«Дамы сохраняют неподвижность»

Дамы сохраняют неподвижность (fb2) - Дамы сохраняют неподвижность [= Инстинкт Женщины, litres] (СВР: Марина Чернышева - 5) 1534K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Чингиз Акифович Абдуллаев

Чингиз Абдуллаев Дамы сохраняют неподвижность

…ибо если кто будет делать эти мерзости, то души делающих это истреблены будут из народа своего.

Левит, XVIII, 29

Пролог

…Они сидели друг против друга. Один задал вопрос и ждал ответа. Другой ждал, когда тот, кто пригласил его на эту встречу, наконец назовет имя человека, которого приговорил к смерти. Первый готов был заплатить сумму, о которой второй мог только мечтать. Кто же эта жертва, за которую назначена такая уйма деньжищ?

Но первый медлил. Он словно решал, как ему поступить, ведь после того, как он произнесет имя, отступление уже невозможно. И он медлил, представляя себе реакцию собеседника. Кроме того, он хорошо представлял себе все последствия своего решения.

– Какой срок ты можешь гарантировать? – спросил, все еще колеблясь, первый.

– Это зависит от того, чье имя вы назовете. Если обычный чиновник или банкир, его можно убрать за несколько дней. Если политик, чуть дольше.

– Нет-нет, это не политик. И не просто банкир. У него серьезная охрана.

– Большая?

– Да. Очень большая и хорошо обученная.

– Надеюсь, вы не имеете в виду президента страны или премьер-министра? – позволил себе пошутить исполнитель.

– Нет, – без тени улыбки ответил заказчик, – их убрать гораздо проще, они постоянно на виду.

– Назовите имя. Все равно я должен его узнать.

– А я должен знать, что ты согласен.

– Раз я сюда приехал, значит, согласен выполнить любой заказ.

– Это не любой. Это очень непростой заказ.

– Тогда, в конце концов, назовите мне имя.

Заказчик достал из кармана фотографию. Протянул исполнителю. Тот с улыбкой взял фотографию, взглянул на изображение человека, стоящего рядом с его собеседником, и улыбка постепенно начала сползать с его лица. Он изумленно взглянул на заказчика.

– Не может быть, – сказал он растерянно, – ведь это…

– Ты его узнал?

– Но это сам Валентин Давидович Рашковский, – шепотом произнес исполнитель, невольно оглядываясь.

Заказчик быстро взял у него фотографию и положил в карман. Он испытующе смотрел на собеседника, словно решая, можно ли было вообще доверять ему такую тайну.

– Но как вы можете? Вы же с ним… Он ведь ваш друг… Все говорят, что вы его самый верный человек.

– Французы говорят: «Предают только свои». Слышал такое выражение?

– Да, конечно, слышал. Но вообще-то… это невозможно.

– Ты не согласен?

– Я не думал, что это он.

– Ты согласен или нет?

– Убрать Рашковского, – задумчиво сказал исполнитель, – это очень сложно. Вы знаете, как это сложно? Это невозможно.

– Знаю, – сурово ответил друг приговоренного. – Именно поэтому я и обратился к тебе. Его нужно немедленно убрать.

– Все говорили, что он ваш ближайший друг, – твердил ошарашенный исполнитель. – Я думал – вы пришли по его поручению…

– И поэтому решил предложить тебе убрать его? – с иронией спросил заказчик.

– Не понимаю все же, – выдохнул исполнитель, – как вы можете?..

– Я задал тебе вопрос, – не повышая голоса и не раздражаясь, сказал заказчик, – мне нужно знать твое решение.

– Не знаю… Не знаю, что и сказать.

– Ты отказываешься?

– Да я не понимаю только… Нет, но почему?..

– Это не имеет отношения к нашей беседе. Я тебе все равно больше ничего не скажу. Ты ведь понимаешь, что и у меня есть конкретные заказчики, готовые заплатить любые деньги за его устранение.

– Как это – «любые»?

– Ты можешь сам назвать сумму своего гонорара. Если, конечно, согласен.

– Не знаю. Я не думал…

– До свидания, – друг приговоренного решительно встал.

– Подождите. Я должен еще немного подумать. Это так неожиданно.

– У нас нет времени. Либо ты согласен, либо – нет.

– Вам придется увеличить мой гонорар, – как бы неожиданно для себя проговорил будущий убийца, ощупывая свое лицо ладонью, словно сомневаясь в реальности происходящего, – это гораздо труднее, чем убрать обычного политика. Мне понадобится время.

– Так ты согласен? – теряя терпение, спросил заказчик своего собеседника.

– Согласен, если вы увеличите мне гонорар. Да, я согласен, – сказал он более решительным тоном.

– Насколько ты хочешь увеличить сумму гонорара?

– В три раза! – Если речь зашла о таких деньгах, дело принимало другой оборот. – В три раза, – повторил он решительно. – Это очень опасно.

– В три? – переспросил заказчик. – В этом случае ты не сомневаешься в возможности его убрать?

– В этом – не сомневаюсь.

– Хорошо, – согласился друг приговоренного, – если все пройдет нормально, твой гонорар будет увеличен в три раза.

Это были неслыханные, невероятно огромные деньги. Никогда и никто не платил ему таких денег. Исполнитель облизнул губы и посмотрел на заказчика.

– Вы действительно заплатите мне в три раза больше? – решил уточнить он.

– Ты, значит, решился? – снова переспросил заказчик. – Не будешь больше колебаться?

– Нет, – выдохнул исполнитель, – за такие деньги я согласен на все. И на каждого.

– Завтра получишь аванс, – сообщил печальным голосом друг приговоренного, словно страдая от того, что его собеседник согласился. – Завтра получишь аванс, и больше мы с тобой никогда не увидимся. Ни до, ни после. Деньги получишь обычным путем. Как и аванс. Договорились?

– Да, – твердо сказал киллер, – я все понял. До свидания.

Он поднялся, взглянул на все еще сидевшего заказчика. Ему очень хотелось узнать, почему было принято такое решение и кто готов заплатить такие невероятные деньги. Но он знал: глупо задавать лишние вопросы, все равно ответов он не получит. Он сделал движение плечом, словно пытаясь протянуть правую руку. Но вовремя передумал. И, повернувшись, вышел.

Оставшийся дождался, когда уйдет киллер, и целую минуту просидел молча, осмысливая состоявшийся разговор. Грустное, меланхоличное выражение так и не сошло с его лица. Затем он тяжело вздохнул и достал телефонный аппарат, набрал нужный ему номер.

– Я вам перезвоню из автомата, – сообщил он собеседнику.

Затем, тяжело поднявшись, преодолел пространство комнаты, коридора, холла и вышел на улицу. Автомобиль стоял у перехода. Водитель терпеливо ждал, когда подойдет хозяин. Но тот свернул в переулок к телефонам-автоматам, установленным здесь совсем недавно. Он достал жетон, оглянулся по сторонам и набрал номер. Когда ему ответили, еще раз осмотрелся и начал разговор:

– Он согласился. Согласился на мое предложение.

– Сколько попросил?

– Втрое больше.

– Втрое? – уточнил собеседник. – Каков мерзавец! За такие деньги, значит, он готов…

– Да, готов. Немного посомневался, но потом достаточно быстро согласился. Мне даже не пришлось особенно уговаривать.

Друг приговоренного звонил Валентину Рашковскому. Именно по поводу его убийства шел торг несколько минут назад.

– Он согласился, – еще раз подтвердил позвонивший.

– Все равно дешево, – хохотнул Рашковский, – значит, согласился? Даже не очень колеблясь?

– Я же тебе говорил. За деньги он готов предать и родную мать. Почти так и сказал. Я ему никогда не доверял. Сразу согласился, только удивился, что именно я сделал ему такое предложение. Говорил, что мы с тобой друзья и он не понимает, как я мог делать ему такое предложение. Я даже испугался, что он начнет подозревать. Но, похоже, он слабый психолог. Привык, что все вокруг предают и все продается.

– Свинья, – резюмировал Рашковский. – Думаешь, он мне не позвонит, чтобы рассказать о твоем предложении? Думаешь, не захочет предупредить, что ты предлагал ему деньги за это?

– Нет, не позвонит. И не предупредит, можешь даже не сомневаться. Сколько нам ждать?

– Дай ему день, пусть подумает, – разрешил Рашковский, – но только один день.

– Я все понял. До свидания.

– Подожди. Он действительно не колебался?

– Сначала немного сомневался. Но когда услышал о предстоящем гонораре, забыл обо всем на свете.

– Деньги портят людей. Даже самых надежных, – печально произнес Рашковский и положил трубку.

Больше не было сказано ни слова. Оба знали, что не стоит говорить лишнего даже по телефону-автомату. На следующий день в центре города взорвался автомобиль, в котором сидел несостоявшийся исполнитель, так неосторожно согласившийся на предложение заказчика. Он умер сразу, и бог знает, успел ли он понять, что произошло.

Часть I Знакомство

Глава 1

Он смотрел на нее, как бы пытаясь оценить возможности этой женщины. Смотрел долго, не предлагая сесть. Обычно людей смущал взгляд, которым он одаривал своих подчиненных, – взгляд барышника на выставленную на торги лошадь. И это был оценивающий взгляд покупателя, а не мужчины. Но стоявшую перед ним женщину, похоже, его взгляд абсолютно не смутил. Она спокойно ожидала, позволяя ему осматривать ее с головы до ног. Мол, делай свое дело, если не умеешь иначе.

– Садитесь, – с явным опозданием предложил он.

Она села на стул. Высокого роста, короткие, тщательно уложенные волосы, чуть скуластое лицо, прямой ровный нос, красивые большие глаза, похожие на темные вишни, чувственный рот. Немного портил лицо женщины упрямый срез подбородка, придававший ей почти мужскую резкость.

– Вам не сказали про волосы? – недоуменно спросил хозяин кабинета.

– Сказали. Но у меня уже много лет такая прическа. Так я чувствую себя увереннее.

– Тем не менее вам придется изменить ее.

Она пожала плечами.

– Я думаю, это не самое сложное, что мне предстоит, – сказала она, глядя на своего собеседника.

– Наверное, вы правы, – согласился тот, – мне тоже не очень просто с вами разговаривать, полковник. Как я догадываюсь, вы уже давно служите в своем ведомстве?

– Давно, – она не позволила себе улыбнуться, – иногда мне кажется, что я даже там и родилась. Настолько все привычно.

– Мне прислали ваш послужной список. Конечно, то, что можно было прислать. Ваше ведомство всегда отличалось особой таинственностью. Вы будете смеяться, но я впервые вижу перед собой полковника разведки. Да к тому же сравнительно молодую красивую женщину.

– Не могу вернуть вам комплимент, генерал, – на этот раз улыбнулась женщина. – Я в отличие от вас иногда встречалась со столь высоким милицейским начальством. Хотя с генералом милиции тоже беседую первый раз в жизни. В основном мои встречи – это гаишники на улице.

– Вот и прекрасно. Давайте теперь знакомиться по-настоящему. В ближайшие несколько месяцев мы будем работать вместе. Сколько вам лет?

– Там все написано.

– Нет, я не про это. Мне уже за пятьдесят, значит, я старше вас почти на десять лет. Вы разрешите мне называть вас Мариной?

– Пожалуйста. Собственно, я не думала, что здесь меня будут называть товарищ полковник. Или господин… я не знаю, как принято в милиции. Хотя, наверное, правильнее – гражданин полковник. Наверное, и мне нужно так обращаться к вам. Или это только для официального общения?

– Можете называть меня по имени-отчеству, – сухо заметил генерал, – мне кажется, вы не очень любите нашего брата.

– Я же говорю, что с милицией общалась только через гаишников, а они оставляют всегда двойственное впечатление. С одной стороны, их, конечно, жалко: стоят на улице, мерзнут, подставляют себя под пули и ножи. А с другой… Вы действительно не знаете, как их называют?

– Я в ГАИ никогда не работал, – нахмурился генерал. – А вы специально начинаете разговор с подобных заходов?

– Нет, – улыбнулась она, – просто вы слишком долго меня рассматривали. А мой метод изучения человека коварен – немного разозлить его, чтобы проверить реакцию. – Она хитро улыбнулась. – Игорь Николаевич, так я жду ваших дальнейших вопросов.

– А вы еще и злопамятны, – недовольно заметил генерал.

– Скорее наблюдательная.

– Вы знаете, зачем мы вас пригласили?

– Примерно. Мне объяснили, что вы готовите секретную операцию и ваши психологи дали установку на поиск женщины сорока двух – сорок пяти лет, обладающей устойчивым сильным характером и некоторым сходством со мной. Верно?

– Правильно. Но только два дополнения. Подобную установку дали ваши психологи. И операция, которую мы собираемся проводить, будет совместной для двух спецслужб – МВД и разведки.

– Об этом мне тоже успели доложить. Один из моих сотрудников говорил с вашим заместителем.

– Черт возьми, – пробормотал Игорь Николаевич, – никак не привыкну к вашему званию. И к вашей должности. Честно говоря, я был категорически против подобной кандидатуры на проведение операции. Это все равно как если бы мы поручили нашему министру внутренних дел бегать по улицам за обычными карманниками.

– Ради обычного карманника вы не стали бы планировать подобную операцию, – возразила она, – поэтому давайте без лишних слов. Очевидно, операция слишком важна для вашего ведомства, если вы решились обратиться к нам за помощью. Итак, я вас слушаю, Игорь Николаевич.

– Да, конечно, конечно, вы правы, – кивнул генерал. – Все дело в том, что мой отдел занимается проблемами нелегалов. То есть сотрудников милиции, внедренных в разного рода преступные группировки и в исправительно-трудовые заведения, проще говоря – колонии. Обычно мы вербуем агентуру из числа самих заключенных, но в исключительных случаях действуют и наши нелегалы. Если хотите, это немного роднит их с вашими сотрудниками. Только ваши сотрудники в случае провала получают открытый суд, адвокатов, защиту посольства и даже привилегированную тюрьму, а наши нелегалы, если их, не дай бог, раскроют, сразу получают нож в бок или пулю в рот. И это в самом лучшем случае.

Он помолчал, давая возможность оценить сказанное. Но она никак не прокомментировала слова генерала. Просто молча смотрела на него.

– Вы меня поняли? – несколько нервно спросил генерал.

– Я не собираюсь подставлять свой бок под нож подонка, – жестко отреагировала она на его слова, – поэтому вы можете продолжать, я вас слушаю.

– Операция, которую мы планируем в общем-то давно, связана с одним человеком. Это довольно известная в нашей стране личность, более того – известная и на Западе. Мы полагаем, что он связан с криминальными структурами, очень плотно связан, и имеет выходы не только на наши преступные группировки, но и на международные такого же толка синдикаты. Более того, наши эксперты, просчитав кривую его «роста», полагают, что уже в ближайшее время этот человек станет негласным королем российского преступного мира. Или уже стал. Своего рода высшим криминальным авторитетом. В коза ностра таких руководителей называют «капо ди тутти капи», это высший пост в иерархии мафии. У нас он просто будет признан высшим арбитром без всякого официального титула. Хотя одно звание у него будет – «верховный судья». Некоронованный король российской мафии, которая успешно закрепляется сегодня в Европе и в мире. И не только российской, – подумав, добавил генерал. – Мы уже два года пытаемся внедрить в его окружение нашего человека, – продолжал он. – Обычные оперативные действия не приносят результатов. Некоторую часть времени он проводит за рубежом, где нам крайне трудно работать и тем более – к нему подобраться. Мы же не можем наладить прослушивание в лучших отелях мира, где он обычно останавливается. А в Москве этот господин работает в своем офисе, который оборудован на уровне секретной лаборатории ЦРУ. Специальные генераторы шумов, исключающие возможность подслушивания, новейшее оборудование, которого нет даже у нас в министерстве. И прочее. Начальник его службы безопасности, к слову сказать, бывший генерал КГБ, один из руководителей шестнадцатого управления. Вот так-то!

Она помнила, чем занималось шестнадцатое управление – радиоперехват и электронная разведка. Там работали лучшие специалисты, собранные из ведущих научно-исследовательских институтов страны.

– Генерал Фомичев, возможно, вы его помните, – сообщил Игорь Николаевич. – Единственный способ как-то проконтролировать деятельность интересующего нас господина – попытаться внедрить в его окружение нашего человека. В его ближайшее окружение, самое ближайшее, – чуть повысил голос генерал, оттеняя ключевой момент.

– И вы решили, что таким человеком должна стать я? – напрямую спросила она.

– Не мы, а психологи. Наша служба наблюдения обратила внимание на его несколько необычное поведение с дамами. Ему не очень нравятся молодые девушки, можно даже сказать, что он их всячески избегает. Больше ему импонируют сильные, уверенные в себе женщины, простите, бальзаковского возраста – в районе сорока. Психологи считают, что тут сказывается его детство. В возрасте семи лет он лишился отца. Тот был довольно крупной фигурой в торговле, и его арестовали за хищение в особо крупных размерах. Девять лет мальчик рос без отца, только с матерью. Эта энергичная женщина сумела не только самостоятельно вырастить сына, но и повлиять на его характер. В дальнейшем ему всегда нравились женщины значительно старше его по возрасту. В первый раз он женился в двадцать четыре года. Жене было двадцать, и брак распался через полтора года. От этого брака у него осталась дочь. Второй раз он женился восемь лет назад. На этот раз на женщине, которая была старше на три года. Они женаты до сих пор.

– Ничего удивительного. Я где-то читала, что подобные браки самые крепкие в мире. Когда женщина чуть старше мужчины.

– Сейчас ему сорок два года, – продолжал генерал, – и он ищет себе личного секретаря. Прежняя ушла от него, не выдержав суровых режимов работы. Он мотался по всему миру, а она ненавидела самолеты. Попросту боялась летать. В общем, она уволилась. Ей было сорок четыре года. Кандидат филологических наук, бывший доцент МГУ. Вам интересно посмотреть на ее фотографию?

– А как вы думаете?

Он достал из стола фотографию и протянул ее Марине. Та взяла снимок и удивленно посмотрела на генерала.

– Не правда ли, похожа? Это тип женщины, который ему нравится.

Не скрою, мы не смогли установить степень близости в их отношениях. Но допускаем, что они были близки, весьма близки. Он достаточно сильный, независимый и богатый человек. Но для полного комфорта ему нужна рядом именно такая женщина – надежный советчик, друг, называйте как хотите.

– А где его жена?

– Она живет в Англии. Вместе с их сыном. У них там дом. Иногда к ним приезжает и его дочь от первого брака. Ей уже семнадцать. Она учится в Швейцарии, в частной школе.

– Я начинаю догадываться. Вы хотите подставить меня, чтобы он решил все свои проблемы?

– Мне не нравится термин «подставить». И честно говоря, я не в восторге, что подобную работу могут поручить вам. Но есть целый ряд причин, по которым мы не можем привлечь кого-нибудь другого. Во-первых, у нас просто нет подобной кандидатуры. Нужна не просто красивая женщина, а умная, волевая, достаточно независимая, смелая и, если хотите, ловкая. У нас есть красотки, из которых мы можем составить целую ударную дивизию. Есть сотрудницы, которые могли бы при других обстоятельствах достаточно квалифицированно провести подобную операцию. Но тут ведь нужен определенный тип женщины… К тому же вы ведь еще и кандидат психологических наук. Нам известна ваша диссертация на тему психологии личности в экстремальных обстоятельствах. Мы как раз искали в МГУ подходящую кандидатуру, когда вышли на вас. Тогда мы даже не подозревали, чем вы занимаетесь. В ваших научных документах был указан какой-то закрытый институт. С немалыми усилиями вышли на вас. Представьте себе мое состояние, когда я узнал, что единственная подходящая нам кандидатура – полковник Службы внешней разведки. Казалось бы – самый лучший шанс.

Но я уже тогда понимал все сложности. Представляете, как трудно было убедить ваше руководство прикомандировать такого сотрудника, как вы, к нашему ведомству. Полагаю, вам будет небезынтересно знать, что мы подключили даже нашего министра. И только для того, чтобы получить разрешение на этот наш разговор. Вы нам очень нужны, полковник Чернышева. Очень.

– У меня три вопроса, после честного ответа на которые я могу принять ваше предложение. Первый: почему именно я? Только не говорите, что я на кого-то похожа. Это несерьезно. При сегодняшнем уровне пластической хирургии подобрать нужного человека не проблема. И не говорите про мою подготовку. Я думаю, что у вас есть достаточно подготовленные люди. Итак, почему именно я?

– Вы правы… Есть еще обстоятельства. Вы защищались на кафедре, где старшим преподавателем работает его родная тетка, сестра его матери. Она может вас рекомендовать своему племяннику.

– Елизавета Алексеевна?

– Да. Это двоюродная сестра его матери. Она до сих пор считает, что вы загубили свой талант, отказавшись от докторской диссертации. Мы ее осторожно прощупали: она по-прежнему убеждена, что вы трудитесь в научно-исследовательском институте. Для нас важно, что вас, в вашем качестве, никто не знает в Москве, уж точно – среди нашего контингента. Не считая, конечно, сотрудников ГАИ, – не удержался от сарказма генерал.

– Хорошо, – она оценила его ответ. – Вы ответили на мой первый вопрос. Второй вопрос. Как вы думаете, сколько времени может занять подобная операция? Только не говорите мне, что два или три месяца. Я вам все равно не поверю.

– Полгода минимум. – Генералу не хотелось врать. Он смотрел в глаза женщины и понимал, что лгать просто нельзя.

– И наконец, самый важный вопрос: кто этот человек?

Генерал молча открыл папку, лежавшую перед ним, и протянул фотографию.

– Узнали?

– Рашковский? – изумленно спросила она. – Это Валентин Рашковский?

– Да, – кивнул генерал, – это он. По свидетельству западных источников, один из самых богатых людей в нашей стране.

– Я думала, он бизнесмен. Или политик. – Она вернула фотографию.

– И политик тоже. Одновременно он и удачливый коммерсант, очень удачливый. И кое-что еще. В общем – достаточно интересный человек.

– Интересный для кого? – уточнила она.

Генерал явно смутился. Он медлил с ответом, решая, как лучше выйти из затруднительного положения.

– Он представляет интерес для оперативной разработки, – нашел он подходящий ответ и подвинул к себе другую папку. – Судя по вашему делу, которое нам дали с таким трудом и из которого вытащили девять десятых всего объема, вы владеете английским и испанским языками, неоднократно бывали в командировках за рубежом. Я до сих пор не верю, что нам удалось найти такую блистательную кандидатуру. Неужели вы этого не понимаете?

– Я владею еще и французским, – сухо сообщила она, – а кто, кроме нас двоих, будет знать об операции?

– Никто. Некоторые подробности еще будет знать ваш связной. Больше никто. Еще несколько человек в курсе, что вы к нам прикомандированы. Но сути дела мы им не сообщали. Даже наш министр, который ходатайствовал перед вашей службой, тоже не посвящен.

– Ясно. Вы планируете, значит, вывести меня на вашего подопечного через его родственницу?

– Не только. Но она будет одним из важных элементов разработки нашей операции.

– Меня рекомендуют его личным секретарем?

– Да. Он до сих пор говорит по-английски с некоторым затруднением. Вам придется сопровождать его в зарубежных командировках.

– Вы можете ответить мне еще на один вопрос? Только предельно искренне.

– Конечно, – удивился генерал, – что вас интересует?

– Я должна буду с ним спать?

Генерал дернулся. Ему явно не понравился вопрос.

– Я же вам сказал, что мы не смогли узнать характера его отношений с бывшим секретарем, – несколько раздраженно сказал он, – вы можете с ней поговорить, если хотите. Но только после того, как он согласится взять вас на работу. Если они были близки, возможно, вы это почувствуете. Но я не знаю. И не думайте, что мы собираемся использовать вас в этом качестве. Он просто не тот человек, который будет выбалтывать свои секреты в постели. Достаточно, если вы просто будете его секретарем. Мне казалось, что в вашем возрасте все эти амурные истории уже не так важны.

– У меня пока нет климакса, генерал, и я вполне нормальная женщина, – сказала она, глядя ему в глаза, – не нужно говорить о моем возрасте.

– Даже слишком нормальная, – пробормотал чуть покрасневший генерал, – извините меня. Я, кажется, неточно выразился. – Помолчав немного, он спросил: – У вас есть друг? В ваших документах написано, что вы не замужем, но у вас есть сын.

– Друг есть. Мужа нет. Хотя полагаю, что и мой друг будет очень недоволен, если я попытаюсь объяснить ему детали нашей операции.

– Мне трудно понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите, – признался генерал, – но теперь вы все знаете. Конечно, вы по большому счету вправе отказаться, но мы не успеем в нужные сроки найти сколько-нибудь подходящую кандидатуру. Вы наш уникальный шанс, единственная возможность. Наши аналитики уже разработали несколько вариантов… и мы надеемся, что вы не откажетесь, полковник Чернышева.

– У меня есть право выбора?

– Думаю, теперь это очень сложно. После того, как я показал вам фотографию… Согласитесь, я не могу всем рассказывать о столь секретной операции ради приятной беседы, даже если собеседник – полковник разведки, – добавил он, заметив злой огонек в ее темных глазах.

– Хорошо, – кивнула Чернышева, – я постараюсь доказать, что умею работать, а не просто вести приятную беседу. Или у вас в запасе есть еще какие-нибудь соображения?

Генерал развел руками:

– Я могу только радоваться, что мы будем сотрудничать с таким опытным специалистом… И красивой женщиной, – поспешно добавил он, негодуя на себя за замедленную реакцию.

Глава 2

Он помнил этот день во всех подробностях. И хотя прошло много лет, события именно этого дня каким-то непостижимым образом отложились в его памяти. Все началось утром, с перешептывания родителей, когда отец довольно раздраженно советовал матери заткнуться и не лезть в его дела. Затем снова горячий шепот матери, доносившийся из спальни. И громкий крик отца:

– Я ему покажу, как снимать меня с работы! Я отправлю письмо са-мо-му.

– Они тебя найдут, – голос матери тоже повысился, чувствовалось, как она волнуется.

– Нет, – упрямо повторял отец, – одень мальчика, мы пойдем вместе с ним.

– Но он еще не завтракал, – мать пыталась отстоять сына, уже понимая, зачем он понадобился.

– Быстрее! – заорал отец.

Почти тут же мать вышла из спальни, и ее теплые проворные руки достали его из кроватки. Потом его быстро одевают и – ура! – не заставляют есть на завтрак постылую манную кашу. Отец берет его в свой автомобиль, сажает, как взрослого, на переднее сиденье, рядом с собой, и они уезжают в отцовской роскошной машине, которой завидовали все соседские мальчишки.

Ни у кого в доме не было такой машины. И не только в доме, но и во всем Тбилиси. Его отец был директором самого крупного в городе универмага, и при встрече с ним уважительно здоровались не только обычные люди – учителя, врачи, соседи, знакомые, но и сам генерал, живущий в третьем подъезде. Директор универмага Давид Рашковский был потомком польских колонистов, которые появились в Закавказье еще в середине прошлого века. Именно тогда на Кавказ стали ссылать польских бунтовщиков, и они оседали на этих землях. Отец Давида – Яцек Рашковский приехал в Тбилиси еще мальчиком и вырос в этом городе, ставшем для него родным. Здесь он встретил и свою любовь – Нину Дадиани, девушку из известного мингрельского рода, проживавшую в Тбилиси со своей семьей. Отец Нины долго возражал против встречи своей дочери с сыном никому не известного бунтовщика, к тому же человека другого народа. Но и он сдался, когда узнал, что княжеский род Рашковских насчитывал несколько поколений именитых шляхтичей.

Отец Нины мог быть доволен. Княжеская фамилия Дадиани в этом случае сохраняла свое достоинство. По большому счету Дадиани были даже не княжеским, а царским родом. Отец девушки скрепя сердце дал согласие на брак своей дочери с поляком, человеком католической веры. Потом родился внук Давид, которого они все так полюбили. Но это было уже во времена безбожной власти, которую отец Нины не пережил. Его расстреляли в тридцать седьмом.

Давид был известным человеком в городе не только потому, что все знали его княжескую родословную по матери и по отцу. Закончив торговый техникум, а затем и экономический институт, Давид быстро пошел в гору, став одним из самых уважаемых людей в городе, директором крупного универмага. Неприятности у него начались, когда в район, где находился универмаг, пришел новый первый секретарь райкома – Автандил Джохадзе. С первого дня секретарь повел настоящую войну против самого известного человека в районе. Автандил был честным человеком, и это сыграло с ним злую шутку. Очень честные люди часто бывают недалекими и глупыми, если честность является проявлением не их моральных качеств, а обычной глупости или никчемности. Таким был и Автандил. Не способный ничего сотворить или построить, решить какой-нибудь стоящий вопрос, он был воплощением серой бездарности, пусть честного, но лишенного ума человека. Такие убеждены, что все вокруг воруют и обманывают исключительно в силу своих дурных природных наклонностей, а он выбран богом для кары преступающим закон, осмелившимся попрать моральные принципы.

Самыми большими святошами обычно бывают несостоявшиеся грешники. Самые лицемерные ханжи – это неспособные на блуд импотенты. Самые строгие моралисты – это никчемные приспособленцы. Бывают исключения, когда высокий дух возносит человека на недосягаемую моральную высоту. Но это, увы, редкие исключения из общих правил.

Автандил видел свое предназначение в том, чтобы убрать позорное «клеймо» с района, уничтожить позорящего всех честных граждан директора универмага Давида Рашковского. Война велась на полное уничтожение. И поэтому в этот день отец встал так рано, чтобы выехать с сыном за город. Они довольно долго ехали, пока наконец не добрались до крупного поселка, где в самом центре находился небольшой универмаг. Конечно, не такой, как у отца, но довольно приличный. Отец вышел из машины, взяв сына за руку. Потом он довольно долго, с юмором рассказывал тамошнему директору длинную смешную историю. И они долго смеялись над этой историей, которая, очевидно, случилась в действительности. И перед самым отъездом отец почему-то соврал, попросив принести ему новую печатную машинку, мол, в его универмаге они кончились, а он хочет купить ее для жены. Сын уже готов был вступить в разговор, ему не терпелось сообщить, что мама была как раз против этой поездки, и, когда дядя директор вышел из кабинета, чтобы лично выполнить просьбу уважаемого гостя, мальчик заявил об этом отцу, и очень громко, не учтя, что их слушает молодая секретарша, которая сидела в приемной.

И здесь происходит неожиданное. Всегда добрая отцовская рука вдруг больно и резко дергает его за ухо, и отец кричит, что он себя плохо ведет все утро. Подобная несправедливость больнее любого наказания, и мальчик долго молчит, даже когда печатная машинка уже уложена в машину и отец расплачивается за нее с заведующим.

Они едут назад, и всю дорогу повеселевший отец рассказывает смешные истории, пытаясь задобрить сына, и даже останавливается у другого магазина, чтобы выбрать ему машинку и купить мороженое, которое запрещает есть мама. Мальчик не может понять, что происходит с отцом, чем вызвана столь стремительная смена его настроений.

И только приехав домой, он слышит, как отец восторженно показывает жене печатную машинку. И долго объясняет ей, как он обманул неизвестного директора, пообещав ему показать эту печатную машинку своей супруге. Сын так и не понимает, в чем состоит обман, ведь отец на его глазах уплатил деньги за эту машинку. Только став взрослее, он понял, в чем было дело и каков был замысел отца. Мать тоже сразу не может понять, для чего нужна чужая печатная машинка в их доме, и отец снова терпеливо объясняет, что все машинки находятся под контролем непонятного КГБ. Непонятного и оттого более страшного. Он приглушенным голосом объясняет матери, что, как только он напечатает на машинке какую-то непонятную «анонимку», он сразу вернет печатную машинку обратно в магазин, объяснив там, что она не понравилась его жене. Машинка будет продана другому лицу, и никто никогда не сможет узнать – кто именно написал эту анонимку на конкретной печатной машинке. Он еще объясняет матери, что все печатные машинки находятся на строгом учете и невозможно найти чужую машинку, о которой бы не узнали в непонятных органах или в еще более непонятном райкоме.

Пораженная его выдумкой, мать уходит в комнату сына и почему-то тихо плачет. И только позже, когда отец уезжает вернуть якобы не понравившуюся машинку, она крепко обнимает сына, по-прежнему ничего не объясняя. Только спустя много лет он поймет, что именно сделал отец. Ведь покупка не была зафиксирована в магазине, деньги отцу вернули, и машинка могла быть продана кому угодно, в том числе и вышестоящему начальству.

Такие уроки запоминались надолго. Автандила сняли с работы через месяц после проверки поступившего сигнала в горком партии. В этот день отец устроил большое угощение, пригласив весь дом. Пили за здоровье отца, тосты следовали один за другим. Маленький Валентин запомнил все, что делал и говорил отец. И еще запомнился другой день, когда за отцом все-таки пришли. Автандила уже не было в районе, но его приказ проверить универмаг от подвала до чердака компетентные органы выполнили. И после ревизии отца арестовали. Потом был суд, приговор и долгое детство с матерью вдвоем. Пока не вернулся отец… Через девять лет.

Он мотнул головой, отгоняя воспоминания. Чуть повернул голову налево, нажимая кнопку на аппарате связи со своим секретарем.

– Зайди ко мне, – приказал он.

Лида была не просто красивой девушкой. Она была настоящей топ-моделью. Если бы он разрешил ей выступать на конкурсе красоты, то она наверняка брала бы там призовые места. Но он не разрешал. И вопреки расхожему мнению, даже не спал со своим секретарем. У него не было на это ни времени, ни желания. Он уже успел уволить двух девушек, с которыми у него были интимные отношения – он успел убедиться, что эти дела только мешают нормальной работе. Очень мешают. Именно поэтому он запретил себе думать о Лиде. Тем более что такие женщины его почти не интересовали. Она была красивой, очень красивой и абсолютно холодной женщиной, которую, казалось, ничего не интересовало в жизни. Он знал, что у нее есть друг, которого она содержит. Знакомый тип альфонса. Но это было ее личное дело. С работой она справлялась безупречно, при этом никогда и ничего не рассказывала своему другу. Девочке было не обязательно знать, что магнитофоны установлены даже у нее дома и ее патрон может в свободное время слышать вздохи собственного секретаря в постели.

– Ты звонила в агентство? – спросил он у нее.

– Они обещали прислать список через полчаса, – кивнула Лида.

– Ты сказала, что список будет у меня на столе уже утром, – чуть повысил он голос. Она знала, что он не контролирует свои эмоции только в крайнем случае.

– Я им три раза звонила. Они извинялись и обещали прислать ровно к одиннадцати, – с испугом пояснила Лида.

– Хорошо, – кивнул он, отпуская секретаря, – вызови ко мне Кудлина. И ни с кем больше не соединяй.

– Вы просили напомнить насчет вашего звонка в Министерство финансов.

– Не нужно. Я позвоню после перерыва. Напомни мне еще раз после перерыва.

Она вышла из кабинета. Длинные ноги личного секретаря были символом успеха фирмы. Он недовольно посмотрел ей вслед. Слишком длинные ноги, подумал он. Слишком длинные. Может, нужно даже ее убрать в другое место.

Мягко открылась дверь в кабинет. Вошел Леонид Дмитриевич Кудлин.

Ему было под пятьдесят. Мягкие манеры ресторанного метрдотеля, вкрадчивая походка, тихий голос, плавные движения рук. Редкие рыжеватые волосы коротко пострижены. Мясистое лицо и большие уши делали его чем-то похожим на слона. По-своему этот человек был легендой семидесятых, когда по всему Советскому Союзу развернулось так называемое движение «цеховиков». Именно тогда Леонид Дмитриевич организовал настоящее подпольное производство в Закавказье и в Средней Азии. Власти беспощадно подавляли любые поползновения на организацию параллельной экономики и вместе с тем признавали, что производство, налаженное «цеховиками», гораздо эффективнее неповоротливой государственной экономики.

Кудлин несколько раз имел крупные неприятности с законом, дважды был судим. Но в первом случае он получил лишь условный срок, а во втором спасла амнистия. К концу восьмидесятых, когда было наконец разрешено кооперативное движение, Кудлин довольно скоро и быстро начал организовывать сеть кооперативов, но быстро понял, что на легальном производстве нельзя по-настоящему разбогатеть.

Можно заработать миллион долларов, можно, очень постаравшись, заработать два. Но чтобы стать действительно очень богатым человеком и получить возможность распоряжаться сотнями миллионов долларов, нужно присосаться к государственным структурам. Десятки и сотни миллионов куда проще украсть.

К началу девяностых сложилась уникальная ситуация в государстве, когда за кражу сигарет из табачного киоска могли посадить в тюрьму, а кражу десятков миллионов долларов, полученных в результате продажи дешевого сырья на Запад, только поощряли. Неслыханная прибыль образовывалась в результате несоответствия внутренних и внешних цен на энергоносители. Ничего придумывать было не нужно. Достаточно было получить разрешение на вывоз сырья за рубеж и открывать счета в разных банках мира, на которые регулярно начали поступать миллионы долларов. Именно тогда и началось сотрудничество Рашковского с Кудлиным.

После возвращения отца Валентин хотел поступить на юридический факультет. Но в Минске, куда они переехали, его не приняли, объяснив это неснятой судимостью отца. Отец воспринял эту весть болезненно, словно ему нанесли личное оскорбление. Юридический был заменен экономическим, а потом – защита диссертации в двадцать три года. Работал в подпольных цехах, которыми заправлял отец. К тому времени выяснилось, что они очень богатые люди. Пока отец сидел в тюрьме, ему шли проценты за его долю в цехах. Но компаньон, обязанный отдавать эти деньги семье Рашковского, решил их прикарманить. Последовало возмездие от корпорации – компаньона нашли убитым в Ташкенте. Перед убийством ему отрезали язык и вырвали глаза, что делали только с очень большими подлецами. А Давиду Рашковскому вернули все его деньги, и он купил двухэтажный дом в Минске, где они к этому времени обосновались.

Отец был умным предпринимателем, ловким и энергичным. С кооперативами он развернулся вовсю. А Рашковский-сын к тому времени уже был легальным советским миллионером. В восемьдесят девятом Валентин переехал в Москву и связал свою судьбу с Внешэкономбанком. В конце девяносто первого, когда старая власть рухнула, именно ему предложили возглавить внешнеэкономическое ведомство, занимавшееся выдачей лицензий на вывоз нефти за рубеж. Он был молод, ему едва исполнилось тридцать лет, но в то восторженное время это считалось несомненным достоинством. К нему под крыло ринулись десятки дельцов. И почти сразу приехал отец. Он довольно быстро объяснил сыну, что иметь дело с десятком людей, даже предлагавших миллионы долларов, значит погубить и свою репутацию, и свою жизнь. Следовало отобрать несколько надежных, самых надежных людей и через них вести свою деятельность. Одним из таких самых надежных оказался бывший компаньон отца – Леонид Дмитриевич Кудлин.

За два года работы Рашковского во внешнеэкономическом ведомстве они перекачали на Запад невероятное количество нефти и газа, играя на разнице старых советских цен в рублях и новых, настоящих, цен в долларах. Говорили, что теперь Кудлин «стоил» пятьдесят-семьдесят миллионов долларов. Сколько стоил сам Рашковский, не знал никто. Но цифра в миллиард долларов была более чем реальной. Распродажа бывшей империи была самым выгодным предприятием в истории человечества. Бессовестные молодые люди, случайно оказавшиеся во власти, разворовали и разграбили собственную страну, втоптав в грязь ее достоинство и величие. Миллиарды долларов осели на зарубежных счетах. Миллиарды долларов были разворованы. Миллиарды долларов тратились на казино, длинноногих девочек, наркотики, нехитрые удовольствия, которые могли дать деньги. Идолы были разбиты. Памятники сносили. Бога поминали всуе. Все заменил доллар. Дорвавшиеся до власти молодые проходимцы сделали все, чтобы превратить некогда великую страну в нищую приживалку.

В девяносто третьем Рашковскому пришлось уйти. Но к этому времени в Москве уже вовсю гремели выстрелы, и криминальные авторитеты сводили счеты друг с другом. Именно тогда к Рашковскому съехались самые известные преступные авторитеты стран СНГ. И именно тогда он получил самое лестное в своей жизни предложение.

– Что у нас нового? – недовольно спросил Рашковский. – Я просил найти мне нового человека. Неужели так трудно подобрать одного нормального секретаря.

– Найдем, – вкрадчиво ответил Кудлин, – мы стараемся сделать так, чтобы тебе понравилось. – Они были знакомы много лет и говорили на «ты».

– Что у нас с Министерством финансов? – поинтересовался Рашковский.

– Центральный банк хочет отобрать лицензию у Перевалова. Минфин поддерживает это решение.

– Нужно объяснить им, чтобы не отбирали, – зло бросил Рашковский.

– Уже объяснили, – кивнул Кудлин, – завтра будет встреча в «Праге». Предупредить всех, как обычно?

– По полной программе, – кивнул Рашковский, – и не забудь позвать Перевалова. Он нам сейчас нужен.

Кудлин кивнул в знак согласия. Только он знал, кто именно сидел перед ним. Для всех остальных это был бывший правительственный чиновник, бывший ведущий сотрудник Внешэкономбанка, нынешний руководитель банка «Армада». Для посвященных – сын Давида Рашковского, одного из легендарных «цеховиков» брежневского периода, нужный человек, который заменил отца на посту «цехового судьи». И наконец, только для самых посвященных он был некоронованным королем российской мафии, своего рода вершителем судеб миллионов людей, вращающихся в сфере его интересов. Кудлин отметил у себя в блокноте фамилию Перевалова. Он знал, что от приглашений Рашковского не отказываются. Никто и никогда. Если не хотят получить вместо следующего приглашения пулю в голову.

Глава 3

Университетская атмосфера с ее суетой, смехом и шутками на ходу куда-то вечно спешащего молодого народа всегда радовала ее. Множество умных лиц, пытливых глаз – будущее нации – так думалось ей. А эти ребята чем-то напоминали ей и собственную молодость – период надежд, ожидания необыкновенного будущего И становилось немного грустно, когда ей уступали дорогу, прижимаясь к стенке. Она улыбалась милым девушкам и кивала вежливым парням. А как-то услышала за спиной восхищенный шепот мальчишек, обсуждавших достоинства ее фигуры. А что, приятно…

Она по-прежнему следила за своей фигурой, установив для себя строжайшую диету, и делала по утрам двадцатиминутную зарядку. Не пренебрегала и тренажерами, которые были установлены в их спортивном зале, понимая, как важно сохранять эластичность суставов. Никому не признаваясь, ходила к косметичке, делала маски, массажи. Кожа у нее была сухой, и она пользовалась увлажняющими кремами.

В университет приехала в новом костюме, который, она это знала, подчеркивал безупречные линии ее фигуры. Юбка чуть выше колен позволяла видеть ее красивые ноги, высокий каблук делал походку упругой, соблазнительной. Уже входя в деканат, она услышала за спиной:

– Идеальная женщина. Стиль и сдержанность – сочетание потрясающее.

Она обернулась. Парень смутился. Молодому человеку было года двадцать два. Очевидно, он уже заканчивал университет. Мягкие брюки светло-серого цвета, темно-синяя куртка, под которой была видна голубая блуза. Ей понравился открытый и вместе с тем чуть насмешливый взгляд этого молодого человека. Чем-то он напомнил ей сына, который улетел в прошлом году во Францию, на учебу в Сорбонну.

– Спасибо за комплимент, – улыбнулась она молодому нахалу, – как вас зовут?

– Андрей, – смущенно улыбнулся он, чуть покраснев, – извините, я не думал, что вы услышите.

– Ты говорил достаточно громко. – Она повернулась, чтобы войти в деканат, когда вдруг он спросил:

– А вас как зовут?

Это было странно. Даже интересно. Она подумала, что он наверняка моложе ее сына. И, повернувшись, ответила с улыбкой:

– Марина. Меня зовут Марина Владимировна.

– Очень приятно, – он действительно не терялся. Она пожала плечами и вошла в деканат.

Появление такой женщины не могло остаться незамеченным. Замотанный своими проблемами заместитель декана, увидев интересную женщину, вскочил со стула.

– Извините, вы Михаил Григорьевич? – начала Марина, хотя ошибиться было невозможно. Мешковатый пиджак, сидящий на тощем мужичке, словно на вешалке, несвежий галстук, чуть сдвинутый набок, заполошный взгляд – типичный трудоголик, на котором держится вся работа деканата.

– Вам звонили относительно меня, – улыбаясь, сказала женщина, – я хотела бы задать несколько вопросов.

– Марина Владимировна? – заглянул в свою тетрадь заместитель декана. – Да, мне звонили из ректората. Вы защищали у нас кандидатскую диссертацию?

– Много лет назад. Тогда одним из моих руководителей была Елизавета Алексеевна Добронравова. Я бы хотела ее увидеть. Я думаю поработать над докторской диссертацией, – объяснила Чернышева.

– Конечно, вы правильно решили, – одобрил он. – Елизавета Алексеевна, правда, не сможет быть вашим научным руководителем, но, безусловно, окажет вам большую помощь в подборе литературы. Сейчас по этой теме переведено много книг. Появились интересные работы.

– Для меня это не главное, – улыбнулась Марина, – я знаю иностранные языки… Английский, французский, испанский.

– И вы только кандидат наук? – спросил он, дурашливо замахав руками. – Считайте, что вы уже доктор. На английском языке можно найти тысячи бесценных работ, которые мы еще не сумели перевести.

– А Елизавета Алексеевна не сможет со мной поработать?

– Конечно, сможет. Но ведь она только кандидат наук, хотя и доцент кафедры. К тому же возраст… – улыбнулся заместитель декана и, спохватившись, что допустил бестактность, добавил: – Но вы не беспокойтесь. В ректорате мне поручили попросить Павла Алексеевича. Он академик, лауреат, заслуженный деятель… Если он согласится, это будет большой удачей. Мне говорили, что вы работаете в каком-то закрытом научно-исследовательском институте. Это верно?

– Верно. Раньше назывался «почтовый ящик».

– Да, да. Ой, извините, – только теперь вспомнил просьбу посетительницы, – вы садитесь, пожалуйста. У нас столько проблем. Я сейчас позову Елизавету Алексеевну.

Она вдруг почувствовала, что за ней следят. Она умела чувствовать на себе чужой взгляд. Марина обернулась. У дверей деканата стоял Андрей.

– Вы будете защищать у нас докторскую? – спросил он несколько ошеломленно.

– Я сейчас приду, – кивнул ей заместитель декана, выбегая из комнаты.

– Это вас не устраивает? – спросила она, вопросительно глядя на молодого человека.

– Я думал, вы актриса, – признался он, – или журналистка. И вы действительно знаете эти языки?

– Знаю, – вздохнула она, – действительно знаю. А почему вы спрашиваете?

– Я говорю по-испански, – признался он.

– Неужели?

Парень интересовал ее все больше и больше. Она давно не видела таких глубоких глаз. По глазам всегда можно сказать, чему они служат – телу или душе. Глаза молодого человека служили его душе.

– Где вы научились говорить по-испански? – спросила она.

– В Мадриде, – ответил он и добавил уже по-испански: – Мне говорят, что я неплохо говорю, но я не уверен в своем произношении.

– Молодец, – похвалила Марина, – произношение безупречное. Вы учились в Мадриде?

– В средней школе, – признался Андрей, – мой отец работал в Мадриде. И я учился там несколько лет. Поэтому неплохо знаю испанский и немного говорю по-английски. А вы действительно работаете в научно-исследовательском институте?

– Да, – кивнула она, – у тебя еще есть вопросы? – она невольно перешла на «ты». Ей казалось, что Андрея она знает уже давно.

– Есть. Как называется ваш институт?

Она покачала головой.

– Сообщаю для сведения, – улыбаясь, сказала она ему, – мой сын в настоящее время находится за рубежом, проходит стажировку в Сорбонне. А сколько тебе лет? – вдруг спросила она у молодого человека.

– Двадцать.

– Значит, мой сын старше тебя. Еще вопросы есть?

– В каком институте вы работаете? – упрямо повторил Андрей.

– Это уже дурно, – заметила она, – не стоит быть таким назойливым.

В этот момент вошел заместитель декана вместе с Елизаветой Алексеевной. Пожилая женщина сразу узнала ее.

– Мариночка, – защебетала она, – сколько лет я тебя не видела.

Пока они целовались, Марина взглянула туда, где недавно стоял Андрей. Там никого не было. Ей стало немного не по себе – зачем обидела парня. Елизавета Алексеевна продолжала щебетать.

– Ты столько лет у нас не появлялась. Ведь уже десять, – вспомнила она, – как твой мальчик?

– Спасибо, хорошо. Он уже взрослый. Сейчас на стажировке в Сорбонне.

– Господи, как летит время, – всплеснула руками Елизавета Алексеевна. – Ты должна обязательно заехать ко мне. Обязательно. Знаешь, как рада будет моя свекровь!

– Она еще жива?

– Представь себе. Ей уже девяносто четыре.

Елизавета Алексеевна разглагольствовала еще минут двадцать. Заместитель декана улыбался. Все знали, как трудно остановить Добронравову, когда она разойдется. За двадцать минут Марина узнала все новости о трех внуках своей собеседницы, о ее новых кошках, о самочувствии ее мужа и сына, о поездке ее дочери в Америку.

– Сейчас она преподает в Бостоне, представляешь? – На ее розовом круглом лице появилось умильное выражение. Она достала фотографию и протянула Марине. – Посмотри-ка, – сказала она, улыбаясь, – это моя дочь. Рядом стоит ее муж. Вот видишь. Ему пятьдесят три, но он кажется значительно старше своих лет. У него больные суставы. Он тоже преподает там, но только в колледже. У них одна девочка. Ты, наверно, помнишь. А у сына уже двое. И оба мальчики. Ты их не видела, он женился десять лет назад.

– Чудесно, – Марина с улыбкой вернула фотографию, – ваша дочь сама решила уехать в Америку? Или ее пригласили? Сейчас многие решили обосноваться на Западе. Так ваших кто-то рекомендовал или сами устраивались? – Ей хотелось подвести старушку к разговору о ее племяннике.

– Ой, – всплеснула руками Елизавета Алексеевна, – ты же не знаешь моего Валю. Хотя его знает весь мир. Он им помог. Его мама – моя двоюродная сестра.

– Какого Валю? – Все должно было произойти естественно.

– Валентин Рашковский, самый известный бизнесмен. Ты, наверное, знаешь банк «Армада». Он владелец этого банка. И еще кучи всяких компаний. Его все время показывают по телевизору. Правда, говорят гадости, ну да бог с ними. Я уже не реагирую. Мы ведь знаем Валю с детства. Когда его отца арестовали, он остался с матерью, с моей сестрой. Мы им помогали всегда, чем могли. А сейчас он нам помогает. Это он предложил послать их в Бостон. И даже оплатил дорогу и помог там с домом. Молодец, правда?

– Я даже не знала, что он ваш родственник.

– А я никому не говорю, – понизила голос Елизавета Алексеевна, оглянувшись на заместителя декана, – но все знают, – добавила она, вздыхая. – Такая известная фамилия. Все пишут, что он еврей. А у него дед был поляк. А бабушка – грузинка. Представляешь, какая смесь. Ну мама у него, конечно, русская, моя сестра. Его отца звали Давид, так захотела назвать его мать-грузинка. Наверное, в честь Давида-строителя или в честь какого-нибудь из своих родственников. Но все газеты пишут, что его отец был евреем. Честно говоря, я не понимаю, почему это считается вроде как обвинением. А если бы не поляк, а еврей, ну и что? – рассудительно спросила Елизавета Алексеевна. – Я бы только гордилась, если бы у меня были еще и еврейские корни. Древняя умная нация.

– Валентин Давидович очень помог нашему деканату, – с чувством сообщил Михаил Григорьевич, – мы ему многим обязаны. Он оборудовал компьютерами все наши кафедры.

– Какой замечательный человек, – вежливо согласилась Марина. – Мне пора, – она посмотрела на часы, поднимаясь со стула, – я к вам обязательно зайду. Я все же надеюсь найти у вас материалы для моей работы.

– Тебе давно пора защищаться, – убежденно сказала Добронравова, – а завтра заходи к нам. Мы тебя вечером будем ждать. Ты не забыла, где мы живем?

– Нет, не забыла. Приду обязательно.

– Ты замуж вышла? Или все одна? – ворчливо спросила Елизавета Алексеевна.

– Я люблю свободу, – рассмеялась Марина, забирая сумку со стула.

Она вышла в коридор. Там никого не было. Ей стало немного грустно. Она почему-то надеялась, что Андрей дождется окончания ее беседы в деканате. Зачем? – посмеялась она над собой. Если бы Сергей узнал, он наверняка посмеялся бы. Сергей Кочегин – ее давний друг, с которым она встречалась уже несколько лет. Журналист-международник, он привык к свободному образу жизни, к частым зарубежным командировкам и к полной вольнице. Их отношения устраивали обоих. Они встречались, вместе проводили время, иногда он оставался у нее, иногда она оставалась у него. Но им даже в голову не могло прийти постоянно жить вместе. Для этого они были слишком большими индивидуалистами. Да и знаки гороскопа, о которых иногда со смехом читал Сергей, не сулили им счастливого сожительства. Он – упрямый, настойчивый, раздражительный Телец, она – не менее упрямый, взрывной, импульсивный и энергичный Овен.

Но когда они сходились, им бывало хорошо. Характеры людей складываются десятилетиями, и не всегда только звезды влияют на их формирование. Две недели назад она сообщила ему о длительной командировке. Он повел себя по-мужски, не упрекал, не дулся, хотя известие огорчило его. Она обещала звонить, и они пожелали друг другу счастья. На следующий день она переехала в новую квартиру, уже подготовленную для ее легенды. Она устроилась на работу в научно-исследовательский институт, принеся документы из другого института, который был ликвидирован. Легенда наполнялась плотью и кровью. Следующий шаг – выйти на Валентина Рашковского.

Она спустилась вниз, вышла из здания, направляясь к стоянке автомобилей. Неожиданно за спиной раздались шаги. Она обернулась – Андрей. Он, очевидно, ждал ее на выходе из здания, справедливо рассудив, что она все равно пройдет мимо него. Она улыбнулась. Ей было приятно, что этот молодой человек все-таки дождался ее. Но она обязана была помнить о своем возрасте.

– У вас есть машина? – спросил Андрей.

– Была.

Она прошла чуть дальше, где стояли ее белые «Жигули» – новая машина, выданная ей две недели назад. Она чуть наклонилась, открывая дверцу.

– Спасибо, что проводил, – кивнула она Андрею, усаживаясь на водительское место.

– Можно я вам позвоню? – вдруг крикнул этот молодой нахал.

– Нет, – усмехнулась она, – конечно, нельзя. Прощайте, мой юный друг. И обратите внимание на английский. С двумя языками можно покорить весь мир.

Она отъехала со стоянки. Он долго смотрел ей вслед, запоминая номер. Потом повернулся и пошел в здание университета.

Глава 4

Ресторан «Прага» после ремонта выглядел фешенебельно. Еще в семидесятые годы он славился отличным обслуживанием и кухней. На банкеты для руководителей страны обычно приглашали официантов и метрдотелей из «Праги». После ремонта середины девяностых в ресторане появился купеческий блеск и размах, чего не хватало прежней «Праге».

Для особо взыскательной публики имелось несколько кабинетов, где любители уединения могли пообедать, избегая общения с другими клиентами. В одном из подобных уголков был накрыт стол на девять человек. Ожидали прибытия важных гостей. Официанты с утра поняли, что здесь будут не просто важные гости. Уже с раннего утра на кухне появилось несколько молодых людей. Ближе к полудню число молодых людей в здании выросло до десяти. А ближе к вечеру у здания уже стояло несколько автомобилей с молодыми людьми, а на каждом этаже, кроме собственной службы безопасности, дежурили и представители гостей, которых ждали к семи вечера.

Несмотря на то, что посетители ресторана в обязательном порядке проходили через металлоискатель, в этот вечер гости уединенной комнаты не проходили проверку на наличие оружия. Гостей сопровождало такое количество телохранителей и помощников, что сама мысль о прохождении через металлоискатель выглядела нелепой. Оружие было не нужно этим людям, возраст которых колебался от тридцати до шестидесяти. Если бы на встрече случайно оказались эксперты МВД, они бы удивились чрезвычайно. Из восьми гостей «Праги» пятеро были известными криминальными авторитетами, наводившими ужас не только на столицу, но и на все страны СНГ. Был здесь и Леонид Дмитриевич Кудлин, он приехал сюда раньше всех. Господин Перевалов приехал всего лишь с одним телохранителем и был препровожден в комнату, где усажен за столом рядом с председательствующим, чье место пока пустовало. За пять минут до приезда самого появился восьмой член этой компании – довольно известный бизнесмен и предприниматель. Коротко поздоровавшись со всеми, он сел на свое место. Кудлин достал телефон и, набрав номер, коротко доложил:

– Все приехали.

Стол был великолепно сервирован. Вызывали недоумение лишь стопки белых бумажных салфеток, лежавших на небольших тарелках перед гостями. И ручки, непонятно зачем положенные перед тарелками, словно гости собирались писать друг другу записки. Если учесть, что у каждого гостя была полотняная салфетка, наличие еще и бумажных вызвало бы некоторое недоумение у стороннего наблюдателя. Однако таковые сюда не могли попасть ни при каких обстоятельствах. В коридоре находилось два десятка людей, чей внешний вид не требовал объяснений. Широкоплечие профессионалы даже не скрывали наличия у них оружия. Будучи сотрудниками частных охранных агентств, они имели право на его ношение.

Через несколько минут в комнату стремительно вошел Валентин Рашковский. Все поднялись. Рашковский подходил к каждому, здоровался за руку. Перед бизнесменом, приехавшим последним, он на мгновение задержался, улыбнулся особенно широко и, пожав руку, прошел дальше. Только Кудлину сухо кивнул, проходя на свое место.

За обедом гости вели себя непринужденно – обменивались шутливыми замечаниями, пили за здоровье соседей, с аппетитом закусывали. И лишь в заключение вечера, когда подали десерт, Рашковский взял салфетку и написал на ней несколько цифр, пуская салфетку по кругу на большой тарелке с синим ободком. Заметив это движение, Кудлин подошел к двери и приказал не пускать в комнату никого, даже официантов.

Первым на цифры взглянул горбоносый грузин, сидевший рядом с Рашковским. Он нахмурился, взял лежавшую перед ним бумажную салфетку, поставил свои цифры и передал обе салфетки своему соседу. При этом свою салфетку он сложил пополам, чтобы его цифры не были видны. И написал сверху одну букву, означавшую, очевидно, его имя или фамилию.

Второй, среднего роста, с маленькими, почти бутафорскими усиками азербайджанец, прилетевший для этой встречи из Баку, увидев первую салфетку, согласно кивнул. Взглянул на лежавшую перед ним дешевую пластмассовую ручку, поморщился, достал из внутреннего кармана пиджака золотой «Паркер» и написал что-то свое. Сложив свою салфетку и проставив букву, он передал тарелку соседу.

Широкоплечий гигант со злым упрямым лицом и несколько выпученными глазами, увидев цифры, указанные Рашковским, тяжело задышал, затем вытащил свою ручку, попытался написать что-то, но, вот досада, его ручка не писала, очевидно, кончились чернила. Тогда, подняв голову, он увидел взгляд Рашковского. В тишине в его руках хрустнула бесполезная ручка. Взяв ту, что лежала перед ним, он подумал несколько секунд и проставил на свежей салфетке свои цифры, передавая тарелку следующим.

Четвертым был светловолосый молодой человек лет тридцати пяти с красивыми серыми глазами. Он был самым молодым среди присутствующих. Несмотря на свой тридцатипятилетний возраст, он был не только известным «вором в законе», но и прославившимся своей феноменальной жестокостью главой известной подмосковной группировки. Он посмотрел на салфетку с цифрами Рашковского, криво усмехнулся и, небрежно сминая свою салфетку, проставил цифры втрое большие.

На лице пятого из гостей, полноватого армянина с волной черных вьющихся волос, полуприкрывающих высокий лоб, появилась мягкая улыбка при виде суммы, проставленной Рашковским. Аккуратно взяв салфетку, он поставил свои цифры, так же аккуратно и бережно свернул салфетку пополам, надписав на ней сразу несколько букв, очевидно, свои инициалы, и передал тарелку следующему гостю.

Приехавший последним из гостей – известный бизнесмен, чей портрет часто появлялся в газетах, прочитав на салфетке «норму» Рашковского, поднял голову, собираясь что-то спросить. Но, увидев взгляд, обращенный на него Валентином Давидовичем, передумал. Желание что-либо уточнять у него пропало, и он, быстро взяв салфетку, проставил свои цифры. Проделав с салфеткой все манипуляции, он передал ее Кудлину.

Леонид Дмитриевич принял тарелку и вопросительно посмотрел на Рашковского. Тот кивнул, очевидно, давая разрешение. Кудлин взял чистую салфетку и начал поочередно раскрывать переданные ему салфетки, выписывая цифры в один столбик. Закончив, он подвел черту и вывел общую сумму. После чего поднялся и передал тарелку с салфетками Рашковскому, обойдя сидевшего между ними Перевалова. Рашковский посмотрел на салфетку с итоговыми цифрами, обвел глазами всех присутствующих. Процедура проходила в полном молчании, никто не проронил ни слова. Все понимали, что кабинет может прослушиваться.

Рашковский достал золотую зажигалку, собрал все салфетки, кроме последней, в одну большую пепельницу, стоявшую перед ним, и поджег стопку смятой бумаги. Огонь быстро сделал свое дело. Рашковский смял пепел ложкой, лежавшей перед ним. И лишь после этого передал салфетку, на которой стояли итоговые цифры, Перевалову. Последний явно чувствовал себя не в своей тарелке в столь необычной компании. Он взял салфетку, посмотрел на сумму, проставленную Рашковским, и в изумлении поднял голову. Все семеро внимательно смотрели на него. Рашковский налил себе в бокал вина и, не провозглашая тоста, осушил бокал до дна.

– Я не могу, – дрожащими губами пробормотал Перевалов, – я не могу. Это невозможно…

– Мы считаем, что это нормально, – перебил его Рашковский, – и думаю, что все не так страшно, как вам кажется.

– Но это очень большая…

– Мы рассчитываем на нашего друга Юрия Перевалова, – сказал Рашковский, перебивая бизнесмена. – Мы можем на вас рассчитывать? – спросил он, делая ударение на первом слове.

Перевалов растерянно смотрел на окружавших его людей. Грузин усмехнулся. Азербайджанец посверкивал глазами, не скрывая своей неприязни. Армянин, казалось, был поглощен своим десертом. Молодой лидер подмосковной криминальной группировки хищно улыбнулся. Он перевел взгляд на Рашковского, словно ожидая сигнала, чтобы броситься на Перевалова, чтобы немедленно перегрызть ему горло. В его глазах было что-то от гончей собаки. Другой представитель славянских группировок нахмурился. Он не ожидал, что сюда приедет человек, который будет с ними торговаться.

– Мне казалось, что мы все обговорили, – мягко заметил Кудлин, – у вас есть возражения?

– Нет, то есть да. Это невозможно…

Рашковский посмотрел на говорившего. Потом перевел взгляд на Кудлина. Тот пожал плечами. Сумма действительно была очень внушительной. Перевалов мог не переварить такие деньги. С другой стороны, он должен был ясно представлять, с кем именно ему предстоит иметь дело.

– Я думаю, что все нормально, – торопливо сказал Кудлин, – и Юрий Ильич тоже так считает.

– Не знаю. – Он все еще был намерен сопротивляться, но взгляд лидера подмосковной группировки окончательно сломил его волю. – Я думаю… может быть… – наконец выдавил он.

– Мы договорились, – уверенно произнес Кудлин. Он поднял свой бокал: – Давайте выпьем за дружбу и понимание.

Все присутствующие подняли свои рюмки и бокалы. За весь вечер они ни разу не чокнулись друг с другом. Может, потому, что стол был достаточно большой и они не могли дотянуться. Но они даже не пытались чокнуться с сидевшими рядом соседями. В этой комнате каждый был сам за себя.

– До свидания, – объявил Рашковский. – Мы договорились.

Шестеро гостей поднялись со своих мест. Каждый, кивнув на прощание сидевшему во главе стола Рашковскому, выходил из комнаты, попадая в плотное кольцо своих помощников и телохранителей. Когда в комнате остались только трое, Рашковский посмотрел на Перевалова. Потом взял салфетку и, поставив вопрос, передал ее Перевалову. Тот взял салфетку, испуганно взглянул на нее, увидел вопрос и, чуть подумав, написал одну цифру. Она была на двадцать процентов ниже обозначенной ранее. Рашковский увидел цифру, усмехнулся и подозвал к себе Кудлина:

– Посмотри.

Кудлин поднялся со своего места, прочитал написанное банкиром, поморщился и переделал ее на другую, отличавшуюся от первоначальной процентов на пятнадцать. Затем поднес салфетку к глазам Перевалова. Тот, взглянув, облегченно кивнул.

– До свидания, – подвел итог Рашковский, вставая с места. Перевалов, решив, что Валентин Давидович попрощается с ним за руку, вскочил, но тот только кивнул на прощание и вышел из комнаты. Когда Кудлин, проводив босса, вернулся, Перевалов громко спросил:

– Но почему…

Кудлин приложил палец к губам и позвал Перевалова в коридор.

– Нельзя спорить с Валентином Давидовичем в присутствии этих людей, – пояснил он, – нельзя возражать.

– Я не знал, – испуганно сообщил Перевалов, – я ничего не знал.

– Он обязан думать о своем реноме. В присутствии этих людей нужно быть предельно аккуратным. Я же вам объяснял, что спорить нельзя ни в коем случае. И перечить нельзя. Все, что вам говорят, до́лжно принимать как абсолютную истину.

– Да, да, конечно, – согласился Перевалов, – я все понял.

Кудлин посмотрел на него с некоторым сомнением. Этот несчастный даже не представлял себе всю серьезность ситуации. Сидевшие за столом люди не привыкли торговаться. Они делали свое предложение только один раз. Если бы они не договорились, Перевалов не дожил бы до завтрашнего утра. Похоже, он этого так и не понял.

– Получите на двадцать процентов меньше, – сообщил Кудлин, – но за эту сумму вы должны отвечать лично. Никаких оправданий принимать не буду. Это не те люди. Вы отвечаете за каждый переданный вам доллар. За каждый доллар, – еще раз произнес он. – И отвечаете своей жизнью, – очень тихо добавил Кудлин, – и жизнью своих близких.

Перевалов сглотнул набежавшую слюну и судорожно кивнул, соглашаясь. Он вдруг осознал, что обратной дороги не будет. Вошедший в эту комнату входил в союз с дьяволом, скрепляя его своей кровью, и даже смерть самого Перевалова не могла являться смягчающим вину обстоятельством. В таком случае деньги взыскали бы с его семьи и с его близких. Он обязан был это понимать. Кудлин легонько дотронулся до его плеча.

– А лицензию у вас не отберут, – сообщил он долгожданную весть, – мы договоримся с Центробанком и Министерством финансов.

– Спасибо, – вздохнул Перевалов, – я очень рассчитывал на вашу помощь. Не понимаю, как вам это удалось. Мне говорили, что это уже невозможно.

– Для Валентина Давидовича нет ничего невозможного, – усмехнулся Кудлин.

Перевалов еще раз судорожно кивнул. Он даже не мог себе представить степень влияния человека, с которым только что сидел за столом. И хотя Валентин Рашковский был одним из самых известных и самых влиятельных людей в Москве, даже Перевалов не мог ранее оценивать истинных размеров его могущества.

В семидесятые-восьмидесятые годы организаторы подпольных цехов, производивших качественную левую продукцию, стали объединяться по всему бывшему Советскому Союзу. У них было налажено сотрудничество с регионами, они беспрепятственно получали нужное сырье, по всей огромной стране была организована торговая сеть, занимавшаяся реализацией их продукции.

Именно тогда «цеховики» превратились в главных врагов Советской власти. Они были не просто богатыми людьми, а очень богатыми людьми даже по меркам того полуказарменного строя, который царил в стране. Первые секретари обкомов и горкомов получали баснословные прибыли, покупались прокуроры областей и республик, милиция за определенное вознаграждение прикрывала «цеховиков». Не всегда получалось с КГБ, в котором процент честных людей был гораздо выше, чем среди партийных и административных чиновников. «Цеховики» несли потери от организованной КГБ борьбы с экономическими преступлениями. Война шла лютая, не на жизнь, а на смерть.

Многих «цеховиков» отправили в колонии и тюрьмы. Там проходили их первые встречи с «ворами в законе». Деловые и предприимчивые люди сразу поняли, как можно использовать эту грозную силу, и довольно быстро некоторые преступные авторитеты начали получать определенный процент с прибыли, прикрывая подпольные производства не только мощью своего влияния, но и при необходимости огнем своих боевиков.

Законы «цеховиков» были строго регламентированы. Если владелец подобного предприятия оказывался в тюрьме, его компаньоны обязаны были платить причитающуюся часть прибыли семье арестованного. Невыполнение этого условия жестоко каралось. Законное право «цеховика» на его долю сохранялось за ним до смерти. А затем переходило к его наследникам.

Однако уже тогда стало ясно, что нужны некие посредники в отношениях не только между «цеховиками», но и между «ворами в законе», которые иногда сознательно завышали свои требования. Разумеется, публичные разборки в те времена не устраивал никто. Солидные «цеховики» не любили ненужного шума, а заслуженные авторитеты понимали, как глупо и невыгодно ссориться с денежными мешками. Глупо было терять деньги, которые могли сразу уйти к конкурентам. И невыгодно подставляться под влиятельных врагов, которые могли натравить на зарвавшихся «воров» всю мощь административно-карательного аппарата.

В некоторых республиках «цеховики» стали заметным фактором, определяющим и внутреннюю политику. Особенно в Закавказских республиках, где в этот клан уже входили действующие прокуроры, руководители правоохранительных служб, партийные чиновники. В некоторых районах подпольные цеха организовывались даже с согласия и молчаливого благословения первого секретаря. А в некоторых доля Первого четко регламентировалась.

Но посредники для разрешения споров все равно были нужны. В коммерческих вопросах часто случаются накладки, недоразумения, различного рода срывы, которые сказывались в конечном счете на прибыли. И «цеховики» нашли выход – стали выбирать «судей». Это были своего рода негласные третейские наблюдатели, которые получали проценты от всех сделок, совершаемых на их территории, и, соответственно, разрешали все споры, возникшие в процессе изготовления товаров и их реализации. «Судьи» стали пользоваться таким авторитетом, что не только «цеховики», но и «воры в законе» начали прислушиваться к их мнению. Сказывалось и то обстоятельство, что на подобные должности выбирали самых умных, толковых и проверенных людей. «Судьи» решали и конфликты «воров» и «цеховиков».

Но настоящая революция произошла в восемьдесят седьмом, когда собравшиеся в Минске преступные авторитеты бывшей страны единогласно решили избрать из своего круга тройку для переговоров с «цеховиками». Те выбрали свою тройку. Встретившаяся через какое-то время шестерка договорилась о фактическом сотрудничестве и разделении сфер влияния.

В январе девяностого в Баку произошла грандиозная встреча самых известных преступных авторитетов страны и «цеховиков». Положение в городе было нестабильное, власть теряла устойчивость, повсюду шли митинги. Зрели погромы. Но собравшихся в дачном поселке под Баку авторитетов не интересовала обстановка в городе. Их волновали собственные проблемы. Именно тогда впервые был избран неофициальный глава «судей», своего рода высший авторитет для всех преступных кланов огромной страны, чьи указания были непреложными для исполнения. Власть этого человека основывалась не на страхе, а на уважении и молчаливом признании того факта, что в случае разногласий дело решает некий верховный арбитр, разрешающий без крови все вопросы.

Первым таким авторитетом был избран отец Валентина – Давид Рашковский. Сын в это время уже занимал высокую должность во Внешэкономбанке. Он давно знал, чем именно занимается его отец. Помогая ему во всем, он, однако, не подозревал, какой иерархический пост занял Давид Рашковский в январе девяностого. Отец ничего не сказал сыну. Лишь постепенно, в процессе собственной работы, когда приходилось выходить из нестандартных ситуаций, сын с нарастающим изумлением увидел, каким уважением пользуется его отец, чье слово значило больше решений и приказов любого федерального министра.

В девяносто втором именно отец помог сыну занять должность, связанную с выдачей лицензий. Именно он всячески опекал его, приставив к нему двух самых надежных людей. Бывшего генерала КГБ Николая Александровича Фомичева, чья супруга, руководитель крупнейшего торгового центра в Москве, давно была связана с «цеховиками», и Леонида Дмитриевича Кудлина, в чьих способностях и верности отец не сомневался.

Отца не стало в девяносто третьем, когда сын был уже одним из самых богатых людей в стране. Вместо Рашковского высшим авторитетом тогда избрали одного из самых известных преступных авторитетов. Однако «вор в законе» повел себя так, словно попал в зону. Он начал насаждать собственные порядки, без надобности влезать в дела других авторитетов, когда его не просили об этом, диктовать собственные правила. Это кончилось тем, что его убили в Москве, а столицу захлестнул уголовный беспредел. Следующий авторитет, избранный через несколько месяцев, достаточно скоро сбежал в Америку, надеясь отсидеться в эмиграции. Он довольно быстро был вычислен и арестован американским ФБР и, сообразив, что лучше отказаться от своего высокого звания, добровольно сложил с себя полномочия. Образовался некий вакуум, который нужно было заполнить.

К этому времени невиданный уголовный беспредел беспокоил не только власти, но и криминальных авторитетов, бывших «цеховиков», многие из которых стали респектабельными предпринимателями, чиновниками. В некоторых республиках они даже заседали в парламенте, даже становились министрами. Но общие интересы, несмотря на разрыв страны, все еще оставались, а привычка к разрешению всех спорных вопросов высшим арбитром стала потребностью. Арбитр еще решал все вопросы, даже межгосударственные, достаточно быстро, без лишних формальностей и волокиты. К середине девяностых встал вопрос – кого избрать на эту роль.

Вошедшие во власть бывшие «цеховики» понимали, что бывший уголовник, какими бы качествами он ни обладал, только скомпрометирует идею. Нужен другой человек. Среди кандидатов было три фигуры. Два грузина и один представитель славянских группировок. Но произошло нечто фатальное. Двоих из трех выдвинутых кандидатов застрелили в Москве, а третий попал в тюрьму, отбывать срок за политику, в которую ввязался, находясь в Грузии. Конечно, формально можно было избрать и сидевшего в тюрьме человека, однако «судьи» решили иначе – предложили кандидатуру сына Давида – Валентина Рашковского.

Роль сыграли и его способности, и его капитал, и связи, учтена была и его грузинская бабушка. Грузинские авторитеты, составлявшие треть всей криминальной «головки» стран СНГ, согласились поддержать кандидатуру Рашковского. Русские криминальные авторитеты, выдвинувшие Рашковского, справедливо рассчитывали на него, на его поддержку. И наконец, его поддержали армянские и азербайджанские кланы, посчитавшие, что поляк Рашковский будет проводить достаточно нейтральную позицию. К этому времени по всей России были разгромлены чеченские преступные организации, всегда возражавшие против избрания единого арбитра и настороженно относившиеся к любым ущемлениям их прав. Сотрудники ФСБ и милиции, воспользовавшись войной в Чечне, еще в середине девяностых годов практически разгромили чеченские преступные организации.

Многие чеченские авторитеты сворачивали свою деятельность, другие в качестве боевиков вернулись на родину сражаться за самостоятельность Ичкерии. У чеченцев традиционно сложились плохие отношения с грузинскими «коллегами». Во время абхазской войны некоторые чеченские формирования принимали участие в сражениях против официального Тбилиси, более того, грузинские и чеченские авторитеты часто сталкивались на автомобильных рынках, занимаясь крупными оптовыми поставками ворованных автомобилей. «Нейтрализаторами» подобных отношений выступили азербайджанские лидеры преступных группировок. Они традиционно брали под свою опеку чеченские группировки, имея при этом давние связи с грузинскими лидерами преступного мира. Именно поэтому, поддержав Рашковского, они передали ему не только свои голоса, но и голоса чеченских лидеров криминального мира.

В девяносто шестом Рашковский был торжественно избран высшим арбитром преступного мира. «Коронация» состоялась в Санкт-Петербурге, куда его привез Кудлин.

Авторитеты разъезжались из Санкт-Петербурга с чувством выполненного долга. Человек, сумевший сделать полмиллиарда, не будет мелочиться из-за миллиона долларов. Если он сумел заработать для себя столько, значит, сумеет быть полезным и всем остальным. Да и подобное избрание легального лица обеспечивало прекрасное прикрытие. Ведь уже с конца семидесятых «казначеями» преступных синдикатов стали избирать популярных актеров, известных деятелей культуры, даже некоторых чиновников, находящихся вне подозрения. Рашковский был одним из них. И вместе с тем он был не похож ни на кого. У него было идеальное прошлое и гарантированное будущее. На такого человека можно было ставить. И они поставили.

Глава 5

Машины въехали во двор. Охранники посыпались из автомобилей сопровождения. Директор ФСБ, поправив воротник плаща, вошел в здание Федеральной службы. Охрана, сопровождавшая его в поездке, осталась во дворе. В подъезд вместе с директором вошли двое – его личный телохранитель и помощник. Ему всегда казалось немного странным, что они провожают его до кабинета. Получалось, что и в самом здании Федеральной службы контрразведки он не мог чувствовать себя в полной безопасности.

Директор вошел в свою приемную, кивнул секретарю. Она уже знала о его приезде. В приемной находился еще один помощник. Поздоровавшись с ним кивком головы, директор прошел в кабинет. Он был убежден – лишняя фамильярность вредит служебным отношениям.

Из своего кабинета он прошел в комнату отдыха, разделся, оставил там свой плащ и снова вернулся в кабинет. Сел в кресло, чувствуя, как покалывает затылок. Голова болела уже давно, и врачи считали, что причина – повышенное давление. Он потер затылок, открыл ящик стола, взглянул на лекарство. Подумав немного, решительно задвинул ящик. Он не хотел привыкать к лекарствам, надеясь, что головная боль пройдет сама по себе.

Позвонила секретарь. Она сообщила, что в приемной находится его заместитель, который ждал встречи еще вчера. Директор недовольно поморщился. Своего заместителя он не любил. Его навязали ему по протекции высокопоставленных чиновников, и он вынужден был согласиться на этого типа. Директор считал его приставленным к себе человеком и общался с ним лишь по необходимости, избегая любых лишних контактов. Заместителю было пятьдесят пять, и он скорее походил на шеф-повара крупного московского ресторана, чем на генерала контрразведки. Лысый, полный человек, он часто потел и задыхался при долгом разговоре. На фоне подтянутого, моложавого пятидесятилетнего директора его заместитель выглядел стариком. Директор ФСБ всегда с удовольствием отмечал это несоответствие двух фигур и постоянно лицемерно советовал своему заместителю заниматься физкультурой, чтоб «костюмчик лучше сидел».

– Что-нибудь случилось? – спросил директор, когда заместитель вошел в его кабинет, как обычно тяжело дыша. Заместитель курировал самое важное направление в их работе, занимаясь непосредственно политическими вопросами.

– Случилось, – мрачно ответил заместитель, – у нас появились сведения, что кто-то начал осторожно выяснять подробности о методах охраны высших должностных лиц в нашей стране.

– Ну и что? Может, какой-нибудь журналист готовится тиснуть очередную сенсационную статейку, – улыбнулся директор. – Или вы увидели в этом какой-то особый тайный смысл?

– В нашем аналитическом отделе не исключают любой возможности. Вплоть до покушения. Учитывая обстановку, мы не можем исключить и такого варианта.

– Покушения? – Он не хотел скрывать своего презрения к этому толстяку.

– Да, покушения, – подтвердил заместитель, доставая платок и вытирая лицо.

– Вы хотите сказать, что у вас есть достоверная информация о покушении на президента? И вы до сих пор молчите?

– Не совсем, – смутился генерал, – не на президента. И это не информация. Один из наших осведомителей сообщил, что в последнее время начали интересоваться охраной некоторых чиновников, руководителей различных структур, в том числе и государственных, даже охраной министров. Агенту пока не удалось выяснить, кто и зачем интересуется этими вопросами, но такие сведения уже появились.

– В нашей стране высшие должностные лица – это президент, премьер, спикеры парламента, председатель Конституционного суда. Неужели вы до сих пор этого не знали? – хмуро спросил директор.

– Я оговорился, – мрачно поправился генерал. – Я имел в виду чиновников, занятых на государственной службе. В том числе и министров, – осторожно напомнил он.

– Это не высшие должностные лица. Это обычные чиновники. Как и мы с вами, генерал. У вас появилась конкретная информация, что кого-то из наших министров хотят ликвидировать?

– Нет, – задыхаясь, ответил генерал, – но один из наших агентов сообщил, что он слышал о том, как кто-то интересовался организацией охраны государственных чиновников.

– Есть более конкретная информация?

– Более точной нет. Но мы дали указания нашему агенту получить ее.

– Правильно, – кивнул директор, – кто этот агент? Почему я ничего не знаю о нем?

– Вы его знаете. Это Путник. Помните, я вам докладывал о нем в прошлом году.

– Вы же говорили, что он выходит на пенсию? Мы его исключили из числа активных агентов.

– Верно. Но в нашем отделе он проходил по дополнительному списку. Был в нашем резерве. После ухода на пенсию он ушел из своего отдела, но на пенсии не усидел и теперь устроился в управление кадров МВД. На рядовую работу. Мы ему, конечно, помогли с устройством.

Это было одно из самых секретных направлений работы Федеральной службы безопасности. Ее агенты были внедрены не только в криминальные структуры, но и в правоохранительные органы для возможного контроля этих организаций со стороны контрразведки. В прежнем КГБ, еще при Юрии Андропове, был создан отдел, занимавшийся контролем за правоохранительными органами, в составе которых иногда появлялись предатели, работавшие на криминальные структуры.

– Вы хотите сказать, что этот вольнонаемный полоумный пенсионер сообщил вашему сотруднику информацию такой важности? – спросил директор. – Как она к нему попала?

– Пока подробностей мы не знаем. Но я считал необходимым доложить вам это.

– Откуда сотрудник Министерства внутренних дел может знать о таких вещах? – начал злиться директор ФСБ. – Или они решают, как избавиться от собственного министра?

– Я считал необходимым доложить обо всем вам лично, – обиженно задышал генерал.

– Считайте, что доложили. Кто ведет вашего агента?

– Майор Прыгунов.

– Пусть передаст его полковнику Авдонину. Я поручу ему заниматься этим пенсионером. А Прыгунов пусть работает непосредственно со своими агентами.

– Вы считаете это серьезным сигналом? – удовлетворенно спросил генерал. Полковник Авдонин не был сотрудником отделов, которые он курировал. Он возглавлял группу сотрудников секретариата, которую курировал лично директор ФСБ.

– Во всяком случае, нужно проверить, – отрезал директор, давая понять, что не собирается больше распространяться на эту тему. Они говорили еще несколько минут, и, когда заместитель выходил из кабинета, директор напомнил ему:

– Не забудьте про Путника. Пусть Авдонин примет его у Прыгунова. Прямо сегодня. Я распоряжусь.

Когда генерал наконец ушел, директор долго и задумчиво смотрел на телефоны, стоявшие перед ним. Восемь телефонов выстроились в ряд, словно ждали его указаний. Дважды он протягивал к ним руку. И дважды убирал. Он знал, как прослушиваются все телефоны Федеральной службой правительственной связи и охраной президента, бывшими управлениями КГБ, ставшими ныне самостоятельными структурами. Он даже не может полагаться на собственные телефонные аппараты. Наконец, в третий раз, его рука потянулась уже к селектору.

– Пригласите ко мне Авдонина, – приказал он своему секретарю.

Через десять минут полковник Виктор Авдонин вошел в кабинет директора ФСБ. Среднего роста, лысоватый, в очках, он был похож на преподавателя средней школы. Однако Авдонин считался одним из лучших аналитиков и был мастером спорта по пятиборью.

– Садитесь, – пригласил его директор. Он встал со своего места и включил магнитофон. Его кабинет был оборудован самыми мощными техническими средствами, включая генераторы шумов и сверхсовременные скремблеры, позволявшие исключить всякую возможность любого подслушивания. И тем не менее он включил на всякий случай еще и магнитофон, словно не доверяя даже своим помощникам и секретарю, которые находились в приемной.

– Что у вас по нашей проблеме? – спросил директор.

– Пять человек, – сразу ответил Авдонин, – Сергей Галустян, Керим Гусейнов, Вячеслав Звонков, Валериан Гогоберидзе, Петр Прокопчук. Они были на встрече в ресторане «Прага». Самые известные криминальные авторитеты стран СНГ. Мы сфотографировали всех выходивших из здания людей. Пятеро криминальных авторитетов.

– Кто еще был там?

– Известные бизнесмены, – доложил Авдонин, – Валентин Рашковский, Эдуард Симаковский, Юрий Перевалов и Леонид Кудлин. Четыре бизнесмена и пять авторитетов.

– Невероятно, – нахмурился директор. Двое из упомянутых Авдониным людей, крупнейшие бизнесмены, входили в первую пятерку самых богатых людей страны. А Юрий Перевалов – председатель совета директоров одного из крупнейших банков России.

– Ничего конкретного о встрече узнать не можем, – признался Авдонин, – мы установили магнитофоны, постарались внедрить своих людей. Но запись разговора нам ничего не дала. Несколько приветствий, застольные тосты, ничего не значащие слова. Либо они применили новую технику, либо вообще не разговаривали по делу.

– Тогда зачем они собрались в таком необычном составе? – рассердился директор. – Самые известные бизнесмены встретились с самыми известными бандитами. Зачем? И мы ничего не можем узнать. Нужно подключить всех агентов. Наверняка можно заранее просчитать, где они встретятся в следующий раз. Они бросают нам вызов. Получается, что они собираются в Москве, у нас под носом, а мы не знаем, о чем они говорят и зачем собираются.

– Нам стало известно о встрече буквально за несколько часов, – признался Авдонин, – когда там стали появляться охранники и один из официантов ресторана позвонил нам. В следующий раз они могут собраться где-нибудь за городом, на даче или в ресторане. Нам очень трудно определить конкретное место. Никто ничего не знает. Судя по всему, место будет определять лидер этой группы.

– И вы до сих пор не знаете, кто из криминальных авторитетов руководит этим сообществом? Кто назначает встречу? Кто из пятерых является руководителем этого преступного сообщества?

– Пока нет, – признался Авдонин. – Известно, что один из участников встречи почти наверняка «верховный арбитр», высший авторитет среди руководителей мафии в странах СНГ, так сказать, третейский судья в их спорах. Но вы знаете, как сложно его вычислить. Все знают о его существовании, но никто не знает конкретного имени. Может, это один из пятерых. Но кто именно? Мы пока этого не можем установить.

– Запомните, полковник, что это самое важное дело, которое мы сегодня ведем. Не хватало нам только «верховных арбитров». Нам своей мафии вполне достаточно. Что думают в МВД?

– Они тоже ищут, но пока безрезультатно. Вместе с тем наши агенты в МВД сообщают, что там уже начали какую-то интересную операцию совместно со Службой внешней разведки.

– Детали известны?

– Нет, – признался Авдонин.

Наступило молчание. Директор переложил ручку на другое место, вспомнил о своем лекарстве и еще раз открыл ящик. Затем так же решительно его задвинул.

– Агент Путник сообщает, что у него есть сведения о готовящихся покушениях на некоторых государственных чиновников, – сообщил директор ФСБ, глядя в лицо Авдонину. Ему была важна реакция полковника.

Тот сидел молча, глядя в лицо директору. На лице не дрогнул ни один мускул.

– Откуда в МВД могли просочиться подобные сведения? – спросил директор.

– У нас не может быть никакой утечки информации, – твердо ответил Авдонин.

– Вы сами понимаете, что операция «Лес» была засекречена, – напомнил директор, – вашу группу создавали для того, чтобы никто и никогда не узнал о том, чем именно вы занимаетесь. На создание вашей группы я получил личное разрешение. И если сейчас подобные слухи начали поступать из МВД, то это не просто плохо, это очень плохо, Авдонин.

– Я все понял. Мы найдем агента Путника.

– Не нужно его искать. Майор Прыгунов передаст его вам. Кто его устроил обратно на работу? Наверное, сам же Прыгунов?

– Мы это выясним.

Авдонин наклонил голову. Он был одним из самых толковых сотрудников.

– С кого думаете начать? – спросил директор.

– С кого-нибудь из бизнесменов, – признался полковник, – Рашковский или Симаковский. Нужно проверить реакцию всех остальных. А уже потом будем искать среди криминальных авторитетов.

– Рашковский или Симаковский? – уточнил хозяин кабинета.

– Рашковский, – ответил полковник, – он более известен.

– Хорошо, – разрешил директор, – начинайте. – Он помолчал немного и добавил: – А проблему Путника тоже решите. И как можно быстрее.

– Я все понял, – ответил Авдонин, поднимаясь. – Разрешите идти?

В кабинете повисла тишина. Наступила долгая пауза. Директор испытующе смотрел на своего сотрудника. Наконец он первым прервал молчание.

– Запомните, полковник, – сказал директор ФСБ, – о нашей операции всю информацию имеют только два человека, и они находятся в этом кабинете. Если кто-то узнает о деталях операции, я буду вынужден сделать соответствующие выводы.

– Я об этом всегда помню, – ответил Авдонин, поправляя очки. Он смотрел прямо в глаза директору. Взгляды их встретились. Они понимали друг друга.

– До свидания. – Директор проводил взглядом уходившего офицера. Потом снова поднялся, подошел к магнитофону и вместо того, чтобы убрать звук, перевел его на максимальную громкость. Он так и стоял у магнитофона, морщась от громкого звука.

Глава 6

Вечером следующего дня она отправилась в гости к Елизавете Алексеевне. Все было как прежде, словно и не прошло десяти лет. Хозяйка дома хлопотала на кухне, ее доброжелательная свекровь показывала альбомы с детскими фотографиями. Добродушный хозяин дома, муж Елизаветы Алексеевны, накрывал на стол, доставая грузинские вина, которые он знал и любил. Бегали двое внуков, мяукали сиамские коты, уже пятое поколение, выросшее в этой семье. Марине на мгновение даже стало немного грустно. В этой большой и дружной семье все любили друг друга и гостей, приходивших в их доброжелательный дом. Последним явился сын Елизаветы Алексеевны, приехавший прямо с испытаний. Он был инженером и, несмотря на явную непрестижность этой профессии в девяностых годах, не бросил любимую работу, нацеливаясь на поиски других возможностей материального обеспечения своей семьи.

Правда, ему было легче, чем всем остальным. Дух Валентина Рашковского, его двоюродного кузена, незримо витал над всей семьей, словно оберегая их от материальных потрясений.

В те годы, когда мать Вали осталась одна с малолетним сыном на руках, ей помогала вся семья Добронравовых, словно решивших еще раз оправдать свою фамилию добрыми делами. Валентин никогда не забывал этого. Именно потому лаборатория, которую возглавлял сын Елизаветы Алексеевны, всегда щедро финансировалась, а библиотека, где работала ее невестка, получала гранты от известного зарубежного фонда.

Среди семейных фотографий было много карточек и самого Вали, выросшего вместе с детьми Елизаветы Алексеевны. Летние месяцы он проводил на даче Добронравовых, приезжая в Москву из Тбилиси.

В этот вечер было много воспоминаний и много теплых слов. Марина, понимая, как важно восстановить отношения, почти не обращалась к теме Рашковского, постоянно вспоминая события десятилетней давности. У Добронравовых нужно было поддержать иллюзию многолетнего знакомства с бывшей аспиранткой их матери. Лишь однажды Марина обратила внимание на слова сына Елизаветы Алексеевны, когда тот сообщил о предполагаемой поездке Валентина в Англию, из которой тот вернется через неделю, чтобы принять участие в презентации нового офиса своего банка «Армада».

Поздно вечером она подъехала к своему дому, завернув на стоянку. Стоянка была напротив дома, в пяти минутах ходьбы. Оставив машину, она кивнула на прощание дежурному и вышла за ограду. Уже подходя к дому, она увидела одинокую фигуру, торчавшую у ее подъезда. Человек показался ей знакомым. Это ее удивило. Она знала о строжайшем запрете генерала не высылать связных без ее согласия. Подходя ближе, она уже не сомневалась, что этот человек ей знаком. И когда увидела темно-синюю куртку, все поняла.

– Андрей, – удивленно сказала она, – это ты?

– Почему так поздно возвращаетесь? – спросил он, делая шаг навстречу.

– Я была в гостях у Елизаветы Алексеевны. А ты что здесь делаешь? В легкой куртке? Холодно ведь. Еще не лето.

– Ничего, потерплю, – ответил парень.

– Как ты узнал, где я живу? – изумленно спросила она. Получалось, что молодой человек мог сорвать их операцию. Как он узнал, где она живет? Ведь она переехала в этот дом только две недели назад, и ее нового адреса не знал никто.

– По вашей машине, – пояснил Андрей, – я запомнил номер машины. Потом вышел на одного знакомого парня. Он умеет входить в разные системы. В общем, нетрудно было установить адрес владельца машины.

Она улыбнулась. Все правильно. Согласно ее легенде автомобиль «Жигули» был зарегистрирован именно на эту квартиру. Им казалось важным предусмотреть всю возможную систему проверки. А получилось, что профессионалы ФСБ и МВД старались для этого молодого человека.

– Ты ненормальный, – улыбаясь, сказала Марина, – давно стоишь?

– Часа четыре, – взглянул он на часы.

– Ступай домой. – Она пошла к входной двери, когда услышала его слова:

– Может, хотя бы кофе дадите? Я весь озяб.

Марина взглянула на него. Ее забавляла эта настойчивость. Да и что греха таить, было приятно такое настойчивое внимание. Ей вообще сразу понравился этот парень еще там, в университете. Хотя, конечно, нельзя забывать свой возраст. А главное – задание. Но сейчас ей не хотелось помнить ни первого, ни второго. В конце концов, парень даже сыграл на ее легенду, увязав владельца автомобиля с квартирой, в которую она переехала только две недели назад.

– Черт с тобой, – неожиданно для себя сказала Марина, – пошли за мной. Кофе ты заслужил.

Они поднялись наверх, на третий этаж, в ее двухкомнатную квартиру. Квартира была трехкомнатной, но она настояла, чтобы здесь сделали перепланировку. Нужно было рассчитывать на возможное появление в этой квартире и самого Рашковского, на которого должна была произвести впечатление каждая деталь, подобранная с учетом мнения психологов ФСБ.

Она открыла дверь, и они вошли. Он остановился, оглядываясь по сторонам. Перед ним была большая комната, в которую надо было входить сразу – без привычного коридора и прихожей. Посредине комнаты стоял рояль. В углу – телевизор и стереосистемы. В другом углу – полки с книгами. Три дивана стояли полукругом, окружая красивый белый столик на трех ножках. Занавески в тон диванам и несколько светильников причудливых форм. Они мягко освещали комнату, отбрасывая длинные тени на все предметы.

– У вас красиво, – задумчиво сказал Андрей, – у вас очень красиво.

– Садись на диван, – приказала она ему, – сейчас я приготовлю тебе кофе.

Она прошла в спальню, скинула туфли. Посмотрела на себя в зеркало, зачем-то поправила волосы и, надев мягкую домашнюю обувь, уже собиралась выйти из комнаты, когда вдруг замерла. Затем снова посмотрела на себя в зеркало. Привычные домашние тапочки как-то смешно смотрелись на фоне ее черных колготок и темно-зеленого платья. Подумав немного, она убрала тапочки и снова надела туфли на высоких каблуках. И лишь затем вышла из комнаты.

Кухня находилась в другой стороне квартиры. Проходя через гостиную, она увидела, что он рассматривает ее книги. Она была права, отметив умные глаза мальчика. Она всегда была убеждена, что ум – главное в мужчине и это качество, которое невозможно подделать.

Через несколько минут она вышла с небольшим подносом – песочное печенье, сахар, конфеты и две чашечки кофе. Она расставила все это на столике.

– Устраивайся, – предложила она гостю. Андрей подошел к дивану.

– У вас интересные книги, – с восхищением сказал он.

– Так, небольшая библиотека, – честно призналась она. В ее настоящем доме книг было в три раза больше.

– У вас интересные книги, – снова повторил он, – Маркес, Борхес, Карпентьер, Амаду. Вы читаете их в подлиннике?

– Я же говорила, что знаю иностранные языки, – улыбнулась Марина.

– Борхес мой любимый писатель, – признался Андрей, – а почему у вас Хемингуэй на русском? Вы же говорили, что знаете английский? Говорят, что в подлиннике он звучит совсем иначе.

Это было ошибкой. Хемингуэй и Миллер – любимые писатели Рашковского. Их специально положили на видное место, чтобы каждый вошедший мог сразу заметить. Но парень был прав. Нужно поменять на английские экземпляры. Польза от посещения ее квартиры Андреем уже стала очевидной.

– Мне нравится, как его переводят, – улыбнулась она, – кроме того, я не смогла найти Хемингуэя на английском. В основном продавали издания карманного типа, а я такие книги не люблю.

– Я вам принесу, – пробормотал Андрей, – у меня в библиотеке есть полный Хемингуэй на английском.

Она взяла чашку. Странно, что он собирает такие книги. Он ведь сказал, что плохо знает английский.

– Ты сам покупал эти книги?

– Нет, мой отец. У нас большая библиотека, несколько тысяч томов. Есть и Лорка. Отец его очень любит.

– Твой отец знает испанский?

– И английский тоже. Он работал послом нашей страны в Испании. А сейчас посол в Аргентине.

Только этого не хватало, подумала она. Этого мальчика теперь отсюда уберет ФСБ. Только не хватало, чтобы он был сыном посла. Этим и объяснялось его знание испанского.

– Как твоя фамилия? – удивленно спросила она.

– Камышев, – ответил он, – Андрей Камышев.

Нужно будет проверить, озабоченно подумала она. Жаль, что все так получилось, мальчик хороший, но встречаться с ним больше нельзя.

– Вы все время жили одна? – спросил Андрей, поднимая чашку с кофе.

– Все время, – сказала она, – а почему ты спрашиваешь?

– У вас такая стильная квартира. Как и вы сами. Неужели вы никогда не выходили замуж?

– Не задавай глупых вопросов, – притворно нахмурилась она, – пей кофе и уходи.

– Можно я все же задам вам один вопрос? – неожиданно спросил он, поставив чашечку на столик.

– Один можно, – кивнула она.

– Вы разрешите мне остаться здесь до утра? – он даже покраснел. В ней проснулась требовательная мать. Только этого не хватало.

– Не разрешу, – мягко ответила Марина.

– Почему?

– Это уже второй вопрос, – напомнила она, – но раз ты мужественно простоял четыре часа, я отвечу и на твой второй вопрос. У нас большая разница в возрасте. Очень большая. Это неудобно и несколько меня сковывает. Ты представляешь себе, кем именно я кажусь себе со стороны? Старой матроной, соблазняющей молодого человека. Ты симпатичный молодой парень. У тебя наверняка есть достойные подружки, с которыми ты можешь встречаться. Не стоит в двадцать лет увлекаться женщиной, которая более чем в два раза старше тебя. Свои первые сексуальные опыты ты уже наверняка получил, поэтому не узнаешь ничего нового. Думаю, сказанного достаточно?

– Извините, – он все еще краснел, – вы такая прекрасная женщина. Мне показалось… – он не договорил.

– Иди, Андрей, – сказала она ему на прощание, – уже достаточно поздно. Ты живешь один?

– Нет, с бабушкой.

– Тем более. Бабушка будет волноваться.

– Она привыкла, – снова краснея, сообщил он, чуть бахвалясь. Сказывался возраст.

– Это уже грубо, – сморщила она нос, – не нужно выдавать себя за героя-любовника. Я все равно тебе не поверю.

Он поднялся. Потоптался на месте. Она откинулась на спинку дивана, закрывая глаза.

– Иди домой, – попросила она.

Он вышел, мягко закрыв за собой дверь. Она посмотрела на его чашку, которую он оставил на столике недопитой. И усмехнулась. В этот момент позвонил телефон. Она взяла трубку:

– Слушаю вас.

– К вам приходили гости? – спросил незнакомый голос.

– Вы не туда попали. – Она хотела положить трубку, но голос быстро произнес:

– Вам привет от Игоря Николаевича.

– Где вы находитесь? – спросила она.

– В квартире внизу. Под вами. Мне приказали вас охранять.

Она понимала, что так должно быть. Но ей было неприятно, что кто-то мог увидеть, как она пригласила к себе этого молодого человека.

– Вы один?

– Нас двое. Мы сменяемся каждые сутки.

– Надеюсь, дома у меня нет ваших камер или «жучков»? – спросила Марина.

– Вы же знаете, что нет. Это запрещено.

– Надеюсь, – пробормотала она, – иначе было бы слишком глупо.

– Спокойной ночи, Марина Владимировна. Игорь Николаевич просил предупредить вас, что наш знакомый приезжает через неделю.

– Я знаю. Спокойной ночи.

Она положила трубку. Подошла к окну. Лунная дорожка освещала уходившего Андрея. На мгновенье ей даже стало стыдно. Она так бесцеремонно и жестоко отхлестала этого симпатичного парня. С другой стороны, она сделала все правильно. Через неделю в столицу вернется Валентин Рашковский. Ей не для этого сняли квартиру, чтобы она принимала здесь молодых людей. Даже таких симпатичных, как Андрей.

Глава 7

В это утро они должны были выехать на трех автомобилях. Рашковский жил за городом и приезжал в свой офис к десяти часам утра, проводя на работе обычно по десять-двенадцать часов. Поздно вечером он возвращался домой в сопровождении своих охранников. В колонне обычно шли две легковые машины и джип. Легковыми эти машины можно было назвать лишь условно, так как и следовавший впереди «БМВ» седьмой модели, и идущий обычно следом за ним «шестисотый» «Мерседес» были изготовлены по специальному заказу в Германии. Дело было даже не в том, что оба автомобиля имели бронированные стекла. По количеству наращенной брони они могли считаться скорее легкими танками, чем легковыми машинами.

Но в эту ночь у него на даче оставалась дочь, которая должна была улетать в Цюрих. Утром он встал раньше обычного, чтобы пройти в ее комнату. Дочь еще спала. Он сел рядом на кровать, мягко погладив ее по волосам. Девушка обиженно почмокала губами, продолжая спать.

– Аня, вставай, – наклонился к ней отец, – тебе пора в аэропорт. Можешь опоздать.

– Спать хочу, – призналась дочь. Сказывалась разница с Цюрихом на два часа. Она уже привыкла жить по среднеевропейскому времени.

– Вставай, вставай, – мягко толкнул он дочь, – поспишь в самолете. У тебя салон первого класса, там тебе дадут прекрасно выспаться.

Она открыла глаза, потянулась, посмотрела на отца.

– Ты собрала свои вещи? – Ему всегда казалось, что он уделял ей недостаточно времени. Может, потому, что так рано расстался с ее матерью.

– Еще вчера вечером, – она уже полностью проснулась.

– Вставай. – Он снова провел рукой по волосам дочери и поднялся, чтобы выйти из комнаты. Она вскочила, едва он встал. Отец невольно обернулся. Его всегда поражало ее стремительное взросление. Угловатая девичья фигурка быстро превращалась в женскую со сформировавшимися формами. Это его даже смущало. Вот и сейчас, невольно взглянув на нее, он нахмурился. Она спала в пижаме, но он почувствовал себя неловко, словно увидел девушку раздетой.

Он вышел из комнаты, невольно раздражаясь. Каждый раз ему хотелось поговорить с дочерью, узнать о ее жизни в Швейцарии подробнее, не появились ли у нее друзья среди парней. В семнадцать лет это было так естественно. С другой стороны, два приставленных охранника докладывали, что девочка ни с кем не встречается. А если встречается, если уже встречалась? Ему почему-то была неприятна сама мысль, что кто-то другой, чужой, может дотрагиваться до волос его дочери, говорить ей приятные слова… Будучи прагматиком, он понимал, что ее нельзя полностью оградить от жизни. Рано или поздно в ее судьбе должен был появиться молодой человек, и тогда отец неминуемо отойдет на второй план.

За завтраком он смотрел на девочку, молча думая о ней. У нее были светлые волосы и большие голубые глаза. Это странно, всегда думал Рашковский. У него были серые глаза, а у его первой жены, кажется, карие. Впрочем, карие и серые могли дать и такое сочетание. Курносый носик, красивые белые зубы, симпатичная мордашка – его дочь наверняка имеет успех у молодых людей. Первая жена была наполовину украинкой. Какая смесь в этой девочке, каждый раз с восхищением думал отец. Польская, грузинская, русская, украинская кровь. Где-то он читал, что такие дети бывают особенно крепкими. Рашковский усмехнулся. В нем тоже было сочетание различных кровей. Наверное, врачи правы, когда говорят о здоровых генах. Он с удовольствием еще раз посмотрел на свою дочь. Когда она закончила завтрак, он спросил:

– Как у вас дела в школе?

– Нормально, – пожала она плечами, – все как обычно.

– Друзья у тебя есть? – все-таки не удержался от вопроса Рашковский.

– Конечно, – удивилась она, – полно… У меня полшколы друзей.

– А ребята хорошие есть?

– Хороших везде мало, – рассудительно сказала она, поднимаясь со стула. Больше к этой теме они не возвращались.

Он вызвал начальника охраны. Тридцатипятилетний здоровяк Явдат Иманов, бывший сотрудник спецназа, раненный в Афганистане, был уволен из органов еще восемь лет назад. Именно тогда Явдат познакомился с Рашковским, и именно тогда тот принял решение использовать опыт бывшего спецназовца. Валентин Давидович не доверял никому. В своей жизни он руководствовался принципом отца, однажды заметившего, что нет предела падению человека, как нет предела злу. Любой человек, учил его отец, может оказаться предателем, все зависит от обстоятельств и цены, которую ему готовы заплатить. Но Явдат был одним из тех, кому Рашковский доверял. Если даже не абсолютно, то в огромной мере. Он доверял ему больше всех на свете, за исключением Кудлина, с которым был знаком уже два десятка лет.

– Повезешь Анну в аэропорт, – приказал Рашковский начальнику охраны.

Тот молча кивнул. Он вообще не любил много говорить. Его скуластое лицо с большими черными глазами, упрямым подбородком, короткими темными усами, уже начинавшими седеть, в обрамлении длинных волос, спадающих на плечи, в Европе и Америке, где часто бывал Рашковский, производило неотразимое впечатление.

– Потом приедете за мной, – напомнил Валентин Давидович, – сам посади ее в самолет. Пройдете через депутатский зал, скажи, что там есть заявка на Анну Рашковскую.

Явдат еще раз кивнул. Все было ясно. Валентин Давидович невольно поморщился. Черт бы побрал эту привереду, бывшего личного секретаря, теперь вот ему приходится самому заниматься всеми мелочами. Нужно сказать Кудлину, чтобы постарался найти нормального человека, которому можно доверять.

Чемоданы были уже погружены в автомобили. Десять охранников расселись в три машины. Первой обычно шла «БМВ», где, кроме водителя, находилось еще трое охранников. Вторым следовал бронированный «Мерседес», в котором сидели личный водитель и сам Явдат. И наконец шел джип с еще четверкой охранников. Все отработано до мелочей. Анна на прощание поцеловала отца в щеку и помахала ему рукой, усаживаясь в «Мерседес». Машины мягко отъехали от дома. Рашковский задумчиво смотрел вслед, когда раздался телефонный звонок. Он прошел в каминный зал, находившийся на первом этаже, и снял трубку.

– Доброе утро, – услышал он голос Кудлина, – как дела? Анна уехала?

– Только что. Ты сказал, чтобы подготовили мой самолет?

– Все готово. Его перегонят во Внуково, оттуда ты сможешь улететь в Лондон.

– Спасибо. Я просмотрю документы, которые ты мне вчера прислал.

– Когда ты приедешь на работу?

– Через полтора-два часа. Я отправил Явдата с машинами провожать Анну. Как только они вернутся, я сразу и приеду.

– Ты успеешь просмотреть все документы? – встревожился Кудлин.

– Из-за этого я не поехал провожать свою дочь, – мрачно напомнил Рашковский, заканчивая разговор.

Он поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Его трехэтажная дача больше напоминала небольшой дворец, чем загородный дом. И не потому, что в доме были выставлены произведения искусства или антиквариат. Рашковский не любил изысков и предпочитал современную мебель в стиле технополиса. Все было достаточно скромно, хотя стильно и качественно.

Однако сам дом был не просто дорого обставлен по последней моде, требовавшей минимализма. Он был напичкан самой современной аппаратурой слежения и контроля. Дублирующие системы подачи энергии и воды, электронная аппаратура самого разного назначения, датчики на пуленепробиваемых окнах, кольцо охраны в инфракрасных лучах. Если сам дом обошелся его хозяину около двух миллионов долларов, то установленное оборудование стоило вдвое больше. Рядом с домом находились большой бассейн, сауна, тренажерный зал, гараж, подсобные помещения.

Рашковский просматривал бумаги, постоянно поглядывая на часы. Через полчаса автомобили должны были прибыть в аэропорт. Резко зазвонил мобильник, лежавший на столе. Он посмотрел на телефон, который высвечивал номер абонента. Номер был ему незнаком. И вообще, по этому телефону к нему звонили только самые близкие знакомые.

– Слушаю, – коротко бросил он.

– Валентин Давидович, – услышал он сбивающийся тревожный голос, – на нас напали. Они подожгли машину.

– На кого напали? Кто напал?! – крикнул он, ничего не понимая.

– Это Эдик говорит, водитель «БМВ». Они на нас напали на повороте. Когда мы поворачивали на трассу. Здесь все горит…

– Что с девочкой? – закричал Рашковский, впервые в жизни теряя самообладание.

– Не знаю. Кажется, она убита…

Рашковский покачнулся. В глазах помутилось. Он подбежал к сейфу, доставая пистолет. Его именной пистолет, зарегистрированный в милиции.

– Быстро! – заорал он, спускаясь вниз. – Все машины, всех людей со мной. Позвоните Фомичеву, пусть высылает всех людей на трассу. Всех, кто у него есть. И быстрее!

От звуков его голоса содрогнулись все, кто был на даче. Кроме охранников, приезжавших за ним, штат обслуги составлял десять-пятнадцать человек. Все бросились к оставшимся автомобилям. Рашковский достал свой телефон и, пока машины выезжали из гаража, набрал номер Кудлина.

– Леонид, всех наших людей ко мне на дачу, – приказал он дрожащим от ярости и боли голосом.

– Что случилось? – удивился Кудлин.

– Они убили мою девочку. Мою девочку… – Рашковский поднял аппарат и вдруг с силой швырнул его в дерево, трубка разлетелась на куски.

– Быстрее! – крикнул он водителю, впрыгивая в машину.

Кроме трех уехавших автомобилей, в его гараже стояли «Вольво», «Ауди» и еще один «Мерседес». Все три авто выезжали на полной скорости. Один из охранников успел достать ручной пульт управления, открывая автоматическую дверь.

– Валентин Давидович, там может быть засада, – предостерег сидевший рядом с водителем заместитель Явдата.

– Плевать! – рявкнул Рашковский. – Дай свой телефон.

Он схватил аппарат и набрал номер Явдата. Телефон не отвечал. Один звонок, второй, третий, четвертый. Нет, не отвечает.

– Быстрее, быстрее! – крикнул Рашковский.

Машины неслись на невероятной скорости. Рашковский закрыл глаза, чувствуя, как нестерпимо болит голова. Только не это, шептал он, все еще пытаясь не верить в самое страшное. Только не это. Он вдруг понял, чего именно боялся все эти годы. Именно этого. Удара из-за угла, против которого бессильны все его деньги, все его влияние, все его связи. Боялся… и не мог заставить себя поверить в случившееся.

Будь он верующий, он бы молился. Но его трезвому, прагматичному сознанию была чужда вера. Да и не умел он молиться, даже не зная, чем католические догмы отличаются от православных. Но вместе с отчаянием, которое росло в нем с каждой минутой, кто-то другой, посторонний, холодный и наблюдательный, советовал подождать. Подождать и выяснить, что именно там случилось. Кто посмел напасть на его автомобили? Все сотрудники милиции на трассе знали его кортеж. И как могло получиться, что отказал бронированный «Мерседес», если в него стреляли? Или засада была организована с применением других средств?

Впереди виднелись клубы дыма. Он нахмурился, вытягивая шею. Неужели все погибли, в который раз подумал он. Машины все еще неслись на предельной скорости.

– Нам подъезжать ближе? – спросил водитель, оглядываясь на него.

– Конечно, – к этому времени он уже не кричал, пытаясь примириться с болью, которая терзала его сердце. От волнения он открывал рот, задыхаясь и чувствуя, как ему не хватает воздуха.

Машины подъезжали все ближе. Его бронированный «Мерседес» горел, опрокинутый на бок. Рядом стоял горящий джип. «БМВ» нигде не было видно. Рашковский выскочил из автомобиля. За ним поспешили другие. Вокруг машин валялись трупы его людей. Он бежал к «Мерседесу», закусив губу до крови. Заглянул внутрь автомобиля. Внутри лежал убитый человек. Он дотронулся до тела. Переворачивая его на спину, он увидел, что это мужчина. Рашковский почувствовал, что у него руки стали липкими. Кровь, ошеломленно понял он, разглядывая убитого. Это был его водитель. Девочки нигде не было. Он оглянулся.

– Где моя девочка? – тяжело дыша, спросил он. – Куда делся Явдат?

– Он здесь, – закричал кто-то из его телохранителей. Рашковский бросился туда, где нашли тяжело раненного Явдата. Тот лежал на земле, с трудом разжимая запекшиеся от крови губы.

– Извините… меня… – сумел прошептать он.

– Где она? – наклонился к нему Рашковский. – Где она?

– Она… – Он пытался еще что-то сказать, но успел только прошептать: – Извините… – и умер.

Рашковский поднялся. Со всех сторон к нему спешили люди. Подъезжали машины «Скорой помощи», милиции. Бежали его телохранители. Валентин Давидович подошел к своему «Ауди» и сел, не закрывая дверцы.

– Найдите ее, – устало приказал он своим людям, – найдите… где она… лежит, – и схватился за сердце. Первый раз в жизни у него заболело сердце.

– Вам дать валидол? – испуганно спросил кто-то из охранников.

– Найдите ее, – повторил Рашковский.

Телохранители бросились врассыпную. Он сидел, опустив голову, в ожидании страшного известия. Через несколько минут подъехали машины с Фомичевым и Кудлиным. Первый поспешил к людям, осматривающим горевшие автомобили. Кудлин побежал к Рашковскому.

– Что случилось, – закричал он, – ты был в автомобиле?

– Лучше бы я был в автомобиле, – прошептал Рашковский. В этот момент к ним подскочил кто-то из телохранителей.

– Она жива, – тяжело дыша, доложил подбежавший, – ее повезли в больницу.

– Ты слышишь? – крикнул Кудлин. – Она жива.

– Позвоните и узнайте, что с ней случилось, – приказал Валентин Давидович, вылезая из авто.

Кудлин кивнул, подзывая к себе одного из приехавших сотрудников. Нужно было уточнить все мобильные телефоны оставшихся в живых телохранителей. Начали проверять убитых.

К Рашковскому подтащили раненого телохранителя, который сидел в джипе. Парень получил ранение в ногу, но остался жив. Его держали двое из приехавших.

– Что здесь случилось? – спросил Рашковский.

– Они ждали нас на повороте, – пробормотал раненый, – сразу начали стрелять из гранатометов. Потом добивали из автоматов. Явдат успел уложить двоих, но в него попали. Он не подпускал их к «Мерседесу». Потом мы начали стрелять, и они отошли к лесу. У них было несколько автомобилей. Кажется, там была и вишневая «девятка»…

– Они уже в больнице, – перебил его Кудлин, успевший уточнить, что с Аней. – Она еще жива, но без сознания.

– Едем в больницу, – приказал Рашковский, – заберем раненого. Никаких сообщений в прессу или в милицию. Это строго.

– Приехала милиция, – показал на подъехавшие автомобили Кудлин.

– Пусть занимаются убитыми, – зло бросил Рашковский, – ты меня понял? Я не повторяю дважды. Никакой милиции. Мы сами должны найти мерзавцев. Только сами, – схватил он Кудлина за руку, – ты меня понимаешь?

– Живой, – закричал кто-то, – он еще живой.

Рашковский и Кудлин бросились за горящий «Мерседес». В стороне от дороги лежал тяжелораненый из нападавших, он еще был жив, хотя получил две дырки в живот. Два телохранителя Рашковского стояли над ним.

– Кто? – бросился к тяжелораненому Рашковский. – Кто вам приказал? Скажи мне, – он почти умолял умирающего, – скажи мне кто, и я тебя спасу. Скажи только, кто?

– Он уже умер, – осторожно заметил Кудлин.

– Сволочь, – Рашковский вскочил и в сердцах пнул ногой тело. – Сволочь, сволочь, – повторял он, нанося удар за ударом. Телохранители стояли рядом, пораженные силой его ярости.

– Уйдем, уйдем отсюда, – схватил его Кудлин, почти силой отрывая от убитого.

– Найди их, – сказал Рашковский, – найди, кто это организовал. Я поеду в больницу. А ты оставайся здесь. И Фомичев пусть останется и разбирается во всем. Мне нужны конкретные факты – кто виноват и зачем они это сделали?

– Может быть, не нужно тебе в больницу? – спросил Кудлин. – По дороге может быть еще одна засада.

– Там моя дочь! – закричал Рашковский. Махнул рукой и побежал к автомобилю.

Через несколько секунд две машины рванули с места в сторону города. Кудлин позвонил в центральный офис, приказал собрать всех вооруженных охранников и отправить их в больницу. Уже через двадцать пять минут Рашковский был в больнице.

Врачи не могли сообщить ничего утешительного. Девочка серьезно пострадала. У нее было сотрясение мозга, перелом нескольких ребер, внутренние кровоизлияния. К счастью, все ранения были получены в тот момент, когда автомобиль перевернулся. Ни один из нападавших не попал в девочку. Явдат вытащил ее из машины и сумел защитить. Врачи поместили ее в реанимацию и не стали скрывать от отца всю опасность положения. Шансы на выживание были, но необходимо было чудо. Рашковский, выслушав слова врача, стиснул зубы. Он больше не позволял себе расслабляться. Именно теперь он стал тем «верховным судьей», чье имя с уважением и страхом произносили по всей бывшей огромной стране. Рашковский дослушал сообщение врача, молча кивнул и, не сказав больше ни слова, не задав ни одного вопроса, вышел в коридор, глядя на всех каким-то отрешенным взглядом. К этому времени в больницу примчался Кудлин.

Он нашел Рашковского у окна. Знавший его столько лет Кудлин в испуге взглянул на незнакомое серое лицо патрона. Тот даже не повернул головы.

– Ты мне их найдешь, – убежденно сказал Валентин Давидович глухим голосом, не терпящим возражений, – ты найдешь мне их всех. Всех до единого. Никто не должен остаться в живых. Ни один из этих негодяев. А тех, кто планировал эту операцию, я убью сам. И если моя девочка не выживет… – Он замолчал, не закончив фразы. – Ты мне их найдешь, – снова повторил он.

Кудлин коротко кивнул. Он понял, что с этой минуты в городе объявлена война.

Глава 8

Весть о неудачном покушении распространилась по всему городу, по всей стране. Рашковского знали не только в России, но и в странах СНГ. Все понимали, что подобное покушение могло быть спланировано и осуществлено только чрезвычайно осведомленными и хорошо подготовленными людьми. Из десяти человек Рашковского, выехавших на трех автомобилях, в живых остались только трое, из которые двое были ранены. Очевидно, что дочь, которая все еще находилась в реанимации, сама того не подозревая, спасла жизнь отцу. Нападавшие, ждавшие в засаде, были убеждены, что в «Мерседесе» находится Валентин Давидович.

Рассказывали, что начальник личной охраны Рашковского, уже получивший многочисленные ранения, отстреливался до последнего патрона, продолжая кричать нападавшим: «Его здесь нет! Его нет в машине!» – очевидно, он хотел спасти девочку, которую неминуемо бы добили боевики. Правда, и их операция не имела особого успеха. Телохранители Рашковского, бывшие офицеры МВД и КГБ, были неплохо подготовлены. Именно поэтому нападавшие, оставив три трупа на месте стычки, ретировались.

Тела убитых были отправлены в ФСБ, и контрразведчики пытались идентифицировать нападавших. Следователь прокуратуры, которому поручили провести расследование столь дерзкого нападения, получил твердое заверение Кудлина, что ему будет оказана любая необходимая помощь. Все силы были задействованы на поиски организаторов нападения.

Покушение комментировали все информационные каналы, все газеты и журналы, отмечая, что столь дерзкого нападения в городе еще не было. Решиться напасть на такое количество вооруженных людей, да еще на такого крупного бизнесмена, могли очень крепкие структуры. В дело вмешался сам президент. По его поручению было начато расследование.

Свое собственное расследование начал и генерал Фомичев, задействовав все свои связи. Уголовные авторитеты по всему городу получили категорическое указание сообщать любую информацию о покушении. Для расследования нападения Фомичев привлек бывших следователей по особо важным делам прокуратуры, создал специальную «следственную» группу, в которую включили и несколько отставных офицеров КГБ. Все данные стекались в штаб, которым руководил лично генерал.

Чернышева узнала о покушении из сообщений информационной программы. Встревожившись, она сразу набрала номер для связи, попросив о встрече. Через несколько часов она подъехала к одному из высотных домов в центре города. На одиннадцатом этаже находилась ее явочная квартира. Пока связного не было, она трижды встречалась на этой квартире с Игорем Николаевичем, который мог появляться здесь не чаще одного раза в две-три недели. И то лишь в исключительных случаях. Сегодня был такой именно случай, и дверь открыл сам генерал, хмуро кивнувший ей в знак приветствия.

– Вы слышали, что случилось? – спросила она, проходя в комнату.

– Наши эксперты уже работают над раскрытием этого покушения, – сообщил генерал, усаживаясь за стол напротив Чернышевой. – Все получилось слишком неожиданно. Но, с другой стороны, эта акция только подтверждает наши наблюдения о причастности Рашковского к верхушке криминального мира. Такое нападение могли позволить себе только очень влиятельные люди. Очевидно, Рашковский кого-то раздражает. Или появился новый претендент на его место.

– Я уже два месяца жду возможности выйти на него, – напомнила Чернышева, – два месяца хожу на работу в научно-исследовательский институт, живу в чужой квартире, стараясь соблюдать все детали вашей легенды. И теперь выясняется, что все могло кончиться в одно мгновение. Достаточно одной пули опытного снайпера…

– Думаю, все не так просто, – возразил Игорь Николаевич, – он теперь будет вдвойне осторожен. Он и так не очень любил появляться на публике, а сейчас вообще прекратит всякие контакты. Я думаю, что вариант со знакомством при открытии отделения его банка полностью отпадает. Он туда просто не придет. Нужно продумать что-то другое. Наши эксперты уже работают над этим. Завтра у вас будет очень важная встреча, – сообщил генерал, – может быть, самая важная перед встречей с Рашковским.

– Я вас не поняла, – сказала Марина, – о какой встрече вы говорите?

– Вы его знаете, – сказал генерал, – он иностранец, но вы его должны помнить. Наши психологи рекомендовали, чтобы с вами постоянно работал один человек, который может давать конкретные психологические установки. Дело в том, что нам важно не просто устроить ваше знакомство с Рашковским, нам нужна ваша психологическая совместимость. Психологи считают, что иначе он не будет вам доверять.

– Кто этот человек? – спросила Марина. – Вы доверяете подобные секреты иностранцам?

– Он уже много лет живет в России. Переехал сюда после восемьдесят девятого года. Вы все поймете, – сказал генерал, – увидите его завтра и все поймете. Он работает на ваше ведомство. Мы посчитали, что так будет лучше. А мое появление здесь слишком часто может вызвать ненужные вопросы.

На следующий день вечером она приехала еще раз. Машину приходилось оставлять довольно далеко от здания, и это было не совсем удобно. Поднявшись наверх, она позвонила в дверь. Ей было любопытно, что за иностранец встретит ее и почему генерал сказал, что это самая важная встреча в ее подготовке к работе.

Дверь открылась. На пороге стоял невысокий пожилой мужчина с абсолютно голым черепом. Глубоко посаженные цепкие глаза внимательно взглянули на Чернышеву. Где она могла видеть эти глаза?

– Добрый вечер, – немного растерянно сказала она. В условия ее подготовки входила абсолютная конспирация. А этот незнакомец находился в засекреченной квартире. Или это ее будущий связной?

– Добрый вечер, Марина, – сказал, четко выговаривая слова, незнакомец с чуть заметным акцентом – так обычно говорят прибалты, – вы не узнали меня?

Она нерешительно вошла в квартиру. С этим человеком она, кажется, встречалась. Встречалась…

– Альфред Циннер, – изумленно протянула она, – вы были главным психологом немецкой «Штази». Мы встречались с вами в девяностом году. Операция – «Наступление на секретарш».

– Узнали, – усмехнулся Циннер, закрывая дверь, – я уж боялся, что очень сильно изменился за эти годы.

В девяностом она была послана в Германию проверить агентов, специально подобранных восточногерманской разведкой для внедрения в структуры ФРГ. Тогда уже было ясно, что объединение двух Германий остановить невозможно. Нужно было уточнить, кто из оставшихся агентов «Штази» может начать работать уже на Россию. Сама операция – «Наступление на секретарш» – планировалась еще легендарным Маркусом Вольфом в конце семидесятых годов. Подбирали молодых мужчин, готовых ухаживать за стареющими одинокими дамами бальзаковского возраста, работающими в федеральных органах, через которые можно было бы выуживать оборонные секреты Западной Германии.

Циннер был одним из разработчиков плана. Он отличался глубоким знанием психологии, что, увы, компенсировалось его крайним цинизмом. Марина помнила, как они встречались девять лет назад. И вот теперь, спустя столько лет, состоялась их новая встреча.

– Вы по-прежнему в Москве? – спросила она, проходя в гостиную, выходившую окнами на площадь.

– Я уже давно в Москве, – признался Циннер, – я никуда не уезжал отсюда – никогда. Маркус Вольф вернулся в Германию, где его сначала посадили в тюрьму, потом отдали под суд. Но нужно было знать этого человека. Он никому и ничего не рассказал. Его вынуждены были отпустить. А я оказался не столь смелым. В сентябре начались разные потрясения в КГБ, но меня оставили в Службе внешней разведки. И с тех пор я работаю в вашем ведомстве.

– Столько лет, – удивилась она, – я даже не думала, что вы остались в Москве, тем более в нашем ведомстве.

– Уже пять лет, как я российский гражданин, – сообщил Циннер, – работаю с вашими психологами, возглавляю группу сотрудников, которые занимаются проблемами устойчивости психологии ваших агентов. В основном нелегалов. Но, учитывая мой опыт, меня попросили поработать с вами. У нас уже были деловые контакты, вот меня и рекомендовали стать вашим личным психологом.

Она была не в восторге от его предложения. Марина помнила его абсолютный цинизм и довольно жесткие рекомендации по работе в Германии. С другой стороны, за столько лет он мог измениться… Хотя странно, что он не особенно постарел, подумала она. За столько лет он почти не изменился, лишь немного высох.

– Я в курсе ваших проблем, – продолжал Циннер, – уже две недели я знакомился с личным досье Рашковского. Нужно сказать, исключительно интересный тип. Абсолютный цинизм в сочетании с умом – опасные ингредиенты. Плюс неограниченные возможности. Деньги, власть, личное обаяние. Судя по всему, у него должны были сформироваться садомазохистские комплексы. Но это я могу сказать, лишь когда вы познакомитесь с ним поближе.

– И вы знаете, как мне можно с ним познакомиться?

– Мы уже продумали эту проблему, – сообщил Циннер.

Он наконец сел напротив нее. Циннер не любил галстуков – и под костюмы носил сорочки, застегивая все пуговицы, до самой верхней.

– Вы слышали, что на него было организовано покушение? – спросил Циннер.

– Конечно, слышала. Именно поэтому я думаю, что он не приедет на открытие филиала своего банка.

– Обязательно приедет, – пробормотал Циннер, – нужно знать его характер. Он любит бросать вызов и никогда не отступает. Поэтому приедет и откроет. Но там вы с ним не сумеете познакомиться. Он будет на церемонии только несколько минут. Лучше первую встречу устроить в больнице.

– В какой больнице? – не поняла Чернышева.

– Где лежит его дочь, – цинично ответил Циннер. – Нужно учитывать его психофизическое состояние. Он сейчас подавлен, расстроен, взбешен. Мы наметили провести вашу встречу именно в больнице.

– В каком качестве я могу появиться в больнице? – спросила она. – Самой попасть в больничную палату? Вы же знаете, что девочка наверняка лежит в отдельной палате. И к ней никого из посторонних не пустят.

– Знаю, – кивнул Циннер, – мы сделаем по-другому. Психологи уже работают над этой проблемой.

– Я не поеду в больницу, – нервно сказала Марина. – Это не имеет названия. Использовать ранение дочери… – Она помолчала, а Циннер терпеливо смотрел на нее. – Как я могу туда пойти? – спросила она наконец, когда молчание слишком затянулось.

– Мы все предусмотрели, – сообщил Циннер, – вы придете в реанимацию навестить своего старого знакомого. Мы уже все подготовили. В больнице две реанимационные палаты, находятся друг против друга. Между ними сидят медсестра, обычно дежурящая ночью, и врач, появляющийся днем. Во второй палате сейчас лежит адмирал с Дальнего Востока. У него обширный инфаркт. Если мы его куда-нибудь уберем, это может вызвать подозрение. Поэтому мы сейчас работаем с адмиралом, чтобы он согласился нам немного подыграть.

– Каким образом? Рассказываете ему о нашей операции?

– Нет, конечно. Но мы попытаемся его убедить, чтобы он согласился на ваш визит. Адмирал человек военный, раньше командовал атомной подводной лодкой, потом был заместителем командующего – в общем, знает, как хранить секреты. Мы представим его как старого друга вашего отца-дипломата. Отец у вас действительно был дипломатом, а адмирал мог познакомиться с ним, когда служил на вашем Балтийском флоте. Сейчас наши эксперты продумывают детали легенды. В общем, завтра все будет обговорено, и вы сможете навестить адмирала.

Она умела просчитывать варианты. Именно поэтому план с адмиралом показался ей приемлемым.

– Он давно там лежит?

– Уже два месяца, – ответил Циннер, – он попал туда задолго до девочки. Это самое главное и снимает всякие подозрения. Мы же не могли заранее положить человека в больницу с обширным инфарктом, зная наверняка, что в реанимационную палату напротив попадет дочь Рашковского. Он не знает, что ваша цель именно Рашковский. Мы сообщили ему, что следим за одним из врачей, которого подозреваем в продаже морфия. Короче, я думаю, что нам повезло. Вместо адмирала мог оказаться какой-нибудь бизнесмен, с которым было бы невозможно договориться.

– Надеюсь, что у него не ревнивая супруга, – без улыбки сказала Марина.

– Он вдовец, – сухо сообщил Циннер, – но у него есть дочь и сын. Встречаться с ними вам совсем не обязательно. Мы сделаем так, чтобы их не было в больнице в момент вашего посещения. Вас что-то смущает?

– В этом есть нечто безнравственное, – призналась Чернышева, – используем больного старика, несчастную девочку…

Циннер удивленно посмотрел на нее.

– Вы полковник разведки, – сказал он недоуменно, – как по-русски называют таких женщин? Кажется, «кисейная барышня»? Я стал читать книги русских классиков девятнадцатого века, чтобы понять русский характер.

– Поняли?

– Не совсем. Европейцу трудно понять ваш характер, у нас другой менталитет.

– Не знаю, как насчет вашего менталитета, но подобная операция глубоко безнравственна, – в тон ему ответила Чернышева. – Мне нужно предварительно появиться там, чтобы познакомиться с адмиралом.

– Обязательно. Нужно поехать завтра, чтобы вас увидели люди, охраняющие девочку. Там установлен пост милиции, но это чисто формально. Один сержант. А кроме него, еще три телохранителя Рашковского, имеющие разрешение на ношение оружия. Они сменяются каждые двенадцать часов. Нужно, чтобы они вас видели. А через два-три дня мы организуем вам встречу с Рашковским в больнице. Вы получите все нужные инструкции. Сюда переедет связной. Сейчас его готовят наши специалисты. Ему шестьдесят пять лет. Он будет жить в этой квартире. По легенде, он двоюродный брат вашей матери. Его зовут Степан Кириллович. Он бывший сотрудник уголовного розыска, полковник милиции. С удовольствием взялся нам помочь. Он сейчас на пенсии и готов приносить пользу хотя бы таким образом. Я его понимаю. Психологи искали подходящего человека целых два месяца. Я уже с ним говорил. По легенде, мы будем с ним друзьями, у меня легенда переехавшего из Казахстана немца, который поселился в Москве.

Мы разработаем сценарий вашей встречи с учетом рекомендаций психологов и психоаналитиков. Нужно все просчитать до мелочей, до секунды. Чтобы ваша встреча выглядела, с одной стороны, случайной, а с другой – он должен обратить на вас внимание. Нужен жест, который бы его сразу привлек. Нечто эффектное, бьющее в глаза, чтобы сразу его заинтересовать. Мы сейчас работаем над этой проблемой…

– Я знаю, что нужно, – сразу сказала Марина, – нужно, чтобы он мгновенно заинтересовался. Я возьму книгу Хемингуэя на английском языке. Это его любимый писатель.

– Интересное решение, – пробормотал Циннер, – очень интересное. С одной стороны, вы сразу заявите о своем интеллекте, с другой – обратите внимание на ваше знание английского. Прекрасная идея. Почему вы назвали именно эту книгу?

– Ему нравится этот писатель.

– Нет, – возразил Циннер, – не поэтому. Вы не могли сразу придумать. У вас должен был в сознании зафиксироваться какой-нибудь толчок.

– У меня был толчок, – кивнула она, – и поэтому я предложила книгу. Как видите, я иногда помню про свою профессию, – саркастически заметила Чернышева.

Циннер усмехнулся:

– Никогда в этом не сомневался. Вы были одним из лучших сотрудников разведки – женщин, с которыми я встречался. У вас мужской ум.

– Это не комплимент, – засмеялась она, поднимаясь.

– Это констатация факта, – без тени улыбки заметил Циннер, – у вас женская интуиция в сочетании с мужским умом. На миллион женщин иногда встречаются такие. Маргарет Тэтчер обладала исключительным мужским умом и абсолютной женской интуицией. Она была бы фантастическим агентом разведки. Кстати, английскую разведку несколько лет возглавляла Стелла Римингтон. Я изучал ее психотип, вы очень похожи.

– Договорились, – сказала она на прощание, – я попрошу, чтобы меня сделали руководителем Службы внешней разведки. До свидания. Когда мне приехать сюда для знакомства с моим «дядей»?

– Завтра, – ответил Циннер, – после работы поедете в больницу, а потом приедете сюда познакомиться с ним. Вы все поняли?

– До свидания, – кивнула она, – не могу сказать, что я в восторге от нашей совместной работы.

– Не сомневался, что вы так скажете, – заметил Циннер, по-прежнему ни разу не улыбнувшись.

На следующий день Марина поехала в больницу. Адмирал оказался высоким грузным красавцем. Несмотря на инфаркт, он был чрезвычайно доволен столь интригующей детективной историей. Ему понравилась и Марина, с которой он с удовольствием беседовал, радуясь новому лицу. Пожилой адмирал оказался к тому же донжуаном и даже пытался подняться, чтобы проводить свою гостью.

Из больницы она поехала на конспиративную квартиру, чтобы познакомиться со связным. Сотрудники лаборатории МВД подготовили фотографии, на которых была запечатлена Марина в раннем детстве, в школьные годы, были фотографии родни. В некоторые снимки был вмонтирован Степан Кириллович. В течение нескольких дней его готовила группа психологов – рассказывали о детстве Марины, ее вкусах и пристрастиях, детских шалостях. Несмотря на преклонный возраст, он обладал цепкой памятью и отменным здоровьем. Степан Кириллович успешно входил в легенду. Импонировала ему и такая деталь – он бывший рыбак с Дальнего Востока.

Степан Кириллович действительно в молодости работал на рыболовном судне, после чего ушел работать в милицию, где прослужил больше четверти века. Однако работу рыбаков он знал, проведя несколько лет на Сахалине, после чего работал соответственно в Томске и Новосибирске. Именно оттуда его и привезли в Москву, решив поселить в заранее приготовленной квартире.

Квартира была оформлена на племянника Степана Кирилловича, якобы уехавшего по службе в торговое представительство в одну из африканских стран. Легенда продумывалась в мельчайших подробностях – провал исключался.

Все шло по плану, если бы не одно обстоятельство. Два дня она выходила по утрам из дома и видела Андрея, стоявшего у ее подъезда. Она проходила до стоянки, чтобы взять свою машину, а он сопровождал ее, следуя на расстоянии нескольких десятков метров. И только когда она садилась в авто, он отставал и лишь взглядом провожал ее машину. Ну и рыцарь, качала она головой.

Обязанность ежедневно ходить на работу в научно-исследовательский институт ее не угнетала. Наоборот, ей нравилась атмосфера этого учреждения, где было так много толковых молодых людей. Конечно, ей приходилось прилагать определенные усилия, чтобы поближе сойтись с коллегами, стать своей среди сотрудников.

В пятницу наконец должна состояться встреча с Рашковским. Накануне вечером она поехала к Циннеру.

Степан Кириллович, открыв дверь, ушел в дальнюю комнату, предварительно включив радио. Он уже знал, что разговоры Циннера с его «племянницей» должны проходить без свидетелей. Циннер ждал ее в гостиной, оборудованной скремблерами, исключающими возможность прослушивания.

– Завтра он будет в больнице, – сообщил Циннер, – нам удалось узнать, что завтра состоится консилиум врачей и он хочет застать профессора, чтобы узнать его мнение.

– Когда мне нужно быть в больнице?

– В двенадцать. Он может приехать чуть раньше или чуть позже. Когда он появится у больницы, вам позвонят. Книгу вы не забыли?

– Уже приготовила.

– Хорошо. Там будет одна наша сотрудница, которая заденет рукой вашу книгу, и она упадет точно к его ногам. Сумеете так сделать?

– Постараюсь.

– Что вы завтра наденете?

– Это тоже имеет значение?

– Безусловно. Обувь только на высоких каблуках. Никакой мягкой обуви, только супермодные шпильки. Это и достаточно сексуально, и при вашем не маленьком росте вы будете казаться еще выше. Колготки только телесного цвета. Черные колготки на фоне белого халата могут вызвать у него раздражение.

– Вы уверены?

– Черные колготки в сочетании с книгой делают ваш образ несколько старомодным, упрощают его. Да и не подчеркивают красоту ваших ног. Белый халат и высокий каблук – сочетание экстравагантное.

– Хорошо, я появлюсь в колготках телесного цвета, – согласилась Марина.

– Теперь платье, – продолжал Циннер.

– Неужели вы будете рекомендовать мне, какое белье я должна носить? – позволила себе иронию Марина. Ситуация ее несколько забавляла.

– Если бы я был уверен, что он увидит ваше белье, я бы дал вам рекомендации и по этому поводу. – И Циннер невозмутимо продолжал: – Юбка должна быть чуть ниже колен. У вас красивые ноги, но никакой вульгарности. Чуть ниже колен, и белый халат расстегнут. Желательно, чтобы вы надели деловой костюм. Пиджак, юбка. Только не черный цвет. Яркие контрасты могут нарушить симметрию. И конечно, не красный. Это вульгарно. Желательно цвета нейтральные, но не очень светлые – желтый, голубой, лимонный тоже исключены. Можно светло-коричневый, бежевый, темно-синий, но не очень темный. Вы меня поняли?

– Да. Вы не пробовали работать дизайнером?

– Теперь о прическе. – Циннер не понимал шуток и не любил их. – Никаких наворотов, так, кажется, говорят по-русски. Никаких сверхмодных причесок. Вы идете не на концерт. Вы идете в больницу. Стильное каре, четкость линий. Минимум косметики, но губы нужно выделить, глаза можно немного увеличить. Чуть-чуть, не сильно. Все очень аккуратно. Никакой пудры. Можете оттенить свои скулы.

– Спасибо за рекомендации, – усмехнулась Марина, – я не думала, что у вас такие познания в косметике.

– Я, представьте, давал рекомендации нашим агентам, как себя вести в постели, – невозмутимо сообщил Циннер. – Если понадобится, буду давать советы и вам.

Она покраснела. Невозмутим и циничен. Он не изменился.

– Теперь о запахе, – сказал он. – Психологи считают, что на человека действует запах особи противоположного пола. Химикам удалось выделить особое вещество, по которому все живые существа противоположного пола находят друг друга. Это феромон. Феромон выделяют подмышечные впадины и половые органы.

– Послушайте, – возмутилась она, – вам не кажется, что вы несколько увлеклись порученным вам делом? Ваши рекомендации переходят всякие границы приличия.

– Каждый человек имеет свой специфический запах, – продолжал Циннер ровным голосом, словно не замечая ее реплики. – Существует несколько десятков феромонов, которые выделяет каждое живое существо. При этом запах феромонов зависит и от состояния человека в каждую конкретную минуту – радуется, злится, огорчается или плачет человек, все это сказывается на его запахе.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– У вас должно быть состояние легкости, состояние некоторой наступательной эйфории. Выпейте бокал красного вина или два бокала. Можно рюмку хорошего коньяка. Вы курите?

– Нет.

– Очень хорошо. Запах сигарет искажает запах женского тела. Излишне говорить, что завтра утром вы должны принять душ…

Она уже привыкла, что он говорит невероятные вещи самым прозаическим тоном, и уже не реагировала.

– Дезодорант должен быть легким, желательно с запахами легких цветов или фруктовыми ароматами. Чуть-чуть, чтобы исключить запах пота. Духи должны быть не приторно-сладкой гаммы, можно что-нибудь из новых ароматов, но не «Дюна», она приелась. «Пуазон» тоже не подходит – старые запахи могут указать на возраст, а это нежелательно. Ему нравятся женщины вашего возраста, но на подсознательном уровне он может зафиксировать уже приевшийся аромат. В выборе ароматов я вполне полагаюсь на ваш вкус, но учтите, что ничего цветочного. Резкий, стильный запах. Можно даже бисексуальный аромат, одинаково интересный для мужчин и женщин. Но обязательно что-нибудь стильное. «Кельвин Кляйн», «Гуччи», в общем, вы разберетесь сами.

– Разберусь, – кивнула она.

– Теперь последнее. Когда упадет книга, не наклоняйтесь за ней сразу. Сначала оцените, что книга упала. Пусть он увидит, как вы на него смотрите. Вы женщина и всегда об этом помните, поэтому вы сначала смотрите на упавшую книгу, потом на него. Нужно дать ему понять, что книгу поднять должен именно он. Если у него крепкие нервы, не затягивайте взгляд. Одна секунда, не больше. Затем наклоняетесь, но не протягивайте руки. И тем более не сгибайте спину. Не поворачивайтесь к нему задом. Это не лучшая часть вашей фигуры. Будет хорошо, если вы чуть присядете, чтобы он видел вас со стороны.

Поднимайтесь медленно, он должен успеть вас разглядеть. Если он возьмет книгу, пусть он прочтет название и увидит автора. Если спросит по-английски, ни в коем случае не отвечайте на английском. Это, как у вас говорят, провинциально. Отвечайте только на русском языке.

– С немецким акцентом? – еще раз пошутила Чернышева.

– Акцент необязателен. Постарайтесь дать ему понять, что вы им заинтересовались.

– Каким образом?

– Если он поднимет книгу, улыбнитесь чуть-чуть и задержите взгляд. Если не поднимет, возьмите ее сами и тоже задержите на нем, но уже чуть недоуменный взгляд. Только не делайте вид, что он вам неинтересен. Это абсолютно глупое мнение, что нужно быть недоступной и мужчина вами заинтересуется. Это мнение пришло из книг русских писателей девятнадцатого века. Но тогда было совсем другое время. Один прием, или, как его называли, бал, в неделю или в две, когда вы знакомились с понравившейся вам девушкой, а та демонстрировала свою неприступность как главную добродетель. Соответственно вели себя и мужчины: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Любой ценой обратить на себя внимание, заинтриговать. Некоторые даже намеренно опаздывали в театр, чтобы обратить на себя внимание.

Но все это кануло в прошлое. Сейчас у делового мужчины нет времени на подобные премудрости. И масса женщин вокруг. Если вы на него не реагируете, он тем более не реагирует на вас. Он должен почувствовать, что вызывает у вас хотя бы минимальный интерес. Что имеет шанс на продолжение знакомства. Иначе интерес пропадает мгновенно, даже если вы ему очень понравились. Есть, конечно, мужчины-донжуаны, есть молодые ребята, которым еще нравятся подобные игры. Но заинтересовать нормального сорокалетнего мужчину можно, только дав ему понять, что он, в свою очередь, интересен вам.

– Может, мне раздеться перед ним сразу, чтобы вызвать огромный интерес? – разозлилась Марина.

– Если бы это могло помочь решить нашу задачу, я бы предложил вам раздеться, – невозмутимо изрек Циннер, – но плащ в любом случае оставьте в машине или у адмирала. И учтите, что мы начнем подготовку с того момента, как он войдет в больницу.

– Каким образом?

– Наши люди будут громко разговаривать у лифта, восхищаясь вашей элегантностью. Один скажет, что такой красивой женщины еще не встречал. Другой заметит, что вы психолог. В этот момент мимо них пройдет молодая красивая женщина, и Рашковский должен будет обратить внимание на слова врачей.

– Неужели вы все это придумали, чтобы подготовить наше знакомство? – изумилась Марина.

– Конечно, – невозмутимо согласился Циннер, – чтобы вы все поняли, я могу вам сказать – наша операция разработана совместно МВД и Службой внешней разведки. Это очень серьезно, Марина Владимировна.

– Я не сомневаюсь, – произнесла она, поднимаясь со стула, – вы так подробно меня инструктировали. Скажите, вы никогда не давали советов своей супруге?

– Нет. Я развелся двадцать пять лет назад и с тех пор жил один. Мои дети остались в Германии.

– Извините. – Она пошла к выходу. – До свидания, Степан Кириллович, – крикнула она в другую комнату.

– А я чай поставил, – вышел огорченный Степан Кириллович.

– У меня к вам еще один вопрос, – вспомнил Циннер. – Скажите, у вас не будет завтра месячных? В этом случае ваш запах изменится.

– Вы… вы… – Она хотела нагрубить, но вдруг рассмеялась, увидев его серьезное лицо. – Вы потрясающий психолог. Можете не беспокоиться, – сказала она, выходя из квартиры. – Ничего подобного у меня не будет.

Глава 9

С самого начала Марина считала беседу с бывшим личным секретарем Валентина Давидовича самым важным моментом в подготовке к совместной работе с Рашковским. Но разговор с ней был крайне опасен, если не невозможен. Секретарь могла оказаться не только личным секретарем, но и личным близким другом. И в таком случае все могло закончиться провалом, так как подозрительный босс и его служба безопасности сделали бы из встречи Марины Чернышевой с бывшим личным секретарем Валентина Давидовича свои выводы. Не говоря уже о том, что секретарь могла сама все рассказать Рашковскому. Итог не вызывал сомнений.

Психологи, готовившие операцию по внедрению Чернышевой в ближайшее окружение Рашковского, настаивали на осторожной проверке деятельности бывшего личного секретаря. Уволившись от Рашковского, она не вышла на свою прежнюю работу, а предпочитала сидеть дома, в одиночестве. Муж у нее был летчик-испытатель и погиб одиннадцать лет назад. Единственная дочь вышла замуж и уехала в Чехию. Женщина жила одна в трехкомнатной квартире.

Сорокачетырехлетняя Альбина Карпотина действительно внешне очень походила на Марину Чернышеву. Однако чисто внешнее сходство отнюдь не гарантировало сходства внутреннего. Если Чернышева была сгустком энергии, сжатой пружиной, готовой мгновенно и опасно распрямиться, то Карпотина напоминала ухоженную домашнюю кошку, спокойную и мягкую. Чернышева была, без сомнений, более эффектной, спортивной – сказывались многолетние физические тренировки. Знала в совершенстве три языка, а Карпотина безупречно владела только английским, но понимала немецкий. Хотя знания Карпотиной отличались большей глубиной и основательностью. Все же бывший доцент МГУ имела гораздо больше времени для занятий чистой наукой, чем полковник внешней разведки, интеллект которой имел более утилитарную направленность.

В отсутствие Карпотиной оперативники побывали у нее на квартире, зафиксировав свой визит на пленку. Квартира производила впечатление своей цельностью, большой библиотекой, подбором картин, которые выбирала и покупала сама Карпотина. Судя по вещам в ее квартире, Рашковский не скупился на своего секретаря. У нее была не только самая дорогая бытовая техника, но и свеженький евроремонт, за который хозяйка должна была заплатить не менее семидесяти тысяч долларов.

Налоги она платила с солидной зарплаты в пять тысяч долларов, но эксперты были убеждены, что сумма эта была занижена как минимум в два раза. В Москве – своеобразная норма для всех высокооплачиваемых сотрудников, когда из-за грабительских налогов, установленных законом, многие фирмы и предприятия скрывали высокие зарплаты своих сотрудников, намеренно указывая гораздо более низкие заработки. Остальные деньги сотрудники получали в конвертах, такая форма оплаты, разумеется, нигде не фиксировалась. Карпотина работала с Рашковским около трех лет, сопровождала его во всех поездках за рубеж, часто ездила одна, выполняя его поручения.

В отпуске она почти не бывала, лишь иногда позволяя себе выехать на несколько дней в Прагу, где жила семья ее дочери. Знакомые Карпотиной говорили о ней только в превосходных степенях, отмечая ее эрудицию, порядочность и пунктуальность даже в мелочах.

Но поговорить с ней самой все не удавалось. Выяснилось, что после своего увольнения и ухода от Рашковского она отказала одной крупной фирме, которая хотела пригласить ее к себе на работу. Домоседка, она предпочла подписать договор с небольшим коммерческим издательством на перевод второсортных любовных романов английских писателей.

Функции Альбины Карпотиной у Рашковского скорее можно было назвать функциями помощника, пресс-секретаря, управляющего хозяйством и даже личного адвоката своего босса, чем секретаря. В круг компетенции Альбины входили также все переговоры Рашковского, связанные с деятельностью «Армады». Часто она выступала и в роли переводчика. Несмотря на все усилия, Валентин Давидович не сумел толком выучить английский, говорил с акцентом, все равно обращаясь к помощи своего секретаря.

Кроме нее, у банкира было две секретарши – высокие, красивые молодые девушки, которыми могла бы гордиться любая фирма. Они подавали чай и кофе, приносили свежие газеты, журналы, соединяли его с нужными людьми, отсекали от него назойливых посетителей.

В это утро первой встречи Чернышева поднялась раньше обычного. Приняла душ, напоследок включив почти холодную воду, долго и тщательно растиралась полотенцем. Она не хотела признаваться даже самой себе, но выполнила все рекомендации Циннера. На работу в этот день она могла не идти, заранее отпросившись у руководителя своего отдела. В девять часов ей позвонили. Незнакомый голос произнес всего три слова:

– Все в порядке.

Это означало, что она может ехать в больницу. Учитывая автомобильные пробки, которые иногда возникали в центре города, ей необходимо было прибавить лишние полчаса, чтобы не опоздать. Дорога до больницы занимала минут двадцать – двадцать пять. Но Марина решила еще заехать в косметический салон. Выйдя из дома в половине десятого, сразу же увидела во дворе Андрея.

Сегодня у нее было хорошее настроение, и она подозвала к себе парня. Он покорно подошел. «Симпатичный мальчик, открытое красивое лицо», – в который раз подумала она.

– Послушай, Андрей, – сказала она, – пойми, это уже просто неприлично. Соседи обращают внимание на твои дежурства по утрам. Тебя выгонят из университета за постоянные пропуски первых лекций. Это уже не смешно.

– Мне нравится смотреть на вас, – улыбнулся он. – И это все.

– Андрей, спасибо тебе за комплимент, но я гожусь тебе в мамы. Впрочем, я уже говорила тебе о своем сыне.

– Мы с ним подружимся, – вдруг сказал он.

– Не сомневаюсь, – кивнула она, – ты извини, я тороплюсь. И не нужно этих странных визитов. Договорились?

В его взгляде застыла мольба и… покорность. Не хватало еще, чтобы об этом узнал Циннер, неожиданно подумала она. Можно представить, какие рекомендации он даст ей, чтобы отвадить этого молодого человека.

В косметическом салоне она задержалась чуть дольше обычного и, опасаясь опоздать, поехала в обход центра города. Чувствуя, что опаздывает и очень волнуется, она купила по дороге бутылку французского коньяка и, с трудом откупорив его, сделала несколько глотков прямо из бутылки.

Убрав бутылку, она заметила, как остановившийся рядом на светофоре водитель «Волги» смотрит на нее. Покрутив пальцем у виска, он прошептал что-то вроде «ненормальная», а то и похлеще. Вот, мол, до чего доходят бабы, да еще сидя за рулем.

В половине двенадцатого Чернышева была в больнице. Телохранители, дежурившие у входа в реанимационное отделение, уже знали ее в лицо. Они пропустили Марину, ни о чем не спрашивая, но проверив ее сумку. Сержант улыбнулся. Он мог ничего не делать. За него все делали телохранители Рашковского.

Пожилой моряк уже ждал ее, сидя в кресле. Он был тщательно выбрит и одет в новый спортивный костюм. Ему явно нравились посещения Марины, и врачи считали, что она положительно влияет на пациента. Разговор затянулся, когда ей позвонили. Она взглянула на часы. Без десяти двенадцать.

– Он подъезжает к больнице, – сообщил ей все тот же бесстрастный голос.

Она взглянула на часы. Все сходилось до минуты. В приемной между реанимационными палатами появилась новая медсестра, которая о чем-то разговаривала с молодой медсестрой, дежурившей в этот день. Новая была значительно старше. Молодая медсестра, неожиданно получившая назначение именно в эту смену, не помнила пожилой коллеги, но не обнаружила этого, чтобы не обидеть женщину.

Рашковский и Кудлин вошли в больницу. Шестеро охранников сопровождали их, образуя плотную группу. Все восемь человек прошли к кабине лифта, но Рашковский, подумав немного, повернул к лестнице, и все телохранители последовали за ним.

Марине снова позвонили.

– Он изменил обычный маршрут, – сообщили ей, – выходите в приемную. Они сейчас будут.

Она взяла книгу, прощаясь с адмиралом. Вышла в приемную, где находились две медсестры и сидел один из телохранителей. Остальные двое находились в коридоре. Как и сержант милиции. Рашковский подошел к ним.

– У нас все в порядке, – доложил один из телохранителей, – консилиум кончился недавно. Врачи все ушли. Если хотите, я позову профессора.

– Нет, – возразил Рашковский, – я сам пройду к нему.

Это был самый тревожный момент в сцене знакомства. Он мог повернуться и уйти, не входя в приемную. Но Рашковский передумал.

– Посмотрю на девочку, – сказал он.

И вошел в приемную в сопровождении двух телохранителей. Марина заметила движение и повернулась в сторону двери. Но еще раньше ее опередила пожилая медсестра – она вдруг прекратила разговор и поспешила к выходу. Рашковский входил в комнату, когда медсестра сильно толкнула Марину. Книга упала на пол, точно перед ногами гостя. Медсестра протиснулась дальше.

– Извините, – сказала она.

Рашковский посмотрел сначала на книгу. Потом на женщину, из рук которой упала книга. Стоявшая перед ним женщина его поразила. Поразил ее взгляд, независимый и гордый. Она была чем-то похожа на его прежнего секретаря, но эта была интереснее. И фигура гораздо лучше. Она посмотрела на лежащую книгу, потом взглянула на него, очевидно ожидая, что он поднимет ее. Но вместо этого, ломая весь подготовленный план, за книгой наклонился один из телохранителей.

Она снова взглянула на Рашковского. В ее взгляде что-то мелькнуло, кажется, интерес. Она задержала на нем взгляд чуть дольше обычного. Телохранитель, подняв книгу, протянул ее Марине. Рашковский заметил – его любимый Хемингуэй. На английском языке. Он изумленно взглянул на стоявшую перед ним красивую женщину.

– Это ваша книга? – спросил он.

– Да, – кивнула она, поспешно беря книгу, словно ей было неприятно, что он увидел, что именно она читает.

– Вы читаете по-английски? – уточнил Рашковский.

– Я люблю Хемингуэя на любом языке, – улыбнулась она.

Рашковский чуть посторонился, и она прошла, обдавая его ароматом неизвестных ему духов. Он еще раз взглянул на женщину – она была не просто красивой, ему нравился именно такой тип лица, фигура.

– Позовите Кудлина, – приказал он одному из своих телохранителей. Тот бросился в коридор. Через секунду вошел Кудлин.

– Узнай, кто эта женщина, – поручил Рашковский, – она читает по-английски. И у нее хороший вкус. Узнай все, что можешь узнать.

Он повернулся и вошел в палату к дочери. Марина уже спускалась вниз в кабине лифта. Она чувствовала, как сильно бьется сердце. Кажется, первая встреча состоялась, несмотря на все накладки. Он должен был обратить на нее внимание. С другой стороны, она впервые увидела его глаза. Она и до этого видела его фотографии, смотрела найденные записи его выступлений и встреч. Но впервые она увидела его глаза так близко. Серые, немигающие глаза властелина. Холодные, жестокие, пронизывающие насквозь глаза победителя. И вместе с тем умные глаза много повидавшего человека. Она всегда помнила фразу о том, что все можно подделать. Кроме умных глаз, которые даются жизнью тем, кто прочел много книг. И понял прочитанное. У него были именно такие глаза.

У стариков иногда бывают мудрые глаза, у сотрудников правоохранительных органов – проницательные, у проституток и много повидавших жуиров – развратные, актеры умеют изобразить человека с пустыми глазами. Но умные глаза – это редкость. И высшая сексуальность мужчины отражена именно в таких глазах.

Марина села в машину, откинув голову на спинку сиденья. Первая встреча состоялась. Если он заинтересуется незнакомкой, все пойдет по плану. Если нет, придется устраивать еще одну встречу. На этот раз используя Елизавету Алексеевну.

Глава 10

Он приехал в офис во втором часу дня. Профессор успокоил его, сказав, что девочке уже ничто не грозит. Дело шло на поправку, и врачи обещали поставить на ноги Аню через полтора-два месяца. Он тут же позвал в кабинет Кудлина.

– Прошло уже столько дней, а мы так и не знаем, кто на меня напал. Я не могу чувствовать себя в безопасности.

– Прочесываем весь город. Любому, кто сообщит нам какую-нибудь информацию о покушении, мы обещали выплатить сто тысяч долларов. Николай Александрович проверяет по своим каналам, – несколько смущенно доложил Кудлин.

– Пообещайте двести, триста, четыреста! – распаляясь, крикнул Валентин Давидович. – Все это довольно странно.

– Мы все сделаем, – сказал Кудлин. – Тебя ждет брат Явдата. Он хочет с тобой поговорить.

Младший брат работал в банке телохранителем и подчинялся Явдату. В тот роковой день он остался жив лишь по счастливой случайности. Акпер Иманов стоял перед Рашковским, словно новенькая молодая копия своего старшего брата, – тот же орлиный профиль, усы и длинные волосы, но, разумеется, без седины.

– Ты знаешь, как погиб твой брат? – спросил Валентин Давидович.

– Да, – ответил Акпер, – я все знаю. Мы похоронили его по нашим обычаям.

– Сколько ты у нас работаешь?

– Три года.

– Ты знаешь языки?

– Русский. И по-английски понимаю. Он заставил меня выучить.

– Где ты служил в армии?

– Во флоте. Но это было давно, шесть лет назад.

– Ты ездил с нами в Европу?

– Пять раз. Три раза в Англию. Я полгода провел там, охранял вашу семью. Потом вернулся, когда кончился срок визы.

– Сколько ты получаешь?

– Две тысячи долларов.

– У тебя есть семья?

– Нет, но есть подруга, – он отвечал коротко, зная, как Рашковский ценит свое время. Тот смотрел на стоявшего перед ним молодого человека, словно размышляя. Затем осторожно сказал:

– Явдат был очень верным человеком.

– Я помню, – ответил Акпер.

– С завтрашнего дня будешь начальником моей охраны, – сказал вдруг Рашковский. Он не спрашивал, он просто сообщил. – Будешь получать десять тысяч, – сказал он. – Можешь идти.

Акпер молча смотрел на Рашковского. Он был ошеломлен подобным предложением. Так ничего и не сказав, он повернулся и вышел.

– Установите у него микрофоны, – напомнил Рашковский Кудлину, – по полной программе. В его квартире, в спальне его подружки, в его машине, даже в туалете. Везде, где можно. Я хочу знать, о чем он думает, о чем говорит.

– Хорошо, – кивнул Кудлин, – не беспокойся. Звонил Николай Александрович. Он хочет к тебе зайти. Позвать его?

Он имел в виду генерала Фомичева, возглавлявшего службу безопасности объединения «Армада».

– Зови.

Через несколько минут в кабинет босса вошел высокий, дородный генерал Фомичев. С ежиком коротко постриженных седых волос, мясистым лицом с обвисшими щеками, короткими седыми усами, немного расплывшимся носом, он был похож на старого злого бульдога. Покушение на Рашковского он воспринял как личное оскорбление. Войдя в кабинет, генерал мрачно кивнул и сел за столик напротив Кудлина.

– Что у вас? – коротко спросил Рашковский.

– Нам удалось выяснить некоторые подробности, – сообщил генерал, – установили владельца вишневой «девятки», которая участвовала в нападении. Он обещает дать показания ФСБ, если они его защитят. Сейчас они увезли его куда-то на конспиративную квартиру и охраняют, скрывая свое местонахождение.

– Они его нашли? – быстро спросил Рашковский. – Как они смогли его вычислить?

– Он участвовал в нападении и получил ранение в ногу, – пояснил Фомичев. – Сотрудники ФСБ и МВД взяли под контроль все городские больницы и поликлиники, проверяя всех обратившихся за помощью с огнестрельными ранениями. Они были уверены, что среди нападавших должны остаться раненые, сумевшие скрыться с места происшествия. Кстати, двое из убитых получили по контрольному выстрелу в голову от своих. Это значит, что нападавшие боялись, что мы сумеем на них выйти…

– Говори о пойманном раненом, – нетерпеливо прервал генерала Рашковский. – Почему они не отвезли его в тюрьму?

– Ясно, – пожал плечами Фомичев. – Они считают, что так скорее можно узнать не только тех, кто организовал нападение, но и почему организовали. У нас слишком много врагов в правительстве, Валентин Давидович. Хотя это, возможно, не самая главная причина.

– Тогда назовите эту главную причину, – потребовал хозяин кабинета.

– Возможно, он имеет отношение к их внутренним агентам, – пробормотал Фомичев. В их системе даже на упоминание об агентах КГБ и МВД было наложено строгое табу, и Фомичев, несмотря на то, что уже много лет назад ушел из органов контрразведки, чувствовал себя неловко, словно выдавал служебные тайны.

– Что значит, к внутренним агентам? – спросил, нахмурившись, Рашковский. – Хотите сказать, что он имел отношение к ФСБ?

– Не обязательно. Но возможно. Тогда понятно, как именно они смогли его так быстро вычислить и арестовать. Мы сейчас проверяем поликлиники, важно знать, как в ФСБ вышли на раненого. От этого многое зависит.

– Как его зовут?

– Алексей. Алексей Форин.

– Что думаете делать?

– Узнать, где они прячут свидетеля, – пояснил Фомичев, – это как раз несложно. Потом постараемся его отбить. И, конечно, спрятать, чтобы его не нашли мои бывшие коллеги.

– Что вам для этого нужно?

– Ничего, – усмехнулся Фомичев, – мы все сделаем сами. Вы же знаете, что сегодня любую проблему можно решить с помощью денег.

– Сколько?

– Сто тысяч долларов вполне достаточно, – ответил генерал.

Рашковский оглянулся на Кудлина.

– А ты говорил, что ничего нет.

– У Николая Александровича свои каналы, – пожал плечами Кудлин, – то, что может он, не всегда могу я.

– Контрразведчики такие же люди, как и все остальные, – Фомичев пожал плечами, – у них семьи, дети. Каждый думает о будущем. За сто тысяч долларов я могу узнать адрес, где прячут свидетеля. Но потом мы должны будем устроить на работу этого офицера. Его обязательно вычислят и выгонят из органов.

– Берите деньги и действуйте, – разрешил Рашковский, – мне нужен этот свидетель. Найдите его как угодно. Если понадобятся еще деньги, берите. Дайте гарантии вашему офицеру, что мы его потом возьмем в наше охранное агентство. Но мы должны знать, кто решил организовать нападение на меня.

– Сегодня же вечером будем знать, – твердо пообещал Фомичев.

Генерал сказал правду. Один из его сотрудников вышел на следователя ФСБ, с которым раньше работал, и тот согласился за сто тысяч долларов выдать адрес конспиративной квартиры, где прятали свидетеля. Месячная зарплата следователя после кризиса составляла не более ста пятидесяти долларов со всеми полагавшимися офицерам выплатами. Сто тысяч долларов – это были деньги, которых он не получил бы за всю свою жизнь. Офицера мало интересовала судьба бандита. Он получил твердые гарантии от самого Фомичева, что никто не пострадает во время нападения. Фомичеву он верил, они были знакомы уже много лет.

В семь часов вечера Николай Александрович знал точный адрес, где находится свидетель. Он получил самые важные сведения относительно охраны. В квартире, находившейся на четвертом этаже пятиэтажного старого дома, ценного свидетеля охраняли два сотрудника ФСБ. Дверь они открывали, только получив подтверждающий звонок о приезде новой смены охранников. Во всех остальных случаях к железной двери никто не подходил. Фомичев выслал на проверку одного из своих специалистов. Тот подтвердил, что дверь почти невозможно взломать, во всяком случае – быстро.

К этому времени он сумел выяснить и другие обстоятельства вокруг квартиры. Следователь ФСБ сообщил, что попытаться взять приступом квартиру практически невозможно. Она находилась в доме, рядом с которым, через две улицы, расположено управление милиции. Уже через несколько минут на помощь оборонявшимся могли прибыть сотрудники милиции.

Фомичев знал, что Рашковский не любит, когда медлят с выполнением порученного дела. Кроме того, свидетеля в любой момент могли перевести в другое место. Надо было спешить, но сорвать операцию он тоже не мог.

Положение осложнялось еще и тем, что нападать приходилось на сотрудников ФСБ. Генерал Фомичев вообще был принципиальным противником любого насилия, полагая, что все вопросы можно разрешить, не прибегая к столь крайнему средству. А тут пришлось бы убирать двух молодых офицеров-контрразведчиков, дежуривших в квартире. Он прекрасно понимал, что подозрение в первую очередь падет на людей Рашковского и лично на него. Пока у него все еще сохранялись неплохие отношения с бывшими коллегами. Но если по Москве пройдет слух, что он организовал убийство двух офицеров ФСБ, от него отвернутся все. И если похищение важного свидетеля само по себе – факт невероятный, то убийство сотрудников ФСБ могло спровоцировать войну правоохранительных органов с ним, с Фомичевым. Любой ценой он не должен этого допускать.

В девять вечера к зданию подъехала пожарная машина. И тут с чердака повалил дым, словно пожар ожидал именно этого момента. Развернув шланг, наверх полезли четверо пожарных в форме. Но вместо того, чтобы тянуть лестницу на крышу, они вытянули ее до четвертого этажа. И довольно быстро все четверо оказались на балконе той самой квартиры, где дежурили сотрудники Федеральной службы безопасности.

Офицеры даже не успели понять, что именно происходит. Внезапно на балконе появилась лестница, и ворвавшиеся люди в форме пожарных применили нервно-паралитический газ. Очевидно, «пожарные» получили категорический приказ не убивать сотрудников ФСБ. Один офицер сразу потерял сознание, другой еще пытался что-то предпринять, когда сразу двое напавших оттолкнули его в другую комнату, ударив несколько раз ногами и сломав ему два ребра. Оба офицера уже не могли оказать сопротивление, когда на свидетеля накинули одеяло и спустили по лестнице. Через десять минут, когда приехали настоящие пожарные автомобили, дыма на чердаке уже не было. А еще через несколько минут прибывшие офицеры ФСБ обнаружили своих товарищей в квартире, где уже не было свидетеля.

Глава 11

Домой Марина приехала поздно вечером. После встречи в больнице с Рашковским она еще поехала в институт, где задержалась до восьми вечера. Уже сидя за рулем автомобиля, почувствовала, как устала. Долго сидела, опустив голову, словно вспоминая все, что с ней случилось в этот длинный день. И только минут через десять наконец подняла голову, достала ключи.

На стоянке вечером в пятницу машин бывало меньше обычного. Многие по пятницам уезжали за город и возвращались в понедельник утром. Она развернула свой автомобиль, оставила его на обычном месте, ключи отдала дежурному охраннику и отправилась домой. На полпути с огорчением вспомнила, что не купила хлеба. В ее старом доме, где она прожила столько лет, за этим следила соседка, обычно покупавшая хлеб на две квартиры. Но здесь не было такой приветливой соседки или кого-то, кто мог помочь ей в подобных делах. Она взглянула на часы. Булочная была недалеко, но идти туда никак не хотелось.

У дома стоял Андрей. Это ее удивило. Обычно он провожал ее по утрам, по вечерам он не появлялся. Не случилось ли чего? Она поманила его к себе.

– Послушай, мальчик, – устало сказала Марина, – неужели тебе нечем заняться? Пойди на дискотеку, встречайся с подружками, читай книги – жизнь так прекрасна. А ты вместо этого дежуришь у дома старой бабы, которая годится тебе в мамы.

– Это мое дело, – упрямо сказал, чуть покраснев, Андрей. И затем почти дерзко: – Вы мне нравитесь.

– И ты мне нравишься, – сказала она, – но это не значит, что нужно постоянно дежурить у моего дома. Хотя подожди. Может, ты мне поможешь?

Он согласно кивнул. Конечно, он готов помогать ей сколько угодно.

– Я не успела купить хлеб, – сказала она, улыбаясь, – ты не можешь сходить в булочную?

– Только не предлагайте мне денег за хлеб, – пробормотал он в ответ, широко улыбаясь. Ей так нравилась эта чистая, светлая улыбка. – Какой вы любите? Белый или черный?

– Давай «Бородинский», – попросила она, – только быстрее возвращайся, уже поздно. Булочная за углом.

– Буду через минуту. – Он сорвался с места. Она проводила его грустным взглядом. Красивый молодой мальчик. Как и ее сын. Воспоминания о сыне было особенно тягостными. Конечно, его обо всем предупредили. Он обязан рассказывать всем, что его мать работает в закрытом научно-исследовательском институте. Но это все равно большой риск. Вольно или невольно она втянула и своего мальчика в эту непростую операцию. Ведь Елизавета Алексеевна помнила ее сына, и нельзя было подставлять вместо реального мальчика чужого агента. У Добронравовой даже где-то хранились их совместные фотографии.

Марина уже повернулась, чтобы войти во двор, когда увидела выходившего из арки человека средних лет с той стертой внешностью, какая обычно бывает у агентов, ведущих наружное наблюдение.

– Добрый вечер, Марина Владимировна, – вполголоса сказал агент, – идите домой. Не задерживайтесь на улице.

– Почему? – не поняла она.

– Ваш молодой ухажер путает нам все карты. Ему сейчас объяснят, чтобы он здесь не появлялся.

– Как это объяснят?

Агент взглянул на нее и отвел глаза. Она нахмурилась.

– Вы хотите его ликвидировать?

– Ну что вы? – изумился агент. – У него отец известный дипломат. Мы давно не прибегаем к подобным методам. Идите домой. Его просто немного поучат.

– Идиот! – Она оттолкнула агента обеими руками и, повернувшись, побежала к булочной. Бежать на каблуках было неудобно, и она скинула обувь, отбросив дорогие туфли в сторону. За поворотом у стены стоял Андрей, а два здоровяка методично и жестоко избивали его. Он пытался защищаться, как-то отбиться, но против профессиональных громил был бессилен. Его жалкие попытки отбиться только раззадоривали нападавших. Один из них сильно ударил Андрея в нос, и у того пошла кровь, капая на тротуар.

– Хулиганы! – закричала какая-то старушка.

– Негодяи, – Марина бросилась на одного из нападавших. Тот явно не ожидал нападения: резкий удар сумкой в лицо, второй удар в пах. Он согнулся от боли. Второй обернулся с лицом, перекошенным от ярости, и… замер, очевидно, узнал Марину. Он схватил своего напарника и, уже не обращая внимания на его стоны, потащил куда-то в сторону.

Марина достала носовой платок, подошла к Андрею.

– Ваш хлеб, – сказал он, улыбаясь разбитыми губами и протягивая ей хлеб, который он прятал от нападавших. Это растрогало ее до слез.

– Спасибо, – сказала она, протягивая ему носовой платок, – у тебя кровь идет из носа.

– Ничего, – он достал свой платок, – говорят, что это даже полезно.

– Посмотри, в каком ты виде, – вздохнула она, словно перед ней стояло ее собственное дитя, – пошли со мной. Сегодня ты вел себя как благородный рыцарь, спасая мой хлеб. А почему они на тебя напали? – лицемерно спросила она, прекрасно понимая, кто и почему напал на Андрея.

– Не знаю, – искренне удивился он. – Я заметил их еще в булочной. Они всех задирали, задели молодую женщину. Я сделал им замечание. Ну вот они и решили… а ведь, кажется, не были даже пьяны.

– Пошли, уже поздно, – подтолкнула она его к дому.

– Вы здорово деретесь, – сказал он с восхищением, – я от вас такого не ожидал… А почему другой так вас испугался?

– Наверно, понял, что я выцарапаю ему глаза, – пошутила Марина, – идем быстрее, уже поздно. У тебя вся рубашка в крови.

Когда они наконец поднялись в квартиру, она провела его в комнату, достала из аптечки вату, бинты, йод.

– На куртке только одна капля крови, – сказала она, внимательно осматривая парня, – это можно убрать. Не так заметно. А вот рубашка у тебя вся в крови. Снимай, – приказала она, – я брошу ее в стиральную машину. Но тебе придется два часа провести здесь.

Он улыбнулся. Кажется, ситуация ему нравилась.

– А брюки снимать? – пошутил он разбитым ртом. – У меня, кажется, несколько капель попало на джинсы.

– Ничего, – деловито сказала она, – дома постираешь. Сиди смирно и не дергайся.

От его одежды даже пахло сыном. Она помнила запах сына, запах единственного мужчины, который столько лет был с ней рядом. Его отца она помнила все время, но он был словно фантом, когда-то возникший в ее жизни, а затем исчезнувший навсегда. Несколько друзей, которые появлялись потом, не занимали и одной десятой ее души, отданной навсегда сыну. Даже Сергей Кочегин, с которым она встречалась последние годы, и тот не шел в счет.

Она ездила с сыном на всевозможные курорты, устраивала его в лучшие школы, покупала ему лучшие книги. Мальчик рос наблюдательным и любознательным.

Иногда он спрашивал про своего отца, и она рассказывала, что отец погиб много лет назад, еще до его рождения. Став старше, он требовал его фотографий, и она, найдя наконец карточку малоизвестного французского актера тридцатых годов, выставила ее в серванте. Это было смешно и глупо, но ничего другого она придумать не могла.

Она хорошо помнила день, когда он впервые заперся в ванной. И услышала оттуда какие-то непонятные звуки. Он долго не открывал дверь. А потом так же долго мыл руки, не отвечая на ее вопросы. С этого дня он начал меняться. Она замечала это по его трусам, по его простыням, но молчала, понимая, что нельзя оскорблять сына никакими намеками. Его физическое становление проходило у нее на глазах, и она часто мучилась вопросами, что именно в этом случае нужно сказать сыну и как об этом можно сказать.

Однажды он пришел домой и, ошеломленный, рассказал о разговоре в школе. Оказывается, для рождения ребенка, кроме матери, нужен еще и отец, который делает страшные гадости матери, чтобы она родила. Марина хмуро выслушала сына, так и не опровергнув его рассказа. А через несколько месяцев, купаясь в ванной, она обнаружила, как он подсматривает за ней, чуть приоткрыв дверь. Тогда это ее разозлило. Но у нее хватило ума промолчать. Потом стало казаться ей даже забавным. В конце концов, мальчик должен был понять, чем именно мужчина отличается от женщины.

Он перестал приходить к ней по ночам. Когда он был совсем маленьким, ему постоянно снились страшные сны, как и большинству мальчиков, которые словно подсознательно готовятся стать воинами, в отличие от более уравновешенных девочек. Лекарством от любого ночного страха является постель матери, где можно спрятаться от всех кошмаров, являющихся в ночи. Он и приходил к ней ночью, смешно волоча за собой одеяло и жалобно всхлипывая. Иногда, когда мать Марины оставалась у них, он спал с бабушкой.

И лишь однажды она испугалась своего мальчика, который неожиданно вырос и превратился в красивого молодого человека. Это было летом, когда ему исполнилось шестнадцать лет. Лето было жаркое, и он, придя из школы, поспешил в душ, чтобы затем отправиться в спортзал. В тот субботний день она возилась на кухне, колдуя у плиты. Кулинарное искусство было явно не ее коньком. Она испачкала халат, брызнув на него вишневым соком. Тогда в их квартире еще не было кондиционера, и она сняла халат, отбросив его в сторону, чтобы переодеться попозже.

Тогда ей не было еще сорока. А оставшись без халата, она не могла отойти от плиты, в которой сидел пирог, давно обещанный сыну. Вспомнив об испачканном халате, она решила пройти в ванную комнату, чтобы положить его в корзину для грязного белья.

И, только открыв дверь, она вспомнила, что на ней нет ничего, кроме узких трусиков. Сын стоял под душем. Когда открылась дверь, у него расширились глаза. Перед ним стояла полуобнаженная молодая женщина. Она и сейчас помнит его взгляд. Она заметила, как он отреагировал на ее наготу. Она впервые увидела перед собой мужчину.

Так они и стояли несколько секунд, замерев друг перед другом. Но кто-то обязан был первым опомниться. Она отвела глаза. Ей было стыдно за внезапно мелькнувшую у нее мысль.

– Выходи из ванной, – сказала она, хватая полотенце и прикрываясь им. – Мне тоже нужно принять душ, – добавила она и уже в полном смятении вышла из ванной.

Она услышала, как он закрывает дверь. Потом еще долго шла вода, заглушавшая все остальные шумы. Он вышел из ванной немного растерянный и слегка утомленный. Она все поняла. Подойдя к сыну, она поцеловала его в голову.

А потом ночью она долго плакала в подушку, вспоминая и свою одинокую жизнь, и своих неудачных друзей, ни один из которых не смог стать ее единственным, отцом ее сына. Теперь, чувствуя запах молодого тела Андрея, она словно испытывала те самые чувства, которые испытала несколько лет назад, когда вошла в ванную комнату.

Андрей сидел не шевелясь, словно боялся ее спугнуть.

– Ну вот и все, – сказала она, поспешно отходя от него, – до свадьбы заживет.

– Спасибо, – кивнул ей Андрей.

– Я принесу тебе какую-нибудь майку, – предложила она, снова вспомнив о небольшом проколе спецслужб. Ведь если в ее квартире, по легенде, жил ее сын, здесь должны были храниться и его старые вещи. Нужно напомнить им об этом, подумала Марина, проходя в спальню. Через какое-то время она появилась снова, уже переодевшись. Теперь на ней была черная блузка и темные брюки, в которых она ходила дома.

– Майки у меня нет, – виновато развела она руками, – мои майки тебе будут малы, а майки моего сына он увез с собой. Возьми мою рубашку.

– У вас не холодно, – пробормотал Андрей, – ничего страшного, посижу и так.

– Ну, как знаешь. – Она положила рубашку на диван.

Прошла на кухню, приготовила кофе, крикнув в гостиную:

– Ты будешь пить кофе?

– Буду, – ответил он.

– Тебе с сахаром или с молоком?

– Лучше с молоком, – ответил Андрей.

Когда она внесла две чашечки кофе с молоком, он снова разглядывал ее книги.

– Я еще в прошлый раз заметил, какая у вас хорошая библиотека. У вас бывает время читать?

– Редко, – призналась она, усаживаясь на диван. – Сегодня я так устала, – неожиданно для себя призналась Марина.

Он повернулся к ней.

– У вас действительно усталый вид, – кивнул Андрей. – Хотите, я сделаю вам массаж. Меня научила моя тетя. Она хороший врач, кандидат наук, специалист по костным заболеваниям.

– Не хочу, – улыбнулась Марина. – Иди пить кофе. Про тетю, конечно, придумал?

– Честное слово, нет. – Он сел напротив. – Ну, немножко… Это не совсем тетя. Это знакомая моего друга.

– И не кандидат наук, – засмеялась она.

– Не кандидат, – сознался он, – но все равно хороший специалист.

– Когда ты врешь, – добродушно заметила Марина, – ты шмыгаешь носом, прячешь глаза и начинаешь краснеть. Поэтому тебе лучше говорить правду, иначе сразу видно, где именно ты собираешься приврать.

– Бабушка тоже говорит, что я не умею врать. – Андрей посмотрел на телефон. – Можно я позвоню?

– Конечно.

– Бабуля, – быстро сказал Андрей, – это я. Ты не волнуйся, у меня все в порядке. Через два часа буду дома. Да, я у Славика. Честное слово, у Славика. Ну, пока.

– Ты опять шмыгал носом, – добродушно заметила Марина. – Видимо, и бабушка это чувствует.

– Конечно, чувствует, – засмеялся Андрей. Он взял свою чашку, чуть пригубил.

– Через полтора часа будет готова твоя рубашка, – сказала Марина, взглянув на часы, – я закажу тебе такси.

– Не нужно, – торопливо сказал Андрей, – я сам доберусь на метро.

Очевидно, у него было не так много денег и он не хотел в этом признаваться. С другой стороны, на него могли организовать повторное нападение на станции метро. Пока она не поговорит с Циннером, нападения могли продолжаться. И в этот раз Андрея могли избить гораздо сильнее.

– Нет, – решительно сказала она, – я сама знаю, как поступить. В конце концов, ты пострадал из-за меня, когда отправился в булочную. Поэтому позволь и мне немного подумать о моем юном друге.

– Почему юном? – обиженно спросил он. – Мне уже двадцать лет.

– О пожилом, – согласилась она. – Мне в тридцать казалось, что жизнь уже кончена. А в сорок я поняла, что она только начинается.

– Говорят, что женщина сильно меняется после тридцати, – несмело заметил Андрей, – это правда?

– Думаю, что да, – рассудительно ответила Марина. – Это было давно, и я не помню, как именно я изменилась. Но, возможно, ты прав. Мы меняемся с возрастом. И не всегда в лучшую сторону.

Они проговорили все полтора часа, пока не была готова его рубашка. Марина достала ее из стиральной машины и, несмотря на протесты Андрея, тщательно выгладила. Ей было приятно заботиться о нем. Он надел рубашку, куртку, церемонно поклонился и пошел к выходу. В этот вечер он даже не спросил – можно ли ему остаться, понимая, что ответ будет однозначно отрицательным.

А она после его ухода долго сидела на диване, не включая телевизор. И думала о чем-то своем. А затем, свернувшись калачиком, уснула, не вставая с дивана. Только ночью, уже в третьем часу, проснувшись, она поднялась с дивана, прошла в спальную комнату и разделась, перед тем как лечь в постель. Почему-то настроение у нее было испорчено, словно она видела тяжелый сон, который так и не могла вспомнить. Она снова уснула, и ей снился молодой человек с двумя лицами. Одно из них было лицом Андрея Камышева, второе принадлежало ее сыну.

Глава 12

Рашковский приехал на дачу поздно вечером, когда ему доложили, что Фомичев просит разговора. Он взял телефон, взглянув на часы. Был уже десятый час вечера.

– Я еду к вам, – доложил генерал.

– В чем дело? – спросил Рашковский.

– Я выезжаю, – коротко сообщил Фомичев, – у меня не телефонный разговор.

Рашковский спустился вниз, чтобы встретить генерала. Если Фомичев говорил в таком тоне, это означало, что ситуация действительно требовала личной встречи. Автомобиль Фомичева въехал на дачу через несколько минут. Выбравшись из машины, генерал тут же подошел к Валентину Давидовичу.

– У нас все хорошо, – коротко доложил он, – мы сумели взять свидетеля.

– Где он? – повернулся к нему Рашковский. – Вы его привезли?

– Нет, конечно, – ответил генерал, – это слишком опасно. В ФСБ могут просчитать варианты и довольно легко понять, что это мы с вами организовали похищение. Мои люди действовали аккуратно и не убили сотрудников ФСБ, охранявших свидетеля. Это лишний раз укрепит их во мнении, что это дело наших рук. Боюсь, что и без свидетеля у нас назревают большие неприятности.

– Мне это неинтересно. Где свидетель?

– Мы можем туда съездить. Но только на моей машине. Ваша слишком известна. После похищения сотрудники ФСБ могут следить за вашей дачей и за вашими автомобилями.

– Вы стали в последнее время слишком осторожным, – Рашковский хотел сказать «трусливым», но сдержался. Он не хотел обижать генерала. Тот понял намек и мгновенную паузу перед словом «осторожным».

– Я ничего не боюсь, – прохрипел Фомичев, – но вы должны понимать, что они обязательно выйдут на нас.

– Это ваши проблемы. Мы заплатили столько денег, чтобы узнать, где контрразведка прячет свидетеля. Кстати, а почему они не держали его в тюрьме? Ведь оттуда мы бы наверняка не сумели его достать?

– Сам не понимаю, – признался генерал, – говорят, что было указание руководства. Парень ранен в ногу, его нужно было отправлять в больницу или в тюремный госпиталь. Но его почему-то отвезли на квартиру. Хотя, по логике вещей, все понятно. Вы слишком известный человек.

– Поэтому на меня можно нападать? И стрелять моих детей? – зло сверкая глазами, спросил Рашковский.

Генерал промолчал. Он видел, в каком настроении пребывал последние дни Рашковский. За дочь он больше не беспокоился. Но он не понимал, кто и почему организовал это нападение. А не узнав этого, не имел права расслабляться, так как покушение могло повториться, и уже более результативно.

– Едем быстрее, – кивнул Рашковский, – я согласен отправиться на чем угодно.

– Садитесь в мою машину, – повторил генерал, – мы выедем с другой стороны участка. На всякий случай я положил в машину несколько автоматов. Не волнуйтесь, кроме меня, никто не будет знать, куда мы направляемся. Вы можете взять с собой одного человека, заменив моего охранника.

– Акпер! – крикнул Рашковский. – Иди сюда.

Через несколько минут автомобиль генерала, набирая скорость, уже мчался по трассе. На переднем сиденье рядом с водителем сидел Акпер, а позади – сам Фомичев и Рашковский.

– Видимо, его использовали, – тихо докладывал генерал, – Алексей Форин работал в институте обычным охранником. Ему лет тридцать, не больше.

– Кто его нанял?

– Пока не выяснили. Я решил, что будет лучше, если мы сами его допросим. Ранение у него легкое, пуля зацепила мякоть, кость цела, иначе бы его отправили на операцию.

Рашковский промолчал. Ехать пришлось недолго. Они свернули к дачному поселку и довольно быстро оказались у небольшого одноэтажного дома, рядом с которым стоял полуразвалившийся сарай.

Это была дача одного из сотрудников Фомичева. Вернее, заброшенная дача тестя его водителя, на которой никто не жил. Сотрудник Фомичева – бывший инспектор уголовного розыска Арсен Мумиев, которого выгнали из милиции за жестокость. Высокого, почти двухметрового роста детина, с огромными кулачищами и заросшими волосами ушами, торчащими на черепе, напоминавшем сплющенную грушу. Одного вида Мумиева было достаточно, чтобы самые убежденные молчуны, попавшие в уголовный розыск, превращались в ярых болтунов. А те, кто не хотел говорить, оставались с Мумиевым наедине. Легенды утверждали, что он лично убил двух заключенных, раскроив им черепа. Насчет двоих это было преувеличение, но одного рецидивиста Мумиев точно убил на допросе, за что и был изгнан из уголовного розыска, когда начальство пыталось замять дело по факту смерти арестованного.

Во дворе стояла машина, принадлежавшая Мумиеву. В целях конспирации Мумиев забрал пленника и лично отвез его на эту дачу, чтобы никто не был посвящен в эту тайну. Свидетель уже находился в сарае, когда в него вошли Фомичев и Рашковский. Босс взял с собой Акпера, чтобы испробовать его в важном деле. Пленник мелко дрожал. У него были связаны высоко поднятые руки, и он уже понимал, зачем его сюда привезли. Арсен несколько раз проходил мимо него, ничего не спрашивая и не объясняя. Этого было достаточно, чтобы вызвать ужас у связанного человека. Рот у него тоже был предусмотрительно завязан, иначе крики ужаса несчастного огласили бы весь поселок.

Фомичев подошел к свидетелю, посмотрел на него и, тяжело вздохнув, сказал:

– Мы все знаем. Ты участвовал в нападении на автомобиль Рашковского. Нам нужно знать, кто тебя послал?

Свидетель посмотрел на него выпученными от страха глазами. Он понимал, что живым его уже не отпустят.

– Ты слышал вопрос? – спросил генерал. – Кто тебе приказал напасть на автомобиль Валентина Давидовича? У нас мало времени.

Несчастный пленник молчал. Он, очевидно, соображал, что можно сказать, чтобы хоть немного продлить свою жизнь.

– У нас нет времени, – нетерпеливо напомнил Фомичев, – ты хочешь говорить? – Он сделал знак Арсену, и тот снял с его рта повязку.

– Я… мы… я… – мычал пленник.

– Кто тебя послал? – спросил Фомичев.

– Мы… – икнул пленник, – мы… я… там не был. Это ошибка… ошибка…

– У тебя на ноге до сих пор не зажила рана, полученная во время нападения, – деловито сообщил генерал, – не нужно лгать, мы все знаем. И узнаем, что хотим. Но при этом сделаем тебе больно. Очень больно. Ты думаешь, мы будем тебя бить? Или пытать? Нет. Это глупо и не всегда эффективно. Мы сделаем так, чтобы ты сам умолял нас выслушать тебя. Ты ведь уже понял, что мы не уйдем отсюда, пока ты не скажешь нам правду.

– Это ошибка, – сказал, немного приходя в себя, пленник. Арсен стоял за его спиной с повязкой в руках, чтобы заткнуть ему рот, если тот попытается закричать. Пленник чувствовал движение за своей спиной. И запах пота Арсена. Именно поэтому он нервничал еще сильнее. Не в силах повернуть голову, он чувствовал за своей спиной присутствие одного из своих мучителей.

– Это не ошибка, – возразил генерал, – и ты прекрасно знаешь, что это не ошибка. Если ты будешь упорствовать, нам придется сделать то, что мне не хочется делать вообще. Говори быстрее, я же тебе объяснил – у нас мало времени.

– Мы не нападали, – сказал пленник, от страха выдавая себя словом «мы». – Я не хотел, – прибавил он, понимая, что проговорился.

– Где ты был ранен? – спросил Фомичев.

– На охоте, – не моргнув ответил пленник, – меня ранили на охоте. Честное слово, это правда.

– Не хочешь ты говорить правду, – вздохнул Фомичев. – Акпер, принеси из моей машины металлический ящик. Он должен быть в багажнике, попроси водителя, он тебе покажет.

Когда Акпер вышел, пленник посмотрел на Рашковского, не проронившего до сих пор ни слова, на его спутника. И задрожал еще сильнее.

– Валентин Давидович, – заплакал он, – я не хотел. Извините, что так получилось с вашей девочкой. Мы не хотели. Я не хотел…

– Откуда ты знаешь, что получилось с девочкой? – спросил Фомичев у пленника, когда Акпер вошел в сарай, протягивая ему небольшой металлический ящик. Пленник, увидев этот ящик, окончательно потерял голову от страха.

– Я не виноват, – попытался закричать он изо всех сил, но после буквы «я» Арсен, стоявший позади, уже закрыл ему рот.

– А теперь выслушай меня в последний раз, – сказал Фомичев, – у тебя осталось несколько секунд. После этого мы заставим тебя медленно и очень мучительно умирать. У меня в ящике емкость с кислотой. Это не просто больно, это фантастическая боль, когда твой сустав начинает растворяться в кислоте. Даже если я перережу тебе мышцы и кости – будет не так больно. Когда растворяется кость – это страшная, фантастическая, невероятная боль.

Пленник слушал, затаив дыхание. От страха он начал мычать, вытаращив глаза. Взглядом безумца глядя на стоявшего перед ним Фомичева, он кивал головой и продолжал что-то мычать. Генерал раскрыл металлический ящик, вытащил из него небольшую емкость, осторожно ее открыл. После чего достал металлический прут и сунул в кислоту. Послышалось характерное шипение. Фомичев медленно достал металлический прут, показывая, что именно с ним произошло.

Пленник продолжал тяжело дышать. Рашковский отвернулся. Ему были неприятны все эти приемы Фомичева. Если бы не генерал, он давно бы избил стоявшего перед ним негодяя, потребовав, чтобы тот сказал правду. Вспоминая девочку, он сжимал кулаки, ожидая, когда этот тип наконец заговорит. Пленник продолжал мычать. Генерал взглянул на Арсена, тот снял повязку.

– Я все скажу… скажу… – закричал пленник, – я вам все расскажу!

– Говори, – потребовал генерал.

– Они… Они мне сказали… Когда мне…

– Тише, тише, – остановил его Фомичев. Очевидно, он в совершенстве владел методами внушения, добившись от пленника признания путем запугивания. – Не так быстро. Кто и зачем вас нанял?

– Не знаю! – закричал пленник. По его лицу катились крупные капли пота. – Честное слово, не знаю. Нас всех собрали за три дня. Сказали, что нужно напасть на несколько машин. Предупредили, что там будут вооруженные охранники.

– Кто собрал?

– Я не знаю. Меня привезли из Завидова, – тяжело дышал пленник.

– Кто? Кто собирал вашу группу?

– Федор. Федор Суходолов! – крикнул пленник. – Это он меня пригласил. Я ничего не знал.

– Кто такой этот Суходолов?

– Мы с ним вместе сидели, – сообщил Форин.

– Ты судимый? – Фомичев взглянул на Рашковского. Тот молча слушал.

– Нас подставили, – тяжело дышал пленник, – осудили за изнасилование. Она сама хотела, а нас подставили…

– Что у вас было, – крикнул генерал, – говори спокойнее.

– Мы служили в Иркутске. Молодая женщина – путевой обходчик. Мы с Федором были вместе. И еще один парень… А потом она пожаловалась… и нас посадили. Мне дали шесть лет, Федору восемь. Я вышел быстрее. Потом мы встретились в Москве. Он предложил работу. Я не виноват. Я не знал, что там девочка…

– Где он живет?

– Метро «Таганская», улица Нижегородская, – выдохнул пленник. – Я не виноват, – повторял он.

Фомичев посмотрел на часы. Было достаточно поздно, но нельзя терять времени. Он взглянул на Арсена.

– У тебя машина здесь?

– Да, – кивнул тот.

– Возьми моего водителя и быстро туда. Привезете этого Федора. Только быстро. У вас мало времени.

– Я поеду с ним, – предложил Акпер.

– Поезжай, – разрешил Рашковский.

– Нет, – резко возразил Фомичев, – поедет Арсен. По дороге возьмете двоих наших. Ваш охранник должен быть все время рядом с вами. Мало ли что может случиться.

Рашковский согласно кивнул. Арсен передал повязку Иманову, чтобы тот мог зажать рот пленнику в случае необходимости, и сам поспешил к своему автомобилю. Фомичев взглянул на пленника.

– Что он тебе предложил?

– Деньги. Пять тысяч долларов. Он сказал, что все будет нормально. Мы собрались за городом, в Кунцеве. Нас было двенадцать человек. На трех машинах. Нам объяснили, где нужно стрелять. Некоторые плохо говорили по-русски. Двоим дали гранатометы.

– Кто объяснял? Федор?

– Нет. Там был один высокий мужик. Он, кажется, военный. Подробно начертил схему и объяснил нам, где кому стоять. Сказал, что нужно добить в первую очередь самого Рашковского. Всем показал его фотографию.

– Где именно в Кунцеве?

– У ангара. Там есть большой ангар при въезде. Я улицу не помню, – виновато сказал пленник, – напротив бар был. И железнодорожная станция.

– Деньги дали заранее?

– Нет. Только тысячу долларов. Остальные пообещали потом. Но когда узнали, что мы ничего не смогли сделать, вообще не заплатили. Я прятался несколько дней, потом нога начала сильно болеть, и я пошел к врачу. Он сказал, что рана гноится. И когда обрабатывал мне ногу, приехали из ФСБ. Их медсестра предупредила.

– Больше ничего не хочешь сказать?

– Они говорили, что в машине обязательно будет Рашковский, – снова сказал пленник. – Мы не знали, что там его дочь. А когда поняли, стали отходить. Охранники все время стреляли, убили нескольких наших. А меня ранили, но я успел прыгнуть в машину.

– Вам сказали, где именно вас соберут?

– Нет. Ничего больше не сказали. Меня оставили в Завидове и уехали. Я там живу. – Он умоляюще смотрел на Фомичева. Пленник готов был говорить сколько угодно, лишь бы его не мучили и оставили жить.

– Когда в лагере сидел, стучал на товарищей? – вдруг спросил Фомичев. – Сексотом был?

– Нет, – испугался еще больше Форин, – нет. Ни на кого не стучал. Мне оперы несколько раз предлагали, но я отказывался. Честное слово…

– А потом деньги получал?

– Какие деньги? – не понимал несчастный.

– Ладно, все, – отмахнулся Николай Александрович.

Он кивнул Акперу, чтобы тот закрыл рот пленнику, и они с Рашковским вышли из сарая.

– Непонятно, – хмуро сказал генерал, – они напали сборной командой. Мы называем такие «солянкой». Они обычно бывают не очень подготовлены. Видимо, среди них были и профессиональные военные. Этот кретин явно не умеет управляться с гранатометом.

– Меня больше интересует, кто их нанял, – сухо заметил Рашковский.

– Из него мы больше ничего не вытянем. Судя по всему, он не врет. Но мы еще все проверим, – пообещал Фомичев.

В этот момент раздался телефонный звонок. Генерал достал трубку.

– Я понял, – сказал он через некоторое время, нахмурившись, – да, да, я все понял. Спасибо. – Он убрал аппарат, взглянул на Рашковского. – В ФСБ начали поиск исчезнувшего свидетеля, – коротко доложил он. – Один из моих бывших подчиненных позвонил. Они считают, что наши люди похитили свидетеля. Меня сразу вычислили, я же вас предупреждал.

– Вы боитесь? – насмешливо спросил Рашковский.

– Нет. Но у меня есть определенная репутация.

– Почему они так быстро нас вычислили?

– Они все просчитали, – пояснил Фомичев. – Поняли, кому еще нужен этот раненый. Либо тем, кто его нанял, либо тем, на кого он напал. Вот сразу и решили проверить наше алиби. Сейчас одна группа сотрудников ФСБ поехала к вам на дачу. Вторая, наверное, у меня дома.

– Пусть ищут. – Во дворе было темно, и Рашковский недовольно оглянулся.

– Если хотите, мы войдем в дом, – предложил генерал. – Хотя здесь давно никто не живет.

– Что мне там делать, – отмахнулся Рашковский, – я хочу одного: знать, кто поручил этим типам напасть на мою машину. Мне нужно знать, почему меня «заказали».

– Мы все узнаем, – в который раз уверил его Фомичев. – Обязательно узнаем. Я вам обещаю, чего бы мне это ни стоило.

Снова раздался телефонный звонок. Генерал вновь извинился, доставая аппарат.

– Тяните время, – приказал он кому-то из позвонивших. – Они у вас на даче, – доложил он Рашковскому.

– Черт их возьми! – зло пробормотал Валентин Давидович. – Быстро работают. Сколько раз я просил Кудлина найти мне нормального секретаря. Уже сколько дней прошло.

– Нужна сильная женщина, – пробормотал генерал, – у вас сложный график жизни.

Рашковский вспомнил про больницу. Взгляд женщины. Ее уверенные движения, ее лицо, книгу в руках. Он достал свой аппарат, набрал номер.

– Ничего не говорите, – на всякий случай предупредил Фомичев, – ваш телефон могут сейчас прослушивать. Они ищут свидетеля.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся Рашковский, – я по другому поводу. Алло, Леня, это Валентин говорит. Слушай, ты узнал, кто эта женщина, которую я встретил в больнице?

– Дочь какого-то дипломата, – ответил Кудлин, – ее отец друг адмирала, который лежит в палате напротив нашей. Она несколько раз к нему приходила.

– Меня не интересует адмирал, – разозлился Рашковский. – Я тебя просил узнать про женщину. У нее в руках была книга на английском языке. Узнай, где она работает, откуда знает английский. Сколько ей лет. Есть семья или нет. Узнай все, что можно.

– Чего ты так нервничаешь, – рассудительно ответил Кудлин. – Я завтра все узнаю. Или в понедельник.

– Завтра! – крикнул Рашковский. – У меня сейчас на даче сотрудники ФСБ обыск проводят. А с ними объясняются мои горничные и охранники. Мне нужен личный секретарь.

– Не нужно было отпускать Карпотину, – пробормотал Кудлин.

– Это мое дело, – отрезал Рашковский, – узнай все и сообщи. А еще лучше поезжай сейчас ко мне на дачу. Они не уйдут, пока кто-нибудь из нас туда не приедет.

– А ты разве не на даче? – удивился Кудлин.

– Чего ты удивляешься?

– Я к себе домой еду. Жена позвонила и говорит, что приехали сотрудники ФСБ, меня ищут.

– С твоей женой ничего не случится. Пусть ищут. Давай срочно на дачу. Они могут устроить обыск и найдут какие-нибудь опасные бумаги. Ты меня понял?

– Да, да, я уже развернулся.

– Объяснись с ними. Скажи, что без санкции прокурора нельзя обыскивать дом, – пробормотал Рашковский, – а ночью они не могли получить санкцию…

– Валентин Давидович, – предостерегающе сказал генерал.

– Я помню, – оглянулся на него Рашковский, – в общем, срочно ко мне на дачу. Я скоро приеду. Мы с генералом заехали в ресторан поужинать, – добавил он условную фразу. Фомичев удовлетворенно кивнул.

– Понял, понял, – пробормотал Кудлин, – я уже еду. Ты только не нервничай.

Рашковский убрал свой аппарат.

– Хорошо, – сказал Николай Александрович, – теперь нужно обязательно заехать в какой-нибудь ресторан по дороге и отметиться. Желательно, чтобы в ресторане был ваш человек.

– Это как раз не проблема, – отмахнулся Рашковский. – Что делать с этим свидетелем?

Генерал нахмурился.

– Он нас видел, – коротко сказал Фомичев, словно вынося приговор. – Даже если все наши мобильники прослушивают, то и тогда ничего нельзя будет доказать. Вы могли потребовать санкцию прокурора в любом случае как законопослушный гражданин, а насчет ночи вы имели в виду конкретное время суток, а не время с начала похищения свидетеля. Но если он даст показания…

– Не тяните. Я все понял. Это один из тех, кто стрелял в мою дочь. Я спросил только для того, чтобы выяснить – нужен ли он вам. Если не нужен – значит, никаких вопросов.

Он даже не спросил, что Фомичев сделает с пленником. Николай Александрович согласно кивнул и вошел в сарай. Увидев его, пленник тяжело задышал. Фомичев взглянул на Акпера.

– Только без шума, – предупредил он, – это один из тех, кто убил твоего старшего брата.

Генерал повернулся и пошел к выходу, доставая телефон. Набрав номер, он вызвал на дачу две машины с охранниками, которые должны были отвезти их сначала в ресторан, а затем на дачу. Он уже не слышал, как за его спиной хрипел пленник. Акпер, сняв ремень, затянул его на шее несчастного. Фомичев и Рашковский уже сидели в машине. Акпер вернулся, усаживаясь рядом с водителем. Последний даже не повернул головы. Его не интересовали вещи, которые он не должен знать. Никто не спросил у Акпера, что произошло в доме.

– Ты поедешь один, Акпер, – приказал Фомичев. – У тебя есть дела. Возьмешь мою машину и уедешь.

Акпер недоуменно оглянулся. Посмотрел на молчаливо сидевшего Рашковского, потом на Фомичева.

– Я должен быть с вами, – сказал он не совсем уверенно.

– Давай-ка выйдем, – предложил генерал недоумевающему парню.

Они вышли из машины.

– Тебе нужно избавиться от тела, – пояснил Фомичев, – и сделать это так, чтобы, кроме тебя, никто не знал, где оно. Ни один человек. Тогда это действительно тайна. Если ты, конечно, не захочешь никому рассказывать. Мой водитель поможет тебе уложить тело в багажник.

– Вы останетесь одни?

– Сейчас сюда приедут наши люди. Не беспокойся. У тебя более важное дело.

Они вернулись к машине, и Фомичев попросил Рашковского выйти.

– Мы останемся здесь, пока Акпер увезет тело погибшего, – пояснил генерал.

– Долго?

– Сейчас сюда приедут наши люди, – пояснил Фомичев.

– Вы же говорили, что мне нужно организовать алиби. Почему мы не уедем вместе с Акпером?

– Чтобы в машине нашли тело убитого? В моей машине, где будем сидеть мы вдвоем? – спросил генерал. – Извините меня, Валентин Давидович, но вы становитесь безрассудны. Это на вас не похоже.

– Да, – кивнул Рашковский, – на меня так подействовало это нападение. Слава богу, что девочка жива. Иначе я… сошел бы с ума.

Акпер и водитель возились у машины. Фомичеву в очередной раз позвонили.

– Слушаю, – сказал генерал.

– Николай Александрович, – услышал он глухой голос Мумиева, – я приехал туда, куда вы меня послали. Но здесь много людей, много моих бывших коллег.

– Я все понял, – быстро сказал генерал, – тебя задержали?

– Нет, но я увидел, как много здесь милиции, и случайно остановился. – Говорил Мумиев так, чтобы его не заподозрили в преднамеренной поездке. – Кажется, здесь кого-то убили. Человек вошел в подъезд, и его убили. Даже контрольный выстрел сделали.

– Ясно, – сказал генерал, – когда это произошло?

– Полчаса назад. Мне подождать или возвращаться?

– Езжай домой, Арсен, уже поздно.

– Вы меня не поняли…

– До свидания, – Фомичев отключил аппарат. Повернулся к Рашковскому.

– Опоздали, – признался он, – только что звонил Арсен.

– Что случилось?

– Его убрали. Видимо, кто-то понял, что мы ищем свидетелей. Сейчас начнут убирать всех, кто знал о нападении.

– Откуда это известно? Арсен видел его труп?

– Его убили в подъезде. Когда Арсен подъехал, там уже были сотрудники милиции. Видимо, его ждали. Он вошел в подъезд, и убийца его застрелил. Арсен говорит, что убийца сделал контрольный выстрел в голову.

– Проклятье, – прошептал Рашковский, – значит, у нас нет шансов? Почему такая быстрая реакция?

– Мы их все равно найдем, – убежденно сказал генерал. – Чем больше действий, тем больше ошибок. Да и реакция о многом говорит.

– Найди, – сказал Рашковский, посмотрев на отъезжавшую машину. В лунном свете Акпер осторожно выезжал с дачи, имея в своем багажнике страшный груз.

Внезапно Рашковский оглянулся и хрипло сказал:

– Поймите, я должен знать, кому нужна моя смерть. И пока я этого не узнаю, я вынужден буду подозревать всех. Все, кто меня окружает. Даже вас.

– Да, – согласился Фомичев, – это правильно.

Глава 13

Вечером она приехала на встречу в паршивом настроении. Циннер уже ждал ее, как всегда спокойный и невозмутимый. Даже Степан Кириллович, понявший по выражению ее лица, что сегодняшняя встреча будет нервной, коротко кивнул в знак приветствия, сразу же укрываясь на спасительной кухне.

– Почему вы это сделали? – спросила Марина, войдя в комнату.

Циннер читал газету. Он аккуратно сложил ее и холодно поздоровался:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – зло бросила она. – Или здравствуйте – как вас больше устраивает. Может, сказать по-немецки, которого я не знаю? Зачем нужно было избивать молодого человека? Я думала, что вы умнее.

– Правильно думали, – кивнул Циннер. – Садитесь и успокойтесь. Вы знаете, что Маркус Вольф, руководитель нашей разведки, сразу после августовского путча вернулся в Германию, где его арестовали…

– Не понимаю, при чем тут…

– Россия выдала Эриха Хонеккера, который был ее самым верным союзником на протяжении стольких лет…

– Вы, очевидно, не поняли, о чем идет речь…

– Сядьте. Я все прекрасно понял. Я отвечаю за вашу подготовку и вашу психологическую устойчивость. Если бы я был чуть-чуть менее нужен вашей стране, меня бы давно отсюда вышвырнули. Сейчас время, как это по-русски говорят, прагматиков, я, кажется, использовал верное выражение. Так вот – я прагматик.

– Когда я разговариваю с вами, мне иногда кажется, что я натыкаюсь на глухую стену, – устало сказала Чернышева, усаживаясь на стул перед ним.

– Вы не правы. Я просто хотел сказать, что я нужен вашей стране как хороший специалист. Американцы дорого бы заплатили за мои знания. Правда, боюсь, что по совокупности я бы получил лет шестьсот или электрический стул за все мои «подвиги» против американцев и их друзей. Поэтому я предпочитаю Москву. И поэтому я никогда не принимаю таких идиотских решений, которое было принято в отношении этого молодого человека.

– Я думала, что вы разрабатываете все детали операции.

– Верно. Как ваш психолог. Но руководитель операции – генерал милиции. Меня удивляет, что он не прислушивается к моему мнению. Хотя неправильно. Я хотел сказать, меня настораживает это обстоятельство. Он, очевидно, не любит науку. В вашей стране меня уже давно ничего не удивляет. Игорь Николаевич узнал о появлении этого молодого человека и принял свои меры. Он считал, что таким образом можно, хорошее русское слово, «отвадить» Камышева от вас. Он со мной не посоветовался, иначе я был бы категорически против этого нерационального поступка. В таком возрасте у молодого человека повышенное либидо, и заставить его столь грубым способом забыть любимую женщину почти невозможно. Кроме того, в разведке не рекомендуются подобные методы. Это типично «полицейская» операция.

– Интересно, что бы вы рекомендовали в таком случае? – недовольным голосом спросила Марина.

– Ликвидацию молодого человека, – невозмутимо ответил Циннер, – например, случайно перешел дорогу не там, где нужно. В его возрасте это случается.

– Господи! – выдохнула она. – Надеюсь, что вы пошутили.

– Конечно. – Он впервые улыбнулся. – Не обязательно привлекать к вам внимание. Можно послать его к родителям. Или еще куда-нибудь в Европу. Должен сказать, что Игорь Николаевич обещал консультироваться со мной по всем вопросам в будущем.

– В любом случае безопасность мальчика важнее всего, – строго напомнила она. – Если с ним что-нибудь случится, я откажусь от операции.

– Все ясно, – проворчал Циннер, – он вам тоже нравится. Кстати, я не понимаю, почему вы делаете из этого такую проблему. В вашем возрасте нужно относиться к этому более спокойно. Это поднимает тонус женщины. Молодой любовник – это всегда приятно. Тем более такой. Вам будет полезно несколько раз с ним встретиться. Вы почувствуете себя увереннее, бодрее. Здоровый молодой белок пойдет вам на пользу. Но, конечно, ваши отношения не должны перерастать во что-нибудь серьезное.

– Может быть, я буду получать белки другим способом? – саркастично усмехнулась она. – Вам не кажется, что вступать в интимные отношения с мальчиком, который годится мне в сыновья, не совсем хорошо?

– У вас осталось советское мышление, – добродушно заметил Циннер, – ну что тут плохого? Вы красивая молодая женщина. Живете одна, без мужа. В настоящее время рядом с вами нет даже вашего друга. Почему вы не можете расслабиться и получить удовольствие? Забудьте о своем возрасте, вы, в сущности, так молоды.

– Только что вы говорили обратное.

– Когда дело касается интимных встреч с таким парнем, как Камышев, я двумя руками за. Когда речь идет о более серьезных отношениях, я вынужден напоминать вам о вашем возрасте. И самое главное, чтобы ваши встречи не помешали нашей операции. Судя по всему, Рашковскому не понравится ваша связь с молодым человеком. Он собственник, хочет знать о своих сотрудниках абсолютно все. По нашим данным, он устанавливает магнитофоны даже в спальных комнатах своих секретарей. И сейчас как раз его люди осторожно наводят о вас справки.

– Значит, клюнули?

– Это означает, что наш план успешно реализуется. Русские выражения иногда очень трудно понять.

– У меня в спальне тоже есть «жучки»? Магнитофоны, как вы говорите.

– Это слово я хорошо знаю. А как вы сами думаете?

– Уверена, что есть. И вы хотите, чтобы я привела парня к себе домой и под хохот агентов, приставленных ко мне, занималась с ним любовью. Представляете их язвительные комментарии насчет бабушки, которая соблазняет мальчика?

– Значит, вас все же заинтересовала эта идея? – усмехнулся Циннер.

– Нет, – она чуть не дотронулась до щеки. Кажется, она покраснела. Нужно отдать должное подлецу Циннеру, он умеет ставить ловушки.

– Если хотите, мы поставим вам скремблер, – предложил Циннер. – Когда вы захотите остаться одна, вы можете его включить, и мы тогда временно не сумеем ничего записывать.

– Не хочу. Если я соглашусь, то вы подумаете, что я сделала это из-за ваших рекомендаций. А я не собираюсь встречаться с Андреем. Ни при каких обстоятельствах. Я по возрасту гожусь ему в матери.

– Его мать старше вас на два года, – заметил Циннер.

– Эту тему мы закрыли. Мальчика не должны трогать ни при каких обстоятельствах. И спать я с ним не буду, даже несмотря на ваши рекомендации. С этим мы разобрались. Теперь давайте перейдем к нашей операции.

– Кудлин осторожно узнает про вас. И в институте, и в больнице. Пока они не появлялись у дома, но, очевидно, скоро будут. Сейчас у Рашковского слишком много дел. Его первоочередная задача – узнать, кто организовал нападение на его автомобили. Его боевики шерстят, кажется, так говорят по-русски, весь город.

– А кто это сделал?

– В том-то и дело, что мы не знаем. В милиции подозревают, что это кто-то из его конкурентов. Но кто осмелится бросить ему вызов – пока не совсем ясно. Игорь Николаевич полагает, что нападение было организовано с участием профессионалов, и теперь контрразведка и милиция ищут организаторов побоища на шоссе. Рашковский устроил всем неприятный сюрприз. Он сумел узнать, где прячут единственного свидетеля. Вернее, не он, а работающий у него генерал Фомичев. Очевидно, проболтался кто-то из сотрудников ФСБ. Фомичев виртуозно организовал нападение, изъял пленника бескровно. Если не считать сломанных ребер у одного из офицеров, все прошло мирно. Это косвенно подтверждает, что похищение организовал лично Фомичев. Ему нужно сохранять свое реноме среди бывших коллег.

– Какое уж реноме при таких нападениях?

– Не скажите, у каждого свои представления о чести. Фомичев хороший профессионал. Он блестяще организовал нападение. В контрразведке среагировали мгновенно, но, конечно, никаких следов исчезнувшего они не нашли. Растаял в воздухе.

– Странно, почему ФСБ все же прятала свидетеля на квартире? – удивилась Чернышева. – Если тот был виноват, он должен был сидеть в тюрьме. А учитывая его важность, они могли держать его в своем изоляторе. Оттуда бы никакой Фомичев его не отбил.

– В этом деле все непонятно, – признался Циннер. – Все попытки МВД осторожно уточнить это обстоятельство наталкиваются на вежливые отказы ФСБ. Возможно, он согласился на сотрудничество, пообещав выдать своих напарников…

– И поэтому его украли и убили. Я думала, что такие вещи в реальной жизни не происходят. Или бывают только, скажем, в Америке.

– С тех пор как в вашей стране вернули деньгам их первоначальное свойство, здесь возможно все то же, что и в Америке, – пробормотал Циннер. – При социализме деньги не были всеобщим эквивалентом счастья. За деньги не все и не всегда можно было купить. А когда вы поменяли серп и молот на доллар, в вашей стране происходит то, чего вы раньше не могли себе представить. За большие деньги кто-то в ФСБ предал своих коллег, за большие деньги Фомичев нашел умелых исполнителей и сделал все, что требовалось. Все продается, и все покупается.

– Зачем вы мне это говорите?

– Чтобы у вас не было иллюзий в отношении Рашковского. Он умный, богатый, красивый человек. Сильный, что привлекает к нему людей. У него очень большая воля, подавляющая людей вокруг него. Но при этом нужно помнить, что вектор у него всегда отрицательный. Он разрушитель, а не созидатель, хотя достаточно интересный человек.

– Я об этом всегда помню. Может, нужна еще одна встреча? Он часто ходит в больницу?

– Нет. Пока рано. Он должен сам выйти на вас. Сейчас Кудлин занят вашим досье. Мы поможем ему с Добронравовой, это наверняка заинтересует Рашковского еще больше.

– Значит, мне остается ждать?

– Уже не так долго. Старайтесь в институте быть более общительной. У вас такой неприступный вид, что это отпугивает многих ваших коллег.

– Надеюсь, вы не посоветуете мне встречаться с кем-нибудь из них?

– Нет, – улыбнулся Циннер, – это совсем не обязательно. У меня есть к вам еще несколько вопросов.

Она вышла из дома, задержавшись еще на полчаса. Общение с Циннером выворачивало душу наизнанку. С одной стороны, он был ее исповедником, с другой – безжалостным врачом, копавшимся в ее душе. Но она действительно чувствовала себя гораздо увереннее после встреч с Циннером, тем увереннее, чем неприятнее были его откровенные и бесцеремонные вопросы, так грубо вторгавшиеся в ее личную жизнь, в которую она много лет не впускала никого.

По странному стечению обстоятельств именно в то время, когда она встречалась с Циннером, за три квартала от конспиративной квартиры происходило событие, напрямую связанное с операцией, в которой она принимала участие. Направляясь домой, пожилой мужчина успел по дороге зайти в магазин и купить две бутылки кефира, о чем его просила жена, успевшая позвонить ему на работу. Несмотря на свой возраст, он все еще работал в управлении кадров МВД. И хотя пенсионеров в милиции, как правило, обратно в органы не брали, для него было сделано исключение.

По оперативным данным ФСБ, он проходил как агент Путник, уже много лет работавший в органах МВД и поставлявший информацию о своих коллегах в контрразведку. Он начал работать на КГБ, еще когда существовал специальный отдел по надзору за милицией, и благополучно пережил трудные девяностые годы, когда контрразведку несколько раз сокращали, дробили и реорганизовывали.

Во дворе, как обычно, шумно играли дети, беседовали на лавочке старушки. Он поздоровался с соседями и вошел в подъезд. Они жили на третьем этаже. В пятиэтажном доме не было лифта. На втором этаже он остановился немного передохнуть. Взял сетку с кефиром в другую руку. Именно в этот момент и увидел двух мужчин, спускавшихся сверху. Именно увидел, а не услышал. Это его немного удивило. Незнакомцы ступали мягко и бесшумно. «Странно, – подумал он, – почему я раньше никогда не видел их в нашем подъезде?»

– Квартира Рябовых в этом подъезде? – спросил один из них.

Рябов был военкомом их района и жил в соседнем подъезде. Путник улыбнулся. Наверное, опять за студентов пришли просить.

– Он живет в соседнем подъезде, – пояснил старик, – вы ошиблись чуток.

Один из незнакомцев сделал два шага вниз, встав почти рядом с Путником.

– Где это? – переспросил он.

– В соседнем подъезде. – Путник поднял руку, чтобы показать, где нужный им подъезд, и в последнюю секунду почувствовал рядом со своей головой движение. Он еще успел обернуться, когда почувствовал, как на его лицо легла сильная мужская рука. Старик хотел что-то сказать, возразить, возмутиться, оттолкнуть молодого нахала. Он вдохнул воздух и потерял сознание: в руке у молодого человека был влажный платок.

Второй незнакомец успел подхватить бутылки кефира, едва не упавшие на пол. Он обернулся. Вокруг никого не было. Первый бережно опустил старика на ступеньки, прислонил к стене. Со стороны могло казаться, что несчастный уселся отдохнуть, перед тем как подняться на третий этаж. Незнакомец достал из кармана бутылочку и, несколько раз ударив старика по щекам, чтобы тот немного начал приходить в себя, поднес бутылку к губам Путника. Тот все еще был без сознания.

– Давай нашатырный спирт, – зло пробормотал первый. Второй достал небольшой пузырек, давая вдохнуть старику. Несчастный дернулся, бессознательно пошарил рукой вокруг, словно вспомнив про бутылки кефира. В этот момент первый еще раз поднес свою бутылочку к его губам. Старик непроизвольно сделал несколько глотков. Он хотел кашлянуть, но незнакомец крепко прижал свою руку к его лицу, не давая ему передохнуть. Старик проглотил влагу, застрявшую в его горле. Через секунду он дернулся, затем еще раз и сразу обмяк, падая на ступеньки.

– Все, – сказал второй, – теперь любой врач поставит правильный диагноз: остановка сердца.

– Бутылки разбить? – спросил первый.

– Не нужно, – возразил второй, – лишний шум будет. У него сердце схватило, он бутылки успел поставить на пол и сел на ступеньку. А потом концы отдал. Никто не придерется. Пошли.

Они спустились вниз и вышли из подъезда, закрыв за собой дверь. Старика нашли через полчаса. Вызванная бригада «Скорой помощи» констатировала обширный инфаркт. Жена умершего даже не разрешила отвезти труп в больницу, зачем нужно было полосовать старика, если все и так было ясно.

Именно в тот момент, когда умершего вносили в квартиру, Марина подходила к своему дому. Уже во дворе она увидела сидевшего на скамейке Андрея. Лицо после побоища распухло. Он был в темных очках, очевидно, скрывавших синяк под левым глазом. Увидев Марину, он быстро поднялся, даже дотронулся до очков, но, вспомнив про свой синяк, убрал руку.

– Добрый вечер, – кивнула она, – опять с визитом?

– Я принес книги, – сказал он, показывая на пакет, лежавший на скамейке, – Хемингуэй на английском. Собрание сочинений.

– Напрасно, – спокойно сказала она, – я не возьму такого дорогого подарка.

– Пожалуйста, – пробормотал он разбитыми губами, – мне будет очень приятно.

Ей стало неловко, словно она обидела парня. Марине хотелось поднять руку и дотронуться до его волос. И, вспомнив слова Циннера, тряхнула головой, словно отгоняя эти мысли.

– Ты взял книги у отца? – улыбнулась она.

– Нет, – скорее удивился, чем испугался Андрей. – Я сам покупал эти книги в Мадриде. Там есть хороший магазин книг на английском языке. Если с Виа-Гранде повернуть…

– Я знаю, – перебила его Марина.

– Вы бывали в Мадриде?

– А где, по-твоему, я могла совершенствовать свой испанский?

Она протянула руку, принимая пакет.

– Большое спасибо. Теперь я твой должник.

– Не за что. – Он кивнул головой в знак прощания и пробормотал: – До свидания.

Молодой человек повернулся, чтобы уйти. В его фигуре было что-то такое трогательное и смешное одновременно…

– Андрей, – вдруг с удивлением услышала она свой голос.

Он обернулся.

– Сегодня ты не хочешь подняться ко мне? – спросила она. Этот вопрос она задала уже осознанно.

– Не знаю… – Ему было стыдно за свой вид, поняла она. За эти темные очки, за разбитое лицо. Ему было неловко демонстрировать перед ней свою очевидную мужскую слабость. «Какой ребенок», – подумала она.

– Нет, – сказал он, решившись, – сегодня не могу.

– Пошли, – вздохнула Марина, – я не буду смотреть на твое лицо. Тоже мне супермен.

Андрей больше не колебался. Вместе они вошли в кабину лифта. Опять этот запах, подумала она. Так, наверное, пахнут все молодые мужчины. В квартиру она вошла первой. Положила пакет на стол.

– Иди, усаживайся на диван, я приготовлю кофе, – сказала она. – И сними свои дурацкие очки.

Она прошла в спальню. Сегодня ей не хотелось больше притворяться. Сняла обувь. Решила надеть домашние тапочки, пусть видит разницу. Глупо ее скрывать. Переоделась по-домашнему – темные брюки, светлая блузка.

Когда она внесла кофе, на его лице появилось странное выражение. Это было не огорчение, скорее смесь удивления и восхищения.

– В домашних тапочках я похожа на бабушку. Ведь так? – сказала она, взглянув на парня.

Андрей покачал головой.

– Вы кажетесь моложе, – признался он, – брюки вам очень идут. И тапочки тоже. Вы кажетесь такой домашней.

– Бери свой кофе, – улыбнулась она. Ей была приятна его реакция.

Он все-таки снял очки. Она была права. У левого глаза расплылась синева.

– Спасибо за подарок, – сказала Марина, – но если ты каждый раз будешь из-за меня драться… Это глупо.

– Они сами на меня набросились, – возразил Андрей.

– Верно. Но всегда можно уйти от драки, – кривя душой, сказала она.

– Я не мог убежать, – твердо сказал Андрей, – это некрасиво.

Такие, как он, не убегают, подумала она. Хорошо это или плохо? Вот и сына она так воспитала. Возможно, им нужно быть более гибкими? Хотя откуда взяться гибкости. Это ведь уже новое поколение, они ничего не знают ни о парткомах, которые следили за «моральным обликом», ни о райкомах, где экзаменовали, задавая вопросы по биографии партийных секретарей всех стран, чтобы дать «добро» на отдых в Болгарии.

– Ты долго жил с родителями в Испании? – спросила она.

– Там была только начальная школа, – пояснил он, – а потом пришлось переехать в Москву.

Она помнила, что каждое их слово записывают проклятые магнитофоны. Ей хотелось сказать что-то теплое, поговорить по душам. Она сама не знала, чего именно ей хотелось…

Он пил кофе судорожными глотками. Молчание становилось двусмысленным. Он поднял на нее глаза.

– Можно мне остаться? – вдруг спросил он.

У всех мужчин одинаковая логика, почему-то подумала она. Если я его позвала, он решил… Хотя нет, он гораздо чище. Просто он не скрывает своего желания. Не хочет его скрывать. Но она помнит об этих магнитофонах…

– Не нужно об этом. – Она все-таки протянула руку и дотронулась до его головы. Надеясь, что здесь нет визуальных камер, хотя ничего нельзя было исключить.

Он тряхнул головой.

– Вы обращаетесь со мной как с ребенком, – обиженно сказал Андрей.

– Извини, – она убрала руку. Жест был действительно материнский. – Я к тебе очень хорошо отношусь, – призналась она, – и ты мне очень нравишься. В тебе есть очень много прекрасных черт характера. Нужных для настоящего мужчины. Поверь мне, я в этом немного разбираюсь. Я ведь кандидат психологических наук, – улыбнулась она, – а сейчас, как тебе уже известно, буду писать докторскую. Ты хороший человек, Андрей, и я не сомневаюсь, что в будущем у тебя все будет хорошо.

– Вы так говорите, как будто прощаетесь, – сказал Андрей.

– Да, – твердо сказала она, – больше мы с тобой встречаться не будем. Я думаю, так будет лучше.

– Вам за меня стыдно после вчерашнего?

– Господи, какая глупость. При чем тут стыдно? Ты вообще не виноват во вчерашней драке. Какие-то хулиганы…

– Они не были похожи на хулиганов, – упрямо возразил Андрей, чуть покраснев, – я долго над этим думал. Они сделали все, чтобы начать со мной драку. Им хотелось подраться именно со мной. И это были не хулиганы.

– С чего ты взял?

– Я немного занимался самбо в школе. Но я ничего не мог сделать. Они были очень здорово подготовлены. Такие «хулиганы» по улицам не ходят. И кроме того, я видел, как вы с ними разделались. Профессионально отработанные удары, жесты. И они вас почему-то испугались, как будто знали вас. Вы от меня что-то скрываете.

«Нас ведь слушают, – с ужасом подумала она, – только этого не хватало. Если он скажет еще нечто подобное, его невозможно будет спасти. Господи!»

– Хватит, – сказала она, нахмурившись, – ты еще скажи, что я нарочно организовала, чтобы тебя избили.

– Нет, не нарочно, но они…

– Все, я сказала, – она невольно протянула руку, дотронувшись до его губ. Он схватил ее руку. Раньше он не позволял себе подобной вольности, удивилась она. Осторожно и мягко он поцеловал ее ладонь. Она не стала выдергивать руки. Пока он молчит, все в порядке. Ей было приятно прикосновение его мягких губ. Но он мог увлечься, и она все-таки мягко выдернула руку.

– Мы, кажется, увлеклись.

– Я хотел…

– Не нужно никаких объяснений. Уже поздно. Потом я начну волноваться, что ты снова ввяжешься в какую-нибудь драку. Иди домой, Андрей, уже поздно.

Он послушно поднялся. Хотел надеть темные очки, но передумал, убирая их во внутренний карман пиджака. Подошел к двери. Она поднялась следом.

– Можно я буду к вам звонить? – спросил он на прощание.

– Не нужно. Лучше, если мы больше не будем встречаться и разговаривать. – Нужно спасать этого мальчика.

Гамма переживаний отразилась на его лице. Но он имел все задатки сильного человека. Поэтому вдруг снова взял ее за руку, осторожно поцеловал и вышел из квартиры. Потом на лестнице долго раздавались отголоски его медленных шагов. Она захлопнула дверь, прислонившись к ней изнутри, словно опасаясь, что он вернется, выбьет дверь и вновь окажется в квартире. Но он не вернулся.

Она прошла в спальню и вдруг громко сказала, обращаясь ко всем, кто ее мог услышать:

– Можете быть довольны. Он больше здесь никогда не появится.

Глава 14

Новый кабинет руководителя службы безопасности был гораздо больше прежнего кабинета генерала КГБ. Но Фомичев много раз ловил себя на мысли, что променял бы, не задумываясь, этот кабинет на прежний. Его часто тяготила собственная должность, хотя она сделала его богатым и влиятельным человеком. И все-таки это не то влияние, что было прежде. И когда ему позвонил полковник Авдонин, попросивший о встрече, бывший генерал КГБ знал, что не сможет отказаться. Он прекрасно понял и чем вызван этот звонок, и почему полковник назначил свидание за городом.

Вызвав своего водителя, генерал отправился на встречу. Всю дорогу он молчал, а в нужном месте остановил автомобиль и, к удивлению водителя отпустив его домой, прошел оставшуюся часть пути пешком. Серая «Волга», стоявшая у дороги, была почти не видна в тумане. Он подошел к машине. Из автомобиля вышел мужчина в сером плаще.

«Они не меняются, – с неожиданным удовлетворением подумал генерал, – серая машина, серый плащ. Ничего не меняется за много лет. Даже «Волга». И они по-прежнему работают неплохо, если смогли так быстро меня вычислить. Хотя для этого не нужно быть прекрасным аналитиком».

– Николай Александрович? – спросил незнакомец. У него было неприметное лицо «топтуна», прикрепленного к конкретному объекту. Темный плащик, темная кепочка. Лишь академические очки, скрывающие настороженный взгляд, говорили, что это явно не «топтун».

– Да, это я, – кивнул Фомичев, – а как зовут вас?

– Виктор Авдонин. Полковник Авдонин, – представился он. – Не пройтись ли нам? – предложил он, показывая в сторону парка.

– Пойдемте, – согласился генерал. Он с неудовольствием отметил, что полковник не стал протягивать ему руки при знакомстве. Это было дурным знаком.

– Зачем вы меня позвали? К чему такая конспирация? Вы могли бы приехать ко мне в офис, и мы бы нормально поговорили.

– Вы же понимаете, что это невозможно, – внес ясность Авдонин, – особенно в свете последних событий.

– Каких событий? – задыхаясь, спросил Николай Александрович. Он начал нервничать, предчувствуя непростой разговор.

– Вы украли нашего свидетеля, – сказал Авдонин. Он не спрашивал, он провозглашал абсолютную истину.

– Вы забываете, полковник, что я не вор, а ваш бывший коллега, и, кстати, выше вас по званию.

– Бывший, – подчеркнул это мерзкое словечко полковник, – вы воспользовались своими связями в нашем ведомстве, вышли на следователя ФСБ, который ведет расследование, и купили его, как я подозреваю, за очень большие деньги. Кроме него, о местонахождении Форина знало только несколько человек. Мы проверили всех без исключения. Согласитесь, что вычислить предателя было не так трудно.

– И вы назначили встречу, чтобы лично сообщить мне эту приятную новость? Повторяю специально для вас, я генерал КГБ и никогда не имел ничего общего ни с уголовной шпаной, ни с рядовыми следователями вашего ведомства.

– И тем не менее только вы могли так быстро вычислить место, где мы прячем важного свидетеля. Кстати, вы сработали очень чисто, не тронули наших офицеров. За это – спасибо.

– Хватит, полковник, – поморщился генерал, – мы оба знаем, зачем мы здесь. Вам известно, что я делал в последнее время, а мне – что делали вы. Или догадываюсь. Зачем вы спрятали свидетеля на частной квартире? Только не говорите, что он был ранен и вы поступили так из гуманных соображений. Не нужно. Я же не идиот. Форин был вашим агентом. Я это сразу понял, как только узнал, где именно вы его прячете.

И именно поэтому вы назначили встречу в этом парке. Небось и магнитофон с собой принесли, чтобы записать наш разговор.

– А у вас есть включенный скремблер, – усмехнулся Авдонин.

– Может быть, – согласился Николай Александрович, – поэтому давайте откровенно. Я ничего не знаю и знать не хочу ни про вашего следователя, ни про вашего бывшего стукача. Что с ним, я тоже не знаю. Вот, собственно, и все.

– Теперь я скажу вам нашу версию, – предложил полковник. – Ваши люди вышли на следователя, заплатили ему немыслимые деньги, а затем выкрали Форина. У меня нет никаких сомнений.

Он остановился и посмотрел на своего собеседника. Тот пожал плечами.

– Можете думать все, что хотите.

– Вы его не спасете, – вдруг сказал Авдонин.

– Что? – переспросил ошеломленный генерал.

– Мы оба знаем, о чем идет речь, – быстро сказал полковник, – вы ничего не сможете сделать, Николай Александрович, даже если потратите все его деньги и купите всех наших генералов.

– Это вы планировали покушение? – напрямую спросил генерал.

– Вы все понимаете, – не ответил полковник, – я думаю, что вы успели узнать и про Суходолова.

– Которого вы так быстро ликвидировали, – пробурчал генерал. – Что вам нужно? Вы можете объяснить мне, зачем вам понадобилась его смерть?

– Мы ведь знаем, что именно он «верховный судья», – ответил Авдонин, – а вы знаете о задаче, которую нам поставил новый президент. В стране должен быть только один верховный судья. И это наш президент. Второго мы не потерпим.

– Вы решили его устранить, – медленно произнес генерал, – похоже, что вы правы. Никакие мои усилия его уже не спасут, если вы приняли такое решение. Я думал об этом. Только ваши люди могли так быстро убрать второго свидетеля после исчезновения первого.

– Я рад, что встретил понимающего человека. Нам давно нужно было встретиться, Николай Александрович.

– И вы предлагаете мне его предать? Или… – Генерал нахмурился, взглянул на полковника. – Нет, вы бы не стали меня вызывать сюда. Вы бы просто осуществили задуманное. У вас какой-то план. Мы можем договориться?

– Можем. – Авдонин снял очки, протер стекла, обернулся, словно опасаясь, что их действительно могли подслушать. – Мы гарантируем ему жизнь, а он на некоторое время покидает Москву, уезжает куда-нибудь за границу.

– Не понял. – Генерал чувствовал, как сильнее болит сердце. Он тяжело перевел дыхание. Впервые в жизни он чувствовал себя почти предателем.

– Вы понимаете, что при желании мы его легко уберем. Не поможет никакая охрана. Поэтому я предлагаю вам убедить Рашковского покинуть Москву. На некоторое время. Скажем, на три месяца. За это время мы немного почистим город, и он сможет вернуться. Вот, собственно, и все. Мы гарантируем ему жизнь, а вы гарантируете нам его отъезд.

– Зачем? – все еще не понимал генерал. – Зачем вам это нужно?

– Мы договорились? – спросил полковник вместо ответа.

– У вас есть план. – Фомичев задумался. – Что значит «почистим город»?

– У нас есть конкретное указание нового президента, – пояснил Авдонин. – Всю страну захлестнула преступность. В Москве люди уже боятся ходить по улицам. Каждый день банды устраивают разборки. Мы должны с этим покончить раз и навсегда. Когда Рашковский уедет, мы начнем «чистку».

Генерал задумался. Ему не нравился план, который предлагал полковник. Он думал минуту, другую. Затем решительно произнес:

– Рашковский не согласится уехать.

– Тогда вы сможете присутствовать на его похоронах, – невозмутимо ответил Авдонин. – У нас есть приказ, Николай Александрович. И вы понимаете, что мы его выполним.

– Нравы в нашей конторе не меняются, – пробормотал генерал.

– Вот именно. Я говорю вам откровенно, не пытаясь вас обмануть. Если мы захотим убрать Рашковского, мы это сделаем. Его не спасет ни поездка в другую страну, ни самые лучшие охранники. Как вы понимаете, для человека его профессии никаких гарантий не существует. Он очень богатый человек, влиятельный бизнесмен. И у него, разумеется, много врагов. Кто знает, когда и где наемный киллер захочет убрать Рашковского. А я могу дать гарантию, что он останется в живых. Во всяком случае, пока он снова не появится в Москве.

– Вы говорили – на три месяца?

– Я говорил, что нам нужно три месяца, чтобы почистить город. Но абсолютной гарантии на будущее я дать не могу. Хотя на его месте я бы все-таки уехал.

– Мне кажется, что это шантаж. Если о нашем разговоре узнают…

– Журналисты… – иронично вставил Авдонин, – или мое руководство? Что вы можете сделать, генерал? Рассказать, что я вам угрожал? Я буду все отрицать. Рассказать о моем предложении? Но это глупо. Тогда за жизнь Рашковского я не дам и копейки. Да, это шантаж. У меня есть конкретный план. И конкретные указания руководства. И я собираюсь их выполнить.

– Вы все спланировали с самого начала, – задыхался скорее от гнева, чем от одышки генерал. – Вы хотели устранить Рашковского… Вы…

Он вдруг остановился. Взглянул на продолжавшего шагать Авдонина.

– Полковник, – позвал он своего неприятного собеседника. Тот остановился, но все еще не поворачивался к генералу. – Полковник, – снова осторожно позвал его Фомичев, – но почему тогда вы так ошиблись?

Авдонин повернулся к генералу. Блеснули стекла очков. Он по-прежнему молчал, словно разрешая Николаю Александровичу самому домысливать возможное продолжение этой темы.

– Почему вы ошиблись? – тихо повторил генерал. – Вы ведь должны были знать, что его дочь улетает на учебу… Или вы не знали?

Полковник все еще молчал.

– Почему вы ошиблись? – снова спросил генерал. – Или… Или вы не ошиблись? Вы не ошиблись, – повторил он уже убежденно.

Он вдруг замер, чувствуя, как сильно колотится сердце. Поднял руку, словно собираясь опереться на плечо стоявшего рядом полковника…

– Я все понял, – ошеломленно сказал Фомичев, – вы заранее все просчитали. Вы знали, что в автомобиле будет его дочь. Вы не ошиблись. Вы точно вычислили его реакцию. Она должна была погибнуть, и тогда разгневанный отец начнет мстить всем подряд. Это был ваш план?! Вы так все спланировали?!

– Я не буду отвечать вам, – чеканя слова, проговорил Авдонин, – я полагал, что вы разумный человек. Уберите Рашковского из Москвы, и вы его спасете. Разумеется, его не нужно посвящать в детали нашей договоренности.

– И вы начнете свою «зачистку» в городе. Я, кажется, только теперь начал все понимать. Вы подставили мне Форина нарочно. Вы знали, что я смогу его вычислить. Вы все точно знали. И просчитали реакцию Рашковского. Он уедет, а вы начнете убирать авторитетов и свалите все на Рашковского. Выставите его главным виновником начавшихся разборок.

– Возможно, – ответил полковник, – но лучше быть виновником, чем трупом. Вам так не кажется?

– Он не согласится, – убежденно сказал генерал.

– У вас есть одна неделя, – уточнил Авдонин, – после чего я буду считать, что мы не договорились. Ровно семь дней.

– Подождите, – попросил генерал, – вы понимаете, что человек с его характером не покинет Москвы ни при каких обстоятельствах? Он не любит уступать. И тем более сдаваться.

– Я считал вас более разумным человеком, Николай Александрович, – с явным сожалением произнес Авдонин. – В конце концов, с вашим опытом и знаниями вы найдете работу и в другом месте. Думаю, что мы поняли друг друга. До свидания.

Авдонин повернулся и зашагал к машине. Генерал сделал один шаг, второй… И, чувствуя шальные удары сердца, все-таки прислонился к дереву. Он перевел дыхание и тяжело вздохнул. Он не мог даже представить себе, как убедить Рашковского покинуть Москву. Но Фомичев прекрасно понимал, что Авдонин был прав. Если в стране охоту объявляет контрразведка, то шансов спастись нет. Или почти нет, за исключением тех чудесных случаев, которые выпадают один на тысячу, и их придумывают в кинофильмах и в книгах. Фомичев не верил в чудеса, он верил в логику. И именно поэтому он стоял, опираясь на дерево и чувствуя, как нарастает боль слева, словно собирающая силы, чтобы вырваться наружу.

Глава 15

На работу она старалась не опаздывать. А если пользуешься собственной машиной и попадаешь в пробки в центре города, то это становится проблемой. Марина, привыкшая ездить на работу в Ясенево, теперь ловила себя на том, что делает неправильный поворот, когда, задумавшись, ехала совсем в другую сторону.

В их институте был строгий режим, и посторонний не мог проникнуть на территорию без разрешения руководства. Именно поэтому он и был выбран. Если учесть, что, кроме нее, в лаборатории психологии больше не было сотрудников, то ее появление здесь не вызвало ни удивления, ни раздражения.

У нее был небольшой кабинет, выходивший во внутренний дворик. Раньше здесь был расположен склад для уборщицы, а еще ранее комитет комсомола, в котором числилось несколько молодых лаборанток. От комсомола остался небольшой сейф, стоявший в углу, и обитая изнутри красным дерматином дверь. От уборщиц остался стойкий запах стирального порошка, неистребимо въевшийся в стены кабинета. Она привычно открыла дверь, вошла в кабинет, повесила плащ на вешалку. Впереди был долгий день. Иногда она проявляла разумную активность, разговаривая с сотрудниками института, приходила на совещания к директору. Но чаще всего ей приходилось сидеть в кабинете, поглощая книги, о которых она давно мечтала.

Никто не мог знать, что в светильник, расположенный на потолке, была вмонтирована миниатюрная видеокамера, которая круглосуточно отслеживала всех посетителей ее кабинета. И микрофон, позволявший сидевшему в конце коридора сотруднику МВД слышать все разговоры, происходившие в ее кабинете.

На столе лежала книга Юнга. Она подошла к окну, взглянула на дворик. Накрапывал небольшой дождь. Марина повернулась к столу, и в этот момент в дверь постучали. Марина удивленно взглянула на часы. В такое время не бывало посетителей, и с утра все сотрудники занимались своими делами.

– Войдите! – крикнула она, убирая книгу в стол.

Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина средних лет. У него были рыжеватые редкие волосы, мясистое лицо, большие уши. Она сразу узнала это лицо. Узнала и стала медленно подниматься со стула. Она была готова к любому повороту событий, к любой неожиданности. Но этот визит ее по-настоящему потряс. Перед ней на пороге стоял сам Леонид Дмитриевич Кудлин, правая рука Рашковского. Это было невозможно, немыслимо. По всем строгим правилам, установленным в институте, он не мог появиться здесь раньше чем через час. От девяти до десяти в институт вообще не пускали посетителей. Очевидно, Кудлину удалось каким-то образом обойти строгие правила и появиться тут сразу после открытия.

На нем был темно-коричневый костюм и серая водолазка. Она знала, что он не любил носить галстуки.

– Доброе утро, – сказал Кудлин, – вы разрешите мне войти?

– Входите, – кивнула она. Скрыть растерянность не удалось. Впрочем, это даже к лучшему. Он должен почувствовать, что застал ее врасплох и она смущена визитом неизвестного столь ранним утром.

Кудлин вошел в комнату. Мягкие манеры, неслышный шаг. Ее удивило, что он был без плаща. Неужели он приехал в одном костюме? И каким образом умудрился получить пропуск? На такую оперативность она не рассчитывала. Впрочем, дерзкое покушение смешало все карты, и у Рашковского появилась острая необходимость в доверенном лице рядом с собой.

– Разрешите сесть, Марина Владимировна? – спросил Кудлин.

– Да, конечно. Извините, но я вас что-то не припомню. Мне казалось, что я знаю всех работающих в нашем институте.

– Я не работаю в вашем институте, – улыбнулся Кудлин, присаживаясь на стул.

– Тогда каким образом вы оказались здесь в столь раннее утро? – улыбаясь, спросила она. – Кажется, у нас режимный институт?

– Мне тоже так кажется, – согласился Кудлин, – но, к счастью, у меня много знакомых. Они помогли мне получить пропуск в ваш институт.

– Удивительно. Значит, вы человек с большими связями. Я думала, что наши правила распространяются на всех. Как вас зовут?

– Простите, я не представился. Леонид Дмитриевич Кудлин.

– Очень приятно. Я вас слушаю, Леонид Дмитриевич. Признаюсь, я заинтригована вашим появлением. Кстати, дайте ваш пропуск, я отмечу.

– Не нужно, – снова улыбнулся Кудлин, – я отмечу его в другом месте.

– Хорошо, – согласилась она: в конце концов, режим института был не в ее компетенции, – я вас слушаю.

– Вы давно работаете в этом кабинете? – неожиданно спросил Кудлин.

– Вам он не нравится?

– Мне он кажется не совсем, хм… большим.

Она усмехнулась.

– Вы пришли только для того, чтобы сказать мне это? – спросила Чернышева.

– Конечно, нет. Я пришел, чтобы с вами познакомиться.

Она должна была изобразить удивление. Или недовольство. Всех вариантов не мог предусмотреть даже Циннер. Но она только пожала плечами. Когда женщине за сорок, ее трудно удивить неожиданным знакомством или назойливым вниманием.

– Только не говорите, что я вам понравилась, – засмеялась Марина. – Мы, кажется, видимся впервые в жизни. Хотя ваше лицо мне кажется знакомым. Может быть, мы все же где-то встречались?

– Может быть, – согласился Кудлин, внимательно наблюдавший за Чернышевой, – но я пришел не поэтому. Мы действительно незнакомы, вы правы. Однако мне любопытно познакомиться с вами. У меня к вам деловое предложение, Марина Владимировна.

– Неужели вы нуждаетесь в рекомендациях психолога? Судя по тому, как вы умудрились попасть в наш институт, они вам ни к чему.

– Нет, конечно. Слава богу, с психикой у меня все в порядке. Я о другом. Перед тем как с вами встретиться, я узнал, что вы получаете около четырех тысяч рублей. Плюс надбавка за звание. Итого – примерно сто семьдесят – двести долларов. Как вы умудряетесь жить на такие деньги, я даже себе не представляю. Хотя говорят, что вы несколько лет работали за границей. Очевидно, старые накопления?

– Если вы будете хамить, вам придется отсюда уйти.

– Извините, я не хотел вас обидеть. Это не входило в мои планы. Я просто привел известные нам факты, перед тем как начать наш разговор. Если вы разрешите, я уточню еще несколько моментов. Говорят, что вы знаете иностранные языки?

– Но если я работала за рубежом, значит – знаю.

– Можно узнать, какие?

– Английский, испанский, – она не стала говорить, что знает французский. Это был перебор. Обычный кандидат наук, даже работающий в закрытом институте, не обязательно знает три языка.

– Прекрасно, – кивнул Кудлин, – вы работали за рубежом?

– Да. Вы можете объяснить, что означает этот допрос?

– Последние два вопроса. У вас есть сын и вы живете одна? Все верно?

– Я не буду отвечать больше на ваши вопросы, пока вы не объясните мне, что происходит.

– Извините еще раз. Дело в том, что я уполномочен предложить вам работу. Достаточно интересную, перспективную, хорошо оплачиваемую. Фирме нужна молодая женщина, знающая языки. Вы нам подходите.

– Насчет «молодой» – я оценила ваш комплимент. Насчет работы – ничего не поняла.

– Я работаю в банке «Армада». Это один из самых крупных банков страны. Нам нужны специалисты в области рекламы и для пресс-службы.

– Я не разбираюсь в рекламе, – строго ответила Марина, – и не собираюсь работать в вашем банке. Думаю, что вы ошиблись.

– Не торопитесь, – не смутился ее отказом Кудлин, – вы еще не знаете, что именно вам предлагают. Я представляю, что значит сидеть в этой комнате после того, как вы побывали в Мадриде или Париже. И не представляю, как можно жить на двести долларов. Но я хотел бы предложить вам совсем другую работу. Более соответствующую вашим интересам, темпераменту. И по вашей специальности. Вы ведь кандидат психологических наук?

Это был самый важный момент в разговоре. Имя Добронравовой должно было прозвучать как можно естественнее. Она это понимала.

– Да. Но я защищалась достаточно давно. Так давно, что успела много позабыть.

– Вы готовили диссертацию в университете?

– Вы это тоже узнали? Я начинаю подозревать, что вы из милиции или из КГБ.

– Сейчас нет КГБ, – напомнил Кудлин, – а в университете у меня есть знакомые. Как раз по вашей специальности. Поэтому я и спрашиваю. Кого вы знаете по университету?

– Многих. – Она начала вспоминать, понимая, как важно не назвать Добронравову первой. Ей даже пришлось вспомнить заместителя декана, еще несколько человек и лишь потом назвать Елизавету Алексеевну.

При упоминании ее фамилии Кудлин вздрогнул. Он ощутимо вздрогнул и, изумленно взглянув на Чернышеву, переспросил:

– Вы знакомы с Елизаветой Алексеевной?

– С Добронравовой? Знакома, и много лет. А почему вы спрашиваете?

– Это судьба, – даже не стал скрывать своей радости Кудлин, – вы как раз тот человек, которого мы долго искали. Вот моя карточка. Я вас жду завтра утром у себя в офисе. В десять часов утра.

– Я завтра работаю, – напомнила она.

– Вы можете отпроситься. – Кудлин взглянул на часы. Он явно торопился и не хотел этого скрывать. Теперь нужно было наносить последний штрих. Когда ее собеседник поднялся, она вдруг сказала:

– Я вспомнила, где вас видела. Мы встречались в больнице. Вы стояли в коридоре и кого-то ждали. В реанимации.

– Правильно, – удовлетворенно сказал Кудлин. Он взглянул на нее: – У вас прекрасная память, Марина Владимировна. Обязательно приходите завтра. Я не хочу ничего заранее обещать, но, если все будет нормально, вы будете получать гораздо более достойную зарплату.

– Меня еще никогда не покупали, – медленно произнесла она, поднимаясь со своего места.

– Не нужно, – поднял он руку, – я вас не покупаю. Я просто предлагаю именно ту цену, которую могу дать. Спрос определяет предложение. Мы все продаемся или покупаемся. Таковы правила игры. До свидания.

Он повернулся и вышел из кабинета, мягко закрыв дверь. Она медленно опустилась в свое кресло. Предстояло осмыслить состоявшийся разговор и вечером встретиться с Циннером. Она не сомневалась, что пленка с разговором будет передана Циннеру сегодня же. Марина взглянула на лампу. Интересно, как Циннер отреагирует на этот разговор. Кажется, она все сделала правильно. Хотя Циннеру трудно угодить. Ей очень хотелось уйти из кабинета прямо сейчас. Но она понимала, что это невозможно. И поэтому отсидела весь рабочий день в своем кабинете, заставляя себя не думать о вечернем разговоре с Циннером.

И даже выйдя из института, она спокойно села в свою машину и поехала в сторону дома, проверяя по дороге возможность наблюдения. Она оказалась права. Два автомобиля, сменяя друг друга, следили за ней. Очевидно, Кудлин решил подстраховаться. Он хотел выяснить, куда именно она поедет сразу после работы. Но она доехала до дома, оставила машину на стоянке. Больше всего она опасалась появления Андрея у ее дома, тогда им заинтересуются и наблюдатели Кудлина. Но его рядом с домом не оказалось. Это ее удивило и обрадовало, хотя возможно, что где-то в глубине души она была разочарована. Но Андрея нигде не было.

Войдя в подъезд, она поднялась до своей квартиры, открыла двери и, войдя в гостиную, в удивлении замерла. На диване сидел Циннер. Он рассматривал какой-то журнал. Заметив вошедшую, он кивнул ей так, словно сидел у себя в кабинете.

Глава 16

Кудлин не мог скрыть своей радости. В последние дни Рашковский был вне себя от нетерпения, постоянно подстегивая своего заместителя. После похищения Форина начались повальные обыски в домах руководителей «Армады». Сотрудники ФСБ даже не пытались скрыть вполне обоснованных подозрений по поводу похищения Форина.

Кудлин сел в автомобиль и приказал водителю срочно отвезти его в центральный офис. По дороге он позвонил Рашковскому.

– Валентин, это говорит Леня, – торопливо сказал Кудлин, – я узнал насчет женщины, о которой ты просил.

– Долго узнавал, – раздраженно пробормотал в ответ Рашковский, – позвони мне попозже, я сейчас занят.

– Подожди, – сказал Кудлин, – я узнал про нее много интересного. Оказывается, она защищалась на кафедре, где работает Елизавета Алексеевна. Твоя тетка. Ты меня слышишь?

Рашковский молчал несколько секунд. Затем спросил:

– Может, нам ее подставляют? Нужно проверить. Может, их специально познакомили с моей теткой.

– Они знакомы много лет, – торопливо сказал Кудлин, – ты думаешь, ее готовили столько лет?

– Как ее зовут?

– Марина Владимировна Чернышева. Можешь сам узнать у своей тетки.

– Я тебе перезвоню. – Рашковский отключился. Он сидел в кабинете с представителями японской фирмы. – Извините меня, – пробормотал он переводчику, – мне нужно на минуту вас покинуть.

Он встал из-за стола, оставив изумленных японцев, и вышел из кабинета. Из приемной он быстро набрал номер Добронравовых.

– Тетя Лиза, добрый день, – быстро сказал Рашковский, – это я, Валя.

– Здравствуй, Валентин, – обрадовалась Елизавета Алексеевна, – ты так редко звонишь.

– Я бываю занят.

Он взглянул на стоявшую рядом с ним Лиду и сделал знак рукой, чтобы она вывела из приемной двух постоянно дежуривших здесь телохранителей. Лида испуганно кивнула, показывая парням на дверь.

– Тетя Лиза, я хотел узнать у вас насчет одного человека, – сказал Рашковский, усаживаясь на стол, – вы знаете Марину Владимировну Чернышеву?

– Мариночку? Конечно, знаю. Очень толковый, надежный человек. И красивая женщина. А почему ты спрашиваешь?

– Как давно вы ее знаете?

– Давно. Уже много лет. Кажется, лет двенадцать или тринадцать. Она защищала у нас диссертацию и много консультировалась со мной. У нее была очень интересная тема…

– Подождите, – довольно невежливо перебил ее Рашковский, – это действительно было двенадцать лет назад?

– Да, конечно. Она защитилась у нас на кафедре.

– Где она тогда работала?

– В каком-то закрытом учреждении. Кажется, их называли «почтовыми ящиками». Сейчас она тоже работает в каком-то закрытом институте. Очень умная женщина. Жаль, что у нее не сложилась личная жизнь…

– Как это не сложилась?

– У нее нет мужа. Кажется, он погиб много лет назад, или они развелись, и потом он погиб. Я подробности не знаю, не уточняла. А сынишка у нее был хороший, очень хороший мальчик. Сейчас он уже взрослый.

– Значит, вы ее знаете много лет?

– Да, конечно, знаю. – Она несколько увлеклась. Рашковский не так часто звонил своей тетке, к тому же он всегда торопился, и поэтому сработал «эффект исповедальности». Когда разговаривают два человека и один невольно подлаживается под второго, он часто говорит не совсем то, что думает, а именно то, что хочет услышать первый. Так и Елизавета Алексеевна невольно увлеклась и несколько преувеличила свои отношения с Чернышевой. – Мы общаемся уже двенадцать лет, – добавила она, не уточняя, что в этот период включен и довольно долгий срок, когда они не виделись. Но она сказала именно то, что хотел слышать Рашковский.

– Она с кем-нибудь живет? – спросил он, взглянув на Лиду и жестом попросив воды.

– Ну да, с сыном, – ответила ничего не подозревавшая тетка.

– Я имею в виду мужчину, – улыбнулся он, принимая стакан воды из рук своего секретаря, – у нее есть кто-нибудь?

– Как тебе не стыдно, – возмутилась она, – я такие вопросы ей не задавала. Она взрослая женщина и сама решает, как устроить свою жизнь. А почему ты так ею заинтересовался?

– Ничего. Мне просто было интересно. Спасибо, тетя Лиза, и, пожалуйста, не говорите ей о нашем разговоре.

– Конечно, конечно, – заверила она его таким тоном, что он усмехнулся. – Как твои? Как девочка, мы у нее были в больнице. Это такой ужас.

– Да, – ледяным голосом сказал он.

– Как твои в Англии? Ты с ними говорил?

– Да, конечно. Все нормально. Спасибо, тетя Лиза, я еще позвоню. И до свидания. – Он отключил аппарат, подумав, что она обязательно расскажет об их разговоре самой Чернышевой. Впрочем, это было не так страшно. Затем, повернув голову, он попросил Лиду: – Соедини меня с Кудлиным.

Лида знала о ранении девочки и видела, в каком состоянии он ходил все последние дни. Именно поэтому она мгновенно выполняла требования своего шефа. Набрав номер мобильного телефона Кудлина, она передала трубку Рашковскому.

– Леня, – сказал Валентин Давидович, – ты был прав. Они знакомы уже много лет. Такой подставки не бывает. Двенадцать лет назад я был всего лишь начинающим, дилетантом. Но говорят, она работает в каком-то секретном институте. Может, он связан с органами?

– Она так же связана с органами, как мы с космосом, – пошутил Кудлин, – просто работает в режимном институте.

– Все равно, – жестко напомнил Рашковский, – нужно все точно проверить. Еще несколько раз. Не мне тебя учить. А вообще-то это удача. Тетя Лиза говорит, что у нее нет мужа. И она, кажется, знает английский.

– Еще и испанский. Она работала за границей.

– Тогда это просто находка. Ладно, приезжай ко мне, поговорим.

Рашковский бросил трубку Лиде, поправил галстук и пошел в кабинет продолжать переговоры с японцами. Когда он закончил переговоры, Лида доложила, что он должен ехать на заседание бюджетного комитета Государственной думы, куда были приглашены все ведущие банкиры страны. Он собирался выйти из кабинета, когда к нему вошел Фомичев. Увидев генерала, Рашковский нахмурился. В последнее время Николай Александрович все чаще напоминал ему о собственных провалах.

– Что случилось? – спросил Рашковский.

– У меня к вам разговор, – сказал Фомичев. – Очень важный разговор, – торопливо добавил он.

– Потом, – отмахнулся Рашковский, – я сейчас очень занят.

– Нет, – неожиданно твердо ответил генерал, – у меня к вам очень важный разговор.

Рашковский взглянул на него.

– Говорите, – потребовал он.

– Не здесь, – неожиданно сказал Фомичев.

– Как это – не здесь? – не понял Рашковский. – Вы меня уверяли, что в моем кабинете абсолютно безопасно. Вы говорили о самой совершенной защите.

– Верно, – сказал с убитым лицом генерал, – но мне нужно с вами поговорить.

– А здесь говорить нельзя?

– Нет, нельзя.

– Тогда у вас в кабинете.

– Нет. – У генерала было не просто плохое настроение. Он был явно не в себе.

– В моей машине, – предложил Рашковский, но собеседник покачал головой. – Что происходит? – разозлился Валентин Давидович. – Вы можете мне внятно объяснить?

– Я хотел бы с вами поговорить, – опустил голову Николай Александрович, – может, мы выйдем из вашего кабинета?

Рашковский понял, что произошло нечто невозможное. Он испытующе взглянул на генерала. Затем нажал кнопку прямой связи со своим секретарем.

– Лида, я никуда не еду. Пойдем, – сказал он Фомичеву.

Они вышли в приемную.

– Здесь мы можем поговорить? – зло спросил Рашковский.

– Нежелательно, – честно признался генерал.

– Тогда куда? – рявкнул Рашковский. – Куда мне идти? В свою спальню, в туалет, в комнату отдыха? Куда мне спрятаться от «жучков»? Что мне делать, если вы не можете обеспечить элементарную защиту от прослушивания? Куда мне бежать?

– Идите за мной, – предложил генерал.

Они вышли в коридор. Фомичев шел первым. Они дошли до конца коридора и остановились перед туалетами. Слева был мужской.

– Я так и думал, – зло пробормотал Рашковский, – что в конце концов вы загоните меня в сортир.

Фомичев постучал в правую дверь, словно в кабинет.

– Вы ошиблись, – прохрипел Рашковский, – здесь женский туалет. Или вы хотите, чтобы мы вошли туда?

Фомичев постучал еще раз, затем открыл дверь. В туалете никого не было.

– Войдите, – предложил генерал, – это единственное место на этаже, где вы не можете появиться. Именно поэтому мы сюда и пришли. Войдите, у меня действительно исключительно важное сообщение.

Когда Рашковский вошел, Фомичев закрыл дверь.

– Положение очень серьезное, – сказал генерал, – настолько серьезное, что я должен рассказать вам все, чтобы вы сами решили, как именно поступить.

– Что произошло?

– Я знаю, кто стоял за нападающими. Кто их нанял.

– Имя? – придвинулся ближе к генералу Рашковский. – Назовите мне имя.

– Это ФСБ, – выдавил Фомичев, – это были их люди.

– Что?! – изумленно спросил Рашковский. – Вы с ума сошли? Как это ФСБ? Вы хотите сказать…

– Да, – впервые позволил себе перебить Рашковского Фомичев, – они организовали нападение на ваш кортеж. С самого начала я был уверен, что здесь нечисто. К тому же Форина спрятали на квартире, а не в тюрьме. А когда они так быстро убрали второго свидетеля, я понял, что за этим нападением стоят спецслужбы.

– У вас есть факты или это ваши домыслы? – спросил Рашковский.

– Факты, – сурово ответил генерал, – я встречался с представителями ФСБ. Мне поставили условие, чтобы вы уехали из страны. В течение недели. Иначе нападение повторится и они вас ликвидируют.

– Как это – уехал? Они мне решили угрожать? Они, очевидно, не понимают, с кем связались. Я сообщу об этом во все газеты, дам сообщение по всем телеканалам, я обращусь в Думу, к новому президенту.

– Нет, – устало ответил Фомичев, – ничего не выйдет.

– Почему не выйдет?

– У них есть конкретное указание. Вы же понимаете, что на такое убийство они не могли пойти без санкции руководства. У них была эта санкция, Валентин Давидович.

– Кто им дал разрешение? Директор ФСБ? Премьер? Кто?

– Сам президент, – ответил генерал.

Рашковский оглянулся по сторонам. Почему-то подошел к зеркалу, поправляя галстук.

– Так, – сказал он, оборачиваясь к генералу, – значит, так. Откуда вы это знаете?

– Я же вам объяснил. Мне сделали конкретную раскладку. У них есть указание нового президента избавить страну от преступности. Они не будут церемониться, Валентин Давидович. И не станут искать доказательств вашей вины. Все это в прошлом. У них есть конкретный приказ убрать несколько авторитетов, устрашив остальных. Если вы не уедете, то будете первой жертвой.

– Значит, я должен показать им, что испугался. Должен сбежать?

– Иначе они вас убьют. И я не смогу вас защитить. Вы же понимаете, Валентин Давидович, что никакой защиты от ФСБ не существует. Я могу охранять вас от преступников, могу каким-то образом попытаться защитить вас от наемных киллеров. Но от ФСБ я вас защитить не смогу. И вы это должны понимать.

– Что вы мне советуете? – спросил Рашковский с перекошенным от сильного волнения лицом.

– Не знаю, – честно признался Фомичев, – если это указание президента, они пойдут на все.

– Вы думаете, президент приказал им меня убить?

– Конечно, нет. Он приказал навести порядок, поприжать преступность. А вы для многих знаковая фигура. Все об этом знают. Поэтому решили начать с вас.

– И чуть не убили мою девочку. Если это были сотрудники ФСБ, почему они стреляли в мою дочь?

– Не знаю, – чуть запнувшись, соврал генерал, – может, у них тоже бывают накладки.

Рашковский был интуитивным руководителем, и он почувствовал некоторую заминку.

– Накладка, – насмешливо повторил он, – значит, и у них бывают накладки?

– Может быть, – печально ответил генерал, – иногда бывают подобные вещи.

Он не стал говорить своего предположения о том, что сам не верил ни в какие накладки. Он не стал говорить, что все было рассчитано именно с целью взбесить самого Рашковского. Он не хотел этого говорить. Но и вообще промолчать он не мог.

– Вы должны уехать, – повторил Фомичев, – и быть готовым к неприятностям. Не исключено, что в стране начнутся новые разборки. В контрразведке постараются поссорить разные группировки друг с другом, чтобы понятие «верховный судья» окончательно потеряло свой смысл. Извините меня, Валентин Давидович, но это правда.

– Я понимаю. – Рашковский подошел к раковине, наклонился, открыл воду, плеснул на лицо. Дверь задергалась.

– Нельзя! – крикнул Фомичев. В дверь постучали, и они услышали голос Кудлина.

– Что произошло? – спросил Леонид Дмитриевич. – Почему вы здесь?

– Он тебе расскажет, почему мы здесь, – сказал Рашковский. Он ослабил узел галстука и начал умываться. Затем достал салфетки, вытер лицо. Фомичев и Кудлин молчали.

– Я еще подумаю, – тяжело дыша, сказал Рашковский. – Нужно все продумать. Поедем ко мне на дачу. Погуляем вокруг дома, посоветуемся. Расскажите Лене обо всем, Николай Александрович, пусть «порадуется» вместе с нами.

Рашковский повернулся и вышел в коридор, ничего не добавив к сказанному. В коридоре стояла испуганная Лида.

– Вам звонили из Министерства финансов, – сообщила она, – говорят, что…

– Пошли они все… – Рашковский отмахнулся от Лиды.

Глава 17

Циннер сидел на диване. Он дождался, пока Марина закрыла дверь, и только тогда, не поднимаясь, кивнул ей в знак приветствия.

– За вами следили, – невозмутимо произнес Циннер.

– Я это заметила. Действовали нагло и непрофессионально. Но следили довольно плотно.

– Мы так и думали. Кудлин человек достаточно осторожный, хотя его неожиданное появление у вас в институте явно не входило в наши планы.

– Вы уже выяснили, как он сумел попасть в институт?

– Он вышел на заместителя директора, брат которого работает в одном из филиалов «Армады». Это, конечно, нарушение, но, когда утром Кудлин появился у ворот института вместе с братом заместителя директора, им выписали специальные пропуска.

– Он гениальный человек, – с отвращением заметила Марина, сбрасывая туфли. Она оставила плащ на вешалке, прошла в комнату и села в кресло рядом с диваном.

– Он очень опасный человек, – заметил Циннер. – Вы знаете, конечно, что рядом с Рашковским всегда два самых близких человека – это Кудлин и Фомичев. Они крайне опасные люди, причем один стоит другого. Кудлин настоящий мастер провокаций, а Фомичев не верит никому, даже самому Рашковскому. Вы должны все время помнить об этих соперниках.

– «Сладкая парочка», – поморщилась она, – я понимаю.

– Вас будут проверять еще много раз, – продолжал Циннер, – вы видите, как действует Кудлин. Даже мы не могли предположить подобный визит. Его, конечно, торопит Рашковский, без Карпотиной ему очень сложно.

– Почему она все-таки ушла? Неужели только из-за напряженного графика работы?

– Этого мы пока не знаем, а выяснять не торопимся. Если они сохранили хорошие отношения, то о нашем визите к ней сразу узнает Рашковский, а это – крах всей операции.

– Я понимаю…

– Мы проанализировали ваш разговор. В целом вы неплохо провели беседу с Кудлиным, особенно хорошо прошло с Добронравовой. Это был сильный ход. Кстати, он уже успел позвонить Рашковскому и рассказать про вас. А тот, в свою очередь, перезвонил Елизавете Алексеевне. Мы сумели записать два их разговора. Я принес кассету, вы можете прослушать оба разговора. Судя по всему, Кудлин предложит вам работать на Рашковского. Но не надейтесь так быстро попасть сразу к Валентину Давидовичу. Вас будут проверять. Много раз проверять. Всегда помните об этом. Одна ошибка, и мы не успеем вам помочь.

– Не забывайте, Циннер, что я не двадцатилетняя девочка.

– Я помню. Именно поэтому я взываю к чувству вашего разума, полковник Чернышева. Вам нужно быть готовой к любой неожиданности. Очень хорошо вы напомнили ему, где именно вы виделись. Это произвело впечатление. Вы сделали все как нужно. Не сразу его вспомнили, а именно в конце разговора. То есть у вас хорошая память на лица, но все же – для вас встреча рядовая. В общем, все к месту.

– Наконец вы меня похвалили.

– Я вас не хвалил. Я просто высказываю свою точку зрения на состоявшийся разговор. Профессиональную точку зрения, Марина Владимировна. У нас есть серьезные подозрения, что они захотят проверить вашу легенду еще много раз. В том числе и вашего сына.

– Только не это, – попросила она, – я бы не хотела его впутывать.

– Мы тоже. Но они наверняка станут расспрашивать вас о сыне. Нам очень не хотелось бы впутывать его в эту операцию. Поэтому в Сорбонне появится другой студент, якобы ваш сын. Можно ожидать любой провокации, поэтому мы решили каким-то образом подстраховаться. Вам нужно будет познакомиться с «вашим сыном». Он похож на вашего настоящего сына, хотя старше его на четыре года. Вы можете с ним обговорить некоторые детали.

– Где он находится?

– В соседней квартире. Когда я уйду, вы можете пригласить его сюда и поговорить. Очень толковый молодой человек. Кстати, у него бабушка француженка. У вас не было в роду французов?

Она покраснела. Не стоило говорить Циннеру, кто именно был отцом ее ребенка.

– Он сотрудник милиции?

– Он учится в Волгоградской школе милиции.

– Хорошо, – кивнула она, – мне тоже кажется, что так будет правильно.

– У меня есть список вопросов, которые вы должны с ним обсудить, – сообщил Циннер, – я оставлю их вместе с кассетой. Вам придется сегодня ночью много поработать.

– Ничего страшного. Надеюсь, вы не станете советовать, как мне одеться на встречу с Кудлиным.

– Желательно строгий брючный костюм. Он абсолютно равнодушен к женщинам и поэтому должен видеть перед собой просто делового партнера. Поэтому минимум косметики, минимум макияжа.

– Учту, – устало кивнула она.

– Вас что-то волнует? – неожиданно спросил он. – Я чувствую, что вас что-то волнует. Или вас беспокоит предстоящая встреча с Кудлиным?

– Нет, конечно. Я боялась, что Андрей будет ждать меня и его могут заметить. Почему его нет?

– Вы же сами хотели, чтобы его больше здесь не было.

– Это вы его убрали? – заметно волнуясь, спросила она.

– Если вы могли подумать об этом, значит, подобные мысли и мне могли прийти в голову. Я тоже подумал об этом настойчивом молодом человеке. Ведь он мог испортить нам всю игру. Представляете, что может подумать Рашковский, если ему расскажут о столь юном воздыхателе. Он решит, что вы содержите альфонса.

– Вы же прекрасно знаете, что это не так.

– Верно. Но я не Рашковский.

– Куда вы убрали мальчика?

– Он не мальчик. Он молодой человек. Не волнуйтесь, с ним ничего не случилось. Просто его на сегодня убрали отсюда. Нет, это сделали не мы. Его позвали в университет. Там возникли какие-то проблемы.

– Это ваша работа?

– А вы хотели, чтобы он остался здесь и его убирали с помощью переодетых сотрудников милиции? Вам нравится, когда его бьют?

– Он опять приходил?

– А вы как думаете? – Циннер вздохнул. – Вы напрасно меня не послушали. Вы относитесь к этому слишком серьезно. Вообще у вас в стране непонятное отношение к сексу. Или безумные оргии, или непонятное, как это по-русски, ханжество. Я правильно употребил это слово?

– По-вашему, я ханжа?

– Не обижайтесь. Может, я недостаточно хорошо владею русским языком. Но я действительно не понимаю, почему вы так настойчиво отвергаете молодого человека. Одинокая женщина… Ну, ладно. Хотя проблема Камышева все равно остается. Мы попросим его отца вызвать парня в Аргентину. Хотя бы на месяц. Так будет спокойнее для всех нас.

– Может быть, – согласилась она. Ей было приятно, что Андрей все-таки пришел, несмотря на вчерашний разговор. Марина поднялась и заставила себя пройти в спальню, чтобы переодеться. Циннер остался сидеть на диване.

– Включите микрофон, – попросила Марина, – я послушаю, о чем они говорили.

Циннер достал и включил микрофон. Послышался голос Кудлина:

– Валентин, это говорит Леня… – Она начала снимать платье, прислушиваясь к разговору. Когда Кудлин сообщил, что Чернышеву должна знать родственница Рашковского, сразу стало ясно, что тот заинтересовался этим. Однако Валентин Давидович был достаточно осторожен и поэтому спросил:

– Может, нам ее подставили?

Она замерла, но, слушая разговор, продолжала раздеваться. Когда она сняла наконец колготки, Рашковский дозвонился до своей тетки.

– Тетя Лиза, добрый день, – услышала она голос Валентина Давидовича. – Это я, Валя.

Теперь шел разговор между взволнованной звонком столь известного племянника Елизаветой Алексеевной и самим Рашковским. Она уже успела надеть домашнюю одежду, когда услышала, как Елизавета Алексеевна со вздохом говорит:

– Очень умная женщина. Жаль, что у нее не сложилась личная жизнь…

– Как это – не сложилась? – в голосе Рашковского был интерес.

– У нее нет мужа… – начала объяснять Добронравова.

Когда Марина вышла из спальни, Рашковский спросил:

– Она с кем-нибудь живет?

– Кажется, это самое главное, что интересует мужчин, – недовольно пробормотала Чернышева, усаживаясь в кресло.

Разговор закончился, и Рашковский отключился. Затем он снова позвонил Кудлину. И предложил еще несколько раз все проверить.

– Интересные разговоры, – согласилась она, взглянув на Циннера.

– Будет еще интереснее, если я вам скажу, что их разговоры прослушивает еще кто-то. В МВД считают, что Рашковского очень плотно ведет ФСБ. Вы меня понимаете? Вполне возможно, что нам придется защищать вас не только от бандитов, но и от сотрудников контрразведки.

– Они его подозревают?

– Он слишком известный человек. Поэтому любой новичок, появившийся в окружении Рашковского, будет очень плотно проверяться. И у нас могут появиться новые проблемы. Хотя мы, кажется, предусмотрели все возможные варианты.

– Если его все подозревают, почему просто не арестуют? – спросила Чернышева. – Для чего нужны все эти игры?

– Где конкретные доказательства? Кроме того, всех интересуют его международные связи. В управлении по борьбе с организованной преступностью хотели бы знать всех членов преступного синдиката, который он возглавляет. Я уже не говорю о всех счетах его организации. Но боюсь, что ФСБ начала серьезную игру против него.

– Почему вы так думаете?

– Помните, я говорил вам про Форина, исчезнувшего свидетеля покушения на Рашковского. Контрразведка сразу же провела обыски в домах Рашковского, Фомичева, Кудлина. Но самое интересное, что почти сразу погиб некий Суходолов, друг Форина. В этот же вечер. Бандиты так оперативно не работают. Вы меня понимаете?

– Что вы хотите этим сказать?

– Пока не знаю. Но я психолог и обязан уметь анализировать поступки людей, понимать их мотивацию. Боюсь, что мы даже не представляем, в какую сложную игру пытаемся вставить свою операцию.

– Вы боитесь?..

– За вас, – кивнул Циннер, – и не потому, что вы мне так нравитесь. Я не люблю, когда не могу понять правил игры. Более всего меня всегда страшила непредсказуемость человеческих поступков.

– Именно поэтому вы пытаетесь все рассчитать, даже предлагаете мне покрутить любовь с этим парнем.

– Ох, какая вы злопамятная, – пробормотал Циннер. – Я оставляю вам вопросник. Ваш «сын» сейчас находится в соседней квартире. Когда я уйду, он к вам придет. Постарайтесь обговорить с ним все детали. Как можно больше деталей. Впрочем, мы его немного натаскали.

Он поднялся с дивана.

– Вы даже не предложили мне кофе, – упрекнул он ее на прощание.

– Я не считала вас гостем, – призналась она, – скорее хозяином. Вы так бесцеремонно вошли. Я думала, что скорее вы предложите мне кофе.

– У вас злой язык, – вздохнул Циннер. – Между прочим, завтра не увлекайтесь. Ни в коем случае не вспоминайте больше про Елизавету Алексеевну. Одного раза было вполне достаточно. Ожидаемый эффект достигнут. Злоупотребление ее именем вызовет подозрение у Кудлина. Вы меня понимаете?

– Вполне. – Она встала следом за ним.

– Он должен увидеть в вас исполнительного секретаря. Умного, внимательного, наблюдательного, дисциплинированного. На встречу ни в коем случае не опаздывайте. И самое важное – держитесь скромно, но гордо. Покажите, что у вас есть принципы. Но не нужно демонстрации своей абсолютной независимости. Вас должно заинтересовать его предложение.

– Я все понимаю.

– До свидания, – Циннер кивнул ей на прощание и пошел к двери. Он сам открыл дверь и вышел из квартиры. Она опустилась в кресло. Закрыла глаза. И почти сразу раздался звонок, словно гость ждал на лестничной клетке. Она подошла к двери, посмотрела в «глазок». Циннер был прав. Этот молодой человек был удивительно похож на ее сына. Действительно, очень похож. Она улыбнулась. Кажется, ей будет интересно говорить с этим молодым человеком. И она открыла дверь…

Глава 18

Когда утром раздался звонок, он уже понимал, что ему в очередной раз придется вспомнить о своем «блатном прошлом». Как правило, в колониях и тюрьмах существует разветвленная сеть агентуры оперативников, которые исправно докладывают о всех замыслах заключенных. Большая часть уголовных дел также расследуется с помощью милицейской агентуры. Однако иногда, при особо опасных преступлениях и для более квалифицированного расследования, к делу подключаются настоящие суперпрофессионалы – сотрудники милиции, выдающие себя за преступников и имеющие определенные связи в преступной среде. Такие люди используются только в исключительных случаях, так как велика опасность разоблачения. Как бы здорово ни работал офицер милиции, рано или поздно его вычисляют, и тогда приходится либо прекращать операцию, либо убирать его из игры.

Подполковник Константин Цапов был именно таким суперпрофессионалом. На его счету было несколько опасных внедрений, когда его жизнь висела на волоске – любой из находившихся бок о бок с ним преступников мог его опознать. Однако дерзость в сочетании с разумным расчетом и опытом неизменно помогали Цапову выходить из самых опасных переделок.

Среднего роста, подтянутый, худощавый, с вечным ежиком непослушных волос, с резкими, словно очерченными грубой кистью чертами лица и миндалевидными азиатскими глазами, он легко входил в контакты с нужными ему людьми, находя общий язык даже с самыми отпетыми негодяями.

Разумеется, такой человек не мог приехать в МВД, явившись по вызову генерала. Дома у Цапова не было ни наград, ни документов, а мундир подполковника он не надевал ни разу в жизни. Именно поэтому он приехал на конспиративную квартиру, где должна была состояться встреча с генералом. Цапов ждал довольно долго, около часа, пока наконец в пустой квартире не появился Игорь Николаевич.

– Добрый день, – торопливо бросил генерал, открывший дверь своим ключом.

– Опять что-то случилось? – спросил Цапов.

– Случилось. – Генерал снял плащ, повесил его на вешалку, прошел к столу. – Садись, – разрешил он офицеру.

– Вы плохо выглядите, – позволил себе откровенность Цапов.

– Знаю, – вздохнул генерал, – в последнее время неприятности идут косяком.

– Поэтому меня и позвали?

– Конечно. У нас к тебе важное дело. Очень важное. Может быть, самое важное из тех, в которых ты когда-либо участвовал. Что ты слышал про «верховного судью»?

– Вы имеете в виду, конечно, не членов нашего Верховного суда, – пошутил Цапов. – Я знаю, что такие судьи были у «цеховиков» в бывшем Советском Союзе. Троица авторитетов, которые разрешали все вопросы между «цеховиками» и бандитами. Говорят, что недавно избрали нового «верховного судью». Но кто он, узнать невозможно. Это как у масонов – кто главный, не узнаешь, пока не доберешься до самого верха. А попасть туда невозможно. Только догадки.

– Можешь назвать имя?

– Вы его знаете. Но доказать невозможно. В Москве есть несколько очень известных людей – деятелей искусства, коммерсантов, людей политики, которые не только имеют тесные связи с криминальным миром, но и возглавляют некоторые кланы. А насчет «верховного судьи»… Вся Москва считает, что это Рашковский. Хотя говорят об этом шепотом.

– Что ты о нем думаешь?

– Я предпочитаю о нем не думать. У меня и своих проблем хватает. Если вы позвали меня для того, чтобы внедриться к Рашковскому, то этот цирковой трюк не для меня. В его окружение мне все равно не пробиться. Там людей проверяют годами, а круг его друзей вы знаете. Если вы сделаете меня премьер-министром или хотя бы министром внутренних дел, возможно, тогда он захочет со мной разговаривать, но, если вы поставите меня даже на свое место, я не смогу проникнуть в его дом дальше ограды.

– У тебя появилось нездоровое чувство юмора, – пробормотал Игорь Николаевич, – я сам прекрасно понимаю сложность такого задания. Никто не предлагает тебе внедряться к Рашковскому. С твоей «блатной» биографией это вообще нереально. У нас с тобой совсем другие планы. Дело в том, что недавно была предпринята попытка убрать Рашковского. Ты наверняка об этом слышал. Засада ждала на шоссе. По счастливой случайности его не было в машине, но во время нападения тяжело ранили его дочь.

– Об этом вся Москва знает. Честно говоря, я не завидую нападавшим. Кто бы это ни сделал, он очень рисковал. Говорят, что люди Рашковского отлавливают их по всей Москве. Я слышал, что одного из нападавших увезли даже из внутренней тюрьмы ФСБ.

– Это неправда, – поморщился генерал, – его прятали на конспиративной квартире, откуда люди Рашковского его действительно похитили. Учитывая, что они не убили дежуривших офицеров ФСБ, мы можем предположить, что это сделали люди Фомичева, который работает на Рашковского. Нам с трудом удалось достать его фотографию, – генерал достал снимок, передал Цапову. – Алексей Форин, – представил его генерал. – Полагаю, что его давно нет в живых. Но у нас появились некоторые сомнения. Мы выяснили, что он был осведомителем военной контрразведки. И был связан с неким Федором Суходоловым, – Игорь Николаевич достал вторую фотографию. – Так вот, – не выдерживая театральной паузы, произнес генерал, – Суходолова убили как раз в тот вечер, когда выкрали Форина. Интересное совпадение…

– Вы думаете, что его убрали сотрудники ФСБ?

– Мы в этом уверены. Дело в том, что Форина странно арестовали. В контрразведке объясняют, что он обратился в больницу и таким образом его удалось вычислить. Мы проверяли, Форин действительно обращался в больницу. Но в журнале регистраций отмечено время, когда это случилось. А еще утром у нас была шифрограмма, что он уже арестован. Это, конечно, небольшой прокол, но он был. Второй – его возможное сотрудничество с ФСБ. Почему нужно было прятать бандита на конспиративной квартире? А это было именно так только в том случае, если он сотрудничает с ФСБ. И, наконец, поспешное решение о ликвидации Суходолова. Если тут работали люди Рашковского, они бы похитили Суходолова, но не стали бы его убирать.

– Да, – согласился Цапов, – им было важно выйти на заказчиков нападения.

– Вот видишь, – хмуро заметил Игорь Николаевич, – нам не нравятся все эти игры вокруг Рашковского. Мы тоже задействовали свою агентуру, но ничего о нападении на кортеж Рашковского узнать не могли. Однако это еще не самое главное.

Генерал помолчал. Затем неожиданно достал из кармана включенный скремблер. Он опасался, что и здесь его могут прослушать. Поднявшись, генерал подошел к стоявшему в углу старенькому телевизору и включил его на полную мощность. Затем вернулся к столу.

Цапов терпеливо ждал. Игорь Николаевич достал несколько листков бумаги и протянул их Цапову. После чего, поднявшись, начал громко говорить:

– Мы считаем, что Рашковский, безусловно, преступник, и у ФСБ могут быть свои методы расследования. Поэтому мы не хотим им мешать. Твоя задача узнать все в отношении Рашковского…

Цапов понял, что генерал говорит для тех, кто может их подслушать, невзирая на скремблер и работающий телевизор. Современная техника позволяла считывать информацию даже по колебаниям оконных стекол, не говоря уже о проникновении непосредственно в квартиру с других уровней дома, в котором происходила встреча.

Именно поэтому подполковник начал читать бумаги, почти не слушая своего собеседника. Сообщение его ошеломило. Игорь Николаевич принес для него абсолютно секретное донесение сотрудников МВД из отдела надзора за внутренней безопасностью. В документе указывалось, что офицер МВД, работавший в управлении кадров, был возвращен на работу после ухода на пенсию. Офицера считали осведомителем контрразведки. Если ФСБ имела свою агентуру в МВД, то и в руководстве МВД знали о подобных «кротах», умело их вычисляя. В сообщении говорилось, что инфаркт пенсионера мог наступить в силу ряда внешних причин, уже имелся запрос на эксгумацию трупа. Далее – акт эксгумации. Экспертиза подтверждала, что паралич дыхательных путей вызван приемом лекарства, состав которого имеется на вооружении в органах ФСБ. Далее следовал подробный анализ лекарства, найденного в теле убитого.

Цапов взглянул на генерала. Тот кивнул и подошел к столу. Достав ручку, взял чистый лист бумаги. И размашисто, своим крупным почерком написал несколько фраз: «Погибший знал о том, что мы интересовались Рашковским. Очевидно, он успел об этом сообщить. Думаю, что Рашковским интересуются и в ФСБ. Они могли спланировать операцию уничтожения «верховного судьи». Тогда получается, что этот пенсионер им сильно помешал». «Откуда он знал? – написал в ответ Цапов и, немного подумав, добавил второй вопрос: – Что он знал?»

Генерал прочел, нахмурился. Затем, задержав ручку в воздухе, подчеркнул написанную им первую фразу, поставив три жирные черты под словом «интересовались». «Вы готовите свою операцию?» – написал еще один вопрос Цапов.

Игорь Николаевич пожал плечами. Он не хотел говорить, но Цапов понял его без слов. «Ты должен узнать, кто и почему напал на Рашковского. Нам это очень важно», – написал генерал и вслух сказал:

– И вообще, я думаю, что покушением может заниматься ФСБ. Тем более что среди нападавших был и их бывший осведомитель. А тебе нужно проверить связи этого Рашковского. Мы до сих пор не уверены, что он и есть «верховный судья», которого мы так долго ищем.

Генерал сгреб все бумаги. И каждую методично разорвал на мелкие клочки. Затем достал зажигалку, щелкнул. Пламя набросилось на бумагу, превращая ее в пепел. Генерал аккуратно смел его в кучку, пересыпал в целлофановый пакет и, пройдя в туалет, высыпал пепел в унитаз.

– Я все понимаю, – сказал Цапов, – когда я могу получить нужные документы?

– Сейчас, – ответил генерал, – они лежат у меня в машине. Все, что нам удалось найти на Рашковского.

– Ясно. – Цапов подумал, что впервые в жизни он будет действовать не только против бандитов, но и, возможно, против такой мощной структуры, как ФСБ. Очевидно, генерал тоже подумал об этом.

– Трудно тебе будет, Костя, – вдруг сказал он, – и я ничем тебе помочь не смогу. Сам понимаешь… Если попадешь в воронку, должен выбираться сам. Выплывешь – хорошо. Не выплывешь – никто не поможет. Я думаю, ты это понимаешь?

Цапов молчал. Он уже просчитывал возможные варианты своего поведения. Впереди была самая сложная операция в его жизни.

Глава 19

Ровно без пяти минут десять Марина вошла в приемную Леонида Дмитриевича Кудлина. И ровно в десять часов тот принял ее в своем кабинете. На ней был темный брючный костюм, минимум косметики – слегка подчеркнула линию губ и обвела глаза. Серая блузка под пиджаком делала ее вполне элегантной. Но сумка и очки были совсем недорогие, она понимала, что не может позволить себе дорогих вещей. Как и обувь – все в расчете на зарплату в двести долларов.

Есть мужчины, которые действуют на женщин подобно удару хлыста, – у них мощная энергетика самцов. Есть мужчины, рядом с которыми женщины вообще ничего не чувствуют, – у них энергетика неодушевленных предметов. Кудлин был из ряда «неодушевленных». Его интересовали только деньги и волновала тайная власть, удовольствие от которой он получал, находясь рядом с Рашковским. Все остальное его не волновало. Он был по-своему счастлив с женой и детьми. И хотя в молодости иногда принимал участие в пирушках и оргиях, устраиваемых его богатыми друзьями, он делал это скорее для компании, чем для собственного удовольствия.

Он встретил ее, поднявшись с кресла, поздоровался. Усадил поудобнее. Почти сразу вышколенная секретарь вошла в кабинет, любезно спросив:

– Вам кофе или чай?

– Кофе, – попросила Чернышева. – Как видите, я пришла, – сказала Марина, – хотя до вчерашнего дня считала себя достаточно серьезным человеком.

– А вы считаете наше учреждение несерьезным? – усмехнулся Кудлин. – Это один из самых крупных банков в Европе. Разве вы вчера не поняли, насколько серьезным был мой визит?

– Не знаю, – пожала она плечами, – все это так неожиданно.

– Вы хорошо говорите по-английски и по-испански?

– Да, я стажировалась в Мадриде и в Лондоне. Принимала участие в конгрессе психологов в Ла-Пасе. Но все это было давно. Последние годы у институтов нет денег, чтобы посылать своих сотрудников в командировки и тем более на длительные стажировки.

– Я понимаю, – согласился Кудлин. Секретарь внесла две чашечки кофе, конфеты, сахар, поставила все на столик и быстро вышла.

– Дело в том, что нам нужны именно такие сотрудники, – сказал Кудлин. – К сожалению, нынешние институты не дают такого основательного образования, как раньше.

– Такой крупный банк, как «Армада», не может найти нужных сотрудников? – удивилась Чернышева. – Вам достаточно дать объявление, и перед банком выстроится длинная очередь желающих. Я могу узнать, почему вы отыскали именно меня?

– Это уже деловой разговор, – одобрительно кивнул Кудлин, поднимая чашку. – Скажем так. Мы ищем «штучный товар». Нам не нужны очереди в наш банк. У нас очень строгие правила отбора.

– И чем же вас заинтересовала моя персона? Возможно, вы ошибаетесь? И вам только показалось, что я подхожу вам?

Она видела, как ему нравятся ее вопросы. Как он удовлетворенно кивает в ответ каждый раз.

– Хорошо, я скажу. Нам нужна женщина с большим жизненным опытом. Желательно, чтобы она была психологом или филологом со знанием иностранных языков. Английский обязателен. Не замужем и не сильно обременена семьей, так как ей предстоят длительные переезды и командировки. Вы не находите сходства с собой в перечне данных?

– Да, – кивнула она, все еще не притрагиваясь к своему кофе, – я вас понимаю. Но почему вам нужна именно женщина с жизненным опытом – я пользуюсь вашей терминологией?

– Напрасно вы обижаетесь, – добродушно сказал Кудлин, – возможно, я не совсем точно выразился. Я хотел подчеркнуть, что нам нужна не девочка, которой нельзя поручить серьезное дело.

– Ясно, – сказала она, взяв наконец чашку кофе. Важно было не переигрывать. – Я все поняла. Вы можете объяснить, какую именно работу вы хотите предложить «не совсем девочке»?

– Секретаря нашего президента. Личного секретаря.

Она поставила чашку на столик.

– Кажется, мы с вами не понимаем друг друга, Леонид Дмитриевич. Вы, очевидно, не совсем поняли, что именно вам нужно. Я кандидат наук, собираюсь защищать докторскую диссертацию. У меня несколько опубликованных работ. Вы считаете, что я могу подавать чай? Или улыбаться вашим клиентам?

– У вас трудный характер, – осторожно сказал Кудлин. – Неужели вы не понимаете? У нас совсем другие правила. Нам нужен не секретарь в вашем понимании слова. Нашему президенту нужен личный секретарь, который будет заниматься его документами, паспортами, визами, проблемами перемещений, подготовкой деловых приемов и встреч. В респектабельном обществе на такую должность не берут длинноногих девочек, чтобы ни у кого не было сомнений, что президент не спит со своим секретарем. Это как бы пресс-секретарь при президенте банка, его личный помощник. Вся сложность в том, что нужно будет много ездить.

– Почему сложность?

– Предыдущий секретарь уволилась именно из-за этого. Она панически боялась самолетов. А это обязательное условие работы. В год иногда бывает до пятидесяти-шестидесяти перелетов. Кстати, как вы переносите самолеты?

– Неплохо. Хотя спать все равно не могу.

– Ну вот, видите. Но это уже лучше. Я вам очертил примерный круг обязанностей. Чай вам подавать не придется. У нас платят каждому по способностям, и вам вряд ли придется заниматься не своим делом. Хотя, как вы понимаете, все зависит от шефа нашего банка.

– Зачем тогда эти разговоры?

– Чтобы вы были подготовлены к следующей беседе.

– Тогда понятно. Вы принимаете меня как возможного кандидата. Я могу узнать, сколько кандидатов вместе со мной будут пробоваться на одно место?

– Вы меня все-таки не хотите понять. У нас не бывает кандидатов. Мы находим одного-единственного человека, долго проверяем его и только затем решаем, доверять или не доверять ему. Кстати, вы не спросили у меня, сколько вы будете получать.

Это была ошибка. Но не столь существенная. Она могла так возмутиться предложением места секретаря, что не стала спрашивать о зарплате. Однако нужно было все-таки уточнить размер оплаты.

– Я понимаю, что вы возмущены, но я предлагаю вам успокоиться. Конечно, докторская диссертация – это очень серьезно, – бросил ей спасательный круг Леонид Дмитриевич. Конечно, докторская. Ведь она человек науки, а для таких людей зачастую зарплата не самое важное.

– Вы будете получать десять тысяч долларов в месяц для начала, – невозмутимо сообщил Кудлин. – Это примерно в полтора раза больше, чем зарплата французского президента. Вас устраивает такая оплата вашего труда?

Она молчала. Такая сумма могла поразить воображение.

– Что я должна делать за такие деньги? – тихо спросила Чернышева. – Или вы чего-то мне не сказали?

– Почему в банкирах всегда видят вампиров? – удивился Кудлин. – Кровь вам сдавать не придется, не волнуйтесь. Просто у вас не будет личного времени. Вам могут позвонить и днем и ночью, вызвав на работу в любое время. Если хотите, это зарплата за сверхсрочность.

– Теперь я начинаю понимать. Что мне нужно сделать?

– Пока ничего, – ответил Кудлин, – если вы не станете возражать, мы начнем проверку.

– Что входит в ваше понятие «проверки»?

– Вы напишете нам подробную биографию. Желательно очень подробную. И мы проверим некоторые факты. На проверку уйдет не так много дней. Может быть, неделя, не больше. Но нам нужна ваша подробная биография.

– Понимаю. Что еще?

– Копии дипломов, копия метрики вашего сына, копии остальных документов. Все как обычно. Вы же знаете, какие документы нужны для оформления на работу. Конечно, нам понадобится ваша характеристика с места работы, но вы пока ничего не говорите в своем институте. Характеристику мы получим сами.

– Хорошо, – кивнула она, – что-нибудь еще?

– Да, – Кудлин вздохнул, – постарайтесь понять меня правильно. И не обижаться. У нас банк, а не детский дом. И сейчас трудное время…

– Вы мне уже сказали все гадости, которые могли. Что еще хотите сказать?

– Я прошу вас не обижаться. Нам сказали, что у вас много лет нет мужа. Вы не могли бы указать, с кем именно вы жили все это время. Желательно указать адреса и фамилии людей, с которыми вы общались. Если, конечно, это возможно.

Вот этого они не ожидали! Это было нечто невероятное. До такого не мог додуматься даже изощренный ум Циннера.

– Вы с ума сошли? – раздраженно спросила она. – Я немедленно ухожу. – Она действительно сделала попытку подняться.

– Подождите, – торопливо сказал Кудлин, – если вы считаете требование оскорбительным, можете на него не обращать внимания. Мне нужно было знать одно – что вы нормальный человек и не любите женщин.

– Вы всем говорите такие чудовищные вещи? – гневно спросила она.

– Только тем, кого мы действительно хотим взять на работу, – честно ответил Кудлин, – я думал, что вы меня поймете.

– Я начинаю сомневаться, стоит ли мне вообще работать у вас.

– Не нужно сомневаться. Такой шанс бывает один раз в жизни.

– Я подумаю, – сказала она, поднимаясь из кресла.

– Нет, – жестко возразил Кудлин, поднимаясь следом, – вы не можете просто так уйти. Вы уже думали, прежде чем прийти сюда. Прошу вас, пройдите в соседний кабинет и подумайте. Вам дадут чистые листы бумаги, чтобы вы написали свою биографию. Конечно, вы можете подумать. Но это десять тысяч долларов, перспектива увидеть весь мир, помочь своему сыну получить достойное образование. – Нужно отдать должное Кудлину, он умел быть убедительным. – Остаться в своем институте, жить на двести долларов, постоянно сводя концы с концами… Если вы даже станете доктором наук, то и тогда будете получать ненамного больше. Необеспеченная старость и жизнь в вашем маленьком пыльном кабинете с видом во двор.

Ей вдруг стало страшно, словно она действительно собиралась просидеть всю оставшуюся жизнь именно в том кабинете. Она тряхнула головой, отгоняя навязчивое видение.

– Я подумаю, – почти искренне сказала она.

Он видел ее лицо и уловил момент сомнения. Именно поэтому он удовлетворенно кивнул ей в ответ.

– Я уверен, вы сделаете правильный выбор, – убежденно сказал Леонид Дмитриевич.

Глава 20

Цапов знал, как трудно бывает сделать первый шаг. Именно от начала операции зависел во многом ее исход. Достаточно было ошибиться, выйти на неправильный источник информации, и жди провала. И это несмотря на свою устоявшуюся репутацию в криминальных кругах, где никому бы и в голову не пришло, что Костя Цапов, или Фокусник, как его называли блатные, офицер милиции, внедренный в их среду.

Цапов переехал на квартиру, где жил, когда получал задания, – однокомнатную квартиру в Люблино, подготовленную для него сотрудниками МВД. Первый звонок он сделал одному из своих старых «корешей», Михаилу.

– Миша, это я, Костя. У меня к тебе дело.

– Фокусник? Ты где пропадал? Мы тебя на прошлой неделе искали.

– Занят был. Ты мне лучше скажи, как дела у ребят. Все в порядке?

– Все в порядке. Только нашего Сапера взяли. Ты его знаешь. Вместе гуляли у Цыгана. Представляешь, ему взрыв приписали. Ну тот самый, на рынке. Откуда они могли узнать про Сапера? Он ведь вообще в Москве редко появляется.

– Значит, узнали, – сдержанно ответил Цапов. – Ты мне лучше скажи, как мне найти Цыгана. Где он сейчас обретается?

– Его найти невозможно. Но если нужно, я сделаю невозможное. Куда мне позвонить?

– Ко мне домой. Ты ведь знаешь мой номер.

– Помню, конечно. Пока. Я тебе позвоню.

Цапов положил трубку. Теперь нужно ждать. Телевизора в доме не было. Он лег на кровать и почти мгновенно заснул. Когда ему поручали подобные задания, он чувствовал, как устает почти физически от ежеминутного напряжения. Телефонный звонок разбудил его через полтора часа.

– Слушаю, – прохрипел он в трубку.

– Открой дверь, Фокусник, – сказал незнакомый голос, – к тебе гости пришли.

Цапов вскочил и поспешил к двери. На пороге с мобильным телефоном в руках стоял Цыган. На самом деле он был молдаванин по национальности, а кличку свою получил за колоритную внешность: курчавые седые волосы, широкий разворот плеч, огненные глаза, всегда небритое лицо и пристрастие к экзотической одежде, включавшей сапоги и рубахи навыпуск.

– Здравствуй, Фокусник, – сказал Цыган, убирая телефон в карман брюк. Несмотря на теплую погоду, на нем была тяжелая куртка, брюки, заправленные в сапоги, неизменная рубаха навыпуск.

– Здравствуй, Цыган. – Старые знакомые, они обнялись, едва гость переступил порог.

– Ты всегда появляешься, как Дед Мороз, – долгожданный и немного неожиданный, – засмеялся Цапов. – Почему никогда не оставляешь своих телефонов?

– А я их меняю, чтобы меня не сразу могли найти, – ухмыльнулся Цыган. – Ты ведь знаешь, сколько сук разных ищет меня по всей Москве. Найдут и кишки выпустят…

– Знаю. Ты ведь у нас крупный специалист по сукам, – засмеялся Цапов, проходя следом за гостем в комнату.

Цыган был признанным специалистом по выявлению разного рода предателей в криминальных группировках. Свое легендарное умение распознавать «сук», как их называли на блатном жаргоне, он проявлял и в тюрьмах, и в колониях, сразу определяя, кто из сидящих в камере заключенных стучит начальству.

Он мгновенно вычислял провокаторов, стукачей, любых агентов, работавших на сотрудников милиции. Легендарная слава Цыгана распространилась на всю страну. Но феномен Цапова сюда не вписывался. Хотя в этом не было ничего удивительного. Цыган интуитивно чувствовал нестойких людей, готовых к предательству и обману. А Цапова отличала цельность натуры, в нем чувствовался стержень. Такой человек не запрограммирован на предательство. Цыган чувствовал в своем друге силу, в которой никогда не сомневался.

– Зачем позвал? – спросил Цыган, тяжело опускаясь на стул. – Давно тебя не видел, Фокусник.

– Давно, – согласился Цапов, – у меня к тебе важное дело, Цыган. Очень важное. Ты слышал про нападение на Рашковского?

– Конечно, слышал, – усмехнулся Цыган. – Вся Москва об этом знает. Вся страна. По телевизору раз двадцать показывали. Там такое побоище было.

– Кто это мог сделать, по-твоему?

– Не знаю, – Цыган прикрыл глаза. – Правда не знаю. В городе таких сумасшедших нет. Может, привезли откуда-то с войны «отмороженных». Но в городе таких ненормальных нет, это точно. Рашковский не просто банкир. Это сила. Он теперь за свою дочь будет рвать их на куски, на мелкие куски. И никто ничего не сможет сделать.

– Мне нужно знать, кто дал приказ напасть на Рашковского, – сказал Цапов. – Это мне очень нужно.

– Ты лучше в это дело не встревай, – посоветовал Цыган. – Ты знаешь, какое опасное дело? В такие разборки нам лучше не лезть. Удавят, как котенка, и пикнуть не успеешь.

– Но мне нужно, – настаивал Цапов.

– У тебя нет пол-литра?

– Нет, конечно. Все, что бывает, сразу выпиваю. Если хочешь, пойдем куда-нибудь.

– Никуда мы с тобой не пойдем, – отмахнулся Цыган. – Скажу сейчас своим ребятам, они принесут.

– У тебя, как всегда, ребята на шухере стоят, – засмеялся Цапов.

– Конечно, – кивнул Цыган, – в наше время иначе нельзя. Сейчас я им звякну.

– Не нужно, – попросил Цапов, – лучше рванем куда-нибудь. И ты расскажешь мне, кто, думаешь, мог напасть на Валентина Давидовича.

– Разное говорят, – пожал плечами Цыган. – Ты ведь знаешь, что Рашковский не просто банкир. Многие считают, что авторитеты дали согласие на его верховодство. Говорят, что наш Звонок тоже был на сходке. И Петя Украинец был. Разное говорят. Но если Рашковский «верховный судья», то кто посмеет напасть на человека, который держит общак. На человека, по одному слову которого могут выступить сто тысяч, или двести, или миллион народа. У него людей больше, чем в нашей милиции. Нет, не советую в это дело лезть. Уши оборвут.

– Я тебя послушал, теперь ты меня послушай. Мне нужно знать, кто хотел его убить. Кто? Сам говоришь, разное говорят. Что говорят? Мне нужно знать.

– На кого ты работаешь? Если на Рашковского, то все равно скоро узнаешь. Если на его врагов, то тем более знаешь. Зачем тебе?

– Он сейчас всех подозревать стал, – пояснил Цапов. – Очень авторитетные люди меня просили. Хотят все выяснить, чтобы от себя подозрения отвести.

– Я так и думал, – вздохнул Цыган, – у него сейчас все на подозрении.

– Кто это был?

– В городе считают, что это переодетые «мусора» были. Только они могли устроить такое. Никто другой бы не решился.

– Как это «мусора»? – не поверил Цапов. – Ты хочешь сказать, что они решили таким образом убрать Рашковского? Зачем им убивать такого известного человека.

– Не знаю, – мрачно ответил Цыган, – но в городе так говорят. И еще говорят, что одного стукача Рашковский вычислил и сумел вытащить из тюрьмы ФСБ. А потом его удавил. Я подробностей не знаю, но все говорят, что Фомичев помогал своему шефу. Ты знаешь небось, кто у Рашковского за безопасность отвечает. Сам Фомичев, Николай Александрович.

– Стукача в ФСБ держали? – переспросил Цапов. – Может, они и нападение организовали? Может, на милицию нарочно все валят?

– Умный ты, Фокусник, – вздохнул Цыган, – из-за этого один раз сильно погоришь. Конечно, все может быть. Только ты меня больше ни о чем не спрашивай. Поехали с нами. И про Рашковского молчи. Я ничего не слышал, ты ничего не спрашивал. От милиции я еще прятаться могу, сук тоже особенно не боюсь. А вот Рашковского я опасаюсь. Очень даже опасаюсь. От него никуда не спрячешься. Ни в одной колонии, ни в одной тюряге. И если то, что ты думаешь, подтвердится, значит, Рашковский схлестнулся с контрразведкой. И тогда таким маленьким людям, как я, лучше в сторону отбежать, иначе задавят.

– Зачем им Рашковский?

– Не знаю. Ничего не знаю. При прежнем президенте он в фаворе был. А сейчас – не знаю. Может, конъюнктура изменилась и приказ пришел с самого верха, чтобы его замочили. Иначе быть не может. Такой человек на весь мир известен.

– Поговорили, – вздохнул Цапов, – кто тебе про стукача удавленного рассказал?

– Не лезь, – попросил еще раз Цыган, – здоровее будешь. Когда два пахана в зоне что-то не поделили, остальные молчать должны, не вмешиваться. Иначе задавят его. Оба объединятся и задавят. Закон зоны: в разборки авторитетов не встревать.

– Ты меня не пугай, – улыбнулся Цапов, – я же тебе объяснил, что мне нужно.

– Как хочешь, – пожал плечами Цыган, – только учти, что я тебе не помощник. Это не моя зона, здесь мне ловить нечего. Я с тобой не говорил, ты меня не спрашивал… Договорились. Я не боюсь, что меня прибьют. Я смерти никогда не боялся. Я боюсь, что меня возьмут и заставят тебя назвать. А я сукой никогда не был. Я слабым оказаться боюсь, ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– Найдешь Савраску. Ты его знаешь. Он в клубе всегда ошивается. Где мужиков любят.

– У Семы?

– Вот-вот. Найди его и спроси. Он тебе, может, какую-нибудь новость подкинет. Убитого звали Алексеем Фориным. А я ничего общего с этим делом иметь не хочу. Извини. Поехали, выпьем вместе.

– Нет, – сказал Цапов, – лучше уж, чтобы нас вместе не видели.

У Цыгана дернулось лицо. Он нахмурился.

– Ты меня не обижай, Фокусник. Я тебя как друга просил в это дело не лезть. А сам я ничего не боюсь. Если хочешь, вместе поедем к Савраске. Ты меня знаешь. Я ни в бога, ни в дьявола не верю. Или ты сомневаться во мне стал?

– Нет, конечно, – засмеялся Цапов. – Поехали. Я согласен.

Пришлось потерять весь день на ненужную попойку с Цыганом и его людьми. На следующий день дико болела голова. В таких случаях он не опохмелялся, зная, что затем его будет клонить ко сну. Выпив крепкого кофе, он весь день проспал, надеясь, что к вечеру голова немного пройдет. В его однокомнатной квартире не было душа, и ему пришлось поехать на свою настоящую квартиру, чтобы принять душ, побриться, переодеться и только затем отправиться в клуб, о котором ему говорил Цыган.

В последние годы было легализовано много подобных клубов, где встречались не просто случайные посетители, а лица с определенной сексуальной ориентацией. При Советской власти подобные клубы были немыслимы, а гомосексуализм строго преследовался и карался. И лишь с утверждением некоторых демократических принципов в обществе воцарилась некая терпимость. Но, как обычно бывает, начался перехлест, когда нетрадиционная ориентация стала модной в богемных кругах. Число гей-клубов стремительно выросло, а количество «приписанных» к ним мужчин рисковало стать подавляющим в некоторых кругах, определявших современную политику, культуру и искусство.

Фокусник не любил посещать подобные места, однако он приехал в клуб, убрав с лица брезгливое выражение, какое обычно бывало у настоящих уголовников, презиравших подобные сборища.

В клубе играла музыка, было довольно многолюдно. Кроме молодых людей, попадались и довольно пожилые, и даже женщины, приходившие сюда частью поглазеть на экзотику, а частью ищущие для себя подруг среди себе подобных. Цапов нашел в углу небольшой столик, сел за него и попросил официанта принести ему джин с тоником. Когда официант выполнил заказ, он схватил его руку. Мелькнула стодолларовая купюра.

– Мне нужен Савраска, – сказал Цапов.

Официант посмотрел на деньги, взял их и кивнул. Савраской звали Антона Сазонова, молодого человека, который красил волосы прядями, перемежая светлые и темные, за что и получил свое прозвище. Савраска имел обширный круг знакомых среди известных политиков и деятелей культуры.

К их столику вскоре подошел молодой человек в голубом атласном костюме – обтягивающие брюки и рубашка, зачесанные назад волосы ниспадали на спину полосатыми прядями.

– Ты кто такой? – спросил Савраска в лоб Цапова, усаживаясь напротив. – Говорят, ты миллионер, а я такого миллионера не знаю.

– Я просто случайный гость, – усмехнулся Цапов, – который пришел сюда, чтобы с тобой познакомиться.

– Очень интересно, – кокетливо улыбнулся Савраска, – значит, ты пришел сюда, чтобы увидеть меня.

– Ага, – мрачно подтвердил Цапов, – чтобы с тобой пообщаться.

– Ох какой ты настойчивый. Давно таких не было. Прямо сейчас хочешь общаться или перенесем на вечер?

– Давай прямо сейчас.

– Как хочешь, – улыбнулся Савраска. – У тебя есть квартира? Или ты очень торопишься?

– Ты меня не понял, – сурово сказал Цапов. – Я пришел с тобой поговорить.

– Что значит не понял? У тебя нет квартиры? Или ты эстет-интеллектуал? Любишь платоническую любовь? Может, ты извращенец?

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Запишешься ко мне на прием, может, я подумаю, когда тебя принять, – зло бросил Савраска и попытался подняться. Цапов дернул его за руку, силой усадил обратно.

– Чего ты дергаешься? – разозлился парень, снова попытавшись встать.

На этот раз Цапов ударил своего собеседника по ребрам. Тот вскрикнул.

– У меня к тебе важное дело, дорогой, – зашептал ему на ухо Цапов. – Сиди и не дергайся. Мне нужно знать все про Форина.

– Какой такой Форин? – не понял Савраска. Вернее, сделал вид, что не понял.

– Сам знаешь – какой. Твой знакомый, которого недавно удавили. Что ты про него знаешь?

– Ничего, ничего, пусти меня, – испугался гей.

– Сидеть. Я тебя по-хорошему спрашиваю. Если сейчас не скажешь, я тебя лично удавлю. Говори.

– Не знаю я, не знаю. Я ничего не знаю.

Цапов схватил руку своего собеседника и сдавил его ладонь с такой силой, что Савраска вскрикнул.

– Откуда ты узнал про Форина? Кто тебе рассказал? Кто?

– Мне больно. Отпусти. Мне рассказал… Отпусти. Мне Федя рассказывал, Суходолов. Отпусти, говорю!

Цапов отпустил руку, но было уже поздно. На крик Савраски обернулось сразу несколько человек. Нахмурившись, двое двигались к их столику.

– Черт бы вас побрал, – пробормотал Цапов, – придется еще здесь драться. Только этого не хватало.

Он оттолкнул от себя Савраску и поднялся, намереваясь выйти из клуба. Но один из нападавших схватил его за плечо.

– Ты почему пристаешь к парню? Видишь, он тебя не хочет.

– Убери руку, – посоветовал Цапов, – я не приставал.

– Мы все видели, – настаивал первый, бородатый и здоровый парень в черной майке. Другой, с выбритым черепом, молча стоял рядом. – Он к тебе приставал, Савраска? – спросил бородач, и в этот момент Цапов резко ударил его в солнечное сплетение и, оттолкнув от себя бритого, поспешил к выходу. По дороге он еще дважды отпихивал кого-то от себя и наконец выбрался на улицу.

– Черт побери, – пробормотал Цапов, – кажется, меня в этот клуб больше не пустят.

Он поспешил к своему автомобилю, серой «девятке», на которой обычно ездил на задания. Цапов подошел к машине, оглянулся по сторонам, достал ключи, чтобы открыть дверь, и в этот момент получил сильный удар по голове. Он потерял сознание еще до того, как упал на асфальт.

Часть II Работа

Глава 21

Через четыре дня Кудлин снова вырос у нее на пороге кабинета, как призрак. И вновь рано утром, словно специально демонстрировал свое могущество. К этому времени камера зафиксировала появление в ее кабинете двух незнакомцев, которые получили пропуск у заместителя директора и вечером оказались в режимном институте, куда и днем-то невозможно было попасть без веских оснований. Впрочем, особо секретным институт уже не был. Если раньше все «почтовые ящики» считались объектами особой секретности, то теперь они оставались таковыми лишь в силу устоявшихся традиций. Многие закрытые институты и предприятия сдавали часть своих помещений различным фирмам, и даже оборонные и закрытые прежде заводы с удовольствием пускали иностранцев, готовых платить валюту за их научные разработки.

В кабинете Чернышевой незнакомцы провели довольно квалифицированный обыск. Они сфотографировали карточку ее «сына», просмотрели все документы. Судя по тому, как они быстро и ловко провели обыск, незнакомцы явно работали в компетентных органах.

На Кудлине на этот раз был темно-серый костюм и бордовая водолазка. Тона подобрал со вкусом, отметила про себя Марина.

– Вы могли бы мне позвонить, – заметила она, чуть нахмурившись. – Или же вы собираетесь всегда появляться у меня таким экстравагантным образом?

– Нет, – усмехнулся Кудлин и, даже не спросив разрешения, сел на стул. – Я всего лишь стараюсь сделать так, чтобы вы работали у нас.

– Так вы меня уже проверили? – невозмутимо поинтересовалась она.

– Не все сразу, – заметил Леонид Дмитриевич, – но некоторые факты вашей биографии мы уже уточнили. И они нас вполне устраивают. Вы работали в Европе, знаете европейские стандарты, владеете иностранными языками и к тому же – психолог. Удивляюсь, что вы до сих пор не нашли себе другой работы.

– Для этого нужно бегать по разным учреждениям, а я этого не люблю.

– Понимаю, – согласился Кудлин, – это действительно неприятно. Так вот, приехал я к вам с одной просьбой. Только сразу не говорите нет. У меня к вам личная просьба. Не могли бы вы сегодня вечером со мной поужинать?

– Что? – изумилась она. У нее сразу явилась мысль: они с Циннером что-то упустили.

– Я не понимаю смысла вашего предложения, – откровенно призналась она. – Если хотите проверить мои манеры, то не стоит, из меня светской львицы не получится. Но пользоваться рыбным ножом или вилкой для салата я умею.

– Люблю умных женщин, – пробормотал Кудлин. – Эти мелочи не столь важны. Вы можете научиться всему под руководством опытных специалистов по этикету. Мы собираемся принять вас на работу, и поэтому я не собираюсь от вас что-либо скрывать. Вечером в ресторане я буду не один…

Она замерла. Невероятно, если Рашковский появится вместе с ним. Это было бы слишком просто…

– Со мной будет один человек, – продолжал Леонид Дмитриевич, – опытный человек. Очень опытный. Он хочет встретиться с вами и побеседовать. Непринужденная светская беседа за ужином. Надеюсь, вы не будете против?

– Кто этот человек?

– В какой-то мере ваш коллега, – признался Кудлин, – он психолог. Довольно известный в вашей области специалист. Мы иногда прибегаем к его услугам, когда выдвигаем кого-либо на руководящие посты в нашем банке.

– Вы хотите сказать, что я буду считаться одним из руководителей вашего банка? – пошутила Чернышева.

– Нет. По своему статусу вы будете куда более важным человеком. Где-то на уровне вице-президента банка. Ведь Валентин Давидович не только и не столько президент банка. Он руководитель целой финансовой империи, а вы должны стать его личным секретарем.

– Вам не кажется, что подобные вопросы должен решать сам Валентин Давидович? Ему может не понравиться, как я работаю. У него ведь собственные вкусы и оценки. Вам не кажется, что вместо подобных проверочных встреч мне следовало бы просто поговорить со своим будущим «хозяином»?

Он уловил ее нажим на последнее слово. И поэтому чуть поморщился.

– Ну, зачем так грубо? При чем тут «хозяин»? У вас будут отношения партнеров, товарищей по работе. В том числе и со мной. Не нужно воспринимать все в трагическом свете. У вас типичные интеллигентские комплексы. Мол, если много платят, значит, потребуют от вас чего-то недостойного, сделают вас чуть ли не рабом и вообще перестанут видеть в вас человека. Это чисто советский менталитет, когда интеллигентные люди, ученые предпочитали увольняться из академических институтов, где им платили высокую зарплату, только чтобы не подчиняться диктату парткомов, указаниям партии. Свободолюбцы шли в дворники или в сторожа, но сохраняли свою духовную независимость. В тех условиях это еще имело какой-то смысл. Но теперь они оправдывают свое безденежное существование приверженностью чистой науке. Они внушают всем, и прежде всего самим себе, что работать за высокую зарплату по коммерческим программам недостойно, это означает продаваться идолу, молоху. Согласитесь, это глупо. Все зависит от конкретных обстоятельств и конкретных людей. Но, как всякий миф, он упрямо держится в сознании бывших советских людей: большие деньги – это всегда грязь, кровь, обман, подлость.

Когда-нибудь психологи напишут целые трактаты о том, как трудно ломалось сознание людей при переходе от социализма к капитализму. Нужно жить сегодняшним днем и забыть о стереотипах. Вы ведь психолог, неужели вы верите в мифы?

– Мифы часто основаны на нашем подсознании, которое бывает зачастую более реально, чем окружающий нас мир, – заметила Марина.

– Согласен, – кивнул Кудлин, – и именно поэтому я хочу, чтобы вы встретились со своим коллегой. И просто поговорили. В том числе и о мифах. Надеюсь, вы мне не откажете?

Отказать было невозможно. Да и не имело смысла. Но почему Кудлин ввел в схему проверки еще и это? С кем именно она должна сегодня встретиться? Кудлин сказал, что это ее коллега. Значит, он психолог? Нужно внимательно следить за тем, что ей будут наливать. Вполне возможно, что сегодняшний разговор – один из самых важных элементов проверки.

– Конечно, я согласна, – улыбнулась Марина, взглянув на камеру, которая фиксировала их беседу, – куда мне приехать?

– Будьте дома, – посоветовал Кудлин, – за вами приедут. В половине восьмого вечера во дворе вас будет ждать темно-синий «СААБ». Запомните номер. – Он продиктовал номер и, поднявшись, кивнул на прощание.

Ей пришлось высидеть в институте до обеда. В столовой сотрудники получали дешевый обед, поставляемый фирмой, арендовавшей часть складских помещений их режимного учреждения. Она в одиночестве доела свой обед и уже выходила из столовой, когда столкнулась с молодым человеком, который, извинившись, попросил ее пройти в конец коридора. Она все поняла. Вернувшись к своему кабинету, она прождала еще минут двадцать и лишь затем прошла в конец коридора. Она знала, в какой кабинет ей нужно. Именно поэтому и вошла, не постучавшись. В кабинете сидел Циннер.

– Добрый день, – сказал он, словно его появление здесь было делом обычным.

– Вы не боитесь входить в наш институт? – спросила она. – Вас могут заметить. У вас довольно характерная внешность нерусского человека.

– Это как раз неплохо, – пошутил Циннер, – следящие за вами люди ждут типа с внешностью громилы из милиции или ФСБ. Можете не беспокоиться, я вошел через служебный вход, с задней стороны двора, где въезжают ваши машины.

– Подозреваю, что вы пользуетесь с Кудлиным одним входом, – пошутила Чернышева.

– Возможно, – согласился Циннер, – сегодня у вас встреча. Он, кажется, сказал вам об этом.

– Вы все знаете.

– Мы постарались проверить, с кем именно хочет он организовать свидание, – сообщил Циннер. – Скорее всего, это Вениамин Денисович Журавлев, психолог, который иногда консультирует ведомство Рашковского. Нам удалось перехватить их разговор с Кудлиным. Боюсь, что у вас сегодня будет нелегкий вечер.

– В каком смысле? – нахмурилась она.

– Журавлев считается одним из лучших психологов в вашей стране, – пояснил Циннер. – У него европейская известность, я его немного знаю. Он член-корреспондент вашей Академии наук, специалист по практической психологии управления. Его труды переведены на несколько иностранных языков. Рашковский любит пользоваться новейшими разработками не только в области компьютерной техники. Кстати, вы обязаны об этом помнить. Любой микрочип сегодня может быть такого размера, что его легко спрячут в ваши часы или в вашу брошь.

– Я об этом знаю, – улыбнулась Чернышева.

– Вы напрасно улыбаетесь. Сегодня даже я не смогу вам помочь. Мой совет очень простой – предельная искренность, предельная откровенность. Журавлев должен убедиться, что перед ним незаурядная личность, человек с большими задатками…

– Вы меня похвалили первый раз за все время нашего знакомства, – вставила Марина.

– Надеюсь, что не в последний, – отозвался Циннер. – Давайте не отвлекаться. Журавлев интеллектуал, поэтому вы можете продемонстрировать свой интеллект. Это тот случай, когда вы должны использовать весь свой потенциал. У него прекрасная интуиция. Логичен, последователен. Не суетится. Решения принимает очень обдуманно.

– Надеюсь, мне не нужно выходить за него замуж? – снова пошутила Марина.

Циннер внимательно посмотрел на нее. Достал платок и вытер свой лысый череп. Поправил очки.

– Вы хорошо держитесь, Марина, – во второй раз похвалил он ее, – скрываете свою неуверенность за шутками. Это совсем неплохо. Но учтите, что ситуация действительно серьезная. Журавлев очень опасный собеседник, и вам нужно пройти эту проверку, чтобы попасть на работу к Рашковскому. Тот доверяет выводам ученых больше, чем обычным проверкам.

– Понимаю, – кивнула она.

– Теперь давайте посмотрим с вами вопросы. – Циннер достал несколько листков бумаги. – Это примерные вопросы, которые может задать вам Вениамин Денисович. Мы приготовили для вас ответы, надеюсь, они вам пригодятся хотя бы отчасти. Но он большой оригинал и может изменить всю программу, начав расспрашивать вас что-то об истории Древней Греции или об эпохе Возрождения.

– Надеюсь, вы не считаете меня абсолютной невежей?

– Нет, конечно. Но в каждом вопросе Журавлева может содержаться свой подтекст. Важна нюансировка вопросов, акцент не на главном, а на частностях. Ну, предположим, такой вопрос: вы знаете, что в Древней Греции в обязательную программу обучения мальчиков входило гомосексуальное обучение?

– Вы серьезно? – удивилась Марина.

– Ну вот, видите. Реакция не совсем правильная. В данном случае можно сказать, что вы об этом не знаете и впервые слышите. Но ни в коем случае не считайте это шуткой. Этим вы даете понять, что, с одной стороны, считаете себя достаточным знатоком античной истории, а с другой – подозреваете своего собеседника, что он может дать вам неверную информацию. Нужно быть очень осторожной в разговоре с психологом. Вы же сами специалист и должны все это понимать.

– В следующий раз я скажу, что лучшее в мире обучение было в Древней Греции, – зло пробормотала она. – Ладно, давайте ваши вопросы. Я надеюсь, что смогу на них ответить.

– Не забывайте, что вы по характеру полусангвиник-полухолерик. Эта комбинация хороша для руководителя или для амбициозного политика. Может быть, для творческой личности. Но для человека, который собирается работать личным секретарем, это очень неважное сочетание. Идеальный тип личного секретаря – полуфлегматик-полусангвиник. Поэтому вам придется постоянно несколько умерять свой пыл. Не нужно заявлять о своих качествах лидера. Лучше их немного приглушить. Забудьте, что вы полковник. Вас берут секретарем, чтобы вы приносили чай…

– Вот этого как раз не будет, – решительно вставила она.

– Конечно, не будет, – согласился Циннер, – но вы должны помнить, что вас берут на работу секретарем. Пусть даже высокооплачиваемым и к самому президенту компании. Будьте сдержаннее, не давайте вашему темпераменту возобладать над вашим рассудком. А теперь давайте смотреть вопросы. Начнем с первого…

Через полтора часа они завершили разговор. Марина вышла от Циннера совершенно разбитая. Работать с Альфредом Циннером было очень нелегко. Жесткий психоаналитик, он работал на грани фола и нередко ставил ее в неловкое положение своими откровенными вопросами. Приехав домой, она встала под прохладный душ, пытаясь хоть немного отвлечься от предстоящей встречи. Затем легла на диван, чтобы отдохнуть. Но в голове все время крутились слова Циннера: «Это будет самая сложная встреча в вашей судьбе. Она во многом определит вашу способность работать с Рашковским».

В семь часов вечера она начала одеваться. Ничего лишнего. Темный костюм, минимум косметики. Сказывалась школа Циннера. Только магнитофон в виде красивого замка в ее сумочке. Каждое слово их разговора должны были фиксировать наблюдатели для отчета Циннеру. Ровно в половине восьмого она вышла из дома. Автомобиль не стал въезжать во двор, но стоял так, чтобы его было видно со двора. Она подошла к машине, молча забралась на заднее сиденье и только затем поздоровалась. Водитель, обернувшись, буркнул что-то нечленораздельное, и машина поехала.

Она почти не смотрела по сторонам, но заметила, что машина повернула в сторону набережной. Москву она знала достаточно хорошо и несколько удивилась, увидев, что они сворачивают с набережной. Марина даже не могла предположить, что напротив Центра международной торговли, как его называли еще в советское время, было открыто несколько элитных ресторанов. Самый известный, «Шинок», украинский ресторан с элементами быта старого украинского села. В одном здании были представлены рестораны русской кухни «Обломов» – на третьем этаже – и китайской кухни «Мао» – на втором. Машина проехала чуть дальше и остановилась у ресторана с претенциозным названием «Сато».

Водитель остановил «СААБ» рядом с рестораном. К ним подошел молодой человек, открыл дверцу, любезно протянул руку Марине, помогая выйти.

– Вас ждут, – предупредительно сказал он, пропуская ее в ресторан.

На лестнице стояла молодая симпатичная девушка. Марина улыбнулась ей. Так торжественно она давно не входила в рестораны. Кажется, она несколько заработалась, вдруг подумала Марина. Нужно было давным-давно куда-нибудь поехать. Хотя бы на отдых в Карловы Вары. Она слишком оторвалась от светской жизни.

– Добрый вечер, – любезно сказала встретившая ее девушка. – У вас заказан столик?

– Нас ждут, – строго сказал молодой человек, сопровождавший Чернышеву.

– Конечно, – улыбнулась девушка, – меня предупредили. Идемте, я вас провожу.

Она была в черном костюме, в мини-юбке. Марина залюбовалась ее точеной фигуркой. Они прошли в ресторан, спустились по деревянной лестнице на первый этаж. За занавесками сидели люди. Их провели в дальний угол, девушка любезно показала заказанный для них столик. Марина кивком поблагодарила ее и вдруг спросила:

– Как вас зовут?

– Лена, – улыбнулась девушка.

– Спасибо. – Ей было почему-то грустно. Может, потому, что в годы ее молодости не было таких ресторанов в Советском Союзе и таких милых девушек-метрдотелей. Вместо них стояли швейцары из бывших офицеров Советской Армии и милиции, которые ставились у дверей только для того, чтобы не пускать толпящихся в очереди посетителей в ресторан. В отличие от всего остального человечества, где швейцары радовались каждому посетителю, в ее бывшей стране они были церберами у дверей.

За занавеской находились двое. Кудлин прилично смотрелся в сером костюме и темном галстуке, причем было видно, что этот дорогой галстук его тяготил. Но Марину интересовал его сосед. Среднего роста, немного мешковатый, редкие седые волосы, крупные очки в роговой оправе, узкий подбородок, длинноватый нос и непропорционально большие уши, прижатые к голове. Явно не красавец.

– Журавлев, Вениамин Денисович, – представился он, протягивая руку.

– Марина Владимировна Чернышева, – ответила она рукопожатием.

Кудлин отпустил ее провожатого кивком головы. Занавеска была задернута, и они остались втроем. Они сидели с одной стороны стола, рядом друг с другом. Было очевидно, что место напротив они оставили для нее, чтобы она в любом случае оказалась напротив Журавлева. Она так и сделала, сев напротив него.

– Мы уже сделали заказ, – сказал Кудлин. – Вы что любите – мясо, рыбу?

– Больше люблю мясо, но в последнее время предпочитаю рыбу, – улыбнулась она. Это был один из вопросов, которые они прогнозировали с Циннером. Он был уверен, что ее спросят именно об этом.

– Какой напиток вы предпочитаете? – снова уточнил Кудлин. – Вино, водку, пиво? Или что-нибудь другое?

– Текилу, – сказала она.

– Что? – изумился Кудлин. – Вы пьете текилу? – Он переглянулся с Журавлевым. Тот улыбался.

– Но почему текилу? Я думал, вы любите вино? – удивленно заметил Леонид Дмитриевич.

– Я жила в Южной Америке вместе с отцом, – ответила Чернышева, – правда, тогда я была совсем ребенком, но потом работала в Испании и приобщилась к этому напитку. Правда, много я не пью. Одну рюмку за вечер. Мне этого вполне достаточно. Но если здесь нет текилы…

– Есть, конечно, – поспешно сказал Кудлин.

Когда к ним подошел официант, он довольно быстро сделал заказ, попросив принести текилу, вино для Журавлева и пиво для себя.

– Мне сказали, что мы коллеги, – начал беседу Вениамин Денисович, не дожидаясь, пока официант выполнит заказ.

– Я читала ваши книги, – кивнула Марина, – но не думала, что вы такой молодой.

– Спасибо за комплимент, – усмехнулся Журавлев, – но мне уже шестьдесят пять. Это я просто хорошо сохранился. Судя по вашему возрасту, вы годитесь мне в дочери.

– Наверно, – согласилась Чернышева, – или в ваши ученицы, если, конечно, вы согласитесь иметь такую нерадивую ученицу, как я.

– Отнюдь не считаю, что вы бесперспективный ученик, – вдруг сказал Журавлев. – Я был у вас на факультете, где вы защищали кандидатскую диссертацию, и знакомился с вашим трудом. Очень недурно. Очень. Особенно раздел, где вы пишете об отношениях внутри группы людей, попавших в экстремальную ситуацию. Мне понравились ваши выводы…

Она не стала комментировать его слова. Они неминуемо начали с самого главного – он хотел убедиться, что она, во-первых, специалист-психолог, а во-вторых, именно тот, кто работал над диссертацией. Ведь если ее подставили, тогда она ничего не могла знать о проблемах, поднятых в диссертации. Или хотя бы «поплыть» по конкретной тематике. Видимо, Рашковский и Кудлин хотели в первую очередь убедиться, что они действительно знакомы с Добронравовой уже много лет и женщине, которая называлась Мариной Чернышевой, не делали пластической операции «под Чернышеву».

Пока официант выполнял заказ, они разговаривали с Вениамином Денисовичем о ее диссертации. Дважды он намеренно оговорился, пытаясь проверить ее реакцию, и дважды она поправляла его, уточняя конкретные разделы, которые содержались в ее работе. Наконец Журавлев поднял бокал с вином.

– Надеюсь, что вы так же успешно завершите и свою докторскую диссертацию, – почти искренне пожелал он, и они выпили за это. Затем снова пошли расспросы о ее научной работе. Но когда официант принес огромное блюдо вареных раков, Журавлев вдруг сменил тему:

– А как вы смотрите на возможность работы в банке «Армада»? Как я понял, вас «сватают» на довольно высокооплачиваемую должность?

Она уловила предостерегающий взгляд Кудлина. Очевидно, Вениамину Денисовичу не уточняли, на какую именно должность ее выдвигают.

– В целом положительно, – усмехнулась Марина. – И подозреваю, что именно поэтому мне устраивают такой экзамен, – добавила она уже с некоторым вызовом.

– Зачем же так категорично? – мягко возразил Журавлев. – Это не экзамен, скорее собеседование. Мне интересны ваши взгляды на некоторые вещи, ваша позиция. Вы, очевидно, знаете, что господин Рашковский один из самых известных людей в стране, и он вправе рассчитывать на квалифицированного помощника, которому он будет доверять по многим вопросам.

– Но согласитесь, что это несколько унизительно, когда «смотрят вам зубы», перед тем как совершить покупку, – строптиво заметила Марина.

– Вы утрируете, – быстро вставил Кудлин, – все немного не так, как вам представляется.

– И все же не стоит так жестко комментировать наш разговор, – вставил Журавлев, – мы ведь коллеги, а наша сегодняшняя встреча – попытка проверить, насколько могут быть совмещены наши точки зрения.

Официант принес очередное блюдо. Это была жареная рыба, и она сразу взяла рыбный нож.

– Вы часто бываете в ресторанах? – спросил Журавлев, заметив ее движение.

– Не часто, – честно призналась она. – В Москве трудно ходить в рестораны одной. Да попросту небезопасно. А за границей я давно не была. Но рыбный нож от обычного отличать меня научили.

– Я заметил, – засмеялся Журавлев, – можно я задам вам несколько бестактных вопросов? Простите старика, если они покажутся вам недостаточно скромными.

– Ради бога, – лукаво улыбнулась она в ответ, – кажется, меня проверяют, как космонавта перед полетом. Не удивлюсь, если в конце нашей беседы у меня возьмут кровь на анализ.

Все трое расхохотались. Журавлев пригубил из своего бокала и продолжал:

– Вы такая эффектная и красивая женщина. Почему вы живете одна?

– Видите ли, в моем возрасте трудно найти спутника жизни. Говорят, что женщина с годами становится менее взыскательной, пытаясь прощать недостатки своего партнера. Но я так не могу. Поэтому еще не нашла свой идеал.

– Можно сказать, что вы в поиске? – улыбнулся он.

– Можно. Только не в активном. Скорее в пассивно-созерцательном, – теперь улыбнулась она.

– Я слышал, что ваш муж погиб много лет назад. Извините меня за назойливость, вы тяжело пережили его смерть?

Она помолчала. Здесь нужно было обязательно помолчать. Этот вопрос был в числе обязательных, на которые обращал внимание Циннер.

– Нет, – наконец сказала она, – мне было плохо. Но я не очень переживала. – Это была их «домашняя заготовка».

– Почему? – быстро спросил Журавлев.

– Мы ведь с ним к этому времени развелись. Потом он погиб, – заученно ответила она. – Он был военным летчиком, но я об этом стараюсь не сообщать в своих анкетах. Только в анкете для Леонида Дмитриевича я указала этот факт. В прочих анкетах обычно пишу, что была разведена.

– Понятно. У вас был неудачный первый опыт брака. С тех пор вы не выходили замуж?

– Несколько раз пыталась, – откровенно призналась она. – Но, к сожалению, ничего не выходило.

– Почему?

– Завышенный комплекс самооценки, – сообщила она. – Или другие скрытые комплексы. Не знаю. Не мне судить, хотя я и психолог.

– У меня есть еще несколько не очень приятных вопросов. Если хотите, мы попросим Леонида Дмитриевича удалиться.

– Не нужно, – ровным голосом отказалась она. – Не думаю, что может появиться такой вопрос, на который я не смогу ответить в его присутствии. Итак?

– Извините меня, вы склонны к экспериментам… в постели?

Вот здесь она действительно смутилась. Такой вопрос не был предусмотрен. Неужели она не ослышалась? Или он нарочно решил шокировать ее? Быстро бегут секунды. Нужно отвечать. Нужно что-нибудь придумать. А с другой стороны, она подсознательно помнила, что запись их разговора ведут прикрепленные к ней сотрудники. Пряжка ее сумки фиксирует все детали беседы. Циннеру все равно, а прочие будут зубоскалить. Сколько людей услышат эту запись? Быстрее нужно отвечать, прошло уже пять, нет, семь секунд, восемь…

– Это нужно знать для моей работы в банке «Армада»? – Она нахмурилась, взглянув на Журавлева. Потом посмотрела на Кудлина. Тот пожал плечами, схватившись за стакан с пивом.

– Разумеется, нет, – ответил Вениамин Денисович. – Но мне важен ваш ответ. Если не хотите, не отвечайте.

– Да, – с явным вызовом сказала она достаточно громко, так, чтобы ее услышали те, кто должен был слышать. – Да, я не против экспериментов подобного рода.

– Если вас постигнет неудача во время вашей работы в институте, что вы станете делать? Переживать? Пытаться немедленно все исправить? Испугаетесь, что о вашем поражении узнают другие? Не станете переживать, решив отказаться от задуманного? Просто выбросите все из головы? Будете бороться до конца? Что вы станете делать?

– Буду бороться до конца или попытаюсь все исправить, но не немедленно. Постараюсь обдумать, почему я допустила промах и в чем его причина.

– Вы могли бы пожертвовать собой ради чего-то важного? Да или нет?

– Скорее да. Но я должна быть уверена в целесообразности своего шага.

– Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав? – Этот вопрос они тоже предусмотрели. Журавлев испытующе смотрел на нее. Идеальный ответ, который рекомендовал Циннер, звучал так: «Не всегда». Но она молчала. Кудлин прекратил есть и с интересом смотрел на нее. Циннер наверняка был прав, и стоило последовать его совету, но, с другой стороны, он рекомендовал ей быть предельно откровенной с Журавлевым. Предельно откровенной. Кудлин даже положил вилку на стол. Он даже перестал дышать, словно это был самый главный вопрос, ответ на который решал и его судьбу. Циннер меня разорвет на куски, внезапно подумала Марина, и ей почему-то стало легче.

– Да, – она подняла голову и посмотрела в глаза Кудлину, – да, – сказала она с нажимом, – я могу сказать это своему начальнику.

– Очень хорошо, – похоже, Журавлев был удовлетворен. Она вдруг поняла, что поступила верно. В какой-то момент сработала чисто женская интуиция. Журавлева бы не устроил уклончивый ответ. Ему нужна была конкретика. Он бы стал настаивать на конкретном ответе, а уклонившись от него, она бы многое потеряла в его глазах.

– Какое чувство вы испытываете, если вас неожиданно вызывают к директору института?

– Собранность. Ответственность, – чуть подумав, сказала она.

– Это общий ответ, – сразу возразил Журавлев, – меня интересует более конкретный. Что именно – страх, ощущение опасности, желание понравиться, продвинуться по служебной лестнице? Или вы ничего не испытываете?

– Желание продвинуться, – призналась она, – это более всего. Я хочу полностью использовать свой потенциал.

– В чем он? Какие наиболее сильные стороны своей натуры вы можете задействовать?

– Целеустремленность, коммуникабельность, возможность быстрой адаптации. Умение просчитывать варианты возможного поведения моих коллег.

– Почему в таком случае вы не добились большого успеха в жизни?

– Разве? – удивилась она. – По-моему, самодостаточность – один из основных принципов жизни счастливого человека.

– Вы работали за рубежом, у вас была возможность блестящей карьеры. А теперь вы работаете в обычном научно-исследовательском институте, – продолжал провоцировать ее Журавлев, – вам не кажется, что ваша карьера не удалась?

– Нет, не кажется, – убежденно произнесла Марина. – Я собираюсь защищать докторскую диссертацию. По-моему, в моем возрасте это не называется «неудавшейся карьерой». Возможно, через двадцать лет я буду уже членом-корреспондентом, – нанесла она очередной укол Журавлеву. Тот взглянул на Кудлина, усмехнулся и промолчал, не комментируя ее слова.

– Какие недостатки вы знаете за собой? – спросил Вениамин Денисович.

– Это некоторая неуравновешенность. Возможные срывы, связанные с неустоявшейся личной жизнью. Способность замыкаться в себе, неумение планировать свою жизнь… Достаточно или нужно продолжать дальше?

– Не нужно. Скажите, как вы себя поведете, если ваша подруга уведет от вас любимого мужчину?

– Мой любимый мужчина – мой сын. Надеюсь, его от меня не уведут никогда, – усмехнулась она. – Но в таком случае я не стану выяснять отношений. Порву с обоими. Так будет правильно. Выброшу их из своей жизни.

– Если после вашей работы кто-нибудь предложит вам более высокий оклад и лучшую должность – вы примете это предложение?

– Не знаю. Если это будет связано с изменой предыдущим руководителям, то вряд ли. Если нет, тогда возможно…

– Почему? Почему вы будете считать себя обязанной прежним руководителям?

– Это достаточно просто, – пояснила Марина, – они выводят меня на новый уровень, с которого я начинаю другой отсчет. Получается, что и последующие предложения будут отталкиваться от уже существующих.

Официант унес рыбу и принес тонкие куски сырого мяса, которые можно было поджаривать на специальной жаровне. Кудлин, любивший подобное «барбекю», начал осторожно раскладывать куски мяса, переворачивая их каждые несколько секунд. Марина отказалась от мяса. В этот момент Журавлев вдруг спросил:

– Вы можете отказаться от своего мнения?

– Сформулируйте ситуацию, – попросила она.

– Вас уговорили или запугали. Какой вариант вам нравится больше?

– Меня трудно испугать, – немного подумав, призналась она, – а уговорить практически невозможно. Скорее можно убедить.

– Предположим, что вас убедили. Вы легко откажетесь от собственного мнения?

– Нет. Все-таки нет, – ответила она. – Я полагаю, что причины должны быть очень вескими. Но и в этом случае я крепко подумаю.

Журавлев вздохнул. Очевидно, долгий разговор утомил и его. Он снял очки, протер стекла и, не надевая их, спросил:

– А сами вы хотите перейти на новую работу?

– Да. Но мотивация моего поступка не имеет ничего общего с материальными моментами, – откровенно сказала она, взглянув в глаза психолога.

Тот заморгал, надел очки. И больше ничего не спросил. Через несколько минут принесли кофе и десерт. Журавлев больше не задавал вопросов. Кудлин рассказал какой-то анекдот, но никто не улыбнулся. Леонид Дмитриевич понял, что ужин завершен. Он взглянул на часы.

– Машина вас ждет, – сказал он, – мы увидимся с вами послезавтра. Спасибо за ужин, Марина Владимировна.

– Спасибо вам, – кивнула она на прощание Кудлину, – и вам, – сказала она, обращаясь к Журавлеву. Тот почему-то встал и, неловко поправляя очки, кивнул ей на прощание, первым протягивая руку.

– До свидания, – сказал он.

Когда Чернышева ушла, Кудлин проводил ее до лестницы. Затем вернулся и спросил:

– Как вы ее находите?

Журавлев взглянул на него, поправил очки и начал говорить…

Глава 22

Он с трудом приходил в себя. Удар был достаточно сильным. Цапов чуть приоткрыл глаза, все поплыло, он пока ничего не видел. Чувствовал, как его потряхивает. Очевидно, они находились в автомобиле и его куда-то везли. Цапов закрыл глаза. Он знал, как важно не дергаться, не обнаружить, что уже что-то слышишь. Именно поэтому он не стал разжимать губ, впрочем, он все равно не смог бы этого сделать. Рот был заклеен скотчем. Руки и ноги связаны. Нужно не шевелиться, стараясь не обнаруживать себя. Он напрягся, когда услышал голоса рядом.

– Здорово ты его стукнул. Он в себя не скоро придет. А может, он окочурился?

– Нет. Дышит, стервец, я проверял. Он еще нам живой нужен. К Савраске приставал, стервец, хотел его запугать. Ничего. Теперь недолго ему людей пугать. У Звонка он все выложит.

– Думаешь, расскажет? А если он подосланный?

– У Звонка и не такие раскалывались. Конечно, все расскажет. Как миленький. А потом пойдет на дно, как остальные.

– Это я понимаю, – хохотнул второй. У первого был голос с хрипотцой. Второй, очевидно, был помоложе.

Нужно прийти в себя и постараться понять, что же произошло. Савраска ему не соврал. Но эти двое, очевидно, ждали на улице. Сейчас они его куда-то везут. Один сказал про Звонка. Кто такой Звонок? Он обязан вспомнить, где слышал эту кликуху. Господи, как болит голова. Кажется, это легкое сотрясение. Впрочем, про боль нужно попытаться забыть. Вспомнить, кто такой Звонок! Они везут его к нему.

Черт возьми! Видимо, его действительно здорово стукнули. Как он мог забыть о Звонке! Вячеслав Звонков – известный лидер подмосковной преступной группировки, сумевший за короткое время пробиться в лидеры не столько своими организаторскими способностями, сколько феноменальной жестокостью и решительностью действий. Постепенно все прочие подмосковные группировки признали его негласное лидерство. Последнего строптивого «вора в законе» Звонков лично застрелил во время встречи в ресторане. Правда, по городу ходили упорные слухи, что расправиться с преступным авторитетом Звонкову помог сам Рашковский, который поддерживал того в стремлении быть первым. Значит, он его оценил…

Имя Звонкова уже несколько лет наводило ужас на криминальные группировки столицы. Он создал мощную структуру боевиков и всегда мог выставить несколько сот вооруженных людей, готовых выступить по его приказу. Подобными силами обладал лишь лидер грузинской группировки, которому традиционно подчинялись и некоторые другие этнические криминальные группы. Но он не был, подобно Звонкову, фаворитом Рашковского. Поэтому вынужден был уступить пальму первенства. Предполагали, что Звонков вошел в состав «посвященных», собиравшихся на совет у «верховного судьи». А это уже был знак абсолютного лидерства – подобной чести было удостоено всего несколько человек.

Цапов осторожно перевел дыхание. Если его взяли люди Звонкова, то это самое страшное, что могло случиться. Несколько минут общения. Конкретные вопросы, конкретные ответы. Если Звонкова они устраивают, то собеседника убивают сразу, без мучений. Если нет… лучше даже не думать, что его может ждать в подобном случае. Значит – вариантов не существует. Есть один выход – сбежать отсюда до того, как машина доедет до места назначения.

Почему они его взяли? Только потому, что он расспрашивал Савраску? Или потому, что ждали его? Это скорее всего. Они ждали человека, который выйдет на Савраску. Тогда одно из двух – либо они знают, кто напал на Рашковского, и пытаются таким образом убирать всех свидетелей, либо они сами ищут возможных инициаторов нападения. Второе гораздо ближе к истине, иначе бы они его убрали еще на стоянке. Если везут к Звонкову, значит, хотят узнать, чем вызван его интерес. Учитывая слухи о том, что Звонков является одним из самых близких людей Рашковского, можно предположить, что он выполняет его заказ. Фокусник нужен, только пока не заговорит. Потом он просто его уберет. Двое конвоиров уже объяснили, каким образом…

Он чуть приоткрыл глаза. Руки и ноги связаны. Рот заклеен скотчем. Они едут в машине. Кажется, автомобиль типа седан. Изнутри трудно увидеть марку машины. Двое сидят впереди. Кажется, они накрыли его каким-то одеялом, которое сползло вниз. Или они специально накрыли его так, чтобы видеть его лицо. Судя по всему, они не боятся проверки, если положили его на заднее сиденье, а не сунули в багажник. И, видимо, они проехали уже довольно приличное расстояние. Его везут за город, и у него может просто не хватить времени.

Осторожно, кончиками пальцев правой руки он дотронулся до часов. Простые, недорогие часы, не прельщавшие возможных грабителей. Дешевка, если бы браслет не был из металла, специально приспособленного для подобных случаев. Он сумел раскрыть браслет и довольно быстро освободить руки. Водитель включил магнитофон, и музыка в салоне заглушила все прочие шумы. А под одеялом он мог незаметно освободить ноги. Теперь – действовать. И как можно быстрее.

Он резко привстал. Машина шла по загородному шоссе. Глаза ослепили огни идущего навстречу автомобиля. И в ту же секунду, подняв ноги, он изо всех сил ударил сидевшего рядом с водителем «пассажира», именно того, кто нанес ему удар у автомобиля. Тот дернулся, сползая на дверцу. Водитель обернулся, выворачивая руль в сторону, но Цапов, убрав ноги, схватил водителя за голову правой рукой. Левой он наконец сорвал скотч с губ.

– Одно движение, и я сверну тебе шею, – пробормотал Цапов, крепче сдавливая шею водителя.

Парень дернулся, прохрипел:

– Чего тебе нужно?

– Куда мы едем?

– Отпусти… отпусти…

– Держи руль, – посоветовал Цапов. – Куда мы едем?

– Он тебя ждет, – прохрипел водитель, – Звонков.

– Почему вы меня взяли? Как на меня вышли? Только держи руль, иначе мы сейчас врежемся.

– Мы… они… мы тебя в клубе… мы следили…

– Почему?

– Нам приказали. Нам приказали… за всеми следить…

– Останови машину.

Водитель свернул на обочину. Он, очевидно, рассчитывал на пистолет, который был у него во внутреннем кармане. Но Цапов не дал ему шанса. Едва машина затормозила, он наотмашь ударил водителя по шее, и тот свалился на своего напарника.

Цапов вышел из машины, выключил фары, обыскал своих похитителей. Забрал документы. У обоих были пистолеты и разрешение на владение оружием. Оба числились охранниками в частной фирме «Ковчег». Было и специальное разрешение на проезд и запрет сотрудникам дорожной автоинспекции проверять автомобиль. Сила есть, ума не надо, поморщился Цапов. Могли бы засунуть его в багажник. Нельзя быть такими самоуверенными.

Ночную темноту иногда разрезали светом фар проходившие мимо автомобили. Цапов сел за руль и съехал с дороги. Затем перенес оба тела в багажник, использовав скотч, который обнаружил в машине. И, развернув автомобиль, направился в город. Через тридцать пять минут он был на месте. Очевидно, нападавшие потратили много времени, пока обыскивали его, пока докладывали о своем пленнике. У обоих нападавших он обнаружил мобильные телефоны, бросил их на переднее сиденье. Когда подъезжал к стоянке, где оставалась его машина, зазвонил один из телефонов. Цапов не стал его трогать. Телефон звонил довольно долго. Затем прозвенел другой аппарат. Цапов улыбнулся. Очевидно, абонент знал оба номера. Трубку он не взял.

К стоянке подъехал в десятом часу вечера. Его «девятки» нигде не было. Он нахмурился – обидно. Они забрали его автомобиль, очевидно посчитав, что машина ему не понадобится. Самое неприятное было вновь переходить на нелегальное положение, отказываясь даже от своей конспиративной квартиры.

Он подошел к телефону-автомату, набрал номер для связи.

– Добрый вечер, – сказал Цапов, – говорит Пятый. У меня проблемы. Мне нужны деньги, документы и новая квартира.

– Запомните новый адрес, – сразу отозвался дежурный сотрудник. Цапов запомнил адрес и положил трубку. Взглянул на часы. Представление в клубе кончается почти под утро. Ждать не имеет смысла. Можно попытаться проникнуть в клуб еще раз. В конце концов, у Звонкова не так много людей, которые бы дежурили по всем клубам.

Цапов проверил оба пистолета. Теперь он вооружен, и вряд ли нападавшие могут рассчитывать на удачу, как в прошлый раз. Нужно только войти через служебный вход. Он положил в карман удостоверения сотрудников фирмы «Ковчег» и прошел к служебному входу. Дежурный, крепкий высокий парень, кивнул головой, коротко спросил:

– Куда?

– Я из «Ковчега», – рискнул Цапов.

– Проходи, – разрешил охранник.

Цапов вошел в клуб – второй раз за этот вечер. Решил снова поговорить с Савраской. Первой, кого он встретил, идя по длинному коридору, была худощавая девица с длинными красивыми ногами и роскошными светлыми волосами. Девушка была в шортах и в коротком топике, заканчивающемся чуть выше пупка. Она мило улыбнулась незнакомцу.

– Вы кого-нибудь ищете? – спросила девушка.

– Да, мне нужен Савраска, – улыбнулся он в ответ.

– А я вам помочь не могу? – уточнила очаровательная незнакомка.

– Нет, – усмехнулся Цапов, – спасибо.

– Ну, смотри, – ничуть не разочаровавшись, ответила девушка, – мы ведь все вместе выступаем.

И, грациозно покачивая бедрами, прошла дальше. Цапов растерянно оглянулся. Неужели он обознался? Странно, что он мог так ошибиться. Впрочем, парик был идеальный, а фигура у парня была действительно красивая.

Цапов дошел до конца коридора, постучал в дверь. Никакого ответа. Он постучал еще. Опять молчание. Тогда он открыл дверь и вошел в комнату. Первое, что он увидел, – это лежавший на полу Савраска. Не требовалось быть экспертом, чтобы заметить два пулевых ранения на теле убитого. В глазах мертвого застыл ужас.

Цапов наклонился к нему, и в этот момент другая дверь, ведущая в коридор, выходивший на сцену, открылась, и в комнату ворвались сразу несколько человек. Кто-то взвизгнул. Цапов поднял голову. На него в упор смотрел бородач, с которым он уже встречался здесь.

– Держите его! – закричал бородач, узнав своего обидчика. – Это он убил Савраску.

В подобных случаях не бывает времени что-либо объяснять. Цапов понял, что у него есть всего одна секунда. Ровно одна секунда, пока вошедшие не сообразят, что им нужно делать, и не отрежут его от второй двери. Именно поэтому он отпрянул от тела, ударил кулаком по вешалке, стоявшей рядом, сбросил на пол какой-то ящик, чтобы преградить путь преследователям, и бросился к двери, ведущей в коридор.

– Ловите его! – раздалось сразу несколько голосов. Цапов успел открыть дверь и выскочить в коридор. Здесь никого не было. Он добежал до конца коридора, когда из комнаты Сазонова вывалилось несколько мужчин. Крики привлекли внимание других любопытных.

Он взбежал по лестнице, открыл дверь на улицу. Огромный охранник, очевидно, услышавший крики, удивленно взглянул на него, попытался преградить путь. Цапов со всего размаха ударил его в живот и всем телом налетел на неповоротливого гиганта, свалив его на землю. Путь свободен, и он побежал к оставленной у клуба машине.

Вскочив в автомобиль, он успел заметить, как к нему потянулась целая толпа преследователей. Он успел стронуть с места седан и завернуть за угол, прежде чем преследователи успели добежать до места парковки. Уже на следующей улице он прибавил газ, уходя от возможной погони.

– Вот и все, – сказал Цапов, взглянув на себя в зеркало. – Теперь я не только нелегал, но еще и подозреваемый в убийстве.

Он оглянулся и свернул в первый же переулок. Ездить по городу с двумя оглушенными охранниками в багажнике да еще скрываться от возможных преследователей, которые видели это авто, – верх безрассудства. Он бросил машину в переулке, вытер отпечатки пальцев с руля и побежал через двор к площади, где была стоянка автобусов. Уже стоя в переполненном автобусе, он с сожалением подумал, что сегодня был не его день. Иногда случаются подобные дни в жизни каждого агента. И вообще – в жизни каждого человека… Но хорошо уже, что он жив.

Глава 23

В этот день он принял решение улететь в Европу. Врачи-реаниматоры, дежурившие у постели дочери, наконец сообщили ему, что есть твердая уверенность – она идет на поправку. Аня начала приходить в себя и уже узнавала людей, стоявших вокруг нее. Рашковский пообещал врачам неслыханное вознаграждение, если девочка хотя бы через несколько дней будет в сознании. После всего случившегося он не собирался оставлять ее в Москве. По его приказу был найден специальный самолет с реанимационной палатой. Самолет должен был прилететь из Англии, куда он намеревался потом увезти дочь. Через три дня он намеревался лететь.

Врачи отговаривали его от безумного шага, опасаясь, что больная не вынесет перелета. Принятое решение было самым ответственным в его жизни, но он полагал его единственно правильным в создавшейся обстановке. Через три дня он летит.

Утром он поехал к дочери, и она впервые улыбнулась ему. Отец буквально завалил цветами и коллекционными куклами ее палату. Несмотря на свой возраст, Аня по-прежнему любила коллекционные куклы, которые он выписывал ей со всего мира. Он попросил врачей еще раз осмотреть девочку. Оценить ее общее состояние. И обратить внимание на те органы, которые в случае поражения могли отразиться на ее способности стать матерью. Ему казалось это самым страшным. Но как раз тут все врачи были единодушны – способность к деторождению молодая девушка не потеряла.

Он просидел у дочери целых два часа, забыв обо всем на свете. Он даже отключил два своих мобильных телефона, чтобы его никто не беспокоил. Охрана предусмотрительно не пускала в палату никого, кроме врачей. И целых два часа он был по-настоящему счастлив. Пока дверь не открылась и в комнату не вошел кто-то третий. Он даже не обернулся, настолько был уверен, что в палату к дочери не пустят постороннего.

– Мама, – радостно сказала Аня.

Это была его первая жена. Он быстро поднялся. Она была какая-то поблекшая. Он отметил и мешки под глазами, и не совсем удачную прическу. И ее мятую блузку.

«Странно, – подумал он, – я ведь даю ей много денег. Кажется, она получает по пять тысяч долларов ежемесячно. Интересно, куда идут такие деньги? Или она взяла на свое содержание какого-то альфонса?»

– Ирина, здравствуй, – кивнул он, пропуская бывшую жену к дочери. Ирина бросилась к девочке. Она целовала ее чересчур экзальтированно, чересчур нервно, словно пытаясь доказать, что любит свою дочь не меньше отца. Она виделась с ней один раз в полгода.

«Странно, – снова подумал он, – когда-то я любил эту неряшливо одетую женщину». У них и раньше случались размолвки. Ирина была чересчур истерична, излишне эксцентрична, что всегда выводило его из себя. Собственно, прожили вместе они недолго, всего полтора года. Размолвки случались и раньше, но в тот роковой день она вела себя так, словно сорвалась с цепи. Уже позже, просчитав сроки, он подумал, что, вполне вероятно, был так называемый предменструальный синдром, когда даже спокойная женщина становится истеричной.

Они говорили друг другу что-то резкое. Оба хотели спать. А ребенок капризничал, просыпаясь каждые полчаса. Когда девочка в очередной раз заплакала, Ирина крикнула, чтобы он подошел к ребенку. Это его удивило. Выросший на Кавказе, он привык к тому, что каждый в доме занимается своим делом. Мужчина обязан зарабатывать и кормить семью, а женщина – заботиться о муже и детях. Но он получил европейское образование и все же подошел к девочке, чтобы поменять ей пеленки. Но Ирина вдруг подскочила к нему, отталкивая в сторону.

– Ты ничего не умеешь делать, – прокричала она, даже не взглянув на мужа.

– Кажется, девочку нужно подмыть, – сказал он, – она испачкала пеленки.

– Отойди, я все сделаю сама, – продолжала бушевать Ирина. Потом были долгие причитания по поводу погубленной молодости и нежелания мужа помогать ей после рождения ребенка.

Он терпел до утра. А утром, придя после бессонной ночи на кухню, объяснил жене, что каждый должен заниматься своим делом. И заниматься пеленками ребенка должна женщина, а не он. И тогда он услышал, как Ирина кричит. Она причитала, что у ребенка просто плохой отец. Он не хотел спорить в этот день, просто у него были собственные взгляды на брак. Но Ирина могла вывести из состояния равновесия кого угодно.

– Разве у девочки плохой отец? – спросил он вечером, когда спор не утих.

– Настоящее дерьмо! – в запале выкрикнула она.

И тогда он впервые бессознательно поднял руку, чтобы ударить ее. Размахнулся, сжал кулак. В последнюю секунду расслабился, но все равно она отлетела в сторону – удар был достаточно сильный. Она испуганно вскрикнула, с ужасом взглянув на него. Он стоял над женой, сжав кулаки и тяжело дыша. Такой внезапной вспышки он сам не ожидал. Как, впрочем, и она. Он стоял над ней и долго молчал. А потом повернулся и вышел из комнаты. Она что-то поняла, закричала, бросилась за ним. Но он взглянул на нее так, что она лишь испуганно забилась в угол.

В эту ночь он собрал свои вещи и ушел от нее навсегда. Но состояние безумной ярости, когда он оказался способным ударить мать своего ребенка, он запомнил на всю жизнь. И с тех пор он всегда боялся такого гнева в себе.

Позже он станет миллионером и миллиардером, пошлет дочь на учебу в Швейцарию и начнет выплачивать ежемесячно ее матери деньги. Но ни видеть, ни слышать своей бывшей жены больше не хотел никогда.

Ирина, нацеловавшись с дочерью, с вызовом взглянула на него.

– Девочка в таком состоянии… – сказала она.

Он поморщился. Все эти дни он избегал встречи с этой женщиной, чтобы не говорить на подобные темы. Он представлял себе, что именно она скажет ему, обвиняя его в трагедии с дочерью. Отчасти она будет права. Он это понимал и именно поэтому избегал встречи.

– Врачи считают, что она быстро поправится, – жестко сказал Рашковский, – я думаю, что самое страшное уже позади.

– Ее нужно показать настоящим специалистам, отвезти в Европу, – с возмущением сказала Ирина, – а наши «коновалы» ничего не понимают.

Хорошо, что она сама заговорила об этом. Он с удовольствием воспользовался ее словами.

– Конечно, нужно, – кивнул Рашковский. – Я увезу ее в Лондон, чтобы показать лучшим врачам.

Этого Ирина явно не ожидала. Она немного растерянно взглянула на него.

– Когда? – только спросила она.

– Через три дня. За это время она немного окрепнет.

– А я? – зло бросила она. – Я останусь прозябать в Москве?

Вот что ее волнует, неприязненно подумал он. Она хочет поехать в Лондон. Пять тысяч ей кажутся не очень большой суммой. Хотя, может, он несправедлив, и она действительно переживает за дочь.

– Хорошо, – сдержанно сказал он. – Поедешь вместе с ней. Только будь добра, сделай так, чтобы я не слышал никаких претензий. – Он подошел к дочери, наклонился, поцеловал ее и вышел из палаты.

Выйдя в коридор, он хотел пройти к лестнице, но затем, словно вспомнив о своих делах, повернул обратно и вошел в соседнюю палату к адмиралу. Пожилой пациент ел свой суп, сидя в кровати и весело беседуя с медсестрой, которая расположилась на соседней койке.

– Добрый день, – поздоровался Рашковский, – как ваши дела?

– Здравствуйте, – оживленно ответил адмирал, – вы ко мне?

При появлении Рашковского медсестра вскочила со стула. Она часто видела по телевидению этого влиятельного человека и теперь была взволнована его присутствием в столь будничной обстановке.

– Мы ваши соседи, – пояснил Рашковский, – у меня дочь в соседней палате.

– Значит, вы Рашковский? – понял адмирал, чуть приподнимаясь с постели.

– Валентин Давидович, – представился Рашковский.

Адмирал отодвинул суп, вытер рот и, встав с постели, вытянулся в струнку и назвал себя – звание, имя, отчество, фамилию.

– Не так официально, – улыбнулся Рашковский. – У меня ведь здесь дочь, – снова повторил он.

– Я знаю, – сказал адмирал, – какое несчастье. Бандиты сегодня никого не жалеют. Ничего, новый президент обещал навести порядок.

– Да, конечно, – немного растерянно произнес Рашковский. – А вы, говорят, скоро выпишетесь. Может, вы сядете, я зашел к вам на минуту.

– Вы тоже садитесь. – Адмирал был убежден, что такому серьезному человеку, каким ему представлялся Рашковский, можно доверять. Он и не подозревал, что весь разговор в его палате прослушивается из другой комнаты и теперь сотрудники МВД лихорадочно думают, как убрать Рашковского из палаты не в меру говорливого адмирала.

Медсестра забрала тарелку с остатками супа и вышла из палаты. Откуда ей было знать, что палата прослушивается сотрудниками Службы внешней разведки, страховавшими своего коллегу.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Валентин Давидович.

– Уже хорошо. После инфаркта человек чувствует себя так, словно заново родился. Врачи считают, что я счастливо отделался.

– Слава богу, – кивнул Рашковский, – я видел, как много людей к вам ходит.

– Да, – сказал адмирал, – сослуживцы, друзья. Меня на флоте все знали. Даже из Министерства обороны приезжали.

– Внимание, – сказал офицер разведки, прослушивающий палату, – Рашковский пытается разговорить адмирала. Нужно срочно помешать ему.

– Конечно, – соглашался Рашковский. – Вы такой заслуженный человек…

– Куда там, – отмахнулся порозовевший адмирал. Ему была приятна похвала такого человека. – Сейчас уже и не больно известный. Я уже в отставке.

– Все равно. Я видел многих посетителей. И даже женщины бывают.

– Знали бы вы, какой молодец я был в молодости, – обрадовался болтливый моряк.

– Срочно врача! – крикнул дежурный офицер. Он уже понял, почему Рашковский затеял этот разговор.

– Я видел, какие женщины к вам ходят, – вкрадчиво продолжал Валентин Давидович, – и молодые бывают. И очень красивые. Даже очень красивые.

– Быстрее, – поторопил офицер, – он может проговориться.

– Конечно, бывают. Меня многие навещают.

– Я видел у вас одну молодую женщину. Она, кажется, знает английский. Высокая женщина с книгой в руках. Ей лет сорок, но она изумительно сохранилась.

– Ах, да это Марина, – засмеялся адмирал, – вы ее видели?

– Видел, – подтвердил Рашковский, – очень эффектная женщина. Она ваша родственница?

– Не совсем, – засмеялся адмирал. Офицер, слышавший разговор, был в панике. Врача на месте не оказалось. Болтливость старого моряка могла погубить всю операцию. Но адмирал был тертый калач.

– Она дочь моего друга, – твердо сказал он, помня наставления, которые ему давали. Он помнил еще времена всеобщей шпиономании, когда в каждом постороннем видели представителя враждебных разведок, а болтун считался «находкой для шпионов». Именно поэтому он насторожился, когда внезапно появившийся гость начал расспрашивать его о Марине.

– Ее отец был дипломатом, – сухо сказал адмирал. – Кажется, у меня начинает кружиться голова…

В этот момент в палату наконец вошел врач. Рашковский поднялся.

– Больному нельзя много разговаривать, – строго сказал врач.

– Да, да, конечно, – согласился Рашковский, – до свидания. Извините, что побеспокоил вас.

Он вышел из палаты, а адмирал, пытаясь унять внезапно начавшееся сердцебиение, пытался понять, почему именно его решили использовать в этой игре. И мог ли этот Рашковский оказаться пособником мафии? Адмирал твердо верил в то, что бандиты прячутся от честных людей, появляясь ночью чаще всего в подъездах. При этом вид имеют самый злодейский, и нормальный человек сразу их может распознать. «Да бог с ним, с Рашковским», – подумал он. Но про наказ относительно Марины он помнил твердо, а флотская дисциплина стала его вторым «я».

Сидя в автомобиле, Рашковский услышал звонок одного из своих личных телефонов.

– Валентин, это ты? – услышал он в трубке голос Оксаны, своей второй жены. По странной случайности, как и Ирина, она была родом с Украины. Этот его брак оказался более крепким, они жили уже более семи лет. Хотя совместной их жизнь была весьма условной. Оксана жила с сыном в Лондоне, и он появлялся у них лишь наездами.

– Что-то случилось? – спросил Рашковский с тревогой в голосе. После покушения на дочь он приказал удвоить охрану своей семьи в Лондоне. И все равно беспокоился.

– Все нормально. Я хотела узнать об Анне. У тебя не отвечал телефон, и мне сказали, что ты в больнице. Может, мне стоит приехать, чтобы ухаживать за девочкой?

– Не нужно. Через три дня мы прилетим в Лондон. Сейчас с ней Ирина. По-моему, с дочерью уже все нормально.

– Слава богу. Лида сказала, что вы скоро прилетите в Лондон. Ты еще не взял никого вместо Альбины? У тебя нет личного секретаря?

– Пока нет, – сдержанно ответил он.

Она почувствовала его состояние. В отличие от первой жены Оксана обладала невероятной интуицией.

– Тебя что-нибудь волнует? – спросила она.

– Нет. Все в порядке.

– До свидания. Мы тебя будем ждать. – Она отключилась.

Он убрал аппарат и закрыл глаза. Почему-то он вспомнил женщину, эту дочь дипломата. Марина Чернышева. Какое совпадение. Действительно, ее отец был дипломатом и она давняя знакомая его тети.

Рашковский, войдя в кабинет, вызвал Кудлина с Фомичевым, чтобы уточнить стратегию их поведения без него, кое-какие детали. Разговор продолжался минут десять. Наконец Валентин Давидович вспомнил о Марине.

– Что там с Чернышевой? – спросил он.

– Мы работаем, – доложил Леонид Дмитриевич, – вчера мы встречались с ней. Вместе ужинали в ресторане.

– Вдвоем? – удивился Рашковский.

– Втроем, – пояснил Кудлин, – с нами был Вениамин Денисович.

– И как прошел ужин?

– Неплохо. Они довольно быстро нашли общий язык. Потом я проводил Чернышеву домой и успел поговорить с Журавлевым.

– Что он думает о ней?

– У него неплохие впечатления, – уклонился от прямого ответа Кудлин, – она ему в общем понравилась.

Фомичев, уже знавший о вчерашней встрече, нахмурился. Они успели утром поговорить на эту тему с Кудлиным и приняли решение пока ничего не сообщать Рашковскому. Но тот первый затронул эту тему. И мгновенно заметил, как нервничает Кудлин и хмурится Фомичев.

– Мне не нравится, когда люди, работающие со мной, что-то от меня скрывают, – жестко сказал Рашковский. – Мы, кажется, однажды с тобой договаривались, Леня. Ты никогда и ничего от меня не скрываешь. Говоришь все как есть. Иначе я начну подозревать, что ты пытаешься что-то от меня скрыть.

– Ничего я не пытаюсь скрыть, – пожал плечами Кудлин. – Мы уже утром говорили об этом с Николаем Александровичем. Нам нужно для проверки еще несколько дней.

– Я тебя не совсем понимаю, – разозлился Рашковский, – ты говоришь, что Журавлеву она понравилась. Кроме того, ее уже много лет знает моя тетка. Знает еще до того, как мы познакомились. Она психолог. Что тебя смущает? Ты можешь мне объяснить, почему такая задержка? В чем дело?

– Ни в чем. Она действительно много лет знакома с Елизаветой Алексеевной. Журавлев дал ей блестящую характеристику, она психолог, кандидат наук. Мы проверяем все факты ее биографии. Вместе с Николаем Александровичем мы работаем уже несколько дней. Все абсолютно точно. Но именно это у нас вызывает некоторое подозрение. Она слишком идеальный кандидат. Абсолютно стерильный, словно созданный для нас. Кандидат психологических наук, знает иностранные языки, работала за границей. Не замужем. И кроме того – знакома с твоей теткой уже много лет. Как будто нам ее нарочно подставляют.

– Ты противоречишь сам себе, – мрачно бросил Рашковский. – Если ее нам подставляют, выходит, что моя тетка с ними в сговоре? А это невозможно! Ты ведь знаешь тетю Лизу. Ее невозможно заставить соврать.

– Она не врала, – вставил Фомичев, – мы проверили. Марина Владимировна Чернышева действительно защищалась на их кафедре больше десяти лет назад. Все правильно.

– Получается, что они познакомились с тетей Лизой больше десяти лет назад? – уточнил Рашковский.

– Да, – ответил Фомичев, – это абсолютно точно.

– Тогда в чем дело? Что вас смущает?

– Я сейчас принесу тебе магнитофон, – поднялся Кудлин, – послушай, что дословно сказал о ней Вениамин Денисович. Может, тогда ты все поймешь.

Он вышел из кабинета. Рашковский посмотрел на Фомичева.

– Идеальный кандидат, – пояснил, словно извиняясь, генерал, – это вызывает у нас некоторое подозрение. Некоторую настороженность, если хотите.

– Таких совпадений не бывает, – хмуро заметил Рашковский. – Думаете, что ее подослали ко мне специально?

– Пока нет оснований так думать.

– Тогда в чем дело? – едва сдерживаясь, спросил Рашковский.

– Не знаю, – честно признался Фомичев, – я лично ничего особенного не замечаю. Но Кудлин хочет проверить еще раз. Говорит – так не бывает.

– Если мы будем его слушать, он и нас станет проверять – до десятого колена, – зло бросил Рашковский.

В кабинет вошел Леонид Дмитриевич. Он положил магнитофон на стол, молча включил его. Сначала раздался голос самого Кудлина.

– Как вы ее находите?

– Очень интересный человек, – чуть помолчав, ответил Журавлев, – достаточно независима в суждениях. Очень последовательная логика. Человек, способный сознавать свои возможные ошибки и, самое главное, – стараться их достаточно быстро исправить. Инициативна, решительна, амбициозна. У нее очень высокий уровень жизненных притязаний. Терпима к возможной критике, достаточно коммуникабельна. Очень устойчивая психика. Независтлива, но возможно, что скрытна. Пользуется авторитетом у коллег, довольно быстро выдвигается, по натуре лидер. Легко обучаема. Обладает хорошо развитой интуицией…

– Ну и что? – спросил Рашковский. – Прекрасная характеристика. Это как раз то, что нам нужно. Почему ты сомневаешься?..

Он не договорил. Кудлин поднял руку, показывая на магнитофон. Послышался голос Журавлева:

– В каком качестве вы собираетесь ее использовать?

– Хотим взять ее личным секретарем Валентина Давидовича.

– Секретарем? – изумление Журавлева чувствовалось даже в записи. – Мне кажется, вы допускаете большую ошибку.

– Я вас не совсем понимаю, Вениамин Денисович. Только что вы дали ей такую блестящую характеристику.

– Ну да, конечно. Но не секретарем. Ей нужно обязательно защищать докторскую, остаться в науке. По-моему, если ей предложить даже должность пресс-секретаря вашего банка, то и тогда это будет оскорбительным для такого человека. Потенциально она может занять очень высокую должность в вашем банке…

Рашковский взглянул на Кудлина, но тот сделал движение рукой, попросив еще несколько минут помолчать.

– Вы не совсем поняли меня, Вениамин Денисович. Личный секретарь Рашковского – это не совсем секретарь. Это его старший помощник, человек, занимающий в иерархии нашей компании очень высокое положение…

– Это вы меня не поняли, Леонид Дмитриевич. Такой человек, как Чернышева, не может работать даже старшим помощником вашего президента. Она готовый руководитель крупного подразделения. Или вы собираетесь сделать ее главным психологом вашего объединения?

– Нет. Нам вполне достаточно ваших консультаций, – ответил Кудлин. – Именно поэтому я и привел к вам Чернышеву.

– Она очень толковый специалист. Я бы прямо сейчас взял ее к себе. Должен сказать…

Кудлин выключил магнитофон.

– Он повторяется, – сказал в наступившей тишине Леонид Дмитриевич. – Но главный смысл, надеюсь, тебе понятен.

– Мне подходят ее качества, – заявил Рашковский, – инициативная, коммуникабельная, психически устойчивая. Что вам еще нужно? Идеальный портрет. Вызови ее и оформляй на работу. В конце концов, если она не справится, мы всегда можем найти ей другую, менее высокооплачиваемую работу.

– Подожди, – попросил Кудлин, – ты обратил внимание на слова Журалева? Он сказал, что она по натуре – лидер. Быстро выдвигается по службе и пользуется большим авторитетом у коллег.

– Прекрасно. Тетя Лиза говорила, что она очень умна. Я лишний раз в этом убедился. Что тебя смущает?

– Именно эти ее качества. Если она такая идеальная, если у нее столько скрытых достоинств и она по натуре лидер, почему она довольствуется работой в таком непрестижном институте и сидит в своем сереньком кабинете.

– А ты хотел, чтобы она была президентом какой-нибудь фирмы и согласилась работать у нас в качестве секретаря? – зло спросил Рашковский. – Она психолог, занимается своей наукой. Есть такие увлеченные люди. Это тебя, кроме денег, ничего не интересует, а ей интересно заниматься своим делом…

– Тебе она нравится? – вдруг напрямую спросил Кудлин.

– Да! – крикнул Рашковский. – Но это не имеет отношения к делу. Я тебя совсем не понимаю. Первый раз в жизни не могу тебя понять. Ты находишь идеального кандидата на вакантную должность, и, когда выясняется, что все в порядке, ты начинаешь сомневаться. Ты можешь мне внятно объяснить, в чем именно ты сомневаешься?

– Я не знаю! – крикнул в ответ Кудлин. – Не могу объяснить. Мне не нравится, что она такая умная. Мне вообще не нравится эта женщина…

Наступило молчание. Затем Кудлин сказал, опустив голову:

– Извини.

– Что именно тебе не нравится? – уже спокойно спросил Рашковский.

– Характеристика Журавлева, – признался Кудлин. – Я не предполагал, что она настолько безупречна.

– Хватит, – прервал его Рашковский, – я все равно улетаю. Скажи мне, что ты думаешь делать?

– Нужно еще немного подождать. Мы закончим проверку через несколько дней. Я хочу узнать насчет ее сына и прежней работы. Если все подтвердится, у меня не будет возражений.

– Что вы думаете, Николай Александрович?

– У вашей тетки должны быть фотографии молодой Чернышевой, – ответил генерал. – Мы возьмем фотокарточки и проведем сравнительное исследование. Если окажется, что это один и тот же человек, у меня не будет никаких вопросов.

– Вы думаете, что в милиции могли продумать такую операцию? Или в ФСБ? – насмешливо спросил Рашковский. – Неужели вы правда в это верите?

– Думаю, что нет, – признался Фомичев, – десять лет назад не было ФСБ, тогда было КГБ, и вряд ли даже самый лучший аналитик мог предположить, чем это все кончится. Если они были знакомы с вашей теткой больше десяти лет, у меня не будет никаких вопросов. Ни одна наша спецслужба не могла бы продумать столь сложную операцию. Кроме разведки, конечно, но вы, слава богу, не иностранный шпион.

– Тогда – договорились, – решительно сказал Рашковский. – Проверяйте ее еще несколько дней, а затем оформляйте на работу и высылайте ко мне в Лондон. У меня через неделю важные встречи в Париже, и мне нужен будет свой секретарь, а не штатный переводчик, который наверняка будет осведомителем французской контрразведки. Я сегодня заходил к адмиралу, чтобы уточнить, кем ему доводится Чернышева. Он подтвердил, что она дочь его друга – дипломата. Думаете, адмирал тоже подставной?

– Нет, – улыбнулся Фомичев, – о нем я слышал. Он настоящий адмирал. Я его помню, когда еще он служил в Ленинграде. Да и попал он в больницу еще до вашей дочери.

– Может, тогда и биография ее выдуманная? – спросил, заметно нервничая, Рашковский. – Может, она придумала своего папу-дипломата? И вообще все придумано?

– Нет, – снова сказал, став серьезным, Фомичев, – мы проверили и эти факты ее биографии. Отец Марины действительно был известным дипломатом, его многие помнят в МИДе. У него было две изданные книги. В одной есть фотография, где он стоит рядом со своей дочерью. Сейчас мы проверяем эту фотографию, и эксперт, к которому мы обратились, считает, что на фотографии изображена именно Чернышева.

– А может, вы, – издевательски спросил Рашковский, – сами сравните ее череп с изображением на фото? Не хватит ли ерунды, Леня?

– Я ничего не имею против нее, – сдался Кудлин. – Просто прошу тебя подождать еще три дня до твоего отъезда. Обещаю, что через три дня скажу свое окончательное мнение. Возможно даже, что она улетит с тобой.

– Надеюсь, – кивнул Рашковский. – Мне нужен человек, который бы работал с нашими документами. Ты ведь сам знаешь, как важно найти такого человека.

– Которому ты сможешь доверять. Хотя бы немного, – добавил Кудлин.

Рашковский посмотрел на него уставшими глазами. Затем встал и подошел к окну. Окно его кабинета выходило во внутренний двор. На этом настаивал Фомичев, когда они переезжали в новый офис.

«Анна, – подумал вдруг Рашковский, вспомнив дочь и сжимая кулаки, – я, конечно, уеду. Но кто-то мне все равно ответит за нее». Кто бы ни отдавал приказ. Он все равно найдет и уничтожит этого человека.

Глава 24

Магнитофонную запись беседы имел не только Кудлин. Через полчаса после разговора ее доставили Циннеру. На следующий день он сидел в конце коридора, ожидая, когда после обеда Марина зайдет к нему. Он по-прежнему сидел один, словно не доверяя даже тем офицерам Службы внешней разведки и МВД, которые осуществляли прикрытие Чернышевой.

– Поздравляю, – иронично процедил он, когда Марина вошла в кабинет. – Вы все же не до конца выполнили мои рекомендации. Некоторые вопросы мы с вами конкретно обговаривали. Вы думаете, я трачу на вас время только потому, что мне нечем заняться? Меня уже и так неохотно отпускают к вам.

– Вы опять недовольны? – Она села за стол и улыбнулась. – А мне показалась, что Вениамин Денисович остался доволен.

– Даже слишком доволен, – подчеркнул Циннер. – Хотите послушать, что именно он сказал, когда вы ушли?

– Надеюсь, он не назвал меня «стервой»? – усмехнулась Марина.

– Хуже. Он вас почти раскрыл. Послушайте запись их беседы после того, как вы ушли.

– Каким образом вам удалось записать их разговор? – удивилась Чернышева. – Я ведь унесла магнитофон с собой. Или вы успели установить второй?

– Конечно, успели. Вы сидели там почти четыре часа. Вот послушайте…

Раздался голос Леонида Дмитриевича:

– Как вы ее находите?

– Очень интересный человек, – ответил Журавлев, – достаточно независима в своих суждениях. Очень последовательная логика…

Она слушала оценку Вениамина Денисовича и невольно улыбалась. Журавлев действительно был потрясающим психологом. Он дал ее точный психологический портрет. Она взглянула на Циннера. Тот сидел, нахмурив брови. В этот момент Журавлев спросил у Кудлина:

– В каком качестве вы собираетесь ее использовать?

– Хотим взять ее личным секретарем Валентина Давидовича.

– Секретарем? Мне кажется, вы допускаете большую ошибку…

– Вот видите, – Циннер выключил магнитофон, – я вам потом дам послушать всю запись. Как вы могли так неосторожно раскрыться?

– Но вы сами требовали быть откровенной с Журавлевым. Это была ваша установка.

– Верно. Но мы же с вами готовили специальные вопросы. Ну кто вас просил говорить, что вы готовы к экспериментам в постели. Как это можно говорить? О, майн готт! Если бы вы были молодой девушкой, которая мечтает устроиться секретарем, тогда другое дело. Но вы взрослая женщина, кандидат наук, психолог, имеете взрослого сына. Наконец, вы русская женщина. Неужели вы не понимаете подтекста вопроса? Способны ли вы вообще к экспериментам? Готовы ли вы на авантюру? Способны на безумство? И вы даете положительный ответ. Это после того, как мы вас столько времени готовим.

– У вас неверное представление о русских женщинах, – спокойно ответила Марина. – Или вам кажется, что в моем возрасте нужно перестать думать о мужчинах вообще?

– При чем тут это! – замахал руками Циннер. – Вы должны были дать нейтральный ответ. Нейтральный. А ваш откровенный ответ спровоцировал его на другие вопросы. Вы вообще понимаете, что именно вы сказали? А если вас возьмут на работу и Рашковский, у которого наверняка тоже будет запись вашей беседы с Журавлевым, решит предложить вам «поэкспериментировать»? Вы этого добиваетесь? Разве можно было говорить такие вещи незнакомому человеку, пусть даже психологу. Он вам бросил вызов, а вы подняли перчатку.

– Да, – сказала Марина, – и правильно сделала. Если бы я ему соврала, он бы это почувствовал. Ваша запись не передает его глаз. Выражения его глаз, мимику его лица, жесты. Я интуитивно почувствовала, что будет правильно ответить именно так.

– Он вас спросил: «Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав?» И вы снова решили импровизировать. У нас не джаз-банд, у нас не концерт самодеятельности, моя милая. Вы не понимаете, что вы срываете всю операцию. У меня был этот вопрос. Ответ был вам дан. Вы же сами психолог и знаете, что я работаю не один. Целая группа наших ученых работала над этим вопросником. А вы нагло заявляете ему – «да». Он же не просил вас уточнять свою позицию. Вы могли нейтрально ответить – «смотря в какой ситуации». Или – «не всегда». Нечто подобное.

– Нет, не могла, – упрямо возразила она. – Если бы я так ответила, он бы обязательно попросил меня уточнить. Я это чувствовала. А своим ответом я сбила его с позиции. Понимаете, в чем дело? Он ведь психолог очень высокого класса, такой же, как и вы, господин Циннер. И наверняка среди тех, кто составлял эти вопросы и ответы на них, есть либо его ученики, либо его коллеги. И все предполагают в таких вариантах ответ именно тот, который вы дали мне. И он ожидал такого ответа. Я не хотела следовать вашим шаблонам, ведь он наверняка их знает. Нужно было выбить его из привычных рамок, что я и попыталась сделать.

– Лучше бы вы сказали, что я не умею работать, чем обвинять меня в том, что я следую шаблонам.

– Не обижайтесь. Я не хотела вас обидеть. Вы ведь поняли мою основную мысль.

– Кажется, понял, – Циннер собрал свои бумаги. – Мне иногда кажется, что мы несколько переоценили свои возможности. Из вас прямо выпирает полковник разведки. Неужели вы не могли сыграть немного проще?

– А вы не считаете, что и Рашковский заинтересуется подобным человеком? Ведь он наверняка будет слушать запись нашей беседы. Может быть, я чисто по-женски хотела понравиться именно ему?

– Надеюсь, что вам это удалось, – пробормотал Циннер. – Но боюсь, что мы несколько форсируем события, так, кажется, у вас говорят. У меня для вас еще одна неприятная новость. Через два дня Рашковский уезжает из Москвы.

– Откуда вы знаете? – растерянно спросила она.

– Его дочь… – пояснил Циннер. – Он заказал специальный самолет с реанимационной палатой в Англии, чтобы перевезти туда дочь. Послезавтра ее заберут в Лондон. Все необходимые документы уже готовы.

– Значит, у меня есть только два дня, – вслух подумала она.

– Вот именно. И ни в каких презентациях он больше участия принимать не будет. А это значит, что он может уехать из Москвы без вас. И процесс вашего оформления на работу будет отложен до его возвращения из Лондона.

– Когда он собирается вернуться? – мрачно спросила она.

– Не знаю, – признался Циннер, – честное слово, не знаю. Он ведь не покупает билетов… в нашем обычном понимании. Он заказывает самолеты, на которых летает, куда ему хочется. Именно поэтому операция строилась на том, чтобы прикрепить к нему конкретного человека, который будет информировать о его передвижениях.

– Вы считаете, что я провалила операцию? – с вызовом спросила она.

– Пока у меня нет никаких данных. Кудлин сказал вам, что встретится с вами через два дня. Значит, завтра. Возможно, мы узнаем нечто новое. Пока нам известно, что один из сотрудников Кудлина вчера улетел в Испанию. Догадываетесь – почему?

– Хочет проверить, в качестве кого я там работала? Но прошло много лет…

– Конечно, хочет проверить. И там до сих пор есть люди, которые вас знали. Можете не беспокоиться. Таких сотрудников там только четверо, двое из которых – местные испанцы. Мы сделаем так, чтобы их в этот момент не было в Мадриде. А человек, на которого выйдет представитель Кудлина, расскажет ему о вашей работе в качестве сотрудника нашего посольства. Так, как написано у вас в анкете. Как раз в Испании у нас все отлажено. Там не может быть никаких срывов.

– Если Рашковский уедет без меня, операцию можно считать законченной, – горько сказала она. – Ведь его дочь не поправится раньше чем через несколько месяцев. На такой срок мне не позволят остаться в Москве и занимать чужую квартиру. Я уже не говорю о своей работе.

– Может быть, – согласился Циннер, – в любом случае у нас есть еще два дня. Мы постараемся что-нибудь придумать. Может быть, вам еще раз появиться в больнице, чтобы Рашковский еще раз обратил на вас внимание? Это крайний вариант, он очень рискованный. Рашковскому может не понравиться такая «случайность». Вы можете показаться либо расчетливой карьеристкой, либо – подосланным агентом. В обоих случаях ничего хорошего из этого не получится.

Марина промолчала. Циннер, как всегда, был прав. Неужели она действительно ошиблась? И разговор с Журавлевым был провален. А может быть, Рашковский вообще ничем не интересуется в эти дни, ведь у него случилось такое несчастье. С другой стороны, шансы еще есть… Она не имеет права опускать руки.

– Вы обещали дать мне дополнительные сведения о его женах, – напомнила Марина.

Циннер взглянул на нее из-под очков.

– Иногда я понимаю, почему вы стали полковником, – пробормотал он, – вы, наверное, требовательный руководитель. Вот данные, которые вы просили. Первая жена – Ирина Левченко. Они разошлись без явных скандалов. Соседи не помнят никаких криков, споров. Он просто взял вещи и однажды ушел из дома. Хотя все считают, что у Левченко был тяжелый характер. Сейчас она с дочерью в больнице.

По нашим оперативным данным, Левченко получает достаточно большую сумму на проживание, причем за Анну отец платит отдельно. Каждый месяц его бывшая жена получает пять тысяч долларов. Но она их довольно быстро тратит. У нее появились друзья, которые помогают ей транжирить деньги мужа. Хорошо, что Рашковский не интересуется ее бытом. Он вообще вычеркнул ее из своей жизни. Даже не появляется в больнице, когда она приходит к дочери. Они приходят в разное время. Если он узнает, как она швыряет его деньги, в какие долги уже влезла, я не сомневаюсь, что он будет взбешен.

– С ней понятно, – поморщилась Марина, – а вторая жена?

– Очень интересный человек. Оксана Борисовна Савчук. Сейчас она по мужу Рашковская. У него обе жены украинки, так получилось. Она была замужем, имеет дочь от первого брака, которая недавно также вышла замуж. Сильная, волевая, умная. Знает в совершенстве английский. Кажется, еще и французский. У нее тоже была не совсем удачная жизнь. Первый муж пил, и они быстро развелись. Она переехала в Москву, поступила в какую-то фирму. В общем, человек, сделавший себя сам. После знакомства с Рашковским они несколько месяцев встречались. Потом поженились, и скоро у них родился сын. Ей было довольно много лет, когда родился мальчик. Она старше своего мужа на три года, и это, очевидно, накладывает отпечаток на их отношения.

– Какой отпечаток?

– Последние исследования в этой области показали, что идеальными браками считаются те, где женщина старше своего мужа на три-семь лет, – пояснил Циннер. – В таких случаях браки почти никогда не распадаются. Интересная статистика, вы не находите?

– Вы можете дать мне досье обеих?

– Сегодня вечером их вам привезут, – сухо ответил Циннер. – И эту магнитофонную запись. Утром ее заберут.

– Хорошо. Тогда я пойду, – она поднялась. – Кстати, я хотела спросить, вы уже отправили этого мальчика? Не делайте вид, что вы меня не поняли. Я говорю про Андрея. Про Камышева.

– Он должен уехать завтра, – вспомнил Циннер, – а почему вы спрашиваете?

– Мне просто интересно, – пожала она плечами. – Кажется, вы мне говорили, что он уже уехал?

– Может быть, – небрежно бросил Циннер, – я не помню. Но сейчас это не имеет никакого значения. Если Рашковский уедет, Камышев может остаться и в Москве. Он тогда никому не опасен.

– Да, конечно. – Она повернулась к выходу. Затем вдруг резко обернулась: – У вас есть его домашний адрес?

– А вы как думаете?

– Дайте мне этот адрес. Он ведь все равно завтра уезжает. Вы мне соврали, вы говорили, что он уже уехал.

– Вы путаете, – сухо заметил Циннер, – я говорил, что он уедет, но я не говорил, что он уже уехал.

– Итак, адрес.

– Фрунзенская набережная, – Циннер назвал номер дома и квартиры.

– До свидания. – Она вышла из комнаты, мягко закрыв дверь.

Она с трудом досидела до шести часов вечера. Выйдя с работы, села в свою машину, привычно проверяя, нет ли за ней наблюдения. Наблюдение имелось, но это были подстраховывающие ее офицеры. А вот обычные боевики Кудлина в этот вечер отсутствовали. И это было обиднее всего. Получалось, что Циннер прав. Она провела свой разговор с Журавлевым в слишком откровенной манере. Не следовало себя так вести. Нужно было прислушаться к рекомендациям хитрого Циннера.

Дома ее ждали материалы, которые она заказала. Но в этот вечер ей не хотелось ничего просматривать. Она прошла в ванную, приняла душ. Затем прошла в спальню, переоделась во все новое. Комплекты новой одежды были сложены в ее шкафу. Кажется, он говорил, что в брюках она выглядит моложе. Кажется, однажды он сказал именно так. Она вышла из дома. Следовало вспомнить все навыки, которые она применяла много лет. Следовало вспомнить то, чего она никогда не могла бы забыть.

Наблюдатели следили, стараясь не попадаться на глаза. Она вошла в метро, и началась странная игра, ей удалось почти сразу оторваться от офицеров МВД. И через полчаса, убедившись, что за ней никто не наблюдает, она вышла на «Фрунзенской». Дом она нашла почти сразу. Потом пришлось ждать во дворе минут двадцать, пока кто-то из соседей не набрал код входной двери. Она вошла в дом, поднялась на восьмой этаж. Сердце колотилось так сильно, что она даже испугалась. Такого чувства она не испытывала давно. Она словно помолодела на двадцать лет.

Она позвонила в дверь. Довольно долго ждала. Уже собиралась уходить, но позвонила во второй раз. За дверью наконец раздались неторопливые шаркающие шаги.

– Кто вам нужен? – спросила женщина из-за двери. Сомневаться было невозможно. Голос дребезжал, это была бабушка Андрея.

– Извините, – она даже удивилась своему голосу. – Здесь живет Андрей Камышев?

– Здесь. Но его нет дома, – сказала женщина, – а что ему передать?

– Ничего. – «Какая я дура, – с горечью подумала Марина. – Разве может молодой парень сидеть вечером дома. Какая я дура!» Она повернулась и стала спускаться по лестнице. Седьмой этаж, шестой, пятый. На пятом этаже она остановилась. Навстречу поднимался Андрей. По необъяснимой случайности он не вошел в лифт, пропустив в кабину соседей. Они встретились на площадке пятого этажа.

– Вы… – пробормотал Андрей, – вы… ты… вы…

Она молча смотрела на него. Очевидно, в ее взгляде мелькнуло что-то такое, что он шагнул к ней и принялся лихорадочно целовать ее лицо, глаза, шею. Она не сопротивлялась. Ей было хорошо. Очень хорошо. Она только поворачивала голову. Он целовал ее, словно забыв обо всем на свете. Внизу прогрохотал лифт. Он взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел наверх. Она послушно и покорно пошла, также не сказав ни слова.

На восьмом этаже он достал ключи, осторожно открыл дверь, и они вошли в квартиру в полной тишине.

– Это я, – крикнул Андрей кому-то, увлекая Марину в свою комнату. Она не сопротивлялась, удивляясь своему состоянию. Войдя в комнату следом за ней, он запер дверь изнутри и снова бросился к ней. Поцелуй был вызывающе долгим, словно он только этого и хотел. Ей даже стало стыдно. Неужели она должна что-то предпринять? Но он внезапно отпрянул от нее и, глядя ей в глаза, осторожно протянул руку, тронув верхнюю пуговицу на ее брюках. Она задержала его руку, словно возражая. Он поднял глаза. Почему-то в них были слезы. Это был такой умоляющий взгляд. И вместе с тем такой настойчивый. Она медленно убрала руку. Он, все еще не веря своему счастью, держал руку в нескольких сантиметрах от нее, не решаясь ничего предпринять, замерев, словно околдованный.

«До чего я дошла», – почему-то мелькнула отчаянная мысль, и она вдруг решительным движением сама расстегнула брюки, которые упали на пол.

В этот вечер она была по-настоящему счастлива. Она доставляла удовольствие молодому человеку и, чувствуя его обжигающую страсть, видя его счастливое молодое лицо, ощущала себя молодой и желанной, как много лет назад. Может быть, высшее наслаждение в интимной жизни – это умение получать удовольствие от наслаждения партнера. В этот вечер она была женщиной, которую любил молодой человек. В этот вечер она была как бы матерью, которая прощала все своему сыну. В этот вечер она была горячо любимой и любила сама.

Глава 25

Два дня Цапов скрывался на новой квартире. В первый день он просто отсыпался, пока вечером не позвонил связной, предложив Цапову не выходить из дома. В холодильнике Константин нашел сыр, молоко, банку соленых огурцов, банку шпротов, даже два яйца, которые он отварил. Правда, хлеба в доме не было, и ему пришлось довольствоваться тем, что оставил, очевидно, предыдущий агент. В двухкомнатной квартире не было книг, и ему пришлось смотреть телевизор, чтобы хоть как-то скоротать время. Довольно скоро он заснул в своем кресле и проснулся от довольно настойчивого звонка в дверь.

Поднявшись, он протер глаза и прошел к двери, осторожно посмотрев в «глазок». Увидев посетителя, он явно удивился.

– Ничего себе, – пробормотал он.

За дверью стоял сам Игорь Николаевич. Никогда прежде генерал не являлся на конспиративные квартиры для встреч с агентами. Даже с такими ценными, как Цапов. Это было слишком рискованно. Такие встречи проводились только в первый день, когда генерал давал конкретное задание и формулировал задачу. Да и то не всегда. Но за дверью точно стоял Игорь Николаевич собственной персоной, и Цапов быстро отворил дверь.

Гость вошел с двумя тяжелыми пакетами продуктов.

– Возьми, – сказал он, отдуваясь и протягивая пакеты Цапову, – у тебя здесь лифт не работает, пришлось тащиться наверх с этими чертовыми пакетами.

– Вы сами выбрали мне такую квартиру, – улыбнулся Цапов, пропуская гостя в квартиру и закрывая за ним дверь. Лишь после этого они поздоровались. – Догадываюсь, Игорь Николаевич, что вам не очень хотелось выступать в роли связного, – начал Цапов.

– Вот именно, – буркнул генерал, проходя в комнату, – здесь еда для тебя, дурака. И хлеб, чтобы ты не умер с голода. Я даже бутылку коньяка положил.

– Понятно, – вздохнул Цапов, отправляясь на кухню.

– Что тебе понятно? – крикнул Игорь Николаевич. – Что тебе вообще может быть понятно?

Он прошел на кухню за Цаповым. Перекладывая продукты в холодильник, тот искоса взглянул на генерала.

– В последний раз вы покупали мне коньяк пять лет назад, когда погиб мой напарник, – мрачно напомнил Цапов, – что-нибудь случилось?

– Еще как случилось. – Игорь Николаевич протиснулся к кухонному столу. В шестиметровой кухне он занимал почти половину свободного пространства. Отодвинув столик, он присел на стул, взглянув на часы.

– У тебя большие неприятности, Костя, – мрачно сообщил он.

– Тогда все правильно. – Цапов достал табурет из-под стола, подвинул его к себе и сел.

– Вчера в клубе убили какого-то Сазонова по кличке Савраска, – сказал Игорь Николаевич. – По нашим сведениям, тебя там видели. И очень плохо, что видело достаточное количество людей, чтобы твой фоторобот был изготовлен и передан сегодня в милицию. Я ничего не мог сделать. Знаешь, сколько свидетелей дали описание твоей внешности?

– Меня там видели, – кивнул Цапов, – но я его не убивал. Просто я там был два раза. И когда второй раз я вошел, он был уже убит. А в этот момент в комнату ворвались люди. Мне пришлось бежать, и все подумали, что это я его пришил.

– Расскажи-ка все по порядку. Зачем ты вообще полез в этот клуб? А еще и во второй раз?

Цапов коротко рассказал обо всем, что с ним произошло, добавив, что его автомобиль бандиты угнали.

– Тогда все понятно, – вздохнул генерал. – Твой автомобиль тоже в розыске, но пока никаких следов мы не нашли. А вот «домой» к тебе вчера вечером приехала целая группа молодых людей. Они тебя всю ночь до утра караулили. А потом разгромили квартиру и ушли. Хорошо, что они тебя не дождались. Или у тебя другое мнение?

– Поэтому я сюда и приехал. Эти двое говорили, что везут меня к Звонку. Вы же знаете, что обычно делает Звонков со своими пленниками. Вы бы даже трупа моего не нашли.

– Твоих пленников вытащили из багажника. И ты, видимо, очень сильно обидел Звонкова. Он пообещал за твою голову награду. И теперь его боевики ищут тебя по всему городу. Поэтому я передал тебе – из этой квартиры не выходить ни под каким видом.

– Это не выход, – возразил Цапов. – Если я здесь засяду, тогда зачем я вообще влез в это дело? Мне нужно обязательно выйти, попытаться связаться с Цыганом, рассказать ему, как все было.

– Нет, это рискованно, – возразил генерал. – Ты ведь Звонкова знаешь. На него не действуют никакие доводы. Если он что-то вбил себе в голову, то его не переубедишь.

– Все равно я должен выяснить, что там произошло. Сазонов говорил мне о Федоре Суходолове. Я эту фамилию запомнил, когда вы мне показывали фотографию. Значит, Сазонов мог знать, кто совершил нападение на кортеж Рашковского. Нужно проверить все их связи. Все. В том числе и по Суходолову. И не по вашим каналам. Судя по всему, кто-то заинтересован, чтобы посторонние не проникли в эту тайну. Поэтому убрали Сазонова.

– Ты его действительно не убивал? Или, как обычно, пытаешься меня обмануть?

– Когда я убиваю мерзавцев в порядке самозащиты, я об этом говорю вам честно. Но я действительно его не трогал.

– Тогда кто его убил?

– Не знаю. Но, судя по всему, убили за то, что много знал. Или много говорил. В любом случае нужно все проверить.

– Я надеюсь, ты не собираешься лезть в этот клуб в третий раз?

– Все возможно, – уклонился Цапов от ответа.

– Вот именно поэтому я и приехал, – сказал генерал. – Ты напрасно думаешь, что можешь рисковать своей головой. С меня спрашивают за каждого погибшего офицера. За каждого, Константин. Именно поэтому тебя завтра отвезут в аэропорт, и ты улетишь куда-нибудь отдохнуть. Например, на Енисей. Месяца на три-четыре. Ты был на Енисее?

– Вы же знаете, что я не поеду, – упрямо сказал Цапов. – И даже знаете почему. Я никогда не выхожу из игры, пока есть хоть один шанс. А у меня он есть, если вы отзовете мои ориентировки. Чтобы хотя бы родная милиция меня не искала.

– Но тебя все равно будут искать бандиты. Они прочесывают все рестораны, все злачные места. Вся Москва знает, что ищут Фокусника. И никто не даст тебе убежища, никто не станет тебе помогать. Очень может быть, что и Цыган сдаст тебя при первой возможности.

– Он не сдаст, – уверенно сказал Цапов. – Но вы постарайтесь вытащить мои данные. Чтобы я хотя бы на некоторое время имел свободу передвижения. Сообщите им, что я убит или уже арестован, но уберите мои данные из наших компьютеров.

– Постараюсь, – пробормотал генерал, – хотя это будет довольно сложно. Ладно, чем я еще могу тебе помочь?

– Дайте надежного связного. Чтобы я вас не беспокоил.

– Нет, – возразил генерал, – это не тот случай. На связь будешь выходить только со мной. Никому не доверяй. Ни одному человеку. Даже если к тебе придет мой заместитель или наш министр. Никому, кроме меня.

– У вас есть какие-то подозрения, – понял Цапов.

– Не знаю. Но мы все проверяем. В любом случае будем встречаться здесь или где-нибудь еще. Я принес тебе новый мобильный телефон со специальной вставкой. Ты такие еще не видел. Нажмешь кнопку, и твой разговор пойдет прямо к нашему офицеру на пульт. В случае необходимости можно нажать вот эту кнопку. Через десять-пятнадцать минут к тебе приедет наша оперативная группа. Только одну кнопку. Пятерка. И наконец, вот эта кнопка блокирует определитель. Твой собеседник не сможет определить, с какого мобильного телефона ты звонишь. Запомнишь?

– Я разберусь, – взял аппарат Цапов, – не беспокойтесь.

– Будь осторожен, – попросил генерал. – Звонков ненормальный. Об этом знают все. И неизвестно, что там происходит. Может быть, в покушении на дочь Рашковского участвовали и его люди. Именно поэтому он убрал Сазонова, решив свалить убийство на тебя. Но, судя по моим данным, все может быть и наоборот. Звонков считается одним из самых крепких руководителей подмосковных группировок, который наиболее близок к Рашковскому. Ты знаешь, когда грузинские авторитеты предложили Рашковского, не все в Москве были готовы принять эту кандидатуру. Рашковский это запомнил, и вскоре несогласных убрали руками Звонкова. Может быть, и сейчас Звонков выполняет роль «цепного пса», разыскивая для своего патрона людей, причастных к покушению. А может, он сам виноват и решил таким образом переложить ответственность на тебя. В общем, будь очень осторожен.

– Я не думаю, что Сазонова убрали по приказу Звонкова, – предположил Цапов, – он бы просто не успел этого сделать.

– Поясни свою мысль. Я тебя не совсем понимаю.

– Меня везли на встречу с ним, – напомнил Цапов, – он ждал меня, чтобы допросить. Зачем ему убирать Савраску, если он еще не знает, что именно мне сказал Сазонов. Логичнее сначала узнать, а затем принять решение.

– Звонков бывает нелогичен, – напомнил Игорь Николаевич, – от него трудно ждать разумных действий.

– Но не таких идиотских, – возразил Цапов. – Он обязан был сначала поговорить со мной. И потом, такие убийства не в его стиле. Сазонова бы вывезли куда-нибудь за город. И сначала бы долго мучили, перед тем как убить. Зачем Звонкову убирать Сазонова? Чтобы вызвать подозрения Рашковского? Он бы не пошел на такой рискованный шаг без проверки. Я думаю, что Звонкова тоже подставляют. И если я смогу это доказать, можно выходить на встречу с ним.

– Один шанс из миллиона, что ты останешься после такой встречи живым, – пробормотал генерал.

– Обычное соотношение в нашем деле, – усмехнулся Цапов.

Наступило молчание, которое продолжалось несколько секунд. Генерал шумно вздохнул.

– Открой хотя бы коньяк, – вдруг предложил он. – Все вы такие бешеные. Я ведь знал, что ты все равно останешься.

– Именно поэтому вы купили мне столько продуктов, – засмеялся Цапов. – Я ведь понял, что и вам не хочется, чтобы я согласился с этим решением.

Уже после того, как генерал уехал, Цапов долго сидел перед невключенным телевизором. Затем достал новый аппарат, внимательно изучил его. Включил блокиратор определителя и набрал номер.

– Здравствуй, Цыган, – глухо сказал он, услышав знакомый голос.

– Фокусник? – не поверил Цыган. – Откуда ты звонишь?

– Из города. Как у тебя дела?

– У меня неплохо. Но боюсь, что у тебя проблемы. Большие проблемы, Фокусник.

– Я знаю, – пробормотал он.

– Нет, не знаешь. Или не представляешь. Зачем ты обидел Савраску? Он ведь никого не трогал…

– Меня подставили, – попытался объяснить Цапов, – я его пальцем не трогал, а меня подставили. Где мы можем встретиться? Я тебе все объясню.

– Тебе сейчас опасно появляться в городе, – напомнил Цыган, – и в кабаки лучше не ходи. Там повсюду стукачи. Мигом узнают. Тебя ведь по всему городу ищут.

– Мне нужно с тобой поговорить, – упрямо сказал Цапов, – я могу с тобой увидеться?

– Ну ты и отчаянный мужик, – одобрительно сказал Цыган. – Другой на твоем месте давно бы из города сбежал. Или сидел бы где-нибудь в «норме», опасаясь нос высунуть. Ладно. Давай так, встретимся там, где ты мне однажды «грибы» приносил. Помнишь про «грибы»?

– Помню. У метро?

– Да, там закусочная справа. Небольшая такая. Помнишь?

– Когда ты там будешь?

– Утром, – сказал Цыган, – утром, в девять часов. В такое время все стукачи и «шестерки» спят. Успеешь приехать?

– Спасибо. – Он отключился.

Ночью он плохо спал. Однако вопреки обыкновению не помнил своих снов утром. Это его немного озадачило. Обычно он хорошо помнил все свои сновидения. В семь утра он поднялся, чтобы не спеша побриться и одеться. В восемь он вышел из дома и в половине девятого уже был в условленном месте. Полчаса он внимательно изучал место встречи. Все было спокойно.

Ровно без трех минут девять он проверил оружие и вошел в закусочную. Заведение работало с восьми утра, и здесь было уже несколько посетителей. Цапов прошел в дальний, пустой, угол. За соседним столиком спиной к нему стоял мужчина в темном плаще и шляпе. Когда он повернулся, Цапов чуть не ахнул. Это был Цыган, одетый для него явно экстравагантно.

– Я думал, ты не придешь, – сказал Цыган, кивнув ему в знак приветствия.

– Тебя не узнать, – улыбнулся Цапов, – я же сказал, что точно буду.

– Ты завтракал?

– Да, спасибо. Как ты сюда вошел? Я здесь уже полчаса и не заметил, как ты появился.

– А я приехал в восемь и вошел через служебный вход, – пояснил Цыган. – Можешь не оглядываться по сторонам. Здесь только мои ребята, посторонних не бывает.

– Ну и конспирация.

– По-другому нельзя. Ты сейчас у нас «особо опасный преступник». И лучше бы тебе в камере оказаться, на нарах, чем рядом со Звонком.

– Пугаешь? – невесело усмехнулся Цапов.

– Предупреждаю. У Савраски друзей было много. Влиятельных друзей, Фокусник, очень влиятельных. И всем неприятно, что ты мог решить свои проблемы таким образом.

– Сначала ты меня послушай, а уже потом обвиняй, – предложил Цапов. Он рассказал своему собеседнику, как развивались события в клубе. Цыган не перебивал, внимательно слушая. Цапов назвал имя Федора Суходолова, и Цыган тут же нахмурился. Цапов уловил его реакцию, но не стал реагировать. Когда он закончил рассказ, Цыган задумчиво сказал:

– Я думаю, твоя история еще хуже, чем ты считаешь.

– Почему?

– Я слышал про Федора. Он был штатным стукачом. Причем стучал по-государственному. Ты меня понимаешь?

На их жаргоне подобное высказывание означало, что Суходолов был осведомителем не милиции, а контрразведки.

– Откуда ты знаешь? – спросил Цапов.

– Знаю, – отрезал Цыган, – ты хочешь моего совета?

– Да, конечно. Из-за этого и приехал. Ты единственный, кто может мне помочь.

– Что я должен сделать?

– Узнай о связях Суходолова и Савраски. Кстати, почему ты говоришь о Суходолове в прошедшем времени?

– Его убрали, – сказал Цыган, – поэтому я и говорил, что твоя история еще хуже, чем ты думаешь. Скоро тебя будут искать не только товарищи в серых мундирах, но и господа в черных костюмах. Это очень опасное дело.

– Ты мне сам говорил, что нужно всегда идти до конца, – напомнил Цапов.

– Говорил, – вздохнул Цыган. – Ладно, давай решим прямо сейчас, чтобы больше по телефону не говорить. Встречаемся через два дня. Утром, как обычно. Ты только заранее не приезжай. Прямо к девяти войдешь с улицы. Здесь будут только мои ребята. Если узнаю что-нибудь новое, я тебе расскажу. А если ты узнаешь, расскажешь мне.

– Договорились, – кивнул Цапов.

– Знаешь, – вдруг сказал Цыган, – столько лет тебя знаю и до сих пор не могу понять, кто ты – везунчик или невероятно отважный дурак? В любом случае ты мне нравишься, парень.

Глава 26

Ночь казалась такой короткой, и закончилась она так же неожиданно, как началась. В седьмом часу утра в квартире Камышевых неожиданно раздался телефонный звонок. Она вздрогнула. Это был характерный звонок ее мобильного телефона. Не нужно даже было гадать, кто мог позвонить столь ранним утром. Андрей недовольно проворчал что-то во сне. Он заснул только полчаса назад. Она взглянула на мальчика, который лежал рядом с ней. Всю ночь она невольно брала инициативу на себя. Он был скован, растерян, немного комплексовал, пытаясь доказать ей, какой он супермен. Но она довольно быстро его успокоила, заставив забыть все комплексы.

Марина провела рукой по его волосам. Телефон продолжал звонить. Она легко вскочила с постели, подошла к сумке, достала аппарат.

– Слушаю, – сказала она напряженным голосом.

– Марина Владимировна, – раздался знакомый голос Циннера, – мне кажется, вам лучше вернуться домой, чтобы оттуда выехать на работу. Вы можете опоздать, вызвав ненужные подозрения.

– Могли бы мне и не звонить, – раздраженно заметила Марина, отметив, однако, тактичность Циннера, который позвонил сам, не доверив сделать это кому-либо из сотрудников. Он не стал говорить, где именно она находится. Но очевидно, что это знал. Похоже, она обманула только себя. Ведь с самого начала было ясно, что Циннер все равно вычислит, где она окажется в последнюю ночь перед отъездом Андрея. – Я все поняла.

Она почувствовала на себе мужской взгляд. Оглянулась и увидела проснувшегося Андрея. Он смотрел на нее с таким восхищением… Ей почему-то стало стыдно. Она стянула со стула его рубашку, прикрываясь.

– До свидания, – торопливо сказала Марина, вернув аппарат на место. Затем подошла к кровати, но не стала ложиться, уселась рядом с Андреем.

– Кто это звонил? – спросил он.

– Тебе было хорошо? – спросила Марина.

– Да, – улыбнулся Андрей, – необыкновенно.

– Тогда ты должен дать мне слово, что сегодня уедешь. Ты меня понимаешь?

– Как это уеду? – не понял Андрей. Голос его дрогнул, словно он собирался расплакаться.

– Уедешь, – жестко повторила она. – Пойми наконец, что так нужно. Обещай мне, что ты уедешь.

– У тебя… у вас есть мужчина? Вы его боитесь? – спросил Андрей. – Это он сейчас звонил? Скажите мне правду.

– Можешь говорить мне «ты», – улыбнулась Марина, – кажется, нам не стоит возвращаться к «вы». Просто я прошу тебя уехать. И давай не будем обсуждать эту тему.

– Я не уеду, – решительно сказал Андрей, – верну билет и не улечу.

– В таком случае мы перестанем быть друзьями, – спокойно сказала она. – Пойми, так нужно.

– Почему?

– Я не могу сейчас ничего тебе объяснить. Но обещаю, что все расскажу тебе, когда ты вернешься. Договорились?

– Н-не знаю.

– Я тебя очень прошу. – Она встала. Подошла к стулу, где лежали ее вещи. – Отвернись.

Он покорно отвернулся. Кажется, он действительно собирался вернуть билет и остаться в Москве. «Неужели я ошиблась?» – с нарастающим ужасом подумала Марина. Если он останется в Москве, его немедленно уберут. Причем решение будет принято незамедлительно и Андрея не спасет даже его отец-дипломат. Она быстро одевалась. Циннер прав. Нужно хотя бы до восьми часов утра оказаться дома.

– Вы уходите? – спросил он, когда она наконец оделась.

– А мне казалось, что ты уже взрослый, – укоризненно сказала она, подходя к его постели.

Он вылез из-под одеяла. Красивый молодой человек, добрый, мягкий, смелый, честный. Если бы они встретились двадцать лет назад. Но двадцать лет назад ему было… Лучше об этом не думать. Она улыбнулась.

– Все было хорошо. Ты вернешься в Москву, и мы еще встретимся. Только сегодня улетай. Не заставляй меня пожалеть о своем внезапном поступке. Очень тебя прошу.

– Да, – растерянно сказал он, – я вас понимаю.

Она поцеловала его в щеку. Он посмотрел на нее обиженными глазами…

– Черт тебя побери, – пробормотала она и, схватив за шею, поцеловала его в губы. Поцелуй был долгим. – Договорились? – спросила она.

Он вздохнул.

– Можно я буду вам звонить? – спросил Андрей.

– Можно, – сказала она, – но только домой. Я дам тебе мой домашний телефон.

Она уже опаздывала. Он снова потянулся к ней, словно собираясь задержать.

– Нет, я уже опаздываю, – решительно сказала Марина, написав номер своего домашнего телефона.

Даже в этот момент она обязана была помнить, что домашний телефон ее новой квартиры отличается от домашнего телефона дома, где она прожила последние несколько лет. Именно поэтому она написала новый телефон и, положив бумажку на столик, быстро пошла к двери. Он успел натянуть джинсы и выбежать следом.

– Ты хороший человек, – сказала она на прощание.

– И вы… и ты… – пробормотал он.

– Мы обязательно еще увидимся, – убежденно сказала она и ушла, не оглядываясь. Через полчаса Марина была уже дома.

Она не сомневалась, что проверка будет продолжена. Она поняла, что следовавшая за ней машина была послана либо Кудлиным, либо Фомичевым. На работе весь день ее никто не беспокоил, если не считать визита кадровиков, которые готовили списки сотрудников на премиальные. Вечером она также обнаружила наблюдение, довольно спокойно отреагировав на «эскорт». Уже оставив автомобиль на стоянке, она прошла к своему дому, ожидая и боясь встретить Андрея. Но во дворе никого не было. Она поднялась в квартиру, открыла дверь, вошла и увидела Циннера. Он читал Хемингуэя на английском.

– Вы встречаете меня как верный муж, – пошутила она. – Может быть, вам переехать ко мне? Выдавать себя за моего любовника и даже оставлять здесь свои домашние тапочки.

– Не нужно шутить, – строго сказал Циннер. – Вы провели ночь в квартире Камышева.

– Это вопрос или утверждение?

– А как бы вы хотели?

– Чтобы это был вопрос. Но вы ведь все знаете. Что с ним? Он улетел?

– Он хотел остаться, – вздохнул Циннер, – хорошо, что у нас был запасной вариант. Мы организовали звонок его отца, и Андрей не стал сдавать билет, хотя очень хотел. В общем, он улетел.

– Спасибо.

– Это вам спасибо. Догадываюсь, что вы тоже убеждали его сделать нечто подобное. Теперь давайте по делу. Мне кажется, что пока ничего страшного не произошло. Вчера Рашковский заходил к адмиралу и расспрашивал про вас.

– О господи, – прошептала она, усаживаясь рядом с гостем на диван, – надеюсь, ничего неприятного не произошло?

– Адмирал подтвердил, что вы дочь его друга.

– Слава богу. Что еще?

– Один из сотрудников Фомичева приехал в МИД, чтобы расспросить про вашего отца. Мы проследили все его встречи. Ему подтвердили, что ваш отец действительно был дипломатом. Правда, в одном из кабинетов слишком болтливый сотрудник протокола вспомнил, что дочь Владимира Чернышева попала на какую-то секретную работу. Ничего страшного, но все равно неприятно. В конце концов, по вашей легенде, вы работали в закрытых научных учреждениях.

– Больше ничего?

– Кудлин поехал к Елизавете Алексеевне и попросил вашу старую фотографию, где вы фотографировались рядом с ней за день до защиты. Они, видимо, проверяют, не подставили ли им другого человека. Думаю, что это хороший знак. Значит, в настоящей Чернышевой они уже не сомневаются. В общем, мы думаем, что завтра они выскажутся более определенно. Через два дня Рашковский улетает, и, очевидно, он торопит с вашей проверкой.

– Думаете, что меня возьмут на работу до отъезда?

– Убежден, – сказал Циннер, поднимаясь с дивана. – Завтра решающий день. Постарайтесь отоспаться сегодня и выглядеть свежее. У вас уставший вид.

– Могли бы и промолчать, – заметила Марина. – Впрочем, галантности вам всегда не хватало.

– Мне не за это платят деньги, – напомнил Циннер, подходя к дверям. – Я должен сделать все, чтобы обеспечить вашу безопасность.

– Кстати, насчет безопасности. У вас нет новых данных по поводу нападения на дочь Рашковского? Вы уже установили, кто был заинтересован в нападении?

– Пока нет. Но насколько я знаю, в МВД работает целая группа, пытающаяся это выяснить. Кстати, Рашковский собирается взять с собой и дочь. Для этого он заказал специальный самолет. До свидания.

Циннер вышел, а Марина еще долго сидела на диване, вспоминая перипетии последних суток. Когда на следующее утро она вновь обнаружила наблюдателей, ее уже не удивило, что сопровождавшие ее автомобиль сотрудники Фомичева даже не собираются маскировать свои действия. Она досидела и этот день до конца, даже участвовала в совещании, которое проводил заместитель директора института. Тот самый, услугами которого воспользовался Кудлин. Усиленно потеющий, лысоватый мужчина лет под пятьдесят, с вечно расстегнутой верхней пуговицей пиджака и выпирающим животиком, смотрел на нее с каким-то особенным уважением, словно знал, на какую работу она переходит. Совещание закончилось в пятом часу дня, а когда она вышла во двор, то обнаружила, что у ее машины уже стоят два молодых человека с незапоминающимися лицами, в серых одинаковых костюмчиках. Очевидно, у Кудлина и Фомичева не было недостатка в бывших сотрудниках органов МВД и КГБ.

– Вас ждут, – сказал один из «близнецов», – Леонид Дмитриевич просил передать, чтобы вы поехали с нами.

– Я вас не знаю, – строго возразила она, – поэтому давайте сначала позвоним Кудлину, а потом я соглашусь ехать с вами.

Один из незнакомцев кивнул, доставая мобильный телефон.

– Леонид Дмитриевич, здравствуйте. Мы стоим около института, но Чернышева не хочет с нами ехать. Она просила сначала перезвонить к вам.

– Дайте ей аппарат, – потребовал Кудлин, и, когда Марина взяла телефон, он пошутил: – Вы всегда такая недоверчивая?

– А как мне нужно было поступить? – спросила Марина. – Два незнакомца стоят около моей машины и просят поехать с ними. Вы бы не стали звонить, чтобы перепроверить?

– Обязательно. Вы все сделали правильно. А сейчас не беспокойтесь ни о чем. Доверьтесь этим ребятам. Дайте им ключи от своей машины и приезжайте ко мне. Я буду вас ждать.

Ее отвезли к центральному зданию банка, где она уже была однажды. Пройдя через рамки металлоискателя на первом этаже, она прошла в кабину лифта, поднялась на четвертый этаж, где находился кабинет Кудлина. В приемной ее уже ждала секретарь, которая любезно пропустила ее в кабинет Леонида Дмитриевича.

– Здравствуйте, Марина Владимировна, – он поднялся и протянул ей руку. – Присаживайтесь, – и показал ей на место на диване рядом с собой.

Разговор, как она поняла, будет носить неофициальный характер. Секретарь принесла две чашечки кофе и удалилась.

– Мы почти закончили проверку, – сообщил Кудлин. – Кажется, вы тот самый человек, который нам нужен. Вернее, тот самый. С завтрашнего дня, Марина Владимировна, вы работаете у нас. Ваше руководство будет проинформировано. А заявление можно отправить и по факсу. Я думаю, что у вас в кабинете не так много личных вещей, чтобы потребовались долгие сборы.

– Вы уже все решили за меня, так толком ничего и не объяснив, – сказала Марина.

– Если вы дадите нам свое согласие, то уже завтра мы ждем вас в центральном офисе для встречи с Валентином Давидовичем. А уже послезавтра вы вместе улетите в Лондон. Дело в том, что дочь Рашковского попала в аварию. Она еще в больнице, и Валентин Давидович заказал для нее специальный самолет. Он везет ее в Лондон на консультацию. У вас есть зарубежный паспорт?

– Есть. Но у меня нет английской визы.

– Это не проблема. Передайте завтра утром свой паспорт и две фотографии моему секретарю. Анкету можете получить у нее сейчас. Заполните желательно по-английски. Да, вот еще что. В анкетах на получение английской визы есть несколько хамских вопросов. Типа того, в каких отношениях вы с человеком, с которым едете, или кто оплачивает ваши билеты. Заодно там просят указать размер годового дохода. Ни в коем случае не указывайте свой реальный доход за год. Получается около двух с половиной тысяч долларов. Это несерьезно. Напишите, что ваш доход за год, ну скажем, тысяч сорок или пятьдесят.

– А если они проверят?

– Не проверят. Они знают, что мы гарантируем и вашу финансовую независимость, и ваше обязательное возвращение из Англии. Кстати, насчет зарплаты. Я не обманывал вас, когда говорил, что личный секретарь получает десять тысяч долларов. Но, конечно, не сразу. На такую зарплату вы еще должны выйти. Для начала ваш оклад будет три тысячи долларов. Но чтобы вы не расстраивались, сразу скажу, что вам выдадут золотую карточку «Виза» с лимитом в двадцать или двадцать пять тысяч долларов. Эти деньги вы можете тратить как вам угодно. Это наш кредит или аванс в часть будущих зарплат.

– Я не люблю брать в долг, – призналась она.

– А мы не любим давать в долг, – парировал Кудлин, – здесь банк, а не благотворительное учреждение. Наш банк один из пяти самых крупных банков России. И мы обязаны следить, как одеваются наши сотрудники, как они питаются, где живут. Это сказывается на имидже нашего учреждения. По данным журнала «Форбс», Валентин Давидович Рашковский входит в число двухсот самых богатых людей планеты. Это накладывает особую ответственность и на нас.

– Буду одеваться только в бутиках, – улыбнулась Марина.

– Обязательно, – подтвердил он, – и начнете прямо завтра. Мы вызовем эксперта по дизайну одежды, искусствоведа, модельера, которые могут вам подсказать, что будут носить в этом сезоне. Учтите, что Валентин Давидович часто появляется и в высшем обществе Западной Европы, где принято уделять этикету и одежде особое внимание.

– Мне кажется, что моя должность будет гораздо ответственнее того, что я себе представляла, – пробормотала Марина.

– Безусловно. И это очень интересная работа. Хотя и сложная. Впрочем, окончательно вопрос о вашей работе решает сам Рашковский. Если по каким-либо причинам вы ему не подойдете, мы возьмем вас в нашу пресс-службу. С тем же окладом. Нам нужен штатный психолог.

– Так, значит, пока ничего не ясно?

– Нет. Практически все ясно. Но существуют всякие «но»… Учтите, что дисциплина у нас почти военная. Приказы руководства не обсуждаются, они выполняются беспрекословно. Предупреждений и выговоров у нас не бывает. Провинившегося работника мы либо учим, пытаясь понять, почему он нарушил наши правила, либо сразу увольняем. Никаких вариантов.

– Строго.

– Вот именно. Мы считаем, что только таким образом можем сделать наш банк образцовым не только в России, но и в мире. Вы знаете, сколько гадостей о нас распускают конкуренты. Говорят, что мы куплены мафией, что мы отмываем бандитские деньги. Но все это ложь, вранье. Мы занимаемся только легальными деньгами, все наши операции находятся под полным контролем государства. Но если даже, я предполагаю самую невероятную ситуацию, вы вдруг узнаете нечто невероятное в силу своих должностных обязанностей, вы и тогда не должны никому и ничего рассказывать. Кроме самого Валентина Давидовича, в банке есть только два человека, которым вы можете сообщать любую, даже самую секретную информацию. Это генерал Фомичев, руководитель нашей службы безопасности… и я. Даже первый вице-президент для вас будет абсолютно чужой человек. Честно говоря, мы идем с вами на колоссальный риск.

– Я чувствую, что должна встать и отрапортовать: «Служу Советскому Союзу», – засмеялась Марина.

– Ваш кофе остыл, – напомнил Кудлин. – Хорошо, что у вас есть чувство юмора. Помогает в трудных ситуациях. Итак, мы ждем вас завтра утром.

– Что еще я должна принести? Кроме зарубежного паспорта и двух фотографий. Вы разве не хотите мою трудовую книжку? Или справку с места работы?

– Нет, – засмеялся Кудлин, – такие формальности нам ни к чему.

Глава 27

Цапов не стал ждать, как советовал Цыган. Уже через несколько часов после их встречи он попросил прислать ему копии материалов дела об убийстве Суходолова. И вечером начал скрупулезно изучать показания свидетелей убийства. Главным свидетелем была Грета Авакян, работавшая в обувном киоске напротив дома, где произошло убийство. На следующее утро он отправился по адресу, где проживал Суходолов. Достаточно было почистить у пожилой армянки ботинки, чтобы разговорить ее и выслушать все подробности убийства, случившегося в доме напротив. Цапову пришлось даже соврать, что он журналист, и словоохотливая женщина рассказала ему все, о чем говорила следователю прокуратуры. Человеческая психика устроена так, что на официальных допросах свидетель начинает теряться, путается и часто соглашается со следователем, который сбивает его наводящими вопросами и получает ответы, которые хочет получить. А во время обычной беседы человек становится более раскованным и зачастую вспоминает некоторые детали, которые упускает во время официального допроса.

Целый час Цапов терпеливо слушал свидетельницу. Самое интересное было про машину, стоявшую на другой стороне улицы. Она вспомнила про «Волгу», которая находилась рядом с ее киоском целых четыре часа. Подъехала в четыре, и она еще удивилась, что сидевшие в «Волге» молодые люди не разговаривали и не читали газет, а все это время посматривали в сторону дома, явно кого-то ожидая. И не дождавшись, уехали за несколько минут до появления Суходолова.

«Почему она забыла рассказать об этом во время допроса?» – раздраженно подумал Цапов и уточнил:

– А вы не сказали об этом следователям прокуратуры, которые вас допрашивали?

– Сказала, сказала, – обрадовалась женщина, – я им сразу рассказала про эту машину. И даже номер сказала.

– У вас хорошая память, – растерянно заметил Цапов. Такого он не ждал.

Домой он возвращался в таком состоянии, что не обратил внимания на двух парней, неожиданно оказавшихся за его спиной. И лишь когда они подошли совсем близко, он вдруг понял, что те уже давно его «пасут». Он привел их почти к самому дому. Теперь нужно уходить в другую сторону. Он резко свернул и почти бегом пошел вправо. За спиной топали быстрые шаги. Молодые нахалы не оставляли ему выбора. Он побежал, они побежали следом. Черт возьми. На бегу он оглянулся. Эти ребята подготовлены гораздо лучше его. Вот и переулок. Он свернул в него, вбегая в спасительный полумрак.

Оба парня влетели следом за ним. Цапов был профессионалом и офицером милиции, а потому не верил в случайную удачу. Вскочив в переулок, преследователи увидели стоявшего перед ними человека с оружием в руках.

– Спокойно, – посоветовал им Цапов, – давайте не будем нервничать. Одно неосторожное движение, и я стреляю.

Молодые люди оказались сообразительными. Или их сделал сообразительными пистолет в руках Цапова. Иногда подобные вещи действуют лучше всяких нравоучений.

– Лицом к стене, руки наверх. А теперь быстро говорите, почему вы бежали за мной?

– Мы не бежали… – попытался возразить один из них, но Цапов слегка ударил его пистолетом по почкам. Несчастный охнул от боли.

– Быстрее, ребята, – почти попросил он, – у меня мало времени. Кто вас послал? Зачем вы за мной бежали?

– Ух ты, – стонал первый.

Второй повернул голову.

– Мы искали тебя, Фокусник. Мы искали тебя…

– Кто вас послал?

– Звонок, – пролепетал второй, – он тебя ищет по всему городу.

– Пошли вон, – устало сказал Цапов, взмахнув пистолетом.

Подхватив своего стонущего товарища, более шустрый преследователь поспешно ретировался. Цапов повернулся и пошел обратно. Хорошо, что попались такие салаги. А если в следующий раз он так легко не отделается? Нужно быть внимательнее. Он вернулся домой и, достав свой телефон, набрал номер связного.

– Говорит Пятый. Мне нужна срочная связь с Первым.

– Какова степень срочности? – спросил дежурный.

– Абсолютная. Мне нужен разговор в течение нескольких минут.

– Хорошо. Подождите. Вам перезвонят.

Он отключил телефон и сел за стол, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по столу. Ровно через две минуты раздался звонок.

– Да, – крикнул он, подняв трубку.

– Что случилось? – спросил его Игорь Николаевич. – К чему такая срочность?

– Я могу говорить?

– Да, наш разговор блокирован.

– Вы знаете, что в день убийства Суходолова у его дома четыре часа стояла какая-то машина? Об этом мне сказала старуха, которую допрашивал следователь. А в материалах дела этого нет. Вы меня слышите?

– Наверное, она забыла рассказать об этом следователю, – предположил генерал.

– Она даже две цифры номера машины запомнила! – разозлился Цапов. – Как это забыла? Она уверяет меня, что все рассказала следователю. В машине сидели парни, которые не читали, не разговаривали, а явно кого-то ждали. Через четыре часа машина уехала. Почему в протоколах допроса этого нет? И не проверили эту машину?

– Ничего не понимаю, – немного растерянно сказал генерал, – если ты прав… Давай не будем торопиться. Я сегодня все проверю. Дело ведет прокуратура, и я пока ничего не понимаю. Но этот факт меняет дело. Можно сразу выйти на исполнителей, если известен даже номер автомобиля. Ты не пори горячку, я завтра утром тебе сам позвоню. Только ты сиди дома и никуда больше не ходи. Договорились?

– Нет, – возразил Цапов, – у меня завтра свидание с Цыганом.

– Позвони и скажи, что ты болен. Давай сделаем паузу, пока я все не проверю.

– Нельзя, – возразил Цапов, – если я не приду, он перестанет со мной общаться. Или обидится, или решит, что я струсил, и тогда я потеряю доверие. Он и так в последний раз назвал меня «везунчиком». Нужно обязательно идти на завтрашнюю встречу. У него могут быть новые материалы.

– Ладно, – пробормотал генерал. – Но мы тебя в любом случае подстрахуем.

– Не надо, – попросил Цапов, – он мне доверяет. Там вокруг много цыган, в самой закусочной работают его люди. Если они заметят слежку, я не смогу ничего объяснить. Не нужно никого посылать. В случае необходимости я дам сигнал тревоги.

– Хорошо, – согласился генерал, – а я тебе утром позвоню. Прямо сейчас я еду к прокурору города. До свидания.

По правилам, сохранившимся еще с советских времен, наиболее тяжкие преступления, к которым относились и убийства, вели следователи прокуратуры. В начале девяностых поднимался вопрос о создании специального Следственного комитета, подчиненного либо Министерству юстиции, либо Генеральному прокурору. Однако все планы так и остались планами. В результате следственные части имелись одновременно в трех крупнейших ведомствах – в прокуратуре, в ФСБ и МВД. При этом следственное управление в контрразведке неоднократно подвергалось всякого рода реорганизациям. Однако в основе своей система сохранила нелепые советские принципы: прокуратура по-прежнему расследовала преступления и одновременно надзирала за ними.

Цапов понимал, насколько сложно будет Игорю Николаевичу уточнить, почему важнейшие показания свидетельницы Авакян не попали в протоколы допросов. Именно поэтому он решил отправиться утром на встречу с Цыганом. Вдруг тот что-то узнал.

Утром он поднялся еще затемно и вышел из дома в седьмом часу, чтобы пешком дойти до станции метро. При этом он несколько раз проверял наличие «топтунов», но их точно не было. Генерал сдержал слово. Цапов опасался и возможной встречи с боевиками Звонкова, потому обошел переулок, где произошла его встреча с преследователями.

В начале девятого он вышел к станции метро, где должна была состояться встреча. Не останавливаясь, прошел по противоположной стороне улицы, наблюдая за закусочной. Все было спокойно. Он дважды прошел из конца в конец улицы. И наконец, когда до назначенного времени оставалось около пяти минут, решительно направился к закусочной.

Вошел в помещение, осмотрелся. Кроме троих молодых парней, сидевших в углу, посетителей пока не было. Пожилая женщина протирала столы. За стойкой стоял колоритный мужик – резкий профиль, горбоносый, черная, коротко подстриженная бородка. Увидев Цапова, он кивнул ему в знак приветствия и молча показал в угол, где они ранее сидели с Цыганом. Цапов прошел к столику, ожидая приятеля. Отсюда не просматривалась улица, и поэтому он повернулся спиной к двери, помня уверения Цыгана, что здесь все свои. Через минуту он услышал за спиной знакомый голос:

– Здравствуй, Фокусник.

– Доброе утро, – он повернул голову. Перед ним был Цыган, имевший уже знакомый ему облик – темный плащ, темная шляпа, надвинутая на глаза.

– Ион, дай нам кофе, – попросил Цыган, устраиваясь рядом с Цаповым.

– Как у тебя дела? – спросил Константин. – Кажется, ничего хорошего?

– Вот именно, – буркнул Цыган. – Ну и в историю ты влип, парень.

Им принесли кофе. Женщина, поставив перед ними две дымящиеся чашки, быстро отошла, словно опасаясь услышать то, чего не должна была слышать.

– Мне удалось тут поговорить кое с кем, – начал Цыган, – за Федором нехорошая слава тянулась. Говорили, что стучал понемногу, товарищей сдавал. Все, что я тебе раньше говорил. Но не это главное. Все наши уверены, что его свои убрали. Не нужен он стал, понимаешь? Мешать начал. И тогда его убрали. Профессионально действовали. В подъезде ждали. Только Звонков к этому никакого отношения не имеет. Он, наоборот, ищет, кто мог это сделать. Поэтому он теперь на тебя зуб имеет. Большой зуб. Он думает, что ты припутан и к убийству Федора, и к смерти Савраски.

– Я же тебе все рассказал…

– Знаю. Но я не могу быть твоим адвокатом. Дело далеко зашло. Про тебя уже самому рассказали. Ты меня понимаешь? Ну, тому человеку, которого и Звоночек боится…

– Ясно, – Цапов понял, что речь идет о Рашковском.

– Тебе нужно все объяснить. Иначе тебе – хана. После покушения и ранения дочери тот шутить не станет. И никуда ты теперь не спрячешься. Из-под земли достанут. Если, конечно, не побежишь к ментам. Может, они тебя спрячут. Но я тебя знаю. Ты никуда не побежишь. Лучше скажи, зачем ты влез в эту историю? На кого ты сейчас работаешь?

– Они хотели точную информацию получить насчет покушения. Боятся, что на них все свалят, – уклонился от ответа Цапов.

– Я так и думал, – вздохнул Цыган, – кавказцы, наверное, боятся, что на них подумают. Когда Рашковского грузины предложили, его здесь Звоночек очень сильно поддерживал. Сам знаешь, сколько несогласных на тот свет отправил. Некоторым это не понравилось. Они наверняка хотят все на кавказцев свалить. Говорят, что в последнее время между ними разборки начались. Чеченцы и азеры объединились, им Рашковский что кость в горле.

– Все хотят про это покушение узнать, – напомнил Цапов.

– Поэтому тебя и подставили. Ты со своими заказчиками потолкуй. Пусть выйдут на авторитетов. Иначе тебе плохо придется. Найдут они тебя и следов не оставят.

– Больше ничего хорошего не скажешь?

– Скажу. Ты передай своим, что тухлое дело. Если Федя замешан был и его друзья – дело дрянь. Ты меня понимаешь? Может быть, Рашковский кому-то мешал. Может, замочить его приказ пришел с самого верха. Тогда тем более в это дело лезть не стоит. Не найдут одни, уберут другие. Я тебе все сказал, Фокусник, а ты сам выводы делай.

– Понятно. Спасибо тебе, Цыган. Ты меня, как всегда, выручил.

– Да не за что. Должник я твой был, помню, как ты меня однажды от облавы спас. И вот что я тебе скажу, Фокусник. Меня не интересует, на кого ты работаешь. Но таких мужиков, как ты, я мало в своей жизни встречал. Ты парень со своим лицом. Знаешь, как это важно – свое лицо иметь. А у других вместо лица сам знаешь что. Ладно, будь здоров. Уходи первым, я за тобой. Если понадоблюсь – звони.

– Спасибо. Прощай. – Он не стал поворачиваться к парням, напряженно ожидавшим конца разговора. Цапов вышел из закусочной, чувствуя на себе их взгляды.

Он успел пройти шагов двадцать, когда за спиной раздался чей-то громкий крик. Цапов резко обернулся. Цыган допустил свою первую и последнюю ошибку в жизни. Вместо того чтобы выйти, как обычно, через заднюю дверь, он вышел в сопровождении своих охранников через обычный вход. И почти сразу неизвестный снайпер уложил его точным выстрелом в голову. Охранники засуетились, беспомощное тело Цыгана сползло на землю. Послышались крики. Цапов сделал шаг по направлению к убитому и почувствовал, как ему в спину уперлось дуло пистолета.

– Спокойно, – посоветовал незнакомый голос, – не дергайся. Полезай в машину.

Рядом затормозил зеленый «Ниссан». Он почувствовал, как его толкают в кузов автомобиля. Оглянувшись в последний раз на убитого Цыгана, он наклонил голову, и его буквально втолкнули в машину. Через секунду он уже сидел между двумя крепкими ребятами, один из которых проворно обыскивал его, а второй больно давил ему в бок своим пистолетом. У него отобрали оружие. Впереди сидели еще двое.

– Поехали быстрее, – сказал тот, кто сидел рядом с водителем.

«Вот и все, – почему-то спокойно подумал Цапов, – а Цыгана жалко. Хороший мужик был».

Глава 28

Циннер не появился у нее этим вечером, очевидно, понимая, как важно, чтобы она побыла одна накануне предстоящей встречи с Рашковским. Он позвонил ей по внутреннему телефону.

– Мы поставили скремблер, – сообщил Циннер, – и подключили генератор шумов. Нас невозможно прослушать, ваш аппарат кодируется на мой телефон. Но все равно давайте покороче. Завтра утром у вас решающая встреча. Очевидно, он уже принял решение. У вас в институте тоже побывали. У нас все в порядке, если не считать небольшого прокола в Испании. Один из новых сотрудников вспомнил, что вы работали не только в Мадриде, но и часто выезжали в командировки на север. В Барселону и Сарагосу. Теперь Кудлин распорядился, чтобы его человек слетал в Барселону и проверил все на месте. Но там его тоже будет ждать наш человек.

Она уже представляла себе примерные масштабы операции. Задействованные сотрудники разведки в Испании, в Мадриде и в Барселоне. Наблюдение за ней по всей Москве. Снятые квартиры. И это все только для того, чтобы внедрить ее к Рашковскому. Неужели столь масштабную операцию действительно возглавляет Игорь Николаевич? Неужели сотрудники разведки, подключившие Циннера и стольких сотрудников, всего лишь выполняли поручение МВД? Она была опытным офицером разведки и понимала многое из того, чего недоговаривал Циннер. Но масштаб операции вызывал подозрения. На столь большие затраты времени и денег санкцию не мог дать даже заместитель министра внутренних дел. Такие операции могли проводиться только с согласия директора Службы внешней разведки.

– Вы меня слышите? – встревоженно спросил Циннер.

– Да, – ответила она. Сейчас не время и не место задавать подобные вопросы, подумала Марина, но, безусловно, она спросит об этом у Циннера. Руководство Службы внешней разведки придавало такое значение связям Рашковского, что прикрепило к ней самого Циннера. Она обязана была догадаться обо всем с самого начала. Цели операции совсем не те, о которых говорил ей Игорь Николаевич.

– Завтра он с вами встретится, – продолжал Циннер, – вам нужны мои консультации?

– Если не будете говорить мне гадостей, то нужны. Кстати, как поступить с моей сумочкой?

– Вы имеете в виду микрофон? Ни в коем случае не брать. Оставьте ее дома. Возьмите другую, а эту мы у вас заберем. В ресторане вас не проверяли, а там могут и обыскать. Кроме того, у Рашковского может быть и зарубежная техника, позволяющая обнаружить возможное прослушивание. Нельзя рисковать, берите обычную сумку.

– Что еще я должна предусмотреть?

– Темный костюм, минимум косметики, пудра вообще исключена, мы узнали, что он ее не выносит…

– Простите, – перебила она, – кто это мы?

– Наш отдел, – пояснил Циннер, и она замерла у аппарата. Значит, она была права. Весь отдел психологов работает на ее задание. Как она могла подумать, что это чисто милицейская операция.

– Духи, какими пользовались в больнице, – продолжал Циннер. – Максимум собранности. У вас в сумочке должна быть своя ручка и небольшой блокнот. Какие у вас часы?

– Вы же знаете. Хорошие, но не очень дорогие. Обычная марка «Сейко».

– Прекрасно. Наденьте, но чтобы они не бросались в глаза. Какую обувь вы предпочитаете?

– Ту, которую вы мне посоветуете, – вздохнула Марина.

– Полусапожки. У вас есть коричневые полусапожки. Вдруг он захочет вас куда-нибудь пригласить. И, самое главное, нижнее белье должно быть одноцветное. Никаких поясов, чулок. Только темно-коричневые колготки…

– Вы с ума сошли, – разозлилась она, – думаете, мне будут поднимать юбку и смотреть мое нижнее белье? Или это тоже входит в систему их проверки?

– Все может быть, – терпеливо возразил Циннер, – я не исключаю, что их магнитофоны и камеры могут быть спрятаны даже в туалете. Не исключена любая ситуация, поэтому вам нужно быть готовой.

– Между прочим, я читала недавние исследования, так вот мужчинам нравятся именно чулки и пояса, – почему-то сообщила она. В нее словно вселился дух противоречия.

– Конечно, нравятся, – согласился Циннер, – мне самому всегда нравились женщины, носившие пояса и чулки. Но в том-то и дело, что это не соответствует вашему имиджу. Где вы могли научиться надевать такое белье? Это не соответствует биографии, которую мы для вас придумали.

– Вам должны были сообщить, что я никогда в жизни не носила ничего подобного, – зло парировала она.

– Двенадцать лет назад вы заходили в Кёльне в магазин нижнего белья «Ла Перла». Этот факт был зафиксирован сотрудниками, наблюдавшими за вами, – сообщил Циннер. – Вы хотите еще что-то сказать?

Она действительно заходила тогда в этот магазин и даже смотрела это белье. Она еще помнила, что ее поразили тогда цены. Фантастические цены на совершенно потрясающее нижнее белье.

– Вам дали мое личное дело?.. – не удержалась она от вопроса. Ведь чтобы Циннер получил к нему доступ, он должен был иметь разрешение самого директора службы. А он отдавал подобные указания в исключительных случаях. Ей теперь многое становилось понятным.

– Мне об этом рассказали, – кажется, впервые за все время их общения Циннер допустил небольшую тактическую ошибку. Но она была довольна.

– До свидания, – коротко попрощалась она и положила трубку.

И тем не менее на следующее утро она выполнила все рекомендации Циннера, отправляясь на встречу с Рашковским. На стоянке перед зданием банка уже были предупреждены о парковке ее автомобиля. Молодой человек взял ключи и пообещал поставить автомобиль на место. Он даже не выдал ей обычного талона или номера. Здесь всех клиентов знали в лицо и по номерам. В офисе она прошла через металлоискатель. И сразу увидела молодую высокую женщину. Женщина была красивой. Очень красивой. В ней чувствовалась смесь азиатской и европейской крови. Длинная коричневая юбка и короткий красновато-коричневый пиджак – Марина машинально отметила элегантную одежду молодой красавицы. В свою очередь та внимательно оглядела Чернышеву – с ног до головы. Очевидно, осталась не очень довольна, так как снисходительно улыбнулась и сразу же подошла к гостье.

– Вы Марина Владимировна Чернышева? – спросила она.

– Да.

– Я Лида, секретарь Валентина Давидовича, – улыбнулась молодая женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше. – Пройдемте наверх, он сейчас приедет. Меня предупредили, чтобы я вас встретила.

Они вошли в кабину лифта, Лида нажала кнопку и, улыбнувшись, добавила:

– Ваш кабинет уже подготовлен. Но картины мы пока не повесили. Хозяева кабинетов обычно сами выбирают их по вкусу. Мебель мы поставили, но вы можете ее и поменять. Наши консультанты считают, что человек должен сам подбирать себе антураж, наиболее комфортный для работы.

– Я не очень привередлива, – улыбнулась Марина, – но к живописи у меня свои претензии.

– У нас есть еще время, – любезно сказала Лида, взглянув на часы. – Мы можем спуститься в нашу галерею. Там вы можете отобрать картины для кабинета. Или вы хотите сначала посмотреть свой кабинет?

– Давайте сначала посмотрим кабинет, – решила Марина.

– Конечно. – Створки кабины лифта открылись, и они вышли в коридор.

– Там наша приемная, – показала Лида, – и кабинет Валентина Давидовича. А ваш расположен рядом с приемной. Возле кабинета Леонида Дмитриевича. Пройдемте, я покажу.

Она прошла по коридору и открыла дверь в кабинет. Марина вошла следом за Лидой. И чуть не ахнула от неожиданности. Кабинет напоминал небольшую квартиру. Метров тридцать – тридцать пять. Обставлен темной итальянской мебелью. Такую мебель она видела в кабинете заместителя директора их службы. Да и то не в полном варианте. На столике стоял букет цветов.

– Телевизор подключен к общей системе службы безопасности. Кроме того, с вами может связаться и сам Валентин Давидович, если ему понадобится, – пояснила Лида, – один телефон прямой связи с ним. Другой – городской. На столе есть список газет и журналов, которые обычно подписывала работавшая до вас Карпотина. Но там много журналов на английском.

– Это хорошо, – одобрила Марина, – я думаю, что можно пополнить список. Кроме английских, выпишем еще испанские, итальянские и французские издания. Они, полагаю, нужны будут в работе.

Она помнила, что не должна говорить о своем знании французского, но здесь нужно было срезать Лиду.

– Да?.. – Лида посмотрела на нее с уважением. – Здесь список внутренних телефонов, – продолжала она, – столовая у нас бесплатная. У всех работников удерживают по триста долларов на столовую. Вы будете питаться в первом блоке, я вам потом покажу. Но это только тогда, когда вы будете в Москве. Здесь факс и лазерный принтер. Вам нравится? – не удержалась от вопроса Лида.

– Нравится, – кивнула Марина, – а компьютер подключен к Интернету?

– Вы умеете работать на компьютере? Но у нас есть для этого специальные операторы, – удивилась Лида.

– Ясно. Теперь займемся картинами. – Марина понимала, что нужно сразу посадить на место эту наглую девочку, так явно подчеркивавшую, как повезло Чернышевой, попавшей на столь высокооплачиваемую работу.

– Пойдемте в галерею, – предложила Лида, выходя из кабинета.

Она снова вошли в кабину лифта и спустились на первый этаж. В дальнем конце коридора располагалась галерея. Марина, войдя в помещение, невольно замерла. Ей показалось, что она попала в небольшой музей. Здесь висели действительно прекрасные картины. Мясоедов, Поленов, Крамской.

– Вы собираете только передвижников? – спросила Марина.

– Почему… передвижники? – не поняла Лида. – У нас очень хорошие картины.

– Не сомневаюсь, но их так называли, – улыбнулась Марина. – И эти полотна замечательные. Это, кажется, Коровин, а там Саврасов, Малютин. У вас есть даже Пукирев и Перов. Конечно, я бы выбрала вот эту картину Коровина и вон ту Нестерова, если возможно. Но лучше бы оставить их здесь, чтобы не нарушать целостность галереи.

Лида молчала. Ей было стыдно сознаться, что она никогда не слышала таких фамилий.

– Идемте наверх, – сухо сказала она, дернув плечом, – картины, которые вы захотите, вам поднимут наверх.

«Ну и язык», – подумала Марина. Нужно было сказать в данном случае не «захотите», а «отберете» или «выберете». Впрочем, и девочке она, кажется, не очень понравилась…

Когда они входили в кабину лифта, к ним присоединился Кудлин.

– Добрый день, – бодрым голосом поздоровался он с Чернышевой. – Ну как экскурсия? Лидочка вам все показала?

– У вас такая прекрасная галерея. Настоящий музей русского искусства девятнадцатого века, – сказала с восхищением Марина.

– Это идея Валентина Давидовича, – сообщил Кудлин. – Он считает, что мы обязаны собирать именно русское искусство последних двухсот лет. У нас в другом здании есть собрание картин начала века. Оно считается одним из лучших в Москве.

– Не сомневаюсь, – кивнула она.

– Ну как, Лидочка, вам новый начальник? – спросил Кудлин. Очевидно, он был еще немного и садист, так как при упоминании того очевидного факта, что личный секретарь будет выше по должности, чем обычный секретарь президента, Лидочка передернула плечиками. Ее чем-то смущала эта гордячка, посмевшая претендовать на такую работу уже старухой, в сорок лет. И сразу стать ближе к шефу, чем она, Лидочка. Если бы кто-нибудь объяснил Лидочке, что выражение ее красивого, но глупого лица сразу выдает все ее мысли, она бы наверняка обиделась. Но ни за что бы не призналась, что умные и насмешливые глаза Чернышевой в миллион раз эротичнее и красивее, чем пустые глазки-пуговки самой Лиды.

– Мы подружимся, – сказала Марина. Когда они выходили из кабины лифта, зазвонил телефон у Лиды. Она подняла аппарат, который держала в руках, и сразу побежала в приемную.

– Вернулся Валентин Давидович, – пояснил Кудлин.

Она промолчала. Очевидно, все это входило в некую заранее отрепетированную сцену. Вряд ли Лида была посвящена в подобные тонкости. Но очевидно, что сам Рашковский или Кудлин хотели, чтобы она сначала увидела все, что должна была увидеть, а лишь затем попала на собеседование к президенту банка.

Когда она вошла в приемную следом за Кудлиным, там, кроме Лиды, сидели еще двое молодых людей, очевидно, телохранители. В просторной приемной, протянувшейся метров на семьдесят, кроме трех диванов, стояли в ряд стулья, на журнальных столиках лежали свежие журналы на многих языках мира. В вазах стояли цветы. Правая дверь вела в кабинет Рашковского, левая, очевидно, в небольшую комнату для секретарей. Кроме Лиды, в приемной никого не было. Уже позже Марина узнала, что в небольшой комнате была оборудована кухня, где дежурившая пожилая женщина готовила чай, кофе, сандвичи, разливала сок, чтобы не отвлекать Лиду от более важных дел.

– Садитесь, – предложил Кудлин Чернышевой, показывая на диван, – Валентин Давидович сейчас вас примет.

В приемную вошел пожилой мужчина лет пятидесяти пяти. Лида показала на него и сказала, обращаясь к Чернышевой:

– Он будет вашим водителем.

– Что? – не поняла Марина. – Каким водителем?

– У личного секретаря президента банка должна быть машина, – сухо пояснила Лида. – Познакомьтесь с Матвеем Ивановичем.

– Очень приятно, – растерянно кивнула Марина. Она даже не подозревала, что у нее будет прикрепленный служебный автомобиль.

Водитель кивнул, почти по-военному щелкнул каблуками и вышел из приемной. Очевидно, он раньше служил в армии либо во внутренних войсках.

– Входите, – сказала Лида, когда раздался звонок внутреннего селектора. Марина подошла к двери. Двое парней и Лида внимательно смотрели на нее. Она обернулась, увидела их напряженные лица и, толкнув дверь, вошла в кабинет.

Глава 29

В огромном кабинете Рашковский выглядел еще более внушительно, чем во время встречи в больнице. Взглянув на вошедшую, он поднялся со своего места и сделал несколько шагов по направлению к ней. Ей пришлось чуть ускорить свой шаг, чтобы не дать ему дойти до середины.

– Здравствуйте, – отрывисто сказал он, протягивая руку.

Она пожала его руку. Рукопожатие было достаточно крепким. Кудлин, сидевший за столиком, улыбался так, словно едва ли не сам произвел на свет Марину, чтобы привести ее в этот кабинет. Рашковский прошел к своему креслу, показав Чернышевой на стул напротив Кудлина.

– Вам, наверное, все уже сказали, – начал он, не теряя ни минуты на вступление, – о наших условиях и о ваших обязанностях у нас. – Она видела, как внимательно он ее изучает. Разглядывает ее лицо, фигуру, манеры.

– Мне все объяснили, – кивнула она.

– Не скрою, что мы перебрали много кандидатур, – продолжал Рашковский. – Мне нужен человек, который знал бы как минимум два языка и имел бы высшее гуманитарное образование. Вам придется бывать на приемах, ездить со мной на различные переговоры. Конфиденциальность и строгая дисциплина – обязательные условия. Зарплата у вас будет большая, но и налоги мы платим соответственно очень большие. Иначе нельзя, у нас и так большие неприятности с налоговыми службами.

– Я понимаю и это.

– О какой зарплате вы говорили с Мариной Владимировной? – спросил Рашковский, глядя на нее и даже не взглянув в сторону Кудлина.

– Я говорил о зарплате до десяти тысяч долларов, – пояснил Кудлин. Было очевидно, что он чувствует себя в присутствии шефа не так свободно, как раньше.

– Вы объяснили Марине Владимировне, что в эту сумму входят и командировочные, и премиальные? – спросил Рашковский, снова глядя только на нее.

– Конечно, – соврал Кудлин, – мы обо всем договорились.

– Тогда все в порядке. Вам уже показали ваш кабинет?

– Да, спасибо. Я все посмотрела.

– В таком случае вы все знаете. Для начала зарплата у вас будет порядка трех-четырех тысяч долларов. Я точно не помню, какие именно налоги с вас причитаются, но это где-то около половины. Кроме того, мы сразу откроем вам кредит на двадцать пять тысяч долларов, которые необходимо потратить вместе с нашим консультантом по одежде.

– Двадцать пять тысяч… – Она не поняла, о чем он говорит. Кудлин тревожно взглянул на Рашковского, но промолчал. Она тоже не стала ничего уточнять.

– Все прочие условия вам объяснит Леонид Дмитриевич, – добавил Рашковский и затем неожиданно спросил: – Вы давно знаете Елизавету Алексеевну?

– Добронравову? Давно, – кивнула она, изображая некоторое удивление.

– Она моя тетя, – пояснил Рашковский.

– Я этого не знала. Она меня вам рекомендовала?

– Нет. Мы сами на вас вышли. Она до сих пор не знает, что вы будете работать у нас.

– Мы знакомы уже много лет, – просто сказала она.

– Мне говорили, что вы опытный психолог. Кандидат наук, собираетесь защищать докторскую. Вам не жаль бросать науку?

– Пока не знаю, – чистосердечно призналась она, – еще не разобралась. Все так неожиданно…

– Ясно. – Он наконец посмотрел на Кудлина. По его глазам ничего нельзя было прочитать. Затем он вновь перевел взгляд на Чернышеву: – Вы согласны работать моим личным секретарем?

– Да, – она не стала кокетничать, понимая, что это сразу вызовет у него отторжение.

Ему понравился конкретный и четкий ответ. Он вспомнил об их встрече в больнице:

– Вы, кажется, любите Хемингуэя?

– Да. Это мой любимый писатель.

– Вы бывали в Чикаго?

– Нет, никогда.

– Я думаю, что мы будем вас оформлять на работу уже сегодня, – сказал Рашковский, вновь посмотрев на Кудлина. – Дело в том, что мы завтра уезжаем. Поэтому сегодня у вас будет очень много дел.

Она промолчала.

– Вы ничего не хотите мне сказать? – неожиданно спросил он. Очевидно, в дальнейшем ей придется привыкать к его неожиданным вопросам.

– Хочу, – вдруг неожиданно даже для самой себя сказала она.

Кудлин насторожился. Рашковский взглянул на нее с явным интересом.

– Если разрешите, я дам одну рекомендацию как психолог, – сказала она, прямо глядя в его немигающие серые глаза.

– Какую же?

Если сейчас она ошибется, ей уже не работать с ним. А если все сойдет нормально… На раздумья не было времени. Все, чему она училась много лет в разведке, спрессовалось в этот миг.

– Мне показали вашу галерею, – пояснила Марина, холодея от своей смелости.

– Она вам не понравилась? – Очевидно, это было его детище, и подобная наглость сильно его задела.

– Напротив. Очень понравилась. У вас потрясающая коллекция. Но мне кажется не совсем правильным, что вы разрешаете высокопоставленным сотрудникам вашего банка отбирать картины в свои кабинеты. Это не дает нужного эффекта. В кабинетах будут лучше смотреться гравюры либо копии. Оригиналы выглядят слишком вызывающе для такого солидного банка, как ваш. Лучше заново собрать туда все картины и сделать галерею доступной для всех.

Рашковский посмотрел на Кудлина в третий раз. В его глазах мелькнуло некоторое удивление, впрочем, перераставшее в удовлетворение. Она сказала нечто такое, что ему понравилось. Кудлин нахмурился. Видимо, он был автором идеи – раздавать собранные картины в кабинеты сотрудников. И очевидно, Рашковскому она не очень импонировала.

– Вот видишь, – сказал вдруг, улыбнувшись, Валентин Давидович, переходя на «ты» и показывая этим степень своего доверия новому сотруднику. – Я тебе всегда говорил, что такие картины в кабинетах – это ненужный купеческий выпендреж, а ты мне говорил о респекта-а-бельности. Вот видишь, и психолог так же считает.

– В английских банках висят подлинники, – мрачно парировал Кудлин.

– В английских банках есть вековые традиции, – вставила Марина, понимая, что ей не нужно наживать врага в лице Кудлина, – и вы правы, что там это выглядит респектабельно. Но в России иные стандарты. Извините, если я вмешалась не в свое дело. Но, повторяю, мне очень понравились ваши картины.

– Спасибо, – сказал явно довольный Рашковский. – Вы можете идти. Извините меня, еще одну минуту. Как к вам лучше обращаться – по имени-отчеству или только по имени?

– Я думаю, что имени будет достаточно, – ответила она. Этот нюанс они согласовывали с Циннером.

– Спасибо. До свидания. – Он смотрел на нее с нескрываемым интересом. Ему понравилась идея насчет галереи. Банкир не сидит, как собака на сене, на своих богатствах – щедро делится ими с народом.

Когда она вышла из кабинета, в дверях уже стояла Лида.

– Я вызвала консультанта по одежде, – сухо пояснила она, – вы можете с ней побеседовать. – Нужно было видеть ее лицо, когда она это говорила.

А в кабинете Рашковского состоялся следующий диалог.

– Она тебе понравилась? – спросил Кудлин.

– Интересный экземпляр, – задумчиво заметил Рашковский.

– Я полагаю, что она сможет у нас работать.

– Посмотрим. Во всяком случае, первое впечатление очень неплохое. Сильный человек со своими взглядами. Ты знаешь, я думаю, что не каждая женщина на ее месте посмела бы дать мне какой-нибудь совет. Это после того, как она увидела свой новый кабинет, узнала про свою зарплату, услышала от меня о наших поездках. В ней определенно есть деловое и сильное начало.

– Я же тебе обещал, что она начнет работать у нас до твоего отъезда, – улыбнулся Кудлин. Он не стал говорить, что в отличие от Рашковского ему не понравилась слишком независимая позиция Чернышевой. Женщина, которая попадает из пыльной комнатенки своего института в такие апартаменты, не может быть столь независимой. Особа, которая получала нищенскую зарплату в двести долларов без иных перспектив, неожиданно получила шанс увидеть весь мир, получая фантастический оклад, – и вдруг в первый же день демонстрирует свою независимость. В таком случае она либо дура, либо сильнее, чем они первоначально считали. А почему она чувствует свою силу? Что за ней? Дурой Чернышеву однозначно не назовешь… Возможно, их проверка прошла слишком быстро и слишком формально. Это надо учесть на будущее.

Марина вышла в коридор. Она понимала, что рано или поздно совместные усилия МВД и СВР должны были увенчаться успехом. И тем не менее в ее назначении было нечто фантастическое. Она чувствовала, что волнуется так, словно действительно обрела новую работу, уйдя с прежней, нищей и бесперспективной.

– Познакомьтесь, – отвлекла ее от размышлений Лида, указав на стоящую рядом с ней женщину лет пятидесяти, – это Диана Анатольевна. Она будет вас сопровождать.

– Куда? – Марина не справилась с таким внезапным напором. Разговор с Рашковским отобрал у нее много сил.

– В магазины, – удивилась Лида, – вы ведь полетите с Валентином Давидовичем завтра днем.

– Понятно, – улыбнулась Марина. – Здравствуйте, Диана Анатольевна, извините за мою странную реакцию. Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Марина. Только я не совсем понимаю смысл нашей встречи.

– У нас такой порядок, – пояснила Диана Анатольевна, женщина небольшого роста, с веселым, подвижным лицом. Очевидно, в банке не всех женщин брали на работу за длинные ноги, подумала Марина, сразу проникшись симпатией к Диане Анатольевне. – Дело в том, – продолжала дизайнер, – что согласно правилам нашего учреждения сотрудники не имеют права надевать на приемы одежду, взятую напрокат. Мы стараемся соответствовать стандартам подобных учреждений на Западе. Мужчины, отправляющиеся в деловую поездку, обязаны иметь свой смокинг, а женщина – платье для коктейля, платье для приема, платья для официальных церемоний. И не улыбайтесь. Были случаи, когда некоторые из наших мужчин являлись на вечерний прием в светлых костюмах, а женщины приходили в брюках. У нас, пожалуй, один Валентин Давидович обладает врожденным вкусом. Некоторых приходится поправлять. Есть определенные правила этикета…

– Согласна, – засмеялась Марина, – это значит, что мы должны с вами отправиться по магазинам и выбрать мне одежду. Теперь полностью поняла, что означал кредит, о котором мне говорили.

– Не обязательно сразу же выбирать, – улыбнулась в ответ Диана Анатольевна. – Мы еще это обсудим. Может быть, у вас все уже есть, и моя помощь вообще не понадобится. У вас прекрасная фигура, и думаю, что никаких проблем не будет. К тому же мне говорили, что вы психолог. Мы сначала поговорим. Ведь каждая женщина считает себя идеальным модельером, зная особенности своей фигуры. Я должна дать вам только консультацию. Вы можете купить себе одежду и в Лондоне. Не обязательно в Москве. Но лучше сразу поехать в «Харродс» и выбрать все, что нужно.

– Убедили, – кивнула Марина. Ей нравилась эта неглупая женщина, так тактично и мягко предложившая свои услуги. – С чего начнем?

– С вашего кабинета, – предложила Диана Анатольевна. – Давайте пройдем туда и конкретно решим, что вам сейчас нужно.

– Вы думаете, у нас будут в Англии приемы? – спросила с сомнением Марина. – Мне кажется, Валентин Давидович решил отвезти в Лондон свою дочь, а она не совсем…

– Он никогда не путает личные дела со служебными, – несколько напряженным голосом сообщила вступившая в разговор Лида. – Через неделю у вас в Париже будет прием, на который приглашен и Валентин Давидович. Обычно его супруга не ездит на такие приемы, а приходить одному не принято.

– Ясно, спасибо, Лида, за пояснение. – Марина подумала, что первый недоброжелатель у нее уже есть. Очевидно, Лиду нервировала новенькая, так неожиданно получившая столь вожделенный для многих пост.

Они вошли в ее кабинет, и Марина не увидела, как к Рашковскому прошел генерал Фомичев. И когда он тяжело опустился на стул, усаживаясь напротив Кудлина, хозяин кабинета спросил:

– Что у вас нового?

– Ничего подозрительного. Очевидно, Чернышева именно тот человек, за которого себя и выдает. Мы проверили и ее детские фотографии, и историю ее знакомства с Елизаветой Алексеевной. Все сходится. Если разрешите, мы устроим еще одну специальную проверку. По нашей обычной методике.

– В этом есть необходимость? – нахмурился Рашковский. Кудлин с тревогой следил за своим боссом. Очевидно, тому действительно очень понравилась новая сотрудница. Раньше он не задавал подобных вопросов.

– Есть, – решительно возразил Леонид Дмитриевич, – нужно иметь абсолютные гарантии, что ее к нам не подослали.

– Сейчас никто не может дать таких гарантий, – отмахнулся Рашковский. Затем, взяв лист бумаги, крупным почерком написал:

«Я завтра улетаю. Нужно предупредить всех, что это ненадолго. Никаких сплетен».

Фомичев, прочитав, кивнул в знак согласия. Потом взял другой лист и написал:

«У Звонкова появилась новая информация. Сейчас все проверяем».

Рашковский сделал жест рукой, означавший требование уточнить сказанное.

«Насчет нападения на ваши машины», – старательно вывел Фомичев.

Кудлин, читавший, что пишет бывший генерал, с тревогой взглянул на Рашковского. Он знал, как тот нервно реагирует даже на упоминание о ранении его дочери. Рашковский схватил лист бумаги и размашисто, почти разрывая бумагу, написал через весь лист:

«Я им этого не прощу».

Глава 30

Цапова везли довольно долго. Ему не стали завязывать глаза, и это был дурной знак. Очевидно, его похитители полагали, что он уже никому и ничего не сможет рассказать. Всю дорогу они молчали. Машина выехала за город и, свернув с оживленной трассы, оказалась на проселочной дороге. Минут через двадцать автомобиль остановился у небольшого дома, окруженного высоким забором. «Ниссан» въехал во двор, ворота закрылись. Цапова вытащили из машины и провели в дом. В большой комнате за столом уже сидел незнакомый Цапову мужчина средних лет, в очках с модной изогнутой оправой, редкими, еще не седыми волосами. Он молчал, ожидая, пока Цапова усадят перед ним на стул. Цапову заломили руки назад и надели наручники, приковав к стулу. Затем похитители вышли из комнаты, оставив его один на один с тем, кто будет его допрашивать. «Ловко работают ребята, – подумал Цапов, – как профессионалы. Возможно, раньше работали в МВД или КГБ. Очень серьезные парни. Как быстро они меня взяли. И как здорово, одним выстрелом убрали Цыгана». Вся операция была проведена на одном дыхании. Сначала выстрел снайпера в Цыгана, а когда он потерял на мгновение бдительность – один из похитителей уже стоял рядом. Пока прохожие смотрели туда, где замертво упал человек, его запихнули в машину и увезли. Теперь этот молчаливый тип с внешностью интеллигента молча рассматривал своего пленника.

– Значит, ты Фокусник? – спросил он.

– Если знаешь, то зачем спрашиваешь? – усмехнулся Цапов. – А если сомневаешься, зачем привез сюда?

– Вот ты какой, – сказал тип ровным баском, – давно хотел с тобой познакомиться.

– Может, сначала представишься? – спросил Цапов.

– Зачем? – хладнокровно возразил тот. – Ты ведь умный человек, все должен сам понимать. Если мы тебя сейчас уберем, какая тебе разница, кто это сделал? На том свете ты никому и ничего не расскажешь. Тогда какой смысл представляться? А если назову свое имя, то уж точно ты отсюда никогда не выйдешь.

– Это я понимаю. Зачем вы Цыгана убили? Что он вам сделал?

– Нос совал не в свое дело. Как и ты, Фокусник. Не нужно считать себя умнее всех. Так не бывает. Рано или поздно можешь проколоться, и тогда никто тебя не спасет.

– Зачем ты мне все это говоришь? – Цапов повертел головой. – Приволок меня сюда, чтобы издеваться?

– А ты как думаешь?

– Не знаю, не мое это дело. Только я знаю, что убивать меня вы не хотите. Если бы хотели, там бы и кокнули. Рядом с Цыганом. Так говори, зачем я тебе нужен?

– Это ты убил Суходолова?

– Какого Суходолова?

– Ты дурака не валяй. Отвечай на вопросы, когда я тебя спрашиваю.

– Не знаю я никакого Суходолова. Дурацкие у тебя вопросы.

– А Савраску – тоже ты? Есть свидетели, которые тебя видели.

– Ты и про них знаешь. – Цапов прикусил губу. Похоже, что этот очкастый тип послан Звонковым. Тогда пощады не будет. И ему придется еще попросить у неизвестного легкой смерти.

– Я все знаю, – неожиданно добродушно заметил незнакомец, – и про Цыгана знаю, и про Савраску, и про твои геройства. Говорят, двоих парней Звонкова ты в багажник сунул. Ну и молодец.

«Похоже, этот тип не имеет к Звонкову никакого отношения. Тогда кто он?»

– Мы знаем, что ты ищешь, Фокусник, – сказал, чуть понизив голос, очкастый. – Но мы работаем параллельно. Нам тоже интересно, кто напал на кортеж Рашковского и почему. Только в отличие от тебя мы не переодеваемся в уголовников и не общаемся с бандитами-рецидивистами.

– Что? – прохрипел Цапов напряженным голосом. Этого он не ожидал. Очкарик знал слишком много.

– Я думал, ты умнее, – продолжал интриговать очкарик, – сразу поймешь, что к чему.

Цапов молчал. Он не находил ответа. Если этот тип знает, что он «переодевается в уголовника», значит, ему известно, кто такой в действительности рецидивист Фокусник. И, словно прочитав его мысли, очкарик вдруг сказал:

– Вы напрасно так нервничаете, подполковник Цапов. Вы должны были понять, что имеете дело не с обычными уголовниками.

– Я вас не совсем… – Он вдруг поймал себя на том, что тоже обратился к незнакомцу на «вы», настолько невероятными были слова этого человека. Никто не мог знать, что он подполковник. Никто не должен был знать.

Но этот тип знал. Он посмотрел на Цапова, наслаждаясь произведенным эффектом. Затем подошел к стулу, взял ключи со стола и открыл наручники. Цапов потер затекшие руки. Все походило на дурной сон.

– Мы из контрразведки, – представился незнакомец, – я полковник ФСБ. И мы рассчитываем, что вы будете нам помогать, Цапов.

– Вы ошиблись, – упрямо возразил Цапов, – я Фокусник. Меня знает вся Москва. Я никогда не служил в контрразведке.

– Конечно, нет, – весело сказал полковник, – вы всю жизнь были офицером МВД. Для многих вы обычный рецидивист-уголовник по кличке Фокусник, а для нескольких людей из руководства МВД вы еще и подполковник Константин Цапов. Может, мне позвонить Игорю Николаевичу?

Да, этот человек знал все. Он знал не только его имя. Он даже знал, на кого выходит Цапов. Но ведь его внедрение всегда было абсолютно секретным. Откуда подобная информация у этого типа? И что делать в таком случае? Возможно, что это провокация, но откуда у него точные факты? В любом случае соглашаться на сотрудничество нельзя.

– У вас буйная фантазия, полковник, – сказал Цапов. – Я никогда в жизни не служил в МВД и выше сержанта в армии не поднимался.

– Конечно, – улыбнулся полковник. Он вдруг поднялся и громко крикнул: – Савелий, можешь войти.

В комнату вошел Савелий Полухин. Этого не могло быть. Это было абсолютно невозможно. Немыслимо и исключено. Савелий, с которым они вместе начинали в уголовном розыске и который затем перешел в следственный отдел МВД, стоял перед ним собственной персоной и, улыбаясь, протягивал руку:

– Здравствуй, Костя.

– Вы ошиблись, – упрямо сказал Цапов, избегая смотреть в глаза своему бывшему товарищу. В любом случае тот должен понимать, что за подобные вещи в приличном обществе бьют по морде. И если Савелий все понимает, он не обидится.

– Не смешно, – угрюмо сказал Полухин, – ты ведь знаешь, что я уже два года как перешел на работу в ФСБ. Только не нужно со мной играть. Лучше сиди и молча слушай, что тебе говорит полковник. Так будет лучше для всех.

Цапов подсознательно отметил, что полковник не представился. Он не назвал ни своего имени, ни конкретного отдела, в котором служил. Полухин взял стул и сел рядом с ним.

«Сукин сын, – разозлился Цапов, – он ведь должен понимать, что я на задании и все равно буду валять ваньку, даже если здесь появятся директор ФСБ с министром МВД одновременно».

– Мы понимаем ваше состояние, – участливо заметил полковник, – и представляем, как вы должны к нам относиться. Но я не хотел бы, чтобы у вас были сомнения. Все наши сотрудники – и те, которые вас сюда привезли, и те, которые встретили на этой даче, и мы с Полухиным, – все действительно офицеры ФСБ. Можете мне поверить. Или проверить удостоверение Полухина. Вы же профессионал, Цапов, к тому же много лет провели среди этой шпаны. Неужели вы до сих пор не научились отличать настоящих профессионалов от обычных уголовников?

– Тот, кто стрелял в Цыгана, тоже был вашим сотрудником? – уточнил Цапов.

– Да, – не стал уклоняться от прямого ответа полковник, – он тоже был нашим сотрудником. Мы должны были убрать его и привезти вас сюда для беседы.

– Интересно, что же вы хотели рассказать мне после убийства Цыгана? – Он решил немного изменить тактику. Нельзя быть абсолютным идиотом. Полухин не тот парень, который станет связываться с уголовниками. И уж тем более не станет его продавать. Но если они действительно сотрудники ФСБ, почему они убили Цыгана? Почему привезли его сюда?

– Дело в том, что нападение на Рашковского взволновало не только ваше ведомство, – пояснил полковник, – наше ведомство занимается расследованием этого преступления, и ваш бывший коллега, а ныне следователь ФСБ Полухин ведет расследование по факту нападения на банкира.

– Так точно, – кивнул Полухин.

– Нам известно, что вы получили оперативное задание выяснить все детали покушения и то, кто стоит за этой операцией. Но и мы получили подобное задание. По-моему, нам лучше сотрудничать, нежели устраивать «гонки по вертикали». Вам не кажется такой подход более здравым?

– В таком случае зачем вы убили Цыгана? – настойчиво повторил свой вопрос Цапов.

– Отработанный материал, – чуть поморщился полковник, – он был нашим осведомителем, а в последнее время решил начать двойную игру. Давал информацию не только про вас, но и про нас. Согласитесь, что рано или поздно это должно было кончиться.

Цапов промолчал. Конечно, у Цыгана всегда были фантастические связи и возможности. Он всегда владел информацией. Но являлось ли это результатом его связи с контрразведкой или были и другие источники? Поверить в слова полковника было почти невозможно. Цапов знал Цыгана достаточно давно. Тот разоблачил немало агентов, внедренных в преступные группы. Но, с другой стороны, даже сам великий сыщик Азеф, принимавший участие в убийстве царей и возглавлявший эсеровские террористические организации, был агентом царской охранки. Цапов молчал, размышляя над словами полковника. Долго молчал. Потом наконец предложил сидевшему перед ним человеку:

– Покажите ваше удостоверение.

Тот улыбнулся, снял очки, тщательно протер их, надел. Затем достал из кармана красное удостоверение и, раскрыв его, показал Цапову.

– Теперь вы убедились?

Полковник Виктор Авдонин, прочел Цапов. Никаких сомнений не оставалось, он видел такие же удостоверения у сотрудников контрразведки. Разрешение на право ношения оружия. Подпись самого директора ФСБ.

– Что вы от меня хотите? – Он до последнего отрицал свою причастность к МВД. Впрочем, Авдонин уже не настаивал на своей версии, сознавая, что Цапов все равно обязан все отрицать.

– Мы предлагаем вам решать свои вопросы вместе с нами, – сказал Авдонин, – мы ведь занимаемся одним расследованием.

– Это вы убрали Суходолова и Сазонова?

– Конечно, нет. Суходолов был нашим осведомителем, – откровенно сказал Авдонин, – вы видите, насколько я вам доверяю. Я знаю, что в МВД об этом знали, и поэтому глупо скрывать очевидный факт, тем более после смерти самого Суходолова. Но кто-то, очевидно, обо всем узнал и решил таким образом подставить нашу службу. Теперь вы понимаете, почему мы хотим объединить наши усилия?

– Такие вопросы я не решаю, – сказал Цапов.

– Понимаю. Мы выйдем на Игоря Николаевича. Но вас мы хотели предупредить насчет Цыгана. Он слишком явно работал на обе стороны и несколько увлекся. Мне кажется, что вы все поняли. Постарайтесь переварить эту информацию. Тогда вам будет легче.

Авдонин взглянул на Полухина и усмехнулся.

– Можете поговорить со своим другом. Не лучше ли мне оставить вас вдвоем? – И, не дожидаясь ответа, полковник вышел из комнаты.

– Чего молчишь? – спросил с вызовом Полухин.

– Иди ты, – обозлился Цапов. – Ты сам не понимаешь, в какую ситуацию меня загоняешь. Хотите, чтобы я стал вашим «внутренним агентом» в МВД? Мало вам своих стукачей в мундирах? Для чего этот цирк?

– Никто не предлагает тебе быть двойным агентом, – отмахнулся Полухин, – просто мы посчитали, что лучше тебе обо всем знать с самого начала. Если хочешь знать, это была моя идея. Я ведь тебя хорошо изучил. Полезешь в драку, и тебе оторвут голову. Фокусника ищут как уголовника по всему городу. И еще обвинение в убийстве повесили. Да первый же встречный постовой тебя пристрелит. А ты обиженного из себя строишь.

– Дурак, – зло бросил Цапов, – при чем тут обиженный, если вокруг этого дела столько мертвяков. У меня есть конкретный приказ, и я обязан его выполнить.

– Авдонин прав, тебе нужно подумать, – Полухин приложил палец к голове, – и крепко подумать, Костя. Сам знаешь, какое сейчас время. Решается твоя судьба. Не надоело тебе в агентах ходить? Ты ведь еще подполковник, а давно мог стать полковником и какой-нибудь отдел возглавлять. Или управление. Подумай над моими словами.

– Вот оно что, – сплюнул Цапов. – А ты, Полухин, скурвился. Давно ты так правильно думать стал?

– Давно, – огрызнулся Полухин, – уже два года.

В комнату вернулся Авдонин.

– Поговорили? – взглянул он на Полухина. Тот пожал плечами, отвернулся. Авдонин понимающе кивнул. Затем взглянул на Цапова.

– Машина вас ждет. Отвезет в город. Надеюсь, вы понимаете, что о нашей беседе вы не имеете права никому рассказывать. Впрочем, это в ваших собственных интересах. Хотя полагаю, что Игорю Николаевичу вы все равно напишете подробный рапорт. Но это даже к лучшему, так как наше руководство ищет повод для встречи с генералом. Можете ехать. До свидания. Ваше оружие и телефон вам вернут.

Цапов поднялся со стула. Взглянул на Авдонина, затем на Полухина. И, не сказав ни слова, вышел из комнаты.

– Крепкий орешек, – сказал Авдонин, глядя в окно на отъезжающую машину с Цаповым.

– Я вас предупреждал. Он всегда такой был, – вздохнул Полухин. – Думаете, он вам поверил? Он все равно будет копать.

– В таком случае он выроет свою могилу, и мы закопаем его в той самой яме, которую он для себя отроет, – спокойно заметил Авдонин.

Сидя в машине, Цапов размышлял над состоявшимся разговором. Он молчал до тех пор, пока автомобиль не доехал до первой станции метро.

– Остановите, – попросил Цапов. Водитель удивленно обернулся, но сидевший рядом с ним офицер ФСБ кивнул в знак согласия.

– Не нужно провожать меня до дома, – пошутил Цапов, – я доберусь сам. До свидания, ребята, спасибо, что подвезли.

Он вылез из автомобиля и зашагал к станции метро. Войдя в здание подземки, он достал свой мобильный телефон и включил аппарат. Почти сразу раздался звонок.

– Где ты пропадаешь? – раздался злой голос Игоря Николаевича. – Неужели не мог позвонить?

– Что-то случилось? – как можно спокойнее задал свой вопрос Цапов.

– Мы все проверили. Вместе с прокурором города. Их просили убрать данные об автомобиле сотрудники ФСБ. Это была их машина, и они проводили плановую проверку своего агента. Ты меня слышишь?

– Слышу, – сказал он внезапно пересохшими губами. – Нам, похоже, нужно срочно встретиться.

Глава 31

Вечером Фомичев вошел в кабинет Кудлина, чтобы обговорить детали завтрашней поездки. Самолет, заказанный в Англии, они ждали утром, в двенадцать часов, и Фомичев заранее послал Мумиева в аэропорт, чтобы тот со своими людьми неотлучно находился около лайнера. После разговора с Авдониным бывший генерал госбезопасности чувствовал понятную тревогу. Он понимал, что все заверения его бывших коллег ничего не стоят. Если дано разрешение на ликвидацию Рашковского, то банкира не может спасти ни один человек в мире. И ни одна самая лучшая охрана. Единственное, на что мог надеяться Фомичев, – на быстрый отъезд Рашковского. Он и означал бы отложенную казнь.

Но для себя он сделал выводы. Рашковский приговорен, и следовало искать нового хозяина. Нет, он не собирался сдавать банкира, но понимал, что тот уже никогда не будет пользоваться ни былым авторитетом, ни возможностью участвовать в политической жизни страны. Если он сумеет унять свои амбиции и пересидеть за рубежом, отойдя от всех дел, возможно, ему еще сохранят жизнь. Но Фомичев слишком хорошо знал Рашковского. «Верховный судья» мафии и миллиардер не смог бы никогда дойти до этих высот власти и могущества, не обладай он целеустремленным характером, гипертрофированной жаждой власти, даже некоторым безумием, что свойственно людям, занимающим столь высокое положение. Рашковский был по натуре авантюрист и игрок. Именно поэтому и никогда не смирится со своей «добровольно-принудительной» ссылкой. Рассказать ему обо всех планах ФСБ, о которых догадывался сам Фомичев, означало не только подставить Рашковского, но и самого себя, ибо босс тут же потребует решительных действий против властей. А война с ФСБ никак не входила в планы бывшего генерала госбезопасности.

Он вошел к Кудлину в мрачном настроении, сознавая все последствия завтрашнего отъезда Рашковского. Леонид Дмитриевич, обладавший завидной работоспособностью, сидел над бумагами, просматривая их одну за другой. Когда Фомичев вошел к нему, он отодвинул бумаги в сторону и, взглянув на генерала, спросил:

– Как у нас дела?

– Хреново, – буркнул Фомичев, тяжело усаживаясь за стол. – Сам знаешь, что у нас происходит. И эта беда с Анной, и отъезд Валентина Давидовича. – Он понимал, что микрофоны могут быть установлены везде. В том числе и в этом кабинете. Кудлин так же хорошо помнил об этом. Именно поэтому он написал на листе бумаги: «Думаете, они не оставят его в покое?» Фомичев прочел написанное и криво усмехнулся. Если он обо всем догадался, то почему этого не сделал и сам Кудлин? Но согласиться с Кудлиным означало расписаться в своей полной беспомощности. Не соглашаться – означало выглядеть дураком. Фомичев взял ручку и написал: «Не знаю».

Кудлин, прочитав, сказал вслух:

– Это не позиция, Николай Александрович. Я бы хотел знать точнее.

– Работаем, – вздохнул Фомичев, – пытаемся узнать все более подробно. – И после некоторого молчания добавил: – Я послал Мумиева в аэропорт, чтобы дежурил у самолета. Мало ли что.

– Правильно, – согласился Кудлин.

– Я все время хочу у вас спросить, – сказал Фомичев, – зачем нам эта Чернышева? Почему нужно было ее так спешно оформлять? Нельзя было немного подождать? Он ведь завтра уезжает в Англию.

– Он хочет взять ее с собой, – угрюмо пояснил Кудлин.

– Не понимаю, зачем? Ей придется входить в курс дела во время командировки, а это достаточно сложно. Мы бы спокойно все допроверили, и через месяц она бы вылетела в Лондон.

– Вы думаете, ему придется остаться там на месяц? – вдруг спросил Кудлин. Фомичев нахмурился. Кажется, он начал допускать тактические ошибки.

– Девочке понадобится долгое лечение. Так мне говорили ее лечащие врачи.

– Не обязательно, чтобы отец сидел рядом с ней, – строго заметил Кудлин. – Но в любом случае Рашковский сам решил взять сейчас Чернышеву.

– Вот этого я и не понимаю.

– Она ему нравится, – объяснил Леонид Дмитриевич, – неужели вы этого не поняли до сих пор? Ему нравится подобный тип женщин – самостоятельные, сильные, умные. Немного в возрасте.

– Ей уже за сорок, – буркнул генерал, – мог бы найти и помоложе.

– Помоложе ему не нужно, – возразил Кудлин. – Отличительная черта очень богатых людей и состоит в том, что они сами выбирают себе работников и женщин. Некоторых тянет «на сладкое», некоторым нравятся молодые мальчики или девочки, а Валентину Давидовичу – именно такой тип женщин. По-моему, вы должны были обратить на это внимание на примере Карпотиной.

– Это-то ясно. Но при его положении любая женщина с удовольствием станет его любовницей. Зачем ему оформлять Чернышеву на работу?

– Он не хочет иметь просто любовницу. Ему важно, чтобы она была постоянно рядом с ним. Такие дамы действуют на него умиротворяюще. Может, поэтому и его супруга старше его на три года.

– Вы хотите сказать, что он любит подчиняться женщинам? – удивился генерал.

– Скорее подчинять даже таких своей воле, – парировал Кудлин. – Думаю, что вы согласитесь со мной. Гораздо интереснее работать с красивой и умной женщиной, обладающей независимым характером, чем с молодой куклой, готовой броситься на шею по первому знаку. Вы так не считаете?

– Может быть, – вздохнул генерал. – Когда вы уедете, мы проведем комплекс мероприятий. Постараемся проверить еще раз наше здание на предмет прослушивания.

Они говорили еще минут тридцать. Когда Фомичев ушел, Кудлин снова занялся бумагами. Через полчаса ему позвонили. Он поднял трубку и услышал знакомый голос:

– Здравствуйте, Леонид Дмитриевич.

Кудлин поморщился. Только этого не хватало. Кретин Перевалов решил позвонить ему по мобильному телефону именно в этот момент.

– Я сейчас занят, – сказал Кудлин, – где вы находитесь?

– У себя в банке, – удивился Перевалов, – я хотел…

– Приезжайте ко мне, – не совсем вежливо перебил его Кудлин, – мы сможем вместе пообедать.

– Да, да, конечно, – понял наконец Перевалов.

Через полчаса он приехал, и Кудлин повел его обедать в столовую. Когда они, проходя мимо, «случайно» оказались в галерее, Леонид Дмитриевич, попросив охранника никого не впускать, спросил:

– Что у вас произошло?

– Нам перевели не все деньги, – пояснил Перевалов, тяжело дыша, – завтра последний день, а нам еще не поступили оговоренные суммы.

– Кто не перевел?

– Я не знаю. Но сумма не та, о которой мы говорили.

– У вас есть список банков и компаний, которые перевели вам деньги?

– Да, конечно. Я привез список, – Перевалов достал из кармана бумаги.

«Идиот, – подумал Кудлин, – носит такие вещи у себя в кармане».

– Копию вы тоже сделали? – желчно осведомился он.

– Нет, конечно, – испугался Перевалов. – Это только для себя. Здесь все написано моей рукой.

Кудлин быстро просмотрел бумаги. Он знал, кто и откуда переводил деньги. Сомнений не было. Группировка Галустяна откровенно саботировала их совместные договоренности. Нужно все уточнить до конца. Он отошел от Перевалова, достал мобильный телефон, набрал номер Галустяна.

– Слушаю вас, – раздался характерный голос армянина.

– Сергей, привет! Что у тебя с финансами? Какие-то проблемы? Только говори покороче, – торопливо произнес Кудлин.

В отличие от Перевалова хитрый армянин прекрасно знал, как прослушиваются мобильные телефоны.

– У меня появились некоторые проблемы, – сообщил он.

Кудлин взглянул на стоявшего в стороне Перевалова.

– Но так нельзя. Мы договаривались.

– Я помню, конечно. Но сейчас у всех трудности. И у меня свои трудности, и даже у Валентина Давидовича, – он явно намекал на возможный отъезд Рашковского. Осел, неужто не понимает, что это не разговор? Или чувствует себя таким неуязвимым?..

– Трудности у всех есть, Сергей, – жестко сказал Кудлин. – Но договоренности нужно выполнять.

– Нужно, – согласился Галустян, – но у меня сейчас, повторяю, проблемы. Не беспокойтесь, я скоро решу их и сделаю все, о чем мы договаривались.

– Послушай меня, – сделал последнюю попытку нажать на собеседника Кудлин, – так нельзя. Это неправильно…

– Ты меня не учи, – разозлился Галустян, – я сам все решаю. Пока твой босс за партой сидел, я в колониях баланду ел. Ты меня не учи… – он перешел на крик, забыв, что говорит по мобильному телефону.

Кудлин терпеливо слушал, понимая, что не имеет права отключаться. Когда наконец Галустян откричался, он спросил:

– Сколько времени вам нужно, чтобы решить ваши проблемы? – Он все еще хотел спасти положение. Но Галустяна уже было не остановить:

– Сколько нужно, столько и будем решать.

– До свидания, – холодно попрощался Кудлин, отключая аппарат. Он закрыл глаза. Только этого не хватало.

Тяжело вздохнув, подошел к Перевалову.

– На следующей неделе вам переведут недостающие деньги, – сказал он банкиру. – И помните, что все контрольные пакеты акций должны быть закреплены за банком «Армада».

Когда Перевалов уехал, Кудлин поднялся к себе в кабинет и, попросив секретаря ни с кем его не соединять, заново начал просматривать все бумаги. Официально Кудлин не являлся вице-президентом банка, занимая скромную должность консультанта президента. Но все в банке знали, что даже первый вице-президент не пользовался таким авторитетом и властью, как консультант президента. Кудлин был из той породы людей, которых интересовала реальная власть и реальные деньги, а мишуру в виде постов и должностей они с удовольствием уступали другим.

Он закончил работать в девять часов вечера. Собирая свои бумаги, чтобы положить их в сейф, обнаружил на столе записку Фомичева. Ту, где он написал: «Не знаю». Тщательно разорвал ее и бросил обрывки бумаги в корзину для мусора.

Выйдя из кабинета и продолжая думать о разговоре с Галустяном, он вспомнил и эту записку. Проходя мимо кабинета Чернышевой, он с удивлением обнаружил, что она еще не уехала домой. Кудлин постучал и услышал ее голос:

– Войдите.

Он вошел в кабинет.

– Уже десятый час, – заметил Леонид Дмитриевич, – все давно уехали. Почему вы еще здесь?

– Мне сказали, что завтра мы летим в Лондон, а многие вещи я должна узнать сегодня. Поэтому я взяла список сотрудников банка и людей, с которыми Валентин Давидович обычно работает. Хочу запомнить все телефоны, которые ему могут понадобиться.

– Похвальное рвение, – пробормотал Кудлин. – В любом случае не задерживайтесь. И пусть водитель подождет вас внизу. В городе лучше не появляться одной в столь позднее время.

– Я отпустила водителя, – сообщила она. – У меня есть своя машина.

– Постарайтесь о ней забыть, – отрезал Кудлин. – В вашем положении нельзя сидеть за рулем «Жигулей». И оставьте завтра машину где-нибудь на стоянке. До свидания.

Кудлин вышел из кабинета, плотно прикрыв дверь. Когда она завтра уедет, нужно попросить Фомичева сделать самый тщательный обыск в ее квартире, подумал он. Если генерал прав, то Рашковский может застрять за границей… Не зря эта записка. Кудлин внезапно принял решение отправиться на дачу, где оставался Рашковский.

Он приехал к нему поздно вечером. Рашковский работал в кабинете. Узнав, что приехал Кудлин, он спустился вниз, и они вышли во двор. С недавних пор все разговоры в доме были прекращены.

– Что-нибудь случилось? – спросил Рашковский.

– Хочу поговорить насчет твоего отъезда, – вздохнул Кудлин. – Мне очень не нравится ситуация, в которую мы попали. Очень не нравится, – повторил он.

– Мне тоже не нравится, – сказал Рашковский. – Ну и что? Уеду в Англию, устрою Анну и постараюсь вернуться.

– Нет, – сказал Кудлин. – Сегодня Фомичев случайно оговорился, сказав, что ты, возможно, пробудешь там месяц или больше.

– Это не ему решать, – жестко ответил Рашковский.

– Подожди, – попросил Кудлин, – не перебивай меня. Ты ведь знаешь Фомичева. Он всегда добросовестно служил нам за те деньги, которые ты ему платишь. Но я думаю, что сейчас он знает гораздо больше, чем мы. Видимо, ему объяснили, что ты должен уехать навсегда. Вообще отойти от дел. И это – единственная гарантия твоей жизни. Это как раз тот случай, когда обычными мерами ничего не решишь. Здесь не поможет ни Фомичев с его людьми, ни наши связи, ни наши «друзья».

Рашковский сделал несколько шагов в молчании. Он обдумывал ситуацию. Потом обернулся и спросил:

– Что ты конкретно предлагаешь?

– Ты все знаешь лучше меня, – пожал плечами Кудлин. – Твой вопрос уже давно стал политическим. Значит, нужно решать его другими методами. И ты прекрасно знаешь, какими. Другого выхода у нас нет. Нужно связаться с мистером Адамсом, выйти на зарубежных банкиров. На самые крупные банки. Нужно задействовать все, что у нас есть. И возможно, тогда мы получим шанс вернуться живыми в Москву.

– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Рашковский. Он помолчал и спросил: – Что там с Чернышевой? Она входит в курс дела?

– До десяти вечера сидела сегодня на работе. Ты меня извини, Валентин, я никогда не лез к тебе со своими предложениями. Но, может быть, нам лучше оставить Чернышеву в Москве? Давай мы ее подготовим, а потом она прилетит к тебе. Может, так будет лучше?

– Лучше – для кого? – резко спросил Рашковский. – Я уже принял решение. Если у тебя есть конкретные подозрения – сообщи. А если нет, иди к черту.

– Ей будет трудно.

– Поэтому я выбрал психолога. Думаю, она справится. У тебя есть еще какие-нибудь гениальные предложения?

– Есть, – оглянулся по сторонам Кудлин, – деньги Перевалову мы перевели. Он сделал все, о чем мы его просили. Но Галустян не перевел своей суммы. Говорит, что слишком большая и он не может сразу найти таких денег.

– Что значит – не может? – У Рашковского начал дергаться левый глаз. Так бывало всегда, когда он особенно злился.

– Говорит, что ситуация немного изменилась и он в затруднении.

– Бежит с корабля, – прошептал Рашковский, – узнал о покушении и решил вовремя сбежать. Небось узнал и о моем отъезде.

– Может быть, – согласился Кудлин, – но «пиковая масть» ждет решения Галустяна. Остальные тоже не перевели полностью положенных сумм.

– Почему ты мне об этом не говорил? – спросил, задыхаясь от волнения, Рашковский. – Почему только сегодня, только сейчас… – Он чуть не перешел на крик, но сумел себя сдержать. – Тебя больше интересуют мои секретари, чем наша работа, – зло прошипел он.

– Меня интересует в первую очередь твоя безопасность, – обиделся Кудлин, – может, ты и меня станешь подозревать?

– Может быть, – сказал Рашковский. Он думал о чем-то своем. Кудлин напряженно ждал. – Галустян узнал, что я уезжаю, и решил не платить, – негромко сказал Рашковский. – Сдается, он решил, что у меня не хватит сил с ним справиться. Что я буду занят только проблемами своей дочери.

– Он не заплатил, – подтвердил Кудлин, ожидавший решения Рашковского, – хотя мы с ним конкретно договорились.

– Человек, который нарушает свое слово, перестает пользоваться уважением в нашей среде, – пробормотал Рашковский, – так мне всегда говорил отец. Значит, Галустян считает, что я битая карта. Понятно…

Кудлин видел, каких усилий стоит Рашковскому сдерживать свой гнев. И тем не менее тот держался. Затем вдруг поднял голову и громко рассмеялся. От неожиданности Леонид Дмитриевич вздрогнул.

– Был один такой замечательный грузин, – пояснил Рашковский, взглянув на своего заместителя ненавидящими глазами, – его до сих пор помнят и боятся не только в Грузии, но и во всем мире. Так вот он говорил: «Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы».

– Это не он говорил, – поправил Рашковского начитанный Кудлин. – Сталин вообще такого не говорил. Это за него придумал Рыбаков в своем романе «Дети Арбата».

– Значит, хорошо придумал, – сказал Рашковский, взглянув на Кудлина. – Ты меня понимаешь?

Леонид Дмитриевич все понял. Он надеялся, что Рашковский поручит ему решить эту проблему. Остаться в Москве и провести переговоры с Галустяном. Но Рашковский решил иначе…

– Сейчас не время, Валентин, – попытался отговорить друга от рискованного шага Кудлин. – Сейчас нельзя давать повода для начала войны.

– А кто сказал, что будет война? И вообще, при чем тут я? На меня тоже совершили нападение. Нужно воспользоваться ситуацией. Может, и на Галустяна напали те же негодяи, которые напали на мои автомобили? Такого разве быть не может? Скажи – не может? – последнюю фразу Рашковский почти прокричал.

– Может, – согласился Кудлин, – очень может быть, что на Галустяна тоже нападут. И вполне вероятно, что он погибнет.

– Завтра, – сказал Рашковский, – до моего отъезда. Ты меня понимаешь? Завтра, до моего отъезда.

– Нет, – возразил Кудлин, – не нужно устраивать показательной казни. Это будет признаком слабости.

Он знал, какую фразу нужно сказать, чтобы убедить Рашковского. Тот взглянул на Кудлина, затем кивнул в знак согласия:

– Хорошо. Пусть будет после моего отъезда. Я думаю, что мы скоро узнаем о том, как потеряли близкого друга. Я правильно думаю?

– Ты всегда правильно думаешь, – улыбнулся Кудлин, – пойдем в дом. А то ты вон в одной рубашке, можешь простудиться. Где твой Акпер, почему он тебя в таком виде выпускает?

– Вон он, у ворот стоит, – кивнул Рашковский с улыбкой. – Ему все время чудится, что меня могут застрелить. Он даже тебя немного подозревает.

– Ну и правильно делает, – сказал Кудлин, вглядываясь в темноту. В отличие от Рашковского он не увидел там никакой тени.

Глава 32

Она почти не спала в эту ночь, собирая вещи. Перемены были столь стремительными и быстрыми, что она все еще не верила до конца в одержанную победу. Первую часть задачи она выполнила, сумела устроиться на работу. Лишь приехав домой поздно ночью, она призналась себе, что волновалась так, словно действительно проходила серьезное испытание для настоящей работы. К ее изумлению, в квартире она не нашла Циннера. Давал ей возможность спокойно отдохнуть. Но уже в семь часов утра ее разбудил требовательный звонок в дверь. Циннер стоял на пороге в спортивном костюме и домашних тапочках. Она открыла ему дверь, успев накинуть на себя легкий халат, и, когда он вошел, недовольно передернула плечами.

– Лучше бы вы зашли ко мне вчера вечером, – в сердцах сказала сонная Марина. – Я все равно почти не спала всю ночь. Только заснула, и вот вы явились.

– Можете принять душ, а я вас подожду, – великодушно согласился Циннер, проходя на кухню. Очевидно, он решил сделать себе кофе. В отличие от нее он чувствовал себя спокойно и уверенно.

– Вы оставались здесь? – спросила она, проходя в ванную комнату.

– Конечно, – крикнул Циннер, – иначе нельзя. Люди Фомичева следят за домом. Они все еще вас проверяют.

Она сняла халат, ночную рубашку. Встала под душ. Сильная струя прохладной воды приятно обжигала кожу. Она не закрыла дверь, чтобы слышать возможные вопросы Циннера.

– Они предложили вам поехать с ними в Англию? – спросил Циннер.

– Предложили, – крикнула она, – я сейчас выйду и подробно расскажу вам о том, как проходила наша беседа. Мне кажется, что Рашковский остался доволен.

– Если учесть, что вы ему нравитесь, ничего удивительного, – сказал Циннер.

– Что? – переспросила она.

– Вы ему нравитесь! – громче крикнул Циннер.

Она улыбнулась. Провела рукой по плечу, смывая оставшееся мыло. Подняла голову. Ей было приятно, что он так сказал. Ей было очень приятно сознание этого факта. Внезапно она почувствовала себя неуютно, словно на нее кто-то смотрел. Она не стала закрывать занавески, отделяющие ванну от всего пространства. Марина резко обернулась. На пороге стоял Циннер с дымящейся чашкой кофе в руке. Он внимательно смотрел на нее. Именно это и было неприятнее всего. Он смотрел на нее изучающе, словно на выставленный товар. В его холодном взгляде не было никаких чувств, никакого интереса.

– Отвернитесь, – спокойно сказала она, не закрываясь.

– Прекрасно, – ответил Циннер, – именно такая реакция у вас и должна быть. – Он продолжал спокойно говорить, глядя на нее: – Вы должны не стыдливо закрываться, как девочка, и не визжать, как испуганная барышня. Вы взрослая, уверенная в своих силах женщина. И в красоте своего тела, – добавил он, делая шаг назад и закрывая дверь.

– Сволочь, – прошипела она, хмыкнула и снова встала под струю душа. Через пять минут она уже сидела на диване, подробно рассказывая о вчерашней встрече. Циннер внимательно слушал, почти не перебивая. Эпизод с картинами он одобрил, однако заметил, что подобные импровизации должны быть исключены в будущем.

– Они уже обратились в посольство с просьбой о визе, – сообщил Циннер, – сегодня днем самолет прилетит в Москву. Девочку уже подготовили к перелету. Значит, сегодня вы улетите вместе с ними в Англию.

– И больше не увижу вас, – сделала лживо-скорбное лицо Марина, – и не услышу ваших полезных советов.

– Иногда вы ведете себя как маленькая девочка, – сухо заметил Циннер. – Начнем с того, что я полечу в Лондон за вами, чтобы быть рядом. Это первое. И второе: ваше не совсем адекватное состояние для новой работы. Вы слишком откровенно радуетесь. Он вам нравится?

– Кто? – Она переспросила, понимая, что этого не стоит делать. Но ей хотелось выиграть время. – Как я должна отвечать? – спросила Марина.

– Никак, вы уже ответили, – сказал Циннер, – поймите, что у вас очень важное задание. Нам нужны его связи, круг его знакомых, его возможные контакты. Для этого вас так долго внедряли в его ближайшее окружение. Я не могу даже назвать приблизительной суммы, в которую можно оценить нашу операцию. Неужели вы думаете, что все это делалось для… – он замялся, ища подходящее слово, и наконец вспомнил: – …для забавы, так, кажется, говорят русские.

– Я должна его ненавидеть? – устало спросила Чернышева.

– Конечно, нет. Это очень хорошо, что у вас будет внутренний эмоциональный контакт. Но вам нужно всегда помнить о своем задании. Вы слышали про наши операции в Западной Германии, когда мы засылали молодых красавцев для контактов со стареющими дамочками?

– Вы же читали мое дело, – он обладал удивительной способностью сразу возвращать ее на землю, – и знаете, что я провела несколько подобных операций.

– Знаю. Поэтому и напоминаю. У нас почти никогда не было проблем с мужчинами и почти всегда были проблемы с женщинами. Для мужчины, выполняющего задание, на первом месте – цель, удовлетворение от выполненной работы, радость самореализации. У женщин в случае появления подлинного чувства все прочее отбрасывается. Напрочь. Есть теория, что женщина любит яичниками, а мужчина мозгами.

– Вас бросила жена, и поэтому вы такой женоненавистник? – безжалостно и грубо спросила Марина.

Циннер задумался. Он анализировал слова Чернышевой.

– Хороший ответный удар, – сказал он, – но холостой. У немцев не бывает таких диких страстей, как в вашей стране. Мы более холодные и рассудительные люди.

– Извините, я не хотела вас обидеть. Просто вы меня достали…

– Ваша влюбленность делает вас еще более привлекательной. Но учтите, что Рашковскому не нравятся слабохарактерные существа. Это важно в ваших с ним отношениях. Будьте осторожны с Кудлиным, он будет вас ревновать к Рашковскому. Старайтесь меньше общаться с женой Рашковского. Только в крайних случаях. Мы собирали на нее специальное досье, должен сказать – ничего приятного. Типичная хищница – умная, хитрая, способная на любую пакость, чтобы сохранить свое положение. Это ее второй брак и далеко не второй мужчина в жизни. Поэтому она будет бороться за свое счастье, как кошка. Если почувствует в вас конкурента, безжалостно расправится. Не обязательно физически.

– Понимаю.

– Теперь обговорим нашу систему связи. Главное правило – у вас не должно быть с собой ничего подозрительного. Абсолютно ничего. Ваш багаж могут досматривать не только таможенники.

– У меня два чемодана вещей. Хотя я подозреваю, что в Англии мне придется делать покупки. Во всяком случае, платья для коктейля у меня нет и никогда не было.

– Покупайте, – согласился Циннер, – и помните, если вы поедете в Париж, мы постараемся убрать оттуда вашего «сына». Поэтому о поездке в Париж предупреждайте нас хотя бы за день, чтобы мы успели подготовиться.

– Не понимаю, зачем? Вы ведь послали туда своего человека.

– Именно поэтому. Вы можете что-то не предусмотреть, сыграть не так, как нужно. Вы знаете, как любят работать следователи с двумя обвиняемыми? Один человек может врать достаточно долгое время, но два человека не могут врать никогда. Они просто не смогут договориться обо всех возможных деталях из того, о чем их может спросить следователь. И тогда разоблачение неминуемо.

Циннер просидел у нее до восьми утра. Когда он ушел, она, совершенно разбитая, пошла в спальню, чтобы собрать чемоданы. В половине девятого во двор въехала ее служебная машина.

Начиналась новая жизнь.

В больнице царила обычная в подобных случаях суматоха. Девочка уже могла разговаривать и даже двигаться, но врачи запретили ей вставать, полагая, что в таких случаях лучше перестраховаться. К полудню в больницу приехала мать Анны, и все приготовления были почти закончены.

Рашковский трижды вызывал Марину в это утро. Первый раз он попросил связаться с Лондоном и уточнить, в каком отеле им забронирован номер. Во второй раз просил срочно перевести статью из английского журнала о банке «Армада». Она несколько удивленно взглянула на Рашковского и уточнила:

– Когда вам нужен перевод?

– Прямо сейчас, – сказал он, не поднимая головы. Перед отъездом было очень много важных бумаг.

– Тогда, может быть, я начну вам читать сразу по-русски? – предложила она, и он поднял голову.

– Начинайте, – разрешил он, вновь обратившись к бумагам, – только всегда садитесь, когда заходите ко мне.

Она начала с листа переводить на русский, стараясь подбирать наиболее точные слова. В одном месте она чуть запнулась. Там была фраза о Рашковском: «Энергичный, красивый, умеющий нравиться людям президент банка производит исключительно благоприятное впечатление, особенно на женщин, которые считают его новым секс-символом России». Она перевела дословно, стараясь говорить ровным голосом, и тем не менее при упоминании о «секс-символе» голос ее предательски дрогнул. Было немного смешно. Он продолжал читать свои бумаги, но, когда она закончила, он спросил:

– Все?

– Да, здесь больше ничего нет. Подготовить вам письменный текст?

– Не обязательно. Тем более что всякие глупости насчет секс-символов меня давно не интересуют.

Смотреть в его серые немигающие глаза было непросто. Она выдержала его взгляд.

– Можете идти, – разрешил он.

В третий раз он позвал ее уже в четвертом часу дня, перед самым вылетом.

– Я вас прошу отправиться в аэропорт и за всем проследить лично, – сказал Рашковский, продолжая заниматься своими бумагами.

На этот раз в кабинете был Кудлин.

– Вы знакомы с Фомичевым? – спросил Рашковский.

– Еще не успела. Но я знаю, что он руководитель службы безопасности банка в ранге вице-президента.

– Там и познакомитесь. Николай Александрович отвечает за перевозку моей дочери в самолет. Проследите, чтобы все прошло нормально.

– Сейчас выезжаю. – Она вышла из кабинета. – Лида, – попросила она секретаря, – я еду в аэропорт. Мои чемоданы в машине. Но у меня еще нет паспорта. Пусть кто-нибудь привезет его в аэропорт. Только не забудьте.

– Я не забуду, – громко сказала молодая женщина, – все документы к нам привезут через двадцать минут. Ваш паспорт будет с остальными. Нам уже звонили из английского посольства.

Марина вышла из приемной, проходя в свой кабинет. Собственно, ее вещей здесь почти не было. Она села в машину и отправилась в аэропорт. Обычно подобные самолеты вылетали из Шереметьева-1, так как главный международный аэропорт Шереметьево-2 был переполнен прибывавшими и улетавшими самолетами. Построенный много лет назад, он явно не соответствовал изменившемуся, более интенсивному графику движения авиалайнеров.

Самолет, зафрахтованный банком «Армада», находился в самом конце летного поля. Это был «Боинг-737», приспособленный для перевозки тяжелораненых или больных. Большая реанимационная палата находилась в хвосте лайнера. Здесь же дежурили два английских врача и санитарка. Реанимобиль доставил девочку к самолету. Носилки осторожно подняли в салон. Следом прошла и мать девочки. Марину поразило злое лицо первой жены Рашковского. Очевидно, она все время терзала себя за упущенную возможность построить нормальную семью с человеком, который так преуспел в жизни. В самолете, кроме Рашковского, должны были лететь Кудлин, Чернышева и еще пятеро сотрудников банка.

Паспорта привезли через сорок минут, и поднявшиеся на борт таможенники и пограничники приступили к оформлению документов. За несколько минут до вылета приехал наконец Рашковский. Он вышел из машины и, пожав руку Фомичеву, что-то буркнул ему на прощание. Марина обратила внимание, как за ним по трапу следует невысокий мужчина, по типу кавказец. Она уже знала, что это Акпер Иманов, руководитель личной охраны Рашковского, назначенный вместо убитого брата, который погиб, защищая Анну.

Кудлин остался рядом с Фомичевым, что-то непрерывно говоря ему почти на ухо. Он едва успел пройти в самолет, когда трап уже убирали. Экипаж объявил о готовности взлета. Рашковский сидел в салоне первого класса, находящемся рядом с кабиной экипажа. В первом салоне расположились Марина, Иманов и Кудлин. Четверо охранников разместились во втором салоне.

Взлет был разрешен, и самолет начал выруливать на дорожку.

– Телефоны! – крикнул Кудлин. – Нужно отключить мобильные телефоны.

Все достали аппараты. Марина увидела, что Иманов протягивает ей мобильный телефон.

– Это ваш, – почтительно сказал он, передавая ей аппарат. – Вы знаете, как он работает?

– Немного знаю, – улыбнулась в ответ Марина.

– Это аппарат спутниковой связи, – пояснил Иманов. – Сейчас я вам покажу.

Пока он объяснял, самолет взлетел, и они довольно быстро набрали высоту. Марину поразило, что Рашковский не стал проходить в конец самолета, чтобы узнать, как себя чувствует дочь. А ведь он вызвал самолет ради нее. Минут через тридцать после того, как они набрали высоту, он подозвал к себе Марину.

– Узнайте, как там девочка. И предложите отдохнуть ее матери, – сказал он Марине. Она хотела что-то уточнить, но со своего места поднялся Кудлин.

– Я пойду вместе с Мариной Владимировной.

Он прошел вместе с Мариной в конец самолета, вошел в палату. Девочка спала, улыбаясь во сне. Мать сидела рядом.

– Ирина, – позвал ее Кудлин, – может, вы немного отдохнете? Пройдемте в другой салон. Там можно отдохнуть.

– Я должна сидеть с охранниками? – зло спросила Ирина. – Или с его дамочками? – Она явно намекала и на Марину. Та поморщилась, но промолчала. Эта женщина была из тех, кто собственные несчастья трансформирует в обиду на все человечество.

– Зачем вы так говорите? – мягко заметил ей Кудлин. – Пройдемте, пожалуйста, в наш салон. Там вы сможете отдохнуть.

Ирина смерила его взглядом, потом посмотрела на Марину и резко поднялась с места. На дочь она даже не взглянула. Хотя ребенок был единственной нитью, связывающей ее с прошлой жизнью. И с Рашковским.

Она пошла следом за Кудлиным. Марина посмотрела на девочку, и та неожиданно открыла глаза. Увидела Марину. Ее явно не испугало присутствие чужого человека.

– Здравствуйте, – сказала девочка.

Врач, сидевший рядом с ней, сразу взял ее руку, определяя пульс.

– Здравствуй, – сказала Марина, усаживаясь с другой стороны. – Как ты себя чувствуешь?

– Уже нормально. А мы летим?

– Да, уже полчаса.

– Как здорово. А я ничего не чувствую. Наверное, я заснула. Я ничего не почувствовала при взлете.

– Ты спала, – улыбнулась Марина, – а сейчас проснулась.

Врач положил руку девочки на постель. Пульс в норме. Он кивнул Марине. Девочке можно было разговаривать.

– Вы работаете у моего папы?

– Да, – кивнула Марина, – я его новый секретарь. Личный секретарь.

– Вместо тети Альбины, – вспомнила девочка. – Она так смешно боялась летать на самолетах.

– Я тоже немного боюсь.

Анна была похожа на отца. Серые глаза, породистое лицо, пышные красивые волосы. Она была уже почти сформировавшейся молодой девушкой. Но, учитывая тепличные условия швейцарского пансиона, куда определил ее отец, по манере поведения оставалась ребенком, во многом наивным.

– Вы красивая, – неожиданно сказала Анна. – Я увидела вас и сразу поняла, что вы работаете у моего папы. Ему нравится, когда его окружают красивые женщины.

– Спасибо, – рассмеялась Марина, – у тебя очень хороший папа.

– Он добрый, – сказала девочка. – И сильный, – добавила она, немного подумав.

Марина повернула голову, увидев, как вскочил со своего места врач. Рашковский стоял в дверях, слушая их беседу. Очевидно, ему не хотелось сидеть рядом с первой женой, и он вошел в палату, чтобы навестить дочь.

– Спасибо, – кивнул он Марине, которая поднялась, намереваясь выйти.

– Не за что. У вас хорошая дочь. Надеюсь, что все будет в порядке.

Рашковский прошел к кровати девочки. Выходя, Марина обернулась. Она увидела, как он наклоняется к постели, целуя дочь. Она увидела выражение его лица – это был совсем другой человек. Не тот, которого она знала. Марина закрыла дверь и не стала возвращаться в салон первого класса. Вместо этого она села во втором салоне, рядом с охранниками. Минут через пятнадцать из третьего салона вышел Рашковский и неожиданно сел рядом с Мариной. Она удивленно взглянула на него.

– Принесите мне виски, – попросил он стюардессу.

«Очевидно, он не хочет идти к своей бывшей жене, – поняла Марина, – ему неприятно даже находиться рядом с ней».

Рашковский смотрел в окно. Он думал о чем-то своем. Марина даже не могла представить, что в эту секунду мысли его были достаточно далеки и от самолета, и от проблем, связанных с дочерью. Он видел то, что должно было случиться завтра утром в Москве, когда в Лондоне только начинался день.

У Сергея Галустяна было хорошее настроение. Два дня назад он отшил наглеца Кудлина, который осмелился давать ему советы вместо Рашковского. Галустян знал, что Валентин Давидович заказал самолет и собирался улететь вместе с дочерью в Англию. Осведомленные люди говорили, что Рашковский улетал не только поэтому. Из надежного источника Галустян узнал, что Рашковский собирается навсегда остаться в Англии. Он даже не подозревал, что этот слух специально распространяла группа полковника Авдонина. Но Галустян первым попался на эту удочку. Если дела Рашковского настолько плохи, если он вынужден бежать из страны, значит, он уже не совсем «верховный судья». И можно самому решать, когда и куда платить деньги. Это была роковая ошибка Галустяна. Но ему не суждено было об этом узнать.

С утра он собрался съездить в центр города, чтобы посмотреть на строительство торгового комплекса, в который он вложил много личных денег. Отчасти поэтому он и не сдержал слово, данное Рашковскому. Впрочем, для самого Галустяна теперь не существовало Рашковского. Лучше быть живой собакой, чем мертвым львом, любил говорить Галустян.

Он приехал к строящемуся комплексу в половине десятого утра, когда в Лондоне было только шесть тридцать. Галустян вышел из машины и в сопровождении своих охранников двинулся к комплексу. Привычно поправил свою волнистую шевелюру. Он всегда гордился ею. Уже немолод, а волосы как у юноши. Рабочие и мастера на строительстве носили яркую оранжевую одежду. Он увидел несколько оранжевых пятен, которые движутся навстречу. Сейчас будут хвастаться, как они ударно работают, подумал Галустян. Ничего, он им хвосты прищемит, хотя работают они действительно неплохо.

Охранники спокойно шли рядом. Они знали, что в оранжевую форму одеты сотрудники строительного управления. Утро было погожее, ясное. Подходившие к ним строители непонятно зачем достали какие-то палки. Никто не успел сообразить, что же произошло. Рядом с их машинами затормозили еще два автомобиля. И вдруг прогремели выстрелы.

Ни сам Галустян, ни четверо его охранников не ждали ничего подобного. Первая пуля попала в живот Галустяну, он даже не успел вскрикнуть от боли, как следующая попала в сердце, и он упал на землю. Всех пятерых безжалостно расстреляли. Один из нападавших подбежал к уже убитому Галустяну и дал прицельную очередь. Затем «рабочие» бросили свои автоматы на землю и поспешили к прибывшим машинам. Один из водителей из кортежа Галустяна спасся – он упал на сиденье машины и потом выполз из автомобиля. У него была перебита рука, и он был ранен в ногу. Водитель с ужасом смотрел на трупы людей, с которыми он только что разговаривал.

Только через полчаса на место происшествия прибыли сотрудники милиции и прокуратуры. И только к вечеру было наконец точно установлено, что среди убитых оказался известный преступный авторитет.

…Рашковский молча смотрел в окно. Марина даже не могла себе представить, о чем он думал в эти минуты. Вынося свой приговор Галустяну, Рашковский знал, как и когда будет убит человек, осмелившийся бросить ему вызов. Подобных вещей «верховный судья» не мог простить никому.

Через три с половиной часа они прибыли в лондонский аэропорт Гэтвика. Их встречала кавалькада машин. Девочку и ее мать увезли в больницу. Врачи отправились вместе с ними. Марина вызвалась сопровождать их, так как Ирина не знала английского языка. Кудлин предупредил ее, что для них забронированы места в «Гровнор-отеле», и уехал вместе с Рашковским.

К счастью, в больнице все обошлось без лишних формальностей. Девочку сразу поместили в палату. Рядом разрешили остаться матери. У дверей был выставлен пост из сотрудников британской компании частных детективов. Во втором часу ночи Марина, наконец, попала в свой номер в «Гровнор-отеле». Она едва сумела раздеться и, даже не приняв душ, бросилась в постель.

Глава 33

Утром она спустилась к машине, которая уже ждала ее на стоянке перед отелем. Семью Рашковского обслуживали обычно несколько представительских «БМВ» с правым рулем, переделанных специально для работы в Великобритании. Зная, что сегодня ей предстоит знакомство с супругой Рашковского, Марина с самого утра решала, что ей надеть. С одной стороны, нельзя выглядеть чересчур элегантной, чтобы не возникло мысли о подобии конкуренции с супругой миллиардера, но с другой стороны, нужно было выглядеть на ее фоне достойно. Она выбрала серый костюм с юбкой чуть выше колен, темную блузку. Костюм был достаточно скромный, она привезла его с собой из Москвы. Но обувь и сумка должны были соответствовать ее новому статусу. Ей повезло, ее вызвали на двенадцать, поэтому она успела заехать в «Харродс», который так рекомендовала ей Диана Анатольевна, чтобы успеть купить пару обуви и сумочку от Лагерфельда.

Ровно в двенадцать часов она была у дома Рашковского. У Валентина Давидовича в Англии было два дома. Один в центре Лондона, другой – за городом. Дом в центре скорее можно было назвать хорошей – по понятиям «новых русских» – квартирой, так как он занимал часть престижного дома, имел свой вход и его девять комнат были расположены на трех этажах. При этом спальные комнаты находились на третьем, гостиная и кабинет на втором, а зал для приемов и кухня на первом этаже. Второй дом был расположен у Брайтона, почти на побережье, являясь скорее виллой, чем домом. Двухэтажное помещение общей площадью в полторы тысячи метров насчитывало четырнадцать комнат и занимало вместе с прилегающим к дому садом площадь около четверти гектара. Кроме трех садовников, здесь постоянно жила семья консьержа – уже немолодой старик-пенсионер и его пятидесятилетняя жена, которые следили за чистотой и порядком в усадьбе. Но кроме супруги Рашковского и их сына, там почти никто не бывал, и он даже подумывал продать бесполезную виллу.

Марина приехала следом за Рашковским, чтобы потом отправиться вместе с ним в главный офис. Уставший с дороги, он решил немного пообщаться с сыном, выделив для этого сегодняшнее утро. Была суббота, и он мог позволить себе несколько часов отдыха.

У дома Рашковских уже стоял другой автомобиль, принадлежавший Кудлину. Марина вышла из машины и нерешительно позвонила. Дверь почти сразу открыл человек из охранников Рашковского. Это был англичанин, не знавший Марину в лицо. Но тут же подоспел Акпер Иманов и проводил ее в дом. Она поднялась на второй этаж. В столовой, огромной комнате, напоминавшей бальный зал, за столом сидели сам Рашковский, его жена, сын и Кудлин. Мальчик ей сразу понравился. Он тоже был похож на отца. А сидевшая рядом женщина почему-то сразу же произвела на нее плохое впечатление. У нее было надменное, злое лицо выскочки. Такие лица бывают у внезапно разбогатевших домохозяек, которые опасаются потерять нажитое так же быстро, как они его приобрели. Но она была красивой. Узкие губы довольно сексуального большого рта с красивыми белыми зубами, с небольшой горбинкой нос, зеленые глаза, оттенявшие медные пышные волосы – внешность, не лишенная шарма. Очевидно, она пользуется хорошей краской, злорадно подумала Марина о цвете ее волос. Она видела, как внимательно изучает ее супруга Рашковского. Они были примерно ровесницы, и это сразу же привносило некий дух соперничества в их отношения.

– Знакомьтесь, – сказал, вставая, Рашковский, – это моя супруга, Оксана Борисовна. А это мой новый секретарь, Марина Владимировна Чернышева.

– Очень приятно, – холодно сказала Оксана Борисовна, не предлагая гостье сесть.

– Садитесь, – исправил ее оплошность Рашковский. – Сейчас мы поедем в наш лондонский филиал.

Филиал банка «Армада», открытый в Лондоне, находился в самом сердце деловой части города – в Сити.

– Ты обещал поехать со мной, – напомнил сын.

– Обязательно, – кивнул отец, – пойдем посмотрим твои новые игрушки.

Они вышли из столовой. В комнате остались только супруга Рашковского, Кудлин и Марина.

– Валентин Давидович говорил мне, что вы психолог? – завязала беседу Оксана Борисовна. – Он даже сказал, что вы собирались защищать докторскую диссертацию. Это правда?

– Да, – кивнула Марина.

– Иметь секретарем доктора наук, – громко сказала Оксана Борисовна, обращаясь к Кудлину, – для этого Валентину нужно стать академиком.

– Он и так академик. Самый умный и самый богатый, – беспечно заметил Кудлин. – Американцы не зря говорят: если ты такой умный, почему ты не такой богатый? А он богаче всех в стране.

– Это не всегда правильно, – возразила Оксана Борисовна. – Я знаю столько богатых дураков. Конечно, Валентин Давидович особенный человек, но бывает всякое. Такова жизнь.

«Когда жена называет мужа по имени-отчеству, она хочет подчеркнуть и свое высокое положение при таком супруге, – подумала Марина. – Чем выше муж в глазах подчиненных, тем выше должна быть и его «половина».

– Дурак, он все равно дурак. Богатый или бедный, это без разницы, – по-простецки вздохнул Кудлин.

– Марина Владимировна, а вы бывали раньше в Лондоне? – спросила хозяйка дома.

– Да, – кивнула Марина, – несколько раз.

– Вам нравится Лондон?

– Да. Но мне больше нравится Испания. Я жила там несколько лет.

– Муж говорил, что вы знаете английский, – вроде бы удивилась Оксана Борисовна.

– Я знаю и испанский, – тактично заметила Марина.

Оксана Борисовна беспокойно шевельнулась. Эта новенькая обладала массой достоинств. Она успела оценить и ее обувь, и ее новую сумочку. Очевидно, дамский допрос продолжался бы довольно долго, если бы не появление Рашковского. Он был уже в костюме.

– Мы уезжаем, – сказал он, обращаясь к Марине и Кудлину.

Те поспешно поднялись. От Марины не укрылось, что, выходя из комнаты, он лишь кивнул своей супруге, не поцеловав ее. После долгой разлуки он мог бы держаться с ней потеплее. Словно услышав ее мысли, Кудлин заметил:

– Она сложный человек…

Больше он ничего не стал говорить. Они отправились в филиал и провели там весь оставшийся день. Ей пришлось знакомиться с массой документов, запоминая финансовые термины, названия банков и специфических документов. Вечером они ужинали в японском ресторане, куда их пригласил руководитель филиала, переехавший сюда еще двадцать лет назад Натан Гинзбург. Он был близким другом Кудлина. За ужином Гинзбург весело шутил, рассказывая старые и новые анекдоты. Уже к концу ужина Кудлин неожиданно сказал, обращаясь к Марине:

– Что вы завтра делаете?

– То, что мне прикажут делать, – удивилась его вопросу Марина.

– Не нужно так верноподданнически. Я вам все равно не поверю, – усмехнулся Кудлин. – Дело в том, что мы с Валентином Давидовичем улетим завтра утром на один день в Шотландию на охоту. Это не женское дело, и поэтому мы вас с собой не берем. Но Оксана Борисовна предложила, чтобы вы завтра провели день вместе. Она хочет поехать куда-то за покупками.

– Разве здесь по воскресным дням магазины работают? – удивилась Марина.

– В Англии работают, – кивнул Кудлин. – Видимо, вы уже давно не были в Лондоне. Вы согласны поехать завтра с Оксаной Борисовной?

– Конечно.

– Будьте осторожны, – неожиданно сказал Кудлин. – Она очень сложный человек. И еще. Если она будет задавать вам не совсем тактичные вопросы, найдите удобную форму, чтобы отвечать, избегая конфликтов. Думаю, что вы меня понимаете?

На следующее утро у отеля стояла уже знакомая машина, которая отвезла ее к дому Рашковских. Шикарный «Роллс-Ройс» уже ждал хозяйку дома. Марине пришлось пересесть в ее автомобиль и подождать около сорока минут, пока наконец появилась сама Оксана Борисовна. Она была в костюме от Шанель, подобрав в тон сумочку и обувь. Даже шляпа была этой знаменитой фирмы, основанной сумасбродной и знаменитой женщиной – самой Коко Шанель. Понимая, что супруга Рашковского захочет устроить своеобразное соревнование, Марина оделась подчеркнуто скромно. Темный брючный костюм, обычная сумочка, и только обувь была более высокого класса, однако не такая, какую она надела в первый день знакомства. И только духи она позволила себе роскошные – новый флакон от Кристиана Диора.

Оксана Борисовна села рядом с ней и прежде всего спросила:

– Что у вас за духи?

– Это новые духи Кристиана Диора «Помни меня», – перевела с английского Марина.

– У вас хороший вкус, – чуть истеричным высоким голосом заметила Оксана Борисовна. – Вы не против, если мы поедем за город? В Дартфорде открылся потрясающий торговый центр – «Блуватер». Говорят, что это центр двадцать первого века. Вы не возражаете?

– Мне будет очень интересно, – кивнула Марина.

Едва они отъехали, как раздался телефонный звонок. Звонили из Нью-Йорка, о чем небрежно сообщила Оксана Борисовна. Это была жена американского сенатора. Очевидно, Оксана Борисовна договорилась с ней заранее, так как воскресным утром в пять часов утра жена сенатора должна была спать, а не звонить по телефону. Впрочем, скоро выяснилось, что у них вечеринка, которая только недавно закончилась.

Оксана Борисовна убрала аппарат и стала рассказывать о своей подруге. Марина вежливо слушала.

– Вы бывали в Америке? – уточнила Рашковская.

– Да. И в Северной, и в Южной, – ответила Марина.

– Господи, – встрепенулась Оксана Борисовна, – это моя мечта. Побывать в Южной Америке. Валентину Давидовичу вечно некогда, а меня одну он наверняка не отпустит. Вам, наверно, было там интересно?

– Не всегда, – честно призналась Марина.

– Я понимаю, – сказала Оксана Борисовна, – вы ведь бывали там в командировках, а не на гулянках.

Снова раздался телефонный звонок. На этот раз звонили из Москвы. Очевидно, этот звонок был не совсем запланирован, так как она говорила, постоянно оглядываясь на Марину. Закончив разговор, она бросила аппарат.

– Это моя дочь. Прилетела на один день в Москву, и сразу у нее появились проблемы, – раздраженно сказала Оксана Борисовна. Затем, помолчав, добавила: – Дочь от первого брака.

Марина тактично промолчала.

– Как там Анна? – спросила Оксана Борисовна. – Я не могу к ней поехать, пока с ней Ирина. Это не совсем этично, – добавила она лживым голосом.

– Врачи считают, что самое худшее уже позади, – Марине было неприятно видеть, как откровенно лукавит ее собеседница.

– Какой ужас. Я все время звонила Валентину Давидовичу в Москву. Это такое варварство, стрелять в ребенка. У вас есть дети?

– Сын, – ответила Марина.

– Он остался в Москве?

– Нет. Он учится в Сорбонне.

Оксана Борисовна невольно оглядела свою собеседницу с некоторой долей уважения. Послать своего сына в Сорбонну было не так просто.

– Вы за него платите? – на всякий случай спросила она.

– Нет. Он прошел по конкурсу и получает стипендию французского фонда.

– У вас столько скрытых достоинств, что я начинаю вас немного опасаться, – сказала Оксана Борисовна. И это было искренне.

«Блуватер» оказался поистине фантастическим центром, построенным англичанами в конце века и рассчитанным на век грядущий. Дизайн, соединивший в гигантский двухэтажный треугольник галерею магазинов, был продуман до мельчайших деталей. Они довольно долго ходили по магазинам и салонам, и Оксана Борисовна с огорчением отмечала утонченный вкус нового секретаря ее мужа. Потом они сели пообедать в саду, где находилось сразу несколько закусочных – итальянская, американская, таиландская и английская.

Оксана Борисовна взяла себе итальянские равиоли. Марина предпочла таиландскую лапшу. Они обедали, когда мимо прошла красивая негритянка, убиравшая со стола.

– Изумительная фигура, – показала на нее глазами Оксана Борисовна, – негритянки бывают иногда очень красивыми.

– Да, – согласилась Марина, – наверное, студентка и здесь подрабатывает.

– С чего вы взяли?

– У нее умные глаза, – пояснила Марина, – она не похожа на обычную сотрудницу.

– Вы интересный человек, – задумчиво сказала Оксана Борисовна, доставая пачку сигарет. – Теперь я понимаю, почему Валентин Давидович взял вас к себе личным секретарем. Ему нравятся женщины подобного типа. А он вам нравится?

– Он очень интересный человек, – ответила Марина, – но я работаю у него только несколько дней.

– Этого достаточно, чтобы понять человека, – заметила Оксана Борисовна и вдруг безо всякого перехода таким же ровным голосом спросила: – Вы с ним спите?

Марина смутилась. Вопрос был задан по-хамски прямолинейно. Она не знала, как быть: возмутиться? Превратить все в шутку? Оксана иначе оценила ее молчание.

– Если не хотите, можете ничего не говорить, – вдруг нашла она компромисс.

– Нет, – тут же ответила Марина, – нет, конечно. У нас нет никаких отношений сверх деловых. Это правда. Я не думаю, что ваш муж позволит себе использовать свое служебное положение, чтобы приставать к своим сотрудницам. И мне самой такой роман был бы неприятен.

– Достаточно откровенно, – сказала Оксана, затягиваясь сигаретой. – И смело. Альбина не смогла бы отвечать в таком тоне.

– Это женщина, которая работала до меня?

– Да. Она была хорошим секретарем и хорошим другом.

– Возможно, но я ее не знаю.

– Вам нужно было поближе с ней познакомиться. Они несколько лет работали вместе.

– Я знаю. Валентин Давидович мне об этом говорил.

– Он вам говорил, что она была с ним близка?

Эта женщина говорила о таких вещах абсолютно спокойно, словно речь шла о чужом муже.

– Извините, но мы не говорили на подобные темы, – очень серьезно ответила Марина.

– Напрасно, – спокойно ответила Оксана, – она бы тогда вам сказала, что была близка с Валентином Давидовичем.

– Возможно, – согласилась Марина, чувствуя, как начинает нервничать. – Но меня не интересовали ее отношения с Валентином Давидовичем. Для меня было важно, что он ценил ее как хорошего сотрудника.

– Конечно. Если бы он не летал столько, она бы работала с ним и дальше. Но он не может сидеть на одном месте. Для него самолет такая же необходимость, как и машина. А ее трясло от самолетов, особенно когда они попадали в зоны турбулентности.

– Поэтому она ушла?

– И поэтому тоже. – Оксана Борисовна потушила сигарету. Она поднялась. – Я пойду принесу кофе, – сказала она.

– Лучше это сделаю я, – предложила Марина.

Она отправилась за двумя чашечками кофе. Оксана Борисовна поблагодарила ее кивком головы.

– Не нужно так нервничать, – посоветовала она, – я вижу, как вы волнуетесь.

– Вы затрагиваете такие темы, – пояснила Марина.

– В таком случае, с точки зрения профессионального психолога, может, вы мне подскажете, как я должна реагировать на ваше появление.

– Я вас не совсем понимаю, Оксана Борисовна.

– Бросьте. Не нужно так официально. Называйте меня просто Оксаной. Неужели вы не видите, что вы ему нравитесь?

Она в очередной раз не смогла сдержать смущения. Ей казалось, что в ее возрасте подобные вещи не могут выбивать из колеи, но оказалось, что она не знала себя. Или ситуация была слишком необычной. Ведь они говорили о муже ее собеседницы.

– Я думаю, что иначе меня бы не взяли на работу, – чуть подумав, ответила Марина. – Но я не считаю, что нравлюсь ему больше, чем другие женщины с моими данными. И потом, я не могу соперничать ни с Лидой, ни с Варей, которые сидят у него в приемной в Москве. И разница в возрасте. Мне уже за сорок, Оксана Борисовна, я не гожусь на подобные роли.

– Неужели? – достала новую сигарету Оксана. Она не успела извлечь зажигалку, когда подбежавший официант чиркнул длинной спичкой. Она с удовольствием затянулась. – Значит, вы ничего еще не поняли, – сказала Оксана. – Он слишком сложный человек. И достаточно богатый, чтобы купить себе любую понравившуюся ему женщину. Он ведь вырос на Кавказе, и темперамент у него от грузинской бабушки. Но ему не нравятся дешевки. Для него женщины моложе тридцати не существуют. Ему всегда нравились женщины в возрасте. Не знаю, почему. Может, какие-то непонятные комплексы. Вам, как психологу, и карты в руки. Но именно сорокалетние женщины всегда привлекали его внимание. И с этой точки зрения у вас огромное преимущество и перед Лидой, и перед Варей. Кстати, мне было уже далеко за тридцать, когда мы поженились.

– Ему самому сорок, – тактично заметила Марина, – в этом возрасте у мужчин бывают некоторые срывы. Психологи называют их «кризисом среднего возраста».

– У него не бывает кризисов, – усмехнулась Оксана. – Он для этого достаточно сильный человек. Я не знаю всего, чем он занимается. Подозреваю, что вы знаете больше меня. Или будете знать больше. Но в любом случае он не тот человек, у которого бывают кризисы. Просто ему нравятся женщины в таком возрасте. Вот и вся разгадка.

– Зачем вы мне это говорите?

– Я реалистка, – пожала плечами Оксана. – Рано или поздно случится то, что должно случиться. Вы слишком часто будете вместе. В поездках, в самолетах, на переговорах, в отелях. Однажды это произойдет, и я хочу, чтобы вы заранее знали: я отношусь к этому достаточно спокойно.

– Простите меня, – осторожно сказала Марина, – но я вас не совсем понимаю.

– Не нужно хитрить, – поморщилась Оксана. – Вы все понимаете прекрасно. Это такая игра…

– Я не играю, – сухо отрезала Марина. В ней проснулся другой человек, офицер разведки, который не принимал подобных правил игры. Оксана удивленно взглянула на Чернышеву, потушила вторую сигарету.

– Вы все прекрасно понимаете, и давай начистоту. Перейдем наконец на «ты». Я не слезливая сентиментальная дурочка, которая держится за своего мужа, чтобы никому не отдавать. Я ведь все в этой жизни видела. Знаю, что и тебе пришлось несладко. Мужа потеряла, одна сына растила. Знаешь, что такое нужда. И как трудно бабе бывает без мужа. Я тоже была в таком положении. В двадцать лет, как дура, замуж выскочила. Еще когда в институте училась, на филологическом. И сразу родила. Девочку родила. А потом выяснилось, что мой благоверный вообще не мужик. Пьет и работать не хочет. Несколько лет я терпела. А потом плюнула, взяла ребенка и ушла. Это еще в Киеве было. Потом у меня еще один гаденыш был. Этот вообще мерзавцем оказался, все наши деньги заложил и оставил нас и без дома, и без гроша. Тогда как раз кооперативы в моду входили. Ну вот, тогда мы все и потеряли…

Оксана вздохнула, достала третью сигарету. Официант снова подскочил, но она раздраженно отмахнулась, достав свою зажигалку.

– Где они все были тогда, – зло бросила она. – Теперь каждый хмырь норовит тебе зажигалку подсунуть, а тогда… Я в Москву переехала к тете в девяностом. И сразу попала на голодное время. Знаешь, какое время тогда было… Я даже не понимала, что мне делать. И девочка взрослая на руках. Тетка даже одного кавказца нашла богатого, хотела, чтобы он меня на содержание взял…

Марина молчала, потрясенная услышанным.

– Вот тогда я и поняла, – недобро хмыкнув, сказала Оксана, – что все зависит только от меня. Только от меня самой. Я устроилась на работу. На самую простую работу. Чай разносила сотрудникам одной английской фирмы. Терпела все их хлопки по заду, шутки и через силу заставляла себя улыбаться. Потом английский выучила, французский. Пошла на компьютерные курсы. К тому времени девочка моя выросла, уже школу заканчивала. Меня взяли сначала референтом генерального директора. Он был такой суетливый, вечно спешивший. Через полгода он умер, но успел меня сделать старшим референтом и в отдел научных разработок определить. Потом на его место другого прислали. Наглый такой, все время свой чуб назад зачесывал. Волосы у него хорошие были, а голова пустая. Молодой был, нахальный. Стал ко мне приставать, просто проходу не давал. Небось здесь, в Англии, он бы на меня даже посмотреть робел, а там мог делать все, что хотел. В общем, я уже увольняться хотела, когда однажды на приеме встретилась с Рашковским.

Знаешь, я ведь сразу поверила, что это мой шанс. Он весь вечер на меня смотрел. А я себя как-то по-особенному в тот вечер чувствовала. Такое редкое везение бывает, когда у тебя все получается. Он обратил внимание, как я по-английски говорю. Но ничего мне не сказал. А когда мы уже расходились, он вдруг посмотрел на меня и спросил номер моего телефона. Тогда еще мобильных телефонов не было. Я ему дала свой домашний. И не успела я домой приехать, как он мне позвонил.

Оксана задумалась. Потушила сигарету и долго молчала. Потом сказала:

– Я в ту ночь ни о чем другом не думала. Только о нем. Влюбилась, как дура. Он мне так понравился. И я очень старалась, очень хотела ему понравиться. Если бы он мне приказал в ту ночь выброситься с балкона, я бы и это для него сделала. В общем, мы стали встречаться. А через несколько месяцев выяснилось, что я беременна. Ну, к тому времени я не волновалась особенно, знала, что у него деньги есть. И не такой он мелкий человек, чтобы бросить меня одну с ребенком. Он, когда узнал, что у меня ребенок, настоял, чтобы я его сохранила. А когда узнал, что парень будет, совсем голову потерял. И предложил мне выйти за него замуж. Я, конечно, ни секунды не раздумывала. Веришь, я до сих пор не знаю, сколько у него денег. Понятно, что много, очень много. Но сколько – не знаю. Да мне это и неинтересно. Когда я родила, только об одном его попросила – привезти мне в Цюрих, где я рожала, один миллион долларов наличными. Он засмеялся, но мою просьбу выполнил и прямо в роддом привез. И только когда я в банк сама поехала и эти деньги положила в свою ячейку, только тогда успокоилась. Теперь я точно знаю, что ни я, ни мои дети никогда больше голодать не будут.

Марина молчала. В таких случаях лучше слушать молча.

– Девочка моя уже давно замужем, – продолжала Оксана, – она, как и я, в двадцать лет замуж вышла и уже мне внука подарила. Так что я теперь бабушка. Похоже?

– Не очень, – призналась Чернышева.

– Спасибо на этом. Я тоже так думаю. Хотя Валентин иногда подтрунивает, что женат на бабушке. В общем, теперь уже не так страшно. Я ведь на три года его старше. Знаешь, почему я тебе все это рассказала? Чтобы ты меня поняла. Ты ведь сидела здесь и думала про меня – какая, мол, стерва. Про такие вещи тебя спрашиваю. А мне просто хочется, чтобы ему спокойно было. И хорошо. Ему – и нам всем. Потому что я нашу семью сохранить хочу. Умная женщина понимает, что муж ей будет изменять. Особенно такой муж, который десять месяцев в разъездах проводит. Именно поэтому я так спокойно обо всем спрашиваю. Даже если что-нибудь и случится, он и тогда нас не бросит. Просто мне будет спокойнее, если он встречается с такой стильной и красивой женщиной, как ты.

Неслышно появившийся официант забрал две пустые чашки из-под кофе. Оксана кивнула ему, чтобы он принес еще две чашечки «капучино».

– Чего молчишь? – спросила она.

– Не знаю, что говорить, – призналась Марина. – Действительно не знаю. Глупая ситуация.

– Ничего, – усмехнулась Оксана, – привыкнешь. Ты только не комплексуй и про меня меньше думай. Лучше быть обманутой бабушкой при таком муже, чем женой какого-нибудь придурка. Ты так не считаешь?

– Не знаю. – Ей не хотелось обсуждать такие вопросы с супругой своего босса. Оксана шумно вздохнула и вытащила еще одну сигарету.

– Ладно, – сказала она, – ничего и не говори. Я просто хотела, чтобы ты обо мне узнала все. Так будет правильнее. Для нас всех.

«Интересно, – подумала Марина, – почему она не вызывает у меня никакого сочувствия? Может, потому, что я не люблю циников. А она слишком цинична…»

Глава 34

Рано или поздно эта встреча должна была состояться. Слишком много было поставлено на карту. И слишком часто в городе произносили пугающее слово «война». После того как в начале девяностых криминальный мир Москвы безжалостно истреблял друг друга, наступило относительное затишье, и мирной передышкой успели воспользоваться наиболее авторитетные «воры в законе». Коронация Рашковского и общая стабильность ситуации позволили им нормально функционировать несколько лет. Но августовский кризис девяносто восьмого снова перевернул всю ситуацию, разорил слишком многих, сделал отчаявшихся смелыми, а нерешительных – храбрыми, и мелкие войны начались снова. Стычки не могли перерасти в общую войну, пока представители крупнейших кланов сохраняли общий мир. И пока совет самых авторитетных «воров» во главе с «верховным судьей» разрешали любые конфликтные ситуации.

Но покушение на Рашковского и убийство Галустяна были откровенным вызовом всей сложившейся системе устойчивости криминального мира. И тогда эти двое решили встретиться. Это была еще не война, но и худой мир тоже не устраивал обе стороны. Улетевший за границу Рашковский, казалось, намеревался отойти ото всех дел. Его не было на похоронах Галустяна, и это был самый скверный знак для всех его знавших.

К этому ресторану, расположенному далеко за пределами Москвы, уже с самого утра начали подъезжать автомобили. К полудню, когда должна была состояться встреча, здесь уже стояло около десятка машин. Молодые люди, сидевшие в салонах, даже не особенно скрывали стволы, лежавшие рядом на сиденьях. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что справа от входа стояли в основном немецкие марки – «Мерседесы», «БМВ» и «Ауди», слева же располагались джипы и «Вольво», припаркованные таким образом, чтобы удобнее было отъехать от ресторана, не разворачиваясь.

Справа сидели люди Валериана Гогоберидзе, слева – Петра Прокопчука. Оба были самыми известными преступными авторитетами в стране. Гогоберидзе был «коронован» еще в советские времена и сумел выжить в результате жесточайшей борьбы среди грузинских авторитетов. Его кличку Гога знал весь преступный мир, а если учесть, что более трети всех «воров в законе», находившихся на учете в милиции к моменту распада Союза, были грузинами, то можно было представить себе степень его влияния и власти. Петр Прокопчук, или Петя, украинец, был представителем молодого поколения, которое с оружием в руках отстояло свое право на самостоятельность. В начале девяностых он переехал в Москву из Харькова и благодаря своей отваге, смелости, личной храбрости, а отчасти и везению постепенно выдвинулся в крупнейшие лидеры преступного мира. Свою роль сыграло и то, что все лидеры, покровительствовавшие Прокопчуку, были убиты или пропали без вести.

Пятидесятилетний красавец, чуть выше среднего роста, с орлиным носом, густой копной седых волос, узким, несколько вытянутым лицом, черными пронзительными глазами, Гогоберидзе всегда следил за своим гардеробом, предпочитая элегантные темные костюмы-тройки. Гога поистине был легендой воровского мира. Он строго следовал традициям авторитетов. Никогда не женился, нигде не работал, в том числе и в зоне. Никогда лично никого не убивал. Его «короновали» еще в молодом возрасте, и он пользовался непререкаемым авторитетом во многих колониях.

Петр Прокопчук был его противоположностью. Полный, широкоплечий гигант, курносый и румяный – типичный славянин. В его зеленых глазах сочетались выражение спокойного цинизма и вызов собеседнику. На лбу был ясно виден небольшой шрам – след от пули, которая лишь рассекла кожу, оставив на память об убийце, не свершившем своего дела, эту отметину. Прокопчук носил темные рубашки без галстука, дорогие шелковые костюмы и полусапожки с пряжками, которые скрипели при каждом его шаге. В отличие от Гогоберидзе он был не совсем «чистым вором», так как лично убивал своих противников и не был «коронован» в зонах, где оказывался дважды за свои преступления.

Оба подъехали к ресторану почти одновременно, в половине первого дня, как и было заранее условлено. Охранники, сидевшие по сторонам от дверей, подняли автоматы, ожидая любого подвоха, но оба вышедших из машин авторитета приветливо улыбались друг другу, не обнаруживая признаков вражды. Гогоберидзе приехал на представительском бронированном «БМВ», Прокопчук же предпочитал американский джип «Чероки».

– Здравствуй, Петр, – глухо произнес Гогоберидзе с сильным грузинским акцентом.

– Здорово, Гога, – кивнул Прокопчук.

Оба вошли в зал ресторана, куда уже с самого утра никого не пускали. В сопровождении своих «шестерок» оба прошли в отдельный кабинет и сели друг против друга. Едва они опустились в кресла, как Гога выразительно глянул на своих боевиков, и те, стуча башмаками, начали выходить из кабинета. Прокопчук сделал знак рукой, и следом вышли его люди. Авторитеты остались один на один. На столе стояли несколько бутылок минеральной воды и пара пустых стаканов. Гогоберидзе первым наполнил свой стакан. Из другой бутылки налил себе воды Прокопчук, но пить не стал, отставив стакан в сторону.

– Ты хотел встретиться, – напомнил он.

– Хотел, – согласился Гогоберидзе, – нам давно следовало поговорить.

– Поэтому я и приехал. Кстати, твои ребята все время мешают работать моим мальчикам на Киевском вокзале. Ты мог бы их немного утихомирить.

– Там работают не мои люди, – возразил Гогоберидзе, – ошиваются люди Галустяна.

– Моим ребятам трудно отличать кавказцев. Для них вы все на одно лицо, – нагло заметил Прокопчук.

Гогоберидзе спокойно выпил свою воду. Поставил пустой стакан на стол и только после этого заметил:

– А ты научи ребят, чтобы отличали грузина от армянина, чеченца от азербайджанца. Иначе трудно им будет работать… Не знаешь, с кем враждовать, с кем дружить…

– Ты меня не пугай, – шумно задышал Прокопчук, – сам знаешь, я не пугливый. Говори, зачем звал, и дело с концом.

Гогоберидзе криво усмехнулся. На правой руке у него был перстень с темным камнем. Он задумчиво повертел перстень.

– Горячий ты человек, – мягко сказал он, – напрасно нервничаешь. Я насчет убийства Галустяна хотел с тобой поговорить.

– Я ничего не знаю, – быстро отреагировал Прокопчук, – я в ваши кавказские разборки не влезаю.

– При чем тут кавказские разборки? Ты думаешь, мы его убрали? Мы с ним дружили. Зачем мне его убирать? У нас с ним общий бизнес был.

– Не знаю. Это не мое дело. Может, у него с азербайджанцами конфликт был. Или с чеченами. Это меня не касается – кто его убрал и зачем.

– Ошибаешься, – наставительно сказал Гогоберидзе, – я думаю, что ты сильно ошибаешься, Петя. Очень даже касается…

– Мои люди тут ни при чем, – перебил собеседника Прокопчук, и в этот момент рука Гогоберидзе вдруг метнулась вперед. Он перегнулся через стол и, схватив Прокопчука за воротник рубашки, резким рывком притянул его к себе.

– Не перебивай меня, – прошипел он свистящим шепотом, – ты что, под блатного работаешь? Тоже мне авто-ри-тет. Ты сосунком был, когда я в лагерях сидел. Или ты ничего не хочешь понимать? Под дурачка работаешь.

– Отпусти, – испуганно прохрипел Прокопчук. Он не ожидал подобной реакции от человека, который годился ему в отцы. От неожиданности он даже не сопротивлялся, хотя физически был гораздо крепче и вполне мог вырваться от Гоги.

Гогоберидзе разжал пальцы, убирая руку. Прокопчук выпрямился, сел ровнее, поправил воротник.

– Совсем сбрендил? – зло спросил Петя, взглянув на дверь. Хорошо, что ребята не видели его в таком виде.

– Я тебе, дураку, объяснить хочу, – резко продолжал Гогоберидзе. – Галустяна убрали не из-за обычных бандитских разборок. Он слишком авторитетный человек был, чтобы так глупо погибнуть. И охрана у него хорошая была. Обычного киллера не проморгали бы. Это действовали профессионалы. Настоящие профессионалы. Галустяна убрали не обычные лагерные урки и не новые «воры», которые себе звание за бабки покупают. Здесь все по-другому, Петр.

– Не понимаю, почему это тебя так волнует, – пробормотал Прокопчук. – У Галустяна было много помощников, пусть они и разбираются.

– С такой головой ты долго не протянешь, – с сожалением сказал Гогоберидзе. – Если ничего не хочешь видеть вокруг себя, то жди пули в спину.

– А ты меня не пугай, – снова дернулся Прокопчук, но на этот раз гораздо спокойнее, – чего ты хочешь?

– Посмотри сам. Сначала кто-то устроил нападение на автомобили Рашковского, чуть не убили его дочь. Потом Галустян. А недавно я узнал, что у Звонка тоже неприятности были.

– Какие неприятности?

– Кто-то интересовался нападением на Рашковского. Двух ребят Звонка в багажнике машины нашли. Но почему-то не убрали. Как это понять? Провокация или сознательная акция? Почему не убрали, если они им мешали? Мне говорят, что кто-то интересовался нападением на машины Рашковского, а Звонков ведь его самым близким человеком считается.

– После тебя, – напомнил Прокопчук. – Вы, грузины, всегда его поддерживали. Он же ваш, грузинский еврей.

– Только при нем не говори, чтобы он тебе уши не оторвал, – посоветовал Гогоберидзе, – сам знаешь, что он поляк по отцу. А мать отца у него мингрелка из царского рода. Мы его поддерживали всегда и будем поддерживать, кто бы он ни был – грузин, русский или еврей. Он умный человек, и отец его покойный был очень умным человеком. Кстати, мать у него русская.

– Я ничего такого не говорю, – испугался Прокопчук. – Я Валентина Давидовича тоже очень уважаю. Ты знаешь, как мои люди работали, чтобы выяснить, кто организовал нападение. Но нападали не мои. Ты думаешь – это Галустян?

– Конечно, нет. Он на такое был не способен. Но его убрали. Кто убрал и зачем? Мне это очень хочется знать. По всему городу говорят, что его убрали вы вместе со Звонковым. Говорят, что в Москве снова начнется война между кавказскими и славянскими группировками. И все мои друзья спрашивают меня: кому это нужно? Кому нужна война между нами? И я не знаю, что им сказать.

– Какая война? – нахмурился Прокопчук. – При чем тут война? Сам знаешь, что такие вещи без Рашковского нельзя начинать. Звонок без согласия Валентина Давидовича никогда не начнет войну. Тем более против вас. – Он вдруг подумал, что сегодняшняя встреча может оказаться ловушкой. Возможно, его боевиков, стоявших вокруг ресторана, уже убрали, и теперь настанет его черед. Но почему тогда Гогоберидзе теряет время на разговоры? На Гогу это совсем не похоже.

– Никакой войны не будет, – повторил Прокопчук, облизывая внезапно пересохшие губы. – Мы не знаем, кто убил Галустяна. И Звонков не знает.

– Ну, смотри, – вздохнул Гогоберидзе, – сам знаешь, Петя, как я предателей не люблю. Если окажется, что вы войну решитесь начать в отсутствие Рашковского, значит, и против него решили выступить, и против нас. Может, Звонок решил сам лидером стать? Только ты ему посоветуй не рыпаться. Иначе зарваться может, загреметь. И тогда конец нашему «колокольчику», – издевательски закончил Гогоберидзе.

Прокопчук налил себе воды и залпом выпил стакан. Поставил на стол и вытер губы ладонью.

– Значит, так. Я ничего не знаю, – решительно сказал он. – Ни про убийство Галустяна, ни про нападение на Рашковского. Если что узнаю, сам гниду, уничтожу. А за Валентина Давидовича я готов брата родного удавить, если узнаю, что он участвовал в нападении.

– Хорошо, – кивнул Гогоберидзе, – значит, договорились. У тебя есть мой мобильный телефон. Поговори со Звонковым. Объясни ему, что нас беспокоят новые слухи. Нам война не нужна.

– Конечно, конечно, – согласился Прокопчук. Он уже понял, что сегодняшняя встреча завершится мирно.

– До свидания, – кивнул Гогоберидзе, не вставая.

Прокопчук кивнул в знак прощания и, поднявшись, пошел к выходу. Уже выходя, он на всякий случай обернулся, словно опасаясь, что Гогоберидзе может выстрелить ему в спину. Но тот спокойно рассматривал свой перстень. Прокопчук вышел в коридор. Там толпились его люди. И у Пети сразу изменилось выражение лица, на нем появилась привычная брезгливая гримаса.

– Мы закончили, – нагло скалясь, заявил он, направляясь к выходу из ресторана.

Гогоберидзе, оставшись один, достал мобильный телефон, набрал нужный номер.

– Керим, – сказал он, услышав знакомый голос, – я разговаривал с Петей.

– Что он говорит?

– Он ничего не знает.

– Думаешь, говорит правду?

– Не знаю. Но нужно найти нашего друга, уехавшего за границу. Найти и рассказать ему о ситуации. Возможно, он не знает, что у нас творится.

– Правильно, – согласился Керим Гусейнов, он понял, что речь идет о Рашковском.

– Я пошлю своего человека, – сообщил Гогоберидзе, – мы должны понять, что происходит.

Он отключил телефон. За несколько десятков километров от него в просторном автофургоне размещались техники, прослушивающие разговоры. Один из них взглянул на стоявшего рядом Авдонина.

– Они хотят послать своего человека на встречу с Рашковским.

– Я понял, – кивнул полковник, – нужно выяснить, кто конкретно поедет на встречу, и убрать его до того, как он вступит в контакт с Рашковским. Нужно сделать так, чтобы Гогоберидзе начал подозревать Звонкова. Следует подумать, как это сделать.

Глава 35

Цапов понимал, как важно выйти на Звонкова и объяснить ему, что произошло. Но он также понимал, что неистовый Звонков, считающий его виновным в убийстве Сазонова, не станет с ним разговаривать. А если учесть, что Цапов умудрился спрятать в багажнике автомобиля двух его боевиков, то станет ясно, что подобного оскорбления Звонков не простит никогда. Но все равно выйти на Звонкова было необходимо.

Однако через несколько дней после встречи Цапова с Авдониным состоялся важный разговор Игоря Николаевича с директором ФСБ. Причем инициатором их свидания был последний. Игорь Николаевич приехал к директору, понимая, что подобные приглашения не отвергаются. Заместитель министра внутренних дел был слишком скромной величиной для такого человека, как директор ФСБ. Игорь Николаевич приехал в контрразведку и провел в приемной директора полчаса, прежде чем его приняли.

– Добрый день, Игорь Николаевич, – весело блестя глазами, сказал директор, пожимая руку генералу, – вы, очевидно, уже знаете, почему мы вас пригласили.

– Нет, – мрачно ответил генерал милиции, прекрасно понимая в действительности, в чем дело, – пока не знаю.

– Один из ваших агентов проявил ненужную прыть и залез не в свое дело. Если бы это был обычный агент, мы бы не стали вас беспокоить. Но это оказался подполковник милиции, внедренный в преступную сеть.

– Да, – вздохнул Игорь Николаевич, – которого раскрыл его бывший коллега. Хотя не имел права этого делать – ни при каких обстоятельствах.

– При чем тут его коллега? – нахмурился директор. – Вы, очевидно, не совсем понимаете, что происходит. Ваш офицер обвиняется в убийстве. Он преступил всякие правила, дозволенные секретному агенту. Конечно, мы разрешаем нашим людям некоторые вольности, но не до такой степени. Он обвиняется в двух убийствах.

– Почему в двух? – не понял Игорь Николаевич. – Только в одном, которого он не совершал.

– У меня есть справка наших оперативников, – возразил директор. – Ваш подполковник постепенно превратился в обычного бандита. Видимо, он настолько вжился в роль, что не может из нее выйти. Вот у меня есть все данные. Сначала он убил в клубе некоего Савраску, а потом на улице застрелил своего друга Цыгана.

– Его убили ваши сотрудники, – упрямо сказал Игорь Николаевич.

– Ну вот, видите, – нахмурился директор, – вместо того чтобы разобраться со своим сотрудником, вы готовы обвинить моих офицеров. Типично ведомственный подход.

– Ваши люди застрелили Цыгана и похитили моего офицера, – снова сказал Игорь Николаевич, – вы можете все проверить.

– Обязательно проверю. Тем не менее обвинения с вашего офицера не сняты, – строго сказал директор, – и я пригласил вас не для того, чтобы дискутировать по этому вопросу. Я официально предлагаю вам отозвать своего офицера и закончить дело, которым отныне занимаются наши сотрудники.

– Он занимается совсем другим делом, – продолжал настаивать Игорь Николаевич, чувствуя, как потеет от напряжения, – это не имеет отношения к случившимся убийствам.

– Мы знаем, чем он занимается. Решил выйти на Валентина Рашковского. Послушайте меня, Игорь Николаевич. Неужели вы действительно думаете, что обычный офицер милиции, работающий под бандита, может раскрыть подобное преступление? Рашковский известный всему миру человек. Это просто не ваш уровень. Не уровень нашей милиции. Вам он не по зубам.

– В процессе расследования мы выяснили… – попытался возразить Игорь Николаевич.

– Передайте все материалы нашим сотрудникам, – перебил его директор, – и будем считать инцидент исчерпанным. Я отправлю официальное письмо вашему министру. Надеюсь, мы договорились?

Игорь Николаевич не был паркетным генералом. Всю свою жизнь он был оперативником. И каждое звание получал потом и кровью, начав младшим лейтенантом. За двадцать с лишним лет своей безупречной службы он много раз получал предложения компромисса от разного рода проходимцев и подлецов. Его пугали, ему угрожали, его пытались купить, его пытались убить. Дважды он был ранен. Он был из числа тех сотрудников милиции, для которых честь офицера значила больше всех деклараций секретарей парткомов о гражданском долге. На таких оперативниках держалась сначала советская, а потом и российская милиция. Он был одним из тех порядочных людей, которые еще встречались в России в конце двадцатого века. Игорь Николаевич встал, поправил мундир и громко сказал:

– Нет, мы не договорились.

– Не понял? – директор, кажется, был удивлен. В его жизни подобные типы не встречались.

– Я сказал, что мы никогда не договоримся. Мы будем продолжать делать то, что нам положено. Я подам рапорт нашему министру, если вы будете настаивать. Пусть увольняют меня в отставку, но подлецом я не стану.

– Ну, ну, – задумчиво произнес директор, – я думал, вы меня поймете, а вы потеряли не только способность здраво рассуждать, но и вообще мыслить. Сядьте. И не изображайте из себя героя. Вы думаете, мне приятно заниматься этим ворьем? У нас своих дел нет? Неужели вы ничего не поняли? Мы проводим специальную операцию. Президент поставил перед нами задачу по искоренению организованной преступности. Неужели вы еще не поняли, что мы выполняем свою задачу собственными методами?

Генерал молчал. Он не знал, что нужно говорить в подобных случаях.

– Отзовите Цапова, – вздохнул директор ФСБ, – и не считайте себя единственным героем в этой стране. Каждый из нас старается что-то сделать. И у каждого свои задачи. Я надеюсь, что вы меня поймете. Я и так сказал вам больше, чем следовало.

Когда Игорь Николаевич вышел из кабинета, директор вызвал Авдонина. И едва тот появился в кабинете, он едко заметил:

– Почему о ваших провалах знает вся Москва?

– У нас не было провалов, – удивился Авдонин, – мы убрали Путника, спланировали и осуществили операцию по удалению из Москвы Валентина Рашковского, убрали ненужных на данный момент операции Суходолова и Сазонова. У нас не было провалов. Вы ведь знаете, что мы довольно быстро обнаружили и перекрыли все каналы утечки информации.

– Мне неинтересны ваши подробности, – отрезал директор, – вместо вас действуют другие. Все газеты пишут о том, что в городе началась война, а контрразведка и милиция ничего не могут сделать. Мы ведь считали, что война начнется благодаря действиям вашей группы, а не вопреки им.

– Галустян повел себя не совсем правильно, – объяснил Авдонин. – Узнав о том, что Рашковский улетает из страны, он пошел на заведомый конфликт с ним – и подписал себе смертный приговор. По нашим сведениям, в его убийстве принимали участие боевики некоего Мальцева. Это правая рука Звонкова. Нет сомнения, что убийство Галустяна было заказано самим Рашковским.

– Садитесь, – разрешил директор, – что вы думаете предпринять?

Авдонин начал докладывать:

– Нам удалось установить, что кавказские группировки подозревают своих конкурентов в устранении Галустяна. Они решили отправить своего человека к Рашковскому. Мы уже вычислили его и постараемся сделать так, чтобы встреча не состоялась. Затем на очереди Звонков. Он уже давно подписал себе приговор, и несколько раз его спасало чудо. Но на этот раз исполнителями приговора будут наши сотрудники – Звонков обречен.

– Что дальше?

– Мы полагаем, что после устранения Звонкова в городе начнется отстрел преступных авторитетов. Оставшиеся уже не будут верить Рашковскому, и как «верховный судья» он потеряет всякую власть. Тогда можно думать о следующем этапе операции.

– Что полагаете предпринять в отношении этих милиционеров? Они вам сильно мешают?

– Ничего, – улыбнулся Авдонин, – мы с ними справимся.

– Старайтесь не увлекаться, – хмуро попросил директор, – это честные люди, которые выполняют свой долг.

– Разумеется, – поднялся Авдонин, – именно поэтому мы отпустили Цапова живым. Если бы он не был офицером милиции, мы бы никогда не позволили ему уйти.

Цапов узнал о разговоре Игоря Николаевича с директором ФСБ только через день, когда было уже поздно. Сначала в Шереметьеве-2 пропал курьер Гогоберидзе, вылетавший в Англию. Он вошел в мужской туалет – и словно растворился в воздухе. Никто не обратил внимания, как из туалета вытащили большой мусорный бак. Трое одетых в синюю униформу людей были молчаливы и серьезны. Гогоберидзе так больше никогда и не услышал о своем посланнике.

Вечером этого дня Звонков отмечал с друзьями день рождения одного из своих боевиков. Вечеринка закончилась ночью, и разгоряченная выпивкой компания Звонкова выходила из ресторана уже во втором часу ночи. Охранники терпеливо ждали у машин. Никто из них не обратил внимания, как несколько часов назад у машины Звонкова случайно споткнулся и упал какой-то подвыпивший прохожий. Охранники подняли пьяного, с шутками надавали ему по шее, а затем вытолкали со стоянки.

Звонков подошел к своему «Мерседесу» в сопровождении нескольких охранников и водителя. Он всегда не любил Галустяна и ждал случая с ним расправиться. Приказ Рашковского доставил ему настоящее удовольствие. Он вызвал своего заместителя Мальцева, и тот подготовил убийство ненавистного соперника. Теперь Звонков втайне уже мечтал занять место самого Рашковского. Он сел в машину на привычное место – позади справа от водителя. Охранники поспешили к джипу, стоявшему рядом. Один из охранников сел на переднее сиденье рядом с водителем.

– Поехали, – сказал Звонков.

Это были последние слова в его жизни. Водитель попытался завести машину, но мощный взрыв потряс стоянку. Очевидно, работал профессионал, так как бомба была заложена именно под заднее правое сиденье. Остальные двое сидящих в машине получили только ранения. Труп Звонкова вытащили из машины. Его даже не стали отвозить в больницу – все было ясно и без врачей.

– Это кавказцы, – бушевал Мальцев, собравший всех потрясенных друзей. – Это они решили отомстить за Галустяна.

Цапов узнал обо всем только на следующий день. И понял, почему Игорю Николаевичу так настойчиво советовали отозвать его с этой операции.

Глава 36

Сообщение о смерти Звонкова Рашковский получил утром, когда приехал в «Гровнор-отель» на завтрак. Они сидели втроем за столиком в кафе «Нико», окна которого выходили на Парк-Лейн. И в это время раздался телефонный звонок. Валентин Давидович достал аппарат, выслушал сообщение. Марина видела, как он пытается взять себя в руки. Видела, как дрогнула от гнева его левая щека. Но он все же овладел собой.

– Понял, – сказал коротко и прервал связь.

Кудлин понял: произошло нечто неприятное – и спросил:

– Что случилось?

– Погиб Звонков, – сказал Рашковский почти спокойно и посмотрел на Марину. Она продолжала спокойно есть омлет. Все, что касалось подобных дел, не должно было ее волновать.

– Как это погиб? – удивился Кудлин. – Я вчера с ним разговаривал.

– А как погибают? – чуть повысил голос Рашковский. – Ты не знаешь, как убивают людей?

– Может, это боевики Галустяна? – Кудлин понял, что сказал лишнее, и взглянул на Марину. Потом на Рашковского. Но тому было не до дипломатических тонкостей.

– Какие, к черту, боевики? Его машину взорвали, когда он вышел из ресторана. Причем бомба была очень толково установлена. Машина взорвалась, а погиб только Звонков. Остальные двое получили ранения. Очень интересная бомба, Леонид. Тебе не кажется, что нам нужно ускорить наши переговоры с мистером Адамсом? Этот шотландский вонючка нас обманывает.

Он поднялся, бросил салфетку, задев свой бокал с апельсиновым соком. Бокал перевернулся, ударился о тарелку, разбился. Сок пролился ему на колени.

– Черт возьми! – Он попытался отодвинуть разбитый бокал и порезал руку.

– Я вам помогу, – поднялась со своего места Марина. Она поняла, что в Шотландию Рашковский и Кудлин летали совсем не на охоту.

Несколько гостей отеля, сидевших в ресторане, обернулись к ним.

– Пойдем отсюда, – пробормотал Рашковский, перевязывая руку платком.

Кудлин и Чернышева поспешили за ним, прервав завтрак. Два охранника, толком не понявших, что произошло, бросились к ним. В кабине лифта они поднимались впятером, и тут Рашковский дал волю своему гневу.

Кроме дома, где он жил, Рашковский арендовал в «Гровноре» президентские апартаменты для ведения переговоров. Это был один из трех самых роскошных отелей по правую сторону Гайд-парка. У дверей президентского номера они расстались. Рашковский, войдя в свой сюит, разбушевался, не стесняясь в выражениях. Марина хотела войти следом, но Кудлин взял ее за руку.

– Сейчас вы не нужны, – мягко, но настойчиво сказал он. – Возможно, вы понадобитесь позже. До свидания.

Кудлин вошел в номер, не очень вежливо закрыв дверь перед ее носом. Она все же услышала, как Рашковский громко сказал:

– Они подставляют меня…

Марина повернулась и пошла к своему номеру. Обычно рядом с президентскими или королевскими апартаментами, которые называются по-разному в каждом отеле, всегда есть несколько одноместных номеров для секретарей, помощников и сопровождающих. У нее был именно такой. Следовало помнить, что номер может прослушиваться, поэтому она, не раздеваясь, села в кресло, включив телевизор. Марина могла понадобиться Рашковскому в любой момент, в любую секунду. Зная его нетерпеливый нрав, она не сомневалась, что он сейчас кружит по номеру, высказывая свой гнев Кудлину.

Она даже привстала, чтобы постараться расслышать слова своего патрона из соседнего номера. Прильнула к стене, пытаясь уловить обрывки разговоров. Нет, здесь глухо. Апартаменты и создаются с тем условием, чтобы никто из соседей не мог подслушать разговор за стенкой. Она снова села в кресло. Придется ждать. От нечего делать стала переключать каналы, намереваясь найти нечто интересное – напрасно. Немецкие каналы обещали секс по телефону и пышногрудых блондинок. Итальянские рекламировали спагетти и равиоли. Английские каналы, словно сговорившись, показывали сельскую жизнь английских фермеров. И наконец, по четырем французским шли научно-познавательные фильмы, каждый из которых рассказывал о какой-то проблеме. Даже на испанском канале она нашла рассказ о каком-то матадоре, которого ударил бык. Она переключилась на Си-эн-эн. В любой высококлассной гостинице в любой точке земного шара, где был пятизвездочный отель, один из каналов обязательно настроен на ежеминутные американские новости. Как правило, еще один канал показывал новости Би-би-си. Считалось, что эти два канала были своеобразными лидерами в области информационного вещания. В американских новостях рассказывали о наводнениях в Бангладеш, о событиях в Африке. Все сообщения шли буквально одной строчкой. Американцев всегда более интересовали их внутренние новости, нежели международные. А вот на Би-би-си шла серьезная дискуссия по экономическим вопросам. При этом один из экспертов уверял, что Россия потенциально является одной из наиболее перспективных стран развития, при условии очищения страны от криминальных элементов. Далее показали несколько портретов заглавных олигархов и известных банкиров. Была и фотография Рашковского.

Она сразу взяла блокнот. Нужно будет сообщить об этом Валентину Давидовичу. И предупредить пресс-службу, чтобы отследили этот материал или получили копию у Би-би-си. Можно связаться с ними прямо сейчас. Она подняла трубку, набирая Москву.

– Лида, – сказала она, услышав знакомый голос, – свяжитесь по Интернету с информационной службой Би-би-си. Там передали материал о Валентине Давидовиче. Нам нужна полная копия. Они, очевидно, передадут сообщение и в Интернет.

– Хорошо, – ответила Лида. Она была исполнительным человеком, что было ее немалым достоинством.

«Интересно, почему он приехал завтракать к нам в гостиницу, а не остался дома?» – подумала Марина.

Прошло около часа, когда к ней вошел Кудлин.

– Идемте быстрее, – почти приказал он, – вам нужно помочь Валентину Давидовичу позвонить нескольким друзьям. Я дам вам список их мобильных телефонов. Ни один телефон не ответит. Но вам нужно оставить только короткое сообщение. Вот оно:

«Необходимо срочно встретиться. Жду вас в нашем месте номер пять. Время обычное. Рашковский».

– А почему вы уверены, что ни один из телефонов не ответит? – не поняла Марина.

– Я знаю, – отмахнулся Кудлин. – Вот эти два телефона не ответят. А на эти два передайте сообщение по факсу. Потом дадите список мне. Вы все поняли?

– Конечно, поняла. Сейчас все сделаю. – Она действительно добросовестно передала сообщение по двум неответившим номерам. И переписала от руки факс и отправила по номерам, указанным Кудлиным. Когда он через полчаса появился вновь, она протянула ему бумагу с номерами телефонов. Дубликат не делала, она запомнила все четыре телефона.

– Спасибо, – сказал Кудлин, – идемте к Валентину Давидовичу, он вас вызывает.

Рашковский сидел за столом, работая над бумагами. Очевидно, здесь успел побывать врач, так как рука была профессионально перебинтована.

– Что за сообщение передали по Би-би-си? – спросил Рашковский, едва она вошла в комнату.

– Говорили про экономическую ситуацию в России, показывали несколько банкиров, в том числе и вас, – пояснила Марина.

– Откуда вы об этом узнали? – он смотрел на нее чуть недоверчиво.

– Я случайно включила телевизор. Минут тридцать назад по каналу прошел этот репортаж. Я позвонила в Москву, чтобы попросить Лиду связаться с ними и получить копию этого репортажа.

Рашковский улыбнулся. Потом посмотрел на Кудлина.

– Лида сказала мне, что уже послала запрос, – пояснил он, – но у нас всегда есть очень подозрительные друзья.

Она поняла, что произошло. Очевидно, Лида сразу связалась с Кудлиным, чтобы сообщить ему о задании Чернышевой. И он посчитал, что Марина могла заранее знать о подобном репортаже. Именно поэтому он поделился своими сомнениями с Рашковским. Тот решил все выяснить немедленно. Все-таки Кудлин ей верил не до конца.

– Садитесь, – предложил Рашковский, – соединитесь с «Бритиш Айруэйз» и узнайте, можно ли заказать самолет до Стамбула. Или нет, я думаю, что не нужно самолета, это долго. Узнайте, есть ли на завтрашний рейс четыре-пять билетов первого класса.

У Рашковского был свой самолет, но он решил лететь в качестве обычного пассажира. Она подняла трубку. Конечно, билеты первого класса бывают всегда и на любой рейс. Она сообщила об этом Рашковскому, добавив, что есть два рейса. Утренний и дневной.

– Я полечу утренним, – пробормотал Кудлин, – а вы прилетите дневным.

– Хорошо, – согласился Рашковский, – заказывайте билеты.

«Местом пять», о котором писал Рашковский, очевидно, был Стамбул, поняла Марина. Нужно срочно связаться с Циннером или с Игорем Николаевичем. Именно поэтому Рашковский не летит на собственном самолете и не хочет фрахтовать другой. Ему важно не афишировать свое появление в Стамбуле.

– Соедините меня с Нью-Йорком, – попросил Рашковский, – вот номер телефона.

Она знала, что это домашний телефон руководителя американского филиала их банка. Через несколько секунд она протянула Рашковскому трубку.

– Доброе утро, – крикнул Валентин Давидович, – у вас еще ночь? Ничего страшного, я тебе позвоню попозже. Узнай все, что можешь, насчет кредита. Да, обо всех подробностях. Адамс обещал, но он, как всегда, хитрит, старая лиса. Мне нужны все подробности. Когда реально могут быть выделены деньги? Ты все понял?

Он положил трубку, взглянул на Кудлина, вытер лоб. Потом поднял трубку и сам набрал нужный ему номер.

– Алло. Здравствуйте, Александр Григорьевич, – сказал он, многозначительно взглянув на Кудлина. На этот раз Рашковский звонил в Москву, где был уже полдень. – Спасибо, у меня тоже хорошо, – ответил Рашковский, – но я хотел бы узнать, насколько важно решение вопроса о предоставлении нашей стране кредита.

Она поняла, с кем идет разговор. Это был первый заместитель председателя правительства России. Очевидно, Рашковский позвонил на его мобильный телефон.

– Я знаю, что очень сложно, – сказал Валентин Давидович, – но я думаю, что наши друзья могли бы дать достаточно твердые гарантии… Да, я все понимаю.

Он еще раз взглянул на Кудлина. За долгие годы их совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда.

– Спасибо, – сказал Леонид Дмитриевич, обращаясь к Марине, – вы можете идти.

Она выходила, когда услышала раздраженный голос Рашковского:

– Но мне тоже нужны гарантии…

Марина вернулась в свой номер. Рашковский позвонил вице-премьеру правительства, чтобы сообщить ему о возможности предоставления крупного кредита государству, который он выбивает с помощью мистера Адамса. Взамен он просит политическую реабилитацию, чтобы вернуться в Москву. Значит, сейчас в апартаментах Рашковского идет настоящий торг. Кредит МВФ в обмен на легальное возвращение мафии к власти.

Она знала, куда и как звонить в подобных случаях. Набрав номер телефона, сразу же положила трубку. Затем еще два подобных звонка, чтобы разговор не был зафиксирован в памяти ее телефона. Уже через несколько минут в дверь постучали. На пороге стоял высокий мужчина в чалме сикха. Он протянул мобильный телефон и, молча поклонившись, исчез. Она взяла телефон, закрыла дверь. Аппарат зазвонил ровно через минуту.

– Что случилось? – спросил Циннер.

Она коротко рассказала о событиях дня.

– Мы завтра летим в Стамбул, – добавила она, – очевидно, речь идет о каком-то важном совещании. Я продиктую вам четыре телефона, запишите. По этим телефонам я вызывала людей в Стамбул.

Закончив диктовать, она отключила аппарат. Еще через несколько минут в дверь снова постучали. Она открыла дверь. На пороге стоял тот же сикх. Она отдала ему телефон, и он, так же сдержанно поклонившись, ушел.

Через полчаса ее снова позвал Кудлин, и на этот раз она провела в кабинете Рашковского почти весь день. Они звонили по всему миру, узнавали курсы акций и советовались с самыми разными банкирами. За весь день Рашковский больше ни разу не повысил голоса, был сдержан и корректен. Когда Кудлин часа в четыре дня напомнил, что нужно спуститься пообедать, Валентин Давидович предложил поесть прямо в его номере.

– И ужинать тоже будем здесь, если понадобится, – твердо заявил он.

– Ты не поедешь сегодня домой? – спросил Кудлин.

– Нет, – сказал Рашковский и почему-то отвел глаза, – нет, я останусь ночевать в отеле. Нужно предупредить Оксану. Лучше я ей позвоню сам.

Уже после обеда, когда Рашковскому снова позвонили из Нью-Йорка, Кудлин отвел Марину в сторону.

– О чем вы вчера говорили с Оксаной Борисовной? – требовательно спросил он.

– О разном, – удивилась Марина, – я должна писать отчет о своей беседе?

– У вас тяжелый характер, – пробормотал Кудлин, – но я спросил не из любопытства. Дело в том, что Оксана Борисовна очень сложный человек, как я вам и говорил. Ей постоянно кажется, что кто-то покушается на ее положение, пытается отбить ее супруга. Я думаю, ее можно понять. Поэтому, если она пыталась вызвать вас на откровенность, вы должны понимать, что это своеобразная форма защиты.

– Я все понимаю, – очевидно, это был проверенный трюк супруги Рашковского. Вызывая на откровенность сотрудниц своего мужа, она пыталась упрочить собственное положение.

– Она наверняка говорила вам об Альбине Карпотиной, – продолжал вполголоса Кудлин. – Хочу вас заверить, что она ошибалась. Никаких отношений между Карпотиной и Валентином Давидовичем не было и быть не могло.

– Откуда вы знаете, что она мне говорила? Неужели вы установили микрофоны повсюду?

– Нет, конечно. Просто я знаю стиль Оксаны Борисовны. Она сознательно провоцирует сотрудниц, понимая, как можно вызвать раздражение мужа.

«А ты сознательно рассказываешь мне это, чтобы, не дай бог, я не попыталась перейти черту в отношениях с Рашковским», – холодно подумала Марина, но согласно кивнула головой:

– Я все поняла. Спасибо, что вы меня предупредили.

Глава 37

Они прилетели в Стамбул поздно вечером. Самолет британской авиакомпании опустился в стамбульском аэропорту точно по расписанию – в половине одиннадцатого. Их уже встречали. В VIP-салоне сидели Кудлин и еще несколько незнакомых Марине людей. В самолете Рашковский продолжал работать с бумагами, Акпер и еще один телохранитель дремали, а Марина пыталась читать книгу, но ничего у нее не выходило. Вновь и вновь она украдкой смотрела на Рашковского. Без пиджака, с ослабленным галстуком, он выглядел как-то очень по-домашнему. Хотя и с этими бумагами на коленях, от которых он не поднял головы.

«Зачем ему все это? – подумала с неожиданной грустью Марина. – Он ведь очень богатый человек, мог бы заниматься своим бизнесом. Зачем он согласился связаться с этими бандитами и ворами? С его светлой головой, с его знаниями… И почему они так внезапно решили полететь в Стамбул? Что же произошло?» Она ничего не могла понять. Рашковский, очевидно, включил шестое чувство. Он неожиданно поднял глаза, и их взгляды встретились. Именно тогда, когда она чуть открылась. Марина смутилась, отвела глаза, словно он увидел ее голой.

– Скоро прилетим, – негромко сказал Рашковский, взглянув на часы, – я не стал вызывать свой самолет. Мы бы не успели согласовать проезд в Стамбул. А мне нужно срочно попасть на важное совещание в Турции.

– Конечно, – согласилась она.

Он взглянул на бумаги, но неожиданно сложил их и стал укладывать в портфель.

– Запишите, – попросил он как ни в чем не бывало, – завтра мне нужно связаться с отделениями нашего банка в Лондоне и Париже. И еще мне нужен будет мистер Адамс. Вы знаете, как его найти?

Она уже записывала за ним задание. Ей было стыдно признаться себе, что работа у Рашковского начинала ей чем-то нравиться. Или все дело в нем?

– Не знаю, – сказала она, взглянув ему в глаза, – но думаю, что это не проблема. Узнаю у Леонида Дмитриевича или позвоню в Москву Лиде. Что-нибудь еще?

– Ничего, – он улыбнулся, – вы на меня благотворно действуете. Я начинаю думать, что вы иногда применяете ко мне какие-то свои психологические фокусы.

– Я таковых не знаю.

– Конечно, нет. Я пошутил. Просто, когда все вокруг сходят с ума, нужен хоть один человек, который ведет себя нормально.

Больше они не разговаривали. Самолет приземлился точно по расписанию. Раньше всех из самолета обычно выходили пассажиры первого класса, но Акпер дождался, пока вышли все, и лишь затем подошел к трапу. Внизу их ждала машина из VIP-салона, в которой находились Кудлин, сотрудник аэропорта и еще двое охранников. Кудлин как-то мрачно кивнул Марине, не сказав ни слова. Они уединились с Рашковским на первом сиденье, и Леонид Дмитриевич стал что-то нашептывать патрону на ухо. Очевидно, последние новости. И Рашковский все время хмурился – новости, по всей видимости, были невеселые.

Автобус остановился у дверей здания аэропорта, они прошли в роскошный салон, где почетное место на стене занимал неизменный портрет Кемаля Ататюрка, чье имя носил аэропорт. Пока Рашковский и Кудлин разговаривали, к салону подъехали два больших «Мерседеса» с темными стеклами. В первую машину сели Рашковский, Кудлин и Акпер Иманов. Один из охранников сел за руль автомобиля. Остальные телохранители и Марина уселись во вторую машину, и обе машины, набирая скорость, понеслись в город.

Марина молча смотрела в окно. Она была дважды в Стамбуле, но оба раза проездом. Теперь она с любопытством улавливала новые черты города, в облике которого история оставила свои увлекательнейшие знаки, неповторимые памятники архитектуры и зодчества. Их ждали номера в роскошном «Свиссотеле», одном из самых шикарных не только в Стамбуле, но и во всей Турции. Они довольно долго ехали по шоссе, затем свернули к центру города и наконец, поднявшись по довольно крутому подъему, оказались у отеля.

«Свиссотель» стоял на горе таким образом, что вы сразу попадали на девятый этаж, а уже затем на прозрачных лифтах спускались в недра горы, где размещалось все здание. Либо поднимались вверх, до самого четырнадцатого этажа. Отель как бы висел на горе над городом, вызывая восхищение замыслом архитекторов, спроектировавших подобное чудо. На уровне седьмого этажа находился ресторан с большой террасой, откуда открывался восхитительный вид на Босфор. У подножия горы были расположены открытые бассейны и сад, в котором могли отдыхать гости отеля.

Как и во всех пятизвездочных отелях Турции, здесь был установлен турникет для посетителей, который проверял наличие металла. Но такой почетный клиент, как Рашковский, мог войти в отель без проверки. Подбежавший метрдотель лично пропустил всю его свиту в обход турникета. Охрана почтительно здоровалась с гостем. Все знали, что он остановится в одном из лучших номеров, в сюите, который был приготовлен к приезду банкира.

В президентском сюите разместился сам Рашковский. В соседнем – его охрана. Кудлин и Марина жили в обычных номерах, находящихся в соседнем здании. Рашковский поглядывал на часы. Очевидно, он куда-то торопился. К полуночи они наконец разместились в своих номерах, и тут к Марине постучал Кудлин. Она, не успев еще разложить свои вещи, открыла дверь.

– Что случилось? – спросила она, увидев в «глазок» Леонида Дмитриевича.

– Потребуется ваше знание английского. Сейчас мистер Адамс будет звонить Валентину Давидовичу. Вы будете помогать ему понять все нюансы разговора. Он абсолютно секретен. Надеюсь, это вы понимаете?

– Можно я переоденусь? – спросила она. – Я только вошла в номер.

– Нельзя, – отрезал Кудлин, – Адамс может позвонить в любую секунду. Идемте со мной и не теряйте времени.

– Но десять секунд вы мне дадите? – разозлилась она.

– Десять дам, – он взглянул на часы, – время пошло.

Она успела только поправить волосы. И посмотреть на себя в зеркало.

– Идемте, – кивнула она, выходя из номера. В глазах Кудлина мелькнуло удивление.

– Я думал, что ваши десять секунд растянутся на целую минуту, – признался он, едва поспевая за Мариной.

У дверей президентских апартаментов, где остановился Рашковский, на стуле сидел Акпер. Увидев Кудлина с Мариной, он вскочил, открывая дверь. Очевидно, Рашковский его заранее предупредил об их приходе. В просторной гостиной на столе стояла ваза, наполненная экзотическими фруктами, и бутылка шампанского. В низких и высоких вазах и кашпо – много цветов, нежный аромат которых наполнял гостиную.

Рашковский вышел из кабинета в расстегнутой у ворота темно-синей рубашке и в мягких серых брюках. Увидев Кудлина и Марину, он кивнул, приглашая их садиться.

– У нас будет очень важный разговор, – сказал он, обращаясь к Марине, – и я боюсь, что моего английского недостаточно. Здесь важны нюансы, каждое слово, каждый звук. В кабинете есть специальный телефон, к которому подключается вторая трубка для переводчиков. Когда он позвонит, мы одновременно снимем трубки. Старайтесь переводить дословно, буквально так, как он говорит. Если можно, уточняйте даже интонацию. Мне важна каждая деталь. Но так, чтобы он не понял. Был уверен, что говорит только со мной. Вы меня поняли?

– Вполне, – сказала она, – я все поняла.

Ждать, однако, пришлось долго, минут сорок. Рашковский нервничал, постоянно выходя из гостиной. Кудлин сидел на диване, но она видела, как он был напряжен. Наконец раздался телефонный звонок, и Рашковский поспешил в кабинет. Она вошла следом, и он показал ей глазами на трубку. Она подняла ее, когда Рашковский уже здоровался с мистером Адамсом.

– Мы рассмотрели ваше предложение, мистер Рашковский, – сообщил Адамс, – боюсь, что я должен вас огорчить. Я не смогу уговорить своих друзей выделить обещанный кредит России. Нам недостаточно гарантий вашего банка.

Она переводила синхронно. Нужно было успевать слушать и говорить. Это было очень трудно, но она старалась.

– Мистер Адамс, – нервничая, с довольно сильным акцентом начал Рашковский, – я понимаю ваши мотивы. Я все прекрасно понимаю. Но почему вы считаете наши гарантии недостаточными?

– У вас солидный банк, мистер Рашковский, – Адамс говорил медленно, подбирая каждое слово, и это облегчало ее задачу, – но вы должны понять наши интересы. Если ваша страна объявит дефолт, то, соответственно, пострадает и ваш банк. В этом случае гарантий вашего банка будет явно недостаточно для многомиллиардного кредита, о чем у нас шла речь.

– Мистер Адамс, – сказал Рашковский, взглянув на Марину, – мы предлагаем не только активы нашего банка. Мы предложим вам активы и нескольких других банков. Мы готовы даже рискнуть и передать под гарантию кредита МВФ часть наших частных вкладов, размещенных на счетах в американских, французских и швейцарских банках. Разумеется, на условиях… как будет: полной конфиденциальности? – быстро спросил Рашковский. Она ему подсказала.

Адамс молчал несколько секунд. Она даже испугалась: неужели он решил прервать разговор из-за нее? Наконец Адамс сказал:

– Какую конкретно сумму вы можете назвать?

– Сумму? – Рашковский взглянул на Кудлина, тот кивнул головой в знак согласия. Очевидно, они уже обговаривали этот вопрос.

– Два миллиарда долларов, – выдохнул Рашковский, взглянув теперь на Марину. Она стояла рядом, не изменившись в лице. Даже такая сумма не должна была ее волновать.

– Хорошо, мистер Рашковский. Я попробую убедить своих друзей. Как скоро вы можете передать нам список счетов?

– В течение трех дней, – сказал Рашковский, снова взглянув на Кудлина. Тот пожал плечами. Очевидно, это был слишком короткий срок. – Три дня, – твердо сказал Рашковский.

– Я попробую переговорить еще раз, – пообещал Адамс, – но вам следует увеличить сумму, хотя бы еще на десять процентов. До свидания, мистер Рашковский.

– До свидания. – Рашковский бросил трубку и крикнул, уже не сдерживаясь: – Сукин сын!

Марина положила свою трубку.

– Я больше не нужна? – осторожно спросила она.

– Что? – он все еще был под впечатлением разговора. – Нет, не нужны, – опомнился Рашковский. – Спасибо. Вы можете идти отдыхать.

Выходя из гостиной, она услышала громкий голос Рашковского:

– Завтра вечером мы должны все решить. Меня не интересует, что они думают. Завтра вечером они все согласятся с моим решением…

Марина вышла в коридор. Очевидно, Адамс должен гарантировать кредит через МВФ, который Россия не может получить. И Рашковский решил предъявить в качестве гарантии миллиарды мафии. Но почему он хочет решиться на такой безумный шаг? Почему он готов рискнуть такой невероятной суммой? Или он хочет таким образом переломить ситуацию?

Она вернулась в свой номер. Спать не хотелось. Она подошла к столу. Очевидно, Рашковскому действительно было нужно это решение. Настолько, что он готов рискнуть не только своим состоянием. Неожиданно она услышала какой-то шорох. Резко обернувшись, она увидела, как под дверь просовывают конверт. Марина сделала несколько шагов к двери, конверт уже протолкнули. За дверью послышались быстрые удаляющиеся шаги. Она открыла дверь, посмотрела в коридор. Мелькнула форма служащего отеля. Наверное, его попросили просунуть конверт под дверь, поняла она.

Наклонившись, она подняла конверт, открыла его. Там была карточка японского ресторана, находившегося внизу. Кажется, ей сегодня не дадут переодеться. Она быстро вышла из номера, закрыла дверь и прошла к лифту. Кабина лифта словно зависла над горой, спускаясь вниз. Вокруг полыхало море огней, виден был Босфор и корабли, проходившие по проливу. «Свиссотель» находился действительно в одном из самых красивых мест Стамбула. Она спустилась на пятый этаж, где размещался японский ресторан.

В зале было почти пусто, всего несколько посетителей. Она прошла к первому незанятому столику и попросила принести ей зеленый чай с жасмином. Официант кивнул, исчезая за бамбуковой занавеской. Через минуту он появился. Кроме стакана с чайником, он положил на столик мобильный телефон. И быстро исчез. Звонок раздался почти сразу. Она подняла трубку.

– Добрый вечер, – сказал Циннер, – что случилось? Почему вы так неожиданно оказались у Рашковского? Зачем он вас позвал?

– Он обговаривал кредит МВФ через мистера Адамса, – торопливо сообщила она, – предлагал гарантии в два миллиарда долларов в частных банках. Очевидно, это деньги…

– Я понимаю, – сказал Циннер, перебивая ее. – Это международное слово, не нужно его произносить. Адамс согласился?

– Попросил прибавить еще десять процентов. Обещал поговорить с друзьями.

– Ясно. Учтите, Марина, что этот вопрос очень волнует институт, в котором вы работали много лет. До свидания.

Она поняла, что он имеет в виду Службу внешней разведки. Допив чай, она оставила на столе купюру в десять миллионов лир, что соответствовало примерно восемнадцати долларам. Отключила телефон и оставила его рядом с чайником. После чего вышла из ресторана и поднялась в свой номер.

На следующий день Рашковский за завтраком не появился. Не было и Акпера, следовавшего за боссом как тень. Кудлин и Марина оказались за столиком вдвоем. И еще два телохранителя, усевшиеся за соседний столик. Когда завтрак закончился, Кудлин попросил ее подняться в номер и никуда не отлучаться. Только в четыре часа дня позвонил Кудлин и сообщил, что она может считать себя свободной. Сегодня ее услуги не нужны. Марина не понимала, что происходит. Ведь у Рашковского накопилось столько неотложных дел…

Она не стала выходить в город, решив пообедать в ресторане. Уже сидя за своим столиком, она услышала рядом громкую русскую речь. Трое мужчин, сидевшие за соседним столиком, откормленные, плечистые, с мощными затылками и маленькими лбами, были чем-то неуловимо похожи на мясников со скотобойни и друг на друга – тупыми выражениями сытых и глупых лиц, громкими голосами и манерами наглых выскочек, привыкших считать свое мнение выше мнения других.

Марина вернулась в свой номер. Безделье было хуже всего. Она переключала каналы телевизора, досадуя на пустоту программ, когда вдруг раздался телефонный звонок.

– Извините меня, – услышала она голос Циннера, который сразу же узнала, – это номер семьсот двадцать первый?

– Нет, вы ошиблись, – она поняла, куда ей следует идти.

Через несколько минут она уже стучалась в этот номер. Дверь открыл сам Циннер. Очевидно, он успел прилететь сегодня в Стамбул. Руководство не доверяло никому из офицеров выходить на связь с ней, считая операцию Чернышевой сверхважной.

– Входите, – кивнул Циннер, поспешно закрывая за ней дверь. – Вы знаете, что сегодня в Стамбуле состоится встреча всех высших авторитетов преступного мира? Они слетелись в Стамбул за последние два дня.

– Я видела в ресторане рожи их охранников, – заметила Марина, – но не думала, что все настолько серьезно.

– Они соберутся у Рашковского, – взволнованно сказал Циннер, – и вам нужно обязательно туда попасть. Под любым предлогом.

– Как это – попасть? Зайти и сказать: здравствуйте, я пришла? Рашковскому не нужен переводчик на русский язык.

– Сейчас не время шутить, – перебил ее Циннер, – такая встреча бывает один раз в год или в два. У нас может появиться уникальная возможность узнать об их планах. Нельзя упускать такой шанс. Я должен показать вам фотографии.

Циннер достал из кармана фотографии, разложив их на столе.

– Это Гога – Валериан Гогоберидзе. Это Керим Гусейнов. Лидеры кавказских группировок. Это Петр Прокопчук. Это Семен Мальцев, заменивший убитого Звонкова. Считают, что его кандидатуру одобрил сам Рашковский. Говорят, что люди Мальцева убрали Галустяна, который имел какой-то конфликт с Рашковским. Запомните?

– Постараюсь, – она внимательно смотрела на фотографии.

– Теперь нужно продумать повод, – Циннер вздохнул, взглянув на Марину, – у вас есть какие-нибудь предложения?

– Нет. Я не представляю, под каким соусом я могу там появиться.

– Придумайте, – потребовал Циннер, – любой повод. Вам нужно появиться у Рашковского.

– Я не могу с ходу придумать такой повод, – разозлилась Марина.

– Может, вам позвонить в Лондон и узнать, как его девочка? – предложил Циннер. – Если у нее есть изменения к лучшему, сообщить об этом отцу…

– Грязный метод, – поморщилась Марина, – может быть, придумаем что-нибудь поумнее?

– Звоните в больницу, – потребовал Циннер. – Мы после обсудим моральные аспекты вашего поведения.

– Нет, – сказала Марина, – не могу. Мне претят подобные методы. При чем тут его раненая дочь?

– Звоните, – Циннер протягивал ей аппарат.

Она взглянула на него, но все же взяла аппарат, чертыхнувшись сквозь зубы.

– Соедините меня с лечащим врачом мистером Спайси, – попросила она, стараясь не смотреть на Циннера.

Через минуту доктор Спайси взял трубку.

– Добрый день, мистер Спайси, – сказала она, взглянув на часы. Разница во времени между Турцией и Англией составляла два часа. – С вами говорит личный секретарь мистера Рашковского.

– Здравствуйте.

– Я хотела узнать, как чувствует себя дочь мистера Рашковского. Есть ли изменения к лучшему?

– Все стабильно, – ответил врач, – у нее четко выраженная тенденция к общему выздоровлению.

– Мы вчера вылетели из Лондона, – продолжала настаивать Марина, глядя с ненавистью на Циннера, – может быть, я могу порадовать отца, сообщив ему хоть какие-нибудь хорошие новости.

– Можете сказать, что сегодня мы смотрели рентгеновские снимки, – сообщил врач, – обычно мы стараемся не комментировать наши действия. Но в таком случае… в общем, мы считаем, что девочка скоро окончательно поправится. Самое худшее уже позади.

– Спасибо. – Она отключила аппарат и передала его Циннеру. – Все, – устало сказала она, – теперь у меня есть повод.

– Будьте осторожны, – неожиданно сказал Циннер.

– Вы тоже, – сказала она на прощание и, выходя, сильно хлопнула дверью.

Глава 38

Она впервые за все время была удивлена. В коридоре находилось человек двадцать молодых людей, которые даже не скрывали, что у них есть оружие.

«Каким образом они его пронесли в гостиницу? – подумала Марина. – Наверное, под видом багажа, а потом раздали этим молодчикам. Конечно, им удобнее собираться в Турции, стране, где не нужны визы. Достаточно заплатить десять долларов, купить визу на границе – и путь открыт».

Она шагнула к дверям, ведущим в президентские апартаменты Рашковского, когда двое молодых людей преградили ей путь.

– Туда нельзя, – сказал один из них по-русски.

– Я личный секретарь Валентина Рашковского, – громко сказала она. Охранники огляделись по сторонам. Они не знали, как поступить. В этот момент на пороге появился Акпер Иманов. Узнав Марину, он кивнул, разрешая пропустить секретаря к шефу. Она прошла в номер. За столом сидели несколько мужчин. Очевидно, у них шел жаркий разговор – почти все сняли пиджаки. Кудлин сидел рядом с Рашковским, правее – Гогоберидзе и Керимов. Она их сразу узнала. Слева сидели красные и возбужденные Прокопчук и Мальцев. Спиной к ней – еще каких-то два человека. Она вошла в комнату, и эти двое невольно обернулись. Одного из них она узнала. Это был Эдуард Симаковский, один из самых богатых и скандально известных людей новой России. Второго она не знала.

– Извините, – сказала она, глядя в глаза Рашковскому, – у меня есть срочное сообщение.

– Передайте его Леониду Дмитриевичу. – Он был явно недоволен тем, что она осмелилась побеспокоить его. Кудлин поднялся со своего места и вышел в холл.

– Что случилось? – недовольно морщась, спросил он. – Почему нельзя было подождать? Я же сказал, что на сегодня вы свободны.

– Я говорила с лечащим врачом девочки, – сообщила Марина. – Сегодня врачи собрали консилиум, смотрели ее рентгеновские снимки. Они считают, что девочке уже ничего не угрожает. Я решила, что нужно срочно сообщить об этом Валентину Давидовичу.

Кудлин как-то недоверчиво смотрел ей в глаза. Он раздумывал. Очевидно, причина и ему показалась достаточно убедительной. Он повернулся и прошел в гостиную. И почти сразу же в холл вышел Рашковский.

– Что сказал вам врач? – Подлец Циннер рассчитал все правильно. Единственное, что могло взволновать Рашковского, – это состояние его дочери.

– Он сказал, что они смотрели сегодня рентгеновские снимки Анны, – повторила Марина. – Мистер Спайси считает, что девочке уже ничего не грозит. У нее все нормально.

– Спасибо, – кивнул Рашковский. Потом, чуть подумав, добавил: – У нас важное совещание. И я бы не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Если можно, не возвращайтесь в свой номер. Подождите в соседнем. Не обижайтесь, так нужно.

– Я все понимаю, – кивнула Марина. Такого Циннер явно не предвидел. Рашковский оказался гораздо более подозрительным, чем они думали.

Очевидно, Рашковский снял весь этаж, так как двери соседнего номера были открыты. Акпер привел ее в гостиную и посадил перед телевизором. Нечего было и думать кому-нибудь позвонить. Интересно, кто был другой человек, сидевший рядом с Симаковским?..

А в гостиной апартаментов Рашковского шел ожесточенный спор.

– Это люди Мальцева убрали Галустяна! – кричал Гусейн Керимов. – Вы знаете, Валентин Давидович, как мы вас уважаем. Но почему они каждый раз начинают войну первыми? Почему?

– Врешь! – кричал Мальцев, прекрасно знавший, что приказ убрать Галустяна отдал сам Рашковский. – Это вы убрали Звонкова. Ваша работа.

– Хватит, – прервал их Рашковский, – мы собрались сюда, чтобы закончить эти распри. Никто не виноват ни в смерти Звонкова, ни в смерти Галустяна. У нас появились сведения, что в ФСБ создана специальная группа, которая провоцирует нас на внутреннюю войну, распуская о нас различные слухи и убирая наших людей. Они хотят, чтобы началась междоусобица.

– Откуда у вас такие сведения? – спросил Прокопчук.

– Эх, дурак, – громко сказал по-грузински Гогоберидзе.

Рашковский, понимавший грузинский язык, покачал головой.

– Хватит, – устало сказал он, – мы собрались не для этого. Больше никаких убийств не будет. И вообще все будет нормально. Скоро я возвращаюсь в Москву. Но мне нужна ваша помощь. И помощь наших уважаемых банкиров. Если мы сумеем пробить кредит для нашей страны, мы получим статус самых уважаемых людей. Мне дали гарантии на самом верху. На самом, – подчеркнул он.

– Что мы должны делать? – деловито спросил Симаковский.

– Нужно дать гарантии под наши вклады на два с половиной миллиарда долларов, – ровным голосом сообщил Рашковский. – Иначе кредит не будет выдан, я не смогу вернуться в Москву, отстрел наших друзей будет продолжаться, и все кончится не так, как мы хотим. Поэтому выбирайте. Ваши жизни – против ваших денег. Если учесть, что кредит после получения будет гарантирован государственными облигациями и евробонами, мы ничем не рискуем.

– Но мы сообщаем о наших вкладах, – осторожно заметил Симаковский.

– С вашими талантами вы всегда можете перевести их в другой банк, – сразу парировал Рашковский. – Вы ведь четырнадцать раз перегоняли деньги в «Бэнк оф Америка», чтобы заработать себе кредитную историю. Разве не так?

Симаковский закусил губу. У него больше не было вопросов. Все молчали. Речь шла о колоссальных суммах.

– Я не слышу дружных голосов согласия, – улыбнулся Рашковский, – или кто-то возражает?

– У нас будут гарантии, что наши деньги не тронут? – спросил Гусейнов.

Рашковский взглянул на него и улыбнулся уголками губ.

– У тебя есть гарантия вечной жизни? Ты можешь подавиться сегодня ночью косточкой или умереть от внезапного инфаркта. Кто может дать тебе какую-нибудь гарантию? – В его словах настолько явно звучала угроза, что Гусейнов замолчал. Он понял, что сейчас нельзя спорить.

А Рашковский продолжал его добивать:

– Я слышал, как ты кричал насчет Галустяна. С каких пор вы стали такими друзьями? Когда в Карабахе торговали оружием, поставляя его обеим сторонам? Или когда совместно давили конкурентов, не давая развернуться в городе ни армянам, ни азербайджанцам?

– Я согласен, – торопливо сказал Гусейнов. – Для меня твое слово – закон. Зачем обижаешь? Я ведь всегда был на твоей стороне.

– Кто еще хочет гарантий? – спросил Рашковский. – Никто? Прекрасно. Наш друг Леня сделал всем прекрасный подарок. Сейчас он его нам представит.

За несколько минут до этого скучавшая в соседнем номере Марина вдруг услышала женские голоса. Откуда? Ведь Рашковский арендует весь этаж. Открыв дверь, она увидела, как в апартаменты Рашковского гуськом тянутся молодые девушки. Кое-кто увидел Марину и, улыбаясь, помахал ей. Марина нахмурилась. Девушки были не просто красивые. Они были ошеломляюще красивы. Создавалось впечатление, что только что прошли на подиум лучшие модели европейских домов моды. Но одна из девушек, повинуясь знаку Иманова, вошла не в апартаменты, а свернула в номер, где сидела Марина.

Она вошла, обдав Марину ароматом восхитительных духов. Если ее подруги были топ-моделями, то это была их королева. Она была намного выше высокой Чернышевой. Чуть раскосые глаза, пышные светлые волосы. «Крашеная», – с неожиданной злостью подумала Марина. У девушки были чувственные полные губы, идеальные пропорции лица, фигуры. Марина вдруг почувствовала себя старой, неуклюжей, непричесанной уродкой, которой много лет и которая неизвестно что здесь делает… Девушка села на диван, потом, взглянув на Марину, неожиданно спросила по-английски:

– Мне долго нужно ждать?

У нее был явный испанский акцент. Марина удивленно спросила:

– Вы говорите по-испански?

– Да, – обрадовалась девушка, – я из Боливии. А вы откуда?

– Я из Европы, – вздохнула Марина. – Давно прилетела?

– Только два часа назад, – охотно сообщила девушка. – Мне двадцать два года, и я первый раз в Турции.

– Ну это понятно, – Марина постепенно обретала душевное равновесие. Девушка была невероятно красивой дурой.

– Сколько тебе заплатили? – грубо спросила Марина, чтобы окончательно успокоиться. Но девушку вопрос не смутил, ведь она была на работе.

– Двадцать тысяч долларов, – сообщила красавица, – это наша ставка за три дня. Говорят, что султан Брунея платит сто тысяч. Но это только тем девушкам, которые ему понравятся.

«Дура», – почти радостно подумала Марина. Она уже готова была оправдать Рашковского и всех прочих. Разве можно отказаться от таких девочек!

Появление красавиц было встречено всеобщим восторгом. Пользуясь суматохой, Рашковский вышел в холл, позвав туда Кудлина.

– Нужно срочно найти замену Гусейнову, – сказал он. – Но не сразу, – предупредил Рашковский. – Пусть немного погуляет. Месяца через два-три. И без ненужного шума. Ты меня понимаешь?

– Да, – кивнул Кудлин, – кстати, ты помнишь топ-модель, которую показывали по Си-эн-эн два месяца назад? Ты еще сказал, что она тебе понравилась.

– Помню. А что?

– Она в соседнем номере.

– Как это в соседнем, там же Чернышева.

– Ну и что? Она просто сидит и ждет тебя.

– Какая ты сволочь, – добродушно ругнулся сразу все понявший Рашковский, – ты ведь специально так подстроил. Вызвал красавицу и отправил ее к Чернышевой, чтобы показать разницу. Тебе явно не нравится Марина.

– Не нравится, – сказал Кудлин. – И мне не нравится, что она пришла именно сейчас сообщить тебе о рентгеновских снимках. Хочешь, я поспорю на доллар, что она сама звонила врачу?

– Может быть, – согласился Рашковский, – но она мой секретарь.

– Я видел, как она вошла, – упрямо сказал Кудлин. – Видел, как она на всех смотрела. Она их фотографировала своим взглядом.

– Когда получишь карточки, сообщишь мне, – разозлился Рашковский.

– Я тебе серьезно говорю, – вздохнул Кудлин. – Ладно, давай сделаем по-другому. Отпусти меня на три дня. Через три дня мы с тобой встретимся на приеме в Париже. Договорились?

– Хорошо, – согласился Рашковский. – Только одна просьба, забери свою топ-модель куда-нибудь. Или еще лучше – отдай ее Акперу. Парень целыми днями ходит рядом со мной – ни жизни, ни отдыха.

– Она обошлась нам в двадцать тысяч долларов, – напомнил Кудлин, – но если ты так считаешь…

Он повернулся и пошел, поманив за собой Иманова. Они вместе вошли в соседний номер. Увидев мужчин, красавица поднялась, заученно улыбаясь.

– Нравится? – шепотом спросил Кудлин. У Иманова перехватило дыхание.

– Вот карточка от другого номера, – дал ему ключ Кудлин, – можешь ее забрать на всю ночь.

– А как Валентин Давидович? – шепотом спросил Иманов.

– Он разрешает, – так же тихо сказал Кудлин, – ты свободен на сегодняшнюю ночь.

Кудлин поманил пальцем красавицу, и она вышла вместе с Акпером.

– Вам понравилась эта девица? – спросил Кудлин у Марины.

– Красивая, – спокойно кивнула она, – но кто это?

– Шлюха, – грубо ответил Кудлин, – обычная шлюха, только очень дорогая.

Она вздрогнула от его слов.

– Я не знала, что Валентин Давидович любит подобную экзотику, – с вызовом сказала она.

– Это вас шокирует? – он явно решил вывести ее из себя.

– Скорее удивляет, – честно призналась она. – Я могу уйти к себе в номер? – спросила Марина.

– Да, конечно, – кивнул он, – спасибо за ваше сообщение.

Кудлин вышел из номера и достал мобильный телефон, набирая номер Фомичева. Когда тот ответил, он спросил:

– Вы проверили квартиру Чернышевой?

– Проверили, – удивился Фомичев, – я же докладывал обо всем Валентину Давидовичу.

– Что-нибудь нашли?

– Ничего. По мелочам разные вещи. Но ничего подозрительного. Я думаю, что можно закончить проверку. Мы проверили ее кабинет и ее квартиру. Там все чисто. Можете не сомневаться.

Кудлин раздраженно отключил свой аппарат. Он и сам не знал, почему был так настроен против Чернышевой. Может, его раздражала ее внутренняя независимость. Или он действительно ревновал ее к Рашковскому.

Она была уверена, что Акпер увел девочку к Рашковскому. Она была в этом абсолютно уверена. И поэтому, ощущая почти физическую боль, словно Рашковский изменял ей с другой, вышла из номера и, пройдя немного по коридору, неожиданно столкнулась с Валентином Давидовичем.

– Вы еще здесь? – удивился он.

– Леонид Дмитриевич разрешил мне уйти к себе в номер…

«Значит, он еще не дошел до своей красавицы», – подумала она. Ей было неприятно смотреть на него. Сейчас он отправится к этой диве. Ясно же, такие деньги могли заплатить только для самого Рашковского.

– Вы будете спать? – вдруг спросил он у нее.

Он еще издевается. Она взглянула на него с вызовом. Но, очевидно, вызов не очень получился – она думала о красавице, которая его ждет.

– Нет, – сказала она, – я пойду погуляю по городу. Если, конечно, мне разрешит Леонид Дмитриевич.

– Вы бывали раньше в Стамбуле?

– Нет, – ответила Марина. Так будет лучше, решила она.

– Может быть, вы разрешите мне вас сопровождать?

Прошло несколько секунд, пока она поняла, что он ей сказал. Он хочет уйти с ней. От той?! Она почувствовала, как кровь ударила в голову. Значит… В эту секунду она забыла обо всем на свете. В эту секунду она почувствовала себя настоящей женщиной. Только женщиной. Она даже распрямила спину от сознания своего счастья. Значит, она не старая развалюха. Он предпочел ее этой невероятной красавице.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он, улыбаясь.

– Да, – сказала она. Господи, но разве такое бывает в жизни. – Да, конечно, да.

– Тогда ждите меня на улице, перед отелем, – попросил Рашковский. – Я постараюсь улизнуть от охраны.

– Конечно, – она все еще не могла прийти в себя.

Когда она вошла в свой номер и взглянула на себя в зеркало, то сначала не узнала себя. Там стояла другая женщина. Она стала словно выше ростом и светилась изнутри. И именно в этот момент позвонил проклятый Циннер.

– Это семьсот двадцать первый номер? – спросил он своим гнусавым голосом.

– Нет, – крикнула она, – это мой номер. Вы, как обычно, ошиблись.

Сказка кончилась. Она вышла из номера и, сдерживая себя, осторожно закрыла дверь. В номере Циннера она пробыла несколько минут, рассказав о Симаковском и втором незнакомце, который к ней обернулся. Она описала его настолько подробно, что Циннер удовлетворенно кивнул:

– Это Юрий Ильич Перевалов. Один из факсов, которые вы отправляли, был адресован ему. А второй – Симаковскому. Значит, они находятся в самых близких контактах с преступными группировками. Это уже не вызывает никаких сомнений.

Ей все это было уже неинтересно.

– Я могу подняться к себе? – спросила она с вызовом.

– Да, – сказал Циннер, – спасибо. Завтра вечером я вам позвоню. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – В конце концов, сегодняшняя ночь была ее личным делом, никак не связанным с работой. И об этом не обязательно докладывать Циннеру. Она поднялась к себе в номер, успела переодеться и выйти на улицу. Под фонарем мелькнула высокая фигура. Рашковский терпеливо ждал ее. Она улыбнулась. Пошли все к черту, подумала она. Бандиты, разведчики, офицеры милиции, психологи, красотки, все, все. Она собирается выйти на прогулку с мужчиной, который нравился ей вопреки доводам разума. Вопреки всему. И это занимало ее сейчас более всего прочего.

Глава 39

Убийство Звонкова потрясло не только преступный мир Москвы. Многие понимали, что столь расчетливо изготовленная бомба не могла быть изобретением бандитов, здесь угадывался почерк профессионала. На следующий день, когда Полухин возвращался домой, он даже не мог предположить, какие события ожидали его. В кабину лифта Полухин вошел в прекрасном настроении. На одиннадцатом этаже лифт остановился. Он сделал шаг к двери и вдруг почувствовал, что его сбивают с ног. Удар был настолько неожиданным, что он, бывалый оперативник, не успел среагировать. Его обыскали, скрутили, надели наручники и втолкнули в кабину лифта.

«Слава богу, – подумал Полухин, – что не тронули семью – жену и восьмилетнюю дочь».

Он еще не знал, кто и почему напал на него. Его вывели во двор, надев темную повязку на глаза, втолкнули в машину и куда-то повезли. Похитители – явно профессионалы – упорно молчали, и он понимал, как важно и ему не суетиться. Его везли недолго, минут пятнадцать-двадцать, после чего машина въехала во двор, затем Полухина втолкнули в подъезд и подняли на второй этаж. Лишь после этого сняли с глаз темную повязку, посадили в комнате на стул, заведя руки за спину и приковав их к спинке стула. Часто моргая, он огляделся. И удовлетворенно вздохнул: перед ним стоял Цапов.

– Дурацкие у тебя шутки, Костя, – сказал в сердцах Полухин. – Я инфаркт мог получить от страха. Мог бы позвонить мне, я бы сам приехал.

– Это не шутки, Савелий, – сказал Цапов. – Вчера погиб Звонков. Может, ты слышал? Его взорвали в собственной машине.

– Ну и черт с ним. Одним бандюгой меньше. Из-за этого меня привезли сюда?

– Ты дослушай меня до конца, – сказал Цапов, – я попросил ребят доставить тебя сюда, чтобы мы толком объяснились. Вчера ваш директор вызывал Игоря Николаевича к себе и сказал, что меня обвиняют в двух убийствах – Савраски и Цыгана. Но я ведь точно знаю, что обоих убрали вы. Ты понимаешь, в какое положение я попал?

– Это недоразумение, – шевельнул руками Полухин, – никто тебя не обвиняет. Мы объясним…

– Поздно, – усмехнулся Цапов, – уже поздно. Ваш директор так прямо и сказал, что меня должны посадить в тюрьму. И как я теперь должен оправдываться?

– Кончай валять дурака! – закричал Полухин, дергая плечами. – Открой наручники. Ты не имеешь права задерживать офицера контрразведки.

– А вы имели право убивать ненужных вам людей, арестовывать офицера милиции? Ты имел право раскрывать меня, прекрасно зная, что я на агентурной работе? Вы имели право убивать людей Рашковского? Убрать Суходолова? Подставлять меня с убийствами Савраски и Цыгана? Вы имели право вчера убирать Звонкова?

– Не сходи с ума, – прошипел Полухин, – тебя раздавят как муху. Куда ты полез? На что ты поднял руку? Соображаешь?

– Я хочу знать, что происходит, – спокойно сказал Цапов. – Сделаем так: я подожду ровно десять секунд. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы рассказать мне все. Всю правду. Если ты не согласен, я отсюда уйду. И даю тебе слово, а ты знаешь, что я всегда держу свое слово, ты не уйдешь из этой комнаты никогда. Нет, тебя не будут убивать. Тебя просто здесь «забудут», твои крики никто не услышит. А если и услышит, то кто-нибудь войдет и пристрелит тебя. Не говоря уже о том, что после твоего исчезновения тебе не поверит и полковник Авдонин. Выбирай.

– Ты рехнулся? – прохрипел Полухин.

– До свидания, – Цапов поднялся.

– Подожди! – закричал Полухин, рванувшись вместе со стулом. – Подожди, кретин. Подожди, тебе говорю!

Цапов обернулся.

– Погоди, – Полухин тяжело дышал, – черт с тобой, дурак полоумный. Я тебе все расскажу. Только дай слово, что все останется между нами…

Цапов сделал неопределенный жест рукой.

– Я не могу тебе этого рассказывать, – разозлился Полухин. – Неужели ты не понимаешь?

– Как хочешь, – сказал Цапов, доставая пистолет. – Если хочешь, я тебя сразу застрелю, без мучений.

– Что ты несешь? – закричал, бледнея, Полухин.

– У меня нет другого выхода. Я не могу ждать. По вашим данным, я бандит, обвиняемый в нескольких убийствах. Еще одно – мне уже все равно, – он поднял пистолет.

– Господи, какой ты идиот! – заорал Полухин. – Убери пистолет, придурок. Ладно, я все тебе расскажу. Убери пушку.

– У меня мало времени, – Цапов опустил пистолет. – Учти, очень мало.

– Мы создали специальную группу, – пробормотал, тяжело дыша, Полухин. – Группа полковника Авдонина занимается проблемами организованной преступности. Перед нами была поставлена задача – ликвидировать руководителей преступных группировок.

– Дальше, – потребовал Цапов, возвращаясь в центр комнаты и усаживаясь на стул напротив Полухина.

– Наши эксперты просчитали наши возможные действия. Было принято решение напасть на автомобили Рашковского, когда в них повезут его дочь. Мы планировали ее уничтожение, но она оказалась тяжело ранена. Мы считали, что после ее смерти взбешенный отец начнет мстить всем подряд. Это было бы началом войны. К этому времени мы готовили информацию, что нападение совершено представителями кавказских группировок. Цель – возмущенное уничтожение их лидеров. Но девочка выжила…

К тому же Рашковский успел выкрасть одного из нападавших, которого мы прятали на конспиративной квартире. Нам пришлось срочно убрать и Суходолова, чтобы обрубить цепочку. Потом появился ты со своей дурацкой легендой. Пришлось срочно убирать Сазонова.

Цапов слушал, сузив глаза. Его лицо не выражало никаких эмоций, но внутренне он кипел от гнева, слушая откровения своего бывшего товарища.

– Мы вынудили Рашковского покинуть Москву, чтобы в его отсутствие все-таки столкнуть две группировки, – продолжал Полухин, покрываясь красными пятнами. – К этому времени сам Рашковский нам помог. Он принял решение убрать Галустяна. Мы тогда решили убрать и Звонкова, чтобы вся Москва была уверена в мести кавказцев. Вот, собственно, и все…

Он посмотрел на Цапова.

– У нас благородная задача, – нерешительно сказал Полухин. – Мы получили приказ очистить Москву, а затем и Россию от преступности.

– Ты забыл рассказать, что ваши люди убрали и офицера милиции, который работал в управлении кадров… Мы провели эксгумацию трупа и установили, что ему помогли умереть.

– Об этом ты тоже знаешь? Он был нашим агентом. Совал свой нос куда не следовало. Мы были вынуждены… Ты ведь сам знаешь, как это делается…

В комнате наступило молчание.

– У меня руки болят, – неожиданно сказал Полухин, – открой наручники. Я же не собираюсь никуда убегать. Тем более что я тебе все рассказал.

Цапов подошел к нему и, достав ключ, открыл наручники. Они упали на пол. Полухин поднялся, потирая запястья.

– Тебе объясняли, чтобы ты не лез в это дело, – сказал Савелий, с укором глядя на бывшего товарища.

Цапов молча сидел на стуле, уставясь в одну точку. Полухину уже казалось, Цапов все понял и признал свое поражение.

– Не нужно так переживать, – покровительственно сказал он, похлопав по плечу Цапова. – Ты ведь понимаешь, что приказ есть приказ. Если понадобится, мы отстреляем всех авторитетов до единого. Надоело, сам знаешь…

– А девочка? – вдруг спросил Цапов. – При чем тут она?

– Она дочь бандита, – сказал Полухин. – И это часть крупной операции. – После того как с него сняли наручники, к нему вернулась обычная уверенность. – На войне как на войне, – нравоучительно заметил он.

– А если так с твоей дочерью поступят? – спросил Цапов. – При чем тут ребенок?

– Она не ребенок! – нервничая, выкрикнул Полухин. – Она взрослая девушка и должна понимать, чем занимается ее отец. Все эти сволочи разбогатевшие… У них, понимаешь, самолеты свои… Они детей в Швейцарию учиться отправляют, а народ здесь должен подыхать?

– Тебе не кажется, что в тебе говорит обычный люмпен? Ты им завидуешь.

– Да, да! – закричал Полухин. – Я им завидую. Я умный, сильный, двадцать лет вожусь с этим дерьмом, и у меня ничего нет. Живу в дешевом доме на одиннадцатом этаже в двухкомнатной конуре. У меня машины нормальной нет, летом я езжу отдыхать к теще на Урал. А они на Канары. Так должно разве быть? Отец Рашковского был бандитом, и сам он бандит. А сидит с нашими министрами, дворцы себе строит. Пусть поймет, как живут простые люди. Пусть помучается.

– Понятно, – сказал Цапов, – а как быть с законом?

– С каким законом? Они плюют на закон – убивают, грабят, воруют, насилуют. А мы должны соблюдать законы? Мы будем действовать такими же методами. Пусть они нас боятся, а не мы их. Теперь закон будет на нашей стороне, а не на стороне бандитов.

– Убийство сотрудника милиции тоже было по вашему «закону»?

– Это издержки, – ухмыльнулся Полухин, – лес рубят – щепки летят. Знаешь небось?

Цапов дернулся. Он вскочил со своего места и, коротко размахнувшись, ударил Полухина по лицу. Тот отлетел в сторону, упал на пол. Потом медленно поднялся, вытирая кровь с нижней губы.

– Ты всегда был идиотским романтиком, – прошептал он, хищно улыбаясь.

– А вы всегда были подлецами, – раздался чей-то громкий голос.

Полухин обернулся. В комнату вошли Игорь Николаевич и еще два сотрудника милиции.

– Вы арестованы, – сказал генерал, – думаю, что прокуратура даст санкцию на ваш арест. Согласно нашим, – он подчеркнул это слово, – нашим законам мы имеем право задержать вас на трое суток.

– На каком основании? – холодея от ужаса, спросил Полухин.

– На основании вашего признания в совершенных преступлениях. – Игорь Николаевич включил магнитофон, который был у него в руке, и оттуда послышался голос Полухина, рассказывающего о работе группы Авдонина.

– Сволочи! – заорал Полухин, бросаясь к генералу, чтобы разбить, сломать, уничтожить магнитофон. Но двое оперативников успели его перехватить.

– Обманули, – Полухин бился у них в руках, уже плохо сознавая, что делает.

– Наручники наденьте, – приказал генерал, – и везите к нам. Чтобы никто его не видел.

Полухина вывели из комнаты. Цапов стоял рядом, даже не глядя в сторону своего бывшего друга. Генерал подошел к нему.

– Вы все слышали? – спросил Цапов.

– Все, – подтвердил Игорь Николаевич, – теперь мы можем арестовать всю группу Авдонина. Я поеду к прокурору.

– Вам не разрешат их арестовать, – вздохнул Цапов. – Вы ведь знаете, что не разрешат. Они выполняли приказ.

– Посмотрим, – сказал генерал. – Сейчас уже вечер. Может, поедем вместе за Авдониным? Я хочу доставить тебе такое удовольствие. Даже если мне не разрешат его арестовать и выгонят со службы, я хотя бы трое суток продержу этого мерзавца в КПЗ. Поедем со мной, Костя, а?

– Поехали, – кивнул Цапов.

Авдонин был дома. Он, похоже, даже не удивился их появлению. Надел очки, долго рассматривая визитеров. Только спросил:

– Санкции у вас, конечно, нет?

– Мы имеем право задержать вас на трое суток, – сказал генерал, – в течение которых и получим санкцию прокурора.

– На каком основании?

– По факту совершенных вашей группой убийств. У нас есть признание Полухина.

– Я всегда полагал, что Савелий наше слабое звено. Он слишком долго работал в вашей системе, – сказал Авдонин. – Хорошо, я сейчас соберусь. Позвонить вы мне, разумеется, не разрешите?

– Не разрешу. Позвоните из тюрьмы своему адвокату, – сказал генерал.

– Эх, Игорь Николаевич, неугомонный вы человек. Зачем вам все это нужно? Меня выпустят из тюрьмы уже завтра, а у вас будут очень большие неприятности. И вы это прекрасно знаете. Я выполнял приказ.

– Одевайтесь, – напомнил о себе генерал. – Вы забыли, что в этой стране еще существуют законы. И вам пока не все позволено. И не любыми методами.

– А как иначе можно покончить с Рашковским? И с другими преступными авторитетами? Благородными увещеваниями? Вы не подскажете? Не знаете?

– Знаю, – сказал генерал. – Пока вы разбойничаете в Москве, мы работаем. У меня очень много друзей в вашем ведомстве, полковник. И это хорошие люди. Которые любят свою страну и уважают наши законы. В отличие от вас, Авдонин.

– Слова, слова. – Полковник надел пиджак, кивнул испуганной жене: – Не беспокойся, я завтра приеду.

Они вышли из дома и сели в ожидавшую их машину. Игорь Николаевич занял место рядом с водителем, Авдонин – между Цаповым и еще одним оперативником.

– Зачем вам это все, генерал? – продолжал свое Авдонин. – В вашем возрасте пора бы уже относиться ко всему более философски.

– Нет, – сказал генерал, повернувшись к задержанному, – у нас разные взгляды, полковник. В том числе и разная философия. Боюсь, что вам меня никогда не понять.

Глава 40

Стамбул один из тех городов мира, которые по праву можно считать государством в государстве. Насчитывающий четырнадцать миллионов человек, этот мегаполис, раскинувшийся на двух континентах – в Европе и Азии, не только крупнейший город Турции, но и территория, на которой разыгрывались исторические драмы на протяжении долгих двух тысячелетий. Даже после того, как город стал столицей могучей Османской империи, когда казалось, что полумесяц будет царить по всему миру, он не сохранил своего названия – Стамбул. После поражения в Первой мировой войне столица Турции была оккупирована войсками союзников, и греки, несколько веков мечтавшие о возвращении города, вернули наконец ему славное имя града Константина, ведь четыре тысячелетия назад он и назывался Константино– полем.

Правда, и им не удалось надолго задержаться в городе. Вместе с английскими и французскими войсками, отступавшими белогвардейцами, хлынувшими в Константинополь после поражения в гражданской войне, они должны были убраться из города. Стамбул был освобожден войсками победоносного Кемаля Мустафы, прозванного за свои победы «Ататюрком» – или отцом всех турок. Ататюрк спас свою страну от полного расчленения и заложил основы республиканского строя, который привился на азиатской земле. Правда, много лет спустя никто уже не будет вспоминать, что кемалистам помогала Советская Россия и ее золотые кредиты, а красный флаг Кемаля Ататюрка очень подозрительно был похож на красный флаг Советской России. Но разве такие совпадения не случаются слишком часто?

Мустафа Кемаль Ататюрк сделает почти невозможное. Он излечит огромную страну от «имперского синдрома». Он введет новый алфавит, заставив всю нацию учить латинские буквы вместо арабских, он введет европейский цивильный костюм вместо турецких шаровар и фесок, он создаст армию по образу и подобию европейских, отделив ее от государства и священнослужителей. И, наконец, он сделает неслыханное – отделит Аллаха от государства. И спасет Турцию, заставив ее признать реалии двадцатого века.

Потом в течение многих лет страна будет опасно балансировать на грани прошлого и будущего. Будут побеждать на выборах националисты и исламисты, леворадикалы станут устраивать анархические бунты, а правые националисты развязывать настоящий террор против собственного народа. Но армия, любимое детище Ататюрка, армия, которую он пестовал и создавал, останется надежной опорой демократического правления в Турции. И всегда, во все переломные моменты двадцатого века, армия будет твердо стоять на страже завоеваний кемалистской революции, не позволяя никому пересматривать ее итоги.

Мустафа Кемаль сделает еще нечто вовсе невероятное. Он откажется от столицы Османского государства, которая четыреста лет была центром европейской и мировой политики. Он перенесет столицу в небольшую Анкару, чтобы показать всем – разрыв окончательный и бесповоротный. С прошлым империи покончено раз и навсегда. Но Стамбул вынесет и такой удар, слава этого города не померкнет, ибо бывшая столица не просто исторический символ. Это еще и город фантастически красивых зданий и мечетей. Расположенные друг против друга храм Святой Софии, к которой пристроили минареты, и мечеть Султанахмет – символы красоты города, сохранившего историческую память прошлого. Крепостные стены, помнившие нашествие крестоносцев, огромную армию османских завоевателей и отважно защищавшихся византийцев, – символы былого могущества столицы другой империи.

В эту ночь они гуляли по Стамбулу. Выйдя из отеля, они довольно долго поднимались наверх, пока не вышли на Джумхурият-джаддеси, откуда можно было пройти к площади Таксим. Здесь были сосредоточены лучшие отели Стамбула – «Хилтон», «Интер-Континенталь», «Хаят Редженси». Здесь находились офисы крупнейших авиакомпаний мира. И здесь по ночам фланировали проститутки – девицы международных стандартов, вызывающие восторг и жгучие желания у стамбульцев и приезжих.

Несмотря на ночную прохладу, было трудно дышать. Сказывалось наличие миллионов не совсем идеальных автомобилей и местное отопление – дровами и углем. Первую часть пути они проделали молча, пока наконец она, обернувшись, не заметила, что они на улице одни.

– Почему вы не взяли охрану? – спросила Марина.

– Вы считаете, что я не способен обеспечить вашу безопасность? – спросил, улыбаясь, Рашковский.

– Не сомневаюсь, – ответила она, – но кто обеспечит вашу?

– Тогда я обращусь к вашей помощи, – сказал он, улыбаясь, – не беспокойтесь, мы не пропадем. Я ведь вырос в Тбилиси, у знаменитого шайтан-базара. Там жили грузины, азербайджанцы, армяне. Поэтому я немного понимаю турецкий язык, он очень похож на азербайджанский, практически неотличим, за исключением деталей. Я думаю, мы не пропадем. Вы не проголодались?

– Немного, – призналась она. Кокетничать с Рашковским было глупо. Нужно было отвечать честно.

– Я тоже, – кивнул он, – пойдемте к Таксиму. Я знаю там потрясающий ресторан.

Они прошли мимо углового офиса «Эйр Франс», вышли на оживленную площадь. Маленькие желтые такси, такие неудобные, когда в них садилось больше одного человека, сновали по площади в разные стороны.

– У вас есть деньги? – вдруг спросил Рашковский.

– У меня есть кредитная карточка, – сказала она, доставая выданную ей карточку.

– Банки уже закрыты, а на улицах автоматов почти нет, – пробормотал Рашковский. – Черт возьми, я об этом не подумал. Сейчас посмотрю, кажется, нашел. У меня есть фунты. Сто, двести, триста. Думаю, этого хватит на ужин.

– Вы серьезно? – удивилась она. – Думаете, здесь такие цены?

– Конечно, нет, – засмеялся Рашковский. – В обычных ресторанах еда стоит несколько долларов, даже в самых дорогих она во много раз дешевле, чем в Европе. Просто я плохо себя чувствую без денег. Давайте перейдем улицу, и я разменяю деньги в отеле. А оттуда перейдем на другую улицу, кажется, она называется Истиглал. Кстати, очень красивая пешеходная улица. Там ходит только трамвай.

Через несколько минут, разменяв деньги, они перешли на Истиглал-джаддеси и вскоре оказались у небольшой неприметной двери, за которой деревянная лестница вела наверх.

– Здесь один из лучших ресторанов, – сказал Рашковский, пропуская ее вперед. – «Хаджибаба» был открыт еще в тридцать первом году.

Тем временем они поднялись по лестнице вверх и оказались в большом зале, заполненном посетителями. Официант посадил их за свободный столик и, приняв заказ, быстро удалился. Марина огляделась. За соседним столом громко смеялись две блондинки, по виду скандинавки, их сопровождали мужчины. Рашковский посмотрел на одну из блондинок, она улыбнулась в ответ.

– Можно я задам вам один вопрос? – спросила Марина, осмелев, очевидно, от присутствия людей.

– Да, конечно, – он посмотрел ей в глаза. Ей всегда было немного не по себе, когда он смотрел ей в глаза. У него были такие глубокие всепонимающие глаза.

– Почему вы не остались в отеле? Ведь ту молодую красавицу привезли для вас? А вы даже не взглянули на нее.

Рашковский молчал. Она уже жалела, что задала бестактный вопрос. Но он вдруг открыто и как-то озорно улыбнулся ей.

– Есть старое английское правило, как должны вести себя женщины, – начал он, продолжая улыбаться. – Так вот, леди не должна суетиться, гласит это правило. Дамы должны сохранять неподвижность при любых обстоятельствах. Поэтому мне не нравятся англичанки. А красотка, о которой вы говорите, сохраняет неподвижность души. Это обычная кукла, и мне с ней неинтересно. Только и всего.

– Извините, если мой вопрос неприятен вам.

– Нет. Я бы удивился, если бы вы мне его не задали.

Он был прав, кухня ресторана оказалась превосходной. Потом они долго просто болтали обо всем на свете. О Стамбуле и о других городах. О самых красивых зданиях и музеях. Он был интересный собеседник, много видел и знал. Из ресторана они вышли в полночь. Звонок мобильного телефона прозвучал неожиданно для обоих.

– Ты куда пропал? – испуганным голосом спросил Кудлин. – Мы ищем тебя по всему отелю. Думали, ты в баре сидишь.

– Я решил немного погулять.

– Без охраны? Где ты находишься? Я сейчас пришлю людей.

– Не нужно. Я не один.

– Ты с ней, – понял Кудлин, – будь осторожен. Помни, очень осторожен.

Рашковский посмотрел на стоявшую чуть поодаль Марину. Она тактично отошла в сторону, чтобы дать ему возможность поговорить.

– Ничего, – сказал он, – ничего страшного. Можешь за меня не беспокоиться.

Он отключил аппарат и положил его в карман. В эту ночь они гуляли до четырех часов утра. Она плохо помнила, о чем именно они говорили. Говорили о том, о чем могут говорить двое умных и не совсем молодых людей, которые нравятся друг другу. Они удивлялись совпадению своих взглядов и вкусов, радуясь и поражаясь неожиданному сходству, почти родству душ. Любовь неожиданная бывает в молодости, любовь осознанная приходит к людям зрелым. Безумная любовь может настигнуть человека в любом возрасте. Она не зависит от прожитых лет и накопленного опыта. Это как удар молнии, который может поразить внезапно и – на всю оставшуюся жизнь. Марина вдруг подумала об этом с ужасом.

Они перешли мост и еще долго гуляли в старой части города. К четырем утра им все еще не хотелось спать. В эту ночь он почти забыл обо всех своих страхах и подозрениях. В эту ночь она почти забыла Циннера. Они ходили по освещенному полной луной Стамбулу и говорили друг другу приятные вещи. Потому что все влюбленные люди говорят друг другу только приятные вещи, а любая фраза кажется значительной и наполненной особым смыслом. Они были интересны друг другу.

Уже светало, когда они вернулись в отель. Он проводил ее до номера и на прощание неожиданно протянул руку. Она протянула ему свою. Наклонившись, он поцеловал ей руку. И улыбнулся.

– Будем считать, что мы счастливо избежали служебного романа.

– Да, – улыбнулась она в ответ, – спасибо вам за сегодняшний вечер.

– Кажется, я совсем не жалею, – пробормотал он на прощание.

– Что? – не поняла Марина.

– Я сказал, что совсем не жалею об этой красотке.

Он смотрел ей в глаза. Своим немыслимым взглядом. Нельзя было смотреть на него так долго. Тем более – говорить. Это было неправильно, невозможно. Но она вдруг сказала:

– Может быть, вы зайдете ко мне?

И он ответил:

– Да. С удовольствием.

Больше не было произнесено ни слова. Они вошли в номер, и она резко обернулась. Поцелуй их был таким страстным, что оба почувствовали боль в сведенных скулах. Их руки лихорадочно срывали одежду. Они рухнули на кровать. Страсть ослепила их, лишила дара слова. Только однажды она спросила его с таинственной улыбкой, которая озаряет лицо любимой в постели:

– Мне сохранять неподвижность?

И тогда в ее комнате раздался сдерживаемый хохот. Они смеялись долго и озорно. Смеялись, позабыв обо всем на свете.

Глава 41

На следующий день они вылетели в Лондон. Марину неприятно удивило отсутствие Кудлина. Хотя он утром сообщил, что летит в Москву по делам. У него действительно могли быть дела в Москве, ей не хотелось думать, что он улетел из-за нее. Рашковский вел себя безупречно. Он ни разу не дал понять, что между ними что-то произошло этой ночью.

Они прилетели в Лондон вечером. Встречавшие их автомобили стояли в аэропорту. Марина увидела в автомобиле Рашковского Оксану Борисовну. Марина отвернулась, чувствуя, как гадко стало у нее на душе. Это было новое, неизвестное ей ранее чувство. Она никогда не встречалась с женатыми людьми, принципиально избегая подобных связей. И уж тем более не встречалась с женами, которых совместно обманывали с любовником. Она вдруг подумала, что не сможет притвориться, не сможет как ни в чем не бывало подойти к жене Рашковского и поздороваться.

Но все прошло благополучно. Рашковский кивнул жене, усаживаясь в машину. Похоже, он не был удивлен ее появлением в аэропорту. Она заметила, что при встрече Рашковский не поцеловал жену. Очевидно, такие нежности были не в их правилах. Или и другие нежности здесь также отсутствовали?

Уже усевшись в салон лимузина, в котором приехала за ним Оксана Борисовна, он кивнул на прощание Марине. Оксана Борисовна проследила его взгляд, но промолчала. Машина уехала. За ней последовала машина охраны. Следующие два автомобиля были предназначены для людей, сопровождавших Рашковского. Из свиты оставалась еще одна. Лишняя машина была отпущена, на оставшейся она отправилась в знакомый «Гровнор».

На следующий день было много работы. Рашковский время от времени звонил в Нью-Йорк, выяснял ситуацию в Париже, связывался с Москвой. Они работали так, словно забыли, что между ними произошло. Лишь к вечеру, передавая ей какую-то бумагу, он задел ее руку своими пальцами. Эффект оказался настолько сильным, что оба внезапно отдернули руки и бумага упала на ковер. Оба усмехнулись и ринулись поднимать документ. Он оказался проворнее. Подав ей лист бумаги, он попросил, чтобы она задержалась после работы. Марина хотела возразить, но, взглянув на него, согласно кивнула.

В семь часов Рашковский отпустил Гинзбурга и прочих представителей лондонского филиала. Она осталась на своем месте. Когда все вышли, Рашковский подошел к окну и, глядя на улицу, тихо сказал:

– Я хотел извиниться перед вами за то, что произошло вчера.

– Вы считаете, что за это нужно извиняться? – спросила Марина чуть дрогнувшим голосом.

Он повернулся к ней:

– Нет, конечно. Это личное дело каждого мужчины и каждой женщины. У нас в компании работают около трех тысяч людей, из которых примерно половина женщины. Каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится. Но не в этом случае. Я всегда считал неправильным подобные отношения на службе. Вам не кажется, что это несколько мешает совместной работе?

– Не знаю. Но, по данным психологов, это, наоборот, укрепляет семьи и помогает сотрудникам чувствовать себя гораздо увереннее.

Рашковский усмехнулся:

– И я должен полагать, что вы, опираясь на эти статистические данные, решили почувствовать себя увереннее и укрепить мою семью?

– Нет, – улыбнулась Марина, – но вчерашний случай произошел не только потому, что вы мой начальник, а я ваша подчиненная. Если бы я сама этого не хотела, этого бы никогда не произошло.

Рашковский удовлетворенно кивнул, давая понять, что разговор закончен. Словно они исчерпали эту тему и не собирались к ней более возвращаться.

Вечер она провела одна. К счастью, в этот вечер Циннер ее не беспокоил. Она рано легла спать и рано проснулась. И тут раздался телефонный звонок. Марина взглянула на часы. Было только десять минут восьмого. Недовольно нахмурившись, она взяла трубку. Но на другом конце провода не ответили. Зато почти сразу постучали в дверь, и посыльный принес ей свежую газету. Она взяла газету, развернула ее. На первой странице были подчеркнуты несколько цифр. Теперь она знала, куда звонить.

Пришлось одеться и спуститься вниз, чтобы позвонить из холла, где был установлен обычный телефон, по которому можно было говорить с карточкой. Набрав номер, она не удивилась, услышав голос Циннера:

– Доброе утро, Марина.

– Доброе утро. Что случилось?

– После совещания в Стамбуле все изменилось. Банкиры решили помочь Рашковскому в получении гарантий на кредит. А преступные авторитеты, в свою очередь, прекратили внутренние разборки. Я думаю, в сегодняшних газетах вы прочтете много интересного.

– В каком смысле?

– Вчера была арестована группа сотрудников ФСБ. По личному поручению директора ФСБ они занимались провокациями и устранением наиболее одиозных преступных лидеров. Разумеется, они действовали незаконно, без решений суда и санкций прокуратуры. Через три часа должна состояться пресс-конференция Игоря Николаевича.

– Не понимаю, зачем вы мне это говорите.

– Они организовали несколько нападений, в том числе и на кортеж автомобилей Валентина Рашковского.

– Не может быть, – в растерянности произнесла Чернышева, – значит, это были не бандитские разборки?

– Прочтете в завтрашних газетах, – злорадно бросил Циннер, – у каждого ведомства свои приоритеты. Пока мы решили бороться с преступностью, разлагая ее изнутри, контрразведчики продумали свой план, как всегда, грубо и топорно.

Излишне было говорить, что разведчики и контрразведчики всегда недолюбливали друг друга, а соперничество подобных ведомств носило ожесточенный характер не только в бывшем Советском Союзе. В Германии, кстати, тоже. Теперь она понимала, почему к ее операции был подключен весь аналитический отдел, а группа психологов помогала Циннеру решать их задачи. Очевидно, перед всеми правоохранительными органами страны была поставлена конкретная задача: добиться заметного снижения уровня преступности. В контрразведке решили сделать ставку на силовые методы, заставив преступных авторитетов истреблять друг друга. В разведке решили скооперироваться с милицией и провести масштабную операцию по внедрению в руководство преступных организаций собственных агентов.

– Значит, Рашковский сможет вернуться? – спросила Марина.

– Не думаю. Приказ о его ликвидации поступил не от директора. Боюсь, что решение было принято на другом уровне. А это значит, что приказ никто не отменял. Вполне вероятно, что его жизни может угрожать реальная опасность. Будьте осторожны, Марина. Мне бы не хотелось, чтобы и вы пострадали при этом.

Она вернулась в номер, чтобы обдумать слова Циннера. День обещал быть нелегким. С девяти тридцати она уже сидела в апартаментах Рашковского, ожидая его. Но его не было ни в десять, ни в одиннадцать. В двенадцать часов появился Гинзбург. Он потрясал российскими газетами.

– Какой скандал! – восторженно кричал он. – В ФСБ разоблачена группа сотрудников, которые самостоятельно проводили свои операции, без согласования с руководством. Вы читали российские газеты?

– Еще нет, – забеспокоилась Марина. – Мы получаем в отеле только английские газеты.

– Посмотрите, – он сунул ей в руки целую пачку газет. И на первой странице «Комсомольской правды» был портрет директора ФСБ, который заявлял, что считает группу полковника Авдонина позором их учреждения. Она не верила своим глазам. Три часа назад Циннер говорил ей, что они действовали с ведома руководства ФСБ. Что произошло за это время?

Другие газеты также поместили сенсационные материалы. Полковник Авдонин и его соучастники планировали физическое устранение преступных авторитетов. И лично принимали участие в нескольких преступлениях. Рассказать о деятельности группы решился майор Савелий Полухин, ранее работавший в МВД и переведенный в ФСБ. Он и дал показания на своих бывших коллег по группе.

Наконец в два часа дня появился Рашковский. Очевидно, он тоже читал российскую прессу и именно поэтому задержался дома, беседуя по очереди с Кудлиным и Фомичевым. Сообщений было много, и они носили противоречивый характер, но было ясно, что группа Авдонина действительно существовала и планировала нечто противозаконное. Позвонивший утром Кудлин был возбужден, как никогда. Рашковский молча слушал последние известия из Москвы, после чего наконец сказал:

– Ведь наш Фомичев встречался с этим полковником. Он мне называл его фамилию перед отъездом.

– Может быть, – согласился Кудлин, – но не это главное. Самое интересное, что…

– Они встречались, – перебил Кудлина Рашковский, – и Николай Александрович посоветовал мне уехать.

– И правильно сделал. Ведь они планировали твое физическое устранение.

– Они планировали убийство моей дочери, чтобы я начал войну в Москве. Они планировали не мое устранение, Леня… У них были совсем другие планы.

– Ну и что?

– Фомичев сказал, что они ошиблись.

– Может быть, он сначала так и думал, но потом понял, что был неправ. Мы все считали, что нападавшие хотели убить именно тебя.

– Нет, он знал все с самого начала, – упрямо твердил Рашковский, – он знал и тем не менее советовал мне уехать… Он знал, что меня хотят убрать из Москвы, чтобы начать войну.

– Что ему оставалось делать? Он хотел спасти тебя.

– Подставив меня нашим друзьям? Он понял, что меня могут убрать их руками, и решил остаться в стороне. Ты меня понимаешь, Леня? Он решил, что мой отъезд лишь ускорит развязку. Если я вернусь, то все пойдет как прежде, если не вернусь – тоже неплохо. Он поставил одновременно и на «орла» и на «решку» – самый беспроигрышный вариант.

– Ты лучше думай о том, как быстрее вернуться. Фомичев действовал правильно, спасая тебя…

– Фомичев меня предал, – спокойно возразил Рашковский. – Он точно знал, что офицеры Авдонина не могли ошибиться. Знал, что они специально напали на машины, в которых находилась моя дочь. Но вместо того чтобы рассказать мне всю правду, он решил соврать, якобы для моего блага.

Кудлин молчал. Он понял, что участь Фомичева решена. Рашковский не прощал не только предательства, он не любил некомпетентности. А из сообщений газет следовало, что Фомичев, встречавшийся с Авдониным, был либо предателем, либо абсолютно некомпетентным руководителем службы безопасности.

– Он постарел, – произнес роковые слова Рашковский.

– Ты уверен? – переспросил Кудлин. – Может, дадим ему немного отдохнуть?

– Ты не слышал, что я сказал?

– Слышал, – вздохнул Кудлин, – я все понял. Жаль, конечно, что Николай Александрович так сильно сдал в последнее время.

Рашковский отключился.

Неотложные дела сразу же захлестнули и без того уплотненный рабочий график Рашковского. В этот день он закончил работу в девятом часу вечера. Уставший банкир благодарно кивнул на прощание своей помощнице.

– Спасибо вам. – Он достал носовой платок, чтобы вытереть вспотевшее лицо, и вдруг, как бы отключившись от всего, спросил как бы другим голосом: – Можно пригласить вас на ужин?

Она хотела напомнить ему их вчерашний разговор. Решила было отказать. Но понимала, как его раздражают женские капризы, уловки.

– Хорошо, – спокойно произнесла она, – я буду готова через полчаса.

– Через полтора, – взглянул он на часы. – К девяти часам вечера. Вас устроит это время?

В девять они поехали на ужин в «Кларидж», находившийся неподалеку от их отеля. Почему-то элита бывшего Советского Союза, новые президенты и премьеры новых независимых государств полюбили именно этот отель, в котором часто останавливались.

За ужином они почти не разговаривали, лишь перекидывались ничего не значащими фразами. После ужина он отвез ее в «Гровнор-отель» и, кивнув на прощание, уехал.

Следующий день начался со звонка мистера Адамса. Соединив его с Рашковским, она поняла, что сегодня разговор получится более конструктивным. Адамса устраивали гарантии, которые мог дать Рашковский, и, переговорив с друзьями, он сообщил, что руководство фонда в ближайшие несколько дней примет решение о выделении денег.

Рашковский немедленно позвонил первому вице-премьеру в Москву. Он, не скрывая радости, сообщил об этом, понимая, как важно оказаться нужным именно в такой момент. Но даже Валентин Рашковский не знал, что сейчас происходит в Москве.

…Через полтора часа после этого разговора первый вице-премьер доложил обо всем премьеру, добавив, что усилия Рашковского оказались весьма результативными. Еще через несколько минут премьер доложил об этом президенту. Через два часа в кабинете президента уже находились директор ФСБ, начальник Службы внешней разведки и министр внутренних дел.

В результате было признано, что группа Авдонина нарушила инструкции, гласившие – не выходить за рамки закона. Козлом отпущения стал лично Авдонин. Было решено примерно наказать его, однако уголовное дело закрыть, дабы не ставить под удар офицеров, выполнявших свои служебные обязанности с подобным же рвением. Короче, чтобы не бить по рукам ретивых.

В отличие от контрразведки прочие ведомства заслужили похвалу за свои действия по борьбе с организованной преступностью. Директор ФСБ понимал, что коллеги из других ведомств просто переиграли его сотрудников.

А вечером этого же дня в личном кабинете скоропостижно скончался руководитель службы безопасности банка «Армада» Николай Александрович Фомичев. Врачи констатировали обширный инфаркт миокарда. Похороны, назначенные через три дня, обещали быть весьма пышными. Руководство банка выделило крупную сумму семье покойного, и родственники Фомичева даже не думали просить о назначении повторной экспертизы о причинах смерти. Все знали, что у бывшего генерала госбезопасности было больное сердце.

Только поздно вечером Кудлин добрался к директору института, где работала Марина. Его интересовало, кто рекомендовал Чернышеву на работу в этот институт. Директор вспомнил, что ему звонили из другого института. На следующий день Кудлин появился и там. Он был неутомим в своем расследовании. Шел, как ищейка по следу. В отличие от Фомичева, который проводил проверку формально, не анализируя детали, Кудлин начал по крупицам собирать их. Выяснилось, что Чернышева работала на новом месте совсем не тот срок, который указала в анкете. В другом институте, который был расформирован, ее почти никто не помнил. И наконец, в доме, где поселилась Чернышева, Кудлин нашел старика-водопроводчика, который помнил всех соседей. Он точно знал, что два года назад Чернышева еще не жила в этом доме.

Однако всех этих фактов было явно недостаточно. И тогда Кудлин решил рискнуть. Он отправил в ГИБДД своего человека, предложив заплатить неслыханную сумму денег за информацию о владельце машины «Жигули», принадлежавшей Марине Владимировне Чернышевой. В ГИБДД подтвердили, что автомобиль принадлежал Чернышевой и был оформлен на ее имя, но кто-то вспомнил, что было указание руководителя отдела оформить машину задним числом, приписав лишние два года.

И тогда вечером в управление приехал сам Кудлин. Войдя в кабинет начальника отдела, он предложил тому неслыханную взятку – сто тысяч долларов. Начальник отдела колебался. Тогда Кудлин предложил двести. Офицер долго мялся и наконец сдался. Ему было стыдно сообщать сведения Кудлину, но двести тысяч долларов, которые тот привез, были слишком большой суммой – его совесть рухнула под тяжестью огромных денег. Он даже не подумал о судьбе человека, которого сдавал таким бесчестным образом.

Вечером следующего дня ликующий Кудлин позвонил Рашковскому и сообщил подробности. Рашковский выслушал молча и так же молча положил трубку. В этот вечер он уехал с работы, не попрощавшись с Мариной. А потом наступил следующий – последний день.

Глава последняя

Утром Марина вошла в апартаменты Рашковского, уже зная, что сегодня они будут работать в отеле. Обычно Рашковский либо отправлялся в кабинет Гинзбурга, либо принимал гостей в своих апартаментах. Утром ей позвонил Акпер, который предупредил, что Валентин Давидович будет работать в «Гровнор-отеле». На сегодняшний день были запланированы две важные встречи.

Она появилась ровно в девять тридцать. Но Рашковского не было. Он появился только через час. Впервые за все время их знакомства он почему-то избегал смотреть ей в глаза. Однако, появившись в кабинете, сразу же отменил все встречи, заявив, что на сегодня у него есть более важные дела.

Она перезвонила по всем телефонам, известив об отмене встреч. И вдруг Рашковский предложил ей поехать куда-нибудь за город. При этом вид у него был какой-то осунувшийся, почти болезненный. Марина уже взяла сумочку, и тут раздался телефонный звонок.

– Марина, здравствуйте, – услышала она голос Циннера. Это было невозможно! Он позвонил ей прямо в апартаменты Рашковского. Он назвал ее по имени. Но более всего ее смутил его голос.

– Я вас слушаю, – она не могла не говорить. Но ведь совсем рядом стоял Рашковский.

– Немедленно уходите. Вчера вечером Кудлин был в дорожной полиции. – От волнения он забыл, что в России нет полиции. – Они знают, что вас подставили. Он уже сообщил об этом Рашковскому. Вы меня слышите? Немедленно уходите. Машина будет ждать вас на углу.

Она повернула голову. Рашковский стоял и смотрел на нее. Его взгляд парализовал ее. Уйти прямо сейчас?..

– Уходите, – повторил Циннер, – не задерживайтесь ни секунды.

– Кто позвонил? – спросил Валентин Давидович.

«Поздно, – подумала она с холодной решимостью. – Циннер позвонил на несколько минут позже, чем следовало».

– Не знаю, – она положила трубку, – кажется, ошиблись номером.

Убежать было невозможно. В приемной находился Иманов с охранниками. Она не сможет отсюда выбраться. Рашковский смотрел на нее. Она подняла голову. Пусть он не думает, что она испугалась. Ведь не будут ее убивать прямо в отеле. Здесь все-таки Англия. Но ведь он предложил поехать куда-то за город?..

Она вышла из номера первой. Рашковский чуть посторонился, пропуская ее вперед. К машине они подходили в сопровождении нескольких охранников. Что должен чувствовать человек перед казнью? – подумала Марина. У нее не было страха. Но почему-то не было и ненависти. Она взглянула на Рашковского. Он ведь хладнокровно отдаст приказ о ее ликвидации.

К ее удивлению, в машину, кроме Рашковского, никто не сел.

– Не нужно, – отмахнулся Рашковский от охранников, – мы поедем одни.

Она удивленно взглянула на него, и он заметил этот взгляд. Ничего не спросив, она села в автомобиль на заднее сиденье, рядом с ним. И машина тронулась. За все время пути они не сказали друг другу ни слова. Он уже понимал, что она все знает. Но и она понимала, что ему все известно.

– Куда мы едем? – наконец спросила она. Примерно полчаса они находились в пути. Спросила по-русски, водитель был англичанин.

– Куда бы вы хотели? – неожиданно отозвался Рашковский.

– Не знаю. Я не совсем понимаю ваш вопрос…

– Вы все прекрасно понимаете, – сказал он, глядя перед собой.

Еще несколько минут они молчали, пока он не бросил те самые слова:

– Вас ведь специально подставили.

Она промолчала. Отрицать не хотелось, соглашаться невозможно. Врать ему она не могла. Сидела рядом и смотрела вперед, ничего не видя.

– Почему? – спросил Рашковский. – Можно узнать, почему вы решили меня сдать?

Она по-прежнему молчала. Значит, он хочет вывезти ее за город и там убить. Но почему тогда он отпустил охранников? Она все еще молчала. Машина вдруг остановилась. Она взглянула в окно: небольшой мотель. Место ее последней в жизни остановки.

– Идемте, – сказал он, выходя из машины.

Еще можно было убежать, крикнуть, спастись. Но она покорно вылезла из машины и последовала за ним. В холле им протянули ключ. Там сидели служащие. Но она не кричала. Ей даже стало любопытно, почему он привез ее сюда. Почему сам решил с ней расправиться. Ведь его могут запомнить.

Он открыл ключом комнату, взглянул на нее, приглашая войти. Она первой прошла в комнату. Он вошел следом, вставил ключ, запер дверь.

– Вас специально подставили, – сказал он задумчиво и грустно.

– Вы мне об этом говорили. – Они стояли слишком близко.

– Странно, – пробормотал он, – я думал, что мы нравились друг другу. А оказывается, ты делала это нарочно…

Он впервые перешел на «ты», очевидно, для того чтобы унизить ее. Она усмехнулась. Потом сделала шаг навстречу и сама поцеловала его. Взглянув ему в глаза, сказала:

– Я никогда в жизни не делала этого нарочно…

Поцелуй только разжег страсть. Это было их второе свидание. Но на этот раз к радости встречи примешивалась горечь конца. Она даже не понимала, как такое возможно, но, очевидно, в отношениях мужчины и женщины всегда мало логики. Через некоторое время он спросил ее снова:

– Почему?

Она отвернулась. Отвечать не хотелось. Он повернул ее к себе.

– Почему? – требовательно спросил он.

– «Дамы сохраняют неподвижность», – пробормотала она. – Я просто из других дам.

– Ты сотрудник милиции? – Его глаза были опасно близко.

– Почти. Я профессиональный офицер. И уже много лет…

– Дешевка, – пробормотал он буднично, без гнева, – я могу убить тебя.

Она замерла. Он сказал это очень просто. Просто сообщил новость, словно пересказал газетную информацию. Она повернула к нему голову, высвободила руку. Кажется, ему нравится ее унижать? Она сейчас беззащитна.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он, глядя на нее.

Она повернулась к нему, чтобы увидеть еще раз его серые глубокие глаза.

– Что я должна говорить?

– Ты не хочешь возразить?

– Нет.

– У тебя было интересное прошлое, – ровным голосом сказал он.

– У тебя тоже.

– Ты хотела меня убить?

– А ты бы испугался?

– Разве ты не знаешь, что меня трудно испугать?

– В таком случае зачем ты спрашиваешь? Но я не собиралась тебя убивать.

– Ты легла со мной в постель, чтобы узнать какие-нибудь очередные тайны?

– А у тебя еще есть тайны?

– Ты отвечаешь вопросом на вопрос.

– Ты тоже.

– Я тебя не обманывал.

– Неужели? Для всего мира ты преуспевающий банкир. А на самом деле?

– Ты для меня тоже была кандидатом наук.

– Кстати, я на самом деле кандидат наук.

– И офицер милиции?

– Откуда ты узнал? – Ему не следовало говорить всей правды. Пусть думает так.

– Разве можно в нашей стране что-нибудь скрыть? Леонид потратил несколько дней и большие деньги, но выяснил, кого ко мне послали. Нужно отдать ему должное, он тебя всегда подозревал. Почему ты молчишь?

– Я не знаю, что говорят в подобных случаях.

Она вдруг вспомнила, что однажды, много лет назад, произошло нечто подобное. История повторяется, с ужасом подумала она. Много лет назад Алан, узнавший о том, что она работает на советскую разведку, едва не покончил с собой. Сегодня второй мужчина, который ей безумно нравится, лежит рядом и, похоже, ненавидит ее еще больше. Или ей только кажется?

– Ты можешь уйти со своей работы? – вдруг спросил он.

– Иногда я тебя не понимаю. Мне трудно следить за ходом твоих мыслей, – призналась она.

– Ты можешь уйти со своей работы и остаться со мной? – продолжал он. – Ты еще не поняла, что все кончилось?

– Ничего и никогда не кончается, – она закусила губу. – Или ты думаешь, что все забыто?

– Я устроил многомиллиардный кредит через МВФ. Меня официально простили. Я снова ведущий банкир страны. Тебя поэтому сдали. Не из-за денег, нет. Они хотят, чтобы я был в порядке. Через меня в страну пойдут миллиарды. Им все равно, чем я занимаюсь, главное – чтобы дали денег.

– И тебя это устраивает?

– До недавнего времени – вполне. Пока я не познакомился с тобой.

– Ты можешь иметь самых красивых женщин мира. Зачем тебе такая, как я?

– Именно потому, что я не могу иметь тебя.

– Ты меня уже имеешь.

– Не нужно так грубо.

– Я говорю как есть. Или ты хочешь, чтобы я продолжала тебя обманывать?

– Значит, раньше ты меня обманывала?

– Что ты со мной сделаешь? Отдашь Акперу, как бедную девочку, выписанную из Боливии? Или прикажешь Кудлину меня утопить?

– Девочка из Боливии получила двадцать тысяч долларов. И я еще никого в жизни не топил. Даже котенка.

– Зато убивал другими способами. Может быть, не сам, но приказывал убивать. Или это тоже неправда?

– Правда. А ты не убивала? Не лично, а другими способами. Или ты работала только в белых перчатках?

– Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу.

– Это был комплимент?

– Ты умеешь нравиться людям. В этом твоя сила. Сила зла.

– Я не бандит. И ты прекрасно это знаешь. Я банкир.

– Ты знаешь, что я знаю о тебе все.

– В таком случае останься со мной. Уйди со своей работы. Зачем она тебе? Останься со мной.

– В качестве секретаря?

– В качестве друга.

– У нас разные понятия о дружбе.

– Хватит болтать, – он привлек ее к себе.

– Нет, – она отодвинулась, – по-моему, мы все решили. Что ты хочешь сделать со мной?

– Ты уже не разрешила, – пробормотал он, улыбаясь.

– Я серьезно спрашиваю?

– Ты хочешь, чтобы я раскаялся и пошел в храм замаливать грехи?

– А ты хочешь, чтобы я оделась и ушла? Просто так, будто ничего не произошло?

– Тебе обязательно получать за меня награду?

– А тебе обязательно ерничать?

– Мы опять задаем друг другу только вопросы.

– Я ухожу.

– Нет. Ты останешься со мной. Я могу вернуться в Москву.

– Я думала – ты умнее. Они тебя не оставят в покое. Рано или поздно случится то, что должно случиться. Взорвется твой самолет, или твоя машина случайно столкнется с бензовозом. Ты можешь отравиться в любом ресторане или получить инфаркт, и любой врач подтвердит, что ты умер от сердечной болезни. Ты не должен возвращаться обратно.

– Тебе не кажется, что ты меня пугаешь?

– Я говорю тебе правду. Ты переиграл сразу несколько спецслужб. Ты сумел заставить их отступить, сумел победить. А мы не любим проигрывать. И никогда не забываем тех, кому уступили. Рано или поздно мы найдем способ отомстить. И вполне возможно, что в этот раз в самолете рядом с тобой будет не только твоя дочь, но и вся твоя…

– Прекрати, – зло прошипел он, – я не могу остаться здесь. Я должен вернуться. Иначе все кончено. Здесь я никому не нужен.

– Я сказала тебе правду.

– Мне не нужна твоя правда. У меня своя правда.

– Ты ошибаешься.

– Возможно. Но я хочу, чтобы ты осталась со мной.

– У тебя есть жена.

– Ты прекрасно знаешь, что я с ней не живу.

– Это твои проблемы.

– У нас общий сын. Я думал, что она будет умнее. А она оказалась чуть лучшей копией моей первой жены.

– Ты бываешь неоправданно жесток к людям.

– Я постараюсь исправиться. Ты останешься со мной?

– Ты опять ничего не хочешь понять. Если узнают, что ты отпустил меня живой… Если узнают, что ты обо всем знал. Мне никто не поверит. Или решат, что ты меня купил. Ты этого хочешь?

– Мне все равно. Оставайся со мной.

– У меня такая судьба, – сказала она по-французски.

– Что? – не понял он. – Что ты сказала?

– Я говорю – у меня такая судьба. В моей жизни было двое мужчин. Первый – отец моего сына. Ты второй. И обоих я вынуждена была оставить.

Он чуть отодвинулся. Взглянул ей в глаза.

– Я никогда в жизни не просил об этом ни одну женщину, – сказал он, – никогда в жизни. Но тебя я прошу. Ты можешь еще на полчаса забыть обо всем? Или это для тебя очень сложно?

Она молчала. Он сузил глаза, резко отодвинулся, собираясь вскочить. Она дотронулась до его руки.

– На час, – улыбнулась она, – можно я задержусь на час?

Ровно через час она оделась. Выходя из номера, взглянула на него. Он спокойно спал. Марина прошла в холл, попросив вызвать ей такси. В прощальной записке не было смысла. По телефону она заказала билет на самолет. Уже направляясь в «Гровнор», подумала, что он может проснуться и передумать. Ее могут встретить в «Гровноре» совсем другие люди. Тем не менее она направлялась именно в свой отель.

Ей не дано было узнать, что он трижды поднимал трубку и трижды передумывал. Она приехала в отель, быстро собрала свои вещи. Через несколько минут ее чемодан уже грузили в такси. Выданную ей кредитную карточку и все оставшиеся деньги она сложила в конверт, запечатала его и, надписав фамилию Рашковского, оставила у портье.

Отсюда она набрала знакомый ей номер. Встревоженный Циннер сразу поднял трубку:

– Где вы были? Мы предполагали самое худшее.

– Все в порядке, – вздохнула она. – Я возвращаюсь в Москву.

– Он знает обо всем?

– Да, – она посмотрела на терпеливо стоявшего рядом портье. – Да, – повторила она.

– И он отпустил вас живой? – изумился Циннер. – Но так не бывает…

– Бывает, – сказала Марина, – до свидания.

– Подождите! – закричал Циннер. – Это только начало… Ему разрешили вернуться в Москву, но это ничего не значит. Мы продолжаем разработку операции…

Она положила трубку. В этой операции для нее все было закончено. Когда она села в такси, которое увозило ее в аэропорт, у здания отеля остановился «Роллс-Ройс», в котором приехала Оксана Борисовна. Марина усмехнулась. Очевидно, Оксана Борисовна всегда будет женой Рашковского. Она будет защищать свое положение изо всех сил.

Черное английское такси выехало на Парк-Лейн. Огромное здание «Гровнор-отеля» осталось позади. Марина обернулась еще раз, чтобы увидеть этот отель. Через сорок минут она была в аэропорту. Вечером она прилетела в Москву. И на следующий день утром уже ехала на свое привычное место работы, где провела последние двадцать с лишним лет.

Через несколько дней все газеты сообщили о возвращении в Москву после лечения известного банкира и предпринимателя Валентина Рашковского.

Оглавление

Пролог

Часть I Знакомство

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть II Работа

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава последняя Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg