«Недоступная девственница»

Питер О'Доннел Недоступная девственница (Модести Блейз-5)

Глава 1

Искушение поразило Олега Новикова внезапно — словно пуля наемного убийцы. За тридцать лет взрослой жизни он и в мыслях не держал совершить поступок, о котором вдруг подумал одним тихим серым утром за рабочим столом в лаборатории дома на Шаболовке, где расположился Отдел космической разведки.

Олег Новиков был тихий, исполнительный сотрудник. В его личном деле отмечались его благонадежность и отсутствие нежелательных амбиций. Его лояльность не была следствием общей робости и страха. Просто он имел обыкновение принимать мир, какой он есть. Так было всегда.

В свое время он служил в Советской Армии, а в конце войны был переведен в «органы». Поскольку он хорошо знал немецкий, то его направили на работу в берлинский отдел, и он принял участие в той негласной, но кровопролитной войне спецслужб Востока и Запада, что разгорелась после капитуляции нацистской Германии. Выполняя инструкции своего шефа полковника Рыжкова, он оказался вовлечен в самые разнообразные интриги. Он продавал и покупал людей и информацию, он устраивал ловушки и сам их избегал. Однажды он убил троих — двух мужчин и одну женщину, — не испытав при этом ни сладострастия, ни угрызений совести.

Его хобби была фотография, и в ней он достиг таких высот, что это было доведено до сведения его руководства. Его отправили на год в спецшколу, а потом послали работать в отдел аэрофотосъемки.

Прошло совсем немного лет, и стремительное развитие науки и техники показало, сколь примитивными были методы, которыми пользовался Новиков и его коллеги. Когда-то он увлекался черно-белой фотографией. Теперь к его услугам были самые современные дистанционные сенсоры и датчики. Выведенные на орбиту искусственные спутники, оснащенные хитрыми следящими устройствами, поставляли удивительно разнообразную и точную информацию.

В своей работе Новиков опирался на приборы и устройства, добывавшие сведения с помощью тепловых и звуковых волн, а также рентгеновского излучения, на новейшие лазеры. Они проникали через облака, водные и лесные массивы и даже земную твердь. Новиков никогда не присутствовал на запуске искусственного спутника, не летал на самолетах, но пользовался пленками, полученными со спутников или самолетов, работавших на огромной высоте, которые ему ежедневно клали на его рабочий стол.

В задачу Новикова входила обработка и интерпретация этих данных. На снимках, сделанных с помощью особой оптики, угадывались объекты размером примерно с тот самый стол, за которым он работал. Изучая данные, полученные с помощью радаров, Новиков видел то, что пряталось в земных недрах. С помощью инфракрасной фотосъемки можно было распознавать больные деревья и посевы, следить за активностью вулканов, устанавливать очаги лесных пожаров.

Новиков работал со светофильтрами, оптическими комбинаторами и прочими плодами современных технологий. Он был вполне доволен жизнью до того самого дня, когда искушение возникло буквально из ничего и поглотило его целиком. За какие-то десять секунд он стал другим человеком. Он перемотал назад кассету с пленкой, потом снова уставился на тот самый кадр, не в силах оторвать от него взгляда.

Тонкая оранжевая полоска. Для всех, кроме десятка специалистов, она не значила ровным счетом ничего. Однако Новиков был среди этих посвященных. Он понял, что эта полоска может сделать его богатым и свободным. До этого дня мысли о больших деньгах и свободе удивительным образом вовсе не посещали его. Но теперь ему казалось, что он давно уже познал желание, разъедавшее его изнутри.

Но может, это просто дефект пленки?

Нетрудно проверить. Достаточно просмотреть вторую пленку с другой камеры спутника-разведчика. Не спеша, он поставил эту кассету, отыскал нужный кадр. Нет, и тут то же самое. Может, сбой в работе аппаратуры? Может, подвели приборы в лаборатории? Два часа Новиков выяснял, нет ли тут какой-то накладки, но все было правильно.

Новиков осторожно извлек бесценные позитивы. Их никто не хватится: ведь среди его обязанностей — уничтожение всего ненужного, лишнего, случайного. Когда наступило время обеденного перерыва, Новиков отправился в парк Горького, там сел на лавочку, закурил и стал обдумывать сложившуюся ситуацию.

Сбежать? Что ж, это не трудно. У него безупречный послужной список. К тому же он и его жена Илона собирались через два месяца в круиз на теплоходе «Суворов». Когда «Суворов» придет в Марсель, он, Новиков, незаметно исчезнет. Французы предоставят ему убежище без той волокиты, на которую горазды британцы или американцы. Когда-то он работал в советском посольстве в Париже. Формально как шофер. И он умел объясниться по-французски.

Не пошлет ли КГБ за ним наемных убийц? Новиков обдумал этот вариант и решил, что такое маловероятно. Да, формально работа его носила закрытый характер, но лишь часть сведений предназначалась военной разведке, причем лишь в связи с наблюдением за ракетными установками НАТО. Тут Новиков не мог выдать Западу то, чего они не знали. Сведения, им обрабатываемые, предназначались в основном для народного хозяйства — для геологов, гидрологов, метеорологов. Более того, начальство неохотно, но признавало, что в этой области они значительно отстают от Америки. Значит, и здесь никто не заподозрит утечки какой-то уникальной информации. Да, конечно, узнав о его побеге, начальники в КГБ придут в ярость. Но вряд ли это подвигнет их на карательные меры. Новиков слишком мелкая сошка.

Завтра надо будет увеличить позитив и сравнить с картой. Это просто. Так он поступал всегда. Илону не придется долго уговаривать покинуть СССР раз и навсегда. Она всегда завидовала западному образу жизни, хотя, конечно, помалкивала. Нет, она одобрит его план.

А потом…

Потом начнется самое сложное. Одно дело углядеть на космическом снимке тонкую оранжевую полоску и совсем другое — превратить ее в реальное богатство. Тут придется хорошенько потрудиться. Наверное, есть смысл обратиться к Брунелю. Об этом человеке он подумал практически сразу же, как только углядел оранжевую полоску и был наповал сражен желанием разбогатеть. Для крошечного Брунеля не было ничего невозможного. Он легко преодолевал любые препятствия.

А кроме того, как ни смешно, Брунель подходил по другим мотивам. Он умел оказаться, что называется, в нужном месте в нужное время, хотя теперь сам об этом и не подозревал.

Новиков улыбнулся и отбросил окурок. Да, с Брунелем нужно держать ухо востро. Он вспомнил, как в одном из западноберлинских подвалов обнаружил человеческие останки, в которых еле-еле теплилась жизнь. Это был один из агентов Гелена, который забыл об осторожности с Брунелем. Новиков тогда проявил к нему сострадание, хотя это и был враг, и перерезал ниточку, на которой висела жизнь, превратившаяся в жуткую пытку.

Да, если придется иметь дело с Брунелем, надо будет позаботиться о своей безопасности. Любая ошибка тут может привести к гибели, причем к мучительной гибели.

В конечном итоге ошибку совершил не Новиков, а Брунель, но для Новикова это все равно кончилось плачевно. Через восемь месяцев после того дня, когда было принято решение, Олег Новиков оказался в африканской глуши, в пяти тысячах миль от Шаболовки. Он полз через заросли вдоль дороги, что вела к деревне Калимба, в сорока милях от западного берега озера Виктория.

Он был почти полностью раздет. Вот уже четыре дня он рвал на полосы одежду, чтобы обмотать стертые в кровь ноги. Он ослеп на один глаз, левая рука была покалечена так, словно побывала в челюстях леопарда, хотя увечья носили такой продуманный и систематический характер, что хищник был тут ни при чем. Тело Новикова превратилось в одну сплошную гноящуюся рану, причем лишь немногие порезы, ушибы и нарывы, ее составляющие, были получены во время его побега и падения, когда он прокатился по камням горного склона под безжалостно палящим солнцем.

Новиков умирал, и сознание его уже померкло. Он больше не думал об Илоне, которая ждала от него новостей в маленькой парижской квартирке…

Илона — высокая, темноволосая, сероглазая. Полные губы, роскошное тело… Новиков не думал уже о Брунеле, забыл про оранжевую полоску. Он плохо понимал, жив он еще или уже умер. Время от времени с его пересохших, потрескавшихся губ слетали слова. Одни и те же слова. Новиков не подозревал, что все время их повторяет. Он уже не понимал, что они означают.

Он выполз на проселок, прополз еще немного, упал ничком и застыл. Час спустя на проселке показался видавший виды «лендровер». За рулем сидел преподобный Джон Мбарака из Африканского миссионерского общества. Он остановил машину, вылез, потом с помощью жены, ехавшей с ним, перевернул тело лицом вверх. Его жена Ангел пощупала пульс. Она училась в миссионерской школе, а потом продолжила образование в Англии.

— Он жив, — сказала она мужу.

— Но вот-вот умрет. Надо помолиться за его душу, — ответил Джон.

— Помолимся, но попозже. Сперва надо доставить его в больницу, к доктору Пеннифезеру. Господь терпелив…

Супруги Мбарака переложили тело Новикова в «лендровер» и поехали в Калимбу. Машина остановилась у длинного каркасного строения, где была больница. Там доктор Пеннифезер в своей неповторимой манере сражался с болезнями и недугами вообще, а в данный момент пытался смягчить последствия дорожно-транспортного происшествия. Местный автобус, приходивший в Калимбу раз в неделю, на кругом повороте дороги перевернулся и упал в овраг.

Олег Новиков прожил еще двадцать четыре часа. Никто не знал его имени и национальности, и он был похоронен за деревянной церковью, и над могилой его поставили простой деревянный крест.

Два дня спустя самолет «пайпер команч», летевший из Англии в Дурбан, совершил вынужденную посадку чуть восточнее миссионерской школы, на ровной площадке, где Джон и Ангел Мбарака усердно пытались приучить своих подопечных к странностям западных спортивных игр. Маленький изящный самолетик на высоте семь тысяч футов над Суданом угодил в хабуб — песчаную бурю, которая, зародившись в пустыне, унесла мириады песчинок на огромную высоту. Кончилось тем, что песок, забившись во все отверстия самолетика, закупорил фильтр бензобака, и самолет стал терять скорость. Пассажиров в самолете не было, а пилот, как это ни удивительно, оказался женщиной. Звали ее Модести Блейз.

Вынуть фильтр, промыть его в бензине и поставить на место не так уж трудно, и Модести вполне могла бы продолжить путешествие на следующий день, но она задержалась в Калимбе почти на две недели — сначала, чтобы дать доктору Пеннифезеру пинту крови, которая была ему просто необходима для операции, а затем чтобы оказать ему помощь, в которой он нуждался еще больше.

Модести задержалась вовсе не из благородного стремления помогать слабым и страждущим. Просто доктору Пеннифезеру никак нельзя было справиться с экстренной ситуацией без ассистента, которого у него не было и не могло быть.

Чета Мбарака приютила Модести в своем маленьком домике. Как и Ангел, Модести стирала бинты, мела и мыла больничные полы, выносила утки. Кроме того, она ассистировала при операции, когда угроза гангрены заставила доктора Пеннифезера прибегнуть к ампутации. После этого она еще несколько раз сыграла роль медсестры в операционной, когда Пеннифезер был вынужден произвести хирургическое вмешательство.

За это время Модести успела испытать самую широкую гамму чувств по отношению к доктору Пеннифезеру. Ему было тридцать, но он выглядел гораздо моложе. Это был долговязый человек, казалось, сплошь состоявший из очень длинных конечностей и поразительно неуклюжий. Модести не сомневалась, что в академическом смысле это был отвратительный медик. Тем не менее, ему удавалось исцелять пациентов. Именно исцелять, а не вылечивать. Довольно быстро Модести пришла к выводу, что его победы являют собой торжество парапсихологии, а не медицины. В этом отношении он был наделен каким-то загадочным прирожденным талантом.

Поначалу она сочла его глупцом, и возможно, по всем очевидным признакам, так оно и было, но это был лучший образец глупца: простодушный, оптимистичный и весьма расположенный к людям. В нем не было ни малейших признаков святости, он не излучал любовь к ближнему. Он просто был решительно настроен вернуть им здоровье, ни секунды не сомневаясь, что он именно тот человек, который может сделать это лучше других. За дело Пеннифезер брался с жизнерадостностью школьника. Если он и был одержим чувством долга, то сам об этом не подозревал. Он просто вступал в сражение с выраставшей перед ним проблемой, и главным его оружием был неуклюжий оптимизм.

Сейчас он делал операцию женщине, которая отнюдь не пострадала в автобусной катастрофе. Просто у нее возникла внематочная беременность. Он оперировал не в халате, а в голубой рубашке и в шортах хаки. Правда, и шорты, и рубашка были выстираны и выглажены. Его светлые волосы стояли торчком, смешно топорщились над вспотевшим лицом, делая его похожим на персонажа какого-то фарса.

Модести стояла у операционного стола. Ее голова была аккуратно повязана косынкой. В такую жарищу она предпочла бы остаться в трусиках и лифчике, но, не желая шокировать чету Мбарака, надела халат, который Ангел сделала из домашнего платья.

Женщина находилась под наркозом и пока вроде бы все выдерживала, как положено. Пеннифезер уже успел опрокинуть поднос с инструментами и теперь невозмутимо ждал, пока Модести не простерилизует их по второму разу. Губы под маской двигались — он что-то напевал себе под нос, глядя с сомнением в раскрытую брюшную полость, из которой торчали зажимы.

— Первый раз имею дело с этим… — бормотал он. — Внематочная беременность… Так, так… Очень странно… Надо посмотреть схему. Правильно, лапочка?

Модести безуспешно пыталась вспомнить, кто посмел бы назвать ее лапочкой. Потом подумала, что в устах Пеннифезера это звучит почти естественно. Запасным скальпелем она стала листать страницы большого, видавшего виды медицинского справочника.

— По-моему, вот она…

Джайлз Пеннифезер резко наклонился, чтобы взглянуть на диаграмму, и Модести вовремя убрала из-под его локтя поднос с инструментами.

— Тут все просто и ясно, — наконец изрек он, — но вот когда любуешься на пузо бедняжки Иины, то возникает какая-то мешанина. — Он замолчал, прочитал подпись под рисунком и сказал: — А, воронкообразная… Ну да, вспомнил. — Потом обернулся к Модести. — А как нога юного Бомуту?

— Вроде бы все в порядке. Слушайте, Джайлз, как у нее с давлением и дыханием? Я не могу ничего понять.

— Я тоже. Это у белых видно по оттенкам цвета кожи. Но дыхание какое-то прерывистое. — Он наклонился над находившейся под воздействием эфира женщиной и строго сказал: — Ну-ка, Иина, перестань валять дурака. Дыши ровно. Веди себя хорошенько, а не то нашлепаю по попке, когда поправишься, ясно?

Несколько минут он оставался в том же положении, строго глядя на пациентку, потом выпрямился. Модести подумала, что дыхание Иины и впрямь улучшилось, хотя это могло ей только показаться. Но и раньше Пеннифезер разговаривал вот так со своими пациентами, независимо от того, были ли они в сознании или находились в отключке. Его совершенно не смущало, что они не понимали по-английски. Как-то он всю ночь просидел у кровати умиравшего мальчика, держа его за руку и что-то монотонно втолковывая. Мальчик выжил и теперь поправлялся. Во всем этом не было никакой мистики, и уж конечно, Пеннифезер не подозревал о своих каких-то особых свойствах, просто он делал и говорил то, что считал в данный момент нужным.

— Надо, пожалуй, еще покапать ей эфира на маску, — сказал он.

Модести взяла бутылочку и выполнила распоряжение. Он какое-то время смотрел в разверстую полость, затем уверенно кивнул:

— Хватит прохлаждаться. Вот в этом месте главная беда, если вы спросите моего мнения. Если бы все тут так не распухло, то и получилась бы та самая воронка. Модести, скальпель! Разрежем вот тут, вынем, что там прячется, и зашьем. — Пока Модести подавала скальпель, он перевел взгляд на неподвижное черное лицо Иины и сказал: — Не бойся, старушка, сейчас мы тебя немножко разрежем. Оглянуться не успеешь, как все станет на свои места.

Модести успела понять, что у Пеннифезера совсем нет хирургического опыта и действует он по наитию. Иногда вдруг его неуклюжие пальцы делались на удивление искусными, словно подчинялись импульсам, исходившим вовсе не от его сознания, а от кого-то или чего-то отлично осведомленного, как надо действовать в эти моменты. Зато когда он начинал зашивать, то по ловкости проиграл бы соревнование ученику сапожника. С другой стороны, хоть швы и получались не совсем элегантными, все заживало с удивительной быстротой. Он работал, обращаясь то к себе, то к Модести, то к отключившейся Иине.

— Ну-ка, Пеннифезер, осторожней… Ага… Молодец, мальчик! Завтра будешь раздавать карандаши в классе… А это еще что за бяка? Протри-ка тут, Модести, а то ничего не видно. Так, все отлично. Теперь порядок. Красота! Ну, как дела, Иина? Как ты себя чувствуешь, мой черный пудинг? Главное расслабиться. Вот так. В следующий раз сперва убедись, что яйцо попало в гнездышко, и только потом открывай ворота для своего оплодотворителя. Ну, а теперь займемся вышиванием. Ниточку с иголочкой, лапочка! И покапай ей еще эфирчику. А то если Иина проснется и увидит, что мы с ней творим, она родит котят. Верно я говорю, черная икорочка?

Затем, пока Пеннифезер зашивал трубу, воцарилось напряженное молчание. Модести была готова побиться об заклад, что у него под маской высунут язык.

— Вот, порядок. Как новенькая. — Он наклонился ниже, исследуя полость. — Ну вот тебе как на схеме. Так что давай быстренько поправляйся. Раз, два! Раз, два! — Он выпрямился, стал вынимать тампоны. — Да, швы грубоваты, но зато она может вскоре опять палить из двух стволов. Так, надо проверить, забрали мы все наши штучки, а потом уж и будем зашивать ее пузо. Нам постоянно твердили об этом в медицинском колледже. Ничего не хранить в животах пациентов!

Модести подала ему щипцы, и он снова уставился на полость.

— Беда в том, что если учишься на терапевта, то на хирургию тебе отводят только три месяца. Да и то все больше стоишь и смотришь, как работают другие. А потом оказываешься вот в таком местечке, якобы для того, чтобы делать прививки, учить их не пить сырую воду, ну и принимать роды. Но ты и опомниться не успеваешь, как начинается сплошная хирургия. И остается только уповать на лучшее. Ладно, опыт — дело наживное. Я даже рад, что в этом АМС мне подсунули такую вот работу. Господи, я прошел через три собеседования, а потом оказалось, что, кроме меня, у них никого больше и не было.

Он засмеялся, выронил тампон, упавший в полость, сказал Иине: «Извини, заинька», потом снова извлек беглеца. — Ну вот, теперь пора и зашивать. Вообще-то дома у меня дела шли не очень здорово. Потому-то я и обрадовался назначению. Все больше кого-то там замещал. Был ассистентом у терапевта… Но всегда возникали разные осложнения. У меня, вообще-то, не все бывает гладко с формальной точки зрения. Но ведь это все так скучно… Ну, и часто при мне все начинало ломаться, выходить из строя. Бедный док Грили, — Пеннифезер захихикал, отдаваясь воспоминаниям. — Когда я сообщил ему про его микроскоп, он как раз работал в саду и так разволновался, что угодил вилами себе по ноге. Я, конечно, предложил зашить рану, но он и слушать не хотел. Сказал, что скорее доверится взбесившемуся бабуину. Но, вообще-то, он человек симпатичный… Жаль, что он тогда меня уволил.

Когда, он закончил зашивать, Модести помогла ему переложить Иину на каталку, которую они затем отвезли в палату. Там они переложили Иину на тюфяк, набитый соломой, служивший больничной койкой. Всего в большом помещении сейчас находилось двадцать два пациента, меньше, чем неделю назад. В одном конце лежали женщины и дети, в другом мужчины. Посередине палата была перегорожена ширмой. Местная девушка Мери Кафула, которую чета Мбарака уговорила пойти работать в больницу, не торопясь, делала, что ей было положено.

Как только появился Пеннифезер, кое-кто из пациентов начал жалобно окликать его, и он, по своему обыкновению, стал весело успокаивать их по-английски, чего они, собственно, и ждали. На Модести они поглядывали настороженно, даже с испугом. Она, конечно, умело ухаживала за ними, но этим дело и кончалось. А вот Пеннифезер держался с ними совсем иначе. Сейчас он говорил с юношей банту, растолковывая ему, что у него перелом Поттса и что скоро он опять начнет гоняться за барышнями. Юноша банту не понимал по-английски ни слова, но слушал доктора с восторженной улыбкой.

Когда Пеннифезер закончил обход, Модести сказала:

— На сегодня вроде бы все, Джайлз. Остальное я сделаю сама. А вы пойдите и поспите.

— Попозже, — он присел у тюфяка Иины, взял ее за руку. — Побуду с ней, пока она не придете себя.

Модести ушла, а Пеннифезер держал Иину за руку и рассказывал, как в свое время грохнулся со второго этажа автобуса тринадцатого маршрута на Оксфорд-стрит. Модести подумала, что понимает, почему коллеги Пеннифезера считали его безумцем, хотя, конечно, они были не совсем правы. И еще она подумала, что неизвестно, сумели бы они добиться в Калимбе тех результатов, что получил Джайлз Пеннифезер.

Только поздно вечером Пеннифезер вернулся в свой маленький сборный домик, который стоял в пятидесяти ярдах от больницы. Деревня раскинулась на одном берегу реки, и это был самый крупный населенный пункт в радиусе десяти миль. Население ее составляло три тысячи человек. Хижины жителей лепились у самой реки, а школа, церковь, дом Мбарака и жилище доктора Пеннифезера находились чуть выше, у западного края той равнины, на которой Модести посадила своего «команча».

Она приготовила холодный ужин для Пеннифезера. Когда он наконец явился, она сидела и курила. Он сообщил, что с Ииной порядок, повалил стул, поднял его, а потом спросил, вернулись ли Джон и Ангел из поездки в одну из близлежащих деревень.

— Пока нет. Они вам нужны?

— Нет, я просто так… Вы находитесь в моем доме, Модести, а сейчас поздно, темно…

— Ясно. О моей репутации, Джайлз, можете не беспокоиться, — перебила его Модести.

— Извините, — смущенно заморгал он. — Я не о том… Просто мне не хотелось ставить в неловкое положение супругов Мбарака. Джон и Ангел — очаровательные люди. Хотя не отличаются широтой взглядов. Но они очень религиозны…

— Как и подобает миссионерам. Не беспокойтесь. Как только я услышу шум мотора, я вернусь к ним в дом, но вряд ли они подозревают вас в желании совратить меня. — Она взяла было кофейник с плитки, на мгновение замерла и, с любопытством поглядев на доктора, спросила: — Это ведь не входит в ваши намерения, Джайлз?

Он провел рукой по своим взъерошенным волосам и улыбнулся.

— Вроде бы нет. — И смущенно добавил. — Как-то некогда было даже об этом задуматься. А к тому же у меня небогатый опыт в смысле умения навязать молодым красавицам свою злую волю. Слишком много времени ушло на подготовку к экзаменам.

— Просто время от времени надо было откладывать учебники в сторону — девушки нашли бы вас весьма симпатичным.

— Такое бывало, — отозвался он и без тени тщеславия. — Мне случалось иметь дело с очень милыми особами. Только вот они были не из тех, кто любит ложиться в постель. У них возникали то те, то эти проблемы, и им очень хотелось, чтобы рядом кто-то оказался и внимательно выслушал их и подержал бы за руку. Потом, когда я получил диплом и занятия оказались позади, ситуация с женщинами не очень изменилась.

— Правда? Вам следовало бы проявлять больше настойчивости, Джайлз.

— Правда? Даже не знаю… Я никогда не умел разыгрывать женский гамбит, где главной уловкой была неприступность. Похоже, я тем самым кое-что упустил, потому как начинал общаться с девушками, только если мне казалось, что я им интересен.

— Наверное, вы действительно кое-что упустили, — сказала Модести, поворачиваясь от плитки. — Но я, пожалуй, ошиблась, когда сказала, что вам следовало проявлять больше настойчивости. Хищные самцы теперь идут по десятке пенни за десяток. В вашем простодушии есть свой особый шарм. — Она налила ему кофе и добавила. — И пожалуй, есть смысл оставаться самим собой, Джайлз. Возможно, вы не заведете таким способом слишком много подруг, зато те, с кем вы все же познакомитесь, доставят вам куда больше радости.

Она подавила желание по-матерински взъерошить ему волосы, проходя мимо его стула. Ей показалось, что она и так уже слишком опекает его, едва ли не покровительствует. Между тем Джайлз Пеннифезер не нуждался в покровительственном отношении. Это был открытый, жизнерадостный человек, который за последние десять дней сделал в ее присутствии столько полезного людям, сколько она сама не сделала за всю свою жизнь.

— Вот ваш кофе, — сказала она. — Пейте и ложитесь спать. Вы и так страшно устали. А я и Ангел подежурим в больнице.

— Устал? Нет, Модести, я вовсе не устал.

Она встала, взяла с умывальника его зеркальце для бритья и сунула ему под нос.

— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь. Вы совсем осунулись. Эти две недели вы работали на износ.

Он посмотрел на свое отражение, увидел лицо со впалыми щеками и удивленно воскликнул: «О Господи!» Модести была буквально растрогана его реакцией — он действительно понятия не имел о том, как вымотался, потому что просто не думал о себе. Она с трудом удержалась от нового искушения: обнять его и положить его голову себе на плечо. Джайлз Пеннифезер был, пожалуй, наименее светским из всех мужчин, которых она когда-либо встречала. Неловкий, эксцентричный, порой раздражающий и всегда безнадежно честный. Во многих отношениях глупец, но она им просто восхищалась, а очень немногие мужчины в мире вызывали у нее такое чувство.

Как только он поел, то сразу же заснул, и Модести пришлось поднимать его, вести в спальню, поддерживая его обвисшее тело на несгибающихся ногах. Она уложила его на кровать, сняла туфли и прикрыла одеялом. После этого в домик явился гонец, который на ломаном английском передал старательно заученное сообщение, что чета Мбарака задержится в деревне, куда они поехали, до утра, и они там общаются с полицейскими. Гонец говорил на таком ломаном английском, что Модести поняла: расспрашивать его бесполезно, так как она все равно толком не поймет, что он хочет сказать, и постарается выдать желаемое за действительное.

Кроме того, Модести поняла, что теперь ей придется провести в больнице на дежурстве всю ночь, но это никак ее не огорчило. Она сможет немного вздремнуть, пока Мария Кафула будет следить за порядком. Мария отличалась медлительностью, но и надежностью, да и теперь, когда экстренная ситуация, вызванная случаем с автобусом, отошла в прошлое, напряжение пошло на убыль.

Оставив Марию дежурить, Модести прошла мимо дома супругов Мбарака туда, где стоял ее «команч». Сейчас в Англии было восемь вечера, и Вилли Гарвин должен слушать ее на двадцатиметровом диапазоне своего приемника-передатчика KB 2000А. Она забралась в кабину и включила свой собственный приемник-передатчик, установленный рядом с обычным самолетным. Он был настроен на частоту, которой они с Вилли обычно пользовались для переговоров. Вскоре она услышала его голос на фоне помех.

— …на связь по расписанию. Как слышите?

— G3QORM, — заговорила Модести в микрофон, — это 5Z4QPO. Сигнал слабый, но четкий. Как слышите?

— G3QORM, вызывает 5Z4QPO. Слышу ясно, четко. Какие новости. Принцесса?

— Ничего особенного. Вилли-солнышко. Месторасположение — клистирный ряд, но все входит в норму. — Модести не спросила, где сейчас находится Вилли. Если бы он ехал в машине, то сказал бы «СЗООКМ-мобильный». Скорее всего, он сейчас у себя на «Мельнице». Так называлась его пивная у Темзы в районе Мейденхена?

— Может, мне приехать помочь? — спросил Вилли. — Потому как сейчас я ничем особо не занят.

— Спасибо, Вилли, но я через недельку вернусь, так что не стоит беспокоиться.

— Значит, ты не едешь в Дурбан?

— Теперь уже нет. Я-то думала провести там дней десять с Джоном Даллом, но ему сейчас пора возвращаться в Штаты. Ты послал ему телеграмму насчет того, что я задержалась?

— Я ему позвонил. Он передает привет и просит быть поосторожней.

— Очень на него похоже. Осторожность мне надо проявлять, когда у Джайлза в руках скальпель. Он запросто может уронить мне его на ногу.

— Оставляет за собой руины?

— Да, но больные выздоравливают. По крайней мере, большинство. Это как раз самое удивительное. Он как-то ловко уговаривает их выздороветь. Фантастика какая-то! Дело не в том, что он говорит, но в том, как он с ними общается.

— Звучит впечатляюще.

— Но все как раз очень просто и бесхитростно. От этой простоты кажется иногда, что мне тысяча лет. Я как-то размягчаюсь, потому что потихоньку чувствую себя его матушкой. Ну, не совсем матушкой…

Тут Модести запнулась, потому что Вилли хмыкнул, потом сказал:

— Я когда-то был знаком с одной девицей, так она сильно смахивала на этого твоего доктора. Хотела всегда как лучше, только запросто могла наломать дров. Прямо как щенок сенбернара. Я чувствовал себя отцом. Ну не совсем отцом. Короче, спать с ней было одно удовольствие. Освежало, как сауна.

Модести усмехнулась:

— Вряд ли у нас с Джайлзом дойдет до этого. У нас слишком много дел, но думаю, что это тоже освежает, как сауна. Ладно, Вилли, что новенького дома?

Минут десять они болтали о том о сем, потом сеанс связи закончился. Модести вернулась к себе, приняла душ, потом направилась в больницу. Разговор с Вилли Гарвином поднял ей настроение. Вилли был всегда рядом, всегда такой же — верный, преданный, согласный занимать то несколько загадочное в глазах посторонних место в ее жизни. Очень немногие могли понять, что это было сверхпривилегированное место.

В семь утра Модести разбудила Джайлза, накормила его завтраком, а потом пошла в дом Мбарака, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Она уже стала раздеваться, когда в окне увидела приближающийся «лендровер», а за ним грузовик. Во второй машине был водитель и двое полицейских в форме. Модести вспомнила, что вчерашний курьер упоминал полицейских. Обе машины остановились возле домика Пеннифезера. Модести вздохнула, застегнула брюки, надела рубашку и вышла из дома.

У домика доктора шла какая-то оживленная дискуссия. Ангел и Джон выглядели смущенно и грустно. Джайлз, отчаянно жестикулируя, выражал несогласие с полицейскими. Когда он сделал очередное неловкое движение и выбил из руки одного из блюстителей порядка мухобойку, Модести испытала приступ тревоги. Она-то знала, что в недавно получившей независимость Танзании представители власти весьма ревниво оберегают свое достоинство.

Сержант, похоже, насмотрелся военных фильмов. Заложив руки за спину, развернув плечи и выпрямившись, он пролаял доктору Пеннифезеру:

— По приказу министерства разрешение на работу аннулировано. И нечего спорить. На ваше место направлен африканский доктор. Он прибудет завтра.

Пеннифезер почесал затылок, поморгал и сказал:

— По крайней мере, разрешите мне хоть дождаться его. Я должен ввести его в курс дел. Я тут не особенно занимался писаниной, и мне нужно обсудить с ним больных…

— Это совершенно ни к чему. Он знает свое дело, — сержант сердито хлопнул мухобойкой по ладони. — Вы уезжаете сегодня и все. Это правительственная политика. Там, где это возможно, иностранцев заменяют местными кадрами.

Растерянность Пеннифезера постепенно сменилась неудовольствием.

— Если политика правительства состоит в том, что я должен оставить на произвол судьбы тяжелобольных, то тогда вашему правительству надо дать коленом под зад… Ой, прошу прощения, Ангел.

Сержант был готов испепелить взором надоедливого докторишку, но тут решил вмешаться Джон Мбарака.

— Извините, Джайлз, — обратился он к Пеннифезеру. — Мы уже спорили с ними и пытались убедить. Если мы станем настаивать, то они закроют здесь все — миссию, церковь, школу… Пожалуйста, не беспокойтесь насчет больных. Я и Ангел присмотрим за ними день-другой, пока не прибудет новый доктор.

Пеннифезер стоял со смущенным видом, и его длинные руки смешно болтались по бокам. Затем он пожал плечами и, добродушно ухмыльнувшись, сказал:

— Господи, опять я остался без работы!

Сержант повернулся к Модести, смерил ее взглядом, потом спросил, но не ее, а Джона:

— Это та самая женщина, мистер Мбарака?

— Да, она нам очень помогла.

Мухобойка сержанта хлопнула по его сапогу.

— У вас нет визы? — произнес он скорее утвердительным, нежели вопросительным тоном.

— Боюсь, что нет. Я не собиралась посещать вашу страну. Я совершила вынужденную посадку. Мистер Мбарака сообщил властям об этом.

— Конечно, сообщил. Ваш самолет в порядке?

— Теперь, да.

— В таком случае вы должны улететь сегодня же. Никто не имеет права находиться в нашей стране без визы. Это серьезное нарушение. Очень серьезное. — Рука с мухобойкой указала на дорогу. — Завтра я снова приеду, мистер Мбарака, и если все останется по-прежнему, вы будете отвечать.

Он двинулся к машине, а констебль за ним. Когда взревел мотор и машина уехала, поднимая за собой тучи пыли, Пеннифезер задумчиво произнес:

— Самый настоящий псих. Терпеть не могу психов, которые еще много о себе понимают. Ну, ладно, пойду напишу бумагу для нового доктора. — Он двинулся было к дому, потом вдруг резко остановился, пораженный новой мыслью. — Слушайте, Джон, ему хорошо распоряжаться, но как я сегодня уеду? У меня сейчас нет при себе ни гроша, надо ехать в банк, где у меня всего-то жалованье за два месяца работы. А как насчет билета домой? АМС собирается его оплачивать?

Джон Мбарака почесал густые, напоминавшие войлочную шапку волосы.

— Конечно, оплатит, Джайлз, но на это уйдет какое-то время.

— Можете лететь со мной, — предложила Модести. — Я все равно возвращаюсь в Англию.

— Правда? — просиял Пеннифезер. — Как это мило с вашей стороны, Модести.

— Буду рада составить компанию, — отозвалась та. — А теперь давайте сделаем так: вы будете диктовать ваши заметки, а я писать.

К середине дня все, что надо, было сделано. Модести упаковала вещи и пошла попрощаться со своими хозяевами, которые находились на маленьком кладбище, ухаживали за полудюжиной недавно появившихся могил.

— Джайлз — достойный человек, — говорила Ангел, печально глядя на деревянные кресты. — Трое погибло сразу же, а троих никак нельзя было спасти, хотя он очень старался. Вряд ли кто-то на его месте сделал бы больше.

На шестом кресте была надпись: «Неизвестный иностранец. Покойся с миром».

— Неизвестный? — спросила Модести, показывая на этот крест. — А он как оказался в автобусе?

Джон вытер руки.

— Автобусная катастрофа тут ни при чем. Мы нашли его на дороге, без сознания. Белый человек… Появился из зарослей, с запада.

— Истощение? — коротко осведомилась Модести.

Джон покачал головой.

— Нет, на нем живого места не было. Его сильно пытали.

— Пытали? — удивилась Модести. — Это какая-то местная секта? Поклонники человека-леопарда?

— В наших краях, к счастью, ничего такого нет. Правда, мы не знаем, откуда он появился. Но доктор Пеннифезер сказал, что это все специально нанесенные увечья. И это не было похоже на какую-то нашу секту. — Он помолчал, потом добавил. — Тут работали специалисты.

Модеста с удивлением посмотрела на могилу. Как странно… Но, с другой стороны, в Африке постоянно происходят самые неожиданные, самые невероятные вещи. Так что, скорее всего, эта смерть так и останется загадкой, и никто не узнает, кем был этот самый неизвестный иностранец.

Распрощавшись с супругами Мбарака, Модести отнесла свою сумку в самолет, потом пошла узнать, как дела у Джайлза. Она надеялась, что перевеса не будет. У него был один старинный чемодан и медицинская сумка. Модести улыбнулась, ибо это была самая большая медицинская сумка в мире. Только Джайлз мог поднять этот объемистый кожаный саквояж, набитый многочисленными инструментами, которые он достал неизвестно где, а также разными лекарствами и пилюлями. Некоторые из этих лекарств уже давно вышли из употребления в Англии, но Пеннифезер был не из тех, кто теряет веру в то или иное средство только потому, что к нему охладели эксперты.

К удивлению Модести, у домика Джайлза она увидела автомобиль, большой «шевроле», покрытый толстым слоем пыли. Впрочем, это был нормальный, хороший автомобиль, не имевший ничего общего с местными драндулетами-развалюхами. Модести поначалу подумала, что прибыл новый доктор, а машину ему дало его начальство, но затем она отбросила идею как нелепую. Когда до входа в домик оставалось шагов десять, Модеста вдруг услышала короткий крик, словно от резкой боли, затем холодный голос произнес на хорошем английском:

— Все, что он вам сказал, доктор. Это нам крайне важно знать. Постарайтесь вспомнить.

Модеста не замедлила и не ускорила шаг, но в доли секунды в той части ее мозга, что ведала искусством единоборств, словно заработал компьютер, оценивая факты и гипотезы.

Сколько там человек, кроме Джайлза? Трудно сказать, но явно не один. Можно попытаться заглянуть в окошко, но если ее увидят, ее позиция, а следовательно, шансы помочь Джайлзу, ухудшится. Кроме того, на разведку уйдет много времени, что непозволительная роскошь, коль скоро ему причиняют боль. Значит, придется воспользоваться дверью. Не лучший вариант, особенно если кто-то следит за входом. Придется сделать вид, что все это застало ее врасплох. Быстро оценить ситуацию и действовать по обстоятельствам. Сейчас при Модести не было никакого оружия, даже конго, небольшого деревянного предмета, которым она любила пользоваться при контактных единоборствах.

Оказавшись в трех шагах от двери, она крикнула:

— Джайлз, вы готовы? Хотелось бы пролететь несколько сотен миль, пока светло.

Затем она оказалась в дверном проеме, испустила вздох и округлила глаза, словно напуганная увиденным. Джайлз осел у стены. Он был какой-то посеревший и держался руками за живот. Двое мужчин, один рядом с Джайлзом. Как ни в чем не бывало поглаживает его подбородок кастетом на правой руке. Коренастый, мускулистый, с бычьей шеей и круглым лицом, волосы черные, коротко стриженые. Очень силен. Похоже, к тому же с быстрой реакцией. Такие встречаются нечасто и крайне опасны. В левой, опущенной руке ствол. «Кольт-питон», отметила Модести, с укороченным стволом, передняя часть спусковой скобы отпилена. Оружие профессионала, которому необходимо быстро извлекать пушку и быстро стрелять. На нем был легкий пиджак, под которым, скорее всего, имелась кобура.

Второй был выше, в черной рубашке с короткими рукавами. Легкие брюки в обтяжку, цвета ржавчины. Волосы серебристые, тщательно ухоженные. Лицо тоже холеное, выражение чуть надменное, взгляд непроницаемый. Лицо молодое. Интересно, что тут говорит правду — молодое лицо или седина? Она посмотрела на руки и шею. Да, ему лет тридцать — тридцать пять. Руки и шея не умеют скрывать информацию. Возможно, он не так опасен, как коренастый, но Модести не стала бы особенно на это рассчитывать. У него не было оружия. Она заметила бы кобуру под рубашкой, да и на поясе у него ничего не висело. Но у него имелся косой карман на брюках, откуда торчало что-то длинное и круглое. Рукоятка ореховая. Кнопочный нож!

На все это у Модести ушла ровно одна секунда. Ее появление не вызвало переполоха у пришельцев. Они равнодушно глянули на нее, и высокий с серебристыми волосами обронил:

— Присмотри за ней, Джако.

Тот прыгнул в ее сторону, словно отскочивший от пола мяч. Модести ойкнула и юркнула в дверной проем. Она стала отходить по стене дома, и когда завернула за угол, коренастый оказался в четырех шагах от нее. За углом Модести резко затормозила, развернулась и пробежала на месте три шага. Когда появился Джако, она встретила его ударом колена в пах. Правая рука Модести была готова отбросить в сторону руку Джако с пушкой, но этого не потребовалось, потому что он и так не собирался целиться и махал ей, сохраняя равновесие. Левая же рука Модести, получив ускорение от толчка, который начали пальцы ног, а затем подхватили бедро, туловище и плечо, стремительно взметнулась и ударила коренастого, угодив ему в подбородок основанием ладони.

После этого Модести пошатываясь отскочила назад, но она была к этому готова. Коренастый же, согнувшись от удара в пах и в то же время откинув назад голову, оседал на землю. По подбородку бежала струйка крови от прокушенного языка. Когда Джако застыл на земле, Модести нарочно ударилась спиной о доски стены, зашаркала подошвами и испустила вопль, а потом внезапно осеклась.

Одновременно она провожала глазами «кольт», который, чего она и опасалась, выскочил из разжавшихся пальцев коренастого, покатился по земле и с издевательской точностью провалился в дырку в трубе, которая ранее служила как канализационная, а потом засорилась. «Кольт» скрылся из виду и звякнул. Джако загнал мяч в лунку! Большой успех, особенно если учесть обстоятельства.

Модести мысленно развела руками и ринулась к входу в домик, надеясь, что второй гость еще не успел вынуть нож. Когда она ворвалась в дом, нож оказался у него в руке. Щелчок — и выскочило лезвие. Модести резко затормозила и свернула чуть в сторону, прихватив жестяной подносик со стола. Она надеялась использовать его как щит, если ее оппонент попытается метнуть нож. Он чуть присел, сделал движение в ее сторону. Если ее поведение и удивило его, он слишком быстро пришел в себя. По крайней мере, на лице его сейчас не отражалось никаких особых эмоций. У него был взгляд человека, сосредоточенного, полного решимости выполнить задуманное. По тому, как он держал нож и двигался, Модести поняла, что перед ней не дилетант.

Нож был явно излюбленным оружием серебристого, и он отлично разбирался во всех тонкостях владения им. Инстинкт и рассудок подсказали Модести, что ее противник не собирается бросать нож — тот был плохо для этого приспособлен. Кроме того, она чувствовала, что это не его излюбленная тактика. Серебристый предпочитал не расставаться с ним.

Модести также понимала, что врасплох ей уже его не застать. Коль скоро она так быстро разделалась с Джако, он должен был сделать вывод: с ней шутки плохи.

Серебристый медленно двигался по кругу вправо, словно следуя за рукой с ножом, и Модести поворачивалась вместе с ним. Он сделал три финта и один легкий выпад, пытаясь угодить по руке с подносом, но он не проявил особого усердия. Когда выпад успеха не принес, он плавно отскочил назад, увертываясь от ноги Модести, пытавшейся угодить ему в живот. В то же мгновение нож просвистел в воздухе, и если бы Модести вовремя не убрала ногу, то у нее возникли бы проблемы.

Ее оппонент задумчиво собрал губы в трубочку и слегка кивнул, словно какие-то его предположения подтвердились, а затем продолжил свое осторожное кружение. На долю секунды Модести ослабила свое внимание к противнику, чтобы оценить ситуацию, Джако в отключке и еще пять минут проваляется без чувств. В этом она не сомневалась. Что ж, за это время ее поединок с серебристым закончится — кто бы из них ни взял верх. Когда в ход идут ножи или хотя бы один нож, все кончается за несколько секунд после первого контакта.

Краем глаза она зафиксировала какое-то шевеление. Джайлз Пеннифезер встал на четвереньки и медленно пополз к серебристому. Она услышала, как Джайлз просипел:

— Бегите, лапочка… Скорее…

Она продолжала кружение, и теперь доктор оказался сзади и справа.

— В сторону, Джайлз! — произнесла Модести. — Не путаться под ногами!

Она произнесла эти слова не громко, но с интонациями, которые осадили бы разъяренного быка. Однако на Пеннифезера эта команда не произвела никакого впечатления. Когда она снова увидела его, Джайлз продолжал свое движение. Модести не могла взять в толк, что он собирается сделать. Она понимала только, что, имея противником серебристого, не может отвлекаться.

Модести быстро шагнула вправо, затем последовал прыжок влево. Джайлз как раз пытался подняться на ноги. Ребро ее туфли угодило ему чуть ниже сердца, не очень сильно, но так, что он полетел навзничь, судорожно хватая ртом воздух. Голова его со стуком ударилась об пол, и он застыл, плохо соображая, что происходит.

Как и ожидала Модести, серебристый пошел в атаку. Модести увернулась, выставив поднос и парируя выпад ножа. В тот же момент она провела ногой как косой, намереваясь повалить оппонента, но он вовремя подпрыгнул и затем уже оказался на безопасном расстоянии.

Да, поединок затягивался. Модести отлично понимала, что сейчас ее самый страшный враг — нетерпение, и в то же время нельзя было ждать удобного момента до бесконечности. Зато у серебристого время как раз было надежным союзником. Он избрал тактику выискивания брешей в ее обороне до тех пор, пока ему не представится стопроцентная возможность вывести ее из игры — или пока не придет в себя Джако и не склонит чашу весов в их пользу. Модести успела также убедиться, что традиционные приемы успеха ей не принесут — он их знает все наперечет.

Значит, нужно подсунуть ему такой шанс, от которого он просто не сможет отказаться. Она отвела на все про все две минуты и решила изобразить подступающий страх. Поначалу ничего особенного, просто легкая нервозность, первые признаки суетливости. Чуть приоткрыть рот, участить дыхание… Он явно обратил внимание на эти перемены, и тогда Модести решила чуть сгустить краски. Взгляд-другой в сторону двери, нерешительность, первые признаки паники во взгляде. По мере того как ее движения делались более судорожными, серебристый, напротив, обретал все большую уверенность в себе, его пластика становилась все более легкой и грациозной.

Прошла минута. Модести решила, что создала то самое впечатление, к которому стремилась. Так, еще сгустить краски! Дважды она чуть не споткнулась и не пропустила его выпады. Но он все равно осторожничал, боялся раскрыться.

Снова зашевелился Джайлз. Модести слышала его сопение. Тут она испустила пронзительный вопль, швырнула подносом в серебристого и метнулась к двери. Этого он и ждал. Легко парировав запущенный в него снаряд левой рукой, он бросился вдогонку.

До двери было расстояние в два хороших шага. Но на втором Модести затормозила, сжалась в комок — подбородок у колен — и перекатилась на спину. Серебристый уже не мог остановиться и потому попытался перескочить через нее. Одна его нога врезалась в ее предплечья, которые она выставила, чтобы уберечь голову, потом он оказался над ней и полетел головой вперед, выставив перед собой руки. Затем ее обе ноги выпрямились, словно сжатые до упора пружины, и ударили его в живот.

Он уже автоматически отмахнулся ножом, но, конечно, без толку и вылетел в проем, описав в воздухе дугу и ударившись о твердую, как камень, землю шагах в пяти от входа. У него хватило профессиональной выучки отвести руку с ножом подальше, но контакт с землей вышиб из легких дыхание, а нож из руки. Он еще не успел оказаться на земле, а Модести уже неслась к нему. Три больших шага, и ее кулак с чуть выставленной костяшкой среднего пальца вонзился ему в шею у основания черепа. Он мгновенно обмяк и застыл, не подавая признаков жизни.

Модести вытерла рукавом пот со лба и несколько секунд стояла, переводя дыхание, позволяя нервам и мускулам успокоиться. Она быстро прокрутила еще раз в мозгу закончившийся поединок, пытаясь понять, не упустила ли она шанс одержать победу раньше, быстрее. Удостоверившись, что все было сделано верно и единственным разумным способом, она подняла нож и двинулась к домику.

Пока она отрезала кусок веревки от мотка, который Пеннифезер приготовил, чтобы перевязать свой видавший виды чемодан, врач кое-как поднялся на ноги и, с удивлением уставясь на нее, пробормотал:

— Вы… вы же ударили меня! Вы это понимаете?

— Понимаю, понимаю… Погодите, Джайлз.

Она снова вышла наружу. Джако по-прежнему находился в отключке. Она связала ему руки за спиной, потом проделала то же самое с его седовласым партнером, потом потащила волоком обмякшее тело Джако к машине. Тут появился Пеннифезер, который окончательно пришел в себя.

— Помогите забросить их в машину, — сказала ему Модести.

Он растерянно заморгал:

— Но разве им не требуется медицинская помощь?

Модести выпрямилась, посмотрела на него в упор и сказала:

— Может, и требуется, только они ее не получат. А теперь хватит болтать, Джайлз, и помогите мне.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом передумал и послушался. Когда и коренастый, и серебристый оказались на заднем сиденье, Модести села за руль «шевроле» и завела мотор. Пеннифезер спросил:

— Вы их знаете? Вы понимаете, зачем они сюда явились?

— Я как раз собиралась спросить об этом вас, но всему свое время. Я вернусь через час. И не говорите ничего Джону.

С этими словами она уехала в сторону границы с Руандой.

Вдруг она почувствовала под собой что-то теплое и липкое. Она провела рукой у себя под ягодицей и обнаружила кровь. Похоже, последний отчаянный взмах руки с ножом серебристого, когда он столкнулся с Модести, достиг цели, хотя тогда она ничего не почувствовала. Она подложила под себя коврик с пола и прибавила скорости — насколько это позволяла неровная ухабистая дорога.

Прошло пять минут, и Джако пришел в себя. Она увидела его лицо в зеркальце и предупредила:

— Без глупостей, иначе будет плохо.

Тот промолчал, но остался полулежать бесформенной массой. В его глазах смешались боль, удивление и ненависть. Когда очнулся серебристый, она выдала ему такой же текст. Оба ни секунды не сомневались, что она заставит их горько пожалеть, если они только попробуют оказать сопротивление.

Минут двадцать спустя она остановила машину в лесистом участке саванны и велела пассажирам выбираться. На лице серебристого красовалась внушительная ссадина.

Модести коротко сказала:

— Мне некогда задавать вам вопросы. Да и неохота. Но чтобы я вас больше не видела.

Когда она развернула машину, серебристый заговорил. В его голосе и взгляде грифельно-темных глаз не было никаких эмоции, но эта ровная пустота производила куда более сильное впечатление, чем еле сдерживаемая ненависть его партнера. Он сказал:

— Если принимать во внимание все факты, то, похоже, мы познакомились с Модести Блейз.

Модести молча бросила к его ногам открытый кнопочный нож и укатила. В зеркале ей было видно, как несколько мгновений ее недавние пассажиры смотрели вслед машине, затем серебристый неловко присел, чтобы поднять нож.

Когда до Калимбы оставалось около мили, Модести остановила «шевроле» на дороге над оврагом, в который в свое время свалился автобус. Когда она вышла, то отпустила ручной тормоз, и машина тихо поехала по склону, пока не оказалась в той же яме, рядом с автобусом. Затем Модести двинулась в Калимбу, прижимая руку к порезу на ягодице.

Когда она подошла к больнице, из нее вышел Пеннифезер, на груди которого болтался стетоскоп.

— Вот и вы! — строгим голосом провозгласил он. — Разве можно было уехать одной с двумя бандитами?! Это же просто неразумно!

— Они были не в состоянии причинить мне новые хлопоты, — улыбнулась Модести.

— Возможно, но нам следовало бы вызвать полицию…

— На это ушел бы не один день. Возникли бы лишние сложности, а нам они сейчас совершенно ни к чему.

Она направилась к его домику, а Пеннифезер последовал за ней.

— Не могу сказать, что я пришел в восторг от того полицейского. Слишком упоен своей властью. Но что вы сделали с той парочкой?

Она рассказала ему, и он захохотал:

— Недурно. Теперь, откуда бы они ни приехали, им предстоит долго добираться до дома. Но так им и надо!

— Что они хотели от вас?

— От меня? А, они совсем рехнулись. Их интересовал тот тип, которого подобрали на дороге Джон и Ангел. Которого кто-то страшно пытал. Разве я вам о нем не рассказывал?

— Нет, я только сегодня узнала о нем от Джона. Но продолжайте.

— Ну вот… Когда я сообщил им, что бедняга прожил только сутки, они осведомились о том, что он успел сообщить. Но он ничего мне не сообщал. Он либо был без сознания, либо бредил. Вот так… Но эти ребята просто идиоты, я никак не мог вдолбить им все это. Потом смуглый, коренастый стал лупить меня по животу кастетом, причем очень старался… На такое способен только закоренелый негодяй. — Вдруг он замолчал и удивленно округлил глаза. — Послушайте, Модести. А не они ли часом пытали того беднягу?

— Неужели вы сами не знаете ответа на этот вопрос, Джайлз?

Пеннифезер почесал затылок и медленно проговорил:

— Негодяи… Какие негодяи!.. Если бы я тогда это понял, то сообщил бы им, кто они такие… Но послушайте, лапочка, почему вы держитесь за ваши мягкие части?

— Потому что там порез. Вряд ли что-то серьезное, но хорошо бы вы взглянули. А то мне самой трудно добраться.

— Сейчас, сейчас. Раздевайтесь.

Модести сняла брюки, обнаружила сзади разрез в один дюйм и положила их отмокать в таз с холодной водой, а сама сняла трусики и улеглась грудью на стол. Джайлз взял вату, смыл кровь, потом сказал:

— Все еще кровоточит. Короткий, но довольно глубокий порез. Похоже, тот мерзавец угодил острием ножа. Пожалуй, имеет смысл наложить пару швов.

Модести обернулась через плечо и сказала:

— Спасибо, Джайлз, но мне не хотелось бы подставлять свой зад в качестве материала для вашего упражнения в вышивании.

— Вот как? — ухмыльнулся Джайлз. — Но, по-моему, вы просто оскорбляете меня, мадам.

— Может быть. В таком случае прошу принять извинения. Но обойдемся без швов. Промойте, продезинфицируйте рану и заклейте пластырем. И положите побольше марли. Мне придется много сидеть в ближайшие дни.

— Если я чего не люблю, так когда пациенты учат меня, что делать. Что вы понимаете в ранах?

— Кое-что понимаю. Короче, Джайлз, сделайте, как я прошу, а потом уже обливайте меня презрением, ладно?

Час спустя «команч» взмыл в воздух, сделал круг над деревней, а Модести и Пеннифезер помахали маленьким фигуркам местных жителей, пока самолет набирал высоту.

Пеннифезер сказал:

— До меня вдруг дошло, что на путешествие у нас уйдет несколько дней и нам придется сделать ряд остановок, а у меня практически не осталось наличности. Буквально пара фунтов.

И он привстал с места, судорожно обшаривая карманы. Отправляясь в путешествие, он напялил на себя толстый, не по фигуре костюм, а также длинный, чуть не до пят плащ.

— Насчет денег можете не беспокоиться, — сказала Модести. — У меня хватит на нас обоих.

— Мило с вашей стороны, лапочка, но Бог знает, когда я сумею вернуть долг… Уйдут месяцы, пока я получу то, что мне должна эта страна. Тут всем теперь стали заправлять местные — очень сомнительные типы.

— Не беспокойтесь, даже если не сможете со мной вовремя расплатиться. Я на вас в суд подавать не стану.

Пеннифезер посмотрел на Модести, оглядел кабину, покачал головой:

— Странно… Я как-то раньше об этом не задумывался, но вы, наверное, очень богаты, раз у вас есть свой самолет…

— Самолет я взяла напрокат, но я действительно богата. Я полагаю, вы вообще как-то обо мне не думали.

— Пожалуй, — он посмотрел на нее с легким удивлением. — Вы правы. Вы свалились на нас прямо с неба, нам была необходима помощь, вы стали помогать. Боюсь, я воспринял вас как нечто само собой разумеющееся.

— Похоже, так. Но у вас тогда были серьезные заботы, так что пусть это вас не тревожит.

— Хорошо. И огромное спасибо за все, что вы сделали. Не могу понять, чего хотели те двое мерзавцев. Что, по их мнению, тот бедняга должен был мне сообщить?

— Лучше и не пытайтесь понять, доктор Пеннифезер.

— Пожалуй. Как вы полагаете, мы должны что-то сделать в этой связи?

— Например?

— Ну, сообщить куда-нибудь…

— Можно, только если вы знаете, к кому обращаться, кто отнесется к этому с интересом.

Пеннифезер немного подумал, потом сообщил:

— Боюсь, я не знаю, кого бы это могло заинтересовать.

— В таком случае лучше это забыть. Маловероятно, что эти двое еще раз встретятся на вашем пути, но если такое и случится, бегите без оглядки. Это не ваша пьеса, доктор.

— Кстати, чуть не забыл. — Пеннифезер выпрямился в кресле и строго посмотрел на Модести. — Очень неразумно с вашей стороны было ввязываться в эту заварушку. Все могло бы кончиться куда печальнее, чем порезанная ягодица. Не женское это дело…

— Ничего, я справилась.

Пеннифезер прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания, потом широко открыл их:

— Да уж, вы правы. Я все это плохо помню, потому что вы заехали мне так, что я чуть было концы не отдал. Не помню уж, что там стало с коренастым, но я как раз очухался, когда тот с серебристыми волосами полетел вверх тормашками. — Он резко захохотал, потом нахмурился. — Послушайте, но это так нетипично для женщины… Главное, этот серебристый, похоже, понимал, с кем имеет дело.

— Они оба это понимали, Джайлз, поэтому вам придется смириться с тем, что я нетипичная девушка.

— Начинаю понимать. — Он посмотрел на нее с явным любопытством. — Очень нетипичная и очень богатая. Вы замужем?

— Нет.

— Помолвлены?

— Нет. И я не лесбиянка. Мои гормоны в порядке.

Он издал еще один характерный для себя смешок — легкое хихиканье.

— Я в этом и не сомневаюсь. Но как же, лапочка, вы разбогатели?

Она перевела взгляд с лобового стекла, за которым виднелся зелено-коричневый ковер земли, на своего собеседника, но желание заморозить его, осадить, поставить на место быстро сошло на нет. В его вопросе было нечто от простодушного любопытства ребенка. Модести снова устремила взгляд вперед, сама удивляясь, почему готова сообщить ему чистую правду. — Я разбогатела нечестным путем, Джайлз. Я руководила довольно крупной международной преступной организацией. А потом отошла от дел.

— Отошли от дел? Но вы даже моложе меня.

— Просто я очень рано начала. Раньше, чем может показаться.

— И руководили преступной организацией? Это как-то не укладывается у меня в голове.

— Надеюсь, вы не шокированы?

— Я? Нет, что вы. Меня не может шокировать ничего из того, что вы делали.

— Правда? Но преступники порой бывают малоприятными типами. Как, например, те двое.

— Эти не в счет, — сказал он уверенно. — Мерзавцы! Я сразу это понял, как только взглянул на их физиономии. Потому-то я заартачился, когда они начали задавать свои дурацкие вопросы. Но вы просто прелесть. Поэтому я уверен, что вы не могли натворить ничего ужасного. Пеннифезер никогда не ошибается, — он усмехнулся и добавил: — Хотя, конечно, мое мнение вам безразлично.

Она посмотрела на него и тихо произнесла:

— Напротив, Джайлз, я очень его ценю.

— Ну тогда расскажите…

— О чем?

— О вашей карьере в уголовном мире. Это, наверное, очень увлекательно.

— Скорее, наоборот, Джайлз. Это длинная и временами унылая история.

— Но нам предстоит долгая дорога. Вы сами сказали: тут двадцать шесть часов лета. Ну, давайте, лапочка, рассказывайте.

Модести посмотрела на компас. Ей не хотелось говорить о себе, она не получала от этого удовольствия. Но не без удивления она вдруг поняла, что на сей раз нарушит обыкновение, иначе этот неуклюжий, бестактный экстраверт, который сидит рядом, будет расстроен. А ей почему-то очень не хотелось бы его расстроить. Чудеса да и только…

— Ладно, Джайлз, — сказала она, — я вам расскажу о себе. Но за это и вы окажите мне любезность, пожалуйста, перестаньте называть меня лапочкой.

Глава 2

Метрдотель «Легенды» стоял у входа на кухню и не спеша оглядывал зал. Поскольку ресторан имел форму буквы L, а служебный вход находился у ее основания, он видел все.

Его звали Рауль, он получал солидное жалованье и совершенно заслуженно. «Легенда» была дорогим рестораном, тут очень хорошо кормили, а кроме того, проявляли разборчивость в отношении тех, кого хотели бы у себя видеть. В отличие от большинства ресторанов Сохо, столики тут стояли на достаточно большом расстоянии друг от друга, а кресла были сконструированы так, чтобы гурманы могли почувствовать уют и получить возможность насладиться трапезой, не испытывая никаких раздражающих моментов извне, даже если они проводили за столом по три часа. Интерьер также создавал атмосферу безмятежного спокойствия.

Если вы начинали регулярно посещать «Легенду», то Рауль уже с третьего раза запоминал, как вас зовут. Вот и сегодня он знал имена половины обедавших, а кроме того, пытался вычислить потенциальных завсегдатаев из представителей второй половины. Одних он окружал особым уважением, другим, напротив, старался неназойливо дать от ворот поворот. Ему вовсе не хотелось, чтобы «Легенда» превратилась в модное местечко, где собираются знаменитости из мира кино, моды и дизайна. Это очень капризная публика, и ты можешь в один прекрасный день проснуться и обнаружить, что все они перекочевали куда-то еще. Нет, Рауля интересовали культурные, разбирающиеся в гастрономии люди. И разумеется, люди с деньгами.

Он обвел взглядом постоянных клиентов и остановил его на столике в углу, где обедало четверо. Мисс Блейз снова посетила «Легенду», а с ней ее верный друг Вилли Гарвин. Рауль был рад видеть их обоих. Это была загадочная парочка. Акцент кокни мистера Гарвина мог сбить с толку. При этом акценте у него были прекрасные манеры, а также чувство стиля, хотя он особенно и не пытался его демонстрировать. Иногда мисс Блейз обедала здесь с другими мужчинами, порой к ним присоединялся и мистер Гарвин. Но проходил месяц-другой, и новый партнер куда-то пропадал, а мистер Гарвин снова появлялся вдвоем с мисс Блейз.

Да, мистер Гарвин не являлся ее воздыхателем, в отличие от многих других джентльменов, которых видел с ней Рауль. Это было довольно странно, но именно так обстояли дела. Рауль прекрасно понимал, в каких отношениях состоят дама и кавалер, оказавшиеся за одним столиком, и он уже давно пришел к выводу, что отношения между мисс Блейз и мистером Гарвином не укладываются в привычные рамки.

Рауль перевел взгляд на молодого человека за их столом. Судя по обрывкам разговора, он был доктором. Откровенно говоря, он был не из числа тех, кого Рауль хотел бы видеть в своем ресторане. Дешевый костюм сидел на нем плохо, голос у него был не то чтобы громкий, но какой-то пронзительный. И еще он отличался редкой неуклюжестью. Он уже успел уронить нож и опрокинуть бокал с вином. Странный компаньон для мисс Блейз… Вроде бы их отношения были лишены интимности, но инстинкт нашептывал Раулю, что тут легко ошибиться. Возможно, он нравился мисс Блейз своей естественностью. Этот врач ничего не соображал в еде и винах, но с энтузиазмом принимал советы Рауля, когда делал заказ. Да, скорее всего, он понравился ей как человек без притворства и лицемерия. Такие люди и впрямь нынче редкость…

Четвертый член компании вообще не производил никакого впечатления. Даже Рауль не мог припомнить, видел он когда-нибудь его раньше или нет. Это был совершенно незапоминающийся субъект. Средних лет, худощавый, на лице любезное, почти заискивающее выражение. Маленький, довольно нервный человечек… Господи, как же его зовут?.. Ах да, кажется, мисс Блейз называла его Фрейзером… Рауль выбросил его из головы как объект, не имеющий в его глазах никакой ценности.

Если бы Джек Фрейзер мог прочитать мысли Рауля, он испытал бы удовлетворение. Не то чтобы его особенно заботило мнение метрдотеля о своей персоне, просто лишний раз укрепило бы его в убеждении, что маска, которую он привык носить годами, по-прежнему производит нужное впечатление. Собственно, Фрейзер уже дважды обедал тут со своим шефом, сэром Джеральдом Таррантом, который возглавлял один небольшой и не стремившийся к рекламе отдел в министерстве иностранных дел. Отдел, в задачу которого входили тайные, порой весьма мрачные операции, являвшиеся частью сложного противостояния разведок и спецслужб.

В течение многих лет Фрейзер находился на оперативной работе в самых разных точках планеты и лишь потом оказался помощником Тарранта. Все те годы маска услужливости и смирения, которую он надевал при исполнении своих обязанностей, служила ему верой и правдой. За ней скрывался жесткий, не ведающий сомнений человек, который много раз рисковал, совершал действия, связанные с печальной необходимостью, и ни разу не проявил колебаний или душевных терзаний.

Рауль при всем своем опыте так и не смог разглядеть того, что скрывалось за сооруженным Фрейзером фасадом. Он лишь бегло оглядел этого посетителя и тут же потерял к нему интерес. После этого Рауль взял под наблюдение столики в другой части зала. Да, немало завсегдатаев со своими друзьями, но есть и новые лица… Ничего такого, что требовало бы особого внимания. Если не считать троих, уже заканчивавших еду и подходивших к стадии бренди и сигары.

Один из них представлял собой весьма благодатный материал в качестве завсегдатая, хотя и не он был сегодня главным за столом. Дорогой костюм, манеры и интонации, указывавшие на отличное воспитание. Удивляли его седые — серебристые — волосы. И это при молодом, загорелом лице. Второй, напротив, не отличался изысканными манерами. Коренастый, с грубым лицом. Пил вино большими глотками. Иностранец, хотя из какой страны, сразу не скажешь. Волосы коротко стриженые, черные. Лицо коричневое, хотя загар тут ни при чем. Толстая шея. Весь излучает какую-то агрессивность…

Столик заказывал третий, мистер Брунель. С ним вроде бы все было в порядке, не к чему придраться, и все же от присутствия Брунеля Раулю делалось несколько не по себе. Может, дело в его внешности? Мистер Брунель был почти что карликом. Четыре фута девять дюймов или что-то в этом роде. Лет пятидесяти с небольшим. Запоминающееся лицо. Густые черные волосы, зачесанные назад. Одежда дорогая и сидит на нем отлично. Хорошие манеры. Держится незаметно, но уверен в себе. С таким не поспоришь. Спокойное лицо, спокойные глаза с тяжелыми веками. И все же… В этом спокойствии было что-то нездоровое… Оно исходило не от душевного равновесия, но от какой-то внутренней пустоты. Да, именно в этом все дело. В могильном склепе тоже царит спокойствие, но стоит лишь заглянуть в него, и вы испытаете примерно те же чувства, что возникали при взгляде на мистера Брунеля.

Рауль одернул себя, заставил перестать фантазировать. Одно дело уметь оценивать клиентов — это необходимое занятие, но нельзя давать простор воображению. На его лице появилась приветливая вежливая улыбка, и он начал переходить от столика к столику.

— Все, как вы хотели, мисс Блейз?

— Да, Рауль, все превосходно. Огромное спасибо.

— Я очень рад. Вы долго отсутствовали. Побывали в солнечных краях?

— Да, я недавно вернулась из Танзании.

— Надеюсь, у вас была интересная поездка. Очень приятно снова видеть вас у нас.

— Спасибо, Рауль.

Рауль отвесил легкий поклон Вилли Гарвину, чуть ниже поклонился Модести и удалился.

Джайлз Пеннифезер удрученно посмотрел на груду костей на своей тарелке и сказал:

— По-моему, он не доволен тем, как я обошелся с палтусом по-дуврски.

— По крайней мере, бедняга палтус до этого уже успел скончаться, — постарался утешить его Вилли. — Я хочу сказать, было бы куда хуже, если бы ты так вот обошелся с кем-то из твоих пациентов.

Пеннифезер улыбнулся.

— Теперь, когда я вернулся в Англию, у меня нет больше возможности упражняться в хирургии. Одно дело африканская глушь, а другое — цивилизованная Англия. Тут мы говорим: «А! У вас чирей на шее. Вот вам направление, идите туда-то и туда-то, и там вам помогут». Жаль. Я бы не хотел терять полезные навыки. Чародею надо упражняться в своем магическом искусстве. — Он посмотрел на Модести и спросил: — А как твой зад, дорогая?

Модести вздохнула.

— Джайлз, ты не задавал этот вопрос мне уже неделю и вдруг спохватился. Нашел время и место! При всем честном народе.

— Виноват, но все-таки как он?

— Отлично, — сказала Модести и, обращаясь уже к Фрейзеру, пояснила: — Немножко порезалась в Африке.

Фрейзер пожал плечами.

— Чего еще можно ждать от этих танзанийцев? Только и норовят всадить тебе нож в спину или в зад, стоит только отвернуться.

— Нет, это сделали вообще-то не танзанийцы, — решил внести в вопрос полную ясность Пеннифезер.

— Мистер Фрейзер просто демонстрировал учтивое нежелание проявлять любопытство, Джайлз, — пояснила Модести.

— Я тебя понял. Не хочешь допускать общей дискуссии на тему своего зада? Ну, так о чем мы бишь говорили? — Его взор упал на останки палтуса, которые мгновение спустя вместе с тарелкой проворно убрал официант. — Ах да, насчет хирургии. Знаете ли вы, что, когда я был студентом, мне нужно было делать первое вскрытие. Чья-то рука…

— Правая или левая? — деловито осведомился Вилли.

— Это мне установить так и не удалось. Я взял скальпель и собирался уже было сделать разрез, как вдруг грохнулся в обморок. Очнулся на больничной койке весь в бинтах. Упал на скальпель и получил дыру в груди в три дюйма глубиной. — Он весело захохотал. — Помню, как старина Меридью заметил по этому поводу: «Еще на дюйм правее, Пеннифезер, и сотни твоих будущих пациентов были бы избавлены от ужасной участи стать жертвами твоих хирургических издевательств». Разумеется, он шутил. — Пеннифезер обернулся к Фрейзеру. — А вы, простите, чем занимаетесь?

— Я государственный служащий.

— Вот как? Интересная у вас работа?

— Просто захватывающая. Новая система сопоставления объемов импорта и экспорта выглядит просто потрясающей. — Фрейзер покивал головой, словно оказавшись под впечатлением только что сказанного.

— Рад это слышать. Из меня чиновник никудышный, но все-таки было бы здорово, если бы вы попробовали растолковать мне эту вашу новую систему.

Фрейзер перестал жевать и уставился в пространство. Его обычно находчивый ум оказался бессилен перед невинно-простодушной готовностью Пеннифезера принять его легенду за чистую монету. Он обратил внимание, что Модести и Вилли получают явное удовольствие от его замешательства.

— Это все довольно запутанная… — забормотал он, но тут Модести пришла ему на помощь, глянув на часы и сказав:

— Джайлз, а не пора ли тебе на дежурство?

— Неужели уже так поздно? Боже, мне и правда надо лететь! — Он быстро встал из-за стола. — Прошу прощения, но увы… Спасибо за кормежку. Пока, Вилли. Счастливо оставаться, мистер Фрейзер. Модести, милая, не надо меня ждать, я вернусь не раньше половины пятого, если, конечно, ничего не случится. Я шмыгну тихо, как мышка. — Он коснулся руки Модести, улыбнулся так, что все его лицо осветилось, потом повернулся и, неуклюже размахивая руками, удалился.

Трое оставшихся за столом внимательно следили за его отходом, испытав легкий приступ тревоги, когда рука его чуть было не смахнула большой клубничный десерт с тележки со сладостями. Затем все с облегчением вздохнули.

Вилли сказал, обращаясь к Фрейзеру:

— На днях ходил с ним на ленч к Долли, и он ухитрился зацепить запонкой прическу дамы. Махнул рукой и содрал с нее парик. Я скрылся в сортире и не вылезал оттуда минут десять.

— Трус, — заметила Модести, и Вилли закивал, соглашаясь с такой оценкой.

— Куда он умчался? — спросил Фрейзер.

— У него временная работа на месяц. Подменяет врачей на ночных дежурствах. Насчет месяца это я так… Трудно сказать, сколько он продержится. Но у него есть одно важное для врача качество. Его пациенты поправляются.

— Возможно, глядя на него, им становится жутко интересно, что он еще выкинет, и они не могут, не утолив любопытства, покинуть этот мир, — изрек Фрейзер.

— Скорее всего, — Модести помахала рукой официанту, давая понять, что пора подавать кофе.

— Наверное, с моей стороны бестактно задавать этот вопрос, но все же, что вы в нем нашли? — спросил Фрейзер.

— В высшей степени бестактно, но я вас прощаю, потому что сама задала себе однажды. Ответ: он милый человек.

Фрейзер фыркнул. Возможно, в силу своей профессии он не особенно жаловал простаков. Более того, он вообще не переносил их общества, если это позволяли обстоятельства. Он решил, что интерес Модести Блейз к Джайлзу Пеннифезеру может быть объяснен исключительно причудами женской натуры.

— Милый человек, — повторил он. — Не могли бы вы несколько раскрыть это утверждение?

— Могла бы, но не буду. Оставим его в покое, Джек, и вернемся к предмету нашего разговора. Как-никак мы принимаем вас здесь, не жалея средств, потому что хотим получить от вас кое-что.

— Что же именно?

— Информацию. Точнее, гипотезу. Что, по-вашему, мы могли бы подарить сэру Джеральду на день рождения, отчего он получил бы удовольствие?

Фрейзер вытаращил глаза в притворном испуге.

— Боже правый! Вы зря потратили на меня деньги. Я плохо разбираюсь в тонком вопросе, кому что дарить. Я даже не знал, что у сэра Джеральда скоро день рождения.

— На следующей неделе. Он к тому времени вернется из Штатов?

— Да, он прибывает в среду.

— Мы безуспешно ломали голову над тем, что ему понравится. Клюшки для гольфа, рыболовные снасти, картины, что-то антикварное… Но все это как-то банально, неинтересно. Поэтому мы решили привлечь вас. В конце концов он ваш шеф и вы должны знать его вкусы.

— Почему вам взбрело в голову покупать ему подарок на день рождения? Если что он для вас и сделал, так это отправлял на такие дела, после которых вы чудом оставались живыми. Сколько у каждого из вас осталось шрамов, под которыми должна стоять его подпись?

Вилли усмехнулся.

— Вас послушать, так вы терпеть не можете старика. А на самом деле готовы отдать за него руку или ногу.

— Ерунда. Просто он мой начальник.

— Если бы они попробовали его заменить кем-то, вы бы живо от злости рехнулись бы.

Фрейзер уставился в стол. Внезапно в его глазах появилась горечь.

— Вы нащупали у меня слабину, — медленно произнес он. — Я расскажу вам кое-что о Тарранте… Наверное, мне не следовало бы этого делать, но вы так или иначе все равно скоро все узнали бы…

Он поднял голову и вдруг понял, что Модести не слушает его, а смотрит куда-то мимо. Она тихо сказала: «Вилли», отчего нервы Фрейзера натянулись как струны. Вилли Гарвин, откинувшийся в кресле, вроде бы не изменил своей расслабленной позы, но его глаза устремились туда же, куда смотрела Модести, после чего он чуть отодвинул кресло от стола.

Фрейзер повернул голову и увидел троих, ранее обедавших в другом конце зала. Они остановились в нескольких шагах от их столика и смотрели на Модести. Фрейзер тотчас узнал одного из них, потом и двух остальных, отчего про себя скверно выругался, хотя на лице его блуждала вкрадчивая улыбочка.

Брунель.

А также Адриан Шанс и Джако Мухтар, исполнявшие роль помощников и телохранителей Брунеля, а когда было нужно, и ликвидаторов. Шанс что-то сказал Брунелю, чуть наклонившись для этого, тот кивнул, затем двинулся между столиков, а двое других последовали за ним. Малый рост никоим образом не лишал Брунеля уверенности и спокойствия. Он остановился у столика Модести, коротко поклонился и сказал:

— Мисс Блейз? Меня зовут Брунель.

— Да?

Фрейзер обратил внимание, что она смотрела в упор на Брунеля, словно не обращая внимания на его сообщников. Вилли, напротив, игнорируя Брунеля, следил за двумя другими, и, хотя вроде бы сохранял полнейшее спокойствие, тренированный глаз Фрейзера подсказывал, что он готов в любую секунду мгновенно отреагировать на любое лишнее движение этой парочки.

Конечно, было маловероятно, что в «Легенде» может произойти столкновение, хотя полностью исключать такой вариант Вилли и Модести не могли. Нет, в жизни может случиться всякое. Фрейзер собственноручно отправил на тот свет двойного агента в переполненном берлинском баре с помощью зажигалки, которая была заряжена синильной кислотой. Он преспокойно нажал кнопку, выпустил смертоносные пары в лицо жертве, а затем как ни в чем не бывало удалился, прежде чем кто-то спохватился, что на полу валяется бездыханное тело.

— Насколько я понимаю, мисс Блейз, вы имели случай познакомиться с моими коллегами, — заговорил Брунель и, махнув в их сторону рукой, представил их: — Джако Мухтар и Адриан Шанс.

Модести, не удостоив их взглядом, коротко ответила:

— Мимоходом, насколько я помню.

Брунель ответил спокойной улыбкой и, не повышая голоса, невозмутимо продолжал:

— Но, как мне рассказали, встреча получилась довольно любопытной. Удивительно, мисс Блейз, что до этого наши пути никогда не пересекались, хотя я много наслышан и о вас, и о Гарвине. — Он перевел взгляд на Вилли, который по-прежнему смотрел на Шанса и Мухтара. Брунель помолчал и, поскольку никто не собирался говорить, продолжил: — Очень интересная встреча. Признаться, не ожидал так скоро увидеть вас, мистер Фрейзер. Как поживаете?

Фрейзер заерзал в кресле, сунул палец за воротник, а затем, смущенно улыбнувшись, сказал:

— Неплохо в общем-то, хотя кашель не прошел. Эти зимние простуды такие прилипчивые…

— Пожалуйста, передайте сэру Джеральду Тарранту, что я надеюсь на скорую и плодотворную встречу, когда он вернется.

— Непременно. Оставлю на его столе записку, мистер Брунель, — услужливо произнес Фрейзер, выгибая свою довольно худую шею.

Брунель посмотрел на него секунду-другую, потом перевел взгляд на Модести.

— Надеюсь, я помешал светской, а не деловой беседе, — сказал он с интонациями скорее вопросительными, чем утвердительными.

— Полагаю, «помешал» тут ключевое слово, — сказала Модести, поглядев на него в упор.

Брунель покачал головой.

— Понимаю, понимаю. Но для меня ключевые слова «деловой», «дело». Всегда. Мои коллеги полагают, что задолжали вам после той встречи. Они горят желанием вернуть долг и потому, мисс Блейз, я не советую вам увеличивать бремя их долга.

— Что ж, для этого вы просто напомните им, что они вступили со мной в контакт без моего приглашения. И еще посоветуйте им больше не попадаться мне на пути.

— А, если бы жизнь была устроена так просто. Но простите, что помешал. Не буду отвлекать вас от кофе. Мне было интересно поговорить с вами, мисс Блейз. Всего наилучшего.

Он снова коротко поклонился и отошел. Его «коллеги» на какое-то время задержались и молча смотрели на Модести. Лицо Джако являло собой холодную маску ненависти. Адриан Шанс был задумчив, почти рассеян. Он сказал:

— Когда-нибудь я надеюсь предложить вам долгое и интересное развлечение. — Слова эти он произнес тихо, словно говоря сам с собой. Потом ослепительно улыбнулся, и на лбу его проступила испарина: — Видит Бог, — яростно прошептал он, — я очень на то надеюсь.

Затем они оба повернулись и последовали за Брунелем.

Вилли расслабился в кресле.

— Мне не нравятся ребята, которые устраивают сцены. С ними противно общаться. Скажи, Принцесса, там остался еще кофе?

— В больших количествах, — сказала Модести. — Давай чашку, Вилли-солнышко.

— Насколько я понимаю, вы поцапались с мальчиками Брунеля, — сказал Фрейзер. — Что случилось?

Модести коротко ввела его в курс событий. Когда она докончила, Фрейзер сделал губы трубочкой, втянул с шумом воздух и сказал:

— Вам следовало прикончить их, раз уж вам предоставилась такая благоприятная возможность. Они считают себя самой лихой командой в мире и весьма болезненно реагируют на любые посягательства на их репутацию.

Модести пожала плечами.

— Что ж, какое-то время придется быть менее беспечной, но вряд ли они здесь пробудут долго. Брунель ведь, кажется, устроил себе базу где-то в Руанде.

— Да, — кивнул Фрейзер, — неподалеку от границы с Танзанией. Сейчас белых вытесняют из Африки самым безжалостным образом, но Брунель и тут устоял. По нашим данным, у него там неплохой кусочек земли. Не исключено, что тот пациент доктора Пеннифезера сбежал именно оттуда.

— В досье Брунеля есть что-то такое, что как-то объясняет тот случай? — спросил Вилли.

— У Брунеля много разных занятных начинаний, — покривился Фрейзер, — а потому досье у него обширное. Вы же не знаете, кто этот человек, как он выглядел и почему Брунелю так важно было знать его последние слова. Что же вы от меня хотите?

— Хотя бы какую-то наводку, — сказал Вилли. — Я так полагаю, что пытал беднягу этот красавец с серебристыми волосами? Он, по-моему, получает от этого удовольствие.

— Возможно, — кивнул Фрейзер. — Или девица.

— Какая еще девица? — удивилась Модести.

— Прошу прощения. Я думал, вы знаете, как устроен мир Брунеля. Джако Мухтар и Адриан Шанс — это его мускулатура. Но там имеет место и девица. Трудно сказать, в каких отношениях находится она с Брунелем. Официально приемная дочь. Происхождение не установлено. Она называется Лиза Брунель. По-своему красива.

— Что значит «по-своему»? — спросил Вилли.

— Она альбиноска. Волосы белые, пигментация практически отсутствует. Глаза розоватые. Она почти всегда носит темные очки, — Фрейзер взял сигарету из протянутого Модести портсигара. — Благодарю вас.

— А на что намекал сейчас Брунель? — спросила Модести. — Он увидел нас с Вилли в вашем обществе, заподозрил, что у нас деловая встреча, и явно огорчился.

Фрейзер мрачно кивнул.

— Я понимаю, что могло ему прийти в голову. Но во всяком случае я полагаю, вы не станете преподносить Тарранту на день рождения труп Брунеля. В конце концов, такой подарок не поставишь на каминную полку. И все же, главное мыслить в верном направлении. Это само по себе неплохой подарок для сэра Джеральда.

Модести выпрямилась в кресле.

— Когда возникли Брунель и компания, вы начали говорить что-то о сэре Джеральде. Что вы собирались сказать?

— Я хотел сказать, что, возможно, ему не сносить головы. — В его голосе появилась несказанная горечь, когда он добавил: — Политическая необходимость.

— Тарранту?

— Да, — Фрейзер стряхнул пепел с сигареты, и в глазах его загорелись злые огоньки. — В прошлом году мы придумали кое-что в Сингапуре, чтобы немного приструнить коммунистов.

Маленькая грязная работенка, как и большинство наших начинаний. С тайного благословения правительства. Все прошло вроде бы гладко, но потом какой-то болван из тамошней резидентуры сделал письменный анализ всей операции. С именами и фамилиями, датами и трофеями. С подписью и печатью. Эти документы попали к Брунелю, и теперь, говорят, Москва предложила ему за них кругленькую сумму. Ну, а когда сделка состоится, поднимется такая вонь, что Боже сохрани. Все наши либералы начнут вопить, что спецслужбы опять суют нос в чужие проблемы, вмешиваются во внутренние дела суверенных государств и так далее. В общем, весь джентльменский набор. Ну и тогда понадобится козел отпущения, которым и станет Таррант.

— Вы сказали, Москва предложила кругленькую сумму. — Она подняла брови. — Значит, пока что сделка не состоялась? Так почему бы вам не предложить Брунелю больше?

— Наши деньги не интересуют Брунеля. Ему подавай список наших агентов в Праге. Москва озолотит его за это.

— Вы хотите сказать, Брунель надеется, что Таррант сдаст ему своих людей в Чехословакии? — недоверчиво спросил Вилли.

— Вы просто не в курсе наших нынешних методов ведения дел, Вилли, — пожал плечами Фрейзер. — Мы все больше и больше напоминаем биржевых брокеров, обмениваемся шпионами, заключаем сделки, продаем и покупаем. Или пытаемся стянуть то, что плохо лежит. И если ты не в состоянии стащить то, что тебе необходимо, приходится хватать то, что оказалось под рукой — вдруг это удастся использовать для обмена на то, что тебе позарез необходимо.

— Таррант не пойдет на такой бартер, — сказала Модеста.

Улыбка Фрейзера напоминала волчий оскал.

— Наше начальство было бы счастливо, если бы он согласился. Политический скандал их никак не устраивает, а чехами можно запросто пожертвовать. Но они не в силах заставить Тарранта пойти на это. Да, он порой посылает людей на рискованные задания, которые им стоят жизни, но он не продает их вниз по реке.

Вилли Гарвин потер подбородок.

— Вряд ли Тарранту станет легче, если мы пустим Брунеля в расход, — сказал он.

— Я просто неудачно пошутил, — отозвался Фрейзер, нетерпеливо поведя рукой. — Если бы дело было в одном Брунеле, я бы в два счета обеспечил ему хорошие похороны. Но нам нужны документы.

— Вы уверены, что они настоящие?

— Уверен. Я их видел.

— Ну-ка еще разочек? — недоверчиво произнес Вилли.

— Я познакомился с ними три дня назад в доме на углу Уэлбери-сквер. Брунель снял его на месяц. Мне показали бумажки, чтобы я убедился в их подлинности. Да, у них не копии, но оригиналы. Копии не производят такого впечатления. Тут все чин чином. Короче, меня чуть не стошнило.

— Но почему бы вам не подстроить Брунелю что-то вроде сбыта наркотиков, арестовать его, а затем забрать бумаги?

— Я-то с дорогой душой, — фыркнул Фрейзер. — Но для такой операции нужно много инстанций. Нет, все уже решено. Когда Таррант вернется из Штатов, он встретится с Брунелем и скажет, что сделка не состоится. Тогда сингапурские бумаги отправляются в Москву, начинается скандал и Таррант взойдет на эшафот.

— А где Брунель хранит эти документы? В сейфе?

— Да, в сейфе на Уэлбери-сквер. Я видел, как он оттуда их извлекал.

— Ну так пошлите кого-то из мастаков. Например, Питерсена, если он сейчас в Англии. Господи, разве вы не пользовались раньше услугами уголовников?

— Вы хотите, чтобы мы провернули такую работу, когда на все про все осталось дней пять? Если мы и тут опозоримся, Брунель придет в восторг, он получит дополнительные очки и скандал выйдет еще более громким. Кроме того, сейф там особенный, фирмы «Бердах и Цайдлер». Он весит полтонны, встроен в стену и производит сильное впечатление. В свое время дом принадлежал старику де Гройлю, и он хранил в нем свои алмазы на миллион фунтов.

Вилли допил кофе и откинулся на спинку. Все это никак не радовало его, да и Принцесса, размышлял он, тоже не в восторге. Он посмотрел на нее. Модести сидела, подпирая подбородок ладонью, взгляд ее был задумчивый, даже чуть сонный. Посреди лба возникли две морщинки. Нижняя губа чуть выпятилась. Вилли почувствовал возбуждение. Он знал, что означает такой взгляд.

— Значит, Брунель решил, что вы встретились с нами сегодня для обсуждения этой проблемы? — спросила она Фрейзера.

— Готов побиться об заклад. — Он коротко усмехнулся. — По крайней мере, это лишило его сна на несколько ночей. Он будет ждать вашего вторжения. Что ж, маленькое, но все же утешение.

— Да, приятного мало, — сказала Модести. — Особенно в условиях цейтнота.

Вилли радостно улыбнулся и просигналил официанту, чтобы тот принес счет. Фрейзер подался вперед и тихо сказал:

— Не валяйте дурака, Модести. У вас нет ни малейшего шанса. Дом опутан проводами сигнализации от воров. Чтобы взломать сейф, нужно двенадцать часов, не меньше. И к тому же они будут с нетерпением ждать вас в гости.

Модести кивнула, взяла портсигар и зажигалку, а Вилли подписал счет. Когда Рауль пожелал им спокойной ночи и удалился, Модести сказала:

— Возможно, мы и правда тут ничего не сможем поделать, Джек, но, по крайней мере, надо взглянуть. Прикинуть, что к чему. — Она улыбнулась и, закрывая сумочку, добавила: — Во всяком случае, если нам повезет, мы и впрямь найдем ответ на вопрос, что подарить сэру Джеральду.

Глава 3

Когда зазвонил звонок, Брунель лениво приподнялся с кровати, где лежал рядом с обнаженной девушкой с белыми волосами. Он надел пижаму с монограммой и халат. Он был в отличном настроении: Лиза проявила себя с самой лучшей стороны, выказав ту самую страстность, которая от нее и требовалась. Его не задевало то, что все это было с ее стороны притворством. Она лежала, смотрела на него и заученно улыбалась.

Да, Лиза — неплохой товар и вполне оправдывает те хлопоты, что он на нее потратил. Она была полезной во многих отношениях. То, что она была альбиноской, никак не преуменьшало ее красоты. Впрочем, сама она, не без удовольствия отметил он, так не считала.

Завязывая пояс халата, Брунель сказал:

— Возможно, тебе придется вступить в отношения с человеком по фамилии Гарвин. Возможно, он поймет, что тебя подослал я, но это не имеет значения. В нем есть свое грубое обаяние, и он это знает. Поэтому он решит, что сможет использовать тебя в своих целях, особенно если ты укрепишь его в этом заблуждении. Это было бы отлично. Но детали обсудим потом.

Он вышел из спальни, не пожелав ей спокойной ночи. Лиза встала, пошла в ванную, включила душ. Ей было немножко не по себе, что всегда случалось после Брунеля, и это ее тревожило. Это было неправильно. Она постояла, прислушиваясь, не зазвучат ли в ее голове Голоса, не начнут ли они давать советы, упрекать. Голоса не возникли, и она испытала чувство облегчения, а затем укол вины за это чувство облегчения.

Если бы она только осмелилась, то возненавидела бы Голоса. Но это было исключено. Это означало совершить страшное преступление. И так ей было стыдно, что она их страшится. Она пыталась сделать над собой усилие, но оказалась слабой, слишком слабой, чтобы справиться со своими эмоциями раз и навсегда. Она уже точно не помнила, когда впервые заговорили эти Голоса. Во всяком случае, несколько лет назад. Все, что было до этого, сделалось смутным, потеряло целостность, распалось на фрагменты. Иногда Голоса умолкали на несколько дней, но это ничего не меняло. Они господствовали над ней. Лиза знала, что рано или поздно они дадут о себе знать — среди ночи или тогда, когда их и не ожидаешь.

Она никому не рассказывала о Голосах, даже Брунелю, потому что Голоса строго-настрого запретили ей делать это. Это ей казалось странным, ибо Голосам нравился Брунель, по крайней мере, они были довольны, что она ему беспрекословно подчиняется. Лиза не знала, что собой представляют эти Голоса, и давно уже перестала ломать голову над этим вопросом. Они просто были всегда при ней, в ней. Но это не были голоса ее собственных дум и чувств, они существовали сами по себе. Это Лиза понимала, потому что в своей слабости и порочности пыталась им противоречить, спорить. Прежде всего она делала это, потому что Голоса говорили четко, ясно. Они звенели в ее мозгу маленьким хором, направляли, командовали, увещевали.

Когда она впервые услышала их, то перепуталась, но быстро привыкла, потому что они требовали чего-то простого и ясного. Но потом все изменилось. Они стали внушать ей что-то такое, от чего она приходила в ужас. Они велели ей совершать разные гадости — с Брунелем, а потом с другими. Теперь она привыкла к тому, как Голоса учили ее отдавать свое тело, но оставалось кое-что другое, куда более страшное. Она боялась показать, что напугана, даже не осмеливалась признаться в этом себе, ибо это было грешно. Голоса были всегда правы, даже когда велели ей убивать. Они были всеведущи и лишены сомнений, внушали ей, что оказывают великую честь, позволяя выполнять их волю. Это была высокая привилегия, которую она, по своему неразумию, не могла осознать во всей полноте. Если она и испытывала иногда приступы отвращения, если хотела порой взбунтоваться, то это выступало дополнительным свидетельством ее порочности, указанием на ужасное пятно внутри нее, на позорную слабость.

Лиза понимала, что сегодня доставила удовольствие Брунелю, иначе Голоса не замедлили бы объявить ей выговор. В те редкие случаи, когда она серьезно их подводила, они могли звенеть в ее мозгу серебряными колокольчиками всю ночь, источая бесстрастный гнев. Бесконечные повторения упреков доводили ее до исступления. Но теперь они не выказывали недовольства, ничего от нее не требовали, по крайней мере, ничего, что выходило бы за рамки существующих инструкций, которые она давно уже выполняла автоматически.

Внезапно ее посетила догадка, а с ней чувство тревоги, которое она быстро, смущенно подавила. Брунель хотел, чтобы она вступила в отношения с человеком, которого, кажется, зовут Гарвин. Если это дурной человек, Враг Голосов, они, возможно, дадут ей одно из этих жутких поручений. Она содрогнулась при воспоминании о том, что они велели ей сделать с тем человеком в Руанде. Это все, конечно, было ради его собственного блага. Иначе ведь и быть не могло. Но все равно, после этого она чуть было не повредилась рассудком. Она была даже рада, когда он сбежал, хотя в этом не было ничего хорошего. Но не лежала ли на ней доля вины за тот побег? Не предоставила ли она ему тот крошечный шанс, ту соломинку, за которую он жадно ухватился? Наверное, нет, иначе Голоса не оставили бы ее в покое, уничтожили бы ее… Но все-таки?

Лиза покачала головой, словно освобождаясь от воспоминаний. Ее слабость, ненадежность пугали не на шутку. Она посмотрела в зеркало до полу, в котором отразилась ее обнаженная фигура. Господи, вот уродина! Белесая уродина. Скажи спасибо, что Голоса считают возможным использовать такое чучело, такое пугало. Скажи им спасибо и старайся изо всех сил…

Лиза прислушалась в надежде, что Голоса одобрят ее мысли, но они безмолвствовали. Тогда она выключила воду, вышла из ванной, вытерлась и надела халат. Вернувшись в спальню, она подошла к длинному ряду книжных полок. Раз у нее сейчас нет никаких обязанностей, она могла немного отдохнуть, пожить другой жизнью, уйти в мир, открывшийся на страницах книг.

Там были романы, в основном исторические. Никаких детективов, триллеров, никакой современной эротики. Зато там было очень много мемуаров, биографий. Ей казалось, что она существует в давнюю эпоху, викторианскую или эдвардианскую. Она жила в Европе или Америке, в мире, который если и менялся, то медленно, да и то чуть-чуть.

Она выбрала «Золотые годы», книгу мемуаров эдвардианского периода, положила на подушку, а сама села у туалетного столика и стала стричь ногти. Брунель требовал, чтобы она коротко стригла ногти и накладывала ярко-красный лак. Это отлично контрастировало с ее белой кожей и волосами.

Брунель не торопился. Он спустился в кабинет на первом этаже, отдернул штору. У дома стояла машина Адриана Шанса. Брунель снова задернул штору, включил свет, потом щелкнул ручкой маленького телевизора на столе. На экране показалось изображение — ступеньки у входа и двое в ожидании у двери — Джако и Шанс. Они ждали уже две минуты, но не выказывали признаков нетерпения. Каждый из них поправлял левой рукой узел галстука. Это означало, что они не находятся под дулом пистолета кого-то оказавшегося за кадром.

Брунель нажал одну кнопку на панели, которая выключила сигнализацию на парадной двери, потом другую кнопку, которая отпирала три замка на двери. И замки и сигнализация получали питание не от общей сети, но от батареек. Когда Брунель увидел, что его помощники вошли и дверь закрылась, он выключил телевизор и сел за стол. Тридцать секунд спустя в дверь постучал Шанс, затем он вошел, а за ним и Мухтар.

— Ну? — осведомился Брунель.

— Мы подождали, когда они выйдут, а затем проследили за ними, — доложил Шанс. Он сел на диван и пригладил свои серебристые волосы. — Они подъехали к дому у Гайд-парка. У нее там пентхауз. Фрейзер сел в такси и, похоже, уехал домой. Блейз и Гарвин вошли в дом. Чуть позже в пентхаузе зажегся свет. Мы прождали полчаса, потом уехали. Наверное, Гарвин останется на ночь. — На мгновение его неподвижное лицо исказила гримаса. — Теперь они, похоже, знают, как мы с Джако к ним относимся.

— А что Пеннифезер?

— Мы его не видели.

Брунель рассеянно побарабанил пальцами по столу, потом сказал:

— Это не может быть совпадением. Вы видели, как Пеннифезер выходил из «Легенды», за их столиком было четвертое место. Не исключено, что он обедал с ними.

Джако молча расхаживал по кабинету, и было только видно, как под тесно облегающим фигуру костюмом бугрятся мышцы. Шанс пожал плечами:

— Возможно, но я не вижу тут связи с делом Новикова. — Он промокнул лоб платком, затем продолжил: — Когда она повязала нас и запихала в машину, она не задавала никаких вопросов, не обыскивала нас, и вообще не проявляла никакого интереса к тому, зачем мы там возникли. Она, похоже, забрала его с собой в Англию, но я не вижу тут ничего особенного. Куда важнее, что мы сегодня видели Фрейзера в обществе Блейз и Гарвина.

— Думаешь, он хочет попробовать с их помощью получить сингапурские бумажки?

— Уверен, что сейчас Фрейзеру на все остальное плевать. А он отличается редким упорством.

— Почему они должны дать согласие?

— Не знаю, но у меня такое предчувствие, что они скажут «да». Они и раньше оказывали услуги Тарранту. Причем не за деньги. Британцы платят гроши. И они помогают ему вовсе не потому, что надеются с этого что-то иметь. Нет, похоже, они просто хорошо к нему относятся. Это же абсурд!

— С нашей точки зрения, да. Но порой люди действуют из самых невероятных побуждений. — Брунель закурил. — Так или иначе, Адриан, я с тобой согласен: они могут попробовать завладеть документами.

Джако устремил взгляд на массивный сейф в углу, вделанный в стену, потом сказал хриплым голосом:

— Вы хотите убрать бумажки куда-нибудь в другое место? Может, положить их в банк?

— Нет ничего более абсурдного, чем положить их в банк, — сказал Брунель. — Боюсь, банковские сейфы не устоят против Тарранта, если он очень уж захочет наложить руки на их содержимое. Но этот сейф куда надежнее. — Он поносился на Шанса и добавил: — Судя по их досье, они могут придумать что-то исключительно остроумное. Тонкое…

— Это не так-то просто, — отозвался Шанс. — Чтобы вскрыть сейф, им потребуется двенадцать часов активной работы. Без помех. Стало быть, сначала надо вывести из игры нас. Но для этого опять-таки им надо будет попасть в дом. Но здесь отличная система безопасности. Ее не выведешь из строя с помощью кусачек. Они могут попасть в дом, только если мы им это позволим. Но нам придется следить за нежданными посетителями — почтальонами, монтерами с телефонной станции, служащими электрической компании, которые снимают показания счетчиков, водопроводчиками, ищущими утечку. Если мы проявим бдительность на этот счет, то вряд ли ошибемся.

Какое-то время Брунель сидел, погрузившись в раздумья, потом сказал:

— Хорошо, Адриан, в течение нескольких дней будем жить на осадном положении. Все детали разработай сам. Но отныне один из вас должен находиться безотлучно в этот комнате. С пушкой. — Он в упор глянул на Шанса и повторил: — С пушкой, Адриан. А когда мы их поймаем, тогда можешь пустить в дело свой перочинный ножик. — Он затушил сигарету и встал, чуть возвышаясь над столом. — Джако, ты дежуришь до трех утра. Потом тебя сменит Адриан. Я понимаю, что маловероятно, чтобы они выкинули что-то этой ночью, но именно поэтому мы переходим на новый график сейчас. Говорят, Блейз — большая мастерица на то, что кажется маловероятным. — Он вопросительно поднял брови и спросил: — По-моему, вы оба теперь можете это подтвердить, верно?

Белозубая улыбка Адриана получилась несколько натянутой.

— Тогда мы не знали, с кем имеем дело, — сказал он.

— Боюсь, что, если бы и знали, ничего бы не изменилось, — отозвался Брунель, не без скрытого удовольствия наблюдая за тем, как эта реплика вызвала на лбу Шанса новый налет испарины. Джако плюхнулся на диван, извлек из-под пиджака пистолет и стал его осматривать. Когда Брунель двинулся к двери, Шанс осведомился самым учтивым тоном:

— Вы сегодня не собираетесь воспользоваться Лизой?

— Нет, — сказал Брунель и, помолчав, добавил: — Она в твоем распоряжении, только не особенно увлекайся. Мне она вскоре понадобится для дела, так что не оставляй следов. Ясно?

— Для дела? — удивленно переспросил Адриан.

— Если Блейз и Гарвин так и не объявятся, я, возможно, подброшу ее Гарвину.

— Но зачем?

— Сингапурские бумажки — не единственный мой интерес, Адриан.

— Пеннифезер?

— Да. В настоящее время он поддерживает связь с Блейз и Гарвином, поэтому надо действовать осторожно. Как-никак это наша единственная возможность возобновить работу над проектом Новикова.

Шанс кивнул, но как-то вяло. Брунель заметил это и сказал:

— Не вешай нос, Адриан. Даже если тебе не удастся пощекотать своим ножичком Блейз в ближайшие день-два, я надеюсь, мы предоставим тебе эту возможность чуть позже.

Лиза лежала в кровати и читала книгу. Когда отворилась дверь и в спальню вошел Шанс, она сделала над собой усилие, чтобы не поддаться панике и унять неприятное ощущение в животе. Впрочем, она тотчас же устыдилась, что испытывает к нему такое отвращение, устыдилась своей отчаянной надежде, что в этот раз он не сделает ей очень больно.

С того последнего случая прошел лишь месяц, и Лиза надеялась, что Брунель не отдаст ее снова Адриану так скоро. Чтобы доставить Шансу удовольствие, ей полагалось держаться совсем не так, как с Брунелем. Ей следовало оказывать сопротивление, поначалу довольно слабо, затем все сильнее и сильнее, выказывать страх. Потом наступало самое ужасное: он подвергал ее телесному наказанию за строптивость. Затем все делалось немного легче — ей только надо было оставаться пассивной, податливой, как большая тряпичная кукла. Лиза чувствовала себя виноватой за то, что воспринимала телесные наказания как «самое ужасное». Голоса внушали ей, что надо доставлять удовольствие Брунелю, и если он направлял к ней Адриана, то и ему. Адриан не посещал бы ее, не будь на то воли Брунеля, а значит, он тем самым выполнял волю Голосов, и ослушаться означало согрешить.

Адриан остановился у кровати и, уставившись на Лизу, сверкнул своей белозубой улыбкой. Он взял книгу с подушки, отбросил ее себе за спину. Потом откинул одеяло. На Лизе была белая шифоновая рубашка, доходившая до ляжек. По-прежнему улыбаясь, Шанс начал развязывать галстук. Лиза перевернулась на спину, села, подтянув к подбородку колени и прикрыв руками груди, прошептала:

— Не надо, Адриан… Пожалуйста, не надо…

Неподалеку от дома Брунеля, на крыше здания на южной стороне площади, стоял Фрейзер и вглядывался перед собой. Да, на крышу он проник без проблем, просто поднялся по лестнице этого жилого дома на последний этаж, а там вскарабкался по ступенькам служебной лестницы на крышу. Дом был длинный, и, пройдя по крыше из конца в конец, Фрейзер мог видеть и фасад, и боковую часть дома Брунеля, образовывавшего угол на площади, где дорога поворачивала на север. Площадью это место именовалось разве что по традиции, потому как на самом деле это была короткая, хотя и широкая улица.

Фрейзер получал от своего занятия определенное удовольствие, хотя прекрасно понимал, что вряд ли оно принесет реальную пользу. Опершись о цистерну, он изучал диспозицию. В боковой части особняка окон нет, только стена. У фасада большое окно на первом этаже, справа от входа. Такие же окна на втором и третьем. Спуск в подвал. Ограда в шести футах от стены дома. Широкий тротуар. Уличный фонарь. Он снова поднес к глазам бинокль ночного видения. Да, нигде не видно крышки старого, не используемого угольного люка. Он стал разглядывать окна. На всех задернуты шторы. Щелочка света в окне кабинета. Он запросто мог бы нарисовать по памяти план этого кабинета, находившегося на втором этаже. Сейф был встроен в боковую стену, где не было окна. Впрочем, не было никакой необходимости самому составлять план. Такие чертежи уже имелись у них в отделе, предоставленные строительной фирмой, переделывавшей интерьер дома семь лет назад для крупного торговца алмазами де Гройля. Как только Брунель начал игру с сингапурскими документами, Фрейзер сразу же затребовал эти планы.

Фрейзер сделал несколько шагов по крыше и устремил взор вниз, на улицу. Время от времени в восточном направлении пробегали редкие машины — на площади было одностороннее движение, — потом заворачивали налево, за дом Брунеля, и исчезали из вида. По противоположному тротуару молча прошло двое мужчин. По ближнему к Фрейзеру тротуару прошествовала довольно шумная компания причудливо одетых хиппи. Они то и дело останавливались, жестикулировали, похоже, о чем-то спорили, хотя слов Фрейзер разобрать не мог.

Он посмотрел на отрезок улицы, уходившей на север. Красные огоньки отмечали строительный участок — там сооружался подземный гараж. Кучи земли, траншеи, трубы, бетономешалка, экскаватор. Может, кто-то из инженеров появится в доме Брунеля, чтобы проверить, как работает газ, электричество, водопровод? Фрейзер тотчас же покривился. Именно такого визита и ждет сейчас Брунель. Он посмотрел на крышу углового дома. Нет, даже голубь может заставить сработать сигнализацию. В полиции ему сообщили, что еще во времена де Гройля сигнализация нередко срабатывала из-за кошки.

Фрейзер снова посмотрел вниз. Девица со светлыми волосами, словно вспыхнувшими под фонарем, направлялась от стройки. На ней была кожаная куртка и очень короткая юбка. Она шла, покачивая бедрами, как это делают профессиональные шлюхи. За ней шествовал мужчина в длинном плаще, шляпе и с чемоданчиком в руке. Девица обернулась и, когда он приблизился, заговорила с ним. В ее позе было что-то вульгарно-зазывающее. Обменявшись несколькими репликами, они двинулись дальше уже рядом, неторопливо сделали несколько шагов, потом опять остановились. Мужчина переминался с ноги на ногу, пожимал плечами, потом почесал затылок.

Нервничает, отметил Фрейзер. Боится, что она обдерет его как липку. Да, его надо уговаривать. Она же помахивает сумочкой, принимает соблазнительные позы, короче, делает все, чтобы его заарканить. Видать, клиентов нынче маловато. Ну, что ж, сестренка, работай, только не спугни его, он новичок, подумал Фрейзер. Притворись, что ты симпатичная, душевная особа и он тебе и впрямь приглянулся. Ну, а насчет денег потом, и тут уж прояви твердость. И тогда он отдаст тебе все — кроме мелочи на автобус домой.

Между тем блондинка в кожаной куртке взяла мужчину под руку, и они снова медленно двинулись вперед, о чем-то беседуя. Она теперь стала ласковой, как кошечка, но он по-прежнему пребывал в волнениях. Напротив дома Брунеля тротуар расширялся, чтобы было где поставить телефонную будку и почтовый ящик. Там было темно, и девица легкого поведения потащила потенциального клиента именно туда. Фрейзер подался чуть вперед, заинтригованный тем, как развернутся события. В будке было темно, да и телефонный аппарат, похоже, отсутствовал. Юные озорники, видать, об этом уже позаботились.

Проститутка и пугливый клиент растворились в темноте, окружавшей будку. Правильно, киса, одобрительно подумал Фрейзер. Немного разогрей его. Если за пять минут он не забудет о своих финансовых сложностях, можешь оставить его в покое, а сама бросай эту хитрую профессию и займись чем-нибудь попроще, вроде нейрохирургии. Потом он посмотрел на ряд машин у тротуара и подумал, что в одной из них, наверное, сидит Модести Блейз. Она пообещала провести разведку «с земли», постараться сделать снимки. Но с такого расстояния трудно уловить нужные детали. Фрейзер вдруг приуныл.

Между тем в тени телефонной будки Модести прижалась щекой к щеке Вилли, и через его плечо смотрела на дом. Он же аккуратно поставил чемоданчик с мощным прожектором, питавшимся от батарей. У прожектора был особый фильтр, поглощавший обычный свет и пропускавший только инфракрасные лучи. Сейчас прожектор был включен и устремлен на вход в дом Брунеля.

Из-под длинного плаща Вилли Модести извлекла камеру «асахи-пентакс» с тридцатипятимиллиметровой пленкой. Она обняла его за шею так, чтобы можно было держать камеру над его правым плечом двумя руками, и прошептала:

— Ну-ка, Вилли, немного приподними меня.

Он обнял ее чуть крепче и приподнял, как она просила. Модести наладила телеобъектив, поймала в видоискатель входную дверь и сделала четыре снимка. Потом сказала:

— Опускай.

Передвинув чемодан так, чтобы инфракрасный луч падал на окно второго этажа, она прошептала:

— Поднимай. — Она сделала шесть снимков и удовлетворенно прошептала: — Порядок.

— Сняла все, что хотела, Принцесса? — осведомился Вилли, опуская ее.

— Да, но давай еще пару минут проведем в жарких объятьях — для правдоподобия.

— О'кей, — Модести почувствовала, как Вилли сотрясается от беззвучного смеха. — Все-таки в этом есть что-то от непристойного поведения.

С крыши Фрейзер снова окинул взглядом машины, пытаясь понять, куда делись Модести Блейз и Вилли Гарвин. Он посмотрел на часы. Половина первого. Они договорились встретиться у Модести в пентхаузе в час. Он пожал плечами, обвел прощальным взглядом площадь и двинулся к лестнице, что вела в дом.

Когда снимки высохли, Вилли Гарвин снял их с зажимов, потом прошел через мастерскую Модести в гостиную. Фрейзер за ним.

Фрейзер был в пасмурном настроении, которое не мог развеять даже бокал великолепного коньяка, который он держал в руке. Отчасти он устал, отчасти злился на себя. Он искал на Уэлбери-сквер мужчину и женщину и видел их, так и не сообразив, что это и есть Вилли и Модести. Он понял, в чем дело, только когда оказался в пентхаузе и увидел на диване светлый парик, а Модести в кожаной куртке.

Теперь она переоделась в китайский халат и устроилась в нем на диване. Этот халат только подчеркивал ее темноволосое красивое лицо с по-азиатски высокими скулами. Сунув руки в просторные рукава, на которых золотые драконы разевали пасти на алом фоне, она рассеянно смотрела на один из исфаганских ковров, покрывавших изразцовый пол. Ее волосы, которые она обычно собирала в шиньон, теперь были распущены и перехвачены резинками, образуя две косы.

Некоторое время Вилли молча и с удовольствием смотрел на нее, потом сказал:

— Принцесса!

Она вышла из забытья, улыбнулась, взяла пачку снимков, которые он ей протягивал. Она медленно просматривала их и передавала Фрейзеру, который мрачно изучал их и раскладывал на диване рядом с Модести.

— Ничего такого, чего бы мы не знали, — подвел итог Фрейзер. — Тут даже не виден сканнер на двери, а ведь он там имеется. Тот, кто сказал, что разведка всегда полезна, не имел в виду дом двадцать восемь на Уэлбери-сквер.

— Почему бы вам не отправиться домой спать? — дружелюбно осведомился Вилли.

— Потому что мне нравится коньяк, который подают в этом заведении. И потому что здесь можно не думать о том, что со мной сделает Таррант, когда окажется, что я все вам разболтал и вы отправились на тот свет, потому что решили рискнуть и неудачно.

— Мы не будем рисковать, — задумчиво произнесла Модести, разглядывая одну из фотографий. — Я не ожидала увидеть там лазейку и вообще все решить. Важно почувствовать ситуацию. Нет, я не считаю, что мы потратили зря время.

— А теперь, когда вы прочувствовали ситуацию, что дальше, — осведомился Фрейзер и, сделав добрый глоток коньяка, сердито посмотрел на Модести.

— Теперь мы будем думать, — сказала Модести. — Ну давай, Вилли. Начинай мозговую атаку.

В течение следующих десяти минут Вилли Гарвин ходил взад-вперед по гостиной с полузакрытыми глазами и говорил. Он говорил медленно, но без колебаний, предлагая варианты в диапазоне от маловероятного до фантастического. Он говорил о сигнализациях и электронике, о взламывании сейфов, о методе стетоскопа и термальном методе. Он говорил о затратах времени и усилий. Он обсуждал методы проникновения в дом через крышу, подвальное помещение, спереди и сзади. Он говорил о канализации и кабелях, об отвлекающих маневрах и переодеваниях. Когда он закончил, то сел, закурил сигарету и добавил:

— С какой стороны ни заходи, все равно остается полным-полно разных «но» и «если». Им есть где устроить ловушки для незваных гостей.

Модести кивнула. Она не выказывала признаков разочарования.

— Отлично, Вилли. Это многое проясняет. Всегда полезно избавиться от привычных представлений, если хочешь придумать что-то свеженькое. Надо понять, как можно поломать стереотипы — их и наши. Главное, Вилли-солнышко, не перестараться — не надо придумывать что-то слишком хитрое, слишком заумное. Давай помнить об этом, а пока, как говорится, утро вечера мудренее.

Фрейзер встал со словами:

— Все сложно, потому что они не хотят рисковать, и вам тут уже ничего не изменить. — Он взял пальто со словами. — Это была очень содержательная встреча, и я вам весьма благодарен.

Модести улыбнулась.

— Мы только начинаем, Джек.

Она проводила его до своего личного лифта в фойе пентхауза и сказала:

— Если мы придумаем что-нибудь гениальное, я сразу позвоню. Времени маловато, но что делать.

Он мрачно уставился на нее и буркнул:

— Вы просто прелесть, но не будьте такой наивной… Господи, я, наверное, уеду из этой страны!.. — Сделав над собой усилие, он изгнал из глаз угрюмость, заставил себя снова превратиться в тихого, смиренного, исполнительного служаку и, протянув руку, проговорил: — Спокойной ночи, мисс Блейз. Большое вам за все спасибо.

Когда Фрейзер удалился, Вилли хмуро произнес:

— Он вообще-то прав. Принцесса. Если мы с тобой не придумаем что-то необычное, лучше не соваться. А у меня пока нет ничего такого… Не вижу на горизонте новую идею, хоть убей.

— Ты ее увидишь, когда она окажется рядом, — улыбнулась Модести. — Включи свой приемник, настрой на правильную волну и жди…

— Ладно. — Он взял Модести за руку и приложил ее пальцы к своей щеке. Это было его излюбленное приветствие, предназначенное только ей и больше никому. — Я прослежу за запорами.

Одна спальня в пентхаузе была предназначена для Вилли, но прежде чем лечь спать, он тщательно проверил систему безопасности. Он вспомнил, что Пеннифезер должен был вернуться под утро. У него имелся свой ключ от лифта внизу, и он знал, где находится секретная кнопка, которая открывала дверь наверху. Кроме того, ночной швейцар знал его в лицо. Но на всякий случай Вилли установил на контрольной панели лифта предельный вес в 160 фунтов . Если бы кто-то пожелал подняться вместе с Пеннифезером, лифт попросту не заработал бы.

Довольный своей предусмотрительностью, он отправился в кровать. Поскольку ему совершенно не хотелось сейчас размышлять о хитростях проникновения в дом на Уэлбери-сквер, он решил подумать о своей военной кампании, целью которой было покорение и перевод в горизонтальное положение двадцатисемилетней Эрики Нолан, профессора социологии в Лондонской школе экономики. Ее философские воззрения казались ему комичными, но тело, напротив, вызывало восхищение и преклонение. Пять минут спустя он уже крепко спал.

Модести проснулась сразу после половины пятого, когда явился Пеннифезер. Он на цыпочках прошествовал в спальню, затем несколько минут побушевал в ванной, после чего Модести тихо окликнула его:

— Можешь не бояться меня разбудить, Джайлз. Я все равно не сплю.

Она села на постели и включила лампу.

— Прошу прощения, — он вышел из ванной, снимая пуловер. — Я разбудил тебя, когда опрокинул соль для ванной?

— Опять?

— Увы. Хотел почистить зубы в темноте и столкнул банку. Слушай, я никогда еще не чистил зубы этой лимонной пастой. Она совсем не дает пены.

— Это крем для рук, милый.

— Вот как? Тогда все ясно. Насчет пены ясно…

— Вот и отлично. Как дежурство?

— Все спокойно. — Он стянул рубашку. — В основном сидел у телефона и читал «Ридерз дайджест». Один раз позвонили из гаража, который работает круглые сутки. Один слесарь уронил себе на ногу аккумулятор, но я отправил его в больницу. Лондон не Калимба.

— Да, есть различия. — Она с улыбкой посмотрела, как он надевает пижаму от «Маркса и Спенсера», вспоминая часы, проведенные с ним в операционной больницы Калимбы, и добавила: — По-моему, Калимба как-то больше тебе подходит.

— Мне тоже так кажется. Во всяком случае, я все время посылаю письма в разные организации насчет чего-то в этом роде. — Он постоял немного, уперев руки в боки и глядя на Модести. — Знаешь, с твоей стороны очень мило, что ты позволила мне пожить здесь.

— Как говорится, добро пожаловать. Ты будешь так стоять или, может, все-таки ляжешь?

— Ложусь, ложусь.

Он забрался в кровать, улегся рядом с Модести и спросил:

— Как ты провела вечер?

— Очень содержательно. Ты весь замерз!

— Похоже, так. Просидел в этом холодном гараже вместе с тем парнем — ждал, когда его заберет «скорая». Ты держись от меня подальше.

— Не поощряй трусость. Если мужчина, оказавшийся со мной в постели, замерз при исполнении своего профессионального долга, он имеет право согреться моим теплом.

Джайлз рассмеялся, и после ряда манипуляций Модести оказалась на нем, словно жаркая перина. Он держал ее за руки, а ее голова оказалась на подушке рядом с его лицом.

— Приятный жар, — сказал он с блаженной улыбкой. — Но скажи, ты всегда снимаешь с себя все, когда ложишься в постель, или это специально ради меня?

— Всегда. Но ты имеешь право этим воспользоваться.

— Мне очень нравится твое тело. Упругое, податливое, но не слишком мягкое. Послушай, в пятницу у меня получка. Надеюсь, ты примешь небольшой взнос за пансион? Я, конечно, понимаю, что у тебя денег куры не клюют, то ты понимаешь, что я имею в виду…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Ладно, пусть будет по-твоему. За еду плати, но только не за кровать.

— Боже! Я вовсе не имел этого в виду!

— Замолчи, глупый! Я тебя не придавила?

— Самую малость. Но это очень приятно. Надеюсь, теперь я не засну.

— Во всяком случае, пока ты еще не спишь, то слушай внимательно. Помнишь тех двоих, что появились в Калимбе и стали допрашивать тебя насчет иностранца? Их интересовало, не успел ли он перед смертью чего-то тебе рассказать.

— Да, один с седыми волосами, а другой смуглый и коренастый. Конечно, помню. Ну так что с ними?

— Вчера вечером они тоже обедали в «Легенде». Вместе со своим боссом Брунелем. Очень плохой человек…

— Они вчера были там же, где и мы? Какое странное совпадение!

— Как ни странно, это действительно смахивает на совпадение. Не знаю, видели они тебя или нет, но меня Брунель углядел и подошел пообщаться. Так или иначе, придется проявить бдительность. Сегодня здесь ночует Вилли Гарвин, и нам придется глядеть в оба.

— Понятно… Но в чем дело?

Модести испустила легкий вздох.

— Ну, во-первых, серебристый и коренастый горят желанием поквитаться за прием, который я им тогда оказала. Помнишь?

— Еще бы! Послушай, дорогая, ты не должна выходить одна. С тобой обязательно кто-то должен быть — я или Вилли.

Она сложила губы трубочкой, поцеловала его в ухо.

— Милый, ты не совсем уловил мою мысль. Это ты как раз не должен выходить один. Без меня или Вилли. Даже на ночное дежурство. Вернее, особенно на ночное дежурство.

— Я что-то не понимаю…

— Кто знает, вдруг они решили еще раз поинтересоваться у тебя, что сказал тебе перед смертью тот таинственный мистер Икс. Поэтому кто-то из нас двоих будет за тобой присматривать. На всякий случай.

— Но это же абсурд, Модести. — Пеннифезер издал свой характерный смешок. — Зачем мне телохранитель?

— Но в Калимбе я все-таки оказалась полезной, верно?

— Ну да. Ты была просто великолепна. Но это все равно не укладывается у меня в голове. Меня сильно вывел из себя тот тип, когда стал лупить меня по животу, и я собирался сам с ним разобраться, но тут вмешалась ты. Это было очень любезно с твоей стороны, но все-таки ты женщина, и мужчина не может позволить женщине сражаться за него.

— Если это не такая необычная женщина, как я. Мы уже это обсуждали, Джайлз… Кстати, как же ты думал с ним разобраться?

— Ну, для начала я хотел прийти в себя после твоего пинка и выбить у него из руки пистолет.

Она подняла голову с подушки и пристально посмотрела на Пеннифезера, отчего их носы соприкоснулись.

— Прошу тебя, Джайлз, выслушай меня и отнесись к моим словам серьезно. Дай Бог, чтобы тебе не пришлось попадать в подобные ситуации, но только, если тебе еще раз не повезет, ни в коем случае и не пытайся выбивать у кого-то из руки нож или пистолет. Это все отлично смотрится в кино, потому что и человек с оружием, и тот, кто ему противостоит, — актеры и получают за это деньги. В жизни все не так. Рука очень маленькая, очень подвижная цель. Пока нога описывает дугу в четыре фута, рука может чуть сдвинуться в сторону. И не пытайся хватать своей рукой руку, в которой нож или пистолет. — Она потерлась кончиком носа о его нос и спросила: — Понятно?

— Хорошо, но что делаешь в таких случаях ты?

— Иногда просто поднимаю руки вверх, как ведено, и жду, не выдастся ли благоприятный момент потом.

— Но тогда ты повела себя иначе.

— Тогда мне удалось застать их врасплох. Я от рождения была ловкой и с годами сделалась еще ловчее. Но правило состоит в том, что, если хочешь вывести из игры противника, атакуй его, а не оружие.

— Ты так и поступила с серебристым. А как насчет коренастого?

— Я стукнула его вот сюда, — она коснулась рукой подбородка Джайлза. — А коленом сюда, — она надавила бедром на соответствующие части Пеннифезера. — Но ты не пытайся выкинуть ничего подобного, потому что здесь необходим расчет… Собственно, вообще тебе не следует в таких случаях ничего предпринимать. Ладно, хватит об этом. Ну что, хочешь отдохнуть или немножко поиграть?

— Честно говоря, и то и другое…

— Ну что ж, это возможно. На то имеются свои способы.

— Ты просто чудо, Модести, — отозвался Джайлз, касаясь пальцами ее щеки, отчего по телу Модести прокатилась волна удовольствия. Он не был искусным любовником, но странным образом доставлял ей целительное удовлетворение.

В десять утра позвонил Фрейзер.

— Они готовятся к осаде, — коротко сообщил он. — За домом следит мой агент из пустой квартиры напротив. Запасаются всем необходимым. Никто не покидает дома. Они решили, похоже, сидеть на своем чертовом сейфе, пока не вернется из Штатов сами знаете кто. А когда он откажется заключать с ними сделку, они позвонят в некое посольство и передадут их представителям товар.

— Ладно, Джек, спасибо, — сказала Модести.

— Заклинаю вас в последний раз, не высовывайтесь.

— Я буду держать вас в курсе.

Она положила трубку, вернулась к столу. Вилли читал утреннюю газету. Венг, распоряжавшийся хозяйством, принес еще кофе.

— Гренок не желаешь, Вилли?

— Нет, спасибо. Где Джайлз?

— Спит. Раньше полудня не встанет. Я велела ему не выходить без кого-то из нас, но, похоже, в ближайшие несколько дней им будет не до него. — Она рассказала ему о звонке Фрейзера и добавила: — Раз они решили окопаться, то значит, они мало на что способны. Я имею в виду, в смысле атаки.

Вилли кивнул и сказал:

— Если мы окажемся заняты, то за Джайлзом может присмотреть верный человек. Я не говорил тебе, что в Лондон приехал Джок Миллер?

«Малыш» Джок Миллер представлял собой маленький комок, сплошь состоявший из мускулов. Его рост не превышал пяти футов, а лицо все было в шрамах. У него остался только один глаз. Он появился на свет в Глазго сорок с чем-то лет назад. Четыре года он заведовал всеми транспортными проблемами Сети, преступной организации с базой в Танжере, которую основала и контролировала Модести.

Малыш Джок Миллер было большой молчун и отлично разбирался во всем, что имело отношение к механике. Он обожал все, что имело колеса, крылья и двигатель. В ходе одной из операций он остался без глаза, и теперь стараниями Модести у него были гараж в Глазго и пенсия. Сеть не бросала на произвол судьбы своих верных членов.

Модести помнила угрюмое выражение лица, с которым Малыш Джок выслушивал ее распоряжения, помнила сопение, которое свидетельствовало о том, что он предвидит разнообразные осложнения, но она также помнила, что он никогда ее не подводил. Однажды кто-то, вдохновленный фырканьем Джока, решил в его присутствии нахамить Модести. Джок Миллер тотчас же, не говоря худого слова, сломал наглецу нос.

— Надо пригласить его пропустить стаканчик-другой, — сказала Модести, покручивая пальцами кофейную чашку. — Попросим его поглядеть «роллс-ройс». Представляю, как он фыркнет. И как обрадуется.

Ни она, ни Вилли Гарвин и словом не обмолвились насчет Уэлбери-сквер. Они ждали, пока их не осенит блестящая идея. Они не торопились, понимая, что озарение нельзя заказать, что это должно быть нечто в высшей степени оригинальное.

— Мне нравится Джайлз, — лениво произнес Вилли, кладя на стол газету. — В нем что-то есть.

— Он тебя смешит.

— И это тоже, но главное в другом. Даже не могу точно сказать, в чем дело. Может, в том, что он снаружи такой же, как и внутри…

Модести кивнула.

— Человек природы. Простодушный. Он просто не способен на притворство. — В ее глазах вдруг загорелись лукавые огоньки. — Первый раз встречаю человека с такой короткой памятью. Он сам толком не знает, какая я у него по счету — четвертая или пятая.

Вилли откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, явно погрузившись в воспоминания. Потом сказал:

— Я хорошо помню свою первую женщину.

— Кто она была?

— Анни.

— Кто?

— Анни.

— А фамилия?

— Не знаю. Принцесса. В приюте мы звали ее Анни Трахман. Она была дочь сторожа, у которого была кличка Хрыч.

— Сколько же тебе было лет?

— Четырнадцать. Это еще до того, как я смотал удочки. А ей шестнадцать. Глупа как бревно, но всегда была готова снять трусики. Никакой романтикой и не пахло. Анни была там единственной девицей, и старшие ребята держали ее, так сказать, на контракте. За полтинник или пачку жвачки можно было купить полчаса с Анни в бойлерной. Анни получала двадцать процентов — шоколадом. Она была такая толстушка… — Вилли вздохнул. — Мне жутко хотелось стащить с Анни трусики и вообще узнать, что там у нее под платьем. Но мне не присылали посылок, и потому я мог только мечтать…

— Короче, ты сумел обмануть ее агентов?

— Не совсем так… Главным там был один тип по кличке Ушлый. Жуткий гад, но обожал играть в игры. Я предложил ему сразиться в каштаны и выиграл пятнадцать минут с Анни.

— В каштаны? — Модести фыркнула и поставила чашку на стол. — Я обязательно должна рассказать об этом Тарранту. Это заслуживает обеда.

— Почему бы нет?

— Как же ты смухлевал? Подпортил его каштан?

— Нет, я сделал свой из свинца. Потом покрасил в коричневый свет, проделал дырочку, привязал веревочку. Потратил чуть не неделю, но получилось здорово. Только вот я потом дал маху — рассказал Анни, а она, негодяйка, наябедничала Ушлому. В общем, мне пришлось удариться в бега.

Модести водрузила подбородок на ладони, с трудом удерживаясь от смеха.

— Ну, Вилли, спасибо, повеселил. С меня ужин с шампанским… — Вдруг она осеклась, застыла, прислушиваясь к тому, что стало нашептывать ей сознание, в котором завертелись смутные образы.

Так прошло несколько минут, наконец Вилли встал и тихо произнес:

— Принцесса!

Ее взгляд сфокусировался на нем. Глаза ее загорелись.

— То, что надо, Вилли! Молодец! Каштаны! Да еще Джок Миллер в Лондоне! Лучше не придумать. Нам понадобится время на отработку маневра, а также на аренду оборудования — причем надо сделать так, чтобы никто не заподозрил, что за этим стоим мы. Думаю, это сделает Фрейзер. Тут просто нужно кое-что организовать, а у нас на это нет времени.

Она уронила подбородок на сплетенные пальцы, нахмурилась, снова углубившись в напряженные размышления. Вилли молчал. Он сел и с удовольствием стал наблюдать за Модести. Он обожал ее в моменты, когда она думала в условиях цейтнота. Ее синие глаза потемнели, стали почти черными, она слегка по-особому наклонила голову на длинной красивой шее. Еще немного, и она набросает общие контуры плана, а потом они займутся деталями.

Каштаны… Что, черт возьми, она задумала?

Прошло две минуты, и Модести сказала:

— Вот что, Вилли…

Глава 4

Адриан Шанс сидел в глубоком кресле у закрытого шторой окна кабинета. На столике у локтя лежал револьвер «кольт» калибра 6, 35, а рядом стоял стакан, наполовину наполненный виски с содовой — все, что ему полагалось на ночь.

Было три пятнадцать, и он только что сменил Джако. На столике также валялись два журнала Джако с голыми девицами. Шанс игнорировал их. Он скучал и даже не пытался как-то развеять скуку. Он подумал о Лизе. Прошло четыре дня с той ночи… Да, теперь нескоро Брунель разрешит следующую встречу. Но Шанс не горевал. В конце концов чрезмерная доступность притупляет остроту ощущений. На мгновение он попытался представить, что Лиза испытывала в те минуты, когда, подчиняясь правилам игры, послушно принимала наказание за свою якобы строптивость… Пальцы, вцепившиеся в подушку, то сжимались, то разжимались в такт ударам… Впрочем, его не интересовали ее чувства. Он так привык относиться к ней как к живой игрушке, что не мог уже вообразить ее настоящим человеческим существом.

Он зевнул и недовольно обвел взглядом кабинет. Вот уже четыре дня они сидят тут, ожидая, когда сделают ход Блейз и Гарвин. Теперь он не сомневался, что они к ним не сунутся, и его это огорчало. Хотя порой возникали надежды. Подозрительные телефонные звонки. Один тип хотел продать страховой полис. Он договорился о встрече с Брунелем, но так и не явился. Были и посетители. Всего за эти дни явилось трое мужчин и две женщины. Кто-то собирал благотворительные взносы, кто-то по заданию производителей проводил опрос потребителей, кто-то хотел продать какую-то электроаппаратуру. Шанс был уверен, что все это липа, но никто из этих визитеров даже отдаленно не походил на Модести Блейз или Вилли Гарвина. Грим гримом, но всему есть пределы. Трудно ввести в заблуждение того, кто успел запомнить противника и готов к тому, что тот попытается обхитрить его.

Все это было частью отвлекающего маневра, как предположил Брунель, и Шанс был с ним согласен. Похоже, это дело рук Фрейзера. Но когда начнется главный спектакль? Видать, он вообще не состоится. Они явно пошли на попятную. Жаль, Брунель принял такие драконовские меры предосторожности. Лучше бы оставить в заграждении брешь, чтобы заманить эту парочку.

Шанс взял стакан, сделал глоток, прислушиваясь к уже знакомому шуму за окном. Какое-то чудовище на гусеницах приближалось к дому. Мотор работал ровно, но все равно это чертово устройство громыхало и скрежетало. Они обожают вводить этих металлических монстров, которые роют подземный гараж по ночам. Вчера, например, примерно в то же время прибыло два бульдозера.

Шанс приоткрыл штору и успел увидеть, как гусеничный кран, громыхая, завернул за угол и исчез из поля его зрения. Шанс опустил штору, подошел к сейфу, погладил его металлический верх. Да, хорош, ничего не скажешь!!

Но что-то не давало ему покоя, действовало на подсознание. Он никак не мог понять, в чем собственно дело. Снаружи все было тихо, спокойно, только за домом ровно гудел мотор крана.

Ага, кран перестал двигаться. Но почему?

Затем произошло невероятное. Дом зашатался, получив удар какой-то невидимой гигантской кувалдой, ударившей его в бок. Шанс почувствовал, как пол под его ногами заходил ходуном, а с потолка упал огромный кусок штукатурки. Рука, которая лежала на крышке сейфа, вдруг онемела. Удар пришелся как раз в ту стену, в которую был вделан сейф, прямо над ним.

Шанс отскочил в сторону, потом ринулся к столику за «кольтом». Но после второго могучего удара в стену в ушах у него зазвенело. Он обернулся и увидел, что в стене рядом с сейфом возникла дыра, от которой во все стороны побежали трещины.

Шанс разинул рот, вытаращил глаза так, что веки словно исчезли. Мозг отказывался работать, потому что просто не мог поверить в то невероятное, что сейчас творилось. От третьего удара в стене появилась новая дыра, с другой стороны сейфа.

Сверху что-то кричал Джако. Последовал новый могучий удар, и в комнату влетел кусок стены размером в квадратный ярд. Затем последовал удар потише, отчего полетели в сторону кирпичи из рваной дыры возле сейфа. Тут-то Шанс и увидел эту кувалду, которая проникла в комнату, отчего снова зашатался пол и послышался треск дерева.

Это был большой стальной шар диаметром в пару футов. Его поверхность была в царапинах и вмятинах. В шар была вделана толстая цепь, а к ней крепились два толстых троса. Шанс как завороженный смотрел на этот шар: цепь и тросы натянулись, и страшное орудие снова исчезло из поля его зрения, по пути задев сейф так, что он зашатался, ибо уже практически не крепился к стене.

Выйдя из оцепенения, которое какое-то время не позволяло ему пошевелить ни рукой, ни ногой, Шанс подбежал к дыре. Через нее он увидел этот чертов кран со стрелой и высокой кабиной. Сейчас стрела повернулась так, что шар снова полетел к дому, и Шанс бросился ничком на пол, подальше от стены. Он успел только заметить, что проклятая машина там не одна. Рядом, словно шакал, выжидавший, когда насытится могучий лев, стояла на гусеницах машина поменьше — экскаватор с зубчатым ковшом.

Шар снова врезался в стену, и во все стороны полетели кирпичи.

Лиза лежала у себя в спальне, вслушиваясь в темноту. Дом снова затрясся. Отчаянно вопил Джако. Творилось что-то очень странное, но Лиза не пыталась понять, что это такое. Она надеялась услышать Голоса, которые объяснят ей, что происходит и что ей необходимо сделать. Но Голоса помалкивали. Впрочем, се это не удивляло. Так случалось и раньше. Голоса никогда не торопились. Они, похоже, сперва все тщательно обдумывали, и только потом она получала от них наставления.

Адриан Шанс распахнул дверь кабинета и увидел Брунеля и Джако. В комнате стояло облако пыли. Брунель был в халате и шлепанцах, казавшихся крошечными на его ножках.

— Ну? — коротко спросил он.

— Стальной шар… Каким сносят дома, — еле выдавил из себя Шанс, лицо которого покрылось слоем грязи и пота. — Они решили забрать весь сейф. Целиком. Я вниз. Надо помешать им, иначе все…

Он побежал вниз, Джако за ним. Брунель не спеша тоже стал спускаться.

В кабине крана со стальным шаром на цепи сидел Джок Миллер, ноги которого были на педалях, а руки проворно управляли тремя рычагами. Он поджал губы, проводя вычисления. Вилли сказал, что на все про все ему отводится две минуты. Не больше. Джок собирался уложиться в девяносто секунд, а если повезет, выполнить задание и того быстрее.

Вилли сидел в кабине машины с ковшом. Джок Миллер покосился на него, и на его изрытом шрамами лице появилось подобие улыбки. Он тронул рычаг, и шар поднялся чуть выше, продолжая в то же время свое движение.

У двадцатитрехтонного крана «Растон бьюсайрус» была пятидесятипятифутовая стрела. Даже придирчивый и привередливый Джок считал его отличной машиной, которая позволяла управлять шаром самыми разными способами: его можно было бросать сверху вниз и пробивать бетонные перекрытия, превращать в подобие маятника, можно было действовать им в горизонтальном режиме. Для этого имелось три рычага, попеременно манипулируя которыми можно было заставить стальную кувалду послушно выполнять самые разные маневры, как теннисный мяч на веревочке.

Джок Миллер прикусил конец незажженной сигареты во рту, запустив шар так, чтобы он угодил в стену чуть ниже сейфа. Он удостоверился, что сейф находится именно там, где и положено, когда вогнал шар в комнату, проделав в стене огромную дыру. План, который дала ему Модести Блейз, оказался абсолютно точным. Это был настоящий профессиональный строительный план. Джок не задавался вопросом, откуда она его достала. За те годы, что он работал под ее началом, он успел уяснить себе, что она сперва доставала все, что ей требовалось для операции, и лишь потом посылала людей вперед. Малыш Джок Миллер доверял лишь нескольким мужчинам в этом мире и только одной женщине.

Шар угодил точно туда, куда и хотел Джок. Снова во все стороны полетели кирпичные осколки. Балочные перекрытия пола, на котором стоял сейф, лишились опоры. Джок отвел стрелу для нового удара, но это не потребовалось. Сейф с прилипшими к его стальному корпусу остатками кирпичной кладки вывалился наружу и с оглушительным грохотом ударился о тротуар.

— Ну, а теперь твой выход, Вилли, — пробормотал Джок Миллер, выключил мотор и спрыгнул из кабины на мостовую, устремив взгляд на маленький экскаватор, двинувшийся к сейфу.

Адриан Шанс распахнул дверь, выскочил наружу и вовремя успел затормозить, врезавшись в ряды колючей проволоки, натянутой между колоннами входа, а также между оградой и окном.

Он не видел ни души. Слышал только гул машины за углом. Что-то упало и разорвалось у его ног, и тотчас же он стал задыхаться от удушливых паров, а глаза его начали слезиться. Кое-как освободившись от колючек, он ринулся назад в дом, захлопнув за собой дверь, и врезался в Джако, который скатывался по лестнице.

— Без толку… Назад, — задыхаясь, проговорил он.

— Но ты же сам сказал…

— Назад, кретин! Кому говорят! — Шанс повысил голос, срываясь на визг.

Брунель посторонился, пропуская их, потом стал тоже подниматься. Но если они ворвались в растерзанный кабинет, он направился в гостиную, включил свет и пододвинул к себе телефон.

Да, он проиграл. Брунель хладнокровно воспринял поражение как непреложный факт. Джако и Шанс могут суетиться сколько угодно, но ничего путного из этого не выйдет. Атака была хитроумно задумана, четко проведена, и против нее не было оружия. Все, что бы сейчас ни пытались сделать Шанс и Джако, Модести Блейз предугадала это двадцать четыре часа назад, а то и раньше. Да, скорее всего, раньше. И она знает, как этому помешать. Кроме того, она разработала безупречный план отхода. Она теперь получит в свое распоряжение весь сейф, где, между прочим, хранятся не одни сингапурские документы. Плохо… Надо думать, чем можно ответить.

Брунель набрал 999. Он понимал, что полиция тут ему ничем не сможет помочь, но с другой стороны, было бы странно, если бы в данных обстоятельствах он не обратился в полицию.

В кабинете Шанс осторожно продвигался по шатающимся половицам к дыре. Кран прекратил свою работу, и теперь настала очередь экскаватора. Если бы добраться до отверстия, можно попробовать подстрелить того, кто сидит в кабине…

Но тут в дыру влетел какой-то предмет и, описав дугу над головой Шанса, взорвался, врезавшись в потолок. Снова он закашлялся, снова из глаз потекли слезы. Он выстрелил вслепую, не целясь, услышал звон стекла, понял, что попал в стенное зеркало, и еще понял, что поединок окончен. Ярость стала угасать, а вместо нее его охватило такое неуемное желание мести, что он заскрежетал зубами и застонал.

Прикрыв глаза рукой, чувствуя, как на взмокшие и перепачканные щеки закапали слезы, он стал пробираться к двери.

Тем временем Вилли Гарвин двинул вперед свою машину, ковш опустился, подхватил сейф, поднял его, отчего на асфальт посыпались куски штукатурки и битого кирпича, а экскаватор стал пятиться к красному, похожему на почтовый фургону, задние дверцы которого были распахнуты.

Таймер в голове Вилли отсчитал девяносто секунд. Он был доволен — Джок поработал на славу. В этот момент Миллер пробежал мимо экскаватора, а Вилли ловким маневром ковша погрузил и сейф, и битые кирпичи на толстые маты на полу фургона. Потом он дал задний ход и вырубил двигатель. Он не боялся помех со стороны тех, кто находился в доме. Модести держала дом под контролем, да к тому же должна была сделать свое дело колючая проволока, которую она и Вилли выгрузили из фургона и натянули у входа и передних окон, пока Джок долбил шаром стену. Он также не боялся, что на место событий могут явиться посторонние. На всех подходах к площади Фрейзер поставил по человеку. Они установили знаки «проезд запрещен» и были готовы задерживать прохожих или полицейского, делающего обход, с упорством сильно выпивших гуляк.

Мимо пронеслась высокая фигура в длинном плаще, брюках и берете. В таком наряде Модести Блейз никак не походила на женщину. В руке у нее было специальное пневматическое ружье с двухдюймовым дулом — с его помощью она и выпустила заряды со слезоточивым газом. Она залезла в фургон, вслед за ней Вилли, а Джок, сидевший за рулем, дал газ, как только они захлопнули дверь.

Прошло две минуты и десять секунд. Вилли облегченно вздохнул. Они действовали с опережением графика на тридцать секунд, а может, и больше. Фургон выехал с площади, миновал знак «проезд запрещен», возле которого брел, пошатываясь и держась за перила дома, какой-то алкоголик. Их обогнал «мерседес», и они двинулись за ним с интервалом в пятьдесят ярдов. Вилли выглянул в заднее окошко. Соблюдая нужную дистанцию, за ними следовал «ягуар». Где-то поблизости находилось еще две машины. Джок Миллер вызвал из своего гаража в Глазго четверых водителей, чтобы в случае преследования создать затор.

Модести взяла в руки небольшую рацию, включила ее и сказала:

— Три минуты. Как слышите? Прием.

— Три минуты, — услышала она голос. Это говорил Джек Фрейзер.

Малыш Джок ехал в сторону Найтсбриджа, не замедляя и не ускоряя хода. Он остановился у светофора. Две другие машины тоже. Модести снова произнесла несколько слов по рации. Полминуты спустя они двинулись дальше. Проехали Найтсбридж, показался подземный туннель у Гайд-парк-корнер. В туннеле красные огни и знак «проезд воспрещен». «Мерседес» взял влево, а фургон, похожий на почтовый, направился в туннель, невзирая на запрещающий знак. «Ягуар» поехал следом. Где-то в середине туннеля дорогу загораживал большой грузовик, в каких перевозят мебель. Двери его были открыты, и двое работников устанавливали трап. Один был в короткой дубленке и кепке, второй — Джек Фрейзер — в черном пальто и котелке. Тот, что был в дубленке, посмотрел на фургон и поднял вверх большие пальцы.

Малыш Джок Миллер прищурил свой зрячий глаз, рассчитывая скорость и расстояние. Когда передние колеса фургона оказались на трапе, он двигался со скоростью пятнадцать миль в час. Затем Джок Миллер дал газ, мотор взревел, и фургон гладко преодолел подъем, оказавшись в грузовике. Все было проделано с такой точностью, что Джоку Миллеру даже не пришлось давать тормоз, когда его машина полностью оказалась в большом кузове.

Он вырубил мотор, выскочил из кабины и помог человеку в дубленке убрать трап. К ним присоединились Фрейзер и Вилли Гарвин. Когда они закончили, Вилли поставил подпорки под колеса красного фургончика. Подъехал и «ягуар» и остановился, не выключая мотора.

Модести, присев на край кузова грузовика, сказала:

— Джок, ты просто прелесть!

Тот скорчил гримасу:

— Мы отстрелялись бы на пять секунд быстрее, если бы Гарвин так не возился с ковшом. — Он покосился на сейф в фургончике и заметил: — Главное, что ящик у вас, а Гарвин обещал мне по пятерке за каждую секунду быстрее двух минут, мамзель.

Он назвал ее так, как это делали все мужчины в Сети, кроме Вилли. На его лице появилась волчья улыбка. — Значит, набежала кругленькая сумма.

— Вилли обязательно раскошелится, Джок, но тебе полагается кое-что еще, кроме выигранного пари. Я скоро объявлюсь.

— Правда? — Джок поморщился. — Вот еще не хватало! Это все так, по старой дружбе.

— Все равно я скоро дам о себе знать, — улыбнулась Модести. — Ты же не хочешь, чтобы я решила, что ты стал сентиментальным, а? Ладно, теперь вперед, Джок, и огромное спасибо.

Он фыркнул, спрыгнул с грузовика, сел рядом с водителем «ягуара». Фрейзер и человек в дубленке закрыли двери грузовика и двинулись к кабине. Заурчал мотор, и грузовик стал набирать скорость. С того момента, как красный фургончик скрылся в туннеле, прошло восемьдесят секунд.

Водитель «ягуара» дал газ и затем обратился к Миллеру:

— Ну что, Джок, все кончилось удачно?

— Угу.

— А вообще что за шум-то?

Джок Миллер устремил на него взгляд, полный злой иронии.

— Какой такой шум? Ты что-то заметил, Джимми?

Водитель поджал губы, потом медленно покачал головой.

— Что ты, Джок! Ничего не заметил.

— Тогда не задавай дурацких вопросов, Джимми. Не имей такой привычки. Лучше скажи, где у тебя сигареты.

В кабине грузовика Фрейзер снял шляпу, вынул рацию и произнес: «Все в порядке», услышал в ответ то же самое и выключил ее. В начале туннеля со стороны Найтсбриджа из припаркованного неподалеку фургончика выбрался человек и убрал запрещающий знак.

Вилли Гарвин, сидевший на сейфе, чуть подался вперед и щелкнул зажигалкой, поднося ее к сигарете Модести. В тусклом свете язычка пламени он увидел, какой у нее напряженный взгляд. Раньше этого не было, и сам он сейчас как раз пребывал в отличном расслабленном состоянии. В этом и заключалось различие между ними. Вилли как раз бывал особенно напряженным перед операцией, при обсуждении плана, когда Модести, напротив, держалась спокойно, даже слишком. Во всяком случае она производила впечатление полной раскованности. Она совершенно хладнокровно воспринимала препятствия, более того, казалось, что она рассматривает их как существенный компонент общего замысла, когда препятствие можно превратить в преимущество. Моменты напряжения при всей их мимолетности приходили позже, хотя, возможно, только Вилли умел разглядеть такие сигналы. Но нельзя вообще не проходить через такие состояния. Они были неотъемлемой частью игры, придавали ей остроту. А потом уже возникало ощущение победы, упоение нектаром, ликование от покорения горной вершины.

Не спуская глаз с Модести, Вилли закурил и сам. Модести являла собой странное зрелище в длинном бесформенном плаще, застегнутом на все пуговицы, в мужских брюках, ботинках и берете, скрывающем ее волосы. Только красивое лицо с изящно изогнутыми бровями напоминало о том, что это женщина.

Вилли похлопал по сейфу и произнес:

— Как в старые добрые времена, Принцесса. Я получил большое удовольствие.

Пока не погасло пламя зажигалки, он успел увидеть ее быструю улыбку.

Двадцать минут спустя грузовик въехал в большой гараж у реки в Гринвиче. По всем внешним признакам это был самый обычный гараж, но обслуживающий персонал был отобран специально, и зарплату им платили из бюджета отдела Тарранта. В настоящий момент ремонтный цех пустовал. Об этом заранее позаботился Фрейзер. Он, конечно, доверял своим людям, но руководствовался принципом, по которому каждый сотрудник знал ровно столько, сколько необходимо для успешного выполнения своих конкретных обязанностей.

Когда двери гаража закрылись за грузовиком, а затем с помощью лебедки из него был извлечен сейф, Фрейзер уставился на него с каким-то мечтательным выражением, плохо вязавшимся с его сухим худым лицом. Рядом с ним стояла Модести. Вилли и человек в дубленке собирали какое-то загадочное приспособление.

— Вот это работка! — тихо произнес Фрейзер. — Брунель, похоже, харкает кровью.

— Вряд ли он позволяет себе столь сильные проявления чувств, — возразила Модести, — но он явно призадумался.

Фрейзер посмотрел на нее, и на его лице Модести увидела самую искреннюю человеческую улыбку, которая когда-либо появлялась в ее присутствии у этого человека.

— Вы похожи на героиню из старого немого фильма, — вдруг сказал он. — Снимите, Бога ради, хотя бы этот берет.

Она послушалась и расправила волосы.

— Так лучше?

— Гораздо. — Он посмотрел на сейф, который был покрыт толстым слоем кирпичной пыли и местами поцарапан зубьями ковша, потом перевел взгляд на Модести, словно никак не умея примирить эти два начала. Наконец Фрейзер сердито ткнул в сейф зонтиком и сказал: — Не знаю, право… Мне хочется как следует поблагодарить вас за работу, но я не умею красиво говорить. Могу сказать одно: временами я все пытался понять, что испытывает по отношению к вам Гарвин. Теперь, кажется, я понял…

Модести посмотрела на него, удивленная тем, что и у этого жесткого профессионала оказалась слабина, потом усмехнулась.

— Погодите, Джек, расточать комплименты. Сперва надо проверить, что там внутри.

Фрейзер взял стул и подставил ей, приглашая сесть.

— Это не так уж важно, — сказал он. — То есть, конечно, важно, но не это самое главное.

— Дорогу! — сказал Вилли и подкатил тележку с двумя большими кислородными баллонами. Человек в дубленке принес дюжину секций устройства для резки металла, каждая длиной в шесть футов.

— Слышал, но никогда не видел в деле, — заметил Фрейзер, показывая кивком на аппаратуру.

— Термальный метод — сильнодействующее средство, — отозвалась Модести, глядя на стальные стержни. — Эта, например, снабжена девятнадцатимиллиметровым сверлом. Устроено все просто — стальная труба, а в ней металлические стержни, в горящем кислороде. Подогрев производится с помощью обычной горелки или паяльной лампы. Затем кислород вступает в реакцию с железом, и возникает очень высокая температура. Поскольку горение происходит все то время, пока работает сверло, требуется довольно много стержней.

— Сколько времени уйдет на всю процедуру?

— Около часа.

— Вы шутите? — Фрейзер удивленно уставился на Модести.

— Нет. Таким методом можно просверлить отверстие в гранитной плите в восемь футов за пятнадцать минут. Главная проблема в самом устройстве. Если вы решили вскрыть с его помощью сейф, у вас могут появиться осложнения. Одно дело работать в подвале и резать стену, чтобы, скажем, получить доступ в банковское помещение, и совсем другое применить его для вскрытия сейфа. Поскольку оборудование громоздкое, его не так-то просто протащить в комнату, где находится сейф.

— Но разве от высоких температур содержимое сейфа не пострадает?

— Все происходит так быстро, что тепловое излучение просто не успевает нанести ущерб. Хотя, конечно, никогда не мешает проявить осторожность. Вилли, например, будет сверлить у замка, сбоку, так, чтобы пламя вообще не могло нагреть нужный участок внутри.

Фрейзер следил за операцией с выражением явного уважения.

Вилли в маске газосварщика включил ацетиленовую горелку, зажег свой инструмент. Пламя, коснувшееся стенки сейфа, было почти бесцветным, но Фрейзер сразу увидел, как на бетонный пол стали падать капли расплавленного металла. Он вдруг улыбнулся и сказал:

— Я сейчас только понял, что для нас в конечном счете не трагедия, если мы и уничтожим то, что там внутри. Главное, чтобы это исчезло…

Модести посмотрела на него с явным удивлением.

— Неужели вам не любопытно узнать, что содержится в сейфе Брунеля?

Фрейзер покривился и стал тыкать зонтиком в какого-то паучка, пробегавшего по полу мастерской.

— Когда женщина начинает меня учить, как мне поступать, я должен проявить безразличие, — проворчал он.

Модести с улыбкой смотрела, как на стальной стенке сейфа возникала алая полоса.

Нет, конечно, Фрейзеру было далеко не безразлично, что в сейфе и что думает по этому поводу Модести. Просто он давно не находился в таком возбужденном состоянии. Модести снова улыбнулась и добавила:

— У нас с Вилли есть причина, по которой мы хотели бы получить сингапурские документы в целости и сохранности.

— Правда? Но с какой целью?

Она посмотрела на него с легким недоумением.

— Господи, Джек, неужели вам не понятно, почему я здесь нахожусь? Эти бумаги наш подарок Тарранту ко дню рождения. Или вы считаете, что мы можем преподнести ему на тарелочке горстку золы?

Холодным зимним утром «даймлер», подобравший сэра Джеральда Тарранта в аэропорту Хитроу, въехал на автостоянку «Мельницы». Так называлась пивная, которую приобрел Вилли Гарвин, отойдя от прежних дел. Таррант не мог взять в толк, почему Вилли сохранил за собой эту недвижимость — ведь бывал он здесь не так уж часто. Держать пивную оказалось занятием и хлопотным, и довольно однообразным. Вилли всегда хотелось быть хозяином пивной, но желание его исполнилось слишком рано. Возможно, лет через двадцать это будет то, что ему необходимо, — при условии, что он, конечно, доживет до такого возраста.

Таррант вошел, потирая озябшие руки. Ему было холодно и тоскливо. Что ж, этот пасмурный день служил отличным предзнаменованием пасмурного будущего. Было самое начало десятого. Девушка обрабатывала пол электрополотером, а мужчина проверял ряды бутылок за стойкой бара. Таррант знал этого человека. Именно на него Вилли возложил основной груз забот по управлению своим хозяйством, и тот отлично справлялся. Таррант стряхнул со своего пальто снежинки и сказал:

— Доброе утро, мистер Сперлинг. Тот обернулся и удивленно воскликнул:

— Это вы, сэр? Мисс Блейз говорила, что вы приедете, но не думала, что так рано. Она сейчас в мастерской с мистером Гарвином. Вы знаете, как туда пройти, сэр?

Таррант не только знал, как туда пройти. Он знал, что низкое здание без окон за пивной было не просто мастерской, которая занимала лишь одну его часть. Там также располагался гимнастический зал, борцовский ковер, два тира — для стрельбы из огнестрельного оружия и из лука. Кроме того, там размещалась великолепная коллекция оружия всех времен и народов. Войти туда можно было только через двойные стальные двери. Зал был звуконепроницаемым. Таррант сказал:

— Лучше позвоните им и попросите, чтобы меня впустили.

Мистер Сперлинг выглянул из окна и сказал:

— В этом нет никакой необходимости, сэр. Там как раз прогуливается мистер Пеннифезер.

Таррант вопросительно поднял брови, но промолчал.

Шагая по дорожке, вымощенной кирпичом, он обратил внимание на долговязого худощавого субъекта, с ежиком светлых волос и в большом свитере, который, казалось, был связан из веревок. Таинственный незнакомец стоял спиной к реке и, похоже, делал дыхательные упражнения. Когда Таррант приблизился, субъект перестал размахивать руками и двинулся ему навстречу. На его лице с неправильными чертами возникла улыбка — несколько странная, но все же симпатичная.

— Привет! — жизнерадостно воскликнул он. — Вы, наверное, и есть сэр Джеральд Таррант?!

— Совершенно верно. Здравствуйте.

— А я Пеннифезер. Джайлз Пеннифезер. — Они обменялись рукопожатиями, и Пеннифезер продолжал: — Вышел подышать. После Африки так приятно ощутить зиму. А они там устроили кутерьму. — Он ткнул большим пальцем правой руки себе за спину. — Гоняются друг за другом по всему помещению. Жуткое дело… Интересно посмотреть, только потом делается страшновато. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

— Вполне, — сказал Таррант. — Мистер Сперлинг назвал вас доктором. Вы знакомый Вилли?

— Скорее уж Модести. Она подобрала меня в Танзании, когда я попал в переплет. Она была очень любезна. Вот уже две недели я живу у нее и ищу работу.

— Она действительно очень любезна, — отозвался Таррант, испытав легкое удивление. Если Пеннифезер уже две недели жил в пентхаузе Модести, это означало, что он ее нынешний… Ну да ладно. Он преодолел препятствие, выбрав старомодное слово «любовник». «Друг» казалось ему жеманным, а «молодой человек» пошлым.

Так или иначе, это он, как его ни назови. Странно… Таррант знал кое-кого из мужчин, вызывавших интерес Модести. Секретный агент Хаган. Американский магнат Джон Далл. Ученый Колльер, очень неглупый человек. Все они, конечно, отличались друг от друга, но этот особенно. В нем не было азарта Хагана, жесткого обаяния Далла, остроты интеллекта Колльера. В этом было что-то сумасбродное. И еще что-то занятное. Нет, не то слово. Так говорят о спаниеле. Скорее, симпатичное.

Неожиданно Пеннифезер произнес:

— Вообще-то я вышел, чтобы подумать немного о камне в желчном пузыре миссис Леггет, если это, конечно, камень. Так что не ждите меня, а проходите. Я оставил дверь открытой. — И он снова махнул рукой в сторону низкого здания.

— Спасибо, — сказал Таррант. — Надеюсь, мы еще увидимся. И еще надеюсь, вы плодотворно поразмышляете о камне миссис Леггет.

— Если у нее в желчном пузыре камень, — задумчиво добавил Пеннифезер.

Таррант двинулся дальше, а Пеннифезер застыл, сунув руки в карманы брюк. Серый свитер сидел на нем так, что напоминал своими большими складками носорожью шкуру. Таррант отворил дверь, испытав острое желание поскорее увидеть Модести.

В гостиной номера люкс отеля «Дорчестер» Адриан Шанс стоял у окна и смотрел вниз, на поток машин. Он сложил руки на груди и держался как-то напряженно. Джако замер в кресле с угрюмой миной. Брунель сидел на диване, переворачивая страницы утренней газеты.

— Вам стоит только приказать, — произнес Шанс. — Дайте нам сорок восемь часов, и они покойники.

— Так, — отозвался Брунель, рассеянно глядя на газетную страницу. — Предположим, вам улыбнется удача. Ну, и чего вы тем самым добьетесь?

Шанс повернулся в его сторону, не позволяя себе вспылить, хотя его так и подмывало дать волю ярости.

— Они умрут, — сказал он. — Разве этого мало?

Брунель с удивлением посмотрел на него.

— Что-то я тебя не понимаю, Адриан, — сказал он. — Как ты себе это представляешь? Блейз и Гарвин сидят на облаке в раю или на камне в аду и скрежещут зубами, потому что пали от твоей руки или от руки Джако? Нет, тут что-то не то. На мой взгляд, смерть просто отменяет возможность отомстить.

— Тогда дайте нам семьдесят два часа, — произнес Шанс. — Мы придумаем что-то позанятнее. Двадцать четыре часа в аду, а потом конец — разве плохо?

Джако что-то пробурчал в знак согласия. Брунель перевернул страницу.

Я не верю в то, что месть сама по себе может быть целью, — сказал он с легким раздражением. — Это неплодотворный путь. И конечно, я в принципе не против пытки, если она приносит позитивные результаты. Если бы вы могли вернуть то, что было в сейфе, я, безусловно, дал бы свое добро. Но теперь уже поздно. Теперь товар попал к Тарранту. Хорошо еще, что это никак не компрометирует нас.

— Но неужели, черт возьми, вы собираетесь махнуть рукой на то, что сделали Блейз с Гарвином? Неужели им такое сойдет с рук, а мы смиримся с поражением? — в голосе Шанса злость смешалась с обидой.

Брунель откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза, соединил кончики пальцев.

— Наше поражение уже случилось, — сказал он. — Они добились своего. Когда ты научишься быть реалистом, Адриан Шанс снова уставился в окно.

— Вы считали, что в сейфе документы будут в безопасности, — сказал он. — Вы полагали, они предпримут что-то очень тонкое. Они тонко пробили дыру в стене и уволокли сейф целиком и полностью. Тонкий ход, ничего не скажешь.

— Не надо путать тонкость идеи с тонкостью ее претворения в жизнь, — сказал Брунель. Он вдруг открыл глаза и добавил: — Кроме того, твой тон слишком дерзок, опасно дерзок. Ты меня понимаешь?

Лицо Шанса вдруг побледнело, а рука, поправлявшая серебристые волосы, на мгновение утратила уверенность.

— Прошу прощения, — сказал он и, усмехнувшись, добавил: — Я просто погорячился. Ну, так что же — мы просто вернемся домой и так ничего и не предпримем?

— Я этого не говорил. Да, Блейз действительно нас перехитрила. Это любопытно. Нам очень пригодился бы столь острый ум. Ее можно с успехом использовать…

— Использовать Блейз? — повторил Шанс, не веря своим ушам.

— А почему бы нет?

— Потому что она никогда не пойдет на союз с вами. Да и вообще ни с кем. — Шанс беспомощно зажестикулировал, как человек, который пытается сформулировать то, что известно каждому и так.

— Я не говорил о партнерских отношениях, — возразил Брунель. — Но мне кажется, она могла бы стать неплохой подчиненной.

— Блейз — вашей подчиненной? Это еще более невероятно! — Шанс сделал усилие, чтобы фраза прозвучала без той дерзости, которую Брунель охарактеризовал как опасную.

— Мне так не кажется. Я уверен, что можно заставить ее принять эту идею как неизбежность — и при этом не нанести ущерба ее ценным качествам. Разумеется, тут потребуется особая и довольно кропотливая работа по промыванию мозгов.

— Промывание мозгов? — повторил задумчиво Шанс, и впервые за это время напряжение оставило его. Он уставился в пространство, и на его лице показалась алчная улыбка. — А что, мне это, пожалуй, нравится. Неплохо… Хорошо бы сделать так, чтобы эта сучка лизала нам руки.

Брунель пристально посмотрел на него.

— Мне не хотелось бы лишать тебя удовольствия, Адриан, но слишком большая степень подчинения как раз наносит ущерб тем качествам, которые так интересуют меня. Поэтому не вздумай получить от нее удовольствие за мой счет.

— Но как вы хотите ее заарканить? — осведомился Джако.

— Для начала я хочу нанести ей визит, — сказал Брунель. — Тут нужно проявлять осторожность, но у меня есть одна-две идеи, которые могут дать плоды… Кроме того, там имеет место Пеннифезер, а потому я попробую в виде наживки предложить проект Новикова. Всегда полезно пытаться убить одним камнем двух птиц.

Шанс сел, погрузившись в свои раздумья, навеянные словами Брунеля.

— Вы думаете, Пеннифезер все-таки что-то знает? — спросил Брунеля Джако.

— Я в этом не сомневаюсь, — ровным тоном ответил Брунель. — Причем он может сам того не подозревать. Умирающие, находящиеся в бреду, несут всякий вздор. Новиков явно что-то говорил. А при этом присутствовал именно доктор Пеннифезер.

Раздался стук в дверь, и в гостиную вошла Лиза. На ней был черный костюм с золотой брошкой, белая блузка, а на руке замшевое пальто. На лице застыла та самая ничего не выражающая улыбочка, с которой она чаще всего и появлялась в обществе этих джентльменов. Возможно, только Брунель догадывался, что за улыбкой ничего не скрывается, но это его никоим образом не беспокоило.

С тех пор как на рассвете они переехали в отель, Лиза и словом не обмолвилась о том, что слышала ночью что-то странное и пугающее. Она давно уже взяла за правило помалкивать в таких случаях. Лиза четко выполняла инструкции Брунеля и смотрела на мир с этой самой бессмысленной улыбочкой.

— Я хочу выйти в магазин, купить косметики, — сказала она. — Можно?

— Конечно, моя дорогая, — добродушно отозвался Брунель. — Нам всем хочется, чтобы ты выглядела как можно привлекательней. Особенно теперь. — Он улыбнулся. — Помнишь, я говорил тебе о человеке по фамилии Гарвин?

— Да, помню, — у нее вдруг появилось неприятное ощущение в животе, но она и виду не подала.

— Отлично. Мы теперь выяснили, что наши подозрения оказались ненапрасными. Это очень плохой человек. Иначе говоря, Враг. — Брунель произнес слово с нажимом, как бы с заглавной буквы. — Поэтому я хочу, чтобы ты поближе познакомилась с ним, а потом уже объясню тебе, что делать дальше.

Лиза почувствовала, что по коже у нее побежали мурашки. Брунель скажет ей, что делать дальше, а потом зазвучат Голоса и подтвердят его слова. Враг Брунеля — это обязательно и Враг Голосов. Лиза могла спорить, умолять, даже оказывать сопротивление Брунелю, но как можно сопротивляться Голосам? Они не слышали, они не отвечали, они только распоряжались. И что бы они ни приказывали ей, как бы чудовищно все это ни выглядело, ей оставалось только беспрекословно подчиняться. Иначе они могли довести ее до сумасшествия.

Пытаясь ухватиться за что-то реальное, настоящее, она стала вспоминать содержание книги, которую сейчас читала. Это был исторический роман — мелодрама из семнадцатого века, с героиней которого она себя отождествляла. Поэтому она позволила лишь крошечному уголку своего сознания отреагировать на безумие мира Брунеля. Она только сказала:

— Вы знаете его вкусы? Вы знаете, чего он хочет от женщины?

— У меня нет никакой информации на этот счет, — ответил Брунель, — но я полагаюсь на тебя, Лиза. А теперь беги. Потом я тебе объясню, как и где ты его можешь найти.

Она вышла в коридор, прошла к лифту, нажала кнопку. Ожидая лифт, она была Джинни, дочерью пуритан, влюбленной в роялиста, за которым охотились люди Кромвеля. Она разрывалась между любовью и долгом.

Между тем в гостиной Адриан Шанс говорил:

— Гарвин сразу поймет, что Лизу подсунули ему вы. Даже если он не в курсе, ему расскажет об этой Фрейзер. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто такая эта альбиноска…

— Вот именно, — кивнул Брунель. — Но я и хочу, чтобы Гарвин сразу догадался, что Лизу послал ему я. — Маленькая фигурка поднялась с дивана, плавно двинулась к окну. — Когда мы займемся укрощением Блейз, нам придется все очень точно рассчитать. Для начала необходимо сбить ее с толку. Правильное чередование потрясений. То теплота и радушие, то жестокость. Да, это будет презанятный эксперимент.

Джако засмеялся, но Брунель пропустил этот смех мимо ушей, продолжая говорить задумчивым тоном:

— Гарвину, конечно, придется сойти со сцены. В нужный момент, разумеется. Сойти эффектно. Это очень ценный кадр, и мне крайне не хотелось бы так легко отказываться от его услуг, но надо быть реалистами. Вместе они представляют слишком могучую связку. — Он закурил сигарету и повторил: — Да, Гарвину придется уйти.

Глава 5

Приоткрыв внутреннюю дверь, Таррант оказался в потемках. Зал был лишен окон, и только в дальнем конце мерцали лампы дневного света, отчего он освещался наподобие сцены. Из радиоприемника доносились звуки музыки — Кол Портер. Модести в леотарде[1] упражнялась на перекладине.

Таррант, затаив дыхание, стал следить за ней. Из всех видов спорта ему особенно нравилась женская гимнастика. Ему казалось, что она особенно отчетливо выявляет все лучшее в женском теле, требуя совершенной координации движений, сочетания силы и грации.

Таррант впервые видел, как Модести работает на этом снаряде, и с огромным удовольствием зафиксировал в сознании, как она сделала стойку на руках, перехват и обратное сальто. Модести действовала без видимых усилий, словно играючи, но постепенно наращивала мощь. Обороты…

Одно движение плавно переходило в следующее. Затем, сделав эффектное сальто, Модести соскочила, легко приземлившись на мат, и, подойдя к радиоприемнику, стала крутить ручку настройки.

Таррант оставался в своем убежище, с легким смущением пользуясь положением наблюдателя, которого не видит наблюдаемый. Насколько он мог судить, Модести не выказывала признаков волнения или напряжения, напротив, она выглядела очень свежей и молодой, как это порой бывало после весьма изнурительных предприятий. Тарранту это вдруг показалось странным. Если верить Фрейзеру, записку от которого ему вручили в аэропорту, Модести Блейз находилась на «Мельнице» и срочно хотела его видеть. Да, «срочно» было не из тех слов, которыми она бросалась. Это могло означать, что ей нужно его содействие, и потому он, не заезжая никуда, отправился прямиком в пивную Вилли, решив, что Брунель и сингапурские документы могут и подождать. Тем более что все равно он не мог проявлять особой активности. Он был слишком многим обязан Модести и был бы счастлив хоть отчасти вернуть долг.

Тем временем Модести еще повернула ручку настройки, и зал наполнился звуками музыки из балета «Синяя птица». Из-за перегородки появился Вилли Гарвин. На нем были белые брюки и тенниска, а в руках он держал два шлема, похожие на те, что надевают фехтовальщики, и еще какие-то защитные щитки.

Он глянул на Модести и заметил:

— В балете я признаю только прыжки. Все остальное для меня — сплошная загадка. Ума не приложу, где надо смеяться, а где нет.

— Бездушный насмешник, — сказала Модести с улыбкой и откинула со лба мокрую прядь.

— Ну, а как тебе это? — осведомился Вилли и взмыл в воздух.

Он пронесся по залу, взлетая и кружась. Еще один прыжок — и его ноги сделали серию бризе. Это была отличная пародия, а выражение блаженства на загорелом грубоватом лице Вилли лишь подчеркивало комический эффект.

Модести зааплодировала, а когда музыка изменилась, сделала серьезную мину и, словно на пуантах, устремилась вперед, раскинув по сторонам руки и наклонив вперед голову на длинной грациозной шее.

— Ну держись, — сказал Вилли и устремился за ней, продемонстрировав серию неплохих кабриолей. Модести изобразила испуг, зажмурилась в притворном ужасе, сделала пируэт и, повернувшись к Вилли лицом, стала пятиться назад. Вилли же медленно наступал, всем своим видом изображая великий гнев. Их руки и тела проделывали все классические движения, но с тем легким преувеличением, что и составляет соль высокой комедии.

Вилли закрутил Модести, обхватил за талию сзади и поднял в воздух. Модести приняла ту позу с расставленными и согнутыми в коленях ногами, которую Таррант, старый балетоман, всегда полагал весьма двусмысленной. Вилли медленно опустил ее, она коснулась коленями пола, но сделала вид, что не может подняться, и на ее лице снова появилось выражение паники. Вилли отскочил назад, выполнил фуэте, потом вернулся к Модести, взял ее за уши указательным и большим пальцами, изящно отставив в сторону мизинцы, потом легким движением поставил ее на ноги. После чего они снова закружились в серии прыжков, пируэтов, поддержек, весело пародируя основные элементы классического балета.

Тарранту вдруг стало совсем стыдно. Как-никак он самым нахальным образом подглядывал, шпионил и стал свидетелем игры, не предназначавшейся для постороннего взора. Они разыгрывали эту замечательную комедию исключительно друг для друга. Но упоительный азарт и веселый задор исполнителей, богатство и озорство фантазии исторгли из груди Тарранта вздох удовольствия и заставили забыть о чувстве неловкости. Все это было так прекрасно, что он запретил себе портить наслаждение соображениями этикета и морали. Он стоял в темном углу и, уже не стесняясь, любовался спектаклем.

Закончилась очередная часть балета. Вилли как раз подхватил Модести, и поскольку они оказались в непосредственной близости от перекладины, он сказал: «Гоп!» и метнул ее к снаряду. Модести ухватилась за перекладину, сделала перехват, потом описала полукруг и приземлилась лицом к Вилли. Тот рассмеялся и сказал:

— Кавалерственная дама Марго явно не подозревает об этом куске.

— Ты должен поставить этот эпизод, Вилли, — сказала Модести, приглаживая волосы. Лицо ее все еще светилось весельем.

— Не хочу вызывать зависть Рудольфа[2], — отозвался Вилли, прошел туда, где оставил маски и сказал: — Ну, поработаем с этими палками?

Таррант тихо сделал шаг назад, потом опять появился в проеме, нарочито громко хлопнув дверью. Снова оказавшись в зале, он сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, сэр Джеральд, — сказала Модести и двинулась к гостю, а Вилли последовал за ней. — Вы прибыли несколько раньше, чем мы предполагали. И это отлично. Хотите кофе? Или чего-нибудь съесть?

— Ничего не хочу, спасибо, — сказал сэр Джеральд и поцеловал руку Модести.

— Добро пожаловать, сэр Джеральд, — сказал Вилли, помогая гостю снять пальто. — Быстро вы добрались, ничего не скажешь.

— Самолет не опоздал, и я поехал прямо из Хитроу, — сказал Таррант. — Фрейзер послал мне записку, где было сказано, что вы хотите срочно видеть меня.

Модести и Вилли переглянулись, потом она сказала:

— Фрейзер — выдумщик, и вы это отлично знаете. Мы действительно очень хотели вас увидеть, но мы думали, вы сперва заедете к себе в офис, а потом уж, когда вам будет удобно, появитесь у нас.

Таррант пожал плечами и сказал:

— Я всегда давал Фрейзеру возможность проявить инициативу, и он, видать, сам установил степень срочности. Ну, в чем ваша проблема?

— Проблема? Фрейзер упомянул о наших проблемах?

Таррант нахмурился.

— Из текста записки я сделал такой вывод. Я подумал, что вам требуется моя помощь…

Модести улыбнулась:

— Присаживайтесь, сэр Джеральд. А ты, Вилли, доставь те штучки.

Таррант сел и, положив руки на колени, стал поочередно смотреть на Модести и Вилли. Они улыбались, и он с абсурдно трогательным удивлением осознал, что они улыбаются прежде всего потому, что рады видеть его. Он провел пальцем по усам. Они получили немало шрамов, отстаивая его интересы. Как удивительно, что после всего этого они еще сохранили хорошее к нему отношение. Он произнес чуть резко:

— Ну так в чем дело?

— Минуточку, — сказала Модести и двинулась к мастерской Вилли. Она скрылась за дверью, а Вилли сказал:

— Вообще-то мы хотели устроить все чин чином. С пирогом и свечками. Но мы не ожидали вас раньше ленча, поэтому уж не взыщите…

— Пирог, свечи? О чем вы, Вилли?

— Я про наш подарок к вашему дню рождения. Принцесса все думала, что бы такое преподнести. Две недели только и говорила об этом.

— Мой день рождения? Сегодня? — Таррант уставился в потолок. — Все верно… Но, право, в мои годы как-то уже неудобно отмечать дни рождения…

Из мастерской появилась Модести с коричневым конвертом в руке, заклеенным клейкой лентой.

— Как ни странно, — сказала она, — лично я понятия не имею, когда у меня день рождения, поэтому и отмечаю его три раза в году. — Она положила конверт на колени Тарранту и сказала: — К сожалению, не в праздничной упаковке, но что поделаешь? — Она обняла Вилли за талию и добавила: — От нас с Вилли с любовью.

Таррант пощупал пакет. Книга? Редкий экземпляр? Нет, что-то очень гибкое для книги. Без переплета. Он сказал:

— Когда я был гораздо моложе, то всегда старался угадать, что под подарочной упаковкой…

— На этот раз я бы не рискнул гадать, — ухмыльнулся Вилли. — Принцесса долго выбирала подарок, и это кое-что специально для вас. Одно могу сказать: там все настоящее.

Таррант извлек из кармана перочинный ножичек и просунул лезвие под клапан конверта. Про себя он мрачно подумал, что это, конечно, очень мило с их стороны, но, скорее, подарок следует рассматривать как прощальный. Конечно, когда покатится его голова, правительство выдаст ему конверт с энной суммой в фунтах, но все же этот подарок был ему гораздо милее.

Когда он освободил содержимое конверта, то увидел пачку листков — бумага была плохого качества, линованная и исписанная круглым почерком фиолетовыми чернилами. Но как только он прочитал первые же слова, пульс его участился. Он первый раз видел эти документы, но отлично знал, что они собой представляют. Фрейзер подробно описал их ему после визита к Брунелю.

Таррант в задумчивости уставился на листки в руке. Он с удовольствием отметил, что его пальцы не дрожали, и поднял голову.

— Тут все настоящее, — сказал Вилли. — Это оригиналы.

— Боже правый! — медленно произнес Таррант. — Во сколько же это вам обошлось?

Вилли рассмеялся, а Модести сказала:

— Очень бестактный вопрос, когда вам делают подарок. Но мы их не покупали. Мы их украли.

— Так дешевле, — невозмутимо заметил Вилли.

— Из дома Брунеля? Из его сейфа? Боже, но это же невозможно. Мы рассматривали самые разные варианты… — Таррант осекся, посмотрел на бумаги, потом, сделав над собой усилие, собрался с мыслями. Отложив сингапурские документы, он встал, поцеловал Модести в обе щеки, затем крепко пожал руку Вилли. — Спасибо за чудесный подарок, — сказал он. — Огромное спасибо! Лучшего подарка на мой день рождения придумать невозможно. Ну что, можно приступить к ритуальному сожжению?

— Электропечь включена, — возвестил Вилли и направился к мастерской. Там Таррант взял щипцами сингапурские бумаги и, отправив их в маленькую печку, с удовлетворением смотрел, как они превращаются в пепел.

— Надеюсь, вы представляете, что я сейчас испытываю, — сказал он. — Но словами этого не выразить.

— Мы рады, что доставили вам удовольствие, — сказала Модести, взяла его под руку, и они вернулись в гимнастический зал.

Снова усаживаясь, Таррант спросил:

— Небось это Фрейзер вас впутал в это дело?

— Нет, пожалуйста, не сердитесь на него. Мы обедали с ним в «Легенде» и спросили, что, по его мнению, лучше всего подарить вам на день рождения. Там же случайно оказался Брунель. Фрейзер упомянул о бумагах — в качестве мрачной шутки. Ну, а мы ухватились за идею…

— Но как же вам удалось?.. Мы даже не обсуждали эту проблему…

— Я все думала, узнаете ли вы сразу по прилете о случившемся, но похоже, вы не читали утренние газеты.

— Нет. Фрейзер обычно всегда посылает их мне с шофером, но сегодня почему-то их там не оказалось… — Таррант замолчал, потом снова заговорил. — Ну, теперь-то мне все понятно. В газетах было напечатано нечто, способное пролить свет на эту тайну… А Фрейзер решил не портить сюрприза…

Модести улыбнулась.

— Наверное, потому-то он и отправил записку, в которой просил вас срочно ехать на «Мельницу». Что ж, в Джеке просыпается человеческое начало.

— Я знаю, как вы не любите рассказывать о собственных подвигах, — сказал Таррант. — Мне никогда не удавалось услышать ничего конкретнее голой сути. Но может, на сей раз вы сделаете исключение? Как-никак у меня ведь день рождения…

Из мастерской появился Вилли с утренними газетами. Он молча положил их на столик рядом с Таррантом.

— Читайте, — сказал он. — И пусть вас не пугают фразы насчет того, что полиция изучает все следы. Мы позаботились о том, что все указатели ведут в тупики. Ну, Принцесса, начнем?

Они оставили Тарранта наедине с газетами, а сами стали облачаться в фехтовальные костюмы. Какое-то время Таррант смотрел на них, толком не понимая, что они делают, потом взял верхнюю газету. На первой странице красовалась фотография — кран со стальным шаром, а чуть дальше — стена дома с огромной дырой. Заголовок вещал: ВОТ ТАК СНОС! ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ОГРАБЛЕНИЕ В СЕРДЦЕ ЛОНДОНА.

Таррант чуть не ахнул, затем медленно-медленно вдохнул, выдохнул и стал читать заметку.

В принципе репортажи во всех газетах мало чем отличались друг от друга, но Таррант внимательно прочитал их все. Да, у него оставалось мало вопросов. Вернее, у него вообще не осталось никаких вопросов. Фрейзер явно позаботился о том, чтобы никто не мог вычислить, для каких целей и кем нанимались кран, экскаватор, красный фургон, да и маршрут отхода был явно разработан с его участием. Стало быть, все детали он сможет выяснить чуть позже.

Газеты именовали Брунеля «иностранным бизнесменом», а сам он сделал заявление, что в сейфе не находилось ничего ценного и что сейф был установлен предыдущим владельцем дома. Сам он в общем-то почти не пользовался сейфом — хранил в нем небольшие суммы наличными, и следовательно, воры явно просчитались, ожидая богатого улова. Что ж, Тарранта эта версия вполне удовлетворяла, хотя ему стало любопытно: какие еще бумаги, кроме сингапурских, находились в стальном хранилище.

Его размышления прервали какие-то странные звуки. Он поднял взгляд на Модести и Вилли. Они вели поединок на дубинках с железными наконечниками. Каждая из них в длину имела около шести футов, а толщиной была в полтора дюйма у толстого конца и в дюйм у тонкого.

Таррант с интересом отметил, что Вилли и Модести держат дубинки не на одинаковом расстоянии от концов, как, по его мнению, было принято. Одна рука находилась посередине, а вторая держала оружие в футе от толстого конца. Впрочем, это была лишь исходная позиция, а в ходе поединка руки его участников свободно перемещались, перехватывая свои деревянные инструменты так, как им требовалось в зависимости от ситуации. Они проводили финты, отбивали выпады противника, сами наносили удары.

Модести и Вилли вообще отдавали предпочтение выпаду — словно фехтовальщики. Поначалу Тарранта это удивило, но затем он уже удивился собственному первоначальному удивлению. Как-никак он знал толк в фехтовании, неплохо владел саблей и рапирой и знал, что колющий удар куда эффективнее рубящего, даже если речь идет о таком тяжелом, увесистом предмете, как дубинка.

В руках Вилли и Модести это старинное крестьянское оружие не выглядело громоздким и неуклюжим. Таррант вспомнил, как Модести говорила, что Вилли, например, считает дубинку самым эффективным оружием, до появления огнестрельного, особенно в схватке, где численный перевес на стороне противника. По ее словам, он самым тщательным образом изучал технику ведения боя на дубинках и знал и сильные, и слабые стороны этого оружия.

Таррант увидел, как в руках Вилли дубинка превратилась в вертикальный круг, из нее в два круга, потому что он быстро вращал этот «щит», не меняя рук. Этот «щит» был столь же надежен, как и тот, что образуют спицы быстро вращающегося колеса.

Модести, однако, пыталась преодолеть преграду — то старалась угодить в место соединения этих двух кругов — в руки перчатках, — то норовила боковым ударом пробить узкую часть восьмерки. Но Вилли чуть изменил угол наклона своего щита, и дубинка Модести угодила между спиц колеса, отчего послышался дребезжащий звук, а Вилли, ловко перехватив дубинку, сделал выпад, метя толстым концом в шлем Модести. Ей, однако, удалось вовремя обрести равновесие и, широко расставив руки, вскинуть дубинку над головой, парируя удар. Вилли, однако, словно продолжая комбинацию, легко перехватил дубинку еще раз, и на сей раз уже заостренный конец метнулся к пробковому щитку, закрывавшему торс соперницы.

Таррант услышал, как из-под маски Модести вырвалось короткое «ах», и она стала падать лицом вперед. Но и падая, она ударила изо всех сил средней частью своей дубинки по оружию Вилли, прижав его к полу, после чего свернулась в клубок, перевернулась на спину и еще сильнее придавила к полу дубинку Вилли, навалившись на нее всей тяжестью тела и помогая себе ногами.

Они на какое-то мгновение застыли в этом положении, потом Вилли сказал:

— Ты никогда не сдаешься.

После чего он дернул к себе свою дубинку и отошел на несколько шагов.

Таррант зааплодировал и сказал:

— Первый раз вижу, как эти предметы старины применяются на практике. Что ж, теперь я буду относиться к ним с большим уважением. Пожалуй, Вилли прав…

Модести взяла полотенце и вытерла лицо.

— Я на две ступени ниже Вилли в смысле умения обращаться с этими штучками, и мне редко удается по-настоящему достать его. Но в руках у Вилли эта дубинка — грозное оружие.

— Считайте, что вы обратили меня в свою веру. Хотя согласитесь, область применения тут ограничена. Вы ведь не станете носить такой предмет с собой — его в сумочку не положишь.

Вилли покачал головой.

— Я никогда не пускал эту дубинку в дело и вряд ли когда пущу. Но для тренировки это полезно. Хорошо для муги.

— Я не знаком с этим словом, — как ни в чем не бывало отозвался Таррант. Ему было любопытно послушать, как они рассуждают о своем оригинальном искусстве, но следовало, конечно, проявлять осторожность. Чрезмерный интерес мог заставить их сменить тему.

— Это японское слово, — сказала Модести и нахмурилась. Таррант почувствовал, что она все еще переживает недавно закончившийся поединок, пытается понять, как ей следовало действовать в сложившихся обстоятельствах, как повести себя, чтобы избежать поражения.

— Японское? — равнодушно повторил Таррант, подбирая газету и снова уставясь на фотографию.

Модести рассеянно кивнула.

— Муга проявляется во всех контактных единоборствах. Это означает отключение сознания, когда ты действуешь интуитивно, но всякий раз выбирая верные продолжения. — Она стала медленно вытирать полотенцем шею, говоря при этом: — В какую-то долю секунды необходимо учесть множество факторов: скорость движений противника, его намерения, уравновешенность, настрой, позицию и так далее. Причем все это может измениться в любую секунду, поэтому у каждого из этих факторов есть своя кривая. Сознание будет вычерчивать эти графики слишком медленно, нужен внутренний компьютер, который мгновенно обрабатывал бы эту информацию, выдавал бы правильные прогнозы, чтобы ты мог на их основе безошибочно реагировать. Когда такой компьютер имеется, все идет так гладко, что со стороны может даже показаться: соперники сговорились и как-то подыгрывают друг другу. Муга и есть этот самый встроенный компьютер… — Она бросила полотенце Вилли и сделала рожицу. — Мой компьютер сегодня дал сбой. Ну, о чем у нас шла речь?

— До муги? Да вроде бы ни о чем… Вы яростно сражались с Вилли, — Таррант был очень доволен собой. Она уже вышла из своей задумчивости и, конечно же, теперь уже не станет проявлять откровенность, но его любопытство уже было удовлетворено. — Я с удовольствием прочитал газеты. Еще раз огромное спасибо и примите мои поздравления. Я просто поражен. Ну, а скажите — с моей стороны будет бестактностью спросить, что еще хранил Брунель в этом сейфе?

— Нет, никакой бестактности… — Модести села рядом с ним, — там были еще кое-какие бумаги. Для нас совершенно загадочные, но Фрейзера кое-что из них очень обрадовало. Они у него, и вы на досуге можете с ними ознакомиться. Кроме того, там хранилось сорок тысяч долларов, каковые мы через надежные каналы конвертируем в фунты и отдадим в какой-нибудь благотворительный фонд.

Таррант улыбнулся и постучал пальцем по одной из газет со словами:

— Если верить тому, что тут написано, у вас были расходы.

— Не слишком серьезные, но мы их удержим из тех сорока тысяч, что оказались в сейфе, — если вам от этого будет спокойнее. В сейфе, кстати, была одна любопытная бумага. Она имеет прямое отношение к той операции Брунеля, в которую я так бесцеремонно вмешалась в Танзании три недели назад. Я вам ее покажу. Вилли, принеси, пожалуйста…

— Сейчас, — сказал Вилли и скрылся в мастерской, а Модести обратилась к Тарранту.

— Вы можете взять и ее, но мне бы в таком случае хотелось иметь копию.

— Что бы это ни было, у вас на нее есть моральное право, — торжественно провозгласил Таррант. — Как-никак это вы ее украли.

— Нам с вами лучше уж не говорить о морали, — отозвалась Модести, в глазах которой зажглись лукавые огоньки.

— Отлично. В таком случае поговорим о Брунеле. Значит, вас угораздило перейти ему дорогу? У вас вышло какое-то столкновение?

— С его бандитами. Шансом и Мухтаром. — Она рассказала ему тот эпизод в нескольких фразах — слишком кратко, чтобы удовлетворить любопытство Тарранта. Он только успел уяснить, что двое подручных Брунеля явились в больницу в африканской деревне, стали допрашивать Джайлза Пеннифезера насчет человека, который незадолго до этого скончался у него на руках. Когда же он не выдал им интересующих их сведений, они начали его избивать. Но тут на сцену вышла Модести, вывела их из игры, запихала в их машину, а потом выбросила в глухой местности. Она не пояснила, как оказалась в тех краях, не сообщила подробностей насчет того, как именно вывела из игры Мухтара и Шанса. Да, те двое вместе создавали грозную команду, подумал Таррант. Пожалуй, поединок представлял собой уникальное зрелище. Он вздохнул и посмотрел на дверь мастерской, из которой появился Вилли.

— Прошу, — сказал Вилли, протягивая Тарранту карту на парусине примерно в тридцать квадратных дюймов. К карте был прикреплен транспарант с сеткой координат, причем каждый квадратик был размером с четверть дюйма. Все линии по вертикали и горизонтали были пронумерованы на полях от единицы до ста пятидесяти. На карте имелись знаки, которым соответствовали пометки на транспаранте. Таррант совместил их.

— Карта местности, выполненная от руки и очень неплохо, — бормотал он, расстилая карту на коленях. — Есть реки, озера, дороги, но нет названий. Так, минуточку. Эти пунктирные линии, кажется, обозначают границы. В этих очертаниях есть что-то знакомое. Горловина с озером на востоке. Да, да, очень характерная конфигурация… Не тот ли это район, о котором мы только что говорили? — Он провел пальцем по пунктиру. — Часть Центральной Африки. Вот озеро Виктория. Уганда, к северу, тут Руанда и Бурунди, а с востока кусок Танзании. — Он посмотрел на Модести и Вилли. — Масштаб примерно четыре мили в дюйме, — добавил он.

— Вы получаете отлично, — сказала Модести.

— Ну, а эта координатная сетка… Она для того, чтобы определить какую-то точку на местности. Только какую?

— Мы не знаем, — ответила Модести, — хотя догадываемся, что именно из-за этого бандиты Брунеля явились к доктору Пеннифезеру и стали расспрашивать его о том, что рассказал перед смертью таинственный незнакомец.

— Пожалуй, — кивнул Таррант. — Можно пойти дальше и предположить, что Брунелю известно: в этом районе есть что-то весьма ценное, только где именно, он не знает. Зато покойник, видать, был в курсе.

За дверью послышался такой шум, словно кто-то споткнулся и упал. Потом дверь открылась и вошел доктор Пеннифезер.

— Конечно, это камни в желчном пузыре! — возвестил он. — Я окончательно в этом убедился.

— У кого камни? — спросил Вилли.

— Ну, конечно, у миссис Леггет.

— Камни подождут, Джайлз, — кротко сказала Модести. — Лучше познакомься с нашим старым другом, сэром Джеральдом Таррантом.

— А мы уже познакомились, — отозвался Пеннифезер и, широко улыбаясь, обратился к Тарранту: — Когда вы сюда приехали, видик у вас был, прямо скажем, так себе! А теперь вы словно посвежели.

— До меня дошли приятные новости, — пробормотал Таррант, смущенный фразой доктора. — Но неужели у меня все это написано на лице?

— Джайлз по-своему весьма проницателен, — отозвалась Модести. — Хотя для всех остальных вы выглядели совершенно нормально.

Джайлз подошел к перекладине и сказал:

— В школе я мог подтянуться до подбородка.

Он ухватился руками за перекладину, но Модести сказала:

— Джайлз, можно тебя на минутку. Ты это узнаешь?

— Иду… А что это? — Он подошел, взял протянутую ему Модести карту, какое-то время всматривался в нее, держа на вытянутой руке, потом покачал головой и сказал:

— План… Озеро, реки, дороги. Но что это такое, сказать не могу.

— Это карта, на которой есть часть Танзании, в том числе Калимба, где мы встретились. Ну и соседние области тоже. Ты раньше эту карту видел?

— Нет. А откуда она?

— Помнишь тех двоих, что заявились к тебе и стали допрашивать? А потом они еще обедали в «Легенде» со своим боссом.

— Да, конечно. Ты мне об этом рассказывала и теперь не даешь шагу ступить самостоятельно. Того типа еще звали как-то вроде Лебрун…

— Брунель. Кто-то залез к нему в сейф и, среди прочего, там лежала эта карта.

— Я читал в газетах. Но как к вам это попало?

— Случайно. Не в этом дело. Важно другое. Эти люди уверены, что тот бедняга перед смертью успел тебе что-то сказать.

Джайлз хохотнул:

— Готов поспорить, это вы с Вилли уволокли сейф. Меня не проведешь. — Он нахмурился. — Какой бедняга?

— Помнишь того парня в Калимбе? Которого пытали. Он тебе ничего не сказал? Попробуй припомнить.

— Тут и припоминать нечего. Он ничего мне не говорил, — Джайлз вернул карту Вилли.

— Он так и не пришел в сознание? — спросила Модести.

— Он то приходил в сознание, то снова отключался. Когда он приходил в себя, начинал нести какой-то вздор…

— Значит, он все-таки что-то говорил?

— Нет, мне он ничего не говорил. Он просто бредил.

— Хорошо, а что он говорил в бреду?

— Я не понял. Он ведь говорил на своем родном языке, который мне неизвестен. Господи, Модести, я уже все тебе рассказал.

— Наверное, — она приложила руку ко лбу. — Просто я стала все забывать. А на каком языке он говорил?

— Не по-французски, не по-немецки, не по-испански и не по-итальянски. Я сам не говорю на этих языках, но узнал бы их. Это был белый, европеец…

— Что ж, таких всего несколько сот миллионов, — сказала Модести.

— Ладно, забудем об этом, — подал голос Вилли. — А ну-ка, Джайлз, попробуй подтянуться до подбородка.

Тарранта удивило это предложение. Ему показалось, что и на лице Модести мелькнуло изумление. Но Пеннифезер проворно стащил свой свитер, шагнул к перекладине, споткнулся о трос крепления и ухватился руками за металлическую трубу. Затем, неистово болтая ногами, стал подтягиваться, но смог подняться лишь на несколько дюймов.

— Ну-ка сосредоточься, — командовал Вилли. — Ты способен на большее. И не сучи так ногами! Вложи все силы в мускулы рук.

— Ладно, — выдохнул Пеннифезер, попытался еще раз и чуть было не коснулся перекладины подбородком.

— А ну-ка еще разочек, — сказал Вилли. — И подумай том парне. Если его пытали, ты, наверное, заставил его попрыгать, когда стал чистить ему раны.

— Было такое, — кивнул Пеннифезер, глядя на перекладину со свирепой сосредоточенностью.

— Дыши ровнее, Джайлз, накачивай мускулатуру… ну, что он все-таки тогда нес?

— Он повторял «нет, нет», — Пеннифезер вдруг сделал усилие, достал подбородком перекладину, поднялся даже чуть выше, сказал: «Надо же!», но тут силы покинули его, и он стукнулся подбородком о металл и грохнулся оземь. Лежа на полу и потирая ушибленный подбородок, он уставился на Вилли и сказал: — Господи, он говорил «нет, нет». Наверное, он был русским.

— Молодец, Вилли, — сказала Модести.

Таррант был полностью с ней согласен. Вилли действительно проявил себя как блестящий психолог, сумев заставить заработать подсознание доктора Пеннифезера. Доктор жил настоящим и быстро забывал все, что не имело отношения к текущему моменту.

— Русский, — произнес Таррант. — Что ж, все равно поле поиска остается широким. Но у меня есть одна идея. Может, конечно, и она заведет в тупик, но все же… Несколько месяцев назад из России сбежал некто Новиков, специалист по космической съемке. Французы предоставили убежище ему и его жене. Не знаю уж, где они там устроились, но несколько недель спустя Новиков тихо покинул Францию. — Таррант посмотрел на Модести. — Наш друг Рене Вобуа из Второго отдела, конечно же, посвятит вас в детали. Он ведь ваш должник.

Модести стояла, обхватив себя за локти, чуть наклонив голову набок, и смотрела в пол. Тарранту была хорошо знакома такая поза. Данные отличались скудостью, но интуиция работала вовсю. Это все равно что муга, вдруг подумал Таррант, только на другом уровне. Она занимается подсчетами, вычислениями, строит гипотезы, которые не очень связаны с логикой, но в конечном счете оказываются справедливыми.

— Спутниковая съемка, — медленно произнесла она. — Карта и координатная сетка… Да, похоже, вы точно опознали покойника, сэр Джеральд.

Пеннифезер, сидевший на мате и погруженный в свои собственные раздумья, вдруг подал голос:

— Интересно, что означает «сорок два»?

Какое-то время ответом ему было молчание, потом Вилли сказал:

— Ну-ка еще разок, Джайлз?

— Сорок-два-сто-один, сорок-два-сто-один, — стал произносить нараспев Пеннифезер. — Это и повторял тот парень. Внезапно вспомнил… Как странно. Я провел с ним всю ночь, и он чуть не свел меня с ума — повторял как заведенный: «сорок-два-сто-один». Господи, как же я это смог позабыть?

Модести не пошевелилась, только чуть повернула голову, и в лице ее Таррант заметил признаки возбуждения.

— Вилли, по-русски это какие-то числа? — спросила она.

— Вроде бы. По-русски я умею считать до десяти, но «два» — это двойка.

Таррант несколько раз повторил слова себе под нос, потом сказал:

— Если разрешите воспользоваться телефоном, то я, возможно, сумею удовлетворить ваше любопытство.

— Милости прошу, сэр Джи. Телефон в мастерской, — сказал Вилли.

Таррант удалился, а Модести подошла к сидевшему на мате Пеннифезеру, легонько подтолкнула его ногой и сказала:

— Вставай, Джайлз. — Когда он поднялся, она обняла его за шею и произнесла очень серьезным тоном. — А теперь тебе пора уезжать. Мне этого совершенно не хочется, но у меня возникло предчувствие, что нас с Вилли ожидает одно небольшое приключение. Причем такое, где тебя могут сильно ушибить. Или вообще отправить на тот свет, если зазеваешься.

— Вы собираетесь на дело? Хотите сразиться с теми типами?

— Возможно. Мы сами ничего не собирались предпринимать, но похоже, как это постоянно с нами случается, обстоятельства подталкивают нас. Поэтому тебе лучше уехать.

— Мне вообще-то ехать некуда.

— Ну, тут можно что-то придумать.

— Спасибо, но ничего из этого не выйдет, — в его голосе зазвучали упрямые нотки.

— Будь же благоразумен!

— Я вполне благоразумен. По-моему, неправильно бежать от того, что тебя пугает — будь то операция, которую ты до этого не делал, или какие-то подонки, вроде тех, что пытали того парня. Нет, такое отношение к жизни не по мне. И если им дать понять, что их боятся, они станут еще наглее.

Из мастерской вышел Таррант и остановился, устремив взгляд на Пеннифезера в объятьях Модести. Он услышал последние слова доктора. Они могли показаться банальными и напыщенными, но в его устах обретали какой-то настоящий смысл. Он говорил то, что думал, причем все это звучало естественно, без какой-то особой серьезности.

— Я хочу сказать, — продолжал он, — что ты имеешь все основания выселить меня из пентхауза. И если какая-то миссионерская организация предложит мне поработать в Тимбукту, я обязательно соглашусь. Но я не собираюсь исчезать только потому, что какие-то бандиты могут меня обидеть, если я не пожелаю изменить свою жизнь. Господи, Модести, если пойти по этому пути, то нами начнут править жуткие мерзавцы. Вроде мафии…

Не разжимая объятий, Модести задумчиво посмотрела на него и произнесла совершенно серьезным тоном:

— А главное, что будет делать бедняжка миссис Леггет с камнями в желчном пузыре?

— Я как раз и хотел это сказать…

— Господи, как трудно с тобой спорить, — вздохнула Модести. — Беда в том, что ты в общем-то прав. Но такие, как ты, не готовы противостоять таким, как Брунель. А значит, тебе надо отойти в сторонку.

— Я не собираюсь никому противостоять, — упрямо отозвался Пеннифезер. — Просто удирать в кусты я не собираюсь.

— Порой ты делаешься таким упрямым, что хочется тебя стукнуть, — сказала Модести и поцеловала его в щеку, а потом убрала руки и повернулась к Тарранту. — Ну что, сэр Джеральд, есть перевод?

— Да, это русские числительные — 42 и 101. Если исходить из традиционной системы координат, сорок два — это по горизонтали, а сто один по вертикали.

— Ну-ка поглядим…

Между тем Пеннифезер стал карабкаться по канату, который свисал с потолка. Вилли расстелил карту на шкафчике, а сверху наложил координатную сетку. Искомая точка оказалась в Руанде, примерно в двадцати пяти милях к западу от границы с Танзанией. Вилли сказал:

— Ну что ж, у нас имеется всего-навсего точка на карте. Неужели нужно дожидаться джинна из бутылки, который любезно согласится выполнить три наших желания?

— Думаю, мы обойдемся без джинна, — сказал Таррант. — Я свяжусь с нашим отделом картографии и попрошу их дать справку насчет того, что это за местность. Если наши догадки справедливы, там должно быть нечто, различимое при космической съемке.

— Давайте, — кивнула Модести. — Вряд ли, конечно, обычные карты тут нам как-то могут помочь, но все равно полезно иметь заключение геодезистов.

Пять минут спустя, с неохотой отклонив приглашение остаться на ленч, Таррант стал прощаться. Уже в дверях, когда Модести подавала ему пальто, он посмотрел в зал и увидел, как Пеннифезер, попытавшийся проделать какой-то фортель с дубинкой, нанес себе удар по лодыжке. Таррант поморщился. Ему стало не по себе при мысли о том, что Пеннифезер может оказаться на руках у Модести с Вилли, если им придется еще раз столкнуться с Брунелем и его людьми.

Модести, похоже, заметила его мину, потому что посмотрела на него с легким вызовом и тихо произнесла:

— Только, пожалуйста, не спрашивайте, что я в нем нашла.

— Милая Модести, я знаю, что несколько раз чуть было не довел вас до погибели, но согласитесь, что бестактность — не мой порок.

— Извините, — улыбнулась Модести и добавила: — У меня, наверное, на его счет пунктик. Но не делайте скороспелых выводов. Вы не видели Джайлза в его родной стихии. Он не в своей тарелке в обществе таких, как мы. Крутых и жестких. Но если бы вы видели, как он делал кесарево сечение умирающей африканке на полу хижины при свете керосиновой лампы…

— Кошмар, — улыбнулся Таррант и с жаром добавил: — У меня самого есть недостатки, так что я, пожалуй, вам поверю на слово.

Зазвонил телефон в мастерской, и Модести сказала:

— Погодите, вдруг вас.

Минуту спустя из мастерской появился Вилли. Вид у него был озадаченный.

— Звонил Венг, Принцесса, — сказал он. — По его словам, пять минут назад в пентхауз позвонил человек по имени Брунель и попросил тебя принять его сегодня в половине седьмого. Венг обещал связаться с тобой и передать просьбу.

— Что ж, это может быть любопытно, — медленно произнесла Модести. — Ты велел Венгу сказать «да»?

— Конечно.

— Но разумно ли это? — подал голос Таррант.

Вилли пожал плечами.

— Я так долго работал на Принцессу, что обычно знаю, что она скажет, без лишних вопросов.

— Если Брунель хочет потолковать со мной, нет смысла отказываться, — сказала Модести. — Мы можем узнать что-то новое и не выдавать ему наши маленькие тайны. Что, собственно, мы можем потерять от такой встречи?

— Разве что головы, — мрачно произнес Таррант. — Брунель понес серьезные убытки, а он не из тех, кто легко смиряется с поражением. Так что будьте особо бдительны.

Глава 6

В шесть пятнадцать вечера Модести сидела в своей спальне, где все было бледно-зеленых и серебристых тонов с добавлением слоновой кости, и поправляла выбившуюся прядь. На ней был черный брючный костюм с желтой кофточкой-джерси.

Из ванной возник Пеннифезер, надевая на ходу темно-синий свитер-водолазку.

— Ты отлично выглядишь, Модести, — громко произнес он.

— Спасибо, Джайлз, — отозвалась она. — Но учти: пока здесь Брунель, не мешайся под ногами. Можешь пойти в мою мастерскую и поиграть там, только не трогай изумруд…

— Почему ты хочешь меня спрятать?

— Потому что это не твой спектакль, милый.

Он рассмеялся, провел рукой по своему ежику и сказал:

— Иногда ты обращаешься со мной, как с ребенком.

— Ну что ты, — сказала она, взяв его за руки и глядя в глаза. — Впрочем, иногда я действительно обращаюсь с тобой, как с Кандидом, но ты ведь в каком-то смысле и есть Кандид. И потому мне и нравишься. Я же хитрая, безжалостная, коварная стерва, но с этим уже ничего не поделать. Иначе меня давно уже не было бы в живых. Мне уже поздно менять характер и привычки, но тебе, Джайлз, лучше держаться подальше от таких, как я.

Пеннифезер рассмеялся и легонько коснулся ее лба кончиками пальцев, тем самым выражая свои теплые чувства.

— Ты говоришь чушь, — фыркнул он. — На самом деле ты просто очаровательна.

— Очаровательна? — переспросила она с какой-то неожиданной злостью. — О чем ты говоришь, Джайлз?! Ты только полюбуйся! — И она вдруг резко развернулась к нему, а в руке ее сверкнул вороненой сталью пистолет. Чтобы достать его, она потратила какую-то десятую долю секунды. — Очаровательна? — еще раз повторила она. — В ближайшие полчаса я могу застрелить из этой игрушки человека.

— Ты про Брунеля? Но почему?

— Я застрелю его, если он попытается убить меня. Или Вилли.

Модести убрала пистолет в кобуру, которая была закреплена у нее на бедре, под полой пиджака.

— Ну что ж, я не сомневаюсь в серьезности твоих намерении, — отозвался Пеннифезер. — Но ты думаешь, он решится на такое?

— Не могу ничего предсказывать. Я не знаю, насколько Брунель мстителен, злопамятен. Я не знаю, импульсивен он или хладнокровен. Но так или иначе, попросту рисковать мы не собираемся. Потому-то я и не хочу, чтобы ты находился рядом.

— Ладно. Но я приготовлю свой медицинский чемоданчик, чтобы сразу залатать те дырки, которые ты пожелаешь в нем проделать. Зачем портить такие ковры.

Модести удивленно покосилась на него, пытаясь понять, есть ли в мире хоть что-то способное протрясти Джайлза Пеннифезера, затем без тени улыбки кивнула со словами:

— Спасибо, Джайлз. Это весьма предусмотрительно с твоей стороны.

— Вот и отлично! — Он вытащил свой тяжелый саквояж из шкафчика у кровати, потом сказал с командирскими интонациями: — Если уж решишься стрелять, стреляй без раздумий.

— Ладно.

Две минуты спустя она вошла в гостиную, где Вилли Гарвин как раз укладывал в плоские ножны на груди слева два ножа. Это было его излюбленное оружие, которым он отлично пользовался в особо сложных ситуациях.

— Ты припасла инструмент. Принцесса? — спросил он.

— Конечно, — сказала Модести и добавила: — МАВ-25.

Вилли кивнул, проверяя, как ходят ножи в ножнах. Как и кобура Модести, они были сделаны из особым образом обработанной кожи, тонкой и в то же время твердой, как фанера. Внутренности ножен были смазаны графитом и костяным маслом, чтобы минимально снизить трение.

— Может, мы слишком перестраховываемся, — заметил он с усмешкой, — но лучше оказаться слишком осторожным, чем чересчур мертвым. — Он пододвинул одно из кресел на фут влево и добавил: — Пусть сядет тут, Принцесса, а ты займешь место у камина. Ну, а я вот тут, у дивана.

— Отлично. И когда он будет двигаться, возьмем его в клещи, правильно?

Вилли кивнул.

— Вы весьма предусмотрительны, но все же не недооценили меня, — заметил Брунель. — Он сидел в кресле, выложив руки на колени. — Я не захватил ни пистолета, ни отравленных сигарет, ни часов, которые стреляют патронами с цианистым калием. Я сам не применяю насилие. — Он посмотрел на Вилли и спросил: — Наверное, вы успеете вонзить мне в руку нож, прежде чем я суну ее в карман, Гарвин?

— В горло, — дружелюбно поправил его Вилли. Брунель кивнул головой и, не улыбнувшись, сказал:

— Специалисты давали самые высокие оценки тому, как вы обращаетесь с огнестрельным оружием, мисс Блейз. Уверяю вас, сегодня вечером оно вам не понадобится, поэтому можете застегнуть ваш жакет.

— Вы хотели обсудить какую-то проблему? — спросила она.

— Да, но сперва давайте договоримся. Я не Адриан Шанс и не Джако Мухтар. Они подвержены эмоциям и горят желанием вас убить. Я же прагматик. Я весьма сожалею о тяжких потерях, которые понес накануне, но коль скоро ситуацию нельзя исправить, я считаю вопрос исчерпанным. Вы мне верите?

— Это не имеет значения, — сказала Модести. — Возможно, это важно для тех, кто вас ограбил. Мы сами узнали сегодня об этом из газет.

— Понимаю, — сухо улыбнулся Брунель, — но так или иначе как профессионал я восхищен действиями воров. Я понимаю, что именно в сейфе их особенно интересовало. Но кроме того, там, помимо интересовавшего их конверта и небольшой суммы денег наличными, имелись и другие бумаги, которые могут представлять лишь незначительный интерес для тех, в чьих руках теперь находятся. Однако один документ может представлять большой интерес для вас. Разрешите, я выну кое-что из внутреннего кармана пиджака?

— Пожалуйста, только пошире распахните его и вынимайте медленно, — сказала Модести.

— Благодарю вас, — Брунель откинул полу пиджака, извлек из внутреннего кармана конверт, потом вынул из него сложенный в несколько раз белый листок. — Не угодно ли взглянуть?

Вилли Гарвин сделал шаг вперед, взял листок, развернул. Когда он стал изучать, на его лице не дрогнул ни один мускул. Он и вида не подал, что уже видел нечто подобное. Это была фотокопия фрагмента карты, который они уже сегодня разглядывали, и к ней была прикреплена координатная сетка.

Он передал листок Модести, а Брунель сказал:

— Это копия — их у меня несколько. Оригинал хранился в сейфе. Я уже говорил, что не питаю злых чувств, и в знак этого готов предложить вам партнерство в проекте, который сулит немалые барыши.

— Нас это мало волнует, — сказала Модести, передавая листок Вилли, который, в свою очередь, собирался вернуть его Брунелю, но тот жестом показал, чтобы Вилли оставил его, и сказал:

— Признаться, я разочарован. Тем не менее я готов чуть подробнее рассказать о том, что представляет собой эта карта, — вдруг вы сочтете возможным переменить свою позицию.

— Ну давайте послушаем, — пожала Модести плечами.

— Отлично. Человек по фамилии Новиков работал в одной московской закрытой лаборатории. Его задача состояла в анализе сведений, поставляемых спутниками. Однажды он увидел нечто, весьма удивившее его. Он несколько раз проверил свои предположения и пришел к выводу, что на снимках имелись указания на большие залежи золота в одной отсталой центральной африканской стране. Залежи занимают площадь около одной мили, причем там, где никогда не проводились геологоразведочные работы. Из этого следует, что, возможно, запасы золота гораздо богаче, чем представляется.

— Минуточку, — сказала Модести и посмотрела на Вилли, который почесал подбородок и произнес:

— Все это пока догадки. Я знаю, что для распознания рудоносных пластов используются спинтилометры, но, насколько я понимаю, такие съемки лучше делать с самолета, а не со спутника.

— Я не специалист, — отозвался Брунель, — но я имею возможность пользоваться консультациями лучших ученых в своей области, и меня уверяют, что русские разработали технологию, позволяющую добывать со спутников такие снимки, которые раньше были возможны только при съемке с самолета на низкой высоте. Они подтвердили то, что сказал мне сам Новиков. Так или иначе, после того как Новиков сбежал из России, он тайно обследовал район. Золото действительно находится там.

— Если это золотоносные твердые породы с низким содержанием металла, да к тому же с сульфидами, овчинка не стоит выделки, — заметила Модести.

— Это золотоносная россыпь, — сказал Брунель. — Новикову удалось добыть несколько самородков. Он показывал мне образцы. Это нечто вроде калифорнийских залежей прошлого века. Причем себестоимость добычи на удивление низка.

— Новиков сам к вам с этим пришел? — спросила Модести.

— Да.

— Почему?

— Потому что при всей незначительности затрат, они незначительны в относительном плане. Нужно получить концессию на разработку месторождения, нанять экспертов, взять образцы, соорудить рудопромывочные желобы, начать выемку породы в больших количествах. Для этого необходим предприниматель, готовый вложить в проект немалые средства, а кроме того, способный защитить свое дело от возможных посягательств. Новиков решил, что я вполне гожусь для этой роли. Кроме того, я, так сказать, почти сижу на этом золоте. Как вам, наверное, известно, мой дом находится в Руанде. Там у меня довольно большое поместье. Тамошние власти благодарны мне за услуги, которые я оказывал и продолжаю оказывать им. Они надеются и впредь пользоваться моими советами и помощью иного рода я потому не препятствуют мне вести дела в моем маленьком государстве, как я считаю нужным.

— Ясно. Продолжайте, если у вас есть что сказать.

Брунель откинулся на спинку кресла, соединил кончики пальцев, задумчиво сказал:

— Новикова обуяла алчность. Я предложил ему довольно большую сумму за право пользоваться его открытием, но он отказался. Он требовал помимо этого еще и проценты с прибыли. Просто поразительно, каким хищным капиталистом может стать коммунист, когда речь заходит о деньгах. И он также требовал заключения контракта до того, как покажет мне, где находится месторождение.

Модести кивнула на карту, которую по-прежнему держал в руке Вилли.

— Он так и не сообщил вам точные координаты?

— Нет. Он прекрасно понимал, что без них у меня ничего не получится. Вести разведку на площади в четырнадцать тысяч квадратных миль — занятие, которого хватит мне до конца жизни. Ну, а об аэросъемке не может быть и речи. Эта область располагается на территории четырех африканских стран, которые крайне чувствительны к попыткам нарушать их суверенитет, в том числе и в воздушном пространстве.

— И что же вы сделали?

Брунель покачал головой.

— Мне пришлось пойти на крайнюю меру. Я подверг Новикова пыткам, чтобы добыть координаты. К сожалению, он оказался крепким орешком. Кроме того, ему каким-то непостижимым образом удалось сбежать. Я не верил, что человек в состоянии проползти через джунгли и пустыню такое большое расстояние и оказаться в Танзании. — Он посмотрел на Модести и продолжил: — Прошло несколько дней, прежде чем я смог установить его местонахождение. Насколько я понимаю, он прибыл в Калимбу без посторонней помощи?

— Когда я там появилась, он уже успел скончаться и был похоронен. По словам доктора Пеннифезера, его нашли в бессознательном состоянии примерно в миле от деревни.

— Ох уж этот доктор Пеннифезер. Из-за него-то мне и пришлось выложить карты на стол и рассказать вам о проекте Новикова.

— Из-за него?

— Да. У меня есть основания полагать, что Новиков сообщил ему перед смертью нечто весьма существенное.

— Новиков ничего ему не рассказал. Я спрашивала доктора Пеннифезера после того, как ваши подручные явились и устроили допрос с пристрастием.

— Умирающий человек может выболтать в бреду очень многое, мисс Блейз.

— На своем родном языке. Для доктора Пеннифезера это лишено смысла.

— Умирающий обычно повторяет одно и то же. То, что не дает ему покоя. Меня сильно удивило бы, если бы Новиков не выболтал эти координаты в бреду. Он слишком долго удерживал в себе эти сведения, молчал под пыткой. Согласитесь, было бы удивительно, если бы этого не произошло.

— Вы полагаете, доктор Пеннифезер солгал мне?

— Он и сам мог позабыть то, что услышал. Или просто не придал тогда этому особого значения. Но я не сомневаюсь, что есть способы стимулировать его память.

Вилли Гарвин решил, что Брунель ему надоел. Его так и подмывало взять этого карлика за шиворот и выбросить из окна гостиной. Вилли случалось встречать людей жестких и жестоких. Но Брунель был нечто уникальное. Он словно был лишен эмоций. Можно было, наверное, даже пожалеть человека столь изломанного, что он получал удовольствие от жестокости. Но совсем другое дело, когда кто-то хладнокровно пользуется насилием как инструментом.

— Итак, вы хотите, чтобы наш вклад состоял из доктора Пеннифезера? — холодно осведомилась Модести. — И тогда мы вместе принялись бы пытать его, чтобы стимулировать его память?

— Я не думаю, что необходимо сразу применять такие суровые методы, — сказал Брунель после небольшой паузы. — Хотя если все прочие методы успеха не принесут, возможно, у нас не останется иного выхода. Вас это огорчает? — Брунель выразил легкое удивление.

Модести посмотрела сначала на Вилли, потом на Брунеля и холодно произнесла:

— Если Шансу с Мухтаром взбредет в голову еще раз потревожить доктора Пеннифезера, то сначала я уничтожу их, а потом и вас. Это вам обещаю.

— Я тоже, — откликнулся Вилли.

Карлик постучал кончиками пальцев одной руки о ладонь другой и сказал:

— Значит, я ошибся. Мне казалось, что мм с вами в общем-то коллеги.

— Когда-то давно, может, так и было, хотя с большими оговорками, — сказала Модести. — Но если такие, как вы, Брунель, вставали нам поперек дороги, мы их уничтожали.

— Признаться, мне не совсем ясна ваша логика. Ну да ладно. Итак, вы отвергаете мое предложение прямо с порога?

— Совершенно верно.

— И вас не прельщает вероятность немалых прибылей?

— Нет. У меня, откровенно говоря, сейчас одно-единственное искушение — пристрелить вас. Это было бы единственным разумным ответом. — Модести в упор посмотрела на визитера, потом нажала кнопку на стене. — Пожалуй, вам пора уходить.

Брунель встал. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Я сильно разочарован, — сказал он. — Но как я уже говорил, я не из тех, кто позволяет себе такие эмоции, как злоба или ненависть. Можете не беспокоиться: вам не придется приводить в действие ваши угрозы, мисс Блейз. Сражаться с вами из-за доктора Пеннифезера, полагаю, было бы слишком дорогостоящим занятием. — Он помолчал и продолжил: — Однако если вы попытаетесь воспользоваться тем, что я рассказал вам о проекте Новикова, то мне придется снова выйти на сцену. Вы меня понимаете?

Модести презрительно поморщилась.

— У нас нет ни малейшего интереса к этому чертову проекту. Впрочем, мы искренне надеемся, что вы так и не отыщете это месторождение.

— Вы слишком эмоциональны, мисс Блейз. Но ваши надежды никоим образом не беспокоят меня. Что ж, буду считать, что доктор Пеннифезер ничем не в состоянии помочь мне. Я попробую другой подход.

— Сделайте милость.

Появился Венг и принес пальто и шляпу Брунеля. Он помог ему надеть пальто, потом проводил в фойе, к лифту. Никаких слов на прощание сказано не было. Вилли и Модести пристально следили за удаляющимся Брунелем и расслабились, только когда закрылись двери лифта.

— Очаровательный джентльмен, — сказал Вилли. — Такое ощущение, словно дерьма наелся…

— У меня тоже. Открой-ка бутылочку бургундского, Вилли.

— Хорошая мысль. — Он вышел из гостиной и вскоре вернулся с бутылкой в руке. Модести стояла у окна и смотрела вниз. — Как ты полагаешь, он действительно решил отстать от Джайлза или просто морочит нам голову?

— Мне кажется, Брунель говорил то, что думал. По идее на этом все должно закончиться, но все же у меня ощущение, что это не финал. Не исключено, что он действует сразу на нескольких уровнях. Он сделал нам предложение и в то же время устраивал ловушку, только на беду я ее не вижу.

Вилли откупорил бутылку, налил вино по стаканам.

— Я, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду, — медленно произнес он, куда ни повернешься, что-то подкрадывается сзади. Он мастер на разные фокусы, что верно, то верно, но в чем фокус? Может, просто он берет нас на испуг?

— Может быть, — сказала она без уверенности в голосе. — Так или иначе надо держать Джайлза под надзором, пока Брунель не уберется из этой страны.

— Ты права. Пожалуй, я подежурю с ним сегодня ночью. Может, у них там найдется второй экземпляр «Ридерз Дайджеста».

— Не надо, Вилли-солнышко, — улыбнулась Модести. — Можешь возвращаться к себе и продолжать ухаживать за девушками или делать что-то еще, чем ты занимался до моего возвращения с Джайлзом. Его опять уволили.

— Уволили?

— Да, сегодня он получил уведомление. Он вступил в конфликт с кем-то из врачей насчет диагноза. Джайлз не дипломат. Сказал коллеге, что тот несет ахинею. Скорее всего, без всякой злости. Но увы. — Она скорчила грустную мину.

Из прохода, что вел в мастерскую, появился Джайлз. Он всем своим видом выказывал осторожность.

— Ушел? — спросил он. — Он мне не понравился.

— Ты его видел? — Модести передала свой стакан вина Джайлзу, и Вилли налил ей новый.

— Да, видел. Меня разобрало любопытство. Я подкрался на цыпочках и заглянул в гостиную. Только сперва встал на четвереньки, чтобы голова оказалась как можно ниже. Я был уверен, что он меня не углядит. А когда он встал, чтобы уходить, я быстро ретировался.

— Хитрец-эскулап, — усмехнулся Вилли.

— Что поделаешь, — Джайлз отпил полстакана и, подумав, сказал: — Какая мерзость его разговоры о пытках!..

— Особенно когда речь шла о тебе, — подхватила Модести.

— Не в этом дело. Честно говоря, я надеялся, ты его пристрелишь. Может, ты сделаешь это в ближайшее время? — Пеннифезер грустно покачал головой. — Я никогда не отличался кровожадностью, но раньше мне не случалось сталкиваться с такими чудовищами. Зря вы отпустили его живым.

— Избавиться от трупа бывает не просто, — заметил Вилли.

— Наверное, — кивнул Пеннифезер. — Но вы всегда могли рассчитывать на мою помощь.

Модести посмотрела на Вилли, который растерянно пожал плечами, и спросила:

— Что ты имеешь в виду, Джайлз?

— Ну, я как-никак врач. Мог бы в случае необходимости расчленить его в ванне.

Вилли Гарвин поперхнулся вином так, что во все стороны полетели брызги бургундского, потом закашлялся и стал колотить себя в грудь, бормоча извинения. Модести была вынуждена сесть на диван. Ей удалось подавить приступ смеха, но рука со стаканом ходила ходуном.

— Ты шутишь? — наконец смогла выдавить она.

— Нет, какие тут могут быть шутки!

— Но… — Модести беспомощно развела руками.

— Господи, труп — это труп, не более того. И мне не хотелось бы, чтобы у тебя возникли проблемы, после того как ты разделалась бы с этим подонком. Ты бы и так оказала обществу большую услугу.

Вилли, вытирая слезы с глаз, прохрипел:

— Мы могли бы выбросить его в мусоропровод. Но ты просто чудо, Джайлз, честное благородное слово…

— Смейтесь, смейтесь, — буркнул Джайлз. — Но этот Брунель опасен, вы уж мне поверьте. У меня глаз наметанный.

Брунель сидел в такси, которое ехало по Парк-лейн в южном направлении. Он был вполне удовлетворен визитом. При всей своей проницательности, Модести Блейз обладала роковой слабостью, которую он и ранее в ней подозревал. Она слишком эмоциональна. Сингапурские документы, например… Она похитила их ради Тарранта. Подумать только… Почему у нее такие невероятные мотивации? Впрочем, ничего невероятного. У большинства представителей человечества мотивации отличаются нерациональностью… Болваны. Брунель напомнил себе, что как раз необычен, неординарен он. И очень хорошо. Как глупо она отреагировала на его спокойные слова о пользе пытки! Да и Гарвин ей подстать. Отлично… Он заложил приманку, пока невидимую, но когда они поймут, в чем дело, будет уже поздно. Слишком поздно.

Все это просто превосходно. Правда, был один неприятный момент. Когда она заговорила о том, что готова убить его… Он не сомневался, что Модести Блейз всерьез взвешивала все за и против. И они угрохали бы его без особых проблем, даже если бы он был вооружен. С того момента, как он оказался в гостиной, они очень ловко взяли его в клещи. Тогда он не испугался, но теперь почему-то лоб его покрылся испариной. Он промокнул лоб платком, нахмурился.

Да, если бы ее укротить, взять под контроль, это было бы серьезное достижение. Правда, на дрессировку уйдет не один месяц, но игра стоит свеч. С Гарвином, однако, все равно придется расстаться. Вдвоем они являют собой слишком впечатляющую команду.

Два дня спустя Модести пригласила к себе в пентхауз на чашку чая сэра Джеральда. К неудовольствию гостя, там был Пеннифезер. Сэр Джеральд признался себе, что испытывает ревность к тем знакомым Модести, которые не сумели заручиться его симпатиями. Нет, он ничего не имел против молодого доктора, но его прямолинейность и простодушие порядком раздражали сэра Джеральда. Нет, конечно, у молодого человека есть свои достоинства, иначе вряд ли Модести пригласила бы его у себя пожить, но тем не менее… Таррант не мог проявить снисходительность и терпимость.

На Модести было шерстяное платье в бело-зеленую клетку, а также прозрачные колготки, которые лишний раз подчеркивали красоту ее ноги. На Пеннифезере был темно-синий свитер — недорогой, но симпатичный. Таррант решил, что Модести выбрала его, а Пеннифезер заплатил.

Когда Модести стала разливать чай, Таррант сказал:

— У меня есть для вас кое-что любопытное, но сперва расскажите, как прошла ваша встреча с Брунелем, если, конечно, это не секрет. — Он покосился на Пеннифезера и добавил: — Надеюсь, мы можем говорить свободно?

— Вполне. — Модести успела посвятить Джайлза в детали переговоров, каковые, впрочем, не произвели особого впечатления. История потаенных запасов золота в далекой африканской стране не вызвали у него энтузиазма. На все это он лишь заметил: «Ты хочешь сказать, они мучили того русского парня из-за координат?»

Теперь Модести ввела в курс дела и Тарранта. Пеннифезер не перебивал. Тарранту показалось, что он не особенно вникал в смысл ее слов, но просто получал удовольствие от того, как она говорит. Таррант и сам порой ловил себя на этом, но сейчас он никак не мог отвлечься от того, о чем она рассказывала. Когда она закончила, Таррант сказал:

— Все это звучит впечатляюще.

— Информация носит конфиденциальный характер, — напомнила Модести.

— Конечно, конечно. Я не стану трубить на всех углах о золотом наследстве Новикова. — Таррант грустно улыбнулся. — Если какая-то страна и получит концессию на разработку месторождения, это не будет Великобритания. Черная Африка отдает предпочтение новым империалистам, вроде СССР и Китая. Но меня почему-то эта история не очень пугает. Кстати, неужели Брунель всерьез надеялся вовлечь вас в партнерство?

— Я думала об этом. Может, он проверил мой послужной список и решил, что мы с ним одного поля ягоды?

— Значит, он читал ваше досье не очень внимательно.

— Я ей говорил! — вмешался Пеннифезер. — Этот Брунель — жуткий подонок. Это какой-то монстр! Если вас интересует мое мнение, он лишен всего человеческого. Он готов на любую низость. — Он посмотрел на Модести и спросил: — Можно, я спущусь в зал поиграть с Венгом в сквош?

— Лучше бы ты немножко подождал, а потом я спущусь с тобой.

— Я тебя умоляю! Зал в доме, и к тому же со мной будет Венг. Подручные Брунеля не посмеют сунуться к нам, так что я в безопасности.

— Мне уже случалось делать подобные ошибки, Джайлз. Так что, пожалуйста, не спорь со мной.

— Что касается Брунеля, — подал голос Таррант, — то он и его бандиты сегодня утром вылетели в Париж. Если они вернутся, мне будет известно об этом в течение получаса.

Модести посмотрела на него чуть озадаченно, но сказала:

— Что ж, рада это слышать.

— Аминь, — произнес Пеннифезер, вставая. — Ужасно, когда Модести работает твоим телохранителем, — признался он Тарранту. — Вчера на Оксфорд-стрит я попросился в уборную, но она заставила меня терпеть, пока мы не вернулись домой. Если бы вы знали, как я мучался!

Он двинулся по комнате, споткнулся о ковер, кое-как сохранил равновесие, затем скрылся из виду. Был слышен только его голос:

— Венг, Венг, где ты, загадочная азиатская душа? Пойдем, я покажу тебе, как играет мастер.

— Венг громит его раз за разом, — сказала Модести, вынимая из пачки сигарету. — Вы, кажется, говорили, сэр Джеральд, что у вас для меня что-то есть?

Таррант открыл свой портфель, из которого извлек карту и развернул ее на столе.

— Мне пришлось подождать, пока нам перешлют ее из министерства обороны, — сказал он, — но вещь того стоит. Они отлично поработали. — Это была очень подробная карта части Руанды с дорогами, реками, горами, точными обозначениями рельефа местности.

— Уж не знаю, как у покойного товарища Новикова было чувством юмора, — говорил Таррант, — но его осторожность и недоверчивость создали необычную ситуацию. — Таррант пересел на диван к Модести, развернул карту… показал серебряным карандашом на очерченную пунктиром зону — прямоугольник площадью десять квадратных миль — пять в длину и две в ширину. В северной части этого прямоугольника виднелся маленький красный крестик.

— Пунктиром отмечены границы владений Брунеля в Руанде, — пояснил Таррант. — Он называет свое имение Бонаккорд. В переводе с французского «Доброе согласие».

— Вы шутите?

— Нисколько, Это действительно может показаться остроумной шуткой для тех, кто знает Брунеля, но не надо забывать, что он вовсю старается произвести хорошее впечатление на местные власти. Мы-то с вами отлично понимаем, почему он так старается. Он хочет знать, на какие рычаги нажать, чтобы свергнуть короля или правительство.

Модести кивнула и сказала:

— В отсталой стране это не так уж сложно. Главное — купить десяток чиновников на ключевых постах. Остальное, как говорится, дело техники.

— Совершенно верно. Шутка, впрочем, заключается в другом. Крестиком помечена не самая точка, координаты которой называл в бреду Новиков. Скорее всего, это центр месторождения в долине, которая, как ни удивительно, находится на землях Брунеля. Которые он получил в аренду на сорок лет с правом разработки месторождений полезных ископаемых, если таковые там окажутся. Я это проверял…

— Боже мой! — воскликнула Модести. Она еще какое-то время рассматривала карту, тихо посмеиваясь, но когда посмотрела на Тарранта, в глазах ее не было и следа веселья. — Если бы Брунель не убил Новикова, тогда он прикончил бы его чуть позже, когда понял, что купил то, что и так причитается ему по праву.

— Скорее всего. Есть тут еще один момент. Не то чтобы он играл существенную роль, но все равно это любопытно. Пока я ждал карту, то стал искать людей, которые знали бы неплохо те края. Я свел знакомство с человеком из бельгийского посольства, который провел несколько лет в Руанде — Бурунди, как называлась страна до 1962 года, когда была бельгийской колонией. Сам он не бывал в Бонаккорде, но посещал места в непосредственной близости от имения. Однажды он даже встречался с Брунелем, который произвел на него самое приятное впечатление. — Таррант положил карандашик и продолжил. — Я стал расспрашивать его про рельеф местности — спросил что собой представляют эти два холма, которые окружают месторождение. Он сказал, что это часть довольно странного ландшафта, и представители местного племени тутси называют это место по-своему — не могу точно воспроизвести название, но я переводе оно означает что-то вроде Сердитой Девственницы.

— Вы, конечно, поинтересовались, почему они так называют это место? — спросила Модести.

— Конечно. Эти холмы потом соединяются так, что долина как бы упирается в них. Затем там идет плоскогорье и два холма вулканического происхождения. Здесь и здесь. — Он показал возвышенности карандашиком. — И здесь еще одна возвышенность. Короче, когда вы смотрите на ландшафт с севера, он производит сильное впечатление.

— Минуточку, — Модести взяла в руки карту и какое-то время сосредоточенно вглядывалась в линии. — Я понимаю, в чем дело, — наконец сообщила она. — Это напоминает гигантскую женщину, которая лежит на спине, раздвинув ноги и подняв колени. А это ее груди. А вот и голова. — Модести подняла взгляд на Тарранта и сказала: — Но эта поза как-то не вызывает ассоциаций с девственницей.

— Я не специалист в таких вопросах, — отозвался сэр Джеральд.

Модести лукаво улыбнулась.

— Очень жаль. И кстати, нечем тут хвастаться. Почему бы вам не завести симпатичную экономку лет сорока, с небольшим…

— Модести! — воскликнул Таррант, чуть покраснев. — Право, я просил бы…

— Ладно, ладно, молчу. Но все равно не могу взять в толк, почему это девственница, во-первых, и сварливая или сердитая, во-вторых.

— Мой бельгийский друг не мог внести ясность в этот вопрос. Похоже, тут существует какая-то местная легенда. Так или иначе, он не интересовался. Возможно, местный юмор и язык слишком сложны для европейца…

— Мне как раз казалось, что и юмор, и язык у них отличаются простотой, — улыбнулась Модести. — Когда я вижу, что сокровище Новикова уютно расположилось между ног этой дамы, мне очень хочется понять, почему она вдруг получила такое прозвище.

— Вряд ли вам так уж необходимо это знать, — отозвался Таррант с чуть заметным раздражением в голосе. — Собственно, я и провел мое маленькое исследование только потому, что пообещал вам узнать все, что можно, об этом месте. Но я все же очень надеюсь, что вы не заинтересуетесь этим слишком уж всерьез и…

— Почему я должна проявлять к этому повышенный интерес. — Модести посмотрела на Тарранта с легким упреком. — Меня вовсе не волнует золото Новикова.

— Золото Брунеля.

— Какая разница?

— Я рад это слышать. А то я опасался, что вы решите затеять что-то рискованное.

— Если Брунель когда-нибудь натолкнется на эти залежи, золото его. Я не собираюсь навлекать на себя лишние неприятности.

— Простите, но вы уже навлекли их на себя. Брунель, как справедливо выразился доктор Пеннифезер, жуткий подонок. Он и впрямь самый настоящий монстр. Он совершенно спокойно мучит и убивает людей. Я же порой замечаю за вами проявление благородного негодования, стремление разделаться с подонками, которым слишком многое сходит с рук, потому что у закона против них руки коротки.

Модести рассмеялась и покачала головой.

— Ума не приложу, с чего это вы взяли? — Она сложила карту и протянула Тарранту. — Возьмите, успокойтесь и выпейте еще чаю.

— Спасибо, но мне пора, — Таррант встал. — Я, как всегда, был рад видеть вас. Вы удивительно хороши в этом платье.

Когда Таррант ушел, Модести отправилась в свою мастерскую. В последние дни она занималась огранкой изумруда. Она вставила в глаз лупу и стала разглядывать камень. Невелик, но хорошего качества. Есть маленький изъян, но в процессе огранки его можно ликвидировать.

Модести села за верстак, насыпала на шлифовальный круг наждачного порошка, включила станочек. Шлифуя камень, она вспоминала первый визит Тарранта и не могла скрыть улыбки. Он хотел, чтобы она поработала на его контору, и вначале попытался оказать нажим с помощью шантажа. Но потом резко сменил тактику, сообщил ей просто так крайне важные и ценные сведения, отчего она сделалась его должницей. Что ж, интуиция тогда не подвела Сэра Джеральда. Модести Блейз не боялась ни силы, ни угроз, но не любила оставаться в долгу.

Таррант весьма неглуп. А когда надо, бывает беспощаден. Модести и потом не раз оказывалась вовлеченной в операции, в благоприятном исходе которых Таррант был крайне заинтересован. Причем она делала это уже по доброй воле. Теперь же он, кажется, решил положить этому конец. По долгу службы он бывал жесток, но эта жестокость была старомодна, он никогда не прибегал к ней без крайней необходимости. В Модести Таррант видел уже доброго друга, и ему решительно не хотелось подвергать ее новым опасностям.

Модести еще раз взглянула в лупу на изумруд. Теперь она подумала о Брунеле. Похоже, они еще встретятся. Она это ощущала нутром, но не сказала Тарранту, чтобы понапрасну не волновать его. Раз уж пути-дорожки Модести и Брунеля скрестились, им, видать, придется довести выяснение отношений до конца. Инстинкт, отточенный годами опасностей, настойчиво твердил ей об этом.

Впрочем, это не пугало Модести. Она научилась относиться к опасности как к судьбе. В детстве ей пришлось немало скитаться по Ближнему Востоку, побывать в самых разных переделках, и она прониклась фатализмом, свойственным обитателям тех мест.

На все есть воля аллаха.

Еще несколько мгновений она посвятила раздумьям, когда и где может снова разгореться затухший было костер конфликта с Брунелем, а потом решительно выбросила все мысли о нем из головы и углубилась в работу.

Пять дней спустя где-то после полудня, когда в окно бились снежинки, зазвонил телефон. Пеннифезер, находившийся в объятиях Модести на ее кровати, затейливо выругался, застыл в ожидании. Телефон прозвонил трижды и умолк. Пеннифезер удовлетворенно хмыкнул, но Модести сказала:

— Давай-ка разъединимся, милый. Если в этом положении я попытаюсь взять трубку, кому-то из нас может не поздоровиться.

— Но он же умолк.

— Он зазвонит опять.

— Пусть. Мы не обязаны отвечать.

— Придется. — Телефон снова дал три звонка, замолчал, а Модести сказала:

— Это Вилли. Он всегда так звонит, когда дело срочное. Подвинься, мой дорогой.

— Как скажешь.

Модести перевернулась на живот, когда телефон зазвонил в третий раз, она сняла трубку.

— Решил поставить тебя в известность, Принцесса, — услышала она голос Вилли. — У тебя есть минутка?

— Конечно. Что случилось?

Пеннифезер, привстав на колени, стал с профессиональным интересом разглядывать мускулатуру Модести на спине и плечах.

— Три дня назад ко мне на «Мельницу» пожаловала девица, — говорил Вилли. — Перед самым закрытием. Еле-еле сдерживала слезы. Сказала, что сама из Швеции, что живет тут несколько месяцев и уже собиралась возвращаться домой, но ее машина врезалась в дерево в нескольких милях от «Мельницы». Ей удалось выбраться, но машина загорелась и в огне пропали деньги, документы… Она попросила разрешения переночевать у меня, чтобы утром отправиться в полицию и попросить их связаться с ее консульством. Это только суть ее легенды Она рассказывала очень пространно.

— Легенды? — переспросила Модести, поворачиваясь на бок.

— Да. Она хороша собой, но по-своему. Белые волосы, белая кожа. Альбиноска.

— Это не о ней часом рассказывал нам Фрейзер? — спросила Модести, а Пеннифезер пощупал ее бедро и воскликнул:

— Э! У тебя участился пульс!

— Конечно, о ней, — хмыкнул Вилли. — Альбиноски встречаются редко. Представилась Кристиной, но называться можно как угодно.

— А что ты?

— Решил ей подыграть. Устроил ее в одной из свободных комнат. Мы с ней немножко выпили на сон грядущий, она десять раз поблагодарила меня за отзывчивость, а я говорил, чтобы она не волновалась, что утром я посмотрю, что случилось с ее машиной, и что она может пока пожить здесь и связаться со своими родными в Швеции, чтобы те прислали ей деньги и все необходимое. Она отлично играла свою роль. Если бы я наперед не знал, чего она хочет, то могло бы даже показаться, что это я настоял, чтобы она осталась…

— Отличный живот, — пробормотал Пеннифезер. — Я имею в виду мускулатуру. Однажды я вскрывал покойника, так у него тоже был отличный брюшной пресс, но у тебя еще лучше.

— Ты и потом ей успешно подыгрывал, Вилли? — спросила Модести.

— Конечно. На следующий день она стала приставать, чтобы я позволил ей как-то помочь по дому. Мы очень подружились, я повез ее обедать, и кончилось все тем, что ночь она провела в моей кровати. И две следующие ночи тоже.

— Очень рискованно с твоей стороны, — в голосе Модести послышались резкие нотки.

На другом конце провода Вилли Гарвин только усмехнулся. Да, порой Модести делалась точно такой же, какой была в те годы, когда руководила Сетью. Не раз — особенно в первый год совместной работы — она устраивала ему нагоняй за неоправданный риск. Ну, а теперь, когда она время от времени сердилась на него, он даже радовался. Это возвращало его в добрые старые времена.

— Она проявила активность, Принцесса, — разумно возразил он. — Пусть даже старалась это скрыть. Поэтому, если бы дверь моей спальни захлопнулась у нее перед носом, она поняла бы, что ее номер не прошел. Кроме того, я проявлял осмотрительность. — Он снова усмехнулся. — Если она решила бы ухайдакать меня, ей пришлось бы пользоваться таким оружием, как отравленные ногти, потому как на ней больше ничего не было. А если она пошевелилась бы, я тотчас проснулся бы. Ты же знаешь, как я чутко сплю.

Модести на мгновение задумалась. Да, у Вилли был нюх на опасность. Но если он не боялся…

Она смутно услышала слова Пеннифезера:

— Говорят, что это самый красивый изгиб женского тела, и я, признаться…

— Помолчи немножко, Джайлз, — сказала она, а затем уже обратилась к Вилли: — Ладно, тебе видней. Главное, не теряй бдительности.

— Естественно. Но ты знаешь, по-моему, она появилась вовсе не для того, чтобы попытаться меня угрохать.

— Тогда что у нее на уме?

— Не знаю. Я не звонил, потому что надеялся что-то унюхать и дать тебе полную картину, но увы…

— Пока туман?

— Да. Может, мне немножко ее пошевелить? То есть намекнуть, что я ее раскусил, и посмотреть, что она запоет?

— Пожалуй, она и так подозревает, что ты догадался, за какую команду она играет, — задумчиво произнесла Модести. — Слишком уж запоминающаяся у нее внешность.

— Я сам об этом думал, но ведь Фрейзер мог и не упомянуть нам о ней тогда в «Легенде». Брунель не очень-то выставляет ее напоказ.

— Ладно, Вилли. Пока действуй, как действовал. Есть смысл подождать, вдруг она сама покажет масть.

— Я так и подумал, что ты это скажешь. Очень разносторонняя девица. Мне нравится ее общество.

— Рада за тебя. Но что она, по-твоему, собой представляет? Как ты ее понимаешь?

Наступила довольно долгая пауза. Потом Вилли сказал:

— Честно говоря, давно не встречал такую скрытную особу, Принцесса. Ее настоящее "я" спрятано так глубоко, что и она сама, похоже, не может до него достучаться. Иногда кажется, что она боится этого — узнать, кто она на самом деле. Но сыграть она может кого угодно. Вижу, что она актриса, что она играет, только вот что за маской, не понятно. Ты слыхала слово «андроид»?

— Слыхала. Я иногда читаю научную фантастику. Насколько я помню, андроид — это нечто внешне похожее на человека, но на самом деле машина. Робот в человечьем обличье.

— Вот-вот. Так вот у этой самой Лизы внутри словно встроен такой робот. Почти все реакции у нее механические. Словно ее запрограммировали.

— Почти все?

— Ну, надеюсь, ты не подумаешь, что я хвастаюсь, Принцесса… Потому как мне кажется…

— О чем ты говоришь, Вилли! Я тебя внимательно слушаю.

— Ну так вот, у нее до этого хватало мужчин, это вне всякого сомнения. Но по-моему, она раньше не понимала, как от этого можно получить удовольствие. А теперь вот поняла… И это ее потрясло… Она не знает, как справиться с собой. Во всяком случае, получается, что это только мешает ей сделать то, что она собиралась…

— Похоже, ты с ней был особенно нежен, Вилли. Скажи-ка честно, ты случайно в нее не влюбился?

— Не то чтобы влюбился, но… И еще мне ее жалко. Но не волнуйся, я начеку.

Пеннифезер удивленно воскликнул:

— Надо же! Порез на ягодице прямо-таки исчез! Даже шрама не осталось.

— Ладно, Вилли, — сказала Модести в трубку. — Действуй по обстоятельствам и держи меня в курсе.

— Есть, Принцесса! Как Джайлз? По-моему, он там что-то бормочет.

— Ты не ошибся. Он в порядке. Надеется получить новую работу. В настоящее время сосредоточенно изучает основы анатомии.

— Правда? Вот не знал, что он книжный червь!

— Это женская анатомия, и он изучает на живом объекте. После короткой паузы Вилли рассмеялся.

— Он нашел себе отличное занятие. Скажи ему, что я приношу извинения за вмешательство. Пока, Принцесса.

— Пока, Вилли-солнышко, — Модести положила трубку, обернулась к Пеннифезеру и сказала: — Слушай, Джайлз. На Вилли вышла девица Брунеля. Похоже, заваривается каша.

Пеннифезер прервал пальпирование ее бедренной мышцы.

— Что я тебе говорил, — сказал он с упреком. — Тебе следовало пристрелить того проклятого пигмея, раз уж представилась такая возможность.

Глава 7

Вот уже несколько дней Голоса помалкивали. Значит, они вполне одобряли ее действия. Это было так приятно, что Лиза испытала прилив благодарности к Брунелю — он так тщательно проинструктировал ее, как никогда не инструктировал прежде — и все произошло именно так, как он и предсказывал. Когда Лиза слушалась Брунеля, Голоса были довольны.

Лиза пришла к выводу, что Голоса не в состоянии читать ее потаенные мысли и чувства, и это было удивительно, тем более что в последние дни она совершила страшное святотатство, почти что восстание против Голосов. Лежа в кровати в ночном сумраке, положив руку на грудь Вилли и уткнувшись носом ему в плечо, она вдруг испытала озноб, вспомнив о своем грехе.

Так или иначе, она была вынуждена признать себе: она нарушила все указания и страстно возжелала Вилли Гарвина. Это случилось в первую же ночь, когда они занимались любовью, и потрясло Лизу до глубины души, ибо она не подозревала, что такое возможно. Это было прекрасно до боли, так прекрасно, что она даже испугалась. Голоса не узнали об этом, иначе в ее голове постоянно звенели бы их холодные сердитые упреки.

Лиза прижалась щекой к груди Вилли, удивляясь своему непослушанию. Голоса безмолвствовали. Значит, они не подозревали о том, как она счастлива, как она жаждет Вилли. Но если она не выполнит их приказ, они все поймут, и тогда ей уже не будет покоя. А ведь настало время для решающего хода, после чего она должна была незаметно удалиться.

При мысли об этом ее захлестнула волна печали. Лиза чуть было мысленно не прикрикнула на себя. Она не права! Этот человек — Враг. Он воплощает собой Зло. Причем он потрясающе ловко спрятал от нее все плохое, что было в нем. Если бы не Голоса, если бы не Брунель, Лиза полюбила бы Вилли Гарвина всей душой и подумала бы, что он просто чудо. Но это означало бы своеволие, попытку думать самостоятельно, что само по себе уже было плохо. Ведь сама по себе она ничто. Ей лишь выпала великая честь стать орудием Голосов. Они обладали мудростью и знали, что хорошо, а что плохо. Они знали обо всем на свете… Нет, не обо всем. Лиза ухватилась за эту догадку, что само по себе было святотатством. Они не знали о ее святотатстве! Поэтому она могла притвориться, что Вилли воплощает собой все самое хорошее — именно так решила бы она, если бы ее не предупредили Брунель и Голоса. Это позволит ей еще немножко насладиться его обществом. Самую чуточку.

Но пора было сделать последний, решающий ход. Лиза содрогнулась при мысли о том, что это может означать, ибо уже успела убедиться, что убить этого Врага — трудно, а может, даже невозможно. Так или иначе, за те восемь дней, что она провела с ним, ей не представилось ни разу такой возможности. Она чувствовала, что, если попытается выбраться из кровати, он сразу же проснется.

Но что толку теперь думать об этом? Зачем пугать себя тем, что так и не случилось? Последний ход был прост, хотя и непонятен, но она решила не думать об этом, потому что в ее жизни было слишком много непонятного.

Лиза зашевелилась, вытянула ногу так, что та коснулась ноги Вилли. Он тотчас же произнес голосом, в котором не было и намека на заспанность:

— Ты проснулась, Тина?

— Да. Извини. Я не хотела тебя будить.

— Все в порядке, — он притянул ее к себе. — Ас тобой все в порядке?

— Да, со мной все в порядке, — Лиза позволила голосу задрожать и перешла на шепот. — Извини меня, Вилли.

— За что? О чем ты говоришь?

— За то, что я тебя обманула. Я тебе говорила неправду. Я не Кристина, а Лиза. И я не из Швеции. И никакой аварии не было. Это все было подстроено нарочно…

— Серьезно? — Вилли скорее заинтригован, чем напуган. — Почему же ты подстроила аварию?

— Меня зовут Лиза Брунель.

Лиза почувствовала, как напряглись мускулы Вилли, и поспешно сказала:

— Прижми меня покрепче, Вилли. Мне трудно говорить все это. Я бы не сказала ничего, если бы не было темни и если бы ты не обнимал меня. — На ее глазах показались слезы — не фальшивые, а настоящие. Лиза уткнулась в плечо Вилли. Она не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Даже когда она оказывалась во власти Адриана Шанса и должна была по сценарию плакать от страха и боли, это все были не настоящие слезы.

— Ладно, не горюй, Лиза, — говорил между тем Вилли. — Это, конечно, сюрприз, но я же тебя не съем…

— Понимаю, — Лиза сделала попытку подавить рыдания. — Я и не думала, что ты меня съешь…

— Вот и умница. — Он вытер ей щеку краем простыни. — Ты меня всего намочила. Возьми себя в руки и успокойся.

Лиза несколько раз глубоко вздохнула, потом сказала:

— Я должна тебе признаться: я шпионю за тобой по приказу Брунеля.

— Но почему ты решила рассказать мне об этом?

— Потому что… Потому что у меня больше нет сил. Мне было с тобой так хорошо, Вилли. Так хорошо. — Лизе было просто сказать это. Заученные слова совпадали с тем, что она действительно чувствовала. — Я и не подозревала, что это может быть так прекрасно.

— Понятно… Что же поручил тебе узнать Брунель?

— Он в общем-то ничего не хотел узнать… Просто я должна была следить за тобой. — Лиза судорожно стиснула в объятиях Вилли. — Прости меня, пожалуйста…

— Не горюй, киса. Лучше объясни, почему ты должна была за мной следить.

— Чтобы узнать, не собираетесь ли вы с Модести что-то предпринять насчет проекта Новикова. Брунель, правда, не рассказывал мне подробности, но, по-моему, речь идет о каких-то координатах. Брунель считает, что Пеннифезер их запомнит. Мне было ведено проследить, так ли это на самом деле.

— Брунель напрасно тревожится, — усмехнулся Вилли. — Пеннифезер с трудом запомнил, как его зовут. Да и нам, признаться, нет дела до этого проекта. Ну, а как долго тебе было ведено вести наблюдение?

— Сначала он сказал, что я должна постараться как можно дольше продержаться в твоем доме и не вызвать у тебя подозрений. Я посылала телеграммы и ждала ответных. Притворялась, что мои родители куда-то уехали и вернутся не раньше чем через десять дней. Брунель говорил, что, если у меня получится доставлять тебе удовольствие, ты некоторое время будешь принимать все это за чистую монету.

— Он был прав, — Вилли легонько поцеловал ее в лоб. — Значит, Брунель велел тебе продержаться как можно дольше. Что же вдруг изменилось?

Лиза коснулась пальцами его губ.

— Вилли, Вилли… Завтра я должна уехать.

— Уехать?

— Да. Утром я получила телеграмму не из Швеции, а от Брунеля. Он сейчас во Франции. Он велел мне заканчивать работу здесь и ехать к нему.

— Где он именно?

— Вилли, пожалуйста, не спрашивай. Я обещала не говорить никому.

— Ладно. Но учти, если ты не хочешь, то можешь к нему и не возвращаться.

— Я должна.

Вилли протянул руку, включил лампу с абажуром, стоявшую на ночном столике, посмотрел на девушку в постели. В ее глазах блестели слезы. Короткие белые волосы. Да, она выглядела как блондинка-шведка. Глаза тоже почти начисто лишены цвета, а белки розоватые. Но глаза большие и неплохо смотрятся на ее личике с мелкими, но изящными чертами. Лиза была худощава, но груди у нее были полными и крепкими.

— Не разглядывай меня так, Вилли, — застенчиво сказала она, — я такая уродина.

— Что за чушь! Если ты думаешь, что в моих глазах ты уродина, то я, наверное, покажусь уродом японцу или африканцу. Нет, ты просто не такая, как большинство. Но так еще интереснее. Мне нравится смотреть на красивых девушек — желтых, коричневых, черных, розовых. А на тебя особенно. Тьфу, теперь я забыл, что собирался сказать…

— Приятно это слышать, — сказала Лиза и притянула его голову, чтобы поцеловать.

— Погоди, — сказал Вилли. — Ты лучше скажи, почему ты должна вернуться к Брунелю. Ведь если ты этого не хочешь…

— Тут слишком много всяких причин. Сразу не объяснишь.

— Но ты попробуй.

— Ну, во-первых, я к нему привязана накрепко. Он дал мне все, что у меня есть…

— Ты, наверное, уже расплатилась за все с лихвой.

— Возможно. Но я не умею жить иначе. Слишком трудно оказаться одной, вдруг без привычных связей. Без корней. А кроме того, он не оставит меня в покое. Он пришлет за мной Шанса и Мухтара.

— Чтобы силой тебя вернуть?

— Ну да. Или убить. Причем не из мести. А просто потому, что я предала его. Ослушалась. Он не испытывает ненависти, ярости. Он холоден как лед. Предателей он уничтожает. Такое уже случалось и не раз.

Вилли вспомнил разговор с Брунелем в пентхаузе Модести. Да, Лиза права. Брунель карал предательство из принципа. Тогда еще он заметил: «Если Шанс или Мухтар попробуют своевольничать, они горько раскаются».

— Ты хочешь сказать, что готов меня оберегать? — спросила Лиза, жадно глядя на Вилли.

— Конечно.

— Но как долго? Год, два, пять? Брунель терпелив. Неужели ты готов всю жизнь быть моим сторожем?

Вилли промолчал, и Лиза грустно улыбнулась.

— Можешь не отвечать. Я все понимаю. Я тебе понравилась, и мне это приятно. Но ты не из тех, кто всю жизнь верен одной женщине. И у тебя есть свои обязательства. Брунель рассказывал мне про вас с Модести… Он не может вас понять. Я тоже не могу… Наверное, потому что просто мало про вас знаю. Но твои связи лучше моих. Ты не захочешь их порвать. Да и если бы захотел, у тебя ничего не вышло бы — слишком уж они крепкие. Я тоже связана по рукам и ногам.

Вилли Гарвин словно раздвоился. Одна его часть трезво оценивала услышанное, отделяя истину от лжи. Другая была искренне тронута услышанным. Он почесал подбородок и спросил:

— Кто ты, Лиза? И как ты связалась с Брунелем?

Какое-то время Лиза лежала и молчала. Она оказалась в опасных водах, где спасительные инструкции Брунеля уже не действовали. Нужно было полагаться на свои собственные ресурсы. К этому она не была готова. Она прислушалась, но Голоса безмолвствовали. Значит, они ее одобряют. Значит, можно продолжать в том же духе. Ради благой цели все средства хороши. Наверное, можно сказать правду.

— Я сама толком не знаю, кто я и откуда, — грустно сказала Лиза. — Если я начну вспоминать, у меня заболит голова. — Лучше начать так, нет смысла рассказывать о Голосах. — Брунель купил меня, когда мне было пятнадцать лет.

— Купил?

— Да, в Марокко. До этого меня уже один раз покупали. У моей матери. Она была арабка. С очень светлой кожей. Наверное, полукровка, а мой отец, — она пожала плечами. — Я никогда не видела его, да и мать вряд ли толком понимала, кто он такой, но, судя по всему, он был европейцем. Я плохо помню те годы. Когда мать продала меня, мне было совсем немного лет. Она продала меня своднику, у которого было кафе. Туда приходили те, кто хотел купить девушку…

— Хеджази?

— Это кто такие?

— Арабы с востока Красного моря. Торговля живым товаром процветает и поныне, а хеджази занимались ею испокон веков. Они рассылают агентов по всей северной Африке и за белую девушку готовы заплатить очень даже щедро по тамошним меркам. Ты была еще девственницей, когда тебя продал сводник?

— Да. А разве это так уж им важно? Впрочем, наверное, да, потому что тот человек держал меня у себя несколько лет и не подпускал ко мне никого. Сначала я помогала на кухне, а потом, когда подросла, на меня надели шаровары и браслеты и велели обслуживать посетителей в кафе.

— Все правильно. Он не торопился расстаться с тобой, чтобы продать подороже. Пятнадцатилетняя белая девственница — это целое сокровище.

— Причем белей меня трудно сыскать, — пробормотала Лиза и отвернулась к стене.

— Перестань, Лиза. Мы уже об этом говорили. Ты красива и нечего расстраиваться. Ну-ка посмотри на меня и улыбнись. — Он провел руками по ее коротким волосам. — То-то же. Ну, рассказывай дальше.

— Странное дело… Как только я начала тебе рассказывать, я вспомнила кое-что, о чем и не подозревала. Однажды в кафе пришел Брунель. Остальные, агенты, были от его прихода не в восторге, но боялись показать это. С Брунелем было еще двое, но не Шанс и не Мухтар. Потом я их долго не видела…

— Тогда-то он тебя и приобрел?

— Да. Он увез меня к себе в Руанду, и я провела там какое-то время. Потом он послал меня в школу в Швейцарии. Там я проучилась два года. Потом вернулась в Руанду. Брунель стал брать меня с собой во все поездки. К тому времени я уже официально считалась его дочерью. Он оформил все документы, скорее всего, когда я училась в школе.

— И он, стало быть, использует тебя, когда надо найти доступ к мужчине?

— Да. — Внезапно на нее нахлынул страх. Она рассказала Вилли так много, что оказалась по сути дела беззащитной. Если она расскажет ему, что именно делала по приказу Брунеля, то Гарвин с отвращением отвернется от нее. Ему не понять, что она всего-навсего орудие Голосов. Кроме того, он Враг. Она ни в коем случае не должна забывать об этом! Ни в коем случае!

— С тобой все в порядке, киса? — услышала она голос Вилли. — Ты что-то побледнела.

— Все в порядке. Просто об этом тяжело вспоминать. — Она судорожно сглотнула, тяжело вздохнула. — Я вступаю в контакты с разными мужчинами, выясняю, чего они желают. Как в случае с тобой… Но только сейчас все не так, как прежде, Вилли. Кроме того, когда я не занята, Брунель пользуется мною как хочет — или отдает Шансу… Мне не следовало бы тебе об этом рассказывать, но…

Вилли Гарвин задумался. Мысль о том, что этот холодный как тунец негодяй использует Лизино тело для удовлетворения своих механических вожделений, казалась чудовищной. Наконец он заговорил:

— Честно говоря, я не понимаю, что творится у тебя в голове. Ты ведь видишь, что Брунель — редкий негодяй и мошенник, так?

Все правильно. Враг должен произносить именно такие речи. Вилли Гарвин — Враг. Она обязана помнить об этом. С каждым разом ей это давалось все труднее и труднее. Но она не должна с ним спорить.

— Это лишь слова, Вилли, — отозвалась Лиза. — Мне совершенно все равно, кто он такой.

— Порви с ним. Сейчас же. Мы что-то обязательно придумаем.

— Не удерживай меня, Вилли. Пожалуйста. — В ее голосе зазвучали нотки отчаяния. — Я уезжаю завтра. Я не буду рвать с ним отношений. Кто знает, вдруг мне этого в глубине души как раз и не хочется. Ты многого не понимаешь.

— Объясни мне, и я постараюсь понять.

— Не могу. Это трудно выразить в словах. Все в голове, Вилли, все в моей голове. — Она подошла вплотную к своему главному секрету.

Какое-то время они лежали и молчали. Лиза чувствовала, что Вилли не сердится — его пальцы поглаживали ей плечо. Потом он сказал:

— Я тебя не удерживаю. Это твоя судьба, Лиза.

Она испытала прилив благодарности и расслабилась. Дело сделано. Осталось только произнести заключительные слова. Но для этого еще не настало время. Они должны быть произнесены в самый последний момент, когда не останется времени ни на какие расспросы.

— Когда ты уезжаешь, Лиза? — спросил Вилли.

— В семь утра.

— Я отвезу тебя в аэропорт.

— Нет, нет, Вилли. За мной заедет машина. Я заказала. Ты спи себе. Давай попрощаемся сейчас, а утром я встану и уйду.

— Деньги?

— У меня есть и немало. А багаж в Хитроу.

— Теперь уже мне спать расхотелось. Может, сделать тебе чаю или кофе?

— Нет, просто побудь рядом. Мы попрощаемся сейчас, и тогда не нужно будет делать это утром.

— Ладно, счастливого пути, Лиза. И удачи… Я был рад с тобой познакомиться.

— Мне было с тобой хорошо, Вилли. Ты не хочешь меня сейчас, на прощание?

— Если тебе этого хочется…

— Очень. У нас еще есть время. Я хочу, чтобы ты любил меня долго, долго…

Вилли повернулся к Лизе и стал ласкать ее лицо, шею, тело. Вилли не торопился. Он тихо нашептывал ей, как она хороша собой, как она его возбуждает. Его прикосновения доставляли си невероятное блаженство.

Лиза понимала, что еще есть время, достаточно времени, чтобы в ней постепенно разгорелся костер желания, чтобы он превратился во всепоглощающий пожар. Предвкушение наслаждения, того, что она и Вилли сделают друг с другом, было пронзительно до боли.

Лиза забыла все инструкции, наставления, сделалась собой, словно кукла, которая, благодаря колдовским чарам, на час-другой превратилась в живое существо. Она забыла Голоса, она забыла Брунеля. Она забыла весь мир.

В половине седьмого Вилли разбудил ее, нежно погладив по щеке.

— Пора вставать, киса. Ты говорила, что в семь приедет машина.

Лиза попыталась вернуться в ту чудесную иллюзию, в которой находилась до того, как забылась сном, но вдруг испугалась своей порочности. Она молилась, чтобы Голоса никогда не узнали, как она их предала… Вслух же она сказала:

— Спасибо, Вилли. Не вставай…

Надев халат, который он ей одолжил, Лиза пошла в ванную, чтобы принять душ. Вытираясь, одеваясь, приводя лицо в порядок, Лиза старалась не думать ни о чем, кроме того, чем в данный момент занималась. Укладывать чемодан не было необходимости. При ней была только сумочка и кое-какие туалетные принадлежности, которые купил для нее Вилли. Без пяти семь она была готова. Когда в окошко ванной она увидела машину, подъезжавшую к «Мельнице», то вернулась в спальню.

Вилли сидел в кровати и курил.

— Ты отлично выглядишь, Лиза, — сказал он.

— Машина приехала. Мне пора, Вилли. Не будем прощаться.

— Как скажешь.

Она направилась к двери. Потом обернулась и сказала:

— Я рада. Рада, что все так получилось…

— Как именно?

— Рада, что Брунель отзывает меня. Похоже, он решил оставить вас в покое. Потерял интерес к тебе, Модести Блейз и доктору Пеннифезеру. Я рада, что второй вариант, который он рассматривал, его устроил. — Она натянуто улыбнулась и добавила: — Может, во мне говорит ненасытность, только я была бы рада еще больше, если бы он отозвал меня на неделю позже.

— Вот именно, — кивнул Вилли. — Но я не знал, что у него имелся какой-то второй вариант.

— Жена Новикова, — сказала Лиза, пожимая плечами. — Наверно, он все-таки ее отыскал. — Лиза произнесла ключевые финальные слова, смысл которых ей так и не был ясен до конца Она была довольна, что фраза получилась непринужденной, почти случайной. Именно так учил ее Брунель. Как нельзя кстати в этот момент загудел клаксон автомашины.

— Пора, — сказала Лиза, поглядев на часы. — Хоть изредка меня вспоминай, Вилли.

— Непременно, Лиза.

Она вышла, притворив за собой дверь. Вилли Гарвин пробормотал: «Боже», выбрался из кровати, перешел в ванную. Когда он увидел, что машина отъехала, то вернулся в спальню, затушил в пепельнице сигарету и стал набирать номер телефона.

Четыре часа спустя в пентхаузе Модести Таррант говорил:

— Вы же обещали мне, что не станете искать приключений с Брунелем. Но именно этим вы и занимаетесь!

— Это нечестно, — возразила Модести. — Мы не искали приключений. Просто так сложились обстоятельства. Нас вовлекли.

Таррант шумно вздохнул.

— Никто вас и не думал вовлекать. Возможно, русская женщина, вдова Новикова, которую вы никогда не видели, будет допрошена Брунелем. Согласен, возможно, будет допрошена с пристрастием. Но в мире в настоящий момент есть сотни несчастных, которых допрашивают с пристрастием. Причем среди них, возможно, есть кто-то из моих агентов.

— Жену Новикова сунули нам под нос, — заметила Модести. — А про остальных нам ничего толком не известно.

— Вы действительно считаете себя обязанными вмешаться? — удивленно посмотрел на нее Таррант.

— Ну, насчет того, обязаны или нет, я не знаю… — В ее голосе сквозило нетерпение. — Просто мне случалось совершать куда менее достойные поступки, чем пытаться помешать Брунелю поработать над беззащитной женщиной раскаленным на огне ножиком или чем-то еще, столь же приятным.

— Ваша беда, — вдруг заговорил Таррант с каким-то раздражением, — что вы превращаетесь в праведницу, которая не может спокойно заниматься своими собственными делами, если где-то кто-то совершает насилие. Скоро вы вообще поднимете знамя и двинетесь в крестовый поход…

Модести весело рассмеялась — столь нелепым ей показалось предположение Тарранта, но Пеннифезер отозвался без тени улыбки:

— Вам легко тут рассуждать, но я видел, что эти мерзавцы делали с Новиковым.

Таррант беспомощно развел руками и сел в кресло. Похоже, приключение началось, и он был лишен возможности ему воспрепятствовать. Всего десять минут назад шеф Второго отдела Рене Вобуа позвонил из Парижа и сообщил Модести то, что она хотела у него узнать. Он сообщил, что, получив политическое убежище во Франции, Новиков снял квартирку в Париже, но, оставив там жену, сам вылетел в Уганду. В Кампале он нанял грузовик, купил продукты и какое-то оборудование, после чего убыл в неизвестном направлении и больше его никто не видел. Угандийские власти полагали, что он погиб. Мадам Новикова переехала из Парижа в Швейцарию. Вобуа предполагал, что там она надеялась получить какие-то деньги. И Второй отдел, и ЦРУ заплатили Новикову за ряд сведений технического характера, которыми он с ними поделился. Неделю назад она вернулась во Францию и сняла коттедж в Пелисоле, в Дордоне. Вобуа связался с жандармерией Пелисоля, и ему сказали, что мадам Новикова по-прежнему там. Теперь оказалось, что Модести Блейз решила выехать сегодня же в Пелисоль.

Таррант впал в уныние. Все повторяется, думал он. Все начинается сызнова. Модести была полна решимости скрестить шпаги с Брунелем, и ничего хорошего ждать от этого поединка не приходилось. Таррант мрачно сказал:

— Эта альбиноска, похоже, нарочно сболтнула это Вилли.

— Не исключено, — подал голос Вилли. — Ибо сказано: «Мед источают слова чужой жены, мягче елея речь ее». Но кто знает, вдруг на сей раз это не совсем так… Девяносто девять процентов за то, что она не врет…

— Когда речь идет о Брунеле, и один процент — слишком много, — проворчал Таррант.

— Откуда мед и елей? — удивленно спросил Пеннифезер.

— Из Евангелия.

— Откуда?

— Вилли в свое время имел возможность изучить Священное Писание, — пояснила Модести. — Когда сидел в калькуттской тюрьме. А потому у него есть библейские цитаты на все случаи жизни.

— Ясно. У меня всегда возникали проблемы, когда требовалось выучить что-то наизусть. Но, правда, и за решеткой мне сидеть не доводилось.

— Не беда, милый, не каждому из нас повезло, как Вилли, — примирительно сказала Модести, а потом обратилась к Тарранту. — Но скажите на милость, как Лиза могла что-то такое ему подсунуть. Брунель послал ее следить за Вилли, а потом срочно отозвал. Ей не поручалось продавать нам фальшивые золотые слитки. Лиза влюбилась в Вилли и выболтала ему то, о чем Брунель помалкивал. Он может быть бесчувственной скотиной, но в то же время вряд ли готов бахвалиться перед всем миром, что живет со своей приемной дочерью, а также сдает ее в аренду Адриану Шансу. В чем тут фокус, И что, по-вашему, они хотели всучить Вилли. Во что впутать.

— Не знаю, — пожал плечами Таррант. — Но, возможно, она сама не знала, что задумал Брунель. Она выполнила роль пешки.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, кроме того, что Брунель меня пугает.

— Этого мало, чтобы помешать нам начать действовать, — мягко заметила Модести.

— Мне заказать билеты на регулярный рейс или нанять частный самолет, Принцесса? — осведомился Вилли, вставая.

— Лучше частный. Узнай, свободен ли Дейв Крейторп. Он может доставить нас на ближайший аэродром в районе Пелисоля, и нам не придется ехать из Парижа. Зачем терять время?

— Отлично, — Вилли снял трубку и стал набирать номер. Модести села в кресло, сцепила руки на затылке, закинув ногу на ногу. Казалось, она изучает картину Клее, которая висела на стене перед ней. Таррант понял, что она приняла решение и теперь приводит в порядок мысли. Таррант также понимал, что полумерами тут не обойтись. Коль скоро Модести Блейз решила помешать Брунелю устроить еще один сеанс пыток, это можно сделать одним единственным способом — уничтожив его. Все остальное означало бы лишь подписать себе смертный приговор, время и место исполнения которого будет зависеть уже от прихоти Брунеля. Стало быть, начав, Модести не упустит инициативы. Отныне остается один вопрос: кто из них двоих погибнет первым? Таррант считал Брунеля крайне опасным соперником. Если не считать эпизода с сингапурскими документами, Брунель никогда не проигрывал. Более того, он даже не оказывался на грани поражения. У него имелись грозные ресурсы, и Шанс с Мухтаром были лишь видимой частью этого айсберга. Правда, Модести с Вилли тоже не проигрывали, но сколько раз жизнь их висела на волоске! В отличие от Брунеля, они действовали, не полагаясь на помощь наемников, и постоянно попадали в ситуации, когда на стороне противника был внушительный численный перевес.

Таррант с грустью посмотрел на Модести. Он любовался ее красотой. Черные волосы, маленький нос, глаза, которые из синих делались почти черными. Широкий рот, который сейчас от раздумий сузился, грациозная длинная шея. Руки, закинутые за голову, подчеркивали великолепную высокую грудь под светлым кашемировым свитером. Ноги длинные, красивые, никакой гипертрофированной мускулатуры. Узкие ступни в туфлях без каблуков. Таррант мысленно улыбнулся, вспомнив, что Модести считала, что ноги у нее великоваты, они как нельзя лучше подходят к тому образу жизни, который она вела.

Таррант подумал, что, может, он любуется ею в последний раз. Да, она отважна, вынослива, бесстрашна, изобретательна, но плоть и кровь порой беззащитны перед сталью и свинцом. Брунель мог перечеркнуть ее жизнь — раз и навсегда.

Вилли положил трубку и сообщил:

— Дейв может забрать нас в пятнадцать ноль ноль, Принцесса.

— Тогда я пойду, — произнес Таррант, вставая.

Модести вышла из оцепенения, тоже встала и дружески улыбнулась ему со словами:

— Очень любезно с вашей стороны было прийти просто так, без дела. Но вы меня портите. Я делаюсь очень признательной.

— Меня вполне интересует все, что делает Брунель. Только, увы, я мало чем могу вам помочь.

— Почему же? Могли бы мы, например, взять карту Руанды?

— Но зачем она вам?

— Мы можем опоздать. Брунель имеет все шансы оказаться в Пелисоле раньше нас. Причем он не станет проводить свои допросы прямо там. Он обязательно увезет вдову Новикова в Руанду. Полагаю, что у него уже наготове частный самолет.

— А вы, значит, хотите двинуться по его следам?

— Мы же не можем пожать плечами и вернуться назад.

Таррант прочертил зонтиком кривую на ковре, следуя орнаменту.

— Если уж вы за что-то ухватились, то пиши пропало, — вздохнул он. — Ладно… Карта будет у вас через час.

— Вы просто прелесть.

— В отличие от Брунеля. — Он повернулся и посмотрел на Пеннифезера.

— Вы, конечно, остаетесь, доктор?

— Я? Ни в коем случае. Я лечу с ними. Что мне взять с собой, Модести?

Наступила пауза, после чего Модести сказала:

— Джайлз, ты остаешься здесь. Если, конечно, ты не против. Но с нами ты не поедешь.

Пеннифезер заморгал, встал. Его руки и ноги стали распрямляться с какой-то комичностью — и в то же время в его облике было достоинство.

— Я должен лететь с вами, — сказал он, и на сей раз в его голосе не было обычной пронзительности. — Я могу вам понадобиться.

— Прости, Джайлз, я не совсем уловила… Понадобиться в каком смысле?

Пеннифезер удивленно покачал головой.

— Знаешь, Модести, порой ты делаешься удивительно непонятливой. Ты, конечно, размышляла сейчас о Брунеле, а я о жене этого бедняги Новикова. Неужели ты собираешься вот так ввалиться к ней и сказать: «Знаете, мадам Новикова, есть такой вредный тип Брунель, который пытал вашего мужа, так вот он может нанести визит и вам, но мы, конечно, постараемся этого не допустить». И ты думаешь, она тебе поверит?

Наступила очередная пауза, после чего Вилли сказал:

— Пожалуй, точно, не поверит, Принцесса. Она сбежала из России, и теперь, конечно, ее съедает подозрительность…

Таррант рассмеялся и сказал:

— Позвольте и мне прокомментировать вердикт доктора. Эта женщина, безусловно, не поверит вам и не согласится принять участие в ваших играх, но боюсь, и появление мистера Пеннифезера мало что изменит в этом отношении.

Модести не ответила ему. Она посмотрела на Пеннифезера с видом мастера фехтования, который с легким изумлением вынужден признать, что его молодому сопернику удался укол, и готов порадоваться за новичка. Зато подал голос Пеннифезер:

— Ну, конечно, мое появление кое-что изменит! Она подозревает, что ее муж погиб, но когда появится тот, кто присутствовал при его кончине, это произведет на нее впечатление. Ты со мной согласна? — обернулся он к Модести.

— Да, Джайлз. — Она обратилась к Тарранту: — Он не способен на притворство, и это сразу бросается в глаза. Особенно женщинам. И они начинают ему верить…

— Я отлично умею притворяться! — вознегодовал Пеннифезер. — Сколько раз приходилось это делать с больными…

— Конечно, конечно, — поспешила согласиться Модести. — Просто я не хотела очень уж тебя расхваливать.

— Понятно. Но пора заняться делом. Что мне захватить из одежды?

— Весь твой гардероб отлично уместится в дорожной сумке. Только не бери этот огромный свитер. Лучше возьми куртку Вилли.

— Но мы с ним разных габаритов. У меня будет дурацкий вид в его куртке. Я попробую скатать свитер и пристегнуть его ремнем снаружи. — И он решительно двинулся к спальне.

Таррант взял руку Модести и коснулся губами кончиков пальцев.

— Вы просили меня не спрашивать, что вы нашли в нем, — сказал он. — Я и не спрашивал. Но теперь, кажется, я нашел ответ. Он то, что вы сказали обо мне и ошиблись.

— То есть?

— Это он прелесть.

Глава 8

Вот уже три часа, как мартовские сумерки окутали и коричневые поля, и одинокий коттедж на склоне холма. Но в доме было тепло. Модести сидела у старинного камина, в котором потрескивали поленья. На ней были черные брюки и свитер. Куртка лежала рядом.

Женщине у стола, медленно резавшей хлеб, было лет сорок. У нее была неплохая, чуть располневшая фигура и славянское лицо, окаймленное черными волосами с редкими серебряными нитями. В глазах светилась чуть увядшая красота. Она подошла к плите, налила кипяток в кофейник, вытерла руки полотенцем.

— Бедный Олег, — тихо произнесла она. — Какие радужные надежды он вынашивал. Но при расставании я вдруг подумала, что нам больше не суждено увидеться. Потом он не вернулся, и мне все стало ясно… — Она говорила по-английски с сильным акцентом.

Пеннифезер разворачивал пачку с маслом. Он появился в доме всего час назад, но, похоже, полностью в нем освоился. Взятую напрокат машину, на которой они приехали из Бордо, решено было спрятать в рощице в четверти мили от дома. Вилли Гарвин нес дозор, невидимый в темноте. Прежде чем пустить вперед Пеннифезера, Вилли и Модести тщательно обследовали местность, изучили обстановку. Когда они решили, что все в порядке, то разрешили Джайлзу сделать ход. Он вернулся и доложил, что мадам Новикова выслушала его и, кажется, поверила всему, что он ей рассказал. По его словам, она не расплакалась, не испугалась, но просто сильно опечалилась.

— Бедный Олег, — снова повторила она. — Спасибо вам, доктор, за все, что вы для него сделали.

— К несчастью, мне не удалось спасти его, — развел руками Джайлз. — Я старался, но увы… Но послушайте, зачем столько хлеба?! Мы не собираемся съесть все ваши запасы.

— Впереди длинная ночь, и вам нужно подкрепиться. Вам двоим и тому джентльмену, что дежурит во дворе. Извините, что у меня ничего нет, кроме хлеба, сыра и мяса. Если бы я знала, что вы появитесь…

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Модести. — Даже если нам придется провести тут несколько дней, мы не станем для вас обузой. Завтра мы во всем разберемся.

— Завтра — это завтра. Вы и так проделали долгий путь и должны поесть.

— Вы очень любезны. Итак, теперь вы знаете, кто такой этот Брунель. Даже если вам кажется, что лучше поскорее отсюда убраться, он разыщет вас на краю света. Поэтому имеет смысл разобраться с ним раз и навсегда.

— Я понимаю, мисс… Я ведь из России, и нам не надо долго растолковывать, что к чему. Я не думаю о бегстве.

— Вы храбрая женщина, — сказала Модести.

— Нет, мне страшно. Уже год я живу в страхе. Но я привыкла. — Она стала нарезать сыр. — Бедный Олег был так уверен в успехе. Он думал, что найдет этого Брунеля в Африке, обо всем договорится и мы разбогатеем. Но я боялась, что КГБ не простит нам побега, что их агенты нас убьют. — Она положила нож, посмотрела на Модести и спросила: — Если появится Брунель, что вы будете делать?

— Он не появится в одиночку, — ответила Модести. — По крайней мере, с ним будут двое. Мы надеемся перехватить их до того, как они войдут в дом, так что вы узнаете обо всем, когда дело будет сделано.

— Вы хотите их убить?

Модести заколебалась, не зная, как отреагирует мадам Новикова на правду, но потом решила не кривить душой.

— Да, скорее всего, это единственный разумный выход.

— Вы тоже так считаете, доктор? — спросила женщина, повернувшись к Пеннифезеру.

Тот провел рукой по своим торчащим в разные стороны вихрам и сказал самым серьезным тоном:

— Это совершенные чудовища, мадам, и мы очень боимся того, что они способны с вами сделать. Как уже объяснила вам эта молодая особа, полиция не может постоянно держать вас под наблюдением и они лишены возможности арестовать Брунеля за намерение. А когда он совершит убийство, уже будет слишком поздно. Так что у нас иного выхода нет.

— Доктор, кажется, не сторонник таких крутых мер, — заметила женщина, обращаясь к Модести. — Он хотел бы найти другой способ, но его не существует. Понимаю… — Она взяла в руку нож, потом сказала: — Я и сама без жалости поубивала бы их. Олег никогда никому не причинял зла. Правда, он воевал, но это другое дело.

— Они хотят координаты залежей золота, — сказала Модести. — Вам они известны?

— Да. Олег сообщил их мне. Но я не скажу их никому, даже доктору. Я обещала Олегу…

— Мы понимаем. Но нас не интересует месторождение, потому нaм не нужны и координаты.

Женщина стала нарезать мясо, потом вдруг остановилась и спросила Пеннифезера:

— А вы их не знаете? Олег не успел сказать вам про них перед смертью?

Модести попыталась подать знак Пеннифезеру. Инстинкт шептал ей, что лучше не говорить никому о том, что он знает координаты. Даже вдове Новикова. Это знание опасно. Но Пеннифезер не обратил на Модести никакого внимания и как ни в чем не бывало сказал:

— Можете не волноваться, мадам. Он, правда, пытался это сделать, но у него ничего не вышло. Он был в бреду. Он что-то бормотал по-русски, но я не знаю этот язык.

Мадам Новикова продолжала медленно, но методично нарезать мясо. Модести попыталась скрыть свое удивление. Неужели Джайлз и впрямь способен на притворство? Потом она увидела его взгляд, устремленный на русскую женщину, и все поняла.

Новиков заплатил жизнью за свою тайну. Эти координаты были единственным наследством, которое осталось у его вдовы от него. Вряд ли она могла как-то этим воспользоваться, но все же это было ее главным достоянием. Если бы она поняла, что об этом знает кто-то еще, то понапрасну расстроилась бы. Джайлз и так принес ей печальные новости и не хотел сыпать соль на рану. Совсем недавно он сказал, что отлично умеет притворяться, что ему приходилось делать это с больными… Модести поняла, что он сказал правду. Он притворялся с той убедительностью, которую могла породить его неискушенная натура.

Женщина сняла кофейник с плиты и стала разливать кофе по кружкам.

— Надо бы позвать того джентльмена, — сказала она.

Джайлз встал, чтобы выполнить ее пожелание, но Модести покачала головой.

— Нет, Джайлз, — сказала она, а потом обратилась к хозяйке. — Вилли должен отдежурить свое, а потом я его сменю. Тогда он и поест.

Женщина заволновалась.

— Это нехорошо, — сказала она. — Там так холодно. Пусть выпьет хотя бы кофе и согреется. Давайте я отнесу ему кружку.

— Вам не следует выходить, мадам, — сказала Модести. — Лучше я отнесу ему сама. И захвачу заодно и свою кружку, если вы не возражаете. — И она встала, взяв куртку.

Она была рада оказаться на свежем воздухе. Не без смущения она отметила, что никак не может проникнуться симпатией к вдове Новикова. Для этого требовалось сделать над собой усилие. Возможно, все было в каком-то бесстрастии, в отстраненности, с которой двигалась и говорила эта женщина. Джайлз, правда, отнесся к этому совершенно спокойно. Модести поморщилась, словно упрекая себя за неспособность настроиться на правильную волну, и вышла на освещенный лунным светом двор.

— Сюда, Принцесса, — тихо окликнул ее Вилли Гарвин. Он стоял в тени деревянного сарайчика, и Модести увидела его, только когда, двинувшись на голос, подошла почти вплотную.

— Кофе, Вилли… Она волновалась, что ты совсем замерзнешь, вот я и принесла тебе горячего.

— Спасибо, Принцесса, — сказал он и взял у нее из руки кружку. — Зря ты беспокоилась.

— Пусть побудет в обществе Джайлза. Он как-то ловко обращается с такими, как она.

— Это точно, — Вилли сделал глоток. — Боже, сколько она кладет сахару.

— Она не спросила, сколько положить ложек. Ладно, пусть делает, как знает.

— Неважно. По крайней мере, кофе горячий.

— Вот именно. Она и так выставила на стол все, что у нее было. Завтра надо будет купить продукты.

— М-да. Но Брунель должен вот-вот появиться.

— Скорее всего. Ну как тебе вдова?

— Видел ее всего пару минут. Не знаю… Когда-то была хороша собой. Только вот особой сообразительностью не отличается.

— Она знает координаты. Новиков поделился с ней тайной. Но она помалкивает. Говорит, что не скажет никому.

— Она в два счета все выложила бы Брунелю, если бы тот напустил на нее Шанса. Кстати, какую тактику мы избираем?

— Ну, они вроде бы никого не боятся. Уверены, что женщина тут одна. Так что вряд ли они будут красться ползком. Скорее всего, они подъедут к дому на машине. По тому проселку. Мы увидим их издалека. Если они… погоди… если примут днем… то есть ночью…

Модести замолчала, пытаясь собраться с мыслями, которые вдруг стали куда-то разбегаться.

— Что ты сказала. Принцесса?

Она откинула голову, пытаясь сосредоточиться. Ее удивило, что Вилли отозвался как-то странно, словно пьяный.

— Послушай, Вилли, я хотела сказать… — Но то, что она хотела сказать, вдруг непостижимым образом вылетело из головы.

Что-то упало на землю, разбившись на части, и горячая жидкость попала ей на ноги. Это кружка с кофе выскользнула из ее онемевших пальцев. Все куда-то убегало, уменьшалось. Что-то вдруг толкнуло ее в плечо. Это Вилли Гарвин стал оседать на землю, ухватив обеими руками кружку и сосредоточенно уставившись на нее, чтобы не расплескать кофе. Модести сделала движение, чтобы подхватить Вилли, но силы оставили ее, и она рухнула на землю рядом с ним.

Прежде чем отключиться, она вдруг совершенно ясно увидела, как Джайлз Пеннифезер, выпив кофе, теряет сознание и роняет голову на стол, а мадам Новикова бесстрастно смотрит на него своими красивыми, хотя и потускневшими глазами. Последнее, что услышала Модести, это голос Вилли, который, с трудом шевеля языком, выговорил:

— Один процент. Лиза… Обманула…

Тут Модести захлестнула могучая черная волна, и она уже ничего больше не видела и не слышала.

Три минуты спустя женщина, представившаяся вдовой Новикова, вышла во двор. На ней было пальто. Она наставила фонарик на две неподвижные фигуры у сарая, а потом двинулась по тропинке, уходившей к перевалу. Оказавшись на холме, она снова включила фонарик и махнула им шесть раз.

Вибрация. Приглушенный шум двигателя. Голова Модести упала на грудь. Во рту все пересохло. К горлу подступала тошнота.

Она подняла голову, глубоко вдохнула, чтобы загнать тошноту подальше вглубь. Голос Вилли произнес:

— Спокойно, Принцесса.

Ему не пришлось говорить громко — в самолете было довольно тихо. Какое-то время Модести не открывала глаз. Она сражалась со страхом, загоняя его в темную камеру, где он и должен был оставаться и не мешать.

Прошло две минуты. Модести открыла глаза, повернулась к Вилли, коротко кивнула, потом стала оглядываться по сторонам. Потом, чуть позже, она еще успеет устроить себе выволочку за то, что с такой легкостью угодила в западню, но сейчас нужно было сосредоточиться и трезво оценить ситуацию.

Самолет «дакота». Кое-какие сиденья убраны, чтобы осталось больше свободного пространства. Часть салона отгорожена. Возможно, там спальня. Личный самолет богача, специально оборудованный для путешествий с комфортом. Модести сидела в кресле, рядом с ней Пеннифезер. Он по-прежнему был без сознания. Вместо обычного ремня безопасности он был привязан к сиденью двумя ремнями крест-накрест. Таким же образом была привязана и сама Модести. Вилли Гарвин был привязан за руки и за ноги к деревянному стулу с прямой спинкой, который был наглухо прикреплен к полу. Похоже, стул был прикреплен специально для этого случая, что было само по себе достаточно странно, ибо в салоне хватало пустых кресел. В иллюминаторе за спиной Вилли она видела серые облака с золотой каймой. Похоже, солнце только-только всходило. Они летели на юг. Судя по всему, в Руанду.

Напротив нее сидел Брунель, а рядом с ним белесая девица в темных очках. Короткие волосы, мелкие черты лица. Похоже, это и есть Лиза. Через проход сидел в одиночестве Адриан Шанс. Повернув голову, Модести увидела чуть дальше и Джако Мухтара. Джако смотрел в окно. Шанс проглядывал журнал.

Оба делали вид, что не замечают ее. Когда Мухтар отворачивался от окна, когда Шанс отрывался от журнальной страницы, они миновали ее взглядами так, словно ее и вовсе не было в самолете. Похоже, они получили специальные инструкции. Цель? Об этом потом.

Мадам Новиковой видно не было. Так или иначе, женщина в коттедже, которая угостила их сладким кофе, не была вдовой Новикова. Это стало теперь самоочевидно. Русская домохозяйка вряд ли провела бы спектакль на таком высоком уровне. Нет, это явно была какая-то сообщница Брунеля, вызванная специально для этого и разыгравшая все как по нотам. Что ж, Брунель знал, где и как получить то, что нужно для успешного проведения операции.

Ловушка оказалась и хитрой и простой. Сначала Брунель предлагает Модести и Вилли принять участие в осуществлении заманчивого проекта и проверяет их реакцию на возможность применения пытки. Потом им подкидывают жену Новикова как потенциальную жертву — засылают к Вилли Лизу для того, чтобы та ненароком обмолвилась о плане Брунеля. Тем временем настоящую мадам Новикову убирают и заменяют агентом, способным ввести в заблуждение кого угодно. После чего остается только ждать, когда рыба клюнет… Блейз и Гарвин являются вызволять несчастную. Они готовы к опасностям со всех сторон, кроме одной. Они не подозревают жертву. Которая преспокойно выводит их из игры, угостив кофе, куда подмешано сильнодействующее средство. Все тихо и мирно. Никакой стрельбы, никакого насилия.

Ну, а где же настоящая мадам Новикова? Трудно сказать. Так или иначе, из Швейцарии, похоже, уже вернулась не она, а ее двойник. Да, именно тогда, наверное, Брунель и подослал Гарвину Лизу, чтобы та уже напоследок, словно невзначай, сообщила о том, что Брунель, наконец, разыскал вдову Новикова. Скорее всего, он отыскал ее сразу же после побега Новикова, допросил ее и уничтожил. Так, выходит, и она не сумела удовлетворить его любопытство?

Что ж, все было спланировано с удивительной точностью. Единственным светлым пятном в этой кромешной тьме было то, что Джайлз по своим личным мотивам отказался признать что слышал тайну Новикова, когда его псевдовдова провела дознание… Модести отметила, что ее интуиция правильно настраивала ее против женщины в коттедже. Интересно, что именно заставило внутренний голос подать сигнал тревоги?.. На да ладно, об этом потом…

Модести на всякий случай проверила смирительную рубашку, Конечно, при желании она могла бы освободиться в течение двух минут, но все же это была пустая затея, коль скоро с нее не спускают глаз те, кто взял ее в плен. Опять же два ремня, которыми ее привязали к креслу, создавали дополнительную преграду, причем, по сути дела, непреодолимую. Впрочем, Вилли как раз мог бы попробовать справиться и с рубашкой, и с ремнями… Кажется, он уже успел поработать в этом направлении, потому что один из ремней оказался выше положенного. Лицо Вилли было бледным от наркотика. Он сидел, чуть ссутулившись, и рассеянно разглядывал обложку журнала, который читал Адриан Шанс.

Модести на мгновение прекратила исследование и пожалела Вилли. Она представила, как он корит себя за потерю бдительности. С того момента, как эта альбиноска переступила порог «Мельницы», он постоянно ожидал подвоха и, несмотря на всю его проницательность и осторожность, Лизе удалось-таки всучить ему фальшивый золотой слиток. Да, это был серьезный удар по его самолюбию. Он никогда не простит себе этого… Если, конечно, судьба будет к нему столь благосклонна, тотчас же добавила Модести про себя.

Модести еще раз посмотрела на Брунеля и Лизу, потом на Шанса и Мухтара. Никто из них не говорил. Никто не замечал ее. Рядом зашевелился и застонал Пеннифезер. Мухтар, похоже, задремал. Шанс взял карандашик и с его помощью производил на полях страницы какие-то расчеты. Брунель читал книгу в твердом переплете. Модести заметила по суперобложке, что это мемуары генерала де Голля.

Лиза ничего не делала. На лице ее было напряженное выражение, никаких признаков ликования. Она смотрела в окно, на облака, проплывавшие под крылом, с таким видом, словно к чему-то прислушивалась. Она производила странное впечатление. Время от времени она поворачивала голову, обводила пустым взором салон, иногда задерживаясь взглядом на Модести, но без признаков любопытства, словно все они были пассажирами самолета, выполнявшего регулярный рейс. Ни разу глаза в темных очках не задержались на Вилли Гарвине.

Модести отметила тот факт, что Лиза отнюдь не в восторге от своего подвига. Странно, но это следует запомнить. Вдруг да пригодится. Брунель перевернул страницу, поднял взгляд, остановил его на Модести, но опять-таки без признаков какого-либо интереса. После чего опять углубился в чтение.

Модести сочла обзор конкретной ситуации законченным. В данных обстоятельствах ничего предпринять нельзя. Она подавила приступ тошноты и стала обдумывать общую ситуацию. Да, они угодили в скверную историю. Если бы Модести позволила себе испугаться, то испугалась бы до глубины души. Правда, уже хорошо, что они еще живы и какое-то время, наверное, поживут. Модести и раньше попадала в неприятные положения, но всегда отыскивался выход. Впрочем, однажды ей не повезет раз и навсегда, но об этом лучше не думать. Лучше тратить умственную и нервную энергию на разработку плана действий в обстоятельствах, когда можно будет подумать о сопротивлении.

Важно понять мотивы Брунеля. Если бы он хотел свести счеты, они с Вилли были бы уже на том свете. Значит, он заманил их в ловушку с какой-то иной целью. Но с какой? Ему нужны координаты? Возможно. Но тут явно было что-то еще. Откуда Брунелю было знать, что они прибудут во Францию вместе с Пеннифезером? Значит, им двигали какие-то иные побуждения.

Модести вспомнила разговор с Брунелем в пентхаузе. Он говорил, что не верит в месть и вообще прагматик. Наверное, так оно и есть. Он очень походил на прагматика. Значит, у него есть свои причины везти их в Руанду. Несколько причин. Но как Модести ни пыталась их понять, у нее ничего не выходило, и это не на шутку тревожило. Противостоять человеку, о мотивах которого ты имеешь самое смутное представление, — все равно что фехтовать с завязанными глазами.

Модести еще раз оглянулась, стараясь проявлять к окружающим столь же мало интереса, что они проявляли к ней. Это тактика, но в чем ее смысл? Шанс и Мухтар наверняка потирают руки от радости. Девица либо радуется успеху, либо… Ну, а Брунель? Непонятно. Ясно одно: сейчас инициатива перешла к нему, и он постарается выжать из этого максимум пользы.

Но в чем состоит его цель? Как Модести ни напрягала свои мозги, она продолжала блуждать в неизвестности, и это действовало на нервы. Она постаралась успокоиться, воспользовавшись для этого всеми теми приемами, которые усвоила еще с детства. Она прибегала к этому, когда не могла уже сдержать напор инстинктивных страхов, когда размышления не приносили положительных результатов и когда никак нельзя было создать план действий. Сейчас не было того фундамента, на котором можно было возвести прочное здание. Возможно, когда самолет приземлится, ситуация изменится к лучшему. Может, даже этот шанс появится и до приземления, но все-таки на это особенно нечего было надеяться. Так или иначе, нужно было внимательно следить за ходом событий и не прозевать возможность изменить ситуацию в свою пользу. Модести понимала, что Вилли Гарвин ведет себя точно так же.

Она еще раз посмотрела на Вилли. Он сидел слева и чуть впереди. Он вроде бы не пошевелил ни мускулом, но ремень на спине рубашки сдвинулся еще по крайней мере на дюйм. Он оказался над спинкой стула и Вилли мог попробовать использовать спинку, чтобы поднять застежку еще выше. Внимательно присмотревшись, Модести обратила внимание, как натянулась парусина на рукавах и плечах. Ей показалось, что она слышит, как трещит материя. Возможно, он зря старается — ведь на то, чтобы высвободиться из смирительной рубашки, потребуется несколько десятков секунд, а их-то ему никто не даст. Но с другой стороны, могла возникнуть ситуация, когда эти самые секунды окажутся в его распоряжении, и тогда он будет готов реализовать свой шанс.

Модести почувствовала, как ее охватила теплая волна благодарности судьбе. По крайней мере, она не одна. Вилли Гарвин рядом, а он не из тех, кто сдается. Он мог сейчас сделать очень немногое, но тем не менее терпеливо готовил удобный момент. Вспоминая прошлое, Модести отметила, что сама научила его такому подходу, когда, встретив его в далекой стране, каким-то внутренним чутьем разглядела его задатки и сумела превратить его из опасного уголовника в веселого и надежного партнера, который, в свою очередь, помог и ей измениться к лучшему.

У Модести полегчало на душе при мысли о том, как прекрасно держится Вилли в минуты смертельной опасности. Сочетая физическую силу, смекалку и многочисленные полезные навыки, Вилли один стоил целого взвода. Главное, он никогда не падал духом. Даже когда к голове его будет приставлен ствол и палец противника нажмет на спуск, Вилли все равно будет стараться найти выход.

После того как он произнес несколько слов, когда она пришла в себя, они помалкивали. Это было правильно. Вряд ли Вилли понимал смысл тактики молчания, взятой на вооружение Брунелем и его командой, но он, как и Модести, знал другое: задавать им вопросы или даже обмениваться репликами друг с другом означало бы проявить слабость, признать, что противник получил серьезное преимущество. Вилли решил сыграть с ними в их же игру, пока Модести не даст ему знак сменить метод.

Сидевший рядом с ней Пеннифезер поднял голову и пробормотал:

— Боже, как меня мутит.

— Спокойно, Джайлз, — сказала она, повторив, по сути дела, реплику Вилли, обращенную к ней чуть раньше Вилли Гарвином.

— Да? Мы что, куда-то летим? — Джайлз покачал головой, поморщился, попытался пошевелить руками, удивленно посмотрел на смирительную рубашку, лишившую его свободы действий, затем заметил Брунеля и Лизу. Девица смотрела в окно. Брунель перевернул страницу, продолжая чтение.

Джайлз обернулся к Модести. Волосы его стояли торчком, и глаза казались огромными на бледном лице.

— Что случилось? — хрипло произнес он. — Я пил кофе, а потом… — Он изогнул шею, озираясь, и спросил: — А где вдова Новикова?

— Это была не вдова Новикова, Джайлз. Мы ошиблись, — сказала Модести. — Но сейчас лучше помолчи.

— Помолчать? — Он задергался, пытаясь освободиться, потом затих и, тяжело дыша, осведомился: — Почему я должен молчать?

— Потому что пока говорить не о чем и ты только помешаешь другим пассажирам. Лично я хочу немного поспать. Советую и тебе сделать то же самое.

— Но послушай, ведь…

— Не хочу ничего слушать, — и она прикрыла глаза.

Пеннифезер уставился на нее в недоумении. В голове у него вертелись обрывки вопросов. Он обвел салон самолета мутным взглядом, пытаясь понять причину ее столь странной реакции.

Ага. Вот два подонка, с которыми Модести разбиралась тогда в Калимбе. И еще эта беловолосая девица. Похоже, о ней-то и рассказывал Вилли. Сам Вилли тоже был тут, сидел, привязанный к стулу. Очень странно. Вообще все это напоминало дурной сон. Все сидят в молчании, не обращая друг на друга никакого внимания. Да, дело из рук вон плохо. Видать, Модести и Вилли где-то дали маху. Но при том, какой мерзавец Брунель, хорошо еще, они все живы! Пока… Но почему Модести велела ему замолчать? Пеннифезер немного поразмыслил и решил, что она в общем-то права. Глупо спрашивать у Брунеля, что происходит и что с ними теперь случится. Во-первых, все равно он ничего путного не скажет, во-вторых, поймет, что они испугались. Нет, он, Джайлз Пеннифезер, конечно, действительно сильно испуган, но гораздо лучше стараться не показывать вида Ему порой делалось жутковато при мысли о том, какую операцию придется делать. Особенно в те дни в Калимбе. Но он старался не показывать никому, что напуган. Даже себе. Впрочем, если разобраться, тут невелика разница — от кого скрывать страх: от себя или от других. Главное, скрывать свой страх… Ну да ладно…

Пеннифезер притворно зевнул, откинулся на спинку кресла. Он, конечно, не мог заснуть, но решил отвлечься. Эта самая Лиза… Хорошенькая. Немного костлявая, но хорошо одета. Да, представляю, что это за штучка, если ей удалось провести вокруг пальца самого Вилли Гарвина. Правда, по виду не скажешь. Вообще, она держится так, словно вот-вот разревется. В жутком напряжении. Все признаки близкой истерики. Может, она стесняется, что родилась альбиноской? Так, что он помнит об этом явлении? Что он читал в учебниках?

Самолет продолжал свой путь. Прошло еще довольно много времени, прежде чем Брунель вдруг закрыл книгу, взял микрофон, прикрепленный к подлокотнику, и проговорил что-то так тихо, что Пеннифезер ничего толком не понял, хотя решил, что говорил Брунель по-французски. Пеннифезер толкнул локтем Модести, которая открыла глаза. Брунель положил микрофон на место и выглянул в окно.

Модести посмотрела на Вилли. Он проделал большую работу, чтобы быть готовым освободиться из смирительной рубашки. Она понимала, что в таком положении ему крайне сложно дышать, но у него не было вида человека, который оказался в состоянии стресса.

«Дакота» стала снижаться. Модести не понимала почему. Впрочем, она не знала, во сколько они вылетели из Франции. Брунелю нужно было доставить три безжизненных тела на аэродром, а скорее всего, на какую-то заброшенную взлетную полосу. На это требовалось время. Модести обладала прекрасным чувством места и когда очнулась, то инстинкт подсказал ей, что они еще летят над Францией. Сейчас они или проходили над южным побережьем или приближались к нему. Если они направляются в Руанду, то самолет по крайней мере дважды придется заправлять горючим, даже если у него есть дополнительные баки. Однако во всех вариантах первая остановка должна была бы состояться в Северной Африке. Тем не менее они явно снижались.

Самолет шел через облака. Брунель опять что-то промурлыкал в микрофон. Самолет сделал вираж, стал менять курс. Они летели на восток. Нет, они снова повернули, описав нечто вроде эллипса. Теперь они уже не снижались. Модести глянула в окно на противоположной стороне и увидела серые и коричневые пятна гор внизу. Потом пошли отдельные зеленые пятна. Маленькая деревушка у конца извилистой ленты дороги. Справа она увидела белые полосы, поднимавшиеся вверх к заснеженным вершинам. Прованс. Приморские Альпы. Она была в этом уверена.

Неужели Брунель ждал какого-то сигнала с земли? Приземлиться сложно. Вокруг гористые места, скалы, хребты, небольшие участки обрабатываемой земли. Снова самолет сделал вираж, и ремни, которые удерживали Модести, натянулись. Брунель сидел с микрофоном в руке и смотрел в окно на противоположной стороне. Лицо его было пустым, как дом, в котором никто не живет. Затем он кивнул Адриану Шансу. Тот встал и открыл дверь на противоположной стороне, отчего в салон ворвался рев моторов.

Модести увидела, что к поясу Шанса прикреплен тонкий, но прочный нейлоновый трос, конец которого привязан к креслу, в котором он сидел.

Мухтар тоже встал, и на нем был такой же пояс с тросом. На лице его блуждала мерзкая ухмылка — он чего-то ждал. От этой улыбки Модести вдруг сделалось не по себе, и в тот же момент Брунель обратился к ней. Он громко, перекрывая шум ветра за бортом, возвестил:

— Гарвину пора нас покинуть, мисс Блейз.

Слова ударили ее как дубинкой. Она услышала, как Джайлз Пеннифезер воскликнул:

— Что вы хотите этим сказать?

Мухтар ухватился за спинку стула Вилли, ногой освободив замки, удерживавшие ножки в неподвижном положении. Затем он толкнул стул вперед. Вилли стал бешено извиваться в своей смирительной рубашке, а у Модести от всего этого кровь застыла в жилах, и ее охватил жуткий, неодолимый страх.

Стул двинулся по полу салона, затрещала парусина рубашки и ремни. Вилли отчаянно пытался освободиться от пут. Когда стул оказался у борта самолета в каком-то футе от распахнутой Двери, Вилли удалось сорвать ремень со спины.

Модести тоже бешено задергалась в кресле, пытаясь освободиться. То же самое начал делать и Джайлз, неистово ругаясь.

Вилли находился спиной к Модести, упираясь коленями в борт «дакоты». Он мог помогать себе руками, хотя они по-прежнему были в рукавах рубашки и, значит, нельзя было пустить в ход кисти. Шанс и Мухтар стали разворачивать стул так, чтобы выпихнуть его в открытую дверь.

Модести рвалась из своей рубашки с яростным отчаянием загнанного зверя. Но ремни, крест-накрест обхватывавшие ее, не позволяли освободиться из плена. В дверном проеме мелькали фрагменты мрачного ландшафта: горные вершины, ущелья, каменистые склоны. Хотя Модести не помнила себя от бессильной злобы, страха и ярости, где-то в уголку сознания происходила обработка информации. Самолет шел примерно на трех тысячах футов над горами, где серые каменистые участки перемежались редкими зелеными прогалами.

С тех пор как Брунель произнес свои страшные слова, прошло секунд десять, от силы пятнадцать, но Модести казалось, что все происходит страшно медленно, как при съемке рапидом. Вилли был привязан к стулу за лодыжки и бедра и потому не мог оказать настоящего сопротивления. Шанс и Мухтар оттащили стул чуть назад и теперь выравнивали его, чтобы он прошел в дверь.

Вилли вскидывал руки в рукавах, изгибался всем телом. Ремень, соединявший закрытые рукава, вдруг взметнулся вверх, и петля его поймала за шею Джако. Воспользовавшись Джако как точкой опоры, Вилли развернул стул и в то же время резко пригнул к себе голову Джако, заехав ему коленом между глаз.

Испытывая страшные душевные терзания, Модести увидела на лице Вилли выражение, хорошо знакомое ей по их тренировочным поединкам. Взгляд сосредоточенный, глаза прищурены. Мозг оценивает ситуацию, производит расчеты. Вовлеченность в поединок оттесняет страх, который в противном случае поглотил бы его целиком и полностью. Вилли отчаянно искал наилучшее продолжение, хотя выбор ходов был очень невелик. Джако упал на колени, притянутый за шею ремнем. Шанс поспешил ему на выручку, ударил Вилли кулаком.

Муга. Вилли резко качнул головой, и, когда кулак Шанса задел его скулу, он сделал еще одно резкое движение головой и впился зубами в запястье противника. Шанс пронзительно вскрикнул и ударил Вилли другим кулаком. Вилли выдержал удар в голову, не разжимая зубов. Затем он откинулся назад и выбросил вверх руки.

Боже, он сейчас освободится, мелькнуло в голове у Модести. Сейчас он метнет Джако в Шанса и тот полетит кубарем. Еще три секунды — и он выскочит из смирительной рубашки. Конечно, он по-прежнему будет привязан к стулу за ноги, но руки-то у него окажутся свободными. У Джако есть ствол, У Шанса нож. Если бы Вилли удалось завладеть оружием…

Но в самолете был еще и Брунель. Он сидел, положив одну руку на подлокотник, на вторую опустив подбородок. Он молча взирал на сражение. Лиза окаменела, губы ее побелели. Затем пальцы ее стали возиться с пряжкой ремня. Рот открылся. Она собиралась закричать.

Модести перестала метаться, затихла, оценивая расстояние. Если попробовать ударить Брунеля по колену носком ботинка… Это выведет его из строя на несколько десятков секунд.

Модести увидела, как Вилли приподнял и развернул тело Джако так, что тот сбил с ног Шанса, который, шатаясь, отскочил назад, к хвосту. Вилли завел носок правого ботинка за ножку стула, подался вперед. Узкий кожаный ремень с треском лопнул. Адриан Шанс споткнулся о страховочный трос и упал. Вилли позволил Джако упасть ему на ноги, после чего поставил освободившуюся правую ногу ему на шею, на ремень, который продолжал действовать как удавка. Затем он снова подался вперед на стуле, чтобы сдернуть с себя смирительную рубашку, но тут самолет опять лег на крыло.

Стул опрокинулся, потом, заскользив по полу ножками вперед к распахнутой двери, вывалился из салона.

Лиза Брунель дико взвизгнула. На лбу Брунеля заблестели капли пота, но он спокойно, без суеты ударил своей маленькой ладошкой Лизу по губам. Модести застыла в напряжении, не в силах оторвать взгляда от дверного проема. Ее сотрясал озноб. Вилли все еще держался. Страховочный трос Джако натянулся до предела, и Мухтар лежал в футе от проема. Лицо его почернело, язык был высунут, ремень душил его. Вилли, привязанный к стулу, судя по всему, болтался снаружи.

Адриан Шанс пополз к дверному проему. В руке у него блеснул нож. На лице была написана дикая ярость. Он выбросил руку с ножом, чтобы перерезать ремень, но в этот самый момент кожа не выдержала и лопнула, ремень из прямого и твердого, как железный прут, вдруг сделался обвислым.

Модести превратилась в изваяние. Капли пота обжигали лоб, словно крошечные льдинки. Она понимала, что произошло. Вилли, оказавшись за бортом, не мог ни за что ухватиться руками, они по-прежнему оставались в рукавах смирительной рубашки. Затем рубашку с него сорвало под тяжестью груза, в качестве которого выступало тело Джако…

Когда Вилли Гарвин начал свой путь к земле, «дакота» снова легла на крыло, и Модести увидела в окне на какое-то мгновение маленькую фигурку и четыре ножки стула… Фигура Вилли быстро уменьшалась, направляясь к серой каменистой массе гор, а затем и вовсе исчезла из поля зрения Модести, слилась с серым фоном.

Брунель снова что-то сказал в микрофон, и самолет выровнялся и стал набирать высоту. Они снова летели на юг. Модести отвернулась от окна.

Адриан Шанс разматывал ремень, обвившийся вокруг бычьей шеи Джако. Он втащил в самолет смирительную рубашку, захлопнул дверь. Нагнулся над своим партнером, потом обернулся к Брунелю.

— Порядок… Он дышит. — В той тиши, что установилась в салоне после того, как закрылась дверь, голос Шанса казался невыносимо громким, резким.

— Ему сильно повезло, что он дышит, — сухо отозвался Брунель, — да и тебе тоже, Адриан. Когда я вспоминаю, как ты просил разрешения выйти один на Гарвина со своим ножичком, мне становится страшно за тебя. — Он покачал головой и обратился к Модести: — Теперь мне понятно, почему вы так удачно действовали в прошлом.

— Сволочь! — громко, срывающимся голосом крикнул Пеннифезер. — Мерзкая сволочь! Животное!

— Мы все животные, доктор Пеннифезер, — равнодушно отозвался Брунель. — Беда большинства состоит в том, что они претендуют на что-то большее. Лично я никогда не совершал подобной ошибки. Мне потребовалось избавиться от Гарвина, и я это сделал. — Он снова раскрыл книгу и добавил: — Для удовлетворения вашего любопытства насчет моих дальнейших намерений скажу так: вам это сейчас не угрожает. Как доктор, я надеюсь, вы займетесь моим потерявшим сознание коллегой — когда мы вас развяжем. Мы захватили ваш медицинский саквояж. Как-никак вы давали клятву Гиппократа…

Лицо Пеннифезера посерело. Он пробормотал:

— Я бы с удовольствием постарался отправить вас на тот свет, Брунель, если бы мне только представилась такая возможность.

— Как вам будет угодно, — равнодушно заметил тот и перевернул страницу. — Помоги ему, Адриан, — добавил он и углубился в чтение. Сидевшая с ним рядом Лиза закрыла лицо руками. Ее сотрясала дрожь.

Модести только смутно услышала обмен репликами. Она сидела, закрыв глаза, лицо ее превратилось в кусок белого мрамора. Во рту был привкус крови. Вилли Гарвин погиб, и это причиняло ей такую боль, которой она раньше никогда не испытывала. Она стала дышать чуть медленней, позволяя боли взять верх, захлестнуть ее всю от головы до ног. Модести понимала, что если постарается оказать ей сопротивление, то не выдержит и сломается, а доставить такое удовольствие Брунелю она просто не могла. Нужно было держаться. Хотя бы ради памяти Вилли.

Наконец ей удалось выключиться, заставив сознание послушно дрейфовать в море боли. Так провела она несколько долгих минут, и лишь потом постепенно, осторожно позволила маленьким раскаленным кинжальчикам проникнуть в мозг. Нужно было принять свершившееся как факт.

Вилли умер, и она снова оказалась одна. На всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, у нее впереди осталась какая-то жизнь. Другого Вилли Гарвина нет и быть не может. Бессмысленно отгонять от себя эту мысль. Лучше помнить об этом. О Вилли и том, как они вместе шли по жизни.

Она заставила себя вернуться памятью в прошлое, когда ей только-только исполнилось двадцать лет и она возглавила набиравшую мощь организацию, состоявшую из преступных элементов всех мастей. Чтобы управлять этим сообществом, нужно было оказаться круче, чем самый крутой из ее подчиненных. Поскольку она установила для себя ряд жестких правил и отвергала некоторые прибыльные, но грязные проекты, кое-кто увидел в этом признаки слабости, малодушия, и ей пришлось преподать своим критикам наглядный урок того, как они ошибаются. Дела у ее организации шли успешно, и это само по себе заметно облегчало управление маленьким государством. Ее верные соратники умели быстро утихомирить или выбросить вон тех, кто не желал принять установленные ею правила игры. Они не хотели, чтобы весы Фортуны качнулись в другую сторону. У Модести были неплохие помощники, но все же среди них не было человека, который понимал бы ее целиком и полностью, кто воспринимал бы мир так же, как она. Но потом появился Вилли Гарвин.

Ее ударило как током, но она заставила себя продолжить экскурс в прошлое. Она вызволила его из сайгонской тюрьмы — опасного уголовника, снедаемого ненавистью ко всему на свете. Но это было только частью общей картины. Каким-то чудом — она сама потом не могла объяснить себе, как именно, — ей удалось разглядеть в нем человека, умеющего очень многое и обладающего огромным потенциалом, который, впрочем, находился в летаргическом сне, вызванном тяжелым детством и кочевой жизнью уголовника.

Модести вытащила Вилли Гарвина из тюрьмы, сказала, что ей плевать на то, кем он был раньше, что она дает ему шанс — и поручила работу курьера. Ему нужно было доставить большую сумму в долларах одному клиенту в Гонконге. Модести по сути дела поставила эти деньги, как ставит профессиональный игрок. Она поставила на потенциал, который дремал в Вилли Гарвине.

Простое задание, однако, оказалось для него крайне сложным. Поначалу все рухнуло — и, казалось, бесповоротно. Но ему все же удалось выправить положение, проявив такое тонкое понимание ситуации и изобретательность, что она, выслушивая потом его отчет, только диву давалась. Он вернулся из Гонконга совсем другим человеком. Этот процесс не остановился, и Вилли не раз удивлял ее новыми подвигами, пока наконец, словно бабочка из кокона, не возник настоящий Вилли Гарвин, уверенный и жизнерадостный, сумевший покорить сердца крутых и ревнивых помощников Модести, составлявших внутреннее ядро ее организации.

Прошел всего лишь год, и Вилли стал ее первым помощником — и все остальные восприняли это как нечто само собой разумеющееся. У нее появилась отлично действующая правая рука. Более того, она перестала быть одинокой. Его преданность Модести Блейз была поистине фанатичной, а кроме того, их мозги работали в унисон. Модести знала, что Вилли боготворил ее. Да, теперь в этом можно было признаться. Нет, это было не слепое обожание. Вилли Гарвин знал ее недостатки, воспринимал их как неотъемлемую часть Модести Блейз и вовсе не хотел, чтобы она стала другой. Кроме того, это обожание не имело ничего общего с физическим влечением. Этого между ними не было, несмотря на то что между ними существовала удивительная близость, несмотря на то что Вилли гордился ею как женщиной.

Потом Модести и Вилли отошли от дел, и их отношения стали развиваться на другом уровне. Теперь уже он не был ее подчиненным. Она считала, что ему будет лучше дальше идти собственным путем. Но это не устраивало Вилли Гарвина. Оказавшись без своего счастливого талисмана Модести Блейз, он быстро сбился с пути, утратил ориентиры. Но судьба и тут пришла к нему на выручку. В их жизни появился сэр Джеральд Таррант, который попросил их помочь ему в одном весьма сложном и деликатном деле. За этим приключением последовали и другие. Когда же к ним не обращался Таррант, возникали вдруг ситуации, требовавшие от них полной мобилизации всех ресурсов. Они не искали неприятностей на свои головы, просто так уж складывалась их жизнь. В известном смысле это их устраивало, потому что жизнь без риска, без опасности быстро приедалась им, утрачивала свою прелесть.

Но теперь…

Теперь Вилли Гарвина не стало, и мир Модести Блейз стал рушиться. Ни он, ни она не отличались наивным оптимизмом. Они прекрасно понимали, что рано или поздно удача изменит им, что следующее приключение может оказаться роковым и кто-то один из них или оба погибнут. Они сами выбрали такую дорогу — как иные альпинисты рвутся совершить восхождение по маршруту, на котором уже сложили головы их коллеги.

То, чего они опасались в глубине души, случилось. Вилли первым оставил этот мир. Что ж, может, так даже лучше. По крайней мере, он сам предпочел бы именно такой вариант, считая, что она легче переживет утрату. Легче… Чего уж тут легкого…

Модести вовремя спохватилась, затушила опасную искру, которая могла вызвать костер жалости к себе. Никаких слез. Да, Вилли Гарвин погиб. Надо принять это к сведению. Понять, что ничего уже изменить нельзя.

Спи спокойно, Вилли-солнышко. Это были прекрасные годы. Ты всегда оказывался рядом, когда мне требовалась помощь. У тебя на груди можно было поплакать после тяжелой операции. Собственно, я плакала только на твоем плече. И тебе это нравилось. Спасибо тебе за все, Вилли. Ты всегда давал мне почувствовать, что я кое-что да значу…

Она вспомнила его голос, который теперь словно вещал с того света: «Ты отлично выглядишь, Принцесса… Давай-ка еще немного погуляем по фойе, пусть меня возненавидят все мужчины».

Ты научил меня смеяться, Вилли. Сколько историй ты рассказал о своих знакомых девицах. Хотел ли ты когда-нибудь меня? Я лично старалась не вызывать в тебе таких чувств. Это ведь не самое главное. У нас было что-то гораздо более ценное. Мне казалось, тебе хочется, чтобы все оставалось, как раньше, перемены лишь могли бы уничтожить то, что у нас возникло. И хорошо, что этого не произошло. Мне было бы грустно потерять большое, погнавшись за малым. Ты, кажется, думал точно так же.

Спи спокойно, Вилли-солнышко. Я втравила тебя во все это, но я не буду терзать себя попреками. Ты бы этого не допустил. Не знаю, способен ли ты сейчас переживать из-за меня, но так или иначе, не надо этого делать. Если им удастся расправиться со мной, то вовсе не потому, что я опустила руки. Ты это отлично знаешь. Мне понадобится время, чтобы привести себя в форму. Одной сражаться очень трудно. Но я не сдамся. И еще придется думать о бедняге Джайлзе. Его надо вытаскивать из этой пучины. А это нелегко. Мне понадобится везение. Болей за меня, Вилли.

Спи спокойно, Вилли-солнышко.

Модести приняла свершившееся, усвоила новые правила, хотя боль не отпускала ее и вряд ли теперь когда-либо окончательно оставит в покое.

Она заставила себя успокоиться. Еще больше замедлив дыхание, она вошла в похожее на транс состояние, которого умеют добиваться йоги, нечто вроде спячки, когда умственные и физические процессы в организме почти совсем замирают.

Когда Модести снова открыла глаза, солнце уже миновало зенит. Она увидела берега Северной Африки. Кресла напротив пустовали. Слева она увидела Джако, который полулежал, уронив голову на подушку, а вокруг шеи — вернее, между головой и плечами, потому что шеи у него толком не было, — белело мокрое полотенце. Повезло мерзавцу, подумала Модести. Обычные шеи в таких случаях не выдерживают.

Адриан Шанс, с перевязанной рукой, посмотрел на нее. В его синих глазах пылала убийственная ярость. Модести понимала, почему он так на нее смотрит. Вилли, практически беспомощный, чуть было не расправился с ними обоими на глазах у их шефа. Это было страшное унижение. Поскольку Вилли не стало, Адриан Шанс перенес всю свою злобу на нее, Модести. Впереди и слева она увидела Лизу — девушка свернулась клубочком на двойном кресле и, похоже, спала.

Модести чуть повернула голову и посмотрела на Пеннифезера. Он был бледен и изможден, но спокоен. Она поняла, что все это не от испуга, но от шока, вызванного гибелью Вилли. Модести подняла брови, посмотрела на пустые кресла напротив и спросила, куда делся Брунель.

— Пошел к пилоту, — сказал Пеннифезер очень тихо, чтобы не услышал Шанс. — Он посмотрел на свои руки в смирительной рубашке, потом снова перевел взгляд на Модести. — Мне очень жаль… Я про Вилли… Даже не могу взять тебя за руку…

Модести кивнула в знак понимания того, что он пытался сказать. Помолчав, он спросил:

— Ты так долго спала… Тебе лучше?

— Да, а тебе?

— Мне тоже. Ты не хочешь в уборную?

— Нет. Я не то чтобы спала. Я отсутствовала.

— Ты вошла в транс, как это делают йоги?

— Примерно так.

— Я не знал, что ты такое умеешь.

— Меня научил этому старик Сиваджи. Он жил в пустыне Тар, северней Джодпура. Потом я отправила к нему Вилли… — Она осеклась. — Ладно, это все неважно. За это время что-нибудь произошло?

— Ничего особенного. Меня развязали и позволили сходить в уборную. Это было с час назад. Этот серебристый держал пистолет у твоего виска, пока они меня развязывали и привязывали обратно. Ты представляешь, где мы сейчас?

— Примерно да. Над побережьем Северной Африки. Скоро, наверное, будет дозаправка на каком-нибудь маленьком аэродромчике, а потом полетим дальше, в Руанду.

— Как ты считаешь, у нас будет возможность расправиться с этими подонками?

— В самолете нет. Они не развяжут нас, пока мы не приземлимся в Руанде. А там посмотрим. Главное, суметь вовремя увидеть шанс, среагировать.

Пеннифезер произнес так, словно приносил извинения за оплошность.

— Понимаешь, я тут не в своей стихии. Так что ты уж говори мне, что делать. Я не Вилли Гарвин, но, глядишь, смогу оказаться полезным. Я буду стараться.

— Я в этом не сомневаюсь.

Пеннифезер замолчал, поглядел через проход на Джако, и на лице его показалась гримаса отвращения и злорадства. Он сказал:

— Им пришлось порядком попотеть, верно? У Вилли практически не было шансов, он был спеленут по рукам и ногам, но все же задал им перцу, чуть было не растерзал их. Ты должна гордиться им. Это было какое-то чудо.

Да, это действительно было чудо. Потом она еще вернется мыслями к случившемуся. Но не сейчас. Пока воспоминания были слишком болезненными.

Появился Брунель. Он окинул взглядом Шанса, Джако, Лизу, потом сел лицом к Модести, посмотрел на нее. Она встретила его взгляд, сохраняя полную невозмутимость. Он не таращился, но просто смотрел, и она смотрела на него. Такая игра продолжалась минуты две, потом Брунель улыбнулся, взял книгу и обратился к Шансу:

— У нашей гостьи кровь на подбородке. Разбуди Лизу и попроси навести порядок.

Когда Лизу разбудили, она повела себя как автомат. Глаза ее были пустыми. Она сняла темные очки. Вооружившись ватой и пузырьком перекиси водорода из аптечки, она стала обрабатывать губы и подбородок Модести. Жидкость была холодной и обжигала кожу. Закончив процедуру, она застыла у кресла, глядя на Модести отсутствующими глазами. Затем раздался голос Брунеля:

— Садись на место.

Он подошел и, взглянув на лицо Модести, произнес:

— Так лучше.

Ее удивили странные сочувственные интонации. Она вяло посмотрела на Брунеля.

— Кровь остановилась, — заметил он. — Теперь, я надеюсь, вам легче. — Он улыбнулся и вдруг ударил ее по губам корешком книги, которую по-прежнему держал в руке. Это произошло так неожиданно, что Модести не смогла увернуться. В голове зазвенело, из разбитой губы снова потекла кровь.

Пеннифезер дернулся в своем кресле, обругал Брунеля на чем свет стоит. Но тот, не обратив на него никакого внимания, сел и снова погрузился в чтение.

Модести судорожно собиралась с мыслями. Удар, боль, кровь — все это само по себе было ерундой по сравнению с невозможностью понять смысл поступка Брунеля. Да, у него явно был какой-то мотив, но вот какой именно? Модести отдавала себе отчет, что в любом поединке волевой фактор остается решающим. Она научилась держать себя в форме, не позволять потери волевого настроя, который, в свою очередь, оказывал существенную поддержку физическим и интеллектуальным ресурсам организма. Но чтобы взять верх над противником, следовало понимать его цели и задачи, знать его тактику. В этом отношении Брунель являл собой большую загадку. Модести не могла взять в толк, почему он убил Вилли Гарвина именно сейчас и именно таким способом, почему он велел Лизе обработать ее рану и нанес новую. Он вел себя непредсказуемо, а ей до этого не приходилось иметь дело с непредсказуемым противником такого калибра. Почувствовав первые признаки смятения, она решительно затоптала эти искры, пока они не сожгли все внутри. Нет ничего опаснее неуверенности в себе и сомнений.

Да, пока все выглядело скверно. Модести посмотрела на Джайлза, улыбнулась ему, потом кивнула, внушая тем самым, что не следует волноваться. Потом, прикрыв глаза, начала медленно и неуклонно восстанавливать душевное равновесие, латать бреши в оборонительных порядках.

Когда-то приходится проигрывать. Но не хочется, чтобы проигрыш случился на этот раз. Особенно когда перед тобой оказался Брунель. Этот поединок нужно было выиграть во что бы то ни стало, хотя бы ради памяти Вилли. Ладно, придется постараться во имя Вилли. Именно это ему и понравилось бы. Победить того, кто перечеркнул его существование. Это лучше, чем траурный венок.

Глава 9

Адриан Шанс легонько обхватил Лизу за шею и чуть надавил. Правое запястье было по-прежнему забинтовано, и следы от зубов Вилли время от времени давали о себе знать. Лиза лежала на спине, голова ее свесилась с кровати, а Адриан лежал на Лизе. Было жарко, даже душно, и их потные тела прилипли друг к другу. Через жалюзи на большом окне в комнату проникали полоски солнечного света.

— Ну, поговори со мной, Лиза, — сказал Адриан, получая явное удовольствие от недоумения и испуга, написанных на ее лице.

— Пожалуйста, не надо… Мне и так трудно дышать… — Она заерзала на кровати, и он позволил ей сдвинуться так, чтобы голова оказалась на подушке. Он чувствовал, как она дрожит, и ему было приятно, что эта дрожь настоящая, не притворная.

— Извини, Адриан, я стараюсь, — жалобно произнесла Лиза, — но не знаю, чего ты хочешь.

— Ты должна удовлетворять мои желания. Мои прихоти. Я же сказал: поговори со мной.

— О чем?

— Ну хотя бы о Вилли Гарвине. О том, какой он был в постели.

— Я не могу… Не помню… — Она прикрыла глаза.

— Какая жалость. Тогда расскажи, как тебе понравилось, когда его выбросили из самолета. Это-то ты не забыла, правда? Как ты тогда завизжала!

— Я испугалась.

— Из-за него?

— Нет, нет, — поспешно воскликнула она, надеясь, что Голоса услышат это и поверят в ее ложь. — Я испугалась, что он может спастись, а потом сведет со мной счеты.

Вот уже четыре дня как «дакота» совершила посадку на аэродроме в Кигали, в пятидесяти километрах к северу от Бонаккорда. Первые две ночи Голоса не давали ей покоя. Они распознали ее проступок, понимали, как она была потрясена смертью Врага. Когда она увидела, как он полетел вниз, на верную смерть, она закричала не только из страха за него. Она закричала от ужаса, закричала в знак протеста. Голоса строго наказали ее за это, их холодные упреки раздавались в ее голове всю ночь, и ей казалось: еще немного, и она не выдержит и рехнется.

Но последние две ночи они оставили ее в покое. Похоже, наказание закончилось. Ей не хотелось думать о Вилли Гарвине. Лиза боялась, что тем самым она может снова навлечь на себя гнев Голосов.

— Падающее тело, — говорил Адриан Шанс, лаская ее тело, — двигается с ускорением тридцать два фута в секунду. Стало быть, падая с высоты полторы тысячи футов, оно достигает скорости в сто двадцать миль в час. Я не мастер считать в уме, но все же если он покинул самолет на высоте три тысячи футов, то затратил на путешествие к земле секунд двадцать и пробил в ней хорошую дыру или отскочил, как мячик. Интересно, о чем он думал во время полета.

Лизу начали сотрясать сухие, беззвучные рыдания. Шанс понял, что и на сей раз она вовсе не притворяется, и ликование заставило его кровь веселей побежать по венам и артериям. Когда Лиза наконец успокоилась, Шанс спросил:

— А что ты думаешь о Модести Блейз?

— Не знаю, — еле слышно прошелестела Лиза. — Она ничего не говорит, ничего не делает.

— Верно, — кивнул Шанс. — Но Брунель убежден, что она суперженщина, которую можно отлично использовать.

— Наверное, так… Он ведь никогда не ошибается, — сказала Лиза и задохнулась от резкой боли. — Извини, Адриан я сказала что-то не так?

Он не сразу ответил, потому что сражался с нахлынувшей на него дикой яростью. Он ненавидел Модести Блейз так, как не ненавидел никого и ничего за всю свою жизнь. Мысль о том, что Брунель твердо вознамерился сделать ее своей помощницей, была для него хуже яда, ибо он отлично понимал, что она не станет второй Лизой Брунель, послушной игрушкой в руках хозяев. Если операция по промыванию мозгов пройдет, как задумал Брунель, то Модести Блейз окажется равной ему и Джако. Ему показалось, что на него брызнули серной кислотой. Он теперь ненавидел и Брунеля, ненавидел так, что его покрыл холодный пот.

Он глубоко вздохнул и обратился к Лизе:

— Ты слушаешь? Брунель велел ввести тебя в курс того, что будет дальше.

— Я слушаю, Адриан…

— Отлично. Модести Блейз будет обедать с нами. С тобой и с Брунелем. Со мной и с Джако. Мы будем вести учтивую беседу. По крайней мере, мы втроем. Джако, как известно, не Оскар Уайльд. Все пойдет очень культурно, как положено. Она, конечно, будет говорить, только когда к ней обращаются. Да и это будет случаться лишь изредка. Она не будет знать, что все это означает, но она не станет задавать вопросов. Понятно?

— Да, Адриан.

— Когда принесут кофе, в столовую войдут ван Пинаар и Камачо. Молча, без объяснений, они схватят ее, разденут догола, разложат на диване и станут пороть. Ремнем, но без пряжки. — В его голосе зазвучало огорчение. — Брунель говорит, что главное тут не боль, но унижение. Ну, а теперь слушай меня внимательно, красотка, — продолжал он и больно ущипнул ее за ягодицу. — Главное состоит в том, что все мы продолжаем как ни в чем не бывало пить кофе, курить, разговаривать. Так, словно никакой Модести Блейз на диване нет и никто и не думает ее пороть ремнем. Ясно?

Он почувствовал, как Лиза повела плечами, прежде чем сказать:

— Я не понимаю, зачем все это, но сделаю, как надо. Но что, если она окажет сопротивление? Что, если она не станет покорно сносить порку?

Шанс лучезарно улыбнулся.

— Этого не будет. Она окажет сопротивление, только если поймет, что мы решили ее убить. Она знает, что где-то в глубинах Бонаккорда спрятан Пеннифезер. И мы сообщили ей, что он умрет медленной и мучительной смертью, если она позволит себе какие-нибудь фокусы. Поэтому она будет терпеть все, в том числе и порку ремнем без пряжки… Она связана по рукам и ногам. Понятно?

— Да, Адриан, мне все понятно.

— Вот и отлично. Хватит разговоров. Теперь иди-ка сюда…

Когда он оставил Лизу, она обессиленно раскинулась на кровати, мускулы ломило от тех упражнений, которые она совершала, подчиняясь прихоти Адриана. Кроме того, в правом боку стала разгораться новая боль… Лизе показалось, что у нее поднялась температура. Может, боль утихнет, как это случалось раньше. Может, она усилится. Ей было все равно. Она решила не жаловаться Брунелю, если боль разрастется. Если ей суждено помереть, то чем скорее, тем лучше. По крайней мере, она обретет свободу.

Вилли Гарвин был Враг, но за те несколько дней, что они провели вместе, он сделал ее другим человеком. Теперь его не стало, и в глубине души — так, чтобы Голоса не услышали, Лиза оплакивала его. Она горевала и ненавидела себя, потому что именно она заманила его в ловушку, которая и стоила ему жизни. Внезапно к горлу подступила тошнота, и Лиза вскочила и опрометью бросилась в ванную.

Модести Блейз проснулась на рассвете в маленькой спальне на верхнем этаже. Она отбросила простыню, которой укрывалась, встала, подошла к окну, глянула в щелку между полосками жалюзи. На мощеном дворике на лавке сидел один из надсмотрщиков Брунеля, и на коленях у него было охотничье ружье. Да, у дома всегда дежурил кто-то вооруженный.

Модести подошла к туалетному столику и, встав спиной к зеркалу, глянула через плечо на свое обнаженное тело, отразившееся в нем. Да, ягодицы и ляжки немного распухли, покраснели. Она повела плечами. Нет, все вроде бы в порядке. Чувствовалось легкое жжение, но рубцов и шрамов не было. Камачо стегал ее широким ремнем, который не рассекал кожу.

Машинально Модести подошла к двери, потянула за ручку. Заперто. Она, собственно, так и предполагала. Рядом со спальней был закуток с душем и унитазом. Приняв душ и насухо вытеревшись полотенцем, она надела халат и села перед зеркалом причесаться, Брунель снабдил ее халатом и четырьмя платьями, которые явно принадлежали Лизе. Они были коротковаты и сидели в обтяжку, но сейчас это мало что значило.

На мгновение она задумалась о том, что готовит ей сегодняшний день, но быстро опомнилась и выбросила эти мысли из головы. Что бы ни случилось, это не имело никакого отношения к логике и здравому смыслу. Брунель может обращаться с ней как с гостьей и показывать поместье или запереть ее на несколько часов в парилку возле сарая, как это случилось на второй день ее пребывания в этих краях.

Модести понимала, что за такими крайностями есть свой замысел. Отсутствие логики само по себе было вполне логично. Брунель поставил целью не просто сломить ее сопротивление, но в конечном счете поработить целиком и полностью, установить ту самую связь, которая порой возникает между хозяином и рабом. Чередование мягкости и жестокости было первой стадией процесса перевоспитания. Он хотел лишить ее ориентации, заставить иначе оценить самое себя.

В горле Модести пересохло, она подошла к столику и налила в стакан воды из кувшина. Это, по крайней мере, входило в число предсказуемых элементов ее бытия. Однажды они заперли ее на сутки без еды, но воды не лишали ни разу.

Модести взяла со столика заколку для волос, отогнула край ковра на полу. Она пыталась начертить на половице план Бонаккорда. В первый день Брунель провез ее на машине по поместью, рассказывая, где что находится, словно она была дорогой гостьей. Тогда ей это показалось чем-то ирреальным — как, впрочем, продолжало казаться и теперь.

Когда они приземлились в Кигали, она не смогла ничего предпринять. Первым из самолета вывели Джайлза. Ему коротко и ясно объяснили, что, если он попытается совершить какую-то глупость, Модести Блейз погибнет. Когда же Пеннифезера увезли в первой машине, ей, в свою очередь, сообщили, что они убьют доктора, если она решится оказать сопротивление. С тех пор она не видела Джайлза и не спрашивала, где он. Спрашивать о чем-либо — будь то еда, вода или местонахождение Джайлза Пеннифезера — было не только бессмысленно, но и опасно — это могло быть воспринято как первые признаки послушания.

Но ей обязательно следовало самой установить, где они держат Джайлза, и лишь потом пытаться обрести свободу. Но прошло пять дней, а она по-прежнему пребывала в полном неведении на этот счет.

Модести закрыла глаза и попыталась воскресить в памяти расположение поместья. Да, поместье было неплохо спланировано. Дом фасадом выходил на юго-восток. Длинное двухэтажное здание с двумя крыльями или флигелями. Ее комната была в конце южного флигеля. Дом был деревянный, напоминавший баварский сельский дом, с низкой крышей, нависавшей над балконами. Но его деревенская внешность была обманчивой. Внутри царила дворцовая роскошь, дом обладал всеми современными удобствами. Стены отличались отличной звукоизоляцией, имелся кондиционер и большая холодильная камера. Было видно, что здесь поработали специалисты в области дизайна и что хозяин не поскупился на расходы. Дом находился на небольшом возвышении, и из него открывался вид на поросшую травой равнину. Дальше начинались горы, за которыми тянулись болота, поросшие папирусом. Между двумя крыльями был мощеный дворик, а дальше зеленел газон с цветочными клумбами, которые поливались садовником, благо с водой тут было неплохо.

К югу от саванны раскинулись поля поместья, а за речкой, впадавшей в озеро Рверу, лепились домики поселка. Обрабатываемых земель в этих краях было очень мало, но, как успела заметить Модести во время поездки из аэропорта в Бонаккорд, Брунель не пожалел средств на мелиорацию и ирригацию и заставил землю приносить хорошие урожаи. На полях его поместья выращивали маниоку, сорго, кофе и земляные орехи.

— Все это передается местным властям бесплатно, для последующего экспорта, — объяснил Брунель Модести. — И они рассматривают меня как благодетеля. Кроме того, тут выращивается все необходимое для того, чтобы прокормить местных жителей. Мы также разводим коз и овец.

Модести подсчитала, что в поселке живет около восьмидесяти работников. Все они были из племени банту, и их привезли сюда из южных областей страны. Кроме того, сюда были доставлены человек десять негров из племени кикуйу, которые исполняли обязанность сторожей и охранников. Повар и четверо слуг в доме были китайцами и жили на первом этаже во флигеле за кухней. Брунель также пользовался услугами пятерых белых надсмотрщиков — двое были из Анголы, двое из Южной Африки и один из Англии. Они жили в центральной части дома, наверху.

— Полезные работники, — заметил по их поводу Брунель. — Мне удалось внушить им отеческое отношение к туземцам и отучить то и дело пускать в ход плетку. Разумеется, нет необходимости особенно церемониться с батраками — это все привозная рабочая сила, но, с другой стороны, я хочу сохранить образ просвещенного хозяина.

Модести успела узнать, что все пятеро разыскивались полицией тех стран, откуда уехали. Камачо и Мескита за изнасилование, Лобб за убийство. Она не знала, что натворили ван Пинаар и Селби, но полагала, что южноафриканец был обычным бандитом, а англичанин психопатом. Сейчас во дворе с винтовкой дежурил Мескита.

Модеста провела по половице черточку, обозначавшую местоположение большой мастерской и гаража за складом горючего в нескольких сотнях ярдов к юго-востоку от дома, затем сердито насупилась. Она поняла, что и генератор находится в том же комплексе, о чем она совершенно забыла. Вообще-то она должна была составить схему основных узлов поместья после первой же экскурсии, но сейчас ее мозги работали непривычно вяло, с натугой.

За домом, на северо-западе, находилась полоса лесистой саванны, сменявшаяся затем сильно пересеченной местностью — небольшие долины, холмы, горы. Именно в этом направлении и очерчивались контуры того, что местные называли Сварливой Девственницей. Модести, правда, не имела возможности изучить эти места, но ей удалось подслушать разговор ван Пинаара и Брунеля. Один из негров-кикуйу, совершая обход поместья, увидел львиные следы, и теперь ван Пинаару не терпелось устроить охоту. Вообще-то на востоке, у болот, водилось немало всякой живности, но, судя по всему, львы редко оказывались на территории усадьбы.

Модести посмотрела на маленький кружочек на «карте». Там находилась клетка с гориллой Озимандиасом. В первый же день Брунель показал Модести эту гигантскую обезьяну. Ярдах в ста от дома начиналась лощинка, поросшая акациями, где и была сооружена большая круглая клетка диаметром в сорок футов. В ней и жил Озимандиас, горная горилла.

Модести вспомнила резкий запах аммиака, угрюмые глаза из-под косматых бровей, мощные ручищи, вцепившиеся в прутья клетки, серебристый мех на спине. Озимандиас зарычал, отвернулся и, упираясь в землю костяшками пальцев рук, двинулся прочь. Но особенно запомнился Модести взгляд Брунеля. В глазах его загорелись странные огоньки.

— Я держу Озимандиаса как напоминание о том, что мозг сильнее мускулов, — задумчиво произнес он, глядя на Модести. — Полюбуйтесь на это чудовище, мисс Блейз. Когда Озимандиас выпрямляется, то его рост — шесть футов, а весит он триста шестьдесят фунтов — вдвое больше обычного мужчины. Обхват груди — шестьдесят два дюйма, плеч — добрых три фута. Но при этом он еще и фантастически силен. Как дюжина взрослых мужчин. Если в клетке окажется самый сильный человек на земле, Озимандиас разорвет его, как картонную куклу.

Брунель перевел взгляд на машину, возле которой застыли ожидании Джако и Адриан Шанс. Джако облокотился о капот. В руке его поблескивал пистолет.

— Джако очень силен, — снова заговорил Брунель, — но нам удалось справиться с ним, мисс Блейз. Но одно дело Джако, и совсем другое Озимандиас. Ни один человек не в состоянии одолеть его голыми руками… Впрочем, может, вам угодно попробовать?

— Нет, — сухо обронила Модести, думая, не стоит ли прямо сейчас прикончить Брунеля, благо возможность казалась благоприятной. Скорее всего, ей затем удастся добежать до деревьев, пока Джако и Шанс будут соображать, что к чему. Но в заложниках оставался Джайлз. Убить Брунеля означало подписать смертный приговор Джайлзу.

— Адриан хочет отправить вас в клетку к Озимандиасу, — как ни в чем не бывало сообщил Брунель. — У него это стало просто наваждением. — Модести промолчала, и Брунель продолжил, выждав паузу: — Возможно, Озимандиас — единственный символ моего тщеславия. Я мал ростом и физически слаб. И вот стоит горилла, воплощение грубой силы, создание, внушающее ужас, способное расправиться даже со львом, если, конечно, достаточно разъярится. — Он поднял ручку, маленькую, как у ребенка, улыбнулся и добавил: — И тем не менее, Озимандиас — узник, живет в клетке, а я свободен. — Он обернулся к машине и снова заговорил, причем ровным, без пафоса тоном. — И те двое тоже принадлежат мне, и другие, такие же, как они, подчиняются мне беспрекословно. Сильные, жестокие, неспособные на сострадание. — Он снова посмотрел на Модести и сказал как бы между прочим: — И вы тоже будете принадлежать мне. Ну что ж, продолжим осмотр?

Тогда слова Брунеля не произвели на Модести особого впечатления. Ей приходилось встречаться со многими врагами, выслушивать их угрозы. Но с каждым днем ей было все труднее и труднее преодолевать нараставшее чувство собственной беспомощности, приводить в порядок механизмы самозащиты. Она прекрасно понимала, что если потеряет свои защитные доспехи, то страх сделает свое черное дело. На протяжении всего своего существования, полного разных опасностей, она побеждала обстоятельства прежде всего потому, что отказывалась допустить даже мысль о возможном поражении. Это было фундаментом, на котором Модести Блейз строила свои действия. Она полагала такой подход чем-то само собой разумеющимся, но сейчас фундамент словно был готов дать трещину, и это само по себе пугало.

Модести смотрела на черточки на полу и пыталась понять, почему и как она стала терять веру в себя. Она провела в Бонаккорде целых пять дней. И пока впустую… Плохо, очень плохо… Она сама не могла взять в толк, почему так скверно выступает. Тщательно проанализировав все детали, она обязана была отыскать какую-то лазейку, придумать план действий, который обещал бы хоть какие-то шансы на успешный исход. Но ее мышление утратило что-то неуловимое, но крайне существенное. Исчезла та самая быстрота реакций, благодаря которой Модести всегда одерживала верх.

Модести отбросила с полдюжины туманных предположений, потому что из них не складывалось стройной картины действий. Но что же ей мешало?.. Да, смерть Вилли. Это был страшный удар, по сравнению с которым все прочее отступало на второй план. Но Модести не могла признать, что это парализовало все ее способности, и прежде всего способность думать, планировать, а когда подворачивался удобный момент, решительно действовать. Так уж она была устроена, так уж она всегда поступала — причем задолго до того, как в ее жизни появился Вилли Гарвин. Да и в последние годы ей порой приходилось действовать самостоятельно — в том числе и для того, чтобы вызволять Вилли из беды. К тому же сейчас хватало мотивов для решительных действий. Даже если забыть о своей шкуре, нужно было подумать о том, как спасти Джайлза Пеннифезера. И одержать верх в этом сражении хотя бы в память о Вилли.

Но ее интеллектуальная мускулатура отказывалась отозваться на импульс. Модести прилагала все усилия, чтобы отыскать выход, но убеждалась, что постоянно ходит по кругу. Она даже на время оставила сознательные попытки отыскать решение, очистила сознание от всего рационального, но внутренний голос безмолвствовал.

Пять дней в плену…

Модести глубоко вздохнула и произнесла с тихой свирепостью, обращаясь к самой себе:

— Не паникуй, идиотка! Начни потихоньку. Шаг за шагом. Прежде всего надо понять, где они держат Джайлза. Но как это узнать? — Полная пустота, чернота, неясность. Тогда она отдала себе команду: — Отправься на его поиски. Ты же можешь разобраться с замком на двери. Вот и давай, иди искать его сегодня же, как стемнеет. Главное, чтобы тебя не сцапали. Но даже если это случится…

Тут на нее нахлынули сомнения. Модести вступила с ними в сражение, надеясь, что ей все же удастся сосредоточиться, обрести ту самую уверенность, которая была ее главным оружием. Она пыталась разозлить себя так, чтобы ленивые мозги все-таки заработали как положено.

— Сделай хоть что-нибудь, глупая корова, — шептала Модести. — Ты тут проторчала уже пять дней и все время придумываешь отговорки, чтобы ничего не предпринимать. Представь себе, что они могут сделать с Джайлзом. Сделай ход. Удачный или нет, но сделай его в ближайшие двадцать четыре часа!

Брунель сидел на веранде и завтракал в обществе Лизы и Адриана Шанса. Джако поехал в Кигали на грузовике-рефрижераторе, чтобы забрать запасы продовольствия, которые они получали раз в месяц. Следы от ремня, который чуть было не сломал ему шею, почти совсем исчезли.

— По-моему, вчерашнее представление удалось на славу, Лиза, — сказал Адриан Шанс.

— Какое представление? — удивилась она.

— Я имею в виду порку, которую мы устроили этой Блейз.

— Да…

— Как прикажешь понимать твое «да»?

— Что-то ты вся красная, — вмешался Брунель. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, нет, со мной все в порядке, спасибо.

— И все-таки, наверное, доктору Леборду надо бы посмотреть тебя. Я свяжусь по рации с Кигали…

— Леборд вернется только через месяц, — сказал Шанс и, ухмыльнувшись, добавил: — Может, пригласить доктора Пеннифезера?

— Нет, нет, со мной все в порядке, — заученно повторила Лиза. Она говорила неправду. Боль в боку усилилась.

Брунель пристально посмотрел на нее, потом сказал:

— Надо подумать. Выпей кофе у себя в комнате, Лиза. Мне надо поговорить с Адрианом.

Шанс посмотрел вслед Лизе. Она двигалась как-то скованно, и он, вспомнив их упражнения накануне, улыбнулся и сказал, наливая себе еще кофе:

— Жаль, Блейз не оказала сопротивления, когда ее начали пороть. Я как раз надеялся, что она станет брыкаться. Это было бы занятное зрелище.

— Она надеется, что ей предоставится более благоприятный момент для оказания сопротивления, — заметил Брунель. — Гораздо более разумный подход. Сильно сомневаюсь, что ты проявил бы такое хладнокровие в сходной ситуации.

Улыбка застыла на лице Шанса, утратившем, однако, прежнюю веселость.

— Может быть. Но вы уверены, что не переоцениваете ее способности? — осведомился он чуть упавшим голосом.

— Абсолютно уверен. Перевоспитание мисс Блейз — очень долгий процесс, но пока что ее стойкость просто поразительна. И это хорошо. Когда она будет укрощена, то станет поистине бесценной.

Шанс помешивал ложечкой кофе. Затем вдруг рука его застыла.

— Что значит бесценной? Может, я чего-то не понимаю?

— Я хочу сказать, что она может стать моим оплотом, если тебе понятнее такое клише, друг мой.

— Остается надеяться, — выдавил Адриан, побледнев и с трудом ворочая языком, — что она не заслонит в ваших глазах нас с Джако?

Брунель равнодушно закурил, потом сказал:

— Если все пойдет, как я задумал, то в конечном счете вы оба будете выполнять ее распоряжения. Можешь начать готовить себя к этому. — Он посмотрел на Адриана, надеясь увидеть бусинки пота на его лбу, и с удовлетворением отметил, что не обманулся в ожиданиях.

— Не может быть, — пробормотал Адриан. — Мы ненавидим ее всеми фибрами души…

— Это потому, что она получше вас обоих, — спокойно отозвался Брунель. — Ты ведь и меня ненавидишь всеми фибрами твоей души, Адриан. Признайся хотя бы сам себе. Но согласись, что это в общем-то не имеет никакого значения и не меняет сути дела.

— Но я думал, что эта Блейз…

— Ты думал, что она будет второй Лизой? Игрушкой? Ты ошибся, друг мой. В свое время я тебя предупреждал. Слушай меня внимательно. Ты отличный исполнитель. И не способен на большее. Модести Блейз тоже отличная исполнительница, причем, как мне кажется, она превосходит тебя даже в этом отношении, а ведь, кроме этого, у нее немало других отличных качеств… Мой совет: будь реалистом. Прими это как неизбежность.

Охваченный дикой яростью. Шанс забыл всю осторожность.

— А что если я не смогу?

Брунель равнодушно посмотрел на него и сказал:

— Тогда нам придется расстаться.

— А кто проводит меня? Джако?

— Нет, хотя твой преждевременный уход на какое-то время огорчит его. Есть Лобб, Селби и другие. Они терпеть тебя не могут и будут рады мне поспособствовать. Я умею организовать дело, Адриан. Кроме того, я всегда могу воспользоваться ус лугами этих кикуйу, ведь они так лихо обращаются с мачете. Так что возьми себя в руки, Адриан. Такие дискуссии только выводят тебя из себя. Ненавидеть меня — пустая трата энергии, потому что ты все равно ничего не в состоянии со мной поделать. Если ты только попытаешься, то умрешь страшной медленной смертью. А поскольку тебе это известно, ты не решишься на такую попытку. — И тотчас же, без перехода, Брунель произнес: — Лучше расскажи, как у тебя идут дела с доктором Пеннифезером.

Какое-то время Адриан сидел неподвижно, уставясь на далекий горный хребет. Лицо его было напряжено и взмокло от пота. Зрачки глаз превратились в две черные точки. Он вздохнул, потом сказал каким-то отстраненным тоном:

— Пеннифезер? Пока я ничего из него не вытянул.

— Но ты сильно поработал с ним. Может, твои методы слишком прямолинейны?

— Может, он просто не знает координат? Или Новиков выболтал их ему, но доктор не понял.

— Он их знает, — уверенно отозвался Брунель. — Он говорил при мне, что Новиков повторял по-русски одно и то же. По крайней мере, часть того, что он повторял, и были координаты. Можешь считать это установленным фактом, Адриан. Пеннифезер утверждает, что не мог вспомнить слова, которые, помимо всего прочего, не понял бы, так как не знает по-русски. Не уверен, что он не лжет. По крайней мере, у меня создалось впечатление, что он не до конца откровенен.

— Я не тороплюсь. Когда я с ним закончу, он проявит полную откровенность. — Шанс немного пришел в себя, бледность исчезла, и он опять держался с присущей ему уверенностью.

Брунель немного помолчал, потом сказал:

— Сейчас пора прекратить обработку Пеннифезера. Пусть терзается мыслями о том, когда это возобновится. Это само по себе способно сломить волю. Потом ты снова станешь его обрабатывать. Необходимо довести его до такого состояния, когда он искренне захочет поделиться с нами всем, что знает, когда он будет гореть желанием рассказать нам все. Если и это не принесет результатов, попробуем наркотики и гипноз. Вдруг все-таки удастся выудить информацию из подсознания.

Шанс допил кофе и встал из-за стола.

— Каков должен быть перерыв? — спросил он.

— Погоди несколько дней. Потом я дам тебе знать, когда продолжить. Сегодня днем я хочу провести эксперимент. Я устрою встречу Модести Блейз и доктора.

— Встречу? Но зачем?

Вдруг это принесет результаты, вдруг они как-то подействуют друг на друга. Скорее всего, это принесет пользу не им, но нам. По крайней мере, когда они увидят друг друга это не вселит в них оптимизм.

— Наверное, вы знаете, что делаете, — сказал Шанс, пожимая плечами.

— Вот именно, — улыбнулся Брунель. — И советую тебе не забывать об этом, Адриан.

На Модести было белое льняное платье Лизы. Час назад они съели ланч, и теперь Модести стояла у клетки с гориллой. Недавно прошел дождь, и от земли поднимался пар. Когда они вышли из дома, Брунель сказал Модести:

— Почему не прогуляться к клетке с Озимандиасом? Вдруг вы встретите там старого знакомого.

Модести решила, что это очередной фокус Брунеля, и была сильно удивлена, когда увидела, как к клетке приближается Пеннифезер. Она двигалась навстречу ему не торопясь, потому что не сомневалась: из дома за ними следят. Пеннифезер, судя по всему, шел без какой-то цели, но, увидев Модести, прибавил ходу.

Когда Пеннифезер оказался совсем рядом, Модести сделала над собой усилие, чтобы сохранить на лице непроницаемое выражение. Он нес свои башмаки в руках, а ступни ног были завернуты в куски штанин. Брюки его теперь были оборваны у колен. Лицо его еще более осунулось, глаза запали, волосы запачкались. При виде Джайлза Модести охватило отчаяние. Она поняла, что его пытали, а между тем у нее нет ничего, что бы она могла предложить ему в виде облегчения.

Увидев ее, он замахал ботинком, и на худом лице стала расплываться широкая улыбка. Модести заметила, что на запястьях у него ссадины, похоже, от веревок.

— Господи, я-то решил, они меня разыгрывают, — сказал он и уронил башмаки, чтобы пожать ей обе руки. — С тобой все в порядке?

— Конечно, Джайлз. Я бы с удовольствием поцеловала тебя, но за нами следят, и я не хочу доставлять им лишнее удовольствие. Давай лучше немножко походим вокруг. Вряд ли они успели расставить жучки, да и дом далековато, чтобы нас могли услышать.

— Хорошо, — кивнул он и, взяв ее под руку, добавил: — Правда, я нынче не бог весть какой ходок…

— Да, я заметила. Но решила не подавать вида, раз уж за нами следят. Что они с тобой делают?

— Ну, устраивают небольшой мордобой, отчего потом в голове звенит. И оставляют надолго без воды. Но это не самое главное. Неприятно, правда, торчать в темноте круглые сутки. Слишком уж медленно начинает тянуться время. Ну и еще, — он посмотрел на ноги. — Этот серебристый мерзавец вырывает у меня в день по ногтю. На ногах. В конце мордобоя. Довольно чувствительная операция.

При этих словах Модести сразу подавила болезненный смех, который уже зарождался в ее горле. Усилием воли она не позволила развиться истерике, хотя нервы ее натянулись как струны. Она лишь тихо сказала:

— Боже, представляю, как ты меня ругаешь за то, что я впутала тебя во все это.

— При чем тут ты? Не могли же мы сидеть сложа руки. Просто кое-что получилось не так. Ну, а тебе от них сильно досталось?

— В общем-то нет. По сути дела, они меня оставили в покое.

— Уже неплохо.

— Я бы не сказала. Никак не могу придумать что-нибудь разумное. — Модести сокрушенно покачала головой. — Сама себе удивляюсь. Главное, мне случалось бывать в разных переделках, и всегда отыскивался выход. Не понимаю, что со мной творится.

— Что за чушь? Ты же не волшебница?

— Тут не надо быть волшебницей, Джайлз. Просто требуется воля. И умение шевелить мозгами. Но у меня сейчас и с мозгами, и с волей дело плохо. — Модести заметила, что в ее голосе появились нотки отчаяния, сделала усилие: сосредоточиться. — Джайлз, неизвестно, сколько продлится наше свидание, поэтому говори сразу: где они тебя держат. Это пригодится.

— За складом горючего, есть такое кирпичное строение. Там я и живу. Под замком. Там, где генератор.

— Ясно. Ты им что-нибудь сказал?

— Ты в смысле координат? Нет, конечно. Ты не подумай, что я герой, — Пеннифезер помотал головой, потом резко хохотнул: — Ору как резаный, когда теряю очередной ноготь. Даже странно, что ты ничего не слышала. Я решил помалкивать. Потому как понял: если я им все скажу, мне сразу крышка.

— Да, но… Надолго ли тебя хватит?

— Об этом я не думал. У меня осталось пять ногтей. А когда сдерут и их, серебристый, наверное, придумает что-то другое… В общем, я терплю и надеюсь на лучшее.

Модести насупилась, испытав прилив ненависти к себе. Джайлз явно понял это, потому что чуть стиснул ей запястье и сказал:

— Не беспокойся, лапочка… Он, виноват, совсем забыл. Ты же просила не называть тебя лапочкой! В общем, будем держаться… Я боялся, что если они решат, что я ничего не понял из бреда бедняги Новикова, то потеряют ко мне интерес и уж точно прикончат. Тогда я пустился на хитрость — дал понять этому гаденышу Брунелю, что я мог бы кое-что припомнить — если бы удалось поднапрячься. Пусть надеются. Ну, а как твои дела, милая Модести?

— Мне больше повезло, чем тебе. Они задумали меня перевоспитать. Пока с помощью промывки мозгов. Это не больно.

— Так, ну-ка посмотри на меня, — вдруг распорядился он тем властным тоном, каким разговаривал с пациентами в африканской деревушке. Модести повернулась к нему. Ей пришлось сжать губы, чтобы те не расплылись в улыбке. Запавшие глаза Джайлза смотрели на нее с той живостью, непосредственностью и серьезностью, которые свидетельствовали, что дух его не сломлен, хотя откуда он черпал эти силы, она не понимала. Модести почувствовала, как ее окатила теплая волна симпатии — и одновременно она испытала волевой подъем.

Пеннифезер нахмурился, словно пытался ухватить за хвостик какую-то непослушную, неуловимую мысль. Наконец он заговорил:

— Значит, ты немного запуталась, да? Я понимаю, что дела наши хуже некуда и очень многие на твоем месте растерялись бы. Но тебе уже приходилось сталкиваться и раньше с чем-то вроде этого. Скажи — ведь обычно опасность тебя мобилизовала, обостряла восприятие и все такое, верно?

— Верно. А вот сейчас я никак не могу собраться. Просто ума не приложу, в чем дело. Я утратила былые навыки. Он коротко рассмеялся.

— Ничего удивительного. Ладно, давай прогуляемся. Так вот, мне кажется, они потчуют тебя тимолептиками. По крайней мере, у тебя такой вид…

— Что?! — слова Джайлза подействовали на нее как холодный душ — заставили поежиться и в то же время собраться с мыслями.

— Я говорю, они потчуют тебя тимолептиками. Есть несколько разных видов, но все они в состоянии одурманить здорового сильного человека, лишить его способности концентрировать внимание…

Модести заставила себя идти в ногу с Пеннифезером, но пальцы ее сильнее стиснули его локоть. Ее охватило смешанное чувство возбуждения и облегчения.

— Вода, — хрипло произнесла Модести. — Их могут подмешивать в воду?

— Ну конечно. Их вводят перорально.

Кувшин с водой в спальне! Модести поняла, что он стоял там не случайно. В нем всегда была вода. Ее смутные подозрения теперь полностью подтвердились. То, что ее неважное состояние определялось исключительно внешними факторами, действовало как целебный эликсир. Модести спросила:

— Сколько времени нужно, чтобы действие этой гадости прекратилось?

— Ну, все зависит от конкретного организма. Но ты, кажется, быстро приходишь в форму. Поэтому, я думаю, через три-четыре дня все должно пройти. Если, конечно, ты перестанешь получать новые дозы.

— Я вполне могу обмануть их. Буду пить воду из-под крана, а то, что в кувшине, буду выливать в раковину. Только, пожалуйста, перестань улыбаться, Джайлз. Если не можешь напустить на себя равнодушие, то хоть изобрази уныние.

— Ладно, — кивнул он и состроил такую уныло-комичную мину, что Модести сама чуть было не рассмеялась.

Слова Джайлза вызвали бурный приток адреналина в крови, но Модести понимала, что это быстро пройдет. Принимать слишком быстрые решения, решаться на какие-то действия под влиянием той инъекции было бы крайне опасно.

— Ладно, пусть это будут три дня. Начиная с завтрашнего дня. — При этом она вдруг почувствовала спазм в животе. Значит, Джайлз потеряет еще три ногтя? Она тревожно спросила:

— Ты в состоянии еще потерпеть? У меня язык не поворачивается спрашивать тебя, но клянусь, на четвертую ночь я к тебе приду и вызволю тебя из твоей темницы. А может, даже раньше, если быстро верну форму.

— Конечно, в состоянии, — радостно отозвался он. — Теперь есть ради чего терпеть.

— По-моему, они за нами идут, — сказала Модести, краем глаза уловив движение.

— Да, — подтвердил Пеннифезер, поворачивая голову. — Брунель и Джако. Только почему они устроили нам свидание?

— Чтобы мы увидели, в каком тяжелом состоянии находится каждый из нас. Они решили, что это окончательно нас сломит. Ну-ка изобрази печаль.

Они замолчали и стали ждать, когда Брунель и Джако подойдут.

— Приятно поговорить со старым знакомым, — сказал Брунель, — но боюсь, пора заканчивать. Вы хорошо провели время?

Модести вяло пожала плечами и тупо посмотрела на него. Пеннифезер провел грязной ладонью по вспотевшему лбу. Брунель улыбнулся.

— Ну что ж, Джако, проводи доктора в его апартаменты. Джако кивнул головой в сторону импровизированной тюрьмы. Пеннифезер подобрал башмаки и заковылял в указанном направлении. Брунель посмотрел им вслед, затем обратился к Модести:

— Вы не хотите походатайствовать передо мной за доктора? Чтобы я велел Адриану угомониться?

Она снова безучастно пожала плечами.

— Какая разница?

— Кто знает, — Брунель пристально посмотрел на нее. — Пока вы меня еще ни о чем не просили, хотя возникали ситуации, где это было бы вполне естественно. Но когда вы научитесь просить, когда поймете, что просить — единственный способ чего-то добиться, вы ощутите разницу.

Она безучастно посмотрела на него, затем двинулась к дому, к веранде южного крыла, чтобы по пути иметь возможность чуть лучше разглядеть гаражный комплекс, находившийся за домом. Там и стояло кирпичное строение, служившее тюрьмой для доктора Пеннифезера.

Модести подумала, что единственная просьба, с которой она хотела бы обратиться к Брунелю, это рассказать ей, какой там замок.

Глава 10

Лежа в шезлонге на солнышке и вытянув мускулистые ноги в шортах в обтяжку, Мухтар обратился к Шансу:

— Что-то ты сделался молчаливым. Наверно, потому что Брунель запретил тебе продолжать обрабатывать доктора и это тебя бесит.

Адриан Шанс лениво пробормотал с закрытыми глазами:

— Ничего меня не бесит. Просто я размышляю. Тебя не удивляет, что Лиза выполняет все, что приказывает ей Брунель. Ее от этого, как правило, с души воротит, но она беспрекословно выполняет все его распоряжения. Даже когда дело касается убийства. Как ты думаешь почему?

Джако пожал плечами.

— Наверное, потому что это Брунель.

Шанс рассмеялся. Он был так возбужден, что сгоряча чуть было не поделился недавно сделанным открытием. Усилием воли он подавил это опрометчивое желание и ограничился кратким:

— Наверное, ты прав.

— Блейз будет покруче, — продолжал Джако. — Лиза ей и в подметки не годится. Но он и ее обломает, вот увидишь. Только он будет использовать ее по-другому. Сделает помощницей по особым поручениям, как мы с тобой.

«Ни в коем случае! — пронеслось в мозгу у Шанса. — Только не это. Только не сейчас».

Он снова вернулся мыслями к своему открытию. С тех пор прошло двадцать четыре часа, но он по-прежнему никак не мог успокоиться. Главное, он натолкнулся на это по чистой случайности. Использовал один шанс из миллиона.

Вчера он оказался в кабинете Брунеля. За те шесть лет, что Шанс служил у Брунеля, он лишь в третий раз оказался там один. Радиотелефон вдруг забарахлил, и Брунель велел ему выяснить, в чем дело, и по возможности устранить дефект.

Кабинет словно пропитался личностью Брунеля, и это выводило Шанса из себя. Ему казалось, что он вторгся в заповедник, откуда его могут с позором выгнать. Из-за этого пальцы его утратили привычную ловкость. Он вытащил пластиковую карточку, на которой была нанесена схема радиотелефона, и стал ее изучать. Когда он снял с телефона корпус, то ненароком смахнул карточку со стола. Она оказалась подхвачена сквозняком и, запорхав по воздуху, каким-то фантастическим образом угодила в узкую щель между нижним ящиком и поперечной планкой правой тумбы стола. Получилось так здорово, что Шанс нервно рассмеялся. Да, такой трюк выходит, наверное, один раз из миллиона, подумал он, затем попытался выдвинуть нижний ящик, чтобы вернуть беглянку. Ящик оказался заперт. Шансу не хотелось идти к Брунелю и докладывать о неудаче. Это означало холодно-презрительный взгляд босса, а может, и какую-то колкость. Тогда Шанс потянул второй ящик снизу, и тот отлично выдвинулся. Шанс стал шарить в нижнем ящике, и тут его ожидала сенсация, хотя поначалу находка вызвала лишь легкое любопытство.

Зачем Брунель хранит тут портативный магнитофон? Он не имел привычки ничего на него надиктовывать. Шанс вообще никогда не видел, чтобы Брунель пользовался этой игрушкой. Как оказалось, к магнитофону был приделан передатчик с выдвижной антенной. Еще более странно… Шанс посмотрел на кассету, и его охватило искушение проверить, что на ней записано.

Было три часа дня. Брунель отправился посмотреть, как идет работа на ферме. Значит, он вернется через час, не раньше, и за это время в кабинет никто не войдет, и можно спокойно прослушать кассету. Шанс колебался, раздираемый противоречивыми чувствами. Наконец любопытство победило. Возможно, решающую роль сыграла тут презрительная реплика Брунеля тогда, на веранде, когда он сообщил Шансу, что в один прекрасный день ему придется выполнять приказания Модести Блейз.

Шанс выругался вслух, надел наушники и включил магнитофон. Там имелась кнопка, которая, похоже, подключала магнитофон к передатчику, но Шанс принял все меры предосторожности, чтобы случайно ее не задеть. Самая мысль о том чтобы оповестить о своем проступке кого-то по радио, вызвала озноб.

Десять минут спустя, прослушав четверть всей записи, он выключил магнитофон. Еще минут пять он неподвижно сидел и размышлял над услышанным, пытаясь понять, как этим можно воспользоваться в собственных целях. Он смутно ощущал, что натолкнулся на что-то крайне ценное, но рассудок не поспевал за инстинктом.

Это была фантастическая находка.

Шанс вздрогнул, вернулся в реальность, перемотал кассету назад, сунул магнитофон в нижний ящик и поставил на место верхний. В ту ночь он не мог заснуть до рассвета, лихорадочно осмысляя случившееся. Он нервно вздрагивал, когда щупальца его мыслей дотрагивались до решения, которое постепенно формировалось в глубинах его сознания, — так домохозяйка осторожно пробует, как накалился утюг.

Постепенно сомнения развеялись, и решимость его окрепла. Он позволил себе хладнокровно осмыслить великую и страшную идею. Ее можно осуществить. Ее нужно осуществить!

Искушение вцепилось в него, как терьер в крысу, а когда наконец отпустило его, он еще долго лежал в темноте, созерцая расплывчатые, но манящие образы, проносившиеся в голове. Да, судьба оказалась снисходительна к нему, подсунув самое настоящее сокровище…

Затем он заснул, а когда проснулся, голова была ясной и холодной. Прежде чем приступать к действиям, надо прослушать ленту до конца, а потом и другие ленты, если таковые существуют. Сегодня Брунель собирался ехать с Джако в Кигали. Если не считать Лизы, в северном крыле будет он один. Но Лизу можно сбросить со счета. Она и близко не подойдет к кабинету. Значит, в его распоряжении будет несколько часов. Этого более чем достаточно.

После встречи с Джайлзом прошло всего двадцать четыре часа, но Модести успела ощутить в себе перемены к лучшему. Винтики и колесики в ее мозгу начали действовать гораздо слаженней, в ней росла целеустремленность.

Прошло еще двадцать четыре часа, и желание действовать уже настоятельно заявляло о себе. Модести казалось, что в ней гудит генератор. Ощущение, что она вновь стала собой, прибавляло дополнительные силы, и она нередко обращалась в мыслях к Вилли Гарвину.

Все будет отлично, Вилли-солнышко. Он положился на наркотики, чтобы утихомирить меня, и добился бы своей цели, если бы не Джайлз. Да, сумбур в голове — это ужасно, он вызывает апатию. Но теперь все переменилось. Думаю, что особых трудностей не возникнет, Вилли. Главное, освободить Джайлза, а потом захватить машину и двинуть к границе. Я направлюсь в Калимбу. Там Джон и Ангел, миссионеры, о которых я тебе рассказывала. Они присмотрят за Джайлзом. А когда я пойму, что ему больше не угрожает опасность, то вернусь и разделаюсь с этой шайкой. С Брунелем, Шансом, Мухтаром и прочими, кто попытается вмешаться. Но ты не волнуйся, Вилли. Я буду осторожна. Конечно, лучше бы сначала прикончить их, а потом уже уехать, но это дополнительный риск. Главное, вызволить Джайлза. Если бы, конечно, рядом был ты, все пошло бы иначе. Мы бы с тобой… Стоп. Хватит об этом. Я в порядке. Просто мне очень не хватает тебя. Покойся с миром, Вилли-солнышко.

В эти два дня система укрощения, где учтивость сменялась жестокостью, сохранялась, но Модести не страдала от этого. Сегодня она оказалась избавлена и от сеанса промывки мозгов, поскольку Брунель уехал с Джако, и Модести подозревала, что он не доверяет Шансу процесс перевоспитания.

После завтрака ее заперли у себя и не принесли ленча, но это ее вполне устраивало. После того как Джайлз рассказал ей про наркотики, она много времени проводила в трансе, и с окружающей реальностью ее связывала лишь тоненькая ниточка. Она погружалась в темные прохладные глубины своего "я", чтобы очистить душу и тело от зловредного влияния наркотиков, окончательно изгнать коварного врага, проникшего ей в плоть и кровь. По ночам она тратила несколько часов на то, чтобы привести в порядок все мускулы тела.

На третью ночь Модести решилась провести разведку. С помощью куска проволоки, отломанного от пружины кровати, си удалось без труда открыть замок. Надев черные брюки и рубашку — единственные предметы одежды, которые были ее собственными, — Модести два часа гуляла по безмолвному темному дому.

В кухне она обнаружила лампу-вспышку. С помощью оказавшихся там же ножниц она изготовила «абажур»: отрезала кусок материи от полы рубашки, проделала дырочку посередке, чтобы лампа испускала лишь тоненький лучик. В буфете она нашла ножи и взяла один с лезвием в шесть дюймов, спрятав его за голенищем своего сапога. Полчаса у нее ушло на проверку окон и дверей. Сигнализации там не было. Что ж, и на том спасибо. Когда завтра она будет покидать дом, одной помехой окажется меньше.

Во время прогулки Модести решила запастись предметами, пропажа которых вряд ли будет сразу замечена. Помимо ножа и лампы, ей приглянулась деревянная солонка. Когда она взяла ее в руку, то поняла: концы выступают так, что этот мирный столовый предмет может выполнять роль ее любимого Конго. Модести сунула солонку в карман, погасила лампу и какое-то время постояла в темной кухне, чтобы убедиться, что нервы не шалят, что она полна сил и веры в себя. Именно так она держалась всегда в минуты опасности, и ощущение, что все снова стало на свои места, окрыляло.

Десять минут спустя она оказалась в северном крыле, где находились спальни Брунеля, Лизы, Джако и Шанса. К этой части дома можно было пройти по длинному коридору, но на середине он был перегорожен, и большая деревянная дверь оказалась запертой. Модести присела на корточки у замочной скважины, размышляя, не стоит ли попробовать открыть замок. Искушение было велико. Если застать врасплох спящих Брунеля и компанию, то… Нет, стоп! Это может привести к катастрофе.

Модести была по натуре авантюристкой и отлично умела превращать слабости в преимущества, но инстинкт шептал ей, что в данном случае риск не оправдан. Брунель не из тех, кто проявляет легкомыслие. Его оборонительные редуты, конечно же, преодолеть непросто. Модести не обнаружила и здесь проводов сигнализации, но скорее всего, она проведена там, с той стороны двери. Если она попытается проникнуть в запретную зону, ее тотчас же обнаружат. Похоже, окна и двери спален также надежно защищены. Как-никак это была святая святых крепости Брунеля, и он явно сделал все, чтобы обезопасить себя от неприятных сюрпризов.

Модести убрала в карман проволоку и двинулась назад по коридору. Двери по обе стороны вели в спальни надсмотрщиков. Ей раньше приходилось видеть, как они входят и выходят из этих комнат.

За дверью Камачо слышался храп. Модести прислушалась и после короткого раздумья легко отодвинула задвижку и скользнула в комнату. Она увидела, что он лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку и свесив вниз руку. Она включила свою лампу и медленно обвела лучиком стены комнаты, готовая в любой момент выключить фонарь, если ритм дыхания изменится. На одной стене она обнаружила охотничье ружье, а на спинке стула кобуру, в которой находился револьвер «уэббли».

Снова она испытала соблазн воспользоваться оружием, но и тут решила, что момент еще не настал. Она заберет оружие завтра, когда отправится вызволять Джайлза.

Она бесшумно удалилась, притворив за собой дверь. После чего вернулась в южное крыло, в свою маленькую спальню. Заперев за собой дверь с помощью все той же проволоки, она спрятала трофеи за цистерной душа и потом уже разделась. Она была бы в отличном настроении, если бы не глухая боль утраты. Она понимала, что будет теперь жить с этой тупой болью всю оставшуюся жизнь.

Все идет как надо, Вилли, говорила она про себя, лежа в кровати с открытыми глазами и глядя на полоски лунного света, пробивавшегося через жалюзи. У них тут три легковых машины и «лендровер». Я видела, как они на них приезжают и уезжают и вряд ли что-то с ними делают на ночь. Я воспользуюсь «лендровером». Завести его пара пустяков. На легковой машине по пересеченной местности далеко не уедешь. Насколько я помню карту, которую нам принес Таррант, дорога или подобие дороги ведет через горный перевал. Поскольку эта дорога нанесена на карту, «лендровер» должен справиться. Ну а остальные машины придется вывести из строя. Конечно, у них есть еще какие-то транспортные средства на ферме, но пока они до них доберутся, уйдет время. Сегодня все прошло удачно. Я устроила проверку, дому и себе. Похоже, мне удалось вывести из организма ту дрянь, которой они меня угощали. Стало быть, завтра я приступаю к решительным действиям. Вилли-солнышко, пожелай мне удачи.

Ответом ей было ночное безмолвие.

Лиза не спала. В правом боку словно горел костер, но не это лишило ее сна. Ей даже казалось, что костер еле-еле тлеет в каком-то отдаленном уголке ее "я".

Она лежала, напрягшись, чутко прислушивалась к Голосам, и ее раздирали страх и сомнения. Прошлой ночью Голоса звенели целый час, повторяя бесстрастно одно и то же, наподобие греческого хора, который она слышала в античном театре в Евридавре.

То, что на сей раз внушали ей Голоса — тихо, вкрадчиво, неустанно, — перепугало ее так, как она еще ни разу не пугалась. Голоса на сей раз звучали по-новому. Выбор слов, манера, тональность, казалось бы, совпадали с тем, что она слышала раньше, и в то же время в них появилась новая настоятельность, неумолимая жесткость. Впрочем, это как раз было легко понять. Как-никак то, что они нараспев повторяли, потрясало основы, которые она считала неколебимыми.

…Брунель должен умереть… Лиза, ты избрана орудием возмездия. Он стал Врагом. Ты наше дитя и наша ученица. Брунель должен умереть от твоей руки. Тебе оказана великая честь. Это твоя дорога к покою. Все грехи прошлого забыты и прощены, ты чиста перед нами. Брунель стал Врагом, и он должен умереть. Его обуяли злые силы, и он задумал тебя уничтожить. Но ты наше дитя, и мы не дадим тебя в обиду. Он должен умереть от стали, и ты — орудие возмездия. Ты выполнишь наш приказ, и мы даруем тебе покой. Только мы принесем его тебе. Брунель должен умереть от ножа. Нож лежит у тебя под подушкой. Настала пора нанести удар. Мы приняли решение; и тебе выпала честь покарать элодея. Смерть постигнет его не под открытым небом, но в четырех стенах этого дома. Он должен умереть, когда возляжет на тебя. Изгони из головы и сердца все страхи и сомнения. Брунель стал Врагом, и он должен умереть, Лиза…

Лиза расхаживала по комнате, прижимала к ушам ладони, но Голоса неумолимо продолжали свое. Прошлой ночью они говорили с ней целый час, и вот теперь заговорили снова. Она подняла подушку и действительно обнаружила под ней стилет с длинным, заостренным на конце лезвием.

Лиза боялась, что Брунель придет к ней днем или этим вечером, но когда он не явился, ее терзания только усилились. Она понимала, что это лишь кратковременная отсрочка, что ужасный миг ей еще предстоит, что он неумолимо приближается. Лиза снова спрятала стилет под подушку, ожидая, когда появится бывший верховный жрец Голосов, а ныне их заклятый враг. Но время шло, а Брунель не приходил, и Голоса продолжали нашептывать.

Минут за десять до завтрака в комнату Джако зашел Шанс. Окно, что вело на балкон, было распахнуто. У окна стоял маленький столик, который Джако использовал как верстак. Над ним, на стене, висели четыре пистолета Мухтара. Под ними находилась полочка с инструментами. К краю столика были прикреплены тиски.

Когда вошел Шанс, Мухтар сосредоточенно изучал карту, расстеленную на столике. Шанс кинул ему пачку сигарет, а сам плюхнулся в кресло, вытянув ноги. Мухтар пробормотал «привет».

— Сегодняшнее развлечение для мисс Блейз состоит… — начал Шанс. — Ты меня слышишь, Джако?

— Слышу. Я бы устроил ей развлечение — всадил пулю в живот.

— У меня есть идея позанятнее, — улыбнулся Шанс, — но всему свое время. — Он был в отменном настроении. — Сегодня мы будем играть по правилам Брунеля.

— Мы каждый день так играем.

— Кто знает, что сулит нам судьба? Но сосредоточимся на настоящем. Итак, ее приводят в столовую завтракать. Со всеми почестями. Мы обращаемся с ней как с леди. Она входит — мы встаем. Она берет сигарету — мы наперебой даем прикурить. Потом Брунель устраивает ей экскурсию по Бонаккорду. Это ее нервирует. Она пытается угадать, что будет дальше.

— А что будет дальше?

— Ничего особенного. Вежливое обращение продолжается до ленча. Она расслабляется. Потом Брунель уходит, и она перестает для нас существовать. Усек?

— Да, как тогда, когда ее пороли?

— Совершенно верно. Приходят Селби и Лобб, связывают ее. Мы разговариваем как ни в чем не бывало.

— Доктор Брунель прописал ей еще одну порку?

— Он прописал ей кое-что похлеще. Мы остаемся в доме. Они же доставляют ее на ферму, раздевают донага, привязывают к большой канистре. С тем, чтобы местные по очереди могли ею насладиться.

— Правда? — Джако с удивлением, надеждой и недоверием посмотрел на Шанса. — Брунель действительно хочет, чтобы они ею позабавились?

— Не совсем, — Шанс снова улыбнулся. — В последний момент появляется наш герой и…

— Кто?

— Брунель! Какой же ты непонятливый! Он прекращает спектакль. Без лишних слов. Просто распоряжается, чтобы нашу темную красавицу отвязали, одели и доставили назад в ее безопасную спаленку. Только, пожалуйста, не спрашивай, кто наша темная красавица.

— Это Блейз, — сказал Мухтар и кивнул большой головой. — Но зачем это Брунелю?

Шанс тяжело вздохнул.

— Если бы ты был женщиной, Джако, и если бы полсотни негритосов из племени банту выстроились бы в очередь, чтобы оттрахать тебя, и если бы в этот момент появился бы некто и распорядился прекратить безобразие, неужели бы ты не обрадовался — самую малость. Неужели ты не испытал бы маленькую, но признательность — даже если ты ненавидишь этого человека.

Джако подумал, потом сказал:

— Но она же знает, чего он добивается. Она знает, что он хочет внушить ей благодарность и все такое прочее. Она сразу смекнет, что он все это подстроил.

— Она толком не понимает, что сейчас, утро или вечер. Она накачана наркотиками, и в башке у нее полная неразбериха. — Он затушил сигарету. — Брунель велел увеличить дозу в последние два дня. Ладно, тебе не обязательно все это понимать. Лучше усвой то, что ты должен сделать.

— Я все понял. Зажигать ей сигареты. А когда Брунель уйдет, перестать обращать на нее внимание. А потом придут ребята и заберут ее. — Он почесал грудь и спросил: — А мы будем смотреть, как они ее раздевают?

— Да, нам это позволено. Ее единственный заступник и спаситель — Брунель. Только я советую тебе сперва принять холодный душ, а то ты очень воспалился, дружище.

Шанс ухмыльнулся и встал. Его взгляд упал на два метательных ножа на столе.

— Это гарвиновское наследство? — спросил он.

— Ну да… Он носил их в ножнах под пиджаком. Мы их сняли, когда напяливали на него смирительную рубашку.

Шанс подошел к столу, взял один из ножей, проверил остроту лезвия. Это был лучший нож, какой ему случалось держать в руках. И рукоятка была на редкость удобной.

— Мечта, а не ножи, — сказал он. — Они тебе нужны, Джако?

— Нет, — равнодушно отозвался тот и, посмотрев на пистолеты, добавил: — Я люблю огнестрельное оружие. Бери, если охота.

— Спасибо. Поупражняюсь в метании.

— Пуля летит быстрее.

Шанс чуть согнул ноги в коленях, и нож засверкал в его руке, когда он начал бой с тенью.

Да, отличный нож, размышлял Шанс. Говорят, Гарвин их сделал сам. Значит, ничего подобного больше нигде не появится. А эти ножи станут раритетами. Шанс не смог сдержать улыбки. Он подошел к Джако и спросил:

— А это что?

— Карта.

Шанс рассмеялся. Настроение у него было отличное.

— Вижу, что карта, остолоп ты этакий! Но чего карта?

— Местности, — Мухтар обвел рукой пространство. — Хорошая карта…

— Откуда она у тебя?

— Нашел в пиджаке Гарвина.

Шанс глянул через плечо Мухтара, не проявляя особого любопытства. Странно, что у Гарвина оказалась карта этого района. Причем такая подробная. На ней помещалась вся усадьба Бонаккорд и прилегающие территории. Неужели этот болван Джако показал ее Брунелю?

Внезапно он увидел маленький красный крестик. Ему показалось, что в глаз ему вонзилась алая пуля. Боже мой! Это же увеличенный фрагмент карты Новикова! Без координат, но все же…

Крестик. Маленький красный крестик. Шанс вдруг понял, что нашел ответ на вопрос, не дававший покоя Брунелю. Он ни секунды в этом не сомневался. Ну конечно, месторождение золота находится вот тут, между двух гор. Не просто в Руанде, а на земле, принадлежащей Брунелю. Значит, Пеннифезер знал, но не говорил. Даже когда он, Шанс, сдирал с него ноготь за ногтем. Крепкий парень. Кто бы мог подумать! Выходит, и лекаришка, и Блейз все это время знали о координатах.

Ну а теперь об этом узнал он. Адриан Шанс.

Джако провел пальцем по карте и сказал:

— Я всегда знал, что тут должна быть дорога на Кигали. Так гораздо ближе, чем объезжать озеро. В следующий раз возьму «лендровер» и попробую.

Шанс с трудом оторвал взгляд от красного крестика. Нет, пока он не скажет Мухтару о своей догадке. Рано. Он посмотрел, куда показывал Джако, и коротко сказал:

— Ты завязнешь в болоте, дурила!

— В болоте? — повторил Джако и ухмыльнулся. Он никогда не обижался на подначки Шанса. — В болоте приятного мало. — Он оттолкнул карту и встал. — Ну что, пошли завтракать и зажигать сигареты мисс Блейз!

— Пошли. Только предоставь право вести беседу нам с Брунелем. Ты у нас не шибко красноречив, приятель. А можно я возьму карту?

— Бери. Я-то думал, тут есть дорога!

— Ладно, глядишь, я найду на ней что-нибудь занятное.

Шанс сложил карту, сунул в карман. Его прямо-таки распирало от ликования. Так бывает всегда. Одна удача притягивает другую. Ему казалось, что все его желания сбываются, словно по волшебству.

В три часа дня Брунель удалился в свой кабинет, чтобы обдумать сегодняшние события. Получалось, что его план не принес никаких впечатляющих результатов. Как только Селби и Лобб подготовили Модести Блейз к групповому изнасилованию, она потеряла сознание. Брунель сомневался, что это было чем-то непроизвольным, от страха или шока. Брунель подозревал, что она умышленно ввела себя в такое состояние. Любопытно, хотя и настораживает. Неужели она способна на такое даже когда ее пичкают наркотиками?

Это, конечно, сильно подпортило его эффектный выход. Когда он прибыл на место и распорядился отменить спектакль, ока находилась без сознания, и стало быть, запланированный ход не принес того, на что рассчитывал Брунель.

Селби и Лобб перерезали веревки, которыми Блейз была привязана к канистре, набросили одеяло на ее безжизненное голое тело и перетащили ее в машину к Брунелю. Она открыла глаза, только когда они подъехали к дому. Он, Брунель, лишь уверил ее, что никому из туземцев так и не довелось насладиться ее телом, что шоу закончилось, так и не начавшись. Блейз выслушала его речь с тупым выражением, словно ей было наплевать, что с ней будет.

Нет, это не просто неудача. Блейз бросила ему, Брунелю, вызов. Он-то думал, что отыскал правильный тон в отношениях с ней. Корректность, но без чрезмерной опеки. Да, придется еще поработать. Сейчас она находилась у себя, он позволил ей передохнуть несколько часов, обещал прислать поесть. И еще он дал ей понять, что ей больше не грозит опасность стать объектом подобной шутки. Если он, конечно, не передумает.

Да, перевоспитание Блейз затягивалось. Он и не предполагал, какой это тяжкий труд. Значит, следует уделить этому еще больше внимания.

Перед его мысленным взором снова возникла ее обнаженная фигура, привязанная к канистре. Он понял, что в нем пробудилось желание. Он отложил папки и прочие бумаги, лежавшие перед ним на столе, вышел из кабинета. Шанс и Джако находились в бильярдной.

— Где Лиза? — спросил он.

Адриан Шанс, меливший кий, уставился на его кончик так, словно там увидел что-то крайне интересное. Не поворачиваясь к боссу, он сказал:

— Она у себя.

— Пожалуй, я проведу у нее полчаса, — сказал Брунель. — Мне не хотелось бы, чтобы нам мешали.

— Ясно, — кивнул Шанс.

Брунель вышел, а Шанс, чуть пригнувшись, стал выискивать оптимальный вариант для удара. Затем он обогнул стол, подходя к шару-битку. Тут его вдруг снова посетила уверенность в себе.

— Да, — присвистнул Джако. — Лихо ударил, ничего не скажешь!

Шанс выпрямился и, устремив взор в потолок, удовлетворенно пробормотал:

— То ли еще будет.

Когда Брунель вошел, Лиза лежала на кровати ничком. На мгновение она затаила дыхание и услышала голос Брунеля.

— Ты вся красная. Что-нибудь случилось?

— Нет, наверное, погода, — голос ее звучал как-то странно. — Со мной все нормально.

— Ладно. Тогда, пожалуйста, разденься, — и с этими словами он стал расстегивать свою светло-голубую рубашку.

Лиза послушно встала, сбросила с плеч лямки платья, и оно упало к ее ногам. Закрыв глаза, она стала расстегивать лифчик. Она прислушивалась, не зазвучат ли Голоса. Сейчас они безмолвствовали, но то, что они внушали ей эти дни, впечаталось в ее сознание. Она слышала эти слова, как слышишь шум моря, когда прижимаешь к уху морскую раковину.

Брунель совокуплялся с ней всегда одинаково. Она ложилась на спину, он карабкался на нее, неловко проникал внутрь и начиналось медленное механическое движение. Лиза закрыла глаза. Ее правая рука скользнула под подушку, нащупала рукоятку стилета. Она не стала мешкать, ей уже хотелось разделаться с этим страшным заданием как можно скорее. Она высвободила руку из-под подушки, потом высоко занесла ее над спиной Брунеля и резко опустила.

Она не прилагала каких-то невероятных усилий, но тем не менее сталь клинка вошла в тело ее хозяина с удивительной легкостью. Брунель резко дернулся, охнул, произнес: «Но как…» В этих двух словах были удивление и испуг.

Больше он ничего не успел сказать. Лиза перевернулась на бок, резко толкнув то, что было уже трупом, и тщедушное тело Брунеля упало на пол рядом с кроватью.

Лиза почувствовала, как ее сотрясают спазмы, и кое-как добралась до ванной. Когда ее наконец перестало рвать, она заставила себя вернуться в спальню, но, увидев труп, была вынуждена схватиться за стул, чтобы не упасть. Ноги отказались ей повиноваться. Казалось, кто-то прижигает ей правый бок раскаленным железом, словно смерть Брунеля смела преграду на пути этой боли.

Брунель лежал на боку, и из спины между лопаток торчал кинжал. Крови вытекло совсем немного. Лиза не понимала, что теперь делать. Трижды Голоса обращались к ней, требуя, чтобы она убила Брунеля. До этого ею всецело распоряжался сам Брунель. Теперь Брунель оказался Врагом и погиб, а голоса безмолвствовали.

Лиза провела тыльной стороной руки по лбу и согнулась от резкой боли. Она не могла больше оставаться ни минуты в обществе покойника. На спинке стула висело ее платье. Ей кое-как удалось взять его и надеть, потом она заковыляла к двери распахнула ее настежь, вывалилась в коридор и рухнула на четвереньки.

Прошло еще секунд пятнадцать, прежде чем она нашла в себе силы позвать на помощь.

Крик Лизы не достиг слуха Модести в противоположном крыле. Модести спала, накапливая силы для работы, которая предстояла ей ночью. То, чему подверг ее сегодня Брунель, разумеется, не привело ее в восторг, но с другой стороны, она перенесла это достаточно спокойно.

Большую часть времени она убеждала себя, что это лишь угроза, которая так и не будет исполнена. Когда же ей показалось, что она ошиблась в расчетах, когда ее привязали голую к канистре, а с полсотни туземцев были выстроены в очередь, она пустилась на старую уловку — с помощью глубинного дыхания и мускульного напряжения заставила кровь отхлынуть от головы и вызвала обморок. По крайней мере, если массовому изнасилованию суждено состояться, она не будет знать о том, как это произошло, и воспоминания не станут впоследствии отравлять ей жизнь.

Брунель появился буквально через несколько секунд, после того как Модести потеряла сознание. Что ж, по крайней мере она испытала облегчение, когда открыла глаза и поняла, что расправа и в самом деле не состоялась и нет необходимости очередным напряжением воли погружать себя в забвение.

Когда ее снова заперли в комнате, прежде чем лечь спать, Модести взяла кувшин и отлила из него очередную порцию в унитаз.

Проспала она около часа, а потом что-то заставило ее проснуться. Она села в кровати, открыла глаза и, прищурившись, стала вслушиваться в крики и топот, доносившиеся из главного коридора. Кто-то кричал снизу, со двора. Модести подошла к окну и в щель между ставнями увидела Камачо с винтовкой, который дежурил, когда Брунель привез ее назад. Сейчас Камачо громко кого-то расспрашивал в верхнем этаже северного крыла.

Модести затаила дыхание и, приложив к уху ладонь, стала вслушиваться. Случилось что-то непредвиденное. Дом был явно взбудоражен чем-то из ряда вон выходящим. Она услышала, как крикнул Джако Мухтар:

— …рехнулась. Она убила его. Убила Брунеля. А сама корчится от боли. Не иначе как отравилась! Шанс велел быстро доставить сюда этого доктора.

— Ты пьян? — крикнул Камачо. — Что ты несешь? Как она могла убить Брунеля?

— Говорят тебе, она его убила. Зарезала кинжалом. В спину. Живо тащи сюда этого хренова Пеннифезера!

Модести словно окаменела, пытаясь выстроить картину случившегося. Лиза убила Брунеля. Зарезала. В это трудно было поверить, но в голосе Джако звучали непритворные тревога и испуг. Пока не важно, почему Лиза это сделала. Главное, Брунеля больше нет, и это резко меняло положение дел. Модести подошла к шкафу, стала надевать черные брюки и рубашку.

Камачо побежал за Пеннифезером. Если бы сейчас представился шанс… Да, лучше действовать, не дожидаясь вечера. Модести не сомневалась: скоропостижная смерь Брунеля только усугубила ее положение. Похоже, на какое-то время всем будет заправлять тут Шанс. Он, конечно, и в подметки не годится Брунелю, но уж больно он рвется к власти.

А если он дорвется до власти, то ей не на что рассчитывать. За дни, проведенные Модести в Бонаккорде, она убедилась, что Шанс возненавидел ее еще больше. Она видела это по тем взглядам, которые Шанс на нее кидал. Да и Джайлза ожидает лютая смерть. Шанс не захочет продолжать неторопливое движение, избранное Брунелем. Он вообще сомневается, что Джайлз знает координаты, и во всяком случае постарается вырвать признание поскорее. Или поставить точку.

Модести вытащила из своего тайника нож, солонку и проволоку и спрятала под матрас. Хотелось бы, конечно, спрятать это на себе, но лучше все же не рисковать понапрасну, тем более что ситуация совершенно непредсказуема.

Ее вдруг осенило, что, коль скоро Камачо покинул свой пост, она может попробовать спуститься вниз. Если бы ей удалось проделать этот трюк незаметно, а затем выследить Камачо и освободить Джайлза, то все пошло бы по ее сценарию.

Модести быстро обулась и снова подошла к окну, чтобы убедиться, что двор пуст. Но в этот момент из-за угла дома выехал грузовичок и остановился у входа. За рулем был Селби, рядом сидел ван Пинаар, а в кузове Модести заметила двух негров кикуйу с винтовками. Она видела с десяток кикуйу сегодня в поселке, где они вовсю командовали туземцами. Судя по всему, они представляли собой нечто вроде местной полиции, находившейся под контролем белых надсмотрщиков. Похоже, раньше они жили в городе и с винтовками обращались довольно уверенно.

Ван Пинаар что-то сообщил им, показал рукой на окно комнаты Модести, после чего он и Селби вошли в дом. Да, пока о спуске нечего и думать. Возможно, в общей неразберихе ей удастся что-то предпринять чуть позже. Кто знает, вдруг Шансу в данный момент не до нее, вдруг он решил, что она и так одурманена наркотиками и нет необходимости разбираться с ней прямо сейчас.

Кто знает… Модести презрительно улыбнулась. Разве можно питать какие-то надежды, когда Шанс дорвался до власти. Если она правильно понимала настроение Шанса, то получалось, что он не станет мешкать. Его ненависть слишком велика, и она просто не позволит ему откладывать то, что он давно мечтал совершить.

Может, попробовать отпереть замок? Нет, вокруг слишком много народа. По лестнице и по коридору то и дело кто-то пробегает. Без пистолета прорваться нельзя. Выглянув из окна, Модести увидела, как из-за угла дома появился Пеннифезер. Сзади шел Камачо, время от времени толкая Джайлза в спину. Пеннифезер хоть и прихрамывал, но, как показалось Модести, двигался гораздо уверенней, чем в день их встречи. Это ее несколько удивило. Неужели Брунель распорядился приостановить пытки?

Затем они исчезли из поля ее зрения, а минуту спустя она услышала голос Камачо из коридора. Потом и голоса, и шаги постепенно стихли, наступило относительное затишье. Модести села на кровать и, не спуская глаз с двери, погрузилась в ожидание.

Они собрались в гостиной. Камачо, ван Пинаар, Лобб, Мескита, Селби. Только Джако остался наверху. Он следил за Пеннифезером, который осматривал Лизу.

Шанс подошел к креслу, где обычно восседал Брунель. Он постоял, положив руки на спинку. Затем начал резким хриплым голосом:

— Ну что ж, надо понять, что к чему. Брунель скончался. Его зарезала Лиза. Теперь я хочу вам объяснить, как надо действовать дальше.

— Сперва надо прикончить эту белоглазую стерву! — крикнул Лобб, который был зол и испуган. Шесть лет он провел под покровительством Брунеля и теперь почувствовал себя беззащитным. С Брунелем он был как за каменной стеной. У карлика были отличные мозги. Это был большой человек, пусть и маленького роста. Брунель приказывал, ты подчинялся, и все шло отлично. Ты делал свое дело, получал хорошие деньги и трехмесячный отпуск. Ты был волен ехать куда угодно, где тебя не могла достать полиция. Не жизнь, а малина. А теперь вот Брунеля не стало. Лобб покачал головой. Это никак не укладывалось в его сознание. Было невозможно поверить, что кто-то мог взять и положить конец жизни Брунеля.

— Убить эту стерву, — пробормотал он снова.

— Ни в коем случае, — холодно возразил Шанс. — Зачем нам лишние осложнения? Пеннифезер сказал, что у нее острый приступ аппендицита. Требуется срочная операция. Мы вполне можем дать ей спокойно умереть от естественных причин, чтобы полицейский врач из Кигали был доволен.

Подал голос Селби, англичанин со светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. Его тонкие губы едва зашевелились, когда он произнес:

— А Брунель? Что мы скажем полиции на этот счет?

— Скажем правду, — ответил Шанс, разводя руками. — Объясним, что Брунеля зарезала Лиза, хотя почему, мы и понятия не имеем.

— Ну, а что станет с нами? — задал вопрос Камачо.

— Мы будем жить, как жили, — сказал Шанс. — Я позову человека, который составит завещание и подделает подпись Брунеля. Поскольку других претендентов на имение нет, то завещание вряд ли кто оспорит. Не волнуйтесь, ребята, я о вас позабочусь.

— Ты? — удивленно переспросил Камачо. — А кто тебя назначил?

— Так решили мы с Джако. Разве есть возражения? — Шанс чувствовал, как излучает властность, и это было великолепно. Эти люди были тупицами, остолопами, без Брунеля делавшиеся совершенно беспомощными. Если бы Брунель погиб от его руки, они растерзали бы его на клочки в животной ярости — как им теперь хотелось поступить с Лизой. Так или иначе, они были до смерти напуганы. Им до зарезу требовался новый лидер, босс. Шанс чувствовал, что сможет справиться, сделать из них послушные орудия своей воли. Главное, уметь внушить доверие. В этом отношении Брунель был большой мастак. Только теперь Шанс понял, что это значит, — и то, что у него вроде бы это получалось, наполнило его сердце ликованием.

Надсмотрщики неуверенно переглядывались. Шанс рассмеялся и сказал:

— Боже, какие вы болваны! Ваша задача — управлять имением. Брунель жил здесь, но деньги делал в других местах. Он вертел большими делами, вкладывал средства в самые разные и прибыльные предприятия. Я в курсе всех его операций. — Это была чистейшая ложь, но Шанс произносил свой текст без тени сомнения. Он знал, что Брунель держал в своем кабинете все бумаги, связанные с его финансовыми авантюрами, и надеялся разобраться что к чему. — Только я смогу удержать корабль Брунеля на плаву, только я знаю, как им управлять как добиться того, чтобы деньги делали деньги. Тот, кто не желает играть с нами в одной команде, может уйти хоть завтра же. Я в два счета подыщу ему замену.

— Погоди, — подал голос Селби. — Никто не собирается разбегаться. Ты скажи прямо: ты думаешь, что сможешь управлять хозяйством не хуже Брунеля?

— Я смогу это делать лучше, Селби, — мягко ответил Шанс и провел рукой по своим коротко стриженным серебристым волосам. — Брунель в последнее время утратил инициативу. Три-четыре проекта вот уже несколько месяцев находятся без движения. — Он обвел взглядом собравшихся, понимая, что они прониклись верой в его способность командовать. Господи, как же просто с этим сбродом. Так что зря Брунель корчил из себя Всевышнего.

— О'кей, — сказал Лобб. — Что будем делать сейчас?

— Все пойдет как обычно, — сказал Шанс, сел в кресло Брунеля и вытянул перед собой ноги. — Тебе, дружище Лобб, придется съездить в поселок и сообщить туземцам, что Брунель приказал долго жить. Им в общем-то один черт, кто ими управляет, поэтому особенно не распространяйся. Будь краток, спокоен. Работа продолжается.

— Что будем делать с Брунелем? — спросил Селби и показал рукой в потолок. — Вызовем полицейских?

— Сообщим им чуть позже, когда Лиза отправится его догонять. Ты и ван Пинаар возьмете труп Брунеля и перенесете его в рефрижератор. Остальное предоставьте мне. Я свяжусь с Кигали завтра. Потом разморозим Брунеля, чтобы полицейский медэксперт смог вынести заключение. Полицию я беру на себя. Им останется только подписать заключение о смерти.

— Ладно, — сказал Лобб и встал. Он подумал: чем черт не шутит, вдруг Шанс и правда сумеет заменить Брунеля. Как-никак он был его правой рукой, да и извилины у него вроде есть. Опять-таки он не из робкого десятка. Да глядишь, все пойдет по-старому…

— Не забудьте, что остались эти Блейз и Пеннифезер, — сказал ван Пинаар. — Чем скорей мы их уберем, тем лучше.

Шанс откинулся на спинку кресла, уронив подбородок на грудь, составив вместе кончики пальцев правой и левой рук. Он не отдавал себе отчет, что повторяет излюбленный жест Брунеля, а также копирует его ровный тон, которым он произнес:

— Я никогда ничего не забываю, ван Пинаар. Блейз и Пеннифезер не увидят рассвета. А вы лучше займитесь тем, что вам нужно сделать.

Глава 11

Модеста увидела, как от дома отъехал грузовик, а Мескита заступил на дежурство. На плече у него была бельгийская автоматическая винтовка. После исхода надсмотрщиков в доме установилась тишина. Двое из них понесли к гаражу носилки, на которых под одеялом угадывалось человеческое тело. Модести недовольно прикусила губу. Она сильно страдала от собственной нерешительности. Впрочем, это не была нерешительность человека, сбитого с толку. Сейчас выбор верного решения зависел от учета многих факторов, часть которых она не знала и не могла вычислить. Главное — угадать намерения Шанса. Если она выступит сейчас, может оказаться, что она напрасно поторопилась, если она промедлит, то может упустить благоприятный момент. Оставалось думать и гадать, как себя вести. Неверный расчет означал верную гибель. Она посмотрела на небо. Полчаса до захода солнца. Здесь в экваториальных широтах солнце садится быстро. Короче, лучше немножко повременить.

Она подумала о Джайлзе. Что означал его возглас в коридоре: «Идиоты, я не позволю, чтобы она умерла». Потом он замолчал, странно хмыкнув. Потом что-то произнес Шанс и рассмеялся Джако.

Они подошли к ее двери. Заскрежетал ключ, и дверь распахнулась. В проеме возник Джако с пистолетом. За ним, у противоположной стены она увидела Шанса, который, ухватив Джайлза за волосы одной рукой, другой приставил к его горлу нож.

Джако махнул рукой с пистолетом и сказал ей:

— Вперед.

Он сделал шаг в сторону. Модести вышла из комнаты, не сводя глаз с Шанса. Она вздрогнула, когда увидела, что в руке у него был один из ножей Вилли. Шанс прямо-таки сиял, как человек, дорвавшийся до власти. Он ослепительно улыбнулся Модести и произнес:

— Облачились в рабочую одежду? Отлично. Хотелось бы знать, так ли уж сильно подействовали лекарства, которыми угощал вас Брунель. Ладно, это неважно. Даже лучше, если вы в хорошей форме. Тогда вы в полной мере сумеете оценить то, что мы для вас приготовили. Прошу руки на голову и без фокусов. Лицом к стене и замереть. Одно лишнее движение — и доктору Пеннифезеру будет сделана быстрая трахеотомия. Ну-ка, Джако, обыщи ее.

Джако проявил немало стараний и, тщательно ощупав все уголки одежды Модести, наконец буркнул: «Порядок».

— Сейчас мы спускаемся и выходим из дома, — сообщил Шанс. — Через столовую. Сначала вы, затем Джако с пушкой за ним я с доктором. Понятно?

Модести кивнула.

— Тогда вперед.

Когда Модести сделала первый шаг, Пеннифезер произнес сдавленным голосом:

— Неужели до вас не дошло, Шанс, что эта девушка умрет, если я сейчас ее не прооперирую? — Модести заметила, что, хотя ступни его были по-прежнему обмотаны тряпками, он уже не выглядел таким изможденным. Сейчас его лицо искажала ярость.

— Я уже это слышал, приятель, — отозвался Шанс и прижал острие ножа к горлу Джайлза так, что показалась капелька крови. Прошу вперед.

— Нет, она моя пациентка!

— Какая там пациентка, когда вы уже доживаете на этом свете последние минуты, — усмехнулся Шанс. — Право, Пеннифезер, мне даже жалко с вами расставаться. Ладно, хватит болтать, вперед, пока ваша подруга не получила пулю в печенку.

Пеннифезер помолчал секунду-другую, потом сказал с невыразимой горечью:

— Какая вы редкая сволочь, Шанс!

Они спустились по лестнице, пересекли столовую и вышли через распахнутое высокое окно. Джако сохранял дистанцию в три шага, держа Модести под прицелом пистолета. Шанс вел Пеннифезера, отставая от первой пары на десять шагов. Они прошли по заднему двору, направляясь к акациям, где и стояла клетка Озимандиаса. Ее обитатель мирно спал на ложе из сухой травы в клетке поменьше, которая находилась посреди большой клетки. Она тоже была круглой и у нее имелась дверца, которая открывалась и закрывалась с помощью шкива и цепи, чтобы Озимандиаса можно было там запирать и чистить главную клетку.

Дверь главной клетки была открыта.

— Милости прошу, — сказал Джако.

Модести застыла. Если Шанс принял решение, то имело смысл попробовать оказать сопротивление сейчас, пока еще есть возможность. Так или иначе, это все равно лучше, чем оказаться запертой в клетке с глазу на глаз с гориллой.

— А ну-ка живо в клетку! — рявкнул Шанс. — Иначе я начинаю отрезать куски от Пеннифезера. Кусок за каждые пять секунд промедления.

Неужели они затеяли это всерьез? Или просто продолжают методику Брунеля? Модести повернула голову. В трех шагах от нее застыл Джако, готовый нажать на спуск. Шанс сказал:

— Я начинаю.

Модести вошла в клетку, обернулась и увидела, что Джако взял за руку Пеннифезера и пихнул его в открытую дверь так, что тот чуть было не упал. Дверь с лязгом закрылась, Джако навесил оба замка.

Шанс весело рассмеялся, потянул за цепь и дверь внутренней клетки распахнулась. Озимандиас поднял голову, растерянно заморгал, потом медленно встал.

Модести спокойно, не суетясь, подошла к прутьям внешней клетки. В запасе имелось последнее средство выиграть несколько минут. Она хрипло произнесла:

— Нам известны координаты, Шанс.

Глаза его округлились в притворном изумлении.

— Правда? Как интересно!

— Советую поверить мне и выпустить нас отсюда. Если нас не станет, ты можешь попрощаться с золотом.

— Координаты, говоришь? А ну-ка попробую я их угадать. Сорок два — сто один? Верно? До долины отсюда не больше двух миль. Я еще не побывал там, но поеду очень скоро.

— Правда? — удивленно воскликнул Джако. — Ты точно знаешь координаты?

Шанс посмотрел на гориллу, которая теперь вышла из малой клетки и уставилась на Пеннифезера, издавая странные горловые звуки. Затем он перевел взгляд на Джако и сказал:

— Ты разве слышал с ее стороны какие-то возражения? Да, мне известны координаты. Я узнал то, что так и не смог выяснить Брунель. Я же говорил ребятам, что со мной им будет лучше, чем при Брунеле.

Модести приняла и этот удар. Ее последний козырь оказался бит тузом Шанса. Она повернулась к Озимандиасу. Тот начал расхаживать по клетке, все время косясь на Пеннифезера. Он фыркал все громче, все сердитее. Джайлз Пеннифезер стоял, чуть ссутулившись, обхватив себя руками. На его лице было такое выражение, словно он мучительно пытался что-то вспомнить.

Модести забыла о существовании Шанса и Джако, все свое внимание сосредоточив на горилле. Неизвестно, сколько времени понадобится Озимандиасу, чтобы принять решение, но так или иначе он все равно рано или поздно набросится на тех, кто вторгся в его владения. Как и все дикие животные, Озимандиас боялся запаха человека, но он, конечно, справится с этим страхом.

Она стала медленно продвигаться и остановилась, когда Озимандиас оказался между ней и Джайлзом. Если зверь бросится на Пеннифезера, она попробует атаковать сзади. Но что толку? У нее все равно нет оружия. Конечно, можно отвлечь его внимание на несколько минут, но что потом? С разъяренной гориллой не справиться и дюжине крепких мужчин. В совокупности их мускульная сила может оказаться больше, но у зверя преимущество, с которым уже ничего нельзя поделать. Его сила управляется из единого центра, и он растерзает всех своих врагов поодиночке.

Озимандиас встал на ноги и стал колотить себя кулаками в грудь, издавая при этом вопли. Модести отметила, что ничего ужаснее, чем этот глухой стук, перемежаемый урчанием, в жизни не слышала.

Джако сел на кипу пустых мешков возле крытого железом сарайчика, где находился корм для Озимандиаса. Он вдруг ухмыльнулся и сказал:

— А что если мне немножко его подразнить? Запустить в него камнем-другим?

Прежде чем Шанс успел что-то ответить, тишину разорвал странный глухой взрыв. Лишь услышав, как выругался Шанс, Модести повернула голову в направлении звука. Примерно в четверти мили от клетки, за домом, что-то полыхнуло, и в небо взлетел столб дыма.

— Черт! — крикнул Джако, вскакивая на ноги. — Это же склад горючего! Какой-то идиот!.. Надо бежать за пожарной машиной.

Шанс словно окаменел. Он застыл, повернув голову и глядя через плечо. Джако подскочил к нему, стал дергать за руку.

— Адриан, проснись. Машину…

Шанс обернулся к нему. Его лицо исказила гримаса такой ярости, что, казалось, он просто потерял рассудок. По лицу гладом катил пот. Он ударил кулаком по пруту клетки и сказал пронзительным срывающимся голосом:

— Я хочу увидеть, как она сдохнет.

Джако силой повернул его к себе.

— Генератор! — вопил он не своим голосом. — Если там рванет, мы останемся без электричества. Ты что, спятил?

Шанс прижал кулак ко лбу, огромным усилием воли вернул себя к мрачной реальности, провел ладонями по потному лицу и сказал:

— Свяжись с поселком, пусть ребята тащат пожарную машину, а я займусь транспортом. — Он бросил последний взгляд на клетку, потом побежал. Джако еле успевал за ним.

Модести попробовала протиснуться между прутьев клетки. Нет, слишком тесно. Плоть может поддаться, но не кости. Голова не пролезала. Не хватает добрых двух дюймов. Озимандиас перестал подвывать. Он присел, упершись костяшками пальцев в землю. Потом испустил жуткий вопль и рванулся в направлении Джайлза. Модести пустилась было за ним, но, к удивлению своему, увидела, как Джайлз прыгнул ему навстречу. Он по-прежнему обхватывал себя руками, только сейчас чуть присел. Озимандиас остановился в трех шагах от доктора, потом опустился на четвереньки и стал расхаживать взад и вперед, сердито что-то лопоча. Модести не могла оторвать взгляда от его могучей груди, жутких ручищ, страшной, как из кошмарного сна, физиономии и мускулатуры кривых ног.

Джайлз между тем, чуть наклонив голову, усиленно моргал, подавая Модести какие-то знаки. Она приблизилась к нему. Он сделал прыжок и оказался совсем рядом, по-прежнему находясь на полусогнутых ногах. Озимандиас перестал расхаживать по клетке и уставился на людей, сердито лопоча.

— Присядь, Модести, — шепнул Джайлз. — И сложи руки, как я. И не убегай, если он станет наступать. Они поначалу только пугают. Делают несколько ложных выпадов и только потом уже идут в наступление. Может, нам удастся его как-то успокоить.

Модести послушно присела, как велел Джайлз, удивленная тем, что он так осведомлен в бойцовских ритуалах горилл.

— Вот и отлично, — продолжал шептать ей Пеннифезер. — Со стороны выглядит, конечно, странно, но что делать. Это поза покорности, послушания. Это означает, что мы ему не собираемся угрожать. Я читал статью в «Ридерз дайджест». Знаешь, когда я в Лондоне дежурил по ночам в больнице… Женщина, которая написала этот очерк, якобы отлично ладила с гориллами в горах Вирунга. Главное, писала она, надо научиться вести себя по-обезьяньи. Погоди, я вспомнил что-то еще.

Он вдруг пополз, словно краб, по земле. Это было причудливое зрелище — нелепая фигура в брюках, обрезанных по колено, с обмотанными тряпками ступнями. Пеннифезер подобрал валявшийся корень сельдерея, сделал вид, что кусает его, потом кинул его под ноги Озимандиасу.

— Наом, наом! — воскликнул он просительно-ласкательным тоном.

Озимандиас подобрал угощение, стал грызть корень, но в глазах его по-прежнему было подозрение. Пеннифезер переполз на четвереньках к Модести.

— Так у них называется еда, — пояснил он. — Та женщина прожила с ними три года, так что, наверное, она знает, что творит. Утверждает, что вообще-то они не очень агрессивные, главное, не раздражать их и вести себя по-обезьяньи. Значит, нам так и надо поступать. — Он сел, начал изо всех сил чесать себе грудь обеими руками, потом остановился. —

Погоди, я соврал, — сказал он. — Статья была не в «Ридерз дайджест», а в «Нэшнл джиографик».

Ситуация, в которой они находились, никак не способствовала веселью, но Модести чуть не поперхнулась от с трудом сдерживаемого приступа смеха. Она только странно фыркнула и осеклась. Озимандиас отбросил корень сельдерея, встал на четвереньки и покосился на незваных гостей. Джайлз прошептал:

— Давай еще раз, Модести.

— О чем ты?

— Ты неплохо сейчас фыркнула. Только постарайся сделать это погромче и плавно… Они это любят.

Модести набрала в легкие побольше воздуха и рыгнула изо всех сил. Пеннифезер восхищенно посмотрел на нее.

— Молодчина. Я бы тоже так сделал, но у меня не получается. Ну, а теперь надо немножко подвигаться. А то он решит, что мы какие-то очень странные обезьяны, если все время сидим на одном месте.

Пеннифезер заковылял по клетке, по-прежнему обхватив себя руками в знак отсутствия злых намерений. Модести посмотрела и стала копировать его ужимки. Все это сильно смахивало на фарс, который, впрочем, в любой момент мог превратиться в кровавую трагедию. Озимандиас встал, побарабанил себя по груди кулачищами, потом снова опустился на четвереньки. Его воинственности явно поубавилось, но это, конечно, могла быть лишь передышка перед решительными действиями. Одного-единственного удара или захвата могучей ручищи будет достаточно, чтобы все рухнуло.

Пеннифезер снова приблизился к Модести и прошептал:

— Мы как-нибудь можем отсюда выбраться? Потому как если эти мерзавцы вернутся, нам крышка.

— Дай мне немножко подумать, — ответила Модести. Без проволоки нечего было и думать отомкнуть два больших замка. Вертикальные прутья клетки были укреплены в бетонном кольце по всей окружности. Прутья крыши образовывали небольшой купол, но расстояние между ними было таким же, как и у вертикальных стержней. Джайлз сел на землю, поправляя размотавшуюся тряпку. Модести обратила внимание, что Озимандиас тоже сел и начал дергать себя за ногу. Тогда она снова посмотрела на прутья, и ее вдруг осенила неожиданная идея.

Двигаясь по клетке на четвереньках, она отыскала длинный пучок травы, потом вернулась к прутьям, отделила побеги на два пучка и завязала один у подножья, а другой на уровне плеч.

— Это еще зачем? — удивленно осведомился Джайлз.

— Ну, это, конечно, чистая фантастика, но кто знает, вдруг сработает… — Она ухватилась за украшенный пучками травы прут, уперлась ногами в другой, соседний, и стала ритмично качаться, словно отгибая его.

— У тебя не хватит на это сил, — заметил Пеннифезер.

— Зато у Озимандиаса может хватить. Он только что имитировал тебя. Поэтому если удастся заставить его имитировать меня…

— Отлично! — воскликнул он. — Правда, в статье об этом не было ни слова…

Модести выполняла упражнение примерно минуту, потом откатилась в сторону, Джайлз за ней. Озимандиас следил за ними, по-прежнему сидя на корточках. Сейчас он совсем утратил воинственность. Они выждали с полминуты, но он не двигался.

— Вот болван, — недовольно проворчал Пеннифезер. — Ты все отлично придумала, но он слишком туп…

— Погоди, — перебила его Модести. — Когда ты почесал затылок, он сделал то же самое. Похоже, из нас двоих для него главный ты. Ну-ка, поработай с прутом.

На худом лице Джайлза появилась призрачная усмешка.

— Он, оказывается, еще и гомосексуалист… Ну, ладно, попытка не пытка.

Примерно с полминуты он раскачивал стальной прут. Озимандиас вдруг встал на четвереньки и, сердито рыча, двинулся к Джайлзу. Тот поспешил убраться с дороги. Разинув рот от изумления, Пеннифезер смотрел, как горилла, ухватив ручищами прут и уперевшись ногами в другой, потянула что есть силы.

От первого же рывка клетка зашаталась. Явно удовлетворенный результатом, Озимандиас стал качаться, усиливая натиск.

— Батюшки, он старается! — воскликнул Пеннифезер. — Молодец!

Модести, не отрывая глаз, следила за расстоянием между прутьями. Каждый из них достигал дюйма с четвертью в диаметре. Даже Озимандиасу было не под силу вырвать его из бетонного гнезда, но зато он мог заметно погнуть его до того, как ему наскучит это упражнение. Если бы ему удалось увеличить расстояние на пару дюймов, они с Джайлзом смогли бы протиснуться.

Горилла между тем прекратила упражнение, оставила прут в покое и отошла в сторону, явно удовлетворенная, что доказала свое превосходство над теми двумя. Модести, касаясь земли кулаками, быстро перебежала к помеченному пучком травы пруту. Прут погнулся, равно как и два соседних, в которые Озимандиас упирался ногами. Но все равно протиснуться пока было нельзя. Тут она впервые уловила запах дыма и гари. Шанс и остальные, похоже, вовсю тушили пожар на складе горючего.

Когда огонь будет окончательно потушен или сгорит все, что могло сгореть, они вернутся сюда.

Модести вытерла локтем пот со лба и сказала:

— Еще разочек, Джайлз.

Не успел он начать, как Озимандиас двинулся к прутьям, недовольно ворча. Он давал понять, что это его забава и остальные тут ни при чем. Он с удвоенной энергией схватился за прут. Клетка заходила ходуном. На сей раз Озимандиас работал целых две минуты, после чего утомился. Он присел на корточки возле прута, сердито рыча и бросая на Модести с Джайлзом злобные взгляды.

Джайлз провел рукой по грязным волосам и сказал:

— Теперь он нас к пруту не подпустит.

— Но он сделал свое дело. Между прутьями достаточное расстояние, — сказала Модести, вставая. — Я попробую отвлечь его, а ты постарайся побыстрее протиснуться. — Пеннифезер начал возражать, но Модести коротко перебила его: — Пожалуйста, не надо. Делай, как я говорю.

Модести подпрыгнула, уцепилась за один из наклонных прутьев, образовывавших крышу клетки, и начала легко передвигаться по периметру, цепляясь руками за металлические части. Она проскочила под самым носом у гориллы. Озимандиас внимательно следил за ее передвижениями. Постепенно это начало его раздражать. Он встал, зарычал, начал колотить себя кулаками по животу. Потом он пустился вдогонку за быстро перемещавшейся фигуркой. Модести увернулась от его могучей лапы и, когда отвела его на противоположный край клетки, крикнула: — Давай, Джайлз!

Пеннифезер стал протискиваться между прутьями. Модести вдруг показалось, что он застрял, но нет — голова и плечи прошли. На мгновение она потеряла его из виду, а когда снова обернулась, то увидела, что он уже выбрался на свободу. Озимандиас теперь ухватился ручищами за прутья крыши. Но в отличие от более мелких обезьян, гориллы не были гимнастами. Озимандиас и его собратья редко лазали по деревьям и делали это медленно. Но руки у него были длинные и являли собой серьезный источник опасности. Пеннифезер понял, что Модести сможет ускользнуть, только если отвлечь внимание Озимандиаса, хотя бы на несколько секунд. Пеннифезер подобрал с земли какую-то палку, стал колотить ею по прутьям клетки, привлекая внимание гориллы, но ему удалось сделать это, лишь когда Озимандиас оказался совсем рядом, и Джайлз ткнул его палкой в бок.

Это рассердило Озимандиаса, и он спрыгнул на землю, взревел, потом неистово заколотил себя кулаками в грудь. Пеннифезер же продолжал тыкать в него палкой, выкрикивая какие-то оскорбления. Модести тем временем оказалась у погнутого прута. По своим габаритам она была ничуть не больше Джайлза. Правда, у нее еще имелся бюст, но он не должен был стать помехой.

Она протиснулась между прутьями и вдруг услышала, как Пеннифезер охнул от боли. Озимандиас просунул руку между прутьев и схватил его за запястье. Модести в четыре прыжка оказалась рядом, ухватилась одной рукой за вертикальный брус, взлетела в воздух и, приняв почти горизонтальное положение, махнула правой ногой так, что носок высокого ботинка угодил Озимандиасу между глаз.

Такой удар убил бы любого человека. Возможно, он причинил боль и горилле. Так или иначе, Озимандиас испугался. Он отпрянул, разжав свои пальцы, и Пеннифезер откатился в сторону. Потом Озимандиас с ревом бросился на клетку, но дело было сделано. Модести склонилась над Пеннифезером, который, стуча зубами, проговорил:

— Извини, но он оказался слишком проворен. Боюсь, он вывихнул мне руку. Или сломал.

Он медленно поднялся на ноги, держась правой рукой за поврежденную левую, которая распухала на глазах. Модести сказала:

— Когда нам станет полегче, я сделаю лубки. Но сейчас вперед. Чем быстрее мы скроемся в тех долинах, тем лучше.

— Ладно, — кивнул Джайлз. — Она, правда, в плохом виде, но если сделать ей укол морфия, она сможет идти. Хотя бы как я сейчас.

— Кто сможет идти? — недоуменно посмотрела на него Модести.

— Ну, та девица, — он кивнул головой в сторону дома.

— Лиза? Ты в своем уме?

— Со мной полный порядок. Только вот руки и ноги… Но я не могу ее бросить. У нее острый приступ аппендицита, а они хотят, чтобы она умерла.

Модести отказывалась верить своим ушам, но вызванное этими словами раздражение смешивалось с каким-то смутным согласием с его поведением. Вслух же она сказала:

— Господи, у нас сейчас хватает забот. Мы еще не избавились от опасности. Да и какой ей от тебя толк? Ты еле идешь, и у тебя повреждена рука…

— Не знаю, но может, что-то подвернется. Мой медицинский саквояж в ее комнате, и у меня есть все необходимое для экстренной хирургии. Как в Калимбе. Нет, ее нельзя бросать. Мне ее жалко. Понимаешь, она не как те, остальные…

— Вилли тоже так думал.

— Мне кажется, она сама не знала, что творила. Из-за нее мы впутались во все это, но она не виновата. Тут есть какая-то загадка.

Модести понимала, что они непозволительно транжирят время. Она оглянулась. Озимандиас сидел на корточках, держась руками за пострадавшую физиономию. Из-за дома по-прежнему валил густой дым. Похоже, у пожарников было еще много работы. Но учитывая плачевное состояние Джайлза, каждая минута была на вес золота.

Модести сказала, стараясь придать словам резкую тональность:

— Это безумие, Джайлз. Давай уходить.

— Да, да, ты права… — Он натянуто улыбнулся. — Знаешь что, уходи ты одна, а раз уж я стал врачом… Мы постараемся к тебе потом присоединиться. За нас не волнуйся.

— Не волнуйся? — Модести рассердилась так, что была готова как следует стукнуть его.

— Просто, понимаешь, это не по твоей части. Но мне кажется, эти мерзавцы каким-то образом заставляли ее делать все это… Ну, примерно как они пытались поступить тогда с тобой.

На какое-то мгновение Модести показалось, что она с разбегу врезалась головой в стену. Затем ее вдруг охватил озноб. Она вспомнила, как ей чудом удалось избежать промывки мозгов по рецепту доктора Брунеля.

Она перевела взгляд на Пеннифезера, и вдруг в ней стало расти и крепнуть какое-то веселое безрассудство. Она почему-то вспомнила, как Пеннифезер вел себя в клетке с гориллой — как он сидел, обхватив себя руками, как почесывался, как говорил: "Нет, я читал об этом не в «Ридерз дайджест», а в «Нэшнл джиографик». Ей захотелось расхохотаться в голос, ей стало весело. Да, это, похоже, была самая безумная из всех их авантюр, и надо было действовать именно вопреки всякой логике.

Модести улыбнулась ему, словно озорной мальчишка, принимающий вызов сверстников, потом сказала:

— Ладно, будь по-твоему. Только ты еле ходишь, а потому жди меня в тех деревьях. Я попробую отыскать ее и вывести из дома. — Не дожидаясь, пока Джайлз что-то ответит, она повернулась и побежала к дому.

Да, теперь можно было забыть осторожность, не пытаться все точно рассчитать. Надо было прибавить в скорости и надеяться догнать удачу. Модести ворвалась на веранду и через открытое высокое окно влетела в столовую. Она находилась в ее центре, когда распахнулась дверь и появился Мескита с автоматической винтовкой в руке. Она была уверена, что все надсмотрщики заняты тушением пожара, — и просчиталась. Нет, видать, ей не догнать удачу.

Не сбавляя скорости, Модести свернула и понеслась на него, перемахнула через диван и наддала ходу. Тут она услышала лязг затвора. Мескита был готов стрелять. Их разделяло восемь шагов. Мескита охотился на крупного зверя, и реакция у него была отменная. У него было достаточно времени, чтобы прицелиться и выстрелить, но Модести уже не могла свернуть. Оставалось лишь мчаться навстречу судьбе в надежде, что или Мескита промахнется, или винтовку заклинит.

Вдруг она услышала за спиной голос Вилли:

— Правее, Принцесса.

Модести выставила перед собой руки и полетела на пол, не спуская глаз с Мескиты. Она увидела, как ствол винтовки переместился вслед за нею, но тут же глаза надсмотрщика расширились от ужаса. Затем, как и следовало ожидать, полутьму разрезала серебряная молния. Модести услышала характерный звук: нож вошел в плоть. Черная рукоятка мелко завибрировала, Мескита уронил руки, винтовка упала, и сам он медленно осел на пол. Это все произошло за какие-то доли секунды, и только потом Модести позволила потрясению вторгнуться в ее сознание.

Модести лежала, вцепившись пальцами в ковер, глядя на его ворсинки и не смея повернуть голову, чтобы понять, бредит она или все это происходит наяву.

Вилли Гарвин погиб. Он пролетел в воздухе три тысячи футов, и выжить в таких обстоятельствах не мог никто. Тем не менее она слышала его голос, и Мескита упал, сраженный одним из его ножей.

Потом она услышала шум шагов по ковру, и сильная рука бесцеремонно ухватила ее, поставила на ноги.

Перед ней стоял Вилли Гарвин в зелено-коричневой камуфляжной куртке и таких же брюках. Рубашка расстегнута, под ней двойные ножны, одного ножа нет на месте.

Невероятно.

— Я понимаю, Принцесса, в это трудно поверить, — услышала она. — Но это я.

Ее вдруг начала сотрясать дрожь, лицо искривилось. Но Вилли схватил ее за плечи, резко потряс и сказал:

— Все потом. Еще не хватало лить слезы посреди сражения.

Модести молча кивнула, вступив в тяжкую схватку с собственными нервами. Она широко открыла рот и судорожно вдохнула. Вилли посмотрел на нее, потом подошел к поверженному Меските, выдернул у него из горла нож, вытер его о брючину покойника, а потом положил назад в ножны. Модести увидела, что на бедре у Вилли небольшая сумка, на плече автоматическая винтовка М-16, а на поясе мачете в ножнах. И еще фляжка. Вокруг талии моток веревки.

Вилли Гарвин. Невероятно.

Он подошел к Модести и сказал:

— История получилась занятная. Расскажу попозже. С тобой все в порядке?

— Вилли? — вопросительно прошептала она, робко положила ему руки на плечи, потом стиснула крепко, удостоверясь, что это и правда он.

— Сказано, это я, — коротко отозвался Вилли. — Господи, а кто еще, по-твоему, мог поджечь склад с горючим?

Модести поняла, что он держится так сухо, чтобы не позволить ей разрыдаться, впасть в истерику, и это само по себе помогло развеять остатки сомнений насчет реальности происходившего. Да, это не сон. Вилли Гарвин жив и здоров! И Модести снова пришлось вступить с собой в поединок, чтобы не разреветься.

Он же вынул из сумки «кольт» калибра ноль тридцать два в кобуре.

— А вот и твое конго, — добавил он, протягивая небольшой деревянный предмет.

Она сунула конго в карман, надела кобуру, не сводя глаз с Вилли. Она смотрела на него, прикусив губу. Он смотрел на нее серьезно, без улыбки. Модести ухватила его за рубашку.

— Вилли… — начала она и осеклась, не в силах продолжать. Слишком велика была радость, бушевавшая в ней, чтобы можно было отыскать слова, хотя бы отдаленно передававшие ее состояние. Ликование, изумление, недоумение и уверенность, что это не сон. Восторг и ярость. По-прежнему вцепившись в его рубашку, Модести потрясла его и голосом взрослого, выговаривающего ребенку за какую-то опасную шалость, она произнесла: — Ты напугал меня до смерти. Ну, погоди, вернемся домой…

И лишь тогда Вилли Гарвин рассмеялся.

Двадцать минут спустя они уже были в лесистой саванне в миле от дома. На импровизированных носилках они тащили Лизу. Вилли срезал два небольших деревца, превратил стволы в две длинных, в семь футов, жерди и продел их в мешки, которые они обнаружили в сарайчике, где хранился корм для Озимандиаса, проделав в них дыры. Вилли шел спереди, Модести сзади. На ее спине был большой медицинский саквояж Пеннифезера.

За ними следом ковылял Пеннифезер. В руке у него был посох, который сделал для него Вилли. Джайлз был рад видеть Вилли, но его воскрешение из мертвых не повергло его в такое изумление, как это случилось с Модести. Она с завистью отметила, что Джайлз не принимал в расчет формулы типа «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Это давало о себе знать в его хирургической практике. Это напоминало о себе в его убеждении, что, еле переставляя ноги и с поврежденной рукой, он может увести Лизу от опасности и провести срочную операцию в полевых условиях. Это выразилось в словах, которыми он приветствовал Вилли, когда тот возник перед ним с Лизой на руках:

— Боже, я уж не думал, что мы опять встретимся, Вилли. Честное слово.

Сейчас носилки с Лизой казались Модести легче перышка. Она смотрела на спину Вилли, который размеренно шагал по сильно пересеченной местности, и радость опьяняла ее, словно шампанское. Ей казалось, что она заново родилась, энергия бурлила в ней и била через край. Ей хотелось задать Вилли сотню вопросов, но она понимала: с этим можно погодить. Сейчас ей было достаточно возможности спокойно отдаваться внезапно выпавшему на ее долю счастью.

Становилось все темнее и темнее, но Вилли не сбавлял хода. Он явно знал, куда направляется. Они вышли из рощицы, преодолели холм и спустились в узкую извилистую долину. Пройдя еще сотню ярдов, Вилли сказал:

— О'кей. Принцесса, привал.

— Но я не устала.

— Молодец. Но это для Лизы. Пусть Джайлз еще разок взглянет на нее.

— Да, ты прав, извини. — Она опустила свой конец носилок, заставила себя вернуться к реальности. Их беды еще не кончились, и нельзя предаваться радости, отвлекать их от дела. Лиза была в голубом халате, а сверху накрыта одеялом. Она была в сознании, но находилась под действием укола, который сделала ей Модести. Пеннифезер склонился над ней, он пробрил пульс, пощупал лоб, потом стал что-то весело ей втолковывать. Модести прислушалась:

— Бедняжка, тебе сейчас не сладко, но ничего, скоро мы приведем тебя в порядок. Главное, ты не беспокойся. Эти паразиты в Бонаккорде издевались над тобой, как хотели, но теперь все кончено. — Лиза нащупала его руку, крепко стиснула в пожатье, а Пеннифезер продолжал говорить.

Модести подошла к Вилли и присела рядом, сделав так, чтобы медицинский саквояж уперся в камень и не давил ей на спину. Вилли поглядел на небо и сказал:

— Вряд ли они сунутся сюда ночью.

— Да уж, они, скорее всего, попробуют организовать поиски на рассвете. У тебя тут где-то есть лагерь, Вилли?

— Конечно. Примерно в полутора милях отсюда. Я там оставил все снаряжение.

— Когда ты здесь появился?

— Прошлой ночью. Прилетел на вертолете из Танзании. Устроил все Таррант. По-тихому. У него там есть агент. Работает в какой-то геологоразведочной компании.

Модести не терпелось расспросить Вилли о тех днях, что прошли с момента их разлуки до его появления в Руанде, но это, конечно же, может подождать. Она сказала:

— Тут все пошло кувырком. Жуткая кутерьма и неразбериха. Объясни мне, что мы сможем сделать.

— Я притащил все самое необходимое, — сказал Гарвин. — Ну, ты сама понимаешь, нельзя было начинать, не оглядевшись. Надо было найти место для базы. Но тут мне повезло. Да ты сама скоро все увидишь. Потом я провел три часа до рассвета в разведке. — Он посмотрел на нее и добавил: — Я-то решил, что они и тебя выкинули из «дакоты».

Господи, Модести только сейчас поняла, что это было вполне логичное предположение. Он-то, значит, прибыл в Бонаккорд, убежденный, что ни ее, ни Джайлза уже давно нет в живых. Кошмар…

— Я увидел тебя только сегодня, — сказал он. — Днем. Я устроился на холме и разглядывал поселок в бинокль.

— Это когда они привязали меня к барабану?

— Ну да. Хорошо я не начал пальбу, когда явился Брунель. Я и не предполагал, что он устроил все, чтобы потом самому же и отменить.

— Это часть его курса по промыванию мозгов. Расскажу об этом подробнее попозже.

— По крайней мере, я был рад увидеть тебя живой. Потом, когда они вернули тебя в дом, я стал прикидывать, как понять, где Джайлз. Решил, как стемнеет, запалить склад с горючим и в неразберихе выяснить что к чему. За час до пожара я увидел, как они притащили в дом Джайлза. Мне это было вполне на руку, но потом начался кавардак.

Модести кивнула и сказала:

— Я сама собиралась в этот вечер начать действовать, думала захватить «лендровер». Но эти словно с цепи сорвались. — Она показала рукой на Лизу и пояснила: — Она зарезала Брунеля. Сама стала корчиться от боли. К ней привели Джайлза. Он определил острый приступ аппендицита и сказал, что нужна срочная операция. Но Шанс решил взять на себя общее руководство. Каким-то образом он узнал новиковские координаты.

После чего утратил интерес и к Джайлзу, и ко мне. И запихал нас в клетку с гориллой.

— Сволочь! — процедил Вилли.

— Согласна. Но тут заполыхал склад. Очень вовремя. Это отвлекло от нас Шанса с Мухтаром.

— Но как же ты?..

— Как я справилась с гориллой? — Модести рассмеялась, но заставила себя замолчать. — Вилли, это чистый абсурд. Я теперь как пьяная. Джайлз где-то прочитал статью про горилл и про то, как люди должны вести себя в горильем обществе. — Она опять фыркнула, но снова взяла себя в руки. — Представляешь, он лопотал по-обезьяньи. Говорил «наом, наом».

Вилли недоверчиво покосился на Модести.

— Ты меня не разыгрываешь? Что значит «лопотал по-обезьяньи»?

— Я серьезно. Это не байки из книг о Тарзане. Научно-популярная статья, из которой Джайлз и почерпнул все сведения. «Наом» — это у них пища. Потом мы заставили Озимандиаса раздвинуть в клетке прутья, и нам удалось выбраться. Джайлзу не повезло — Озимандиас сломал ему руку.

— Вы заставили Озимандиаса раздвинуть прутья? — удивленно переспросил Вилли, а затем тревожно спросил: — Ас тобой все в порядке, Принцесса?

— Да, все в порядке. Потом я тебе расскажу об этом подробно. Когда рядом Джайлз, начинают твориться самые невероятные вещи. Ну, а ты, Вилли?

— Я? — Он провел рукой по волосам, пытаясь собраться с мыслями. — Что тут скажешь? Я отвлек пожаром внимание обитателей дома, а сам двинул туда. Правда, пришлось сделать большой крюк. Там-то я тебя и увидел. Ты промчалась, как оглашенная — влетела в дом через одно из больших окон на веранде. Я как раз оказался в углу веранды, а когда увидел тебя, решил не окликать, а пойти следом. Я явился как раз, когда ты бросилась на того парня с винтовкой…

Какое-то время они молчали, потом Модести спросила:

— Как с транспортом? Что-нибудь осталось?

— Увы. Я вывел из строя все машины. Извини. Я решил, что так нам будет легче. В таких краях лучше передвигаться на своих двоих. Больше возможностей для маневров. — Вилли пожал плечами. — Нам с тобой это было бы на руку. Но я не подумал, что в нашем отряде может оказаться хромой Джайлз, да еще и эта девица.

— Я и сама думала, что мы обойдемся без нее, — вздохнула Модести. — Но Джайлз говорит, что она не такая, как все эти…

— Ну, что тут скажешь? — Вилли провел тыльной стороной ладони по подбородку — жест, который Модести хорошо знала, но увидев его еще раз, испытала прилив радости, ибо не надеялась когда-нибудь увидеть его потирающим рукой подбородок… Вилли же произнес:

— Не знаю, что и сказать. Она ведь меня околпачила… Но, наверное, надо было, действительно, забрать ее…

Он встал, подошел к носилкам и, присев на корточки рядом с Джайлзом, сказал:

— Привет, Лиза. Ну как, получше немножко? По-прежнему держа за руку Джайлза, она еле слышно прошептала:

— Мне так стыдно, Вилли. Извини… Они заставляли меня… Я сама не знала, что творю.

— Ладно. Не беспокойся…

— Когда они тебя… убили, мне тоже захотелось умереть.

— Они попытались меня убить, но не вышло, — Вилли ухмыльнулся. — «И воссел на херувимов и полетел, и вознесся на крыльях ветра». Псалом семнадцатый, стих одиннадцатый.

На лице Лизы появилась тень улыбки. Пеннифезер посмотрел на Вилли и сказал:

— Кстати, я и сам не мог взять в толк, как это ты так благополучно приземлился.

— Потом, потом, — сказал ему Вилли, а затем обратился к Лизе: — Не хочешь шоколада? Тебе надо бы немного подкрепиться.

— Ни в коем случае! — воскликнул с негодованием Пеннифезер. — Она, слава Богу, давно уже не принимала пищи, так что лучше не портить того, что у нас есть. Как только мы устроимся на ночлег, Модести будет ее оперировать.

— Модести? — удивленно переспросил Вилли.

— Ну, кто-то должен это сделать. Я-то не могу даже удержать в руке скальпель, — и Пеннифезер показал левой рукой на правую на перевязи. Рука распухла, словно вымя, а пальцы напоминали соски.

Вилли встал, подошел к Модести и, ткнув пальцем себе за спину, осведомился:

— Ты его слышала? Он назначил тебя хирургом. Требует, чтобы ты удалила аппендикс.

— Я-то надеялась, что ослышалась. — Она провела пальцем по щеке Вилли, потом усмехнулась: — Я же говорила, это совершенно безумное приключение. Придется и нам проявлять безумие, чтобы не портить чистоту жанра.

Сорок минут спустя они поднялись по каменистому склону и оказались на заросшем высокой травой плато, где время от времени попадались большие камни. Плато по форме напоминало полумесяц, огибая большой каменистый утес ярдах в ста от них.

— Еще пара минут ходу, и мы на месте, — пояснил Вилли. — В той скале есть пещера. Там очень неплохо. У нее имеется запасной выход — в долину. — Он усмехнулся. — Отличное место, чтобы спрятаться. Мы в самой промежности Сварливой Девственницы.

Глава 12

— Извините… Меня заставляли все это делать Голоса, — глухо призналась Лиза.

Час назад они доставили носилки с Лизой в пещеру. Под руководством Пеннифезера Модести ввела ей четверть грамма морфия и одну сотую атропина. Правая рука Пеннифезера была перевязана и помещена в шину. Сидя рядом с Лизой и держа ее за руку, он жизнерадостно осведомился:

— Какие голоса, прелесть моя?

Лиза тревожно повернула голову.

— Нет, нет, я ничего не сказала. Я не имею права…

— Мне можешь говорить все, без утайки. Я теперь твой доктор. Так что выкладывай все начистоту. — В его голосе не было властности, но говорил он с подкупающей искренностью.

— Потом… Они молчат… Но недавно они сказали мне, что я должна взять пистолет и выстрелить. Открыть огонь по Врагам.

— Кто враги?

— Ты, Вилли. И Модести.

— Чушь какая! Мы ведь не твои враги, правильно? Ты же это понимаешь?

— Вы не мои враги. Вы их враги…

— Кого?

— Голосов.

— Вот как, — в голосе Пеннифезера послышались суровые нотки. — Ну, во-первых, прелесть моя, я не высокого мнения о твоих голосах. Они мне, признаться, не нравятся. Скажи-ка, они всегда нашептывают тебе подобные гадости — учат стрелять в людей и так далее?

Лиза медленно кивнула. В ее глазах показались слезы, и она прошептала:

— Да… Они заставили меня убить и Брунеля… Ножом… приходится им подчиняться, иначе они не оставляют меня в покое… Они могут говорить часами.

— Ясно, — сказал Пеннифезер и ласково погладил ей руку. — Ладно, с этим потом. А сейчас нужно отрезать твой гадкий отросток. Удалить аппендикс. — Он отбросил одеяло, которое покрывало Лизу. Теперь на ней не было ничего. — Расслабься. Сейчас Модести побреет тебе животик.

Пеннифезер обернулся. Вилли снимал с огня спиртовки кастрюльку. Потом он налил теплой воды в кружку, которую подставила Модести. Она присела возле Лизы и с улыбкой сказала:

— Не бойся, я умею обращаться с бритвой.

После узкого и низкого прохода пещера расширялась, и потолок в середине достигал пяти футов. Напоминая по форме заднюю ногу собаки, пещера выходила с другого конца утеса на глубокую долину, которая как раз в этом месте и заканчивалась, или начиналась. Снаряжение, привезенное Вилли, помещалось в двух парусиновых мешках, по форме напоминавших большие сардельки, длиной в три фута каждая. Модести поняла, что Вилли явно заезжал в ее дом в Танжере, чтобы явиться в Руанду во всеоружии. Там было две автоматические винтовки М-16 и двадцать коробок с патронами. Кроме того, он взял гранаты, одеяла, воду, аптечку, средство против насекомых, а также все прочее, необходимое для благополучного путешествия по дикой стране.

С потолка на веревке, закрепленной альпинистскими крюками, свешивалась лампа. Прежде чем зажечь ее, Вилли тщательно замаскировал вход в пещеру плащ-палаткой, чтобы не выдать своего местонахождения противнику.

Пеннифезер открыл свой большой медицинский саквояж и стал извлекать из него предметы, необходимые для операции. Он аккуратно выкладывал их на клеенку, расстеленную рядом. Модести поймала себя на мысли, что он утратил обычную неуклюжесть — может, оттого, что в его распоряжении теперь оставалась лишь одна рука. Когда Модести подготовила Лизу к операции, он спросил:

— Ну что, дорогая, ты все запомнила или мне повторить тебе еще разок?

Модести коротко помотала головой, потом сказала с резкими нотками в голосе:

— Нет, чем скорей мы начнем, тем лучше. Я выступаю как твои руки, и потому тебе все равно придется давать мне указания по ходу операции. Вилли будет анестезиологом.

— Да. Но начну я, потом меня заменит Вилли. Когда она заснет, я перейду к тебе. Мне надо быть рядом. А Вилли станет действовать самостоятельно. — Пеннифезер посмотрел на Лизу, улыбнулся и сказал: — Не трусь, прелесть моя. Модести уже столько раз помогала мне делать операции, что все пойдет как по маслу.

— Ладно. Хорошо, — сказала Лиза тоном человека, которому уже все равно. — Поскорее усыпите меня. А то Голоса опять взялись за свое.

Вилли поднял брови, но промолчал. Он подошел к Модести и, пока она полоскала руки в кастрюльке с водой, сделал шапочку из платка, чтобы удержать на месте ее пышные волосы. Во второй кастрюльке, в кипятке, стерилизовались инструменты для операции.

Пеннифезер накапал на кусок марли этилхлорида из склянки и поднес марлю к носу и губам Лизы.

— А ну-ка, крошка, дыши глубже… Умница. Вот так… И еще раз вдох-выдох. Превосходно. — Две минуты спустя он оставил марлю лежать на ее лице, а сам взял бутылочку с эфиром и стал держать над лицом Лизы так, чтобы через равные промежутки времени на марлю падала очередная капля.

Вилли, который сменил Модести у кастрюльки, тоже стал мыть руки. Затем тревожно сказал:

— Это подумать только! Ни перчаток, ни масок, два галлона воды и бутылка деттола. Да, доктора в Англии так не работают.

— Зато так работает доктор Пеннифезер, — заметила Модести, насухо вытирая руки. — У меня такое впечатление, что он ни разу не оперировал в нормальных условиях.

Пять минут спустя они протерли руки эфиром и привели себя в состояние боевой готовности. Пеннифезер сказал Вилли:

— Значит, так. Ты стоишь в голове и каждые пятнадцать секунд капаешь каплю или две. Если она начнет хрипеть или посинеет, приподнимешь маску, дашь ей нормально подышать, потом продолжишь капать.

— Если появится синева, — грустно повторил Вилли. — Ладно, все будет сделано, док.

Модести присела справа от девушки. Пеннифезер расположился слева. Лоток с инструментами стоял возле Модести, там же, на клеенке, находился открытый пакет с тампонами. Модести сидела на корточках, отставив руки. Когда Модести стала мыть руки, то сняла рубашку, и теперь ее тело заблестело от пота — лампа сильно нагрела пещеру. Глубоко дыша, Модести мысленно провела на животе Лизы линию от пупка до выступа подвздошной кости и затем представила себе точку Макберни на этой самой линии. Модести взяла скальпель и легонько провела им по коже, повторяя линию, и вопросительно взглянула на Пеннифезера. Тот кивнул. Тогда Модести сделала разрез длиной в три дюйма.

Выступила кровь. Модести промокнула ее тампоном и углубила надрез, пройдя сквозь жировой слой до розовой мускулатуры. Так, теперь зажимы, затем петля Спенсера-Уэллса для блокировки артерий. Она делала это, когда ассистировала Джайлзу в Калимбе. Делала раз десять. Найти одну кровоточащую точку, поставить зажим, найти другую, поставить второй. И так далее…

Вокруг разреза вырос забор металлических зажимов. Теперь обработать тампоном. И можно снимать зажимы. Плохо, если где-то кровь не успела свернуться. Трудно блокировать участок одной. Ну почему Джайлз не простерилизовал здоровую руку?! Он мог бы ей помочь. Но ладно, теперь уже поздно.

Кровотечений нет. И на том спасибо.

Так, внешний слой мускулов. Приоткрыть ножницами края разреза. Осторожно просовываем по пальцу обеих рук, раздвигаем ткани по всей длине разреза. Дай Бог, чтобы пальцы оказались и правда стерильными. Господи, ну почему Джайлз таскает за собой жуткое количество разных лекарств и препаратов, но не удосужился захватить перчатки? Неужели он уверен, что от его речей подохнут все микробы?

Джайлз как раз завел один из своих оптимистических монологов. Похоже, он не закрывал рта последние пять минут, но Модеста реагировала только на его инструкции, которые послушно выполняли ее пальцы.

— Отлично, радость моя. Теперь ретрактор. Хорошо! Нужно пространство для работы. Как там она у тебя, Вилли? Чудно, Модеста, проходи внутренний слой. Умница! Второй ретрактор. Посмотрим в щелочку!

Модеста чуть подвинулась. Джайлз уставился в отверстие, потом довольно изрек:

— Как в учебнике. Что ты дуешься, как мышь на крупу? Все идет своим чередом. Видишь белое? Это что? Брюшина! Конечно!.. Так, сделай такой же разрезик, как и в первый раз. Нет, не скальпелем, а то ты повредишь и то, что ниже. Действуй сначала ножницами. Потом вставишь палец в отверстие и спокойно режь.

Две минуты спустя Модеста нащупала аппендикс, отросток слепой кишки диаметром в полдюйма и длиной в три дюйма. Он покраснел и воспалился.

— Так, теперь не торопись, — поучал Пеннифезер. — Возьми пинцет Бейкера и ухватись за кончик. Так, видишь в жировом слое артерию? Ее надо перевязать.

— Погоди, мне в глаза льет пот. И по рукам течет. Почему ты не сказал, чтобы я надела повязку? Вилли, вытри меня. — Она встала на колени, подняв руки над головой, а Вилли стал вытирать полотенцем ей лицо, руки, туловище. — Ладно, теперь отойди. — Она опустила руки, приготовилась наложить лигатуру, потом воскликнула: — Боже, у меня теперь трясутся руки!

— Не обращай внимания, — сказал Пеннифезер. — Потрясутся и перестанут. Особенно когда ты займешь их работой. Ну, давай, перевяжи артерию.

Как ни странно, он оказался прав. Под его руководством Модести перевязала кровеносный сосуд, потом наложила шов, зажала начало петлей Спенсера-Уэллса, наложила чуть выше лигатуру, потом взяла скальпель и сделала последний надрез.

Скальпель, аппендикс и петля упали на клеенку. Модеста хотелось расслабиться, но она понимала, что впереди еще самая долгая часть работы — нужно было зашивать.

— Высший класс! — воскликнул Пеннифезер. — Ну, а теперь инвагинируй.

— Что-что?

— Вправь культю в кишку.

— Так бы сразу и сказал!

— Не кипятись, дорогая, — Пеннифезер издал короткий смешок. — Так, теперь затяни и обрежь. А я проверю тампоны.

Зашивала Модести медленно и довольно неловко. Сначала брюшину, потом оба слоя мускулов. Когда она удалила оба ре-трактора, Джайлз обратился к Вилли:

— Можешь снять маску. Мы заканчиваем.

Внешний разрез Модести зашивала нейлоновой ниткой. Сделав последний стежок и отрезав нить, она почувствовала, как снова у нее задрожали руки. Но сейчас это уже не имело никакого значения.

Она наложила марлевую повязку, закрепила края пластырем, потом накрыла живот Лизы полотенцем и набросила на нее одеяло. Затем она встала, чуть пригнувшись, потому что выпрямиться в полный рост было нельзя, и поняла, что ее зубы выбивают дробь. Поднялся с колен и Вилли и, положив руки на голые скользкие от пота плечи, сказал:

— Это нарушение закона… Ты ведь не имеешь права проводить хирургическое вмешательство.

Модеста рассмеялась, и теплая волна облегчения сняла озноб. Она спросила Пеннифезера:

— Как ты полагаешь, Джайлз, с ней будет все нормально?

— Ну, вряд ли она скажет тебе спасибо за такие швы, — отозвался он, хохотнул и добавил: — Они ненамного красивее моих.

— Шитье было у меня всегда слабым местом. Но она все-таки выкарабкается?

— Почему бы нет?

Он нахмурил лоб.

— Признаться, сейчас меня больше тревожит не ее слепая кишка, а Голоса. Что-то тут не так. Очень подозрительно.

— Голоса? — Модести стала мыть руки в кастрюльке, куда Вилли подлил еще воды. — Она смутно стала припоминать, что действительно слышала краем уха насчет каких-то голосов. — Объясни мне, Джайлз, о чем речь. Я что-то не врубилась тогда… Думала об операции.

— Боюсь, она страдает от галлюцинации. Слышит какие-то голоса. Как Жанна д'Арк. Только они не велят ей спасать Францию. Они приказывают совершать разные мерзости. Потому-то она и зарезала Брунеля. Так якобы распорядились голоса.

— Что тут плохого? — отозвался Вилли, заворачивая в кусок марли использованные тампоны.

— Не в Брунеле дело. Голоса эти, похоже, помыкали ею долгое время. Год за годом заставляли делать то, чего она по доброй воле не сделала бы.

— Теперь я припоминаю, — усмехнулся Вилли. — Когда она жила у меня, то иногда вдруг начинала к чему-то прислушиваться.

Джайлз кивнул.

— Слуховые галлюцинации — вещь не шуточная, — сказал он мрачно. — Кончится все дело тем, что она загремит в психушку. Ничего хорошего ей там не светит. Эти черти обращаются с людьми как не знаю с кем. Все эти электрошоки. Варвары проклятые!

— Поговорим об этом попозже, — перебила его Модести. — Сейчас есть вещи поважнее. Сначала надо выбраться отсюда. Вилли, как у нас обстоит дело с эвакуацией?

— Я договорился с вертолетчиками, чтобы они прислали машину завтра к восемнадцати часам. Вертолет приземлится примерно в двух милях к востоку отсюда. Там, где я вчера высаживался. Если мы, конечно, подадим пилоту сигнал. И больше они не прилетят. Я решил, что если не вызволю вас в течение тридцати шести часов, то, скорее всего, не вернусь. Поэтому, если мы опоздаем, нам придется тащиться пешком через границу. Ничего лучшего я не придумал, Принцесса.

Модести улыбнулась.

— Все это гораздо лучше, чем то, что наметила я. Как ты считаешь, Джайлз, Лиза сможет проделать путь в две мили на носилках?

— Чтобы поспеть на вертолет завтра вечером? Конечно. Вообще, через сутки после операции ей все равно надо уже садиться.

Вилли присел на корточках возле головы Лизы, посмотрел на девушку с каким-то сочувствием. Вилли заметил, что Джайлз снова взял ее за руку и уставился на неподвижное лицо. Тогда Вилли сказал:

— Ты случайно не собираешься сидеть с ней всю ночь? Тебе не помешало бы отдохнуть.

— Со мной все в порядке, — махнул здоровой рукой Пеннифезер. — А ей нужно, чтобы я за ней присмотрел.

Вилли посмотрел на него с явным любопытством и спросил:

— Скажи-ка, ты часом не исцеляешь с помощью мыслей. Ты не экстрасенс?

— Я? Что за ерунда?

— Ну, а что ты тогда делаешь, когда сидишь и таращишься на нее.

— Просто думаю о ней.

— Но что именно ты думаешь?

— Господи, да я сам толком не знаю! В каждом из нас много всего такого. Нельзя кинуть взгляд на человека и сразу понять, кто он, что собой представляет. Эта бедная дурочка хлебнула всякого. Я пытаюсь думать о том, какой она была бы, если бы не попала в лапы к этим мерзавцам. Думаю о том, какую жизнь ей следовало бы вести.

— Но ты не врач, дружище. Ты шаман.

Джайлз весело расхохотался — коротко и звучно.

— Смейся, смейся, — кивнул Вилли. Он вдруг замолчал и наклонился над грудью Лизы. — Она что, не дышит? Я не слышу.

— Нет, с ней все в порядке. Пульс хороший, дышит ровно и глубоко. Не сопит. Это как раз хороший знак.

Вилли наклонился еще ниже, почти касаясь лбом одеяла, весь обратившись в слух. Лиза зашевелилась, повернула голову так, что их щеки соприкоснулись. Модести кончила вытирать руки и сказала:

— Надо бы поберечь лампу — если, конечно, она не понадобится тебе, Джайлз, когда ты будешь проверять, как Лиза себя чувствует.

— Нет, нет, я обойдусь. Только когда кончится наркоз, надо будет положить ее повыше. Тут мне потребуется помощник. Но я дам знать… Вилли, хватит тыкаться в нее носом!

— Замолчи! — свирепо прошептал Гарвин.

Модести и Джайлз удивленно посмотрели на него. Он по-прежнему стоял на коленях возле Лизы, низко наклонившись. Теперь он придерживал рукой ее голову, так что их щеки продолжали соприкасаться. Потом он медленно выпрямился. Даже под загаром было видно, как он сильно побледнел.

— Говоришь, она слышит голоса? — обратился он к Джайлзу.

— Да, — удивленно отозвался Джайлз, смешно моргая. — А что? Слуховые галлюцинации. Меня этим не удивить.

— Сейчас я тебя удивлю, приятель, — сказал Вилли. — Потому что я тоже слышу эти голоса.

На несколько секунд в пещере установилась гробовая тишина. Потом Вилли поднял взгляд на Модести и сделал знак рукой, чтобы она подошла к нему, а сам снова опустился на колени.

— Прижмись ухом к ее щеке, — сказал он, — и Модести заняла его место и прижалась щекой к щеке Лизы.

Она не столько услышала, сколько ощутила тоненькие, но отчетливые голоса, сливавшиеся в хор.

Окрепни Лиза, соберись с силами. Ты наше дитя, и мы гордимся тобой. Возьми себя в руки, Лиза, забудь о боли и слабости. Тебе предстоит пройти последнее испытание, а затем обрести покой и свободу. Мы послали тебя к нашим Последним Врагам, чтобы ты уничтожила их. Действуй без страха. Ты наше дитя, и мы тебя защитим от всех напастей. Найди способ расправиться с ними. Ищи оружие. Будь бесстрашна, но осторожна, Лиза, ибо это очень коварные Враги. Найди пистолет и стреляй, стреляй в них!

Модести выпрямилась, лицо ее превратилось в маску. Она махнула рукой Джайлзу, чтобы и он послушал. Минуту спустя он повернул свое исхудавшее лицо от одеяла и сказал, еле сдерживая ярость:

— Это, черт побери, и в самом деле голоса! Только как, интересно, они действуют?

Модести посмотрела на Вилли, а тот провел рукой по лбу и сказал:

— Просто мороз по коже. Жуть берет.

— Призраки? — воскликнул Пеннифезер, срывающимся от злости голосом. — Нет, это не призраки, это люди. Какие уж тут призраки! Это все те же мерзавцы. Только как им удается этот фокус?

В брюках по колено, как у Робинзона Крузо, в обмотках вместо обуви, худой, взъерошенный, Пеннифезер сильно напоминал огородное пугало. Впрочем, в нем не было ничего комичного. Источаемый им гнев, казалось, заполнил всю пещеру до предела.

— Может, это миниатюрный приемник, Вилли? — спросила Модести. — Насколько мал он может быть?

Вилли задумчиво посмотрел на безжизненно-бледное лицо с белыми волосами.

— Если передатчик дает хороший коротковолновый сигнал, приемник может быть меньше вишневой косточки, В наши дни делают радиотаблетки — человек глотает ее, передатчик вещает себе, а таблетка действует как приемник. Делают и пейсмейкеры, они малы, но работают неплохо…

— Значит, такое в принципе возможно?

— В теории это было возможно уже давно, когда научились делать микросхемы. Теперь, видать, нашелся умелец, который мастерит такие приемнички. Брунель, надо полагать, вышел на него, и состоялась сделка. Для этого нужна батарея Мэллори, а еще лучше — ядерная батарейка. Ну и, конечно, преобразователь — чтобы преобразовывать электрический сигнал в звуковой. — Он кивнул. — Да, можно изготовить очень компактную штучку.

— А потом встроить в мозг?

— Не обязательно, Принцесса. Тогда потребовалась бы сложная операция с трепанацией черепа. Зачем? Кроме того, как менять батарейки? — Вилли задумчиво пощипал себя за губу, потом произнес: — Погоди, погоди. Несколько лет назад я читал про одного типа, который утверждал, что у него в голове играет радио. Он решил, что совсем уже свихнулся, но радио-то оказалось настоящее! У него были металлические пломбы в зубах — из разных металлов. Возникла электроцепь — из-за кислоты в слюне. Прямо как батарейка. И получилось, что все это действовало как приемничек, настроенный на волну Би-Би-Си.

Вилли вынул из кармана карандаш-фонарик и сказал:

— Подержи-ка ей голову. Принцесса.

Модести так и сделала, а Вилли осторожно открыл рот Лизе и заглянул, подсвечивая фонариком. Вскоре он сообщил:

— Задний верхний имеет металлическую коронку. Погоди, это не коронка. Он целиком из металла. Может, тут-то и зарыта собака. — Он протер пальцы эфиром и сунул их в рот Лизы. Потом покачал головой. — Нет, стоит прочно. Хотя, наверное, как-то отвинчивается. Дай-ка мне пинцет, Джайлз.

Пеннифезер протянул ему пинцет, который извлек из своего саквояжа. Его руки дрожали от переполнявшей его ярости.

— Так, пошло. — Вилли вернул Джайлзу пинцет, заработал большим и указательным пальцами. Было видно, как ритмично напрягаются и расслабляются сухожилия на его руке. Потом он вынул изо рта Лизы какой-то небольшой предметик и стал рассматривать его при свете фонарика. Верхушка по форме напоминала обычный коренной зуб, только была сделана из прочного металла; но там, где должен был начинаться корень, металлическая часть напоминала конус, в котором были какие-то желобки. При ближайшем рассмотрении это оказалось резьбой.

— Похоже, они убили нерв, спилили зуб по линии десен и обработали корень так, чтобы эта штука сидела прочно, — буркнул Вилли.

Модести взяла металлический зуб, поднесла к уху, потом растерянно покачала головой.

— Ничего не слышу, — сказала она.

— Это естественно. Потому что челюсть выступала в роли усилителя. — Он посмотрел на Джайлза и продолжил. — Ведь челюсть связана с ухом, так? Например, если зажать в зубах дамские часики, то тебе покажется, что они тикают, как дедушкины часы в гостиной.

Модести сунула металлическую игрушку в рот, зажав между задними зубами. Через несколько секунд она кивнула и вытащила этот хитро замаскированный приемник обратно.

— Все правильно. Они по-прежнему вещают. Причем слышно еще лучше, чем прежде. — Она поморщилась и передала трофей Вилли.

Лицо Пеннифезера исказила такая гримаса, что казалось, еще немного и он закричит от боли и злости, снедавших его. Модести подошла к нему, положила руку на плечо и тихо сказала:

— Успокойся, милый, не надо.

— Но это же… — он запнулся, подбирая слово, которое как можно точнее передало бы его чувства. — Это так гадко. Чудовищно!

— Согласна. Так уж был устроен Брунель.

— Но как можно?.. Изображать из себя Всевышнего, дурить голову бедной девочке, которую он купил за деньги и которая и так во всем его слушалась…

— Да, это все равно что украсть чужую душу. Но так или иначе, Брунеля нет в живых.

— Странное дело, — произнес Вилли, поглядывая на металлический предмет у себя в руке. — Давай-ка расставим все по местам. Итак, возможно, Брунель отыскал гениального изобретателя, который сделал ему это хитрое приспособление. Возможно, у него также был свой верный дантист, к которому он водил Лизу раз в полгода — чтобы менять батарейки. Ей давали наркоз, отвинчивали зуб, вставляли новую начинку, потом привинчивали обратно. Голос записывается на магнитофон…

— Голоса, Вилли, — перебила его Модести. — Хор ангелов.

— Тут никаких проблем быть не может. Записывается обычный голос, берешь ларингофон… Потом записываешь двенадцать раз с оригинала с разницей в сотые доли секунды. Получается эффект хора ангелов. Когда тебе надо, чтобы Лиза услышала Голоса, ты просто включаешь магнитофон, подключаешь его к передатчику и пошло-поехало. Конечно, радиус действия не велик, но двух-трех миль хватает за глаза.

Пеннифезер словно опомнился от шока, помотал головой и злобно произнес:

— Ничего удивительного, что она убила мерзавца!

— Она ничего не знала, Джайлз, — стал терпеливо объяснять ему Вилли. — Она убила Брунеля, потому что Голоса приказали ей это сделать.

— Но это как раз и странно! Ведь Брунель не мог заставить голоса приказать Лизе убить его самого…

Возникла пауза, которая длилась с полминуты. Потом Модести сказала:

— Это дело рук Адриана Шанса. Готова поспорить на что угодно. Возможно, он каким-то образом пронюхал про магнитофон и передатчик. Наверное, несколько дней назад. Возможно, конечно, он выяснил это давным-давно, но мне это кажется сомнительным. Помнишь, Джайлз, как он держался сегодня, когда выяснилось, что Брунеля не стало? Он был на седьмом небе от радости. Как человек, который получил целое состояние. Нет, как человек, который получил в наследство целое королевство! Если разобраться, так в смерти Брунеля, кроме него, винить некого. Ему захотелось самому править королевством Брунеля. Вот он и нашел безопасный способ убрать Брунеля и не бояться ни полиции, ни чьей-то мести. Он внушил Лизе, что Брунеля необходимо убрать. И она оказала ему эту маленькую любезность.

— Все сходится, — кивнул Вилли. — А теперь малыш Адриан вещает по радио, не жалея сил, чтобы Лиза проделала дырки в нас троих. Молодец, инициативный парень!..

— Лиза прожила не один год с этими Голосами, — сказала Модести и зябко передернула плечами. — Сможет ли она прийти в себя после всего этого? — Она перевела взгляд на Джайлза. Ярость оставила его, и теперь молодой доктор погрузился в тяжкие раздумья. Он почесал в затылке и сказал:

— На это уйдет немало времени. Но ничего. Все равно мне придется побыть с ней, пока она не поправится. — Он протянул руку в сторону Вилли. — Дай мне, пожалуйста, этот зуб.

— Хочешь ей обо всем рассказать?

— Да, как только она немного окрепнет. У нее, видать, отличная психика, иначе она давным-давно уже свихнулась бы от этих Голосов.

Вилли нерешительно протянул ему зуб.

— Я вообще-то подумал. — Он посмотрел на Модести и продолжил: — Чтобы привести в порядок ее головку, требуется специалист, разве не так?

— Верно, — сказала Модести, глядя на Лизу. — Но учти: ей необходимо чудесное исцеление. А доктор Джайлз Пеннифезер — отличный целитель. Маг и волшебник.

Десять минут спустя они стали устраиваться на ночлег. Вилли занял позицию у входа в пещеру. Он должен был провести без сна четыре часа. Модести Блейз завернулась в одеяло неподалеку от Вилли. Глубже в пещере, у стены, устроился Джайлз Пеннифезер. Он сидел, по-прежнему держа находившуюся в отключке девушку за руку, и тихо, но бодро рассказывал ей какую-то историю из своего студенческого прошлого:

— Его звали Феншо… А может, Кению? Не важно, по крайней мере, что-то в этом роде. Очень странный больной. Имел привычку глотать осколки стекла, болты, гайки. Испытывал к ним странное влечение. Когда его вскрыли, у него в желудке нашли с полфунта металлолома. А когда он еще был жив, я мерил ему температуру и вдруг он схватил термометр, откусил от него большой кусок и проглотил. — Пеннифезер тихо хохотнул. — Господи, представляю, какая у меня сделалась физиономия! А я даже боялся прослушать его стетоскопом, вдруг откусит кусок. Я за него, между прочим, выложил два с половиной фунта.

Модести попыталась отключиться, но пять минут спустя откинула одеяло и придвинулась к Вилли, затаившемуся у входа, и взяла его под руку.

— Привет, Принцесса, — сказал он.

— Привет, Вилли! Все равно я не засну, пока не узнаю, что с тобой случилось.

— Это когда они выбросили меня из самолета?

— Ну да. Я пыталась вычислить, как развивались события, но запуталась. Мы ведь шли на трех тысячах футов, так что не важно, угодил ты в деревья, в воду или даже в огромный стог сена. Все равно ты должен был разбиться в лепешку.

— Я выступил куда удачнее, — рассмеялся Вилли, — хотя, кажется, не установил мировой рекорд. — В его голосе послышалась обида. — Это нечестно, потому что все равно нельзя двигаться со скоростью выше критической, даже если ты начинаешь с двадцати тысяч. Короче, я шел никак не медленней остальных…

— Это еще кто такие?

— Ну, был такой парень по фамилии Ворсфолд. Хвостовой стрелок в «ланкастере» во время второй мировой. Их подбили над Францией, и он пролетел семь тысяч футов в хвостовой секции. Отделался переломом ноги и нескольких ребер.

— А другие?

— Были и они…

Модести всегда поражалась тому, как Вилли Гарвин запоминал все, что когда-либо слышал или читал. Не было предмета, о котором он не мог сообщить какие-то неизвестные ей сведения, как правило, любопытные до причудливости. Она сказала:

— Неплохо, конечно, но этот тип сжульничал. У тебя ведь не было хвостовой секции.

— Нет. Но и у Алкмейда тоже ее не было. Он выпал над Германией на восемнадцати тысячах. Самолет загорелся. И парашют его сгорел до того, как он успел его надеть. Тогда Алкмейд решил не дожидаться, пока поджарится, и прыгнул. Падал минуты две. Потом его пронесло по верхушкам елей, запорошенных снегом, и наконец швырнуло в кусты. Отделался вывихом колена и растяжением мускулов на спине.

Модести нетерпеливо дернула его за рукав.

— Отлично. Но у тебя не было заснеженных деревьев и сугробов. Хватит мучить меня, Вилли. Рассказывай все по порядку!

— Ладно. Только снег там как раз был, другое дело, что ты его не видела.

— Но снега ведь в тех горах начинаются выше, разве нет?

— Ты права. Но за два дня до этого случился обильный снегопад. Помнишь снежные полосы на склонах? Ну так вот… — Вилли осекся. — Нет, лучше я действительно расскажу все по порядку. До того момента, как я выскользнул из смирительной рубашки, я был слишком занят, чтоб испугаться. Я пытался удавить Джако или захватить его с собой в полет. Но когда я полетел вниз, то, признаться, крепко струхнул. — Вилли усмехнулся. — У меня аж ноги побледнели, Принцесса. Короче, когда я начал падать, что изловчился и пошел головой вперед, а руки раскинул в стороны. Сам не знаю, как это вышло. Я был по-прежнему привязан к стулу и свободы действий у меня не было, но я все-таки принял такую позу — на всякий случай.

Модести сама нередко пользовалась такой позой, когда совершала затяжные прыжки с парашютом. Это позволяло перейти в почти горизонтальный полет. Иногда удавалось начать двигаться по горизонтали со скоростью сорок миль в час. Вилли между тем продолжал:

— Главное, я начал падать уже со скоростью двести миль в час, потому как выпал из самолета. Впереди я увидел заснеженный отрог горы и решил постараться миновать его, прежде чем уж приземлиться раз и навсегда. Трудно сказать, почему я так решил. Наверное, потому что внизу были сплошные камни, и я надеялся, что на той стороне меня ждет подстилка помягче.

Модести почувствовала, как он пожал плечами, потом снова заговорил:

— Сам не знаю, на что я надеялся. Тогда я не видел никаких снежных заносов, но и двадцать футов снега было бы плохой подушкой. Но ты же сама знаешь, Принцесса, как это бывает. Всегда хочется думать, что вдруг все как-то образуется. Вдруг случится чудо. — Он помолчал и с удивлением в голосе добавил: — И знаешь, чудо в общем-то случилось. Я прошел над отрогом на высоте двести пятьдесят футов и на той стороне увидел…

— Снег?

— Не просто снег. Огромный нанос! Это поработал западный ветер. Такое скопление снега было только на восточных склонах, потому-то мы и не увидели его из самолета. Знаешь, как порой случается. Снегу выпало несколько дюймов, но ветер начинает сгребать его в гигантскую кучу. В основном, конечно, снег успел растаять накануне или таял теперь. Но там оказалась большая лощина, которая как раз шла вниз точно подо мной. Я летел прямо над ней.

Вилли вынул пачку сигарет, предложил одну Модести, потом щелкнул зажигалкой, дал ей прикурить, закурил сам.

— Глубокая лощина?

— Оказалось, футов двадцать — тридцать. Вообще-то маловато. Если ты путешествуешь со скоростью сто двадцать миль в час, то двадцать с чем-то футов снега плохо смягчат удар. Но тогда мне в голову пришла мысль. — Модести увидела в свете от сигареты его улыбку. — Я ведь падал уже секунд двадцать, так что пора было начать шевелить мозгами. В моем распоряжении оставалась пара секунд. Я по-прежнему летел вперед и решил, что, учитывая мою скорость, мне очень помогло бы приземлиться в снег по касательной, так, чтобы подо мной оказалась подстилка футов в семьдесят — восемьдесят. Это погасило бы скорость до встречи с твердой породой.

— Так и вышло?

— Не совсем. Для начала я чуть не вывихнул спину, когда сделал быстрый кувырок, чтобы двигаться ногами вперед. А потом почти сразу же я с жутким грохотом приземлился и, сидя на стуле, стал буравить толщу снега. Я продолжал двигаться точно посередине лощины. Я все равно сломал бы себе позвоночник, когда уперся бы в камень, но меня ожидал еще один приятный сюрприз.

Модести с интересом посмотрела на него.

— Что же?

— Ну, признаться, я уже плохо соображал что к чему, потому как чудом не потерял сознание. Глаза чуть не провалились куда-то в череп, кровь ударила в ноги, но я все же не отключился. Стул, конечно, сильно помог. Ножки послужили подпорками для моих ног, а сиденье давило на снег, проделывало нечто вроде квадратного туннеля. Но это я понял уже позже. Потом бабах! — я врезался, но не в камень, а во что-то мягкое, податливое, блеющее.

— Овцы?

Вилли беззвучно рассмеялся.

— Ибо сказано: «Он сойдет как дождь, орошающий луг, как капли, орошающие землю». Псалом семьдесят первый, стих шестой. Было этих овечек два десятка, не меньше. Я знал, что они так поступают, еще когда жил в Йоркшире. Они ищут укрытия и скапливаются под снегом. Но это-то и спасает их, потому что они согревают друг дружку. А от их дыхания в снегу возникает нечто вроде вентиляционной шахты, и потому всегда есть приток свежего воздуха. Так они поступили и на этот раз и приняли в свою компанию Вилли Гарвина. Самое смешное, что при падении я не получил ни царапины, но чуть было не задохнулся, когда выбирался из этого овечьего царства.

Модести глубоко вздохнула, лихорадочно подбирая слова, которые соответствовали бы истории. Но услышанное было просто невозможно достойно прокомментировать. Модести только растерянно пробормотала:

— Что ж, все правильно. Как говорится, кому суждено быть повешенным…

— Похоже, — в тон ей отозвался Вилли, потом помолчал и заговорил уже совершенно серьезно. — Но когда я выбрался, то чуть было не свихнулся. Я подумал, что они и тебя выбросили вслед за мной. Правда, через пять минут я вспомнил, что в самолете они разместили нас по-разному. Меня посадили на стул, вас привязали к креслам. Получалось, что только меня готовили к полету без самолета. Я твердил себе об этом и немножко успокоился. Я решил, что они собирались сохранить тебе жизнь, по крайней мере, на какое-то время и, скорее всего, увезли тебя в Бонаккорд, так что чем скорее я там окажусь, тем лучше.

Вилли затушил сигарету о каменный пол пещеры и сказал:

— На этом мое везение кончилось.

— Тебе и так сильно посчастливилось.

— Верно. Но я боялся, что если промешкаю, то все пойдет коту под хвост. Я добрался до фермы в трех милях от места вынужденной посадки, и надо же было случиться, что туда именно в этот день и час пожаловал жандарм на мотоцикле — решил проверить у фермера права на грузовик. А у меня как назло при себе ни документов, ничего… Прежде чем привязать меня к стулу, эти гады вывернули мне карманы. Я начал плести какую-то байку, но в тот день я был не в форме. Жандарм задавал мне вопрос за вопросом и делался все подозрительней. А потом меня забрал. Я провел сутки в кутузке, прежде чем они связались с консульством. Для меня это было хуже всякой пытки.

Модести положила голову ему на плечо. Потом, наверное волокита французских властей покажется ей смешной, но сейчас…

— Бедный Вилли, — пробормотала она. — Как я тебя понимаю!

— Я думал, что вообще рехнусь, — сказал Гарвин. — Только через два дня прибыл какой-то хрен из консульства. Четыре раза в день я принимал решение сбежать, но вовремя спохватывался. Только не хватало, чтобы меня объявили в розыск по Франции… Поэтому я стиснул зубы и терпел. Я внушал себе, что ты нужна им живая и потому у меня еще есть время в запасе. В конце концов мне удалось попросить того парня из консульства связаться с Рене Вобуа, и тогда дела пошли быстрее. Рене помог мне выбраться на свободу и, главное, дал мне денег. Я сел в самолет, отправился в Танжер, на виллу. Решил, что к операции лучше подготовиться как следует, а не лететь на крыльях тревоги и молитвы.

Вилли, конечно, поступил правильно. На вилле Модести в Танжере имелось все необходимое для операций самого разного рода и толка. Но Модести поежилась, представив, каких нервов стоила Вилли эта задержка.

— Из Танжера я позвонил Тарранту, — говорил Вилли. — Ввел его в курс событий. Таррант страшно ругался. Затем я нанял частный самолет и полетел в Букобу, где встретился с агентом Тарранта, который служил в какой-то геологоразведочной фирме. — Вилли горько усмехнулся. — Это съедало уйму драгоценного времени, но другого способа разыграть партию у меня не было. Я решил, что, если тебе удастся не умереть в первые два-три дня, ты отыщешь способ выбраться из беды.

— Они держали меня на наркотиках, Вилли. Хорошо, Джайлз заметил это, и я стала снова соображать только в последние два дня, когда перестала пить их проклятую воду. Если бы ты появился раньше, я бы мало чем могла тебе помочь. — Модести вспомнила сцену в столовой, когда палец Мескиты оказался на спуске винтовки, и добавила: — Хорошо, впрочем, что ты не опоздал на пару секунд.

— Вот именно, — сказал Вилли и тяжело вздохнул. — Ты мне расскажи об этой горилле.

— Только не сейчас. Я не смогу оказать достойную конкуренцию твоему рассказу о затяжном прыжке. — Модести издала звук, очень похожий на смешок. — Извини, Вилли, но у меня что-то больно веселое настроение. Словно перепила шампанского. Я ведь всего несколько часов назад… — Она сама почувствовала, как изменился ее голос, замолчала, потом продолжила: — Всего несколько часов назад мне казалось, что я осталась совсем одна. Как приятно ошибиться. — Модести ткнула кулаком Вилли в плечо, потом притянула к себе его голову и поцеловала в щеку. — Добро пожаловать назад, Вилли-солнышко. И пожалуйста, больше так не уходи. До чего же мне было плохо одной…

Пять минут спустя Модести уже спала, закутавшись в одеяло и положив голову ему на ногу. Прислушиваясь к ее мерному дыханию в темноте, Вилли улыбнулся сам себе и удивленно покачал головой.

Вилли Гарвин был человеком, знающим себе цену и вполне высоко ценившим себя и свои способности. Так было далеко не всегда, да и сейчас он был начисто лишен тщеславия, ибо не сомневался: все то хорошее, что в нем было, создала Модести Блейз. Это убеждение Вилли ей так и не удалось развеять. Впрочем, она давно уже оставила все попытки внушить Вилли, что ее заслуга не так уж и велика. Вилли сейчас находился в хорошем настроении и с удовольствием погрузился в размышления о своем везении. Он имел в виду не благополучное приземление с высоты трех тысяч футов, но вообще все, что случилось за последние восемь-девять лет.

Он был счастлив, что столь многое для нее значил. Она, собственно, сама только что об этом сказала, но Вилли и без того подозревал, что так оно и есть. Это было самое настоящее чудо, к которому он никак не мог привыкнуть, ибо рассматривал Модести Блейз как нечто особенное, находящееся вне сравнений. Это было его личное мнение, которым он не собирался делиться ни с кем, и ему было решительно все равно, как этот тезис воспримут все прочие представители человечества. Он вовсе не считал, что Модести — само совершенство, что у нее нет недостатков, но он был уверен, что она поистине уникальна и неповторима. Он называл ее Принцессой, и для него это само по себе означало очень многое. Для Вилли Гарвина Модести Блейз всегда оставалась Принцессой, несмотря на их близкие отношения, несмотря на все те игры, в которые они порой играли, несмотря на то, что очень редко, но все-таки она обращалась к нему за помощью и утешением в моменты усталости, отчаяния или физической боли. Он понял, что перед ним самая настоящая принцесса, в тот первый день, когда они встретились, и мнения своего не изменил. Ему хотелось, чтобы так было всегда.

Да, ей крепко досталось от этих сволочей, размышлял он. От Брунеля и компании. Со временем он узнает об этом подробнее. Но он знал, что она всегда умела с честью выходить из самых трудных ситуаций. Похоже, особенно ее подкосило убеждение, что его, Вилли Гарвина, больше нет в живых. Те маленькие лучики в углах ее глаз, придававшие ее улыбке такую притягательность, теперь пропали. А если не пропали, то превратились в морщинки усталости. Их, кстати, не было, когда они только познакомились. Тогда она никогда не смеялась. Вилли втайне очень гордился, что именно он вернул ей способность смеяться, и эти лучики были как бы делом его рук. Он надеялся, что они снова появятся.

Раздался голос Пеннифезера, Модести тотчас же проснулась. Вилли зажег лампу, и они с Модести помогли переложить повыше Лизу, которая пришла в сознание. Когда они сделали все, что просил Джайлз, он не позволил им оставаться с ней, но отправил их спать или дежурить, по их усмотрению. Глаза у него были красными, но он словно не замечал собственной усталости.

— Не суетитесь и не путайтесь под ногами, — сказал он с необычной для себя властностью. — Я присмотрю за Лизой.

— Но и тебе не грех отдохнуть, — сказала Модести.

— Это успеется, — произнес он с легким раздражением. — А твое дело — вытащить всех нас отсюда и заодно перестрелять побольше этих подонков. Потому что это не люди, а чума. Я с удовольствием помог бы вам, но в бою от меня толку мало, значит, я буду делать то, что умею. Я постараюсь сделать все, чтобы Лиза поправилась.

Джайлз Пеннифезер посмотрел на бледное лицо Лизы, на ее белые волосы. Она лежала головой на одном из парусиновых мешков Вилли — он был покрыт полотенцем и поставлен у каменной стены пещеры. Лиза еще толком не очнулась, глаза ее были полузакрыты.

Пеннифезер пожал вялую кисть, которую бережно держал.

— Бедная девочка, — сказал он с тихим сочувствием.

Глава 13

Рассвет Модести Блейз встретила рядом с Вилли. Они расположились на широком карнизе у заднего входа в пещеру. Там, собственно, и сходились два склона, образовывавшие «ноги» Сердитой Девственницы. От карниза начинался спуск, переходивший в довольно глубокую долину. Склоны гор, между которыми и располагалась эта долина, временами были не просто отвесными, но и нависали над долиной. Вместе с утесом, где Вилли обнаружил пещеру, возникали каменные щипцы, которые словно удерживали долину.

Модести разглядывала в бинокль серые склоны, поросшие кустарником и кое-где испещренные причудливо искривленными корнями. В долине было сыро, между нависавшими над узкой долиной каменными стенами гор отлично собиралась и оседала влага. Внизу виделись небольшие лужицы, которых, судя по всему, хватало, чтобы напоить и жесткую траву, и какие-то неведомые кусты с широкими листьями. Почвенный слой тут был тонок, и то здесь то там виднелись камни.

По краям, у каменистых склонов, росли какие-то папоротникообразные деревья — высокие, футов в пятнадцать, и тощие. Они и прятались в тени от склонов, и тянулись вверх к свету. Долина была погружена о гнетущую дрему, которую не нарушали ни пение птиц, ни голоса людей.

— Вот где, значит, хранится золото Новикова, — задумчиво произнесла Модести, опуская бинокль. — Ты побывал внизу, Вилли?

— Да, вчера утром прогулялся. Пытался выяснить, можно ли уйти долиной.

— Много золота нашел?

— Я не искал. Но место узнал сразу — оно-то и обозначено красным крестиком на карте Тарранта. И еще я заметил следы. Кто-то побывал тут недавно и немного покопался в земле. Похоже, Новиков… — Вилли покачал головой. — Странное местечко. Принцесса. Ничего не изменилось с допотопных времен. Как на Луне. Местные сторонятся этой долины, как чумы.

— Правда, а в чем дело?

— Это самая интимная часть Сердитой Девственницы, так? — Вилли широко ухмыльнулся. — Я понял, почему она так и осталась невинной. У нее есть пояс целомудрия. Когда идешь по долине, лучше не дышать, потому как тут полным-полно ос. Миллион, а то и больше.

— Осы? Обычные осы?

— Нет, тут осы особые. Здесь вообще все особое. Такое впечатление, что они поселились тут, когда люди слезли с деревьев и стали учиться ходить на задних ногах. Обрати внимание на стены и на эти деревья.

Модести снова поднесла к глазам бинокль, стала тщательно присматриваться. Она сразу же увидела одно осиное гнездо, потом второе… шестое, десятое. Модести быстро сбилась со чета. Эти гнезда — три фута в высоту и полтора в ширину — висели словно черные бомбы на деревьях, на корнях, на каменистых склонах. Гнезда поменьше примостились на кустарниках. Долина была самым настоящим осиным заповедником, и это сразу объяснило то первое, тревожное ощущение, которое возникло у Модести, когда она стала ее разглядывать.

— Говоришь, особые осы? — переспросила Модести, повернувшись к Вилли. — Откуда ты знаешь?

— Я в свое время выслушал лекцию специалистки по осам. Она называет их полибиоиды. Это, я тебе доложу, почище, чем шершни. Тонкие, небольшие — меньше дюйма в длину, но характер у них прескверный и жала большие.

— Вот, значит, почему в этих местах никто никогда не бывает? — протянула Модести.

— Да, чтобы сунуться сюда, нужно иметь очень веские на то основания. Как, например, у нашего приятеля Новикова. Думаю, что он был одним из первых, кто побывал здесь за последние лет десять.

Модести подозрительно покосилась на Вилли.

— А что это за эксперт по осам женского пола? — осведомилась она. — И когда это ты консультировался?

— Зовут ее Бренда Брайт. Ей двадцать восемь лет. Очень страстная особа. Обожала поразвлечься на свежем воздухе. Чтобы пахло свежескошенной травой, чтобы нежно шелестел ветерок, и так далее, и тому подобное. Нимфа и сатир. Я навестил ее однажды — у нее маленький коттедж в Девоне.

— Но при чем тут осы?

— А, она гименоптерист.

— Звучит неприлично.

— Мне тоже так сперва показалось, но ее профессия не имеет никакого отношения к гименам, то бишь девственным плевам. Она специалист по перепончатокрылым насекомым. Она защитила по ним диссертацию и все такое. Так вот мы с ней расслаблялись у нее в саду, и она мне все объяснила. Вернее, сперва меня цапнула оса, и тогда уже Бренда прочитала мне лекцию о перепончатокрылых. У нее там полно ос, пчел, шершней — чтобы можно было наблюдать за ними в натуре. В естественных условиях.

— Да, ты выбрал не самый удачный момент для укуса. Представляю… — и Модести поднесла ко рту кулак, чтобы подавить непроизвольный приступ смеха. — Ну, что, тебе было очень больно?

— Кошмар и только, — с чувством произнес Вилли. — Какая-то мерзавка всадила мне свое жало в задницу в самый критический момент. После того как Бренда оказала мне первую помощь, она прочитала мне самую настоящую лекцию о своих любимых перепончатокрылых. Показывала цветные слайды. Это длилось не один час, и, главное, я толком не мог сидеть. Тогда-то я и увидел изображения ос, которые поселились в этой долине. Господи, как она трещала. Думала, я заинтересуюсь осами и их повадками. Но я больше к ней не ездил. Сказал, что близко познакомился с одной осиной привычкой и сыт ею по горло. Между прочим, эта чертова оса могла бы привить мне комплекс. Погубить мою любовную жизнь раз и навсегда! По-моему, ты смеешься, Принцесса?

— Стараюсь удержаться. Извини, Вилли.

Вилли обрадовался, что немножко позабавил Модести. Глядя на долину, которая существовала как бы вне времени и развития земной цивилизации, он сказал:

— Я не хочу сказать, что они только и ждут случая, чтобы на тебя наброситься. Нет, можно спокойно пройти долину из конца в конец и они не обидятся. Можно даже сшибить гнездо и отделаться парой укусов, если быстро унесешь ноги. Но если ты выстрелишь там раз-другой, я не гарантирую тебе жизнь. Там уйма гнезд, и тот, кто побеспокоит этих негодяек, за пару минут получит осиное пальто, в котором его и похоронят. Местные знают это, и их сюда не заманить ничем. Видать, так было последние пару тысячелетий. Африка ведь мало изменилась за это время.

Модести посмотрела на изгибавшуюся безмолвную долину. Да, Вилли прав. Эти крошечные существа с крыльями и жалами появились тут, скорее всего, еще до того, как человек научился ходить по земле. Вероятнее всего, они будут жить, плодиться и умирать долго после того, как не станет человека с его городами и многочисленными приспособлениями. Осы же будут оставаться такими, какими были десятки, сотни тысяч лет назад.

Модести посмотрела на Вилли и сказала:

— Вот, значит, какой маршрут ты предлагаешь нам? Получается, что, когда Лиза окончательно придет в себя, мы понесем ее через этот осиный рай?

— Это самый быстрый способ убраться отсюда. Расстояние короче, и легче идти. Все пойдет нормально, если мы будем вести себя тихо и не беспокоить хозяев.

— Ладно. Так, действительно, безопаснее, чем с той стороны. Когда мы выступаем? Конечно, хотелось бы подольше побыть в этой пещере, но и засиживаться тоже нельзя. Только не хватало нам с нынешним составом участников опоздать на вертолет.

— Ну, скажем, в пять?

— Нормально. Будем надеяться, до этого нам не придется вступить в сражение.

— Джайлз настаивает на том, чтобы мы их перестреляли, — с улыбкой напомнил Вилли.

— Я с ним согласна. Но для этого лучше специально нанести им визит. Без Джайлза с Лизой. — Модести немного помолчала и сказала: — Шанс небось ломает голову, не может понять, что стряслось. Он возвращается в дом, кое-как справившись с огнем на складе, и видит, что Мескита убит, Лиза исчезла, а в клетке Озимандиаса нет наших трупов. Нас вообще нет нигде, только погнуты прутья. — Модести посмотрела на Вилли и продолжила: — Он, конечно, не может себе представить, что ты воскрес из мертвых, но все равно вынужден допустить: кто-то проник в их владения, чтобы вызволить нас. Он уверен, что мы забрали Лизу и где-то укрылись. Для того-то он и записал новый текст на магнитофон и стал его передавать. Он надеется, что Лиза послушается Голосов и заварит кашу.

— А потом он отправится искать наши трупы. Но я, признаться, ему не завидую.

— Я тоже. Правда, ван Пинаар вчера привез трекера[3]. Они видели следы льва и решили поохотиться. Наверное, тот парень дело знает.

Они вернулись в пещеру. Лиза спала — похоже, теперь уже самым обычным сном. Джайлз, глаза которого почти совсем провалились, вяло сказал:

— Ей гораздо лучше. Я ввел ей болеутоляющее. Кстати, у нас нет молока?

— Есть сгущенка, — сказал Вилли.

— Отлично. Надо будет развести водой и разогреть. Пусть выпьет, когда проснется.

Лиза открыла глаза и медленно проговорила:

— Я уже проснулась, Джайлз. — Потом взгляд ее упал на Вилли, она слабо улыбнулась и добавила: — Извини меня, Вилли.

— Тебе не за что извиняться, киса. Ты тут ни при чем. — Он опустился на колено рядом с ней и перевел взгляд на Джайлза, вопросительно подняв брови.

— Да, да, — кивнул тот. — Я ей все рассказал. Теперь она знает, что это были за голоса.

Модести увидела, как на розовых глазах Лизы появились слезы и потекли по щекам. Она усомнилась в том, что Джайлз поступил правильно, сразу сообщив такие оглушающие новости. Это могло вызвать самый настоящий шок. Лично она не была готова взять на себя такую ответственность. Но слезы показались Модести хорошим знаком. Они не имели ничего общего с истерикой. Они свидетельствовали о глубокой печали. Кроме того, не исключено, что ее нынешнее состояние — физическая боль и отуманенный успокоительными лекарствами мозг — оказалось способно лучше выдержать силу потрясения.

Модести внутренне поежилась. Ладно, пусть этим занимается Джайлз. Он умел успокаивать. Тут ему не было равных.

Лиза прикрыла глаза и прошептала:

— Возьми меня за руку.

Вилли протянул было руку, но тут же понял, что она обращалась к Пеннифезеру.

Модести сказала:

— Сейчас разберусь со сгущенкой, потом мы тоже позавтракаем. День сегодня будет долгим.

Еще до восхода солнца Вилли побывал на плато-полумесяце и разместил большие камни в разных точках у края каменистого склона. Солнце поднялось высоко, утро уступило место полудню, но не было видно или слышно никаких признаков погони. Вилли лежал примерно в пятидесяти футах от Модести и внимательно наблюдал за подъемом, который они преодолели накануне вечером.

Оба укрылись за камнями, вооружившись автоматическими винтовками М-16. Рядом лежали запасные обоймы. Они заняли оптимальную позицию для обороны плато. Находиться в самой пещере было бы смертельной ошибкой, но отсюда они держали под контролем большой участок.

Вилли сделал глоток из фляжки и посмотрел на часы. Половина второго. Он решил, что Шанс и его подручные, судя по всему, ищут их совсем в другом месте. Вилли оглянулся на пещеру, затем перевел взгляд на те самые холмы вулканического происхождения, которые являлись грудями Сердитой Девственницы. Они четко просматривались в ярких лучах солнца.

— Ты знаешь, что мы с тобой устроились на венерином бугре, Принцесса? — обратился он к Модести. Он заметил, что она улыбнулась, не поворачивая к нему головы. Потом ее улыбка вдруг пропала. Он посмотрел вниз и увидел: из довольно широкой расселины, что была ниже, ярдах в пятистах от них, появилось несколько человек. Возглавлял отряд белый — не Джако и не Шанс. С ним было двое негров кикуйу в рубашках и джинсах и еще один чернокожий в набедренной повязке.

Модести поднесла к глазам бинокль. Белый был ван Пинаар. Она решила, что негр в набедренной повязке и есть тот самый трекер. Жаль, что он оказался сейчас в распоряжении Шанса и компании. Негры кикуйу были городскими жителями и плохо ориентировались в дикой местности. Модести обратила внимание, как трекер снует туда-сюда, вглядываясь в землю. Он присел на колено, потом поднялся, что-то сказал одному из негров-кикуйу, который, в свою очередь, обратился к ван Пинаару. Белый огляделся, потом устремил взгляд на подъем и скалу, в которой была пещера. Потом он отдал какое-то распоряжение, и вся четверка повернула назад и вскоре скрылась из виду.

Модести опустила бинокль, посмотрела на Вилли и сказала:

— Кажется, они вышли на наш след. Ван Пинаар решил вернуться за подкреплением. Ему, видать, не хочется атаковать нас такими малыми силами.

— Сдается мне, что Шанс не очень-то полагается на трекера, — отозвался Вилли, потирая подбородок. — Слишком маленький отряд. Скорее всего он разослал пять-шесть таких групп по разным направлениям.

— Тем лучше. Если они разделились, то им понадобится больше времени, чтобы собраться.

Прошло полтора часа. Затем из расселины появился вездеход. Из кабины вылез Шанс. Водитель остался за рулем. Шанс дал знак Камачо и нескольким охранникам кикуйу занять позиции в укрытии. Модести прикинула расстояние. Пятьсот ярдов, не меньше. Далековато для винтовки М-16, да и с тактической точки зрения стрелять было бы неразумно. Конечно, хорошо бы сразу убить Шанса. Но время оставалось самым главным фактором. Пока их еще не обнаружили, нечего было искушать судьбу.

Снова возник трекер. Шанс стоял, почти целиком скрытый вездеходом. Трекер взялся за дело. Он действовал осторожно, но довольно быстро оказался у начала подъема. Он замахал рукой Шансу, показал на гору, а сам быстро пробежал назад по открытой местности.

Модести сказала Вилли:

— Ползи в пещеру и предупреди Джайлза, что скоро начнется стрельба. И еще попроси его выглядывать из заднего входа каждые пять минут.

— Хорошо, — Вилли пополз по-пластунски и, лишь когда оказался достаточно далеко от края, встал на ноги, не опасаясь, что его увидят. Модести снова посмотрела в бинокль. Из укрытия показалось трое негров и Селби. Они затрусили по открытому участку. У Селби был автомат. Кикуйу были вооружены винтовками и мачете, качавшимися на поясах. Оказавшись у подножья склона, они двинулись вверх. Им предстояло преодолеть подъем в сто ярдов. Модести удостоверилась, что ее винтовка работает в полуавтоматическом режиме, поймала в перекрестье оптического прицела Селби и прострелила ему голову.

Он рухнул как подкошенный, а затем покатился вниз по склону. Трое кикуйу тут же развернулись и понеслись назад, словно зайцы. Они представляли собой легкую добычу, но Модести не стреляла. Из-за вездехода стали стрелять — одиночные выстрелы перемежались очередями. Несколько пуль продели над ее головой, большинство взрыли землю ниже камня, одна угодила в валун и с визгом отскочила. Затем стрельба прекратилась.

Модести повернула голову и увидела, что Вилли ползет к ней по плато. Он занял боевую позицию за одним из валунов. Камней там хватало с избытком, и даже бинокль не мог помочь атакующим разглядеть, за каким камнем прячутся Модести и Вилли.

Модести сказала:

— У нас не будет никаких проблем, пока нам не понадобится оторваться от них. Они не могут обойти нас с флангов, а если они пойдут в атаку в лоб, мы уложим их всех. Скорее всего, Шанс постарается дождаться темноты, а там уже от нашего преимущества ничего не останется.

— Нам надо будет отходить гораздо раньше.

— Да, — кивнула Модести, задумалась на несколько секунд, затем спросила: — Вилли, ты не можешь придумать что-нибудь такое, что стреляло бы самостоятельно раз в несколько минут, когда мы начнем уходить?

— Ты хочешь сказать, стрелять по ним? Нет, конечно. Тут нужно соорудить часовой механизм, нужны особые приспособления, а их у меня нет, Принцесса…

— Тогда пусть они хотя бы слышат звуки выстрелов. Главное, чтобы они не сразу поняли, что нас тут уже нет. Ты все-таки подумай. Вдруг что-то придумаешь.

— Господи, — пробормотал Вилли и вдруг ухмыльнулся. Иногда Модести начинала думать, что он может все. Это, конечно, очень лестно, но…

У Вилли имелись и запалы, и пластиковая взрывчатка, но этого было мало, чтобы обеспечить стрельбу через равные интервалы. Кроме того, пластиковая взрывчатка создаст не тот звуковой эффект, какой требуется, чтобы убедить зрителей в правдоподобии спектакля. Шанс и его ребята не такие уж дураки. Так что номер, похоже, не пройдет.

Вилли заметил, что вездеход двинулся вперед. Шофер скорчился на сиденье так, что его не было видно. Похоже, он вел машину вслепую. За машиной шли человек десять кикуйу. Лишь иногда мелькала рука или нога. Судя по всему, они-то и направляли шофера, сообщая ему, правильно он едет или нет.

Вилли поморщился. Те, кто решил атаковать тебя с винтовками и мачете, — твоя законная добыча. Но Модести Блейз на этот счет имела пунктик. Что делать, он принимал ее правила без лишних слов. Тем более что, если дело дойдет до решающей схватки, она первая забудет о том, что такое снисхождение. Он лишь сказал:

— По-моему, за рулем кто-то из белых.

Модести медленно произнесла:

— Знаешь, Вилли, мне не хотелось бы убивать этих кикуйу без крайней на то необходимости. Не то чтобы у меня к ним особо теплые чувства. Они, конечно, большие негодяи, и у них слюнки текли, когда меня раздели и привязали к той канистре. Но они делают то, что велит им Шанс, поэтому давай постараемся по возможности не убивать их.

— Это Лобб. Я видела в бинокль, как он забирался в кабину. Я дам очередь в три патрона по кабине, а ты снимешь его, если он только высунется.

Не успел Вилли как следует прицелиться, раздалось три быстрых выстрела из винтовки Модести. Одна пуля угодила в стальное шасси и с визгом отскочила. Вилли не обратил внимания, куда полетели другие, но вездеход вдруг вильнул, развернувшись вполоборота, отчего прятавшиеся за ним негры оказались как на ладони. Они с криками бросились врассыпную. Быстрая автоматная очередь значительно уравняла бы шансы атакующих и обороняющихся. У Вилли так и чесались руки уменьшить численный перевес противника, но тут в окне кабины показалась голова Лобба. Он высунулся до плеч, что-то крича неграм, потом замахал рукой. Сто пятьдесят ярдов, Вилли выстрелил, и пуля попала Лоббу как раз под вскинутую руку.

Лобб повалился набок и застыл. Машина продолжала двигаться, теперь уже в обратном направлении, не управляемая никем. Кикуйу бежали перед ней, истерически крича, пользуясь ею как щитом и в то же время стараясь не угодить под колеса. Снова из расселины раздалась автоматная очередь, потом забухала винтовка.

— Пожалуй, надо немножко сдвинуться, — сказала Модести. Она вдруг осеклась, заметив, что Вилли лежит, уперевшись лбом в предплечье одной руки. — Вилли, с тобой все в порядке? — окликнула она его.

Он поднял голову. Его голубые глаза сияли, лицо расплылось в ухмылке.

— Идея! — воскликнул он и, видя ее замешательство, добавил: — Я насчет того, чтобы мы ушли, а выстрелы продолжались. Ты управишься тут одна, пока я поговорю с Джайлзом.

Модести с облегчением вздохнула, провела тыльной стороной кисти по пересохшим губам.

— Вилли-солнышко, пожалуйста, когда тебя в следующий раз осенит гениальная идея, не прикидывайся мертвым, ладно? — Она поглядела вниз. Вездеход врезался в каменистый уступ и остановился. Все затихло.

— Управлюсь, конечно, — сказала Модести, не отрывая глаз от расселины.

Когда Вилли оказался в пещере, Пеннифезер снова поил Лизу молоком. Вилли спросил:

— Джайлз, в твоих запасах нет случайно перманганата? Соли марганцевой кислоты. И глицерина?

— Есть и марганцовка, и глицерин, а что?

— Потом объясню. — Вилли стал шарить в саквояже. — Боже, Джайлз, у тебя запасов на хорошую химическую лабораторию. — Наконец он отыскал пластмассовую баночку и пластмассовую же бутылку с этикетками, на которых виднелись каракули Пеннифезера. — Так, а нет ли у тебя какой-нибудь кислоты?

— Какая тебе нужна?

— Любой раствор. Не очень крепкий. Например, уксусная или лимонная.

— С какой стати мне таскать уксус и лимоны?

— Меня устроит любая кислота, — терпеливо втолковывал доктору Вилли. — Подумай, что у тебя есть.

— Ничего такого…

— Неужели ничего? В таком огромном хранилище?

— Послушай, а мочевая кислота тебя устроит?

— Вполне. У тебя есть?

— Она есть у каждого из нас, — устало улыбнулся Джайлз. — Глупый ты человек, зачем, по-твоему, Господь дал нам мочевые пузыри?

Вилли уставился на него, разинув рот, потом расхохотался.

— Конечно, устроит.

— Правда, там ее маловато, — продолжал Джайлз. — Я имею в виду самой кислоты. Не знаю уж, устроит ли тебя это. Но вокруг, на камнях, полно птичьего помета. В помете достаточно мочевой кислоты. Если ты наберешь с полкастрюльки, а потом добавишь воды, то получится неплодия концентрация…

— Джайлз, ты гениальней, чем сам Пастер. Последующие полчаса Вилли посвятил экспериментированию. Трижды он слышал, как Модести открывала огонь, но она не звала его на помощь. Как показали опыты, птичий помет отлично подходил для того, что задумал Вилли. Он ползком вернулся к Модести узнать, что происходит.

— Все спокойно, — сказала Модести. — Просто я, на всякий случай, постреливаю по вездеходу, чтобы напомнить им: мы на месте. Ну, ты ничего не придумал?

Не успела она договорить, как сзади раздался то ли выстрел то ли легкий взрыв. Она резко обернулась, ничего не увидела потом перевела взгляд на Вилли и спросила: — Это ты устроил?

— Я, — кивнул Вилли с довольным видом. — Одиночный выстрел. В показательных целях. Правда, не могу гарантировать четкости в интервалах, но думаю, сойдет.

— Господи, Вилли, но как тебе это удалось?! — удивленно воскликнула Модести. — Честно говоря, я и не подозревала, что такое вообще возможно.

На какое-то мгновение Вилли озадаченно посмотрел на нее, потом сказал:

— Я все тебе покажу, но позже, когда мы двинемся. — Он глянул на часы и сказал: — Через полчаса выступаем?

— Хорошо. Джайлз следит за задним входом?

— Да. Проверяет постоянно. Думаю, он об этом забыл бы но Лиза напоминает ему.

— Лиза? Она нервничает?

— Нет, держится спокойно. Принцесса. Напряжения в ней не заметил. Не сводит глаз со своего врача. Может, теперь он стал для нее тем, чем были прежде Голоса? Что ж, это как раз кстати, чтобы не поехала крыша. Мостик от безумия к нормальной жизни.

— Странное дело, — сказала Модести. — Как врач Джайлз сам вроде бы толком не знает, что делает, но у него есть счастливое свойство угадывать… Ладно, а как она оправляется от операции?

— Джайлз говорит, что все идет отлично.

Внезапно тишину плато разрезала пулеметная очередь, и Модести с Вилли прижались к земле. Пули прошили грунт широким полукругом, отскакивая от камней. Когда улеглось эхо от пальбы, Вилли сказал:

— Они откопали где-то пулемет. По всему выходит, что это «льюис».

Получалось, что противник может в ближайшее время предпринять атаку под прикрытием пулемета. Приладив к расщепленной на конце палочке зеркальце, Вилли обследовал с помощью этого перископа местность. Модести внимательно следила за его действиями. Рядом с ней лежали две гранаты, которые она была готова бросить, как только он подаст сигнал. У Вилли тоже были подготовлены гранаты. Если начнется атака, они подпустят противника поближе, и сначала бросит гранату Вилли, а потом, если атакующие подойдут ближе, пустит свои в ход и Модести.

Снова загрохотал пулемет, но никто и не подумал высунуться из расселины. Вилли сказал:

— Похоже, они пока только пристреливаются, чтобы, когда стемнеет, стрелять по постоянной траектории.

— Это нас устраивает, — отозвалась Модести. — Главное, давать им понять, что мы здесь. — И она подняла винтовку.

С интервалом в несколько минут они постреливали по вездеходу, чтобы напомнить о своем присутствии. Если не считать время от времени огрызавшегося пулемета, ничего существенного не произошло. Минут двадцать спустя Модести сказала Вилли:

— Пора двигаться в путь. Первые ярды спуска довольно крутые, там с носилками не разгуляешься. Наверное, придется тебе снести Лизу на руках. Поэтому тебе сейчас надо спустить носилки вниз отдельно, а там, в долине, мы уже переложим на них Лизу. Джайлз, наверное, сможет спуститься сам, а саквояж ты привяжи ему на спину. То, что нам не понадобится, лучше оставить. Когда все будет готово, придешь за мной. А я пока буду постреливать. Если все получится, как я сказала, нам удастся начать спуск через две минуты после того, как я выстрелю в последний раз.

— Мне потребуется двадцать минут, — коротко сказал Вилли. Он снова пополз по-пластунски к пещере. Через семнадцать минут Модести услышала его свист. Тщательно прицелившись, она послала очередь из трех пуль в вездеход и еще одну такую же по расселине, после чего какое-то расстояние проползла на животе, а потом уже вскочила на ноги.

Вилли ждал ее за плоским камнем неподалеку от пещеры. На камне стояло торчком штук двадцать патронов калибра 7, 62 миллиметра . Они окружали кастрюльку с бурой жидкостью. Каждый из патронов был помещен в вязкую коричневую массу, напоминавшую барбадосский сахар. Из кастрюльки тянулись длинные марлевые жгуты различной длины, концами уходившие в коричневые комки. Поскольку эти жгуты различались по длине, жидкость из кастрюльки должна была достигать патронов не одновременно, а с промежутками.

Модести задержалась на мгновение, чтобы оценить композицию на камне, затем двинулась дальше, на ходу спросив:

— Что это ты устроил?

В голосе ее было явное восхищение.

— Я смешал кристаллы марганцовки с глицерином. Если на эту коричневую кашицу капнуть кислотой, она воспламеняется. Начинает пузыриться, словно лава, потом возникает пламя. Смесь начинает прямо-таки светиться. Ну и конечно, выделяется тепла столько, сколько нужно, чтобы грохнул патрон.

Модести пролезла в пещеру, Вилли последовал за ней.

— Эта грязная вода в кастрюльке и есть кислота? — вдруг осведомилась она.

— Конечно, — ухмыльнулся Вилли. — Из птичьего помета. Тут не нужен особо крепкий раствор. Это посоветовал Джайлз. За это он вполне заслужил Нобелевскую премию.

То, что Модести увидела и услышала, лишний раз подчеркивало абсурдность ситуации, Модести сказала:

— Только, пожалуйста, не говори, что этому тебя научила очередная подруга, специалистка по фейерверкам.

— Нет, это я узнал еще в приюте. Прочитал в книге «СТО ФОКУСОВ, или ЭТО МОЖЕТ КАЖДЫЙ». Что-то в этом роде… Кстати, я проверил это на практике в ночь, когда поджег кровать Ушлого, а потом уже дал деру.

Модести перестала смеяться, только когда они спустились в долину. Лиза уже лежала на носилках. Рядом стоял Джайлз, согнувшись под тяжестью привязанного к спине саквояжа. Он сказал:

— Что тебя так рассмешило?

— Птичий помет. А также вы с Вилли. Но об этом потом, друг мой. Сейчас пора возвращаться домой. — Она услышала, как взорвался первый патрон и наклонилась, чтобы поднять носилки. — Винтовку она закинула за спину. Вилли взялся за другой конец носилок, и отряд двинулся в путь. Джайлз вдруг тревожно спросил:

— Вы уверены, что эти осы такие уж безобидные? Не хватало только, чтобы Лизу покусали.

— Сейчас, дружище, никому из нас не надо их сердить, — заметил Вилли. — Но мы будем вести себя тихо. Мы не станем маршировать, распевая «Мы победим», и разорять их гнезда, верно? Главное, держись за мной и постарайся не падать и не сбивать ногами гнезда, ладно?

— О чем ты говоришь? — с негодованием воскликнул Пеннифезер. — Я что, пятилетний малыш?

В долине было не только жарко и душно. На людей давило ощущение угрозы, словно в зеленых зарослях дремал призрак какого-то древнего-предревнего бога насекомых. Время от времени над отрядом начинали виться черные осы. Поначалу казалось, что ос раз, два и обчелся, но постепенно выяснялось, что в воздухе их носятся тысячи и тысячи. Это как с ночным небом — чем дольше всматриваешься, тем больше звезд видишь.

Гнезда висели на черенках, которые, казалось, вот-вот оборвутся под тяжестью груза. Гнезда унизывали ветки деревьев, высоких кустов, лепились к стенам ущелья. Это был осиный город, обитатели которого жили своей размеренной бездумной жизнью, не ведая страхов и готовые дать отпор любому, кто вторгнется в их царство — будь то животное или человек. Мерно пульсировавший осиный гул напоминал биение сердца задремавшего исполина.

Модести представила себе, как отреагируют осы на выстрел, который, благодаря невероятно сильному эху в этом каменном мешке, будет похож на пушечный выстрел. От этого ее пробрала дрожь. Конечно, было бы наивно полагать, что даже звуки голосов могут рассердить здешних обитателей, но почему-то никому из путников не хотелось открывать рта.

Так они дошли до первого поворота, вышли на новый прямой отрезок и увидели, что долина затем делает новый зигзаг. Да, ноги Девственницы не отличались прямотой. Модести, шедшая с носилками спереди, осторожно ставила ноги, стараясь идти посередке. У второго поворота Вилли окликнул ее:

— Принцесса!

Модести остановилась и подняла взгляд от земли. Примерно в ста ярдах впереди маячила группа — Шанс, Мухтар, Камачо и с десяток негров-кикуйу.

Глава 14

— Поставь носилки, Вилли, — сказала Модести, пытаясь прийти в себя от потрясения. Похоже, Шанс оставил ван Пинаара с пулеметом, чтобы создать впечатление готовящейся атаки, а остальные пошли в обход и, потратив час с лишним, встретили беглецов у другого конца долины.

Модести испытала прилив злости на себя самое. Два часа назад она могла бы уложить чуть не всех этих кикуйу во время их беспорядочного отступления. Идиотка, внушала она себе. Рано или поздно ты заплатишь жизнью за свою мягкотелость. Может, даже сегодня! Причем ты угробишь не только себя, но и других.

Она обернулась к Вилли и увидела, как почернели его синие глаза. Она сказала:

— Ладно, теперь начинаем игру на поражение. Заостри концы палок, Вилли.

Она положила винтовку на землю, а Вилли вытащил палки, образовавшие ручки носилок. Он взял мачете и стал обстругивать конец первой, превращая его в острие. Правда, это не могло сравняться с настоящей дубиной, которой он так мастерски владел, но все же могло сослужить хорошую службу.

Модести посмотрела на тех, кто загораживал им дорогу. Один из негров вскинул винтовку, но Шанс махнул рукой, отведя ствол в сторону. Ей показалось, что она услышала его злобный крик. Он говорил, сильно жестикулируя. Затем негры стали складывать винтовки в пирамиду. Похоже, Шанс опасался, что у кого-то из них не выдержат нервы и он нажмет на спуск в ходе сражения. Им теперь оставалось полагаться на свои мачете, которыми они владели мастерски.

— Их там слишком много, — сказал Джайлз.

Не оборачиваясь к нему, Модести произнесла:

— Скоро мы это поймем. Ты останешься с Лизой. Вилли видишь каменную площадку?

Она взяла палку с острым концом и припустилась бегом. Вилли за ней. Джайлз посмотрел ей вслед и опустился на колено, взяв Лизу за руку. Ее лицо посерело от страха. Он заставил себя кое-как улыбнуться и сказал:

— Не беспокойся, радость моя. Шайка Шанса не может открыть пальбу. А Модести и Вилли — большие мастера рукопашной. Они с ними живо разберутся. — Он говорил, сам себе не веря. Ему лишь хотелось как-то успокоить девушку.

На бегу Вилли проверил мачете на поясе и ножи в ножнах на груди. Что ж, каменистый участок, куда они бежали, являл собой неплохое место для финального поединка. Там не было осиных гнезд, и можно было маневрировать, не боясь оступиться или поскользнуться.

— Лучше я встречу первый натиск, а ты следи за флангами. Нельзя дать им нас окружить, — бросила на ходу Модести.

Вилли хмыкнул, выражая согласие, остановился примерно в десяти шагах от площадки и стал выискивать взглядом камни величиной с кулак. Инструктаж отличался предельной краткостью, то для Вилли этого оказалось достаточно. Он отлично представлял себе тактику предстоящего боя. Модести пробежала еще с тридцать ярдов и остановилась в дальнем конце площадки, с дубинкой наизготовку.

Шанс тоже был готов к решающим действиям. Модести услышала, как он отдал команду, и негры двинулись вперед, размахивая своими мачете. Трое белых, напротив, остались на месте, наблюдая за ними. Поначалу негры двигались довольно осторожно, обходя кусты с осиными гнездами, потом перешли на бег. Заходящее солнце окрасило лезвия мачете в тревожный красный цвет. На лицах кикуйу была написана жажда крови, об этом же свидетельствовало их учащенное дыхание.

Вилли Гарвин пристально следил за Модести. На первый взгляд, ее маленькая фигурка вызывала лишь жалость. Казалось, ей не продержаться и секунды против обезумевшей оравы. На мгновение Вилли сам испытал ужас при мысли о том, что позволил ей одной встретить первую волну атаки, но затем он безжалостно выгнал из головы все страхи и сострадание и стал следить за происходящим с холодным профессиональным интересом.

Ее план, конечно, отличался продуманностью, Модести не могла выполнить ту основную работу, которую предоставлялось сделать ему. Вилли был вынужден признать, что Модести лучше подготовлена к тому, чтобы встретить эту орду. При том, что он лучше, чем она, обращался с дубинкой, среди ее многих полезных навыков и свойств одно бесконечно восхищало его. Он ждал, когда она продемонстрирует его с чувством, похожим на вожделение.

Если позволяло пространство, она умела отступать, не поворачиваясь спиной, с той же скоростью, с которой оппонент наступал. Скорее всего, она научилась этому еще в детстве, когда ей противостояли противники, превосходившие ее в физическом отношении. Это было фантастическое зрелище, хотя и видеть это было нельзя без содрогания. При том, что Модести отступала со спринтерской скоростью, она в то же время атаковала противника, сохраняя готовность нанести удар тем оружием, которое у нее в тот момент было, — а если она оказывалась без оружия, то отлично использовала и руки, и ноги.

По их тренировочным поединкам Вилли знал, насколько опасна для противника эта тактика. Она сбивала с толку, выводила из себя. Получалось, что ты наступаешь, девчонка отступает, но тебе никак не удается достать ее. Ты все время неправильно рассчитываешь момент удара. Она же, напротив, то и дело достает тебя, причиняя и физическую боль, и душевные травмы. На этот раз у нее в руках оказалось такое отменное оружие ближнего боя, как дубинка.

Вилли увидел, как ноги Модести напряглись, как она чуть привстала на носках, приведя дубинку в боевое положение.

Ну что ж, все идет как положено. Сейчас она забыла обо всем, кроме боя.

Одиннадцать человек, вооруженных мачете, не могут атаковать клином. Поэтому по необходимости негры разбились на три неровные шеренги, одна за другой, первые короче последующих. Когда первые атакующие оказались достаточно близко, Модести начала быстро пятиться. Дубинка в ее руках заработала стремительно, четко, неуловимо. Выпад, уход, защита, рубящий удар, защита, новый выпад. В первые три секунды Модести отступила на десять шагов, не подпуская противника для удара и в то же время умело используя длину своей дубинки для атаки. Она отбивала удары мачете так, чтобы ее дубинка ни на мгновение не оказывалась в состоянии неподвижности.

Несколько негров стали обходить ее с флангов, но Модести не обратила на их маневр никакого внимания. Один из них повалился на землю с пробитым горлом, второй с разбитым коленом, третий согнулся, получив страшный удар чуть ниже сердца. Слева от Модести возник детина с пеной на губах, но она увидела краем глаза, как его физиономия словно сплющилась, когда камень весом в два фута со страшной силой врезался ему в скулу. Это означало, что в игру вошел Вилли Гарвин. Он отлично умел метать не только ножи. Однажды Модести видела, как пущенный им с пятидесяти метров топор — плохо управляемое и неуклюжее оружие — угодил ровно в середину ствола шириной в шесть дюймов. Негр, оказавшийся справа, с воем схватился за плечо, пострадавшее от второго камня, пущенного Вилли.

Расстояние между Вилли и противниками сократилось до пятнадцати футов. Он метнул третий и последний камень. Его рука дернулась стремительно, как бич, камень просвистел в воздухе и, поразив цель, отскочил от черепа кикуйу на три фута. От проломленного черепа.

Но в строю оставалось еще пятеро, и очередной взмах мачете привел к тому, что от дубинки Модести отлетел кусок в три фута.

— Назад, Принцесса, — сказал Вилли и рванул вперед. Она же, напротив, припустилась ему навстречу, пригнувшись, когда он взмахнул своей дубинкой — чтобы встретить первого из пятерки негров, бросившихся за Модести.

Уже много лет Вилли мечтал проверить дубинку в настоящем бою, чтобы подтвердить свое убеждение насчет высокой эффективности этого оружия, и теперь, когда один-единственный выстрел в осиной долине мог привести к катастрофе, долгожданный момент настал.

Вилли почувствовал, как его охватывает вдохновение, когда он стал проводить серию приемов, которые он отрабатывал с такой тщательностью все эти годы.

Он работал четко, ноги действовали в такт рукам, тело и оружие слились в нечто единое. Один из негров вдруг бросился в сторону, норовя зайти с тыла. Вилли не обратил на него внимания, предоставив разбираться с ним Модести. Вот уже перед ним осталось двое. Затем только один. Он услышал за спиной топот ног, свист мачете, потом какой-то всхлип и глухой стук тела о камень.

Единственный уцелевший оппонент застыл, чуть присев, потом повернулся и бросился наутек. Вилли выхватил из-за пояса мачете, взвесил его в руке, как бы оценивая расстояние, вес оружия и его скорость вращения, затем сделал бросок. Нож описал в воздухе полный оборот и вонзился убегавшему между лопаток. Тот без звука повалился на землю, проехав по инерции еще несколько футов.

Теперь наступило относительное затишье, если не считать негра с разбитым коленом и негра с поврежденным плечом. Вилли дважды взмахнул своей дубинкой. Все, сегодня больше никаких поблажек! После этого на площадке воцарилось полное спокойствие.

В пятидесяти шагах от арены Адриан Шанс, Джако Мухтар и Камачо превратились в изваяния. Вилли обернулся в сторону Модести, начал было говорить, но тут же осекся. Негр, пытавшийся зайти с фланга, лежал на спине. Он был мертв. Модести добила его своим укороченным оружием, прикончила метким ударом в горло. Но и сама она лежала на нем без движения.

В несколько прыжков Вилли оказался возле нее, присел, осторожно взял за плечи, повернул к себе, ожидая увидеть страшную рану от мачете. Голова ее безжизненно упала ему на колени. Потом Модести прошептала:

— Не меняй позы, Вилли, не поворачивайся. Со мной порядок, но надо заманить их поближе.

Вилли облегченно вздохнул, а затем, как это уже не раз бывало, испытал восхищение ее смекалкой. Скорее всего, она придумала это, еще когда убегала от этих кикуйу, — и до чего же она права! Если Шанс и его подручные начнут сейчас отступать, если они оставят долину и устроятся где-нибудь в засаде, это сильно ухудшит ситуацию.

Вилли осторожно опустил тело Модести на землю, а сам стал лихорадочно отрывать кусок от рубашки, которую сорвал с себя — пусть видят, гады, что дело плохо, что рана тяжелая, может, смертельная!

Модести, лежавшая с полузакрытыми глазами и головой, повернутой чуть вбок, еле слышно шептала:

— Они приближаются, Вилли. Прибавили хода, но старается не шуметь. Джако и Камачо вынули мачете. Шанс решил, что ему хватит ножичка. Ты берешь Джако и Камачо — они с пушками и, кто знает, вдруг запсихуют и пустят их в ход. Но еще немного погоди… Так, так… А теперь давай!..

Вилли плавно вскочил на ноги. Правая рука его метнулась к ножнам на левой стороне груди. Троица была в десяти шагах, и расстояние быстро сокращалось. Первый нож вонзился Джако в сердце, когда он подошел на восемь шагов, второй уложил Камачо на шести шагах. Когда и тот и другой рухнули оземь, Модести, словно спринтер с колодок, рванулась вперед. Вилли заметил, что глаза Шанса теперь светились безумием. Зрачки расширились до предела, губы застыли в испуганном оскале — он никак не мог поверить, что перед ним Вилли Гарвин, целый и невредимый, что вооруженные мачете головорезы все перебиты и что только что погибли Джако и Камачо.

Шанс продолжал по инерции наступать, но Модести проявила такую стремительность, что ее противник даже не успел поднять свой нож. Далеко выбрасывая ноги, она неслась на него словно бегунья на спринтерской дистанции с барьерами. Мгновение спустя носок ее сапога угодил ему чуть ниже сердца, Шанс неистово дернулся, сделал еще два неверных шага, но свет в глазах его уже потух, и он повалился на колени. Прежде чем он успел осесть на землю, Модести резко взмахнула рукой с конго, которое врезалось ему в висок, и он упал набок и больше не пошевелился.

Вилли Гарвин запустил руку в свою шевелюру и стал оглядывать поле боя. Несколько любопытных ос уже исследовали открытые раны на застывших телах. Вспоминая только что развернувшиеся события, Вилли отметил, что это получилась на редкость беззвучная битва, словно эпизод из старого немого фильма. Он не счел нужным проверять, что случилось с Шансом. Такой удар конго в висок означал верную смерть, и Модести отлично это понимала, когда ставила точку в их поединке. Он покачал головой и сказал:

— Вот видишь, Принцесса, я всегда говорил, что дубинка — вещь полезная.

— Да, Вилли, ты действительно так говорил — и оказался прав, — сказала Модести, оглядывая себя. Вдруг на лице ее появилась гримаса отвращения. Она стащила рубашку с плеча, и Вилли увидел, что по руке, от плеча до локтя, тянется узкая красная линия. Кожа была прорезана, словно бритвой, и из раны медленно проступала кровь.

Вилли схватил Модести за руку, быстро ощупал кожу.

— Ты слишком близко их подпускала, — сказал он нахмурясь. — Но ничего страшного. Порез не глубокий. Всего одна шестнадцатая.

Он извлек из кармана индивидуальный пакет и начал разрывать обертку, чтобы наложить на рану стерильную повязку. Модести подняла голову, посмотрела на небо. Над ними в алых отблесках заходящего солнца уже лениво кружили три стервятника, ожидая трапезы. Модести опустила голову и сказала:

— Да, от этих ребят останется немного.

Вилли кивнул. Когда те двое негров, которых он оглушил, придут в себя и уберутся отсюда, стервятники попируют на славу. К рассвету от трупов останутся только кости — и здесь, и на равнине, где погибли Селби и Лобб. Скорее всего, вину за случившееся свалят на негров кикуйу. Будет считаться, что они вступили в конфликт со своими хозяевами, скажем, во время охоты, вспыхнула ссора, они потревожили ос и страшно за это поплатились. Если раненым кикуйу удастся выжить, то они, скорее всего, постараются тихо исчезнуть, но не вернутся в Бонаккорд, им вряд ли захочется отвечать на бесконечные вопросы полицейских, которые рано или поздно туда заявятся. Впрочем, в случае тихого ухода уцелевших кости в долине вообще никогда не будут обнаружены.

— Один из них все-таки уцелел, — заметил Вилли. — Слышишь, он время от времени начинает строчить из «льюиса».

— Это ван Пинаар, — сказала Модести. — Когда он сунется сюда и увидит, что случилось, то не станет дожидаться полицейских. Он умчится сломя голову на край света, и будет считаться, что он погиб вместе с остальными.

Вилли закончил закреплять повязку.

— Когда распакуем саквояж Джайлза, я все сделаю получше, — пообещал он и поднял рубашку. Вдвоем они медленно двинулись туда, где их ждал Джайлз. Он по-прежнему сидел на корточках возле Лизы и держал ее за руку. Она лежала с закрытыми глазами, но на лице ее не было и признаков страха. Когда они подошли ближе, Джайлз поднял голову и уставился на них. Он по-прежнему очень напоминал пугало. Глаза его были красными, лицо изможденным, волосы торчали торчком, но на грязном лице появилась широкая улыбка. Хотя он старался говорить потише, ликование пропитало его интонации.

— Ну, вы им показали! Я сказал Лизе, что этим мерзавцам сейчас зададут перцу. А последний фокус был вообще просто прелесть. Я-то сперва подумал, что тебя, моя дорогая, действительно тяжело ранили. То же самое, видать, решил и тот серебристый со своими дружками. — Он собирался было захохотать, но потом сдержался, а увидев, что в руках у Модести куски дубинки, недовольно нахмурился: — Посмотри, что ты наделала! Это же часть носилок!

— Извини, Джайлз, — сказала она без тени улыбки. — Я как-то об этом не подумала.

Вилли рассмеялся.

— Если бы мы помнили об этом, у нас возникло бы еще больше трудностей. Знаешь что, Джайлз, а попробую-ка я как-то связать обломки.

Сорок минут спустя, отойдя на милю от того места, где заканчивались отроги гор, напоминавшие раздвинутые ноги Девственницы, отряд остановился у зарослей кустарника, окаймлявших ровную каменистую площадку, напоминавшую по форме треугольник. Чуть дальше журчала небольшая речушка. Это было место высадки Вилли, и он надеялся, что здесь же их заберет вертолет, который доставил его сюда два дня назад.

На западе алел закат. Джайлз сидел возле носилок. Модести лежала на земле ничком, уронив голову на руку. Она спала. Вилли настороженно расхаживал вокруг, навострив уши, улавливая малейшие звуки и шорохи. В руке у него был длинный фонарь в резиновой оболочке — им он должен был просигналить, когда появится вертолет.

Вскоре он подошел к носилкам, присел и обратился к Лизе:

— Ну, как себя чувствуешь?

— Все в порядке, — отвечала она тоненьким голоском.

— Живот не болит?

— Нет, все в порядке.

Когда он нес носилки на последнем отрезке, то время от времени поглядывал на нее и произносил какие-то ободряющие слова. Трудно было что-то сказать наверняка, но Вилли показалось, что всякий раз, когда Лиза отводила взгляд от Пеннифезера и смотрела на него, Вилли, в ее глазах появлялся страх. Нет, не то чтобы страх, но какая-то неприязнь, стремление спрятаться подальше в свою раковину.

Теперь это стало совершенно очевидно, хотя на ее бледных губах и появилась улыбка. Сначала он хотел похлопать ее по руке или погладить по щеке, пытаясь с помощью этой простой ласки дать ей понять, что прошлое забыто, что с завтрашнего дня для нее начинается совсем другая жизнь. Но вместо этого он широко улыбнулся и сказал:

— Потерпи еще немного. Скоро мы отсюда уедем далеко-далеко. — После чего он поднялся и отошел.

Теперь ему многое стало ясно. Лиза была нужна Брунелю как надежное орудие. В том числе и как орудие убийства. Голоса заставляли ее выполнять его злую волю. Возможно, Джайлз уже даровал ей то самое целительное отпущение грехов, в котором она так остро нуждалась. И он, конечно, большой молодец. Она теперь поняла, что Брунель и был главным злодеем, скрывавшимся за Голосами, она знала, что он с ней сделал, и ненавидела его за это. Само по себе это было правильно. Но она также стала свидетельницей битвы в долине, видела, как убивают Модести Блейз и он, Вилли Гарвин. Она, конечно, должна была понять, что они делали это вынужденно, не имея иного выхода, но тем не менее это означало, что и они способны на убийство и не просто способны, но обладают всеми навыками искусных профессиональных убийц. Поэтому в ее глазах, возможно, и они с Модести были не без греха, выказывали опасное сходство с теми, с кем вступили в сражение.

Вилли грустно улыбнулся сам себе. Что ж, все это, конечно, обидно. Настоящая Лиза была симпатичной девушкой. Ему было вполне приятно находиться в ее обществе. Ему нравилось быть с ней в постели, и он смутно надеялся повторить этот опыт. Но теперь, похоже, об этом нечего было и мечтать. Все сказки про освобождение прекрасных принцесс упускают из виду один пустячок. Красавицы очень благодарны своим спасителям — если не присутствуют при неприятных моментах, без которых тем не совершить подвига. Они, например, не видят, как ты отрубаешь башку злому великану. Иначе это портит им настроение. Они не в силах выкинуть из памяти кровавые ужасы, когда думают о тебе.

Ну да ладно…

Красная полоска заката погасла, небо сделалось лиловым. Вилли сидел, скрестив ноги, рядом с Модести, жевал какую-то травинку и глядел на ее спящее лицо. Когда в отдалении послышался гул вертолета, Вилли тихо положил ей на плечо руки, и она тотчас же подняла голову.

— Вертолет, Принцесса. Точно по расписанию. Пойду, дам сигнал пилоту.

— Я с тобой, — сказала Модести. Они прошли по каменистой площадке, остановились. Модести взяла Вилли за руку, положила ее себе на плечи, а сама обняла его за талию. Пару минут спустя они увидели вертолет над речушкой. Он шел на высоте в триста футов.

— Приятное зрелище, — сказала Модести. — А ну-ка, друзья, давайте все поаплодируем Вилли Гарвину…

Вилли отозвался чуть гнусаво, вроде бы на полном серьезе:

— Все это стало возможно, когда я начал пользоваться «Секспотом», новым лосьоном после бритья. Пока я не пользовался «Секспотом», мне не удавалось заставить вертолеты приземляться в Руанде. — Он поднял руку с фонарем, включил его и стал водить ею по кругу. Затем сказал уже своим обычным голосом: — А что будем делать с золотом Новикова, Принцесса?

Модести пожала плечами. Она вдруг позволила себе почувствовать усталость — коль скоро это уже ничего не могло изменить.

— Оставим-ка его пчелам, Вилли-солнышко, — сказала она. — Как-никак они тут поселились раньше.

Прошло полтора месяца. Сэр Джеральд Таррант, посетивши Модести Блейз в ее пентхаузе, сказал ворчливо:

— После того, что я для вас сделал, после того, сколько интересных приключений выпало на вашу долю благодаря мне, полагаю, вы могли бы вступить со мной в контакт несколько скорее, моя дорогая мисс Блейз.

Хотя до вечера было еще далеко, в гостиной царил полумрак шторы были почти полностью задернуты. На столике в углу стоял проектор, на противоположной стене висел экран. Когда явился Таррант, Модести сидела у проектора и что-то записывала в книжечку. На ней был белый махровый халат, руки и ноги были голые, волосы распущены и собраны в две косы которые придавали ей сходство с викторианской девочкой-подростком.

— Да, я виновата, что не связалась с вами раньше, — кротко сказала она. — Навалилось сразу столько дел! Но я попросила Вилли встретиться с вами.

— Я и в самом деле провел с ним очаровательное воскресенье на «Мельнице» почти сразу после вашего возвращения.

— Вот и прекрасно. Кстати, вы не знаете, где он сейчас?

— Боюсь, что нет. Он собирался куда-то уезжать на следующий же день.

— Ясно, — Модести явно пребывала в огорчении. — Он случайно не рассказал вам о наших похождениях, сперва во Франции, потом в Руанде?

— В самых общих чертах. Вилли вообще-то был не настроен предаваться воспоминаниям. Он охарактеризовал случившееся как «опыт мучительный и досадный».

— Опять он читает Уинстона Черчилля! Но эпитеты вполне подходят к нашей прогулке. Мы сдуру чуть было не завалили операцию, но потом кое-как выкарабкались.

— Детали мне известны, — заметил Таррант. — Я посетил ваш коттедж в Уилтшире, где доктор Пеннифезер осуществляет уход за этой альбиноской, и мы имели с ним продолжительную беседу.

Модести рассмеялась.

— У вас крепкие нервы, сэр Джеральд. Джайлз наверняка говорил долго, но не совсем связно.

— Во всяком случае он посвятил меня в главное. — Таррант пристально посмотрел на Модести. — Вам сильно повезло, моя дорогая, что вы уцелели. Ну, а назвать счастливчиком Вилли у меня и язык-то не поворачивается. Тут надо придумать особое слово, специально для данного случая. Да, пока он снова не предстал перед вами, вы, я полагаю, чувствовали себя не самым лучшим образом.

— Вот именно. — Тарранту показалось, что Модести чем-то недовольна. Скорее всего, собой. Это было на нее не похоже. Но тут она улыбнулась и сказала: — Вы уж простите, что я встречаю вас в таком виде. Но я не знала, что вы собираетесь ко мне, плавала внизу в бассейне и вот не удосужилась переодеться.

— Это мне следовало бы просить прощение за появление без приглашения, но я промолчу. Вы выглядите превосходно. Но что случилось с Джайлзом и девушкой?

Модести вынула из кармана халата письмо и, развернув его, сказала:

— Я получила его сегодня. Прочитайте, а я пока закончу со слайдами.

Письмо было написано четким аккуратным почерком. Вместо адреса значилось «Больница» — а затем шло название городка, о существовании которого Таррант и не подозревал.

"Дорогая Мисс Блейз!

Мы устроились на новом месте, и Джайлз страшно занят. Оборудование, здесь примитивное, да и того не хватает, но он не унывает. Он удивительный человек, и больные его обожают. Он попросил меня передать привет Вам и Вилли и обещал сам написать, как только немножко освободится.

Я, со своей стороны, хотела бы поблагодарить Вас за Вашу доброту и извиниться за то, что не сделала этого, когда Вы посетили Ваш коттедж, в котором любезно разрешили поселиться нам с Джайлзом, но тогда я еще не смогла полностью оправиться от всего случившегося.

Нам здесь очень хорошо. Надеюсь, что у Вас и Вилли все в порядке. Еще раз огромное Вам спасибо.

Искренне Ваша Лиза".

Когда Таррант поднял голову, его брови от удивления так поползли вверх, что, казалось, коснутся волос. Модести же за столиком щелкнула рычажком проектора, взглянула на экран и сделала очередную пометку в книжечке.

— Господи, можно подумать, эта девица благодарит викария за пикник, который тот устроил для воскресной школы. «Хотела бы поблагодарить Вас за Вашу доброту». Довольно спокойная реакция на то, что вы ей сделали операцию в пещере, не говоря уже обо всем остальном. — Он встал и подошел к Модести. — Это просто стыд и срам!

Модести подняла голову. Негодование Тарранта явно забавляло ее.

— Это не стыд и срам, а скорее чудо, — отозвалась она. — Мне кажется, все, что случилось с ней в Руанде и до Руанды, представляется ей внутриутробными воспоминаниями. Так или иначе, Лиза родилась заново, а Джайлз сыграл роль повивальной бабки.

— Не без помощи со стороны друзей, — сухо напомнил Таррант. — Мне кажется, вы с Вилли должны чувствовать себя недооцененными.

— Ну что за разговоры! Что было, то сплыло. Я вообще оставила бы ее в Бонаккорде, если бы не заупрямился Джайлз. А без палок, за которые мы с Вилли тащили носилки, у нас не оказалось бы дубинок, что так выручили нас в той схватке в осиной долине. Так что она ничем особенно нам не обязана.

Таррант, сердито сопя, положил письмо, не в силах справиться с логикой Модести.

— Что именно они делают в Перу? — спросил он.

— Помогают пострадавшим в землетрясении. Джайлз отправился в качестве добровольца, по линии Красного Креста. Это я подала ему идею и правильно сделала. Если снова случится какое-то несчастье, он будет среди тех, кто окажет экстренную медицинскую помощь. — Она глянула на очередной слайд. — Это как раз то, что надо. Он в своей стихии. Работает в условиях, которые привели бы в ужас большинство врачей. А Лиза помогает ему как медсестра. Правда, у нее нет никакого опыта, но те, кто работают с Джайлзом, быстро схватывают суть. Я бы, например, ни за что не смогла бы удалить Лизе аппендикс, но Джайлз просто меня заставил… Наверное, они скоро поженятся. Конечно, Джайлз мог бы жениться на сотне девиц и быть счастливым, но для Лизы он единственный, с кем она будет чувствовать себя в безопасности.

— Что ж, заманчивая перспектива… Говорите, он поехал как доброволец?

— Да, он работает бесплатно.

— На что же они живут?

Модести сделала новую пометку в книжечке.

— Ну, во-первых, я пустила в ход деньги, которые мы забрали из сейфа Брунеля. Благотворительным фондам придется немного подождать. На них я приобрела Джайлзу аннуитет[4], который приносит ему две тысячи в год.

— Он не заявил протест?

— Заявил, но было поздно. Договор был уже заключен. Кроме того, я напомнила ему, что это все равно не мои деньги. Не следует забывать, что и Лиза рано или поздно сильно разбогатеет. Так что мне не придется беспокоиться, что Джайлз умрет с голоду.

— Почему это она разбогатеет?

— Потому что она официально является дочерью Брунеля, и ей причитается все, что принадлежит ему. За исключением Бонаккорда. Руандийское правительство решило прибрать землю к рукам. Но я наняла лихого адвоката, и он стребует с них компенсацию. Кроме того, он раскопал брунелевские депозиты в швейцарских банках. В общем, наследство получается неплохим, и Лиза единственный претендент. Больше никто не заявил о своих правах.

— Вот, значит, чем вы занимались все это время, — усмехнулся Таррант. Он посмотрел на экран. Там было изображение голубого цветка. — Очень красиво, — заметил Таррант. — Но, кажется, вы мне говорили, что не любительница садоводства…

— Это верно. Я говорила, что у меня цветы не растут. Похоже, на них отрицательно действует моя аура. Это слайды цветов Мальты. Это голубой очный цвет. Он встречается там повсюду, но на Мальте множество дикорастущих цветов, в том числе и очень редкие. — Модести перевела взгляд на экран. — Сейчас для них самое время. Я обожаю бродить по горам и долинам и выискивать их. Чудесное занятие.

— И вы их фотографируете?

— Мы затеяли это с Вилли год назад. У нас там есть небольшая вилла, и мы пытаемся разыскать образцы всех диких цветов, какие там только существуют. То есть несколько сот названий. Вот я и отмечаю, что у нас уже имеется.

— Как-то не вяжется у меня это занятие с образом Вилли, — заметил Таррант.

— Да и на меня это вроде бы не похоже, — улыбнулась Модести. — Но мы с ним люди азартные и соревнуемся, кто больше отыщет цветов. Между нами развернулась самая настоящая война. Поэтому мы заключили джентльменское соглашение — искать только вместе. Никаких тайных экспедиций.

Таррант был лишь слегка удивлен услышанным. Он давно уже перестал поражаться тому, как Модести и Вилли проводят свой досуг — вместе и порознь. Он только сказал:

— Милое и безопасное занятие. Когда вы планируете очередной поход?

— Не знаю… Наверное, когда соберемся вместе. Но я давно не получала от Вилли никаких известий. Небось подался на Бермуды и нежится на солнышке с какой-нибудь рыжей красавицей.

— Вы никак ревнуете? Что-то раньше за вами я такого не замечал.

— Нет, я не ревную. Просто у нас как бы принято совершать совместное путешествие после очередной операции. Но я на этот раз все испортила.

— Вы? Как же?

Модести не ответила. Она выключила проектор, потом встала, подошла к окну, отдернула шторы. Когда она обернулась к Тарранту, он обратил внимание, что улыбка на ее лице какая-то натянутая.

— Да, это все из-за меня, — сказала Модести. — В течение недели я думала, что Вилли погиб. Потом он предстал передо мной целый и невредимый. Это было такое чудо… Но когда мы вернулись, я стала кудахтать над ним, как наседка над цыпленком. Это получалось непроизвольно. Ничего не могла с собой поделать. А бедняге Вилли от этого становилось не по себе — не такие у нас с ним были отношения. И похоже, он решил по-тихому исчезнуть на время. Чтобы я немножко пришла в себя. — Вид у нее сделался расстроенный и озадаченный. — Но он мог бы понять, что я быстро опомнюсь. А теперь он как сквозь землю провалился, и это меня тревожит.

— Наверное, он сделал это нарочно, — предположил Таррант. — Чтобы вы поскорее вошли в норму.

— Наверное, — Модести стояла, нахмурясь и сунув руки в карманы халата. — Но хорошенького понемножку. Меня так и подмывает отправиться одной на Мальту и поохотиться за образцами. В одиночку.

— Моя дорогая Модести, — без тени улыбки провозгласил Таррант. — А как же джентльменское соглашение? Вилли будет шокирован, если вы его нарушите.

— Вилли? Конечно, нет. Он-то знает, что мне доверять нельзя. Но это будет ему хорошим уроком.

Они услышали звук лифта, замолчали и уставились на дверь. Лифт остановился, и появился Венг.

— Внизу, на столике для вас заказное, Мисс Блейз, — сказал он. — Только что принесли. — Он вежливо было поклонился Тарранту, вручил Модести конверт и удалился по коридору, что вел к его комнате.

Модести посмотрела на конверт. Внутри было что-то картонное. Она глянула на адрес отправителя и воскликнула:

— От Вилли! С Мальты!

Внутри был один-единственный слайд и никакого письма. Модести не сказала ни слова, хотя Таррант заметил, что в глазах ее загорелись недобрые огоньки. Кроме того, ему показалось что он также заметил в ее взгляде предвкушение новых похождений. Модести подошла к проектору, снова включила его и сунула в прорезь только что полученный слайд. На экране появился маленький фиолетовый цветок в виде воронки и с мохнатым стеблем.

— Это же пурпурный гадючий воловик! — воскликнула Модести. — Зарегистрирован с пометкой «встречается на Мальте крайне редко». В прошлом году мы охотились за ним целую неделю и все без толку! Какой мошенник! Вилли Гарвин — самый настоящий жулик.

— Это нарушение соглашения, требующее суровых ответных мер, — бесстрастно отозвался сэр Джеральд.

Модести прищурилась и глянула на часы.

— Сейчас четыре пятнадцать. Самолет на Мальту отправляется из Хитроу в половине шестого. Если есть места, я успею. — Она двинулась к спальне, произнеся на ходу:

— Будьте так любезны, позвоните насчет билетов. Я мигом…

Она исчезла, а Таррант, недоуменно моргая, направился к телефону.

Семь минут спустя Модести появилась в брюках, свитере и с пальто на руке. На плече у нее висела большая сумка. Волосы были заплетены в две косы, зеленые ленты были в тон свитеру.

— Когда они посмотрят на вас, то возьмут только половину стоимости билета, — сказал Таррант. — У вас очень юный вид.

— Вы звонили?

— Да, билет вас будет ждать у стойки «Британских авиалиний». Вам надо выкупить его до пяти.

— Вы мой любимый мужчина средних лет! Венг! — крикнула Модести. — Убери все тут. С восьми вечера я на Мальте. В случае необходимости звони мне туда.

Появился невозмутимый Венг.

— Очень хорошо, мисс Блейз.

— И сам можешь отправляться на каникулы, — добавила она. — Возьми деньги с общего счета, только сообщи потом, где ты. — Она повернулась к Тарранту. — Я возьму «дженсен». Может, проводите меня до Хитроу и отвезете машину обратно. Кстати, можете воспользоваться ей, пока меня не будет. Или вы сейчас заняты?

— Занят, конечно, но разве я могу упустить шанс покататься в «дженсене»? Где ваш багаж?

— Я путешествую налегке. — Она коснулась рукой сумки. — Все, что надо, у меня на вилле.

— А как с транспортом в аэропорте в пункте назначения?

Модести рассмеялась.

— Вообще-то в аэропорту полно такси, но, если я еще что-то соображаю, Вилли будет там меня ждать. Он прекрасно понимает, какую мину он подложил.

— Передайте от меня ему привет, — сказал Таррант и когда они вошли в лифт, добавил: — Надеюсь, там вы не будете его слишком уж опекать?

— Опекать его? — она грозно нахмурилась, нетерпеливо постукивая туфелькой по полу лифта. — Я оторву ему уши. Я ничего не имею против его шашней с рыжей красоткой на Бермудах, но отыскать без меня гадючий воловик… Нет, это уже свинство.

Таррант рассмеялся.

— Желаю хорошо провести время, — сказал он.

Примечание

1

Трико акробата или танцовщицы.

(обратно)

2

Имеется в виду знаменитый дуэт Марго Фонтенн — Рудольф Нуриев, танцевавших центральные партии в этом балете.

(обратно)

3

Африканец-следопыт, сопровождающий белых охотников.

(обратно)

4

Ежегодно уплачиваемая сумма по договору.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Реклама на сайте