«Покаяние «Иуды»»

Покаяние «Иуды» (fb2) - Покаяние «Иуды» 2663K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ахмет Цуцаевич Хатаев

Ахмет Цуцаевич Хатаев Покаяние «Иуды»

И вечный бой! Покой нам только снится…

А. Блок

Часть первая Схватка в неволе

Глава I

Солнце, окрашивая в пурпурные цвета кроны деревьев на прибрежных склонах ялтинских гор, медленно плыло за бронзовый горизонт, уступая место на сереющем небосклоне только что проявившейся бледной луне. Море стало сердиться, хмурить брови и, не обращая внимания на прощальные ласки солнечных лучей, вздыбилось бурунами свинцовых волн, которые в обнимку с исторгнутой из глубин прохладой, тяжело раскачиваясь и пенясь одна за другой, грозно накатывали на песчаный берег. А он в величавом спокойствии, с игривой улыбкой на золотистых устах встречал и нежно гасил их шумный протест, поскольку знал, что за ночью придет утро, а с ним и неминуемо новая встреча вечных и неповторимых солнца и моря. Так было прежде и так будет всегда, покуда существует установившийся в нашей галактике порядок.

Эди полчаса зачарованно глядел на происходящие прямо на его глазах величественные изменения в природе, по-доброму завидуя ялтинцам, которые постоянно живут в этих райских местах и могут наслаждаться во все времена года проявлениями характера ялтинского моря и сочными красками субтропиков, а потом нехотя направился к лежаку, иногда оглядываясь назад, чтобы вновь и вновь увидеть эту неописуемую картину.

«Даст бог, и завтра, да и в другие дни буду любоваться твоими причудами, грозное море, — мысленно промолвил Эди, натягивая на загорелые ноги белые шорты, а затем, быстро прихватив свои пляжные пожитки, направился в санаторий, где пребывал уже целую неделю: много плавал, загорал и охотился с гарпуном на мелких рыбешек у заросшего мхом волнореза. И прошедший день не был исключением, и потому, ощущая в теле знакомую тяжесть от перенесенной физической нагрузки, он медленно шагал к спальному корпусу. За его мускулистым плечом на изгибе алюминиевой трубки, которую он придерживал правой рукой, висели ласты, маска для подводного плавания и увесистый полиэтиленовый пакет с полотенцами. В такт шага ласты шлепались о спину, но он всего этого не замечал, занятый мыслями о прожитом дне и о том, как отразит его в своем дневнике.

Неожиданно у самого входа он чудом увернулся от столкновения с соседом по столовой Вадимом, выбегавшим из подъезда, будто за ним кто-то гнался.

— Фу, черт, надо же, промахнулся, а то все было бы здорово: я врубаюсь на полном ходу в гору мышц и… одним словом, кому-то сейчас крупно повезло! — воскликнул Вадим, давясь от смеха. Затем, театрально разведя руки, добавил: — А тебя, сосед, сегодня целый день искали, даже от здешнего шефа в столовую заглядывали, спрашивали, где ты и почему не на обеде.

— Двое с носилками, а третий с топором? — отшутился Эди, восприняв слова Вадима за розыгрыш, поскольку из его же рассказов знал, что тот проделывал подобные штучки со своими товарищами по службе.

— Я не шучу, действительно от начсанатория приходили, — добавил Вадим, уловив в словах Эди недоверие.

— Ему что, больше делать нечего, как меня разыскивать? — устало промолвил Эди и шагнул к двери.

— По всему, его кто-то настроил против тебя: к врачам не ходишь, процедуры игнорируешь, отбил ногами все стойки гандбольных ворот, — рассмеялся Вадим. — Вот и решил человек проявить начальственную волю, надавить на тебя, чтобы придерживался здешних правил.

— Ты фантазер, Вадим! Наверно, у сослуживцев в авторитетах ходишь? — добродушно заметил Эди. — А что касается врачей и тому подобное — ерунда все это. Понимаешь, у меня своя программа… Лекарей хватает и на службе, а вот ялтинского моря, к сожалению, не достает.

— Ты к нему все-таки загляни, а то может начальству жалобу настрочить, мол, не дисциплинирован и всякое тому подобное, — уже серьезно посоветовал Вадим.

— Ты словно мать Тереза, отстань, хочу полежать, а то все тело ломит, кажется, сегодня несколько переусердствовал с нырянием за бычками.

— А где улов? — не отставал он.

— Уже на кухне, так что не опаздывай на ужин, — улыбнулся Эди и взялся за ручку двери.

Поднявшись в номер, Эди принял горячий душ и насухо вытерся жестким санаторным полотенцем, вызвав тем самым легкое жжение кожи, огрубевшей под воздействием южного солнца и морской воды. Затем, не торопясь, выпил стакан боржоми из холодильника и лег на кровать поверх одеяла, предварительно обвернув бедра банным полотенцем. Накопившаяся за день усталость тяжелым грузом вдавливала его в кровать, требуя уступить ее натиску и хоть на непродолжительное время уснуть. Он всегда так поступал после тренировки, зная, что сон — лучшее средство для быстрого восстановления сил. Готов был так поступить и в этот раз, но назойливый вопрос: «А зачем я понадобился начсанатория?» — упорно сигнализировал в мозг, не позволяя полностью расслабиться… «Профилактировать из-за того, что на процедуры не хожу, медицинские коктейли не пью — это несерьезно. Хотя кто его знает, у него своя работа… Но все-таки не пойду. Если действительно хочет проявить служебный порыв, то пусть пришлет сюда кого-нибудь из своих многочисленных сотрудников. Я же не пляжный фраер, залетевший сюда в поисках приключений, а целый майор государственной безопасности великой и перестраивающейся в очередной раз, но уже под порывами ветров горбачевских идей, страны, — улыбнулся он своим шаловливым мыслям. — Лучше всего пусть это будет его секретарша, о которой среди отдыхающих молва идет как о спортсменке и красавице. Уж ее я не заставлю ждать, скажу «есть», «так точно» и пойду за ней, пусть только прикажет», — вновь улыбнулся Эди.

Но неожиданный стук в дверь прервал его мысли.

«А вот и она…» — только и успел подумать Эди, как, не дожидаясь ответа, в комнату по-хозяйски вторглась дежурная по этажу и без всяких вступлений выпалила:

— Наконец-то вы объявились. Вас срочно требует к себе начальник санатория полковник Воронов.

— А по какому вопросу, не сказал? Как-никак я в санатории нахожусь, а в данный момент отдыхаю, — учтиво произнес Эди, подтягивая на себя край одеяла и еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, так как все еще продолжал находиться под впечатлением ранее промелькнувших мыслей… Надеялся увидеть у себя красавицу, а притопала обердежурная в туго перепоясанном служебном халате, из-под которого виднеется край домашнего платья. «Так тебе и надо, — внутренне ухмыльнулся он за крамольные мечты. — И надо сказать, тебе, товарищ майор, повезло, что именно она пришла, а не секретарь-милашка, иначе не избежать бы разбора за аморалку».

— Не могу знать, начальник на вахту позвонил и потребовал, чтобы я немедленно сообщила вам о его при-ка-зе, — делая ударение на последнем слове раздраженно произнесла дежурная… И отчего-то неожиданно засмущалась, по ее лицу прошла тень сомнений, мол, не перебарщиваю ли я с этим молодым человеком: вроде в легкомыслии не замечен, обходительный, всегда первым поздоровается, только по вечерам машет руками и ногами, одевшись в какие-то белые японские штаны и куртку, как будто в нашей стране невозможно найти для этого подходящей одежды, но тут же, собравши всю свою волю в кулак, утвердительно добавила:

— Да, именно о приказе, и прошу меня с линии не сбивать.

— Извините, у меня и в мыслях ничего такого не было, просто хочется знать, отчего такая спешка, надеюсь, ничего не произошло из ряда выходящего? — намеренно растягивая слова, спросил Эди.

— Какая вам разница, — отчего-то стала по-настоящему сердиться дежурная, — я довела до вас приказ, а ваша обязанность немедля его исполнить. Может быть, и на самом деле что-то важное произошло, если сам начальник тревогу забил. А вы тут расспросы устроили — сам, не сам… И вообще, какая разница, кто звонил, главное, звонили, искали, а вас нет ни на пляже, ни на обеде. Должна вам сказать, что до этого случая его распоряжений кого-либо разыскивать я не получала. Так что, молодой человек, поторопитесь.

— Хорошо, только оденусь, — теперь уже несколько сухо произнес Эди, потянувшись к стулу, на котором висели спортивные брюки: он сделал вывод, что с этой дамой лучше не продолжать диалог.

— Вот и хорошо, непременно зайдите, а то складывается впечатление, что у вас, да и вообще у современной молодежи, отношение к приказу довольно-таки легкое. В наши годы все было иначе, приказ воспринимался как призыв на великие дела.

Потом, как бы опомнившись, она умолкла и стремительно ушла из комнаты, то ли почувствовав, что своим присутствием она мешает Эди одеться, то ли поняв, что ему неинтересен ее рассказ о былом восприятии магического слова приказ. Но еще некоторое время из коридора доносился прокуренный менторский голос дежурной.

Через полчаса Эди уже был в приемной начальника санатория. Секретарь, которая и на самом деле оказалась очень красивой и внимательной девушкой, еле сдерживая смех, рассказала, что исполнительная дежурная доложила о проведенной ею работе с «неуловимым чекистом», а затем предложила присесть на один из диванов, пока начальник не закончит совещание с персоналом.

Эди охотно сел на ближний к столу диван.

— Девушка, скажите… — начал было он формулировать свой вопрос.

— Я Оксана, — прервала его секретарь, еле заметно улыбнувшись.

— Спасибо, я хотел спросить, а вы не знаете, в чем причина моего вызова? — договорил он, изобразив на лице озабоченность.

— Знаю, это по вашей работе. Утром и в обед звонил какой-то сердитый товарищ, требовал немедленно доставить вас к телефону.

Начальника не было на месте, вот мне и пришлось оба раза держать ответ. Когда я во второй раз сказала, что вас не могут найти, он буквально взорвался и стал кричать на меня, мол, что у вас происходит, мы к вам на отдых отправили офицера, а вы не знаете, где он и чем занимается.

— Не представлялся?

— Представлялся, — недовольно сжав губы, процедила Оксана, — генерал Водопьянов.

— Этот может, — пошутил Эди, — он такой же, как и ваша дежурная. Понимаете, война, работа в СМЕРШ, а это, как рассказывают, накладывает особенный отпечаток.

Оксана, уловив, что слова о грозном генерале не произвели на ее собеседника удручающего впечатления, а даже как-то развеселили, обрадовалась и неожиданно спросила:

— Скажите, а вы у нас впервые?

— Да, но, по всей вероятности, ненадолго.

— Жаль, а то мы с подругой хотели к вам на тренировки напроситься.

Эди удивленно посмотрел на Оксану, которая, не обращая на это внимания, продолжала.

— Мы с ней тоже увлекаемся каратэ, а ваши тренировки по вечерам во все глаза наблюдаем. Очень нравится. Вот только подойти не решаемся. Скажите, вы давно занимаетесь?

— Всего десять лет, — с сожалением в голосе ответил Эди.

Ему и на самом деле казалось, что все предыдущие годы, отданные вольной борьбе и дзюдо, по которым он стал признанным мастером, следовало посвятить именно каратэ. Поэтому Эди много времени и сил прикладывал оттачиванию защитной и ударной техники каратэ.

— А мы четыре месяца занимаемся у одного из ваших здешних коллег. Он набрал группу из числа сотрудников.

В этот момент неожиданно открылась дверь кабинета начальника, и оттуда, все еще продолжая увлеченно обсуждать какие-то вопросы, стали выходить совещавшиеся. Оксана на полуслове прервала свой рассказ и, бросив мимолетное: «Я сейчас», — буквально протиснулась мимо них в начальственный кабинет и, степенно выйдя из него через пару минут, улыбаясь, промолвила:

— Заходите, он ждет вас.

Эди тут же поднялся и зашел в кабинет со словами:

— Здравствуйте, разрешите, товарищ полковник.

Воронов ответил на приветствие кратким «здравствуйте» и жестом руки показал на кресло за приставным столиком. Затем, окинув Эди оценивающим взглядом, произнес:

— Сегодня утром звонили с вашей работы. Просили срочно связаться с генералом Водопьяновым, но вас не смогли найти, что вызвало много вопросов у него, да и я в недоумении, как это возможно. Вас не было ни на пляже, ни в гостинице, да и на обеде вас тоже не было. Разве так можно?

— Извините, я приехал сюда отдохнуть, а не отлеживаться на пляже. У меня есть личная программа физической подготовки, в соответствии с которой занимаюсь, плаваю, охочусь на бычков, ими же утоляю обеденный голод, — сухо ответил Эди, присаживаясь на предложенный стул. При этом он бросил взгляд на телефонный аппарат засекреченной связи, стоящий на столе начальника санатория.

— Не ершитесь, майор, это вас не красит. Меня тоже нужно понять, ведь я на службе. Она требует от меня проявлять заботу об отдыхающих, как-никак здесь новая обстановка, море… а вам — информировать хотя бы медсестру на пляже о месте своего пребывания, — дружелюбным тоном произнес начсанатория, проследив за взглядом Эди.

— Хорошо, впредь буду поверх моих вещей на лежаке записку класть, мол, я там и там, — улыбнулся Эди.

— Ну, ладно, покончим с этим недоразумением, — важно изрек Воронов и тут же весело заметил: — Кстати, гарпунить рыбешек я и сам не прочь, но есть их в сыром виде не пробовал. Жареные бычки, ничего не скажешь, — хорошая закуска, одно объедение.

— Спасибо за понимание, товарищ полковник, — выпалил Эди, вновь бросив взгляд на телефон.

— Да, позвонить можете от меня, — предложил он, подвигая к нему аппарат.

Через пять минут Эди услышал голос Водопьянова.

— Сергей Иванович, — только и успел сказать Эди, как из трубки донеслось:

— Атбиев, куда ты пропал, что средь дня найти не могут?

— Как и положено, отдыхаю, Сергей Иванович.

— Понимаю, Крым, море, женщины. А, как известно, в таких условиях мы все убежденные холостяки. Но я не об этом. Тут дело такое, в центре несколько раз картотеку учета оперов продевали спицей, чтобы подобрать подходящую кандидатуру для выполнения какого-то архиважного задания, тягали чуть ли не по всем двадцати пяти параметрам. Одним словом, тебе необходимо срочно вылететь в Москву. Естественно, отпуск прерывается, догуляешь потом, обещаю. Ничего не поделаешь, служба.

— Может, сначала домой, а потом?..

— Не получится, зампреда Иванков поставил перед нашими крымскими товарищами задачу сегодня, в крайнем случае завтра утром отправить тебя в столицу, а Архипов — передо мной — предупредить тебя о предстоящей командировке, что я и делаю. В Москве встретят и разместят, естественно, все расходы за счет центра. Как видишь, все динамично развивается. Держи нас в курсе, насколько это возможно. Никому сюда не звони, для них ты продолжаешь загорать. Тебе все ясно?

— Так точно.

— Тогда, удачи, верю, что ты все сделаешь как надо.

— Постараюсь, — произнес Эди и медленно положил трубку на аппарат.

— По всему, этот звонок положил конец вашей охоте на бычков? — сочувственно заметил Воронов.

— Так оно и есть, как говорится, нужно собирать вещи. Кстати, не скажете, как часты отсюда авиарейсы на Москву?

— Сегодня не улететь, только завтра, но с билетами очень туго.

— Водопьянов сказал, что этим будут заниматься местные товарищи.

— Тогда улетите. Так что желаю успехов. Когда завершите тамошние дела, возвращайтесь, может быть, за бычками вместе поохотимся, — подчеркнуто вежливо произнес Воронов.

— Спасибо, я бы с удовольствием, — ответил Эди, поднимаясь из-за стола, — может быть и представится такая возможность.

— Представится, еще много раз представится, ведь вам служить и служить, так что возвращайтесь, — бросил начальник санатория вдогонку уходящему Эди.

Когда он вышел в приемную, к нему подошла Оксана и со словами:

— Ну, вы сегодня нарасхват, — передала листок бумаги, на которой был написан телефонный номер.

Уловив вопросительный взгляд Эди, добавила:

— Это номер местного отдела КГБ. Вам надо по нему сейчас позвонить. Там ждут.

Эди понимающе кивнул и, подойдя к столу, на котором стоял телефонный аппарат, набрал номер. Ответили тут же. Состоялся короткий диалог. Эди рассказали о том, что завтра в двенадцать часов за ним приедет сотрудник и отвезет в аэропорт.

Завершив разговор с коллегой и пригласив Оксану на вечернюю тренировку, Эди вернулся в гостиницу. Усталости уже не было: натренированный организм смог восстановится за счет внутренних ресурсов. На смену пришло желание поесть, но до ужина оставалось ждать целый час. Чтобы скоротать время, он достал из тумбочки дневник в тисненом переплете — подарок преподавателя-чекиста успешному ученику — и начал листать страницы прежних записей. Но через минуту вернул на прежнее место, поскольку ум был занят поиском ответа на вопрос о причине неожиданно свалившейся на его голову командировки. Скудность исходной информации не давала возможность смоделировать варианты. По всему о ней не знал и сам Водопьянов, иначе хоть намекнул бы. То, что она связана с какой-нибудь острой оперативной разработкой, не вызывало сомнений. Иначе не стали бы продергивать через центральную картотеку, подыскивая подходящую кандидатуру.

Неожиданно его мысли прервал стук в дверь… Не успел он толком встать, как в номер вошла та же дежурная.

— Извините, молодой человек, что так бесцеремонно, но я по делу, то есть хочу угостить вас абрикосами и вишней, а то как-то нескладно получилось. Понимаете, я же думала, что вас как нарушителя дисциплины… А оказывается, все не так. Вот и решила, как говорится, исправиться. Одним словом, поешьте, все это с моего огорода. Они очень вкусные, одни витамины без всякой там химии. Я их только что помыла. Вам как спортсмену будут очень полезны, — скороговоркой изрекла она, пытаясь сдержать улыбку.

Обескураженный очередным ее появлением у себя, Эди уже хотел было отказаться, но дежурная быстро прошла к столу и, поставив на него чашку с фруктами, широко развела руки, что по всей вероятности, должно было означать, мол, прости, товарищ. А затем, как бы опомнившись, так же быстро ушла, ответив на его «спасибо» растянутым «пожалуйста, на здоровье».

Эди еще некоторое время продолжал стоять у кровати, находясь под впечатлением неожиданного визита строгой дежурной и нового проявления ее загадочной души. Потом все-таки подошел к столу, взял приглянувшийся желтый плод, надкусил его… и во рту разлился вкус бодрящей живительной влаги, насыщенной соками здешней благодатной земли, грозами летних слепых дождей, дыханием грозных морских приливов, а в ноздри ударил дурманящий запах, настоянный в лучах крымского солнца и отблесках неповторимых звездных ночей… «Она молодец, а не обердежурная, как тебе показалось, товарищ майор», — весело пробормотал он себе под нос, беря с тарелки очередной абрикос.

После ужина Эди вернулся в номер. До начала тренировки оставалось полтора часа, которые он решил посвятить чтению наставлений японского учителя каратэ Мабуни Кенва и прокрутить в голове многоходовые комплексы упражнений, называемых по-японски — ката. За этим занятием время шло быстро… Листая иллюстрированную книгу известного мастера каратэ француза Анри Пле, Эди вспомнил свои тренировки под руководством Сато Тэцуо и его слова о том, что соединение традиций и духа каратэ с повседневной работой по оттачиванию техники дыхания, защиты и ударов превращают ученика со временем в большого мастера, носителя идеала двойного пути — воинского и гражданского воспитания: культивирования высокой духовности и готовности противостоять агрессии.

«Да, с того дня прошли годы изнурительных тренировок, проведено немало спортивных боев, которые укрепили тело и дух, — подумал Эди, — но отчего-то до конца не могу вникнуть в глубинный смысл слов Мабуни о том, что истинная сущность воинского искусства — поддержание равновесия, а конечная его цель — гармония.

Видно, я еще не достиг того уровня, чтобы секрет этого определения стал предельно ясен, как многие другие сложности тернистого пути каратэ» — заключил он, кладя книгу на тумбочку. Затем не торопясь переоделся в кимоно и направился на спортплощадку. Оксана уже была там.

— Добрый вечер, а я уже собиралась уходить, подумала, что вы не придете, будете готовиться к отъезду, — произнесла она.

— Привет, никаких проблем, собрал вещи в сумку и в путь. К тому же мы договорились о совместной тренировке, а, как известно, договор дороже денег, так что прошу на татами, — пошутил Эди.

— Но здесь же нет татами, это площадка для игры в ручной мяч? — растерялась было Оксана.

— Это вы его не видите, оно есть везде, где звучит слово ка-ра-тэ. Это, во-первых, во-вторых, чтобы предложить вам план занятия, хотел бы знать, на каком уровне базовой подготовки вы находитесь.

— Лучше давайте начнем с вас, — резко выпалил молодой человек, который вбежал на площадку и стал между Эди и Оксаной. Он был выше среднего роста и атлетически сложен.

— Андрей, прекрати хамить? — умоляюще попросила девушка и попыталась за руку оттянуть молодого человека в сторону.

Но тот резко отдернул руку и, уставившись колющим взглядом в Эди, произнес:

— Ты, видно, неприятностей хочешь, я тебе их сейчас организую, если не уйдешь отсюда.

— Эди, прошу вас, не слушайте его, он сам не знает что говорит, а ты, Андрей, прекрати немедленно, слышишь, прекрати, это я его попросила поучить меня, — нервно прокричала Оксана.

— Вот я и проверю, какой он учитель, угрожающе произнес Андрей и, приняв боксерскую стойку, двинулся на Эди.

— Остановитесь, — спокойно, но твердым голосом сказал Эди, вытянув вперед слегка согнутую в локте левую руку, — это была та дистанция, на которую он мог подпустить к себе разбушевавшегося грубияна. Но Андрей попытался ее сократить, и был наказан сильным и резким толчком основания ладони той же руки в грудь, отчего упал назад, слегка ударившись головой о покрытие площадки. Ошарашенный происшедшим, молодой человек некоторое время продолжал лежать, а потом резко вскочил на ноги, но вновь нападать не решился.

— Вы зря кипятитесь, — подчеркнуто строго продолжил Эди, возвращаясь из стойки, которую он занял при контратаке, в обычное положение, — надо уметь слушать и слышать других. Я прихожу сюда каждый вечер и уходить из-за ваших капризов не собираюсь. Так что прошу не мешать.

Андрей, к удовлетворению Эди, молча направился к скамейке у оградительной сетки и присел на нее. По всему было видно, что он потрясен происшедшим. Не менее была обескуражена его поведением и Оксана. Она стояла в нескольких шагах от Эди, не зная, как ей поступить в сложившейся ситуации. Но из оцепенения ее вывели слова Эди:

— Оксана, успокойтесь, как говорил Ларошфуко, ум всегда в дураках у сердца, так что не переживайте. Если не передумали, можем продолжить.

— Я согласна, сейчас попробую показать перемещения, блоки и удары.

Завершив упражнения, Оксана замерла на месте в ожидании, когда заговорит Эди.

— Для начинающего у вас получается нормально, но запомните, что правильное дыхание в каратэ — это важнейшее звено в подготовке бойца, поэтому удары выполняйте обязательно на выдохе. Если наткнетесь на встречный удар в область живота при вдохе, будут проблемы. Кроме того, поработайте над тем, чтобы ваш взгляд всегда был обращен в глаза противнику, а периферийным зрением видеть все движения его рук, ног и всего тела. Уделяйте как можно больше внимания разучиванию ката — это ключ к технике каратэ, в них зашифровано все мастерство великих мастеров этого вида единоборства. А теперь посмотрите, я выполню действия «Сээнтин — но ката».

И Эди, все еще находящийся в некоторой степени под впечатлением короткой схватки с Андреем, выполнил все двадцать одно действие этого повышенной сложности ката, как будто сражался с реальными противниками.

— Как жалко, что вы уезжаете, — неожиданно промолвила Оксана. Затем, сделав небольшую паузу, спросила: — А можно до вашего отъезда провести еще одно занятие?

— Оксана, мы это еще не завершили, а вы о следующем, — пошутил Эди. — Будет завтра, тогда и посмотрим, но сейчас внимательно смотрите и повторяйте мои движения, будем выполнять действия начального ката.

Через час Эди, попрощавшись с Оксаной, вернулся в номер, искупался и лег спать в ожидании завтрашнего утра, предварительно слизнув с тарелки остатки угощения дежурной.

Как только лучи нарождающегося солнца заглянули в окно, он встал и пошел на пляж, чтобы перед отъездом побыть у моря, а если позволит вода и поплавать, а то неизвестно, когда еще представится такая возможность. К его приходу охотников, пожелавших поглядеть на солнце, поднимающееся из глубин величавого утреннего моря, здесь скопилось уже немало, в числе которых были и его соседи по столу. Кутаясь в махровые полотенца и натягивая на головы пляжные шапчонки с цветными козырьками, они восхищенно смотрели на то, как огромный красно-оранжевый диск борется с темно-зеленой стихией, не желающей выпускать его из своих объятий.

Люди, изначально знавшие, чем закончится эта борьба, облегченно вздохнули, когда секунды спустя лучи уже отделившегося от водной глади солнца брызнули на пляж, возвещая о наступлении нового дня. Они яркими копьями ударили в глаза зачарованных наблюдателей, заставив их опустить взгляды от божественного действа на перекрасившееся в сине-голубой цвет море, на плещущие о песчаный берег игривые волны.

«Удивительно, каждый раз как будто впервые видишь это, оторваться невозможно, пока солнце само не скажет — хватит, а то ослеплю.

Не потому ли древний человек поклонялся ему как божеству», — подумал Эди, подставив ногу в набежавшую волну. Вода была прохладной, но желание попрощаться с морем, предварительно искупавшись в нем, толкнуло его вперед, и он с разбегу бросился в волны.

Спустя некоторое время Эди вернулся в гостиницу и, быстро переодевшись, пошел на завтрак. После этого забежал в продуктовый магазин и купил шоколадку для дежурной. К его удовольствию, она еще не успела смениться, и он смог вручить ей свой подарок, не забыв при этом поделиться впечатлениями о ее абрикосах.

— Ах, они вам понравились, как я рада. В них много моего отношения к земле. Понимаете, землю нужно любить, а многие этого не знают. Обидно все-таки. Спасибо, что оценили, спасибо. Жалко, что вы уезжаете, а то бы я еще чего-нибудь вкусного вам принесла. Ой! Чуть не забыла, к вам же приходила наша Оксана, хотела попрощаться. Оказывается, вы ей уроки даете по этому, ну как его.

— Каратэ, — успел вставить Эди.

— Да, да, именно, каратэ. Она очень умная девочка. Ее родители работают в санатории, они из Белоруссии. Отец служил там, почетный чекист, а вот будущий зять, он тоже из тех краев, сейчас гостит здесь. Видела его, он какой-то не такой. Откровенно говоря, не пара Оксане, но это их дела. Хочет забрать ее к себе, а зачем это надо, здесь хорошо… О, за шоколадку, конечно, спасибо, право, не стоило этого делать. Какая же я недотепа, это при моем послужном списке, чуть не обидела такого чуткого молодого человека.

Неожиданно она прервала свой монолог, то ли уловив во взгляде Эди нетерпение, которое он пытался скрыть, то ли поняв, что задерживает его, но по-прежнему доброжелательно промолвила:

— Желаю вам удачи, молодой человек, видно, она понадобится, иначе не стали бы так спешно вызывать.

— А вам мира и благополучия, — ответил Эди и направился в номер.

— И тебе тоже, сынок, — долетели до него ее слова.

Придя в номер, Эди присел за стол, чтобы сделать очередную дневниковую запись. В голову лезли мысли, связанные с тем, как были прожиты ушедшие сутки: вспомнил об инциденте на спортплощадке, о реакции на это со стороны Оксаны, проявлениях характера дежурной по этажу, разговоре с Водопьяновым, встрече утренней зари. Несомненно, все они заслуживали внимания и отражения в дневнике. Но он решил с этим подождать до следующего раза. Его внутреннее «я» требовало медитации, чтобы потревоженная этими событиями душа вновь обрела спокойствие, а ум — ясность. И потому он, предварительно закрыв дверь, чтобы никто не потревожил его уход в себя, сел в позу лотоса.

Увлечение Эди философией восточных единоборств некоторыми партийными начальниками в системе госбезопасности, считающими, что советская система физического воспитания есть высшее достижение человека в этой области, открыто не одобрялось. Он этому не противился и никогда официально относительно духовного содержания своих занятий не высказывался. Внешним их проявлением была демонстрируемая им при необходимости эффективная техника различных школ восточных единоборств, которой ничего толкового противопоставить эти деятели не могли. В таких случаях им приходилось молча принимать реальность, особенно, когда по предложению руководителей правоохранительных ведомств он демонстрировал технику защиты от вооруженного противника или силу удара при разбивании голыми руками и ногами кирпичей и досок. Но Эди не останавливался на достигнутом и шел по пути, на котором каждый раз возникали все новые и новые вопросы.

Вот и сегодня, погруженный в себя, искал ответ на вопрос, почему вчера не смог убедить Андрея словом, дать ему убедительный сигнал на уровне биополя, что так поступать нельзя. «Выходит, мои знания еще недостаточны для решения такой задачи, так как знанием является то, что можешь применить на практике, знать и действовать — это одно и тоже. Выходит, я еще на начальном отрезке этого бесконечного пути и чтобы учить тому, как по нему идти, я с ним должен слиться. Тысячу раз прав учитель, когда говорит, что если человек побежден страстями и окружен темнотой, он не может увидеть этот путь, так как он едва различим и потому доступен немногим».

Эди вышел из состояния медитации через тридцать минут: к нему вновь вернулось состояние равновесия, полного ощущения себя во времени и пространстве, готовности к действию. Посмотрев на часы, которые показывали без десяти двенадцать, он повесил на плечо дорожную сумку и направился к административному зданию санатория.

На подходе к зданию его встретила Оксана.

— Эди, я сегодня совершила поступок — приходила к вам, хотела попрощаться, но вы были на море. Жалко, что так поздно решилась. Надеюсь на ваше возвращение и продолжение совместных занятий, — промолвила она, протягивая ему руку.

— Оксана, у вас все получится, не забывайте только смотреть противнику в глаза, не упуская из виду все остальное, что происходит вокруг вас. А что касается возвращения, откровенно скажу, мне бы хотелось, здесь неповторимый климат, но посмотрим, как распорядится судьба, — подчеркнул он, легко пожимая ее руку.

— Только поскорей бы все это случилось, — произнесла она дрогнувшим голосом и посмотрела на него полными слез глазами.

Эди, удивленный увиденным, отпустил руку девушки и, чтобы как-то снять возникшую неловкость, предложил проводить его до автомашины.

Оксана улыбнулась и сказала:

— Вот видите, я умею смеяться через слезы, хотя мне и на самом деле очень грустно. Но к машине не пойду, не хочу никому ничего объяснять. Прошу, возвращайтесь, как только сможете, для меня это очень важно. Здесь мой телефон, позвоните, если захотите меня услышать.

Затем она ушла, ушла, не дожидаясь ответа, как будто боялась услышать, что он не вернется, не позвонит. Лишь удалившись на некоторое расстояние, она обернулась и помахала ему рукой.

Эди, проводивший Оксану долгим взглядом, махнул в ответ и продолжил путь, ощущая в себе неожиданно появившееся желание запомнить ее лицо, походку, голос и эти градинки слез на длинных ресницах.

В условленное время он и сопровождающий его оперативник выехали в Симферополь. По прибытии на место чекист, решив все вопросы, связанные с оформлением посадки Эди в самолет, уехал в Ялту. В аэропорту было многолюдно и шумно. Зал ожидания напоминал разбуженный курортным периодом человеческий муравейник. Неутихающий шум изредка перекрывался звучащими из мощных репродукторов монотонными женскими голосами, делающими объявления о рейсах самолетов.

До вылета оставалось более часа, и он решил подойти к доске объявлений, чтобы посмотреть рейсы из Москвы. Он все еще лелеял надежду, что сможет вернуться сюда через несколько дней и продолжить отдых. Неожиданно его окликнули. Повернувшись на голос, он увидел Андрея, который направлялся к нему.

— Привет, ты что уезжаешь? — спросил он.

— Да. Ну а вы что здесь делаете, — намеренно акцентируя на слове «вы», ответил Эди.

— Через два часа улетаю в Минск, мне здесь больше делать нечего. Хотел Оксану уговорить вернуться в Белоруссию. Не захотела теплое море оставлять. Предложила мне перебираться, но это нереально. Меня ни за что не переведут сюда.

— Я где работаете? — спросил Эди, полагавший, что Андрей является сотрудником органов госбезопасности, поскольку он свободно проходил на территорию санатория КГБ, поддерживал отношения с семьей чекистов.

— В милиции. Я недавно закончил минскую школу, некоторое время работал в «Динамо», выступал на соревнованиях за это спортивное общество.

— А каким видом занимаетесь?

— Боксом, — произнес Андрей и как-то стушевался.

— Это хорошо, очень серьезный вид спорта, дает хорошую физическую подготовку и закалку для жизни.

— Вы это серьезно?!

— Конечно, серьезно, — прервал его Эди, чтобы исключить тему их вчерашней стычки, — я с удовольствием смотрю боксерские бои, а некоторых наших великих мастеров даже лично знаю, к примеру, Конакбаева, Рискиева, Лемешева.

В это время объявили посадку на московский рейс, и Эди, попрощавшись с Андреем, направился к самолету. «В целом нормальный парень, правильно воспринял мою подсказку на «вы», да и рассуждает здраво, может, и с Оксаной у него как-нибудь наладится», — заключил Эди, поднимаясь по трапу на борт ТУ-134.

Глава II

Через пару часов самолет сделал посадку во Внуково и вырулил на стоянку. Эди встретили у трапа и сразу же повезли на Лубянку. По прибытии на место сопроводили в приемную начальника главного управления контрразведки Маликова. Дежурный офицер, изучающе оглядев его с ног до головы, предложил присесть на один из стоящих вдоль стены стульев, указав на них рукой. Но Эди, ощущая затылком тяжелый взгляд недовольного дежурного, прошел к журнальному столику и опустился в обитое блестящей черной кожей кресло, которое мягко вобрало его в себя. Затем, не обращая внимания на продолжающего смотреть в его сторону офицера, взял со столика «Правду» и начал читать передовицу, надеясь на то, что это отвлечет его от предстоящей встречи. Но, обнаружив, что не вникает в текст, вернул ее на прежнее место и стал изучать приемную. Внимание привлекли стоящие в углу массивные напольные часы с гирьками и огромным маятником, который, без устали двигаясь то в одну, то в другую сторону, отсчитывал в ритме «тик-так, тик-так» — секунда за секундой пульс бега времени. Шум, издаваемый его монотонными колебаниями, завораживал, и неискушенному человеку могло показаться, что здесь все замерло в ожидании каких-то чудес. Но Эди знал, что это обманчиво, что размеренность лубянской жизни, которую кто-то мог принять за неторопливость, диктовалась мыслительным процессом, который шел в кабинетах, где обитала контрразведка. Поэтому и отношение к ней верхов было бережливое, а коллег по ремеслу — почтительное. Хотя нет-нет да и встречались в ее коридорах люди, наподобие этого дежурного офицера, который отчего-то решил изображать из себя очень занятого и важного деятеля, что проявлялось в его общении с сотрудниками, приходящими по служебным вопросам в приемную, и в том, как он небрежно отвечал звонившим.

Эди, вынужденно ставший свидетелем этого притворного величия, внутренне негодовал, но неожиданно пришедшее на память изречение Сенеки Старшего о том, что «Золотая узда не сделает клячу рысаком», несколько развеселило его, и он вновь взялся читать газету.

Спустя десять минут в приемной появился начальник отдела контрразведки Ковалев, с которым Эди был знаком по прежним совместным делам. Он быстро огляделся и, увидев почти утонувшего в кресле коллегу, воскликнул:

— Дружище, наконец-то, а то я уже начал было волноваться, когда твой шеф вчера доложил, что тебя не могут найти. Грешным делом подумал, увлекла его какая-нибудь ялтинская зазноба в свои покои и нескоро отыщем. Но, слава богу, все обошлось и ты с нами.

Прежде чем встать навстречу Артему и отреагировать на его слова, Эди успел подумать о том, что хоть какая-то ясность наступила относительно того, с кем ему придется иметь дело. Это его в некотором смысле обрадовало и в то же время напрягло, поскольку знал сложность ковалевского направления работы.

— Привет, вот кому я обязан вызовом в центр. Надеюсь, ненадолго? — произнес Эди, пожимая протянутую ему руку.

— Это от него зависит, — показал Артем пальцем на дверь кабинета начальника. — Но, как я предполагаю, минимум на месяц, а то и навсегда, если придешься по нраву нашим боссам, — добавил он, заговорщически подмигнув. — Но заранее предупреждаю, что ситуация прямо-таки не из простых… Я предлагал сразу назначить тебя на это дело, чтобы не терять время на всякие там отборы, но были мнения посмотреть и других. Посмотрели, проверили и выделили троих. Все хорошие ребята, но наш главный, скорее всего, остановится на твоей кандидатуре, я это почувствовал на сегодняшнем совещании. В таком случае те двое будут дублерами.

Неожиданно на столе в приемной задребезжал телефон. Дежурный офицер заученно быстро схватил трубку и, поднеся ее к уху, выпалил: «Слушаю вас, товарищ генерал». Затем, несколько раз повторив: «есть», «есть», «так точно», — медленно вернул ее на прежнее место и, отчего-то сделав паузу, важно произнес:

— Товарищи, можете заходить, вас ждут.

Войдя в обширный кабинет, они сделали несколько шагов и остановились, после чего Эди в установленной форме доложился о своем прибытии. Артем, уже побывавший здесь с утра, сохранил молчание, отметив для себя, что его начальник удовлетворен докладом и видом Эди.

— Очень хорошо, а то мы вас несколько заждались, проходите сюда, — произнес он, показывая на два кресла у стола совещаний. Сам сел по другую сторону и, окинув Эди пронизывающим взглядом, продолжил: — Мы совместно с разведкой в течение ряда последних лет ведем разработку одного зарубежного антисоветского центра, который финансируется и контролируется спецслужбами стран главного противника. Так вот, с использованием возможностей этого центра — я имею в виду, прежде всего, людской ресурс, а это всякого рода отщепенцы, оказавшиеся за границей в разное время и по различным причинам, — западные разведки стремятся создать агентурные позиции в нашей стране, в частности, для получения доступа к секретам оборонной промышленности, военной технике, новым исследованиям в этой области. В этих целях осуществляется поиск советских граждан, сомневающихся в ценностях социализма и готовых встать на путь измены. Конечно, особо рассчитывать на серьезный успех здесь противнику не приходится, но, тем не менее, в отдельных случаях в расставленные сети попадаются люди с двойным дном.

Еще долго говорил пожилой генерал прописные истины о разведывательно-диверсионных устремлениях иностранных разведок против СССР в новых перестроечных условиях и о том, как успешно противостоит им советская контрразведка, отчего Эди начал подумывать, а не решил ли начальник главка прочитать ему лекцию о политической бдительности. По крайней мере, вступительная часть проходящего совещания в узком составе и этот монолог, озвучиваемый в откровенном менторском тоне, навевали такую мысль.

«Видимо, таким образом он решил просветить меня, неотесанного провинциала, о противостоянии сил зла и добра, а также на всякий случай промыть мозги, чтобы не дай бог, какая-нибудь идеологическая соринка, способная помешать выполнению его задания, не оказалась в их извилинах», — заключил Эди, внимательно наблюдая за генералом.

— Почему я акцентировал ваше внимание на этих постулатах, спросите вы? — неожиданно прозвучало из его уст. — А для того, чтобы перекинуть мостик к сути дела, которым вам предстоит заняться, — ответил он на свой же вопрос. — Но прежде чем перейти к нему, мне важно послушать вас, то есть чтобы вы рассказали о себе, своей работе, увлечениях. Это по принципу того древнего классика, который изрек, мол, поговори, чтобы я мог получить представление о тебе. Точно знаю, что он не был японцем или китайцем и каратэ, как вы, не изучал. Кстати, это очень хорошо, поскольку человек, которым вам придется вплотную заняться, тоже увлекается восточной философией, хотя все последние годы имел дело, в основном, с европейцами. Лично я предпочитаю европейскую культуру, особенно после того, как наша страна рассорилась с Китаем.

«Все не так уж и плохо, — решил Эди, — если «генерал-западник» аргументирует свои желания изречением Сократа: «Заговори, чтобы я тебя увидел», вот только непонятно, отчего он решил, что страны рассорились. Ведь они и дружили, и рассорились на уровне первых лиц партий».

— С вашей анкетой и всякими там справками я ознакомился, и надо сказать, что по объективным характеристикам вы больше других подходите для этого дела. Для полноты же впечатлений поговорим, а чтобы придать нашей, так сказать, беседе непринужденный характер, я угощу вас, товарищи офицеры, знаменитым краснодарским чаем. Вот он, кстати, и подошел. Как видите, мой помощник четко отслеживает ситуацию в кабинете. Молодец, Александр Семенович, ты ко времени подоспел.

«Надо же, элитный чай и беспроигрышная фраза «товарищи офицеры», ну почти как у Симонова: «Как мир, так — ”сукины сыны”, а как война, так сразу “братцы”» — промелькнуло в голове Эди, вызвав некоторую иронию относительно этого чаепития. Тем не менее, крепкий чай внес ощущение тепла в общение чекистов разных поколений и в определенной степени настроил Эди на откровенный разговор, в ходе которого генерал задавал ему много уточняющих вопросов.

Эди отвечал на них, понимая, что генералу хочется до конца быть уверенным в своем выборе. Но, завершая повествование о себе, он не удержался и, улыбаясь, заметил:

— Товарищ генерал, вся моя биография у вас на ладони. Даже Сократу, которого вы цитировали, мне нечего было бы добавить, чтобы он меня увидел.

Генерал искренне рассмеялся, а потом, отпив глоток уже остывшего чая, произнес:

— Майор, немедленно приступайте к изучению материалов на «Иуду». Исходите из того, что вам предстоит очень сложная миссия, а времени на подготовку почти нет. Объект[1] находится в Минске и принимает реальные меры к реализации своих преступных замыслов. В ближайшее время он будет арестован руками милиции за совершенное несколько дней назад преступление и помещен в следственный изолятор МВД Белоруссии. Вот там, в ходе внутрикамерной разработки, из него необходимо вытрясти нужную информацию. К нам его забирать нельзя, иначе весь оперативный замысел полетит к чертям. В милиции можно, это не вызовет у его хозяев больших подозрений, тем более мы постараемся организовать утечку информации, которая их несколько успокоит. О совместных действиях договоренность уже достигнута: председатель разговаривал с министром и тот уже озадачил кого надо в Минске.

«Иуду» необходимо вывернуть наизнанку, заставить нервничать, искать ниточку на волю и в самый последний момент, когда он уже потеряет надежду, — дать ее, позволить ухватиться… вот тогда и начнется самое интересное. Главным его разработчиком в камере будете вы. И надо откровенно сказать, что от вас зависит весь ход дальнейшей работы против объекта. Вашей специальной подготовкой займутся опытные в этой части сотрудники, можно сказать, лучшие знатоки криминального мира. Типовой план подготовки имеется, его надо доработать и, как говорится, войти в роль. На все это вам дается максимум семьдесят два часа и ни минуты больше. Если чувствуете, что такая работа вам не под силу, сразу же скажите, у нас есть дублеры. После этих слов генерал умышленно сделал небольшую паузу, смотря Эди в глаза, который без раздумий заполнил ее короткой фразой: «Я подготовлюсь».

— Спасибо, нисколько не сомневался, что получу такой ответ, — продолжил генерал, — я уверен, что у вас все получится. Только будьте очень скрупулезны при выборе линии поведения для общения с объектом и другими обитателями тюрьмы. Да, кстати, не упустите при этом из поля зрения вопрос о взаимоотношениях с сотрудниками администрации тюрьмы — вы для них не чекист, а преступник. Одним словом, подготовка должна быть идеальной. Будут возникать вопросы, не стесняйтесь, спрашивайте, будем вместе искать на них ответы.

Потом, уже обращаясь к Артему, приказал:

— Выделите для майора отдельный кабинет, исключите общение с ним сотрудников, не имеющих непосредственного отношения к готовящейся операции. Поселите на меблированной конспиративной квартире, что поближе к Лубянке, а то ему недели две-три придется на нарах кантоваться. Обеспечьте залом для тренировок и партнерами хорошего уровня. Разработчики легенды со своими предложениями будут у меня в двадцать тридцать. Сначала согласуем контуры с учетом всех за и против, а потом, когда майор получит представление об объекте разработки, детализируем. И еще, не забудьте о документе прикрытия, не идти же ему в камеру под своими установочными данными.

Затем, вновь взглянув в глаза Эди, спросил:

— У вас возникли какие-нибудь вопросы, которые немедля следует обсудить?

— Пока нет, сначала нужно вникнуть в суть материалов, а все остальное потом.

— Хорошо, тогда за дело, товарищи, помня, что у настоящих оперов только вечером начинается рабочий день, — подвел генерал итог разговору, бросив при этом быстрый взгляд в сторону окон, за которыми сгущались московские сумерки.

— Ну и как тебе наш дед? — пошутил Артем, обращаясь к Эди, когда они вышли в коридор.

— Хорош, и чай его тоже хорош, — задумчиво ответил Эди.

— А чего ты подначил его с Сократом, думаешь, он не знает, кого цитирует?

— Скорее всего, знает, но может не догадываться, что мы тоже об этом знаем, поэтому лучше сказать, чем промолчать. Ведь этот седой генерал весьма въедливый специалист своего дела.

— Ты тоже, что меня очень радует. Особенно в данной ситуации, поскольку тебя ждет десяток томов оперативных материалов на объект.

— Я не думаю, что нужно заниматься листанием всех материалов на него. Для этого не только трех суток, но и месяца не хватит. Предлагаю следующий алгоритм действий. Даешь своим ребятам сделать закладки там, где есть информация, характеризующая его как личность, а также этапные отчеты о ходе разработки. Мне необходимо знать, в чем он силен, а в чем слаб, какие имеет наклонности, увлечения по жизни, как ведет себя в ситуации, реально угрожающей его жизни, в конце концов, необходимо четко сформулировать, чего мы хотим в итоге добиться — тюрьма, перевербовка, склонение к явке с повинной для организации в последующем показательного судебного процесса. Кстати, об этих вещах генерал почему-то не стал говорить.

— Материалов на него у нас полно, остается только выбирать, что более подойдет для задания, но это в первую очередь тебе придется делать, конечно, не без нашей помощи. Что же касается последних вопросов, ничего конкретного сказать не могу, поскольку руководство не определилось. Думаю, об этом разговор состоится накануне нашего отъезда в Минск.

— А почему не в самом начале, ведь такая определенность помогла бы лучше мобилизоваться, быть готовым к различным вариантам развития ситуации.

— Думаю, генерал хочет сначала посмотреть, как пойдут твои дела с объектом, а затем по ходу корректировать цели и задачи.

— Ему, конечно, виднее, но, надо полагать, он учитывает, что «Иуда» может иметь свое отношение к нашим корректируемым на ходу целям и задачам, тем более с ними мне нужно будет знакомиться в СИЗО[2], — сыронизировал Эди.

— Ты прав, я постараюсь поговорить с ним по этому вопросу сегодня же, нет, завтра с утра. Действительно, чтобы справиться с «Иудой», нужно быть во всеоружии: он волевой и изворотливый противник. К тому же и валютный миллионер, сделавший свое нелегальное состояние на незаконных операциях. Так что по нему, кроме шестьдесят четвертой[3], и восемьдесят восьмая[4] плачет.

— И куда вы смотрели, когда он проворачивал эти операции? — удивился Эди.

— Все туда же, как говорится, фиксировали и облизывались, ведь трогать было нельзя, ты же понимаешь, нужно вскрывать и документировать разведустремления противника, а затем все по классике.

— Получается, что объект был свободен и в выборе места хранения своего миллиона?

— Мы знаем, что он еще в прошлом году вывез золотишко и инвалюту в Белоруссию и там у кого-то или где-то спрятал. В Минске и Бресте имеет приятельские связи, в том числе в партийных и советских органах. По стране у него уйма знакомых, многие из которых являются серьезными секретоносителями. В первое время мы только и занимались их установкой и проверкой на вшивость. Через некоторых из них удалось выяснить, что он мог передать своим хозяевам информацию о противоракетной обороне Москвы, в частности, по так называемой системе А-135.

— Выходит, он сейчас в Минске по валютным делам?

— В этом следует разбираться, есть только подозрения, но об этом позже, а сейчас прошу в мои па-ла-ты, — театрально произнес Артем, отперев дверь кабинета.

Пока Эди оглядывался, Артем прошел к столу с телефонами и позвонил кому-то с просьбой занести материалы по «Иуде», после чего они пошли пить кофе с бутербродами в знаменитый лубянский сороковой магазин, так как не приходилось рассчитывать на то, что в ближайшие часы им это удастся сделать в другом месте.

Когда через пятьдесят минут они вернулись, все было готово для работы. На столе для совещаний лежали: стопка толстых дел в светло-коричневом картонном переплете, чистые листы писчей бумаги, ручка, поднос из цветного стекла, на котором красовался термос с кофе, пара бутылок боржоми и несколько стаканов. На журнальном столике, что располагался в углу в окружении трех небольших полумягких кресел, стояли магнитофон, кинопроектор и нумерованные коробки с кассетами. Объектив уже заряженного пленкой кинопроектора смотрел на небольшой белый квадрат экрана, пристроенный на ближней стене.

— Оперативно сработали, — заметил Эди.

— Наша школа, — улыбнулся Артем. — Но по правде, все делается, чтобы ты как можно быстрее включился в процесс. Понимаешь, мы оказались в цейтноте, поскольку объект начал делать шаги, которые от него никто не ожидал, по крайней мере, в ближайшее время. Что-то он стал нервничать, торопиться, а отчего мы не знаем. Конечно, с одной стороны это хорошо — делает грубые ошибки, которые легче фиксировать и документировать, но с другой — может, испугавшись, уничтожать улики и доказательства.

— Вполне, если допустить, что он пронюхал об интересе к своей ненаглядной персоне со стороны контрразведчиков.

— Это исключено, — резко бросил Артем, — растерянно глянув на Эди.

— Тогда надо искать другую причину, он же не какой-то трухлявый шибзик, чтобы из-за изменения направления ветра впадать в транс? — сыронизировал Эди.

— Нет, конечно, он далеко не слабак, но что-то заставило его напрячься.

— Может быть, кто-то из его связей, с кем поддерживается оперативный контакт, мог по-дружески сболтнуть, мол, дружище, тут на днях ко мне подходил человек из конторы и задавал кое-какие вопросы о тебе, и этого вполне достаточно, чтобы он начал предпринимать активные действия.

— Агентура из его окружения работает так, что комар носа не подточит. Она регулярно и всесторонне проверяется на надежность, в том числе и под техникой, так что здесь все должно быть в порядке, — задумчиво произнес Артем и направился к выходу. И уже у самой двери, бросив взгляд на Эди, добавил: — Этот разговор мы еще продолжим, а сейчас ты приступай к делу, а я пойду встречаться с разработчиками легенды и заодно насчет твоего нового паспорта кое-кого озадачу. Кстати, у тебя нет с собой фото?

— Конечно, есть, но только в форме майора госбезопасности, как раз для нашего случая и подойдет, — пошутил Эди.

— Не кусайся, я так на всякий случай спросил, ведь не исключено, что в Ялте для своей новой пассии фотографировался, — поддержал его шутку Артем.

— К сожалению, до этого дело не дошло, но когда вернусь, обязательно сделаю.

— Тогда утром необходимо будет сфотографироваться. Это у нас же делается. Кстати, подумай над тем, какую фамилию, имя, отчество возьмешь.

— Имя оставлю свое, на Кавказе оно имеет широкое хождение, главное, не придется привыкать к новому, отчества не надо — я детдомовский, а фамилия пусть будет производной от имени моего двенадцатого деда — Атбиев.

— Ты это серьезно? — с сомнением в голосе спросил Артем.

— Я знаю, что так его звали, чем он был знаменит, где похоронен. Об этом мне поведал мой отец, ему в свою очередь его и так далее. Придет время, я расскажу о них своим детям. Правда, в отличие от моих предков я смогу показать им даже генеалогическое древо рода, над составлением и детализацией которого работаю.

— Эди, откуда у тебя на все это берется время?

— А его не надо откуда-то брать. Оно появляется вместе с интересом к какому-нибудь делу. В таких случаях, как говорили мои предки, дни становятся длиннее, а ночи короче.

— Однако, как мало я тебя знаю, хотя и знакомы мы не первый год, — задумчиво произнес Артем.

— Я тебя тоже практически не знаю, и ничего в этом удивительного нет: нас на короткое время сводила работа, а по ее завершении мы разбегались.

— В этот раз, дружище, нам нужно найти время, чтобы поговорить и узнать лучше друг друга, а то, ей-богу, нездорово получается — отправляю в трудный бой, а кроме сухих анкетных данных о тебе ничего не знаю.

— Вот будешь носить мне передачи в тюрьму, там и разговоримся, только надеюсь, что в таком режиме наше общение недолго будет длиться, — вновь пошутил Эди.

— Я тоже, но сейчас мне надо идти, если что понадобится, зови ребят, они в соседнем кабинете, — смеясь, выпалил Артем и ушел.

Эди еще некоторое время продолжал стоять. Со стороны могло показаться, что человек не знает с чего начать, но все обстояло совсем иначе. Он просто упивался наступившей тишиной и этим неожиданным одиночеством накануне очередного шага к схватке с противником, продолжению пути дальнейшего познания себя, на котором зло и добро часто меняют полюса в зависимости от того, кто и с каких позиций глядит на их творения. «Главное, чтобы ты был убежден в своей правоте, знал, что служишь своему государству, а не личностям, в какие бы тоги они ни рядились, ибо им часто свойственны слабости. И часто свои амбиции путают с интересами государства. В нынешней ситуации, когда многое на ходу перестраивается, переосмысливается, нужно быть семи пядей во лбу, чтобы во всем этом разобраться и не наделать ошибок, не оказаться рядом с этими крикливыми и охочими до словоблудия деятелями, которых и в среде обитателей родной конторы, как говорят, можно отыскать,» — пронеслось в голове Эди, отчего он встряхнул ею, как бы отгоняя от себя неожиданную мысль, и, наклонившись к столу, взял бутылку боржоми и глазами поискал открывалку. Но ее не было. «Забыли или посчитали, что не нужна», — улыбнулся Эди, поддев пробку большим пальцем, отчего она отскочила и упала со звоном на стол.

Автоматически вытерев горловину ладонью другой руки, он сделал из бутылки пару глотков и, держа ее навесу, направился к журнальному столику с кинопроектором: ему, прежде всего, захотелось услышать голос «Иуды», манеру разговаривать, посмотреть на то, как он выглядит внешне, как двигается. Иначе говоря, сформировать первое впечатление о нем как о человеке, еще не обратившись к оперативным материалам, свидетельствующим о его предательстве. Ведь не был же «Иуда» таким с рождения: по всей вероятности, прошел школу пионерии, комсомола, то есть не был обделен идеологическим и политическим воспитанием.

Эди внимательно послушал и посмотрел пленки с «Иудой», по нескольку раз перематывая интересные на свой взгляд эпизоды, затем вернулся за стол совещаний и прочитал ротапринтные копии автобиографий, написанные им в разные годы, более десятка писем и документов, характеризующих его по месту службы. Перебрал более десятка фотографий и выбрал одну, которая, по всей вероятности, была сделана для фотовитрины или личного дела. Она позволяла рассмотреть в подробностях его лицо, взгляд и глаза. Потом еще раз внимательно прочитал несколько писем знакомым и родственникам. Из одних веяло сухостью и высокомерием, из других — нарочитым менторством и ощущением собственного превосходства над ними. При этом ему нельзя было отказать в общей эрудиции и знании различных сторон жизни, что находило подтверждение в его пространных рассуждениях. Но ни в одном из них не было и намека на проявление сентиментальности или свидетельств о переживании или сопереживании. Даже о преждевременной кончине своей жены он писал приятелю как-то обыденно, мол, сердце у нее отчего-то не выдержало, похоронил рядом с родителями, что делать — не повезло, от такого несчастья никто не застрахован.

К своему удивлению, Эди не нашел и подтверждений увлеченности объекта восточной философией, кроме того, что в нескольких письмах сослуживцам писал, что увлекся каратэ и находит в этом моральное удовлетворение. Приятное исключение составляли письма к дочери, которые изобиловали подтверждениями нежной любви и большой привязанности к ней, советами строить свою жизнь, чтобы отыскать в ней «свое золотое гнездышко», не забывая при этом о боге и каратэ.

«Это хорошо, что в тебе, «Иуда», которого пока все знают как товарища Александра Бизенко, хоть любовь к дочери и что-то связанное с богом живет, а то в свои неполные сорок пять уже начал казаться каким-то биороботом. Выходит, ты не лишен высоких чувств и дум о завтрашнем дне. Прекрасно, в таком случае мы найдем с тобой тему для разговора», — еле слышно промолвил Эди, внимательно вглядываясь в застывшее изображение глаз человека, с которым ему скоро предстояло вступить в незримый бой. Затем, отложив фотографию в сторону и все еще продолжая смотреть на нее, так же тихо произнес: «Ты уж извини, Бизенко, что так бесцеремонно вторгаюсь в потайные сусеки твоей жизни, поверь, это не из-за простого любопытства. Я вообще-то против того, чтобы вскрывать конверты с чужими письмами, но сейчас просто вынужден копаться во всем, что связано с твоей далеко не простой жизнью, чтобы по рассыпанным в письмах крупицам правды получить представление о тебе, твоей личности. Это моя обязанность, я принял ее на себя осознанно, поскольку хочу защищать от таких, как ты, мою страну, мой дом, построенный предками, яблоневый сад, где я помню каждое деревце, поскольку закладывал его сам вместе с родителями. Рядом с домом находится вырытый нами колодец, вода из которого лечит и душевные, и телесные раны. Возможно, и у тебя что-нибудь подобное имеется. Но, видно, ты забыл об этом и переступил грань, за которой лежит мир других интересов, мир, где рвется нить памяти, связывающая нас с родными очагами и нашими святыми колодцами. Поэтому я просто обязан как можно больше узнать о тебе, чтобы противостоять тебе и победить».

После этого монолога Эди углубился в анкету и послужной список Бизенко. Родился в 1945 году в Акмолинске в семье спецпереселенцев из Ленинграда: отец работал учителем немецкого языка, а мать преподавала литературу. Окончил среднюю школу и пошел работать в мехмастерские. В 1965 году переехали в Москву. Александр в том же году поступил в институт иностранных языков и через пять лет успешно окончил. Освоил немецкий и английский языки. Его стали привлекать в качестве переводчика на различные научные симпозиумы, а потом неоднократно выезжал в составе делегаций ученых в Германию, Францию, Италию и другие европейские страны. В 1972 году находился в полугодовой командировке в Германии в качестве переводчика в группе ученых-физиков.

«В послужном списке все выглядит гармонично: учеба в престижном вузе, языки, загранпоездки, знакомство с культурой и жизнью многих других народов, очевидная перспектива достойной и счастливой жизни, но что же в таком случае его толкнуло во вражеский стан, почему отвернулся от благосклонной судьбы, которая в отличие от тысяч и тысяч его сверстников дала именно ему возможность многого достичь?» — задавал себе вопрос Эди.

Он вновь взял копии автобиографии и несколько раз перечитал их, стремясь найти в них хоть самую маленькую зацепку, которая могла бы навести на мысль, почему Бизенко так поступил, но ничего не нашел. Ровные строки, написанные в разные годы, свидетельствовали о том, что он жил правильной жизнью в согласии с законами и моралью советского общества.

Прервавшись на кофе, Эди приступил к изучению итоговой справки по материалам разработки «Иуды». Первый сигнал о его подозрительном контакте с установленным разведчиком из Западной Германии чекисты получили несколько лет тому назад. Тогда этому факту не придали должного значения, поскольку надежность Бизенко, проверенная в ходе неоднократных заграничных поездок, не вызывала сомнений. К тому же с ним поддерживались доверительные отношения для получения информации о поведении советских ученых во время пребывания за рубежом.

Второй раз о его подозрительных контактах с объектом заинтересованности органов государственной безопасности, входящим в редакцию подпольно издаваемого вестника «Верный свидетель», действующего при финансовой поддержке зарубежного антисоветского центра, сообщил агент 5-го Управления КГБ СССР под псевдонимом «Викарий». Этот же агент позже информировал, что Бизенко снабжает вестник деньгами и что он торгует золотыми монетами царской чеканки и американскими долларами.

После этого Бизенко был взят в первичную проверку, которая в скором времени показала, что он ведет двойную жизнь. Поэтому было принято решение вернуться к проверке информации о его подозрительной встрече с западногерманским разведчиком.

«Вот как, если бы не повторный прокол, ты и по сей день ходил бы в хорошистах у московских чекистов? — произнес Эди, вновь бросив взгляд на фото Бизенко. — По всему видно, хитер и осмотрителен, но посмотрим далее, что ты еще учудил, — ухмыльнулся Эди, слегка потянувшись в кресле. — Но и мы не лыком шиты, так что разберемся и с тобой. Вот только непонятно, куда запропастился Артем. Понимаешь, бросил меня на произвол судьбы, а я тут как книжный червь в твоем грязном белье ковыряюсь», — добавил он в прежнем тоне и встал, чтобы размять затекшие от неподвижного сидения конечности.

Сделав несколько энергичных приседаний и заученных движений руками и ногами, он подошел к окну, чтобы посмотреть на ночную столицу, но затененное с улицы стекло, словно зеркало, отражало стол, на котором лежали материалы на «Иуду». «Надо же, не позволяет мне на минуту оторваться от себя, к чему бы это? — мысленно промолвил Эди, глядя на это отражение. — Да, что ни говори, тип он, конечно, упертый, — заключил он. По всей вероятности, сначала придется лишить его веры в себя, уронить в собственных глазах, а затем лепить из него, что нам надо. Но как это сделать за столь короткое время да еще в камере, где полно народу? Хотя может так случиться, что именно это обстоятельство и поможет решению задачи. Ну, конечно, камера с крутыми зэками[5] будет этому способствовать, если только он, переборов свой первоначальный испуг и поверив в то, что контрразведчикам неизвестно о его предательстве, не найдет в камере сочувствующих и их поддержку, играя роль обиженного милицией человека, у которого на воле осталась дочь, нуждающаяся в его заботе. Такое развитие ситуации вполне возможно. К тому же необходимо предусмотреть как возможное и то, что объект внутренне готовил себя к любому обороту в своей жизни и, оказавшись в камере, не растеряется. Одним словом, надо выработать такую линию поведения, которая позволяла бы выстраивать отношения как с ним, так и зэками. Поэтому косить под зэка может оказаться непродуктивным занятием, а вот под интеллигентного человека, способного при определенных ситуациях совершать дерзкие поступки — самый раз, тем более…»

Неожиданно открывшаяся дверь отвлекла Эди от этих мыслей, и он вернулся к столу.

— Вот и я с пакетом поддержки. Наверно, уже скучать начал, если стоишь у окна, — послышался голос Артема. — Отсюда, кроме себя, ничего не увидишь, здание напротив не освещено, оно техническое. Лучше присаживайся, отметим нашу встречу. Уже можно, все начальство разъехалось, только надо что-нибудь подложить, а то на столе разводы останутся. Я возьму несколько листов бумаги, тебе видно она не нужна.

— Жалко же, чистая, может быть, это? — пошутил Эди, показывая на открытое дело с материалами на «Иуду». Мне не раз приходилось видеть архивные дела со следами от чайных стаканов.

— Мне тоже, и не только от стаканов, — улыбнулся Артем, выкладывая на бумагу бутерброды с черной икрой и шоколадку. А затем, сделав некоторую паузу, достал из пакета бутылку армянского коньяка и со словами: — Да простит меня Михаил Сергеевич, но ради такого случая можно покуситься на его сухой закон, — поставил ее на середину стола.

— Я с тобой полностью солидарен, тем более, «сухой» не про нас, хотя с таким добром мы здесь можем и заночевать, — рассмеялся Эди, показывая на стол.

— Реально так и получится, если ты, утомленный переездом, не заляжешь спать.

— Разве это не логично?

— Вроде да, но наш генерал думает, что молодежи вообще нечего терять драгоценное чекистское время на сон. Так что давай, дружище, опустошим не спеша эту бутылку, а заодно и поговорим. У тебя наверняка кое-что уже вырисовывается, если потянуло к окну.

— Кое-что да, но и только, здесь необходима скрупулезная работа. Его разговорить будет весьма сложно, серьезный типчик.

— Полностью согласен с тобой и рад, что сам это увидел, — согласился Артем, разливая коньяк в стеклянные рюмки.

— Скорее всего, почувствовал, знакомясь с материалами, — заметил Эди, бросив взгляд на журнальный стол.

— Ты вникни в материалы разработки, тогда не только почувствуешь, а реально оценишь. Нам понадобился целый год напряженной работы, чтобы добраться до его потайной жизни и получить данные о том, что он поддерживает конспиративную связь с эмиссарами зарубежного центра, которые в последние годы зачастили к нам под различными предлогами и личинами. А как ты знаешь, за ними маячат спецслужбы стран главного противника. Но это разговор не на один том, давай разбавлять его коньяком.

Выпив и закусив, Артем продолжил:

— Так вот. Нами были зафиксированы несколько его конспиративных встреч в Ленинграде и Нижнем Новгороде с гражданином Западной Германии Траутвайном. В материалах найдешь информацию о нем, может понадобиться. Этот фриц находится в поле зрения контрразведки уже не один год. Как было в последующем установлено, «Иуда» от него получил крупные суммы денег и антисоветскую литературу для распространения по каналам подпольного издательства «Верный свидетель». Деньги он, то есть их малую часть, передал антисоветчикам, а все остальные перевел в золото и валюту.

В начале года он выезжал в служебную командировку в Берлин. Мы не стали чинить ему препятствий, а с немецкими товарищами взяли под круглосуточное наблюдение. К тому же удалось подставить ему под видом немки нашего классного агента. Одним словом, он несколько расслабился и допустил серьезные ошибки, которые позволили нам лучше разобраться в нем самом и его делах. Несомненно, он предатель, уже успевший нанести стране вред, и наша задача минимизировать этот вред и примерно его наказать.

В последнее время он стал использовать свои связи в закрытых учреждениях для получения секретной информации, затрагивающей интересы оборонки, и делать попытки наладить надежный канал передачи ее за границу. Но, как нам кажется, он ищет также канал для ухода при необходимости за границу вместе со своей заначкой. Определенную работу по подготовке такого канала в Польшу через Брест он уже провел и даже с целью проверки его надежности переправлял по нему за границу так называемые «куклы». По всей вероятности, эти свои действия он не согласовывает со своими хозяевами, чтобы иметь запасной вариант бегства.

Мы думаем, что его выезд в Белоруссию связан с решением каких-то вопросов по этому каналу.

— Артем, свои выезды он как-то объясняет на службе?

— Конечно, с этим у него все в порядке. Он по своей природе очень осторожный, заранее просчитывает все ходы. Эту командировку мотивировал необходимостью поработать на месте над материалами Пленума ЦК компартии Белоруссии, поскольку это ему может понадобиться для работы с иностранными делегациями. Его уровень общения достаточно высокий как в Москве, так и в других городах страны, и с этим нам приходится считаться. В Минске он остановился у своих влиятельных знакомых, чем лишил нас возможности контролировать происходящие там встречи. С одним из них на цековской машине ездил в Брест.

— Но как вы собираетесь его задерживать, если он окружен такой броней, и в чем заключается его уголовное деяние, о котором говорил генерал, — прервал говорящего Эди.

— Дело в том, что объект допустил очередную промашку: что-то не поделил со своим приятелем, которого навестил дома, соблюдая меры предосторожности, и пырнул его кухонным ножом под самое сердце. Теперь отсиживается на квартире у своего минского знакомого. Если бы не наша наружка, так и не узнали, что это преступление — дело его рук. Естественно, получив эту информацию, мы решили использовать сложившуюся ситуацию для его камерной разработки.

— Это хороший ход, но ведь милиция же будет расследовать покушение на убийство, как бы одно другому не помешало?

— Как говорил генерал, договоренность между руководителями МВД и КГБ о совместной работе уже имеется, в низах, правда, пока не знают, ищут преступника. Пострадавший к удивлению выжил, находится в реанимации горбольницы, ожидается, что в ближайшие дни он придет в себя. «Иуда», по всей вероятности, тоже об этом знает, по крайней мере, информацию об этом происшествии наши товарищи распространили в кабинетах, где работают его знакомые. Есть предположение, что объект может попытаться добить его, поскольку он представляет для него какую-то угрозу. Какую — мы еще не знаем и не особо рассчитываем узнать ее у пострадавшего, так как вполне возможно, что они одного поля ягодки. «Иуда» ранее неоднократно встречался с ним в Москве и Минске. Ясно только одно, что «Иуда» скоро будет задержан по уголовной статье и сопровожден в тюрьму.

— Это понятно, как и то, что его поместят в контролируемую камеру, где будет осуществляться разработка. Непонятно только, каким образом я в ней окажусь и под какой легендой.

— Над этим работают наши товарищи.

— Когда с их предложениями можно будет ознакомиться?

— Думаю, через шесть часов, — ответил Артем, бросив взгляд на висящие на стене часы.

— У меня есть свои мысли относительно легенды и комбинации по внедрению. Надеюсь, объект продержат пару дней в изоляторе временного содержания при отделе милиции, который произведет его задержание?

— Но для чего?

— Чтобы я смог до его появления обжиться в камере.

— Интересно, раскрой идею.

— Тут и раскрывать собственно нечего. В камере новичку необходимо прописаться и от этого зависит, будет ли он иметь право голоса. Конечно, если у него богатая криминальная биография, он там будет в авторитете, но отсутствие таковой потребует от новичка проявления некоторых качеств, иначе не миновать места у параши.

— Наши специалисты по заданию генерала рисуют тебе крутую биографию с наколками и целым букетом статей, так что с тобой сокамерники будут разговаривать только на вы.

— Артем, нам следует дополнительно поразмышлять над приемлемой для этого случая легендой, иначе с «Иудой» мы можем не сойтись характерами. Мне кажется, что он не потянется к субъекту с наколками и ярким криминальным опытом. Для работы с «Иудой» нужен крутой парень из интеллигентной среды, который при необходимости может его прикрыть в камере, иметь перспективу выйти из тюрьмы и быть ему полезным на воле.

— Согласен с тобой на все сто. Откровенно говоря, и мне не нравится затея с наколками. Не исключаю, что она может сработать при раскрутке обычных уголовников, но в нашем случае она вряд ли окажется эффективной. Но говорить об этом нашим специалистам я не стал: могут не так понять, не так доложить шефу, — на одном дыхании произнес Артем, беря с подноса бутылку боржоми и шаря по столу глазами.

Сообразив, что он ищет открывалку, Эди взял у него бутылку и со словами «я тоже не нашел» откупорил ее и налил в стакан минералку.

— Тебе можно, ты главная фигура в этом деле, к тому же можешь пробки пальцами срывать, так что предлагай и отстаивай свою версию, думаю, они согласятся с твоей железной логикой, — заметил Артем, улыбаясь и поглядывая на мозолистые руки Эди.

— Если спецы не станут соглашаться, предложу генералу эти наколки нанести на кого-нибудь из них и втолкнуть в камеру с зэками, — сыронизировал Эди, вызвав тем самым гомерический смех Артема.

Выждав, когда он успокоится, Эди продолжил:

— Я предлагаю прямо с утра узнать у минских товарищей относительно моего будущего места жительства, в частности, попросить их подготовить чертеж камеры с отражением местоположения коек. Мне важно знать, что в целом представляют собой нынешние ее обитатели и главным образом смотрящий: статьи, уголовный опыт, ходки.

— Лучше будет, если по этим вопросам сам переговоришь с Николаем Парамоновым, начальником местного управления контрразведки, или с кем-нибудь из моих ребят, находящихся сейчас в Минске, — предложил Артем и ловким движением ладони стер с глянцевой поверхности столешницы блестящие на свету капли минералки.

— Артем, поскольку центр разработки переместился в Белоруссию, предлагаю ускорить наш переезд в Минск и на месте доработать детали комбинации по внедрению в камеру.

— Это будет возможно лишь после согласования предложений по легенде и комбинации у генерала, и никак не раньше, — заметил Артем и, вопросительно взглянув на собеседника, добавил: — Если я правильно понял, у тебя уже имеются наработки по комбинации.

— Кое-что имеется, но необходимо некоторое время, чтобы их систематизировать. Вот дочитаю итоговую справку и тогда возьмусь за это.

— Эди, думаю, что тебе с Парамоновым нужно переговорить обязательно до встречи с генералом, чтобы свою аргументацию подкрепить мнением и доводами белорусского чекиста, лучше знающего местную оперативную обстановку.

— Понятно, но для начала меня надо бы ему представить.

— Хорошо, я начну, а ты продолжишь и завалишь его своими вопросами, — улыбнулся Артем. — Кстати, можешь спросить у него и об «Иуде», если есть интерес к тому, как объект ведет себя в Минске. Он прекрасно изучил его за эти два года.

— Это надо учесть, — задумчиво промолвил Эди и неожиданно для собеседника спросил: — Скажи, а вы не вникали в обстоятельства смерти жены «Иуды».

— А в связи с чем это тебя интересует?

— Уж очень с прохладцей объект пишет о ней и ее смерти, что невольно возникла мысль, а не мог ли он приложить к этому руку, а то здоровая и красивая женщина неожиданно умерла от сердечной недостаточности? Можно допустить, что она стала догадываться или узнала что-нибудь о его потайной жизни.

— Не могу ничего сказать на этот счет, хотя к тому времени его квартира была оборудована техническими средствами контроля, и если бы что не так, то мои ребята отреагировали.

— На всякий случай хотел бы просмотреть сводки того периода, в этих материалах их нет, как и копии медицинского заключения о причине ее смерти.

— Эди, ты не отвлекайся на это, я ребятам поручу досконально посмотреть и если что — дам знать.

— Лучше всего посмотреть акт вскрытия, если, конечно, такой имеется.

— Ты думаешь…

— Я сомневаюсь, а сомнения в таком деле надо снимать путем установления истины. «Иуда» амбициозный и волевой человек, который может пойти на любой шаг для устранения препятствия на пути к достижению своей цели. Вспомни, как он обошелся со своей связью в Минске — пустил в ход кухонный нож.

— Хорошо, Эди, я сам проконтролирую этот вопрос, — устало произнес Артем, наполняя в очередной раз рюмки коньяком. — Сейчас пойдем, нужно хоть пару часов поспать, к началу рабочего дня следует быть в форме.

— И это правильно, — согласился Эди, поднимая рюмку со стола.

— Тогда вперед, — произнес Артем, широко улыбнувшись, и разом опрокинул содержимое рюмки в рот. Затем, глянув на бутылку, добавил: — А оставшуюся в ней златистую страсть оставим ребятам, они ее уничтожат втихую, — рассмеялся Артем. — Им тоже необходимо расслабиться, а то из-за этого «сухого» и круглосуточной работы мозги могут прямо в кумпалах свариться.

— Согласен на все сто, надо иногда заставлять себя это делать.

— Ты же знаешь, что я скорее противник спиртного, но иногда очень хочется хватануть и на время забыться, — уже серьезно заметил Артем, ставя на стол пустую рюмку.

— А я в таких случаях иду в зал и до изнеможения тренируюсь.

— Все правильно, в каждом человеке полно различных страстей, проявляющихся в той или иной ситуации.

— И верх безумия ставить себе целью их уничтожение, — медленно произнес Эди, вызвав тем самым возглас Артема:

— Ты это по поводу «сухого»?!

— Да нет, я просто процитировал Дени Дидро относительно страстей, — отшутился Эди.

— Ты с этим поаккуратнее, а то некоторые местные добровольцы могут тебе аполитичность за такие цитирования пришить.

— Понял, не буду больше классиков цитировать, уделю больше внимания изучению основ перестройки и теории улучшения социально-политического климата в стране в период действия сухого закона.

— Это уже лучше, так что дерзай. У тебя все впереди, особенно, по части выворачивания наизнанку «Иуды», — сказал, улыбаясь, Артем и поднялся на ноги.

Спустя пятнадцать минут, убрав со стола и закрыв тома дела в сейф, они вышли на улицу.

— За рулем опер из нашего управления, он отвезет тебя на квартиру. Там все есть, в том числе и чем подкрепиться с утра. Думаю, ты сам разберешься, что к чему. Он же в половине девятого приедет за тобой, а в девять ноль-ноль позвоним Парамонову, в двенадцать, надеюсь, нас примет генерал, до этого надо будет еще встретиться с разработчиками легенды, а сейчас — отдыхать, отдыхать. Итак, до утренней встречи, — скороговоркой выпалил Артем и, хлопнув Эди по плечу, направился к стоящей неподалеку второй машине.

— До встречи, — бросил ему вслед Эди, и, кивнув парню за рулем, сел на заднее сидение машины, пристроив рядом свою сумку.

Прибыв в квартиру, он принял душ и лег спать, усилием воли отгоняя от себя ворох назойливых мыслей о предстоящей работе. «Все завтра, все завтра, а сейчас в страну сна…» — убеждал он кого-то внутри себя в течение минуты и уснул. Спал крепко, проснулся как всегда в шесть. Сделал специальную зарядку до пота. Принял душ. Затем приготовил яичницу с ветчиной, бутерброды с икрой и сыром, благо продуктов в холодильнике оказалось много и самых разнообразных, заварил чай и, привычно включив телевизор, сел завтракать.

«Ешь, товарищ майор, ешь, а то неизвестно, чем будешь услаждать свой желудок через пару дней», — иронично промолвил он, наливая в цветастую чашку из тонкого фарфора ароматный чай. Изгнанные ночью мысли вновь вернулись к нему, требуя анализа и ответа на животрепещущие вопросы. В первую очередь, нужно было подумать, какой должна быть комбинация его внедрения в камеру. «Просто так взять за теплые ручки и поместить на койку, мол, теперь это твое место, и ожидать дальнейшего развития ситуации, не годится, — рассуждал Эди. — Нужно сделать так, чтобы обитатели камеры, да и тюремщики, были уверены, что имеют дело с человеком, совершившим, как говорит генерал, преступное деяние, за которое придется держать ответ перед законом. Иначе сокамерники его расколют в течение нескольких дней. А если дело обстоит так, то меня необходимо привязать к какому-нибудь громкому преступлению в качестве подозреваемого, задержать и раскручивать на допросах. После того, как будет завершена работа с «Иудой», подтвердить алиби, извиниться и выпустить на свободу.

Вроде логично, — решил Эди, прислушиваясь к голосу диктора, который рассказывал о том, как в стране разворачивается перестроечный процесс, какие принимаются меры, чтобы ликвидировать последствия Чернобыльской катастрофы, — поэтому в разговоре с Парамоновым нужно попросить его подготовить информацию о всех громких преступлениях за последнее время, по которым еще не установлены или не разысканы лица, их совершившие. К таким делам могут подтянуть без особых проблем, только со следователем придется поработать, чтобы в обвинительном заключении не оказаться, а что касается легенды, товарищ майор, то тебе нужно настоять на принятии варианта с образом интеллигента, если не хочешь корчить из себя бандита», — подытожил Эди, отпивая из чашки уже остывший чай.

При этом он прекрасно понимал, что все предусмотреть ни в комбинации, ни в легенде невозможно, что многое будет зависеть от его умения импровизировать, правильно реагировать на изменяющуюся обстановку и соответственно действовать, изучая «Иуду» в непосредственном общении с ним в камере, ограниченной четырьмя непробиваемыми стенами, наполненной до краев страхом и злобой обитателей, добровольно или насильно оказавшихся во власти жестких правил свода уголовного бытия.

Занятый этими мыслями, он убрал со стола и вышел на улицу, где его уже ждала машина.

В девять часов Эди прибыл в кабинет Артема.

— По тебе можно часы сверять, — улыбнулся тот, поднимаясь навстречу.

— Пришел, как назначено, хотя с трудом покинул новое логово, где все есть, особенно в холодильнике. Спасибо, — произнес Эди, пожимая руку Артема.

— На здоровье, рад, что тебе понравилось. Присаживайся, скоро будем разговаривать с Парамоновым, только что звонок заказал. В десять у меня здесь же переговорим с двумя сочинителями легенды, а потом будем прорываться к генералу. Сейчас, пока есть время, переведи на бумагу свои предложения по легенде и комбинации.

В это время неожиданно раздался трезвон аппарата высокочастотной связи, который невозможно перепутать ни с каким другим телефонным звонком.

— Вот и он, не заставил себя долго ждать, — весело произнес Артем и, ловко подхватив с аппарата трубку, прижал к уху.

Переговорив с Парамоновым в общих чертах о предстоящей операции, он предложил ему послушать Эди и организовать исполнение его просьб в части подготовки комбинации.

Эди, не торопясь, рассказал Парамонову о своем видении сути комбинации, ее материальном и информационном обеспечении, чем вызвал некоторые уточняющие вопросы с его стороны. Обсудив их, и договорившись после прибытия Эди в Минск отрегулировать во взаимодействии с милицией совместные действия, завершили разговор.

— Прекрасно, — с удовлетворением в голосе произнес Артем, как только Эди положил трубку, — с этим можно идти к генералу, надо только изложить на бумаге.

К приходу специалистов по легенде, которые представились как Иван Петрович и Николай Петрович, Эди успел подготовить рапорт на имя генерала с изложением в нем своих предложений по ключевым положениям легенды. Однако, как и ожидалось, в ходе обсуждения ему пришлось убеждать специалистов, детализируя в этих целях лежащую в основе предлагаемой им легенды логику. В итоге они приняли ее и согласились вынести на суд генерала. Но при этом обстоятельно, приводя для убедительности конкретные примеры, а иногда дополняя друг друга, рассказали о жизни в камере и о нравах ее обитателей.

Эди внимательно слушал специалистов, которые на самом деле оказались тонкими знатоками камерной жизни. Иногда ему казалось, что его инструкторы имеют немалый личный опыт пребывания в местах лишения свободы, особенно, когда они прибегали к тюремному жаргону.

— Как бы то ни было, какую бы линию вы не избрали, вам обязательно надо иметь общее представление о преступном мире, законах по которым он живет. Это пригодится для выстраивания отношений с арестантами, — поучал Иван Петрович. — В нем все достаточно логично построено, я имею в виду верховную власть, послушное большинство и тому подобное. Не буду, по понятным причинам, детализировать, вам собственно это и не надо, его до конца и не всякий рецидивист знает.

— Вы лучше о кастах, Иван Петрович, — порекомендовал Николай Петрович, — с их представителями товарищу наверняка придется общаться, а ваша информация поможет ему ориентироваться в складывающейся вокруг ситуации и адекватно реагировать на нее.

— Конечно, конечно, это очень важно, я хотел об этом несколько позже рассказать, но коли вы предлагаете, можно и первым делом, — торопливо согласился Иван Петрович со своим коллегой. Так вот, в тюремном мире несколько каст, из которых четыре считаются главными, есть и промежуточные, но в нашем случае рассказ о них можно опустить, — добавил он, акцентируя внимание на последнем слове, чем вызвал ухмылку Николая Петровича. — Итак, сначала о блатных. Это откровенные жулики, жиганы, путевые авторитеты и прочие профессиональные преступники. Тюрьмы и лагеря для них — обязательные этапы их уголовной карьеры. Преступный мир — это своеобразный мир, попасть туда постороннему очень трудно. И практически невозможно человеку, даже случайно имевшему отношение к структурам власти. Совершить даже самое что ни на есть высокопрофессиональное преступление — грабеж банка, государственного хранилища драгоценностей — не значит получить путевку в этот мир.

Так называемая элита тюремного мира — воры в законе. Они неформальные лидеры, признанные известными авторитетами и получившие их рекомендации, возведенные в это качество на сходке всех воров, находящихся в тюрьме, лагере или регионе.

В касте блатных есть главный — так называемый пахан или авторитет. При пахане, как правило, имеется несколько блатных, у каждого из них есть свои функциональные обязанности: один присматривает за мужиками, я о них несколько позже скажу, другой — за общей арестантской кассой, называемой общаком, третий — еще за чем-нибудь. Пахана и его приближенных окружает их гвардия, состоящая из физически крепких ребят.

Следующая каста — «мужики», одним словом, это заключенные, которые пашут на зоне простыми работягами. В дела блатных они не вмешиваются, права голоса при их разборках не имеют.

Третью касту составляют заключенные, принявшие какую-нибудь должность лагерной администрации. Блатные их называют «козлами», а администрация — «активом».

Четвертой кастой являются «петухи», они же «опущенные», «пидеры». Имейте в виду, к ним нельзя прикасаться, что-либо от них брать. Если увидите, что под кроватью или около параши лежит арестант, ни в коем случае не заговаривайте с ним из соображений жалости или справедливости, держитесь от такого субъекта подальше, иначе можно «зашквариться», то есть оскверниться, а это в вашем положении — срыв задания.

Вообще-то, я рекомендую вам в первые часы пребывания в камере просто присматриваться к тому, что вокруг происходит, и помалкивать. Это даст возможность узнать, в какую хату вы попали. Если она правильная, то и порядки в ней в основном те же, что и у правильных людей на воле. Пришел с дальняка, то есть из туалета — помой руки. Садишься за стол — сними лепень, иначе пиджак. Когда кто-нибудь ест или все слушают музыку, нельзя пользоваться парашей. Также нельзя свистеть — насвистишь срок. Нельзя без особой нужды рассказывать обитателям другой хаты, что происходит в твоей.

В неправильной камере, — разъяснял Иван Петрович, — может быть довольно агрессивная публика, представляющая тюремный закон как власть физически сильного над слабым и потому играющая в тюрьму, полагая, что выполняют ее закон. На самом же деле они нарушают этот закон и за это могут когда-нибудь жестоко поплатиться, поскольку один из его постулатов гласит, что пришедший с воли человек чист: там он мог быть, кем угодно и творить, что угодно. В местах же лишения свободы он начинает новую жизнь, в которой обязан проявить свои и хорошие, и плохие качества, что, несомненно, явится мерилом его оценки и отношения к нему зэковской массы.

— Выходит, при необходимости камерным плохишам об этом можно будет подсказать, — заметил Эди, улыбнувшись.

— Могут не воспринять, да к тому же возникнет вопрос, откуда вам, интеллигенту, известно о воровском законе? — хихикнул Иван Петрович.

— От моего дальнего родственника, который за кражи и разбой отсидел в общей сложности около тридцати лет, — пояснил Эди, и, уловив при этом недоверчивые взгляды специалистов, добавил: — Это факт, я и на самом деле с интересом слушал его рассказы о жизни на зоне.

— А что, вполне может сработать при определенных условиях, так что берите на вооружение, — посоветовал Николай Петрович.

— Некоторое представление о том, что происходило там в прошлые годы я имею. В чем проявляется агрессивность этих плохишей в современных тюрьмах? — поинтересовался Эди.

— Все так же издеваются, устраивают прописку, используя различные приколы, — перехватил инициативу Николай Петрович. — Это делается для того, чтобы узнать, какой человек в хату пожаловал: гнилой — не гнилой, слабый духом — сильный, веселый — мрачный, способен ли постоять за себя или сразу готов склонить голову, мол, я ни на что не претендую. Надо помнить, что любая мелочь в отношениях с людьми, на которые раньше не обращал внимания, там может оказаться важной. Даже факт передачи кружки с водой кому-нибудь могут воспринять как шестерничество с вытекающими отсюда последствиями для того, кто так поступил. В тюрьме все непросто. Пословица: «слово не воробей…» здесь — правило жизни: если обещал — обязательно выполни свое обещание, если сказал «морду набью» — набей не откладывая. Лучше же всего — не обещай и не угрожай, а молча сделай. И еще, не играйте в карты, вам это ни к чему, вы интеллигентный человек, который оказался в тюрьме случайно и не знаком с азартными играми.

— Даже, если со студенческих пор прекрасно знаю буру, секу, могу три туза себе, а три короля другому раздать?

— Как бы то ни было, только в исключительных случаях, — ответил Николай Петрович, оценивающим взглядом окинув Эди. — Обыграть тюремных виртуозов с их краплеными картами невозможно, а вот нарваться на драку и последующую разборку — да, но это вам выбирать. При всем том надо понимать, что без обострения ситуации вы не сможете заполучить необходимые позиции для влияния на сокамерников.

— Товарищу наверняка придется прописываться, чем и можно воспользоваться в этих целях, — вновь включился в разговор Иван Петрович.

— Да, это верный и прямой путь к ссоре, — задумчиво промолвил Николай Петрович. — Но мордобой, товарищи, не дай бог.

— С этим у него больших проблем не должно быть, — неожиданно произнес Артем, бросив многозначительный взгляд на руки Эди.

— Это хорошо, если наш интеллигент сможет приручить камеру, все остальное несколько упроститься, — весело отреагировал Иван Петрович.

— Есть много и других вариантов обретения камерного авторитета, например, знание уголовного законодательства, оказание помощи заключенным в подготовке документов в инстанции, консультирование их о линии поведения при допросах, — недовольным голосом заметил Николай Петрович.

— Полностью согласен, такая линия даже более эффективна, чем мордобой, — поддержал его Иван Петрович. — А если при этом еще какие-нибудь музыкальные наклонности, к примеру, игра на гитаре, исполнение блатных песен… все это дало бы хороший эффект.

— В самодеятельности участвовал, кое-что спеть смогу, например, «Я помню тот Ванинский порт», — пошутил Эди.

— У вас хорошие задатки для нашего варианта, но в интеллигенты вы лучше подойдете, — заключил Николай Петрович.

После этой фразы Артем, окинув взглядом собеседников, как бы спрашивая, останавливаемся ли на последнем варианте, позвонил генералу и сообщил о готовности доложить по операции в Минске и согласовании легенды.

— Товарищи, он ждет нас в двенадцать ноль-ноль, а согласованный нами рапорт немедленно.

— У нас еще целых полчаса, — сказал один из специалистов, взглянув на часы. За это время мы успеем сходить к себе, вкусить по бутерброду и подняться к генералу.

— Хорошо, встречаемся в приемной через двадцать пять минут, но по пути к себе прошу занести в приемную генерала этот рапорт, — произнес Артем, протягивая специалистам папку с документом. — Он ждет его.

Дождавшись, когда дверь за ними закроется, Артем с удовольствием потер руку об руку и заговорщически прошептал:

— Два момента: первый — у генерала хорошее настроение, из чего я делаю вывод — его сегодняшний доклад председателю Комитета удался; второй — он сказал, что на совещание может прийти курирующий зампредседателя.

— Это хорошо или плохо? — спросил Эди.

— Обычно операции, в которых сотрудник подвергается значительному риску, лично контролирует председатель, этим и объясняется вызов к нему моего шефа. И участие в предстоящем совещании зампреда Иванкова продиктовано теми же причинами. К тому же, надо полагать, он хочет и на тебя глянуть, соответствующую ли кандидатуру подобрали. Так что будь готов к любым вопросам.

— Я готов, но еще больше готов вернуться в Крым: если бы ты знал, какая девушка там меня ждет, — мечтательно промолвил Эди.

— Ничего, после трех недель камерной жизни она будет тебе казаться ангелом, — улыбнулся Артем.

— Не даешь помечтать, сразу о вонючей камере напоминаешь.

— Хорошо, не буду, может кофе?

— Нет спасибо, я рассчитываю на генеральский чай, он лучше настраивает на общение с начальством, — пошутил Эди.

— Я думаю, на этот раз не получится — совещание-то в расширенном составе, а он бережливый человек, дефицитным чаем не раскидывается. В прошлый раз для тебя сделал исключение, как-никак надо было проверить на профпригодность, оценить идейно-политическую закалку, так что соглашайся на мой скромный кофе, — смеясь, изрек Артем и потянулся к термосу.

— Ну, если так, наливай, остается только радоваться, что хоть ты не жадный, — поддержал эту игру Эди.

Но не успели они толком попробовать душистый напиток, как раздался телефонный звонок.

— Это шеф, — встревоженно произнес Артем, хватая с аппарата трубку, и, выстрелив в нее несколько коротких фраз: «есть, все готово, сейчас принесу, понял, передам через приемную», — вернул на прежнее место. Затем, сохраняя ту же мину на лице, продолжил: — В двенадцать собираемся у Иванкова: планы начальства изменились. Так что, допивай мой презент, надо выдвигаться.

Совещание у зампредседателя началось с того, что он без всяких вступительных слов сообщил о задержании «Иуды» и необходимости в этой связи активизировать мероприятия по его разработке, задействовав в этих целях все имеющиеся возможности. Подчеркнув важность операции с точки зрения обеспечения государственной безопасности, Иванков предложил обсудить вопрос о ходе подготовки по внедрению в окружение объекта оперативного сотрудника с конкретной задачей — войти к нему в доверие и стать единственным каналом связи с внешним миром, а все остальное будет вытекать из этого. Затем, остановив изучающий взгляд на Эди, произнес:

— Мне сказали, что вы практически готовы к выполнению задания, что у вас есть уверенность в положительном исходе дела. Это, конечно, хорошо, уверенность является хорошим аргументом в схватке с матерым противником, но, как понимаете, я хотел бы услышать лично от вас, получили вы представление о сильных и слабых сторонах «Иуды» и готовы ли к предстоящей работе в камере?

Бросив взгляд на лежащую перед зампредседателя открытую папку со своим рапортом, он не стал пересказывать его содержание, а кратко ответил:

— Пока есть общая схема, сформированная по материалам изучения объекта, его связей и задач разработки. На этой основе подготовлены предложения по легенде и комбинации внедрения, которые будут шлифоваться совместно с белорусскими товарищами. Эти предложения изложены в моем рапорте. Для начала, полагаю, этого будет достаточно. В условиях камеры сближение с объектом произойдет форсированно, рассчитываю, что понадобится мое участие в сдерживании прессинга в отношении него со стороны блатных.

— Вы не находите, что это как-то трудно вяжется с избранной вами легендой интеллигента? — слегка ухмыльнувшись, спросил Иванков. — Ведь, как вы правильно заметили в своем рапорте, блатные могут вас не принять, и тогда все окажется под угрозой срыва, чего мы не можем допустить ну ни в коем случае. Дело-то, как знаете, архиважное и находится на контроле у председателя, — произнес он, а затем вкрадчивым голосом добавил: — Может быть, прислушаться к мнению товарищей, которые подсказывают идти в камеру с легендой криминального авторитета. Тогда все эти уголовники лежали бы у ваших ног, и вам не пришлось особо напрягаться, чтобы выстраивать с ними отношения.

В этот момент Эди невольно глянул на участников совещания, которые сидели потупив взоры, даже начальник главка и тот не посчитал возможным как-то отреагировать на сомнения высокого начальника. Лишь Артем открыто посмотрел на своего товарища, что должно было означать — я с тобой.

— Может, все-таки прислушаться к их мнению, товарищ майор? — продолжил Иванков, уставившись прищуренным взглядом в глаза Эди, будто что-то хотел в них увидеть или прочитать.

«Он вроде как советуется, это уже хорошо, значит дает мне возможность аргументировать свою точку зрения», — решил Эди и произнес:

— С учетом задачи, которую я должен решать, роль матерого уголовника, на мой взгляд, не лучший выбор. Для того чтобы блатные в камере приняли — да, но для того, чтобы ко мне появился интерес со стороны объекта как к человеку, случайно оказавшемуся в неприятной ситуации и имеющему перспективу выйти на свободу, — нет. Что же касается того, как поведут себя уголовники в камере, то планируется меня туда первым вселить, чтобы я имел время отрегулировать отношения с ее обитателями, а через некоторое время — объекта.

— Скажите, а что это значит отрегулировать отношения с ее обитателями?

— Имеется в виду возможное столкновение, чтобы получить спальное место подальше от туалета и, соответственно, право голоса в камере.

— Но, позвольте, вы собираетесь играть роль интеллигентного человека, а тут планируете откровенный мордобой, результаты которого невозможно предсказать.

— Я думаю, что сочетание двух качеств — интеллигентность и умение постоять за себя, как раз и сработают на положение майора в камере, а это, в свою очередь, позволит приблизиться к объекту, — неожиданно включился в разговор начальник главка.

— А вы можете в таком случае поручиться за его безопасность? — резко отреагировал зампредседателя на слова своего товарища, чем сильно озадачил его.

— Несомненно, в процессе подготовки операции мы учитываем и решаем вопросы обеспечения безопасности участвующих в операции сотрудников, — пояснил начальник главка.

— Ну а как решается этот вопрос непосредственно в отношении вас, майор, ведь, как я понимаю, вам придется иметь дело с откровенными урками, от которых всякое можно ожидать? — повторил свой вопрос зампредседателя, посмотрев на Эди.

Внимательно наблюдавший за выражением лица зампредседателя Эди, сделал вывод, что он хочет услышать непосредственно от него, что внедрение в камеру и возможная там драка не представляют серьезной опасности. Однозначно ответить на этот вопрос Эди не мог, поскольку не знал, какая там сложится ситуация, у него даже не было элементарного представления о самой камере и содержащихся там людях и уровне их физической подготовки. Поэтому он построил свой ответ, исходя из имеющейся на данный момент у него информации.

— Пока могу сказать, что камера, как объяснили, оборудована средствами слухового контроля, что в определенной степени позволит отслеживать происходящее там и при необходимости вмешаться. Накануне же моего вселения будет зачищена от колющих и режущих предметов, а после столкновения — из нее планируется удалить представляющих реальную опасность лиц, чтобы избежать мести и тому подобных действий с их стороны. Это не вызовет ни у кого подозрений, поскольку такая практика в СИЗО применяется для снятия излишнего напряжения во взаимоотношениях заключенных. По всем этим вопросам руководство управления и я вплотную работаем с белорусскими коллегами.

— Это хорошо, что вы все продумали. Знаете, я с вами с самого начала был согласен, но хотел убедиться, что вы лично до конца уверены в избранной легенде. Молодцом, так держать, у вас обязательно все получится, — промолвил Иванков, вновь слегка ухмыльнувшись. Сделал некоторую паузу, как бы раздумывая над тем, а что же дальше делать, продолжил:

— Да, товарищи, я согласен с основным содержанием легенды. В ней учтены характер объекта, его сильные и слабые стороны, а также правильно подобрана линия поведения майора. Но вопросы его безопасности до конца не проработаны. Поэтому прошу на это обратить особое внимание. И еще, участникам операции нужно не откладывая вылетать в Минск, лучше это сделать сегодня же.

Затем, вновь сделав паузу, как бы проверяя, какое впечатление произвели его последние слова на собеседников, спросил:

— Будут ли какие-нибудь иные предложения?

Все промолчали.

— Предложений нет, — подчеркнул он, повременив для приличия две-три секунды. — Тогда, товарищи, за дело, желаю успехов. А вы, майор, когда вернетесь в Москву, обязательно зайдите ко мне. Не ждите вызова, помощников я предупрежу, хочу поговорить с вами.

Глава III

Сразу после обеда того же дня Эди и Артем вылетели в Минск. В аэропорту, находящемся практически в черте города, их ожидал Парамонов, который не стал скрывать своей радости по случаю прибытия столичных гостей.

— Спасибо, что прилетел, откровенно говоря, тяжело нам с этим деятелем разбираться, такого матерого еще не приходилось видеть, — на одном дыхании вполголоса произнес Парамонов, обнимая Артема за плечи.

— Не думаю, что далее станет проще, Коля, — отреагировал на эту фразу Артем, по-товарищески похлопав Парамонова по спине, и тут же добавил: — Знакомься, это Эди Атбиев, тот, кому предстоит сделать куда более тяжелую работу.

— Привет, кстати, я, таким вас и представлял, — выпалил Николай, оценивающим взглядом окинув Эди.

— Это есть хорошо или плохо? — дружелюбно спросил у него Эди, пожимая протянутую для приветствия руку.

— Наверняка хорошо, — улыбаясь, заключил Артем, — если ты беспокоился о своем боевом товарище, которого завтра придется загонять в тюрьму.

— Успеем ли, хотя необходимые договоренности верхов уже имеются, надо теперь на рабочем уровне подработать, — с некоторым волнением в голосе промолвил Николай.

— Вот и хорошо, что уже есть договоренности. Ну а вселять в любом случае надо раньше, чем «Иуду». А теперь, Коля, командуй, куда поедем, время не терпит.

— Поедем на конспиративную, там все имеется для работы, в том числе и то, чем интересовался Эди, — уже уверенно произнес Парамонов и пригласил гостей в стоящую поблизости белую «Волгу».

Спустя каких-то сорок минут они уже были на месте. Выпив по кружке чая с бутербродами и согласовав свои дальнейшие действия, Артем и Николай уехали на встречу с руководством, а Эди приступил к изучению подборки сводок происшествий в Минске за последние несколько дней, альбомов с фотографиями разыскиваемых органами внутренних дел преступников, а также схем трех камер, в одной из которых ему придется вместе с «Иудой» находиться, и дел на их нынешних обитателей.

Внимательно прочитав сводки, Эди не нашел ничего подходящего. Практически по всем событиям действующие лица установлены и задержаны. Появление новых фигурантов вызовет ненужные вопросы со стороны участников процесса, мол, кто и откуда взялся, и наверняка засветит ситуацию для широкого круга людей, что может явиться реальной угрозой для срыва планируемого мероприятия. То, что хозяева или сподручные «Иуды» будут пытаться прояснить обстановку вокруг него, нет никаких сомнений. Возможностями для этого как видно из материалов его разработки, они располагают. Выходит, нужно искать что-нибудь понадежнее.

Оставалось два варианта: примазаться к какому-нибудь, как говорят опера, висяку[6] или самому организовать что-либо свежее.

Эди с интересом начал знакомиться с камерами и находящимися в них заключенными. В большинстве своем это были лица, совершившие разбойные нападения с целью завладения чужим имуществом, хулиганские действия, расхитители социалистической собственности. Были среди них и воры-рецидивисты, карманники, имеющие несколько судимостей, и осужденные, ожидающие этапа.

Через три часа работы он имел достаточно полное представление о камерах, кто там находится и на какой койке спит, что за преступление совершил, как ведет себя в камере, какое место занимает на иерархической криминальной лестнице.

По итогам анализа он отдал предпочтение третьей камере, которая по его представлению являлась неправильной и потому в ней «Иуде» придется напрячь все силы и волю, чтобы сохранить автономность и здоровье.

«Как бы то ни было, при выборе камеры свои наблюдения нужно перепроверить у кого-нибудь из начальников изолятора, иначе можно усложнить себе выполнение задания», — решил Эди и встал из-за стола. Необходимо было посвятить некоторое время выполнению физических упражнений, а то за прошедший день он не сделал даже элементарного отжимания.

Но не успел он толком разогреться, как вернулись его товарищи. Артем и Николай, не стесняясь выражений, рассказали о том, что «Иуда» продолжает отказываться от дачи показаний, изначально заявив, что в отношении него милиция совершила провокацию. Принято решение завтра утром, после очередного допроса, перевести его в тюрьму на Володарского, поскольку со стороны его минских влиятельных связей, которые не знают истинного лица «Иуды», осуществляется откровенное давление на МВД. Даже дошло до того, что требуют встречи с ним, мол, он честный и порядочный человек. В этой связи не исключено, что кто-нибудь из сотрудников ОВД, где он находится, из малодушия или чтобы заиметь высокого покровителя в инстанциях, может попытаться помочь объекту, например, передать записку на волю.

— А нельзя ли этих заступников успокоить через ЦК партии, конечно, не раскрывая интересов к нему со стороны органов госбезопасности? — поинтересовался Эди.

— На данном этапе признано нецелесообразным прибегать к таким мерам, поскольку есть необходимость присмотреться к некоторым из них на предмет отношения к валютным делам, — пояснил Артем.

— Выходит, у меня совсем мало времени осталось, — заключил Эди и тут же спросил: — Надеюсь, вам удалось решить все организационные вопросы с милицией?

— Практически все, — утвердительно произнес Артем. — На совещании, которое вел председатель КГБ, был заместитель министра внутренних дел, с которым будут решаться возникающие вопросы по делу, а также начальник оперчасти тюрьмы Михаил Карабанов, без которого, как ты понимаешь, там ничего не сделать. С ним и его заместителем я установил необходимый контакт, люди они проверенные, надежность не вызывает сомнений. Вопросы технического обеспечения также проработаны: камеры оснащены аудиконтролью, к сожалению, визуального наблюдения нет, зато имеется агент угрозыска, о нем тебе Карабанов сам расскажет и передаст на связь. Если понадобится, его можно будет задействовать. Теперь необходимо определиться, в какую из камер заселить «Иуду». Но это нужно делать с учетом всех обстоятельств. Надеюсь, у тебя уже созрел план?

— Да, кое-что есть, но потребуется уточнить некоторые детали с начальником оперчасти, — ответил Эди. — Но перед этим необходима информация о серьезных висяках по линии милиции, чтобы определить, по какому из них я смог бы без больших натяжек пройти в качестве подозреваемого. Иначе говоря, привязаться к нераскрытому делу, другие варианты не подходят. Это проще и не потребует со стороны милиции каких-нибудь сложных мероприятий. А чтобы все закрутилось, надо будет сыграть небольшой спектакль. Например, кто-то из доброжелателей сливает тому же заместителю министра информацию о появлении в гостинице «Минск» человека, который может иметь отношение к такому-то преступлению, и он начинает действовать по принятой в милиции схеме.

— О, это не плохая идея! — воскликнул Артем.

— Возможно, но как она будет выглядеть на практике, и, главное, как ее материализовать? — засомневался Николай.

— Схематично это будет выглядит так: я заселяюсь в гостиницу, где меня с шумом берут милиционеры и доставляют в ИВС[7] ОВД, в котором содержится «Иуда». Оттуда сегодня же переводят в тюрьму.

— Почему в ИВС, вы что хотите с ним?.. — не выдержал Николай.

— Если я правильно понял, ты хочешь засветиться перед «Иудой» еще до камеры… молодцом, ничего не скажешь, — не дал договорить ему Артем.

— В данном случае важно, чтобы у него изначально засела в голове информация обо мне, как о человеке, задержанном по подозрению в совершении серьезного преступления.

— Согласен, мы об этом еще поговорим, но сейчас, Коля, ты съезди за висяками и договорись с Карабановым о встрече в городе, перетолкуем с ним в машине. Заодно реши вопрос с гостиницей, но только засветите наш интерес. А мы в ожидании твоего возвращения перекусим, надеюсь, твой содержатель квартиры не жмот?

— Никак нет, — отреагировал Николай, улыбаясь, — с этим у нас все в порядке, как-никак готовились к приезду московских товарищей. Все необходимое найдете в столовой, надеюсь, разогреть белорусские мясные котлеты вы сможете.

— Не волнуйся, у нас тоже с этим все в порядке, более того, будущий арестант, насколько я знаю, даже в квартирных условиях может шашлыки жарить, — в тон ему произнес Артем и, кивком головы предложив Эди следовать за ним, направился в столовую.

— Тогда я за вас спокоен, а то хотел предложить своего сотрудника в качестве официанта, он у нас большой специалист по части кухни, — обронил Николай уже с порога и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Хороший парень Николай, да и профи тоже, — произнес Артем, рассматривая содержимое холодильника. — Прекрасные отношения наладил с коллегами из смежных ведомств, вопросы решает в одно мгновение, так что можно считать с этим нам повезло. Вот только удалось бы все по камере организовать, да, как сказал шеф, вывернуть «Иуду» наизнанку и склонить на признанку и сотрудничество. Понимаешь, какую бяку можно было бы подложить его хозяевам, а заодно замолить перед высоким начальством наши грехи, что долгое время у себя под боком врага не замечали.

— Наконец-то и главная задача стала вырисовываться, а то: посмотрим… поглядим… как дело пойдет… — иронично заметил Эди, раскладывая столовый прибор.

— Да ты не кипятись, думаешь, шеф или кто-нибудь из нас знает, что выкинет этот гад через час. Представляешь, в изоляторе и на допросах ведет себя по-хамски, мол, вы еще ответите за мое задержание, прекратите творить это бесчинство, немедленно выпустите и извинитесь за оскорбление.

— С ним все понятно. По логике вещей он так и должен себя вести, ему терять нечего, поэтому и сопротивляется. Нападая, действует по заранее отработанному на такой случай плану. Это для нас не ново, давай лучше поговорим о наших делах, — предложил Эди, на полуслове прервав Артема.

— Да это так, в плане понимания, с кем тебе придется иметь дело, — согласился Артем. — Что касается главной задачи, то мы должны работать, прежде всего, на то, чтобы минимизировать нанесенный «Иудой» вред, что возможно только в одном случае — если он станет работать на нас. Несомненно, это очень сложная задача и скажу тебе откровенно, я не очень надеюсь ее решить. И потому честно признаюсь, если сможешь получить хоть какую-нибудь живую ниточку связи к его сообщникам, уж не говорю к хозяевам, — это будет немалая победа.

— Он совершил уголовное преступление, расследуемое милицией, у которой, как и положено в данном случае, есть свои вопросы к «Иуде». Надо сделать так, чтобы они не помешали решению задачи, о которой ты говоришь.

— Очень просто, Эди, мы помогаем МВД, а они нам. Кстати, это вопрос на совещании тоже рассматривался.

— Скажи, пожалуйста, а рассматривался ли на этом совещании вопрос, что будет делать милиция, когда будет доказана вина «Иуды» за покушение на убийство?

— Нет, — ответил Артем, удивленно взглянув на Эди.

— Однако жалко, как говорят у северных народов. При таком раскладе может так случиться, что «Иуду», доказав его вину, осудят и по этапу отправят в Пермскую область лес рубить. Меня же будут держать в тюрьме, пока не докажут, что я имею самое прямое отношение к не раскрытому преступлению, которое я сам себе и подберу. Ведь желание снять с учета жгучий висяк велико у любого отдела милиции. Понимаешь, награды и отпуска в курортный сезон.

Артем, широко улыбнувшись, произнес:

— Эди, не ерничай, разработка объекта и по линии милиции, и по нашей будет вестись согласованно, по крайней мере, на уровне руководства двух ведомств. Они же будут утверждать планы и иные документы предстоящей работы. И ты будешь владеть необходимой информацией о ее ходе.

— Вот и хорошо, а то приходится отвлекаться на эти мелочи, связанные с перспективой отсидки в вонючей камере сверх предусмотренного нашими планами срока, — сыронизировал Эди, осторожно отпивая из фарфоровой чашки горячий чай. Потом, несколько раз повторив эту процедуру, уже серьезно продолжил: — Надо полагать, что милиция уже имеет серьезные улики против него?

— Конечно, наши минские коллеги предоставили МВД имеющиеся у них данные по этому эпизоду, думаю этого пока достаточно, — важно произнес Артем. — По крайней мере, со слов замминистра, у них нет никаких сомнений в том, что именно «Иуда» покушался на жизнь Шушкеева, это фамилия пострадавшего. К тому же в его квартире они нашли имеющие значение для дела предметы и следы. Теперь ждут, когда раненый очухается, чтобы пригвоздить его фактами и добиться признательных показаний.

— Наш представитель будет при этом присутствовать?

— Конечно, с минуты на минуту ждем из Москвы подготовленные специалистами вопросы, которые можно будет ему задать относительно «Иуды», будучи уверенным, что это не раскроет интереса к нему органов госбезопасности. Здесь, брат, надо быть максимально осторожным, чтобы раньше времени не засветиться.

— А сколько лет Шушкееву?

— Сколько точно не скажу, вроде за пятьдесят. А почему тебя это интересует, есть какие-то мысли?

— Сам подумай, что может их объединять, если они не родственники, к тому же большая разница в возрасте. Интересы? Тогда возникает вопрос, а какие? Мне кажется, что к Шушкееву и его связям нужно приглядеться именно с наших позиций.

— Это вне всякого сомнения будет делаться, но сейчас важнее тебе подготовиться к камере, Эди.

— А кто может сказать утвердительно, что это второстепенный вопрос в данной подготовке? Лично я считаю, что в работе с «Иудой» неожиданно может понадобиться любая информация о нем и его связях. И, пожалуйста, не забудь мою просьбу относительно истинных причин смерти его жены, а также подробностей о жизни дочери. Понимаешь, в предстоящей схватке я хочу быть вооружен, прежде всего, детальным знанием своего противника, тем более, как ты сам говоришь, он с первых минут задержания проявляет волю и напористость.

Эди еще некоторое время продолжал говорить об объекте и предстоящей работе в камере, а Артем, внимательно слушая приводимые им аргументы и вглядываясь в его загоревшее лицо, подумал: «А генерал Маликов прав — по совокупности личных данных этот майор лучше других претендентов подходит для задания. Он, не ожидая нашей помощи, продумывает все возможные варианты развития ситуации, не оставляя без внимания детали, которые на первый взгляд могут не иметь отношения к его роли в этом деле. Создается впечатление, что он уже скрестил шпаги со своим изворотливым противником и ищет слабые места в его защите, выстраивая тем самым линию на перспективу, не умаляя при этом его возможностей и не забывая, что спустя несколько часов окажется в камере с преступниками… Иначе не скажешь, железной воли человек, в котором, дополняя друг друга, живут прекрасные начала: профессионализм, интеллигентность и вера в свою правоту, которые подкреплены прекрасной физической подготовкой.

К действительности его вернул скрип открывающейся двери — это пришел Николай, который быстрым шагом прошел в столовую и положил на стол перед Эди папку со словами:

— С гостиницей решил, а здесь обобщенная справка о нераскрытых преступлениях, совершенных в Белоруссии за последние пять лет, ее готовили по заданию административного отдела ЦК. Мне ее дали на время, завтра должен вернуть, — выпалил он и устало опустился на стоящий рядом стул.

— А Карабанов? — не выдержал Артем.

— Через полчаса будет на улице Урицкого, недалеко от МВД, ехать туда каких-то десять минут.

— У нас есть двадцать минут, чтобы подобрать нужный вариант, надо торопиться, — с напряжением в голосе промолвил Артем, глядя на то, как Эди начал медленно, страница за страницей, листать справку.

— Пока ехал, я ее мельком просмотрел, там есть интересные дела, — с надеждой в голосе заметил Николай, обращаясь к Эди, который, лишь кивнув на его слова, продолжал листать справку.

Артем знаком руки отозвал Николая в сторону и предложил:

— Давай не будем его отвлекать, он уже в своей стихии и ему наши советы, на мой взгляд, не нужны. Ты лучше сейчас перекуси, а то еще неизвестно, когда представится такая возможность. А я тем временем приготовлю для нас по чашке кофе.

Не прошло и пяти минут, за которые Николай успел проглотить свой скорый ужин, а Артем заварить кофе, как из-за стола, где находился Эди, раздалось радостное восклицание:

— Нашел, вот это то, что надо, остается только определиться, как меня привязать к нему.

Удивленный этим возгласом, Николай сначала посмотрел на Эди, а потом вопросительно на Артема.

— Коля, тебе трудно представить нынешнее его состояние. В отличие от тебя я каждой клеточкой тела чувствую, что ему до чертиков надоело ждать неизбежного и потому он хочет, чтобы оно наступило, — неожиданно для себя произнес Артем, ставя перед Эди чашку с кофе.

— Спасибо, Артем, — уже ровным голосом произнес Эди, — даже по запаху чувствую, что приготовлен с душой. Ты прав, я действительно хочу поскорее приступить к делу. Теперь, что касается привязки к висяку. Я выбрал дело, по которому разыскивается некий южанин, приблизительно моего возраста, четыре года тому назад ограбивший со своими подручными инкассаторскую машину с драгоценностями и крупной суммой денег.

— Прекрасно, — воскликнул Артем.

— Прекрасно-то, прекрасно, но с учетом того, что при задержании подобного подозреваемого часто сотрудниками милиции применяется чрезмерная сила, а то и стрельба на поражение, надо предпринять превентивные меры, чтобы исключить всякую случайность.

— Что имеется в виду? — спросил Артем, заинтригованно глядя ему в глаза.

— А то, что при получении сигнала о появлении в городе подозреваемого в совершении данного преступления, милиция вздрогнет и направит на его задержание усиленную опергруппу, перед которой будет поставлена задача — взять живым или мертвым. Поэтому предлагаю, чтобы замминистра, который доведет эту информацию до начальника ОВД, принял участие в инструктаже членов указанной группы, чтобы исключить членовредительство, ибо мои руки и ноги мне понадобятся целехонькими в камере. Со своей стороны, я буду вести себя интеллигентно, как и подобает невинному человеку, случайно оказавшемуся в гнусной истории.

— Все правильно, инструктаж группы замминистром и его непосредственное участие в этом деле исключит возможные случайности. После встречи с Карабановым обстоятельно обсудим эти вопросы у заместителя председателя комитета и доложимся в Москву, а сейчас на выход, время не терпит.

Карабанов произвел на Эди хорошее впечатление своим знанием обстановки в камерах и заключенных. Он назвал каждого из них поименно, давая им при этом короткие характеристики, указал на их сильные и слабые стороны. Рассказал, что по рекомендации замминистра освободил по три койки в третьей и четвертой камерах. В этой связи порекомендовал прописаться в третьей, поскольку она проблемная, несмотря на то что из нее удалили смотрящего и двух его сподручных-беспредельщиков. «Теперь там некоторая вольница, пока не объявится по решению воров новый смотрящий, но это у них быстро решается. Они не оставляют без своего начальства ни одну камеру. Скорее всего, таковым будет назначен вор-рецидивист по кличке Марван, который обвиняется в краже ювелирных изделий у одной из местных знаменитостей», — уверенно спрогнозировал он.

Отвечая на вопрос Артема, насколько часто камеры зачищаются от режущих и колющих предметов, Карабанов рассказал, что такая работа ими проводится периодически и в любое время при необходимости, то есть при получении информации о наличии у того или иного зэка запрещенных предметов. Сегодня ряд камер, в том числе, четвертая и третья, были тщательным образом проверены.

Поблагодарив милицейского коллегу за понимание и готовность помочь, они распрощались. Перед выходом из машины Карабанов крепко пожал руку Эди и пожелал удачи, подчеркнув при этом, что он сам лично будет отслеживать ситуацию вокруг него, чтобы максимально исключить непредвиденные ситуации.

Через двадцать минут Артем и его спутники прибыли в кабинет зампредседателя комитета, к тому времени там уже находились замминистра и начальник центрального ОВД.

— Вот и хорошо, что прибыли, присаживайтесь к нам поближе, — добродушно произнес хозяин кабинета, указывая на свободные стулья за столом совещаний. И тут же, представив их присутствующим за столом заместителю министра внутренних дел и начальнику ОВД, продолжил: — Товарищи, с учетом того, что мы ограничены во времени предлагаю сразу же приступить к делу. Итак, кто будет докладывать о предстоящей работе?

— Товарищ генерал, лучше будет, если это сделает майор Атбиев, — предложил Артем.

— Согласен, кому же, как ни ему, так что прошу, майор, выкладывай свою идею, — предложил генерал, окинув его изучающим взглядом.

Эди сначала в общих чертах изложил содержание нераскрытого уголовного дела, а затем логику привязки именно к данному делу и комбинации по своему задержанию.

— Вроде все по науке, — отметил генерал. — Вот только, нужно ли замминистра отвлекать, разве не достаточно уровня начальника центрального ОВД?

— Мы исходили из того, что ситуация вокруг вчерашнего задержания объекта и новая вводная по висяку предполагают повышенный интерес к работе этого отдела со стороны руководства МВД…

— Я согласен, ситуация действительно напряженная и предполагает контроль со стороны министерства, — не дал договорить Эди замминистра. — Не знаю, что этот гад по вашей линии натворил, но нам здесь он большую свинью подложил. Думаю, что, работая вместе, мы быстрее с ним разберемся и воздадим по заслугам. Мне все понятно, через два часа отправляю соответствующим образом инструктированный наряд в гостиницу, который задерживает преступника, ой, извините, то есть вас, — улыбаясь, кивнул он Эди, — и доставляют в отдел. А там все организуем как надо.

— Товарищ замминистра, нам нужно будет определиться со следователем по делу, — вставил свое слово начальник отдела, бросив взгляд на Эди. — Да и сегодня, сразу же после задержания, нужно будет его допросить хотя бы для видимости, а то могут возникнуть вопросы, ведь появился фигурант по такому резонансному делу.

— И то правда, — согласился замминистра. — Но это детали, не здесь же их обсуждать, время дорого, сейчас зайдем ко мне и обо всем поговорим.

— Дорогой Евгений Михеевич, — промолвил генерал, обращаясь к замминистра, — просьба следователя строго-настрого предупредить, чтобы исключить любую утечку информации в отношении майора и нашего интереса к этому, как вы точно сказали, гаду.

— Несомненно, поэтому я и решил сначала все взвесить, а потом только определить, какого именно следователя к нему приставить, — улыбаясь, выпалил замминистра, кивнув Эди.

Минут через пять милиционеры ушли. Генерал, как бы раздумывая над чем-то, подошел к своему рабочему столу и по ВЧ-связи заказал Москву.

— Надо доложиться, а то Иванков просил созвониться после встречи с коллегами из МВД, — сказал он, глядя на Эди. — Это немного времени займет, успеем, у нас здесь все рядом: и гостиница, и милиция, и тюрьма. Успеете еще перекусить и по сто граммов беловежской принять, рекомендую настоятельно, ведь до завтрака в изоляторе еще далеко.

— Эди не помешало бы, мы-то сможем в любое время, — согласился Артем.

— Так вот подумайте об этом, как и о том, чтобы подкармливать его в СИЗО, а то по легенде ему некому передачи носить, — строго потребовал зампредседателя. — В свое время мне пришлось побывать в неволе и порядком поголодать, потому и знаю, о чем говорю, так что побеспокойтесь о парне, ему предстоит важную государственную работу выполнить. Поэтому, Николай, я тебе непосредственно поручаю этим заняться, ты это понял?

— Так точно, товарищ генерал, мы для этого и определили Эди в приятели по Минску нашего сотрудника из наружки[8] Рожкова, который по легенде также увлекается историей и борьбой, — отчеканил Николай.

— Вот и хорошо, только не чекань, мы же не в казарме, что о нас московские коллеги подумают.

«Надо же, сколько душевной теплоты и откровенной заботы о товарищах по службе в этом, по всему много повидавшем на своем веку пожилом человеке, — подумал Эди, слушая генерала… Но что касается того, что мне некому передачи носить, то в этой части легенду необходимо срочно подлатать: у меня здесь действительно должны быть приятели. Историк Рожков, прекрасно. Он сможет поддержать, поскольку знает, что в отношении его коллеги, прибывшего в Белоруссию в научно-познавательных целях, произошло правовое недоразумение. Он будет осуществлять передачи в камеру. И это позволит мне при общении с «Иудой» сказать, что, мол, в Минске у меня есть люди, которые беспокоятся обо мне…»

Эди к действительности вернул неожиданный трезвон аппарата закрытой связи, его невозможно перепутать ни с каким другим. Генерал, не спеша, поднял трубку к уху и через какие-то секунды произнес: «Добрый вечер, Виктор Петрович, это Тарасов… да только что закончили разговор с заместителем министра. Отработали линию, достигнуто полное понимание. Не нарадуется, что помогли с раскрытием… оба у меня, чувствуют нормально, да не волнуйся, не через такое проходили…спустя полтора часа начнется, буду держать в курсе…»

Поговорив еще пару минут, генерал, также не спеша положил трубку на аппарат, и твердым голосом произнес:

— Пора, майор, на передовую, у тебя до атаки полтора часа, когда вернешься из боя, угощу беловежской из собственных запасов и маринованными грибами. Товарищ Парамонов, сегодня тебе вместе с Ковалевым надо быть у Карабанова, чтобы лично контролировать ситуацию. По завершении, как вы там говорили, прописки в камере, прошу срочно прибыть ко мне с отчетом — я буду на месте.

Попрощавшись с генералом, они заехали на конспиративную квартиру, где Эди быстро переоделся в спортивный костюм и сложил в сумку кимоно, сменное белье, туалетные принадлежности, чистый блокнот для заметок и набор шариковых ручек. Остальные вещи по согласованию с Николаем он пристроил в шкафу, в прихожей.

Увидев, что Эди положил в сумку кимоно, Артем спросил:

— Думаешь, оно понадобится?

— Я же должен поддерживать форму, к тому же это косвенное подтверждение моей легенды, — спокойным голосом ответил Эди.

— Тогда есть предложение реализовать установку генерала и в авральном режиме выпить по стопочке и легонько закусить, — подстроился к разговору Николай, до этого молча наблюдавший за выверенными действиями Эди.

— Далеко пойдешь, Коля, не забываешь установки шефа, — улыбнулся Артем, хлопнув его по плечу.

— Это правильное предложение, если время позволяет, — согласился Эди, закрывая сумку.

— У меня все готово, так что прошу к столу, — выпалил Николай и быстро зашагал в столовую в сопровождении своих товарищей.

Быстро перекусив, они поехали в гостиницу. По дороге Эди рассказал коллегам о своих соображениях относительно возможного участия в операции Рожкова и попросил подготовить того в нужном плане.

После некоторых формальностей, связанных с заполнением гостиничной карточки, дежурный администратор предложил Эди номер на третьем этаже с видом на проспект Ленина. Он, не раздумывая, согласился и через пять минут оказался в достаточно уютном однокомнатном помещении, обставленном добротной мебелью пятидесятых годов. Прикрыв дверь и бросив сумку около трюмо, он подошел к окну и, отодвинув тяжелую занавеску, посмотрел вниз, на проспект, по которому мчались машины с включенными фарами, а по освещенным вечерним светом тротуарам неторопливо шли минчане, о чем-то переговариваясь между собой.

Эди и раньше не раз бывал в Минске, в этом имеющем древнюю историю городе, который разрушался много раз, и каждый раз словно птица Феникс вновь и вновь возрождался из пела. В последний раз он был разрушен во время Второй мировой войны, но минчане отстроили его заново, вдохнули в него новую жизнь. «Это говорит о силе духа живущих здесь людей, а ведь белорусы, как никакой иной народ, пострадали в прошедшую войну, но, несмотря на это, сохранили веру в человечность, добродушие и готовность помочь ближнему», — думал Эди, продолжая стоять у окна, забыв на некоторое время о том, что через десять-пятнадцать минут в его номер ворвутся милиционеры, чтобы задержать по своему разумению опасного преступника. Но зазвучавшие из включенного им телевизора слова диктора о новых достижениях в строительстве республики после брежневского застоя, вернули его к реальности.

Мысленно прокручивая возможные действия милиционеров, он прилег на диван, пристроив под изголовье подушку. В теле ощущалась некоторая напряженность от этого ожидания. «А как все было хорошо: море, солнце и золотой горячий песок, при этом никуда не надо торопиться, никаких тебе встрясок — отдыхай и наслаждайся жизнью. И надо же было такому случиться, что меня оторвали от всего этого и бросили в грязный омут с чертями…» — думалось Эди, расслабленно лежащему на диване.

Скорее почувствовав, чем услышав быстрые шаги людей в сапогах по мягкой коридорной дорожке, он сначала напрягся, хотел присесть, но неожиданно для себя принял решение остаться в прежнем положении, чтобы исключить возможную агрессию со стороны милиционеров.

Дальнейшее развитие событий происходило динамично — четыре милиционера с пистолетами в руках ворвались в номер и с руганью набросились на лежащего на диване Эди, один даже пытался садануть его по голове рукоятью пистолета, видимо, чтобы оглушить, но промахнулся, так как задерживаемый удачно отвел удар. Наконец-то, почувствовав, что «преступник» особо не сопротивляется, кто-то скомандовал: «Не бить, руки за спину и в браслеты!» После чего Эди раздраженно проговорил:

— Товарищи, да что происходит, вы меня с кем-то перепутали, прекратите это безобразие.

— Я тебе дам, мразь, ишь ты — перепутали, нас не проведешь, это ты стрелял в наших людей, вставай и не вздумай пытаться бежать, застрелю как бешеную собаку, — прокричал ему в ухо старший лейтенант и тут же скомандовал своим товарищам: — Обыскать тщательно, у него может быть ствол.

— Да нет у меня никакого ствола, я мирный человек, я историк.

Тем временем один из милиционеров торопливо обшарил его сумку, разбросал постель, не забыв прощупать подушку и матрас, заглянул в пустой шкаф за телевизор и удивленно выпалил: «Ствола нет, может, в другом месте припрятал, бандюга, но ничего, мы сейчас разберемся…» И со словами: «А ну! Признавайся, ублюдок, где спрятал оружие», — внезапно изготовившись для нанесения удара, шагнул к Эди, полулежащему на диване с загнутыми за спину руками в наручниках. Опрокинутый молниеносным пинком в живот милиционер тут же упал. Даже придерживающие Эди сотрудники толком не поняли, что произошло, но на всякий случай вновь навалились на задержанного.

«Отставить! — резко скомандовал старший лейтенант, чтобы не допустить избиения задержанного, памятуя об инструктаже замминистра. — Ведите его к машине. — Затем недовольным голосом бросил в сторону пострадавшего: — А ты чего, не смей размахивать кулаками, бери сумку и следуй за нами».

Спустя несколько минут Эди грубо затолкали в подъехавший ко входу воронок и увезли в отдел.

Артем и Николай, наблюдавшие этот неприятный эпизод из машины с противоположной стороны улицы, дождавшись, когда воронок отъедет подальше, поехали к Тарасову.

Когда возмущающегося Эди заводили в отдел, кто-то из дежурного наряда ткнул его кулаком в губу, которая начала кровоточить. Все это произошло на глазах начальника, который буквально опешил от увиденного, но тут же, взяв себя в руки, прокричал:

— Сержант, что ты позволяешь себе, я отстраняю тебя от несения службы за избиение задержанного, завтра с утра ко мне.

— Товарищ начальник, этот бандюга загубил жизни… — начал оправдываться он.

— Молчать, скотина, убирайся с глаз долой, иначе я тебя самого засажу вместе с ним в обезьянник, — с металлом в голосе произнес начальник, а затем, поручив оперативному дежурному сообщить ему, когда завершится оформление задержания Атбиева, направился в свой кабинет, где его ожидал замминистра.

Между тем Эди освободили от наручников и, дав бинт, втолкали в обезьянник. А он, периодически вытирая сочащуюся из поврежденной губы кровь, настойчиво пытался объяснить дежурному, что он не преступник, что он приехал в Минск к своему коллеге историку.

— Хватит мне лапшу на уши вешать, — не выдержал дежурный, — таких как ты историков я на своем веку много повидал. Знай, тебе повезло, что сейчас перестройка пошла, и потому с такими, как ты, бандюгами приходится в цацки играть, вместо того чтобы трясти как следует.

— Товарищ майор, отведите меня к начальнику, я же говорю вам, что здесь какая-то трагическая ошибка произошла — я на самом деле не тот, за кого вы меня принимаете. Я историк и в Минск приехал к своему товарищу, — не унимался Эди, перед которым стояла задача хоть таким образом здесь засветиться.

— Тамбовский волк тебе товарищ, вы только посмотрите на этого интеллигента. Уймись, гад, надоел. Может, кто в обезьяннике угомонит его? — нервно крикнул дежурный из-за стола, вызвав тем самым смех у сотрудников дежурного наряда.

— Гражданин начальник, я с удо-воль-стви-ем превеликим, если волю дашь. Ты же знаешь, что я не замаран, — развязно пропел кто-то с нар.

— Вот, если не прекратит, тогда в свое удовольствие и повлияй, правда, выпустить не могу, но по сигарете на харю дам.

Эди, бросив оценивающий взгляд на сидевших на нарах четырех неухоженных типов, среди которых выделялся один плотным телосложением, вновь повторил свои слова, дополнив их требованием предоставить ему адвоката.

Дежурный бросил в его сторону тяжелый взгляд и начал активно перебирать лежащие перед ним бумаги, что должно было означать для «добровольца», мол, можно действовать.

— Ну что, интеллигентик, ты попался, — прогоготал крепыш с нар. — Готовь начальник курево, этот фраер сейчас успокоится, только пусть твои сотоварищи сюда зенками не светят.

— Мы вас в упор и так не видим, — пошутил дежурный, продолжая свое занятие.

Эди, знавший, что дежурные наряды милиции нередко применяют насилие в отношении шумных задержанных, ожидал и в отношении себя какого-нибудь воздействия типа словесных угроз или тычка дубинкой в живот через решетку, но никак не откровенного провоцирования на избиение сокамерником. «Надо же, дежурного не удерживает от нарушения нормы закона и присутствие в отделе заместителя министра, неужели все так плохо?» — подумал он, по-прежнему продолжая стоять спиной к надвигающемуся на него крепышу. «Скорее всего, это стало неписаной нормой, нежели исключением», — решил Эди и, дождавшись, когда крепыш приблизится на угрожающее расстояние, резко ударил его в грудь пяткой правой ноги и опрокинул на нары.

Как не отворачивались милиционеры от обезьянника, но этот эпизод они не пропустили и, немало обескураженные увиденным, бросились к решетке.

Но возможную потасовку предупредило появление в дежурке начальника ОВД, который, мгновенно оценив обстановку, приказал привести Эди к нему для допроса, из чего дежурный сделал вывод, что на признанку «историка» будет склонять высокое начальство, и потому внутренне поругал себя за попытку «повлиять» на него через сокамерника. «Пронесло, надо же такого дылду одним ударом вырубить, а мои сгоряча пытались камеру открыть, да он бы их там поубивал, и мне пришлось бы взять на себя кровь этой мрази. После допроса его надо запереть одного под замок, подальше от греха, а то, не дай бог, этот урка еще попробует поквитаться с ним, хотя, после такого удара, да еще не глядя, вряд ли захочет, по крайней мере сегодня», — безгласно рассуждал дежурный, сопровождая злым взглядом уводимого в кабинет начальника Эди. Затем, отрешенно присев за стол, жестом руки подозвал стоявшего у решетки сотрудника.

— Ну как там? — спросил он, кивнув в сторону обезьянника.

— Приходит в себя, грозится замочить здесь или в СИЗО.

— Сигареты не просит? — ухмыльнулся дежурный.

— Не-ет, — растянуто ответил сотрудник и улыбнулся.

— Вот такие дела, сегодняшний бандит бьет не глядя, точно и сильно, так что нам необходимо много поработать над своей физподготовкой, чтобы противостоять им и победить, иначе удачи не видать.

Спустя полчаса Эди вернули в дежурку. Сопровождавший группу милиционеров начальник ОВД приказал немедленно отвезти задержанного в СИЗО, чем искренне обрадовал дежурного, который был немало озабочен возможным осложнением ситуации.

Глава IV

Еще через полчаса Эди доставили в СИЗО. После кратких формальностей и инструктажа о том, как следует вести себя в изоляторе, чтобы не вступать в противоречие со здешними внутренними порядками, тщательно досмотрев сумку с личными вещами, прощупав до ниточки кимоно и пояс, ему вручили видавшие виды постельные принадлежности, и трое угрюмых надзирателей — один впереди, двое сзади — повели его по гулкому коридору.

Не успел Эди толком осмотреться, как впереди идущий надзиратель остановился около камеры, на двери которой ржавого цвета красителем была выведена цифра «3», и властно скомандовал: «Стоять, лицом к стене!». Эди молча выполнил это требование.

Открыв камеру, тот же надзиратель громко бросил в нее: «Граждане заключенные, принимайте пополнение». А затем, уже обращаясь к Эди, с ехидцей добавил: «Заходи, не стесняйся, тебя здесь ждут не дождутся». И как только Эди сделал шаг в камеру, с шумом захлопнул за ним обшитую металлическим листом дверь. Тут же неприятно лязгнул засов, и послышались щелчки закрываемого замка. «Два шага, два щелчка и море спертого воздуха, от которого щиплет в глазах», — подумал он, вглядываясь в камеру.

Густой зеленый цвет преобладал во всем: стены, небольшое зарешеченное окошко, низ которого рукой не достать, двенадцать двухъярусных коек в три ряда по обе стороны от этого окошка, большой деревянный стол в центре и скамейки из толстых струганных досок по его периметру, даже перегородка, которая отделяла унитаз от общей комнаты, и металлическая раковина умывальника были окрашены ядовитой зеленой краской. Всю эту картину окончательно утяжелял тусклый свет, излучаемый единственной лампочкой под самым потолком.

«Все выглядит, как в рассказе Карабанова», — подумал он, но, зная, что за ним наблюдают любопытные глаза заключенных, громко произнес: «Всем привет, меня зовут Эди, подскажете, где свободная койка».

— Ну, привет, мил человек, — донеслось с дальнего левого угла секунды спустя. Иди сюда, расскажешь, кто ты есть, чем промышлял, а там поглядим, где тебе быть.

— А чего ходить-то, лучше скажите, какую койку можно занять, потом можно будет и поговорить, — отреагировал Эди, отыскивая глазами не застеленную койку.

— Ты что себе, падла, позволяешь, — раздался из того же угла визгливый голос, и тут же перед Эди нарисовался молодой человек с бритой головой. — Твое место мы определяем у параши, коль решил базарить против пахана.

Эди, знакомившийся с делами обитателей камеры, сразу же узнал в бритом Слюнявого, шестерку Марвана, от которого можно было ожидать любых действий. И потому, не упуская из вида его руки и ноги, нарочно грубо произнес:

— Послушайте, молодой человек, почему вы меня оскорбляете, и что значит, мы определяем вам место у параши? Уйдите, а то и без вас у меня полная чаша проблем, — и направился было к пустой койке, которую только что заметил, благо она находилась в противоположном углу от места обитания Марвана и его людей.

Но на его пути тут же встал Слюнявый.

— У параши сказано, — промямлил Слюнявый, кривя рот, — у параши.

По тому, что рассказывал Карабанов, из находящихся здесь двадцати одного заключенного четверо ходят под Марваном, а остальные — расхитители соцсобственности, мелкие воришки и хулиганы — ведут себя ниже травы и тише воды. И потому вряд ли при драке займут чью-либо сторону.

— Ну что ж, у параши так у параши, только покажите, где это заведение, — спросил Эди у ошарашенного Слюнявого, который даже не подумал скрывать своего торжества по случаю личной победы над этим спортивного сложения молодым человеком. Глаза его засверкали, он даже начал как-то примеряться к спортивной куртке и сумке Эди, пальцы судорожно заходили, будто он катал ими шарики или перебирал карты.

— Ты что, слепой? — вновь нервно взвизгнул Слюнявый и показал рукой в татуировке на туалетную перегородку.

В этот момент Эди сбросил в проем между входом и столом сумку и постельные принадлежности, образовав тем самым своего рода небольшое препятствие для тех, кто ринется на него со стороны Марвана, и коротким ударом кулака в челюсть сбил крикуна на пол.

— Зря ты его так, мил человек, он же слаб. Так можно и убить. Видишь, он почти не дышит. Ты не уважил меня, мой закон, мою хату и потому тебя долго будем бить, а потом опустим для порядка и запихаем под шконку, — нарочито развязно выговорил Марван, шагнув из-за коек к столу.

— Я не знаю, о каких законах вы говорите, но оскорблять себя никому не дам. Я только спросил, на какой койке можно разместиться, а он меня начал грязными словами обзывать. Потому и ударил, я всегда в таких случаях бью, — спокойно произнес Эди, наблюдая за тем, как трое других заключенных, появившиеся в центре камеры, не торопясь, стали надвигаться на него, выбирая момент для атаки. Среди них особо выделялся Долговязый, что находился слева.

«Этот ударит, мало не покажется, нужно маневрировать, насколько позволит свободное пространство, иначе не избежать осложнений, — мелькнуло в голове Эди. А все-таки я верно рассчитал, когда предположил, что только пятеро будут нападать, непонятно только, почему Марван остается в стороне, более того, даже присел на скамейку. Видимо, решил дождаться момента, когда нужно будет добивать?..»

«Сейчас врежу…» — прочитал он во взгляде одного из нападающих, что был в середине, и тут же на опережение резко ударил его правым кулаком в челюсть, отчего тот свалился под ноги своих товарищей, чем на пару секунд задержал их нападение. Воспользовавшись этой заминкой, бросил левую руку в лицо Долговязого, заставив его тем самым на доли секунды остановиться, а сам молниеносно нанес акцентированный боковой удар подъемом ступни в шею другого противника и быстро отступил на шаг назад, уклоняясь от последовавших один за другим хорошо поставленных ударов кулаками Долговязого в голову.

Все это время Эди не упускал из поля зрения Марвана, который так и не сдвинулся с места.

Между тем Долговязый продолжал атаковать, переступая через тела своих повергнутых товарищей. Чтобы положить этому конец, Эди быстро отступил на шаг назад вправо и замер во фронтальной стойке, вытянув вперед полусогнутые в локтях руки с раскрытыми ладонями, обращенными к противнику, как бы призывая продолжать атаковать… Долговязый не заставил себя ждать. Узрев в прекратившем маневрировать противнике легкую добычу, он, шумно выдохнув, словно лесоруб при ударе топором, направил в его челюсть правый кулак, который, оттесненный касательным движением левого предплечья несколько ушел за голову Эди, потянув по инерции за собой нападающего. В те самые доли секунды пальцы правой руки Эди молниеносно клюнули в глаза Долговязого, а освободившаяся левая рука, подгоняемая доворачивающимися плечом и корпусом, мощно ударила основанием ладони в подбородок, отчего тот рухнул словно подкошенный.

«Повезло — зэки оказались слабенькими», — мелькнула в голове Эди торопливая мысль.

«Ты ее не слушай, она специально тебя расслабляет, ведь еще своего слова не сказал их пахан, надо действовать, иначе будет поздно», — посоветовала другая мысль.

«Сейчас со всем этим разберемся», — заключил Эди и в два прыжка оказался рядом с Марваном, который начал было вставать.

— Не надо, я все понял, облажалась моя гвардия, — в сердцах произнес он и медленно опустился на прежнее место, упершись острым взглядом в переносицу Эди. А потом, как бы опомнившись, театрально разведя руки в стороны и, прищурившись, спросил: — Мил человек, ты кем будешь, что так — раз — и всех в отключку, спортсмен что ли?

— Историк я, приехал собирать материал для научной работы, — сквозь зубы процедил Эди, вплотную приблизившись к Марвану, чтобы в любой момент нанести ему удар.

— Почему тогда ты здесь, если ученый? — с еле скрываемым раздражением в голосе и играя желваками на скулах, выдавил из себя Марван.

— Не знаю, меня с кем-то спутали и обвиняют в ограблении инкассаторской машины, — уже спокойно ответил Эди, глядя в глаза Марвану.

— Здесь все ни за что нары коптят, мил человек, — осклабился Марван, обнажив ряд пожелтевших от чифиря зубов.

— Возможно, — произнес Эди и бросил взгляд на «поле боя», где гвардия Марвана приходила в себя.

Обративший на это внимание, Марван, небрежно вытянув в сторону братков указательный палец, бросил:

— Эти… к тебе больше не подойдут, они сейчас никто, они ноль, понимаешь, ноль, так что занимай любую шконку, тебе никто не скажет «нет». Ты доказал, что ты духовитый фраер.

— Вы мне своими кличками не тычьте, я не понимаю все это, — потребовал Эди.

— Мил человек, сказав «фраер», я проявил к тебе уважение. Понимаешь, фраер это… — начал было пояснять Марван.

— Возможно, но мне это не нравится, — не дал договорить ему Эди, — я пойду лягу, ночь на дворе.

— И это правильно, — согласился Марван, еле сдерживая свое раздражение, поскольку не привык, чтобы с ним так неучтиво разговаривали. Но, подавив в себе нарастающий гнев, скривив губы в улыбке, немало удивив этим своих прихлебателей, продолжил: — Человек должен отдыхать. Ложись, хочешь тут, хочешь там, покажи, где хочешь, туда принесут твои вещи.

— Спасибо, я привык делать все сам, — сказал Эди и направился к своим вещам.

— Как хочешь, мил человек, как хочешь. Да, а как тебя зовут?

— Эди, — бросил он через плечо, глядя на то, как двое блатных укладывали на койку еще плохо владеющего своим телом Долговязого и сидящего на полу у ближней к выходу койки Слюнявого.

— Хорошее имя, а я Марван, будем знакомы. Ты, кажется, надолго сюда залетел.

— Не думаю. Я никого не убивал и не грабил, я сюда по ошибке попал, — нарочито стиснув зубы, резко выпалил Эди, подбирая с пола сумку.

— Поживем увидим. Если нужно будет, спрашивай — посоветуем, что и как говорить следаку. Мы народ тертый, но в наши дела не лезь, здесь мы банкуем, и ты нам не указ. Крепкие кулаки — это хорошо, но не все через них решается.

— Спасибо, если нужно будет, непременно обращусь, ну а дел мне и своих хватает, — произнес Эди, слегка улыбнувшись, демонстрируя тем самым, что не собирается с ним враждовать. — За своих ребят не обижайся, они были неправы, они оскорбили меня ни за что ни про что и потому наказаны. О ваших обычаях или законах я только слышал, а в сущности, ничего о них не знаю, не приходилось как-то сталкиваться, да мне, пожалуй, это и не нужно, я человек…

— А вот при-шло-сь, — растянуто произнес Марван, не дожидаясь того, когда Эди завершит фразу. — В жизни и не такое бывает, она, мил человек, как последняя стерва, в самый неподходящий момент может в душу плюнуть. Так что привыкай, начало у тебя уже есть. А за неласковую встречу не держи зла, согласен, нескладно все получилось. Слюнявый любит новичков на вшивость проверять, водится за ним такая партачная[9] слабость, иногда не в меру кипешует[10], не прочь свой кишер[11] ланцами[12] лоха забить. Говорил же, не суетись, нарвешься на духовитого, кусала выбьет. Еще раз раньше времени полезет на новичка, мокну в парашу, так и быть… Слюнявый, ты слышь, о чем речь веду, а-а?

— Усек[13], я хотел как лучше, — донесся слабый голос Слюнявого.

— Так-то оно так, но смотри у меня, я тебя предупредил. Ты же знаешь, что я незаслуженно никого не обижаю. Но и нарушать воровской закон в доверенной мне хате никому не позволю, кто бы он ни был. Расплата такого обязательно настигнет ни сегодня, так завтра, лучше не испытывать мое терпение и свою судьбу.

Марван еще долго менторским голосом вещал о премудростях блатной жизни, нравах, бытующих в местах лишения свободы, а тем временем Эди, уверенный в том, что эта лекция проводится для него, постелил себе на койке, что находилась в противоположном углу. Благо, верхняя над ним и соседняя койки были свободны и не мешали обзору. Сумку пристроил в проходе со стороны ног, чтобы хоть в какой-то степени усложнить возможный бросок к себе блатных, если надумают вновь нападать, и лег в чем был поверх одеяла. Тело требовало отдыха, да и необходимо было осмыслить все, что произошло в камере, и подумать над тем, как с пользой использовать первый успех.

Вскоре Марван умолк, и в камере наступила тишина, нарушаемая то храпом, то сонным бредом кого-то из заключенных, а также приглушенным разговором очифирившихся[14] блатных, которые, по всей вероятности, обсуждали происшедшие в камере события и свои возможные действия в отношении духовитого зэка. То, что они все сделают для восстановления своего статус-кво, у Эди сомнений не было. Блатные, знавшие, что утром об их позоре станет известно в других камерах, могли предпринять новую попытку его сломить. Поэтому он лежал, наблюдая из-под слегка прикрытых век за обстановкой вокруг себя, и готовый в любую секунду подняться на ноги.

Неожиданно до его слуха донеслось звяканье штырей в проходном коридоре, а за этим и гулкие шаги надзирателей в кованых сапогах… «Это, наверно, «Иуду» ведут», — успел подумать он, как кто-то открыл форточку в двери и неторопливым взглядом оглядел камеру. Затем послышались щелканье ключа в замке, скрежет запорного устройства и скрип открываемой двери.

— Извиняйте, граждане заключенные, за позднее беспокойство, я вам привел достойного вас постояльца, — нарочито небрежно бросил в камеру надзиратель в форме прапорщика, а затем резко скомандовал заключенному пройти в камеру. Как только тот сделал два шага через порог, тут же захлопнул за ним дверь.

Эди сразу же узнал его, вот только осунулся, но в остальном — все тот же независимый взгляд и подтянутая фигура, что подчеркивает ладно сидящий на нем иностранного производства спортивный костюм, и, главное, внешне выглядит спокойным, нисколько не сломлен неожиданно навалившимися на него неприятностями. Видно, внутренне действительно готовился и к такому развитию событий.

— Здравствуйте, товарищи, не подскажете, на какой койке можно лечь, — спокойным голосом произнес Бизенко, слегка выставив правое колено вперед и прижав к нему постельные принадлежности, которые до этого держал на весу.

— А ты, мил человек, сначала подгреби сюда и расскажи, кто ты и за что угодил за решето[15], и с чего этот крючок[16] базарил насчет достойного постояльца, а потом решим, на какой шконке тебе скулить, — предложил Марван, успевший к тому времени присесть за стол. Тут же рядом с ним примостились Слюнявый и двое других блатных. Долговязого не было, видно полученная травма не позволила ему присоединиться к братве.

Бизенко неторопливо подошел к столу и сел напротив Марвана, положив рядом свою ношу, чем вызвал явное недовольство блатных, что выразилось в их многозначительных переглядываниях, игре бровями и жестикуляции растопыренными пальцами.

— Я, — начал было говорить Бизенко, но ударом кулака Марвана в скулу был опрокинут на пол.

Тут же на него набросился Слюнявый и с криком: «Падла, тебе, кто разрешал садиться за стол», — начал бить кулаками в лицо.

Пришедший в себя Бизенко ловко вывернулся из-под Слюнявого и, приподнявшись на колено, нанес ему в подбородок встречный акцентированный удар, от которого тот мгновенно сник и завалился набок. Взбешенные этим блатные тут же набросились на новичка и, вновь сбив его на пол, стали избивать ногами. Когда Бизенко потерял сознание, пришедший в себя Слюнявый, стал стягивать с него штаны, чтобы надругаться.

Эди крикнул:

— Марван, это и есть ваш хваленый закон и ваш порядок, а ну-ка, прекратите этот беспредел.

— Мил человек, не впрягайся[17], это тебя не касается, — выдавил из себя запыхавшийся Марван, — иначе тебе хана[18].

— А сейчас посмотрим, так ли это, — выпалил Эди и буквально в несколько шагов оказался рядом с Марваном, который стоял около стола, наблюдая за тем, как Слюнявый и его сотоварищи пристраивали поперек скамейки головой вниз полуголого Бизенко.

Марван среагировал на возникшую угрозу тем, что попытался ударить Эди ногой в пах, но промахнулся, и был сокрушен сильным ударом кулака в грудь, что вызвало бегство блатных с поля боя.

В этот момент резко распахнулась дверь, и в камеру с криками: «Всем стоять!» — вбежало пятеро надзирателей с какими-то самодельными резиновыми дубинками[19] в руках. После такой команды, к удивлению Эди, с коек попрыгали на пол даже те зэки, которые до этого спали или делали вид, что спят.

Бросив беглый взгляд на окровавленного Бизенко, пытающегося одеться, блюстители порядка с вопросами: «Что здесь произошло, кто его избил?» — отчего-то угрожающе стали надвигаться на Эди, стоящего неподалеку от стола. Но их остановил пострадавший, указав на Марвана и Слюнявого.

— А этот, что тогда здесь делает? — грубо спросил один из надзирателей у Бизенко, указывая дубинкой на Эди.

— Хотел помочь мне.

— Этот поможет, если кого надо ограбить, убить, — с ненавистью в голосе бросил в сторону Эди тот же надзиратель. — Помощника из себя строишь? Мы-то знаем, какой ты помощник. Но ничего, напомогаешься в зоне не один десяток лет, если вышку не дадут.

«Быстро же информация о моих «преступных делах» дошла сюда, — подумал Эди, — если он так сильно возненавидел меня, даже больше, чем Бизенко, который воткнул нож человеку под самое сердце. Возможно, этот надзиратель доводится родственником кому-нибудь из инкассаторов, иначе чего бы он так скалился? Молодец Карабанов, оперативно работает. И главное, ко времени озвучена такая лестная оценка моей скромной персоны». Но ход его мыслей перебил голос Бизенко.

— Он и на самом деле пытался их остановить.

— У тебя больше никто и ничего не спрашивает, заткнись, урод, ты не лучше его, только тебе сегодня повезло, не дали натянуть… вы все здесь как пауки в банке жрете друг друга.

Не в меру разгоряченного надзирателя остановило только появление в камере перетянутого скрипучей портупеей старшего лейтенанта, который потребовал немедленно прекратить весь этот «сыр — бор» и заняться оформлением факта избиения сокамерника, после чего Бизенко, Марвана и еще одного из блатных куда-то увели. Затем тот же офицер приказал заключенным сохранять установленный в изоляторе порядок, если не хотят, чтобы по ним прошелся резиновый каток.

Покивав, как все, головой, что должно было означать, мол, все понятно и отступлений от арестантского режима не будет, Эди прошел к своей койке и лег. Голову будоражили возможные варианты дальнейших действий, которые в сочетании с только что происшедшими событиями, извлекли из памяти изречение Гитлера о том, что чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.

Это изречение часто приводил на своих семинарских занятиях один из преподавателей Эди, аргументируя свою позицию относительно того, что любому человеку присущи слабости и потому нужно тщательно проверять тех, кто становится в чекистский строй, чтобы не допустить в него ненадежных и негодных к суровой государственной службе. И вот сейчас, размышляя над тем, что происходило в камере и слушая нравоучения, теперь уже звучавшие из уст представителя закона, Эди заключил, что при всем том преступном, что связано с жизнью бесноватого фюрера, в наблюдательности ему не откажешь.

Тем временем, сделав еще ряд наставлений и убедившись, что его слова дошли до сердца и ума каждого зэка, офицер-воспитатель покинул камеру с чувством исполненного долга, не забыв при этом окинуть ее проницательным взглядом через форточку уже закрытой двери.

Не прошло и тридцати минут после того, как смолкли его гулкие шаги в коридоре, как в камеру вернули Бизенко, уже отмывшегося от крови. Смазанные йодом кровоподтеки и ссадины придавали его лицу воинственный вид. В его движениях и поведении не было даже намека на то, что он подавлен случившемся. «Иуда» даже головы не повернул в сторону блатных, начавших сразу же после его появления в камере грозить ему повторным избиением. Более того, он предложил им приступить к делу не откладывая, иначе посчитает их трепачами, чем вызвал с их стороны бурю сквернословия. Они были остановлены окриком Долговязого, к которому в отсутствие Марвана, по всей вероятности, отошло старшинство над ними.

Бизенко же, между тем, подобрал с пола свои вещи и присел на скамью, как бы соображая, а что ему дальше делать. Посидев в одной позе несколько минут, резко встал и направился в сторону Эди.

— Вы спите? — спросил он, подойдя к его койке.

— Разве при таких делах можно уснуть, — устало ответил Эди, присаживаясь.

— Если не возражаете, я расположусь на одной из этих, — вопросительным тоном произнес Бизенко, показывая рукой на пустующие койки.

— Выбирайте любую на свой вкус, меня и от своей тошнит.

— Тогда я на этой, что по соседству…

— Занимайте, если не вы, то завтра кто-нибудь другой это сделает, — не дал ему договорить Эди.

— Вот спасибо, — доброжелательно произнес Бизенко и начал расстилать постель.

— Даже странно как-то слышать это волшебное слово здесь, — ухмыльнулся Эди.

— Как впрочем и то, что вы заступились за совсем незнакомого человека, — подметил Бизенко, натягивая серого цвета наволочку на так называемую поролоновую подушку.

— У меня с ними свои счеты.

— Понятно, значит запекшаяся кровь на вашей губе — это их рук дело, — бросил, устало садясь на застеленную постель.

— Да нет, здесь, в отличие от вас, я оказался более удачливым, а губа — это подарок милиционера, который ударил ни с того ни с сего прямо в дежурной части, чем меня, по своей природе очень спокойного человека, ввел в ярость, и я готов был крушить все на своем пути.

— Ни в центральном ли ОВД это происходило? — спросил Бизенко, разглядывая мускулистую фигуру Эди, который в этот момент вешал на спинку койки снятую с себя спортивную куртку.

— В центральном, да будь они не ладны, негодяи, испортили всю командировку, — горячась, выпалил Эди, быстро сообразивший, что Бизенко вычислил его как задержанного, порядком пошумевшего в обезьяннике, и тут же добавил: — До этого случая я лучшего мнения был о нашей милиции.

— В смысле — она бережет меня?

— Ну, хотя бы не бьет и невинного человека в кутузку не сажает.

— Согласен, хотя, по словам надзирателя, у них вполне ясные представления о вас, — сказал Бизенко, улыбаясь, отчего-то решивший не развивать тему своей осведомленности о пребывании Эди в ОВД.

— И вас этот надзиратель не жаловал, да и вообще, как посмотрю, они никого из оказавшихся здесь за людей не считают, — отпарировал Эди, зафиксировав в памяти то, что его собеседник не хочет говорить о своем пребывании в милиции.

— Но в отношении вас они как-то особенно проехались, — заметил Бизенко, внимательно вглядываясь в глаза Эди.

— Не знаю, что и сказать, — отреагировал Эди, спокойно выдержав этот взгляд.

— Если не хотите, не говорите.

— А тут и говорить нечего, просто попал в дурацкую ситуацию, иначе и не сказать.

— Вы спортсмен?

— Нет, я исторической наукой занимаюсь, а в свободное время — каратэ.

— О, я тоже увлекаюсь им.

Заметив недоверчивый взгляд Эди, который им был специально изображен, добавил:

— Уже несколько лет.

— Тогда непонятно, как Марван так легко попал вам в подбородок через стол? — сыронизировал Эди, нарочито улыбаясь, чтобы поддеть его самолюбие и заставить говорить о себе.

— Все неожиданно произошло, я настроился на общение: вопрос — ответ, ответ — вопрос, а он сразу в пятак. Мерзавец моей доверчивостью воспользовался, иначе я смог бы отбиться.

— Это хорошо, вам такой настрой еще пригодится, ведь они же собираются мстить, — утвердительно заметил Эди, делая акцент на последней фразе и наблюдая за его реакцией на свои слова.

— Вы думаете? Хотя для низких натур нет ничего приятнее, как мстить за свое ничтожество, а эти и есть самые низкие существа.

— Ничуть не сомневаюсь, у этих выродков правило такое, если сказал — сделай, иначе уважать не будут другие блатные, а то и замордуют. К тому же они не читали Виссариона Григорьевича, которого вы так удачно цитируете.

Бизенко удивленно глянул на Эди и заметил:

— Для интеллигентного человека, к тому же занимающегося наукой, знать творчество Белинского — нормальное явление, но скажите, если не секрет, откуда у вас познания психологии этих урок? — с ехидцей в голосе поинтересовался Бизенко, вновь упершись изучающим взглядом в глаза Эди.

— Никаких секретов, просто один мой родственник был частым обитателем мест лишения свободы и большим любителем рассказывать о тамошних порядках, а я внимательным слушателем.

— А Марван, он что, главный из них?

— Да, а те двое — его шавки. Есть и третий, который их успокаивал, ему пока нездоровится.

— Я против Марвана и этих, кто бил, написал заявление. Надзиратель сказал, что его, как организатора, примерно накажут и больше в нашу камеру не возвратят.

— По мне бы лучше его, уже битого, вернули, чем другого неизвестного, который может оказаться покруче Марвана, — спокойно заметил Эди, стягивая с ног кроссовки.

— Возможно, но в любом случае предлагаю держаться вместе, тем более вы за меня уже вступились, — предложил Бизенко и замер в ожидании ответа.

— Я не против, вдвоем, конечно, веселее, — согласился Эди, пристально взглянув ему в глаза, в которых увидел, умело скрываемый за бравадой слов четко выраженный красными прожилками воспалений страх перед ожидающей его неизвестностью, страх перед непреодолимой силой произвола и вольницы блатного люда, насильно втиснутого в эти арестантские камеры, следы судорожного поиска точек опоры для восстановления утерянного равновесия и печать тотального недоверия ко всем вокруг себя. «Иначе и быть не может, — заключил Эди, ожидающий реакции Бизенко на свои слова, — ведь он же опытный шпион, скорее всего прошедший специальную подготовку, но оказавшийся в сложной ситуации, которая требует от него максимума осторожности, но и действий для исправления допущенной им ошибки. Цена вопроса — жизнь, и он знает об этом. Нельзя торопить события, сначала надо стать единственным человеком, с которым он может говорить о себе и своей семье, а там…»

— Тогда предлагаю спать по очереди, чтобы нас не застигли врасплох, — прервал его мысли Бизенко.

— Согласен, напомнили этим армейские наряды по два часа на брата, ну что, будем жребий тянуть, товарищ стратег? — пошутил Эди, подвигая к койке оставленную ранее в проходе свою сумку.

— А в каких войсках служили? — как бы для поддержания темы спросил Бизенко.

— В десантных. А вы?

— Знаете, не пришлось, я после школы сразу в институт поступил, а там все закрутилось, не до армии было.

— Откосили, что ли, — ухмыльнулся Эди, удивившись употребленному самим обороту речи. Откуда взялось слово-то такое и, главное, удачное в данной ситуации.

— В этом нужды не было, поскольку моя работа предполагала освобождение от армии.

— Ничего себе, со студенческой скамьи и на такую работу, где бронь, вы что…

— Нет, нет — это не было связано с какой-нибудь секретной службой, — перейдя на шепот, быстро проговорил Бизенко, — просто я нужен был как переводчик для работы с иностранцами. У меня два языка, которыми я в совершенстве владею.

— А-а, тогда понятно, а то я подумал было…

— Нет-нет, все не так, — прервал Бизенко своего собеседника.

— Что тут говорить, получается, вам просто в жизни повезло, иначе говоря, счастливый билет на выпускных экзаменах вытянули и получили возможность практически с юношеских лет бывать «за забором», где, как рассказывают побывавшие там люди, существует целый мир неизвестных нам вещей.

— Вы правы, в этом смысле мне действительно повезло, но зато сейчас, как видите, нахожусь, впрочем, как и вы, по полные уши в дерьме, — произнес дрогнувшим голосом Бизенко.

— Не знаю, что там у вас, но в отношении меня милиция творит полный беспредел. Меня, приехавшего в Белоруссию собирать материал о защитниках Брестской крепости, запихнули в этот гадюшник, — парировал Эди, а затем, как бы распаляясь, добавил: — Я им этого так не оставлю, буду жаловаться во все инстанции, если надо — дойду до Горбачева. Сволочи, хотят мою жизнь исковеркать, но я не позволю.

— Молодой человек, я вам не рекомендую горячиться. Такие вещи надо делать обдуманно. Иначе можно себе еще хуже сделать, ведь надо полагать, вам что-то вменяют, поскольку упекли сюда, — в очередной раз не дал ему договорить Бизенко.

— Да что толку об этом сейчас говорить, — выпалил Эди, отметив про себя его привычку прерывать собеседника, которую при необходимости можно будет использовать для оказания на него воздействия. Завтра потребую у следователя дать встречу с адвокатом и здешними друзьями, которые ему расскажут, что я не бандит с большой дороги.

— Мне кажется, что это верный ход, но только не горячитесь, кстати, давайте знакомиться, а то за разговором забыли друг другу представиться. С этими словами он протянул руку и назвал себя по имени и фамилии.

Эди также представился и, сославшись на позднее время и необходимость восстановить потраченные за прошедший трудный день силы, предложил отдохнуть, а при потребности в дальнейшем продолжить этот интересный диалог. И на самом деле, сказано было много, что следовало обдумать и наметить дальнейшую тактику ведения разговора.

— Вы правы, утро вечера мудренее, но, возвращаясь к моей инициативе о поочередном дежурстве, если не возражаете, я буду бодрствовать первым, — отметил Бизенко, изобразив на лице широкую улыбку.

— Хорошо, тогда я попробую уснуть, — согласился Эди и лег, скрестив руки на груди.

— А я посижу, — полушепотом произнес Бизенко, пристроив у себя на коленях упругую подушку и слегка навалившись на нее согнутыми в локтях руками, — так легче будет бодрствовать, а то можно ненароком и уснуть, хотя о чем я говорю, разве это возможно в этих условиях.

Эди, никак не отреагировал на эти слова, наблюдая за своим соседом из-под прикрытых век. Ему важно было увидеть, почувствовать, как поведет себя Бизенко, оставшись один на один со своими тяжкими мыслями. О том, что он возбужден и напряженно думает — сомнений не было. Его глубокие вдохи и выдохи, периодические поглядывания в дальний угол, откуда доносились приглушенные голоса продолжающих чифирить блатных, были ярким тому свидетельством.

— Надо же, не успел головой коснуться подушки, сразу засопел, — так же тихо промолвил Бизенко, поглядывая на Эди. — Скорее всего, десантная подготовка дает о себе знать, — утвердительно добавил он, в очередной раз бросив тревожный взгляд в дальний угол.

«Мыслительному процессу «Иуды» значительно большей помехой, чем я думал, являются блатные, иначе он не стал бы так часто оборачиваться в их сторону, отрываясь от своих непростых дум, — решил Эди, продолжая наблюдать за ним, — он их боится. И потому можно рассчитывать на его активный дрейф в мою сторону в надежде обеспечить себе физическую защиту. Первый шаг в этом направлении он сделал сам… Выходит, мы верно рассчитали перспективу, теперь следует продолжать линию на дальнейшее сближение, чтобы стать для него единственным каналом связи с внешним миром, а после можно будет решать задачи иного уровня, но это дела завтрашнего дня. Сегодня нельзя спешить, выдержка и неторопливая работа принесут ожидаемый результат», — заключил Эди, прислушиваясь к биению пульса жизни камеры, покой которой нарушали приглушенный разговор в блатном углу, чей-то кашель и переливы басистого храпа на верхних койках, а иногда визгливый крик Слюнявого, требующего тишины, после чего сразу прекращался и храп, и кашель, чтобы потом через некоторое время вновь повториться.

«Странно устроена жизнь, — подумал Эди, — люди живут на кем-то умело построенных социальных этажах, часто не ведая о том, что происходит у нижних или верхних соседей. Не окажись здесь, никогда не стал бы над этим задумываться. А ведь кому-то это надо, и кто-то заложил эту формулу бытия в основу нашей жизни. Надо же, как все просто, особенно применительно к этажу, житель которого ворует на всех других этажах, чтобы выжить или потому, что он не хочет просто иначе зарабатывать. За это кто-то его ловит, кто-то судит во имя торжества справедливости, кто-то стережет, чтобы не убежал и исправлялся. В целом-то немалая когорта людей, которые, по сути, ничего материального не создают, занята важным делом. Несомненно, важным делом, спору нет. Таких, как Марван, и ему подобных людей нужно подальше держать от общества. Но вот беда, криминальная обстановка не улучшается: молодые ребята, а их немалое число, избирают путь марванов. Выходит, не все в порядке в самой нашей жизни. Не принесла ясность в бытие и умонастроения людей и горбачевская перестройка, наоборот стало больше неразберихи. И надо полагать, все это имеет место оттого, что сами устроители этой перестройки до конца не отдают себе отчет в том, что делают. Живут не так, как говорят, или говорят не так, как сами живут, что в свою очередь отталкивает человека от них самих и их голых призывов к честной жизни во благо всех в новых перестроечных условиях. Поэтому многие люди, особенно молодые, теряют моральные и нравственные ориентиры и становятся на скользкий путь. «Иуду», конечно, к таким сложно отнести, по всему, он осознанно избрал свою дорогу, которая привела его в стан врагов. Его просто так не удержать в силках, за ним стоит сила, которую необходимо одолеть. В сравнении с ним в зэках, при всей их разнузданности, можно отыскать хоть какие-нибудь патриотические начала и взывать к ним…»

Много о чем еще передумал Эди за эту ночь, листая страницы истории страны, былого из своего детства и юности. Отчего-то вспомнилось, как он, еще совсем мальчишка, ходил по завьюженной казахстанской дороге к своему больному товарищу Лёше Мотылеву, чтобы вручить ему пионерский галстук. В тот день Мотылев не смог прийти в школу, так как простудился, и не был на построении школьников, где вступающим в пионеры повязывали красные галстуки. Зная о том, что Мотылев очень ждал этого дня и расстроится, не получив желанную награду, Эди по договоренности с председателем совета отряда отправился на МТС[20], что стояла от школы в трех километрах. В начале пути все шло хорошо: небольшая поземка и боковой ветерок не мешали мальчику идти к виднеющимся домам станции. Но ветер неожиданно стал дуть сильнее, резче бить в лицо, слепя глаза и засыпая накатанную дорогу снежной пылью, отчего идти становилось все труднее и труднее. Так проявляла свой нрав восточно-казахстанская зима, порой неожиданно обрушивающаяся на жителей степи непроглядными снежными вьюгами и недельными буранами, заполняющими собой все пространство между небом и землей. Но Эди шел вперед, преодолевая напор стихии, и вскоре добрался до дома Мотылева, который искренне обрадовался возможности в тот же день, как и его товарищи, повязать на своей шее красный галстук. Для этого он даже специально надел школьную форму. И куда только девалась его простуда?!

Домой Эди проводил отец Лёши по имени Вейс, моторист МТС. Ранее, как рассказывал Лёша, он работал инженером на каком-то машиностроительном заводе. Он даже не стал слушать Эди, который намеревался сам возвращаться в село. Твердо сказал, что одного не отпустит, так как это очень опасно, мол, можно сойти с дороги на наст и уйти в степь, которая скоро утонет в этом набирающем силы белом безмолвии. Всю дорогу шли молча, да и пытаться говорить было бесполезно — шум ветра был такой, что и своего крика можно было не услышать.

Приведя Эди к дому, Вейс одобрительно похлопал его по плечу и хотел было уйти. Со стороны моториста, известного в селе некоторой замкнутостью, это похлопывание было проявлением большой признательности. Поощренный таким вниманием, Эди кивком головы поблагодарил его и пригласил в дом. Когда они вошли в сени, там встретились с родителями Эди, которые, обеспокоенные отсутствием сына, собрались идти в школу.

После взаимных приветствий Вейс рассказал им о причине своего прихода и поблагодарил их за сына, заключив это словами, которые запомнились Эди на всю жизнь. Он сказал: «Знаете, я сегодня понял, что дети значительно чище, честнее и мужественнее нас, взрослых, — они совершают хорошие поступки, не задумываясь над их сложностями, потому что они просто заряжены на это. Взрослым остается научиться помогать им реализовывать себя. Тогда они вырастут достойными людьми, которые многое смогут сделать и для себя, и для страны. Сегодняшний поступок вашего Эди и его забота о моем сыне, поддержка в стремлении быть пионером, заставили меня в это поверить и внести некоторые изменения в мое отношение к тому, что происходит со мной и вокруг меня. Думаю, и мой сын сделает свои выводы из происшедшего, я надеюсь на это…»

«И на самом деле, мы, дети той поры и родившиеся несколько позже, жили, веря в идеалы и в свое призвание творить добро, не пытаясь ошибки властей по отношению к себе использовать для формирования в своих душах основ ее неприятия, а то и борьбы с ней, ибо знали, что часто зло от имени как государства, так и народа творили конкретные люди, которых история поименно назвала и прокляла, — размышлял Эди. — Думается, что Лёша и ему подобные дети не стали ни зэками, ни иудами, потому что рядом с ними были взрослые, знающие настоящую цену этой многосложной жизни. В это хочется верить и надеяться».

Между тем Бизенко весь остаток ночи так и просидел, упершись локтями в подушку, отчего-то не захотев будить Эди, который пролежал до утра в одной и той же позе, лишь на короткие мгновения впадая в чуткий сон. Лишь с приходом рассвета, увидев, что Эди открыл глаза, он слегка кивнул ему и распластался на койке.

Глава V

Скоро камера ожила перебранками у умывальника и параши — это приводили себя в порядок обычные зэки. Блатные же продолжали пребывать в своем углу, видимо, намаявшись от ночного бдения. Только Слюнявый сидел за столом, глазами шаря по койкам, и отпуская нецензурные словечки в адрес очередников у параши.

Эди обулся и направился к зарешеченному окну, которое выходило на середину камеры. Для этого ему нужно было пройти мимо стола. Увидев идущего в его направлении Эди, Слюнявый театрально привстал и жестом указал на скамью, мол, присаживайся. Не обращая на это внимания, он прошел к окну. Сюда через натянутую поверх ржавой решетки мелкую капроновую сетку на форточке поступал свежий воздух. Постояв некоторое время под его освежающим потоком, Эди снял спортивную куртку и, повесив ее на спинку близстоящей койки, начал в медленном темпе выполнять физические упражнения, чтобы размять затекшие за ночь члены и одновременно продемонстрировать Бизенко, что, в отличие от него, он чувствует себя в камере уверенно. И делал их увлеченно, не обращая внимания на любопытные взгляды сокамерников, с хорошей амплитудой движения ног и рук и мощным акцентом при выдохе. Лишь только когда Слюнявый начал кривляться, пытаясь подражать ему, Эди окинул его пристальным взглядом, чего хватило тому, чтобы ретироваться и уйти к своим приятелям. Это вызвало смех со стороны невольных зрителей, на что Слюнявый отреагировал визгливым: «Дешевки, чё храпки[21] дерете? Заткнитесь, пока я…»

— Братан, не кипешуй[22], мы с ними потом потолкуем, — прервал Слюнявого на полуслове Долговязый.

— Падлой буду, если каждого не шпокну[23], надо мной смеяться посмели, да я за это… — не унимался Слюнявый.

— Сказал же, потом разберемся, значит разберемся, — вновь донесся тот же голос, но Слюнявый продолжал сквернословить, корчить в сторону смеявшихся гримасы и изображать вульгарные жесты.

Заключенные, в адрес которых звучали эти угрозы и оскорбления, испуганно притихли, но продолжали наблюдать за тем, что делает Эди. Он же, завершив тренировку, подошел к койкам, где ютились блатные, и с металлом в голосе произнес:

— Ребята, я предлагаю вам угомониться, особенно тому, кто сквернословит, угрожает, иначе будут проблемы. Бог свидетель, я этого не хочу. Я здесь человек случайный, и мне не хочется усугублять свое положение. Но если вынудите, то я за себя не ручаюсь.

После этих слов он некоторое время постоял, вглядываясь в лица блатных, как бы дожидаясь их реакции на свои слова, поскольку понимал, что от результатов этого поступка зависит как его положение в камере, так и сама обстановка в ней. К тому же он внутренне был готов к действиям, особенно, наказать Слюнявого за его разнузданность и сквернословие. Но, к его удовлетворению, никто из оставшихся в камере после ночной потасовки блатных словом не обмолвился. Тем самым признав, что их авторитет и диктат в камере завершился. Это поняли и другие заключенные.

Так и не дождавшись ответа, Эди вернулся в свой угол.

— Оказывается, вы сильно поскромничали, когда сказали, что вам просто повезло с пропиской. Откровенно говоря, не ожидал, что ваше вчерашнее общение с ними было таким эффективным, но только что прозвучавший монолог и их молчание многое прояснило, — на одном дыхании выпалил Бизенко, разглядывая слегка покрытый испариной его торс.

— Я живу по правилу Бенджамина Франклина, который сказал, что заткнуть глотку дураку — невежливо, но позволить ему продолжать — просто жестоко. К тому же терпеть не могу, когда люди сквернословят.

— Даже так? — удивленно произнес Бизенко. — Откровенно говоря, не ожидал подобное здесь от кого бы то ни было услышать.

— Да отчего же вы не разбудили меня, ведь мы же договаривались? — прервал его Эди, меняя тему разговора.

— Я все равно не уснул бы после таких переживаний, а вам был нужен отдых. Будем считать, что вы мой должник.

— Не люблю быть должен, — улыбнулся Эди, доставая из портфеля полотенце. — Пойду обмоюсь, пока не обсох.

— Да-да, конечно, но я пока воздержусь, — скороговоркой произнес Бизенко, аккуратно пальцами коснувшись ушибов на своем лице.

— Ссадины, по своему опыту знаю, лучше промыть мылом, от этого они быстрее заживают, — посоветовал Эди и направился к умывальнику.

Не успели зэки толком помыться и позавтракать, как открылась дверь, и в ее проеме появился надзиратель, который, окинув камеру изучающим взглядом, крикнул: «Бизенко, на выход к следователю».

— Вот, гады, толком кусок хлеба дожевать не дадут, — прошептал он, поднимаясь с постели. — Эди, вы, пожалуйста, присмотрите за моими вещами, а то эта публика все сметет за милую душу, потом концов не найдешь.

— Конечно, я посмотрю, — согласился Эди, отметив для себя, что «Иуду» взволновал ранний вызов к следователю.

— Бизенко, бегом на выход, что ты там возишься, — вновь крикнул надзиратель.

— Иду, — недовольным голосом произнес Бизенко, двигаясь к выходу.

— Ты там недолго, мы по тебе будем ску-ча-ать, — проскрипел из своего угла Слюнявый вдогонку уже переступившему порог Бизенко.

— Пойдем на пару, я по дороге тебе кое о чем расскажу, шакаленок, — огрызнулся Бизенко.

— Молчать, лицом к стене, будь моя воля — обоих бы в одной параше утопил, бандюги, — прошипел надзиратель, закрывая дверь, что заставило сразу же замолчать даже неугомонного Слюнявого.

Еще некоторое время в охваченную тишиной камеру доносился стук каблуков сапог надзирателя, который своей короткой фразой дал понять и блатным, и не блатным обитателям камеры, что только закон удерживает его от самосуда над ними, поскольку ему уже ясно, что они бандюги и заслуживают кары.

«Как просто устроено миропонимание этого надзирателя: он уже определил для себя, что здесь одни преступники, которых надо наказать… Наверно, в отношении таких людей Тит Лукреций сказал, что больному желтухой все вокруг кажется желтым», — заключил Эди, прислушиваясь к затихающему стуку каблуков.

В ожидании своего вызова Эди прилег, предварительно достав из сумки книгу про каратэ. Он понимал, что его очередь на выход состоится не раньше, чем в камеру вернут Бизенко. Поэтому решил посвятить имеющееся время чтению, но глаза пробегали по строкам, ничего толком не воспринимая, и ему вновь и вновь приходилось возвращаться к прочитанному, так как отвлекали различные мысли, вплоть до того, как Бизенко может вести себя у следователя, удалось ли Артему получить новые данные об обстоятельствах покушения «Иуды» на убийство своего минского знакомого.

Скоро к следователям вызвали и нескольких других заключенных, а Бизенко все не возвращали. За это время у следователя успел побывать даже Слюнявый, который, вернувшись в камеру, сразу же уединился со своими братками и о чем-то некоторое время с ними шептался.

После этого неожиданно на разговор к Эди напросился Долговязый, от которого он отказываться не стал, но к себе допустил только его одного, так как опасался их внезапного нападения. В разговоре Долговязый рассказал о совершенном Бизенко покушении на давшего ему приют минчанина и рекомендовал остерегаться его, так как тот способен на подлость, мол, об этом его братки доподлинно знают. Доверительно сообщил, многозначительно глянув Эди в глаза, что ему от них же известно и об ограблении инкассаторов, в результате которого кто-то «загомзил[24] куш[25]». И они готовы впрячься[26] за него, если такая необходимость появится.

На вопрос Эди, отчего такая забота и каков их интерес, Долговязый кратко ответил, что делает это по поручению местного пахана, который намерен с ним встретиться и кое о чем переговорить, в том числе, предложить не мешать им «править балом в хате».

Эди дослушал Долговязого, но не стал с ним далее обсуждать эту тему, допуская, что блатными готовится почва для его прощупывания относительно инкассаторов, а может быть, и втягивания в какие-то свои игры. Поэтому просто объяснил собеседнику, что сначала сам попробует разобраться в своих делах и, если будет в этом потребность, то обратится к ним за помощью. Темы о «бале в хате» специально не касался, посчитав, что прежде необходимо совместно с Артемом проанализировать сложившуюся в камере ситуацию. «Интересно будет также услышать от Карабанова о том, как блатные в условиях изолятора могут так оперативно обмениваться данными о заключенных, — подумал Эди и тут же заключил: — Выходит, что кто-то из сотрудников изолятора или следователей сливает им такую информацию. В камеру последние сведения мог принести Слюнявый, который после возвращения с вызова к следователю начал шептаться со своими приятелями…»

После завершения разговора Долговязый вернулся к себе и, некоторое время поговорив с приятелями, сел за стол и стал молча тасовать карты. Спустя пару минут к нему присоединился Слюнявый, и они начали играть в секу[27]. Остальные зэки оставались на своих койках: кто-то читал, кто-то вел душеспасительные разговоры с соседями. При этом каждый раз, когда из коридора доносился шум шагов, они тут же умолкали и начинали прислушиваться к этим шагам.

Очередной шум закончился у двери третьей камеры, из-за чего все ее обитатели буквально уставились в проем, а Слюнявый даже бросил карты на стол и повернулся ко входу всем телом.

Между тем открыли дверь, и в камеру вошел Бизенко, с видом человека, который только что сбросил с плеч тяжелый мешок.

— А вот и наш красавец объявился — не запылился, — взвизгнул Слюнявый, продолжая сидеть в прежней позе.

Бизенко окатил его брезгливым взглядом и, направляясь к своей койке мимо стола с блатными, произнес:

— Ты доиграешься, гадёныш, что я тебе башку отшибу.

Это не осталось незамеченным остальными заключенными, которые ждали возвращения Бизенко только для того, чтобы понаблюдать за поведением Слюнявого после монолога Эди у коек блатных и его разговора с Долговязым. Теперь они окончательно убедились, что безоговорочной власти марванов в камере пришел конец, по крайней мере, пока в ней будет Эди.

— Я с тобой, падла, потом посчитаюсь, — пробормотал Слюнявый в спину Бизенко и резко подхватил со стола свои карты. — Знай, скоро лафа[28] кончится, и я тебя по частям разберу.

— Никак не угомонится, — произнес Эди, наблюдая за тем, как Бизенко дрожащими руками складывает на тумбочке какие-то листы исписанной бумаги, а в голове в этот момент пронеслось: «Шпион нервничает, а это хорошо».

— По-моему, его подбивает мордатый, — раздраженно заметил «Иуда», бросив беглый взгляд в сторону Слюнявого. — Не понимаю, чего они взъелись на меня.

— Иначе не могут, природа такова — им давай насилие.

— Честно говоря, даже не знаю, как они себя поведут, когда вас здесь не будет, — с тревогой в голосе промолвил Бизенко. — Кстати, еще не вызывали?

— Пока нет, видимо, достряпывают свою фальшивку, но я решил ни на какие вопросы вообще не отвечать, пока адвоката не дадут.

— Ну, дадут они вам своего соглядатая под видом адвоката, думаете, что-либо изменится? Вот и я настаивал на том же, даже назвал фамилии людей, которых знаю. Бесполезно, они привели какого-то типа, а у него на роже написано, что он мент.

— Но я и на самом деле ни в чем не виноват, не знаю и не знал никаких инкассаторов. Это просто дурдом. Хотят грабеж мне пришить, — раздраженно произнес Эди. — Нарушают все мыслимые и немыслимые права человека.

— В этом с вами не поспоришь, но рекомендую, прежде всего, не нервничать, а спокойно попытаться объяснить свою правду, возможно, они и станут слушать, — посоветовал Бизенко, внимательно наблюдая за Эди, у которого по скулам ходили желваки.

— Знаете, я и так сдерживаю себя, чтобы не начать бомбардировать дверь и требовать освобождения.

— Скажите, Эди, вы какой материал собираете? — спросил Бизенко, пропустив мимо ушей слова о его намерении бомбардировать дверь.

— О своих земляках — защитниках Брестской крепости, о которых отчего-то военные историки решили умолчать, — ответил Эди, сделав для себя вывод о том, что Бизенко вчера невнимательно его слушал или сейчас решил уточнить ранее им сказанное.

— Это очень благородно с вашей стороны, надеюсь, сможете докопаться до истины и вернуть из небытия имена настоящих героев, первыми вставших грудью на защиту нашей родины.

— Для меня главное то, что я смогу их живым родственникам рассказать, где погибли и похоронены эти герои. Ну и, естественно, издать книгу, а может и защитить диссертацию. В наше время это серьезное достижение для молодого человека, думающего о своей перспективе.

— В данном случае немаловажно и то, что вы сможете при этом значительно поправить свое материальное положение, — бросил Бизенко, окинув Эди оценивающим взглядом.

— Несомненно, одними духовными кирпичиками дом не построишь, в данном случае необходимо иметь что-то конкретное материальное, — пошутил Эди.

В этот момент вновь неприятно скрипнула дверь, и тут же донесся резкий голос надзирателя: «Атбиев, к следователю». Эди сразу же встал и, перед тем как зашагать к выходу, передал Бизенко книгу о каратэ и порекомендовал ему не ввязываться в драку с блатными, как бы они его не провоцировали.

— Хорошо, так и сделаю, — произнес Бизенко, — только не забывайте о том, что я вам говорил.

— Спортсмен, пока тебя не будет, я намарафечу[29] кое-кого, — донесся из угла голос Слюнявого.

— Только не ошибись адресом, иначе худо будет, — резко бросил в тот же угол Эди и вышел в коридор.

Глава VI

Через десять минут двое надзирателей доставили Эди в кабинет к следователю, где, кроме него, находились Артем и Николай. Дождавшись, когда уйдут надзиратели и за ними плотно закроется дверь, они бросились его обнимать и делиться своими впечатлениями о прошедшей ночи.

— Мы изрядно перенервничали, слушая, что там происходило. — Честно говоря, были моменты, когда Карабанов готов был ворваться в камеру, ему показалось, что у тебя назревают большие проблемы: он же был у камеры и все в дверной глазок наблюдал. Но ты все отработал хорошо, молодец, — выпалил Артем, похлопав Эди по плечу.

— Вот за это Карабанов и предлагает тебя оставить в изоляторе на некоторое время и после завершения наших здешних дел, — пошутил Николай. — Мы его не стали сюда пускать, чтобы не вызвать вопросов у его оперов, мол, чего они все на одного набросились.

При этом, увидев, что Эди обратил взгляд на сидящего за столом молодого человека, Артем произнес:

— Это следователь, капитан Бородин, он расследует дела по ситуации с Шушкеевым и ограблению инкассаторской машины.

Бородин, поднимаясь из-за стола и протягивая руку Эди, выпалил:

— Меня зовут Михаил, то есть Михаил Михайлович, о вас я уже наслышан, будем знакомы.

— Гражданин следователь, сразу же должен вам заявить, что не имею никакого отношения к ограблению инкассаторов и протестую против этого произвола. Отвечать на ваши вопросы не стану, пока не предоставите мне конкретных доказательств моей вины, — нарочито громко произнес Эди, отчего недоуменно вытянулись лица всех присутствующих. И тут же, улыбнувшись, пожал протянутую ему руку.

Затем, присев за стол и подмигнув своим коллегам, добавил:

— Это для надзирателей, теперь можете меня припереть вашими аргументами, а я буду отбиваться, как могу.

— Ну, ты даешь, Эди, — с шумом выдохнул Артем. — Я уж подумал было, что ночь в арестантской камере на тебя так плохо подействовала.

— Откровенно говоря, ночь прошла в большом напряжении, но утро…

— Да я же шучу, — прервал его Артем.

— А я нет, утро действительно было интересным, надеюсь, вам удалось сделать запись разговора с Долговязым, это может оказаться полезным по делу инкассаторов.

И он в подробностях рассказал об этом разговоре и своем наблюдении, как Слюнявый, встречавшийся сегодня с кем-то из следователей или должностных лиц изолятора, принес в камеру информацию, которую Долговязый использовал в разговоре с Эди.

— Это и на самом деле интересно, нужно сейчас же у Карабанова забрать ленту с записью, а то, не дай бог, прослушают те, кому это не полагается, и начнут обсуждать, а стены здесь тоже имеют уши, — взволнованно произнес Бородин.

— Не начнут, там наши операторы, они же и расшифруют, но торопиться не будем, чтобы не наломать дров, — медленно, как бы раздумывая, промолвил Артем. — Мы имеем только информацию об интересе блатных к Эди в связи с возможным его отношением к ограблению инкассаторов.

— В любом случае необходимо быть готовым к разговору с паханом, неспроста у них появился этот неожиданный интерес, — вступил в разговор Николай. — К тому же эти прозрачные намеки на то, что кто-то из грабителей перепрятал куш. Уж не подумали ли они…

— Скорее всего, так оно и есть, — заметил Бородин. — Еще тогда местные воровские авторитеты, изрядно напряженные милицией, из кожи лезли, пытаясь выяснить, куда делись уцелевший бандит и особенно — инкассаторские сумки. Но ничего из этого не получилось. Он словно в воду канул со своей добычей. И вот теперь, через несколько лет, задержанный по подозрению в совершении того ограбления находится в тюрьме… Понимаете ход моих мыслей?

— Понимаем, но в изоляторе не тот, кто им нужен… — отпарировал Артем.

— Но они-то не знают этого и потому будут видеть в нем до поры до времени именно того самого бандита и предпринимать в отношении него какие-то действия, — поддержал следователя Николай.

— Возможно, но давайте послушаем, что скажет на этот счет он сам, — предложил Артем и кивком головы призвал Эди к разговору.

— Я не против разговора, но, во-первых, я не отказался бы сначала от калорийного бутерброда. Надеюсь, Николай, ты принес чего-нибудь вкусного из своего знаменитого холодильника, а то арестантский завтрак меня не воодушевил, — пошутил Эди, обращаясь к Парамонову, — ну а, во-вторых, товарищи, как мне представляется, дальнейшее развитие ситуации покажет, кто стоит за словами Долговязого и как на него реагировать. Никто же не собирается сломя голову бросаться к нему. Надо будет обмозговать, как в данном случае быть и принять взвешенное решение. Но поскольку у нас еще есть время до принятия такого решения, предлагаю вооружить меня на всякий случай подробной информацией о пахане и оперативно-розыскных мероприятиях, проведенных по установлению грабителя-беглеца. Надеюсь, это реально сделать к завтрашнему допросу?

— Есть предложение согласиться с Эди и обеспечить его необходимой информацией, — произнес Артем, выкладывая из портфеля на стол завернутые в бумагу бутерброды и бутылку с молоком.

— Все понял, иду дальше трясти Бизенко, к тому же Карабанова надо поспрашивать относительно пахана, — сказал Бородин, поднимаясь из-за стола.

— А как себя ведет Бизенко? — спросил Эди, повернувшись к Бородину.

— Пока избрал линию — ничего не знаю, ничего не видел, я хороший малый, а кто засадил его в тюрьму, получит по заслугам. Серьезный субчик, но будем с ним работать сообща по плану, — промолвил Михаил Михайлович, направляясь к выходу.

— Миша, мы позже с Артемом подойдем, а надзирателей держи подальше от этой комнаты, ты же знаешь, народ-то они любознательный… — попросил его Николай.

— Понимаю, с самого начала так и сделал, — ответил он, уже открывая дверь.

Оставшиеся Эди и его коллеги на всякий случай включили переносной радиоприемник и приступили к анализу полученной в последние сутки информации. Артем начал с того, что подчеркнул:

— Как мы и полагали, допрос Бизенко ничего нового не дал, он категорически отрицает свое покушение на жизнь Шушкеева и даже знакомство с ним. Видимо, рассчитывает на то, что никто не заметил, как он входил и выходил из его подъезда. Доказать обратное нам не составляет труда.

— Конечно, мы имеем фотографии «Иуды», отснятые у подъезда, а также во время его встреч с Шушкеевым в Минске и Москве. При необходимости их можно будет показать ему для склонения к даче правдивых показаний, — заметил Николай.

— Все правильно, но стоит ли показывать на данном этапе, он же сразу поймет, что все это время находился под нашим контролем… — с сомнением в голосе промолвил Артем.

Включившись в происходящий разговор, Эди произнес:

— Чтобы двигаться дальше, следствие должно предъявлять ему факты, изобличающие его вину, но «Иуда» уверен, что следов в квартире он не оставил, что подтвердил и Бородин, рассказывая о результатах осмотра места происшествия. И потому, на мой взгляд, при очередном допросе ему следует сначала предъявить первые фотографии. Если же будет вновь отрицать знакомство с Шушкеевым и утверждать, что с подъездом просто ошибся, предъявить и остальные, чтобы у него не осталось никаких иллюзий относительно избранной им линии защиты и возможностей следствия. А в камере у меня будет возможность понаблюдать за тем, как он все это воспринял.

— Я согласен, это нормальный ход, нужно только согласовать с верхами, — утвердительно заявил Николай, бросив взгляд на Артема.

— Да, фотографии явятся для него полнейшей неожиданностью и свидетельством того, что он находится под наблюдением КГБ. И это заставит волноваться и принимать меры к поиску канала связи для предупреждения своих хозяев об опасности.

— И сожалеть о том, что не прикончил Шушкеева, с которым на днях уже можно будет вести разговор, — пошутил Николай.

— Если они одна пара сапог по шпионскому и золотовалютному ремеслу, то ничего от него не получим. Шушкеев, скорее всего, будет косить под пострадавшего. В данной ситуации это выгодно и одному, и второму, — заметил Эди, откусывая от очередного бутерброда.

Артем, удивленно глянув на Эди и подмигнув Николаю, произнес:

— Эди, у тебя словарный запас разнообразнее стал?

— С кем поведешься, от того и наберешься, у меня там такие учителя, что скоро буду фенеботать[30], — шутливо изрек Эди и тут же посерьезнев, продолжил: — для современного контрразведчика может оказаться весьма полезным делом. Представляешь, паханы легализуются и займут в обществе командные посты, а ты рядом с ними.

— Ты, что, не в духах? — озабоченно промолвил Артем, что не осталось незамеченным и для Николая.

— А что, видение полезной перспективы и ее отражение в словах теперь стало вызывать вопросы? А представляешь, если бы я уже знал жаргон, — отшутился Эди.

— Ты меня не пугай, брат, плохим настроением, это тебе противопоказано, — в тон ему произнес Артем.

— Да отстань от него, он дело говорит, а ты ему — как твое настроение… Скажи честно, а каким оно должно быть, если через полчаса возвращаться в этот гадюшник? — с напряжением в голосе спросил Николай.

— Прекратите ребята, я в духах и мое настроение соответствует моменту, давайте продолжим разговор, как говорит наш секретарь парткома товарищ Копылов, в конструктивном плане, тем более, процесс пошел, — выпалил Эди, улыбаясь.

— Давайте! — весело произнес Артем, затем, сделав короткую паузу, продолжил: — Очевидно то, что скоро факт ареста «Иуды» станет достоянием его хозяев, если уже не стал. С учетом этого нами усилено наблюдение за разведчиками, действующими под прикрытием сотрудников посольств ряда стран НАТО, с тем чтобы своевременно зафиксировать их активность по определению места пребывания своего агента, сути предъявленного ему обвинения и возможности помочь.

В Минске организовано круглосуточное оперативное наблюдение за представляющими оперативный интерес связями «Иуды» и в окружении его знакомых в органах местной власти. В результате уже установлены настойчивые попытки некоего Золтикова получить информацию о ситуации с арестованным через высокопоставленного чиновника. В этой связи Золтиков нами взят в оперативную проверку.

— Не мешало бы мне иметь о нем максимум данных, — предложил Эди.

— Считай, что кое-что у тебя уже есть, — промолвил Николай, доставая из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо лист писчей бумаги. — Здесь также имеется информация и о Рожкове.

Эди тут же развернул лист и, внимательно прочитав напечатанный на нем текст, вернул его Николаю с вопросом:

— А Юра действительно занимается историей?

— Да, он изучает историю республики.

— Прекрасно. Тогда попросите его почитать материал о боях по защите Брестской крепости. Это ему понадобится, если допустить, что я назову его как своего местного коллегу, чтобы доказать пахану и «Иуде», что я не бандит. Тогда блатные могут выйти на Юру с целью перепроверки моей легенды в части того, что я занимаюсь сбором исторической информации.

— Думаешь, станут перепроверять твою легенду? — спросил Артем.

— Если они заинтересовались мной как фигурантом дела об инкассаторах, то вполне возможно. Кроме того, нельзя исключать и вариант, когда «Иуда» постарается это сделать, посулив кому-нибудь из блатных серьезные деньги, с тем чтобы быть уверенным.

— Эди, ты в очередной раз показал, что мыслишь наперед и просчитываешь возможные шаги наших противников, это очень хорошо, — не дал ему договорить Николай. — А насчет Юры не беспокойся, мы его проинструктируем.

— Вы правы, ребята, надо предусмотреть и такой вариант развития ситуации, — согласился Артем.

В дальнейшей беседе коллеги обсудили сложившуюся в камере ситуацию и пришли к выводу, что избранная легенда позволила Эди получить влияние на блатных и определенное признание объекта. Отработали вариант срочного вызова Эди из камеры по его условному сигналу «Жалко терять драгоценное время», который должны отловить операторы аудиоконтроля и немедленно доложить по телефону Николаю или Карабанову.

Неожиданно вошедший в кабинет Бородин прервал беседу чекистов. Он быстрым шагом прошел к столу и почти шепотом сообщил:

— По данным Карабанова, в настоящее время в изоляторе находится арестованный за незаконное хранение пистолета вор в законе Справедливый, который из своих пятидесяти лет добрую половину провел в местах лишения свободы. Слывет очень хитрым и коварным человеком.

— По кличке и не скажешь, что он такой нехороший, — пошутил Николай.

— У них не клички, а погоняло, — заметил Бородин и продолжил рассказывать о том, что Справедливый известен не только в Белоруссии, но и в других регионах страны. Среди местных воров его слово — закон. Он без больших проблем управляет местным воровским сообществом даже из камеры. На воле под ним ходит до двух-трех десятков больших и малых воров со своими сторонниками.

— Михаил Михайлович, вы нам обрисовали не вора, а целого маршала со своим войском, — иронично заметил Артем.

— Это не я, а Карабанов, который прекрасно знает эту публику, — отпарировал Бородин.

— Вполне реальная картина нарисована: эти люди живут по своим правилам, а решетки, камеры, лагеря для них обычное явление, они привыкли к ним и воспринимают их так же, как мы — наши коммуналки и хрущевки, — произнес Эди, выливая в стакан остатки молока из бутылки.

— Смотрю, вы уже почувствовали их нравы, — заметил Бородин. — Это поможет вам выживать среди них, тем более вы уже зарекомендовали себя в камере, об этом мне Карабанов рассказал. Но имейте в виду, что против вас настроены некоторые надзиратели, которые при удобном случае могут попытаться и побить.

— То есть как побить, этого нам только не хватало, — резко выпалил Артем, упершись глазами в Бородина.

— Я говорю о том, что в оперчасти есть такая информация, но мы же не можем сказать надзирателям, вы не вздумайте трогать его, он офицер госбезопасности. Естественно, Карабанов сегодня же проведет общепрофилактическую работу со всеми сменами. Да и я буду отслеживать ситуацию, чтобы не допустить эксцессов. Но знать о том, что такие настроения среди надзирателей есть, по-моему, вы должны.

— Спасибо, Миша, что предупредил. Мы зайдем к Карабанову до отъезда и поговорим с ним. А ты, Эди, будь спокоен и не волнуйся, все будет в порядке, — подбодрил его Николай.

— Конечно, я буду спокоен, но до тех пор, пока кто-нибудь из них не замахнется на меня, — ровным голосом произнес Эди, а затем, глянув на своих коллег, в том же тоне добавил: — Ребята, мы вроде обо всем договорились, мне надо возвращаться в камеру к моим любимым блатным, а то, не дай бог, они порвут на части не менее любимого Бизенко, так что, Михаил Михайлович, зовите надзирателей.

Артем и Николай в знак согласия закивали головами и, через стол горячо пожав ему руку, пожелали удачи. Тем временем Бородин вызвал надзирателей.

Глава VII

Возвращение Эди в камеру ее обитатели встретили с затаенным вниманием. По всему было видно, что они ожидали этого в надежде увидеть в его лице или движениях какие-то отголоски встречи со следователем. В свою очередь и он опытным взглядом окинул камеру, пытаясь прочесть в обращенных на него взглядах возможно происшедшие здесь за время его отсутствия изменения, но ничего такого не узрел. Правда, не успел он сделать и нескольких шагов от двери, как около стола оказался Слюнявый, который, театрально разведя руки в стороны, произнес:

— Век свободы не видать, бьюсь об заклад, что следаку[31] тебя взять на глотку[32] не удалось.

— Прекратите паясничать и без вас тут тошно, — нарочито грубо выпалил Эди, направляясь к своей койке.

— Я ничего, я так, для порядка, — отреагировал Слюнявый, пятясь назад и исподлобья вглядываясь в лицо Эди.

— По всему вижу, у вас состоялся тяжелый разговор со следователем, надеюсь, при этом вы были сдержанны, — участливо промолвил Бизенко, дождавшись, когда Эди присядет на койку.

— Да, вы правы, — сказал он после непродолжительной паузы и лег, прикрыв предплечьем глаза, а потом, как бы опомнившись, спросил: — А эти не доставали?

— Изгалялись на словах, но руки не распускали. Думаю, подействовали ваши слова.

— Слава богу, хоть что-то на них действует.

— Действует сила и авторитет: они же думают, что вы тот самый грабитель. По крайней мере, этот худой на меня кричал, что как только вас, мокрятника[33], куда-нибудь переведут, они со мной посчитаются за неуважение блатных порядков, — почти шепотом произнес Бизенко, буравя взглядом Эди.

— О каких порядках вы говорите, — произнес Эди, резко присев, — нет на них должной управы, как и на тех, кто чинят беззаконие в отношении меня. Представляете, следователь говорит, что обязательно докажет мое участие в убийстве инкассатора, мол, лучше добровольно признавайся — это облегчит твою участь… Я еле сдержался, чтобы не врезать ему меж глаз.

— И правильно сделали, поверьте, вам необходимо проявить выдержку и терпение, иначе можно наломать таких дров, что хватит для большого пожара, на котором можно спалить свою судьбу. Если не совершали того, что вам инкриминируют, то нечего бояться. Вы все равно сможете отстоять свою невиновность, — горячо вымолвил Бизенко.

— Я и не боюсь, ведь я не виноват, это могут подтвердить мои здешние приятели, — горячась, изрек Эди.

— А этот, ну, следователь, хоть знает о ваших приятелях?

— Конечно, я сегодня попросил его сообщить им, что я здесь, ведь они уже наверняка разыскивают меня.

— Это хорошо, — задумчиво промолвил Бизенко. — Будем надеяться, что милиция признает свою ошибку и выпустит вас на свободу.

— Я абсолютно в этом уверен, хотя иногда в голову приходит всякая чепуха, связанная с репрессиями прошлых лет. Ведь в сорок четвертом весь мой народ в течение нескольких дней был изгнан с родных мест на вымирание в казахстанские степи. Но, слава богу, времена уже не те, да и горбачевская перестройка дает серьезные надежды на то, что подобное не повторится.

Бизенко заинтересованно слушал Эди, уставившись в его лицо бесстрастным взглядом, отчего создавалось впечатление, что в этот момент он усиленно думает о чем-то своем. Это выдавали его нахмуренные брови и еле заметная игра желваков.

— В те годы досталось не только вашему народу — русские и украинцы не меньше пострадали, — с грустью в голосе заметил Бизенко.

— Знаю, рядом с нами жили семьи русских и украинских изгнанников, да и люди иных национальностей.

— Тяжелое это было время, вспоминать даже не хочется.

— Тут хочешь, не хочешь, начнешь вспоминать, когда тебя ни за что, ни про что… — вновь начал нервничать Эди.

— А где вы там жили? — неожиданно оживился Бизенко.

— Под Семипалатинском.

— Известный город, а я в Акмолинске, так что мы с вами в некотором роде земляки.

— А вы-то за что туда загремели? — спросил Эди, изобразив на лице недоумение.

— Не я, а мои родители, еще до войны, — процедил сквозь зубы «Иуда» и как-то весь напрягся при этом, что могло означать лишь одно — в нем живет ненависть к своим притеснителям, действовавшим от имени сталинской власти.

— Понятно, хотя, честно говоря, ничего непонятно, ведь мой народ обвинили во всех смертных грехах, даже в сотрудничестве с немцами, хотя немцев там и не было. Наверно, нашлись подобные причины и против ваших родителей.

— Нашлись, просто огульно обвинили в связях с ленинградскими троцкистами. В результате — отобрали квартиру и сослали в этот самый Акмолинск.

— А я подумал, что вы белорус.

— Нет, я из ленинградцев, то есть питерцев, нынче живу в Москве.

— Почему из питерцев, а не ленинградцев, сейчас же вроде все жители Ленинграда так себя называют?

— Далеко не все.

— А почему?

— Эди, это щепетильный вопрос. Можно сказать даже политический. Поэтому о нем лучше в другой раз, — пояснил Бизенко, глубоко вздохнув.

— В другой, так в другой. Хотя и интересно бы узнать, почему проживающие в одном городе люди ассоциируют себя с разными его названиями.

— Эди, не обижайтесь, просто воспоминания о родительских страданиях и их ностальгии о периоде жизни в северной столице навевают на меня хандру, отчего ужасно страдаю, а в данном случае не хотелось бы впадать в такое состояние, — в извинительном тоне произнес Бизенко. Затем, сделав некоторую паузу, как бы ожидая возможной со стороны собеседника реакции на свои слова, спросил:

— Вы раньше публиковались?

Эди не стал реагировать на его извинение, отметив для себя, что Бизенко и так немало сказал о своих политических привязанностях, акцентировав внимание на северной столице. И потому, понимающе кивнув головой, ответил:

— Да, в различных альманахах, в основном по вопросам истории республики. По результатам поездки в Белоруссию планирую, точнее сказать, планировал, подготовить статью или брошюру. Теперь вряд ли из этой затеи что-нибудь дельное получится. Остается только написать о милицейском беспределе.

— Это чревато новыми проблемами, вы же знаете, что наша милиция никогда не ошибается и потому вам мой совет, не говорите даже о том, что будете жаловаться.

— Нет, буду благодарность выражать за то, что она сорвала мою работу, а самого на нары бросила, — с ухмылкой промолвил Эди.

— Скажите, следователь не задавал вам вопросов по вчерашней драке с блатными? — как бы между прочим спросил Бизенко, облокачиваясь на сложенную вдвое подушку.

— Нет. Хотя в один момент стал угрожать новыми статьями, намекая на драку, когда на его вопрос, куда драгоценности и деньги припрятал, я спросил, а сколько их было.

— Меня досконально допросили.

— Это, наверно, из-за вашего заявления, кстати, про меня не спрашивали? — с напряжением в голосе спросил Эди.

— Спрашивали, но я сказал, что вы вмешались, чтобы остановить насилие, и более ничего, — скороговоркой ответил Бизенко.

— Я прилягу, устал после общения с этим чудаком следователем, — сказал Эди и вновь лег, бросив беглый взгляд на свои ручные часы. Ему, и на самом, деле нужно было привести в порядок мысли и отдохнуть.

— Все правильно, лучше постараться уснуть, во сне силы быстро восстанавливаются, а я просвещусь, — доброжелательно произнес Бизенко, беря с тумбочки книгу. — Спасибо, что дали почитать, я много интересного в ней для себя нахожу.

— Мабуни Кенва — великий мастер, и его наставления позволяют понять каратэ не только как средство нападения и защиты, но и как философию духа настоящего воина, — заметил Эди и закрыл глаза, давая тем самым понять собеседнику, что его клонит ко сну.

Бизенко заметил это и открыл книгу.

Эти короткие фразы уже в который раз напомнили Эди знаменитое изречение Мабуни, что истинная сущность воинского искусства — это поддержание равновесия, а конечная цель — гармония. И он вновь задумался над смыслом этого знаменитого изречения, к пониманию которого шел через упорный труд физического самосовершенствования, укрепления духа, расширения и углубления знаний о жизни. Переживаемые им события последних дней рельефно проявили в его сознании некоторые существующие в обществе противоречия и недостатки, обострили восприятие правды, лжи и насилия, позволили еще с одной стороны взглянуть на изреченную Мабуни истину. Вот и сейчас, лежа на арестантской койке в донельзя душной камере, воздух которой был насыщен злобой и ненавистью, он понял, что великий мастер, говоря о поддержании равновесия, имел в виду умение бойца обуздать бурлящие в нем протуберанцы внутренней стихии, не давая им прорваться наружу все уничтожающим пламенем, могучей волей сделать их управляемыми. И это есть путь к гармонии, к гармонии сосуществования со всем сущим как часть природы, ее мыслящая часть.

«Скорее всего, в этом и заключается смысл изречения Мабуни», — думал Эди, медленно уносясь в страну тревожного сна.

Проснулся Эди от легкого прикосновения к своей руке. Мгновенно открыв глаза, он увидел, что это был Бизенко.

— Извините, что разбудил, меня к следователю затребовали, — произнес он, поднимаясь с койки. — Подумал, что будет лучше, если разбужу.

— Но вы же недавно…

— Увы, мы люди подневольные, — не дал договорить ему Бизенко и направился к выходу, прихватив с тумбочки листы бумаги.

«На этот раз вряд ли ему удастся отбрехаться: фотографии должны его потрясти и заставить предпринимать конкретные шаги. Интересно, что же он станет делать, узнав о своем провале, — думал Эди, удивленно разглядывая циферблат часов, и, наконец, поняв, что более двух часов прошло с тех пор, как он лег, мысленно воскликнул: — А по ощущению, только успел глаза сомкнуть…»

Однако ход его мыслей прервал неожиданно появившийся около койки Слюнявый, который шепотом произнес:

— Спортсмен, с тобой хочет говорить мой кореш[34], ну, ты знаешь.

— Если кому надо со мной поговорить, то пусть идет сюда и только один, — нарочито грубо прервал он Слюнявого, после чего тот, что-то бурча себе под нос, ушел в свой угол.

«Конечно, надо здесь, у себя, вести все разговоры, чтобы аудиозапись была качественной», — решил Эди, в ожидании прихода блатного.

Через минуту к Эди пожаловал Долговязый, который, молча присев на койку Бизенко, без всякого вступления произнес:

— Я маляву[35] от Справедливого получил. Он меня на хате смотрящим сделал, а тебе слово передал, что нужно об известном тебе дельце и адвокате поговорить. Что на это скажешь?

— Кто такой Справедливый?

— Ну, ты даешь, спортсмен! При твоих делах и пахана не знать, — сделал удивленное лицо Долговязый. — Это ему может не понравиться — он авторитетный вор в законе[36].

— Волне возможно, но в чем его интерес ко мне, я не вор и не грабитель, я здесь случайный человек.

— Тебе сделано уважение, с тобой сам пахан хочет говорить. Это не каждому дано. Так что ему передать?

— Скажите, что я согласен, только, когда и где, ведь я в кутузке?

— Тебе будет ска-за-но, — развязно сказал Долговязый, поднимаясь, чтобы уйти.

— Сядьте, куда вы так торопитесь? У меня к вам имеются вопросы, — жестко произнес Эди, которому не понравилась происшедшая в Долговязом метаморфоза. — Это для них вы смотрящий, — добавил он, окинув взглядом камеру, — для меня вы обычный заключенный.

— Наш закон… — начал было говорить Долговязый, но остановился, прерванный резкой фразой Эди:

— Я еще не закончил свое слово, а вы прерываете меня, не рекомендую этого делать.

И проследив за тем, как Долговязый медленно присел на прежнее место, уже в вежливом тоне продолжил:

— Во-первых, вы пришли и тут же сели, не спросив меня, во-вторых, встали таким же образом, тем самым второй раз проявили неуважение ко мне, а так поступать, молодой человек, не годится, это не тактично по отношению к своему собеседнику, к которому на разговор сами навязались. Надеюсь, вы поняли меня?

— Да, заметано, так бы с самого начала. И вообще я не фурычу[37], кто здесь кто… — пробурчал Долговязый, явно подавленный таким оборотом дела.

Как показалось Эди, его нравоучение достигло своей цели: он смог словом заставить себе подчиниться главного блатного в камере.

— Прекрасно, тогда можете идти, но не вздумайте пытаться накатить[38] на меня, это опасно.

Долговязый, обозрев Эди удивленным взглядом, направился в свой угол.

«Вот теперь они совсем запутаются… — подумал Эди, провожая его безразличным взглядом. — Интересно, как они собираются организовать эту встречу? Неужели надзиратели примут участие? А иначе это практически невозможно. Если так, то они на них работают. Надеюсь, операторы успеют подсказать Артему и Николаю о предстоящей встрече. Забавно то, что все это происходит перед носом у Карабанова, а он не обладает достаточной информацией. Надо попытаться разобраться с тем, как блатные передадут из камеры весточку о моем согласии на встречу с паханом…» — мчались в его голове подгоняя друг друга быстротечные мысли.

Неожиданно его внимание привлекло то, как Слюнявый подошел к форточке на двери и постучал в нее. Через некоторое время ее открыл кто-то из надзирателей. Лица его не было видно, только рука мелькнула. Переговорив с ним полушепотом, Слюнявый еле заметным движением вручил ему какой-то предмет и, насвистывая мотив блатной песенки, вернулся в свой угол, откуда донесся недовольный голос Долговязого: «Кончай свистеть, а то срок насвистишь».

Спустя некоторое время надзиратели настежь открыли дверь камеры и скомандовали, чтобы все вышли и построились в коридоре. Тут же с разных углов послышалось: «Это на прогулку, это на прогулку». «Вот и хорошо, можно будет отдышаться», — подумал Эди и вслед за другими заключенными направился в коридор.

— Чего стелешься, а ну быстрее в строй, — крикнул на него один из надзирателей и сильно толкнул в бок, отчего Эди чуть было не потерял равновесие.

— Вы аккуратнее не можете, видите же, иду, — произнес Эди, стиснув зубы.

— Ах, ты еще будешь зубы скалить, мразь, — выдавил из себя надзиратель и вскинул руку с дубинкой для удара.

Эди резко развернулся к нему, готовый к действию, но тот отчего-то медленно опустил руку с дубинкой и отошел в сторону. Однако, задетый за живое Эди не удержался и, чеканя каждое слово, произнес:

— Вы оскорблениями-то не разбрасывайтесь, их содержание в данном случае вам лучше подходит.

Чем вызвал радостный визг со стороны Слюнявого и одобрительные кивки уже стоявших в строю обитателей камеры № 3.

— Прекратить шум! Направо! — скомандовал все тот же надзиратель и, проходя мимо Эди к голове колонны, раздраженно прошипел: — Ничего я с тобой еще поговорю.

— Смотрите, как бы потом с нами в камере не оказались, — пошутил Эди вдогонку «грозному надзирателю».

Прогулочный двор, зажатый высокими внутренними стенами тюрьмы, встретил заключенных ярким солнечным светом, который лился откуда-то сверху, где сияло бездонное голубое небо. Эди смотрел на это незабываемое явление, с жадностью вдыхая свежий воздух и не упуская из виду блатных, а также стоящих у выхода во двор надзирателей.

Спустя каких-то десять минут, во дворе показался средних лет мужчина, который, улыбаясь, прошел мимо «грозного надзирателя» и присел, закинув ногу на ногу, на скамейку под навесом. Тут же к нему буквально подбежал Долговязый и, присев перед ним на корточки, стал о чем-то говорить. При этом он изредка поглядывал в сторону выполняющего дыхательные упражнения Эди.

«Это, наверно, и есть тот самый Справедливый, — подумал Эди, — но как же он смог выйти в прогулочный двор не в свою смену, ведь правила распорядка изолятора не предполагают подобную вольность. Выходит, что все это специально подстроено, чтобы дать ему возможность поговорить со мной. Да, таким образом, эти ловкие ребята могут вообще перевести меня к нему в камеру, хотя вряд ли, ведь Карабанов держит этот вопрос под личным контролем».

У Эди после сегодняшних наблюдений уже не осталось сомнений в том, что зеленая улица для хождения «маляв» из камеры в камеру и свободное перемещение местного пахана в изоляторе обеспечивается старшим надзирателем. Поэтому следовало предупредить Карабанова о происходящем в оперативно обслуживаемом им заведении, чтобы он предпринял необходимые меры по нейтрализации этих двурушников. Иначе они, находясь под влиянием блатных, могли что угодно сотворить.

Тем временем Долговязый, закончив разговор с паханом, неторопливой походкой прошел мимо Эди и шепотом предложил ему идти к сидящему на скамье мужчине для разговора.

Закончив упражнения, Эди подошел к мужчине и, присев на некотором удалении от него, вежливо произнес:

— Я вас сразу должен предупредить, что вы заблуждаетесь относительно меня.

— Вы, как погляжу, и на самом деле интеллигентный человек, — вкрадчивым голосом заметил Справедливый, никак не отреагировав на его слова, но уставившись в Эди острым взглядом из-под кустистых бровей. Можно было подумать, что он их даже не слышал или они для него не представляют интереса. — Очень похвально. В современном мире это очень необходимая черта. Понимаете, молодой человек, вас, кажется, зовут Эди, по крайней мере, так мне сказали мои люди. В нашей среде культурного человека днем с огнем не сыскать. Вот вы — другое дело: изысканная речь и манеры. Это просто завораживает.

— Надеюсь, вы не дифирамбы в мою честь произносить пригласили меня? — учтиво спросил Эди.

— Нет, конечно. Для начала хотелось посмотреть на парня, который моих лучших ребят, говоря народным языком, за секунды отдубасил, отчего у них при вашем виде поджилки трясутся… М-да. Но, разумеется, есть и дело, которое меня весьма и весьма интересует. Насколько я осведомлен, вы к нему имеете самое прямое касательство. И так, что вы можете на этот счет сказать?

— Собственно, ничего, так как ничего об этом деле, кроме того, что сказал следователь, не знаю. И самое парадоксальное заключается в том, что никто не хочет верить моим словам, — с возмущением в голосе промолвил Эди, чем привлек на себя внимание стоящих у входа надзирателей.

— Прекрасно сказано, так и надо, но не настолько громко, а то, видите, эти шестерки вылупились в нашу сторону. А так, даю вам честное слово, я даже расстроился бы, скажи вы что-нибудь не в таком духе.

— Это и на самом деле так, не стану же я себя оговаривать?

— Правильно, но вот беда, менты думают иначе, и потому они намерены из вас выколачивать признание. У них имеются данные о том, что человек, который напал на инкассаторов, был очень сильным и ловким человеком. По внешним данным вы очень подходите под него, к тому же говорят, что он тоже кавказец. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Ну что из этого вытекает, мало ли в стране крепких людей? — недоуменно бросил Эди.

— Мало. Особенно избравших полем деятельности Минск. А насчет того, что из этого вытекает, скажу так, вам нужна хорошая защита и моя поддержка, иначе, как говорят, удачи не видать, — произнес Справедливый, кривя губы в улыбке. — Подумайте об этом на досуге и дайте знать.

— Хорошо, подумаю, помощь никогда не бывает лишней. Но, что касается Минска, то у меня здесь и на самом деле имеется свой интерес по научной работе.

— Мило, однако, вы ко всему еще и ученый, никак не подумал бы, что человек с такими кулаками и волей увлекается наукой. Но, увы, оказывается, жизнь знает и такие примеры. Так что, Эди, наша незатейливая беседа получила новое звучание, прошу, продолжайте, — процедил сквозь зубы Справедливый, упершись в его глаза холодным взглядом.

— Я занимаюсь историей прошлой войны, в чем мне помогают местные ребята, с которыми знаком несколько лет, и в этот раз приехал сюда с этой же целью, — произнес Эди, глядя прямо в глаза собеседнику. — Правда, милиция сорвала все мои планы, но я пытаюсь им доказать, что ни в чем не виноват.

— У вас, что и на самом деле имеются такие кореша, то есть товарищи? — с недоверием в голосе спросил Справедливый.

— Имеются, и они будут биться за меня.

— Хорошо, но как, если, конечно, это не является вашей тайной?

— Ничего хитрого в этом нет: они официально обратятся в милицию или, скорее всего, в прокуратуру с заявлением, мол, он честный гражданин и тому подобное, — коротко пояснил Эди.

— Нет, Эди, милиция, почувствовавшая вкус успеха в розыске такой крупной дичи, никогда не согласится с тем, что вы обычный фраер, извините, честный гражданин, и под белые ручки вас не выведут на свободу, — делая акцент почти на каждом слове произнес Справедливый. И тут же, с шумом глотнув свежего воздуха, добавил: — Так не годится. Подобным образом вы можете подставить под милицейскую наковальню своих корешей. Вы, наверно, не знаете, что дело инкассаторов находится под контролем ЦК партии. И наверняка о вашем аресте туда сразу же доложили как о своем успехе в борьбе с криминалом. Так что без моей помощи вам не обойтись, а об условиях и тому подобном поговорим позже.

После этих слов Эди отчетливо понял, что Справедливый ему не поверил и продолжает видеть в нем одного из грабителей инкассаторов. И потому не стал более убеждать его в обратном, а просто попросил поручить кому-нибудь из своих людей на свободе довести до Рожкова информацию о себе, сообщив при этом, как его найти.

Справедливый обещал это сделать в ближайшее время и, уже поднимаясь, чтобы вернуться в камеру, произнес:

— Имейте в виду, ваш сосед по камере есть самая настоящая гнида[39], может любую гадость подложить. Не доверяйтесь ему, он опасный человек, я об этом доподлинно знаю.

— Неужели настолько велики его грехи? — спросил Эди, изобразив на лице удивление. — Вроде нормальный человек.

— В следующий раз расскажу, — добавил он и, сложа руки за спину, направился к входной двери, где его уже ждал «грозный надзиратель», но неожиданно остановился и, обернувшись вполоборота к Эди, произнес: — Да, чуть не забыл, не мешайте моим людям в камере, а то я могу рассердиться и устроить вам здесь тяжелую жизнь.

— Опять угрозы, это не хорошо, а я уже поверил было, что вы тонкий знаток психологии людей, — бросил ему вслед Эди, поднимаясь со скамьи.

После этих слов Справедливый замедлил шаг, но ничего говорить не стал. И лишь перед тем, как войти в здание, окинул Эди тяжелым взглядом.

Догулявших положенные два часа заключенных также строем вернули в камеру, полы в которой стараниями дежурного зэка уже были подметены и помыты. Блестела даже столешница, еще не высохшая от сырой тряпки. Но устойчивый запах человеческой плоти, пропитавший всю камеру, по-прежнему торжествовал в этих четырех стенах. Его не смог выветрить отсюда даже двухчасовой сквозняк.

Бизенко еще не было. «Его, видимо, ребята раскручивают по полной программе, — подумал Эди, присаживаясь на койку. И тут же обратил внимание на то, что кто-то без всякого стеснения поковырялся в его постели, о чем свидетельствовала помятая подушка, взбугрившийся матрац, торчащие из-под одеяла концы простыней. Осмотревшись, он также установил, что обшарили и сумку, и тумбочку. Но вещи все были на месте. «Это, скорее всего, надзиратели ищут запрещенные предметы, — решил он, бросив взгляд на соседние койки, вид которых свидетельствовал о том, что и по ним прошлись руки тех же людей. Его сомнениям окончательно положил конец донесшийся откуда-то со второго яруса трехэтажный мат в адрес «потрошителей постелей» и раздавшийся вслед за этим хохот.

Прислушиваясь к разговорам заключенных, Эди заправил постель и лег отдохнуть и тут же уснул, будучи уверенный, что в ближайшие дни блатные не станут искать момента, чтобы его наказать. Гарантией этому являлась договоренность со Справедливым… Тем не менее сон его был тревожный, и потому он сразу услышал шум открывающейся двери и возглас Слюнявого:

— А вот и наш крученный[40] наконец-то от следака вернулся, век свободы не видать, если он его не замурыжил[41].

Но Бизенко, к удивлению наблюдавших за ним сокамерников, не обратил никакого внимания на выпад Слюнявого, и с отрешенным взглядом прошел к своей койке и тяжело опустился на ее край, обхватив голову руками, что могло означать только одно — он потрясен и растерян… Это бросилось в глаза всем, кто наблюдал за ним, даже Слюнявый и то прекратил ерничанье. Но единственным здесь человеком, кто знал истинные причины такого его состояния, был Эди, который продолжал лежать, физически ощущая происходящую в нем борьбу, борьбу мыслей с мешающими их работе громадными волнами страха. Энергетика, излучаемая столкновением этих двух стихий, словно какая-то тягучая масса, начала давить на Эди, мешать дыханию, отчего он встрепенулся и резко присел. При этом мгновенно ощутил, что должен что-то сказать Бизенко, проявить участие.

— Вам плохо, может быть воды? — спросил Эди, потянувшись к тумбочке, где находились бутылки с минералкой.

— Спасибо, не надо, сейчас пройдет, — слабым голосом ответил Бизенко, секунды спустя.

Тем временем Эди налил воды в арестантскую кружку и протянул ему.

— Благодарю вас, — таким же голосом сказал он, беря кружку, и затем несколькими судорожными глотками ее опустошил.

— Благодарю вас, — вновь сказал он, ставя пустую кружку на тумбочку, после чего лег, уткнувшись лицом в подушку.

Эди не стал его более беспокоить, чтобы не показаться назойливым и тем самым не вызвать подозрений.

«У Бизенко сейчас будет обостренное восприятие происходящих событий и общающихся с ним лиц, мол, не подстроено ли это чекистами. Заботу, достаточную и объяснимую с точки зрения предыдущего с ним общения, я уже проявил, увидев его угнетенное состояние. Поэтому нет необходимости пытаться инициативно лезть ему в душу, что наверняка будет контрпродуктивно. Надо просто набраться терпения и ждать. Если мои расчеты окажутся верными, то Бизенко уже сегодня должен начать действовать», — рассуждал Эди, смотря на то, как за столом в карты режутся Долговязый и Слюнявый.

«Неужели долговязым и им подобным в этой жизни ничего, кроме как украсть, быть пойманным и тянуть срок, обвиняя в этом всех и вся, не нужно. Откуда они появляются, из какого теста слеплены, почему их не волнуют происходящие в стране изменения и способны ли они понять то, что денно и нощно вещает в камере радио. Видимо, у них устойчивое неприятие этих преобразований, которые сулят человеку больше свобод, больше демократии, вон даже чекистам строго-настрого велено больше внимания уделять профилактике государственных преступлений, начать реабилитацию репрессированных и переоценку отношений со спецслужбами противника, поскольку «холодная война» уходит в прошлое, и наступают времена, когда люди будут вспоминать ее как историческое недоразумение.

Все вроде правильно, но отчего-то на душе неспокойно. Наверно, оттого, что есть серьезные основания думать о том, что мораль и нравственность мировых воротил и их геополитические притязания на континенты, и особенно, на российские просторы, неизменны в веках, поскольку в этом заключается их суть, что доказано предыдущей мировой историей. Задумывается ли над этим горбачевская рать. Если да, то почему под флагом гласности и так ретиво, шаг за шагом, сдают позиции, завоеванные великим государством в многочисленных битвах, в ходе которых часто его судьба определялась шекспировским: «быть или не быть»… Не приведет ли все это к разрушению нашего коммунального, пусть с неровными стенами и до боли в сердце привычного дома раньше того, как будут построены новые демократические квартиры на западный манер… При этом возникает закономерный вопрос, а почему нужно строить именно с оглядкой на западный манер, хотя, бесспорно, в нем есть свои положительные стороны. Может, следовало бы соорудить что-то восточное, например китайского образца, привлекательно же, да и культура — не чета западной — имеет шеститысячелетнюю историю, да и государство обеспечивает худо-бедно кормежкой столько народу, что во всем Союзе, Европе и Америке вместе взятых не наберется. Но, если быть честным до конца, мне бы хотелось нашу коммуналку перестроить на свой манер, чтобы в ней хорошо и комфортно жилось каждому человеку, каких бы кровей и с каких бы мест нашей необъятной родины он ни был. Смогут ли так сделать горбачевцы, уж больно все накручено.

А у этих, кем управляет Справедливый, вроде все нормально складывается, если смотреть на жизнь с их колокольни. Главное — есть ясность: их коммуналку никто не перестраивает и их воровской закон не переиначивают, по крайней мере, пока. И не потому ли они критически относятся к правилам нашей жизни, которые корректируются каждым новым правителем на свой манер, и не приемлют их…» — продолжал рассуждать Эди, настороженно прислушиваясь к кощунственным мыслям, которые бомбардировали его сознание, пробиваясь через идеологический щит, сконструированный учителями марксистами-ленинцами.

Так продолжалось до тех пор, пока кто-то из надзирателей не крикнул в открытую им форточку двери, которую заключенные образно назвали «кормушкой», чтобы дежурный по камере взял посуду для ужина.

Эди перекусил вчерашним бутербродом, запивая минералкой. И с учетом того, что Бизенко никак не отреагировал на призыв дежурного к ужину, приберег для него кусок хлеба и сыр, рассудив при этом, что «война войной», а бутерброд не помешает шпиону, когда он очухается от информационного удара следователя.

Бизенко о себе дал знать лишь к ночи. Он медленно поднялся, пошел к умывальнику и, тщательно почистив зубы, вернулся.

— Вы пропустили ужин, — сочувственно произнес Эди, — если надумаете, можете угоститься бутербродом, он лежит на вашей тумбочке.

— Спасибо, я уже зубы почистил, — ответил Бизенко, глянув в глаза собеседнику.

— Вы хорошо поспали. Мне тоже удалось это сделать после прогулки. Надышался свежим воздухом и уснул.

И Эди вкратце рассказал ему о прогулочном дворе и о том, как любовался небом.

— У меня, к сожалению, не получилось, — неожиданно дрогнувшим голосом промолвил Бизенко.

— Завтра получится, оказывается, нам должны ежедневно выделять два часа.

— Это хорошо, — отметил Бизенко и тут же спросил: — А вы больше не были у следователя?

— Чего-то не стал вызывать этот мерзавец, наверно, мое требование дать адвоката и сообщить товарищу, что нахожусь здесь, озадачили его. Откровенно говоря, я еле сдерживаю себя, чтобы не начать шуметь.

— Это не поможет, они вас просто в штрафной изолятор переведут, а зачем это вам. Лучше говорите, чтобы вам дали встречу с адвокатом, или напишите заявление начальнику тюрьмы.

— Я напишу прокурору, уже обдумал, что и как изложить.

— А чем занимается этот ваш приятель?

— Он историк, помогает мне с архивами, организует встречи с нужными людьми, ведь я же Белоруссию мало знаю, а он здесь родился.

— Эди, вы меня, конечно, извините, что я так прямо, но для меня это очень важно знать, так как рассчитываю на дальнейшие товарищеские отношения с вами, скажите искренне, — вы и на самом деле не виновны? — волнуясь, спросил Бизенко.

— Решили за счет меня облегчить свою участь, теперь мне понятны ваши волнения… — грубо произнес Эди, бросив на соседа брезгливый взгляд.

— Нет-нет, только не это, — не дал ему договорить Бизенко, — я ни в коем случае не сдал бы вас. Я уверен, что вы хороший человек, иначе не стали бы меня защищать. И мои волнения не связаны с вами, просто я оказался в очень трудном положении.

— Не понимаю, какая связь между мной и тем, что у вас появились трудности. Скажите уж прямо, что следователь вам обещал какие-то послабления, если раскрутите меня на признание. Так знайте, что это бесполезное занятие, я действительно не имею никакого отношения к приписываемому мне ограблению.

— Чего, к сожалению, не могу сказать я о предъявляемом мне обвинении, — произнес Бизенко, упершись руками в свои колени. — Я действительно в ссоре тяжело ранил ножом своего знакомого, и он сейчас находится в больнице, а я здесь… и меня обвиняют в покушении на убийство. Несомненно, я виноват и должен понести наказание за свой поступок и к этому морально готов. Но, зная, в каком положении он находится, а у него нет даже близкого, кто мог бы его поддержать, помочь, я казню себя и нервничаю, — горестно выпалил Бизенко.

— Да, не повезло вам. Можно же было дело до ножа не доводить, а просто съездить в челюсть.

— Выпили много, а, там слово за слово, и беда случилась.

— Он здешний?

— Да, минчанин.

— Вы не волнуйтесь, белорусы удивительно приветливые и заботливые люди, я это знаю не понаслышке. Уверен, что соседи, узнав о его беде, наверняка о нем побеспокоятся.

— Так-то оно так, но у меня душа не на месте, поэтому хочу ему помочь, но как это сделать ума не приложу.

— В нашем положении достаточно сложно заниматься тамошними делами, — произнес Эди, бросив взгляд на дверь камеры.

— В моем, несомненно, да! Вот в вашем, скорее всего, нет. Вас же здесь будут держать до внесения ясности в личность, — заметил Бизенко.

— Я очень надеюсь, что это произойдет в ближайшее время, — воодушевленно произнес Эди.

— Не хочу вас огорчать, но несколько дней это все равно займет. Поэтому хочу вас спросить, а этот ваш приятель не смог бы проведать его, ну хотя бы узнать, в каком он состоянии? Для него это не составит никакого труда, а меня успокоит, и я вас достойно отблагодарю. Уверяю вас, я располагаю такими возможностями. Я много работал за границей и кое-что сумел отложить на черный день, к тому же у меня в Минске и Москве имеется много знакомых среди влиятельных лиц, которые вам могут помочь в получении доступа к архивам, да и вообще по жизни… Я просто уверен, что вы многого добьетесь, конечно, если будете осторожны в своих словах и поступках. Вы сильный человек, к тому же молоды и амбициозны. Но имейте в виду, что власть не любит, когда кто-то осмеливается указывать на ее ошибки, и особенно их исправлять, так что вашу правду необходимо аккуратно доказывать, как впрочем, и мне замаливать грех перед своим знакомым.

«В уме и методичности ему не откажешь, все, оказывается, на ус мотал. Но и мы не лыком шиты — ну чем я не подходящий кандидат для ключевой роли в им разыгрываемом спектакле, — подумал Эди, внимательно слушая Бизенко, и сочувственно произнес:

— Очень здорово, что вы так озабочены судьбой своего несчастного товарища, это делает вам честь, но, откровенно говоря, пока не знаю, как вам помочь. Правда, сегодня на допросе я потребовал у следователя дать мне встречу с адвокатом и сообщить Юре, так зовут моего приятеля, что я нахожусь здесь. Если до него будет доведена такая информация, он пробьется через все преграды и примчится сюда, он такой человек. Вот тогда и можно будет с ним потолковать о вашей просьбе, но для этого надо знать фамилию вашего знакомого и в какой больнице он находится.

— Это не проблема, я скажу, да и покаянную записочку напишу ему.

— Хорошо. Теперь остается дождаться встречи с Юрой, — сказал Эди, сделав вывод, что «Иуда» до своего ареста через кого-то из минских знакомых навел справку о Шушкееве, если знает, в какой он больнице… Вполне возможно, что через того же Золтикова, о котором говорили Николай и Артем.

— Эди, есть еще одна задача — позвонить моей дочери в Москву и сказать, чтобы не волновалась за меня, мол, он пока сам не может связаться из-за занятости. Знаете, она у меня одна, других родственников нет. И Бизенко, изредка украдкой смахивая набежавшую слезу, долго рассказывал о дочери… и, подводя итог, заметил, что он сильно подвел ее, попав в тюрьму.

— Я не юрист, но мне кажется, вы сможете отделаться легким испугом, по крайней мере, двумя-тремя годами, — промолвил Эди, смотря на то, как реагирует на его слова Бизенко.

— Возможно, — задумчиво и растянуто произнес Бизенко, бросив взгляд на тумбочку, где стояла бутылка с минеральной водой.

— Вы не стесняйтесь, берите, — предложил Эди, проследивший за этим взглядом.

«Не очень-то обрадовала его нарисованная мной перспектива, — подумал Эди, наблюдая периферийным зрением за тем, как Бизенко наливал себе воду. — Непонятно, признал ли он свою вину на допросе? — мысленно спросил он кого-то невидимого и прикрыл веки, которые в следующее мгновение образовали над закрытыми глазами пурпурный свод с ярким огненным шаром в середине, пытающимся отчего-то уплыть за горизонт. Делая усилия удержать его в прежнем положении, он сам же ответил на свой вопрос: — Судя по тому, что сейчас говорит, вроде, признался. Вопрос лишь в том, как — сразу, чтобы следствие «глубоко не рыло», или после предъявления фотографий? Если после фотографий, то держится хорошо: как шпион он наверняка понял, что сам и его минские связи находятся под колпаком контрразведки. Тогда непонятно, с какой целью он просит меня через Юру навести справки о Шушкееве и, более того, передать записку. Ведь он же доподлинно знает, что направляет его прямо в руки чекистов, которые по логике вещей должны круглые сутки наблюдать за Шушкеевым. Мог бы дать стежку к Золтикову, он бы и дочери позвонил, и к Шушкееву сходил. Но «Иуда» отчего-то пытается действовать через постороннего человека. Неспроста все это, хотя можно допустить, что он не желает засвечивать Золтикова или приобщать его к своим делам. В любом случае, завтра с ребятами необходимо основательно прокачать эту ситуацию… Более логичной выглядит его просьба о звонке дочери, который может быть адресован как ей, так и другому человеку в качестве сигнала о своем провале. Как бы то ни было, этот звонок будет осуществлен только после предварительной проверки, кому он в действительности предназначается…» — рассуждал Эди, продолжая бороться с огненным шаром.

…«Вполне возможно, что все это задумано с целью прощупать меня, мол, как я отреагирую на его просьбы и возможные за это благодарности. По всей вероятности, сегодня ночью он еще раз обкатает в мозгах свои задумки и завтра придаст им более конкретную форму. Вот тогда и легче будет их анализировать, а сейчас необходимо накапливать наблюдения… При всем раскладе очевидно то, что «Иуда», как и следует шпиону, попавшему на крючок, начал активно играть свою вынужденную партию», — заключил Эди и открыл глаза.

«Иуда» встретил его «пробуждение» словами:

— Вы, словно каменный, в одной позе просидели пятнадцать минут, как вам это удается? Мне и пяти не усидеть.

— Я давно медитирую, это помогает восстанавливаться.

— Мне не удается, у меня постоянно не хватает времени, но дочь в отличие от меня — молодец, она занимается ритмическим дыханием и каратэ, — тепло промолвил Бизенко и задумался, а потом, словно опомнившись, поведал о том, что она серьезно увлечена восточной философией и историей Японии, Китая и Индии. Приводил примеры того, как она проявляла свои знания во время встреч с его многочисленными друзьями. При этом ни словом не обмолвился о бывшей супруге, что укрепило Эди в мысли о необходимости разобраться в причинах ее смерти… Много он поведал и о своей жизни, командировках за границу, не забывая между тем методично выспрашивать о тех или иных сторонах биографии Эди, которые могли бы ему позволить сформировать впечатление о нем, как о человеке, его планах и настроениях.

Эди в своих ответах был откровенен, насколько это позволяла легенда прикрытия, рассчитывая на то, что такое его поведение будет способствовать их дальнейшему сближению и подвигнет «Иуду» на новые просьбы, которые дадут возможность нащупать ниточку к его хозяевам. Собственно на подобное развитие ситуации и делался расчет при организации внутрикамерной разработки объекта.

Примечательно то, что никто не мешал их приглушенной беседе, которая продолжалась до поздней ночи. Даже Слюнявый непривычно молчал, занятый бесконечным разговором с Долговязым.

Глава VIII

Утро отчего-то наступало медленно. Бледно-ванильный свет с трудом пробивался в отяжелевшую от духоты и смрада камеру и тут же тонул в ее сером убранстве. Эди, бодрствовавший почти весь остаток ночи, соблюдая условия договоренности с Бизенко, медленно прошел к окну и с удовольствием подставил лицо под льющиеся из форточки свежие струи воздуха.

— Можно присоседиться, а то голова разламывается от духоты? — услышал от приближающегося к нему молодого человека, что занимал соседнюю с Бизенко койку.

— Пожалуйста, воздуха свободы на всех хватит, — пошутил Эди, делая шаг в сторону, чтобы находиться к нему вполоборота.

— Спасибо, тут, действительно, свежо, — вполголоса промолвил тот, глубоко вздохнув. — Меня зовут Виктором, я здесь тоже случайный гость. Лопухнулся, как фраерок с мануфактурной фабрики, но ничего, отмажусь, помогут связи.

— Желаю успехов, — холодно заметил Эди, окинув его изучающим взглядом. Он еще вчера, сопоставляя анкетные данные заключенных, которые ему дал Карабанов с личными наблюдениями, признал в этом молодом человеке Жикова, арестованного за избиение продавца ювелирного магазина.

— Спасибо. Желаю и тебе скорой свободы. Не хочется, чтобы такой человек чах на нарах, — доброжелательно отметил Жиков, а потом, сделав небольшую паузу и придвинувшись почти вплотную, спросил: — Может попытаться найти ходы к ментам? За большие бабки они могут на все пойти. Это проверено на все сто процентов.

— Уж прямо на все сто? — недоверчиво изрек Эди, который уже понял, что неспроста к нему в столь раннее утро подвалил этот Жиков.

— У меня есть знакомый, который имеет к большому начальству прямые ходы. Это серьезный малый, по очень трудным делам находил возможности скостить срок или улучшить жизнь на зоне. А для тебя, если хочешь, я вывернусь наизнанку и все порешаю, очень ты по душе мне пришелся.

— А какой вам резон беспокоиться за меня? — спросил Эди, пристально глянув ему в глаза. — Ведь я вам, как говорится, не кум и не сват.

Виктор, спокойно выдержав взгляд, ответил:

— Хочу заработать деньги.

— Но откуда такая уверенность, что они у меня есть? — улыбаясь, спросил Эди.

— Эти рассказали, что ты очень богатый человек, — прошептал он, кивнув в сторону коек с блатными.

— И когда они это могли рассказать, ведь вы с ними не общаетесь? — вновь пошутил Эди. — Все время лежите на своей койке, ни во что не вмешиваясь.

— Вчера, когда ты был у следака. Долго говорил и не только с ними, но и с твоим соседом. Он все выспрашивал про тебя, мол, кто такой, действительно ли был случай с нападением на инкассаторов, известны ли мне подробности и тому подобное. Если коротко сказать, наводил справки.

— А вы ему, что в ответ? — улыбнулся Эди, внутренне напрягшись от последних слов Жикова.

— Чего врать-то, сказал то, о чем слышал.

— Наверно, как и мне, свою помощь предложили, — обронил Эди будто невзначай.

— Нет, у него же нет больших деньжат.

— А вы, оказывается, осведомленный человек, но отчего-то в камере вас не слышно.

— Не хочу проблем с этими, — произнес он, бросив быстрый взгляд в сторону блатных.

— Разумно, ничего не скажешь.

— Конечно, зачем мне с ними бодаться, когда все можно иначе устроить. И будешь: не клят и не мят. Понимаешь, надо уметь находить с ними общий язык, или, как ты, хряц-хряц по балде и — они перед тобой на задних лапках. Я так не смогу и потому веду себя тихо: меня этому научил мой знакомый, — на одном дыхании выпалил Виктор, а затем спросил: — Ну что, заряжать моего малого под твое дело?

— Даже не знаю, что и сказать, вроде я…

— А ты не рассуждай, — на полуслове оборвал его Виктор, — об условиях на марше договоримся, это не проблема, главное, твое принципиальное согласие, и мы начнем действовать. У нас здесь все схвачено.

«Однако наглости ему не занимать, не дал даже договорить, — напрягся было Эди, слушая нагловатую речь Жикова. — Может, поставить на место говоруна, ведь лжет же, — мелькнула мысль, но последовавшая за ней другая: — Его кто-то прикрывает, поскольку так уверенно предлагает помощь по такому сложному делу, — остановила готовые сорваться с языка резкие слова. — Непонятно, отчего с ним блатные поделились информацией обо мне, этаком богатом бандите с большой дороги? — молнией сверкнула третья. — Может он их подсадная утка, перед которым поставлена задача попытаться развести меня на обещалках, мол, посмотрим, как он отреагирует, — вторила ей четвертая. — Все может быть, но это второстепенно, главное то, что с ним вступил в контакт Бизенко. Скорее всего, он делает очередные мазки к моему портрету или пытается прощупать его на предмет использования в своих целях. Поэтому с говоруном нужно будет и далее вести терпеливый разговор, как-никак польза от него есть, но на этот раз пора закругляться, а то он не в меру разошелся, — заключил Эди и холодно произнес:

— Я подумаю над вашим предложением, а сейчас, извините, мне нужно размяться.

— Понял, буду ждать сигнала о начале действий, — высокопарно выпалил Жиков и направился к своей койке.

Эди же, не спеша, приступил к своим упражнениям, но ворох мыслей, вызванных общением с Жиковым, не давал ему некоторое время сосредоточиться.

Скоро камера ожила шумами и движением заключенных, начавших проживать свой очередной день в неволе. Больше всех привычно шумел Слюнявый, который настойчивыми стуками о перегородку пытался согнать с унитаза задумавшегося на нем сокамерника, обвиняемого в расхищении социалистической собственности, отпуская в его адрес разные колкости, мол, запустил руки в государственный карман и оставил без питания сирот и пенсионеров, а сейчас захватил стратегически важный угол и не дает людям сходить по нужде… Одних это веселило, других напрягало, что проявлялось в откровенном смехе или бесстрастном молчании.

К тому времени Эди, уже успевший завершить зарядку и побриться, сидел на койке, не обращая никакого внимания на выкрутасы Слюнявого. Бритье и обтирание холодной водой внесли в его камерную жизнь некоторую обычность и улучшили настроение. «Так можно и привыкнуть к здешней обстановке», — подумал он, и еле заметная улыбка скользнула по его лицу, на что обратил внимание только что присевший на койку Бизенко.

— Вы находите силы улыбаться? — спросил он вместо приветствия.

— А что остается делать? — вопросом на вопрос ответил Эди, наблюдая за тем, как Бизенко начал умело разминать шею.

— Будь моя воля, я бы его удавил, — произнес Бизенко, кивнув в сторону продолжающего острить Слюнявого.

— Давайте не о нем, он не заслуживает этого. Лучше скажите, как вам спалось? — произнес Эди, легко улыбнувшись, тем самым пытаясь вновь окунуть его в переживаемые трудности.

— Признаюсь, не совсем, хотя и пытался, — ответил тот, глубоко вздохнув, а затем, сделав непродолжительную паузу, как бы раздумывая над тем, о чем будет говорить, продолжил: — Не дает мне покоя то, что сделал со своим приятелем, он все время стоит перед глазами… Так что еще раз убедительно прошу вас помочь, я в долгу не останусь, вы в этом сможете убедиться. При этом Бизенко просительно глянул Эди в глаза.

Эди ожидал такой просьбы, но несколько позже, после завтрака, очередных допросов, но так с утра… «Видимо, я своим вопросом подтолкнул его к этому», — подумал Эди, а вслух заметил:

— Если у меня появится возможность встретиться с Юрой, то обязательно попрошу его навестить пострадавшего, но, когда это произойдет, не знаю.

— Спасибо, понимаю, что несколько тороплюсь, но, кто знает, а вдруг сегодня состоится такая встреча… поэтому я лучше сейчас напишу записку, в ней будет и фамилия, и название больницы, — горячо выпалил Бизенко и тут же потянулся к тумбочке.

Минут через десять Бизенко дал Эди сложенные вчетверо два листочка бумаги со словами:

— Это записка Олегу и телефон дочери. В них все есть, можете прочитать. Только просьба звонок дочери сделать раньше того, как передадут записку Шушкееву.

— Мне-то зачем, не я же буду передавать и звонить, хотя не прочь бы и сам, если бы выпустили, но разве от этих горе-сыщиков дождешься быстрого разбирательства, — ухмыльнулся Эди. И специально не стал обращать внимания на вторую часть его просьбы, чтобы он сделал необходимые пояснения относительно очередности выполнения его поручений.

Но вместо этого он взволнованно произнес:

— Не дай бог, быстрое разбирательство уже было в нашей истории — один допрос для порядка — и к стенке.

— Я не в том смысле.

— Понимаю, конечно не в том, я так, для связки слов, — небрежно обронил Бизенко, глянув в глаза Эди, — но, как говорил мой отец, цитируя одного немецкого поэта, истина всегда полезнее обмана.

— Мне тоже нравится это изречение, — произнес Эди, удивив своим признанием собеседника.

— Вы знакомы с немецкой литературой? — спросил он, несколько оживившись.

— На уровне внеклассного чтения, но фразу Гёте: «если истина верна, она полезнее обмана, и если ранит вас она, поверь, целебна эта рана» хорошо запомнил, потому что у меня был прекрасный учитель. Его звали Максом Эвальдовичем. Он смог пробудить во мне интерес не только к литературе, но в целом к жизни в те тяжелые годы.

— Он немец? — заинтригованно спросил Бизенко.

— Да, из поволжских. Отбывал трудовую повинность на какой-то северной стройке, а когда дошел до физического изнеможения, его отбраковали и отправили умирать в казахстанскую степь. А он, вопреки всему, выжил, набрался сил и начал работать.

— Мой отец прекрасно знал немецкий, мать — мировую литературу, а я увлекся английским и немецким языками, на остальное хронически не хватало времени, и потому нахватался лишь вершков, — дрогнувшим голосом произнес Бизенко.

— Но вы рассказывали, что много ездили по миру… — начал было Эди.

— Да, это было, но сейчас все изменилось и, главное, ничего нельзя исправить, вот в чем проблема, — прервал его Бизенко.

— Если вы о своем знакомом, то зря расстраиваетесь, ведь он же не умер, а рана заживет, и вы снова будете на коне. Главное, чтобы он простил вас.

— Я очень надеюсь, что он поймет меня, ведь я не хотел. Все от горячности, будь она неладна.

— Вот и хорошо, тогда все остальное помаленьку наладится.

— Возможно, но, как говорится, время покажет, — согласился он, а затем, сделав непродолжительную паузу, как бы решая, говорить или не говорить, неожиданно спросил:

— А что от вас мой сосед-молчун хотел? Я даже удивился, увидев вас шепчущимися у окна.

— Да собственно ничего, хочет контачить, а что за этим кроется пока неясно.

— Я с ним тоже разговаривал: ни с того ни с сего начал хвастаться, что у него в милиции все схвачено, и потому решил, что он пустышка, а тут вы с ним с раннего утра ведете тихий разговор.

— Он меня веселил своими байками, но, что касается пустышки, вы, кажется, попали в точку, — заметил Эди. — Будь он серьезным парнем, то вел бы себя иначе.

— Вот и я об этом же подумал, — согласился Бизенко. — Скорее всего, он подсадная утка, — заключил он, вопросительно взглянув на Эди.

— Вполне возможно, но из-за меня наград он не получит.

— Из-за меня тоже, — коротко произнес Бизенко, повернув голову в сторону открывшейся форточки на входной двери, и тут же добавил: — вот и наша бурда подоспела. Если бы вы только знали, как меня воротит от нее, но, увы, желудок требует свое. Так что предлагаю и вам не отпираться, а то ослабните, да и политику могут пришить. Голодовку, как вам должно быть известно, в нашей стране не приемлют и воспринимают в качестве молчаливого бунта.

— Я уже созрел, придется и через это пройти, — с грустью в голосе промолвил Эди, что вызвало у Бизенко эмоциональную фразу:

— Ни в коем случае, это тупик для вас, а не свобода. Ради бога, поберегитесь.

— Спасибо за заботу, но я как раз и имел в виду, что придется есть эту бурду, — в прежнем тоне заметил Эди, потянувшись к тумбочке, чтобы достать из нее свою чашку. При этом отметил для себя, что Бизенко пытается уберечь его от ошибки, по всему, сделав на него ставку в своей игре на выживание.

— Вот это правильное решение, — улыбнулся Бизенко.

После завтрака, мытья посуды и последовавшей за этим уборкой камеры, осуществленной одним из лакеев блатных под контролем вездесущего Слюнявого, заставлявшего бедолагу вновь и вновь протирать влажной тряпкой обеденный стол, наступило некоторое затишье, что могло означать лишь одно: пришло время вызовов на допросы. И потому в ожидании предстоящих встреч со следователями каждый углубился в свои мысли. Лишь только из угла, где ютились блатные, доносился редкий смех, который должен был свидетельствовать об их безразличии к личной судьбе и готовности нести свой крест в любых условиях.

— Удивительные люди, их ничто не волнует и не заботит, — промолвил Бизенко, кивнув в их сторону. — В то время, когда нужно бы подумать над тем, о чем будут спрашивать и как отвечать, они гогочут. Хотя, что с них, с моральных уродов, взять. По всей вероятности, классик, сказавший, что так хочет время, а мы его рабы, был прав.

«Надо же, человек, который за три сребреника продал Родину, о морали заговорил. Считает возможным кого-то осуждать за нарушение правил общежития, норм закона, — больно ударила в виски Эди возмущенная мысль. — Неужели он не понимает глубину своего падения как с точки зрения той же морали, так и причиняемого им вреда обществу, частью которого сам является. Скорее всего, понимает, но не хочет признаться даже самому себе, возможно, находя оправдание совершенной им измене местью государству за насилие над своими близкими, а может быть, и иными соображениями. И, главное, изречением Шекспира: «так хочет время…» пытается объяснить происходящее», — рассуждал Эди, прислушиваясь к тому, что говорил Бизенко.

— … Вне всякого сомнения, он был прав, — заключил Бизенко, ведь и в его время такого сброда тоже было полно, вы понимаете, о чем я, и, главное, так хотело время.

— Отчего же не понять, коль все это на поверхности нашего бытия лежит и легко обозреваемо. А этих пацанов с их волчьими повадками породило наше время, наше общество, которое еще не достигло необходимого совершенства. Но, слава богу, в последние годы хоть что-то начали делать, — произнес Эди.

— Вы бы с этими выводами поаккуратнее, Эди, — посоветовал Бизенко, перейдя почти на шепот. — По крайней мере думайте, о чем будете говорить.

— Думать об этом не хочется: времена настали скоротечные. К тому же ваш классик говорил, что трусами нас делает раздумье. Правда, иногда голову посещает мысль, а не есть ли все это повторение «шестидесятых».

— Эди, я именно сейчас окончательно убедился, что вы образованный, но не совсем осторожный молодой человек.

Неожиданно шум открывшейся кормушки прервал их разговор… Надзиратель зычным голосом назвал фамилии трех заключенных, которым предстояли встречи со следователями. В их числе был и Бизенко.

— Ну, я пошел, — промолвил он, нехотя вставая с койки. — Вы же не забудьте о моих просьбах.

— Не забуду, я же обещал, — твердым голосом ответил Эди.

Спустя каких-то полчаса на допрос вызвали и Виктора. Перед тем как направиться к выходу, он подошел к Эди и спросил:

— Ну что, я начинаю действовать?

— За меня уже впрягся один дядя, поэтому пока не надо.

— Из блатных что ли?

— Сказано вам, пока не надо, значит не надо.

— Может быть, хоть в принципе перетереть?

— В принципе можно, но не более того.

— Заметано, вернусь и расскажу, что и как.

— Хорошо, — бесстрастно произнес Эди и лег на койку, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Виктор, готовый еще что-то сказать, тут же умолк и медленно вразвалочку зашагал к выходу.

Надзиратели, обычно подгонявшие резкими командами каждого выводимого из камеры, в данном случае проявили неслыханную терпимость по отношению к Виктору, что не осталось незамеченным для заключенных, в том числе и для Эди, который взглядом провожал его до самой двери. Благосклонность надзирателей к Виктору можно было объяснить лишь тем, что он в силу каких-то причин имеет влияние на них, иначе они не стали бы с ним церемониться, и это следовало учитывать в дальнейшем общении с ним. «Надо сегодня же навести справки о нем у Карабанова, по всему, этот ловкий парень участвует в чьей-то игре, и с этим нужно разобраться, чтобы ненароком он не испортил нашу игру, может быть, даже порекомендовать убрать из камеры», — рассуждал Эди, но щелчки замка двери вернули его к действительности.

Открылась дверь, и в камеру прежним вальяжным шагом зашел Виктор.

— А вот и наш молчун, явился, не запылился, — донесся голос Слюнявого, который, переваливаясь с ноги на ногу с театрально разведенными руками, вышел на середину камеры. — А ну-ка, фазан[42], выкладывай, чего так рано от следака обернулся? Отчего он не уважил тебя допросом и не поделился долбанчиком[43], или ты все успел сделать за пятнадцать минут, или…?

— Ему не до меня было, его понос пробил, отчего на толчке безвылазно сидит, если не веришь, пойди проверь, — выпалил громко Виктор, перекрывая голос Слюнявого, и под хохот зэков прошел к своей койке и лег, что-то бурча себе под нос.

Слюнявый же некоторое время постоял в прежней позе, кидая буравящие взгляды то в одну, то в другую стороны, призывая тем самым смеющихся к спокойствию. Когда, наконец, смех прекратился, он, даже не поворачиваясь в сторону Виктора, раздраженно бросил:

— Ты чё, фаршмак[44], надо мной, фартовым[45], надумал смеяться? Ты чё, не знаешь, что за это бывает? — и, медленно развернувшись, направился к Виктору, выпучив глаза и вытянув вперед руки, словно желая дотянуться до его шеи.

Виктор ждать, когда он до него доберется, не стал, а со словами: «Это не для меня, бодайся с кем-нибудь другим», ловко перевалился через кровать Бизенко и сел напротив продолжающего лежать Эди, вызвав тем самым очередной хохот наблюдавших за происходящим зэков.

Слюнявый собрался было последовать за Виктором, но его остановил окрик Долговязого, и он, продолжая высказывать угрозы в адрес своего обидчика, вернулся к себе.

Виктор, проводив Слюнявого взглядом с деланной улыбкой на лице, вполголоса произнес, обращаясь к Эди:

— Я его не боюсь, просто не хочу никакого бодания, это не мой конек, я действую тоньше, и этот шаромыга[46], корчащий из себя фартового вора, вскоре на себе почувствует мой метод воздействия, мне только нужно будет кое с кем переговорить.

— Если вы против боданий, зачем надо было обострять ситуацию? — отреагировал Эди, который также обратил внимание на то, что Виктор быстро вернулся с допроса.

— Я не был у следователя, меня вызывал Справедливый, который толковал с тобой на прогулке, — произнес Виктор, наблюдая за тем, как Эди отнесется к его словам.

— Так надо было об этом сказать Слюнявому, и он не лез бы к вам с угрозами, а то создали себе проблему на ровном месте, ведь он и на самом деле может ударить, так что теперь ждите от него пакостей, — заметил Эди, улыбаясь.

— С ним я как-нибудь разберусь, а вот тебя ждут серьезные неприятности, — прошептал Виктор, наклонившись к Эди.

— Куда уж серьезнее, я и так ни за что, ни про что наказан под завязку этой камерой, — отшутился Эди.

— Ты не смейся, Справедливый сказал, что тебе нужно быть осторожным, так как надзиратели задумали тебе сегодня темную устроить.

— Им что, больше делать нечего, как мне темную устраивать?

— Это из-за инкассатора, которого ты завалил, он приходился родственником одному из них.

— Откуда они могут знать, кто кого убил, не страшите, такого не может быть, чтобы ни с того, ни с сего темную устроили, — спокойно произнес Эди не столько для Виктора, сколько для операторов слухового контроля.

— Бывает, и тебе это, наверняка, должно быть известно. Вспомни, как тебя задерживали, как хотели избить в обезьяннике.

— Вообще-то, да, но откуда вам об этом известно? — удивленно спросил Эди.

— Откуда, откуда? Я тебе говорил, что у меня есть связи и в милиции, и среди блатных. Так что мне многое известно.

— Вот теперь начинаю верить тому, что вы говорили, а то мало ли ловких парней в изоляторе околачивается.

— Вот и хорошо, — широко улыбнулся Виктор. — Это приятно будет узнать и Справедливому. Ну а что касается того надзирателя, он мне лично сказал, что его родственника ты замочил, и потому будет темная.

— Что еще хорошего ваши приятели сказали? — спросил Эди, присаживаясь на койке.

— А того, что сказал, разве мало? — произнес Виктор, удивленно глянув ему в глаза.

— Мало, Виктор, мало, утром же наобещал целый короб, а тут только про темную, советы пахана и ни слова об облегчении участи.

— Еще он дал понять, что у него в отношении тебя есть планы. Да, о нашем утреннем разговоре не говори ему, а то он может что-то не так понять.

— Не буду, если оставите попытки играть со мной в прятки. И еще, имей в виду, я не Слюнявый — бью без предупреждения.

— Усек, но будь уверен, я не отказался от своих утренних слов, у меня во всем этом имеется свой интерес, — вновь прошептал Виктор, положа правую руку на грудь.

— Посмотрим, к чему он приведет, но, смотри, только не ошибись, — твердо произнес Эди, приподнимаясь, чтобы пойти к умывальнику сполоснуть лицо холодной водой. Но не успел сделать и нескольких шагов, как из открывшейся форточки донеслась команда: «Атбиеву на выход».

Через десять минут он уже был сопровожден двумя надзирателями к следователю. По пути никаких эксцессов не произошло: лишь звучали обычные команды «стоять», «вперед», «лицом к стене», которые Эди выполнял беспрекословно, не теряя при этом бдительности, чтобы избежать неожиданного нападения. Он не исключал такой возможности с того самого момента, когда вчера «грозный надзиратель» толкнул его в бок, угрожая расправой.

В кабинете следователя находился только Артем, который, дождавшись, когда надзиратель закроет за собой дверь, шагнул к Эди и со словами:

— Рад видеть тебя, дружище, — крепко пожал протянутую ему для приветствия руку.

— Взаимно, — улыбнулся Эди, бросив при этом вопросительный взгляд на свободные стулья у стола.

— Николай за Юрой поехал, а следователь работает с «Иудой», вот-вот все должны подойти, а я тем временем поделюсь с тобой новостями с воли и горячими пирожками, которые по нашему спецзаказу изготовила супруга Николая, — произнес Артем, присаживаясь за стол.

— Спасибо, что не забываете о моем желудке, но сначала давай о насущном, — заметил Эди и сел напротив Артема, облокотившись на столешницу. Ему хотелось поскорее узнать, как развивается разработка Бизенко и его связей.

— Хорошо, — согласился Артем, ставя на стол пищевой термос. — Шушкеев пришел в себя и завтра будет готов давать показания. Правда, нет уверенности в том, что они будут выходить за рамки покушения на него со стороны Бизенко.

— Вполне возможно, тем более, «Иуда» принимает настойчивые меры к примирению с ним, в частности, попросил меня посодействовать ему в этом через Юру, — произнес Эди, передавая Артему записку.

— Прекрасно, Юра в один момент стал парнем нарасхват: на него вчера ночью выходили блатные с расспросами о тебе, мол, кто такой и откуда, из чего мы поняли, что твоя встреча с местным паханом состоялась, — медленно произнес Артем, пробегая глазами записку.

— Да, первые шаги сделаны, — согласился Эди и, в подробностях рассказав о своих беседах со Справедливым и Жиковым, заметил: — Завидную оперативность проявил этот Справедливый по установке Юры, ведь в разговоре с ним я назвал лишь его фамилию и имя.

— По данным Николая, у этого пахана в милиции имеются свои люди, которые снабжают его необходимой информацией, а что касается второго, то он обычная подсадная утка, услугами которого пользуются и угрозыск, и блатные, так что не теряй времени на него, а вот что касается пахана, то можно бы поиграть с ним. Не исключено, что через него удастся получить какие-нибудь зацепки по делу инкассаторов. На этот счет я советовался с Маликовым, и он дал добро, но при условии, если ты посчитаешь возможным выполнение такой работы без ущерба для разработки «Иуды», — промолвил Артем, медленно кладя на стол развернутую записку.

— Справедливый дядька сложный, с ним ухо надо держать востро.

— Вне всякого сомнения, если он убедится, что ты не тот, кто ему нужен, то примет меры к наказанию за несбывшиеся надежды разбогатеть и, особенно, за избиение блатных.

— Разговор с Юрой даст дополнительную пищу для размышлений по этому поводу, а там и посмотрим, что и как делать. Сейчас давай лучше по существу послания «Иуды» в больницу и просьбы позвонить дочери, — предложил Эди, положив рядом с запиской листок бумаги с московским номером.

— С телефонами проще, мы все как надо обыграем, — сказал Артем, бросив взгляд на листок с телефоном.

— Имей в виду, звонок должен быть из Минска.

— Несомненно, но после соответствующей подготовки. Это не сложно сделать, меня, откровенно говоря, настораживает записка. Нельзя исключать, что ею он пытается передать Шушкееву какую-нибудь зашифрованную в словах информацию, например, инструкцию, как себя вести и о чем говорить следователю.

— Конечно, записку необходимо всесторонне исследовать, но не учитывать того, что она адресована человеку, которого он пытался убить, тоже нельзя. В любом случае, объект вынужденно дал нам возможность прямого контакта со своей преступной связью. При этом необязательно записку адресату доставлять, можно на словах передать извинения «Иуды».

— Интересная мысль, мы подработаем ситуацию.

— По всем этим вопросам Юру нужно всесторонне проинструктировать.

— Сделаем это вместе, — предложил Артем, медленно приподнимаясь из-за стола. — Задействуем былой опыт. Плохо то, что до настоящего времени не обладаем однозначной информацией о том, что практически связывает «Иуду» и Шушкеева — шпионаж или валюта.

— Пока очевидно лишь то, что объект хотел вывести Шушкеева из игры, по всей вероятности, почувствовав с его стороны какую-то реальную угрозу. Иначе не стал бы пускать в ход нож.

— Вчера этот негодяй отрицал даже свое знакомство с Шушкеевым, напирал на то, что содержится в СИЗО незаконно, за что организаторам его задержания придется отвечать по всей строгости советского закона. Но когда ему предъявили минские фотографии, сначала впал в ступор и некоторое время не мог даже слово вымолвить, а затем взял себя в руки и заявил, что вспомнил о встрече с ним, но к его ранению не имеет никакого отношения.

На сегодняшнем допросе вначале пытался придерживаться той же линии. Но когда ему предъявили остальные фотографии и сообщили о том, что Шушкеев сотрудничает со следствием, заявил, что не признавался в содеянном, потому что ему стыдно за свой поступок, в котором раскаивается и думает лишь о том, как замолить свой грех перед пострадавшим. При этом в наглую пытался получить у следователя информацию о происхождении этих фотографий, задавая различные вопросы, мол, вы что следили за Шушкеевым, что он такое сделал, почему его фотографировали вместе с ним.

— Такое развитие ситуации многое проясняет, — оживился Эди. — Только нужно спокойно сопоставить имеющуюся у нас информацию.

— Не хочешь ли ты сказать, что у тебя вырисовывается вариант, могущий объяснить истинную причину появления этой записки? — спросил Артем, слегка потирая виски пальцами рук.

— Как главное, я выделил бы, во-первых, стремление «Иуды» известить Шушкеева о том, что он находится в тюрьме из-за нанесенного ему ножевого ранения, но при этом не растерян и располагает возможностью сноситься со своими связями на воле, отслеживать их действия через надежных людей. Иначе говоря, оказать на Шушкеева психологическое воздействие, мол, смотри, у меня длинные руки. Во-вторых, как уже говорил, не исключаю попытку передачи ему в зашифрованном виде какой-нибудь инструкции, но это только в случае, если Шушкеев замешан в шпионских делах.

— Логично, согласен, — произнес Артем, опершись руками о стол. — Но отчего он не остерегается того, что записка может попасть не только в руки Шушкеева?

— Думаю, что даже после вчерашнего допроса у него не осталось иллюзий относительно себя и Шушкеева, иначе не стал бы так настойчиво просить о помощи. По всему, всесторонне проанализировав сложившуюся вокруг него ситуацию, он понял, что находится под наблюдением контрразведки и начал действовать.

— Логично. Он может допустить, что милиция им занялась только после его покушения на Шушкеева, — заключил Артем.

— И теперь «Иуде» остается выяснить, по какой статье мы его ведем — по шпионажу или незаконным валютным операциям.

— По его нынешним действиям он, скорее всего, допускает, что попал в поле зрения КГБ как валютчик и, теша себя иллюзиями, что нам неизвестно о его шпионской деятельности, будет пытаться увести следствие в нужном ему направлении.

— Так-то оно так, но у меня возникает вопрос, почему опытный шпион пытается решить в целом-то пустяковую задачу через нового знакомого, если намеревается сделать на него ставку в дальнейшей игре, а не подключает к операции с запиской, к примеру, Золтикова. Он же должен учитывать, что направляет Юру в руки чекистов, которые наверняка обложили со всех сторон Шушкеева.

— Можно допустить, что он не доверяет Золтикову или бережет его.

— Может быть, но, как мне представляется, «Иуда» хитрит. Я только что понял, почему он попросил меня первым делом организовать звонок дочери, а потом заняться запиской.

— Поясни, о чем речь, — попросил Артем, приседая на прежнее место.

— Он этой запиской просто решил проверить меня. Понимаешь, если Юра без проблем получит доступ к Шушкееву и тем более вручит ему записку, «Иуда» сразу поймет, что вся ситуация находится под контролем контрразведки, и тогда можно считать нашу операцию по внедрению завершенной. Но как бы ситуация с запиской не складывалась, звонок в Москву уже будет сделан. Отсюда можно допустить, что просьбой о передаче записки он просто прикрывает главное действие — звонок.

— Не радужную картину, однако, ты нарисовал, — озадаченно произнес Артем, бросив брезгливый взгляд на записку. — Этот негодяй действительно, хитер, если придумывает такие ходы, что в твоем изложении весьма похоже на правду. Надо же, находясь на краю пропасти, пытается в наглую играть с нами.

— Он борется за свою жизнь и потому ищет оптимальные варианты для спасения. Артем, знаешь, в далеком детстве, чтобы не умереть с голода, я со своими сверстниками капканами ловил степных сусликов и забивал их на мясо… Мы жарили это мясо и ели, что собственно и помогло многим из нас выжить в голодные послевоенные годы. Давалось это пропитание нелегко. Оказавшиеся в руках ловцов суслики перед лицом неминуемой гибели яростно царапали детские руки и нередко прокусывали их насквозь. Бывало, таким образом некоторым из них удавалось спастись, вырвавшись из рук раненого неудачника-ловца. А «Иуда» далеко не суслик.

— Как бы то ни было, прокусывать чекистские руки мы ему не дадим, — ухмыльнулся Артем и затем жестко добавил: — Он в наших руках, и мы заставим его играть в нашу игру.

— Дорогой Артем, будь мы на партсобрании, то я первым зааплодировал бы тебе после этих слов, — пошутил Эди.

— Но это я так, чтобы тебя эмоционально поддержать, — выпалил Артем несколько растерянно.

— Понял, я воодушевился и жажду геройства, — вновь пошутил Эди, сняв тем самым возникшее было напряжение.

— Тогда, давай, обкатаем схему наших действий, — предложил Артем, глубоко вздохнув.

— Итак, записку Шушкееву не передаем, помешали обстоятельства.

— Какие?

— Юра узнал, что его палата охраняется какими-то людьми.

— От кого узнал, и что это за люди?

— В больнице медсестрой хирургического отделения работает одноклассница Юры, с помощью которой он хотел попасть к Шушкееву, но она предупредила его, что около палаты постоянно дежурят какие-то люди — то ли милиционеры, то ли чекисты. Об этом знает весь медперсонал больницы.

— Логично, а как нам удастся пробиться через весь этот кордон и довести до Шушкеева суть записки?

— В обязанности одноклассницы Юры входит обслуживание оперированных: перевязки, уколы, пичканье таблетками и всякое там другое. Вот Юра и попросит ее довести до Шушкеева суть записки.

— А записку не может передать?

— Не может. Боится, там же парни чубатые, наподобие тебя.

— Ну-ну, — улыбнулся Артем, — рассказать может, а записку никак.

— Не хочет проблем с этими парнями, они же блюдут во все глаза, как бы что мимо них к объекту не проскользнуло.

— Вроде все на правду похоже, но за иронию с чубатыми парнями поквитаюсь с тобой, когда все это завершится.

— Скорее бы, а то уже мои легкие бунтуют от камерного смрада.

— Скоро, скоро, и ты вернешься в свой санаторий, а то и вместе махнем туда к мо-о-рю, со-ол-нцу, к де-воч… — начал тянуть Артем, закинув руки за голову, но стук в дверь и появление в кабинете Бородина вернуло его к реальности.

Плотно прикрыв за собой дверь, он быстрым шагом прошел к столу.

Тепло поздоровавшись с Эди, он сел за стол и, окинув чекистов светящимся взглядом, победно произнес:

— Он начал давать подробные показания по факту покушения на Шушкеева. Правда, при этом утверждает, что не намеревался его убивать. Это была самозащита, так как Шушкеев, употребив лишнее, начал его избивать, а он, испугавшись тяжелых последствий для себя, схватил лежащий на столе нож и ударил.

— А о характере своих отношений, когда познакомились, что их объединяет — не рассказывает? — перебил следователя Артем.

— Нет, пока только пишем протокол по эпизоду с дракой и ранением. Он вновь, между прочим, спрашивал, откуда взялись те фотографии, а не может ли быть такого, что на фотоснимке изображен похожий на него человек. Интересовался, почему на его допросах, кроме следователя, присутствуют другие лица, имея в виду вчерашнее ваше участие, и кто они. Но я, как договорились, объясняю это резонансным характером расследуемого дела.

— Выходит, что помаленьку нервы у него сдают, — ухмыльнулся Артем.

— Скорее всего, да, — заметил Бородин, — у меня даже сложилось впечатление, что если бы ему напрямую сказали, например, ты валютчик, то он с готовностью признался бы в этом.

— Придет время, скажем и не только об этом, но пока необходимо, как и запланировано, раскручивать его по Шушкееву, — менторским тоном посоветовал Артем.

— Хорошо, будем двигаться по плану, — покорно согласился Бородин.

— Михаил Михайлович, вы с ним на сегодня уже завершили? — поинтересовался Эди, дождавшись паузы в диалоге.

— Нет, у нас будет еще продолжение. Он взялся писать сам, объяснив, что так у него лучше получится. Но он под наблюдением.

— Михаил, доведите до него в ненавязчивой форме, что вы запросили органы милиции и государственной безопасности по всем местам проживания Бизенко и Шушкеева сведения, могущие расширить представление следствия о них, — не дал ему договорить Артем. — Это должно его несколько напрячь и заставить остро реагировать на это.

Бородин в знак согласия кивнул головой и, сделав запись в лежащем перед ним блокноте, обратился к Эди:

— Вы хотели что-то уточнить?

— Да, сейчас очень важно получить информацию об истинных отношениях с Шушкеевым, что ему известно о его семье. Важны сведения о его друзьях и товарищах как в Минске, так и в других городах. Вопросы такого порядка для него, наверняка, окажутся чувствительными, поскольку он знает, что у вас есть возможность проверить его ответы, в том числе через того же Шушкеева. Это наиболее слабое место в избранной им линии защиты, если, конечно, они заранее не прорабатывали такую возможность. Кроме того, спросите, когда, на его взгляд, сделаны московские фотографии. С какой целью и к кому тогда приезжал Шушкеев в столицу. Можете даже сказать, что следствие подозревает пострадавшего в незаконной валютной деятельности. А его контакты с ним и эта поножовщина, мол, заставляют думать о всяком… Настойчиво предложите рассказать об этой стороне дела.

При этом имейте в виду, он однозначно понимает, что крепко сидит на крючке чекистов. Вот только не знает, насколько они осведомлены в его тайной жизни. Поэтому и необходимо особенно на первом этапе проявить усердие и заставить его разговориться о Шушкееве, связях в Москве и Белоруссии. Пусть называет тех, кто мог бы о нем хоть слово сказать.

— Вы в десятку попали. Это как раз то, чего он пытается обходить в своих ответах на мои вопросы, — произнес следователь, делая очередную пометку в блокноте.

— Ничего, а вы настойчиво возвращайте его к ним, при этом проговоритесь относительно того, что следствием выявлены подозрительные типы, снующие вокруг Шушкеева, в отношении которых в ближайшее время будут приняты необходимые меры, и тогда к Бизенко будут уже другие вопросы, а также учтен его отказ сотрудничать со следствием.

— Это придаст существенную остроту разговору с ним, — оживился Бородин.

— Ответы на поставленные вопросы нужны, чтобы двигаться дальше, а времени в обрез, минимум через пару дней мы должны перейти к более серьезному разговору с ним, — заметил Артем, поднимаясь из-за стола, после чего предложил следователю срочно возвращаться к Бизенко и поработать с ним в нужном плане.

Следователь бросил на Артема изучающий взгляд, быстро встал и вышел из кабинета.

— Надо подключить к делу и нашего следователя, этот несколько медлителен и пасует. Так не годится. В данном случае нужен орел, чтобы печень у этого негодяя выклевал, — произнес решительным голосом Артем, продолжая стоять у стола, скрестив руки на груди и переминаясь с ноги на ногу. По всему было видно, что он издергался за прошедшие дни и нервничает.

— Но только с целью изучения Бизенко, чтобы легче было работать с ним, когда пойдет наша компетенция.

— Это в первую очередь, к тому же он должен почувствовать, что следствие за него основательно взялось.

— Он волевой человек и готов идти на многое, чтобы добиться своей цели, — отметил Эди, и в подтверждение этому рассказал о некоторых своих наблюдениях в поведении «Иуды» в камере.

— Я тоже к такому заключению пришел. Он требует к себе более основательного подхода, иначе его не расколоть, хотя о чем я говорю, мы просто размажем его по стенке, ведь против него работает такой асс, как ты, — выпалил Артем, заговорщически глядя на Эди.

— Первую часть этого эмоционального выпада я адекватно воспринял, но а что касается второй части — нужно полагать, ты хочешь передо мной поставить многосложную задачу, иначе чего бы так изощрялся, — пошутил Эди, тепло посмотрев на Артема.

— А вот от чего! Понимаешь, братишка, как ты и полагал, наши криминалисты сделали однозначное заключение, что жена «Иуды» была отравлена редким ядом, скорее всего, произведенным где-то за бугром. Сейчас в нашей конторе такое творится…

— Вот это очень серьезный козырь в работе с ним. Надо только следы хранения яда на квартире или в гараже найти, — встрепенулся Эди, а затем, сделав паузу, как бы раздумывая над чем-то, резко бросил: — Необходимо срочно осмотреть его вещи, в том числе те, в которых он ходит, а то, не дай бог, сам отравится. У нас такие примеры уже были.

— Вот этого только не хватало, — нервно изрек Артем, приседая на стул. — Со шмотками проблем не будет, можно прощупать прямо в камере, выгнав из нее всех на прогулку, а как его раздеть, не вызвав подозрений, надо решить с Карабановым.

— В любом случае это желательно сделать сегодня, по крайней мере до того, как он однозначно поймет, что мы знаем о его шпионаже.

— Все будет нормально, заодно ребята еще раз просветят вещи, изъятые из квартиры, где он проживал, — сухо заметил Артем, и какая-то тень пробежала по его лицу.

Эди, обративший внимание на происшедшее изменение в его настроении, спросил:

— Что-то не так?

— К сожалению, да. Представляешь, профукали его кейс.

— То есть как профукали? — недоуменно произнес Эди.

— Фраернулись, как какие-то пацаны, по-другому и не сказать, — отреагировал Артем, сжав до хруста в суставах кулаки. — В тот день, когда взяли Бизенко, на квартире за полчаса до наших ребят побывал его приятель. Так вот, он, сказал хозяевам, что выполняет просьбу Бизенко и унес кейс.

— А что наружка, ведь за квартирой велось наблюдение?

— Велось, но только с помощью дистанционной техники, наружка стояла у дома. Вход человека в квартиру оператор не зафиксировал или прозевал, увидел его только при выходе из нее… Если бы знали, что он заходил без кейса, то церемониться не стали бы, а так взяли по классике под наблюдение и проследили до адреса. Сейчас идет разработка, но кейс не дает мне покоя, там могли находиться доказательства шпионажа «Иуды», — раздраженно выпалил Артем.

— Могли, но ответить на этот вопрос можно лишь открыв кейс, — сочувственно промолвил Эди.

— Думаю, кейс никуда не денется, как впрочем, и этот ловкач, ребята его так плотно обложили, что он пописать без нашего контроля не сумеет.

— Это хорошо, но никак не пойму, как этот человек умудрился не попасть в поле зрения наших ребят, ведь он с «Иудой» контактировал, на квартиру с ним возможно ходил. Иначе незнакомцу хозяева не отдали бы вещь своего гостя.

— И Николай не менее этим шокирован.

— Ну прямо невидимка, нам лишь остается молиться, чтобы он не оказался шпионской связью «Иуды», — с напряжением в голосе промолвил Эди.

— Будь так, «Иуда» не тащил бы его на квартиру. Скорее всего, это валютчик, а что касается хозяев квартиры, то у меня сложилось впечатление, что они многое не договаривают, но будем их помаленьку трясти, может быть, и проговорятся.

— Возможно, — согласился Эди, — но открытым остается еще один вопрос, каким образом приятель «Иуды» так оперативно узнал о его задержании.

— У тебя что ни вопрос, так удар под дых. В данном случае может быть два варианта: или от хозяев квартиры, которым, в свою очередь, слил информацию кто-то из милиции, знающий, что «Иуда» их постоялец, или этот тип, унесший кейс, контролировал ситуацию вокруг «Иуды».

— Я больше склоняюсь к версии о милицейском следе, допуская, что кто-то из родственников хозяев квартиры работает в ОВД, который, на всякий случай, без враждебного умысла мог сказать им о происшедшем. Иначе, какой-то закрученный детектив получается, в котором кругом орудуют одни шпионы.

Артем внимательно посмотрел на своего собеседника и, хихикнув, весело произнес:

— Эди, в нашем случае без шпионов не получится.

— Знаю, что без них у тебя одна тоска, — в тон ему отреагировал Эди, улыбнувшись, а затем, придав лицу серьезный вид, продолжил: — но, тем не менее, предлагаю проверить мою версию.

— Проверим, если надо, подключим возможности замминистра.

— И еще, по-моему, при завтрашнем допросе нужно огорошить «Иуду» вопросами о хозяевах квартиры, его вещах в ней, затронуть тему о кейсе, мол, что в нем принадлежит ему, а что нет, из чего он может сделать вывод, что кейс у нас. Это напряжет шпиона и заставит сильнее волноваться, что облегчит мою работу с ним, — предложил Эди.

— Согласен, но только после тщательного осмотра его вещей, а то ты сам говорил, как бы он…

Однако, ему договорить не удалось — раздался стук в дверь, и через несколько секунд в кабинет вошли Николай и Юра.

— Вот и мы, — весело произнес Николай, плотно прикрыв за собой дверь, а затем, кивнув в сторону своего спутника, добавил: — Это и есть Юра Рожков.

— Прекрасно, ребята, присаживайтесь, до прихода Бородина нам нужно поговорить о наших делах.

После знакомства и взаимных рукопожатий Эди и Юра согласовали порядок действий при общении с блатными и выполнении поручения «Иуды» в отношении Шушкеева. После чего Юра начал рассказывать, что делает, дабы поднять в изоляторе шум по поводу задержания Эди.

— Твои усилия уже сработали, Карабанов мне сегодня сообщил, что среди обслуживающего персонала СИЗО распространился слух о том, что за Эди вступился его местный товарищ, наняв некоего маститого адвоката, который то ли написал, то ли собирается писать в прокуратуру.

— Прекрасно, теперь надо двигаться дальше, — бодро произнес Артем, легко стукнув ладонью по столу.

— Да, только не забудьте передачку в камеру организовать, иначе мои сотоварищи не оценят моей крутизны — кореш есть, а жратвы нет.

— Организуем, сегодня или завтра с утра, — улыбаясь, промолвил Николай.

— Тогда, начальники, зовите следака, хочу на нары, — пошутил Эди, окинув ироничным взглядом своих собеседников.

— Не дай бог, такого иметь по ту сторону баррикад, — произнес Николай, коснувшись рукой плеча Эди.

— Да ну тебя, Коля, чего только в твою голову не лезет, — широко улыбнулся Артем. — Иди лучше зови нашего следопыта.

— Уже бегу, — отшутился Николай, медленно поднимаясь со стула.

— Таким темпом у тебя получится как в дремучем анекдоте о черепахе, которую лев посылал звать на сход зверей прохиндейку лису, — произнес Артем, подтрунивая над медленно двигающимся к выходу Николаем.

— Будете ерничать, вообще не пойду, — бросил он в сторону Артема, уже взявшись за ручку двери.

Тем не менее, через каких-то десять минут он вернулся вместе с Бородиным, который с порога в сердцах выпалил:

— Но такого мерзавца, как этот ваш Бизенко, я еще не видывал, он меня до кипения довел, ты ему одно, а он талдычит только о своем и о своем.

Окинув вошедшего недовольным взглядом, Артем жестко промолвил:

— Между прочим, он у нас один на всех и ожидать от него душевных откровений не следует. Надо заставить его говорить, используя для этого все доступные средства.

— Извините, вы уже не первый раз мне говорите, что надо заставить, заставить, но не забывайте, мы живем не в те времена, когда…

— Вы меня не так поняли, — прервал Артем следователя, — я имею в виду, прежде всего, искусство допроса, умение заставить этого подонка ошибаться.

— Мы и так немало продвинулись, — отпарировал Бородин, — с таким человеком, как Бизенко, не все сразу получается, а мою эмоцию, коллега, вы восприняли дословно. Не торопитесь с выводами, в нашем случае необходима дотошная совместная работа. Поэтому предлагаю ежедневно с учетом складывающейся ситуации корректировать план и тактику работы с подследственным, а не только призывать к действиям. Тогда и результат не заставит себя ждать.

Эди внимательно слушал Бородина, который, к его удивлению, неожиданно дал резкий отпор необоснованным наездам на себя, проявив при этом твердость характера и знание дела. От этого Артем сначала было даже растерялся, а потом съежился и, как показалось Эди, намеривался осадить, на его взгляд, зарвавшегося следователя. В целом создалась ситуация, которая могла перерасти в контрпродуктивное столкновение характеров, что усложнило бы их дальнейшую совместную работу, чего нельзя было допустить.

«Надо спустить пар, иначе они могут и рассориться не на шутку», — решил Эди, и, не ожидая, когда Бородин завершит свой монолог, улыбнувшись, резко заметил:

— Извините, ребята. Как вы догадываетесь, я тоже имею отношение к этому делу. И потому хочу высказаться, конечно, если вы не возражаете, а то вы без меня все тут решите.

Произнеся эти слова, Эди сделал паузу, внимательно вглядываясь в лица Бородина и Артема, на которых еще сохранялись тени былого напряжения, как бы предлагая им, мол, прекратите фехтование колкостями, и, под одобрительное Николая: «Эди, говори» продолжил:

— Бизенко, действительно, трудный случай, в этом никто не сомневается, как и в том, что с ним нужно работать напористо и системно, и такие возможности у нас имеются. Есть совсем новые моменты, которые позволят его растолкать, есть и мысли, как использовать с максимальной пользой. Поэтому предлагаю еще раз все взвесить и четко определить, кто и как будет действовать. И поскольку все нити по данному делу держит в своих руках Артем, ему и карты в руки, но только предлагаю предварительно отпустить Юру, он должен заниматься моей свободой.

— Давайте так и сделаем, — согласился Николай.

— Я — за, но сначала нужно закончить с Бизенко и возвратить его в камеру на обед, — заметил Бородин и тут же подчеркнуто вежливо сказал Эди: — Вам тоже следует вернуться, а то могут возникнуть подозрения у сокамерников, да и надзиратели зададутся вопросами относительно того, где вы питаетесь. Если не в камере, значит кто-то подкармливает, здесь такое себе могут позволить лишь опера.

— Хорошо, давайте так и поступим, — примирительно промолвил Артем, поднимаясь из-за стола.

Вслед за ним встали и остальные. Николай и Юра тут же ушли. Артем медленно подошел к Эди и ткнул его кулаком в грудь, на что он отреагировал фразой:

— Это ты мне приятного аппетита так желаешь?

— От него дождешься приятных слов?! — иронично произнес Бородин, улыбнувшись.

— Да ну вас, ребята, — только и смог сказать Артем, окинув теплым взглядом Бородина, который наклонился к столу, чтобы нажать кнопку вызова.

— Эди, вы присядьте на стул, я вызвал надзирателей. Да, кстати, не забывайте о том, что они на вас затаили злобу, — порекомендовал Бородин, поглядывая на дверь.

— А разве с ними профилактическую работу не провели? — с волнением в голосе спросил Артем.

— Провели, но береженого, как говорится, бог бережет.

— Понятно, спасение утопающего… — начал было Артем, но стук в дверь и появление в кабинете надзирателя не позволили ему досказать известную пословицу.

Эди встал и, сложив руки за спиной, направился к выходу.

Когда через десять минут он остановился, повернувшись к стене около третьей камеры, один из двух сопровождавших его надзирателей скомандовал:

— Чего остановился, тебе не сюда, шагай до восьмой.

— Я здесь прописан, и мои вещи здесь, — произнес Эди, держа в поле зрения обоих надзирателей. Эта фраза была и своеобразным тестом для выяснения их истинных намерений.

— Твои шмотки уже в восьмой, мы перенесли, сейчас ты их увидишь, — оскалился тот же надзиратель.

«Такого не бывает, чтобы вещи зэка носили надзиратели, значит эти ублюдки решили затолкнуть меня к блатным, чтобы те избили, а потом сказать, что случайно перепутали камеру…» — рассуждал Эди, шагая вперед.

Как только процессия достигла восьмой камеры, надзиратель вновь скомандовал: «Стоять! — и затем, распахнув дверь, которая почему-то оказалась не запертой, нервно добавил: — В камеру».

Эди сделал два быстрых шага в камеру — один вперед, а другой вправо к стене — и встал, напряженно оглядывая пустую камеру. «Наверно, зэков на прогулку вывели», — подумал он, наблюдая за тем, как сопровождавшие его надзиратели зашли следом за ним и плотно прикрыли за собой дверь. В это время из дальнего угла на середину камеры вышли еще двое других, в одном из которых Эди узнал «грозного надзирателя».

«Решился все-таки на беспредел, лакей блатных, но посмотрим, что у тебя из этого получится», — еле слышно промолвил Эди, отслеживая движения приближающихся к нему надзирателей.

— Ну что, бандюга, труханул, — оскалился «грозный надзиратель», — мы сейчас тебе за все воздадим, и ты будешь всю оставшуюся паскудную жизнь кровью харкать. Против нас твои выкрутасы с ногами не пройдут.

— Если еще умудрится выжить, — в тон ему добавил один из тех, кто его сопровождал в камеру.

Эди же тем временем молча наблюдал за ними, уже готовый драться как тысяча чертей, так как увидел в этих оборотнях врагов системы, которой верил и исправно служил. Он даже почувствовал, что к нему пришло какое-то до сих пор ему мало известное чувство тяжелой злобы и ненависти, сиюминутно вскормленное хамством и наглостью этих распоясавшихся типов. Это чувство даже заставило сделать его шаг им навстречу, чем немало их озадачил.

Но, переборов в себе секундное замешательство, «грозный надзиратель» крикнул: «Дави его!» — и бросился на Эди с вытянутыми руками, но был опрокинут на пол акцентированным встречным ударом правой ноги в грудь. Отлетая назад, он задел своего напарника слева и вывел его из равновесия, чем тут же воспользовался Эди. Уходя от ударов наседавших со стороны двери двух надзирателей, он той же ногой сделал глубокий выпад к нему и нанес удар правым кулаком в пах, отчего тот сразу со стоном рухнул на пол, схватившись руками за промежность и поджав к животу ноги. Эди же, совершив кувырок через него, встал, развернувшись к остальным нападавшим. Последовавшая за этим схватка была еще короче.

После нее он некоторое время постоял над лежащими надзирателями, не зная, что с ними делать. А потом, приняв решение возвратиться в камеру как ни в чем не бывало, извлек из кармана одного из сопровождавших его надзирателей связку ключей и, убедившись, что в коридоре все спокойно, вышел.

Через какие-то секунды он уже был у третьей камеры. На свою удачу, сразу смог подобрать нужный ключ и отпереть ее. Перед тем как войти, он выбросил связку ключей в сторону восьмой камеры и, плотно закрыв за собой дверь, направился к своей койке.

Появление Эди в камере без сопровождения крикливых надзирателей и то, что дверь осталась не запертой, вызвало немалое удивление заключенных, но, тем не менее, они молчали, поскольку поняли, что здесь что-то не так.

Первым не выдержал Слюнявый и громко произнес:

— О-о, теперь у нас самообслуживание, как в мужицкой рыгаловке[47], и мы можем шлындать[48] туда и сюда без шерсти кислой[49]. Не понятно только, зачем надо было шлюцы[50] выбрасывать, пригодились бы братве. Я сейчас позекаю[51] и если что, притараню[52].

— Я тебе так притараню, что мало не покажется, — с угрозой в голосе выпалил Эди, присаживаясь на койку. — Никто к двери не подходит, если не хочет иметь неприятностей.

— Так бы и сказал, а то молчок, ну я и прикинул… — начал было снова Слюнявый, но, услышав донесшийся из коридора торопливый цокот множества подкованных сапог, в которых здесь ходят только надзиратели и конвоиры, тут же умолк.

Эди, ожидавший этого переполоха, не думал, что он начнется так скоро. «Видно, кто-то из них оклемался и поднял тревогу, надо было для пущей важности еще по одному разу долбануть по макушке. Подать что ли сигнал тревоги операторам? Хотя не надо, Карабанов наверняка будет проинформирован об этом происшествии, он и скажет ребятам», — рассуждал Эди, но с шумом открывшаяся дверь прервала ход его мыслей.

«Всем построиться!» — раздалась команда одного из стоящих в коридоре надзирателей, после которой зэки стали торопливо выходить в центр камеры и строиться в шеренгу. Также поступил и Эди.

Дождавшись исполнения команды, в камеру вошли трое военных в форме внутренних войск во главе с Карабановым. В коридоре остались стоять еще несколько надзирателей, среди которых Эди заметил одного из тех, кто его сопровождал в камеру. Ему меньше всего и досталось при потасовке, поскольку все время молчал, не ругался, да и в драку, по всему, полез лишь из соображений товарищеской солидарности.

— Граждане заключенные, у вас все нормально, есть ли какие-нибудь претензии, заявления? — жестко произнес Карабанов, пристально оглядывая строй.

— Нормально, нормально, заявлений нет, — донеслось из шеренги.

— Нормально, нормально, тогда почему дверь в камеру не заперта? — повышая голос, спросил Карабанов, хотя и понимал несуразность своего вопроса.

— Ай да дела, теперь с нас еще за дверь спрашивают, — развязно проскрипел Слюнявый, а затем, хихикнув, добавил: — А ты, гражданин начальник, мне дай шлюцы. Я буду от-кры-вать и зак-ры-вать хату, и все будет в ажуре[53], это я вам говорю.

— Не гримасничай, не до твоих выпендрежей, лучше скажи, кто последним в камеру вошел?

Неожиданно в камере наступила тишина, даже Слюнявый моментально умолк, и вопрос Карабанова повис в воздухе. Оценив для себя поведение сокамерников, Эди произнес:

— Я несколько минут тому назад вернулся с допроса, после меня никого не было.

— А дверь?

— Скорее всего, надзиратель забыл закрыть, — спокойным голосом ответил Эди.

— Возможно, возможно, но это не так. Так что следуйте за мной, будем в другом месте разбираться с этим, — угрожающе произнес Карабанов, и, круто развернувшись, вышел из камеры. А Эди, сложив руки за спиной, направился за ним.

Вслед ему послышались подбадривающие пожелания сокамерников. Даже Слюнявый и то посоветовал при допросе «чесать лохматого»[54].

«Надо же, никто не указал на меня, нравится тебе это или не нравится, товарищ майор, но это заслуживает уважения. Одним словом, не как на партийном собрании, где очень принципиальные товарищи могли бы спросить, а почему ты не пошел и не потребовал, чтобы за тобой дверь закрыли, или почему не постоял у этой самой двери до прихода надзирателя. Зэки же промолчали, а этот шнырь, более того, стал иронизировать по поводу вопроса Карабанова о двери. Вопрос-то, действительно, смешной, надо будет позже, когда вся эта катавасия закончится, рассказать ребятам в качестве анекдота, пусть посмеются…» — рассуждал Эди, внутренне смеясь над происшедшим в камере. От этих мыслей его не отвлекали даже периодически звучащие команды надзирателей и скрип открывающихся и закрывающихся решеток.

Вскоре процессия прежним строем затекла в служебный корпус и, поднявшись на второй этаж по узкому лестничному пролету, остановилась у обитой черным кожзаменителем начальственной двери, выходящей в сумрачный коридор: другие соседствующие с ней несколько дверей по известной причине не удостоились такой чести.

— Через десять минут заключенного ко мне. Вам двоим охранять его. Смотрите, чтобы не сбежал. Остальным заняться говнюками из восьмой, — приказал Карабанов, зашел в кабинет, и, уже почти прикрыв за собой дверь, через плечо бросил: — И, как следует.

— Есть как следует, — отчеканили стоящие по стойке смирно подчиненные и, круто развернувшись, зашагали в обратном направлении.

Эди под наблюдением надзирателей остался стоять около кабинета, упершись взглядом в стену ядовито-зеленого цвета. Его попытка развернуться лицом к зарешеченному окну, за которым виднелась покачивающаяся на легком ветру крона белоствольного тополя, сквозь которую, словно огненные копья, пробивались лучи летнего солнца, завершилась неудачей. Надзиратели потребовали оставаться в прежнем положении, что было воспринято им с пониманием, ведь они воспринимали его как опасного преступника, который может перегрызть толстую решетку и сбежать.

Неожиданно в коридоре показался почти бегущий Николай, который, пристально оглядев Эди с ног до головы, юркнул в кабинет. «Наверно, хотел убедиться, что я цел», — успел подумать Эди, как открылась дверь, и послышалась команда Карабанова:

— Заключенный, проходите в кабинет, а вы двое подождите там, пока не позову, — распорядился Карабанов, указав надзирателям на стулья, что стояли у входа в соседний кабинет. Николай встретил Эди вопросом:

— Ты в норме? — и не дожидаясь ответа, продолжил: — Я, как узнал, сразу прибежал, оставив Бородина одного с Бизенко, он продолжает допрос. Артем в комитете, срочно вызвал Тарасов для разговора, вот-вот должен подъехать.

Эди хотел было уже ответить на вопрос Николая, но его опередил Карабанов:

— Он, слава богу, в норме, я за ним наблюдал по дороге сюда, чего не скажешь о тех негодяях.

— Сажать их надо, сажать, — сквозь плотно сжатые зубы процедил Николай. — Ты представляешь, какие последствия могли быть, если бы им удалось совершить задуманное?

— Нетрудно догадаться, — с содроганием в голосе ответил Карабанов, — но, слава богу, Эди оказался им не по зубам.

— Сажать, может, и не надо, но вот гнать из системы определенно надо, пока они не натворили чего-нибудь похуже, — высказал свое мнение Эди. — К тому же, один из них, что мощнее других выглядит, лакействует перед Справедливым, я сам это видел.

— Это Зиновкин, известный тип, находится у нас в проверке по подозрению в сотрудничестве с блатными, — отреагировал Карабанов.

— Выходит, он мог действовать и по поручению этого ворюги, — предположил Николай.

— Не исключено. И если это так, то Справедливый задумал, во-первых, отомстить за своих блатных и, во-вторых, подтолкнуть Эди к себе за поддержкой, — согласился Карабанов.

— Я склоняюсь к тому, что надзиратели действовали по своей инициативе, решив наказать меня за инкассаторов, — равнодушно заметил Эди, — хотя по сути это нисколько их не оправдывает… И потому предлагаю особо не отвлекаться на них, так как нам нужно решать главную задачу.

— Внутреннее расследование мы просто обязаны провести, но оно не помешает нашим планам. В ином случае невозможно будет принять кадровое решение, — в извинительном тоне промолвил Карабанов.

— Но предварительно из них нужно вытянуть максимум сведений об истинных причинах нападения на заключенного, это пригодится Эди в дальнейшей работе здесь, — подчеркнул Николай, глянув на собеседников.

— Это будет условием того, что мы их не посадим. Так что они, как я думаю, будут разговорчивы, — улыбнулся Карабанов. — Вот только надо как-то обыграть ситуацию с дверью и возвращением Эди в камеру, а также его доставкой в администрацию. Этот факт да и то, что произошло в восьмой камере, наверняка станет достоянием заключенных, особенно блатных, если не сегодня, то завтра наверняка, такие дела от них не скрыть, у них повсюду имеются свои глаза и уши.

— Поэтому не надо пытаться делать из этого тайну, — спокойно отреагировал Эди. — А относительно своего пребывания в администрации, если потребуется, скажу, мол, следак хотел пристегнуть к очередному делу, но я заявил, что ничего не знаю и изрядно чесал лохматого, как советовал Слюнявый. Ну а как повести себя с Бизенко, определюсь при встрече с ним.

— По-моему, убедительно, — промолвил Николай и вопросительно глянул на Карабанова.

Тот в знак согласия сначала молча кивнул, а затем важно обронил:

— Конечно, чем проще, тем лучше. Предложенный вариант проходной, потому что он без всяких там премудростей. Здешний народ, хоть и сволочной, но не лишен наблюдательности и способности к анализу.

— В этом, если речь ведете о блатных, им не откажешь, а что касается Бизенко, тем более, — задумчиво произнес Эди. — Поэтому, Николай, мне кажется, что до него под благовидным предлогом целесообразно довести информацию о моем столкновении с надзирателями.

— Не совсем понятно, с какой целью, да и у Бизенко может возникнуть вопрос, с чего это следователь решил с ним делиться такой новостью, — с сомнением в голосе заметил Карабанов.

— Этого можно достигнуть вопросами по уточнению обстоятельств происшедшего и отрицательных черт характера Эди, которые могли толкнуть его на противостояние с надзирателями, — предложил Николай, уже понявший, что Эди задумал сложившуюся ситуацию использовать для получения информации о том, как объект отреагирует на интерес следователя к соседу по камере и будет ли поддерживать разговор о нем.

— В таком ключе, конечно, это может сработать на пользу, — согласился Карабанов.

Довольный тем, что предложенная им логика действий оказалась убедительной для многоопытного знатока зэковского закулисья, Николай продолжил:

— Я сейчас вернусь к Бородину, но у нас нерешенным остается вопрос с осмотром вещей…

— В камере это произойдет после обеда, во время прогулки зэков, а чтобы раздеть Бизенко, сегодня ближе к вечеру устроим баню, мы на этот счет с Артемом уже договорились, — отреагировал Карабанов, прервав Николая.

— Я в курсе, нужно только дождаться наших специалистов, — порекомендовал Николай и, попрощавшись с Эди, направился к двери.

Оставшись вдвоем, Эди и Карабанов еще некоторое время поговорили об обстановке в изоляторе, Справедливом и его роли в управлении минским воровским сообществом. Перед тем как вызвать надзирателей для возвращения Эди в камеру, он назвал ему фамилию своего агента и пароль для связи с ним. При этом заметил:

— С Жиковым будь поаккуратнее, он работает на всех, при этом рисуется, завышает свои возможности.

— Тем не менее, в осведомленности ему не откажешь: он знал о решении надзирателей наказать меня.

— Я же и говорю, что он со всеми… — только и успел сказать Карабанов, как в кабинет вошли двое надзирателей.

Глава IX

Через пятнадцать минут Эди уже был в камере. Ее обитатели встретили его подчеркнуто тепло, а сидевший за столом Слюнявый даже предложил подкрепиться жрачкой[55] из запасов братвы.

Эди, поблагодарив всех коротким спасибо, прошел к своей койке и лег, прикрыв глаза: ему хотелось забыться и уснуть. Это дало бы возможность быстро восстановить силы, но рой мыслей, связанных с тем, что произошло за прошедшие полдня, тревожили его и не давали расслабиться. Лишь спустя минут десять усилием воли ему удалось прогнать их прочь и погрузиться в тревожный сон.

Наблюдавшие за ним сокамерники, снедаемые любопытством узнать, а что все-таки произошло, не решились потревожить его.

Однако, услышав лязг ключей и скрип открывающейся двери, он тут же открыл глаза и увидел, как в камеру медленным шагом вошел Бизенко. Остановившись у самого входа на какие-то мгновения, он первым делом бросил взгляд в сторону Эди, а затем чуть быстрее направился к нему, не обращая никакого внимания на вопросы и реплики со стороны сокамерников.

— Все-таки вы дали им повод зацепиться за себя, — удрученно обронил Бизенко, присаживаясь напротив него. — Они пытали меня, стараясь получить что-либо компрометирующее вас.

— О чем это вы? — спросил Эди, резко присев на койке. — То есть, как это пытали?!

— Не буквально, конечно, но сделав акцент на том, что вы напали на надзирателей, требовали сведений о вас, — полушепотом произнес Бизенко, наклонившись к Эди.

— А вы-то причем, к тому же все это произошло в ваше отсутствие.

— Не знаю, но они все выпытывали, не собирались ли вы нападать на них и всякое тому подобное. По всему, вас не хотят выпускать отсюда.

— Ничего у них из этого не получится, Юра уже объявился, он уже…

— И что? — не дав закончить, спросил Бизенко.

— Он, оказывается, утром в прокуратуре такую бучу поднял, а потом примчался сюда вместе с каким-то адвокатом, который так застращал моего следователя, который то ли с перепуга, то ли на всякий случай дал ему встретиться со мной.

— Выходит, Юре не следователь сказал, что вы здесь, если он так перепугался? — неожиданно спросил Бизенко, пристально глядя в глаза Эди.

— Мерзавец, он, по всему, и не думал выполнять мою просьбу, но я застраховал себя, как говорится, дублем.

— Чем застраховали? — переспросил Бизенко, изобразив на лице удивление.

— Знаете, вы мне чем-то напомнили следователя, который пытается изобличить меня во лжи, когда я ему твержу, что ничего не знаю об инкассаторах, — раздраженно произнес Эди, упершись взглядом в переносицу Бизенко.

— Эди, да вы что, ради бога извините, я просто обрадовался вашей дальновидности и тому, как вам удалось найти Юру. Вы же понимаете, почему я так трепетно отношусь ко всему, что связано с этим человеком.

— Ну, хорошо, — примирительно произнес Эди, — я вчера на прогулке познакомился с одним влиятельным блатным, который и сумел передать по своим каналам Юре нужные слова. Откровенно говоря, я и не надеялся, но оказалось, что вор умеет держать слово.

— Вам удалось с Юрой встретиться?

— Нет, но я написал ему, что нужно сделать, и передал через адвоката вашу записку. Думаю, завтра или послезавтра мне удастся с ним лично встретиться. По крайней мере, адвокат пообещал все организовать.

— Эди, а что все-таки произошло у вас с надзирателями?

— Они хотели избить меня, затолкав для этого в пустую камеру, но не рассчитали свои силы.

— Вы знаете, когда следователь начал мне задавать вопросы, я чуть дара речи не лишился, подумав, что они с вами что-нибудь сделали, но зайдя в камеру и увидев вас в добром здравии, успокоился. Ради бога не давайте им повода. Если что, лучше промолчите, это нисколько не умалит вашего достоинства. Они не заслуживают того, чтобы вы обращали на них внимания.

— Извините, но это очень сложно сделать, когда четверо молодых людей наваливаются на тебя с кулаками и перекошенными от злобы лицами, — произнес Эди, ухмыльнувшись.

— Не хотелось бы, чтобы они, воспользовавшись вашим независимым характером, толкнули бы к поступку, за который могут осудить.

— Уже пытались, вытащив меня на повторный допрос, но я смог отбиться.

— А как?

— Я просто задал следователю встречные вопросы, мол, почему меня отвели в восьмую камеру, если после допроса должны были вернуть в третью. Где находились в неурочное время зэки из восьмой камеры, и почему в ней оказались четыре надзирателя, если меня сопровождали только двое. При этом пригрозил, что через адвоката обращусь в прокуратуру с заявлением о расследовании этого вопиющего факта произвола со стороны администрации СИЗО. И этим заметно охладил их пыл.

— Может быть, все-таки следовало и на самом деле заявить, — промолвил Бизенко. — Как бы не получилось, что вас успокоили, а сами будут действовать. От них всякое можно ожидать.

— У меня завтра будет новая встреча с адвокатом. С ним и решу, как быть. Он опытный специалист в своем деле, я это сразу почувствовал.

— Вот это правильно, — промолвил Бизенко, глубоко вздохнув.

— Ну что мы все обо мне, да обо мне, как-то даже неудобно, лучше скажите, как ваши дела складываются? — спросил Эди, глядя в глаза Бизенко.

Это был первый вопрос по существу дела, адресованный объекту с момента их знакомства. От того, как Бизенко его воспримет и насколько правдивый будет ответ, можно было делать какие-то выводы относительно его готовности к углублению их отношений. Время спрашивать и интересоваться делами соседа по камере уже пришло, иначе могло создаться впечатление, что Эди безразличен этот участливый к его судьбе человек, что в целом противоречило бы избранной им линии поведения. Или напрашивался бы вывод — он не спрашивает, потому что знает о происходящем с объектом. И потому Эди внутренне напряженно ждал реакции собеседника, не отрывая от него взгляда.

Бизенко выдержал этот вопросительный взгляд, и в очередной раз глубоко вздохнув, заговорил:

— Я им признался в том, что ранил своего товарища и готов понести за это заслуженную кару, но они что-то тянут, будто чего-то ждут, чего — толком не говорят. Я даже спрашивал у следователя, чего ему от меня еще нужно, а он вокруг да около. Вот сегодня неожиданно начал спрашивать, знаю ли я о том, что Шушкеев спекулировал валютой. Можно подумать, что тот раскладывал передо мной свои секреты. Так что чувствую, крепко за меня взялись эти то-ва-ри-щи.

— В смысле как — товарищи, их что, много? — спросил Эди.

— Каждый раз по два-три человека бывает, и, как это у них называется, перекрестный допрос устраивают, чтобы запутать меня и заставить что-то лишнее сказать. В целом неприятная, а по сути детская игра в кошки и мышки. Ничего этими хитростями они не достигнут.

— Весело, однако, у вас там. У меня проще, изо дня в день одно и то же: «это ты поубивал инкассаторов?» и «куда краденые деньги подевал?», «признавайся добровольно, и мы скостим тебе срок» — усмехнулся Эди, а потом, сделав короткую паузу, будто раздумывая над пришедшей ему в голову мыслью, неожиданно уткнулся тревожным взглядом в «Иуду» и, стиснув зубы, произнес: — Постойте, постойте, что ж получается, выходит, я с вашей подачи Юру направил к человеку, которого они подозревают в валютных сделках?..

— Эди, это только домыслы ментов, — трясущимся от волнения голосом быстро пролепетал «Иуда». — Только не надо волноваться, все будет нормально, я вас уверяю.

— Как это не волноваться, ведь я своими руками толкнул его к ним, а они разбираться не станут, — холодно бросил Эди, наблюдая за тем, как «Иуда» борется с охватившим его волнением. — Вы что, не видите, что они со мной пытаются сделать?

— Ваш приятель здесь ни при чем, об этом менты наверняка знают, ведь они давно наблюдают за Шушкеевым и знают всех, кто с ним связан.

— Откуда вам это известно? — с недоверием в голосе спросил Эди.

— Они сами сказали, даже фотки показали.

— Не говорите загадками, я это не люблю, — начал сердиться Эди.

— Какие загадки, если они фотографировали нас в разных местах и даже городах.

— Какой-то детектив получается, я должен немедля предупредить Юру, чтобы он не ходил в больницу.

— Эди, я вас прекрасно понимаю, в вас живет прекрасное чувство товарищества. Но поверьте, поход в больницу не нанесет Юре никакого вреда. Он всегда может сказать, что его просто попросили передать письмо. И я готов это подтвердить на любом уровне. К тому же я отблагодарю вас и его за это.

— Отблагодарите… ладно, я еще подумаю, хотя радости от всего этого не ощущаю, даже начал сожалеть, что согласился, поскольку за вашими просьбами какой-то шлейф неясностей, — несколько примирительно заметил Эди, но тут же холодно добавил: — Не дай бог, еще и звонок дочери имеет какой-то подтекст. Нет, уж лучше сразу скажите, а то наши отношения могут завершиться на плохой ноте.

— Зря вы так, ведь я же открылся перед вами, иначе не стал бы рассказывать о фотографиях и о том, что Шушкеева подозревают в торговле валютой.

— Вы знаете, я системщик и неплохо владею методикой поиска истины. И это позволяет увидеть наличие или отсутствие логики в исследуемом явлении и делать в целом близкие к истине выводы, а в нашем случае — сомневаться в том, что вы говорите. Откровенно скажу, услышав от вас о том, что менты длительное время наблюдали за Шушкеевым, с которым вы поддерживали до каких-то пор приятельские отношения, а потом по пьяни пырнули его ножом, я делаю вывод, что вы тоже находитесь под колпаком милиции. А если вы мыслите иначе, то поступаете опрометчиво.

— Эди, я рад, что вы не служите у них, иначе с вашей логикой и предметным анализом доставили бы мне большие неприятности. Слава богу, что эти товарищи не обладают такими знаниями о природе теневых поступков и действий людей. Ну а насчет того, под колпаком я или нет, то у меня в этом нет никаких сомнений с того самого момента, когда увидел фотографии, — уже в несколько спокойном тоне пояснил «Иуда», продолжая все так же внимательно глядеть в глаза Эди.

— Если вы расскажете, насколько давно знакомы с Шушкеевым и как часто встречались с ним, что ели, пили, покупали и тому подобное, я смогу даже с большой долей вероятности ответить на вопрос, а есть ли у вас с ним какой-нибудь тайный общий интерес или вы случайный его попутчик, который в ненужное время и в ненужный час оказался под прицелом фотообъектива ментов. Конечно, если это вам интересно, — предложил, улыбаясь, Эди.

— Зачем вам это? — с напряжением в голосе спросил «Иуда».

Эди, выстрелив недовольным взглядом в лицо собеседника, произнес:

— Откровенно говоря, незачем, мне и своей проблемы предостаточно, но с другой стороны, я должен был это сказать, чтобы вы не держали меня за простофилю, если вам вздумается попросить меня еще что-нибудь для вас сделать.

Таким образом, Эди еще раз подчеркнул, что для него не представляют интерес дела «Иуды». Но в следующий раз он пойдет ему навстречу, если тот не будет хитрить. А то, что просьбы будут, уже сомнений не было, так как в ходе предстоящих допросов объекту начнут задавать вопросы о кейсе, московских фотографиях, конкретных связях, которые обоснованно подозреваются в совершении незаконных валютных операций, и это заставит его активничать.

— Дорогой Эди, о чем вы говорите, помилуйте, вас за простофилю станет принимать разве что умалишенный, а я таковым не являюсь, — проникновенно начал говорить «Иуда», от волнения делая глотательные движения.

«Он неплохой актер, посмотрим, что он еще выкинет, пытаясь сгладить возникшую неловкость», — пронеслось в голове Эди.

— …Признаюсь, я не считал нужным говорить вам о некоторых подробностях, думал, зачем это ему, но, оказывается, ошибался, вы ситуацию оцениваете глубже, чем я мог предположить. Так что уверяю вас, больше такого не будет, а относительно Шушкеева и наших отношений с ним могу сказать — это давнишняя история. И ничего хорошего в ней нет, я позже расскажу о ней, но только не сейчас.

— Опять загадки, — ухмыльнулся Эди. — Не утруждайте себя, я уже понял, что вы с ним промышляли валютой, так что не забудьте, когда выберетесь отсюда, поделиться на историческую науку.

— В какой-то степени вы правы, более того, прямо скажу, небезгрешен, и все от того, что хочется достойной жизни, а в нашей стране, чтобы достичь такого состояния, нужно уметь вертеться и иметь крепкие челюсти, иначе удачи не видать, — стиснув зубы, проговорил «Иуда». Затем, вновь привычно глубоко вздохнув, добавил: — Что же касается помощи науке, будьте уверены: выйду не выйду — все равно помогу. Такое мое слово.

— Это мне нравится, но только не в части — выйду не выйду, от которой пессимизмом попахивает, вы просто обязаны все сделать, чтобы выйти, и как можно скорее, — деловито произнес Эди. — Теперь это важно не только для вас, но и для исторической науки.

— Скорее всего, мне долго придется дышать этим смрадом, — почти сорвавшимся голосом выдавил из себя «Иуда», повернувшись в сторону открывшейся кормушки, откуда в следующее мгновение послышалась команда, что пора обедать.

— Однако легки они на помине, — с жестью в голосе сказал Эди, глядя на то, как к кормушке, гремя алюминиевой посудой, потянулись первые заключенные. Из угла тут же донесся визгливый крик Слюнявого, требующего пропустить его к первому черпаку.

— Вам бы следовало подкрепиться, — порекомендовал Бизенко, подтягивая к себе подушку, чтобы по привычке на нее облокотиться.

— Вам тоже, — заметил Эди, доставая из тумбочки чашку.

— Что-то не хочется, видно, перегрелся на допросе, — вполголоса произнес Бизенко, поджав под локти подушку и оперевшись на нее.

В этот момент Эди на какое-то мгновение стало жалко этого запутавшегося в паутине жизненных интересов человека, который после каждой встречи со следователем все более и более сгибался в ожидании неминуемого наказания, что проявлялось в заторможенных движениях, черных тенях под глазами, утерявшими блеск даже первого камерного дня.

«Интересно, выдержит ли он обвинение в шпионаже, зная последствия этого для себя, если только подозрения по валюте так его сотрясают? — думал Эди, изредка посматривая на его сгорбленную над подушкой фигуру. — Или он уже понимает, что кольцо вокруг него все плотнее сжимается, и потому так нервничает. Возможно и так, но рассчитывать на то, что он легко сдастся, не приходится. Он хитрый и опасный противник. Поэтому с ним надо ухо востро держать и продолжать методично расшатывать его оборону…»

Есть Эди не хотелось, но, по известным причинам, через силу заставив себя отведать вонючую баланду и вернув на место помытую посуду, прилег на койку.

Бизенко же оставался в прежнем положении. Лишь волнение спины от периодических глубоких вдохов и выдохов, да шевеление сцепленных пальцев рук под опущенной на них головой, выдавало, что он не спит. По всему было заметно, что Бизенко полностью занят думами о своем будущем и поиском возможного выхода из создавшегося положения.

Глава X

Не прошло и десяти минут, как надзиратели открыли дверь и потребовали от всех выхода на прогулку. Зэки не заставили себя ждать и скорым шагом засеменили в коридор, а затем под наблюдением надзирателей, но уже строем вышли во двор.

Во дворе к Эди, который начал заниматься физическими упражнениями, подошел Долговязый и, сказав, что от Справедливого, протянул тонкую, длиной в спичечный коробок трубочку свернутой бумаги. На вопрос, а что это, подчеркнуто уважительно прошепелявил:

— Не знаю, братан, разверни, узнаешь.

Эди раскатал листок и пробежал глазами каллиграфическим почерком написанный текст: «К беспределу лакеев отношения не имею. Молодец, уважаю… Твоего кореша видели. Передали привет от тебя. Хороший малый, сильно копошится по твоему делу, но вряд ли что-нибудь у него без меня получится. Нужно перетолковать. Есть идея. Передай моему человечку, что хочешь мне сказать».

Долговязый, стоявший возле, переминаясь с ноги на ногу, дождался, когда Эди оторвал взгляд от записки и спросил:

— Пахану че сказать?

— Скажи, передал спасибо за то, что товарища моего уведомили обо мне. И еще скажи, что с хорошим человеком всегда приятно поговорить.

— Не понял, чё приятно? — спросил Долговязый, протягивая руку за листком.

— Чё, чё, русский язык изучать надо, — сдержанно порекомендовал Эди и слово в слово повторил ранее произнесенную фразу, а затем, не обращая внимания на руку блатного, засунул листок в карман своих спортивных брюк.

— Теперь понял, — ощерился Долговязый и, резанув воздух рукой, в которую хотел заполучить листок, направился к своим товарищам.

Эди же продолжил свое занятие, но мысли о странной инициативе Справедливого отвлекали его. Эди полагал, что пахан, получив у Юры подтверждение относительно их совместной работы на ниве науки, потеряет к нему всякий интерес. Однако этого не произошло и записка, находящаяся в его кармане, свидетельствовала о том, что Справедливый, преследуя какую-то цель, стремится продолжить диалог. Придя к такому заключению, Эди решил искать ответ на возникший вопрос вместе со своими коллегами и усилием воли отогнал от себя мешающие ему сосредоточиться на упражнениях назойливые мысли.

Бизенко все это время сидел на скамейке, устремив взгляд в небо. Со стороны можно было подумать, что для него в этот момент все остальное перестало существовать: и этот зажатый между высокими стенами двор, и снующие туда-сюда зэки, и проблемы, приведшие его в тюрьму.

Невольно проследивший за его взглядом Эди замер на месте, уткнувшись в невероятную голубизну белорусского неба, по которому безмятежно плыли невероятно белые облака… Отчего-то сразу вспомнились слова великого поэта о тучках — вечных странниках… а в голове промелькнуло, может быть, сейчас и Бизенко об этом же вспомнил. «Вряд ли, — подумал Эди, — шпиону сейчас не до высокой поэзии, хотя кто знает. Не заглянешь же ему в душу?»

— Здорово, — неожиданно услышал он голос приближающегося Бизенко, — раньше все некогда было смотреть на эту красоту, дела, дела… А сейчас смотрю, и слезы на глаза накатывают. Так и глядел бы всю жизнь без устали. Да и вы, смотрю, природу любите.

— Кто ее не любит?

— Увы, есть и такие, которые никого и ничего не любят.

— Наверно, вспомнили Достоевского — зачем человек нужен на земле?

— Откровенно говоря, нет, но интересно бы услышать, что на этот счет он сказал, — как-то отрешенно сказал Бизенко.

Обративший внимание на это Эди, произнес:

— Он не сказал, а написал, мол, а что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтобы только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет.

— Ужился и на таких-то просторах превратился в такого кровавого монстра, что, обозревая его дела, хочется закрыться скрещенными над головой руками и молить, молить бога о его низвержении в тартарары за миллионы безвинно загубленных жизней, за лишения, которые пришлось пережить, за страдания и унижения, — горячо произнес Бизенко, продолжая смотреть в небо.

— Лучше и не сказать, фашизм принес много бед и… — начал было Эди, сразу понявший, что Бизенко говорит совсем не о фашизме.

— Да я не об этом, хотя и фашизм из той же оперы, думаю, вы и сами, чьи родители прошли через сталинский ад, понимаете, о чем речь идет.

— Конечно, если бы не Хрущев и не его политика, мы и по сей день находились бы в ссылке, но времена изменились, — сказал Эди, глянув в лицо собеседнику.

— Это правда, как и то, что дух сталинизма продолжает царствовать в кремлевских кабинетах, как и то, что советский человек партноменклатурой превращен в бесправное быдло, которому и осталось только верить в ее байки о счастливом будущем для поколений, а я хочу счастья для себя и своей дочери сегодня, и в этом нет моей вины, — выпалил Бизенко, пристально вглядываясь в глаза Эди, будто пытаясь уловить в них реакцию на свои слова.

Допуская, что подобным образом Бизенко пытается проверить его реакцию на откровенный антисоветизм, Эди произнес:

— Я познаю наш мир в сравнении с тем, что было и что есть: как было в ссылке, как было после возвращения на родину и как все обстоит сейчас. Других возможностей в отличие от вас, к сожалению, у меня нет. Скажу откровенно, до незаконного водворения сюда, с попранием всех моих гражданских прав, этой грязной попытки надзирателей меня изувечить, я, может быть, и по-другому рассуждал, но сейчас напрашиваются грубые слова в адрес тех, кто так бесчеловечно поступил со мной, и знаете, моя злость распространяется не только на них.

— Вот и я об этом же, виновата система, мне еще отец рассказывал, как после революции разрушали церкви, убивали попов. Думаете, это делали пришельцы с какой-нибудь планеты? Нет, это делали наверняка отцы тех, кто хотел вас покалечить. Я уверен, если бы им сейчас дали команду снова начать былые репрессии, то они тут же засучили бы рукава… Так что, Эди, этот, как вы его назвали, наш мир, построенный на крови невинных жертв, не может быть праведным, — заключил Бизенко, вновь устремив взгляд в небо.

— Вы, кто много повидал на своем веку, уверенно говорите о вещах, о которых я до сих пор не думал, да мне и в голову не приходило искать в нашем обществе какие-то изъяны, так как сверх головы был занят спортом, историей, литературой, в конце концов, поиском своего места в жизни, — задумчиво промолвил Эди.

После этих слов он скорректировал свой первый вывод, поскольку почувствовал, что Бизенко стал откровенничать с ним не столько из-за желания проверить, сколько вбить в него антисоветизм, раздуть в пожар из возможно тлеющих в нем угольков обиды за прошлые и настоящие унижения и сделать своим союзником.

— Но жизнь куда разнообразнее, и очень хорошо, что вы физически и морально готовы к ее чудачествам. Будь иначе, вас бы здесь смяли в тряпку и бросили к параше, но вы не дали с собой так поступить и еще меня защитили, за что я вам очень благодарен, — несколько высокопарно произнес Бизенко.

— Вы прямо в ударе. Возможно, свежий воздух на вас так действует, — ухмыльнулся Эди.

— Нет, это небо, оно такое бездонное, что хочется подобно вон тем кучевым облакам, гонимым ветром, умчаться куда-нибудь из этих мест, но, увы, я в тюрьме…, — неожиданно поникшим голосом завершил Бизенко.

— Остается лишь надеяться и бороться за свои права, — твердо сказал Эди, глянув на облака, о которых только что так лирично, почти по-лермонтовски, говорил его непростой собеседник.

После чего Бизенко в очередной раз внимательно глянул на Эди. О чем он в этот момент думал, и думал ли вообще, осталось тайной для него, поскольку прозвучавшая за этим команда надзирателя на построение задала движение другим мыслям и словам.

— К сожалению, надо возвращаться в камеру, а то совсем забыл, что нахожусь в тюрьме, — невольно сорвалось с губ Эди.

— Вам ли так сокрушаться неволей, ведь вы скоро выйдете отсюда, — с завистью в голосе заметил Бизенко и неторопливым шагом направился в строй.

Дождавшись завершения построения, старший из надзирателей подал команду следовать за ним и зашагал в другой конец двора, вызвав тем самым у зэков недоуменные реплики, мол, что за чудеса, ведь нам же не туда, он что — белены объелся? Но ситуацию прояснил Слюнявый, ранее не раз побывавший в СИЗО, высокомерно прошепелявив:

— Чё, раскудахтались! В баню ведут, седалище от говна отмыть и дустом сыпануть, чтобы вшей не кормили.

— А почему без сменки и полотенца? — донесся чей-то голос.

— Не мешало бы и мочалки… — послышался другой.

— Зачем мочалку, мы тебе хором спинку и еще кое-что с удовольствием потрем, мой сладенький, — начал поскрипывать Слюнявый, подкрепляя слова неприглядными жестами рук и телодвижениями, отчего блатные начали пританцовывать прямо в строю, похлопывая себя по ляжкам и икрам, и гоготать, издавая при этом дикие вопли.

— Прекратить балаган, в ШИЗО[56] захотелось, так это я мигом организую, — громко крикнул замыкающий строй надзиратель, после чего все умолкли.

«Надо же, Слюнявый и то прикусил язык, явно не хочет угодить в штрафной изолятор. Видимо, там действительно не сладко, если так реагирует только на угрозу отправиться туда, — пронеслось в голове Эди, который уже понял, что баня организована Карабановым для досмотра одежды Бизенко.

После мытья зэков также строем вернули в камеру, в которой тут же послышались откровенные ругательства со стороны зэков в адрес надзирателей, демонстративно переворошивших их постели и личные вещи. Больше всех старался Слюнявый, выплескивая наружу всю известную ему брань.

Бизенко, окинув недовольным взглядом свою койку, молча присел на нее, привычно пристроив при этом подушку на колени. Отчего-то он не стал проверять сохранность своих вещей.

Эди, увидев разбросанные на постели вещи и кимоно, которое он хранил в сумке, искренне процедил сквозь зубы:

— Мерзавцы, обляпали грязными лапами святыню, — и стал обратно укладывать их в сумку.

— По вашей койке словно орда Мамая пронеслась, — участливо произнес Бизенко, наблюдая за тем, как Эди аккуратно складывает кимоно. — Не могут простить, что неучтиво обошлись с их сотоварищами.

— Руки бы повыдергивать этим мамаям, зла на них не хватает, — зло обронил Эди. И тут же, бросив на Бизенко изучающий взгляд, спросил: — А вы, по всему, у них в милости, коль не все распотрошили?

— Не скажите, меня тоже обшарили, впрочем, как и в бане.

— Думаете… начал было Эди.

— Здесь и думать не надо, вывод сам напрашивается, — не дал ему закончить фразу Бизенко. — Вы разве не заметили, как нас заставили раздеться донага и сразу скопом в душ, даже не дали трусы для стирки прихватить, а потом долго никому не давали носа сунуть в раздевалку, чтобы иметь возможность спокойно покопаться в чужом белье.

— Если честно, то нет. Для меня важнее было подольше постоять под душем, забыв обо всем, а трусы постирать и здесь можно, — не торопясь сказал Эди, а внутренний голос в это время прошептал, что Бизенко легко просчитал помывку зэков, как нехитрую операцию надзирателей с целью досмотреть носимые вещи зэков на предмет обнаружения в них запрещенных предметов. И, судя по тому, как он спокойно отнесся к действиям надзирателей в бане и камере, ему нечего скрывать от них и, соответственно, яда при нем нет. «Тем не менее, с подобными заключениями торопиться не следует, а вдруг ребята чего-нибудь да нашли у него», — решил Эди, укладывая поверх кимоно черный пояс мастера каратэ.

Не успели зэки толком привести в порядок свои вещи, как их начали вновь выдергивать на допросы, увели к следователю и Бизенко.

Не успели за ним закрыть дверь, как на его койку перевалился Виктор и с ходу полушепотом выпалил:

— Не доверяй и не открывайся блатным, это они подговорили надзирателей избить тебя, чтобы был покладистей.

— А почему я должен тебе верить и отчего ты стал таким смелым, что сдаешь мстительных корешей? — спросил Эди.

— Они мне не кореша, ты же видишь, я сам по себе.

— Хорошо, но чем подтвердите то, что сказали?

— Зуб даю, что не вру, — набычившись, произнес Виктор и ловко поддел ногтем большого пальца правой руки передний зуб.

— Не нужен мне ваш зуб, лучше толком скажите, откуда у вас такая информация.

— Один из тех, кого ты огрел, сообщил. Он был с теми, кто сегодня тебя к куму[57] забирал.

— К какому куму и с чего бы надзиратель стал с вами откровенничать? Так что не пытайтесь вешать лапшу мне на уши, — небрежно бросил Эди, полагая, что это заставит его собеседника и далее раскрываться.

— С того, что он братишка моего кореша, который, кстати, тоже работает в ментовке, здесь недалеко, в центральном ОВД, даже недавно окончил спецшколу, — горделиво произнес Виктор. — А то, что тебя допрашивали у кума, здешнего начальника оперов, также он сказал.

— Почему именно кум, а не иначе? — спросил Эди, отметив для себя, что Виктор действительно информирован о происходящем в СИЗО и поэтому к его информации следует относиться посерьезнее, чем рекомендовал Карабанов.

— Кто-то из авторитетов когда-то назвал опера так, и с тех пор это приелось, и вообще, блатные все и вся по-своему называют, — менторским тоном произнес Виктор, а затем, вновь приглушенным голосом продолжил: — Мне блатные сказали, что твой сосед просто гнида, он своего компаньона пытался замочить, чтобы прикарманить общие с ним бабки.

— Придумываете вы это все, какие там бабки у интеллигента? — усмехнулся Эди, чтобы подстегнуть собеседника к развитию заданной им темы.

— Интеллигент интеллигентом, но, как сказали блатные, он имеет хороший прикуп рыжим металлом и зеленью, да и человечек его к полякам ныряет, так что непрост этот субчик, оттого, наверно, и жирок на животе завел, — выпалил Виктор, уставившись в Эди острым взглядом.

— Еще немного, и с вашей подачи он контрабандистом станет, — недоверчиво произнес Эди.

— А чё, станóвится, он таковым уже является, только за кордон пока сам не шныряет. Для этого у него имеются кореша.

— Откуда вам все это известно, вы что, раньше знали его?

— Знал, получается, а вот видеть не видел. Он абы с кем не водится, ему только тузов подавай.

— Интересно у вас получается, «знать знал, а видеть не видел», разве такое возможно? — удивленно спросил Эди.

— О нем и его дружках мне кореша рассказывали, а здесь в разговоре с ним и через блатных просек, кто он и что он.

— О каких дружках ведешь речь, ведь он же серьезный человек? — небрежно обронил Эди.

— Они, конечно, не твоего полета пацаны, на инкассаторов и мокруху не пойдут, кишка тонка, но свое дело знают. Правда, больно хитрожопые, особенно Золтиков, — ощерился Виктор.

— Тебя опять понесло, цену себе набиваешь, знаток местных дел, — холодно заметил Эди, хотя упоминание этой фамилии его внутренне напрягло.

— Падлой буду не вру, мне об этом Андрюха, ну брат того надзирателя, рассказывал. Этого прохиндея Золтикова он знает хорошо, вместе тренировались в боксерской секции.

— Почему сразу прохиндей, может быть, он хороший человек, тем более боксер.

— Гнилой он человек и боксер хреновый, да и жадный до опупения, за копейку может удавиться. Понимаешь, через твоего соседа срубил кучу денег, а все жмотится, крохи со стола подбирает, — фырча от брезгливости промолвил Виктор и, быстро подтянув ноги, присел напротив Эди.

— Не пойму, как это через него можно срубить деньги, он вроде не местный и не коммерсант, — вопросительно произнес Эди, кивком головы указав на койку Бизенко.

— Да хотя бы нырнув пару раз к полякам по его делам, что для Золтикова не составляет труда.

— Через реку, что ли? — с искренним удивлением спросил Эди, будучи уверен, что это практически невозможно, поскольку был убежден, что каждый метр советской границы находится под надежным контролем.

— А то как, не по мосту же широким шагом, — весело ответил Виктор, уловив, что он наконец-то произвел впечатление на этого непробиваемого крепыша.

— Вот дела, а я-то по своей наивности думал, что наша граница на замке.

— На замке, но не для Золтикова. Его, как говорит мой кореш, может остановить только танк, так как ему неизвестно, что такое честь, совесть и всякая тому подобная чепуха. Ради денег он готов на пузе проползти столько, сколько мы ногами не пройдем.

— Хорошо сказано, сейчас придумали? — улыбнулся Эди.

— Нет, это слова Андрюхи, я лишь чуть-чуть добавил, — вновь ощерился Виктор.

— Тогда чего твой приятель, к тому же мент, с ним дружит? Ведь по их уставу он должен его поймать и засунуть в кутузку.

— Андрей со всеми дружит, такой он человек.

— Уж не ангел ли твой мент? — усмехнулся Эди.

— Не-а, он просто влюбленный дурак, на днях вернулся из Крыма от своей зазнобы с гарбузом[58] и ходит злой на весь мир, а мы говорили ему, не заводись, не твоего поля ягода эта энкавэдэшная сучка. А он нам — у нас любовь.

Эди, уже понявший, что речь идет об Андрее, с которым ему пришлось столкнуться в санатории, внимательно слушал собеседника и обдумывал, как вести себя с ним дальше, поскольку от него можно было получить представляющие интерес сведения о Золтикове, который появился в поле зрения контрразведки после задержания «Иуды», и самом Андрее, по всему осведомленном о преступной деятельности Золтикова.

— …но ошибся, не все просчитал минский Холмс, теперь будет осторожным в сердечных делах.

— При таких друзьях и работе ему не до нее будет, — сочувственно заметил Эди.

— Андрюша не дурак, в ментовке пот не льет, а лишь протирает в дежурке седалище: сутки отбарабанил и два-три дня живет в свое удовольствие…

«Не исключено, что именно он сообщил тому беглецу с кейсом о задержании Бизенко. Все вроде стыкуется — работает в отделе милиции, куда доставили объекта, нужно только выяснить, дежурил ли в ту смену. Можно допустить, что он знаком не только с Золтиковым, но и с беглецом. В таком случае его немедленно необходимо брать в изучение. Остается о нем срочно рассказать ребятам…» — думал Эди, слушая разговорившегося собеседника…

— …занимается спортом, ходит в парилку и тому подобное.

— С ним-то понятно, а вот контрабандисту потеть уж точно приходится, надо же, впрягся к моему соседу и большие деньги гребет. Интересно, где он их хранит, не в сберкассе же? — поинтересовался Эди, чтобы разговор перевести на Золтикова.

— Ты его на кукан, как и инкассаторов, хочешь? — широко улыбнулся Виктор. — А то ничего не знаю, ничего не делал. А тут сразу: где бабло хранит?

— Вы меня не так поняли, у меня и в мыслях не было… — начал было пояснять Эди, чтобы окончательно разогреть собеседника, но тот, прервав его и театрально закатив глаза, выпалил:

— Не-е, кому-нибудь и поверил бы, но только не тебе, я же видел, как у тебя глаза сверкнули при упоминании денег.

— Вроде ты и сам не прочь бы обогатиться за его счет, но только он тебе не по зубам, — усмехнулся Эди.

— Не пробовал даже подойти к нему, потому что он мерзкий тип.

— Но деньги-то большие, — иронично заметил Эди, окинув Виктора насмешливым взглядом.

— Я бы, может, и занялся им, но Андрюша отсоветовал, рассказал, что он тихушник и может любого за нос сам провести.

— Он что, в органах работает?

— Нет, что ты, Золтиков только на себя работает, а органы обходит стороной.

— Твоего приятеля же он не сторонится.

— Нет, он ему не опасен, а наоборот, может помочь, если что надо по линии ментовки сделать.

— Не через него ли вы хотите мне помочь? — спросил Эди.

— Не-ет, он не потянет, есть другие люди, у меня здесь все схвачено.

Еще долго говорил Виктор о своих возможностях влиять на решение судеб десятков минчан, используя контакты в местных органах исполнительной власти, приводя в подтверждение этому красочные примеры.

Эди же внимательно слушал его, находя в некоторых из них подтверждение тому, что он действительно располагает широким кругом знакомых среди людей, занятых в различных сферах жизни белорусской столицы. Рассказ собеседника расширил его представление о местной жизни, особенно что касалось ее теневой стороны, которая, по твердому убеждению говорящего, доминировала и определяла парадигму дальнейшего развития здешнего общества.

При этом Эди одолевала откуда-то неожиданно залетевшая в голову мысль о том, как мало официальные органы власти осведомлены об этой стороне жизни, что не позволяет им реально оценить складывающуюся на местах обстановку и влиять на нее в позитивном плане. Лишь прожекты вездесущих партийных пропагандистов и агитаторов, от которых народ отмахивается как от назойливых мух, мелькают повсюду, куда ни глянь, и навевают тоску от безысходности. И создается ощущение, что два начала и два содержания нынешней перестроечной жизни — власть и народ — существуют в параллельных мирах. Бурля и пенясь от внутренней насыщенности космическими идеями, они двигаются куда-то в неизведанном направлении, не имея перспективы в обозримом будущем соприкоснуться между собой и родить осязаемую и, более того, принимаемую большинством гармонию.

Эди безуспешно пытался отогнать от себя эту мысль, но чем больше Виктор рассказывал о нижней части айсберга минской жизни, внешне невидимой для большинства горожан, гонимая мысль все более обретала четкие очертания и напоминала собой реалии непростой жизни и в других регионах страны, живущей в лучах броских лозунгов и призывов, определяющей и направляющей силы советского общества. И все-таки усилием воли ему удалось отогнать ее от себя, но вместо нее пришла другая мысль, которая с укором вещала:

«Вы, контрразведчики, занятые борением со шпионами, и не подозреваете, что на различных социальных этажах происходит реальное разложение устоявшихся институтов общества. Конечно, вы замечали, что в последнее время многие кабинеты партийных и советских руководителей стали напоминать торговые ряды, в которых свили гнезда откровенные коммерсанты и иные ловкие люди, заложившие в них мины безнравственности, торгашеской морали и психологии. Но все-таки в вас теплится надежда, что это будет перемолото сознательной принципиальностью настоящих партийцев, ведь иначе все может быть утеряно безвозвратно, а этого допустить нельзя, надо бороться с плесенью, разъедающей основы существования строя, столпами которого вы являетесь…»

Но бег мысли Эди, происходящий под аккомпанемент монолога собеседника, был прерван неожиданным вопросом:

— А что, на Кавказе жизнь по-другому устроена или там нет своих золтиковых или продажных ментов?

— Нет, конечно. Там она не может быть иной, чем здесь или в другом уголке страны, ведь у нас все через копирку делается. Но со многим из того, что вы рассказали, я действительно не встречался, будучи в спорте и науке. Мне везло, но вот беда — из-за ментовской глупости оказался здесь.

Услышав заключительную фразу, Виктор улыбнулся и, делая ударение почти на каждом слове, произнес:

— Опять двадцать пять, я ему все о себе и своих корешах, а он… да пойми, спортсмен, здесь никто не верит байкам, что не ты инкассаторов завалил. Не пойму, почему ты не хочешь довериться мне, ведь я не подведу.

— Прекратите ломать комедию, здесь не театр, — холодно заметил Эди, уставившись острым взглядом в глаза Виктора. — Сказал же, думаю над вашим предложением, хотя и есть сомнения в положительном исходе этой затеи, ведь мы в тюрьме.

— Это не проблема, ты только согласись, и я начну действовать.

— Пока повременим, там видно будет… — только и успел сказать Эди, как услышал шум от вставляемого в замочную скважину ключа…

Глава XI

В следующие секунды в проеме открывшейся двери показался Бизенко, за которым маячили фигуры двух надзирателей. Эди сразу бросилось в глаза, что от его прежней уверенности, граничащей с неким вызовом камере и большинству ее обитателей, практически ничего не осталось: с опушенными плечами и упершись взглядом в серый пол, он медленно прошел к своей койке. И только перед тем как сесть на нее, поднял голову и, глянув на Эди, выдавил из себя:

— Все пропало, они со мной в кошки-мышки играют.

— Что пропало и о каких кошках-мышках вы говорите… — начал было спрашивать Эди, но Бизенко, словно не слыша его вопроса, продолжил:

— …Все очень плохо, вы даже представить себе не можете, насколько плохо. Много о чем передумал за это время, но не допускал подобного развития ситуации: они оказались умнее, чем я мог предположить. Представляете, мое дело ведут не менты, а чекисты!

— А при чем здесь чекисты? — удивился Эди.

— Валюта и всякое тому подобное — их статьи, — коротко обронил Бизенко, нервно поведя плечами.

— Выходит, этого, кого вы ранили, стерегут чекисты? — холодно спросил Эди.

— Скорее всего, да, но для вашего человека это ничего не меняет. Он всегда может объяснить, что к чему, к тому же степень моей благодарности вам значительно возрастает. Вы же понимаете, о чем я говорю, — просительно промолвил Бизенко, а потом, справившись с волнением, скорее всего, чтобы поменять тему, спросил: — А вас еще не вызывали?

— Пока нет, видимо, забыли о моем существовании, — сыронизировал Эди.

— Это хорошо. Имейте в виду, что после того, как Юра пойдет в больницу за ним может увязаться хвост, ну, люди из КГБ, — уточнил Бизенко, обратив внимание на то, как Эди вопросительно глянул на него после слова «хвост». — Так вот, если он его обнаружит, пусть не пытается убежать или скрыться. Если чекисты начнут спрашивать, пусть говорит правду. Таким же образом нужно поступить и вам, если кто-нибудь станет спрашивать по существу этого поручения. Что касается звонка дочери, то пусть он сделает его где-то в районе девяти вечера в любой из ближайших дней с какой-нибудь телефонной станции. С домашнего пусть не звонит, не надо. Говорить о звонке, кто бы ни спрашивал, тоже не надо. Это чтобы потом какой-нибудь типчик не пытался «муде к бороде пришить».

— Стоп, стоп — это мне напоминает какой-то детектив, — резко произнес Эди, недоуменно глянув на съежившегося собеседника.

— Эди, прошу не удивляться этим уточнениям, вы же на себе почувствовали, как менты, а между ними и чекистами нет никакой разницы, на пустом месте могут создать проблемы. Вот я и хочу обезопасить свою дочь от проблем. И вообще, прошу вас ни о чем сейчас меня более не спрашивать. Будьте уверены, позже я вам сам обо всем расскажу. Только попросите Юру, чтобы он в точности выполнил мои просьбы. Верьте мне, и вы не пожалеете, я умею быть благодарным.

— Хорошо, не буду спрашивать, хотя вы меня заинтриговали своими инструкциями, — холодно заметил Эди и лег.

— Спасибо за понимание. С вашего разрешения я прилягу, иначе голова вот-вот треснет, — произнес Бизенко, стягивая с ног кроссовки.

Эди в ответ сохранил молчание, наблюдая за тем, как Бизенко, изредка бросая на него пристальные взгляды, по всему пытаясь тем самым определить, как воспринята его очередная просьба, пристраивал в изголовье подушку.

В этот момент, как всегда неожиданно, открылась форточка. Оглядев в нее камеру, зычный голос надзирателя скомандовал «на выход» по очереди сначала Виктору, а затем и Эди. Услышав фамилию Атбиев, Бизенко резко присел и одарил его таким взглядом, который лучше слов объяснил ему, что его сосед молит о помощи.

— Хорошо, я постараюсь все сделать, как вы просите, — произнес Эди, вставая.

— Спасибо, вы не пожалеете об этом, — с благодарностью в голосе промолвил Бизенко, положив при этом правую руку на грудь, и тут же лег, уткнувшись лицом в подушку.

«Страдает шпион, но, как говорится, сам постарался. Теперь остается в сжатые сроки ошпарить доказательствами другого порядка и заставить поработать на Родину, только хватит ли этих доказательств, чтобы склонить его к такой работе», — думал Эди, шагая к выходу.

Глава XII

В кабинете следователя его ждали Артем и Николай, которые, дождавшись, когда Эди присядет за стол, начали рассказывать о том, как вел себя Бизенко на послеобеденном допросе.

— Ты о главном сначала скажи, он же еще не знает, — взмолился Николай, перебив говорящего Артема.

— Хотел оставить на закуску, но разве ты умолчишь, — отшутился Артем, недовольно глянув на коллегу. — Одним словом, Эди, ты оказался и в этот раз прав: у Бизенко нашли ампулу с ядом. Хранил ее гад в боковом канте сумки. В вещах и одежде ничего не обнаружено.

— Надо полагать, содержимое ампулы уже исследуется? — спросил Эди.

— Пока нет, не решились здесь вскрывать, отправили спецрейсом в Москву. Пусть лубянковские спецы разбираются. Кстати, — улыбнулся Артем, — они на днях нелегально проникли на квартиру Бизенко.

— И нашли ампулу? — не выдержал Эди.

— Ампулы нет, а вот следы того самого яда, которым была отравлена его жена, обнаружили, проведя анализ забора пыли с люстр и воздуха из спальни, в которой она умерла. По всему, Бизенко вскрывал там ампулу и манипулировал с нею, чтобы подготовить смертельное питье жене.

— Почему тогда от него этот гад сам не траванулся? — недоуменно промолвил Николай, прервав Артема.

— Он просто знал, как от него уберечься. Но я не о том. Меня волнует вопрос, как столько времени могли сохраняться следы яда, не разлагаясь и не испаряясь, ведь их изготовители из спецслужб пытаются синтезировать его соединения с максимально укороченными сроками последействия, — заметил Эди.

— Я тоже задавался этим вопросом, — произнес Артем, вновь вступив в разговор, — но спецы разъяснили, что даже незначительные испарения этого яда оставляют следы на сухой поверхности и пыли, чего не скажешь о случае, когда он оказывается в организме или сырой среде.

— И с этой бомбой в изголовье он спокойно спал, — воскликнул Николай, разведя руки в стороны.

— Ему от этого наоборот спокойнее, — заключил Эди, а затем, как бы в подтверждение своих слов, добавил: — представляете, после возвращения в камеру он даже не глянул в сторону сумки, а сразу лег, и потому я решил, что у него ничего не было.

— Это от уверенности, что ампула надежно спрятана, а она и на самом деле была так мастерски встроена в кант сумки, что ее обнаружили лишь в результате прощупывания каждого миллиметра швов. Правда, извлекли легко — только поддели шилом нить канта, и тут же нарисовалась головка ампулы. Так что шпиону при необходимости легко было бы ее извлечь и применить по назначению, — неторопливо рассказал Николай.

— Это здорово, что нашли ампулу. Последний допрос его сильно потряс, и сейчас он находится в состоянии такого крайнего возбуждения, что совершает действия, которые при других обстоятельствах вряд ли от него можно было ожидать, по крайней мере, в ближайшее время, — заметил Эди и рассказал о просьбах и инструкциях Бизенко.

— Да это же шпионский инструктаж, что говорит о серьезном доверии к тебе с его стороны, — воскликнул Николай.

— О таком уровне доверия говорить еще очень рано, — резко выпалил Артем, бросив на Николая снисходительный взгляд.

— Конечно, он не станет говорить, что я шпион и тому подобное, — отпарировал Николай, — но эти просьбы и особенно инструктаж говорят о многом.

— Согласен, но не сказал же он о том, что записка Шушкееву содержит тайнопись? — ухмыльнулся Артем, а потом, уловив вопросительный взгляд Эди, добавил: — Да, чуть не забыл, наши технари обнаружили в записке межстроковое письмо, которое проявляется при обработке бумаги легким паром или если подержать ее, например, над горячим чаем.

— Да, о такой новости можно случайно и забыть, ведь в твоем хозяйстве их пруд пруди, — улыбнулся Эди, отчего Артем несколько смутился, но тут же справился с собой и, коснувшись рукой его плеча, тепло промолвил:

— Извини, Эди, зашился я со всеми этими делами, и вообще.

— Понимаю, что тебе нелегко, но тем не менее расскажи о содержании письма, — намеренно холодно произнес Эди, которому не понравилось, как он менторским тоном поучал белорусского коллегу, к тому же вспомнился эпизод его ссоры с Бородиным.

Вместо ответа Артем, удивленно поглядывая на Эди, достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги и, демонстративно развернув его, положил перед ним на стол, заметив при этом, что это печатный вариант тайнописи.

«Обиделся гений контрразведки, — подумал Эди, проследив за движениями Артема, и начал читать… Но прерванная было этим мысль все-таки умудрилась неслышно прошептать: «Когда сам обижает, не задумывается над тем, как пострадавшему от этого становится плохо, а надо бы, ведь Николай прекрасный контрразведчик и доброй души человек, а тут, мол, твои выводы скоропалительны. Вот стоило чуть-чуть приструнить самого и на тебе, дуется. Но ничего, это, товарищ полковник, тебе на пользу пойдет. Потом, когда эта катавасия закончится, прямо по-дружески скажу, что к коллегам надо относиться повнимательнее…»

Внешне ничем не выдав своего бессловесного монолога, Эди сосредоточил взгляд на листе бумаги, на котором было напечатано: «Наше спасение в молчании о главном, садись за валюту, я тоже так сделаю. Верь, нас в беде не бросят. Дело, по всему, ведут гэбэшники, у следователей есть наши фотографии — значит, велась слежка. Может быть, у них что-то и другое имеется, так что соображай… Если удастся, предупреди «З», чтобы не высовывался, а то сам не догадается — бог обделил мозгами. Ездить, звонить не надо, это сделает мой человек. Нашел здесь перспективного парня. Если этот канал сработает, напишу еще. В ответ обязательно чиркни пару строчек, что ты меня простил, потому что все произошло по пьянке. Все, о чем мы ранее договаривались, остается в силе. Прости. С приветом А.Б.».

Закончив читать, Эди спросил у Артема:

— А как он отреагировал на разговор о кейсе?

— Я при этом не был, пусть уж Николай расскажет, как они с Бородиным его почти до безумия довели своими вопросами о чемоданчике, — произнес Артем, кивнув в сторону коллеги.

— Сначала была картина из серии — ну, приехали, — отчего я подумал: вот сейчас грохнется в обморок, — выпалил Николай, закатив глаза, — но быстро справился с волнением и занял оборонительную позицию. И когда мы с Мишей стали спрашивать, а все ли в кейсе принадлежит ему, заявил, что у него не было никакого кейса. Правда, наше сообщение, что это несложно будет установить, сравнив его отпечатки пальцев с обнаруженными на кейсе, произвело на шпиона сильное впечатление. И он неожиданно вспомнил, что у приятеля, где квартировал, он видел какой-то чемоданчик и, вполне возможно, касался его и предметов в нем, но вспомнить, каких именно, не смог. Потому настойчиво спрашивал у нас о них, пытаясь тем самым получить дополнительную информацию по ситуации. Но по известным причинам мы их не назвали, а предложили ему подумать над нашими вопросами.

— Кейс сегодня должен быть у нас и после его изучения мы сможем с объектом говорить предметно, — прервал монолог коллеги Артем.

— Да, ребята только и ждут, когда этот беглец решится выйти из своего лежбища, а так грубо лезть к нему не хочется, надеемся, что он выведет нас на другие связи «Иуды», — перехватил слово Николай, окинув взглядом Эди.

— И это правильно, — согласился Эди, а потом, сделав короткую паузу, рассказал о своем разговоре с Жиковым о Золтикове и Андрее.

— Возможно, Андрей и известил беглеца о задержании Бизенко? — предположил Артем. — Поэтому его необходимо срочно взять в проверку.

— В таком случае я срочно еду в ОВД, нужно получить на него исходные данные, — заторопился Николай.

— Если верить словам Виктора, то Андрей в курсе преступной деятельности Золтикова и может быть каким-то образом связан с ним, о чем свидетельствовует просьба Бизенко предупредить «З», чтобы не высовывался, если допустить, что эта буква начальная именно от его фамилии, — медленно, будто обдумывая свои слова, промолвил Эди. Затем, сделав короткую паузу, продолжил: — Несомненно, данная информация заслуживает серьезного внимания и проверки, но при этом нужно учитывать, что Андрей является кандидатом в зятья почетного чекиста.

Увидев, какое впечатление произвели его последние слова на собеседников, Эди вкратце рассказал им об Андрее, обстоятельствах своего знакомства с ним в санатории и общении в аэропорту перед вылетом в Москву. И предложил после всесторонней проверки попытаться осуществить его вербовку с целью использования в изучении связей «Иуды».

— По-моему, он может оказаться полезным в этом деле. Надо только суметь разглядеть и разбудить в нем добрые начала, а они наверняка имеются, — заключил Эди свой рассказ об Андрее.

— Но он же плотно связан с Золтиковым и, естественно, может продать нас ему с потрохами, — заметил Николай, глянув на Эди.

— Эди же и говорит попытаться после всесторонней проверки, — промолвил Артем.

— Конечно, после проверки, но попробовать надо, ведь ближе его к Золтикову у нас никого нет. К тому же Виктор мог сгустить краски, рассказывая о нем, чтобы продемонстрировать свою информированность, что для него характерно.

— Все правильно, информация о Золтикове, а также Андрее, который, по всему, и снабдил беглеца новостью о задержании Бизенко, требует к себе серьезного отношения и проверки. Так что, Николай, займись им с сегодняшнего дня, — требовательным тоном произнес Артем.

— Но вербовку его пусть осуществит Эди, — предложил Николай, шутливо выпучив при этом глаза, — тем более кандидат в агенты уже имел удовольствие с ним познакомиться.

— Между прочим, неплохая идея, — согласился Артем, широко улыбнувшись, — но для этого надо поскорее завершить здешние дела.

— А давайте я лучше «Иуду» придушу, и все вопросы сами по себе решатся, — съерничал Эди.

— Давайте, затем сделаем то же самое с Золтиковым и беглецом, а над Андреем будем ставить опыты, чтобы согласился идти в агенты, — зажав рот ладонью захихикал Николай.

— Коля, прекрати глупости говорить, лучше займись делом, ты же собирался идти в контору, — еле сдерживая смех, выдавил из себя Артем. — Сарказм загнанного в гадюшник Эди еще можно понять, но ты-то чего?

— Чего-чего, да я только на миг представил Эди в роли… и не смог удержаться от смеха, — вновь начал хихикать Николай, помахивая перед своим лицом ладонью, обращенной к Эди, что должно было, по всему, означать, прости, прости. Но наконец, справившись со своими эмоциями, он поднялся из-за стола и направился к выходу.

— Шутки шутками, но парень из милиции является хорошей зацепкой для нас, хотя с ним нужно быть максимально осторожным, — произнес Артем, проводив взглядом выходящего из кабинета Николая.

— Хорошо то, что с Андреем не с нуля надо начинать, ведь милиция при приеме на службу наверняка его проверяла и имеет на него хоть какой-то минимум материалов. В конце концов, о нем можно будет навести справки у невесты и будущего тестя. Они-то его знают не один день, — промолвил Эди.

— Жалко, что до ухода Коли не сказал об этом, но ничего, я сам скоро забегу к нему и мы быстренько состряпаем крымчанам соответствующий запрос. А здесь возьмем жениха-неудачника под такую плотную опеку, что без нашего контроля он даже в гальюнчик не сходит.

— Времени мало для его подготовки к вербовке, ведь надо быть уверенным, что он не связан накрепко с этой публикой.

— Будем форсировать ситуацию, другого варианта у нас просто нет. Если почувствуем, что связан, закроем, чтобы не сдал. На вербовку надо тебе идти. Твое появление рядом многое ему объяснит, а если к тому времени ты еще будешь здесь — организуем все как надо.

— С этим понятно. После предварительной проверки определимся, как с ним работать. Сейчас давай согласуем ситуацию с запиской и звонком дочери Бизенко, а то после возвращения в камеру с его стороны будут вопросы и на них надо отвечать.

— Но ты же знаешь, как будешь отвечать, — отшутился Артем.

— По записке — да, а о ситуации со звонком ты мне пока ничего не говорил.

— Не успел, такой динамичный сегодняшний разговор получился. Телефон ребята пробили по всем статьям чекистской науки. И Юра сегодня позвонит его дочери.

— Просьба Бизенко сделать это где-то около девяти вечера и обязательно не с домашнего, а с городской телефонной станции, — с ударением на каждом слове произнес Эди.

— Насчет девяти понятно, она, скорее всего, к этому времени приходит домой, а вот почему обязательно с телефонной станции — не совсем. Если, конечно, он не пытается таким образом решить пока нам неизвестную задачу, но тогда возникает вопрос: а какую?

— Мне он сказал, что хочет таким образом обезопасить свою дочь, что прозвучало несколько наивно для шпиона, наверняка просвещенного своими хозяевами о методах работы контрразведки.

— Вот именно, но как бы то ни было, технари задействовали все средства, чтобы фиксировать возможные нюансы и нам остается ждать результатов.

— Это хорошо, но, мне не дает покоя то, что с каждым днем у нас все меньше остается шансов на игру с его хозяевами, если такая задача стоит перед нами, ведь им уже наверняка известно о его задержании, — с напряжением в голосе промолвил Эди.

— Она стоит на первом месте в плане. Даже имеется заготовленная в этих целях деза, на которую они с удовольствием клюнут. Но, увы, мы пока недалеко продвинулись в его разработке и тем более в создании основы для перевербовки.

— Я считаю, что для конкретного разговора с Бизенко набралось достаточно оснований. Во-первых, это ампула с ядом, во-вторых, тайнописное послание с указанием в нем готовности сесть не за что-то главное, а за валюту. Уверен, что в кейсе имеются какие-то улики его шпионской деятельности, иначе с чего ему впадать в ступор, в третьих — то, что он отравил жену, и ряд других моментов, связанных с его командировками и контактами. Мое мнение, что его надо именно сейчас ломать, иначе он пройдет стрессовый этап и ему на все будет наплевать, а сейчас мы можем разговаривать с ним о дочери, ее будущей жизни, личной перспективе остаться в живых. Вот только разговор о записках с тайнописью нужно оставить напоследок. Мы через них сможем черпать информацию о его связях и возможных действиях. Несомненно, для такой работы с ним надо подтянуть дополнительные силы, я имею в виду опера и следователя, которые в деталях знают материалы разработки.

— Эди, ты хочешь, чтобы я доложил об этом генералу?

— Хочу, но после получения результатов обследования кейса. Да еще надо разобраться с имеющимися у него средствами тайнописи и, главное, как они при нем оказались.

— Когда брали, у него с собой ничего не было, выходит, ему их позже передали? — вопросительно промолвил Артем.

— Скорее всего, это произошло в ОВД, — утвердительно заметил Эди.

— Да, именно там, других вариантов просто не было, а Николая ребята профукали, боясь засветиться, — удрученно заметил Артем.

— В ОВД ему не только эти средства передали, но и ту самую сумку с ядом и личными вещами. Ведь при задержании он же не в спортивном костюме был? По моим расчетам это мог сделать тот самый Андрей, пока другой зацепки у нас нет.

— Согласен, надо срочно брать его в оборот.

— Не менее важно разобраться с кейсом и этим беглецом, кстати, а с какой буквы начинается его фамилия?

— Фамилия пока не установлена. А что касается кейса, то он, наверно, уже обследован. Когда я ехал сюда, уже была информация, что ребята проникли в квартиру, проследив за тем, как этот типчик ее покинул на время. Представь себе: пошел на телефонную станцию кому-то звонить.

— Так вот, имея результаты обследования кейса, у нас будет полный джентльменский набор для разговора с «Иудой» по душам, я не сомневаюсь в этом.

— В целом согласен, правда, как только мы начнем с ним вести откровенный разговор, его же нужно будет переводить в СИЗО КГБ.

— Зачем, наоборот, ему нужно будет объяснить, что мы продолжим его держать здесь с тем, чтобы его хозяева продолжали думать, что он обвиняется в покушении на убийство. Этому во многом будет способствовать его канал связи через Юру к Шушкееву, а там, если все будет нормально складываться, подключится и жених-неудачник.

— Вроде все логично выглядит, ощущается, что у тебя много свободного времени, — пошутил Артем. — Сегодня же попробую все это донести до шефа. О результате будешь знать завтра с утра.

— Да, Юру чуть придержите, он, говорят, слишком активничает, что вызывает вопросы у моих сокамерников, к тому же в наши перестроечные времена это может поспособствовать тому, что у ворот тюрьмы появятся общественные защитники моих попранных гражданских прав, — улыбнулся Эди.

— Только этого нам не хватало для полного счастья, — рассмеялся Артем. — Он молодец, задачу выполняет на все сто, организовал даже передачу тебе, так что жди сегодня продуктов. Сейчас я, с твоего разрешения, пойду, нужно действовать.

— Ты сначала отправь меня в камеру, а то, не дай бог, смоюсь отсюда, — в тон ему сказал Эди.

— Ну да, сейчас, — сказал, продолжая улыбаться, Артем и направился к двери.

В камеру Эди сопровождали двое рослых надзирателей. На одном из переходов метрах в десяти до калитки в здание с камерами к нему вплотную приблизился шедший сзади надзиратель и, смеясь, прошипел:

— Жалко, что меня с Васей не было в восьмой, мы бы тебя отхарили[59] бы как сучку. И этой участи тебе, мразь, все равно не избежать.

Вместо ответа Эди, не оборачиваясь, резко ударил его ребром правой ладони в пах, отчего тот издал вопль и упал навзничь, схватившись за ушибленное место. Идущий впереди надзиратель, услышав крик, резко развернулся и, увидев лежащего на дорожке коллегу, бросился на Эди с бранью и занесенной над головой для удара резиновой дубинкой, но, услышав громкую команду: «Прекратить!» неожиданного появившегося в переходе Карабанова, остановился, пожирая ненавидящими глазами своего противника.

— Что здесь происходит? — спросил Карабанов, обращаясь к участникам столкновения.

— Этот напал на нас, хотел убежать, а мы вот… — начал было объясняться стоящий надзиратель.

— Что ты скажешь? — обратился Карабанов к пытающемуся подняться на ноги надзирателю.

— Он ни с того ни с сего ударил меня, — простонал тот, вновь засунув руки в промежность.

— Брешут падлы, сами набросились на фартового, — неожиданно донеслись голоса из форточек ближних камер.

— Ну а ты что скажешь? — уставился Карабанов взглядом в стоящего перед ним заложив руки за спину Эди.

— Один упал, что-то крича, а другой набросился на меня с бранью. По-моему, они оба шизофреники.

— Ладно, разберемся, — грозно произнес Карабанов, а потом после паузы добавил: — Вы вдвоем — на вахту, а тебя я сам в камеру доставлю.

— Товарищ начальник, может, я с вами, а то… — начал один из надзирателей, но Карабанов его грубо оборвал:

— Ты уже свое слово сказал, марш с этим придурком к своему начальнику, — крикнул Карабанов и забрал у него ключи, — я туда чуть погодя приду, будем разбираться. — Затем, бросив быстрый взгляд на Эди, приказал: — А ты ступай за мной, шаг в шаг, иначе замурую в ШИЗО до окончания следствия, — и зашагал ко входу в здание.

— Не в шутку они взъелись на вас, надо что-то сделать, чтобы исключить всякую там неожиданность, я и сегодня поэтому специально решил проконтролировать ваше возращение в камеру, — промолвил Карабанов, пройдя несколько метров от места происшествия.

— Спасибо, конечно, но откровенно скажу, что это мне изрядно надоело. — И он подробно рассказал о происшедшем.

— Не сомневайтесь, я этот случай в полной мере использую для наведения порядка среди надзирателей. Я с начальником СИЗО уже имел обстоятельный разговор по этому поводу. Да, хотел вам сказать, что мой человек в окружении Справедливого рассказал, что тот хочет вновь встретиться с вами, чтобы поговорить по делу об инкассаторах, никак не может поверить, что не вы грабанули те деньги. Правда, у него возникли проблемы со свободным перемещением в изоляторе, ведь Зиновкина и его сотоварищей мы отвели от работ с заключенными, а с оставшимися разберемся в ближайшие дни.

— Найдите ему какого-нибудь другого соглядатая, встреча с блатным не помешает, а вдруг что-нибудь полезного по делу об инкассаторах от него узнаем.

— Конечно, найдем, не оставлять же его без внимания, я даже присмотрел под него одного из наших агентов, который создаст необходимые условия для такой встречи.

— Скажите, а как мне вести себя после того, что произошло на переходе, ведь зэки, которые наблюдали эту картину, все разнесут по камерам?

— Может быть, вас и на самом деле на пару деньков поместить в ШИЗО, а там, смотришь, все и затихнет, — с серьезным видом предложил Карабанов.

— Не получится, мой благодетель Юра, который день и ночь бьется за мою свободу, начнет пуще прежнего шуметь. Даже по нынешней его активности пришлось принимать меры, чтобы ненароком к воротам тюрьмы не пришли активисты Народного фронта, — пошутил Эди, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться от предложения Карабанова, представив на миг выражение лиц Артема и Николая, узнавших, что их товарищ загудел в штрафной изолятор.

— Молодцы вы чекисты, умеете организовывать свои дела, но смотрите, чтобы поднятая вами буча не накрыла нас всех с головой. А намек понял, буду страшить своих подшефных возможными молниями той же грозы, о которой вы сказали.

— Неплохо получилось у вас, словно слова пролетарского классика о Буревестнике услышал. Впечатляет.

— Мы тоже можем, — хихикнул Карабанов и, довольный оборотом разговора, спросил: — Кстати, с моим человеком в камере установили контакт?

— Пока нет, присматриваюсь, дело-то весьма деликатное.

— Понял, вам решать. На этом разговор прекращаем — приближаемся к камерам, а у их обитателей ушки на макушке, — добавил Карабанов, а затем, остановившись у третьей камеры, громко скомандовал: — Стоять, лицом к стене.

Глава XIII

В камере Эди встретили шумно. Больше всех старался Слюнявый, сразу же известивший его, что ему передали жирную дачку от кореша с воли, которую, на его взгляд, не мешало бы поделить с братками. И действительно на столе стояла картонная коробка с надписью: «Для Эди от Рожкова Юры», а рядом с ней два увесистых бумажных пакета, в которых угадывались фрукты.

Зная, что, как правило, передачу следует, если ее получатель не скряга, поделить между соседями по камере, Эди проигнорировал предложение блатного и пригласил всех сокамерников отведать хоть по чуточке полученных продуктов. После чего к столу начали подходить заключенные, конечно, кроме блатных, которым не понравилось то, что он проигнорировал их совет. Подошел и Бизенко, на губе которого Эди заметил кровоподтек. На вопрос, мол, что случилось, он пояснил, что в камере появился новый зэк, который заявил претензию на койку, и между ними произошла драка.

— Ну и что? — спросил Эди, бросив взгляд в свой угол.

— Я не смог с ним сладить, здоров как бык. Он разлегся на моей койке, к тому же взял вашу книжку.

— Не этих ли приятель? — спросил Эди, кивнув на Слюнявого.

— Вроде нет, но хам форменный. Из-за чего я и не стал с ним бодаться, откровенно говоря, мне с ним не справиться.

— Ну что будем делать?

— Не буду кривить душой, я ждал вас, а сейчас все, зная наши приятельские отношения, напряженно ожидают, чем все это закончится.

— Ладно, вы побудьте здесь, а я пойду к нему, — сказал Эди и направился к своей койке, еще не зная, как поступит, когда окажется на месте.

О том, что пустующую над ним койку кто-то должен занять, он знал, но не полагал, что это произойдет таким образом. Ко всему у него не было ни малейшей информации об этом наглеце, и отчего-то ни коллеги, ни Карабанов о нем ничего ему не сказали, что несколько настораживало.

Между тем, подойдя к койке, Эди увидел крепкого телосложения молодого человека, лежащего на койке Бизенко и увлеченно читающего книгу.

— Смотрю, право джунглей возобладало над здравым рассудком, тогда не пойму, отчего вы не заняли мою койку, она вроде попрестижней, — спокойным, но твердым голосом произнес Эди, присев на середину своей койки.

Но молодой человек даже глазом не повел.

— Ну хорошо, тогда скажу несколько иначе. Воспитанием обойденный человек не только занял чужую койку, но взял без спроса у хозяина его книгу, в которой он ничего, кроме картинок, понять не сможет, и поэтому ему следует немедля ее вернуть на прежнее место.

— А вы сами понимаете, о чем она? — резко бросил тот, не отрываясь от книги.

— Я пытаюсь много лет, — ответил Эди, обратив внимание на то, что наглец, обратился к нему на «вы».

— Сомневаюсь я сильно на этот счет.

— Я спорить не собираюсь. Просто рекомендую вернуть книгу на место, а потом переместиться на свободную койку и дать возможность моему соседу вернуться на свою. Изгнав человека даже с временного места его обитания, вы поступили неправильно.

— Это надо понимать как угрозу? — спросил тот и, держа книгу в руках, сел напротив Эди, упершись в него острым взглядом.

— Примите это как рекомендацию, в любом случае советую так поступить, — спокойно ответил Эди, проникнув невидимым лучом своего взгляда в зрачки собеседника, отчего тот несколько смутился, что Эди скорее почувствовал, чем увидел.

— А что будет, если не послушаюсь вашего совета?

— Пока не знаю, это во многом зависит от вас.

— То, что вы доброй души человек, я понял по тому, как поступили с дачкой, но каковы вы в злобе, не знаю, может, надо испытать вас, хотя ваши слова о том, что много лет читаете эту книгу, о многом говорят, — с пафосом произнес молодой человек, кладя ее на тумбочку.

— Первую часть моего предложения вы выполнили, остается вторая, — заметил Эди, вопросительно глядя на собеседника и умышленно не реагируя на его слова о злобе.

— Вы не ответили на мой вопрос, каковы вы в злобе?

— По крайней мере, головы не теряю и наперед знаю, что будет сделано с моей стороны.

— А вы знаете, что я сейчас сделаю?

— Знаю, вы сейчас выполните вторую часть моего предложения, ведь вы же понимаете, что это лучший выход из создавшегося положения.

— Может, лучше попробовать, чтобы потом не терзать себя мыслью, а вдруг я смог бы? — произнес он и…

Эди подобно мангусту среагировал на движение собеседника и нанес ему встречный тычковый удар правым кулаком точно в подбородок и тут же сопроводил его рубящим ударом ребром ладони той же руки чуть ниже мочки уха.

Удары были настолько короткими, что многие, наблюдавшие за происходящим между молодыми людьми внешне спокойным диалогом, толком и не поняли, отчего новый обитатель камеры кулем свалился с койки.

Эди же остался сидеть в прежнем положении. Когда же минут через пять пострадавший начал подавать признаки жизни, Эди наклонился к нему и, шепнув на ухо, чтобы освободил чужую койку, вернулся к столу, где шло чаепитие… Ему сразу уступили место, налили чаю и предложили поесть курятины из его же дачки.

Между тем пострадавший медленно поднялся на ноги и, осторожно ощупывая пальцами рук ушибленные места, тяжело присел на край койки. По всему было видно, что он еще не восстановился от полученных ударов. Но, просидев в таком положении несколько минут, неуверенно встал и, нет-нет да поглядывая в сторону ужинавших зэков, постелил себе на ранее пустовавшей койке, предварительно стащив с нее на прежнее место постель Бизенко, и лег спать, накрывшись с головой простыней.

Эди, сидя за столом, имел возможность наблюдать за поведением пострадавшего и находил его вполне разумным, отчего в нем зародились даже сомнения относительно оправданности своих жестких действий против него. Но тут же усилием воли прогнал их, вспомнив, как кандидат в соседи вел себя и его попытку ударить исподтишка… «Этого нельзя было допустить по многим причинам, так что я действовал адекватно складывающейся ситуации», — заключил он, вслушиваясь в разговоры соседей по столу.

В тот вечер зэки долго сидели за столом, рассказывая друг другу о разных былях из личной жизни и планах на будущее. Удивительно было то, что даже Слюнявый, пристроившийся на одной из находящихся поближе к столу коек, молча, не проявляя свойственные его натуре эмоции, слушал рассказы сокамерников о своих непростых судьбах. Ничем внешне не проявлял себя и Бизенко. Он только внимательно наблюдал за происходящим вокруг него действом. Точнее сказать, слушал и наблюдал за поведением Эди, не скрывая от окружающих, что здесь для него самым главным объектом внимания является именно он. Многие такое его отношение к своему соседу восприняли как проявление благодарности за заступничество. А сам Эди решил, что тот просто стремится прочесть в его взгляде или уловить в жестах ответ на вопрос — удалось ли ему озадачить Юру.

Ближе к полуночи Эди, сославшись, что надо отдохнуть, предложил убрать со стола и сам начал было сворачивать пустой пакет, чтобы выбросить в мусорное ведро, но сидящие за столом не дали ему этого сделать, сказав, мол, спасибо братишка, иди и спи, здесь мы и сами разберемся. Если понадобимся — зови, будем тут же, что по сути означало появление в камере новой силы, готовой противостоять всякой вольности, кто бы за ней ни стоял. Эди ничего другого не оставалось, как с широкой улыбкой на лице кивнуть им в знак благодарности и вернуться к себе.

Вслед за ним из-за стола поднялся и Бизенко, который вместо того, чтобы пройти к своей койке, направился под самое окно и остановился, слегка задрав голову наверх, чтобы струи свежего воздуха падали ему прямо на лицо и он мог бы их вдыхать полной грудью. Главное, ему в этом никто из более чем двадцати зэков не мешал ни окриком, мол, «ты чё один, что ли, не закрывай свежак» или действием — «подвинься, ты чё стал». И, возможно, неожиданно выпавшее на его долю внеконкурсное обладание столь желанным местом придало его осанке прежнюю стать, что отразилось в его уверенной стойке с широко расставленными ногами и выпрямленной спиной, разбросанными по сторонам руками, чего Эди в нем не замечал в прошедшие два дня. Даже всезнающий Виктор не решился побеспокоить его: сделал к окну пару шагов, но, узрев, что под ним утвердился Бизенко, резко развернулся и, отчего-то рубанув воздух рукой, лег на свою койку.

«Надо же, так оперился и расправил плечи, что этот типчик посчитал за благо не толкаться с ним? Неужели Бизенко, наверняка сознающий, что контрразведка не выпустит его из своих цепких объятий, нашел в себе силы выпрямиться и бороться? Или маленькая победа над своим обидчиком взбодрила его, что маловероятно для человека, находящегося под тяжестью неминуемой расплаты за совершенные преступления?! Как бы то ни было, надо понять происшедшую в нем перемену и действовать…» — думал Эди, глядя на Бизенко.

Вместе с тем, надышавшись, тот медленным шагом вернулся к себе, и, не торопясь заправив постель, сел напротив Эди, который к тому времени уже читал книгу, прислонившись плечом к спинке койки.

— Зауважали вас, даже блатные приутихли, а впрочем, это закономерно, вы, вы… — начал приглушенно говорить Бизенко.

— Все правильно, вот только жалко, что у меня не день рождения сегодня, а так все было бы к месту, — отшутился Эди, переведя взгляд с книги на соседа.

— Я вам искренне говорю об этом.

— Все это лишнее, давайте о чем-нибудь другом, — предложил Эди.

— Это от самого сердца идет, я даже не знаю, что бы без вас делал, — дрогнувшим голосом произнес Бизенко, бросив взгляд на койку со своим обидчиком.

— Все должно быть нормально, — коротко заметил Эди. И, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил: — А как там у окна?

— Превосходно. Хотите подышать?

— Да, надо перед сном дать легким глотнуть свеженького воздуха, тем более под окном не занято, — ответил Эди, поднимаясь с койки.

— Если вы не против, я составлю вам компанию.

— Нисколько, пойдемте, — весело сказал Эди и направился в сопровождении соседа под окно: ему надо было спросить у Бизенко о соседе с верхней койки и обстоятельствах его появления в камере, а заодно рассказать о том, что Юра сегодня должен был навестить Шушкеева и позвонить дочери.

Как только они остановились под окном, Эди вполголоса спросил:

— Кто такой этот наглец и что ему от вас нужно было?

— Кто он, не знаю, хотел вашу койку занять, но ему блатные отсоветовали это делать, да и я было попытался урезонить его.

— И что в итоге: он послушался блатных или ваш протест возымел действие?

— Меня он просто задавил силой. Выходит, что послушался блатных.

— И он здесь больше ни с кем не общался?

— Виктор попытался, мол, откуда и нужна ли ему какая-нибудь помощь, но он с ним разговаривать не стал, смерив его презрительным взглядом.

— Как зовут, не знаете?

— Блатной назвал его Чалый, это, скорее всего, жаргонное.

— Чалый так чалый, — задумчиво промолвил Эди, в голове которого монотонно звучало: «Почему никто из ребят не сказал, что у меня появится такой активный сосед, и знают ли они об этом. А не есть ли появление Чалого в камере чья-то злонамеренная затея. Если да, то кто и что замышляет. Может быть, Справедливый что-то задумал, тогда почему блатные отсоветовали ему занимать мою койку? Получается — не пахана затея. А если допустить, что надзиратели подпустили ко мне здоровяка для сведения счетов? Логично, и это объясняет, почему о его вселении в камеру ребята не знают. Если это так, то он сегодня ночью постарается реализовать задуманное и с помощью надзирателей ретироваться отсюда. Если допустить такой расклад, то ждать не имеет смысла. Только сначала надо о нем спросить у Долговязого. Он может знать его. А потом действовать», — заключил Эди и, резко развернувшись, чем немало удивил собеседника, направился в угол, где ютились блатные.

Долговязый, увидев идущего к нему Эди, сразу присел на койке, и встретил его вопросом:

— Братан, случилось чё?

— Пока нет, — вполголоса процедил сквозь зубы Эди. Затем, сделав короткую паузу, в ходе которой окинул взглядом других блатных, находящихся тут же на своих койках, так же напористо добавил: — Ответьте мне без лишнего базара, кто такой Чалый и что он тут делает? Только не вздумайте отрицать, что вы его не знаете.

Удивленно глянув в глаза Эди, который так плотно придвинулся к нему, что своим лицом почти касался его лица, Долговязый шепотом произнес:

— Чалый не фартовый вор, наших законов не придерживается, загремел сюда неделю назад за драку в ресторане и в моей хате случайный гость. Это мое слово, а за свое слово я могу зуб дать.

— Понял, правильно делаете, поэтому со своими братками продолжайте отдыхать, мне же нужно переговорить с Чалым, а то он без спроса в чужой огород, словно боров, ввалился.

— Да я этому шнырю толковал, что не по понятиям он действует, но твой кулак ему лучше все это объяснил.

— Что бы ни произошло, продолжаете отдыхать, — почти в приказном тоне сказал Эди, не дав ему договорить. И, не дожидаясь ответа, направился к себе, кивнув Бизенко, чтобы следовал за ним.

Подойдя к койке, он резко сдернул простыню с Чалого. В ответ на это последовало несколько акцентированных попыток пнуть Эди в живот. Но они были пресечены Эди жесткими блокирующими ударами предплечьями по голеням атакующего, отчего тот застонал и быстро сел на койке, судорожно схватившись за ушибленные места.

— Если не угомонитесь, я вынужден буду бить, а не защищаться, — сквозь зубы процедил Эди, после чего Чалый поднял на него сморщенное от боли лицо и спросил:

— Чего вы хотите?

— Узнать, кто вас перевел сюда и с какой целью.

— Это от меня не зависело.

— Не крутите, молодой человек, вам неоткуда ждать помощи, и вы об этом знаете, так что говорите, иначе я за себя не отвечаю, — произнес Эди, делая ударение на каждом слове.

— В девятой хате я повозил хряпалкой по полу одного фраерка, а потом загнал его под шконку, а он сделал заяву, вот меня и перевели сюда, чтобы не утопил его в параше.

— Мне труда не составит перепроверить то, что вы сейчас тут складно изложили. Справедливый не откажет в помощи. И тогда будем решать, кто и зачем вас сюда перевел и кем вы на самом деле являетесь, — с угрозой в голосе произнес Эди. И, не выпуская из поля зрения Чалого, направился под окно, чтобы обдумать свои дальнейшие действия и заодно дать ему возможность проявить себя. О том, что он станет предпринимать какие-нибудь действия, у Эди сомнений не было. Иначе в сложившейся ситуации его пребывание в камере становилось необъяснимым. Именно на такой случай Эди хотелось быть на открытой площадке, что дало бы ему при необходимости возможность маневрировать.

Скоро к нему присоединился и Бизенко, который после некоторых колебаний прошептал:

— Вы думаете, что он подсадная утка?

— Сложно однозначно сказать, но он требует к себе внимания.

— Я склоняюсь к тому, что не меньшего внимания требует к себе и Виктор. Он сегодня буквально изнасиловал меня своими вопросами о вас, мол, почему вы за меня заступаетесь, что нас связывает, не были ли мы ранее знакомы, делал непонятные намеки относительно якобы известных ему моих минских знакомых. До конца послушать его не удалось — вломился этот тип и все вокруг закрутилось.

— По-моему, этот Виктор — обычный болтун, по крайней мере, блатные его за серьезного человека не принимают, да и личное поведение не в его пользу.

— Я с вами согласен, к тому же труслив как заяц: стоило этому бычку рявкнуть на него, так он чуть не обделался — сразу умолк и лег на спину, прижав ручки к груди. Собачья порода, они тоже так поступают в опасный момент. Я неоднократно наблюдал картину, когда собака смиренно кладет свою повернутую набок мордочку на подогнутые передние лапы в знак своего поражения перед грозным противником, ища заискивающим взглядом его глаза, чтобы на только им понятном языке сказать, не трогай меня, ты победитель, я склонилась перед тобой.

Эди, продолжая слушать неожиданно эмоциональную речь Бизенко, как позитивное отметил, что Виктору не удалось-таки ему рассказать об Андрее и Золтикове. И это хорошо, а то Бизенко наверняка втащил бы его в свою многоходовую шпионскую игру. «Надо прямо с утра попросить ребят перевести этого новоявленного Холмса в другую камеру, пока он не перепутал нам все карты…» — решил Эди, продолжая слушать соседа.

При этом он поймал себя на мысли о том, что весь вечер, о чем бы ни думал и что бы ни делал, его преследует вопрос: «Почему Бизенко не спрашивает у меня, а выполнил ли я его просьбу. И это при том, что у него на языке висел данный вопрос, когда чаевали и позже, когда стояли под окном. Может быть, боится, что скажу, прости, не смог или вообще не хочу этого делать…»

— Эди, смотрите, кажется, бычок решил сбежать от вас, — неожиданно резко произнес Бизенко, показывая рукой на Чалого, который вместе со своим постельным скарбом шел к двери.

Эди, мгновенно оценив ситуацию, сделал несколько шагов за ним и спокойно спросил:

— Совесть заела или от ответственности бежишь?

— Один здешний фраерок мне мозги замутил, желаю с ним перетолковать, если вернусь, то отвечу на все ваши вопросы, — ответил Чалый и сильно постучал в дверь, вызвав тем самым немалое удивление у видавших виды обитателей камеры.

— Уж не Вася ли замутил вам мозги? — так, на всякий случай спросил Эди, вспомнивший эпизод с двумя надзирателями, когда один из них назвал это имя.

— Какой еще Вася, — огрызнулся Чалый и с новой силой стал стучать в дверь.

— Лучше сейчас скажите, а то будет поздно, когда начнет спрашивать Справедливый, — для пущей важности назвал это погоняло Эди, в упор разглядывая Чалого.

— Не надо я сам. Да, это Вася, только откуда вам это известно? — ощерился Чалый, продолжая теперь уже ногой стучать в дверь.

— Сорока на хвосте принесла, — только и успел сказать Эди, как с шумом отворилась форточка, а за ней и дверь, у которой, держась за ее ручку, стоял тот самый Вася, растерянно поглядывая то на Чалого, то на Эди.

Затем, как бы опомнившись, он крикнул в камеру:

— Что здесь происходит, в ШИЗО захотел?

— Захотел, — грубо сказал Чалый и, чуть не сбив его с ног, шагнул в коридор.

Эди медленно развернулся и под любопытные взгляды сокамерников вернулся на прежнее место под окном. Своими действиями в отношении Чалого и неожиданным контактом с Долговязым, он вконец запутал и блатных, и неблатных обитателей камеры, а также несколько напряг и Бизенко. В продуманных и напористых действиях Эди он увидел что-то большее, что могло свидетельствовать о нем лишь как об историке и спортсмене. И потому встретил Эди оторопелым взглядом, в котором невооруженным глазом читалось: почему тебе так легко удается манипулировать этими людьми? Отчего в последние дни в камере блатные стали вести себя как овцы, а парень, сумевший в одно мгновение свернуть меня в бараний рог, бежит от тебя, вынужденно демонстрируя всем свою связь с надзирателем?

Эди, обративший внимание на этот непривычный взгляд соседа, сначала принял его как результат переживаемых им волнений. Но в процессе общения с ним понял, что это не совсем так, и потому стал напряженно искать причину, вызвавшую такую метаморфозу в настроении шпиона, чтобы адекватно на нее реагировать. Прокатав в мозгах ряд вариантов, он пришел к выводу, что она могла произойти только в течение одного последнего часа, который был насыщен острыми событиями, поскольку до этого Бизенко пел в его честь дифирамбы. Поэтому, чтобы разрядить ситуацию, Эди в спокойном тоне начал рассказывать ему о своем столкновении в переходе с двумя надзирателями и разговоре с Чалым, в ходе которого понял, что того перевели в третью камеру, чтобы он попытался его избить.

— Это понятно, вы им словно кость в горле, но у меня никак не укладывается в голове, откуда вам стало известно о некоем Васе, услышав имя которого этот Чалый чуть не бросился на дверь, — на одном дыхании выпалил Бизенко.

— Это имя я услышал из уст одного из тех двоих надзирателей. Кстати, это он открыл ему дверь.

— А-а, теперь вроде дошло. Оказывается, этот Вася надеялся на то, что Чалый расправится с вами, а он будет от радости хлопать в ладоши.

— Чалый, видно, дожидался, когда мы ляжем спать, чтобы внезапно напасть, не исключено, что у него была заточка, а может быть, и тесак.

— Боже мой, неужели он такое замышлял? — неожиданно воскликнул Бизенко.

— Скорее всего, да, иначе какой был ему резон рваться из камеры, а надзирателю в единственном числе открывать ее и без всяких разбирательств спокойно уводить его в другую камеру.

— Но как вы догадались, что он такой злодей?

— У меня появились сомнения, а после разговора с блатным, вы видели, как я к нему подходил, убедился, что он опасен и что с ним надо срочно разбираться.

— По сути, вы провели целую операцию, можно позавидовать вашей смекалке и предусмотрительности, — задумчиво промолвил Бизенко, вглядываясь в лицо собеседника.

— Когда человеку угрожает реальная опасность, он становится умелым и предусмотрительным, иначе можно пострадать, а я ее почувствовал с первой минуты общения с ним.

— Я даже удивился тому, что вы так мило начали беседовать, он даже на вы с вами говорил.

— Вот именно на вы, что было с его стороны опрометчиво делать. Воришка — и пытаться выкать… Это в числе других аналогичных признаков дало мне возможность определиться с ним и действовать. Помните, я предлагал попробовать мою методику в выяснении истинного характера ваших отношений с человеком, которого вы ранили. Так вот эта методика помогает принимать правильные решения. Она и на самом деле эффективна и в данном случае сработала на все сто процентов. Результат вы видели сами, — заключил Эди, улыбнувшись в глаза собеседнику.

— Видел, это было очень эффективно. Но ответьте на мой вопрос: а ваша методика в отношении меня ничего вам не подсказывает? — произнес Бизенко, напряженно всматриваясь в Эди.

— Вы мне так много о себе рассказали, что я без дополнительного анализа могу сказать, что вы оказались в очень затруднительном положении и предпринимаете какие-то шаги, к тому же весьма специфичные, чтобы облегчить свое положение.

— Это действительно так. Скажите, а вам удалось поговорить с Юрой? — затаив дыхание спросил Бизенко.

— Удалось, я передал ему вашу просьбу, точнее просьбы, и он сегодня или завтра их исполнит, — холодно сказал Эди. — Кстати, ему тоже не понравились эти ваши хитрости, связанные с тем, что и как делать, но он мой друг и только потому согласился, — добавил он, понизив голос.

— Спасибо вам большое, свои обязательства я тоже помню, поступлю, как условились. Только скажите, а когда Юра вновь навестит вас?

— Обещал завтра или днем позже, он кое-какие книги должен принести, — ответил Эди и направился к себе, ощущая затылком взгляд Бизенко.

«Вроде успокоился, но хочет знать, какие выводы я сделал по поводу своего инструктажа. А какие выводы может сделать интеллигент, который только и знает что занимается каратэ и историей? Конечно, такому человеку могут не понравиться хитрости Бизенко. Но тем не менее ожидание вознаграждения за исполнение в целом-то несложных просьб поможет ему смириться и с этими неудобствами морального плана. Только нужно не забыть спросить у Бизенко, каким образом и какими купюрами он намерен рассчитаться за сделанную работу. Иначе у осторожного шпиона может возникнуть вопрос, а почему спортсмен не интересуется, когда ему заплатят», — заключил Эди и с ходу завалился на постель. Его организм требовал отдыха, чтобы восстановить затраченные за прошедший день силы. Благо возможную угрозу со стороны Чалого ему удалось вовремя пресечь, и теперь он лежал, закрыв глаза и наслаждаясь тем, что смог расслабить все свое тело.

— Эди, извините, если я вас чем-то расстроил, — услышал он голос Бизенко, который только что сел на свою койку.

— С чего вы взяли, я просто решил лечь, день-то был далеко непростым.

— Слава богу, значит показалось. Понимаете, дорогой Эди, человеку, находящемуся в моем положении, всякая всячина в голову лезет. И потому я напряженным часто бываю, вы, пожалуйста, не обращайте на это никакого внимания. Я к вам очень хорошо отношусь и без вас просто пропал бы.

— Вы опять за свое? Лучше скажите, когда науку начнете поддерживать, а то я Юру обнадежил, надо же было ему объяснить, что не за красивые глаза помогаем вам.

— За этим дело не станет, я сегодня напишу записку своему приятелю, и он, как говорится, отстегнет вам кругленькую сумму, — весело сказал Бизенко, испытующе глядя на Эди.

— О-о, я что-то тепленькое почувствовал, — отшутился Эди. — Только остается уточнить, а насколько потянет эта кругленькая сумма.

— Тысячи на две потянет, с учетом риска, о котором говорил, но если Юра поможет мне восстановить отношения с Шушкеевым, передавая ему мои послания, то ваша наука может значительно поправить свои финансовые дела, — широко улыбнувшись, произнес Бизенко.

— Будем надеяться, что охраняющие вашего Шушкеева люди не повяжут его, — вновь холодно заметил Эди, поправляя подушку под головой.

— В любом случае ему надо поступить, как я говорил. Надеюсь, вы Юре об этом рассказали?

— Рассказал, и именно это произвело на него неизгладимое впечатление. И он чуть не отказался от выполнения ваших просьб, — устало промолвил Эди и предложил поспать.

— Понял, приятных снов. Мне что-то не хочется, я лучше письмецо приятелю набросаю, чтобы он выдал мой первый взнос в фонд поддержки исторической науки, — весело произнес Бизенко и, подтянув к себе свою сумку, достал из нее блокнот и толстую шариковую ручку с выдвигающимися из корпуса разноцветными стержнями. Затем, пристроив блокнот на колено, начал писать. При этом он периодически отрывался от письма, как бы раздумывая над его содержанием и, обозрев ситуацию вокруг себя, вновь возвращался к тексту.

Эди наблюдал за действиями Бизенко из-под приопущенных век, стараясь не упустить ни одного его движения, поскольку был уверен, что шпион обязательно воспользуется представившейся возможностью для направления своему человеку тайного сообщения. И такой момент скоро наступил — Бизенко, закончив писать, в очередной раз осмотрелся вокруг, будто разминая затекшую шею, и вновь склонился над блокнотом. И, главное, рука Бизенко вновь вернулась к началу текста.

При этом слух Эди уловил специфичный щелчок, который происходит при полуавтоматической смене в корпусе ручки пишущего стержня на другой путем нажатия на переключатель. В таком случае смененный стержень, подталкиваемый расправляющейся пружиной, щелкает о торец корпуса ручки.

«Значит дело в ручке, однако хитро придумано, но только почему-то наши ребята при досмотре сумки не обратили внимание на стержни, более того, не взяли пробы, непонятно, надо будет подсказать», — заключил Эди и дал возможность не в меру отяжелевшим векам закрыться.

Глава XIV

Очередное утро обитатели камеры встретили буднично просто. Отчего-то даже у умывальника не собралась привычная очередь желающих первыми умыться и почистить зубы, чтобы подготовиться к ритуалу открытия кормушки. Лишь из угла блатных, где Слюнявый громко обучал своих собратьев науке готовить чифирь, доносился смех вперемежку с отчаянным грудным кашлем, свидетельствующим о том, что кому-то из них с утра удалось глотнуть вчерашнего густого чайного настоя и он давал волю своим эмоциям.

Эди проснулся от всего этого шума, но продолжал лежать. Отчего-то ему не хотелось вставать и еще более не хотелось делать зарядку в этом смрадном помещении. Но воспитанная годами тренировок дисциплина требовала действий, невзирая ни на что, и он встал.

Минут через тридцать, после зарядки и водной процедуры, он вновь вернулся к своей койке.

К тому времени Бизенко, успевший завершить утренний туалет, сидел на койке и перечитывал свое послание приятелю. В другой раз Эди не обратил бы на это внимания, посчитав его слишком придирчивым к своему творчеству, но в данном случае он был уверен, что Бизенко проверяет лист бумаги на предмет отсутствия на нем проявившихся признаков тайнописи.

— Вы уже успели написать? — спросил Эди, присаживаясь напротив.

— Да, теперь остается передать адресату. Здесь есть имя и адрес, — произнес Бизенко, протягивая сложенный вчетверо лист бумаги.

— Хорошо, передам, как только объявится Юра, — сказал Эди и положил записку в карман брюк.

— Вы сказали, что он будет сегодня или завтра?

— Да, если ему ничего не помешает, — коротко заметил Эди.

— Я уверен, что все будет нормально, но, если вы не хотите ждать, поручите это сделать вашему адвокату.

— Как адвокату? — удивленно спросил Эди, отметив мысленно, что шпион прорабатывает возможность получения еще одного канала связи со своими людьми на воле.

— Очень просто, вы же с ним каждый день видитесь. Так попросите его оказать вам услугу — получить у человека долг, положить его на сберкнижку на предъявителя и передать ее вам при очередной встрече. Ничего в этом незаконного нет.

— Можно попробовать, — согласился Эди после некоторых раздумий. — Правда, как-то неудобно с Юрой получается, хотя нет, я ему позже все объясню.

— Вот и хорошо, так что будем действовать, не дожидаясь Юры, — улыбнулся Бизенко.

— Почему бы и нет, если обстоятельства этого требуют, — промолвил Эди, слегка растянув губы в улыбке, что соседом, вероятно, было воспринято как проявление неких сомнений и скорее всего поэтому, слегка коснувшись его колена, что ранее не отмечалось, он тепло сказал:

— Эди, не сомневайтесь, все будет нормально и Юра, являющийся настоящим другом, иначе он так о вас не беспокоился бы, все поймет правильно. К тому же у нас с вами к нему будут и другие просьбы.

— С чего вы взяли, что я сомневаюсь, — холодно заметил Эди, подчеркнув для себя, что Бизенко уже начал говорить об их совместных поручениях Юре. Это могло быть тестом на проверку его реакции на подобные пассажи, но и реальной оценкой сложившейся ситуации. Как бы то ни было, Эди посчитал целесообразным не реагировать на них.

— Извините, показалось, вспомнил, как вы реагируете на непривычные просьбы.

— В этом вы абсолютно правы. Иногда даже не знаю, как их воспринимать. Но, учитывая ситуацию, в которой вы оказались, пытаюсь понять и помочь. Тем более это может принести дивиденды.

— Спасибо, можете быть уверены, что в моем лице вы всегда будете иметь надежного и заботливого друга, — произнес Бизенко, вновь коснувшись его колена.

В таком духе они разговаривали еще некоторое время, пока с шумом не открылась кормушка, к которой, тут же постукивая пустой алюминиевой посудой, зашагали зэки.

Через час после завтрака заключенных начали вызывать на допросы. Не избежал этой участи и Бизенко, который, услышав свою фамилию, быстро глянул на Эди и, делая от волнения глотательные движения, произнес:

— Мне что-то не по себе стало, когда услышал гнусавый выкрик этого краснопогонника. Чувствую, что сегодня чекисты подкинут мне очередную свинью.

— Вы поручите себя Парки, и все будет нормально, — сочувственно посоветовал Эди, удивленный тем, что Бизенко каким-то шестым чувством ощутил, что именно сегодня ему будут предъявлены свидетельства его шпионской деятельности.

— Кому поручить? — растерянно спросил Бизенко.

— Парки, богине судьбы из римской мифологии.

— Готов хоть самому дьяволу поклониться, лишь бы пронесло, — подавленным голосом сказал Бизенко и направился к выходу.

Не успела за ним закрыться дверь, как к Эди подошел Долговязый и предложил переговорить. Когда Эди кивнул ему в знак согласия, он присел напротив и рассказал, что имеет поручение от Справедливого передать ему, чтобы опасался надзирателя по имени Вася, который вчера поклялся нанести Эди увечья, используя в этих целях отморозков, практически вышедших из-под контроля пахана. Он снабдил их заточками, и сегодня, когда Эди поведут на допрос, Вася со своим напарником попытается затолкать его во вторую камеру, где уже находятся эти отморозки. Среди них будет и Чалый, затаивший на Эди злобу и мечтающий отомстить ему за вчерашнее унижение.

Эди внимательно выслушал Долговязого, заставляя его повторять некоторые детали, чтобы их могли зафиксировать операторы. В конце беседы он попросил передать добрые пожелания Справедливому и, как бы выражая свое отношение к затее надзирателей, недовольным голосом произнес условную фразу тревоги:

— Жалко терять на этих гавнюков драгоценное время.

Поговорив еще некоторое время, Долговязый вернулся к себе, а Эди стал ожидать дальнейшего развития ситуации, прикидывая, как он поступит, если случится, что операторы не смогут своевременно доложить о получении сигнала тревоги ребятам или если они окажутся в недосягаемости. Но, зная из практики, что подобные сигналы очень часто доходят до адресатов с опозданием, он внутренне готовился к худшему.

Увлеченный этими рассуждениями, Эди не сразу обратил внимание на то, как открылась форточка и кто-то через нее начал разглядывать камеру. Спустя какие-то секунды в нее крикнули: «Атбиев на выход!» Вслед за этим открылась и сама дверь.

Эди медленно встал и направился к выходу, у которого маячила фигура надзирателя Васи, а за ним еще одного, кого он раньше не видел. «Значит, ребята не успели», — решил Эди и шагнул в коридор.

Как только процессия поравнялась со второй камерой, идущий впереди надзиратель остановился и, быстро вставив ключ в замочную скважину двери, начал проворачивать его. Но Эди, ожидавший подобных действий, молниеносно шагнул к нему и с силой оттолкнул его от двери, отчего тот отлетел в сторону и упал. Вася тут же с бранью бросился на Эди, нанося удары дубинкой и ногами, чтобы оттеснить его от двери, но Эди парировал их, не нанося ответных ударов. Второй надзиратель, уже поднявшийся на ноги, отчего-то не ввязывался в драку, хотя Вася и требовал у него поддержки. Все это продолжалось секунд пятнадцать, пока из-за открывающейся коридорной решетки не послышалась громкая команда Карабанова:

— Прекратить.

Увидев приближающегося в сопровождении трех бойцов конвойного наряда Карабанова, Вася растерялся и, развернувшись в обратном направлении, хотел было убежать, но, услышав новую команду:

— Стоять, — остановился, тупо уставившись в пол.

— Что здесь происходит? — почти крича, спросил Карабанов, вплотную приблизившись к надзирателям и поедая их колючими глазами.

Видимо решив, что и в данном случае лучшая защита — это нападение, Вася, с трудом справляясь с дыханием, начал обвинять Эди в неспровоцированном нападении.

— Да врет он все, гражданин начальник! Вы лучше спросите, почему он перевел во вторую камеру вооруженных заточками заключенных и почему он хотел дверь в нее открыть, — порекомендовал Эди.

Карабанов, бросив взгляд на дверь и увидев торчащий в замочной скважине ключ, выпалил:

— Лукашов, под замок его, куда знаете, и до моего распоряжения не выпускать, будем разбираться по полной программе, а вторую проверить по списку, — затем, посмотрев на Эди, добавил: — но позже и для порядка позовите на помощь еще пару бойцов.

— Есть, — отчеканил, бросив руку к фуражке, один из стоящих за спиной Карабанова бойцов и, шагнув к двери, вытащил торчащий из замочной скважины ключ.

— На все про все у вас тридцать минут и доклад рапортом, — распорядился Карабанов, не оборачиваясь. Потом, переведя взгляд на напарника Васи, спросил:

— Ключ от третьей у тебя?

— Да, — ответил тот дрожащим от испуга голосом.

— Следователь заказывал заключенного к себе?

— Я не знаю, товарищ… это он сказал, что надо, — промолвил надзиратель, кивнув в сторону Васи.

— Ну, — грозно произнес Карабанов, вновь упершись взглядом в Васю.

Тот лишь еще ниже опустил голову.

— Понятно, значит решил, мразь, самосуд устроить, ничего, найдем нары и для тебя. Увести.

Затем, после короткой паузы, приказал напарнику Васи сопроводить Эди в камеру, а сам зашагал вслед удаляющимся.

Через минуту Эди уже был на месте. Сокамерники встретили его с любопытством, оглядывая с ног до головы, как бы желая убедиться, что он цел и невредим. Эди понимал, что они воспринимают его как борца с произволом администрации тюрьмы, и этим объяснялось их внимание к нему.

Между тем он снял куртку и пошел к умывальнику, чтобы подержать под холодной водой места ушибов на предплечьях, которыми гасил удары. Несмотря на то что он перехватывал их вначале движения и близко к руке атакующего, небольшие ссадины были, которые следовало охладить, чтобы избежать гематомных вздутий.

В этот момент к нему подошел Долговязый и, глянув на его руки, спросил:

— Мастернуть[60] фазанам[61] не дали, это хорошо. Значит подфартило[62].

— Подфартило благодаря вам, спасибо, буду иметь в виду, если что.

— Усек, пахану маляву состряпаю.

— Стряпай.

— Знай, интеллигент, наш сходняк решил Чалого к ответу призвать. Скурвился, водится с мусорами и против фартового с ними зодно. Спросим строго, это я тебе говорю.

— Понимаю, надо учить людей дисциплину блюсти, а то совсем распустились, — нарочито грубо сказал Эди, подставляя под струю другую руку, а в голове пронеслось ироничное: «Вот блатные погоняло прицепили, видно, в гору идут мои здешние дела, не привыкнуть бы».

— Чё за дисциплину говоришь? — переспросил Долговязый, изобразив на лице гримасу, словно его неожиданно зубная боль подкосила.

— Говорю, что людей порядку надо учить, — пояснил Эди, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться от вида собеседника.

— А-а, порядку?! Понял, так бы и сказал, а то… — не договорил Долговязый.

— Теперь я не понял, поясните, это вы мне угрожаете своим «а то»?

— Не-а, это я просто не запомнил твое блю-бли, — как-то по-детски наивно выдавил из себя Долговязый, улыбнувшись во весь щербатый рот, чем вызвал ответную улыбку Эди.

— Усек, — пошутил Эди, продолжая улыбаться, и после некоторой паузы уже с серьезным видом добавил: — Вы займитесь своим делом, мне нужно охладить руки, а то синяки будут.

Этой фразой он завершил диалог, при котором ему приходилось стоять близко и вполоборота от блатного.

— Теперь все понял, — весело выпалил Долговязый и, плавно развернувшись на слегка согнутых ногах, зашагал в свой угол пританцовывающей походкой, как это умеют делать только блатные, чтобы продемонстрировать свою исключительность и крутой нрав. По его настроению было видно, что он остался доволен общением с «грабителем инкассаторов» и достигнутым с ним взаимопониманием: иначе чего бы он так мирно беседовал с ним да еще улыбался.

Эди еще некоторое время охлаждал ушибы, периодически прикасаясь к ним пальцами. И, когда почувствовал, что они достаточно заморозились, вернулся к себе и лег, насухо вытерев руки. К этому моменту его голова уже была занята мыслями об «Иуде», поскольку он знал, что самое главное начнется после того, как ребята предложат ему рассказать о своем шпионаже, отравлении жены и предъявят доказательства. «Все это так, но согласится ли генерал с моими доводами и дал ли он добро на активизацию прямого диалога со шпионом сейчас? — мелькнуло в голове Эди. — Должен согласиться, иначе будет упущена инициатива и без откровенного нажима на шпиона сегодняшний допрос может оказаться контрпродуктивным», — заключил он, отчего-то почти беспричинно сердясь и ища взглядом, что-то вокруг себя, пока взгляд не остановился на лежащей на тумбочке книге о каратэ.

Потянувшись, он взял ее, но не стал раскрывать, неожиданно вспомнив слова учителя Мабуни о страстях. И потому, закрыв глаза, произнес про себя: «Ну что, майор, устал, нервы шалят и беспричинно надумал сердиться? Знаю, достается тебе. Но кто сказал, что будет легко? Ты лучше вспомни совет учителя и обуздай свою страсть или признайся, что находишься на начальном отрезке бесконечного пути познания себя и мира, если позвляешь доминировать над своим сознанием эмоциям и страстям. В таком состоянии ты не сможешь увидеть этот путь, так как он едва различим и потому доступен немногим…»

И в следующий миг, начавшая было чуть раньше вздыматься в нем волна раздражения медленно откатила к невидимым берегам забвения, уступив место светлым лучам умиротворенного сознания, чтобы дать возможность работать его рассудку.

Через пару минут раскрыв глаза, Эди так же бессловесно промолвил: «Если «Иуда» не скоро объявится в камере, то надо полагать, что генерал принял мое предложение…»

В этот момент открылась кормушка, и кто-то из надзирателей крикнул в нее: «Атбиев на выход!» — и начал открывать дверь.

В это время на середину камеры, словно по команде, вышли блатные во главе с Долговязым. В следующую минуту к ним присоединились несколько других заключенных. Когда Эди не торопясь направился к выходу, они молча двинулись вслед за ним, из-за чего надзиратель сразу закрыл дверь и стал кричать через кормушку, чтобы заключенные расходились по своим местам. Но они и не думали ему подчиняться. Более того, Долговязый опередив Эди, подошел к кормушке и стал требовать прихода в камеру начальства. Его требование поддержали и другие обитатели камеры. В этой ситуации Эди не стал настаивать на том, чтобы сокамерники разошлись, посчитав, что будет правильно, если руководство тюрьмы обратит внимание на беспредел со стороны надзирателей и примет к ним необходимые профилактические меры.

Через пять минут в коридоре послышалось специфичное цоканье многих подкованных каблуков о пол. В камере все поняли, что к ним пожаловали гости, скорые на расправу, но ни один из находящихся в центре зэков не вернулся на свое место, а внешне спокойно стали ждать развития ситуации.

Еще через минуту послышались теперь уже одинокие неторопливые шаги. Когда обладатель этих шагов остановился, дверь камеры открыли до специальной предохранительной планки на полу, не позволяющей распахнуть ее настежь. И в проеме показался Карабанов, который с ходу крикнул в камеру:

— Граждане заключенные, вы решили бунтовать?

Долговязый хотел было что-то сказать, но его перебил Эди, спокойно произнес:

— Гражданин начальник, никто здесь не бунтует, им показалось, что меня вновь не к следователю хотят повести, и потому попросили пригласить сюда начальство.

— Мы что теперь по каждому вызову заключенного к следователю будет симпозиумы созывать? Так не пойдет. Вам никто не даст нарушать установленный в изоляторе режим, если же кто посмеет, то у нас в ШИЗО мест предостаточно. С тем случаем разбираемся и примерно накажем виновных. А сейчас всем быстро по местам, у вас на все пятнадцать секунд. Время пошло.

— Мне тоже? — спросил Эди.

— Нет, тебе к следователю, — резко произнес Карабанов, и сделал шаг назад.

Эди улыбнулся сокамерникам и шагнул в коридор, сложив руки за спиной, после чего заключенные, о чем-то переговариваясь, разошлись по своим местам. Дверь тут же закрыли, оставив открытой кормушку, через которую Карабанов еще некоторое время оглядывал камеру.

— Все на своих местах и никаких проблем. Лукашов, учись работать с народом, а то бунт, бунт, — весело выпалил Карабанов.

— Есть, так точно, — отчеканил Лукашов, вытянувшись в струнку.

— Заключенного лично отвести к следователю и доставить обратно, когда закончится допрос. Исполняйте.

— Есть исполнять, — вновь заученно отчеканил Лукашов.

Через каких-то десять минут Эди ввели в кабинет следователя, где уже находились Артем и Николай.

Дождавшись когда сопровождавший надзиратель выйдет и закроет за собой дверь, коллеги первым делом изучающее оглядели Эди с ног до головы, как бы желая убедиться, что он цел, а затем, тепло поздоровавшись, предложили сесть за стол, на котором стояли термос и бумажный пакет с промасленными боками.

— Эди, ради бога извини, что не предприняли мер после первого случая, думали, успокоятся после полученного урока, а они, видишь, чего задумали, гады, — горячо заговорил Николай, еще не успев присесть. — С этого дня тебя будет сопровождать Лукашов, со слов Карабанова он надежный парень.

— Это и нам урок на будущее, — поддержал его Артем. — Кстати, а как ты догадался об их задумке?

— Блатные подсказали, у нас теперь большая дружба, — отшутился Эди и предложил говорить о деле.

Артем понимающе кивнул головой и промолвил:

— Прекрасно, тогда давай все по порядку.

— Сначала расскажите вы и обязательно начните с кейса, а потом есть чем поделиться и у меня, — заговорщическим тоном заметил Эди.

— Ну, хорошо, тогда слушай, будем тебя радовать, — сказал Артем, ударив ладонью об ладонь. — Во-первых, кейс оказался с начинкой на самоуничтожение при несанкционированном вскрытии и двойным дном, под которым обнаружены и изъяты шифрблокнот, миниатюрная радиостанция, выстреливающая информацию на спутник, ампула с ядом, несколько стержней для шариковой ручки, какие-то пока непонятные нам записи, миниатюрный фотоаппарат, устройство, предназначенное, по мнению специалистов, для перевода снимков в мини-формат, несколько фотопленок различных размеров, какие-то химические препараты в полимерных упаковках, а также крупная сумма американской валюты и еще какие-то предметы наподобие батареек, назначение которых пока не установлено.

— Замечательно, теперь удастся расшифровать и задокументировать его депеши противнику. Да, это большой успех и очень серьезный аргумент, который дает возможность основательно припереть шпиона к стенке, — произнес Эди, окинув взглядом своих коллег.

— Вне всякого сомнения это так, сейчас как раз проводится такая работа. Сначала хотели отправить вещдоки в Москву, но по настоянию Тарасова спецов вызвали сюда. На вещдоках обнаружены следы отпечатков пальцев рук «Иуды».

Во-вторых, генерал принял наше предложение, точнее сказать, твое предложение об активизации разработки шпиона.

В-третьих, сейчас с ним уже работают прилетевшие ночью со спецами следователи с Лубянки. Мы с Николаем проинструктировали их по всем вопросам. Сразу же скажу, как ты и просил, о записках с тайнописью они затевать разговор не станут.

И, наконец, удалось установить беглеца с кейсом. Им оказался житель Ленинграда, ребятам удалось сфотографировать его паспорт, когда проникли в квартиру за кейсом. Непонятно только, с какой миссией он здесь находится.

— А как фамилия? — неожиданно спросил Эди.

— Глущенков, — вступил в разговор Николай.

— Да, точно, Глущенков. Мы запросили о нем ленинградцев, чтобы срочно подосветили.

— Я так и думал…, — начал Эди, развернув записку, которую он только что извлек из кармана брюк.

— Это что, очередная записка шпиона? — прервав его на полуслове, спросил Артем.

— Да, к тому же адресованная Глущенкову.

— Вот это по-нашенски, ну просто высший пилотаж, — обрадовался Артем. — А мы там ломали головы, как к нему подъехать.

— В записке имеется секретное послание, — продолжил Эди, кладя ее на стол. — Он нанес его, как и прежде, между строками специальной ручкой, которую хранит среди своих вещей. Думаю, стержни из кейса запасные к этой ручке.

— Скорее всего, да, экспертиза должна ответить на этот вопрос, — промолвил Артем, читая записку.

— Выходит, он писал при тебе? — удивленно спросил Николай.

— Нет, думал, что я сплю.

И Эди в подробностях рассказал о том, как «Иуда» готовил свое послание.

— В открытом тексте речь идет о каких-то деньгах, — вопросительно промолвил Артем, глянув на Эди.

— Все правильно, а ты думаешь, мы бы стали помогать шпиону задарма? — пошутил он, вызвав улыбки у коллег. — Пусть уж материально поддержит верных служителей исторической науки за мелкие услуги. И потому мой соратник на этом поприще Юра, а лучше всего адвокат в кавычках должен сходить к Глущенкову и забрать гонорар за свои труды.

— Ну а что за информация в закрытом тексте? — взволнованно промолвил Николай.

— Сейчас узнаем, — сказал Артем, берясь за термос.

— Лучше спецам поручить, не дай бог, наследим.

— Ты допускаешь, что Глущенков… — не договорил Артем, вопросительно глянув на Эди.

— Не исключаю, ведь кейс, деньги, радиостанция — и это все у него.

— Хорошо, тогда, Коля, давай срочно вызывай сюда тех двух спецов, которые работали с первой запиской. Нам кровь из носу именно сейчас надо узнать, что в ней, — горячась, произнес Артем. По всему было видно, что в нем разгорелся азарт охотника и потому хотелось как можно раньше узнать о планах шпиона.

Николай тут же направился к выходу, чтобы звонить, а Артем и Эди продолжили обсуждение плана дальнейшей разработки «Иуды». Но вскоре в кабинет прибыл Карабанов с виноватым выражением на лице, и разговор получил развитие в другом направлении. Плотно прикрыв за собой дверь, он с ходу выпалил:

— Дорогой Эди, чего же вы не дали этому мерзавцу меж глаз, а позволили размахивать дубинкой?! Кстати, я говорил начальству, что нужно запретить их использование как незаконное средство.

Ведь они же не прописаны ни в одном нормативном документе. А второй пацан мне рассказал, как все было… Всех, кто хоть в малой степени был замешан, выгоним со службы. Я уже обо всем доложил в министерство, и оттуда с минуты на минуту должны прибыть представители инспекции.

— А о чем вы рассказали в министерстве? — холодно спросил Артем. — Надеюсь, не об Эди?

— Ну что вы, только о беспределе этих мерзавцев, — смущенно ответил Карабанов, изменившись в лице, а потом, обращаясь к Эди, спросил: — У вас все нормально, травм нет?

— Нет, лишь мелкие ссадины на предплечьях.

— Мне так неудобно перед вами, виноват, расслабился после проведенных с ними вчера и сегодня воспитательных бесед. А врезать надо было, и я бы оправдал ваши действия.

— Нельзя допустить такого, чтобы зэки били надзирателей, это может войти в привычку. Вы видели, как они стали горой за меня, чтобы защитить от беспредела людей в погонах, как сами заметили. Лучше вместе с начальником изолятора повоспитайте личный состав на примере жесткого наказания провинившихся и это будет, на мой взгляд, оптимальным решением проблемы.

— Я разделяю позицию своего товарища, — коротко заметил Артем все так же холодно. — И еще, постарайтесь, пожалуйста, исключить впредь подобные выходки в отношении майора, а то получается, что ему все больше и больше приходится надзирателями заниматься.

— Хорошо, считайте, что исключил, — так же холодно произнес Карабанов и, кивнув Эди, резко встал из-за стола и направился к выходу.

Лишь только за ним закрылась дверь, Эди пристально посмотрел на Артема и сказал:

— Ты зря его напряг, он делает все, что может. Пойми, эти надзиратели, находясь в постоянном общении с урками, в чем-то сами становятся похожими на них. Я имею возможность это наблюдать с дистанции одного шага.

— И ты пойми, я содрогаюсь лишь от одной мысли, что они смогли бы тебя выключить из работы.

— Артем, что тебя мое здоровье не беспокоит, я знаю, но можно было не подтверждать это последней фразой, — ухмыльнувшись, произнес Эди.

— Не лови меня на словах, если бы ты думал только о своем здоровье, то не полез бы в этот гадюшник. Видишь, я свое берегу и потому на свободе, а если честно сказать, устал я за эти долгие дни и ночи и, наверно, потому допускаю ляпы. Успокойся, я извинюсь перед ним. Он и на самом деле старается.

— Усек братан, — пошутил Эди, вызвав у Артема улыбку. — И коли так, предлагаю вернуться к нашим баранам, то бишь к «Иуде».

— Согласен, но для полноты информации и впечатлений, если не возражаешь, я сейчас пойду и некоторое время поприсутствую на его допросе, а ты тем временем перекусишь и дождешься Николая с его спецами. Вот тогда и вернемся к нашим баранам, — с искрящейся улыбкой изрек Артем и, довольный тем, что умело снял возникшее было между ним и Эди напряжение, пошел к выходу.

— Артем, — окликнул его Эди, — по-моему не нужно сегодня поднимать вопросы по шифрблокноту и записям.

— Поясни почему? — спросил тот, остановившись у самой двери.

— Мне кажется, нужно дождаться проявки тайного послания Глущенкову и, соответственно, его ответа.

— Принимается, — сказал Артем и резко потянул на себя дверь.

Оставшись один, Эди не торопясь налил себе чаю и раскрыл пакет: в нос сразу же ударил запах жареной курицы с легким привкусом, обретенным от соседства пирожков с картошкой. Среди тысячи других он смог бы отличить этот оттенок, потому что с самого раннего детства мать готовила такие пирожки. «Это, наверно, супруга Николая постаралась, — решил он, глотнув обильно набежавшую слюну… Как бы надзиратель не заглянул сюда, привлеченный запахом этой вкуснятины. Молодец-таки Галина! — подумал он, доставая из пакета ножку курицы и лоснящийся от жира пирожок… Там, скорее всего, дисциплинированный Лукашов, он сюда не ступит, пока не позовут», — заключил Эди, с удовольствием откусывая очередной кусок курятины.

Спустя полчаса, за которые Эди успел подкрепиться и убрать со стола, вернулся Николай в сопровождении двух молодых людей с чемоданчиками, которые без лишних слов развернули тут же на столе микролабораторию и начали изучать записку «Иуды». Эди и Николай отошли в сторону, чтобы им не мешать.

Где-то через тридцать бесконечных минут один из них, видимо старший, подошел к Николаю и протянул лист писчей бумаги, на который они скопировали обнаруженный на записке тайнописный текст.

— Следов не оставили на оригинале? — спросил Николай.

— Нет, все в порядке, разрешите убыть, — ровным голосом произнес тот же специалист.

— Спасибо, можете быть свободными.

— А вам удачи, — практически в один голос пожелали молодые люди и, быстро собрав свои чемоданчики, ушли.

Оставшиеся наедине Николай и Эди сразу присели за стол и начали читать тайное послание «Иуды».

«Сергей, я под колпаком ментов, шьют мне покушение на убийство, а «Ш» валюту. Они что-то накопали, выяснится при допросах, попробую дать знать. Сообщи об этом — кому и как ты в курсе. Не говори только о нашем окне туда — он не знает о нем, — откажется от помощи, обвинив в несогласованных действиях. Передай, что все будет в норме. Кейс спрячь. Очень надеюсь, что сигнал сработал и ты успел его забрать. Спрячь в надежное место. Не вскрывай, очень опасно, можешь пострадать!!! К тебе придет знакомый моего соседа по нарам (кавказец, семья пострадала от совков, внушает доверие, помог мне уцелеть, рассказывает, что здесь по делам науки, предмет знает, перспективен, но надо проверять — попытайся навести справки через местных очкариков, данные в записке). Посыльному дай 2 т.р. — это за услуги. Присмотри за «А» и «З». Если что, ты знаешь, как поступить. Через посыльного пришли ответ, как там все это воспринято, о кейсе обязательно. Пиши главное моим подарком. Твой А.Б.».

— Прочитал? — спросил Николай, глянув на Эди.

— Прочитал, серьезная улика, если объединить с предметами из кейса, — как бы размышляя над чем-то, медленно произнес Эди, а затем, придвинув к себе оригинал записки и бросив на нее беглый взгляд, добавил: — хитер «Иуда», даже это предусмотрел.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что он видимую часть написал размашисто на всю страницу, чтобы не было у меня соблазна по каким-то своим соображениям оторвать чистую часть листа — ведь бумага в изоляторе — дефицитный товар.

— Хитер, нет слов, получается, что он здесь, под моим носом, свил шпионское гнездо, — взволнованно заметил Николай.

— Насчет гнезда не знаю, но связями обложил себя прилично, да и умело поработал с ними, если так манипулирует ими, — отреагировал Эди.

— Получается, Глущенков — серьезная фигура, если ему даются такие поручения? Даже как поступить с «А» и «З», если что…, делая прозрачный намек на устранение.

— Несомненно, он представляет интерес в нашем плане, особенно сейчас, как промежуточное звено между «Иудой» и кем-то, кого шпион называет «он», и потому его необходимо взять под круглосуточный контроль, как, впрочем, и «А», и «З». Думаю, что речь идет об Андрее и Золтикове.

— В принципе мы уже организовали такую работу по ним, но надо еще дополнительно взять в изучение все его связи и контакты. Правда, моих сил уже не хватает, о чем я Артему говорил.

— Вот с учетом всех этих моментов предлагаю дальнейшую прокачку ситуации сделать вместе с ним.

— Так я схожу за ним, он же у следователей, — бодро произнес Николай и ушел.

Оставшись один, Эди вновь начал читать тайнопись и остановился, когда дошел до фразы о сигнале… «Выходит, Глущенков изначально был инструктирован о первоочередных действиях при получении сигнала об опасности, — пронеслось в голове. — Это очевидно, но неочевидно то, как и когда «Иуда» смог просигнализировать, ведь при задержании ему сразу заломили руки за спину и надели наручники.

Может быть, Андрей позвонил, увидев «Иуду» в наручниках в отделе? Нет, это не стыкуется с оперативностью действий Глущенкова, который к тому времени уже знал о происшедшем.

Андрей мог успеть позвонить, если он был в группе захвата. Но даже в этом случае ему потребовалось бы покинуть своих товарищей, что маловероятно — у них сразу бы возникли вопросы… Тем не менее надо проработать эту версию.

Более правдоподобным выглядит версия, когда Глущенков, осуществлявший контрнаблюдение за обстановкой вокруг «Иуды», зафиксировал факт его задержания или он сам, почувствовав для себя реальную угрозу, подал ему сигнал, используя в этих целях спецтехнику. Это вполне возможно при наличии устройства наподобие пейджера. Вроде логично получается. Нужно попросить ребят более внимательно изучить протокол задержания и перечень изъятых предметов и тогда…»

Но неожиданно вошедшие в кабинет Артем и Николай прервали ход его рассуждений.

Не успев толком присесть за стол, Артем развернул к себе лист с тайнописью и, быстро пробежав его глазами, произнес:

— Вот это работа, ничего не скажешь. Жалко, что все это невозможно сейчас сунуть под нос «Иуде».

— Как он сейчас ведет себя? — спросил Эди.

— Все непросто складывается, но движение вперед есть. Когда его спросили, зачем жену отравил и любимую дочь лишил матери, — он заплакал. Правда, тут же опомнившись, стал объяснять свои слезы проявлением сострадания к дочери и любовью к безвременно ушедшей в иной мир жене. Тогда пришлось сказать об ампуле с ядом в сумке и о следах такого же яда, найденных в его квартире и в трупе жены, после чего он впал в транс. Но мы вернули его в рабочее состояние, напомнив о кейсе и рассказав о его валютных делах. В итоге предложили колоться. Сейчас он находится в тяжелых размышлениях, а наши следаки умело толкают его на сознанку. По этой части у них имеется богатый опыт. Одним словом, идет кропотливая работа, рассчитываю на успех. Ну а что касается этой записки, давайте подумаем, как лучше ею распорядиться.

— Мы уже говорили о том, что записка — это возможность приблизиться к Глущенкову. Вопрос лишь в том, кого к нему посылать, — задался вопросом Николай.

— Может, Юру? — предложил Артем, вопросительно глядя на Эди.

— Можно и Юру, но «Иуда», допуская, что он может засветиться перед чекистами при посещении Шушкеева, высказал пожелание отправить за деньгами моего адвоката. Думаю, что надо прислушаться к голосу шпиона, к тому же это лучший вариант, если иметь в виду перспективу.

— Согласен, твой адвокат в этой ситуации больше подойдет, — заметил Артем.

— Только желательно мне с ним встретиться до возвращения в камеру и чтобы об этом стало известно здешним уркам и их друзьям в погонах. Это как-то поддержит легенду о моем реактивном адвокате, да и будут веские основания рассказать «Иуде» о выполнении его просьбы и моем скором освобождении, — произнес Эди. А потом, сделав короткую паузу, рассказал о своих размышлениях по существу тайнописи и предложил срочно проверить возможное отношение Андрея к подаче сигнала Глущенкову, а также дополнительно обследовать изъятые у «Иуды» вещи на предмет обнаружения среди них устройства для подачи радиосигнала.

— Николай, тебе придется всем этим заняться одному. Мне надо быть на допросе, — сказал Артем и, сделав некоторую паузу, посмотрел на Эди и спросил: — Скажи, что будем делать, если «Иуда» откажется от сотрудничества?

— Расстреляем за измену Родине в форме шпионажа и широко разрекламируем это в профилактических целях, — спокойно ответил Эди, вызвав тем самым легкий смех у Николая. И после короткой паузы продолжил: — Но если серьезно, то «Иуда» знает, что у него нет выбора, кроме как идти на эшафот или на сотрудничество с нами, чтобы попробовать смягчить свою участь. Это реальность, от которой ему не уйти. Мы же, имея это в активе, должны, на мой взгляд, дать ему возможность больше действовать, чтобы выявлять его новые связи и их характер. А для этого «Иуде» нужно оставить контролируемую нами лазейку для общения с внешним миром. Имею в виду тайнописный канал через меня. При этом из камеры нужно срочно убирать Виктора, с которым он пару раз разговаривал по душам. Хотя «Иуда» и говорит, что к тому доверия не имеет, но, как шпион поведет себя с ним в новых условиях, трудно предположить. Лучше исключить возможность использования им этого болтуна для передачи на волю какой-нибудь информации.

— Эди, знаешь, о чем я сейчас подумал? — спросил Николай, глядя ему в глаза.

— К сожалению, я не шейх и мысли других людей не умею читать, разобраться бы со своими шалунами, — ответил, улыбнувшись, Эди.

— Я подумал, что было бы здорово, если бы ты подключился к открытой работе со шпионом. Но, видно, еще рановато?

— Ты прав, его выход еще впереди, а вот твой, Коля, уже настал. Давай сюда адвоката и организуй через Карабанова переправку Эди в помещение для встречи с ним, а также перевод Виктора в другую камеру. Я сейчас же возвращаюсь к следователям, — улыбаясь, сказал Артем. Затем, положив руку на плечо Эди, добавил: — Я искренне рад, что генерал сделал ставку на тебя.

— Я не очень, хотя служба есть служба, — отшутился Эди, понимая, что ребята такими оценками пытаются морально поддержать его и был им за это благодарен, но, чтобы прекратить разговор на данную тему, предложил подкрепить Николая силами и средствами.

— Как видишь, со следователями вопрос быстро решился, а с оперативным подкреплением Маликов обещал помочь в самые сжатые сроки. Я этот вопрос ставил перед ним еще раньше. Так что все будет в ажуре, — завершил разговор Артем, поднимаясь из-за стола.

Вслед за ним, одобрительно подмигнув Эди, поднялся и Николай.

Артем и Николай ушли, вновь оставив Эди одного. Лист с текстом спецов забрал с собой Николай для приобщения к материалам разработки шпиона. Записку Эди положил себе в карман. Ее предстояло вручить адвокату. После этого он некоторое время походил по кабинету, разминая затекшие от долгого сидения ноги и спину. Сделал несколько движений из ката, поотжимался в упоре лежа до легкой усталости и вновь вернулся за стол. В голову лезли разные мысли, связанные с выполняемой работой. Порядком утомленный ими, пытался хоть на время отвлечься, погрузившись в воспоминания о детстве, так прекрасно начавшемся отдыхе в Крыму, но вновь и вновь какой-то центр в мозгу, доминирующий в этот момент над всеми остальными, возвращал его к минской реальности. Заставлял вновь и вновь прокатывать в голове сложившуюся с разработкой шпиона ситуацию, прогнозировать дальнейшие его действия.

«Несомненно, информация о том, что кейс в руках контрразведчиков, потрясет «Иуду». Первым делом он подумает, что Глущенкова опередили чекисты или сигнал он не получил. Но последующее получение от него записки, что кейс ему удалось увести из-под их носа и в настоящее время он находится в безопасности, должно ввести в смятение. Перед ним станет вопрос, каким образом у следователей оказались сведения о нем и не является ли Глущенков двурушником — если следователям случайно не «проговориться», что кейс отдала хозяйка квартиры, где он жил. Если поверит, то канал «Иуда» — Глущенков — «Иуда», с которого мы можем снимать некоторую полезную информацию, может сохраниться.

Хотя, как опытный шпион, «Иуда» пораскинет мозгами и допустит, что Глущенков, с которым он неоднократно здесь встречался, тоже находится под наблюдением чекистов. Они могли проконтролировать посещение им квартиры и задержать. Или, не делая этого, тайно проследить до места жительства, а потом каким-то образом добраться до кейса.

И, соответственно, возвращение посланца с ответом о том, что кейс у него, для «Иуды», возможно, будет сигналом провала Глущенкова и попадания связника в поле зрения контрразведки, что, скорее всего, исключит использование им этого канала связи. Может быть, с учетом данного обстоятельства не посылать к нему адвоката? Нет, обязательно надо, если мы хотим дожать шпиона, продемонстрировав ему отсутствие смысла дальше сопротивляться. Ответная записка как раз и может сыграть заметную роль в его подвижке к принятию нашего предложения.

Если же не согласится, то какие меры он может предпринять? Пока сказать трудно. Открытым также остается вопрос, а имеются ли у него на воле иные близкие связи, к помощи которых он мог бы прибегнуть? Золтиков и Андрей вряд ли подходят для такой миссии. И если таковых нет, то можно рассчитывать на то, что он будет держаться за меня, как за последнюю соломинку. Тем более сегодня обрадую его, сообщив, что адвокату в конфиденциальной беседе со следователем удалось выяснить о моем освобождении в ближайшие дни.

В любом случае «Иуде» сегодня-завтра придется начать торговаться за жизнь, если, конечно, он не выберет дорогу, ведущую в камеру смертников — информация о системе противоракетной обороны Москвы, которую он выуживал у секретоносителей и передавал натовским разведчикам, вполне потянет на вышку. О чем ему и следует в открытую сказать на допросе…»

Неожиданно открывшаяся дверь прервала его мысли. В кабинет вошел Лукашов и скомандовал следовать за ним. Эди послушно встал и вышел в коридор, сложив руки за спиной. В коридоре к ним присоединился еще один надзиратель, который замыкал их колонну. Через десять минут его ввели в специально оборудованную камеру для работы адвокатов с подзащитными.

— Ждите здесь, сейчас подойдет адвокат, — учтиво произнес Лукашов, указав рукой на стул у стола, и удалился.

И действительно, через каких-то пять минут зашел мужчина лет тридцати пяти и, не торопясь присев за стол напротив, произнес:

— Здравствуйте, я от Парамонова. Зовут меня Владимир Владимирович Кореповский, работаю юристом под прикрытием. Рад, что могу вам помочь.

— Здравствуйте, надо полагать, он уже объяснил вам, что надо делать?

— В общих чертах, но сказал, что вы проинструктируете по существу.

Эди понравился реактивный адвокат своей неторопливостью, даже успел подумать, как же ему удалось напрячь тюремную администрацию.

То ли почувствовав ход мыслей Эди, то ли уловив что-то в его взгляде, Кореповский, легко улыбнувшись, промолвил:

— Не беспокойтесь, это с виду я такой паинька, а так палец в рот не клади.

— Хорошо, не буду, — заметил Эди и, вручив ему записку, подробнейшим образом рассказал, что ему следует делать. В конце беседы попросил несколько пошуметь, что в отношении вашего клиента со стороны администрации СИЗО допускается произвол и что вы будете принимать меры.

— Сделаю, — пообещал Кореповский, легко улыбнувшись, — но звать на баррикады общественность не стану, если вы, конечно, не потребуете.

И пообещав, что он сейчас же пойдет выполнять поручение, ушел. Эди же вновь вернули в прежний кабинет, в котором его ждали Артем и Николай.

— Эди, как твой адвокат? — спросил Николай.

— Хорош, отправился вручать записку. Обещал, если застанет получателя на месте, вернуться сегодня. Вы только перехватите его, а то может ответ напрямую в камеру принести, — в тон ему ответил Эди. — Вы лучше расскажите об «Иуде»?

— Извивается словно уж на сковородке, но уже не бьет себя в грудь, утверждая, что он патриот родины. Правда, намеками дает понять, что небезгрешен и имеет какой-то запас денег, который готов сдать в фонд помощи сиротам и инвалидам войны, — иронично произнес Артем.

— Но это от того, что мы не стали пока о конкретных вещах спрашивать, — заметил Николай.

— Скорее всего, это так, но сейчас пусть пишет о валюте, а там все предъявим, — стальным голосом промолвил Артем.

— Называет фамилии? — спросил Эди.

— В том-то и дело, не называет, ссылаясь на то, что от полученного стресса с памятью стало плохо, но позже обязательно вспомнит, а сам все время о чем-то другом думает. Даже порой просит следователей повторить тот или иной вопрос, — процедил сквозь зубы Артем. — Меня все это раздражает, зная, что он это специально делает, чтобы затянуть время.

— Понятно, он думает о главном. На мой взгляд, ему надо дать время на осмысление создавшейся ситуации, да и вам не мешало бы отдохнуть от него, — предложил Эди, вызвав тем самым у Артема вопрос:

— Поясни, что это даст?

— Видишь ли, Артем, у меня в отличие от вас двоих много свободного времени, которое позволяет всесторонне поразмышлять над сложившейся ситуацией, как это имело место сегодня, когда оставался один. — И он подробно довел до них свои соображения, как реагировать, по его представлению, на новые обстоятельства в разработке «Иуды».

— Ты допускаешь, что он борется сейчас сам с собой?! — заинтригованно спросил Артем, дождавшись окончания монолога Эди.

— А что ему остается делать, как не думать об этом, ведь речь идет о его жизни и смерти. Что касается валюты, то он наверняка в ближайшее время назовет всех, кто не имеет отношения к его шпионской деятельности. В данный момент в его голове идет процесс вычленения из общей массы фамилий именно таких связей.

— Из всего этого я делаю вывод о том, что ответ Глущенкова должен перевесить чашу весов в пользу склонения «Иуды» к разговору о его шпионаже, — заметил Николай. — Но не переоценивается ли значение этого ответа?

— Эди прав, это обязательно окажет сильное воздействие на психику шпиона. Заставить его принимать какие-то меры с возможным выходом на другие свои связи, если такие имеются, — пояснил Артем. А затем, с сомнением в голосе добавил: — Но стоит ли ему давать время на размышления, ведь он может его использовать во вред нам?

— Вне всякого сомнения, он серьезный противник и данное ему время будет стараться использовать в своих целях. Это не вызывает никакого сомнения. Но в чем плюс такого решения? На мой взгляд, в том, что в это же время он наверняка осознает безысходность своего положения и необходимость искать выхода чтобы жить и хоть когда-нибудь увидеть любимую дочь. К тому же я должен ему рассказать, что скоро выхожу на свободу, и о том, что Юра передал его записку Шушкееву, — на одном дыхании перечислил Эди. И, пока собеседники переваривали им произнесенное, добавил: — Кроме того, представьте, какие впечатления он получит, когда на очередной допрос мы пойдем вместе и положим перед ним фотографии его записок и текстов с тайнописью, расскажем, что все его связи давно находятся под нашим наблюдением, что у нас есть доказательства его шпионской деятельности.

— Хорошо, будем делать перерыв, а завтра с утра продолжим, — согласился Артем, — но, как я понимаю, сначала нужно тебя вернуть в камеру.

— И обеспечить «Иуду» самым надежным конвоем и круглосуточной охраной камеры, чтобы нераскрытые друзья Справедливого ненароком не увели его куда-нибудь, — предложил Эди.

— Сейчас переговорю с Карабановым и заодно решу вопрос с переводом Виктора в другую камеру, — произнес Николай, поднимаясь из-за стола. Затем, глянув на Эди, сочувственно выдавил из себя: — И скажу, чтобы тебя отвели в камеру.

— А у нас есть другие варианты? — хихикнул Артем, взглянув на Эди.

— Есть, к примеру, тебя туда отправить, — сострил мимоходом Николай, подмигнув Эди.

— Да меня «Иуда» там сразу же удавит, ты же видел, каким хлюпиком я выгляжу на его фоне, — отпарировал Артем.

— Не знаю, как «Иуда», но блатные точно прибьют за твой несносный характер, — полушутя-полусерьезно бросил через плечо Николай, уже находясь у самой двери.

— Спасибо за откровенность и холодный душ, Коля. При тебе даже пошутить невозможно, — успел вымолвить Артем, широко улыбаясь, до того как тот открыл дверь и скомандовал Лукашову сопроводить заключенного в камеру.

Глава XV

Возвращение Эди в камеру вызвало со стороны его обитателей громкие возгласы и пожелания не склонять головы перед мусорами. Особенно старался Слюнявый, которого в предыдущий день почему-то вообще не было слышно — то ли болел, то ли Долговязый попридерживал. Зато сейчас изгалялся так, что за его криком, порой переходящим в визг, остальных не было слышно.

Эди в знак благодарности покивал в разные стороны, изобразив на лице улыбку, и, не обращая внимания на шутовские выходки Слюнявого, прошел к себе, где на тумбочке, к своему удивлению, увидел кем-то припасенный для него обед. Чтобы как-то отреагировать на это, он демонстративно наклонился к тумбочке и негромко сказал:

— Вот спасибо тому, кто вспомнил о моем желудке.

— Это я, — услышал он голос Виктора, который до того лежал с закрытыми глазами.

— Благодарю, не ожидал, — улыбнулся Эди.

— Ты у нас теперь круче любого крутого. Даже мусора обломались. И потому мне не западло тебе помочь, хотя среди блатных это не поощряется — считается подхалимажем.

— Чего же вы себя подставляете, они вроде не прощают такие поступки?

— Я живу по своим правилам. Они мне не указ, к тому же насмотрелся на то, как ты посылаешь на три буквы и их, и ментов.

— Мне ничего другого не остается, как этим и другим кричать, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

— Это у тебя здорово получается, хотя никто из них не верит, что не ты инкассаторов замочил. Так что жди, не сегодня, так завтра предложений от блатных. Они там что-то готовят.

— Говорите уж прямо, что именно.

— Скорее вытащат на встречу с паханом, а он скажет.

— Со Справедливым?

— Да, с ним. Они узнали, что тебя должны скоро выпустить и очень удивились. Потому и хотят узнать о твоей крыше, чтобы воспользоваться ею для решения каких-то своих проблем.

В этот момент со скрипом открылась кормушка, и кто-то невидимый крикнул, чтобы Виктор выходил с вещами, что вызвало у него раздражение и он резко присел на койке со словами:

— Вот падлы, ведь обещали не переводить.

— Видно, кинули вас, — заметил Эди, снимая кроссовки, чтобы прилечь.

Тем временем Виктор схватил в охапку свои пожитки и направился к выходу, бросив напоследок короткую фразу:

— Мы еще увидимся.

Эди отвечать не стал.

Через пару минут к нему подошел Долговязый и спросил, мол, как дела и не было ли давления со стороны администрации. Эди пояснил, что его адвокат написал протест и сейчас руководство разбирается с нападавшими надзирателями, которых, скорее всего, выгонят со службы.

— Ну, интеллигент, ты ваще! — только и выдавил из себя Долговязый и, растянув рот в улыбке, направился в свой угол, насвистывая мотив известной песни про Мурку.

Неожиданно откуда-то из неблатного угла послышалось веселое:

— Не свисти, а то срок насвистишь.

— Чё сказал? А ну покажи свою харю, остряк, чтобы я в нее плюнул, — ощерился Долговязый и остановился, как в замедленном кадре. Затем, неуклюже подтянув согнутые в локтях руки пальцами в растопырку к груди и развернувшись вполоборота в сторону, откуда донесся голос весельчака, прошипел, шаря глазами по койкам, — Где ты, падла, нарисуйся, ты понимаешь, на кого дух тянешь? Да я тебя сейчас в парашу окуну и вытащить забуду.

— А тише нельзя, а то голова и так раскалывается, — резко крикнул Эди, высунувшись из-за спинки койки. И, убедившись, что его крик произвел должное впечатление на участников гвалта, подвинулся к тумбочке с обедом. Нужно было хоть для вида поесть. Благо он мог часть еды переложить и в чашку Бизенко, проявляя в свою очередь заботу об отсутствующем соседе.

Долговязый же, осаженный криком Эди, погрозил неизвестному огромным кулаком и зашагал к себе, увлекая за собой только что выскочившего на середину камеры Слюнявого, успевшего к тому времени порвать на себе для устрашения сокамерников видавшую виды майку.

— Ой как страшно, ты бы ее лучше постирал, чем рвать, — послышался тот же голос.

Слюнявый рванулся было на остряка, но Долговязый остановил его, шепнув что-то на ухо.

Не успели блатные расположиться в своем углу, как в камеру вернули «Иуду». Не обращая внимания на вопросы сокамерников, он быстро прошел к своей койке. И, бросив мимолетный взгляд под койку, где виднелся угол его сумки, на тумбочку, на которой стояла чашка с едой, завалился на постель, уткнувшись лицом в подушку.

Эди, внимательно наблюдавший за ним с момента его появления в камере, обратил внимание на то, что за прошедшие пять часов он заметно сдал, даже плечи обвисли и подбородок безвольно лег на грудь, что свидетельствовало о перенесенном им сильном стрессе.

«Конечно, при мне он не станет осматривать сумку, чтобы убедиться, что ампула с ядом подменена. Это он сделает позже. Сейчас его мозг усиленно анализирует сложившуюся ситуацию, пытаясь понять, как и когда мог ошибиться и заинтересовать собой контрразведчиков. Наверняка «обсосет» все свои связи. Начнет вспоминать, кто и как вел себя в последнее время, чем интересовался, какую работу выполнял, выискивая тем самым признаки, могущие в той или иной степени свидетельствовать о том, что кто-то из них провалился и вывел на него контрразведку. Несомненно, ему предстоит о многом подумать, а для этого требуется и много времени. Так что я спокойно могу отдохнуть», — заключил Эди и растянулся на койке. Скоро его склонило ко сну.

Проснулся от того, что почувствовал движение на соседней койке. Чуть приподняв веки, увидел, как «Иуда», свесившись вниз, возится со своей сумкой. Наконец он со вздохом выпрямился и, бросив продолжительный взгляд на Эди, поднес к глазам маленьких габаритов предмет, который в какой-то момент блеснул в его руках. Эди сразу понял, что это ампула.

— Сволочи, и до нее добрались, — еле уловимо произнес «Иуда» и, сунув ампулу в карман брюк, присел, обхватив голову руками. Посидев в такой позе некоторое время, подвинулся к тумбочке и неторопливо стал есть, периодически поглядывая в сторону Эди.

«Если ест, то хочет жить, если хочет жить, то нам можно рассчитывать на успех», — заключил Эди, медленно прикрывая напряженные веки.

Между тем ложка в руках «Иуды» пару раз стукнулась о дно пустеющей чашки, что объективно должно было разбудить Эди, имеющего чуткий сон, о чем прекрасно знал шпион по прежним аналогичным случаям. Отчего-то Эди даже был уверен, что это «нечаянное» постукивание было произведено специально для него. Поэтому открыл глаза и, как бы спросонок бросив взгляд на соседа, как на причину своего пробуждения, перевернулся на живот.

— Эди, извините, что нечаянно разбудил вас и спасибо за обед, — произнес «Иуда», вставая с чашкой в руках.

— Ничего, еще высплюсь, — буркнул Эди сонным голосом.

— Надо бы поговорить, если вы не против, я только помою.

— Я за, — коротко ответил Эди тем же голосом.

— Прекрасно, я сейчас, вы только не усните.

— Хорошо, — натужно произнес Эди, переворачиваясь на спину.

Помыв посуду, «Иуда» тут же вернулся и, вытирая руки полотенцем, нетерпеливо спросил:

— Вам удалось увидеться с адвокатом?

— Удалось, обещал заехать к вашему знакомому и, если его застанет, сегодня же вернуться со сберкнижкой. Завтра он не может — у него какие-то неотложные дела.

— А его пустят в тюрьму, ведь…

— Этого не остановить, он сегодня здесь такой кордебалет устроил из-за нового нападения на меня, что местные пытались ублажить и отговорить его от обращения в прокуратуру, — весело промолвил Эди, нарочно прервав собеседника и обнажив при этом предплечья, на которых отчетливо проступило несколько ссадин.

— Это было сегодня?! — спросил «Иуда», пристально оглядев ссадины.

— Да, меня почти вслед за вами вызвали, но повели не к следователю, а попытались вновь…

— Вот сволочи, — не дал договорить «Иуда», — ну что они так взъелись на вас.

— Со слов адвоката, это закончится в ближайшие дни. Ему следователь по секрету сказал, что против меня у них ничего нет, — в оптимистичном тоне сообщил Эди и поднялся с койки, а затем сел в ее середине в позе лотоса.

— Это здорово, поздравляю вас, — вмиг отяжелевшим голосом сказал «Иуда».

— Лучше постучите по дереву, чтобы не сглазить, — весело произнес Эди, сделав вид, что не заметил происшедшее в собеседнике изменение.

Иуда, улыбнувшись, дотянулся до тумбочки и, три раза стукнув кулачком по ее дверце, спросил:

— А Юры не было?

— Он будет завтра.

— Да, вы же говорили.

— А как у вас, скоро ли завершится следствие?

— Откровенно говоря, Эди, у меня все хуже и хуже, — процедил сквозь зубы «Иуда», нервно подернув плечами, будто пытаясь сбросить с них навалившуюся тяжесть. — Они, я уже говорил об этом, с самого начала играли со мной… Ничего не скажешь, толково сработали, а я оказался самым настоящим лопухом. Так мне и надо, доверился фраерам, которые дальше носа ничего не видят и делать ничего не умеют. И, естественно, вляпался по самые уши.

— Вы, Александр, обо всем и ни о чем. Надо понимать, что тот тип в больнице вас заложил? — отреагировал Эди на монолог шпиона.

— Не знаю, он ли или еще кто-нибудь, но факт налицо, иначе… — начал было развивать мысль «Иуда», но неожиданно прервался и спросил: — Вы сказали, что адвокат должен сегодня появиться?

— По крайней мере, обещал, если сможет встретиться с вашим знакомым.

— Это было бы здорово, но только не пойму, как он сможет вас вытянуть отсюда на вечер глядя.

— Я тоже сомневаюсь, но то, что он для меня уже сделал, заставляет верить. Тем более его нашел и рекомендовал Юра, а он местную публику хорошо знает. Так что остается надеяться и ждать.

— Хорошо, будем ждать, — согласился «Иуда», внимательно посмотрев Эди в глаза. А после, сделав некоторую паузу, произнес: — Эди, у меня сложилось впечатление, что вы стараетесь жить, как это в свое время советовал один всемирно известный человек.

— Вы меня заинтриговали, скажите, что советовал этот человек и как я стараюсь жить по нему, — усмехнулся Эди.

— Он учил, что надо уметь встать на позицию другого человека и понять, что нужно ему, а не вам, и с тем, кто сумеет так поступить, будет весь мир. По-моему, вы стараетесь так жить, и потому я уверен: у вас многое в этой жизни получится, чего не скажешь обо мне, — с грустью в голосе выдавил из себя «Иуда», отчего-то в последний момент, закрыв глаза, на ресницах которых засверкали слезинки.

Эди знал цену этим слезам — это были слезы загнанного в угол шпиона, знающего, что у него нет никакой перспективы на будущее. И, чтобы поддержать начатую тему сказал:

— Мне больше импонирует его наблюдение о том, что все мы мечтаем о каком-то волшебном саде роз, который находится за горизонтом, вместо того чтобы наслаждаться розами, которые цветут прямо за нашими окнами, — улыбнулся Эди, процитировав Дейла Карнеги, которого в свое время читал с упоением. Ему тогда наряду с другими запомнилось именно это его изречение, поскольку о чем-то подобном в постижении красоты мира и его восприятии высказывался и Мабуни, но в свойственной японцам утонченной манере.

Иуда слушал Эди, кивая в знак согласия, а потом поднял на него глаза, стряхнув с ресниц слезинки, и произнес, ухмыльнувшись:

— Карнеги попал в десятку, когда сказал, что людьми правят гордость и эгоизм, а движут тщеславие и предрассудки. Я, читавший его книги в американском варианте, не сделал в свое время нужных выводов и потому нахожусь сейчас на краю пропасти, точнее, лечу в нее, на острые камни. И главное, ничего нельзя исправить, переделать заново. Все, о чем думал, на что рассчитывал, надеялся — в один миг рухнуло. И что трагичнее всего, о боже мой, подвел дочь, которую растил, оберегая от всех бед, разрушил ее жизнь… — сдерживая рыдания, проговорил «Иуда», сжав кулаки до хруста в суставах.

— Я искренне сочувствую вам, особенно, когда говорите о дочери. Видно, что вы очень ее любите. Поэтому нужно искать какой-нибудь выход, чтобы ее поддержать, помочь, если вас осудят. Наверняка у вас имеются друзья, близкие, с которыми делились куском хлеба и которые могут в таком случае подставить плечо.

— Есть такие люди. Но, как только представлю, что Леночка останется одна в этом огромном и жестоком мире, я начинаю сходить с ума, теряю самообладание и бываю готов наложить на себя руки. Был бы уверен, что с того света не стану видеть ее страдания, сейчас удавился. А то может так случиться, что именно такую меру наказания вынесет мне небесный суд за суицид. Я верую в Бога, невзирая ни на какой большевистский атеизм, как, впрочем, верует и моя дочь.

Эди слушал «Иуду», зная, что перед ним исповедуется убийца и враг, но отчего-то ему было жалко его, раздавленного и кающегося. Но еще больше ему жалко было его дочь, виноватую только в том, что родилась от семени этого изверга, убитую им жену, которая наверняка хотела жить, возможно, и любила его за какие-то достоинства. Очевидно они были в нем, иначе бы не полюбила, не стала выходить за него замуж, ведь не с человеком же с лентой через плечо, на которой написано «шпион», она венчалась.

«Иуда» еще долго говорил о своих переживаниях, любви к дочери и о том, что хотелось бы жизнь заново начать, которую он строил бы по законам любви и согласия. Но неожиданно открывшаяся кормушка и вслед за этим вброшенный в камеру почтовый конверт, который пролетев пару метров шлепнулся на пол, заставили всех, в том числе и наших героев, несколько напрячься. Быстрее всех у конверта оказался Слюнявый, который хапнул его с пола и, поднеся к лицу начал рассматривать. В этот момент из угла с блатными донесся голос Долговязого:

— Канай сюда, чё уставился, малявы не видел?

— Братан, малява интеллигенту, — небрежно крикнул Слюнявый в ответ и тут же, сделав несколько быстрых шагов, передал конверт Эди, встретившим его коротким: «спасибо», после чего Слюнявый, бросая презрительные взгляды в сторону наблюдавших за ним зэков, вернулся в свой угол, в котором сразу же завязался приглушенный разговор блатных, скорее всего, связанный с весточкой для интеллигента.

Эди, аккуратно надорвав конверт, извлек из него конверт поменьше, адресованный Бизенко, и сберкнижку с короткой запиской адвоката: «Информация о скором освобождении подтвердилась. Протест получил ход, буду, как обещал, послезавтра. Конверт передаю через своего знакомого из конвоя, которого потом нужно отблагодарить». Эди, прочитав записку, положил ее раскрытой рядом с собой на постель и приступил к изучению сберкнижки.

— Молодец адвокат! Он и на самом деле человек слова, — восхищенно вымолвил «Иуда», смотря на лежащую рядом с Эди записку.

— Купил надзирателя, здесь они работают на блатных и купцов, а прямыми своими обязанностями занимаются так, на всякий случай, — жестко произнес Эди и, кивнув на записку, предложил: — Почитайте, в ней об этом написано.

После чего «Иуда», наклонившись к записке адвоката, быстро пробежал ее глазами и в свою очередь протянул Эди письмо Глущенкова.

— Зачем мне это?

— Почитайте для интереса, это один из тех, о ком я говорил.

— Ну, если только из этих соображений, — сказал Эди, беря в руки лист, на котором прочитал написанное размашистым почерком: «Ты, даже находясь в тюрьме, умудряешься транжирить деньги. О каком ист. фонде речь идет, не понимаю, их сейчас столько развелось. Ну, бог с ними, не волнуйся, выдал я этому франту, как ты просил 2 штуки. От дачи расписки он отказался, сославшись на то, что не в долг берет и к этой фин. операции отношения не имеет: выполняет лишь просьбу своего подзащитного. Толковый человек!» — и вернул его «Иуде» со словами: — Нормальное деловое письмо, написанное грамотным человеком.

— Письмо, согласен, лаконичное и по делу. Но в нем нет никакой информации о том, кто к нему на самом деле приходил, как он выглядел, чтобы сейчас мы могли определить — у него был ваш адвокат или другой человек. Ведь чекисты могли направить и своего? Такое вполне могло быть, если Глущенков находится под их контролем.

— Вы опять пугаете меня кознями вездесущих чекистов, ну просто какой-то детектив получается — Юра под контролем, адвокат мог не дойти, чтобы получить деньги, — пошутил Эди.

— Я это к тому, что уже говорил, — о бестолковости моих приятелей, из-за которых пострадал, — заметил «Иуда», кладя записку в карман брюк.

«Удивительно, он даже не допускает, что сам мог ошибиться. Или специально разыгрывает сценку для меня. Как бы то ни было, хорошо соображает, даже находясь под таким прессингом. Интересно, когда будет читать тайнопись и как это сделает?» — размышлял Эди, поддерживая разговор с собеседником.

Между тем окрыли кормушку, в этот раз уже возвещая, что пришло время ужина, и зэки по привычке потянулись к ней за арестантской пайкой.

Спустя где-то полтора часа оживление в камере стало затухать. Лишь из угла с блатными, которые в этот час обычно готовили чифирь, доносился громкий жаргонный треп и вспышки нахрапистого смеха.

— Вот неугомонные люди, пойду к ним за кипятком, чая хочется, — неожиданно промолвил «Иуда», потянувшись к тумбочке за кружкой, — может, дадут?

— Дадут, скажите, для меня, — посоветовал Эди, уже понявший, что шпион сейчас будет искать место, где проявить и прочитать тайнопись.

— Хорошо, так и сделаю, — согласился тот и направился к блатным.

Не прошло и тридцати секунд, как «Иуда» вернулся с полной парящей кружкой.

— Дали, никто из них не кочевряжился, не подначивал, хотели даже чифирем угостить. Ваше имя работает безотказно. Не знаю даже, как без вас буду, — в сердцах промолвил «Иуда», доставая из тумбочки пачку чая.

— Не беспокойтесь, я вас буду навещать со своим адвокатом, а перед выходом предупрежу блатных, чтобы не доставали, — сказал Эди вполне серьезным тоном, чем вызвал у собеседника удивленный взгляд и вопрос:

— А разве вы не вернетесь домой?

— Нет, пока не сделаю задуманную работу, останусь здесь, иначе нельзя, получится, что зря потратил деньги на дорогу. Да и вас, нашего спонсора, хоть некоторое время надо поддержать.

— Вот за это спасибо, я в долгу не останусь, — утвердительно произнес «Иуда», демонстративно возвращая чай на прежнее место.

— Что, передумали? — удивленно спросил Эди.

— Вспомнил, из какого обугленного чайничка они налили кипяток, и расхотелось, лучше использую эту воду для бритья. Надо же завтра перед чекистами предстать без щетины, а то их щеки всегда отдают синевой от тщательного бритья…

С этими словами он взял из сумки немецкого производства разовый бритвенный станок, названный в народе из-за своей изогнутой формы рожком, повесил на шею полотенце и, прихватив мыльницу и кружку с водой, пошел к умывальнику, где в очереди стояла пара зэков.

«Чего ж он не дождался, пока освободиться умывальник?» — подумал было Эди, но, быстро сообразив, что шпиону надо успеть подержать письмо над горячей водой, пока не остыла, стал неявно наблюдать за ним. А тот побыл некоторое время в очереди и, что-то сказав впереди стоящему сокамернику, зашел за перегородку с туалетом.

«Как просто и логично действует шпион, а ты, майор, думал, как он выкрутится, как сможет», — мысленно покритиковал себя Эди и лег в ожидании бреющегося «Иуды», чтобы попробовать уловить, какие впечатления он вынес от прочтения тайного послания Глущенкова.

Минуты тянулись долго, и на смену переживаемому моменту, связанному с «Иудой», откуда-то из непонятных глубин мозга принеслась мысль: скоро придет свобода и что ты с нею будешь делать?.. Отчего-то серьезно воспринявший этот вопрос Эди начал действительно подумывать о первом дне на воле и улыбнулся: он понимал, что какая-то мозговая инстанция, контролирующая состояние его здоровья, сигнализировала ему о необходимости отдыха, но он сопротивлялся и ждал.

Наконец «Иуда» вернулся. Молча поставив кружку на тумбочку и повесив полотенце на спинку койки, он присел тут же на углу с отсутствующим взглядом.

«Причиной этого может быть только что прочитанная записка. Другого раздражителя у него после возвращения с допроса не было», — успел подумать Эди до того, как весело произнес:

— Александр, вы помолодели лет на десять.

— Что вы сказали? — переспросил «Иуда», несколько встрепенувшись, видимо, чтобы освободиться от одолевающих его мыслей.

— Говорю, после бритья молодо стали выглядеть.

— Ну да, я должен быть в порядке, ведь готовлюсь к встрече с чекистами, — брезгливо заметил тот, пересаживаясь напротив.

— Понятно, хотите им показать, что вы оптимист?

— Нет, просто решил побриться, как-никак я интеллигентный человек.

— В этом вам никто не откажет, бриты вы или не бриты, — заметил Эди, обратив внимание на то, что «Иуда» начинает отходить от полученного шока.

— И вам тоже.

— Но если я задержусь здесь еще некоторое время, то стану жаргонами сыпать и мои друзья будут удивленно гадать, мол, что с ним произошло, — пошутил Эди.

«Иуда» глянул Эди в глаза и в извинительном тоне промолвил:

— Не по-товарищески это прозвучит, но я бы хотел, чтобы вы хоть на какое-то время задержались здесь.

— Понимаю, но, увы, меня ждут дела. Однако можете быть уверены, я буду навещать вас, мы же договорились.

— Но вам могут просто не давать встреч со мной, ведь вы же не адвокат?

— Наймусь помощником вашего адвоката.

— Он не мой, и вам с ним лучше не общаться. Я же говорил, что его чекисты мне подсунули. Вот, если бы ваш согласился защищать меня, тогда, может, что-то и получилось.

— Это интересная идея, хотя с ним надо прежде поговорить, не могу же я за него решать.

— Ну конечно. Кстати, можно ли его попросить еще раз навестить Глущенкова, чтобы он организовал передачу мне? Еще лучше взять у него деньги и самому купить фрукты, а то как-то неудобно, все, кроме меня, что-то получают с воли.

— Почему бы и нет?!. Вот сегодня он без раздумий согласился отнести письмо, — ответил Эди, уловив в его просьбе желание передать своей связи новое секретное послание.

— Вам он не откажет, — растянуто произнес «Иуда». — По его записке видно — хорошо относится, но Юра вне конкуренции. Ведь это он все организовал и, соответственно, потратился. Поэтому я Глущенкову напишу, чтобы передал через адвоката еще денег.

— Да вы и так помогли.

— Ничего, мне не жалко для хороших людей. Пусть только отнесет ему записку, я ее сегодня или завтра напишу.

— Хорошо, попрошу, думаю, не откажется. Что ему стоит передать бумажку, тем более за это дадут деньги, — не дожидаясь, когда «Иуда» закончит начатую фразу, бойко сказал Эди.

— Замечательно, — отреагировал «Иуда», — необходимо, чтобы он обязательно дождался ответа. Я буду очень благодарен ему, и особенно, если возьмется за мое дело. Знаете, Эди, ваша положительная оценка его как человека и специалиста меня вдохновляет и настраивает на сотрудничество с ним. Прошу вас, так и передайте. Да, еще скажите, что его труды мной будут оплачены достойно.

Эди слушал эмоциональную речь «Иуды» и думал о том, как будет строить дальнейшую работу с ним. При этом старался понять логику последних действий шпиона, наверняка допускающего, что Глущенков находится под наблюдением чекистов, а то и сотрудничает с ними.

«Чего в таком случае он добивается, направляя к нему адвоката с новым поручением, — проверяет меня, чтобы озадачить более серьезной просьбой? Вроде нелогично, ведь в таком случае я тоже оказываюсь в поле зрения контрразведки в качестве передаточного звена в наметившейся цепочке связи от «Иуды» к Глущенкову, правда, как ничего не понимающий участник происходящего…».

В итоге он пришел к выводу, что шпион настроен продолжать борьбу, пытаться наладить устойчивую связь с волей, искать того, кто его подставил, а это объективно может затянуть процесс его склонения к сотрудничеству, что не укладывалось в планы контрразведки.

«В таком случае «Иуде» нужно дать однозначно понять, что все его усилия наладить связь с кем-нибудь за пределами камеры и сообщить о себе хозяевам потерпели неудачу. Очевидным свидетельством тому будет мое появление на допросе. Но это следует сделать после очередного послания Глущенкову, которое может как расширить представления о последнем, так и раскрыть новые обстоятельства их отношений и представляющие интерес связи», — заключил Эди, по-прежнему внимательно слушая не в меру разговорившегося собеседника.

Они проговорили до самой ночи. «Иуда» словно на исповеди рассказывал о своей учебе в институте, родителях, командировках за границу и полученных впечатлениях, не забывая при этом спрашивать Эди о его жизни в Центральной Азии, на Кавказе и городах, в которых он бывал как спортсмен и в научных целях.

Без устали рассказывал о достоинствах дочери. Даже предложил Эди по пути домой заехать к ней и познакомиться. Когда же Эди пояснил, что его маршрут пролегает через Харьков, улыбнулся и сказал:

— Ой, я просто выпустил из головы. Но вы все-таки подумайте над моим предложением, о расходах не беспокойтесь, я их беру на себя. Очень хотелось бы, чтобы вы свое доброе отношение ко мне перенесли и на нее.

Эди, естественно, согласился, заметив при этом, что он готов помочь, поддержать ее, но одной его готовности недостаточно, нужно, чтобы Елена с пониманием отнеслась к такому вниманию с его стороны.

Обрадованный «Иуда», заверил Эди, что записка отца с необходимой аттестацией разрешит все возможные сомнения и она воспримет друга отца как своего друга.

— Главное, чтобы она потом на деле могла ощутить, что у нее действительно появился надежный друг, на которого она может рассчитывать при любом стечении обстоятельств, — с хрипотцой в голосе промолвил «Иуда», делая над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.

— Можете не сомневаться. Я не подведу, — твердо сказал Эди, глядя на то, как «Иуда» продолжает бороться с нахлынувшими на него эмоциями. Наконец, не выдержав очередной их волны, он быстро встал и направился под окно.

Эди проводил его взглядом и мысленно вновь восстановил в памяти детали произошедшего разговора, делая своего рода зарубки в памяти для учета в предстоящих разговорах с ним… При этом внутренний голос подсказывал ему: «Имей в виду, то, как «Иуда» построил разговор, на какие вопросы пытался получить ответы и на чем акцентировал внимание, свидетельствует о том, что он преследует цель дорисовать свою картину о тебе. Он поставил себе целью перепроверить кое-что из ранее тобой сказанного и, главное, до конца прощупать отношение к строю в стране и происходящим в ней изменениям. А монолог о дочери и призыв быть для нее другом — это есть сделанное в скрытой форме предложение подключиться к каким-то его делам, о которых, возможно, знает Елена. И твое решительное согласие может подтолкнуть «Иуду», осознавшего свой провал, сделать ставку на тебя в решении какого-то крайне важного для него вопроса.

Что это за вопрос, скорее всего, выяснится, когда он точно будет знать о дне твоего выхода на волю.

Между тем, надышавшись свежим воздухом, «Иуда» медленно, будто продолжая раздумывать над чем-то, вернулся к своей койке и, садясь на прежнее место, как бы между прочим проронил:

— Что-то Виктора долго нет?

— А его перевели в другую камеру, где, наверно, он больше нужен.

— Я об этом же подумал, — буркнул себе под нос «Иуда». — Бедолага все пытался мне в душу залезть, обещал помочь, но я ему не поверил, склизкий типчик. Теперь все прояснилось — ни я, ни вы его не подпустили к себе и потому живчика кинули на другой фронт.

— По-моему вы точно определили его роль в камере, — согласился Эди, изначально остерегавшийся их общения, которое могло перерасти в шпионские просьбы к Виктору со стороны «Иуды», что могло лишить контрразведчиков своевременной информации об их содержании.

— Скажу честно, только его липучесть остановила меня, — загадочно промолвил «Иуда».

— Опять начали загадками говорить, Александр? — ухмыльнулся Эди.

— Какие там загадки, я хотел воспользоваться его услугами, чтобы передать записку в больницу, но, слава богу, вовремя одумался. Представляешь, что было бы.

— Продал бы?

— Вне всякого сомнения.

— Но в ваших записках, насколько я заметил, ничего такого не было, что могло вам навредить, окажись они в руках ментов.

— А почему ментов? Он может быть человеком КГБ, — с напряжением в голосе сказал «Иуда».

— Не исключено, но в таком случае непонятно, почему его убрали отсюда.

— Из-за того, что не справился с поставленной задачей.

— Тогда будем ждать нового Штирлица, — пошутил Эди.

— Скорее всего, меня самого к штирлицам переведут.

— Опять загадки, я же просил.

— Никакие это не загадки, а сущая правда. Чекисты с первых дней должны были меня поместить в свою тюрьму, но отчего-то держат в ментовской.

— Александр, если надумали меня запутать, то у вас это прекрасно получилось, — недовольным тоном заметил Эди.

— Я же говорил, что валюта — их статья, значит, и меня должны были упечь в чекистский СИЗО, — пояснил «Иуда».

— Но вас же за нанесение ножевого ранения затолкали сюда, — высказал другую точку зрения Эди, чтобы как-то раззадорить собеседника.

— Вначале я тоже так думал, но потом, при допросах, понял, что не только за это, и потому уверен, что переведут.

— А какая разница, где сидеть — все равно неволя? — удивленно спросил Эди.

— Разница большая, но я не о том. Меня волнует, почему и с какой целью изначально засадили сюда, если знали о валюте.

— Александр, вот вы задаетесь вопросом, почему, но не допускаете, что вас милиция задержала за нож, а чекисты пронюхали об этом и навалились со своими претензиями. В законы логики вполне укладывается, — предположил Эди, отметив для себя, что шпиону не отказать в умении анализировать и делать правильные выводы.

— Нет, Эди, все не так. Чекисты появились на первом же допросе, я их сразу почувствовал. Они, понимаешь, отличаются от ментов своей манерностью, напыщенностью, что ли.

— Вас послушаешь, и можно предположить, что вы с ними, как в народе говорят, пуд соли съели, — улыбнулся Эди.

— Пуд не пуд, но общаться пришлось. Ведь дорога за границу лежала через них, так что приходилось притворяться, что уважаешь и тому подобное, — задумчиво промолвил «Иуда».

— О-о, как все непросто, — удивленно произнес Эди. — Выходит, что чекисты давно могли вас посадить на крючок, но вы об этом ничего не знали. Надо было с ними делиться, и все было бы в ажуре.

— О чем вы?! С этими сухарями! Да они в загранкомандировках вели себя как папа римский на виду своей паствы. Поэтому тамошние контрразведчики их сразу вычисляли в наших группах и обставляли своими людьми так, что они и шага без контроля ступить не могли, — с металлом в голосе выговорил «Иуда».

— Александр, вы говорите, будто сами наблюдали это со стороны, — удивленно произнес Эди.

— У меня наметанный глаз, я же с ними ездил не один раз, да и они меня кое-чему научили.

— Вот откуда ноги растут у ваших мудреных просьб — это сделай так, а это иначе, — ухмыльнулся Эди, глянув в зрачки собеседника, в которых уловил искорки воспоминаний о счастливом былом.

— Знаете, Эди, из вас получился бы неплохой разведчик, конечно, надо было бы подучиться, попрактиковаться на деле, — то ли вопросительно, то ли утвердительно промолвил «Иуда». — И вообще жалко, что мы ранее не были знакомы. Думаю, что некоторых этих придурков, о которых я вам говорил, близко бы к себе не подпустил.

— Я насмотрелся всяких там кино о разведчиках и откровенно скажу: мне это не нравится. В них много вымысла и фантазии, а как это в реальной жизни происходит, может знать только живущий такой жизнью человек, — продолжил Эди, решивший, что «Иуда» пытается выяснить, как его собеседник относится к тайной работе.

— Вот это в вас мне и нравится — имеете на все свой взгляд. Но поверьте, я был знаком с разведчиками, и потому могу утверждать, что у вас получилось бы.

— Да кто сына бывшего спецпереселенца туда пустил бы? Меня даже в комсомол принимали с оговорками, мол, смотри не подведи, мы за тебя ручаемся, — процедил Эди. — В науке проще, ты докапываешься до искомой истины и выдаешь ее в виде научного трактата, который имеет право на жизнь, так как он содержит в себе научно обоснованную позицию ученого по исследуемому предмету.

— Эди, вам пришлось несладко в жизни: тяжелое детство, да и сейчас непросто живется. К примеру, чинимая от имени власти несправедливость… Поэтому знаю, что все это наложило свой отпечаток на ваше настроение и будущие жизненные планы. И я как никто другой хорошо понимаю вас, поскольку сам имею глубокие борозды шрамов на сердце от пережитых унижений и несправедливостей. Каждый раз при принятии какого-то важного решения они дают о себе знать, как и много раз запечатленные в моей памяти слезы родителей, которые непослушно лились из их глаз, когда заходила речь о прошлой жизни.

— Согласен, это невозможно забыть, поскольку несправедливость оставляет свои ржавые отметины в наших душах и порой проявляется набатным боем. Но мне кажется, что человек должен быть сильнее, иначе можно сгореть в пламени злобы и ненависти, — искренне произнес Эди, глядя «Иуде» в глаза.

— Скажите честно, вы простили извергам то, что они сделали с вашими родителями и вашим народом, загнав в сибирские резервации на вымирание? Я об этом знаю больше, чем вы мне рассказали, так как читал Солженицына, — выпалил «Иуда», уставившись взглядом в Эди.

— Что им мое «простил» или «не простил»?! — с горечью в голосе произнес Эди. — Они были рабами власти, а на рабов, чья участь не лучше истязаемых ими людей, чего обижаться. Другое дело — власть и люди, принимавшие такие судьбоносные решения от ее имени, подлежат наказанию. Но кто это будет делать и кто имеет на это право? Народ?! Не дай бог — еще неизвестно, кого он предпочтет во власти.

— Будучи в поездках за границей я встречался с людьми, которые серьезно борются против власти коммунистов в нашей стране. Они говорят, что происходящие сейчас перемены — это только начало конца.

— О чем вы говорите? Откуда могут знать эти ваши люди, что происходит у нас и что от этих перемен можно ожидать, если затеявшие их нынешние партийные лидеры сами не знают, с чем и с кем имеют дело, — усмехнулся Эди, чем вызвал широкую улыбку у собеседника.

— Знаете, я с вами согласен. Вы очень емко и точно отобразили сложившуюся ситуацию. Но не могу признать того, что эти люди, о которых я только что сказал, не знают наших реалий. Они знают, потому что дотошно отслеживают, и для этого у них есть определенные возможности.

— Извините, Александр, но вы опять начали напускать туман, а я человек конкретный. И потому спрашиваю, какие у них могут быть возможности для проведения масштабного исследования экономической и социально-политической обстановки в такой огромной стране, каким является СССР?

— А этого и делать не надо. Как говорят они, колосс на глиняных ногах, державшийся в последние годы за счет нефти, вот-вот рухнет и похоронит под своими обломками коммунистов, — сказал «Иуда», испытующе глядя на собеседника.

Эди, знающий о плачевном состоянии дел в стране из различных закрытых докладов партийных и советских руководителей, и того, что видел собственными глазами, был несколько смущен нарисованной «Иудой» перспективой развития событий в ней. Но дать ему надлежащего отпора по известным причинам не мог, поскольку необходимо было закрепить у шпиона впечатление о своей идеологической и политической «воспитуемости». И поэтому оставалось лишь высказать свои сомнения в возможности такого развития ситуации:

— Мне тяжело даже представить, что это возможно, и, главное, не хочу, чтобы такое произошло, ведь только начали подниматься на ноги. А тут какие-то непонятные пророчества, ведь под этими обломками можем погибнуть прежде всего мы с вами, Александр.

— Согласен, но услышанное в разных партийных и советских кабинетах, в том числе и минских, позволяет мне делать худшие прогнозы.

— Оказывается, у вас большие связи и вообще богатая биография, — восхищенно отметил Эди, чтобы поменять тему разговора. — А рассказали-то самую малость, особенно о загранице.

— Это — правда, надеюсь, еще расскажу…, — многозначительно заметил «Иуда», мечтательно вздохнув.

— Я тоже, — коротко сказал Эди, решив, что обязательно напомнит шпиону об этом обещании на его допросе со своим участием.

После чего «Иуда», сославшись на то, что ему завтра предстоит тяжелый день, предложил поспать, но сам через некоторое время начал возиться со своей сумкой.

Эди, догадавшись, что шпион готовится к написанию очередного послания, отвернулся к стенке и вскоре уснул.

Глава XVI

Очередное утро пришло в третью камеру как обычно буднично… После завтрака увели на новые допросы нескольких заключенных, в том числе и «Иуду», который перед тем как направиться к выходу, вручил Эди сложенные, как и раньше вчетверо два листа бумаги со словами, произнесенными в телеграфном режиме:

— Это дочери и Глущенкову. Я решил написать заранее, на случай, если меня действительно переведут в другое место или вас освободят до моего возвращения. Сами к Глущенкову не ходите, только в исключительном случае, пусть лучше это делает адвокат. Елене я все в письме объяснил, прочитайте его внимательно. Относительно чемоданчика в письме тоже сказано. Помогите Лене вскрыть его. Ключик у нее имеется, но еще необходимо отвинтить четыре шурупа, которые скрыты в торцах чемоданчика под металлической окантовкой. Ее необходимо сдвинуть против часовой стрелки на несколько миллиметров, тогда она выпадет из пазов. Для этого нужна сила, с этим у вас проблем не будет. Отвертку можете найти в слесарном наборе, что на шкафу в прихожей. Прочитав вложение в конверте, вы поймете, что надо дальше делать. Желаю удачи.

Эди не стал ему задавать вопросов, хотя и напрашивались, а проводил коротким:

— Удачи, думаю, еще увидимся.

Спустя полчаса дверь вновь энергично открыли, и в камеру быстро вошел Справедливый, немало удивив этим ее постояльцев. Постояв несколько секунд у входа, как бы осваиваясь, он направился к Эди, жестом руки остановив при этом бросившихся к нему блатных.

— Привет — весело выпалил он, садясь на койку «Иуды». — Вижу, меня здесь не ожидали.

— И вам привет, на самом деле не ожидал, — признался Эди, который полагал, что их встреча состоится во время очередной прогулки во дворе.

— Похвально, вы правду сказали, — произнес Справедливый, уставившись острым взглядом в глаза Эди, будто желая его переглядеть.

— Родители приучили, — ответил Эди, спокойно выдержав этот взгляд.

— О-о, родители! Родители плохому не научат, — обронил Справедливый, закидывая ногу на ногу, театрально обхватив при этом колено верхней ноги сцепленными между собой пальцами. И, закончив это действо, которое по всему должно было означать, что он здесь себя чувствует уверенно, менторским тоном продолжил: — Но жизнь, мой дорогой друг, все расставляет по-своему.

«Начало многообещающее, если вор назвал меня дорогим другом», — мелькнуло в голове Эди.

— Глядишь, мальчишка-паинька, маменькин сыночек-отличник, которому прочили всевозможные высоты в так называемом цивильном обществе, вдруг становится вором, а то и мокрушником[63]. И все вокруг начинают галдеть — ах, что с ним случилось, как такое могло произойти и отчего вдруг он загудел в тюрягу? Хотя все доподлинно знают, что сама наша жизнь — жестокая и несправедливая — толкнула этого мальчишку на такой путь. Вот поэтому часто не срабатывают советы родителей, и вам это должно быть хорошо известно.

Эди внимательно слушал просвещенные откровения вора, находя в них много соответствующего реальной действительности, ибо знал из практики о таких примерах, но только не мог уловить, для чего тот это делает, пока не услышал последнюю фразу. После чего в голове родилась другая мысль: «А не рассказывает ли он о своей судьбе и не пытается ли таким образом вызвать меня на откровенность?»

— Ведь вы же не сразу стали тем, кем являетесь. Я тоже был в свое время хорошим и любознательным мальчиком, всесторонне подготовленным молодым человеком, перед которым маячила прекрасная перспектива. Но… жизнь распорядилась иначе — я стал вором в законе, не забывшим, что с человеками нужно разговаривать на вы, у меня нет семьи, родных давно растерял.

«Так и есть, он хочет услышать мои откровения, но это невозможно. Не расскажешь же ему, что являюсь контрразведчиком, выполняющим государственной важности задачу по изобличению шпиона. Остается по-прежнему утверждать об ошибке милиции, которая скоро должна быть исправлена… При этом нужно попытаться получить у него информацию об «Иуде», поскольку при прошлой встрече он обещал рассказать что-то дельное о нем», — родилась последующая мысль под вкрадчивый голос Справедливого.

— И сегодня нахожусь вновь в тюрьме, рядом с вами, которого объявили вне закона здешние шавки, пытающиеся поквитаться с вами за то, что сумели оторвать от большого пирога свой кусок. Но, слава богу, у них ничего не получилось, потому что вы волчьей породы, хотя со всеми на «вы» обращаетесь. Я это ценю, поскольку сам такой и не раз рвал свои куски и буду рвать.

Эди заинтригованно слушал этот неторопливый рассказ матерого преступника о превратностях жизни. Ему важно было почувствовать его сущность как человека, вступившего в открытое противостояние с законом и обществом, при этом отдавшего предпочтение воровской морали и жизни по понятиям, умеющего складно, интересно и доходчиво выразить все это на общедоступном языке. Такое внимание к своей речи со стороны Эди, уже признанного по факту в тюрьме фартовым и имеющим серьезную перспективу для «карьерного» роста в уголовной среде, распыляло воображение Справедливого и он продолжал говорить:

— Рвать по надобности и без надобности, чтобы поддержать свою репутацию вора на всю жизнь, потому что когда-то какой-то хреновый мент не поверил моей правде и загнал на нары. Думаю, и у вас есть своя история не слаще моей, но я не настаиваю, чтобы вы ее сейчас рассказали. Придет время, расскажете, если захотите, а мы поверим вам на слово, так как на деле вы показали себя несгибаемым и духовитым интеллигентом.

«Вот так, наверно, и погоняла закрепляются, — подумал Эди, который в некотором роде был благодарен Справедливому, что тот не пытается лезть к нему в душу. — Вполне возможно, как говорил Виктор, он захочет узнать, кто мной задействован для своего освобождениея. И есть ли возможность прибегнуть к его помощи для решения какого-то вопроса в интересах блатных», — решил Эди, продолжая слушать разговорившегося собеседника, демонстративно облокотившись о спинку койки, чтобы показать ему и сокамерникам свою самодостаточность.

— Но странное дело, при делах, которые тянут на вышку[64], вам удалось пробить тропку на волю. Что это — фантастика, подтверждающая, что вы родились в рубашке, или кто-то из всемогущих для чего-то захотел вас вытянуть отсюда? Вот что меня больше всего интересует во всей этой истории. Поверьте, я знаю, о чем толкую, — выпалил Справедливый, широко улыбаясь.

— Я с большим интересом послушал ваши рассуждения о жизни, находя их в некотором смысле созвучными моим представлениям о ее теневых сторонах. За ними ощущаются ваши знания и практический опыт, — спокойным тоном произнес Эди, чтобы таким вступлением подсластить самолюбие эгоистичного собеседника и тем самым расслабить его. Затем, сделав небольшую паузу и глядя в глаза Справедливому, продолжил в том же тоне: — Не скрою, мне приходилось встречаться с людьми, отсидевшими не один десяток лет в лагерях, но они толком не могли рассказать без мата о себе и тамошней жизни, чего не скажешь о вас. Вы словно филолог владеете нормативной русской речью. Но, чтобы у нас не получилось как в соответствующей басне Крылова, я перейду к ответу на ваш вопрос.

При этих словах вор сначала улыбнулся, видимо вспомнив басню о кукушке и петухе, а потом сразу напрягся и несколько подался вперед, чтобы лучше слышать Эди.

— Этот ответ будет достаточно кратким и как бы продолжением моих пояснений при первой нашей встрече. Он, может, вас не удовлетворит, но это правда. Я действительно нахожусь здесь из-за ошибки милиции, принявшей меня за другого человека, который ограбил инкассаторов. Освобождаюсь, поскольку следствие разобралось в моей личности и установило, что не имею никакого отношения к тому событию. И, соответственно, нет никакого всемогущего человека, который меня вытягивает отсюда для каких-то дел.

— Поразительно, но как раз это я и ожидал услышать. Значит, не доверяете? Хорошо, тогда наводящий вопрос, дорогой Эди, если, конечно, не возражаете, — скривив губы в улыбке, произнес вор.

— Пожалуйста, даже интересно, — согласился Эди.

— Ну, тогда слушайте, — сказал Справедливый, изучающе глядя на Эди. — Мне доподлинно известно, что в том деле участвовал здешний фартовый вор Зубр, тоже спортсмен, с ним вы неоднократно встречались в Минске, перед тем как пойти на инкассаторов. После он пропал из виду, мы уж думали, что его пришил подельник. Но, оказалось, нет, недавно объявился на зоне во Владимире. Чудак попался в Ростове на конфискации имущества у одной знатной дамы. Так вот, братки спросили у него насчет вас, и он кое-что рассказал. Все вроде совпадает, а вы…

— Зубру верите, а мне нет? — прервал на полуслове говорящего Эди. — Какой-то чудак, спец по дамам, что-то там наговорил, и на этой основе вы пытаетесь меня припереть к стенке?

— Дорогой Эди, вы же сами сказали, пожалуйста, — невозмутимо пояснил Справедливый. — К тому же я не утверждал, что это правда. Но согласитесь, что в этом деле нужно все-таки разобраться, ведь, говоря ментовским языком, грабеж среди белого дня произошел на нашей территории. К тому же этот чудак в свое время был удачливым вором, но из-за одной сучки, простите за жаргон, стал жить на свой лад и завязался на мокруху. От него и его бывших отморозков, которые ныне небезуспешно пытаются контролировать цеховиков, заигрывают с теневыми политиками, которые имеют серьезные намерения в перспективе бороться за власть, всякое можно ожидать.

— Вы не поэтому ли оберегаете меня даже от моего соседа? — ухмыльнувшись, заметил Эди, чтобы перевести разговор на «Иуду». При этом внутренне улыбнулся, представив на миг выражение лица Бородина, когда ему будет сказано о Зубре, как одном из грабителей.

— Ну, я бы не сказал, что оберегаю, но не хотелось бы, чтобы вы пострадали. Я к вам отношусь с уважением, иначе не стал бы изгаляться в словесности, на воровском жаргоне проще мысль выразить. А вот что касается вашего соседа, рекомендую быть осторожным, он, со слов братков с воли, промышляет зеленью[65] и его люди шныряют к полякам по каким-то своим делам. Так что держитесь от этого клиента КГБ подальше, иначе воли не видать.

— Он интеллигентный человек, знает иностранные языки, бывал за границей, имеет здесь друзей, в том числе среди минской элиты, рассказывает, что попал сюда, случайно ранив своего приятеля.

— Самый настоящий гнида он, заливает вам баки, рисуется овечкой. Не доверяйтесь ему, подставит падла за тридцать сребреников. Я такую публику за версту чувствую, — процедил сквозь зубы Справедливый. А потом, сделав непродолжительную паузу, спросил: — Вы не собираетесь уезжать отсюда, когда освободитесь?

— Не собираюсь, мне нужно с Юрой еще поработать в Бресте, кстати, спасибо вам, что сообщили ему обо мне.

— Не стоит благодарности, мы должны друг другу помогать. Надеюсь, вы поймете, что я вам добра желаю, и откроетесь.

— Я и так открыт и рад знакомству с вами.

— Однако хитрец вы, мой дорогой Эди, но мы тоже, как говорится в народе, не лыком шиты. Так что делайте выводы и готовьтесь к новому разговору. Без него не уезжайте, ведь вы же не англичанин?

— Это что, угроза? — нарочито холодно спросил Эди, уставившись в собеседника острым взглядом. — Я не люблю, когда со мной пытаются разговаривать ультиматумами.

— Даже в мыслях такого не было, — весело промолвил Справедливый. — О том, что это невозможно, здесь знают все. Так что воспринимайте мои слова как настойчивую просьбу. А теперь я покидаю вас, мое время закончилось, до свидания.

С этими словами он встал и не торопясь направился к выходу, где его уже ждал Долговязый.

Эди лишь кивнул ему в ответ.

«Интересный тип и, главное, гибкий, надо же, вывернулся ужом и облек явную угрозу в дипломатическую форму, в принципе не изменив ее сути», — подумал Эди, наблюдая за тем, как Справедливый, в ожидании, когда откроется дверь, что-то говорит Долговязому.

«Наверно, инструктирует, как успешно выполнять функции смотрящего в камере», — подумал Эди, а потом с удовольствием растянулся на койке и начал делать упражнения для поддержания тонуса мышц живота.

В это время к нему подошел сосед, занимающий верхнюю над «Иудой» койку, и вполголоса посоветовал:

— Братан, не доверяйся Справедливому, он что-то задумал против тебя, мне кореш вчера прокукарекал.

— А чего так поздно сказали?

— Прикинул, что у него руки коротки стали, после того как ты этих братков и его шестерок из мусоров отдубасил, но ошибся, ему по-прежнему открываются все двери СИЗО.

— Ну и что ваш кореш сказал? — спросил Эди, бросив на соседа острый взгляд.

— А то, что против тебя и Зубра они разборку собираются устроить.

— Не знаю я никакого Зубра, и вообще, кто он такой?

— Он из могилевских братков, — ответил сосед, посмотрев на Эди широко раскрытыми от удивления глазами.

— И все?

— Ну-у, он был фартовым вором, но начал кумарить… Потом исчез, после того как с тобой…

— Может быть, еще кто-нибудь из братков вместе со мной?.. — многозначительно недоговорил Эди, ухмыльнувшись в лицо соседу.

— Говорят, что да, но они там, — ответил сосед, показав пальцем на пол.

— Я тоже слышал об этом, — сказал Эди, стрельнув в соседа взглядом исподлобья и тут же добавил: — Поменьше говорите об этом деле и вы останетесь наверху.

— Усек, спасибо, братан, — выдавил из себя сосед и тут же полез на свою койку.

«Выходит, что Справедливый не соврал насчет моего компаньона по делу инкассаторов. Наверняка этот беглый воришка и его братки угрозыску известны. Так что не зря поиграли с паханом, хотя он и не думает успокаиваться, но, увы, некогда дальше баловаться, надо шпиона к уму призывать», — рассуждал Эди, пока не потребовали идти к следователю.

Сопровождал его вежливый Лукашов со своим прежним напарником.

В кабинете Эди встретили Артем и Николай. После теплых приветствий коллеги приступили к обсуждению сложившейся ситуации.

В самом начале Эди, положив на стол записки шпиона Глущенкову и Елене, предложил проверить их на наличие тайнописи, а потом вести разговор по остальным вопросам. После этого Николай сразу ушел, чтобы организовать необходимую работу, а Артем и Эди стали разбирать ситуацию.

— Давай по порядку, — предложил Артем.

— Хотелось бы прежде узнать, что пишет Глущенков «Иуде».

— Лучше почитай, я тем временем налью нам чаю, а то с утра крохи во рту не было, — сказал Артем, протягивая лист бумаги.

Эди взял его и начал читать: «Кейс у меня. Забрал сразу после сигнала. У меня его никто не мог вскрывать. Может, на квартире? Подумай. Да, я в тот день еще неоднократно получал твои сигналы, потом догадался, что сигнализатор попал в руки этих обезьян в форме и выключил приемник. Что ты в т-ме «М» знает. Сказал, чтобы держался линии ссоры с «Ш» и случайного ранения, тогда будет помогать по максимуму и тебе, и дочери. За «А» и «З» присмотрю. Да, «З», как договорились, направлю к поляку. Кавказцем и Юрой займусь, есть соображения. Адвокат (это Кореповский, смотрел документ) мне не понравился. Наведу справки в адвокатуре. Мне нужно ехать в Питер на неделю, ты знаешь для чего. Держись, твой Н.Г.».

Дочитав до конца, Эди произнес:

— Молодцы ребята, хорошо сработали. Надо полагать, что Глущенков ничего не заметил?

— Он не имеет такой подготовки, как «Иуда», да и мы вместо изъятых предметов кирпич положили, — улыбаясь, заметил Артем, отпивая из чашки чай.

— Странно, спокойно относится к тому, что кейс могли вскрыть. Исходя из этого, можно допустить, что Глущенков не знает о его двойном дне. Тогда возникает вопрос, а знает ли он, что «Иуда» шпион.

— Скорее всего, знает, о чем может свидетельствовать та часть записки, где говорится о «М», рекомендующем держаться линии ссоры.

— Ты упустил первую часть моего вопроса.

— Согласен, он может иметь дозированную информацию.

— Я думаю, что «Иуда» держит Глущенкова в неведении относительно своего шпионажа, прикрываясь связью с зарубежным антисоветским центром. В таком случае еще можно объяснить, почему он не знает о двойном дне кейса и самого «Иуды».

— Я тоже думал над этим и, допуская, что «М» может быть натовским разведчиком, использующим прикрытие представителя такого центра, поручил своим срочно поднять все сводки телефонных разговоров «Иуды» и проанализировать на предмет выяснения, есть ли среди них подпадающие под «М».

— Думаю, что не лишне было бы также связаться с 5-м Управлением и вместе с ними прокачать ситуацию с «М», как-никак они целенаправленно работают по этой линии.

— Правильно, сегодня же поручу, — согласился Артем и предложил Эди подключиться к чаепитию.

— И еще надо бы вновь вернуться к задаче усиления наблюдения за разведчиками, работающими в посольских резидентурах, чтобы отловить возможные с их стороны попытки уточнить ситуацию с «Иудой» через свои минские связи.

— Этот вопрос контролирует сам Маликов, если что-нибудь появится, мы сразу будем знать.

— А сигнализатор обнаружили? — спросил Эди и, широко улыбнувшись, добавил: — По тексту письма понятно, что он был в руках «обезьян».

— Обнаружили, — засмеявшись, ответил Артем, поняв намек Эди, — и даже предъявили сегодня «Иуде».

— Ну и что он сказал?

— Сказал, что это пульт управления от автоматической игрушки, купленный им дочери в одной из загранкомандировок. На вопрос, а чего ты держишь его при себе, ответил, что он случайно оказался у него… Мразь, все пытается в жмурки играть, никак не поймет, что ему крышка, — в сердцах выпалил Артем, крепко сжав кулаки. — Иногда так и хочется врезать ему меж глаз, и вообще, не надо было его спасать от блатных, пусть бы потешились над ним как следует. Вот тогда он стал бы покладистее.

— Артем, против «Иуды» надо действовать тоньше, методично давя на его болячки. Я это понял в процессе непосредственного общения с ним. Жесткими мерами вряд ли что-нибудь дельное получится: он может просто замкнуться и пойти на голгофу. При создавшейся ситуации считаю целесообразным ускорить мое подключение к работе с объектом как сотрудника, — произнес на одном дыхании Эди. И затем детально раскрыл свою позицию, подкрепив ее конкретными соображениями, которые сформировались у него за последние дни.

— О целесообразности твоего участия в его допросах я уже докладывал Маликову после вчерашнего нашего разговора. Тарасов такого же мнения. Они считают, что это может ускорить процесс. Но при этом потребовали, чтобы мы вместе с тобой взвесили все за и против, — произнес Артем. — Ты понимаешь, о чем речь?

— Чего тут непонятного, — резко сказал Эди. — Если выход из камеры окажется нерезультативным, обвинят в том, что непрофессиональными действиями была утеряна возможность контролирования переписки «Иуды» со своими преступными связями.

— Ну и что будем делать? — спросил Артем, задумавшись. — Может быть, подождать пока?

— Упустим время, они же обвинят в близорукости, а это, извини, не про нас.

— Вижу, ты уверен в своей правоте, а это уже половина успеха, — тепло промолвил Артем. — В таком случае надо срочно готовить твое освобождение. Только когда это лучше сделать?

— Предлагаю сегодня подготовить все необходимые документы и ждать моего сигнала, чтобы в любое время можно было вызвать из камеры с вещами. Я почти уверен, что вчерашний разговор имел целью подготовить меня к выполнению какого-то поручения, связанного с моим выходом на свободу.

— Дай бог, чтобы так оно и произошло, — заговорщически произнес Артем.

— Будем рассчитывать на это, товарищ атеист-коммунист, — заметил Эди, улыбнувшись.

— Прекрати, не на партсобрании, — отшутился Артем, хлопнув Эди по плечу. И тут же, посерьезнев, спросил: — А где будем его держать?

— Мне представляется, что завтрашний день позволит принять решение по этому вопросу.

— Давай соображения, они же у тебя имеются, — шутя, потребовал Артем.

— Если не удастся в течение завтрашнего дня сломить его на сотрудничество, остается один выход — перевести в СИЗО КГБ и продолжить допросы.

— Да-а… — только и сказал Артем, наливая из термоса ароматный чай.

— Правда, не знаю, откуда берется эта уверенность, но мне кажется, что этого не потребуется, — задумчиво проговорил Эди.

— Вот такой вывод мне больше по душе, — выпалил Артем, разводя руки в стороны.

В этот момент в кабинет вошли Николай и Бородин.

— Вы очень кстати, Михаил Михайлович, надо Эди выпускать на свободу, оказывается, он непричастен к вашему делу, — произнес Артем, пожимая ему руку.

— Жалко, что так быстро, — улыбнулся Бородин, глядя на Эди, — а то под этот шумок меня могли представить к награде.

— Думаю, что у вас это еще впереди, — произнес Эди, с серьезным видом, отчего Бородин перестал улыбаться, а Артем и Николай вопросительно глянули на своего коллегу. — Я только сегодня получил серьезную информацию по делу инкассаторов… — И подробно рассказал о своих разговорах со Справедливым и соседом.

— Эди, я думаю, что эту информацию необходимо срочно оформить и официально передать в милицию, — предложил Артем.

— Да, конечно, — быстро согласился Бородин, восхищенно глядя на Эди. — Она крайне важна и дает серьезную зацепку… Если не возражаете, я бы тут же запустил ее в проверку.

Эди тепло посмотрел на Бородина и произнес:

— Михаил Михайлович, а чего торопитесь? Николай оформит ее и передаст вам в установленном порядке, как результат нашей совместной работы. Полагаю, такой вариант лучше отобразит ваши усилия по раскрытию этого резонансного висяка. Согласитесь, ведь это будет правильно?

— Мы можем вместе быстро настрочить нужную бумагу, — не сдавался Бородин.

— Вы не волнуйтесь, лучше подготовьте постановление об освобождении из СИЗО незаконно задержанного человека, а мы займемся подготовкой этой нужной бумаги, — пошутил Артем, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться. — И вообще, товарищ Бородин, куда делась ваша степенность?

— Да ну вас, — огрызнулся Бородин, посмотрев на Артема, — мне сейчас не до шуток. Вы разве не представляете себе, что начнется, как только эта информация упадет на стол министра?

— Миша, представляем, но ребята правы, когда говорят, что надо сделать по уму, — заметил Николай. — Вот ты придешь и скажешь своим, что инкассаторов ограбил Зубр, а они тебе, мол, откуда информация. И что ты им скажешь?

— Хорошо, я сейчас оформляю освобождение, а ты, Николай, готовь бумагу на министра, — предложил Бородин и тут же ушел.

Как только за ним закрылась дверь, Николай достал из кармана два сложенных вчетверо листа бумаги и положил их перед коллегами со словами:

— Дочери он написал только открытое письмо, а Глущенкову с тайнописью.

Пока Артем знакомился с проявленным текстом, Эди развернул к себе записку «Иуды» дочери и начал читать: «Дорогая доченька! Я все делал, чтобы ты была счастлива, не знала ни в чем нужды. И кое-что у меня получалось. Ты об этом знаешь. Леночка, родная, ты уже взрослая и потому, надеюсь, поймешь меня. Я попал в неприятную историю, о которой не могу пока сообщить. Обо всем этом тебе расскажет мой друг Эди, который скоро приедет в Москву. Он будет помогать тебе. Я ему верю, испытан на деле. Забери у своей подруги «К» чемоданчик, который мы храним у нее. Пусть Эди вскроет его при тебе. Он знает, как это сделать. В конверте то, что принадлежит тебе, забери. Доченька, вполне возможно, тебе придется уехать из Москвы. Это надо будет сделать для твоего же блага. Да, не забудь убедиться, что к тебе приехал именно он. Его приметы… Целую, твой папочка».

«История имеет продолжение в новых лицах и при новых обстоятельствах. По всему не скоро я вернусь к морю…» — подумал Эди, разворачивая записку к Артему, который к тому времени уже успел прочитать послание шпиона Глущенкову.

— Читай, только не свались со стула, — весело сказал Артем, протягивая ему лист с текстом.

— Я уже в трансе от письма дочери, — в тон ему ответил Эди, беря лист.

«Сергей, весточку получил, спасибо, — писал «Иуда». — С кейсом все запутано, закопай его рядом с тем местом, о котором ты знаешь, — десять шагов строго на 11 ч., если стать лицом к северу от самого толстого ствола. Адвокату дай 10 т.р., нужны для дела. Сообщи, выходил ли на тебя «М»? Сам ему больше не звони. «З» отправь через окно. Скажи ему. Нет, лучше позвони, что у меня все в N и по-прежнему контролирую ситуацию, а то может начать юлить. На днях выходит «Э», я тебе писал о нем. Попробуй понаблюдать за ним: с кем встречается, куда ходит… Он остановится в «Минске», если что, спроси у адвоката… Имей в виду, «Э» надо оберегать, инициативно с ним не встречайся. Если что, он сам выйдет на тебя. Все, твой А.Б.».

— Ну и какие впечатления от прочитанного, коллеги? — спросил Николай, дождавшись, когда они оторвутся от текстов.

— Николай, мы без тебя уже переговорили о дальнейших действиях, позже расскажу об этом, чтобы сейчас не занимать время, — заметил Артем и, уже обращаясь к Эди, продолжил: — Ты прав, в камере тебе действительно больше нечего делать. Все что возможно из шпиона ты уже выжал. Теперь необходимо навалиться на него, как говорится, с открытым забралом.

Эди, кивнув в знак согласия, произнес:

— Осталось только выслушать просьбы, вытекающие из вчерашнего его монолога и письма дочери. Сегодня извещу шпиона, что есть решение о моем освобождении, и стану ждать, когда он их выскажет.

— С этим вроде все понятно, но надо о житейской стороне дела тоже подумать, — включился Николай, вызвав у коллег вопросительные взгляды. — Я имею в виду решить, где Эди будет жить, а то «Иуда» пишет, что в гостинице, да еще поручения Глущенкову дает проследить, — добавил он, уловив их вопросительные взгляды.

— И на самом деле, давайте определяться, — предложил Артем. — Пропадать и снова появляться, ездить на комитетской машине не получится. К тому же нужно, чтобы к тебе приходили Рожков и Кореповский.

— Готов хоть на вокзале, — пошутил Эди, — но по логике вещей лучше в хорошем номере в гостинице, тем более скоро буду богатым парнем.

— Тогда я скажу Юре, чтобы заказал номер. Кстати, я их обоих вызвал сюда, — заметил Николай.

— А я «Иуде» сказал, что Кореповский может прийти только завтра. Хотя с учетом моего предстоящего освобождения мог изменить свои планы, что дало возможность вручить ему записку для Глущенкова, — произнес Эди.

— Тогда тебе нужно с ним повстречаться, — предложил Николай, — я это сейчас организую.

— Мне надо увидеться и с Юрой, чтобы узнать результаты посещения им Шушкеева.

— Да, но у нас остается в силе, что Юра через свою знакомую медсестру передал ему суть записки? — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнес Артем. И тут же спросил: — А «Иуда» вполне может попросить тебя повторить попытку еще раз.

— Вполне, и я не откажу ему в этом, — ответил Эди, улыбаясь.

— Вроде все логично, — подвел итог Артем, потирая руки.

— Остается еще один момент. Необходимо исключить возможность передачи «Иудой» через кого-нибудь из сокамерников записки Глущенкову о том, что я оказался чекистом.

— Будем контролировать через человека Карабанова и подставлять ему других агентов, чтобы он отказался от такой затеи, — предложил Артем.

— Он может за деньги упросить блатных, а они вынесут записку в тот же день, — утвердительно сказал Эди.

— Да чего с ним церемониться, — резко произнес Николай, несколько удивив этим своих коллег, — его необходимо загнать в ШИЗО и пусть там строчит свои записки, а Карабанов будет их исправно изымать.

— А что — это выход согласился Артем, тем более нам всего-то нужно два-три дня.

— В таком случае в ШИЗО к нему должен иметь доступ только проверенный надзиратель, чтобы исключить случайности. За эти дни я такое узнал о проделках отдельных из них… и потому считаю необходимым усилить контроль, — произнес Эди.

— Согласен, я серьезно переговорю с Карабановым, — пообещал Николай.

— Тогда, Коля, ты организуй встречу Эди с ребятами и повстречайся с Карабановым, а я пойду к следователям, нужно их поддержать.

Через час, после завершения встречи с Рожковым и Кореповским, Эди сопроводили в камеру. К тому времени «Иуда» уже был на месте и, не дожидаясь, когда Эди опустится на койку, спросил:

— Ну как?

— Завтра свобода, уже есть постановление, но почему-то следователь мурыжит. Гад, не хочет сегодня выпускать. Узнав об этом, даже адвокат примчался сюда и давил на него. Вот жду…

— То есть ты виделся с адвокатом? — перебил его «Иуда».

— Только что расстались, и он поехал в прокуратуру на следователя жаловаться. Потом, если успеет, к вашему приятелю заедет.

— Прекрасно, а как Юра?

— Приходил, — растянуто ответил Эди. — Тоже волнуется, ведь время идет, а у нас с ним запланированы поездки по республике.

— Он в больнице был?

— Вы словно следователь: то сделал, это сделал? Был, но подождите, не все сразу, сейчас руки помою и расскажу, — весело сказал Эди и, прихватив полотенце, направился к умывальнику.

Когда через пять минут Эди вернулся, «Иуда» сидел в той же позе.

— Вот теперь можно, я готов, — промолвил Эди, присаживаясь напротив «Иуды». И изложил ему свою заготовку в подробностях.

— Выходит, его стерегут?

— А это разве для вас новость? — вопросом на вопрос ответил Эди.

— Нет, конечно, я же сам говорил вам об этом. Ну какой молодец этот ваш Юра, как умно поступил!

— А что ему оставалась делать после ваших хитроумных инструкций — лезть на рожон и подвергнуться, как вы предполагали, форменному допросу со стороны гэбэшников?

— Жалко, конечно, что он не смог вручить ему записку и получить ответ, — внимательно глядя на Эди, промолвил «Иуда».

— Ну как же не получил, — сказал, улыбаясь Эди, — я же вам только что намеками все передал.

— Это на него похоже, человека хлебом не корми, а дай только кого-нибудь матюгами покрыть. Если так выражался, значит пошел на поправку, — произнес «Иуда», изобразив на лице страдальческую улыбку. Затем, после некоторой паузы, спросил: — А саму записку не вернул?

— Нет, а что, надо было?

— Я к тому, чтобы где-нибудь не валялась.

— Увижу, спрошу, наверно, он ее порвал и выбросил.

— Все-таки спросите. Если не порвал, заберите и сами порвите, не хочу, чтобы мои каракули кто-нибудь читал.

— Хорошо, так и сделаю.

— Письмо Елене вы, надо полагать, уже прочитали. Извините за рекомендацию относительно того, чтобы она убедилась, кто к ней пришел. Приметы я вроде правильно указал?

— Письмо прочитал, но требуются пояснения. Во-первых, мы не договаривались, что я скоро поеду в Москву, во-вторых, у меня для этого нет никаких финансовых возможностей. В-третьих, что это за странный чемоданчик и не попаду ли я с ним в какую-нибудь историю? — понизив голос, произнес Эди.

Иуда внимательно выслушал Эди и, несколько нервничая, стал пояснять:

— Дорогой Эди, деньгами я вас обеспечу. Надеюсь, пока десяти тысяч хватит?

— Сколько? Я их за всю свою жизнь вернуть не смогу.

— Их не надо будет возвращать, вы же по моим делам их будете тратить.

— И где я должен их взять?

— Глущенков передаст через адвоката, как только он у него появится. Теперь о скорой вашей поездке в Москву. Я так написал, поскольку был уверен, что вы мне не откажете в такой помощи, ведь мы же договорились помогать друг другу.

— Я не против этого, тем более вы обеспечиваете меня большими деньгами. Но вы должны понять, что я не могу уехать отсюда, пока не закончу свои дела.

— Понимаю, к тому же надеюсь, что вы останетесь в Минске на некоторое время и будете навещать меня с вашим энергичным адвокатом. Кстати, вы передали ему мое предложение?

— Он в принципе согласен, нужно только об условиях договориться.

— Я же сказал, что достойно отблагодарю.

— На это он сказал, что не знает такой меры и потому предложил вести речь о благодарности в количестве рублей, — сказал Эди, легко улыбнувшись.

— Скажите ему, чтобы он сам назвал приемлемую для него цену за свои услуги.

— Хорошо, я ему передам.

— Спасибо. Эди, я много думал, чем бы отблагодарить вас за то, что вы делаете для меня, — неожиданно произнес «Иуда», пристально вглядываясь в его лицо.

— Да не надо ничего, я это не бесплатно делаю, — отреагировал Эди, будто не придал никакого значения подобному повороту в их беседе, а сам подумал: «Вот шпион и намеревается что-нибудь дельное предложить».

— Вы зря так с ходу отвергаете, еще не услышав, о чем речь пойдет, — понизив голос, сказал «Иуда». — Я хочу вас познакомить с человеком, который поможет вам достичь серьезных вершин, которые вы сами вряд ли покорите.

— Он что — маг? — пошутил Эди.

— Да, в своем роде он маг и многое может. Так вы хотите с таким человеком познакомиться?

— А почему бы и нет, вдруг, он действительно окажется полезным, — уже серьезно ответил Эди.

— Тогда я дам его телефон и вы позвоните ему, когда будете в Москве.

— Так он не минчанин? — спросил Эди, несколько озадаченный этим.

— Нет, он живет в Москве. Здесь его телефон, — промолвил «Иуда», протягивая Эди листочек бумаги. — Только ему надо будет объяснить, от кого вы и, чтобы он не сомневался в этом, дополнительно сказать: «Я от Александра — переводчика из Питера».

— А что, если назову фамилию, не поймет?

— Поймет, но не примет, сошлется на занятость и тому подобное. К нему многие обращаются, в том числе и от моего имени. Поэтому мы договорились, что посланцы от меня будут произносить эту условную фразу. Только надо сделать это именно в такой редакции и последовательности.

— Чем он может помочь историку и каратисту?

— Вы сначала встретьтесь с ним, расскажите о себе, своих планах на будущее, и он найдет оптимальный вариант. Поверьте, мою аттестацию он воспримет весьма серьезно.

— Обязательно позвоню и встречусь с ним. Посмотрим, что сотворит ваш всемогущий маг. Кстати, как его зовут? — вновь весело произнес Эди.

— Василий Сафинский.

— Думаете, этого будет достаточно для такого человека?

— Вполне. Ему даже нравится, когда его по имени называют.

— Хорошо, буду по имени и на вы с ним пытаться говорить.

— Не беспокойтесь, это нормально, — заметил «Иуда», посчитав, что Эди остался недовольным его пояснением. — Да, еще вот что, Эди, не говорите о своей поездке в Москву никому, особенно Глущенкову, если вдруг надумаете с ним встретиться.

— Не надумаю, он мне не нужен, к тому же вы сказали, чтобы адвокат с ним встретился, — отреагировал Эди, вопросительно взглянув на собеседника.

— Это я так на всякий случай, — загадочным голосом произнес «Иуда».

— Действительно, зачем он мне нужен? — спросил Эди, дав понять собеседнику, что он уловил в его голосе эту загадочность.

— Пока не знаю, хотя не исключена такая возможность, например, чтобы взять еще денег для нужд в Москве.

— Он что их всем, кто к нему приходит, раздает?

— Не всем, но вам даст, так как знает, что вы мой друг, — высокопарно произнес «Иуда», легко коснувшись колена Эди.

— Да, кстати, хотел в самом начале, когда речь зашла о десяти тысячах, спросить: а как Глущенков на этот раз узнает, что адвокату необходимо их отдать? Я заодно с письмом Елене прочитал и адресованную ему записку. Там об этом вроде ничего не было.

Прозвучавший вопрос несколько смутил «Иуду», но он в один миг справился с собой и, вновь коснувшись колена, заметил:

— Из вас и на самом деле хороший разведчик получился бы. Надо же, обратили на это внимание. Дело в том, что я в записке сделал своеобразную пометку о сумме. Глущенков сразу разберет, что она означает. Мы с ним специально разработали небольшую систему таких пометок. Понимаете, большие деньги заставляют изощряться. Если заинтересуетесь, могу позже поделиться. А так, не мог же я напрямую о такой сумме написать, подставляя вас, случись что записка, попала бы в руки ментов. Всяких неприятных вопросов не избежали бы от них накануне освобождения.

— Все понял, хотя ничего не понял, кроме того, что вы очень хитрый человек, — улыбнувшись, промолвил Эди.

— Разве это плохо?

— Нет, ведь принято же считать, что хитрость — признак ума. Правда, извините за мою прямоту, не пойму, почему вы тогда здесь? — задумчиво произнес Эди, глядя «Иуде» в глаза. Ему хотелось вернуть шпиона к теме о его дальнейшей судьбе, поэтому и задал вопрос в такой грубой форме.

— Мы вчера говорили об этом, я и на самом деле грешу против моих знакомых, которые дали повод чекистам заинтересоваться собой и мной. Но от этого сейчас мне нисколько не легче. Ситуация тяжелая, но я не теряю надежды. Главное, вывести Леночку из-под удара, отправив за границу. Там ей будет проще перенести мое осуждение.

— Сколько лет вам могут дать? — сочувственным голосом спросил Эди.

— Много, дорогой Эди, много.

— Неужели ничего нельзя сделать для смягчения наказания? Может, отдать чекистам всю валюту, и они скостят срок.

— Не верю, могут наобещать с три короба, а сами только усугубят положение. Для них важен только результат и отчет, мол, вот поймали такого-то преступника и засудили.

— Но времена на дворе уже другие, перестроечные. Может, рискнуть, попробовать исправить положение?

— Эди, у меня далеко не все просто и то, что говорит ваше отзывчивое к беде другого человека сердце, для моего случая, наверно, может не подойти, — с горечью в голосе произнес «Иуда». — Вы правы в одном, что идет так называемая перестройка. О своем отношении к ней и тому, что происходит в стране, я уже говорил и потому не буду повторяться. Но в этой кутерьме гэбисты, к которым я, по-вашему, должен бы обращаться с извинениями, отдельная песня. Они живут в другом измерении и еще долго по инерции будут загонять в тюрьмы людей, пытающихся жить по велению собственных сердец, не понимая, что, государство как таковое, за которое они пекутся, уже развалено и не существует.

— Вы нарисовали свинцово тяжелую картину, а чекистов сумеречными людьми, будто и не родившимися от советских женщин. Но я, как истинный советский ученый, скажу объективности ради, как, между прочим, это трактуют марксисты-ленинцы, наши чекисты плоть и кровь от своего народа, — как бы шутя заметил Эди. И затем, сделав некоторую паузу, с ударением на каждом слове, добавил: — Но, как бы то ни было, по-моему, человек должен искать выход из любого положения. Так что, Александр, думайте, ищите. Если посчитаете, что могу быть чем-то полезен, говорите.

— Вы и так многое сделали для меня. Теперь помогите с дочерью, и я буду очень вам благодарен. При этом обязательно свяжитесь с Сафинским, а то, как мне показалось, вы не совсем серьезно восприняли мою рекомендацию.

— Находясь под впечатлением предстоящего освобождения, я ко всему внешне несерьезно отношусь. Можете не сомневаться, обязательно ему позвоню, но и вы не забывайте о моей рекомендации, а вдруг пригодится.

Дальнейший их разговор был прерван обедом, после которого «Иуда», сославшись на усталость, лег отдохнуть.

Эди же, посидев некоторое время и делая вид, что читает, тоже прилег и через минут пять уснул.

Проснулся он оттого, что открылась кормушка, в которую потребовали выхода Слюнявого и «Иуды».

Перед тем как подняться, «Иуда» положил на койку Эди сложенный традиционно вчетверо лист бумаги и вполголоса быстро произнес:

— Пока вы спали, я написал Шушкееву новую записку. Пусть Юра через свою знакомую попробует ее передать ему лично. Если не удастся, заберите и уничтожьте. Об остальном мы вроде договорились. Если уйдете до моего возвращения, не забудьте этим уркам сказать, чтобы не лезли ко мне.

— Не волнуйтесь, я все сделаю как надо и с блатными переговорю, — сказал Эди. Правда, секунды спустя, решил, что разговаривать с ними нет необходимости, так как сюда шпион уже не вернется.

Как только за «Иудой» закрылась дверь, Эди произнес условную фразу для операторов: «Конечно, предупрежу, хотя и жалко тратить драгоценное время на них», — и снова лег.

Глава XVII

Команды на выход Эди пришлось ждать целый час, за который он успел поразмышлять о многом и, главное, о том, как проведет первую ночь на свободе, как будет отмокать в ванне… При этом каждый раз, когда из коридора доносился стук подкованных каблуков, Эди внутренне напрягался в ожидании скрипа открываемой кормушки и последующей команды на выход с вещами. Скоро, когда, устав от ожидания он уже перестал обращать внимание на коридорные шумы, неожиданно открылась дверь и нарисовавшийся в ее створе Лукашов без всякого крика спокойно произнес:

— Атбиев, собирайтесь, вас выпускают.

После этих слов все зэки соскочили со своих коек и скопились у стола. Эди не торопясь собрал свои вещи, и направился к выходу.

— Ну ты молоток, братан, бывай, еще встретимся, — только и сумел сказать Долговязый, вызвав тем самым улыбку у Эди, что блатным было воспринято как согласие, отчего он ощерился и закивал.

На самом же деле Эди улыбнулся, услышав слово «молоток», которым его, только начинавшего служить лейтенанта КГБ СССР, награждал многоопытный инструктор по военно-физической подготовке на тренировках по рукопашному бою за удачный бросок или удар.

Слюнявый тоже пытался что-то прошепелявить, махая руками, но его слова утонули в гуле поздравлений других сокамерников, которые искренне желали ему больше не попадаться в руки ментов. Эди также пожелал остающимся в камере заключенным свободы и шагнул в коридор.

На выходе из СИЗО его встретили Рожков и Кореповский, которые на виду у выпускающих администраторов тюрьмы обняли его и, посадив в специально сделанную под такси «Волгу», за рулем которой сидел коллега Юры, увезли в гостиницу.

По дороге Кореповский рассказал Эди о своей встрече с Глущенковым и передал ему записку и десять тысяч рублей для Бизенко. На вопрос Эди, чем он интересовался, пояснил:

— Да, подробностями моей работы по вашей защите, лично вами, мол, кто и откуда, но я, сославшись на адвокатский этикет, отказался говорить. Интересовался, когда вы освобождаетесь, и где будете проживать. Обменялись телефонами.

— О гостинице не сказали?

— Нет, я же не знал.

— О моем поселении в гостинице знает обслуживающий ее сотрудник?

— Сегодня проинструктируем, чтобы отлавливал тех, кто будет проявлять интерес к вам.

— Спасибо, просьба сразу ставить меня в известность о таких лицах. А это передайте Парамонову, — сказал Эди, передавая ему записки «Иуды» Шушкееву и Глущенкова — «Иуде», — он знает, что с ними делать. Только будьте поаккуратнее с ними.

— Хорошо. А что вы будете делать после заселения, в смысле нужны ли будем?

— Надо бы подвезти мои вещи. Где они, Парамонов знает, — произнес Эди, а затем, улыбнувшись, добавил: — Нужно, как говорят блатные, прикид[66] менять.

Затем Эди рассказал Юре о Зубре и его братках, предупредил о возможном выходе на него находящихся под Справедливым блатных с вопросами о месте его пребывания.

— А что им сказать? — спросил Юра.

— Что мы готовимся к поездке в Брест для сбора полевого материала, а что касается места проживания, то сказать как есть, они смогут это и так узнать.

— Действительно, с информацией у них дело поставлено неплохо, — заметил Кореповский.

Тем временем машина подкатила к гостинице.

Проводив Эди в номер, ребята уехали.

Накупавшись вдоволь и постирав вещи, которые носил в СИЗО, он с удовольствием юркнул под чистую простыню и накопившаяся за эти дни усталость сразу обволокла его крепким сном.

Разбудил его трезвон телефона на тумбочке у изголовья. По приобретенной в камере привычке он приоткрыл глаза, еще не зная, что происходит, но, тут же осознав реальность, быстро поднял трубку, из которой послышалось:

— Привет, соня, это Артем, в коридоре находится Кореповский, который не может достучаться до тебя. Открой, он привез твои вещи и кое-что из еды. Я буду через час, подготовься, поедем в контору — Тарасов требует тебя к себе.

— Понял, хорошо, — сонным голосом произнес Эди и вернул трубку на аппарат. Потом, обмотавшись простыней, пошел открывать дверь.

К приезду Артема он уже был готов идти хоть куда, но только не в камеру.

Артем, оглядев номер, остался доволен.

— Не хуже чем мой в цековском доме, — заключил он.

— Не знаешь, почему мы Тарасову понадобились? — спросил Эди, не отреагировав на его слова о номере.

— Я и сам только что от Николая узнал. Может, хочет какие-нибудь ценные указания дать, — предположил Артем.

— Вполне возможно, — согласился Эди, но тут же спросил: — А как «Иуда»?

— Мы его в ШИЗО запихали, чтобы лучше думалось. Карабанов рассказал, что он сильно испугался, все спрашивал, мол, куда ведете: подумал, что надзиратели решили отмутузить его вместо тебя.

«Неудивительно, что испугался. От некоторых из них что угодно можно ожидать», — подумал Эди, а сам неожиданно для Артема произнес:

— Мне нужны будут парик и бородка.

— Ты сказал парик, но для чего? — удивленно спросил Артем и тут же, поняв в чем дело, сказал: — ты сам объясни Николаю, что конкретно тебе нужно, и он найдет.

— Надо Юре сказать, ему и искать не надо, у них все это имеется.

— Вот сейчас и скажешь, он ждет у такси.

— А не ждет ли там и Глущенков? — пошутил Эди.

— Если что, наружка подскажет, — весело произнес Артем и, хлопнув Эди по плечу, предложил ехать к генералу.

Покрутив на всякий случай по улицам, машина заехала во двор центрального здания КГБ, где их уже ждал Николай.

— Не знаешь, по какому поводу и так спешно? — спросил Артем у него, как только вышел из машины.

— Думаю, хочет увидеть нашего заключенного, но это лишь моя догадка, и не более того, — ответил Николай, обнимая подошедшего к ним Эди. Затем, предложив подняться вслед за ним в приемную, направился ко входу в здание.

Артем, подхватив Эди за локоть и приглашая идти за Николаем, спросил:

— Ты сказал Николаю про реквизит?

— Да, передаст через Юру, — ответил Эди, а затем спросил: — А что было в записке Шушкееву?

— Практически то же самое. Единственное отличие в том, что «Иуда» просит его все забыть и, особенно, об их московском знакомом «М».

— Опять этот «М»? — задумчиво произнес Эди.

— Видно, он их начальник, — пошутил Артем.

— Ну а что пишет Глущенков шпиону?

— Это надо самому почитать, по дороге не расскажешь, — сказал Артем, на ходу протягивая Эди сложенный в несколько раз лист бумаги, который до этого он держал в руках.

— Прочитаю позже, — заметил Эди, отправляя его в карман брюк, а сам при этом подумал: «Надо же, молчал, пока я напрямую не спросил».

— Вы чего там шепчетесь? — весело поинтересовался Николай, обернувшись к ним.

— О твоих знакомых — Бизенко и Шушкееве, — ответил Артем и прыснул в кулак.

— Я с удовольствием отдал бы их тебе насовсем, — в тон ему сказал Николай, открывая дверь в приемную зампредседателя.

Тарасов встретил прибывших офицеров, стоя в центре своего большого кабинета. Как только они остановились перед ним и Артем начал было докладывать, сказал:

— Не надо, — и, медленно шагнув к ним, пожал каждому руку. Затем, по-отечески тепло похлопав Эди по спине, продолжил: — Молодец, майор, наслышан о твоих делах. Теперь надо дожать эту гадину, заставить работать так, чтобы наш противник подавился дезинформацией. Обо всем этом мы позже поговорим, а сейчас я должен выполнить свое обещание, ведь у настоящего генерала слово должно быть как кремень. Так что пойдем, майор, в комнату отдыха, и вы, товарищи, тоже присоединяйтесь. В ней нас ждет покрытая инеем бутылка беловежской и маринованные грибы, лучше которых во всей Белоруссии не сыскать — их маринует по своему особому рецепту моя жена.

Через тридцать минут застолье в комнате отдыха завершилось: Тарасов вернулся за свой начальственный стол, а офицеры сели за приставной. По предложению генерала они обсудили план дальнейшей работы по «Иуде», в ходе которого он неоднократно задавал уточняющие вопросы и вносил поправки в тактику ведения допроса и бесед с целью оказания на него психологического воздействия и склонения к сотрудничеству. По ряду вопросов требовал ответов непосредственно у Эди, акцентируя внимание на необходимости полного использования знаний сильных и слабых сторон характера шпиона.

По завершении обсуждения по ВЧ-связи переговорил с Маликовым и согласовал с ним намеченный план. В самом конце, видимо, отвечая на вопрос начальника главка, произнес:

— Они у меня, мы только что уточнили все детали и с утра начнем новую атаку. Надеюсь, получится. Подключение Эди будет весьма полезным. Он эту гадину прощупал на все сто. Передам, обязательно передам, и вам всего доброго Алексей Алексеевич, — сказал генерал и положил трубку.

Потом, сделав некоторую паузу, как бы раздумывая над чем-то, заметил:

— Волнуется. Но и мы не меньше волнуемся и потому трудимся в поте лица. Это относится к каждому из вас и тем, кто помогает вам решать поставленную задачу. И потому я горжусь тем, что в стране выросло новое поколение чекистов, не уступающее предыдущему ни в мастерстве, ни в преданности делу. А тебе, майор, он просил передать, что доволен твоей работой и помощью, которую оказал в расследовании дела инкассаторов. Да, и наш председатель сказал сегодня на совещании, что ему звонил министр с благодарностью за результативное участие в этом деле. Так что кругом одни плюсы.

Эди никак не отреагировал на эту новость. Он продолжал внимательно слушать этого многоопытного генерала, прошедшего большой и сложный жизненный путь. Не утерявшего на его политических и идеологических ухабах трепетного отношения к человеку. Продолжающего искать и находить в своем сердце теплое слово в адрес работающих с ним людей. И был благодарен ему за это. Был благодарен, поскольку знал некоторых генералов-выскочек, получивших лампасы за лизоблюдство и кумовство, и своей воинствующей некомпетентностью только вредивших делу.

— Я тоже доволен проведенной работой, — продолжал Тарасов, — но буду еще более доволен, если нам удастся решить основную задачу. Так что дерзайте, творите, но заставьте шпиона свести к минимуму нанесенный им государству вред. А теперь можете быть свободны.

Уже во дворе, перед тем как сесть в машину, Эди попросил Николая переговорить с Карабановым, чтобы тот встречал и провожал его в СИЗО.

— А он узнает тебя в парике и с бородкой? — пошутил Артем.

— Узнает, — в тон ему ответил Эди. — Юра сегодня сделает фотографию и утром передаст ее Карабанову для оформления пропуска. Но для надежности необходимо, чтобы он встречал и провожал, а то найдется какой-нибудь наблюдательный блюститель пропускного режима, и мой план сорвется.

— С изменением внешности задумано правильно, — согласился Николай, — иначе сизошники разнесут по всем кабинетам и камерам, что зэк из третьей камеры оказался чекистом.

— Может, это и на пользу пошло бы? — сказал Артем. — Наверняка сами стали бы остерегаться, а среди зэков усилилось бы недоверие друг к другу.

— Они и так никому не доверяют, а это лишь… — начал было высказывать свою точку зрения Николай, но Артем, прервав его, весело произнес:

— Ребята, я с вами согласен, не будем напрягать ситуацию.

«Молодец, заставляет себя воспринимать мнение других — это уже успех», — подумал Эди, глядя на то, как Артем по-дружески подхватил Николая под локоть.

Затем, договорившись о встрече в СИЗО, они расстались: Эди и ожидавший его Юра уехали в гостиницу, а Артем и Николай вернулись в здание, чтобы закрепить намеченный план действий на бумаге.

Прибыв в номер, Эди с помощью Юры выбрал подходящий реквизит для предстоящей роли. Шутя и смеясь, поупражнялся в надевании парика и приклеивании бородки, после чего Юра сделал несколько фотографий и, пообещав прибыть к десяти утра с пропуском, уехал.

Проводив Юру, Эди целый час ходил, садился, вставал и снова ходил по номеру, не снимая парика и бородки, привыкая к ним. Он часто подходил к зеркалу, чтобы убедиться, что экипировка на месте, и улыбался, видя в нем свое нелепое изображение. При этом мысли все чаще переносили его в изолятор, на предстоящую встречу с «Иудой», заставляя представить, как тот отреагирует на его появление в новом качестве, как будет вести себя сам, какие вопросы задавать.

Неожиданно вспомнив о записке, извлек из кармана проявленный текст тайнописи Глущенкова и начал читать. «Александр, я отдал адвокату 10 т.р. Сегодня удалось его немного разговорить. Серьезный тип. Если возьмется за дело, будет полезен, но нужно проверять. Купил, как ты и советовал, билет на поезд. Вернусь — напишу. «З» идет через окно послезавтра. Я его проинструктировал, что и как. Сообщил ему, о чем ты говорил. Был удивлен. «А» не видел, встречался с его родственником. Он интересовался твоими делами. Наверно, беспокоится за свой гонорар. Приучил ты его к подачкам. По твоему соседу пока ничего нет. Звонил «М». Спрашивал, удалось ли тебе заполучить то, что обещал. Сказал, ты знаешь, о чем речь. Рекомендовал, если удалось, сделать все, чтобы переправить ему. Я рассказал ему о твоем соседе и помощи, которую он тебе оказывает. Заинтересовался. Сказал посмотрит на перспективу. Дал ему его данные. Кейс сегодня спрячу в том месте, что ты указал. Удачи. С.Г.».

Дочитав до конца, порвал лист с текстом на мелкие кусочки и выбросил в унитаз, а затем спустил воду. В голове неотступно ворошились мысли о будущей встрече. Прокручивал в голове различные варианты предстоящей борьбы нервов и двух точек зрения на правду жизни. О том, что это будет происходить именно так, Эди не сомневался и был готов к такому развитию событий, ибо был убежден, что метод: вопрос — ответ — вопрос с «Иудой» не сработает. Особенно когда речь зайдет о сотрудничестве против его нынешних хозяев. Не сработает, пока не удастся подвигнуть его к осознанию пагубности своего предательства для страны, безопасности народа, частицей которого является его любимая дочь.

Выработанную у генерала схему «оказания решающего воздействия на «Иуду»» необходимо было наполнить конкретной силой убеждения, которая заставила бы шпиона принять предлагаемую ему логику восприятия реальности и сделать единственно возможный выбор в пользу признания своей вины и искупления хоть ее части конкретными делами.

Скоро бурлящие в голове мысли утомили Эди, и он лег, пытаясь заслониться от них воспоминаниями о ласковом ялтинском море и уснуть. Через какое-то время ему удалось это сделать, и он погрузился в сон.

Проснулся рано. Вставать не хотелось. Потому битых полчаса пролежал, прислушиваясь к звукам оживающей улицы и тиканью висящих над телевизором часов. Не было даже желания приподняться и включить телевизор, чтобы послушать, как прежде, утренние новости о жизни страны. Но, разозлившись на эту неизвестно откуда взявшуюся апатию, он сбросил с себя одеяло и резко встал.

К приходу Юры он уже был готов идти в СИЗО, но по-прежнему неуютно ощущал себя в новой экипировке. И потому иронично воспринял слова Юры о том, что парик гармонично сочетается с одеждой и загаром, а бородка подчеркивает его интеллигентный вид.

— Юра, вам надо бы в театре работать и откуда такие слова подбираете? — удивленно бросил Эди.

— А я учился в театральном училище, но разонравилось и пошел в семерку, — с серьезным видом ответил тот, протягивая Эди пропуск. — Карабанов через тридцать минут будет ждать вас у входа в изолятор. У нас есть еще уйма времени.

— Спасибо, коллега, я пешком пройдусь. Потом обменяемся впечатлениями, — сказал Эди, развернув пропуск, с которого на него смотрел несколько похожий на него брюнет с фамилией Эдиев. — Вот только займите дежурную на этаже, чтобы я мог пройти мимо, не привлекая ее внимания.

— Сейчас заговорю ей зубы, — бросил Юра и быстро вышел.

Когда через пару минут Эди появился в коридоре, то дежурной там уже не было.

К изолятору Эди подошел в назначенное время и увидел стоящего около входа Карабанова, оживленно разговаривающего с каким-то молодым человеком в милицейской форме. Подойдя ближе, узнал в нем Андрея из ОВД и остановился на некотором расстоянии, чтобы дождаться, когда Карабанов освободится. Скоро последний заметил Эди и, что-то сказав своему собеседнику, направился к нему со словами:

— Доброе утро, а ваши товарищи уже здесь.

— Доброе утро, хотел бы присоединиться к ним, — сказал Эди, шагнув ему навстречу. При этом обратил внимание на то, как Андрей, продолжающий стоять на прежнем месте, внимательно разглядывает его.

— Ну что ж, пойдемте, — предложил Карабанов и зашагал к двери.

Эди последовал за ним, не обращая внимания на Андрея.

«Неужели узнал?» — подумал он, продолжая идти за Карабановым.

Пройдя пропускной пункт, они направились в здание изолятора.

— Этот тип на вас так смотрел, что я подумал, не знакомы ли вы с ним, — произнес Карабанов.

— Совсем недавно дважды встречался в Крыму, но выглядел я иначе, сейчас мог и не узнать. А вы давно его знаете?

— Я занимаюсь с ним в одной секции бокса. А знаете, он интересовался Бизенко.

— Чем-то конкретным? — удивился Эди.

— Да, возможностью повстречаться или передать продукты. Предлагал мне пообедать вместе.

— Откуда он его знает, не сказал?

— Сказал, что Бизенко является приятелем его родственника, который волнуется за его судьбу.

— Вот как. Он, наверно, уже ушел?

— Нет, я к нему еще выйду, не стал сразу отфутболивать, как-никак мы одноклубники. Вы хотите возобновить с ним знакомство?

— Пока нет, вы лучше расскажите о нем Парамонову. И, если сможете, пообедайте с Андреем, неспроста же он предлагает это, — произнес Эди, ступив за Карабановым в здание изолятора.

— Скорее всего, да. Так и быть, пойду, пообедаю с ним и выясню, что его привело ко мне, — согласился тот, остановившись перед дверью кабинета, в которую до этого Эди приводили в качестве заключенного. — Вы заходите, а я пойду кого-нибудь из ваших ребят позову.

Эди прошел в кабинет и присел на прежнее место. В голове кружили мысли, связанные с поведением Андрея, который, используя свое знакомство с начальником оперчасти тюрьмы, пытается встретиться с «Иудой».

«Интересно, по своей ли инициативе он это делает? Может, по поручению кого-нибудь из еще неизвестных нам связей шпиона или своего родственника, у которого тот жил, или Золтикова? Да, нужно ускорять работу по Андрею, чтобы снять возникающие вопросы, тем более стало известно, что он не сигнализировал о задержании «Иуды»…, — размышлял Эди, пока его не отвлек скрип открывающейся двери.

Вошедшие в кабинет Артем и Николай почти в один голос выразили восторг новым обликом Эди, специально выставляя напоказ свою иронию. На это он, смеясь, отреагировал фразой:

— Зато ваш облик никаким реквизитом невозможно изменить, настолько вы оригинальны в своих выражениях.

— С этим не поспоришь, — заметил Артем, — особенно когда речь идет о Николае.

Тот же, не обращая внимания на колкость Артема, уже с серьезным видом спросил у Эди:

— Миша рассказал об Андрее, что ты думаешь об его активизации?

— Думаю, что его кто-то подтолкнул к таким действиям, — ответил Эди и поделился с коллегами своими соображениями на этот счет.

— Согласен, надо и нам активизироваться по выходу на разговор с ним, — сказал Артем. — Николай, ребята еще не закончили сбор данных по нему?

— Почти. Только надо некоторые детали по связи с Золтиковым прояснить. Правда, есть мнение, что Золтиков втемную использует его в своих делах.

— Тем более надо ускоряться, — в повелительном тоне заметил Артем. — Теперь давайте четче определимся, как будем действовать по «Иуде». Эди, слово за тобой.

— Для начала скажите, как он сейчас ведет себя. Заметно ли воздействие карцера?

— Подавлен, это я сразу заметил, — утвердительно сказал Николай.

— Я тоже, — согласился с его наблюдением Артем. — Карцер ошарашил шпиона. Он никак не может понять, с чего его вдруг запихнули в одиночку, что читается в его глазах, хотя вслух ничего не говорит.

— А следователи готовы предъявить обвинение в шпионаже?

— Все вещдоки здесь, в том числе и тайнописи, — ответил Николай.

— Тогда предлагаю такой алгоритм: сначала я буду наблюдать за тем, как он будет реагировать на обвинение и вещдоки, чтобы определиться, с чего начинать мой разговор с ним, а потом по ситуации подключусь. Надо следователей поставить об этом в известность, чтобы не заартачились. Им же не нравится, когда опера встревают в допрос.

— Об этом с ними я уже говорил, вопросов не будет. Они заинтересованная сторона. Скажи, а «Иуда» не узнает тебя в этом «наряде»? — спросил Артем.

— Не думаю, я сам себя еле узнаю.

— По-моему, сейчас это не имеет значения, — обронил Артем.

— А вот на мой взгляд, с разоблачением не надо торопиться, — произнес Николай. — Это нужно сделать как дополнительный удар по «Иуде», после предъявления ему вещдоков и получения его первой реакции на это.

— Хорошо, принимается, — согласился Артем, — в этом что-то есть. Тогда выдвигаемся.

— Артем, предлагаю идти вам вдвоем, а я тем временем займусь Андреем и другими вопросами, — сказал Николай.

— Договорились, действуй.

Через пять минут они, стараясь поменьше шуметь, зашли в камеру, где шел допрос, и сели в сторонке. Эди расположился на стуле так, чтобы видеть «Иуду» сбоку. Следователи не стали обращать на Эди внимания, а шпион, бросив на вошедших беглый взгляд, продолжил отвечать на поставленные перед ним вопросы.

«Не узнал, вот и хорошо», — подумал Эди, прислушиваясь к тому, как «Иуда» объясняет, что заниматься валютой его толкнуло желание жить хорошо, иметь возможность купить нужные семье вещи, создать нормальную человеческую обстановку в квартире.

Но неожиданно один из следователей, бросив взгляд на Артема, спросил у «Иуды»:

— Расскажите, а что заставило вас заниматься шпионажем против СССР?!

— Это неправда, я протестую! — нервно выкрикнул «Иуда».

— Прекратите паясничать и отвечайте по существу, — настойчивым голосом потребовал следователь, что был постарше. — У нас имеются неопровержимые доказательства вашего предательства и работы на иностранные разведки. Лучше для вас будет, если сейчас добровольно признаетесь и подробно расскажете следствию о своей преступной деятельности.

— Я не знаю, о чем вы говорите, я протестую. У вас нет никаких доказательств моей вины. Вы шьете мне то валюту, то шпионаж, но у вас ничего не выйдет. Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, — процедил сквозь зубы «Иуда», на скулах которого заходили желваки.

Таким его видеть Эди еще не приходилось: «Иуда» буквально кипел ненавистью. Отчего у него создалось впечатление, что тот вот-вот готов наброситься на следователей.

Но другой следователь, что помоложе, спокойно выслушал «Иуду» и предложил:

— Гражданин Бизенко, будет лучше, если вы станете отвечать на поставленные вам вопросы без истерик, по деловому. Я согласен, это неприятно сознавать, но реальность такова — вам инкриминируется серьезное обвинение в измене государству в форме шпионажа в пользу иностранного государства, с вытекающими отсюда санкциями в виде исключительной меры наказания. Поэтому еще раз повторяю вопрос. Расскажите следствию о вашей шпионской деятельности. Вопрос, надеюсь, вам понятен?

Но «Иуда» не стал отвечать на вопрос.

Тогда следователь постарше меланхолично промолвил:

— Значит решили играть в молчанку? Но поймите, у нас имеются необходимые доказательства вашей вины, которых и без ваших признаний достаточно, чтобы суд вынес вам высшую меру наказания.

Затем он достал из стоящей рядом с ним коробки радиостанцию и, положив ее перед «Иудой», спросил:

— Что это за предмет — знаете?

Иуда вновь не ответил, но по выражению его лица и мгновенно выступившей испарине на лбу было заметно, что увиденное потрясло его.

— Молчите? Тогда я скажу — это радиостанция. На ней обнаружены отпечатки ваших пальцев и в установленном законодательством порядке этот факт задокументирован.

Затем он достал из той же коробки шифрблокнот и, указывая на него рукой, повторил тот же вопрос. Но, не дождавшись ответа, пояснил:

— Используя вот этот шифр, вы передавали своим хозяевам особой важности секреты. Знайте, все ваши сообщения у нас имеются, и их совокупность тянет на сто смертных приговоров вам. Вы это понимаете?

Но «Иуда» молчал, отрешенно смотря на лежащие перед следователем радиостанцию и шифры. По его лицу пробегали судороги, пот уже крупными каплями стекал по лицу, но он этого не замечал. Сила нанесенного ему удара была настолько велика, что он пребывал в глубоком стрессе.

— Молчание только усугубит ваше положение, рекомендую отвечать на мои вопросы, — вновь предложил следователь. — Кольцо вокруг вас замкнулось, и ждать помощи неоткуда. Все ваши связи давно находятся под нашим контролем и ваши попытки наладить с ними связь провалены. И вы можете в этом убедиться, взглянув сюда, — сказал следователь, раскладывая перед ним фотокопии его записок, распечатки тайнописи.

Иуда, нехотя перевел взгляд на них и после секундного замешательства надрывно закричал:

— Это не-воз-мож-но!.. — И тут же сник.

После этого в кабинете наступила тишина, вызванная таким необычным поведением подследственного.

За это время Эди спокойно снял с себя экипировку, что было сигналом следователям о его вступлении в происходящее действо, и произнес, делая ударение на каждом слове:

— Возможно, Александр! И потому рекомендую вам прислушаться к голосу разума.

Иуда, резко развернулся на его голос, а затем растерянно произнес:

— Эди, это вы?! — и медленно опустил голову на грудь, продолжая смотреть на него исподлобья.

— Да, это я, Александр, и очень надеюсь на то, что вы реально оцените сложившуюся ситуацию и начнете отвечать на вопросы следователей.

— Но как вы могли, как могли, ведь я вам поверил?! Вы предали меня, мою дочь. Бог не простит вам всего этого!

— Александр, я майор контрразведки, выполняю свою работу, а насчет того, кто, кого и что предал, предлагаю вместе поразмыслить и разобраться.

— Вы чекист? — недоверчиво спросил «Иуда».

— Да, — сказал Эди и, подойдя к столу, развернул перед ним свое служебное удостоверение.

— Поразительно, но как правдоподобно… — дрогнувшим голосом промолвил «Иуда». Затем, подняв глаза, на стоящего у стола Эди, спросил: — Надзиратели и эти драки тоже часть вашего спектакля?

— Нет, они чуть не сорвали наши планы, — глядя ему в глаза, ответил Эди.

— Чего ж вы, если обо мне все знали, жилы рвали против блатных? — со злостью в голосе спросил «Иуда».

— Александр, поверьте, я и сейчас бы это сделал, — произнес Эди, продолжая глядеть ему в глаза.

— Знаете, это странно прозвучит, но я верю, что вы так и поступили бы, — промолвил «Иуда», опустив взгляд на лежащие перед ним записки. Затем, встрепенувшись и подняв на Эди полные слез глаза, спросил: — Скажите, что будет с моей Леночкой, ведь она не выдержит всего этого?

— Нам надо обо всем спокойно поговорить. Но хочу вас сразу предупредить, что времени на принятие решения практически не осталось, а от этого зависит все остальное.

— Понимаю, — заметил «Иуда». — Вы имеете в виду те вопросы, которые эти задали? — спросил он, кивнув в сторону следователей.

— И не только.

— Мне надо подумать, — выдавил из себя «Иуда», уставившись в те же записки.

— Но не больше часа, — ответил Эди, взглянув при этом на следователей, кивающих в знак согласия.

— Я хочу этот час побыть один.

— Это можно, — поставленным голосом произнес следователь что постарше, собирая со стола разложенные им вещдоки, — но имейте в виду: если что, мы рядом.

— Спасибо, Эди, — заметил «Иуда», не удостоив даже взглядом благородного следователя.

— Александр, не забывайте о Елене, мысли о ней помогут вам принять верное решение, — посоветовал Эди и направился к стулу, где лежала его экипировка, чтобы вновь облачиться в нее перед выходом в коридор.

«Иуда» только кивнул ему в ответ и облокотился о стол, сложив руки у подбородка, словно в молитве. Затем указательными пальцами сильно потер глаза, будто сопротивляясь сну. И, глубоко вздохнув, опустил голову на ладони, закрыв ими все лицо.

Чекисты вышли в коридор, оставив «Иуду» одного.

— Я буду здесь, — сказал тот же следователь, присаживаясь на один из свободных стульев, — мало ли что шпион задумал. Если что, мне помогут эти, — добавил он, показав рукой на стоящих поблизости надзирателей.

— Вы оставайтесь, а вашего коллегу мы забираем с собой, надо перетолковать о дальнейших шагах.

— В таком случае я с вами, — дернулся следователь и, тут же повернувшись к надзирателям, потребовал, чтобы они были бдительны и прислушивались к тому, что происходит в камере.

— Пойдемте, — предложил следователю Артем, потянув за локоть, и при этом шепнул, что за ситуацией в камере осуществляется аудио-и визуальный контроль.

Как только чекисты вошли в кабинет, следователь, еще не успев толком присесть на стул, взволнованно произнес:

— Товарищи, как говорится, лед тронулся, нужно еще немножко поднажать — и он начнет колоться! Или есть другие соображения?

Следователь, что помоложе, поддержал своего коллегу и заметил:

— Вещдоки, конечно, деморализовали Бизенко, хотя, как мне кажется, он внутренне был готов к такому развитию ситуации, но подключение Эди перепутало ему все карты. Как было видно, шпион меньше всего ожидал, что его сосед по камере, кому он доверился, является чекистом.

«Умница, надо же, как он прочувствовал ситуацию», — подумал Эди, изучающе глядя на молодого человека.

— Коллеги, бесспорным является то, что Эди имеет серьезное влияние на «Иуду», — вступил в разговор Артем. — Это проявилось сразу, после первых же его слов. Более того, шпион, уже зная, что Эди является контрразведчиком, практически не изменил к нему уважительного отношения. И это есть наш главный козырь в работе с «Иудой».

— А разве кто возражает против этого? — риторически произнес следователь, что постарше. — Я — нет, и мой коллега, как вы слышали, тоже. Выходит, у нас единый подход к данному вопросу. Вместе с тем хочу напомнить, что передо мной стоит задача задокументировать его преступную деятельность в соответствии с нашим уголовным законодательством. Поэтому прошу оказать мне надлежащую помощь.

— Несомненно, вы правы, и мы будем все это делать, но поэтапно. Сейчас главное состоит в том, чтобы «Иуда» стал с нами работать, а все остальное будет решаться в процессе, — заметил Артем, несколько нервничая.

— Может быть, дадите сказать и товарищу майору? — проронил молодой следователь, — насколько всем нам известно, он лучше, чем кто-либо из нас, знает, как сейчас с Бизенко вести разговор. Тем более, кроме как с майором, он в данный момент и разговаривать ни с кем не хочет.

Эди внутренне улыбнулся этим словам, поняв, что тот стремится остановить разговор представителей двух управлений об известных всем чекистам истинах.

— Вы правы. Так что, Эди, слово за тобой, — поддержал следователя Артем и облегченно откинулся на спинку стула.

Следователь, что постарше, перевел взгляд на Эди и сделал заинтересованное лицо, что должно было означать готовность выслушать его точку зрения.

— У нас немного вариантов для работы с «Иудой», — не торопясь произнес Эди. — Первый — он вытекает из прямого поручения руководства КГБ СССР. Это склонение шпиона к сотрудничеству, чтобы минимизировать нанесенный им ущерб оборонной безопасности нашей страны. Второй — это закрепление имеющихся доказательств шпионской деятельности «Иуды» и фактов совершения им в сговоре с другими лицами незаконных валютных операций. При этом милиция навесит ему еще покушение на жизнь Шушкеева. Разговор о том, что первично, а что вторично, думаю, сегодня не столь актуален, и потому нам надо работать, гармонично сочетая оба варианта.

— Так-так, — произнес следователь, что постарше, как-то по-новому взглянув на Эди.

— Эди, ты не сказал ничего о том, как мыслишь построить работу с ним после этого часа, — сказал Артем.

— Мне кажется, что товарищу майору нужно продолжить избранную им тактику, — внес предложение молодой следователь.

— В принципе я согласен, — поддержал своего коллегу другой следователь.

— Но из тактических соображений разговор с «Иудой» мне надо продолжить один на один, — заметил Эди.

— Я не согласен, — неожиданно категорично сказал следователь, что постарше.

— В чем причина, поясните свою позицию, — раздраженно произнес Артем.

— Видите ли, Артем, это следственный процесс и поэтому тон в нем должен задавать следователь.

— И это вся ваша аргументация?! — удивленно переспросил Артем.

— Разве этого мало?! — нервно заметил следователь.

— В таком случае я сделаю так, что вы со своей аргументацией сегодня же будете отстранены от этого дела, — резко произнес Артем.

Эди, с самого начала их разговора ожидавший чего-либо подобного, с металлом в голосе произнес, прервав начавшего было говорить следователя:

— Товарищи, не путайте государственное дело со своими дачными грядками. У меня создалось впечатление, что из-за своих мундиров вы забыли, что через тридцать минут надо идти к откровенному врагу, который, насколько я его знаю, еще не принял решение, как здесь уже было сказано, колоться. Не торопитесь делить шкуру неубитого медведя, иначе вместо наград можете крепко пострадать.

После этих слов в кабинете на некоторое время повисла тишина, которую первым нарушил все тот же молодой следователь:

— Спасибо, товарищ майор, за очередной урок. Это была прекрасная речь. Я уверен, что ваша личная беседа с Бизенко будет результативной. И, к моему удовольствию, я смогу это как слушать, так и наблюдать, ведь камера же соответствующим образом оборудована.

Другой следователь, недовольный словами своего коллеги, вскочил с места и рванулся к двери, но вновь сел на прежнее место и выпалил:

— Александр Сергеевич, вы еще ответите за свои слова.

— За дело готов и пострадать. Бибиковы никогда не страшились ответственности, — отшутился тот, широко улыбнувшись.

— Итак, товарищи, я еду в контору докладывать генералу Тарасову о сложившейся в нашей группе нездоровой ситуации. До моего возвращения в камеру к «Иуде» никто не заходит, — жестко произнес Артем, поднимаясь из-за стола. При этом, как бы ища поддержки, он бросил вопросительный взгляд на Эди.

— Артем, подожди секунду, может быть, мы сами разберемся в этой коллизии, — сказал Эди. Потом, не делая паузы, спросил, обращаясь к следователям: — Вы меня поддерживаете?

— У меня, кстати, есть имя и отчество, товарищ Атбиев, — холодно заметил следователь, что постарше, глядя на него, будто только что увидел.

— Прекрасно, давайте знакомиться хоть сейчас. А то я как-то не решался проявить инициативу. Вы так были увлечены процессом, — произнес сухо Эди. — Меня зовут…

— Я знаю, наслышан, — не дал ему договорить следователь, слегка улыбнувшись. И, протягивая ему через стол руку, представился: — Я Аленкинский Станислав Сергеевич.

— Вот и хорошо, наконец-то познакомились, — улыбнулся в ответ Эди, пожимая его руку. Потом, сделав небольшую паузу, спросил: — Скажите, Станислав Сергеевич, вы не находите мое предложение Артему разумным?

— Вполне, — ответил тот. Затем, подняв на него глаза, произнес: — Артем, видишь, как нам ненавязчиво советуют не горячиться. Будьте ко мне снисходительнее, я хоть на пару дней старше вас. Пожалуйста, присядьте. Если уверены, что так будет лучше, пусть Эди идет и ломает ему рога.

После этих слов Артем подошел к стоящей в углу тумбочке и, налив себе в стакан чаю из термоса, примирительно сказал:

— Товарищи, предлагаю и вам испробовать этого душистого напитка.

Эди воспользовался этим предложением и пошел к тумбочке, жестом пригласив остальных последовать его примеру. И через каких-то две-три минуты чекисты как ни в чем не бывало продолжили разговор за чаем.

Когда пришло время Эди возвращаться в камеру, Артем и следователи пожелали ему удачи, а сами направились к операторам.

Через пять минут Эди был у камеры. Надзиратели доложили ему, что заключенный вел себя тихо, за исключением того, что один раз попросил воды.

Поблагодарив их за службу, Эди вошел в камеру и, плотно закрыв за собой дверь, снял предметы экипировки и положил их на ближайший стул. Затем, не спеша прошел к столу и сел напротив «Иуды».

Некоторое время они сидели, молча разглядывая друг друга. «Иуда», скорее всего, искал ответ на вопрос, как он мог не разглядеть в этом парне чекиста и довериться ему, а Эди — примет ли этот озлобленный на власть человек его логику, признается ли в содеянном и станет ли работать против своих хозяев. В том, что им предстоит тяжелый разговор, ни один из них не сомневался.

Первым тишину нарушил Эди:

— Александр, я предлагаю вместе обсудить положение, в котором вы оказались, — в доброжелательном тоне предложил он. — То, что я знаю, как бывший ваш сосед по камере и контрразведчик, в полной мере владеющий информацией по вашему делу, позволит мне помочь вам принять решение.

— Эди, откровенно скажу: до того момента, как вы появились здесь, я, будучи уверен, что с дочуркой будет все в порядке, принял решение молчать. Но вы своим «возможно» убили во мне ощущение реальности. И потому не могу понять, жив ли я или просто моя тень сидит напротив вас. Но знайте, Бизенко еще дышит и не перестал быть тем, кем был до сих пор, — заговорил наконец «Иуда» и опустил взгляд на столешницу.

— Скажите, Александр, какой Бизенко не перестал быть — высокообразованный и интеллигентный человек, который мог бы украсить своим присутствием любое общество, которым гордились его близкие и друзья, или человек, убивший мать своей любимой дочери, подсунув ей яд, состоящий на службе у западных разведок, все делающих для того, чтобы разрушить его страну?

При этих словах «Иуда» поднял на Эди полные слез глаза и промолвил:

— Я имею в виду себя во всех проявлениях, так как я все делал осознанно и большего судьи для меня, чем я сам, в этом мире не существует.

— Скажите, а вы не боитесь суда дочери за то, что лишили ее матери, возможности купаться в лучах ее любви, в конце концов, отца — добропорядочного главы семейства? И чем объясняете эту неслыханную жертву? Неужели ваша месть и все деньги на земле могут быть противовесом счастью вашей дочери?

— Я не хотел ее убивать, не хотел! Но она стала догадываться… — не договорил «Иуда» и заплакал, закрыв лицо руками.

Эди, подождав, пока он несколько успокоится, заметил:

— Александр, я считаю, что в убийстве матери Лены прежде всего виновны те спецслужбы, которые вовлекли вас в свои шпионские дела и сунули вам в руки этот злополучный яд. К тому же они заранее были согласны с тем, что вы можете и себя уничтожить, чтобы не осталось следов их мерзких действий. Удивительно, как вы могли этого не предвидеть.

«Иуда», услышав эту фразу, резко отдернул руки от лица и, как-то странно посмотрев на него заплаканными глазами, хотел что-то сказать, но промолчал.

Эди, чтобы дать ему время поразмыслить над вброшенным тезисом, позвонил по телефону операторам и попросил передать Артему просьбу организовать доставку в камеру обеда для заключенного. При этом он не выпускал из поля зрения «Иуду», который посеревшим от камерной стирки носовым платком вытирал глаза.

— Я думал об этом, — неожиданно произнес он. — Но все-таки главным виновником того, что произошло со мной, считаю коммунистическую власть, заставившую меня, еще ребенком в полной мере вкусить беззакония и несправедливости, нечеловеческие страдания.

— Александр, мне кажется, что вы и сами серьезно не воспринимаете это как причину, побудившую вас поднять руку на жену, — промолвил Эди, глядя ему в глаза. — А вот ваше желание отомстить, как вы сказали, коммунистической власти, пожалуй, выглядит правдоподобно. Я делаю такой вывод, вспоминая наши предыдущие разговоры. Думаю, что иностранная разведка при выборе кандидата на вербовку как раз и учла ваш откровенный антисоветский настрой. Но вы отчего-то забыли, что к тому времени ситуация в стране изменилась. Пришедшие на смену сталинской власти хрущевская оттепель и брежневская стабильность дали вам возможность получить образование и работать, ездить за границу, а значит, вам доверяли.

— Полупокаяние Хрущева и Брежнева не могло исправить того, что коммунисты сделали с моими родителями, умершими, так и не простив им своих страданий, — нервно сказал «Иуда».

— Я их понимаю, это непросто сделать. Но хочу отметить, что они не мстили служением врагу. Скорее всего, им это и в голову не приходило.

— Не буду спорить, тем более это бесперспективное занятие в моем нынешнем положении. Лучше скажите, неужели вы, прошедший практически ту же самую сталинско-бериевскую мясорубку, но только в еще худшем варианте, чем я, не храните в душе обиду и желание мстить тем, кто уничтожил треть вашего народа?

— На этот вопрос я уже отвечал вам в роли зэка, которого реально преследовали надзиратели, решившие, что я убивал инкассаторов, поэтому не буду повторяться, лишь добавлю, что если кто и говорит о своем беспамятстве по отношению к несправедливости, в том числе со стороны власти, — то он неискренен. Человек запрограммирован помнить и зло, и добро, понимая, что жизнь, как и судьба каждого из нас, скроена из многоцветных сплетений. И по тому, как человек проявляет свое отношение к разным явлениям, можно в определенной степени судить, кем истинно он является.

— Вы, словно Иисус, предлагаете подставлять вторую щеку? Что-то я не заметил этого, когда били и блатных, и надзирателей. К тому же вы кулаки и тело тренировали не для следования христианским постулатам, — заметил «Иуда» и подобие улыбки скользнуло по его осунувшемуся лицу.

— Вы правы, я не сторонник таких добродетелей, особенно, когда речь идет об откровенном зле.

— Эди, я понимаю, вы свой выбор между мстить или служить той же власти, которая без жалости покарала вас и ваших близких, некоторое время назад уже сделали. Сегодня вы майор контрразведки, но уверяю, эта власть вам не доверяет. Вы это осознаете несколько позже и ужаснетесь. Кремлевская власть не признает добродетели в инородцах, подозревает во всех смертных грехах даже тех, кто, осознавая себя гражданами страны, верой и правдой ей служит — такова ее природа.

— По-моему, лучше ужаснуться, узнав о ее неблагодарности и подозрительности, чем оказаться в такой ситуации, как вы.

— Эди, да поймите вы, я не чувствую себя виноватым перед этой властью. Мы с ней очень похожи в своих проявлениях — я мщу или, точнее, мстил за обиды и беззаконие служением ее врагу, а власть — сначала по надуманным причинам почти убила меня, еще не родившегося, а сейчас вашими руками будет судить, потому что я преступил ею установленные законы.

— Странная у вас логика. Вы не хотите понять, что своим служением врагу нанесли вред не столько власти и людям во власти, сколько нашему государству, наконец, народу, частицей которого вы сами являетесь. Это с одной стороны, с другой, Александр, родину, как и родителей, не выбирают.

— Ну а если государство, в котором вы живете, подорванное гонкой вооружений, войной в Афганистане, последствиями Чернобыля, загнивает на глазах под горбачевское психотерапевтическое «процесс пошел», прикажете мне безропотно нюхать испарения от его разложения? — ухмыльнулся «Иуда».

— Если в нем жизнь плоха, то надо хоть пытаться помочь исправить положение посильным участием в созидательном труде, но ни в коем случае не способствовать тем, кто разрушает. Ведь государство принадлежит не только тебе, но твоим детям и следующим за ними поколениям.

— Эди, я с уважением отношусь к вашей позиции, но в камере вы были более убедительны, особенно это прочувствовали блатные, а сейчас говорите почти штампами. А знаете, отчего это? Можете не отвечать, я сам скажу — оттого, что вы, надев свой мундир, потеряли возможность свободного выражения своего внутреннего «я», — выдавил из себя «Иуда».

— Думаете, я стану возражать? Нисколько, так оно и есть, я живу, руководствуясь установленными в моей системе правилами. Помните ответ Чацкого Фамусову в «Горе от ума» Грибоедова?

— Вы о «служить бы рад, прислуживаться тошно»? — удивленно вскинул брови «Иуда».

— Вот именно. Согласитесь, это не так уж и плохо, если знаешь, что этого требует дело, которому ты служишь. Если бы это было не так, нам не удалось, к примеру, изобличить вас. Собрать необходимые доказательства вашего сотрудничества с иностранными спецслужбами и получить серьезные возможности для нанесения удара по противнику, который воспользовался вами для получения данных о противоракетной обороне страны.

— Не понимаю, как вы собираетесь это сделать? — удивленно спросил «Иуда».

— Конечно, для достижения такой цели нужно будет еще поработать, но если вы примете участие, то достигнем необходимого результата достаточно быстро.

— А если я откажусь? — стиснув зубы, выдавил из себя «Иуда».

— Александр, я знаю, вы волевой человек, и потому пугать вас возможными санкциями не собираюсь. Но для понимания скажу, что эту задачу органы госбезопасности все равно решат, а вас расстреляют как шпиона, о чем напишут в передовицах всех центральных газет, — спокойным тоном заметил Эди. Затем сделал паузу и добавил: — Мне бы этого не хотелось, в первую очередь из-за Елены, которая может не перенести такого позора.

Иуда после этих слов сильно потер виски пальцами рук.

— О чем бы мы ни говорили, вы возвращаете меня к теме о дочери, зная, что она мое слабое место, и давите на него, давите, — раздраженно бросил он. — Не боитесь, что в один момент передавите и я умолкну?

— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Эди. — Спросите почему? Да потому, что в оставшейся жизни у вас не будет другого, кроме меня, человека, с которым сможете поговорить по душам. Ведь, согласитесь, нам интересно друг с другом общаться?

— Особенно сейчас, когда мы по разные стороны баррикад, — ухмыльнулся «Иуда».

— Одно другого не исключает. К тому же вам захочется что-то еще сказать дочери через меня, ведь, как вы догадываетесь, я все равно с ней встречусь.

— Понятно, вы такую возможность не упустите, поедете разбираться с моим чемоданчиком, тем более я вас прекрасно аттестовал дочери, — выдавил из себя «Иуда» дрожащим голосом, прервав собеседника.

— Вы оказались в трудном положении и потому вынужденно дали дорожку к ней и некоторым другим вашим связям. Естественно, мы воспользуемся этой возможностью, чтобы выявлять и документировать факты вашей и их работы на противника. Такова реальность. Но что касается вашей дочери, то я попробую ей помочь, что бы с вами не произошло.

— Если бы я знал, что оно так и будет… — вновь не договорил «Иуда».

— Вижу, вы подумали, что мое согласие ей помогать было частью ранее задуманной игры. Нет, это было осознанное решение, и оно не вступает в противоречие с моими специальными функциями. Ведь Елена, насколько мы знаем, не имеет никакого отношения к вашей тайной жизни. Более того, является пострадавшей стороной. Но моя помощь будет заключаться не в оказании помощи в бегстве за границу, а в том, чтобы ее поддержать морально, а если надо будет — в силу своих возможностей и материально.

Иуда, внимательно слушавший Эди, ухмыльнулся и промолвил:

— Насчет заграницы могли бы и не говорить, что из этой затеи ничего не получится, я понял сразу, как только вы объявились здесь. Спасибо хоть за готовность на остальное, что тоже странно слышать от… — вновь недоговорил «Иуда», отчего-то несколько смутившись.

— Слышать от гэбэшника? — спросил Эди, улыбнувшись. — Вы в своих записках да и в разговоре со мной не раз использовали этот термин. Так что не стесняйтесь, пользуйтесь.

— Представляю, как вам хотелось за это тогда мне врезать, — усмехнулся «Иуда». — Теперь понимаю, как я рисковал.

— Нисколько, наоборот, это забавляло. И на самом деле гэбэшник — не самый худший вариант, — пошутил Эди, обратив внимание на то, что «Иуда» несколько расслабился, вспомнив их прежний разговор.

— Да и вы сами не чурались жаргона.

— Не хотел выделяться.

— А помните, я говорил, что вы подошли бы для разведки? — спросил «Иуда», внимательно посмотрев в глаза собеседника.

— Очень даже хорошо. Как раз это меня внутренне напрягло, я решил, что допустил какую-нибудь промашку и у вас появились подозрения, — весело ответил Эди.

— К сожалению, не заметил этого, иначе не наделал бы столько глупостей, доверившись вам, — с сожалением в голосе произнес «Иуда». — А вопрос о разведке действительно имел подтекст — хотел посмотреть, как вы отреагируете на это. Но вы ответили, как в таком случае должен был сделать человек с вашей легендой.

— Это было несложно, ведь я уже знал, что вы меня проверяете и готовите к участию в ваших тайных делах, — улыбнулся Эди. — Надо вам отдать должное, делали это профессионально. По всему, ваши хозяева вас специально готовили.

— Не только они. К моей подготовке приложили руку и ваши коллеги, но, как видите, все это меня не спасло. Ваш профессионализм оказался на более высоком уровне, да и свою роль вы сыграли качественнее, что меня, собственно, и склонило к тому, чтобы обратиться к вам за помощью.

— Александр, у нас есть много о чем поговорить, и мы это будем делать, но сейчас надо определяться с тем, как быть дальше. Время уходит быстро, нужно ваше решение, чтобы двигаться дальше.

После этих слов «Иуда» сразу напрягся, но прежней озлобленности в нем уже не было.

— Эди, какой резон колоться, если мне все равно светит вышка. Вы же только что об этом сами сказали. Чего в таком случае тянуть время. Пусть следователи стряпают свои протоколы и ведут на казнь.

— Не хотите даже попытаться сохранить жизнь, хотя бы ради дочери? — спокойно спросил Эди.

— Скажите, а вы сами верите в такую возможность, но только откровенно? — спросил «Иуда», испытующе глядя ему в глаза.

— Я не буду лукавить: это очень сложно сделать. Но одно я точно знаю: мы можем ходатайствовать перед судом о смягчении наказания, если, конечно, вы дадите подробные показания о своей работе на противника и сможете минимизировать вред, который нанесли безопасности страны.

— Кто это «мы», которые будут ходатайствовать перед судом? — с иронией в голосе спросил «Иуда».

— Руководство КГБ СССР.

— И я должен поверить в то, что эта инстанция проявит ко мне милосердие? — ухмыльнулся «Иуда».

— По отношению к сегодняшнему Бизенко однозначно нет, — утвердительно сказал Эди. — Более того, если ваша помощь будет неадекватна тому урону, который вы нанесли нашему государству, то и в этом случае не приходится ее ожидать.

— Эди, спасибо за откровенность, — процедил сквозь зубы «Иуда». — Скажи вы иначе, я бы подумал, что вы решили запудрить мне мозги.

— Нет никакого резона стараться вводить вас в заблуждение, тем более что при вашей готовности к сотрудничеству нужны вполне ясные и понятные действия с обеих сторон.

— И то верно, но никак не могу освободиться от мысли, что я проиграл и теперь приходится платить за это, — неожиданно дрожащим голосом выдавил из себя «Иуда».

— Александр, я еще в камере хотел спросить, но по известным причинам не мог этого сделать. Скажите, неужели вам не было больно осознавать, что работа на противника способствует ослаблению вашего государства?

— Нет, — утвердительно сказал «Иуда». — Я мстил за то, что оно сделало с моими родителями и со мной.

— Но позвольте, государство — это не только ненавистная вам коммунистическая власть, но и миллионы людей, которые хотят быть счастливыми в своей стране. Вы же своей местью целенаправленно превращали его в беззащитную жертву, а ваших сограждан, в числе которых и ваша любимая дочь, в заложников будущего агрессора. Это никак не укладывается у меня в голове, — произнес Эди, глядя на то, как «Иуда» нервно покусывает губы.

— Эди, мир изменяется на глазах, и скоро сотрутся все границы. В этих условиях изменяется и само государство. Даже многие ваши коллеги объективно включились в процесс его разложения.

— Напрасно стараетесь, я не верю тому, что вы говорите.

— Я знаю, в это трудно поверить, но правда от этого не перестанет существовать. Видимо, вас к этому процессу не подпускают и потому вы в неведении остались.

— К какому процессу? — спросил Эди, чтобы дать выговориться «Иуде».

— Я же сказал — к процессу коммерциализации КГБ. Те, с кем я связан, мне на фактах показали, как чекисты спешно берут под свой контроль экономические структуры в стране.

— И правильно делают, иначе организованная преступность начнет диктовать свою волю всем и вся.

— Может быть, но я говорю о том, как ваши коллеги сначала проводят рэкет, усиленное давление на предпринимателей, потом предлагают помощь в виде служб безопасности и, как правило, позже сами становятся во главе фирм, предприятий с вытекающими последствиями для бывших хозяев.

— И что дальше? — спросил Эди, ухмыльнувшись, демонстрируя тем самым свое недоверие его словам, хотя лично мог бы привести не один пример того, как некоторые сотрудники КГБ, курировавшие те или иные предприятия, постепенно превращались в торгашей и предпринимателей.

— А дальше? Дальше идет формирование нового класса собственников — чекистов, имеющих реальные возможности вывести свой бизнес на международный уровень.

— Ну вы уж совсем ударились в фантастику.

— Нисколько, — прервал «Иуда», — разве вам неизвестно, что в январе восемьдесят седьмого по настоянию ЦК КПСС отменено ограничение во внешней торговле. Это дало возможность предпринимателям продавать за рубеж дефицитные товары: продовольствие, сырье, электроэнергию, золото. Поэтому сейчас активно создаются совместные с иностранцами предприятия, чтобы выкачать из страны ее стратегические запасы, что в конце концов приведет к ее разорению.

— Вы меня не убедили. Очевидно лишь то, что пытаетесь тем самым как-то оправдать тот вред, который нанесли государству, передавая противнику оборонные секреты? А вы знаете, что и у западных стран, на которые вы работали, и у нас это называется предательством? — зло произнес Эди, глядя на растерянного «Иуду».

— Знаю, — коротко сказал тот, а затем, ухмыльнувшись, добавил: — Вот и вы, Эди, занервничали. Проявили тем самым свою истинную сущность гэбэшника.

— Вы думали, я стану вам рукоплескать, когда передачу иностранной разведке ключей от московского неба, предательство любимой дочери, убийство ее матери вы пытаетесь прикрыть якобы борьбой с неугодным строем. И вообще, слушая этот бред, я подумал, что вы никогда никого не любили. А ваши слова о любви к ближним — всего лишь маска прикрытия ненависти к людям.

— Эди, я не буду даже пытаться, что-нибудь в свое оправдание говорить, ибо все это бесполезное сотрясание воздуха. Скажу, что это совсем не так. И попрошу, если это возможно, чтобы вы не говорили в таком тоне о моей любви к дочери. Если бы это было так, я давно жил бы за границей. Здесь меня держала только она, которой не решался сказать, что так надо.

— Через окно в Польшу?

— Не только, у меня есть, точнее были, вполне легальные возможности для этого.

— Вы опять говорите полправды, вам не разрешили бы ваши хозяева, которым вы нужны здесь, чтобы красть оборонные секреты.

— Разрешили бы, но для этого я кое-что должен был сделать… — не договорил «Иуда».

— Конечно, какой-нибудь очередной секрет страны им продать да иудины тридцать сребреников туда перебросить, — утвердительно сказал Эди, вызвав недоумение шпиона.

— Значит, Глущенков ваш человек?! — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес «Иуда». — Я неслучайно этого гада подозревал в двурушничестве. Он же, наверно за деньги.

— Александр, поймите, вы обложены со всех сторон и многое, что вы можете рассказать, контрразведке и так известно, — прервал его Эди. — Давайте лучше по существу говорить. У нас крайне мало времени, и это не в вашу пользу. — А сам подумал: «с чего же «Иуда» инициативно вплел сюда Глущенкова? Случайность или продуманная попытка прояснить ситуацию с тем, чтобы учесть в дальнейшем разговоре со мной»? Но, решив к данному вопросу вернуться позже, не стал реагировать на этот пассаж шпиона.

— Эди, я не мальчик и понимаю, что вы хотите использовать меня для передачи за рубеж какой-то информации, чтобы там клюнули на нее и запутались в своих расчетах. А торопитесь потому, что каждый уходящий день ставит под сомнение задуманное. Вот теперь я окончательно убедился в том, что меня в милицейском изоляторе держат по этой же причине, — горько усмехнулся «Иуда». — В принципе я готов с вами поработать, но только если вы лично будете вести меня. А также дадите хоть какие-нибудь гарантии того, что меня не расстреляют.

— Александр, таких гарантий вам сейчас никто не даст. Скажу только, что примеры смягчения судом приговоров по таким делам имеются.

— Иначе говоря, у меня есть шанс остаться в живых и скрыть от дочери истинную причину нахождения в тюрьме? — задумчиво промолвил «Иуда», глядя на Эди отсутствующим взглядом.

— Такой шанс у вас действительно есть, — утвердительно сказал Эди. — Но для этого нужно хорошенько и честно поработать.

— И на этом спасибо, — прервал его «Иуда», дрожащим голосом. — Ну что ж, давайте начинать работать.

После этих слов Эди потянулся к телефонному аппарату и снял трубку, чтобы напомнить Артему об обеде, но, увидев входящего в камеру с подносом в руках Николая, опустил ее. И, сделав знак Николаю, чтобы он поставил поднос перед «Иудой», произнес:

— Александр, вы сейчас пообедайте, а я тем временем переговорю с коллегами о наших дальнейших делах и вернусь.

— Спасибо, думал, вернете в карцер, — заметил тот, не пытаясь даже скрыть своего удивления.

— Мы о месте вашего дальнейшего пребывания поговорим позже, — произнес Эди, вставая из-за стола. Затем, вспомнив о приходе к изолятору Андрея, спросил о нем, мол, чего приходил и что он за человек.

— Он родственник моего здешнего приятеля, у которого я квартировал, — не задумываясь, ответил «Иуда». — Парень как парень, я через него планировал кое-какие дела решать.

— Александр, с этого момента нужно будет, как мы договорились, говорить не о кое-каких делах, а конкретно: кто, что, где и как, ведь этап с загадками мы же прошли.

— Он завязан на Золтикова, в записках я писал о нем под буквой «З», который держит связь с моим знакомым поляком.

Но, увидев, как Эди недовольно покачал головой, тут же продолжил:

— Это валютные дела и переход через границу. Андрей не знает об этом. Он проверялся на мелких поручениях, типа узнай и спроси о таком-то человеке. Но он перспективный малый, если как следует поработать с ним. К тому же имеет влияние на Золтикова.

«Надо же, с полуслова почувствовал, что мы хотим посмотреть его на предмет установления контакта», — подумал Эди. Но не стал заострять разговор на Андрее, решив вернуться к этой теме позже.

— Понятно, — заметил Эди и пожелал ему приятного аппетита. А затем, предварительно экипировавшись, ушел вместе с Николаем.

У двери камеры остались инструктированные надзиратели.

Николай по дороге в кабинет рассказал Эди о результатах проверки Андрея и в конце утвердительно заключил:

— Теперь с ним можно вести разговор. Парень, по всему, еще не замаран этими подонками.

— Мне кажется, что сначала надо подробно расспросить о нем у «Иуды», — заметил Эди.

— Нет проблем, можно и после, — согласился тот. — Несомненно, это даст возможность расширить представления о нем и четче определиться, к чему его привязать. С этим вроде все понятно, не понимаю только, как тебе удалось уломать «Иуду».

— Сам не знаю, но он согласился, — подтвердил Эди, открывая дверь в кабинет, в котором стоял ароматный запах пирожков Галины… Эди шумно вдохнул его и шагнул вперед со словами: — Николай, твоя супруга опять балует нас яствами, боюсь, что привыкну и буду надоедать тебе просьбами — повтори, повтори.

— Мы с Галиной будем только рады, — улыбаясь, сказал Николай.

Не успели они присесть за стол и отведать пирожков, как в кабинет ввалились их товарищи.

— Дай обниму! — бросил с порога Артем и, быстро подойдя, стал мять плечи пытающегося встать Эди. Затем, садясь с ним рядом, с искрящимися от радости глазами добавил: — Дружище, это была классика жанра.

— Да, это было сделано профессионально, мои вам поздравления, — сказал Аленкинский, протягивая руку. — Правда, я сидел как на углях, когда вы давали ему разглагольствовать о коммунистах. У меня даже возникало желание зайти туда и дать ему настоящую отповедь, чтобы впредь было неповадно такие вещи говорить.

— Да, Станислав Сергеевич, вас с вашей лекцией о политической бдительности там очень не хватало, — откровенно съязвил Эди, сдавив ему стальной хваткой руку, отчего тот подскочил со стула, на который только что взгромоздился, вызвав тем самым улыбки у чекистов.

— Осторожней, медведь, кости раздавите, — рассмеялся Аленкинский, понявший свою оплошность и то, что никто всерьез не воспринял его нравоучение.

— Извините, это реакция на вашу высокую оценку моего скромного труда, — заметил Эди, в котором только что улегся порыв сказать тому что-нибудь резкое.

Между тем Бибиков, медленно подойдя к Эди, промолвил:

— Товарищ майор, почему-то я не сомневался, что вы сможете склонить его работать на нас. Разрешите вас поздравить с этой победой и пожать вашу руку.

— Эди, вы ему покрепче ее пожмите, — посоветовал Аленкинский, разминая свою.

— Не получится, моя кисть сильно сжимается только на колкости, — пошутил Эди, поднявшись навстречу Бибикову.

— Вот так всегда, в итоге виноватым я оказываюсь, — заметил Аленкинский, изобразив на лице огорчение.

Артем, решив перевести разговор к теме работы с «Иудой», произнес:

— Товарищи, время идет, поэтому предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию.

— Чего ее обсуждать?! — бросил Аленкинский, недовольный тем, что его оборвали. — Надо закреплять достигнутый успех протоколами признания и двигаться дальше. Это же очевидно как божий день.

— Вроде логично, — согласился Николай, глянув на Артема.

— А что скажет на сей счет товарищ Бибиков? — с подковыркой спросил Аленкинский своего младшего коллегу.

— Уважаемый Станислав Сергеевич, я последую совету Дюара, который в свое время изрек: «Никогда не открывайте рот до тех пор, пока не будете уверены, что ваш мозг работает». Мой мозг в нужном направлении сработает после того, как свое слово скажет майор Атбиев.

«Однако неплохо для следователя, если он начал цитировать Томми Дюара из девятнадцатого века, создавшего известные на весь мир шотландские виски, которые поставлялись в королевские дворы Англии, и автора не менее великолепных афоризмов», — пронеслось в голове Эди до того, как улыбаясь, он произнес:

— Все правильно, Александр Сергеевич, его афоризмы заслуживают внимания даже очень продвинутых чекистов. Помните слова о том, что разум как парашют — работает только когда открыт. Я тоже такого же мнения. Поэтому, надеюсь, что скажу нечто разумное, и предлагаю после обеда продолжить работу по закреплению его согласия на сотрудничество.

— Но это же можно сделать одновременно с оформлением протокола допроса, — предположил Аленкинский, прервав Эди.

— Можно бы, но мы ограничены во времени, поскольку надо решать задачу с дезинформацией, — хлестко бросил Артем, недоуменно глянув на следователя. — И вообще, давайте дадим высказаться человеку.

— Так вот, я предлагаю, — продолжил Эди, — прежде всего выработать вместе с ним схему доведения нужной нам информации до противника. В ходе ее подготовки от него можно будет получить данные на его преступные связи, разведчиков, с которыми он поддерживает отношения, каналы получения и передачи секретных сведений. И когда он увязнет во всем этом, приступить к оформлению протоколов.

— Товарищи, мой мозг, который уже заработал, говорит, что с товарищем майором надо согласиться и дать ему возможность работать. А мы тем временем составим подробный план документирования шпионажа «Иуды» и будем готовы к допросам, как только получим отмашку, — высказал свое мнение Бибиков, успев при этом заглянуть в глаза каждому из присутствующих за столом чекистов.

— Согласен, — коротко сказал Аленкинский, хлопнув по плечу своего молодого коллегу.

— Тогда, Эди, ты продолжай заниматься «Иудой», — сказал Артем. — После обеда мы с Николаем идем в комитет и активизируем работу с Андреем. Станислав, вы с Сашей сбивайте свой план. Вечером, когда Эди будет готов, продолжим нашу беседу.

— Собьем, но сначала не мешало бы поесть, а то одними пирожками сыт не будешь.

— Тогда вам нужно идти с нами, здесь недалеко кафе — там и перекусим вместе.

— Я согласен. А как думает знаток афоризмов буржуазных светил? — спросил Аленкинский, бросив ироничный взгляд на Бибикова.

— Я тоже, — ответил тот, не отреагировав на реплику своего старшего коллеги.

— Артем, надо через Карабанова решить вопрос о переводе «Иуды» из карцера в камеру, — предложил Эди, — но чтобы он в ней был один и обеспечен круглосуточным контролем.

— Это мы с Колей организуем.

— Может, оставить его в той камере, где он сейчас находится, — предложил Бибиков. — Она достаточно большая и обеспечена всем необходимым, а койку можно поставить.

— Это нормальный вариант, только надо согласовать с Карабановым, — согласился Артем. — Сейчас пойдем к нему.

— Николай, просьба до моего прихода поручить надзирателям забрать от «Иуды» посуду, чтобы они не увидели меня без экипировки, — произнес Эди.

— Сделаем зараз и это, — бодро отрапортовал тот, направляясь к выходу. — А как ты насчет того, чтобы поесть?

— На этот раз обойдусь пирожками — они бесподобны.

Скоро все, кроме Эди, ушли.

В ожидании звонка Карабанова Эди присел на стоящее в углу небольшое мягкое кресло и незаметно для себя уснул.

Глава XVIII

Проснулся Эди оттого, что кто-то постучал в дверь. Открыв глаза, увидел, как в кабинет вошел Лукашов, который, стоя в двух шагах от входа, доложил, что в камере с заключенным Бизенко завершена уборка.

Эди поблагодарил его кивком головы и направился к выходу.

Лукашов быстро шагнул в сторону, остановился, внимательно разглядывая Эди, который, сделав вид, что не заметил этого любопытства, быстро зашагал по коридору.

«Иуда» встретил Эди словами:

— Благодарю вас за обед.

— Не стоит благодарности, вы же понимаете, что это сделано, чтобы не тратить время на переходы и лишить вас возможности лишний раз общаться с зэками или даже с надзирателями. Те, кто здесь, предупреждены об уголовной ответственности за предоставление вам любой информации, не касающейся прямых их обязанностей.

— Тем не менее я благодарен вам даже за эту откровенность.

— Скорее всего, вы останетесь в этой камере, койку установят здесь вечером.

— Смотрю, вы слов на ветер не бросаете.

— Стараюсь. Будем надеяться, что смогу и о вас позже так же сказать. Итак, Александр, давайте начнем нашу совместную работу.

— С чего начнем? — спросил тот, глубоко вздохнув.

— С того, что уже передали противнику и что еще подготовлено в этих целях.

— Берете, как говорится, быка за рога? — легко улыбнулся «Иуда».

— Чего уж мелочиться, давайте с главного и начнем, — поддержал шпиона Эди.

— Без заметок из кейса мой рассказ будет неполным.

— Вы начните, а записи принесут позже, — предложил Эди, зная, что в это время следователи находятся на обеде.

После этого, «Иуда» целый час рассказывал о том, как, получив от натовского разведчика Траутвайна задание, он собирал по крупицам информацию о системе противоракетной обороны Москвы под условным названием А-35М, находящейся на боевом дежурстве с 1978 года, технико-тактических данных РЛС «Дунай-3М» и «Дунай-3У», противоракете А-35ОР шахтного базирования. В настоящее время выполняет задание по создаваемой в СССР второй версии противоракетной обороны вокруг Москвы с названием А-135.

Между тем по просьбе Эди ему принесли фотокопии записей из кейса. Передавая их «Иуде», он спросил:

— И что вам удалось накропать по второй версии?

Иуда, не торопясь разобрав записи, ответил:

— То, что в нее планируется включить семь стрельбовых комплексов в составе шахтных пусковых установок противоракет. Два комплекса, по 18 пусковых установок каждый, вооружив их противоракетами дальнего радиуса действия 51Т6, способными поражать баллистические цели в ближнем космосе на высоте около 120 и на дальности до 350 километров.

— Выходит, что, передав эту информацию противнику, вы раскрыли бы планы государства по защите столицы от ядерного нападения?

— Эди, эта система не может защитить Москву от массированного ядерного удара. Об этом ее разработчики сами говорят. Ограниченное количество противоракет способно перехватить только небольшую группу мобильных баллистических ракет. Кроме того, ввиду невозможности точного попадания в боевой блок А-135 должна будет остановить ракеты встречным ядерным взрывом. Выходит, что отражая атаку на Москву, перехватчики вынуждены будут устраивать высотные ядерные взрывы над густонаселенными районами страны с известными последствиями.

Чем больше «Иуда» рассказывал о своем предательстве, тем более в Эди закипала злость к нему, пытающемуся объяснить безнадежность положения столицы в случае серьезного ядерного конфликта. Но он вынужден был сохранять выдержку и спокойствие, чтобы решать поставленную перед ним задачу, и потому спросил:

— Какие еще тайны содержат ваши записи?

— Некоторые сведения о новой ракетной системе «Тополь-М» и системах автоматического управления этой межконтинентальной баллистической ракетой.

— Чем заинтересовала ваших хозяев эта система?

— Тем, что, как говорил Траутвайн, она практически неуязвима для средств поражения натовских антиракетчиков, — промолвил «Иуда», удивленно посмотрев на Эди.

— А им известно, где ее клепают? — небрежно бросил тот, будто для него это была давно забытая история.

— Ставили задачу после Минска съездить в Днепропетровск и попытаться навести мосты со знакомыми на «Южном машиностроительном заводе».

Эди, знающий по рассказу Артема, что западные разведчики всегда проявляли повышенный интерес к продукции этого завода и ракетным полкам Винницкой армии, поинтересовался:

— Навести мосты для чего?

— Чтобы добыть через них информацию о «Тополе», ведь все объекты ракетной оборонки связаны между собой. Траутвайн знает, что «Южмашзавод» специализируется на производстве таких ракет. Он же выпускал и «Сатану».

— Что-то другое есть в записках? — спросил, улыбнувшись, Эди.

— Я назвал все, — ответил «Иуда», даже не попытавшись скрыть своего удивления от улыбки собеседника.

«Наверно, подумал, что я знал о содержании его записей. Пусть так и будет», — заключил для себя Эди и произнес:

— Когда и как вы собирались передать информацию?

— В ближайшие дни радиостанцией.

— И все?! — недоверчиво спросил Эди. — Александр, прошу не забывать о нашем уговоре, иначе я не смогу вам помочь.

— Я сказал как есть, но позже должен был продублировать через тайник.

— А если…

— В исключительном случае через Моисеенко. Он проживает в Москве. Работает в «Росвнешторге» каким-то начальником, вхож во многие кабинеты на Старой площади.

— Это тот, кто Глущенкову звонит и справляется о ваших делах?

— Да. Думаю, что он заправляет не только моими делами.

— Моисеенко — это настоящая его фамилия?

— Да, Андрей Ефимович.

— А если Моисеенко недоступен?

— Остается ставить метку для Джона о том, что я нуждаюсь в срочной связи.

— Поясните, кто он, где и какую метку надо ставить, — спросил Эди.

— Фамилии его я не знаю. Телефона тоже. Встречался с ним только один раз в Москве. По-русски говорит чисто, но, скорее всего, американец. Письма и инструкции шлет от своего имени. Насколько понимаю, перед ним отчитывается даже Траутвайн.

— Отчего так решили?

— Уловил при общении с ним.

— Теперь о метке, — предложил Эди.

На что «Иуда» подробно рассказал о том, как, где и каким красителем он оставлял метки для шпиона.

Дослушав его до конца, Эди спросил:

— А не предусмотрен в вашей схеме связи вариант выхода на кого-то другого?

— Нет.

— Скажите, насколько Джон и его коллеги доверяют вашей информации? Ведь вы передавали им не документы с секретным грифом, а, как сами сказали, собранную по крупицам информацию.

— Они знают, что я имею возможность общаться здесь с ракетчиками из Мозырьской дивизии, о которых в газетах не пишут, к тому же у них была возможность убедиться в том, что моя информация достоверна. Иначе не стали бы снабжать меня шифрами и передатчиком, платить большие гонорары, — твердым голосом ответил «Иуда», но, обратив внимание на то, что Эди глядит на него недобрым взглядом исподлобья, сник и уточнил: — То есть имел возможность общаться.

— А были случаи, когда вы передавали им документы?

— Документы не передавал, только фотокопии или микропленку.

— Как и где вам удавалось сделать фотокопии, или их делал кто-то из ваших людей?

— В основном во время поездок к смежникам. Увидев мой пропуск, выданный в Генштабе, они буквально стелились передо мной. Теряли бдительность, а я пользовался этим, чтобы делать снимки. У меня есть очень миниатюрные фотоаппарат и устройство для перевода снимков в микроформат.

— И где они сейчас?

— В кейсе, — произнес «Иуда», бросив на Эди вопросительный взгляд.

— Вы в походных условиях можете изготовить микропленку? — не отреагировав на последние его слова, чтобы не показать свою неосведомленность в этих деталях, продолжил Эди.

— Я это делал не раз, в том числе и в Минске, нужно только, чтобы никто не мешал.

— А в этот раз не делали?

— Снимки делал, но это цековские документы, вы их, наверно, уже смотрели.

— Ребята смотрели, я еще не успел. Они что — с грифом?

— Да, циркуляры политбюро о текущем политическом моменте и задачах, а также о работе по преодолению последствий чернобыльской аварии.

— Вам что, и задачи такого плана ставились?

— По Чернобылю с 1986 года, все остальное по инерции.

— У вашего начальства не возникало вопросов к снимкам, сделанным в походных условиях?

— Нет, главное, чтобы информация была ценная.

— Скажите, о чем Моисеенко напоминает вам через Глущенкова?

— О данных по второй версии защиты Москвы и белорусском эшелоне противоракетной обороны. По той части информации, которую я им уже передал, они благодарили меня и сообщили, что на мой счет на Кипре перевели крупную сумму. Перед отъездом я сказал, что попробую побывать у смежников, используя контакты своего здешнего приятеля.

— Это того, на чьей машине в Брест ездили?

— Да, однако информация у вас поставлена неплохо, хотя о чем я говорю, ведь это же ваша работа, — заметил «Иуда». — Но он ничего обо мне не знает. Мы просто поддерживаем с ним товарищеские отношения. Он мне доверяет, поскольку знает о наличии у меня допуска к секретной информации, и кроме того, для повышения своего авторитета в его глазах, сказал ему, что являюсь глубоко законспирированным сотрудником КГБ. Для него это, к моему удивлению, оказалось чем-то особенным, из-за чего он передо мной раскладывает документы с грифом, мол, смотри, о чем партийные боссы нам пишут.

— Ладно, о деталях поговорим позже, — сказал Эди, чтобы поменять тему, а сам подумал, как это технари не смогли обнаружить в кейсе фотоаппарат и это устройство. — Давайте лучше о том, как нашу информацию передать вашим руководителям. Естественно, с учетом того, что им известно, где вы сейчас находитесь.

— Передатчиком или тайником исключается. Остается попробовать выйти на Моисеенко.

— Возможно, этот вариант и подойдет, — согласился Эди, кладя перед ним тайнописный ответ Глущенкова.

Иуда быстро пробежал его глазами и заметил:

— Это значительно упрощает задачу. Видно, Моисеенко кто-то поджимает.

— Вполне возможно, и потому нам необходимо ему помочь ценной информацией.

— Как вы говорите, мои начальники уже обладают определенной информацией по ракетной тематике, я сужу об этом по тому, какими вопросами они интересуются. Поэтому на мякине их вам не провести.

— Почему вам? Дорогой Александр, сейчас нужно говорить — нам. Так что шевелите мозгами, если хотите победить и выжить.

— Дамоклов меч мешает моему мыслительному процессу, — сказал «Иуда», кривя губы в улыбке.

— Лучше висящий, чем падающий, думайте, ведь вы, должно быть, за годы службы на них неплохо изучили этих начальников.

— Эди, вам дай только возможность кольнуть, так вы по самую ручку засаживаете в меня свое шило.

— Это я вам мщу за пребывание в том гадюшнике, — пошутил Эди.

— И все-таки вы мне нравитесь, хотя я должен был по логике вещей вас ненавидеть.

— Я вам не могу такого сказать, по крайней мере пока. Так что предлагайте ваши соображения о способе передачи информации, — нарочито сухо сказал Эди, чтобы убедиться в том, что «Иуда» пытается помочь ему в выборе оптимального варианта. На самом же деле он уже пришел к выводу, что нужно готовить материал на микропленке, поскольку по логике вещей «Иуда» мог ее заготовить еще до своего ареста.

— По-моему, лучше использовать способ с микропленкой, — заметил «Иуда», к большому удовлетворению Эди. — Другие просто непроходные, так как вызовут вопросы, мол, как это я, находясь в тюрьме, умудрился сохранить, да еще и передать бумаги. С шифром тоже невозможно — блокнот находится в кейсе. Ко мне они не могут попасть по определению. О них даже Глущенков не знает, и это известно Моисеенко. Правда, можно бы передать фотоаппарат со снимками, но не знаю, решайте сами. Мне ничего другого в голову не приходит.

— Хорошо, еще подумаем над этим. Ответьте мне на вопрос: а с какой целью Глущенков едет в Ленинград?

— Он разве не говорил вам? — вопросом на вопрос ответил «Иуда», пристально глянув Эди в глаза.

— Александр, перестаньте играть и отвечайте конкретно на поставленный вопрос, — предложил Эди нарочито грубо.

— Простите — это привычка. Везет деньги на издание брошюрки для сектантов.

— Как она называется?

— Верный свидетель.

— И о чем она?

— О притеснениях верующих в стране и всякое тому подобное.

— Но какой им резон ценному агенту позволять этим заниматься? Поясните.

— Я с этого начинал, понимаете — связи, доверие.

— И деньги, — многозначительно продолжил Эди. — Вы же поэтому сразу назвали Глущенкова?

— Да.

— А куда Глущенков кейс собирается спрятать? — неожиданно спросил Эди.

— В тайник, в котором я храню некоторые свои вещи, — ответил «Иуда», удивленно глянув на Эди, что могло означать, мол, чего спрашиваете, если он все вам сдал.

— А что находится в тайнике?

— Шмотки и различные предметы для перехода границы.

— Нарисуйте подробную схему места его расположения.

— Опять проверяете на вшивость? Пожалуйста, — усмехнулся «Иуда» и быстро начертил требуемую схему, привязав ее к местности.

— Понятно, — задумчиво произнес Эди, кладя схему в карман. — Кого все-таки лучше направить к Моисеенко?

— Глущенкова нецелесообразно. Ему не особо доверяют. Надежнее будет, если вы сами съездите, к тому же вы обещали… — не договорил «Иуда», опустив глаза.

Эди, поняв причину происшедшей в «Иуде» перемены, произнес:

— Вы правы, мне же нужно письмо Елене передать. Не сомневайтесь, как и договорились, я не стану ее расстраивать подробностями вашего положения.

— Очень на это надеюсь, — промолвил «Иуда», подняв на Эди полные слез глаза.

— Отчего тогда молчите о вашем московском маге, с которым рекомендовали мне обязательно созвониться и встретиться? — спросил Эди. — Забыли?

— Нет, обо всем сразу не скажешь.

— Тогда расскажите сейчас.

— Это Сафинский Василий Львович. Влиятельный в среде московской творческой и научной интеллигенции человек. Имеет в своем распоряжении значительные суммы денег, происхождение которых мало кому известно. Люто ненавидит коммунистов, но умело это скрывает от окружения. Притягивает и берет под свое крыло перспективных с точки зрения роста в стране молодых людей. Практикует их направление в командировки и по туру за рубеж. Что за всем этим может стоять вам, должно быть лучше известно.

— А вы что думаете по этому поводу?

— Чего тут думать. Поставляет людей иностранным разведкам для изучения, а может быть, и для вербовки.

— Вы поэтому меня ему собирались рекомендовать?

— Да, была такая идея, — сказал «Иуда», несколько смутившись.

— Александр, придется назвать известных вам подопечных Сафинского.

— Сейчас?

— Нет, позже. Сейчас же нужно подготовить письмо Моисеенко. Только просьба без глупостей.

— Понимаю, не доверяете.

— Я за эти дни достаточно нагляделся на ваше творчество и потому пытаюсь быть предусмотрительным, — обронил, улыбнувшись, Эди. — Так что и не рассчитывайте на ослабление контроля за собой.

— И не думал. Вы знаете, что интересно? Мне даже в голову не приходит на вас обижаться.

— Было бы забавно послушать анекдот о том, как шпион обиделся на контрразведчика, — искренне рассмеялся Эди. — Такого я еще не слышал.

— Я тоже, — с улыбкой заметил «Иуда», глядя на развеселившегося Эди. — Для письма мне понадобится моя сумка.

— Вы начинайте набрасывать открытый и закрытый тексты. Тем временем принесут вашу хитрую ручку и блокнот, — промолвил Эди, потянувшись к телефонному аппарату. — Только укажите в письме, что направляете через меня микропленку, которую вам удалось скрыть и сохранить во время ареста и нахождения в тюрьме.

— При ее наличии мне это несложно было бы сделать, — промолвил «Иуда», открыв рот и ткнув пальцем в золотую коронку. — Под ней есть пространство, где она могла бы без проблем уместиться. После этих слов он с некоторым усилием извлек изо рта коронку и положил ее на стол.

— В таком случае проблема сохранности как бы ранее подготовленной вами пленки решена, — весело произнес Эди. Затем в том же тоне добавил: — Александр, может быть, в вас имеются еще какие-нибудь потайные места для закладок? Лучше сразу признавайтесь, или мы начнем вас просвечивать.

— Это все, можете не тратить напрасно время.

После согласования с Эди проектов подготовленных текстов, шпион переписал их на новый лист, держа блокнот на колене. На вопросительный взгляд Эди заметил:

— Я же в камере, а там, как знаете, нет стола для таких писем, — ухмыльнулся «Иуда».

— И то верно. Тогда не всегда попадайте в строку, — посоветовал Эди.

— В оценке ситуации они учитывают все нюансы, так что в данном случае и ваше предложение может иметь значение, — с серьезным видом заметил «Иуда», продолжая писать.

Понаблюдав некоторое время за ним, Эди неожиданно спросил:

— Расскажите, зачем хотели убить Шушкеева?

— Я ждал этого вопроса, но несколько позже, — ответил Бизенко, встрепенувшись. — Моисеенко потребовал.

— Почему?

— Настойчиво стал проситься за кордон, ссылаясь на то, что боится провала и ареста.

— Иначе говоря, Шушкеев стал опасен? — пытаясь придать своему голосу ровное звучание спросил Эди, так как фраза «боится провала и ареста» могла свидетельствовать о том, что тот также является шпионом.

— Да, Олег Александрович весь издергался и начал допускать непростительные ошибки.

— А чего не отравили? — ухмыльнулся Эди.

— Хотел, но он догадался, пришлось воспользоваться ножом.

— Шушкеев — настоящая его фамилия?

— Думаю, нет, но подробностей о его жизни я не знаю. Уверенно могу сказать лишь то, что он вовсе не такой простой человек, как изображает из себя.

— То есть?

— Олег подготовлен технически, на хорошем уровне разбирается в военной технике, прекрасно знает немецкий язык, что скрывает от окружения. Я об этом узнал недавно: случайно подслушал его телефонный разговор.

— О чем был разговор?

— В нем было много условностей, и потому я не понял.

— И на какие мысли все это навело вас?

— Трудно однозначно сказать. Но первое, что в голову приходит, так это: а не ваш ли он клиент?

— Нам надо будет разобраться и в этом, — заключил Эди, а потом вдогонку спросил: — Как вы объяснили свою неудачу Моисеенко?

— Пока никак. Первые дни надеялся, что Олег скончается, а потом оказался здесь.

— Своему начальнику все-таки сообщите, что он поправляется, — порекомендовал Эди.

— Я писал об этом Глущенкову. Наверняка эту информацию он довел до него.

Весь остаток дня они говорили о предстоящих встречах Эди с Моисеенко и Сафинским. Внесли изменения в текст письма Елене, с тем чтобы она передала ему чемоданчик, не открывая. При этом «Иуда», сославшись на отсутствие у дочери средств на жизнь, попросил Эди отдать дочери находящуюся в чемоданчике сберкнижку на ее имя, на что тот обещал переговорить с руководством, которое, скорее всего, пойдет ему навстречу.

Перед тем как покинуть камеру с письмами «Иуды» Моисеенко и Елене, Эди предложил ему изложить к завтрашнему дню на бумаге информацию о том, когда, где, кем он был завербован. С кем и как поддерживал связь с самого начала и до того, как был арестован. Где проходил подготовку в качестве агента. Описать суть проведенных тайниковых операций и связанных с ними обстоятельств. Как и от кого получал деньги, кому их передавал. Как пробивалось «окно» в Польшу, и какова роль в этом многосложном процессе поляков и кто они.

— Эди, это невозможно описать и за неделю, — устало произнес «Иуда».

— Вы делайте крупные мазки, детализировать будем позже. Только не тратьте на это эксклюзивную ампулу, нам она еще понадобится, — весело предложил Эди, шагнув к стулу, где лежали парик и бородка.

— Ну что ж, остается лишь писать. Другого выхода у меня нет, чтобы избежать пули, — дрогнувшим голосом заметил «Иуда».

— Александр, у вас есть стимул, и я хочу, чтобы вы использовали его в полной мере. Мы об этом еще не раз поговорим.

— Хотелось бы, вы же видите, я максимально откровенен с вами.

— Вижу, и об этом буду говорить, когда придет время. Можете не сомневаться.

— Я верю, вы человек слова. Только скажите, зачем вам это? — спросил он, показывая на экипировку.

— Чтобы не распугать здешний персонал, — пошутил Эди, надевая парик, чем вызвал улыбку шпиона. И тут же резко бросил, словно только что вспомнил: — Кстати, Моисеенко знает о вашей тайнописи и как он отнесется к этому элементарному приему конспирации?

— Спокойно, это его выдумка, как он объяснял, так, на всякий случай.

— Предусмотрителен этот ваш Моисеенко, — заметил Эди, подумав о том, что он, скорее всего, является резидентом, коль координирует и контролирует работу по сбору развединформации по такой ключевой проблеме.

— К нему можно применить не только этот эпитет, — оживился «Иуда». — Он везде и со всеми, даже на посольских приемах бывает.

— Вот об этих его качествах напишите поподробнее, не забудьте также адрес и телефоны указать, — предложил Эди, берясь за ручку двери.

— Хорошо, — согласился «Иуда» и тут же спросил: — А койку действительно сюда принесут?

— Да, как только уйду, — подтвердил Эди и, пожелав ему плодотворной работы, вышел в коридор.

Как только Эди покинул камеру, туда занесли койку, а также постель и предметы личной гигиены «Иуды», которые до этого были еще раз внимательно обследованы специалистами. Позже принесли ужин.

Когда Эди прибыл в кабинет, там уже чаевничали Артем и Николай.

На вопрос Эди: «А где следователи?» — Артем с усмешкой ответил:

— Станислав тщательно изучает записи твоей беседы с «Иудой», чтобы усовершенствовать подготовленный Бибиковым план допросов.

— Что ни говори, Артем, характерами вы с Аленкинским не сошлись, — съерничал Николай.

— Ничего удивительного, его завышенная самооценка тормозит мое искреннее движение к нему, — отшутился Артем. — Но это не смертельно. Главное, чтобы, как говорит один современный классик, процесс пошел, а он, как видишь, дорогой Николай, идет ну просто на загляденье замечательно. Разве это не так, Эди?

— Очень остроумно сказано, но на всякий случай постучи по дереву, а то сглазишь, — посоветовал ему Николай, подмигнув Эди.

— И главное, смело и на злобу дня, особенно насчет классика, — поддержал Эди минского коллегу. Затем, вкратце рассказав о письмах «Иуды» дочери и Моисеенко, сказал: — Хоть при мне он писал, надежнее будет, если их исследовать, ведь, как в народе говорят, береженого Бог бережет.

— Я бы тоже не отказался слетать в Москву, — мечтательно промолвил Николай.

— Тебе нельзя, ведь объект в твоих владениях, — сказал Артем, растянув губы в улыбке. — Вот я просто обязан, надо и в столице поуправлять процессом, да и Эди без меня там просто заскучает.

— Хотите меня одного со Аленкинским оставить? — с напряжением в голосе спросил Николай.

— Только на два-три дня, пока вопрос с дезой решим и Моисеенко с Сафинским возьмем в оборот. Тем временем следаки допросят «Иуду» по ключевым вопросам. Вроде я логичен, ребята, не так ли?

— Как всегда. Только не забудь получить санкцию руководства, — устало сказал Эди.

— Тебе не здоровится? — спросил Николай, обративший внимание на то, как заторможенно произнес Эди последнюю фразу.

— Со здоровьем все нормально, но чуточку отдохнуть надо, — промолвил тот и, пройдя к креслу, расслабленно плюхнулся в него.

— Коля, давай-ка мы с тобой проведаем операторов и заодно посмотрим, что там делают следаки, — предложил Артем, кивнув головой в сторону сидящего с закрытыми глазами Эди.

И они ушли, тихо закрыв за собой дверь.

Эди некоторое время еще пытался бороться с навалившимся на него сном, помня совет предков, что в сумерках спать только себя утомлять, но потом все-таки унесся в его владения. Проснулся он, услышав голос Николая:

— Эди, проснись, тебя у изолятора ждет Юра, пора на ужин. Мы с ребятами поедим в «Подкове». Встречаемся в восемь во дворе конторы: генерал требует доклада.

— Хорошо, вы езжайте, я следом, дождусь только Карабанова.

Николай тут же ушел. Минут через десять в кабинет зашел с сияющей улыбкой Карабанов. Быстро подхватив стул и, присев на него около Эди, он тепло произнес:

— Эди, спасибо за Зубра. Наши розыскники буквально кипятком писают от радости. Уже братков дергать начали. Меня вызывал к себе замминистра… Обещал поощрить, если будут серьезные подвижки по делу. На ваш взгляд, с Зубром это перспективно?

— Думаю, да. Иначе чего бы блатные так нервничали.

— Это здорово! Да, я встречался с Андреем. Оказывается, он лично знаком с Бизенко, то есть неоднократно встречался с ним у своего родственника. Хорошо отзывается о нем. Удивился, узнав, что он пытался убить своего приятеля. О валюте на всякий случай не стал ему говорить. Андрей знает и того, кого он ударил ножом. Правда, назвал его почему-то бирюком без роду и племени, по которому плачет тюрьма. На мой вопрос: «А почему?» Пояснил, что не хочет об этой дряни вообще говорить. Андрея ко мне его родственник посылал, который готов потратиться, чтобы облегчить участь Бизенко. Правда, напрямую ничего не стал предлагать, зная, что могу и на три буквы послать. Я согласился передать Бизенко продукты от его родственника. Не знаю, правильно ли поступил. Если что, можно будет и отказаться. Вот и вся наша встреча.

— Большое спасибо, — искренне промолвил Эди. — На мой взгляд, вы все сделали грамотно. И насчет передачки тоже, только ее надо будет предварительно показать Парамонову. Он подскажет, как с ней поступить.

— И еще, чуть не забыл, — улыбнулся Карабанов. — Лукашов мне по секрету сказал, что вы очень похожи на бывшего зэка из третьей камеры.

— Он наблюдательный, — заметил Эди, вспомнив, как тот изучающе разглядывал его. — Вы предупредите парня, чтобы своими догадками ни с кем не делился.

— Уже предупредил.

— И еще. Просьба также проинструктировать всех, кто будет надзирать или нести службу у камеры Бизенко, чтобы ни в коем случае с ним не разговаривали. Если же он будет сам пытаться это делать, пусть информируют вас в подробностях. Мы же с вами, если не возражаете, будем обмениваться мнениями по общей ситуации ежедневно.

— Все понятно, вопросов нет, — отчеканил Карабанов.

После этого он проводил Эди за пропускной пункт и вернулся в изолятор.

Поужинав в кафе на улице Машерова и предварительно покрутив по городу, Эди и Юра к восьми часам заехали во двор комитета. Там их уже ждал Николай.

— Все чисто? — спросил он у выходящих из машины чекистов.

— Ничего подозрительного не было, — уверенно ответил Юра.

— Прекрасно. Мы с Эди пойдем к генералу, а ты, Юра, побудь у ребят, — сказал Николай и, кивнув Эди, зашагал ко входу в здание.

— Надо понимать, что Артем и следователи уже там, — заметил Эди, последовав за ним.

— Они поднялись через боковой вход.

По пути в приемную Николай почти телеграфным языком рассказал:

— Письма «Иуды» исследованы, замечаний по ним у специалистов нет. Распечатки и видеозаписи твоих бесед с ним доложены Тарасову. Он их несколько раз прокручивал и вел по ним продолжительные беседы с Маликовым. Наверно, они уже договорились о дальнейших действиях. За тайником установлено наблюдение. Без схемы никогда не догадались бы. Глущенков пока там не появлялся. Смотрим плотно за Золтиковым. Он действительно готовится уезжать: на работе краткосрочный отпуск за свой счет оформил. С погранцами и особистами договорились о совместных действиях. Генерал решил пока его не брать. Надеется использовать «окно» для последующих активных мероприятий с участием «Иуды».

При этом Николай вручил Эди копию тайнописного письма «Иуды» Моисеенко.

Засовывая его в карман, Эди как бы между прочим поинтересовался:

— Выходит, ты с генералом сегодня уже обменивался по нашим делам?

— Да, он вызывал. Генерал всегда так поступает, чтобы быть в курсе того, что происходит в его епархии.

— И правильно делает. Ты же его птенец, — пошутил Эди.

— Ты это серьезно?

— Серьезнее не бывает. Не станет же он ждать, когда командированным москвичам придет в голову доложиться.

— А Артем сердится, намекает, мол, чего впереди паровоза бежишь.

— Не обращай на это внимания, он не со зла. Просто ему кажется, что все остальные шпионоловы должны идти по его следу. В жизни такого не может быть, иначе позвонки срастутся и мы потеряем гибкость, а с ней и профпригодность.

Последние слова Эди произнес уже при входе в приемную.

— Что потеряем? — весело спросил Артем, по-кошачьи мягко шагнув к Эди.

— Гибкость и чувство юмора, — ответил Эди, подмигнув Николаю.

— Не потеряем, нам без этого никак нельзя, — утвердительно сказал Артем, бросив взгляд на дежурного офицера, который сидел за массивным столом из дуба, с интересом прислушиваясь к происходящему в приемной разговору.

Аленкинский, стоявший тут же у стола, видимо, хотел как-то отреагировать на фразу Артема, но, нервно поправив под мышкой толстую папку с документами, обратился к Эди:

— Вижу, майор, вам удалось восстановиться, если говорите о юморе. Это радует, ведь впереди много работы, и, соответственно, надо быть здоровым, иначе противник…

Но резкий трезвон телефонного аппарата и слова дежурного офицера: «Я слушаю вас, товарищ генерал. Да, все здесь», — прервали начавшийся было монолог следователя.

В следующее мгновение, возвращая трубку на аппарат, офицер произнес:

— Товарищи офицеры, генерал ждет вас.

Тарасов встретил чекистов, как и в прошлый раз, в центре кабинета. После приветствия пригласил всех за стол совещаний и без вступительного слова предложил Артему и Станиславу прокомментировать, согласно компетенции каждого, план дальнейших действий по объекту. Когда же они завершили свои доклады, тепло посмотрел на Эди и спросил:

— Вы согласны с тем, что предложили ваши товарищи?

— Да, товарищ генерал. Эти мероприятия вытекают из имеющихся у нас на сегодня данных, но они могут быть скорректированы или дополнены в зависимости от того, какую информацию получим в продолжение работы.

— Я послушал и посмотрел ваши беседы с «Иудой». Хорошая работа, но есть ли уверенность в том, что он до конца откровенен с вами? Не может ли обмануть, наконец, перехитрить? А-а?

— Мне сказать одним словом, что уверен в положительном исходе, или прокомментировать почему, товарищ генерал?

— Вам же прямой вопрос задали, а вы… — не удержался Аленкинский.

Тарасов вскинул на него удивленный взгляд и прервал хлесткой фразой:

— Не мешайте. Вы свое видение уже изложили. — Затем, сделав секундную паузу и переведя медленно взгляд на Эди, продолжил: — А ты, майор, продолжай. Хочу услышать подробное мнение по данной ситуации.

— Мне тоже не дают покоя эти вопросы, — произнес Эди, никак не отреагировав на выпад Аленкинского, — но, пытаясь найти на них ответ, пришел к заключению, что ему не резон играть с нами — на карту поставлены его жизнь и судьба дочери. Он очень любит дочь и ради нее готов на многое пойти, я почувствовал это в процессе общения с ним. Конечно, «Иуда» враг, сознательно ставший на путь предательства. Но осознающий, что его противостоянию советской власти пришел конец, и под давлением непреодолимых обстоятельств принявший решение работать против своих бывших хозяев. И кое-что уже сделал в этом направлении. Я имею в виду, прежде всего, раскрытие резидента Моисеенко, способов передачи сведений микропленкой, которая может быть использована для продвижения нашей дезинформации к противнику, и многое другое, что дает нам шанс для организации игры с натовскими разведчиками. Что же касается перехитрить… «Иуда», конечно, умный и подготовленный противник. Но в настоящее время растерян и подавлен из-за того, что чекисты обвели его вокруг пальца. Более того, он начал подозревать свои минские связи в сотрудничестве с КГБ, что несколько облегчает получение на них от него дополнительных данных. А чтобы максимально владеть вниманием «Иуды», я стараюсь играть на сильных и слабых сторонах его характера. Благодаря чему удается контролировать и держать его в нужном состоянии.

— Хорошо, согласен, — уважительно произнес Тарасов, кивая головой. — Вижу, что ты досконально изучил его. Особенно удачно закручено дело с поиском варианта передачи дезы. Теперь остается нашу заготовку перевести на пленку и привязать к письму Моисеенко. Хотя об этом в письме вроде сказано? — уточнил он, глядя на Эди.

— Сказано, — подтвердил Эди.

— Да, вспоминаю, есть там и об этом. Содержание письма, конечно, продуманное, и к нему можно прицепить даже вагон дезинформации… Но не кажется ли тебе, что даешь им много сведений о себе?

— Это сделано специально, чтобы показать, почему «Иуда» решился довериться моему герою — далекому от политики и интриг молодому человеку, к тому же пострадавшему от беспредела власти, а не тому же Глущенкову, которому он не доверяет. Пытаясь объяснить свое решение, «Иуда» и сообщает Моисеенко такие подробности о своем проверенном на конкретных поручениях соседе по камере. Конечно, с его стороны это не совсем логичный поступок.

Но если вспомнить, что в глазах своих хозяев он является опытным шпионом, добывающим особой важности информацию, то можно допустить наличие с их стороны определенного доверия к нему и его решениям.

— Логично, принимается, — сказал генерал. — Но нужно, чтобы при демонстрации шпионом работы с фотоаппаратом и устройством по микропленкам находился наш специалист. Это будет надежнее, ведь ты же, майор, не профи в этом деле?

— Нет, не приходилось подобными делами заниматься.

— Завтра придется с помощью «Иуды», — вставил свое слово Артем.

— Вот и хорошо, а заодно дайте поглядеть специалисту, который потом объяснит своим московским коллегам, что и как делал шпион. Парамонов привезет его в изолятор.

— Понял, товарищ генерал, — коротко сказал Эди. Потом, сделав короткую паузу, как бы рассуждая о том, говорить или нет, добавил: — Предлагаю кроме него взять с собой специалиста-одоролога.

— Поясните, — заинтересованно предложил Тарасов, не дав ему договорить.

— Очевидно то, что информацию на микропленку будут переносить наши специалисты и, соответственно, оставят на ней или упаковке посторонние запахи, что может быть выявлено экспертами противника и зародить подозрения.

— Правильно рассуждаешь, майор. Противник, кстати, уже работает в этом направлении. Из ПГУ[67] приходила информация о создании западными разведцентрами банков запахов своих сотрудников и агентов. Поэтому вполне допустимо, что у противника имеются одоропробы шпиона и он сможет провести сравнительный анализ с вытекающими последствиями. Так что, Николай, проследи, чтобы наши криминалисты провели необходимый забор запахов этого гада и упаковали как следует.

— Будет сделано, товарищ генерал, — отчеканил Парамонов, как будто только и ожидал такой команды.

Тарасов, осуждающе глянул за это на Николая, и произнес:

— С этим, товарищи, вроде разобрались, если что, завтра отшлифуем детали. Да, вот что хочу отметить. Как видите, успех в работе по разоблачению шпиона налицо и это во многом потому, что в нужном русле была организована его внутрикамерная разработка. Она дала нам в руки как важную информацию, так и чувствительные рычаги влияния на «Иуду». В этом со мной согласился и Маликов. Я с ним недавно разговаривал. Кстати, он затребовал тебя, майор, в Москву — сейчас главное там будет происходить.

Затем, обратив внимание на то, как Эди что-то шепотом сказал Артему, спросил:

— Майор, если у тебя есть вопрос, задавай, не стесняйся. Мы же и собрались, чтобы обсудить наши проблемы.

— Не вопрос, товарищ генерал, а предложение, — ответил Эди.

— Давай, предлагай, — тепло сказал Тарасов.

— Лететь военбортом для ускорения прибытия в Москву — это понятно, но, поскольку «Иуда» в письме Моисеенко пишет, что я прибуду туда поездом, то у меня на руках должен быть на всякий случай и соответствующий билет.

— Это чтобы ему показать?

— Если спросит, то и показать.

— А нельзя сказать, что выбросил? — шутливо заметил генерал.

— Можно, но мой герой получил от шпиона десять тысяч рублей, за которые, по его соображениям, должен будет когда-нибудь отчитаться. И потому свои расходы он будет учитывать.

— А что, эти деньги находятся у вас?

— Нет, отдал в качестве вещдока следователям.

— На что собираетесь жить в Москве? Ведь с такими деньгами могли бы остановиться в любой гостинице и питаться в престижных ресторанах, что на самом деле и придется делать. Иначе тебе не поверят хозяева шпиона. Им же ты наверняка расскажешь, что твоя поездка щедро оплачена?

— Об этом Моисеенко мог сказать и Глущенков в телефонном разговоре. Да, в записке «Иуде» он сообщает, что у него был разговор обо мне, — отметил Эди.

— Вот и я думаю, — согласился Тарасов. — Выходит, что мы должны тебя снабдить серьезной суммой. Так что, Николай, подготовь необходимые документы и приобрети майору билет на завтрашний поезд.

— Будет сделано, товарищ генерал, — отчеканил тот и сделал запись в лежащей перед ним рабочей тетради.

— Майор, не забудь захватить с собой копии записей, Маликов хочет их лично посмотреть. Николай их подготовит и организует завтра твой вылет военбортом. Я задачу перед начальником особого отдела уже поставил. Там тебя встретят ребята Ковалева, он их проинструктирует надлежащим образом, — уточнил генерал, бросив взгляд на Артема. А затем, сделав паузу, спросил: — Всем ли все понятно или есть вопросы?

Все молча покивали головами.

Только Эди, бросив взгляд на Артема, на лице которого отразилось недоумение, скорее всего связанное с решением Маликова не отзывать его в Москву, произнес:

— Товарищ генерал, позвольте высказаться. Только прошу понять правильно, я не для обсуждения решения руководства.

— Ну давай, говори, что там у тебя еще накипело, — улыбнулся Тарасов.

— Я считаю, что для пользы дела в Москву целесообразно бы отправить и полковника Ковалева. Работая в паре, мы смогли бы лучше решить вопросы по Моисеенко. Он в курсе всех нюансов разработки «Иуды» и не будет необходимости тратить время на просвещение кого-нибудь из его подчиненных по сложившейся ситуации. К тому же я его хорошо прочувствовал здесь, думаю, и он тоже, что является немаловажным фактором в предстоящей совместной работе. А во время нашего отсутствия с «Иудой» поработает подполковник Парамонов, который вполне справится с данной задачей. Тем более к завтрашнему дню «Иуда» должен подготовить своего рода отчет по всему спектру своей тайной деятельности. Нужно будет только детализировать его, а следователям, как вы сказали, закреплять в процессе допросов.

Тарасов, не перебивая, дослушал Эди, а затем, слегка кивнув головой, произнес:

— Вроде логично. Хотя не знаю, как к этому отнесется Маликов, ведь он конкретно только о тебе говорил. И после некоторой паузы, изучающе глядя на Артема, продолжил: — Ну хорошо, я позже ему позвоню. Конечно, не хотелось бы отпускать, но, видно, придется, коль майор зовет на помощь.

— Товарищ генерал, действительно, зная все детали дела, мне проще будет организовать прикрытие майору Атбиеву и координацию задействованных подразделений, — вставил свое слово Артем.

— Иначе говоря, ты хочешь лететь, — утвердительно сказал Тарасов, усмехнувшись. — Пусть так и будет. Парамонов продолжит работу с «Иудой», придерживаясь озвученной майором линии, а что касается протоколов допроса, то мое мнение — с ними день-два необходимо подождать. Пусть шпион сначала в деталях изложит на бумаге свой преступный путь с указанием всех действующих персонажей. Тем более майор перед ним такую задачу уже поставил, — уточнил генерал, сделав ударение на слове «такую» и взглядом призвав Эди высказаться по этому поводу.

— Считаю, действуя поэтапно, мы сможем из него выжать больше информации, — отреагировал Эди.

— Правильно считаешь. Знакомясь с записями бесед, я тоже пришел к такому выводу. Вы с этим согласны, товарищ Аленкинский?

— Да, товарищ генерал, — ответил тот. — Такой подход к работе с Бизенко уже дал положительный результат.

— Вот поэтому и говорю, что пока не будем его напрягать формулировками протоколов и уголовных статей.

— Я понимаю, товарищ генерал.

— Вот и хорошо, что вы сами пришли к такому выводу. Меня радует, когда коллеги понимают друг друга. Ну, если так, то давайте, товарищи, на этом завершать наше совещание. Все свободны. До свидания. Да, Николай, останься, мне надо с тобой один вопрос решить.

После этих слов Тарасов встал и, попрощавшись с каждым за руку, вернулся за свой рабочий стол, а участники совещания вышли в приемную и, продолжая обсуждать поднятые у генерала вопросы, дождались, когда к ним присоединится Николай. Затем, договорившись об утренней встрече в изоляторе, распрощались: Артем и следователи ушли в цековскую гостиницу, а Эди и Николай спустились во внутренний двор.

Уже стоя у машины, Николай сказал:

— Генерал попросил меня передать лично свое восхищение твоей работой. В этом же духе он разговаривал и с Маликовым, даже предложил представить тебя к награде.

— Лучше в Крым бы отпустили, большей награды и не нужно, — мечтательно промолвил Эди. — Ты представляешь, как там сейчас хорошо?

— Что толку вспоминать, когда при наших делах и выспаться не успеваешь.

— А ты вспоминай и мечтай, легче будет, — улыбнулся Эди.

— Чего зря дразнить себя горячим песком, когда навьючен по уши, — в сердцах произнес Николай. — Кстати, чуть не забыл, генерал замминистру насчет Андрея звонил, после чего потребовал от нас установить с ним контакт до твоего отъезда.

— Может быть, сам и установишь, ведь мне лететь?

— Не получится, я генералу рассказал о твоем знакомстве с ним, да и мы раньше договаривались об этом.

— Можем не успеть, ведь самолет ждать не будет.

— Успеем, самолет будет только ночью, — заговорщически промолвил Николай.

— Чего же об этом на совещании Тарасову не сказал?

— Он бы начал звонить и строить военных, а так мы сумеем все вопросы закрыть, да и чуточку посидеть за столом.

— Понял, самолету ночью и потере сна будем обязаны тебе. Смотри, не скажи об этом Артему, а то на дуэль вызовет, — пошутил Эди.

— Ничего, потом отоспится, — весело заметил Николай. — Итак, завтра в десять в штабном кабинете.

— Хорошо, не забудь только вещдоки и специалистов, — бросил Эди уже из «такси».

— Не забуду.

Минут через сорок, покрутив по городу, они подъехали к гостинице со стороны бокового входа и остановились метрах в тридцати от него, чтобы осмотреться. Не заметив ничего подозрительного, вышли из машины и медленным шагом направились к подъезду. В вестибюле Эди окликнул один из числа сидящих в креслах молодых людей. Эди, уже понявший, что это кто-то из подчиненных Справедливого, сделал как ни в чем не бывало несколько неторопливых шагов и остановился, не разворачиваясь на голос. При этом у Юры, который стоял с ним рядом, всматриваясь в шедшего к ним парня, шепотом спросил:

— Сколько их?

— Подходит один, а так трое. Это местная шпана.

— Интеллигент, тебе привет от пахана, — развязно бросил парень, остановившись на почтительном расстоянии. — Он передал, чтобы ты ждал гостей от Зубра.

— Юноша, чего вы кукарекаете на весь холл? Видно, вас не учили культуре обращения к человеку? — резко оборвал его Эди, повернувшись к нему вполоборота.

— Да я хотел… — начал было оправдываться парень.

— Скажи своему пахану, что я ноги перебью таким визитерам, как ты. Ступай и не мельтеши здесь, — вновь грубо произнес Эди и зашагал к лестнице, ведущей на верхние этажи.

— Эди, воры так и не поверили, что это не вы инкассаторов ограбили, — заметил Юра, шагая рядом с ним.

— Это очевидно. Думаю, что еще придется разбираться с братками беглого бандита. Это о них пытался пацан сказать.

— Надо будет подумать, как с ними быть, а то в последнее время эти отморозки дерзкие поступки совершают.

— Карабанов рассказал, что милиция их уже дергать начала. Но, видимо, не так чувствительно, если они так нахально себя ведут, — сказал Эди, подходя к тумбочке дежурной по этажу за ключом от номера.

И пока он искал ключ, Юра кому-то позвонил с телефонного аппарата, стоящего на той же тумбочке. Положив трубку, Юра продолжил:

— У милиции тоже до всего руки не доходят. Стали даже оперов привлекать для работы на улицах.

— А, родимые пятна перестройки выводить?

— Ну да, но вряд ли из этого что-нибудь дельное получится: джинн из бутылки уже выпущен.

— О, как у вас все запущено! — пошутил Эди. — Давайте, Юра, лучше о чем-нибудь веселом, — заметил он, открывая настежь дверь.

— Эди, с вашего разрешения я пойду, вам надо отдохнуть.

— Тогда я провожу, только переоденусь.

— Этого не надо делать, а то, не дай бог, блатные попробуют испортить вам настроение.

— Это не так просто сделать.

— Знаю, но тем не менее будет правильно, если вы останетесь у себя. И пожалуйста, не забудьте закрыться.

— А как вы один пойдете? Не остерегаетесь, что они прицепятся?

— К моему выходу подъедут наши громилы. Я их только что попросил подъехать: вы же видели, что я звонил.

— Ну, коли громилы вас будут прикрывать, то я спокоен.

— До вас им, конечно, далеко, но, как говорится, для нашего ландшафта они лучшие.

— Прекрасно, тогда я спокоен за вас, — тепло заметил Эди и толкнул дверь, чтобы зайти в номер, но остановился, услышав, как Юра произнес:

— Я на всякий случай принес вам кое-что из нашего семерочного реквизита, а то вы примелькались в своей косоворотке и черных брюках. Подбирали с Кореповским на глазок. Должно подойти.

— Вот спасибо, а то уже подумывал сходить в магазин купить обновку под свою экипировку.

— У нас здесь ничего дельного не купите, если только не через подворотню или по спецталону. Потерпите до столицы, а пока обходитесь комитетским реквизитом, — пошутил Юра.

После этих слов, Эди, произнеся: «Юра, я рад нашему знакомству», зашел в номер.

А закрывая дверь, он услышал ответное: «Я тоже. Спокойной ночи».

Уже приготовившись ложиться спать, Эди вспомнил о письме «Иуды» и извлек из кармана переданную ему Николаем копию тайнописного текста. Развернул шелестящий лист бумаги и прочитал: «Молодец Николай, что додумался поручить напечатать, а то пришлось бы чей-то почерк разбирать», — подумал Эди, вглядываясь в ровные строки.

«Надеюсь, «Г» вам объективно (я ему не доверяю) рассказал о моих делах. Сожалею, что сам не могу этого сделать. Взяли меня за «Ш». Он догадался. И мне пришлось прибегнуть к ножу, но просчитался — он пошел на поправку. Прости. Ищу вариант, как довести дело до конца. Думаю, он будет молчать. Ему шьют валюту — у меня спрашивали, что я знаю об этом, да и о нем самом. Требуют признаний за покушение на убийство, а я говорю, что все произошло случайно. Придется сесть в каталажку, но ничего, знал, на что иду. Страшно только за Леночку. Бедняга останется одна. Прошу, не оставьте ее без внимания. Я тут в камере сблизился с парнем из Грозного. Его зовут Эди. Интересный молодой человек. У него с родителями такая же история, как и у меня. Историк, занимается прошлым своего народа — был репрессирован. В Минск приехал собирать материал о земляках, воевавших в Бресте в 44 г. В изолятор запихали менты по обвинению в нападении несколько лет тому назад на инкассаторов. Факт такой имел место. Физически крепкий. Спас меня от блатных, которые пытались надругаться. Здесь были нападения на него со стороны надзирателей, родственников тех инкассаторов. В целом очень озлоблен на власть, что иногда проявляется в словах. Я все эти дни внимательно наблюдал за ним. Ничего подозрительного. В Минске имеет нескольких знакомых, которые стоят за него вплоть до открытых выступлений. По-моему, они из освобождающейся из-под контроля ком-ов поросли. Среди местных блатных заработал серьезный авторитет. К нему даже их главный в камеру приходил. Не отказывается от денег. Я ему дал 10 т.р. на Москву. Едет по моей просьбе, чтобы встретиться с дочерью и успокоить ее. Это для видимости. Главное, передаю через него то, что смог накопать здесь как продолжение по тому вопросу. Я это сделал до того, как менты зацапали. Хранил при себе в известном вам месте. Помогло все-таки. Вы большой умница. МП упаковал в пробник женских духов и уплотнил сильным клеем, который одолжил у камерного нюхальщика. Эди объяснил, что в пробнике препарат от саркомы. Будет беречь, я ему верю. Он позвонит по телефону, который вы мне на всякий случай дали. Понимаю, будете ругать, но другого варианта просто нет. Ознакомившись с содержимым, простите. Оно вызовет позитив и прибавление на моем счете. Да, попросите открыть также счет на Елену и половину моих денег перевести на нее. Эди обещал вернуться. Он мне здесь очень нужен. У него имеется хороший адвокат, который вытащил его отсюда и ему послушен. Согласился поработать на меня за серьезные деньги».

«Вроде все предусмотрено, если что, можно будет завтра еще подработать», — решил Эди, пряча лист бумаги под подушку.

Глава XIX

Утром Эди проснулся рано и в хорошем настроении. Сделал легкую зарядку под телевизионные новости об успешной организационной работе парткомов по сокращению виноградарства в южных регионах страны и всеохватной борьбе с пьянством. Перекусил под те же новости… Затем, вновь экипировавшись и надев на себя из вчерашнего реквизита Юры серый летний костюм и легкую соломенную шляпу, отправился в изолятор. При выходе из гостиницы заметил сидящих в «Москвиче» вчерашних блатных, которые не спускали глаз с подъезда. К своему удивлению, отметил, что они не обратили на него никакого внимания, что вызвало у него гордость за Юру и его предусмотрительность с новым реквизитом.

У входа на контрольно-пропускной пункт Эди встретил Карабанов, который в отличие от блатных сразу признал его. По пути в кабинет он рассказал, что Бизенко почти всю ночь не ложился спать и что-то писал. К настоящему времени позавтракал и снова сел за стол.

— Это хорошо, что пишет, — весело заметил Эди. — Скажите, а не пытался ли он вступать в контакт с кем-либо, не высказывал ли просьб?

— Не пытался. Все молчком, да и мои ребята, у них старший Лукашов, знают, что делать.

— А мои не подошли?

— Только Парамонов с двумя парнями минут пять тому назад.

Проводив Эди до кабинета, Карабанов ушел по делам службы, а Эди зашел внутрь и, не теряя времени, познакомился со специалистами. Затем вместе с Николаем объяснил им, что нужно делать… Между тем подошли Артем и следователи с содержимым кейса.

Еще раз согласовав свои действия, Эди и Николай со специалистами засобирались в камеру.

— Может, и мне пойти с вами? — предложил Аленкинский. — Мы же ему возвращаем подлинные вещдоки?

— Зачем, четверых на одного вполне достаточно, — возразил Артем. — Мы лучше понаблюдаем у операторов.

— А если он… — начал говорить Аленкинский.

— Станислав, давай по сути, на остальное просто нет времени, — прервал его Артем, нетерпеливо оглядев присутствующих. — Эди уже имеет план действий.

— Станислав Сергеевич, не волнуйтесь, ничего он не сделает с вещдоками — мы будем рядом. А план наш прост: Дмитрий крупным планом снимет весь процесс подготовки пленки, — произнес Эди, показав на молодого человека с видеокамерой. — Василий сделает забор запаха и слюны из зубной коронки «Иуды». После этого они возвращаются сюда с вещдоками. Мы же с Николаем остаемся, чтобы выполнить поручение Тарасова.

— Не лучше ли взять какую-нибудь его вещичку, например носки, чтобы не заниматься всем этим? — ухмыльнулся Аленкинский.

Эди, спокойно восприняв иронию следователя, заметил:

— Руководствуясь этой же логикой, мы запаслись его майкой, но, к сожалению, зубная коронка у него во рту и потому не удалось взять из нее необходимых проб. А без них никак нельзя, ведь по легенде микропленку он прятал в коронке.

— Извините, Эди, я не знал этого, — сказал Аленкинский, — оказывается, у вас все уже продумано.

— Да, мы определили, что и как надо делать, но ваши советы, несомненно, полезны, — улыбнулся Эди.

— Теперь вижу, что мне там действительно делать нечего, если у вас все роли уже расписаны, — сухо заметил Аленкинский, уловив, что Эди подтрунивает над ним. — Остается пожелать удачи и наблюдать ваши действия со стороны.

Дождавшись, когда он закончит говорить, Артем, обращаясь к Эди, произнес:

— Получено добро и на мой вылет в Москву. Поэтому я побуду у операторов, пока не закончите с техникой, а затем пойду в контору — нужно ребят напрячь к нашему прибытию.

— Артем, а успеют они по этим двум московским типам информацию сгруппировать, чтобы к встречам иметь большее представление о них? — спросил Эди.

— Об этом генерал попросил Маликова, как только ознакомился с записью твоей беседы с «Иудой», — вставил свое слово Николай.

— Прекрасно, — заметил Артем, бросив на него вопросительный взгляд. — Такую задачу я своим еще вчера поставил. Они вместе с 5-м Управлением этим занимаются. Так что необходимый материал будет. Главное, здесь отработать все как надо.

— Постараемся, — коротко сказал Эди и направился к выходу, пригласив следовать за ним Николая и двух специалистов.

Через несколько минут они пришли в камеру к «Иуде». Их появление он встретил сидя за столом, на котором лежала кипа исписанных мелким почерком с двух сторон листов бумаги. На приветствие Эди ответил коротким «здравствуйте» и, вопросительно оглядев его спутников, устало произнес:

— Вот, как и требовали, отписался по всем пунктам крупными мазками.

— Правильно сделали, Александр, — отметил Эди, присаживаясь с коллегами за стол. — Это серьезный позитивный шаг с вашей стороны и он будет учтен на будущее.

— Остается только надеяться, — выдавил из себя «Иуда», пристально глянув в глаза Эди, словно пытаясь увидеть в них искорки лукавства.

Эди, понявший значение этого взгляда, промолвил:

— Александр, надо надеяться и работать.

— Я так и делаю.

— Вижу и радуюсь этому, — подчеркнул Эди. И тут же, сообщив «Иуде», что сегодня убывает в Москву по известным тому делам, попросил сделать микропленку с текста одного из написанных им листов.

— Понял, хотите зафиксировать процесс подготовки пленки, — предположил тот, бросив взгляд на Дмитрия с видеокамерой.

— Да, чтобы исключить ошибки, когда будем это делать сами. Наверняка у вас имеются какие-нибудь свои заморочки, — подтвердил его догадку Эди.

— Хорошо, только для этого нужны вещи из моего кейса.

— Сейчас будут, — сказал Николай, доставая из портфеля фотоаппарат и пленку.

Закончив через полчаса процесс съемки, изготовления микропленки и ее упаковки, «Иуда» спросил:

— Эди, если можно, ответьте на один вопрос.

— Какой?

— Глущенков арестован?

— В этом просто нет надобности. Мы его и так неплохо знаем, но тем не менее, когда впоследствии будете детализировать ваши записи, отразите все известные вам его достоинства и дела, не забудьте о целях и содержательной части поездки в Ленинград.

— Эди, думал, не скажете… — удивился шпион и, кивнув в знак благодарности, добавил: — Что касается этого типа, можете не сомневаться, все напишу.

— Как видите, сказал, чего скрывать, мы же теперь в одной лодке, — заметил Эди.

— Скорее на галере — я раб, а вы рулевой, — нашел в себе силы пошутить шпион.

— Аллегория безрадостная, к тому же не отражает реалии социалистической формации, — улыбнулся Эди и, не давая шпиону отреагировать на свое замечание, сказал: — Александр, покажите, пожалуйста, коронку.

— Для чего, ведь вы же смотрели, под ней ничего нет? — спросил «Иуда», извлекая изо рта коронку.

— Нужно сделать забор проб запаха и слюны.

Иуду это не удивило, наоборот, внешне искренне он произнес:

— Начинаю проникаться уважением к вашей службе. Надо же, и это учли.

— Вы знали, что, возможно, понадобятся такие пробы, и молчали? — спросил Эди, в свою очередь уткнувшись взглядом в его глаза.

— Откровенно говоря, мне не приходилось даже слышать об этом, но тем не менее разделяю вашу предусмотрительность. В жизни всякое бывает, — спокойно ответил шпион. — В таком случае продумайте, где вы будете хранить пробник.

— А вы, что предложите?

— Решайте сами, ведь вы же думаете, что в нем лекарственный препарат и потому не должны пытаться его куда-нибудь прятать. Повезите среди предметов личной гигиены. А будете звонить Моисеенко, скажите, что привезли лекарство от саркомы.

— Спасибо, а почему именно от саркомы?

— Если какое-нибудь другое, то зачем мне надо было его так основательно упаковывать.

— Хорошо, подумаю, как поступить, — сказал Эди, размышляя над тем, а стоит ли на самом деле упоминать о саркоме. — Ведь можно же сказать, что привез лекарство для вас.

Иуда же, уловив, что Эди не понравился вариант с уточнением лекарства, промолвил:

— Эди, можете в удобной для вас редакции изложить мою просьбу, но только надо иметь в виду, что она должна объяснить, почему у вас не вызвала вопросов такая необычная упаковка лекарства.

— Так и сделаю, — заметил Эди, глянув на то, как специалисты завершают свою работу.

Скоро они ушли, захватив с собой собранный материал и вещдоки. После этого Эди внимательно прочитал записи «Иуды», находя их достаточно откровенными и отражающими реальные события. Несомненно, они требовали детализации, о чем тут же было сказано шпиону, как и то, что ему придется это делать вместе с Николаем.

Затем Эди попросил «Иуду» рассказать подробно о себе, своих родителях и дочери, поделиться информацией, которая, на его взгляд, может ему понадобиться при общении с Сафинским и Моисеенко.

«Иуда» не торопясь, словно на исповеди, рассказал обо всем, что попросил Эди. Единственный раз, когда речь зашла о дочери, его голос сорвался и ему потребовалось некоторое время, чтобы продолжить.

— Эди, я все буду делать, что бы вы от меня не потребовали, но для этого мне надо знать, что судьба моей дочери не будет исковеркана из-за меня, — волнуясь, попросил он. — Я преступил закон, и мне нести ответственность, но только Леночка не должна об этом знать и страдать, ведь она ни в чем не виновна. Все эти дни и ночи я только о ней и думаю. Эди, прошу вас, привезите фотографию, где мы сняты с ней вместе, а если можно, пусть хоть несколько строк черканет, это укрепит меня.

Эди слушал этого взволнованного человека, будучи отчего-то уверен, что тот говорит правду.

В таких случаях иначе и не могло быть, ибо он говорил, как в последний раз, будто в следующее мгновение должен был положить голову на плаху. Это были слова родителя, осознавшего, что своими действиями поставил под удар своего ребенка, которого искренне любит.

«Да и как можно не любить, коль он есть твое продолжение, твоя надежда в завтрашнем дне», — пронеслось в его голове.

— Вот и все, выговорился и на душе легче стало. Не беспокойтесь, я все сделаю как надо. Вы во многом были правы, когда со злостью бросили мне в лицо, что мать Елены со мной убивали те, кто втянул меня в свою войну. Это дошло до меня не сразу, но дошло со всей очевидностью, что именно они сумели разжечь во мне всепожирающий огонь ненависти. И потому я был озлоблен, да и сейчас во мне горит тот же огонь, но его накал, поверьте, благодаря вам стал значительно слабее, поскольку я увидел, как вы, поболее меня избитый коммунистической властью, не озлобились, а нашли в себе силы служить ей и при этом пытаетесь помочь другому, кто не смог справиться со своими страстями.

Дослушав «Иуду» до конца, Эди произнес:

— Александр, если вы в таком ключе будете и дальше рассуждать, а главное, действовать, то у вас есть, как мы об этом уже говорили, реальная возможность существенным образом поправить свою роковую ошибку. А что касается просьбы, то я, конечно, ее выполню.

— Спасибо, — борясь с волнением, сказал «Иуда».

Поговорив с ним еще несколько минут относительно Глущенкова и Шушкеева и забрав со стола записи, Эди вернулся вместе с Николаем в штабной кабинет.

— Эди, я только сейчас понял, какую огромную работу ты провел, чтобы расшевелить «Иуду», — сказал Николай, как только они присели за стол, чтобы подвести итоги проведенной работы. — Чувствуется, что шпион действительно принял решение работать с нами.

— Тем не менее с ним надо ухо держать востро, не давать лишнюю информацию.

— Скажи, а нужно ли было в таком случае сообщать ему, что Глущенков на свободе?

— Конечно, и очень хорошо, что он сам заговорил о нем и теперь не придется придумывать хитрые варианты, чтобы подвигнуть «Иуду» снабдить нас подробными сведениями о хранителе кейса и его преступной деятельности.

— Тогда поделись соображениями, — задумчиво произнес Николай.

— Своим ответом я окончательно убедил шпиона, что Глущенков работает на нас, и это настроило его к нему враждебно. Теперь он готов рассказать о нем все, что ему известно, поскольку считает нашим человеком, сдавшим его контрразведке. В целом же мы получим достоверную информацию от обоих объектов. На первой же встрече необходимо будет подробно опросить «Иуду» о предстоящей поездке Глущенкова в Ленинград, чтобы своевременно проинформировать об этом тамошних чекистов. Он же едет туда с эмиссарскими функциями и как кассир, — сказал Эди и отдал Николаю записи «Иуды», попросив сделать с них ротапринтную копию, чтобы взять с собой в Москву.

— Откровенно признаюсь, я не сразу воспринял эту логику, но ты, как всегда, убедителен. А насчет поездки Глущенкова мы сегодня же пошлем ленинградцам информацию, чтобы они могли подготовиться к его приезду.

— Николай, записи я бегло посмотрел. В них содержится ценная информация, а ее детализация позволит раскрыть более полную картину преступления «Иуды» и его подельников. Я очень рад, что этим будешь заниматься именно ты, другой бы сейчас вряд ли смог его расположить к себе, и шпион, скорее всего, начал бы дозировать представляемую информацию. Ты же видел, как он пристально вглядывался в тебя — это он сканировал на совместимость характеров. Так он поступал в самом начале и в отношении меня. В конце концов, пришел к выводу, что ты слышишь и чувствуешь его боль, и расслабился. Такой вывод он сделал, наблюдая за тем, как ты реагируешь на его рассказ о дочери. Так что шпион готов с тобой работать, и потому советую снять с него максимум информации, пока следователи не перевели его в режим «вопрос — ответ».

— Эди, скажи, ты же оперативник? — неожиданно спросил Николай.

— Вроде да, — ответил Эди, удивленный этим вопросом. — Что, возникли сомнения?

— Нет, я не в том смысле, просто уточняю для себя, не совмещаешь ли ты службу в контрразведке с работой психологом в какой-нибудь лаборатории.

— Ты что, заразился бациллой иронии от Артема? — рассмеялся Эди. — Смотри, если я начну иронизировать, тебе мало не покажется.

— Какая ирония?! — с серьезным видом произнес Николай. — Я хочу понять, откуда у тебя такие тонкие знания психологии людей, если ты не владеешь соответствующей методикой.

— Если серьезно, то ларчик был незаперт, — улыбнулся Эди. — Просто я хочу скорее вернуться на море и потому пытаюсь в нашей работе задействовать мозги, полностью отключив эмоции.

— Не убедил, но мы к этому вопросу еще вернемся, — заметил Николай. — А к «Иуде» я приду, как только завершим с Андреем. Сейчас же предлагаю покинуть это заведение и встретиться в городе. Юра подвезет тебя к двум часам к дому с явочной квартирой, которую мы иногда используем для таких целей.

После этого Николай вызвал по телефону Карабанова, чтобы тот сопроводил Эди за пропускной пункт, и ушел. Через десять минут изолятор покинул и Эди.

При подходе к гостинице он осмотрелся: блатных там не было.

«Видимо, решили снять внешний наблюдательный пост, но могут быть внутри», — подумал он, проходя в вестибюль. Там их тоже не оказалось. Зато его вопросительно оглядела дежурная по этажу и уже хотела было о чем-то спросить, но в этот момент ей махнул рукой сидящий поблизости в одном из кресел молодой человек, и она промолчала, посмотрев на Эди недоверчивым взглядом.

«Надо полагать, он из наших», — заключил Эди и прошел в свой номер.

В половине второго к гостинице подъехал Юра, и они вместе отправились к месту встречи, где их уже ожидал Николай. По дороге Юра рассказал, что сегодня в первой половине дня блатных у гостиницы замела милиция, которая патрулирует дворы и общественные места.

Андрей пришел в назначенное время. Увидев Эди, сначала стушевался, а потом, быстро взяв себя в руки, широко улыбнулся и произнес:

— Я почти был уверен, что это вы: фигура и походка, но ваша внешность ввела в заблуждение.

— Андрей, извините, что не признал, не подошел, я не мог в той ситуации этого сделать, — пояснил Эди, наблюдая за тем, как Андрей воспринимает его слова.

— Понимаю, наверно, что-то связанное с вашей работой? Так вы тогда тоже в Минск летели?

— Нет, в Москву, сюда позже.

— На море сейчас хорошо, — мечтательно произнес Андрей.

— Вы, наверно, скучаете по своей Оксане? По-хорошему завидую вам, Андрей, — тепло промолвил Эди, глядя ему в глаза. Она хороший человек и видная девушка.

— Чему завидовать?! Она отвергла меня.

— Мне показалась, что она к вам с большим вниманием относится, только вы ее часто пугаете своей ревностью. Так что не отчаивайтесь и пишите ей, не давайте заржаветь вашим отношениям.

— Вы так думаете?

— Даже уверен, — твердо сказал Эди.

— Спасибо, а я, грешным делом, подумал было, что… — не договорил Андрей.

— Надо доверять девушке и не видеть в ее желании совершенствоваться угрозу вашей с ней дружбы.

— Я тогда повел себя как полный дурак и невежда. Простите меня, сегодня же ей позвоню. Может, от вас что-нибудь передать?

— Не надо.

— Хорошо, — радостно сказал Андрей. А потом, как бы освободившись от нахлынувших чувств, спросил: — Вы здесь по делам службы?

— Да, вы правы.

— Надолго?

— Это в некоторой степени зависит и от вас…

— От меня?! — удивленно спросил он, прервав Эди. — Так я готов вам помочь, особенно сейчас.

— Да, Андрей, от вас тоже, — подтвердил Эди. — Мы надеемся, что вы, как сотрудник органов и будущий зять почетного чекиста, поймете нас правильно и расскажете о некоторых своих знакомых, представляющих для нас интерес своими так сказать неблаговидными делами.

— О каких знакомых идет речь? — спросил, несколько напрягшись, Андрей.

— Было бы правильно, если бы вы сами рассказали о таких лицах, ведь не все же ваши знакомые занимаются делами, к которым могут проявлять интерес органы государственной безопасности. А то как-то даже неудобно тыкать пальцем в ваших знакомых. Так что, Андрей, называйте их сами, — доброжелательно порекомендовал Эди.

— Вы имеете в виду того, кто в тюрьме? Но я его мало знаю, он дружит с моим дальним родственником. Других таких вроде среди моих нет.

— Андрей, прошу вас не портить сложившееся доброе впечатление. Вы же видите, мы настроены на уважительный и откровенный разговор с вами, который в зависимости от того, как себя поведете, может иметь для вас как негативную, так и положительную перспективу.

— Да, есть еще Жиков и Золтиков, — с трудом выговорил Андрей.

— Вот и хорошо. Расскажите сначала о Викторе, — предложил Эди, специально акцентировав внимание на нем, чтобы потом плавно перейти к Золтикову, — ведь вы с ним, насколько мы знаем, состоите в хороших отношениях.

— Я бы не назвал их хорошими, но иногда общаемся. Сейчас он сидит в тюрьме. По сути, он обычное трепло, мелочник и любитель тусовки. Каких-либо совместных дел не имели. Может обещать и забыть, а мне такие ребята не нравятся.

— А Золтиков?

Андрей как-то исподлобья посмотрел на Эди и произнес:

— Его знаю давно по занятиям в одной секции.

— Вы с ним друзья или просто знакомые по секции? — спросил Эди, чтобы как-то активизировать собеседника.

— В дружбе не состоим, но встречаемся, проводим вместе время за кружкой пива.

— Чем он занимается и есть ли у вас с ним общие дела? — спросил Эди, бросив взгляд на Николая, который еле сдерживал себя, чтобы не включиться в разговор, видимо считая, что Андрея необходимо припереть фактами. Но, помня, что задача беседы состоит в приобретении в лице Андрея союзника против Золтикова, Эди не торопил события.

— Кое-какие просьбы он мне высказывает, и я пытаюсь помочь, если это возможно, а так общих дел нет.

— Можете ли конкретизировать, какие просьбы у него к вам бывали?

— Я его несколько раз возил в Брест, знакомил там с нашими сотрудниками. Заносил неоднократно моему родственнику какие-то свертки для передачи Александру Семеновичу, тому, кто сейчас в тюрьме. Фамилию его не знаю. Иногда пробивал по адресному бюро людей, наводил о них среди милиционеров справки, мол, кто они и чем занимаются, — ответил Андрей, покраснев от волнения.

— А к тюрьме приходили по просьбе Золтикова?

— По его, — сказал Андрей и опустил голову, из-за чего Эди сделал вывод, что этим вопросом нащупал слабое место собеседника и, решив надавить на него, произнес:

— А Карабанову сказали, что родственник прислал. Хотели авторитетом его фамилии придавить и получить нужную информацию?

— Не хотелось называть Золтикова, к нему здесь не совсем хорошо относятся.

— В каком смысле нехорошо?

— Считают проходимцем и ловкачом.

— А вы с этим не согласны?

— В принципе он и мне неприятен по этим же причинам, но не отталкивать же по этим соображениям человека, с которым не один год в одной секции занимаюсь, езжу на соревнования, делюсь куском хлеба.

— Понимаю, к тому же, как видно, он к вам сам тянется.

— Я ему нужен, вот и тянется. Только до конца я не понял, для чего.

— Если мы вам подскажем, поверите?

— Поверю, поскольку не вижу причин вам говорить неправду.

— Андрей, вы опять логичны. Нам он вроде ни к чему, но некоторыми поступками заставил собой заинтересоваться. Кстати, скажите, что Золтиков хотел узнать про приятеля вашего родственника?

— Ну, как обстоят его дела в тюрьме, может ли он скоро выйти на волю, реально ли с ним встретиться. Но больше всего его интересовало, что он следствию рассказал о себе и своих знакомых.

— Не называл фамилии этих знакомых?

— Называл себя и моего родственника и все. Говорил, что было бы здорово узнать, чьи фамилии фигурируют в протоколах его допроса.

— Понятно. Андрей, давайте вернемся к вопросу о его поручениях. Скажите, а вы не спрашивали у него, для чего он ездит в Брест и что в свертках передает Бизенко? Такая фамилия этого сидельца в СИЗО.

— По Бресту спрашивал, и не раз, но он отнекивался, мол, так надо. И отмазывался от меня небольшими деньгами, обещая позже вознаградить приличной суммой. А насчет свертков сразу сказал, чтобы я не вздумал их даже прощупывать, а то, мол, родственнику расскажет.

— Выходит, в Бресте у него финансовые интересы, если может прилично вознаградить, или вы думаете иначе?

— Думаю, да. Деньги у него водятся, даже немалые.

— Как вы считаете, откуда они?

— Его за что-то подогревает Бизенко.

— А за что такую щедрость он проявляет к нему, не задавались таким вопросом?

— Нет. У них наверняка имеются свои интересы, но какие — не знаю.

— А у родственника не интересовались?

— Интересовался, но он сказал, чтобы я не лез в эти дела, если не хочу неприятностей. И я послушался, ведь он заботится обо мне, даже жигуленок подарил, в милицию устроил.

— Андрей, скажите откровенно, ваш родственник знает, чем занимались Бизенко и Золтиков?

— С Бизенко он дружит давно. Бывал не раз у него дома в Москве, когда ездил туда по партийным делам. Приезжая сюда, Бизенко всегда останавливался у моего родственника. И всегда привозил ему и его жене дорогие подарки. Так было и в этот раз. Но что их на самом деле объединяет, неизвестно.

— Вам не приходилось встречаться с человеком по фамилии Шушкеев, которого Бизенко чуть на тот свет не отправил?

— Не приходилось, но знаю об этом случае от родственника. Он рассказывал, что из-за какого-то подлеца в тюрьму угодил хороший человек.

— Понятно. Скажите, а Золтиков сейчас в Минске?

— Да, но опять собирается в Брест.

— Он сам сказал?

— Да, попросил отвезти, а через три дня приехать, чтобы забрать.

— Вы согласились?

— Да, хочется заработать, тем более у меня после дежурства много свободного времени.

Эди хотелось спросить у него и о Глущенкове, но не стал этого делать, поскольку понял, что тот, скорее всего, не выходил на него из соображений конспирации, а контролировал через Золтикова.

В ходе дальнейшего разговора, чтобы понять, как Андрей отреагирует на предложение сотрудничать с органами госбезопасности и участвовать в разработке Золтикова, ему задавались различные специальные вопросы, на которые были получены благоприятные ответы. После чего состоялась, как говорят чекисты, его классическая вербовка и всесторонний инструктаж. Затем было раскрыто, как и какую задачу он должен будет выполнять под непосредственным руководством Николая, который тут же познакомился с ним и в течение десяти минут обговорил способы связи.

Скоро, распрощавшись с только что произведенным в агенты контрразведки молодым человеком, Эди и Николай уехали на конспиративную квартиру, чтобы вместе с Артемом посидеть за столом. Андрей же, окрыленный оказанным ему высоким доверием, пошел звонить Оксане, чтобы попытаться восстановить отношения. При этом его негласно сопровождали чекистские «топальщики», поскольку с этого момента он должен был находиться под всесторонним круглосуточным наблюдением, чтобы была уверенность в откровенности и надежности агента.

Уже ночью Эди и Артем улетели в Москву.

Часть вторая Прозрение и покаяние

Глава XX

На авиабазе «Чкаловская» Эди и Артема встретил заместитель последнего — Владимир Минайков. Бывший спортсмен и прекрасный контрразведчик. В его активе числилось несколько удачных операций по посольским резидентурам стран главного противника.

Как только они разместились в «Волге», Володя, плюхнувшись на штурманское место, скомандовал водителю ехать и, развернувшись к пассажирам на заднем сиденье, начал рассказывать:

— Сафинский и Моисеенко были взяты в комплексную разработку после первого же сообщения о них из Минска. Сафинский находится в поле зрения 5-го Управления как один из ярых антисоветчиков. Он связан с зарубежными сионистскими центрами. Есть данные, что он осуществляет для них вербовочную работу среди негативно настроенных к советской действительности людей. Руководитель управления очень заинтересовался открывшейся возможностью направить к нему контрразведчика и предложил Маликову дать ему возможность встретиться с вами. Так что завтра вполне можно ожидать продолжения.

Моисеенко известен нам давно. С ним в свое время был установлен оперативный контакт на уровне доверительных отношений. Какой-либо ценной информации от него не поступало. Поэтому переведен в пассив. Но иногда к нему обращаются, чтобы подосветить того или иного иностранца. Обладает связями с сотрудниками иностранных посольств в Москве. Его регулярно приглашают на дипломатические приемы, частый гость чиновников на Старой площади, более того, является официальным консультантом одного из отделов ЦК, участвующих в выработке предложений по вопросам внешней экономической политики. Иногда включают в состав партийно-советских делегаций, выезжающих в страны Европы для установления и развития отношений с братскими партиями. В настоящее время принимаются меры по оборудованию его квартиры средствами технического контроля, установлению и проверке связей. Имеются фото— и видеоматериалы.

Дослушав Минайкова до конца, Артем спросил:

— Какие указания оставил Маликов на сегодняшний день?

— На сегодняшний день? — удивленно произнес Минайков, глянув на часы. — Сейчас двенадцать.

— Понятно, с гостиницей для Эди определились? — прервал его Артем.

— Маликов сказал: в «Россию», и мы, естественно…

— По нынешним возможностям Эди — можно бы и в «Метрополь».

— Можно завтра и переиграть…

— Не надо, пойдет и «Россия». От нее тоже до конторы рукой подать. Правда, не слышу восторга от виновника сего торжества, — хихикнул Артем.

— В любой гостинице лучше, чем в камере, — заметил Эди, вглядываясь в виднеющуюся впереди ночную Москву… Ему нравился этот город своей неповторимостью, сочетающей в себе белобородую старину с юношеской беспечностью новостроек, его музеями и театрами, широкими проспектами, нескончаемыми потоками машин и безудержными пешеходами, постоянно куда-то торопящимися.

— Эди, наслышан о вашем сидении за решеткой, — уважительно промолвил Владимир. — Надеюсь, потом как-нибудь расскажете.

— Ему будет не до этого, — начальственным тоном произнес Артем.

— Конечно, расскажу, а вдруг понадобится в будущем, — ответил Эди, не отреагировав на слова Артема. — Как говорится, от тюрьмы и сумы не зарекайся.

— Тьфу-тьфу, — театрально выговорил Владимир и стукнул кулаком о деревянную накладку на рычаге передач.

— Не поможет, Володя, в следующий раз обязательно сам загремишь куда-нибудь, ведь ты у нас спортсмен и тоже сможешь блатных усмирять, — отчего-то небрежно бросил Артем.

Эди, конечно, обратил внимание на ребячество Артема, но не стал этому придавать значение, зная, что тот пыжится перед своим подчиненным, хотя тоном его разговора был неприятно удивлен. И чтобы перевести разговор на другую тему, произнес:

— Владимир, мне нужно будет пополнить свой гардероб. Вы не знаете, где лучше это сделать? А то Артем с утра окажется полностью во власти своей начальственной работы, и ему будет не до гостя. Мне же требуется предстать перед шпионами в хорошем виде.

— Знаю, при нормальных деньгах можно отхватить прекрасный заморский костюм, рубашку из чистого хлопка и галстук на загляденье, — тут же ответил Владимир.

Видимо, поняв, что Эди не случайно кольнул его насчет начальственной работы, Артем уже примирительно произнес, толкнув его в бок:

— Володя, я с этим ершистым парнем сам разберусь, и костюм подберу не хуже тебя в том же нашем магазине на Большой Лубянке, куда ты собрался его вести. А тебе отлынивать от работы не дам.

— Понял, товарищ начальник, — рассмеялся Володя. — Может быть, ты прямо с утра и заедешь за ним?

— Конечно, заеду, — сказал Артем, вновь легко толкнув Эди в бок. — Только скажи, во сколько нам у шефа надо быть.

— В одиннадцать, — ответил Володя.

— О-о, у нас с Эди будет море времени, если, конечно, к девяти он выйдет к машине.

— Выйду, — сказал Эди, наблюдая в окно за тем, как их «Волга», обгоняя машины и рассекая бьющийся в лобовое стекло ветерок, мчится в центр города.

За такими веселыми разговорами они подъехали к гостинице.

Эди, распрощавшись с коллегами и забрав из багажника свою сумку, направился в бюро по оформлению проживания в гостинице.

Подойдя к окну заказа, он протянул в окошко паспорт и попросил сидящую за перегородкой средних лет женщину предоставить ему на неделю хороший номер.

— Вы из какого ведомства? — резко спросила она, не обращая никакого внимания на паспорт.

— Я сам по себе, — ответил Эди, несколько смущенный такой встречей.

— Для самоопределяющихся номеров нет, — рассмеялась она, довольная своей шуткой. — Заходите к двенадцати завтра.

— Извините, но я иногородний, — для убедительности пояснил он.

— А хоть с луны, — хихикнула женщина. — Мне что — к себе вас прописать?

— Но я номер заказывал еще вчера, — еле сдерживая себя, чтобы не нагрубить этой хамке, — промолвил Эди.

— Я об этом ничего не знаю. И вообще, молодой человек, в час ночи все отдыхают, — раздраженно выпалила она ему в лицо и отвернулась, давая тем самым понять, что не желает продолжать этот бесперспективный разговор.

Озадаченный таким оборотом дела, Эди уже хотел развернуться и уйти, но напоследок все-таки бросил в окошко:

— Может быть, посмотрите заявки, а вдруг там найдете мою фамилию.

— Рябчикова, а какая у него фамилия? — услышал он чей-то голос из-за перегородки.

— Атбиев, — громко сказал Эди и остановился в надежде, что не придется ночевать в холле гостиницы.

— А ты, Рябчикова, форменная дура, — услышал он тот же голос, — надо же было хоть фамилию спросить, прежде чем выпендриваться. Смотри сюда, ему сам шеф оставил люкс. Ну-ка, отодвинься, я сама.

И в следующие секунды в окошке показалось лицо обладательницы этого голоса, которая учтиво произнесла:

— Извините, пожалуйста, ее, она сегодня не в духе. Давайте ваш паспорт, я мигом. Вы у нас впервые?

Эди молча протянул ей паспорт, а сам подумал, что со шпионом ему пришлось меньше потратить нервов, чем при поселении в гостиницу. «Так что, майор, знай наших. Они закалят любого своим «нет и да», подобно тому, как кузнец закаляет булат, раскаляя его добела и затем окуная в холодную воду», — заключил Эди, наблюдая за тем, как его обидчица что-то шепчет его благодетельнице.

— То-ва-рищ, вы не ответили на мой вопрос, — вкрадчивым голосом напомнила благодетельница о себе.

— Не впервые, — сдержанно сказал он, удивляясь происшедшей в этих женщинах метаморфозе, их умению из мегер в мгновение ока превратиться в саму учтивость и пытаться снять возникшее у человека напряжение из-за их хамства.

— А откуда тогда знаете нашего начальника, если, конечно, это не секрет?

Решивший держать себя в руках Эди спокойно ответил:

— Вместе спортом занимаемся.

— Ой, как интересно. Слышишь, Рябчикова, наш будущий жилец с Жорой вместе спортом занимается.

— Слышу, не глухая.

— Может, и нам попроситься на их занятия? — спросила у подруги благодетельница, протягивая Эди для заполнения анкеты, изобразив при этом сияющую улыбку.

— Стары мы, Валь, для таких дел, да и спортсмен, наверно, зол на меня.

— Не раскисай, Рябчикова, я сейчас, вопреки указке Жоры поселить его в люксе на этой стороне, выпишу ему апартаменты из парт-фонда с видом на Кремль, и он простит нас. Главное, чтобы красавчику это по карману оказалось, — весело промолвила благодетельница и тут же спросила у Эди: — Как с мани-мани?

— По карману, — ответил он и стал заполнять анкету прямо у окошка… Конечно, он сразу понял, что коллеги хотели поселить его в контролируемый номер. Но, чтобы убедиться, насколько жесткая команда на этот счет была, спросил: — А Жора не обидится, если в другой номер поселите?

— Он и не вспомнит, какой заказывал, а если что, отбрешемся. Только сами не говорите ему, при каких обстоятельствах мы стали такими внимательными к вам, — попросила Валя, сложив губы в дудочку.

— Не буду, — сказал Эди, внутренне улыбнувшись, так как знал, что номера из партийного фонда изначально не оборудованы средствами аудио— и видеоконтроля. Не разрешалось это, чтобы исключить фиксирование чекистами разгульной жизни прибывающих в столицу на партийные форумы региональных партийных боссов и их местных товарищей, отрывающихся здесь по полной.

Женщины тем временем продолжали вести меж собой оживленной диалог. Рябчикова, несколько успокоившись, стала смешить подругу анекдотами, вычитанными из журнала «Крокодил», которая с удовольствием хихикала, изредка поглядывая на молодого человека, как бы призывая разделить ее восторг, но ему было не до смеха.

Через несколько минут он получил всесильное разрешение на вселение в гостиницу. И, попрощавшись с ними, поднялся в номер, который приятно удивил Эди своими меблированными гостиной и спальней, а также со вкусом отделанными ванной и санузлом. В таком номере ему раньше останавливаться не приходилось. Поэтому с интересом осмотрел его и приблизился к огромному, почти на всю стену окну в тяжелых бордовых портьерах и уперся взглядом в Кремль, за красно-бурой зубчатой стеной которого горели в лучах прожекторов золоченые купола живописных древних храмов и рубиновая звезда на островерхом шатре Спасской башни.

В этот момент неожиданно в голове начали всплывать отрывки из рассказов из ранее прочитанных книг об истории Кремля, являющегося немым свидетелем былого и настоящего страны, жизни праведных и случайных ее правителей. О том, как около восьми с половиной столетий тому назад на высоком Боровицком холме, у слияния рек Москвы и Неглинной, была заложена небольшая деревянная крепость, положившая начало городу Москве. Как крепло и развивалось русское государство. Как первые деревянные стены и башни Кремля сменили на дубовые укрепления Ивана Калиты, а их потом — на белокаменную крепость, построенную во времена Дмитрия Донского. Позже, в период создания русского централизованного государства в конце пятнадцатого века, здесь были возведены новые кирпичные стены и башни, которые ремонтировались, надстраивались и укреплялись до последнего времени.

Бывало, Кремлю трагически не везло, и он оказывался в руках врагов. Так, в 1176 году Москву сжег дотла князь Глеб Рязанский. В 1238 году хан Батый оставил на месте крепости груды пепла. Да и в последующие годы татары несколько раз сжигали Кремль, но раз за разом он, словно птица феникс, возрождался из пепла.

В 1382 году, воспользовавшись междоусобицами и предательством суздальских князей, Кремль захватил и разорил татарский хан Тохтамыш. В начале семнадцатого века после смерти Бориса Годунова на Русь хлынули польско-шляхетские захватчики, которые захватили Кремль. В сентябре 1812 года после ожесточенных сражений в него через Троицкие ворота вошли войска Наполеона и в течение месяца грабили соборы и дворцы, жгли и уничтожали исторические ценности. Перед отступлением взорвали многие стены, башни и другие укрепления. Но он вновь был восстановлен.

Эти мысли, пронесшиеся в голове Эди в одно мгновение, заставили вспомнить слова «Иуды» о том, что страну ждут великие потрясения, вызванные к жизни противостоянием двух несовместимых идеологий и построенных на их основе миров. И произойдет это вновь из-за междоусобиц и распрей новых князей и бояр при неспособности руководства страны противостоять внешним и внутренним разрушительным силам. Он и сам видел то, что не все декларируемые из-за этих древних стен идеи и тем более практика повседневной жизни находят отклик и понимание в сердцах и душах простого человека, построившего за короткий промежуток времени великое государство и имеющего право на достойную жизнь. И потому волновался за свое и многих других людей будущее. Он, конечно, знал, что расшатать советский строй с низов невозможно. Но, видя, как иждивенчество и мздоимство, моральное и нравственное разложение, откровенная торгашеская психология, прочно обосновавшиеся в среде партийно-советской элиты, разъедают власть и основы государства, волновался, а не окажется ли прав шпион.

Постояв около десяти минут у окна, вглядываясь в это великолепие, которое должно было являть собой отображение стабильности и уверенности великого государства, вроде пытающегося усилиями новых властителей Кремля встать на новый путь исторического развития, Эди лег спать. Нужно было отдохнуть и подготовиться к завтрашнему дню, который ему виделся напряженным.

Утро пришло быстро.

После хорошей зарядки, контрастного душа и легкого завтрака в кафе, что располагалось в торце этажа, он почувствовал себя готовым идти навстречу начинающемуся дню. Где-то без пятнадцати девять ему позвонил Артем и сказал, что будет ждать его у подъезда гостиницы со стороны церкви.

В девять Эди подошел в назначенное место. Заметив, что Артем сидит за рулем «жигулей» с частными номерами, он подошел к машине с водительской стороны и произнес:

— Привет, конспиратор. Следы заметаешь?

— Это так, на всякий случай. Садись, едем.

Эди забежал с другой стороны и сел на сиденье, по инерции крепко хлопнув дверцу.

— Помнешь, медведь, — хихикнул Артем, бросив на Эди озорной взгляд.

— Сам виноват, то «Волгу» с тяжелой дверцей, то «жигули» с этим перышком вместо двери подсовываешь, — в тон ему отреагировал Эди.

— У тебя на все случаи заготовлены ответы? — сыронизировал Артем, выруливая на улицу Разина.

— Зачем заготавливать, когда они лежат на поверхности самих вопросов и просятся на язык, — пошутил Эди.

— Хорошая реакция, чувствуется, что тебе удалось отдохнуть, я рад за тебя.

— Спасибо, я действительно хорошо отдохнул.

Между тем они подъехали к магазину, в котором за непродолжительное время подобрали необходимые Эди вещи и, припарковав неподалеку машину, пошли на Лубянку… Побыв некоторое время в кабинете у Артема, в течение которого Эди бегло ознакомился с материалами на Сафинского и Моисеенко, прошли в приемную Маликова, который сразу принял их по докладу своего помощника-подполковника.

Обычно скупой на похвалу и эмоции, генерал встретил Артема и Эди с распростертыми объятиями. Особенно досталось Эди, которого он пару раз легко ударил по животу, а потом несколько раз похлопал по плечу, приговаривая: «Молодец, майор, молодец…» Затем пригласил обоих в комнату отдыха и усадил за небольшой обеденный стол, на котором стояли непочатая бутылка коньяка «Наполеон», три хрустальных рюмки и тарелка с тонко нарезанными ломтиками лимона.

«Наверно, помощник-подполковник постарался, неспециалисту так мастерски с лимоном не справиться», — подумал Эди, слушая цветистую речь генерала.

Тем временем генерал чуть заметно дрожащей рукой наполнил рюмки до самых краев и, показав на них рукой, мол, берите, отметил:

— Молодец, честно скажу, я ожидал успеха, но то, что сделано за такой короткий промежуток времени, заслуживает самой высокой оценки. Поэтому предлагаю отметить проведенную работу стопочкой этого прекрасного напитка. — После чего поднял со стола рюмку и, чокнувшись с офицерами, разом выпил. Затем, не торопясь разжевав ломтик лимона и слегка улыбнувшись, продолжил: — Ничего не скажешь, хороший напиток, с лимоном просто бодрит. Майор, а какому напитку ты предпочтенье отдаешь? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Наверно, какому-нибудь чеченскому коньяку?

— «Илли» или «Вайнах», по-моему, не уступают другим известным коньякам. Насколько я знаю, они пользуются спросом у ценителей таких напитков, — ответил Эди.

— Артем, а вы знаете о таких коньяках?

— Знаю, в прошлом году Эди привозил несколько бутылок для пробы.

— Ну и что? — игриво глянул на него генерал.

— Хороший напиток, только быстро закончился, — сказал Артем, улыбаясь.

— Полковник, иногда надо и с начальством такими вещами делиться, а то видишь, я угощаю французским пойлом патриота отечественного коньяка, — устало улыбнулся генерал. — Ну, ладно, не будем расстраиваться из-за этого. Давайте еще по стопочке и поговорим о деле.

В этот раз он уступил право разлить Артему, а сам, изучающее посмотрев на Эди, спросил:

— Майор, скажи, но только честно, страшно было, ведь могли и убить?

Услышав этот необычный вопрос, Эди на какие-то секунды задумался: а были ли его переживания до и во время нахождения в камере связаны с боязнью за себя? Имели ли они корни обычного страха? И пришел к выводу, что сложность и важность решаемой задачи напрочь отключили в нем все центры эмоций, одновременно обострив инстинкты контрразведчика, вступившего в схватку с противником. Это давало ему силы и уверенность в том, что он делал. Но в этот час он, конечно, не ожидал от Маликова интереса к психологическим аспектам своей работы в камере. Отвечать же на его вопрос нужно было, и потому, прокрутив в голове события последних дней и ночей, проведенных в качестве заключенного, он произнес:

— Блатные убивать не стали бы, но покалечить могли. А насчет того, было ли страшно, то я, товарищ генерал, больше боялся не суметь выполнить задание.

— Молодец! Спасибо, что не расстроил, — горячо выпалил генерал и выпил. После чего, проследив за тем, как Артем и Эди поддержат его, продолжил: — Сегодня настал час истины, мы просто обязаны примерно наказать зарвавшегося противника. Реальные шансы для этого имеются. Специалисты уже работают над изготовлением соответствующей микропленки. Кстати, они отметили вашу предусмотрительность насчет видеосъемки и забора запахов. К вечеру пленка будет готова. Завтра с утра, майор, тебе можно будет приступить к выполнению, так сказать, поручения «Иуды». Надеюсь, ты готов скрестить шпагу с этим уродом?

— Готов, остается еще подчитать материал на него.

— Правильно, своего противника надо хорошо знать. Учтите только, он сложнее и искушеннее «Иуды», хотя и ты далеко не подарок, — хихикнул генерал. — Я прослушал ключевые места твоих откровений со шпионом… Так что действуй в том же духе.

Затем, выпив по предложению Маликова по третьей, они перешли в кабинет и продолжили разговор за служебным столом. Генерал, доложив курирующему заместителю председателя о ходе подготовки предстоящей операции, еще долго наставлял Эди, как вести себя при встрече с объектом. При этом, обратив его внимание на то, что резидентура противника с подачи Моисеенко может организовать за ним наблюдение, рекомендовал строго придерживаться конспирации по месту жительства и при встречах с Артемом и его сотрудниками.

В самом конце разговора, как бы между прочим, заметил, первый раз назвав майора по имени:

— Эди, с тобой хочет встретиться начальник 5-го Управления по Сафинскому. Но это можно будет сделать после того, как определимся с Моисеенко. В данном случае важно не перегрузить ситуацию и особенно тебя. Ты меня понял?

— Понял, товарищ генерал, более того, при общении с Моисеенко могу сказать, что по поручению Бизенко мне предстоит сделать звонок Сафинскому.

— Логично. Это с одной стороны, но с другой, они могут быть знакомы. Тогда Моисеенко может предвосхитить твой звонок Сафинскому и поделиться своим впечатлением от вашей встречи. А если оно может быть не совсем позитивными. Что тогда делать?

— Думаю, что в таком случае, по логике вещей, Моисеенко попросит Сафинского расширить представление обо мне: ведь не каждый день к ним заявляется доверенный человек сидящего в тюрьме шпиона.

— Логично рассуждаешь, добавь только еще и имеющий реальный канал связи с ним. Да, когда собираешься навестить дочь шпиона?

— Хотел бы сегодня созвониться, только надо будет уточнить, когда она будет дома.

— Это тебе Артем подскажет. Имей в виду, она тоже под круглосуточным наблюдением. Ведет себя адекватно: учеба и дом. Правда, часто плачет. Если она действительно ни в чем не замешана, с ней надо будет установить оперативный контакт. Но торопиться не будем. Сначала посмотрим на то, как она поведет себя после сообщения о делах отца. Майор, ты разделяешь такой подход, ведь по отцовскому письму она воспримет тебя как своего ангела-хранителя?

— Разделяю, товарищ генерал, но хотелось бы определиться с тем, можно ли ей отдать сберкнижку из чемоданчика.

— Почему бы и нет, если она оформлена на ее имя. Правда, надо будет посмотреть, не о миллионах ли идет речь, — заметил Маликов, широко улыбнувшись. — Но чемоданчик нужно будет передать технарям на обследование. И о результатах доложить сразу мне, — добавил он, глянув на Артема.

— Будет сделано, — коротко отреагировал тот.

— Ну, что ж, тогда на сегодня завершаем, а где-то через пару деньков жду от вас обстоятельного доклада. Майор, знай, дело находится на контроле председателя, который, возможно, захочет заслушать наш отчет. Так что дерзай.

— Есть дерзать, — только и ответил Эди, поднимаясь вслед за Артемом из-за стола.

Через десять минут они уже были в кабинете у Артема, который сразу же вызвал Минайкова и попросил уточнить в 7-м Управлении, где сейчас находится дочь Бизенко.

— А закусить не хотите, товарищи, а то от вас генеральским знаменитым коньяком попахивает. Завидно же.

— Володя, отстань и сделай, что тебе сказали. Это нужно срочно.

— Уже бегу, но в холодильник все-таки рекомендую заглянуть, — бросил тот, уже выходя из кабинета.

— Заинтриговал, однако, — промолвил Артем, поднимаясь из-за стола. И, пройдя к холодильнику, открыл дверцу и тут же воскликнул: — Вот паршивец, ты посмотри, чего он только сюда не затолкал!

Понятно, что для тебя старался. Такого за ним ранее не водилось. Эди, бьюсь об заклад — все из-за тебя. Не хочет, чтобы ты отощал.

— Если бы для меня, то все это было бы в моем номере, а не в твоем холодильнике, — заметил Эди, смеясь. И отчего-то, сразу вспомнив вчерашний ночной эпизод с женщинами и предупреждение генерала о строгой конспирации, предложил уточнить, предоставляет ли администрация гостиницы справки о проживающих в ней лицах.

Артем тут же поручил одному из своих подчиненных прояснить ситуацию и немедленно доложить. Затем они, нахваливая Минайкова, перекусили и приступили к проработке материалов на Моисеенко.

Скоро в кабинете раздался телефонный звонок. Переговорив со звонившим, Артем положил трубку и произнес:

— Елена возвращается домой, через полчаса появится в квартире. Что будешь делать?

— Звонить и договариваться о встрече.

— Может, сразу же поехать к ней?

— Без приглашения? Нет, не годится. Сначала надо сообщить о письме отца. Вот вручу письмо, а потом видно будет, как дальше действовать.

— В других случаях ты действовал нахрапистее.

— Это были мужчины, а здесь девчонка. Можно и напугать, заявившись с весточкой от папы.

— Откуда будешь звонить?

— Можно и отсюда, отушникам не надо будет трудиться, устанавливая телефон.

— Тогда звони с аппарата с прямым выходом в город.

— Спасибо, — сказал Эди, подтягивая к себе папку с материалами на Моисеенко.

— Интересный тип. Если бы удалось его захомутать… — мечтательно произнес Артем.

— Уж если мечтать, то бери покруче, например, надеть хомут на хозяина «Лэнгли», — сказал Эди, рассмеявшись.

— Я не шучу, — с серьезным видом промолвил Артем. — Если удастся провести его на дезе, поиграть с ним через «Иуду», то в перспективе можно и подкатить к нему, мол, ты лопухнулся, подсунул своим хозяевам стратегическую дезинформацию, грел под боком двойника и всякое тому подобное, что накопится в процессе дальнейшей работы с ним.

— Мне остается только пожелать тебе удачи, а я продолжу готовиться к первому шагу на этом перспективном пути, — заметил Эди, вглядываясь в фотографии, на которых в различных форматах и видах был изображен человек средних лет.

— Хорошо, готовься, а я схожу к ребятам и напомню им о себе, — произнес Артем и вышел из кабинета.

Выбрав одну из фотографий, где объект был снят крупным планом, Эди стал внимательно ее рассматривать.

Широкий лоб с глубокими горизонтальными морщинами, плавно переходящий в голый череп. Сдвинутые к переносице густые брови, под которыми застыл снисходительный взгляд слегка прикрытых толстыми веками глаз. Мясистый нос, свисающий над щеточкой поседевших усов. Резко выделяющаяся на их фоне оттопыренная нижняя губа и подпирающий ее волевой подбородок. Все это выдавало в нем человека самоуверенного и сознающего, что в жизни он многого достиг, и потому смотрящего на происходящее вокруг него через призму собственных представлений о добре и зле.

«Как же он отреагирует на мой звонок и посмотрит на то, что в поле его зрения появился молодой человек, рекомендуемый «Иудой» в качестве своей находки и привезший бесценную для них развединформацию? — пронеслось в голове Эди. — Как бы то ни было, он должен встретиться со мной или прислать кого-нибудь из своих лакеев, чтобы заполучить пленку», — думал Эди, вглядываясь в неподвижные глаза Моисеенко. И в какой-то момент ему показалось, что в них сверкнули еле заметные искорки.

Эди ухмыльнулся и буркнул себе под нос: «Стоп, майор, так может и крыша поехать. Давай-ка не напрягаться, а то под Кашпировского или Чумака начнешь косить». Листая далее оперативные справки, сводки аудиоконтроля и наружного наблюдения, он сформировал для себя более целостное представление о Моисеенко и почувствовал, что готов на встречу с ним.

К этому времени в кабинет быстрым шагом вернулся Артем и, плюхнувшись в свое кресло, раздраженно произнес:

— Сейчас меня вызывал Бузуритов и потребовал, чтобы ты на встречу с Моисеенко шел «заряженный» электронным жучком.

Эди, принявший его слова за шутку, ответил:

— Хорошая, между прочим, идея, но лучше было бы пойти в майке с комитетской символикой.

— Я не шучу, — еле сдерживая себя, вспылил Артем.

— Тогда скажи, кто такой Бузуритов, — заметил Эди, оторвавшись от чтения.

— Заместитель Маликова, остается вместо него, когда тот в отпуск или в командировку уезжает.

Наконец поняв, что коллега не разыгрывает его, Эди недоуменно произнес:

— Но Маликов вроде никуда не собирался?

— Не собирался, но неожиданно для него председатель предложил ему сегодня по какому-то вопросу вылететь на три дня в Калининград. И потому передал управление Бузуритову.

— Я-то грешным делом подумал, что он с луны свалился.

— Не с луны, а с партнабора. Его Маликову навязали сверху, и потому он не хочет с ним конфликтовать.

— Получается, генерал знает о его инициативе с жучком?

— Знает, но сказал, чтобы я переговорил с тобой и узнал мнение.

— Артем, чего байки рассказываешь? На кой ляд ему мое мнение, когда он может приказать.

— Не знаю, меня это и самого напрягло.

— Странно, но, по-моему, генерал решил перевести стрелки на меня, этакого неотесанного и своенравного провинциала с юга. Бог с ним, скажи хотя бы, чем этот партиец аргументирует свою позицию?

— Фразой — так, на всякий случай.

— Серьезный аргумент в таком важном государственном деле. Знать бы, что он вкладывает в свое «так, на всякий случай».

— Фиксацию деталей диалога, так как это очень важный момент для определения степени восприятия объектом собеседника на перспективу.

— Думает, что я не смогу эти детали позже воспроизвести на бумаге?

— Я пытался ему об этом сказать, но он не стал слушать, сказав, что техника беспристрастна и потому надо идти с микрофоном.

— Скажи, пожалуйста, он имеет контрразведывательную подготовку?

— Его оформляли для работы по пятой линии, но кто-то надоумил руководство бросить его на укрепление контрразведки.

— Разве этот новоиспеченный контрразведчик не знает, что Моисеенко, идя на встречу для получения особой важности военных секретов, предпримет чрезвычайные меры предосторожности. В этих целях наверняка обеспечит контрнаблюдение силами спецов с электронными глазами и ушами. Меня же элементарно отсканирует на наличие электронного жучка. Окажись я с ним… и наша операция по продвижению стратегической дезинформации к противнику накроется медным тазом.

— Он считает, что Моисеенко обычный торговец секретной информацией, а мы пытаемся его подать в качестве резидента иностранной разведки, — процедил сквозь зубы Артем, потирая ладонями виски.

— Тогда, кажись, мы приехали, — усмехнулся Эди. — Не было печали, но черти накачали.

— Ты о чем?

— Все о том же. Тебе что, вещи своими словами назвать или…

— Лучше или… — иронично заметил Артем.

— Тогда слушай, — улыбнулся Эди. — Честно признаюсь, со шпионом было проще, поскольку мог объяснить логику его действий, чего не могу сказать о вашем чекисте из партнабора. И вообще, не могу взять в толк, в чью светлую московскую голову пришла идея разбавить ряды профессионалов партийными кадрами, лучше бы побольше чекистов в парткомитеты направили, чтобы знать, что они там вытворяют, а то сформировалась каста неприкасаемых от комсомольского вожака до партийно-советских номенклатур разных уровней, к которым запрещено даже приближаться. А зря, можно бы многие беды предотвратить.

— Дорогой Эди, не думал, что разговор о жучке так тебя заведет. Надеюсь, в других местах об этом не станешь говорить.

— Нет, конечно, хотя тупость такого масштаба может любого вывести из себя. Это надо же додуматься, приказывать идти к резиденту с жучком. Я еще понимаю, если попробовать снять информацию по встрече с дистанции микрофоном направленного действия.

— Я предлагал этот вариант, но он остался непреклонным. Так что нам надо определяться, что будем делать?

— А ничего, — улыбнулся Эди, — предложим ему самому идти к Моисеенко и прочитать лекцию о политической бдительности и идеологических диверсиях спецслужб противника. Думаю, это отличный вариант, тем более резидент не имеет представления обо мне, кроме того что я с Кавказа. Почитает за оставшееся время наши минские отчеты и двинет вперед.

— Эди, я понимаю, что ты шутишь, но что-то нужно ответить Маликову.

— Я предлагаю рассказать ему то, что сейчас тебе поведаю… Раньше в селах буртовали картофель. Для этого рылась большая яма, в которую закладывали картошку. Сверху ее укрывали соломой и землей. И она хранилась до нового урожая. Но прежде чем загрузить картошку в яму, внимательно следили за тем, чтобы туда не попадала гниль. Если попадал хоть один зараженный клубень, мог погибнуть весь урожай. Так вот, я предлагаю не буртовать мероприятия готовящейся операции, пока не будем уверены, что на них нет какой-нибудь темной отметины, которая может все испортить. Ведь мы делаем государственную работу, и к ней нам надо отнестись как государственным людям.

— Иначе говоря, ты предлагаешь довести твое мнение до генерала?

— Предлагаю? Нет, настаиваю и готов ее отстаивать на любом уровне, конечно, если кто-нибудь из руководителей захочет меня слушать.

— Хорошо, я это сделаю с удовольствием, — улыбнулся Артем и после короткой паузы произнес: — Хочу признаться, что по-хорошему завидую тебе и твоей уверенности в своей правоте. Я, наверно, так не смог бы.

— А я иначе не могу, — пошутил Эди. — Если выгонят, то не как провалившего серьезную операцию, а как противника непрофессиональных решений. И стану учить чекистов каратэ.

— Вот в таком подходе к жизни и заключается твоя сила. Но губу на свободу от ЧеКа не раскатывай, с кем тогда шпионов на чистую воду буду выводить.

— С бузуритовыми, — улыбнулся Эди. — Они знают, что делают и очень сильны своей воинствующей некомпетентностью. Но мы тоже не лыком шиты, будем двигаться вперед. Например, сейчас позвоним дочери «Иуды».

— Вот это правильное решение, давай проходи к телефону.

Елена ответила сразу коротким «алло» и затихла в ожидании. Услышав от Эди, что он привез ей письмо от отца, заплакала, но тут же справившись с собой, попросила, не откладывая, приехать к ней. На вопрос: «А куда?» — с напряжением в голосе спросила:

— А разве папа не дал вам адрес?

— Нет, сказал, чтобы созвонился, так как вы можете быть в институте или у подруги, — спокойно ответил Эди.

— Ну, конечно, он не хотел, чтобы вы понапрасну ездили, — заметила она уже теплее, а затем назвала адрес и объяснила, как доехать.

Дождавшись, когда Эди положит трубку, Артем спросил:

— Далеко ехать?

— В Кунцево.

— Возьмешь нашу машину?

— Нет, воспользуюсь такси.

— Удачи. Буду ждать тебя с чемоданчиком.

— С отушниками или лучше с наружкой договорись, чтобы они поставили тебя в известность, как только я выйду от нее, и поезжай в гостиницу, там тебе его и передам. Сразу сюда ехать не годится, а вдруг эта девочка с ангельским голоском организует за мной слежку.

— Девочка вряд ли, но кто-то от Моисеенко, на всякий случай «оберегающий» ее со стороны, вполне может, — согласился Артем.

Глава XXI

Через пару часов Эди доехал до Кунцева и с помощью таксиста быстро нашел нужный дом. На звонок в квартиру Елена сразу приоткрыла дверь на длину ограничительной цепочки и спросила:

— Это вы звонили?

— Да, — ответил Эди и протянул ей конверт надписью сверху, чтобы могла увидеть почерк своего отца.

Елена опустила взгляд на конверт и отстегнула цепочку. Затем, распахнув дверь, предложила зайти, а сама нетерпеливо извлекла из конверта письмо. Прочитав лишь первые строки, заплакала и, ничего ему не говоря, бросилась в одну из комнат.

Эди некоторое время постоял, прислушиваясь к доносящимся из комнаты рыданиям, а потом прикрыл входную дверь и присел на стоящий около шкафчика стул. Ему хотелось пройти в комнату и попытаться утешить ее, сказав, что жизнь продолжается и потому надо надеяться на то, что отец вернется к ней. Но, не зная, как она отнесется к его словам, продолжал сидеть, прислонившись затылком к прохладной стене, чтобы как-то успокоиться самому и унять возникшую в сердце боль за судьбу этой еще совсем юной девушки, которая из-за предательства отца осталась одна в этом многосложном мире.

Вскоре рыдания прекратились, а через две-три минуты Елена вышла в коридор и, еще продолжая всхлипывать, с трудом промолвила:

— Пожалуйста, извините… — и, показав рукой на открытую двустворчатую дверь, предложила ему пройти в гостиную и подождать, пока она не приведет себя в порядок.

Эди, потрясенный увиденным, остался сидеть на прежнем месте. Отчего-то сразу в памяти всплыли слова «Иуды» о своей любви к дочери, ее легкоранимости и незащищенности от лжи и коварства.

«Но в твердости характера ей не отказать, — пронеслось в его голове. — Достаточно быстро для своего возраста она справилась с нахлынувшими тяжелыми эмоциями. А слезы и рыдания — это не слабость, они есть выражение боли за отца и себя, понявшую, что жизнь нанесла ей страшной силы удар. Слезы вообще свойственны всем женщинам: они помогают им обрести равновесие и готовность к действиям… Вот сейчас Елена выйдет из ванной и станет задавать вопросы о своем отце, ведь в его письме сказано, что я расскажу ей о том, что с ним произошло», — заключил Эди и, резко встав, направился в гостиную.

Вскоре туда пришла и Елена.

— Это папа собирает, — пояснила она, увидев, как Эди разглядывает висящие на настенном ковре вымпелы с изображением гербов европейских стран.

— Мне об этом своем увлечении Александр не говорил, — заметил Эди, разворачиваясь к ней.

— Видно, ему не до этого было, — с горечью в голосе сказала она.

— Мы о многом друг другу рассказывали, но до таких подробностей не успели дойти.

— Пожалуйста, присаживайтесь на диван, он удобный, и папа любит на нем отдыхать, — предложила Елена, а сама присела на край стула у обеденного стола.

— Спасибо, он и на самом деле удобный, — произнес Эди, устроившись на мягком диване.

— Папа пишет, что вы друг и можете рассказать о его минских проблемах, — почти дрожащим голосом промолвила Елена.

— Ваш папа здоров и чувствует себя в целом нормально, но так случилось, что он попал в следственный изолятор. Такое может произойти с любым человеком. Вот я, например, туда угодил по причине того, что кому-то из милиции показалось, что я внешне похож на разыскиваемого преступника.

— Так папа в тюрьме? — удивленно вскинула брови она.

— Я же сказал, что в следственном изоляторе, где уточняют обстоятельства его задержания, — ответил Эди, решив поберечь ее нервы.

— А что он такого сделал, чтобы там держать?

— Ножом ранил одного своего знакомого по фамилии Шушкеев.

— Они что, дрались?

— Да. Вы что, знаете его?

— Нет, я не слышала такой фамилии, — удрученно заметила она, глядя влажными глазами на Эди. Потом быстро, словно боясь, что ей могут не дать этого сделать, спросила: — Скажите, а папу могут осудить?

— Мы все будем делать, чтобы такого не произошло.

— А мне дадут с ним встретиться?

— Елена, обещаю вам помочь, но попозже.

— А когда? — почти плача спросила она.

— Я скажу, когда это будет возможно, но только вам надо быть сильной и терпеливой.

— Разве папа не говорил, что я сильная?

— Говорил, что вы красивы и занимаетесь каратэ, но он ошибся, — тепло сказал Эди, вызвав на лице девушки растерянность. Но тут же продолжил: — Вы не просто красивы, а ослепительно красивы. Про каратэ я и так понял, увидев ваши кулачки. Только непонятно, где вы занимаетесь, ведь все секции власти закрыли.

— Меня папа тренирует, а совсем недавно познакомилась с одним парнем, который тоже увлекается восточной философией и единоборствами.

— Елена, с этими философами нужно быть аккуратней. В последнее время появилось много лжесэнсэев[68], выучивших приятные для слуха японские названия ударов и защиты предплечьями.

— Даниил рассказывает, что тренировался у какого-то японца.

— Вполне возможно. Говорите, недавно познакомились? — спросил Эди, которому неожиданно пришло в голову, что он мог и специально втереться в доверие к дочери «Иуды».

— Да, перед самыми каникулами. Даниил приходил в наш институт по каким-то делам.

— И, конечно, увидев вас, захотел вновь и вновь туда приходить.

— Откуда вы знаете? — удивленно вскинула брови Елена.

— Догадался, иначе такая серьезная девушка, как вы, не стали бы с ним общаться. Скажите, конечно, если хотите, чем он, кроме каратэ, занимается?

— Он рассказывал, что окончил какой-то военный институт, я название не запомнила, но служить в войска не пошел. Учится в аспирантуре, в следующем году собрался защищать диссертацию. Да, Даниил еще рассказывал, что ездит за границу по научным делам.

— О, кажется, он весь положительный и вы о нем уже многое знаете.

— Только что он сам рассказывает.

— А как его фамилия?

— Фамилия у него редкая, я еле запомнила — Сафинский.

— И Сафинский ничего у вас не спрашивает, смотрит только в глаза? — пошутил Эди, чтобы скрыть свое волнение от этой новости.

«Надо же, как у них все организовано! Куда ни сунься, повсюду их щупальца», — в мгновение ока пронеслось в его голове.

— Почему же, спрашивает, — услышал он голос Елены. — Буквально вчера интересовался папой, мол, чем он занимается и будет ли против нашей дружбы.

— И, конечно, был сражен вашим ответом, что Александр — известный во многих странах и столицах специалист своего дела, знающий иностранные языки?

— Вы опять меня удивляете! — воскликнула Елена, заинтригованно взглянув на Эди.

— В этом нет ничего удивительного, просто я почувствовал, что парень хочет вам понравиться.

— Это я заметила, правда…

— Правда, что? — спросил Эди, улыбнувшись.

— А то, что он слишком настойчив в желании стать незаменимым в нашей семье, своими предложениями привезти продукты, навестить дома. Мне это не нравится.

— Он знает, что вы одна? — спросил Эди, будучи уже уверенным в том, что аспирант является сыном того самого Сафинского, к которому ему рекомендовал обратиться «Иуда».

— Я ему об этом не говорила.

— В любом случае его надо аккуратно остепенить и держать, как говорится, на почтительном расстоянии, — посоветовал Эди, предположив, что аспирант ищет возможность проникнуть в квартиру. И это родило в голове Эди рой вопросов и мыслей: «Для чего он рвется в квартиру? Может быть, они знают о чемоданчике или допускают, что «Иуда» хранит здесь шифры, шпионскую аппаратуру?.. Вполне возможно. Но в таком случае они поставили перед ним задачу заполучить их через Елену. А может, в квартире имеется тайник, о котором «Иуда» не сообщил? Вроде нет ему резона скрытничать, если практически все уже сдал и согласился работать с нами, рассчитывая на послабление наказания. Это нелогично. В таком случае остается полагать, что его хозяева пытаются зачистить квартиру от возможных следов его сотрудничества с ними. Следовательно, необходимо продолжить наблюдение за Еленой и квартирой, а также дополнительно тщательно обследовать».

— Спасибо, вы как мой папа. Он тоже такой серьезный и строгий.

— Елена, ваш папа очень за вас волнуется. Вернувшись в Минск, я расскажу ему, какая у него самостоятельная дочь. Интерес же к вашему новому знакомому проявляю, чтобы понять, что он за человек.

Александр попросил меня побеспокоиться о вас. Но только не говорите Даниилу о том, что имеете информацию о минских делах отца. Это так, на всякий случай.

— Хорошо, не буду, если так надо, — с металлом в голосе сказала Елена, а потом, будто что-то вспомнив, резко встала и вышла из комнаты, но быстро вернулась, держа в руках письмо отца. И, смущенно взглянув на Эди, попросила его показать паспорт.

— Все правильно, Елена, это надо было сделать с самого начала, — ответил Эди, протягивая ей паспорт.

— Я хотела, но… — не договорила она, листая его страницы.

— Понимаю… — теперь уже не договорил Эди, чтобы не возвращать ее к пережитому эпизоду.

— Папа пишет, чтобы я вам чемоданчик передала. Если хотите, можем сейчас за ним пойти, — произнесла она, возвращая ему паспорт.

— Если не устали, можно и сейчас, — согласился Эди, обратив внимание на то, что Елена сказала «пойти».

— Хорошо, только узнаю, дома ли Катя, — заметила она поднимаясь, чтобы идти в коридор, где находился телефон.

— Если не возражаете, я тем временем досмотрю коллекцию гербов.

— Пожалуйста, — согласилась Елена.

Вернувшись после звонка, она сообщила, что Катя дома и ждет.

Через полчаса они были в ее квартире. Не успели они толком и присесть, как Елена объяснила подруге причину их прихода.

Катя без всяких расспросов достала из стоящего здесь же в комнате видавшего виды комода небольших размеров кожаный чемоданчик и передала его Елене со словами: «Я о нем уже забыла».

Затем присела с ней рядом на диван и, стрельнув глазами в сторону Эди, шепотом спросила:

— Это он?

— Нет, это друг папы, — так же тихо ответила Елена, бросив взгляд на Эди, как бы желая убедиться, что тот не услышал вопроса подруги.

— Познакомь, я люблю крепких мужиков.

— Кать, отстань, не к месту ты все это.

— Глупости говоришь, это всегда к месту, — хихикнула та и добавила: — Или тебе такая корова самой нужна? Помнишь, как мужик на базаре буренушку продавал?

Эди, имеющий хороший слух, конечно, слышал, о чем говорили подруги, и чуть было не улыбнулся, когда услышал фразу о корове из одноименной сказки Михалкова.

«Надо будет Артему рассказать об этом и вместе с ним посмеяться, как меня с коровой сравнили», — решил Эди, продолжая прислушиваться к шепоту подруг.

— Не дури, ты же меня знаешь, и вообще нам надо идти.

— Может, чайком угостить? А то раз-два и ушли.

— Кать, в другой раз, сейчас нет времени.

— Понимаю, понимаю, я тоже не тратила бы попусту время на всякие там другие дела, если под боком такой бугайчик оказался.

— Ты что, с ума сошла? Давай проводи нас, — так же тихо сказала Елена, и направилась к выходу, бросив Эди: — Уходим.

— Ребята, заходите в другой раз, я вас кофе со сливками угощу, — широко улыбаясь, промолвила Катя.

— Спасибо, Кать, обязательно зайдем, — ответила Елена уже с лестничной площадки.

На выходе из подъезда она вручила Эди чемоданчик.

— Забирайте, папа пишет, что его надо вам отдать.

— Я знаю, он еще говорил, что ключик от него находится у вас.

— Наверно, в шкатулке, придем, посмотрю. Вы же зайдете, ведь чемоданчик надо вскрывать при мне?

— Если угостите кофе со сливками, — пошутил Эди, улыбнувшись.

— Вы жалеете, что не остались у Кати? — неожиданно резко спросила она, вскинув брови.

— Нет, просто хотел отвлечь вас от грустных мыслей, — ответил Эди, сделав вид, что не заметил ее реакции на свои слова.

— В таком случае угощу вас отменным кофе, а вы расскажете мне о папе.

— Хорошо, — тепло произнес Эди. И всю дорогу рассказывал ей, как они с Александром коротали время в камере, о своих с ним интеллектуальных беседах и чудачествах Слюнявого, что несколько раз вызвало у нее что-то наподобие смеха.

По прибытии в квартиру Елена, как и предполагала, отыскала ключик в шкатулке и сразу передала его Эди со словами:

— Вы займитесь чемоданчиком, а я приготовлю кофе.

— Для этого мне нужна отвертка, она в слесарном наборе, что на шкафу в прихожей.

— О-хо, папа рассказал вам даже, где и что лежит? В таком случае возьмите сами, — порекомендовала она, направляясь на кухню.

Эди без труда отыскал отвертку и быстро вернулся в гостиную. При этом отметил для себя, что Елена не интересуется содержимым чемоданчика, хотя в письме указано, чтобы она забрала из него свою вещичку.

Как и подсказывал Александр, он отвинтил четыре шурупа под металлической окантовкой, а затем, несколько поднатужившись, сдвинул ее против часовой стрелки, и она выпала из пазов. Дальнейшее не составляло труда.

Он не стал трогать находящиеся в нем вещи, а только взял лежащий поверх них конверт из плотной бумаги, который используют обычно для служебной переписки. В конверте лежали два паспорта, пять сберкнижек и запечатанный почтовый конверт. Эди взял только книжки и быстро пролистал их. Забрал одну на имя Елены, остальные положил на место. Затем, волнуясь, раскрыл отобранную книжку и, увидев, что «Иуда» положил дочери всего двадцать пять тысяч рублей, успокоился. Эту сумму никак нельзя было сравнить с теми, которые значились в книжках на предъявителя.

— Открыли? — донесся голос входящей Елены.

— Открыл, если есть желание, взгляните.

— А что в нем мое? — спросила она, подойдя к столу, на котором лежал чемоданчик.

— Кругленькая сумма. Поздравляю, ваш папа просто умница, позаботился о вас наперед, только вы будьте бережливой, — улыбнулся Эди, протягивая ей сберкнижку.

Елена сразу раскрыла ее и ахнула:

— И это все мне?

— Вам, но не забывайте о том, что деньги имеют одно плохое качество — они быстро кончаются, — уже с серьезным видом заметил Эди, глядя в сверкающие глаза девушки.

— Вы опять, как папа, учите. Кстати, я не такая, как вам кажется, транжира.

— Верю и надеюсь.

— А что еще там? — спросила она, кивнув на чемоданчик.

— Деловые бумаги, мне в них еще надо разбираться. Если что, потом расскажу.

— Хорошо, тогда закрывайте его и пойдемте на кухню, — почти в приказном тоне произнесла Елена и ушла, держа перед собой раскрытую сберкнижку.

Эди в обратном порядке закрыл чемоданчик и, поставив его у выхода, последовал на кухню.

— Присаживайтесь, я уже заканчиваю готовить кофе по-турецки. Меня этому научил папа.

— Александр рассказывал, что вы у него умница и очень заботливая дочь. Теперь и сам вижу, что он был прав, — отметил Эди, глядя на аппетитные бутерброды с черной икрой.

— Вот и кофе готов, — неожиданно весело произнесла она, видимо обрадовавшись тому, что ей удалось удачно подвести пенящийся коричневый напиток под самые края кофеварки. — Вам в маленькую или большую налить?

— Если со сливками, то в большую, — ответил Эди, широко улыбаясь и разглядывая ее прекрасные черты лица. При этом отчетливо услышал внутренний голос, который спрашивал: «Тебе жаль ее, такую юную и чистую, брошенную ее любимым отцом, о котором она так восторженно говорит, навстречу холодным ветрам безжалостной судьбы? Сможешь ли ты ей чем-нибудь помочь?..» И так же мысленно ответил вопрошающему голосу: «Не знаю, но я буду стараться в силу своих возможностей».

Около часа просидели они за кофе… Елена вновь и вновь возвращала его к теме об отце и в конце концов спросила:

— А вы можете меня взять с собой в Минск, я хочу увидеть папу?

— Наверно, смогу, но я вернусь туда не сразу, мне необходимо здесь кое-какие вопросы решить, — ответил Эди, подумав о том, что она может оказаться полезной в Минске.

— Я буду очень благодарна вам за это, — горячо вымолвила она, посмотрев Эди в лицо широко раскрытыми глазами. — Только не откажитесь, пожалуйста.

— Не откажусь, я же друг вашего отца.

— Сколько дней понадобится на решение ваших вопросов? Может, чем-нибудь я смогу помочь?

— Пока не знаю, но буду каждый день вам звонить.

— А где вы остановились?

— В гостинице «Россия».

— Могли бы и здесь, квартира большая, зачем понапрасну деньги тратить.

— Спасибо, Елена, я уже заплатил вперед, так что придется пожить в гостинице.

— Эди, если надумаете уходить из гостиницы, приезжайте сюда, вы мне не помешаете.

— Мы созвонимся, может быть, сходим в театр, — предложил Эди, поднявшись, чтобы идти к выходу.

— Я буду ждать вашего звонка, — промолвила она, вставая из-за стола, и, плача, прильнула к его груди.

Эди, нежно погладив по ее волосам, сказал:

— Елена, прошу вас, не плачьте. Будем надеяться на хорошее.

— Эди, отчего-то я сразу поверила вам. Пожалуйста, не оставляйте одного папу, — и затем, несколько нерешительно добавила: — если можно, и меня. Мне отчего-то стало страшно.

— Я постараюсь, ведь я же друг вашего папы.

— Да, — тихо промолвила она и отступила от него на шаг, вытирая слезы.

После этого, записав для нее свой гостиничный номер телефона и забрав чемоданчик, Эди ушел.

Через час на такси он добрался до гостиницы… Зайдя в холл, сразу не стал подниматься в номер, решив проверить, есть ли за ним наблюдение. Прошелся к киоску и купил газеты. Не торопясь, попил подобие кофе на веранде, наблюдая за входом и людьми в холле. И, увидев, как пару раз там промелькнул Артем, мотая головой то в одну, то в другую сторону, спустился вниз и направился к лифтам. Наконец заметив его, Артем успокоился, подошел туда же и стал ждать лифта наверх.

Через каких-то пять минут они уже были в номере.

Не успел Артем толком захлопнуть дверь, как выпалил:

— Спросил у этажной, а она — не появлялся, ключи на месте. Наружка — пятнадцать минут прошло, как зашел. И я давай искать, время-то поджимает, у нас целая баталия из-за тебя.

— Из-за меня? — удивленно спросил Эди, присаживаясь в кресло.

— Ты что, забыл про Бузуритова?

— Честно говоря, и вспоминать не хочется.

— Так вот, он срочно требует нас к себе.

— А ты с Маликовым встречался?

— Не удалось, он уехал, — ответил Артем, отвернув взгляд, что Эди было воспринято как его нежелание говорить правду.

— Скажи, что я заболел, — глухо обронил Эди, недовольный тем, что Артем решил с ним играть. — Придумай что-нибудь, как с Маликовым, и отмажь меня от общения с этим типом, иначе наговорю ему грубостей.

— Эди, извини, я не хотел тебя обманывать, но подумал, что так будет лучше.

— А ты можешь себе представить, как я начну тебе лгать, посчитав, что так будет лучше. И что из этого получится?

— Не загоняй меня в угол, я уже извинился, — примирительно произнес Артем, протягивая ему руку.

— Надеюсь, впредь нам не придется на эту тему говорить, — холодно сказал Эди, пожимая руку коллеги.

— Понял тебя, железный человек, — улыбнулся Артем. — Расслабься, виделся я с Маликовым накоротке перед его отъездом и рассказал о твоем возмущении. И знаешь, он воспринял твою позицию с пониманием. Более того, сказал, что не даст тебя в обиду.

— А операцию?

— Об этом поговорим с Бузуритовым. Лучше расскажи, как тебя приняла дочь «Иуды».

— В целом нормально, подробности будут в сводке отушников. Чемоданчик у меня, нужно будет его обследовать и изучить находящиеся в нем материалы.

— Ты его вскрыл?

— Конечно, надо было девочке отдать сберкнижку.

— И сколько там денег?

— Двадцать пять тысяч.

— О-о! Не хило, однако.

— Это мелочи, видел бы ты, что в книжках на предъявителя!

— Много?

— Шестизначные цифры.

— Может, за такой успех и нам чего-нибудь подбросят? — мечтательно предположил Артем.

— Подбросят обязательно по сто рублей на каждого.

— Да, сегодня ты явно не в духе.

— Было бы удивительно, будь иначе.

— Ладно, скажи, открывая чемоданчик, не допускал, что «Иуда» мог зарядить его чем-нибудь?

— Нет. Какой ему сейчас резон чего-то взрывать, он же знал, что дочь будет рядом.

— Логично. Только могут возникнуть вопросы, а не много ли денег ты ей дал.

— Не я, а отец, — заметил Эди. — К тому же Маликов согласился с тем, что сберкнижку можно будет ей отдать.

— Если там не будет запредельной суммы.

— Вообще-то будь она плохой девочкой, то завладела бы всеми, да впридачу и другим содержанием чемоданчика. И потому мой тебе вопрос: а не кажется ли тебе, дорогой Артем, что не о том говорим?

— Кажется. Но такие вопросы могут возникнуть у того же Бузуритова, и ты должен будешь на них отвечать.

— Если надо, отвечу, но ты-то хоть не доставай меня, товарищ экзаменатор, — холодно заметил Эди. — Лучше давай обсудим, как дальше быть с Еленой. В ходе беседы выяснилось, что вокруг нее идет какая-то возня со стороны хозяев «Иуды». На днях к ней умело подвязался в ухажеры сын известного нам Сафинского и все делает, чтобы ее охмурить и попасть в квартиру.

— Вот это новость! — воскликнул Артем.

— Но, слава богу, она не в восторге от него, да и я, как друг отца, рекомендовал быть осторожней с новым знакомым, что ею воспринято адекватно, — пояснил Эди.

— Думаешь, они что-то хотят в квартире найти?

— Найти или зачистить. Может быть, имели информацию о чемоданчике. Одним словом, предлагаю поручить нашим спецам на всякий случай обследовать ее повторно.

— Так ее и так вывернули наизнанку.

— А сейчас, на мой взгляд, надо бы поставить перед ними одну задачу — найти возможный тайник.

— Ты думаешь, «Иуда» скрыл от нас его наличие? Ведь он же знает, чем это ему грозит!

— Он человек, которому свойственны слабости. Плюс к этому и шпион, не потерявший надежды уйти от наказания и вернуться.

— Я думал, что ты ему окончательно поверил.

— Верю очевидным делам, но возня Сафинских вокруг его квартиры насторожила.

— Хорошо, пошарим, но девочку отвлечь тебе придется.

— Отвлеку, я обещал ей сходить вместе в театр.

— Легко с тобой работать, Эди, — тепло произнес Артем и бросил взгляд на часы.

— Тебе пора? — спросил Эди.

— Нам обоим пора, — уточнил Артем.

— Хорошо, но каждый добирается самостоятельно.

— Принимается, просьба не задерживаться.

— Душ и пеший путь с проверкой.

— Договорились. А кто чемоданчик принесет?

— Ты же за ним приехал и, наверно, не один?! — улыбнулся Эди. — Не забудь только ключик.

Глава XXII

Закрыв за Артемом дверь, Эди принял душ и, завернувшись в мягкое банное полотенце, прилег на кровать, чтобы хоть немного отдохнуть до предстоящего непростого разговора с Бузуритовым. Что он будет именно таким, он не сомневался. Но, неожиданно вспомнив о совещании у зампредседателя накануне своего вылета в Минск и слова, сказанные им при его завершении, он резко встал и, глядя в зеркало на свое отображение, иронично произнес:

— Как же, майор, ты мог забыть, ведь он в присутствии начглавка потребовал от тебя по прибытии в Москву доложиться ему лично. Нехорошо, уже почти целые сутки здесь, а указание большого начальника не выполняешь. Ну-ка быстро собирайся и двигай к нему.

После чего, не мешкая одевшись, отправился на Лубянку.

В приемной зампредседателя, к его радости, кроме дежурного офицера, никого не было. После того как Эди объяснил причины своего прихода, дежурный бросил взгляд на лежащий перед ним лист контроля поручений своего руководителя и тут же доложил о посетителе.

Через десять минут Эди вызвали в кабинет зампредседателя. Как только за ним закрылась дверь, он в установленном порядке доложился о своем прибытии.

— Проходи, майор, проходи, — предложил зампредседателя, поднимаясь ему навстречу и энергично пожимая руку. — Молодец, что не забыл за трудными делами о моем требовании. Мне Маликов все уши прожужжал о твоих подвигах. Ну-ка расскажи сам, как все было.

Эди коротко доложил о проведенной работе, выделив главные моменты, позволяющие решить задачу продвижения к противнику, дезинформации и нейтрализации преступных связей шпиона. При этом не стал акцентировать внимание собеседника на своих действиях, все больше говоря об общем успехе, достигнутом в процессе разработки шпиона.

Зампредседателя выслушал его доклад, периодически кивая в знак одобрения, и, когда он закончил говорить, спросил:

— А видишь ли ты перспективу использования «Иуды» против разведцентра, когда завершится операция с дезой? Ведь он будет осужден как минимум по двум статьям.

— Мы имеем его шифры, выходы на представляющие контрразведывательный интерес связи, взяли под контроль «окно» на Запад, перевербованного агента, который пользуется доверием у своих теперь уже бывших хозяев. Полагаю, что все это может позволить нам спланировать и провести хорошую работу против натовцев.

— Да, разработка и перевербовка шпиона была осуществлена мастерски, в лучших традициях советской контрразведки. Мне доставило удовольствие прочитать, как ты его раскладывал, но об этом поговорим позже, когда закончится вся операция. А сейчас скажи-ка: не создалось ли у тебя впечатление, что он пытается играть с нами?

— Товарищ генерал, до конца доверять «Иуде» никто не собирается. Но в нынешней ситуации ему просто некуда деваться, так как в камере и в последующих беседах он сдал столько, что обратного хода у него просто нет. К тому же серьезнейшим аргументом в дальнейшей работе с ним является его дочь.

В этой связи Эди в нескольких словах поведал о своей встрече с Еленой и чемоданчике, а также о вручении ей по согласованию с Маликовым сберкнижки с двадцатью пятью тысячами рублей.

— Правильно рассуждаешь и поступаешь, майор. То, что он любит дочь, я тоже усмотрел в сводках. Но имей в виду, что самым веским аргументом в его сотрудничестве с нами будет, если натовцы поверят в нашу «лапшу». А над вариантами дальнейшего использования «Иуды» надо будет еще поразмышлять. Вот так, майор. Или у тебя на этот счет есть свои соображения?

— Согласен, товарищ генерал, — коротко ответил Эди.

— Ну если ты согласен, — улыбнулся он, — то скажу, что мне уже доложили о готовности пленки, и теперь слово за тобой. Так что действуй и, пожалуйста, очень аккуратно, этот Моисеенко посложнее «Иуды». Но и ты не новогодний подарок, я убедился в этом. Главное, не сомневайся, ты во всем прав, потому что воюешь за свою родину. И за твоей спиной стоим мы, готовые в любой момент поддержать тебя. Думаю, у тебя все получится. Я просто уверен в этом. А ты? — спросил он, сделав акцент на последнем слове.

— Я тоже, но только…

— Не понял, что означает твое «но только»? Ты что — сомневаешься? — прервал его зампредседателя.

— Видите ли, мне говорят, что к Моисеенко надо идти с жучком, а я считаю, что этого делать нельзя, поскольку его люди могут отсканировать меня и тогда…

— Так, так, что еще за микрофон, мне еще утром докладывал Маликов, и ни о никаком микрофоне речь не шла, — раздраженно проговорил зампредседателя, поднял трубку с одного из своих многочисленных телефонных аппаратов и резко скомандовал: — Срочно Маликова… — Затем, видимо, услышав, что того нет на Лубянке, сделал небольшую паузу и спросил: — Кто на месте? — Послушав несколько секунд абонента на другом конце провода, и произнеся: — Этого не надо, он только все запутает, — бросил трубку на аппарат и грубо выругался в чей-то адрес. Затем сделал короткую паузу и, взглянув на Эди, уже спокойно сказал: — Майор, ты иди в главк, а я сейчас разберусь с этим дурдомом, и тебе мой помощник подскажет, как поступить. До этого никаких действий не предпринимай. Тебе все ясно?

— Так точно, — произнес Эди, поднимаясь из-за стола.

— Ну, хорошо, тогда иди, — сказал зампредседателя, окинув его доброжелательным взглядом.

И, уже идя к выходу, Эди за спиной услышал недовольное бормотание генерала, из которого понял, что «какие-то выскочки пытаются превратить контрразведку в клуб дилетантов, но он не позволит…»

Спустя десять минут Эди уже шел по коридору, где размещался отдел Артема. Отчего-то его кабинет был открыт и пуст. Эди не стал заходить и отправился к Минайкову, который встретил его возгласом:

— Вы не представляете, что у нас происходит!

— Поясните, буду знать, — пошутил Эди, пожимая руку коллеги.

— Бузуритов рвет и мечет, а Артем из-за этого места себе не находит, — улыбнулся он.

— Это Артему на пользу пойдет — движение придает силы, — вновь пошутил Эди и спросил о судьбе чемоданчика.

— В нем зашифрованная история предательства «Иуды», кое-какие технические средства, номера счетов в загранбанках, паспорта на него и на дочь с открытыми визами в ФРГ, ну и сберкнижки… я и не подозревал, что такие деньги могут быть у конкретного человека.

— Как видите, бывают у шпионов и, как думается, могут быть и у чиновников, имеющих доступ к благам.

— Да, чуть не забыл, Бузуритов распекал Артема из-за того, что вы отдали дочери шпиона сберкнижку. Грозился провести какое-то расследование.

— А где сейчас Артем? — спокойно спросил Эди, подчеркнув тем самым, что ему неинтересна эта тема.

— Был у себя. Пойдемте, провожу.

— Его нет у себя, я только что заглядывал, кабинет открыт и пуст.

— Тогда присаживайтесь, я угощу вас кофе, — предложил Минайков.

— Спасибо, с удовольствием, — согласился Эди и прошел к окну, за которым виднелась площадь с памятником Дзержинскому.

«Как несравнимо тяжело было ему, находящемуся в окружении тайных и явных врагов как в самой стране, так и за ее пределами. Когда за личинами верных служителей делу революции нередко скрывались откровенные провокаторы, которых необходимо было выводить на чистую воду и наказывать», — подумал Эди, глядя на бронзовое изваяние Железного Феликса. Неожиданно на память пришли слова чекистского учителя-обществоведа Федькина, который слыл среди курсантов скрытым оппозиционером современных коммунистов, о том, что в революционные годы в рядах большевиков обосновались провокаторы императорской охранки. Особенно заметной фигурой в их ряду был Роман Малиновский, глава думской фракции, любимец Ленина, имевший псевдоним Портной. Правда, таких лиц постепенно разоблачали, но к тому времени они успевали натворить много бед.

Мысли прервал стремительно вошедший в кабинет Артем. Увидев стоящего у окна Эди и расставляющего на столе чашки Минайкова, он выпалил:

— Меня бьют страшным боем, а они надумали кофе пить. Эди, что так долго, нас же ждут.

— Артем, давай я тебе кое о чем расскажу, а потом и пойдем, — улыбаясь, произнес Эди, наблюдая за тем, как Минайков разливает в чашки кофе. — Присядь и выпей с нами этот божественный напиток. Поверь старой истине, что в здоровом теле здоровый дух, а это серьезный аргумент в борьбе с агентурой мирового империализма.

Артем, даже не пытаясь скрыть своего удивления от тона Эди, все-таки нашел в себе силы присесть за стол, но к чашке так и не притронулся, что говорило о его нервозном состоянии. В отличие от него Минайков, глубоко вдохнув исходящий от кофе аромат, весело промолвил:

— А мне понравилась глубокомысленная речь Эди. От нее так и веет спокойствием и уверенностью в своей правоте и, главное, что все будет хорошо. И потому, товарищ начальник, предлагаю вам присоединиться к нам и послушать, о чем пойдет разговор.

— Володя, прекрати паясничать, не до этого, — резко бросил Артем и уставился на Эди вопросительным взглядом.

— Собственно, много говорить не стану, лишь отмечу, что сейчас позвонит помощник зампреда и даст знать, как быть с Моисеенко. И потому нам остается ждать и наслаждаться кофе.

— Эди, объясни, что это значит?

— А это значит, что я только что пришел от Иванкова, который меня вызвал, чтобы лично заслушать о работе с «Иудой». Оказывается, в отличие от некоторых своих подчиненных, он не забыл о поручении, которое сделал на совещании перед нашим отъездом в Минск.

— О бог мой, ко всему еще и за это влетит! — воскликнул Артем, подняв глаза к потолку. Но тут же, видимо вспомнив детали совещания, радостно добавил: — Постой, сказано же было тебе зайти. Так что я здесь ни при чем, — добавил он, вызвав тем самым на лице Минайкова гримасу неодобрения.

— Да, так оно и было. На этот раз тебе повезло, — согласился Эди, подмигнув Минайкову. — Накажут, видимо, только меня и по твоему рапорту.

— Но расскажи, какие задачи он обозначил? — спросил Артем, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

— Продумать, как дальше использовать «Иуду» против натовцев, — ответил Эди, заключив при этом, что Артема, к сожалению, нисколько не волнует, накажут его товарища или нет.

— Но его же посадят?

— Медаль, конечно, не дадут, — улыбнулся Эди и, чтобы поменять тему разговора и несколько раззадорить Артема, промолвил: — Иванков сказал, что ему уже доложили о готовности пленки. Получается, что все готово для действий, а я бездельничаю.

— Пленка действительно готова, но остается нерешенным вопрос с микрофоном.

В этот момент раздался резкий телефонный звонок. Владимир быстро добежал до аппарата и снял трубку.

— Они оба у меня, — отчеканил он, показав пальцем в потолок.

— Бузуритов? — шепотом спросил Артем у своего зама, который, махнув головой из стороны в сторону, тут же выпалил в трубку: — Есть, сейчас передам, — и показал Эди рукой, что ему надо подойти к аппарату.

Эди перехватил у него трубку и бросил в нее короткое:

— Слушаю.

— Это помощник Иванкова, соединяю с ним.

В следующую секунду донеслось:

— Майор, действуй, как договорились, и не оглядывайся назад. По результатам доклад лично мне. Все понятно?

— Так точно, товарищ генерал, — четко произнес Эди и, дождавшись коротких гудков, вернул трубку Минайкову.

Артем, по тону понявший, что Эди разговаривал с зампредседателя, нетерпеливо спросил:

— Ну что?

— Сказал, что нам надо работать, не оглядываясь назад. Вопрос с микрофоном отпал. Надо получить пленку и звонить резиденту.

— Вот дела пошли, — растерянно обронил Артем и придвинул к себе чашку с кофе.

— Тебе давно говорили, пей кофе, а ты не хотел, — пошутил Владимир, в свою очередь подмигнув Эди.

Но не успел Артем пригубить кофе, как раздался стук в дверь и вслед за этим в кабинет неторопливым шагом вошел мужчина небольшого росточка. В глаза бросились округлый живот под белоснежной рубашкой, туго затянутый на жирной шее синий галстук и короткая под ежик стрижка, удачно скрадывающая глубокие залысины.

«Наверно, это и есть тот самый грозный Бузуритов, от упоминания которого у Артема начинается трясучка», — успел подумать Эди до того, как Минайков резко встал, громко скомандовав: «Товарищи офицеры!» После чего Артем и Эди поднялись, как и положено по уставу, по стойке «смирно».

— Садитесь, садитесь, товарищи, я на секундочку, надеюсь, не помешаю, — мягко промолвил вошедший, растянув в улыбке тонкогубый рот. — Не дождался, когда вы, товарищи чекисты-коммунисты, пожалуете ко мне, и решил сам зайти, ведь дело-то срочное. Как говорится, если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. По-моему, я не ошибся, товарищ Атбиев?

— Вроде нет, — коротко ответил Эди, присаживаясь на прежнее место.

— Вот и хорошо, — так же успокаивающе заметил Бузуритов, с выдохом присев на стул рядом с Артемом. — Товарищ Минайков, может, и меня угостите кофе, у вас, говорят, он лучше, чем у других получается… Так вот, — продолжил он, не дожидаясь его ответа, — я хочу отметить, что вами, товарищи, проведена очень ценная работа по разоблачению опасного врага советской власти. И мы об этом успехе должны будем сказать со временем на весь мир. Сказать, что империализм никак не может согласиться с тем, что на одной шестой части земли навсегда укрепились идеи марксизма и ленинизма… Молодцы товарищи, так держать, ведь вы вооруженная часть нашей партии. Ну а что касается вас, товарищ Атбиев, то я знаю, какие усилия вам пришлось приложить, чтобы склонить этого заклятого врага к даче признательных показаний.

Эди слушал Бузуритова и не мог освободиться от мысли, что он находится на лекции о политической бдительности. Но более всего его удивило то, что этот человек оказался в роли одного из руководителей подразделения, где работали высокие профессионалы контрразведки.

— …Несомненно, товарищ Атбиев, эта заслуга не останется без внимания на этапе подведения итогов операции, и вы, конечно, будете достойны поощрения, о чем мы проинформируем все территориальные органы в воспитательных целях. Вот так, товарищи. Теперь давайте поговорим о предстоящей встрече с Моисеенко, — предложил он, отпив из поставленной перед ним Минайковым чашки. — Дело-то деликатное и архиважное. Надеюсь, вы, товарищ Атбиев, к нему морально готовы. Но тем не менее считаю своим долгом обратить внимание на то, что вам оказано большое доверие, и его надо в полной мере оправдать. Вы понимаете меня?

— Понимаю, — ответил Эди.

— Кроме того, вам необходимо запомнить все детали встречи и, главное, как он будет реагировать на вас и ваши слова, чтобы понять, поверил ли, не возникло ли у него подозрений по существу вашей миссии, ну и так далее.

Затем, сделав продолжительную паузу и отпивая из чашки, как бы между прочим заметил:

— А насчет микрофона я посоветовался с руководством, и мы решили не нагружать вас такой техникой. Вы же опытный чекист-коммунист и сможете все решить, как надо. Вот так, товарищи. Надеюсь, вам все понятно. Спасибо за кофе, пойду, ждут дела. Да, после Моисеенко доложите, как все прошло.

После этих слов, не дожидаясь возможных вопросов и ответов со стороны выслушавших его лекцию контрразведчиков, он легко хлопнул ладонью по столешнице и с чувством исполненного долга медленным шагом покинул кабинет.

Артем проводил его тяжелым взглядом и затем, повернувшись к Минайкову, спросил:

— У тебя есть что выпить?

— Есть, но нужно ли? Вдруг наш классик вернется, чтобы досказать еще какую-нибудь истину.

— Доставай, иначе у меня мозги слипнутся. А сам сходи за пленкой.

Поставив на стол бутылку коньяка и два бокала, Минайков ушел.

— Эди, я перестаю воспринимать, что происходит, — произнес Артем, разливая коньяк в бокалы. — Ты хоть понял, что он за человек?

— Мне бы тебя понять, а то странно ты стал себя вести, не узнаю прежнего Ковалева, — холодно заметил Эди, посмотрев ему в глаза.

— Ты это из-за моей реакции на поручение зампреда?

— Не только.

— Понимаю, нехорошо получилось и с микрофоном. Но и ты пойми, сейчас рассматривается вопрос о моем продвижении, и мне нельзя ошибиться, иначе зарубят на корню.

— Тебе нельзя по этой причине, Маликову потому, что не хочет конфликтовать, а на поверку оказывается, что зампредседателя не в курсе возможного провала операции из-за человека, который толком и не знает последствий его каприза. Странная картина получается, ведь при таком отношении можно не только операцию, но и страну профукать. Кстати, об этом «Иуда» мне в открытую говорил… Может быть, кто-то, не желающий волновать руководство комитета такими деталями, вырезал и это из аудиосводки?

— Эди, ты о многом, происходящем в этих стенах, да и за кремлевской стеной, не знаешь. Знал бы, не стал так стыдить меня за осторожность. Я не хочу обо всем этом говорить, давай лучше пропустим по стопочке и успокоимся.

— Мне нужно звонить Моисеенко.

— До гостиницы все выветрится.

— Тогда хоть какую-нибудь закуску принеси.

— Сейчас посмотрю у Володи.

Не успели они приступить к закуске после первой стопки, как вернулся Минайков, который с ходу выпалил:

— Можете действовать, сделано не хуже, чем у самого «Иуды», — и передал Эди упаковку с пленкой.

— Постараюсь, если на выходе не встречусь с лучшим контрразведчиком вашего главка, — пошутил тот, вставая, чтобы идти.

— Может, еще по стопочке? — предложил Артем.

— После нее придется еще третью обязательную пить, лучше продолжим после того, как созвонюсь с резидентом, — сказал Эди и направился к выходу.

Звонок Моисеенко Эди сделал из таксофона в холле гостиницы. По специфичному щелчку понял, что на том конце провода сработал определитель номера. Ответила какая-то женщина. Убедившись, что набрал нужный номер, он назвал себя и пояснил, что прибыл из Минска и хочет переговорить с Андреем Ефимовичем. Женщина после небольшой паузы спросила:

— Откуда вы звоните?

— Я же сказал, что прибыл сюда, — недовольным голосом произнес Эди.

— Извините, я имела в виду, где сейчас находитесь?

— А-а, в холле гостиницы «Россия».

— Он должен скоро подойти, позвоните, пожалуйста, через час, — предложила она и положила трубку.

Эди бросил взгляд на часы и отошел от таксофона, осмысливая происшедший диалог. В голову лезли разные мысли. Но над всеми остальными доминировала одна: «Что они собираются сделать за этот час? Созвониться с Глущенковым и спросить обо мне? Так он не знает, что я выехал в Москву, — «Иуда» специально ему об этом не сообщал, потому что не доверяет. Примчаться сюда и взять под контроль все таксофоны, а затем попытаться проследить и послушать, кто в назначенный час будет звонить отсюда, чтобы потом за звонившим организовать слежку? Вполне разумно. Если допустить такое, то мне необходимо самому организовать контрнаблюдение за таксофоном, с которого буду звонить. Логично, но как лучше все это сделать?»

Вспомнив при этом, как сегодня обозревал холл с веранды, вернувшись от Елены, Эди поднялся туда и занял столик с краю, откуда хорошо просматривался вход, таксофон и все пространство вокруг него. Затем заказал себе легкий ужин и бокал грузинского вина.

Через десять минут наблюдения Эди уже имел достаточно четкое представление об обстановке в холле и мог отслеживать происходящие в нем изменения. Таксофоном практически никто не пользовался. Люди в основном толпились у киоска с газетами, лифтов и лотка с напитками. Входящие в холл обычно сразу шли к лифтам, но были и такие, кто поднимался в кафе или присоединялся к тем, кто находился внизу. Но неожиданно его внимание привлек молодой человек с сумкой через плечо, который, войдя в холл, неторопливо стал осматриваться. Заметив таксофон, он подошел к нему и снял трубку, будто собираясь звонить. Но, продержав его некоторое время у уха, вернул на место. Затем, внимательно вглядываясь в людей, прошел к лотку с напитками и, купив кофе и пару бутербродов, встал за одну из крайних стоек лицом к таксофону.

«Это, может быть, один из тех, кого я рассчитывал увидеть здесь», — подумал Эди, заметив, как тот отреагировал на появление у таксофона какого-то мужчины… Неизвестный тут же посмотрел на наручные часы, зачем-то развернул сумку к нему торцом и буквально застыл в одной позе. Спустя пару минут, когда мужчина закончил телефонный разговор и ушел, неизвестный расслабился и стал спокойно жевать очередной бутерброд.

Подобным образом неизвестный вел себя каждый раз, когда кто-нибудь подходил к таксофону, и это убедило Эди в том, что таким образом он пытается выявить человека, звонившего Моисеенко. Такой вывод напрашивался, поскольку никто из находящихся в холле людей, кроме него, не проявлял интереса к таксофону и обстановке вокруг него.

Сделав такой вывод, Эди быстро поднялся в номер и позвонил Артему, который удивленно воскликнул:

— Как, уже?!

— Еще нет, был только предварительный разговор с какой-то женщиной. Сейчас надо будет идти повторно звонить, но я по другому поводу, — пояснил Эди и рассказал о неизвестном молодом человеке. Затем, назвав приметы его внешности и место дислокации в холле, предложил взять его под наружку, чтобы отследить дальнейшие действия и установить его личность.

— Ты, как всегда, просчитываешь возможные шаги наших оппонентов, — пошутил Артем. — Насчет наружки понял — сейчас организую. Рассчитывай минут двадцать на подъезд и просечку объекта.

— Хорошо, двадцать минут — и звоню.

— Договорились, я подъеду позже, когда все успокоится, — сказал Артем и отключился.

Спустя пятнадцать минут Эди спустился в холл и, постояв еще некоторое время у газетного киоска, рассматривая журналы, медленно подошел к таксофону и набрал нужный номер.

После нескольких гудков трубка ожила вкрадчивым мужским голосом:

— Вас слушают.

— Добрый вечер, мне сказали, чтобы я позвонил через час, — размеренно произнес Эди, ощущая затылком пронизывающий взгляд неизвестного.

— А что вы хотели?

— Хотел бы услышать Андрея Ефимовича.

— Для чего?

— Для того, чтобы спросить, как ему передать письмо и лекарство от минского знакомого, — не скрывая нотки напускного раздражения, заметил Эди.

— Извините, не совсем понял, от кого?

— От Бизенко.

— А что за лекарство?

— Знаете, товарищ, мне кажется, я не туда попал, если вы не знаете, о чем идет речь, — теперь уже с сомнением в голосе произнес Эди, развернувшись боком к лотку с напитками, где находился неизвестный.

— А-а, вспомнил. Ну конечно, я же просил его об этом, — поспешно среагировал Моисеенко, скорее всего предположив, что собеседник повесит трубку.

— Вот и хорошо, а то я подумал, что не с тем разговариваю, коли не помнит, что он просил и у кого просил, — продолжил Эди, мысленно отметив, что сумел несколько напрячь резидента.

— Извините, возраст далеко не юношеский, не все сразу вспомнишь, — протянул он. — Я вот думаю, как быть, ведь на улице уже вечер. Может, созвонимся завтра, скажем, в двенадцать и договоримся о встрече. Надеюсь, вы еще побудете некоторое время в Москве?

— Побуду несколько дней, но я не хотел бы сидеть в гостинице, ожидая, когда вы найдете время на встречу, так как запланировал сходить в театр и музеи.

— Прекрасно, тогда завтра скажу, куда вам подъехать, или сам к вам зайду.

— Хорошо, но когда позвонить?

— Где-то к одиннадцати. Но, на всякий случай, назовите номер своего телефона.

— Я не запоминал, — смущенно ответил Эди.

— А сейчас вы не с него звоните?

— Нет, с таксофона. Мне Александр говорил, что…

— Понял, понял, — прервал он. — Тогда скажите, как вас зовут и в каком номере остановились?

После того как Эди назвал себя и номер, собеседник предложил ему завтра позвонить с таксофона и отключился. А неизвестный за несколько секунд до этого медленно повесил сумку на плечо и не торопясь направился к выходу.

Эди же поднялся к себе в номер и вновь позвонил Артему.

— Поговорил? — спросил тот, как только услышал его голос.

— Да, мило пообщались.

— О чем-то договорились?

— Договорились созвониться завтра в двенадцать.

— И все?

— А ты хотел, чтобы он с разгона начал лобзаться? — передразнил его Эди. — Я даже рад, что так развивается ситуация, а то мог бы подумать о нем — несерьезный дяденька, сразу бросается знакомиться. Так что не ходи сюда на всякий случай. Допускаю возможность наблюдения за номером.

— Ты думаешь, что там был еще кто-то?

— Вполне. Иначе чего бы так беспечно покинул театр военных действий этот типчик с сумкой.

— Тогда, может быть, тебе и со звонками из номера воздержаться?

— Согласен, но в конторе бывать-то надо?

— А мы будем тебя со двора вывозить. Завтра, когда вернешься в номер после встречи, подъеду с опером, работающим по гостинице, и согласуем все вопросы.

— Нормальное решение.

— После твоего дружеского разноса стал четче думать, — пошутил Артем.

— Это радует, но перед выездом рекомендую переговорить с наружкой по здешней ситуации, чтобы не пришлось знакомиться с оппонентом, который грозился зайти в гости, — в тон ему продолжил Эди.

— Ты меня все более и более радуешь. Надеюсь, к добру все это? — иронично промолвил Артем.

— Ничего другого и не остается, как радоваться и надеяться, — ответил ему Эди и, пожелав доброй ночи, положил трубку.

После этого он добрых полчаса понежился под душем и лег спать, задумав утром пораньше встать и пойти на набережную, чтобы пробежаться и сделать зарядку.

Но впечатления прожитого дня еще долго не давали ему уснуть, вставая перед глазами яркими картинами состоявшихся встреч и проведенных бесед. На их фоне вновь прокрутил в голове ситуацию по подготовке предстоящей встречи с Моисеенко и сам разговор с ним, отметив при этом оперативность, с которой тот организовал наблюдение в холле и взял тайм-аут, чтобы иметь время понаблюдать за ним и принять решение, идти ли на контакт с посланцем Бизенко.

Эди, конечно, понимал, что его появление в Москве внесло в налаженный канал связи агента с центром не предусмотренный правилами тайной работы элемент, что, естественно, насторожило и заставило резидента предпринять меры по выявлению подставы со стороны контрразведчиков. Для этого у него два пути — навести справки на посланца в Минске и понаблюдать за его поведением в Москве, чтобы зафиксировать возможные подозрительные контакты, и, как следствие, исключить их встречу. А так у резидента нет оснований отказываться от контакта с ним, тем более, должен понимать, что сидящий в изоляторе Бизенко не стал бы посылать к нему человека с каким-то лекарством. Тем не менее, вполне возможно, что сам он не станет рисковать, а на встречу пошлет кого-то из своих людей. Хотя, с другой стороны, зная, что он рассчитывал получить от Бизенко стратегическую информацию, может и не захотеть упустить возможность личного получения столь престижного результата. В пользу того, что он так поступит, могли свидетельствовать его слова «…сам к вам зайду».

Однако, с каждой минутой острота восприятия мыслей под давлением накопившейся за день усталости притуплялась, и Эди медленно погружался в сон. Но настойчивый стук заставил его подняться и, на ходу облачаясь в гостиничный халат, он пошел открывать дверь.

«Скорее всего, это дежурная по этажу или кто-нибудь из наружки», — думал Эди, открывая защелку. Но, потянув на себя дверь, увидел мужчину, в котором сразу признал Моисеенко, а рядом с ним дежурную по этажу.

— Извините, этот товарищ сказал, что ему надо срочно с вами увидеться. Я хотела предупредить вас, но так получилось, что…

Моисеенко, прервав дежурную, быстро вымолвил:

— Дорогой Эди, ты же понимаешь, что Андрей Ефимович не мог уехать, не встретившись с тобой, — а затем, легко взяв под локоть женщину, заговорщически произнес: — Я же говорил, что он еще спасибо скажет.

Быстро сориентировавшись, Эди широко улыбнулся и подтвердил слова своего гостя, а затем со словами: «Вы просто молодец, Андрей Ефимович, что зашли», — предложил ему пройти в номер.

— С удовольствием, — сказал Моисеенко и тут же прошел в прихожую.

После того как Эди закрыл дверь, Моисеенко уставился ему в глаза и вкрадчивым голосом произнес:

— Простите за наглое вторжение. Завтра мне действительно надо отъехать в область. Об этом стало известно только после нашего разговора. Телефона вашего, чтобы предупредить о своем визите или перенести встречу, у меня не было. Вот и решил, дай загляну на ночь глядя, авось не прогонит этакого нетактичного дяденьку.

— Это даже хорошо, ведь у меня будет больше времени на свои дела, — отпарировал Эди, пристально разглядывая гостя. — Вы пройдите в гостиную и присядьте, если хотите, включите телевизор, а я только на минуту оставлю вас. Мне нужно переодеться.

— Эди, пожалуйста, не тратьте на это время, — заметил Моисеенко, присаживаясь в кресло у журнального столика. — Я только на минуточку. Вот телевизор, пожалуй, включу.

— Извините, я все-таки натяну на себя что-нибудь поприличнее, не в бане же находимся.

— Ну как знаете, — заметил гость, продолжая разглядывать Эди.

Между тем Эди прошел в спальню и, быстро переодевшись в спортивный костюм, вернулся в зал, взяв из сумки адресованное гостю письмо и пробник с пленкой. При этом решил потребовать от гостя доказательства того, что он на самом деле является тем человеком, за которого себя выдает.

«А то получается, что я поверил первому, кто постучался в номер, назвав себя Андреем Ефимовичем. Нелогично. К тому же у резидента может возникнуть вопрос: а чего этот парень так легко согласился отдать посылку? Уж не оттого ли, что знает, кто к нему пожаловал?» — подумал Эди, присаживаясь в кресло напротив Моисеенко. И потому вежливо обратился к гостю:

— Извините, пожалуйста, но я хотел бы убедиться, что вы действительно Моисеенко. Мне так рекомендовал поступить Александр.

— То есть, — несколько растерянно произнес Моисеенко, вопросительно посмотрев на Эди. — Вы хотите, чтобы я паспорт показал? Но я его с собой не ношу. Да и вообще, в наше время мало кто при себе имеет молоткастый и серпастый, если, конечно, он не собрался в сберкассу.

— В таком случае я не смогу вам передать ни письмо, ни лекарство. А вдруг вы не тот, кем представились? Согласитесь, с таким же успехом сюда мог прийти и злоумышленник, случайно подслушавший мой телефонный разговор… И что я тогда скажу Александру?

— Знаете, я с вами согласен, — посерьезнев, произнес Моисеенко и, достав из заднего кармана брюк красную книжечку, спросил: — Пропуск в Верховный Совет подойдет?

При этом вытянул вместе с пропуском из кармана небольшого формата фотографию, которая отчего-то выскользнула из его рук и упала на палас около кресла, на котором он сидел.

Эди посмотрел на развернутый пропуск, и, переведя взгляд с пропуска на Моисеенко, заметил:

— В жизни вы лучше выглядите.

— Не всегда, вот посмотрите на эту, — предложил тот, протянув Эди поднятую с паласа фотографию, — тогда увидите, что я прав.

— Действительно, здесь вы лучше смотритесь, — отреагировал Эди и тут же воскликнул: — О, это же Александр? Его здесь можно и не узнать.

— Почему?

— Да потому что тюрьма человека за день преображает до неузнаваемости, а ему там не повезло буквально с момента прописки, — обронил Эди. Затем, передавая Моисеенко письмо и пробник с пленкой, добавил: — Вот вам и его передачка. Так заключенные называют посылки с воли.

— В каком смысле не повезло? — с напряжением в голосе произнес Моисеенко, принимая посылку.

— В прямом смысле. Блатные избили его и хотели надругаться.

— А что им помешало это сделать? — спросил гость, неуверенными движениями надорвав конверт и извлекая из него письмо.

— Я помешал, а там на шум и краснопогонники сбежались.

— Вы всегда вступаетесь за слабого? — спросил Моисеенко, впившись глазами в лист бумаги, будто пытаясь увидеть межстрочную тайнопись.

— Да, как правило, но в данном случае сработало также и то, что был зол на блатных.

— С чего бы это, ведь они вас не трогали? — с ехидцей в голосе заметил Моисеенко.

— Пытались, да просчитались, не зная, что я мастер каратэ, — с гордостью промолвил Эди.

— Поделом им! Но Саша сильно пострадал? — поинтересовался Моисеенко, по-прежнему не отрывая взгляда от письма.

— Лицо в кровь разбили, но на нем быстро зажило, сейчас только небольшие ссадины остались.

— Дорогой Эди, благодарю вас за Сашу, — тепло сказал Моисеенко, посмотрев на него. Затем, сделав небольшую паузу, попросил разрешения воспользоваться туалетом, сославшись на то, что у него есть некоторые проблемы с мочевым пузырем.

— С кем не бывает, — улыбнулся Эди, показав на гостевой туалет. Сам же подумал, что резидент пошел читать послание своего агента.

Моисеенко вернулся из туалета в приподнятом настроении и, не успев еще сесть, произнес:

— У вас весьма приличный номер.

— Решил не экономить деньги Александра и пожить несколько дней по-барски.

— Молодец Саша, такое за ним водится, — пошутил Моисеенко, — только не пойму, откуда у него деньги в камере появились. Неужели смог обхитрить, как вы сказали, краснопогонников?

— Все гораздо проще — по его записке деньги дал некто Глушков или Глущенков. А так он их и до камеры донести не смог бы: надзиратели обшмонали и присвоили бы себе.

— У вас все так просто получается — записку передал и деньги получил, — очередной раз пошутил Моисеенко. — Но как вынести ее, чтобы не перехватили тюремщики? Ведь как минимум надо иметь надежного человека, на которого можно положиться.

— Вы говорите со знанием дела. Можно подумать, что там бывали.

— К великой радости, не приходилось, просто читал всякую там литературу.

— Понял… Нам помог мой минский товарищ, к которому я, собственно, и поехал собирать полевой материал по защитникам Брестской крепости. Он нашел для меня такого адвоката, который поставил всех на уши, иначе я по сей день коптился бы в этом гадюшнике.

— А как вы с Сашей подружились?

— Он подошел и спросил разрешения занять соседнюю койку, я не возразил. Там разговорились и поняли, что у нас много общего по жизни, и стали помогать друг другу.

— Вы всегда так многословны? — улыбнулся Моисеенко, чтобы подчеркнуть краткость ответа Эди.

— Не всегда, но учитываю, что краткость разумна, особенно если разговариваешь с малознакомым человеком, — ответил Эди.

— Вообще-то вы правы. Но в этом случае прошу вас хоть немного рассказать о Саше, я же волнуюсь за него.

— Хорошо, мне это не составит труда, — заметил Эди и подробно рассказал о том, как Бизенко появился в камере, драке с блатными, своем заступничестве, происходивших между ними беседах, его просьбах и о том, как они выполнялись.

Моисеенко внимательно слушал Эди, иногда задавая уточняющие вопросы, из которых Эди заключил, что резидент пытается понять, насколько реально было это сделать в тех условиях, в которых находились Бизенко и Эди. Моисеенко не меньше интересовало и то, как Эди выживал в изоляторе, да еще умудрялся помогать Бизенко. Но делал он это, маскируя свой интерес желанием больше узнать о спасителе своего друга. И Эди рассказывал… В один из моментов резидент даже спросил его, а не остерегается ли он вновь возвращаться в Минск, так как тамошние милиционеры могут отомстить ему за срыв их надежд на раскрытие громкого преступления.

На это Эди ответил:

— Зачем им лишняя головная боль? Они, должно быть, поняли, что я не беззащитный субъект для их манипуляций. Но, как бы то ни было, вернуться я обязан. Мне надо завершить свою работу, да и Александру обещал поддержать его.

— Когда поедете?

— Я же говорил, что через несколько дней.

— А-а, театры? — улыбнулся он.

— Не только, мне еще нужно увидеться с одним человеком. Александр рекомендовал, — ответил Эди.

— О, как интересно! Кого же, кроме меня, мог вам Саша порекомендовать? Во мне аж ревность пробудилась, — воскликнул Моисеенко, внезапно встрепенувшись.

— Это по моим делам, — пояснил Эди.

— Понимаю, но Саша мог и мне адресовать ваши дела, но нет же, направил к постороннему человеку. Откровенно скажу, я не одобряю такие выкрутасы моего друга. А ну-ка, дорогой Эди, признайтесь, к кому он вас направил?

— Если это для вас так важно, пожалуйста. Его фамилия Сафинский.

— Сафинский, Сафинский, такого не знаю. Саша не говорил, чем он занимается? — уже спокойно спросил Моисеенко.

— Нет. Сказал, позвонить от его имени, и он может посоветовать что-нибудь дельное.

— Вполне возможно. В наши перестроечные времена энергичные и толковые молодые люди очень востребованы. Смотришь, и вы сгодитесь на каком-нибудь важном участке работы, — высокопарно произнес Моисеенко, посмотрев на часы.

— Александр тоже так говорил, — мечтательно промолвил Эди.

— Саша не рассказывал, что у него произошло с Шушкеевым? Мне об этом звонил наш с Сашей общий знакомый, но он подробностей не знает.

— Вы имеете в виду мужчину, которого он пырнул ножом?

— Да, его.

— О-о, это целая история.

— Вы бы хоть вкратце рассказали, что знаете. Любопытно бы узнать, что они не поделили.

— Он, собственно, из-за этого типа и загудел в тюрягу. Александр рассказывал, что тот начал шантажировать его и они подрались. Но ваш друг сильно переживал за то, что чуть не убил человека, писал ему извинительную записку.

— За что подрались, не говорил? — уже напрямую спросил Моисеенко.

— По-моему, из-за денег. Александр рассказывал, что следаки шьют тому валюту.

— Вот дурак, говорил же, что жадность к деньгам не доведет до хорошего, — в сердцах произнес Моисеенко, слегка передернув от волнения плечами.

— Я бы не сказал, что Александр жадный, он мне и моему товарищу серьезно помог деньгами. И мы теперь сможем продолжить наше исследование.

— Да, такое за ним водится. Кстати, с Глущенковым вы не встречались?

— Не приходилось. К нему ходил мой адвокат.

— Да, вы говорили об этом. А этот ваш адвокат и на самом деле такой пробивной?

— Я же говорю, что без него куковать бы мне по сей день на нарах. Эти менты, как говорил Александр, держали бы меня там до второго пришествия.

— Иначе говоря, ваш адвокат сможет поработать на Сашу? Я правильно понял вас?

— Правильно. Почему бы и не поработать, ему же все равно надо если не на него, так на другого работать.

— Понятно. У вас самого какие планы после того, как завершите свои минские дела?

— Вернусь домой, буду обобщать материал и готовить публикацию.

— Нужное дело. Но, если вам предложат некоторое время задержаться в Минске, конечно, не за просто так?

— Я и так обещал Александру, — промолвил Эди, вопросительно взглянув на собеседника.

— Имеется в виду подольше, ну, скажем, пару недель, пока ситуация с ним не прояснится. За это время вы могли бы еще раз сюда подскочить и рассказать, как там все складывается. Вы только насчет расходов не беспокойтесь, авансом проплачу, и даже сможете кое-что на свои исследования отложить.

— Мне Александр уже дал серьезные деньги, так что с ними проблем нет, хотя, как говорят, их много не бывает.

— О, мне нравится, как вы рассуждаете, — приободрился Моисеенко. — Эди, ответьте еще на один вопрос. Саша рассказывал вам о своей дочери?

— Рассказывал, я даже сегодня был у нее в гостях, — признался Эди, допустив, что тот может такой информацией обладать и свой вопрос задает, чтобы посмотреть, насколько он откровенен с ним.

— Как она там? Извелась, наверно, из-за отсутствия весточек от отца?

— Я ей, как и просил Александр, рассказал о том, что у ее отца возникли проблемы и он находится в следственном изоляторе, пока менты, то есть милиция, не разберутся, что он не виноват.

— А она?

— Естественно, стала плакать, но вскоре успокоилась, я смог даже уговорить ее погулять. Собираюсь с ней в театр сходить. Будет чем порадовать Александра, — ответил Эди, чтобы закрепить у собеседника уверенность, что он открыт с ним и не считает необходимым скрывать свой контакт с Еленой.

— Вы молодец, однако. Повезло Саше с вами, — заметил Моисеенко, взглянув на часы.

— Мне кажется, нам обоим повезло. Но было бы здорово, если наше с ним знакомство состоялось не в тюрьме.

— В экстремальных условиях отношения проверяются и скрепляются как суперклеем, — улыбнулся Моисеенко, и самодовольная улыбка скользнула по его лицу.

— Возможно, вы и правы. Время покажет, ведь такого опыта у меня не было.

— Это все наживное. Однако, дорогой Эди, засиделся я у вас. Пора и честь знать. Но должен признаться, что мне доставило удовольствие общение с вами. И потому предлагаю до вашего отъезда еще раз встретиться. Например, послезавтра. Хочу вас угостить московским ужином и кое-что для Саши передать, если, конечно, не станете возражать.

— Я не против, если это не сорвет моего похода в театр.

— Попробую не сорвать вашу культурную программу для дочери моего друга. Кстати, вы обратный билет купили?

— Нет еще, собирался заказать после передачи вам посылки. Теперь уж завтра закажу.

— А чем будете добираться?

— Поездом, так проще.

— Да, чуть не забыл, дайте номер вашего телефона, — попросил Моисеенко, внимательного глядя на Эди.

— Сейчас скажу, я его так и не запомнил, — ответил Эди, потянувшись к телефонному аппарату, стоящему тут же на столике.

Записав номер, Моисеенко направился к двери и, обронив перед выходом: «До встречи, провожать не надо», — ушел.

— До свиданья, — произнес Эди, закрывая за ним дверь, после чего вернулся в гостиную и сел в прежнее кресло.

«Хитер, всех наколол: действовал нестандартно и напористо. Хорошо, я хоть догадался Артема предупредить, — подумал Эди, почувствовав, как меж лопаток выступил пот от одной только мысли о возможном его пребывании здесь к приходу резидента. — Моисеенко так уверенно вел себя, поскольку заранее знал, что я один. Об этом ему могла сказать только этажная, которая и привела его сюда. Выходит, что ковалевские ребята не прикрыли номер проинструктированными сотрудниками. Нужно сказать Артему об этом. Да, он же собирается меня навестить завтра со своим сотрудником, а за номером может наблюдать человек Моисеенко. Надо бы сейчас позвонить на Лубянку и предупредить, — пронеслось в его голове, и он резко поднялся с кресла, с намерением действовать, но его остановила мысль: — Но откуда позвонить? Выходить отсюда нежелательно по тем же соображениям, по крайней мере, в ближайшие часы. Значит, только ранним утром, идя на зарядку. Если Артема не будет на месте, можно будет озадачить дежурного, чтобы он срочно довел до того необходимую информацию», — решил Эди и направился в спальню, но остановился от того, что очередная мысль подсказала вариант выхода в коридор под предлогом попросить этажную разбудить его утром.

Через минуту он уже был у ее стола, но ее там не оказалось. Никого не было и поблизости. Используя этот благополучный момент, Эди быстро набрал нужный номер со стоящего на столе телефона. На его удачу Артем оказался на месте. Сообщив ему в телеграфном варианте о состоявшейся встрече с Моисеенко, попросил организовать заселение сегодня же в гостиницу двух девушек-сотрудниц для поддержания связи.

Прервав попытку Артема задавать вопросы, пояснил, что они должны ему сначала позвонить, а затем, уговорив каким-нибудь подарком дежурную по этажу, постучаться в номер и предложить любовное свидание за деньги, но так, чтобы она слышала. При этом предупредил, что звонить под другими предлогами нежелательно, так как это может вызвать вопросы у человека Моисеенко, если таковой отслеживает ситуацию вокруг номера.

Услышав от Артема, что он все понял, сразу же положил трубку. И потому, что в коридоре появилась уже знакомая этажная, улыбнулся, осознав, что ему повезло и на этот раз.

— О, это вы, — шумно выдохнула она, видимо, решив, что эта улыбка предназначалась ей. — Понимаю, вам стало скучно в своей прекрасной обители.

— Я звонил, чтобы попросить разбудить меня с утра, но, поняв, что вы очень заняты, пришел сюда, — вновь улыбнулся Эди.

— С утром все понятно, но зачем так рано ложится такой приятный молодой человек, не понимаю, — играя глазками, пропела дежурная. — Гостиница просто кипит в это время активной жизнью, а вы уже думаете, когда проснуться.

— Об этом тоже нужно думать, — весело промолвил Эди, поддержав даму в ее хорошем настроении. — Я же не прошу, чтобы меня усыпили.

— Вот и хорошо, это по-нашему, — покивала дежурная и сделала какую-то запись в лежащем на столе журнале.

— Спасибо за понимание и поддержку, — поблагодарил Эди и направился в номер, спиной ощущая жгучий взгляд этой уже отблиставшей похотливой дамочки.

Придя к себе, он, не раздеваясь, прилег на кровать и сразу же уснул. Разбудил его резкий телефонный звонок… Автоматически посмотрел на часы. Было два ночи. «Это, наверно, девочки с Лубянки», — подумал он, поднимая трубку, и в следующую секунду услышал в ней мурлыкающий голосок заскучавшей с вечера девицы:

— Красавчик, мы с подруженькой ну просто умираем от желания пообщаться с тобой. Ты нам откроешь?

— В такое время? — переспросил Эди, подумав, а не дама ли с этажа решила помочь скоротать ему ночь, подставив местных девочек, которые отстегивают ей процент с любовного заработка.

— Не томи, скажи… мы, как ты и хотел, вдвоем будем тебя веселить, — прошептала обольстительница.

— В таком случае открою, — согласился Эди, поняв, что, если их двое, то это девушки Артема, и быстро направился в ванную, чтобы сполоснуть лицо холодной водой.

Не успел он вернуться, как послышался стук.

Эди открыл дверь и, увидев стоящих в коридоре двух разукрашенных девушек в облегающих мини-юбках и с откровенным декольте, к тому же переминающихся с одной ноги на другую в такт какой-то им известной музыки, уже хотел было сказать, что они ошиблись номером. Но одна из них, наконец-то остановившись, достаточно громко промурлыкала:

— Красавчик, это мы тебе звонили, а ты нас держишь у двери. Давай зайдем и там поговорим о всех наших радостях.

Наконец, поняв, с кем имеет дело, и немало удивившись увиденному и услышанному, он отступил назад со словами:

— В таком случае заходите.

Пропустив девушек, Эди закрыл дверь и прошел вслед за ними.

Они для порядка еще некоторое время покривлялись, подмигивая ему и показывая на дверь, мол, эта дама может пытаться подслушать, а потом вопросительно уставились на него.

Допустив вероятность подобного поведения этажной, он предложил им перейти в спальню. Присев в кресла, девушки переглянулись между собой при виде неприбранной постели.

— Простите за этот беспорядок. Откровенно скажу, вы меня несколько озадачили и я забыл, что здесь не прибрано.

— Такую постель можно и не собирать, — пошутила одна из девушек.

Эди без эмоций выслушал эту шутку, а затем произнес, вызвав тем самым у них, ожидавших сразу конкретного разговора, недоуменные взгляды:

— Пожалуйста, скажите, как вас зовут, и покажите документы. Хотелось бы убедиться, что вы те девушки, которых я жду.

— Нас Ковалев предупреждал, что вы железный, но о такой проверке и он не подозревал, — холодно заметила девушка, что постарше. Но, увидев, что Эди никак не отреагировал на ее реплику, продолжила: — Я Любовь Александровна, а она — Ольга. Удостоверений при нас нет, забрали на Лубянке. Паспорта имеются.

— Значит, так, я не железный и тем более не дубовый, — тепло отреагировал Эди, просматривая их паспорта. — А мои вопросы и ваши ответы на них нужны, чтобы на уровне подсознания они не мешали нашему общению. И вы, Любовь Александровна, не должны на меня обижаться.

— Извините, мы из роли никак не выйдем, — легко рассмеялась она, вызвав у Эди улыбку.

— Понял и все простил, — весело сказал Эди. — Теперь приступим к делу. Скажите, Ковалев объяснил, какая задача перед вами стоит?

— Мне говорил, — ответила Люба и подмигнула подруге, чтобы она вышла. И та сразу же покинула спальню.

— Конкретизируйте, пожалуйста.

— Осуществлять связь между вами и им, а также быть всегда в досягаемости для вас. В этих целях для меня сняли номер этажом ниже. Какой именно, а также телефон — напишу позже. Буду там находиться постоянно, за исключением времени, которое мне понадобится для передачи информации Ковалеву или Минайкову.

— Насколько вы информированы о проводимой работе?

— Только в общих чертах.

— Ольга что знает?

— Практически ничего. Вы попросили двоих, вот она и подключена ко мне.

— Хорошо, — произнес Эди и рассказал ей под запись детали встречи с Моисеенко: об интересовавших резидента вопросах, предстоящей послезавтра с ним встрече, своих подозрениях о возможном наличии в гостинице его источников информации, о необходимости исключения звонков в номер, о планах на завтрашний день и необходимости установления контрнаблюдения при его перемещениях по городу. О готовности сделать звонок Сафинскому и целесообразности встречи с Артемом в номере Любы.

Услышав последнюю фразу, она улыбнулась и произнесла:

— Извините за то, что смолола чепуху. Вижу, вам очень трудно приходится. Искренне жалею, что обидела вас.

— Любонька, о чем вы? Да посмотрите на меня. Разве такого можно обидеть? — сыронизировал Эди.

— Женщину трудно обмануть. У вас очень ранимая душа. Конечно, происки недругов вам неопасны. Но вы не защищены от предательства друзей и близких.

— Люба, вы кто? — удивленно спросил Эди, посмотрев в глаза девушки.

— Я оперативный психолог. Помогаю нашим ребятам, участвующим в острых мероприятиях, оставаться стабильными.

— О, как интересно, — искренне сказал Эди. — Знаете, я им завидую.

— Вам моя методика не нужна. У вас очень сильная аура и воля, я ее сразу же почувствовала, как только открыли дверь.

— Я тоже, особенно когда вы проходили в гостиную, продолжая изображать девицу легкого поведения.

— Знайте, Эди, любая женщина по своей природе такая девица. Это ее оружие.

— А кто из вас по телефону мурлыкал?

— Это наша скромница — Оля. Откровенности ради скажу: только сегодня уловила в ней этот талант, а так — недотрога. Наши ребята боятся ее и обходят стороной.

— Выходит, они слепы и не могут разглядеть рядом с собой этот вулкан страсти, — улыбнулся Эди.

— Смотрю, вы ее сразу почувствовали.

— Это было несложно, — произнес Эди и предложил Любе идти в свой номер и связаться с Лубянкой.

— Надо немного подождать, а то наша благодетельница не поймет, отчего такой крепкий мужчина так быстро выпроводил нас, — пошутила она.

— В таком случае сейчас угощу вас хорошим кофе, — сказал Эди. — Пойдемте, Люба, а то наша кисонька, наверно, заскучала.

После кофе девушки ушли, обещав позвонить около десяти часов. Эди лег в постель и, как только положил голову на подушку, унесся в страну сна, словно кто-то всесильный легким взмахом волшебной палочки отключил его от всех земных проблем. Его уход туда не смогли остановить даже пульсировавшие в голове вопросы: с какими впечатлениями от встречи ушел Моисеенко, примет ли он и стоящая за ним натовская разведка как правду подсунутую им дезинформацию, какие действия предпримет послезавтра…

Более того, Эди впервые за эти напряженные дни и ночи приснился сон, будто он находится в далеком казахстанском селе, где родился и провел детские годы. Вот дом, что построила его семья в начале пятидесятых, и тополь подле него. Колодезный журавль, подпирающий собой бездонное небо над бесконечной степью. Извилистая, с заросшей обочиной, пыльная дорога, тянущаяся мимо обветшалых домов… и босоногий мальчик в коротких штанишках и цветастой распашонке из-под материнских рук несущийся по ней, катя впереди себя самодельное кольцо. На лице его играет улыбка. С губ слетают слова восторга. А искры радости разлетаются во все стороны, извещая весь окружающий необозримый мир о его победе над этим непослушным никелированным кольцом… Он знает, что мать и отец наблюдают за его бегом, радуясь тому, что их сын вновь встал на ноги, переборов тяжкий недуг, и несется навстречу горячему летнему ветерку, разметавшему в стороны полы его распашонки. Мать кричит ему вдогонку: «Сынок, лови луч солнца, луч солнца лови, что играет на ободке, лови-и-и…» Он видит переливающееся сверканье луча и, пораженный его чистотой и яркостью, кричит в ответ: «Ма-ам, пусть играет, в его веселье я продолжение жизни вижу». И многократное эхо повторяет: «…продолжение жизни вижу, продолжение жизни вижу…»

Колодезный журавль, утомленный обжигающей его стройное тело степной жарой, и тополь-великан, в могучей кроне которого кружил, теребя зеленую листву, тот самый летний ветерок, молча кивали друг другу в знак согласия с мальчишкой в том, что игра золотистого луча солнца на ободке детского кольца действительно есть отражение вечности в судьбе этого маленького человека, бегущего навстречу жизни.

Проснувшись, Эди лежал, находясь под впечатлением увиденного сна, который вернул его в далекое детство, о котором в его памяти остались грустные воспоминания, связанные с холодом, голодом, неустроенностью и, конечно, надеждами на лучшие времена, лучшую жизнь. Потом было возвращение к дедовским пепелищам и восстановление разрушенных кладбищ, дорог и очагов, что требовало недюжинных усилий и трудов… Но сверкание солнечного луча на ободке детского кольца звало вперед и работа спорилась.

Бег его мыслей прервал телефонный звонок этажной, которая напомнила, что пора подниматься на зарядку. В следующую секунду он встал и, быстро одевшись в спортивный костюм, спустился по лестнице вниз и направился на улицу. Выйдя из гостиницы, сразу же побежал на набережную.

Когда через час он вернулся, в коридоре его встретила та же этажная и, смеясь, спросила:

— Девушки понравились?

— Они просто прелесть, — пошутил Эди.

— Тогда надо было больше попотеть ночью, чтобы утром на зарядку не тянуло, — рассмеялась она, закатив глаза.

— Удовольствие надо уметь растягивать, — заметил Эди. Потом, чтобы поменять тему, спросил: — Подскажите: как заказать билет на поезд из номера?

— Вам это показать или?.. — не договорила, улыбнувшись, этажная.

— Лучше подскажите, — попросил Эди, не обратив внимания на ее намек.

— В таком случае внимательно ознакомьтесь с содержимым папки в вашем номере, там и найдете ответ на свой вопрос, — уже сдержанно ответила она и отвернулась.

Сделав вид, что не заметил произошедшей в ее настроении перемены, Эди ушел к себе. Принял душ и тщательно побрился. Затем, стоя у зеркала, оделся в купленные вчера джинсы и спортивного кроя майку. Увидев себя в зеркале в новом наряде, улыбнулся, вспомнив чекистское неписаное правило, согласно которому не допускалась такая вольность в одежде.

«Но это только на работе, а я сейчас хоть и на работе, но нахожусь в специфичных условиях и потому не подпадаю под это правило», — сказал он кому-то невидимому и направился завтракать.

Для непосвященного человека подобная ирония могла показаться странной, но только не для многих начальников, ревностно оберегающих укоренившийся порядок во вверенных им подразделениях и расценивающих отступление от них чуть ли не административным правонарушением. Из-за такого подхода сотрудникам, кроме работающих в негласных подразделениях, приходилось ходить на работу в строгих костюмах и галстуках. В этой связи у коллег из смежных ведомств родилась поговорка о том, что офицеров Комитета государственной безопасности можно узнать даже в бане по специфической выправке и жесту — словно они постоянно поправляют галстук.

Придя в кафе, что размещалось на площадке у лестничного пролета в конце длиннющего коридора шестого этажа, Эди заказал яичницу с колбасой, пару бутербродов с сыром, кофе со сливками и сел за столик в углу, чтобы можно было обозревать всех заходящих сюда посетителей.

Скоро быстроногий официант принес его заказ, и он с удовольствием начал завтракать… но неожиданно его внимание привлекло появление в кафе вчерашнего неизвестного из холла. Он, пройдясь взглядом по всем столам, подошел к стойке и, постояв пару минут в очереди, удалился, так ничего и не взяв.

«Наверно, решил посмотреть, не общаюсь ли я здесь с кем-нибудь, — подумал Эди. — Надо будет спросить у Артема, удалось ли им установить его. То, что он не профессионал, сомнений не было. Иначе не стал бы так явно светиться перед глазами человека, за которым ведет наблюдение, да и таким образом покидать кафе. Интересно, где же он тут располагается, что сразу просек мой выход из номера? Возможно, этажная?.. С ней следует поработать», — решил он, допивая кофе.

Закончив трапезу, Эди направился в номер, при подходе к которому заметил, как неизвестный стоял, нависнув над этажной, сидящей за столом, и о чем-то говорил ей, отчего та заливалась смехом. Но, заметив приближающегося Эди, быстро ушел в противоположном направлении коридора, что-то сказав ей напоследок. Эди, сделав вид, что его не заинтересовала увиденная им картина, зашел к себе и опустился в кресло напротив телевизора.

«Скорее всего, они принимают меня за лопуха, который не способен заметить такое непрофессиональное наблюдение за собой», — решил Эди, беря со стоящей рядом тумбочки с телефоном папку из кожзаменителя, содержание которой этажная ему рекомендовала изучить. Найдя в ней нужный лист с телефонами служб, набрал номер бюро услуг и поинтересовался возможностью забронировать билет в Минск. Металлический женский голос рекомендовал ему сделать это самому в железнодорожной кассе восточного крыла гостиницы. На его попытку уточнить часы ее работы так же холодно пояснила, что такую информацию можно почерпнуть в объявлении на двери кассы. После этого, потеряв всякую надежду на получение разрекламированных администрацией гостиницы услуг, Эди разочарованно положил трубку, поскольку были обмануты его светлые надежды на ненавязчивый сервис. И действительно, ему не таким представлялось здешнее бытие. Но, увы, его необходимо было принимать, как некую объективность, еще не изжитую перестроечным процессом. Который с упрямством портовых докеров и паровозным чадом толкал советское общество в лоно демократии с ее возможностями реализовывать в любое время суток свои права на всевозможные услуги и обязательно без окриков женщин с металлическими голосами. Хотя, по укоренившейся российской традиции, если верить наблюдениям философа Бердяева, наша демократия может оказаться с родимыми пятнами сталинизма.

«Ну а пока тут только услуги девиц легкого поведения можно успешно заказать, но за билетами в театр, в Минск или во многие другие нужные места, товарищ майор, тебе надо топать на своих двоих», — сыронизировал Эди своему отражению на экране телевизора, а затем, лихо подмигнув ему, взял со столика пульт управления и нажал кнопку «пуск».

С экрана вещал Горбачев о своих встречах с лидерами ведущих государств Европы, в ходе которых он рассказал им о сути реализуемых в стране реформ по обновлению внешней и внутренней политики СССР. О том, как они поддержали его революционные начинания по привитию советскому народу и стране демократических ценностей и проявили готовность способствовать снижению противостояния между Востоком и Западом.

Эди слушал восторженную речь генсека. Из нее вытекало, что он забыл или не помнит послевоенную фултонскую речь Черчилля о том, как Запад будет уничтожать советский строй, выветривать из сознания советских граждан идеи марксизма-ленинизма, память о великих победах в строительстве новой жизни и отстаивании независимости своей Родины.

«Неужели все так плохо? — думал Эди. — Неужели наши вожди, окруженные плотным кольцом всякого рода проходимцев и откровенных низвергателей проверенных на практике идей социализма, потеряли способность к восприятию надвигающейся опасности?! Удивительно, как они не могут понять, что история повторяется и нынешняя ситуация есть калька падения российской монархии в семнадцатом году, когда отказавшийся от престола Николай II в своем дневнике написал: «Кругом измена, трусость и обман». Он был прав. Монарха и на самом деле окружали ничтожества, предавшие его при первых серьезных революционных выступлениях масс. И главное, предали те, кого он сам приблизил к себе, отторгнув при этом людей действия и поистине преданных России. Вот и сейчас небольшая кучка бюрократов толпится у номенклатурной кормушки, преданно заглядывая в глаза генсека. Они, отказавшись от марксистско-ленинских идей, под знаменем которых их отцы построили великое государство, кричат на всех углах, что перестройка есть ключ к обновлению жизни. При этом небезуспешно шельмуют тех, кто пытается сохранить исторические завоевания Октября. Неужели Горбачев не понимает, что они предадут его, как в свое время предали Николая, и так же ревностно станут служить очередному генсеку или президенту, чтобы сохранить свой статус-кво?! Ведь бюрократы, привыкшие беспрекословно и не рассуждая подчиняться, чтобы прийти к власти или остаться во власти, превосходно умеют ее удерживать в своих руках, но совершенно не умеют ею пользоваться, из-за чего, собственно, привели страну к пустым прилавкам. Вся беда в том, что они не только сами не умеют придумать ничего нового, но и вообще всякую новую мысль рассматривают как покушение на свои права», — заключил Эди, продолжая теперь уже слушать методичную речь уставшего от жизни горбачевского соратника и идеолога перестройки Яковлева. Но неожиданный звонок вернул его к действительности.

Он поднял трубку к уху и сухо обронил:

— Вас слушают.

— Это твоя Любонька звонит. Как дела, красавчик? — нежно пропел женский голос.

— Нормально, но уже скучаю, — ответил Эди, тряхнув головой, чтобы освободиться от наваждения грустных мыслей. — Может, заглянешь?

— Лучше ты ко мне, я тебе массажик сделаю.

— Хорошо, иду, — сказал Эди, поднимаясь с кресла.

Через пять минут он был в ее номере, где с распростертыми руками его встретил Артем.

— Привет, старина, — произнес он, поднявшись ему навстречу. И затем, оглядев товарища с ног до головы, менторским тоном произнес: — Гляжу и не нарадуюсь, ты начал обретать прежний вид.

— Рядом с такими красавицами да зэком смотреться — это невозможно! — воскликнул Эди, крепко сдавив ему руку, отчего Артем резко присел.

— Поломаешь, медведь, — выдавил он, засмеявшись, чтобы не застонать.

— Прости, это от радости, — улыбнулся Эди, а затем, присев в свободное кресло у стола, сказал: — Артем, этого типа из холла только за последний час дважды видел на этаже. Удалось установить его?

— Удивишься, — это тот самый ухажер дочери Бизенко, — ответил Артем, потирая руку.

— Он активно общается с дежурными по этажу, и, очевидно, они его снабжают информацией о жильцах.

— Когда мы вчера уходили от вас, около нее тоже ошивался какой-то молодой человек, — вставила свое слово Люба.

— Не этот ли? — спросил Артем, разложив на столике несколько фотографий, которые он достал из портфеля.

— Он самый, — уверенно опознала она его.

— Да, это он, — подтвердил Эди. — С ним-то вроде все понятно, но этажная опасна своей болтливостью и услужливостью. Это она привела ко мне Моисеенко. Не пустить его в номер я не мог. Но представь себе, если бы в это время ты у меня гостил?

— Этого нам только не хватало, — встрепенулся Артем и тут же раздраженно обронил: — Я с нашим бойцом, кто гостиницей занимается, разберусь, ведь предупреждал.

— Артем, не до разборок сейчас, лучше помозговать, как ситуацию выправить.

— Может, тогда поручить ему, используя свои возможности, перетасовать этих дам по этажам и крыльям. Они обжились здесь, как дома, завели постоянных клиентов и обхаживают их, — неуверенно предложила Люба.

— А что, хорошая идея, — согласился Эди, — но только надо как-то ее завуалировать.

— Это не проблема, сделаем так, что комар носа не подточит, — произнес Артем. — Но сейчас, Эди, надо переговорить по другим нашим вопросам. Поэтому, Любовь Александровна, прошу вас с Олей на время переместиться в спальню.

— Может быть, нам прогуляться? — спросила Люба.

— Я к вам на свидание, а вы — прогуляться? — пошутил Эди. Потом уже серьезно добавил: — Нелогично. Лучше пока в спальню. Подышать можно и позже.

— Поняла, — сказала она и, пригласив следовать за ней подругу, пошла в спальню.

Как только за ними закрылась дверь, Эди начал подробно рассказывать Артему о своей встрече с Моисеенко.

— Как ты думаешь, дезу он воспринял? — волнуясь, спросил Артем.

— То, что он приперся ко мне посередь ночи и, не дожидаясь возвращения к себе, нашел необходимым прочитать тайнопись, говорит о его большой заинтересованности в получении передачки от «Иуды». Теперь остается ждать, удовлетворятся ли пленкой в резидентуре. Кстати, скажи, после гостиницы он имел с кем-нибудь контакт, при котором мог пленку передать в резидентуру? И еще, а почему наружка не проследила его появление в гостинице, что позволило бы поставить меня в известность о его возможном приходе?

— После гостиницы Моисеенко сразу поехал домой на машине, которая ждала его у входа. Наружка и не знала о ней, так как он добирался сюда на такси. У входа его встретил ухажер Лены, и они пошли к лифтам. Наружка, чтобы не расшифроваться, не стала вести за ними наблюдение внутри здания. Информацию о том, что Моисеенко подъехал к гостинице, она сообщила на Лубянку своевременно, но, пока она дошла до меня, было уже поздно что-либо предпринимать… В настоящее время Моисеенко находится в городе, наверно, готовится к встрече с кем-нибудь из посольских, чтобы передать ему пленку. Плотное наблюдение за ним не ведется, чтобы исключить засветки, чего не скажешь о наблюдении за установленными разведчиками резидентур натовских стран.

— А этот Сафинский действительно является аспирантом? Таковым он представился Елене, и вообще, что на него есть?

— Он и его отец находятся под наблюдением 5-го Управления. Старший часто по каким-то делам бывает у Моисеенко, а вот младший рядом с ним замечен только вчера. Но, по всему, и раньше задействовался в его делах.

— Похоже на то, — согласился Эди. — Но отчего-то Моисеенко не признался, что знает Сафинского.

— Вероятно, хочет услышать твои впечатления от встречи с ним, — высказал свое мнение Артем. Затем неожиданно сообщил: — Да, Маликов вернулся. Сегодня утром вызывал к себе с докладом по делу. Остался доволен, особенно твоим решением вопроса с микрофоном. Несколько раз грозился тебя забрать в Москву, и я начал уже беспокоиться за свою перспективу, — пошутил Артем.

— И правильно делаешь, только и мечтаю об этом, — в тон ему бросил Эди, специально опустив тему о Маликове. Затем уже серьезно спросил: — Нашли в чемоданчике чего-нибудь интересного?

— И даже много всякого, что может пролить свет на то, чем в течение ряда лет интересовались натовцы и что сумел им передать «Иуда». Оказывается, он сохранял все их задания и свои отчеты. Там были данные о местах закладок тайников и использовании бросовых предметов, каналах приема заданий и выброса информации на спутник. Так что хороший чемоданчик. Наши технари просили передать тебе наилучшие пожелания.

— Вот и хорошо, — заметил Эди, — будет чем аргументировать «Иуде» необходимость углубления сотрудничества с нами.

— Согласен, ему ничего другого не остается, — утвердительно произнес Артем. — С Еленой намереваешься сегодня общаться?

— Да, хочу пригласить ее в театр, об этом я даже Моисеенко сказал.

— По-моему, удачно все выстраивается. Можно рассчитывать и на то, что Моисеенко попросит тебя решить задачу по квартире «Иуды».

— Возможно, если, конечно, задумка с пленкой пройдет.

— Ты же говорил, что он намеревается что-то с тобой передать «Иуде».

— Говорил, но это точнее прояснится на завтрашнем ужине, который он обещал.

— До нее тебе надо будет доложиться Маликову. Он сказал, чтобы я организовал твою нелегальную доставку на Лубянку.

— Сегодня нужно Сафинскому позвонить. Неизвестно, что он еще выкинет, — озабоченно промолвил Эди, вновь не отреагировав на слова Артема о Маликове.

— Начальник 5-го Управления хочет озадачить тебя в связи с возможной встречей с Сафинским. Он на этот счет разговаривал с Маликовым.

— Еще непонятно, как он отреагирует на мое появление, тем более непонятно, чего ему наговорит Моисеенко, а он уже планирует задачу ставить, — холодно заметил Эди.

— Эди, ты умышленно уходишь от разговора о Маликове? — спросил Артем. — Понимаю, ты зол на него из-за того, что он уехал, оставив тебя на съедение Бузуритову. Но работу же надо продолжать.

— А что, она остановилась?

— Нет, но все-таки тебе надо доложиться, тем более этого требует начальник главка.

— Скажи, чего ты вновь и вновь тычешь — надо к Маликову, надо к Маликову. Хочешь услышать от меня, что я не хочу, а потом из этого сделать политику? Знай, я не зол ни на Маликова, ни на тебя из-за того, что вы оба стали раком перед губошлепом Бузуритовым. Это ваши с ним решения. Относительно того, что надо будет идти или ехать к Маликову, я понял и готов это сделать, как только поступит команда. Разве и так не ясно, что мне, как человеку при погонах, остается выполнить приказ? В одном ты прав: он перестал быть для меня авторитетом, каким был раньше, и потому не хочу занимать наше драгоценное время разговором о нем, — объяснил Эди, равнодушно глядя в глаза Артему.

— Эди, я глубоко уважаю тебя и твой профессионализм. Горжусь тем, что могу назвать тебя своим другом. Надеюсь, ты так же относишься ко мне, иначе не стал бы так отчитывать меня, особенно насчет какой-то политики… То, что я сказал о Маликове, просто напоминание, чтобы при планировании твоей работы не упустить необходимость такого доклада. Знаю, ты все эти дни испытываешь большую физическую и моральную нагрузку. И, несомненно, это иногда напрягает тебя. Тут я еще смалодушничал. Ну, казню себя за это, но застрелиться не могу, ведь у меня же семья, — прерывающимся от волнения голосом произнес Артем и отвернулся.

Эди наклонился к нему, обнял за плечи и, головой коснувшись его головы, тепло промолвил:

— Ладно, брат, проехали. Прости меня, грубияна и провинциала, за прямоту. Теперь буду говорить только сладкие речи, наподобие: чего изволите знать, чего сказать и подать, но только позвольте чекиста-коммуниста «Б» на хрен послать.

— Ни в коем случае не изменяй своему правилу, иначе перестану уважать, — выдавил из себя Артем, быстро промокнув ресницы подушечками указательных пальцев. — Такие, как ты, обязательно нужны, чтобы обдавать нас, пиздюков, холодным душем.

— Вот и поговорили, — заметил Эди, — проявив прекрасное знание матерного языка. Пусть знают наши враги, что мы и так можем.

— Могем, — перефразировал Артем и рассмеялся, напомнив Эди эпизод из фильма «В бой идут одни старики», когда советский летчик-ас, которого играл любимец народа актер Быков, угнавший немецкий истребитель, был сбит над позициями советских войск, а потом несколько побитый и признанный красноармейцами, оказался в окопе командира батальона. Так вот, комбат, чтобы загладить вину за разбитую губу, предложил асу выпить и разлил из видавшей виды фляжки в не менее поношенные котелки по чарочке спирта, а затем, чокнувшись, выпил и закусил. Быков же, выпив одним махом, даже бровью не повел… Увидев это, комбат восхищенно произнес: «Можем», а Быков с добродушной улыбкой поправил: «Могем». После чего оба рассмеялись, как это сейчас сделали Артем и Эди.

Затем Артем, рассказав Эди о том, как развиваются события в Минске в отношении Шушкеева, Золтикова и Глущенкова, заметил:

— «Иуда» выдерживает согласованную линию. Настойчиво интересуется у Николая, встретился ли ты с его дочерью, когда приедешь. Он очень ждет письма от нее.

— Она попросила меня взять ее с собой в Минск, чтобы встретиться с ним, поговорить. Я считаю, что это можно будет сделать, чтобы закрепить сотрудничество «Иуды» с нами.

— Это надо согласовать с руководством.

— Пока не говори об этом, а то Бузуритов посчитает нецелесообразным, а Маликов улетит в командировку, — ухмыльнулся Эди.

— И тебе вновь придется идти с докладом к зампредседателя, — в тон ему сказал Артем. — Кстати, его помощник сегодня уже интересовался тем, как идут твои дела.

— У тебя?

— Да. Я ему объяснил, что к чему. Так что Бузуритов, на мой взгляд, не станет больше встревать в это дело.

— Дай бог, мне вполне хватило одной его лекции.

— Ну что, вроде все понятно, давай пригласим девушек и попьем с ними чаю, — предложил Артем и пошел за ними.

Через полчаса Эди и Люба вышли из номера и, постояв в коридоре, мило общаясь и наблюдая за обстановкой, распрощались. Эди спустился вниз и, купив в театральной кассе два билета в Большой театр, а в газетном киоске — «Советский спорт», вернулся в номер. Бегло прочитав спортивные новости, позвонил Елене и, предложив ей посмотреть «Лебединое озеро», договорился о встрече в полседьмого вечера около театра. Затем несколько раз безуспешно набирал телефон Сафинского.

Решив позвонить ему позже, вышел в город и медленно побрел на Красную площадь, чтобы как-то развеяться и заодно проверить наличие за собой наблюдения. По пути зашел в ГУМ, походил по рядам и, купив приглянувшиеся ему два небольших сувенира, продолжил путь. Посмотрев в полдень смену караула у Мавзолея, прошел к гостинице «Москва», пообедал в ее ресторане. Затем, пройдясь по Александровскому саду, вернулся в гостиницу. При этом наблюдения за собой не обнаружил.

«Или оно осуществляется высокопрофессионально, или его просто нет», — решил он, заходя к себе в номер.

Очередной звонок Сафинскому оказался удачным: трубку сразу подняли, и какая-то женщина ответила:

— Вас слушают.

На пояснения Эди, что ему нужен Василий Львович, та же женщина, произнеся: «Вася, тебя какой-то мужчина спрашивает», — небрежно положила трубку на какую-то твердую поверхность, отчего в ней раздался неприятный для уха треск, а спустя секунды и далекий голос: «Зосенька, скажи, что я сейчас подойду». Но Зосенька, бросив ему: «Ничего, и так подождет, ему, наверно, от тебя чего-нибудь надо», — и продолжая ворчать, удалилась от телефона.

Через полминуты в трубке послышался мужской голос:

— Кто это?

Эди, как и рекомендовал Бизенко, сказал, что звонит по рекомендации Александра — переводчика из Питера.

— А давно он вам это рекомендовал? — растянуто спросил он.

— На днях, — спокойно ответил Эди. — Я виделся с ним перед отъездом из Минска.

— Интересно, интересно, — промолвил Сафинский, как бы раздумывая над тем, как ему реагировать на слова Эди. — А где вы сейчас?

— В Москве.

— Вы здешний?

— Нет, а сюда заехал по просьбе Александра.

— А где остановились?

— В гостинице «Россия».

— И сколько собираетесь здесь быть?

— Через пару дней должен вернуться в Минск.

— Так, так, — вновь начал раздумывать Сафинский, а затем спросил: — Вы хотите увидеться?

— Мне Александр сказал, что вы примете решение, как мне быть, — нарочито неопределенно ответил Эди.

— Он правильно рассудил, — хихикнул Сафинский и предложил приехать к нему домой.

На вопрос Эди: «Когда и куда?» — ответил:

— Если это не нарушит ваших планов, то прямо сейчас. Я живу в центре, улица Горького… — и назвал точный адрес. — От вас это недалеко, если любите пешие прогулки, то можно обойтись и без метро. Так что жду.

— Хорошо, в течение ближайшего часа доберусь.

Положив трубку, Эди некоторое время посидел неподвижно, раздумывая, как ему поступить, а потом решительно набрал номер Любы.

После этого вышел из номера и, чтобы провериться, спустился в холл, в газетном киоске купил «Правду», постоял у лифтов, заинтересованно ее читая, умудрившись даже не сесть в отправляющийся наверх лифт. Потом поднялся к Любе. Из ее номера связался с Артемом и рассказал о своем разговоре с Сафинским, а также о том, что через пятнадцать минут отправляется к нему в гости.

— Я по ситуации доложился Маликову. Он, конечно, в восторге от твоей работы. Просил передать привет, но и то, что ждет тебя, как только представится такая возможность.

— После Сафинского возвращаюсь сюда, а вечером иду в театр с известным тебе человеком.

— Жалко, что тебе не удалось встретиться до Сафинского с начальником 5-го. Он на это рассчитывал.

— Я и сам не ожидал такой прыти от Василия Львовича. Так что объясните шефу сыска, как все вышло, и пусть секут мой контакт через все щели.

— С этим у них все нормально. Наверно, по состоявшемуся разговору, ему уже понесли сводку.

— Это радует. Ну, бывай, вернусь дам знать, — сказал Эди и положил трубку.

Вернувшись к себе, он принял душ, а затем пешком отправился к Сафинскому.

На звонок дверь открыл молодой человек, в котором Эди сразу узнал неизвестного из гостиницы.

— Вам кого-о? — несколько растерянно спросил он.

— Меня ждет Василий Львович, — достаточно громко ответил Эди, рассчитывая на то, что его услышит старший Сафинский.

И действительно в следующую секунду из какой-то комнаты донесся его голос: «Да-ни-ил, это ко мне, пригласи его сюда».

— Проходите в кабинет, это туда. Обувь можно не снимать, — быстро произнес младший Сафинский, указав на полуоткрытую деревянную дверь.

Эди, поблагодарив его коротким «спасибо», открыл тяжелую деревянную дверь и шагнул в кабинет со словами:

— Здравствуйте, Василий Львович.

— Проходите, молодой человек, проходите вон туда, к креслам у столика, и занимайте любое, которое вам приглянется. Я присоединюсь к вам буквально через минуточку, — учтиво промолвил Сафинский, склонившийся над каким-то документом, что лежал на массивном письменном столе.

Эди, как и рекомендовал хозяин кабинета, прошел к столику и сел в глубокое кожаное кресло, что находилось ближе к выходу. При этом обратил внимание на то, что Сафинский пристально наблюдает за ним исподлобья. Но Эди сделал вид, что не замечает этого взгляда, увлекшись рассматриванием книг в стоящем рядом со столиком стеклянном шкафу.

— Вот и я, — услышал он голос приближающегося к столику Сафинского. — Увлекаетесь книгами? Это хорошо. Книги дают знания, а они есть ключ ко всем тайнам нашей жизни. Вы это понимаете?

— Пытаюсь понять, — ответил Эди, поднимаясь навстречу Сафинскому.

— Вы, пожалуйста, присядьте, присядьте. Это похвально, что к старшим и дому, в который пришли, относитесь с уважением. Я это сразу заметил, когда выбрали не мое кресло. Итак, кто вы и почему Саша направил вас ко мне?

Эди коротко рассказал о себе и в каких условиях познакомился с Бизенко, а также о его рекомендации позвонить ему.

Внимательно слушавший Сафинский неожиданно спросил:

— Как вы думаете: для чего он вас ко мне направил?

— Если честно, не знаю. Могу лишь повторить то, что он сказал, — это чтобы попытаться отблагодарить меня за поддержку и защиту. Хотя он и так помог мне деньгами, что позволит завершить мою работу в Белоруссии.

— С этим все ясно. Подскажите, а что вы там делаете?

После того как Эди рассказал ему о проводимой им полевой работе по сбору исторического материала, он оживился и спросил:

— И часто вы бываете в Белоруссии?

— Не часто, но бываю, чтобы завершить начатое исследование.

— Это похвально, что вы стремитесь поднять из руин историю своего народа.

— Кому-то это надо делать, — с грустью в голосе заметил Эди. — К сожалению, не все понимают необходимость такой работы.

— Вот именно, некоторые не понимают, а иные и не хотят ворошить старое; очищать от пыли и наносов, в том числе воздвигнутых небескорыстными людьми, правду жизни.

— Василий Львович, точнее, чем вы сейчас сказали, это и не выразить, — восхищенно произнес Эди. — Я такого же мнения и потому стараюсь найти правду о тех людях, которые погибли, выполняя свой долг.

— Понять бы только — долг перед кем? Перед теми, кто отсиживался в теплых тыловых кабинетах, наяривал черную икру? Это так, к слову. Не будем углубляться, а то люди моего возраста быстро начинают сердиться и волноваться, что часто вредит их здоровью, — хихикнул он, прищурясь.

— Речь идет не о долге перед такими уродами, — с металлом в голосе выдавил из себя Эди. — Я имел в виду родину, родителей, народ.

— Вот такой долг, молодой человек, я воспринимаю. Но, увы, очень часто люди, находящиеся наверху, это понимают по-своему, как будто все им что-то должны, а они — нет. Вот в чем загвоздка, братец!

— Но не сидеть же из-за этого на печи и ничего не делать? — горячо промолвил Эди, вопросительно взглянув на собеседника.

— Зачем сидеть? Вот вы же пытаетесь добыть правду о своих земляках? Я с уважением отношусь к тому, что вы делаете. И знаете, полностью поддерживаю Бизенко, который в таких тяжелых условиях смог по-настоящему оценить ваш труд и помочь. Более того, прислал вас сюда, надеясь на то, что смогу чем-то поддержать. Как говорится, подсобить советом или конкретным делом. И я подумаю над этим, только жаль, что вы быстро собрались уезжать.

— Я обещал ему вернуться и постараться помочь.

— Вы благородный человек, спасибо вам за это. Кстати, он вам не говорил о своей дочери?

— Говорил, я даже был у нее дома, чтобы как-то успокоить, рассказал кое-что о постигшей ее отца беде.

— Ну и как она? — с напряжением в голосе спросил Сафинский.

— Страдает сильно. Жалко бедняжку. Сегодня пригласил ее в театр, чтобы она хоть немного могла развеяться.

— Молодцом. Чувствуется, что вы умеете отвечать добром на добро.

— Ну а как же иначе, ведь на этом, вроде, и держится мир.

— А не просил вас Саша в чем-то конкретном помочь ей? Если что, и я не остался бы в стороне от доброго дела.

— Он просил прежде всего успокоить ее, а если удастся, привезти с собой в Минск, чтобы попытаться организовать их встречу.

— И такое возможно? — недоверчиво спросил Сафинский.

— По-моему, за деньги там очень многое можно сделать, — ответил Эди, ухмыльнувшись. — Вы, наверно, не представляете себе, что надзиратели могут быть на побегушках у блатных, — и в подтверждение сказанному привел известные ему примеры из жизни изолятора.

— Вот это ничего себе! — искренне изумился Сафинский. — В таком случае при хороших деньгах ловкие люди там могут все наизнанку вывернуть.

— Могут, — согласился Эди, — если, конечно, иметь необходимые выходы на людей во власти.

— Хорошо, мы об этом еще поговорим, не бросать же на произвол судьбы нашего общего друга. То, что вы хотите привезти к Саше его дочь, я полностью поддерживаю. Скажите, а в чем еще просил Саша ей помочь? А то вы, отвечая на мой вопрос, сказали, что прежде всего успокоить и так далее… Может быть, нам что-нибудь посущественнее для нее сделать? Например, ремонтик квартиры. Я бы денег подбросил да и пару прекрасных специалистов подослал. Подумайте, но это надо решить до вашего отъезда, хотя это можно будет сделать и во время ее поездки в Минск. Проявите о ней такую заботу как близкий ее отцу человек, и предложите такую помощь. К сожалению, мне не удалось с ней раньше познакомиться, а то сам бы давно навестил.

— Хорошо, сегодня же переговорю, — обещал Эди.

— Прекрасно, в таком случае, не стану вас более задерживать, тем более вам надо к театру подготовиться, — вкрадчивым голосом промолвил Сафинский. — Потом еще созвонимся. Только инициатива за вами. Я же к тому времени подумаю, чем бы вам помочь. Договорились?

— Договорились, — ответил Эди и, попрощавшись с Сафинским, который провожал его до самой двери, ушел.

Вернулся он в гостиницу так же пешком, благо времени до встречи с Еленой было достаточно. Какого-либо наблюдения за собой вновь не обнаружил.

По пути к себе зашел к Любе и от нее позвонил Артему, но его на месте не оказалось. Тогда связался с Володей и, коротко рассказав ему о результатах состоявшейся встречи, поднялся в номер и прилег отдохнуть. Но вновь появившаяся в голове мысль, почему они так настойчиво пытаются попасть в квартиру Бизенко, не давала покоя.

«Неужели наши специалисты действительно проглядели в ней что-нибудь важное? Вряд ли! Хотя не исключено, ведь перед ними была поставлена узкая задача. Что же касается Сафинских, то, вполне возможно, они пытаются обследовать квартиру попавшего в беду агента с целью найти и изъять компрометирующие его свидетельства или обнаружить средства аудио— и визуального наблюдения чекистов. Такие действия объяснимы тем, что «Иуда» оказался в сфере компетенции контрразведчиков, которые могли взять под контроль его квартиру. Результаты такого обследования, по всему, им нужны. Об этом свидетельствует стремление Сафинских во что бы то ни стало легально проникнуть в квартиру Бизенко. В таком случае контрразведке необходимо срочно внести коррективы в свою работу по данной квартире, чтобы хозяева «Иуды» не заподозрили его в двурушничестве. Поэтому сейчас надо найти Артема и поделиться с ним своими наблюдениями», — заключил Эди и, быстро поднявшись, спустился к Любе.

— Только что звонил Ковалев, — сообщила она, пропустив Эди в номер. — Просил перезвонить, когда появитесь. Был удивлен тем, что вы так спешно покинули меня.

— Ревнует, что ли? — пошутил Эди, присаживаясь поближе к телефону.

— Скорее завидует, — сострила она, игриво взглянув на Эди.

— Надо ему дать повод для этого, — тепло произнес Эди, набирая номер Артема.

— Я такого же мнения, а то… — рассмеялась она, не договорив.

Услышав, что Артем поднял трубку, Эди без всяких вступлений спросил:

— Владимир рассказал тебе о моем звонке?

— Поэтому и звонил. Как ты?

— Вроде ничего, но не дает мне покоя их возня вокруг квартиры. Этот тип хочет провести в ней ремонт, а я должен тому поспособствовать.

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Получается, что они знают о нахождении в ней чего-нибудь такого, о чем мы не догадываемся?

— Необязательно. Допустим, что они хотят быть уверены в отсутствии там наших ушей и глаз.

— О-о, а я об этом и не подумал, — признался Артем.

— Так думай, ты же носишь шапку пятьдесят девятого размера, — рассмеялся Эди.

— Хорошо, сейчас пойду думать, а то, не дай бог… — не договорил он, а затем, сделав непродолжительную паузу, продолжил: — и папаху заберут.

— Вот теперь слышу, что начал быстро соображать, — заметил Эди. — Ты продолжай в таком же духе, а я с хозяйкой квартиры пойду «лебедей» Григоровича смотреть.

— Понял. Мы тем временем посмотрим ее гнездо.

— Удачи, но не забудь, что там может околачиваться аспирант.

— Я знаю, где и когда он гуляет, так что не проморгаем. Кстати, опять Маликов напомнил о тебе. Видимо, ему хвоста тот, с кем ты встречался, накрутил за Бузуритова.

— Когда вернусь, позвоню. Конечно, если не поздно будет.

— Ты все равно позвони. Я сюда раскладушку принес.

— Понял, так и сделаю, — сказал Эди и положил трубку.

К тому времени Люба приготовила кофе и предложила ему выпить перед театром.

— Спасибо, Любонька, за заботу, а то я совсем отвык от женского внимания в последнее время, — тепло произнес Эди, подвигая к себе чашку.

— Вам все некогда, дела да дела, — кокетливо промолвила она, улыбнувшись во весь рот, отчего обнажился ровный ряд белых зубов и на щеках проступили ямочки.

— Вот закончим это дело, и тогда можно будет восполнить потери, — мечтательно заметил Эди, отпив кофе.

— Знаете, что сказала Ольга, когда я попыталась ее в таком же духе успокоить?

— И что эта «мур-мур» сказала? — улыбнулся Эди.

— Промяукала, мол, не надо откладывать на завтра свои желания, так как неизвестно, каким будет это завтра, — захихикала Люба, закрыв лицо руками, что означало ее смущение.

— А она молодец. Как говорят на Востоке, шербет надо есть тогда, когда слюнки потекут от его вида, — поддержал он игривое настроение девушки.

— Я запомню эту мудрость и при случае напомню ее вам, — прыснула Люба.

— Напомни, Любонька, обязательно напомни, — сказал Эди, поднимаясь, чтобы идти в театр.

— Удачи, смотрите только не влюбитесь в девушку, а то вы с такой нежностью говорите о ней, — посоветовала она, вставая, чтобы закрыть дверь.

— Мне ее просто жаль. Она заслуживала лучшей доли, чем быть дочерью предателя, — шепотом произнес Эди перед тем, как шагнуть в коридор.

Глава XXIII

Эди пришел к театру раньше назначенного времени, чтобы иметь возможность оглядеться. Для этого прошел на площадь перед ним и, присев на одну из свободных скамеек у фонтана, стал ждать Елену. Скоро он увидел ее среди людей, идущих от станции метро. Она была не одна — рядом шел Даниил и о чем-то говорил, активно жестикулируя руками. Как только они вышли на площадку, он взял ее за руку и остановил, но девушка вырвалась и, уже не обращая внимания на его слова, продолжила движение.

Эди, не зная, как ему быть в этой ситуации, еще некоторое время продолжал сидеть. Но, дождавшись, когда она поравнялась с ним, сразу встал и шагнул к ней.

Елена сразу заметила его и, улыбнувшись, спросила:

— Я опоздала?

— Нет, я раньше пришел, — ответил Эди, видя углом зрения, как Даниил мгновенно шагнул в толпу и прошел мимо.

— Спасибо, я давно хотела посмотреть этот балет, но как-то не получалось.

— Очень рад, что угодил, — сказал Эди и предложил пройти в театр.

После этого она неожиданно для Эди взяла его под локоть и весело промолвила:

— Пойдемте, папин добрый друг.

«Интересно, почему она ни словом не обмолвилась о Данииле. Может быть, решила, что я не заметил ее борьбу с ним», — подумал Эди, шагая с ней рядом.

— А где мы будем сидеть, надеюсь, не на галерке? — пошутила она, легко повиснув на его руке.

— В партере, в седьмом ряду.

— Ну, вы просто молодец. Как это вам удалось?

— Тут моей заслуги нет. Просто кассирша предложила горящие билеты.

— А она красивая?

— Вообще-то ничего, но не в моем вкусе, — пошутил Эди, протискиваясь вперед.

— Эди, зачем меня обманывать насчет горящих билетов. Разве вы не видите, что все эти люди спрашивают лишние билетики?

— Им надо было в гостиницу «Россия» идти, а не здесь толкаться, — выдавил из себя Эди, наконец проложив ей дорогу к входу.

Спустя десять минут они уже были в зале.

В антракте Эди угостил Елену бокалом шампанского и шоколадом, что вызвало у нее воспоминания о трехлетней давности посещении Большого театра вместе с матерью и отцом. И она вновь загрустила.

После театра они походили по Красной площади и по предложению Эди поужинали в ресторане «Метрополь», где она рассказала о сегодняшнем приставании к ней Даниила, предлагавшего не ходить в театр, а поехать с ним на Воробьевы горы, где они могли бы хорошо провести время. На вопрос Эди: может быть, у Даниила серьезные намерения? Она резко бросила:

— Не верю я ему. Он как банный лист. И все норовит ко мне домой попасть.

— Но вы только что сказали о приглашении на Воробьевы горы? — сыронизировал Эди.

— Сначала туда, а потом — домой, — сказала она, вскинув брови.

— Видно, хотел в домашней обстановке поговорить?

— Не верю я ему, он просто неискренен. Вы знаете, о чем он у меня спрашивал?

— Нет, конечно, ведь вы же не рассказывали, — произнес Эди, сделав вывод, что действия этого парня можно будет использовать, чтобы отказаться от выполнения просьбы его отца относительно ремонта в квартире «Иуды».

— О вас спрашивал, о вас. Мол, кто этот парень, с которым ты собираешься в театр.

— Это вы ему сказали о театре?

— Да, чтобы отстал от меня.

— Извините, что его еще интересовало относительно меня?

— Спрашивал, что вы рассказывали о себе и папе. Оказывается, он знает папу.

— Елена, неудивительно, что он или еще кто-нибудь знает Александра. Ведь ваш отец известный в Москве человек.

— Понимаете, я почувствовала, что он знает больше о папе и обо мне, чем говорит. Меня это сильно насторожило.

— Мне тоже непонятен его чрезмерный интерес к вашей семье. Я уже говорил вам, что с ним надо быть аккуратней. Скажите, а вы ненароком не рассказали ему о чемоданчике и сберкнижке?

— Не-ет, что вы! Конечно нет. Я сказала, что вы друг папы, но подробностей ваших с ним отношений не знаю.

— И это его удовлетворило?

— Куда там… начал убеждать, что он волнуется за меня из-за того, что вы уголовник.

— Откуда же он знает, что я находился в изоляторе?

— Об этом и я его спросила. А он, мол, земля полнится слухами, так что остерегайся его. Но я, конечно, ему сказала, что не собираюсь никому доверяться.

— Вот это правильно. Во всем остальном вместе разберемся, я обещаю вам.

— Знаете, я верю вам. И очень хочу вместе с вами поехать к папе, — промолвила она, нежно коснувшись его руки.

— Елена, обещаю вам сделать все от меня зависящее, но сейчас поедемте, я провожу вас до дома, уже поздно.

Скоро они вышли из ресторана и на такси поехали в Кунцево. По просьбе Елены они за пару кварталов отпустили машину и пешком пошли к дому. На подходе к нему трое молодых людей пристали к ним, требуя денег на выпивку. Когда же Эди потребовал отстать, то один из них вынул нож и пошел на него, угрожая порезать на мелкие кусочки. Двое других, изготовившись к нападению, стали заходить с боков. Елена крикнула им, чтобы перестали, одного даже назвала по имени. Но это не помогло. Тогда Эди отодвинул ее в сторону, сказав, чтобы не вмешивалась, и с металлом в голосе произнес:

— Прекратите, еще не поздно отказаться от своих намерений.

— Падла, давай по-хорошему деньги или скидывай джинсу, а не то мастерну.

— Братан, чего с ним балакать, давай с ходу залетного фраерка на кукан посадим, — в один голос проскрипели его сотоварищи.

Услышав блатную речь, которая напомнила ему о днях и ночах, проведенных в изоляторе, Эди буквально озверел, что выразилось в молниеносных ударах ногами и руками в живые мишени.

В этот момент неожиданно на поле боя появилось двое рослых мужчин, которых Эди принял за подмогу своим поверженным противникам, и двинулся на них. Но они, переглянувшись между собой, тут же ретировались. Один из них уважительно произнес: «Парень, все о’кей, мы не с ними. Наоборот, прибежали, чтобы помочь. Но, как видно…» — не договорил он и, махнув рукой, последовал за своим товарищем.

Между тем Эди подхватил под руку ошарашенную происшедшим Елену и направился к дому. Только в подъезде она дрожащим голосом промолвила:

— Они хотели вас убить?

— Нет, только чуточку порезать, — пошутил Эди, пропустив ее в лифт.

— Вам смешно, а я вся дрожу, — произнесла Елена и, как в прошлый раз, доверчиво прислонилась к его груди.

Эди, ощутив это волнение, нежно обнял девушку и произнес:

— Елена, все уже позади, пожалуйста, успокойтесь.

— Я испугалась за вас, они же могли… — не договорила она, взглянув как-то по-детски ему в глаза.

— Не в этот раз, — пошутил Эди, чмокнув ее в лоб. — Так что не бойтесь, дочь моего друга, все будет нормально.

— Я верю вам, — промолвила Елена, по-прежнему глядя ему в глаза.

В этот момент лифт остановился, и она отстранилась от него.

Проводив ее в прихожую квартиры и объяснив, что ему по просьбе Александра утром необходимо встретиться с одним человеком, Эди засобирался выходить.

— Я думала, вы останетесь и мы еще поговорим? — обиженно промолвила Елена, взяв его за руку.

— Надо идти, так будет лучше. Мы потом обо всем поговорим. Хорошо? — тепло произнес Эди.

— Хорошо, — промолвила она и, вплотную придвинувшись к нему, попросила: — Пожалуйста, обнимите меня, я этого очень хочу.

Эди вновь, как и в лифте, нежно обнял ее, погладил по волосам и поцеловал в висок. Затем легко, за плечи отодвинув от себя, сказал:

— Леночка, будьте умницей и никому не открывайте дверь, у нас еще будет время обо всем поговорить. Вы мне верите?

— Я вам все больше и больше верю, только прошу, не оставляйте меня надолго одну. Вы же обещали папе, что будете обо мне заботиться.

— Обещал. И сдержу слово, только ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мной.

— Хорошо, я все поняла, — промолвила она. Затем, в одно касание поцеловав в губы, выдохнула: — Теперь можете уходить, дорогой папин друг.

И Эди ушел, обеспокоенный тем, что Елена начала проявлять к нему повышенное внимание как к мужчине, что не входило в планы контрразведки, ни тем более в его планы.

Спустя час он постучался к Любе… Она рассказала, что недавно звонил Артем.

— Он был такой взволнованный, — заметила она, оглядев Эди с ног до головы.

— В чем это выразилось? — спросил Эди, обратив внимание на ее сканирующий взгляд.

— Голос такой, как будто что-то произошло.

— Вот сейчас позвоним и успокоим его, — пошутил Эди, присаживаясь в кресло. — А вы, Любонька, тем временем заварите свой фирменный кофе.

В этот момент неожиданно затрынькал телефон. Люба сняла трубку и тут же передала ее Эди, шепнув: «Ковалев…»

Тот же без всяких вступлений выпалил:

— Начальник семерки недавно напрямую доложил своему куратору наверху, а он — Иванкову, что ты подвергся нападению хулиганов. И здесь такое началось… Слава богу, «слухачи» скоро донесли, что зафиксировали твое появление на квартире, после чего все вроде несколько успокоилось. Но Маликов срочно хочет переговорить с тобой. Идите с Любовю Александровной к кинотеатру «Зарядье». Там вас такси с номером 31–25 будет ждать. Назовешь водителю мое имя, и он привезет вас, куда надо.

— Понял, через пятнадцать минут, — коротко ответил Эди и положил трубку.

Вскоре они с Любой шли по набережной, увлеченно ведя разговор, что со стороны могло показаться обычным воркованием влюбленных. Пройдя метров триста, чтобы обнаружить, возможно, увязавшуюся за ними слежку, и не заметив ничего подозрительного, пошли в обратном направлении. Увидев на подходе к кинотеатру такси с нужными номерами, подошли к нему и, уточнив у водителя относительно Артема, сели на заднее сиденье.

Покружив около часа по центру города, иногда останавливаясь возле исторических памятников, что по замыслу водителя должно было создать впечатление у возможного «хвоста» о своего рода ночной обзорной экскурсии, машина юркнула под арку одного из жилых домов на улице Горького и резко затормозила у ближнего подъезда, у которого стоял Артем.

Эди и Люба быстро покинули машину, которая тут же уехала, и направились в подъезд.

— На третий этаж, — буркнул им вслед Артем, продолжая смотреть в сторону арки, желая убедиться в отсутствии «преследователей». Затем, догнав их уже после второго этажа, приглушенным голосом заметил:

— Эди, у меня из-за тебя этой ночью виски поседели.

— Поздравляю, не каждый мужчина может похвастаться такими сединами, — в тон ему сказал Эди.

— Что же там произошло?

— Обычное явление для ночной Москвы эпохи горбачевской перестройки, — ответил Эди, пропуская его вперед, а потом спросил: — Кому обязаны походом сюда?

— Маликову, — почти шепотом произнес Артем, развернувшись вполоборота к Эди. — Он решил на всякий случай перестраховаться.

— А разрешения у Бузуритова спросил? — сыронизировал Эди.

— Прошу тебя, не напомни ему об этом, иначе все испортишь, — взмолился Артем, тяжело дыша от быстрого подъема по лестнице.

— Да пошутил я, — заметил Эди, легко обняв Любу за талию, помогая ей взойти на площадку третьего этажа, отчего та обдала его жарким взглядом.

— Ну и шутки у тебя, от них дар речи можно потерять, — шумно выдохнул Артем. — Уж лучше скажи, нападение на тебя — случайность?

— Кто его знает, в любом случае, неприятная история. От нее наша знакомая чуть в кому не впала.

— Этого только не хватало, — обреченно вымолвил Артем, подходя к обитой черным дерматином двери, на которой красовалась массивная латунная ручка, сверкающая желтизной даже в тусклом свете, излучаемом торчащей под самым потолком лампочкой в плафоне. — Нам сюда, — заговорщически тихо сказал Артем, пропуская своих спутников в квартиру. Потом, быстро войдя вслед за ними и закрыв дверь на замок, добавил: — Любовь Александровна, вы пройдите на кухню, поможете хозяйке, а мы — в гостиную.

Маликов встретил их, стоя с книгой в руках у старомодного книжного шкафа, занимающего три стены от пола и до потолка огромной комнаты. От этого создавалось впечатление, что шкаф, завершающийся округлым карнизом, подпирает собой высокий матовый потолок со свисающими с него двумя салонными хрустальными люстрами, охваченными огнем многосвечевых электрических лампочек.

На фоне темно-бордового шкафа с причудливым барельефом на лицевой стороне и резными дверцами со вставленными в них мастерами прошлого столетия дымчатыми, в замысловатых вензелях стеклами, в которых, словно в видовых зеркалах, отображался стоящий в центре большой стол в окружении восьми стульев с высокими спинками и подлокотниками, а также вишневого цвета тяжелые портьеры, плотно закрывающие собой три большущих окна на противоположной стене, Маликов смотрелся как-то неубедительно. Можно сказать, даже сиротливо. Главное, сразу бросалось в глаза, что заслуженный генерал здесь тоже гость, соприкоснувшийся волею судьбы с прошлой историей, сохранившей некоторые черты в величии этого шкафа… Единственное, с чем он гармонировал, была книга, в которой напряжением зрения Эди узнал томик Ремарка «Три товарища».

И тут же в голове Эди пронеслось: «А генерал-западник верен себе. Из такого обилия книг выбрал творение немецкого прозаика. Главного советского контрразведчика прощает только то, что в творчестве этого немца воспеты антифашизм и фронтовое товарищество», — мысленно пошутил Эди и, сделав несколько шагов вперед по лакированному паркету, хотел было доложиться, но тот предупредил его намерение пафосной фразой:

— Не надо!

Потом, бережно положив книгу в шкаф, подошел к Эди и церемониально обнял его, менторски похлопывая по спине. Затем, отступив назад, скорее всего, чтобы понять, какое впечатление он произвел своим жестом на офицеров, и, по всему, оставшись доволен увиденной картиной, произнес:

— Давайте пройдем к креслам, там все-таки удобно. Артем, но прежде позаботься о коньяке и кофе, а то голова отказывается служить.

— Есть, — сказал тот и, лихо развернувшись, отправился на кухню.

— Майор, ты на меня не сердись, — произнес в извинительном тоне Маликов и, жестом указав следовать за ним, направился к креслам. — Этого выскочку надо было урезонить, а повод в силу своей профнепригодности он сам дал. Ничего лучшего чудак не придумал, как проверять тебя на объективность. Он с этим предложением ко мне сунулся, но я, конечно, промолчал и не стал его поправлять… В общем, молодец, ты здорово помог. Сейчас его отправят, как и планировалось изначально, на укрепление пятой линии. Возможно, там он и найдет себе применение. Так что за мной должок, но пусть это будет между нами.

Эди на всю эту тираду генерала не отреагировал, поскольку ему не хотелось вновь возвращаться к уже пережитой теме, от которой у него ничего, кроме досады, не осталось. К тому же генерал подтвердил его догадку о том, что он специально пустил на самотек ситуацию с «жучком». Более того, ждал последствий его отказа от выполнения указания Бузуритова.

«Надо же, Маликова нисколько не волновало, что его заместитель высказал недоверие сотруднику, который успешно реализует поставленную перед ним значительную оперативную задачу. Наоборот, отвлекал его на компрометацию этого горе-контрразведчика в глазах высокого начальства, чтобы самому жилось спокойно», — мелькнула в голове Эди тревожная мысль, которая сильно резанула сердце, чего ранее с ним никогда не происходило.

То ли почувствовав настроение Эди, то ли с целью убедиться, что он правильно воспринял сказанное им, Маликов, устало опустившись в кресло, промолвил:

— Майор, присаживайся и скажи, чего молчишь?

— Товарищ генерал, не нужно никаких должков, это моя обязанность — честно и профессионально выполнять свою работу, — ответил Эди, сев в кресло напротив. — А доверие или недоверие Бузуритова и ему подобных людей не могут изменить моего отношения к делу.

— Вижу, ты все-таки сердишься на меня. Главное, не считаешь нужным это скрывать, — широко улыбнулся Маликов. — И правильно делаешь. Скажу откровенно, мне нравится, когда мужчина остается самим собой в любой ситуации. Признаюсь, я не учел силу твоего характера и воли. Конечно, с тобой надо было поговорить.

— Товарищ генерал, вы хотите услышать мое мнение? — осторожно спросил Эди.

— Конечно, говори, не стесняйся, — предложил тот.

— Хорошо, не буду, — заметил Эди. — Честно скажу, я был ошеломлен, узнав о том, что вы уехали, не отменив указания Бузуритова о «жучке». Это никак не стыковалось с вашим образом и заставило понервничать.

— И в итоге… — не договорил генерал, слегка напрягшись.

— В итоге я пошел к зампреду, вспомнив его указание зайти, когда вернусь в Москву.

— И он сразу тебя принял?

— Да, как только ему доложили о том, что я в приемной.

— Долго говорили?

— Обстоятельно, по всем касающимся «Иуды» вопросам.

— Хотел бы знать, как ты о микрофоне-то речь завел. Ведь не стал же ты ему жаловаться?

— Это не в моих правилах. Он спросил о проблемах, и я сказал, что меня смущает указание идти к Моисеенко «заряженным».

— А не допускал ты, что это как-то косвенно ударит по мне?

— Товарищ генерал, не буду кривить душой, в тот момент я думал только о деле.

— Удивительно, ты не хочешь даже смягчить ситуацию, хотя по логике вещей и должен бы, чтобы не усложнить себе дальнейшую жизнь. Ведь большим начальникам не нравится, когда их ставят в неудобное положение.

— Видно, воспитание меня подводит, товарищ генерал. Я не могу свое личное ставить выше государственного. К тому же такое лавирование между правдой и выгодой может стать правилом поведения, а это, на мой взгляд, опасно для контрразведчика и дела, которому он служит.

— И это говорит мастер перевоплощения? — рассмеялся Маликов.

— Но только чтобы вывести на чистую воду изменника родины.

— А знаешь, майор, будь ты иным, то вряд ли смог бы одолеть «Иуду» и заставить его сотрудничать с нами, — несколько эмоционально выпалил генерал. Затем, сделав небольшую паузу, утвердительно заметил: — А должок за мной все-таки остается, вернемся к разговору об этом, когда поставим работу с «Иудой» на прочные рельсы, но это касается только меня и тебя. Ты понял, майор?!

— Так точно, понял, — четко ответил Эди, что вызвало на лице его собеседника широкую улыбку.

— Хорошо, в таком случае с этим вопросом закончили, — промолвил он, взглянув в сторону вошедшего в зал с подносом в руках Артема. — Расскажи-ка, как складываются твои отношения с Моисеенко, Сафинским, дочерью «Иуды» и что произошло сегодня в Кунцеве. Я, конечно, в курсе, но хочу услышать непосредственно от тебя.

Эди, не торопясь, ответил на эти вопросы, поделился своими наблюдениями и внес предложения по дальнейшей работе, а также в нескольких словах рассказал о столкновении с хулиганами.

— Ты предлагаешь «Иуду» использовать в дальнейших активных мероприятиях. Но как ты себе это представляешь?

— Товарищ генерал, я исхожу из того, что натовцы поверят его пленке и не забросят его досье в архив до лучших времен. Они же знают, что тот обладает устойчивыми связями среди секретоносителей.

— Ну и что он будет делать с этими связями из-за стен тюрьмы, тем более если они узнают о его темных делах и отвернутся от него? — с ехидцей в голосе промолвил Маликов.

— Лет пять — десять тому назад наверняка пригвоздили бы к столбу позора, но в наше время вряд ли такое произойдет. У этих людей есть много примеров, когда высокопоставленные чиновники откровенно берут взятки, занимаются казнокрадством, видят, что делают цеховики и прикрывающие их сотрудники ОБХСС.

— Стоп, стоп, — прервал его генерал, отчего-то подмигнув Артему, — давай только не об этом, хотя ты меня убедил, что связные «Иуды» не особо станут его винить за желание обогатиться. Но это лишь одна сторона вопроса. Есть же и его хозяева, которые прекрасно знают, что он заключенный?

— Есть. Но если натовцы будут уверены, что ему удалось скрыть от КГБ свое предательство, то можно ожидать с их стороны действий по поддержанию отношений со своим агентом через близких к нему людей, чтобы как минимум не потерять его на перспективу.

— С этим я согласен, но, чтобы активно работать из камеры, — это из области фантастики.

— Товарищ генерал, тюремные наблюдения подсказывают мне, что в скором времени особых проблем у зэков для общения с внешним миром не будет. Их, кстати, блатные и сейчас не имеют.

— К сожалению, это правда, — с горечью обронил Маликов. — Но какое это имеет отношение к «Иуде»?

— Он, находясь даже в тюрьме, может контролировать «окно» в Польшу, сноситься со своими связями в Мозыре, где дислоцируются ракетчики, вполне контролировать Глущенкова и Золтикова. Но есть и еще одна мысль, которая мне пришла в голову, когда я лежал на нарах. Правда, я не рискую ее даже озвучивать, чтобы не показаться дилетантом от контрразведки, — промолвил Эди, посмотрев на Артема, который неожиданно начал волноваться.

— По первой части тебе это не грозит, — рассмеялся Маликов. — Давай-ка, молви о том, что за мысль тебя посетила на нарах. Если что дельное — примем, а фантазию оставим для писателей.

— «Иуда» является для натовцев ценным агентом. Это и понятно, ведь он снабдил их убойной информацией по противоракетной обороне страны. Последняя информация, нужно полагать, была не менее актуальной для них. Выходит, они должны дорожить им и в какой-то степени быть готовы помочь ему избежать тюрьмы. Если это так, то могут клюнуть и на предложение такого дилетанта, как я, организовать его побег за границу или попробовать максимально снизить срок наказания. Вот это и есть моя фантазия, — произнес Эди, сделав акцент на последнем предложении.

Маликов неожиданно встал. Молча прошелся к книжному шкафу и простоял около него полминуты, вглядываясь то ли в свое отражение в стекле, то ли в названия книг. (За это время Артем успел шепнуть Эди, мол, ты рехнулся, надо было сначала посоветоваться, а сейчас неизвестно, чем это кончится). Затем медленным шагом вернулся, сел в прежнее кресло и, посмотрев на Эди, будто видел его впервые, произнес:

— Скажи, дорогой Эди, может, мне и других своих подчиненных нет-нет да и отправлять на нары, чтобы научились масштабно мыслить? Видишь ли, они, я имею в виду нары, помогают нестандартно мыслить, а главное, предлагать решения, от которых аж дух захватывает, — хихикнул Маликов, поглядывая то на Эди, то на Артема. — Скажи, только честно, когда эта мысль тебе пришла в голову?

— Анализируя встречу с Моисеенко, я понял, что он сильно озадачен положением «Иуды» и его дальнейшей судьбой. Вот тогда и подумал, почему бы не использовать это в наших целях.

— Логично, продолжай думать о деталях, но так, чтобы больше никто не слышал этот вариант. Товарищ Ковалев, в отделе об этом ни слова. Мы к этому вопросу вернемся после моей встречи с Иванковым. Понятно?

— Так точно, — сказал Артем, восхищенно взглянув на Эди.

— В контексте этого предложения очень важна, майор, твоя завтрашняя встреча с Моисеенко. Она должна дать ответ на вопрос, поверили они тебе или нет. Смотри, чтобы он чего-нибудь не подсыпал тебе. Отключат и затащат на конспиративную квартиру, а там психотропными веществами накачают, после чего о том, что давно забыл, вспомнишь.

— Наружка будет подстраховывать, нужно будет только место и время им назвать, — вставил свое слово Артем.

— Правильно, но не дай бог засветиться. Неслучайно в последние дни американская и немецкая резидентуры активизировались.

— Мы отслеживаем всех в привязке к маршрутам Эди. Чего-либо конкретного не зафиксировали.

— Это потому, что они пока его принимают за случайное звено на линии связи со своим агентом. Но, если сделают ставку на перспективу, то обложат по науке. У них здесь мощные аппараты слежки и технического контроля. Так что с конспирацией прошу быть на «вы».

— Есть, — сказал Артем, сделав очередную пометку в своем блокноте.

— Я думаю, что они будут проверять тебя на конкретных поручениях здесь, чтобы иметь возможность проследить как следует. Возможно, проявят настойчивость в реализации своей просьбы в отношении дочери «Иуды». То, что она тянется к тебе, это хорошо, но могут возникнуть и проблемы. Не мне вас учить сердечным делам. Но попытайтесь убедить девушку, что вы не можете быть ее любовником. При этом не допустите, чтобы она обиделась и отвернулась от вас. Что же касается Сафинского и его просьбы помочь отремонтировать квартиру… Надо подумать. Сегодня отушники[69] в ней все обшарили и ничего не нашли. Может, и на самом деле уговорить девушку на этот ремонт, а мы тем временем посмотрим, чего они там забыли: жучки предварительно отключим, а визуально понаблюдаем за их действиями. Ее уговорить — это реально?

— Думаю, да. Квартира, правда, в хорошем состоянии, по крайней мере, гостиная, коридор и кухня. Что касается двух других комнат, то я в них не был и потому не могу сказать, нужен ли там ремонт.

— Так зайдите и посмотрите. Проявите заботу о дочери друга. Ремонт в квартире всегда нужен, но только если Сафинские ничего там не начнут ломать.

— Понял, буду искать огрехи в предыдущем ремонте и предлагать ей бесплатных мастеров. Правда, нужно будет с младшим Сафинским разбираться. Его действия не стыкуются с отцовскими. Даниил настойчиво пытается вбить клин между мной и Еленой.

— Судя по тому, что вы рассказали, это вряд ли ему удастся, — улыбнулся генерал. — Да и какую конкуренцию может составить обычный аспирант, несостоявшийся каратист, майору контрразведки, который в два счета вербанул матерого шпиона.

— Товарищ генерал, хотел бы согласовать вопрос о ее вывозе в Минск, — произнес Эди, никак не отреагировав на реплику о своих достоинствах.

— Хорошая задумка. Полностью поддерживаю. Кстати, вы не думали о ее вербовке для работы в паре с отцом?

— Думал, но полагаю, что сначала надо с «Иудой» переговорить.

— А захочет ли он втягивать ее в мужские игры?

— Объясню, что таким образом она будет защищена от житейских превратностей, иметь возможность для общения с ним. Более того, предлагаю рассмотреть вариант, когда «Иуда» предложит резидентуре ее кандидатуру в качестве связника с ним на время отсидки и с его полезными знакомыми.

— Интересно, интересно, — оживился Маликов. — В этом что-то есть. Подработайте этот вариант вместе с Артемом. Одним словом, по всем этим вопросам, кроме варианта с побегом, срочно нужен письменный рапорт и обстоятельный отчет с предложениями. Артем, возьми на себя бумажную часть. Пусть ребята посидят денек, а к вечеру подготовьте документы мне на стол.

— Будет сделано, — отчеканил Артем, сделав заметку в лежащем перед ним блокноте.

— Теперь относительно сегодняшнего происшествия, — произнес генерал, бросив на Артема недобрый взгляд. — Мне крайне сложно было объяснять наверху, как мы подставились с этими хулиганами. Вы что, не можете обеспечить майора надежной и не привлекающей внимания охраной? А представьте себе хоть на долю секунды, если, не дай бог, они достигли бы своей цели. Кстати, мне Тарасов рассказал, что такие же промахи имели место и в изоляторе, когда надзиратели пытались покалечить его. Артем, делай выводы, пока их за нас с тобой не сделали наверху.

Чтобы хоть как-то защитить Артема, Эди попытался несколько смягчить имевшие место события и особенно сегодняшнее, но был прерван генералом.

— Слава богу, что у вас великолепная подготовка и вы сумели выйти из сложных переделок, но нельзя их вообще допускать и испытывать судьбу. Мне начальник семерки рассказал об эмоциях своих ребят, увидевших, как ты расправился с нападавшими… В общем, необходимо все сделать, но больше не допускать драк.

— Есть не допускать, — вновь отчеканил Артем, решительно кивнув головой.

— И еще, как бы в заключение. После встречи с Моисеенко тебя хочет видеть Иванков. Пойдем вместе, так что приведи мысли в систему и будь готов к обстоятельному докладу. Насколько я понял, он собирается по нашему делу идти к председателю. Вот такие дела, братцы.

Затем по предложению Маликова они выпили по рюмочке коньяка и запили холодным кофе… Повторив эту процедуру еще пару раз, генерал первым покинул квартиру. Спустя десять минут ушли Эди и Люба.

Глава XXIV

В гостиницу они вернулись к двум часам ночи и сразу направились к Эди: нужно было, чтобы дежурная по этажу увидела их вместе. Это могло снять допустимые у наблюдающего за ним Сафинского или того, кто его заменил, вопросы, чем он занимался в последние часы ушедшего дня. Что такой интерес может быть, он не сомневался. И на самом деле, как только Эди появился у своего номера, услышал усталый голос этажной:

— Товарищ, звонили и спрашивали вас.

— Мне некогда было, я делом занимался, уважаемая, — несколько развязно бросил Эди, показывая рукой на Любу, которая стояла, навалившись на стену у номера.

— Я так и сказала, что нашему постояльцу не дают покоя женщины. Предложила позвонить утром.

— Как зовут, не сказала? — пошутил он, специально намекнув, что допускает звонок женщины. — Если что, пусть подходит, мы с кисонькой ее ублажим.

— Это был мужчина, — крякнула этажная.

— О, тогда не надо, это не по моему профилю, — заметил Эди, дав понять этажной, что он понял причину ее кряканья.

— Люба, вам придется остаться у меня, — прошептал он, пропуская ее в номер. — Звонивший тип наверняка не остановится на одном звонке. Он попытается выяснить, что и как.

— Как скажете, — согласилась Люба и, пройдя в гостиную, устало опустилась в кресло.

— Предлагаю вам занять мою кровать, а я размещусь здесь.

— Спасибо, но лучше будет, если мы оба на ней разместимся, ведь она двуспальная. Поверьте, я не буду приставать, — сказала она, улыбаясь.

— Люба, какой же это будет сон рядом с такой девушкой?

— Прекрасный и неповторимый. Думаю, вам не приходилось раньше так спать.

— Даже в мыслях не было, — рассмеялся Эди.

— Если не возражаете, я первой пойду, а вы потом.

— Не возражаю. В шкафу найдете халат и полотенца.

— Спасибо, — произнесла она и направилась в спальню. Эди проводил ее внимательным взглядом, отметив при этом, что она прекрасно сложена и очень хочет его внимания, а сам подумал: «Интересно, а как же в этой ситуации поступил бы наш парткомовский босс Копилков, вещающий о необходимости блюсти мораль в любых ситуациях? — и сам же себе ответил: — Он бы все сделал, чтобы овладеть ею, а потом уговаривал сохранить в тайне их близость. В отличие от него, мне как минимум не надо будет просить о втором, поскольку она не меньше меня беспокоится о своей репутации».

Утро наступало быстро. Солнечный свет, пробиваясь через тюлевые занавески (а шторы Эди забыл на ночь сдвинуть) медленно окрашивал спальню в серые тона. Стараясь не разбудить Любу, он встал и пошел в ванную.

Когда Эди, побрившись и приняв душ, вернулся в спальню, там ее уже не было. Еще не зная, что это должно означать, он быстро оделся, вышел в гостиную и увидел, как одетая и причесанная Люба готовит кофе.

— Доброе утро, я подумал, что ты ушла, — тепло промолвил Эди.

— Доброе утро, — ответила она, наградив его счастливым взглядом. — Не могла же я уйти, не поставив вас в известность. Предлагаю кофе. Хотите?

— Хочу, — ответил Эди, обратив внимание на то, что она с ним продолжает говорить на «вы».

— Присаживайтесь, я сейчас чашки возьму.

— Люба, в тумбочке есть печенье. Взять?

— Я сама возьму. Эди, только просьба: не говорите мне «ты», а то могу привыкнуть, а это неправильно, да и Артем сразу засечет.

— Слушаюсь и повинуюсь, — пошутил Эди и, подойдя к ней, чмокнул в губы.

— Только поймите меня правильно, я же о вас беспокоюсь, — взволнованно произнесла она.

— Ну, хорошо, буду по-прежнему выкать, — только успел сказать Эди, как в дверь кто-то постучал.

На вопрос Эди: «Кто?» — послышался голос этажной: «Откройте, нужно кое-что сказать».

Не успел он открыть дверь, как она ступила в прихожую и, окинув любопытным взглядом Любу, заговорщически промолвила:

— Я не стала вас будить, но тот товарищ еще раз звонил и спрашивал о вас, мол, когда вы пришли, с кем пришли и как вы себя чувствуете. А сегодня ни свет ни заря вновь позвонил и опять за свое, только просил не говорить вам о его звонке, обещал зайти с подарком.

— А вы что ему сказали, если, конечно, это не секрет? — улыбаясь, спросил Эди.

— Да какой это секрет. Нам же запрещено кому бы то ни было говорить о жильцах. Но я не удержалась. Это было после того, как вы с девушкой пришли. Сказала ему, что милуется с длинноногой барышней. — И вы были правы, — весело заметил Эди. — Но, если серьезно, скажите ему, что раз есть какое-то дело, то пусть приходит, но обязательно с подарком для вас. Договорились?

— Как-то неудобно, это же нарушение служебной дисциплины. Наше начальство за это может наказать.

— Тогда пошлите этого товарища ко всем чертям, — решительно посоветовал ей Эди, после чего она ушла, что-то бормоча себе под нос.

После кофе Люба ушла к себе. Эди, посмотрев утреннюю программу новостей, пошел в кафе и, позавтракав, вернулся к себе и вновь лег спать. Разбудил его телефонный звонок.

Эди сразу же узнал голос Моисеенко, который без всяких вступлений зачастил:

— Звонил вчера вечером, чтобы напомнить о сегодняшнем ужине, а вас, как говорится, днем с огнем не сыскать, надо полагать, знакомые куда-нибудь завлекли.

— Я был в театре.

— Один?

— С дочерью Александра, я же говорил вам.

— А-а, вспомнил. Что смотрели?

— «Лебединое озеро».

— Понравилось?

— Очень.

— Вы поздно вернулись?

— Да, после полуночи, сейчас досыпаю.

— Понимаю, молодость, сам был такой, — хихикнул Моисеенко. — Ну что, поужинаем, мы же договорились? Надеюсь, на сегодня не запланированы у вас ночные свидания?

— Мое ночное свидание ужину не помешает, а днем мне предстоит сделать лишь один звонок моему новому знакомому, и все.

— О-о, вы уже завели здесь новое знакомство?

— Это по совету Александра. Я, кажется, вам говорил об этом человеке.

— Ну да бог с ним, главное, чтобы польза от него была, а то, знаете, в Москве в последнее время много специалистов появилось, которые обещалкиными-обсчиталкиными именуются.

— Думаете, и Сафинский из их ряда?

— Не знаю, но я поспрашиваю у своих знакомых и к ужину уже буду кое-что знать.

— Вот это да, — восхищенно произнес Эди. — В таком огромном городе за один день реально навести справки о незнакомом человеке. Мне бы ваши возможности.

— Поживете с моё, и будут. Итак, встречаемся в девятнадцать в холле гостиницы «Метрополь». Если хотите, можете пригласить с собой дочь Саши. Только не говорите, что я знаком с ее отцом. Это мое условие. Не терплю слез. Договорились?

— Договорились.

Дождавшись гудков, Эди положил трубку, а потом набрал телефон Елены. Она ответила сразу. Расспросив о делах и настроении, предложил ей поужинать.

— Я согласна, — тут же ответила она.

— Тогда встречаемся на Красной площади в шесть вечера, — заметил Эди.

— Может, вы приедете ко мне или я к вам, а потом вместе на ужин? — вопросительно промолвила она и затихла в ожидании ответа.

— Елена, извините, у меня сегодня ожидается еще одна встреча, я вам говорил, это по просьбе Александра. Давайте лучше встретимся перед ужином, к этому времени как раз и освобожусь.

— Я хотела по вчерашнему случаю кое-что рассказать, ну, ладно, тогда в шесть. До встречи, — резко сказала она и положила трубку.

Почувствовав эту резкость и чтобы как-то сгладить ситуацию, Эди вновь набрал ее телефон. Трубку Елена подняла только после шести гудков и почти плачущим голосом спросила:

— Кто это?

— Елена, это Эди, давай, если хочешь, встретимся пораньше.

— Я узнала. Сейчас?

— Да, там же, у первого поста.

— Я выезжаю, — выпалила она, вмиг забыв о слезах, и тут же положила трубку.

«Глупая девочка, не понимает, что нельзя так вести себя с мужчинами, ведь могут обмануть, а потом поминай как звали. Со мной-то, понятно, проблем у нее не будет, ну а если тот же Сафинский или еще кто-нибудь», — сердился Эди, в котором вновь проявились нотки беспокойства за ее судьбу. Надо бы подсказать, но как это сделать при таких всплесках чувств. Ведь может и не понять, обидеться и хуже всего — насторожиться, что усложнит решение стоящей задачи.

Эди допускал, что Елена тянется к нему как к другу своего отца и человеку, проявившему реальную заботу о ней. Но то личное, что с каждым разом все более проявлялось в ней, настораживало и требовало определиться, как ему дальше вести себя с ней, чтобы не навредить намеченной линии. Но, так ничего дельного не придумав, решил посоветоваться с Любой. И с этой целью спустился к ней в номер. Тем более надо было позвонить Артему, чтобы сообщить о месте и времени предстоящего ужина с Моисеенко.

Переговорив с Артемом, он повернулся к Любе и произнес:

— У меня возникла проблема во взаимоотношениях с Еленой. По-моему, она хочет невозможного — близости. Может быть, вы подскажете, как сохранить с ней доверительные отношения, которые необходимы для решения некоторых вопросов реализуемой операции.

— У нас с Ковалевым уже был разговор по этой ситуации, — призналась Люба, присаживаясь в кресло напротив Эди. — Он прочитал вчерашнюю сводку и пришел в смятение. Тоже спрашивал совета. Скажу откровенно, я ему ничего не ответила, сказав, что чужая душа потемки, но вам же, Эди, я не могу так ответить, — заметила она, протянув к нему руки.

— И правильно делаете, Любовь Александровна, — промолвил Эди, нежно взяв их в свои.

— Ничего странного в том, что она увлеклась вами, я не вижу, — заметила Люба, поднявшись с кресла. — Будь я на ее месте, вообще не отпускала бы вас от себя.

— Начало многообещающее, — улыбнулся Эди и, потянув ее за руки, усадил к себе на колени. — А что-нибудь конкретнее можете порекомендовать, товарищ оперативный психолог?

— Эди, откровенно скажу: влюбленную девушку одними словами убедить в чем-то, сказав ей, что надо следовать какой-нибудь логике, бесполезное занятие. Она просто не поймет этого. Более того, может стать врагом, особенно если почувствует, что отвергнута. Ее месть будет изобретательной и коварной.

— Меня в пот бросило от ваших откровений, — вновь улыбнулся Эди.

— Поверьте, я ничуть не сгущаю краски. Это не мои наблюдения, а исследования группы специалистов из нашей спецлаборатории, разрабатывающих методику по вербовке агентов из числа женщин для активных мероприятий.

— Ну и что делать в нашем случае?

— У вас просто нет другого выхода, как ответить на ее страсть, — игриво промолвила она.

— Я думал, вы посоветуете, как избежать этого.

— Извините, — прервала она его, слегка улыбнувшись, — должно быть, и вам ведомо, что страсть является своего рода душевной болезнью, которая поддается лечению только встречной страстью.

Эди некоторое время затаив дыхание слушал Любу, немало удивленный ее смелой откровенностью и прекрасным знанием логики поступков женщины, оказавшейся в плену чувств, а потом весело произнес:

— Этот метод наверняка эффективен, но в случае с Еленой к нему не следует прибегать. Ее отцу я обещал, что буду заботиться о его дочери в силу своих возможностей, и более ничего. Своему слову, даже данному шпиону, контрразведчик должен быть верен, иначе… — не договорил Эди, отпустив руки Любы и опустив глаза на часы.

— Что иначе? — переспросила Люба, поднимаясь с его коленей.

— Иначе контрразведчикам перестанут верить, и они вымрут как мамонты, — весело произнес Эди, вставая, чтобы идти.

— В таком случае я могу сходить на работу?

— Осчастливьте коллег своим появлением, но смотрите, чтобы кто-то из западногерманской резидентуры не сопроводил вас на Лубянку.

— Я постараюсь.

— И не забудьте, вам нужно будет вернуться сюда, — заметил Эди и, чмокнув ее в щечку, ушел.

Скоро в назначенном месте он встретился с Еленой, которая проявила свою радость тем, что чмокнула его в губы и взяла под руку. На смущение Эди, смеясь, предложила не обращать внимания на шалости соскучившейся по парню девушки и сильно прижала его локоть к своей груди.

Чтобы как-то остудить порыв ее нежности, он спросил:

— Елена, вы хотели что-то рассказать?

— Да, хотела, — ответила она и сразу посерьезнела. — В одном из тех парней, что напали на нас, я узнала своего бывшего одноклассника. Его мать преподавала у нас. Вот поэтому утром я пошла к ней и рассказала о ночном происшествии. В это время дома были Вадим, так зовут того парня, и его отец, который сразу начал допытываться у сына, что и как было. Вадим же стал отнекиваться, мол, не помню, так как ударился головой обо что-то. И на самом деле у него лицо — одна гематома. Но когда отец сильно рассердился и сказал, что выгонит его из дома, Вадим признался, что их с ребятами подговорил знакомый из соседнего дома. На требовательный вопрос матери, кто этот сосед, Вадим, показав на меня, пояснил. Он учится в том же институте, что и я. Его же подговорил один молодой человек, который пытается ухаживать за мной, решив проучить своего конкурента. Я, конечно, сначала растерялась, но потом, придя в себя, объяснила Вадиму, что он со своими приятелями напал на друга папы, и попросила назвать имя подговорившего их человека.

— И он назвал. Им является Даниил? — спросил Эди.

— Да, — удивленно сказала Елена. — Откуда вам это известно?

— Простой анализ, и более ничего.

— Я хотела ему позвонить, но потом передумала, решив сначала посоветоваться с вами.

— Правильное решение, тем более, он не признался бы.

— Может, на них милицию навести, ведь нельзя же такое прощать?

— А разве мы простили им? — пошутил Эди.

— Вы насчет?.. О, как вы были злы. И эти удары… я больше вас испугалась, чем их. Но потом успокоилась, когда обняли, — взволнованно сказала она и, вмиг умолкнув, вновь прижала к себе его локоть.

Весь остаток дня они провели вместе. Побывали в Мавзолее, совершили экскурсию в «Оружейную палату» и «Алмазный фонд» Кремля, пообедали в ресторане гостиницы «Москва», а потом посмотрели часть коллекции русской живописи 18–20 веков в реконструировавшейся Третьяковской галерее. В промежутках Елена увлеченно рассказывала о себе и родителях, своих планах на будущее, в которых отводилось много места мыслям об изучении иностранных языков и других стран, так как это является перспективным делом с учетом происходящих в СССР изменений. К своему удивлению и радости Эди услышал от нее, что она недовольна тем, как молодежь без оглядки стала перенимать западные образцы бытия, подчас предавая забвению достижения советского народа за годы мирного строительства. Выяснилось, что она читает газеты, смотрит телевизионные передачи, освещающие новости и происходящие в государстве события. При этом не забывала задавать Эди вопросы о том, чем и как он живет. В таких случаях Эди увлекал ее внимание рассказами о детстве, юности, науке и спорте. Увлеченно слушая, Елена иногда переспрашивала о тех или иных деталях, что порой заставляло его внутренне напрягаться. Ее серьезно занимало то, что касалось восточной философии и каратэ. В итоге попросила помочь ей усвоить приемы нападения и защиты. Он согласился начать такую работу в Минске, что вызвало у нее восторг.

Чем больше Эди общался с нею, тем больше убеждался, что Елена хорошая и умная девушка, которую можно привлечь к сотрудничеству с контрразведкой. Обладая рядом необходимых качеств и при соответствующей подготовке, она вполне могла поработать в паре с «Иудой».

К семи вечера они пришли в холл «Метрополя», но Моисеенко там еще не было. Когда Эди и Елена, решив подождать на улице, направились к выходу, его окликнул какой-то молодой человек в строгом черном костюме:

— Вы Эди?

— Да-а, — вопросительно ответил он, остановившись.

— Мне поручено встретить вас и проводить к столу, — учтиво промолвил молодой человек, наградив Елену лучезарной улыбкой.

— Кем поручено? — сухо спросил Эди.

— Андреем Ефимовичем, — ответил тот, глянув в блокнот приема заказов. И тут же, согнав с лица улыбку, заметил: — Вам на веранду, я пойду впереди.

Спустя пару минут они были на месте, где их с распростертыми объятиями встретил Моисеенко.

— Дорогие друзья, прошу, присаживайтесь, — нарочито протянул он, показывая рукой на прекрасно сервированный стол. — А вы, Анатолий, уж постарайтесь, чтобы у моих гостей остались хорошие впечатления от сегодняшнего вечера.

— Все будет сделано по высшему разряду, — как-то по-военному отчеканил Анатолий и, предложив определиться с заказом, перешел к другому столу.

— Здесь хорошая кухня, и потому я своих друзей, как правило, приглашаю сюда. Так что выбирайте на свой вкус и не отказывайтесь от приглянувшегося вам блюда. Цены в данном случае не имеют никакого значения, ибо сегодня я угощаю, — высокопарно произнес Моисеенко, подвигая свое кресло поближе к столу.

— Спасибо, Андрей Ефимович, я так и поступлю. Вот воспользуется ли Елена вашим советом, мы сейчас увидим, — шутливо заметил Эди.

— Не волнуйтесь, я определюсь, — в тон ему сказала она, слегка покраснев.

— А из спиртного что закажем? — весело поинтересовался Моисеенко. — Может быть, даме шампанского, мужчинам — армянского коньяка? За качество отвечаю.

Скоро с заказом все определились, и озадаченный им Анатолий ушел на кухню, а Моисеенко, изобразив на лице добродушную улыбку, обратился к Эди:

— Дорогой мой, чего же вы скрывали, что знакомы со столь красивой девушкой?

— Вовсе нет, просто мы не касались сердечных тем, — в тон ему ответил Эди, взглянув при этом на Елену, которая встрепенулась при последних его словах.

— Не прячьте ее от нас. И вообще рекомендую чаще бывать с нею в обществе.

— Андрей Ефимович, это от нее зависит. Как мне представляется, она самостоятельный человек и на все имеет свой взгляд. Не так ли, Елена? — тепло произнес Эди.

— Вы правы, Эди, в последнее время мне приходится самой решать, как поступать в той или иной ситуации, — ответила она с грустью в голосе.

— Похвально, что подобное можно услышать от такой лапушки, — восторженно произнес Моисеенко и после короткой паузы спросил: — А не расскажете ли, чем занимаетесь — работаете или учитесь?

Елена, уже пришедшая в себя от первых восклицаний Моисеенко относительно себя, спокойно рассказала о своей учебе в институте и занятиях каратэ.

— О-о, вам в таком случае повезло, ведь Эди мастер в этом деле и может помочь.

— Мог бы, но он должен на днях уехать, — с легкой грустью заметила она, взглянув на Моисеенко.

— А я попрошу его потренировать вас, пока не уехал. Думаю, он не откажет старику. Так ли, Эди?

— Откровенно говоря, я и сам намеревался показать ей некоторые приемы.

— Вот и хорошо. Так что, Леночка, запишите в мой актив эту маленькую помощь.

— Спасибо, Андрей Ефимович, за поддержку, а то Эди так строго ведет себя со мной, будто он мой папа, — рассмеялась она, посмотрев на своего спутника с укором.

— Не как папа, а как друг папы, — поправил он ее, сдержанно улыбнувшись.

— Леночка, в любом случае вам повезло, что рядом с вами такой человек, как Эди. Он вас в обиду не даст.

— О! Это я поняла… — не договорила она, посчитав, что сказала что-то лишнее.

Но Моисеенко, тут уже ухватившись за эту фразу, попросил ее:

— Леночка, не смотрите вопросительно на друга папы. Лучше расскажите-ка мне, старику, что там с вами такое приключилось, из-за чего вы аж ойкнули.

Она смущенно посмотрела на Эди, как бы извиняясь за болтливость, но, прочитав в его глазах одобрение, промолвила:

— Вчера у моего дома Эди чуть хулиганы не порезали.

— То есть как это — чуть не порезали? — взволнованно переспросил Моисеенко, бросив на Эди тревожный взгляд. Затем несколько сдержанно уточнил: — Скажите-ка, милочка, как это произошло и что это за люди были?

— Я сначала думала, это обычные хулиганы, а потом выяснила, что их подговорил парень, с которым я недавно познакомилась.

— А в милицию на него заявили?

— Нет. Эди не захотел.

— Почему? — по инерции бросил Моисеенко, уставившись холодным взглядом в Эди.

— Все и так обошлось, да и не хотелось вмешивать в эти разборки Елену, — пояснил он, спокойно выдержав этот взгляд.

— Я бы его с удовольствием засадила. Разве можно так ревновать, тем более между нами не столь близкие отношения, чтобы…

— А кто он такой — этот ревнивец? — прервал ее Моисеенко.

— Даниил Сафинский, я с ним познакомилась в институте, он аспирант, — ответила Елена.

Услышав эту фамилию, Моисеенко внутренне напрягся и, чтобы скрыть это, быстро взял со стола фужер с минеральной водой и сделал несколько торопливых глотков. Затем, медленно вернув его на прежнее место, задал уточняющий вопрос: мол, что она о нем знает.

— Собственно, и все, что сказала. Да, еще он рассказывал, что часто ездит за границу. А так не очень многословный молодой человек.

«Молодец Лена, сама того не зная, помогла мне выяснить, что резидент не знал о самодеятельности младшего Сафинского. Выходит, в их доме не все так гладко, как могло на первый взгляд показаться», — заключил Эди, глядя на то, как воспринял эту новость Моисеенко.

— Надо было, конечно, его сдать в милицию, но Эди виднее, что делать в данном случае. Я прав, дружище?

— Конечно, — согласился он. И, воспользовавшись благоприятным моментом, создавшимся из-за острой реакции Моисеенко на сообщение Елены о Сафинском, решил завести разговор о нем. И потому обратился с вопросом: — Андрей Ефимович, как вы поживаете, что нового на работе?

Поняв, отчего Эди так внезапно переключился на новую тему, тот ответил:

— Спасибо за внимание, в целом нормально. Вот сейчас готовлю вместе с Экспоцентром и Торговой палатой выставку в Болгарии.

— Ой, как интересно! — воскликнула Елена. — А СССР что будет выставлять?

— Там будет большой советский павильон, который представит самые разнообразные экспонаты о достижениях страны в различных областях науки и техники, медицины и сельского хозяйства.

— Вы кем работаете? — по-юношески наивно промолвила Елена.

— Есть такая организация, которая называется «Росвнешторг». Так вот, я как представитель этой организации сегодня встречался с недавно назначенным на выставку директором от СССР Михаилом Шишляевым.

— Он что всей выставкой будет командовать? И хватит ли его на все это, ведь там же будет весь мир? — удивленно спросила Елена.

— Он бы, Леночка, справился и не только с этой ярмаркой, так как пошел весь в своего знаменитого отца. Но перед ним стоит только задача организовать и обеспечить работу советского павильона.

— А сколько времени продолжится эта выставка? — не отставала она.

— До конца октября, — ответил Моисеенко. А затем спросил у нее: — Вы, что хотели бы в ней поучаствовать?

— Не отказалась бы. Это так интересно. К тому же там можно было бы совершенствовать язык, — выпалила Елена, вопросительно взглянув на Эди.

— Хорошо, я подумаю. Кстати, какой у вас язык? — спросил Моисеенко, широко улыбнувшись.

— Хороший английский и чуть слабее — немецкий.

— Похвально, деточка, я постараюсь для вас что-нибудь сделать. Если что, дам знать через Эди. Договорились?

— Да, конечно, но только я собираюсь на некоторое время уехать с Эди из Москвы.

— Ничего страшного, с такими данными мы вас на любом этапе сможем включить в состав экскурсоводов павильона, — доброжелательно заметил Моисеенко.

Тем временем официант отточенными движениями расставил на столе блюдца с закусками, разлил в бокалы шампанское и коньяк. Эди, наблюдавший за его действиями, остался доволен, особенно, тем, что тот бутылку коньяка открыл у них на виду.

— Спасибо, я не подведу, — чувственно промолвила Елена.

— Надеюсь, — заключил Моисеенко. — Но теперь предлагаю приступить к ужину и для начала прошу поднять бокалы за нашу встречу. Очень рассчитываю на то, что она принесет нам всем удовлетворение, — сказал он торжественно и, смакуя, отпил из бокала.

Эди так же, не торопясь, сделал небольшой глоток. Елена лишь пригубила и, сморщившись, поставила бокал на место, чем вызвала легкий смех у Моисеенко.

Дальнейший разговор касался спиртных напитков и их качества. В этом вопросе Моисеенко проявил себя прекрасным знатоком, особенно, грузинских вин. После подачи горячих блюд они в очередной раз выпили и закусили, а потом по его предложению сделали небольшой перерыв. Елена, извинившись, спустилась в туалет, а они подошли к перилам, за которыми внизу кипела жизнь вечернего ресторана.

— Эди, хочу воспользоваться тем, что Елена отсутствует, и задать вам пару вопросов, — учтиво произнес Моисеенко и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Скажите, вы в милицию не стали заявлять на Сафинского, узнав, кто он, или еще по каким-то иным соображениям?

— Откровенно говоря, не хотел светиться. Ведь пришлось бы объяснять, чего тут делаю, рассказать, что приехал из Минска… Одним словом, не захотел вновь встречаться с ментами, которые сначала заталкивают в обезьянник, а потом только начинают спрашивать, кто и что. А о Данииле Сафинском услышал от Елены. Спросил про отчество и, получив ответ, понял, что он сын того самого Сафинского.

— Темная история. Надо будет в ней разобраться. Должен же я побеспокоиться о друге моего друга. Да, о Сафинском мне кое-что удалось выяснить. Надо сказать, что он в отличие от своего взбалмошного отпрыска является степенным и уважаемым в московских интеллигентских кругах человеком, который и на самом деле может вам в чем-то помочь. Но с этим предлагаю пока не торопиться. Тем более вам надо возвращаться в Белоруссию. Кстати, билет купили?

— Нет, ждал результатов встречи с Сафинским. К тому же он попросил посодействовать ему в организации ремонта в квартире Александра. Считает, что это будет реальной помощью его дочери.

— Не находите эту просьбу странной?

— Вообще-то нет, если учесть их дружеские отношения. Я в его положении, например, помог бы ей деньгами. Вот вы сумели ненавязчиво склонить ее к поездке в Болгарию. Это тоже прекрасная забота о дочери своего приятеля.

— А вы были у нее?

— Да, дважды.

— Ну и как?

— Хорошая квартира.

— Я имею в виду, как она к вам относится, — уточнил Моисеенко.

— А-а. Не чурается. Видит во мне друга отца. Доверяет.

— В таком случае уговорите ее на ремонт, пусть этот жлоб тоже раскошелится.

— Узнав о затее его сына, я не захотел иметь с ним вообще никаких отношений, — с легкой грустью сказал Эди.

— Не думаю, что он знает о проделках своего недоросля. Предоставьте мне с этим разбираться. Уверяю вас, в итоге будете в выигрыше. А с ремонтом все-таки помогите, смотрю, вам это под силу, ведь Леночка глаз с вас не сводит.

— Хорошо, постараюсь, если это так важно.

— Наверно, важно, иначе зачем бы настаивал Сафинский. Может, он обещал это ее отцу?

— Хорошо, тогда воспользуюсь этим «может, он обещал», чтобы помочь ей неурочный марафет в квартире навести.

— А что, хорошая задумка, — осклабился Моисеенко. — Позже можно будет найти ей и занятие посолиднее. Не оставлять же на произвол судьбы дочурку друга. И вообще, не годится одинокой красивой девушке мотаться между студенческой аудиторией и квартирой. Ненароком могут и обидеть ловкие ребята.

— Вы правы, она действительно не защищена, — согласился Эди.

— Теперь давайте-ка несколько слов о Минске, — неожиданно поменял тему разговора Моисеенко. — Скажите, кого из тамошних знакомых Саши вы знаете?

— Со слов Александра — Шушкеева-страдальца и Глущенкова-кассира.

— А они вас знают? — спросил, хихикнув, Моисеенко. По всему, ему понравилась шутка Эди.

— Я с ними не встречался.

— Да, Саша писал, что с ними общались ваши друзья. Тогда скажите, а насколько вам верны ваши друзья?

— С Юрой вопросов нет, да и адвокат проявил себя надежным человеком.

— А знакомые из блатных могут из-за вас пойти на нарушение закона?

— Они и так каждый день его нарушают. Поэтому вопрос только в цене, — заметил Эди, смеясь. И тут же без пауз спросил: — Но теперь, Андрей Ефимович, скажите, что означает этот ваш допрос? Имейте в виду, я не люблю неясностей.

— Их никто не любит. Поверьте, я не собираюсь вас держать в неведении относительно своих задумок, но пока они и мне самому до конца неясны, и потому рано о них трезвонить. Так что прошу вас, дорогой Эди, набраться терпения. До вашего отъезда мы еще раз встретимся и вот тогда, как говорится, обо всем перетолкуем.

— Вы, как и Александр, любите загадками говорить, а это не настраивает на откровенный разговор, — ухмыльнулся Эди.

— Понимаю вас, но, когда общаешься с малознакомым человеком, сразу по душам и не поговоришь. К примеру, я же о вас практически ничего не знаю. Конечно, кроме того, что Саша написал.

— Андрей Ефимович, извините меня за прямоту, но я к вам в друзья не набиваюсь. Я, как и обещал Александру, привез лекарство и могу с чистой совестью вернуться в Минск. А то вы вздумали со мной говорить как начальник кадров.

— Ой, ради бога, извините меня, я и на самом деле иногда завожусь. Понимаете, работа… Меня даже супруга иногда упрекает за начальственный тон. Это, как говорится, издержки производства. Что касается моего интереса к вам и вашим друзьям, так это только из желания больше узнать о таком неординарном молодом человеке, каким вы являетесь, — подобострастно выпалил Моисеенко, легко взяв его за предплечье. Потом, не дав Эди отреагировать на свои слова, продолжил: — Откровенно скажу, мне импонирует ваш образ мыслей. Но что касается того, как вы расправились с теми хулиганами, я просто восхищен вашей физической подготовкой. Теперь понимаю, почему Саша прикипел к вам.

Повернувшись лицом к Моисеенко и уставив в него холодный взгляд, Эди произнес:

— Я не против знакомства. Мне вы тоже симпатичны как добрый и внимательный к нуждам своих друзей человек. Но что касается моей жизни, то мне, собственно, и рассказывать о себе нечего. Моя биография умещается на одной странице ученической тетради.

— Но все-таки прошу вас не отказать в моей скромной просьбе, пока наша дама не вернулась. Ведь с Сашей-то вы делились?

— В нем я увидел родственную душу. Он тоже прошел через те же муки ада, что и я. И потому рассказывал. Конечно, могу и вам поведать, что родился в Казахстане в семье изгнанника… — сквозь зубы промолвил Эди, излагая свою несколько подправленную биографию.

Когда он перестал говорить, Моисеенко произнес:

— Даже тяжело слушать, а как, должно быть, невыносимо было с этим жить. Но, слава богу, хоть теперь ваша жизнь обрела значение и смысл. Только надо ее наполнять более существенным содержанием, и, что важно, вы заряжены на достижение такого результата. Мне кажется, мы можем быть друг другу полезны, дорогой Эди.

— Я буду только рад, что такой человек, как вы, находит возможным строить со мной подобные отношения.

— Эди, как говорится, не боги горшки обжигают. Так что будем двигаться вперед. Следующую встречу проведем накануне вашего отъ езда. Завтра купите билет и сообщите мне, в какой день и во сколько отъезжаете. Да, из слов Лены я понял, что она едет с вами. Надеюсь, вам удастся обеспечить ей встречу с Сашей?

— По крайней мере, постараюсь. Эта встреча очень важна для Александра. Она укрепит его.

— Хорошо сказали. Так держать, товарищ каратист, — весело выпалил Моисеенко. Затем, сделав короткую паузу и легко подмигнув Эди, обронил: — Мой совет вам: с нашими московскими мотыльками будьте осторожны, а то могут наградить экзотическими болезнями. Лучше уделите должное внимание Леночке. Это убережет ее от других рук и дурного влияния скользких типов наподобие уже известного вам недоросля.

— Я подумаю над тем, что вы сказали, — сдержанно заметил Эди, взглянув вниз в зал, где вокруг фонтана в танцах кружились счастливые пары, раскрепостившиеся под воздействием напитков Бахуса. В это время в голове мелькнула мысль о том, что Моисеенко не случайно сказал ему о мотыльках. Возможно, хотел подчеркнуть, что держит его в поле зрения. Только было непонятно, зачем он легализует свою слежку за ним… Решив, что это, возможно, вызвано желанием резидента держать его в напряжении, продолжил по-прежнему обозревать зал.

— Подумайте, чтобы потом не пришлось искать медсестру с бицилином, — сказал он и, весело хихикнув, развернулся в зал.

— Спасибо, но откуда вы знаете, что я…

— Это так, на всякий случай, — прервал он и тут же воскликнул: — А вот и наша Леночка.

Пробыв в ресторане еще более часа, они тепло распрощались прямо у стола, и Эди с Еленой ушли. Моисеенко остался, сославшись на необходимость рассчитаться за ужин. Этот его маневр Эди воспринял, как нежелание «светиться» на людях в компании с ними.

«Тогда непонятно, как он решился на ужин втроем. Хотя на веранде всего-то было две компании отдыхающих», — рассуждал он, спускаясь вниз.

И, как только они оказались на улице, Елена, взяв его под руку, спросила:

— Эди, а можно я посмотрю, как вы устроились в гостинице?

— Конечно.

— Тогда вперед, друг папы, — произнесла она, легко потянув его за локоть в сторону Красной площади.

Проходя мимо Лобного места и величественного храма Василия Блаженного, Елена кратко рассказала Эди историю возведения этих памятников истории Руси. Горделиво отметив при этом, что храм был построен в середине шестнадцатого века в ознаменование покорения Казанского ханства.

— С храмом-то понятно, но для чего нужно было Лобное место? — поинтересовался Эди, имеющий лишь общее представление об этом каменном строении на Красной площади.

— Лобное место было построено раньше, чем храм. Сначала с него читались царские указы, делались объявления. Позже, где-то в шестнадцатом — восемнадцатом веках, около него и казнили неугодных царям людей.

— Неугодных? — удивленно переспросил Эди.

— Скорее преступников, — уточнила она.

— Как все просто было устроено.

— Думаете, при Сталине было сложнее? Нисколько. Вон моих предков ни за что ни про что сослали в Сибирь из Питера, а захотели бы и казнили, — с надрывом в голосе произнесла Елена, и Эди почувствовал, как ее руки непроизвольно сжали его локоть.

«Ишь, какая ершистая, — подумал Эди, — стоило коснуться больной темы, напряглась, словно тетива лука. Наверно, еще вспомнила о сидящем в тюрьме отце». Решив несколько расслабить ее, Эди промолвил:

— Елена, давайте не будем о грустном, а то у вас морщины появятся.

— Я не боюсь морщин. О прошлом же, особенно о таком прошлом, никогда не надо забывать.

— Но стоит ли все время вспоминать, ведь это же может разрушить человека?

— Наоборот, оно укрепит его и закалит, — сказала она, понуро опустив голову.

— Но может и озлобить, что не прибавит счастья ни ему, ни тем, кто с ним рядом находится.

— Мне очень больно было видеть, как папа плакал, вспоминая прошлую жизнь, в которой ему и его родителям пришлось очень тяжко. И все это оттого, что палачи глумились над ними, — произнесла она, проглотив внезапно подкативший к горлу ком.

После этого Эди рассказал ей о своем детстве и закончил тем, что сказал:

— Но то время вместе с теми, кто вершил судьбы людей на свое усмотрение, ушло за горизонт. Боль, конечно, осталась. Она часто дает о себе знать и призывает быть бдительным, чтобы не допустить подобного впредь. И потому я согласен с вами, что помнить надо. Но стоит ли терзать себя?..

— Эди, простите меня, я же не знала, что и вы прошли через тот же ад, — промолвила она, с силой прижавшись к его плечу, и всю остальную дорогу вплоть до номера молчала. Не среагировала даже на этажную, которая, оглядев ее с ног до головы, обронила: «О, таких здесь еще не было». Лишь отсутствующим взглядом посмотрела на дежурную и шагнула в открытый Эди номер.

Обеспокоенный долгим ее молчанием и чтобы как-то вывести из этого состояния девушку, Эди спросил:

— Елена, приготовить кофе?

— Я сама, только скажите, где что находится, — ответила она, глянув на него полными слез глазами.

— Не надо, лучше садитесь вот сюда, — предложил Эди, показав на кресло у столика.

Послушавшись его, она молча села в кресло и стала наблюдать за тем, как он заваривал кофе, расставлял чашки и блюдца. Когда же Эди, поставив кофейник в центре столика, сел напротив нее и стал разливать кофе в чашки. Елена неожиданно коснулась его руки и промолвила:

— Во мне сейчас живут два чувства — одинаково сильно хочется и плакать, и радоваться. Плакать оттого, что осознаю себя одинокой. Радоваться тому, что рядом вы, человек, который стал мне очень дорог.

Я боюсь и внутренне дрожу от одной мысли, что вы покинете меня. Пожалуйста, папин друг, не лишайте меня надежды.

— Елена, я знаю, вы сильная и умная девушка… — начал Эди.

Но она прервала его взволнованным голосом:

— Я не хочу быть ни умной, ни сильной. Я хочу быть слабой и любимой. — После этих слов она подошла к ошарашенному от ее настойчивости Эди и, взяв за руку, повела в спальню.

Он осознавал, что переходит грань дозволенного неписаными чекистскими правилами, как и то, что может потерять влияние на нее в случае отказа подчиниться ее страсти. Но, еще не зная, как поступит, безропотно ступал за ней… Только оказавшись у кровати, остановился и, нежно обняв ее, произнес:

— Леночка, мы не должны этого делать! Иначе я не смогу взглянуть в глаза твоему отцу, ведь он все поймет.

После этих слов она неожиданно заплакала и, покрыв его лицо страстными поцелуями, села на край кровати.

— Я вам не нравлюсь и потому отвергаете?! — всхлипывая, проронила Елена.

— Разве это возможно?! — воскликнул Эди, присаживаясь с ней рядом. — Вы красивы и стройны, как богиня. Я счел бы за счастье обладать вами. Но мы должны быть сильными, чтобы не расстроить вашего отца и моего друга. Ему и так трудно приходится.

— Я завидую папе, что у него есть вы, — промолвила она, подняв на Эди глаза в слезах.

— А я ему, что у него есть такая дочь-умница, — сказал он, подушечками пальцев смахнув с ее щек капельки слез. — Спасибо, что поняли и помогли мне справиться с собой.

Елена заглянула ему в глаза и тепло спросила:

— Эди, вы не обманываете, что хотите меня?

— Нет, не обманываю. Просто пытаюсь быть верным своему слову, которое дал Александру, заботиться и помогать вам.

— Хорошо, — сказала Елена, как-то по-детски всхлипнув, — я верю вам. А потом, печально улыбнувшись, обронила: — Но уезжать сегодня от вас не буду. Так что пойдемте пить кофе. Потом будем спать солдатиками. И, резко встав, направилась в зал.

Эди, еще некоторое время посидел в прежней позе, а потом последовал за ней. Елена сидела в кресле и пила остывший кофе.

— Может, подогреть? — спросил он.

— Не надо, мне сейчас больше холодный нужен, — ответила она, явно намекая на только что отбушевавший в ней порыв страсти.

— Елена, обещаю после Минска угостить вас горячим кофе, конечно, если вы не предпочтете ему холодный, — улыбнулся Эди и потянулся к своей чашке.

— Чего же вы сами такой пьете? — подначила Елена.

— Мне тоже сейчас нужен остывший, — отшутился Эди, давая понять, что воспринял ее иронию, и демонстративно пригубил чашку.

— Неужто? — обронила она, недоверчиво нахмурив брови, из-за чего на переносице образовались две чуть заметные складки, которые, должно быть, означали, что она сердится.

— Да, именно так, — отреагировал Эди, еле справившись с готовыми растянуться в улыбке губами.

То ли заметив его борьбу с нахлынувшей эмоцией, то ли еще находясь под впечатлением его слов об остывшем кофе, Елена, неожиданно широко раскрыв свои бесконечно голубые глаза, в которых он боялся утонуть, вопросительно произнесла:

— А насчет горячего кофе после Минска вы, конечно, пошутили?

— Нет, Леночка, не пошутил, — ответил он и увидел, как потеплел ее взгляд.

— Верю и буду ждать этого дня, железный папин друг. И потому сегодня солдатиком спать не будем. Вы сначала покажете мне приемы, которыми расправились с теми хулиганами, а потом проводите меня домой. Хорошо?

— Хорошо, как скажете, так и сделаю, только переоденусь, — сразу согласился Эди, приятно удивленный происшедшей с Еленой метаморфозой, и опять чуть не рассмеялся, но теперь уж оттого, что услышал аллегорию «железный человек» от нее. Раньше, когда подобное говорил Артем, он не реагировал на его возгласы, относя это к своему физическому состоянию. Но услышать такое из уст красивой девушки, определенно иронизирующей над его поступком, ему не доставило никакой радости.

— Спасибо, папин друг, но только я вам составлю компанию, — промолвила она, окинув его испытующим взглядом.

— В джинсах вам будет неудобно, примерьте мой спортивный костюм. Он находится в сумке, что стоит у шкафа в прихожей. Он вам будет велик, но вы закатайте штанины и рукава.

— Ур-ра! — воскликнула Елена и, сорвавшись с кресла, бросилась в прихожую.

«Пацанка, тебе бы еще в куклы играть, а не мужчину соблазнять», — мысленно произнес Эди и пошел в спальню.

Когда он, переодевшись в кимоно, вышел в гостиную, Елена стояла там, расставив свои длинные ноги на ширину плеч и сжав кулачки, а также изобразив на лице серьезную мину, показывая тем самым, что готова к тренировке. Увидев эту позу и свисающую, словно балахон, с ее узких плеч майку, закатанные по колено штанины, он усилием воли подавил в себе рвущийся наружу приступ смеха и знаком руки предложил начать занятие.

Отработав в течение часа базовые приемы, они приняли душ, а затем, выпив чай, поехали в Кунцево. До квартиры добрались быстро и без приключений. По просьбе Эди она показала ему квартиру, после чего он предложил провести небольшой ремонт на кухне и балконе, объяснив, что ей не нужно будет платить за него. Елена согласилась, но с условием, что во время ремонтных работ она будет находиться дома вместе с ним, так как боится оставаться одна со строителями.

Затем она приготовила кофе и накрыла столик у дивана. Некоторое время они смотрели вместе телевизор… Когда Эди демонстративно посмотрел на часы, давая тем самым понять, что ему пора возвращаться в гостиницу, Елена молча проводила его до двери. И перед тем, как ее открыть, прильнула к нему всем телом, обвив шею руками, и взволнованно прошептала ему в ухо:

— Я очень сильно хочу, чтобы вы остались, но понимаю.

— Спасибо, Леночка, что вы такая сильная, — прервал Эди и, легко взяв за локти, нежно чмокнул ее в пылающие губы, отчего она еще теснее прижалась к нему и долго, страстно его целовала… Потом неожиданно отступила назад и промолвила:

— Мне кажется, что я вас…

Но Эди вновь прервал ее:

— Леночка, мы же договорились?!

— Хорошо, папин друг, хорошо, — уже несколько спокойнее промолвила она, открывая дверь.

— Обязательно, но вам надо помаленьку уже собираться в Минск. Завтра куплю билеты.

— А на какой день?

— Сразу после ремонта и поедем, — заметил Эди.

— Его же можно и после возвращения сделать? — вопросительно промолвила Елена.

— Можно бы, но хочется Александру показать свою заботу, — сказал Эди, махнув ей рукой на прощанье.

— Звоните, папин друг, я буду ждать, — прошептала она ему вдогонку и закрыла дверь.

Прибыв к себе в гостиницу, Эди позвонил Моисеенко и, извинившись за поздний звонок, сообщил, что удалось договориться с дочерью Бизенко о ремонте. Тот воспринял эту новость с удовлетворением и предложил поделиться ею с Сафинским. Когда же Эди сказал, что сделает это утром, хихикнув, порекомендовал:

— Дорогой Эди, не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня, иначе можно упустить жар-птицу.

— А не поздно ли, ведь я с ним мало знаком да и…

— Понимаю, между вами кошка в виде его непутевого сына пробежала, но ничего страшного, слава богу, не произошло. Но старика уважить-то надо? — тепло пробурчал Моисеенко.

— Хорошо, сейчас позвоню, — как бы нехотя согласился Эди.

— А вообще-то как Леночка? — спросил Моисеенко.

— Не понял вопроса, — холодно заметил Эди.

— В смысле реакции на вечер? — уточнил он.

— В восторге от вас и особенно от вашего обещания включить в делегацию на выставку.

— О, это не проблема, сделаем. Надо, чтобы она как-то зашла ко мне, но это после Минска. Да, когда решили ехать?

— Теперь уже после ремонта.

— Эди, не надо затеваться с долгим ремонтом. Организуйте с этим жлобом своего рода пуш-пуш марафет. У него наверняка на примете имеются ловкие по этой части ребята, которые за денек управятся, — посоветовал Моисеенко.

— Хорошо, так и сделаю, — весело произнес Эди, готовый уже положить трубку.

— Вот и молодцом. Перед отъездом, как договорились, встретимся, но без нее. Когда именно, дам знать, — сказал он вкрадчивым голосом и отключился.

Подождав несколько минут, Эди набрал номер Сафинского. Тот ответил сразу слащавым: «Вас слушают», — из-за чего у Эди сложилось впечатление, что он уже знал о предстоящем звонке и ждал.

Эди назвал себя и извинился за поздний звонок.

— Ну что вы, ну что вы?! Я всегда и в любое время суток рад услышать друга моего Сашеньки, — пропел Сафинский.

— Василий Львович, вы же настаивали, чтобы я переговорил с его дочерью насчет ремонта.

— Да, да, конечно, ведь хочется что-то сделать для Сашеньки.

— Так вот, я договорился насчет кухни и балкона, другие комнаты не нуждаются в ремонте.

— А когда можно будет приступить?

— Хоть завтра.

— Может, это сделать во время ее поездки в Минск?

— Я предложил такой вариант, но она сказала, что не хочет оставлять квартиру неизвестным людям. Более того, попросила меня присутствовать в квартире во время ремонта, так как боится посторонних людей.

— Она что, такая трусиха?

— Я не стал вдаваться в подробности, но мне кажется, что ее напугал вчерашний случай у ее дома.

— Так, так, — задумчиво вымолвил Сафинский, а затем, как бы опомнившись, спросил: — А что за случай?

— Хулиганы с ножами напали.

— Вот как. И что?

— Ничего, обошлось, но она как-то замкнулась. Видно, что сильно испугалась.

— Сволочи. От них все беды. Хорошо, что обошлось. Да, дела, однако, — выпалил Сафинский. Затем, после непродолжительной паузы, произнес: — Ну что ж, давайте действовать на ее условиях. Надо только понять, когда мои ремонтники смогут прийти на квартиру.

— Хорошо, завтра утром переговорю с ней и позвоню вам, — заметил Эди.

После чего, договорившись о дальнейших совместных действиях, они распрощались.

Подождав некоторое время, он спустился в номер к Любе, которая сообщила, что звонил Артем и просил связаться с ним. Вкратце рассказав ей о своей встрече с Еленой, Эди набрал телефон Артема. Не застав его на месте, позвонил Минайкову.

— Алло, — послышалось в трубке.

— Владимир, это вы?

— Тут нас таких аж пять, а который вам нужен? — сострил тот, чтобы уточнить, кто звонит.

— Тот, кто Артема не боится и умеет хорошую гостиницу подобрать, — пошутил Эди.

— А-а, вы тот самый молодой человек, который сумел поселиться в незапланированный номер, — рассмеялся в трубку Владимир. — Хорошо, что объявились, а то Артем буквально извелся, не слыша ваш голос.

— Что-нибудь срочное? — спросил Эди, мысленно улыбнувшись от осознания того, что по воле своенравной Рябчиковой оказался в неконтролируемом номере.

— Верхи хотят знать, как прошла ваша встреча с «М», а я узнать, могу ли быть полезным в чем-нибудь.

— Нормально прошла, есть интересные моменты, по которым надо будет посоветоваться. Что же касается второй части, рад буду до отъезда пообщаться с таким заботливым молодым человеком.

— Спасибо, взаимно. Артему по «М» подскажу. Он обязательно позвонит. Вы будете у Любы?

— Здесь или у себя, — сказал Эди и положил трубку.

Пока он разговаривал с Владимиром, Люба приготовила чай и сервировала столик у кресел.

— Эди, угощайтесь, — предложила она, дождавшись, когда он положит трубку.

— Спасибо, — отреагировал он, устремив на нее внимательный взгляд.

— Вы на меня смотрите, будто сравниваете с кем-то или хотите что-то прочесть в глазах?! — промолвила Люба, стеснительно улыбнувшись.

— Все значительно проще, — тепло заметил Эди, — я просто рад, что вновь вижу вас.

— А она красивая? — с лукавинкой в глазах спросила Люба.

— Это разве имеет значение?

— Я просто хотела узнать, насколько сложно вам пришлось.

— А если нет? — отшутился Эди.

— Меня вам не обмануть, я же психолог.

— Да, очень красивая.

— И влюбленная в друга отца.

— Вы правы, она вспыхивает при каждом даже случайном прикосновении.

— Эди, вам мой совет, если будет принято решение дальше работать с ней в оперативном плане, пойдите ей навстречу. Она будет благодарна вам и послушна, — понизив голос, промолвила Люба.

— Только с санкции руководства. Иначе в аттестации укажут «аморален» и тому подобное, — сыронизировал Эди, слегка улыбнувшись.

Но неожиданно задребезжавший телефон прервал их разговор. Люба подняла трубку и через секунды вернула ее на место со словами:

— Это был Артем. Он приедет сюда с Маликовым. Нам через десять минут нужно идти в другое крыло.

— А вы знаете куда?

— Этаж знаю, а там Минайков встретит.

— Хорошо, что не нужно будет мотаться по городу.

— Вы правы, это могло бы вызвать вопросы у ваших новых друзей, мол, чего он на ночь глядя стал покидать гостиницу и мотаться по городу, — заметила Люба, поднимаясь с кресла.

— Любонька, наши противники просто обречены на проигрыш, если даже чекистки-психологи настолько глубоко владеют наукой конспирации, — выпалил Эди и протянул к ней руки.

— У нас нет времени, — улыбнулась она.

— Совсем?

— Если только после встречи, а сейчас надо помыть чашки и причесаться.

Глава XXV

Через несколько минут Эди и Люба неторопливо шли по длинному коридору противоположного крыла, ведя приглушенный разговор… Когда они стали подниматься по лестнице, ведущей на верхние этажи, увидели спускающегося вниз Минайкова, который, проходя мимо, назвал номер на седьмом этаже, куда им надо было зайти, а сам спустился на площадку, на ходу прикурив сигарету. И остановился, чтобы выяснить, увязался ли за ними кто-нибудь.

В апартаментах их встретил один из сотрудников артемовского отдела, который сообщил, что гости уже заехали во двор гостиницы и с минуты на минуту подойдут. И действительно, не успел Эди осмотреться в этом шикарном даже по европейским меркам номере, как пришли Маликов и Ковалев.

После краткого общения в гостиной, генерал предложил Эди перейти в кабинет и продолжить разговор за столом.

— Причину того, что встречаемся здесь, вы, конечно, понимаете, — начал Маликов. — Натовские резидентуры активничают, буквально выворачиваются наизнанку. Смешанные группы установленных разведчиков, пользующихся прикрытием дипломатов и журналистов, запросились в различные регионы: в Украину — англо-итальянская, в Белоруссию — американо-немецкая, в Подмосковье — американо-французская. В Москве закрутились вокруг Моисеенко, Сафинского и некоторых других наших объектов заинтересованности. Зафиксирована слежка за тобой при перемещениях в городе и в гостинице. Не исключаю, что задействованы технические средства. Мы связываем все это с нашей дезой, которую ты передал Моисеенко. Ты это понимаешь?

— Стараюсь, — коротко ответил Эди, глядя на излагающего прописные истины генерала.

Удовлетворившись ответом Эди, тот продолжил:

— Естественно, противник задумал провести доразведку указанных в дезе сведений силами разведчиков. Так он действует всегда, когда к нему поступает серьезная информация. Мы, конечно, необходимые меры предприняли, чтобы убедить его в достигнутом успехе. Поэтому, майор, надо быть максимально аккуратным, чтобы у твоих, так сказать, приятелей в кавычках не возникло подозрений и не дать им никаких зацепок для сомнений относительно твоей надежности.

В этой связи хочу подчеркнуть, что со вторым номером и девушками хорошо было придумано. Если есть мысли, не стесняйтесь, подсказывайте ребятам. Вы поняли меня?

— Так точно, — сказал Эди. А сам подумал: «Чего он так разошелся, вроде обо всем говорено, переговорено?» И тут же в голове мелькнула мысль о том, что их разговор записывается, чтобы при необходимости иметь возможность сказать: я же предупреждал. «Осторожен генерал до неприличия», — заключил Эди, продолжая слушать его.

— В общем, однозначно можно сделать вывод о том, что противник, во-первых, клюнул на нашу наживку и, во-вторых, рассчитывает через тебя решить какую-то задачу. И отсюда вопрос — а какую?

— Думаю, связанную с «Иудой», — сказал Эди и подробно рассказал о своей с Еленой встрече с Моисеенко, телефонных разговорах с ним и Сафинским.

— Очень интересно, — произнес Маликов, а затем, повернувшись к Артему, несколько сухо бросил: — Нам что-нибудь дадут на стол, а то в горле от этих новостей пересохло?! — Затем, проводив взглядом стремглав бросившегося к двери Артема, продолжил: — Так на чем мы остановились. А-а, на том, какие у тебя позиции и могут ли блатные пойти на противоправные действия… И ты думаешь, что они намереваются его похитить из СИЗО?

— Однозначно сказать затрудняюсь. Но, с другой стороны, если не это, то зачем такая рекогносцировка?

— В любом случае руководство решило воздержаться от организации побега «Иуды» за границу. Считают, что он может переметнуться. Вот что касается попытки ужать его вину в пределах ножевого ранения Шушкеева и снизить срок, чтобы через два-три года получить в свое распоряжение для будущих дел, то это не возбраняется. Конечно, придется прибегнуть к поддержке милиции, но это уже техника, — размеренно промолвил Маликов, глядя на Эди.

— Понял, буду отрабатывать второй вариант.

— С этим понятно, но меня волнует другое — неужели они настолько поверили тебе, что предлагают в открытую идти на преступление?! И это при их архиосторожности в таких делах, хотя в последнее время обнаглели не в меру. Как говорится, ничего не боятся и ни в чем себе не отказывают. Будто знают что-то такое, о чем мы даже не догадываемся, — зло выпалил Маликов.

— Товарищ генерал, а вам удалось ознакомиться со всеми сводками из камеры? — осторожно спросил Эди.

— Ты имеешь в виду откровения «Иуды»? — вопросом на вопрос ответил он. — Да-а, есть вопросы, но не знаю, не знаю, майор, что тебе и сказать, — произнес он, вопросительно глянув на Эди.

— Не в этом ли кроется их наглость?

— Вполне возможно, но мы их научим уважать нас, как не раз это уже бывало, — ухмыльнулся Маликов. Затем, несколько задумавшись и посмотрев на торопливо идущего к столу с подносом Артема, спросил: — Значит, с ремонтом вы договорились?

— Моисеенко и Сафинский, будто сговорившись, ненавязчиво склоняли к тому, чтобы я уговорил Елену согласиться, и, естественно, я попросил принять ее такую заботу о себе со стороны друга отца.

— Этим шакалам сговариваться не надо. Они льют воду на одну мельницу. После твоего звонка Моисеенко сразу же переговорил с Сафинским. И этот старый лис ждал, когда ты с ним свяжешься, — заметил Маликов, отпив чай из фаянсовой чашки.

— Я почувствовал это по его немедленному ответу, как и то, что он знает о поступке своего сына.

— К радости, они принимают тебя за обычного кавказского парня и потому не очень напрягаются в общении. Иначе закрутили бы такую пляску, что мало не показалось бы.

— Я не стал бы с ними церемониться, товарищ генерал, — пошутил Эди, — осадил бы, как и Моисеенко, который решил покомандовать во время вчерашней встречи. После этого он сразу стал на «вы» разговаривать.

— Молодцом, ты выбрал выигрышную линию поведения. Она поможет тебе и в дальнейшем. Ты хоть и интеллигент, но чеченского разлива. И они должны тебя именно таким видеть. Меня даже в дрожь бросает, когда вспоминаю, как кое-кто пытался тебя втиснуть в роль бывалого вора. Однозначно из этого ничего не получилось бы. Да, чуть не забыл. Насчет билета позвони прямо с утра в кассы вокзала. Артем даст телефон и заодно подработает по купе. За билетами поезжай сам, ты знаешь почему.

— Хорошо.

— Хорошо-то хорошо, но что Моисеенко тебе подсунет в Минск, вот в чем вопрос? — заметил он и, обратив внимание на то, что ни Эди, ни Артем не пьют чай, шутливо промолвил: — Вы, что решили меня одного накачать этим прекрасным напитком? — после чего Артем сразу же взял с подноса чашку с чаем и поставил перед собой.

— Сейчас можно только предположить, что Моисеенко будет делать, — сказал Эди, повторив маневр Артема с чашкой.

— Что имеешь в виду?

— Я не исключаю, что он продолжит слежку за мной и Еленой как в пути, так и в Минске. Может передать для «Иуды» письмо с зашифрованными инструкциями, а может направить что-нибудь для Глущенкова или еще кому-нибудь. Главное, не исключено, что это произойдет в поезде или даже по прибытии в Минск.

— Правильно рассуждаешь, майор. Поэтому, чтобы избежать всяких там случайностей в дороге, к вам и в соседние два купе заселим наших людей. Соответственно тем же поездом, но в другом вагоне, поедет и Артем, чтобы тебе не было там одиноко. Ваша совместная работа признана удачной. Кроме того, под начало Тарасова в Минск направим группу оперов и разведчиков наружного наблюдения.

Теперь относительно предстоящей встречи с Моисеенко. Майор, тебе необходимо максимально поберечься, ведь нам еще неизвестно, где он захочет ее провести и что может выкинуть для твоей проверки на надежность. Ты знаешь, о чем речь. Несомненно, ребята подработают ситуацию надлежащим образом, но надо быть готовым к любым неожиданностям, вплоть до попытки накачать тебя спецсредствами. Ты же вроде проходил подготовку по этой теме? — спросил Маликов, отчего-то посмотрев на Артема, который в ответ лишь молча кинул.

— Товарищ генерал, я знаю, с кем имею дело, не волнуйтесь, не подведу, — коротко сказал Эди, в очередной раз отпив из чашки.

— Не сомневаюсь, но я по принципу, что предупрежденный уже вооружен. Тогда давайте поговорим по квартире «Иуды». Ты все закрутил нормально. Насчет Лены и твоего присутствия в квартире при ремонте лучше и не придумаешь. Это будет в некоторой степени их стеснять, да и тебе позволит лучше разглядеть этих ремонтников. Я допускаю, что они могут быть из состава техслужбы немецкой резидентуры. Когда у тебя будет ясно с началом ремонта, дай знать через прикрывающую тебя здесь сотрудницу. Кстати, а кто оплачивает ремонт?

— Со слов Моисеенко, жлоб Сафинский, — улыбнулся Эди, вспомнив свой разговор с резидентом.

— А, вспоминаю, — легко рассмеялся Маликов. — Скажи, майор, только без обиды, как там у тебя с Леной?

— Товарищ генерал, прошу уточнить вопрос, — несколько сухо попросил Эди.

— В смысле, ну как бы это сказать поделикатнее, — засуетился тот, а потом, махнув рукой, выпалил: — Ты найдешь вариант, чтобы ее не трахнуть или все-таки придется пойти на это, чтобы уберечь от соблазна лечь под паскуду Сафинского? В такой редакции ты принимаешь мой вопрос? — широко улыбнулся Маликов и шумно выдохнул, будто сбросил с плеч тяжелый груз.

— Вот вам даже говорить об этом трудно, но что делать мне, если она вбила себе в голову, что ей обязательно нужно переспать со мной. Пока мне удалось сдержать ее, сказав, что, если это случится, то не смогу смотреть в глаза «Иуде», которому обещал заботу и защиту его дочери.

— В общем, так, об этом разговоре знаем только мы втроем. По этой ситуации я докладывал зампреду… Он сказал, что если майору не удастся удержать ее около себя иными средствами и более того, возникнет угроза попадания девушки под влияние другого человека, то санкционирует. Ну как же ты тонко обошел матюги, я так, наверно, не смогу, одним словом, остудить как следует ее пыл. Вот так и не иначе… К сожалению, в свое время мне подобный акт не позволили, хотя та дивчина и я не прочь были его совершить… Зато мерзавец Васюков, которому ее передали на связь, не стал никого спрашивать, а трахнул озабоченную прямо у себя в кабинете, завалив на скрипучий паркет. Правда, потом его разбирали на партсобрании, но он ничего себе, спокойно сидел и улыбался… Ну да о чем это я… — неожиданно встрепенулся генерал, видимо освобождаясь от влияния дум о прошлом, и, ухмыльнувшись, заметил: — Так вот, с бабой вроде разобрались, теперь еще раз о завтрашних действиях.

Уточнив, как и в какой последовательности завтра будет действовать Эди, а также повторив, что ему предстоит доклад вместе с ним зампреду, Маликов завершил совещание. И по установившейся традиции выпив по рюмке коньяка, они распрощались. В этот раз, по соображениям конспирации, первыми ушли Эди и Люба.

Утром, после завтрака, Эди, как и рекомендовал Маликов, позвонил в кассы, а затем, согласовав с Еленой и Сафинским время прибытия ремонтников в квартиру, съездил на вокзал и, выкупив билеты, отправился в Кунцево.

У входа в подъезд дома Елены к нему подошел неизвестный и, представившись знакомым Василия Львовича, сказал:

— Я привез штукатура и маляра для ремонта квартиры Бизенко, — показав при этом рукой на стоящих около «жигулей» среднего возраста женщину и мужчину.

— Он не говорил о вас и тем более, что встретите здесь, — заметил Эди, разглядывая неизвестного.

— Я хотел уже подняться наверх, но, увидев вас, решил подойти.

— Вы меня, товарищ, совсем запутали, — удивленно произнес Эди. — Разве мы с вами знакомы?

— Нет, но Василий Львович обрисовал вас так подробно, что я сразу узнал. Если не верите, позвоните ему, он еще дома. Кстати, меня тоже зовут Василий.

— А номер квартиры он назвал?

— Назвал, сорок седьмая же?! — щерясь, обронил Василий.

— Ладно, потом позвоню, — заметил Эди. — Пойдемте.

— Мастеров можно сразу приглашать?

— Конечно, мы же с вами не осилим ремонт, — ухмыльнулся Эди.

— Тогда вы поднимайтесь, а мы вслед за вами, только материал и инструменты прихватим.

Елена встретила Эди с сияющей улыбкой и словами:

— Вы мне снились… Хотите кофе, чаю?

— Попозже, сейчас подойдут мастера.

— Эди, вы, пожалуйста, скажите им, чтобы не мусорили в комнатах.

— Леночка, будет лучше, если вы возьмете это под свой личный контроль, а я буду рядом.

Между тем в квартиру подошли ремонтники, неся с собой два небольших ящика, в которых лежали целлофановые кульки с цементом и песком, банка с эмульсионной краской, шпателя и иной нехитрый набор штукатурно-малярных инструментов. После того как все это оказалось в коридоре, Василий, сослался на то, что не смыслит в ремонтных делах, и, чтобы не путаться под ногами специалистов, спустился вниз.

Елена тут же, не церемонясь, показала ремонтникам, где и что надо делать, предупредив их при этом, чтобы не разносили мусор по квартире. Женщина-мастер, доброжелательно улыбаясь, обещала, что все будет сделано на высоком уровне. При этом Эди заметил, что мужчина специально уходит от контактов с Еленой и с ним, предоставив это своей напарнице. Сделав вывод, что основным технарем является мужчина, Эди стал незаметно приглядываться к нему. Его внимание сразу же привлекли махинации мужчины с ящиками, которые он то и дело перемещал сначала на кухню, потом в коридор, а затем и в гостиную, как бы между прочим разворачивая их то в одну, то в другую сторону.

Поняв, что специальная техника вмонтирована в эти ящики и подобными манипуляциями мужчина сканирует помещения с целью обнаружения технических закладок чекистов, Эди заключил, что Василий или другой многоопытный оператор в это время сидит в «жигулях» и фиксирует на мониторе получаемую из квартиры электронную картину.

«Если отушники выключили источники питания своих закладок, то этот оператор на мониторе будет иметь только одну горизонтальную линию, и Моисеенко спокойно вздохнет, решив, что за «Иудой» слежки не было», — подумал Эди и, включив телевизор, сел на диван смотреть передачу.

Елена между тем увлеченно наблюдала за ходом ремонта. Иногда предлагала мастерам то чай, то кофе. Но они каждый раз отказывались, ссылаясь на необходимость в сжатые сроки выполнить большой объем работы. Услышав это, Эди один раз даже предложил им свою помощь, пояснив, что не один год участвовал в составе студенческих бригад в строительстве коттеджей для казахстанских животноводов. Но они лишь снисходительно улыбнулись и заметили, что в данном случае требуется тонкая работа.

В полдень в квартиру пришел Василий, который принес своим мастерам обед в виде бутербродов и кофе в термосе. Пока они ели, осмотрел балкон и остался доволен проведенным ремонтом. Потом, о чем-то переговорив с ними, пригласив их для этого на балкон, вернулся в гостиную и предложил Елене:

— Может быть, можно хоть одним глазком посмотреть другие комнаты, а вдруг в них требуется для шика чуть-чуть подтереть, подмазать?

— Не надо, там все и так хорошо, — холодно произнесла она, вопросительно глянув на Эди.

— Леночка, пусть посмотрят, мы действительно могли какую-нибудь мелочь не заметить, — посоветовал Эди.

— Ну, хорошо, пусть глянут, — согласилась Елена, нахмурив брови. — Только сначала приберусь там, — добавила она и тут же пошла в спальню.

Василий, заговорщически подмигнув Эди, направился на кухню и, обменявшись с мужчиной несколькими словами, вышел из квартиры.

Минут через пять Елена возвратилась в гостиную и села рядом с Эди, взяв его под руку. Затем, легко прижавшись к нему, спросила:

— А где этот тип? Эди, он мне не нравится, скользкий какой-то.

— Пошел к своим ненаглядным «жигулям». Наверно, боится, что здешние хулиганы угонят. А насчет его скользкости, нам с ним пирожки не печь.

— Согласна, только не пойму, где вы их отыскали?

— В гостинице у дежурной спросил, а она порекомендовала их как асов, — пошутил Эди.

— Она, наверно, из Прибалтики? Маляр-то из тех краев, я их сразу узнаю. Приходилось много общаться в пионерских лагерях.

— Я не приглядывался и не прислушивался. Главное, чтобы с ремонтом не напортачили, — рассмеялся Эди.

— Буду начеку, папин друг, — сказала Елена, крепко прижав его локоть к груди.

Через пару минут ремонтники пришли в гостиную и направились было на балкон, но, будто что-то вспомнив, остановились у самой двери.

— Василий сказал, что надо посмотреть и другие комнаты, — вопросительно произнесла женщина, обращаясь к Елене.

— Пожалуйста, я не против. Начнем с папиной спальни, — промолвила она и направилась в коридор.

— Янис, пойдемте вместе, — сказала женщина и последовала за Еленой.

Тот быстро схватил из ящика рулетку и зашагал в спальню… «Молодец-таки Елена, сразу определила в нем прибалтийца. Наверно, из семьи старых эмигрантов, зарекомендовавших себя в войне с советами. Иначе в святая святых разведки не подпустили бы. Интересно, что у него в рулетке? Скорее всего, тоже сканер… Хорошо, что видеонаблюдение зафиксирует все их действия и так называемые инструменты», — думал Эди, продолжая смотреть телевизор, с экрана которого неустанно вещали об успехах перестройки и удачных переговорах Горбачева с американцами об ограничении ядерного вооружения.

Между тем ремонтники, перебрасываясь редкими фразами, вернулись на свои рабочие места. Елена вновь села рядом с Эди и весело произнесла:

— Только время зря потеряли. Я же говорила, что не нужен там ремонт.

— Они что, настаивали?

— Нет. Оглядели все стены и потолки для порядка и согласились со мной. Правда, женщина сказала, что было бы неплохо подкрасить потолок в углах, но Янис отсоветовал, сказав, что трудно будет подобрать колер.

— Он что, измерял там что-то, зачем прихватил с собой рулетку? — как бы между прочим обронил Эди.

— А-а, вы имеете в виду желтую бобину? Я и не поняла, что это рулетка. Нет, он просто держал ее в руках.

Через час Василий вновь поднялся в квартиру. Переговорив с ремонтниками, торжественно произнес:

— Еще каких-то тридцать минут, и можете принимать нашу работу.

Услышав это, Елена направилась на кухню, чтобы посмотреть, как идут там дела. Воспользовавшись ее отсутствием, Василий сказал, что он перед приходом в квартиру разговаривал с Василием Львовичем: «Он просил вас вечером позвонить ему». Эди лишь кивнул в ответ и встал навстречу Елене со словами:

— Ну как там?

— По-моему, хорошо. Вы бы и сами посмотрели, а то я мало что понимаю в ремонте.

— Тогда пойдемте вместе и посмотрим, — предложил Эди Василию.

Вскоре, чисто прибрав за собой, ремонтники с чувством исполненного долга ушли.

«Наверно, резидент выпишет им премию в долларах или марках за удачно проведенный мониторинг квартиры», — внутренне улыбнулся Эди, провожая их до лестничной площадки.

— Они хорошие мастера, — заметила Елена, протирая кухонный стол сырой тряпкой.

— Хорошие, но надо проветрить квартиру. Предлагаю устроить сквозняк, открыв форточки на кухне и балконе, а самим на время пойти погулять.

— Согласна, товарищ папин друг, — как-то по-военному отчеканила Елена, подняв на него искрящиеся от счастья глаза.

— Тогда пойдем, а то в бронхах першит от эмульсионки.

По предложению Елены они прогулялись до местного видеосалона, посмотрели фильм о Брюсе Ли и вернулись. Как только зашли в коридор, Эди сообщил, что купил билеты на завтрашний вечерний поезд и ей необходимо подготовиться к поездке.

— Я после вчерашнего разговора уже собрала все свои вещички и готова следовать за вами хоть на край света, папин друг, — прощебетала Елена, потянув его за руку в гостиную.

— Зато я еще не готов, — заметил Эди, последовав за ней, — но надо выполнить кое-какие поручения вашего отца.

— Вы меня и сегодня хотите оставить одну в этой огромной квартире? Я же боюсь! — игриво произнесла Елена, садясь на диван.

— Леночка, никогда не поверю, что вы чего-то боитесь. Вы сегодня были такой самостоятельной, что эти ремонтники просто тряслись от одного вашего взгляда, — весело сказал Эди, присаживаясь с ней рядом.

— Хотите, честно признаюсь, мне не понравились эти мастера, — нахмурила она брови.

— Мне тоже не очень. Тем не менее они сделали хороший ремонт, — заключил Эди, чтобы не развивать эту тему. То, что Елена наблюдательная и могла заметить в их поведении нелогичные поступки, он не сомневался.

— Согласна, я это так, к слову, и чтобы вы подольше побыли у меня, — рассмеялась она.

— Вот с завтрашнего дня будем постоянно вместе, а сейчас надо идти, иначе будет неудобно перед Александром, — сказал Эди и поднялся.

— Хорошо, не стану вас удерживать, — с грустью промолвила она. И, взяв за руку, повела к выходу.

Прибыв в гостиницу, Эди первым делом позвонил Сафинскому.

— Спасибо, выручили старика, — произнес он энергично, даже не ответив на приветствие.

— Пожалуйста. Только было бы за что, — отреагировал Эди.

— Есть за что. К тому же вы понравились моим строителям, особенно Маргарите.

— Что-то я не заметил этого, — шутливо отпарировал он.

— Зато они заметили, как вы мгновенно решили вопрос с осмотром других комнат. Это похвально, а то, не дай бог, в квартире остались бы какие-нибудь огрехи.

— Но, как мне показалось, ваши строители осмотрели и ничего такого не нашли, а хозяйка квартиры осталась вполне довольна их работой.

— Это радует, — высокопарно сказал Сафинский. Потом, сделав небольшую паузу, спросил: — Кстати, когда уезжаете?

— Завтра вечером.

— Хотелось бы увидеться, но, увы, придется перенести это на следующий раз. Надеюсь, в скором времени вновь приедете в Москву. К тому времени я подыщу для вас подходящее и хорошо оплачиваемое занятие. А Сашке передавайте большой привет и мое сочувствие.

— Заранее спасибо. Привет обязательно передам и, естественно, расскажу ему о ремонте.

— Знаете, лучше не надо о ремонте, ведь дочь-то не в курсе. Могут возникнуть вопросы, мол, почему я сам к ней не наведывался. А у меня дела, де-ела. Пусть уж примет ремонт как вашу дружескую заботу о его дочери. Надеюсь, вы поняли меня?

— Чего ж тут хитрого, ваша дружба с Александром бескорыстна и потому вы не захотели демонстрировать свое участие в его делах.

— О-о, у вас светлая голова, нам будет о чем поговорить, — воскликнул Сафинский.

— Если, конечно, приеду.

— Непременно, непременно приедете. Но сейчас позвольте пожелать вам удачи.

— Спасибо, до свиданья, — произнес Эди и положил трубку. Сам же подумал: «Друзья шпиона не хотят, чтобы он знал о ремонте. Боятся, что расстроится или обидится. Надо будет просветить его об этом и спросить, почему они так повели себя».

Специально подождав около десяти минут Эди набрал номер Моисеенко. Трубку подняла какая-то женщина и бросила в нее короткое: «Вас слушают». Как только Эди произнес первые слова, чтобы представиться, с другого конца провода послышался голос Моисеенко:

— Привет, хорошо, что позвонили, — я мог уйти по делам.

— Я только недавно вернулся от Елены.

— Ну как там?

— Нормально. Строители Сафинского на совесть потрудились. Я ему только что звонил. Правда, не совсем понял, почему он не хочет, чтобы Александр узнал о его расходах на ремонт. Предложил, чтобы я записал его заботу в мой актив.

— Наверно, стыдится поступка сына, — предположил Моисеенко. — Если же серьезно, не забивайте себе голову всякой ерундой. Не хочет — и не надо. Главное, этот жлоб взял на себя расходы по ремонту?

— Я же сказал, что взял.

— Вот и хорошо, — весело произнес Моисеенко. — Кстати, вы билеты приобрели?

— Да, на завтрашний вечерний поезд, — ответил Эди и по просьбе того назвал номера вагона и мест.

— Тогда нам желательно сегодня встретиться, а то мне предстоит отъехать в Подмосковье, да и у вас с Леночкой могут быть свои дела, — задумчиво произнес Моисеенко.

— Вы правы. Если встречаться, то лучше сегодня. Завтра хочу по магазинам пробежаться и купить сувениры, — заметил Эди.

— Эди, а она не у вас?

— Нет, дома, готовится к отъезду.

— Вы случайно не говорили ей о том, что мы планируем встретиться?

— Кажется, сказал после «Метрополя», когда делились впечатлениями об ужине и о вас. А что, не надо было?

— Сказали так сказали. Я это к тому, чтобы не было лишних вопросов с ее стороны к вам, мол, чего без меня и тому подобное.

— Это уже не вопросы, Андрей Ефимович, а претензии. Для этого у нее нет оснований. Встречаюсь, с кем хочу, и тем более — она живет в Кунцево.

— Хорошо. В таком случае через час позвоню и скажу, во сколько и где.

— Договорились, я только схожу перекусить и тут же вернусь, — согласился Эди и положил трубку.

Состоявшийся разговор, особенно в части интереса Моисеенко к осведомленности Елены о предстоящей встрече, заставил Эди задуматься. Объяснение резидента, что он не хотел бы лишних вопросов Елены, его, конечно, не удовлетворило. К тому же вспомнились слова Маликова, что на последней встрече с Моисеенко нужно быть осторожным, чтобы исключить применение препарата для «развязывания языка». Решив поделиться своими сомнениями с Артемом, он пошел в кафе, что находилось на его этаже, и, купив бутерброды, спустился по лестнице к Любе, наблюдая за тем, есть ли за ним слежка.

От нее Эди позвонил Артему и, коротко рассказав ему о разговоре с Моисеенко, предложил срочно приехать вместе с «химиком», который мог бы проинструктировать его насчет препарата и антидота.

Через каких-то сорок минут Артем с «химиком», которым оказалась средних лет женщина по имени Лариса, были в номере у Любы.

Лариса без всяких вступительных слов довела до Эди всю необходимую информацию о применяемых разведками стран главного противника спецпрепаратах. В заключение, передавая ему две капсулы с какой-то жидкостью, объяснила, как и когда необходимо их употребить, чтобы обезопасить себя от воздействия спецпрепарата. При этом, отвечая на вопрос Эди, заметила:

— То, что в отношении вас применили психотропное вещество, вы поймете по легкому головокружению и неожиданно появившейся в ногах слабости. Без антидота человек сразу отключается и становится послушным субъектом, выполняющим команды экспериментаторов. В вашем случае — придется сыграть. Вы же ранее проходили соответствующую подготовку, и потому для вас это не составит большого труда.

— Вы сказали, отключается. Это потеря сознания? — спросил Эди, не отреагировав на ее последнюю фразу, так как знал, что разведки, как и контрразведки, постоянно работают над совершенствованием химических препаратов «развязывания языка». И в данном случае надо было быть уверенным в том, что методика подготовки не устарела.

— Очень близко к этому.

— И я могу грохнуться со стула?

— Обычно объект сажают в удобное кресло, чтобы с ним можно было вести диалог.

— Но я смогу контролировать себя?

— Сможете, но надо делать вид, что плохо соображаете. Они будут задавать вопросы, а вы отвечайте на них согласно вашей легенде.

— Под препаратом человек может передвигаться?

— Да, но несколько неуверенно, хотя бывали случаи, что испытуемые сильно экзальтировались и буянили. Все зависит от того, кто подопытный в психологическом плане.

— А как с речью дело обстоит?

— Человек в этом состоянии бывает весьма разговорчивым, правда, бывали случаи и обратного порядка, но на вопросы отвечали все объективно.

— А сколько времени действует препарат?

— Все зависит от его концентрации. Иначе говоря, насколько экспериментаторы захотят отключить ваши контрольные функции.

— Как-то можно почувствовать, что его действие заканчивается?

— Если вас начнут поить теплым чаем с лимонным привкусом, знайте, что они выводят вас из транса. Примерно через десять минут после такого чая можете легонько встрепенуться и оглядеть своих собеседников будто спросонок. К тому времени вы вновь обретете бодрость, но их каверзных вопросов не должны помнить.

— На здоровье как-то эта гадость влияет?

— Разовый прием, тем более с антидотом, ничего негативного не даст. К тому же испытаете некоторый кайф.

— Спасибо, будет что вспомнить, — пошутил Эди.

Поговорив еще о некоторых деталях, Эди проводил Ларису, а потом рассказал Артему о том, как прошел ремонт в квартире Бизенко, своих наблюдениях в отношении Василия, Яниса и Маргариты, состоявшихся разговорах с Сафинским и Моисеенко. В свою очередь, Артем поделился информацией о ходе разработки Моисеенко. В завершение, изобразив на лице серьезную мину, сказал:

— Не знаю почему, но Иванков затребовал встречу с тобой и полный отчет по разработке «Иуды». Так что сейчас Маликов сидит, обложившись всеми нашими справками и сводками. Волнуется, спрашивал, не вспоминал ли ты случай с Бузуритовым. Кстати, его переводят в партком.

— Бог с ним, с этим чекистом-коммунистом, лучше скажи, а зампред время доклада не назначил?

— Перед выходом сюда я звонил Маликову. Он ничего не сказал.

— Вот будет интересно, если зампред скажет, давай его сюда, а я буду в гостях у Моисеенко, — сыронизировал Эди.

— А мы Маликову позвоним, как только резидент тебе сообщит о часе и месте встречи.

— Ты тогда побудь здесь, а мы с Любовь Александровной пойдем наверх ждать звонка резидента, — сказал Эди, поднимаясь. — После звонка она вернется с соответствующей информацией и заодно проверит, есть ли слежка за номером.

— Принимается, — коротко согласился Артем, поудобнее усаживаясь в кресло.

Через минуту они вышли в коридор и, ведя приглушенный разговор, пошли к лестнице.

— Вы не захотели меня оставлять с ним? — спросила Люба, беря Эди под руку.

— Не могу же я передоверить ему свой талисман удачи, — отшутился Эди, хотя ее похода наверх и возвращения с информацией требовала обычная конспирация: в случае слежки его выход из номера после согласования с Моисеенко встречи мог вызвать подозрения.

— Вы завтра уезжаете. Мне очень жалко с вами расставаться. Надеюсь, мы еще увидимся?

— Я бы хотел этого. Если не против, обменяемся координатами.

— Хорошо, я напишу свои, только сделайте так, чтобы их не засекли Артем или Володя.

— Зашифрую так, что под носом будут лежать, а никто не догадается, — улыбнулся Эди, открывая ей дверь номера.

Люба сразу предложила приготовить кофе. Эди согласился. Через пять минут они сидели и пили ароматный напиток, рассуждая над тем, как было бы здорово встретиться в отпуске в ялтинском или сочинском санатории комитета. Но неожиданно зазвонивший телефон прервал их душевный разговор.

Как и ожидалось, это был Моисеенко, который, убедившись, что говорит с Эди, сразу же предложил ему через полчаса подойти к входу в гостиницу «Интурист».

— Там к вам подойдет мой знакомый и сопроводит ко мне, — пояснил Моисеенко.

— Как я узнаю, что подошедший именно ваш знакомый, там же много народа бывает? — холодно спросил Эди, чтобы выудить хоть какую-нибудь информацию о месте предстоящей встречи.

— Не волнуйтесь, он скажет, от кого, — вкрадчивым голосом промолвил Моисеенко.

— А как узнает, к кому подойти — ухмыльнулся Эди.

— Эди, вы, наверно, после изолятора такой щепетильный стали или остерегаетесь?.. — начал говорить Моисеенко.

— Вы правы, я достаточно насмотрелся на чудачества блатных и их опекунов из краснопогонников, — нарочно прервал он резидента.

— В данном случае можете быть спокойны. Здесь ни тех, ни других нет, — рассмеялся Моисеенко. — Мой знакомый вас узнает и сопроводит в номер, который я специально снял, чтобы иметь возможность спокойно поговорить о наших делах.

— Понял, сейчас выхожу, — буркнул Эди и положил трубку.

Пересказав Любе в подробностях состоявшийся диалог, Эди проглотил первую капсулу и запил ее кипяченой водой. Вторую положил в карман, чтобы выпить на подходе к гостинице.

Наблюдавшая за его действиями Люба подошла к нему и, нежно поцеловав в губы, сказала:

— Удачи вам, — и зашагала к двери, в один миг войдя в роль свободной и готовой на многое девицы.

«Вот женщина, умеет же без слов заводить мужчину», — легко улыбнулся Эди, проследив за ее волнующей походкой, и последовал за ней. Расстались они у лифта на первом этаже. Эди направился к гостинице, а она — к себе.

Глава XXVI

Не торопясь выпив стакан воды в ларьке на площадке перед гостиницей «Москва» и незаметно проглотив при этом вторую капсулу, Эди по подземному переходу вышел на улицу Горького и медленно прошел к «Интуристу». Тут же к нему с вопросом: «Вы к Андрею Ефимовичу?» — обратился молодой человек и, получив утвердительный ответ, предложил следовать за ним к лифту.

Через непродолжительное время он постучал в дверь номера на третьем этаже и, не дожидаясь ответа, вошел в него со словами:

— Разрешите.

— Проходите, проходите, — произнес Моисеенко, шагая им навстречу с широкой улыбкой. — Рад видеть вас, дорогой Эди. Пойдемте. Как видите, здесь без ресторанного шума и гама мы можем спокойно поговорить. Это одна из лучших московских гостиниц. Вам не приходилось в ней останавливаться?

— Куда там, я даже в «России» благодаря Александру, — ответил Эди, разглядывая внутреннее убранство апартаментов.

— Теперь будете жить только в таких, и никак иначе. Мои друзья, а вы друг моего друга, заслуживают лучшей доли и лучших условий жизни, — высокопарно продолжил Моисеенко, показывая рукой на уставленный различными закусками и напитками стол в его центре, и вопросительно замолк, призывая тем самым гостя к ответному слову. И потому Эди, широко улыбнувшись, поблагодарил резидента за внимание, которое он оказывает ему. Затем, сделав короткую паузу, как бы вызванную реакцией на теплые слова собеседника, заметил:

— Я рад знакомству с вами и перспективой быть в числе ваших друзей.

— Хорошо сказали. Поэтому предлагаю до того, как принесут горячее, присесть за тот столик для аперитива и, как говорится, чуточку согреться. Марк, налей-ка нам чего-нибудь, — предложил он молодому человеку. — Да, чему, Эди, вы отдаете предпочтение?

— Мне вообще ничего из спиртного не надо. Можно обойтись прохладительными напитками, — отреагировал он.

— В таком случае, Марк, налей-ка ему легкого грузинского вина, а я попробую виски.

Пока собеседники усаживались в глубокие кресла у столика, Марк ловко разлил в бокалы напитки и поставил их перед ними, а сам отошел к столу и сел на один из стульев.

— Ну что, дорогой Эди, давайте выпьем за перспективу, ведь она нужна всем, особенно таким, как вы, молодым людям. Без нее жизнь была бы тоскливой и невзрачной. Вот вы своим появлением в Москве внесли в мою жизнь оживление и радость, — торжественно произнес Моисеенко и выпил.

Эди, кивнув в знак согласия и чуточку отпив, хотел поставить бокал на столик, но Моисеенко, изобразив на лице недовольство, воскликнул:

— Нет-нет, что вы, так не годится. Первый тост! Надо бокал обязательно осушить.

— Тогда не буду нарушать вашу традицию, Андрей Ефимович, — заметил Эди и выпил содержимое бокала.

— Молодцом. Спасибо, что уважил старика. А то, что вы критически относитесь к спиртному — это похвально, — промолвил он, внимательно вглядываясь в глаза Эди, который уже почувствовал легкое головокружение… — Эди, вам что плохо? А-а?..

В этот момент Эди почувствовал, что надо начинать играть. Он несколько раз шумно вдохнул, будто ему не хватает воздуха, глубоко просел в кресле, сделав пару неловких движений руками, лежащими на краю столика, отчего они безвольно сползли вниз, а голова запрокинулась назад на спинку кресла.

— Ближайшие сорок минут он ваш, — донесся до слуха Эди голос Марка.

— Вы, часом, не переусердствовали? — спросил Моисеенко.

— Только чуть-чуть. На такого бугая можно бы и больше, — ответил тот.

— Не дай бог, если переборщил. В таком случае не сносить тебе головы. Джон сам ее с удовольствием открутит, — угрожающе промолвил Моисеенко, продолжая рассматривать Эди. — Ты понимаешь, этот парень нам нужен с адекватными мозгами. Ты даже не представляешь, какую услугу он нам оказал.

— Слышал, — осторожно промямлил Марк. Потом, бросив на Эди внимательный взгляд, уже уверенно добавил: — Ничего с ним не случится, все будет нормально. Вы же видите, он держится бодрячком.

— Кстати, ты отсканировал его?

— Да, сразу, он чист.

— Я и не сомневался. Дай вопросник. Надо начинать. Ты только голову ему выправи, а то как-то подбородок запрокинулся кверху. Может, ему трудно дышать?

— Все нормально, это он расслабился, начинайте, — сказал Марк, передавая шефу лист бумаги.

— Дорогой Эди, вы слышите меня? — вкрадчиво произнес Моисеенко.

— Да, но как-то приглушенно.

— Давайте поговорим. Вы согласны?

— Конечно, иначе чего бы я сюда приперся, — ответил Эди, наблюдая из-под приопущенных век за действиями своих истязателей.

— Скажите, как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, я будто в полете.

— Это хорошо. Тогда ответьте на мои вопросы, но только искренно. Вы готовы?

— Пожалуйста, — с безразличием в голосе ответил Эди.

Моисеенко посмотрел на Марка и начал:

— Саша рассказывал вам о том, что сотрудничает с иностранной разведкой и о заданиях, которые он выполнял?

— Не-ет, — удивленно и растянуто ответил Эди.

— Вы не заметили ничего странного в его поведении?

— Не-ет, не заметил.

— Он рассказывал вам о своих знакомых по Минску?

— Да-а.

— О ком?

— О ком? — переспросил Эди и, не дожидаясь уточнения, пояснил: — о Шушкееве и-и… Глущенкове.

— Что именно?

— О Шушкееве или Глушенкове?

— Об обоих. Можете начать с любого из них.

— Хорошо. Говорил, что случайно ранил ножом Шушкеева, о чем сильно сожалеет, а о Глущенкове только то, что у него можно будет деньги взять.

— Негусто, однако, — заметил Моисеенко и ту же продолжил: — Скажите, а Саша имел какие-нибудь послабления от администрации изолятора?

— От этих извергов добьешься послаблений. Они там вообще зверствуют.

— Почему вы за него заступились, когда блатные хотели его изнасиловать?

— У меня с блатными были свои счеты, ведь они и на меня нападали. Вот когда мы с Александром объединились, нам стало проще. Мы даже спали по очереди, чтобы эти гады не смогли застать врасплох.

— В чем его обвиняют?

— Понятное дело — в попытке убить Шушкеева. Правда, говорил еще что-то о валюте.

— Так, так, — оживился Моисеенко. — Что именно он говорил?

— О том, что следователь задавал вопросы, мол, что он знает о торговле Шушкеевым валютой. Я тогда на это не обратил внимания, не знал, что пригодится.

— А к нему нет претензий по валюте?

— Нет, это Шушкеева за валюту могут посадить.

— А Сашу за что?

— Я же сказал, за удар ножом, — резко бросил Эди, после чего Моисеенко глянул на Марка, который успокаивающе кивнул, мол, такая реакция возможна.

— Вы знаете, кто допрашивает Сашу?

— Следователь, — ухмыльнулся Эди.

— Понятно, что следователь, но от какого он ведомства?

— Ментовский.

— Это Саша говорил?

— Конечно, кто же еще. Он еще жаловался, что мент требует от него сделать заяву на Шушкеева, обещая за это снисхождение по его делу.

— Он не рассказывал, о чем конкретно?

— Нет, да мне это и неинтересно было. Помню, тогда я ему сказал, что следователь может наобещать и не выполнить обещание.

— Сашу часто вызывали на допрос?

— Не чаще других.

— Долго ли допрашивали?

— Так же, как и других, по два-три часа.

— Его не избивали на допросах?

— Этого не было. Что-что, но рукоприкладства со стороны следаков не было.

— Как он себя вел после допросов, не было ли у него некоторой неадекватности в поступках и словах?

— Каждый раз возвращался озлобленным, а насчет адекватности или неадекватности ничего не могу сказать. Каких-либо сдвигов по фазе я не замечал, — хихикнул Эди.

— Хорошо, скажите тогда, в чем проявлялась его озлобленность?

— Матом ругался в адрес своего следователя и надзирателей, которые обзывали его мокрушником, оскорбляли всякими грязными словами, — раздраженно заметил Эди.

— Извините, а что значит «мокрушник»? — спросил Моисеенко, бросив недовольный взгляд на улыбающегося Марка.

— Убийца. Этого только дошколята не знают, — в прежнем тоне заметил Эди.

После чего по рекомендации Марка Моисеенко поменял тему и спросил:

— Эди, можете рассказать, что из себя представляют ваши минские друзья?

— Вы о Юре? — улыбнулся он.

— Не только о нем, но и о блатных и, конечно, о себе впридачу, — уточнил Моисеенко.

Эди, не торопясь, рассказал о Юре и адвокате, а также знакомых из числа блатных. Затем, после напоминания Моисеенко, о своей семье, жизни в Казахстане и на Кавказе. Моисеенко слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы, а в конце неожиданно спросил:

— Эди, вы сотрудник КГБ?

— О-о, так меня еще никто не обзывал. Националистом, врагом народа и тому подобное приходилось слышать, но гэбистом еще нет, — рассмеялся Эди, а затем, брезгливо сморщив лицо, заметил: — Я не просто сотрудник КГБ, я Штирлиц.

— В каком звании? — невозмутимо спросил Моисеенко.

— Майор, нет, штандартенфюрер, — бросил Эди. — Ха-ха, от ваших вопросов можно обалдеть, вы это понимаете?

— Понимаю. Но все-таки, где вы учились на чекиста? — взволнованно спросил Моисеенко.

— Ну хорошо, давайте поиграем, — легко засмеялся Эди. — Запоминайте — в Тбилиси. Знаете, там природа… Нет, даже не буду пытаться передать словами. Это невозможно, — мечтательно промолвил он, наблюдая за тем, как недоуменно переглянулись Моисеенко и Марк.

— Он издевается над вами, шеф, — приглушенно обронил Марк, наклонившись к Моисеенко.

— Точнее не можете сказать, где находится здание, где вы учились? — спросил он, сделав знак рукой, чтобы не мешал.

— Без проблем, — ответил Эди, изобразив на лице снисходительную улыбку. — Рядом со стадионом «Локомотив» и институтом иностранных языков. Кстати, там прекрасный бассейн…

— И сколько вы учились? — прервал его Моисеенко.

— Пять лет. И знаете, все эти годы каждое утро кроссы бегал в горы на «Черепашье озеро». Прекрасный вид… рекомендую съездить и посмотреть.

— А чему вас там учили?

Придав лицу серьезный вид, Эди ответил:

— Ну как бы сказать, чтобы вас не обидеть?..

— Дорогой Эди, пожалуйста, не думайте об этом, главное — истина. Так что смело отвечайте на мой вопрос, — пропел Моисеенко, обратив на Марка торжествующий взгляд.

— Всяким хитростям, например, как сбить противника с ног и выиграть.

— Не совсем понятно, не могли бы уточнить? — нетерпеливо попросил Моисеенко, к которому тут же наклонился Марк и шепнул, чтобы тот не форсировал события. То ли послушавшись его совета, то ли сам решив не торопиться, Моисеенко произнес: — Хотя об этом мы можем и позже поговорить.

— Можно и позже, — согласился Эди, — но мне, собственно, и добавить нечего, если не рассказывать, как я на практике все это претворял в жизнь.

— Хорошо, тогда скажите, вы были специально подселены в камеру к Бизенко?

— О-о, это уже становится забавным, — ухмыльнулся Эди и без всяких пауз зло добавил: — Товарищ или кто вы там, я думал, что понимаете юмор. Оказывается, нет. Поэтому вынужден послать вас на хрен с вашими дурацкими вопросами. Нашли тему для игры. Имейте в виду, могу и врезать за оскорбление.

При этом он сделал несколько быстрых глубоких вдохов и выдохов, подвигал при этом плечами, демонстрируя тем самым свое возбужденное состояние, что произвело на его истязателей необходимое впечатление. После чего Марк что-то шепнул резиденту на ухо и подошел к Эди. Прощупал пульс и, пристально заглянув в немигающие глаза, вернулся на место, на ходу кивнув своему шефу, что можно продолжать.

— Эди, Эди, ради бога, извините, — торопливо заговорил Моисеенко, — я не хотел вас обидеть. Даже не предполагал, что вы так остро среагируете на такой простой вопрос. Понимаю, что вы и ваша семья пострадали от гэбистов, а я тут со своими вопросами… но ничего, с кем не бывает. Так что отнесите это насчет моей старости и давайте продолжим наш разговор. Вы согласны?

— Я не возражаю, если перестанете глупости говорить и оскорблять, — несколько спокойней ответил Эди.

— Хорошо, даже не подумаю. Только скажите: Саша достойно держится в камере?

— Очень достойно, — сдержанно произнес Эди. — Александр очень волевой человек, он не склонился ни перед блатными, ни перед администрацией, но страдает от того, что оказался в тюрьме. Считает, что его участь зависит от того, как поведет себя Шушкеев.

— Уточните, пожалуйста.

— Имеется в виду, что если Шушкеев не станет его обвинять и требовать строгого наказания, то ему могут дать небольшой срок.

— Вы с ним обсуждали такие вопросы?

— Обсуждали, но он какой-то схематичный, отчего я не всегда его понимал.

— Что имеете в виду, когда говорите, что он схематичный?

— А то, что постоянно поучал: это сделай так, а это так. Выходит, он чего-то боялся?! Такой вывод напрашивается сам по себе. Даже могу допустить, что он не обо всем мне говорил. Секретничал, что ли? Вот приеду и спрошу, что за секреты он прячет от меня. Пусть выложит, если хочет со мной дружбу вести. Хотя, с другой стороны, на хрена мне его секреты? Лучше я вообще к нему не поеду. Не дай бог, исподтишка пырнет ножом, как и Шушкеева.

— Вы думаете, Саша ранил Шушкеева из-за каких-то секретов? — спросил Моисеенко, никак не отреагировав на последние слова Эди.

— Александр говорил, из-за пьянки, и я ему верю, потому что он очень переживал за свой поступок. Даже просил у него прощения.

— Просил прощения? — удивленно переспросил Моисеенко, глянув на Марка. — Но как это ему удалось?

— В записке, и все дела.

— А как передал?

— При желании и наличии денег из тюрьмы или в тюрьму можно передать не только записку, но и атомную бомбу, — буркнул Эди, вызвав у Моисеенко и Марка искренние улыбки.

— А кто ее передал Шушкееву, он же в больнице?

— Юра, — с гордостью промолвил Эди.

— Он это сделал бесплатно?

— В наше время бесплатно работают только олухи, — прыснул Эди.

— Вы опять правы. Все имеет свою цену. Скажите, а вы могли бы вытащить Сашу из тюрьмы?

— Он же не малява, чтобы положить в карман и вынести за решетку? — в тон ему ответил Эди.

— А если серьезно задаться такой целью?

— Если серьезно, то не знаю.

— Даже если заняться этим за очень большие деньги, подключив своих приятелей из числа блатных?

— Ума не приложу, как это сделать. Надо подумать. Может быть, переговорить со Справедливым.

— Он кто?

— Воровской авторитет. Он сидит в том же изоляторе, что и Александр.

— Интересно, интересно, — заметил Моисеенко. — А вы с ним можете переговорить?

— Это небольшая проблема. Мой адвокат что-нибудь придумает. Проблема в другом — им почти невозможно управлять.

— Деньги он любит?

— К ним у него трепетное отношение, — хихикнул Эди.

— Тогда с ним надо разговаривать на языке денег, — вновь пошутил Моисеенко.

— Это эффективный язык, — весело сказал Эди.

После этого, переглянувшись с Марком, Моисеенко спросил:

— Эди, а вы знаете, что привезли от Бизенко?

— Знаю, Александр говорил, что это редкое лекарство, за которое я получу премию. Но вы, видимо, решили отделаться рестораном и этими странными вопросами. Сами жмотничаете, а Сафинского называете жлобом, хотя он без всяких эмоций ремонт за свой счет сделал в квартире Александра.

— Эди, не волнуйтесь, в Минске вам передадут большую сумму за это лекарство.

— А он говорил, здесь дадут, что-то у вас не срастается. Мне деньги нужны…

— Для чего? — прервал его Моисеенко.

— Хочу спортивный зал построить и тренировать.

— Где же будете строить?

— Вот об этом я еще не подумал. Будут деньги, тогда и решу.

— А разве КГБ вам не платит? — неожиданно спросил Моисеенко, уставившись на Эди.

— А-а, ты, сука, опять о КГБ?! Тогда я тебе иначе объясню, мразь. Ты, скорее всего, сам с гэбистами заодно и пытаешься муде к бороде пришить. Ничего не получится, я и Александра предупрежу, чтобы он подальше от тебя, гнида, держался, — с угрозой в голосе произнес Эди. — Как же я сразу не догадался, что ты паскуда, ведь чувствовал, что хитришь, не за того себя выдаешь, да я тебя на мелкие кусочки порву.

Видя разнервничавшегося Эди, Моисеенко даже отодвинулся от столика и, растерянно посмотрев на Марка, спросил:

— Как объяснишь это?

— Просто негатив в нем глубоко в мозгах сидит, и ваш вопрос, касающийся темы о гэбэ, вызывает бурю протеста.

— Ты не ошибаешься?

— Сомнений нет, — утвердительно ответил Марк, мотнув для убедительности головой из стороны в сторону. — Рекомендую завершать, пока у него нервного срыва не произошло. Видите, как разволновался, даже на «ты» перешел. Представляю, что бы сейчас он сделал, будь не под препаратом. Видел я, шеф, в тот вечер, как он бьет.

Моисеенко прервал Марка и, кивнув в знак согласия, приказал:

— Дай ему чаю из термоса, на главный вопрос мы получили ответ. И скажи: он точно ничего не будет помнить?

— Ничего, все проверено. Через десять минут придет в себя, словно после сна, — отчеканил Марк, доставая из стоящего около кресла чемоданчика небольших размеров термос в кожаном чехле.

«Слава богу, игре приходит конец, а то от напряжения голова и тело одеревенели», — подумал Эди, делая первый глоток теплого, с лимонным привкусом чая из чашки, что поднес к его губам Марк.

«Все, как объясняла Лариса, — пронеслось в его голове. — Надо эти десять минут отдохнуть», — решил он, опуская на глаза ставшие невероятно тяжелыми веки.

— Что с ним? Почему он не открывает глаза? Твои десять минут уже прошли, — услышал Эди голос Моисеенко.

— Спит. Его мозг такую нагрузку перенес, что, не дай бог, испытать подобное когда-нибудь нам с вами, — ответил Марк из глубины комнаты.

— Хватит, будите, не на курорте, — грубо потребовал Моисеенко.

— Предлагаю не трогать еще хотя бы пять минут, они ничего не решают.

— Нет времени, будите, — приказал Моисеенко, после чего Марк подошел к Эди и хотел было к нему наклониться, но, увидев, что тот открыл глаза, остановился и весело произнес:

— Андрей Ефимович, он проснулся.

— Дорогой Эди, вижу, Москва и девочки утомили вас… Я вам рассказываю о том, как мы будем дружить, а вы, как выяснилось, сны цветные смотрите, — смеясь, заговорил Моисеенко, присаживаясь в кресло напротив.

— О чем вы? — промолвил Эди, удивленно озираясь по сторонам и усиленно потирая рукой затылок, который и на самом деле ломило от пережитого напряжения.

— Вы, как только плюхнулись в кресло, сразу же засопели, и я не счел возможным вас беспокоить, — заботливо произнес Моисеенко.

После этих слов Эди бросил взгляд на часы и, изобразив на лице удивление, спросил:

— Скажите, сколько на ваших?

— Столько же, что и на ваших, — пошутил Моисеенко, одобрительно глянув при этом на Марка. Затем, широко улыбнувшись, добавил: — Знаете, я даже позавидовал вам, вы безмятежно спали… Так может лишь человек с крепкими нервами и здоровьем. Примите мои поздравления.

— Андрей Ефимович, извините за бестактность, не могу даже объяснить, как я мог так внезапно уснуть, — стал оправдываться Эди и начал подниматься, но, вспомнив совет Ларисы, отказался от этой затеи и вновь присел в кресло, массируя затылок.

Моисеенко, сделав вид, что не заметил неуверенные движения Эди, предложил Марку организовать доставку горячего и направился к обеденному столу, бросив на ходу:

— Эди, просыпайтесь и подтягивайтесь, надо подкрепиться.

— Сейчас, только что-нибудь выпью, — среагировал он, потянувшись к стоящим на столике напиткам.

Моисеенко резко обернулся и хотел было что-то сказать, но, увидев, как Эди взял в руки бутылку «Боржоми», спокойно присел на стул, не выпуская его из поля зрения.

Эди же пошарил глазами по столу в поисках открывалки и, не увидев ее, пальцами открыл бутылку и, налив себе полный фужер пузырящейся минеральной, в несколько глотков опустошил его. Затем встал, медленными шагами прошел к столу и сел напротив Моисеенко.

— Вы до конца проснулись? — спросил тот, упершись острым взглядом в его глаза.

— Проснулся, но как-то неудобно себя чувствую. Пришел в гости и уснул. Рассказать знакомым — не поверят, — произнес Эди, спокойно выдержав этот взгляд.

— Все это ерунда, главное, вы отдохнули и вновь в форме.

— Вы правы, я и на самом деле чувствую себя отдохнувшим, хотя несколько затылок давит.

— Помассируйте, и все пройдет, — менторским тоном посоветовал Моисеенко.

— Я и делаю это, но что-то не проходит. Может, от вашего грузинского вина он раскалывается? — специально подчеркнул Эди, чтобы проверить реакцию собеседника.

— Исключено, у меня не может быть подделки, скорее всего, это связано с вашим переутомлением, — несколько растерянно ответил Моисеенко, невольно отведя взгляд в сторону.

— Но лучше было мне его не пить, оно мне сразу не понравилось.

— Чего же тогда выпили? — рассмеялся Моисеенко, сумевший в короткие мгновения собраться.

— Вы же сказали, что первый тост надо пить до конца, я и осушил бокал, — широко улыбнулся Эди.

— Давайте не будем о болячках! Для настоящих мужчин это не тема для разговора. Коль уж речь зашла о Грузии, лучше скажите: вам приходилось там бывать? — произнес Моисеенко, встретив вопросительным взглядом только что вошедшего Марка. Тот, бросив короткое: «Сейчас принесут», сел рядом с ним. Оба посмотрели на Эди в ожидании ответа на поставленный вопрос.

— Конечно! Я учился в Тбилиси, — промолвил Эди.

— Вот как, — удивленно заметил Моисеенко, глянув на улыбающегося Марка. — В школе или институте?

— В институте спорта и физической культуры. Я даже в сборную команду Грузии по борьбе входил, — заметил Эди. Затем, сделав короткую паузу, мечтательно продолжил: — Хорошее время было, жалко, что нельзя в него вернуться.

— По-нял, — растянуто произнес Моисеенко, не сумев скрыть при этом своего разочарования.

— Я как-то в качестве туриста был в Тбилиси, — вставил слово Марк, — мне очень понравился этот город — чистый и красивый. Кстати, а где там ваш институт располагается?

— В районе Ваке, точнее сказать, рядом со стадионом «Локомотив». Удивительно, что вам не удалось там побывать. Обычно туристов возят по этим местам, — ответил Эди, понявший, что они решили уточнить полученную от него часом раньше информацию.

— Выходит, у вас в Грузии много знакомых? — включился Моисеенко.

— Конечно, и не только в Грузии. Моих знакомых можно отыскать во многих республиках и даже странах, — весело промолвил Эди.

— Буду иметь в виду, что у моего нового друга такие обширные связи и, если понадобится, обращусь за помощью.

— Я только «за», если, конечно, это будет в моих силах, — добродушно отреагировал Эди.

Тем временем прибывшие вслед за Марком двое официантов расставили на столе горячие блюда, и собеседники принялись за ужин, во время которого велся разговор на различные темы. При этом Моисеенко сначала в завуалированной форме, а потом и открыто пытался выяснить отношение Эди к перестроечному процессу. Спрашивал, как он относится к тому, что советские люди получили возможность больше узнать о демократии, жизни в западных странах, выезжать за границу, создавать свой бизнес.

По тому, как Моисеенко обменивался с Марком многозначительными взглядами и самодовольно улыбался, Эди решил, что своими ответами в духе партийных реляций о достижениях перестройки по обновлению советского общества он помог тому дорисовать свой портрет.

— Эди, а вы не член партии? — неожиданно прервал он ход его мыслей. — Вы так восторженно говорили о тех горизонтах успеха, которые открывает перестройка для советских людей, особенно для молодежи.

— Нет, я сочувствующий, — улыбнулся он. — А вы?

— Я-я?.. — как-то удивленно переспросил Моисеенко, видимо, не ожидавший такого вопроса. И тут же утвердительно произнес: — Конечно, даже член парткома.

— А мне даже и не предлагали вступать, да и я не рвался, видя, кто в ней окопался, — усмехнулся Эди, что вызвало смех у Марка.

— И кто же в ней окопался? — продолжая смеяться, спросил он.

— Сплошь и рядом торгаши и прихлебатели.

— Эди, но так нельзя говорить, ведь партия — это руководящая и направляющая сила нашего общества, — заметил Моисеенко, выпятив губы.

— Не спросили бы — не сказал, — отшутился Эди. — Или правду вам тоже неприятно слышать?

— Приятно, приятно, но не всегда, — в свою очередь рассмеялся Моисеенко, взглянув на Марка. — Хотя с вами, Эди, трудно не согласиться. Мне тоже приходится часто общаться с такими партийцами.

«Как погляжу, я их радую своей аполитичностью. К тому же они довольны и тем, что провели сегодня удачный эксперимент со мной. Наверняка считают себя крутыми ребятами, мол, знай наших… Интересно, когда Моисеенко заговорит об «Иуде» и необходимости его вызволения из тюрьмы, ведь не случайно же он напрягал меня вопросами об этом?» — успел подумать Эди, продолжая слушать говорящего.

— …Несомненно, такие факты наводят на тягостные мысли, но, думаю, нам не следует углубляться в эту тему. Давайте лучше поговорим о Саше, ему сейчас приходится очень трудно. Камера, тюремщики — одним словом, несвобода. И вы, Эди, знаете об этом не понаслышке. Так вот, скажите: есть ли какая-нибудь возможность ему помочь?

— Я пытаюсь это делать, но…

— Знаю, вы уже рассказывали, — нетерпеливо произнес Моисеенко, перебив Эди. — Я же хочу понять, можно ли его освободить подчистую?

— Андрей Ефимович, у меня нет ответа на этот вопрос. По-моему, в его положении реально вести разговор о том, чтобы максимально скостить срок. Да и это в значительной степени будет зависеть от того, как себя поведет Шушкеев.

— Так, так, — нервно постукивая кончиками пальцев по столешнице, промолвил Моисеенко. — А сколько лет ему могут дать?

— До семи-восьми лет, но все зависит от того, как будут настроены следователи и суд, — вставил слово Марк.

— Скажите, Эди, а можете ли вы встретиться с Шушкеевым?

— Мой товарищ, его Юрой зовут, говорил, что его охраняют менты. Правда, есть один вариант, можно попробовать его задействовать.

— А как же вы записку ему передали, если там менты? — спросил Моисеенко, уставившись в глаза Эди.

— Интересно, откуда вам известно о записке? — резко спросил Эди. — Я вроде вам о ней не говорил.

Моисеенко, уже понявший, что ляпнулся с этим вопросом, тут же изобразил на лице широкую улыбку и произнес:

— Звонил один мой минский знакомый, который навещал его в больнице… Но все-таки, как вам удалось передать записку?

— В хирургии медсестрой работает одноклассница Юры, она и передала.

— Удачно, однако, получилось. Думаете, что менты не заметили?

— Даже не сомневаюсь. Иначе у Юры были бы проблемы, а их, слава богу, нет. Случись по-другому — он бы мне этого никогда не простил.

— Почему, ведь вы же товарищи? — спросил Моисеенко.

— Он имеет в отношении одноклассницы серьезные намерения.

— Понятно. Знаете, Эди, я написал небольшое письмецо Шушкееву и хотел бы, чтобы вы его лично ему вручили.

— Вы что, с ним знакомы? — удивленно спросил Эди.

— Да, несколько раз встречался. Вот и хочу, с одной стороны, его поддержать, а, с другой, попросить, чтобы он не сердился на Сашу.

— Андрей Ефимович, это благородно с вашей стороны. Конечно, я попытаюсь все сделать, чтобы встретиться с ним. Правда, пока не знаю, как это сделать. Но по приезде на место что-нибудь с Юрой придумаем.

— Буду вам очень благодарен, но мне не хочется, чтобы оно попало в другие руки. Понимаете, я человек, занимающий важную должность, а тут пишу почти зэку.

— Андрей Львович, можете не беспокоиться, я все сделаю как надо, — горячо пообещал Эди.

— Вот спасибо, дорогой Эди, спасибо, — тепло произнес он. Затем после непродолжительной паузы продолжил: — Теперь давайте о Саше.

Эди в знак согласия кивнул головой и отпил из фужера минеральной.

— Понимаете, семь-восемь лет тюрьмы Саша не вынесет, да и дочь исстрадается. Дорогой Эди, надо все сделать, чтобы ему дали минимальный срок.

— Я — «за», но как? — прервал его Эди. — Мне раньше не приходилось такими делами заниматься.

— Вы прежде всего не нервничайте. Я же не задачу ставлю, а лишь констатирую, что надо помочь Саше… При этом следует исходить из того, как ни больно это осознавать, что в наше время все продается и покупается, в том числе и в милиции. Это явление не нами придумано. Оно возникло и существует само по себе и абсолютно независимо от нас с вами. Поэтому мы просто им воспользуемся, чтобы спасти нашего друга. Необходимые деньги имеются. Так что можно, как говорится, идти вперед и не оглядываться. Конечно, ваш гонорар будет предусмотрен отдельной статьей. В этом можете не сомневаться. Кстати, я не забыл и то, что являюсь вашим должником за доставку лекарства. Одним словом, у вас будут необходимые средства и наша посильная поддержка. Надеюсь, вы не против всего этого? — вкрадчивым голосом промолвил Моисеенко.

— Нисколько. Я уже говорил, что готов в меру своих сил помочь. Он заслуживает такого отношения к себе.

— Дорогой Эди, рад, что вы согласились. В таком случае необходимо действовать, но только осторожно. Полностью согласен, что не удастся его сразу вытащить из тюрьмы. Поэтому мы должны добиться того, чтобы он получил минимальный срок. Заинтересуйте должным образом своих товарищей, и они станут активно помогать. Денег не жалейте, но не забывайте о мере, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания со стороны ментов или блатных. И те, и другие одинаково опасны. Еще вам желательно познакомиться с минскими друзьями Саши, чтобы при необходимости заручиться и их поддержкой. О них можете узнать у него самого или… — и, сделав короткую паузу, как бы раздумывая над тем, говорить или не говорить, бросил беглый взгляд на Марка и продолжил: — Или мы скажем. Саша как-то называл их мне. Завтра, в первой половине дня, Марк принесет вам письма Саше и Шушкееву, а также деньги на первое время. Когда приедете на место, позвоните мне, а в последующем — по мере необходимости. А там видно будет, как быть дальше… Вы поняли меня?

— Понял, — одним словом ответил Эди, глядя Моисеенко прямо в глаза.

— Эди, еще раз хочу подчеркнуть, если вам удастся решить вопрос с Сашей то можете значительно поправить свое положение в обществе, но попутно и материальное. Это я вам обещаю, — утверждающе произнес Моисеенко, в очередной раз пригубив бокал с виски. — Вы верите мне?

— Конечно, верю, Андрей Ефимович. Какой резон вам меня обманывать, тем более это небезопасно, — ответил Эди, широко улыбнувшись, что вызвало у его собеседников неподдельный смех. Марк даже захотел выпить с Эди на брудершафт.

Глава XXVII

Скоро, после ужина, Эди, договорившись о времени прихода Марка в гостиницу, вернулся к себе. Позвонил Елене и, сообщив ей, что завтра заедет за ней, чтобы вместе ехать на вокзал, прилег на диван, чтобы отдохнуть.

Где-то через полчаса раздался стук в дверь. Удивленный этим, он пошел открывать.

— Дорогой, я соскучилась, — громко промолвила Люба, скосив глаза в коридор, давая тем самым понять, что ее слова предназначаются дежурной по этажу. — Ты меня пустишь или я должна здесь стоять?

— Проходи, золотце мое, проходи, — также громко сказал Эди и, подхватив рукой ее за талию, буквально втащил в номер.

— Эди, аккуратнее, а то могу и на самом деле прилипнуть, — шепнула она ему на ухо, нехотя отодвигаясь от него.

— Сделай, пожалуйста, кофе, а то все внутри горит, — попросил Эди, закрывая дверь.

— Во-первых, надо говорить сделайте, а во-вторых, я очень волновалась за вас, — промолвила она, наградив его нежным взглядом своих бездонно-голубых глаз. — Если горит, лучше чаю попить, так рекомендовала Лариса, — пояснила Люба.

— Ну, если рекомендовала Лариса, то надо чаем сполоснуть желудок, — пошутил Эди. — А ничего другого она не посоветовала?

— Нет, только чай, — улыбнулась Люба, присаживаясь в кресло напротив Эди. — Выходит, они все-таки испробовали на вас свою химию?

— Испробовали, Любовь Александровна, испробовали, но пилюли Ларисы свели их потуги на нет, — отшутился Эди. — Так что надо будет ей спасибо сказать.

— Вряд ли вам удастся это лично сделать. Она очень засекреченная особа и, по всему, ее и не Ларисой зовут.

— Ничего сложного, передадим через начальника, но ее инструктаж мне очень помог.

— А мой?.. — спросила Люба с какой-то грустью.

— Твой, Любонька, ни с чем невозможно сравнить. Я тебя обожаю.

— Да ну вас, все шутите? — надула губки она.

— Даже в мыслях не возникало. Ты бесподобная женщина и очень мне нравишься.

— Опять забыли про «вы», — игриво заметила Люба, поднимаясь за чайником. — Кстати, Артем каждые полчаса звонил. Волновался оттого, что наружка не смогла засечь, в какой номер вы зашли.

— А где он сейчас?

— У себя. Это он сказал, что вы вернулись.

— А чего не позвонили?

— Наши страхуются, говорят, что надо проявлять максимум осторожности. Даже зампред перенес встречу с вами на конспиративную квартиру.

— Когда она будет?

— Не знаю… Мне сказано навестить вас, чтобы посмотреть, как себя чувствуете, и вернуться для получения инструкций о дальнейших действиях.

— Надеюсь, вы не собираетесь сразу же уходить?

— Нет, это могло бы вызвать подозрения у людей Моисеенко, которые ведут наблюдение за вашим номером.

— Логично, — отметил Эди. Затем, улыбаясь, поднялся с кресла и, шагнув к ней, спросил: — Тогда чего мы здесь околачиваемся?

— Эди, вам бы надо… — начала было говорить Люба, но, неожиданно перестав говорить, прижалась к нему, дрожа всем телом.

Через час они вместе вышли из номера и медленным шагом, ведя непринужденный разговор, прошли в кафе на этаже. Там попили кофе, сев за дальний от лестницы столик, откуда удобно было обозревать коридор и лестничный пролет. После спустились в холл и, купив в ларьке пару бутылок сока, поднялись в номер Любы. Но не успели они толком присесть в кресла, как зазвонил телефон. Пропустив несколько звонков, Люба подняла трубку и лениво бросила в нее: «Ал-ло!» Затем, быстро произнеся: «Хорошо, хорошо, я все поняла», — вернула на аппарат.

— Это Володя. Он сказал, что встреча состоится в десять вечера. Он заедет за нами, — сообщила она. Но, увидев на лице Эди недоумение, пояснила: — Нам нужно будет спуститься во двор. Как это сделать, я знаю. Там будет ждать специальный автомобиль.

— Долго идти?

— Минут пятнадцать с учетом проверки.

— Таким образом, у нас в запасе пара часов, которые мы посвятим ЦУМу[70]. Мне необходимо приобрести презенты для минских приятелей. Заодно проверим, увяжется ли за нами их слежка. Так что, Любовь Александровна, звоните Володе, чтобы на всякий случай организовал контрнаблюдение.

Сделав Минайкову необходимый звонок, Эди и Люба сходили в магазин и, купив несколько московских сувениров, вернулись в гостиницу. Затем, дождавшись контрольного звонка от Володи, направились во двор гостиницы, пропетляв с целью выявления слежки по ее коридорам и закуткам.

Спецмашиной оказался стоящий почти впритык к выходу микроавтомобиль, оборудованный под перевозку продуктов питания. Рядом с водителем сидел Минайков. Оценив ситуацию, Эди и Люба юркнули в открытую дверь салона, и автомобиль сразу же поехал к маячащим впереди металлическим воротам.

Покружив больше часа по центру Москвы, автомобиль заехал в закрытый двор какого-то особняка. У входа их встретил Артем, который, по-мужски крепко обняв Эди, промолвил:

— Брат, я чуть не поседел, когда ты потерялся!..

— Я-то не потерялся. Это люди Моисеенко умело обрубили возможные хвосты.

— Мы просто не сумели за полчаса развернуться там.

— Не скажи об этом руководству, иначе позором заклеймят. Разве у тебя в «Интуристе» не заряжено на все случаи жизни?

— Все, да не все. Иначе чего бы в лифт с тобой пыталась сесть разведчица из наружки. К сожалению, у нее ничего не получилось.

— Я видел эту сцену. Марк, так зовут этого типа, специально не пустил ее в лифт.

— Он что-то заподозрил?

— Не думаю. Наверно, из соображений — береженого бог бережет. По крайней мере, он ничего по этому поводу не сказал.

— Слава богу, хоть в этом повезло, а то не сносить бы головы, — выпалил Артем, глубоко вздохнув.

— Будем считать тебя везунчиком, если обрадуешь тем, что хоть смог записать встречу.

— Ты даже не представляешь, как я подпрыгнул, когда услышал твой голос, оживляя плюсовые номера.

— И что?! — не выдержал Эди.

— Все получилось, но подробности потом, сейчас надо встречать начальников, они уже на подъезде. Ты поднимайся в холл. Мы с Володей встретим их и присоединимся, а там поступим, как скажет зампреда. Любовь Александровна, а вы посмотрите, готовы ли хозяева к приему гостей.

Холл произвел на Эди приятное впечатление своей традиционной для подобных помещений КГБ мебелью под старину. Ему даже захотелось сразу же плюхнуться и утонуть в одном из двух глубоких мягких кресел, что стояли у огромного, почти на всю стену, окна, закрытого свисающей из-под массивного резного карниза серебристыми фалдами портьерой. Но его внимание привлекла картина, сразу же заворожившая своей неземной загадочностью. Это была «Лунная ночь на Днепре» Архипа Куинджи. Он сразу вспомнил прочитанный им некоторое время тому назад рассказ о жизни и творчестве этого великого русского художника-самоучки. «Как точно автор рассказа написал о картине», — подумал он, восстанавливая в памяти его строки. И действительно, как тихо и величаво течет широкая река, переливаясь под луной, словно атласная лента… А над манящей ночной свежестью землей виднеется бездонное и бесконечное небо. Сияет в небе полная луна. Серебристо мерцают края облаков, жидким серебром струится вода, таинственно светятся беленые стены хаток… Ощущение, что будто на какой-то миг подняли занавес — и открылась волшебная сцена приднепровской жизни. Каким же неземным даром был наделен Куинджи, этот выросший в нужде и сиротстве сельский мальчик, если сумел увидеть и отразить на холсте ставшее вечностью мгновение… Наверно, его рукой с кистью водила воля Создателя, и он же дал ему волшебные краски, чтобы помочь вдохнуть в свое творение магическую силу ощущения личной принадлежности к природе и бесконечной к ней любви.

Услышав за спиной голос Иванкова, поднимающегося по лестнице вместе с Маликовым, Эди развернулся и, сделав несколько шагов навстречу, остановился по стойке «смирно».

— Расслабься, майор, расслабься, — сказал он, протягивая руку в приветствии. Затем, дождавшись, когда Эди поздоровается с Маликовым, улыбаясь, спросил: — Скажи откровенно, кайф от шпионского препарата пробрал тебя?

— Нет, антидот свел его к нулю, — спокойно ответил Эди, еще продолжающий находиться под впечатлением пережитого у картины момента.

— Значит, не повезло, — рассмеялся Иванков, потрепав Эди за плечо. — Но ты молодец, вел себя как настоящий якобинец. А насчет Штирлица и штандартенфюрера было просто великолепно: мы с Алексеем буквально за животы держались от хохота, — заметил он, кивнув в сторону Маликова. — Ты это заранее придумал?

— Это экспромт, я и сам не пойму, как все вышло.

— Однако хорошо вышло. Мне еще понравился момент, когда ты Моисеенко назвал мразью и паскудой. Кстати, не переборщил ли с грубостью? — настороженно спросил зампред, при этом жестом руки показав следовать с ним в кабинет.

— По тому, как он вел себя позже, вроде нет, — ответил Эди и тут же без паузы добавил: — В любом случае, товарищ генерал, я, как и требовал момент, был искренен.

— Это было заметно, — ухмыльнулся Маликов, глянув на развеселившегося зампреда, который, скосив одобряющий взгляд в его сторону, самодовольно произнес:

— Ну что ж, товарищи! В целом все развивается, как задумывалось. Главное состоит в том, что противник проглотил наживку. Теперь нужно осторожно обкладывать его по всем правилам чекистской науки. Но поговорим об этом уже за кофе, — продолжил он, подходя к раскрытой настежь двустворчатой двери.

— Товарищ заместитель председателя, кофе сейчас подадут, — бросил ему в спину идущий сзади Артем.

— Вот и хорошо, а то с обеда ничего не пил, все не успевал: то одно, то другое. Думаю, сейчас нам никто не помешает. Так что, товарищи, располагайтесь, — предложил он, показывая рукой на стулья вокруг стола.

Затем, дождавшись, когда все усядутся, выдавил из себя, делая акцент почти на каждой фразе:

— Сводка, конечно, подробная, но, согласитесь, она дает только общее представление о том, что происходило на встрече. Поэтому, майор, прошу рассказать о прошедшем спектакле. Надеюсь, химия не вытравила из твоей памяти детали?

— Не заметил такого, хотя ассистент Моисеенко опробовал на мне лошадиную дозу, — заметил Эди.

— Читал, но, как говорится, слава богу, пронесло. И все потому, что вы по моему совету прибегли к лубянскому безотказному антидоту, — горделиво произнес зампред.

— Вы оказались провидцем, товарищ генерал, — заметил Эди, будучи благодарен ему за предостережение о возможности использования Моисеенко против него спецпрепарата, а затем, изобразив на лице улыбку, добавил: — Иначе пришлось бы употреблять то же, что и они.

— В таком случае у них остались бы вопросы относительно твоей надежности, — заметил Маликов.

— Не факт, что они не остались и в данном случае, — отпарировал зампред. — Моисеенко — хитрый и коварный противник. Именно поэтому он длительное время не совершал ошибок, за которые его можно было посадить на кукан.

— Но все-таки удалось! — торжествующе заметил Маликов, оглядев Артема и Эди одобряющим взглядом.

— Удалось, я об этом уже говорил, но это только начало. Сейчас важно закрепить этот успех всесторонне продуманными и исключающими всякий шаблон мерами, — резко произнес зампред и умолк, увидев, как в комнату вошла средних лет женщина, катя впереди себя тележку с кофейником, чашками и тарелками с разными сладостями.

Дождавшись, когда она уйдет, он вопросительно взглянул на Эди и промолвил:

— Да, мы несколько отвлеклись. Давай, майор, расширяй сводку.

После этого Эди подробно рассказал о встрече с Моисеенко… Закончил свой рассказ короткой фразой:

— Доклад закончен!

— Спасибо, майор, ты серьезно расширил сводку, — задумчиво произнес Иванков, уставившись рассеянным взглядом в лицо Эди. Затем, как-то оживившись, спросил: — Как ты думаешь, почему Моисеенко так легко отказался от идеи вызволения «Иуды» из тюрьмы?

— Я обратил внимание, что он отказался от продолжения разговора на эту тему после уточняющих вопросов о Справедливом.

— Совершенно верно. Поэтому, Алексей, надо понаблюдать за этим вором, чтобы не пропустить возможного контакта с ним людей Моисеенко, — в приказном тоне произнес зампред, обращаясь к Маликову. Тот в свою очередь молча кивнул Артему, который тут же сделал пометку в лежащем перед ним блокноте. — Хорошо, с этим вроде понятно, но надо разобраться, почему он толкает тебя, майор, к Шушкееву, этому недобитому агенту-нелегалу. Ты же наверняка не поверил его сказкам?

— На этот вопрос можно будет получить более полный ответ, исследовав его письма Шушкееву и «Иуде». В них явно будут тайнописные тексты, — ответил Эди, уловив боковым зрением одобрительный кивок Маликова.

— Никак не могу поверить в искренность этого матерого шпиона, когда он предлагает тебе установить связь с минскими контактами своего ценного агента, — с сомнением в голосе промолвил зампред. — Таких глупостей резидент, как правило, не допускает, если, конечно, не поверил человеку на все сто. Но что тобой сделано такого, чтобы он оказал подобное доверие? Привез пленку, думая, что это лекарство. Поддержал «Иуду» в камере. Свел с Леной, на которую Моисеенко делает ставку в дальнейшей работе с ее отцом. Помог проверить подозрительную квартиру и наконец, оказался чистым под спецмероприятием, — рассуждал вслух зампред. А потом неожиданно, окинув сидящих за столом коллег вопросительным взглядом, предложил: — Может, кто из вас приведет другие аргументы? — и умолк в ожидании реакции на свои слова.

— Я тоже считаю, что Моисеенко затеял какую-то игру. И это показное доверие является не чем иным, как стремлением склонить, как ему кажется, неискушенного чеченского парня, пострадавшего в прошлом от действий властей, к совершению противоправных действий. Возможно, и к сотрудничеству… — высказал свою точку зрения Маликов, наблюдая за тем, как зампред увлеченно размешивает серебряной ложечкой сахар в кофе.

— Логично, а что по этому поводу думает полковник Ковалев? — заметил зампред, подняв на него внимательный взгляд.

— Товарищ заместитель председателя, мне добавить нечего, поскольку вами и начальником главка все разложено по полочкам. Поэтому буду работать с учетом ваших установок, — отчеканил Артем, преданно глядя ему в лицо.

Молодец Артем, надо же, так умеючи лизнул, отчего оба начальника, должно быть, получили удовольствие, да и сам внакладе не остался: они с пониманием отнеслись к его короткой речи… Не контрразведчик, а изощренный дипломат… Мне до такого уровня даже при очень большом старании не дорасти, — пронеслось в голове Эди в короткое мгновение. Может быть, и другие шальные мысли посетили бы его отяжелевшую за последние дни голову, но этому помешал Иванков, который с ехидцей в голосе спросил:

— Майор, а чего ты молчишь, или мы действительно обо всем перетолковали и тебе не о чем сказать?

Эди, решивший было действительно промолчать, понял, что из этой затеи ничего не получится и начал сухо излагать свое видение ситуации:

— Товарищ генерал, по-моему, не так и важно в данном случае, искренен или неискренен Моисеенко. Главное, как вы сказали, наживку он проглотил, все остальное…

— Интересно… — прервал его зампред, осторожно, чтобы не обжечься, отпив кофе и со стуком поставив чашку на блюдце, — интересно, давай аргументируй.

И Эди продолжил:

— Все остальное им делается, чтобы не лишиться возможности и далее добывать ценную информацию о противоракетной обороне страны.

— Логично рассуждаешь, — заметил генерал и, хитровато улыбнувшись, спросил: — Ну а что скажешь о его планах по тебе?

— Очевидно то, что Моисеенко, удостоверившись через спецмероприятие в моей непринадлежности к КГБ, надумал задействовать меня в облегчении участи «Иуды». А что касается подключения к этому его связей в Минске, можно будет поразмышлять еще после того, как получу от Марка данные на эти связи.

— Вы допускаете, что ими могут быть неизвестные нам люди?

— Скорее всего, дополнительно к Шушкееву и Глущенкову он может назвать Золтикова, Андрея и хозяина квартиры, где до ареста жил «Иуда».

— Но можно, воспользовавшись предложением Моисеенко, спросить о его связях у самого «Иуды» и тем самым расширить этот круг, — заметил Маликов. — Хотя он и так вроде всех назвал.

— Вот именно, — воскликнул зампред. — Давайте лучше ограничимся теми, кого даст Моисеенко, чтобы не расширять круг людей, которые будут заниматься спасением шпиона из тюрьмы. Вы это поняли, товарищи?

— Да, поняли. Эти лица и так находятся в разработке как связи шпиона, при необходимости к ним можно будет присмотреться и в этом плане, — за всех ответил Маликов.

— Прекрасно, — отметил зампред, а потом неожиданно спросил: — Когда думаете вербовать дочь «Иуды»?

Маликов, окинув вопросительным взглядом Эди, неуверенно ответил:

— Вот изучаем. Майор работает с ней.

— И что? — промолвил зампред, посмотрев на Эди.

— С ее вербовкой предлагаю не торопиться, так как можно получить обратный эффект. Есть идея поручить «Иуде» подготовить дочь к такому предложению, а затем лишь…

— Оригинально, конечно. Но захочет ли он втягивать дочурку в шпионские игры? — с сомнением в голосе спросил зампреда.

— Ему будет разъяснено, что таким образом он получит возможность ее видеть часто. И это станет весомым аргументом для получения его согласия.

— Алексей, ты рассказывал, что к ней проявил интерес и Моисеенко. Что он от нее хочет?

— Думаю, поддерживать через нее связь с «Иудой», — ответил тот.

— Но нам она нужна, как я понимаю, не только для этого?

— Да, мы хотим подставить ее Моисеенко и как минимум получать информацию по интересующим его проблемам.

— Хорошо, принимается. Но скажите, Моисеенко будет спрашивать у «Иуды» разрешения на тайную работу с ней? — сыронизировал зампред, но теперь только глядя на Эди, из-за чего все поняли, что данный вопрос адресован именно ему.

— Товарищ генерал, Моисеенко через сына Сафинского уже пытался войти к ней в доверие, но из этого ничего не получилось. На ужине в «Метрополе» он сам лично познакомился с ней, но контакт предложил поддерживать через меня. Правда, при этом обещал помочь включить ее в состав советской делегации на Международную выставку в Болгарию. И она зажглась такой перспективой, но я считаю…

— Правильно считаешь. Отбей ей эту зажигалку… Насколько я осведомлен, она вроде тебе послушна? — улыбнулся генерал. — Нельзя ее такую юную и неотесанную отпускать в свободное плавание. Ведь там могут обработать моисеенки на свой лад и, как говорится, упорхнет за кордон твой мощный аргумент в перевербовке «Иуды». И тогда все наши задумки, мягко говоря, окажутся у кота под хвостом… Майор, ты принял мою логику?

— Так точно, — отчеканил Эди, отметив для себя, что этот лощеный генерал не зря ест чекистский хлеб.

— И правильно сделал, — рассмеялся тот, а затем, отхлебнув из чашки уже остывшие остатки кофе и посерьезнев, задумчиво произнес: — Товарищи, следует срочно и всесторонне проработать вопросы, которые необходимо решить, чтобы сократить срок пребывания «Иуды» в тюрьме. Там он нам мало пользы принесет. В этом вопросе, как выяснилось, мы солидарны с противником, — грустно ухмыльнулся он и продолжил: — Конечно, при этом каждая сторона преследует свои цели: Моисеенко хочет, как правильно сказал майор, сохранить возможность получения советских секретов, мы же — исправно подсовывать через него дезу, а также выявлять агентуру и разведчиков, работающих в стране под различными прикрытиями. Документировать их преступную деятельность, чтобы в день «Х» предъявить по полной программе… — После этого, сделав непродолжительную паузу, заметил: — С минскими милиционерами нужно будет решить все необходимые организационные вопросы. Руководство КГБ Белоруссии этим уже озадачено. Непосредственно данным делом, как вам известно, занимается генерал Тарасов. Алексей Алексеевич, работайте с ним плотнее. Он имеет большой опыт борьбы с вражескими разведками.

— Мы с ним каждый день по этой разработке общаемся… — начал объяснять Маликов.

Но Иванков, кивнув ему в знак согласия, продолжил прерванный им монолог.

— …И еще, товарищи, в Минске ни в коем случае не ослаблять конспирацию. Дисциплина, аккуратность в деле и еще раз конспирация должны доминировать в работе по тамошним объектам. Ковалев, ты это понял? — неожиданно спросил зампред у Артема, отчего тот встрепенулся и заученно отчеканил:

— Так точно, товарищ заместитель председателя.

— Майор, у тебя с этим, как мне докладывали, вроде все нормально. Как бы то ни было, будьте максимально бдительными. Помните, мы сделали очень серьезный задел, чтобы наказать противника, нужно только не ошибиться.

— Ребята это понимают и работают как часы, — отреагировал Маликов, окинув их теплым взглядом.

— Верю, но, как говорится, предупрежден — значит вооружен. Так что не обижайтесь за нравоучения. Такова моя работа — иногда повторять азбучную истину… А теперь давайте коротко по завтрашнему дню, — без всяких пауз предложил зампред. — Да, майор, когда у тебя встреча с Марком?

— В одиннадцать.

— Получается, до твоего отъезда в Минск мы имеем море времени, чтобы ознакомиться с тайными посланиями Моисеенко?! Алексей, продумай, как это сделать, и о результатах доложи.

— Мы на всякий случай решили письма не возить в лабораторию, а подтянуть специалистов в гостиницу, — заметил Маликов.

— Правильно, но не забывайте, что моисеенки не дремлют. Не дай бог, у противника появятся какие-нибудь сомнения относительно майора. Кстати, Эди, ты давно в этом звании ходишь?

— Около трех лет, — удивленно ответил Эди, обратив внимание на то, что зампред назвал его по имени.

— Алексей, надо подумать, чтобы при следующей встрече с Моисеенко он мог представиться если не штандартенфюрером, то хотя бы подполковником, — сказал генерал и громко рассмеялся.

— Я доложу в ближайшее время, — произнес Маликов, подмигнув Эди.

— В ближайшие дни, вот так, и не иначе, — уточнил зампред и поднялся.

Вслед за ним встали и остальные.

— Алексей, ты с ребятами проговори детали, а я поеду. Мне еще к председателю надо зайти… Да, майор, вернешься в Москву, обязательно зайди ко мне, хочу переговорить с тобой о будущем. Ты понял меня?

— Так точно, товарищ генерал, — отчеканил Эди.

— Вот и хорошо. До свиданья, товарищи, — бросил он, уже направляясь в сопровождении Маликова к выходу.

Скоро Маликов вернулся, после чего, в течение получаса согласовав дальнейшие действия, они разъехались… Эди и Любу на том же автомобиле привезли во двор гостиницы, откуда, изображая увлеченную друг другом пару, они поднялись в номер Эди.

Глава XXVIII

Утром Эди и Люба вместе позавтракали в кафе на этаже, после чего Люба вернулась к себе, поскольку могли позвонить с Лубянки, да и должна была подойти скромница Оля, которой предстояло отнести письма в номер, где будут находиться эксперты. Эди спустился в холл и, купив газету «Советский спорт», вышел на улицу: ему хотелось перед отъездом в Минск еще раз побывать у Кремля, посмотреть развод у поста № 1 и услышать бой курантов. И он направился на Красную площадь. При этом обратил внимание на то, что за ним увязалась какая-то парочка, скоро затерявшаяся среди людей.

Когда в половине одиннадцатого Эди возвращался в гостиницу, чтобы к приходу Марка быть на месте, он обратил внимание на то, что эта парочка вновь проявилась идущей за ним.

«Наверно, в холле есть другие, кто примет от них эстафету, — заключил он, легко шагая по Васильевскому спуску. В предыдущие дни так плотно не опекали. Видно, решили подработать приход Марка… По всему, он не рядовой разведчик, коли так страхуют. Надо Артему подсказать, как, впрочем, и то, чтобы Любу сразу не снимали с поста, а то, не дай бог, моисеенки увяжут это с моим отбытием. Она наверняка тоже находится в поле их зрения», — подумал Эди, продолжая движение к гостинице.

Через десять минут Эди уже был в своем номере. В ожидании прихода Марка он взялся читать купленную ранее газету, но не успел даже до конца прочитать статью о прославленном чемпионе мира по вольной борьбе Леване Тедеашвили, как зазвонил телефон… На свое «алло» Эди услышал:

— Привет, это Марк, я в кафе на вашем этаже. Предлагаю кофе попить.

— Привет, но я только час тому назад там завтракал, — прервал его Эди.

— В таком случае давайте через десять минут выпьем сока на веранде в холле на первом этаже, — невозмутимо промолвил Марк.

— Можно и так, хотя у меня в номере есть и то, и другое, да и возни вокруг никакой, — вопросительно заметил Эди.

— Спасибо, давайте лучше на веранде, — и в трубке послышались короткие гудки.

«Осторожничает парень», — пронеслось в голове Эди. «Интересно, успеют ли операторы сообщить об изменении места встречи?» — подумал он, нехотя откладывая газету в сторону.

Спустя пять минут Эди медленным шагом шел по лестнице вниз. На одном из пролетов ему встретился Минайков, который, проходя мимо, обронил: «Все нормально!»

«Вот и хорошо, что все нормально, а то у себя дома часто работаем, как за границей», — прошуршала критиканствующая мысль. Однако, не получив никакой поддержки от Эди, тут же унеслась, не оставив следа.

Поднявшись на веранду, он сразу же увидел Марка, одиноко сидящего за угловым столиком лицом к выходу. А также заметил уже знакомую ему парочку за столиком слева от спуска в холл. Заказав у барной стойки чашку кофе и бутерброд с сыром, Эди подошел к столику с Марком и, попросив у него разрешения занять место напротив, присел.

— Вы как конспиратор поступили, — приглушенно промолвил Марк.

— Если культура поведения — признак конспирации, то у меня это в крови, — отшутился Эди, а затем, окинув взглядом зал, добавил: — У меня в номере было бы лучше.

— Не сомневаюсь, что в ваших апартаментах уютно, но я люблю свободное пространство, — высокопарно произнес Марк.

— И где это свободное пространство? — ухмыльнулся Эди, бросив на соседа ироничный взгляд. Затем, сославшись на необходимость подготовиться к отъезду, спросил: — Марк, вы принесли то, о чем Андрей Ефимович говорил?

— Конечно. Все находится здесь, — ответил тот, показав глазами на лежащий перед ним на столе сверток, напоминающий собой силикатный кирпич.

— А сколько там денег?

— Я знал, что вы спросите об этом, — хихикнул Марк.

— Вы случайно не практикуетесь у Кашпировского, раз знаете, о чем я спрошу? — нарочито грубо бросил Эди.

— Нет, упаси бог. Просто вспомнил вашу фразу о том, что в наше время за бесплатно работают только олухи, — подчеркнуто вежливо произнес Марк.

— Хотя и не помню, чтобы такое при общении с вами говорил, но откровенности ради признаюсь: не вижу оснований на дядю «за так вкалывать».

— Спасибо за откровенность, приятно иметь дело с открытым человеком. Сейчас все умничают… — заметил Марк, а затем, как бы опомнившись, добавил: — Так вот, здесь двадцать пять штук. На первое время вполне хватит, при потребности будут еще.

— Проблему с Александром за двадцать пять вряд ли решить?

— Вы не беспокойтесь, с этим проблем не будет. Сообщите по телефону, который у вас имеется, сколько и когда. Остальное за нами… Да, конверты с письмами тоже в свертке. Андрей Ефимович просил вручить их адресатам лично, но не вскрывая.

— Об этом могли и не говорить. Я и так не стал бы вскрывать чужие письма. Не научен этому, — несколько раздраженно обронил Эди.

После чего Марк стал убеждать его, что это вызвано не отсутствием доверия к нему, а чтобы адресаты были уверены в конфиденциальности содержания посланий к ним Андрея Ефимовича.

— Марк, не теряйте время на это. Я же не тюфяк какой, чтобы не понять о наличии между Андреем Ефимовичем и его минскими товарищами специфических отношений, о которых мне не следует знать. Как говорят в народе, чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь. Меня интересует только одно: а сколько мы с Юрой можем заработать, чтобы продолжить наши исследования? — выпалил Эди.

— О-о! Это очень правильная философия, — оживился Марк. — Я об этом обязательно расскажу шефу.

— Расскажите, чтобы был в курсе, если придется еще встретиться.

— Придется, обязательно придется. Вы ему очень понравились, — тепло промолвил он, многозначительно взглянув на лежащие на столике загорелые руки собеседника.

В этот момент к ним быстро подошел официант с заказом Эди и тем самым прервал их беседу. Возобновлять ее после ухода официанта они не стали… Марк молча подвинул к Эди сверток и, легко подмигнув ему, направился к выходу.

Оставшись один, Эди не торопясь выпил кофе и, подхватив под руку сверток, пошел к лестнице, ведущей вниз, в холл, обратив при этом внимание на то, что парочка тоже покинула кафе вслед за Марком.

Придя к себе, Эди позвонил Елене, что через пару часов приедет за ней, и стал собирать сумку. Но легкий стук в дверь оторвал его от этого занятия, и он пошел открывать. На пороге стоял Марк.

— Эди, извините, я только на минуточку. Можно зайти? — произнес он весело.

— Пожалуйста, заходите, — удивленно ответил Эди, делая шаг в сторону, чтобы пропустить Марка в прихожую.

— Я только на минуточку, — уточнил он, а потом полушепотом спросил: — Вы одни?

— Один, но только ненадолго, — улыбнулся Эди, разведя руки в стороны, давая тем самым понять, что ждет женщину.

— Видите ли, я хочу сделать вам личный подарок как настоящему мастеру каратэ, — заметил он, доставая из висящей на плече спортивной сумки кимоно черного цвета. — Оно будет вам впору и к лицу. Просьба только не рассказывать об этом Моисеенко: он будет недоволен, узнав, что я приходил сюда.

— Спасибо, Марк, вы угодили мне. К сожалению, у меня сейчас ничего нет, чем бы мог ответить. Но если придется приехать в Москву, то обязательно привезу для вас чего-нибудь белорусского или кавказского, — горячо промолвил Эди, не отреагировав на его слова о Моисеенко.

— Еще раз извините за внезапное вторжение. Номер вы сняли действительно хороший, впрочем, как и девушку. Молодцом, ничего не скажешь, — заметил Марк, бросив взгляд на сумку, у которой лежал тот самый сверток, который Эди собирался отдать Любе.

— При моих деньгах это несложно было сделать. В другой раз, если хотите, можно будет и для вас что-нибудь подходящее найти.

— А с нынешней нельзя познакомить, ведь вы же уезжаете? — неуверенно спросил Марк. Но, увидев, что его предложение вызвало у Эди недоумение, быстро добавил: — Конечно, если у вас нет в отношении нее серьезных намерений.

— Марк, а откуда вы знаете о моей девушке, вы что, за нами следили?! — резко спросил Эди, уставившись в него острым взглядом.

— Дорогой Эди, не буду скрывать. Нам хотелось знать, кто вы такой и чем здесь занимаетесь. Ведь не станешь же такие деньги совсем незнакомому человеку отдавать, да и просьбы ему неординарные высказывать.

— Опять недоверие. Имейте в виду, я не сам к вам навязывался. Мое дело было отдать лекарство и уехать. А тут, оказывается, за мной слежку организовали… Ну что ж, буду иметь в виду на будущее ваши хитрости.

— Согласитесь, я же мог сюда не приходить и ничего этого не говорить. Но пришел и откровенно обо всем сказал. Так что вы зря на меня сердитесь. Давайте лучше расстанемся приятелями, — горячо проговорил Марк и протянул ему руку.

— Пусть так и будет, — ответил Эди, пожимая ее. Затем, несколько помедлив, заметил: — Оставьте номер телефона. Я спрошу у нее, вдруг она захочет познакомиться.

Марк тут же записал номер на листке блокнота, который достал из своей сумки, и, отдав его Эди, ушел.

«Опять прокол?! Почему ребята не предупредили о его возвращении и возможном приходе? Ведь я же мог сразу пойти к Любе и передать ей сверток… О чем моисеенки подумали бы, если сейчас я бы не оказался у себя?! О чем угодно и с вытекающими отсюда их действиями, вызванными недоверием. К тому же в свертке вполне может находиться жучок… Они же профессионалы, и в работе с ними расслабляться не годится, — сердился Эди, возвращаясь в гостиную после того, как закрыл дверь за Марком. — И этот подарок сделан им неспроста. Не исключено, что может быть с сюрпризом в виде гибкого микрофона. Поэтому везти его с собой нельзя, чтобы ненароком не оказаться под слуховым контролем технической службы натовской разведки. Кимоно лучше оставить в камере хранения на вокзале, — подумал он, грубо запихивая его в сумку. — Если в нем микрофон, то у оператора сейчас были неприятные ощущения в ушах, — мысленно произнес он, улыбнувшись кому-то невидимому. — Сверток, конечно, могу разворотить даже сейчас, ведь по легенде я жадный до денег человек и коли так, то мне просто необходимо до отъезда убедиться в наличии в нем названной суммы. К тому же для исследования нужно передать только письма, а их спрятать Любоньке в дамскую сумочку не составит труда, чего не скажешь об этом кирпиче», — рассудил Эди, беря сверток в руки.

И через каких-то пять минут Эди аккуратно разобрал его по частям, разрезая гостиничным ножом скотч, которым он был перехвачен вдоль и поперек. Пачки денег, два конверта и записку с фамилиями выложил на стол, а упаковку, которая оказалась газетой «Правда», скомкал и выбросил в ведро для мусора. Затем, тщательно помыв руки и засунув сумку в коридорный шкаф, с чувством исполненного долга сел в кресло.

Но в этот момент ожил телефон. Это звонила Люба, которая промурлыкала, что соскучилась и предложила проведать ее. Ответив в таком же духе, Эди отправился к ней, рассовав деньги по карманам и спрятав под майку два письма.

Спустя несколько минут он постучался в ее номер. К тому времени Ольга уже была там. Эди передал ей письма и деньги, несколькими фразами объяснив, что надо делать с ними. После чего она положила их в дамскую сумочку и, подарив Эди милую улыбку, ушла.

И как только за ней закрылась дверь, Люба спросила:

— Эди, у вас был гость?

— Да, не пойму только, как его наши прозевали. Для меня его появление было полнейшей неожиданностью.

— На Лубянке по этому поводу идет серьезная разборка. Артем не в шутку наехал на наружку, а они, мол, не было инструкций немедленно докладывать в случае возвращения объекта в гостиницу. В общем, к тому еще вспомнили случай, когда к вам средь ночи вломился Моисеенко. Одним словом, кому-то за оба случая влетит по полной. — А как себя в этой ситуации чувствует Артем?

— Не знаю, я разговаривала лишь с Володей. Это он по секрету поделился и попросил аккуратно ввести вас в курс дела. Вдруг вам понадобится. Он к вам очень уважительно относится.

— Это у нас с ним взаимно, хотя и мало пришлось пообщаться. А сейчас набери, пожалуйста, Артема. Хочу попробовать его успокоить.

Люба набрала телефон и, удостоверившись, что говорит с Артемом, передала Эди трубку.

— Привет. К отъезду готов? — спросил Эди.

— Не знаю, что из этого получится. Тут такое происходит из-за твоего нежданного гостя.

— Всякое бывает, главное, он остался доволен.

— Но могло быть и иначе. Поэтому-то верх и разбирается с нами со всеми. Одним словом, ждем, кому что-то отсекут.

— Работать только не забудьте за этим ожиданием, — резко бросил Эди.

— Спасибо на добром слове, — иронично произнес Артем.

— А ты думал, что начну успокаивать?! Не дождешься, ты же не слабак, наподобие Аленкинского. Так что, брат, иди к Маликову и говори о деле, да еще не забудь, что эти две бумажки с переводом должны быть у меня до поезда, а то, не дай бог, сегодняшний визитер в вагон заявится, чтобы дописать в них забытые ими фразы.

— Спасибо за холодный душ. Считай, что очухался. Сейчас пойду к нему о деле говорить, а бумажками пусть Володя занимается. Он не подведет.

— Долго ли они с ними будут возиться? Мне же ехать надо.

— Им час понадобится на все эти дела.

— Понял. Спроси у Маликова заодно, что будете делать с баблом?

— Сколько его?

— Четвертак, я их уже передал с письмами.

— Хорошо, дам знать через Любу, жди, — уже весело произнес Артем и отключился.

— Эди, вам и на самом деле его не жалко? — удивленно промолвила Люба. — Вы с ним так грубо говорили.

— Люба, хотите, я отвечу вам словами поэта Семена Гудзенко? — спросил Эди, неожиданно вспомнив его стихотворение «Мое поколение», написанное в 1945 году, произведшее на него в свое время неизгладимое впечатление мощью правды о тяжелой солдатской доле.

— Вы и стихами увлекаетесь? Я-то, грешным делом, думала, что вас, кроме контрразведки, каратэ и женщин ничего не интересует?! — с какой-то укоризной в голосе вымолвила Люба, стрельнув в него испытующим взглядом.

— Такими стихами, как это, сочащимися болью за судьбу солдат той страшной войны, не увлекаются. Их принимают сердцем и помнят всю жизнь с первого прочтения, потому что они написаны, нет, исторгнуты из глубин сердца автора, — взволнованно сказал Эди, чем вконец удивил ее.

— К сожалению, я не знаю этого поэта. Извините, если можно, прочтите что-нибудь, — попросила Люба без следа иронии.

— Хорошо, я попробую, — сказал Эди и продекламировал:

…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Кто в атаку ходил, кто делился последним куском, Тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском. …это наша судьба, это с ней мы ругались и пели, подымались в атаку и рвали над Бугом мосты. …Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты…

Эди замолчал. Люба смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто увидела его впервые.

— Тяжелые слова и процитировали вы их так, что просто в дрожь бросило, — встрепенулась Люба, словно освобождаясь от наваждения, охватившего ее после строк о суровой правде войны.

— Согласен, они тяжелые для восприятия, но вслушайся, сколько в них солдатского достоинства и уверенности в своей правоте, — произнес Эди и процитировал некоторые выдержки из стиха.

— Думаете, Артем вас понял? — смущенно улыбнулась Люба.

— Даже не сомневаюсь. Ему же изначально говорили, какой груз ответственности он берет на себя, соглашаясь работать в контрразведке.

— Но из-за неурочного прихода этого шпика и последовавшего за этим разбирательства он несколько растерялся, чем и был вызван мой вопрос.

— С Марком все, слава богу, обошлось, сейчас главное — чтобы с письмами не затянуть. Мне же еще надо съездить в Кунцево за Еленой.

— Я завидую ей, она же поедет с вами, — грустно промолвила Люба.

— Когда все это завершится, мы поедем в Крым, — весело произнес Эди, взглянув в ее глаза в градинках слез.

— Эди, прошу вас, не обманывайте ни себя, ни меня, ведь такое невозможно. Вам не удастся в скором времени оторваться от дел.

— Любонька, — прервал он ее. — Давай хоть помечтаем о таком дне.

— Хорошо, согласна, — грустно заметила она и тут же неожиданно спросила, видимо, чтобы поменять тему разговора: — Хотите, я приготовлю для вас кофе?

— Хочу, — весело ответил Эди. И стал наблюдать, как она неторопливо, иногда бросая взгляды на него, будто хотела убедиться, что он на прежнем месте, стала варить кофе.

Между тем Эди включил телевизор и, пролистав несколько каналов, на которых вышколенные дикторы без всяких эмоций вещали о достижениях перестройки и антиалкогольной политики партии, выключил.

— На Лубянке тоже не смотрят и не слушают этот бред, — небрежно обронила Люба, ставя на столик поднос с кофеваркой и чашками.

— Там знают, как надо? — спросил Эди, берясь за ручку кофеварки, чтобы разлить напиток по чашкам.

— По крайней мере, знают, что из-за борьбы с алкоголизмом нельзя вырубать виноградники. Они-то тут при чем?!

— Не думаю, что там не смотрят политические программы последнего времени только по этим причинам, — произнес Эди. При этом подумал, что, оказывается, все обстоит значительно хуже, чем он полагал, если в стенах головного штаба вооруженного отряда партии не желают слушать передачи о ее новых революционных делах и тем более называют их бредом. Но, посчитав нежелательным развивать эту тему, заметил: — Видно, есть и другие причины, но стоит ли нам домысливать по этому поводу? Давайте лучше о чем-то прекрасном поговорим.

— А-а! Вы еще и осторожный? — рассмеялась Люба.

— Нет, просто не хочу нагружать ваш слух всякими глупостями и рассуждениями о политике. Ни к чему все это? Ведь в мире есть столько тем о красоте жизни и любви. Хотите, расскажу о картине, которая висит в холле дома, где мы встречались с зампредом?

— Очень хочу. Она меня заворожила своей таинственностью, — с трепетом в голосе промолвила она, удивленно посмотрев на Эди.

После того как Эди рассказал ей о шедевре Куинджи, Люба спросила:

— Странная у него фамилия, кем был Куинджи и какие еще картины написал?

— Я читал, что его фамилия на турецком означает «золотых дел мастер», что с трех лет он остался сиротой. Неизвестно, где и у кого учился. Его звали Архипом, а по отчеству Ивановичем. В Санкт-Петербурге появился, когда ему было уже двадцать шесть и поступил в Академию художеств при конкурсе в тридцать человек на одно-единственное место. Затем бросил ее и стал писать картины как умел. Он любил все необычное. То, что не всякий художник способен заметить. Например: как встает туман над рекой, как сверкает иней, как зимой рано поутру совсем розовыми становятся сугробы и многое другое.

— Эди, вижу, вы просто влюблены в него, — восхищенно заметила Люба, подливая ему в чашку приостывшего кофе.

— Вы правы, мне очень нравятся его картины. Да и человеком Куинджи был замечательным, впрочем, как и все художники, выросшие в нужде. Его биографы пишут, что Архип Иванович видел много горя и нужды. Но не стал от этого злым и черствым. Берег каждую копейку, но при этом был очень щедрым. Помогал другим людям: кому даст денег на учебу, кому на лекарства. И главное, старался так сделать, чтобы не знали люди, кто им помогает. Думаю, за такую человечность бог ему и помогал создавать шедевры, — увлеченно выпалил Эди.

— А какие его картины вам больше нравятся? — не выдержала Люба. — Расскажите о них, у вас так необычно это получается.

— Куинджи был влюблен в величавый Днепр. Он писал его в разное время суток. О «Лунной ночи…» я рассказал. Не уступают этой картине его «Днепр утром», «Вечер на Украине», «Украинская ночь». И в каждой работе беленые стены украинских хаток и божественное сочетание неповторимых куинджевских красок, в которых живут мгновения и вечность в непреходящей гармонии. Есть у него и картины, отражающие величие природы Кавказа, — это «Эльбрус» и «Дарьяльское ущелье».

— О-о, теперь понимаю, отчего вы заинтересовались творчеством Куинджи, — улыбнулась Люба.

— Любонька, не торопитесь с выводами, мне в неменьшей степени нравятся и картины Брюллова, Левитана, Айвазовского, Саврасова, Петрова, Шишкина и великого иконописца Андрея Рублева. Я нахожу в этом бесконечную возможность расширять свои представления о прекрасном и вечном. Поэтому мне придется сейчас, конечно не без сожаления, констатировать, что вы ошиблись, — смеясь, объяснил Эди и нежно коснулся пальцев ее руки, державшей чашку с кофе.

— Сдаюсь и признаюсь, что вы меня немало удивили широтой своих интересов.

Но донесшийся стук в дверь прервал ее, и она пошла открывать.

Это вернулась Ольга, которая, быстро пройдя в гостиную, положила на столик перед Эди три конверта: два марковских и третий незапечатанный.

— Минайков сказал, что вы сами разберетесь с ними, — пояснила она, показав рукой на конверты. — Да, он еще сказал, чтобы деньги повезли с собой, а там Артем расскажет, что с ними делать.

— Понял, спасибо, Ольга, за оперативность действий, — сухо заметил Эди и, спрятав конверты под майку, встал, чтобы идти к выходу.

— До отъезда мы еще понадобимся вам? — спросила Люба.

— Не знаю, но вам как минимум еще одни сутки нежелательно съезжать из гостиницы, чтобы у моиссеенок не возникли вопросы.

— Вы считаете, что они засекли меня?

— Я не считаю, а знаю. Марк даже просил познакомить его с вами. Вы ему очень понравились. Кстати, вот его телефон, — произнес Эди, передавая ей листок с номером.

— Хочет через меня навести справки о вас?

— Легко читаемая затея, но тем не менее просьба сегодня же Володе рассказать про это. В свою очередь я проинформирую Артема. Какое решение примет руководство комитета, они вам скажут.

— Этого только не хватало, — как-то отрешенно промолвила Люба.

— Как бы то ни было, морально будьте готовы к тому, что вам придется рассказывать Марку о том, какой я хороший человек и как критически отношусь к советам и партии, — пошутил Эди.

— Однако хорошую перспективу вы мне обрисовали, — усмехнулась Люба. — Но бог с ней, с этой перспективой. Вы лучше скажите, планируется ли ваш приезд сюда в скором времени?

— Все складывается так, что это будет необходимо, — ответил Эди, подарив Любе нежный взгляд, и направился к выходу.

— Проводить нужно? — спросила Люба, шагнув за ним.

— Спасибо, Любовь Александровна, в этот раз нет надобности. Моисеенки, наверно, будут ждать меня на выходе.

Придя в номер, Эди первым делом извлек из конверта расшифровку письма Шушкееву и начал читать… Сразу бросилась в глаза приписка в правом верхнем углу листа о том, что тайнописный текст исполнен на английском языке. Эта новость его не очень-то и удивила, поскольку, из показаний «Иуды» знал, что Шушкеев является агентом-нелегалом, и потому его хозяева для верности решили пообщаться с ним на английском.

Авторы писали: «Олег, ты сам виноват в том, что случилось. Мы думаем, что твоя самоуверенность и пренебрежение инструкциями подвели тебя. Бог свидетель, мы не хотели этого! По нашим данным, ты серьезно влип из-за валюты. Полагаем, что менты передадут тебя гэбистам, если еще не сделали этого. Держись легенды. Она надежная. Иначе они уроют тебя. Ссылайся на ранение, пережитый страх и плохую память. Прими на себя все то, что шьют тебе по валюте. Признайся и кайся, что бес попутал. Скажи, что увидел, как люди кругом начали делать деньги, и самому захотелось на старости лет пожить вдоволь. Но ни в коем случае не втягивай Бизенко в дело. Об отношениях с ним говори согласно легенде: познакомились случайно в поезде, когда возвращался из Москвы, иногда встречался, когда тот приезжал в Белоруссию или ты ездил в столицу. Утверждай, что с ножом виноват сам, и мы не бросим тебя. Ты знаешь, что своих слов мы на ветер не бросаем. Вытащим через пару лет, как не раз делали! Ты об этом знаешь лично. Выйдешь, и мы отдадим тебе Бизенко с потрохами, ведь ты нам ближе… Но сейчас нельзя!!! Парень, который привезет тебе письмо, нами проверен, в том числе и под СП. Его зовут Эди. Он будет держать связь между нами. Если ты готов делать то, что мы требуем, скажи ему, чтобы передал твой ответ нам. Он знает, как это сделать. Надеюсь, ты все понял. Остаюсь, ваш Дж.».

«Дж., наверно, и есть тот самый Джон, именем которого Моисеенко пугал Марка. Выходит, он у них здесь самый главный. По крайней мере, по агентурной разведке. И поскольку ни Маликов, ни зампред не акцентировали внимание на нем, то они знают о его роли в деятельности натовских разведчиков в стране, — рассуждал Эди, извлекая из конверта второй лист. — Надо же, они собираются ему на растерзание отдать «Иуду»… Волки, иного и не сказать! Правда, наивны несколько. Можно подумать, что Шушкеев им поверит. Ведь он же наверняка знает, что «Иуда» сам по себе не стал бы его резать, не будь высокого соизволения. Он просто неудачный исполнитель воли своего начальства. Джон наверняка догадывается, что Шушкеев ему не поверит, но все-таки пишет, чтобы вселить в свою жертву надежду и мысль — авось это «Иуда»? В любом случае неясно, как на этот пассаж отреагирует Шушкеев, но предоставить возможность «Иуде» ознакомиться с оригиналом этого письма целесообразно. Вот на него оно точно произведет неизгладимое впечатление», — заключил он и, развернув лист, начал читать текст письма в адрес Бизенко.

«Господин Бизенко! Позвольте, несмотря на сложную ситуацию, в которой вы оказались, поздравить Вас с достигнутым Вами большим успехом. Переданное Вами лекарство очень помогло больному, и он шлет Вам низкий поклон. То, что Вы сумели его добыть, сохранить, а потом и передать из тех мест, где Вы находитесь, заслуживает самых высоких похвал и благодарностей. Сначала, не будем скрывать этого, мы были сильно озабочены тем, как вы передали лекарство. Потом все стало на свои места. Ваше старание расширять круг друзей, находя к их сердцам и умам нужные ключи, весьма похвально. В этой связи доводим до Вас наше положительное мнение об Эди. Вы сделали удачный и имеющий хорошую перспективу выбор. Проверка его, в том числе и под СП, показала, что он надежный человек. Вот потому мы и поручили ему заниматься, естественно за деньги, вопросом о максимальном снижении срока Вашего пребывания в тюрьме. Пока ему вручено 25 т.р. Мы дали ему данные на некоторых Ваших знакомых по Минску, чтобы при необходимости он мог воспользоваться их поддержкой. Вы со своей стороны расскажете ему, как на них выйти и т. д.

С Олегом, конечно, Вы просчитались. Надо было потренироваться. Но ничего, и такое бывает. В следующий раз будьте точнее или поручите это Эди! Знайте, мы Олега предупредили, чтобы он не грешил против Вас, объяснив, что у него там есть семья, деньги и т. д. Думаем, он сделает соответствующие выводы.

Теперь особо о тех предметах, которые мы Вам давали для связи… Нас очень волнует их судьба! Надеемся, что они в надежном месте и исключена возможность их попадания в посторонние руки. Сообщите при первой же возможности через Эди, что Вы намерены с ними делать. Лучший вариант — вернуть нам, но можно и уничтожить, но это таит в себе опасность ознакомления с ними того, кто будет уничтожать.

Мы знаем о Вашем недоверии к «Г». У моих знакомых по фирме он тоже не в чести: фанат, неразборчив в связях, много тратит на себя, что бросается в глаза окружению. Это один шаг до провала. Так что без крайней необходимости не сводите с ним Эди. Более того, поручите парню понаблюдать за ним, мотивируя это тем, что он — Ваш денежный мешок, и потому нужно знать о его делах.

С Вашей дочерью все обстоит нормально. Она находится под нашим вниманием. В ближайшее время попытаемся включить ее в состав делегации на болгарскую ярмарку. Этим будет заниматься «М». Красивая и умная девушка. Она выезжает к Вам с Эди. О нас ей не следует говорить. Мы будем заботиться о ней, не обременяя своим присутствием. Думаем, что так будет правильно. А там вместе с Вами решим, вводить ли ее в курс наших отношений.

Вашу просьбу относительно гонораров мы уже исполнили. Не волнуйтесь, все нормально. Со следующей оказией передадим информацию по движению на счетах. Остаюсь, ваш Дж.».

«Удивительно то, что они доверяют элементарной тайнописи такую убойную информацию!» — подумал Эди, направляясь в туалет, чтобы спустить в унитаз разрываемые им на мелкие кусочки два листа бумаги с печатным текстом. «Хотя, что им остается делать, ведь другого канала связи у них просто нет. Приходится господам-разведчикам пользоваться тем, что я, нет, мы подставили», — ухмыльнулся он, глядя на свое изображение в зеркале над умывальником.

Через тридцать минут, сдав номер, Эди уже ехал в Кунцево на снятом у гостиницы такси. Спустя час машина остановилась у подъезда дома. Попросив таксиста подождать, он поднялся в квартиру Елены.

Радости ее не было предела. Расцеловав прямо у входа, она потянула его на кухню, откуда доносился запах свежеиспеченных пирожков с картошкой. Елена много и весело говорила о том, как она провела день в ожидании его приезда. Как несколько раз кряду готовила и выбрасывала в мусоропровод пробные пирожки и что наконец-то в четвертый раз смогла добиться ожидаемого результата. Поставила перед ним на стол полную тарелку с пирожками и кружку холодного молока со словами:

— Эди, я так старалась, пожалуйста, съешьте хоть парочку, ведь для вас старалась.

Он не заставил себя упрашивать и съел несколько штук, с удовольствием запивая их молоком. И когда закончил трапезу, предложил ей:

— Елена, нас ждет такси, собирайтесь в дорогу, да не забудьте захватить с собой оставшиеся пирожки. Они такие вкусные.

— Я давно готова. Разве не заметили чемодан в прихожей? А насчет пирожков не надо шутить, — обиженно промолвила она, поднимаясь из-за стола.

— Странно. Говорю, что очень вкусно, не верите, — улыбнулся он, схватив с тарелки очередной пирожок.

— Теперь верю, — рассмеялась она и стала заворачивать остальные пирожки в фольгу.

Скоро, помыв посуду, они спустились вниз и поехали на вокзал.

Глава XXIX

Их состав уже стоял на путях в ожидании своих пассажиров, которые вереницей шли мимо вагонов: кто неся в руках вконец отяжелевшие баулы и чемоданы со столичными покупками, а кто и налегке, придерживая рукой сползающие с плеч дорожные сумки. Были и такие, кто важно вышагивал, держа в руках ставшие в последнее время модными черные кейсы, снисходительно оглядывая эту суетящуюся вокруг них толпу. Сколько ни пытался Эди высмотреть кого-нибудь из своих знакомых по двум противоборствующим конторам, так никого и не заметил. Даже Артем и тот растворился в массе этих людей.

Спустя каких-то полчаса вся эта разношерстная и говорливая толпа рассосалась по вагонам. Заняли свои места в купе и Эди с продолжающей сиять Еленой. Их попутчиками оказалась учтивая «супружеская» пара, ехавшая в Белоруссию, чтобы осмотреть места боевой славы. Молодые люди, прибывшие в купе раньше своих соседей и успевшие переодеться в спортивные костюмы, встретили своих попутчиков приветливо. Учтиво вышли из купе, предоставив им возможность переодеться.

Поезд, как всегда, неожиданно дернул состав, и за окном медленно поплыли привокзальные строения.

— Они приняли нас за любовников? — неожиданно спросила Елена.

— Не знаю, но нам не следует притворяться. Вы — дочь моего друга, и этим все сказано, — улыбнулся Эди.

— Я могу при вас переодеться?

— Леночка, не надо меня смущать своими великолепными формами, не забывайте, я взрослый мужчина, — отшутился Эди.

— Ладно, не буду, — заметила она, расстегивая сумку.

— Леночка, вы переодевайтесь, а я познакомлюсь с соседями, — сказал Эди и вышел в коридор.

— Меня зовут Илхам, — еле слышно произнес молодой человек и, дождавшись, когда пройдет проводница, заметил: — Ковалев в соседнем вагоне, место двенадцатое.

— А меня Рита, я вроде бы его жена, — застенчиво промолвила девушка.

— Я — Эди, а мою подругу зовут Еленой, — улыбнулся он, потом спросил: — Соседний какой — по движению или наоборот?

— Ой, извините, наоборот, — смущенно ответил Илхам.

— Соседи, давайте проще общаться, а то моя подруга сразу почувствует вашу неуверенность и станет задавать вопросы, — пошутил Эди. — И еще, Маргарита, к вам просьба, разговорите ее относительно родителей и вообще обо всем по классике.

— Хорошо, сделаю как надо, — ответила та, бросив взгляд на открывшуюся дверь и появившуюся Елену.

— Эди, уступаю вам купе, — произнесла она и ступила в коридор.

— Спасибо, я недолго, — обронил Эди, заходя в купе.

Скоро все обитатели купе вели оживленный разговор за чаем, который им предложила расторопная проводница. Спустя полчаса Илхам предложил Эди пойти в тамбур перекурить, и они вышли из купе.

В тамбуре никого не было.

— Позже, если хотите, можно будет пойти в ресторан и перекусить, — заметил Илхам, доставая пачку «Мальборо». Потом, как бы что-то вспомнив, продолжил: — Можно?

— Курить можно, но в ресторан чего-то не хочется, тем более моя сумка требует внимания.

— За нее можете не беспокоиться. Присмотрят ребята из соседних купе. — Затем, уловив вопросительный взгляд Эди, добавил: — На всякий случай там по одному из наших, из спецназа находятся.

— Тем не менее мы с Еленой не пойдем. В этих вагонных ресторанах, как правило, обязательно отыскивается какой-нибудь искатель приключений и потом появляются милицейские протоколы, — ухмыльнулся Эди, пару раз махнув перед своим носом ладонью, чтобы отогнать клубы дыма.

— Может загасить? — успел спросить Илхам, как распахнулась и с треском ударилась о стенку тяжелая тамбурная дверь. Вслед за ней в тамбур ввалились два изрядно выпивших здоровенных мужика. Один из них, что был ближе к Эди и Илхаму, еле справившись с икотой и вытянув в их сторону жирный палец, пробасил:

— Гони сюда курево и мотайте к мамкам, пока с корешем вас не поимели. Понятно или…

— А хрена моржового не хочешь, мразь, — резко ответил Илхам, швырнув ему в лицо остаток недокуренной сигареты, отчего тот сначала даже опешил. Но, разъярившись пуще прежнего и подняв кулаки на уровень груди, двинулся на чекистов.

Илхам уже изготовился было его встретить заученным ударом кулака в подбородок, но этого делать ему не пришлось. Пронесшаяся мимо него катапультой нога Эди словно молот ударила нападавшего в грудь, и тот грохнулся на металлический пол. Все это произошло настолько быстро, что второй толком и не понял, отчего упал на пол его сотоварищ.

Между тем Илхам шагнул к нему, чтобы ударить, но, услышав окрик Эди: «Не трогай, пусть лучше займется своим пьяным товарищем», — остановился.

— Надо бы и ему врезать, — начал горячиться Илхам, наседая на присевшего от испуга мужика.

— Прекратите, — резко бросил Эди. — Оставьте их, они пьяны, сами разберутся, что к чему. Лучше вернемся к себе, нам скоро выходить, — уже несколько спокойнее сказал он и, открыв дверь, шагнул в коридор вагона.

— Я такого в своей жизни еще не видел, — бросил Илхам, закрывая за собой дверь.

— Быстро в купе и не вздумайте об этом говорить, — жестко произнес Эди. — А вы еще думали в ресторан сходить.

— Я это так, я же не знал, что…

— Все понятно, закончили разговор, мы пришли, — прервал его Эди и шагнул в купе, предварительно бросив взгляд в сторону двери, выходящей в тамбур.

— А мы уже готовы были идти за вами, — бросила им навстречу Елена.

— Успел только одну сигарету выкурить, а вы идти собрались, — отшутился Илхам.

— Эди, вы же не курите или… — спросила Елена.

— Без всякого «или» — не курю. Я просто составил компанию Илхаму.

— Говорят, лучше самому курить, чем вдыхать дым от чужой сигареты, — пошутила Рита.

— И это правда, в чем я убедился в очередной раз, — поддержал ее Эди, присаживаясь на полку ближе к выходу, чтобы иметь возможность обозревать коридор.

— Я все собираюсь бросить, но ничего не могу с собой поделать — дымлю, словно печка плохого мастера, — улыбнулся во весь рот Илхам, садясь напротив Эди.

— Приспичит, бросишь, — заметил Эди, наблюдая за тем, как из соседнего купе в коридор вышел молодой человек, который показался ему знакомым, но никак не мог сообразить, где с ним встречался. Между тем тот подошел к окну и, сдвинув занавеску в сторону, стал обозревать пробегаемые поездом места. Внимательно приглядевшись, Эди неожиданно для себя узнал в нем того самого «топальщика», который вместе с какой-то дамочкой следил за ним сегодня утром, а потом прикрывал Марка в кафе холла гостиницы.

«Надо полагать, дамочка сейчас отдыхает, а этот бдит… Серьезно, однако, моисеенки взялись за меня, если не отпускают без наблюдения ни на шаг. Следует предупредить Илхама и Риту, чтобы не расслаблялись», — успел подумать Эди до того, как в коридор ввалились его «знакомые» из тамбура. «Молодец, быстро очухался, — обрадовался Эди. — Я тоже молодец, что в живот не пробил. Иначе у него могли быть проблемы со здоровьем, а у меня с законом», — заключил он. И, чтобы более не встречаться с пьяными мужиками, уже намеревался прикрыть дверь, но, увидев, как те угрожающе двинулись к стоящему к ним боком топальщику, передумал.

Тем временем идущий впереди забияка, вплотную придвинувшись к топальщику, толкнул его пивным животом, отчего того отбросило от окна и он еле удержался на ногах, схватившись за поручень. В этот момент из купе выскочила дамочка в спортивной форме и, громко произнеся: «Прекратите хулиганить!» — прыснула ему в лицо какой-то жидкостью из баллончика, отчего тот сразу присел, схватившись за глаза. Между тем она, крикнув: «Витольд, глаза!» — повторила это же действие в отношении второго мужика, который намеревался напасть на нее.

К тому времени в коридор стали выходить пассажиры, услышавшие крики женщины, и сразу же с разных сторон донеслись недовольные голоса.

Кто-то с возмущением начал басить, мол, что такое, куда смотрит милиция, дожили до того, что честным гражданам не стало прохода от хулиганов. Где проводники, почему не следят за порядком?

Неожиданно ему ответила женщина, скорее всего проводница:

— Мужчина, не будоражьте людей, прекратите митинговать, вы своими криками больше беспорядка наводите. Милиционеры вот-вот будут здесь.

И тот сразу умолк. Видно, на него отрезвляюще подействовала решительность проводницы.

Пострадавшие к тому моменту поднялись на ноги и стояли, покачиваясь из стороны в сторону, вытирая при этом видавшими виды носовыми платками обильно льющиеся из покрасневших глазниц слезы.

Эди понявший, что напарница топальщика применила против забияк эффективное оружие — газовый баллончик, не стал выходить и не позволил это сделать Илхаму, рванувшемуся было в коридор, обронив:

— Не нужно, все обошлось, там разберутся и без вас.

— А что за крики и этот запах? — недоуменно промолвила Елена и попыталась взглянуть на то, что происходит в коридоре.

— Люди резвятся, а запах — это газ, — ответил Эди, закрывая дверь. Затем попросил Илхама открыть окно, чтобы проветрить купе, пока газ не начал разъедать глаза.

— А откуда вы знаете о газе? — не унималась Елена.

— Служил в армии. Там изучают газы и противогазы, — отшутился Эди.

— Нас в армии заставляли даже кроссы бегать в противогазах, — заметил Илхам, с большим усилием сдвинув вниз закопченую от времени створку окна. И в купе ворвался перемешанный с шумом стука колес свежий воздух.

— Ой, как здорово, — восторженно произнесла Елена, пересев ближе к окну и подставив лицо под потоки воздуха.

В это время за дверью послышались властные голоса прибывших на место происшествия милиционеров, которые во всеуслышание потребовали от хулиганов предъявить паспорта и пройти на рабочее место проводницы для разбирательства. Туда же они пригласили и оборонявшихся.

Эди, уловив момент, когда Елена была увлечена видами за окном, наклонился к Илхаму и шепнул:

— Сходите к Артему, передайте, что появилась возможность через милиционеров проверить документы и опросить по автобиографиям наблюдателей от Марка. Скажите, что их надо взять под наружку в Минске.

— Понял, — сказал тот и вышел в коридор.

— Илхам пошел смотреть, что в коридоре? — неожиданно развернулась Елена.

— Нет, пошел туда, куда цари пешком ходят, — в очередной раз отшутился Эди.

— А куда они пешком ходят? — переспросила девушка, сделав удивленное лицо.

— У нас поговорка такая есть, и ее используют для того, чтобы не говорить, что человек в туалет пошел, — пояснил Эди, улыбнувшись.

— И у русских раньше в таких случаях говорили, что человек до ветру пошел, — вставила свое слово Рита.

— Забавно как-то все это. Мне такое слышать не приходилось, — констатировала Елена.

— Кстати, насчет ветра, поберегитесь, а то, не дай бог, простудитесь. Согласитесь, что с таким ветерком раньше не ездили? — заметил Эди.

— Лишь с папой на машине, но он заставлял поднимать стекло, — грустно промолвила она, сев рядом с Эди. — Скажите, сможет ли он в скором времени так меня прокатить?

— Леночка, я очень надеюсь на то, что вы с вашим отцом сможете гнать машину навстречу всем ветрам.

— Спасибо, я знаю, — тепло промолвила она и, обхватив двумя руками предплечье, прижалась щекой к его плечу.

Заметив некоторое смущение на лице Эди, Рита засобиралась было выйти, но тут открылась дверь, и на пороге показался улыбающийся Илхам с пакетом.

— Я купил заварные пирожные и заказал у проводницы чай. Сейчас будем угощаться, — выпалил он, передавая пакет Рите. Затем, плюхнувшись на матрац напротив Эди, продолжил: — А этих хулиганов милиционеры взяли в полный оборот. С ними, как говорит проводница, не все в порядке. Могут на ближайшей станции высадить.

— Они что, кого-то побили? — полюбопытствовала Елена.

— Да нашего соседа через купе ударили, а его жена недолго думая прыснула им в глаза газом из баллончика.

— Вот умница, — не сдержалась Елена. — Этих хулиганов надо каленым железом выжигать из нашего общества. Вот и у нас с Эди приключилась неприятность, — начала было рассказывать она о драке у ее дома, но, уловив его неодобрительный взгляд, ловко свернула эту тему фразой, мол, там все обошлось. И тут же, чтобы исключить вопросы, спросила: — Скажите, Илхам, а как себя чувствует человек, на которого напали эти хулиганы?

— Бодр, ему предложили написать заявление в милицию, он, сославшись на то, что не хочет никому навредить, отказывался, но милиционеры все-таки настояли на своем. Сейчас там идет серьезное разбирательство, — произнес Илхам, многозначительно глянув на Эди.

— А пирожное где купили? — поинтересовалась Елена.

— Конечно, в ресторане. У торговок я бы не стал покупать и вам не советую, — с серьезным видом произнес Илхам.

— Илхам, давайте сходим за чаем, а то проводницу можно и не дождаться, — предложил Эди, поднимаясь.

— Вы правы, как говорится, если гора не идет к Магомету, то он сам идет к ней, — пошутил, широко улыбаясь, Илхам и шагнул вслед за Эди в коридор.

Не доходя до купе проводницы, где толпились милиционер и еще несколько человек, они остановились. Присутствующая тут же проводница, заметив Илхама, выпалила, что она не забыла о его заказе и попросила несколько подождать. После чего они пошли в обратном направлении и остановились, не доходя до своего купе.

— Из ваших реплик я понял, что виделись с Артемом, — промолвил Эди, упершись рукой о поручень.

— Да, он сразу же схватился за ваше предложение и помчался к начальнику поезда, чтобы от него связаться с нашими, кто работает на транспорте. Думаю, что сладкую парочку начали «поддавливать» именно по его просьбе.

— Для меня что-нибудь он передал?

— Вы имеете в виду слова?

— Конечно.

— Сказал, что вам надо будет остановиться в той же гостинице. Номера заказаны от имени какого-то Юры.

— И все?

— А этих под наружку возьмут на вокзале.

— Прекрасно.

— Что? — переспросил Илхам.

— Говорю, что все прекрасно. Вон и наш заказ на подходе, — кивнул Эди в сторону проводницы, двигающейся по коридору с узорчатым подносом, на котором тряслись под такт ее шагам граненые с ободком стаканы с бурым чаем, а также стояла тарелка с кусочками белого рафинада. Поравнявшись с ними, она недовольно буркнула:

— Вот чай вам несу, возвращайтесь к себе и пейте на здоровье. Заплатите потом. Если что, могу и печенье донести. Хотите?

— Нет, спасибо, у нас пирожные есть, можем и вас угостить, — предложил Илхам.

— Не до пирожных сейчас. Разве не видите, что происходит? Из-за этих хулиганов, будь они неладны, сегодня не удастся глаз сомкнуть. И откуда они взялись на мою голову?! Обрадовалась было, услышав, что их будут ссаживать на первой же станции, но милиционеры решили дальше везти и по ходу оформлять происшествие, — протараторила она.

— Сочувствуем вам, — участливо заметил Илхам и двинулся вслед за ней. — А этот бедолага-то не очень пострадал?

— Да нет, его только толкнули, — обронила она, остановившись у полуоткрытой двери.

— Если так, то чего всю эту канитель завели? — удивленно спросил Илхам, сдвигая дверь в сторону.

— Вы что, нашу милицию не знаете, она же найдет повод и к телеграфному столбу придраться, — сыронизировала проводница и шагнула в купе.

Эди остался у окна. Отчего-то ему хотелось некоторое время побыть одному, но из этого ничего не получилось — как только проводница ушла, Елена позвала его на чай.

После чая обитатели купе легли спать, выключив общий светильник. Мужчины разместились на верхних полках, Елена и Маргарита — на нижних. Находящейся под впечатлением ожидаемой встречи с отцом Елене не спалось, и она, присев на полке, приглушенным голосом спросила у Эди:

— Скажите, мы с вокзала поедем к папе?

— Нет, мы сначала разместимся в гостинице, приведем себя в порядок с дороги, позавтракаем и потом…

— А далеко туда от гостиницы? — прервала она его.

— В Минске все рядом.

— Мы в разных номерах разместимся?

— Да, но рядышком.

— Нас будет кто-нибудь встречать?

— Да, мой товарищ. Его Юрой зовут.

— Он хороший человек?

— Хороший.

— И надежный?

— Надежный.

— Он папу знает?

— Пока нет, но мы их обязательно познакомим.

— Эди, я очень соскучилась по папе, — дрожащим голосом промолвила Елена и легла, уткнувшись лицом в подушку.

— Знаю, Елена, знаю, — заметил Эди, а затем, после секундной паузы, добавил: — Но вам надо быть сильной. К тому же и в хорошей форме, чтобы не расстроить отца. Поэтому будет правильно, если заставите себя поспать.

— Я и так стараюсь, но сердце не слушается, — всхлипнула Елена.

— Скажи ему: «Милое сердце, прошу тебя, успокойся, дай мне улететь в страну цветных снов». И оно обязательно послушается тебя, — тепло посоветовал Эди.

— Странно все это. Не понимаю, как в вас уживаются два разных человека?! — промолвила она и тут же сама ответила на свой вопрос: — Надо же, первый — сама нежность, лирик, что ли, а второй — не дай бог, его рассердить, может убить одним ударом. Надо полагать, сейчас в вас торжествует лирик?

— Он самый, — расслабленно ответил Эди, напрягшийся было, услышав из уст Елены о живущих в нем двух людях, что моментально породило в его голове вопрос, мол, неужто она что-то почувствовала или он сам допустил какую-нибудь оплошность. Ведь влюбленная женщина может разглядеть в предмете своего обожания порой то, чего он сам и не подозревает.

— Папин друг, мне хочется, чтобы этот лирик продекламировал для нас с Ритой какой-нибудь стих, — все так же приглушенно промолвила Елена.

— Стих будет завтра, сейчас надо отдыхать, к тому же Маргарита уже спит, — взмолился Эди.

— Я не сплю, — донесся ее голос.

— Эди, думаю, вам не отвертеться от наших дам, лучше соглашайтесь, — хихикнул Илхам.

— О том и речь, мой дорогой папин друг, — пропела Елена, легко постучав о дно полки, на которой он лежал.

— Хорошо, попробую, но только одно, а потом спать, — согласился Эди и, сделав паузу, будто размышляя над тем, какой стих процитировать, начал с выражением декламировать:

Глаза небесной синевы, Волос золотые побеги, Какие тебе снятся сны, Моя несравненная леди? Может, раскаты грома, Молний блеск в ночи Или подобие стона Метущейся тоски. Может, глаза другие, Непохожие на твои, Минареты, купола резные В чернильных отблесках луны. Может, багряные зори, Золотые лучи в окне, Или неугомонные птицы, Радующиеся весне? А может, совсем иное. Ты просто спишь, как дитя, И лишь небо голубое Тебе снится без конца! Глаза небесной синевы, Волос золотые побеги, Руками — крылами любви Обвей другу шею, о леди!

Как только Эди умолк, Елена с волнением в голосе промолвила:

— Эди, мне очень понравилось, я раньше не слышала такое. Скажите, кому автор посвятил эти замечательные слова?

— Действительно, очень здорово, — поддержала ее Маргарита. — Проникновенные слова. Видно, автор был влюблен в эту леди.

— Если бы не слова о минаретах, я подумал бы, что их написал какой-нибудь англичанин, — заметил Илхам.

— Это мой земляк, если интересно, расскажу о нем в другой раз, а сейчас, как договорились, давайте спать, — предложил Эди.

— Мы можем больше и не встретиться, — вопросительно промолвила Маргарита.

— И то правда, — согласился с ней Илхам.

— Имран его зовут. Он живет в одном из старинных чеченских сел с названием Гехи. Помните лермонтовское стихотворение «Валерик», которое начинается словами «Раз это было под Гихами…». Так вот это он про то самое село.

— Помню, я даже сочинение писала о «Белле», — прервала его Елена, а затем без паузы произнесла: — С этим все понятно, скажите, а где можно приобрести стихи вашего земляка?

— Откровенно говоря, не знаю, по-моему, он еще не публиковался, — ответил он, уже пожалев, что расширил тему разговора.

— Жаль, я бы с удовольствием прочитала.

— Елена, при первой же возможности напишу ему, чтобы прислал, но сейчас я отключаюсь. Всем спокойной ночи, — завершил Эди.

После этой фразы все разговоры в купе утихли.

Эди, пока не уснул, размышлял над тем, что и как надо сделать, чтобы решить стоящие перед ним задачи. Первым делом, конечно, ему надо было вновь полностью войти в курс того, что происходило с «Иудой» и его связями. Спланировать вместе с Николаем и Артемом пошаговую работу в отношении Шушкеева, Золтикова и Глущенкова. Понять, как в сложившейся ситуации следователи КГБ смогут «умолчать» о шпионаже Бизенко и на некоторое время закрыть глаза на то, что пострадавший от него Шушкеев является агентом-нелегалом противника и отдать его следователям МВД как мелкого валютчика. И сможет ли в свою очередь милиция «простить» Бизенко покушение на убийство.

Как бы то ни было, эти задачи надо было решать в Минске под руководством Тарасова и в тесном взаимодействии с милиционерами. В самом начале Эди, конечно, придется встретиться с «Иудой» и договориться обо всем, что касается Елены, а затем организовать их встречу.

Эди, конечно, знал, что присутствие рядом Елены, с одной стороны, усложнит организацию встреч с чекистами, но с другой — облегчит общение со связями «Иуды».

Утро пришло быстро. Эди проснулся оттого, что услышал стук в дверь купе в начале вагона, за которым сразу же послышался голос проводницы, извещающий пассажиров о том, что через час поезд прибудет в Минск. Этот маневр она повторила у каждого купе. Еще через десять минут вагон напоминал собой человеческий улей.

Глава XXX

Как только поезд остановился на минском вокзале, Эди и Елена, тепло распрощавшись со своими попутчиками, вышли на перрон, где их уже ждал Юра.

— Знакомься, это Елена, дочь Александра, — сказал Эди, пожимая руку Юре.

— Рад, будем знакомы. Я Юра, — среагировал тот, широко улыбнувшись девушке.

— Я тоже, — заметила Елена, смутившись.

— Если все ваше при вас, давайте двигаться на выход, — предложил Юра и зашагал на привокзальную площадь с чемоданом Елены.

Она хотела что-то сказать, но, увидев, как спокойно отнесся к поступку своего товарища Эди, взяла его под руку и пошла рядом с ним.

Уже садясь в жигуленок Юры, Эди увидел, как неподалеку от них в такси садилась «сладкая парочка».

«Не хватало, чтобы они еще и в «Минске» поселились, — мысленно улыбнулся он. — Хотя по логике вещей так оно и должно быть. Иначе чего бы они ехали сюда. Правда, здесь им в помощь могут быть выделены и другие «парочки». Так что, майор, блюди во все стороны», — ухмыльнулся Эди и произнес:

— Юра, просьба, провези нас так, чтобы Елена могла увидеть центр города.

— Нет проблем, хотя здесь особо нечего показывать.

— Ничего, мы провезем ее позже по местам военной славы и обязательно — в Брест, — бодро сказал Эди.

— Сначала, если можно, к папе, а потом можно и в Брест, — грустно заметила Елена.

— Леночка, все будет нормально, — успокоил ее Эди, обратив внимание на то, как она встрепенулась, услышав такое нежное к себе обращение. — Я прав, Юра?

— Конечно, адвокат практически обо всем договорился, но нужно и твое, как говорится, веское слово.

— Будет и слово. Вот сейчас разместимся и сразу поедем договариваться о дне и часе.

— Я смогу поехать с вами? — поинтересовалась Елена, посмотрев на сидящего за рулем Юру.

— Пока рано, надо еще решить некоторые оргвопросы. Понимаете, это же тюрьма, — заметил Юра, внимательно всматриваясь в дорогу.

— Она понимает и будет терпеливо ждать, пока мы не организуем все как надо, — ответил за нее Эди, нежно коснувшись руки Елены.

— В таком случае, Эди, мы сейчас расселимся и сразу же поедем к адвокату, а Елене в это время предлагаю отдохнуть у телевизора.

— Нам не мешало бы сначала позавтракать, а то скоро желудок начнет возмущаться, — пошутил Эди.

— Чай, кофе и всякие там бутерброды в номерах уже имеются. Добротный белорусский обед будет к полудню, конечно, если вы не настаиваете, — в тон ему сказал Юра.

— Не настаиваем, так как знаю, что сейчас некогда рассиживаться в ресторане. Адвокат может свалить куда-нибудь по своим делам.

— Все верно, ведь адвокатов, как и волков, ноги кормят, — теперь уж в свою очередь пошутил Юра.

— Не только ноги, но и язык, привязанный к изощренным мозгам, — поддержал его Эди.

За такими разговорами они скоро подъехали к гостинице и через десять минут разместились в соседних номерах. Еще через тридцать минут, легко перекусив, Эди и Юра поехали на встречу с Николаем, а Елена осталась в номере, проинструктированная Эди, чтобы не покидала его и никому не открывала.

Покрутив по городу, они остановились недалеко от дома, в котором находилась конспиративная квартира, где Эди побывал в первый день своего пребывания в Минске.

— Парамонов ждет вас, — заметил Юра.

— Юра, не забывай, что Елена очень наблюдательная девушка. Поэтому продолжай тыкать мне, иначе, какие мы с тобой дружбаны, — улыбнулся Эди, протягивая ему привезенный из столицы сувенир.

— Понял, товарищ майор, буду тыкать, — смущенно промолвил Юра, с благодарностью приняв от него фарфоровую тарелочку с миниатюрной росписью видов Кремля.

Николай встретил Эди с распростертыми объятиями и, не давая ему на первых порах и рта раскрыть, делился впечатлениями о своей работе с «Иудой», не забывая при этом подчеркивать, что именно Эди удалось перевербовать такого ценного агента.

Когда он несколько успокоился, Эди вручил ему кувшинчик работы гжельских мастеров, чем вконец растрогал его и он тепло промолвил:

— Спасибо, это, наверно, у тебя в крови — быть внимательным к людям.

— Сегодня появилось окно, вот и решил… Что, не понравился? — как бы оправдываясь, начал Эди.

— О чем ты? Наоборот, удивился, что вспомнил обо мне в той суматохе… Минайков почти каждый день звонил по «Иуде», но и рассказывал о том, как тебя в оборот взяли шпики. Скажи, тяжело пришлось?

— Да, — ответил Эди и хотел было спросить о делах в Минске. Но Николай, разведя руки в стороны, восхищенно бросил:

— Молодцом, ничего не скажешь. Сумел таких зубров разведки обдурить! Тарасов разговаривал с Маликовым и, кажется, с кем-то из зампредов. Они высоко оценили твою работу. Мой босс же просто влюблен в тебя. Сказал, чтобы я сегодня же привез тебя в контору для разговора.

— Назначено конкретное время? — перебил его Эди, чтобы поменять тему.

— Да, скоро надо будет ехать. Туда же подтянутся Артем и Аленкинский.

— Понятно, скажи, что по встрече «Иуды» с дочерью?

— Все готово, вопрос лишь в том, когда, где и в присутствии кого дать им пообщаться. По этому поводу Тарасов хочет услышать именно твое мнение. Он так и заявил, что последнее слово за майором.

— Если надо, скажем, — промолвил Эди, — здесь вроде все ясно. — И, сделав небольшую паузу, задумчиво спросил: — Николай, расскажи, как себя чувствует Шушкеев и удалось ли проработать с МВД ситуацию с ним и по «Иуде»?

— Нелегал поправляется и все более поглядывает на улицу… Активно устанавливает контакты с медперсоналом. Даже сумел подружиться с «одноклассницей» Юры. В общем, время зря не теряет, — усмехнулся Николай. — С руководством МВД все решено. Сейчас я с Бородиным и нашими следователями пытаюсь найти нужный алгоритм решения проблемы. Твое возвращение очень кстати, а то, честно признаюсь, утомил меня не в меру этот Аленкинский своей демагогией.

— И чего он хочет? — улыбнулся Эди.

— Не понимает, что надо пока придержать обвинение «Иуде» по валюте. Утверждает, что натовские разведчики догадаются о нашей игре.

— С ним тоже понятно, — в шутливой форме заметил Эди. — Лучше скажи, есть ли что по квартире Шушкеева?

— Есть, — встрепенулся Николай. — Нашли крупную сумму американских долларов и золотых монет царской чеканки, спрятанных в коробке из-под обуви, и, самое главное, тайник с классическим шпионским набором. Обнаружили только со второго захода с помощью ребят из лаборатории. Те просветили всю квартиру и указали на подоконник. Мастерски гад все сделал, без техники ничего не получилось бы. Понимаешь, ну ни одной зацепки, а ларчик-то, как выяснилось, открывался просто — обычной булавкой, которую он хранил, думаешь, где? Сроду не догадаешься.

— Почему же, — перебил его Эди. — Надо полагать, пристегнутой где-нибудь на занавеске, чтобы она всегда была под рукой и в то же время незаметной. Ведь это булавка, а не гвоздь.

— Правильно рассуждаешь, — заметил Николай. — Так же рассудил и начальник лаборатории, когда мы нашли приколотую к занавеске булавку. Он сказал: давайте искать отверстие, куда ее вставить, и нашли, но только с лупой.

— К сожалению, пока не можем предъявить Шушкееву эту находку и припереть его к стенке, — обронил Эди. — Руководством принято решение посадить его за валюту.

— Его уже допрашивали по валюте и золоту.

— И что?

— Сначала утверждал, что ничего об этом не знает. Но, когда ему пояснили о наличии на купюрах и обертке отпечатков его пальцев, заявил, что это его накопления, а монеты он просто нашел.

— Странно, по логике шпиону следовало бы быстрее признаться по валюте и золоту и сесть в тюрьму, чтобы органы не продолжали его дальше раскручивать.

— После демонстрации пальчиков он так и начал делать. Вот только не называет людей, с кем совершал золото-валютные операции.

— Хорошо, за это и посадим. Тем самым будет выполнено требование руководства.

— Надеюсь, оно понимает, что мы раскрыли агента-нелегала противника? Это им не антисоветчика какого-нибудь гребаного на чистую воду вывести и в тюрьму упрятать, а матерого шпиона в сети поймать, — выпалил Николай, горячась.

— Понимает, но, решая задачу по продвижению противнику крупной дезинформации о противоракетной обороне страны, вынуждено молча, без лишнего шума сажать Шушкеева за валюту, а «Иуду» — за нанесение ему ножевого ранения. Такой подход диктуют правила игры, и ты об этом не хуже меня знаешь, мой дорогой товарищ, — произнес Эди.

— Знаю, но послушаешь Аленкинского и начинаешь сомневаться, — удрученно выдавил из себя Николай.

— Подобные ему чудаки в нашем ведомстве встречаются на самых разных уровнях, — заметил Эди. И, рассказав ему о Бузуритове, продолжил: — Но, слава богу, их ничтожно мало и, главное, есть такие, как Иванков и Тарасов, не потерявшие под тяжестью своих погон человеческих качеств и знающие, что делать в той или иной ситуации.

— Ты меня успокоил, — обронил Николай.

— Я рад, ведь нам надо двигаться дальше, — улыбнулся Эди.

— Конечно, будем идти вперед, как говорят, не боги горшки обжигают, — хихикнул Николай.

— Не они, а мы, — рассмеялся Эди, довольный тем, что сумел подзадорить своего товарища, а затем, сделав небольшую паузу, как бы раздумывая над следующими словами, сказал: — Ты, наверно, уже знаешь, что я привез для Шушкеева письмо, которое мне необходимо ему передать лично?

— Знаю, Тарасов сказал, да и Володя Минайков звонил. Только не приложу ума, как это сделать, чтобы твои новые московские знакомые не подумали: а почему у него все так гладко идет? — промолвил Николай, озадаченно глянув на Эди. — Может, у тебя есть какая-нибудь задумка?

— Пока нет, но необходимо придумать, — протянул Эди, в голове которого мелькнула мысль, а не воспользоваться ли в данном случае реквизитом Юры и предстать пред очи охранников и Шушкеева преобразившимся.

— Значит будем думать, — заключил Николай, внимательно посмотрев на Эди, — или ты уже готов что-нибудь выдать на-гора?

— К вечеру, может быть, что-то и срастется. Сейчас расскажи о Золтикове. Сходил ли он за кордон и как с ним Андрей?

— Сходил, но, видно, у него там не все гладко прошло. Отчего-то стал настойчиво добиваться через Андрея, зная о его приятельских отношениях с Карабановым, встречи с «Иудой». Вот и думаем, как это сделать, чтобы ни у кого не вызвало вопросов.

— Это очень здорово, но «Иуду» необходимо предварительно подготовить, — оживился Эди.

— В смысле того, что и как дальше делать?

— Конечно, надо, чтобы Андрей завладел «окном», оттеснив Золтикова на обочину активной работы с «Иудой». Иначе говоря, надо сделать так, чтобы Андрей стал главным, а этот проходимец использовался бы на второстепенных ролях.

— Понял, у меня тоже была такая мысль.

— Вот и хорошо, что наши мысли совпали, — улыбнулся Эди. — Будем их озвучивать у Тарасова.

— Кстати, Глущенкова вчера избили, можно сказать, измочалили свои же сотоварищи. По всему, он стал утаивать от них деньги. Теперь им и его обидчиками занимается ленинградская милиция.

— А им-то чего заниматься, если он пострадавшая сторона?

— До того, как его свалили, он успел свинчаткой одному из своих обидчиков глаз выбить.

— Не наши ли все это организовали?

— Нет, но они через своих людей в их среде подбросят сухих дровишек в разгоревшийся огонь междоусобной войны.

— Выходит, что Глущенков не скоро сюда возвратится, — промолвил Эди, а потом спросил: — А «Иуда» знает об этом?

— Нет, ему не говорили.

В этот момент, как всегда это происходит, неожиданно затрезвонил телефон. Николай торопливо прошел к аппарату и, обменявшись с кем-то несколькими короткими фразами, вернулся к Эди и сообщил, что нужно ехать в контору.

— Николай, ты учел, что за мной здесь может быть слежка? — спросил Эди, направляясь за ним в коридор.

— Да, кроме них за тобой будут работать в круглосуточном режиме две московские бригады. Вот их силами и будем обеспечивать контрнаблюдение.

— Ты не допускаешь, что могут быть и типчики наподобие Шушкеева, которые под видом коренных минчан станут следить за моим перемещением и контактами?

— Мы этот вариант тоже предусмотрели. Более того, учли, что люди Справедливого или Зубра могут появиться в гостинице, как только пронюхают, что ты вернулся. Они просто обыскались тебя за эти дни. Злы, словно голодные волки, гостиничных чуть не задрали. Пришлось побить по мурцалам.

— У них-то свои заботы… Кстати, сам Зубр не объявился?

— Менты рассказывали, что он уже в Минске, но по состоянию на вчера им не было известно, где он таится. Мы тоже проинструктировали своих людей на его установку.

После того как Николай получил по рации информацию, что выход и путь к белым «жигулям» с затененными стеклами, стоящим на углу дома, чист, они поочередно покинули квартиру.

Покрутив для порядка по городу и получив по рации подтверждение из машины наружки, что слежка не обнаружена, «жигули» свернули с проспекта в переулок и через пять минут въехали во двор комитета.

Совещание у Тарасова, который встретил Артема и Эди с подчеркнутым уважением и вниманием, длилось недолго. Видно было, что генерал держит в своих руках все минские нити чекистской операции и в курсе того, что происходит в Москве. Сначала он заслушал доклад Аленкинского о ходе и результатах допросов «Иуды» и, оценив их положительно, сообщил, что следователи на некоторое время могут возвратиться в Москву. На попытку Аленкинского что-то сказать, оборвал его фразой, что это им согласовано с руководством КГБ СССР.

«Видно, и его достал своим занудством Станислав Сергеевич, — подумал Эди, наблюдая за тем, как на скулах Тарасова ходят желваки. — Испугался, что генерал решил задвинуть его при дележе наград за удачную охоту на шпиона. А зря, Тарасов вряд ли забудет, кто и что делал для достижения успеха. Не такой он человек».

Тем временем генерал продолжал:

— …Следственную работу по шпиону останавливать не будем, но вам, товарищи, надо побывать в своих семьях и немного отдохнуть, ведь сделано много, да и впереди предстоит немало сделать. Так что, Станислав Сергеевич, на время своего отсутствия озадачьте входящего в группу нашего следователя. Пусть не сидит без дела. Вы поняли меня?

— Да, — сухо ответил Аленкинский.

— Пока вы будете отдыхать, мы попробуем здесь решить не менее важные другие задачи, — добродушно сказал Тарасов, а затем, несколько помолчав, добавил: — Если у вас, Станислав Сергеевич, нет вопросов, то можете быть свободным.

После этого генерал вышел из-за стола и, пожимая Аленкинскому руку, произнес:

— Передайте привет своему начальнику и моему другу Мошкову. И скажите, что я ему позвоню. Сами же не волнуйтесь, ваши труды будут достойным образом оценены.

Затем медленно вернулся за стол и продолжил совещание.

«Да, он действительно масштабный человек, в котором в согласии живут и совесть, и профессионализм, и многое другое, что отличает сильного и честного человека от всяких выскочек и червей в погонах», — пронеслась в голове Эди нежданная мысль, немало удивив его своей резкостью.

— Ну что, товарищи, давайте рассуждать над всем известным «казнить нельзя помиловать», — услышал он твердый голос Тарасова. — Итак, где будем ставить запятую в этой исторической фразе? Надо полагать, полковник Ковалев уже проговаривал этот вопрос с Маликовым? Так что давайте озвучивайте позицию руководства второго главка.

— Мы действительно проговаривали этот вопрос. Он имеет две составляющие — московскую и минскую. По московской — работа осуществляется под непосредственным руководством заместителя председателя Иванкова. В ней серьезная роль отводится Эди с учетом того, что им уже сделано по Моисеенко, Сафинскому и некоторым другим объектам. Общий подход по минской составляющей, согласованный с руководством комитета, вам известен. В соответствии с ним признано целесообразным здесь и под вашим руководством разработать детальный план по реализации поставленной задачи, — доложил Артем.

— Это понятно, я тоже обменивался с Иванковым и Маликовым по этим вопросам. Идея реальная, и мы кое-какую подготовительную работу по ее реализации уже сделали. Когда задавал свой вопрос, рассчитывал, что вы расскажете, как вам мыслится соединить воедино все предполагаемые наши задумки и меры по делу на нынешнем его этапе и на перспективу. Есть ли у вас, что добавить?

— Товарищ генерал, может быть, Парамонов доложит свое видение, он как-никак всю эту неделю, пока мы были в Москве, варился в здешней ситуации? — предложил Артем.

— Он каждый день докладывает, а мне хочется услышать аккумулированные предложения по существу всего процесса разработки «Иуды», — несколько сухо произнес Тарасов.

— Товарищ генерал, мы с Николаем накануне совещания успели переговорить о работе последних дней. Прошу разрешить мне высказать соображения на этот счет, — предложил Эди, пытаясь выручить Артема.

— Я думал тебя оставить на закуску, майор, — пошутил Тарасов, тепло глянув на Эди. — Ну что, давай говори, если вызвался.

— Насколько понимаю, вся нынешняя работа направлена на достижение главной цели — заставить противника окончательно поверить в то, что он через своего агента «Иуду» заполучил ценнейшую информацию о противоракетной обороне СССР, — начал говорить Эди.

— Логично, — заметил Тарасов, кивнув головой. — Продолжай.

— Принятые нами меры, по всему, создали у противника видимость отсутствия у КГБ информации о шпионаже «Иуды» и принадлежности Шушкеева к нелегальной разведке, — добавил Эди. И, видя, что генерал вновь кивнул в знак согласия с ним, продолжил: — Результаты общения с Моисеенко, Марком и Сафинским, письма с тайнописью «Иуде» и Шушкееву дают серьезное основание полагать, что противник на самом деле поверил в свой успех. Поддержать такие заблуждения можно только в случае, если Шушкеев будет осужден за валюту, а «Иуда» — за нож и ранение.

— Логично, логично, — произнес генерал, изучающее разглядывая Эди.

— Тем временем можно будет решить несколько важных сопутствующих задач.

— Каких именно? — спросил Тарасов, окинув взглядом всех сидящих за столом чекистов.

Эди, сделав секундную паузу, как бы собираясь с мыслями, стал перечислять:

— Во-первых, мы можем продолжить разработку Шушкеева в тюрьме с тем, чтобы углубить знания о нем и его легенде, возможности его последующего использования в мероприятиях контрразведки. В этих целях как серьезный аргумент можно будет использовать тот факт, что разведцентром было принято решение о его ликвидации через «Иуду», которое не утратило своей актуальности и в настоящее время. В тайнописи Джона в адрес «Иуды» об этом написано недвусмысленно.

Во-вторых, у Золтикова можно забрать «окно» и передать его Андрею. Эту задачу можно решить путем компрометации Золтикова перед поляками через «Иуду».

В-третьих, необходимо продолжить углубленную проверку и подготовку самого «Иуды» на перспективу. При этом провести согласованную с ним вербовку его дочери для использования при разработке сотрудников резидентуры противника в Москве.

В-четвертых, Глущенкова с учетом ситуации, в которой он ныне оказался, и того, что ему не доверяет «Иуда», о чем он говорил и писал своим хозяевам, можно в перспективе вообще вывести из игры и списать на его счет провал Золтикова и передачу органам власти шпионского кейса.

— Вот вам, полковник, и план дальнейшей работы, — шумно выдохнул Тарасов. — Детализируйте и перекладывайте все эти предложения вместе с Парамоновым на бумагу и к вечеру мне на стол — буду их согласовывать с Москвой. Вот только тезисы об использовании решения разведцентра о ликвидации Шушкеева в наших интересах и вопроса легализации кейса нечетко прозвучали. Поэтому, майор, давай-ка по ним еще раз отдельно.

— Дело в том, что в письме «Иуде» Джон даже упрекает его, что он не смог ликвидировать Шушкеева, и не исключает новой попытки это сделать. Более того, рекомендует поручить его ликвидацию мне. Вот я и предлагаю использовать это письмо, чтобы просветить Шушкеева об истинных намерениях разведцентра в его отношении.

— Но как вы это собираетесь сделать? — заинтересованно спросил генерал.

— Я могу просто перепутать письма и вручить нелегалу письмо, адресованное «Иуде».

— А «Иуде» — адресованное Шушкееву? — рассмеялся Тарасов.

— Товарищ генерал, «Иуде» надо показать оба письма, чтобы он окончательно убедился в истинном отношении к нему его бывших хозяев. Ведь Джон пишет, что он отдаст его с потрохами Шушкееву.

— Хорошая задумка, принимается. Но что ты задумал с Глущенковым сотворить? — вновь рассмеялся Тарасов.

— В том же письме Джон поддерживает опасения «Иуды» относительно благонадежности Глущенкова, отмечая при этом его фанатичность, неразборчивость в связях, излишние траты на себя, бросающиеся в глаза окружения, что чревато провалом. Требует организовать за ним наблюдение. Если к сказанному приплюсовать то, что произошло с ним на днях в Ленинграде, то получается целостная картина опустившегося типа, который может вольно или невольно предать. Поэтому на него вполне можно будет списать многие беды, постигшие связи «Иуды».

— Интересная мысль и вполне реализуемая, — заметил Тарасов, — надо только не торопиться, чтобы не вызвать на этом горячем этапе вопросов у Джона и Моисеенко, а чего это вдруг один за другим начали валиться связи «Иуды». Готовить мероприятие будем, а реализовывать станем, когда созреет вся ситуация. Это понятно? — спросил генерал, теперь уже обращаясь к Николаю.

— Так точно, — ответил тот, — включим в план дополнительных мероприятий по делу.

— Таким образом, товарищи, мы выходим на некоторую стадию, которую можно смело назвать заключительной с точки зрения пресечения подрывной деятельности выявленной нами агентурной группы противника, — задумчиво промолвил генерал. — Определяем в места лишения свободы «Иуду» и Шушкеева, где они будут под нашим неусыпным контролем. Продолжаем работу по остающимся пока на свободе их связям. По «окну», предварительно взяв его под свой контроль, поработаем вместе с ПГУ. У них по нему уже есть свои интересы. Да и по Шушкееву ситуация может вызреть интересная, если он клюнет на акцию майора. В таком случае нам придется поработать, засучив рукава, чтобы додавить его и получить информацию по всей цепи от центра подготовки, по каналу проникновения в страну, оседанию на жительство и до непосредственной деятельности. Это было бы очень кстати. Естественно, от твоей встречи с Шушкеевым, майор, многое зависит. Поэтому, Николай, обеспечь майора всем тем, что ему для этого понадобится.

— Будет сделано, товарищ генерал, — отчеканил тот, сделав какую-то пометку в лежащей перед ним тетради.

— Теперь о встрече «Иуды» с дочерью, — неожиданно произнес генерал. — На первый взгляд вроде простое мероприятие — дал им возможность пообщаться, и все. Но не совсем это так. Вспомните, какой аргумент сработал на то, чтобы он согласился с нами работать. — И, сделав многозначительную паузу, всматриваясь в лица слушающих его чекистов, продолжил: — Вот именно, боязнь потери дочери, забота о той, судьбу которой уже исковеркал. Поэтому я хочу знать, какой ты, майор, видишь эту встречу?

Эди, убедившись, что генерал закончил, произнес:

— На мой взгляд, сначала с «Иудой» надо мне встретиться и обговорить все наши вопросы, показать письма Джона, рассказать о том, как Моисеенко и Сафинский организовали ремонт в его квартире, что они присматриваются к его дочери на предмет вербовки. Поделиться идеей об использовании ее для связи с ним, когда его отправят на отсидку. Одним словом, закрепить установившиеся между нами доверительные отношения. Потом уж дать ему пообщаться с ней в той же камере, чтобы иметь возможность осуществлять слуховой и видеоконтроль их беседы.

— Как с присутствием на встрече третьего лица? — спросил Тарасов.

— Полагаю, что им надо дать возможность побыть вдвоем, — ответил Эди. — Иначе они буду закрепощены, и мы не сможем расширить свои знания об этой семье, хотя вполне допустимо, что «Иуда» догадывается, что камера плюсовая[71].

— Логично, логично, — согласился генерал. — Хорошо, давайте так и поступим. Но, майор, надо учитывать, что за тобой будут охотиться люди вора, с которым ты в СИЗО встречался, и беглого бандита Зубра. Мы, конечно, со своей стороны предприняли меры предосторожности и плотно работаем с милицией, чтобы не допустить всяких там непредвиденных ситуаций. Будь ты один, я бы не очень-то и волновался, но девушка — это, как говорится, слабое место. Лучше предупредите ее, чтобы без вас она никуда не выходила из гостиницы.

— Понял, товарищ генерал, будем осторожными, — отчеканил Эди.

— Теперь о визите к Шушкееву. Надо иметь в виду, что вокруг него могут крутиться люди наподобие тех, что следили за тобой в поезде. Кстати, они числятся техническими сотрудниками международной миссии «Врачи без границ». С документами у них все в порядке, не придерешься. Кстати, остановились в той же гостинице, что и ты. По состоянию на тридцать минут назад номер не покидали. Вопрос. Как, майор, ты думаешь попасть к Шушкееву? Снимать охрану или инструктировать ее на закрытие глаз при твоем появлении около палаты мы по известным причинам, не можем.

— Я думаю воспользоваться реквизитом семерки и позаимствовать медицинский халат и чепчик у одноклассницы Рожкова, которая работает медсестрой в хирургическом отделении больницы.

— Николай, это о ней ты мне докладывал? — неожиданно спросил генерал.

— Так точно, ее зовут Евгенией Игоревной.

— Тогда понятно. Она справится с такой ролью, тем более он сам тянется к ней.

— Товарищ генерал, мы с ней установили оперативный контакт через Рожкова и проинструктировали, — уточнил Николай.

— Хорошо, продолжайте, майор, — предложил генерал.

— Дальше проще — натягиваю парик на голову, клею бородку, как и в случае, когда посещал изолятор, облачаюсь в больнице в халат и чепчик. Затем вместе с Евгенией Игоревной иду делать перевязку больному.

— Получается, что она будет присутствовать при вашем разговоре с Шушкеевым?

— Нет, отправлю ее за дополнительным перевязочным материалом. Но для того, чтобы все задуманное прошло без проблем и можно было бы такую процедуру при необходимости повторить, мне нужно познакомиться с заместителем главврача больницы по лечебной части.

— Поясните.

— Он в больнице наверняка всем известен, в том числе и охранникам, поскольку регулярно обходит все отделения. Так вот вместе с ним я могу для начала пройтись по хирургическому отделению и заглянуть в палату с нашим больным, пройдя при этом мимо охранников. Когда же позже я еще раз появлюсь там с медсестрой, у них не возникнет никаких вопросов, — пояснил Эди.

— Логично, логично, — промолвил Тарасов и, тут же позвонив кому-то по внутреннему телефону, поручил зайти к нему через десять минут, а затем, уже повернувшись к Эди, добавил: — Я распоряжусь, чтобы с ним установили контакт и познакомили с тобой. И вообще, майор, прошу быть максимально внимательным и осторожным, особенно в эти дни. На карту поставлено очень много.

Сделав после этой фразы небольшую выдержку, он заключил:

— Товарищи, мы обсудили наиболее горячие вопросы текущего момента, теперь за дело.

В кабинете Николая Артем рассказал Эди, что полученные от Марка деньги были исследованы на их подлинность. Получив положительное заключение специалистов, руководство решило их направить на пользу дела.

— В помощь голодающей Африке? — пошутил Эди.

— Нет, на поддержку твоих расходов. Так что твой бюджет пополнился.

— Это, конечно, хорошо, — среагировал Эди, — но надо ехать в СИЗО. Время не ждет, да и Елена томится в неведении относительно своей встречи с отцом. Вот только надо бы…

— Карабанов ждет, да и твой реквизит Юра уже принес, — прервал его Николай, смеясь. И, показывая на лежащий на одном из стульев у стены пакет, уточнил: — Он там.

Эди, тут же прошел к стулу и, уверенными движениями наклеив бородку и натянув на голову парик, произнес:

— Я готов, товарищи чекисты.

Через полчаса Карабанов провел его в камеру «Иуды».

Эди, бросив ему короткое «здравствуйте», сразу сообщил, что Елена прибыла в Минск и сегодня он сможет с ней встретиться здесь же, в камере. Тот отреагировал взволнованно:

— Боже мой, как мне стыдно будет перед дочуркой!

— Я, как и договорились, рассказал ей только часть правды. Остальное, думаю, не надо ей говорить.

— Спасибо, спасибо! Но когда она придет?

— Александр, вы же понимаете, что я не мог ее сразу привести. Вам необходимо подготовиться к встрече, да и мне переговорить по нашим вопросам.

— Скажите, пожалуйста, как она восприняла сообщение о моем нахождении в тюрьме?

— Конечно, поплакала, но потом взяла себя в руки: она умная и сильная девушка. И вообще, у вас хорошая дочь.

— Спасибо, вам Эди, спасибо, — еле сдерживая себя, чтобы не заплакать, промолвил «Иуда».

Дождавшись, когда он успокоится, Эди рассказал ему о своих встречах с Моисеенко и Сафинским, а также обговорив, как и планировалось, вопросы предстоящей работы, спросил:

— Александр, как вы находите предложение относительно участия Елены в мужских играх?

— Знаете, Эди, я предполагал такое как со стороны Моисеенко, так и с вашей стороны. Это разумно и вполне укладывается в сценарии действий обеих противоборствующих сторон. Но, поверьте, у меня даже и в мыслях не было, что станете советоваться со мной. Вы в этот раз сделали хороший ход. Конечно, я поговорю с ней. И можете быть уверены, она послушается моего совета.

— Но, как понимаете, надо, чтобы она была откровенна с нами и умела сохранить в тайне…

— Не беспокойтесь, Леночка правильная с вашей точки зрения девочка, — прервал его «Иуда». — Для нее коммунистические идеалы, в отличие от меня, реальность. Пока я мотался по свету, она пропиталась ими до корней волос, — с горечью в голосе промолвил «Иуда».

— Вы говорите об этом с большим сожалением, — заметил Эди.

— Какое это сейчас имеет значение. Для меня сейчас важно, чтобы вы не записали ее во враги с вытекающими отсюда последствиями. Поэтому я ненавязчиво объясню ей необходимость работы с вами.

— Не со мной, а с органами государственной безопасности, она не знает, что я контрразведчик.

— Я это и имел в виду.

После этого Эди рассказал о письмах Джона и вручил адресованное «Иуде», чем вызвал вопрос:

— А зачем оно мне?

— Ну как зачем, оно ведь вам написано, неужели неинтересно узнать, что он пишет. Прошу, прочитайте. Особый интерес представляет его закрытая часть. Позже дам ознакомиться и с письмом Шушкееву, — промолвил Эди, наблюдая за тем, как мелко задрожали кончики пальцев «Иуды». — Может, подогреем чайник для проявки?

— Не надо, у вас же наверняка имеются распечатки.

— Есть, но хотел, чтобы вы увидели почерк и были убеждены в их подлинности.

— Я не сомневаюсь, что вам удалось обаять этих жлобов, — через силу усмехнулся он, беря в руки две фотокопии тайнописей Джона.

— Не скрою, они поверили, потому что рекомендовали именно вы. Они вами дорожат, — искренне заметил Эди.

— Вижу, что поверили, особенно когда пропустили через СП, — зло обронил «Иуда», кладя прочитанный лист на стол.

Затем судорожно подхватил следующий лист с письмом Шушкееву. При этом Эди обратил внимание на то, как через секунды нервно дернулась его голова и вновь мелко затряслись пальцы рук.

— Ну и как? — спросил Эди.

— Я чувствовал, что он один из них! — выпалил «Иуда». — Выучка и поведение, вышколенность, что ли. Всегда знал, что и как надо делать.

— Но тем не менее они хотят его убрать, — усмехнулся Эди. — И вас ему готовы сдать с потрохами.

— На этот счет все мои былые заблуждения сразу на нет сошли, когда они потребовали убить Олега. Но выхода у меня не было.

— Однако вам повезло, попытка оказалась неудачной, — многозначительно заметил Эди.

— Вроде да.

— Не вроде, а наверняка. Иначе пришлось бы за убийство садиться.

— А-а, в этом смысле, — согласился он и тут же нервно бросил: — Но вы-то что с ним будете делать? Ведь Джон надеется с вашей помощью исправить мою ошибку.

— Ничего, его нелегко достать, так как он под круглосуточной охраной находится, — усмехнулся Эди. — Об этом и надо будет Джону написать. Не станете же ставить меня, ваше ценное приобретение, под удар? Лучше скажите, что посоветуете предпринять по нему с учетом его заслуг на ниве нелегальной разведки?

— Я бы взял его в оборот. Олег много знает об их делах. Не исключено, что он выведет вас на других себе подобных людей, осевших здесь со специальным заданием, — выдавил «Иуда».

— Интересно, как он отнесется к сообщению о том, что его хотят убить?

— Радости однозначно не испытает, но резких движений делать не станет. Вы же читали, Джон ему недвусмысленно угрожает, мол, смотри, у тебя есть семья и деньги на счетах. Так что неизвестно, как Олег себя в этом случае поведет. К тому же он может и не поверить словам.

— Зачем словам, ему же можно письмо в ваш адрес показать?

— Вы же меня расшифруете с вытекающими отсюда последствиями! — озадаченно промолвил «Иуда».

— Имеете в виду, что он может позже донести об этом Джону?

— Ну да.

— Александр, я же не шпион, а научный работник, спортсмен, к тому же занятый мыслями поправить свое материальное положение, и потому могу просто по недогляду перепутать адресатов? — весело обронил Эди, смотря на то, как по лицу «Иуды» прошла волна улыбки.

— Это может сработать, — несколько повеселев, проговорил он. — На такую уловку вполне можно клюнуть.

— Значит так и поступим, — заключил Эди.

После этого Эди обговорил с ним все вопросы, касающиеся Золтикова, Глущенкова и нескольких его минских знакомых из списка Марка. «Иуда» при этом пояснил, что обо всех этих людях он подробно рассказал Николаю, как и о известных ему подопечных Сафинского, а также с его благословения получивших «путевки» в жизнь. При этом, сославшись на сложившиеся в последние годы приятельские отношения, рекомендовал как положительных хозяев квартиры, у которых он жил до ареста.

— Эти люди ничего не знают о моей тайной жизни и искренне верят в меня. К тому же Гончаров является влиятельным в Минске человеком, — уточнил «Иуда».

— Вы имеете в виду Вадима Николаевича? — переспросил Эди, уже знающий со слов Николая, что тот, используя свои связи в органах власти, продолжает попытки прояснить ситуацию с «Иудой».

— Да, именно, его. Он своей активностью объективно поможет придать вашим титаническим усилиям скостить мне срок хорошую видимость, — иронично заметил «Иуда», делая акцент на слове «титаническим».

— О-о, вы иронизируете?

— Пытаюсь, хотя моя ирония выглядит достаточно нелепой, — с горечью ответил «Иуда».

— Но начало неплохое, если учесть, что у вас будет еще время ее оттачивать на нарах, — улыбнулся Эди.

— Это меня не пугает. Ведь вы же сказали, что я смогу видеться с дочуркой?

— Так оно и будет, если не вздумаете с нами играть, — сухо обронил Эди.

— Я точно знаю, что назад дороги у меня нет. Впереди — надежда и дочурка, — с волнением сказал «Иуда» и тут же опустил взгляд на столешницу.

— Хорошо, что понимаете это, — заметил Эди.

— Не только понимаю, но вижу в этом смысл своей дальнейшей жизни, — твердым голосом вымолвил «Иуда», посмотрев немигающим взглядом Эди в глаза.

— Такая позиция дает вам очень серьезный шанс на перспективу, — заметил Эди, уловив себя на мысли, что поверил его словам и, уже поднимаясь из-за стола, добавил: — Я сейчас поеду за Еленой, а вы приводите себя в порядок.

— Хорошо, хорошо, — встрепенулся «Иуда» и нервно провел ладонями по небритым щекам.

В изолятор Елену привез Юра. По дороге, как было условлено, он рассказал ей, что Эди будет в парике и бородке, чтобы его не узнали сотрудники изолятора. Елена это восприняла с пониманием и адекватно повела себя при встрече с ним в СИЗО. Заведя ее в камеру, Карабанов и Эди сразу ушли, оставив у двери в коридоре двоих охранников.

Встреча родственников была эмоциональной и длилась около трех часов. Эди вернулся в камеру только в конце встречи. По всему было видно, что «Иуда» и Елена за это время успели переговорить о многом.

— Что, уже пора? — промолвил «Иуда».

— Лучше завтра еще раз встретиться, а то у Михаила могут быть проблемы с начальством, если кто-нибудь донесет на него, — заметил Эди.

— Доченька, Эди прав, тебе надо идти, — взмолился «Иуда», прижав ее руки к своей щеке. — Ты слышала, он сказал, что и завтра можно будет ко мне прийти.

— Это правда? — посмотрела она на Эди, будто пытаясь разглядеть в нем знакомые черты, которые были скрыты париком и бородкой.

— Правда, Елена, но сейчас надо уходить. Михаил может с минуты на минуту подойти.

В этот момент раздался стук в дверь.

Попрощавшись с «Иудой», Елена и Эди в сопровождении Карабанова вышли из СИЗО.

Пообедав в кафе «Подкова», они вернулись в гостиницу. Скоро туда подъехал и Юра, который сообщил, что нужно ехать в больницу. Ребята переговорили с заместителем главврача.

К удивлению Эди его сообщение о том, что ему необходимо на некоторое время отлучиться, Елена восприняла как должное и промолвила:

— Поезжайте, мне папа кое-что объяснил. Только дайте знать, когда вернетесь. Я буду ждать в номере. Выходить никуда не буду.

— Вы просто умница, — улыбнулся ей Эди.

— Я стараюсь, только помогите папе.

— Я тоже стараюсь, — тепло сказал Эди, направляясь к ожидающему его Юре.

После знакомства замглавврач и Эди, который облачился в медицинский халат и чепчик, пошли в хирургическое отделение больницы. Не торопясь, обошли ряд палат с больными и подошли к той, в которой находился Шушкеев. По обе стороны входа в нее на стульях сидели двое молодых людей. По тому, как они безучастно наблюдали происходящее вокруг них, было видно, что им порядком надоела своя бездеятельность.

«Наверно, молодые опера, пришедшие на службу в поисках романтики. И, скорее всего, обижены на весь мир, что их заставляют сиднем сидеть и сторожить раненого валютчика, вместо того, чтобы искать вездесущих врагов Отечества», — подумал Эди и улыбнулся, вспомнив свои первые шаги в контрразведке… Но слова завглавврача: «Коллега, давайте заглянем к больному с ножевым ранением», — вернули Эди к действительности.

Охранники лишь дернулись от этого голоса и, посмотрев друг на друга, продолжили сидеть.

Когда, бегло осмотрев больного и перекинувшись с ним дежурными фразами, замглавврача выходил из палаты, Эди, идущий вслед за ним, громко произнес, обращаясь к нему:

— Понял, сейчас вернусь с медсестрой.

— Хорошо, посмотрите вместе, — согласился тот на ходу.

И, продолжая говорить, они прошли к следующей палате.

Через полчаса Эди в сопровождении Евгении вновь зашел в палату Шушкеева. Охранники, погруженные в раздумья, даже не удостоили их своим оперативным вниманием.

Шушкеев встретил его удивленным взглядом, в котором неприкрыто читался вопрос, мол, чего ты тут расходился.

Между тем Эди придвинул к койке стул и сел спиной ко входу. В то же время Евгения, откинув с груди Шушкеева простыню, начала медленными движениями снимать повязку с раны.

— Вчера только поменяли, — недовольно пробурчал Шушкеев.

— Не волнуйтесь, товарищ больной, о вас же заботимся. Старший сказал, чтобы освежили, да и укольчик сделали для успокоения.

— Какой еще старший? — взволнованно спросил он, уставившись острым взглядом в глаза Эди.

— Как это какой? Вы полчаса тому назад разговаривали с ним, — спокойно ответил Эди.

— А-а, этот, — сморщил лицо Шушкеев, глядя на то, как Евгения лейкопластырем начала перетягивать на груди новую повязку. Затем, убрав с лица гримасу, спросил, обращаясь к Эди: — Вы что, новый? Что-то раньше я вас не видел.

— Вроде бы, — отшутился Эди.

— Откуда?

— Из Москвы.

— Приехали провинциалов учить? — съязвил Шушкеев.

— Не совсем так, — ответил Эди, не отреагировав на это, и тут же обратился к Евгении с вопросом: — А вы укол не прихватили?

— Ой, сейчас пойду и приготовлю, — сказала она и направилась в процедурную.

Дождавшись, когда она закроет дверь, Эди, протянул Шушкееву конверт и, понизив голос, произнес:

— Это для вас от известного вам человека.

— Я не жду никакого письма, — резко произнес Шушкеев, окинув Эди недоверчивым взглядом.

— У нас мало времени на эти выкрутасы. Вы Шушкеев?

— Да, но от кого оно?

— Прочитайте и узнаете. Торопитесь, пока медсестра не вернулась.

После этого Шушкеев быстро надорвал конверт и пробежал текст письма.

— Но это…, — начал было говорить он. Но, стрельнув в Эди коротким взглядом, и, показав на стоящий на тумбочке стакан, попросил набрать в него горячей воды из-под крана.

— Может прохладной? — поинтересовался Эди.

— Нет, горячей и, пожалуйста, поскорее, а то в горле что-то першит.

Когда Эди выполнил эту просьбу, попросил его отвернуться на минуточку.

— Зачем? — удивленно спросил Эди.

— Я стесняюсь своей слабости.

— Понял, — среагировал Эди, после чего поднялся со стула и подошел к окну.

Через пару минут он услышал за спиной взволнованный голос Шушкеева:

— Как вас зовут?

— Я о вас чуть не забыл, обозревая красоту за окном, — сыронизировал Эди, подумав при этом: «Ишь как разволновался, прочитав о приговоре себе».

— И как же вас зовут? — нетерпеливо переспросил Шушкеев.

— Эди, — ответил он, присаживаясь на прежнее место.

— Редкое имя. Так вот, Эди, это письмо не мне, — сказал Шушкеев, протянув ему конверт с письмом.

— Ой, неужели перепутал? — растерянно проговорил Эди, быстро пряча его в карман халата. — Извините, не привык к таинственным миссиям, — продолжил он и сразу полез в карман брюк за другим конвертом. Достав его, он пробежал глазами надпись на нем и, передавая Шушкееву, воскликнул: — Вот это ваше письмо, а вы вскрыли чужое. Разве не могли сразу прочитать, что оно не вам? Как я его вручу человеку в таком виде?

— Не беспокойтесь, тюремщики и так вскрыли бы его. Так что можете все списать на них, — небрежно бросил Шушкеев и вновь попросил Эди отвернуться. Теперь ему не захотелось читать письмо под взглядом постороннего.

И Эди пришлось вновь повторить свой поход к окну.

Через несколько минут Шушкеев напомнил о себе вопросом:

— Скажите, когда вы увидите человека, что дал вам эти письма?

— Через неделю.

— На словах он ничего не передавал? — спросил Шушкеев, пытаясь скрыть охватившее его волнение.

— Нет, только письмо.

— Вы действительно врач?

— Нет, я ученый и спортсмен.

— Как в таком случае оказались вместе со здешним медицинским начальником?

— Меня ваш знакомый снабдил хорошими деньгами, а они в нынешнее время находят дорогу практически к любому человеку. Замглавврача же я сказал, что хочу у вас просто взять короткое интервью, и он согласился помочь.

— И много вы ему дали?

— Послушайте, какое ваше дело, сколько я ему дал и как я здесь оказался. Мое дело вручить вам письмо, и все дела, а вы тут устроили форменный допрос. Вы что — мент?! Если вам нечего сказать, то я пойду, — выдавил Эди, наклонившись к Шушкееву.

— Есть, есть, — испуганно залепетал Шушкеев, скорее всего вспомнив рекомендацию Джона «Иуде» устранить его через Эди. — Передайте, что все сделаю, как надо. Пусть мой знакомый не сомневается. Я о многом передумал, находясь в больнице, и убедился, что только с ним могу быть уверенным в своем завтрашнем дне. Пусть найдет возможность передать привет от меня моим близким. Надеюсь, запомните?

— Запомню, у меня хорошая память, — сухо заметил Эди.

— Спасибо. Кстати, какой укол она собирается сделать?

— Это чтобы вы спокойно поспали.

— Кто его прописал?

— Тот самый медицинский начальник.

— Но это же вы сказали об уколе?

— Я только напомнил, чтобы иметь возможность с вами переговорить, — пояснил Эди.

— Вроде все так и было, — пробурчал себе под нос Шушкеев.

— Так и не иначе, — усмехнулся Эди, глядя, как тот продолжает нервничать. При этом в его голове пронеслось: «Боится, гад, смерти. Отчего-то не может врубиться, что, если бы надумали кончать, не стали бы ему письма писать… И как его там готовили, если сразу потерял способность к анализу ситуации. Наверно, испуг замутил мозг. Отлежится и поймет, что на этот раз пронесло. Но наверняка на всю жизнь запомнит упрек Джона в адрес «Иуды» из-за неудачного покушения на свою жизнь. И тем более, что палач может к нему прийти в любое время.

— Да— да, так и было, — торопливо, будто боясь, что не успеет сказать, бросил Шушкеев. Затем так же торопливо продолжил: — Эди, пожалуйста, передайте Бизенко, что я простил его за то, что он, ну… что ударил ножом. И не стану его обвинять. Скажу, что сам напоролся. Что я его мало знаю и тому подобное… Ведь вы же будете с ним встречаться?

— Конечно, один человечек обещал за деньги дать с ним встречу в изоляторе, — небрежно обронил Эди.

— Отлично. Вот и передайте Саше, что я вам говорил. Это очень важно для меня. Знайте, я в долгу не останусь, — выпалил Шушкеев, горячась.

— Да не волнуйтесь вы, конечно, передам. Ваши слова насчет долга тоже не забуду, — заметил Эди.

— Об этом я готов хоть сейчас договориться. Но лучше после вашей встречи с Сашей. Поймите, хочу знать, как он отнесется к тому, что я простил его. Может быть, к вашему приходу и письмецо нацарапаю в Москву.

— Хорошо, постараюсь, — успел сказать Эди до того, как в палату вошла Евгения, неся в руке шприц с наколотым на конец иглы кусочком ваты, смоченным в спирте.

Скоро Эди и Евгения покинули палату.

Еще через пять минут, распрощавшись с ней, Эди вместе с Юрой, как и раньше помотавшись по городу, чтобы выявить возможное наблюдение, въехали во двор КГБ. Оттуда сразу же поднялись в кабинет Николая, у которого находился и Артем. Эди подробно рассказал им о своей встрече с Шушкеевым и его реакции на письма Джона.

— Мы тоже не сидели без дела, — улыбнулся Артем. — Верстаем детализированный план дополнительных организационных и агентурно-оперативных мероприятий по делу на «Иуду».

— Есть что-нибудь нового из Ленинграда по Глущенкову? — спросил Эди.

— Есть, его по пятой линии упрячут в зону, — усмехнулся Артем. — Говорят, за него ответственным сделали следователя Черкасова. От него вряд ли удастся отвертеться, что ни говори, он мастер нашего дела.

— Дай-то бог! Но как в таком случае быть со шпионским кейсом? Ведь мы предполагали увязать Глущенкова с его легализацией, — промолвил Эди.

— С этим придется подождать до лучших времен. Пока же ребята Николая будут его стеречь, — пошутил Артем.

— Товарищи, вы горазды подкидывать мне дополнительную работу, — рассмеялся Николай. — Вот заводим дело разработки на Шушкеева. Надо будет организовать по нему комплексную работу на зоне.

— Скажи, что тебе крупно повезло — держать в застенках и разрабатывать установленного агента-нелегала главного противника. Не каждому органу, я и не говорю о каком-нибудь конкретном контрразведчике, выпадает такая удача, — вновь пошутил Артем.

— Согласен, нам действительно повезло, — согласился Николай, тепло посмотрев на Эди.

— Какая ситуация по уголовным делам? — поинтересовался Эди.

— Час назад завершилась встреча председателя КГБ с первыми руководителями Прокуратуры и МВД, в ходе которой согласовали совместные действия в Минске по ситуации с «Иудой» и Шушкеевым, — как-то торжественно произнес Николай.

— Тарасов участвовал в ней? — поинтересовался Эди.

— Участвовал. После встречи он даже успел переговорить с Иванковым, но о чем пока еще не знаем, — ответил Николай, бросив взгляд на Артема.

— Может быть, расскажет во время доклада по результатам твоего визита к нелегалу? — вопросительно произнес Артем.

— Тогда извольте, господа, доложить ему, что визит успешно завершен и я тайно прибыл в расположение части, — сыронизировал Эди, сделав акцент на слове «визит», поскольку уловил в фразе Артема некий подтекст.

— Ничего не прощаешь, — улыбнулся Артем, доброжелательно взглянув на Эди.

— Вам только позволь раз безответно подтрунить, и это в привычку войдет, — отшутился Эди, — так что воспринимайте таким, какой есть.

— Будь ты иным, многое из того, что было задумано нашими, не реализовалось бы, — уже серьезно сказал Николай, с укоризной посмотрев на Артема.

— Коля, не мечи молнии. Лучше позвони в приемную и скажи, что визитер вернулся со щитом, — порекомендовал Артем. Затем, немало удивив Николая, добавил: — И не ищи в моем выпаде относительно визита идеологический подтекст, просто я безуспешно пытаюсь сделать Эди чуточку больно из-за его безжалостного отношения ко мне. После чего, смеясь, рассказал Николаю о своем телефонном разговоре с Эди в день отъезда из Москвы.

— Ребята, вы хоть предупреждайте о своих чудачествах, а то я, откровенно говоря, иногда не догоняю ваши неидеологические штучки и вообще… — начал говорить Николай, продолжая смотреть на Артема. Но резко оживший телефонный аппарат прервал его речь, и он в режиме автомата схватил трубку. Через минуту, обронив в нее несколько раз «понял», вернул на место. Затем, шумно выдохнув, произнес: — Наружка доложила генералу, что Эди прибыл в комитет пятнадцать минут назад. Не дождавшись его явки к себе, генерал озадачил своего помощника срочно найти и доложить, где он.

— И все? — спросил Артем.

— Нет, не все. Надо идти к нему на доклад, — заметил Николай, вставая со стула.

Через каких-то пять минут они уже были в приемной Тарасова, откуда сразу по жесту дежурного офицера проследовали в начальственный кабинет.

Генерал без всяких вступлений, глядя на Эди, произнес:

— Ну как?

Эди в деталях рассказал о встрече с Шушкеевым, как он отреагировал на письма Джона, а также о просьбе навестить его после общения с «Иудой».

— Значит, боится, и это есть очень хорошо, — сделал вывод генерал, а затем, изучающее посмотрев на Эди, спросил:

— Скажи, у тебя не создалось впечатление, что он задумал поиграть со своими хозяевами, обмануть, успокоить их, что ли?

— Очевидно то, что он испугался за себя и судьбу своих близких. Отсюда вытекает и все остальное — заверения беспрекословно выполнять требования Джона. При этом также очевидно то, что он хочет возобновить отношения с «Иудой», возможно, чтобы задобрить его или склонить на свою сторону.

— Вполне возможно. Эту версию надо проверить через «Иуду». Но обратите внимание на то, как он сразу просек, на какой основе Джон нанял тебя на службу к себе.

— Я с самого начала дал ему понять, что выполняю его просьбу за деньги.

— Это правильно. Иначе он пытался бы дальше в тебе копаться. Хорошо, майор. Расскажи, какие еще впечатления ты вынес из общения с нелегалом? Кем является Шушкеев? В смысле он из бывших наших граждан или перекрасившийся под них западный варяг?

— Трудно однозначно утверждать, слишком короткая была встреча. Но мне показалось, что я услышал в его русском языке нотки прибалтийского говора, особенно после того, как он прочитал письмо «Иуде».

— Понятно, он почувствовал реальную угрозу своей жизни, а в таких случаях вовне рвется исконное, — прервал его генерал.

— И на самом деле сильно нервничал. То же самое повторилось после прочтения им второго письма. Он, конечно, пытался себя контролировать. Даже делал попытки давить на меня, уточнять информацию по моей легенде. Но после того как ему в жесткой форме было сказано, не мент ли он и что я могу уйти, поскольку просьбу его московского знакомого уже выполнил, стал покладистее. В целом же у меня сложилось впечатление, что русский язык для него является родным, но с каким-то прибалтийским наслоением. Это особенно чувствовалось, когда он говорил волнуясь.

— Может, майор, тебе поручить его растолкать на сотрудничество с нами. У тебя это неплохо получается, — улыбнулся генерал. Но, уловив на лице Эди удивление, уточнил: — Попозже, когда обкатаем на зоне. Завтра навестить его все-таки надо. Ведь ты же говорил, что он высказал намерение написать письмо Джону? Оно для нас, как понимаешь, будет нелишним.

— Кроме этого нам нужно до него довести информацию о готовности «Иуды» возобновить с ним дружбу.

— Правильно, это наверняка вселит в него, во-первых, надежду, что сгустившиеся над ним тучи могут рассеяться, во-вторых, укрепит желание признаться в своих валютных делишках и отмазать «Иуду». Это, в свою очередь, облегчит задачу снизить последнему срок лишения свободы, — размышлял генерал, отчего-то глядя в окно.

«Наверно, ему хочется на природу. Походить по лесу, посидеть на берегу речки с удочкой, а тут приходится биться с этими погаными шпионами. И на самом деле ему не помешало бы отдохнуть», — мелькнуло в голове Эди, проследившего за взглядом Тарасова. В какой-то миг даже стало жалко его, столько сил и здоровья отдавшего служению государству, которое начали реставрировать люди из ниоткуда, даже не спросив у таких, как этот человек, много повидавших и познавших на своем веку.

— Товарищ генерал, может, его спецпрепаратом разговорить еще до зоны, — заметил Эди, уловив момент, когда тот умолк.

— Хочешь отомстить за то, что они тебя им накормили?! — пошутил генерал.

— Нет, я в интересах дела. Специалист рассказывал перед моей встречей с Моисеенко, что подвергнутый спецпрепарату будет с удовольствием делиться своими секретами. Вот я и подумал, отчего же не дать порадоваться Шушкееву, тем более полученную информацию можно будет потом использовать в работе с ним.

— Мы к этому вопросу еще вернемся, — рассмеялся генерал. — Потом дадим возможность посмотреть со стороны. Или хочешь сам все это провести?

— Поручите — сделаю, товарищ генерал, — отчеканил Эди.

— Не сомневаюсь, — тепло сказал он и после некоторой паузы неторопливо продолжил: — Сейчас же, друзья, хочу вас проинформировать о том, что договоренности по «Иуде» и Шушкееву с прокуратурой и милицией достигнуты. Теперь нужно двигаться дальше. На днях шпионам будут предъявлены обвинительные заключения и материалы передадут в суд, где их рассмотрят в первоочередном порядке. Так что скоро получим возможность продолжить запланированную по ним работу в местах отсидки, — торжественно произнес генерал, глядя на портрет Андропова, что висел на противоположной стене кабинета.

Потом, опустив взгляд на Эди и заговорщически улыбнувшись, продолжил: — А конкретные данные на коррупционера, готового взять на себя заботу об «Иуде», майор, у тебя будут завтра-послезавтра и ты сможешь рассказать Моисеенко о своих достижениях на этом направлении. Да, не забудь при этом затребовать у него кругленькую сумму, иначе начнет подумывать, а чего этот парень мало запросил, не стоит ли ненароком за ним Лубянка… Что ты на этот счет скажешь?

— Вы правы, надо будет напомнить ему о дополнительной сумме. Марку об этом я уже говорил, когда тот вручал первый взнос, — согласился Эди.

— Сколько там было?

— Двадцать пять тысяч, — вставил свое слово Артем.

— За такие деньги действительный коррупционер из следователей не взялся бы решать проблему «Иуды». Надо запросить как минимум еще столько. Пусть лучше думает о тебе как о хапуге, чем начнет подозревать. Ты понимаешь мою логику?

— Понимаю, товарищ генерал, — ответил Эди.

— Если есть иные соображения, говори, я слушаю, — требовательно произнес он, продолжая смотреть на Эди.

— Иных нет, но я хотел отметить, что надо будет подготовиться к получению этих денег.

— Поясни.

— Раньше я получал деньги от кассира «Иуды» — Глущенкова. Но его в Минске нет и, скорее всего, не будет. Отсюда вывод — деньги принесет кто-то другой.

— Или придется самому идти к кому-нибудь другому, — перебил его Артем.

— Это тоже не исключено. Но главное в том, если я тебя, майор, правильно понял, что надо оперативно подработать ситуацию и зафиксировать твой контакт с новым визави Джона и взять его в проработку. Речь об этом?

— Да, именно об этом я хотел сказать.

— Прекрасно, тогда после разговора с Моисеенко ставь задачу для Николая, и он все организует. Понял?

— Так точно, — выпалил Эди и легко улыбнулся, вспомнив, как сам критически реагировал на подобные ответы Николая.

— Да, вот еще, чуть не забыл, — произнес генерал, отчего-то тоже улыбнувшись, — сегодня милицией задержан Зубр. Его водворили в камеру рядом с твоим знакомым вором. Уже доподлинно установлено, что он имеет непосредственное отношение к нападению на инкассаторов. Милиция радуется не нарадуется этим успехом. Правда, не забыли шепнуть наверх, что комитетчики внесли существенный вклад в раскрытие этого громкого преступления.

Итак, товарищи, если коротко подытожить, то получается, что мы значительно продвинулись вперед в решении поставленных перед нами задач. Повторяться не буду, мы о них уже говорили. Если нет срочных вопросов, требующих рассмотрения в таком составе, будем закругляться, тем более мне необходимо идти на совещание в ЦК. В повестке дня ключевой вопрос: «Активизация идейно-политического воспитания молодежи в перестроечный период», — задумчиво добавил он и, пожелав чекистам удачи, медленным шагом направился к тому самому огромному окну, выходящему на проспект Ленина.

После совещания Эди, пообщавшись с коллегами, поехал с Юрой в изолятор: надо было рассказать «Иуде» о встрече с Шушкеевым и поговорить относительно Елены.

Карабанов без помех провел его в камеру «Иуды», который и не пытался скрыть своей радости от новой встречи с Эди.

— Я ожидал вашего прихода, чтобы прежде всего спросить, как там Леночка.

— Она в гостинице.

— Вы ее оставили одну?

— Да, я объяснил, что мне необходимо встретиться с человеком, который занимается вашим вопросом. И знаете, к моему удивлению, она это восприняла спокойно. Поэтому хотел бы знать, что вы такое ей сказали, отчего она вмиг повзрослела?

— Я сказал, чтобы она в точности выполняла все ваши поручения, наперед зная, что их цель — приблизить тот день, когда смогу быть рядом с ней. И Леночка все поняла. Она, как вы уже сами отметили, умная девочка. Кроме того, я ей сказал, чтобы ни с кем, кто бы он ни был, не откровенничала и не рассказывала о сути ваших с ней разговоров. На следующей встрече я с осторожностью поговорю с ней и по вопросам сотрудничества с вами.

— Не рано ли так с ходу? Не может ли это ее насторожить?

— Я реально оцениваю ситуацию и потому считаю, надо торопиться. К тому же понимаю, что мое пребывание в курортных условиях должно скоро закончиться. Ведь могут возникнуть вопросы у администрации, обслуживающих людей и, соответственно, зэков.

— Александр, правильно мыслите. Елена сможет к вам прийти еще один или два раза, больше нельзя.

— Спасибо. Вы столько сделали для меня.

— Александр, вы же знаете, что это изначально не ради вас, а чтобы защитить мою страну от таких, как вы, точнее сказать, от таких, каким вы были.

— Спасибо за откровенность, но я говорю это искренне. Вы, как и обещали, стали оберегать Леночку. Передали ей сберкнижку, защитили от сына Сафинского и его подручных. Она мне все рассказала… и о вашем благородстве тоже. Клянусь Богом, если на моем жизненном пути до Траутвайна встретился хотя бы один вам подобный гэбист, я не встал бы на путь мести, — горячась, проговорил «Иуда».

— Месть застилала глаза и потому вокруг вас были одни враги, — ухмыльнулся Эди. Затем без паузы продолжил: — Давайте оставим эту тему до более спокойных времен, а сейчас поговорим о деле.

— Я готов.

— После отъезда Елены вы будете переведены в общую камеру, где не будет ваших старых знакомых, но, думаю, это ненадолго. Скоро ваше дело будет рассматриваться в суде. Есть уверенность, что получите по минимуму.

— А это сколько?

— До двух лет с отбыванием в Белоруссии. Шушкеев показаний против вас не станет давать. Сегодня он подтвердил это. Более того, намерен с вами восстановить добрые отношения.

— Это, наверно, после прочтения письма Джона?

— Да.

— Испугался и хитрит, но черт с ним. Главное то, что не станет обвинять. К слову, за его жизнь ломаного гроша не дал бы. Джон все равно его завалит. Чем-то он его сильно огорчил. В тот злополучный вечер Олег, уже изрядно выпив, намекал, что провалил задание и ждет за это наказания от Джона.

— О чем-то конкретном не говорил?

— Я не особенно-то и вслушивался, подыскивая удобного момента, чтобы ударить.

— Уши же не затыкали? — удивленно произнес Эди.

— Не затыкал, но осознание того, что сейчас буду убивать, все мертвило, — дрожащим голосом промолвил «Иуда». — Я же до того ни разу не покушался на жизнь.

— Завтра я собираюсь вновь навестить Шушкеева, что ему передать? — прервал его Эди.

— Что надо, то и скажите, — заметил «Иуда». — Вы же выстраиваете определенную линию. Вот, что касается моего письма Джону, то надо его содержание хорошенько обдумать. Он наверняка будет все пропускать через сито.

Отметив для себя предусмотрительность «Иуды», Эди произнес:

— Их люди уже здесь и, по-всему, будут пытаться прояснять ситуацию вокруг вас и отслеживать судебный процесс. Если что отловите, дайте немедленно знать.

— Хорошо, но они не оставят без внимания вас и Леночку, если задумали работать с ней, — с тревогой в голосе обронил «Иуда».

— Это только продолжение того, что началось в Москве. Мы знаем, кто следит, они прибыли сюда в одном вагоне с нами.

— А вы не допускаете, что у Олега могли быть здесь свои люди? О некоторых типчиках, которые вполне могут быть таковыми, я рассказал Николаю.

— Спасибо, мы держим в поле зрения все, что летает и ползает вокруг Шушкеева, — отреагировал Эди, вспомнив утренние слова Николая об организации им по наводке «Иуды» плотной проверки двух связей агента-нелегала.

Услышав эту фразу, «Иуда» улыбнулся и заметил:

— Эди, я на это обратил внимание только потому, что боюсь, как бы они не пронюхали о наших отношениях и…

— Мы принимаем необходимые меры для исключения случайностей, — прервал его Эди. — Главное, чтобы вы сами не допустили ошибки.

— Это не в моих интересах. Я не хочу свести на нет единственный шанс на сохранение жизни, — взволнованно произнес «Иуда».

— Вот и хорошо, будем считать, что обменялись мнениями, — пошутил Эди.

Поговорив с «Иудой» еще некоторое время, Эди вернулся в гостиницу. Ожидавший его у номера Юра сообщил, что по указанию Тарасова он приобрел два билета в театр на спектакль по мотивам трилогии Мицкевича «На перепутье», в котором он описывает дореволюционную жизнь белорусов.

— У Тарасова и на такую заботу времени хватает? — удивленно спросил Эди, открывая дверь.

— Да, его на все хватает. Кстати, сегодня Николаю сделал замечание, узнав, что тот не побеспокоился о культурной программе для Лены и вас, то есть тебя, — заметил он, проходя вслед за Эди в номер.

— О-о, это поможет Елене развеяться.

— Да и тебе не помешает. Нагрузки-то немалые переносишь. Одно дело, когда работаешь за кем-нибудь с дистанции, а тут непосредственно с этой гадостью возишься. Не представляю, как тебе удается все это вынести?! — воскликнул Юра, глядя Эди в глаза.

— Так и удается. Вариантов же других нет, — рассмеялся Эди.

— Понимаю, я это, как говорится, к слову сказал, — улыбнулся Юра.

— Нет сомнений. Скажи, как наша гостья?

— Не выходила и не звонила.

— Блатные не объявлялись?

— Крутился тут один из лакеев Справедливого. Видно, пронюхали, что ты объявился в гостинице. При необходимости сразу отошьем, ребята несут здесь круглосуточную службу.

— Надеюсь, незаметно для окружения?

— Конечно.

— Прекрасно. Иначе могут возникнуть вопросы, откуда у Елены появились такие защитники. Но что касается театра, подскажи, во сколько и где встречаемся?

— В восемнадцать зайду. У тебя есть время еще отдохнуть.

— Хорошо, только обрадую Елену сообщением о театре, — пошутил Эди и, проводив Юру, постучался в ее номер.

Она открыла, даже не задав дежурного вопроса: «Кто там», — чем заслужила порицание Эди. Но она, не обратив на это никакого внимания, сразу прильнула к нему со словами:

— Наконец-то, так устала ждать.

— Зато я сделал много для того, чтобы помочь твоему отцу и организовать нам поход в театр, — отпарировал Эди, нежно коснувшись подушечкой указательного пальца кончика ее носа. И, не давая ей опомниться, продолжил: — Думаю, душистого чая заслужил, так что веди к столу и угощай.

— Эди, вы даже не представляете себе, как я вам благодарна за папу. Знайте, все, что ни скажете, сделаю для вас. Только не могу взять в толк, что должна буду делать, — горячо выпалила она, вопросительно глядя на Эди.

— Мы об этом поговорим позже, когда будет решена проблема Александра, — произнес он, наблюдая за тем, как Елена расставляет на столе чашки для чая.

— Можно и потом… — задумчиво промолвила она, а затем, широко улыбнувшись, заметила: — Давайте лучше прогуляемся по городу, я не хочу еще два часа сидеть даже в театре.

— Как бы Юру не обидеть, ведь он же для нас старался, — заметил Эди.

— Я извинюсь перед ним. Скажу, что хочу вместе с другом папы походить по улицам города, в котором ни разу не была, а потом перекусить в какой-нибудь кафешке, — шутливо протараторила она. И, разлив по чашкам чай, села рядом, придвинув к нему стоявший напротив стул.

— И он, конечно, сдастся. Скажет: вы, Елена, моя гостья и ваше желание — закон для меня, — хихикнул Эди.

— Даже не сомневаюсь, что он не станет обижаться, ведь его попросит об этом такая красивая девушка, — игриво вскинула брови она.

— Елена, скромность вам больше к лицу, — как бы шутя пожурил ее Эди.

— Буду скромной, если станете уделять мне больше внимания, — почти прошептала она, прижав его руку к своей щеке. — Вы же прекрасно знаете, что я хочу все время быть с вами.

— Думаю, об этом знает и ваш отец. По крайней мере, мне так показалось во время разговора с ним, — полувопросительно заметил Эди, желая тем самым узнать, делилась ли она своими сердечными делами с «Иудой».

— Я сказала только о том, что вы держитесь по отношению ко мне почтительно вежливо, и более ничего, — с нотками обиды промолвила она и, отпустив его руку, заглянула в глаза, готовая вот-вот разрыдаться.

Эди, почувствовав, что несколько переборщил с упреками, нежно обнял ее за плечи и промолвил:

— Леночка, не обижайтесь. Бог свидетель, я к вам очень хорошо отношусь, а что касается моей невнимательности, то это из-за занятости по делу вашего отца.

— Эди, я знаю, но ничего не могу с собой поделать, — пролепетала она, шмыгнув носом.

— Леночка, это же так просто скомандовать себе: «Ну-ка, золотая моя, не раскисай. Все будет хорошо, никуда он не денется от тебя», — широко улыбнулся Эди, пытаясь тем самым ее успокоить.

— Хорошо, я буду пытаться, но… — не договорила она, устремив в его глаза любящий взгляд.

После этого резко встала и быстрым шагом ушла в ванную.

Эди не стал ее останавливать, рассчитывая на то, что она скоро вернется, справившись с нахлынувшими на нее эмоциями. Но прошло десять минут, а ее все не было.

Обеспокоенный этим, Эди направился в прихожую. И, увидев, что дверь в ванную не закрыта, вошел предварительно постучавшись.

Елена стояла, устремив неподвижный взгляд в свое отражение в зеркале над умывальником. Из глаз крупными каплями текли слезы, которые, оставляя серые следы от туши на ставших от волнения пунцовыми щеках, падали в раковину. По всему было видно, что в ней происходит какая-то невидимая борьба, результаты которой невозможно было предсказать.

Он подошел к ней и, нежно взяв за безвольно лежащие на краю раковины руки, повернул к себе. Затем подушечками пальцев вытер слезы. После этого Елена, вся дрожа, прижалась к нему со словами: «Прошу тебя, возьми меня, я никогда не стану тебя за это упрекать».

И Эди, которого в этот момент обволок туман неожиданно нахлынувшей страсти, подхватил ее на руки и понес в спальню.

К восемнадцати они вышли в холл этажа и там дождались Юру. Как только он появился, Эди рассказал ему о желании Елены посмотреть город, на что тот, улыбаясь, заметил:

— Елена Александровна, ваше желание для меня закон.

— Тогда в город, — весело выпалила Елена и, посмотрев на Эди широко раскрытыми глазами, продолжила: — О том, что вы так скажете, я уже знала.

— В таком случае предлагаю вам пройти на площадь Победы и там самостоятельно осмотреться, а я тем временем верну билеты в кассы и присоединюсь к вам.

Через каких-то двадцать минут Юра действительно нашел их. Побродив по площади и центральной улице, они поехали в парк Горького. Погуляв некоторое время вдоль реки, дыша вечерним свежим воздухом, зашли в кафе, чтобы поужинать.

Глава XXXI

По совету официантки они заняли свободный столик подальше от кухни и заказали еду и бутылку шампанского.

Оглядевшись, Эди заметил среди четырех молодых людей, сидящих за столиком в центре зала, знакомого ему по СИЗО «грозного надзирателя». По тому, как оживленно и громко разговаривали, было видно, что они пьяны и слабо контролируют себя. Тон в компании задавал «грозный надзиратель», который что-то настойчиво доказывал своим собутыльникам.

Официантка несколько раз подходила к ним с требованием успокоиться, но «грозный надзиратель» каждый раз в буквальном смысле отмахивался от нее как от назойливой мухи, а его товарищи при этом начинали гоготать. В один из таких моментов он даже привстал, раскачиваясь из стороны в сторону, и попытался схватить за руку, но та вывернулась и убежала. Последовавший было за ней «грозный надзиратель» внезапно остановился, то ли приняв решение не преследовать ее, то ли встретившийся взглядом с Эди, который еще немного, и готов был вступиться за девушку. «Грозный надзиратель» тут же развернулся и, нависнув над своими товарищами, стал им о чем-то быстро говорить.

Эди, зная, что тот может попытаться свести с ним счеты за предыдущие неудачи, поделился с Юрой своими мыслями и предложил быть осторожным.

— Может быть, ребятам сказать? — спросил он.

— Не надо, если что, будь рядом с Леной, — подсказал Эди, наклонившись к нему.

— О чем секретничаете? — улыбнулась Елена.

— Хотели вино заказать, но передумали, — отреагировал Эди, продолжая наблюдать за тем, как шумная компания во главе с «грозным надзирателем» поднимается из-за стола и направляется в их сторону.

— Что будем делать? — спросил Юра, обеспокоенный развитием ситуации.

— Ребята далеко?

— Здесь рядом.

— Пусть не вмешиваются.

— То есть? — удивленно произнес Юра, наблюдая за тем, как четверо пьяных молодых людей идут к их столу.

— Отойди с Леной в сторону, — спокойно попросил Эди, поднимаясь навстречу хулиганам, которые, сквернословя, двинулись на него.

— Прекратите, как вам не стыдно! — крикнула Елена и, отдернув руку, за которую ее хотел увести Юра, стала в шаге от Эди, приняв боевую стойку. Услышав этот крик, хулиганы несколько опешили. Но под давлением своего предводителя, подталкивая друг друга, рванулись в проход между столами к Эди.

«А она молодец, ничуть не испугалась», — успел подумать Эди до того, как молниеносно пробил в грудь пяткой правой ноги вырвавшегося вперед «грозного надзирателя», отчего тот, задевая разбросанными руками остальных, отлетел назад и грохнулся между столами. Затем Эди за доли секунды боковым ударом подъемом той же ноги в шею, сбил на пол второго, при этом успел предплечьем левой руки отвести от своего лица почти достигший цели кулак третьего и основанием ладони правой руки ударить его в челюсть.

Когда Эди вновь вернулся в исходное положение, из четырех хулиганов на ногах остался стоять только один. Да и тот, воспользовавшись тем, что в зале послышались возгласы: «милиция, милиция», — сразу же убежал, бросив на поле боя своих товарищей, которые еще плохо соображали, что с ними произошло.

Увидев, что к входу действительно бегут трое милиционеров, по всей вероятности вызванные администрацией кафе, Эди взял под руку Елену и, подмигнув стоящему тут же Юре, быстро направился к выходу. И, пока вошедшие блюстители порядка стали разбираться с хулиганами, они углубились в парк. Затем берегом Свислочи вышли на улицу и по предложению Юры на такси поехали ужинать в ресторан гостиницы «Минск».

В ресторане заказали рыбные блюда и белое вино.

После того как под песни ресторанных музыкантов и исполнителей было выпито по бокалу вина, Елена, несколько захмелевшая, неожиданно спросила:

— Скажите, а почему мы так спешно ушли из кафе, почему сами не сдали этих хулиганов милиции?

Ожидавший подобные вопросы с ее стороны Эди пояснил:

— Надо было бы идти в милицию и давать пояснения, а желания там вновь побывать нет никакого, хватает прошлого раза. К тому же хулиганов наверняка милиционеры повязали по заявлению администрации кафе.

— Вы уверены в этом?

— Конечно, иначе чего было им прибегать в кафе, — холодно сказал Эди, давая тем самым ей почувствовать, что он не желает развивать эту тему, а заодно и проверить, как она отреагирует на его граничащий с грубостью ответ.

— Это хорошо, иначе эти хулиганы могли… — не договорила Елена, удивленно посмотрев ему в глаза. Затем, улыбнувшись своими красивыми яркими губами, за которыми засверкал ровный ряд жемчужных зубов, промолвила: — Эди, если вам это неинтересно, могу и не продолжать.

— Давайте лучше послушаем музыку или потанцуем, — предложил Эди, подумав о том, что Елена обладает целым набором качеств, необходимых для агента, которые можно будет отразить, аргументируя возможность ее вербовки.

— Вы правы, пригласите меня на танец, — радостно произнесла Елена, испытующе глянув на него.

Эди оставалось лишь согласиться и идти с ней на танцевальную площадку в центре зала.

Вернувшись за стол, Елена попросила заказать десерт и, когда это было сделано, много говорила о своих впечатлениях от Минска. Эди слушал ее, иногда кивая в знак согласия.

Все это время молчал и Юра, безучастно слушая ее эмоциональную речь. Он вообще после происшествия в кафе мало говорил, периодически бросая на Эди изучающие взгляды, будто видел его в первый раз. Эди же, почувствовавший, что причиной этого является его безжалостная расправа над хулиганами, специально не реагировал на неожиданно появившуюся у Юры угрюмость.

Через пару часов, проводив их в номер Елены и договорившись о встрече в гостинице в десять часов, Юра уехал.

Ночью в номер позвонил Николай и сообщил, что желательно бы встретиться в первой половине дня для обсуждения подготовленного им с Артемом плана, на что Эди предложил это сделать после его встречи с Шушкеевым и последующего посещения изолятора.

Николай сразу согласился, но уточнил, когда Эди намерен пойти к «Иуде».

— После того, как от него вернется дочь. А она пойдет к нему, когда будет отмашка от Карабанова, — пояснил Эди.

— Все понял, тогда будем ждать весточки от тебя, — заметил Николай и, попрощавшись, отключился.

К десяти утра в номер Эди постучался Юра.

Уже в номере он рассказал, что полчаса назад переговорил с Карабановым и договорился о встрече Елены с отцом.

На вопрос: «на какое время?» пояснил:

— Когда она будет готова.

— Хорошо. Как ситуация в больнице?

— На дежурство заступили знакомые охранники, так что можно смело ехать. Только не забудь парик и бородку, — улыбнулся Юра.

— Не забуду.

Затем они позвонили в номер Елены.

Вскоре, легко перекусив в буфете гостиницы, они втроем поехали в изолятор.

Как только машина прибыла на место, Елена, уточнив, когда Эди вернется за ней, направилась к Карабанову, уже ожидавшему ее у входа в изолятор. Эди и Юра отправились в больницу.

В палату Эди прошел беспрепятственно, так как сидящие у нее охранники признали в нем вчерашнего врача. Даже кивнули ему в знак приветствия. В отличие от них Шушкеев встретил его настороженно и с опаской. И сразу же, упершись в него острым взглядом, произнес:

— Что-то вы сюда как к себе домой легко проходите? Вы что, и охранников подкупили? И почему не с Евгенией?

Поняв, что он испугался, увидев его одного, Эди обронил:

— Она занята другими больными и вообще, Олег Александрович, давайте по существу, у меня мало времени. Я пришел только потому, что вы попросили, — отбрил его Эди, присев на стоящий у койки стул.

— Тогда скажите вам удалось встретиться с Сашей?

— Удалось, я передал ему ваши миролюбивые слова и в ответ услышал, что он очень сожалеет о случившемся. Более того, просил простить его за ту боль, которую он вам причинил. Обещал отблагодарить, если поможете ему отбиться от ментов.

— Так и сказал? — перебил его Шушкеев, сразу оживившись.

— Да, именно, так. Я же говорил вам, что у меня хорошая память, — недовольно бросил Эди.

— И что дальше?

— Дальше мы говорили о наших с ним делах.

— Если не секрет, о каких?

— Это касается его лично, — многозначительно заметил Эди, чем заинтриговал Шушкеева.

— Я заплачу, — горячась, выпалил Шушкеев.

— Вам-то зачем? — спросил Эди.

— Понимаете, мы с ним повязаны одной ниточкой. Поэтому хочу знать, как складываются его дела, — произнес тот, сглотнув от волнения слюну.

— Срок будет тянуть, вот и все дела, — обронил Эди, наблюдая за тем, как собеседник реагирует на его слова. — Правда, если вы будете придерживаться линии, что сами случайно наткнулись на нож, то мой человек сможет уговорить следователя, конечно за большие деньги, не усугублять положение Александра.

— Я-то буду придерживаться. Но мой следователь сказал, что на рукоятке ножа имеются отпечатки пальцев Саши. Вот в чем проблема!

— Ею будет заниматься как раз тот самый следователь, — хихикнул Эди.

— А разве по валюте к нему нет претензий? — удивился Шушкеев.

— Вроде нет, хотя он говорил, что следователь его допрашивал по золоту и валюте.

— В каком смысле?

— Я понял, что в привязке к вам, мол, давно ли знакомы, участвовал ли совместно в делах, связанных с золотом и валютой.

— И что он сказал? — не выдержал Шушкеев.

— Сказал, что не участвовал. И следователь больше не допрашивал его по этим вопросам.

— А не может ли ваш человек договориться со следователем относительно меня за соответствующие деньги? — спросил Шушкеев, уставившись в Эди.

— Попробовать, конечно, можно, но это очень…

— О вашей доле я не забуду, — перебил Шушкеев.

— Вот я и говорю, можно, — улыбнулся Эди.

— Тогда для начала нужно, чтобы он, когда переведут в тюрьму, поместил меня в санчасть, дал возможность встречаться с вами или вашим человеком, об остальном можно будет поговорить потом.

— Конечно, обо всем этом я могу начать говорить, но разговор останется разговором, пока у него в руках не зашелестят купюры.

— Вы предлагаете…

— Я ничего не предлагаю, это вы предлагаете, — перебил его Эди.

— Хорошо, скажите, сколько нужно для начала?

— Это уже конкретный разговор. Не менее десяти тысяч, ведь вы же валютчик?

— Хорошо, будут деньги, но какую гарантию вы можете мне дать?

— Никакую, — отрезал Эди. — Даже человек, письмо которого я вам привез, не требовал от меня гарантий, хотя вручил значительно большую сумму. Если есть сомнения, давайте прекратим этот разговор, и я уйду.

— Не надо уходить. Я дам эти деньги. Вот только сейчас решу, как это сделать, — нервно бросил он и, выдержав паузу, раздумывая над тем, как ему быть, отчего у него на лбу выступили крупные капли пота, произнес: — Я сейчас напишу, у кого можно будет их взять.

После этих слов Шушкеев вырвал из лежащего около подушки блокнота лист, быстро написал на нем короткий текст и, передавая его Эди, заметил: — У меня просьба: не говорите этому человеку, где я точно нахожусь. Ему это знать необязательно.

— Хорошо, так и сделаю, — сказал Эди, пряча записку в карман брюк. При этом он усилием воли заставил себя сохранить на лице безразличие, поскольку знал, что она содержит данные на связь агента-нелегала противника.

— А как мы будем поддерживать контакт, и как я узнаю, что вы начали работу со следователем? — с волнением в голосе спросил Шушкеев.

— Мой человек сегодня или завтра утром переговорит со следователем, и тогда я дам о себе знать. К тому же по поведению следователя вы сможете делать свои заключения, — ответил Эди, оглянувшись на дверь, давая тем самым понять собеседнику, что в любой момент в палату могут войти.

Проследив за его взглядом, Шушкеев промолвил:

— Понимаю, что у нас мало времени. Знаете, я написал не одно, а два письма: одно в Москву, другое — Саше. — После этих слов он извлек из-под подушки два конверта и вручил Эди со словами: — Вы беретесь их передать?

— Конечно, мы же договорились еще в прошлый раз. Александру передам сегодня. Мой человек подготовил встречу с ним во второй половине дня. В Москву поеду через неделю, когда здесь все организую.

— А до отъезда сможете зайти?

— Постараюсь.

— Постарайтесь, для меня это очень важно, — упавшим голосом промолвил Шушкеев.

— Понимаю, я все сделаю, что в моих силах, — заметил Эди, а затем, вновь оглянувшись на дверь, спросил: — Евгения нормально к вам относится?

— Нормально, но она боится этих, у двери сидящих, но блокнот и ручку принесла.

— Ладно, держитесь. Пойду, не стану ее дожидаться, видно, она занята другими больными, — промолвил Эди и ушел.

Покинув больницу, он вместе с Юрой вернулся в гостиницу. Оттуда позвонил Николаю и кратко рассказал ему о встрече с Шушкеевым и новом обстоятельстве, возникшем в общении с ним. Назвал установочные данные финансиста Шушкеева и предложил до своего приезда в комитет срочно проверить его по всем видам учетов КГБ и МВД. После этого вернулся к машине.

Через час, получив от наружки сигнал «можно», Юра помчался к въезду во двор комитета.

Во дворе Эди уже ждал Николай, который бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Как тебе удалось его раскрутить? Генерал аж подскочил в кресле, когда я ему доложил, что Шушкеев дал контакт со своей связью, — выстрелил ему навстречу Николай и, взяв под руку, повел в здание.

— Очень просто, он сказал, что хочет майора советской контрразведки свести со своим агентом, — пошутил Эди и, тут же согнав с лица улыбку, спросил: — Пробили по учетам?

— Да, чист, в поле зрения органов не оказывался, работает таксистом. Жена — оператор телефонной станции. Детей не имеют. По данным адресного бюро, оба уроженцы Литвы, в Минске обосновались в 1965 году. Работа по сбору информации продолжается. Сегодня же запросим Москву и Вильнюс, — выдал Николай.

Через пять минут они зашли в кабинет Николая.

— А где Артем? — удивленно спросил Эди.

— Ушел торопить Бородина. Надо ускоряться по делу. Скоро вернется, — ответил Николай, смотря на то, как Эди раскладывает на столе конверты и записку Шушкеева.

— А второе кому, не читал еще?

— «Иуде», пусть сначала спецы посмотрят.

— Сейчас организую, — бросил Николай и набрал чей-то телефон.

Скоро пришли уже знакомые Эди ребята со своим чемоданчиком и в течение пятнадцати минут провели обследование писем, сфотографировали их и сообщили, что тайнопись ни на конверте, ни на рукописных листах не обнаружена. Затем, порекомендовав Николаю не касаться писем голыми руками, чтобы не оставить на них отпечатки пальцев, они ушли.

— Это историческая записка, — заметил Николай, беря со стола листок с данными на связь Шушкеева. — Ее надо сохранить в качестве образца того, как надо колоть противника.

— Я думаю, ее можно будет использовать как аргумент для склонения Шушкеева к сотрудничеству.

— В каком смысле?

— В самом прямом, поскольку эта записка станет свидетельством того, что он сдал своего финансиста, конечно, если мы добудем информацию о их преступной связи. Так что, Николай, приобщи ее к разработке.

После этого, натянув на руки специальные матерчатые перчатки, они поочередно прочитали письма Шушкеева.

Иуде он писал, что простил его и готов поддерживать с ним и в дальнейшем товарищеские отношения. Сообщал о том, что дал показания о своей виновности в случившемся и готовности сесть за валюту. Просил не забывать его и замолвить слово перед москвичами, намекая на Джона, о поддержке, когда будет находиться в местах отсидки.

Письмо Джону, которое носило в основном извинительный тон, изобиловало условностями, непонятными ссылками на какие-то известные им двоим события. Собственно, Эди и не рассчитывал на то, что профессионал больше скажет в практически открытом письме. Но и этого было достаточно, чтобы ему стать на какое-то время своего рода связующим звеном между Шушкеевым и Джоном.

Обменявшись мнениями о прочитанных письмах, Николай и Эди пошли к Тарасову.

Эди подробно рассказал ему о своей встрече с Шушкеевым и вынесенных из нее наблюдениях.

Генерал остался доволен его докладом и подтвердил мысли Эди и Николая, что контакт с Шушкеевым может оказаться также перспективным. Поручил Николаю организовать прикрытие Эди при его встрече с финансистом Шушкеева, а затем, улыбнувшись, заметил:

— Майор, хороший отпуск у тебя получился. Просто завидки берут. Маликов сегодня, смеясь, рассказал, что твой грозненский начальник обеспокоен отсутствием связи с тобой.

Эди, глубоко вздохнув, произнес:

— Ему-то, наверно, Маликов объяснил, что к чему, а вот продлят ли мне отпуск, никто не сказал.

— Продлят, куда он денется, но пока вместе будем двигать дело вперед. Я доволен твоей работой. Молодец, майор, молодец, — произнес Тарасов, уважительно глядя на Эди. Затем, посерьезнев, заметил: — Вечером можно будет позвонить Моисеенко. Милицейское начальство не возражает, чтобы ты назвал Бородина тем самым следователем, который за деньги согласился кромсать уголовные дела на «Иуду» и Шушкеева.

— Понял, товарищ генерал, — сказал Эди с готовностью.

— Откуда позвонишь?

— Из гостиницы. Конспирации они меня еще не учили.

Тарасов в очередной раз улыбнулся, а затем произнес:

— Правильно рассуждаешь и правильно поступаешь. Но тем не менее скажи, когда думаешь идти к финансисту Шушкеева? Кстати, как его фамилия?

— Постоюков Алексей Александрович, — быстро вставил свое слово Николай.

— По-сто-юков? — Фамилия какая-то непонятная, — усмехнулся генерал, — но для стукача и шпика подойдет. Майор, мы несколько отвлеклись, жду твоего ответа на свой вопрос.

— Товарищ генерал, полагаю, что до похода к Постоюкову, надо подсобрать некоторый материал на него, а также переговорить с «Иудой», возможно, и показать его фотографию, а затем лишь идти к нему.

— Согласен, с фотографией задумано хорошо. Более того, ее срочно надо направить в Москву для проверки по тамошним фототекам на шпионов. Николай, добудь все в сжатые сроки.

Вернувшись в кабинет, Николай сразу отослал одного из своих подчиненных сделать фотокопию с формы № 1 в паспортном столе милиции, а сам включил чайник.

Не успели они по чашке чая выпить, как в кабинет влетел Артем, и, с ходу плюхнувшись на стул у стола совещаний, зло бросил:

— Этот Бородин меня буквально вымотал. Понимаете, не успевает оформить обвинительные заключения. Говорю, возьми в помощь кого-нибудь из своих коллег, а он — не могу, мол, может быть утечка.

— Да не кипятись ты, он просто заинструктирован своим руководством, которое не хочет рисковать, — заметил Николай и без всяких пауз эмоционально продолжил: — Пока ты со следователем бодался, Эди еще одного нелегала выявил.

— Да ладно вам дурака из меня лепить, лучше чаю дайте, — отмахнулся от него Артем и, подмигнув Эди, который, не проявил в ответ никаких эмоций, обронил: — Вы что, решили меня разыграть?

— Нисколько, ответил Николай и, не торопясь, рассказал ему о Постоюкове.

Дослушав до конца, Артем спросил:

— Тарасов знает об этом?

— Да, уже начата проверочная работа.

— Предупредите исполнителей, чтобы не наследили в суматохе, — почти в приказном тоне сказал Артем. Видно было, что такая реакция с его стороны вызвана тем, что Николай эту сногсшибательную информацию доложил без него.

— Они знают, что и как делать, не первый день в органах, — отпарировал Николай.

— Нужно было подождать, пока не вернусь, надо же сначала с Москвой.

— Не волнуйся, генерал переговорил с Маликовым. И они согласовали порядок действий, — вновь отпарировал Николай, незаметно для Артема подмигнув Эди, давая тем самым понять, что понимает причину его недовольства. — Ты лучше все-таки поделись информацией по уголовным делам. Эди скоро надо навестить «Иуду» и после него звонить Моисеенко, — вернул он Артема к реальности.

— Спасибо, Николай, что напомнил о деле, а то Артем, как мне показалось, Бородиным выбит из седла, от чего забыл даже поздороваться со мной, — бросил, широко улыбнувшись, Эди.

— Ой, прости, мне показалось, что мы сегодня уже виделись, — стал оправдываться Артем и, подойдя к Эди, потрепал его за плечо.

— Уже простил, — заметил Эди, — так что расскажи, где мы находимся по уголовным делам. Вечером же надо звонить резиденту.

Присев на соседний стул, Артем произнес:

— Бородин хоть и ворчит, но дела практически завершил. Завтра «Иуде» и Шушкееву будут предъявлены обвинения.

— Тарасову сказал об этом? — спросил Николай.

— Уже… — бросил Артем и осекся.

Реакция Николая была мгновенной, и он, прервав говорящего, иронично промолвил:

— Ну что вы, товарищ Ковалев, не поставили меня в известность, что информируете моего непосредственного начальника, ведь это может вызвать вопросы ко мне.

— Я просто уверен вы оба будете генералами, — рассмеялся Эди, — поскольку хорошо владеете правилами жизни так называемого мадридского двора. Но что прикажете делать мне, рядовому партии, которому надо идти к шпиону, ведь фотографии Постоюкова так и не принесли.

— И на самом деле, долго едут, — согласился Николай и потянулся к телефону, но в этот момент в кабинет вошел начальник отдела белорусской контрразведки Ермилов.

— Николай Павлович, все удачно получилось. Они только в прошлом году поменяли паспорта. При этом практически в одно и то же время. Это так, для сведения. На всякий случай я принес фото и его жены Марты Валерьевны: наш Серега вспомнил, что где-то пару лет тому назад в числе других опрашивал ее по ситуации на станции. Помните, разбирали случай с подслушиванием телефонных разговоров. Так вот он говорит, что Марта в разговоре с ним прикинулась валенком, хотя опрошенные работницы станции отзывались о ней как о квалифицированном специалисте.

— Спасибо, включи этот момент для проработки в готовящийся план. Подними старые материалы. Надо будет их оценить с учетом новых обстоятельств.

— Уже поручил. К вечеру доложу наши соображения.

— Хорошо. Но чего тянешь с запросами?

— Мы уже по проводу запросили Москву, а они — Вильнюс. В течение часа будут готовы обстоятельные шифртелеграммы.

— Молодцом, Сергей, так и действуй, — подбодрил уходящего из кабинета контрразведчика Николай и протянул Эди фотографии.

Отметив профессионализм Ермилова и умелую работу со своим подчиненным Николая, он глянул в лица Постоюковых. С фотографий на него смотрели обычные люди, подобных которым на улицах Минска можно было встретить множество.

— А что это за случай с подслушиванием? — услышал он голос Артема.

— Да один из цековских пожаловался нашему председателю, что прошла утечка сути его разговора с руководством Минторга. И нам поручили разобраться.

— И чем кончилась проверка?

— Тем, что цековский сказал, мол, не надо дальше копать. Ему все стало ясно. На самом же деле испугался, что станет известно о его шкурных делах с торгашами. И мы прекратили, усилив наши позиции на станции.

— Понятно. Ты правильно решил, что на все это нужно теперь по-новому взглянуть. Ведь эта дама может там наладить прослушку переговоров военных.

— Вот это я и имел в виду, когда ставил задачу начальнику отдела, — прервал его Николай.

— Толковый он у тебя, — заметил Артем.

— Водится за ним такое, — улыбнулся Николай, а потом, как бы поразмышляв над произнесенными словами, добавил: — В управлении достаточно светлых голов, чтобы противостоять таким, как «Иуда», Шушкеев и им подобным типчикам.

— Никто в этом и не сомневается, — подчеркнул Артем, бросив на Николая доброжелательный взгляд.

«Вот и хорошо, что понимаешь это, а то с учетом иногда накатывающей на тебя категоричности и величавости можешь забронзоветь», — подумал Эди, глядя на Артема, а вслух, обращаясь к нему, спросил:

— Известно, когда Бородин будет у «Иуды». Не хотелось бы с ним там в маскараде встречаться.

— Он сначала поедет в больницу, а потом только…

— Надеюсь, ты ему сказал, как надо вести себя с Шушкеевым, ведь взятку он уже якобы получил?

— Он знает. Правда, спрашивал, когда звон монет или шелест купюр услышит, — рассмеялся Артем.

— Обойдется наградой родины, — в тон ему заметил Эди и тут же без паузы обратился к Николаю: — Где бы Юру найти? Надо ехать в изолятор.

— Он у ребят. Сейчас скажу, чтобы шел к машине, — обронил он, беря телефонную трубку.

Через пять минут, собрав со стола конверты с письмами и записку, Эди спустился вниз, где его ожидал Юра.

Получив от наружки сигнал, они выехали со двора и, покрутив полчаса по городу, поехали в изолятор. У входа его встретили заранее извещенный Карабанов и Елена.

Оставив ее с Юрой в машине, Эди с Карабановым пошли в камеру.

Иуда встретил его вопросом:

— Наверно, у Олега задержались? Не передумал он?

— Нет, не передумал. Он даже письмо вам написал, — ответил Эди, передавая ему распечатанный конверт.

Иуда нехотя достал из конверта письмо и, бегло пробежав его глазами, вернул Эди со словами:

— Он действительно напуган, это видно по письму.

— Как вы определили?

— От его былой надменности и следа не осталось.

— Его сегодня ознакомят с обвинительным заключением и материалами уголовного дела.

— А когда меня?

— Сегодня или завтра, а там будет суд.

— Скорее бы, хочется определенности.

— Сомневаетесь, что ли?

— Конечно, а вдруг у вас что-то не получится.

— Все уже получилось, не изводите себя. Лучше скажите: вам не приходилось встречаться с людьми Шушкеева?

— Куда там! Это было исключено. Меня и с ним познакомили только потому, что надо было пару раз отвозить в Москву его информацию. Я об этом Николаю рассказывал.

— Понятно, но на всякий случай посмотрите эти фотографии, — предложил Эди, кладя перед ним на стол фотографии Постоюковых.

— Этого мужчину я определенно не раз и не два видел в Минске. Был момент, мне даже показалось, что он следит за мной, из-за чего я крепко испугался и пару дней никуда не выходил. Потом все прошло.

— А когда это было?

— За день до того, как я Шушкеева… — не договорил «Иуда», а затем, как бы спохватившись, спросил: — Вы думаете, он человек Шушкеева?

— Возможно. Но женщину на фото не приходилось видеть или слышать о ней?

— Нет, не видел и не слышал, — виновато обронил «Иуда». Но после некоторой паузы, оживившись, заметил: — Хотя постойте, может быть, эпизод, о котором сейчас расскажу, даст вам какую-нибудь зацепочку. Понимаете, в прошлом году после очередной совместной выпивки, когда я посетовал на то, что мне не удалось у своего знакомого, ну того, у кого жил, получить информацию о прошедшем заседании бюро ЦК, где обсуждались вопросы оборонки, Шушкеев бросил фразу, которую я отчетливо помню: «Эти партийцы — болтуны: все свои решения обсуждают по телефону, а наша Марта имеет хороший слух и выручит тебя». И на самом деле через пару дней передал мне некий отчет о переговорах больших начальников по вопросам бесперебойного обеспечения частей противоракетной обороны электричеством, продуктами питания.

— И что из этого вытекает? — нетерпеливо спросил Эди, сделав вид, что не уловил связи между своим вопросом и ответом «Иуды». Ему хотелось услышать от него подтверждение своего вывода о том, что Марта имеет возможность подслушивать телефонные разговоры.

— А то, что Марта имеет доступ к каналам телефонной связи. Возможно, работает на телефонной станции или подключилась к телефонным кабелям, — объяснил «Иуда», уставившись в Эди вопросительным взглядом, в котором читалось: ну чего вы заставляете меня произносить банальные вещи.

— Спасибо за откровенность, — улыбнулся он, давая «Иуде» понять, что разделяет его мнение.

К этому моменту у Эди не оставалось никаких сомнений, что Шушкеев назвал ему адрес и данные на агентов из числа советских граждан или возможных своих коллег по нелегальной разведке. В пользу последнего говорил и почерк работы Марты.

Когда Эди, обсудив с «Иудой» и другие запланированные вопросы, засобирался уходить, тот, несколько напрягшись, обронил:

— Эди, я сегодня Леночке рассказал, что я ваш человек, и предложил ей подключиться к моей тайной работе. Это необходимо было сделать, чтобы у нее была ясность.

— И как она на это отреагировала? — спокойно спросил Эди, пытаясь вспомнить, как Елена вела себя совсем недавно у входа в изолятор, когда он с Юрой туда подъехали.

— Спросила, почему в таком случае я в тюрьме.

— Ну а вы? — спросил Эди, мысленно заключив, что Елена никак не проявила свою осведомленность о его принадлежности к госбезопасности.

— Я попытался объяснить, что так надо для дела. И сказал правду о вас. Она должна знать, с кем и чем имеет дело, чтобы не сделать ошибок. Вы же знаете, что Джон и его люди шутить не будут.

— Елена во всем откровенна с вами? — произнес Эди, глядя «Иуде» прямо в зрачки. Ему хотелось понять, знает ли тот о ее чувствах к нему.

— Думаю, да, — ответил тот, выдержав этот взгляд. — Не беспокойтесь, Леночка будет также откровенна и с вами, так как доверяет вам. Понимаете, даже не удивилась тому, что вы неожиданно для нее оказались чекистом. Она лишь посерьезнела.

Поговорив с «Иудой» по этой ситуации еще некоторое время, Эди в сопровождении Карабанова вернулся к машине, где его ждали Юра и Елена.

— Как папа? — весело спросила Елена, едва Эди захлопнул дверцу машины.

— Уже скучает по своей любимой дочурке, — отшутился он, подарив ей при этом нежный взгляд.

— Спасибо, я знаю, — улыбнулась она, ответив ему таким же взглядом.

— Может быть, пообедаем где-нибудь, а то желудок начал ворчать? — предложил, улыбаясь, Юра.

— Я согласна, но только не в городе, — заметила Елена. — Лучше в гостинице, там хулиганов не бывает.

Чекисты не стали ее переубеждать и поехали в гостиницу.

После обеда Юра, сославшись на дела, уехал. Эди и Елена поднялись в свои номера.

Через минут пятнадцать Елена постучалась к Эди.

Дождавшись, когда он закроет за ней дверь, прижалась к нему, обхватив шею руками, и прошептала:

— Эди, я стараюсь быть сильной, но у меня ничего не получается, пожалуйста, не вините меня за это.

— Не буду и не хочу, — взволнованно сказал Эди, обняв ее за талию.

Позже, за чаем, Елена, делясь впечатлениями от встречи с отцом, неожиданно спросила:

— Эди, чего мне сразу не рассказали, почему папа в тюрьме и кем вы на самом деле являетесь. Я бы все поняла.

— Александр не решался, все ждал подходящего случая, — пояснил Эди, улыбнувшись.

— Что я должна буду делать? — спросила она, уставившись в него вопросительным взглядом.

— Пока все слышать, запоминать, не совать свой красивый носик не в свои дела, ничего из увиденного или услышанного никому, кроме меня, не рассказывать.

— Даже папе?

— А разве вы ему обо всем рассказываете?

— Нет, о наших отношениях я ему не говорила.

— Выходит, у тебя есть своя тайна. У него тоже была. Ведь до сегодняшнего дня он не рассказывал о своих секретах. И это потому, что так надо. Говорить и рассказывать можно, о чем только душа не пожелает, но только не о запретной теме. Вы поняли меня?

— Поняла. Выходит, что друзья папы не знают о второй стороне его жизни?

— Конечно! Иначе он не смог бы решать государственной важности задачи, — утвердительно произнес Эди и после этого поведал ей о некоторых других правилах поведения человека, взявшего на себя обязательства помогать органам государственной безопасности в борьбе с многоликим противником.

Их беседу прервал звонок Юры, который сообщил, что находится в вестибюле гостиницы и через несколько минут поднимется в номер.

Уловив из ответов Эди суть происшедшего разговора, Елена спросила:

— А Юра знает о папе?

— Нет. Он заботится о нем по моей просьбе. Так надо, чтобы не возникло подозрений у наших оппонентов, — сухо пояснил Эди.

— Извините. Я поняла, что уже нарушила одно из ваших правил — не совать нос не в свои дела, — промолвила, смеясь, Елена.

— Не совсем правильно, я говорил о носике, — пошутил он, нежно коснувшись кончика ее носа.

— Поняла, не буду, только возьмите меня с собой. Не хочу оставаться одна.

— Елена, сейчас разберусь, с чем пришел Юра, потом и решим. Пока вернись к себе в номер, — тепло промолвил Эди и поднялся, чтобы ее проводить.

— Хорошо, я имела в виду, если не помешаю, — сказала она, поднявшись на ноги, и, чмокнув его в губы, ушла к себе.

«Молодец, обучаема и вполне может справиться с поставленными перед нею задачами», — начал рассуждать Эди, возвращаясь к столу, но его мысли прервал стук в дверь и появление в номере Юры.

— Николай просил срочно передать, что Бизенко рассказал дочери о тебе и своем сотрудничестве с нами, — произнес он, закрыв за собой дверь.

— Я знаю. Она сообщила мне об этом, — спокойно отреагировал Эди, показав Юре рукой на стул.

— А Николай с Артемом так всполошились, что генералу помчались докладывать об этой новости.

— Когда?

— Меня отправили сюда, а сами пошли.

— А мы сейчас поедем в город. Мне надо позвонить в Москву, — так же спокойно заметил Эди.

— Позвонить можно и отсюда… — начал было Юра, но, глянув на Эди, на лице которого проявилось недоумение, сказал: — Нет проблем, когда скажешь, тогда и поедем. Потом, посмотрев на него, как бы решая, говорить или не говорить, добавил: — Может, все-таки успокоить ребят?

— Можно бы и успокоить. Но ты же говоришь, что они помчались к генералу?!

— А вдруг генерал еще не принял?

— Хорошо, набирай номер, — согласился Эди.

Неоднократные попытки Юры соединиться с Парамоновым результатов не дали, и, решив заехать к нему после звонка, они отправились на центральный переговорный пункт, предварительно предупредив Елену, чтобы не выходила из номера.

Когда после разговора Эди с Моисеенко они прибыли в комитет, на месте застали только Николая, который тут же начал рассказывать о том, что операторы зафиксировали, как в разговоре с дочерью «Иуда» сдал ей Эди. Артем, посчитавший это отступлением от договоренности со стороны «Иуды» и сигналом к возможному его предательству, решил доложить о ситуации генералу.

— Николай, мне кажется, вы с Артемом несколько перегрелись и забыли, что одной из стоящих перед нами задач является вербовка Елены. Сделать это без опоры на «Иуду» изначально гиблое дело. Об этом я докладывал руководству и получил санкцию на использование его в вербовке Елены. Можно же было, прежде чем бежать к генералу, позвонить мне и я бы все объяснил?

— Я предлагал, но Артем растерялся и говорит: давай скорее к генералу, а то вся операция поставлена под удар срыва, ну и мы пошли.

— И что из этого вышло?

— Ничего. Генерал подтрунил над нами и спросил: «Вы хотели, чтобы ее вербовали от имени историка-каратиста?» — а затем жестко потребовал от Артема не отвлекаться от работы с Бородиным, чтобы не допустить верхоглядства с его стороны. Да и мне досталось из-за материала на Постоюковых. Как говорится, попал под горячую руку.

— С Еленой все нормально. Она сама обо всем рассказала. Можно считать вербовку в принципе состоявшейся. Дело за выбором формы закрепления.

В этот момент зазвонил телефон.

Николай со словами: «Это генерал», — кинулся к аппарату.

Произнеся несколько раз «так точно», он знаком руки подозвал Эди к столу с телефонами и передал ему трубку, шепнув при этом: «Тарасов».

Эди тут же произнес:

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— И тебе того же, майор, — шутливо ответил Тарасов, а затем спросил: — С Моисеенко переговорил?

— Переговорил. Сказал, деньги будут доставлены завтра известным вам человеком.

— Так и сказал?

— Да, так и сказал.

— Что вы думаете по этому поводу?

— Допускаю, что это может быть Марк или сын Сафинского. Ничего другого пока в голову не идет. Маловероятно, что сюда сам Моисеенко поедет.

— А если старший Сафинский надумает погостить в Минске у кого-нибудь из своих старых друзей? Вы же с ним тоже встречались?

— Да, встречался.

— Ну ладно, так и быть, посмотрим на нового кассира Джона. Но как резидент оценил твою здешнюю работу?

— Доволен, обещал отблагодарить. Интересовался, когда приеду в Москву. Я сказал, что, кроме его поручения, мне необходимо еще свои научные дела здесь завершить.

— И как он к этому отнесся?

— Предложил перенести их на потом и сразу же после суда прибыть в Москву, мол, есть очень серьезный разговор.

— Как думаешь, о чем будет этот разговор?

— Пока можно только предполагать, товарищ генерал, — ответил Эди.

— Хорошо, об этом потом поговорим. Скажи, по Шушкееву чем интересовался?

— Тем, как себя чувствует, скоро ли переведут в СИЗО, как настроен по отношению к «Иуде». Но я дал ему дозированную информацию, которую мог получить по этим вопросам мой герой. При этом подчеркнул, что Шушкеев простил «Иуду» и надеется на продолжение дружбы с ним. Сообщил, что он написал письмо, которое попросил меня отвезти в Москву. Данное сообщение Моисеенко сильно заинтересовало, и он предложил передать его человеку, который привезет деньги.

— Хорошо, все правильно. Теперь давай-ка о дочери «Иуды». Тут ко мне прибегали Ковалев и Парамонов и лепетали, что «Иуда» провалил тебя и тому подобное. Я их, конечно, профилактировал за то, что материалами разработки не полностью владеют. Но тем не менее хочу от тебя услышать, есть ли в этой ситуации неясные тебе вещи?

— Нет, товарищ генерал. Все идет по согласованному сценарию. Неожиданностей пока не было.

— Хорошо, хорошо, так держать. Да, сегодня же определись вместе с ребятами насчет Постоюкова. Понимаю, материала мало, но для первого визита, думаю, хватит. Так что действуй, зацепи этого типчика с его женушкой. Только будь аккуратен, по всему, эта парочка из числа матерых шпионов.

— Попробую, товарищ генерал, — отчеканил Эди.

— Не попробую, а сделаю, так следует говорить, майор, — по-отечески тепло бросил Тарасов и отключился.

Когда в трубке послышались гудки, Эди передал ее Николаю и вернулся на прежнее место.

— Ну что? — заинтригованно спросил Николай, присев напротив.

— Поставил задачу сегодня же заявиться к Постоюковым.

— А насчет материалов по ним ничего не сказал?

— Сказал, что тебе вместо беготни к нему по никчемным вопросам следовало бы больше внимания уделить добыче информации по этой парочке, — нарочито сухо произнес Эди. Но, увидев, какое угнетающее впечатление его слова произвели на Николая, рассмеялся и добавил: — Успокойся, я пошутил.

— Ух, ну и напугал же ты меня, — выдавил из себя Николай. — Ведь генерал мог и действительно наказать. Он считает, что главным врагом контрразведчика является некомпетентность, непрофессионализм.

— Николай, тогда тебе на этот раз повезло — генерал был в хорошем настроении и не стал прибегать к экзекуции, — пошутил Эди. И затем попросил у Николая материалы на Постоюковых.

Через пятнадцать минут он сообщил Николаю о своей готовности ехать по адресу и встречаться со шпионами при подтверждении от наружки, что они находятся дома.

Николай тут же позвонил начальнику службы наружного наблюдения и попросил проинформировать его относительно объектов. Спустя некоторое время тот сообщил, что первый объект с утра никуда не выходил, а второй — только что вышла с работы и села в троллейбус, идущий в направлении дома.

Убедившись, что записка Шушкеева находится в кармане, Эди встал и вместе с Николаем спустился во двор, где рядом с машиной его ожидал Юра.

Через час они подъехали к дому, в котором жили Постоюковы, и Эди направился в подъезд.

На первый короткий звонок в квартире никто не отреагировал. На второй, последовавший через десять секунд, из-за двери донесся напряженный женский голос: «Вам кого?»

Будучи уверен, что за ним наблюдают в дверной глазок, Эди спокойно произнес:

— Алексея Александровича.

— Зачем?

— Записку от его товарища передать.

— Сейчас позову, подождите.

Еще через несколько секунд дверь открыл мужчина, в котором Эди сразу узнал Постоюкова.

— Что за записка и от кого? — басистым голосом спросил он.

— А вы прочитайте, там все написано, — нарочито сухо бросил Эди, разглядывая мускулистую фигуру Постоюкова.

«Видно, специально поддерживает форму. Никому и в голову не придет, что ему за пятьдесят», — пронеслось в его голове.

— Заходите, — буркнул Постоюков и шагнул в сторону, пропуская Эди в квартиру.

Прикрыв за собой дверь, он тут же в прихожей спросил:

— Вы давно с ним виделись?

— Утром.

— Он что, не мог сам прийти?

— Не мог, он болеет.

— А что с ним?

— Вы это у него спросите. Мое дело — записку передать и взять у вас то, что дадите для него, — бросил Эди, сопроводив это холодным взглядом.

— Но все-таки, что с ним и для чего ему такие деньги потребовались?

— От ментов откупаться — вот для чего, — усмехнулся Эди.

— То есть как это от ментов? — произнесла вышедшая в прихожую Марта.

— Знаете, я и так лишнее сболтнул. Скажите, вы даете или не даете деньги, и я пойду. Мое дело маленькое: принес — отнес и получил, что мне причитается.

— Ой, ну какой же вы быстрый, однако, — вкрадчивым голосом промолвила она. — Леша, чего парня в прихожей держишь, пригласил бы за стол. Он же с серьезным делом к тебе пожаловал.

— Проходи туда, — предложил Постоюков, показав рукой на открытую дверь.

Эди не заставил себя упрашивать и, пошаркав туфлями о лежащую тут же тряпку, прошел в зал и сел на стул у раскладного стола без скатерти. При этом обратил внимание на то, что в квартире не было ни ковров, ни мягкой мебели. Даже стоящий у стенки шкаф с посудой и то носил на себе следы запущенности.

«Живут по-спартански. Как и положено нелегалам, готовы в любой момент упорхнуть в другое подполье», — мелькнуло в голове.

Вошедшие вслед за ним хозяева квартиры присели напротив него. Марта для приличия спросила, не желает ли гость чаю или кофе. И, получив отрицательный ответ, промолвила:

— Вас как зовут, молодой человек?

— Эди.

— Откуда вы?

— С Кавказа, — весело ответил он, — но никак не могу понять, к чему все эти вопросы, я же не в ментовке.

— Не в ментовке, но нам хочется знать, что случилось с нашим другом Олегом и почему именно вас он прислал за деньгами, а не какого-нибудь другого человека.

— Если вы друзья, то должны бы знать, что он тяжело ранен и находится в больнице, — отпарировал Эди, наблюдая за тем, как они достаточно спокойно восприняли его сообщение.

— Мы знаем об этом, но, к сожалению, нам не удалось его навестить. Мы просто были в отъезде, — не моргнув глазом соврала Марта. Подтверждая ее вранье пару раз кивнул и Алексей. — Но мы обязательно навестим его.

— Можете не успеть. Его, как он сам сказал, могут, если не сегодня, так завтра перевести в следственный изолятор.

— Он что, под следствием? — сделал удивленное лицо Постоюков.

— Вы что — из космоса свалились? В Минске почти каждая собака знает, что у него дома милиция нашла валюту.

— А вы как с ним познакомились?

— Э-э, это уже не ваше дело, давайте деньги, время не ждет, и я пойду. Надо человека выручать, а не болтовней заниматься.

— Вы сказали — выручать. Скажите хоть, что вы собираетесь делать и почему вы думаете, что у вас что-то получится?

— Думает тот, кто ничего не делает, а у моего товарища здесь все схвачено, нужны только деньги.

— Молодой человек, деньги, конечно, мы дадим, но расскажите, кто вы и как это собираетесь сделать. Может быть, мы чем-нибудь сможем вам помочь, — словно психиатр на сеансе терапии промолвила Марта.

— У вас имеются кенты в ментовке?

— Нет… — как-то растянуто ответила она.

— Тогда чем вы можете Олегу помочь? Советами? Но следователю нужны деньги, которые ему даст мой человек.

— Но все-таки, расскажите хоть что-нибудь, пока Леша сходит за деньгами.

— Хорошо, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство, — нервно произнес Эди и кратко рассказал ей об обстоятельствах своего знакомства с Бизенко, его поручении в отношении Шушкеева, своих встречах с ним и попытке помочь ему за деньги скостить срок лишения свободы.

Внимательно дослушав его, Марта спросила:

— Думаете, у вас получится?

— Вы опять за свое! Чего тут думать, если мой человек уже договорился. Нужно только сделать предварительный взнос.

— Десять тысяч это только а-ван-с? — протяжно вымолвила она.

— Конечно, — небрежно обронил Эди, удивленно глянув на Марту. — Вы что? За такие деньги и такое дело смять!

— Я-то подумала… Но где же Олег собирается брать следующий взнос?

— Вы у меня спрашиваете, будто я его доверенное лицо. Если хотите знать, то я лишь из-за моего кореша Александра согласился ему помочь. Так что мне до фонаря, где он будет брать следующие деньги, — нарочито грубо выпалил Эди.

— А много понадобится? — не обращая внимания на проявленную им нервозность, спросила она.

— Это как скажет следак, он же музыку заказывает. На мой взгляд, не менее пятнадцати тысяч, — обронил Эди, уставившись в нее острым взглядом.

— Он что, действительно не говорил, где собирается взять эти деньги? — вставил свое слово, только что подошедший к столу с каким-то свертком в руке Алексей, вызвав тем самым недовольный взгляд Марты, отчего сразу же скукожился.

— Может, даже у вас! Не станете же вы отказывать в помощи другу.

— Думаю, нет, если поступит его письменная просьба, — натянуто улыбнулась Марта, а потом, сверкнув белыми зубами, что должно было означать улыбку, промолвила: — Вижу, вы очень полезный для Олега молодой человек. Если понадобитесь, где вас можно найти?

— Это нелегко сделать, ведь я как белка в колесе — ношусь туда-сюда по их делам. Появится необходимость, сам забегу.

— Мы могли бы и сами к вам подъехать. Скажите только, куда? — произнесла Марта. По всему было видно, что Эди раздражает ее своим независимым тоном общения.

«Волевая дама. Трудно, однако, Алексею приходится с этой мегерой. Бедненький, боится даже слово сказать», — мысленно посочувствовал Эди шпиону. Но вслух, решив ее больше не напрягать, заметил:

— В гостинице «Минск». Приходите, буду рад пообщаться. Если не застанете на месте, оставьте записку у дежурного администратора на имя Эди Атбиева из шестнадцатого номера.

— Вы богатый парень, если остановились в нашей центральной гостинице, — заметила Марта, растянув губы в улыбке.

— Не жалуюсь. Деньги у меня водятся, особенно после знакомства с Александром. Думаю, скоро стану еще богаче, когда проверну дело Олега. Если что, обращайтесь, подсоблю и вам, как друзьям моих друзей, за небольшой процент, — шутливо выпалил Эди, поднимаясь со стула.

— Жаль, что от чая отказались, — промолвила она, кивнув мужу, чтобы передал ему сверток.

— Считать не надо?

— Не надо, там ровно десять, — сухо обронил Алексей и пошел открывать дверь.

Через пару минут, распрощавшись со шпионами, Эди спустился вниз и быстрым шагом направился к машине. Плюхнувшись на переднее сиденье, предложил Юре прямехонько ехать к отделу милиции, где работает Бородин.

На его вопрос. Почему прямехонько в милицию? — коротко заметил:

— Так надо, поехали.

Эди не исключал возможность наличия у Джона в Минске еще людей, которые могут организовать наблюдение за следователем, ведущим уголовные дела на Бизенко и Шушкеева. Поэтому, после общения с Постоюковыми, ему неожиданно пришла в голову идея засветиться рядом с Бородиным. Если такое наблюдение ведется, то наблюдатели доложат по цепочке о его сегодняшней встрече со следователем.

Глава XXXII

Когда они подъехали на место и остановились на некотором удалении от входа в ОВД, Эди произнес:

— Юра, иди и вызови сюда Бородина. Если что, попроси дежурного, чтобы соединили. Удостоверение не показывай. Пусть возьмет с собой портфель или какой-нибудь пакет.

Кивнув, что все понял, Юра быстро направился в отдел.

Минут через пятнадцать Эди увидел, как в его сторону идут Бородин и Юра, о чем-то оживленно разговаривая. Когда Эди, уже готовый было выйти из машины, по привычке осмотрелся, чтобы оценить обстановку, то неожиданно заметил в руках водителя «жигулей», стоящих на противоположной стороне улицы, фотоаппарат, объектив которого был направлен в сторону Бородина и Юры.

«Что и требовалось доказать. Чутье — это хорошее качество для контрразведчика, далеко пойдешь, майор, если чудаки в виде Бузуритовых или Аленкинских не остановят», — улыбнулся он кому-то невидимому и вышел навстречу приближающемуся Бородину.

Поздоровавшись, Эди произнес:

— Михаил Михайлович, рад видеть вас. Давайте переговорим в машине, чтобы не привлекать к себе внимание со стороны, — и сел на заднее сиденье. Бородин тепло ответил на его приветствие и, обойдя машину, сел рядом.

— Вы посвежели, — пошутил Бородин.

— Свобода, Михаил Михайлович, хорошее лекарство, вот поэтому и посвежел, — в тон ему произнес Эди.

— Эди, давайте на «ты», ведь мы почти одногодки.

— Принимается, — улыбнулся Эди и коротко рассказал, что привез для него «взятку». Говорить о том, что их снимали, он не стал, чтобы не напрягать его.

— А-а, теперь понял, почему понадобился портфель, хотя в толк не возьму, зачем весь этот спектакль нужен.

— Мы исходим из того, что друзья Шушкеева и Бизенко могут наблюдать за нами. Вот потому и понадобился, как вы заметили, этот спектакль. Пусть думают, что все идет по согласованному с ними сценарию.

— Ты считаешь, что и за мной ведется слежка?

— Допускаю, поэтому нам надо все сделать, чтобы у них не возникло сомнений, что ты выгораживаешь Бизенко и Шушкеева…

Кстати, при очередном допросе дай знать Шушкееву, что благоволишь ему.

— Так и сделаю, пусть думает, что меня купили. Скажи только, во сколько они оценили мою услугу, — хихикнул Бородин.

— Миша, не хочу тебя расстраивать, назвав эти баснословные для нас с тобой суммы.

— Ну и не надо, мне вполне хватает того, чем платит Артем, — сыронизировал он.

— Не держи на него зла, он хороший человек, — искренне сказал Эди. — Просто ему тяжело приходится.

— Можно подумать, нам легче. Но мы же не едим друг друга, — отпарировал Бородин.

— Вот завершим все это, соберемся вместе и такой бал закатим, что сразу забудутся все обиды. Более того, я просто уверен, что мы еще обмоем твою награду.

— Твои бы слова да Богу в уши. То есть моему начальству, — усмехнулся Бородин, выходя из машины.

— Не сомневайся, Миша, так оно и будет, — бросил ему вдогонку Эди.

Расставшись с Бородиным, Эди и Юра поехали в комитет и поднялись в кабинет, где их уже ждали Артем и Николай.

Передав шпионские деньги для проверки и приобщения к материалам разработки, Эди под магнитофонную запись рассказал о встрече с Постоюковыми и вынесенных из нее личных наблюдениях. Затем поделился информацией о зафиксированном им факте фотографирования Бородина неизвестным мужчиной. Назвал запомнившиеся приметы его внешности и государственный номер машины, за рулем которой тот находился.

— Встреча со шпионами, конечно, интересная получилась, но с походом в отдел и фиксацией слежки за следователем — это классика, — произнес Артем, одобрительно кивая головой. — Как это тебе в голову пришло?

— Логика подсказала. Ведь сейчас все дороги ведут к Бородину, который по воле рока решает судьбу двух шпионов.

— Выходит, они ведут его с самого начала, а мы удовлетворились его честным словом, — как-то растерянно бросил Артем. И, резко поднявшись со стула, заходил по кабинету. — Его надо было взять под плотное наблюдение, чтобы исключить всякие там неожиданности.

— Миша — надежный парень, он не подведет, я за него ручаюсь, — отрезал Николай, исподлобья посмотрев на стоящего у стола Артема.

— Надежный парень — это не профессия, — усмехнулся он и, опускаясь на ближайший к нему стул, предложил Николаю обеспечить того наблюдением.

— Мы и так захлебываемся от напряжения, а тут еще на Мишу выделять людей, — огрызнулся Николай.

— Выдели двойку с машиной, чтобы с дистанции фиксировали обстановку вокруг него. Ходить за ним не надо, — уже поспокойнее предложил Артем, а потом, как бы ища поддержки у Эди, повернулся к нему со словами: — Разве это неразумно?

— Вы с этим разбирайтесь сами, но вот что касается сегодняшнего фотографа, то его надо срочно установить и добыть фото, чтобы показать «Иуде». Может, он узнает в нем кого-нибудь из своих знакомых, — в спокойном тоне произнес Эди.

— Сейчас Ермилова озадачу, — сказал Николай и направился к тому в кабинет.

Когда он вышел, Артем недовольно обронил:

— Не нравился мне этот Бородин с самого начала, как бы какую-нибудь бяку не подложил.

— Артем, зря ты на парня бочку катишь. Следователь как следователь. У тебя, как я посмотрю, ко всем следователям природное недоверие, — усмехнулся Эди.

— А вдруг?

— А вдруг бывает средь ночи. В нашем случае все иначе — Бородин нормальный советский гражданин и Родину не продаст, о чем тебе однозначно заявил шеф местной контрразведки. Может, ты и ему не доверяешь?

— Ну ты даешь! Я что, идиот?

— Нет, конечно. Но не лишай его возможности быть у себя в республике хозяином положения. Ведь партия ему доверила этот участок, — сухо заметил Эди.

— Ладно, брат, не серчай, я не могу, как ты, ведь кому-то надо быть и цербером.

— Артем, у тебя для этого пока должности и генеральского звания не хватает. Вот вырастешь после успешного завершения осуществляемой нами разработки, тогда и рычи. Но пока рекомендую по-товарищески: будь повнимательнее к людям.

— Ты словно мать Тереза, — отшутился Артем, толкнув его через стол в плечо.

— На мать не потяну, но в товарищи сгожусь, конечно, если не оттолкнешь сам.

— Пожалуйста, прекрати, ты же знаешь, что я очень уважаю тебя, — не дал ему договорить Артем.

— Уже прекратил, — улыбнулся Эди, — только скажи, когда к Тарасову идти или вы сами пойдете. Мне же надо идти. Ведь финансист московский может объявиться.

— Без тебя он нас и слушать не станет, так что погодь, пока Коля озадачит своих следопытов на поиск твоего фотографа, — хихикнул Артем, потянувшись к стоящему на столе графину с водой.

В этот момент со словами: «Эди, как говорит наш генсек, процесс пошел», — быстро вошел Николай. — Теперь мы можем идти на доклад к генералу, он ждет нас».

— Я же говорил, что Коля все быстро организует, — хмыкнул Артем, отпив из кувшина.

— Взял бы стакан, — бросил Николай, пропустив мимо ушей колкость коллеги, — а то можно и поперхнуться.

— Брезгуешь, что ли? Не бойся, я только месяц назад диспансеризацию прошел, — рассмеялся Артем, возвращая графин на прежнее место.

— Вот в этом ты весь — на все случаи справки имеешь, — хохотнул Николай и, схватив со стола рабочую тетрадь и ручку, зашагал на выход.

Совещание у Тарасова прошло динамично: короткий доклад Эди по встрече с Постоюковыми и по фотографу, обсуждение намеченных в этой связи мероприятий. Уточнение задач по их комплексной разработке с использованием проявленного ими интереса к продолжению контакта с Эди. Проверка его готовности к встрече с московским финансистом.

Убедившись, что все участники совещания правильно восприняли поставленные задачи, генерал произнес:

— По «Иуде» и Шушкееву вроде удачно завершаем первый этап, но с Постоюковыми и фотографом придется повозиться, но такова наша участь. Так что не расслабляйтесь, дорогие мои, надо двигаться вперед. Майор, ты понял меня?

— Так точно! — выпалил Эди, бросив при этом веселый взгляд на улыбающегося Николая.

— Тогда действуйте… Да, чуть не забыл, звонил Маликов и сказал, что необходимо срочно закрепить вербовку Елены и организовать ее специальную подготовку, чтобы к Москве была готова выполнять необходимую работу. Может быть, кого-нибудь из ребят Парамонова подключить, чтобы тебя, майор, несколько разгрузить, а то ведь ты, как белка в колесе?

— Товарищ генерал, считаю, что этого делать не надо, сам справлюсь. К тому же непонятно, как она отнесется к такой активности с нашей стороны, — пояснил Эди.

— Я читал сводки о ее встречах с отцом. Она молодцом держится. Сообразительная. Отца любит, поверила тому, что он чуть ли не чекист и выполняет государственной важности задачу. В то же время о своих чувствах к тебе, майор, не стала говорить. Скрыла, хотя тот и спрашивал, мол, как складываются ваши отношения. Это хорошее качество — уметь держать язык за зубами. Надо способствовать его развитию в ней относительно и других сторон жизни. Уловил, майор?

— Да, — одним словом ответил Эди.

— Я не сомневаюсь в этом, — тепло произнес Тарасов и сразу, без паузы добавил: — Товарищи, сейчас можете быть свободны. Майор действует по своему графику, а вы докладываете мне о ходе работы по всем направлениям через каждые два часа, а если что срочное — немедленно. Всем все понятно?!

Получив утвердительные ответы от участников совещания, Тарасов пересел за рабочий стол и окунулся в документы, а они вернулись в кабинет Парамонова.

Вскоре, обговорив с коллегами план мероприятий по разработке шпионской парочки Постоюковых, Эди уехал в гостиницу ожидать посланца Моисеенко с деньгами. Но он так и не объявился… и потому, мысленно ругая Моисеенко и его финансиста за необязательность, за потерянный вечер, который Елена предлагала посвятить походу в театр, поздно ночью лег спать. Утром ни свет, ни заря его разбудил телефонный звонок.

На его полудремотное «алло» трубка ожила голосом Марка: «Эди, извините, пожалуйста, что разбудил. Вы не могли бы через пятнадцать минут зайти ко мне?»

— К кому и зачем? — недовольно проворчал Эди.

— Я Марк из Москвы, — почти по-ученически промолвил тот.

— Понял, заходить куда?

— Угловой номер у лестницы на четвертом этаже. Дверь будет приоткрыта.

— А чего так рано?

— Так надо, я объясню при встрече, — уже настойчиво произнес Марк и положил трубку.

Быстро одевшись в спортивный костюм и телеграфным языком проинформировав дежурного по отделу Ермилова о выходе на него финансиста, Эди вышел из номера и направился к лестнице.

Марк, услышав шаги Эди, сразу распахнул дверь и, бросив беглый взгляд в коридор и на лестничный пролет, пропустил его в номер. Затем, практически бесшумно прикрыв дверь, приглушенным голосом произнес:

— Извините, вчера вечером хотел зайти к вам, но у вашего номера крутились какие-то два типа. Что бы это могло значить, как вы думаете?

— Это местные урки, никак не могут поверить, что не я инкассаторов грабанул, — небрежно обронил Эди, а сам подумал: «Неужели люди Юры засветились».

— А чего они от вас хотят?

— Понятное дело — поквитаться за то, что я на их территории промышлял, — усмехнулся Эди.

— То есть как это на их территории? — удивленно спросил Марк.

— Послушайте, Марк, вы меня в такую рань подняли для собственного просвещения относительно нравов белорусских воров? — сухо бросил Эди.

— Но я должен же был вас предупредить…

— Я это знаю и уже имел с ними, так сказать, встречу на днях, — многозначительно заметил Эди, прервав его на полуслове. — Так что давайте лучше о деле.

— Понял, буду о деле, — ощерился Марк. — Так вот, Моисеенко просил передать, что очень доволен вашей работой и ждет встречи в Москве. Правда, удивляется тому, как вам удалось отмазать его приятелей от больших сроков?

— Марк, я понял одно, что в наше время за бабки можно убийцу отмазать, если имеется человек, который знает, кому, когда и сколько их надо всучить, — выпалил Эди, улыбнувшись.

— Понятно, по крайней мере, доходчиво объяснили. Но скажите: какие сроки им дадут?

— Следователь сказал, минимум из возможного.

— Нечего сказать, вы просто молодец, Эди.

— Стараюсь, но за большие проценты, — весело бросил Эди, при этом вопросительно взглянув на Марка, мол, сколько можно лясы точить, а где деньги.

— Эди, у вас очень выразительный взгляд, я все понял, — заметил Марк и, потянувшись к вешалке, снял с нее полиэтиленовый пакет со словами: — Возьмите, здесь вторая часть.

— Их еще вчера надо было отдать следаку, чтобы не волновался, — обронил Эди, пристраивая свернутый пакет под мышку.

— Извините, сбили меня с толку эти блатные. После ваших объяснений все прояснилось: они и на самом деле вели себя не как обычные молодые люди. В любом случае, Эди, будьте осторожны, ведь эти урки могут попытаться что-нибудь исподтишка сделать.

Когда Эди, сказав, что он и так осторожен, шагнул к двери, Марк неожиданно спросил:

— А Лена смогла встретиться с отцом?

— Смогла, даже дважды, — небрежно обронил Эди, а потом, как бы опомнившись, добавил: — Из-за нее я понес непредвиденные расходы, так что передайте это Моисеенко.

— Обязательно передам. Он, кстати, интересовался ею. Попросил меня спросить, как ее настроение, делится ли своими впечатлениями от общения с отцом, какие строит планы на будущее, — быстро заговорил Марк, будто боялся, что не успеет до конца высказаться.

— Она, конечно, страдает, но держится стоически, волевая девушка, я даже не ожидал. Но о содержании своих встреч и разговорах с Александром не рассказывает, а спрашивать неудобно, — пояснил Эди, наблюдая за тем, как Марк с интересом слушает его.

— Бедная девушка. Моисеенко сказал, что лично будет помогать ей, пока Саша не освободится. Скажите, а как у нее с деньгами?

— Нормально, я делюсь с ней своими процентами, — улыбнулся Эди.

— Это делает вам честь, — высокопарно заметил Марк. — Когда приедете в Москву, поговорим и об этом.

— А когда вы обратно собираетесь? — неожиданно спросил Эди. — Если побудете здесь до суда, можем поехать вместе.

— Мне надо вечером или завтра утром возвращаться — дела, — улыбнулся Марк, пожимая ему руку.

Попрощавшись с ним, Эди вернулся к себе в номер и, положив пакет с деньгами в сумку, вновь лег, обкатывая в мозгу детали прошедшей встречи.

«Как и положено профи, он не сразу пошел на контакт со мной. Видно, что понаблюдал со стороны и только потом решился. Надо будет у ребят спросить, почему не проинформировали меня о его прибытии. Хотя можно допустить, что они не обладают такой информацией. Московская наружка могла упустить его из-под наблюдения, и он смог тайком сорваться в Минск. В таком случае он наверняка бесконтрольно помотался по городу и даже не исключено, что встречался с кем-нибудь из своих людей. В таком случае мой утренний звонок дежурному был кстати и можно ожидать, что Марка возьмут под наблюдение. Как бы то ни было, необходимо форсировать подготовку Елены, чтобы она смогла противостоять хитростям «заботливого» Моисеенко. По всему, они начнут с ней плотно работать после возвращения в Москву», — рассуждал он, несколько раз срывая трубку со звонящего телефонного аппарата… Но на его «алло» никто не отвечал.

Наконец, отнеся это на счет происков Марка, пытающегося таким элементарным способом выяснять, не стал ли Эди по возвращении в номер звонить кому-нибудь или ушел из номера, что могло вызвать вопросы, а не ведет ли он двойную игру, майор лишь улыбнулся.

Через некоторое время с улицы стали доноситься шумы движения автомобилей. По коридору зашаркали дежурные и уборщицы, изредка перебрасываясь неотчетливыми фразами.

Спустя каких-то полчаса телефон вновь ожил. На этот раз в трубке послышался голос Елены:

— Эди, здравствуйте, я ужасно проголодалась.

— Привет, сейчас приведу себя в порядок, и мы спустимся на завтрак, — тепло ответил ей Эди и быстро встал.

После завтрака к ним присоединился Юра, и они вместе прогулялись на площадь Победы. В один из моментов, когда Елена отошла от них, разглядывая монумент, Эди спросил у Юры:

— Тебе известно, что вчера на площадке около моего номера ошивались два типа?

— Известно, это те двое, которых ты в прошлый раз отшил. Мои их сразу выгнали на улицу.

— А твои не в галстуках были? — улыбнулся Эди.

— Нет, конечно, — хихикнул Юра.

— Это радует, а то мой утренний гость интересовался тем, кто ваш номер сторожит.

— Мо-о-и, уверяю тебя, ведут себя тихо и незаметно, можешь быть спокоен, не подведут.

— Спасибо, Юра, ты меня успокоил, — прервал его Эди. — Как придем в гостиницу, тебе надо будет поехать к Николаю и рассказать, что Марк в городе и сегодня утром состоялась моя встреча с ним. Пока я остаюсь в номере, не исключено, что он наблюдает за мной. Пусть Николай проанализирует все вчерашние сводки по слежке за объектами, допускаю, что с кем-нибудь из них он мог встретиться.

— О чем разговор, не о девушках ли? — пошутила, приблизившись к ним, Елена.

— О предстоящей поездке в Брест, — отпарировал Эди.

— Возьмите меня с собой, хочу побывать в крепости.

— Конечно, возьмем, — согласился Эди.

— Туда надо прямо с утра ехать, чтобы успеть обернуться к вечеру, — пояснил Юра.

— Завтра и поедем, а сегодня мне нужно со следователем встретиться и обсудить кое-какие вопросы, — заметил Эди, беря под локоть Елену.

— Поняла, а я в это время буду отсиживаться в гостинице и считать, сколько машин по проспекту промчалось, — грустно промолвила она, бросив на Эди быстрый взгляд.

— А потом сходим в театр, билеты за Юрой, — предложил Эди.

— Не проблема, что только не сделаешь для хороших людей, — сыронизировал тот.

За такими разговорами они вернулись в гостиницу. Юра хотел было сразу поехать в театральные кассы, но Эди предложил ему сначала подняться к нему на стакан чая.

Уже в номере, пользуясь отсутствием Елены, забежавшей к себе на минутку, чтобы прихорошиться, Эди передал ему пакет с деньгами со словами:

— Здесь деньги, передашь их Николаю. Но сначала нужно заехать в ОВД и увидеться с Бородиным. После встречи с ним пакета в руках у тебя не должно быть. Наблюдающий за тобой человек должен сделать вывод, что деньги остались у него, а что такой будет, у меня сомнений нет. Предупреди своих, что он профессионал своего дела. Пусть будут осторожнее.

— Хорошо, я все понял, время не терпит, я пойду, — заметил Юра и направился к двери.

— Пакет неси в развернутом виде, — успел сказать ему Эди до того, как в дверь со стуком вошла Елена.

— Юра, а чай? — скользнула по нему вопросительным взглядом она.

— Потом, сейчас надо билеты купить и еще кое-куда успеть, — буркнул Юра и ушел.

За чашкой чая Эди осторожно и методично приступил к разговору с Еленой о сути и содержании тайной войны между спецслужбами стран противника.

Она слушала его рассказ с серьезным вниманием. Иногда задавала уточняющие вопросы. Просила детализации некоторых моментов, касающихся психологических аспектов поведения человека, выполняющего задания спецслужбы.

Когда Эди особо выделил необходимость строгого соблюдения тайны своего сотрудничества с органами госбезопасности и сути заданий, Елена дрогнувшим голосом заметила:

— Как тяжело было папе все это скрывать от меня и мамы, ему наверняка хотелось поделиться с нами, получить поддержку?!

— Со временем это становится устойчивым правилом, и человек свыкается с мыслью, что тайная сторона его жизни как бы не существует для других не сведущих людей, даже очень близких людей. Так что, Елена, ему было тяжело только на первом этапе. А сейчас будет рад разделить с вами и только с вами свою тайну. Но вы должны быть достойны этого и строго следовать нашим установкам, чтобы не подставить под удар ни себя, ни вашего отца. Вы это поняли?

— Поняла, хорошо поняла, как и то, что мне очень хорошо быть рядом с вами, быть нужной вам. Так что можете надеяться на меня. Я буду послушной и исполнительной ученицей и никогда не подведу вас, — промолвила Елена, глядя на него немигающими глазами.

— Елена, благодарю вас за искренность. Я с первого дня нашего знакомства пытаюсь быть с вами честен и заботиться о вас, как и обещал вашему отцу.

— Я знаю, у меня была возможность убедиться в этом, о чем и сказала папе. Правда, не стала говорить ему, что мы близки, поскольку чувствовала, вам это не понравится. Считайте этот поступок моим первым успешным экзаменом на умение хранить тайну, — промолвила за час повзрослевшая Елена.

Но неожиданно зазвеневший телефон прервал их разговор. Это был Юра, который выпалил в трубку:

— Я у Миши. Николаю позвонил от него. После твоего утреннего звонка мои выставились у гостиницы. Объект возьмут под наблюдение при выходе. Николай в трансе от того, что ему не сообщили о его прибытии. Со сводками он все понял, принял на исполнение. Еду покупать билеты. Попозже подъеду.

Дослушав до конца и пожелав удачи, Эди положил трубку.

— Это звонил Юра, — сказала, слегка улыбнувшись, Елена.

— Вы правы. Но как узнали? — удивленно спросил Эди. — Я же не называл его имени.

— Ничего удивительного. Он даже чаще, чем я, с вами общается. И чаще звонит, — отшутилась Елена.

— Он сообщил, что пытается взять билеты в партер, — пояснил Эди. После чего продолжил прерванный телефонным звонком разговор.

Где-то через пару часов их беседу вновь прервали, но теперь уже стуком в дверь… Это был Юра, который с порога заявил, что приобрел билеты на лучшие в театре места. А затем без всякой паузы пригласил ехать на обед в новое кафе, где готовят лучшие блюда с маринованными белорусскими опятами. Елене пришлось по душе его приглашение, и они, быстро собравшись, пошли к машине.

После обеда, проводив Елену в номер, Эди и Юра поехали в центральную библиотеку, где пробыли более двух часов, изучая литературу и документы военной поры. Данный шаг ими был предпринят с тем, чтобы предоставить в распоряжение людей Марка, возможно осуществляющих негласную слежку за Эди, признаки поведения, подтверждающие легенду о проводимой им научной работе. В необходимости таких действий Эди укрепился, когда стал свидетелем слежки за Бородиным и бесконтрольного прибытия в Минск Марка.

Перед выходом из библиотеки Эди сделал звонок Елене, чтобы проверить, на месте ли она и чем занимается. Удовлетворившись ее ответом о том, что она смотрит телевизионную передачу и ждет его возвращения, тут же набрал Николая и предложил встретиться на конспиративной квартире для обсуждения сложившейся ситуации.

Покинув библиотеку, они медленным шагом, делясь на ходу впечатлениями от прочитанного, прошли к своей машине и сели в нее… Поколесив по улицам города, подъехали к нужному дому и остановились, чтобы понаблюдать за обстановкой около него и подъезда, где находилась конспиративная квартира. Минут через пять, после получения от наружки сигнала о том, что все нормально, Эди направился на квартиру, где его встретили Николай и Артем. На их лицах он увидел тени перенесенных ими недавно волнений.

Как только за Эди захлопнулась дверь, Артем иронично бросил ему навстречу:

— Рад тебя видеть в добром здравии, чего не скажешь о нас — мы еле дышим. И тому виной твой утренний звонок.

— Представляю, как бы ты расстроился, если в шесть утра тебе позвонил матерый шпион из соседнего номера и попросил зайти к нему для разговора, — отреагировал Эди в том же тоне и, пройдя в комнату, сел на стул.

— Откровенно говоря, радости бы не испытал, — отшутился Артем, присаживаясь напротив.

— Вот и я об этом же. Но неприятность заключается в том, что Марк бесконтрольно разгуливал по Минску, даже отслеживал ситуацию около моего номера.

— А как ты узнал? — удивленно спросил Николай, подходя к столу после того, как закрыл дверь на замок.

— Очень просто — он стал выяснять, что за двое парней стерегли мой номер.

— Что-о-о, неужто твои наследили? — растерянно выдавил из себя Артем, глядя на Николая.

— Артем, не торопись с обвинениями, — заметил Эди, — это были блатные, пытающиеся переговорить со мной по делу об инкассаторах. Марку я все объяснил, и он успокоился. Правда, посоветовал быть осторожным, чтобы не попасть под руку распоясавшимся ублюдкам… Затем, сделав небольшую паузу, продолжил: — С этим случаем, как и с тем, что московская наружка упустила Марка из-под контроля, вроде все понятно. Вы уж лучше скажите, что дал анализ сводок слежки за объектами?

— Он ни с кем из наших объектов в контакт не вступал, — ответил Николай.

— По-моему, Марк приехал по твою душу. Как-никак ты им убойную информацию привез, — заметил Артем, сделав легкое движение головой в сторону Эди. — Да и дочь их ценнейшего агента при себе держишь. Встречи ей с отцом организовываешь, удачно следователя купил. Вот он и хочет своими глазами посмотреть, как ты все это проворачиваешь.

— Ясное дело, что его командировали сюда не только с функцией финансиста, — согласился Эди.

— Но как тогда объяснить то, что он бездействует? — задумчиво промолвил Николай.

— Вот это и меня смущает, — поддержал его Артем.

— На мой взгляд, его гостиничное сидение можно объяснить только тем, что он уже выполнил запланированную акцию или ждет конкретного часа для действий. Если согласиться со вторым вариантом, то следует в любом случае ожидать его выхода из номера, хотя могут и к нему прийти. А если так, то необходимо срочно усилить наблюдение за ним в гостинице, — рассудил Эди.

— Согласен, — буркнул Артем, — это разумно, но только не пойму, почему ты акцентировал внимание на возможный его выход из номера, а не из гостиницы.

— Это на случай, если его визави проживает в гостинице, что вполне реально. Мой случай тому подтверждение. Марк вселился в нужную гостиницу, и все проблемы по проведению негласной встречи сами собой решились.

— Эди, ты, как всегда, зришь в корень. Коля, звони Ермилову, пусть срочно усилят техническое наблюдение за номером. Жалко, что он не плюсовой, — прервал его Артем.

— Скажите, а фотографа установили? — неожиданно спросил Эди, удивив своих собеседников быстрой сменой темы разговора.

— Владельца машины установили, а он ли фотографировал Мишу, можешь ответить только ты, — ответил Николай, кладя перед Эди копию паспортной формы № 1.

Тщательно рассмотрев изображенное на ней лицо, Эди промолвил:

— Вроде бы он, но не уверен, далеко находился, надо будет живьем посмотреть. На всякий случай предлагаю показать фотку коллегам Юры. Не исключено, что именно он объявится в гостинице.

— А-а, вот ты о чем, — оживился Артем, — и действительно фотограф не для себя же снимал Бородина.

— Я все понял, сейчас проинструктирую кого надо, — бросил Николай и направился звонить в соседнюю комнату.

После его возвращения они еще некоторое время потратили на обсуждение и других вопросов, касающихся разработки шпионов, а затем Эди, попрощавшись с коллегами, покинул квартиру.

Через полчаса Юра привез его в гостиницу и уехал, пообещав вернуться к шести вечера, чтобы отвезти в театр. Эди же, купив в буфете конфеты, зашел к Елене, и за чаем продолжил с ней разговор о правилах конспирации при выполнении заданий органов госбезопасности.

В назначенное время прибыл Юра, и они поехали в театр. Когда после спектакля они вернулись к гостинице, Эди заметил, как сразу же из стоящей неподалеку «Волги» вышли двое молодых людей и быстрым шагом направились в их сторону. Будучи уверен, что это блатные, он бросил в сторону Юры короткую фразу: — К нам идут гости.

— Вижу, что будем делать? — спокойно отреагировал тот, выходя из машины.

— Ты побудь с Еленой, а я поговорю с ними, — предложил Эди, внутренне готовясь к возможной схватке.

— Может… — начал было Юра.

— Не надо, — обронил Эди, почувствовав, что тот хочет дать сигнал своим бойцам, — это могут наблюдать и другие люди.

— Понял, — сказал Юра, открывая дверцу Елене.

Между тем один из парней, остановившись за несколько шагов от машины и глядя на Эди, произнес:

— Интеллигент, нужно кое о чем перетереть.

— Вы ошиблись, здесь такого нет, — сухо отреагировал Эди, повернувшись к нему.

— Но нам показали на тебя, — бросил тот, кивнув в сторону «Волги».

— Меня зовут Эди, и я вас не знаю, так что…

— Извини, братан, но нам назвали это погоняло… — начал пояснять блатной.

— Мне до фонаря, что протренькало ваше чудо в машине, но перебивать мое слово нехорошо.

— Братан, мы люди Зубра и к тебе пришли не быковать. Пахан сказал, просто посмотреть на тебя, чтобы убедиться, что не ты с ним в том деле был, а то Справедливый жилы из него тянет.

— Ну и убедились?

— Да, но Гоша захотел покентоваться с фартовым, понимаешь, братва тут такое о тебе рассказывает, вот и решили: а вдруг придется где-нибудь встретиться.

— Если только на свободе, не возражаю, — прервал его Эди и вместе со своими спутниками зашагал ко входу.

В этот момент он увидел, как стоящий у входа человек развернулся и, резко потянув на себя массивную дверь, шагнул внутрь. При этом в длинном луче света, вырвавшегося из здания, отчетливо проявились фигура и лицо Марка.

«Интересно, что он там делал? Неужто следил за блатными и, увидев, что они пошли ко мне, — наблюдал за возможной развязкой? Но откуда ему было знать об их планах? Надо будет попросить Юру, чтобы выяснил, не этих ли типов его бойцы вчера выставляли из гостиницы», — размышлял Эди, шагая рядом со своими спутниками… И уже в холле, выбрав удобный момент, попросил Юру прояснить ситуацию с блатными и Марком, после чего тот, сославшись на семейные дела, уехал. Эди и Елена направились в ресторан. Легко перекусив там и потанцевав под душевные песни белорусского барда, пошли в номер Елены, где Эди пробыл непродолжительное время. Вернувшись к себе, он, не торопясь, осмысливая детали прожитого дня, принял душ и уже собирался ложиться спать. Но неожиданно раздавшийся звонок телефона вернул его к действительности. Будучи уверен, что это звонит Юра, он схватил трубку и бросил в нее:

— Тебе что, не спится, братан?

— Я завидую вашему братану, — услышал он голос Марка.

— И правильно делаете, но только не пойму, кто ему завидует, — нарочито раздраженно среагировал Эди.

— Я не смог сегодня уехать, вот и решил на ночь глядя позвонить и спросить, все ли у вас нормально, а то случайно час тому назад довелось увидеть, как на вас накатывали двое барыг. Чего они от вас хотели?

— Приходили знакомиться с фартовым парнем. Я у них теперь в авторитетах числюсь, — с иронией в голосе ответил Эди.

— Чего тогда на почтительном расстоянии держались?

— Знают, куда я ногой могу достать, вот и соблюдали необходимую дистанцию.

— Расскажу об этом нашему московскому знакомому. Будет смеяться, — весело произнес Марк.

— Расскажите, чего ж не оповестить хорошего человека.

— А этот ваш Юра молодец, даже ухом не повел на их появление.

— Чего ухом-то вести, если у него под рубашкой полуметровый тесак, которым он не хуже исторических самураев владеет, — хихикнул Эди, представляя, как вздернутся от такой новости рыжие брови Марка.

— Он что действительно… — начал было Марк.

— Можете сами проверить. Хотя не надо, может зарубить, — прервал его Эди, а затем без паузы заметил: — Вы, наверно, сегодня отоспались. Но мне пришлось с утра зарядиться и носиться по городу, да и завтра предстоит нелегкий день, так что предлагаю, конечно, если у вас нет ничего серьезного, отложить наш светский разговор на другое время.

— Понял, только скажите: у вас все как надо идет? — скороговоркой произнес Марк.

— Лучше не бывает. Если хотите, присоединяйтесь к нам завтра и многое сможете воочию увидеть, услышать, — сказал Эди, чтобы выяснить его реакцию на такое предложение.

— К сожалению, не смогу, надо возвращаться. Наш знакомый звонил, мол, чего торчишь там, если посылку уже передал.

— О какой посылке речь идет, — для видимости резко спросил Эди.

— О той, что отдал вам.

— А-а, я-то подумал, для меня лично чего-нибудь привезли, — с сожалением в голосе заметил Эди, стремясь тем самым закрепить легенду о своей скаредности.

— Не волнуйтесь, насколько я знаю, наш знакомый для вас приготовил серьезный подарок. Будете довольны и сможете все свои и научные и спортивные задумки реализовать, — высокопарно произнес Марк.

— Если так, то обязательно поделюсь с вами, будьте уверены, — весело бросил в трубку Эди.

— Ну, это необязательно, хотя, если надумаете доброе слово обо мне сказать, буду благодарен, — как бы шутя промолвил Марк.

— Чего не сказать, если вы меня серьезно здесь поддержали. Ведь это очень важно, когда по лезвию ножа ходишь, — сказал Эди, придав своему голосу соответствующее моменту звучание. При этом молниеносно оценив, что Марк не прочь соприкоснуться с происходящими в Минске действиями резидентуры по прикрытию своих агентов и тем самым продемонстрировать своим московским начальникам, что оказал существенное позитивное влияние на психическое состояние выполняющего важное задание, Эди добавил: — Так что, Марк, ваше участие в этом деле очевидно, и потому, благодарен за это.

— Спасибо, лучше без имени. Завтра же передам нашему знакомому, что мы с вами обо всем детально переговорили. И, главное, скажу, что вам здесь приходится тяжело и несете серьезные непредвиденные расходы. Так что будьте готовы по приезде в столицу подтвердить мои слова.

— Мне и не придется особо напрягаться, поскольку вы только что произнесли сущую правду, — обронил Эди.

— А как себя чувствует Лена? Выглядит она счастливой, — неожиданно поменял тему Марк.

— Нормально, окрылилась после встреч с отцом. Все просит дать еще раз увидеться, но это почти нереально, к тому же может вызвать вопросы со стороны начальства к моему человеку в изоляторе. Хотя можно и попробовать что-нибудь придумать после суда.

— Повлияйте на нее в нужном плане, ведь, насколько я понял, у вас с ней теплые отношения, — вкрадчивым голосом промолвил Марк.

— Давайте без намеков. Что касается поговорить, то я и так это делаю, — грубо бросил в трубку Эди, чтобы не продолжать разговор о Елене.

«Пусть она, пока мы серьезно ее не подготовим, останется для них своеобразной тайной, ключи от которой будут находиться у контрразведки. По крайней мере, на первых порах будут пользоваться моими услугами, пытаясь войти к ней в доверие», — решил он, слушая как Марк спешно начал говорить:

— Эди, у меня и в мыслях не было на что-то намекать.

— Вот и хорошо, — прервал его Эди, заметив при этом, что взволновавшийся Марк обратился к нему по имени, хотя сам предлагал общаться безыменно, а затем после секундной паузы сухо добавил: — Будем считать, что наш светский разговор подошел к своему завершению, если у вас нет других вопросов по существу.

— Все, все, я понял, продолжим наш разговор в Москве или, если очень понадобится, позвоню, — завершил беседу Марк, после чего в трубке послышались короткие гудки.

«С этим все понятно, остерегается и, кажется, остался доволен своими наблюдениями за мной и вояжем сюда. Будь у него какие-нибудь зацепки или сомнения, не стал бы звонить и откровенничать. Просто недолго думая помчался бы к своим хозяевам с докладом. Что же касается моей резкости из-за плоских намеков, то, видимо, сделал вывод, что затронул опасную тему, иначе не ретировался бы так быстро. Пусть так и думает наперед. Не станет пытаться грубо лезть в душу», — размышлял Эди, уже лежа в постели и борясь со сном.

Глава XXXIII

Утром, в восемь в номер постучался Юра.

К тому времени Эди, успевший сделать зарядку и принять душ, сидел и смотрел новостную программу в ожидании Елены, чтобы вместе пойти на завтрак.

Без всяких прелюдий Юра рассказал, что еще вчера вечером встречался с Николаем, который сообщил, что фотограф установлен. Вчера в полдень он приходил в номер Марка, где пробыл около часа.

На вопрос Эди: «И все?» — Юра ответил:

— Остальное при встрече с Николаем, понимаешь, епархия не моя.

— Понял, — сказал Эди и, улыбнувшись, спросил: — В Брест когда поедем, наука-то не ждет?

— Как скажешь, так и поедем, — отчеканил Юра.

— Сейчас определимся, — обронил Эди, потянувшись к телефону.

— Ты же говорил, что звонить тебе отсюда нельзя?

— Правильно, нельзя, когда я один, но сейчас ты мой гость, который может воспользоваться моим телефоном, — отшутился Эди, набирая номер.

Николай трубку поднял мгновенно.

— Хорошая у тебя реакция, — пошутил Эди.

— Но никак не сравнить с твоей, — в тон ему ответил Николай.

— Была лучше, когда ел Галины пирожки, — заметил Эди, как бы давая ему возможность уверенно идентифицировать себя.

— Не старайся, я и так тебя узнал, как писал классик, из тысячи.

— Спасибо, мне кое о чем мой товарищ по науке рассказал, но хотелось бы от тебя услышать. Фотограф здешний или из пришлых?

— Скорее всего, здешний, что на подхвате используется.

— Понял. Кстати, мы с Юрой собираемся в Брест, а то могу науку провалить. Понимаешь, оппоненты, как выяснилось, волнуются за мои исследования в области истории.

— Это хорошая идея, заодно и подруге своей покажешь наши достопримечательности.

— Конечно, полезное с приятным можно будет совместить. Двух суток на все это должно хватить.

— Если что, звони, телефон знаешь, да и Юра будет всегда рядом. Он эти места знает с детства.

Услышав аккуратный стук в дверь, Эди произнес:

— Ну, бывай, кажется, Елена стучится. Я отключаюсь, — и, положив трубку, пошел открывать.

— Доброе утро, ваш телефон был занят, вот я и стала стучаться, — улыбнулась Елена, и хотела было шагнуть к Эди. Но, увидев в зале Юру, прошла мимо и, поздоровавшись с ним, села в кресло.

— Это Юра решал вопрос о нашей поездке в Брест, — пояснил Эди, проходя вслед за ней в комнату.

— Вот здорово, надеюсь, получилось? — залепетала Елена, вопросительно глядя на Юру, который смущенно ответил:

— Конечно, Елена Александровна, можем хоть сейчас трогаться в путь.

— Но сначала надо позавтракать, а потом можно будет и ехать, — предложил Эди, что было воспринято ими как руководство к действию.

После завтрака, сложив в сумки необходимые вещи и, предупредив дежурного администратора о своем отъезде на несколько дней, чтобы осмотреть белорусские достопримечательности, Эди и Елена покинули гостиницу.

В Бресте они облазили все углы крепости, побывали в местном музее, поработали над архивными документами. С помощью сотрудников музея встречались с несколькими ветеранами войны.

Немало удивив целеустремленностью своих товарищей, Эди сделал много так называемых полевых записей. При этом обнаружил в себе желание и далее реально заниматься историей защитников Брестской крепости.

Тем не менее он не выпадал из контрразведывательного процесса — несколько раз через Юру его вызывали в местный отдел КГБ, откуда по ВЧ-связи Эди разговаривал с генералом. Тарасов интересовался некоторыми деталями по Марку и Постоюковым, которые делали попытки найти его. В один из таких разговоров, когда Эди поинтересовался целесообразностью своего срочного прибытия в Минск, генерал пояснил, что этого делать пока не надо, мол, сложившаяся ситуация позволяет контрразведке фиксировать действия людей, которые стремятся выяснить, куда он пропал из гостиницы, и вести за ними наблюдение.

В Минск Эди и его спутники вернулись через три дня. Дежурная администратор гостиницы приняла их без вопросов. При этом как бы между прочим заметила:

— Вчера приходил какой-то мужчина и интересовался, не съехали ли вы, но я ему сказала, что администрация не дает справок о жильцах, и он ушел, что-то бурча себе под нос.

— А о себе он ничего не сказал? — спросил Эди.

— Сказал, что вроде с вами на днях познакомился и хотел бы вновь увидеться, но он явно не из местных урок, постарше и солиднее что ли.

— Спасибо, что предупредили. Если еще раз придет, дайте ему, пожалуйста, мой номер телефона, — произнес Эди и зашагал к лестнице.

Спустя некоторое время после того как Эди пришел к себе, неожиданно зазвонил телефон.

— О-о, наконец-то вы объявились! — услышал он восторженный голос Марка. — О чем только мы за эти дни не передумали. Скажите, где же вы были?

— В Бресте, ездил науку двигать. Она не терпит перерывов, — спокойно ответил Эди.

— А чего мне не сказали, что собираетесь туда ехать? Я бы подсказал нашему знакомому, чтобы не волновался.

— Я же говорил, что планирую там побывать. Вот появился зазор во времени — и поехал.

— Вы и Лену брали с собой?

— Конечно, я в ответе за нее перед Александром.

— Понятно-о, но как дела развиваются? — осторожно спросил Марк.

— Через день-два все будет решено. Завтра еще раз прокачусь вместе с приятелем по его знакомым, чтобы закрепить ожидаемый успех.

— Вы бы позвонили нашему знакомому, а то он…

— Чего раньше времени отвлекать человека, вот будет дело сделано и позвоню, — прервал его Эди.

— Вам виднее. Кстати, я рассказал ему о ваших достижениях и всем остальном, о чем мы говорили. И он остался доволен, так что держитесь.

Услышав короткие гудки, Эди положил трубку и, с удовлетворением отметив про себя, что все развивается нормально, растянулся на диване. Его радовало, что в ближайшие дни состоится судебное заседание по уголовным делам на «Иуду» и Бизенко, что предвещало его скорый отъезд в Москву, а затем и на море, где можно будет наконец-то отвлечься от работы и отдохнуть. Так и размышляя над тем, как он проведет прерванный отпуск, он уснул, даже не помыв с дороги руки и не сполоснув лицо, чего с ним ранее не бывало.

Однако насладиться долгим сном не удалось, так как настойчивое треньканье телефона разбудило его, и он, нехотя поднеся трубку к уху, услышал в ней голос Юры, который сообщал, что через полчаса будет в гостинице.

К его приходу Эди, успевший побриться и принять освежающий душ, сидел у телевизора и смотрел новости о героическом труде белорусских машиностроителей и успехах хлеборобов по выращиванию ржи и гречихи.

«Героический народ, никакие невзгоды не сломили его дух и жизнестойкость, вновь обрел прежнюю силу, прежнюю поступь и уверенно шагает в завтрашний день. Но каким будет этот день при всем том, что сегодня происходит на одной шестой части земли под лозунгами человека, который часто утверждает, что «процесс пошел»? Понять бы, куда он нас всех вместе с легендарными белорусами ведет?» — успел подумать Эди до того, как послышался стук в дверь.

Это был Юра, который с ходу сообщил:

— Парамонов и Артем поехали на квартиру и просили тебя поспешить туда.

— Хорошо, только дам знать Елене, что меня некоторое время не будет, — заметил Эди и набрал ее номер.

Она ответила сразу. Объяснив ей, что по делам выезжает в город, порекомендовал не отлучаться из номера и никому не открывать. Затем не торопясь положил трубку и, обращаясь к Юре, уже бодро произнес:

— Вперед, дружище, нас ждут дела, — и направился на выход.

Уже в машине Эди объяснил ему, что сначала необходимо заехать к Бородину на случай, если фотограф по-прежнему отслеживает ситуацию вокруг него, а затем только на конспиративную квартиру.

— Понял, сейчас изобразим бурную работу со следователем, — улыбнулся Юра, выруливая на проспект.

Подъехав к отделу, Юра пошел к следователю, а Эди остался в машине и стал присматриваться к стоящим тут же автомобилям. «Волги» фотографа нигде не было. Но как только из проходной показались Юра и Бородин, у стоящих на противоположной стороне улицы «жигулей», медленно опустилось стекло. И кто-то сидящий в глубине салона, быстро вскинув фотоаппарат, сделал несколько снимков и опустил его. Окно после этого так же медленно закрылось.

Бородин, минут пять пообщавшись с Эди, вернулся к себе. Юра вырулил из ряда стоящих автомобилей и, медленно набирая скорость, поехал по улице. Проезжая мимо «жигулей», Эди угловым зрением увидел сидящего на заднем сиденье известного ему фотографа.

— Вот, что и требовалось доказать, — обронил он, повернувшись к Юре.

— Ты о чем?

— О том, что наш фотограф снова был здесь, но в этот раз в «жигулях». И снова фотографировал тебя. Скоро ты попадешь в шпионские анналы.

— Его с утра пасут наши, так что он сам давно уже в контрразведывательных анналах сидит, — пошутил Юра. — Вот только непонятно мне, как ты его узрел?

— Повезло. Может, ты назовешь своим ребятам номер его машины?

— С удовольствием, — откликнулся Юра. И тут же под диктовку Эди по встроенной в салон рации передал его наружке.

Через пару минут коллеги Юры выразили ему благодарность за обнаружение скрывшегося от наблюдения объекта.

— Представляешь, Юра, какой ты удачливый? Как бы между прочим подсказываешь своим, где им найти потерянного объекта. Уверен, что скоро в гору пойдешь.

— Не знаю, как будет с горой, но четко могу представить лица упустивших объект разведчиков, которым посчастливилось его с нашей помощью найти.

— И что они выражают?

— В данном случае они меня любят. Позже, когда будут писать сводку по итогам дежурства, — станут ругать.

— Почему? — удивился Эди.

— Зависть, ревность, что ли… не пойму, к сожалению, водится такая гадость и в наших кругах.

— Знаешь, что на этот счет сказала Цветаева?

— Извини, Эди, но я не знаю, кто она, — удрученно бросил Юра, всматриваясь в зеркало заднего вида, чтобы выявить возможную слежку. — В школе мы ее не изучали.

— Поэтесса была. Очень талантливая. Так вот она писала, что легче под шубой лисенка утаить, нежели зависть или ревность.

— Ты еще и стихами увлекаешься? — удивленно спросил Юра. — Я думал, что только каратэ и по легенде — историей.

— Не очень, но меня сильно задевает, когда слышу или читаю что-то подобное тому, что только что процитировал.

— Буду знать, а то никак не мог сообразить, что тебе подарить, когда будешь уезжать. Сейчас знаю, подарю чего-нибудь из Якуба Колоса или Янки Купалы, — оживился Юра.

— Заранее спасибо, мой дорогой товарищ. К твоему сведению, я читал кое-что из творений и одного, и другого великих белорусов. Например «На перепутье» Мицкевича, ведь Колос — это его литературный псевдоним, пьесу «Здешние» Купалы. Они очень любили свой народ, и этой любовью пропитаны их произведения.

— Эди, ты прав, мы помним и дорожим ими. Но мне очень приятно, что их произведения знают и в других краях, — твердым голосом сказал Юра, бросив на Эди теплый взгляд.

— Так оно и есть, но, кажется, мы уже подъехали? — вопросительно произнес Эди, прострелив взглядом двор дома с конспиративной квартирой.

— Все нормально, наши уже здесь, можно идти, — заметил Юра, поправляя в ухе миниатюрное принимающее устройство.

Как только Эди появился на лестничной площадке, дверь квартиры приоткрылась и он, тут же войдя внутрь, прикрыл ее за собой. Молча наблюдавшие за ним из прихожей Николай и Артем, шагнули к нему и приветствовали легкими тычками кулаков в грудь.

— Теперь у нас так здороваются? — пошутил Эди, обнимая своих коллег.

— Так и только так, особенно хорошо отдохнувших у западных врат страны, — отшутился Артем и, показав ему рукой в зал, направился туда.

— Говорят, что ты всерьез ударился в науку, — улыбнулся Николай.

— И это правда. Витающая на месте впадения реки Муховец в реку Западный Буг аура героических защитников Брестской крепости подвигла меня к поиску научной истины, — отшутился Эди. Затем, пройдя в зал, уже серьезно добавил: — Решил закрепить легенду, ведь не исключено, что Моисеенко начнет пытать меня насчет достижений в исследовательской работе. С ним не забалуешь, хитер вражина.

— Думаю, что они еще будут предпринимать настойчивые попытки по твоей проверке.

— Хуже всего, если у них окажется возможность подосветить мою биографию по республике, особенно последних лет.

— Мы все делаем, чтобы это исключить, — с важным видом заметил Артем.

— Дай-то бог, но лучше если бы меня своевременно вывели из игры. Ведь живу и работаю в крошечной республике, — задумчиво произнес Эди.

— Это учитывается. Поэтому заявки иностранных посольств на поездки по Северному Кавказу вообще не рассматриваются и в республике выставлены пункты просеивания междугородних телефонных звонков, а также обложили посольства стран главного противника так, что комар своего хоботка в ту сторону не просунет без нашего ведома.

— Видимо, поэтому Марк бесконтрольно вырвался в Минск? — сыронизировал Эди. — Артем, не надо себя успокаивать иллюзиями. Ты же знаешь, что придуманная на ходу легенда может развалиться в любой день. К тому же она была рассчитана лишь на камеру и «Иуду». Ситуация же развивается весьма динамично, и противник строит в отношении меня далеко идущие планы. В таком случае он будет рыть землю, чтобы добыть обо мне максимум данных, что в складывающихся условиях, когда процесс «по открытости советского общества» набирает силы, большого труда не составит. Случись такое, мы можем потерпеть фиаско с дезинформацией, «Иудой», с той же Еленой, которую думаем подставлять резидентуре противника, с этим спектаклем, который мы здесь удачно разыграли, да и вообще со всей затеянной игрой. Поэтому обо всех этих соображениях считаю необходимым срочно доложить руководству.

— Эди, теперь окончательно понял, почему ты пришелся по нутру нашим зубрам контрразведки, — отреагировал Артем. — Умение анализировать и предлагать варианты действий — это твоя визитная карточка. Видимо, поэтому Маликов по поручению Иванкова срочно затребовал тебя в Москву. Вот там у тебя будет возможность поделиться своими соображениями по своей легенде, да и с Тарасовым не мешало бы посоветоваться.

— Эди прав на все сто, когда говорит об опасности своей расшифровки, — поддержал его Николай, до сих пор сохранявший молчание. — Надо что-нибудь придумать для исключения расшифровки.

— Я разве возражаю, — среагировал Артем, разведя руки в стороны. — Нисколько. Этот момент присутствует со дня выхода Эди из изолятора. Согласен, рисковать операцией нельзя, надо действительно что-то делать. Так что, как говорит наш незабвенный Бузуритов, думайте, товарищи офицеры, дело наше в опасности, — сыронизировал Артем.

— Мы здесь ничего не надумаем, даже с твоим Бузуритовым, — сухо заметил Николай. — Надо подключать соответствующих спецов с Лубянки.

— Вот об этом я и говорю, Коля, — огрызнулся Артем. — Эди докладывает Маликову свои мысли на этот счет, а тот вместе с Иванковым принимает решение и ставит спецам задачу.

— А когда в Москву? — прервал его Эди.

— Завтра суд. На следующий день после доклада Тарасову можно будет и лететь. Билеты на тебя и Лену Юра уже заказал.

— Но доклад, вполне возможно, потребуется сделать и завтра, после суда, — поправил коллегу Николай.

— Нет проблем, можно и завтра, — согласился Артем, бросив на Эди вопросительный взгляд.

— Понятно, мне нужно будет до этого переговорить с «Иудой» для укрепления мотива его сотрудничества с нами, а также обеспечить Елене встречу с ним, чтобы он в свою очередь мог укрепить ее в этом же плане.

— Юра на этот счет уже имеет поручение, — заметил Николай. — Главное, чтобы суд не выкинул каких-нибудь фортелей.

— Все будет нормально, советский суд — самый гуманный суд, не накажет шпиона больше, чем его попросили партийные инстанции, — вновь сыронизировал Артем.

Обсудив в течение часа за чаем и другие вопросы, касающиеся разработки «Иуды» и других объектов заинтересованности контрразведки, Эди вернулся к Юре, и они поехали в гостиницу.

Глава XXXIV

Судебное заседание, проходившее в здании горсуда, было малолюдным. Объяснялось это тем, что оба подсудимых не имели в Минске родственников, которые могли бы посочувствовать им в несчастье. В отличие от Шушкеева, с которым никто даже и не пытался обмолвиться словом, поддержать, поболеть за Бизенко пришел его приятель Кореповский, который среди остальных выделялся своей внушительной внешностью и активностью. Он периодически кивал ему головой, ободряя таким странным образом, и бросал при этом грозные взгляды на Шушкеева, сидящего за арестантской перегородкой между двумя атлетически сложенными надзирателями, как бы пытаясь тем самым сказать, мол, смотри у меня, не вздумай обвинять хорошего человека. Но Шушкеев делал вид, что не замечает этого и безучастно наблюдал за тем, что происходит в зале. Правда, он не упустил возможности обменяться долгим взглядом с бодрящимся Бизенко. Значение этих взглядов могли понять только они сами да Эди, наблюдавший за этим молчаливым разговором двух матерых шпионов, которые с его участием заранее предопределили свои роли в открывающемся судебном процессе.

В последующем внимание Бизенко полностью было занято Еленой, которая неотрывно смотрела на отца, и Эди, пытавшегося своим напускным равнодушием подчеркнуть, что волноваться ему нет оснований. Да и выражение лица Бизенко и то, как он держался, должно было говорить дочери, что все идет по плану. Несомненно, он внутренне страдал и переживал, где-то даже боялся, но поделать ничего не мог. Ему оставалось ждать и надеяться, что он и делал стоически.

За несколько минут до начала действа к Эди подсел только что прибывший Юра. Поздоровавшись с Еленой, он шепнул Эди:

— Здесь находятся фотограф и тот, к кому ты за деньгами ездил. Они в задних рядах.

— Прекрасно, этого следовало ожидать.

— Эди, что-то не так, отчего вы шепчетесь?

— Не беспокойтесь, все складывается так, как мы с Александром планировали. Юра просто сообщил, что заказал нам билеты на завтрашний самолет.

— А с папой я увижусь?

— Конечно, сегодня же.

Услышав это, она улыбнулась, что не осталось незамеченным «Иудой», который вопросительно поднял голову. На это Елена вновь улыбнулась и медленно кивнула ему головой.

Между тем Юра так же шепотом промолвил:

— Я слышал, как некоторые любопытные в задних рядах недоумевают относительно того, как в одном слушании рассматриваются сразу два разных уголовных эпизода.

— Я и сам этого понять не могу, — заметил Эди, наблюдая за тем, как со своего места поднялась секретарь суда и громко произнесла: «Встать, суд идет».

Все встали и тут же по команде вновь расселись по своим местам. Судья, сделав краткое вступление к началу процесса, подчеркнул, что оба подсудимых имеют касательство к одним и тем же уголовным событиям, расследуемым в сегодняшнем судебном заседании.

— Вот и ответ на наш вопрос, — прошептал Юра и тут же умолк.

Суд длился всего каких-то два часа. Заслушав стороны обвинения и защиты, нескольких неизвестно откуда взявшихся свидетелей, а также самих подсудимых, которые по отработанному сценарию признались в содеянном, судья и двое заседателей удалились в комнату совещаний.

Зал сразу ожил шумами от скрипа стульев и разноголосого говора. Но это длилось недолго. Судья с заседателями вновь вернулись в зал и заняли свои места. Приговор был также краток: Бизенко за избиение Шушкеева, в ходе которого тот случайно напоролся на свой же нож, был осужден на два года лишения свободы в лагере общего режима с правом перевода на так называемую «химию» после трех месяцев отсидки без замечаний; а Шушкеева за незаконные операции с иностранной валютой приговорили всего к трем годам лишения свободы, учитывая чистосердечное признание собственной вины, малозначительность нанесенного государству ущерба и сотрудничество со следствием.

Отвечая на вопрос судьи, они оба признали свою вину и согласились с решением суда. При этом тот и другой, когда их уже уводили из зала, бросили на Эди, как ему показалось, благодарные взгляды.

Когда Эди встал и развернулся, чтобы выйти из зала, то неожиданно увидел впереди себя Постоюкова и в нескольких шагах от него сутуловатую фигуру молодого человека, в котором он сразу узнал фотографа из «жигулей». Уставившись себе под ноги, будто сговорившись не глядеть по сторонам, они вместе с другими людьми медленно вышли в коридор и направились к выходу.

Эди и его спутники тем же маршрутом вышли на улицу и направились к машине.

«Интересно, оба пришли, ведь можно было обойтись одним наблюдателем?» — мелькнуло в его голове. Но тут же он опроверг эту мысль заключением, что те могут друг друга и не знать.

«Как бы то ни было, сегодня они будут докладывать своим хозяевам о том, что видели и слышали на суде. Это есть хорошо».

Неожиданно ход его мысли прервал обращенный к нему вопрос Елены:

— Когда я могу с папой увидеться?

— Юра все решит, — ответил Эди.

— Считайте, что уже решил, назовите час, — отреагировал тот.

— Надо дать возможность Александру хоть немного отдохнуть.

— Понятно. Мы сейчас поедем в гостиницу. Оттуда и позвоню Мише.

— Не забудь, я тоже планирую увидеться с ним.

— Не забуду.

— Может, вместе? — волнуясь, спросила Елена, развернувшись к Эди.

— Елена, не хочу мешать вашему семейному разговору. Лучше будет, если мы встретимся по отдельности, — предложил Эди, беря ее под локоть.

— Хорошо, как скажете, — покорно согласилась она, что им было воспринято как ее готовность следовать его инструкциям.

По прибытии в гостиницу Юра связался с Карабановым и, уточнив, что Бизенко уже доставлен в камеру, повез Елену в изолятор. Эди остался в номере. Ему хотелось отдохнуть перед встречей с «Иудой» и последующим за этим докладом Тарасову.

За время ее отсутствия Эди сумел поспать пару часов и даже пообедать, после чего не стал возвращаться к себе, а спустился в холл гостиницы.

Встретил Елену, сидя на диване в холле на первом этаже.

Присев рядом, она весело спросила:

— Вы собрались к папе?

— Да… — начал отвечать на ее вопрос Эди, но она, перебив его, промолвила:

— Он очень ждет вас. Хочет посоветоваться.

— Я сейчас поеду к нему, но сначала провожу вас в номер. Или вы хотите пообедать? — заметил Эди, внимательно глядя ей в лицо, пытаясь понять причину ее веселости.

— Я есть не хочу, почаевничала у папы, — отказалась Елена, все еще находясь под впечатлением от встречи с отцом.

— Тогда пойдемте наверх, — предложил Эди, вставая.

И они направились по лестнице наверх.

— Эди, папа был в очень хорошем настроении. Все не переставая, говорил о вас, вашем умении держать слово и всякое тому подобное. Потребовал от меня, чтобы четко придерживалась ваших инструкций.

— А вы что ему сказали?

— Я с ним соглашалась и говорила: хорошо, папа, все сделаю, как ты скажешь. И он был горд, что у него выросла такая умная и послушная дочь, — хихикнула Елена, взяв Эди под локоть.

— Я бы еще добавил, и очень скромная, — улыбаясь, обронил Эди.

— Если буду скромницей, вы обо мне вообще не вспомните, — съерничала она, прижав его локоть к себе. — Я этого не хочу.

— Елена, все будет хорошо, только надо будет поработать, как того требуют обстоятельства.

— Я же сказала, что можете на меня рассчитывать в полной мере, только научите, что и как делать.

— Знаю, научим, — уверенно сказал Эди, подходя с нею к номеру. И, дождавшись, когда она зайдет, развернулся к лестничной площадке и направился на улицу, где его ждал Юра, чтобы ехать в изолятор.

«Иуда» встретил Эди стоя чуть ли не по стойке смирно. По всему было видно, что тем самым он хочет подчеркнуть свое уважение к нему. Но Эди сделал вид, что не заметил этого подобострастия, отнеся все это к хитрости шпиона. И потому в тактичной форме пресек попытки «Иуды» выразить свою благодарность на словах.

— Александр, вы должны понимать, что действия или бездействия контрразведки в отношении вас продиктованы единственной целью — обыграть противника и свести на нет нанесенный оборонной мощи СССР вред. Все остальное проистекает из этого.

— Знаю. Извините, но я до конца не верил, что…

— Мы слов на ветер не бросаем, — вновь прервал его Эди.

— Теперь не сомневаюсь, — утвердительно произнес «Иуда», посмотрев на Эди полными слез глазами.

В продолжение беседы Эди кратко проинформировал его о предстоящей работе и способах связи, пояснив при этом, что, скорее всего, в дальнейшем ему придется поддерживать контакты с Николаем или Юрой.

— Надо полагать, ваша здешняя миссия окончена? — отреагировал на это, несколько напрягшись, «Иуда». — Я надеялся, что и далее буду связан с вами.

— Мне нужно быть в Москве, но это не исключает наших новых встреч, — не дал ему договорить Эди, чтобы предотвратить развитие такого разговора.

— Понимаю, буду этому рад. Только просьба помочь Лене освоиться с новой ролью, ведь она так малоопытна.

— Не беспокойтесь, она умница и легко обучаема, к тому же воли и настойчивости ей не занимать.

— Дай-то бог. В одном можете быть уверены: мы не подведем вас ни при каких обстоятельствах.

— Александр, я не сомневаюсь в этом, но тем не менее мы будем тщательно наблюдать за вами.

— Могли бы и не напоминать. Я вас прекрасно понимаю.

— Тем не менее хочу еще раз подчеркнуть, что контрразведка свое слово сдержала, теперь ваш черед, строго следуя избранной линии, решать поставленные перед вами задачи.

— Я готов, только мою просьбу о Лене не забывайте и держите меня, насколько это возможно, в курсе ее дел.

— Она сама будет иметь возможность это делать, — уверенно заметил Эди. После чего, пожелав ему удачи в служении стране, вернулся в сопровождении Карабанова к машине.

Уже прощаясь с ним, Карабанов отметил:

— Хоть вы с бородкой и в парике здесь появляетесь, но некоторые мои пацаны, как и Лукашов, признали в вас сидельца третьей камеры.

— Надеюсь, и они тоже предупреждены о недопустимости разглашения своего открытия? — спросил Эди, согнав с лица добродушный вид.

— Конечно, я взял расписки и напомнил судьбу уволенных надзирателей.

— Рад был с вами работать, — промолвил Эди, крепко пожав руку Карабанова.

— Я тоже. Будьте уверены, мы всегда готовы быть рядом, не забывайте. Будет время, приезжайте просто для отдыха. Примем как самого дорого гостя, — с чувством произнес Карабанов.

— Спасибо, не сомневаюсь. Даст бог, еще встретимся. Только в отличие от вас пока не могу назвать своего адреса, — тепло промолвил Эди, подмигнув ему, а затем плюхнулся на переднее сиденье машины и весело скомандовал Юре: — Едем, пока Карабанов не передумал отпускать нас.

— За ним не заржавеет, — хохотнул Юра и, махнув рукой улыбающемуся Карабанову, поехал в город.

Покрутившись некоторое время по улицам, Юра въехал во двор комитета, откуда Эди быстро поднялся в кабинет Николая. Но не успел он толком поздороваться с ним и находящимся там Артемом, как требовательно затрезвонил телефон внутренней связи.

— Это генерал, — сказал Николай и, быстро подскочив к столу, поднял трубку и выпалил в нее: — Парамонов. — Затем уже спокойно продолжил: — Только что. Понял. Сейчас будем.

На вопросительный взгляд Артема он пояснил, что это был помощник Тарасова, который сообщил, что генерал требует к себе Эди.

— Кто же ему так срочно доложил о его прибытии? — раздраженно произнес Артем, взглянув на Николая.

— Скорее всего, начальник наружки.

— Ему бы своими прямыми обязанностями заниматься и не лезть не в свои дела. Мы тут сами как-нибудь разберемся, — раздраженно бросил Артем.

— Я ему уже говорил об этом, но его не проймешь, характер такой, — отпарировал Николай.

— Выслуживается. В этом и заключается его характер.

— Ребята, не пойму, о чем вы? Какие проблемы? Пусть докладывает себе на здоровье. К тому же не исключено, что сам генерал требует от него такого доклада. Меня, например, радует, что он обеспечил тщательное отслеживание моих с Юрой перемещений по городу и информирование об обстановке вокруг нас.

— Ладно, проехали и эту «остановку», — весело сказал Николай. — Лучше давайте сосредоточимся на походе к генералу. Правда, не пойму, о чем будет разговор, ведь мы у него были пару часов назад и вроде обговорили все детали предстоящей работы.

— Наверно, решил подвести промежуточные итоги с Эди, которому завтра лететь в Москву со своей перспективной агентессой, — съязвил Артем и направился к выходу.

— Артем, у тебя на минской жаре вместе с потом вышла вся влага, смазывающая ответственный за тактичность участок мозга. И, к сожалению, осталась лишь желчь, которую ты изрыгаешь невпопад, — холодно заметил Эди, следуя за ним на выход. — Побереги для своих подчиненных, а то нечем будет их радовать.

— Молодец, Эди, так его, а то совсем распоясался без твоего холодного душа, — поддержал его Николай.

— Не знаю насчет распоясался, но вот что бронзоветь стал, заметил, — пошутил Эди, слегка подтолкнув идущего впереди Артема.

— Да ну вас к чертям с вашими подковырками, — отпарировал тот и зашагал быстрее.

— Согласен, но если ты будешь впереди, — в тон ему произнес Эди, ловко подхватив при этом под локоть шагающего рядом Николая.

— Видно, нашему классику контрразведки не нравится, когда вещи называют своими именами? — хихикнул Николай, поняв жест Эди с подхватыванием локтя как предложение поддержать его в словесной игре с Артемом. — А пора бы привыкнуть.

— Ничего, он парень хороший и сможет скоро привыкнуть к нашей провинциальной простоте, — продолжил Эди, еле сдерживая себя, чтобы не рассмеяться.

— Это ты себя называешь провинциалом? — бросил через плечо Артем. — Так знай, твой так называемый провинциализм попахивает изощренным вкусом мадридского средневековья.

— Хорошо, что не запахом танцевальных залов дворцов испанской знати, с которыми, как повествуют знатоки той эпохи, могли сравниться разве что конюшни, — произнес Эди, легко смеясь.

— Ты просто невыносим со своей образованностью, — сказал Артем, подняв руки над головой.

— Он сдается на милость победителя, — с пафосом изрек Николай.

— Не верю, чекисты не сдаются, поднятые руки — это хитрость матерого шпионолова, — отпарировал Эди.

— Николай прав, я и на самом деле сдаюсь, поскольку почувствовал меж лопаток твой обжигающий взгляд, который требует — прекрати или придется пасть ниц, — выдавил из себя Артем, на ходу развернувшись к шедшим за ним коллегам.

— Эди, ты только погляди на него, по-старославянски заговорил. Как бы новоявленный Даль мимо шефского кабинета не проскочил, — весело изрек Николай.

— Не боись, с этим у меня все нормально, — произнес, широко улыбнувшись, Артем и потянул на себя массивную деревянную дверь в приемную Тарасова.

Не успели они толком войти, как помощник зампреда, подмигнув Николаю, заговорщически произнес:

— Генерал в хорошем настроении, даже приготовил для вас сюрприз.

— Ты имеешь в виду какую-нибудь взбучку? — недоверчиво отреагировал Николай.

— Сами увидите, — ответил он, сверкнув глазами, и тут же доложил Тарасову о прибытии вызванных офицеров.

Зампред встретил их, стоя посредине кабинета с широкой улыбкой на лице, что и на самом деле свидетельствовало о его хорошем настроении.

«Но в чем же заключается сюрприз?» — успел подумать Эди, слушая чеканный доклад Николая.

— Хорошо, хорошо, вижу, что прибыли, — прервал его Тарасов. После чего, приказав им следовать за ним, прошел в комнату отдыха, где, развернувшись к ним у стола, на котором стояли тарелки с разной закуской и покрытая инеем бутылка «беловежской» водки, торжественно произнес:

— Эди, я велел накрыть этот стол по случаю присвоения тебе досрочно звания «подполковник», — и умолк на секунды, глядя, как тот выпрямился по стойке смирно. Затем продолжил: — Об этом час назад сообщил Маликов. Приказ, оформленный соответствующим образом, получишь в Москве, а вот золотые погоны — здесь и от меня. С этими словами он достал из лежащей на столе папки погоны и вручил со словами: — Поздравляю, тебя, сынок! Ты их заслужил как никто другой! Уверен, что будут и другие награды. Главное, не задирай носа, хотя, не сомневаюсь, тебе это не грозит. Береги себя. Маликов мне рассказал о случае с Бузуритовым. Эти деятели злопамятны и могут, дождавшись своего часа, огреть, как говорится, с задков. Это так, к слову. Мне доставило большое удовольствие видеть твою работу, почувствовать твой высокий профессионализм. Молодцом, так держать, товарищ подполковник.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Эди.

— Хорошо служишь, а теперь, товарищи, берите рюмки, как видите, мой помощник их наполнил загодя. Нам надо закрепить сказанное.

Все залпом выпили. Потом Эди стал окроплять уголки погон оставшимися в рюмке каплями водки.

— Не забудь после все сделать по полной традиции, — пошутил Тарасов, тепло взглянув на Эди, совершающего не предусмотренный воинским уставом, но общепринятый в чекистских кругах обряд. Правда, чаще всего в узком кругу сослуживцев виновнику торжества приходилось выпивать граненный стакан водки и губами вылавливать заранее брошенные в него звезды. — Как понимаешь, я пожалел тебя и не заставил доставать звезды со дна стакана, зная твое негативное отношение к спиртному.

— Благодарю вас, товарищ генерал, — улыбнулся Эди.

— Зато мы его не пожалеем. Ведь здоровья у него на много звезд хватит, — хихикнул Артем, подмигнув Николаю.

— Нечего здоровье на водку тратить, — сухо заметил генерал, — а то сил на иуд не хватит.

После этой фразы офицеры решили было, что их застолье завершилось, но по предложению генерала они выпили еще два раза и лишь потом вернулись в кабинет, где обсудили детали разработок минских шпионов. В конце затронули тему о легенде Эди и необходимости ее доработки.

Выслушав мнение офицеров, Тарасов заметил:

— Эди, несомненно, прав. К тому же данной проблемой не меньше нашего озабочен и Маликов. Думаю, не только он. В общем, по приезде в Москву у тебя, подполковник, будет возможность всесторонне обсудить с ним этот и другие вопросы. Со здешними делами мы будем разбираться сами. Как вижу, Парамонов к такой работе готов. Или у тебя иное мнение?

— Никак нет, товарищ генерал. Николай контролирует все контакты и связи, а с «Иудой» и Андреем наладил доверительные отношения.

— Может быть, и с Постоюковыми его познакомить?

— Для этого объяснимого повода нет, что может их насторожить с вытекающими отсюда последствиями. На мой взгляд, их следует и далее комплексно разрабатывать. Наверняка их легенды на каком-то этапе затрещат, и вот тогда…

— Твою позицию одобряю, — перебил Тарасов Эди. — Она логична… Но по Шушкееву что скажешь? — улыбнулся он.

— Мне представляется, в работе с ним надо постоянно укреплять его опасения за собственную жизнь, возможно создавая в этих целях соответствующие ситуации. Это заставит шпиона, доподлинно знающего о намерениях Джона устранить его, нервничать и делать ошибки в поисках путей для спасения. В то же самое время методично вбивать контрразведывательные клинья в существующую трещину ощутимого конфликта между центром и шпионом и создавать основу для вербовочного предложения.

— Кто же будет решать эту задачу? — спросил Тарасов, глянув на Эди с прищуром.

— Предлагаю задействовать Рожкова, очень смышленый парень.

О его роли в качестве связующего звена между мной и следователем Шушкеев знает.

— Об этом также знает и фотограф, который делал снимки Рожкова и Бородина. Он наверняка проинформировал об этом своих хозяев, — вставил свое слово Артем.

— С Рожковым понятно, мы его переводим в контрразведку. Пусть проявит себя на новом поприще, — задумчиво произнес генерал. — Но, если что, вызову тебя, подполковник. Да и сейчас не отпустил бы, но Москва настаивает. Видно, там решили активизировать меры против резидентуры. Через пару дней отправим и Ковалева, а то Маликов недоволен его долгим отсутствием, — обронил Тарасов, бросив вопросительный взгляд на скукожившегося от услышанной новости Артема. И, видимо обратив внимание на такую его реакцию, тут же весело добавил: — Сказал, хватит ему заниматься только белорусскими делами. Его еще ждут и другие направления. — Затем, сделав короткую паузу, утвердительно подчеркнул: — Итоги же проведенной работы по срыву замыслов противника, скорее всего, будут подводиться у председателя комитета в конце сентября или начале октября.

Еще некоторое время Тарасов говорил о предстоящей работе, не забыв при этом напомнить Эди, что ему предстоит доложиться Моисеенко о результатах суда и получить дальнейшие инструкции, а также побыть вместе с Юрой больше времени в гостинице в надежде на повторное появление там Постоюкова, чтобы разобраться в причинах его стремления пообщаться с ним.

По всему было видно, что водка несколько взбодрила генерала, и он стал более разговорчивым, но все это лишь укрепило мнение Эди о нем как о всесторонне подготовленном специалисте своего дела, тонком знатоке психологии человека и внимательном к своим подчиненным руководителе.

Уже провожая офицеров из кабинета, он подозвал Эди к своему рабочему столу и со словами: «Это лично от меня за проявленный характер и настойчивость в достижении цели», — вручил ему вырезанную из местной породы лиственницы небольшую статуэтку могучего белорусского зубра.

— Благодарю вас, товарищ генерал. К сожалению, у меня нет с собой ничего из наших мест, чтобы…

— Ничего страшного, подполковник, сочтемся как-нибудь. Ведь жизнь продолжается. Глядишь, со временем у тебя появится возможность приехать в Минск просто так погостить. Вот и захватишь с собой, как сказал, что-то из своих мест… — весело промолвил Тарасов, не дав договорить Эди. Затем по-отечески обнял его и проводил до самой двери.

Уже в коридоре Николай, по всему, находящийся под впечатлением прошедшего у Тарасова совещания, вымолвил:

— Таким сентиментальным я генерала еще не видел!

— Видел бы ты, Коля, как сам Маликов с Эди разговаривает, ну просто родные души встретились.

— О-о! У тебя опять желчь пошла? — прервал Николай, бросив взгляд на Эди, который шел рядом, рассматривая статуэтку.

— Не желчь, а ревность рвется наружу, — рассмеялся Артем, — видишь, какого бугая Эди отхватил у генерала. Понимаешь, ему все, а нам с тобой фигурку из трех пальцев, да недовольство Маликова моим долгим сидением на твоих хлебах.

— Такова доля начальников, — задел коллегу Николай, удивляясь тому, что Эди никак не отреагировал на колкости Артема. И чтобы как-то подзадорить его, по-прежнему увлеченно изучавшего фигуру зубра, заметил: — Эди, может быть, ты чего-нибудь дашь Артему, чтобы не ревновал?

— Может, и дам, если не прекратит доставать, тем более я уже почти не у дел после прошедшего совещания, — бросил Эди спокойным голосом.

— Зубра, например, — пошутил Артем.

— Подарок не передаривают, а вот бесплатный совет не кочевряжиться могу.

— Хорошо, не буду, тем более вижу, тебя это раздражает. Только скажи, откуда ты черпаешь эти почти забытые слова, — искренне произнес Артем, легко коснувшись рукой плеча Эди.

— А ты хоть значение слова «кочевряжиться» знаешь? — спросил Николай, обращаясь к Артему.

— Откровенно говоря, лишь приблизительно. По-моему, это синоним чего-нибудь из ряда «надоедать».

— Эди, а как ты его трактуешь? — обратился к нему Николай.

— Дурачиться, как это написано в словаре у Ожегова.

— Понял, прекращаю дурачиться, — улыбнулся Артем. — Но имей в виду, что без проставления ты отсюда не уедешь.

— Согласен, но только на квартире. Не могу же я вас собрать в ресторане на радость фотографу и его соглядатаям, — отпарировал Эди.

— Хорошо, принимается. Коля за тобой сервировка, а наполнение холодильника за счет Эди. Он у нас теперь богач. Надо полагать, Джон и Моисеенко озолотят его за «Иуду» и Шушкеева.

— Не знаю насчет меня лично, но вот нашу кассу уж точно пополнит их гонорар, — отшутился Эди.

— Как ты думаешь, зачем в гостиницу приходил Постоюков? — неожиданно спросил Артем, обращаясь к Эди. — Для нелегала это не простой шаг.

— Такой логикой невозможно объяснить и поведение Шушкеева, отправившего Эди к Постоюкову за деньгами. Тем самым он же разоблачил свою связь с ним? — вопросительно промолвил Николай.

— Это я могу объяснить тем, что Эди для него является человеком Джона, который по его поручению помогает «Иуде» выкарабкаться из сложной ситуации, — пояснил Артем. — Вот поэтому он решил опереться на него и в своей проблеме. Но с чем Постоюков приходил в гостиницу и к тому же наводил справки об Эди, не укладывается в моей голове. Может, у тебя, Эди, есть на этот счет какие-нибудь соображения?

— Если вспомнить слова Марка о том, как он волновался, утеряв связь со мной, то можно допустить, что Постоюков приходил в гостиницу по заданию своего московского начальника, чтобы выяснить, на месте ли их объект заинтересованности.

— Похоже на правду. Но почему сам приперся? — недоуменно вопрошал Артем.

— А ты хотел, чтобы он милиционера послал? — сыронизировал Николай, открывая дверь в свой кабинет.

— И это объяснимо, — заметил Эди, еле сдержав себя, чтобы не рассмеяться остроумной шутке Николая. Затем, сделав некоторую паузу по той же причине, продолжил: — Постоюков просто уверен в своей легенде, и к тому же он знает меня в лицо. Поэтому и приперся лично.

— Тогда отчего он после не приходил или почему сделал вид, что не знает тебя в зале суда? — не сдавался Артем.

— В этом не было никакой надобности, поскольку Марк восстановил со мной телефонную связь, а в суд Постоюков приходил, чтобы зафиксировать происходящее там действо.

— В таком случае нам нечего рассчитывать на его повторное появление в гостинице, — утвердительно сказал Артем, плюхнувшись на ближайший стул.

— Не знаю, что у него в планах, но наружка и отушники полтора часа тому назад сообщили, что после суда он минут на тридцать заезжал к себе домой, откуда звонил жене и сказал ей, что у него все нормально. Потом вышел с какой-то авоськой и поехал на автобусе в центр города. С главпочтамта послал телеграмму некоему Владимиру в Москву, в котором сообщил, что отказывается покупать у него автомобиль, так как присмотрел подходящий экземпляр на месте. Затем в универмаге купил тройной одеколон и лезвия для бритья. В настоящее время болтается где-то в городе. Так что вполне возможно…

— Николай, шпион просто так в городе не будет болтаться, — перебил его Артем, — да и телеграмма его, скорее всего, отчет о результатах суда. Только у нас пока нет шифра, чтобы прочитать его послание.

— Ты говоришь о прописных истинах, — вернул себе слово Николай. — Всю ситуацию с телеграммой мы уже прокачиваем с Минайковым… Я же говорю о том, что он болтается в городе, чтобы дать информацию Эди.

— И правильно делаешь, Николай, — поддержал коллегу Эди. — Я тоже допускаю, что начальники Постоюкова могут поставить перед ним задачу добыть информацию о том, как себя чувствует Шушкеев, не перевели ли его из санчасти в общую камеру, когда отправят в лагерь и тому подобное. Такую информацию он может легко получить у меня, своего знакомого, которому отвалил круглую сумму по записке Шушкеева. Так что мне с Юрой надо срочно ехать в гостиницу и ждать появления гостя.

— Артем, теперь, наверно, ты знаешь, почему генерал отвалил зубра Эди? — спросил Николай, передразнивая Артема.

— Знаю, как и то, что наш друг ловко ушел от обмывки досрочного звания, — парировал Артем.

— Проставляться буду вечером. Надеюсь, этот боров подвалит засветло. Не резон даже легализованным нелегалам в сумерках по городу шастать, а то ненароком можно и в какую-нибудь историю угодить с современной перестроечной молодежью.

— И то верно, — поддержал его Николай.

Через час Эди и Юра, обмениваясь краткими фразами о том, как целесообразно провести остаток дня, вошли в гостиницу. Увидев их, дежурный администратор, указывая на дальний столик в холле, произнесла:

— Молодой человек, вон тот товарищ вас уже целый час дожидается.

— Спасибо, — коротко ответил Эди и вместе с Юрой направился к сидящему в кресле Постоюкову.

Тот встретил его вопросом:

— Вы не могли бы мне уделить пару минут, надо бы переговорить.

— Я готов, поэтому и подошел, — ответил Эди, присаживаясь на свободный стул.

— Извините, хотелось бы с глазу на глаз.

— У меня от Юры нет секретов, тем более, как догадываюсь, вы хотите вести разговор о Шушкееве. Так вот Юра является главным действующим лицом по смягчению ему приговора.

— Извините, я же не знал.

— Ничего страшного, мы слушаем вас.

— Понимаете, вы произвели на меня впечатление. Поэтому хотелось бы продолжить наше знакомство. Правда, я забыл ваше имя.

— Эди.

— А я Алексей, — сказал Постоюков, несколько оживившись. — Понимаете, мы с Олегом хоть и не друзья, но иногда общались. Он мне даже деньги не раз одалживал. И очень удачно получилось, что за мной висел должок ему. Пригодился в этом случае. Некоторые деньги и сейчас должен. Их я могу задействовать ему во благо.

— А какую роль в этом деле хотите нам отвести? — перебил его Эди.

— С учетом ваших возможностей, несложную. Просто надо помочь ему выживать в тюрьме, ведь там царствуют волчьи законы, а он еще слаб после ранения. К тому же хотелось бы знать, куда и когда его отправят на отбывание наказания. Есть ли возможность оставить здесь. В общем, такого порядка проблемы.

— Почему бы не попробовать. Вот только на днях я уезжаю по делам в Москву. Но Юра может заняться вашей просьбой, конечно, если овчинка будет стоить выделки.

— Чего стоить? — переспросил Постоюков, немало удивив этим Эди, не ожидавшего, что агент-нелегал опростоволосится на таком пустяковом вопросе. От этого в его памяти неожиданно всплыли слова профессора Федькина, что «опытный шпион чаще попадается на чекистский крючок из-за мелочей». Вот и Постоюков проявил незнание обычного русского фразеологического оборота, который в нашей стране известен каждому ребенку. «Будь он поистине тем, за кого себя выдает, наверняка знал бы», — заключил Эди, а вслух, как бы между прочим, произнес:

— Выделки, иначе говоря, если будет представлять для нас интерес, — уточнил он, глядя на то, как у шпиона побагровели кончики ушей.

— Извините, у меня в последнее время проблемы со слухом, — выпалил Постоюков. — А насчет денег можете не беспокоиться, я заплачу за ваши труды.

— В таком случае вам нужно договориться с Юрой о последующих встречах, а я подключусь, когда вернусь.

Спустя пять минут, условившись с Юрой о встрече на послезавтра, Постоюков удалился. Эди и Юра поднялись в номер.

— Кто он? — спросил Юра, как только закрылась дверь за его спиной.

— Агент-нелегал, с которым тебе придется в дальнейшем общаться, — ответил Эди, глядя на то, как Юра уставился в него вопросительным взглядом. Затем, дав ему возможность собраться с мыслями, спокойно уточнил: — Да, агент-нелегал спецслужб противника и Николай введет тебя в курс предстоящей с ним работы.

— Меня?

— Тебя, но уже в качестве сотрудника белорусской контрразведки.

— Но как просто ты с ним говорил.

— Юра, я с ним говорил как корыстолюбивый ученый и спортсмен, который не против случайного заработка и который, естественно, ничего не знает о его и его приятелей шпионской деятельности. И тебе следует придерживаться этой же линии поведения, иначе он раскусит тебя как грецкий орех и рассмотрит под увеличительным стеклом твои чекистские внутренности.

— А смогу ли я так? — задумчиво спросил Юра.

— Сможешь, другого такого, как ты, нет. Рассуди сам. С Постоюковым ты только что познакомился и даже назначил ему встречу. Шушкеев, о котором он просил, знает о твоем посредничестве со следователем Бородиным при решении вопроса о снижении ему срока лишения свободы. Бизенко считает тебя своим ангелом-спасителем. Понимаешь, сам того не зная, ты оказался в центре борьбы между западными разведками и советской контрразведкой. Но, имей в виду, при встречах с Постоюковым, Шушкеевым или еще с кем-нибудь из им подобных, надо напрочь забывать, что ты контрразведчик. Ты есть приятель Эди, с которым вместе помогал им, чтобы заработать деньги для своей научной деятельности. Об остальном тебе расскажет Николай. Это понятно?

— Вроде по-нят-но, — протянул Юра, чем вызвал у Эди недоуменный взгляд. Уловив его, Юра тут же исправился: — Так точно, все понятно!

— Теперь вижу, что вроде понятно, — заметил Эди, сделав ударение на слове «вроде».

— Все равно надо будет хорошенько подучиться у зубров контрразведки, — твердым голосом произнес Юра, вопросительно глядя на Эди.

— И это правильно. Учиться необходимо всем и особенно, как ты говоришь, зубрам контрразведки, ведь они должны быть готовы адекватно отвечать не только на вопросы молодых чекистов, но и на любую угрозу со стороны спецслужб противника.

Поговорив еще некоторое время, они поехали на главпочтамт, откуда Эди позвонил Моисеенко и кратко рассказал ему о результатах прошедшего суда.

Выслушав не перебивая, тот спросил:

— Есть ли возможность узнать, где наши приятели будут отбывать сроки?

— Думаю, для Юры это не составит большого труда. Я о нем вам говорил.

— Помню. Пусть разузнает и сообщит вам. Только заранее отблагодарите его, чтобы не сомневался. Так будет вернее. А сами приезжайте, надо потолковать кое о чем… — Затем, не дожидаясь ответа, продолжил: — Кстати, как там Леночка? Надеюсь, ей удалось повстречаться с отцом?

— Удалось, и не раз, она довольна.

— Вот и хорошо. Позвоните, когда доберетесь, хочу с ней пообщаться, я же обещал ей помочь с участием в Софийской ярмарке. Так что жду.

Вслед за этим в трубке послышались короткие гудки.

«Надо же, категоричным стал. Командует, словно на плацу. А это не входит в наши планы. Надо будет заставить его поволноваться и проявить такт в общении с независимым ученым и спортсменом, что позволит выяснить, насколько он заинтересован в продолжении контакта», — решил Эди, вновь набирая тот же номер телефона.

И как только услышал знакомое «алло», бросил в трубку:

— Вы так быстро отключились, что я не успел сказать о своих планах ехать домой. Моя родня, наверно, волнуется, не имея от меня никаких вестей.

— То есть как домой, ведь мы же договорились? — растерянно промолвил Моисеенко.

— Ваш требовательный тон меня несколько смутил, что я решил…

— Нет, нет, вы не так меня поняли, — прервал его Моисеенко. — Я хотел лишь укоротить время нашего общения и тем самым сберечь ваши деньги. Тем более, подробно мы сможем поговорить при встрече.

— О-о, оказывается, вы о моем кошельке беспокоитесь, а я, грешным делом, подумал, что решили покомандовать. А это у меня вызывает резкое неприятие.

— Эди, приезжайте, и все ваши сомнения будут развеяны приличным гонораром.

— Понял. В таком случае на днях будем в Москве.

— Прекрасно, а родне позвоните или пошлите телеграмму.

— У них нет телефона, к тому же им необходимо меня воочию видеть, а не разглядывать послания.

— Тогда поедете из Москвы.

— Я что-нибудь придумаю, — сухо заметил Эди и повесил трубку, а про себя произнес: «Вот так, господин резидент, и будем общаться, и никак иначе, а то надумал командовать целым подполковником КГБ, как какой-нибудь своей шавкой», — заключил Эди, улыбаясь кому-то невидимому, и направился к выходу.

И уже на подходе к ожидающей его машине заметил, как спокойно сидевший до этого за рулем Юра, выскочил и крикнул:

— Смотри, сзади!

Обернувшись назад, Эди увидел набегавшего на него молодого человека, который со словами: «Падла, это тебе привет от Справедливого», — выбросил к его животу правую руку с финкой.

Молниеносно оценив ситуацию, Эди левым предплечьем жестко отбил руку нападавшего в сторону от себя и молниеносно ударил его ниже кадыка острием плотно сжатых между собой кончиков пальцев правой руки, отчего тот сразу упал на колени, схватившись за горло. Выпавшая из руки финка с тяжелым стуком ударилась об асфальт у ног хрипящего блатного.

Наблюдавшие эту сцену немногочисленные прохожие остановились в оцепенении. Им в редкость было видеть подобное безобразие в центре города, где блюстители закона неусыпно берегли общественный порядок, и потому кто-то из них начал возмущаться: «Здесь людей убивают, а куда смотрит милиция?» Другой — без всяких лишних слов просто крикнул: «Милиция, милиция».

Тем временем Эди быстро покинул место стычки и юркнул в машину Юры. И они поехали, наблюдая за тем, как в толпе замелькали милицейские фуражки.

— Спасибо, что предупредил, иначе этот огромный тесак он всадил бы мне в спину, — обронил Эди, продолжая обозревать толпу.

— Когда увидел, что он напрямую понесся к тебе, я понял, что не к добру все это, и потому заорал, — радостно промолвил Юра, бросив на Эди восхищенный взгляд. — Вот только не понял, чем ты его ударил и почему нож не забрал.

— «Клювом цыпленка», — заметил Эди, улыбнувшись, — а финку специально оставил для милиционеров. Думаю, они догадаются спросить у него, чей это специфический инструмент.

— Они, скорее всего, и самого блатного могут узнать: город-то наш небольшой и потому здесь все на виду.

— Это понятно, но вопрос в другом — как они смогли нас выследить?

— За нами они не мотались, иначе мои их засекли бы. Получается, что выставлялись в местах возможного твоего появления. Зафиксировали на главпочтамте и вот попытались отомстить.

— Ты думаешь, с ним еще кто-то был?

— Скорее всего, нет, иначе они вместе напали бы. Видно, другие не подоспели.

— Как бы то ни было, если принять за правду слова нападавшего, то пахан решил свести счеты со мной, — задумчиво произнес Эди.

— Наверно, не поверил, что деньги инкассаторов не у тебя.

— Об этом ему недавно рассказал Зубр. Думаю, что посрамленные в камере братки решили таким образом наказать меня.

— Вполне возможно, они мстительны и обид не прощают. К тому же быть униженным и неотомщенным претендующему на воровскую власть блатному равносильно приговору на дальнейшее прозябание на третьих ролях.

— Тогда это задумка Марвана, ведь он был смотрящим по камере до выписки из нее после нашей драки. Он же ходил под Справедливым в перспективных.

— Завтра ты уедешь, и все закончится, — пошутил Юра.

— Не думаю. Они же знают о нашей дружбе и потому могут окрыситься против тебя. Об этом надо будет срочно доложить Николаю. Пусть принимает меры, чтобы ненароком не осложнить ситуацию.

— Об этом я не подумал, — задумчиво произнес Юра. — и после короткой паузы добавил: — Как ты, я с ними не смогу.

— Понимаю, — прервал его Эди, — надо сегодня с ребятами перетолковать, а то неизвестно, как завтра все сложится.

— Ты же вечером собираешься на квартиру. Вот там и можно потолковать.

— И то верно. Тогда надо заскочить в гостиницу, а то Елена с обеда без еды. Одним чаем и кофе сыт не будешь.

— Может, с учетом момента заказать ей ужин в номер? — предложил Юра.

— Сейчас у нее и спросим, давай рули к гостинице, — весело скомандовал Эди, настраивая форточку в «жигулях» так, чтобы ветерок дул на него.

Побыв в гостинице непродолжительное время, в течение которого Юра сходил в ресторан и купил для Елены ужин, поскольку та отказалась заказывать еду в номер, они направились на квартиру, по пути заехав в продовольственный магазин.

К приходу Эди стол уже был накрыт, но сесть за него не удалось, так как позвонил помощник Тарасова и сообщил, что генерал разъярен из-за имевшего место происшествия у главпочтамта и требует всех троих немедленно к себе.

— Вот и отпраздновали, — с сожалением в голосе обронил Артем. А потом, словно до него только что дошел смысл озвученных помощником Тарасова слов, обращаясь к Николаю, спросил: — Кстати, о каком происшествии идет речь?

— Не видишь, я пытаюсь до Ермилова дозвониться, — нервно ответил тот.

— Не пытайся, час тому назад, когда я выходил после разговора с Моисеенко из главпочтамта, на меня напал боец Справедливого. Специально звонить не стал, решив рассказать при встрече.

— А откуда узнал, что он блатной? — перебил его Артем.

— Сам сказал, до того как пырнул финкой в живот.

— То есть как это пырнул? — растерянно бросил Николай, устремив взгляд на живот Эди.

— Элементарно. Хотел в спину ударить, но, к счастью, Юра вовремя подал знак, и я развернулся.

— Ну и?.. — не выдержал Артем.

— Ничего, я быстро покинул место происшествия, оставив там блатного и нож. А через минуту там уже была милиция.

— И все? — вымолвил Артем.

— А тебе этого мало? — резко обронил Николай.

— Мало — немало, но откуда об этом знает Тарасов? — спросил Артем, а потом наконец-то его осенило, что источником такой информации может быть все тот же начальник наружки, и он в сердцах проехался по нему матерным словом.

— Он — не он, но ехать надо, — заметил Николай. — Так что, ребята, давайте на выход, как говорится, по одному. Встретимся у меня в кабинете.

— Согласен, — сказал Артем, глядя на Эди, — но, поскольку злополучное действо уже состоялось и оно никак не может негативно сказаться на наших общих планах, предлагаю выпить как минимум по одной стопочке за состоявшегося подполковника и его везучесть.

— А как же… — начал было Николай, но потом, рубанув воздух рукой сверху вниз, раскупорил бутылку «беловежской» водки и налил в стаканы.

В приемную генерала они пришли, как говорится, слегка поддатые. Помощник Тарасова, оглядев их, вопросительно произнес, обращаясь к Парамонову:

— Николай Павлович, может быть, генералу сказать, что вы в городе и…

— Не надо, докладывай, Кранидович, — уверенно выпалил Николай.

— Хорошо, как скажете. Может, хоть чем-нибудь запах сбили бы, а то… — заметил помощник и поднял трубку.

— Ничего, мы… — не договорил Николай, глянув на своих товарищей.

— Все правильно, мы ничего… — поддержал его Артем.

— Тогда заходите, он ждет, — с тревогой в голосе произнес помощник, возвращая трубку на прежнее место.

«Молодец этот помощник, не чета Александру Семеновичу из приемной Маликова, который тут же побежал бы науськивать своего шефа. Нет, Кранидович не таков, настоящий офицер. Проявляет заботу о сослуживцах», — подумал Эди, шагая рядом со своими коллегами.

Когда офицеры вошли в кабинет, Тарасов стоял за рабочим столом вполоборота ко входу и оживленно разговаривал по телефону. Присмотревшись, Эди понял, что он говорит по ВЧ-связи, и тут же заключил: «Наверно, с кем-нибудь из столицы».

Окинув беглым взглядом вошедших, генерал знаком руки предложил им присесть за приставной столик, а сам продолжил разговор, оставаясь в прежнем положении.

— Вот об этом я и говорю, — парировал он и умолк, предоставив собеседнику высказать свое мнение. Затем, как бы убеждая абонента на том конце провода, заметил: — Более того, с Шушкеевым надо работать наступательно, используя все его слабые места, а они имеются.

…Вот-вот, я тоже так думаю и потому уверен, что она может быть результативной… Да-а, вне всякого сомнения, он хорошую методу наработал для общения с ними. Но его легенда, к сожалению, была… Кстати, он сам первым озабоченность по этому поводу и проявил… Да, на решение скоротечной задачи. И поэтому… Конечно, я полностью согласен с тобой… Да, да — это будет правильно… Завтра прибудут… Хорошо… Она толковая дивчина… Вербовка состоялась… Ты сам послушай его и все поймешь… Хорошо, обязательно передам… Я тоже, Виктор Петрович… Будем поддерживать связь… Конечно… До свиданья.

Все трое офицеров сразу поняли, что Тарасов ведет разговор с кем-то из руководителей КГБ СССР по материалам разработки «Иуды», но не догадывались, с кем именно, пока он не произнес имени и отчества своего собеседника. И, ощутив такой уровень позитивного интереса к проводимой ими работе, с одной стороны, они возгордились ее результатами, что внешне выразилось обменом многозначительными взглядами, а с другой стороны, почувствовали личную ответственность за исход намеченных мероприятий. Поэтому уже не думали о возможной взбучке от многоопытного чекиста Тарасова за то, что не предвосхитили острые действия людей Справедливого. И когда генерал развернулся к ним, они сидели, понурив головы, готовые воспринять заслуженные упреки в свой адрес.

Но он, еще раз пройдясь по ним внимательным взглядом, произнес:

— Это был Иванков. Он в деталях интересуется ходом разработки. Вот какое внимание уделяется нашей работе по «Иуде» и другим объектам. И, соответственно, нам нужно предвидеть возможные со стороны противника враждебные действия и своевременно предупреждать их. А что в реальности происходит? Расслабились. Довели дело до того, что какой-то урка чуть не выбил ключевое звено из цепи нашей архисложной работы. И что бы мы тогда делали? Заламывали до хруста собственные руки, рвали волосы на груди и сокрушались от того, что не смогли уберечься от обычных уголовников. Но, слава богу, подполковник смог защититься.

Затем, сделав паузу, как бы ожидая от Эди каких-либо слов и не дождавшись их, продолжил:

— Я не стал об этом происшествии докладывать Иванкову, но имейте в виду, товарищи, в случае повторения чего-нибудь аналогичного пощады не будет. Мы не в бирюльки играем. Товарищ Парамонов, я с моим коллегой из МВД уже переговорил. Свяжитесь с его ребятами и задавите всех урок в Белоруссии, где бы они ни находились, так, чтобы могли дышать только тогда, когда им это будет разрешено. Ты это понял?!

— Так точно, товарищ генерал, — сурово отчеканил Николай, будто он прямо сейчас собирался идти давить урок, вызвавших подобное негодование его шефа.

Эди на какой-то миг даже представил его в роли Жеглова или Жукова, громившего со своими офицерами-ликвидаторами бандитское подполье в послевоенной Одессе, которое практически управляло этим южным городом, и еле заметно улыбнулся, что не осталось незамеченным генералом.

— Подполковник, ты же понимаешь, я не в прямом смысле? — рассмеялся он. — А то, вижу, у тебя аж радостно засверкали глаза.

— Я так и понял, товарищ генерал, хотя за последнее время у меня была возможность увидеть, что они чтут только силу.

— Согласен, будем для них готовить такие аргументы. Я с уважением отношусь к твоему опыту. Мы его возьмем на вооружение. — После этого генерал сделал небольшую паузу и продолжил: — На этом будем заканчивать наше внеурочное совещание, в которое, сообразуясь с моментом, я внес некоторые поправки с учетом того, что Иванков попросил меня передать вам его благодарность за хорошую работу. Я полностью присоединяюсь к нему, но прошу не расслабляться — дел невпроворот.

Как только они вышли в коридор, Артем предложил продолжать застолье на квартире, но Эди, сославшись на предупреждение Тарасова, предложил:

— Давайте лучше у Николая в кабинете поднимем по стопочке, и я пойду в гостиницу. Надо до отъезда еще поработать с Еленой. Не исключено, что на контрольную встречу с ней захочет пойти Маликов.

На самом же деле ему не хотелось подвергать риску Николая, который только что избежал возможного наказания: генерал мог его затребовать к себе в любой момент.

— Ты как на это смотришь? — сухо спросил Артем у Николая.

— Артем, не дави на него, — предложил Эди. — Не видишь разве, что он в трансе от состоявшегося совещания? К тому же частые заходы на квартиру нежелательны. Это же не кафе?

— Логично, принимается, но выпить до отключки отчего-то хочется.

— Не глупи, Артем, — напиться и забыться у тебя не получится. Ты же представитель целого главка и должен быть всегда готов к труду и обороне, — дружелюбно заметил Эди.

— Тем не менее одна большая стопочка ему не помешает. Он уже второй день не в своей тарелке, — сочувственно обронил Николай, открывая свой кабинет.

— В таком случае надо зараз полный фужер крепкого хлобыстнуть и успокоиться. Так делал комендант Ножай-Юртовского райотдела КГБ Чечено-Ингушской Республики бывший старший лейтенант НКВД и дед-красавец Салман Дениев, — произнес Эди. — К тому же отправлял его в желудок одним глотком. Больше ему в сутки нельзя было, поскольку в свое время отцу обещал ограничиться такой дозой. И потому приходилось изощряться.

— Шутишь, что ли? — улыбнулся Николай, ставя на лакированную поверхность стола тарелку с закуской и бутылку водки.

— Никак нет, товарищ Парамонов. Это сущая правда, — ответил Эди, улыбаясь. — Более того, бывал от цельного граненого стакана ни в одном глазу. Только начинал басить, то ли от ожога гортани, то ли от разыгравшегося настроения.

— Ты чего это вдруг надумал вспоминать былое? — неожиданно спросил Артем, опускаясь на ближний стул. — Домой, что ли, захотелось?

— Истину глаголешь, товарищ полковник, захотелось.

— Думаю, что не скоро это произойдет. Будь моя воля, прописал бы тебя в столице и загрузил работой под завязку.

— Можно подумать, что он сейчас прохлаждается, — усмехнулся Николай, наполняя рюмки.

— Я не об этом, а о масштабах работы, — пояснил Артем, беря со стола рюмку с водкой. — Я говорю, что Эди, пока все складывается хорошо, нужно подумать о будущем. Вот потому и предлагаю выпить за перспективу.

Вскоре, распрощавшись с коллегами, Эди спустился во двор и вместе с Юрой поехал в гостиницу.

Глава XXXV

В полдень следующего дня, попрощавшись с Юрой, Эди и Елена вылетели в Москву. Полет был плавным, и примерно через час самолет приземлился в аэропорту «Внуково». Так как никто их не встречал, они взяли такси и, не сговариваясь, поехали в Кунцево. Елена, обрадовавшаяся решению Эди ехать к ней, сразу же по прибытии на квартиру взялась готовить свой фирменный кофе.

Тем временем он созвонился с Минайковым и проинформировал его о своем прибытии в Москву и месте нахождения. Володя сообщил, что заказал ему номер в «Метрополе» и о запланированной встрече с Маликовым и, возможно, Иванковым, если тот будет свободен от более срочных дел. Объяснил, что к семи вечера подъедет к дому Елены и назвал госномер такси.

В назначенное время Эди подошел к указанной машине и, перебросившись с таксистом, в роли которого выступал Володя, несколькими фразами, обычно произносимыми в таких случаях, сел в нее, и они поехали в центр города.

— Как долетели? — произнес Владимир, выруливая на дорогу.

— Нормально. Вы-то сами как здесь? Трудно без Ковалева?

— Ничего, вроде даже привычно, ведь он часто бывает в командировках. Ребята у нас матерые, справляемся. Вот только вы подбросили задачки, за которые начальство дерет ежечасно. Но ничего, и с этим разбираемся. Да, чуть не забыл, поздравляю с досрочным подполковником. Откровенно говоря, мы порадовались за вас.

— Спасибо, — коротко сказал Эди, а затем предложил: — Володя, давай, на «ты», если не возражаешь.

— С удовольствием, так действительно проще, — согласился Минайков. — Так вот, мы с ребятами даже по стопочке пропустили за ваш, то есть твой, успех.

— Если удастся, обязательно проставлюсь, но сейчас прошу ввести меня в курс здешних дел по «Иуде». Хотелось бы знать, что к чему, до встречи с руководством.

— Если кратко, то руководство считает, что с осуждением «Иуды» и Шушкеева напряжение в работе резидентуры противника по Минску несколько спадет.

Эди слушал Минайкова, не перебивая, поскольку ему хотелось понять, каким видят белорусскую ситуацию во втором главке и какие меры планируется предпринимать, чтобы закрепить достигнутый успех.

…Тем временем здесь, в столице, намечается провести ряд острых мероприятий, о сущности которых Маликов нам еще не говорил, но мы догадываемся.

— Извини, Володя, разве эти мероприятия не по линии вашего отдела планируются?

— Судя по тому, что на днях говорил Маликов, создается специальная группа в составе сотрудников разных отделов, которую он замкнет на себя. Будут в ней представители и других управлений. Так что ожидается большой напряг в нашей работе.

— Скажи, есть ли какая-нибудь реакция по линии ПГУ?

— Ты имеешь в виду по дезинформации?

— Да.

— Есть недельной давности информация о том, что натовцы начали кроить свою европейскую ударную ракетную группировку с учетом новых данных о противоракетной обороне русских на западном направлении. Даже запланировали командно-штабные учения с использованием ядерных сил морского базирования. Иначе говоря, начали вносить коррективы в свои планы.

— Молодцы, оперативно сработали, — задумчиво промолвил Эди, всматриваясь в сереющий небосвод.

— Ты о разведчиках?

— Да, и о них тоже.

— Я бы в этом случае сказал, что здорово сработали те, кто подвиг противника на такие дела, — пошутил Минайков.

— Согласен, но что все-таки замыслило наше руководство?

— Обо всем-то они не говорят нам, но, кажется, что-то острое с кавказским перцем, — промолвил он, бросив многозначительный взгляд на Эди. — При этом рассчитывают на твою воспитанницу. Кстати, как она отреагировала на предложение о сотрудничестве?

— Вполне спокойно, ведь я готовил ее вместе с «Иудой».

— Они теперь будут работать в паре?

— Да, в паре и, возможно, как двойные агенты.

— Думаете, Моисеенко будет ее вербовать?

— Даже уверен в этом. Но будет он это делать осторожно, не раскрывая своего истинного лица.

— Под чужим флагом?

— На первом этапе втемную, а потом, присмотревшись как следует, сделает предложение, от которого невозможно будет отказаться.

— А она готова к этим сложностям?

— По крайней мере, я готовлю в нашем плане. «Иуда», как заботливый отец, заправляет потусторонней начинкой. Как понимаешь, знания противной стороны у него имеются.

— С «Иудой» у тебя получилось, конечно, классически. Сам Маликов об этом не раз с восхищением говорил.

— Володя, почему в «Метрополе» селите? — спросил Эди, чтобы поменять тему.

— Это Маликов посоветовал. У него сложилось впечатление, что Моисеенко в «России» свил себе гнездо и может неплохо отслеживать тамошнюю ситуацию. В «Метрополе» вроде нет.

— Понятно, номер-то хороший?

— Я сам в нем не был, но наш подкрышник сказал, что одно загляденье. С твоими деньгами проблем с этим не было. Знаешь, мои ребята меж собой тебя называют графом-чекистом, переиначив на свой лад «Графа Монте-Кристо».

— Напомни им на всякий случай, что стало с подобным сословием в России. Пусть уж лучше по имени зовут, — пошутил Эди.

Ведя такие разговоры и делая попытки выявить за собой возможную слежку, примерно через час они въехали во двор дома, где располагалась явочная квартира. Осмотревшись, припарковали машину в ряду стоящих здесь автомобилей. Затем быстрым шагом прошли на квартиру.

Отдышавшись, Минайков позвонил в приемную Маликова и попросил доложить ему, что гость из Минска находится на месте.

Спустя еще час на квартиру прибыл Маликов.

Он по-отечески обнял встречающего его в коридоре Эди и, похлопывая по плечу, поздравил с присвоением подполковника. Затем степенно взял под локоть и со словами: «Такими темпами скоро меня догонишь, только не зазнавайся, наше братство не любит таких», — провел в зал к журнальному столику. И, рукой указав ему на кресло, сам тяжело опустился в другое, стоящее напротив.

Дождавшись, когда Маликов удобно усядется, Эди тоже присел, но при этом подумал, что нелегко дается пожилому генералу требуемая от него мобильность. Ему не помешало бы поддерживать себя физическими упражнениями.

Между тем Маликов, вновь внимательно оглядев Эди, без всяких вступлений спросил:

— Скажи, они поверили, что тебе именно за деньги удалось скостить сроки «Иуде» и Шушкееву?

— По тому, как вели и ведут себя сейчас, да, — уверенно ответил Эди. Затем, как бы раскрывая суть своего утверждения, пояснил: — Мы дали им возможность зафиксировать наши встречи со следователем.

— То есть как зафиксировать? — несколько удивленно спросил генерал.

— Я имею в виду сделать фотографии человеку Марка. Сейчас с этим минчане разбираются.

— Да, вспомнил, об этом фотографе Тарасов рассказывал, продолжайте, — предложил Маликов.

— В пользу того, что они поверили, говорят и действия Постоюкова, который проявил заметную настойчивость в развитии контакта со мной, — заметил Эди и коротко рассказал о действиях нелегала по организации встречи с ним в гостинице.

— Хорошо, это, вне всякого сомнения, результат правильно избранной линии поведения. Но у меня остается открытым вопрос: а сообщил ли Постоюков своему ведущему, я имею в виду резиденту, о факте вывода Шушкеевым на него человека не их круга? Может, у тебя на этот счет имеются какие-нибудь мысли?

— Товарищ генерал, я думал над этим, — отреагировал Эди.

— Ну и что надумал, расскажи-ка, — развеселился он.

— Нет никаких сомнений в том, что Шушкеев этот контакт дал на свой страх и риск. Так же, как и в том, что Постоюков сообщил об этом своему ведущему. Иначе он и не мог поступить как профессионал. К тому же Постоюков не стал бы рисковать и вновь появляться в поле моего зрения без соизволения своего ведущего. Более того, ставить передо мной новые расходные задачи по Шушкееву в плане выяснения будущего места отбывания им срока лишения свободы и защиты от других осужденных. Единственное, что пока не могу объяснить, так это почему он не поставил аналогичные задачи и по «Иуде». То ли из-за того, что ведущий не озадачил его этим, то ли он не знает ничего об «Иуде».

В отличие от него Моисеенко проявил заботу об обоих шпионах. Отсюда можно заключить, что Постоюков и Шушкеев как-то связаны между собой, при этом первый ничего не знает об «Иуде». По крайней мере, он не называл его в числе своих знакомых.

— Логично. Скорее всего, так оно и есть. Иначе Постоюков не решился бы на развитие контакта с тобой и новые расходы. Получается, что у его ведущего более узкая сфера действий, нежели у Моисеенко и особенно стоящего за ним Джона, который, по имеющимся у нас данным, руководит ими всеми.

— Товарищ генерал, можно также предположить, что Шушкеев решился воспользоваться моей услугой и послать к Постоюкову за деньгами, так как я привез ему письмо именно от Джона. Мол, тот не стал бы связываться с непроверенным человеком.

— Да, эти письма сыграли свою роль в налаживании отношений с Шушкеевым. Кстати, хочу подчеркнуть, что они мастерски были использованы. Я имею в виду ход с путаницей адресатов, в результате которой Шушкеев окончательно смог убедиться в том, что Джон хочет его устранить. Уверен, это и настроило его на решительные шаги в случае с Постоюковым. Разве не так?

— Так точно, товарищ генерал, — согласился Эди.

— Хорошо, скажи в таком случае, не возникла ли у тебя мысль поискать у Шушкеева дополнительные слабые места, чтобы в перспективе выйти на него с предложением о сотрудничестве?

— Возникли, но вряд ли мы найдем большего аргумента для разговора с ним, чем тот, что он спалил спаренных агентов-нелегалов, — убежденно промолвил Эди.

— Прекрасно сказано, но с таким разговором к нему еще рано выходить. Для этого мы должны быть абсолютно уверены в том, что он не сможет просигнализировать своему ведущему о собственном провале и ведущейся чекистами игре. Пока такой уверенности, разумеется, у нас нет. Я допускаю, что у него имеется sos-вариант связи со своим центром. Если он им воспользуется, то к чертовой матери полетят все наши многоходовые задумки. Поэтому надо его хорошо обложить, ну хотя бы как в случае с «Иудой».

— В этой связи возникает вопрос: а чего он не воспользовался им, когда находился в больнице или позже, в тюремном лазарете?

— Понимаешь, он был ограничен в маневре, а лагерь в этом плане может оказаться более подходящим местом. Обрати внимание, как всполошились Постоюков и Моисеенко в поисках вариантов облегчения его участи.

— Или поиска вариантов реализации вынесенного ему смертного приговора, — заметил Эди, не дождавшись, когда генерал закончит свою мысль.

— Ты имеешь в виду… — не договорил генерал.

— Да, тамошние блатные могут на такое подписаться за гроши, а надзиратели, если там остались подобные тем, кто за мной охотились, могут за мзду лишь поспособствовать этому.

— А ведь ты прав, подполковник. Надо будет сегодня поставить задачу минчанам, нет уж, лучше сейчас же, — сказал Маликов и, вызвав из другой комнаты Минайкова, поручил ему связаться с Ковалевым и довести до него поручение по обеспечению безопасности Шушкеева. Потом, медленно повернувшись к Эди, продолжил: — Позже сам переговорю с Тарасовым. Надо беречь его самолюбие, как-никак заслуженный чекист. Кстати, как он там, довелось поговорить по душам?

— Поучаствовать в проводимых им совещаниях удалось, — коротко ответил Эди, посчитав ненужным делиться своими впечатлениями о Тарасове, поскольку почувствовал ревностное отношение к нему со стороны своего собеседника.

— Да, в опыте и уме ему не откажешь, — заключил Маликов, стрельнув в Эди искрометным взглядом, и, несколько помедлив, продолжил: — Но мы отвлеклись, давай вернемся к нашим баранам. Итак, с Шушкеевым мы вроде определились. Скажи-ка, Эди, как Постоюков воспринял Рожкова и твой отъезд в Москву?

— После представления мною как человека, который имеет выходы на местные правоохранительные органы и способного за соответствующее вознаграждение решать поставленные им задачи, без дополнительных вопросов договорился с ним о встрече. И их разговор между собой носил довольно-таки непринужденный характер.

— А Рожков сможет следовать той же линии, что и вы? — улыбнулся Маликов.

— Товарищ генерал, Юра будет играть роль человека, могущего утрясать проблемы с правоохранительными органами. Он также любитель истории и мой товарищ по совместной научной работе.

— Хорошо, если что, будешь подскакивать к нему и, как говорится, помогать, — заметил, широко улыбнувшись, Маликов. — С этим вроде тоже все понятно. Но как себя проявила дочь «Иуды». Надеюсь, не разочаровала?

— Елена настроена на сотрудничество и в некоторой степени к этому мной подготовлена. При формировании основы ее вербовки существенно помог «Иуда», который понимает, что его и ее благополучие напрямую зависит от результативности их совместной работы.

— Я читал сводки. Ни одной зацепки в неискренности. Но сможет ли она в отрыве от тебя работать? Ты понимаешь, конечно, о чем речь.

— Сможет, она сильный духом человек.

— Мы хотим ее в логово шпионов направить. Выстоит ли?

— Выстоит, но только необходимо дополнительно ее потренировать насчет всех этих химий и лжедетекторов.

— Смелое заявление. Неужели она настолько сильная натура?

— Товарищ генерал, если найдете время, поговорите с ней и многое прояснится.

— Найду, несомненно. Ты меня просто заинтриговал. Но тем не менее тебе надо быть всегда в досягаемости для нее. Это будет ее поддерживать. Сердечные дела, брат мой, особенные дела. Ведь влюбленная женщина может многое сделать, если уверена, что ее понимают. И, боже упаси, подвести ее в своих ожиданиях. Так что, Эди, будь с ней максимально учтивым, и она эту моисеенковскую малину вывернет наизнанку.

Эди не стал развивать разговор о Елене, согласившись с тем, что ее необходимо целенаправленно учить и поддерживать, пока не наберется необходимого опыта. Давать возможность общаться с отцом, который будет укреплять мотив ее сотрудничества с контрразведкой и оказывать моральную поддержку.

— Правильно, и это надо делать на системной основе. Но твоя роль в закреплении ее сотрудничества с нами значительно актуальней. Поэтому мой тебе приказ: не ослабляй к ней своего внимания. Это очень важно, особенно на данном этапе, когда за нее возьмется Моисеенко. На мой взгляд, они сделали ставку на нее. И будут пытаться использовать на первых порах в качестве агента для связи с «Иудой» и, возможно, Шушкеевым.

— В разговоре со мной Моисеенко говорил, что хочет направить ее на Софийскую ярмарку.

— Я знаю, читал сводку… Но ей нужно отказаться, сославшись на необходимость бывать у отца. Иначе в условиях заграницы они подвергнут ее массированному воздействию. Наши болгарские партнеры что-то в последнее время начали юлить в совместной работе против разведок стран главного противника, и поэтому мы не сможем надежно контролировать ситуацию. Так что переговори с ней.

— Будет сделано, товарищ генерал.

— Читая сводку, я обратил внимание на твой тон разговора с Моисеенко. Чем он был вызван? Вы же с ним ранее, как говорится, довольно-таки учтиво разговаривали?

— Тем, что он задумал играть в начальника и подчиненного, а мой герой не любит такого обращения. К тому же надо было прощупать, насколько искренне он хочет моего прибытия сюда.

— Со вторым звонком правильно было задумано. Он его ошеломил, а тон общения доконал. Отчего Моисеенко вынужден был выкручиваться. Так что ответ на свой вопрос: хочет — не хочет, ты получил. Правда, к сожалению, у нас пока нет ответа на более важный вопрос. Имеется в виду, чего они хотят от тебя, какую роль отвести на перспективу? — задумчиво промолвил Маликов, уставившись взглядом в глаза Эди. — Ты сам что думаешь по этому поводу?

— Если все разложить по полочкам, то можно попытаться ответить на этот вопрос.

— Ну что ж, давай попробуем вместе, — предложил, несколько оживившись, Маликов.

— Во-первых, мой герой для них случайный человек, появившийся на горизонте в экстремальной ситуации и помогавший их ценному агенту выживать в камере.

— Но и доставивший Моисеенко стратегической важности развединформацию, на основе которой натовцы сейчас активно вносят коррективы в свои планы действий на день «Х». Более того, в спешном порядке начали готовить передислокацию некоторых ракетных соединений с европейского театра военных действий на другие направления со строительством соответствующих объектов и коммуникаций, на что потребуются огромные финансовые и материальные затраты. Вот такие дела, брат. Наверняка это для тебя является новостью, но уверен, хорошей. Теперь, продолжай.

— И, как вы сказали, доставивший им в целости и сохранности эту важную информацию, а также решивший через своих минских знакомых вопросы снижения сроков наказания «Иуде» и Шушкееву.

— Не только скостивший срок, но и сумевший за гроши вывести из-под удара и сохранить минскую агентурную сеть, — вновь уточнил Маликов и умолк, давая тем самым говорить Эди.

— Кроме того, он помог людям Моисеенко проникнуть в квартиру «Иуды», чтобы они смогли проверить ее на наличие возможных следов действий советской контрразведки.

— Да, это для них был важный момент — в итоге они убедились в отсутствии за «Иудой» технического контроля с нашей стороны.

— Я перечислил три основные заслуги, которые позволяют Моисеенко строить в отношении моего героя какие-то серьезные планы. Но эти заслуги уже в прошлом.

— Что имеется у твоего героя представляющее интерес для Моисеенко на будущее?

— Продолжение работы с «Иудой», Шушкеевым и Еленой. Маршрутные возможности в Белоруссию, Закавказье, другие регионы страны под видом научной и спортивной деятельности, что позволит ему при соответствующей подготовке осуществлять доразведку, сбор информации по представляющим интерес объектам и людям.

— В то же время он не является секретоносителем. Более того, будучи гуманитарием, не обладает перспективой проникновения на такие военные объекты.

— Зато имеет возможность получить по наводке «Иуды» контакты с секретоносителями.

— И какой в итоге вывод напрашивается?

— Вывод таков, товарищ генерал, — Моисеенко и Джон могут акцентировать внимание на моих маршрутных возможностях. И потому на предстоящей встрече, в частности, от Моисеенко следует ожидать не какой-нибудь конкретики, а осторожных предложений по углублению сложившихся с ним отношений. Тем временем они будут пробивать мою легенду, которая, к сожалению, не была рассчитана на такой поворот событий.

— Ты прав. Конечно, мы же не думали, что ты разворошишь этот муравейник. К тому же были в цейтноте, поскольку ситуация разворачивалась очень динамично, — с сожалением в голосе сказал Маликов. — В лучшем случае теплилась надежда, что сможешь раскрутить «Иуду» на контакт с какой-нибудь его связью и от нее дальше двигаться вперед. Но получилось, как в хорошем сне, успевай только записывать. Сейчас же нужно срочно дорабатывать твою легенду. Правда, спецы этой работой уже занимаются, но ничего приемлемого еще не наработали. Придется тебе к этому самому подключиться, как в случае с легендой прикрытия для камеры.

— В тот раз было проще, сейчас необходимо прикрыть возможную утечку информации к противнику об официально работающем в республике сотруднике. А при том, что оттуда за границу едут нефтяники, спортсмены, туристы и разный люд для участия в международных ярмарках и по приглашению, опасность прокола большая.

— Выходит, что у нас нет другого варианта, кроме как усилить работу с выезжающими за рубеж жителями твоей республики, чтобы исключить сообщение ими информации об известных им сотрудниках спецслужб. Можно будет просто строго-настрого предупредить с отбором соответствующей подписки о неразглашении. Как думаешь, это сработает?

— Возможно, и сработает. Наш человек научен с уважением относиться к органам госбезопасности.

— Вот это я и имею в виду. Даст подписку и будет язык держать за зубами, рассудив, мол, сболтну и кто его знает, где и в каком виде выплывет эта болтовня. И соответственно примет решение — лучше уж промолчу, — произнес, хитро прищурившись, Маликов. — Думаю, так оно и будет. Нам, по моим расчетам, понадобится всего-то два-три месяца, в течение которых противник окончательно увязнет в нашей дезинформации. Да и мы за это время сможем нанести сокрушительный удар по его московской резидентуре. Ты согласен со мной?

— Да, согласен, — изрек Эди, подумав при этом, что столько времени вполне можно выжать из его подлатанной легенды.

— В таком случае завтра с утра подключайся к спецам и подсоби им. Да, созвонись с Моисеенко о встрече, ведь он должен тебе круглую сумму. Кстати, как ты списываешь расходы?

— Соответствующими рапортами, а когда чеками и справками.

— Правильно делаешь. Деньги любят счет. Это сейчас все гладко и хорошо. А когда финансисты и ревизоры встревают в наши отчеты — тогда и начинается всякая херня. Хотя деньги и шпионские, но дебет с кредитом должны сходиться.

— С этим у меня все нормально, вот только беда…

— Не понял, что за беда, — напрягся Маликов.

— Беда в том, что, привыкнув жить на широкую ногу за счет, как вы говорите, шпионских денег, трудно будет возвращаться к своим былым расходам, — пояснил, улыбнувшись, Эди.

— А-а, вот ты о чем, — рассмеялся в свое удовольствие Маликов и, хлопнув легко по столешнице, крикнул Минайкову, чтобы нес рюмки и коньяк. Потом продолжил: — Думаю, в ближайшие месяцы тебе это не угрожает. Так что живи вольготно, будет потом о чем вспоминать.

Минайков быстро, словно только и ждал подобной команды, зашел в комнату, вкатив тележку с закуской и возвышающейся среди тарелок пузатой бутылкой «Наполеона».

Маликов же, подождав, пока тот переложит с помощью Эди все это добро на столик, басовито скомандовал:

— Владимир, разлей-ка нам по одной, что-то утомился я сегодня. Надо старику чуточку поддать, чтобы с охотой вернуться за свой рабочий стол.

Минайков, проворно исполнив указание начальника, тут же ушел.

— Знаю, что Тарасов потчевал тебя. А ты говоришь, бывал на совещаниях…, — ухмыльнулся Маликов и выпил, произнеся тост в честь «досрочного подполковника».

Эди поблагодарил и тоже выпил.

Маликов тут же сам налил в рюмки, не разрешив сделать это Эди, отчего тот несколько смутился.

— Оп-па-на! Наш герой неожиданно смутился? — пошутил генерал. — Я-то думал, что тебя ничем невозможно пронять.

— Алексей Алексеевич, для меня честь, что вы решили отметить моего подполковника. Но вы к тому же еще наполнили рюмки по новой… Понимаете, родители научили меня с почтением относиться к старшим. И я пытаюсь строго следовать их науке. Поэтому и смутился, что позволил вам разливать.

— Тогда вопрос. Почему позволил? Ведь ты же видел, что рюмки опустошены, и мог их наполнить? Ты же знаешь, что у нас пьют три тоста.

— В данном случае мне пришлось учесть то, что я нахожусь у своего руководителя, который может воспринять мою инициативу как невоспитанность и сказать — не надо. К тому же знаю, что у нас могут выпить один или три и более нечетных раза, но не два. Вот в третий раз я определенно опережу вас, товарищ генерал, — уважительно высказался Эди.

— А если с тобой за столом будет, например, Шушкеев?

— Я знаю, что он мой враг, и буду выполнять свою работу в нужном плане. Но за обеденным столом, если такое по не зависящим от меня обстоятельствам случилось, буду вести себя с ним как со старшим по возрасту.

— Не легче ли его просто пленить? Он же может, воспользовавшись твоей так сказать щедростью, набраться сил и начать вредить?

— Вряд ли ему это удастся. Мое гостеприимство не предполагает бездеятельность… Вот, к примеру, «Иуда» мой враг, но я же защищал его от блатных. Даже оставлял ему часть своего ужина, когда он приходил поздно от следователя.

— Ужином делились? — удивленно спросил Маликов.

— Конечно, он же мой сосед по камере, а я доброжелательный человек. По логике вещей я должен позаботиться о человеке, находящемся вместе со мной в таких непростых условиях, даже помня, что он мой враг.

— Ну да, вы же решаете задачу вхождения к нему в доверие, — заключил Маликов.

— Мне не составляло труда проявлять о нем заботу. Главное, это не требовало какого-то дополнительного напряжения, поскольку родительская школа, о которой вам говорил, заложила во мне нужные правила-стереотипы. Наверно, такие же неписаные правила имеются у каждого человека, нужно только найти им применение.

— А ведь ты прав. И главное, твой подход к человеку, даже если он враг, на поверку оказался эффективным. Пример с «Иудой» налицо. Думаю, нам надо по крупицам собирать такой опыт и внедрять его в практику. Поэтому буквально завтра поручу подготовить задание в наш институт. Пусть поработают в этом направлении и подготовят соответствующие инструкции для оперсостава, непосредственно работающего с объектами.

— Это будет прекрасным подспорьем, особенно для молодых сотрудников, — заметил Эди, приятно удивленный реакцией Маликова на их короткий диалог о правилах-стереотипах.

— Рад, что оценил мое решение. То, что продуманно строишь свои разговоры с объектами, я заметил с самого начала. Но не знал, что они имеют под собой такую серьезную основу. Мне думается, тебя надо в полной мере использовать в качестве вербовщика, конечно дополнительно подучив у наших асов по этой кафедре. Ну, как на это смотришь?

— Положительно, товарищ генерал, — спокойно ответил Эди.

— Прекрасно, подумаем и над этим. Но сначала надо провести встречу с Моисеенко. Да, не забудь на всякий случай о химии, а то эти мистеры могут тебе вновь чего-нибудь подсыпать.

— Не забуду, товарищ генерал. И вообще пить с ними не буду. Скажу, что нельзя, поскольку возобновил тренировки.

— Вот и правильно. Мне бы тоже не мешало в бассейн походить, но это нереально.

— Товарищ генерал, разрешите мне, систематически занимающемуся спортом человеку, дать вам один совет, — неожиданно произнес Эди, глядя ему в глаза.

— А почему бы и нет, давай старику свой совет, — улыбнулся Маликов.

— Наукой давно доказано, что четыре-шесть часов занятий физическими упражнениями в неделю повышают работоспособность человека на тридцать процентов. И самое главное, эти занятия повышают его жизненный тонус. Поэтому вам просто необходимо заняться плаванием.

— Спасибо, Эди, над этим предложением я тоже серьезно подумаю. Но у меня не выходит из головы предстоящая встреча с Моисеенко. Я не хотел раньше времени об этом говорить, чтобы излишняя информация не мешала тебе при общении с ним. Ну вот, поразмышляв в ходе нашей беседы, решил сообщить, что мы записали его разговор с Сафинским, когда они обсуждали вопрос о целесообразности организации твоего выезда за границу в качестве поощрения. Скорее всего, они задумали вытащить тебя в одну из соцстран, чтобы получше разглядеть и послушать, возможно, и подставить кого-нибудь. Одним словом, применить против тебя полный джентльменский набор. Допускаю, что он может предложить тебе ту же Болгарию, но это только предположение. Одним словом, нужно быть готовым ко всему.

— Понял, буду готов, товарищ генерал. По крайней мере, скажу, что у меня нет загранпаспорта, — улыбнулся Эди.

— А вот насчет твоего загранпаспорта я попросил Архипова, чтобы он побеспокоился о его подготовке.

— Выходит, вы допускаете, что мне надо будет ехать.

— Допускаю. И еще. Если с его стороны поступят конкретные предложения о сотрудничестве, в чем я, как и ты, сомневаюсь, — категорично «нет» не говори. Прояви сомнения и придумай что-нибудь. У тебя с фантазией все в порядке, можешь любого научить. Ты это понял?

— Да.

— Контакт поддерживай с Минайковым, он толковый парень. Для поддержания связи в гостиницу поселили ту же сотрудницу. Она в прошлый раз проявила себя с хорошей стороны. Если возникнут вопросы ко мне лично, а они должны быть, звони напрямую. Там есть номер с закрытой связью. Минайков расскажет тебе, как ею воспользоваться.

— Понял, товарищ генерал.

— Хорошо. Имей в виду, работа по «Иуде» и всем остальным объектам находится на контроле у руководства комитета. С учетом масштабов дела мы даже создали специальную группу, которая будет планировать, обобщать, анализировать полученную информацию и готовить конкретные предложения. Но ее членов с тобой знакомить не будем, а вот тебя с их соображениями — да. После встречи с Моисеенко тебе предстоит доклад Иванкову. К нему надо будет подготовиться. Продумай, как кратко и четко доложиться.

— Понял, будет сделано.

— Вот вроде и все, — заключил генерал и со словами: «Наполеон», кажись, разморил меня — встал и, попрощавшись, направился к выходу.

Эди проводил его до двери и вернулся за столик. Скоро, закрыв за Маликовым дверь, к нему присоединился и Минайков, держа в руках кофеварку и две чашки. Поставив свою ношу на столешницу, он присел в кресло и, разливая по чашкам ароматный напиток, весело произнес:

— Босс не очень любит кофе, но, насколько я знаю, ты к нему неравнодушен, так что угощайся.

— Откуда о кофе знаешь? — спросил Эди, потянувшись за чашкой.

— Тайна фирмы, — отшутился Володя, но, увидев, что его слова не произвели впечатления на собеседника, заметил: — Люба сказала.

Кстати, она уже в гостинице, будет связь между нами держать. Как вселишься, зайдет доложиться. Да, там есть выход на нашу линию «Б-4», так что смело можешь звонить в контору. Нужные тебе номера можешь взять у Любы.

— Хорошо, — коротко бросил Эди и тут же продолжил: — Володя, предстоит встреча с Моисеенко. К ней надо подготовиться. Имею в виду обезопасить себя от спецпрепарата.

— Понял, утром переговорю с известной тебе химичкой и запасусь антидотом, — отреагировал Володя, в очередной раз отпивая из чашки. Надеюсь, до этого времени он не будет пытаться вытянуть тебя на встречу?

— Я тоже. В крайнем случае сошлюсь на то, что занят делами Елены, и предложу перенести на другой день.

— По сводкам видно, что он очень ждал твоего с ней возвращения.

— Может, не столько моего, сколько Елены?

— Твоего, потому что готовит тебе загранпоездку.

— Генерал говорил об этом.

— По его поручению я и разговаривал с твоим зампредом.

— Не с Водопьяновым ли?

— Нет, он уже собирает вещи… руководство удовлетворило его рапорт о переводе в другой регион с последующим выходом на пенсию. Я же разговаривал с Дроздовым. Он сейчас занят твоим загранпаспортом. Понимаешь, лично занимается.

— Не может он лично этим заниматься. Наверно, Крайнову или Астахову поручил.

— Говорю же, лично. Иванков озадачил Архипова, а тот — его. Другим пока нельзя знать, чем ты сейчас занимаешься. Пусть думают, что загораешь и плещешься в море.

— Понятно, хотите, чтобы боссы по возвращении домой устроили мне тяжелую жизнь?

— Этого не будет. По крайней мере, Архипов очень хорошо отзывался о тебе и искренне был рад за твоего досрочного подполковника, поскольку он, как руководитель республиканского комитета, знает, что твой успех является и его успехом. И вообще мне кажется, что тебя переведут сюда.

— Ты знаешь поговорку о том, что надо делать, когда кому-то что-то кажется? — усмехнулся Эди.

— К нашему случаю это не имеет отношения, поскольку я доподлинно знаю о том, как Иванков и Маликов к тебе относятся.

— Хорошо, давай о другом. Скажи лучше, как Дроздов воспринял все это?

— Сначала как-то опешил, потом попросил даже передать тебе поздравления. Он однозначно почувствовал, что ты задействован в масштабном мероприятии и этим все сказано. Он же умный человек и прекрасно понимает, что изначально был жесткий отбор по проф-признакам.

— Телефон и адрес прикрытия делают там? — спросил Эди. — Ведь мне на встрече с Моисеенко придется, по всему, их называть как реальные.

— Да, профессионализм не пропьешь, — хихикнул Володя, протягивая ему конверт. — Хотел позже вручить, но ты опередил. Вот здесь найдешь все, что тебе нужно.

— А что здесь? — так, для порядка спросил Эди, доставая из него фотографии с видами дома и внутреннего убранства квартиры. Данных на соседей. И номер телефона.

— Вот так и работаем, пока ты окучиваешь шпионов, — пошутил Володя, дождавшись, когда Эди сложит все это в конверт и вернет ему.

— Листок с телефоном можешь оставить себе, а то вдруг со всеми сумасшедшими делами забудешь свой собственный номер, — сочувственно заметил он.

— Когда есть установка на запоминание, не забывается, — отпарировал Эди, а затем спокойно спросил: — Живет ли кто-нибудь в квартире, кроме меня? Будут ли отвечать на возможные телефонные звонки, если да, то кто и что? Есть ли телефоны у соседей и сколько на этаже квартир?

— Эди, на эти вопросы пока не готов ответить, — озадаченно произнес Володя. — Дроздов прислал только этот конверт, и больше ничего. Может быть, он решил, что квартира и не должна отвечать в отсутствие хозяина. Вот вернется, тогда и будет отвечать.

— Думаю, это не совсем правильное решение, если учесть, что нам необходимо максимально закрепить мою легенду, — пояснил Эди. — Ведь очевидно, что, не добившись ответа из квартиры, любопытные люди начнут искать человека, который помог бы им получить искомый ответ. Отсюда вытекает задача — срочно доработать. На звонок в квартиру должна ответить якобы моя сестра. Данные на нее в моем личном деле имеются. Она для начала спросит, кто звонит и что он хочет. Затем при необходимости пояснит, что ее брат уехал в Минск и скоро должен вернуться.

Далее. На телефонной станции необходимо записать меня владельцем телефона, что ты мне дал. А то, не дай бог, как в Минске в узле связи окажется человек какого-нибудь грозненского Постоюкова.

Также на время отключить, если имеются, другие телефоны на этаже, чтобы по ним никто не смог попросить вызвать для разговора такого-то вашего соседа. Сделать это несложно, ведь у нас при ремонтных работах во дворах всегда какой-нибудь кабель обязательно ковшом поддевают… Пока это все, дорогой Володя. Извини, извини, если ненароком перегрузил.

— О, теперь я понимаю страдания моего непосредственного шефа, — рассмеялся он. Даю тебе честное слово, что ни за одну задачу с такой охотой, как эта, я в последние годы не брался. И, как только я доставлю тебя к Елене, срочно вернусь и заставлю твоих шефов выполнить все точно и в срок.

— Только просьба, не скажи ненароком, что это моя инициатива, будет просто неудобно.

— Можешь не сомневаться. Скажу многозначительно, что это указание руководства. О результатах утром доложу.

Поговорив еще некоторое время, они покинули квартиру и поехали в Кунцево.

Поздно вечером Эди позвонил Моисеенко и сообщил, что прибыл в Москву и в настоящее время находится в гостях у Елены. Моисеенко на это отреагировал мгновенно и предложил завтра там же встретиться и обсудить интересующие вопросы.

— Я не могу за Елену решать и более того, не знаю о ее планах, — пояснил Эди, чтобы выиграть время на обдумывание его предложения.

— А вы включите все свои чары, может, и получится? Это было бы замечательно. Но, если не получится, встретимся где-нибудь в городе. Кстати, вы собираетесь и далее у нее оставаться?

— Нет, мне непривычна роль примака, завтра переберусь в «Метрополь», я уже номер заказал.

— А почему не там, где в прошлый раз?

— Звонил, сказали, что нет свободных люксов.

— Понятно, тогда дайте знать, когда заселитесь, — прервал его Моисеенко. — А сейчас просьба все-таки прояснить вопрос о возможности пообщаться у Лены.

— Хорошо, я перезвоню, — сказал Эди и положил трубку.

Урывками слушавшая происходивший разговор Елена спросила:

— Эди, чего этот тип хочет?

— Приехать сюда, чтобы поговорить о наших делах.

— А почему сюда?

— Думаю, чтобы одним выстрелом двух зайцев убить. Иначе говоря, пообщаться и с тобой, и со мной да еще квартиру посмотреть на предмет ее использования в качестве места будущих свиданий со своими людьми, а вы будете при этом добродушной хозяйкой.

— Я так не хочу. Вот если бы вы…

— Леночка, не забывайте, что ваши решения не должны носить спонтанный характер. Давайте уж лучше подумаем, как вам поступить с учетом взятых на себя обязательств.

— Хорошо, я поняла, что это нужно для дела, заодно у него можно будет справиться, как решается вопрос о моей поездке в Болгарию, — улыбнулась она и прижалась к нему.

— Елена, я считаю, что вам не следует туда ехать и надолго оставлять отца без своего внимания. Ему просто необходимо вас часто видеть. И потому Моисеенко нужно будет твердо сказать, что вы по этой причине решили не ехать на ярмарку.

— Вы правы, я как-то не подумала об этом. Конечно же не поеду, папа — это святое. Спасибо, что напомнили.

— Леночка, вы просто молодец. Мне очень нравится, когда вы так восторженно говорите о своем отце. Уверяю вас, что он трепетно относится к вам, — сказал Эди, вспомнив, что было в основе принятия «Иудой» решения о сотрудничестве с контрразведкой.

— Спасибо, что понимаете это. Я очень рада, что вы есть, прошу, пойдемте ко мне, я у-у-жасно хо-чу быть с то-о-бой, — страстно прошептала она ему в ухо.

— Сейчас, только позвоню, — отчего-то тоже прошептал в ответ взволнованный Эди.

— По-том… — умоляюще промолвила Елена, вся дрожа от нахлынувшей на нее страсти, после чего он обнял ее за талию и привлек к себе.

Утром Эди заказал такси и вместе с ней поехал в «Метрополь». Дежурный администратор без лишних слов оформил на него люксовый номер, который действительно оказался лучше, чем прежний в «России». Побыв в нем некоторое время и погуляв по Красной площади, они вернулись в Кунцево, чтобы дождаться прихода Моисеенко, с которым Эди вчера ночью созвонился о встрече у Елены.

В назначенное время из коридора донеслось пиликанье дверного звонка. Посмотрев в глазок, Елена обернулась к стоящему в трех шагах от нее Эди и шепнула, что это Моисеенко, а затем не торопясь открыла дверь.

— Добрый день. Леночка, извините за вторжение. Это вам, — промурлыкал он прямо с порога и протянул ей большой букет красных роз и коробку с тортом.

— Ой, спасибо! Ну что вы, ни к чему все это, — в тон ему залепетала Елена. Тем не менее, приняла подарки гостя, чуть не прихватив с ними и портфель из его рук, что развеселило Моисеенко и он театрально воскликнул: — Его я вам не отдам, он мой.

Елену это нисколько не смутило. Наоборот, хихикнув, она отпарировала:

— Тогда, Андрей Ефимович, держите его подальше от цветов. И тут же, бросив взгляд на Эди, продолжила: — И пройдите, пожалуйста, с Эди в зал. Тем временем я поставлю цветы в вазу и приготовлю вам кофе.

— Спасибо, не беспокойтесь, я же ненадолго, — сказал Моисеенко вслед уходящей на кухню Елене и с восклицанием: «Уф!», промакнул свой голый череп проворно извлеченным из кармана брюк носовым платком.

— Ну как же, вы все-таки мой гость, — бросила та, не оборачиваясь, — кофе — это визитная карточка моей семьи.

— Даже не знаю, что в этом случае и сказать, — произнес Моисеенко и так же проворно вернул платок на прежнее место. Затем, как бы опомнившись, протянул Эди правую руку со словами: — Здравствуйте, рад вас видеть.

— Вам лучше согласиться с ней и пройти в гостиную, — весело предложил Эди, пожимая его руку.

— Так и быть, я безропотно подчиняюсь воле хлебосольной хозяюшки, — ответил гость, многозначительно подмигнув Эди, и зашагал вслед за ним.

Войдя, он осмотрелся и, плюхнувшись на диван, с важным видом изрек:

— Здесь довольно-таки уютно. Молодец Саша! Оказывается, хорошенькое гнездо себе свил. Вам нравится?

— Здесь уютно, он старался. Я бы еще обязательно спортивный уголок смастерил, — заметил Эди, вопросительно взглянув на Моисеенко.

— М-да, я понял ваш взгляд… можно и о деле, — хихикнул тот, широко растянув губы. И протянул ему портфель со словами: — В нем ваши деньги. Оставьте себе и портфель, тем более он приглянулся Леночке.

— А сколько здесь? — спросил Эди, принимая портфель.

«Наверно, с сюрпризом в виде навигатора и микрофона с вечной зарядкой, — подумал он. — Хитрец, однако. Ну что ж, будем снабжать тебя аудиозарисовками. Только надо будет Елену предупредить об этом подарке, чтобы глупостей не наговорила».

— Пятьдесят крупными купюрами. Поздравляю, вы их честно заработали. Но не могли бы вы дать расписку за их получение? Как-никак след-то, куда я их дел, должен остаться?

— Может, еще написать, за какие дела вы их мне дали, да и копию себе на всякий случай оставить? — усмехнулся Эди, разведя от удивления руки, а сам подумал: «Надо же, таким простым приемом решил закрепить сложившиеся отношения и положить расписку в сейф за семью замками как факт состоявшейся вербовки. Все-таки он недооценивает меня, считает этаким простаком. Ну что ж, будем разочаровывать тебя, господин резидент».

— За предыдущие суммы же я не просил? — неуверенно изрек Моисеенко.

— Тех денег, что вы и Постоюков мне дали, еле хватило, чтобы расплатиться со следователем, — прервал его Эди, при этом специально упомянув фамилию последнего.

— Эди, о каком Постоюкове идет речь? — неожиданно спросил Моисеенко, упершись в него острым взглядом из-под бровей.

— А кто его знает. Меня к нему Шушкеев направлял.

— За деньгами, что ли?

— Ну да.

— И вы пошли, не зная, кто он и что он?

— Мне до фонаря, кто он. Главное, чтобы деньги дал. Иначе чего бы я взялся помогать этому подранку. В наше время за красивые глаза не потеют.

— А Саша знал, что вы Шушкееву помогаете?

— Я ему не говорил об этом.

— Но все-таки, как вам удалось отмазать их, ну хотя бы Шушкеева, от большого срока? С Сашей вроде все понятно, могли поверить, что он не резал, но Олег-то реально был замазан на валюте.

— Вначале я тоже так думал, пока не пообщался со следователем, но потом все стало на свои места. Вам надо бы увидеть его лицо, когда назвал сумму, — ухмыльнулся Эди, глянув Моисеенко прямо в глаза, отчего тот сразу отвел их в сторону. — Его физия сначала вытянулась в овал, потом сжалась в колобок, а глаза засверкали жадным блеском. И он, почти захлебываясь, сказал, что за такие деньги сможет доказать не только отсутствие факта спекуляции Шушкеевым валютой, но отсутствие в природе его самого.

— Понятно, — хмыкнув, промолвил Моисеенко. — Скажите, а этот Юрий сможет реально помочь Саше и Олегу в ваше отсутствие?

— Конечно, он еще тот пройдоха, — ответил Эди, подумав о том, что кто-то уже проинформировал Моисеенко о нем.

«Интересно, кто это сделал? Сами Шушкеев и Бизенко — не могли. Остается Постоюков. Хотя нет, он же не контактирует с Моисеенко. В таком случае он мог дать знать Джону, а тот — Моисеенко», — заключил Эди до того, как его собеседник задал следующий вопрос:

— Какое впечатление на вас произвел Постоюков?

— Почти никакое, если не сказать, что он какой-то схематичный: вопрос — ответ, ответ — вопрос.

— Может, о чем-то спрашивал, чем-то или кем-то, кроме Олега, интересовался?

— Ничего такого не было. Его интересовал только один вопрос, могу ли я помочь Шушкееву.

— По-нят-но, — заметил Моисеенко, рефлекторно коснувшись сложенными вместе указательным и большим пальцами ноздрей своего большого носа, а затем тепло произнес: — Эди, я решил сделать вам и другой подарок — туристическую поездку, например, в Италию или Польшу, где вы сможете расширить свои исторические и географические знания. Для меня это не составит большого труда. Как вы на это смотрите?

Эди, сделав удивленный вид и, соответственно, небольшую паузу, означающую внутреннюю борьбу, задумчиво вымолвил:

— Это, конечно, интересное предложение. Даже не знаю, как на него реагировать, ведь я собираюсь домой, да и заграничного паспорта пока не имею. Правда, мы с одним из моих приятелей подали заявления на оформление поездки в Японию в составе смешанной группы из представителей разных регионов. Хотим посмотреть тренировки японских каратистов. Но не знаю, что получится из этой нашей затеи.

— Можно попробовать сначала в Польшу, как-никак соцстрана, а паспорт и поездка на родину — это вопросы времени, — не дал ему договорить Моисеенко. — Надеюсь, вы не совершали дома ничего такого, из-за чего могут не пустить?

— С этим у меня вроде все в порядке — спорт, наука… конечно, если туда дойдет, что я сидел в кутузке, то могут быть проблемы, хотя менты и признали мою невиновность.

— А на руки что-нибудь дали?

— О, с этим целая проблема была. Я говорю следователю, дайте документ, что отсидел у вас ни за что ни про что. А он, мол, скажи спасибо, что отпускаю. Но все-таки адвокат добился того, что дал копию постановления о моем освобождении. О компенсации речь и не шла.

— Таковы советские реалии. Только, дорогой Эди, не надо отчаиваться, но и забывать о том, что и как было тоже не следует, — порекомендовал Моисеенко.

— Такое разве забудешь?

— Об этом и говорю. Я понимаю, что вам, прошедшему сталинскую ссылку и все унижения, с ней связанные, вообще тяжело воспринимать несправедливость власти. Но что поделать, надо терпеть и жить для себя, своих близких, понимая, что многие люди во власти озабочены только своими проблемами. И им нет никакого дела до народа, — выпалил Моисеенко, уставившись внимательным взглядом в Эди.

— Согласен, таких людей во власти очень много. Они абсолютно не думают ни о государстве, ни о народе, — удрученно промолвил он, будучи в полной мере уверен, что так оно и есть на самом деле. Эди говорил это искренне. И потому, как бы глубоко Моисеенко не заглядывал ему в глаза, не смог бы обнаружить в них искорок несоответствия этих слов и его внутреннего отношения к затронутому вопросу.

— Я гораздо больше вашего знаю об этом явлении, поскольку по роду работы часто встречаюсь с подобными людьми. И невольно в уме рождаются мысли: а кому они служат, на кого они, эти чертовы дети, работают, а не продают ли они нашу родину?

«Интересно, что он от меня хочет услышать? — пронеслось в голове Эди. — Каких-то сокровенных признаний о политическом кредо? Тогда почему избрал такой наивный вариант, ведь знает, что я не простак? Хотя допустимо, что он решил лобовой атакой подтолкнуть меня говорить о своем отношении к предательству, служению чьим-то преступным замыслам. Но как бы то ни было, молчать нельзя». И Эди сухо обронил:

— Надо полагать, не на советскую власть.

— В каком смысле? — встрепенулся Моисеенко, отчего у него даже разгладились морщины на лбу.

— В самом прямом, — усмехнулся Эди.

— Вы что, оправдываете таких людей? — резко спросил Моисеенко.

— По крайней мере, не осуждаю, нравится вам это или не нравится, — в тон ему ответил Эди, упершись в него холодным взглядом. — Можно подумать, вы ангел, в чем я очень сомневаюсь. Иначе чего бы стали откровенных преступников от объективного суда уводить?!

— Ладно, ладно, только, пожалуйста, не нервничайте, — широко улыбнувшись, произнес Моисеенко. — Я и сам на это приблизительно так же смотрю. Так что мы в некотором смысле в одном цвете видим нашу действительность.

— Андрей Ефимович, я не нервничаю. Я просто обозначил свою позицию. Кстати, она по душе и Александру. Собственно, мы и подружились из-за сходства наших взглядов на жизнь.

— К сожалению, я не имел возможности с ним о вас поговорить. Теперь знаю и рад тому, что могу опираться на человека, который имеет твердую жизненную позицию и готов ее отстаивать. Только, дорогой Эди, рекомендую вам, как значительно больше вас проживший человек, будьте осторожны с ее демонстрацией среди своих знакомых, а то можно вляпаться в неприятную историю с компетентными органами. Понимаете, о чем я?

— Вы имеете в виду КГБ? — спросил Эди.

— Да. Вам это ни к чему.

— До сих пор Бог миловал. Конечно, если вы на меня не заявите, — заметил Эди. И тут же добавил: — Я не рекомендую этого делать, иначе за себя не ручаюсь.

— Можете быть спокойны, я с гэбистами не вожусь и тем более не хочу быть вашим врагом. Особенно после того, что мне Марк рассказал, как вы расправились с теми хулиганами, — искренне рассмеялся Моисеенко.

— Тогда я спокоен, — дружелюбно промолвил Эди, бережно ставя портфель на пол у дивана.

— Эди, — неожиданно вкрадчивым голосом произнес Моисеенко, бросив взгляд на дверь, — пока Леночка не пришла, мне нужно с вами посоветоваться по одному деликатному вопросу.

— Говорите, видимо, она доводит до кондиции пирожки личного производства, — промолвил Эди, изобразив на лице заинтересованность, так как почувствовал, что Моисеенко собирается озвучить предложение о сотрудничестве. Внутренне готовый к такому развитию ситуации, он стал ожидать, в какой форме оно прозвучит.

— Хорошо, я сейчас сформулирую свою мысль, — заметно волнуясь, начал Моисеенко, неотрывно глядя Эди в глаза. — Понимаете, вы со своей энергией и коммуникабельностью очень мне нужны, чтобы решать отдельные мои проблемы. Понимаете, у меня из-за моей хронической занятости часто не доходят до них руки. Бывает, когда я не могу их касаться из-за своей публичности, например, как в случае с Сашей. Бывает необходимо поехать в какой-нибудь город и отвезти что-нибудь тамошнему приятелю или наоборот привезти оттуда. Но связанный по рукам ответственной работой, я не могу этого сделать. А вы можете… и, главное, я вам полностью доверяю, заранее зная, что вы все сделаете, как надо и в срок. Одним словом, дорогой Эди, предлагаю вам хорошо оплачиваемую работу, но об этом никто, кроме нас с вами, не должен знать.

Почувствовав, что Эди хочет ему ответить, он отчего-то не дал ему говорить, произнеся:

— У меня просьба к вам, прежде чем ответить, сначала подумайте. Возьмите во внимание, что в вашей жизни никаких видимых изменений не произойдет. Будете по-прежнему заниматься своими делами, а при необходимости прилетать сюда и заниматься решением моих не очень обременительных для вас вопросов. Первое время они будут касаться уже известных вам Саши и Олега, а там видно будет… Если надумаете переехать на жительство в столицу, организую не спеша и это.

В этот момент из кухни донесся голос Елены:

— Эди, пожалуйста, помогите мне.

— Иду, — крикнул он ей в ответ и поднялся с дивана со словами: — Давайте потом договорим.

— Да, да, идите, помогите. Конечно, потом договорим, — согласился Моисеенко. И тут же удивленно спросил: — Вы что, с ней до сих пор на вы?

— Да, — коротко ответил Эди, обратив на него вопросительный взгляд. Затем, сделав секундную паузу, добавил: — Вы считаете, это плохо?

— Нет, что вы, ни в коем случае, — изрек Моисеенко вслед уходящему на кухню Эди.

Через короткое время он вернулся в зал, неся на большом подносе кофейник, чашки с блюдцами, тарелки с румяными пирожками и ломтиками моисеенковского торта. При этом, обратив внимание на то, что Моисеенко переместился на край дивана, подумал, что тридцати секунд его отсутствия тому вполне могло хватить, чтобы пристроить микрофон-времянку в диван или куда-нибудь поблизости от него.

«Ничего, после его ухода внимательно все обшарю», — решил Эди, направляясь к столу.

— Эди, ставьте все в центр, а вы, Андрей Ефимович, пересаживайтесь на любой из стульев. Устроим небольшой праздник для животов.

Таких пирожков вы сроду не ели. Они мое личное творение. Ешьте, пожалуйста, на здоровье, они, как говорят, с пылу с жару, — весело тараторила Елена, разливая по чашкам кофе.

Дождавшись, когда мужчины усядутся за стол и начнут есть аппетитные пирожки, запивая их ее фирменным кофе, она, загадочно улыбнувшись, спросила:

— Ну, что скажете, товарищи мужчины, о моем кулинарном искусстве?

— Очень здорово у вас получилось! — воскликнул Моисеенко. — Дайте рецепт, жене подарю.

— Вы лучше приведите ее ко мне, и я научу. По бумажкам невозможно научиться. Меня моя мама на кухне учила.

Намеревавшийся было что-то сказать Моисеенко, услышав последнюю фразу Елены, неожиданно осекся и пару раз шмыгнул свисающим до щетки усов большим носом. Затем, усилием воли справившись с охватившим его волнением, что не осталось незамеченным Эди, и уставившись в тарелку с пирогами, выдавил из себя:

— Я обязательно посоветую ей воспользоваться вашей щедростью, Леночка.

«Гад знает, чье снадобье убило ее мать, и потому не решается посмотреть в глаза дочери. Боится, что она прочтет в них имя одного из убийц», — подумал Эди, пригубив чашку с кофе.

— Буду только рада вам помочь, — улыбнулась Елена.

— В долгу не останусь. Я, кстати, договорился о вашем участии в Софийской ярмарке. Так что готовьтесь, в сентябре предстоит поездка.

— Ой, спасибо, Андрей Ефимович, но, к великому моему сожалению, я не смогу. Мне нужно бывать у папы.

— Никаких проблем, поедете после Болгарии, к тому же с полной чашей впечатлений, — улыбнулся Моисеенко. — Думаю, ваш отец поддержит эту идею.

— Знаете, я говорила с ним по этому поводу. Он сказал, поступай, как велит твое сердце. Мое сердце велит поддержать его в это трудное время, — с чувством промолвила Елена.

— Скажу честно, даже завидки берут. Вы просто умница, Леночка, — слащаво произнес Моисеенко и тут же неожиданно спросил: — Только скажите: а как вы собираетесь его поддерживать? У него же там будет лагерный режим.

— Ничего, Юра обещал помочь, а он слов на ветер не бросает.

— А Юра он что, такой всемогущий?

— Нет, просто у него много знакомых в милиции.

— А в других органах? — с ехидцей спросил Моисеенко.

— Есть и в других. Он даже этого, кто в тюрьму к папе пропускал, близко знает. Правда, я забыла, как его зовут.

— Миша, — вставил слово Эди, посчитав необходимым прервать этот форменный допрос с элементами провокации, осуществляемый Моисеенко внаглую, чтобы расширить свою информированность в отношении Юры, а может, и получить какую-нибудь зацепку для последующей проверки.

— Ну да, Миша.

— Может, тогда попросите и Эди помочь вам? — предложил Моисеенко, продолжая держать ее под прицелом своего прищуренного взгляда. — Он там тоже многих знает.

— О-о, это было бы здорово, но Эди собирается домой, — промолвила Елена, вопросительно глянув на него.

— А вы все-таки попросите его. Он же друг вашего папы?!

— Он и так нам очень помог… — начала говорить Елена, но, перебив ее, Эди произнес:

— Елена, можете не сомневаться, я не оставлю вас одну. Буду периодически приезжать. К тому же мне надо поработать в московских архивах и библиотеках. Так что будем совмещать одно с другим.

— Вот и хорошо, тогда я спокоен за вас, Леночка, — рассмеялся Моисеенко и, потянувшись через стол, легко хлопнул ладонью по лежащей на столешнице руке Эди. — Вот это правильно, вот это решение человека слова!

Елена, не понимая, чем вызвана такая импульсивная выходка со стороны Моисеенко, но осознавая, что в данный момент произошло нечто такое, что, наверно, предполагает необходимость проявления ею чего-нибудь аналогичного, воскликнула:

— Ой, как я рада, что вы будете с нами и мы сможем вместе поехать к папе.

— Сможем, Елена, когда от Юры получим весточку о месте, где будет находиться Александр, — тепло произнес Эди, отметив при этом для себя, что она хорошо усваивает элементы ролевой деятельности и вообще хорошо держится с этим матерым шпионом.

— Эди, я тоже рад этому решению, — проговорил Моисеенко, торжествующе глядя ему в глаза. — Я понял, это ваш ответ и на мой вопрос. Прекрасно, о деталях поговорим позже. Сейчас же, дорогие друзья, мне надо возвращаться на работу, дела, дела… А вы, Леночка, знайте, что я тоже постараюсь всегда быть поблизости, напоминать о себе и появляться, когда в этом будет надобность. Надеюсь, не возражаете?

— Нет, конечно, Андрей Ефимович, — весело ответила она, поднимаясь вслед за гостем.

Уже на выходе из квартиры Моисеенко попросил Эди позвонить ему завтра в первой половине дня и ушел.

Эди же, как только Елена закрыла дверь, приложил указательный палец к губам и, взяв ее под локоть, повел на кухню, где под верещание кухонного радио сначала внимательно осмотрел букет, а потом рассказал о подозрительном портфеле и необходимости обследовать комнату на предмет обнаружения микрофона.

— Может портфель выкинуть в мусоропровод? — предложила она.

— Нельзя, он еще пригодится, — заметил Эди. — Сейчас пойдем в комнату и вы будете говорить о том, какой же приятный человек этот Андрей Ефимович, как вам понравились его цветы и как было неудобно отказываться от поездки в Софию. Потом, когда начнем убирать со стола, скажите, что надо чуточку бы прибраться. Я поддержу эту затею и возьмусь пылесосить… После, выключив пылесос, предложу на время припрятать портфель, который он мне подарил. Вы же, сначала предложите спрятать в комнате своего отца. Но, когда мной будет сказано, что надо бы в более надежное место, укажете на шкафчик на балконе, мол, вор, если он и проберется в квартиру, не подумает искать в нем.

Через час, реализовав свой сценарий на практике, они пришли на кухню, где за непринужденным разговором попили чаю с пирогами, а затем пошли гулять.

Календарное московское лето медленно двигалось к осени… Но солнце, не обращая на это никакого внимания, словно забыв, что ему пора бы умерить свой пыл, нещадно пекло, заставляя людей прятаться в тени деревьев или под разноцветными куполами легких зонтиков.

В отличие от многих москвичей Эди и Елене повезло: они шли по Кунцеву, которое утопало в зелени скверов лип и сосен, дышащих прохладой и свежестью.

Елена рассказывала о том, каким было ее детство, о школе, матери и отце. Эди ее слушал, не перебивая. Тем самым давал ей возможность освободиться от теснящих голову мыслей. Выговорившись, она умолкла, а затем неожиданно произнесла:

— Как жаль, что детство прошло! В нем столько было доброго и теплого.

— Елена, мне кажется, что в каждой поре есть своя изюминка, как в весне, лете, осени и зиме. Надо только ее увидеть и понять.

— Как здорово вы сказали. Знаете, я иногда дивлюсь тому, что в вас, по сути суровом человеке, мирно уживаются жесткость, порой граничащая с жестокостью, и лиричность, свойственная поэтическим натурам. Как вам это удается?

— Честно сказать, я не думал об этом. Видно, проявления моего характера зависят от складывающихся обстоятельств. Могу только сказать, что я не принадлежу к числу тех, кто готов подставить вторую щеку под удар из соображений человечности, так как доподлинно знаю, что в наше время среди тысячи людей не найдется ни одного, кто не воспримет это в качестве слабости. Вот только на секунду представь, что Моисеенко сделал бы с нами, будь мы ему безропотно послушны. Он бы нас в порошок стер.

— Эди, я почувствовала его неискренность аж с порога, но дала ему проявить себя этаким добрым и пушистым толстячком. Пусть радуется, что он такой хитрый и проницательный. Будьте уверены, меня ему не обмануть. Ваши советы и примеры, которые мы разбирали в Минске, мне здорово помогли. Правда, я сегодня сделала ошибку, попросив вас помочь, из-за чего вы вынужденно оставили его без контроля. Тем самым дала вам лишнюю работу. Впредь я такого не сделаю. В крайнем случае промолчу или напущу слезы на глаза, надую губы или что-нибудь подходящее к моменту выкину. Главное, вы не бросайте меня. Я понимаю, вы обязаны будете уехать, значит так надо, но я буду вас ждать.

— Хорошо, моя несравненная, я не брошу вас. Но вы будьте умницей, — ласково произнес Эди, еле коснувшись ее руки и заключив при этом, что она быстро обучается. Если дело так и дальше пойдет, то в скором времени ей можно будет смело ставить конкретные контрразведывательные задачки.

— Буду, несомненно, буду, — взволнованно прошептала она, ответив ему таким же прикосновением.

Затем Эди рассказывал ей о жизни известных чекистов и их героической борьбе с вражескими разведками. В конце предложил пройти подготовку у специалистов по различным направлениям предстоящей работы. Это ею было воспринято с готовностью и интересом. Потом они вернулись в квартиру. Побыв там полчаса и забрав из портфеля деньги, Эди уехал в гостиницу.

Прибыв в номер, он сразу же позвонил Минайкову и, в нескольких словах поведав о прошедшей встрече, попросил организовать ему доступ к телефону для доклада Маликову.

Володя, сказав, что сейчас все организует, сообщил, что сегодня с утра ему звонил Дроздов насчет квартиры. Там все в порядке.

Минут через тридцать в номер постучали. Это была Люба. Порасспросив друг у друга о делах и жизни, они пошли в другой номер, который состоял из нескольких комнат и большой гостиной.

— Вам в кабинет, — сказала Люба, показав рукой на одну из дверей, в замке которой торчал ключ. Войдя в него, Эди увидел рабочий стол, на котором стояло несколько телефонных аппаратов. Определив по надписи аппарат внутренней связи, он сел в стоящее тут же рабочее кресло и набрал нужный номер.

Убедившись, что на другом конце провода находится Маликов, он подробно доложил ему о встрече с Моисеенко, полученных от шпиона деньгах, его предложении написать расписку и созвониться завтра.

— Выходит, он решил форсировать события, коль приперся на квартиру. Нам это на руку и потому будем ему в этом, как говорится, потакать. Расписки писать не надо, а вот техническими средствами фиксировать подобные его предложения для предъявления при реализации дела надо. С дочерью «Иуды» необходимо обстоятельно поработать. Может быть, провести недельную подготовку в режиме учитель — ученик? Поговорите с ней по этому поводу.

— Я уже говорил, она согласна.

— Вот и хорошо. Тогда через час состыкуйся с Минайковым и обговори с ним детали. К тому времени он уже будет иметь задание организовать для нее курс на нашей загородной базе. Кстати, сможет ли она поехать туда в ближайшие дни?

— Сможет, до начала занятий в институте время еще есть.

— Ладно, с ней определились… Так на чем мы остановились по Моисеенко?

— На завтрашнем звонке.

— Правильно. Так вот, думаю, что он хочет обговорить детали ваших дальнейших взаимоотношений. Вполне возможно предложит написать заявление, заполнить анкету… с такими фактами мы уже встречались. Главное состоит в том, что сегодня стало очевидным — у них по тебе не осталось сомнений. Это радует, а вот портфель-подарок напрягает, — вымолвил генерал и весело обронил: — Он же подарен, чтобы контролировать тебя круглосуточно, а ты просто упрятал на балкон. Понимаешь, тем самым сорвал великолепную задумку резидента. Представляю выражение его маслянистых глаз и вспотевшую от напряжения лысину, когда технари доложат, как ты поступил с его подарком, э-хе-хе-хе, э-хе-хе-хе… Расскажу Иванкову — обхохочется, у-хе-хе.

«Надо же, как развеселился старик», — подумал Эди и почувствовал, как у самого разошлись губы в улыбке.

— Как же ты меня рассмешил, подполковник, у-хе-хе. Давно так не смеялся, спасибо. Ну да ладно, черт с ним, с этим Моисеенко. Хотя надо иметь в виду, что, узнав об осечке с портфелем, он может придумать какой-нибудь другой вариант закладки. Ты думал об этом?

— Пока нет, но для этого ему как минимум надо будет придумать и новую легенду, чтобы подсунуть повседневно носимый предмет с микрофоном. Если, товарищ генерал, это будет новый кожаный портфель с такой же суммой, полагаю целесообразным принять его и поносить пару дней по магазинам. Ведь перед отъездом домой мне надо будет презенты купить для приятелей, — осторожно пошутил Эди.

— Домой, говоришь? Но мы же тебя вытащили с моря, — хихикнул генерал. — По логике надо туда же и возвращать. Тем более тебе не помешает недельку там побыть. Потом и полетишь в свой Грозный. Я правильно рассуждаю?

— Так точно. Иначе бухгалтеры не примут моего финотчета, — согласился Эди.

— Да, хорошо, что напомнил о деньгах. Надо будет через Минайкова их приобщить к ведущемуся уголовному делу и получить у него же по «девятке» необходимые деньги на твои текущие расходы. Кроме того, мы выписали тебе крупную премию. Заберешь ее перед тем, как поехать домой. Конечно, она не тянет на содержимое из того портфеля, но все-таки для чекиста весомая. Можешь смело «жигули» купить. А вот насчет того, как скоро домой поедешь, поговорим у Иванкова. Скорее всего, это произойдет после твоего завтрашнего разговора с Моисеенко. Кстати, как ты думаешь поступить, если он скажет, что надо переводиться в Москву?

— Не знаю, товарищ генерал. Пока же такого предложения нет, — ответил Эди. — А вот вопрос о командировках в Москву…

— Считай, что решили, — прервал его Маликов. — Мы вызовем тебя на двухмесячные курсы подготовки руководящего состава. И за это время, надеюсь, сможем решить все вопросы. Управление кадров уже озадачено. Детали потом. Как видишь, мы тоже умеем наперед думать, — хихикнул генерал. Затем без паузы произнес: — Вот так, товарищ подполковник. Другие вопросы имеются?

— Нет, все понятно.

— Тогда отдыхай, — тепло сказал Маликов и тут же послышались короткие сигналы.

Эди положил трубку и устало откинулся на спинку кресла, сжав ладонью затылок.

— Хотите, помассирую шею? — неожиданно услышал он голос тихо вошедшей в кабинет Любы.

— Любонька, лучше кофе, конечно, если тут имеется.

— Тут все есть, только давайте пойдем в гостиную, там удобнее.

Показав ему на кресла в центре, она ушла на кухню.

Эди расслабленно опустился в ближнее кресло. В голову сразу подсознательно, обгоняя друг друга, полезли быстротечные мысли, связанные с тем, что ему предстояло сделать в ближайшие дни. Он пытался их отогнать, чтобы хоть немного отдохнуть. Подключал к этому процессу сознание. Но они продолжали роиться, мощно пульсируя в висках и в затылке… Наконец ему удалось большим усилием воли отгородиться от них и провалиться в сон.

Когда Люба вернулась, неся поднос с кофе и печеньем, Эди уже мирно спал, и потому она, осторожно поставив свою ношу на стол, присела напротив и, пытаясь не шуметь, разлила ароматный напиток по чашкам. Не успела она завершить эту процедуру, как Эди открыл глаза и произнес:

— О, оказывается, я заснул?

— Вы так крепко спали, что я не решилась будить.

— Это сделал ваш кофе.

— Я молола и варила его специально для вас.

— Спасибо, Любонька, ты замечательная и заботливая девушка.

— Хотелось хоть чем-то помочь, ведь за эти недели вам много досталось.

— Ничего, советские контрразведчики традиционно выносливы, — отшутился Эди.

— Тем не менее вам надо выспаться. Я по вам это вижу, — сочувственно промолвила она. — Поэтому настоятельно рекомендую после кофе идти спать. Иначе завтра будете не в форме, а это крайне нежелательно, тем более если придется воспользоваться антидотом. Ведь вам же предстоит встретиться с объектом.

— Вы правы, я так и сделаю, — согласился Эди и вернулся в свой номер, где, приняв ванну и позвонив Минайкову по вопросу организации курса для Елены, сразу лег спать.

Проснулся к восьми. Сделал зарядку до пота. Затем не торопясь сполоснулся под контрастным душем и, насухо вытершись мягким банным полотенцем, оделся в спортивный костюм и пошел завтракать в ресторан гостиницы.

Вернувшись в номер, сел в кресло и включил телевизор. Спустя некоторое время, обнаружив, что не слушает и не смотрит, отвернулся от экрана: голова полностью была занята мыслями о предстоящем дне.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Подняв трубку, Эди услышал голос Володи:

— Привет, я договорился насчет Лены. Ей надо к обеду быть на базе. Может, ты ее отвезешь? Такси я уже заказал.

— Понял, сейчас позвоню. А что за такси?

— Со мной за рулем, — хихикнул Володя. — Надеюсь, не возражаешь?

— Буду только рад. А во сколько поедем?

— Через час тебя устроит?

— Вполне, только имей в виду, в первой половине дня мне необходимо позвонить вчерашнему гостю.

— Успеем.

— Тогда подъезжай к центральному подъезду, я уже выхожу.

Переговорив с Володей, Эди позвонил Елене и попросил подготовиться для недельной поездки в Подмосковье. Она все сразу поняла и только спросила:

— А как одеться?

— Не на танцы, — пошутил Эди и положил трубку.

Через час Елена уже была в такси, которое мчалось за город. Ее лицо светилось счастьем. Она часто улыбалась и изредка трепетно касалась руки Эди, сидящего с ней рядом на заднем сиденье. Ей хотелось многое ему сказать, но она не решалась этого сделать, видя, как сдержанно общается с ней Эди.

После прибытия на базу Володя и Эди в короткое время утрясли все формальности по передаче Елены руководителю курса. При этом Эди рассказал ему, какого порядка задачи ей придется в ближайшее время решать, и кратко охарактеризовал как личность.

В Москву Эди и Володя вернулись к двенадцати часам. Высадив Эди у гостиницы, Володя уехал. В двенадцать тридцать, уже приведя себя в порядок после поездки, он набрал номер Моисеенко.

— Вы в гостинице? — спросил тот, ответив на приветствие Эди.

— Да.

— Тогда ждите, я к вам подойду. Да, а какой у вас номер?

Эди назвал.

— Хорошо, буду через полчаса, — сухо заметил тот, после чего в трубке сразу послышались короткие гудки.

И действительно через тридцать минут Моисеенко постучался в дверь номера.

Первыми его словами, как только он переступил порог, были:

— Шикарный номер. Вы просто молодец, живете, как и позволяют ваши деньги, на широкую ногу. Но имейте в виду, у наблюдательных людей могут возникнуть вопросы, а с чего это он ни с того ни с сего начал позволять себе такие расходы. Так что, дорогой Эди, призадумайтесь над тем, что я сказал, конечно, если у вас не обнаружился где-то в далекой Австралии богатый дяденька.

— Я что-то не подумал об этом, хотя почему бы и не пожить, если есть возможность. Вон наши цеховики стали на иномарках ездить, и ничего, — отпарировал Эди, указывая ему на кресло у сделанного под старину столика.

— То цеховики, а вы только научный работник и спортсмен, — заметил, улыбаясь, Моисеенко и, внимательно оглядев столик, добавил: — А он ничего, богато смотрится.

— Согласен с тем, что дорого, хочется просто люксом выветрить из ноздрей запах тюремной камеры, — сухо сказал Эди, садясь в кресло напротив. — А столик мне тоже понравился. Хотите боржоми? Из холодильника достал только перед вашим приходом, — продолжил он, кивая на стоящий в центре столика поднос, на котором стояли, отсвечивая зеленым светом, хрустальные фужеры и две бутылки минеральной.

«Интересно, почему в них играет зеленый цвет, вроде должен быть синий», — подумал он, а потом, догадавшись, что это происходит из-за соседства с бутылками, мысленно улыбнулся.

— Спасибо, это будет кстати. Может быть, и вам следовало бы заняться коммерцией, если есть желание сорить деньгами?

— Я же говорил, что хочу хороший спортзал построить с душевыми, парной и раздевалками. Правда, у нас с этим будет трудно. Совковая психология местного начальства трудно поддается перестройке.

— Вы переезжайте в Москву, здесь и развернетесь, — вопросительно глянул на него Моисеенко, с наслаждением отпивая из фужера.

— Пока приеду для работы в архивах и помогать Елене, а там видно будет, — мечтательно обронил Эди.

— Все зависит от вас. Я же говорил, что помогу. На первое время деньги у вас имеются. Можно будет их преумножить, работая на меня, — произнес Моисеенко, упершись взглядом в Эди.

— А что, у вас какая-то фирма? — вскинул брови Эди.

— Нет. Но поправить финансовое положение, решая мои вопросы, можно.

— Наподобие тех, что я решал в Минске? Только имейте в виду, что у меня не везде имеются такие друзья, как Юра.

— Мне казалось, что хорошие спортсмены и ученые как раз имеют своих людей повсюду.

— Вообще-то вы правы, — заметил Эди, сделав небольшую паузу с тем, чтобы у Моисеенко сложилось впечатление, что он задумался, вспоминая места проживания своих приятелей.

— Вот и я о том же. Так что соглашайтесь и в убытке не будете.

— Я не против такой работы, которую знаю.

— Вот и хорошо, другой от вас и не потребуется, — сказал Моисеенко, доставая из находящегося у него портфеля лист писчей бумаги и ручку. — Надо будет только написать заявление на мое имя.

Эди подвинул к себе лист бумаги и взял ручку. Затем, глянув Моисеенко в глаза, спросил:

— Что писать, Андрей Ефимович?

— Пишите на мое имя о том, что готовы выполнять мои поручения.

— А сколько будете платить ежемесячно? — спросил Эди, приготовившись писать.

— Две тысячи рублей ежемесячно, — почти дрожащим голосом произнес Моисеенко.

«Видно, очень волнуется, делая завуалированное вербовочное предложение», — решил Эди, а вслух спросил:

— А вы напишете мне обязательство выплачивать эту сумму регулярно, без задержек?

— Вы что, мне не доверяете? — улыбнулся Моисеенко.

— Конечно, доверяю! — воскликнул Эди. — Поэтому считаю, что нет необходимости писать заявление. Вы же не фирма какая-нибудь. Наши сегодняшние отношения мы можем спокойно поддерживать на прежнем уровне и впредь. Тем более вы доказали, что являетесь человеком слова. Последний гонорар — лучшее тому свидетельство.

— Но я хочу быть уверен, что вы не передумаете.

— Андрей Ефимович, я считал, что вы обо мне лучшего мнения, — с обидой в голосе перебил его Эди. — И потому если будете настаивать, то ваш же вопрос о доверии ко мне остается адресовать вам.

— Дорогой Эди, но зачем вы так?! Если бы не доверял, разве я стал строить с вами такие непростые отношения? — с надрывом в голосе изрек Моисеенко, театрально сцепив перед грудью руки.

— Но если мы так друг другу доверяем, то стоит ли наши отношения пытаться регулировать какими-то бумажками, которые юридически, насколько я понимаю, несостоятельны? — взволнованно проговорил Эди, вопросительно глядя на своего собеседника.

— Знаете, Эди, вы логичны и очень убедительны. Я искренне рад тому, что узнал вас. И действительно нам не стоит пытаться регламентировать нашу дружбу какими-то заявлениями или расписками. Мы и без них удачно поработали, ни разу при этом не подвели друг друга. Будем в таком же плане и дальше работать. Вы с этим согласны?

«Не мытьем, так катаньем хочет заполучить он мое согласие на работу с ним. Наверняка в его портфеле находится микрофон или записывающее устройство», — подумал Эди, слушая собеседника, но вслух промолвил:

— Мы же обо всем уже договорились, Андрей Ефимович, главное, не забудьте, зарплата — одно, а поручения, подобные тому, что я выполнял в Минске, это другое. При таких вариантах будем составлять отдельные калькуляции, — сказал Эди, широко улыбнувшись.

— Несомненно. Кстати, когда думаете возвращаться в Москву?

— Рассчитываю дней через десять.

— Интересно, чем это время Лена будет заниматься?

— Она собирается к каким-то родственникам по линии матери поехать. До института еще времени предостаточно.

— А где это?

— Я не спрашивал, и она не говорила, — ответил Эди, подумав при этом, что надо будет подсказать Елене сочинить какую-нибудь легенду относительно этих родственников.

— Жаль, а то хотел предложить ей поехать с моими знакомыми в дом отдыха на Клязьму. Ну ладно, с этим придется подождать, — задумчиво промолвил Моисеенко и, сославшись на свою занятость, засобирался уходить. А потом неожиданно спросил:

— Если срочно понадобитесь, как вас найти?

— Можно позвонить, — сказал Эди и назвал номер.

— А если вас не окажется дома?

— Скажите моей сестре, что звонил Андрей Ефимович из Москвы. Она передаст о вашем звонке, когда вернусь. Если же хотите написать, то лучше это сделать на главпочтамт с пометкой до востребования. Мне многие знакомые туда пишут. Так надежнее, письма не пропадают, а из ящиков в подъезде пацаны могут стащить из любопытства.

— Понял, если что, могу и на почтамт написать, — заключил Моисеенко и скоро, выразив надежду на последующие встречи, ушел.

Эди же, выждав некоторое время, связался с Любой и вместе с ней пошел в комитетский номер. Оттуда позвонил Маликову и доложил о прошедшей встрече с резидентом.

Генерал остался доволен ее результатами. Задал уточняющие вопросы по существу интереса резидента к поддержанию связи с Эди в республике. При этом отметил, что оформление под него в Грозном легендированной квартиры с телефоном и сестрой-домоседкой была хорошая идея, в связи с чем намерен отметить ее авторов. В завершение разговора сообщил, что доклад Иванкову назначен на восемь вечера, и порекомендовал тщательным образом к нему подготовиться.

После этого Эди вместе с Любой съездил в кассы Аэрофлота и купил билет в Симферополь.

Весь остаток дня они провели вместе. Пообедали в «Метрополе», потом посетили музей Пушкина, побродили по Красной площади, побывали в ГУМЕ, где Эди купил парочку сувениров для Оксаны и начальника санатория, а под вечер вернулись в гостиницу.

По предложению Любы они пришли в ее номер, где, пока она готовила кофе, Эди созвонился с Минайковым и сообщил, что купил назавтра билет и рассчитывает на его такси до аэропорта. Тот в свойственной ему манере сказал, что сделает это с большим удовольствием. Затем, намекнув о предстоящей вечером встрече, предложил состыковаться в семь часов, чтобы иметь время пообщаться и покататься по городу, дав тем самым понять, что встреча с Иванковым будет в комитете или на какой-нибудь конспиративной квартире.

Глава XXXVI

В назначенное время Эди и Люба вышли к центральному подъезду, где их уже ждал Володя на своем «такси». Поздоровавшись с ним, как со своим знакомым, они сели на заднее сиденье, и машина поехала.

— Едем на конспиративную квартиру, — сказал Володя, глянув в зеркало заднего вида, в котором отражалось лицо Эди.

— Это где картина Куинджи? — спросил Эди, глянув на отображение лица Володи в зеркале.

— Эди, у меня не было времени посмотреть, чья она. Висит себе, ну и пусть, значит кому-то надо, чтобы она там висела. И вообще, когда туда попадаю, я больше на шефов гляжу, — прыснул смехом Володя.

— Владимир, ну что вы прибедняетесь насчет своих-то знаний? — неожиданно встряла в разговор Люба. — Эди, не верьте ему, он у нас известен как ценитель искусства. Даже в театры с супругой ходит.

— Ценитель — не есть любитель, — отшутился Володя. — Правда, это не относится к «Лунной ночи на Днепре». Она меня заворожила, когда ее первый раз увидел… А вообще-то, товарищи, мне надо думать и смотреть, как бы на хвосте чужую наружку к квартире не привести, а не о творении Куинджи, — вновь пошутил Володя, подправляя зеркало заднего вида.

— Он прав, Люба, давайте не будем его отвлекать от важной задачи своими разговорами о вечном, — заметил, улыбнувшись Эди. — А еще раз посмотрим на сереющий на наших глазах город, который семимильными шагами движется навстречу очередным переменам в своей великой истории. Представьте себе, как преобразится его лик в перестроечных лучах.

— Никак не могу понять, ты едешь на доклад к большому шефу или на какой-нибудь междусобойчик? — с серьезным лицом бросил через плечо Володя. — Тебе бы по логике надо сидеть, погрузившись в мысли о том, как будешь вещать ему истины.

— Люба, скажите ему, пожалуйста, чтобы не отвлекался от озвученной им ранее задачи, — наморщив лоб, попросил Эди, вызвав тем самым на ее лице улыбку. — А то я чуть нить своего монолога, навеянного недавним изречением нашего любимого генсека о перестроечном светлом будущем, не утерял.

— Если судить по тому, как наша молодежь на все это реагирует, а старики, не стесняясь, говорят, то становится грустно, — уже серьезно заметил Володя, перестраиваясь в крайний правый ряд, чтобы свернуть с улицы Горького в проулок.

— Ребята, чего-то о грустном речь завели, — промолвила Люба. — Начали вроде весело?

— Такова жизнь, Любовь Александровна, — отчего-то сухо отреагировал Володя, вновь меняя маршрут движения.

— Не знаю, как там насчет наружки, но нас ты точно запутал своими поворотами и разворотами, — пошутил Эди, чтобы поменять тему разговора, поскольку не хотелось ее развивать.

— Сейчас будем на месте, и ты сможешь целых пятнадцать минут любоваться творением великого мастера живописи, — в таком же тоне произнес Володя, в очередной раз меняя направление движения.

Прибыв в особняк, они поднялись на второй этаж, и стали ждать прихода шефов, которые подъехали в назначенное время.

Иванков был приветлив и весел.

По-хозяйски обежал взглядом холл, остановив его на секунду на картине Куинджи, спросил о настроении у Любы, как бы оценивающе посмотрел на Володю и, обращаясь к ним, шутливо произнес:

— Если не возражаете, генерала и молодого подполковника забираю на совещание, а вы постарайтесь, чтобы у нас все было, — и пошел в комнату совещаний. Маликов и Эди последовали за ним. При этом Маликов, проходя мимо Минайкова, сказал: — Кофе и остальное заносите через полчаса.

Как только процессия приблизилась к рабочему столу с приставным столиком, шагающий впереди Иванков неожиданно остановился вполоборота к своим сопровождающим и, обращаясь к Эди, произнес:

— Скажи, ты доволен тем, что сделано?

— Так точно, товарищ генерал, — спокойно произнес Эди.

— Э-э, давай попроще, ведь тебе и самому не нравится солдафонство. Лучше скажи, да или нет, — промолвил Иванков, растянув губы в улыбке.

— Доволен, Виктор Петрович, потому что удалось успешно решить поставленную вами задачу, — поправился Эди, отметив, что зампред остается верен себе в выборе формы общения с ним, за что был ему благодарен.

— Правильно, вот и мы с Алексеем тоже довольны проведенной работой, — улыбнулся он. — Только хотим с твоим участием разобраться, чего еще можем сделать, чтобы выжать из сложившейся ситуации максимум успеха.

Затем он без слов прошел за стол и, присаживаясь в начальственное кресло, показал Маликову и Эди на жесткие кресла у приставного столика. Дождавшись, когда они присядут, продолжил:

— Главные итоги проведенных мероприятий я, естественно, знаю, как и то, насколько трудно пришлось тем, кто их реализовывал. Да, это хорошо организованная коллективная работа высокопрофессиональных чекистов. Но при этом надо отметить, я об этом докладывал и председателю комитета, когда решался вопрос о досрочном звании, что значительную роль в достижении искомого результата сыграл ты, Эди, сумев оказаться на острие контрразведывательной операции. Это позволило решить ключевую задачу — практически свести на нет причиненный «Иудой» вред противоракетной обороне страны и заставить противника перекраивать свои планы. В этом и состоял весь смысл проведенной работы. Не так ли, Алексей?

— Да, именно, так, — устало промолвил Маликов и умолк. Потом, увидев, что Иванков вопросительно смотрит на него, мол, чего остановился, продолжил: — Но есть и другие значительные достижения, которые позволили нам создать заделы под будущие успехи.

— Правильно отметил, так оно и есть. Не часто в нашей практике встречается перевербовка агента иностранной разведки, получение шифров и сведений о тайниковых операциях.

— Вот я и говорю, — горячась, произнес Маликов, — что все это можно будет задействовать в развитии операции. И мы над этим уже работаем.

Эди, слушая Иванкова, понимал, что он уже не раз обсуждал данную тему с Маликовым и имеет свое видение хода дальнейшей работы, как и то, что генерал хочет услышать его рассуждения о сложившейся с «Иудой» ситуации. Конечно, он мог пригласить его к себе одного для доклада, но, будучи тонким психологом, решил не обижать Маликова, а послушать вместе с ним в непринужденной обстановке соображения сотрудника, который находится в реальном соприкосновении с противником.

— Согласен, Алексей, на данный момент заложена серьезная перспектива под будущую работу. Главное сейчас, не ослабляя напряжения, двигаться вперед, — сухо заметил Иванков, бросив взгляд на Эди. Потом, сделав непродолжительную паузу, как бы в подтверждение только что пронесшихся в голове Эди мыслей, неожиданно спросил: — Как, по-твоему, будет действовать противник в сложившейся ситуации? Только учти, я хочу услышать от тебя как мысли, так и конкретику.

— Я постараюсь, товарищ генерал, — ответил Эди и сделал короткую паузу, как бы раздумывая над тем, с чего начать.

— Прекрасно, я надеюсь на это, — сказал Иванков, воспользовавшись этой паузой.

— Насколько представляю, — начал Эди, — Джон и Моисеенко попытаются в Минске организовать проверочную работу по «Иуде», Шушкееву, Глущенкову, Золтикову и, возможно, Андрею, задействовав в этих целях Постоюковых, фотографа и других пока неизвестных контрразведке людей. Вполне возможно, что могут направить туда Марка, тем более он там уже бывал и встречался с указанным фотографом. От них следует ожидать мер по налаживанию прямых контактов с осужденными в местах их нахождения, чтобы из первых рук получить информацию о том, что произошло в Минске.

— А в Москве? — не удержался Маликов.

— Здесь, скорее всего, они уже проводят анализ нашего уголовного законодательства с тем, чтобы разобраться в нюансах прошедшего над «Иудой» и Шушкеевым судебного процесса.

— С какой целью? — заинтересовался Иванков.

— Думаю, чтобы попытаться ответить на вопрос, насколько реальна была по закону возможность такого либерального отношения к «Иуде» и Шушкееву со стороны минского суда. Кстати, этим у меня напрямую интересовался Моисеенко.

— И как вы ему ответили?

— Лучше и не придумаешь, — рассмеялся Маликов. — Вы что, не обратили на это внимание? В сводке это хорошо прописано.

— Я же только накануне приехал со Старой площади, — недовольным голосом обронил Иванков и вновь вопросительно посмотрел на Эди.

— Сказал, что за такие деньги мой знакомый следователь сможет доказать не только отсутствие факта спекуляции Шушкеевым валютой, но и отсутствие в природе самого Шушкеева.

— Это его удовлетворило? — спросил Иванков, улыбнувшись.

— По крайней мере, новых вопросов не задавал.

— Тем не менее считаете, что анализ ситуации с судом они проведут?

— Мы бы провели, значит и они могут, хотя бы с целью понять, какой правовой барьер удалось преодолеть моему герою, на которого сделана ставка в плане развития дальнейших отношений с ним, в том числе в плане решений задач по Белоруссии.

— Логично, продолжайте, — вновь улыбнулся Иванков.

— Кроме того, активизируют работу по Елене, чтобы задействовать в поддержании связи с «Иудой», а возможно, и Шушкеевым, что внешне будет выглядеть как забота о приятеле ее отца. В пользу этого говорит то, что Моисеенко живо интересуется Еленой и пытается построить с ней личные взаимоотношения. Даже то, как он сегодня отреагировал на мое сообщение, что она уехала к родственникам матери, может свидетельствовать о таком к ней интересе.

— Он что, рассчитывает стать ее любовником? — удивился Иванков.

— Это не просматривается. Он пытается эксплуатировать образ добродушного дяденьки, желающего поддержать ее в трудный час.

— Надеюсь, вы объяснили ей, что к чему?

— Она в курсе затеи Моисеенко и будет подыгрывать ему в этом, чтобы решать наши вопросы.

— Отлично, мне уже доложили, что она в нашем центре, — заметил Иванков, глянув на Маликова.

— Да, сегодня утром Эди и Минайков отвезли ее туда, — безо всяких эмоций отреагировал тот.

По всему было видно, что он делает над собой усилие, чтобы не встревать в происходящий между Иванковым и Эди диалог. Эди это улавливал по тому, как Маликов реагировал на вопросы своего старшего начальника.

— Хорошо, Алексей, правильное решение, — промолвил Иванков, глядя на Маликова. — Нельзя было ее кидать неподготовленной в этот шпионский омут, наверняка расшифровали бы. И полетели бы к чертовой матери все наши планы.

— Собственно, это было его идеей, — отреагировал Маликов, кивнув в сторону Эди. — А так, конечно, ее нельзя было отдавать им на съедение.

— Молодцы, правильное решение, — вновь произнес Иванков. — И что дальше будут делать моисеенки?

— Остается подтягивать к себе моего героя для выполнения, с одной стороны, необходимой работы в Москве в увязке с Еленой. С другой стороны, в Белоруссии по «Иуде» и Шушкееву, а также в качестве агента-маршрутника.

— Есть еще что-то сказать? — пошутил Иванков, обращаясь к Эди.

— Вроде все, что пришло на ум, доложил. Правда, есть много нюансов, которые могли утяжелить доклад. Если надо, могу и о них рассказать, — спокойно ответил Эди.

— Экспресс-анализ получился предметный, нюансов не надо. Они прописаны в сводках и действительно могут лишь усложнить видение проблемы в целом. А так все четко и понятно. Единственно, надо будет разобрать последние встречи с Моисеенко. Расскажи-ка о них в деталях.

После того как Эди подробно описал попытки Моисеенко склонить его к написанию расписки и заявления о том, как сам реагировал на них, Иванков остался доволен и подчеркнул:

— Пока все идет нормально, но будь готов к новым его попыткам склонить к подписанию какой-нибудь бумажки. — После этого без всякой паузы в том же духе продолжил: — Они сегодня совсем оборзели. Не стесняются делать открытые предложения работать на них нашим дипломатам и даже членам правительства, ссылаясь на то, что холодная война окончена и наше общество движется к открытости. А наши верхи при этом лобзаются, как с благодетелями, вместо того чтобы… Ну да ладно, что-то я начал кипятиться.

— Виктор Петрович, что-то случилось? — озабоченно спросил Маликов.

— Пока, слава богу, нет. Но сегодня в ЦеКа меня буквально завели, сказав, мол, вам, чекистам, тоже надо активно перестраиваться, а то не в ногу с партией шагаете.

— Но это уж совсем. Догадываюсь, кто это мог сказать, — обронил Маликов.

— Он самый. Уж очень ему хочется отличиться перед… но мы сейчас не о том, — сказал как отрезал Иванков и перевел взгляд на Эди. — Так вот, надо, как говорится, ушки на макушке держать и так же мастерски отбивать ему охоту вербовать. Он же, гад, не знает, что, скорее всего, ты его вербанешь. И вообще, ведал бы, с кем связался, от инфаркта скончался, — рассмеялся Иванков. — Но пока я отпускаю тебя домой, отдохни малость, а потом назад.

— Он завтра в санаторий возвращается. Пусть хоть недельку побудет на море и позагорает, а то досталось ему с тюрьмой и этим «Иудой», — в тон ему сказал Маликов.

— Море — это хорошо, — мечтательно вымолвил Иванков, — но через пару неделек сюда. Я вот думаю, а не забрать ли тебя у Архипова в Москву. С квартирой и должностью не обидим. Как на это, подполковник, смотришь?

— Нормально смотрю, Виктор Петрович, — ответил Эди и умолк.

— И правильно делаешь, — сказал Иванков, убедившись, что Эди не собирается ничего более говорить. — Нам надо многое успеть сделать, чтобы защитить нашу страну от внешних и внутренних врагов.

На следующий день Эди улетел в Крым, чтобы позже вновь вернуться в Москву и продолжить участие в последующих раундах схватки с противником накануне гибели великой державы — СССР…

Примечания

1

Объект — в данном случае лицо, в отношении которого проводятся оперативно-розыскные мероприятия.

(обратно)

2

СИЗО — следственный изолятор.

(обратно)

3

Статья 64 УК РФ — измена Родине в различных формах, в том числе в форме шпионажа.

(обратно)

4

Статья 88 УК РФ — незаконные валютные операции.

(обратно)

5

Зэк — заключенный.

(обратно)

6

Висяк — не раскрытое уголовное дело.

(обратно)

7

ИВС — изолятор временного содержания милиции.

(обратно)

8

Наружка — Служба наружного наблюдения. В данном случае секретные сотрудники госбезопасности.

(обратно)

9

Партак, партач — новичок, не обладающий воровскими навыками.

(обратно)

10

Кипеш — галдеж, шум, драка.

(обратно)

11

Кишер — мешок.

(обратно)

12

Ланцы — комплект красивой одежды или вещей.

(обратно)

13

Усек — понял.

(обратно)

14

Чифирить — пить крепко заваренный чай.

(обратно)

15

Решето — тюремная решетка.

(обратно)

16

Крючок — надзиратель.

(обратно)

17

Впрягаться — выступать в защиту кого-либо.

(обратно)

18

Хана — в данном случае скверное положение.

(обратно)

19

Палка резиновая на вооружении официально была принята только в 1989 году. Ею широко пользовались сотрудники отрядов милиции особого назначения (ОМОН), созданные в 1987 году при УВД для охраны общественного порядка во время митингов и демонстраций.

(обратно)

20

МТС — Моторно-тракторная станция.

(обратно)

21

Храпок — глотка.

(обратно)

22

Кипеш — галдеж, шум, драка (производные от шуметь, бурлить).

(обратно)

23

Шпокнуть — изнасиловать.

(обратно)

24

Загомзить — скрывать, прятать богатство.

(обратно)

25

Куш — богатая добыча.

(обратно)

26

Впрягаться — выступать в защиту кого-либо.

(обратно)

27

Сека — азартная карточная игра.

(обратно)

28

Лафа — в данном случае счастье, удача.

(обратно)

29

Намарафетить — в данном случае побить.

(обратно)

30

Фенеботать — говорить на жаргоне.

(обратно)

31

Следак — следователь.

(обратно)

32

Взять на глотку — добиться чего-нибудь нахальством.

(обратно)

33

Мокрятник, мокрушник — убийца.

(обратно)

34

Кореш — друг.

(обратно)

35

Малява — записка.

(обратно)

36

Вор в законе — рецидивист, соблюдающий воровские традиции, принятый в братство на воровском сходе.

(обратно)

37

Фурычить — понимать.

(обратно)

38

Накатить — морально и физически подавить человека с целью подчинить его себе.

(обратно)

39

Гнида — ничтожество.

(обратно)

40

Крученный — отчаянный, бедовый человек.

(обратно)

41

Мурыжить — тянуть время на следствии.

(обратно)

42

Фазан — молодой неопытный вор.

(обратно)

43

Долбан — окурок.

(обратно)

44

Фаршмак — негодяй.

(обратно)

45

Фартововые ребята — постоянные обитатели тюрьмы.

(обратно)

46

Шаромыга — человек, который любит поживиться за чужой счет, в данном случае жулик.

(обратно)

47

Рыгаловка — в данном случае столовая.

(обратно)

48

Шлындать — ходить пешком.

(обратно)

49

Шерсть кислая — надзиратель.

(обратно)

50

Шлюцы — ключи.

(обратно)

51

Позекать — посмотреть.

(обратно)

52

Притаранить — принести.

(обратно)

53

Ажур — норма.

(обратно)

54

Чесать лохматого — врать без зазрения совести.

(обратно)

55

Жрачка — еда.

(обратно)

56

ШИЗО — штрафной изолятор.

(обратно)

57

Кум — оперативный работник в Исправительно-трудовом учреждении.

(обратно)

58

Гарбузом, арбузом — иначе говоря, с отказом.

(обратно)

59

Отхарить — изнасиловать.

(обратно)

60

Мастернуть — порезать ножом.

(обратно)

61

Фазан — в данном случае молодой неопытный вор.

(обратно)

62

Фартить — удаваться, везти.

(обратно)

63

Мокрушник — убийца.

(обратно)

64

Вышка — смертная казнь.

(обратно)

65

Зелень — в данном случае доллары США.

(обратно)

66

Прикид — в данном случае одежда.

(обратно)

67

ПГУ — Первое главное управление (внешняя разведка в составе КГБ).

(обратно)

68

Сэнсэй — учитель (японск.).

(обратно)

69

Отушники — сотрудники технического контроля.

(обратно)

70

ЦУМ — Центральный универсальный магазин.

(обратно)

71

Плюсовая камера — камера, оборудованная техникой для аудиоконтроля.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Схватка в неволе

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XIII

  Глава XIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

Часть вторая Прозрение и покаяние

  Глава XX

  Глава XXI

  Глава XXII

  Глава XXIII

  Глава XXIV

  Глава XXV

  Глава XXVI

  Глава XXVII

  Глава XXVIII

  Глава XXIX

  Глава XXX

  Глава XXXI

  Глава XXXII

  Глава XXXIII

  Глава XXXIV

  Глава XXXV

  Глава XXXVI Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg