«Побег Джорджа Блейка»

Посвящается Парисе

От автора

В мае 1961 года в суде Олд Бейли[1] слушалось дело о шпионаже в пользу Советского Союза сотрудника британского МИДа Джорджа Блейка, который в момент ареста служил в Бейруте.

Он был признан виновным по пяти пунктам обвинения и приговорен к самому продолжительному сроку тюремного заключения в истории английского судопроизводства — 42 годам. Этот срок был на треть больше; чем приговор главарям банды, совершившей Ограбление века.[2]

Когда все семейство состоятельного голландского еврея Альберта Бехара, отца Блейка, бежало в Англию во время немецкой оккупации, Блейк остался в Нидерландах и участвовал в движении Сопротивления. В конце концов ему тоже пришлось бежать в Англию, где он сменил фамилию Бехар на Блейк и поступил добровольцем на британский флот. После войны учился в Кембриджском университете, затем его направили в Сеул в качестве вице-консула.

Когда началась война в Корее, он был интернирован и подвергнут интенсивной идеологической обработке. Несмотря на это, после освобождения был принят на работу в «Интеллидженс сервис»[3] и направлен в Берлин.

Во время суда выяснилось, что в течение по крайней мере 9 лет он работал на русских и «завалил» целую сеть западных агентов, действовавшую на Европейском континенте и в других регионах. По его собственному признанию, он передавал своим русским хозяевам все важные документы, которые попадали в его руки.

22 октября 1966 года Блейк совершил побег из тюрьмы Уормвуд-Скрабс в Лондоне, что тотчас же стало международной сенсацией. За всеми портами, аэровокзалами и частными аэродромами страны велось постоянное наблюдение. В Лондоне неусыпно следили за восточноевропейскими посольствами и консульствами. Первоначально власти считали, что эту дерзкую операцию осуществили сотрудники спецподразделений КГБ. Пока скандал и шум вокруг него разгорались, Блейк спокойно жил в квартире на улице Хайлевер-роуд в пяти минутах ходьбы от тюрьмы.

Читателю предлагается повествование о том, как я спланировал и осуществил побег Блейка из тюрьмы, тайно вывез его из Англии и затем переправил в Москву. Это также рассказ о том, как несколько недель спустя я последовал за ним в Москву через Париж, и о тех необыкновенных двух годах, которые я провел в Москве до возвращения в Ирландию 22 октября 1968 года, как раз во вторую годовщину побега из тюрьмы.

Текст книги был написан мною от руки в Москве между мартом и октябрем 1968 года. В то время я не ожидал, что мне когда-либо разрешат вернуться на Запад, и, как читателю станет ясно в дальнейшем, я передал рукопись моему брату Кевину, с тем чтобы он тайно вывез ее из Москвы. Девять ученических тетрадей, которые составляли рукопись, были конфискованы в московском аэропорту и переданы в КГБ.

Вскоре после возвращения в Ирландию я написал письмо Станиславу, сотруднику КГБ в Москве, с просьбой вернуть мою рукопись. Ответа не последовало. Отправил еще три письма, но ответа не получил ни на одно. А весной 1969 года совершенно неожиданно в контору моего адвоката в Дублине был доставлен изрядно потрепанный пакет, в котором находился подлинник моей рукописи; правда, заключительная часть, где речь шла о пребывании в Москве, из нее была полностью изъята. Остальную часть текста основательно отредактировали или даже цензурировали почерком, который, я уверен, принадлежал самому Джорджу Блейку.

Шон Бёрк

Дублин, январь 1970

«Ты поможешь мне бежать?»

Утро первого понедельника сентября 1965 года в тюрьме Ее Величества Уормвуд-Скрабс, Лондон, 12, как две капли воды походило на любое другое утро в первый день недели. Звук большого медного колокола заполнял собой все огромное здание блока «Г», звук резкий и требовательный. Триста заключенных зашевелились, потянулись и нехотя открыли глаза. Часы показывали 6.30 утра — начало еще одного дня за решеткой.

Еще несколько минут я продолжал лежать, разглядывая свежепобеленный потолок. Свет от лампы в 60 ватт, которую час назад включили ночные дежурные, больно резал глаза.

До конца моего срока оставалось 10 месяцев, и в это утро я мог позволить себе роскошь поразмышлять о своем прошлом и о том, что ожидало меня в будущем. В возрасте 32 лет я покидаю тюрьму, позади в общей сложности 9 лет лишения свободы.

Все началось в Лимерике (один из крупнейших городов Ирландской Республики, университетский центр), где я часто прогуливал уроки, за что нас, мальчишек, пороли, и чем больше нам доставалось от учителей, тем больше мы ненавидели школу. Вскоре к прогулам прибавились побеги из дома, ночевки в сараях и предназначенных на снос домах, воровство из вагонов, стоявших на путях недалеко от нашей улицы.

Тут — истоки моей криминальной биографии. Булка хлеба, лежащая без присмотра на заднем сиденье автомобиля, — не соблазнительно ли для голодного мальчишки? За первой — вторая, за ней третья, и вскоре я предстал перед окружным судом по делам несовершеннолетних и попал на три года в спецшколу строгого режима для малолетних правонарушителей в Дейнджине. За этим с небольшим перерывом последовал Бостл — подобное же учреждение, из которого я вышел в 21 год.

Пришло время остепениться, осесть на месте, и я отправился в Кроули, где начал работать землекопом, а затем, получив соответствующую подготовку, устроился бухгалтером на местной фабрике. В течение следующих 6 лет я вел жизнь трудолюбивого, законопослушного гражданина, и никто не знал о моем прошлом. Затем местная полиция разведала, что я был в Бостле, это было началом конца: посыпались вопросы обо мне соседям, которые мне об этом докладывали.

По одному из таких случаев я подал жалобу, и дело слушалось в суде. Вскоре один из полицейских получил по почте пакет с самодельной бомбой. На меня сразу же пало подозрение, я был арестован и предстал перед судом. Виновным себя не признал, но присяжные решили иначе: приговор — 7 лет, и я попадаю в тюрьму Уормвуд Скрабс.

Первые два года я работал там в портняжной мастерской, вырос до главного закройщика, а потом стал редактором тюремного журнала «Новый горизонт», сразу сделавшись весьма привилегированным заключенным с собственной конторкой в блоке «Г», где раз в месяц я выпускал 24-страничный журнал, который затем размножал на ротаторе в количестве 200 экземпляров. Работа отнимала практически все время: больших усилий стоило уговаривать других заключенных писать письма и статьи для журнала, а затем переписывать заново все, что от них поступало.

Должность редактора давала право на ношение «голубой повязки», позволявшей свободно передвигаться по всей территории тюрьмы без сопровождения, более того, обладатели таких повязок могли сопровождать других заключенных.

Итак, настроение в то утро у меня было отменное. Ровно через месяц, в случае согласия правления общежития тюрьмы, я имел шанс провести последние месяцы заключения в этом общежитии, выходя каждый день на работу в город, как все свободные люди. Я мог отсутствовать целый день при условии возвращения обратно к 10.45 вечера, а на уикэнды вообще оставаться в городе.

Когда раздавался звонок, я вставал, умывался и после переклички направлялся вместе со всеми в столовую блока «Г», которая помещалась в отдельном здании. Здание это представляло собой длинное одноэтажное строение, стоявшее под прямым углом к блоку «Г» и примыкавшее к прогулочному дворику. Здесь стояло 14 столов, посреди находилась плита для подогрева пищи. Я сидел за столом № 14, моими соседями были три насильника, мошенник, грабитель и четверо убийц.

Тюрьма Уормвуд-Скрабс состояла из четырех прямоугольных блоков, где размещались камеры. Между ними находились мастерские, прогулочные дворики; весь этот комплекс окружала шестиметровая стена.

Пройдя в свою конторку, расположенную в угловой башне блока «Г», я усаживался за стол и варил себе кофе.

Благодаря собственным стараниям мне удалось благоустроить это помещение, обставить его хорошей мебелью, повесить занавески, постелить ковер, установить газовую плитку, на которой можно было приготовить что-нибудь в дополнение к скудному тюремному рациону.

Я не курил и мог полностью тратить всю свою зарплату в 8 шиллингов на питание.

По звонку, повинуясь зычному «На выход!» надзирателя, заключенные тянулись на работу. В один из таких дней, собрав журналы, я вышел из блока «Г». Вернулся полтора часа спустя — измотанный, но удовлетворенный.

В оставшееся до ленча время решил немного прогуляться.

Последние несколько месяцев во время таких ежедневных прогулок я больше всего общался с человеком, к которому испытывал большую симпатию. В мае 1961 года он был осужден за шпионаж в пользу русских и приговорен к 42 годам тюремного заключения. Он служил в британском МИДе и совершал свои противоправные деяния, будучи агентом Секретной службы Великобритании в Берлине. Звали его Джордж Блейк.

Мы сблизились четыре года назад, встретившись на вечерних курсах по английской литературе, организованных в тюрьме Лондонским университетом. Несмотря на самый длительный срок, к которому когда-либо приговаривал английский суд, Блейк «тянул лямку» достойнее других моих знакомых здесь. В тюрьме была масса людей, приговоренных к каким-то пустячным шести месяцам, которые хотели, чтобы весь мир сочувствовал их страданиям. Не таков был Блейк. Я вообще заметил, что это отличало поведение тех, кто был образован и хорошо воспитан, в то время как большинство других скулили и жаловались.

Даже принимая во внимание зачеты и возможное сокращение срока за хорошее поведение, в самом лучшем случае Блейку пришлось бы отсидеть 28 лет. В момент вынесения приговора ему было 38 лет, это означало, что он мог выйти на свободу не раньше чем в 66 лет.

Как бы ни были тяжки его переживания в ночной тиши одиночной камеры, каким бы безысходным ни представлялось ему будущее, ничего нельзя было прочитать на его лице. Он ни у кого не просил помощи, а даже наоборот, другие узники искали у него утешения и часто плакались ему в жилетку. Я всегда с удивлением и восхищением глядел на этого человека, не имевшего проблеска надежды, который помогал советом и утешал двадцатилетних парней.

Блейк изучал арабскую литературу, и пару месяцев тому назад ему разрешили два раза в неделю заниматься в своей камере вместо работы в мастерской по изготовлению почтовых сумок.

Я запер конторку, спустился на первый этаж и стал прохаживаться взад-вперед по залу. В столовую потянулись заключенные, в основном «красные повязки», за которыми во время работы не присматривал надзиратель.

Камера Блейка под номером 8 располагалась на первом этаже, где было удобнее постоянно вести за ним наблюдение. Он представлял собой уникальное явление, будучи единственным заключенным в блоке «Г», которого не разрешалось сопровождать «голубым повязкам»: куда бы он ни выходил за пределы блока, его обязательно сопровождал надзиратель.

Пройдя по всему залу, я повернул назад и увидел Блейка, выходящего из своей камеры. Его руки были сжаты за спиной, голова опущена, на лице выражение глубокой сосредоточенности. Никогда раньше я не видел его таким. Обыкновенно он проходил по залу с высоко поднятой головой, широко улыбаясь.

Подойдя ко мне, он внезапно вскинул голову, посмотрел мне прямо в лицо, нахмурился и без всяких предисловий произнес:

— Мистер Бёрк, я хотел бы обсудить с вами очень важный вопрос.

Он не называл меня «мистером Бёрком» уже несколько лет, с тех пор как мы стали друзьями.

— Какой именно? — спросил я.

— Хочу сделать тебе предложение, — сказал он, по-прежнему держа руки за спиной и уставясь в пол. — Но сначала — два предварительных замечания. Прежде всего у меня нет капиталов, хотя сама моя персона имеет весьма внушительную денежную стоимость. Можно, например, написать о моем деле. Такая книга будет наверняка пользоваться большим спросом. Разумеешь?

— Да.

— И вот еще что: если ты откажешься принять мое предложение, я все пойму правильно, не буду думать о тебе хуже. Не принимай решения сразу, а подумай пару дней. Надеюсь, я выразил свою мысль достаточно ясно?

— Да, — отвечаю, — я все понял.

Мы молча прошли еще немного.

— Видишь ли, я уже отсидел в тюрьме больше четырех лет. Сначала срок казался мне не вполне реальным, я надеялся на какой-то выход, например на обмен с русскими или что-то в этом роде. Но сейчас все больше сознаю, что надеяться не на что. Поэтому пришел к выводу, что выбираться отсюда надо своими средствами, чего бы это ни стоило. Я прошу тебя, Шон, помочь мне бежать.

Я ничего не ответил — слишком удивило и озадачило меня услышанное. До этого ничего не предвещало такого оборота дела, в течение долгих лет на его улыбающемся лице не мелькало ни малейшего намека на такие мысли.

Я резко остановился и повернулся к нему.

— Джордж, — сказал я, — мне не требуется время на раздумья.

— Да? — В его лице появилась настороженность. — Что же ты решил?

— Я согласен.

Он просветлел.

— Правда, у меня есть одно условие, — сказал я.

— Какое?

— Никогда больше не говори о деньгах!

Всю вторую половину дня я снова и снова прокручивал слова Блейка в своей памяти, понимая, что отныне не смогу думать ни о чем другом. Почему я сразу согласился пойти на этот опасный шаг? И с такой готовностью!

Конечно, мне нравился Блейк. Ему симпатизировали очень многие. Но было ли дело только в этом? В блоке «Г» много хороших парней, но я не уверен, что так же охотно решился бы помочь им. Здесь наверняка сыграла свою роль особая длительность его срока. К тому же он был не простым заключенным, а узником совести.

И все же, чтобы быть до конца честным: я принял предложение Блейка отчасти потому, что видел в предстоящем предприятии возможность насолить властям.

В последующие месяцы мы с Блейком провели много часов, обсуждая наши планы. Их было три: № 1 — побег во время демонстрации фильма в комнате отдыха блока «Г» в 6 часов вечера в субботу; № 2 — резкий бросок к стене, огораживающей тюрьму, на пути в библиотеку в 2 часа дня в субботу; № 3 то же самое, но во время прогулки вместе с другими заключенными на поросшей травой площадке недалеко от тюремной стены в воскресенье вечером. Все три плана предусматривали использование веревочной лестницы, переброшенной с внешней стороны стены.

Мы подсчитали, что для осуществления плана нам понадобится приблизительно 700 фунтов стерлингов, и Блейк решил, что я должен попросить эти деньги у его матери, когда выйду из тюрьмы.

Последние дни в блоке «Г»

Блейк очень обрадовался, когда я получил разрешение на перевод в общежитие.

— Сколько же пройдет времени до твоего новоселья? — спросил он.

— По крайней мере месяц. Возможно, и больше. Меня должен принять сначала представитель министерства труда, а затем со мной побеседует мой будущий работодатель.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, у нас достаточно времени для окончательных приготовлений. Мы должны тщательно обсудить даже самые мелкие детали плана.

Когда ты переселишься из блока «Г», мы больше не будем иметь права на ошибку, а наша система связи должна быть ясной и эффективной. После твоего перехода в общежитие мы увидимся только после операции, если, конечно, она пройдет успешно.

— Правильно! — согласился я. — В течение следующего месяца мы должны тщательно наблюдать за распорядком дня и замечать все изменения или даже слухи о возможности перемен. Ты должен почаще ходить в кино, чтобы все привыкли видеть тебя там, а я займусь изучением обстановки в тюрьме в 6 часов вечера по субботам.

Я смогу делать это, вызвавшись помогать носить из столовой в кухню подносы и ведра из-под чая.

— Хорошая идея, — одобрил Блейк.

В начале ноября я встретился с представителем местного отделения министерства труда. Он записал все мои данные и сказал, что постарается устроить меня на работу как можно быстрее. События надвигались.

На следующий день мы с Блейком вновь прошлись по всему плану.

— Самое важное — связь, — сказал Блейк. — Каждый из нас должен точно знать, что имеет в виду другой. Давай еще раз проверим код.

— Сначала ты пошлешь мне такую записку: «Ты еще не достал книгу „Тысяча и одна ночь“»? Это будет означать, что ты готов к действиям. Когда у меня будет все готово для нашей операции, я пошлю тебе такое сообщение: «„Тысячу и одну ночь“ достал. Передам тебе в субботу», В заключение ты подтвердишь получение моего сигнала запиской: «Спасибо за хлопоты с книгой. Мне не терпится получить ее в субботу». Вот так!

— Очень хорошо, — улыбнулся Блейк.

— Все сообщения будут передаваться через Питера Мартина. (Питер Мартин был 26-летним лондонцем, профессиональным грабителем, отбывавшим в это время 6-летний срок за налет на почтовое отделение. Мы оба были с ним в хороших отношениях.)

— Все правильно. — Блейк сделал паузу. — А теперь послушай, как я собираюсь сообщить матери о том, что именно тебя посылаю к ней. У меня есть несколько семейных фотографий. Я разрежу одну из них пополам и во время свидания передам одну часть ей, а вторую отдам тебе. Когда вы встретитесь и соедините половинки, это убедит ее и рассеет сомнения.

— Но ведь твои свидания обставляются с особой строгостью. Ты встречаешься с матерью в специальном помещении, отдельно от других заключенных, и надзиратель все время наблюдает за вами.

— Это так, — сказал он. — Но, как правило, тюремщик ведет себя дружелюбно. Он садится как можно дальше от нас и не старается следить за любым нашим движением и прислушиваться к каждому слову. Мне не составит труда вложить фото ей в руку, когда мы будем сидеть за столом, беседовать, лакомиться шоколадом. Атмосфера действительно бывает очень свободной и неофициальной. Время от времени мы перебрасываемся парой слов по-голландски. Я могу намекнуть, чего ей следует ожидать, скажу ей: «Тебя посетит один человек, которому ты должна доверять. Он действует от моего имени». Очевидно, она сразу же догадается, что я собираюсь бежать.

Позже ты, естественно, сообщишь ей все детали, которые ей следует знать.

В последнюю неделю ноября служащий тюрьмы, ведавший общежитием и подчинявшийся заместителю директора, сообщил, что для меня подыскали работу на фабрике в Эктоне — примерно в миле от тюрьмы.

Тот же офицер встретил меня следующим утром в приемном отделении и проводил к главным воротам. В его руке был какой-то официальный документ. «Это, — объяснил он, — твое увольнительное удостоверение. Тебя отпускают до часу дня. А это рекомендательное письмо и 5 шиллингов на расходы».

Я прошел через дверь и впервые за 4 года оказался на свободе. После однообразной тюремной серости мир за воротами полыхнул мне в глаза яркостью красок. Я увидел несколько новых марок автомобилей. Юбки у девушек были короче, чем когда-либо раньше. Мне казалось, что все так и разглядывают меня, но на меня не обращали внимания. Автобус № 7 довез меня до ворот фабрики.

Мой будущий начальник, старший мастер, заведовавший всеми складами, под началом которого работало несколько сотен рабочих, крепко пожал мне руку.

— Прошу садиться! — сказал он с улыбкой. — Итак, мистер Бёрк, у нас пятидневная рабочая неделя с понедельника до пятницы, рабочее время — с 7.30 до 16.30. Будете зарабатывать около 16 фунтов в неделю. Если пожелаете, можете работать сверхурочно. Будете трудиться на складе № 224, с которого на конвейер поставляют электрические переключатели для военных машин: танков, бронетранспортеров и прочей техники.

Когда я вернулся в тюрьму, начальник общежития поинтересовался, когда я приступаю к работе. «В понедельник», — ответил я. «Отлично! Можешь перебираться в общежитие в пятницу».

Я встретился с Блейком в зале и сообщил ему новости.

В пятницу после ленча я болтался около южного угла блока «Г», недалеко от входа в приемное отделение, которым Блейк должен был бы воспользоваться на пути в библиотеку в случае осуществления второго варианта плана. Надзиратель заорал: «На прогулку! Всем во двор!»

Заключенные густой толпой стали медленно двигаться к боковому выходу, ведущему в прогулочный дворик.

Блейк показался из своей камеры и подошел ко мне.

— Счастливого пути, Шон. Я хочу подарить тебе этот сувенир, — он протянул мне открытку. — Правда, сюжет уже больше не соответствует обстоятельствам.

Он повернулся и зашагал на прогулку.

— До встречи! — крикнул я ему вслед, но он не ответил. Я взглянул на открытку. Среди цветов там сидела обезьянка в ошейнике, прикрепленном толстой цепью к тяжелому садовому катку. Мордашка обезьянки кривилась в жалобной гримасе.

Наконец после соблюдения всех формальностей, надсмотрщик отпер дверь, и я вышел из блока «Г» в последний раз. Вышел и не оглянулся.

Вновь на свободе

Я переоделся в цивильное платье, и вскоре за мной пришел начальник общежития. Оно находилось рядом с приемным отделением, а вход в него — в двух шагах от окружавшей тюрьму стены.

Большую часть первого после освобождения воскресенья я занимался изучением примыкавшей к тюрьме местности. Я обошел каждую улицу, отметив для себя школу, магазин, автостоянку, пешеходный переход и светофор, то есть все, что, по моему мнению, могло иметь хоть малейшее отношение к обстановке на маршруте побега. Я купил карты-схемы района Хаммерсмит и всего Лондона. Весь вечер я провел в своей комнате в общежитии, изучая эти карты и делая пометки.

Неделю спустя от Блейка поступил условный сигнал.

Один из помощников «голубой повязки», проходя рядом со мной, сказал мимоходом, что Питер Мартин интересовался, не достал ли я ему сказки «Тысяча и одна ночь». Я немедленно написал письмо матери Блейка.

«Дорогая миссис Блейк!

Вас должны были предупредить обо мне. Я пишу по поручению Вашего сына. Не могли бы Вы встретиться со мной около станции метро „Голдерс-Грин“ в пятницу, в 8 часов вечера? Прошу Вас принести Вашу половину фотографии».

В пятницу я доехал подземкой до «Голдерс-Грин» и был на месте без четверти восемь. Без пяти восемь миссис Блейк вышла из автобуса и остановилась около входа в метро. Мне не трудно было узнать ее по фото, которое Блейк показывал в камере. Я внимательно рассмотрел всех, кто сошел с автобуса вместе с ней, и наблюдал со стороны еще 10 минут, тщательно изучая прохожих. Потом пересек улицу, подошел к ней и приподнял шляпу.

— Добрый вечер! Миссис Блейк?

— Да, — ответила она, бросив на меня пристальный взгляд. Она явно нервничала.

— Я — Шон Бёрк, мадам. Пройдемся немножко?

— Почему бы и нет?

Мы направились вдоль тихой и слабо освещенной улицы.

— Вы принесли свою половину фотографии?

Она открыла сумочку и вынула ее. Я извлек свою из бумажника и сложил две половинки вместе — со снимка смотрел улыбающийся мальчик.

— Вы удовлетворены, мадам?

— О да, — сказала она, даже не взглянув на фотографию. — Я знаю, что вас прислал Джордж.

Она говорила с едва заметным иностранным акцентом, но в остальном ее английский был в порядке.

— Что ж, миссис Блейк, перейдем сразу к делу.

Джордж попросил меня помочь ему совершить побег.

Она не удивилась.

— Да. Мне и показалось, что он намекал на это во время свидания, сказала она тихо. — Чем я могу помочь?

— Джордж просит вас одолжить ему денег. Нам понадобится 700 фунтов.

Миссис Блейк повернулась ко мне.

— Но как я могу дать вам эти деньги? — голос ее выдавал сильное волнение. — Видите ли, моя жизнь в Рэдлете проходит очень тихо и спокойно. Это местечко похоже на маленькую деревню. Там все про всех знают. Я никогда не беру со счета в банке больше нескольких фунтов на текущие расходы.

В самой мягкой форме я объяснил ей, что речь идет о судьбе ее сына и она могла бы пойти ради него на некоторый риск.

— В конце концов, мадам, — настаивал я, — мы живем в свободной стране и вы не обязаны давать объяснения, почему вы сняли деньги с банковского счета. Вы скажете полицейским, чтобы они не совали нос в чужие дела.

Миссис Блейк потупила глаза и тихо покачала головой:

— Мне пришлось пережить так много, когда Джорджа арестовали. Все эти репортеры…

Мы дошли до ипподрома и остановились на углу. Я повернулся к ней.

— Для него это вопрос жизни и смерти.

— Я должна подумать, — сказала она наконец. — Могли бы мы увидеться в пятницу?

В следующую пятницу я снова встретился с миссис Блейк.

— Давайте сегодня не будем ходить пешком, Шон, — сказала она устало. Я бы предпочла где-нибудь посидеть и выпить чашечку кофе.

Мы зашли в кафе на Финчли-роуд.

— Ну и как, миссис Блейк? — спросил я, отхлебывая кофе. — Вы что-нибудь решили?

— Я ломала над этим голозу всю неделю и пришла к выводу, что этот вопрос я не могу решить в одиночку.

Мне придется посоветоваться с дочерью.

Я резко повернулся к ней:

— Миссис Блейк, Джордж не уполномочил меня обсуждать этот вопрос с кем-либо еще. Я должен сначала связаться с ним. Это может быть опасно.

— Не думаю. Мы с ней переписываемся постоянно, едва ли кому-то придет в голову, что это необычное письмо. Кроме того, мы ведем переписку на голландском.

— Как я узнаю, что вы получили от нее ответ?

— Вам можно позвонить?

— Боюсь, что нет. Но вы можете написать мне на общежитие. Мои письма не вскрывают.

Она опять занервничала.

— Мне страшно, Шон. Если все сорвется, бедного Джорджа наверняка отправят в эту ужасную тюрьму в Дарэме, где он будет сидеть вместе с отпетыми уголовниками. Страшно даже подумать об этом.

— Но, миссис Блейк, его все равно рано или поздно переведут в тюрьму для особо опасных преступников.

Можно только удивляться, почему этого не случилось до сих пор. В конце концов, его срок на 12 лет больше, чем у любого бандита. По существу, наша операция — это бег наперегонки со временем. Дорог каждый день!

— Жду вашего письма, — сказал я, когда мы прощались. Было видно, что мои последние слова расстроили ее еще больше. Миссис Блейк медленно пошла к остановке автобуса.

Таким образом, возникло осложнение, которого ни я, ни Блейк не ожидали. Как примитивны были наши средства связи, сколь бесполезны условные сигналы, о которых мы договорились! В общежитии я сразу уединился в своей комнате и написал:

«Как тебе известно, я горю желанием приобрести этот дом как можно быстрее, не позже чем через два месяца.

К сожалению, дама, у которой я надеялся взять денег взаймы для уплаты первого взноса, не очень желает расставаться со своими средствами. Она говорит, что ее возраст не позволяет ей принять столь важные решения самостоятельно, и настаивает на том, чтобы посоветоваться с дочерью, живущей сейчас за границей. Так как ты знаком с этой престарелой дамой, замолви за меня словечко во время вашей следующей встречи. Буду тебе чрезвычайно признателен».

Ясно, что на этом письме не было ни адреса, ни подписи. Я вложил его в конверт и заклеил. На другом клочке бумаги я написал короткую записку: «Пожалуйста, передай это нашему общему другу», вложил конверт с письмом и записку в другой конверт и в свою очередь также запечатал его. На другой день я незаметно передал конверт помощнику «голубой повязки» и попросил вручить его Питеру Мартину. Такая почтовая связь между общежитием и тюремными блоками была вполне заурядным делом. Если бы письмо попало в руки надзирателя, он бы подумал, что это обычная, ничего не значащая переписка между заключенным и его приятелем на воле.

Ответ от Блейка пришел через пару дней. Он понимал чувства «старой дамы» и даже симпатизировал ей, а также вполне мог объяснить ее нервозность. «У меня нет никаких сомнений, — писал он, — что молодая леди согласится с необходимостью предоставить вам заем».

За несколько дней до Рождества пришло письмо от миссис Блейк, в котором говорилось, что ее дочь Адель будет в Лондоне в феврале и мне придется подождать ее приезда. Решение о займе примет дочь.

В январе каждый субботний вечер посвящался изучению системы транспорта и передвижения людей в окрестностях тюрьмы Уормвуд-Скрабс. К 16.30 улица Артиллери-роуд погружалась в темноту, и человека, который шел по ней, не было видно уже в нескольких метрах. Посетители Хаммерсмитской больницы начинали появляться не раньше 18.45. Если бы мы начали операцию в 6 часов вечера, то имели бы по крайней мере полчаса, чтобы Блейк мог незамеченным перелезть через стену.

В середине февраля я написал еще одно письмо миссис Блейк, вложив в него конверт с адресом и маркой.

Неделю спустя пришел ответ. Миссис Блейк приглашала меня в отель «Камберлэнд» на обед, где собиралась быть и ее дочь.

В пятницу я сдал недельную зарплату начальнику общежития, получил назад свои три фунта и поехал подземкой на встречу.

Миссис Блейк и ее дочь ожидали меня в вестибюле гостиницы. Адель была очень похожа на брата. Как и всех Блейков, ее отличала неожиданно появляющаяся ослепительная улыбка. Нас представили друг другу. На вид она была лет на 5 моложе Джорджа. Пока мы пили аперитив и болтали о пустяках, я понял, что она женщина очень активная, деловая и беседу вести будет сама.

— Следует ли мне начать рассказ с самого начала или миссис Блейк уже ввела вас в курс дела? — спросил я.

— О да, она рассказала мне. Но, конечно, есть ряд деталей, которые я хотела бы обсудить с вами.

— Может быть, хотите проверить мои полномочия?

— В этом нет нужды. Я убеждена, что вы действительно от Джорджа. Мы были у него на свидании во вторник.

Он недвусмысленно дал нам понять, что вам следует доверять.

— Позвольте полюбопытствовать, как вам это удалось в присутствии надзирателя?

— Очень легко, — улыбнулась Адель. — Мы просто говорили о нашем дяде, живущем в Нидерландах, обсуждали его намерение купить дом и все связанные с этим хлопоты. Под таким предлогом мы можем говорить о самых рискованных деталях вашего плана.

Адель заказала бифштексы и вино, а затем повернулась ко мне, улыбнулась и приготовилась слушать.

Я объяснил, как мы познакомились с ее братом, рассказал, при каких обстоятельствах он попросил меня помочь.

— Нужно только достать 700 фунтов для финансирования операции. Остальное я сделаю сам, — сказал я под конец.

Улыбка Адель как-то потускнела.

— Прежде чем я смогу принять решение по этому делу, я должна знать все детали вашего плана.

Я с удивлением поглядел на нее.

— Джордж не говорил, что детали плана я должен обсуждать с вами. Наоборот, он считает — и я согласен с ним, — что не в ваших интересах знать эти детали. Чем меньше людей в курсе, тем лучше. Я уверен, что вы согласитесь с этим.

Она пристально смотрела на меня, и теперь на ее лице не было улыбки.

— Сожалею, но я вынуждена настаивать на том, чтобы знать все детали.

— Послушайте, вы доверяете мне или нет? — пока я говорил спокойно. Ведь это ваш брат попросил меня помочь ему бежать из тюрьмы, а не наоборот. Если бы он считал, что я не в состоянии справиться с этой задачей, он бы не обратился ко мне. И еще запомните: денег просит ваш брат, а не я.

— Это я понимаю, — сказала она, потягивая вино, — но я все-таки должна знать все. Видите ли, я чувствую на себе ответственность и не хочу, чтобы Джордж попал из огня да в полымя. Надеюсь, вы понимаете мою точку зрения?

Я бросил взгляд на миссис Блейк, но она, видимо, решила полностью отстраниться от участия в разговоре. Все это меня унижало: из меня делали попрошайку, а я ведь просил не для себя.

— Хорошо, — сказал я внешне спокойно, — если вы настаиваете на деталях, вы их получите.

И мне пришлось объяснять, как Блейк предложил осуществить побег из кинозала, что я буду ждать его с веревочной лестницей по другую сторону стены, огораживающей тюрьму. Она слушала, не перебивая и тщательно взвешивая каждое мое слово.

— Естественно, — сказал я в заключение, — мы с Джорджем знаем тюрьму Уормвуд-Скрабс как свои пять пальцев и оба считаем, что у нас очень хорошие шансы на успех.

— А что будет после побега, если он удастся?

Я терпеливо объяснил, что в течение некоторого времени Джордж будет скрываться, а затем выедет из Англии по фальшивому паспорту.

— А где вы возьмете паспорт?

Я взглянул на нее и умышленно сделал небольшую паузу перед тем, как заговорить.

— Я не зря провел пять лет в тюрьме. Я отлично знаю, где взять паспорт. Это простая формальность.

Она вновь стала потягивать вино.

— Хорошо, я буду с вами откровенной. Я не особенно верю в ваш план. Мне он кажется слишком легким, чтобы его можно было провернуть с успехом. Просто перекинуть веревочную лестницу через тюремную стену и — фьють!

Она недоуменно дернула плечами.

— Миссис Босуинкл, — холодно заметил я, — я несу ответственность за организацию побега, я, и никто другой, и мне лучше знать достоинства и недостатки нашего плана. К тому же его помогал разрабатывать ваш брат!

— Возможно, это так, но деньги ссужаем мы с матерью, и мы должны быть уверены, что даем их не зря.

Я почувствовал, что гнев опять вскипает во мне, но сдержался.

— Миссис Босуинкл, — сказал я, — мы говорим о побеге из тюрьмы самого важного узника в Великобритании. Директор тюрьмы не распахнет ее двери и не даст нам свободу действий. Побег потребует немалых усилий и будет сопряжен с риском. Ничто не дается даром в этом мире. Я не могу дать вам стопроцентной гарантии, что дело выгорит. Такое возможно только в приключенческих романах, а это реальная жизнь.

— Тем не менее… — начала она.

Я повернул свой стул и посмотрел ей в глаза.

— Что конкретно вы хотите узнать? — прямо спросил я.

— Я хотела бы осмотреть помещение, где Джордж будет скрываться после побега, взглянуть на паспорт, выяснить, как вы собираетесь вывезти Джорджа из страны, и и быть уверенной, что в плане нет изъянов. Я также хотела бы иметь подробный перечень всех расходов. Мне непонятно, зачем нужно так много денег.

Я вновь почувствовал, что начинаю заводиться, и мне понадобилось значительное усилие, чтобы взять себя в руки. Получалось так, что она забирала бразды правления, а меня делала простым подмастерьем. Я бы вряд ли стерпел такое от мужчины, а от женщины — тем более. Я уставился в свой бокал, подождал немного и обратился к ней снова.

— Вы не можете осмотреть помещение и подержать в руках паспорт, пока их у нас нет. Для этого-то и нужны деньги. Могу заверить вас, что сумма в 700 фунтов — это необходимый минимум. Кстати, размер суммы был предложен вашим братом.

— Все же я не удовлетворена, — сказала она после небольшой паузы. — Мне придется все это обсудить с Джорджем еще раз. Мы собираемся на свидание с ним в следующий четверг.

На следующий день я переправил Блейку записку, где сообщал о явном нежелании его сестры дать денег.

«Дочери, по всей видимости, не по душе мои планы покупки дома. Она заявляет, что не окажет мне материальную поддержку, пока не получит гарантий, что это вложение капитала принесет успех. На деле же она пытается взять на себя руководство этим предприятием. Надеюсь, тебе удастся ее образумить. Единственное, что меня удерживает сейчас, так это деньги. Дайте мне их, и я устрою все остальное».

Во вторник я получил ответ, в котором говорилось, что «он поговорит с молодой леди» и попытается ее переубедить.

В пятницу пришло еще одно письмо.

«…Вчера я встретился с двумя дамами и был очень обеспокоен их нервозностью. Нет сомнений, что они чрезвычайно взволнованы, и я, правда неохотно, пришел к выводу, что к ним не следует больше обращаться. Так будет лучше и для них, и для нас. Я сообщил им, что их больше беспокоить не будут. Сознаю, что для тебя это станет боль — шим разочарованием, учитывая, сколько ты уже приложил усилий. И все же, не мог бы ты подыскать какой-то другой способ занять денег?»

Во мне это вызвало злость и отчаяние. Но вместе с тем я решил, чю не позволю родственникам так легко уйти от ответственности. Я позвонил Адель, и у нас произошел такой разговор:

— Я получил письмо от Джорджа. Он проявляет невиданное понимание и великодушие, но, может быть, вы все-таки попробуете помочь ему?

— А что, — ответила она вопросом на вопрос, — ваши планы изменились настолько, что теперь заслуживают рассмотрения?

— Нет, планы те же. Они оптимальны в сложившейся обстановке. Но без денег мы ничего не можем сделать.

На другом конце провода воцарилось продолжительное молчание. Потом спокойным, деловым тоном она сказала:

— Я думаю, здесь нечего больше обсуждать, и на всем этом следует поставить точку.

— Отлично, — сказал я, — прощайте!

Радиосвязь

По иронии судьбы в конце марта из тюрьмы было совершено два побега: один из комнаты отдыха блока «Г», а другой из самого блока «Г». Тюремные власти провели поспешное, но весьма поверхностное расследование и пришли к выводу, что побеги были скорее всего совершены через восточную стену, расположенную за блоком «Г» и выходящую на Хаммерсмитскую больницу. По другой версии, бежали через северную стену и далее — в парк. В итоге был учрежден постоянный пост охраны в том углу, где сходились северная и восточная стены, откуда хорошо просматривалось пространство перед обеими.

Охранник должен был теперь находиться на этом посту весь день и весь вечер.

Это, естественно, внесло коррективы в план побега, но, пока у нас не было денег, ничего предпринять мы не могли, и оставалось только уповать на Всевышнего, чтобы Блейка не перевели в другую тюрьму. (Как мы впоследствии узнали из доклада Маунтбэттона,[4] как раз в это время директор тюрьмы добивался, чтобы Блейка перевели в тюрьму усиленного режима. Хорошо, что в то время мы не знали об этом В противном случае мы бы в панике начали принимать скоропалительные решения, что привело бы к неминуемому провалу.)

Тем временем необходимо было сохранить связь с тюрьмой после моего окончательного выхода на свободу. Нужно ли говорить, как это было важно? С этой целью я завел дружбу с одним парнем по имени Бэрри Ричарде, которого недавно перевели в общежитие из тюрьмы. Я сказал ему, что собираюсь написать книгу о своем заключении и меня интересуют различные сведения о жизни в тюрьме. Он согласился иногда встречаться со мной в пивной «Вестерн» и делиться информацией.

Но как использовать сообщения Бэрри об изменениях обстановки в тюрьме при подготовке побега? Как наладить связь с Блейком? И вдруг меня осенило. Мы живем в век электроники. Почему же не воспользоваться достижениями современной науки? Я смогу наладить связь прямо с камерой Блейка!

Я сел за стол и написал заявление начальнику тюремного общежития.

«Сэр,

в связи с тем, что на моем счете накопилась уже достаточно солидная сумма, я был бы глубоко признателен за разрешение снять со счета 25 фунтов для приобретения нового костюма.

С уважением, Шон Бёрк».

В пятницу вечером я сдал свою недельную зарплату и получил взамен обычные 3 фунта плюс еще 25, о которых я просил.

Утром следующего дня я стоял на Пиккадилли, рассматривая витрины магазина радио- и электротоваров фирмы «Макдональдс». Почти сразу мне удалось высмотреть комплект из двух портативных японских раций для двусторонней связи. Они показались мне достаточно миниатюрными, чтобы их можно было незаметно носить во внутреннем кармане. В инструкции говорилось, что их радиус действия — 5 миль.

Я зашел в магазин и купил этот комплект. Продавец объяснил, как он действует в зависимости от рельефа местности. Затем он взял одну рацию и вышел с ней на Пиккадилли, а я остался со второй в магазине, и мы попробовали, как они действуют.

— Где вы намерены пользоваться этой штукой? — спросил продавец, упаковывая покупку.

— У нас с отцом большая ферма, — нашелся я, — и без радио очень трудно поддерживать связь.

Вечером Блейку была направлена еще одна записка. Я объяснял, что в ближайшее время перееду по новому временному адресу. Поскольку же мне необходимо поддерживать со строительной площадкой постоянный контанкт, было принято решение использовать двустороннюю радиосвязь. Письма идут слишком долго. Блейк отвечал, что, по его мнению, это блестящая идея.

Теперь настало время заняться разработкой позывных и опознавательного кода. Использовав персонажи ирландской мифологии, я дал Блейку кодовое имя «ПекарьЧарли», а себе — «Лис-Майкл». Для опознавательного кода я также использовал литературную тему. Наш первый семестр по английской литературе включал тему «Чосер и эпоха Стюартов», где говорилось о поэтах-метафизиках. Один из них создал нечто подходящее для нас. Это был Ричард Лавлейс, написавший в неволе в 1642 году стихотворение «Альтее из тюрьмы»:

Стены из камня — еще не тюрьма. И клетка — не просто решетка из стали. Мир для души и покой для ума Мы и в темнице себе обретали. Если свобода в душе и любви, Значит, свободен ты сам. Воля такая известна одним Ангелам, реющим по небесам.

Опознавательным кодом должны были стать слова:

Я: Стены из камня — еще не тюрьма. И клетка — не просто решетка из стали. Блейк: Мир для души и покой для ума Мы и в темнице себе обретали.

Я: Ричард Лавлейс, наверное, был дурак.

Блейк: Или просто мечтатель.

Я переписал позывные и опознавательный код и послал Блейку. Я также сообщил ему, что в течение недели переправлю рацию через «нашего общего друга П.».

В своем ответе Блейк заверил меня, что отлично разобрался в системе позывных и опознавательного кода.

Однако он не считал возможным скрывать суть дела от Питера Мартина, особенно теперь, когда мы собирались активно подключить его к операции. В любом случае, увидев рацию, он сразу поймет, в чем дело. И, кроме того, ему можно полностью доверять.

Драмкружок тюремной самодеятельности должен был показать свою новую постановку в блоке «Г» в понедельник. Такие спектакли посещали обычно члены семей служащих тюрьмы, их знакомые, чиновники местных муниципальных учреждений. Заключенные с «голубыми повязками», одним из которых был Питер Мартин, обычно выполняли во время представлений обязанности капельдинеров, указывая гостям места и провожая их до выхода после спектакля.

По пути в общежитие после работы я встретил Питера Мартина. Мы прошлись немного рядом в сторону столовой для надзирателей, и я успел шепнуть ему:

— У меня есть кое-что для тебя, но предварительно я хотел бы с тобой поговорить. Как бы это устроить?

— Я могу найти предлог, чтобы зайти в общежитие.

— Слишком опасно, Питер. Не мог бы ты устроить, чтобы тебя назначили дежурным во время спектакля?

— Я уже об этом позаботился.

— Отлично, Питер. Я попрошу разрешения помощника директора пойти на завтрашнее представление. Я займу тебе место.

— Хорошо, Шон. До встречи.

На следующий день, в 7.15 вечера, я сидел в последнем ряду импровизированного театра, оборудованного в комнате отдыха блока «Г». Погас свет, и пьеса началась.

Немногие запоздавшие еще продолжали заходить в зал, когда наконец появился Питер Мартин. Он подошел и сел рядом со мной. Последний ряд практически подпирал заднюю стену театра, что было очень удобно для осуществления нашего замысла.

В течение приблизительно 15 минут мы молча наблюдали за представлением, затем я наклонился к Питеру и начал говорить уголком рта, не поворачиваясь к нему. Он, отлично зная правила игры, не отрывал глаз от сцены.

— Питер, — начал я, — сначала мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Теперь ты имеешь право знать. Я собираюсь устроить побег Джорджа Блейка.

Питер не повернул головы:

— Я очень рад, что ты мне это сказал, Шон. Если бы ты этого не сделал, я был бы на тебя в большой обиде.

— До сегодняшнего дня мы не посвящали тебя в это, но не потому, что не доверяли. Просто не хотелось тебя впутывать в это дело без особой надобности. Но теперь я собираюсь попросить тебя о помощи. Это автоматически сделает тебя нашим соучастником, и значит, ты имеешь полное право знать, что затевается.

— Что я должен делать?

— У меня в кармане портативная рация, которую я прошу тебя передать Блейку. Она в кожаном футляре с наушниками и инструкцией. Еще я принес миникамеру и три катушки фотопленки. Нужно сделать несколько снимков Джорджа для паспорта и передать мне пленку, пока я еще нахожусь в общежитии.

— Хорошо, я все усек.

— Ты уверен, что у тебя нет колебаний и сомнений?

— Шон, я уже говорил это тебе раньше. Только сообщи, что тебе нужно. Все, что угодно, в любое время.

— Спасибо, Питер. Когда ты придешь сегодня в блок «Г» после спектакля, все камеры уже запрут, и ты не сможешь передать Блейку радио до завтра. Но если ты не против, давай сегодня же устроим проверку техники и установим радиосвязь.

— Давай, это хорошая идея.

— Я начну передавать позывные сразу же, как погасят свет. Из моего окна видно, когда в блоке «Г» выключают электричество.

Я огляделся вокруг. Все вроде бы внимательно наблюдали за ходом действия на сцене. Я вынул рацию из кармана и, прикрывая ее пиджаком, постепенно опустил вниз. Очень осторожно я стал продвигать рацию в сторону Питера. Его левая рука встретилась с моей на полпути и потом проделала обратный путь, к внутреннему боковому карману его куртки. Потом он вынул руку, но в ней уже был платок. Он сделал вид, что сморкается…

В общежитии я сразу же уединился в своей новой комнате, куда недавно переселился, выбрал кровать у окна, уселся на ней и стал пристально смотреть на блок «Г».

Было уже 10 часов, но на четвертом этаже свет продолжал гореть. Это означало, что дежурный начал свой обход с первого этажа. Наконец одно за другим стали гаснуть окна и на четвертом этаже. Нажав на кнопку передачи, я стал вызывать Питера.

— Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли, Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли. Ответь мне. Прием.

Судя по тому, что ответ последовал немедленно, он уже включил рацию и только ждал моего вызова.

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя хорошо. Прием.

— Дружище, рад слышать тебя! — сказал я. — У меня такое впечатление, будто ты сидишь в этой комнате рядом со мной, а ведь это едва половина громкости. Это радует. Прием.

— Я также слышу тебя громко и отчетливо. Прием.

— Между прочим, — сказал я, — едва ли надо напоминать тебе, что не следует называть никаких имен. Никогда не знаешь, кто может слушать. Прием.

— Совершенно верно, Лис-Майкл. Я не в первый раз играю в эти игрушки и знаю правила. Прием.

— Хорошо, дружище. Я очень ценю твою помощь. Ты здорово рискуешь, и мы с нашим общим другом в большом долгу перед тобой. Прием.

— Не стоит говорить об этом, Лис-Майкл. Как ты сам понимаешь, первоначальные планы погорели. Придется придумать что-то новенькое. Ты, возможно, слышал, что известный тебе джентльмен торчит в своем уголке весь день. Нам нужно найти способ обвести его вокруг пальца.

Предоставь это мне. Прием.

— Спасибо, Пекарь-Чарли. Если ты поможешь нашему другу выбраться наружу, я позабочусь об остальном. Прием.

— О'кэй, я займусь этим. Теперь слушай, есть одно обстоятельство, о котором тебе следует знать. Здесь собралась шарага из шести человек, которые собираются рвануть при первой возможности. Они уже перепилили прутья решетки на окне в камере первого этажа и затем замаскировали все, укрепив прутья на месте клеем «Бостик». Единственное, что их пока задерживает, так это надзиратель, сидящий в углу на стыке двух стен.

Новость меня встревожила.

— А как они собираются решить эту проблему?

— Очень просто. Когда идет дождь, охранник укрывается под навесом крыльца в конце блока. Когда он там прячется, ему видна северная стена, а та, что выходит на больницу, оказывается вне поля зрения. Здесь и находится брешь в системе охраны. При первом же дожде эти шестеро смотаются. Прутья решетки уже перепилены, еще неделю назад, веревка с крюком припрятана в блоке «Г». Я просто хотел предупредить тебя, чтобы ты успел убрать возможные улики. Теперь тебе следует быть особенно осторожным, особенно в дождливые дни. Прием.

— Спасибо за информацию, дружище. Кстати, как ты узнал об этом? Впрочем, не отвечай. Прости за любопытство. Я только подумал, что, если слишком многим об этом известно, парням далеко не уйти. Прием.

— Видишь ли, Лис-Майкл, о том, что они решились уйти в бега, знают действительно многие. Но ты же помнишь, как у нас здесь, — что проведал один, тут же становится известно всем. Прием.

— А стукачей они не боятся?

— Что ж, они и правда рискуют. Тут уж ничего не поделаешь. Прием.

— Слушай, Пекарь-Чарли, — сказал я. — Мы, конечно, должны пожелать ребятам удачи, но одновременно это может повредить нашим планам. Если их побег удастся, несомненно, будут приняты дополнительные меры безопасности. Скажи мне, побег этих шестерых способен вызвать шумиху в прессе? Прием.

— Ты должен понимать, Лис-Майкл, что газеты поднимут шум вокруг любого группового побега. К тому же некоторые из этих парней осуждены за тяжкие преступления, так что волна может подняться большая. Прием.

— А что об этом думает наш друг? Прием.

— Конечно, он очень обеспокоен, но ведь другие тоже имеют право попытать счастья. Прием.

— Хороша, Пекарь-Чарли, сделай все возможное, чтобы помочь нашему другу выбраться наружу, а я беру на себя дальнейшее.

Я задвинул антенну и запер рацию в тумбочку. Отныне это ценнейшее связующее звено между двумя мирами будет храниться вне стен тюрьмы. Мне выделили отдельный шкафчик на фабрике, и я решил, что безопаснее всего будет спрятать рацию там.

Принял я и другую меру предосторожности: приобрел маленький магнитофон, чтобы сделать более достоверными свои объяснения, если придется давать показания.

Записи служили бы доказательством, что я действовал на свой страх и риск, а не был куплен КГБ.

На следующий день в 10.30 вечера настал важный момент. Неужели произойдет чудо и я действительно услышу голос Блейка?

Я нажал на кнопку передачи, дважды повторил вызов, отпустил кнопку и стал напряженно вслушиваться. После короткой паузы, к моей великой радости, в эфире раздался характерный треск. Затем голос Блейка, который было невозможно спутать ни с каким другим, казалось, заполнил всю комнату.

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла, Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя громко и отчетливо. Прием.

— Стены из камня — еще не тюрьма.

— И клетка — не просто решетка из стали. Прием.

— Мир для души и покой для ума.

Мы и в темнице себе обретали. Прием.

— Ричард Лавлейс, наверное, был дурак. Прием.

— Или просто мечтатель. Прием.

— Как дела, старина? Прием.

— У меня все отлично… Нет слов, как я рад, что могу вот так поговорить с тобой! Это просто здорово! Это же мой первый действительно свободный контакт с внешним миром за пять лет. Ощущение чудесное.

Его голос и в самом деле звучал очень взволнованно.

— А теперь — к делу, — сказал затем Блейк. — Мы с нашим общим другом пытаемся придумать что-нибудь и будем держать тебя в курсе. Как я понял, ты полностью прервал отношения с теми двумя дамами? Прием.

— Да, это так. Врать не буду — они меня крепко разочаровали, но ничего не попишешь. Что касается этих дам, то ты знаешь их лучше меня. Прием.

— Хорошо, Лис-Майкл. Я рад, что ты так смотришь на это. Думаю, все к лучшему. Мне показалось, что дамы чрезмерно дергались, и это было опасно. Прием.

— Я уже подумал, где еще можно взять денег. Надеюсь, нам поможет один мой давний приятель. Как я знаю, он всегда сочувствовал таким, как мы. К тому же он абсолютно надежен. С преступным миром у него никаких связей, иначе я к нему не подошел бы и на пушечный выстрел. Можно быть уверенным, что в полицию он нас не сдаст. Я думаю, это решение проблемы. Прием.

— Если этот человек согласится помочь деньгами, мы сможем осуществить операцию до твоего освобождения?

Прием.

— Боюсь, что нет. Сейчас середина мая. Я выйду отсюда приблизительно через шесть недель, и у нас едва ли будет достаточно времени, чтобы закончить подготовку.

Думаю, пройдет один-два месяца после моего освобождения, прежде чем мы будем готовы.

Мы проговорили около двух часов и распрощались до следующего понедельника.

Мои друзья вступают в игру

В субботу утром я позвонил Майклу Рейнольдсу из автомата около Хаммерсмитской больницы. Условились встретиться у него, и около 7 часов вечера в тот же день я подходил к жилищу Рейнольдсов, невзрачному дому, который могли позволить себе люди со скромным достатком. Майкл презирал богатство. Материально он никогда не преуспевал, оправдывая это своими симпатиями к идеям социализма. Но коммунистом он не был. Происходил он из ирландских католиков, но сам был ирландцем только наполовину: его мать родилась в Дублине, а отец — в Лондоне.

Я позвонил, и дверь немедленно открылась. Майкл энергично пожал мне руку и пригласил войти.

— Я приготовлю кофе, — сказала его миловидная жена Энн и вышла на кухню, оставив нас одних.

Я внимательно посмотрел на моего друга. Ему было около тридцати, худощавый, с бледным и усталым лицом, несшим печать тех переживаний и трудностей, которые ему выпали в последние годы.

Я сразу понял, что у этой семьи хватало собственных проблем и деньгами они вряд ли смогут помочь. Тем не менее я решил поговорить с Майклом, хотя бы затем, чтобы увидеть его реакцию. Я был уверен, что наш разговор никогда не выйдет из этих стен.

— Майкл, — начал я, — то, что я собираюсь обсудить с тобой, опасно. Даже просто упоминать об этом рискованно. Поэтому стоит ли, чтобы Энн присутствовала при разговоре?

Майкл пристально взглянул на меня.

— О, не беспокойся об этом, Шон. На Энн можно полностью положиться. Что бы ты ни собирался сказать, спокойно говори при ней.

Энн слышала эти слова, потому что в этот момент вернулась в гостиную с кофейным подносом. Она расставила чашки и присоединилась к нам. Решение было принято. Я отхлебнул кофе и откинулся в кресле.

— Что ж, — начал я, — вы оба знаете, где я провел последние четыре года. Сейчас я живу в тюремном общежитии и окончательно выйду на свободу 4 июля, то есть через 6 недель. В тюрьме я очень сдружился с человеком по имени Блейк. Джордж Блейк. Вам знакомо это имя?

— Конечно, — кивнул Майкл, — я помню его отлично.

Он был осужден в 1961 году, верно?

— Да, — сказал я, — и на сегодняшний день он отсидел уже 5 лет. Обыкновенно осужденному приходится отбыть не менее двух третей своего срока, значит, Блейку предстоит в общей сложности 28 лет заключения. В момент ареста ему было 38, и, стало быть, на свободу он выйдет в 66.

Майкл протяжно свистнул и задумчиво покачал головой.

— Это, собственно, и привело меня к вам. Я решил вызволить его из тюрьмы.

Рот Майкла приоткрылся в немом изумлении, а чашка, которую Энн уже подносила к губам, звякнув, опустилась на блюдце. Я повернулся к Энн.

— Ты по-прежнему хочешь оставаться с нами и слушать?

— Вне всякого сомнения, — ответила она. — Такое я ни за что не пропущу.

Затем я рассказал все более подробно, начав с того, как Блейк впервые обратился ко мне.

— Таким образом, — закончил я, — сейчас в тюрьме все готово, и в нашем распоряжении имеется рация. С ее помощью мы сможем поддерживать связь до самого последнего момента. Единственное, что нас сдерживает, это деньги. 700 фунтов. Они нужны, чтобы купить подержанный автомобиль, кое-какую одежду, другие мелочи и, конечно, чтобы снять квартиру.

Майкл покачал головой.

— Если бы только у нас были деньги, — сказал он, глядя на Энн. — Но мы совершенно на мели.

— На мели — это ты правильно заметил, — сказала Энн, досадливо кивнув головой.

— С деньгами у нас туго, — сказал Майкл, — но мы готовы помочь чем можем. Я знаю людей, которые могут одолжить мне деньги. Думаю, что мы сможем собрать 700 фунтов. На это потребуется время, но я примусь за дело уже со следующей недели. Скажи только сразу, сколько дают за участие в организации побега?

— Максимум пять лет тюремного заключения. Значит, придется отсидеть года три с лишним.

Майкл снова переглянулся с Энн. Она только пожала плечами, а он перевел взгляд на двух играющих на полу детей. Затем он повернулся ко мне.

— Договорились, Шон. Мы с тобой.

Я встал, мы попрощались и договорились встретиться в следующую субботу.

В течение нескольких следующих дней я стал в разговорах в общежитии пространно распространяться о том, что теперь, когда до моего освобождения остались буквально недели, для меня настало время позаботиться о форме и сбросить лишний вес. Я куплю тренировочный костюм и кроссовки и начну регулярно заниматься бегом в парке за тюрьмой. Все согласились, что это отличная идея.

В четверг я купил тренировочное снаряжение, а также секундомер. Переоделся в общежитии и сказал, что вернусь через час к обеду. Когда я забирал свой пропуск, дежурный надзиратель пошутил относительно моего запоздалого интереса к физкультуре.

Усмехнувшись и поглаживая себя по животу, я сказал:

— Надо избавляться от трудовой мозоли. Пять лет на картошке и кашах дают о себе знать!

Я стал укладывать свой пропуск в верхний карман тренировочного костюма и нащупал там секундомер. Вынул его и переложил в карман брюк. Надзиратель видел это.

— О, ты взялся за дело серьезно!

Отперев дверь, он выпустил меня на улицу. Я подождал немного перед воротами, включил секундомер и побежал мимо домов обслуживающего персонала тюрьмы, мимо дома директора, повернул налево на улицу Артиллери-роуд и остановился напротив блока «Г». Сделав вид, что завязываю шнурок, посмотрел на секундомер. Больше минуты. Значит, любому надзирателю потребуется больше минуты, чтобы добежать от главного входа в тюрьму до улицы Артиллери-роуд. Практически понадобится даже больше: надзиратели не атлеты. Их непыльная работенка не требовала хорошей физической формы. И, кроме того, никто из них не будет сидеть в проходной с телефонной трубкой у уха и ждать команды «Марш!». Тем не менее лучше было перестраховаться, чем рисковать зря. В своих расчетах мы должны были исходить из самого худшего варианта.

Я вошел в парк. Здесь восточная часть стены примыкала к северной. В нескольких метрах от того места, где я проходил, по другую сторону стены в этот момент сидел тюремный надзиратель. Он увидит, как Блейк бросится к веревочной лестнице. Что он станет делать? Глупо предполагать, что он побежит и попытается схватить Блейка.

Несомненно, у него ничего не выйдет. Он попросту не успеет. Лестницу я тут же отпущу, как только Блейк переберется через стену. Если он все же попытается схватить Блейка, то только сыграет нам на руку. Таким образом, скорее всего, он попытается как можно скорее добраться до ближайшей кнопки сирены тревоги. А такая кнопка, как я знал, была на стене блока «Г» слева от крыльца, приблизительно в 10 метрах от места, где располагался надзиратель.

Я отлично себе представлял, что будет дальше. Дежурный по режиму вызовет подкрепление из других блоков.

Часть надзирателей построится по внешней стороне стены, другие встанут вдоль ее внутреннего периметра.

Все это займет время, несколько минут. Блейк переберется через стену примерно за минуту. Эта точка расположена очень близко от конца улицы Артиллери-роуд.

Располагая автомобилем, мы будем на улице Дю-Кейнроуд меньше чем еще через полминуты. Тюремщики не успеют добежать до угла стены и заметить автомобиль, не говоря уже о том, чтобы попытаться его остановить.

Я еще немножко для виду побегал по парку и вернулся в тюрьму.

— Как успехи? — спросил надзиратель, пока я регистрировал свое возвращение в проходной.

— Отлично, — ответил я.

С тех пор как Мартин рассказал мне о готовящемся групповом побеге, я каждый день с опаской поглядывал на небо по дороге на фабрику и обратно. Покрытое тучами, оно причиняло мне столько же огорчения, сколько радостного предчувствия вызывало у шестерки, готовящейся к побегу. Первый хороший дождь — и они совершат свою попытку. Они будут перелезать через ту же стену, возможно, всего в паре метров от нашего места. Подобные размышления вызывали тревогу.

В следующий понедельник, 6 июня 1965 года, в 16.30 я забрал рацию из своего шкафчика на складе № 224, попрощался с товарищами по работе и вышел с территории фабрики. У ворот, как обычно, стоял малолетний разносчик газет, продавая вечерние выпуски. Я купил «Ивнинг ньюс», развернул газету и остолбенел.

Аршинный заголовок на первой полосе обрушил на меня сногсшибательную новость: «Большая облава в Лондоне». Ниже помещалась крупная фотография блока «Г» и восточной части стены. Была прочерчена пунктирная линия и указан стрелками маршрут побега: через окно камеры на первом этаже, через восточную стену и затем вдоль Артиллери-роуд. Наш маршрут!

Подзаголовок сообщения о побеге гласил: «Хуже животных. Побег заключенных». Я жадно принялся читать.

Четверо из бежавших были осуждены за изнасилование при отягчающих обстоятельствах, и судья сказал во время слушания дела, что они хуже животных. Двое других сидели за нанесение тяжких телесных повреждений. Были помещены также снимки преступников. Групповой побег произошел рано утром, и в вечерних газетах уже появились комментарии ряда возмущенных парламентариев.

Ожидалось, что последуют официальные запросы в Палате общин. Общественность должна быть защищена от преступников. Побеги из британских тюрем следует полностью исключить.

Я шел по улице, уставившись в газету и не замечая, куда иду. Внезапно вспомнил о рации! Нести ее обратно на фабрику было уже поздно, меня бы туда не пустили. С другой стороны, я не мог взять на себя риск пронести рацию с собой в тюремное общежитие. Там наверняка после всей этой шумихи проведут общий шмон, кроме того, проживающих в общежитии, возможно, будут обыскивать по возвращении с работы. Идти через проходную с рацией в кармане было заведомой и опасной глупостью. Да, но где ее спрятать?

Пройдя по нескольким улицам в окрестностях тюрьмы, я заметил на Эрконуальд-стрит телефонную будку.

Этот телефон-автомат, как и большинство других в Англии, был разорен хулиганами. И сейчас я готов был сказать им спасибо.

Я зашел в будку и сделал вид, что ищу номер телефона. Четыре тома телефонного справочника, которые каким-то чудом избежали расправы вандалов, были аккуратно уложены в похожем на ящик углублении. Я обратил внимание, что справочники полностью заполняют это отверстие в ширину, но в глубине между ними и задней стенкой остается свободное место. Именно туда я и спрятал рацию.

У входа в тюрьму еще толкались один-два репортера.

В проходной несколько надзирателей смеялись и шутили.

Побег не испортил им хорошего настроения. В конце концов, за все отвечал начальник. Каждому приятно наблюдать, как сильные мира сего время от времени получают пинок в зад. При входе меня не обыскали, не обыскивали и других заключенных из общежития.

После ужина я вышел из ворот тюрьмы и опрометью бросился к телефонной будке. Рация оказалась на месте.

Взяв ее, я с час шатался по улицам, чтобы мое быстрое возвращение не вызвало подозрений. Через проходную шел не без опаски: в кармане пиджака лежала рация. Но надзиратели были по-прежнему настроены дружелюбно, никто и не пытался досматривать меня.

В 10.30 я плотно закрыл окно, выключил свет и улегся на кровати. Я не питал особой надежды, что в этот вечер мне удастся установить связь. За побегом автоматически должен был последовать общий шмон во всем блоке «Г».

Конечно, я знал, что передатчик Блейка находится в надежном тайнике и он его переправляет в камеру только непосредственно перед выходом в эфир в те вечера, когда у нас условлена связь. Но я не мог себе представить, чтобы Блейк пошел даже на такой минимальный риск в такой день. Он уже посмотрел в вечерних новостях по телевизору репортаж о событиях у блока «Г» и восточной стены и сейчас наверняка расстроен и нервничает.

Мои позывные пошли в эфир.

— Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли, Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли. Выходи на связь. Прием.

Несколько секунд томительного ожидания… Ответа не было. Я уже начал было вызывать вновь, когда в моем приемнике появился эфирный фон. Наверное, Блейк нажал кнопку на передачу, но Блейк ли это? Если передатчик попал в руки полицейских, они, конечно, попытаются поймать сообщника. Правда, я обладал двумя преимуществами. Во-первых, голоса Блейка и Мартина были настолько характерны, что их невозможно было спутать с другими. Во-вторых, в нашем распоряжении имелся опознавательный код.

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла, Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя громко и отчетливо. Прием.

Это был Питер Мартин. Значит, все в порядке.

— Как ты думаешь, мы в безопасности? Прием.

— Да. Все вернулось в нормальное русло. Я не трогал рацию до самого последнего момента. Сейчас нет оснований для тревоги. Прием, — сказал он.

— Я читал вечерние газеты и смотрел новости по телевизору. Правда, не дослушал окончания, там еще должны были сказать о многом. Но ничего, завтра с утра в газетах появятся все подробности. Ожидаются даже запросы в Палате общин. Надеюсь, нам это не все испортило? Кстати, как это было? Они же собирались дождаться дождя?

Что случилось? Прием.

— Они действительно ждали дождя, но потом совершенно неожиданно обнаружили еще одно слабое место в охране. Надзиратель сидит в углу у стены всю ночь. Его вахта заканчивается в семь утра, а сменщик появляется на посту только в восемь. Стена остается без охраны целый час. Вот в этот промежуток они и рванули. Конечно, эта прореха в охране теперь залатана. Здесь перед завтраком была просто умора! В блоке знали о побеге все. Те, чьи камеры выходят на восточную сторону, встали ногами на стулья и смотрели из окон. Было очень забавно! Сразу же завыла сирена, и последний беглец не успел взобраться по веревке, и его схватили надзиратели. Другого поймали на Артиллери-роуд. Остальные сумели скрыться. Если бы у них была веревочная лестница вместо веревки, они бы удрали все. Карабкаться по шестиметровой веревке оказалось очень трудно и заняло уйму времени. Их выручила только сила и молодость. Я надеюсь, что ты и наш друг не полагаетесь на обычную веревку? Прием.

— Нет, Пекарь-Чарли, мы не будем пользоваться веревкой. Еще неизвестно, какие результаты будет иметь это происшествие. Но хватит о нем. Скажи лучше, как вы собираетесь выбить втихую стекло в известном тебе окне?

И еще — как предполагается сломать чугунную раму? Может быть, для этого нужно тайно переправить в тюрьму какие-то инструменты? Прием.

— Стекло не проблема, — ответил Питер. — Как профессионал, я легко проделываю такие штуки при помощи оберточной бумаги и резинового клея. Если плотно прижать намазанную клеем бумагу к стеклу и к раме, а затем выдавить стекло — осколки останутся на бумаге. И никакого шума. С рамой поступаем точно так же. Обматываем клейкой лентой в несколько слоев, чтобы приглушить звук, когда по ней будут бить тяжелым предметом. Но мне все же не по нраву такой вариант. Видишь ли, с первого удара рама может расколоться только в одном месте, и придется бить еще раз. Грязная работа. Я бы сделал все по-научному. Если установить в нужном месте небольшой домкрат, проблема будет решена. Достань его и переправь сюда. Когда со стеклом будет покончено, я установлю домкрат под углом у основания рамы и начну его поднимать, пока поперечное чугунное ребро не лопнет. Постарайся достать гидравлический, если сможешь.

У него не такой длинный рычаг. Это все, что нам нужно.

Прием.

— О'кэй, Пекарь-Чарли, — сказал я. — Домкрат я добуду. Но не думаю, что мне следует передать его тебе вплоть до самой операции. Хранить такую вещь в блоке очень опасно, даже если его и надежно спрятать. Ты согласен? Прием.

— Да, Лис-Майкл, согласен. Но сможешь ли ты переправить его сюда, когда съедешь из общежития? Прием.

— Думаю, у меня не будет с этим трудностей. Я здесь уже завязал пару полезных знакомств, и канал связи будет обеспечен. Пожалуй, на сегодня все, друг мой. Возможно, у меня не будет больше случая поговорить с тобой, но мы сможем обмениваться сообщениями через «самого».

Я оставил рацию включенной еще на целую минуту и, лежа на кровати, прислушивался к атмосферным помехам и общему радиофону. У меня были опасения, что наш разговор мог прослушиваться, и я надеялся, что оператор пеленгующей станции выдаст себя, нажав на кнопку передачи, или даже начнет переговариваться на той же частоте с кем-то еще, думая, что я уже ушел из эфира. Но все было тихо. Наши рации работали на фиксированной частоте в 28 мегагерц.

Проделав кое-какую исследовательскую работу, я установил, что государственная полиция работала на каналах связи, настолько удаленных от этой частоты, что, даже если бы полицейские в патрульной машине проехали по Артиллери-роуд, они практически не имели бы шансов уловить наши переговоры. Жители окрестных кварталов, настраивающие свои приемники на волны Би-би-си, «Радио Люксембург» или многочисленных пиратских радиостанций в нейтральных водах у берегов Великобритании, тоже не могли выйти на нашу частоту даже случайно. Конечно, специальная передвижная пеленгующая станция, выдвинутая в район тюрьмы, смогла бы засечь нас, но это само по себе значило бы, что нашему делу — труба.

Лежа на кровати, я вновь стал мысленно прокручивать события сегодняшнего дня. Получалось, что в тюрьме все знали о побеге, кроме надзирателей. Просто чудо, что никто не настучал!

Позднее, к своему великому изумлению, я узнал из доклада Маунтбэттона, что все-таки настучали и тюремная администрация получила точную информацию о дне и времени предстоящего побега! Стукач анонимно позвонил в Скотленд-Ярд и ошибся только в одной детали. Он сообщил, что беглецы попытаются скрутить надзирателя на одном из этажей и отнять у него ключи. Можно предположить, что надзиратели в тот день особенно крепко держались за свои ключи. И все равно совершенно невероятно, что тюремной администрации не пришло в голову организовать усиленное наблюдение за этой шестеркой, чтобы не допустить их «совершенно случайного» сбора в одной и той же камере, оконная решетка которой была предварительно перепилена для побега. Наименьшее, чего можно было ожидать после такого точного сигнала, так это организации охраны тюремной стены: снаружи — силами полиции, изнутри — надзирателей. На самом же деле единственный охранник сидел, как обычно, на своем стуле в углу тюремного двора и преспокойно отправился домой в положенное время, оставив стену вообще без охраны.

Что ж, если тюремная администрация и дальше будет такой же халатной, наши шансы на успех повысятся.

Свобода

На следующий день сообщениями о групповом побеге были заполнены первые полосы газет. Авторы редакционных комментариев кипели негодованием. Мои сослуживцы на фабрике возмущались не меньше. Чтобы поправить положение, они предлагали вдвое увеличить высоту стены вокруг тюрьмы и организовать ее постоянное патрулирование вооруженной охраной, осужденных держать взаперти в камерах 24 часа в сутки, а двери камер открывать только для того, чтобы швырнуть преступникам еду, заключенных, нарушающих режим, регулярно пороть, сроки заключения увеличить, а систему зачетов и досрочных освобождений отменить.

Министр внутренних дел Рой Дженкинс лично посетил Уормвуд-Скрабс, и в вечерних газетах появилась его фотография на фоне ворот тюрьмы. Несколько дней спустя, выступая в Палате общин, министр внутренних дел заверил парламентариев, сделавших запросы, что уже существуют конкретные планы укрепления безопасности в Уормвуд-Скрабс и других тюрьмах. Для этого будут использованы самые современные методы, включая установку телевизирнных камер. Как заявил министр, было бы только справедливо создать для заключенных по возможности гуманные условия, совместимые с требованиями безопасности.

Заявление министра внутренних дел в Палате общин в значительной степени снимало мои опасения, но меня продолжали беспокоить два вопроса. Когда телевизионные камеры появятся на тюремных стенах? Но даже если их и не установят до побега, сколько еще времени Блейк будет оставаться в Уормвуд-Скрабс?

В то время мы, к счастью, еще не знали об обращении директора тюрьмы Уормвуд-Скрабс в министерство внутренних дел с настоятельной просьбой срочно перевести Блейка в тюрьму для особо опасных преступников. Как нам стало известно позже из доклада Маунтбэттона, это был уже второй запрос о переводе Блейка в другую тюрьму. Невероятно, но министерство внутренних дел предпочло проигнорировать эти предложения.

В субботу вечером я еще раз навестил Майкла Рейнольдса. Денег он пока не достал, но они были ему обещаны. По его расчетам, через пару недель он добудет две сотни фунтов.

В понедельник вечером я вышел на связь с Блейком.

После обмена позывными пвьными кодами он поинтересовался, какова слышимость.

— Слышу тебя хорошо, — сказал я.

— Отлично. Знаешь, почему я задал этот вопрос? Как помнишь, антенна моего транзистора — это кусок медной проволоки, протянутой из одного конца камеры в другой.

Теперь я отсоединил эту проволоку от транзистора и прикрепил один конец ее к антенне рации. Я могу сейчас не выдвигать эту антенну и говорить с тобой, держа рацию в любом положении, даже под одеялом. На условия приема это не влияет. Прием.

— Удачная идея. А как там с побегом? Каковы последствия? Прием.

— До сих пор, — сказал Блейк, — ничего серьезного не произошло, хотя слухов масса: все приговоренные к пожизненному заключению будут переведены в другие тюрьмы, все ассоциации заключенных распущены и т. п.

Что касается меня, то я ожидал, что буду переведен. Это по-прежнему вероятно. Но тут ничего не поделаешь. Остается только надеяться, что этого не случится до начала нашей операции. Впрочем, кое-какие перемены есть.

Тюремщик, который дежурит в углу двора, получил в свое распоряжение будку, в которой сидит весь день. Теперь он может не уходить, чтобы спрятаться от дождя. Прием.

— В будке есть телефон и кнопка сирены тревоги?

Прием.

— Не уверен. Постараюсь выяснить на этой недели и сообщу тебе в следующий понедельник. Прием.

— Спасибо. Это важный момент. А какой день недели кажется тебе наиболее предпочтительным для операции?

Я думаю — суббота? Прием.

— Несомненно. Все преимущества субботнего вечера по-прежнему в силе. Меньше надзирателей и охранников, чем в будние дни. К тому же, если я буду выбираться из блока через окно, очень важно, чтобы повсюду, и особенно на лестничных площадках, было как можно меньше народу. По субботам большинство заключенных ходят вечером в кино, и в блоке остаются только два офицера охраны. Да, суббота — самый подходящий день. Прием.

— Думаю, обсудили все. До следующего понедельника. Конец связи.

Неделю спустя я вновь вышел на связь с Блейком. Как он установил, в будке надсмотрщика не было ни телефона, ни кнопки сигнала тревоги. Очевидно, она предназначалась только как укрытие от дождя. Мы договорились о связи в следующий понедельник — в последний раз перед моим окончательным выходом из тюрьмы.

В субботу я направился в район торгового центра Олд-Оук и стал тщательно просматривать карточки на досках объявлений, вывешенных около маклерских контор. Меня интересовала квартирка, расположенная как можно ближе к тюрьме. Среди предложений имелась квартира на улице Перрин-роуд, 26, как раз на полпути между тюрьмой и фабрикой. По моей карте расстоянии по прямой от Перрин-роуд до тюрьмы составляло примерно милю.

Я созвонился с хозяином и договорился осмотреть помещение в этот же вечер. К моей радости, квартира находилась на верхнем этаже дома, а окна выходили в сторону тюрьмы, хотя ее и не было видно. Я оставил квартиру за собой, заплатил за две недели вперед и получил ключи. Хозяину дома я сказал, что, приехав в Лондон из графства Суссекс, я устроился на местную фабрику и одновременно «заканчиваю свою книгу». Есть ли у меня паспорт? Конечно, нет! Гражданин Ирландской Республики не может и не должен предъявлять свой паспорт в Великобритании! Хозяин был иностранцем, и от него трудно было ожидать понимания отношений, которые существовали между Великобританией и Ирландией.

Настало 4 июля. В 8.30 утра я вошел в кабинет начальника общежития.

— Чудесно, Берк, изволь получить свои сто фунтов. Пересчитай и распишись.

— Нет необходимости, начальник, — сказал я и поставил свою подпись.

Глядя, как я засовываю деньги в карман, начальник продолжил:

— Еще одна небольшая формальность. Правила требуют, чтобы ты расписался, что ознакомился с «Законом о хранении огнестрельного оружия и взрывчатки». — Он протянул мне карточку с отпечатанным текстом. — Здесь изложен касающийся тебя раздел закона.

В этом документе содержалось предупреждение, что хранение огнестрельного оружия или взрывчатых веществ будет рассматриваться как уголовное преступление в течение 5 лет после выхода из тюрьмы. В тех случаях, когда выходящий на свободу человек был осужден за преступление, связанное с использованием огнестрельного оружия или взрывчатки, этот запрет становился пожизненным.

Я вернул карточку и расписался в книге.

— Эта штука распространяется и на самодельные бомбы, — сказал начальник с усмешкой.

Кроме моей квартирки, на втором этаже дома было еще три жилых помещения. Осторожные наблюдения позволили заключить, что два из них занимали пакистанцы (по двое в каждой комнате), а в третьем разместились англичане — муж с женой. На первом этаже были еще три квартиры, в каждой из которых жили английские супружеские пары. Во время радиосеансов не следует повышать голос, отметил я для себя.

В 11 часов в этот вечер я уселся на кровати и начал посылать в эфир свои позывные, но безуспешно. После получаса бесплодных попыток связаться с Блейком мне не оставалось ничего другого, как признать свою неудачу.

Хотя между нами было расстояние всего в одну милю, сигнал в густо застроенном районе не проходил, мощности наших маленьких раций было недостаточно.

В субботу вечером я зашел в пивную «Вестерн», где в течение получаса пропустил шесть двойных порций виски и мило поболтал с барменшей. Рация была в кармане моего макинтоша. В 10.30 я вышел из пивной, прошел кружным путем в парк, где повернул налево в сторону от тюрьмы по направлению к железнодорожным путям.

Виски здорово подняло мое настроение.

Забор, который тянулся вдоль рельсов, был около полутора метров в высоту и состоял из заострённых железных прутьев. Я схватился руками за два прута, подтянулся и поставил одну ногу на поперечную перекладину.

Перебравшись через ограду, я устроился поудобней и начал вызывать Блейка. Я слышал, что он пытается выйти на связь со мной, но сигнал был слишком слаб или вообще затухал.

Мне вновь пришлось перелезть через забор и направиться по парку в направлении тюрьмы, постоянно вызывая Блейка и следя за мощностью поступающих от него сигналов. После того как половина пути была позади, а связь не улучшилась, меня начало охватывать беспокойство. Наконец я дошел до ворот на стадион для игры в регби, в этой точке слышимость оказалась вполне приличной.

— Слушай, Пекарь-Чарли, — поспешно зашептал я в микрофон, — мое положение сейчас чрезвычайно уязвимо. Я так близко от этой чертовой стены, что мы могли бы переговариваться без всяких раций. Вообще, если я не буду говорить шепотом, то патрульные или тот парень, что сидит в углу двора, могут меня услышать. Будем предельно кратки.

— Жаль, что так получилось. Давай коротко. Какие новости? — По его голосу чувствовалось, что он волнуется не меньше меня.

— Никаких новостей. Просто хотел установить связь. В понедельник пытался это сделать из своего нового жилища. Как я понял, ты тоже выходил в эфир?

— Да, пытался, как и договорились. Мы находились вне радиуса действия раций. Теперь мои новости. В угловую будку установлен телефон, и власти утверждают, что вся тюрьма может быть оцеплена за четыре минуты после сигнала тревоги. Как это тебе нравится?

— Меня это совершенно не беспокоит. Нам понадобится две минуты — самое большее.

Убийства на Брейбрук-стрит

На неделе я встретился с Бэрри Ричардсом в пивной «Вестерн». После нескольких порций виски за мой счет мы непринужденно болтали. Разговор неизбежно коснулся тюрьмы и общих знакомых. И тут он как бы мимоходом сообщил мне потрясающую новость:

— Кстати, Шон, ты знаешь, они стали проверять тюрьму.

— Проверять тюрьму? В каком смысле?

— Они думают, что с тюрьмой кто-то поддерживает связь по радио, и вызвали бригаду из Главного почтового управления, чтобы проверить эфир. По крайней мере, так мне об этом рассказывали. К тому же они закрыли радиомастерскую.

В субботу вечером я вновь пришел в парк, вновь чувствуя сильное беспокойство. Если они действительно взялись за прослушивание эфира в тюрьме, то они едва ли посадят работника с наушниками на 24 часа в сутки каждый день. Скорее всего, они записывают эфир на магнитофон и ежедневно прокручивают пленку на большой скорости. Но как бы то ни было, я не предполагал, что развязка может наступить сегодня. Они просто отметят время, и к моему следующему сеансу полиция будет наготове.

На этот раз после обмена опознавательным кодом я сразу сказал Блейку:

— Слушай очень внимательно, Пекарь-Чарли. Особое предписание. Если я внезапно прекращу связь и вновь не выйду в эфир в течение пяти минут, уничтожь свою рацию и постарайся избавиться от остатков. Забрось их как можно дальше от своего окна. Понятно?

Он подтвердил, что понял меня.

Вечером в следующую субботу я вновь двинулся от Перрин-роуд в сторону тюрьмы. По дороге заглянул в «Вестерн» и выпил свои обычные шесть двойных порций виски. Если в прошлую субботу эфир у тюрьмы действительно прослушивался, сегодня они будут меня ждать. И если уж мне суждено опять угодить за решетку, то есть все основания предварительно промочить горло.

В парке я остановился на своем привычном месте около ворот на поле для игры в регби и стал напряженно вслушиваться. Парк безмолвствовал. Если они сидели где-то в засаде, то делали это профессионально. Я подготовил рацию к работе…

На этот раз мы действительно были предельно лаконичны. Новостей особых не оказалось, и, кроме того, постоянная угроза быть схваченными как-то не располагала к пространным беседам. Именно по этой причине мы назначили очередной сеанс только через две недели.

На следующий день у меня состоялась очередная встреча с Майклом Рейнольдсом. Он достал деньги и передал мне первые 100 фунтов. На них был приобретен подержанный автомобиль марки «Хамбер-хок» 1955 года выпуска, который я присмотрел заранее.

Мотор и тормоза у машины были в хорошем состоянии. Теперь появилась возможность проверить маршрут ухода с места побега в реальных условиях.

В 6 часов вечера в субботу я припарковал машину на улице Артиллери-роуд как раз напротив блока «Г», С точки зрения нашей операции место парковки было выбрано идеально. Служащие больницы, которые ставили свои машины на Артиллери-роуд во время рабочего дня, к 5 часам всегда уже уезжали. Посетители начинали прибывать к больнице где-то в районе 7 часов.

Я отвел Блейку 10 минут на все приготовления к броску через стену достаточно времени, чтобы связаться по радио, покинуть камеру, подойти к намеченному окну, разбить раму и выбраться наружу. В 6.10 я одновременно пустил секундомер и завел машину. Еще полторы минуты было отведено Блейку на форсирование самой стены с помощью веревочной лестницы. После этого репетиция началась.

Чтобы удалиться от тюрьмы примерно на две мили и полностью затеряться в транспортном потоке, мне потребовалось 7 минут. Во время следующей попытки нужно будет постараться уложиться в 6 минут. Но не это было главным. Больше всего меня радовало то, что через три минуты я свернул с Дю Кейн-роуд. У меня в запасе оставалась целая минута, прежде чем тюрьма будет оцеплена.

Наш следующий радиосеанс с Блейком должен был состояться в субботу, 13 августа. Но накануне, в пятницу, произошло событие, которое перечеркнуло наши планы.

Первые признаки, что случилось что-то серьезное.

бросились мне в глаза сразу по выходе из ворот фабрики.

Направившись в сторону дома, я встретил двух полицейских на мотоциклах, полицейский фургон и две патрульные машины, все — с включенными мигалками. Машины двигались очень медленно, полицейские внимательно всматривались в лица прохожих и водителей. На самой Перрин-роуд мне встретились еще два мотоциклиста и патрульная машина. В первый момент я подумал, что из Уормвуд-Скрабс совершен еще один групповой побег.

Если это так, то теперь уж Блейка обязательно переведут в другую тюрьму.

У себя в комнате я тотчас же включил транзистор. Почти сразу диктор объявил: «А теперь последние новости об убийстве троих полицейских на улице Брейбрукстрит». Далее он сообщил, что полицейские были застрелены во время уличного патрулирования «поблизости от тюрьмы Уормвуд-Скрабс». Ничего не было сказано ни о мотивах преступления, ни о личностях преступников.

Как потом выяснилось из газет, двое полицейских в штатском вышли из патрульной машины и подошли к другому автомобилю, чтобы о чем-то спросить сидящих в нем людей. В ответ раздались выстрелы. Убиты были все полицейские, в том числе и тот, что сидел за рулем патрульной машины, — в него стреляли через ветровое стекло. Меня, правда, несколько успокоило заявление представителя тюрьмы о том, что в Уормвуд-Скрабс все спокойно, все заключенные на месте и, видимо, нет никакой связи между убийцами и тюрьмой.

По тем же причинам наш следующий сеанс с Блейком опять прошел очень быстро. Договорились, что в следующую субботу в шесть часов я попытаюсь наладить с ним связь из машины, припарковав ее около Хаммерсмитской больницы.

В субботу я купил букет хризантем и без пяти шесть остановил свою машину рядом с больницей на улице Дю Кейн-роуд прямо у пересечения ее с Артиллери-роуд. У больницы стояли еще несколько автомобилей, что было мне на руку: прохожие не обращали на меня внимания.

Закрыв окно, я подсоединил антенну рации к внешней антенне автомобиля, а саму рацию спрятал под букетом хризантем.

Ровно в 6 часов я вышел на связь. Окна тюрьмы на третьем и четвертом этажах были отчетливо видны над гребнем стены.

Блейк ответил сразу. Слышимость была отменной.

— Громкость установлена на минимальной отметке, — сказал он. Большинство заключенных сейчас в кино, а два офицера пьют чай и треплются на первом этаже.

В этот момент патрульная машина полиции повернула на Дю Кейн-роуд. Я поспешно передал: «Приближается полицейская машина. Прекращаю связь до тех пор, пока не уберется, если уберется вообще. Молись и жди моего вызова. Конец связи».

Я выключил передатчик и начал как ни в чем не бывало рассматривать, поправлять и нюхать хризантемы. Полицейский автомобиль замедлил ход около тюремных ворот и стал приближаться к больнице. Краем глаза я заметил, что два полицейских стали меня разглядывать, когда поравнялись с моей машиной. Если они остановятся, выйдут из машины и пойдут ко мне, попытаюсь от них рвануть.

Однако все обошлось. Полицейские просто проехали мимо, и мы возобновили связь. «Они убрались, — сказал я. — Хочу спросить у тебя, как ты смотришь на то, чтобы попытаться выбраться из страны сразу же после операции?»

Блейк, видимо, уже думал об этом не раз и потому ответил быстро. «Возражаю, — сказал он твердо. — Это чревато неприятностями. Лучше будет переждать некоторое время, а потом спокойно обсудить второй этап нашего плана».

В этом я с ним согласился, и мы договорились о следующем сеансе связи через неделю.

В понедельник мне предстояло заняться необходимыми покупками. В торговом центре Олд-Оук были приобретены три бельевые веревки длиною 12 метров каждая, большой моток шпагата и толстая игла. Ступеньки на обычных веревочных лестницах делают из дерева, но такая лестница не годилась для моего замысла. Для укрепления ступенек я решил использовать обыкновенные вязальные спицы. Зайдя в галантерейный магазин, я попросил показать мне спицы № 13, сделанные из стали и покрытые пластиковой пленкой. На мою просьбу завернуть тридцать штук продавщица удивленно вскинула брови.

— Ваша жена, видать, большая любительница вязания, — сказала она с улыбкой.

— Понимаете, они, собственно, нужны мне не для этого, — пустился я в объяснения, стараясь как можно лучше скрыть свой ирландский выговор. — Они для моих студентов в художественной школе. Вы представить себе не можете, какие замечательные абстрактные композиции можно выполнить из простых вязальных спиц.

На другой день вечером мы собрались у Рейнольдсов.

Согласовали день операции: 22 октября 1966 года. Потом обсудили, в каком положении после побега окажусь я.

— Что ж, друзья, нет ни малейшего сомнения, что меня будут допрашивать по этому делу. Полицейские составляют список подозреваемых и затем систематически работают с ним. Я в него попаду по целому ряду причин.

Прежде всего, известно, что мы с Блейком дружили. В последние месяцы нас часто видели вместе во время прогулок, когда мы обсуждали наш план. А еще раньше для тюремного журнала я написал передовицу в защиту таких людей, как Блейк, которая нашла отклик в одной влиятельной газете и была подвергнута там суровой критике.

Статья была озаглавлена: «Странные новые друзья предателя Блейка».

— Подозрения — это одно, а доказательства — другое.

Как они смогут доказать твою причастность к побегу? — спросила Энн.

— Собрать доказательства им будет нетрудно. Настал век полицейских-ученых. В наши дни обыкновенный полицейский только собирает улики, но не дает им оценку.

У них в Скотленд-Ярде действует научно-исследовательская криминалистическая лаборатория, и девиз ее сотрудников очень простой: «Если был контакт, значит, есть и след». Малейший волосок от пеньковой веревки, который окажется в щели пола в моей комнате на Перрин-роуд или в багажнике автомобиля, следы шин на Артиллерироуд — и им будет этого достаточно. Такие следы практически невозможно уничтожить.

Друзья согласились с моими доводами. Мы также решили, что мне уже небезопасно оставаться в моей комнате на Перрин-роуд, которая станет убежищем для Блейка сразу после побега. Пока мы будем подыскивать другую квартиру, Пэт предложил временно перебраться к нему, в его трехкомнатную квартиру. Было решено, что я сообщу на фабрике о намерении уволиться через две недели и к концу сентября перееду к Пэту.

В пятницу я подал на фабрике официальное заявление о предстоящем увольнении, а в субботу вечером вновь говорил с Блейком.

— Шон, ты помнишь, я говорил о домкрате? Теперь нам скорей всего понадобятся и кусачки. После недавней неудачной попытки побега, когда беглецы попытались перепилить ножовкой раму большого окна в блоке «Г», на окна начали ставить металлические сетки. Они уже закончили работу в блоке «А», и теперь только вопрос времени, когда они доберутся до блока «Г». Мне сказали, что проволока в сетках около восьми миллиметров толщиной.

— Не беспокойся, в нужное время ты получишь и домкрат и кусачки.

В пятницу, 23 сентября я забрал свои документы, получил причитавшуюся мне зарплату и вышел из ворот фабрики в последний раз. В этот же день моим новым пристанищем стала квартира Пэта.

Назавтра мы опять говорили с Блейком.

— Пожалуй, настало время переправлять необходимый инструмент. Это можно устроить через одного из моих знакомых в общежитии. Но, может быть, у тебя есть свой вариант?

— У меня действительно есть идея. Ты помнишь дом во внешнем дворе тюрьмы, в котором раньше жил тюремный капеллан? Сейчас его ремонтирует тюремная строительная бригада. Сразу за входной дверью, налево, есть туалет. Перед ним одна из досок пола не закреплена.

Под ней углубление сантиметров в тридцать. Если ты положишь инструменты туда, их сможет доставить в тюрьму один из членов строительной бригады. Проникнуть в дом нетрудно, там снята входная дверь.

— Понятно. В среду заложу инструменты в тайник.

Купив подходящие домкрат и кусачки, я тщательно обернул их куском ткани так, чтобы нельзя было догадаться, что завернуто. Туда же я положил секундомер, чтобы Блейк мог точно засечь время во время побега. В среду вечером мне удалось без особых помех заложить все это под пол в доме капеллана.

Поиски квартиры оказались трудным делом, потому что домовладельцы в респектабельных районах требовали от будущих жильцов рекомендаций. А где мне их было взять?

К концу недели дело все еще не сдвинулось с мертвой точки, и я решил, что в понедельник все-таки отправлюсь на родину в Лимерик, проведу там неделю, а поиски квартиры продолжу уже по возвращении. Блейку сообщил, что следующий сеанс связи будет во вторник, 18 октября, за 4 дня до операции.

Неделя на родине пролетела быстро. Выяснилось, что до матери все же дошли слухи, что я получил семь лет за то, что подложил бомбу полицейскому. Но, как все матери, она продолжала верить, что ее сын ни в чем не виноват. Бедная женщина! А сколько страданий выпадет на ее долю, когда местная полиция начнет допрашивать ее после побега Блейка. Уж с ней-то они церемониться не будут.

Защитить ее некому.

Перед самым отъездом я зашел к ее соседке и подруге миссис Уэлтон. Мы поговорили немного, я попрощался и, когда она провожала меня до калитки, решился заговорить с ней о том, что меня продолжало тревожить.

— Миссис Уэлтон, я не знаю, как вам это объяснить, но, если… Если, к примеру, я попаду в какую-нибудь переделку, могу я попросить вас по возможности оградить от неприятностей мою мать.

— Твоя матушка, Шон, всегда желанный гость в этом доме, не беспокойся.

В субботу утром настало время отъезда. Я купил билет до Лондона на имя Салливана.

— Я уезжаю в Дублин, мама. Несколько месяцев буду работать над книгой. Один мой друг любезно предложил мне жить в его доме. Если я и вернусь в Англию, то не раньше чем через год.

Я говорил это не столько для нее, сколько для людей из Скотленд-Ярда, которые наверняка вытянут эти сведения из престарелой женщины. Мне было противно врать матери, но ради дела приходилось.

— Ну что ж, с богом, Шон. Постарайся, чтобы на этот раз твоя отлучка не была столь долгой.

— Сделаю все возможное, мама!

16 октября, в воскресенье, мы все собрались в квартире Пэта Портера. До операции оставалась ровно неделя.

Было решено, что мы не будем больше пытаться снять хорошую квартиру. Для этого требовались рекомендации.

Бывшему заключенному гораздо легче организовать побег из тюрьмы важного государственного преступника, чем достать приличные рекомендации.

В маклерской конторе мне предложили квартиру по адресу Хайлевер-роуд, 28 за четыре фунта в неделю. По всем параметрам квартира подходила мне идеально. Я быстро заполнил необходимый формуляр, назвавшись М. Сигзуортом, и указал вымышленный адрес в лондонском районе Кройден. Никто не спрашивал у меня ни рекорлендаций, ни номера банковского счета.

На следующий день я перевез свои пожитки из квартиры Пэта на улицу Хайлевер-роуд, а уже вечером сидел в машине рядом с Хаммерсмитской больницей и, как обычно, держал в руках букет хризантем.

После обмена опознавательными сигналами я сразу приступил к делу:

— Слушай внимательно, Пекарь-Чарли. Сейчас я буду передавать тебе подробные инструкции о твоих действиях во время операции. Есть у тебя условия, чтобы слушать меня в течение нескольких минут непрерывно?

— Подожди, я только все приготовлю.

Приблизительно через 15 секунд он снова был на связи.

— Все в порядке, Лис-Майкл, я готов, давай.

— Прекрасно. Операция, как и планировалось, будет проводиться в субботу, 22 октября. Радиоконтакт будет установлен точно в 18.00. Машина припарковывается на Артиллери-роуд прямо напротив блока «Г». Если все будет спокойно, я дам тебе команду двигаться к окну и заняться рамой. Когда с ней справишься, сообщишь мне.

Затем от меня поступит второй сигнал, по которому ты выберешься из окна и спрыгнешь на землю. Об исполнении этого маневра ты также информируешь меня. Наконец, к тебе поступит третий сигнал: «Перебрасываю лестницу». Это будет означать, что я выхожу из машины и бросаю лестницу через стену. Как только ты ее увидишь, делай рывок и лезь через стену. Какой-либо радиосвязи больше не понадобится. Но тебе нельзя будет мешкать.

Мы должны исходить из того, что дежурный охранник заметит лестницу одновременно с тобой.

Если увидишь, что тебе не уйти, предупреди меня, чтобы я мог смыться отсюда. Как понял?

— Все ясно, продолжай.

— Теперь о втором этапе операции. Ты сядешь в автомобиль на заднее сиденье. Рядом с тобой будут лежать плащ и шляпа, которые ты наденешь. В правом кармане плаща ты обнаружишь коричневый конверт. В нем будет некоторая сумма денег, включая монеты по три и шесть пенсов для телефона-автомата, а также листок бумаги, на котором будут написаны семь цифр. Это номер телефона, который в записке закодирован. Ключ к коду я сообщу тебе уже в машине, Если обстоятельства во время побега заставят нас разделиться, этот телефон поможет тебе связаться с моими друзьями. Если меня арестуют, они заменят меня. Поездка на машине будет у кас очень короткой. Воздержусь передавать адрес по радио. Он будет свобщен тебе в машине. По приезде автомобиль оставим за углом нужного нам дома, и до двери ты дуй один. В левом кармане плаща ты найдешь три ключа. Ключ от американского замка типа «Иель» подходит к парадной двери дома, два других — от дверей квартиры. Когда войдешь в дом, окажешься в узком и длинном коридоре.

Справа от входа увидишь лестницу, которая ведет на второй этаж. Наша квартира расположена на первом. Поэтому иди прямо по коридору, пока не упрешься в дверь.

Это и будет наша квартира. На даери прикреплен номер — 5. В квартире ты увидишь кровать, на которой будет лежать новая одежда для тебя. Перзодевайся немедленно! На столе найдешь схему лондонского метрополитена. В случае необходимости подземкой можно будет добраться до моих друзей. После расшифровки номера телефона запомни его и уничтожь бумажку. В комнате есть телевизор и транзисторный приемник. Приемник заранее будет настроен на волну Би-би-си, и тебе нужно будет только включить его, чтобы послушать новости. В девять часов ты сможешь посмотреть информационный выпуск телевидения. К этому времени у тебя будет возможность насладиться подробностями своего собственного побега в интерпретации репортеров. Я тем временем попытаюсь избавиться от машины. Ее нужно отогнать как можно дальше. Если за мной будет погоня, постараюсь оторваться. Если этот номер не пройдет, выскочу за каким-нибудь углом и буду спасаться бегством. Если не вернусь через два часа, считай, что меня схватили. Тогда звони по телефону. Телефон-автомат установлен на первом этаже в коридоре около лестницы. Если репортеры будут утверждать, что «задержанный сотрудничает с полицией в ее расследовании», не верь этому. Я ни за что не стану помогать этим сукиным сынам! Ты все понял?

— Ясно. Теперь о моих делах. У нас здесь вроде все благополучно. Они еще не начали навешивать железные сетки на окна блока «Г». Сегодня уже вторник, значит, вполне вероятно, что это не будет сделано до субботы.

— Невероятно! Они ведь закончили оборудование окон остальных трех блоков еще несколько недель назад, Только бы не успели теперь к субботе!

— Да, — сказал Блейк, — железная сетка нам прибавила бы хлопот. Мы с тобой еще свяжемся до операции?

— Да, я снова выйду в эфир в это же время в четверг, чтобы уточнить последние детали.

К шести часам вечера в четверг, 19 октября, моя машина снова стояла на Артиллери-роуд около больницы. Вошедшие уже в мой ритуал хризантемы лежали рядом на сиденье. Я бросил взгляд на блок «Г». Железных сеток на окнах все еще не было.

Блейк ждал связи и ответил незамедлительно. Сеанс был кратким, и мы распрощались, договорившись сзязаться еще раз в полдень в день побега. Это было нужно как последняя мера предосторожности на случай неожиданных изменений в обстановке.

«Военный совет» перед операцией начался в пятницу в восемь часов вечера и продолжался до одиннадцати.

План района Хаммерсмит и окрестностей был развернут на столе перед нами. Дом № 28 по улице Хайлеверроуд отмечал красный крестик, красная линия — маршрут автомобиля от тюрьмы до временного пристанища Блейка.

— Сколько вам понадобится, чтобы добраться до места? — спросил Майкл.

— Несколько минут, — ответил я.

— Что означает пунктирная линия, проходящая по Лейтимер-роуд?

— Это еще один наш козырь. Линия обозначает границу между округами Хаммерсмит и Кенсингтон. Убежище Блейка расположено как раз по другую сторону границы и потому не входит в район, который обслуживается полицейским участком Шеперд Буш. Именно этот участок поднимут по тревоге в первую очередь, а значит, на начальном этапе деятельность полиции будет сконцентрирована к западу от пунктирной линии. Мы же будем находиться за пределами этой зоны, хотя всего в нескольких метрах от нее.

Следующим взял слово Пэт:

— Велика ли опасность, что Блейка все-таки начнут искать там?

— Она практически равна нулю. Район — богом забытый. К тому же он слишком близко к тюрьме. Нет, Пэт, полиция будет по уши занята тем, чтобы как можно быстрее блокировать международный аэропорт, морской вокзал и посольства восточного блока, чтобы позволить себе роскошь искать у себя под носом. А позже, когда они начнут подозревать меня в участии, они, вероятно, решат, что он укрылся в Ирландии.

Когда все вопросы были обсуждены, мы запалили ритуальный костер. План и остальные бумаги отправились в огонь камина.

По приходе домой я сразу лег спать. Пустая квартира подействовала на меня угнетающе, но сон сначала почему-то не шел, а когда я в конце концов заснул, спалось мне беспокойно.

Сколько бы я отдал, чтобы все уже было кончено!

Побег

Утром в субботу я приготовил себе на завтрак яичницу с колбасой, но кусок не лез в горло.

За полчаса до выхода в эфир я купил букет хризантем и отправился к месту связи. Без двух минут двенадцать моя машина уже стояла на Дю Кейн-роуд напротив Артиллери-роуд.

— Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли. Слушаю тебя.

Блейк тут же отозвался. На связь было грех жаловаться.

— Ну вот и настал наш день, — сказал я. — У меня все в порядке. Как твои дела?

— Отлично, мой друг, все готово для вечерней операции. Обстановка лучше не придумаешь. Большинство заключенных, как всегда, пойдут в кино, в блоке останутся только два офицера охраны. Кстати, я не знаю, видно ли тебе это с твоего места, но на наше окно металлическую сетку еще не установили.

— Вот и отлично, Пекарь-Чарли! Если нет никаких новостей, я, пожалуй, буду сматываться отсюда. Выйду на связь ровно в 6 часов.

— Хорошо, Лис-Майкл. По голосу чувствую, что на-вечер все готово.

— Мой друг, сегодня ровно через 6 часов я выведу тебя в мир свободы. Кстати, сегодня у нас на ужин свиные отбивьые, а на десерт клубника со сливками. Подходит?

— У меня уже потекли слюнки.

— Тогда до встречи.

Впервые за все время нашего радиоконтакта мы закончили разговор, не пожелав друг другу спокойной ночи.

Вернувшись в свою квартиру, я начал отрабатывать бросок веревочной лестницы через стену. Она должна быть переброшена с первой же попытки. Если первый заброс окажется неудачным и охранник в угловой будке заметит что-нибудь, он, пожалуй, успеет добежать до места, пока я буду повторять бросок. Я встал в одном углу комнаты и стал бросать лестницу в сторону потолка в противоположном углу. Лестница была очень легкой и бросать ее было нетрудно. Главная проблема заключалась в том, чтобы найти наилучший способ сложить ее, чтобы сна не запуталась.

Одежда для Блейка была аккуратно разложена на кровати, включая носки и белье, около кровати стояли ботинки. На столе были развернуты недавно приобретенная карта Лондона и схема метрополитена. Телефон Майкла я закодировал, записал на маленьком клочке бумаги и положил его вместе с несколькими банкнотами и монетами в небольшой коричневый конверт. Аккуратно сложенную лестницу я сунул в бумажный пакет «Джексоне Тэйлорс».

Именно там была куплена одежда для беглеца. Я надел плащ и шляпу, положил коричневый конверт в правый карман, а рацию — в левый. Уже с пакетом в руках в последний раз оглядел комнату, вышел, запер дверь и сунул ключи в левый карман плаща.

Подойдя к припаркованной машине, я положил пакет с лестницей в багажник и сел за руль. Заранее приготовленный букет цветов я положил на переднее сиденье рядом с собой. Включил радиоприемник, надеясь, что музыка поможет успокоить нервы. Дождь усиливался, и это было мне на руку. Сильное волнение не покидало меня.

По правде сказать, самочувствие даже ухудшилось. Говорят, что в таких случаях помогает сигарета, но я ведь не курил.

К тому времени, когда моя машина доползла до площади, было уже шесть часов. Я проклинал себя за то, что не поставил машину поближе к тюрьме. Блейк, наверное, уже включил рацию и начал вызывать меня, а я сижу здесь в дорожной пробке, и моя судьба зависит от прихоти полицейского. Внезапно он повернулся в сторону громадной очереди автомобилей на улице Олд Оук-роуд, во главе которой как раз стояла моя машина. Полицейский посмотрел прямо на меня. Вода стекала с козырька его шлема, плащ был весь мокрый. Он подал мне сигнал для движения, и, проезжая мимо, я выглянул из окна автомобиля и поблагодарил.

Наконец я добрался до нужного места на Артиллерироуд: как раз напротив блока «Г».

Мгновенно были сняты плащ и шляпа и заброшены на заднее сиденье. Рация была подключена к антенне автомобильного приемника. Камуфлировать ее в цветах сейчас не было необходимости — на улице было темно и пустынно. Цветы останутся на всякий пожарный случай.

Мою машину отделяло от стены каких-нибудь два метра.

Взглянул на часы: шесть минут седьмого — и включил рацию.

— Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли, Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли. Как слышишь меня?

Как можно было предположить, Блейк уже заждался.

— Здесь Пекарь-Чарли, вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя громко и отчетливо.

Условный пароль Блейк произнес скороговоркой, чувствовалось, что и он нервничает.

— Прости за задержку. Попал в пробку. У меня все о'кей. Ты готов?

— Да, — ответил Блейк, — готов. Наш общий друг сейчас займется окном. Он стоит рядом со мной с домкратом в руках. Могу я сказать ему, чтобы приступал?

Я взглянул на часы: 18.10.

— Да, Пекарь-Чарли, пускай начинает…

— Он уже пошел вниз.

— Думаю, будет лучше, если ты выйдешь на лестничную площадку, перегнешься через перила и посмотришь, как там у него пойдут дела. Тогда, если он попадется, мы оба будем об этом знать.

— Согласен, Лис-Майкл. Я вызову тебя.

Я повернулся на сиденье и взглянул в зеркало заднего вида вдоль Артиллери-роуд. Она терялась в темноте. Впереди, по Дю Кейн-роуд, каждые несколько секунд мелькали фары проезжавших автомобилей. Внезапно мне пришло в голову, сколь уязвимо мое положение. Если бы сейчас какая-нибудь полицейская машина внезапно свернула сюда, я сразу же попал бы в свет ее фар, деваться мне было некуда. Пути для спасения не оставалось. Всего один автомобиль мог бы полностью заблокировать эту узкую улочку. Дождь к этому времени припустил вовсю, мерно барабаня по крыше машины, через закрытые окна практически ничего не было видно. Если брешь в тюремном окне будет проделана своевременно, ею следует воспользоваться сразу же, так как повреждение очень быстро заметят. Любая задержка — и нам придется все начинать сначала, разрабатывать новый план.

Вновь зазвучал голос Блейка:

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла.

— Слышу тебя.

— С окном все в порядке. Я готов действовать дальше.

Быстро они управились! Ровно три минуты. Наступал решающий момент операции. Как только Блейк выберется через окно и спустится в тюремный двор, мосты будут сожжены, ничего изменить уже будет нельзя. Куда бы ни повернуло колесо фортуны, будущая жизнь Блейка зависела от этого момента. На меня возлагалась огромная ответственность.

Он ожидал моего ответа. Я уже нажал кнопку передачи, как вдруг в этот самый момент машина с мощными фарами, включенными на дальний свет, свернула на Артиллери-роуд. Стало светло как днем: фары на мгновение ослепили меня. Я уронил рацию на колени, взял хризантемы, поднес их к лицу и сделал вид, что любуюсь букетом. Водитель приближавшейся машины фары не переключил, и я ничего не мог видеть. Когда он проезжал мимо, я успел заметить, что это был фургон. В зеркальце можно было отчетливо различить, как его красные габаритные огни двигались в направлении тупика, которым кончалась Артиллери-роуд. Это было странно. С чего бы фургону податься туда?

Я нажал на кнопку передачи.

— Ты еще здесь?

— Да, что случилось? — ответил Блейк.

— Только что какая-то машина проследовала к парку.

Думаю, это сторож или обходчик поехал проверить спортивный павильон. Он, конечно, вернется, поэтому повремени еще немного у окна. Как только он уберется, сразу дам тебе знать.

— Понятно, Лис-Майкл, буду ждать.

Пять минут спустя яркие фары вновь появились в конце улицы. Даже на таком расстоянии они осветили салон моего автомобиля. Фургон остановился как раз за шлагбаумом, и водитель вышел. Мне не было видно его, но я слышал, как хлопнула дверь. Я догадался, что он запер шлагбаум на ночь. Снова хлопнула дверь, и фургон тронулся. Он приближался очень, очень медленно, с черепашьей скоростью, фары были по-прежнему включены на дальний свет, и я сразу понял, что из фургона за мной наблюдают. А раз наблюдают, значит, в чем-то подозревают. Сторожа за то и получают деньги, чтобы быть бдительными.

Фургон прополз мимо меня и остановился в полуметре впереди, впритык к больничной ограде. Теперь у меня уже была твердая уверенность, что я попал под подозрение. Я не мог поднести рацию к губам, так как фургон стоял слишком близко, а его водитель наверняка следил за мной через зеркало заднего вида. Дверь фургона открылась, из него вышел мужчина.

Достаточно было беглого взгляда, чтобы в голову пришло слово «охранник» — оно наиболее полно характеризовало его облик. Он был высок ростом, на голове матерчатая кепка. Темная куртка с капюшоном и резиновые сапоги дополняли картину. Он просто стоял у своего фургона, уставившись на меня, не делая ни малейшей попытки скрыть свое любопытство. У меня в руках по-прежнему был букет с хризантемами. Я демонстративно посмотрел на часы, пытаясь дать понять этому человеку, что с нетерпением жду начала приема посетителей в больнице. На него это не произвело ни малейшего впечатления. Он стоял как скала, даже не пытаясь сделать вид, что занят чем-то еще. Это был явный вызов. Окажись поблизости полицейский, он позвал бы его не задумываясь.

Возможно, если мне выйти из машины с цветами и направиться в сторону больницы, это удовлетворит его? В тот момент, когда я собирался именно так и поступить, он повернулся ко мне спиной, нагнулся над водительским сиденьем фургона и что-то пробормотал. До меня донесся звон цепи, и на землю спрыгнул огромный пес эльзасской породы. Мужчина снова повернулся лицом ко мне, держа собаку на коротком, туго натянутом поводке, как бы давая понять, сколь свиреп его зверь. Теперь нас разделяло немногим более метра, причем каждый из нас знал, что думает о нем другой. Тут не до шуток. Собака в случае необходимости будет натравлена на меня.

Что ж, ждать больше нельзя, надо двигаться. У этого человека явно было много свободного времени. Каждая минута, потраченная на эту дурацкую игру, была потеряна для дела, каждая минута приближала нас к провалу. Боже милостивый! Что бы я ни дал, чтобы в этот момент у меня были развязаны руки! Я бы вышел из машины, подкатил к этому типу и вежливо спросил бы его, какого дьявола он на меня уставился.

Нехотя я завел машину и отъехал. Это само по себе, как мне казалось, уже было признанием вины. Когда я поворачивал налево на Дю Кейн-роуд, то думал уже, что операция провалилась не только сегодня, но и вообще. И мне ничего не удастся объяснить Блейку. Он сейчас наверняка посылает в эфир свои отчаянные призывы, а рация молчит. Он мучительно думает, что случилось, почему его покинули в тот самый момент, когда свобода была на расстоянии вытянутой руки. Уж лучше бы никто не подавал ему надежды, чем теперь переживать все это. Мне легко было представить, что сейчас чувствует Блейк. Но что я мог сделать? Человек из фургона уже позвал, должно быть, полицию или сам ждет, не вернусь ли я назад. Как я все это объясню Майклу, Энн и Пэту? Поверят ли они мне?

Впереди показался переулок Вуд Лейн, сигнал светофора был зеленым. Поворачивать в сторону дома? Или свернуть направо, чтобы еще раз попасть на Дю Кейнроуд? Я повернул направо. Посмотрел на часы: 6.30. Обитатели блока «Г» обычно возвращались из кино к семи, иногда раньше. Это означало, что вскоре на лестничных площадках появится народ и повсюду начнут шнырять еще с полдюжины надзирателей, которые примутся отпирать двери камер. Если Блейк не сумеет выбраться из блока до этого момента, он уже не сделает этого никогда.

Моя машина вновь была на улице Дю Кейн-роуд. Я вышел из нее и медленно пошел вдоль Артиллери-роуд.

Фургон убрался, но точно на его месте была припаркована другая машина. Полиция? На часах 18.35. Действовать надо было немедленно или вообще отказаться от операции. Вернувшись в машину, я поехал по Артиллерироуд, развернулся и встал на свое прежнее место. Отсюда можно было рассмотреть тот, другой автомобиль.

Бог ты мой! Воркующая парочка!

В отличие от фургона этот автомобиль стоял капотом в противоположную сторону в направлении парка. Молодая пара на переднем сиденье была мне видна так же отчетливо, как и я им. Нас отделяло не больше двух метров.

От них нужно отделаться. Любым способом я должен заставить их убраться. Взгляд на часы: без двадцати семь.

Выхожу из машины, прислоняюсь к дверце и так стою на дожде, демонстративно глазея на влюбленных. Девушка сняла голову с плеча своего кавалера и села прямо. Мужчина стал нервно теребить руль, несколько раз раздраженно посмотрел на меня. Я продолжал упорно смотреть на них. Все это заняло не меньше минуты. Затем девушка что-то сказала своему обожателю, он завел машину, дал задний ход, сделал разворот и уехал с Артиллери-роуд.

Я прыгнул в машину и схватил рацию. Ждет ли меня еще Блейк?

— Лис-Майкл вызывает Пекаря-Чарли.

— Пекарь-Чарли для Лиса-Майкла. Слышу тебя хорошо. Тянуть дальше невозможно. Народ возвращается из кино. Я должен уходить через окно сейчас. Для объяснений нет времени.

— О'кэй, Пекарь-Чарли, действуй.

— Начинаю, — сказал Блейк. — Свяжусь с тобой, когда вылезу наружу и спущусь во двор.

В этот момент еще одна пара слепящих фар повернула на Дю Кейн-роуд. Машина остановилась примерно в пяти метрах передо мной, рядом с тюремной стеной. Ее фары оставались включенными, били прямо в глаза. Я был виден как на ладони. Голос Блейка прозвучал вновь.

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Я во дворе.

Можешь бросать лестницу.

Глаза мне слепил свет фар, слух мой был полностью сосредоточен на гулком голосе Блейка, который заполнял собой весь салон автомобиля. От недостатка свежего воздуха у меня закружилась голова. Чтобы продемонстрировать свои намерения пассажирам того, другого автомобиля, которых не было видно, я поднес цветы к лицу, делая вид, что нюхаю их. Фары продолжали оставаться включенными.

— Лис-Майкл, ты еще на связи? Откликнись!

Я взял рацию с сиденья и, держа ее ниже ветрового стекла, нагнулся к ней. В это время цветы были у меня в левой руке.

— Лиса-Майкла вызывает Пекарь-Чарли. Потяни еще минутку, тут появились посторонние. Надо подождать, пока они уберутся.

— Хорошо, Лис-Майкл, будем надеяться, что для этого не потребуется слишком много времени. Я во дворе и готов воспользоваться лестницей. Народ уже вернулся из кино. Патруль может появиться в любую минуту. Прошу тебя, действуй быстрей!

В голосе Блейка отчетливо слышались страх и тревога, которые он несомненно испытывал, стоя под дождем в каких-то пяти метрах от меня. Он ждал, когда через стену будет переброшена путеводная нить, которая приведет его к свободе. Он твердо знал, что обратной дороги нет.

Фары этого проклятого автомобиля наконец погасли, и его пассажиры начали выбираться наружу. Двое мужчин и две женщины. Они направились в сторону Дю Кейнроуд. На часах 18.45. Эти люди приехали проведать кого-то в больнице. Теперь вплоть до семи часов начнется сплошной поток посетителей.

Я уже собирался вызывать Блейка, когда еще один автомобиль свернул на Артиллери-роуд. Он остановился как раз напротив первого. Я вновь взялся за цветы. Рация, включенная на прием, лежала рядом со мной.

— Лис-Майкл! Лис-Майкл! Ради всего святого, выходи на связь! Не могу больше ждать!

Фары автомобиля все еще были включены, а пассажиры все не показывались. Я вышел из машины и пошел в их направлении, но не успел я сделать нескольких шагов, как фары погасли, и из машины вышли мужчина и женщина. Я бросился назад к машине, рванул дверь и услышал голос Блейка, полный мольбы.

— Лис-Майкл, ради бога, выходи на связь! Я не могу ждать!

Едва я успел захлопнуть дверь машины, как еще одна пара ярких фар залила светом всю улицу. Опять мне не оставалось ничего другого, как взять цветы и выйти из машины. Голос Блейка настойчиво преследовал меня:

«Лис-Майкл, Ли…» Я захлопнул дверцу как можно быстрее в надежде, что никто не успеет услышать. Фары машины, прибывшей последней, погасли. Ее пассажиры вскоре скрылись за углом Дю Кейн-роуд.

Было без пяти семь. Сейчас или никогда. Блейк уже не сможет вернуться в блок «Г». Только два пути оставались для него: свобода или штрафная тюрьма Паркхерст. Сравнительный комфорт тюрьмы Уормвуд-Скрабс остался бы для него только воспоминанием. А ведь это я дал ему команду вылезать из окна. Лестницу бросать надо сейчас!

Будь что будет! Если по ту сторону стены начнется заваруха, положение станет отчаянным.

Я отбросил букет к стене: он больше не пригодится.

Блейк был уже в совершенной панике:

— Лис-Майкл, умри, но бросай лестницу немедленно, ты просто должен это сделать! Нельзя ждать! Бросай лестницу! Бросай ее! Ты слышишь меня! Скорей!

Дав ему закончить, я нажал кнопку передачи:

— Лис-Майкл для Пекаря-Чарли. Лестницу сейчас получишь. Что бы то ни было, но я ее бросаю.

Все это было произнесено мною умышленно медленно.

— Понял, Лис-Майкл, понял. Но давай быстрей! Срочно! Меня могут схватить в любой момент. Бросай лестницу немедленно, у нас последний шанс!

— Бросаю лестницу, — повторил я. — Смотри на стену.

Выйти из машины, открыть багажник, достать из бумажного пакета веревочную лестницу было минутным делом. Лестницу я взял именно за нужный конец: все это было тщательно отработано. Потом бесшумно закрыл багажник. В лестнице было двадцать ступенек. Они должны оказаться с внутренней стороны стены. Другая половина лестницы, которая должна остаться с внешней стороны, состояла из двух сплетенных вместе бельевых веревок, заканчивавшихся петлей.

Я продел левую руку в петлю и крепко ухватился за толстый конец веревки, часть лестницы со ступеньками была у меня в правой руке. Внезапно меня обуяло сомнение. Стена кажется намного выше, когда стоишь у самого ее подножия. Лестница должна быть переброшена через стену с первой попытки. Удастся ли это мне? Сомнительно.

Я взглянул на машину. Она стояла в каком-то метре от стены. Над замком багажника был небольшой выступ, которым я воспользовался как ступенькой и взобрался на крышу. Дю Кейн-роуд оставалась пока пустынной. Решающий момент: ведь любой автомобиль, повернувший оттуда на Артиллери-роуд, высветит меня стоящим на крыше автомобиля и размахивающим веревочной лестницей. Пан или пропал!

Теперь верхний срез стены казался значительно ближе: высота машины и мой собственный рост создавали впечатление, что до карниза стены рукой подать. Я размахнулся сложенной лестницей три раза и бросил ее. И немножко перестарался — она перелетела стену значительно выше над срезом, чем это было необходимо. Но на другую, внутреннюю сторону стены она упала как нужно. Я спустился с машины и подтянул лестницу приблизительно на метр вправо. Было бы нежелательно, чтобы Блейк спрыгнул прямо на крышу. Весьма вероятно, что он бы ее продавил. Я потянул лестницу к себе, пока не почувствовал сопротивление двух завязанных мною веревочных узлов, которые уперлись в карниз. Это означало, что двадцатая ступенька была у самой кромки стены, а первая — у земли.

Я стоял и ждал, когда веревка натянется. Но ничего не происходило, и я начал уже подумывать, не схватили ли Блейка. Казалось, что минула вечность с тех пор, как легла на место лестница. «Давай, давай, давай!» — шептал я сквозь стиснутые зубы, до боли упираясь, лбом в камни, выступавшие из стены. Уже несколько минут новые машины не появлялись, но такое везение не могло продолжаться долго. Мой автомобиль частично загораживал меня и скрывал от обзора, но верхняя часть веревки была отлично видна на фоне стены. Сам Блейк, когда он появится на гребне, будет виден практически со всех сторон, а предупредить его об опасности уже не будет возможности.

В бешенстве и от сознания собственного бессилия я пнул стену ногой: «Ради бога, давай, парень, давай!»

Дождь ручьями струился по лицу и шее, я промок до нитки. Тут я услышал, что по другую сторону кто-то ударил ногой по стене как раз в том месте, где я стоял, только ниже. Потом еще удар, выше, потом еще. Кто-то карабкался по лестнице, но никакой тяжести не чувствовалось.

Стена приняла на себя больший вес, чем я рассчитывал.

Но кто это — Блейк или охранник?

Звуки по ту сторону стены уже раздавались на самом верху. Сейчас, думал я, сейчас! Затем пара ладоней, издав негромкий хлопок, ухватилась за гребень стены. Пальцы широко растопырены, напряжены. Мгновение спустя появилось лицо. Это был Блейк.

Он посмотрел вниз, на меня. Глаза широко раскрыты, в них — испуг и изумление. Мы не виделись почти год, и он не сразу узнал меня на слабо освещенной улице. Потом мне часто приходило в голову, что в последний момент у Блейка могли возникнуть сомнения, кто поджидает его по другую сторону стены. Британская контрразведка, секретная служба, КГБ? Такова была цена, которую приходилось платить за принадлежность к своей касте.

Он подтянулся на руках, сел верхом на карниз стены, потом перевалился на внешнюю сторону и повис на руках. Блейк был без пиджака. Он поглядел на меня через плечо, как бы ожидая команды.

— Прыгай, прыгай! — закричал я.

Он отпустил руки, оттолкнулся от стены и полетел вниз. Я бросился вперед в тщетной попытке смягчить его падение, но он только слегка задел меня и распростерся у моих ног. Его голова ударилась о покрытую гравием дорогу. Блейк лежал и не двигался.

В этот момент Артиллери-роуд вновь ярко осветилась.

Еще один автомобиль подъезжал к больнице с включенным дальним светом. Веревка от лестницы, болтаясь, свисала со стены, а Блейк неподвижно распростерся на земле. К счастью, нас обоих загораживал мой автомобиль. Я выпрямился и поглядел сквозь стекла машины в направлении Дю Кейн-роуд. Автомобиль медленно двигался в нашем направлении. Блейк продолжал лежать, не подавая признаков жизни. Было уже слишком поздно убирать свисавшую со стены веревку. Автомобиль остановился примерно в трех метрах от нас, а потом дал задний ход и припарковался вплотную к тюремной стене. Прошло некоторое время, но фары не выключались. Нужно было не мешкая забираться в машину и сматываться — в этом было наше единственное спасение. Если мы поедем, нас уже не остановить. Я выпрямился во весь рост. Теперь пассажиры той машины, кто бы они ни были, могли отлично рассмотреть меня. Я открыл заднюю дверь и вновь зашел за машину. Блейк по-прежнему лежал на том же месте, куда упал, Я нагнулся, крепко взял его рукой за подмышку: «Джордж! Ты цел? Ради бога скажи, что с тобой?»

Конечно, в этих обстоятельствах можно было бы сказать что-нибудь поумнее, но ничего другого мне не пришло в голову. Блейк застонал.

Я потащил его к машине. В этот момент фары погасли, хотя нас по-прежнему было бы видно, если бы не открытая задняя дверь автомобиля. Я впихнул Блейка на заднее сиденье, он лежал на нем, продолжая стонать. Машина завелась сразу. Когда я включил передачу, из стоящего напротив автомобиля как раз начали выходить пассажиры. Дэе особы женского пола стояли на середине дороги и разговаривали, в то время как мужчина запирал машину. Моя машина рванула с места. Это так напугало их, что они со страху отпрыгнули в сторону, уступая дорогу. Когда я проезжал мимо, мужчина бросил на меня недоуменный взгляд. Благодаря просвету в потоке транспорта мне удалось без задержки повернуть на Дю Кейнроуд.

К этому времени Блейк, немного очухавшийся, уже сидел на заднем сиденье.

— Все в порядке, Джордж? — спросил я, не оборачиваясь.

— Ничего, мой друг, ничего, — ответил он слабым голосом.

— Рядом с тобой на сиденье лежат шляпа и плащ. Надень их.

К этому времени дождь опять припустил вовсю. Окна машины оставались закрытыми, и ветровое стекло почти полностью запотело. Я почти не видел дороги. Но едва я начал протирать стекло рукой, как заметил прямо перед собой машину и понял, что столкновения уже не избежать. Мы находились перед пешеходным переходом. Водитель впереди идущего автомобиля притормозил, чтобы пропустить пешеходов, вышедших на мостовую. Я резко нажал на педаль тормоза, колеса заклинило намертво, но машина продолжала скользить по влажному асфальту.

Бамперы ударились друг о друга с ужасным скрежетом, мотор моей машины заглох.

Пешеходы прошли, но машина впереди меня не делала никаких попыток сдвинуться с места. Слева, на автобусной остановке, собралась большая очередь. Люди стояли практически рядом с нами и глазели на дорожное происшествие. Некоторые даже подались вперед, чтобы лучше разглядеть нас с Блейком.

Я снова завел мотор и со злостью закричал:

— Твою мать, почему этот сукин сын не едет?

Блейк наклонился ко мне со своего сиденья и попытался меня успокоить:

— Не психуй, Шон. Что бы ни случилось, не надо терять голову.

Легко ему было говорить! За нами уже скопилась небольшая вереница автомобилей. Наконец впереди стоящая машина тронулась с места, медленно подалась вперед, освобождая пешеходный переход, и затем подрулила к обочине. Водитель показывал мне знаками, чтобы я встал рядом.

— Нет, этот номер не пройдет! — пробормотал я, нажал на газ, со скрежетом переключил передачу, потом еще раз и рванул в сторону переулка Вуд Лейн. Перед ним горел красный сигнал.

— Плевать я хотел на ваши светофоры, — такова была моя реакция.

— Шон, ради бога не психуй! Было бы обидно сейчас все испортить! — уговаривал меня Блейк, но, к счастью, прежде чем мы доехали до перекрестка, зажегся зеленый.

Я повернул направо и еще направо на Латимер-роуд.

Взглянул в зеркало заднего вида: погони за нами не было. Только теперь я вспомнил, что мне надо проинструктировать Блейка.

— Джордж, — сказал я, не сводя глаз с дороги, — ключи, как договаривались, в левом кармане плаща, а конверт — в правом. Код очень простой. Из каждой цифры нужно вычесть единицу. Пять означает четыре, а восемь — семь.

— Понятно.

— Теперь адрес: Хайлевер-роуд, 28. Везу тебя туда.

Повернув на Оксфорд-гарденс, я остановил машину, проехав несколько метров мимо поворота на Хайлеверроуд. Затем повернулся, взглянул на Блейка и был страшно испуган. Все его лицо было в крови, которая сочилась из разбитого лба. В таком состоянии сам он не дойдет до дома.

— Пожалуй, Джордж, мне лучше пойти вместе с тобой. От машины избавлюсь позже. Пошли.

Мы выбрались наружу. Дождь продолжал лить как из ведра, улица была пустынной.

— Дай мне ключи.

Он сделал движение рукой, как будто хотел залезть в левый карман, но не мог сделать этого. Я заметил, что рука у него не действовала.

— Похоже, что ты вывихнул руку.

— Боюсь, что не вывихнул, а сломал.

Он поднял руку. Запястье было неестественно согнуто, как раз у сустава.

— Да, похоже, что рука сломана. — Я залез к нему в карман и взял ключи. — Очень больно?

— Совсем немного. Просто рука онемела.

Мы повернули на Хайлевер-роуд и некоторое время шли молча. Затем Блейк посмотрел на меня.

— Шон, — сказал он, — ты мировой парень!

Его голос выдавал волнение.

Я засмеялся. Обсудим этот вопрос позже. Всему свое время.

До квартиры мы добрались, никого не встретив.

— Вот мы и дома, — сказал я. — Не очень шикарно, но это лучшее, что нам удалось найти. Кроме того, это лишь временное пристанище. Твоя одежда лежит на кровати. Я думаю, ты будешь в состоянии переодеться. Умойся в раковине в углу, чтобы не идти в ванную.

Я зажег газ. Блейк снял плащ и шляпу и остался в серых тюремных штанах и полосатой рубахе.

Я покачал головой:

— Джордж, никак не могу поверить, что это ты сейчас стоишь передо мной в этой комнате. На свободе. Мне понадобится не один день, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Это так же удивительно, как если бы двухэтажный автобус взобрался на колонну Нельсона.

Блейк засмеялся:

— Самому не верится.

Я снял с колечка ключ от входной двери и протянул Блейку два других ключа:

— Пойду разберусь с машиной. Запри дверь за мной.

Когда вернусь, постучу два раза.

— Ты надолго?

— Приблизительно на час. Хочу отогнать машину как можно дальше от этого дома. Не говоря уже об участии в побеге, эта машина сегодня вечером основательно подпортила себе репутацию в Восточном Лондоне. До встречи!

Я надел шляпу и плащ. Блейк направился к двери, чтобы запереть за мной.

— Не прихватишь ли ты что-нибудь выпить на обратном пути?

— Конечно, Джордж. Жаль, что я сам не догадался припасти бутылочку для тебя.

В коридоре у лестницы я набрал номер телефона Майкла. Он сам поднял трубку.

— Как дела? — спросил я.

— Неплохо. А у тебя?

— Могло быть хуже.

Я слышал голос Майкла на фоне многих других голосов. Так и есть, он принимает друзей. В течение нескольких секунд мы оба молчали. Представляю себе, с каким нетерпением Майкл ждал новостей.

— Кстати, — сказал я небрежно, словно мысль сообщить об этом пришла мне внезапно, — наша операция успешно завершена…

Я положил трубку и вышел на улицу.

Машина очень долго не заводилась. Мне уже начали приходить в голову дурные мысли на тот случай, если вообще не удастся сдвинуть ее с этого места. Но наконец мотор ожил, и я покатил по Лондону, стараясь как можно дальше убраться от убежища Блейка. Покружив с час, я оказался на неизвестной мне улице в противоположном конце города. Рядом проходила железная дорога, дома стояли только по одной стороне улицы. Здесь я и оставил автомобиль.

Беглецы

Понедельник на Хайлевер-роуд прошел спокойно и размеренно. Утром я отправился за покупками и принес домой все утренние газеты. Побег был по-прежнему в центре внимания, заголовки, набранные крупным шрифтом, прямо-таки кричали о нем с первых полос. Так продолжалось всю неделю. Карикатуристы тоже не остались внакладе. Никакой другой преступник в Великобритании не способствовал столь бурному росту тиражей газет и, следовательно, росту доходов Флит-стрит,[5] как Блейк. По телевидению и в кинотеатрах демонстрировались фильмы, которые создавали «культ шпиона».

Я просмотрел газеты. Букет хризантем, брошенный на месте действия, с легкой руки комментаторов получил таинственное значение. «Загадка розовых хризантем» — гласил один из заголовков. Он сам по себе давал некоторое представление о том, чего можно было ожидать в дальнейшем.

В середине дня в радиопрограмме Би-би-си «Единый мир» канадский журналист, который был интернирован в Корее вместе с Блейком, выдвинул первую из целого ряда фантастических версий. Он сообщил корреспонденту Би-би-си, что Блейк никак не мог совершить побега из тюрьмы по той простой причине, что он в ней никогда не был. По его утверждению, все это было крупномасштабной игрой английской разведки, чтобы ввести в заблуждение КГБ. Суд над Блейком был в действительности хорошо разыгранным спектаклем с целью убедить русских, что Блейк искренне сотрудничал с ними, когда на самом деле он строго выполнял инструкции Эм-Ай-6 (британская разведка). После судебного спектакля Блейк преспокойно жил в полном комфорте под вымышленным именем, а на его месте в тюрьме сидел другой человек.

Теперь Эм-Ай-6 организовала столь же правдоподобный спектакль с побегом. Подставному лицу хорошо заплатят, а настоящий Блейк объявится в России, где КГБ встретит его как героя. Там Блейк, несомненно, сразу же включится в работу КГБ и одновременно будет регулярно направлять в Лондон подробные доклады своим настоящим хозяевам. Таким образом, Эм-Ай-6 сумеет внедрить своего человека в штаб-квартиру КГБ в Москве.

В конце передачи я повернулся к Блейку.

— Вот, значит, в какие игры ты играешь? Выходит, что я все время работал на разведку? Тогда они могли бы хотя бы несколько облегчить мне жизнь в тот вечер. А может быть, они и подослали сторожа с собакой, влюбленную парочку в машине? Я чуть не отдал концы, и все для того, чтобы инсценировка побега выглядела поубедительнее?

Очзнь изобретательно! Но ты, Джордж, в этом лучше разбираешься. Кстати, тебя действительно зовут Джордж?

Блейк рассмеялся.

— Можешь ли ты себе представить, чтобы британская разведка дурачила министра внутренних дел, министра юстиции и лорда — верховного судью?

Верно, такой ситуации я себе представить не мог.

В тот же вечер стало известно, что министр внутренних дел объявил в Палате общин, что он уже назначил адмирала флота герцога Маунтбэттона-Бирманского главой правительственной комиссии по расследованию положения с обеспечением безопасности в тюрьмах Великобритании на основании материалов дела о побеге Джорджа Блейка. Но эта мера не удовлетворила оппозицию, которая внесла предложение о вотуме недоверия министру внутренних дел. Было решено обсудить это предложение в следующий понедельник.

Вечером по телевидению было объявлено, что все шпионы, отбывающие тюремное заключение в Великобритании, в течение одного дня были переведены в другие тюрьмы под усиленную охрану.

На следующий день, во вторник, позвонил Майкл и сообщил, что нашел для нас новое убежище. Мы уже собрали вещи, но, когда вечером пришел Майкл, новости у него были не самые приятные: оказалось, что на новом месте мог жить только один человек. Естественно, речь шла о Блейке.

— Для тебя, Шон, мы подыщем другое пристанище, — успокоил меня Майкл, заметив мое волнение. Затем он повернулся к Блейку:

— Люди, к которым мы направляемся, естественно, знают, кто вы такой. Их беспокоит одна вещь. Они, так же как и мы все, не горят желанием помогать русской разведке. Поэтому они хотели бы получить своего рода заверения, что вы не будете передавать русским никакой информации.

Это оказалось неожиданностью не только для Блейка, но и для меня. Наступило напряженное молчание. Он выглядел озадаченным, хотя с самого начала трудно было предположить, что люди, которые ему помогают, симпатизируют коммунистам.

— Что ж, — сказал наконец он, но не слишком решительно, — могу заверить вас, что я этого делать не буду.

После отъезда Блейка и Рейнольдса я улегся на кровать и, уставившись в потолок, начал размышлять. Рано или поздно Скотленд-Ярд опубликует всю информацию обо мне. Это лишь вопрос времени. Как только они убедятся, что я замешан в организации побега, они постараются в первую очередь поймать меня. Тогда новое убежище Блейка будет еще более безопасным. А коли так, то, чем скорее они убедятся в моей виновности, тем лучше. Почему бы несколько не ускорить этот процесс?

Одеться, выйти на улицу, добраться до ближайшей станции метро, проехать несколько остановок, сделав пересадку, было делом какого-то получаса. Из автомата на одной из станций я позвонил в Скотленд-Ярд и сообщил дежурному полицейскому, где находится автомобиль, на котором бежал Блейк, и его регистрационный номер.

Такой трюк, по моему мнению, должен был отвлечь полицию от Блейка и серьезно ввести в замешательство Скотленд-Ярд. Теперь они будут думать, что я провернул операцию с помощью преступного мира и что один из нанятых подручных заложил меня, чтобы отомстить за какую-то старую обиду.

В понедельник номер машины был объявлен по телевидению и со ссылкой на полицию сообщалось, что разыскивается владелец. Имен не называлось, хотя было ясно, что они ищут меня. Действительно, вскоре появились сообщения, что разыскивается некий ирландец по подозрению в участии в побеге Блейка. Далее указывалось, что два представителя политического отдела Скотленд-Ярда навестили мою мать. Она рассказала им, что ее сын был в Лимерике между 10 и 15 октября, а потом по делам уехал в Дублин.

Через два дня нашим друзьям удалось найти нам с Блейком другое убежище, на этот раз вместе. Однако обстановка на новом месте оказалась весьма нервозной.

Хозяин дома был писателем, и к нему ежедневно приходила секретарь-машинистка, которой он диктовал свои произведения. Наличие двух посторонних мужчин в доме трудно было бы долго скрывать. По этому поводу мы собрали «военный совет». Без лишних предисловий Майкл предложил, чтобы Блейк попытался пробраться в советское посольство.

Услышав это, Блейк от изумления даже рот разинул.

— Советское посольство? — воскликнул он.

— Да, — настаивал Майкл. — Я провел небольшую разведку и убедился, что проделать это будет легко. Я завезу вас во двор в багажнике автомобиля, сказав, что приехал подать заявление на визу. Там есть задний двор, где вы сможете выбраться из багажника незаметно для полицейских и войти в посольство через черный ход. Я уверяю вас, что это осуществимо. Я все внимательно изучил.

Майкл говорил быстро, стараясь быть убедительным.

Блейк был поражен.

— Но это же будет дикой глупостью! — воскликнул он. — Даже если я проникну в посольство под носом у полиции, что трудно себе представить даже при самой буйной фантазии, что это даст? Мне ведь все равно придется выбираться из посольства, чтобы уехать из Англии.

Зачем проникать в здание, которое находится под специальным наблюдением?

— Но ведь никто не будет знать, что вы находитесь в посольстве, а русские позже смогут тайно вывезти вас из страны.

— Я не верю в это, — твердо сказал Блейк. — Если я и сумею проникнуть в посольство, контрразведке это станет известно уже через пару часов.

В конце концов выход был найден. Было решено, что мы с Блейком переберемся в трехкомнатную квартиру Пэта, сначала он, потом я.

Двое покидают Великобританию

В понедельник состоялось мое переселение к Пэту.

Блейк был уже на месте. Жизнь наша приобрела размеренный и даже несколько монотонный характер. Первую недзлю я никуда не выходил, а потом начал совершать регулярные прогулки: покупал продукты, ходил в прачечную, за газетами. Несколько раз я встречался нос к носу с полицейскими, но они меня не узнавали.

Создание следственной комиссии Маунтбэттона вызвало цепную реакцию побегов из тюрем по всей стране, что нас с Блейком немало повеселило. Очевидно, среди британских заключенных возобладало мнение, что, если они не предпримут попытку сбежать сейчас, в дальнейшем это окажется невозможным.

Постоянным источником развлечений для нас были выступления по телевидению разного рода «экспертов», которые выдвигали собственные версии побега шпионапрофессионала Джорджа Блейка. Один из них заявил, что побег Блейка был осуществлен с помощью Ирландской республиканской армии и что мы с Блейком скрываемся сейчас где-то в Ирландии на конспиративной квартире этой организации. А почему Ирландская республиканская армия пошла на это? Не из симпатий к коммунистам, а потому, что ненавидят англичан.

Особенно занимательная версия была выдвинута одним иностранным журналистом, который говорил с сильным славянским акцентом. Он высказал мнение, что побег Блейка был спланирован как военная операция и осуществлялся под руководством КГБ. Блейк, по его словам, был вывезен из Англии в день побега и пересек Европу на самолете, вертолете и автомобиле в сопровождении сотрудников секретной службы Чехословакии.

Была показана карта с маршрутом следования Блейка и с указанием отелей, где он якобы останавливался. Откуда журналист получил такую информацию? Из восточноевропейских источников, которые, в силу очевидных при* чин, не могут быть названы. Мы с Блейком посчитали весьма вероятным, что КГБ организовал «утечку» такой информации, чтобы усыпить бдительность англичан. В Москве выяснилось, что это не соответствовало действительности.

В течение второй недели нашего пребывания в квартире Пэта на Хэмстед Хай-стрит я купил себе на случай необходимости фальшивый паспорт. Сделать это оказалось нетрудно. Я совершенно открыто сфотографировался в местном фотоателье. Затем через одного из своих знакомых по тюремному общежитию я встретился в пивной с нужным человеком и через 24 часа стал владельцем паспорта на имя британского подданного Джеймса Ричардсона, архитектора, проживающего в Лондоне по адресу Оксфорд Гарденс, 10.

Блейк рассматривал паспорт с нескрываемым интересом.

— Будучи когда-то британским вице-консулом, я подержал в руках массу подобных документов и даже выдавал их. Должен тебя заверить, что паспорт изготовлен профессионально, — заметил он.

Пока мы жили в квартире Пэта, раз или два в неделю Майкл и Энн скрашивали наше одиночество. Мы вместе обедали или ужинали и при этом постоянно обсуждали, как вывезти Блейка из Великобритании. У него самого не было особого желания попадать за «железный занавес».

Он бы охотно предпочел какую-нибудь нейтральную страну, чьи власти не были бы склонны выдать его англичанам. По этим соображениям его выбор падал на Египет. У меня родилось подозрение, что Блейк не был уверен, какой прием ждал его в России. Однако вскоре стало ясно, что из-за скудости денежных средств ему придется оставить мысли о Египте и выбираться из Англии кратчайшим путем через Восточную Европу, скорей всего через Германию, тем более что Блейк свободно владел немецким.

После горячих дискуссий было решено отказаться от попытки вывезти его из страны открыто по фальшивому паспорту. Это показалось нам слишком опасным. Мы предпочли вариант с использованием автомобиля, в специально оборудованном багажнике которого будет находиться Блейк. Машину поведет Майкл, Вместе с ним поедэт Энн.

Через несколько дней Майкл купил подержанный автомобиль — фургон марки «Дормобайл». В багажном отделении машины были оборудованы туристская кухня и одно спальное место. В сложенном виде полка убиралась в специальный ящик, который после незначительной переделки был превращен в убежище для Блейка. В путь они отправлялись 17 декабря 1966 года. Маршрут проходил до Дувра, затем на пароме до Остенде, через Бельгию, ФРГ в ГДР. Блейка они должны были высадить уже на восточногерманской территории недалеко от Берлина на автобане. Было решено, что затем Майкл и Энн доберутся до Берлина, проведут там день и вернутся в Англию тем же путем.

Что касается меня, то я собирался последовать за Блейком в ГДР ровно через две недели, чтобы он смог предупредить своих русских друзей о моем прибытии, если все пройдет хорошо…

…В тот день мы с Пэтом поставили будильник на 7 часов утра: если беглецов задержат в Дувре, это успеет попасть в утренние последние известия. В семь никаких экстренных сообщений не было. Никаких новостей не последовало и в телепрограмме в девять вечера. Мы ликовали.

Последние опасения рассеялись, когда в пятницу Майкл позвонил Пэту и сообщил, что они с Энн вернулись. По их словам, операция прошла без сучка без задоринки. Блейку не пришлось таиться, скрючившись в своем убежище всю дорогу. Он прятался туда за полчаса до каждой границы и вылезал полчаса спустя. Самым трудным участком оказалась паромная переправа между Дувром и Остенде.

По возвращении Рейнольдсов сразу же начались приготовления к моему отъезду. Было приобретено одно место в спальном вагоне экспресса Лондон-Париж на 31 декабря, а также забронирован билет на самолет по маршруту Париж-Берлин.

В семь часов вечера 31 декабря Майкл привез нас всех на вокзал Виктория. Мы сразу пошли в бар и хорошо выпили. Прощание было коротким, но сердечным.

— Все хорошо, — сказала Энн со вздохом, — но после этого всем нам жизнь будет казаться до отвращения пресной и скучной!

Ни полицейские, ни таможенники моей персоной не заинтересовались, хотя и у тех, и у других наверняка в специальной папке находилась моя фотография. Столь же мало внимания уделили мне официальные лица в аэропорту Орли, во Франкфурте и в Берлине.

В Берлине я плотно пообедал с вином и около 14 часов вышел из такси недалеко от пропускного пункта «Чекпойнт Чарли» на границе между западным и восточным сектором. Здесь пролегала граница двух миров. Мне предстояло сделать важнейший выбор в жизни. Такими вещами не шутят. Но эта граница между Западом и Востоком имела для меня необъяснимую притягательную силу, и я знал, что мне придется ее перейти.

Берлин

И вот я в ГДР. Пройдя паспортный контроль, я вышел на улицу, миновал большой черный лимузин, припаркованный у тротуара. Мне было слышно, как сзади взревел мотор, и машина поравнялась со мной. Задняя дверца открылась, и человек в сером пальто и такого же цвета меховой шапке подался наружу и спросил: «Господин Ричардсон?» — «Да». — «Прошу Вас в машину». Пока я закрывал дверцу, человек подвинулся, уступая мне место.

— С прибытием, мистер Бёрк. Я бы и так узнал вас.

Джордж вас очень хорошо описал.

Через 20 минут быстрой езды мы оказались в расположении какой-то советской воинской части. Судя по почтительному отношению к моему спутнику, которого звали Владимир, и быстроте, с которой выполнялись его распоряжения, КГБ пользовался здесь большим влиянием.

Мы остановились наконец около небольшого двухэтажного дома, и мой провожатый сообщил, что здесь я буду жить в течение нескольких дней.

Из прихожей мы сразу прошли в столовую, где Владимир попросил меня показать, по каким документам я приехал в Берлин. Внимательно просмотрев их, он задал мне вопрос, которого я меньше всего ожидал:

— Какие у вас планы, мистер Бёрк?

— Как бы это вам сказать… Я надеялся, что мне будет оказано гостеприимство в течение нескольких месяцев, с тем чтобы дать возможность моим друзьям в Лондоне тщательно спрятать концы в воду. Кстати, Джордж также предлагал такой вариант.

— Да, вы правы, товарищи в Москве тоже считают, что вам следовала бы приехать туда. Мы изготовим для вас новый паспорт. А пока вы поживете здесь. Джордж жил здесь целую неделю. Сейчас он уже в Москве. Кстати, мне нужно туда позвонить и сообщить товарищам о вашем благополучном прибытии.

Во время обеда к нам присоединился еще один сотрудник КГБ по имени Эдмунд.

На другой день Владимир принес мне одежду и новые документы. Теперь меня звали Роберт Адамович Гарвин.

Три дня до отъезда в Москву прошли без каких-либо примечательных событий.

В субботу поздно вечером мы приехали на военный аэродром. Эдмунд и Владимир провожали меня. Прощаясь, я сказал им:

— Должен признаться вам, друзья, что мое пребывание в Берлине благодаря вашим заботам и гостеприимству оказалось чрезвычайно приятным. Лучше принять меня было просто невозможно. Я расскажу об этом в Москве.

В 8.30 вечера в субботу, 7 января 1967 года, мы точно по графику приземлились в Москве. Час спустя автомобиль остановился около гостиницы «Ленинград».

В вестибюле гостиницы к нам подошел высокий, худощавый, широкоплечий человек приблизительно сорока лет.

— Замечательная операция, мистер Бёрк, просто замечательная! Добро пожаловать в Москву.

На улице нас ждал автомобиль. Поездка заняла не более десяти минут. Блейк жил в большом многоквартирном доме. Мы поднялись на третий этаж, и мой новый знакомый, которого звали Станислав или Стэн, позвонил в дверь. Было слышно, как за дверью кто-то гремел множеством запоров, потом дверь слегка приоткрылась, удерживаемая массивной металлической цепочкой. В щель выглянула женщина средних лет и, увидев Стэна, впустила нас в квартиру.

— Зинаида Ивановна, квартирная хозяйка Джорджа, — представил ее Стэн.

Из просторного прямоугольного холла вели пять дверей. Дверь в столовую была открыта, и можно было видеть обеденный стол, накрытый на четыре персоны. Из столовой вела еще дверь. Я открыл ее. Это был кабинет.

За полированным столом красного дерева лицом ко мне сидел Блейк.

В Москве

После этой встречи я неоднократно бывал дома у Блейка. Во время одного из обедов, когда с нами за столом сидел и Стэн, Джордж предложил, чтобы я перебрался к нему на все время моего пребывания в Москве.

— В конце концов квартира достаточно просторная, Шон может расположиться в кабинете. Зинаиде Ивановне не намного труднее готовить для двоих, чем для одного меня, — рассуждал он.

— Неплохая идея, — заметил Стэн, — но я должен согласовать это со своим начальством.

Вскоре такое разрешение было получено, и я перебрался на квартиру Блейка.

Через несколько дней после этого, в конце января, Стэн зашел ко мне с очень озабоченным видом. Вместе с ним в кабинет зашел и Блейк.

— Неприятные новости, Шон, — сказал он. — Скотленд-Ярд обнаружил квартиру на улице Хайлевер-роуд, и тебя официально объявили в розыск в связи с делом о побеге. Твоя фотография сейчас на первых полосах всех газет.

— Что ж, рано или поздно этого следовало ожидать, — смиренно сказал я.

— Очень жаль, что это случилось, Это коренным образом меняет твое положение, — сказал Стэн и начал нервно мерять шагами кабинет.

— Не понимаю, что это меняет, — заметил я. — Я всегда считал неизбежным, что моя личность будет установлена полицией. Я с самого начала знал, что должен вернуться в Ирландию и добиваться в суде, чтобы меня не выдали англичанам.

Стэн, стоявший в углу кабинета, повернулся ко мне и буквально пронзил меня взглядом.

— Пойми, Шон! Блейк — коммунист, а Ирландия — католическая страна. Кроме того, Ирландия находится в сильной экономической зависимости от Великобритании.

Законы могут толковаться широко, когда это устраивает правительства. А на правительство Ирландии давление будет весьма сильное, в этом можно не сомневаться.

— Что ж, я готов пойти на риск. Кроме того, новая ситуация имеет и свои положительные стороны. Теперь, когда полиции стало известно, кто провернул операцию, они сосредоточат все свои усилия на моем розыске и не будут распылять свои силы. Это важно для безопасности моих друзей.

— Полностью с этим согласен, — вступил в разговор Блейк. — Майкл и Пэт не принадлежат к преступному миру, и никто не знает, что они связаны с Бёрком…

…Как и было договорено со Стэном, я предпринял попытку начать работать в издательстве «Прогресс». Для этого меня подвергли соответствующему испытанию, чтобы определить, подхожу ли я для редакторской работы.

Мне был предложен весьма сырой перевод на английский язык статьи из одного советского журнала. Речь шла о героической русской работнице по имени Екатерина Борисовна. Она была председателем крупного колхоза и депутатом Верховного Совета СССР. Она неустанно трудилась во славу Советского Союза. В одном абзаце, описывавшем трудовые будни колхоза, говорилось: «Многоголосое кудахтанье тысяч белых кур заполняло огромный двор, их красные гребешки трепыхались на ветру».

Этот абзац я сопроводил таким комментарием: «В английском языке слово „гребешок“ является жаргонным выражением, обозначающим мужской половой орган.

Поэтому предположить, что „гребешки трепыхались на ветру“, было бы весьма рискованно».

На работу в издательство меня приняли, но к практической работе я фактически так и не приступил. Мое материальное положение укрепилось благодаря заботам КГБ: мне установили месячное содержание в 300 рублей.

По текущему курсу это составляло около 30 фунтов в неделю.

Блейк проводил большую часть дня, составляя пространные справки для КГБ, которые Стэн ежедневно отвозил в свое учреждение. Обыкновенно он приносил с собой портативный магнитофон, и они с Блейком уединялись в спальне и проводили около двух часов, беседуя о чем-то почти шепотом. Было ясно, что Блейк передает КГБ последние крохи информации, которую он не успел переправить до своего ареста, а также подробно рассказывает Стэну о тех методах, которые использовала британская контрразведка при расследовании его дела и ведении допросов.

Почти сразу после моего переезда на квартиру Блейка я стал понимать, что передо мною совершенно незнакомый и чуждый мне человек. Ощущение было не из приятных. Безвозвратно пропала постоянная дружелюбная* улыбка, терпимость и стремление понять другого, готовность слушать и сочувствовать. Блейк был теперь мрачным, раздражительным, надутым. Тот Джордж Блейк, которого мы все знали по тюрьме Уормвуд-Скрабс, оказался насквозь фальшивой маской, которую он умышленно и с дальним прицелом столь долго носил, заботясь лишь о своем собственном благополучии.

С самого начала он дал ясно понять, что квартира принадлежит ему и что мне разрешено в ней жить только потому, что он согласился меня облагодетельствовать. Его отношение к Зинаиде Ивановне и Соне было сплошной демонстрацией своего превосходства. Однажды вечером я разговаривал с двумя женщинами на кухне. Соня, которая говорила по-английски, выступала в роли переводчика. Внезапно открылась дверь, и в кухню ворвался Блейк.

Не скрывая раздражения, он торжественно объявил, что желает сделать заявление. Сначала он говорил по-русски и обращался к женщинам. На лицах их можно было прочитать удивление, потом замешательство и, наконец, гнев.

Он закончил свою тираду по-русски и повернулся ко мне:

— Теперь я перевожу мое заявление на английский: с сегодняшнего дня в этой квартире вступает в силу правило, согласно которому всякий шум и хождение должны прекращаться самое позднее в 11 часов вечера. Все. Спокойной ночи!

Зинаида Ивановна что-то сказала дочери, и та перевела.

— Мыс мамой думаем переехать отсюда и снова жить в нашей собственной квартире. Мама может приходить сюда каждый день убирать и готовить, а вечером возвращаться домой.

Но они не переехали. Они боялись КГБ, боялись сделать что-то такое, что могло вызвать неудовольствие этого ведомства.

Однажды вечером, месяца через три после моего приезда в Москву, в гости к Блейку пришел сотрудник КГБ, с которым он поддерживал связь в Берлине, работая в британской разведке. Они провели пару часов за шампанским, вспоминая старые времена. Как и многие другие вещи в СССР, двери там часто бывают сделаны весьма халтурно и как следует не закрываются. Я был в кухне, заваривал чай, дверь в коридор была открыта. Голоса Блейка и его гостя можно было слышать не напрягаясь.

— Как идут дела у Шона? — вскоре спросил человек из КГБ.

— Неплохо, совсем неплохо…

— Какие у него планы?

— Ну как сказать… — тут я ясно представил, как Блейк снисходительно пожимает плечами. — Шон ведь ничего из себя не представляет. Он простой деревенский ирландский парень и больше ничего. Он сам не знает, чего хочет, и в этом вся загвоздка. Но, тем не менее, мы стараемся уговорить его остаться здесь, обосноваться в СССР. Сейчас мы работаем над этим.

Выждав неделю, чтобы Блейк не заподозрил, что его подслушали, я зашел к нему в комнату и совершенно спокойно сказал:

— Я в Москве уже больше трех месяцев, и, мне кажется, пора напомнить Стэну, что мое пребывание здесь согласно договоренности рассматривается как временное. Я хочу вернуться в Ирландию.

— Вот как?

— Именно так. Ты отлично знаешь, что я всегда этого хотел.

— А как же Майкл и Пэт? Вернувшись в Ирландию, ты поставишь под угрозу их безопасность.

С большим трудом мне удалось сдержать свое раздражение. Я спокойно сказал:

— Послушай, дорогой, речь идет о моем будущем, о моем собственном, а не о судьбе какого-то постороннего человека. Майкл и Пэт живут сейчас как свободные люди в собственной стране среди своих друзей. Им никто и ничто не угрожает. Это за мою голову назначили цену, это я — беглец, живущий в чужой стране, среди чужих людей. Я уже принял на себя всю ответственность и вину, отвлек внимание полиции от других, но ни на что не жалуюсь. Я только не хочу прожить всю свою жизнь, находясь в розыске, провести ее в стране, которая мне не нравится. Я должен вернуться в Ирландию и бороться в суде против выдачи меня англичанам, чтобы иметь потом возможность вести нормальную жизнь. Хочу быть Шоном Бёрком, ирландцем, а не мифическим Робертом Гарвином. Вероятно, мое будущее тебя не интересует, но оно важно для меня.

— Хорошо, — мрачно ответил Блейк, — я передам твои соображения Стэну.

К лету наши отношения с Блейком окончательно испортились. Я не мог ни простить ему, ни забыть, что он назвал меня деревенским мужланом. Не мог я понять и перемены его отношения к моему отъезду из СССР. Я уже знал, что он шпионит за мной и регулярно направляет в КГБ доносы о моих настроениях и намерениях.

Прошло некоторое время. Как-то Стэн постучал в мою дверь.

— Шон, — начал он без предисловий, — ты пробыл в Москве уже восемь месяцев, лето кончилось, отпуск ты провел отлично, пора подумать о твоем будущем.

— Я уже давно ни о чем другом не думаю.

— Мы тоже думали об этом и пришли к выводу, что ты должен оставаться в Советском Союзе по крайней мере еще пять лет.

Эти слова поразили меня, как громом. Я онемел. Такое же ощущение было у меня, когда судья в графстве Суссекс огласил приговор: семь лет тюрьмы. Я чувствовал, что багровею от гнева.

— Не воспринимай это слишком болезненно, — попытался утешить меня Стэн.

— А как, ты считаешь, я должен это воспринимать?

— Но ведь нет другого выхода, — и голос и вид Стзяа выдавали сильное волнение.

— Нет другого выхода? С самого начала, еще в Берлине, я совершенно однозначно заявил, что намереваюсь пробыть в СССР только несколько месяцев, а затем вернуться в Ирландию. И тогда вы согласились с этим!

— Правильно, Шон, — голос Стэна был вкрадчивым, он пытался меня успокоить, — но с тех пор многое изменилось. Куда бы ты ни подался, тебя везде опознают. От твоих действий зависит безопасность почти десятка людей. Это — большая ответственность.

— Ты что же, предполагаешь, что я настучу полиции на своих друзей, если меня арестуют?

— Конечно, нет, Шон. Я абсолютно уверен, что ты не предашь друзей даже под пыткой. Но, к сожалению, тобой будут заниматься не обычные полицейские. Люди, которые начнут тебя обрабатывать, будут использовать более утонченные методы. Они заставят тебя принять препарат, под воздействием которого ты расскажешь им все, сам того не желая.

Мой скептицизм, очевидно, нетрудно было прочесть по выражению моего лица, так как Стэн продолжил свои увещевания.

Теплота в тоне Стэна была подлинной. Было видно, что он выполняет свою миссию без большого удовольствия. Контуры определенного плана начали постепенно формироваться у меня в голове. Я решил тянуть время.

— Что ж, — я пожал плечами, — а как бы ты себя чувствовал, если бы тебе объявили, что придется пять лет жить там, где ты не хочешь?

— Но пойми, Шон, мы гарантируем, что ты сам сможешь выбрать место жительства. Любой город в каждой из 15 республик открыт для тебя. Мы поможем тебе сделать карьеру в издательском деле.

На этом наша беседа со Стэном закончилась. Как только за ним закрылась входная дверь, в мою комнату зашел Блейк.

— Как я понимаю, у вас со Стэном был очень содержательный разговор?

— Премилая беседа. Меня только что приговорили к пяти годам тюремного заключения.

— Я бы не был так категоричен. Ведь тебе разрешили поселиться в любом месте Советского Союза, а ведь это громадная страна.

— Если меня заставляют жить здесь помимо моей воли, я чувствую себя заключенным. Размеры тюрьмы не имеют значения.

Было видно, что последнее замечание сильно задело Блейка.

— Если ты вернешься в Ирландию, тебя сразу выдадут англичанам и ты все равно окажешься в тюрьме, — сказал он.

— Будь у меня выбор, я бы предпочел провести пять лет в любой английской тюрьме на овсянке и гуляше, чем жить здесь, купаясь в шампанском и объедаясь икрой!

— Ты действительно так думаешь?

— Да, это та цена, которую я готов заплатить за возможность вновь жить среди своих соотечественников.

— Но ведь тебе обещали, что ты сможешь вернуться домой через пять лет! — Блейк все больше распалялся и почти уже перешел на крик.

— Ради бога, не считай меня полным идиотом, допусти на минуту, что и у меня есть мозги! — Я тоже повысил голос. — Если меня держат в заточении сейчас, кто даст гарантию, что положение изменится через пять лет?

— Кто знает, — возразил Блейк, — быть может, через несколько лет положение изменится.

— Единственная возможность вернуться на Британские острова и не сесть в тюрьму появится у меня, только если англичане совершат коммунистическую революцию.

А я не хочу, чтобы это случилось, потому что в таком случае Великобритания станет таким же дерьмом, как и эта забытая богом страна. Вот тогда у меня не будет никакого желания возвращаться туда.

Блейк поднялся, и было видно, что ему стоит больших усилий сдерживать себя.

— А что тебе, собственно, не нравится в СССР? Здесь ты, по крайней мере, свободен.

— Свободен?! — Я иронически засмеялся. — Ты издеваешься над словом «свобода». Никто не свободен в этой стране. Русские даже не знают, что это слово означает. В СССР только один разум и одна совесть — коммунистическая партия. С людьми обращаются, как с детьми. Все только получают указания, что говорить, что думать, что чувствовать. Люди читают в своих так называемых газетах только то, что партия заставляет их читать, они слушают по Московскому радио только то, что их заставляют слушать, они смотрят по телевидению только то, что партия заставляет их смотреть. И боятся жаловаться. Все здесь запуганы и угнетены, хотя полностью и не сознают этого, потому что не знают другой жизни.

Меня трясло от волнения и злости, и Блейк видел это.

Весь следующий день Блейк читал полученную от Стэна книгу «Тень шпиона». Утром он передал книгу мне. Ее автором был отставной офицер английской разведки Э. Кукридж. В ней была описана практически вся жизнь Блейка, начиная с детства, проведенного в Голландии, и кончая побегом из тюрьмы Уормвуд-Скрабс. В разделе, касавшемся его службы в Берлине, утверждалось, что Блейк сообщил КГБ о «берлинском туннеле».[6] Этот туннель был прорыт при участии английской разведки и ЦРУ с территории Западного Берлина в направлении ГДР, чтобы скрытно подключиться к телефонным кабелям, связывающим Восточный Берлин с Москвой. По словам Кукриджа, этот туннель стал источником ценной информации для Запада и использовался довольно продолжительное время, пока его «не предал Блейк». Операция «Туннель» рассматривалась тогда как один из величайших триумфов западных спецслужб.

Я кончил читать книгу в тот же вечер и отдал ее Блейку.

— Так, значит, это ты сообщил КГБ о туннеле? — спросил я.

— Мой друг, КГБ узнал о нем от меня еще до того, как первая лопата коснулась земли, — сказал Блейк с важным видом.

Я попытался как можно более естественно выразить свое удивление и восхищение:

— Значит, все эти совершенно секретные телефонные переговоры, которые подслушивали американцы и англичане, специально готовились КГБ для дезинформации?

— Естественно, — с торжеством в голосе объявил Блейк и вернулся к бумагам, которые лежали у него на письменном столе.

Стэн пришел еще раз в пятницу. Общаясь с Блейком и сотрудниками КГБ, я усвоил по крайней мере один урок — необходимость знать планы и замыслы реального или потенциального противника. Я надел тапочки и прошел на кухню. Стоя рядом с дверью, я напряженно вслушивался в разговор. Сначала Стэн и Блейк обсуждали предстоявший повторный визит г-жи Блейк в СССР. Когда этот вопрос был решен, Блейк перешел на шепот, и речь пошла обо мне.

— Теперь о нашем друге. Когда ты ушел в понедельник вечером, я, как и обещал, зашел к нему. У нас состоялся пространный разговор о том, что ты сообщил ему. Он хотел принять твое предложение, в этом у меня нет сомнений. Сказал, что возьмется теперь всерьез за русский. Я был даже удивлен. Но вот в среду я дал ему почитать «Тень шпиона», где, как ты знаешь, речь идет и о нем. После этого его взгляды резко изменились. Он стал ненавидеть Советский Союз и воспылал желанием вернуться на Запад. В нем произошла невероятная перемена, и я догадываюсь почему. Никакой ненависти к СССР он не испытывает. Он просто понял, что на Западе может здорово заработать на всем этом деле.

За дверью воцарилось молчание. Не дождавшись какой-либо реакции от Стэна, Блейк продолжал:

— Мы должны учитывать, Стэн, что сейчас весь мир считает мой побег операцией КГБ, а нашего друга только исполнителем. Это высоко подняло престиж всей службы. Если ему разрешить вернуться на Запад и обнародовать свою версию, этому престижу будет нанесен ущерб.

Как представляется мне, выход только один. Ты должен прямо сейчас пойти к нему и объявить, что ему придется оставаться в СССР по крайней мере пять лет, хочет он того или нет. Если ты не против, я могу сам пойти к нему и сказать это. Впрочем, есть и другой вариант… Радикальный…

…Я поспешно прошел в свою комнату, сел и уставился в пол. Моим первым инстинктом было бежать. Но куда? Я находился в чужом городе, в чужой стране, среди чужих людей. Мне не у кого было просить помощи. Я никогда не вредил и не собирался вредить Советскому Союзу, но несколько предательских слов Блейка сделали из меня врага этой страны.

Как только Стэн ушел, Блейк пригласил меня к себе в комнату и предложил выпить шампанского. Он был сама любезность и благодушие.

— За твое здоровье, Шон! — сказал он, включая приемник. — Шампанское и приятная музыка, чего еще можно желать от жизни?

На другой день, уединившись в своей комнате, я стал обдумывать свое положение. Как бы со мной ни поступили, это произойдет в ближайшие дни, возможно, даже завтра. У меня уже не оставалось иллюзий в отношении Блейка, и я решил, что мне надо делать.

Игра со смертью

В три часа дня я вышел из квартиры, сказав Блейку, что пойду погулять. Был понедельник 4 сентября 1967 года. Прошел по улице Куйбышева, мимо штаб-квартиры компартии, мимо ГУМа, огромного универсального магазина, который внутри весьма напоминает тюрьму Уормвуд-Скрабс при одном существенном различии: продавщицы в этом магазине улыбаются гораздо реже тюремных надзирателей. Далее через Красную площадь, Кремлевскую набережную вышел к Москве-реке, перешел ее по одному из мостов и оказался на набережной Мориса Тореза. Именно здесь располагается посольство Великобритании в СССР.

Подходя к нему, я заметил, что у ближайшего входа милиционера не было. Он, видимо, зашел в будку к своему напарнику. Там же был и начальник караула. Когда я проходил мимо них, все трое о чем-то оживленно говорили. У второго входа я резко повернул направо и быстро зашел во двор. Уголками глаз я заметил, как милиционеры сразу же отпрянули друг от друга и уставились на меня в немом изумлении. Я быстро поднялся по ступенькам и вошел в дверь. Справа от нее за столом сидел средних лет человек.

— Это посольство Великобритании?

— Да.

— Прекрасно. Меня зовут Шон Бёрк. Меня разыскивает Скотленд-Ярд в связи с делом о побеге шпиона Джорджа Блейка из тюрьмы Уормвуд-Скрабс в Лондоне.

Я пришел с повинной.

Служащий посольства пристально посмотрел на меня.

Я показал взглядом в сторону входной двери.

— Для меня чрезвычайно рискованно покидать это помещение.

— Хорошо, я сейчас кого-нибудь приглашу оттуда. Подождите здесь.

Вскоре в комнату вошел человек, который осведомился, чем он может быть мне полезным. Я представился и кратко объяснил свое положение. Сотрудник посольства извинился, вышел и вскоре вернулся вместе с еще двумя своими коллегами. Одному из них было около сорока, другому — не больше двадцати пяти. Оба были черноволосыми, одеты в темные костюмы и выглядели очень по-английски.

— Меня зовут Шон Бёрк. Скотленд-Ярд разыскивает меня в связи с побегом Джорджа Блейка из тюрьмы в Лондоне. Я явился с повинной.

Дипломаты широко улыбнулись.

— И что же мы можем для вас сделать?

Вопрос удивил меня.

— Я надеялся, что вы сможете мне помочь вернуться в Англию.

— У вас есть паспорт?

— Нет.

— Как вы въехали в СССР?

— По фальшивому паспорту.

— Где этот паспорт сейчас?

— Его у меня забрали сотрудники КГБ.

— Вы не являетесь британским подданным?

— Нет, я ирландец.

Англичане посмотрели друг на друга и опять заулыбались.

— Как, по вашему мнению, можем мы помогать ирландскому подданному?

— Но ведь суду меня хотят предать англичане, а не ирландцы, протестовал я.

Англичане пожали плечеми.

— Где сейчас находится Блейк?

— Он живет в Москве, в той же квартире, что и я.

— По какому адресу?

— Я предпочитаю пока воздерживаться от ответа на этот вопрос. Квартира принадлежит КГБ, а я ведь все пока еще в Москве.

Дипломаты, которые затем представились как Пел и Дэвид, переглянулись, попросили разрешения остзвягь меня на несколько минут, а потом вернулись с еще одним сотрудником посольства.

— Это — мистер Хэррис, консул. Возможно, он сможет вам помочь, — сказал Дэвид.

— Здравствуйте, мистер Бёрк, прошу садиться. Насколько я понимаю, у вас нет паспорта.

Он подумал немного, потом наклонился в мою сторону и подвинул мне блокнот.

— Если вы напишете здесь своз полное имя, дату и место рождения и ваш адрес в Ирландии, н попробую получить для вас паспорт.

Я написал все, что было нужно. Oн прочел, кивнул одобрительно и попросил зайти вновь через неделю. Я уставился на него в недоумении.

— Зайти через неделю! Я пришел сюда сегодня без ведома КГБ, проскочил в посольство, пока милиционеры отвернулись. Разве вы не можете предоставить мне убежище?

— Мы не можем предоставить вам yбежища, мистер Бёрк, — голос консула звучал с искренней симпатией. — Вы — ирландский подданный, и, если мы попытаемся сделать представление русским по вашему поводу, они поднимут нас на смех и просто посоветуют не лезть в чужие дела.

— В Москве есть какое-нибудь ирландское представительство?

— Боюсь, что нет. Ирландия не представлена ни в одной коммунистической стране.[7]

Очень медленно я поднялся и подошел к окну. Оба милиционера с решительным видом стояли на своих постах и смотрели в сторону посольства. Теперь мимо них уже не проскочишь.

Я опустил оконную занавеску и повернулся к британским дипломатам.

— Джентльмены, — начал я, — весьма маловероятно, что вы снова увидите меня или что-либо услышите обо мне, и я позволю себе воспользоваться этой возможностью, чтобы сделать заявление, которое, надеюсь, будет доведено до сведения соответствующих инстанций.

Действительно, это я организовал побег Джорджа Блейка из тюрьмы. Сделал я это совершенно самостоятельно.

КГБ не имел к побегу никакого отношения. На финансирование операции ушла небольшая сумма, ее мне удалось одолжить у друзей, которые не имели ни малейшего представления, на что мне понадобились деньги. Блейк и я сразу же после побега покинули Великобританию и пробрались в Восточный Берлин по фальшивым паспортам, которые я ранее приобрел. Мы пересекли границу английского сектора Западного Берлина и установили контакт с КГБ. Неделю мы пробыли в Берлине, а затем на военном самолете были доставлены в Москву. С тех пор я живу в одной квартире с Блейком. Я не собирался оставаться в Москве больше, чем на несколько месяцев, но теперь они не хотят меня отпускать. Говорят, что Блейк повинен в смерти 42 агентов и сотрудников британских секретных служб. Блейк сумел убедить меня и многих других людей, что это не соответствует действительности.

Теперь я верю, что он несет за это ответственность.

Я прошел на середину комнаты и повернулся лицом к англичанам.

— На прошлой неделе мне удалось подслушать, как Блейк советовал представителю КГБ убить меня.

Теперь — все.

Я подошел к двери и увидел решетку вентиляционного отверстия.

— Эта комната прослушивается?

— Мы полагаем, что да, — подтвердил Дэвид.

— Надеюсь, Блейк услышит эту запись. Для меня это будет своего рода утешением.

После посещения посольства я в течение целого часа бесцельно бродил по Москве. В 7.30 вечера я оказался на бульваре около Арбатской площади. К этому времени в КГБ должны были уже все знать. Около станции метро «Арбатская» зашел в телефонную будку и набрал номер нашей квартиры. Трубку взял Блейк.

— Привет, это Шон.

— Здравствуй.

— Слушай внимательно. У меня для тебя важные новости. Я только что был в английском посольстве и попросил их помочь мне выехать в Ирландию.

— Где, где ты был? В английском посольстве? — заорал в трубку Блейк.

— Да, — ответил я спокойно.

— Ты дурак, законченный идиот! Почему ты это сделал?

— Потому что мне опротивели ты, КГБ и вся эта жизнь в стиле плаща и кинжала. Мне надоело быть пешкой в твоих мелочных попытках отомстить британской контрразведке. Меня вообще тошнит от всех этих ухищрений.

Я хочу нормальной жизни, вернуться в Ирландию по настоящему паспорту, выданному на мое собственное имя.

Англичане просили меня вновь зайти через неделю за паспортом. Потом я пойду в советский МИД и подам заявление на выездную визу. С сегодняшнего дня я буду действовать по принципу «все карты на стол». Я больше не хочу иметь никаких дел ни с тобой, ни с КГБ.

— Ты действительно полный дурак, даже глупее, чем я думал. Откуда ты звонишь?

— Из автомата где-то в Москве, — и я повесил трубку.

Выйдя на улицу, сразу зашел в метро и сел на поезд, идущий в западном направлении. Не имея представления о том, куда, собственно, еду, я твердо знал, что мне необходимо как можно быстрее выбираться из центра города.

Блейк наверняка сразу позвонил в КГБ, и они уже организовали поиск. На такси я доехал до Измайловского парка.

В парке я начал в который раз размышлять о своем положении. Постепенно я осознал, что выбирать мне приходится всего лишь между двумя способами отправиться на тот свет. Завтра истрачу свой последний рубль, и что дальше? Сколько протяну? Три дня, четыре? Ночи становятся все холоднее, долго не продержаться. А какова альтернатива? Пуля. Она все решит мгновенно. Так зачем же цепляться за жизнь, когда конец один. Я взглянул на остатки колбасы, с минуту колебался, потом забросил ее в кусты. Решение было принято.

Выйдя из парка, я сел на метро и доехал до станции «Курская», ближайшей от нашей квартиры. Из автомата я позвонил Блейку. Он сам взял трубку и сразу стал уговаривать меня вернуться, приводя всевозможные аргументы.

— Ладно, я сейчас приеду.

— Вот и хорошо! Ты принял здравое решение, — в голосе Блейка я услышал подлинное облегчение.

— Я буду через полчаса.

До дома мне было ходьбы всего минуты три, но у меня были основания скрыть это. По боковой дорожке я подошел к парадной двери дома и, не вызывая лифта и стараясь производить как можно меньше шума, поднялся наверх. У нашей двери остановился и приложил ухо к замочной скважине. Блейк по телефону говорил со Стэном.

— Привет, он возвращается… Да, он уже на пути сюда.

…Да, будет здесь примерно через 20 минут… Да… Да…

Хорошо, но вам лучше сюда кого-нибудь послать, чтобы проследить за его приходом и убедиться, что за ним нет «хвоста»… Хорошо… Стэн, я позвоню, когда он придет.

Пока.

Я подождал пять минут и потом позвонил. Дверь открыл Блейк.

— Ну, ну, вот ты и вернулся. Я ждал тебя немного позже.

— Мне повезло с автобусом.

— Видик у тебя довольно помятый. Ванна тебе не помешает, а я пока приготовлю что-нибудь поесть.

Дверь из столовой открылась, и в прихожую вошел Виктор. Мы поздоровались.

— Последние две ночи Виктор спал здесь, — объяснил Блейк. — Мы не знали, что с тобой случилось или в чьи руки ты попал, так что они решили послать сюда Виктора сразу же после того, как ты позвонил.

На Викторе был темный костюм и под левой рукой у него что-то заметно выпирало.

— Ну что ж, пойду в ванную, прошу меня извинить, — сказал я.

После ванны и яичницы с ветчиной и помидорами я по предложению Блейка, которое на этот раз совпадало с моим желанием, пошел в свою комнату отдохнуть. Открыв ящик стола, убедился, что мои ожидания подтвердились: отсутствовали все бумаги, фотографии, негативы, а также первая часть моей рукописи с рассказом о побеге.

Заснуть я не мог и только делал вид, что сплю. Было слышно, как пришел Стэн. Блейк зашел в мою комнату, убедился, что я мирно посапываю, и вернулся к своему гостю. Я прислушался. Блейк говорил Стэну, что он прочел мою рукопись и, по его мнению, она не содержит нежелательной информации.

Два часа спустя я «проснулся» и стал нарочито громко заправлять кровать. Через пять минут Стэн, Виктор и Блейк вошли в мою комнату. Мы поговорили все вместе несколько минут, потом Блейк пошел провожать Виктора, и я остался с глазу на глаз со Стэном.

— Когда начнется допрос? — спросил я, пристально глядя на собеседника.

— Не надо воспринимать все так формально. Дазай поговорим как друзья. Ни о каком допросе или расследовании не может быть и речи.

— Хорошо, слушай. — и я поведал ему о своей «одиссее».

— А нужно ли было все это делать, Шон?

— Я думаю, нужно. На карту поставлена мол жизнь, мое будущее. Поэтому я вправе действовать для защиты своих интересов так, как считаю нужным. Когда я приехал в Москву, ты сам сказал мне, что я пробуду здесь всего несколько месяцев. А в прошлую пятницу ты объявил, что мнэ придется остаться здесь по крайней мере на пять лет.

— Но, Шон, я ведь только хотел, чтобы ты рассмотрел это предложение. Если тебе так не терпелось вернуться домой, ты должен был сказать мне об этом, и я бы все устроил.

— Стэн, я все-таки продолжаю считать, что нашел лучший вариант. Меньше хлопот для всех. Вам не нужно будет беспокоиться о фальшивых документах для меня.

Все можно решить гораздо проще. Я вернусь в Ирландию и буду бороться в суде против выдачи меня англичанам.

Стэн пожал плечами.

— Хорошо, будь по-твоему. Здесь решаешь только ты сам. Я приму необходимые меры. Не думаю, что целесообразно получать паспорт в английском посольстве. Тогда они будут слишком много знать о твоих планах, они могут попытаться перехватить тебя по дороге в Ирландию. Думаю, что нам следует использовать другой канал.

Готов ты положиться в этом на меня?

— Безусловно.

— Спасибо, Шон.

Я взглянул на Блейка, который давно уже вернулся.

Он казался растерянным и сердитым, но не проронил ни слова.

— Ты очень торопишься в Ирландию или мог бы подождать еще несколько месяцев? — спросил Стэн.

— Теперь, когда я знаю наверняка, что еду и что ты лично этим займешься, лишние несколько месяцев не играют роли.

Стэн вздохнул с облегчением.

— Я рад, что ты так смотришь на это. Наше положение, джентльмены, представляется мне следующим образом. До понедельника англичане не знали, что вы находитесь здесь. Но теперь, когда им стало известно, где вы, они могут начать за вами охотиться. Существует реальная опасность, что Эм-Ай-6 и даже ЦРУ предпримут попытку вашего захвата. Поэтому я предлагаю покинуть на время Москву. Для вас будет организована поездка по Советскому Союзу. В любом случае она будет увлекательной, так что мы совместим полезное с приятным. Желательно, чтобы вы не появлялись в Москве по крайней мере месяц.

— Звучит интригующе, — заставил себя улыбнуться Блейк. — Когда мы выезжаем?

— Приблизительно через неделю. Мне придется проделать большую подготовительную работу. Но в течение этой недели у тебя будет охрана. Не валяй дурака, Шон.

Речь идет нэ о слежке, а об охране. Она нужна для твоей же безопасности. Мы не должны быть чрезмерно самоуверенными и недооценивать противника.

Он поднялся, чтобы идти.

— Охрана начнет работать с завтрашнего утра, — потом помедлил немного и посмотрел на меня: — Кстати, Шон, пожалуйста, не ходи больше в английское посольство. Если ты это сделаешь, у меня лично будут большие неприятности.

— Договорились, Стэн. Я обещаю, что этого не случится.

Наша поездка по СССР началась 23 сентября, когда мы ночным поездом выехали в Ленинград. Нас сопровождал сотрудник КГБ Слава. В Ленинграде к нам были приставлены два переводчика Интуриста, потому что наши с Блейком представления о хорошем времяпрепровождении были абсолютно разными. Блейк мог целыми днями ходить по музеям и картинным галереям, часами торчать в Эрмитаже. Я предпочитал пивоваренные заводы и заводы шампанских вин.

Наше пребывание в Ленинграде задало тон всей поездке. В каждом аэропорту или на железнодорожном вокзале нас поджидал автомобиль, принадлежавший КГБ. Размещали нас в лучших гостиницах. Принимали по высшему разряду. Хозяевам объясняли, что Блейк и я — «официальные высокопоставленные представители Великобритании, которые путешествуют по СССР в качестве гостей Советского правительства».

Из Ленинграда мы направились в Вильнюс, затем в Одессу.

После Одессы мы провели неделю в Сочи, купаясь и загорая, потом две недели в Армении. Затем, пробыв девять дней в Узбекистане, мы перебрались в Кисловодск. 15 ноября наша поездка закончилась, и мы прибыли в Москву.

Возвращение в Ирландию

Мать Блейка должна была прибыть в Москву непосредственно перед Рождеством, и в КГБ приняли решение, что мне не следует встречаться с ней. Она собиралась обосноваться вместе с сыном, и мне подыскивали отдельную квартиру. Пока же мне предложили пожить несколько недель в гостинице «Варшава».

Через несколько дней позвонил Стэн и пригласил на обед в «Метрополь». Во время нашей трапезы, которая продолжалась три часа, он еще раз затронул эту деликатную тему.

— Как тебе уже говорили, Шон, будет лучше, если вы не встретитесь с миссис Блейк. Пускай англичане думают, что ты уже уехал от нас. Нам не следует их провоцировать и демонстрировать твое присутствие в Москве. Они могут обратиться в МИД с официальным требованием твоей выдачи.

— Звучит довольно убедительно, но как заставить их поверить, что я уехал из СССР?

— Мы уже приняли меры, чтобы такая информация просочилась на Запад. Кроме того, было бы неплохо, если бы ты написал письмо, а мы опустим его в почтовый ящик где-нибудь в другой стране, например в Австрии.

Я написал письмо своему брату Кевину, который жил в Шотландии. Одновременно я написал другое письмо и адресовал его председателю КГБ. В нем содержалась благодарность за гостеприимство, оказанное мне в СССР, но также подчеркивалось, что с самого начала существовала договоренность о моем непродолжительном пребывании здесь. Я писал также, что только безусловное возвращение в Ирландию не позже июля будет рассматриваться мною как удовлетворительное решение вопроса.

Второе письмо удивило Стэна, но он, тем не менее, согласился доставить его адресату. У меня не было сомнений, что он сдержит слово. Я считал, что председатель КГБ лично должен знать, как я отношусь к этой проблеме. Мне было известно, что Андропов знает английский и, возможно, симпатизирует людям из англоговорящих стран.

В начале следующей недели Слава заехал, чтобы помочь мне перебраться в гостиницу «Варшава». Когда мы прощались с Блейком, он обещал, что будет меня там навещать.

В машине Слава сообщил, что в моей будущей квартире пока идет ремонт и въехать туда можно будет не раньше, чем через несколько недель. Затем он перешел к другой, не менее интересной теме.

— По-моему, будет неплохо, чтобы, пока ты живешь в гостинице, кто-то помогал тебе в качестве своего рода гида. Мой друг, который преподает в университете, обещал помочь. Он знает одну девушку-студентку, которая учится на филологическом факультете и бегло говорит по-английски. Он говорил с ней, и она будет очень рада возможности попрактиковаться в языке.

— Хорошая идея! — сказал я.

— Отлично! Я встречусь с ней завтра и приведу ее с собой в гостиницу. Для нее я представитель Интуриста.

Я поселился в гостинице «Варшава» под именем Комарова в номере 207.

Прощаясь со мной в этот вечер, Слзва, понизив голос, сказал:

— Прошу тебя не посещать ресторанов вроде «Националя» и ему подобных. Это особенно опасно, если вы будете вместе с Джорджем. Мы наверняка знаем, что американцы в свое время планировали покушение на Дональда Маклина[8] в одном из московских ресторанов. Не говори сб этом Джорджу, это может его огорчить.

— Будет сделано, Слава.

На следующий день он пришел в гостиницу вместе с девушкой, которая представилась как Лариса. Меня Слава представил как английского журналиста, который приехал в СССР изучать русский язык. Девушке на вид было чуть больше двадцати лет, овальное лицо, большие голубые глаза, полные чувственные губы, длинные каштановые волосы. Она, видно, следила за модой: на ней была темно-зеленая юбка, настолько короткая, насколько это было позволительно в Москве. Мы поговорили все вместе минут десять, а затем Слава откланялся.

С Ларисой мы проговорили около двух часов, потом спустились в ресторан, поужинали. Около полуночи я проводил ее на такси в общежитие Московского университета. Мы встретились на другой день, потом еще раз.

Лариса сделала мне подарок — маленькую игрушечную собаку, которая начинала лаять, если нажать ей на брюхо.

Официальное знакомство по инициативе КГБ быстро переросло в глубокие личные отношения. Я чувствовал, что должен быть откровенен с нею, и через несколько дней рассказал ей о себе, о том, что Блейк живет в Москве, а Слава и Стэн — офицеры КГБ. Постепенно всем стало ясно, что я рассказал ей правду, и игра в секретность кончилась. Создавалось впечатление, что Стэна и Славу это особенно не волновало. Они просто попросили ее не обсуждать эти вопросы со своими друзьями по университету.

К середине января я все еще не переехал на новую квартиру, и Лариса, у которой начались каникулы, предложила поехать вместе в студенческий дом отдыха, где можно покататься на лыжах. Стэн эти планы одобрил.

Дом отдыха находился под Можайском, недалеко от деревни Красновидово. Мое появление там вызвало небольшой переполох, но Лариса объяснила всем, что я — английский журналист, который изучает русский язык.

Мы пробыли в Красновидове две недели. После возвращения в Москву Лариса поехала на Урал навестить своих родителей, а я продолжал жить в «Варшаве». Без нее жизнь потускнела. Почти все время я проводил в ресторане, выпивая и закусывая. Однажды вечером, выпив бутылку коньяка и три бутылки вина, я, пошатываясь, брел в свой номер. Было около десяти часов вечера. И тут мне пришло в голову позвонить моему брату Кевину в Шотландию. Я поднял телефонную трубку, назвал оператору телефонной станции номер своего телефона, город в Шотландии, где жил Кевин, и номер его телефона. Он сказал, что разговор будет предоставлен через час.

Я, конечно, не ожидал, что эта моя выходка пройдет без последствий. Можно было ожидать, что через полчаса раздастся стук в дверь и сотрудник КГБ грозно спросит, что это я такое задумал. Но в подпитии мне море было по колено.

Приблизительно через час телефон зазвонил, и меня соединили с Шотландией.

— Это ты, Кевин?

— Да, это я.

— Это я, Шон, звоню из Москвы. Скажи ради бога, как вы все там?

— У нас все в порядке. Я безмерно рад услышать твой голос! Мы боялись, что не увидим тебя больше никогда.

Говоря попросту, мы думали, что тебя ликвидировали.

— С чего вы это взяли?

— Газеты сообщили, как ты ходил в английское посольство. Тут распустили слух, что тебя за это расстреляли. Ко мне несколько раз приходил инспектор из Специального отдела. Он сказал мне, что им точно известно о твоем заключении в тюрьму на Лубянке после посещения посольства.

— Все это выдумки, Кевин. Совсем напротив, после этого случая мне предоставили возможность попутешествовать по Советскому Союзу. С материальной точки зрения я живу здесь вполне обеспеченно: не работаю, получаю 30 фунтов в неделю.

— И, тем не менее, ты хочешь вернуться?

— Да, это уже решено.

— Ты помог бежать шпиону, и тебя будут судить на основании закона о государственных секретах.

— Все же я готов пойти на риск.

— Дело твое, Шон. Просто хотел тебя предостеречь.

— Спасибо. Слушай, есть ряд вопросов, которые я хотел бы решить до своего возвращения. Не сможешь ли ты летом приехать ко мне в Москву?

— Мне бы очень хотелось. Я сам хотел это предложить.

— Отлично! Мы обсудим сроки и маршруты позже, я тебе напишу. До встречи!

В этот вечер я напрасно ждал стука в дверь. Ничего не случилось и в следующие два дня. Тогда я решил сам позвонить на Лубянку.

— Привет, Стэн. Слушай, у меня для тебя есть новости.

Тебя, наверное, удивит, что в субботу вечером я говорил с моим братом Кевином, который живет в Шотландии?

Почти минутная пауза.

— Да, Шон, ты меня удивил и расстроил.

— Понятно. Я сделал для тебя подробную запись разговора.

— Через час я буду у тебя в гостинице.

Стэн приехал через полчаса. Не было никаких вступлений. Как только он переступил порог моего номера, стало ясно, что он взбешен.

— Ну что, еще одна твоя проделка?

— Зачем ты так говоришь, Стэн?

— В течение многих месяцев мы пытались убедить англичан, что ты уехал из СССР, отправляли для этого твои письма из Вены. Теперь вновь стало известно, что ты находишься здесь.

Видно было, что Стэн искренне озабочен, и я ему сочувствовал. Я знал, что он лично отвечал за все мои действия.

— В принципе, — сказал я, — нет оснований для особого беспокойства. Я ведь заверил Кевина, что в СССР ко мне относятся хорошо, уважают.

Стэн посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.

Через три дня за мной заехал Слава, и мы перевезли мои вещи в новую трехкомнатную квартиру. Практически все время я работал над своей книгой, а вечера, субботу и воскресенье проводил с Ларисой. Я не стал уведомлять КГБ, что пишу книгу о побеге. Когда приходили Стэн или Слава, я прятал рукопись в чемодан. Я написал о том, как Блейк стал вести себя в Москве, о тех разговорах, которые я подслушал. Ясно, что это едва ли встретило бы одобрение КГБ. Поэтому я намеревался тайно переправить рукопись на Запад.

Мы с Ларисой решили вместе провести летний отпуск.

С помощью Славы для нас был зарезервирован коттедж в Западной Белоруссии, практически на границе с Литвой.

Там мы провели целый месяц.

Кевин прибывал в Москву 12 августа, и мы со Стэном поехали встречать его в аэропорт. Стэн опасался, что английские спецслужбы сообщили о его приезде прессе и в аэропорту будут западные корреспонденты. Поэтому я надел темные очки и ждал недалеко от входа, а Стэн пошел в зал прилета. Но никаких корреспондентов не было, все прошло гладко. В моей квартире мы все выпили по рюмке, и Стэн оставил нас вдвоем с братом.

Мы с Кевином проговорили около двух часов, восполняя пробелы в нашей информации друг о друге, говорили о побеге. Затем я принес свою рукопись.

— Кевин, основная цель твоего приезда в Москву заключается в том, чтобы переправить на Запад рукопись моей книги о побеге. Хотя твое присутствие в Москве повышает мои шансы вернуться в Ирландию, дополнительным утешением будет для меня уверенность, что правда об этом деле будет обнародована.

Кевин взял рукопись и перелистал несколько страниц.

— Но как я вывезу ее из России?

— С помощью КГБ. Запомни, ты не обыкновенный турист, а важный гость. Стэн примет меры, чтобы обойти таможенную проверку в аэропорту. Положи рукопись в чемодан и забудь про нее.

Перед самым отъездом Кевина Стэн пригласил нас на обед в ресторан Речного вокзала. Стол ломился от икры и лососины, мы пили водку, коньяк, шамванское. Обсуждали различные маршруты моего возвращения в Ирландию в обход Великобритании, а также ту роль, какую мог сыграть в этом Кевин.

— Все, что тебе нужно сделать, Кевин, это зайти в ирландское посольство в Лондоне и от моего имени запросить паспорт, а по его получении переслать паспорт сюда.

Они не смогут отказать — я ирландский гражданин.

— При такой выпивке и закуске я вообще удивляюсь, что ты хочешь отсюда уезжать, — улыбнулся Кевин.

— Я тоже удивляюсь, — сказал Стэн, — но дело не в выпивке. Есть веские основания опасаться, что его выдадут англичанам и они будут его судить на основании закона о государственной тайне. И он получит 15 или 20 лет.

— А он по-прежнему будет желанным гостем в Советском Союзе?

— Более чем желанным. Ни для кого не секрет, что Шон — не коммунист, что ему даже не нравится наша система, но это никого не волнует. Мы никогда не пытались обратить его в нашу веру и никогда не будем этого делать. Он может остаться, иметь бесплатную квартиру и 30 фунтов в неделю до конца своих дней. Ему даже не придется работать. Его положение будет гораздо лучше, чем мое собственное. Уверяю вас, если я брошу работать, никто не даст мне ни копейки. Но при всем том решение остается за Шоном. Если он хочет вернуться в Ирландию, мы окажем ему всяческое содействие…

Настал день отъезда Кевина. Было решено, что провожать его будем мы со Стоном. Повернув с улицы, гдо стоял мой дом, машина выехала на кольцевую автодорогу и устремилась в сторону аэропорта. Перед тем как выехать на шоссе, нам нужно было миновать два-три перекрестка и один железнодорожный переезд. Получилось так, что у переезда нам пришлось простоять около получаса. Кевин начал посматривать на часы.

— Мой самолет вылетает в шесть, я должен быть на регистрации в пять, а сейчас уже 4.30.

— Не волнуйся, Кевин, мы успеем, — успокоил его Стэн, — будем на месте вовремя. — Он сказал что-то по-русски шоферу, и мы повернули на другую дорогу, не столь забитую транспортом. Однако десять минут спустя мотор начал почихивать, и мы были вынуждены остановиться. Водитель вышел из машины и открыл капот. Осмотрев мотор, он объяснил причину остановки Стану, который перевел его слова нам.

— Боюсь, парни, что у нас неполадки с зажиганием.

Он быстро все исправит.

Водитель стал осматривать свечи и проводку, снял крышку трамблера. В десять минут шестого мы все еще не сдвинулись с места. Кевин начал психовать.

— Если я сегодня не вернусь в Лондон этим рейсом, моя жена поднимет панику.

— Далеко до аэропорта? — спросил я Стэна.

— Минут двадцать.

— А нельзя связаться с вашими людьми в аэропорту и попросить о помощи?

— К сожалению, эта машина не оборудована радиоустановкой.

— В таком случае нам лучше взять такси, — сказал Кевин, еще раз взглянув на часы.

— К сожалению, Кевин, мы поехали более коротким путем. Это — не основная дорога в аэропорт, и здесь поймать такси очень трудно.

Кевин начал терять контроль над своими эмоциями.

— Я должен быть в Лондоне сегодня вечером во что бы то ни стало!

— Сожалею, Кевин, но я ничем не могу помочь.

Голос Стэна звучал с искренним сочувствием. Было 20 минут шестого, а водитель все еще возился с мотором.

Стэн подошел к нему и, по-видимому, стал его отчитывать. Но шофер продолжал молча заниматься своим делом.

Кевин подошел ко мне, кивнул в сторону Стэна, стоящего около машины, и тихо сказал:

— Думаю, что все это подстроено!

— Перестань, Кевин, ради бога, не позволяй воображению завести себя слишком далеко.

— Эй, ребята, — закричал в этот момент Стэн, — кажется, едет такси.

Мы посмотрели в направлении, куда указывал Стэн, и действительно увидели машину. Это было первое такси, появившееся на этой дороге за все время нашей довольно продолжительной стоянки.

Стэн остановил машину и в течение примерно минуты говорил с водителем, потом жестом подозвал нас.

— Боюсь, что Кевину придется ехать в аэропорт одному: здесь есть только одно свободное место.

— Это лучше, чем ничего, — вздохнул с облегчением Кевин.

Мне было нетрудно убедиться, что Стэн прав: действительно, в салоне автомобиля уже сидели трое мужчин.

Водитель забросил чемодан Кевина *в багажник, мы попрощались, а Стэн еще успел сунуть шоферу несколько рублей.

— Счастливого пути, надеюсь, ты успеешь на самолет.

— Всего хорошего, Кевин, скоро увидимся в Ирландии!

Взревел мотор, и такси помчалось в сторону аэропорта. На часах было половина шестого.

— Ты думаешь, он успеет, Стэн?

— Будем надеяться. Он должен быть на месте самое позднее без десяти шесть. Жаль, мне не удалось самому проводить его, с моей помощью он быстрее и без всяких формальностей прошел бы таможенный и паспортный контроль.

Наконец шофер опустил капот, сел за руль, нажал на стартер, и мотор ожил. Было ровно шесть.

— Бессмысленно ехать теперь в аэропорт, — сказал Стэн. — Сейчас подвезем тебя до дому, а позже я позвоню и сообщу, что мне удалось узнать.

В половине восьмого Стэн позвонил и сказал, что Кевин успел на самолет. Моя рукопись оказалась за пределами СССР. Я как будто заново родился, столь велико было мое ликование.

Неделю спустя вернулась с Урала Лариса. Она привезла мне несколько банок с солеными грибами и медом. В один из вечеров она приготовила для меня традиционное сибирское блюдо — пельмени. Несколько раз звонил Стэн, Слава приносил «Таймс». Как я и предполагал, Блейк уже переехал. Все шло по плану.

3 сентября, через пятнадцать дней после отъезда Кевина, вновь позвонил Стэн.

— Привет, Шон. Получилось так, что твоя рукопись была отобрана у Кевина в аэропорту. Очень жаль, что ты не обратился к нам, мы бы организовали переправку рукописи в Великобританию. В этом деле ты мог бы рассчитывать на нашу помощь.

— Понятно.

— Достойны сожаления и те взгляды, которые ты высказываешь в рукописи, но, как я сказал моим коллегам, бессмысленно ее отбирать у тебя, потому что по возвращении в Ирландию ты все можешь написать заново. И знаешь, Шон, по-моему, ты несправедлив к Джорджу.

Впрочем, это твое мнение, и ты имеешь на него право.

Как же они узнали, что я передал рукопись Кевину?

Как они вообще о ней проведали? На эти вопросы был только один ответ: моя квартира прослушивалась. Каждое слово, которым мы обменялись с Кевином, было записано на пленку. Как это может отразиться на моем положении, на моих шансах вернуться в Ирландию? И Стэн, и Слава уже давно знали, что я недолюбливаю Блейка, но у них не было уверенности, заявлю ли я о своих взглядах по возвращении на Запад.

В шесть часов пришел Слава и принес письмо от Кевина. Оно было отправлено на другой день после его приезда в Лондон. Обыкновенно письмо из Лондона доходило до меня за 10 дней. На этот раз понадобилось 14. Я сделал вывод, что в КГБ решили сначала закончить изучение рукописи, а уж потом передать мне письмо, так как в нем неизбежно будут ссылки на случившееся в аэропорту.

Письмо оказалось кратким, и неудивительно, что в нем Кевин опасался за мою безопасность. Он рассказывал, как у него была изъята рукопись при таможенном досмотре. Далее следовал абзац, который, без сомнения, предназначался для КГБ. «Я, естественно, очень внимательно прочел рукопись перед отъездом и помню отлично все, что ты написал о Блейке. Советую тебе возвращаться в Ирландию и ничего больше не писать. Забудь о Блейке. Я сделаю то же самое».

Слава, как и Стэн, был расстроен всей этой историей с рукописью, но по нему не было заметно, что он стал хуже ко мне относиться. Он просто сожалел по поводу моих оценок СССР и моего мнения о Блейке. Следовательно, Слава тоже читал рукопись. Я спросил, где она сейчас и когда мне ее вернут. Он ответил мне, что с таможни она была передана в Главлит, который должен решить ее судьбу.

— В соответствии с законом Главлит просматривает все печатные материалы, которые предназначены для использования за пределами Советского Союза. Эта организация не имеет никакого отношения к КГБ. Когда Главлит закончит рассмотрение рукописи, тебе ее возвратят.

Следующим вечером мы говорили с Кевином по телефону. После взаимных приветствий Кевин спросил, не попал ли я в какую-нибудь переделку из-за рукописи.

— Мы все здесь думали, что у тебя будут серьезные неприятности с КГБ, и очень волновались за тебя.

— Для беспокойства нет никаких оснований. Сейчас я могу это сказать с полной уверенностью. Послушай, Кевин, таможня обязана конфисковывать рукописи и согласно закону передавать их в Главлит.

— Таможня, какая к черту таможня! В аэропорту меня ждали сотрудники КГБ. В тот самый момент, как я положил свой чемодан на специальный прилавок таможенника, молодой человек в штатском, стоявший за его спиной, сказал: «Вас мы просим пройти в отдельную комнату.

Следуйте за мной». Он привел меня в какое-то помещение и там перетряс весь мой багаж. Меня также подвергли личному обыску — обшарили все карманы, даже бумажник. Они взяли твою рукопись и унесли ее в другую комнату. Пять минут спустя мне возвратили записную книжку и заявили, что рукопись конфискуется. Слушай, Шон, с самого начала было ясно, что он знает, чего ищет.

Думаю, этот парень в штатском выходил в другую комнату, чтобы точно узнать у кого-то, что именно следует мне возвратить, а что изъять. Тот человек в другой комнате должен был хорошо знать все это дело. Возможно, это был Слава, Виктор или даже сам Блейк, то есть кто-то, кто знал даже твой почерк.

— Хорошо, все понятно. Передам твои соображения Стэну и посмотрим, что он скажет.

— Слушай внимательно, — сказал Кевин. — Я решил поступить так. Если ты не вернешься в Ирландию самое позднее в конце ноября, я позабочусь, чтобы у КГБ и советского МИДа возникли проблемы. По этому вопросу мы разработали подробный план. Будут напечатаны тысячи листовок, посольство СССР в Лондоне будет постоянно пикетироваться. Передай это Стэну.

Кевин не хуже меня знал, что телефон прослушивается, его монолог был адресован КГБ.

— Не думаю, что понадобится прибегать к таким средствам, Кевин, сказал я, обращаясь к тем же людям. — Стэн и Слава — мои друзья, и у меня нет сомнений, что они позаботятся о моем возвращении в Ирландию.

Мой паспорт прибыл 10 октября. Он был выдан ирландским посольством в Лондоне и действителен на одну поездку из Москвы в Ирландию «наиболее коротким путем» в течение одного месяца. Мы решили, что мой отъезд состоится 21 октября, в понедельник. Маршрут в Дублин был выбран через Амстердам. В четверг 17 октября Стэн пригласил меня на прощальный ленч.

— По-моему, будет разумно, если ты оставишь свою рукопись на наше попечение в Москве, а когда мы узнаем, что ты благополучно добрался до Ирландии, она будет тебе переправлена. Если ты возьмешь ее с собой, по прибытии в Ирландию она может быть конфискована, если тебя арестуют.

— Звучит здраво, — согласился я.

Прощальный обед в моей квартире состоялся 20 октября. Лариса и я выступали в роли хозяев, гостями были Стэн и Слава, который принес с собой мой авиабилет, «подвесную выездную визу» и сорок долларов.

— Из Москвы ты летишь в Амстердам, где тебе придется подождать своего рейса на Дублин около двух часов. Иммиграционный контроль проходить будет не надо, так что затруднений никаких не предвидится. Будешь ждать в транзитном зале. Сорока долларов, думаю, будет достаточно.

— С лихвой, Слава. Спасибо.

Зазвонил телефон. Это был Кевин.

— Ты возвращаешься домой завтра, ничего не изменилось?

— Все в порядке. Как я тебе и говорил, буду в Амстердаме около полудня.

— Отлично. Буду ждать тебя в Дублине. На всякий случай я сообщил прессе о твоем прибытии. Думаю, что чем больше людей узнает об этом, тем выше твои шансы добраться до места благополучно.

— Очень мудрый ход. Спасибо.

— Я договорился с телекомпанией «Гранада», и они пришлют в Амстердам свою съемочную группу. Там в аэропорту к тебе подойдет человек, который является репортером программы «Мир сегодня». Я сказал ему, что у тебя в руках будет газета «Правда».

— Отлично. Я запомню это.

— До свидания в Дублине!

Стэн любезно согласился довезти нас с Ларисой до аэропорта. Со Славой нам уже не предстояло больше увидеться, и мы тепло простились.

Рано утром в день отъезда мы с Ларисой встретили Стэна. Мой багаж состоял только из небольшого чемоданчика, где была чистая рубашка, смена белья и пара носков. Там же лежала зеленая игрушечная собака, которую Лариса подарила мне в гостинице «Варшава». Все остальное я решил с собой не брать.

Когда вдали показалось здание аэропорта, Стэн что-то сказал водителю, и рлашина остановилась.

— Думаю, что нам следует попрощаться здесь, Шон.

Возможно, сбегутся корреспонденты. Нам с Ларисой не нужно попадать на фотоснимки. Кстати, если увидишь меня в зале отлета, сделай вид, что мы незнакомы. Прощай, Шон. И помни, что ты всегда можешь дать отбой, вплоть до вылета самолета.

— Спасибо! — сказал я, пристально поглядев на Ларису.

— Я буду стоять на галерее и смотреть, как ты сядешь в самолет.

Мы поцеловались, и я пошел к зданию аэропорта. Заполнив таможенную декларацию, я отдал ее женщине в форме вместе с визой и паспортом.

— У вас есть валюта?

— Да, сорок долларов.

— А почему вы не указали их в декларации? — начала она очень агрессивно.

— Видите ли, я…

Мужчина, который стоял рядом с ней, взглянул на мою «подвесную визу», шепнул что-то женщине на ухо.

Без звука она вернула мне все мои документы. Через пять минут в зале ожидания появился Стэн. По отдельности мы прошли в бар и сели в его противоположных концах.

Я делал вид, что не знаю его, но успел заметить, что он внимательно изучает пассажиров, ожидающих рейса на Амстердам. Вот и объявлена посадка. Я встал. Стэн прошел мимо меня и, не поворачивая головы, тихо сказал:

«Прощай, Шон, удачи!»

— Прощай, Стэн. Спасибо!

Во время паспортного контроля молодой пограничник без всякого стеснения, практически открыто фотографировал всех пассажиров на Амстердам. Это не было обычной процедурой, и я подивился предусмотрительности и основательности КГБ, где ничего не оставляют на волю случая. Пограничник внимательно просмотрел мой паспорт, вернул его, оставив себе «подвесную визу», и открыл специальную металлическую калитку. Мы все пошли к самолету. Лариса стояла на галерее и махала мне рукой. Я махнул в ответ.

Вскоре самолет оторвался от земли, и я покинул территорию СССР.

В транзитном зале в Амстердаме ко мне подошел высокий молодой блондин. Он был представителем телекомпании «Гранада».

— Мы договорились с вашим братом об интервью. Давайте посидим немного в нашей гостинице.

Во время интервью в номере гостиницы зазвенел телефон. Звонил Кевин.

— Слушай, Шон, в Дублине туман, и самолеты направляют в другие аэропорты. Твой рейс могут посадить в Лондоне или Белфасте.

— Спасибо, Кевин. До свидания.

По телефону я отменил свой рейс. Ночь я провел в Амстердаме. Утром вместе с телевизионной группой мы прилетели в Дюссельдорф, где пробыли два часа. Оттуда на самолете компании «Пан-Америкэн» я вылетел в Дублин. Четыре часа спустя самолет приземлился в аэропорту Шэннон. Первыми из самолета вышли телевизионщики, чтобы заснять мое возвращение на родину.

Внушительная толпа репортеров и телекинооператоров собралась на галерее. Я вышел из самолета, спустился по трапу и вновь вступил на землю Ирландии. Было 22 октября 1968 года, вторая годовщина побега Джорджа Блейка.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ

Шон Бёрк прибыл в Ирландию 22 октября 1963 года и был арестован в гостинице «Грешэм» в шесть часов утра 31 октября.

Ирландские власти получили официальный запрос Великобритании с требованием его выдачи, и в то же утро он предстал перед судьей окружного суда, где в соответствии с законом о выдаче преступников от 1965 года был выписан ордер, предписывающий передать его сотруднику Специального отдела полиции Великобритании. Прошение об освобождении под залог было отклонено, и его препроводили в тюрьму Маунтджой в Дублине. В тот же день суд высшей инстанции подал протест Генеральному прокурору Ирландии Майклу Дж. Уаймсу, предписывая освободить обвиняемого с целью воспрепятствовать его выдаче до рассмотрения апелляции.

Это дело слушалось в суде высшей инстанции 20–27 января 1969 года. Решение было оглашено 3 февраля, когда председатель суда квалифицировал действия обвиняемого, состоявшие в оказании помощи при побеге из тюрьмы Джорджа Блейка, как «преступление, связанное с политическим преступлением». Обвиняемый был освобожден из-под стражи. Государственный обвинитель подал апелляцию в Верховный суд Ирландии, который в июле того же года утвердил решение суда. Мотивировка этого решения не была сообщена, и к моменту выхода этой книги в свет о ней ничего не известно.

Примечания

1

Олд Бейли — суд высшей инстанции в центре Лондона, где обычно слушаются особо важные дела.

(обратно)

2

В 1963 году банда грабителей остановила поезд в графстве Бэкингемшир и похитила из почтового вагона рекордную сумму — более 20 миллионов фунтов стерлингов.

(обратно)

3

Английская разведка.

(обратно)

4

Для расследования обстоятельств побега Блейка была создана правительственная комиссия во главе с лордом Маунтбэттоном, опубликовавшая свои выводы в виде специального доклада, в котором система обеспечения безопасности в тюрьмах Великобритании подверглась уничтожающей критике.

(обратно)

5

Флит-стрит — улица в Лондоне, где расположены редакции крупнейших газет.

(обратно)

6

В 1956 году по этому поводу был заявлен официальный протест правительству США, так как туннель был прорыт из американского сектора Западного Берлина.

(обратно)

7

Дипломатические отношения между СССР и Ирландской Республикой были установлены 29 сентября 1973 года.

(обратно)

8

Офицер английской разведки, который работал на КГБ. Под угрозой разоблачения нелегально перебрался в СССР.

(обратно)

Оглавление

От автора

«Ты поможешь мне бежать?»

Последние дни в блоке «Г»

Вновь на свободе

Радиосвязь

Мои друзья вступают в игру

Свобода

Убийства на Брейбрук-стрит

Побег

Беглецы

Двое покидают Великобританию

Берлин

В Москве

Игра со смертью

Возвращение в Ирландию

ПОСЛЕСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ . . . . . . . . .