори, что видела меня или говорила со мной.

— Как скажете, босс. — Алтея медленно опустила руку. — Вот еще кое-что для тебя — сняла по пути. — Болден взял ее за руку и нащупал пачку свернутых банкнот. Их взгляды встретились. — Пожалуйста, береги себя, — произнесла она. — Если с тобой что-нибудь случится, что я тогда скажу Бобби?

— Я сделаю все возможное.

— И невозможное тоже, пожалуйста. Ты говоришь, они заменили лицо того человека на твое. Эти люди переписывают прошлое. Так что не расслабляйся, иначе они перепишут и тебя, и меня.

45

— Простите, что больше ничем не могу помочь. Если что, звоните, всегда рад.

— Спасибо.

Дженни прикрыла дверь в кабинет профессора Махмуда Басрани и, подойдя к ближайшему стулу, тяжело опустилась на него. За один час она посетила двух профессоров американской истории, адъюнкт-профессора, читающего лекции по политической системе, и специалиста по социологии. Их реакция варьировалась от недоумения до замешательства, но все сводилось к одному: никто не имел ни малейшего представления, о чем она говорит. Поиски закончились, не успев начаться. Уолш оказался прав. Не иначе — всемирный тайный заговор.

Слезы разочарования душили Дженни: она только попробовала разузнать хоть что-нибудь об этом клубе и тут же потерпела неудачу. «Но он правда есть! — хотелось ей крикнуть. — Они в меня стреляли. Хотите посмотреть рану? Куда уж реальнее?»

Усталость накрыла ее с головой, хотелось спать. Сильно болело плечо. Восемь недель беременности, и ей абсолютно некуда пойти и не к кому обратиться, не рискуя втянуть человека в крупные неприятности. А хуже всего то, что отец ее ребенка и человек; которого она действительно любит, сейчас спасается бегством и она ничем не может ему помочь. Дженни поудобнее устроилась на стуле, стараясь отыскать в душе ту искорку, из которой разгорится огонек надежды.

— Вы Дженнифер?

Перед Дженни стояла стройная рыжеволосая девушка. Но у нее хватило сил, только чтобы кивнуть в ответ.

— Я Пег Кирк, ассистент профессора Уолша. Гарри сказал, что вы приходили к нему сегодня, и рассказал о том, что вас интересует.

— О моем «клубе»? — полушутливо переспросила Дженни. — Я понимаю, что все это звучит глупо. Просто надеялась, может, здесь кто-нибудь свет прольет…

— Нет, не глупо, — серьезно заметила Пег.

Дженни смотрела на худенькую девушку, на ее простоватое лицо, озаренное широкой искренней улыбкой, и полные энтузиазма голубые глаза. Одета она была в потертые джинсы и свободную хлопчатобумажную рубашку. «Студентка, — подумала Дженни. — Она все еще искренне верит в науку. Господи, когда-то и я была такой».

— Спасибо за сочувствие, но я понимаю, что ничего не поделаешь.

Пег села на соседний стул.

— Не слушайте вы их! Все они старые перечники. Ничего знать не хотят, кроме своих лекций. Альтернативная история их, видите ли, не интересует.

— Альтернативная история?

— Ну, понимаете… история, которая могла бы быть. Или лучше сказать — история, которая действительно была, а затем ее переписали, правду скрыли или глубоко закопали.

— И вы занимаетесь такой историей?

Пег пожала плечами:

— Ну, не совсем. Но, между нами говоря, это единственный раздел в истории, который требует изучения. Все остальное писано-переписано вдоль и поперек — отцы-основатели, Гражданская война, политическая доктрина «Божьего промысла» О'Салливана… Про двадцатый век можно забыть. Там изучено вообще все. Нужно прочесть между строк и спросить себя: «А что, если?..»

— И вас интересует моя тема? — спросила Дженни, покачивая головой.

— Меня — не очень, — ответила Пег, — а вот Саймона, наверное, заинтересует. Вам к нему нужно. Scentia est роtentia. Ему такое понравится.

— Саймон — ваш друг?

— Саймон Бонни? Боже, конечно нет! Какой он друг! Я просто преклоняюсь перед его знаниями. Он преподаватель. Декан одного из факультетов университета в Глазго. И еще настоящий исследователь: в поисках правды он заглядывает в самые темные уголки истории.

«Запахло избитыми „Секретными материалами“, — подумала Дженни. — Дальше по курсу — Бермудский треугольник».

— В Глазго, — грустно улыбнулась она. — Вот где наконец-то нашлась помощь.

— Да ничего подобного, — возразила Пег. — Сейчас он не в Глазго, а здесь, у нас. В этом семестре профессор Бонни читает у первокурсников. Обязательно поговорите с ним.

— И он знает об этом клубе… ваш профессор Бонни?

— Если кто и знает, то это он. Вот хотите пример? — Ссутулившись, она придвинулась к Дженни. — Он знает, кто на самом деле убил Джона Кеннеди.

В старом, обшитом деревянными панелями шотландском пабе было темно. В воздухе висел густой запах пива. Сама она ни за что бы не выбрала такое место для встречи. Саймон Бонни с кружкой пива ждал у барной стойки. В пепельнице лежала недокуренная сигарета.

— Вы — Дженни?

— Профессор Бонни? — Дженни протянула ему руку. — Спасибо, что согласились встретиться так скоро.

— Не стоит благодарности, — ответил Бонни. — Как вы, наверное, заметили, моя приемная не слишком переполнена.

Высокий худой человек, этакая «жердь» в синих джинсах, помятой рубашке и твидовом пиджаке. Бледное лицо, беспокойные глазки-щелочки, нервные губы и выдающийся кадык. Шотландский вариант Икабода Крэйна, героя Вашингтона Ирвинга.

— Ваш звонок раздразнил мой аппетит. Клуб влиятельных господ, основанный двести лет назад, который правил страной, не спрашивая согласия народа. Scentia est potentia. «Знание — сила». Впечатляет.

Ну хоть какой-то интерес. Дженни почти обрадовалась.

— Правда? Вам это о чем-то говорит?

— Может быть, — сдержанно произнес Бонни. — Но прежде позвольте сообщить вам, что я все-таки позвонил Гарри Уолшу и проверил, так сказать, ваши честные намерения. Надеюсь, вы не возражаете. И он сказал, что вы чем-то взволнованы и его это беспокоит. А что, в самом деле есть причина для беспокойства?

— Нет-нет. — Дженни склонила голову и усмехнулась, будто в ответ на свои грустные мысли. — Я просто прочла кое-что… а профессор Уолш… ну, в смысле, Гарри был моим научным руководителем, когда я здесь училась. Вот я и подумала, что он может помочь.

— Он хороший человек, но всегда читает только благонадежные источники. Полностью доверяет им и все принимает за чистую монету. В этом и заключается проблема. История пишется победителями. Если вы правда хотите узнать истинное положение вещей, обращайтесь к побежденным… и посмотрите, как они излагают то или иное событие… ну и ищите те крупицы, что помогут вам взглянуть на историю их глазами.

— И вы этим занимаетесь.

— Да будет вам известно, мадам, я святой покровитель побежденных, — с гордостью произнес Саймон Бонни, поставив в конце высказывания жирную точку в виде жадного глотка пива. — Итак, что мы имеем? Scentia est potentia. Это ключ. — Он чихнул, вытер рот рукой и отчеканил: — Талейран.

— Простите, что?

— Не «что», а «кто». Шарль Морис де Талейран-Перигор. Или просто Талейран, министр иностранных дел при Наполеоне. Мошенник. Негодяй. Провидец. Патриот. В общем, интересный тип.

— А он-то тут при чем?

— Добрый друг Александра Гамильтона. В тысяча семьсот девяносто четвертом году они довольно близко сошлись. Талейран приехал в Филадельфию, сбежав от Робеспьера и террора. Эту заварушку еще называют Французской революцией, припоминаете?

«О нет! — подумала Дженни. — Доктринер, сорвавшийся с цепи!»

— И как именно это связано с клубом?

— Терпение, дорогая моя. Видите ли, Гамильтон и Талейран стали закадычными друзьями. Они оба были реалистами, и их обоих интересовали эффективные рычаги власти. Два подленьких гаденыша. Но какие умные, душа моя! Какие талантливые! Наполеон называл Талейрана «дерьмом в шелковых чулках», а Томас Джефферсон отзывался о Гамильтоне как о «злобном колоссе, которого надо остановить немедленно». Когда Талейран вернулся во Францию, их общение продолжилось в переписке. Все это есть в моей книге «Теневой правитель: Гамильтон с 1790 по 1800 год».

— Простите, профессор, наверное, я пропустила эту книгу. В последнее время я больше читаю романы в духе Джейн Остин.

— Не вы одна, — перебил Бонни, добродушно усмехаясь, чем удивил Дженни. — Весной следующего года книга выйдет в мягкой обложке. Уверен, второй раз вы ее не пропустите.

Дженни понимала, что он пытается сохранять непринужденный тон, но у нее едва хватило сил изобразить вымученную улыбку, а уж о том, чтобы смеяться, и речи не было. Боль мстительно пульсировала в плече, и Дженни уже не раз пожалела, что отказалась от обезболивающего.

— Так вот, возвращаемся к этим письмам, — продолжил Бонни, и взгляд его прищуренных зеленоватых глаз прямо впился в нее. — Видите ли, Гамильтон вовсе не скрывал, что посещает частные — понимайте как «тайные» — собрания в Длинном зале в таверне Фраунсиса в Нью-Йорке и в городской таверне в Филадельфии. Там собирались все большие шишки — Джордж Вашингтон, Джон Джей, Роберт Моррис и позже — Монро, Мэдисон и Пендлтон.

— А кто такой Пендлтон?

— Натаниэль Пендлтон. Друг Гамильтона. Юрист и судья. Был у него секундантом на дуэли века — Гамильтон против Бэрра.

— Ясно.

— Собрания начинались ровно в полночь. Сначала читалась молитва, самая любимая молитва Вашингтона, которую он не раз повторял в Вэлли-Фордж. Никакого алкоголя. Никаких ругательств. Курить тоже было нельзя. Обстановка жутко серьезная, и часто эти собрания затягивались до утра. Затем Вашингтон вел всю компанию на утреннюю службу в часовню Святого Павла, так же как он повел туда членов кабинета после своей первой инаугурации.

— А что они обсуждали?

— Об этом Гамильтон нигде не упоминает — еще та хитрая лиса, — но у меня есть кое-какие соображения на этот счет. Он намекал Талейрану, будто такие собрания нужны, чтобы помочь генералу Вашинггону — затем президенту — обходить законодательство или — что то же самое — быстрее осуществлять планы, за которые проголосуют лишь через полгода.

Дженни не хотела верить.

— Это тот самый Гамильтон, который участвовал в написании Конституции и составлял разные документы федералистов? Он фактически создал Конгресс. Зачем же ему узурпировать власть Конгресса?

— Например, понял, что заблуждался? — Бонни перевел дух и огляделся, словно искал место, с которого начать рассказ, в закоулках паба. — Шел тысяча семьсот девяносто третий год. Всюду, куда Гамильтон ни смотрел, он видел, что страна разваливается на части. Слишком много узких, местнических интересов. Каждый сам за себя. Фермеры в Пенсильвании хотят одного, банкиры в Нью-Йорке — совсем другого. Гамильтон считал, что страна должна быть большой. Фактически он был одним из первых, кто увидел все земли на запад до Тихого океана как естественную территорию Америки. Но у молодой республики, парализованной противоречивыми интересами, были подрезаны крылья. Поэтому требовалась сильная исполнительная власть, способная действовать решительно и без одобрения упрямого Конгресса. «Ваш народ, сэр, — настоящее чудовище», — писал он в одном из писем. Гамильтон не отказывался от мысли, что каждый мужчина имеет право голоса, но ему хотелось создать нечто такое, что не позволяло бы Сенату и Конгрессу мешать главе государства действовать по своему усмотрению. Джефферсон называл его монократом — наполовину монархист, наполовину демократ.

— Но ведь Гамильтон не хотел, чтобы страной управлял король. Он ненавидел монархию.

— До определенной степени это верно, но его высказывания свидетельствуют об обратном. «Любое сообщество разделяется на немногих и большинство, — писал он Талейрану. — Немногие — это богатые и благородные, большинство же — народные массы. Народ подвижен и изменчив. Он редко выносит правильные решения или суждения. Поэтому в правительстве следует отдавать однозначное предпочтение первой группе, которая будет сдерживать нестабильность второй». Под «предпочтением» он подразумевал президентство и, кстати, считал, что четыре года — слишком короткий срок. Он предлагал десять лет. Если и не монарх в полном смысле этого слова, то тогда монарх во всем, кроме названия.

— Но что они делали… Вашингтон, Гамильтон и другие? Вы сказали, что у вас есть соображения на этот счет.

— Могли убить кого-нибудь.

Дженни недоверчиво посмотрела на него:

— А может, они просто сидели за столом и разговаривали?

— Да уж, разговоров было много. В этом не сомневайтесь. Но не забывайте, с кем мы имеем дело. Эти джентльмены были солдатами, привыкшими проливать кровь, а не кабинетными генералами. В битве при Монмуте под Гамильтоном застрелили двух лошадей, а третью он загнал до смерти. Вашингтон много раз обходил свои войска под огнем противника. Эти люди были со смертью на ты.

— И кого же они убили?

— Мерзавца. Выскочку. Того, кто угрожал самому существованию республики. И значит, был врагом. Помните Договор Джея?

— Смутно. Какое-то соглашение, которое уберегло нас от войны с Британией.

— Именно так. Без этого договора война стала бы неизбежной… и в этом случае государство развалилось бы. В тот момент вы, янки, были слишком слабы, чтобы снова воевать с Англией. Тогда вам бы хорошенько наподдали. И страна не устояла бы — разделилась бы по той же схеме, что и во время Гражданской войны, — Север против Юга. И Гамильтон это понимал. Договор Джея — это самый важный документ, но об этом мало кто догадывается.

— И вы знаете, кого они убили?

— Это мой секрет. Прочитаете в следующей книге.

Дженни скептически покачала головой и поморщилась от внезапного приступа боли.

— Что у вас с плечом? — спросил Бонни.

— Ничего.

— Вы все время пытаетесь положить руку поудобнее, — заметил профессор, потянувшись к ней.

Дженни рефлексивно отпрянула:

— Осторожно!

— Так в чем дело? — снова спросил ее собеседник.

— В меня стреляли.

Бонни со вздохом поднял взгляд к потолку, затем сделал большой глоток пива и сказал:

— Мисс Дэнс, я вполне серьезно. В самом деле…

— Кто-то выстрелил в меня три часа назад из снайперской винтовки. Доктор сказал, что, скорее всего, пуля калибра 7,62. Задеты только мышцы, но болит здорово…

— Вы серьезно? — спросил он, поставив кружку на стойку.

— Серьезней не бывает.

— Бог ты мой! — воскликнул Саймон Бонни. Он вдруг непроизвольно заморгал, и его нижняя губа задвигалась, словно он что-то говорил про себя. Затем профессор вздрогнул, моргание и движения губы прекратились. — Но что тогда, ради всех святых, вы здесь делаете?!

— Пока не поздно, пытаюсь выяснить, что это за люди. Второй раз они вряд ли промахнутся. — Дженни указала на кружку. — Можно, я глотну?

— Господи! Да хоть всю. А еще лучше выпейте шотландского виски. За мой счет.

— Не могу — я беременна.

— Да, они стали еще злее. — Бонни взял из пепельницы потухшую сигарету, попробовал затянуться и положил ее обратно. — Тогда продолжайте.

— Как много вы хотите узнать?

Осторожно оглядевшись по сторонам, Бонни наклонился к Дженни.

— Я знаю, кто отправил посылку с сибирской язвой в Сенат, — прошептал он и заговорщицки кивнул. — Доверьтесь мне.

46

Положив сумочку на барную стойку, Дженни устроилась на табурете.

— Все началось прошлой ночью, — сказала она. — Недалеко от Уолл-стрит двое человек ограбили меня и моего друга.

— Хорошее начало дня, — заметил Саймон Бонни.

Дженни кивнула и подробно, ничего не опуская, пересказала ему события последних пятнадцати часов: как Гилфойл допрашивал Томаса о короне и Бобби Стиллман, как утром ее похитили из школы и как ранили на Юнион-сквер — все до того момента, когда человек под видом ее брата пытался проникнуть к ней в больницу.

— Вряд ли он хотел принести мне открытку с пожеланием скорейшего выздоровления.

— Да уж, — согласился Саймон Бонни. — Значит, у вас серьезные неприятности.

— Если вы уйдете, я не обижусь. Не хотелось бы втягивать вас в дела, которые вам…

— Нет-нет, какое там уйти! Ведь вы живой человек. Вы — самая настоящая жертва. Итак, scentia est potentia. И эта женщина — Стиллман — сказала вам, что это их девиз, да? Это ключ к разгадке. Гамильтон тоже любил эту фразу. Но, Дженнифер, откуда такие приключения? Почему они охотятся за вашим другом? Чем он занимается?

— Банкир. Работает в инвестиционном банке «Харрингтон Вайс», имеет дело с крупными инвестиционными компаниями, такими как «Атлантик», «Уайтстоун» и «Джефферсон партнерс». Он постоянно общается с миллиардерами, летает на частных самолетах в Аспен, старается убедить их купить какую-нибудь компанию и провести эту сделку через «ХВ».

— И кого-нибудь надул?

— Томас? Никогда! Он последний честный человек на свете и говорит, что все произошло по ошибке.

Поджав губы, профессор покачал головой, давая понять Дженни, что никакой ошибки здесь нет.

— А хотя бы одна из этих компаний связана с правительством? Или, к примеру, с ЦРУ?

— Конечно нет. Это же сектор частных капиталовложений, и здесь всем движет только выгода. По словам Тома, Шотландец Нат — самый жадный человек на планете. И самый лучший бизнесмен.

— Шотландец Нат?

— Это прозвище Джеймса Джаклина, главы компании «Джефферсон партнерс».

— Знаю я, кто такой Джаклин. Бывший министр обороны. Столп капитализма. Но секундочку, как, вы говорите, его прозвище?

— Шотландец Нат, — ответила Дженни. — Так его называют друзья. Не Томас, конечно, вы понимаете… а его закадычные друзья. Возможно, Джаклин и правда шотландец. А вам знакомо это прозвище?

Бонни опять заморгал как безумный.

— Шотландец Нат — прозвище Пендлтона, — объяснил он срывающимся от волнения голосом. — Натаниэля Пендлтона, близкого друга Гамильтона. И одного из членов этого клуба.

— Может, просто совпадение? — предположила Дженни, хотя ей самой в это не верилось.

— Вы когда-нибудь слышали такое прозвище раньше? — энергично спросил Бонни.

— Нет, но мы говорим о людях, которые жили больше двухсот лет назад, — заметила Дженни. — И сейчас их уже нет в живых.

— Ну почему же нет? Через восемь лет после основания клуба Гамильтон писал Талейрану, что они уже начали ротацию членов. Сначала ушел Вашингтон, затем он умер. Его место занял Джон Адамс. Был приглашен в клуб Галлатен, швейцарец по происхождению, занимавший в то время пост министра финансов США. Так почему бы клубу не существовать до сих пор? Вон масоны существуют уже тысячу лет. Так что двести — это не срок.

— Вы сказали, что Вашингтон состоял в клубе? Но он же президент.

— Как свидетельствует Гамильтон, он приходил на каждое собрание, и Джефферсон, кстати, тоже. Дальше мы можем только гадать. Смысл этого клуба в том, чтобы помогать президенту проворачивать такие дела, на которые конгресс вряд ли согласится. И они стреляли в вас, бедное дитя! Значит, теперь картина изменилась.

— Что-то не верится: слишком далекое прошлое.

— Но вам же рассказала об этом клубе ваша подружка Стиллман. Хотя на самом деле они называли себя Комитетом. Не суть. Важен масштаб. Вот где ключ к разгадке.

— Что вы имеете в виду?

— Обратите внимание на масштаб операции, целью которой было выследить и уничтожить вас и вашего друга. И можете не сомневаться, они хотят именно убить вас. На кону стоит целая страна. Да, милая моя, это масштаб! Только представьте, какие человеческие ресурсы задействованы! А технические? Чтобы выследить вас, надо прослушивать телефоны, иметь доступ к вашим GPS-сигналам! Нет, без правительства здесь никак не обойтись. Господи, они же подключили все ресурсы!

— Слишком скоропалительные выводы. — Разговоры о правительстве пугали Дженни: они казались или слишком надуманными, или вовсе безумными. — Нельзя развивать целую теорию, исходя всего лишь из прозвища. Да мало ли на свете шотландцев Натов!

— Уж поверьте мне, юная леди, очень мало. Я сам шотландец до мозга костей. Просто забыл надеть юбку. — Сложив руки на груди, профессор принялся расхаживать взад и вперед, то разговаривая с собой, то обращаясь к Дженни. — Я так и знал, так и знал, что клуб все еще существует! Я видел следы их действий, но мне никто не верил. Только и слышал отовсюду: «Бонни, ты сошел с ума!», «Бонни совсем свихнулся!» Но…

— Вы пытались следить за их деятельностью?

— Шутить изволите? Их следы в истории США повсюду. Кто, по-вашему, взорвал линкор «Мэн» в Гаванской бухте?

— Взрыв произошел в машинном отделении, — возразила Дженни. — Самовозгорание или что-то в этом роде. Я читала статью в «Нэшнл джиографик».

— Взрыв в машинном отделении? — Бонни покачал головой, словно жалея ее. — Самовозгорание? Это то же самое, что сказать: «Мы ни черта не понимаем!» К носу корабля прикрепили мину, и этот взрыв буквально вытолкнул Соединенные Штаты Америки в эпоху империализма. Меньше чем через полгода Тедди Рузвельт уже сражался за высоту Кеттл-Хилл в ходе Испано-американской войны тысяча восемьсот девяносто восьмого года, и через несколько лет Гавайи, Панама и Филиппины стали американскими территориями. Ту же участь готовили и Кубе с Гаити. Это был не взрыв в машинном отделении, а рождение США как мировой державы. Выход в свет, так сказать.

Дженни молча покачала головой. Но ее недоверчивая улыбка только подстегнула Бонни.

— А «Лузитания»? — спросил он. — Кто, по-вашему, подсказал немцам, что корабль по самое некуда загружен взрывчаткой?

— Его потопила подводная лодка. И вообще, хочется заметить, многие корабли тогда были потоплены. Это же разгар Первой мировой войны. Подводные лодки творили что хотели.

— Молодость и наивность! — воскликнул Бонни, но его взгляд тут же стал серьезным. — Седьмое мая тысяча девятьсот пятнадцатого года. Несмотря на неоднократные предупреждения о действии подводных лодок в близлежащих водах, капитан Чарльз Тернер ведет свой пассажирский лайнер прямо в район, где совсем недавно потопили три корабля. И еще: капитан замедляет ход судна и приближается к ирландскому берегу, где, как всем было известно, обычно поджидали в засаде вражеские подводные лодки. Пытался ли капитан Тернер предпринять какой-нибудь маневр, как любой богобоязненный человек, у которого на борту почти две тысячи душ? Пытался? Нет! Он повел судно прямо по курсу. Туман, сказал он, был причиной. Туман? И что? Что он высматривал? Какой-нибудь чертов айсберг. А был май, и, между прочим, теплый май. «Лузитанию», четырехтрубный лайнер, отправила на дно всего одна торпеда. За восемнадцать минут! Четыре трубы! Огромный, как библейское чудище, пароход. Одна паршивая немецкая торпеда, где взрывчатки-то было килограммов десять! Кто ж этому поверит?! Все прошло по специально продуманному сценарию. Тысяча сто девяносто пять душ отправились в ту ночь к Богу. Но капитана Тернера среди них не было. Он-то, понятное дело, спасся. А через полтора года американская пехота уже бежала в атаку. Элвин Йорк, Ден Дейли и остальные янки отбили у немцев лес Белло. Надеюсь, вы не думаете, что все это случайности, а? Вы не можете так думать! Во всяком случае, после сегодняшних событий. В борьбу вступили некие силы. И кстати, не обязательно темные. Их можно назвать очень даже просветленными.

— Ладно, но трагедия с «Лузитанией» тоже произошла почти сотню лет назад.

— Хорошо. Тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. Тонкинский залив. Не можете же вы считать, что северовьетнамский патрульный катер по глупости открыл огонь по американскому эсминцу?

— Профессор, все это похоже на бред о тайных мировых заговорах.

— Неужели? Но прежде чем вы разгромите мои теории заговора, я бы предложил вам взглянуть на себя в зеркало. Вы, дорогуша, объект еще одного назревающего «заговора».

— Я?

Бонни мрачно кивнул:

— Завтра-послезавтра кто-нибудь подойдет к вам, приставит пистолет к спине и нажмет на спусковой крючок. И все — гуд бай, Дженни, гуд бай, беби. Полиция скажет «ограбление». Ну, или «немотивированное убийство». Все согласятся, что да, трагедия, конечно, но дело закроют. Только начните бормотать что-нибудь про клуб, и вы увидите, как на вас посмотрят.

— Но… но… — Дженни чувствовала себя совсем брошенной и жутко одинокой. Взяв кружку, она допила оставшееся пиво. — Господи! — чуть слышно вздохнула она.

— Все эти события обязательно должны быть где-то записаны, — почти шепотом произнес Саймон Бонни. Его взгляд снова стал полоумным, а нижняя челюсть задергалась во все стороны сразу. — Гамильтон был педант и строго следил за ведением протоколов, чтобы потомки узнали о его полезных для страны деяниях. Отцы-основатели всегда были страшно тщеславны: всех их волновало, как они будут выглядеть в истории. Поэтому и строчили без устали — дневники, письма или газетные статьи. И каждый пытался переплюнуть другого. И Шотландец Нат от других не отставал, тоже вел записи. Должен был вести. Из них только он один не состоял на правительственной службе. Ясно, что многие собрания проходили и у него дома. Он жил на Уолл-стрит по соседству со своим лучшим другом, мистером Гамильтоном. — Профессор вдруг замолчал и испуганно посмотрел на Дженни. — У вас нет его сейчас при себе? Телефона?

— Есть, только это телефон доктора. Случайно схватила, когда уходила из больницы.

Бонни достал бумажник, торопливо отсчитал банкноты и бросил на стойку бара.

— Десять? Этого хватит… А, черт, дал двадцатку. — Он схватил с табурета кепку, плащ и шарф. — Выбросьте его… с таким же успехом можно установить на голове маячок.

— Но они не знают, что телефон у меня.

— Почему вы так уверены? Если уж они знают, что вы случайно ранили своего брата из пневматического пистолета… Не хочу даже представлять, как они докопались до этой информации. Может, с папочкой поговорили по телефону, как думаете? Масштаб, моя дорогая, масштаб! Оглянитесь вокруг! И это правительство самое большое во всем треклятом мире!

— Но…

— Никаких «но»!

Страдальчески вздохнув, Саймон Бонни бросился к двери.

47

На сестринском посту доктор Сатиен Патель снял трубку телефона:

— Слушаю.

— Это детектив Джон Франсискас, тридцать четвертый полицейский участок, значок М1868. Как я понимаю, вы врач, который оказывал медицинскую помощь Дженнифер Дэнс.

— Да, у нее огнестрельное ранение. Потребовалась дезинфекция и обработка раны, но ничего особенно серьезного.

— Все прошло хорошо?

— Просто отлично, — подтвердил Патель.

— Она сейчас в больнице? Мне необходимо задать ей несколько вопросов по поводу этого ранения.

Патель замер у сестринского поста пункта первой помощи, прижав трубку к уху.

— Несколько часов назад мисс Дэнс покинула больницу.

— Ее выписали?

— Нет, она сама ушла. Видите ли, пришел мужчина, который назвался ее братом и хотел ее повидать. Она почувствовала что-то неладное и настояла, чтобы ее немедленно отпустили из больницы.

— И этот мужчина был… в больнице?

— Да, был. После ее ухода я столкнулся с ним в коридоре.

— И что он сказал?

— Ничего. Просто развернулся и ушел. Детектив, вы хотите связаться с мисс Дэнс?

— Да.

— Чтобы она не привлекала внимания, я дал ей свой халат, а там в кармане остался мой сотовый. Надеюсь, она его нашла. — Патель продиктовал номер. — Попробуйте дозвониться до мисс Дэнс. В такую погоду женщине в ее положении не стоит находиться на улице, рискуя своей жизнью.

— Вы, кажется, сказали, что рана несерьезная?

— Я говорю не о ранении. Мисс Дэнс на восьмой неделе беременности. При таком стрессе, как у нее, и у более сильной женщины может случиться выкидыш.

Последовала продолжительная пауза. Томас Болден не сводил взгляда с телефона. От напряжения, с которым он имитировал хриплый голос детектива, запершило в горле. Это был последний шанс: он уже двадцать раз пытался дозвониться до Дженни, и все безуспешно.

— Детектив, вы меня слышите?

— Да, слышу, — ответил Болден. — Благодарю за информацию.

В одних спортивных трусах и носках Болден стоял в задней комнате прачечной «Мин Фун» в Чайна-тауне, прижимая к уху сотовый Алтеи.

— Дженни, ну пожалуйста, ответь! Сними трубку. Дай мне знать, где ты.

Через четыре звонка включился автоответчик доктора Пателя: «Здравствуйте, вы позвонили по телефону…»

С силой выдохнув сквозь сжатые зубы, Болден повесил трубку. Вокруг него мужчины и женщины катили гигантские холщовые корзины с грязной одеждой к огромным стиральным машинам, раскладывали на гладильных досках рубашки, а затем большими стопками отправляли их на упаковку.

Когда Болден только поступил в Принстон, он рассматривал прачечную «Мин Фун» как свой личный филиал магазинов «Барниз». Каждые несколько месяцев он поездом добирался до города, чтобы покопаться в корзинах с отказами: там можно было найти рубашки от Ральфа Лорена в идеальном состоянии за пять долларов и выходные брюки — за десять. Сегодня рубашки стоили десять баксов, а брюки — двадцать. Синий блейзер, который он выбрал, обошелся ему в пятьдесят. Если где и можно было спрятаться, то только в Чайна-тауне. Отдельный замкнутый мир в большом мире.

На восьмой неделе беременности.

Почему она ему не сказала? Вздыхая, Томас злился на себя. Она хотела рассказать ему за обедом, но он был слишком занят своими проблемами. Но почему раньше не сказала? Например, после торжественного приема прошлой ночью, или когда они лежали в постели в воскресенье утром, или в любое другое время после того, как сама узнала? Что он такого сделал, чтобы она не решилась ему признаться? И он знал ответ: все дело в нем самом. Он эмоционально отдалился от нее, финансовый гений, который в ореоле своей славы думает только о себе. Она намекала ему прошлой ночью, и что он сказал? Что она хочет проглотить его с потрохами. Вот сморозил, дурак! Болден сел и потер лоб. Отец! Скоро он станет отцом.

Постепенно улыбка осветила его лицо. Из всего, что он узнал сегодня… Он скоро станет отцом. Чудесно! Нет, больше чем чудесно. Восемь недель беременности. Малыш родится в сентябре. Томас покачал головой. Отец! Он и не ожидал, что от этой новости сделается таким счастливым. Не ожидал, что почувствует… такую свободу. Да, именно так. Свободу. Как будто впереди замаячил свет — свет в конце туннеля. Наконец-то он увидел его. Наконец-то. Отец.

А затем радость потускнела.

Восемь недель беременности. И они стреляли в нее. Навели ружье и выстрелили, будто в животное. Необузданная ярость захлестнула Томаса. Его била дрожь, кровь прилила к лицу. Нет, он этого так не оставит!

Болден перебирал бумаги, которые принесла ему Алтея. Вот оно — черным по белому. Корпорация «Сканлон» принадлежала ассоциации «Дефенс», в которой одним из директоров числился Микки Шифф, а возглавлял ее Джеймс Джаклин. Когда «Дефенс» обанкротилась, Шифф перебрался в «Харрингтон Вайс». Джаклин снова метнул кости, организовав «Джефферсон партнерс» с Ги де Вальмоном, который в то время только что стал компаньоном в «ХВ». Был ли это удачный обмен? Шифф отправляется в «Харрингтон Вайс», а де Вальмон — в «Джефферсон партнерс». Своего рода компенсация за пятьдесят миллионов, списанных, когда ассоциация «Дефенс» пошла на дно? Здравый смысл подсказывал, что Сол Вайс никогда больше не вложит ни единого цента в предприятия Джаклина. И все-таки за двадцать лет совместного пути между «Джефферсон партнерс» и «ХВ» установилась крепкая связь. «ХВ» вкладывал деньги во все фонды, организованные «Джефферсон партнерс», и эти инвестиции хорошо окупились. Прибыль нередко составляла восемьдесят, сто и даже больше процентов. До недавнего времени…

Сектор частных капиталовложений разрастался все больше и больше. «Перебор» — вот слово, которым можно было описать сложившуюся ситуацию. По-прежнему большую часть сделок проводили все те же пять-шесть компаний-гигантов. Когда какая-нибудь компания выставлялась на продажу, все шестеро предлагали свою цену. В результате получался аукцион. Один-два конкурента выбывали, но остальные с жаром набивали цену, поднимая планку до сотни миллионов долларов, двухсот миллионов, миллиарда. С каждым витком доход от инвестиций снижался. Простая математика: доход равнялся сумме, полученной при продаже компании за вычетом суммы, уплаченной при ее приобретении.

Здесь-то и крылась проблема. «ХВ», как и большинство крупных пенсионных фондов, фондов колледжей и инвестиционных банков, вкладывал деньги во все фонды, создаваемые его же клиентами. Этот способ — диверсификация — удерживал риск в пределах допустимого. Однако получалось, что, в сущности, «ХВ» играл против себя. Когда компания «Джефферсон партнерс» перебивала цену, предложенную компанией «Атлантик», она пользовалась деньгами «ХВ». Но и когда «Атлантик» делала ответный ход, тот же «ХВ» выдавал ей на это деньги. Очень похоже на игру в покер с самим собой.

Дело в том, что «ХВ» не мог инвестировать только совместно с «Джефферсон партнерс». «Атлантик» (и другие компании в этом секторе) восприняли бы такое поведение как вескую причину для прекращения дел с «ХВ». Комиссионные, а не доход с инвестиций — вот на чем зарабатывал банк «Харрингтон Вайс».

Проанализировав снижение доходов «ХВ» от инвестиций в крупные компании-спонсоры, Болден подал Солу Вайсу служебную записку, в которой вносил предложение, чтобы банк прекратил вкладывать деньги в мегафонды, а искал менее крупные, а значит, и более агрессивные фонды, деятельность которых сосредоточивалась на покупке компаний стоимостью менее миллиарда долларов. Потенциальный доход был бы заметно выше, как, впрочем, и риск. Но в этом случае, по крайней мере, они не играли бы против себя.

В частности, «Джефферсон партнерс» демонстрировала заметное снижение прибылей.

«Джефферсон партнерс». Эта компания возвращалась к ним снова и снова.

Болден просмотрел составленный Алтеей список компаний, которые его основные клиенты покупали и продавали за последние двадцать лет. Снова и снова его взгляд возвращался к колонке, распечатанной под названием компании «Джефферсон партнерс»: «ТруСайн», покупка — 1994 г., продажа — 1999 г.; «Нэшнл бэнк дэйта», покупка — 1991 г., продажа — 1995 г.; «Уильямс сателлит», покупка — 1997 г., продажа — 2004 г.; «Трайтон аэроспейс», покупка — 2001 г. До сих пор не продана. И на этом список не кончался.

«ТруСайн» была одним из основных операторов на рынке интернет-услуг, который ежедневно обслуживал более двадцати миллиардов веб-узлов и адресов электронной почты. Кроме того, она управляла крупнейшей телекоммуникационной сетью в мире — сотовый роуминг, передача СМС, определение телефонного номера, а также на ее долю приходилось более сорока процентов всех трансакций по электронным платежам в Северной Америке и Европе.

«Нэшнл бэнк дэйта» проводила чековые взаимозачеты. Ее клиентами были более шестидесяти процентов банков страны.

Холдинг «Белл нэшнл» был главным поставщиком телефонных услуг в Среднеатлантическом регионе.

Все эти компании давали «Джефферсон партнерс» свободный доступ к частной электронной почте и банковским и кредитным историям, телефонным и спутниковым средствам связи, информации по страховке и медицинской карте и многому другому. Все вместе они представляли собой сеть, с помощью которой можно было вторгнуться в жизнь любого, у кого есть сотовый телефон или действующий банковский счет, кто пользуется кредитными картами или банкоматами, у кого есть медицинская страховка или кто регулярно путешествует. Короче говоря, они могли шпионить за любым американцем от поселка Саг-Харбор на острове Лонг-Айленд до Сан-Диего в Калифорнии.

А теперь и «Трендрайт». Сделка, которую Болден принес им на блюдечке с голубой каемочкой. «Трендрайт» — сообщник «Джефферсона», компания, занимающаяся исследованием потребительских ссуд, которая могла предложить полный обзор состояния дел у каждого американского потребителя.

А «Сканлон»? Похоже, она исчезла, но не умерла. В самом конце списка Алтеи стояла компания, купленная «Джефферсон партнерс» еще во времена создания их самого первого фонда, в 1981 году. Корпорация «SI», Маклин, штат Вирджиния. До сих пор компания не продана.

«Сканлон» была частной армией «Джефферсон партнерс». Крепкие парни по требованию.

Болден попробовал еще раз дозвониться до Дженни. Снова включился автоответчик, и Томас повесил трубку. Затем он набрал справочную и попросил соединить с компанией «Прелл ассошиэйтс».

— Мне нужен Марти Кравиц, — произнес он, когда на другом конце провода ответили. — Скажите, это Джейк Фланнаган из «ХВ». И что очень срочно. И побыстрее там! Не хрен лодырничать!

— Простите, сэр? — обиженно переспросил чопорный голос.

— Вы что, плохо слышите? И передайте слово в слово, любезная.

Джейк Фланнаган, начальник Болдена в «ХВ», славился на Уолл-стрит своей грубостью. В деловых кругах его называли «горлодер». Он иногда приводил в банк трех своих сыновей. Спокойные, приятные ребята, всегда одетые в блейзеры. Так вот, прикол в том, что папаша называл их не иначе как Засранец Первый, Засранец Второй и Засранец Третий.

— Минуту, сэр, сейчас соединю.

Болден прошел в дальнюю часть прачечной и зашел в одну из ванных комнат. Там, куда он собирался, требовался костюм. Когда в трубке послышался голос Марти Кравица, он прикрыл дверь.

— Джейк, ты до смерти перепугал мою секретаршу! — сказал Кравиц.

— Пусть не артачится! — ответил Болден, имитируя южный выговор Фланнагана. — Да и потом, ей по-любому экстрима не хватает. Так что я ее взбодрил.

— А я уж надеялся, что с возрастом ты стал мягче, — ответил Кравиц, бывший специальный агент нью-йоркского отделения ФБР.

— Я тебе что, бутылка вина?

— Ну как там у вас?

— Так ты уже слышал? Какое несчастье! Сола убили.

— Вся Уолл-стрит в шоке. Босс от нашей компании выражает соболезнования. Аллен хотел поговорить по телефону с Микки, но тот был занят с полицией. — Вдруг голос Кравица изменился: он стал тихим и таким сладко-доверительным. — Что ж у вас там все-таки происходит? В новостях говорят, был какой-то спор, связанный с проблемами на работе. Я видел ролик по телевизору, но ни на секунду не поверю, что он подлинный. Выглядит так, будто вы, ребята, решили того парня посадить. Кажется, Болден его зовут? Что он сделал-то? Проворачивал свои делишки на стороне? Или подделал документы? Может, с секретаршами спал? За что его так?

— Только между нами, ладно?

— Даю слово моей компании. Ты ж понимаешь, Аллену придется рассказать.

— Ну, это без проблем.

«Аллен» — это Аллен Прелл, а «Прелл ассошиэйтс» — компания, носившая не только имя своего основателя, но и присущий ему стиль безжалостной деловитости и абсолютной секретности, самое продвинутое в мире частное детективное агентство. Инвестиционные банки обращались к услугам этой фирмы так часто, что ее прозвали «Частное око Уолл-стрит». «Харрингтон Вайс» нанимал Прелла разнюхивать всю подноготную об интересующих его фирмах и собирать негласное досье на каждого вновь нанимаемого сотрудника. Но сфера деятельности «Прелл ассошиэйтс» не ограничивалась рамками финансового мира.

Правительство обращалось к Преллу, когда надо было разыскать украденные солидные средства. Агентство, например, помогло госпоже Аквино отыскать миллиарды, прикарманенные бывшим президентом Филиппин Маркосом и его супругой. Оно откопало и несколько меньшие суммы, которые переводил на свои счета гаитянский диктатор Бэби Док Дювалье. А совсем недавно помогло отыскать четыре миллиарда долларов, которые якобы были припрятаны в Ливии (и не только) Саддамом Хусейном. Штат компании составляли бывшие полицейские, армейские офицеры и профессиональные агенты спецслужб. Эти мужчины и женщины комфортно чувствовали себя в теневом мире и знали, что буква закона зависит от языка, на котором этот закон написан. Такие сотрудники дорого обходились компании, но затраты с лихвой окупались благодаря их профессионализму и эффективности. Про них даже ходила шутка: хочешь знать, кто работает на Прелла, — ищи, у кого грязь под ногтями: никто не копает глубже.

На секунду Болден задумался, что следует рассказать, а что опустить. Но в конце концов решил изложить все как есть.

— Сегодня утром Микки Шифф пришел к Солу и сообщил, что Том Болден избил какую-то сотрудницу, — сказал он. — Ты знаешь Тома?

— Слышал. Он вроде бы возится с трудными подростками?

— Да, это он. Так вот, парень будто бы домогался ее прошлой ночью на каком-то званом ужине, а когда она отказала, вдарил ей как следует. Ты, наверное, такие истории уже слышал.

— И даже не один раз, — ответил Кравиц. — Поосторожнее надо с теми, у кого голливудская улыбка. Красавчик всегда подозрителен. Он-то и оказывается виновным.

— Так вот, Микки говорит, адвокаты этой девчонки позвонили утром и зачитали ему иск, угрожая засудить банк до последнего цента, если Болдена сейчас же не передадут полиции.

— В суд-то они все равно подадут, — заметил Кравиц.

— Согласен. Я слышал, Томми наотрез отказался признать, что хоть пальцем тронул эту девчонку. Охрана попыталась его арестовать, ну, тут и началась пальба. Я переговорил с парой человечков, кто видел все на месте, и они уверяют, что это был несчастный случай.

— Чего ж он тогда сбежал? Сдается мне, не такой он белый и пушистый, каким ты его рисуешь.

Болден ругнулся.

— Вот найдешь его, тогда сам и расспросишь.

— Это задание?

— Нет, думаю, это дело полиции.

— А девчонка где? — спросил Кравиц. — Я бы сначала с ней поговорил.

— Вот на этот вопрос и хотелось бы получить ответ. Зовут ее Диана Чамберс. Знаешь такую?

— Нет, но для «ХВ» все неофициальные проверки проводим мы. Значит, и на нее тоже есть досье. А откуда ее адвокаты?

— Микки не говорил, а просто показал нам жуткие фотки, как ей физиономию раскурочили. Это тоже нас беспокоит. Слушай, Марти, дело срочное. Хотим завтра объявить, кто займет место Сола. Мы, конечно, любим Микки, но его надо хорошенько проверить, как и любого другого претендента. Кстати, тебе могут позвонить и запросить информацию обо мне. Так ты не удивляйся. Все еще в подвешенном состоянии. — Болден удачно ввернул мысль, что Фланнаган может встать во главе «ХВ».

— Мы в твоем распоряжении, Джейк, — сказал Кравиц, натягивая куртку.

— И еще одно…

— Давай.

— Мне бы досье на Болдена тоже посмотреть.

— Подожди, взгляну… так-так, ого… это тебе понравится. Томас Ф. Болден. Мы только на прошлой неделе его заново проверяли. И догадайся, по чьей просьбе? — Болдену не пришлось гадать: Кравиц тут же ответил на свой вопрос: — Микки Шиффа.

— Похоже, он опередил события. Сможешь сегодня до шести сделать подборку по Шиффу и Болдену?

— Без проблем, — ответил Кравиц, — и даже сам с удовольствием привезу тебе. Думаю, я знаю, как «Прелл» может помочь тебе в этом деле. Нам нравится работать с директорами.

— У нас в отеле «Пенинсула» на Пятьдесят пятой улице есть служебный номер. Совет просил меня не афишировать это дело. Давай там в шесть, идет?

— Тогда до шести.

Болден повесил трубку. Джейк Фланнаган никогда не говорил «до свидания».

48

Зал справочной литературы на четвертом этаже архива явно состоял на балансе правительства, начиная с потрескавшегося линолеума и заканчивая желтыми табличками «Не курить» и специальным предупреждением министерства зравоохранения о вреде курения. В левой части зала застыла армада деревянных шкафов с каталогами. Справа на столах аккуратными рядами стояли два десятка аппаратов для чтения микрофильмов. Но только два из них были заняты. За ними, залитые ярким светом флуоресцентных ламп, выстроились от пола до потолка стеллажи, забитые до отказа гроссбухами, регистрационными журналами и томами, содержащими всевозможную памятную информацию, где со всей тщательностью и терпением были записаны даты рождений, смертей, вступлений в брак и разводов за более чем триста лет существования Нью-Йорка.

Шаги Дженни гулким эхом отдавались в зале. В эту заснеженную среду мрачное и пустынное помещение напоминало музей после закрытия.

— Здравствуйте, — громко произнесла она, подойдя к стойке для посетителей, за которой никого не увидела.

— Секундочку.

Служащий архива — сонный кареглазый мужчина с круглым пепельно-серым лицом и вьющимися черными волосами, окружавшими его голову, словно туча мух, — одиноко сидел за столом чуть поодаль. Перед ним лежала открытая газета «Нью-Йорк пост». Дженни заметила, что он читает шестую страницу, где печатаются светские новости. Изобразив на лице стандартную улыбку, с которой говорят с госслужащими, Дженни терпеливо дожидалась, когда на нее обратят внимание. Наконец человек закрыл газету и медленно поднялся с кресла.

— Да?

— Я помогаю своему другу составить родословную, — сказала Дженни.

— Вот как? — Служащий не только выглядел профессиональным циником, но и говорил соответственно. — И какая же у него фамилия?

— Джеймс Дж. Джаклин.

— И кто вам нужен? Дедушка? Прадедушка?

— Все, кого смогу отыскать.

— Дата рождения?

— Что, простите?

— Назовите мне дату рождения мистера Джаклина. И наш поезд сразу тронется в путь. — Издавая соответствующие звуки и делая круговые движения согнутыми руками, он изобразил, как едет паровоз.

— Я не уверена, что точно помню. Может, вы найдете дату его рождения в Интернете. Он, в общем-то, довольно известная личность.

Служащий резко замотал головой. Ясно, что такие просьбы повторялись часто и он относился к ним крайне отрицательно.

— Интернет у нас только для служебного пользования.

— А не скажете, где поблизости есть Интернет?

— В публичной библиотеке. В офисе. У себя дома. Да где угодно!

— Мне надо срочно. И у меня нет времени возвращаться домой.

Служащий пожал плечами: это его явно не касалось.

Дженни наклонилась ближе к стойке.

— Я делаю это для Джеймса Дж. Джаклина, бывшего министра обороны.

— Миллиардера?

Прежде чем ответить, Дженни бросила взгляд через плечо, словно проверяя, не услышат ли ее посторонние.

— Это мой дядя.

— Ваш дядя?

— Да.

— Так, значит, это и ваша родословная тоже?

— Получается, да, — согласилась Дженни, чувствуя себя так, будто только что пролезла сквозь игольное ушко.

— Тогда вам ничего не стоит заплатить двадцать долларов.

— Какие двадцать долларов?.. — резко спросила Дженни и тут же замолчала на полуслове. — Ну что вы, конечно, для меня это сущие пустяки, — произнесла она с преувеличенным добродушием. Выудив из сумочки кошелек, она протянула служащему двадцатку.

Схватив банкноту с ее ладони, тот повернулся и исчез в лабиринте проходов между стеллажами. Через минуту он вернулся.

— Джаклин родился третьего сентября тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Каталог рождений для всех районов Нью-Йорка с тысяча восемьсот девяносто восьмого по тысяча девятьсот сороковой год находится в шкафу номер четыре, сразу слева от входа. Начните поиск оттуда. В свидетельстве о рождении вы найдете имена родителей. Если мистер Джаклин родился в Нью-Йорке, вы обнаружите и сведения о них: в наших каталогах хранятся записи вплоть до тысяча восемьсот сорок седьмого года. Более ранние даты придется поискать по другим источникам.

— По другим источникам? — спросила Дженни.

— Да, по рукописным переписям населения, старым адресным книгам, больничным записям и тому подобному. Разумеется, это займет время. Много времени. Очень много времени. Вряд ли вы справитесь за сегодня.

Дженни огляделась. Теперь был занят только один аппарат для чтения микрофильмов. Краем глаза она заметила, как между стеллажами промелькнули какие-то серые тени. Было тихо, словно на кладбище, могилы которого она собиралась потревожить.

— А если вы?

— Что — я? — спросил служащий.

— Вы не можете мне помочь?

— Если я начну всем помогать, мне просто некогда будет работать.

Дженни бросила взгляд на газету.

— Я понимаю, вы очень заняты.

— Выше крыши.

— Я бы рассматривала это как одолжение.

— Одолжение? — Служащий хихикнул, словно давно уже не слышал такого слова.

Дженни положила на стойку еще одну двадцатку.

— Пожалуй, мне удастся выкроить для вас среди всех моих срочных дел несколько минут. — Служащий накрыл банкноту рукой, и Дженни подумала, что, наверное, он долго ждал момента, когда сможет показать этот фокус. Затем он протянул ей руку. — Стэнли Хочкисс.

— Дженни Пендлтон.

— Добро пожаловать в мой мир, Дженни.

Они легко отыскали Джеймса Джаклина. Он родился в больнице Ленокс-Хилл в 7:35 утра 3 сентября 1938 года. Родители — Гарольд и Ева Джаклин.

— Что вам известно о его отце?

— Не много, — ответила Дженни. — Кажется, он из Нью-Йорка и во время Второй мировой войны был крупной шишкой.

— Поищем в Сети. — Хочкисс исчез за стойкой. Через несколько минут он вернулся. — Родился в тысяча девятьсот первом году. Конгрессмен от Третьего района Нью-Йорка. Помощник военного министра. Служил в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности заместителем главы Комиссии сенатора Джозефа Маккарти. Гарольд Джаклин был самым настоящим нацистом. — Присев, Хочкисс вытащил нижний ящик под номером четыре из того же шкафа, нашел нужный микрофильм и ловко заправил его в ближайший аппарат. — Посмотрим здесь. Тысяча девятьсот первый год. Не совсем то. Вы уверены, что он родился в Нью-Йорке?

— Его семья наряду с Морганами, Асторами и Вандербильтами принадлежала к высшему свету Нью-Йорка. Уж если они не плоть от плоти Нью-Йорка, тогда кто?

— Ньюйоркцы до мозга костей, говорите? Где тут у нас тысяча девятьсот пятый год?

Еще десять минут и несколько подходов к аппарату для чтения микрофильмов, но поиск дальше не продвинулся.

— Не волнуйтесь, мы только разогреваемся, — усмехнулся Хочкисс.

Дженни присела рядом с ним около аппарата.

— А где еще могут быть записи?

— Перепись населения за тысяча девятьсот пятнадцатый год, — подумав, ответил Хочкисс.

— Ну и?.. — спросила Джении, улыбаясь больше от захватившего ее интереса, чем по обязанности. Хочкисс продолжал стоять как вкопанный. — Так давайте найдем эти материалы, — сказала она. — Сами же сказали, сейчас мы только разогреваемся.

— Простите, леди, но по вашему билету дальше дороги нет.

Дженни вручила ему последнюю двадцатку.

— Вот мой билет, — сказала она, придержав банкноту, которую Хочкисс уже с энтузиазмом тянул. — И билет этот до конечной станции.

Хочкисс выдернул банкноту.

— Договорились.

Вскочив, он театрально промаршировал за стеллажи и чуть погодя вернулся со стопкой фолиантов в изъеденных молью кожаных переплетах.

— Итак, в путь! — И Хочкисс с шумом опустил свою ношу на соседний стол. — Это материалы переписи населения. Имейте в виду, в девятьсот пятнадцатом году у них не было ни компьютеров, ни баз данных. Все делалось вручную.

Дженни открыла верхнюю книгу. Страница делилась на несколько колонок — имя и фамилия слева, потом улица, род занятий, пол, возраст и гражданство. Вверху страницы каллиграфическим почерком было выведено «По месту жительства».

— Нам здесь работы на всю ночь.

— Не обязательно, — возразил Хочкисс. — Мы же знаем, где жил Гарольд Джаклин, когда у него родился сын. Если повезет, то его отец проживал по тому же адресу.

С помощью Хочкисса Дженни отыскала книгу с фамилиями тех, кто в 1915 году жил на Парк-авеню. Список занимал три страницы. Напротив адреса: Парк-авеню, дом 55, который значился как место проживания Гарольда Джаклина и его сына Джеймса (свидетельство о рождении такое-то), уже выцветшими чернилами было аккуратно вписано другое имя — Эдмунд Пендлтон Джаклин. Родился 19 апреля 1845 года. В графе о роде занятий указывалось «банкир». Ниже шла запись о его жене, Юнис, и их детях — Гарольде, 14 лет, Эдмунде-мл., 12 лет, и Кэтрин, 8 лет.

— Пендлтон… Это же вы? — спросил Хочкисс.

Дженни кивнула.

— Тысяча восемьсот сорок пятый год, — заметил Хочкисс, покусывая губу. — Становится все интереснее и интереснее.

— Мне не нравится тон, с которым вы это говорите.

Стэнли Хочкисс бросил на нее обиженный взгляд:

— Я никогда не отступаюсь от своего слова. К тому же вам удалось меня заинтересовать. Ладно, тысяча восемьсот сорок пятый год. Что касается ведения архивных записей, то тогда было настоящее средневековье. Постоянных больниц не было, и проверить по больничным записям мы не можем. Все рождались дома.

— А свидетельства о рождении? Мы же знаем, когда родился Эдмунд Джаклин.

— Не пойдет. Городской каталог свидетельств о рождении доходит только до тысяча восемьсот сорок седьмого. Похоже, наш поезд ушел без нас.

— А другие переписи?

— Есть переписи, которые проводились в тысяча восемьсот шестнадцатом, девятнадцатом и двадцать первом годах, но они вряд ли помогут. Ясно, что тогда Джаклины еще не могли жить в доме пятьдесят пять по Парк-авеню, потому что в то время и дома-то такого не было. В те годы Нью-Йорк насчитывал около тридцати тысяч жителей. — Склонив голову набок, Хочкисс уставился в слепящую глубину флуоресцентных ламп. — Газеты! — наконец догадался он. — Раз ваша семья, как вы говорите, была такой крутой, они должны были дать в газете объявление о рождении ребенка.

— И какая же газета тогда издавалась?

— Сделаем ставку на «Нью-Йорк американ». К тому же в микрофильмах у нас только она и есть.

На столе появилось еще несколько микрофильмов. Хочкисс отмотал один из них до дней, следующих после 19 апреля 1845 года.

— Ничего нет, — сказал он. — Давайте-ка поднимемся повыше.

Дженни встала. Если надо еще куда-то идти, то лучше поскорее.

— Сидите, это я про Вашингтон, — успокоил ее Хочкисс. — Федеральная перепись. Правительство проводило ее каждые десять лет. Посмотрим тысяча восемьсот пятидесятый год. Но особых надежд не питайте. Бросим кости еще раз: а вдруг нужные нам сведения уже перенесены с бумаги в базу данных. Судя по первой странице, здесь все по алфавиту.

Хочкисс прошел за стойку и пододвинул стул для Дженни, чтобы она села рядом с ним перед компьютером. Зайдя на сайт ancestors.com, он открыл федеральную перепись населения 1850 года, штат Нью-Йорк, Манхэттен, затем ввел имя — Эдмунд Джаклин. Таких оказалось двое, но только одному было пять лет. Эдмунд П. Джаклин, сын Джосаи Джаклина, 32 года, и Роз Пендлтон, 20 лет. Адрес: Уоллстрит, 24.

— А у вас здесь есть городские справочники? — спросила Дженни.

Городские справочники были сродни современным телефонным книгам: в них перечислялись имена, адреса, род занятий граждан, и списки составлялись также по названиям улиц.

Хочкисс, похоже, даже удивился, что ей известно о существовании таких справочников.

— Разумеется. А какой вам нужен год?

— Тысяча семьсот девяносто шестой.

— А разве не хотите посмотреть год, когда он родился? Тысяча восемьсот восемнадцатый.

— Нет, сделайте мне одолжение, — попросила Дженни.

Женский голос откуда-то из-за стеллажей окликнул Хочкисса по имени и довольно резко попросил его закругляться с тем, чем он там занимается, — пора закрывать контору. Хочкисс не ответил, а вместо этого отправился за нужным томом городского справочника. Вернулся он с книгой 1796 года. Переплетенный в кожу том толщиной всего полдюйма находился в таком плачевном состоянии, что его страшно было брать в руки — вдруг рассыплется.

— Отнеситесь с почтением, — попросил Хочкисс.

Очень осторожно Дженни взяла книгу. Она аккуратно переворачивала каждую страницу. Ее внимание привлекала толщина и качество бумаги, а также золотой обрез по краю листа. Довольно быстро она отыскала Уолл-стрит, где в доме двадцать четыре проживал Натаниэль Пендлтон по прозвищу Шотландец Нат.

В соседнем доме — номер двадцать пять — жил Александр Гамильтон, его лучший друг.

«Сбились в шайку, как воры», — вспомнила Дженни слова Саймона Бонни.

Она опустила глаза. Значит, все так и есть. Клуб Бобби Стиллман и в самом деле существовал.

49

Было пять часов. Время смотреть «варьете», и Джеймс Джаклин, он же Шотландец Нат, торопливо прошел через весь кабинет и включил телевизор. Каждый день в пять часов Пентагон объявлял о военных контрактах ВВС, армии и флота. В офисе Джаклина эту передачу прозвали «варьете в пять часов». Многие компании в портфолио «Джефферсон партнерс» зависели от правительственных контрактов, и Джаклин старался по возможности эту передачу не пропускать. А сегодняшний обзор стоило посмотреть обязательно: как минимум четыре его компании ожидали решения по контрактам на общую сумму в миллиард долларов. Для двух из них эти контракты были жизненно необходимы: если они уплывут, то обеспечить доходное будущее будет нечем. Придется закрыться и свернуть все операции, а компании «Джефферсон партнерс» — попрощаться с вложенными в них деньгами.

— Сигары, джентльмены? — предложил Джаклин, открывая коробку любимых кубинских «Коиба». — Они всегда приносят мне удачу. Берите — не стесняйтесь. И вы, Ла Ванда, тоже.

Рядом с ним сидели несколько его ближайших советников. Ламар Кинг, бывший генерал с четырьмя звездами на погонах и заместитель начальника штаба. За ним Хэнк Бейкер, десять лет возглавлявший Комиссию по ценным бумагам. И Ла Ванда Мейкпис, его последнее «приобретение» и гарант сделки по компании «Трендрайт». Мужчины взяли по сигаре. Миссис Мейкпис вежливо отказалась.

Представитель Пентагона подошел к кафедре.

— Добрый день, леди и джентльмены, — произнес он. — У нас довольно много контрактов, которые предстоит рассмотреть сегодня вечером, поэтому сразу перехожу к делу…

— Вот и чудно, — чуть слышно пробормотал Джаклин. Он сидел подавшись вперед, положив руки на стол и крепко прикусив так и не зажженную сигару.

— Начнем с военно-воздушных сил, — сказал выступающий. Сам он был командующим флотом. — «Локхид Мартин аэронавтике» получает контракт с ВВС США с финансированием в семь миллионов семьсот сорок девять тысяч долларов.

— Ну этот-то нам не особо и нужен, — бросил Джаклин. — С самолетами возиться — врагу не пожелаешь. Маржи никакой.

Он перевел взгляд за окно и посмотрел на купол Капитолия, видневшийся вдали за рекой Потомак. Мысли унеслись к сенатору Хью Фицджеральду и законопроекту об ассигнованиях на шесть с половиной миллиардов долларов. Представил себе, какой эффект произведут на его компании новые контракты. Просто манна небесная.

К этому времени слушания по ассигнованиям должны были давно закончиться, и Фицджеральд наверняка уже вернулся домой, в свой роскошный особняк в Джорджтауне, и теперь потягивает любимый «Теннесси бурбон». Тридцатилетнее пребывание в столице придало лоск вкусам бывшего профессора из вермонтского колледжа. Кроме американского виски, старина Хью любил сшитые на заказ костюмы, машину с личным шофером и знойную горничную из Гватемалы, с которой, как выяснил Джаклин, он вытворял невообразимое (о чем свидетельствовали фотографии). Такой образ жизни и в то же время содержание семьи в далеком Берлингтоне на зарплату сенатора в сто пятьдесят восемь тысяч сто долларов было нелегким делом. Джаклин предпринял небольшое расследование финансовых возможностей Фицджеральда, но не обнаружил никакого лоббистского секретного фонда, никаких сомнительных гонораров за непрочитанные лекции и никаких счетов в швейцарских банках. Фицджеральд был чист. Но при этом по уши в долгах. Джаклин снова посмотрел на экран телевизора.

— Теперь о контрактах военно-морского флота, — продолжал представитель Пентагона.

— О, это про нас! — откликнулся Джаклин.

— Гип-гип-ура! — добавил генерал Ламар Кинг.

— Контракт военно-морского флота США на поставку ракет и командных систем управления огнем на сумму двести семьдесят пять миллионов долларов заключается с…

Джаклин еще больше подался вперед.

— «Динамик системз контрол», — прошептал он, держа перед собой сжатые кулаки. — Боже, ну дай нам этот контрактик!

— …«Эверетт электрикал системз», Редондо-Бич, штат Калифорния.

Джаклин стукнул кулаком по столу.

— Ничего, осталось еще три, — сказал он. — Еще не вечер!

Выступающий продолжал:

— Контракт на четыреста сорок три миллиона пятьсот тысяч долларов для семи радаров системы MPN-14К, включая установку, сборку и отлаживание…

— «Трайтон аэроспейс»…

— «Лидинг эдж индастриз», отделение по производству радаров, Ван-Нейс, штат Калифорния.

— Дерьмо вонючее! — закричал Джаклин и, вскочив с кресла, принялся мерить шагами кабинет, каждый раз проходя мимо модели боевого корабля «Мэн». Затем он нажал кнопку вызова у себя на столе. — Хуан, сделай мне двойной виски, — распорядился он. — Ламар, ты что будешь?

— Тоже виски. Бурбон.

— Херес, — сказал Хэнк Бейкер.

— Какой, к черту, херес? Ты что, баба? — накинулся на него Джаклин. — Заказывай как мужик!

— Ну, тогда бурбон, — растерянно произнес Бейкер. — Гм… «Дикую индейку».

Ла Ванда Мейкпис хотела попросить кока-колу, но взгляд Джаклина просто испепелял.

— А мне, дорогой мой, закажите коктейль «Том Коллинс». Раз уж мы начинаем так рано, пусть будет все как положено.

— Осталось два контракта. — Джаклин махнул сигарой в сторону телевизора. — Они не могут совсем ничего нам не дать!

Через пять минут все закончилось. Два последних контракта ушли «чужим» компаниям.

В дверь постучали, и в комнату вошел Хуан, филиппинский слуга Джаклина, отвечающий за еду и напитки.

— Добрый день, сэр.

— Поставь все на стол, Хуан. Мы сами возьмем.

Слуга опустил серебряный поднос на кофейный столик, не спеша постелил салфетку и поставил хрустальный бокал со льдом и бутылку виски.

— Сказал же тебе, цветная обезьяна, сами возьмем! — заорал на него Джаклин.

— Да, сэр, — с неловкой улыбкой ответил Хуан.

— Ты что, не только глухой, но еще и слепой?! Зажги эту идиотскую сигару!

Хуан поднес ему зажигалку «Зиппо».

— Пожалуйста, сэр.

Джаклин залпом выпил полстопки и потер лоб. Что-то слишком часто от него стали уплывать контракты. Теперь придется хорошенько продумать, как сегодня вечером преподнести эту паршивую новость гостям. Только одно может спасти званый ужин — Фицджеральд. Надо, чтобы сенатор Хью Фицджеральд объявил, что поддерживает законопроект об ассигнованиях.

Джаклин стремительно прошел обратно к письменному столу. Возможно, придется прибегнуть к фотографиям с горничной раньше, чем он предполагал.

50

Франсискас ногой приоткрыл дверь в кабинет Вики Васкес и заглянул внутрь.

— Вик, ты еще здесь? — окликнул он, стараясь поудобнее захватить выскальзывавшую из рук картонную коробку с бумагами Тео Ковача.

— Здесь-здесь, — отозвалась она откуда-то из-за стеллажей с папками.

— Это я. Окажи мне услугу.

— Иду.

Вики Васкес, в застегнутой куртке и с аккуратно уложенными волосами, показалась из дальней комнаты. Все компьютеры в кабинете были выключены, а на столах царил безупречный порядок. Ясно, что она уже все прибрала и собралась с чувством выполненного долга уйти домой в положенное время. Вики подошла к нему, на ходу убирая в сумочку помаду.

— Что там у тебя, Джонни? — спросила она.

— Да так, всякое барахло. К тому же не мое, — ответил Франсискас.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо, уже донес. — Детектив поставил коробку на угол ближайшего стола. — Вик, окажи мне услугу. Это недолго.

Вики Васкес уперла руки в бока.

— У меня билеты в театр. Можно даже сказать, свидание.

— Всего одну минутку.

— Минутку? — Взглянув на часы, она нерешительно сделала шаг в сторону двери. — А до завтра не подождет? Хочешь, приду утром в семь? Ты только скажи. Но не сегодня вечером.

Франсискас виновато улыбнулся:

— Мне очень нужен адрес одного отставного полицейского из Олбани. Выясни, куда ему посылают пенсию?

— Пенсию? — переспросила Вики.

Франсискас кивнул:

— Ну да, пенсию, и все — ты свободна.

— Это связано с делом, по которому ты приходил раньше? С Бобби Стиллман?

— Связано. Мне кажется, раскрытие трех убийств зависит от того, что ты сейчас найдешь.

Вики тут же отложила сумочку и села за ближайший компьютер.

— Фамилия? — спросила она, когда компьютер загрузился.

— Гилфойл, детектив Франсуа Дж., вышел в отставку в тысяча девятьсот восьмидесятом году.

Стереть свое имя из дела Гилфойл, конечно, мог, но Франсискас готов был поспорить, что он не станет отказываться от своей пенсии. Невозможно представить себе полицейского, который отказался бы от правительственных выплат.

Вики бросила на него взгляд через плечо:

— Придется немножко подождать: я должна сделать срочный запрос в центр. Поздновато уже, они могли уйти.

— Остается только надеяться. — Он поднял картонную коробку. — Успеваешь в театр?

— Посмотрим, как получится.

— Я твой должник, — сказал Франсискас.

В полиции Нью-Йорка служили пятьдесят тысяч человек — целая армия. Но только двое из девяти сотрудников носили военную форму и оружие. Семь других занимались делопроизводством, которое сопутствовало оперативной работе. В дверях он обернулся.

— Вик?

— Да?

— А он хороший парень?

— Нормальный.

— А как зовут?

— Как мама назвала, так и зовут.

— И ты… он тебе нравится?

Уперев руки в бока, Вики Васкес выразительно вздохнула:

— Иди и не мешай работать.

Франсискас потащил коробку Ковача по коридору и водрузил на свой письменный стол. В участке было пусто, и это естественно. Детективы зарабатывали свой хлеб на улице, а не у телевизора. Из-под картонного днища коробки выглядывали какие-то бумаги. На верхнем листке Франсискас прочел: «Заявление о выходе на пенсию по состоянию здо…» Еще лейтенант приложил записку с фамилией и телефоном кардиолога. Вытащив бумаги из-под коробки, Франсискас запихнул их в ящик письменного стола и огляделся. В офисе лейтенанта было темно. Часы показывали 17:05. Не в первый раз Франсискас задерживался на работе, копаясь в документах. Стоя, он одну за другой начал извлекать из коробки папки Тео Ковача. Через несколько минут на столе образовалась стопка сантиметров двадцать пять высотой. Большую часть материалов составляли статьи о взрыве в «Гардиан Майкросистемс», убийстве двоих полицейских и последовавшей затем осаде дома Бернстайна. Франсискас сосредоточился на последнем — убийстве профессора Дэвида Бернстайна и побеге его гражданской жены Бобби Стиллман.

Он быстро обнаружил в изложении событий несколько явных несоответствий: где-то говорилось, что из дома стреляли, где-то говорилось, что нет. Полиция заметила в доме несколько подозреваемых. И тут же — полиция считает, что Бернстайн был один и сам застрелил двоих полицейских. В другой статье рассказывали, что у него был сообщник. Но все газеты единодушно заявляли, что второй набор отпечатков пальцев на его пистолете принадлежит Бобби Стиллман. Тео Ковач считал по-другому. И если верить его жене, это стоило ему жизни.

На дне коробки Франсискас заметил коричневую папку, похожую на ту, в которой обычно складывают материалы дела, и, открыв ее, стал внимательно искать листы с отпечатками пальцев. Отпечатки Бернстайна были на месте, но больше ничего. Ни отпечатков Бобби Стиллман, о которых так кричали самые разные газеты, ни отпечатков того третьего человека, о котором знал лишь Тео Ковач.

Из полицейского протокола следовало, что, как только отряд спецназа окружил дом, преступник по имени Дэвид Бернстайн сразу открыл огонь. И тогда же полиция заметила присутствие в доме еще одного лица.

Разбирая кипу интервью и заявлений, Франсискас думал о Томасе Болдене. Сейчас в связи с убийством Сола Вайса его искало полгорода. Управление полиции факсом разослало в полицейские участки его фотографию, с тем чтобы ее размножили и выдали всем патрульным. Но Франсискаса провести было трудно. Во-первых, запись с камеры была нечеткая. Больше смахивало на несчастный случай. Во-вторых, он не забыл про инцидент, когда того задержанного со свернутой челюстью отпустили из штаб-квартиры нью-йоркской полиции на все четыре стороны. И в-третьих, поражала скорость распространения фотографии Болдена: сейчас в городе ее можно было встретить буквально на каждом шагу. И все это из-за непредумышленного убийства? Тут сильно тянуло политикой или чем-то похуже. В общем, Джону Франсискасу хотелось знать, почему детектив в отставке Франсуа Гилфойл с пристрастием допрашивал Томаса Болдена по поводу Бобби Стиллман, проходившей по делу двадцатипятилетней давности.

Взяв материалы Ковача, он выписал только факты — так, как они ему представлялись.

Бобби Стиллман и Дэвид Бернстайн взорвали «Гардиан Майкросистемс». Когда полицейские пришли арестовывать Бернстайна, их застрелили. Бернстайн забаррикадировался у себя в доме и был убит спецназом, когда через сорок восемь часов дом взяли штурмом. Позже Тео Ковач выяснил, что Бернстайн умер от раны, полученной в результате одиночного выстрела в голову, произведенного с расстояния двух с половиной или трех метров, а не от огня спецназа. И стреляли в него из того же пистолета, из которого были убиты офицеры О'Нилл и Шеперд.

Тео Ковач обнаруживает на пистолете еще один набор отпечатков — предположительно убийцы, — но его напарник, детектив Франсуа Гилфойл, отговаривает его от расследования этой версии. И все-таки Ковач не сдается. Но перед тем как обнародовать свое открытие, он кончает жизнь самоубийством.

Проходит двадцать пять лет, и тот же Гилфойл преследует Томаса Болдена, допрашивает его о Бобби Стиллман и о чем-то под названием «корона».

Франсискас швырнул карандаш на стол: чего-то не хватало. И он знал чего: отпечатков пальцев, которые Ковач обнаружил на пистолете.

Отложив материалы дела, Франсискас просмотрел остальные документы. Вот фотография группы, в которой Ковач учился в академии. Еще несколько снимков его коллег. Детектив внимательно рассматривал фотографии, пытаясь понять, кто на них Гилфойл. «Глаза, которые смотрят прямо в душу», — сказала жена Ковача. Умеет читать по лицу. Карнак Великолепный. Франсискас задержал взгляд на фотографии неприятного человека с мертвенно-бледной кожей и темными невеселыми глазами. Отложив фотографию в сторону, он взял полицейский жетон Ковача. Это был значок, приколотый к кусочку картона, который обычно подкладывали под рубашку. Видать, коп был не промах. У него имелось с полдюжины наградных медалей. Парень явно делал успехи. Одна из застежек выпала, и детектив отложил жетон. Есть такая хитрость, известная каждому полицейскому, как удержать медали на месте: надо пропустить застежку сквозь ткань рубашки и закрепить с обратной стороны кусочком резиновой пробки, которую обычно снимали с разбитых пузырьков. Срабатывало безупречно. Он поднял жетон, чтобы поправить дело, но тот полностью отвалился от картонной основы, к которой был приколот.

— Черт! — пробормотал он, когда жетон и картонка распались.

— Джон, у меня кое-что для тебя есть!

Бросив жетон на стол, Франсискас поспешил в кабинет Вики.

— Ну что там?

— Адрес и телефон Гилфойла. — И она протянула ему листок бумаги. — А ты что, хотел лишний билетик на спектакль?

— Не сегодня, — ответил Франсискас, не сводя с нее глаз. — А теперь кыш отсюда. Еще успеешь. Но если твой бездельник будет плохо себя вести, позвони мне.

— Слушаюсь, папочка, — рассмеялась она, тоже не отводя взгляда.

Франсискас со вздохом опустился за письменный стол. Имя и фамилия. Адрес. Франсуа Гилфойл, 3303, Чейн-Бридж-роуд, Вьенна, штат Вирджиния. Отлично. Он даже не пытается скрыться. Радостно получает каждый месяц пенсию и занимается тем, чем занимается. Неожиданно Франсискас почувствовал, как к горлу подкатил ком, большой, с острыми краями, словно огромный кусок угля. Он снова прочитал имя: Гилфойл. Он не знал этого человека, никогда не встречался с ним и даже не представлял, как он выглядит, и все равно ненавидел его. Этот Гилфойл предал своего напарника. Доказательств не было, но Франсискас знал, что дела обстояли именно так, как знала это и Кэтти Ковач. Тео Ковач пришел к нему со вторыми отпечатками, которых не было на пистолете Дэвида Бернстайна. Отпечатками, которых там и быть не могло. И что сказал ему Гилфойл? Забудь. Дело закрыто. Идем дальше.

Франсискас нахмурился. Это было подло.

Когда ты молод и только начинаешь служить, ты и твой напарник — еще не команда. Вы — неделимое целое. Неделимое! Если у одного есть версия, наводка, да что угодно, ее отрабатывают оба. Один попал в беду — другой выручает. И это касалось не только работы. Личной жизни тоже. Дать совет, деньги, дружески похлопать по спине, когда нужно. Но ты никогда не посылаешь своего напарника куда подальше. Ты не… Он не мог заставить себя произнести «стреляешь в него». Это было слишком. Никого нельзя называть убийцей, если нет улик. Это тоже подло.

Франсискас сложил бумаги Ковача обратно в коробку — сначала статьи, затем дело Бернстайна. Наконец на столе остался только полицейский жетон. Детектив положил его на ладонь. Прошло тридцать лет, а этот символ все еще не потерял для него своего значения.

Взяв прямоугольную картонку, к которой раньше крепился жетон, Франсискас хотел сложить их вместе. Но тут уголок картонки надломился, и из-под него показался острый прозрачный край.

— Что за… — пробормотал Франсискас, поднеся его ближе к глазам.

Достав из стола пинцет, он высвободил сложенный вчетверо квадратный кусочек пленки не больше почтовой марки. Осторожно разогнув пленку, поднес ее к свету. Это была фотография двух четких отпечатков пальцев. Подпись внизу подтверждала, что эти отпечатки со ствола автоматического пистолета «Фаннинг», принадлежавшего Дэвиду Бернстайну, были сняты 29 июля 1980 года.

51

Пожарный выход открылся, и на улицу выглянула чернокожая девушка.

— Вы мистер Томас?

— Да. — Болден стоял, прислонившись к стене, рядом со служебным входом отеля «Пенинсула». Небольшой навес, образованный выступом этажа над ним, не давал снегу падать на голову. В темном пальто, синем блейзере и фланелевых брюках, он легко мог сойти за ночного администратора, ожидающего начала своей смены, или пришедшего на свидание молодого человека, до которого никак не доходит, почему его девушка всегда опаздывает.

— Меня зовут Кэтрин. Идемте со мной. — Не дожидаясь ответа, она повернулась и пошла по коридору.

Болден последовал за ней. Девушка была одета, как обычно одеваются служащие гостиницы — черный пиджак, серая юбка чуть ниже колен и отглаженная белая блузка. Она шла быстро и ни разу не обернулась посмотреть, поспевает ли он за ней. Дойдя до служебного лифта, она нажала кнопку вызова и встала в позу тоже типичную для профессиональных горничных — держа руки у талии и слегка наклонив голову. Но ее взгляд не стал дружелюбнее.

— Я провожу вас в номер четыреста двадцать один. Это полулюкс, — сказала Кэтрин, когда они вошли в лифт. — Дариус велел передать вам, чтобы вы звонили, если что-нибудь понадобится. Все что угодно. Он велел передать вам это слово в слово.

Ее звали Кэтрин Фелл, и она работала помощником администратора. Болден встретил ее как-то раз за обедом у Шраффта. По просьбе ее брата Дариуса он воспользовался своими связями и помог устроить девушку в этот отель. Дариус Фелл был одной из самых больших его неудач в работе с гарлемскими мальчишками и, между прочим, тем самым, кто обыграл его на шахматном турнире на прошлой неделе всего за двадцать ходов. Шахматы, однако, стояли в жизни Дариуса на втором месте. А львиная доля его недюжинного умственного потенциала приходилась на преступную деятельность. Наркотики, оружие, девчонки — джентльменский набор уроженца Гарлема. Дариус Фелл был одной из центральных фигур в уличной банде «Макуты», американском отделении «Тонтон-Макуты», жуткой тайной полиции Гаити, образованной еще диктатором Дювалье. В банде он считался «авторитетом».

Когда они вошли в номер, Кэтрин вручила ему ключ.

— Вы зарегистрированы как мистер Фланнаган.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил Болден. — Не беспокойтесь, из мини-бара я ничего не возьму.

Но Кэтрин Фелл не отреагировала: ее братец бандит и дружки у него такие же.

— Номер вы должны освободить до девяти вечера. В это время проверяется наличие свободных номеров, и я не хочу, чтобы возникли лишние вопросы.

Номер был богатый, как и следовало ожидать за тысячу двести долларов в сутки. Ни одного живого места, не украшенного или не инкрустированного. Повсюду элегантные предметы декора. Роскошная кровать со стеганым одеялом под балдахином, письменный стол на изогнутых лапах вместо ножек, египетская кушетка, шифоновые шторы — все выполнено в теплых золотистых тонах, свидетельствующих о состоятельности клиента.

Взяв из корзинки с фруктами апельсин, Болден уселся на кровать. Он поднял трубку телефона, затем положил ее обратно: он не мог рисковать, делая звонок, по которому его легко вычислить. Но с другой стороны, он не мог не думать о Дженни. Включил телевизор. По всем трем каналам показывали запись, где он стреляет в Сола Вайса. Он закрыл глаза, надеясь вздремнуть, но сон не приходил. Ему представлялась спящая в его объятиях Дженни, ее лицо цвета алебастра и как будто он говорит ей: «Просыпайся! Мы начинаем новый день. Ничего этого не произошло». Но она не двигается.

От резкого стука в дверь Томас вздрогнул и тут же вскочил. Вероятно, в конце концов он все-таки задремал. Часы на тумбочке показывали 6:05.

— Уже иду! — крикнул он. — Кто там?

— Мартин Кравиц, — послышался приглушенный ответ. — «Прелл».

Болден посмотрел в глазок. В коридоре с портфелем в руках действительно стоял Мартин Кравиц. Несколько секунд он внимательно рассматривал гостя: не привел ли тот с собой полицию или еще кого-нибудь. Прижимаясь поочередно щекой то с той, то с другой стороны от глазка, Томас старался как можно дальше просмотреть коридор, но взгляду открывалось только море золотистых ковров.

Открыв дверь, он быстро повернулся и сделал вид, что идет в гостиную. Кравиц видел его только со спины.

— Проходи, — сказал Болден.

— Ну как дела, Джейк? — спросил Кравиц. — Я неплохо потрудился. Если вы хотите обезопасить себя от неприятностей, то вам моя информация будет очень кстати.

Болден подождал, пока за Кравицом захлопнется дверь и тот подойдет ближе, а затем, стремительно развернувшись, ударил детектива в живот. Тот издал звук, словно из проколотой шины выходил воздух.

— Я не Джейк, — произнес Томас, приперев гостя к стене и сунув руку ему под подбородок так, чтобы тот смотрел Томасу прямо в глаза. — Узнаешь меня?

Кравиц, выпучив глаза, кивнул:

— Болден.

— Я тоже рад тебя видеть. Так вот слушай, больше повторять не буду: я не убивал Сола Вайса. Запись, которую ты видел, подделали… ну ладно, с тебя достаточно, что ее подделали. Это понятно?

— Да, — прохрипел Кравиц.

— Насколько я понимаю, сейчас у тебя две возможности: войти, сесть и рассказать мне все, что знаешь о Микки Шиффе, или драться со мной. Но в случае драки обещаю: тебе будет очень плохо.

Кравиц поднял руку, жестом показывая, что сдается.

— Согласен, — просипел он, — отпусти. Все нормально. Нормально.

Отпустив его, Болден отступил на шаг. Кравиц пошатываясь прошел в гостиную и тяжело опустился на кушетку. Лет ему было уже под пятьдесят. Это был человек невысокого роста, с покатыми плечами, но жилистый, похожий на бегуна. Черные вьющиеся волосы, длинный нос с горбинкой и безвольный подбородок. Но карие глаза могли испугать кого угодно.

— Ты по уши вляпался, мой друг, — отдышавшись, заявил он.

— А то я не знаю.

Держась за живот, Кравиц поморщился.

— Я-то думал, делаю работу для будущего главы «ХВ». Ну да ладно.

Болден присел на край кровати.

— Что ты нашел?

— Нет, сначала ты мне вот что скажи: почему тебя так интересует Шифф?

— Есть причины. И послушайся моего совета: тебе совсем не надо их знать. Скажем, Шифф — это просто мешок дерьма.

— Хочешь давить на мою сознательность? Ничего у тебя не выйдет. Начав работать на Прелла, я забыл, что это такое. Мы там не утренники для детей устраиваем.

— Мне до смерти надоели люди, которым наплевать на то, что хорошо и что плохо, — перебил его Болден. — Хочешь знать причины? Идет. Вот одна из них: прошлой ночью двое мужиков похитили меня с улицы и решили задать мне несколько очень интересных вопросов, поставив меня на стальную балку на высоте семидесятого этажа. Я понятия не имел, о чем они говорят, но им было все равно. Видно, они тоже не утренники для детей устраивают. У одного из них я заметил татуировку, которая, по-моему, однозначно определяет его как сотрудника корпорации «Сканлон». Я тут кое-что проверил и выяснил, что Микки Шифф работал на компанию, которая двадцать лет назад выкупила этот самый «Сканлон». Достаточно?

— Так себе. Я бы еще добавил, что он стоял рядом с тобой, когда застрелили Сола Вайса. Кстати, я видел запись. Судя по всему, ты считаешь, что Шифф хочет тебя убрать из компании. Слишком много совпадений. Отдаю должное твоей сообразительности. Но похоже, ты попал не в того человека.

— Я не стрелял в Сола.

— Ты это уже говорил. — Кравиц откинулся на спинку, положив ногу на ногу. — По крайней мере, теперь мне понятно твое заявление в полицию по поводу насильственных действий против тебя, написанное прошлой ночью в тридцать четвертом участке.

Они переглянулись.

— Кто-то пытается убить меня, — наконец произнес Болден.

— Это веская причина, — сказал Кравиц, кивнув в сторону двери. — Там у меня остался портфель, а в нем кое-что интересное.

— Я правильно понял, что ты дашь мне посмотреть досье на Шиффа?

— Можно портфель?

Болден принес портфель и положил его на кушетку. Кравиц открыл его и методично начал вытаскивать одну за другой папки, складывая их на столик.

— Начнем с начала, — сказал он. — Диана Чамберс. — Взяв одну из папок, Кравиц открыл ее. — Ни в одной больнице по ней записей нет. Дома ее также нет. Или если она дома, то не подходит ни к телефону, ни к двери. Нехитрый прием. Кстати, никакого зарегистрированного заявления в полицию не было. По крайней мере, во всех пяти районах Нью-Йорка — ты же говорил, что это преступление совершено в Манхэттене.

— Да, в деловом центре.

— Понятно. Но в любом случае нигде нет ни строчки, что плохой парень Болден избил ее до полусмерти. Так же как нет никаких записей, которые свидетельствуют, что кто-то от ее имени выдвигает обвинение против тебя.

— Но Микки Шифф утверждал, что она подала заявление. И что внизу ждут детективы, которые заберут меня в участок.

— Врал, — равнодушно ответил Кравиц. — С Шиффом нам повезло больше. Я не знал, что он бывший морпех.

— Да, Микки наш местный Чести Пуллер, — усмехнулся Болден.

— Я бы не стал марать славное имя генерала-морпеха о мистера Шиффа. — Кравиц положил папку на колени. — Подполковник Шифф занимался снабжением. Разными поставками. Выдающийся послужной список, многочисленные награды, похвальные листы. Как ни крути, отличная карьера. После увольнения поступает на работу в ассоциацию «Дефенс».

Болден кивнул, чувствуя, как все становится на свои места.

— В этой компании он проработал всего девять месяцев, а затем перебрался в «ХВ».

— Ассоциация «Дефенс» обанкротилась, — заметил Болден.

— Ну, здесь ничего противозаконного. Несколько неудачных вложений, заплатили слишком много за «Фаннинг», а реализовать его, несмотря на все усилия мистера Шиффа, не получилось. Вот и все.

— А потом?

Внезапно Кравиц замолчал. Одну за другой он сложил папки обратно в портфель.

— Мы еще не закончили, — сказал Болден.

— Говори за себя. — Кравиц застегнул портфель и поднялся. — Насколько я понимаю, Том, ты и так уже выудил из меня довольно много.

Болден продолжал сидеть.

— Думаешь, я стану тебя удерживать? Хочешь — иди. Это тебе придется объяснять Аллену Преллу, почему ты использовал ресурсы компании в интересах подозреваемого в убийстве, не проведя двойной проверки. Ты сам сказал, что думал, будто помогаешь будущему главе «ХВ». Так что ты тоже влип. И сейчас твоя задница там же, где и моя. Помогая мне, ты помогаешь себе. Если меня схватят, то рано или поздно наша встреча выплывет наружу. Вряд ли Преллу понравится, что его имя будут трепать рядом с именем убийцы. Во всяком случае, не больше, чем это нравится «ХВ», — пожал плечами Болден. — Выбор за тобой.

Кравиц прошел мимо Болдена к двери.

— Удачи, Том.

Он открыл дверь и вышел.

Ну и пусть идет. Болден не собирался его упрашивать. Какой смысл? Кравиц всего лишь подтвердил то, что он и так знает: Шифф связан с ассоциацией «Дефенс». Открыв бутылку воды, Томас жадно отпил глоток. Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Взглянув в глазок, он открыл дверь.

— Вернулся?

Мартин Кравиц проскользнул мимо него в гостиную.

— Я не такой циничный ублюдок, каким ты меня считаешь. Если бы ты убил Сола Вайса, ты ни за что не дал бы мне уйти. Поэтому я пришел к выводу, что ты невиновен и что кто-то в твоей компании старается вывести тебя из игры. И если я расскажу тебе, что накопал на Микки Шиффа, то, скорее всего, помогу тебе выбраться из этой передряги.

Болден кивнул:

— Рад слышать. Садись.

Кравиц сел и снова методично выложил одну за другой папки из портфеля. Вздохнув, он хлопнул себя по коленям.

— Итак… Последним проектом, за который отвечал подполковник Шифф, была поставка частям морской пехоты личного оружия нового поколения. С его подачи армия подписала контракт на семьдесят миллионов долларов с компанией «Фаннинг файерармз» на закупку девятимиллиметровых автоматических пистолетов.

— Интересно.

— Но еще интереснее, что через несколько месяцев после увольнения в запас мистер Шифф покупает в Маклине, штат Вирджиния, дом за один миллион двести тысяч долларов. Это произошло в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Тогда дом за миллион долларов означал нечто большее, чем просто особняк с мраморными полами и золотым унитазом. Дом этот находился не где-нибудь, а по соседству с Хикори-Хилл, поместьем Кеннеди.

— Неплохое соседство.

— Максимальная зарплата Шиффа рассчитывалась по плану «0—10». Прослужив девятнадцать лет в армии, подполковник зарабатывал самое большее пять тысяч двести долларов в месяц.

— Может, сбережения? — спросил Болден, выступая в роли адвоката дьявола. — Или родители оставили наследство?

— На оба вопроса ответ отрицательный. Наибольшая сумма на его кредитном счету была двадцать две тысячи долларов. Сумма приличная, но явно недостаточная, чтобы внести первый платеж в размере трехсот двадцати тысяч долларов.

— Трехсот двадцати тысяч? Неплохо для армейского офицера. — Болден в упор взглянул на Кравица. — Выходит, Шифф устроил ассоциации «Дефенс» контракт и в награду получил дом и выгодную должность?

— Я ничего такого не говорил. Том, у меня нет доказательств, что он действовал незаконно. Все, что я могу тебе предложить, — это размышления, основанные на собранной информации, но… — он сделал небольшую паузу, — …умный человек сделает соответствующие выводы. — Кравиц перевел дух. Когда он заговорил снова, его голос звучал тише, тоньше, и в нем слышался вполне осязаемый страх. — А у тебя сейчас есть дела с «Джефферсон партнерс»?

— Да, я как раз готовил для них покупку компании «Трендрайт». Потребительские базы данных. Слышал о такой?

— Да уж, очень даже слышал. — Кравиц уставился в пол. — Ты раньше упоминал корпорацию «Сканлон». В конце семидесятых «Сканлон» разделилась надвое. Одно подразделение сосредоточилось на программном обеспечении систем наблюдения — сбор информации о потребителях различных товаров и услуг. Кажется, теперь это называется «информационная разработка». Так появилась компания «Гардиан Майкросистемс» в Олбани, штат Нью-Йорк.

— Никогда не слышал о такой.

— И не должен был слышать: ты тогда совсем не тем интересовался. А вот что тебе следует знать: эта компания несколько лет назад сменила название — на «Трендрайт».

— Ты сказал, что она разделилась надвое?

— Вторая занимается военным инструктажем. Гражданские наемники. Официально эта компания прекратила свое существование, но неофициально… — Кравиц пожал плечами. Прежде чем Болден успел задать ему другие вопросы, он вынул из портфеля пухлый конверт. — Чуть не забыл. Вот досье на тебя. Там есть кое-что любопытное. Не знаешь, почему твоя мать поменяла тебе имя и фамилию?

52

В просторной гостиной своего загородного дома в Джорджтауне сенатор Хью Фицджеральд, скинув обувь, забросил ноги на оттоманку и с удовольствием развалился в своем потертом, но удобном кожаном кресле.

— О-о-о! — издал он громкий вздох, от которого задребезжали стекла. — Марта, рюмку «Теннесси», будь любезна! И до краев.

С самого начала это был тяжелый день. После молитвы за завтраком с его противниками-республиканцами в семь — да, даже такой демократ, как Фицджеральд, верил в Бога — последовали обычные дела: встречи с высокопоставленными чиновниками из родного штата. Сегодня это означало обмен рукопожатиями с главой вермонтского совета производителей молочной продукции и приветствие победителя национального конкурса по орфографии, молодого грамотея из Ратленда. Затем следовали «специальные» слушания по ассигнованиям, которые тянулись бесконечно.

Шесть миллиардов два миллиона долларов, чтобы наполнить стратегические базы. В голове не укладывалось, что вооруженным силам может потребоваться такая безумная сумма. Шесть миллиардов два миллиона… и это только для того, чтобы обеспечить надлежащую боеготовность страны. Как минимум. А на увеличение живой силы или предотвращение неизбежного военного конфликта потребуются еще большие расходы. Шесть миллиардов два миллиона долларов, чтобы восстановить потенциал и гарантировать армии Соединенных Штатов Америки способность адекватно реагировать на два региональных конфликта. Шесть миллиардов два миллиона долларов на закупку ботинок, пуль, обмундирования и пайков. И ни один доллар из этой суммы не уйдет на новый танк, самолет или военный корабль.

Парадокс заключался в том, что Америке, имеющей лучшую в мире экипировку и самую обученную армию, не хватало денег на собственно ведение военных действий. Современные войны непомерно дорого обходились даже самой богатой нации в мире. Один год паршивенькой войнушки где-нибудь на задворках мира против жалкого противника стоил Штатам более двухсот миллиардов долларов. А почему?

Как председатель Комитета по ассигнованиям, Хью Фицджеральд частично был в курсе безобразий, о которых вряд ли узнает широкая общественность. В качестве примера можно было привести случай, когда ударные части армии на два дня остались без еды — у них не было ни печенья, ни консервированных персиков. В другом случае кончилась питьевая вода, что помешало соединению участвовать в атаке. Самый любимый его пример относился к морским пехотинцам: один раз у целого батальона во время продолжительной операции на территории суннитов закончились патроны. Патроны! Маленькие такие пульки по пятьдесят центов за штуку закончились у самых боеспособных на этой планете ребят! Даже у тех грязных арабских ублюдков были патроны. Целые грузовики патронов!

— Вот, сенатор, как вы просили. — В комнату вошла Марта и поставила перед ним поднос с вечерним коктейлем.

— Благодарю, моя дорогая, — ответил он. — Ты так добра ко мне. — Сделав большой глоток, Фицджеральд отставил рюмку. — Посидишь со мной? После тяжелого дня старику хочется, чтобы и ему уделили немного внимания.

Марта, миниатюрная стройная женщина с черными волосами, собранными на затылке в хвост, примостилась на подлокотнике кожаного кресла. Ее темные печальные глаза улыбнулись сенатору, и она принялась массировать ему плечи.

— Вот хорошо! — пробормотал Фицджеральд. — Очень хорошо.

Он закрыл глаза, позволяя Марте заниматься своим делом. Невероятно, что такая маленькая женщина может быть такой сильной. Пальцы прямо как сталь. Он с облегчением вздыхал, когда она разбивала напряжение мышц на отдельные кусочки, запрещая ему скапливаться в одном месте. Да, надо почаще делать массаж и поменьше дискутировать на Капитолийском холме.

Шесть миллиардов два миллиона долларов. Ему никак не удавалось выкинуть из головы эту цифру.

Возможно, в эту сессию получится завернуть законопроект, но он все равно всплывет в следующую, да еще и миллиард-другой добавится, учитывая инфляцию. Фицджеральд разрывался: с одной стороны, лучше придержать законопроект — лиса не полезет в курятник, если у нее нет зубов, а с другой — надо бы подумать и о безопасности солдат армии США.

А тут еще Джаклин предлагает должность в «Джефферсон партнерс», размышлял Фицджеральд. Бывают и похуже места для окончания карьеры даже при всем его презрении к этому тщеславному, самоуверенному выскочке. Впрочем, политика навсегда отучила его держать зуб против кого бы то ни было. На Капитолийском холме не знали, что такое дружба, как не знали и что такое ненависть. Повсюду царил прагматизм. Сенатор представил, как он важно шествует по коридорам инвестиционного банка или принимает клиентов в своем просторном, хорошо оборудованном кабинете. Вид на Потомак обязателен. И у него будут и престиж, и власть, и деньги — всего полная чаша. Не надо ходить далеко, чтобы увидеть, сколько зарабатывают компаньоны в «Джефферсон партнерс». Джаклин и его ближайшее окружение — все до единого миллиардеры. Миллиардеры! Он бывал у некоторых дома, видел, какие машины покупают себе люди, сделавшие имя на Капитолийском холме, а затем продавшие его «Джефферсон партнерс».

Фицджеральд рос на молочной ферме в 30—40-х годах. В его семье иметь деньги значило получить возможность купить на Рождество новую одежду и достаточно еды, чтобы можно было позволить себе завтрак, обед и ужин. А если семья каждый год ездила летом на побережье, она считалась богатой. За всю жизнь его отец не зарабатывал больше двух тысяч долларов в год.

Миллиардер. Если уж Джаклин так печется о благополучии армии, почему бы ему не бросить несколько собственных сотен миллионов в этот котел? Вряд ли он ощутит существенную потерю.

Сильные ласковые пальцы продолжали свою работу, распутывая клубок напряжения сегодняшнего дня. В голове прояснялось. Фицджеральд взвесил альтернативные варианты. Ну выиграет он ближайшую выборную кампанию и останется в прежней должности. Это даст ему еще шесть лет работы в коридорах власти. Еще шесть лет хитроумной политической игры… а вместе с тем гарантированное угасание под солнцем Чесапикского залива. А это для уроженца зеленого штата Вермонт было слишком.

Конечно, всегда можно вернуться домой к жене, устроиться в университет преподавателем и зарабатывать еще меньше, чем сейчас. При этой мысли он захрапел так громко, что Марта даже подскочила.

— Прости, моя дорогая, — открыв глаза, произнес он, глядя на милую любящую женщину рядом с ним.

И что будет с Мартой?

Протянув руку, он коснулся ее ноги. Она тут же схватила его руку и передвинула ее выше.

— О нет! — воскликнул Фицджеральд, снова отводя руку в безопасную зону. — Я слабею от одной мысли. А мне сегодня еще идти на званый ужин. Начнем сейчас кувыркаться, и я вырублюсь до утра.

Марта улыбнулась. Такая уж она страстная, что есть, то есть. Он притянул ее к себе и поцеловал в щеку. Нет, свою Марту он не покинет никогда.

Шесть миллиардов два миллиона долларов.

Не такие уж большие деньги в наше время.

«Позже», — сказал он себе. Решение он примет позже.

53

Франсискас поспешил по коридору в регистрационный кабинет, в углу которого стоял похожий на копир желтовато-коричневый аппарат в пол человеческого роста — сканирующий терминал TouchPrint 3500 LiveScan. Три года назад Франсискас последний раз снимал отпечатки пальцев с подозреваемого при помощи старенькой чернильной подушки, пытаясь получить на специальном бланке десять отчетливых оттисков. Далее мороки становилось больше, не говоря уже о потерянном времени, поскольку отпечатки предписывалось снимать еще дважды по мере прохождения преступником всех инстанций уголовно-правовой системы. Сначала их снимали для полиции штата в Олбани, затем для министерства юстиции в столице. Зато теперь требовалось только прижать поочередно пальцы подозреваемого к небольшому сканеру, проверить на мониторе полученное изображение, и — пожалуйста! — результат автоматически передавался в базу данных полиции в Олбани и одновременно в Вашингтон. Все это одним нажатием кнопки.

Открыв крышку сканера, Франсискас поместил на стекло пленку с отпечатками, а сверху, чтобы изображение получилось отчетливее, проложил лист белой бумаги. Аппарат зажужжал, оцифровывая и копируя изображение. Детектив отправил отпечатки в Национальный центр информации по преступлениям в Кларксберге, штат Западная Вирджиния, а также в Отдел уголовно-правовой информации ФБР. Там их прогонят по всем делам, какие есть в объединенных базах данных, а также по всем спискам федеральных служащих, военных, как находящихся на службе, так и уволенных в запас, и лиц без американского гражданства, которым выдано разрешение на временное проживание в США. Кроме того, через базу автоинспекции сорока восьми штатов.

Выйдя в коридор, Франсискас прикрыл за собой дверь. Результат будет примерно через час. Если отпечатки будут идентифицированы, на компьютер Франсискаса придет извещение.

Идя по коридору, детектив заметил Майка Мелендеса, выглядывающего из помещения для инструктажа.

— Привет, Джон.

— Привет, Майк, что тут у вас происходит? — Франсискас заметил, что Мелендес чем-то озабочен.

— Тебя надо спросить. Шеф требует к телефону.

— Какой шеф? Лейтенант?

— Бери выше. Эспозито. На первой линии.

— Не может быть. Уже шестой час! — Франсискас поспешил к своему столу.

Шефа полиции звали Чарли Эспозито. Главный Чарли — для друзей, Чарли-подхалим — для остальных. Но и для тех и для других он был копом, занимавшим одну из самых высоких должностей в этом городе. Только комиссар полиции и его заместитель стояли выше, но они были назначенцами. В молодости Франсискас и Эспозито вместе учились в академии. Но если Франсискас стал полицейским, потому что любил свою работу, то Эспозито всегда искал выгоду. Он ни разу не принял ни одного решения, не спросив себя, а поможет ли это продвинуться по карьерной лестнице. Формально, впрочем, они оставались друзьями.

— Детектив Джон Франсискас, — произнес он, непроизвольно расправив плечи.

— Джон, это шеф Эспозито. Как я понимаю, ты копаешься в каком-то старом деле.

— В каком именно?

— Об убийстве Шеперда и О'Нилла в Олбани.

Франсискас молчал как громом пораженный: он-то было подумал, Эспозито хочет дать ему взбучку за то, что он не подал в отставку по состоянию здоровья. Теперь, когда эта иллюзия развеялась, он почувствовал еще большее замешательство. Откуда Чарли узнал о его неофициальном расследовании? Но даже если и узнал, то с какой стати звонить?

— И что?

— Это дело закрыто.

— Неужели? Насколько я знаю, там есть подозреваемая, которая уже четверть века находится в бегах.

— По этому делу уже вынесено решение, — отрезал Эспозито.

— Простите, сэр, но у меня другая точка зрения.

Последовало красноречивое молчание.

— Оставь это дело, Джон.

Франсискас вздохнул. Следовало догадаться, о чем пойдет разговор, как только Эспозито назвал себя шефом.

— Чарли, послушай, долго объяснять, но это дело каким-то образом связано с сегодняшним происшествием на Юнион-сквер, — тихо и доверительно проговорил детектив. — Ночью к нам пришел парень по имени Том Болден…

— Болден? Это же убийца Вайса. Мы повсюду разослали его фотографию. Им занимается ФБР, и это не твой участок: пусть Южный Манхэттен поработает.

— Нет, Чарли, выслушай меня. Знаешь, как звали девушку, которую ранили на Юнион-сквер? Дженнифер Дэнс. И она — девушка Болдена. Когда все случилось, он был рядом с ней. Улавливаешь, Чарли? Кто-то хотел убрать Болдена, но промахнулся.

— Я не улавливаю, как убийство в Олбани связано с этим происшествием, и, честно говоря, улавливать не хочу. Ты и так развил слишком бурную деятельность. Оставь Болдена Южному Манхэттену. Не связывайся.

— Чарли, и это ты говоришь мне?

— Джон, ты меня слышал. Подумай о себе.

— О себе или о тебе? Ну, давай, Чарли, скажи, кто там тебе позвонил?

— Джон, мне сообщили, у тебя не все в порядке со здоровьем: работая в таком состоянии, ты формально нарушаешь должностные инструкции. А я знаю, что ты, как никто другой, приверженец этих правил, поэтому официально отстраняю тебя от службы. Можешь считать, что с этого момента ты находишься в оплачиваемом отпуске.

— Но это мой район, Чарли. Я поддерживаю здесь порядок уже больше тридцати лет. Если у меня в районе что-то не так, я обязан разобраться.

— Билл Макбрайд уже едет к вам в участок, он хочет с тобой поговорить.

— О чем? — спросил Франсискас, сообразив, куда дует ветер.

— О том, что я заберу у тебя полицейский жетон и табельное оружие. Это тебе за подпольную деятельность! И вали ты ко всем чертям!

— Чарли, да кто ж так давит-то на тебя? — Сердце Франсискаса бешено стучало, словно колеса поезда, что мчится на юг. И в какой-то момент он почти задохнулся. — Вот сукин сын! — прошептал детектив, чувствуя, что ноги его не держат.

— Джон, послушайся меня. — Голос Эспозито больше не гремел. Теперь с Франсискасом говорил нормальный человек, а не чиновник. — Тебе не надо в это влезать.

Таким голосом шеф не говорил с тех пор, как его сына задержали во время полицейской облавы в одном героиновом притоне и Главный Чарли позвонил Франсискасу и попросил, чтобы мальчика выпустили на поруки.

— Зачем ты Макбрайда-то послал? Он что, выбьет мне зубы, если я не подчинюсь?

— Передашь ему все, что получил от жены Ковача.

— От кого?

— Сам знаешь от кого. Джон, нам известно, что ты там замышляешь.

Франсискас бросил трубку. Казалось, грудь сдавило тисками. Вытянув левую руку, он сжал пальцы в кулак, ожидая, что острый спазм вот-вот охватит левую половину тела. Затем резко выдохнул. Дыхание снова восстановилось, и грудь давило уже не так сильно. Подняв взгляд к потолку, детектив усмехнулся: сейчас он был похож на королеву из какой-нибудь трагедии.

Мелендес похлопал его по плечу:

— Джонни, с тобой все в порядке? Что происходит?

— Принеси воды, — попросил Франсискас.

— Сейчас.

— Спасибо.

Наклонившись над столом, детектив закрыл лицо руками. Не стоило так загонять себя. Вернулся Мелендес и подал ему стакан. Сделав глоток, Франсискас почувствовал себя лучше. Дожидаясь ответа по отпечаткам, которые обнаружил Тео Ковач, он проверил почту. Пока ничего. Снял трубку и набрал номер штаб-квартиры полиции.

— Слушаю, — раздался незнакомый голос в трубке.

— Мне нужен Мэтти Лопес.

— Нет на месте. А кто спрашивает?

— Джон Франсискас.

Голос стал тише.

— Ты так ничего и не понял?

— Простите?

— Послушайся умного совета, Джонни. Будь осторожен. Знаешь, что мы делаем с теми, кто сует нос, куда не надо? Мы отрезаем им нос.

— Кто говорит? Один из дружков Гилфойла? Что за игру вы там затеяли, ребята?

— Такую, что тебе в ней не победить.

— Не победить, говоришь? Да, я простой полицейский, в сущности, никто. Но речь — о законе, и никто не может стоять выше закона.

— Закона? Открою тебе один секрет, детектив: закон — это мы.

Франсискас с силой швырнул трубку на место.

— Да пошел ты! — выругался он.

В коридоре послышался раскатистый бас Билла Макбрайда, гогочущего вместе с Коротышкой Майком и Ларсом Торвальдом. Франсискас завернул в регистрационный кабинет, быстро ввел в сканер пароль и, выбрав последний запрос, проверил, пришел ли ответ. Было слышно, как Макбрайд спрашивает: «Ну и где этот наш господин Джонни? Кто видел старого пса?» Он говорил так, словно его визит носил чисто дружеский характер. К счастью, Франсискас не услышал, чтобы Мелендес ответил, где он. Макбрайда все звали «большой шишкой из центра» и здорово ненавидели во всех пяти округах.

Ответ по запросу все еще не пришел. Значит, ни в одной из баз данных совпадений пока не обнаружено. Да, не повезло ему. Конечно, Эспозито может отобрать у него полицейский жетон, но бумаги Кэтти Ковач он ни за что не получит.

Подойдя к двери, детектив взялся за ручку и задумался, куда бы спрятать коробку с делами Тео Ковача. Чуть приоткрыв дверь, он выглянул в коридор: Макбрайд стоял, повернувшись к нему широкой спиной, и, похоже, не спешил уходить.

В этот момент запищал терминал, и Франсискас бросился к аппарату. Система отыскала, чьи это отпечатки, в федеральной базе данных. Значит, они принадлежат или госслужащему, или бывшему военному. Наведя курсор на базу данных, он кликнул мышкой. В следующую секунду на экране появилось имя человека, которому принадлежали отпечатки, обнаруженные на автоматическом пистолете «Фаннинг» Дэвида Бернстайна. Далее шли номер его социальной страховки, домашний адрес и сообщение, что данный гражданин не находится под следствием, не имеет задолженностей и т. д. и т. п. И тут Франсискасу стало больше не нужно прятать коробку с бумагами Ковача.

— Ничего себе! — пробормотал он.

На Чарли Эспозито давили очень сильно. И давление шло с самого верха.

54

— Что такое «корона»? — кричала Бобби Стиллман.

— Понятия не имею, — уже, наверное, в сороковой раз отвечал человек, захваченный ими на Юнион-сквер.

— Нет, ты знаешь, — настаивала она и била его по лицу, оставляя на щеках следы от острых ногтей.

В центре комнаты, пол которой был залит бетоном с мозаикой из мраморной и гранитной крошки, сидел на коленях пленник со связанными запястьями и лодыжками. Под колени ему просунули ручку швабры. Кусок пушечного мяса с промытыми мозгами был обучен убивать лучшими специалистами в военном деле, потом его выбросили на улицу, чтобы продемонстрировал свои способности тому, кто ему больше заплатит.

— Ты работаешь на «Сканлон»! — Она ходила вокруг него, выплевывая слова, словно пули. — Или этот мушкет у тебя на груди, чтобы нравиться девочкам? «Сканлон» работает исключительно на «Джефферсон партнерс». Почему ты оказался в Нью-Йорке?

— Куда прикажут, туда мы и отправляемся.

— И тебе приказали убить Тома Болдена?

— Нет, мадам. Пожалуйста, разрешите мне встать.

Он сидел на коленях уже полчаса. Тазобедренная и верхняя части тела давили на ручку швабры с такой силой, что она, лежа на икрах, перекрывала циркуляцию крови в конечностях.

Сейчас он чувствовал, как в пальцы ног все сильнее и сильнее впиваются тысячи острых иголок. Скоро эта боль продвинется к лодыжкам и икрам. Она испытала это на себе. Невыносимые мучения. Она бы уже давно кричала.

— Нет, нельзя, — ответила она. — Что ты делал на Юнион-сквер?

— Нам приказали найти Болдена.

— И убить, да?

— Нет.

— Ваш стрелок промазал — ранил ни в чем не повинную женщину. Расскажи мне лучше, о чем я не знаю. Что такое «корона»?

Человек попробовал приподняться, но Бобби Стиллман толкнула его обратно. Он застонал, но не ответил. Когда его стоны стали громче, перерастая в крик, она пнула его, позволяя свалиться на бок.

— Пять минут отдыха, — произнесла она. — Затем продолжим.

Выйдя на крыльцо, Бобби Стиллман смотрела на падающий снег. Она устала. Не от событий сегодняшнего дня или прошлой недели. Она просто очень устала жить. Двадцать мять лет она в бегах, а ведь ей уже пятьдесят восемь, и вера в правоту ее дела начала угасать.

Резкий порыв ветра устроил на крыльце неожиданный снегопад. Снега намело уже довольно много, и он здорово затруднял продвижение по горным дорогам, ведущим к ее домику в горах Катскилл. Через час, самое большее через два, дороги станут совсем непроходимыми, и они окажутся отрезанными от большого мира. Сделав глубокий вдох, она прислушалась к тишине, но у нее в ушах по-прежнему звучали крики пленника. «Так надо», — сказала она себе.

Ей вспомнилась одна ночь много лет назад. В жарком влажном воздухе разносился треск сверчков и цикад. А затем ужасный взрыв, когда сработала бомба, которую они с Дэвидом аккуратно пристроили под окнами лаборатории «Гардиан Майкросистемс». Это был ее первый шаг — тот самый момент, когда она решила действовать. Восстать. Нет, поправила она себя, практически реализовать свои права по защите Конституции.

Двадцать пять лет… целая жизнь.

Она приехала в Вашингтон летом 1971 года. Молодая, честолюбивая женщина, горящая желанием оставить свой след в этой жизни. Выпускница юридического факультета Колумбийского университета, редактор юридического обозрения, активная противница войны во Вьетнаме, она горела желанием служить своей стране. Она всегда рассматривала закон не как лицензию на зарабатывание денег, а как призыв к исполнению своего долга. Своим же долгом она считала обеспечение тщательного исполнения тех прав, которые в равной мере были дарованы Конституцией как каждому гражданину, так и правительству. Когда она заняла должность штатного юриста в парламентской подкомиссии по разведке, ее друзья были потрясены. На их возмущенные крики, что она перешла на другую сторону баррикад — на сторону правящих кругов, — она отвечала, что все это глупости. Выбор был естественным. В каком другом месте можно реализовать свое призвание, если не на Капитолийском холме. «Твори законы, а не войну» — был ее девиз.

Должность заместителя председателя этой подкомиссии занимал избранный на второй срок независимый конгрессмен от штата Нью-Йорк по имени Джеймс Джаклин. Как ветеран войны, он был награжден Военно-морским крестом. Более яркого «героя» она не встречала. Если, конечно, можно называть героем того, кто сбрасывает напалм на головы женщин и детей с безопасной высоты проносящегося высоко в небе сверхзвукового самолета. Она вышла на работу, готовая к битве, этакий рыжеволосый повстанец в мини-юбке, неизменно следующий своим принципам и всегда отстаивающий свое мнение. В ее обязанности входило консультирование по вопросам законности, возникающим в связи с деятельностью спецслужб. Уже тогда она была на страже закона.

Неожиданно они сразу нашли общий язык. Джаклин оказался совсем не таким «ястребом», какого она ожидала увидеть. Как и она, он выступал против войны и никогда не боялся открыто высказывать свою точку зрения. И всегда был готов подкинуть дров в зажженное ею пламя. Вместе они сделали достоянием общественности тайную войну в Камбодже, выступали против ЦРУ, которое стояло за спиной генерала Аугусто Пиночета, коррумпированного чилийского военного диктатора, призывали прекратить бомбардировки Ханоя. И если ее идеи не всегда принимались, Джаклин убеждал ее продолжать борьбу, не бояться говорить, что думает. Джаклин прозвал ее совестью комиссии.

И она оценила его похвалу. Он служил в армии, потерял на войне брата. Он знал из первых рук, какова цена военного конфликта. Он говорил, что расплата за военные операции за рубежом измеряется не только в человеческих жизнях, но и в потере американского влияния и морального авторитета в этих регионах. Именно моральный авторитет не может утратить Америка: она должна оставаться маяком демократии и бастионом свободы. Америка — единственная страна в мире, которая образовалась не на основе единого географического пространства, а на основе единой идеологии. Америка — это символ.

Вот почему Бобби полюбила Джаклина. За смелые высказывания. За умение так красноречиво выражать свои мысли. За то, что он открыл ей, что ценности Америки лежат не в сфере политики, а в сфере здравого смысла.

Все это продолжалось до того вечера, когда она обнаружила, что он тайно снимает копии с ее документов и отсылает их своим друзьям из ЦРУ в Лэнгли.

Джеймс Джаклин оказался шпионом, то есть, если говорить на военном жаргоне, который уже получил некоторое распространение, «кротом». Его миссия заключалась в том, чтобы повлиять на нее и «команду», которую, как он выразился, она представляла. То есть на «левых». В его работу входило втереться в ее доверие, влиять на ее взгляды и своевременно оповещать центр о действиях противника. И Джаклин замечательно преуспел.

Бобби Стиллман немедленно кинулась в противоположную крайность.

Она отказалась от должности на Капитолийском холме и, переехав из Вашингтона в Нью-Йорк, устроилась на работу в организацию, которая была как кость в горле у всех законодателей, независимо от возраста, цвета кожи, жизненной позиции и партийной принадлежности, — в Американский союз защиты гражданских свобод. Там она занималась документацией, выступала в суде, писала статьи, в которых требовала остановить вмешательство правительства в частную жизнь граждан. Но все равно ненавидела себя за свою пассивность.

Со стороны она наблюдала, как Джаклин, заняв пост министра обороны, незаметно реформирует военную систему страны. Она слушала его разглагольствования по поводу армии в мирное время, необходимой для внутреннего спокойствия, и понимала, как он лжет. Каждый день она давала себе слово, что будет действовать. Ее злость росла пропорционально ее разочарованию. Через четыре года случай представился.

Джаклин оставил Пентагон и организовал инвестиционную ассоциацию «Дефенс», которая специализировалась на реструктуризации компаний, занятых в оборонном секторе. Узнав, что он купил «Гардиан Майкросистемс», она поняла, что это ее шанс.

«Гардиан Майкросистемс» производила самые хитроумные подслушивающие устройства — параболические антенны-тарелки, способные улавливать разговоры на расстоянии в полмили, миниатюрных «жучков», которые умели слышать сквозь стены. «Красные» с ними тягаться не могли. Он с нежностью рассказывал об этих технологиях, еще когда они спали в одной постели. Мысль о том, что он повернет все это против людей, стала последней каплей.

А затем — Олбани.

Из ветхого домика донесся крик. Бобби Стиллман неохотно вошла в комнату. Ее люди уже вернули оперативника «Сканлона» в прежнее положение — на колени. «Посмотри на него, — говорила она сама себе. — Это враг».

Но прежней уверенности уже не было.

За прошедший час она почувствовала себя почти такой же виновной, как он.

— Так что такое «корона»?

55

Болден рассматривал пару рубиновых сережек, украшенных бриллиантами. Почти тридцать тысяч долларов, от Булгари. В соседней витрине были выставлены часы. Десять тысяч долларов за какую-то резину и нержавейку.

Через оконные витрины ювелирного отдела хорошо просматривался коридор небоскреба «Тайм Уорнер». Тонированные двери закрывали вход в это здание, расположенное по адресу: Центральный парк, дом 1, где роскошные жилые квартиры занимали с пятнадцатого по семьдесят пятый этаж. Он ждал уже десять минут. За это время мимо охранников быстро проскочили, исчезнув за тонированными дверями, одна почтенная дама с седыми, отливающими лиловым волосами и две ее собачки породы шитцу, одна некогда популярная кинозвезда и замученный поклонницами, мгновенно узнаваемый рок-музыкант.

Внимание Томаса привлек гул голосов. Через главный вход здания со стороны площади Коламбас-Серкл неторопливо прошла группа из шести или семи мужчин и женщин. У некоторых из них в руках были портфели, а у одного — тубус для переноски строительных чертежей. Все были одеты в черные деловые костюмы и отличались от окружающих очками странной геометрической формы. «Архитекторы», — подумал Болден.

Он внимательно наблюдал за ними, ожидая, что они свернут налево или направо к магазинчикам, расположенным по обе стороны от главного входа. Но группа направилась прямо к тонированным дверям. Оставив свой наблюдательный пост около ювелирного отдела, Болден пересек коридор. Он заметил, что одна молодая женщина немного отстала.

— Только въехали? — спросил он, подстроившись под ее шаг.

— Я? Я здесь не живу, — ответила женщина.

— А вам бы подошло, — улыбнулся Болден. — Отличные виды. В погожий денек… ну, вы знаете, как там дальше в песне поется.

Впереди руководитель странной группы махнул охраннику, который уже распахивал перед ними двери, приглашая пройти.

— Верхние этажи — это то, что нужно, — продолжал болтать Болден. — Стоят целого состояния, но, я так понимаю, если тебе пошла карта, то почему бы не оторваться по полной? А что у вас за компания? Хотите отпраздновать день рождения? Или повышение по службе?

Он всегда был актером, черт подери, и презирал себя за это, продолжая нести всякую чушь и нагромождая одну нелепость на другую. К своему ужасу, он видел, что его уловка работает. Эта серьезная, сдержанная с виду женщина не только, задержавшись, слушала его, но, кажется, ей даже льстило его внимание.

— Праздник, — пояснила она. — Мы только что выиграли крупный заказ. И по этому случаю приглашены на шампанское к боссу.

— Тогда поздравляю. Уверен, всю работу сделали вы.

Женщина самоуверенно улыбнулась:

— Совсем немного.

— Вы меня обманываете. Я сразу вижу: у вас даже щеки покраснели. Наверняка все это ваших рук дело.

За весь разговор Болден ни разу не отвел от нее взгляда. Краем глаза он видел, что охранники внимательно осматривают каждого входящего, буквально считают их по головам. И тут женщина споткнулась: каблук зацепился за ковровую дорожку. Болден протянул руку, чтобы подхватить ее, и при этом задел охранника, придерживавшего дверь. Женщина вскрикнула, но удержалась на ногах и рассмеялась. Вся группа, как один, тут же остановилась и повернулась посмотреть, все ли в порядке. Руководитель, мужчина в летах с длинными седеющими волосами, убранными в хвост, настоял, что проводит ее до лифта. И группа, весело переговариваясь, неторопливо пошла по коридору.

Оставшись один, Болден с улыбкой повернулся к охраннику. Он ждал, что сейчас ему на плечо опустится рука и его спросят, кто он такой и зачем пытается пробраться в жилую часть здания. Но вместо этого услышал любезное: «Простите, сэр», за которым последовало: «Приятного вечера».

И на этом все закончилось. Миновав тонированные двери, Томас пошел по серебристо-серому коридору мимо восточных древностей и современной копии средневекового гобелена из Байо. Он успел догнать группу, и они все вместе ввалились в лифт. Архитекторы выходили на пятьдесят пятом этаже. Подождав, пока за последним закроется дверь, Болден нажал семьдесят седьмой. Пентхаус. В банке поговаривали, что за него выложили кругленькую сумму в двенадцать миллионов долларов.

Насвистывая «В погожий денек…», знаменитую мелодию из репертуара Фрэнка Синатры, то ли для камеры наблюдения, то ли для себя, Болден сунул руку в карман пальто и достал бейсболку. Набрав несколько раз номер Шиффа, он установил, что тот дома и ждет, когда за ним заедет его личный шофер Барри и отвезет его в аэропорт Тетерборо, откуда он полетит в столицу на ужин Джеймса Джаклина — «ужин на десять миллиардов».

Двери лифта открылись, и Томас вышел в прохладный коридор в пастельных тонах — бежевые ковровые покрытия, бежевые панели, приглушенное освещение. Двери из этого коридора вели в квартиры класса пентхаус. Он знал, что квартира Шиффа с видом на парк выходит на восток. Встав боком к двери и наклонив голову так, чтобы не видно было лица, Болден позвонил в звонок. Через несколько секунд послышалось металлическое жужжание — замок открылся автоматически — и из невидимого динамика раздался голос:

— Это ты, Барри?

— Да, сэр.

Болден распахнул дверь.

Микки Шифф, загорелый и элегантно одетый по случаю званого ужина, как раз входил в просторную прихожую. Болден бросился к нему и, схватив за грудки, стукнул о стену.

— Убирайся отсюда, — просипел Шифф, — я уже вызвал охрану.

— Если б ты вызвал охрану, ты бы меня не впустил.

Подталкивая Шиффа перед собой, Болден направился в гостиную. Роскошные апартаменты были обставлены в холостяцком стиле: блестящая и гладкая мебель с претензией на художественный вкус не создавала ощущения уюта. В гостиной в глаза сразу бросался огромный плазменный экран телевизора и очень большая картина Пикассо, написанная в его «голубой период». Да, холостяк с парой сотен миллионов долларов на счете.

— Сядь, — сказал Болден, указывая на кушетку.

Шифф неохотно сел.

— Ты куда собрался? На ужин к «Джефферсон партнерс»?

— Как все.

Болден сел на такую же кушетку по другую сторону от кофейного столика.

— Во-первых, ты должен усвоить, что здорово влип.

— Почему? — спросил Шифф, смахивая со смокинга пыль.

— Ладно, подполковник Шифф, объясняю в двух словах для непонятливых. Последнее, что ты сделал, когда еще занимался снабжением морской пехоты, — обеспечил контракт на семьдесят пять миллионов долларов компании «Фаннинг файерармз», принадлежавшей ассоциации «Дефенс», которую Джеймс Джаклин выкупил за счет кредита в семьдесят девятом году сразу после ухода из Пентагона. В знак благодарности за этот контракт он заплатил тебе больше миллиона долларов. Триста двадцать тысяч ушло в качестве первого взноса за дом в Вирджинии, остальное осело на твоем новом счете в банке «Харрингтон Вайс». Плюс хлебное местечко в ассоциации «Дефенс» со стартовой зарплатой в полмиллиона долларов. Даже сегодня это слишком большие деньги для человека, никогда не работавшего в банковской сфере, а тогда и подавно целое состояние.

— Я не делал ничего подобного, — процедил Шифф, — все это бесстыжая ложь.

— Цифры не лгут. — Болден вытащил засунутую за ремень пачку бумаг и бросил ее на столик. — Ты сам нас этому учил. Ну да ладно, вот тебе все подробности.

Шифф просмотрел бумаги.

— Откуда у тебя эти… — начал он, затем бросил бумаги на кушетку. — Это было двадцать пять лет назад. Срок давности истек.

— При чем тут срок давности? Я не собираюсь идти в суд. Я пойду прямо в «Уолл-стрит джорнал». Да журналисты передерутся за такой материальчик! Черт возьми, Микки, тут не только на статью, тут на целый роман хватит. Кроме того, — добавил Болден, — чтоб занимать руководящий пост в любой компании на Уолл-стрит, надо иметь незапятнанное прошлое. И здесь срок давности не действует.

— Хочешь верить — так верь.

— Знаешь что? А я в самом деле верю.

Шифф размышлял над тем, что услышал: его взгляд перебегал от бумаг на Болдена и обратно. Время от времени Микки подносил руку ко рту, то хмурясь, то сжимая губы.

— Ну ладно, — наконец произнес он. — Чего ты хочешь?

— А ты как думаешь? Помоги мне.

— И что потом?

— Потом я уничтожу эти документы.

— Слово даешь?

— Сами записи уничтожить, конечно, я не могу, но вот тебе мое слово, что информацию эту в ход не пущу, но и ты не будешь претендовать на «ХВ». Сол такого не заслужил.

— Сол? Он что, теперь святым стал?

— Ты не первый, кому Джаклин дал взятку, чтобы получить нужный контракт, и определенно не последний. Это его стиль. Пять против десяти, что половина консультантов «Джефферсон партнерс» тоже берет взятки. Все, что от тебя требуется, — дай мне посмотреть кто.

— И за это ты забудешь все, что знаешь о моих делах с ассоциацией «Дефенс».

— Не совсем. Ты идешь в полицию и делаешь заявление, что я не убивал Сола. Идешь как свидетель, который желает дать показания, что, когда все это произошло, у меня и пистолета в руках не было. И еще рассылаешь внутренний циркуляр, извещающий всех до единого сотрудников «ХВ», что я и пальцем не трогал Диану Чамберс.

— Еще что? — спросил Шифф.

— Есть и еще, — ответил Болден, уперев руки в колени и подавшись вперед.

— И что же это?

— Расскажи мне о Комитете. Он же — клуб.

— О каком клубе?

— Который тобой командует. О тех, кто велел тебе молчать по поводу поддельной пленки, где я стреляю в Сола Вайса. О тех, кто приказал избить Диану Чамберс и подкинуть на сервер компании мои фиктивные письма. Я знаю, что здесь замешан Джаклин, но, по-моему, есть и другие. Больно уж широкое поле деятельности. — Томас встал и обогнул столик, не сводя взгляда с Шиффа. — Помоги мне, Микки. У этого должно быть какое-то название.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Тогда тебе не повезло. — Подхватив документы, Болден направился к двери.

Не успел он сделать и пяти шагов, как Шифф закричал:

— Том, сядь! Вернись! За жабры меня берешь?

Болден продолжал стоять.

— Слушай, ты хороший парень, — сказал Шифф, — и мне жаль, что все так получилось, но ты же понимаешь: в мире не все происходит по правилам.

— Думаешь, ты меня удивил? Ну как? Согласен или нет?

— Конечно согласен. Счета ты посмотришь. Но о Джаклине я ничего не скажу. Хочешь меня разоблачить? Давай, вперед! Звони в «Джорнал», в «Таймс». Делай, что собирался. Но это все, чем я могу помочь.

— Все?

— Да.

Секунду Шифф выправлял манжет рубашки так, чтобы тот был виден ровно на дюйм.

Болден метнулся к Шиффу и, схватив за волосы, запрокинул его голову.

— Они ранили мою девушку. Ты понял? Она ждет ребенка. Микки, я спрашиваю, кто они такие?

Выгнувшись, Шифф с силой ударил Болдена по руке. Но сквозь боль в его взгляде сквозила печаль, будто, несмотря на все свои проблемы, он нисколько не завидует Болдену.

— С тебя довольно знать, что они существуют.

Болден отпустил волосы Шиффа.

— Поднимайся, отвезешь меня в офис, — сказал он, чувствуя отвращение и к Шиффу, и к себе за эту сделку с дьяволом.

— Мне надо взять ключи и бумажник. — Шифф неуверенно махнул в сторону спальни.

— Бери, — ответил Болден, буквально следуя за ним по пятам.

Когда они прошли полкоридора, из-за двери справа до Болдена донесся шум, похожий на приглушенный крик. Он остановился.

— Что это?

Бросив на него взгляд, Шифф рванул к спальне.

Болден опешил, но кинулся следом. Дверь в спальню захлопнулась. Изо всех сил он подналег на нее плечом и почувствовал, что дверь чуть подалась. Но тут защелкнулся замок. Отступив на шаг, Болден ударил ногой по дверной ручке. Два других удара разбили косяк, а после третьего дверь повисла на петлях.

Стоя возле кровати, Шифф прижимал к уху телефон и, успев вытащить из ящика тумбочки поблескивающий никелем автоматический пистолет, судорожно пытался его зарядить. Болден ринулся через комнату. Уронив пистолет, Шифф схватил статуэтку из яшмы и с размаху ударил ею Болдена по плечу. Томас пригнулся, но увернуться не удалось. Тогда Шифф снова занес статуэтку для удара, но Болден изловчился и вывернул ему руку. Статуэтка упала на ковер. Все еще не отпуская руку Шиффа, Болден выхватил у него телефон и с размаху швырнул о стену.

— Кто в той комнате?

Шифф не ответил.

— Кто в той…

Шифф коленом ударил его в живот, и Томас согнулся пополам. Удар по спине заставил его упасть на пол, и Шифф выскочил из спальни. Пистолет лежал всего в нескольких шагах. Встав на колени, Болден подобрал его, поднялся и бросился из комнаты, пошатываясь и стараясь на ходу восстановить дыхание.

Шифф отступил в дальнюю часть гостиной, держась спиной к окну, — одинокая фигура среди облаков. У уха он снова держал телефон.

— Положи трубку, — сказал Болден.

Шифф вызывающе посмотрел на него.

— Алло! — произнес он. — Это…

Болден вскинул пистолет. Спусковой крючок скользнул как по маслу. Оконное стекло позади Шиффа задрожало, но не разбилось. Все еще сжимая трубку, Микки Шифф упал на одно колено.

— Алло! — продолжал он. — Это мистер…

Рукоятью пистолета Болден ударил его по шее. Шифф рухнул на ковер. Выключив телефон, Болден вернулся к комнате, откуда слышал приглушенный голос. Дверь была не заперта. Диана Чамберс лежала на кровати. Тумбочка рядом была вся уставлена подтаявшими пакетами со льдом, там же валялись несколько упаковок с обезболивающими таблетками. Глаз у нее совсем заплыл, и синяк стал темно-фиолетовым.

— Я слышала крики, — произнесла она, пытаясь сесть.

— Это Микки.

— С ним все в порядке? — Даже сейчас, одурманенная таблетками, она говорила так, будто ее на самом деле волновал этот вопрос. — Или ты и его тоже застрелил?

— А тебе-то что, Диана?

Она бросила на него красноречивый взгляд. Она тоже имела к этому отношение: Микки заставил ее стать соучастницей. Что такое этот синяк по сравнению с теми синяками, которые она получала каждый день на работе, когда билась как рыба об лед, пытаясь прыгнуть как можно выше.

— Что он пообещал тебе? — спросил Болден. — Зарплату? Должность? Кольцо?

Диана тяжело опустилась на кровать и уставилась в потолок.

Болден подошел ближе:

— Зачем ему это надо? Микки говорил тебе?

Диана Чамберс злобно взглянула на него и отвернулась. Взяв за подбородок, Болден повернул ее лицо так, чтобы видеть ее глаза.

— Диана, ты ведешь себя очень невежливо. Наш разговор не закончен. Ответь мне. Ты знаешь, что такое «корона»? Микки упоминал это слово? Он говорил о женщине по имени Бобби Стиллман?

— Нет, ни разу, — помедлив, ответила Диана.

— Тогда почему он пытается уничтожить меня? Что он тебе пообещал за то, чтобы ты позволила ему так себя изуродовать? Ты же неглупая женщина. Должна быть какая-то причина!

— Не знаю.

— Не знаешь или не скажешь?

— Не знаю, — повторила она.

— Черт бы тебя побрал! — Болден с силой ударил по подушке, чуть не задев ее поврежденный глаз. — Скажи мне!

— Это из-за них. Его друзей.

— Каких друзей? — Болден наклонился над ней, и их лица оказались совсем близко. — Нет уж, Диана, теперь тебе придется рассказать мне все. Или я пойду возьму пистолет и пристрелю тебя так же, как Микки.

— Ты застрелил его?

Он осторожно прижал кончик указательного пальца прямо к центру ее лба.

— Вот сюда, — шепнул он. — Один выстрел. Ты даже ничего не успеешь почувствовать. И тебе будет не больнее, чем сейчас. Или честь пристрелить тебя уже отдана кому-то другому? Парню по имени Волк, к примеру. Здоровому такому и злобному.

Диана замотала головой, а ее тело все сжалось от ужаса.

— Иди посмотри, — предложил Болден.

Она попробовала подняться с постели, но упала обратно. Взглянув на Болдена, она ударила его по лицу. Он схватил ее за руки и прижал их к бокам.

— Кто его друзья? — затряс он Диану. — Имена! Мне нужны имена!

— Я ничего не скажу!

— Нет, скажешь, чертова кукла! — Болден пытался удержать ее на постели. Он не мог понять, откуда взялся такой страх и такая ненависть. Диана немного затихла, но ее лицо по-прежнему искажала гримаса отвращения.

— Этот клуб, — наконец проговорила она, — в Вашингтоне. Они все организуют. Всякие важные события. Теневая власть… ну, ты сам знаешь.

— На самом деле не знаю, — сказал Болден. — Назови имена.

— Микки все зовут мистер Моррис. Других я не знаю. Но он называет их мистер Вашингтон и мистер Гамильтон… — Она отвела взгляд. — И все это делается на благо нашей страны, больше мне ничего не объяснили. Микки сказал, что это мой шанс послужить своей стране. В конце концов, он двадцать лет носил военную форму, так почему бы мне не потерпеть пару синяков ради Америки?

— И ты считаешь правильным, что в результате меня могли убить из-за тебя?

— Ты опасен и хочешь навредить клубу. Ты и Бобби Стиллман. Она уже много лет их преследует. Ты такой же сумасшедший, как и она, раз считаешь, что поступаешь правильно. Вы оба — безумцы! И знаешь, вы никогда не победите! Они вас остановят.

— Может, да, а может, нет. Посмотрим.

Болден нашел в кладовке скотч, а в комоде у Шиффа носки. Вернувшись в гостевую спальню, он связал скотчем Диане лодыжки и, когда она попыталась закричать, засунул ей в рот пару шелковых носков, заклеив кляп скотчем. Затем связал ей запястья и оттащил ее в ванную. Выйдя в коридор, он нажал на собачку и захлопнул дверь ванной.

Следующие пять минут он таким же образом обработал Шиффа.

Где-то в глубине квартиры раздался телефонный звонок. «Охрана», — подумал Томас, но потом понял, что это сотовый. Оглядевшись, он догадался, что звук идет из кухни. Там, рядом с бумажником и ключами Шиффа, Болден нашел небольшую трубку.

— Да?

— Мистер Моррис, встречаемся в Длинном зале сегодня после ужина. Как всегда, в полночь. Надеюсь, вы будете, несмотря на погоду.

— Обязательно, — ответил Болден.

56

Остановив машину под самым знаком «Парковка запрещена» перед терминалом «Дельта шаттл» аэропорта Ла-Гуардиа, Джон Франсискас взял с заднего сиденья табличку «Полицейский на задании», положил ее на приборную панель и выбрался из машины. Ключи он оставил в замке зажигания и не стал запирать двери: кто-нибудь позаботится о машине, а ему надо успеть на самолет.

В терминале царила суматоха. Пассажиры торопились на посадку, многие по дороге покупали кофе и газеты. Только что прибывшие шли кратчайшим путем получить багаж. Всем куда-то срочно было надо, и со стороны казалось, что каждый непременно опаздывал. «Нью-Йорк, что с него возьмешь, — подумал Франсискас. — Место, куда не терпится поскорее попасть и откуда не терпится поскорее уехать». Он предъявил свой полицейский жетон начальнику охраны, и тот провел его в обход металлоискателей. В зоне выдачи посадочных талонов детектив подошел прямо к стойке, у которой выстроилась очередь метров пятнадцать.

— Полиция Нью-Йорка, я на задании, — сказал он, предъявляя свой жетон и удостоверение. — Мне нужен билет на столичный рейс в девятнадцать тридцать.

— Сейчас посмотрю.

— Мадам, это очень срочно.

— Я понимаю, детектив. Билет вам будет стоить двести долларов.

Франсискас расплатился кредитной картой, и ему тут же оформили посадочный талон.

Он не заметил, как сразу после него к стойке подошел подтянутый темноволосый мужчина и потребовал билет на тот же рейс.

Черный «БМВ-760 LI» притормозил на углу 46-й улицы и Бродвея. Опустилось окно.

— Эй… забирайтесь.

Болден открыл дверцу и сел на заднее сиденье. Машина тут же рванула с места и влилась в поток. Спиной к шоферу сидел молодой афроамериканец. Темно-синий деловой костюм от Алана Флассера, рубашка с высоким белым воротником и непомерных размеров розовый итальянский галстук. Его ботинки выглядели так, словно никогда не касались мостовой. Поблескивающие бриллиантами часы указывали, что, пожалуй, работали они с Томом Болденом в разных местах.

Дариус Фелл смотрел прямо перед собой, и лицо его выражало крайнее возмущение.

— Мистер Ти, — в конце концов проговорил он, — как же так вышло?

— Да, ситуация, прямо скажем, не очень.

— Уважаю, — сказал Фелл. — Теперь-то вы понимаете, что я прав: верить нельзя никому. И никогда.

— Я не собираюсь с тобой спорить.

— Как хотите. Видел вас по телику. Вы там на русского похожи, ну или типа того — парень из нашей Маленькой Одессы… Как думаете, похожи? Страшный такой злодей.

— Запись сфабрикована, — ответил Болден.

Дариус Фелл рассмеялся и, повернувшись, в первый раз взглянул на Тома, протягивая ему ладонь.

— И ведь так каждый раз.

Они обменялись рукопожатием, «рукопожатием белого человека», как его называл Фелл, — никаких приколов, никаких сцепленных пальцев, прищелкиваний или указывания друг на друга. После четырех лет знакомства у Болдена часто возникало ощущение, что единственное, чему он сумел научить этого парня, — это уметь прилично здороваться и покупать приличные костюмы.

— Сестренка помогла?

— Да, передай ей спасибо. Я теперь твой должник.

— Не-е, просто продолжайте делать свое дело, и мы в расчете.

Видеоэкраны над подголовниками задних сидений показывали порнографический фильм. Между передними сиденьями, у левой ноги шофера, в кобуру был воткнут автомат «Узи». И Фелл даже не пытался замаскировать оттопыривающийся борт пиджака с левой стороны.

— Скажи своим, что мы едем в центр, — произнес Болден.

— Куда?

— На Уолл-стрит.

Часть парковочной площадки для руководителей компании «Харрингтон Вайс» была зарезервирована для высших чинов и важных гостей. Расположенная на первом подземном уровне, она больше напоминала не парковку, а огромный автосалон: в любое время там можно было увидеть подборку из последних моделей «порше», «феррари», «БМВ» и «мерседеса». Однако сейчас в подземном гараже было пусто. Руководители «Харрингтон Вайс» в половине восьмого вечера уже разлетелись из своего «курятника». По меньшей мере половина из них были на пути в Вашингтон, предвкушая «ужин на десять миллиардов» у Джаклина. И сегодня здесь осталась стоять одна-единственная машина — десятилетний «мерседес» Сола Вайса.

«БМВ» затормозил. Болден выпрыгнул на тротуар.

— Подожди три минуты, потом давай, — бросил Дариус Фелл.

Кивнув, Болден захлопнул дверь.

Его звали Калеб Шорт, и он был старшим охранником в этой смене на Уолл-стрит, 55. Шорт сидел перед видеомониторами, а рядом на столе лежал бумажный пакет с ужином и закуской. Жена приготовила бутерброд с ливерной колбасой, арахисовое масло, стебли сельдерея, морковь и банку яблочного пюре. Сам он заскочил по дороге в бар Кларка: у него никак не получалось продержаться двенадцатичасовую смену без кое-чего получше сельдерея. В конце концов, все мы не ангелы.

— Ты веришь тому, что рассказывают про убийство? — спросил Шорт своего напарника Лемона Уилки, нескладного парня из Бенсонхерста, любившего ходить засунув руки в карманы.

— Какая гнусность! — ответил Уилки. — Вот уж точно: чужая душа потемки.

— Ты его знаешь? Болдена-то?

— Видел несколько раз. Крутой банкир. А ты?

— Тоже. На работе сидит допоздна. Приветливый всегда. Не похож он на такого.

— Ага, тебе-то откуда знать? — усмехнулся Уилки, прикрыв рот рукой.

Шорт выпрямился: первый порыв был дать Уилки так, чтобы мало не показалось, но затем он передумал. Шорт много чего знал… Уж явно побольше, чем какой-то пацан-резервист двадцати двух лет от роду. В свои двадцать Шорт начал служить в военной полиции, дослужился до мастер-сержанта в 10-й горной дивизии. Три нашивки сверху. Три снизу. За пять лет, что прошли после его выхода в запас, он поправился килограммов на двадцать пять. Но если он немного и набрал вес, это еще не значит, что потерял квалификацию.

Шорт проверил записи с камер наблюдения. Всего мониторов было двадцать: четыре стояли перед ним, на них передавались изображения коридора, гаража и сорок третьего этажа, где находились кабинеты руководства банка «Харрингтон Вайс». Другие мониторы передавали записи с камер на разных этажах. Просмотрев несколько записей, он достал бутерброд. За три года его работы на этом месте единственным из ряда вон выходящим событием был случай, когда одному из компаньонов «ХВ» у лифта стало плохо с сердцем. Шорт заметил его на одном из мониторов: человек извивался, как выброшенная на берег рыба. Шорт позвонил в 911 и тем самым спас ему жизнь. С тех пор каждый День благодарения тот приглашал Калеба Шорта с женой к себе на обед. И ни разу не забыл вместе с бутылочкой французского вина сунуть ему конверт с кругленькой суммой.

— Кто первый идет в обход, ты или я? — спросил он Лемона.

В обязанности Шорта и Уилки входило как минимум шесть раз за смену обходить все помещения, задерживаясь на каждом этаже. Обход занимал чуть больше часа.

— Конечно, я схожу, — ответил Уилки.

Из сотрудников в банке почти никого не было: только две девушки из Сомали работали за стойкой администратора да он с Уилки.

Калеб Шорт протянул напарнику ключи, но заметил, что Лемон Уилки смотрит совсем в другую сторону.

— Черт! — произнес Уилки, — Проверь-ка третью камеру.

Шорт перевел взгляд на монитор, на котором был хорошо виден вестибюль. К стойке администратора приближались три афроамериканца. Похоже, что двое из них были вооружены пистолетами, третий — «Узи».

— Ни хрена себе! — пробормотал он.

— Сам пойдешь или я? — спросил Уилки.

Инструкция предписывала одному из охранников оставаться в диспетчерской.

— Я сам этим займусь, — ответил Шорт.

— Слушаюсь, сэр.

Старший охранник бросил взгляд на Уилки. Вот теперь он разговаривал как положено.

И тут раздались выстрелы. Их звук напоминал треск фейерверка. В полу и потолке образовались дыры — диспетчерская располагалась прямо над стойкой администратора. Шорт глаз не сводил с монитора: трое мужчин поливали вестибюль пулями как из шланга.

— Давай, Уилки, доставай пистолет. Идем вместе.

— Я вызову полицию. И никуда не пойду.

Калеб Шорт покачал головой:

— Черта с два не пойдешь! Это наше здание, и никто не имеет права здесь безобразничать.

С мертвенно-бледным лицом Уилки поднялся и трясущимися руками достал свой пистолет.

Через несколько секунд оба охранника вышли в коридор.

И никто не заметил Томаса Болдена, выскользнувшего из лифта на сорок третьем этаже.

Тускло горели светильники, отбрасывая тени на стойку администратора, и коридоры с островками темноты между пятнами света казались длиннее. Болден, прислушиваясь, шел быстрым шагом. У него было пять минут, самое большее — десять. Фелл обещал, что его бойцы покуролесят внизу до приезда полиции, но ни минутой дольше. Где-то вдалеке зажужжал факс, принимая сообщение. Завернув за угол, Болден проходил мимо кабинета Сола Вайса.

Вайс, харизматичный лидер, доброжелательный человек, который создал все с нуля, упорно настаивающий на принципах партнерства в компании… Сколько раз он отклонял предложение продать банк, разместить часть капитала в акциях или объединиться с какой-нибудь крупной компанией на Уолл-стрит? Он говорил, что не делает этого, чтобы сохранить предпринимательскую культуру, оставаться специалистом в выбранной области. Но еще чаще от него можно было услышать, что «ХВ» — это его семья. Болден принимал такие высказывания на веру. Не так уж и странно, что хотя бы одному человеку нравится собственное творение.

Болден миновал частный обеденный зал и конференц-зал, где обычно проходили совещания. Дверь в кабинет Микки Шиффа оказалась заперта, и нужный ключ подобрался только с четвертой попытки. Помещение больше напоминало не кабинет, а гостиную в итальянском палаццо. Роскошно обставленная комната простиралась от двери метров на двадцать, а то и больше, и являла собой полную противоположность квартире Шиффа. Здесь была и зона для гостей, и специальный отсек для хозяина этого помещения, где он мог побродить, и рабочая зона в самом дальнем конце. Потайная дверь, спрятанная где-то среди стеллажей, которые тянулись от пола до потолка, вела в его личную ванную. Примерно год назад, в одну из суббот, Шифф пригласил сюда Болдена и устроил ему маленькую экскурсию. Стандартный прием — показать галерному рабу, чего он может достичь, если будет хорошо трудиться. Позолоченные краны, гравюры Хокни и офис размером с Род-Айленд. Это был пряник. А о кнуте думать не стоило. Банк «Харрингтон Вайс» тщательно подбирал сотрудников. Единственным кнутом, перекрывавшим все, был чудовищный страх неудачи. Но это был личный кнут каждого.

Болден подошел к письменному столу и сел в капитанское кресло Шиффа с низко опущенной спинкой. Чтобы попасть в «Найтингейл», программу, разработанную и запатентованную «ХВ», требовался магнитный ключ. Внутри системы он управлял всеми финансовыми операциями в зависимости от того, к каким зонам банка имел доступ его владелец. Шифф имел доступ ко всем зонам. Болден провел ключ-картой по считывающему устройству, расположенному вверху клавиатуры, и дисплей ожил. После нескольких неудачных попыток Томас добрался до папки, где хранились личные дела сотрудников «ХВ». На экране появилась табличка, предлагающая ввести имя или номер счета сотрудника. Болден постарался припомнить, кто не так давно устроился к ним на работу.

Он впечатал имя «Ла Ванда Мейкпис».

Полгода назад Ла Ванда Мейкпис была полномочным представителем Федерального агентства по связи, когда управление этого агентства без видимой причины и вопреки существующему правилу разрешило одной из телекоммуникационных компаний, принадлежащей «Джефферсон партнерс», продавать свои услуга за пределами родного штата. Через два месяца Ла Ванда покинула ФАС и перешла в «Джефферсон партнерс». В общем-то, ничего странного.

На экране появились три банковских счета. Два из них были стандартными, которые обычно открываются для перевода комиссионного вознаграждения. Болден просмотрел по очереди каждый счет. Везде — надежные акции, дающие высокие дивиденды, муниципальные облигации, сертификаты валютного рынка. Общая сумма составила около миллиона долларов. Ничего удивительного, когда речь идет о профессиональном правительственном чиновнике пятидесяти лет, который знает, как делать сбережения.

Третий счет был помечен как «Омега ассошиэйтс».

Болден открыл его. Внизу страницы в графе «итого» стояло число 34, за которым следовали шесть нулей, — тридцать четыре миллиона долларов. Определенно не совсем то, что ожидаешь увидеть на счету женщины, всю сознательную жизнь вкалывавшей на правительство. Болден присвистнул. Тридцать четыре миллиона долларов! Это уже не взятка. Это принадлежность к определенному кругу.

Из истории счета следовало, что наличные переводились в два приема. Первый транш — полгода назад, второй — два месяца назад, что соответствовало тому периоду времени, когда ФАС выступала в интересах «Джефферсон партнерс».

Болдену вспомнилось, что говорил Марти Кравиц по поводу того, какие предположения может сделать умный человек. Теперь Болдену было плевать на предположения. Пришло время получить доказательства.

Болден проследил движение этих тридцати четырех миллионов. Деньга перевели с именного счета в частном банке «Милбэнк энд Мейсон» с юридическим адресом в Нассо на Багамах. По международному идентификационному коду, который присваивается каждому зарегистрированному банку международной межбанковской системой СВИФТ, Томас сделал запрос всех операций клиентов «ХВ», проходивших через этот банк.

На дисплее появился список на нескольких страницах: два миллиона здесь, десять миллионов там. Суммы, переводимые из «Милбэнк энд Мейсон», обозначались самое меньшее семизначным числом. Целое состояние! Но, по сути, ничто для компании, которая год за годом зарабатывала своим вкладчикам ошеломляющие двадцать шесть процентов прибыли. Фамилии тоже впечатляли: сенаторы, полномочные представители различных агентств, генералы, послы — в общем, все сильные мира сего. Мужчины и женщины, чьи руки держали рычаги власти. Среди них Болден насчитал не менее семи человек, кто в настоящее время работал в «Джефферсон партнерс». Все они были здесь, и все являлись клиентами банка «Харрингтон Вайс».

И тут Болден наткнулся на цифры, которые все расставили по местам. Трансакция, которая связала все воедино, — не входящий, а исходящий платеж банку «Милбэнк энд Мейсон» в Нассо на Багамских островах на сумму двадцать пять миллионов долларов. Получатель — номерной счет, какой обычно открывается в банке для сокрытия имени вкладчика, но в данном случае во внутренних записях «ХВ» имя владельца счета было указано — Ги де Вальмон, вице-президент «Джефферсон партнерс».

Болден дважды проверил номер счета. Именно им пользовались, когда платили Ла Ванде Мейкпис и некоторым другим.

Расследование закончилось.

Но было еще одно — последнее — имя: Соломон Г. Вайс. Сумма: пятьдесят миллионов долларов. Скорее всего, платеж, чтобы скрепить долгосрочное сотрудничество. Так, небольшая сумма на карманные расходы, чтобы лишний раз не проявлял любопытства.

Болден выбрал опцию «распечатать». Хватит с него догадок. Теперь у него были неопровержимые доказательства. Принтер принялся выплевывать один за другим листы бумаги. Болден просмотрел один из них. «Взятка — это не то слово, — думал он, — больше подходит воровство». Но что у него украли? Веру в неподкупность и в честных людей, в порядочность. Клуб «Таммани-холл», некогда закулисно вершивший дела Демократической партии, — пустячок по сравнению с «Джефферсон партнерс», которая просто взяла правительство в заложники и сунула его в задний карман.

Когда принтер закончил распечатывать файл, Болден выключил компьютер и вышел из кабинета.

Он закрыл дверь и посмотрел в дальний конец коридора.

— Бах! — произнес голос у него за спиной, — Тебя убили.

Болден замер на месте. В одном шаге от него стоял Волк, и в руке у него тускло поблескивал пистолет с глушителем.

— Даже не думай, — предупредил Волк.

57

— Волк взял его, — сообщил Гилфойл, нагоняя Джеймса Джаклина у кабинета.

— Ну наконец-то! Аллилуйя! А то я уж думал, этот день никогда не настанет. Где его накрыли?

Гилфойл придержал Джаклина за локоть.

— В кабинете Микки Шиффа.

— И что он там делал?

— Совал нос в финансовые дела некоторых из наших консультантов.

— Находчивый малый, надо отдать ему должное!

— Вас удивляет?

Гилфойл пытался прочитать выражение лица Джаклина. И, как всегда, у него ничего не получилось: на лице этого человека отражались только презрение и разочарование в том, что мир вертится не совсем так, как ему хотелось бы.

Для вечера среды в офисе было тихо. Все сотрудники получили приглашение на ужин. Большинство директоров сейчас были или у Джаклина дома, или по пути туда. Несколько задержавшихся еще сновали по коридору, но и они уже натягивали смокинги и поправляли галстуки.

— Ты говорил с Шиффом? — спросил Джаклин.

— Отвечает голосовая почта. Поговорю с ним, как только прибудет. Кстати, вот документы, которые изъяли у Болдена.

Джаклин взял пачку бумаг, присланных в столицу по факсу специально для Гилфойла.

— Хорошо потрудилась пчелка, а? Другой бы ноги в руки — и бежать. — Просматривая страницу за страницей, Джаклин нахмурился, когда дошел до отчета из «Лексис-Нексис», где Шифф значился как директор ассоциации «Дефенс». — Отчет-то сегодня днем распечатан. Кто там у него свой человечек?

— Его секретарша. Зовут Алтея Джексон. Мы допускаем, что она тоже знает содержание этого отчета.

— Замужем?

— Нет, есть сын двенадцати лет.

— Черт, — вздохнул Джаклин, качая головой. — Присмотри, чтобы о мальчишке потом хорошо позаботились. Назначьте стипендию и все такое. И напомни мне позвонить в Сент-Пол. Я знаком с ректором местного колледжа. Он часто идет мне навстречу, когда надо пристроить нуждающегося.

Гилфойл кивнул.

— Еще я поговорил с Марти Кравицом. Он клянется, что Болден, когда заказывал эти досье, прикинулся одним из старших руководителей «ХВ». Похоже, он силой заставил Кравица передать ему материалы. И по-моему, вполне можно рассчитывать на то, что Кравиц будет держать язык за зубами. Если бы в «Прелл» каждый раз трезвонили, когда делается что-то подозрительное, они давно бы лишились всех клиентов.

— Ладно. Давай сюда Болдена. Хочу побеседовать с ним с глазу на глаз.

— Он уже в пути. — Гилфойл подошел к Джаклину еще ближе. — Можно еще минуту?

— Меня лимузин внизу ждет — могу подбросить.

— Это не займет много времени. — Гилфойл взял Джаклина под руку и вместе с ним вошел в кабинет. — Есть еще кое-что, о чем вам необходимо знать. Насчет Олбани.

Джаклин сложил руки на груди и стал внимательно слушать.

— И что насчет Олбани?

— Один детектив из Нью-Йорка пробил по системе отпечатки вашего большого и указательного пальцев и получил совпадение.

— Проклятье! Откуда у него мои отпечатки?!

— Не знаю, но вынужден допустить самое худшее.

— Что именно?

— Отпечатки с пистолета, из которого убили Дэвида Бернстайна.

— Как такое может быть? Дело же давным-давно подчищено!

— Тогда эти отпечатки так и не нашлись. И я очень беспокоился по этому поводу. Но когда Ковача не стало, исчезла и причина для волнения: проблема была локализована и исчерпала себя. Двадцать пять лет, Джей-Джей. Поверьте, я потрясен не меньше вас.

— А я вот в этом сильно сомневаюсь, — заметил Джаклин. Когда он заговорил в следующий раз, его голос напоминал тихое шипение гремучей змеи. — В этом была суть нашей сделки: ты улаживаешь дело, а в обмен получаешь тепленькое местечко в «Джефферсон партнерс». И я считал, обе стороны честно выполнили свои обязательства, но теперь я в этом не уверен. — Джаклин сделал шаг к модели боевого корабля «Мэн». — Кто докопался? — спросил он.

— Детектив Джон Франсискас. И Болдена он же допрашивал прошлой ночью.

— Откуда такое любопытство?

— По-моему, просто прилежный коп. Мы проследили его до посадки на столичный рейс.

— Он летит сюда? Отлично. Может, ему еще и приглашение на ужин в аэропорт послать?

— Не сердитесь, Джей-Джей! Я расстроился не меньше вашего.

— Ты? — Джаклин погрозил ему пальцем. — Да ты бесчувственное бревно! В тебе вообще есть хоть какие-то эмоции? Откуда тебе знать, что такое — расстроиться?

Внутри у Гилфойла что-то замкнулось: он знал о чувствах не меньше, чем любой другой, и знал, как разрушительны они бывают, особенно когда берут власть над тобой. Стоит только поддаться — и ты уже бессилен.

— У нас есть человек в Ла-Гуардиа — послали туда на случай, если появится Болден, — сообщил он. — Так вот ему удалось попасть на тот же рейс, каким летит Франсискас.

— И чего ты ждешь? — спросил Джаклин.

— Он же полицейский.

— Да? Раньше тебе это не мешало. Помни, эти отпечатки нас обоих потянут ко дну.

— Для начала, чтобы привлечь кого-то к суду, им потребуется свидетель.

— И он у них есть, — вспыхнул Джаклин. — Бобби Стиллман. Эти отпечатки — ее билет на свободу.

58

Оперативник «Сканлона» тяжело дышал, завалившись набок.

— Неплохо, — проговорила Бобби Стиллман. — Даже не ожидала, что за деньги можно купить такую преданность. — Присев, она подсунула руку ему под плечо. — Поднимайся.

Он не шевелился, но она снова усадила его на колени. Лицо пленника покраснело там, куда пришелся ее удар, в остальном его состояние было не хуже. Однако она не могла не заметить, что друзья смотрят на нее по-другому.

Злющая баба, ничего не скажешь.

— Итак, ты в самом деле ничего не знаешь о «короне»? — спросила она. Мужчина замотал головой. — Тогда ты не будешь возражать, если я прибегну к последнему способу? — Бобби Стиллман вытащила из кармана специальный нож для резьбы. Медленно, миллиметр за миллиметром, она начала выдвигать лезвие — клик, клик, клик, — пока острый как бритва треугольник не стал размером с большой палец. Нож коснулся щеки пленника.

Ею овладело спокойствие. Сначала она кричала на него, запутывала и запугивала и в конце концов ударила, и вот теперь она заключила с собой опасное перемирие. Все это время ей не давал покоя вопрос, насколько далеко она сможет зайти, если он откажется говорить.

Бобби смотрела прямо в глаза упрямцу, а тот смотрел на нее. Ни на секунду она не верила, что он ничего не знает. Джей-Джей учил ее, как важно доверять своим людям, говорить им правду, чтобы они могли действовать, правильно оценивая ситуацию. И поэтому Бобби решила отбросить все правила и законы. Да пошли бы куда подальше эта Женевская конвенция вместе с маркизом Куинсберри в придачу! Сейчас не война и не встреча на ринге. Она уже так долго живет за пределами цивилизованного мира, что удивительно, почему раньше не приняла это решение. Чего не скажешь о Джаклине. Он все подчинял достижению результата. Цель для него все. Средства — ничто.

Бобби Стиллман наклонилась к самому уху мужчины.

— Сейчас ты мне все расскажешь, — произнесла она.

В первый раз она увидела в его глазах страх, будто наконец-то он понял, с кем имеет дело.

«Джей-Джей мог бы мною гордиться», — подумала Бобби, и от этой мысли ей стало очень грустно.

Стоял жаркий день — один из многих жарких дней, тянувшихся один за другим. Нервы у всех были на пределе. Жара выматывала. Еще только июль, а казалось, эта жаркая неделя никогда не кончится. Бобби вернулась домой, чтобы собрать вещи. Она принесла целый пакет всякой всячины, которую они не смогут найти там, куда отправляются, — арахисовое масло, хрустящие батончики с орехами и изюмом и новая пижама с рисунком Супермена для Джеки Джо. Рейс на Буэнос-Айрес отправлялся в одиннадцать из аэропорта Кеннеди. Они бы исчезли на год, а если бы потребовалось, то, может, и на более долгий срок. Вдруг она увидела, что Дэвид разговаривает в прихожей с Джаклином.

— Что ты здесь делаешь?

— А ты разве не догадывалась, что я буду за тобой следить? — насмешливо ответил Джаклин вопросом на вопрос. — Как только прогремел взрыв, я сразу понял, чьих рук это дело.

— У них есть пленка с записью, — сказал Дэвид Бернстайн. — С камеры наружного наблюдения.

Джаклин подошел к Бобби:

— Не осложняй себе жизнь, дорогая. Полиция уже едет. Вот им и принесешь свои извинения.

В голове у нее звякнул тревожный звоночек. «Что-то тут не так, — промелькнула мысль, — с какой стати Джей-Джей ждет приезда полиции?»

— Чего же мы стоим? — Она схватила за руку Дэвида. — Идем! Идем немедленно! Давай же выбираться отсюда.

Она повернулась к лестнице. На верхней площадке ждали два телохранителя Джаклина — широкие плечи, короткие стрижки, каменные лица. Знакомо.

— Прости, Бобби, — сказал Джаклин, помахав зажатыми в кулаке билетами на самолет, — я здесь, чтобы уладить это недоразумение раз и навсегда.

— Недоразумение? По-моему, скорее тянет на уголовное преступление.

— Можешь называть как хочешь.

— Нам нечего улаживать, — ответила Бобби. — Ты — фашист. Тебе нравится шпионить за всеми, чтобы точно знать: никто не делает ничего, что тебе не по вкусу. Возомнил себя Большим Братом, хотя ножки до пола не достают. Если ты ушел из правительства, это еще не значит, что ты порвал с ним. — Она кивнула в сторону мужчин на лестнице. — Кто эти гориллы? Траляля и Труляля? Зачем притащил их с собой? Самому не справиться? Тоже мне герой. — Кипя от злости, она продолжала доводить его и в какой-то момент потеряла самообладание. — Джей-Джей, ты всегда был клоуном в костюме ковбоя, пытался стать таким, каким хотела тебя видеть твоя мамочка.

— Бобби, хватит.

И тут она увидела в его руке пистолет.

— Мы только что купили компанию, — сказал Джаклин, поигрывая пистолетом. — «Фаннинг файерармз». Вот я и подумал, что хорошо бы с нее что-нибудь поиметь.

— Господи, Джей-Джей, это уж слишком! Зачем тебе пистолет? По-твоему, мы собираемся отстреливаться? Мы, два юриста? Бандиты, защищающие Конституцию, — Малыш Бернстайн, самый быстрый еврей Дикого Запада, и я… — Не договорив, она повернулась к своему гражданскому мужу. — Дэвид, нет, ты только посмотри на него!

— Бобби, успокойся, — серьезно произнес Дэвид Бернстайн.

«Он знал», — через двадцать пять лет укоряла себя Бобби Стиллман. Дэвид вырос в семье полицейского и знал главное правило, касающееся оружия: его достают, только когда собираются пустить в ход. А она, со своей стороны, сделала все возможное, чтобы его предчувствие сбылось.

— Убери пистолет, Джей-Джей, — продолжила Бобби. — Полиция едет? Отлично! — Она вытянула перед собой руки, словно подставляя их под наручники. — Ну и пусть они арестуют нас. Суд станет трибуной, с которой мы прольем свет на твою вшивую компанию. Неужели ты на самом деле веришь, что приборы, которые выпускает «Гардиан», будут использоваться только военными? Спорим, ФБР уже разместила большой заказ? А кто еще? Таможня? Министерство финансов? Управление по борьбе с наркотиками? Да кто откажется? Не пройдет и года, как твои приборчики будут стоять на каждой АТС. Огромное спасибо Джеймсу Джаклину и «Гардиан Майкросистемс»!

— Бобби, как всегда, твоя сообразительность приносит тебе один вред, — заметил Джаклин.

Он бросил на нее последний крайне презрительный взгляд, а затем повернулся и выстрелил в Дэвида Берн-стайна. Прямо в голову. Тот беззвучно рухнул на пол. Она никогда не забудет, как его колени подкосились и тело безвольно сползло вниз, точно его отключили от розетки и ток жизни в нем мгновенно прекратился. И потом, уже лежа на полу, он несколько раз дернул ногой и затих.

Джаклин подошел посмотреть.

— Ни одного слова о «Гардиан» ни в каком суде не прозвучит, дорогуша, — произнес он. — Безопасность нации превыше всего.

Бобби замерла на месте, затем замотала головой. Из глаз полились слезы. Она не хотела плакать, но не могла удержаться.

— Чудовище! — рыдала она. — Ты убил его. Но ты же сам вызвал полицию? Они уже едут.

— Я очень на это надеюсь.

В это время рядом с домом остановилась полицейская машина. Из нее, пристегивая к поясу дубинки, вышли два офицера. Невольно вскрикнув, Бобби бросилась к окну, но один из людей Джаклина перехватил ее и зажал рукой рот. Через минуту раздался звонок в дверь.

Джаклин открыл. Прежде чем они увидели тело Дэвида Бернстайна, он застрелил обоих. Сразу в сердце, с такого близкого расстояния, что их рубашки тут же на секунду загорелись.

Он навел на нее пистолет.

— Выходи! — приказал Джаклин.

Дрожа, она переступила через лежащие на пороге тела и вышла на широкую веранду. Минуту он стоял, наведя на нее пистолет. Оба не двигались.

— А Джеки Джо? — спросила Бобби.

Так Джаклин создал миф о Бобби Стиллман, убийце полицейских. Он заставил ее быть всю жизнь в бегах. Блестящий ход, лишивший ее всего — свободы, доверия, сына.

Бобби отступила на шаг от оперативника «Сканлона». Одной рукой она сдернула его спортивные трусы на пол и дала ему возможность почувствовать свою незащищенность. Всего несколько секунд.

— Что такое «корона»? — снова спросила она, крепко зажав его мужское достоинство одной рукой и приставив нож другой. Лезвие порезало кожу, и показалась кровь. — У тебя последний шанс.

— Вашингтон… сенатор Маккой, — хватая ртом воздух, прохрипел он.

— Дальше.

— Санкции…

— Когда?

— На инаугурации… завтра.

59

Самолет «Дельта», летевший рейсом 1967, Нью-Йорк (Ла-Гуардиа) — Вашингтон (Национальный аэропорт Рейгана), приземлился в 8:33 вечера, опоздав на полчаса. Детектив первой категории Джон Франсискас вышел из самолета вторым. Первой вывезли пожилую даму с фиолетовыми волосами в инвалидной коляске. По указателям он отыскал стойку проката машин. У него было два-три друга в столичной полиции, кого он мог бы попросить забрать его из аэропорта, и даже кое-кто из патрульных в Мэриленде. Все они хорошие ребята, но не хотелось никого впутывать в это дело. Времени вычислять, кто друг, а кто враг, не осталось. Показав удостоверение, Франсискас оформил машину и получил от нее ключи, затем вышел на тротуар дожидаться автобуса до автостоянки. Пожалуй, снег здесь шел еще сильнее, чем в Нью-Йорке: валил огромными пушистыми хлопьями, словно море гусиного пуха зависло в воздухе. Подъехал автобус. В тусклом свете пасмурного вечера детектив бросил взгляд на свое отражение в окне. «Вид паршивый», — подумал Франсискас. Так же паршиво он себя и чувствовал.

Во время полета, где-то между Трентоном и Геттисбергом, он все-таки решил согласиться на операцию. Двадцать лет со швом на груди лучше, чем двадцать лет без него. Ему даже пришла в голову безумная идея переехать в Лос-Анджелес и устроиться консультантом в какую-нибудь телепередачу про полицейских. Им же надо, чтобы кто-то сказал, как бывает на самом деле. Лично ему надоели все эти телевизионные преступления. Хотелось, чтобы все происходило по-старому. Так, как ему известно. Держать парня на лестничной клетке недостроенного небоскреба «Джексон проджектс» в два часа ночи, пока тот не выдаст преступника. Или переться в Чаппакуа, следуя одной лишь интуиции, и вернуться оттуда с отпечатками пальцев, которые неопровержимо докажут, кто совершил убийство двадцать пять лет назад. Может, он даже пригласит с собой Вики Васкес. В жизни он совершал и более безумные поступки.

Франсискас поднял глаза и посмотрел на небо. Все сводилось к следующему: даже если он нашел преступника, его работа в полиции закончилась. Нельзя плюнуть в лицо шефу и спокойно жить дальше. Эспозито — мстительный сукин сын и такого никогда не простит. Франсискас позаботится, чтобы операцию ему оплатили за счет городского бюджета. Его поддержат друзья из профсоюза. Лейтенант был прав. Тридцать четыре года в полиции — это целая карьера. Кто сказал, что в шестьдесят два нельзя начать все сначала?

Подъехал автобус. Он вошел и показал водителю квитанцию с номером взятой напрокат машины.

Через две минуты Франсискас вышел.

Усевшись в машину, он включил печку на полную мощность и затем потратил около минуты, заводя адрес Франсуа Гилфойла в автоматическую систему навигации. На всякий случай детектив достал из бардачка карту столицы и штата Вирджиния. «Чейн-Бридж-роуд», — бормотал он, просматривая список улиц.

Рядом с машиной промелькнула какая-то тень. Франсискас поднял глаза, но ничего особенного не увидел.

Он снова погрузился в изучение карты.

Пассажирская передняя и задняя двери открылись, и в салон забрались двое. Тот, что был ближе к Франсискасу, ткнул ему в бок пистолет.

— Дернешься — убью, — предупредил он, извлекая оружие детектива у того из кармана. — Заводи машину и поехали.

— Сенатор Марвин, добрый вечер, сэр. Рад, что вы приехали.

В элегантном смокинге, затянутый широким поясом и с тщательно уложенными волосами, Джеймс Джаклин стоял у парадного входа, приветствуя гостей. Каждому мужчине доставалось крепкое рукопожатие, а женщинам — легкий поцелуй в щеку и приятный комплимент. Гости замечали, что он выглядел счастливее и даже душевнее, чем обычно, и они не ошибались. После суток нервотрепки и неопределенности события опять развивались, как он хотел. Схватили не только Болдена — Гилфойл накрыл и того детектива из Нью-Йорка. Для полного счастья не хватало только одного, но старый, опытный лис не просил слишком многого. Двадцать пять лет он безуспешно гонялся за этим зайцем. Теперь ему хотелось лишь услышать «да» от Хью Фицджеральда, сенатора от штата Вермонт, — что он поддержит законопроект о финансировании стратегических баз, — и тогда этот вечер станет поистине незабываемым.

— Генерал Уокер, как приятно, сэр! — Джаклин похлопал генерала по плечу. — Что-нибудь слышно от Фицджеральда по поводу стратегических баз? Боеспособность нашей нации под угрозой.

— Не будем терять надежды! — ответил Уокер.

— Директор Фон Аркс, рад вас видеть! — воскликнул Джаклин, обращаясь к директору ФБР, и добавил шепотом: — Спасибо, мистер Гамильтон. Мы поймали, как я и обещал, того молодого человека. Все хорошо, что хорошо кончается. Давайте позже вместе за это выпьем.

— И не один раз, — ответил Фон Аркс.

Поток гостей ненадолго прервался. Джаклин вышел на крыльцо посмотреть на автомобили и лимузины, заполнившие длинную полукруглую подъездную дорожку к дому. Даже отвратительная погода не помешала. Он посмотрел на небо: из плотных, как свалявшаяся вата, туч по-прежнему шел сильный снег. Широкая лужайка перед домом напомнила ему белоснежный свадебный торт.

— Ну-ну, миллиардер собственной персоной!

Вверх по лестнице ковылял сенатор Хью Фицджеральд. В пальто и при черном галстуке, он выглядел как кучер из девятнадцатого века. Очень большой кучер с кроваво-красной гвоздикой, приколотой к лацкану пиджака.

— А я думал, встречать будет дворецкий.

— Да ладно, Хью, я как раз вас-то и жду, — ответил Джаклин, сжав руку сенатора выше локтя, пока обменивался с ним рукопожатием, и притянув его к себе. Этот жест предназначался только самым близким друзьям. — Вы в моем списке избранных. Наверное, вы еще не обдумали…

— Нет, Джей-Джей, обдумал. Представьте себе, ничего другого не делал, только думал.

— И?..

— Э-э-э… — Фицджеральд похлопал хозяина дома по плечу и подмигнул ему. — Но решение пока не принял.

Джаклин весело рассмеялся в ответ и повернулся к следующему гостю:

— Министр Латтвэк…

И чуть слышно выругался.

Длинная вереница припаркованных машин тянулась по обе стороны узкой двухполосной дорожки. Дженни подъехала на взятой напрокат машине, встала за последним автомобилем и заглушила мотор. Дворники на стекле замерли. За несколько секунд, что прошли, прежде чем снег засыпал все лобовое стекло и мир вокруг стал непроницаемо-белым, она успела увидеть людей в красных ветровках, снующих вверх-вниз по холму. Сзади подъехала другая машина, осветив ее фарами. Дженни взглянула на себя в зеркало заднего вида — зрачки как булавочные головки, рот какой-то перекошенный и кожа цвета воска. Чтобы успокоиться, она заставила себя вдохнуть поглубже, затем подкрасила губы и подвела глаза. «Ничего у меня не получится, — сказала она своему отражению. — Я учитель, а не шпионка». Положив руку на живот, она подумала о новой жизни, которая росла внутри нее. Шпионка. Ей вспомнилось, что Мату Хари расстреляли. Это лучше, чем получить пулю в спину или вообще ничего не увидеть.

— Простите, — приоткрыв дверь, окликнула она парковщика, молодого человека с копной черных волос, припорошенных снегом.

— Да, мадам?

— У вас есть зонтик?

— Отведите машину в начало дорожки, и я сам ее припаркую.

— Возможно, мне надо будет скоро уехать.

Подойдя ближе, он взглянул на Дженнифер: хмурый вид сразу исчез, и на лице появилась приветливая улыбка.

— Подождите здесь, я сейчас вернусь.

Он бегом исчез за снежной завесой. Через пять минут он вернулся, но за это время Дженни поняла, что скоро уехать ей не удастся. Парень предложил ей зонтик и помог выйти из машины. Она оперлась на его руку, чтобы не поскользнуться на высоких каблуках, и так, рядышком, они прошли по улице, а затем, перейдя на другую сторону, направились к дому по длинной полукруглой подъездной дороге.

Дом — безобразная копия особняка в Маунт-Верноне, родовом имении Вашингтона, — был во всех отношениях больше, наглее и безвкуснее своего оригинала. Для защиты гостей от разбушевавшейся стихии у входа возвели временный навес. Слева прошла машина. Дженни обратила внимание, что каждая пара предъявляет упитанному швейцару приглашения, и только тогда их пропускают внутрь. Не ускользнули от ее взгляда и люди в черном, замершие с невозмутимым видом у гаража и по углам дома.

— Почему так много охраны? — поинтересовалась Дженни, пока они поднимались на холм.

— В десять сюда приедет президент: он собирался съесть десерт и выступить с короткой речью. Поэтому здесь все оккупировала Секретная служба.

Дженни почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

— Ой, а я приглашение забыла, — сказала она.

— В машине? Так я сбегаю.

— Боюсь, что дома. Вы же не побежите в Джорджтаун? А тут все так строго.

Парковщик перехватил ее разочарованный взгляд.

— Идемте со мной, — предложил он. — Я проведу вас через кухню. Вряд ли вы представляете угрозу.

— Как знать, — ответила Дженни, крепче сжимая его руку.

В гараже для занятых на парковке слуг был накрыт небольшой стол — бутерброды с жареным мясом, куриные ножки, безалкогольные напитки и горячий кофе. Вместе с ними у стола разговаривали два агента Секретной службы. Проходя мимо, Дженни улыбнулась и даже помахала им рукой: ну не вызовет же у них тревогу высокая блондинка с типичной американской улыбкой.

В следующее мгновение агенты преградили ей путь — оба на голову выше ее, шеи размером с пожарный гидрант, и у каждого в ухе незаметный проводок.

— Ваше приглашение, мадам, — произнес один из охранников.

— Я забыла его дома, — с серьезным видом ответила Дженни. — Глупо, конечно. Я так и сказала вот этому молодому человеку, и он любезно предложил мне свою помощь.

— Простите, но мы не можем пропустить вас в дом.

— Понятно, — ответила Дженни. — Видите ли, мой босс тоже здесь, и он наверняка расстроится, если не увидит меня. «Ужин на десять миллиардов». Представляете, как важно на него попасть?

— Как вас зовут, мадам?

— Пендлтон. Дженнифер Пендлтон.

Старший агент наклонил голову к лацкану своего пиджака:

— Даллас-один, это Даллас-четыре. Проверьте по списку гостей Дженнифер Пендлтон. — И он снова посмотрел на Дженни. — Одну минуту, сейчас все выясним. А пока я должен проверить ваше водительское удостоверение.

— Да, конечно. — Дженни открыла сумочку и принялась перебирать бумажные носовые платки, помаду, тушь и жвачку. Меньше всего ей хотелось показать агенту Секретной службы свое водительское удостоверение с настоящей фамилией. Что ее нет в списке приглашенных — это одно, а ложь в этом случае — совсем другое.

Вскоре подошли еще три агента и встали около нее полукругом. Тот, что спрашивал у нее водительское удостоверение, обратился к невысокому, с военной выправкой человеку, который, похоже, был главным:

— Дама пыталась пройти без приглашения. В списке гостей ее имя отсутствует.

Старший агент взял ее под руку:

— У вас есть водительское удостоверение? Или любой другой документ, удостоверяющий вашу личность?

Дженни покачала головой:

— Извините, кажется, я все оставила дома.

— Вместе с приглашением?

— Да.

Агенты снова закивали, и Дженни почувствовала, как атмосфера явно накаляется. «Наверное, сейчас они должны расстегнуть пиджаки и достать пистолеты», — подумала она.

— Если не возражаете, я попросил бы вас пройти со мной, — произнес старший агент. И снова голова склонилась к лацкану. — Мэри, у нас код «Альфа». Встречаемся в гараже.

Через десять секунд подтянутая смуглая женщина, одетая в такой же темно-синий костюм, как и агенты-мужчины, вошла в дверь, ведущую из дома в гараж, и направилась к ним.

— Мэри Ансенелли, — представил ее старший агент. — Она проведет вас в дом. И если не возражаете, нам придется вас обыскать. Вы имеете право отказаться. В этом случае вас арестуют и доставят в ближайший полицейский участок.

— Арестуют? Я гость мистера Джаклина и компании «Джефферсон партнерс». Это какая-то ошибка, что моего имени нет в списке. Я работаю в банке «Харрингтон Вайс». Меня не особо беспокоит, что вы обыщете меня. Да хоть сейчас! Просто я хочу попасть на званый ужин, и желательно до того, как подадут десерт.

— Я понимаю, мадам, вы расстроены. Если вы будете сотрудничать с нами, уверен, все выяснится.

— Сотрудничать? Что еще я должна сделать? Я оставила машину там, где следовало. Приехала вовремя. Но меня никто не предупредил, что в программу вечера входит еще и покер с раздеванием.

Агент-женщина крепко взяла ее за руку.

— Будьте любезны, пройдемте со мной.

Дженни высвободила руку.

— Никуда я не пойду!

— Гэри, передайте мне наручники.

— Вы не посмеете надеть на меня наручники! Я гость на этом званом вечере, а не какая-нибудь паршивая самозванка!

Старший агент взял ее руки и завел их за спину.

— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Просто немного сотрудничества.

— Отпустите меня! — вырываясь, закричала Дженни. — Позовите мистера Джаклина! Я его гостья!

Наручники защелкнулись. Ее развернули, и агент-женщина повела ее к выходу из гаража. Один из сотрудников Секретной службы вызывал машину, другой сообщал кому-то по рации, что к ним ведут задержанную. Рука на спине подталкивала ее вперед. Проходя мимо парковщиков и стола с кофе и бутербродами, Дженни бросила взгляд через плечо: заветная дверь в кухню становилась все дальше и дальше.

— Осторожно, — предупредила она, — я беременна.

В нескольких шагах от них остановился автомобиль. Невысокий человек с вьющимися волосами и неприятным рябым лицом вышел из машины и взял Дженни за руку.

— Пригните голову. — Он открыл заднюю дверь и, положив ей на голову руку, подтолкнул в машину.

— У вас проблема, агент Райлли?

Дженни обернулась и увидела перед собой суровое лицо Джеймса Джаклина.

— Эта женщина пыталась пробраться на ваш званый ужин, сэр, — ответил старший агент. — У нее нет приглашения, и ее фамилия отсутствует в списке гостей.

Дженни переводила взгляд с одного на другого. Поймав взгляд Джаклина, она улыбнулась, словно почувствовав истинное облегчение.

— Мистер Джаклин, это я… Дженни Пендлтон. Возможно, вы меня и не помните… я работаю в банке «Харрингтон Вайс» в Нью-Йорке… финансовая группа под руководством Джейка Фланнагана.

— Да, я знаю Джейка. Жаль, что он не смог приехать, — Джаклин посмотрел на агентов. — Джентльмены, по-моему, будет правильно, если вы снимете наручники с этой бедной женщины.

Старший агент Райлли расстегнул наручники.

Дженни прижала руку к груди и вздохнула:

— Слава богу! Хоть кто-то не считает меня преступницей. Джейк убьет меня за опоздание, но…

Джаклин махнул агентам Секретной службы:

— Считайте, что все улажено. Мисс Пендлтон приглашена с одним из самых важных клиентов компании «Джефферсон партнерс», и я с радостью поручусь за нее. — Он протянул Дженни руку, и она ее приняла. — Сюда, пожалуйста, моя дорогая. Буду счастлив провести вас по дому, но сначала позвольте предложить вам бокал вина. Я даже настаиваю: на улице так холодно.

Дженни кивнула с застывшей на лице улыбкой. Странно, но она не могла произнести ни слова.

60

Самолет был не новый, «Гольфстрим-3», — десять пассажирских мест, потрескавшаяся на креслах кожа и панели из искусственной древесины с наплывами. Потолок в салоне был существенно ниже, чем в моделях поновее. Болдена поместили в центре салона, и его руки и ноги были скованы мягкими кандалами, глубоко врезавшимися в кожу. Волк сидел в хвосте, то накручивая, то скручивая пистолетный глушитель.

— Пули с низкой пробивной способностью, — сообщил он Болдену, как только они поднялись на борт. — Дырку во лбу сделают, а вот фюзеляж не пробьют.

Болден не в первый раз летел на частном самолете, не во второй и даже не в десятый. Когда покупаешь и продаешь корпорации стоимостью в миллиарды, дела проворачиваются в лихорадочном темпе. Время — деньги. Нельзя терять часы, сначала простаивая в очереди за билетами, затем проходя досмотр, или зависеть от капризов опаздывающего самолета. За шесть лет работы консультантом многих крупных национальных компаний Томас не менее пятидесяти раз летал на корпоративном самолете.

В сравнении с другими полетами этот был чрезвычайно невысокого качества. Его можно было описать как спартанский. Никаких излишеств. Ему не предлагали диетическую колу, чай с женьшенем или «Ред Булл» для поднятия упавшего настроения. Никакого охлажденного шампанского, чтобы отпраздновать успешное завершение сделки. Никакого печенья, варенья, винограда или сыра бри. Никаких чипсов тортийя с соусом гуакамоле. И уж конечно, не шло речи о подогретых полотенцах или косметологе, который предложил бы ему на выбор маникюр или десять минут силового массажа.

Болден размышлял о странности человеческой жизни: за двадцать четыре часа она может полностью измениться. Прошлым вечером он был в центре внимания. Человек года. Руководитель отдела в престижной компании. Прекрасные перспективы. Будущее обещало быть еще прекраснее благодаря новости, которую он узнал позже: он — отец ребенка, что рос в чреве любимой женщины. В темноте за окном ему виделось лицо Дженни.

Самолет взял левее и вынырнул из облаков над Джорджтаунским университетом. Они снизились над Потомаком, под крылом промелькнул Центр Кеннеди. Самолет задрожал, выпуская шасси. Они летели совсем невысоко, из окна отлично просматривались Мемориал Линкольна и Зеркальный пруд, а вдали за туманом и снегом маячил памятник Вашингтону.

«Это моя последняя посадка», — подумал Болден.

— Вы уверены, что мы встречались? — поинтересовался Джаклин. — Не понимаю, как я мог забыть такую милую девушку!

Дженнифер Пендлтон энергично кивнула:

— Встречались один раз… но это было довольно давно. Не знаю, как вас и благодарить… Вы так выручили меня. Я даже немножко испугалась.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, все позади.

Они стояли в главном зале, вокруг расхаживали мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях. Дженни коснулась руки Джаклина, и он, не удержавшись, шагнул к ней ближе. Она была очаровательна.

— Говорите, вы из рода Пендлтонов?

— Вообще-то, у нас общий прапрапрадедушка — Эдмунд Грин Пендлтон. Наша ветвь Пендлтонов переехала в штат Огайо, и мы занимались фермерством, а не политикой.

— Что бы делала наша страна без своих славных фермеров! Если не ошибаюсь, и у Джорджа Вашингтона в свое время была табачная плантация.

— Мистер Джаклин, скажите…

— Нет, Джей-Джей! А то вы заставляете меня чувствовать себя стариком.

— Хорошо, Джей-Джей, скажите, — продолжила Дженни, указывая на украшавшие стену писанные маслом портреты, — а среди них есть Пендлтоны?

— В основном Джаклины. — И он ласково похлопал ее по руке. — Позвольте устроить вам небольшую экскурсию.

И Джаклин провел ее по периметру зала, кратко рассказывая биографии своих предков. Гарольд Джаклин, его отец, выдающийся конгрессмен. Эдмунд Джаклин, дедушка, строил железные дороги и был банкиром. «Какая очаровательная девушка, — думал миллиардер. — Совсем не такая, как те воблы, что обычно снуют по Уолл-стрит». Закончив рассказывать о портретах, он с удовольствием отметил, что она все еще держит его под руку.

— Знаете, Джей-Джей, — сказала молодая женщина, — я всегда считала, что Пендлтоны забыты Америкой. Натаниэль Пендлтон очень редко упоминается в исторических книгах, а ведь он был близким другом Александра Гамильтона и Джорджа Вашингтона. Пора отдать должное нашей семье.

— Полностью с вами согласен. Видите ли, я сам немного помешан на истории. Традиции у нас в крови. Уважение к прошлому. Я принадлежу к пятому поколению Джаклинов, которые служат этой стране. Сам я служил в морской пехоте. А старина Нат Пендлтон, насколько я помню, был полковником кавалерии.

— В Южной Каролине вроде бы?

— Вот и вы помните. Вижу, вы знакомы с историей своей семьи.

— Я тоже немножко помешана на истории. Одно время даже проводила пешие экскурсии по исторической части Нью-Йорка — от таверны Фраунсиса и до самого собора Святого Павла.

— Таверны Фраунсиса? Так вы знаете про Длинный зал?

Дженнифер Пендлтон кивнула:

— Там генерал Вашингтон прощался со своими боевыми товарищами. Если не ошибаюсь, четвертого декабря тысяча семьсот восемьдесят третьего года.

Джаклин по-новому взглянул на девушку. Она, несомненно, отличалась живым умом. Надо позвонить Микки Шиффу и предложить, чтобы она заняла место Болдена. А он бы даже наметил какие-нибудь новые сделки с «ХВ», если бы потребовалось нанести несколько деловых визитов к этой золотоволосой дамочке и потом у нее заночевать. Он взглянул на часы.

— Хотите увидеть его прямо сейчас?

— Длинный зал? Боюсь, прогулка до Нью-Йорка займет некоторое время.

Джаклин склонился к ней совсем близко и прошептал в самое ухо:

— Кто говорит о Нью-Йорке? Идемте со мной, но только быстро. Скоро подадут ужин. Я сам составлял меню. Как вы относитесь к трюфелям?

Джаклин повел свою молодую спутницу вверх по лестнице. Когда они подошли к двери, он остановился.

— У меня ушло двадцать лет, чтобы сделать точную копию. Там все до мельчайших деталей такое же, как в ту ночь тысяча семьсот восемьдесят третьего года.

Джаклин открыл дверь и включил свет. Обойдя стол, он подошел к витрине, где находились Библия Линкольна и локон Гамильтона. Ее восторженное внимание всколыхнуло в нем привычное благоговение к реликвиям.

— В этой самой комнате Нат Пендлтон когда-то встречался с генералом Вашингтоном и хитрым лисом Гамильтоном. И для них это скорее был клуб, а не таверна.

— Клуб? Да что вы говорите?

Сердце Дженни забилось быстрее. Все так и было. Бобби Стиллман оказалась права, подтверждалась и гипотеза Саймона Бонни.

— Именно клуб. Место, где они могли отдохнуть, не привлекая к себе внимания, выкурить сигару, выпить кружку-другую эля. Но Вашингтон был серьезным человеком. Он приходил сюда по делу. Вернее, по делам страны. — Джаклин погладил большой деревянный ящик для сигар, в котором поддерживалась определенная влажность, установленный на такой же деревянной подставке. — Посмотрите на это.

— Как красиво, — ответила девушка.

— Ручная работа, точь-в-точь как у генерала Вашингтона. Это не копия, это близнец. — Открыв ящик, он достал сигару марки «Ромео и Джульетта», отлично подходившую к портвейну, который подадут с десертом. Вспомнив, что сейчас женщины курят не меньше мужчин, он не захотел показаться старомодным дедушкой. — Не желаете одну… э-э-э… Дженни?

— Нет, спасибо. Оставим сигары хозяину дома.

Джаклин оценил ее ответ и кивнул. Они говорили на одном языке. Он прошел вдоль стола.

— Да, многие важные решения были приняты в этой комнате, — произнес он.

— У меня прямо мурашки побежали, — сказала Дженни.

— Как я вас понимаю. Позвольте вас согреть. — И Джаклин потер ей руки повыше локтя. — Вы прямо вся дрожите.

— Надо было захватить с собой шаль.

— Не надо. — Джаклин обнял ее за талию, а затем его рука нежно скользнула ниже.

— Так вы говорите, что генерал Вашингтон проводил здесь совещания? — спросила Дженни. — Даже когда уже стал президентом?

— Да. Были темы, которые он не мог обсуждать в Филадельфии. Вокруг столько шпионов… Вы не представляете… — Снизу донесся звонок. Джаклин посмотрел на дверь, — Подают ужин. — Он позволил своей руке задержаться ниже талии Дженни и заметил, что она вроде бы не возражает. — Вы за каким столом, моя дорогая?

— Я забыла свое приглашение дома и, к сожалению, не помню, что там написано.

— Тогда приглашаю за мой стол. Мы с Леоной будем рады вашему обществу.

— Нет, спасибо. Не хочу показаться навязчивой: я и так отняла у вас много времени.

Выключив свет, Джаклин закрыл дверь.

— Никаких возражений, — сказал он, ощущая жар предстоящей победы. — В конце концов, мы — одна семья и должны держаться друг друга.

61

Франсискас понял без слов, что это дом Джаклина. Когда они подъезжали к особняку по незаасфальтированной дороге, сквозь просветы между соснами он увидел классическое здание в колониальном стиле — белые колонны с каннелюрами, ставни естественного зеленого цвета и портик, через который мог бы проехать двухколесный экипаж. И еще, похоже, сегодня там давали бал: весь дом был залит светом, словно знаменитый ресторан «Таверна на лужайке» в Центральном парке. На подъездной дороге выстроились в очередь «мерседесы», «БМВ» и несколько «роллс-ройсов». И ни одного «форда». Машина громко прошуршала по гравию и резко остановилась. Тут же из-за деревьев вышли несколько человек и встали у его двери. По их сигналу Франсискас вышел из машины, и его повели к конюшне, расположенной метрах в трехстах, по посыпанной гравием дорожке. Около строения дежурил охранник. Когда они приблизились, он произнес в лацкан пиджака несколько слов и открыл дверь. Франсискас вошел внутрь в сопровождении тех двоих, что привезли его из аэропорта Рейгана.

Они миновали пустые стойла и оказались в помещении, где хранилась конская упряжь: на деревянных брусьях висели седла, а в углу лежали попоны. Комната была совсем небольшая. Бетонный пол, старинная скамья и фонарь-«молния» под потолком. Здесь было холодно и сыро. Опустившись на скамью, детектив потер руки. На нем поверх костюма было надето пальто, и от быстрой ходьбы у него даже выступил пот. Прошло совсем немного времени, как его стала бить дрожь.

Франсискас не мог похвастаться богатым опытом пребывания в плену, и, если признаться, он до смерти испугался. Он видел тело Дэвида Бернстайна, видел и искореженную пулю, убившую его. И он понимал, что те, кто его похитил, способны на убийство. Испугался он главным образом потому, что знал, чего они от него хотят, а он принял решение не уступать.

Дверь открылась, и в помещение вошел сутулый, с желтоватым лицом человек примерно его возраста. По смокингу было понятно, что он принадлежит к правящим классам. Его взгляд, темный и бездонный, впился в Франсискаса. Глаза смотрели прямо в душу.

— Привет, Карнак, — произнес Франсискас.

— Давненько меня никто так не называл. И кстати, я не люблю это прозвище. — Гилфойл жестом приказал охранникам выйти. Оставшись наедине с Франсискасом, он встал возле двери. — Где ты нашел отпечатки? — спросил он.

— В материалах Ковача, — охотно ответил Франсискас.

— Да неужели? По-моему, я хорошо все просмотрел. Где именно?

— А это что, так важно? Ну, перебирал папки с его делами и нашел.

— Надеюсь, они при тебе?

Франсискас посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Ты сам бывший коп. Кто же носит улики с собой?

— Оставил их в Нью-Йорке? Мы обыскали твой письменный стол и твой дом. Или есть другое место, куда следовало заглянуть? И чтобы ты знал: мы стерли тот файл из базы данных. И сейчас у тебя единственная копия отпечатков мистера Джаклина. Это для тебя плюс.

Франсискас пожал плечами:

— А если я отдал их Биллу Макбрайду?

— Я бы Макбрайду не доверил даже квитанцию из прачечной. Ладно, детектив, хватит! Эти отпечатки должны быть у нас.

— Не хочу расстраивать, но у меня правда нет их с собой.

— А если поискать?

— Да сколько угодно, — ответил Франсискас и, подняв руки, повернулся вокруг себя. — Но этот лотерейный билетик мой. Я как чувствовал.

— Снимай пиджак и брюки.

— Это ничего не даст.

— Снимай, — сказал Гилфойл.

Вручив ему свои пиджак и брюки, Франсискас смотрел, как он тщательно проверяет их, выворачивая карманы, прохлопывая лацканы, прощупывая швы. Всю эту работу проделывал Гилфойл, но именно Франсискас чувствовал, как силы потихоньку оставляют его. Несколько раз к горлу подкатывала тошнота, и боковое зрение стало каким-то расплывчатым. Гилфойл взял с табурета бумажник детектива и просмотрел, что внутри. Выложил деньги, кредитные карты, затем всякие записки, которые Франсискас в то или иное время считал важным сохранить. Закончив, он положил бумажник обратно на табурет рядом с кредитными картами, полицейским жетоном и удостоверением.

— Детектив, мне нужны эти отпечатки. Немедленно.

— Я понимаю, — сказал Франсискас. — Всем нужны отпечатки с пистолета, из которого застрелили полицейских Шеперда и О'Нилла, а также Дэвида Бернстайна.

Гилфойл потер подбородок. Вдруг он снова посмотрел на табурет, где лежали бумажник и полицейский жетон. Отодвинув их в сторону, он схватил удостоверение детектива, торопливо раскрыл обложку и подсунул ноготь под фотографию. Разочарованно вздохнув, он бросил обложку на пол.

— Детектив Франсискас, ты не понимаешь, во что вляпался? Мистер Джаклин — важный человек. У меня, признаюсь, к этим отпечаткам тоже есть свой интерес. И я не вижу причины, почему бы нам не отпустить тебя, когда ты их отдашь. Мы живем в мире улик, а не слухов. Я знаю людей твоего типа: они не донкихоты и не сражаются с ветряными мельницами. Ты такой же, как я. Реалист. Отдай отпечатки, и ты — свободный человек. Тебя тут же отвезут в аэропорт. Даю слово.

Франсискас с отвращением смотрел на него.

— Плохо, что ты больше не служишь, — умеешь убеждать. Гладко говоришь.

— Отпечатки, детектив! Или отдай их мне, или скажи, где взять.

Франсискас покачал головой:

— Я не пойду на сделку с мешком дерьма. Ты убил Тео Ковача. И возможно, не без твоего участия позаботились о Шеперде и О'Нилле. Ты хотел завалить Болдена, а вместо этого подстрелил его девушку. Ты напакостил на моем участке, и я хочу, чтобы ты за это ответил.

Вот так. Франсискас высказался. Он хотел, чтобы его слова произвели должное впечатление, но в холодной, неуютной конюшне они прозвучали как-то тускло и неубедительно. Стоя босиком на бетонном полу, раздетый и дрожащий, он чувствовал себя глупо. Хуже: он чувствовал, что проиграл.

— Мне пора возвращаться к столу, — сказал Гилфойл, пригласив обратно охранников. — Ребята, постарайтесь, чтобы детектив стал поразговорчивее.

Обеденные столы были установлены в огромном шатре, раскинутом на теннисном корте. Стены украшали белые шпалеры, увитые живыми бугенвиллеями. Специально для торжественного ужина настелили паркетный пол. Высокие обогреватели, словно деревья, возвышались среди столов. В дальнем конце шатра соорудили сцену, где оркестр с излишней живостью исполнял музыку, которой следовало быть ненавязчивой.

Когда после первого блюда убрали тарелки, Джаклин прошелся между столами. Заметив в баре Ги де Вальмона, он приблизился к нему.

— Ну как, Джей-Джей? Довольны? — спросил де Вальмон. — Непогода, а гостей полон дом. По-моему, все отлично получилось.

Джаклин окинул взглядом собравшихся:

— Никогда не видел, чтобы они вели себя так непринужденно. Напомни пригласить в дом всех, кто имеет отношение к нашим фондам.

— Да они все здесь. Все до единого. — Де Вальмон оглядел импровизированный обеденный зал, называя вкладчиков по именам, когда они попадались ему на глаза. — Вон ребята из «Армонка», Джерри Гильберт из «Гросс пойнт», «брамины» из «Гарвард эндоумент»…

— Даже этот крот из «Калперс» приперся, — прошептал Джаклин. — Знаешь, это здорово впечатляет, когда на таких мероприятиях объявляются калифорнийские либералы.

— Я уже договорился с «Дженерал моторс» еще о паре сотен миллионов, — сообщил де Вальмон. — Так что вечер ожидается отличный.

Джаклин просиял.

— Президент обещал представить Франсез Тависток. Она принесет нам чистыми еще полмиллиарда.

— Вы уже официально согласовали с президентом Рэмзером, что он станет членом нашей компании?

— Приличия, Ги, приличия. Будет даже лучше, если он годик подождет, поездит с лекциями. Помни: торопиться не стоит. — Джаклин обнял де Вальмона за плечи. Неприятности дня рассеивались как дым. — Десять миллиардов. Мы почти у цели.

Музыка звучала все тише, по мере того как Дженни поднималась наверх. У перил на лестничной площадке стоял агент Секретной службы. С минуты на минуту ожидался приезд президента. Дженни сделала несколько шагов в сторону женского туалета. Кивок головы дал ей свободный проход.

Узкий коридор с ярко-синей дорожкой на деревянном полу был хорошо освещен. Пройдя мимо туалетной комнаты, Дженни открыла соседнюю дверь. В Длинном зале было темно, на полу метались тени от шуршавших за окном веток. Она прикрыла за собой дверь и секунду подождала. Призраки. Она чувствовала, как они, спрятавшись по углам, наблюдают за ней. Библия Линкольна, локон Гамильтона, щепка от гроба Вашингтона — прямо как мощи святых.

Совещания начинались в полночь. Сначала произносилась молитва…

Дженни включила верхний свет. Сходство с настоящим Длинным залом производило жуткое впечатление. «Зачем нужна эта копия? — спрашивала она себя, шаг за шагом продвигаясь вглубь комнаты. — Помогает любителю истории избавиться от ностальгии? Или есть другая причина?» Кроме стола, в центре комнаты здесь были еще невысокий комод, письменный стол и застекленный шкафчик. Она открыла каждый ящик, подергала каждую дверцу. И ничего не нашла.

Они вели записи, говорил Саймон Бонни. Их всех очень беспокоило, что подумают о них потомки.

Дверь в смежную комнату была заперта. К такой замочной скважине подошел бы старинный церковный ключ, слишком большой, чтобы уместиться в обычном кармане. Тут тоже Джеймс Джаклин в точности воспроизвел оригинал. Дженни провела рукой поверх дверного косяка, затем заглянула в верхний ящик стоявшего рядом шкафчика. Ключ лежал там. Всего один оборот, и замок легко открылся. Все до последней детали работало и было как настоящее. Она вытащила ключ, и дверь бесшумно отворилась, приглашая ее войти.

Книги. Вдоль трех стен от пола до потолка выстроились стеллажи. Четвертую занимало подъемное окно, из которого открывался вид на лужайку перед особняком Джаклина. Притворив за собой дверь, Дженни включила антикварную настольную лампу с зеленым стеклянным абажуром. Все пространство на полках занимали книги. Старинные книги в кожаных переплетах, с тесненными золотом названиями, уже такими потертыми, что их невозможно было прочитать. Она провела рукой по кожаным корешкам. В комнате пахло плесенью и сыростью, словно ее не проветривали годами. Дженни огляделась. В тусклом свете казалось, что книги сомкнулись над ней, собираясь взять ее в плен и оставить в прошлом. Она вытащила один том: Фрэнсис Паркман «Франция и Англия в Северной Америке». Рядом стояло первое издание автобиографии Улисса Симпсона Гранта. На форзаце она обнаружила автограф автора: «Эдмонду Джаклину, гражданину и патриоту, с благодарностью за годы верной службы». Дженни вернула книгу на место, чувствуя, как в такт музыке подрагивает под ногами пол. Она посмотрела на часы. Ее не было среди гостей уже шесть минут. Приложив ухо к двери, она прислушалась, но никаких подозрительных звуков из коридора не доносилось. Все было тихо.

С чего начать? Дженни встала посреди библиотеки и повернулась вокруг себя. Сотни книг, если не тысячи. Все были переплетены как классические издания, рекламируемые в книжном обзоре на последней странице воскресной газеты. И ни одна даже отдаленно не напоминала частный журнал.

И тут она увидела полку более широкую, чем другие, закрытую стеклянными дверцами, которые запирал слишком современный замок. Дженни поднесла к витрине настольную лампу, чтобы свет пробился сквозь матовое стекло. Внутри, один на другом, покоились несколько больших томов кофейного цвета. Одинакового размера, они были оформлены в одном стиле и напоминали те тома переписи населения, к которым она обращалась в архиве.

Дженни задрала подол платья и, обмотав плотной муслиновой тканью правую руку, с силой ударила кулаком по стеклу. Витрина разбилась с приглушенным звуком, только несколько осколков звякнули, упав на пол. Она настороженно посмотрела в сторону двери, моля бога, чтобы никто не вошел. Просунув руку внутрь, она вытащила поочередно два тома. Шесть других остались лежать на полке. Прихватив добычу с собой, Дженни села в кресло и осторожно открыла книгу. Пожелтевшие от времени страницы были очень хрупкими. Кое-где темнели пятна от чая. Вот они, записи! В этом нет никакого сомнения.

Первая страница пустая.

И вторая тоже.

Сердце Дженни учащенно забилось.

На третьей странице она увидела фотографии. Четыре небольших, потрескавшихся от времени черно-белых снимка, прикрепленные к странице обычными уголками для фотоальбомов. С каждой фотографии на нее смотрел улыбающийся белокурый мальчик, одетый в матросский костюмчик, с парусником в руках. Поднеся страницу ближе к глазам в тусклом свете лампы, она с трудом разобрала подпись: «Джей-Джей, 1939». Перевернув страницу, Дженни обнаружила другие фотографии. Джаклин с родителями. С экономкой. С сестрой. Закрыв альбом, она встала и проверила другие книги в разбитой витрине. Всего лишь фотоальбомы семейства Джаклин!

Расстроенная, Дженни, волнуясь, положила альбомы на место и вернулась в Длинный зал. Ее взгляд скользил от одной стены к другой, но ничего похожего на тайник, куда можно было бы спрятать журналы, она не видела. Шкафчик она уже проверяла. Ее охватило отчаяние. Они же встречались здесь, члены клуба! Тут нет никаких сомнений, и самодовольный тон Джаклина только подтвердил это. Старый греховодник! Дженни передернулась, вспомнив, как усердно он гладил ее бедра.

Мысленно она снова вернулась к своему визиту в архив. Городские справочники Нью-Йорка за 1796 год были в замечательно хорошем состоянии. А почему? Потому что они хранились в прохладном месте и вдали от солнечного света. Она снова заглянула в библиотеку. Солнце светило прямо на книжные полки по крайней мере полдня. Жуткая жара и сухой, как деревяшка, воздух. Летом, наверное, включают кондиционер. Да кто ж станет хранить в таких условиях драгоценные журналы!

Прохладное место, защищенное от солнца.

Постоянная температура около двадцати градусов.

Должный уровень влажности.

Ее взгляд упал на ящик для сигар. Он образовывал одно целое вместе с деревянной тумбой, на которой стоял. Приглядевшись, Дженни заметила, что у подставки отсутствуют дверцы. Дженни пересекла комнату и откинула верхнюю крышку. Ей тут же ударил в нос терпкий табачный запах. Опустившись на колени, она тщательно оглядела подставку, ощупывая переднюю и боковые панели. В правом нижнем углу была едва заметная трещина. Дженни просунула в нее ноготь и попробовала отодрать панель, но ничего не получилось. Поднявшись на ноги, она опустила крышку на место. Потом двумя руками обхватила ящик и попробовала его поднять.

Ящик открылся как музыкальная шкатулка.

Дженни заглянула внутрь.

На дне лежал переплетенный в кожу журнал. Он был не больше, чем обычная книга в твердом переплете. Взяв его в руки, она заметила, что под ним лежит другой, а под тем — третий. Все тома в безупречном состоянии. Осторожно она перевернула обложку и прочитала выведенные витиеватым почерком слова:

62

— Джей-Джей… на пару слов.

— Ну что там? — спросил Джаклин. — Президент прибыл?

— Пока нет, — ответил Гилфойл, пригнувшись к нему. — Будет через восемь минут. Его кортеж уже проехал Ки-Бридж.

Джаклин, как любезный, хозяин улыбался гостям.

На танцевальной площадке было полно народу. Тарелки опустели, и даже предложенные после блюд спиртные напитки уже заканчивались. Он поднес к губам бокал арманьяка и сделал небольшой глоток.

— Так что ж тогда?

— Женщина Болдена в Вашингтоне.

— Я думал, она в больнице.

— Гувер только что связался со мной из оперативного центра. «Цербер» засек операции с ее кредитной картой: она купила билет на шаттл «Эрвейз» и взяла напрокат машину в Национальном аэропорту Рейгана.

— Почему ты сообщаешь мне об этом только сейчас? «Цербер» работает в реальном времени. Эта информация должна была поступить несколько часов назад.

— Ребята в центре тоже считали, что она в больнице. Вот и сделали запрос «Церберу» не сразу, а только пару часов назад.

Джаклин старался держать себя в руках. Он уже был готов вдарить этому бесчувственному роботу, не сходя с места.

— И по-вашему, она едет сюда?

— В бутике на Мэдисон-авеню она купила вечернее платье.

Извинившись и встав из-за стола, Джаклин вышел с Гилфойлом на улицу. В лицо ударил освежающий ветерок.

— Ты только посмотри, — сказал он, скользнув взглядом по свинцовому небу. — На инаугурации будет настоящий кошмар.

Гилфойл посмотрел на небо, но ничего не ответил.

— А коп? — спросил Джаклин. — Ты получил от него то, что нам нужно?

— Скоро получу.

Резко повернувшись, Джаклин схватил Гилфойла за грудки:

— У нас нет времени! Неужели так трудно усвоить?! Мне нужен результат, а ты только подбрасываешь новые проблемы. С твоей хваленой интуицией ты повел себя как говорящий шимпанзе. Сначала вляпался с Болденом, теперь не можешь заставить этого копа отдать то, что он нарыл. К тому же сообщаешь, что подружка Болдена собирается влезть в это дело! Слава богу, это всего лишь женщина! — Он отпустил Гилфойла и процедил сквозь зубы: — Как хоть она выглядит?

— Фотографии пока нет. Ей лет тридцать, высокая, вьющиеся светлые волосы распущены по плечам. Вполне привлекательная.

— Зовут?

— Дэнс. Дженнифер Дэнс.

Джаклин придвинулся к нему совсем близко:

— Дженнифер?

Это был тяжелый случай: такое происходит, когда слишком активно наступаешь кому-нибудь на пятки или слишком сильно прижимаешь какую-нибудь банду. Это была история, о которой ты прочитал, качая головой, а потом перед сном помолился, чтобы с тобой такого никогда не произошло. Когда тебя бьют, прежде чем начать задавать вопросы, когда от избиений ты не можешь вспомнить, что было пять минут назад и даже где находишься, ты понимаешь, что это тяжелый случай. И ты прекрасно знаешь, чем все закончится.

— Я коп, — произнес Франсискас сквозь выбитые зубы, что прозвучало как «фя оп». — Я не ношу улики с собой.

— Они остались в Нью-Йорке?

Франсискас хотел поднять голову, но шея отказывалась повиноваться. Его били обстоятельно, не спеша — начали с лица, затем опустились ниже, до живота, обрабатывая методично, зону за зоной, словно поезд останавливался на каждой станции. Детектив не сомневался, что одна скуловая кость у него сломана. Он все еще чувствовал тот удар. Наемники, сказал он тогда Болдену. Самые лучшие, какие есть у правительства.

Его снова ударили в лицо, прямо по разбитой скуле. Он почувствовал удар как будто издалека, и кость разлетелась на кусочки, как фарфоровая тарелка. Он не закрывал глаза, но все равно ничего не видел, только искры от пламени, которое вспыхнуло в голове. На минуту-другую он потерял сознание. Точно не знал насколько, но, когда очнулся, рядом были все те же громилы. Оба сняли пиджаки. У обоих в кобурах торчали пистолеты калибра девять миллиметров.

Лежа на бетонном полу, Франсискас видел свой большой палец прямо перед собой. Он попробовал пошевелить им, и в следующую секунду палец задрожал, словно его ударил разряд в тысячу вольт. В ушах звучало лишь собственное дыхание — слабое, со свистящим скрежетом. Промелькнула мысль: «Боже, тот, кто так дышит, уже не жилец».

И тогда он твердо сказал «нет». Он еще не завершил здесь дела и не даст этим двум гориллам себя прикончить. Не позволит им сейчас себя убить. Он будет бороться. Барабанная дробь, зовущая к борьбе, пульсировала где-то внутри него совсем слабо, но отчетливо. Он не уступит.

Недалеко отсюда сотня мужчин и женщин пьют вино и танцуют до упаду. Добраться до них — и он спасен. Он покажет полицейский жетон и назовет свое имя. Так или иначе, он возьмет Джаклина за шкирку — тому некуда будет деваться.

Франсискас подвел итог своим размышлениям. Надо действовать быстро, пока у него еще есть силы добраться до особняка. Он затих, стараясь не дышать. Один из его мучителей сразу почувствовал неладное: когда избивают, жертва обычно дергается, а не просто лежит как бревно. Он подошел ближе, разглядывая Франсискаса, словно перед ним был крокодил, вытащенный на берег, но еще способный кусаться.

— Наш-то вроде коньки отбросил. Вон синий весь.

Его напарник недоверчиво ухмыльнулся:

— А потеть перестал? Вот когда перестанет, тогда, значит, и отбросил.

— По-моему, у него с сердцем плохо.

— Дай-ка взгляну. — Опустившись на колено, парень склонился над Франсискасом и проверил пульс на запястье, затем посмотрел на своего напарника, и тому пришлось тоже опуститься на липкий от крови пол. — Пульса нет. Может, ты найдешь?

— Да он закоченел уже. Черт бы побрал этого Гилфойла! Говорил я ему: глупо старика бить. У меня отец тоже коп. Не хочу, чтоб такое было на моей совести.

— Тише! Пульс ищу.

— Ну и?..

— Нет.

— Давай зови начальство. Вон он все синюшнее становится.

Дженнифер Дэнс читала протоколы Клуба патриотов.

6 декабря 1854 года.

Присутствовали: Франклин Пирс, Генри Уорд Бичер, Фредерик Дугласс, Хорас Грили, Томас Харт Бентон.

«…Комитет голосует за выделение гранта в 25 ООО долларов на закупку мистером Бичером магазинных винтовок Шарпа и отправку их морским путем в Канзас для поддержки аболиционистского движения».

Позже эти винтовки пресса северян назвала «библиями Бичера», и с их помощью штат Канзас превратился в поле сражения, вошедшее в историю как «истекающий кровью Канзас».

8 сентября 1859 года.

Присутствовали: Джеймс Бьюкенен, Уильям Сьюард, Хорас Грили, Ральф Уолдо Эмерсон, Генри Уорд Бичер.

«…все боеприпасы должны быть доставлены мистеру Джону Брауну с сыновьями для поддержки планируемого нападения на арсенал в Харперс-Ферри…»

Нападение Джона Брауна на Харперс-Ферри провалилось, но последовавшее затем обвинение его в измене штату Вирджиния и повешение приблизило начало Гражданской войны.

1 апреля 1864 года.

Присутствовали: Авраам Линкольн, Уильям Сьюард, У. С. Грант, Сэлмон П. Чейз, Хорас Грили, Корнелиус Вандербильт.

«…Комитет голосует против петиции генерала Ли, который просит о прекращении военных действий между Союзом и Конфедерацией, Конфедерация принимает „Прокламацию об освобождении“ и по территориальным вопросам возвращается к положению, существовавшему до войны».

Прекращение военных действий между штатами? Дженни никогда не слышала об отклонении такого прошения. Авраам Линкольн продолжал войну, пока Юг, совсем обессилевший, не сдался, без всякого шанса на победу в будущем.

Дженни открыла второй том, на котором значились годы с 1878-го по 1904-й. Она листала страницы, пока не добралась до даты 31 января 1898 года.

Присутствовали: Уильям Маккинли, Альфред Тэйер Махэн, Илайхью Рут, Дж.-П. Морган, Джон Рокфеллер, Дж. — Дж. Астор, Томас Б. Рид, Фредерик Джексон Тернер.

«…мы более не можем игнорировать насущную потребность, которую испытывает наш народ в мировых колониях. По крайней мере, ряд угольных баз вдоль тихоокеанского побережья необходим для развития флота… Наша обязанность — сдерживать британского колосса, который рвется править миром».

Ее взгляд перескочил в низ страницы.

«…требуется какой-нибудь инцидент, который произвел бы неизгладимое впечатление на американский народ и заставил бы его поддержать войну… возможные цели — Куба, Гаити, Филиппины… любая страна, где демократия будет рассматриваться как освобождение, а следовательно, получит широкую поддержку местного населения… мистер Рут предложил затопить в кубинских территориальных водах линкор второго класса „Мэн“».

Из коридора послышались голоса. Дженни быстрее перелистывала страницы. Она искала одно-единственное имя, последнее доказательство того, что все это — правда.

13 марта 1915 года. Присутствовали: Вудро Вильсон, полковник Эдвард Хаус, генерал Дж. — Дж. Першинг, Теодор Рузвельт, Дж.-П. Морган, Винсент Астор.

«…средство, необходимое для того, чтобы вмешаться в европейский конфликт, сейчас имеет приоритетное значение… неограниченное господство подводных лодок в море, нападение на гражданских лиц воюющих стран… лайнер „Лузитания“ судоходной компании „Кьюнард“ отправится из Нью-Йорка 1 мая с двумя тысячами тонн боеприпасов для союзных войск. Боеприпасы перевозятся тайно… отличная цель для германского военного флота…»

Дженни перескочила на последнее заседание. Оно было датировано вчерашним числом. Дженни прочитала абзац, затем другой.

Дверь распахнулась.

В освещенном дверном проеме стоял Джаклин, позади него — два охранника, которых она сразу узнала, — Волк и Ирландец. Джаклин медленно пересек комнату и выхватил у нее журнал.

— Мисс Дэнс… не так ли?

63

— Снимите наручники, — войдя в дом для гостей и взглянув на Болдена, сказал Джеймс Джаклин. — Господи, он же банкир, а не преступник.

Высокий мужчина с угрюмым лицом тут же поспешил к пленнику. Несколько раз ему пришлось поторопить Волка.

— Так лучше, Том?

Болден растер запястья.

— Да, спасибо, — ответил он.

— Что тебе предложить? — спросил Джаклин, оценивающе оглядев его. — Пиво? Виски? Называй, чем будешь травиться.

— Я бы предпочел стакан воды.

Джаклин приказал принести воду и немного еды. Но, несмотря на слова о том, что наручники надеты по ошибке, телохранителей он не отпустил.

— Том, ради всех святых, расскажи мне, как получилось, что мы так далеко зашли по неверной дорожке? Насколько я помню, мы даже делали вам предложение несколько месяцев назад.

— Лучше вы мне об этом расскажите. По-моему, все началось прошлой ночью, когда Волк — вот этот — и Ирландец меня похитили.

— Чудовищная ошибка, — произнес Джаклин, склоняя голову, словно сожалея о случившемся. — Прими мои самые искренние извинения. Этим занимался мистер Гилфойл.

— Мистер Гилфойл отлично знает, что я понятия не имею ни о какой-то короне, ни о человеке по имени Бобби Стиллман.

Сидевший в кресле в углу комнаты человек зашевелился и встал.

— Возможно, я могу прояснить это недоразумение, — засунув руки в карманы, проговорил Гилфойл с самым приятным выражением лица, на какое был способен. — Как вы знаете, Томас, «Джефферсон партнерс» владеет некоторыми компаниями, занятыми в секторе информационных технологий: одни производят компьютерное железо, другие — программы, которые, к слову сказать, используются и в оборонном секторе. Так вот, созданная нами система определила вас как угрозу компании «Джефферсон партнерс» как минимум по четырем показателям.

«Трендрайт», «Нэшнл бэнк дэйта», «Трайтон аэроспейс» — Болден знал, какие компании имеет в виду Гилфойл.

— Представляю, какого труда вам стоило довести эту систему до совершенства. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве это программное обеспечение разрабатывалось не для усиления национальной безопасности? Какое отношение оно имеет к «Джефферсон партнерс»?

Гилфойл ответил как есть:

— Существуют разработки, не воспользоваться которыми было бы большой глупостью с нашей стороны. Одна из таких программ и указала, что вы общались с Бобби Стиллман.

— Я в жизни не говорил ни с одним человеком с таким именем, — ответил Болден.

Его заявление не смутило Гилфойла.

— А как тогда вы объясните телефонные звонки из вашей квартиры в Нью-Йорке на квартиру, где временно проживает Стиллман в Нью-Джерси?

— Да нечего тут объяснять! Я не знаю этого человека. И ему не звонил.

— Ему? — Джаклин покачал головой. — Бобби Стиллман — женщина, как тебе наверняка известно. Записи телефонных разговоров не врут. Ты звонил ей вечером четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого декабря.

— Интересно, каким образом? Если учесть, что четырнадцатого и пятнадцатого я был в Милуоки, а на следующий день — в Денвере. Или ваша программа не сообщила вам об этом? И кто вы такие, чтобы говорить мне, что записи не врут? Вы без труда вломились в мой банковский профиль и блокировали кредитные карты! Теперь я хотя бы понимаю, как вы забрались в систему «ХВ». Вам Микки Шифф помог.

— Вынужденная необходимость, — произнес Гилфойл.

— Вторжение в частную жизнь!

Джаклин горько усмехнулся:

— Вот именно так Бобби и сказала бы.

— Бобби? Так вы друзья?

— Это вряд ли, — ответил Джаклин.

— Кто она? — потребовал ответа Болден. — Почему вам так не терпится убить меня только из-за того, что я, по-вашему, с ней общаюсь?

— Заноза в моей левой пятке — вот что она такое. А с твоим статусом мы еще до конца не определились. — Джаклин громко вздохнул и примирительно поднял руки. — Том, мир — опасное место. Мы просто выполняем нашу работу — защищаем эту страну.

— Больше похоже, вы защищаете свои интересы.

— Выслушай меня, пожалуйста, и, возможно, ты узнаешь для себя кое-что новое.

Болден сел, решив, что спорить нет смысла.

— Я весь внимание.

Джаклин со вздохом придвинул стул и уселся напротив него.

— Некоторые из компаний, упомянутых мистером Гилфойлом, работали по заказу правительства над созданием антитеррористической системы. Это сложная технология, при которой персонал высочайшей квалификации получает доступ к большому объему информации, касающейся частных лиц. Когда об этой программе разнюхала общественность, поднялся шум: им, видите ли, не понравилось, что правительство имеет доступ к такого рода данным. Слишком велико искушение переступить грань закона! Люди потребовали, чтобы министерство обороны свернуло эту программу. Но информационные технологии — как ящик Пандоры: однажды открыв его, уже ничего не изменишь — обратной дороги нет. Или мы прибираем эти разработки к своим рукам, контролируем их и приспосабливаем для наших целей, или это делает кто-то другой. Тот, кто играет против нас. Когда стало припекать особо сильно, один из моих давнишних приятелей в министерстве обороны поинтересовался, не возьмем ли мы этот проект себе под крыло. Пусть федералы отслеживают прогресс издалека. Ты удивлен?

— Нет, — признался Болден. В глубине души эта идея показалась ему не такой уж плохой. Естественно, существует некоторое количество правительственных проектов, о которых общественности знать не следует. — Но сами-то вы не устояли, да? — спросил он. — Перво-наперво приспособили систему под свои интересы. И в результате все повесили не на того парня. Но у меня есть вопрос.

— Слушаю, — сказал Джаклин.

— Если у вас такие тесные связи в правительстве, тогда зачем вы даете взятку каждому второму сенатору, вышедшему на пенсию, или устраиваете его на работу в «Джефферсон партнерс»?

— Взятку? Вот как ты это называешь? А нам больше нравится считать это стимулом к будущему сотрудничеству. — Одним взмахом руки Джаклин сгладил разницу в их взглядах. — Рабочий момент. Вкладываем деньги в частное лицо и тем самым помогаем нашим инвестициям, вложенным в компании. Все в интересах клиентов, ну и, признаюсь, наши интересы тоже не страдают. Том, ты умный человек. Ты узнал кое-что из того, чего тебе знать не следовало. Произошли кое-какие неприятные события. И мы здесь встретились, чтобы все уладить. Приношу свои извинения. Можно теперь считать, что все забыто?

— А Дженни? Вы и ей приносите извинения за то, что ранили ее? Она беременна. Вы знали? Или даже учли это в своих расчетах?

Правый глаз Джаклина дернулся, но он сохранил прежнее примирительное выражение лица — застывшую холодную улыбку.

— Я уже сказал, что сожалею о случившемся. Но обязан спросить: ты показал кому-нибудь платежные документы, по которым делались денежные переводы директорам нашей компании и некоторым чиновникам на Капитолийском холме? Есть ли у тебя копии? Может, отправил кому из друзей по электронной почте?

— Спросите Волка. Он там был.

— Волк точно не знает.

— А что, если и копия есть, и отправил?

Джаклин взглянул на Гилфойла, затем снова на Болдена:

— Том, скажу прямо: нам бы хотелось видеть тебя среди сотрудников «Джефферсон партнерс». Как я уже говорил, ты умный молодой человек. Работаешь как сумасшедший. Отзывы о тебе самые лучшие. И по-моему, недоразумение между нами улажено. Ты увидел кое-что из грязного белья. Много? Конечно нет. Все зависит от масштаба. Давай повернем это к твоему же благу. Будешь моим личным помощником. Я недолго протяну. В лучшем случае — лет десять, если выдержит печень. И мне хотелось бы, чтобы ты работал у меня под боком. Назови цену. Пока не могу предложить тебе стать одним из компаньонов, но что нам мешает вернуться к этому вопросу через три-четыре года? Для таких, как ты, потолок — только небо. Ребята в «Сканлоне» до сих пор не верят, что ты справился с одним из них и сдал его в полицейский участок. Давай начнем с миллиона, а? Можешь удвоить его в качестве бонуса. Неплохо для молодого человека, у которого еще молоко на губах не обсохло. Привози в столицу Дженни. Она же помешана на истории, ей понравится. Поселим вас в уютном загородном домике в Джорджтауне. Будешь дальше возиться с трудными мальчишками, но только теперь в этом городе. Здесь тоже нужны неравнодушные люди. Ты просто не представляешь, как иногда промозглым утром хочется, чтобы кто-то расшевелил меня. Ну, что скажешь, Том? — Джаклин протянул ему руку. — И весь мир — твой.

Болден смотрел на протянутую руку. Деньги. Положение. Привилегии. Он устало улыбнулся. Все это ложь. Джаклин никогда не станет выполнять условия такой сделки. Томас искренне спрашивал себя: что он такого сделал, чтобы заслужить репутацию жадного дурака? Или, по мнению Джаклина, подобных взглядов в его профессии придерживается каждый?

Он в упор посмотрел в карие глаза Джаклина:

— Моей маме это не понравилось бы.

Победоносное выражение на лице Джаклина растаяло, как последний снег.

— Ты понимаешь, что сейчас сказал?

— В общем-то, да.

Джаклин посмотрел на Гилфойла — тот пожал плечами, — затем снова на Болдена. Теперь его лицо стало суровым, взгляд — стальным, уголки рта опустились вниз.

— Ты передал кому-нибудь информацию о платежах?

Болден пожал плечами:

— Может быть.

— Плохо.

— Ну, что поделаешь…

Джаклин повернулся к Гилфойлу:

— Он говорит правду?

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»? — не выдержал Джаклин.

Гилфойл не сводил взгляда с Болдена.

— Простите, Джей-Джей, но я действительно не знаю.

— Давай ее сюда.

Болден поднялся с кресла и впился взглядом в дверь. Крепкие руки схватили его и заставили снова сесть. Дверь открылась. Вошла Дженни в сопровождении Ирландца.

— Том…

— Дженни! — Болден рванулся к ней, но Ирландец его не подпустил. Она была жива и невредима. — С тобой все в порядке?

Она кивнула. Но от него не ускользнуло, что она что-то скрывает.

— Том, спрашиваю в последний раз, — произнес Джаклин, — ты делал копии с тех финансовых документов? Если считаешь, что я не посмею причинить боль мисс Дэнс, то подумай хорошенько. — Он подошел к Дженнифер и тыльной стороной руки ударил ее по лицу. На щеке у нее осталась царапина от перстня.

— Прекратите! — закричал Болден, вырываясь. — Ничего я не делал! Никаких копий! И никому ничего не посылал из документов Микки Шиффа! Не было у меня времени. Все, что я успел сделать, забрал Волк.

Взглянув на него, Джаклин пошел к двери.

— А мне кажется, ты врешь. Придется Волку выяснить, прав я или нет.

64

Кончик боевого ножа «Кабар» с рукоятью, обернутой белым эластичным бинтом, застыл, почти касаясь обнаженной груди Болдена. Одна сторона лезвия была с зазубринами, другая — невероятно острая. Его руки были связаны за спиной, ноги привязаны к ножкам стула, так что пошевелиться было невозможно.

— Зачем тебе это? — спросил Томас. — Ведь ты знаешь, я никому ничего не посылал. Ты же наблюдал за мной все время.

Волк шумно втянул воздух, обдумывая ответ.

— Все просто: для счета. Можешь не сомневаться: отправишься на небеса со знаком, что перешел волчью тропу. Плохих парней надо помечать.

— Сначала всех убить, а Бог потом разберется, кто хороший, кто плохой. Так, что ли?

— Я не собираюсь тебя убивать. Пока. — Он заткнул Болдену рот ситцевым носовым платком и заклеил скотчем. — Некоторым ребятам перед допросом нравилось избивать моджахедов до такого состояния, что их мозги превращались в кашу. Кто-то любил работать с пальцами рук и ног. Разбить каждый сустав. Я — нет. Я люблю кожу. Большинство людей знают, что их ждет, когда будут бить по пальцам или засовывают под ногти щепки бамбука. Но никто не знает, как это бывает, когда у тебя с тела полосками срезают кожу, одну полоску за другой. Вот это и есть настоящий кошмар. Средние века. По-моему, тогда пленные начинают говорить не столько из-за боли, сколько со страху.

Кончик ножа прижался к груди Болдена. Из-под него выступила капелька крови. Нож врезался глубже, и Волк провел прямую линию до живота. Дойдя до пояса, он сделал небольшой горизонтальный порез, а затем, развернув лезвие, провел им в обратном направлении.

До этого момента боль была жуткой, но терпимой. Болден все время смотрел в глаза Волку, но в ответ видел только сплошной мрак. Бездну.

— Ты сделал неправильный выбор, — произнес Волк. — Приветствую тебя, меченый.

Подцепив полоску кожи кончиком ножа, Волк рванул лезвие вверх.

Болден закричал.

Джаклин застал Хью Фицджеральда за беседой с Франсез Тависток.

— Я знаю, вы уже встречались, — сказал он, пододвигая стул к их столику.

Элегантная пожилая дама занимала ранее пост премьер-министра Великобритании. Ее седеющие волосы были красиво уложены, а сдержанное выражение лица и величественные манеры были достойны самой королевы Виктории.

— Сенатор Фицджеральд рассказывает, как он учился в Оксфорде. Вы знали, что мы оба — выпускники Бейллиол-колледжа? Какое удивительное совпадение!

— Да, я был вынужден признать, что Франсез очень мила, хотя и тори.

— Ой, Хью, — усмехнулась она, тихонько хлопнув его по ноге. — Сам Тони уже вышел из тени.

— Означает ли это, что вы переходите на нашу сторону? — спросил Джаклин.

— По-моему, сенатор наконец-то начинает понимать, что представляет собой этот мир, — проговорила Тависток. — Кругом все плохо, плохо, плохо. Разве не так? Вечное «мы против них». И никакая сторона никогда не перевесит.

— Просто здравый смысл, — сказал Джаклин, — но я беспокоюсь о солдатах. Почему наши парни должны умирать только потому, что у какой-то группы людей сложился комплекс неполноценности по отношению к Америке? Прошу прощения, но мне это видится именно так.

— Да ладно вам, — произнес Хью Фицджеральд, — Хватит. Уговорили. Джей-Джей, завтра вы получите мою рекомендацию по законопроекту. Франсез убедила меня, что шесть миллиардов долларов не такая уж большая сумма, чтобы быть уверенными, что наши мальчики защищены со всех сторон.

— Как кричат у нас в парламенте, «правильно, правильно!», — воскликнула Франсез Тависток, сжав руку Фицджеральда. — Ну согласитесь, приятно чувствовать, что поступаешь как должно?

— Если соберетесь в отставку, мое предложение остается в силе, — заметил Джаклин. — Для вас уже есть кабинет и табличка с именем заготовлена.

— Конечно, Хью, идите в «Джефферсон партнерс». Это будет чудесно. И мне во время приездов будет с кем отведать ростбиф с йоркширским пудингом.

Но принять сразу оба предложения за один вечер для Фицджеральда было уже слишком.

— Я подумаю, Джей-Джей. Дайте немного времени.

Джаклин поднялся:

— Сколько угодно.

Оркестр заиграл песню Синатры «Колдовство». Фицджеральд подал руку миссис Тависток:

— Не желаете потанцевать?

— Однажды нам попался уж очень упорный, — говорил Волк. — Злобный, как бешеная собака. А ростом под два метра. Выше меня. Безумные голубые глаза. Мы тогда круто поговорили. Он полевой командир, и у него в подчинении дикарей штук двести. Именно дикарей. Я уважаю все религии — ислам, Будду, что там еще… Но эти парни… они пришли из другого мира. Я хочу сказать, что их и людьми-то не назовешь. Я взял его без труда. Доставили для допроса на базу в Баграм. По правде говоря, я даже немного его побаивался. Мне казалось, что этот сукин сын собрался пережить меня. У него было выбито колено, а он все равно ходил. Это ж боль жуткая. — Волк удивленно покачал головой. — Знаешь, сколько прошло времени, пока он отдал концы? Десять минут! Я даже не успел закончить вырезать на нем звезду на память о встрече с Дядюшкой Сэмом. Ты вон тоже строишь из себя героя. Упертая вонючка — вот ты кто.

Вытащив кляп, Волк снова приставил нож к груди Болдена.

— Последний раз, Томми: ты делал копии с файлов мистера Джаклина?

— Не успел, — прошептал Болден. — Ты же был там.

Во рту у него пересохло, губы покрылись сухой коркой. Он не смел взглянуть на свое тело. Ему стало бы еще хуже, если б он увидел, что с ним сделали. Томас дышал часто и отрывисто. Как только он пробовал вдохнуть поглубже, боль, как копье, пронзала его насквозь. Во всем теле горел огонь, и он горел в этом огне.

— Врешь, — произнес Волк, — я же знаю, что успел. Говори, кому ты их отправил?

— Не успел. Ты же видел. Не успел…

— Ответ неверный, — сказал Волк.

Последнее, что увидел Болден, прежде чем свет угас, — это блеск стали.

Когда Волк закончил, он притащил Болдена в комнату к Дженни.

— Похоже, он говорил правду. Позаботься о своем парне. Он у тебя упертый.

Дженни посмотрела на грудь Болдена — на теле был вырезан православный крест — и еле сдержала крик.

— Что ты с ним сделал?

— Пометил для Бога.

Пошатнувшись, Болден упал ей на руки.

65

Старинные корабельные часы пробили полночь. Люди за столом склонили головы в молитве.

— …и поэтому мы благодарим тебя, Господи. Аминь, — произнес нараспев Гордон Рэмзер, президент Соединенных Штатов. Он поднял взгляд. — Завтра нас всех ждет напряженный день. Давайте проведем это собрание побыстрее. Я должен сообщить вам, что, к сожалению, мой разговор с сенатором Маккой не принес желаемого результата. Она пригрозила рассказать все редколлегии «Пост», а именно Чарли.

— Кто бы сомневался! Можно было ставить десять к одному, — заметил Джеймс Джаклин.

Чарльз Коннолли покачал головой.

— Жаль, — сокрушенно произнес Рэмзер, — она могла бы стать достойным членом клуба.

— Нисколько не жаль. — Джаклин на дух не переносил лицемерия, роняющего сентиментальные слезинки. Либо ты с нами, либо против нас. Никакое морализаторство не изменит тех шагов, которые обязаны предпринять люди, собравшиеся в этой комнате, как бы эти шаги ни были потом истолкованы. — Нам еще восемь лет пришлось бы бояться решительных действий, — продолжил он, — целовать задницы союзникам и постоянно извиняться за то, что нам хватает мужества делать то, что правильно, а не то, что выгодно. Первый визит Маккой был бы во Францию, затем она проследовала бы вверх по Рейну, оставляя отпечатки губной помады по всей заднице немецкого канцлера, и все это — во имя восстановления нашей репутации командного игрока. Альянсы порождают нерешительность. Нет ничего хорошего в заигрываниях со Старым Светом. Они только спят и видят, чтобы мы сели в лужу. Нежелание Маккой вступать в клуб нам на руку, лучше этого, пожалуй, только одно — если в Белом доме поселится наш человек. Все наши планы насчет Ирана и Сирии тут же пресеклись бы. Весь Ближний Восток погрузился бы обратно в зыбучие пески фундаментализма. Мы потеряли бы все, чего достигли. Даже не хочу думать, что она может сделать с расходами на оборону.

— С расходами на оборону? — переспросил Джон Фон Аркс, директор ФБР. — Так вот, оказывается, о чем речь? Мы говорим о жизни следующего президента Соединенных Штатов. Черт побери, Джей-Джей, по-моему, иногда вы путаете благо страны с благом вашей компании.

— Что вы хотите этим сказать? — огрызнулся Джаклин.

— А то и хочу, что мне не нравится, когда вы просите, чтобы мои ребята решили ваши проблемы. Я говорю про Тома Болдена и про то, что произошло сегодня утром в Манхэттене.

— Болден — угроза, которую необходимо было устранить.

— А я слышал, что произошла ошибка.

— Кто вам сказал?

— Не забывайте, я все-таки директор ФБР. У меня есть свои источники. — Фон Аркс обратился к другим членам клуба, сидящим за столом. — Мои ребята смотрели запись, на которой видно, как застрелили Сола Вайса, и говорят, что это фальшивка. Хорошо сделанная, но фальшивка. Их компьютеры мигом ее раскусили. В суде она никогда бы не прошла.

— Это была превентивная мера, — сказал Джаклин. — Болден угрожал «Короне». И его надо было убрать со сцены.

— Где он сейчас? — спросил Фон Аркс.

— Задержан. О нем вам больше не стоит беспокоиться.

Гордон Рэмзер хлопнул по столу и в упор посмотрел на Джаклина.

— Слухи о «Джефферсон партнерс» становятся неуправляемыми, — заметил он. — Ваша «вращающаяся дверь» между компанией и правительством слишком привлекает внимание газетчиков. Все эти разговоры о «доступном капитализме» необходимо остановить. Давайте без дураков, Джей-Джей.

— Да что вы, господа. Все в порядке, — произнес Джаклин, — взятки даются только с вашего ведома.

— Иногда складывается впечатление, что вы набиваете себе брюхо со стола всего общества, — заметил председатель Верховного суда Логсдон.

— Чепуха! — воскликнул Джаклин.

— Последуйте мудрому совету, Джей-Джей, — предупредил Рэмзер, — и не смешивайте политику Комитета с политикой вашей компании.

Не веря своим ушам, Джаклин с отвращением качал головой.

— Только не надо меня учить, что не стоит смешивать личное и общественное. Старина Пирпонт Морган помог нам втянуться в Большую войну,[5] и его компания приняла в ней непосредственное участие. История нашей страны — это постоянная взаимопомощь правительства и частного сектора. Рука руку моет. Гамильтон предвидел это, когда с Натом Пендлтоном основал наш клуб. Экономика должна определять политику страны.

— Вы так любите упоминать Гамильтона, — сказал Чарльз Коннолли, журналист и писатель, также известный как Руфус Кинг, — а он, между прочим, специально подчеркивал, что нельзя извлекать выгоду из политических решений, в которых принимал участие. И неоднократно отказывался от земель в Огайо и в долине Миссури, на которых мог бы невероятно разбогатеть.

— Но именно благодаря ему мы встали на каменистый путь, когда освободились от мерзавца, угрожавшего Договору Джея. Так что не надо мне читать нравоучения по поводу Гамильтона. Он не был святым — волочился за каждой юбкой. «У этого мужчины вырабатывалось столько гормонов, что удовлетворить его не смог бы целый публичный дом». Если не ошибаюсь, это цитата из вашей книги, Чарли. — Джаклин рывком отодвинул стул и поднялся. — Я тоже читал протоколы. Идите и скажите то, что говорите мне, Джону Рокфеллеру и «Стандард ойл», Командору Вандербильту с его железными дорогами. Они все когда-то занимали мое кресло. Идите и скажите это Авереллу Гарриману и его соратникам. Они все разбогатели на решениях, которые принимались вот здесь. Главное дело Америки — это бизнес. Так сказал один мудрый человек до меня.[6]

— Тогда было другое время, — возразил Гордон Рэмзер. — Не такое открытое. Мы не можем себе позволить особенно пристальное внимание.

Джаклин положил руку на спинку кресла.

— К чему вы клоните?

— Просто следите за тем, как себя ведете, — настаивал Рэмзер. — Мы не можем рисковать, чтобы из-за ваших действий основополагающие идеи клуба оказались дискредитированы. Благо нации должно стоять на первом месте. Не забывайте об этом.

— Обязательно передам ваши слова Хью Фицджеральду. Он решил отдать нам свой голос, и теперь законопроект о стратегических базах пройдет. Базы пополнят в течение полугода, и мы сможем осуществлять свои планы: нести свет демократии в эту забытую Богом пустыню.

— Примите мои поздравления, — сказал Рэмзер.

Его поддержали несколько других голосов, но Джаклину их хор показался неискренним. Он заметил отведенные взгляды, сдержанные выражения лиц. Видно, они опять успели пошептаться у него за спиной. И он знал почему: он слишком прямолинеен, слишком дерзок для них. Только у него хватало духу называть вещи своими именами. И ни один из этих двуличных негодяев не осмелился посмотреть ему в глаза. Они так долго гребли лопатой дерьмо, что даже полюбили этот запах.

Джаклин прочистил горло.

— Мы, кажется, говорили о сенаторе Маккой. Пора заканчивать с этим делом. У меня есть одна разработка нашей английской дочерней компании по заказу военной разведки…

— Простите, Джей-Джей, но мы как будто еще не проголосовали, чтобы принять окончательное решение, — перебил его председатель Верховного суда Логсдон.

— Не проголосовали? Да мы всё решили еще прошлой ночью. Гордон взялся поговорить с ней в последний раз, и она отказалась. У нас связаны руки: президент всегда входил в Комитет. Если она не захотела нас понять, пусть пеняет на себя. Видит Бог, нам без нее будет только лучше.

— Нет! — произнес Чарльз Коннолли, и его восклицание эхом разнеслось по комнате.

— Что «нет»? — спросил Джаклин.

— Так нельзя. Она президент. Ее выбрал народ. Это неправильно.

Джаклин поднялся с кресла и прошел вдоль стола.

— С каких это пор нас интересует мнение народа? Этот Комитет создавался, чтобы регулировать волю народа. И помешать ему развалить страну.

— Да, но не для того, чтобы убивать президента, — ответил Коннолли.

— Вы так говорите, словно боитесь, что лишитесь своего спецпропуска в Белый дом. Маккой что, уже пообещала раздвинуть шторы и предоставить вам информацию из первых рук о том, как она спасает страну от «нового Вьетнама»? Так, Чарли? Собираете материал для новой книги?

— Неужели вы не понимаете? — продолжил Коннолли. — Любая власть, на которую мы претендуем, поддерживается именно присутствием президента. Без него… или нее… мы не патриоты. Мы — заговорщики. — Он бросил на Джаклина уничижительный взгляд. — Обычная свора дельцов, которые только и высматривают, как бы урвать побольше за счет страны.

— Чушь! — произнес Джаклин.

— Да ну? Народ считает, что президент должен предпринимать необходимые шаги, и в то же время прекрасно понимает, что есть случаи, когда президент не может или даже не должен советоваться с ним. В этом и заключается его доверие к президенту, а в случае Комитета — подтверждается законность наших действий. Гамильтон никогда бы не создал такой клуб без Вашингтона.

— И черт бы с ним! — огрызнулся Джаклин. — Он умер двести лет назад.

— Но идеи-то его до сих пор живы! — крикнул в ответ Коннолли.

— Наш клуб перерос отдельную личность, — заявил Джаклин. — И мне наплевать, президент это или не президент. Мы несем ответственность перед нацией. У нас есть история. Если вы спросите меня, так я вам скажу: страна практически принадлежит нам. Мы дали взятку этому лягушатнику Талейрану, и благодаря «Луизианской покупке» наша территория увеличилась почти вдвое. Мы уговорили старину Дюпона помочь гарантировать заем, которым оплатили эту сделку. Чья была идея шантажировать русского царя с тем, чтобы он продал нам Аляску по три цента за акр? Именно с нашей подачи все крупные земельные приобретения в истории этой страны прошли на ура. Вы говорите, нам нужен президент! А я заявляю вам: мы и есть этот президент. И Белый дом находится именно здесь.

— Замолчите, Джей-Джей! — произнес председатель Верховного суда Логсдон. — Вы зашли слишком далеко.

— Нет такого места «слишком далеко»! — ответил Джаклин, раздраженно отмахнувшись.

— А что скажут остальные? — спросил Рэмзер. — Вы тоже передумали?

Несколько секунд в комнате стояла полная тишина. Было слышно только тиканье корабельных часов Джона Пола Джонса. Джаклин мерил шагами комнату, как капитан окруженного корабля.

— Ну, давайте, Фон Аркс, — сказал он, касаясь плеча директора ФБР. — Вы же знаете, как поступить правильно.

Фон Аркс неохотно кивнул.

— Простите, Джей-Джей, но я вынужден согласиться с Чарли, — ответил он. — Это преступление. Надо дать Маккой шанс прийти к нам. Пребывание на посту президента изменит ее взгляды.

— Я тоже согласен, — сказал Логсдон, — надо дать даме время осмотреться.

— А вы? — спросил Джаклин, обращаясь к президенту Гордону Рэмзеру.

— Мое мнение не имеет значения. Уже есть три голоса против. Принимая решение о мерах такого рода, требуется, чтобы «за» были все.

— Да мало ли что требуется! Каково ваше мнение о том, как нам следует поступить?

Рэмзер поднялся с кресла и подошел к Джаклину.

— Джей-Джей, не стоит бежать впереди паровоза, — сказал он. — Теперь, после того как Фицджеральд отдал нам свой голос, спешить некуда. Армии потребуется по крайней мере полгода, прежде чем она сможет снова начать боевые действия. Верховное командование как раз пересматривает и уточняет военные планы. Пусть все успокоится. Как правильно заметил председатель Верховного суда, надо дать даме немного времени, — рассмеялся он, пытаясь смягчить конфликт. — Она еще не представляет, за что взялась.

Джаклин выдавил улыбку, присоединяясь к смеху других. Но нервы его были натянуты до предела. Гордон Рэмзер прав. Она еще не представляет.

66

Они вышли из дома, спустились по маленькой лестнице и направились по гравиевой дорожке, которую окаймляла аккуратно подстриженная живая изгородь. Дорожка привела в подлесок, вскоре превратившийся в настоящий лес, таящий в себе почти первобытную угрозу. Густые ветки над головой удерживали снег, позволяя падать на землю только большим снежным комьям. Вокруг стояла непроглядная тьма.

— Не останавливаться! — приказал Волк.

Болден, в свободной, расстегнутой до пояса рубашке и испачканной кровью куртке, кем-то накинутой ему на плечи, побрел вперед. Разодранная грудь горела, ужасная рана больно тянула там, где запеклась кровь. Когда ее касался холодный воздух или снежинки, на глазах выступали слезы.

Он оглянулся. Кроме Волка и Ирландца, был еще третий охранник. Где-то впереди, слева, кажется, сверкнула пара красных огоньков, и снова стало темно. «Стоп-сигналы», — промелькнула в голове догадка. Другие тоже их видели. Равнодушие охранников лишило его последней надежды: это приехал его катафалк.

Они с Дженни провели наедине всего несколько минут — просто сидели, взявшись за руки, и по очереди рассказывали друг другу все, что удалось узнать: про взятки правительственным чиновникам, которые раздавала компания «Джефферсон партнерс», про Джаклина и Клуб патриотов. Но большую часть времени они говорили о ребенке.

Дженни сказала: «Я уверена, будет мальчик», и Болден предложил назвать его Джеком — ему всегда нравилось это имя — и воспитывать его в Коста-Рике или где-нибудь на Фиджи. В общем, там, где тепло и подальше от Штатов. После небольшого спора он согласился на Коннектикут или север Нью-Джерси. Дом на воде в Гринвиче сулил заманчивую перспективу. Джек мог бы научиться ходить под парусом. Сначала Том научился бы сам, затем стал бы учить сына. Оба родителя хотели, чтобы Джек ходил в обычную школу. Дженни сказала, что хорошо бы учить его играть на пианино, а Томас добавил — и баскетболу.

А Болден… чем бы он занялся? С работой в банке покончено — это уже решенный вопрос, — а что другое могло у него получиться так же хорошо, он не знал. Правда, есть сбережения, поэтому пару лет можно вообще ничего не делать. Дженни будет дома заниматься Джеком. Достаточно посмотреть на ее учеников, чтобы понять, что бывает, когда мамы нет дома… ну или взглянуть на Тома. Над этой шуткой они посмеялись. Скоро у Джека появилась бы сестричка, и все, хватит. Дженни хотела путешествовать всей семьей, и четверо было самое подходящее количество.

Мечты.

Болден огляделся вокруг. Деревья росли у самой тропинки. Его вселенная сузилась до туннеля без начала и конца. Он сжал руку Дженни.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я тоже люблю тебя.

— И буду любить всегда.

В голове промелькнула мысль о побеге. Но куда? Они были отрезаны со всех сторон. Уже в трех шагах ничего нельзя было разглядеть. Ему бы крупно повезло, если бы он сумел сделать хотя бы шаг в сторону, прежде чем его подстрелят. Но это не важно. Израненная грудь заставляла отвергнуть любую мысль о побеге.

Они вышли на небольшую круглую полянку, как будто специально созданную для костра.

— Стоять! — скомандовал Волк. — На колени!

Болден остановился. Дженни посмотрела на него, и он кивнул. Они вместе опустились на колени на ледяную каменистую землю, усыпанную ветками и камушками. Сердце в груди бешено стучало. Он услышал, что достают пистолет, и потом что-то холодное и твердое уперлось ему в затылок.

Взяв Дженни за руку, он начал молиться.

Бобби Стиллман неслышно пробиралась сквозь лес. Этому она научилась за долгие годы. Двадцать пять лет она убегала через черные ходы, перелезала через заборы и, по сути дела, половину своей сознательной жизни провела как человек, скрывающийся от правосудия. За это время она ни разу не воспользовалась тем, чему научилась, чтобы спасти чужую жизнь. Гарри следовал на шаг позади нее. Уолтер был замыкающим. Силы свободы и справедливости, как она их называла.

Никакого чуда в том, что они нашли Томаса, не было. Они заставили пленного сканлоновца связаться со своим штабом и сообщить, что его похитила Бобби Стиллман, но ему удалось бежать. Штаб ответил, что Болдена доставили в поместье Джаклина. При помощи собственных технических средств Бобби выследила в окрестностях людей из «Сканлона». Если Гарри был мускулами, то Уолтер — мозгом их компании. Он просто собрал приемник, отслеживающий сигналы от чипов, имплантированных сканлоновским оперативникам.

Шаги впереди затихли.

Бобби Стиллман тоже замерла на месте.

— Гарри, — прошептала она.

Громадная тень приблизилась.

— Надо разделиться, — сказала она. — Обойдешь их. Иди тихо. С пятки на носок.

В темноте Бобби различала группу человеческих фигур — один, два… не разглядеть, сколько точно. Подождав несколько секунд, чтобы Гарри успел занять позицию, она начала подбираться через подлесок к поляне. Ветки царапали щеки, толстый сук преградил дорогу. Терпеливо она оттащила его в сторону и прошла рядом. Она еще не знала, как вмешаться. У Гарри была обтянутая кожей бита, но другого — настоящего — оружия ни у кого из них не было. Бобби не разрешала носить пистолеты или ножи и всегда очень этим гордилась. Но сейчас пришло время об этом пожалеть. У каждого из них был только ручной электрический фонарь «Маглайт». Яркий свет и неожиданность — вот и все, на что они могли рассчитывать.

Метрах в шести Бобби пригнулась и замерла. Ночь сомкнулась вокруг нее. Ветер свистел в кустах и кусал за щеки. Не прошло и минуты, как от неудобной позы начало ныть тело.

Оказавшись в полном одиночестве, в темноте, Бобби Стиллман вдруг вспомнила тот день, когда оставила своего сына.

Они уже едут!

Вот он мчится по коридору в ее квартире в Виллидже. Маленький мальчик, охваченный невыразимым, паническим страхом. Она бежит за ним, подгоняя. В конце коридора он распахивает дверь в кладовку. Она залезает следом и поднимает несколько половиц, под которыми открывается небольшое углубление, выкопанное в земле.

— Прыгай туда, — говорит она.

Малыш Джек прыгнул в яму и тут же улегся, как она много раз прежде учила его. Она смотрела на своего худенького и испуганного сынишку с копной вьющихся волос. Он рос хорошим мальчиком, послушным, всегда старался ей помочь, но слезы у него были близко. И она знала, что такой он из-за нее — перенял ее паранойю, ее беспокойство, ее постоянную боязнь окружающего мира.

— Я вернусь за тобой, — пообещала она.

— Когда? — спросил он.

Она промолчала, не в силах ему солгать. Как она могла сказать «никогда»?

Она опустила половицу. Он лежал неподвижно, прижав руки к бокам. Чувствуя его страх, она склонилась к нему. Пряди ее распущенных рыжих волос коснулись его щеки. Она улыбнулась, и в его глазах появилась надежда, но в следующий миг кошмар снова захлестнул его: он понял, что мама уходит. А она не сказала ни слова, чтобы его разубедить. Слезы ручьями полились у него из глаз. Беззвучные покорные слезы.

И тогда он сжал губы и заставил себя улыбнуться. Он хотел, чтобы она считала его сильным. Ее Джеки Джо не пропадет.

Она опустила на место последнюю половицу и выбежала из дома.

Они едут!

Только потом она поняла, что забыла сказать сыну, как она его любит.

Надеялась, что у нее еще будет возможность.

Где-то впереди суровый голос произнес: «На колени».

У Бобби замерло сердце. Она посмотрела налево и направо, ожидая сигнала от Гарри, но ответом ей была только темнота. Прищурившись, она различала тени, призраки, рожденные ее воображением. Она продвинулась еще на шаг вперед, затем еще… Посередине небольшой полянки на коленях стоял Томас, а рядом с ним — Дженни.

Она сделала еще шаг, и под ногой хрустнула ветка. Все головы повернулись в ее сторону. Бобби замерла. Одетая во все черное, с волосами, покрашенными в черный цвет, она сливалась с ночью. Они ничего не заметили.

А она не сводила глаз со своего Джеки Джо. Холодно блеснул металл, и кто-то придвинулся ближе к Джеку… нет, к Томасу. Она должна звать его именем, под которым он прожил всю жизнь. Совсем рядом с ее сыном стоял мужчина, и в его вытянутой руке она разглядела пистолет.

«Гарри, ну где же ты? — хотела она закричать. — Чего ты ждешь? Уолтер?» И вдруг поняла, что они ждут ее сигнала. Ведь она была их вожаком.

— Не-е-е-е-ет! — закричала она, включив свой фонарь, и, не прячась, напролом бросилась через кусты. Рядом с ней вспыхнули, освещая полянку, два других фонаря.

Выстрел взорвал ночь.

Джон Франсискас лежал неподвижно. Его глаза были полуоткрыты, а дыхание — прерывистым и едва заметным. «Ближе, — мысленно приказывал он охранникам. — Еще чуть ближе».

— Давай быстрее, — сказал тот, что был рядом, — надо выяснить, есть ли здесь врач.

Краем глаза Франсискас видел, что один из мужчин выбежал из конюшни. Другой склонился над ним, прижимая ухо к его груди. Скосив глаза налево, Франсискас заметил рукоять пистолета, торчавшую из расстегнутой кобуры. Совсем рядом с его пальцами.

Охранник поднял голову, бросив взгляд в сторону открытой двери.

— Ты там пошевеливайся! — крикнул он вдогонку.

Франсискас рывком сел и выхватил пистолет из кобуры. Он рассчитал все до последней мелочи. Вскрикнув от удивления, охранник не успел отреагировать, и Франсискас, сняв пистолет с предохранителя, выстрелил ему прямо в грудь. Мужчина с хрипом повалился на пол, и детектив, приставив к его лбу пистолет, нажал на спусковой крючок. Перевернувшись на бок, Франсискас с трудом поднялся на ноги.

— Фрэнки, что там?

В дверь вбежал второй охранник. Пошатываясь, Франсискас пошел ему навстречу, выстрелил раз, другой, и человек наконец упал. Его голова ударилась о бетонный пол, как пушечное ядро. Франсискас прислонился к стене и отдышался. Его увечья оказались гораздо серьезнее, чем он предполагал. Разбитая скула нестерпимо болела. Со зрением было еще хуже: свет разлетался на тысячу осколков, словно он смотрел на мир в калейдоскоп. Он сделал еще шаг и выглянул за дверь, потом осмотрел конюшню. Рядом никого не было.

«Ну, давай, парень, — подбадривал он себя вслух. Голос не дрожал, и это вселяло надежду. — Кто знает? Может, и получится». На мгновение вспомнилась Вики Васкес. Вдруг она все-таки подарит ему еще один шанс. Просто выслушает…

Держа палец на спусковом крючке, Франсискас продвигался по пустой конюшне. Каждый шаг давался ему с трудом — заносило то влево, то вправо, и он едва удерживал равновесие. Его шатало, как покосившийся дом. Да уж, Вики он бы сейчас понравился! Она еще, может, взяла бы в мужья мужчину постарше и с больным сердцем, но полуслепой калека с лицом как у разбившегося гонщика — это совсем другая история.

Сейчас ему надо выбраться наружу. Всего десять шагов. Он несколько раз выстрелит и позовет на помощь. Сбегутся люди. Он сунул руку в задний карман и нащупал обложку для жетона. Хотел улыбнуться, но не мог: было слишком больно. На мгновение Франсискасу стало тепло и на удивление спокойно.

Он протянул руку к двери, ведущей на улицу, но произошло что-то странное: он еще не коснулся ее, как дверь распахнулась ему навстречу. Он попробовал отступить, но из-за слабости не успел, и дверь сильно ударила его. Он совсем не видел, кто там вошел. Проклятый глаз! Отслоение сетчатки — вот в чем причина. Почти не целясь, он выстрелил. Но прежде, чем детектив успел снова нажать на спусковой крючок, что-то обжигающе горячее врезалось ему в грудь и свалило на пол.

Он посмотрел вверх и увидел над головой покачивающийся фонарь-«молнию». Свет вокруг стал быстро меркнуть, словно кто-то убавлял фитиль. Во рту сильно пересохло, он почти не мог дышать.

Гилфойл наклонился над Франсискасом и выхватил у него зажатую в руке обложку. Открыв ее, он тщательно прощупал складку между жетоном и кожей, ничего не нашел и, выругавшись, бросил ее на пол.

— Это единственное место, где я забыл посмотреть, — сказал он. — И все двадцать пять лет меня это мучило. Где они? Что ты сделал с отпечатками Джаклина?

Франсискас попробовал открыть рот, но тело больше его не слушалось. Он хотел сказать, что отпечатки в безопасном месте: он послал их туда, где они пригодятся. Подальше от таких, как Гилфойл и Джаклин.

— Где отпечатки? — снова спросил Гилфойл. — Я должен знать, черт возьми.

Но Франсискас больше не слышал его. Он плыл. Над конюшней, над сосновым лесом, высоко в небо.

Томас Болден дернулся при звуке выстрела. Вдруг оказалось, что пистолета около его шеи больше нет. Неожиданно полянку осветили огни, и взволнованный голос закричал «нет!». Развернувшись, Болден сбил Волка с ног, затем вскочил на него и принялся бить в лицо и голову. По груди и по всему телу разлилась зверская боль, накрывая его ревущей огненной волной. Но теперь она не имела значения и только разжигала его ярость. Сейчас важно было лишь одно — бить не переставая. Снова и снова он поднимал кулаки и опускал их на лицо убийцы.

Высвободив руку, Волк ударом в челюсть повалил Болдена на землю. Потом перекатился и вскочил на ноги. Его лицо покрылось синяками, из носа текла кровь. Болден тоже встал, и они начали кружить друг против друга. Пистолет лежал на земле между ними.

Рядом метались другие фигуры. Высокий седой мужчина с фонарем в руке наносил удары Ирландцу. Дженни, захватив рукой шею светловолосого охранника, крепко повисла на нем. Откуда-то донесся приглушенный выстрел, за которым последовал хруст, словно чем-то тяжелым раздробили череп.

Волк выплюнул сгусток крови и небрежно вытер лицо. Болден ждал, собираясь с силами. Волк напал первый. На этот раз Болден, перехватив удар, вцепился ему в запястье и заломил руку. Тот упал на землю. Опустившись на грудь противнику, Болден вдавил колено в грудную кость и руками нащупал дыхательное горло. Его пальцы сомкнулись, и Волк забился на снегу. Он царапал Болдену лицо, пытаясь добраться до глаз. Тогда Болден перенес весь свой вес на руки и хрящи начали поддаваться…

— Нет, не надо…

Томас не слышал этих слов. Он стал сжимать сильнее. Его большие пальцы глубоко вошли в горло. Он не сводил взгляда с горящих карих глаз, желая навсегда погасить в них огонь ненависти.

— Хватит!

Чьи-то руки, схватив за плечи, оторвали его от сканлоновца. Волк рывком сел. Выступившая из-за Болдена фигура ударила Волка фонарем по лицу. Наемник упал на землю и затих.

Болден повалился на спину, жадно глотая воздух. Над ним, с фонарем в руке, встала Бобби Стиллман. Ошеломленный, он смотрел на нее — на свою мать.

— Здравствуй, Томас.

67

Пол в джипе совсем пришел в негодность: ржавчина выела дыры размером с гранату, да еще каменная соль и годы негуманной эксплуатации. Болден сидел на заднем сиденье, закутанный в шерстяное одеяло. Он видел ледяную дорожку, бегущую под ними, слышал, как под колесами шуршит гравий. Каждый удар, каждый поворот или изменение скорости заставляли его морщиться от боли. Разумеется, адреналин и эмоциональное возбуждение на какое-то время помогли справиться с ней, но этого было недостаточно. Рядом сидела Дженни, а за ней — его мать, Бобби Стиллман. Машину резко занесло на скользкой мостовой, и Томас чуть не вскрикнул, но, сжав кулаки, сдержался.

— Ну что они там? — спросил водитель.

Это был Гарри. Болден узнал того подтянутого человека с проседью в волосах, который пришел ему на помощь на Юнион-сквер.

— Вроде никто не шевелится, — ответил Уолтер, сидевший на откидном сиденье.

Он был ростом пониже и поплотнее и, судя по всему, давно не мылся и не брился. Уолтер внимательно изучал какой-то прямоугольный прибор, похожий на карманный компьютер. На экране ярко светился план местности, и треугольник из точек, расположенный с краю, оставался неподвижен.

— Спутниковое отслеживающее устройство, — пояснил он. — Вы знакомы с системой «Лоджек»? Этот прибор работает по тому же принципу. Только отслеживает не машины, а людей. Видать, все другие громилы отправились домой вздремнуть.

— У них передатчики? — спросила Дженни.

— Нет, имплантированы чипы, — ответил Гарри. — Ничего удивительного. В армии уже давно применяется такая технология. Кстати, единственный способ, как в Афганистане найти наших спецназовцев из «Дельты». — Он бросил взгляд через плечо. — Ну как ты, парень? Думаешь, продержишься до больницы? Надо, чтобы тебя доктор осмотрел.

— Никакой больницы, — сказала Бобби Стиллман. — Во всяком случае, не сейчас. Не забывайте, Томас в розыске как убийца. Или, по-вашему, человек, обратившийся в приемный покой с вырезанным на груди крестом, не вызовет никаких вопросов? — Она наклонилась вперед и похлопала Гарри по плечу. — Доберемся до столицы, остановись у ночного супермаркета. Возьмем аэрозоль лидокаина, мазь с антибиотиком и бинты. Пока этого должно хватить.

Болден плотнее завернулся в одеяло. Он не мог отвести взгляд от Бобби Стиллман: все старался найти хоть какое-то сходство между ней и собой, хоть какую-то малость, которая докажет, что она его мать. Что-то еще, кроме документа об «изменении имени и фамилии» из конторы чиновника в Олбани, найденного Марти Кравицом, где черным по белому написано, что Джон Джозеф Стиллман теперь будет зваться Томасом Франклином Болденом.

— Сомневаешься, что ты правда мой сын? — спросила Бобби Стиллман, заметив его пристальный взгляд. — Пластическая операция — нос, щеки. Волосы покрасила. Я бы сильно удивилась, если б ты узнал меня через четверть века, даже если б моя внешность осталась прежней.

— Ты была там, — хрипло прошептал он, — вчера вечером я тебя видел.

— На приеме? — спросила Дженни, переводя взгляд с матери на сына.

— Она следила с улицы.

— Да, я была там, — ответила Бобби Стиллман.

— И давно ты следишь за мной?

— Всю твою жизнь.

Болден задумался над ее словами.

— Я никогда тебе не звонил, — заметил он.

— Ты — нет.

— О чем вы говорите? — спросила Дженни.

— Именно эти звонки убедили их, что я опасен, — медленно объяснил Болден. — Гилфойл получил четыре показателя, остальные три можно было списать на бизнес. Но телефонные звонки все перевесили. Три вечера подряд кто-то звонил Бобби домой из моей квартиры. Но на прошлой неделе я был в Милуоки, поэтому звонить не мог. — Он посмотрел на Бобби Стиллман. — Ты хотела, чтобы они это обнаружили?

Она кивнула. В зеркало заднего вида Болден заметил, как заулыбался Уолтер. Его рук дело. «Джефферсон партнерс» могла влезть в его банковские счета. А Уолтер влез в записи телефонных разговоров. Здорово мы блюдем неприкосновенность частной жизни!

— А почему ты их просто не взорвала? — спросил он.

— Понимаешь, для нас было важно попасть внутрь «Джефферсон партнерс». Мы пытались много раз, но ничего не получилось. Слишком хорошая охрана.

— А нельзя было меня попросить?

— Как ты себе это представляешь? «Привет, я твоя мама. Извини, что меня не было двадцать пять лет. Теперь я вернулась и хочу тебя огорчить. Ты ведешь бизнес с мошенником мирового класса, убийцей и негодяем, угрожающим всей стране. И вот я хочу попросить тебя, чтобы ты поставил под удар свою карьеру и все, что заработал, и помог мне его уничтожить». — Бобби Стиллман посмотрела сыну прямо в глаза. — Вряд ли это сработало бы. Нет, Томас, мы должны были показать тебе, на что они способны. Чтобы ты сам это прочувствовал.

— И чего вы ожидали?

— Мы знали, что Джаклин нанесет удар первым. Не Гилфойл обнаружил те показатели. Это сделал «Цербер». Так они называют свой всезнающий и всевидящий мегакомпьютер. Какую компанию ты собирался продать «Джефферсон партнерс»? «Трендрайт». Да, так вот он то же самое, что «Трендрайт» на стероидах. Как бы то ни было, «Цербер» тебя вычислил. Мы предполагали, что они тебя допросят, ну, может, искусственно создадут какие-нибудь проблемы на работе. Будут действовать осторожно — только чтобы ты понял, что они вмешались в твою личную жизнь.

— А потом?

— Потом мы собирались связаться с тобой и рассказать, что это на самом деле значит. Направить тебя. Собственно, тебе и надо-то было просто оставаться самим собой. Ты бы сразу отреагировал.

Болден с укоризной посмотрел на нее в упор:

— По-моему, моей реакции оказалось недостаточно.

— Я… не… — Слова уже были готовы сорваться с ее губ, но она не произнесла их.

— Что? — спросил Болден. — Не ожидала, что они зайдут так далеко? Ты сама сказала: «чтобы я прочувствовал». Знаешь что? Я прочувствовал.

— Я не предполагала, что они способны на такое. Я…

— Ты отлично знала, на что они способны. На это или что-нибудь подобное.

Бобби Стиллман проглотила подступивший к горлу ком. Ее лицо застыло.

— Нет, на этот раз все получилось по-другому. Они зашли дальше обычного. Слишком далеко.

— Это из-за «Короны», — сказала Дженни. — Я прочитала о ней в протоколах.

— Каких протоколах? — спросила Бобби Стиллман.

— Протоколах клуба, — ответила Дженни. — Я нашла их наверху в доме Джаклина. Клуб патриотов — так они себя называют. Фон Аркс из ФБР, Эдвард Логсдон, Джаклин, Гордон Рэмзер, Чарльз Коннолли и Микки Шифф. Они собираются что-то сделать с сенатором Маккой. Она отказалась вступить в их группу. И президент Рэмзер взялся поговорить с ней в последний раз и попробовать ее убедить. Об этом он должен отчитаться на следующем заседании.

— Они собираются убить ее, — произнесла Бобби Стиллман. — Сегодня утром. Во время инаугурации.

— Ты тоже знаешь об этом? — спросил Болден.

Его мать кивнула:

— Мы выбили эту информацию из сканлоновца, которого захватили на Юнион-сквер. Это хорошо. Плохо то, что он не знает, когда точно и каким образом. Только где.

Корона. Бобби Стиллман. Болден приложил руку ко лбу. Теперь все сходилось.

— Вы сообщили в полицию или Секретную службу? — спросила Дженни.

Бобби Стиллман нахмурилась:

— И что я скажу? Как назовусь? Или мне сказать, что я покрываю подозреваемого в убийстве в штате Нью-Йорк? Получается, что у нас убийц уже двое. Почему бы тогда сразу не позвонить в ФБР? Соедините меня с директором Фон Арксом. Ой, я забыла, он ведь тоже в этом клубе.

Дженни в ужасе посмотрела на нее:

— И поэтому мы ничего не сделаем, чтобы остановить убийство?

Бобби Стиллман склонила голову:

— Я не знаю, что тут можно сделать.

Они ехали молча. Валил крупный снег, и фары освещали белую пустыню. Машина свернула на парковую автостраду Джорджа Вашингтона. То тут, то там из-за деревьев виднелся Потомак, широкий, неподвижный и темный. Глядя на воду, Болден искал ответы на свои вопросы.

— Ты не представляешь, чего мне стоило уйти.

Слова прозвучали так тихо, что Болдену показалось, что их произнес кто-то внутри него. Он взглянул на мать.

— Я же твой сын. Ну ладно, ты выкинула из своей жизни моего отца. Но зачем ты выбросила и меня?

— Я была в бегах. Как я могла взять тебя с собой?

— А почему нет? Что могло быть хуже? Ну поймали бы тебя, ну отдали бы меня в приют. В чем разница?

Бобби Стиллман не могла выдержать его взгляд.

— Разница в том, что ты был бы для меня обузой.

— Вот наконец-то я слышу правду!

— И я не хотела, чтоб тебя забрали они. У меня на примете было несколько друзей — людей, которым, как я считала, можно доверять. Я спрятала тебя, но… они предали меня.

— Левый край обороны, — сказал Болден. — Как всегда, лучше не полагаться.

По лицу матери пробежала тень. Вздыхая от гнева, отчаяния и в то же время с надеждой, она заговорила о прошлом. О взрыве «Гардиан Майкросистемс» и убийстве Дэвида Бернстайна. О том, как Джаклин подставил ее и сделал преступницей. О том, как она вынуждена жить, переезжая из города в город, вечно без денег. И наконец, о том, что ее долг — вывести на чистую воду «Джефферсон партнерс» и, разоблачив, положить конец их деятельности.

— Как тебе понять? — сказала она. — Это было безумное время. Мы были охвачены страстью, были такими злыми. Мы верили в идею. А сейчас кто во что верит?

— Но вы так и не вернулись, — заметила Дженни. — И ни разу не написали Тому ни строчки.

— Для него было лучше меня забыть.

— Ты бросила меня не в два года, — сказал Болден. — Мне тогда было шесть. И ты уже стала для меня всем.

— Думаешь, ты бы понял? Способен ли шестилетний мальчонка понять, что значит жертвовать? Дети думают только о себе. Что я должна была сказать? Пора повзрослеть, мой мальчик, есть вещи поважнее кока-колы и маминой улыбки?

Болден покачал головой. Он не ощущал ни потери, ни печали, ни жалости к себе. Эта его часть умерла давным-давно. Он удивился, когда услышал, как она всхлипнула, и увидел, что по лицу матери текут слезы. Она отвернулась, вытирая щеки.

— О господи! — с болью в голосе рассмеялась она, и губы ее дрожали. — Я вела себя ужасно. Я знаю. Тогда я сделала свой выбор и сегодня снова делаю его. Я не позволю Джаклину подменять собой волю народа. А именно этим он и занимается. Он не доверяет нам. Всем нам. Теперь и вы это знаете. Да, я была плохой матерью, и об этом мне напоминал каждый прожитый день. Но я поступила так, как должна была поступить.

Болден протянул ей руку. Бобби посмотрела на нее и перевела взгляд на сына. Их пальцы переплелись, она держала его за руку и уже не отпускала ее.

68

Эллингтон Фиск, агент Секретной службы Соединенных Штатов, прошел через парадный вход в вестибюль Белого дома и обратился к собравшимся:

— Господин президент, сенатор Маккой, мы готовы.

Было десять часов утра, вторник, 20 января — день, когда по решению Конгресса проводится инаугурация. В вестибюле стояли президент и первая леди, их трое взрослых детей и двое внуков, сенатор Маккой, ее отец, сестра и две племянницы. После объявления Фиска вся группа поспешно поставила чашки с блюдцами на стол и направилась к двери.

Четыре лимузина ждали снаружи — бронированные черные «кадиллаки», на капотах которых трепетали звездно-полосатые флаги. Но только второй и третий в этом ряду были предназначены для президента Соединенных Штатов. Броня этих автомобилей могла выдержать прямой удар из гранатомета, а пуленепробиваемые стекла и покрышки — очередь в упор пулями калибра 8,5 миллиметра.

Президент Гордон Рэмзер и сенатор Меган Маккой сели во второй лимузин, члены их семей и гости — в третий и четвертый. Инаугурация начнется не раньше двенадцати, но протокол предписывал вступающему в должность и уходящему президентам посетить Капитолий для утреннего чаепития с лидерами фракций Конгресса. Фиск проверил, что все двери машин закрыты как надо, и, пройдя в начало кортежа, сел в головной автомобиль — темно-синий «шевроле-субурбан», на котором не было ни пуленепробиваемых стекол, ни брони, только стандартные радиальные шины со стальным кордом. Агентом Секретной службы можно, если что, и пожертвовать.

— Томагавк — Индейцам. Направляемся к Капитолию. Начинайте движение. — Фиск опустил рацию и посмотрел на своего помощника Ларри Кеннеди. — Вот оно! Началось. Великий день.

— И вы командуете, шеф, — заметил Кеннеди, уверенно кивнув. — Все пойдет как по маслу.

— Твои бы слова да Богу в уши.

Двенадцать месяцев Фиск трудился не покладая рук, чтобы никакая неприятность не омрачила этот день. Успешность мероприятия такого уровня измеряется тем, как быстро средний американец его забудет. Фиск хотел бы четыре минуты в вечерних новостях, и ни секунды больше. Ларри Кеннеди протянул ему руку, и Фиск крепко пожал ее.

— Вперед.

Колонна машин тронулась от дома 1600 по Пенсильвания-авеню, повернула направо, затем в конце квартала еще раз направо и двинулась дальше по 15-й улице. Фиск смотрел в окно, стараясь не упустить ни одной мелочи. Снег прекратился. В тучах появились просветы. Из белой пелены выглядывало подмороженное голубое небо. В следующий миг солнце осветило землю, позолотив только что выпавший снег. Его лучи разбежались по влажным мостовым. Фиск кивнул: как раз пора, чтобы Бог тоже выполнил свою часть программы.

Зрители занимали места вдоль президентского маршрута — прямо на тротуарах или поднимались на открытые трибуны. Восемь металлоискателей регулировали проход в огражденные зоны, каждая размером с три квартала. Математика была простая. Через один пропускной пункт в час могли пройти три тысячи человек. Всего пропускных пунктов было двадцать. Шестьдесят тысяч человек в час могли получить доступ к парадному маршруту и Эспланаде. В прошлый раз между парадным маршрутом и Эспланадой собралось триста тысяч человек. Но сейчас… Фиск поморщился. Перемена погоды вытащит людей из дома. Через все пропускные пункты вдоль маршрута тек сплошной людской поток. Пока все было в порядке.

Его взгляд поднялся к крыше здания Рейгана. Над парапетом промелькнула какая-то тень. По всему маршруту в семнадцати стратегических точках разместились снайперы. В восьми других точках установили батареи ПВО. Справа от него команда К-9 проводила последнюю проверку на предмет взрывчатых веществ под открытыми трибунами.

Три тысячи полицейских в форме.

Двести его собственных агентов.

Две тысячи добровольных помощников.

Все расставлены по местам.

Фиск откинулся на спинку сиденья. Теперь ему оставалось только одно — ждать.

Томас Болден, тяжело ступая, шел по снегу, опираясь рукой на плечо Дженни. Несмотря на сделанную перевязку и ударную дозу лидокаина (скорее всего, подпольного производства), боль яростно пульсировала у него в груди. Придется потерпеть ее еще какое-то время.

Эспланада была битком набита зрителями. От ступенек Капитолия и до пологого склона, спускающегося к памятнику Вашингтону, простиралось колышущееся море голов, и с каждой минутой люди все прибывали и прибывали. Бобби Стиллман шла впереди. Не стесняясь, она толкалась, протискивалась или отодвигала людей плечом, пробираясь сквозь плотную толпу. Больше часа Болден пытался убедить ее, что необходимо найти какого-нибудь агента Секретной службы и все рассказать. Мать отказывалась даже слышать об этом. Только заикнись, что жизнь вступающего в должность президента находится под угрозой, и тут же окажешься в комнате для допросов. По компьютеру немедленно пробьют его водительское удостоверение или номер социальной страховки, и выяснится, что Том в розыске за убийство. На этом все и закончится. Дело закроют. Невиновный или виновный, он станет человеком, кому никто не поверит.

Они сошлись на том, что сами будут вести наблюдение в надежде, что получится вовремя заметить тревожные сигналы и предупредить сенатора Маккой.

Их группка остановилась под телевизионной башней. Совсем рядом играл оркестр военно-морских сил США. Медные духовые инструменты и барабаны стучали в сердце каждого, зовя к бою.

— Ничто так не будоражит кровь, как военные марши Джона Сузы, — произнес Гарри. — Прямо хочется выпрямиться, расправить плечи и отдать честь.

— А мне хочется убежать куда подальше, — сказал Уолтер.

Президентская платформа находилась в шестидесяти метрах от них. Места на трибуне позади нее почти все были заняты. Болден заметил Фон Аркса из ФБР, Эдварда Логсдона, писателя Чарльза Коннолли и, конечно, Джеймса Дж. Джаклина. Клуб негодяев. Отсутствовали только Рэмзер и Шифф.

Болден посмотрел на часы — 11:55. Через пять минут начнется инаугурация. Он огляделся, стараясь не привлекать к себе внимания. Повсюду виднелись полицейские в форме. По словам его матери, за счет сканлоновцев усилили «периметр безопасности» и обеспечили «полностью контролируемую, но прозрачную среду». Он знал, что это значит: сотрудники «Сканлона» одеты в гражданское, однако вооружены и имеют разрешение в случае необходимости применять оружие. Некоторые, как он понял, будут искать его.

— Уолтер, твой радарчик при тебе? — спросил Томас.

Коренастый мужчина с брюшком достал из кармана прибор.

— Ты тоже об этом подумал?

— Просто интересно взглянуть, сколько тут слоняется наших друзей.

Уолтер включил прибор. Неподвижная черная точка указывала на базу. Вспыхивающие крестики указывали на чипы, имплантированные сотрудникам «Сканлона».

— Ничего, — произнес Уолтер, — дай-ка посмотрю в других диапазонах.

Внезапно оркестр перестал играть. Все головы повернулись в сторону лестницы Капитолия. В воздухе повисла тишина, едва нарушаемая отдаленным шумом «Черных ястребов», которые обеспечивали безопасность на высоте в триста метров. Президент и первая леди сошли по лестнице, за ними следовала сенатор Маккой, а далее — вице-президент и новый вице-президент.

— Ни хрена себе! — сквозь зубы процедил Уолтер, поднося прибор ближе к глазам. — Слушай, да они повсюду. В радиусе сотни метров от нас я насчитал не меньше восемнадцати.

— И просто выполняют свою работу, да? — сказал Болден.

Джеймс Джаклин занял место на трибуне рядом с двумя другими людьми, занимавшими до него пост министра обороны, а сейчас работавшими в «Джефферсон партнерс». И в этом не было ничего удивительного. Джаклин поглубже засунул руки в карманы своего кашемирового пальто: вице-президент принес присягу несколько минут назад, и теперь наступила очередь главного события.

Он огляделся. Трудно было не испытывать благоговения, вызванного пышностью и красочностью этой церемонии — отливающий золотом духовой оркестр, украшения из цветов национального флага и красные ковровые дорожки. Флаги на Капитолии были, наверное, размером с городской квартал. Повсюду царил помпезный дух римской империи, так нравившийся Джаклину. Мероприятие по высшему разряду.

Он вспомнил свою первую инаугурацию тридцать лет назад. Тогда она проводилась с восточной стороны Капитолия, которая продувалась пронизывающим ветром с равнинного района Анакостия. В 1841 году Старый Типпекану, Уильям Генри Гаррисон, отважно на жутком холоде произносил свою полуторачасовую инаугурационную речь. И через месяц умер от воспаления легких. Только Рейган изменил процедуру: принося присягу, Ронни хотел смотреть на запад, то есть на всю страну. На открывающиеся возможности. Доктрина О'Салливана о божественном предназначении США до сих пор жива. «Нет, — думал Джаклин, и его грудь вздымалась от волнения, — все только начинается. Люди говорят об „американском столетии“. Нет, это будет „американское тысячелетие“. Эта страна рождена, чтобы править миром». И он встанет у руля. Неофициально, конечно. Зачем ему? Настоящая власть — та, что за троном. Какие верные слова! Французы правильно говорят: «серый кардинал». Он будет править из тени.

Поймав взгляд директора ФБР, Джаклин кивнул. Фон Аркс отвел глаза в сторону, словно и не видел его. Чарльз Коннолли сидел за первой леди, будто ее комнатная собачка. Председатель Верховного суда Логсдон стоял на трибуне. В черной мантии он больше походил на приземистого, страдающего дурным пищеварением сотрудника похоронного бюро, чем на высокопоставленного знатока Конституции. На секунду их взгляды встретились. Логсдон втянул голову в плечи, словно прячась от назойливой пчелы.

Они не правы. Все. Маккой — отступница и не присоединится к ним. Ни сейчас. Ни потом. Ее враждебность приводила его в ярость. Кем она себя возомнила, отказываясь от предложения вступить в клуб? А через полгода она станет еще агрессивнее. Их единственный шанс — сейчас. Ну почему только ему это ясно?

Джаклин самодовольно усмехнулся. Они объединились против него, шепчутся у него за спиной, хотят отодвинуть его в сторону. Пусть. В это холодное утро с восточным ветром, на котором плещется американский флаг, и голубым небом цвета полинявших джинсов он чувствовал себя в полной безопасности. Всё под контролем. У Джаклина на этот счет есть свои планы.

— Они уходят, — произнес Уолтер.

— То есть? — Болден стоял у него за плечом. — Кто уходит?

— Сканлоновцы. Они активно передвигаются.

Уолтер показал Болдену радар. Все крестики, обозначавшие оперативников «Сканлона», целенаправленно отодвигались к краям экрана. Томас огляделся, хотя и понимал, что вряд ли увидит их в толпе.

Бобби Стиллман выхватила прибор из рук Уолтера.

— Вот оно! — негромко воскликнула она. — Начинается. Он велел им отойти в безопасное место!

Из динамиков разлетались слова присяги, которую как раз сейчас произносила сенатор Маккой: «…торжественно клянусь, что буду честно выполнять обязанности президента Соединенных Штатов и делать все, что в моих силах, чтобы поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов».

Болден взглянул на ряды кресел за президентом. Ему потребовалась всего секунда, чтобы отыскать Джаклина. Глава «Джефферсон партнерс» сидел как ни в чем не бывало и внимательно слушал приносившую присягу сенатора Маккой. Непонятно, почему сканлоновцы покидают свои посты. Болден не специалист по безопасности, но и ему было известно, что эти громилы не должны уходить, пока президент не покинет трибуну и мероприятие не завершится официально. Но даже после этого еще предстоит торжественный парад рядом с Эспланадой.

— Может, у них какая-нибудь планерка? — предположил Томас. — Секретная пятиминутка?

— Они движутся в разных направлениях от того места, где мы находимся, — ответил Уолтер. — Только бы уйти отсюда.

Голос Маккой замолк, и толпа взревела. Со всех сторон над Болденом раздавались восторженные аплодисменты. Свободное, ничем не скованное ликование демократии. Дело сделано. Страна получила своего следующего президента. Мужчины и женщины на трибуне за новым президентом встали со своих мест, аплодируя и похлопывая друг друга по плечам, некоторые обнимались. Болден снова поискал взглядом Джаклина. Его кресло было пусто.

69

Болден подскочил к первому попавшемуся полицейскому.

— Сэр, мне срочно надо поговорить с любым агентом Секретной службы. Крайне срочно. Речь идет о благополучии президента.

Его спутники держались неподалеку, затерянные в толпе, и наблюдали за ним. Теперь Томасу было наплевать, арестуют его или нет. Другого выхода не было. Если он не произнесет слова «убивать» и «убийца», возможно, ему и удастся сообщить о готовящемся покушении и в то же время не попасть в полицейский участок.

Полицейский, коренастый и упитанный, с двойным подбородком, нависавшим над воротничком рубашки, внимательно посмотрел на Болдена:

— И что там по поводу благополучия президента?

— Мне необходимо поговорить с представителем Секретной службы.

Полицейский переминался с ноги на ногу.

— Если есть что сказать, говорите мне.

— Я располагаю информацией, которую могу передать только агенту Секретной службы. И это очень срочно.

— Касается президента?

— Да. — Болден едва сдержался, чтобы не наорать на него, а затем схватить этого толстого, плохо выбритого копа за плечи и трясти его, пока тот не начнет соображать. Хотелось, разодрав свою рубашку, крикнуть: «Вот! Смотри, во что они превратили мою грудь! Вот на что они способны! Они собираются убить президента, и мы должны их остановить!»

Полицейский отстегнул рацию и поднес ее ко рту, но вместо того, чтобы вызвать агента, спросил:

— Когда сменяемся?

— В час, — прохрипел голос в рации.

— Это Роджер. — Полицейский тупо посмотрел на Болдена, словно говоря: «Ты все еще здесь?»

Президент Меган Маккой произносила свою инаугурационную речь. Ее энергичный голос далеко разносился в воздухе, обещая обновление страны и вселяя надежду на лучшее будущее. Все лица вокруг смотрели в сторону президентской платформы. Развернувшись, Болден вздохнул, отчаяние захлестывало его. Резкое движение заставило поморщиться от боли: рана на груди снова открылась. Он сделал несколько шагов в сторону улицы. Придется бежать: до ближайшего пропускного пункта еще два квартала.

— Сэр, я могу вам помочь?

Болден оглянулся. Мужчина в темных очках и с наушниками был одет в темно-синий костюм и плащ — все как и положено агенту Секретной службы.

— Происходит нечто странное, — медленно произнес Болден, словно докладывая. — Все сотрудники корпорации «Сканлон» покидают эту зону во всех направлениях от центра — куда угодно, лишь бы подальше. Мне необходимо поговорить с главным агентом, кто отвечает за безопасность всего мероприятия.

— Как вы об этом узнали?

— Сейчас это не имеет значения. Важно, что эти люди покидают зону вокруг президентской платформы. Насколько я знаю, их наняли, чтобы обеспечивать безопасность в ближайшем периметре. А они покидают свои посты. Какой вывод?

— Не понимаю, сэр, на что вы намекаете.

Болден с отчаянием огляделся.

— Скажите мне, — произнес он чуть громче, чем требовалось: спокойствие стремительно покидало его, словно в песочных часах утекали последние песчинки, — что заставило бы вас убраться подальше от платформы, на которой выступает президент Соединенных Штатов? Подумайте!

Секунду агент пристально смотрел на него, затем схватил его за грудки и оттащил на несколько шагов в сторону.

— Стойте здесь! Как ваше имя?

— Томас Болден.

— Так, хорошо, мистер Болден. Никуда не уходите! Понятно?

Болден кивнул.

Агент пересказал в свой микрофон все, что ему только что сообщил Болден.

— Мистер Фиск уже едет.

Не прошло и двух минут, как неподалеку резко остановился синий «шевроле-субурбан», и из него выпрыгнул подтянутый афроамериканец.

— Вы — Болден?

— Да, сэр.

— Что вы там за ерунду несли о том, что сотрудники «Сканлона» покидают свои посты?

— Вы отвечаете за безопасность всего мероприятия?

— Да, я Эллингтон Фиск. Это мое шоу.

— Вы выяснили у сканлоновцев, почему они все так дружно разбегаются кто куда?

Фиск поджал губы:

— Мы не смогли ни с кем из них связаться.

И тут к ним подбежал высокий краснолицый агент:

— Томас Болден разыскивается полицией Нью-Йорка за убийство. Вчера он застрелил кого-то на Уолл-стрит.

— Этого кого-то звали Сол Вайс, — сказал Болден, — и я его не убивал. Это был несчастный случай. Его застрелил другой человек, охранник моей компании «Харрингтон Вайс», но, похоже, он также работает и на «Сканлон». Вы что, не понимаете — обращаясь к вам, я фактически себя сдал? Прошу, послушайтесь меня. Скоро произойдет покушение на жизнь президента. Да не скоро, а сейчас! Можете вы, в конце концов, начать что-то делать?!

Краснолицый агент схватил Болдена и, развернув, защелкнул у него на запястьях наручники.

— Спорим, мы уже кое-что сделали, мистер?

— Подождите, — приказал Фиск, подходя к Болдену. — Откуда вам это известно?

— Просто знаю. — И он посмотрел прямо в глаза старшему агенту Секретной службы. — Пойдите и выясните, вру я или нет.

Фиск, заметно нервничая, отвел взгляд.

— Ладно, мистер Болден, у вас есть две минуты, чтобы меня убедить. Ларри, сними наручники. Болден, забирайтесь в машину. Вы едете со мной.

Пятнадцать килограммов гексогена располагались по внутреннему периметру платформы, изготовленной компанией «Трайтон индастриз». Гексоген — одно из самых эффективных взрывчатых веществ — использовался в основном при уничтожении ядерных боеголовок. Поэтому его учет был чрезвычайно строг, и его наличие обычно не проверялось Секретной службой. Производила эту взрывчатку корпорация «Олни» в городе Таусоне штата Мэриленд, которую два года назад купила «Джефферсон партнерс».

Бросив последний взгляд на сенатора Маккой, начавшую произносить свою инаугурационную речь, Джеймс Джаклин встал с места и быстро направился к боковому проходу. Все взгляды были устремлены на президента. Джаклин прошел вверх по лестнице и пересек открытое пространство перед Капитолием. Ему говорили, что необходимо находиться по крайней мере в пятистах метрах от эпицентра взрыва. Гексоген уничтожает все в радиусе шестидесяти метров. Но не сила взрыва делает гексоген таким эффективным, а огромное количество тепла, которое при этом выделяется. В момент взрыва температура в эпицентре превысит тысячу шестьсот градусов. На трибуне у президентской платформы все просто заживо сварятся и покроются корочкой, как рождественский гусь.

Джаклин посмотрел на часы: у него оставалось две минуты, чтобы удалиться на безопасное расстояние. Хотя он и сейчас уже был в безопасности. Лестница за трибуной отразит взрывную волну вверх и назад на толпы зрителей. И все-таки подстраховаться не помешает.

Он дошел до лестницы, ведущей во второе здание Сената — корпус Дирксена, когда президент Маккой прервала свою речь на полуслове. По толпе прокатился приглушенный ропот. Завыла полицейская сирена, затем другая, и вскоре ему казалось, что все полицейские машины столицы устремились к президентской платформе. Джаклин снова посмотрел на часы. Слишком поздно.

Было двадцать минут первого. Эллингтон Фиск на полной скорости завернул за угол Конститьюшн-авеню и 2-й улицы.

— Черт бы вас всех побрал! Да разыщите же мне этих уродов из «Сканлона»!

— Не выходят на связь, босс, — ответил Ларри Кеннеди, его правая рука. — Может, технические неполадки.

— Из той же серии, что и сломавшийся микрофон на президентской платформе! — рявкнул Фиск.

— Начать вывод людей из этой зоны, сэр? — спросил Кеннеди.

Фиск бросил на Болдена раздраженный взгляд.

— Продолжайте, — сказал он.

— Так вот, мы получили информацию от одного сотрудника «Сканлона», — сообщил Болден. — Операция называется «Корона». Они собираются ее убить, потому что она отказывается вступить в этот клуб.

— И Джаклин с ними?

— Да, сэр.

— Миллиардер? Тот, что заправляет «Джефферсон партнерс»? Ну и задачку вы мне подбросили, Болден. Да уж!

На подъезде к Капитолию «шевроле» качнуло влево. Они пробрались через заслон из полицейских автомобилей и машин «скорой помощи», и Фиск резко остановил машину.

— Выходим.

Болден открыл дверь и выбрался из машины, морщась от боли и постанывая. Фиск устало посмотрел на него:

— Что с вами?

Болден посчитал, что на этот вопрос можно не отвечать.

— За последние день-два происходило что-нибудь необычное? Такое, что имеет отношение к президенту? Какие-то особые гости, новое оборудование, установленное в последние двадцать четыре часа, ну что-то такое, что может взорваться?

— Из нового оборудования — только президентская платформа.

Фиск энергично шагал через открытое пространство перед Капитолием. Впереди около десятка полицейских дежурили у прохода на гостевую трибуну. На западе по направлению к памятнику Вашингтону вся Эспланада напоминала волнующееся человеческое море. Повсюду виднелись американские флаги. Они обрамляли покрытые снегом просторные газоны, украшали правительственные здания, развевались в руках тысяч зрителей. Прямо сплошной красно-бело-синий дождь.

— Платформа, — повторил Болден, стараясь не отставать от Фиска. — Она откуда?

— Вирджиния, — ответил Фиск.

— Фирма-изготовитель «Трайтон аэроспейс»?

Фиск резко остановился.

— Откуда вы знаете?

— У «Трайтона» тот же хозяин, что и у «Сканлона», — «Джефферсон партнерс». Это компания Джаклина. Вот вам и решение вашей задачки.

Фиск хлопнул себя по лбу, пробормотав: «Черт!» Затем посмотрел на Кеннеди:

— Ну что, связались со «Сканлоном»?

— Нет, сэр, все по-прежнему.

Нахмурившись, Фиск опустил взгляд, но уже в следующую секунду взял себя в руки.

— Тревога! — крикнул в лацкан своего пиджака. — Свободный орел. Повторяю: свободный орел. — Он посмотрел на Болдена. — Мистер, не дай вам бог ошибиться.

Болден проследовал за Фиском через полицейский кордон вверх по лестнице. Агенты Секретной службы окружили президента Маккой, ее практически не было видно за темно-синими костюмами. Вся группа быстро сошла с платформы и начала стремительно подниматься вверх по лестнице. Фиск с криком «Быстрее!» бросился им навстречу. Толпа зрителей смотрела на происходящее, замерев от ужаса.

«Президент спасена», — чуть слышно произнес Болден.

Оранжево-черная вспышка света ослепила сильнее, чем тысяча солнц. По его телу словно ударил невидимый молот, подбросив вверх.

…Болден лежал на спине. Рядом с грохотом падали складные кресла. Справа от него валялась оторванная мужская нога, голая, только в носке и ботинке. Томас сел и подождал, пока восстановится зрение. С глазами было что-то не так. Он вытер лицо, и на руке осталась кровь. Рядом на спине, с почерневшим лицом и глубокой раной на щеке, лежал Кеннеди. Что-то пробормотав, он с трудом встал и как мог побежал вниз по лестнице.

Болден, пошатываясь, поднялся на ноги. Гостевая трибуна была уничтожена. В воздухе висела дымовая завеса. Первых рядов не осталось вовсе, а на лестнице Капитолия образовалась черная воронка с рваными краями. Платформа просто испарилась в момент взрыва. Та самая платформа, которую изготовила компания «Трайтон». Неподалеку еще висел разодранный в лохмотья американский флаг, языки пламени лизали его красно-белые полосы.

Повсюду лежали тела, искалеченные и окровавленные. Воздух наполнился стонами. Слышались крики о помощи, сначала робкие, затем все более громкие и настойчивые. Пошатываясь, Томас спустился на несколько ступенек. Президент Соединенных Штатов выбралась из-под тел агентов Секретной службы. Если не считать царапину на ноге, похоже, она не пострадала. Немедленно два агента подхватили ее под руки и буквально пронесли мимо Болдена вверх по лестнице. Эллингтон Фиск, с повернутой под неестественным углом головой, лежал, скрючившись, на складных креслах, его лицо превратилось в сплошное кровавое месиво.

Болден сел, обхватив голову руками.

Все кончилось.

Президент Маккой была спасена.

70

Джеймс Джаклин забросил в чемодан последнюю рубашку и закрыл его на молнию. Подойдя к комоду, он достал паспорт, бумажник и конверт с пятьюдесятью тысячами долларов и сунул все это в карман пиджака. Было только 16:30. Надо расслабиться. У него еще уйма времени до восьмичасового рейса на Цюрих. Подойдя к зеркалу, он аккуратно причесал волосы, сделав безупречный пробор, поправил галстук. Завтра в девять утра у него встреча с банкиром в отеле на Банхофштрассе, и неизвестно, будет ли у него время привести себя в порядок.

Из окна он видел, что на подъездной дорожке показался лимузин и медленно приблизился к портику. Сгущались сумерки. Низко в небе висел полумесяц. Пора убираться из Джорджтауна. При расследовании взрыва выяснилось, что использовался гексоген, и полиция докопалась даже до номера партии. Коннолли был мертв, но Рэмзер, Логсдон и Фон Аркс выжили, хотя Фон Арксу полностью оторвало правую ногу. Джаклин до сих пор ни с кем из них не поговорил. Новость о гексогене сама все расскажет. Они наверняка догадаются, кто стоял за покушением, и он знал, какие действия они предпримут.

Спускаясь по лестнице, он стряхнул с себя одни неприятности и задумался над другими. Его люди в Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям сообщили, что глава силового ведомства получил некие конфиденциальные документы, подтверждающие многочисленные выплаты, сделанные «Джефферсон партнерс» десятку бывших госчиновников, включая недавно вышедшего в отставку главу Федеральной комиссии связи и известного генерала с четырьмя звездами на погонах. Не было указано, кто предоставил эти документы, но Джаклин и так знал. Болден! Все-таки ему удалось послать копии своим друзьям! Но его адвокаты этот вопрос уладят, а сам он пока поживет на своем частном острове. Оттуда он будет по-прежнему руководить всем оркестром — заручаться необходимым согласием, платить кому надо. У него плюс-минус восемь миллиардов долларов. Такое богатство купило ему немало друзей. «Джефферсон партнерс» слишком крупная компания, чтобы ее можно было так легко уничтожить. И она владеет многими секретами. А он тем временем подумает, что делать с Логсдоном и Фон Арксом. Его возращение — всего лишь вопрос времени.

Джаклин открыл входную дверь. Шофер в надвинутой на глаза кепке стоял возле машины. Джаклин заметил у него на щеке странный шрам.

— Только одна сумка, — сказал Джаклин. — Я сейчас вернусь.

— Не торопитесь, сэр. Время есть.

Джаклин положил записку для жены на кухонный буфет, включил сигнализацию и запер за собой дверь. Бросил на дом последний взгляд. Все было в порядке. Журналы он еще раньше упаковал и отправил в безопасное место. Подальше от любопытных глаз. Так же как и реликвии, связанные с Вашингтоном и Гамильтоном. Не хотелось, чтобы они пылились в музее: они предназначены только для глаз избранных.

Глубоко вдохнув такой любимый им воздух Вирджинии — американский воздух, — Джаклин забрался на заднее сиденье лимузина. Только тут он заметил, что в дальнем конце салона кто-то сидит — рослый смуглый человек с прищуренными, поблескивающими ненавистью карими глазами.

— Это ты, Волк?

— Я пришел пожелать вам доброго пути, мистер Джаклин.

Джаклин метнулся к двери и несколько раз дернул ручку.

— Заперто, — произнес Волк.

— Да что происходит? Выпустите меня немедленно! Это приказ.

Пригнувшись, Волк приблизился к нему. В руке он держал что-то острое и угловатое.

— Смена руководства, сэр. Президент передает вам привет.

Последние солнечные лучи умирающего дня блеснули на лезвии заточенного боевого ножа.

Эпилог

Наступила весна, повсюду пробивались молодые зеленые побеги. По Центральному парку носился теплый ветерок. Томас Болден и Дженнифер Дэнс сидели, взявшись за руки, на скамейке возле пустой бейсбольной площадки.

— В Мехико? — спросила Дженнифер. — Но ты же не говоришь по-испански.

— Научусь, — ответил Болден. — Это будет самый большой в Мексике клуб для трудных подростков. Чтобы управлять им, потребуется человек с опытом. Особенно такой, кто умеет находить деньги.

— А разве там не опасно?

Болден пожал плечами:

— По-моему, мы вполне способны позаботишься о себе.

Дженни кивнула:

— Но это так далеко…

— Я без тебя не поеду.

— Неужели?

— Точно!

— А твоя мама? — спросила Дженни.

— Бобби? Ну, будет навещать нас раз в два месяца. По-моему, достаточно.

Через три дня после попытки покушения на президента Меган Маккой Болден получил из Департамента полиции Нью-Йорка конверт с копией отпечатков, обнаруженных на пистолете, из которого двадцать пять лет назад застрелили двух полицейских в Олбани. В прилагавшейся записке говорилось, что эти отпечатки были идентифицированы как принадлежащие Джеймсу Дж. Джаклину, и стояла подпись — детектив Джон Франсискас. С таким новым доказательством и при отсутствии живых свидетелей все обвинения с Бобби Стиллман были сняты.

— Ну, допустим, ты прав, — сказала Дженни, прищурившись. — Мехико, да? И ты хочешь, чтобы я собрала вещи и поехала с тобой в другую страну. Не знаю, получится ли у меня. Мы ведь с тобой еще даже не жили вместе.

Болден встал со скамейки и провел Дженни в бейсбольный «дом» на площадке. Опустившись на одно колено, он взял ее за руку.

— Дженнифер Дэнс, я люблю…

Болден не договорил: черный лимузин остановился на дорожке прямо рядом с ними. Дверь открылась, и из автомобиля вышел приземистый, уже в летах мужчина, одетый в черный костюм, как на похоронах. Болден сразу его узнал.

— Э-э… одну секунду, Дженни.

Поднявшись на ноги, он поспешил к приехавшему.

— Господин председатель Верховного суда, — произнес он.

— Я помешал? — спросил Эдвард Логсдон.

— Даже не представляете как.

— Прости, сынок. Важное дело. — Положив руку на плечо Болдену, Логсдон повел его в сторону от бейсбольной площадки. — Мне надо кое-что с тобой обсудить.

Болден кивнул и оглянулся. Дженни, сложив руки на груди, оставалась в «доме».

— Что вам от меня надо? — спросил Томас.

Логсдон повернулся к нему:

— Я приехал поговорить с тобой о клубе. Ты же не думаешь, что он перестал существовать?

Болден покачал головой:

— Догадываюсь, что нет.

— Мы приносим тебе свои извинения и благодарим.

— Послушайте, о чем бы вы ни хотели поговорить, меня это не интересует. Все кончилось. И сейчас я как раз пытаюсь устроить свою личную жизнь.

— Хотя бы выслушай нас.

Снова взглянув на Дженни, Болден вздохнул и сказал:

— Ладно.

Логсдон подошел ближе.

— На самом деле, Том, я приехал предложить тебе вступить в клуб.

— Что? Вступить в клуб?

— Да.

— Вы издеваетесь? То есть я хотел спросить, почему именно я? Я и по возрасту-то не подхожу.

— Если честно, то да, не подходишь, но в данном случае возраст не является определяющим фактором.

Болден молчал.

— В Клубе патриотов всегда был кто-нибудь из Пендлтонов, — продолжил Логсдон. — И члены клуба обязали меня предложить тебе к нам присоединиться.

Болден проглотил застрявший в горле ком.

— Джеймс Джаклин… — начал он.

— Твой отец.

— Зачем он приезжал? — спросила Дженни, когда Томас вернулся.

— Хотел, чтоб я вступил в клуб.

— В тот самый клуб? И что ты ему ответил?

— Сказал, что подумаю. Сейчас у меня есть более важные дела. — Томас Болден снова встал перед ней на одно колено. — Так на чем я остановился?

Примечания

1

Джон Пол Джонс (1747–1792) — американский капитан, герой Войны за независимость США; в сентябре 1779 г. на старом, перестроенном французском торговом судне «Добряк Ришар» (флагманском корабле американской эскадры) захватил пятидесятипушечный английский фрегат «Серапис».

(обратно)

2

Цитата из проповеди «Образец христианского милосердия» Джона Уинтропа (1588–1649) — одного из крупнейших деятелей пуританской Новой Англии, губернатора Массачусетской колонии.

(обратно)

3

Мистер Ти (р. 1952) — чернокожий американский актер; в прошлом — вышибала в клубе, рестлер, телохранитель. (р. 1953) — американский рестлер, актер, шоумен.

(обратно)

4

Харриман (Гарриман) Уильям Аверелл (1891–1986) — политический и государственный деятель США, дипломат, бизнесмен; в 1943–1946 гг. — посол США в СССР. Директор банка «Браун бразерс Харриман энд компани» (Нью-Йорк).

(обратно)

5

Имеется в виду Гражданская война в США 1861–1865 гг.

(обратно)

6

Имеется в виду Калвин Кулидж, президент США с 1923 по 1929 г.

(обратно)

Оглавление

Прошлое

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

Эпилог

Реклама на сайте