«Бриллиантовый психоз»

ПРОЛОГ

15 августа 1812 года. ВОЙНА С НАПОЛЕОНОМ.

Н-ская губерния, деревня Лозовка, усадьба помещиков Коробковых.

Середина дня

Благодаря окну, разбитому кем-то из одуревших ввиду шаткости привычной власти мужиков, по комнате разгуливал шустрый ветерок, притащивший с собой несколько рано пожелтевших листьев, содранных с деревьев помещичьего сада. Об обломок стекла с тупым упорством билась жирная муха, по скудоумию не догадывающаяся вылететь в зияющую рядом с ней дыру. Графиня Амалия Львовна Коробкова, сухопарая сорокалетняя дама в темном дорожном платье, неестественно прямо застыла в высоком деревянном кресле, судорожно прижимая к плоской груди сцепленные в замок худые пальцы. Взгляд графини – неподвижный, отсутствующий, устремленный в какие-то недоступные остальным смертным дали – до ужаса пугал молоденькую кузину Лизу, девушку нервную и впечатлительную. Пугал гораздо больше, чем неумолимо приближающиеся наполеоновские войска, чем поголовно пьяные, неуправляемые, вконец распустившиеся мужики. Лиза морщила хорошенький вздернутый носик, поминутно вытирала глаза и дожидалась лишь повода разреветься по-настоящему, например известия, что в имение уже вломилась французская солдатня или что лозовские крестьяне, недавно наотрез отказавшиеся грузить на подводы графские пожитки, окончательно взбунтовались и намереваются «поднять господ на вилы». Нарушить молчание она, однако, не решалась. Томительно тянулись минуты. Хулиганистый ветерок беззастенчиво трепал прически дам. Муха продолжала жужжать. Наконец в коридоре послышались шаркающие шаги. Обе женщины невольно напряглись. Скрипнула дверь. В комнату, отдуваясь, вошел управляющий поместьем Михаил Михайлович Скляров, или попросту Михалыч, – низенький, толстенький, плешивый старичок, верный слуга Коробковых, знавший графиню буквально с пеленок и потому позволявший себе в общении с ней некоторые вольности, впрочем вполне безобидные.

– Есть две новости, одна хорошая, другая плохая, – отвесив почтительный, но легкий поклон, доложил он.

– Начни с плохой! – осевшим голосом распорядилась Амалия Львовна. Кузина Лиза всхлипнула.

– Французы менее чем в пятнадцати верстах отсюда, – кряхтя, сообщил Михалыч.

– А х-хорошая? – Лицо Коробковой дрогнуло, налилось румянцем.

– Мужички больше не артачатся, спешно загружают подводы. Через полчаса должны закончить...

– Почему?! Неужто совесть проснулась?! – искренне изумилась графиня. Вчера лозовцы неведомыми путями получили от французского командования некую прокламацию, в категорической форме запрещающую жителям покидать свои дома[1], и, как водится, взбаламутились, вообразив, будто старые господа им больше не указ, а некий Тит Бутылкин, известный на деревне пьяница и бездельник, принялся туманно намекать, что он не кто иной, как чудесно спасшийся император Петр III[2].

– Да нет, не то чтобы совсем совесть. – На губах Склярова промелькнула едва заметная усмешка. – Но час назад в здешних краях объявился сотник Платова[3] с двумя казаками. Сено для лошадей промышляли. Сотник лыка не вязал. Поэтому я не решился представить его вам, однако мужикам намекнул: смотрите, мол, ребята. Наши-то недалече. За сопротивление законным господам не помилуют, а казаки, зверюги известные, так вообще всю деревню под нож пустят. Им это как два пальца... Кх-кх... Простите, барыня. Вырвалось!

– И они поверили?! – усомнилась Амалия Львовна.

– Конечно! – ухмыльнулся управляющий. – У страха глаза велики.

– Слава Богу! – облегченно вздохнула графиня и размашисто перекрестилась. – Скорей бы уехать!

Лиза все-таки разрыдалась. От радости...

* * *

Вскоре после того, как графские подводы скрылись за горизонтом, Михаил Михайлович с чувством выполненного долга неторопливо прогулялся по покинутому дому, мимоходом заглянул в будуар графини и вдруг замер, как громом пораженный.

– Батюшки святы! – всплеснул руками он. – Украшения, подаренные покойным графом, забыла впопыхах! Богатство-то какое! – Тут старик грешным делом подумал было, что Амалия Львовна мужа не шибко жаловала, даже, поговаривали, рога наставляла, но сразу устыдился, усилием воли отогнав непотребные мыслишки.

«Ладно. Не мне судить, однако драгоценности придется надежно спрятать. Иначе либо французы уволокут, либо собственные мужички разворуют!» Скляров не любил откладывать дела в долгий ящик. С соблюдением строжайших мер предосторожности он немедленно принялся за работу, которую завершил только к середине ночи.

– Слава тебе, Господи! Справился! – устало выдохнул Михалыч, вернувшись обратно в дом, вымыл перепачканные землей руки, сменил пропотевшую одежду на свежую, не стесняясь (заслужил, как-никак!) выпил два полных стакана мадеры из графских запасов и, усевшись за стол, набросал на бумаге план-схему, дабы по старости лет не запамятовать, где именно закопал сокровище. Затем бережно вложил листок в первую попавшуюся книгу в зеленом сафьяновом переплете и поставил ее на полку справа...

* * *

В ноябре 1812 года, когда остатки «непобедимой» армии Наполеона, теряя десятки тысяч людей убитыми, ранеными, замерзшими, бросая орудия и обозы, в панике драпали к границам Российской империи, толпами сдаваясь в плен при первом же удобном случае, в Лозовку вернулась графиня Коробкова. Дорожка к дому была предусмотрительно расчищена услужливыми мужиками (снег в этом году выпал рано). Население Лозовки, невзирая на колючий мороз, встречало помещицу с непокрытыми головами.

– Где Михалыч? – откинув полог кареты, требовательно спросила у толпы Амалия Львовна.

– Во флигеле, барыня. Помирает вроде, – виновато пробасил Тит, успевший отречься от «царского происхождения», покаявшийся перед односельчанами «в помрачении ума», но все же высеченный старостой на конюшне, «дабы впредь не смущал народ самозванством».

– Что с ним?! – испуганно воскликнула Коробкова.

– Грудь застудил, кажись, – хором ответило несколько голосов. Выпрыгнув из кареты, графиня прямо по снегу кинулась к флигелю, где вместе с семьей жил управляющий...

Старик, подхвативший двустороннее воспаление легких, действительно находился при смерти. Бледный, осунувшийся, он безвольно лежал на кровати под ворохом овчинных тулупов. Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Губы запеклись. Глаза затянула мутная поволока.

– М-ма-т-тушка! Г-гол-лубуш-шка, – узнав графиню, прохрипел он, делая попытку приподняться. – Д-дож-ждал-лся! – Скляров надрывно закашлялся. Коробкова заплакала. Она любила преданного слугу.

– Д-д-драг-гоцен-ности т-твои я с-сберег, – кое-как переведя дыхание, прошелестел Михалыч. – Я з-зак-копал их в... – Досказать бедняга не успел. Тело задергалось в предсмертных судорогах, а душа отправилась на встречу с Всевышним...

* * *

Управляющего похоронили внутри ограды местной церкви. Клад некоторое время поискали наугад, потом перестали. Иголка в стоге сена! Тем не менее легенда о нем сохранилась в народе и с некоторыми изменениями дошла до наших дней.

ГЛАВА 1

Дураки бывают разные. Нет, попрошу не вставать с места, пока вас не вызвали!

О'Генри. Клад

Наши дни, г. Лозовск Н-ской области.

2 июля 1998 года, вечер

Развеселая компания, втиснутая в потрепанную «восьмерку», катила на шашлыки. Машин на шоссе хватало с избытком (конец рабочего дня). То там, то здесь возникали пробки. В открытое окно вливался прохладный, заметно подпорченный выхлопными газами воздух. В магнитофоне вопила очередная рок-звезда. В «восьмерке» сидело четверо: ее владелец – мелкий коммерсант Вадим Никаноров, двадцати восьми лет от роду; сотрудник частной охранной фирмы «Варяг» Андрей Кожемякин – одноклассник Никанорова; двадцатидвухлетняя Ольга Жеребцова – девица без определенных занятий, беспрерывно учащаяся то на одних, то на других курсах, и «белая ворона» – Иван Скляров, в 1988 году закончивший с отличием Историко-архивный институт, смолоду подававший большие надежды, а в настоящее время работающий, вернее, нищенски существующий на должности заведующего Лозовским городским музеем. Склярова пригласили случайно, в результате не слишком удачной шутки Кожемякина – соседа Ивана по лестничной площадке.

– Гы! – узнав о намеченном пикнике, сказал он, морща низкий, обезьяний лоб. – У меня мысль!

– Какая?! – живо заинтересовался Никаноров.

В крохотном, сдавленном массивными черепными костями мозгу охранника мысли рождались столь редко, что уже сам по себе факт «рождения» являлся сенсацией.

– Давай позовем архивную крысу! Ради приколу! – поднатужившись, выдал Андрей и победно ухмыльнулся: «Вот, мол, вам, пожалуйста! Не такой уж я дебил! Тоже извилинами шевелить умею!»

– В чем же заключается прикол? – не понял Никаноров.

– А в том! Гы! – Сегодня Кожемякин определенно был в ударе. – Мы выпьем, а он нам побухтит про историю! Гы-гы!

– Пожалуйста, зови, – равнодушно пожал плечами коммерсант. – Водки на всех хватит. Я целый ящик закупил...

Вадим Никаноров намеревался обмыть удачную (ну, может, почти удачную) сделку по перепродаже партии китайских трусов и ввиду летней погоды, а также астрономических цен во всех мало-мальски приличных ресторанах решил провести торжество на лоне природы: дешево, сердито и воздух свежий. Изначально он позвал лишь старого приятеля Кожемякина. Склярова, как упоминалось выше, взяли «ради приколу». Что же касается Жеребцовой... Гм-гм... Вы, полагаю, сами догадываетесь...

Итак, компания сколотилась, для поднятия тонуса приняла «на грудь» по стакану-другому-третьему (кто как) и двинулась в путь по направлению к популярному в здешних краях водохранилищу с помпезным названием «Голубая лагуна», находившемуся километрах в десяти от Лозовска. Плюсами «Голубой лагуны» были близкое расположение и относительно чистая вода, а минусами – наличие при подъезде алчного поста ГАИ да в придачу хронический дефицит дров на побережье (чересчур много шашлычников развелось).

– Только бы проскочить! Только бы проскочить, – монотонно, словно заклинание, твердил Никаноров, добросовестно соблюдая правила дорожного движения и остервенело жуя мятную жевательную резинку. – От меня перегаром, блин, несет! Обдерут, суки, как липку!.. Только бы проскочить! Только бы проскочить...

Однако «заклинание» не сработало. У злополучного поста повелительно взметнулся полосатый жезл. К понуро остановившейся машине суетливым колобком подкатился жирненький лейтенант с розовой лоснящейся мордочкой, усиками-щеточками и шныряющими по сторонам глазками-бусинками. Гаишник втянул носом воздух, учуял аромат спиртного и аж подпрыгнул от радости.

– Ну-у-у?! – протянул он, выжидательно глядя на водителя. Никаноров с тяжелым вздохом вынул из кармана денежную купюру. Взгляд мента сделался сосредоточенным, как у кота, рассевшегося в песочнице справить нужду по-большому. Очевидно, соображал – хватит полученной мзды или маловато будет. Оказалось – маловато.

– Ну-у-у! – В голосе лейтенанта зазвенели угрожающие нотки, готовые в любой момент трансформироваться в правоохранительный лай. Щеточки на верхней губе вздыбились. В бусинках вспыхнули злые огоньки. Никаноров с горестным видом добавил вторую купюру, затем третью. Физиономия стража порядка просветлела.

– Проезжайте! – махнул рукой он, демонстративно разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

– Сволочь поганая! Чтоб ты подавился! – удалившись на безопасное расстояние, с ненавистью выругался коммерсант. – Твари ненасытные! Никак не нажрутся, подлюги! Тьфу!..

* * *

Обшарив всю округу, дрова с грехом пополам собрали. Кроме того, Кожемякин украдкой раскурочил топором декоративный пенек, предназначенный для отдыха туристов. (К слову, подобный пенек в окрестностях «Голубой лагуны» оказался последним. Остальные давно превратились в шашлычные дымки.) Затем развели костер и, дождавшись углей, разложили шампуры с мясом наподобие мангала, сымпровизированного из четырех кирпичей.

– Искупнемся? – немного оправившись после гаишной реквизиции, предложил Никаноров.

– Неплохо бы освежиться!

Кожемякин отрицательно покачал головой, поглядел на ящик с бутылками и вожделенно облизнулся. Жеребцова зябко поежилась, а Скляров просто промолчал, задумавшись о чем-то своем. По правде сказать, погода не располагала к водным процедурам: в небе толпились тяжелые тучи, дул порывистый ветер, в воздухе веяло сыростью. Неопределенно хмыкнув, Вадим сбросил одежду, оставшись в одних плавках, решительно направился к воде. «Освежаться» ему тоже расхотелось, но не зря ж прибыл на пляж?! Надо окунуться хоть разок, из принципа. Мутная вода встретила коммерсанта, мягко говоря, холодно. Он, чертыхаясь, окунулся с головой, пулей вылетел на берег, растерся полотенцем и торопливо оделся. По телу бегали мурашки. Зубы выбивали барабанную дробь. «Гаишника б, гада, туда, – зло подумал Никаноров. – Прям в форме да с камнем на шее! Бр-р-р!»

Между тем шашлыки почти поспели, шипели капающим на раскаленные угли жиром, источали вкусный запах.

– Н-наливай, – полязгивая зубами, предложил Вадим Кожемякину. Тот не заставил себя долго упрашивать. Водка с бульканьем устремилась в стаканы.

– З-за м-мою уд-дачную сделку! – провозгласил тост коммерсант, залпом проглатывая огненную воду. Остальные последовали его примеру, закусывая хлебом, зеленым луком, помидорами и недожаренным мясом.

– Повтори, Андрюша, – попросил Никаноров, чувствуя, как растекается по жилам хмельное тепло, забирая озноб и нервное напряжение.

– Что за сделка? – вдруг спросил Скляров, вопреки надеждам Кожемякина не спешащий «бухтеть про историю».

– Китайские трусы! – приосанился Вадим. – Взял по дешевке у косоглазых в ихней общаге да сбагрил оптом в галантерейный магазин. Навар около полутора «лимонов».

– Старых? – уточнила Жеребцова.

– Конечно. Но тоже, знаешь ли, деньги неплохие!

– И-и-и-эх! – вздохнула Ольга. – Деньги! Ха!

– Но-но! Поаккуратнее с плоскими остротами! – насупился задетый за живое коммерсант. – Носом фырчать легко! Сперва научись сама зарабатывать, а потом...

– Я не хотела тебя обидеть, – примирительно сказала девушка. – Просто думала совсем о другом.

– О чем же? О тряпках небось? – презрительно прищурился Вадим.

– Нет, – пропустив мимо ушей колкость, печально ответила Ольга. – Я вспомнила о кладе, зарытом где-то неподалеку. Вот там – действительно деньги! Агромадные!

– Ты имеешь в виду мифические сокровища графини Коробковой? – догадался Никаноров. – Слыхали, слыхали! Как же! Но все это, милая моя, чушь собачья. Правильно, Андрюха?!

Кожемякин с набитым ртом пробурчал нечто утвердительное.

– А вот и не чушь! – вмешался в разговор захмелевший с непривычки Скляров. – Сокровища действительно зарыты, кстати, моим далеким предком, служившим у графов управляющим. Зарыты неподалеку от усадьбы, где ныне размещается сдыхающий из-за отсутствия финансирования музей. Мать его так! Я имею в виду не музей, а правительство. – Иван отхлебнул из стакана, занюхал горбушкой. На щеках выпускника Историко-архивного института полыхал нездоровый румянец. Глаза горячечно блестели.

«Окосел и начал бухтеть про историю, – мысленно отметил коммерсант. – Верно Андрюха угадал! Ну давай, родной, давай! Потешь честную компанию, а то больно кисло сидим. Настроение у меня ниже среднего, да и гаишник проклятый никак из головы не лезет».

– Тебе известно, где именно зарыт клад? – с нескрываемым ехидством вслух спросил он.

– Да!

– Что-о-о-о?! – От удивления Никаноров подавился водкой и надсадно закашлялся.

– Врет он! – встряла Жеребцова. – Цену себе набивает! Ис-то-рик!

– Я не вру! – задохнулся от возмущения Иван. – У меня есть план!

– Брешешь как сивый мерин! – специально подначил Вадим, интуитивно почувствовавший, что «архивная крыса» говорит правду, и уже ослепленный открывающимися перед ним блестящими перспективами. – Откуда такому плану взяться?

– Из библиотеки музея, – с достоинством пояснил Скляров. – Я, как тебе известно, являюсь там заведующим.

Никаноров с Жеребцовой обратились во внимание. Кожемякин же по-прежнему усердно чавкал шашлыком.

– Однажды, разбирая старые книги, сваленные в кучу на чердаке, – продолжал между тем Иван, – я обнаружил в одной из них листок бумаги с планом и подписью Михаила Михайловича Склярова, моего пращура. Книга рассыпалась в руках по причине старости да отвратительных условий хранения. Страницы наполовину сожрали мыши, план, кстати, тоже, но кое-что в нем можно понять. – Заведующий музеем достал из кармана засаленный, напрочь забывший о деньгах бумажник, открыл и торжественно продемонстрировал собравшимся пожелтевший обрывок бумаги со следами мышиных зубов, бережно упакованный в целлофан.

Никаноров, моментально протрезвев, жадно впился глазами в рисунок. На обрывке был грубо, от руки набросан план известной всем лозовцам барской усадьбы, а также схема расположения клада. Правда, мыши вкупе со временем и чердачной сыростью внесли в чертеж значительные коррективы. Разобрать в нем что-либо определенное представлялось весьма затруднительным, но тем не менее это был план! Старинная легенда воплощалась в реальность. Вадима затрясла золотая лихорадка. Жеребцова тихонечко заскулила, и даже флегматично жующий Кожемякин проявил некоторые признаки оживления. В этот момент хлынул проливной дождь, в мгновение ока затушивший костер. Шашлычники, не успев сообразить, в чем, собственно, дело, вымокли до нитки. Опомнившись, они, чертыхаясь, ринулись к «восьмерке». Несущиеся из свинцовых туч потоки воды смывали щепки, объедки, прочий мусор. Смыло и колобка-гаишника. Поэтому на обратном пути Никанорову удалось избежать экспроприации. Подогнав машину к своему дому, Вадим пригласил мокрую компанию к себе в квартиру. «Обсушимся, обогреемся да заодно «за жизнь» покалякаем». Однако ни обсушиться, ни отогреться времени не дал. Сразу взял быка за рога. «Калякал» коммерсант не «за жизнь», а за клад.

– Ваня, дружище! Ты ведь знаешь, как я тебя люблю! – задушевно обратился он к Склярову, которого видел впервые в жизни. – Я искренне желаю тебе помочь!

Заведующий музеем недоверчиво хмыкнул.

– Да, да, искренне! – горячо заверил Никаноров, прижав обе ладони к груди. – Я хочу...

– Войти в долю, – перебил его Иван. – Поучаствовать в дележе сокровищ графини Коробковой. Не правда ли?

– Пойми, Иван! В одиночку тебе не справиться, – поняв, что дуриком проскочить не удалось, сменил пластинку Вадим. – Копать придется долго, поскольку чертеж объели мыши во многих местах. Вот, смотри, здесь написано: «Т...ть шагов от флигеля в сторону пруда». Т...ть? Сколько это? Тридцать? Тринадцать? Тридцать пять?! Идем дальше: «Поворот под прямым углом налево к забору ...ть шагов». Улавливаешь мысль?

Скляров неохотно кивнул.

– Раскопки отнимут массу времени, – продолжал коммерсант. – Потребуют определенных расходов на еду, на снаряжение, а у тебя в кармане ни гроша.

Иван нахмурился.

– Не обижайся, – поспешил добавить Никаноров. – Лучше взгляни на вещи трезво. Я профинансирую раскопки...

– А я помогу продать брюлики, – вдруг ляпнул Кожемякин. – Через моего шефа, Арчибальда Артуровича Плутаняна, конкретно завязанного с антикварами и фирмачами. Самому тебе их вовек не сбыть. В лучшем случае ограбят, в худшем... – Андрей многозначительно провел пальцем по горлу.

Никаноров обомлел. Вторая мысль, причем толковая, в крохотном мозгу Кожемякина за один день – это уже не сенсация! Это знамение!

– Вы забыли обо мне, – пискнула Жеребцова.

Все посмотрели в сторону девицы. Скляров с недоумением, Никаноров с негодованием, а Кожемякин с кровожадностью.

– С тобой-то как раз проблем не возникнет, – пробасил он. – Бритвой по горлу да в колодец. Гы!

Вадим одобрительно кивнул. Ольга испуганно попятилась.

– Нет, нет, ребята! Так не пойдет! – вмешался Скляров, которому вовсе не улыбалась перспектива сделаться соучастником убийства. – Лучше возьмем ее в долю!

– На хрена?! – хором возмутились коммерсант с охранником.

– Ну, в первую очередь – пусть постоянно находится при нас. Иначе проболтается. Тогда в окрестностях усадьбы будет не протолкнуться из-за наплыва кладоискателей. Во-вторых, на что-нибудь да сгодится – приготовить, постирать, инструмент почистить. В-третьих, у женщин чутье хорошее... особенно на украшения. Авось чего унюхает!

– Ага, сгодится! – с ухмылкой подтвердил Андрей, подразумевая, однако, совсем другие обязанности. Никаноров задумался. Доводы Склярова (и, чего греха таить, двусмысленный намек Кожемякина) показались Вадиму довольно убедительными.

– Стало быть, отныне нас четверо, – подытожил он. – Начнем послезавтра. Я раздобуду необходимое снаряжение – лопаты, металлоискатель, запасу продукты, куплю четырехместную палатку и другие нужные вещи. Жить будем прямо там, под видом туристов, дабы не вызывать подозрений.

– Разумная идея, – согласился Иван. – А поделимся поровну, на четверых. Если верить слухам, а также сохранившимся в моей семье преданиям, – богатства несметные. Хватит на всех с лихвой!

Возражений не последовало. Остаток вечера ушел на усиленное «обмывание» намеченного мероприятия...

* * *

4 июля 1998 года кладоискатели, усердно изображая праздношатающихся туристов, двинулись к усадьбе, находящейся в двух километрах от Лозовска, на берегу старого, запущенного, заросшего камышами пруда, давным-давно вырытого по приказу помещиков Коробковых для украшения ландшафта, а также лодочных прогулок. Свои истинные намерения наши герои сохранили в строжайшей тайне. Только Жеребцова, не удержавшись от соблазна, шепнула по секрету лучшей подруге, что вскоре завладеет графским кладом, сказочно разбогатеет, разоденется в пух и прах и переедет жить в Париж.

– Но гляди, Верочка! Никому ни слова, – на прощание предупредила она подругу.

– Что ты! Что ты! – замахала руками Верочка. – Я как могила! – И, едва дверь за Ольгой закрылась, ринулась к телефону. Вера отнюдь не собиралась разглашать доверенную ей тайну, но... с лучшей-то подругой Светой можно поделиться! По секрету!..

ГЛАВА 2

Лучше в утлой ладье по морю ездить, чем женщине тайну доверить.

Русская народная пословица

Как известно, в пересказе сплетни ни в коем разе не умаляются, а наоборот...

Слухи – они как смерчи, их невозможно сдержать или усмирить.

Эрик Ф. Рассел. Оса

Известие о том, что пресловутые сокровища графов Коробковых, спрятанные в 1812 году неподалеку от усадьбы-музея, наконец-то найдены (ну, скажем, почти найдены, осталось лишь откопать), с ураганной быстротой разнеслось по Лозовску. К тому моменту, как кладоискатели прибыли на место и вонзили лопаты в склизкую от дождя землю, весь город точно знал: архивист Скляров (в другой интерпретации – Складов) отыскал в музейной библиотеке план захоронения графских богатств. Причем по мере распространения слухов размеры этих самых богатств неуклонно возрастали. Верочка говорила Светочке о мешке бриллиантов, Светочка Леночке – о двух, Леночка Галечке – о трех и т. д. В результате к полудню жители Лозовска судачили уже о десяти мешках, весом не менее пятидесяти килограммов каждый. Отдельные оптимисты поговаривали о целой подводе. Первым перешел от охов и ахов к конкретным действиям начальник Лозовского ОВД Ольгерд Пафнутьевич Бутылкин (кстати, отдаленный потомок того самого Тита Бутылкина, в период наполеоновского нашествия туманно намекавшего на свое царское происхождение и впоследствии высеченного на конюшне «за самозванство»). В отличие от Тита Ольгерд Пафнутьевич не объявлял себя императором в изгнании. Его честолюбивые устремления имели куда более скромный характер, а именно стать генералом и разбогатеть. Новость о графских сокровищах принесла подполковнику соседка Любовь Филипповна – баба пронырливая и болтливая. Бутылкин серьезно задумался. Надо отдать должное – насчет «подводы» он не поверил, но три-четыре мешка... Гм, вполне возможно! «Награбили, баре, попили народной кровушки, паразиты! – мысленно рассуждал начальник ОВД. – Ведь это даже не бриллианты, а пот да кровавые мозоли моих предков, вкалывавших на графьев Коробковых от зари до зари!» (Между нами – славный род Бутылкиных не изнурял себя чрезмерной работой, отдавая предпочтение тесному общению с «зеленым змием», зато славился патологической революционностью, участвуя во всех без исключения мятежах и смутах, включая Октябрьскую заваруху.)

«Драгоценности должны принадлежать мне по праву! По законному праву! Восстановлю попранную справедливость!» – с пафосом подумал Ольгерд Пафнутьевич и развил кипучую деятельность. Поначалу он вознамерился выслать за кладоискателями погоню, сцапать, отлупить дубинками, заставить сознаться... В общем, действовать по стандартному милицейскому сценарию. Бутылкин уже хотел отдать соответствующие распоряжения, как вдруг передумал. «Пусть сперва отыщут клад, а потом я его, хе-хе, оприходую! Меньше хлопот! – мудро рассудил подполковник. – На данный же момент главное – оградить район раскопок от халявщиков». (Под «халявщиками» подразумевались все прочие граждане, желающие поживиться имуществом Коробковых.)

Не мешкая ни минуты, он отправился на работу, вызвал наиболее доверенных сотрудников, руками коих обстряпал немало сомнительных делишек. На совещании присутствовали: майор Семен Петрович Бураков, капитан Валерий Игнатьевич Спесивцев, лейтенант Вячеслав Коловертов и лейтенант Олег Бибикин. Суть полученных ими распоряжений сводилась к следующему:

а) перекрыть все подступы к раскопкам, не подпустить к усадьбе ни единого постороннего;

б) установить за кладоискателями тайное круглосуточное наблюдение. Глаз не спускать! В затылок дышать! Лишь только в поле зрения появятся мешки с бриллиантами – хватать!

Каждому из подручных Ольгерд Пафнутьевич обещал долю «малую», а также повышение по службе минимум на две ступени...

Яма, копаемая кладоискателями, еще не успела достигнуть глубины полутора метров, как подступы к усадьбе наглухо блокировали вооруженные наряды милиции, а по кустам зашуршали соглядатаи...

* * *

В субботу 4 июля 1998 года мэр города Лозовска Татьяна Петровна Звездовская проснулась позже обычного. Перебрала вчера на презентации нового филиала Дыркомбанка, принадлежащего ее старшему сыну от позапрошлого брака, и, пока не оклемалась, сплетням значения не придала – голова по швам трещала. К половине первого, однако, голова Звездовской отчасти прояснилась, и она, подобно Бутылкину, воспылала жаждой обогащения.

Госпожа мэр не пыталась подвести под свои притязания генеалогическую базу (предки ее происходили бог весть откуда), но база эта нужна была Звездовской как собаке пятая нога. «Хапнуть, и баста! Чего там рассусоливать!» Сим незатейливым принципом Татьяна Петровна руководствовалась всю жизнь, в особенности став у кормила городской власти. Пенсии, пособия на детей и прочие «излишества» местного бюджета она ничтоже сумняшеся прокручивала в Дыркомбанке, получая внушительные дивиденды. Пенсии с пособиями доходили до адресатов с огромным опозданием, если вообще доходили, но Звездовскую подобные мелочи не беспокоили. Авось не околеют, а околеют – значит, судьба у них такая! Карма! (Татьяна Петровна любила смотреть по телевизору различные оккультные передачки, последнее время маскирующиеся под «лечебно-оздоровительные».) Ее же собственная «карма», согласно уверениям многочисленных «прорицателей», к которым Звездовская питала неистребимое пристрастие, сулила Татьяне Петровне сказочное богатство в самом ближайшем будущем. Представив себе «подводу с бриллиантами», госпожа мэр сперва сладостно затрепетала от кончиков наманикюренных ногтей до накладных ресниц, впала в транс, затем опомнилась, примчалась в мэрию и спешно вызвала по телефону троих доверенных людей. Доверенных и проверенных не только на службе, но и... кхе, кгм, ладно, проехали... Короче, трех надежных сотрудников – Толика, Лелика, Вовика, быкообразных тридцатилетних детинушек с тупыми исполнительными физиономиями, облаченных в шикарные импортные костюмы, сидевшие на них как на корове седло. Звездовская приказала: под предлогом ремонтных работ перерезать дороги, ведущие в город (а то вся область сюда сбежится), за кладоискателями установить неусыпное наблюдение, и лишь только они разыщут «подводу с бриллиантами», немедля конфисковать!

Послушно кивнув, Толик, Лелик и Вовик покинули кабинет, а госпожа мэр погрузилась в глубокое размышление. В ее прекрасно разработанном плане оставался один пробел. В Лозовске охотников заполучить подводу с бриллиантами пруд пруди. Могут перехватить, засранцы! Значит, нужно оградить усадьбу Коробковых от гнусных посягательств аборигенов, но тут собственными силами не справиться. Придется обратиться за помощью в милицию, не посвящая, разумеется, барана начальника в истинную суть дела. Навешать Бутылкину лапшу на уши. Он дурак! Поверит! В башке всего одна извилина, да и та – след от фуражки... Прикрыв толстым слоем косметики следы вчерашней гулянки, Звездовская направилась разыскивать Ольгерда Пафнутьевича.

* * *

Третьим власть предержащим, заинтересовавшимся сокровищами Коробковых, стал местный крестный отец, некий Виктор Кошкин по прозвищу Котяра (злые языки украдкой добавляли к погоняле[4] пахана приставку «Пакостный») – обрюзгший пятидесятилетний мужчина в изысканном костюме, скрывающем многочисленные наколки – следы лагерной молодости. Котяра, двумя днями раньше выкарабкавшийся из очередного запоя, к 4 июля восстановив силы, направился решать скопившиеся за время «штопора» проблемы, но при выезде из Лозовска наткнулся на экскаватор, усердно ковыряющий яму посреди дороги.

– Твою мать! Нашли, блин, время! Давай, Жора, в объезд! Опаздываем! – в сердцах бросил он шоферу, однако на всех остальных выездах из города наблюдалась аналогичная картина.

– Б...ский рот! Чудеса в решете! – пробормотал Котяра, отправив шофера к экскаваторщикам, разузнать, что происходит. Экскаваторщики ничего вразумительного объяснить не смогли. «Приказ мэрии. Зачем? Да пес ее знает! Дура и в Африке дура!»

Подобное толкование событий Котяру не устроило. Он хорошо знал Звездовскую, поддерживал тесные взаимовыгодные контакты и, хоть не обольщался насчет интеллектуальных способностей Татьяны Петровны, отлично понимал: госпожа мэр не станет выбрасывать бюджетные деньги на ветер. Лучше прикарманит. Стало быть, чегой-то удумала. Чегой-то, сулящее крупную прибыль! Вернувшись домой, Котяра поручил «шестеркам» собрать разведданные и к двум часам пополудни в принципе уяснил ситуацию.

Стоит ли говорить, что Котяра, подобно Бутылкину со Звездовской, немедленно пожелал завладеть сокровищами?! Будучи от природы скептиком, он не поверил ни «в подводу», ни «в три-четыре мешка», но зато один мешок, пусть не очень большой, представлялся ему вполне реальным. Перво-наперво Кошкин приказал четверым приближенным, занимающим в банде ключевые посты, сесть на «хвост» кладоискателям – и как только, так сразу, короче, изъять камешки да тащить к нему в офис. Потом, дескать, поделимся по справедливости.

Высокого доверия пахана удостоились четверо: Игорь Сычов (погоняла – Сыч), Георгий Ворошилов (Генерал), он же личный шофер и телохранитель Котяры, Роберт Градский (Псих) и поразительно похожий на питекантропа Валентин Грушин, известный в криминальных кругах под прозвищем Бу-Бу, обусловленным невероятным косноязычием и скудоумием Грушина.

Бу-Бу выполнял в банде функции штатного палача, с которыми, невзирая на отсутствие извилин, справлялся великолепно.

– Пасти лохов! Глаз не спускать! Дрыхнуть по очереди! Ежели проспите – лучше сами вешайтесь, иначе легкой смерти вам не видать, – напутствовал приближенных шеф и свирепо рявкнул: – Чего вылупились! Вперед!

Бандитов как ветром сдуло.

Вторая часть стратегического замысла Котяры заключалась в следующем: ни в коем случае не допускать в город конкурентов из других группировок. Не дай бог пронюхают о наличии клада! Всенепременно попытаются наложить на него жадную, загребущую лапу или, по крайней мере, влезть в долю.

Па-а-адлы! С данной целью он отмобилизовал всех имеющихся в наличии боевиков охранять Лозовск от любых поползновений иногородней братвы. «Посылать на х...й» – на вопрос: «Что делать в случае появления посторонних бандитов?» – легкомысленно пошутил Кошкин. Он даже не подозревал, к каким тяжелым последствиям приведет его дурацкая шутка (впрочем, об этом позднее). И наконец, лозовский крестный отец решил воспрепятствовать местным жителям добраться до усадьбы. Тут сгодятся менты. Недаром он каждый месяц отстегивает ихнему начальству солидный куш.

Необходимо конфиденциально побеседовать с Бутылкиным. Кошкин позвонил Бутылкину домой, узнал, что тот сегодня трудится сверхурочно, покачал головой в недоумении, уселся за руль своего «Мерседеса» и поехал в Лозовское отделение милиции...

* * *

Неожиданный визит Звездовской явился для Ольгерда Пафнутьевича неприятным сюрпризом. Он мгновенно заподозрил неладное, а когда госпожа мэр завела пространную речь о необходимости тщательно оберегать памятники старинной архитектуры, оградить усадьбу Коробковых от расхищения и осквернения несознательными гражданами, начать там реставрационные работы, Бутылкин окончательно убедился: «Пронюхала, стерва, о бриллиантах! Поживиться хочет! У-у-у, клизма старая! Мало ей Дыркомбанка».

Внешне, однако, начальник отделения сохранил олимпийское спокойствие.

Да, он понимает важность ситуации, искренне сочувствует, но, к величайшему сожалению, ничем помочь не может! Людей катастрофически не хватает, город захлестывает волна преступности, его сотрудники буквально с ног сбились... Ради любви к отечественной истории, ради глубочайшего уважения к почтеннейшей Татьяне Петровне он бы с удовольствием выставил круглосуточную охрану вокруг бывшей графской резиденции... если б имел штат в два, нет, лучше в три раза больше, а иначе ну никак не получается! Уж не обессудьте!

– Тяжелое положение в стране, – скорбно произнес он. – А в правоохранительных органах и того тяжелее! – Из груди Бутылкина вырвался сокрушенный вздох.

Звездовскую затрясло от ненависти. С увядшего лица хлопьями посыпалась штукатурка.

«Врет, старый козел! – злобно подумала она. – За дебилку меня держит! «Волна преступности, с ног сбились»! Не смешите! Твои зажравшиеся менты сбиваются с ног лишь в пьяном виде после очередной ревизии коммерческих палаток или во время бесчисленных «дней рождений», празднуемых прямо на рабочих местах. На днях видала одного такого. На четвереньках из служебного сортира выползал в облеванном кителе! Свинья! А «волна преступности», под руководством Котяры Пакостного, тебе ежемесячно процент с доходов отстегивает! Мне ли не знать! Скажи лучше – услышал о кладе, позарился, вот и ставишь палки в колеса! Ладно, я те припомню!»

– Очень жаль, Ольгерд Пафнутьевич, очень жаль, – вслух сказала она. – А так хотелось позаботиться о культурном наследии!

Бутылкин театрально развел руками, изобразив всепоглощающую скорбь: «Увы, мадам, я бессилен!»

– Попробую справиться собственными силами. – Холодно кивнув начальнику отделения, Звездовская удалилась...

* * *

Оставшись в одиночестве, начальник отделения раздраженно матюгнулся. Обещание Звездовской справиться собственными силами ему совсем не понравилось. «Крашеная мымра определенно что-то замышляет! Ишь, змеюка подколодная! Как пить дать она попытается...» Закончить мысль Ольгерд Пафнутьевич не успел. В дверь ввалился Виктор Кошкин и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на стул.

– Здорово, начальник! – просипел он. – Дельце к тебе имею!

– Какое? – внутренне напрягаясь, поинтересовался Бутылкин. «И этот, кажись, туда же метит. В графскую усадьбу, блин! Задолбали, уроды!»

– Желаю купить дом, – без обиняков объявил Котяра.

– При чем здесь я? – мило улыбнулся подполковник. – Обратись в строительную или риэлтерскую фирму!

– При том, – отрезал мафиози. – Мне требуется не вульгарная современная хреновина, а дом старинный, с романтикой, с фамильными привидениями! Скажем, усадьба Коробковых.

«Так оно и есть! – подумал Ольгерд Пафнутьевич. – Правильно я угадал! Только, мил друг, романтика тебе по барабану! Да и фамильные привидения там сроду не водились. Ты, голубок, к графским сокровищам подбираешься! Хрена с маслом! Я законный наследник!»

Улыбка Бутылкина из «милой» превратилась в «милейшую», шириной от уха до уха.

– Ты, Виктор, не по адресу обратился, – нежно пропел он. – Памятники архитектуры не входят в мою компетенцию! Я...

– Брось придуриваться! – бесцеремонно прервал подполковника бандит. – Нам с тобой хорошо известно, кто городом заправляет. Я, ты да Звездовская. Кроме того, мне от тебя требуется не разрешение на покупку – эти вопросы я улажу самостоятельно, – а просто небольшая приятельская услуга.

– Какая же?! – Ольгерд Пафнутьевич попытался улыбнуться еще шире, но не получилось. Губ не хватило.

– Я опасаюсь разграбления моего будущего поместья местными жителями, – хитро прищурившись, сказал Котяра. – Все крадут, падлы! Напропалую! Доски, трубы, кирпичи... Землю с клумб и ту норовят упереть для садовых участков. Короче, пока оформляются документы – выстави вокруг усадьбы ментовские кордоны, отвадь мародеров, а уж я, поверь, в долгу не останусь!

– Рад бы помочь! – лицемерно пригорюнился подполковник. – Но, к сожалению... – Тут он слово в слово повторил недавно произнесенную перед Звездовской речь, не упомянув из деликатности лишь о «волне преступности». Котяра насупился, помрачнел. «Врет, поганый мусор! – убежденно подумал бандит. – Увиливает, вошь лобковая! Бля буду, на графский клад глаз положил, пес облезлый! Ну, я тебе, пидор, устрою райскую жизнь!»

Виктор Кошкин молча поднялся и, не попрощавшись, покинул кабинет...

* * *

Пока происходили вышеописанные события, мокрые от пота и нудно сочащегося с неба дождика кладоискатели закончили рыть первую яму.

– Пусто, – уныло констатировал Скляров.

– А ты б хотел прям сразу! – ехидно, но резонно заметил трезвомыслящий Никаноров.

– Жрать хочу да глоток горячительного, – сказал вымазанный грязью по уши Кожемякин.

– Мальчики, обед готов! Идите сюда! – высунувшись из палатки, крикнула Жеребцова...

ГЛАВА 3

К усадьбе графов Коробковых вели две дороги, лет двадцать назад заасфальтированные, по российским меркам не особенно раздолбанные и, следовательно, пригодные не только для пешеходов, но и для автомобильного транспорта. Согласно распоряжению Бутылкина одну дорогу (кратчайшую) перекрыли сержанты Зубов, Чубов и Отморозков под чутким руководством лейтенанта Вячеслава Коловертова, а другую, объездную, сержанты Тупов, Лупов, Дубов во главе с лейтенантом Бибикиным. Стражи закона загородили проезжую часть «воронками», а сами тусовались вокруг с автоматами на изготовку, резиновыми дубинками, связками наручников и прочими предметами, необходимыми для поддержания общественного порядка. Начальство взирало на мокрых нервных подчиненных из поставленных на обочину легковушек.

Работы у заградпостов было хоть отбавляй: жители Лозовска косяками тянулись к усадьбе. В воздухе висел многоэтажный мат, перемежаемый надсадным милицейским гавканьем, негодующими воплями граждан, а также жалобными стонами тех, кто успел познакомиться с сержантскими дубинками.

– Поворачивай оглобли, блин, на ...!

– Вы не имеете права!..

– Че-его?! Права?!

– Получай, придурок!

– А-а-а-а!

– Куда прешься, бабка? На кладбище в противоположную сторону! Гы-гы-гы!..

– Сынок?!

– Я те дам «сынка».

Хрясь!.. У-у-у-у!

В половине второго на дороге, оберегаемой лейтенантом Коловертовым, появился новенький черный джип с Леликом, Толиком, Вовиком внутри.

– Что за цирк? – приоткрыв окно, лениво осведомился сидевший за рулем Лелик. – Почему мешаете проехать?!

При виде чиновников из мэрии сержанты смущенно потупились, переминаясь с ноги на ногу. Пришлось вмешаться Коловертову.

– Никого не велено пропускать. Приказ начальника отделения. – Покинув теплый сухой салон служебной «шестерки» и ежась под мелким противным дождичком, он сообщил: – Разворачивайтесь!

– Да знаешь ли, сопляк, с кем разговариваешь? – взбеленился Толик, на днях в порядке очередности побывавший в постели у Звездовской, удостоившийся похвалы: «Ты самый лучший мужчина. Сексуальный гигант! Пуси-муси!» – и потому заболевший манией величия в острой форме. – Я же тебя, недоносок, в порошок сотру! Немедленно свяжись со своим начальством! Ах, рация отсырела? На, возьми мой сотовый! Живей, твою мать! Мы торопимся!

Коловертов набрал личный номер Бутылкина.

– Значит, говоришь, приближенные мэрши? – ядовито прошипел в трубку подполковник, после недавней беседы с мадам Звездовской преисполнившийся к ней лютой ненависти. – Шустрая, карга! Быстро подсуетилась! – Начальник отделения изощренно выматерился.

– Каковы будут указания? – спросил лейтенант.

– Гони взашей! – свирепо рявкнул Ольгерд Пафнутьевич. – Чтоб через минуту духу их там не было! А рыпнутся – двинь по сусалам! Все, отбой!

Когда Коловертов, закончив беседу с шефом, повернулся к прихвостням Звездовской, его физиономия поразительно напоминала голодного Дракулу, жаждущего крови. Даже зубы как будто удлинились.

– Проваливайте к чертовой матери, – проскрежетал он, плотоядно облизывая тонкие губы (и язык вроде раздвоился! Прямо мистика!). – Проваливайте, иначе навек здоровья лишитесь!

– Что-о-о-о?! – возмущенно вскинулся Вовик, накачанный двухметровый амбал, славящийся непомерным самомнением, помноженным на скверный характер. – Обурел, мозгляк легавый! Чмо заблатовавшее!

Выпрыгнув из машины, он, по-мясницки кхекнув, опустил могучий кулак на темя лейтенанта. Глаза Коловертова сошлись у переносицы, сознание затуманилось, ноги подкосились, однако его служебное рвение не пострадало.

– Огонь! – задушенным голосом скомандовал он сержантам. Зубов с Чубовым замялись в нерешительности, но бравый, не обремененный мозговыми извилинами Отморозков послушно нажал спусковой крючок автомата. Очередь прошла впритирку над головой Вовика, принудив последнего плюхнуться ничком в грязь. Видя крутость товарища, Зубов с Чубовым приободрились и, размахивая дубинками, набросились на поверженного противника. Коловертов злорадно расхохотался.

– Убирайтесь, козлы! – повторил он. – Пока целы! Молодец, Отморозков! Получишь поощрение!

Черный джип с кипящими от бессильной ярости клевретами Звездовской неохотно повернул обратно к городу...

* * *

Котяра велел своим людям действовать аккуратно, не привлекая излишнего внимания. Поэтому Сыч, Генерал, Псих и Бу-Бу направились к усадьбе по другой дороге, объездной, но так же, как и посланцы Звездовской, наткнулись на милицейский кордон.

– Менты! – притормозив, мрачно изрек Сыч. – Какого черта?!

– Щас узнаем! – отозвался Генерал, выбираясь из «Вольво». Псих скорчил кривую гримасу. Бу-Бу глупо ухмыльнулся.

– Какие проблемы? – спросил у Бибикина Генерал, позвякивая толстенной золотой цепью на шее и массивными браслетами на запястьях.

– Тебя не касается! – огрызнулся лейтенант. – Проезд закрыт!

– С какой стати?

– Приказ Бутылкина. – Бибикин с неприязнью покосился на золотые бандитские причиндалы, красноречиво свидетельствующие о том, что бушующий в стране экономический кризис Сыча никоим образом не затрагивает. К беседующим присоединился Бу-Бу, с тупым глубокомыслием разглядывающий хлипкого лейтенанта.

– Ладно, командир, хорош базарить! – выглянул из окна машины Сыч. – Ты ж меня знаешь и пахана нашего тоже. Скажи, сколько денег нужно, да разбежимся по-тихому!

Бибикин на секунду задумался. Он действительно прекрасно знал в лицо всех городских бандитов, страстно любил взятки, но... но подполковник строго-настрого запретил пропускать к усадьбе кого бы то ни было. Или к хлопцам Котяры Пакостного, тесно связанного с милицейским начальством, данный приказ не относится?! К ним вообще много чего не относится: ни вождение машин в пьяном виде, ни избиение рыночных торговцев средь бела дня на глазах у многочисленных свидетелей, ни убийство на кладбище одного сбрендившего коммерсанта, нагло заартачившегося по поводу увеличения размеров ежемесячной дани и пригрозившего пожаловаться прокурору. Кстати, безмозглый кретин угрозу выполнил, накатал-таки заяву. Прокурор не замедлил известить о столь вопиющем безобразии Котяру. Спустя сутки коммерсанта обнаружили средь могил с проломленным арматурой черепом... С другой стороны – строжайший приказ шефа, не терпящего ни малейшего непослушания и не отличающегося человеколюбием. В конечном счете окончательно запутавшийся лейтенант решил связаться по рации с подполковником. Пусть Бутылкин сам разберется, а то угодишь ненароком как кур в ощип. Между тем Бу-Бу, успевший обкуриться анаши до одурения, почти ничего не понимающий в происходящем, но твердо убежденный в собственной неприкосновенности (правая рука Котяры, как-никак!), выбирал среди сержантов первую жертву. Надоть поставить мусорков на место, а то, вишь, препираться вздумали! Непорядок! Выбор его пал на Тупова. Шибко усы противные! Бу-Бу широко размахнулся...

– Приехали ребята Кошкина, – с трудом пробившись сквозь эфирные помехи, доложил начальнику отделения Бибикин. – Требуют немедля пропустить... – Тут он услышал хлесткий звук удара и краем глаза Тупова, подрубленным бревном рухнувшего на асфальт.

– Один из них, здоровущий такой, вырубил нашего сержанта, – дрогнувшим голосом добавил лейтенант. – Как прикажете поступить?

– Примените оружие! – прорычал взбешенный Ольгерд Пафнутьевич. – Всех задержать! Немедленно высылаю подкрепление! Обсеришься – заживо сгною!

– Лупов! Дубов! Огонь на поражение! – заверещал дисциплинированный Бибикин, выхватывая пистолет. Дубов полоснул по «Вольво» из автомата, разбив лобовое стекло, но по случайности никого из пассажиров не задел, а вот Лупов не успел. Встретившись с кулаком Бу-Бу, он мигом составил компанию бесчувственному Тупову. Всхлипнув от страха, Бибикин, не целясь, выстрелил. Пуля впилась в мясистую ляжку Бу-Бу. Не ожидавший подобного поворота событий, бандит взвыл от боли и возмущения.

– Е-мое, вляпались, – потерянно пробормотал Сыч.

– Съе...ем в темпе! – истерически взвизгнул Псих.

Сыч выкрутил руль на сто восемьдесят градусов и с силой вдавил педаль газа.

– Стой, сука! Меня забыл! – закричал Генерал, пытаясь бегом догнать машину. В этот момент прибыло обещанное Бутылкиным подкрепление. Раненого Бу-Бу и бестолково мечущегося по дороге Генерала повалили на землю, старательно измордовали, забросили в «воронок» и умчали в кутузку...

* * *

Выслушав доклад сконфуженных Лелика-Толика-Вовика, мадам Звездовская зашипела, как разъяренная кобра. В настоящий момент она здорово смахивала на Бабу Ягу, у которой незаконно отобрали ступу, помело, избушку на курьих ножках, а самой в ультимативной форме предложили переселиться на свалку, в теплую компанию бомжей.

– Старый вонючий козел! – закончив шипеть, выкрикнула Татьяна Петровна. – Я тебе, жопа с ножками, покажу, где раки зимуют. «Волна преступности»!.. «Людей катастрофически не хватает»!.. Как же, не хватает! Везде своих гнусных ментов понатыкал! Все подступы к усадьбе перекрыл! Ублю-ю-ю-док! Лелик, немедленно подготовь указ о прекращении дополнительного финансирования Лозовского отделения из средств городского бюджета. (Раньше, до «бриллиантового конфликта», госпожа мэр исправно перечисляла в местное отделение милиции внушительную сумму, позволявшую Бутылкину содержать сверх штата порядка тридцати сотрудников.) Толик, срочно аннулируй распоряжение о выделении Бутылкину средств на ремонт здания. А ты, Вовик, выйди-ка, милый, со мной в соседнюю комнату!

– Бедненький! – Оставшись наедине с Вовиком, Татьяна Петровна кончиками пальцев дотронулась до ссадины на лбу, полученной клевретом в результате вынужденного падения ничком на грязный асфальт. – Как они тебя покалечили, изверги! Такое симпатичное личико изуродовали! – Откровенно говоря, ссадина была ерундовой. Любой мальчишка ежедневно приносит домой с десяток подобных «увечий». Однако Звездовская знала, что делает. Самолюбивый Вовик надулся, стиснул кулаки...

– Мы обязаны отомстить, – нашептывала Татьяна Петровна. – Зло не должно оставаться безнаказанным! Измываться над моими доверенными людьми? Не потерплю! Ты, кажется, в армии служил сапером?

Вовик с готовностью кивнул, начиная соображать, к чему клонит хозяйка.

– Двадцатого июня ураган снес гараж-«ракушку» Бутылкина, – продолжала госпожа мэр. – Теперь машина этого скота паркуется на улице, возле подъезда... – Звездовская многозначительно замолчала, а амбал понимающе ухмыльнулся.

* * *

Узнав о происшествии на объездной дороге, а главное – об аресте Бу-Бу и Генерала, Котяра взвыл так, будто ему наступили на хвост кованым сапогом.

– Вы...док ментовский! – бесновался мафиози, мечась по комнате и с садистским наслаждением круша мебель. – Я его, пидораса, в канализации утоплю! Кишки на уши намотаю! Яйца в узел завяжу! Осиновый кол в очко загоню!

Истерика пахана длилась не менее часа. За это время он умудрился разгромить комнату до основания. Псих с Сычом испуганно жались по углам, не без оснований опасаясь «попасть под раздачу»[5]. В конце концов, выплеснув избыток злобы, Кошкин обрел способность более-менее связно мыслить.

– Слушай внимательно, Псих, – приплясывая на обломках дорогого импортного гарнитура, возопил он. – Твоя цель – недавно отстроенная дача Бутылкина. Сегодня же ночью. Ы-ы-ы! У-у-у! Возьмешь пару надежных ребят. Два, нет, лучше три гранатомета! Чтоб там камня на камне не осталось! Усекаешь?! Тогда за дело! Не дай бог облажаешься! Живьем в землю закопаю, на помойке! А ты, Сыч... – Крестный отец на секунду задумался. – Ты доведешь до ума ранее намеченное мероприятие. Я имею в виду слежку за кладоискателями. Не обязательно подкатывать к усадьбе на машине. Не хрена фраериться! Под покровом темноты проберешься туда через лес. Да, да! Ножками, ножками! Или ты пешком ходить разучился?! Нет?! Ну и отлично! А не проберешься – я тебе копыта собственноручно ножовкой отпилю! Вперед, олухи!

* * *

Ольга Жеребцова потрудилась на славу. Приготовила на спиртовке (дождь не позволял разжечь костер) вполне съедобный обед.

– Вернемся к нашим баранам, – насытившись, сказал Никаноров, поковыривая спичкой в зубах. – Попробуем приблизительно определить общее количество мест, где придется копать. Итак, взглянем снова на план: тринадцать, или тридцать, или тридцать пять (что, впрочем, маловероятно – слово короткое) шагов в сторону пруда. Затем «... шагов к забору под прямым углом ...ть». «...ть» – это сколько? Пять? Шесть? Девять? Десять? Одиннадцать? Двенадцать?.. Боже мой! Чисел, оканчивающихся на «...ть», несметное множество. Можно рыться в земле до скончания века! – Лицо Никанорова приобрело кислое выражение.

– Максимум пятнадцать, – вмешался Скляров.

– Почему? – удивились компаньоны.

– Я проверил. От флигеля до остатков забора ровно пятнадцать шагов. Значит, – заведующий музеем что-то быстро прикинул в уме, – значит, искать нужно не в «несметном множестве» мест, как полагает Вадим, а лишь в тридцати шести или, на худой конец, в сорока пяти, если «...ть» означает тридцать пять.

– Тоже не фонтан! – буркнул Кожемякин. – Замучаемся.

– Ничего! – утешил приятеля заметно повеселевший Никаноров. – Игра стоит свеч. Круг поисков ограничен. Это радует! Кстати, одна яма – «тринадцать плюс пять» – уже выкопана.

– Кроме того, мы можем найти клад гораздо раньше, – встряла Жеребцова. – Хоть со второй, хоть с третьей попытки!

– За работу! – взревел Кожемякин. – Не хрена рассиживаться!

– Не гони коней, – урезонил его Скляров. – Лучше посмотри на улицу.

Охранник высунулся из палатки и сразу же, отфыркиваясь, нырнул обратно. Мелкий моросящий дождик постепенно усиливался, грозя перейти в ливень.

– Обождем до вечера, – посоветовал Никаноров. – Авось дождь поутихнет. А заодно отдохнем, обсушимся...

– Ночь! Загадочный свет луны! Громадный сундук, набитый сокровищами, – мечтательно закатила глаза Ольга. – Очень романтично! Как в кино!

– Заткнись, дура, да помой посуду! – бестактно оборвал ее Кожемякин. – Слышь, Вадик, водка есть? Дай глотнуть, а то зуб на зуб не попадает!..

* * *

К двенадцати ночи дождь действительно прекратился. Тучи немного раздвинулись, выпустив на свободу помятую, отсыревшую луну.

– Пора, – с хрустом потянулся Никаноров, сумевший вздремнуть пару часов. – Пошли, ребята. Не забудьте фонари прихватить.

Вся компания, включая Жеребцову, направилась к месту «тринадцать плюс шесть». Неожиданно из зарослей кустарника донеслись звуки ожесточенной возни и сдавленное звериное рычание.

– Мальчики! Медведь! – пискнула Ольга, судорожно вцепившись в рукав Кожемякина.

Скляров посветил на кусты фонарем. Возня мгновенно затихла.

– Собаки бродячие погрызлись! – рассмеялся Никаноров. – Не бзди, красотка! Откуда тут медведям взяться?

Успокоенные кладоискатели продолжили свой путь...

ГЛАВА 4

В кустах действительно грызлись «собаки», но не бродячие, а при должности и обе в человечьем обличье. Одна из них звалась капитаном милиции Валерием Игнатьевичем Спесивцевым, а другая бандитом Игорем Сычовым по прозвищу Сыч. Как, наверное, помнит читатель, подполковник Бутылкин помимо прочего приказал подручным: «Установить за кладоискателями тайное круглосуточное наблюдение. Глаз не спускать! В затылок дышать!» Сия ответственная миссия была возложена на майора Буракова и капитана Спесивцева, причем майор, используя служебное положение, установил следующий график дежурств: он караулит с девяти утра до шести вечера, а Спесивцев с шести вечера до девяти утра, ну, может, до десяти или одиннадцати, пока майор не выспится. Капитан, скрипя зубами, согласился. А куда денешься?! Со старшим по званию спорить чревато!

– Опаздываешь! – взглянув на часы, брюзгливо попрекнул Бураков Спесивцева, явившегося в три минуты седьмого. – Ладно. На первый раз прощаю. Бди! А я на доклад к Ольгерду Пафнутьевичу. Смотри не засни, иначе схлопочешь по мозгам!..

– Гнида толстозадая, – прошептал капитан, благоразумно дождавшись, пока майор отойдет подальше. – Из-за жалких трех минут развонялся, говнюк! Сам дежурит девять часов, а мне выделил пятнадцать! Сволочь! Ненавижу!

Мысленно костеря бессовестного Буракова, Спесивцев угнездился в сырых колючих кустах, росших около забора, и прилип к биноклю. Памятуя строгий наказ подполковника вести тайное наблюдение, он, дабы случайно не выдать своего присутствия, не шевелился, вдохнуть глубоко боялся. В результате к наступлению темноты Спесивцев превратился в измученное, мокрое, трясущееся существо, проклинающее в глубине души бессердечное начальство и завидующее черной завистью «объектам наблюдения», прячущимся от дождя в сухой палатке... К двенадцати ночи, когда дождь утих, кладоискатели, вооружившись лопатами и ручными фонарями, выползли наконец наружу. Капитан встрепенулся. А что, ежели вот прям сейчас придурки найдут сокровище? Он выскочит из укрытия, выхватит табельный «макаров», заорет: «Руки за голову! Лицом на землю! Ноги на ширину плеч! Любое шевеление расцениваю как попытку к побегу! Стреляю без предупреждения!», свяжется по рации с Бутылкиным, вызовет подкрепление, получит обещанную боссом «долю малую», вырастет в звании на две ступени и... Радужные мечты Спесивцева бесцеремонно нарушило чье-то тяжелое тело, свалившееся откуда-то сверху и железной хваткой вцепившееся в капитанское горло...

* * *

Обещание Котяры «отпилить копыта ножовкой» подействовало на Игоря Сычова как мощный допинг. Уж кто-кто, а он достоверно знал – пахан даром слов на ветер не бросает. Непременно отпилит, гадюка! Собственноручно! Да специально пилу потупее выберет, можете не сомневаться! Пулей вылетев из разгромленных Котяриных апартаментов, Сыч заехал домой, переоделся соответственно погоде и пешком двинулся в лес. Стараниями недавнего июньского урагана чахлый пригородный лесок превратился в непроходимую чащобу. Тропинки были завалены вывороченными с корнями деревьями, обломанными ветками и прочим лесным хламом. Раскисшая земля чавкала под ногами. С затянутого грязно-серыми тучами неба сочились мелкие капли дождя. Прошло не менее полутора часов, прежде чем Сычов, перемазанный глиной, усталый и злой как черт, добрался до конечной цели своего путешествия. Пораскинув мозгами, бандит устроил наблюдательный пункт в ветвях старого разлапистого дерева, росшего в метре от обломков забора. Отсюда хорошо просматривались окрестности, да и посуше тут, чем внизу! Вооружившись биноклем, Игорь собрался было приступить к наблюдению, как вдруг его внимание привлекло подозрительное елозение в кустах, сопровождаемое невнятным бормотанием. Сыч пригляделся, прислушался и мысленно ахнул. В зарослях кустарника по другую сторону забора, тихо матерясь, толстым боровом ворочался майор Бураков, в зад которому впилась какая-то зловредная лесная колючка. «Вот те на! – подумал бандит. – Мусора-то раньше нас подсуетились насчет слежки. Впрочем, этого следовало ожидать! Недаром дороги перекрыты! Только тварей легавых здесь не хватало! Или подстрелить мента, а труп спрятать в буреломе? Нет, нельзя! Глушитель я, к сожалению, не догадался захватить. Шум выстрела спугнет лохов[6], дело сорвется, а Котяра Пакостный отпилит мне копыта. У, блин! Садист проклятый! Лучше б его мамаша пятьдесят лет назад аборт сделала! Однако как быть с ментами?! Они, сучары, за мешок с бриллиантами глотку перегрызут!..»

Томительно тянулось время. Сычу чудилось, будто прошли не часы, а недели, месяцы... Хотя он сидел на относительно сухом дереве, не мок, в отличие от милицейского соглядатая в луже, но жизнь бандиту здорово отравляла мелкая лесная пакость: во-первых, комары, подобно ему скрывающиеся от дождя в ветвях, а во-вторых, крохотная злющая мошка. От беспрестанных укусов лицо и руки Сыча покрылись волдырями, распухли. Особенно свирепствовала мошка, ухитрявшаяся забираться даже под одежду. Сычов испытывал поистине адские страдания, но до поры до времени героически терпел. «Отпиливание копыт ножовкой» все-таки хуже!.. В шесть часов вечера майора Буракова сменил капитан Спесивцев, в далеком прошлом одноклассник Сычова, «прославившийся» среди учащихся средней школы номер два как неисправимый стукач и подлиза. Злоба истерзанного насекомыми бандита зашкалила за наивысшую отметку. «Явился, пидор мокрожопый, – ненавидяще оскалился он. – Вот бы кому шейку свернуть! Ради такого кайфа и рискнуть не грех!» В двенадцать ночи кладоискатели вышли из палатки. Спесивцев, гнусно сопя, прилип к биноклю. Тут натянутые до предела нервы Сыча лопнули. Утратив над собой контроль, он, аки рысь, сиганул с дерева на спину ненавистному легашу...

* * *

В первый момент не ожидавший нападения Спесивцев ужасно перепугался, попытался позвать на помощь, однако не получилось. Из стиснутого железными пальцами горла вырвалось лишь приглушенное похрюкивание. Навалившаяся на него туша торжествующе зарычала. Тогда движимый инстинктом самосохранения капитан оказал отчаянное сопротивление. Нечеловеческим усилием оторвав от шеи руки врага, он наугад ткнул кулаком, попал во что-то мягкое и сразу же получил ответный удар по скуле.

– Мамочки, медведь! – пискнул женский голос. Высокий худой мужчина в очках направил на кусты луч фонаря. Оба супротивника, крепко помнившие строгий наказ своих начальников о «тайности наблюдения», мгновенно прекратили борьбу, затаились.

– Собаки бродячие погрызлись! – рассмеялся темноволосый парень во франтоватой кожанке. – Не бзди, красотка! Откуда тут медведям взяться?

Компания кладоискателей неторопливо удалилась. Когда они ушли достаточно далеко, «собаки» возобновили прерванную схватку, колошматя друг друга чем придется, кусаясь, царапаясь и рыча.

– Ты-ы-ы?! – опознав наконец нападавшего, прохрипел капитан. – Посажу! По гроб жизни из тюряги не выберешься!

– Сперва в живых останься, – ответил бандит, по примеру Майка Тайсона вцепляясь Спесивцеву зубами в ухо. Новаторский прием известного американского боксера решил исход поединка. Рычание капитана сменилось жалобным поскуливанием. Он рывком вскочил на ноги и, оставив часть уха в зубах последователя Тайсона, ринулся наутек, не разбирая дороги. Опьяневший от вкуса крови и сладости победы Сыч, начисто забыв не только о «тайном наблюдении», но даже и об «отпиливании копыт», погнался следом. На бегу он успел подхватить валяющуюся на земле внушительных размеров дубину.

– Ы-у-у! А-а-а-а! – как преследующий дичь неандерталец, завывал Сычов. – Со-кру-шу-у-у!

– И-и-и! – тоненько верещал улепетывающий Спесивцев. Внезапно он споткнулся и распластался в грязи, расквасив нос о торчащий из земли корень. Подоспевший бандит, растянув окровавленные губы в вурдалачьей усмешке, замахнулся дубиной. Ввиду неминуемой гибели панический страх капитана сменился яростью отчаяния. Избегая добивающего удара, он проворно откатился в сторону, решительно поднялся, выхватил из кармана пистолет и, прицелившись в бочкообразную грудь Сычова, нажал спуск, однако вместо выстрела последовал лишь щелчок. Отсыревший «макаров» дал осечку. Сыч не замедлил пальнуть из «ТТ». Опять осечка. Не искушая больше судьбу, конкуренты разбежались в противоположные стороны...

* * *

Когда сражение между капитаном Спесивцевым и Сычом было в самом разгаре, к дому номер пять на улице Демократической (до 1991 года Коммунистической, еще раньше, при царе-батюшке, Бараньем тупике), где вместе с женой проживал подполковник Бутылкин, осторожно подъехал черный джип. Из него, воровато озираясь, выбрался Вовик, ради конспирации нацепивший длинный женский парик и потому малость смахивающий на представителя сексуальных меньшинств. В руках он держал мешок, набитый тротиловыми шашками, общим весом не менее десяти килограммов. Откровенно говоря, хотя в военном билете Вовика значилась воинская специальность сапер, в подрывном деле он разбирался слабо, поскольку весь срок службы (не считая карантина) провел при штабе в качестве адъютанта, а вернее, персонального лакея командира части. Принесенного им запаса тротила хватило бы, чтоб пустить под откос минимум два товарных состава или разнести в клочья пятиэтажный жилой дом, однако Вовик об этом не знал и исходил из поговорки «Кашу маслом не испортишь». Внимательно обозрев окрестности и не обнаружив ничего подозрительного, горе-сапер подкрался к машине начальника отделения – новенькой, чистенькой «Ауди-100». В ту же секунду истошно заголосила суперсовременная сигнализация (взятка Бутылкину от хозяина местного автосервиса).

– Мать-перемать! – воскликнул ошарашенный Вовик, прячась за фонарный столб.

Сигнализация продолжала захлебываться в истерике. Распахнулись несколько окон, послышалась возмущенная ругань разбуженных граждан, не стесняясь в выражениях проклинавших импортные охранные устройства, не дающие порядочным людям спокойно отдохнуть. Визг сигнализации выдернул из постели и жену Ольгерда Пафнутьевича, Бутылкину Веру Васильевну, крайне раздражительную, высохшую, как мумия, даму, славящуюся исключительной стервозностью.

– Вставай, кретин! – зашипела она, костлявым кулаком пихая в бок мужа, мирно почивавшего после употребления внутрь двух бутылок водки. – Разберись со своей дерьмовой тарахтелкой! Каждую ночь ни сна, ни покоя! Изверг! Пьянь бессовестная! Молодость мою загубил! Ненавижу!

Не успевшему протрезветь Бутылкину померещилось, будто из кончиков пальцев благоверной вылезли острые кошачьи когти, а во рту появились длинные вурдалачьи клыки. Зная по опыту, что семейная ссора может легко перерасти в грандиозный скандал, сопровождаемый битьем посуды о подполковничью голову, выцарапыванием глаз, угрозами самоубийства и прочими выкрутасами психопатки, он поспешно оделся, выбежал во двор и отключил сигнализацию. Вдруг кот шкодливый на крышу запрыгнет, тогда опять вой сирены, а главное – беснование Веры Васильевны! Черт с ней, с сигнализацией. Машину начальника милиции вряд ли кто посмеет угнать или раскурочить. С супругой же связываться... Бр-р! Бутылкин содрогнулся. Жизнь человеку дается один раз, и провести ее хотелось бы не в инвалидной коляске. (Перед глазами подполковника неотступно маячило кошмарное видение: разъяренная жена-ведьма с горящими безумием глазами, исходящая ядовитой слюной, швыряющая в него различными тяжелыми предметами.) «Подкузьмил мне мерзопакостный армяшка Асланян, – злобно подумал о владельце автосервиса Бутылкин. – Небось специально подсунул такую гадость. Поиздеваться захотел! Ну ничего! Завтра же я покажу тебе, где раки зимуют!» Найдя, таким образом, козла отпущения, Ольгерд Пафнутьевич немного успокоился, повеселел. Прячущегося за фонарным столбом Вовика он впопыхах не заметил... Нейтрализовав сигнализацию, подполковник вернулся обратно в квартиру...

Выждав для верности с полчаса, миньон[7] Звездовской приступил к намеченной операции: обложил «Ауди-100» тротиловыми шашками, поджег фитили, запрыгнул в джип – и до отказа газ... Спустя короткий промежуток времени прогремел оглушительный взрыв такой чудовищной силы, что из окон близстоящих домов повылетали стекла...

* * *

Неприятности Ольгерда Пафнутьевича не ограничились взрывом машины, выбитыми стеклами и дикой истерикой Веры Васильевны. Роберт Градский (он же Псих) совместно с двумя молодыми боевиками из Котяриной бригады той же ночью добросовестно выполнил приказ пахана по уничтожению дачи Бутылкина – трехэтажного особняка, расположенного в пяти километрах к югу от Лозовска, выстроенного из белого кирпича в соответствии со стандартами современной моды «богатеньких Буратин» – остроконечная черепичная крыша, кокетливые декоративные башенки, узорчатые балкончики и т. д. и т. п. Согласно известной пословице «Лучше перекланяться, чем недокланяться», Псих захватил не три, а шесть гранатометов с четырьмя зарядами к каждому. Учитывая крутой нрав, горячую голову и холодное сердце Котяры Пакостного, желание Психа «лучше перекланяться» абсолютно себя оправдывало. Как упоминалось выше, Кошкин пригрозил в случае неудачи закопать Градского «живым в землю на помойке». Псих работал с Котярой порядка трех лет и имел веские основания верить подобным обещаниям шефа...

Бандиты на синей «девятке» подъехали к даче начальника Лозовского ОВД ровно в час ночи.

– Охрана тут есть? – шепотом поинтересовался один из боевиков, крепкий бритоголовый бугай по прозвищу Чугунный Лоб.

– Какая разница? – хихикнул другой, некий Валя Мясищев, редко моющийся наркоман с толстым задом, узкими плечами, с отвратительным запахом изо рта и с нелицеприятной кличкой Гнилая Устрица. Ее приклеил парню сам Котяра, посмотрев французский фильм «Дегустатор» с Луи де Фюнесом в главной роли. Ближе к концу фильма враги, угрожая оружием, заставили месье Дюшмана (великого дегустатора, дающего или отнимающего у ресторанов «звезды») кушать отвратительную стряпню из дешевой забегаловки, в том числе гнилые устрицы, пролежавшие в подсобке заведения две-три недели.

Отведав устриц, бедняга Дюшман покрылся аллергическими пятнами, а Котяра сразу вспомнил неряху Мясищева.

– Ха-ха-ха! От Вальки-грязнули у меня тоже аллергия. Гнилая Устрица! Вон!

Участь Мясищева была решена. Поначалу он жутко обижался на столь непривлекательную погонялу, потом привык, да и препираться с паханом опасно для здоровья.

– Какая разница? – повторно хихикнул Гнилая Устрица, перед операцией обкурившийся анаши и в настоящий момент напоминавший умственно отсталую мартышку. – Отстреляемся, и баста! Ха-ха... Ой! – В дряблую щеку Мясищева с размаху врезалась пятерня Психа.

– Молчать, болван! – процедил он. – Смехуечки затеял, рожа неумытая! Я из тебя быстро дурь вышибу... А охраны здесь нет, – остывая, добавил Градский. – До вчерашнего дня у мента поганого не было оснований опасаться нападения. За дело! Живо! Взяли гранатометы, зарядили... Да не тем концом заряд вставляешь. Мудак обкуренный. Вот так!.. Рассредоточились... Прицелились... Огонь!

Двадцать четыре заряда РПГ[8] превратили изящный особняк Бутылкина в жалкие развалины.

– Отлично потрудились, – нервически подергивая уголком рта (следствие перенесенной в младенчестве черепно-мозговой травмы – мама по пьяни из окна уронила), резюмировал Псих. – Камня на камне не осталось. Шеф будет доволен, а сейчас линяем в темпе. С минуты на минуту мусора нагрянут!

Синяя «девятка» на предельной скорости умчалась в темноту... Опасения Градского насчет «нагрянувших мусоров» оказались напрасными. Наряд милиции, вызванный по телефону жильцами соседнего дома, лениво притащился лишь через два часа (соседи не догадались известить стражей порядка, что расстрелянный из гранатометов особняк принадлежит их начальнику)... Взрыв машины и разгром влетевшей в копеечку загородной резиденции повергли Ольгерда Пафнутьевича в состояние шока. В течение целого часа он напоминал свежезамороженного окуня, бессмысленно таращащегося в пустоту выпученными глазами. Наконец подполковник опомнился, залепил истерично визжащей жене хлесткую пощечину, выпил залпом стакан водки и принялся обдумывать планы мщения подлым злодеям, осмелившимся посягнуть на его собственность. Насчет личностей злодеев подполковник ни на секунду не сомневался...

* * *

Место «тринадцать плюс шесть», так же как и «тринадцать плюс пять», оказалось пустышкой. Кладоискатели окончательно убедились в этом к двум часам ночи.

– Вряд ли покойный старик управляющий мог закопать сокровища на глубине более трех метров.

– Не беда! – философски молвил Никаноров, тыльной стороной ладони утирая потный лоб. – Да, на сей раз не повезло. Но вы, ребята, не отчаивайтесь. Завтра, вернее, сегодня на рассвете опробуем место «тринадцать плюс девять», а пока давайте спать. Восстанавливать силы!

* * *

За действиями кладоискателей пристально следили капитан Спесивцев и Сыч, оба грязные, ободранные, окровавленные, как мартовские коты после жесткой дуэли в канаве, без правил и секундантов. Дуэли за право обладания «прекрасной дамой» – блудливой Муркой с пушистым хвостом. Правда, теперь они прятались не только от «объектов наблюдения», но и друг от друга. Сыч затаился в кустах с одной стороны усадьбы, Спесивцев – на дереве с противоположной. Избитые тела соглядатаев ныли, искусанные насекомыми лица зудели, мокрая одежда противно липла к коже, в обуви хлюпала вода, а в сердцах пылала лютая злоба... Время шло, небо потихоньку светлело, неторопливо приближалось утро, несущее городу Лозовску и его обитателям неслыханные доселе потрясения...

ГЛАВА 5

Маразм крепчал.

Из заключения Лозовского филиала Гидрометцентра

Как нам известно, милицейские кордоны блокировали подступы к графской усадьбе и, не стесняясь в выборе средств, не допускали туда жителей Лозовска. Любое действие рождает противодействие, а запретный плод заманчив вдвойне. Поэтому вечером 4 июля 1998 года наиболее активные граждане начали собираться на площади у здания бывшего Дома культуры «Взлет», где теперь располагался офис скандально известной партии «Борцы за справедливость», возглавляемой депутатом Государственной Думы Владиленом Генриховичем Лапшеушиным. Поначалу собрание носило стихийный характер, площадь перед ДК выбрали ввиду отсутствия более удобного места, конкретного плана действий у собравшихся не имелось, но это продолжалось недолго. Вскоре у не допущенных к кладу, досыта отведавших милицейских дубинок, а потому злых донельзя граждан появился вождь, да еще какой! Владилен Генрихович Лапшеушин являлся личностью на редкость неординарной. Его политическая платформа периодически менялась применительно к обстановке в стране (и даже, как поговаривали, в соответствии со сменой времен года), однако в общем и целом господин Лапшеушин всегда оставался в непримиримой оппозиции к любой власти, кроме собственной. Он ругал правительство абсолютно за все! За замедление и за ускорение процесса «реформ», за начало войны в Чечне и за ее окончание, за получение (или неполучение в зависимости от результатов переговоров с МВФ[9]) иностранных кредитов и т. д. и т. п.

Бурная общественная деятельность не мешала Владилену Генриховичу проворачивать, прикрываясь депутатским мандатом, некоторые темные, но прибыльные делишки, о которых электорат ничего толком не знал. Ходили смутные слухи о его аферах с левой, недоброкачественной водкой, однако это, повторяю, были всего-навсего слухи. За руку народного избранника никто не поймал (или не захотел поймать). Между тем недостатка в приверженцах депутат не испытывал. Он произносил трескучие речи, будоражащие толпы болванов, на обещания не скупился, регулярно забавлял публику экстравагантными выходками: то перед телекамерой в морду кому-нибудь засветит, то водой обольет, то матом покроет, то в гей-клубе[10] спляшет в обнимку с педерастами. Выступления Лапшеушина в эфире с успехом заменяли зрителям концерты популярных клоунов. В июле 1998 года Владилен Генрихович прочно стоял на позициях великорусского национал-патриотизма, правда, на бестактные вопросы корреспондентов о своем собственном этническом происхождении отвечал уклончиво: мама, дескать, по паспорту русская, а папа таксист. Подозрительное скопление людей в непосредственной близости с партийной резиденцией первым заметил самый доверенный из бесчисленных «помощников депутата» Паша Губошлепов – здоровенный бритоголовый субъект, одновременно выполняющий множество обязанностей: секретаря, телохранителя, порученца и прочее, прочее...

– Владилен Генрихович, толпа собирается, – доложил он, зайдя в кабинет лидера «Борцов за справедливость». – Как бы чего не вышло! Злые все! Галдят, руками машут!

– Что им от меня нужно? – побледнел Лапшеушин, вообразивший, будто народные массы явились за его скальпом.

– Не знаю, – пожал могучими плечами Губошлепов. – Кричат о бриллиантах, поделиться требуют!

– Что-о-о-о?! – опешил депутат. Всецело занятый политическими интригами вкупе с финансовыми аферами, он оказался, пожалуй, единственным человеком в Лозовске, до которого не успели дойти слухи о графских сокровищах. Губошлепов вкратце обрисовал сложившуюся в городе ситуацию. Лапшеушин задумался. «Подвода с бриллиантами?! Гм! Скорее всего чушь собачья, но не за горами очередные выборы в Государственную Думу, а потом, глядишь, президентские! Необходимо заблаговременно собирать электорат, завоевывать популярность среди избирателей! Обычными дебошами уже не обойдешься! Приелись! Обещаниями не купишь, надоели! Надо выкинуть что-нибудь этакое, масштабное, незабываемое... Эврика! Нашел! – Озаренный гениальной идеей, Владилен Генрихович возбужденно заерзал в кресле – именно он возглавит стихийное движение граждан, требующих дележа бриллиантов, выступит в роли глашатая народного гнева, защитника попранных прав лозовцев. А найдут клад или не найдут – Лапшеушин по-любому внакладе не останется. Электорат не забудет, как старался для него лидер партии «Борцы за справедливость». – Более того – весть об этом вихрем разнесется по стране (подкупить нескольких газетчиков да телевизионщиков дело нехитрое), и, быть может, в двухтысячном году... – депутат Государственной Думы блаженно зажмурился, – Президент Российской Федерации Владилен Генрихович Лапшеушин! Как звучит-то! Как звучит!»

– Сию же секунду выставить на площадь передвижные палатки с водкой и бутербродами! – сверкнув очами, громыхнул потенциальный президент. – Раздавать бесплатно, от моего имени! Одновременно через наших агентов распространить по городу слух – лидер партии «Борцы за справедливость» не потерпит ущемления коррумпированными чиновниками законных прав трудящихся! Грудью станет на защиту! Понадобится – костьми ляжет! Пусть население Лозовска завтра в девять утра соберется на площади. Я лично выступлю с речью. Скажи Брехункову, чтоб подготовил текст. Водку поставлять бесперебойно! Действуй!

Помощник депутата, громко топоча, бросился выполнять полученные распоряжения. Владилен Генрихович почесал кудрявый затылок, смачно высморкался и плотоядно улыбнулся.

– Электорат! – сладострастно прошептал он. – Электоратик ты мой! Цыпа, цыпа, цыпа!..

* * *

В половине восьмого утра 5 июля 1998 года дежурного по Лозовскому отделению милиции сорокалетнего капитана Владимира Антоновича Ежикова увезла «Скорая помощь» с диагнозом – инфаркт миокарда. Злосчастный капитан замертво рухнул на пол, едва завидел физиономию подполковника Бутылкина, явившегося на работу раньше обычного. И неудивительно! Травмированный понесенными ночью громадными убытками, Ольгерд Пафнутьевич напоминал жуткий гибрид не первой свежести утопленника, вампира из голливудского ужастика и маньяка Чикатилло, изготовившегося терзать очередную жертву. Равнодушно взглянув на бесчувственного Ежикова, он влетел в свой кабинет и яростно ухватился за телефон. Резкий звонок вырвал майора Буракова из уютных объятий сна.

– Дрыхнешь, скотина? – сняв трубку, услышал полупроснувшийся Семен Петрович леденящий душу рык начальника. – Я те, блин, устрою! Загрызу-у-у-у! Растерзаю-ю-ю!

– Но, товарищ подполковник! Я ж после задания отдыхаю! Промерз в лесу, промок до мозга костей! – попытался оправдаться Бураков.

– В гробу отдохнешь, твою мать! Бегом сюда, майор! Или звание младший лейтенант тебе больше подходит?! А?!

– Нет, нет. Не надо репрессий! Уже лечу! – поспешил заверить Бураков, лихорадочно натягивая одежду...

Примчавшись в отделение, он тоже чуть было не лишился чувств, взглянув на сизое, перекошенное лицо шефа.

– Необходимо кой с кем посчитаться! – ощерившись, прохрипел подполковник. Глаза его горели, как раскаленные угли. С кривых желтоватых клыков капала слюна. – С Котярой Пакостным да про...ю Звездовской! Взорвали мою машину, раздолбали из гранатометов дачу! Р-р-р!

– А Спесивцева сменить? – осмелился спросить Семен Петрович.

– На х...й твоего Спесивцева! – взревел Ольгерд Пафнутьевич. – Не сахарный. Не растает! Или ладно, отправим ему на помощь сержанта Отморозкова! Тот вчера хорошо себя зарекомендовал. Орел! (О смертельной схватке Спесивцева с Сычом они не знали, так как рация капитана разбилась в процессе драки.)

– Вы уверены, что это их рук дело? – робко поинтересовался Бураков.

– Кого «их»? – не врубился ополоумевший подполковник.

– Кошкина и Звездовской.

– Конечно, – убежденно кивнул Бутылкин. – В прошлом году я помог Котяре приобрести десяток РПГ, на свою, блин, голову!

– А может, машину тоже он? – не отставал майор. – Вдруг Звездовская ни при чем?

– При чем, ни при чем! Какая разница! – сварливо проворчал начальник ОВД. – Перестрахуемся на всякий, знаешь ли, пожарный! Лучше уничтожить десяток невиновных, чем упустить одного виновного!

– Так что прикажете с ними сделать? – спросил тугодумистый Бураков.

– Стрелять умеешь? – вопросом на вопрос ответил Бутылкин.

– Э-э-э... не то чтобы очень... – Мудак! – взвился на дыбы доведенный до белого каления подполковник. – Чему тебя, осла, только учили?!

Майор скромно промолчал, не осмелившись напомнить, что учили его, главным образом, вылизывать задницы начальства, хапать взятки, стучать на сослуживцев да фальсифицировать уголовные дела. Ольгерд Пафнутьевич разбушевался зимним ураганом, изливая потоки грязной ругани, конвульсивно дергаясь, плюясь и размахивая кулаками. Семен Петрович от греха подальше забился в угол, с трепетом взирая оттуда на беснующегося шефа. Наконец спустя полчаса гнев подполковника начал понемногу стихать.

– Раз сам не умеешь, найди того, кто умеет! – зашипел он. – Хотя бы лейтенанта Бибикина. Он вчера попал в Бу-Бу с первого выстрела. Молодец! Снайпер! Кстати, о задержанных бандитах. Поручишь их обработку Сереге Костоломову. Чтоб к обеду сознались во всех тяжких. В каких именно? Костоломов придумает. Усвоил, в рот тебя е...ть?!

– Так точно! – вытянулся в струнку Бураков. – Разрешите идти?

– Пшел!

Отпустив майора, Бутылкин уселся за стол, успокоения ради выхлебал два стакана водки и, покуривая сигарету, погрузился в сладкие мечтания. Грезилась ему скорбная похоронная процессия, медленно движущаяся к кладбищу под звуки траурного марша, два гроба – в одном Котяра, в другом Звездовская и т. д. и т. п. Приятные видения начальника ОВД продолжались довольно долго, вплоть до десяти утра. Ровно в десять в кабинет без стука ворвался дежурный лейтенант Коврижкин, заменивший увезенного в реанимацию Ежикова.

– В городе беспорядки, – с порога выпалил он. – К отделению приближается агрессивно настроенная толпа, человек двести, не меньше, под руководством функционеров лапшеушинской партии! Вооружены кольями, цепями, булыжниками. Требуют дележа графских сокровищ!

От неожиданности Ольгерд Пафнутьевич лишился дара речи.

– Прикажете вызвать ОМОН? – полувопросительно сказал Коврижкин.

– Кх-х-х-х, – выдавил подполковник.

– Слушаюсь! – козырнув, отчеканил сообразительный лейтенант.

* * *

Владилен Генрихович сдержал данное накануне обещание. Пятого июля без двух минут девять он взобрался на трибуну, наспех сооруженную из пустых водочных ящиков, которых к утру скопилось на площади изрядное количество. Стараниями партийных активистов, а главное, благодаря бесплатной выпивке толпа у здания бывшего Дома культуры собралась огромная.

– Мы не потерпим ущемления прав трудящихся! – вещал господин Лапшеушин. – Долой коррумпированных чиновников! Положить конец произволу милиции. Да здравствует справедливость! Подвыпившая аудитория разразилась бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Польщенный депутат широко улыбнулся, продемонстрировав окружающим ровные белые фарфоровые зубы, вставленные во время недавней зарубежной поездки.

– Моя жизненная позиция, моя совесть, взгляды, убеждения взывают к защите законных требований населения, – воодушевившись, продолжал он и, незаметно для самого себя, повинуясь многолетней привычке, перешел к изложению очередной политической платформы партии «Борцы за справедливость» (как помнит читатель, платформа на данный момент была великодержавно-национал-патриотическая). Слушатели поскучнели. Их интересовали конкретные бриллианты, зарытые в усадьбе графов Коробковых, а не набившие оскомину предвыборные обещания изовравшихся политиков.

– Хорош п...болить! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

Вооруженные велосипедными цепями охранники партийного лидера ринулись было усмирять хама, но Владилен Генрихович, вовремя опомнившийся и сообразивший, что его занесло «не в ту степь», остановил мордоворотов мановением руки.

– Критика принимается, – с фальшивым добродушием сказал он. – Перейдем непосредственно к делу!

– Во-во!.. Правильно!.. Давно пора!.. – загалдели обрадованные голоса.

– Предлагаю разделиться на две колонны, – прокричал в мегафон Лапшеушин. – Одна движется к зданию милиции, другая к городской мэрии. Надеюсь, возражений нет?!

Возражения, естественно, были. В любой революции или просто в движении за... (впрочем, безразлично за что, важен сам факт наличия движения) всегда найдется кучка оппортунистов, в корне несогласных с генеральной линией руководства и по каждому вопросу имеющих особое мнение. Так уж повелось испокон веков (если не верите – почитайте учебники истории).

Не миновала чаша сия и взбунтовавшихся лозовцев. Главой местных оппортунистов стал уроженец солнечного Азербайджана сорокапятилетний Махмуд Каримов, до начала бриллиантового психоза мирно спекулировавший помидорами на рынке, а теперь объявивший себя прямым потомком графов Коробковых и одновременно праправнуком героя войны 1812 года князя Багратиона[11]. (Багратиона Махмуд приплел, дабы как-то объяснить свою смуглую внешность и кавказский акцент.) Двигало Каримовым желание... А черт его знает! Восток – дело тонкое!

– Я законный наслэдник, но я нэ жадный! Вэришь, да?! – втолковывал он народу. – Я хачу, я буду дэлиться! Вай, вай! По-братски дэлиться! Мамой кланус! Но... – Тут свежеиспеченный аристократ важно поднял вверх указательный палец. – Лапшэушин врот, как паршивый пес! К мэрии ыдты! К мылыцыи! Вах! Мазги нам пудрыт! Вниманыэ отвлыкаэт! Клад зарыт вовсэ нэ в усадбэ, а на въездах в город! Нэдаром там со вчэрашнэго дна экскаваторы капаются! Мы, как бараны, будым устраывать дэманстрацыы, а луды Лапшэушина по-тыхому достанут сокровища да слынают! Шакалы!

Невзирая на совершенную нелепость утверждений помидорного спекулянта, часть собравшихся (преимущественно лица кавказской национальности) отнеслась к ним с полным доверием. Ничего не поделаешь! Восток – дело тонкое (извините, повторяюсь).

– За мной! К ямам! Не позволым себя обмануть! – патетически воззвал «потомок Багратиона» и с гордым видом покинул площадь. За ним последовало человек пятьдесят.

– Куда они намылились? – изумился Владилен Генрихович.

– Вообразили, будто бриллианты зарыты на въездах в город, – пояснил успевший разведать обстановку Паша Губошлепов. – Там по распоряжению Звездовской вчера дороги перекопали!

– Зачем?! – забеспокоился Лапшеушин. (Вдруг чурки правы? Электорат электоратом, но и бриллианты не помешают.)

– Не волнуйтесь, босс, – усмехнулся порученец-телохранитель. – Наша госпожа мэр решила изолировать Лозовск от внешнего мира во избежание наплыва халявщиков. Чурки же... На то они и чурки!

– Ха-ха-ха! Дуракам закон не писан! – от души развеселился народный избранник. – Пусть катятся к едрене фене!.. Оно даже к лучшему, – отсмеявшись, добавил Владилен Генрихович. – Без кавказцев сподручней. Платформа-то у нас нынче национал-патриотическая... Ладно, Паша, разбивай людей на колонны. Одну – к зданию ОВД – поведешь ты, другую – к городской мэрии – Брехунков.

– А вы?! – поинтересовался Губошлепов.

– Я буду координировать ваши действия отсюда. Поддерживай со мной постоянную связь по мобильному телефону... Ну, начали, пока электорат не протрезвел!

* * *

Капитан Спесивцев и Сыч, к утру совершенно утратившие человеческий облик, с нетерпением поджидали замену. На кладоискателей, возобновивших работу на рассвете и старательно рывшихся в месте «тринадцать плюс девять», они практически не обращали внимания. Какие там, к лешему, бриллианты, когда шкуры изодраны, морды разбиты, одежда вымокла до нитки, мандраж непрерывный колотит, а в двухстах метрах злейший враг затаился!..

Первым дождался сменщика Сыч, сумевший сохранить невредимым сотовый телефон и известивший Котяру о ночном инциденте. Вопреки ожиданиям Сычова, крестный отец Лозовска не особенно расстроился.

– Мент, гришь?! Капитан Спесивцев?! Да хер с ним, – фыркнул в трубку Кошкин. – Не трогай до поры до времени. Пришьем, когда лохи сокровища найдут, а до тех пор не стоит хипиш поднимать. И не хнычь, Игорек! Высылаю к тебе Чугунного Лба. (Благодушие Котяры объяснялось удачно проведенной операцией по уничтожению особняка Бутылкина. О грозящей ему самому опасности мафиози не догадывался.)

Чугунный Лоб явился в восемь утра – свеженький, бодренький, розовый, словно дрых ночь напролет, а не упражнялся в стрельбе из гранатомета.

– Вон там на дереве мусор засел, – шепнул ему трясущийся в ознобе Сыч. – Пахан тебя проинструктировал?

– Угу!

– Тогда я отваливаю. Приятного отдыха...

Сержант Отморозков, выряженный конспирации ради в «гражданку», прибыл без пяти девять, увидел скорчившееся в ветвях грязное, всклокоченное человекообразное существо и бодро передернул затвор «АКС-74-У».

– Не стреляй! Ведь это ж я! Валерий Игнатьевич Спесивцев! – проскулил капитан.

– А-а-а, – понимающе протянул сержант, опуская оружие. – Чего вы там делаете?

– Тише, балбес, нас могут услышать! – Скулеж Спесивцева превратился в гадючье шипение. – Забыл о конспирации, дебил?

– Не-а.

– Слушай внимательно, – спустившись на землю, шепнул капитан. – Здесь не только кладоискатели. Видишь кусты на противоположной стороне усадьбы?! Там бандиты, присланные Котярой Пакостным.

– Ща замочим! – обрадовался Отморозков, вскидывая автомат.

– Не смей, дурак! – ухватился за ствол Валерий Игнатьевич. – Нельзя поднимать шума... У тебя рация есть?

– Не-а, – недоуменно развел руками сержант. – Начальник велел вашу взять.

– Моя разбита, – уныло сознался капитан. – Ночью с бандюгой схлестнулись. В общем, так. Затаись, никаких действий не предпринимай. Я доберусь до отделения, посоветуюсь с Бутылкиным. Мы с ним решим, что дальше делать, и пришлем кого-нибудь предупредить тебя. Усек?!

– Ага!

– Смотри, без самодеятельности, – напомнил капитан, направляясь к дороге.

Отморозков удрученно вздохнул. Ему ужасно хотелось пострелять...

ГЛАВА 6

Лозовский ОМОН возглавлял майор Живоглотов Ирод Иудович. Усатый, пузатый, коротконогий мужчина лет сорока, напоминающий помесь каракатицы, свиньи и моржа. Мягко говоря, «оригинальное» имя-отчество объяснялось происхождением майора из семьи закоренелых еретиков, адептов секты «Последователи Антарктического Пингвина»[12], проповедующей учение... да ну его в болото! Пересказывать подобный бред – язык сломаешь, мозги вывихнешь. Имя, отчество, фамилия подходили омоновскому начальнику как нельзя лучше. Он отличался патологической жестокостью (Живоглотов), склонностью к предательству (папаша-то Иуда) и любил издеваться над детьми (Ирод)[13]. Эти качества майор проявлял в течение всей жизни. В начале восьмидесятых годов он работал на таможне, был замешан в крупную аферу с контрабандой антиквариата, перезаложил всех подельников (Иудович), за активное содействие следствию выторговал себе свободу и, отделавшись легким испугом, устроился на работу в среднюю школу № 2 в качестве военрука. Там Ирод, в точном соответствии с именем, начал терроризировать учеников (одному пятикласснику, курившему в туалете, сломал обе руки, с размаху грохнув ребенка об пол, другого выбросил из окна второго этажа и т. д.). В конце концов под давлением возмущенных родителей Ироду Иудовичу пришлось уволиться из школы «по собственному желанию», однако безработным он не остался. Сперва поступил на службу в Лозовское отделение милиции, а затем перебрался в местный ОМОН, где быстро сделался начальником. Тут-то Живоглотов и развернулся на полную катушку. Лупцуя людей по поводу и без повода, он ощущал ни с чем не сравнимое блаженство, а порой испытывал настоящий оргазм[14]. Подчиненных Ирод Иудович подбирал по своему образу и подобию. В результате лозовский ОМОН пользовался дурной репутацией даже среди коллег, тоже отъявленных беспредельников, но не до такой степени!

Просьбу подполковника Бутылкина разогнать надвигающуюся на отделение демонстрацию Живоглотов воспринял с невероятным облегчением и воодушевлением (по неудачному стечению обстоятельств, Ирод Иудович три дня никого не мордовал, из-за отсутствия любимого развлечения впал в глубокую депрессию и начал подумывать о самоубийстве. Бутылкин буквально вытащил его из петли).

– Разобрать автоматы, щиты, дубинки, гранаты со слезоточивым газом! – с энтузиазмом приказал Живоглотов подчиненным. – Давить! Крушить! Мокрого места не оставить! Зачинщиков схватить, запереть в камеры! Ими я лично, хе-хе, займусь! На досуге!

Гремя щитами и потрясая дубинками, омоновцы двинулись навстречу толпе...

* * *

Предводитель демонстрации Паша Губошлепов, завидев цепь омоновцев, на миг растерялся, но вскоре, опознав в командире карателей Ирода Иудовича, пришел в неописуемую ярость. Дело в том, что Паша некогда обучался в той самой школе № 2, где свирепствовал военрук Живоглотов. Правда, серьезных увечий Паше, в отличие от большинства одноклассников, удалось избежать, но однажды военрук «шутки ради» заехал ему ногой под копчик так сильно, что мальчишка неделю не мог присесть.

– Ублюдок вонючий! – процедил Паша, буравя глазами ненавистную усатую рожу. – Похоже, настала пора поквитаться!

– Гей, ребята! Глядите! Вот она, хваленая демократия! – крикнул Губошлепов замершим в нерешительности гражданам. – Менты собираются разогнать мирную демонстрацию! Бей легавых! Справимся! Нас в десять раз больше! За мной!

Вертя над головой велосипедную цепь, он первым бросился на омоновцев. Почуяв вожака, хмельная, доведенная до неистовства жаждой дележа графских бриллиантов толпа с улюлюканьем ломанулась следом, в мгновение ока смяв цепь стражей порядка.

– Огонь на поражение! – взвизгнул обмочившийся со страху Ирод Иудович[15], но было слишком поздно! Все до единого омоновцы валялись на земле, извиваясь под градом ударов озверевших демонстрантов, а самому Живоглотову врезался в челюсть свинцовый кулак Губошлепова.

– Получи, сука, старый должок! – приговаривал Паша, пиная ногами завывающего дурным голосом Ирода Иудовича...

* * *

Раненый Бу-Бу и Генерал провели ночь в КПЗ[16] Лозовского отделения на голом бетонном полу. Бутылкин не спешил отправлять их в ИВС[17], расположенный в соседнем областном городке Долбищенске. Везти далеко. Пока то, пока се... Пускай лучше под рукой побудут... Бу-Бу, наивно попросившийся в больницу, вызвал у милиционеров взрыв дьявольского гогота и схлопотал дубинкой по черепу: «Не х...я вые...ться!» Однако спустя некоторое время дежурный по отделению, сжалившись, швырнул ему кусок бинта и таблетку анальгина: «Лечись, блин, на... помни мою доброту!» Рана Бу-Бу оказалась неопасной (пуля лишь выдрала солидный кусок мяса, не повредив кости), но чрезвычайно болезненной, да и кровищи вытекло порядочно. Бандит ни на минуту не сомкнул глаз, охая, стеная и матеря милицейский произвол. Генерал, совершенно выбитый из колеи, также не сумел уснуть, беспрестанно пиля дол...ба Бу-Бу, по дурости которого «вся каша заварилась». К утру оба напоминали выходцев из могилы, переполненных запредельной злобой. А без двадцати десять в камере появился старший лейтенант Сергей Костоломов.

Завидев старшего лейтенанта, узники мгновенно остыли и страстно возмечтали провалиться сквозь землю. Костоломов был похож на плохо выбритую гориллу, одержимую манией убийства: узенький, шириной в мизинец дистрофика лобик, жесткие, подстриженные ежиком волосы, лохматые брови, зловещие красные огоньки в бездонных провалах глазниц, выпирающая вперед верхняя челюсть, сутулая фигура, длинные, жилистые, свисающие ниже колен руки с пудовыми кулачищами, покрытыми мозолями от бесчисленных зуботычин... Словом, старший лейтенант Костоломов живо напоминал сержанта Сгинь-Сдохни, персонажа известной сатирической повести Гарри Гаррисона «Билл – герой Галактики». Пристально оглядев съежившихся бандитов, Костоломов расплылся в ужасающей улыбке, кровожадно потер клещеобразные ладони, схватил одной рукой Генерала, другой Бу-Бу, легко, словно месячных котят, отволок их к себе в кабинет, находящийся неподалеку на первом этаже, мешками пошвырял в угол, отвесил каждому по паре оглушительных затрещин для профилактики и приступил к допросу.

– Ты! – Костоломов пнул носком ботинка Генерала. – Встать!

Бандит, шатаясь, поднялся.

– Сознавайся, козел!

– В чем именно?

– Щас объясню, – осклабился старший лейтенант. – Значится, так: ты профессиональный наемный убийца. Киллер! Гы-гы! Застреливший на прошлой неделе банкира Пузанова плюс еще человек сорок-пятьдесят. Фамилии впишем в протокол позднее. Нужно полистать газетные подшивки за последние полгода.

– Теперь ты. – Старший лейтенант толкнул ногой всхлипывающего Бу-Бу. – Возьмешь на себя, сукин сын, все нераскрытые террористические акты со времен чеченской войны! Я доходчиво выражаюсь?! Молчите?! Ах вы б...ди! Ну держитесь! – Костоломов принялся безжалостно лупцевать задержанных и, возможно, забил бы до смерти, но внезапно замер в изумлении. Послышался звон разбиваемых стекол, жалобные мольбы о пощаде (старший лейтенант со страхом узнал голоса некоторых сослуживцев), топот бегущих по коридору ног... Дверь настежь распахнулась, в кабинет ворвался разгоряченный Паша Губошлепов и с размаху огрел Костоломова велосипедной цепью по макушке...

* * *

Втоптав в грязь омоновцев майора Живоглотова (ему перепало гораздо больше остальных), конфисковав оружие и лишь по чистой случайности никого не убив, демонстранты помчались дальше, штурмовать отделение милиции, издавна ассоциирующееся у них со змеиным логовом. Ввиду неожиданности подобного оборота событий доблестные защитники закона не оказали ни малейшего сопротивления нападавшим. Самые сообразительные повыпрыгивали из окон (в том числе подполковник Бутылкин, сиганувший со второго этажа в заросли репейника), остальные, менее расторопные, угодили в лапы взбунтовавшихся граждан, припомнивших «ментам поганым» и хамское поведение, и побои, и вымогательство взяток, и многое-многое другое... По отделению разносились стоны, плачи, перемежаемые радостным уханьем победителей, активно работающих кулаками, ногами, цепями и колами. Отметелив до потери пульса злыдня Костоломова, Губошлепов отдышался, вынул из кармана сотовый телефон, набрал номер Лапшеушина и восторженно отрапортовал:

– Шеф! Дела идут превосходно! Омоновцам вломили по первое число! Здание ОВД взяли штурмом! Захватили в плен пятнадцать легавых! Каковы будут дальнейшие инструкции?! Шеф! Шеф! Вы меня слышите?! – В трубке пищали короткие гудки.

«Тьфу, черт, рассоединилось, – подумал порученец-телохранитель, повторно набирая номер, однако дозвониться до Владилена Генриховича не смог. – Телефон испортился, – простодушно решил Паша. – Ну ничего страшного. Покамест сам управлюсь».

– Козлов загнать по камерам! – зычно распорядился он, указуя перстом на кучку окровавленных, измочаленных, хнычущих сотрудников Лозовского ОВД. – А жертв мусорского произвола (Генерала и Бу-Бу) срочно отвезти в больницу!

Да здравствует справедливость!..

В это самое время лидер партии «Борцы за справедливость» Владилен Генрихович Лапшеушин, петляя как заяц, на своих двоих удирал из города. «Ни фига себе, – затравленно думал он. – Вот те и демонстрация! Вот те и электорат! Пропади он пропадом! Пашка, дубина! Робеспьер недоделанный! Разгром отряда ОМОНа! Успешный штурм отделения милиции! Мать-перемать! За такие фокусы мигом за решетку упрячут! Надо смываться от греха подальше! В случае чего «моя хата с краю, ни хрена не знаю». Да! Я произнес речь! Призвал к проведению мирной, подчеркиваю, мирнойдемонстрации, но к дальнейшим безобразиям не причастен! Сразу после речи я уехал... Ну, положим, в Долбищенск, на встречу с избирателями. Не было меня в Лозовске. Не подстрекал! Тем паче не участвовал! Во всем виноваты «паршивые овцы в нашем стаде», например лопух Губошлепов. Пусть суд воздаст им по заслугам!.. Гм, звучит правдоподобно. К тому же депутатская неприкосновенность... Авось выкручусь! Что же касается электората... До выборов есть еще время. Успею набрать очки. Засвечу кому-нибудь по харе на телестудии Останкино, плюну в рожу репортеру... В общем, выплыву! Не впервой!»

Выбравшись из Лозовска, Лапшеушин поймал на шоссе машину и, сунув водителю крупную купюру, потребовал на предельной скорости отвезти его в Долбищенск...

* * *

Лейтенант Олег Бибикин, огульно зачисленный начальником Лозовского ОВД в «снайперы», получив приказ ликвидировать по-тихому мадам Звездовскую и Котяру Пакостного, не испытал особого энтузиазма. Более того, его охватила паника. Лейтенанта не смущала перспектива стать убийцей, но, во-первых, Олег с детства слыл отъявленным трусом, а во-вторых, стрелком, если честно, являлся никудышным. В Бу-Бу он попал совершенно случайно, чему сам несказанно удивился. Однако именно благодаря трусости (с Бутылкиным ссориться опасно! Из-под земли достанет!) Бибикин спорить с начальством не посмел. Стуча зубами, потея и ежеминутно ощущая позывы к мочеиспусканию, он принялся готовиться к роли киллера, используя знания, почерпнутые из просмотренных боевиков, а также арсенал вещдоков, любезно предоставленный майором Бураковым. Бибикин натянул на голову лыжную шапочку с прорезями для глаз, нацепил черный плащ до пят, заткнул за пояс изъятый вчера у Генерала «ТТ», опрокинул для укрепления духа стакан водки и направился к городской мэрии. Редкие прохожие (большинство жителей Лозовска собралось на площади, внимая речам Лапшеушина) удивленно поглядывали на причудливую фигуру, но от комментариев воздерживались. Какая им, собственно, разница? Мало ли психов развелось в наше время, а дурдомы охраняются плохо. Вот и убег!

Никем не потревоженный Бибикин благополучно добрался до мэрии, значительно опередив вторую колонну демонстрантов, возглавляемую Брехунковым, решительно (сказывалась выпитая натощак водка) вошел вовнутрь и пнул ногой дверь кабинета Звездовской. Татьяна Петровна старательно наводила красоту. Занятие в ее преклонные годы ответственное, трудоемкое, отнимающее массу времени. На столе лежала груда косметики.

– Готовься к смерти! – загробным голосом произнес лейтенант, поднимая «ТТ». – Тебе конец!

Госпожа мэр, которой нельзя было отказать в сообразительности, нырнула под стол и завыла, как пароходная сирена:

– Вовик, Толик, Лелик! Меня хотят убить! На помощь!

Решимость незадачливого киллера бесследно испарилась. Он попытался убежать, но не успел. Примчавшиеся на зов клевреты Звездовской сбили его с ног, отобрали пистолет (как потом выяснилось, незаряженный: забыл в спешке вставить обойму) и сорвали маску.

– Ба! Да это ж лейтенант Бибикин! – воскликнул Вовик, врезав пленнику кулаком в рыло. – Бутылкин небось прислал?! Сознавайся, скотина! Башку отверну!

– Да, Бутылкин! – прошепелявил разбитыми губами лейтенант. – Не убивайте! Я больше не буду!

– Что с ним делать, Татьяна Петровна? – обратился к вылезающей из-под стола Звездовской Лелик. – Может, действительно того?! Пока никто не видит?!

Бибикин зашелся в истерическом плаче.

– Не надо! – свеликодушничала успевшая оправиться от испуга госпожа мэр. – Свяжите да заприте покрепче! Заложник нам пригодится. К тому же этот недомерок – отличный компромат против Бутылкина!

«Добры молодцы» скрутили не перестающего рыдать «киллера», попинали от избытка рвения, запихнули в чулан и повесили на дверь массивный амбарный замок. Едва они закончили свою работу, с улицы донеслись шум, гам и мегафонные призывы господина Брехункова «сохранять спокойствие»...

* * *

Сергей Анатольевич Брехунков, в отличие от горячего Паши Губошлепова, революционным действиям предпочитал «переговорный процесс». Однако не по благоразумию или кротости нрава, а из соображений прагматических. Сергей Анатольевич знал по опыту – конфиденциально побеседовав с представителями власти, можно выторговать что-нибудь «вкусненькое» себе лично, а ежели толпа начнет кипятиться – и ей небольшую косточку бросить. В результате волки сыты, овцы целы!

– Граждане, сохраняйте спокойствие! – надрывался он, намертво приклеившись губами к мегафону. – Партия «Борцы за справедливость» уполномочила меня вести переговоры с мэрией.

– Водка заканчивается, – шепнул на ухо оратору один из партийных функционеров. – Люди нервничают!

– Подгони фургон с нашего конспиративного склада, – так же шепотом посоветовал Брехунков.

– Отравятся, – задумчиво пробормотал функционер (на вышеупомянутом складе хранилась отвратнейшая сивуха, сварганенная из технического спирта. Один из основных источников пополнения партийной кассы, а также бездонного кармана господина Лапшеушина).

– Ни черта с ними не сделается! Не такое еще пили, – сохраняя на лице умильную улыбку, злобно прошипел Анатолий Сергеевич и, возвысив голос, крикнул: – Не позднее чем через полчаса прибудет фура с... э-э-э... напитками, которые будут раздаваться бесплатно.

Обнадеженная толпа слегка притихла, а Брехунков, не выпуская из рук мегафона, скрылся в здании мэрии. Там между ним и мадам Звездовской произошел весьма интересный разговор.

– Народ волнуется! – заявил Сергей Анатольевич.

– С какой стати? – изобразила недоумение госпожа мэр.

– Сами знаете! – хихикнул Брехунков. – Дележа бриллиантов просют!

– Каких бриллиантов? Знать ничего не знаю, – сухо отрезала Звездовская.

– Ох не надо! – замахал толстенькими коротенькими ручками «поверенный народных масс». – Мы с вами, Татьяна Петровна, люди здравомыслящие. Сумеем полюбовно договориться!

– Вы полагаете? – навострила уши Звездовская.

– Уверен.

– Хорошо! Ваши предложения?

– Извольте!..

Торг длился не менее часа.

В результате мэрша вручила Анатолию Сергеевичу десять тысяч долларов наличными и поклялась выделить долю сокровищ, к сожалению, недоступных пока из-за милицейского произвола. В свою очередь, Брехунков обещал поспособствовать успокоению возмущенных трудящихся. Обсудив детали, спевшиеся оппоненты вместе вышли на крыльцо.

– Я всей душой болею за вас, дорогие мои! – горячо заверила собравшихся Звездовская.

– А пенсии с пособиями зажала! Полгода денег не видел! Сука драная! Воровка! – послышались в ответ негодующие выкрики.

– Ничего подобного! – делая вид, будто не замечает оскорблений, уверенным тоном возразила Татьяна Петровна. – Те, кому полагаются пенсии и пособия, могут прямо сейчас получить деньги в любом отделении Дыркомбанка. Полностью за весь срок! Я уже отдала соответствующие распоряжения. (После мучительных колебаний она решила – лучше опустошить закрома Дыркомбанка, чем проворонить подводу с бриллиантами.)

Что касается бриллиантов... – Госпожа мэр терпеливо дождалась, пока стихнет дикий пьяный рев. – Что касается бриллиантов, – невозмутимо продолжала она, – то здесь я, увы, бессильна! Вина целиком лежит на начальнике ОВД подполковнике Бутылкине. Вспомните милицейские блокпосты на дорогах, ведущих к усадьбе!

В толпе забушевал тайфун страстей.

– Бей ментов поганых!.. Смять блокпосты!.. Прорваться к усадьбе! – неслись со всех сторон воинственные призывы.

Татьяна Петровна стушевалась, побледнела. В ее планы вовсе не входило допускать к вожделенному кладу уйму халявщиков. Неожиданно на выручку мэру подоспел господин Брехунков.

– Нельзя совершать противоправные действия! – загорланил он в мегафон. – Мы обязаны действовать строго в рамках Конституции. (При слове «Конституция» Звездовская с трудом сдержала приступ демонического хохота. Ну Брехунков! Ну сказанул! Однако ловкий малый! Стоит взять его на заметку!) Организуем сидячую забастовку! – заливался соловьем Сергей Анатольевич. – Рано или поздно милицейское начальство пойдет на уступки! А партия «Борцы за справедливость» гарантирует бастующим бесплатные бутерброды и согревающие напитки!.. Подгоняйте вторую фуру с водкой! – тихо приказал он охранникам. – Да живее, мать вашу! Не канительтесь!

Шум среди демонстрантов утих. Одни, разумно предпочтя реальную синицу в руках полумифическому журавлю в небе, отправились в Дыркомбанк получать полугодовые недоимки, другие присоединились к сидячей забастовке, по мере распития дармовой сивухи постепенно превращающейся в лежачую. Обстановка у здания городской мэрии стабилизировалась.

– У-у-уф! – с облегчением выдохнул Брехунков. – Пронесло! Да, кстати, уважаемая Татьяна Петровна, я совершенно забыл упомянуть об оппозиции.

– А-а-а?! – вытаращилась Звездовская.

– Об оппозиции, – терпеливо повторил Сергей Анатольевич. – Некий кавказский человек, Махмуд Каримов, объявив себя потомком графов Коробковых, а также князя Багратиона, с толпой приспешников (преимущественно рыночных азербайджанцев) направился к выездам из Лозовска, где по вашему распоряжению перерыты дороги. Махмуд утверждает, будто бы сокровища закопаны именно там. Соплеменники верят.

– Они рехнулись? – Изумлению госпожи мэра не было предела. – Что за чепуха?!

– Дикий народ! Дети гор! Кто ж их поймет! – философски заметил Брехунков.

Звездовская сперва бешено расхохоталась, всхлипывая, подвизгивая и хлопая себя по бедрам, но вскоре призадумалась, помрачнела. Чурки, безусловно, болваны, но... она ведь изуродовала дороги, дабы воспрепятствовать въезду в город потенциальных халявщиков, а теперь... Скопление говорливых кавказцев неминуемо привлечет внимание застрявших у ям иногородних водителей. Те заинтересуются, начнут задавать ненужные вопросы. Слухи расползутся по области, и тогда... О нет! Татьяна Петровна в отчаянии заломила руки. Из накрашенных глаз потекли слезы.

– Я звякну старому приятелю, начальнику местной пожарной охраны, – вкрадчиво сказал оказавшийся поблизости и слышавший разговор о самозванном «Багратионе» Толик. – Пускай азиков разгонят из водометов! Заодно отмоют. Гы-гы!

Звездовская одарила находчивого миньона теплым, многообещающим взглядом.

– Умница ты моя, – нежно проворковала она. – Душка!..

ГЛАВА 7

Да, без сомнения, взрослые – очень, очень странный народ.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»

Махмуд Каримов настолько вжился в роль аристократа, что сам почти поверил в свое графско-княжеское происхождение.

– Вах, вах! Мала нас, настоящих дваран, асталас! – громко рассуждал он, сокрушенно покачивая головой. – Всэх камунисты ызвалы! А ых паршивыы патомки нароват заграбастат нашэ фамилноэ дастаяныэ! Ны стыда ны совэсты!

– Вэрна гаворыш! – поддакнул Абдул Икрамов, специализирующийся на перепродаже огурцов. – Савсэм обнаглэли! Мой прэдок гэнэрал Лорис-Мэликов[18] за ных кров пролывал! – Икрамов также являлся стопроцентным азербайджанцем, но не бакинским, а деревенским. Позавидовав неуклонно возрастающему авторитету Махмуда, Абдул поспешил записаться в «дворяне», однако Каримов конкуренции не терпел.

– Самазванэц! – загремел он. – Прымазалса! Эта агэнт гарадских властэй! Хочэт запудрыт нам мазгы! Увэсти в сторана от сакровищ! Бэй самазванца! Бэй прэдатэль!

Махмуд точно рассчитал удар. Возмущенные торговцы моментально повалили незадачливого Абдула на землю и сплясали на нем национальный танец. Затем удовлетворенная местью процессия двинулась дальше, а несостоявшийся «Лорис-Меликов» остался валяться на обочине, плача и пуская носом кровавые пузыри. Данное происшествие в корне пресекло другую попытку затесаться в ряды титулованных особ. Толстый, пучеглазый Вагиф Сулейманов, подумывавший заделаться ни больше ни меньше как потомком легендарной грузинской царицы Тамары и уже открывший рот, готовясь произнести «тронную речь», увидев печальную участь Икрамова, вовремя прикусил язык. «Шайтан с ним, с происхождением! – решил благоразумный Вагиф. – Здоровье дороже!»

Наконец кавказцы прибыли к ближайшему выезду из города, где посреди дороги зияла огромная яма, напоминающая воронку от авиабомбы.

– Здэс, – объявил несколько растерянный Каримов, не представлявший, что делать дальше.

– Гдэ – здэс?! Пакажы! – потребовали азербайджанцы, окружая лже-Багратиона. – Мы ничэго не выдым! Может, ты нас абманул, а?! Скатына!

Не миновать бы Махмуду жестокой расправы, но тут на помощь Каримову пришел его величество случай. Воя сиренами и вращая мигалками, к яме подкатили две красные АЦ[19].

Пожарные сноровисто раскатали рукава[20] и направили на кавказцев «стволы»[21].

– А ну, разойдись! – властно распорядился капитан Озеров, начальник лозовской пожарной части. – Нечего тут бузить! Я кому сказал!

– Праызвол! Национальный дыскрыминацый! – умело направил гнев соплеменников в другое русло хитрый Каримов. – Вах, вах. Шавынызм!

Кавказцы возбужденно загомонили, ругая Озерова последними словами и утверждая, будто все они до единого состояли в интимных отношениях с «ыго мама».

– Оборзели, чурки! – рассердился капитан, глубоко чтивший память покойной матушки. – Эй, ребята! Сполосните-ка чернозадых!

Тугие струи воды разметали охочих до бриллиантов торгашей, остудили горячий южный темперамент и обратили в паническое бегство тех азербайджанцев, кого не смыло в яму.

– Покупайся, родимый, покупайся! – ехидно посоветовал Озеров Махмуду, барахтавшемуся в грязной луже на дне воронки. – Тебе полезно. Впредь вежливее будешь!.. Инцидент исчерпан. По коням, хлопцы! – жизнерадостно скомандовал он подчиненным.

* * *

Согласно повелению Котяры Пакостного, въезд в Лозовск охраняла группа бритоголовых малолеток под предводительством известного нам Валентина Мясищева. За успешный расстрел бутылкинской дачи Гнилая Устрица в числе прочих участников удостоился похвалы пахана и возвысился в криминальной иерархии, получив в подчинение десяток мелкотравчатых бандитиков восемнадцати-девятнадцати лет от роду. Мясищев пребывал на седьмом небе от счастья. На пост он явился утром, вздремнув после встречи с боссом лишь два-три часа, и потому наблюдал разгон пожарными рыночных торговцев от начала до конца. Глядя на мечущихся под струями водометов азербайджанцев, бандитские новобранцы ржали как лошади. Больше всех заливался Мясищев, не подозревая, какая прискорбная участь уготована ему в самом ближайшем будущем.

– У-тю-тю! Альпинистик ты мой! Скалолазик! – тряся отвислой задницей, резвился он, метко швыряя осколками асфальта в безуспешно пытающегося выкарабкаться из осклизлой воронки Махмуда. – Ай-яй, сорвался, бедненький! Давай по новой!

Увлеченный этим не слишком благородным занятием, Гнилая Устрица не сразу заметил роскошный «шестисотый» «Мерседес», затормозивший напротив ямы. В «Мерседесе» находился Владислав Пузырев (погоняла Слон), глава преступной группировки соседнего городка Долбищенска. Слон заехал в Лозовск случайно, в порыве сентиментальности вздумав навестить и утешить проживающую здесь недавно брошенную любовницу Вику. Пузырева сопровождало четверо крепко сложенных телохранителей.

– Ни хрена себе! – поразился долбищенский мафиози, вылезая из машины. – Чего у них тут стряслось? Никак бомбежка была?!

Телохранители почтительно засмеялись.

– Слышь, парень! – окликнул он Мясищева. – Что у вас происходит и где можно объехать?

– Пошел на х...й! – тявкнул Гнилая Устрица. Не отличаясь умственными способностями, Валентин воспринял шутку Котяры всерьез. Возмущению Пузырева не было границ. На минуту он замер истуканом, беззвучно шлепая ртом.

– Ах ты пидор! – опомнившись, заорал крестный отец Долбищенска. Одутловатое лицо налилось кровью. На губах показалась пена. – Взять его, братва!

Дюжие телохранители в течение пяти секунд расшвыряли Котяриных малолеток, как матерые волки помойных дворняжек, и за шиворот подтащили к разъяренному пахану скулящего, растерявшего спесь Мясищева.

– Кто таков?! Тьфу! – плюнул в морду Гнилой Устрицы оскорбленный до глубины души Слон.

– Я из бригады Вити Кошкина, – заплетаясь языком, представился Мясищев.

– Разве он не учил тебя фильтровать базар?[22]– тоном, не предвещающим ничего хорошего, осведомился Пузырев.

– Котяра с-с-ска-зал п-посылать в-всех на х...й, – промямлил Гнилая Устрица. – Я п-прост-то в-выполнял п-приказ!

– И меня?! – насупился Слон.

– В-в-всех! Б-без иск-ключения!

– Ясненько! – заледенел глазами мафиози. – С Котярой Пакостным придется разобраться! (В его понимании слово «разобраться» почти всегда означало «убить». Он твердо придерживался правила «Хороший враг – мертвый враг».)

– А с хмырем что делать? – спросил один из телохранителей, указывая на потного от страха, лязгающего зубами Мясищева. – Замочим?

– Не-е-ет! – коварно прищурился Пузырев. – Он послал меня, представляете, меняна х...й! Вот пускай сам туда отправляется. В прямом смысле! Преподнесем подарок Вовке-Горилле. Откинулся[23] он позавчера, а отмотал пятнадцать лет. Привык к пидорам. Нехай побалуется на досуге. Этот пухлячок Горилле определенно понравится! Хе-хе-хе!

– Больно он грязный! – втянув носом воздух, брезгливо сморщился другой телохранитель. – Дерьмом за версту воняет!

– Ничего, отмоем. Понадобится – прокипятим! – утешил чистоплотного подручного Слон. – Грузите падлу в багажник...

* * *

Поначалу подполковник Бутылкин, сумевший выскользнуть из рук взбунтовавшихся граждан и приземлившийся массивным задом прямо в заросли репейника, воспылал неистовой жаждой мести. Связаться с ГУВД области, вызвать на подмогу три, нет, четыре полка спецназа внутренних войск (обязательно с бронетехникой, с тяжелой артиллерией), раскатать проклятых мятежников по молекулам... Но, повыдергав из ягодиц репьи и отбежав от захваченного отделения на приличное расстояние, передумал. Не обольщайтесь! Решение подполковника обусловливалось отнюдь не гуманными соображениями, а... Да, да. Вы правильно угадали – мыслью о бриллиантах и трезвым расчетом. Посторонние в городе ни к чему! Непременно клад заграбастают. Со спецназовцами шутки плохи. А отделение...

«Ни хрена с ним не сделается! Покрушив мебель да линчевав плененных сотрудников (здоровье которых беспокоило Бутылкина меньше всего), пьяные мятежники успокоятся, разбредутся... Милиция беспрепятственно вернется в родные стены, дождется вечера, когда граждане упьются до «положения риз», перехватает их поодиночке, закует в наручники, запихает в камеры и в полной мере насладится справедливым возмездием! Пока же все не утряслось, необходимо отсидеться на одном из блокпостов!» Расставив точки над «i», Ольгерд Пафнутьевич отправился на блокпост, где бессменно бдил лейтенант Коловертов со товарищи. Прибыв на место, подполковник с удовлетворением отметил, что туда постепенно стекаются уцелевшие сотрудники отделения (кто обзывал наших доблестных стражей порядка дураками? А ну, выйти из строя! К получению по харе га-атовьсь!).

Бутылкин немедленно переговорил по рации со вторым блокпостом, назначив его начальником избежавшего плена лейтенанта Коврижкина, а затем несколько раз пытался связаться с сержантом Отморозковым, дабы разузнать положение дел, но безуспешно.

«Наверное, посеял рацию, дебил чертов, или сломал! – решил подполковник. – Ладненько, потом разберемся. Шкуру спущу за порчу казенного имущества, в рядовые разжалую!»

Однако Ольгерд Пафнутьевич заблуждался. С Отморозковым произошло нечто куда более худшее, чем порча казенного имущества...

* * *

Беды сержанта начались с того, что он, задремав на дереве, выронил автомат.

– Елки-моталки, – запричитал Отморозков, лишившись любимой игрушки. – Как же я теперь!

Спрыгнув вниз, он принялся шарить в густой траве, но оружие словно сквозь землю провалилось. Сержант впал в отчаяние. Автомат являлся не просто любимой игрушкой, а как бы неотъемлемой частью тела Отморозкова, причем наиважнейшей. Он не мог представить своего дальнейшего существования без вышеуказанного «органа».

«Может, куда закатился?[24]» – с робкой надеждой подумал сержант, начав планомерно обследовать окрестности в радиусе пятидесяти метров...

* * *

К двенадцати утра утомленные кладоискатели прекратили работу, плотно отобедали и, забравшись в палатку, задремали. Кожемякину, по обыкновению тяпнувшему стакан водки «для сугреву», не спалось. Невзирая на усталость, Андрею внезапно захотелось секса. Недолго думая, он дернул за пятку Жеребцову:

– Пошли, крошка, порезвимся! Гы!

– Мокреть кругом, – неуверенно возразила Ольга.

– Ерунда! Брезентовую накидку подстелим. Она сырость не пропускает!

Доводы Кожемякина убедили слабую на передок Ольгу. Перемигнувшись, они направились к тому самому дереву, в окрестностях которого бродил удрученный Отморозков. Кожемякин расстелил на траве брезент, жестом предложил проворно спустившей джинсы девице ложиться, начал расстегивать штаны и нос к носу столкнулся с Отморозковым, продолжавшим упорно разыскивать утерянный автомат.

– Гад паршивый! – возмутился охранник, от души звезданув сержанту по челюсти. Не отличавшийся крепким телосложением блюститель закона улетел в кусты и надолго потерял сознание.

– Кто это был? – лениво спросила Ольга.

– Ско... скопо... скопофил[25], – с натугой припомнил мудреное словечко Андрей и, похотливо урча, навалился на томно постанывающую Жеребцову, но тут ему снова помешали...

* * *

Чугунный Лоб не отличался терпеливостью. Невзирая на инструкцию пахана «не трогать ментов до поры до времени», он, сидя в колючих сырых кустах, постепенно накалялся злобой, достигшей к полудню апогея. «Мусор поганый на дереве отдыхает. Сухо козлу вонючему, уютно! А я тут мокни, ревматизм зарабатывай!» В мозгу Чугунного Лба по мере озверения зрело, зрело и наконец созрело единственно приемлемое, с его точки зрения, решение: «Незаметно подобраться к дереву, треснуть менту по «чану», связать да спрятать в лесу. Вряд ли Котяра особо разорется. Победителей не судят. А сам я в ветвях посижу, обсохну чуток». Окрыленный «блестящей идеей», Чугунный Лоб подкрался к заветному дереву и... наступил на «сладкую парочку», предававшуюся любовным утехам.

– Ой! – взвизгнула Ольга. – Опять извращенец! Нет, я так больше не могу!

Разгневанный Кожемякин, вскочив на ноги, набросился на бандита. Чугунный Лоб оправдал свою погонялу, в отличие от Отморозкова отключившись лишь с четвертого удара. Охранник поднял обмякшее тело на вытянутых руках и с силой швырнул в кусты. По иронии судьбы бандит приземлился прямо на бесчувственного сержанта.

– Поломали кайф, уроды моральные! – пробасил Кожемякин, с сожалением глядя вслед бегущей к палатке полуголой Ольге. – Ну ничего! Еще успеется! Гы!..

ГЛАВА 8

Мстительный Слон не терял даром времени. Отдав Мясищева на потеху Вовке-Горилле, долбищенский крестный отец отправил двух опытных подрывников к особняку Котяры, выстроенному по согласованию с мадам Звездовской в черте города. Оба являлись первоклассными специалистами, успевшими вдоволь напрактиковаться в «горячих точках». Не чета штабному лопуху Вовику... Дождавшись их возвращения и узнав, что «все путем, бабахнет в назначенный срок», Слон, не мешкая, набрал номер сотового телефона Кошкина.

– Здравствуй, Витенька, – промурлыкал в трубку Пузырев. – Сколько на твоих электронных? – Около трех, – не ожидая никакого подвоха, любезно сообщил Котяра.

– Поточнее, пожалуйста. Не забудь минуты, секунды...

– Четырнадцать часов пятьдесят девять минут пятьдесят секунд, но что за дурацкие шутки?!

– Это не шутки! – заверил Слон. – Давай-ка посчитаем вместе: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Все! Слыхал взрыв?! Твой красивый, уютный домик стоимостью под «лимон» баксов взлетел на воздух! Мои пацаны установили там мину с часовым механизмом. Будешь знать, как посылать на х...й порядочных людей!

– Во всем виноват Гнилая Устрица! – попытался оправдаться Котяра, слышавший о происшествии у ямы, но по рассеянности не придавший инциденту особого значения. – Тебя послал дурак Мясищев! С него спрашивай. Я же ни при чем! Я...

– Заткнись, падла! – ласково посоветовал Пузырев. – Гнилая Устрица выполнял твой личный приказ! Да, кстати, отныне он уже не Валентин, а Валентина. Валентина Мясищева, или попросту Валька, – мочалка, наложница Вовки-Гориллы.

– Мой дом! Мой милый дом! – лепетал ошарашенный Котяра.

– Дом только начало! – «утешил» Кошкина Слон. – На очереди твоя башка... или задница, если Валька Мясищева Горилле надоест. Пока, пидор!.. – В трубке послышались короткие гудки.

Котяра болезненно застонал, схватившись обеими руками за помутившуюся от страха голову. Война с долбищенской группировкой не сулила ничего хорошего. Раньше замусоренных[26] Кошкин мог при малейшей опасности укрыться за спинами Бутылкина, Живоглотова или обоих сразу и посему чувствовал себя на территории Лозовска на редкость комфортно, но теперь... Теперь Живоглотов лежит под капельницей в реанимации, а Бутылкин – злейший враг. «Нужно любой ценой помириться с ментами! – очухавшись от шока, подумал Котяра. – Вымолю у Бутылкина прощение! Хоть на коленях! Возмещу материальный и моральный ущерб! Бабки, конечно, агромадные! От бриллиантов придется отказаться, но жить-то хочется!»

Усевшись в «Мерседес», лозовский мафиози поехал прямиком к блокпостам. Из достоверных источников он знал – здание ОВД оккупировано взбунтовавшимися гражданами. На подъезде к блокпосту, где обретался Ольгерд Пафнутьевич, Кошкина поджидал очередной «сюрприз». Скопившиеся там менты без всякого предупреждения открыли по котярской машине шквальный огонь...

* * *

Обстрел Котяриного «Мерседеса» объяснялся следующим обстоятельством. Очутившись в окружении вооруженных до зубов подчиненных, Бутылкин вновь обрел утраченную во время позорного бегства из отделения «крутость» и вспомнил о необходимости жестоко отомстить «гнусным гадам», уничтожившим его кровное имущество. Перво-наперво подполковник попытался выяснить местонахождение «снайпера» Бибикина, однако милиционеры лишь недоуменно разводили руками: «Не было... не появлялся... не звонил... Как в воду канул!..»

«Влип, мудила, – догадался Ольгерд Пафнутьевич. – Черти бы сожрали этого дегенерата! Надо ж такому ослу довериться! Выходит, Котяра Пакостный да старая кляча Звездовская живы-здоровы, в ус не дуют, а я... а я...» От жалости к самому себе начальник Лозовского ОВД чуть не расплакался. Потом в нем вспыхнула столь чудовищная злоба, что Бутылкина едва не хватил инсульт. Лицо налилось синевой, плохо слушающиеся губы шептали ужасные проклятия, правая половина тела начала неметь. Еще минут пять-десять – и подполковник бы отправился в мир иной, но тут...

– Смотрите, шеф! – крикнул лейтенант Коловертов. – Котяра Пакостный едет. Я узнал номер его тачки.

Ольгерд Пафнутьевич перекосился в сатанинской гримасе.

– Огонь! – хрипло скомандовал он. – Превратить гниду в мясной фарш!..

* * *

Чудеса на свете хоть редко, но случаются. Например, можно убиться насмерть, споткнувшись о банановую кожуру, а можно свалиться с десятого этажа и остаться в живых.

Пятого июля 1998 года чудо произошло в городе Лозовске Н-ской области. Виктор Кошкин, вопреки теории вероятности, уцелел под свинцовым ливнем. Почему? Затрудняюсь ответить определенно. Возможно, Господь Бог по грехам Котяриным уготовил ему куда более суровую участь? Кто знает! Так или иначе, в Кошкина попала всего одна пуля, да и то не в жизненно важный орган, а в мягкое место, когда он, вывалившись из превратившейся в дымящееся решето машины, бросился наутек. «Макаровская» пуля была на излете, поэтому не причинила заднице пахана особых разрушений[27]. Котяра Пакостный лишь взвизгнул как ошпаренный и развил скорость, сделавшую бы честь любому олимпийскому чемпиону в беге на длинные дистанции. Уже в километре от места трагедии он услышал приглушенный расстоянием взрыв своего «Мерседеса». Лозовский крестный отец ничком упал в лужу и зарыдал...

* * *

Между тем, как правильно предвидел Бутылкин, граждане, захватившие Лозовское ОВД, не знали, что дальше с ним делать. Переломав мебель, разбив стекла, вторично попинав связанных ментов, вскрыв сейф и спалив все без исключения оперативно-следственные дела, они начали покидать здание. Часть из них отправилась бродить по городу, громя от избытка чувств коммерческие палатки, разбивая витрины магазинов и переворачивая машины, другие действовали более организованно и целеустремленно. Экстремистски настроенный Паша Губошлепов связался по мобильному телефону с Брехунковым, узнал о «лежачей забастовке», вознегодовал и решил безотлагательно положить конец «соглашательству». Предварительно он произнес перед оставшимися демонстрантами зажигательную речь, заклеймил позором «двурушников, вступивших в преступный сговор с коррумпированными властями», а затем, подобно недоброй памяти смутьяну-графоману Чернышевскому[28], «призвал народ к топору». Поредевшая, но по-прежнему агрессивная колонна направилась к мэрии...

* * *

Лежачая забастовка была в полном разгаре. Из числа бастующих мало кто сохранял способность передвигаться в вертикальном положении. Большинство подползали к фургонам с водкой на четвереньках (а то и по-пластунски), цепко хватали очередной «пузырь», жадно присасывались к горлышку и валились в «отрубях». Брехунков со Звездовской также не устояли перед искушением. «Расслаблялись» они в кабинете мэра, правда, употребляли не отвратительную сивуху, а высококачественное шотландское виски. Лелик-Толик-Вовик с вожделением поглядывали на быстро пустеющую бутылку, но им не наливали.

– В-вы н-нас ох-х-хран-няете! При исполнении ни-и-изя! – просветил бугаев захмелевший Брехунков, поглаживая колено кокетливо жмурившейся Татьяне Петровне. – А ва-а-бще, побу-дь-те в кор-ри-доре! Н-нам нужно приватно поб-беседовать!

Данное обстоятельство изрядно испортило настроение Лелику-Толику-Вовику. Желание «ох-х-хра-нять!» полностью улетучилось. «Старая б...дь, – синхронно думали они. – С лапшеушинским п...болом заигрывает, а нас, значит, побоку! Сука!»

Поэтому, лишь только к мэрии приблизилась буйная орда под предводительством Губошлепова, а в окна полетели первые кирпичи, обиженные изменой хозяйки и обделенные виски миньоны мистическим образом исчезли. Буквально растаяли в воздухе.

– Вперед, ребята! – неистовствовал Паша-экстремист. – Бей паразитов! Круши!

Звездовской с Брехунковым, по счастью, удалось улизнуть через запасной выход, а вот ни в чем не повинное здание подверглось беспощадному погрому. Спустя час оно живо напоминало кадр из кинохроники времен чеченской войны.

– А теперь к усадьбе! – провозгласил Губошлепов. – Грабь награбленное!..

* * *

Завидев надвигающуюся на блокпост беснующуюся толпу, стражи порядка поспешили открыть стрельбу. Нимало не смутившись, мятежники ответили плотным огнем из захваченного в Лозовском отделении (а также из собственного, припрятываемого до поры до времени) оружия. Завязалась ожесточенная перестрелка. Подполковник Бутылкин, связавшись по рации с отрядом лейтенанта Коврижкина, приказал в «полном составе мчаться на подмогу». Бой, принявший затяжной характер, шел с переменным успехом. Постепенно эпицентр его сместился в сторону города, оставив дороги, ведущие к усадьбе, открытыми. Пальба продолжалась до позднего вечера, пока у противоборствующих сторон не кончились патроны. К полуночи в Лозовске воцарилась воняющая пороховой гарью тишина...

* * *

Отморозков и Чугунный Лоб очнулись одновременно в половине первого ночи. Усевшись на мокрой траве, они с недоумением уставились друг на друга. У обоих из-за сотрясения мозгов наступила полная амнезия[29].

– Ты кто? – спросил наконец Отморозков.

– Не знаю! – безуспешно понапрягав отшибленную память, ответил Чугунный Лоб. – А ты?

– Без понятия!

– Вероятно, мы бомжи! – оглядев грязную, изодранную одежду (свою и товарища по несчастью), заключил Чугунный Лоб.

– Точно, – поддакнул Отморозков. – Бомжи как пить дать! Интересно, чего мы в лесу делаем?

– От ментов прячемся, не иначе, – уверенно заявил Чугунный Лоб.

– Твари! Мусора поганые! Никакой жизни от них не стало! – возмутился сержант. – Чтоб они все передохли!.. Жрать хочется, – прислушавшись к бурчанию в пустом желудке, добавил он.

– Пойдем в город, пороемся в помойках, – предложил Чугунный Лоб. – Авось разыщем какие-нибудь объедки.

– Пойдем, братан! – охотно согласился Отморозков...

* * *

Клад выкопали рано утром в понедельник 6 июля 1998 года в месте «тринадцать плюс тринадцать». Поискать именно там посоветовала Жеребцова, движимая неясным предчувствием. Пресловутые «сокровища» графов Коробковых оказались рубиновым ожерельем, золотыми серьгами да несколькими перстнями с блестящими камушками, упакованными в небольшой бронзовый ларчик.

– Всего-то навсего? – воскликнул Никаноров. – А я уж размечтался... Ну да ладно, за двое суток работы совсем неплохо... Интересно, сколько отстегнет за эти побрякушки твой Плутанян? – спросил он Кожемякина.

– Штук двадцать баксов, хотя стоят они наверняка дороже, – поморщив узкий лобик, ответил Андрей.

– Грабитель! Кровопийца! – эмоционально охарактеризовал Плутаняна коммерсант. – Зато без хлопот! Гы! – ухмыльнулся охранник.

– Правильно, – кивнул Скляров.

– Лучше обойтись без лишней нервотрепки. К тому же... По пять тысяч долларов на брата... Не знаю, как вам, но меня такая сумма устраивает.

– Мальчики, пойдемте домой! – заныла Жеребцова. – Я смертельно устала. Мне нужно в ванную...

Войдя в Лозовск, кладоискатели застыли в ужасе: город преобразился до неузнаваемости. Черные провалы выбитых окон, разнесенные вдребезги витрины магазинов, разломанные коммерческие палатки, перевернутые машины... На мостовой – обломки кирпича, груды стреляных гильз. В воздухе густой запах гари и т. д. и т. п.

По самым скромным подсчетам, убытки, нанесенные бриллиантовым психозом как государственно-муниципальной собственности, так и отдельным гражданам, составляли минимум несколько миллионов долларов.

– Боже мой! – всплеснул руками Иван Скляров. – Неужели, пока мы в лесу копались, война началась?! Или стихийное бедствие?! А может, настал конец света?!

* * *

Спешит к богатству завистливый человек и не думает, что нищета поджидает его.

Притч., 28, 22.

Примечания

1

Наполеоновское командование во время наступления на Москву действительно рассылало подобные прокламации, чтобы люди не подались в бега вместе с имуществом и французам нечего было бы грабить. (Здесь и далее примечания автора.)

(обратно)

2

Русский император, внук Петра I, муж Екатерины II. Потерял власть в результате дворцового переворота и после отречения от престола был якобы случайно убит одним из фаворитов Екатерины во время пьяной потасовки.

(обратно)

3

В период войны с Наполеоном атаман Платов командовал казачьей конницей в армии фельдмаршала Кутузова.

(обратно)

4

Кличка, прозвище.

(обратно)

5

В данном контексте – подвернуться под горячую руку.

(обратно)

6

Сыч имеет в виду кладоискателей.

(обратно)

7

Фаворит, иногда любовник.

(обратно)

8

Реактивный противотанковый гранатомет.

(обратно)

9

Международный валютный фонд.

(обратно)

10

Клуб для «голубых».

(обратно)

11

Выдающийся полководец Российской империи князь Багратион происходил из древнего грузинского аристократического рода, не имеющего к Азербайджану ни малейшего отношения. Это до перестройки знал любой старшеклассник. Очевидно, господин Каримов либо являлся закоренелым двоечником, либо вовсе в школе не обучался.

(обратно)

12

Данной секты пока не существует. Впрочем, в атмосфере царящего в стране духовного беспредела, именуемого «свободой вероисповедания», всякое может случиться.

(обратно)

13

Царь Ирод, узнав, что в Вифлееме родился Иисус Христос, приказал перебить всех младенцев в возрасте до двух лет (Евангелие от Матфея, 2, 16) с целью уничтожить Спасителя, однако до Христа не добрался. Руки оказались коротки. С тех пор имя Ирод стало нарицательным, так же как Иуда – предатель и Каин – братоубийца.

(обратно)

14

Характерное явление для многих садистов.

(обратно)

15

Садисты, как правило, патологически трусливы и проявляют «крутость» лишь перед слабейшими.

(обратно)

16

Камера предварительного заключения.

(обратно)

17

Изолятор временного содержания.

(обратно)

18

Генерал Лорис-Меликов – российский военачальник, по национальности армянин. Весьма неплохо сражался с турками во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг.

(обратно)

19

Одна из разновидностей пожарных машин, а именно автоцистерна. Возит запас воды с собой, в отличие от АН – автонасоса, который качает воду непосредственно из гидранта.

(обратно)

20

Нечто похожее на шланг (только шире и прочнее), по которому поступает вода.

(обратно)

21

В терминологии пожарных синоним устаревшего слова «брандспойт».

(обратно)

22

Следить за своими словами. По блатным законам, ни в коем случае нельзя посылать уголовника (если, конечно, он не «петух») на мужской половой орган. Можно только в женский.

(обратно)

23

Освободился из мест заключения.

(обратно)

24

Автомат не бильярдный шар и не мячик. Ему не свойственно кататься. Однако Отморозков, он и есть Отморозков! Чего с него взять, кроме анализа?

(обратно)

25

Скопофилия – влечение к подглядыванию за половым актом или за обнаженными людьми.

(обратно)

26

Замусоренные, они же ссученные, они же козлы-бандиты, «работающие» под прикрытием милиции, делящие с ней прибыли, а также стучащие на всех подряд. Подробнее см. мою повесть «Замусоренный» в сборнике с твердым переплетом под общим названием «Блатные».

(обратно)

27

Пистолет «макаров» (табельное оружие милиции) предназначен для ближнего боя. На близком расстоянии тяжелая тупоносая пуля «пээма» производит страшный эффект, буквально отшвыривая человека в сторону. Он запросто может умереть от болевого шока. Однако на дальней дистанции (свыше тридцати метров) действие «макаровской» пули сходит на нет и она даже не способна пробить лист фанеры.

(обратно)

28

Чернышевский Николай Гаврилович (1828—1889) – революционер, демократ, безбожник и материалист, идейный вдохновитель террористов-народовольцев, мнил себя писателем, в связи с чем написал длинный, нудный, невероятно косно-язычный роман «Что делать?», изучением которого в советское время нещадно мучили старшеклассников. Пропагандировал идеи «крестьянской революции» и «борьбы масс». Призывал к свержению царской власти. В 1856—1858 гг. – один из руководителей журнала «Современник». В 1862 г., окончательно истощив запасы терпения правительства, был посажен в Петропавловскую крепость, а в 1864 г. отправлен на каторгу в Сибирь. Освободился в 1883 г.

(обратно)

29

Потеря памяти.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .