«Соглядатай»

Соглядатай (fb2) - Соглядатай [Stalker] (пер. Елена Николаевна Тепляшина) (Йона Линна - 5) 2381K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ларс Кеплер

Ларс Кеплер Соглядатай

First published by Albert Bonniers Förlag, Stockholm, Sweden

Published in the Russian language by arrangement with Storytellers Literary Agency, Stockholm, Sweden and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

© Lars Kepler, 2014

© Love Lannér, cover photo

© Е. Тепляшина, перевод на русский язык, 2017

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Издательство CORPUS ®

* * *

Всю серьезность происходящего полиция осознала, лишь когда был обнаружен первый труп. Кто-то прислал на электронный адрес уголовной полиции ссылку на ютубовский видеоклип. Текста письмо не содержало, отправителя отследить не удалось. Секретарь канцелярии щелкнул по ссылке, просмотрел запись, предположил, что это какая-то трудная для понимания шутка, однако зарегистрировал все должным образом.

Два дня спустя трое опытных следователей сидели в маленьком кабинете на восьмом этаже штаб-квартиры уголовной полиции Стокгольма; собрались они из-за той самой видеозаписи. Старший из троих сел на скрипнувший стул, двое других остались стоять.

Запись, которую они смотрели на широком экране компьютера, длилась всего пятьдесят две секунды.

Кто-то дрожащей камерой, тайком снимал через окно спальни, как женщина лет тридцати надевает черные колготки.

Трое из уголовной полиции наблюдали за движениями женщины в смущенном молчании.

Чтобы колготки сели как следует, женщина перешагнула невидимое препятствие, после чего сделала несколько книксенов, широко расставив ноги.

В понедельник утром эту женщину обнаружили на кухне таунхауза в Линдингё, на окраине Стокгольма. Она сидела на полу, странно распялив рот. Кровь забрызгала окно и белую орхидею в горшке. На женщине были только колготки и лифчик.

В ходе судебно-медицинской экспертизы, произведенной на той же неделе, было установлено, что женщина скончалась от ножевых ран. Кто-то с необычайной яростью резал ей лицо и шею.

Слово «сталкер» вошло в речевой обиход в начале семидесятых. Сначала оно означало «мастурбатор» или «вуайерист».

В 1921 году французский психиатр де Клерамбо опубликовал статью о пациенте, состоявшем в воображаемой любовной связи. Это исследование многие считают первым современным анализом такого явления, как сталкинг.

Сегодня сталкером называют того, кто одержим болезненным стремлением следить за другим человеком.

Почти десять процентов людей хотя бы раз в жизни подвергались той или иной форме сталкинга.

Чаще всего у сталкера есть или была связь с жертвой, но достаточно часто решающую роль в привлечении его внимания играет тот факт, что потенциальная жертва достигла славы.

И хотя в подавляющем большинстве случаев сталкинг не преследуется, полиция относится к этому феномену серьезно, так как патологическая одержимость сталкера опасна сама по себе. Подобно тому как тучи, попавшие между восходящими и нисходящими потоками воздуха, могут завернуться воронкой и превратиться в торнадо, так и эмоции сталкера, которого бросает от обожания к ненависти, способны внезапно обернуться жестоким насилием.

Глава 1

Была пятница, двадцать второе августа, часы показывали без четверти девять. По сравнению с дремотными сумерками и светлыми ночами июля сейчас темнело поразительно быстро. За стеклянными дверями Государственного полицейского управления было уже черно.

Марго Сильверман вышла из лифта и направилась к бронированной двери вестибюля. Она была одета в черный кардиган с запа́хом, белую блузку, туго обхватывавшую грудь, и черные брюки с высокой талией, которая скрывала растущий живот.

Марго неторопливо приблизилась к вращающимся дверям в стеклянной стене. Дежурный, сидевший за деревянной стойкой, смотрел на экран. Камеры слежения круглые сутки записывали все, что происходит в каждом уголке огромного здания.

Волосы Марго были заплетены в тяжелую светло-золотистую косу. Она беременна в третий раз, ей тридцать шесть; блеск в глазах и румяные щеки придавали ей цветущий вид.

После долгой рабочей недели она направлялась домой. Марго ежедневно перерабатывала, и ее уже дважды упрекали за чрезмерное усердие.

Марго работала в уголовной полиции недавно, она специализировалась на серийных убийцах, «неистовых убийцах»[1] и сталкерах. Убийство Марии Карлссон стало ее первым самостоятельным расследованием после вступления в должность комиссара-следователя.

Ни свидетелей, ни подозреваемого. Жертва — одинокая, детей нет, проводила рекламные кампании для «Икеи» и унаследовала родительский незаложенный дом, после того как отец умер, а мать перебралась в дом престарелых.

Обычно Мария ездила на работу вместе с коллегой, но в то утро ее не оказалось на Чюрквэген, обычном месте их встречи. Коллега заехала к ней домой и позвонила в дверь, потом обошла дом и увидела Марию в окно. Та сидела на полу — лицо изрезано, шеи почти нет, голова свесилась набок, а рот странно широко открыт.

Согласно судебно-медицинскому отчету, кто-то раскрыл ей рот после смерти, но оставалась и вероятность того, что рот застыл в таком положении сам собой.

Трупное окоченение началось с сердца и диафрагмы, но уже через два часа было заметно на шее и в челюстях.

Был вечер пятницы, и людей в вестибюле осталось немного. Разговаривали друг с другом двое полицейских в синих свитерах; усталый прокурор вышел из кабинета, где велось судебное разбирательство по вопросу взятия под стражу.

Когда Марго еще только назначили руководителем предварительного расследования, она в глубине души подозревала, что окажется чересчур амбициозной, станет мыслить слишком широко.

Над ней посмеялись бы, расскажи она, что у нее стойкое ощущение — полиции придется иметь дело с серийным убийцей.

За неделю Марго просмотрела запись, на которой Мария Карлссон надевает колготки, больше двухсот раз. Все указывало на то, что женщину убили сразу после появления клипа на Ютубе.

Марго пыталась осмыслить клип, но не видела в нем ничего особенного. Фетишизация колготок — не такое уж редкое дело, да и ничто в самом убийстве не указывает на склонность преступника к фетишам.

Запись эта была просто коротким эпизодом из будней обычной женщины. Одинокая, с хорошей работой, собирается на вечерние курсы по рисованию комиксов.

Почему убийца оказался у нее в саду, случайное это преступление или тщательно продуманное — не поддавалось объяснению. Преступник снимал жертву за минуту до убийства, и тому должна была найтись причина.

Он отправил ссылку на клип в полицию — значит, хочет что-то продемонстрировать.

Хочет указать на какую-то черту в этой женщине или в определенном типе женщин. Может, эта деталь имеет отношение к женщинам вообще, а может — к обществу в целом.

Но Марго не видела ничего примечательного ни во внешности, ни в поведении жертвы. Женщина просто сосредоточилась на том, чтобы колготки сели как надо, она морщила лоб и вытягивала губы трубочкой.

Марго дважды посетила таунхауз на Бредабликсвэген, но первым делом изучила видеодокументы криминалистов с нетронутого места преступления.

По сравнению с полицейскими съемками запись, сделанная преступником, казалась почти смехотворной. Настойчивость, с какой техники демонстрировали следы зверского преступления, была бестактной. Жертву, сидевшую с широко разведенными ногами в луже темной крови на кухонном полу, снимали под разными углами. Разрезанный лифчик был сдвинут, и белая грудь тяжело опускалась на складки живота. От лица почти ничего не осталось — только широко раскрытый рот и какая-то красная слякоть.

Марго как бы ненароком задержалась возле вазы с фруктами, стоявшей на столике возле кресел, взглянула на дежурного — тот говорил по телефону — и повернулась к нему спиной. Несколько секунд она наблюдала за отражением дежурного в стеклянной стене большого светлого зала, после чего затолкала в сумку шесть яблок из вазы.

Конечно, шесть — многовато, но Марго не могла остановиться, пока не взяла из вазы все яблоки. Может, Йенни вечером испечет яблочный пирог, с карамельной корочкой из масла, корицы и сахара.

Ее мысли прервал телефонный звонок. Марго взглянула на экран и увидела изображение Адама Юссефа — члена следственной группы.

— Ты еще в управлении? — спросил Адам. — Скажи, что ты еще не ушла, потому что у нас…

— Я уже в машине, еду по Кларастрандследен, — солгала Марго. — Что там у тебя?

— Пришел еще один клип.

В животе заурчало, и Марго положила на него руку.

— Еще один клип, — повторила она.

— Ты приедешь?

— Разворачиваюсь, — сказала Марго и пошла назад. — Проследи, чтобы мы получили копию ролика.

Марго могла бы пересечь вестибюль и уехать домой, переложив все на Адама. Всего один звонок — и ей предоставили бы оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. Вероятно, именно так она и поступила бы, знай, насколько диким окажется ее первое расследование.

Будущее лежало в тени, но планеты уже приготовились выстроиться в опасную комбинацию. В эту минуту судьба Марго скользила к беде, как лезвие бритвы по водной глади.

Яркий свет в лифте делал ее лицо старше. Тонкая черная подводка на веках почти стерлась. Откинув голову, Марго поняла, почему коллеги твердят, что она похожа на своего отца, бывшего начальника полиции лена Эрнеста Сильвермана.

Лифт остановился на восьмом этаже; Марго пошла по пустому коридору так быстро, как только позволял ей огромный живот. Они с Адамом заняли кабинет Йоны Линны сразу после того, как в полиции почтили его память. Марго не знала Йону лично, так что проблем у нее не возникло.

— Быстрая у тебя машина, — сказал Адам, когда она вошла, и улыбнулся, обнажив крупные зубы.

— Ну… да, — ответила Марго.

Адам Юссеф, двадцати восьми лет, был круглолиц, как подросток. Нестриженый, рубашка навыпуск с коротким рукавом, джинсы. Он происходил из ассирийской семьи, вырос в Сёдертелье и играл в футбольной команде в первом дивизионе «Норры».

— Сколько времени запись провисела на Ютубе? — спросила Марго.

— Три минуты. Он сейчас там. Стоит за окном и…

— Этого мы не знаем, но…

— Я уверен, — перебил Адам. — Он наверняка там.

Марго поставила тяжелую сумку на пол, села в свое кресло и позвонила техникам.

— Здравствуйте, это Марго. Вы выслали копию? — нервно спросила она. — Мне нужно уточнить место или имя, определите, что это за местность, кто эта женщина… В вашем распоряжении пять минут, торопитесь, черт подери, но дайте мне зацепку, и я отпущу вас домой на уютный пятничный вечерок.

Марго положила трубку и открыла лежавшую на столе Адама коробку с пиццей.

— Ты ведь уже не голоден? — поинтересовалась она.

Звякнуло во входящей почте, Марго быстро сунула в рот корочку пиццы. Тревожная морщинка на лбу пролегла глубже. Марго щелкнула мышкой и увеличила картинку во весь экран, перебросила косу за плечо, запустила запись и чуть отъехала назад, чтобы и Адаму было видно.

Сначала они увидели святящееся, подрагивающее в темноте окно. Камера осторожно поплыла вперед, ветка дерева задела объектив.

Плечи Марго передернулись.

Женщина стояла в освещенной комнате — наискось от телевизора — и ела мороженое прямо из ведерка.

Женщина стянула с себя тренировочные штаны, стряхнула с ноги вместе с носком.

Поглядывая в телевизор, улыбнулась и облизнула ложку.

В кабинете полицейского управления слышно было только, как работает вентилятор компьютера.

Подскажи хоть одну деталь, которая поможет выйти на след, думала Марго, вглядываясь в черты женщины — красивый разрез глаз, плавный овал лица, округлый затылок. Казалось, от разгоряченного тела идет пар. Женщина явно только что пришла с тренировки. Резинка белых трусов растянулась от стирок, лифчик просвечивал там, где футболка намокла от пота.

Марго приблизилась к экрану, живот подался вперед, коса опять переметнулась через плечо.

— Осталась минута, — сказал Адам.

Женщина поставила ведерко с мороженым на журнальный столик и пошла из комнаты, волоча на правой ноге тренировочные штаны.

Камера последовала за ней, проплыла мимо узкой двери лоджии и замерла возле спальни, где горел свет и куда перешла женщина. Женщина стряхнула штаны и отправила их под кресло с красной подушкой. Штаны описали в воздухе дугу, шлепнулись о стену за креслом и упали на пол.

Глава 2

Камера медленно проплыла последние метры темного сада, остановилась прямо напротив окна и качнулась, словно на поверхности воды.

— Она увидит его, если только поднимет глаза, — прошептала Марго, чувствуя, как забилось сердце.

Свет из комнаты падал на листья розового куста и отбрасывал блики на верхнюю часть объектива камеры.

Адам сидел, зажав рот рукой.

Женщина стянула футболку, бросила ее на стул и какое-то время постояла в застиранных трусах и пятнистом лифчике, глядя на телефон, заряжавшийся на ночном столике возле стакана с водой. Бедра женщины были напряжены, мышцы натружены после тренировки; от резинки штанов на животе остался красный след.

На теле женщины не было ни татуировок, ни заметных шрамов — только белые растяжки после беременности.

Комната походила на миллионы других спален. Ничего примечательного.

Камера дрогнула и отъехала назад.

Женщина взяла со столика стакан с водой, поднесла его к губам — и на этом видеозапись закончилась.

— Черт, черт, — сквозь зубы повторяла Марго. — Никакой подсказки, совсем не за что зацепиться.

— Посмотрим еще раз, — предложил Адам.

— Да хоть тысячу. — Марго отъехала в кресле назад. — Ну посмотри, сделай милость. Только ты там ни фига не увидишь.

— Я вижу много всего. Я вижу…

— Ты видишь дом начала двадцатого века, фруктовые деревья, розы, окна с тройными стеклами, телевизор в сорок два дюйма, мороженое «Бен и Джерри». — Марго жестом указала на экран.

Раньше Марго не задумывалась, насколько люди похожи друг на друга. Увиденное через окно являло собой выразительное полотно шведского конформизма. Судя по этой видеозаписи, все мы живем одинаково, выглядим одинаково, делаем одно и то же, да и вещи у нас одни и те же.

— Бред какой-то, — нервно сказал Адам. — Зачем он выкладывает записи? Что ему, мать его, надо?

Марго выглянула в маленькое окно — на фоне мерцающего городского тумана чернели кроны деревьев Крунубергспаркена — и сказала:

— Это серийный убийца. Точно. Единственное, что мы можем сделать — набросать профиль…

— Как это поможет ей? — перебил Адам, ероша волосы. — У нее под окном маньяк, а ты рассуждаешь о психологических профилях.

— Это может спасти следующих.

— Да, черт возьми! Нужно поместить…

— Помолчи-ка, — перебила Марго и взяла телефон.

— Сама молчи, если хочешь, — почти закричал Адам, — а я скажу, что думаю! Нужно поместить изображение этой женщины в сетевые издания вечерних газет.

— Адам, послушай… мы надеялись идентифицировать ее сразу, для этого не так уж много надо, но у нас ничего не вышло. Я поговорю с техниками, но вряд ли они обнаружили больше, чем в прошлый раз.

— Но если ее изображение…

— У меня нет времени на ерунду, — отрезала Марго. — Подумай вот о чем… Все говорит за то, что он выложил клип, находясь в саду, так что теоретически есть возможность спасти эту женщину.

— Я это и говорю.

— Но прошло уже пять минут. Для человека, стоящего под окном, это довольно долго.

Адам подался вперед и посмотрел на нее. Усталые глаза воспалены, волосы дыбом.

— Так что, просто отступимся?

— Времени мало, но рассуждать надо медленно, — ответила Марго.

— Ладно, — раздраженно согласился Адам.

— Преступник уверен в себе и понимает, что у него перед нами фора, — быстро пояснила Марго и взяла последний кусок пиццы. — Но чем больше мы о нем узнаем, тем ближе…

— Узнаем? Хорошая мысль, только вот я сомневаюсь, что сейчас это выполнимо. — Адам вытер пот над губой. — Мы не смогли напасть на след после прошлой записи, мы ничего не нашли на месте преступления, и эту запись мы тоже не сможем использовать как подсказку.

— Технически — нет, это невозможно, но мы попытаемся взять его в кольцо, если проанализируем обе записи и преступление. — Марго почувствовала, как ребенок пинается в животе. — Что мы сейчас видели? Что он показал нам? И что видит сам?

— Женщину, которая занималась спортом, а теперь ест мороженое и смотрит телевизор, — начал Адам.

— Что это говорит об убийце?

— Что он не любит женщин, которые едят мороженое… я не знаю, — простонал Адам и закрыл лицо руками.

— Соберись.

— Прости, но…

— Я мыслю так. Убийца выкладывает запись, на которой — минуты перед убийством, — сказала Марго. — Он не спешит, смакует мгновение перед… и хочет показать нам этих женщин живыми, хочет сохранить их живыми в записи. Может быть, они интересуют его именно живые.

— Вуайерист. — Адам почувствовал, как покрывается гусиной кожей от отвращения.

— Сталкер, — прошептала Марго.

— Скажи, по каким словам фильтровать список всех этих животных, которые сейчас не в тюрягах или психушках. — Адам уже вбивал пароль, собираясь войти в полицейскую внутреннюю сеть.

— «Насильник», «тяжелое насилие», «сталкинг».

Адам быстро набрал слова, щелкнул мышью, снова застучал по кнопкам.

— Слишком много совпадений, — сказал он. — Время уходит.

— Введи имя первой жертвы.

— Ни одного совпадения. — Адам вздохнул и дернул себя за волосы.

— Маньяк-насильник, которому помешали. Возможно — прошедший химическую кастрацию, — сказала Марго, о чем-то размышляя.

— Надо сравнить базы данных, но это займет слишком много времени. — Адам встал со стула. — Так не пойдет. Черт, что же делать?

— Она мертва. — Марго откинулась на спинку кресла. — Может, ей осталось еще несколько минут, но…

— Это невыносимо, — сказал Адам. — Мы видим ее, видим ее лицо, дом… Господи, мы заглянули прямо в ее жизнь, но не сможем узнать, кто она, пока она не погибнет и не найдут труп.

Глава 3

Сусанна Керн чувствовала покалывание в бедрах после бега. Стянув влажные трусы, она швырнула их на стул.

С тех пор как ей исполнилось тридцать, она пробегала по пять километров три раза в неделю, вечером. После пятничной тренировки Сусанна обычно ела мороженое и смотрела телевизор — Бьёрн возвращался домой только к полуночи.

Когда Бьёрн получил работу в Лондоне, Сусанна думала, ей будет одиноко, однако быстро поняла, насколько ценны свободные часы в те недели, когда Морган жил у отца.

Сейчас она особенно нуждалась в покое: она начала углубленный, с высокими требованиями курс нейрологии в Каролинском институте.

Сусанна расстегнула мокрый от пота спортивный лифчик, подумав, что наденет его еще в воскресенье, а потом постирает.

Она не помнила такого жаркого лета.

Тихий скрежещущий звук заставил ее повернуться к окну.

Сад за окном был таким темным, что Сусанна увидела в стекле только отражение спальни. Похоже на театральную сцену, телестудию.

Сейчас ее выход, и вот она стоит, залитая светом софитов.

Но я забыла одеться, с кривой усмешкой подумала Сусанна.

Несколько секунд Сусанна разглядывала свое обнаженное тело. Ярко освещенное, в отражении оно выглядело более стройным, чем на самом деле.

Царапанье послышалось снова, словно кто-то водил ногтями по оконному скату. Может, птица? Слишком темно, не видно.

Не отрывая глаз от окна, Сусанна осторожно подошла ближе, пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь отражения. Потянула к себе темно-синее покрывало, прикрылась, вздрогнула.

Преодолевая внутреннее сопротивление, она приблизилась вплотную к стеклу; сад — темно-серый мир, словно подземелье с гравюры Гюстава Доре.

Черная трава, высокие кусты, качели Моргана раскачиваются на ветру, оконные проемы игровой комнаты выходят на террасу, которую так и не достроили.

Стекло запотело от ее дыхания; Сусанна выпрямилась и задернула шторы. Позволила тяжелому покрывалу соскользнуть на пол, голая прошла к двери, и тут по спине у нее пробежал неприятный холодок; она снова повернулась к окну. В щели между тускло-розовыми шторами поблескивала полоска черного стекла.

Сусанна взяла со столика телефон и позвонила Бьёрну; слушая гудки, она не могла оторвать взгляда от окна.

— Привет, дорогая. — Бьёрн ответил как-то слишком громко.

— Ты в аэропорту?

— Что?

— Ты в…

— Я сейчас в аэропорту, купил бургер в «О'Лирис»… — Его голос пропал; какие-то мужчины завопили, зааплодировали. — Ливерпуль снова забил, — объяснил Бьёрн.

— Ура, — вполголоса сказала Сусанна.

— Твоя мама звонила, спрашивала, что ты хочешь на день рождения.

— Как мило.

— Я сказал, ты хочешь кружевное белье, — пошутил он.

— Великолепно.

Сусанна не отрываясь смотрела на блеск стекла между шторами; в телефоне потрескивало.

— Дома все нормально? — спросил Бьёрн; казалось, он совсем близко.

— Я просто немного испугалась темноты.

— Разве Бена с тобой нет?

— Сидит перед телевизором.

— А Джерри?

— Они оба ждут меня, — улыбнулась Сусанна.

— Я скучаю по тебе, — сказал Бьёрн.

— Не опоздай на самолет, — прошептала она.

Они поговорили еще немного, сказали друг другу «Пока, целую!» и разъединились. Сусанне вспомнился пациент, которого привезли вчера ночью. Парень ехал на мотоцикле без шлема, попал в аварию и получил серьезные повреждения мозга. Его отец приехал в больницу прямо со своей ночной смены. Так и явился — в испачканном комбинезоне, на шее респиратор.

Прикрывшись розовым кимоно, Сусанна вернулась в комнату с телевизором и задернула плотные шторы.

Комната сделалась странно слепой, как при полной тишине.

Шторы колыхались, и у Сусанны по спине прошел холодок, когда она отвернулась от окна.

Она сунула в рот ложку мороженого. Оно размягчилось — скоро будет то, что надо. Терпкий шоколадный вкус обволакивал рот.

Сусанна отставила ведерко, прошла в ванную, заперла дверь, открыла воду, распустила волосы и положила резинку на край раковины.

Она вздохнула, когда горячая вода полилась на голову, шею и омыла тело. В ушах загудело, плечи расслабились, мускулы обмякли. Сусанна намылилась, задержала руку между ногами, почувствовала, что волоски уже начали отрастать после последней эпиляции.

Сусанна протерла рукой запотевшее стекло, взглянула на ручку двери ванной.

И вдруг подумала о том, что ей привиделось в окне спальни, когда она натягивала на себя покрывало.

Она тогда отмахнулась — решила, что померещилось. Глупо пугать себя. Сусанна отогнала страх, сказала себе, что не могла толком ничего разглядеть.

Комната была ярко освещена, а в саду совсем черно.

Но там, где в стекле отразилось темное покрывало, ей померещилось чье-то лицо, глядящее на нее.

В следующую секунду оно пропало, и Сусанна решила, что ошиблась, но теперь не могла избавиться от мысли, что видела лицо на самом деле.

Это был не ребенок. Может быть — сосед. Искал своего кота, остановился и стал глазеть на нее.

Сусанна закрыла воду, и сердце у нее застучало где-то в горле: дверь кухни открыта в сад. Неужели она забыла закрыть дверь? Все лето дверь по вечерам была открыта, но, отправляясь в душ, Сусанна всегда запирала ее.

Она протерла запотевшее стекло и снова посмотрела на ручку двери. Ничего не случилось. Сусанна потянулась за полотенцем и подумала: надо позвонить Бьёрну. Она осмотрит дом, а Бьёрн пусть в это время остается на телефоне.

Глава 4

Выходя из ванной, Сусанна услышала доносившиеся из телевизора восторженные вопли публики. Тонкий шелк кимоно лип к влажной коже.

По полу струился холодный воздух.

Ступни оставляли мокрые отпечатки на потертом паркете.

Темные окна столовой поблескивали. Стекло черно мерцало позади кашпо с папоротниками. У Сусанны появилось чувство, что за ней следят, но она заставила себя не смотреть в ночь, боясь нагнать еще больше страха.

Однако, приближаясь к кухне, она держалась подальше от закрытой двери, ведущей вниз, в подвал.

Вымытые волосы намочили кимоно. С мокрых концов текло, ткань на спине пропиталась водой до самых ягодиц.

Чем ближе к кухне, тем холоднее пол.

Сердце тяжело билось в груди.

Сусанна снова подумала про того мальчика с тяжелой травмой мозга. Ему ввели снотворное, кеталар. Лицо все разбито. Отец тихо твердил себе, что с сыном все в порядке. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но у Сусанны не было времени.

Сейчас ей представилось, что тот рослый отец нашел ее, счел виновной и стоит теперь в своем грязном синем комбинезоне за дверью кухни.

Из телевизора донеслась новая песня.

Ветер задувал прямо в кухню. Дверь широко распахнута в сад, занавеска из тонких пластиковых лент колышется. Сусанна медленно сделала несколько шагов вперед. Трудно рассмотреть что-либо за шелестящей занавеской. Может, там, прямо за ней, кто-нибудь притаился.

Сусанна протянула руку, отвела в сторону извивающиеся полоски, потянулась к дверной ручке.

Пол был холодным от струящегося по нему вечернего воздуха.

Полы кимоно разошлись.

Она успела заметить: темный сад безлюден. Кусты шевелятся на ветру, подрагивают качели на цепях.

Сусанна поскорее заперла дверь (часть занавески застряла снаружи, но ей было все равно), вытащила ключ и попятилась прочь от двери.

Положила ключ в миску с монетами, поправила кимоно.

Теперь, по крайней мере, дверь заперта, подумала она — и тут у нее за спиной что-то скрипнуло.

Сусанна быстро обернулась — и улыбнулась собственной пугливости. Всего-навсего подалось от сквозняка окно в комнате с телевизором, надавило на крючок.

Публика свистела, не одобряя решение судей.

Сусанна подумала: надо взять из спальни телефон и позвонить Бьёрну. Он, наверное, уже ждет, когда объявят посадку. Ей хотелось говорить с ним, осматривая дом, а потом вернуться к телевизору. Она слишком запугала себя, и расслабиться иначе не получится. Единственная проблема — в подвале телефон не берет. Может, включить громкую связь и оставить трубку на лестнице?

Сусанна сказала себе, что не обязательно красться по собственному дому, но невольно продолжала ступать осторожно.

Она прошла мимо закрытой двери подвала, краем глаза глянула на темные окна столовой и двинулась дальше, к комнате с телевизором.

Сусанна помнила, что заперла входную дверь, вернувшись с пробежки, но все же решила проверить. Тоже неплохо — так она сможет больше не думать о ней.

Ветер со свистом задувал в окно комнаты с телевизором, штору затянуло в щель.

Сусанна шагнула к столовой, успела заметить, что луговые цветы в вазе на дубовом столе засохли, — и вдруг встала точно вкопанная.

Она словно оледенела. Адреналин в крови резко подскочил.

Три окна столовой превратились в огромные зеркала. В свете люстры были видны стол и восемь стульев, но за ними стояла какая-то фигура.

Сусанна уставилась в отражение комнаты, и сердце забилось так, что загудело в ушах.

В проеме двери, ведущей в прихожую, стоял человек с кухонным ножом в руке.

Он здесь, он в доме, подумала Сусанна.

Она закрыла и заперла дверь кухни — а следовало выбежать в сад.

Сусанна медленно попятилась.

Взломщик стоял совершенно неподвижно, спиной к столовой, взгляд направлен через коридор в кухню.

Правая рука, подрагивая от нетерпения, сжимала большой нож.

Сусанна пятилась, не отрывая взгляда от фигуры в прихожей. Правая нога скользнула, и паркет скрипнул, когда она перенесла вес в другую ногу.

Надо спасаться, но, если она пойдет в кухню, незнакомец увидит ее через коридор. А вдруг она успеет взять ключ из чаши? Сусанна не была в этом уверена.

Она продолжила осторожно отступать, следя за отражением взломщика в последнем окне.

Пол скрипнул под ее левой ногой, она остановилась и увидела, как мужчина поворачивается к столовой, поднимает взгляд и видит ее в одном из темных окон.

Сусанна медленно шагнула назад. Незнакомец двинулся к ней. Она всхлипнула от страха, повернулась и бросилась в комнату с телевизором.

Запнулась о ковер, потеряла равновесие, упала, ударилась коленом о пол, схватилась за ушибленное место рукой, зашипела от боли.

В столовой стул задел о ножку стола.

Поднимаясь, Сусанна опрокинула торшер. Он накренился к стене, с грохотом повалился на пол.

Сусанна слышала за спиной быстрые шаги.

Не оглядываясь, она метнулась в ванную и заперла за собой дверь. Воздух здесь все еще был теплым и влажным.

Это неправда, это происходит не со мной, в панике думала она.

Прошагав мимо раковины и туалета, Сусанна отвела штору на окошке. Трясущимися руками начала тянуть задвижку. Заело. Она дернула задвижку, попыталась успокоиться, еще подергала, потянула и как раз отперла первую задвижку, когда в замке ванной послышался скрежет. Сусанна кинулась к двери и вцепилась в ручку — та уже начала поворачиваться. Сусанна держала ее обеими руками, чувствуя, что от страха сердце готово выскочить из груди.

Глава 5

Наверное, взломщик вставил отвертку или лезвие ножа в щель замка. Сусанна удерживала вращающуюся ручку, ее трясло от страха, она боялась разжать пальцы.

— Господи, этого не может быть, — шептала она. — Этого не может быть, это просто невозможно…

Она быстро взглянула на окно. Слишком маленькое, чтобы вылезть через него. Единственная возможность выбраться — подбежать к окну, отодвинуть вторую задвижку, толкнуть створки и выпрыгнуть, но Сусанна не могла отпустить дверную ручку.

Никогда в жизни ей не было так страшно. Всепроникающий смертный ужас, не поддающийся никакому контролю.

Ручка под напряженными пальцами сделалась горячей и скользкой. С той стороны двери что-то металлически скрежетало.

— Эй? — сказала Сусанна.

Взломщик попытался открыть дверь, резко крутанув ручку, но Сусанна была начеку и удержала ее.

— Что вам нужно? — Она постаралась, чтобы голос не дрожал. — Деньги? Понимаю. Ничего удивительного.

Ответа не последовало. Сусанна услышала, как металл скрежетнул о металл, почувствовала, как дернулась ручка.

— Можете поискать, но в доме нет ничего особенно ценного… Телевизор почти новый, но…

Сусанна замолчала — ее так трясло, что она с трудом выговаривала слова. Она шепотом приказала себе успокоиться, покрепче вцепилась в ручку и подумала, что страх ухудшает ее положение: он может натолкнуть взломщика на дурные мысли.

— Моя сумка висит в прихожей. — Она сглотнула. — Черная сумка. В ней кошелек, там немного наличных и карточка «Виза». Я только что получила зарплату и, если хотите, скажу вам код.

Взломщик перестал крутить ручку.

— Ладно, слушайте. Код — тридцать девять сорок пять, — сказала она в дверь. — Я не видела вашего лица, вы можете взять деньги и исчезнуть, я подожду до утра, а потом заявлю о пропаже карты.

Сусанна, крепко держа ручку, приложила ухо к двери; ей показалось, что она слышит удаляющиеся шаги, а потом реклама из телевизора заглушила все остальные звуки.

Она не знала, глупо или нет было раскрывать настоящий код, но ей хотелось только, чтобы все закончилось, к тому же она больше боялась за свои украшения, за мамино обручальное кольцо и за ожерелье с крупными изумрудами, которое ей подарили после рождения Моргана.

Сусанна ждала под дверью, повторяя себе, что опасность еще рядом и нельзя расслабляться ни на секунду.

Она осторожно перехватила ручку. Большой и указательный палец правой руки затекли. Она потрясла рукой, приложила ухо к двери и подумала, что прошло больше получаса с тех пор, как она выдала код.

Наверняка какой-нибудь наркоман. Увидел открытую дверь и решил порыскать в поисках ценных вещей.

Первая часть передачи закончилась. Снова реклама, потом будут новости. Сусанна опять поменяла руку, подождала.

Еще через десять минут она легла на пол и заглянула под дверь. Никого.

Она увидела большой участок паркета, пол под диваном и мерцание от экрана телевизора, отраженное в лаке.

Все спокойно.

Воры «медвежатники» не склонны к насилию. Они просто хотят побыстрее забрать деньги — и прочь из дома.

Дрожа, Сусанна поднялась, снова вцепилась в ручку, замерла, приложив ухо к двери и слушая новости и прогноз погоды.

Она подняла с пола насадку для чистки кафеля — хоть какое-то оружие? — собралась с духом и осторожно отперла замок.

Дверь медленно подалась.

Сквозь проем Сусанне была видна почти вся комната с телевизором. Нигде ни следа взломщика. Словно и не было его.

На подгибающихся ногах Сусанна вышла из ванной и двинулась к комнате с телевизором. Чувства обострились до предела.

Вдали послышался собачий лай.

Она осторожно шла дальше. Отсвет экрана падал на задернутые шторы, кресла и стол с ведерком мороженого.

Сусанна подумала — надо зайти в спальню, взять телефон, снова запереться в ванной и вызвать полицию.

Слева поблескивала витрина с коллекцией дрезденского фарфора, доставшейся Бьёрну по наследству. Сердце снова забилось тяжело. Она уже почти миновала дверь комнаты, но сначала надо заглянуть в прихожую.

Она сделала шаг в комнату с телевизором, огляделась и успела заметить, что в столовой пусто, как вдруг увидела взломщика совсем рядом. Всего в шаге от себя. Щуплая фигурка поджидала ее у стены, прямо возле коридора.

Удар ножа был таким быстрым, что Сусанна не успела среагировать. Острое лезвие вошло прямо в грудь.

Вокруг металла, глубоко вошедшего в тело, напряглись мышцы.

Никогда сердце у Сусанны не билось так тяжко, как сейчас. Секунды замерли; Сусанна подумала, что все это не может происходить с ней по-настоящему.

Нож вырвали, на его месте остались расслабленность и жжение. Она прижала руку к ране, ощущая, как горячая кровь толчками вытекает между пальцами. Насадка со звоном упала на пол. Сусанну шатнуло в сторону, голова стала свинцовой, она увидела, что ее кровь забрызгала блестящую ткань дождевика на вешалке. Свет замигал; она попыталась сказать что-нибудь, сказать, что все это недоразумение, но голос пропал.

Сусанна повернулась и сделала пару шагов к кухне, почувствовала быстрые толчки в спину, поняла, что ее опять ударили ножом.

Она качнулась в сторону, в поисках опоры опрокинула витрину у стены; со звоном и стуком посыпались фарфоровые фигурки.

Сердце колотилось, как бешеное, кровь пропитала кимоно. Стало ужасно больно в груди.

Поле зрения сжалось до туннеля.

В ушах гудело, и она поняла, что взломщик что-то раздраженно кричит, но слов было не понять.

Подбородок задрался, когда ее схватили за волосы. Она пыталась уцепиться за кресло, но не удержалась.

Ноги подкосились, и Сусанна упала на пол.

Кровью обожгло легкое, и она слабо кашлянула.

Голова повернулась в сторону, Сусанна увидела в пыли под диваном старый пакетик попкорна.

Сквозь гул в голове она услышала странный крик и почувствовала еще удары — в живот и грудь.

Она попыталась отползти в сторону, подумала, что надо вернуться в ванную. Пол под ней был скользким, сил не осталось.

Она хотела перекатиться на бок, но нападавший схватил ее за подбородок и ударил ножом в лицо. Больно уже не было, но мозг отказывался воспринимать происходящее как реальность. Шок и абстрактное «я не здесь» смешивалось с отчетливым, очень телесным ощущением, что ей режут лицо.

Лезвие вошло в горло, снова — в грудь и лицо. Губы и щеки наполнились жаром и болью.

Сусанна поняла, что не выживет. Леденящий страх разверзся, словно пропасть, и она перестала бороться за жизнь.

Глава 6

Психиатр Эрик Мария Барк сидел, откинувшись на спинку кресла, обтянутого светло-серой овечьей кожей. У него был большой кабинет в доме с покрытыми лаком дубовыми полами и встроенными книжными шкафами. Вилла темного кирпича располагалась в старейшей части Эншеде, к югу от Стокгольма.

Был полдень, но Эрик дежурил ночью, и ему требовалось поспать несколько часов.

Он закрыл глаза. В детстве Беньямин хотел знать, как познакомились мама и папа. Эрик присаживался на край его постели и рассказывал, что бог любви Купидон существует на самом деле. Он живет в облаках — пухлый мальчик с луком в руках.

Однажды летним вечером Купидон посмотрел с небес вниз, на Швецию, и заметил меня, объяснял Эрик сыну. Я как раз был на вечеринке и проталкивался на террасу на крыше, когда Купидон подполз к краю своего облака и пустил стрелу вниз, на землю — в кого придется.

Я расхаживал там, болтал с приятелями, ел арахис, перебросился парой слов с заведующим кафедрой.

Но, когда женщина с соломенными волосами и с бокалом шампанского в руке взглянула мне в глаза, — стрела угодила прямо мне в сердце.

После почти двадцати лет брака Эрик и Симоне все же решили развестись, и в большей степени это решение принадлежало Симоне.

Потянувшись к выключателю, чтобы потушить настольную лампу, Эрик мельком заметил отражение своего усталого лица в зеркальце на книжной полке. Морщины на лбу, складки вдоль щек были глубже, чем обычно. Темные волосы подернулись сединой. Надо бы подстричься. Несколько прядей упали на глаза, и он мотнул головой.

Когда Симоне сказала ему, что встретила Йона, Эрик понял: все кончено. Беньямин воспринял все спокойно и пошучивал, что иметь двух пап — это просто отлично.

Сейчас Беньямину восемнадцать, он живет в Стокгольме в большом доме с Симоне и ее новым мужем, с доставшимися ему в придачу братьями, сестрами и собаками.

На старом курительном столике лежали последние номера «American Journal of Psychiatry» и «Метаморфозы» Овидия, заложенные полупустой упаковкой таблеток.

За освинцованными окнами дождь падал в насыщенную зелень фруктового сада.

Эрик вытащил пачку с лекарством из книги, выдавил в ладонь таблетку снотворного, прикинул, за какое время тело добудет из нее активное вещество, начал подсчитывать снова, потом бросил. Из предосторожности он разломил таблетку по надсечке, сдул с края порошок, чтобы не было горько, и проглотил одну половину.

За окном лил дождь, из динамиков приглушенно доносился «Dear Old Stockholm» Джона Колтрейна.

Химическое тепло от таблетки растеклось по мышцам. Эрик закрыл глаза, наслаждаясь музыкой.

Эрик Мария Барк был дипломированным врачом, психиатром и психотерапевтом, специализировался на терапии травмы и психотерапии катастроф; пять лет он проработал в Уганде, в Красном кресте.

Четыре года Эрик руководил революционным научным проектом в Каролинском институте — групповая терапия глубоким гипнозом. Он был членом Европейской Ассоциации гипноза, многие считали его крупнейшим мировым авторитетом в области клинического гипноза.

Сейчас Эрик входил в маленькую группу, которая разрабатывала методы терапии острой травмы и посттравмы. Группа регулярно помогала полиции и прокуратуре проводить сложные допросы жертв преступлений.

Нередко он использовал гипноз, чтобы свидетель расслабился и смог верно восстановить картину событий.

Через три часа намечена встреча в Каролинском институте; Эрик надеялся поспать до нее.

Не получилось.

Он погрузился в глубокий сон, ему приснилось, что он несет бородатого старика через какой-то тесный дом.

Симоне позвала его из-за закрытой двери — и тут зажужжал телефон. Эрик дернулся и пошарил по курительному столику. Сердце быстро стучало от внезапной тревоги, как бывает, когда человека выдергивают из глубокого расслабления.

— Симоне, — невнятно проговорил он.

— Привет, Симоне… по-моему, тебе пора завязывать с французскими сигаретами, — со свойственной ей лаконичностью пошутила Нелли. — Прости за эти слова, но у тебя голос, как у мужлана.

— Ты почти права, — улыбнулся Эрик. В голове было мутно от снотворного.

Нелли рассмеялась — бодро, звонко.

Нелли Брандт была психологом и коллегой Эрика по спецгруппе в Каролинском институте. Невероятно знающая, она много работала и в то же время много шутила, иногда — чересчур вульгарно.

— Здесь полицейские, они словно рехнулись, — сказала Нелли, и только теперь Эрик понял по ее голосу, как она нервничает.

Он потер глаза, чтобы вернуть зрению резкость, и попытался вникнуть в дело. Нелли рассказывала, как полиция явилась в отделение «скорой помощи» с пациентом в шоковом состоянии.

Эрик прищурился на окно, на улицу. Дождевые капли стекали по стеклу.

— Мы проверили соматический статус, выполнили рутинные процедуры, — говорила Нелли. — Кровь, мочу… состояние печени, почки, щитовидную железу…

— Хорошо.

— Эрик, комиссар особо спрашивала о тебе… Это я виновата. Случайно сказала, что ты лучший.

— Не пытайся подсластить пилюлю. — Эрик медленно, пошатываясь, встал, провел рукой по лицу и, опираясь о мебель, подошел к письменному столу.

— Ты встал, — весело констатировала Нелли.

— Да, но я…

— Тогда я говорю полиции, что ты уже едешь.

Черные носки с запылившейся подошвой лежали под столом вместе с длинным чеком такси и зарядным устройством для телефона. Эрик нагнулся за носками — пол поплыл ему навстречу, и Эрик упал бы плашмя, если бы не успел опереться на руку.

Лежавшие под столом предметы слиплись вместе, потом разъехались в двойных кольцах. Резко светились серебристые маркеры в стаканчике.

Эрик потянулся за полупустым стаканом, выпил воды, подумал: надо взять себя в руки.

Глава 7

Больница Каролинского университета — одна из крупнейших в Европе, здесь работают более пятнадцати тысяч врачей. Чуть в стороне от огромного больничного городка расположено психиатрическое отделение. Если смотреть сверху, строение напоминает ладью викингов, но если приближаться к нему через парк, то оно ничем не отличается от прочих построек. Сейчас никотиново-желтая штукатурка фасада еще была влажной после дождя, ржавая вода бежала по водосточным трубам, из подставки для велосипедов торчало переднее колесо с замочком.

Под шинами автомобиля медленно захрустел гравий, когда Эрик свернул на парковку.

Нелли ждала его, стоя на ступеньках с двумя стаканчиками кофе в руках. Эрик не смог удержаться от улыбки, видя ее довольное лицо и наигранно-ленивый взгляд.

Довольно высокая, стройная, с осветленными, безупречно уложенными волосами, со вкусом подкрашенная.

Эрик довольно много общался с Нелли и ее мужем Мартином и за пределами больницы. Нелли можно было бы и не работать — Мартин был главным владельцем «Датаметрикс Нордик»[2].

Увидев, как «БМВ» Эрика заворачивает на парковку, Нелли пошла ему навстречу. Подула на один стаканчик с кофе, осторожно отпила из другого, потом поставила оба на крышу машины и открыла заднюю дверцу.

— Не знаю, в чем там дело, но вид у комиссара озабоченный. — Нелли протянула Эрику стаканчик между сиденьями.

— Спасибо.

— Я объяснила, что мы всегда соблюдаем интересы пациента. — Нелли уселась и захлопнула дверцу, — О черт… Прости. Есть салфетки? Я пролила кофе… на твое сиденье.

— Оставь.

— Ты сердишься? Конечно, сердишься.

Аромат кофе наполнил салон; Эрик на секунду закрыл глаза.

— Можно узнать, о чем они говорили?

— У меня не так здорово получается ладить с этой чертовой… я хотела сказать — приятной дамой из полиции.

— Есть что-нибудь, что я должен узнать, прежде чем войду? — Эрик открыл дверцу.

— Я сказала ей, что она может подождать в твоем кабинете и порыться в ящиках.

— Спасибо за кофе… за оба стаканчика. — Эрик вылез из машины одновременно с Нелли.

Заперев дверцу, он сунул ключи в карман, провел рукой по волосам и зашагал к клинике.

— Я пошутила насчет ящиков! — крикнула Нелли ему вдогонку.

Эрик поднялся по ступенькам, повернул направо, вставил карточку в считывающее устройство, набрал код и пошел дальше по коридору, к своему кабинету. Он все еще чувствовал вялость. Надо как можно скорее избавиться от последствий снотворного. Из-за таблеток он засыпал слишком глубоко. Принимать их — все равно что напиваться. Его наркотические сны начинали отдавать клаустрофобией. Вчера Эрику приснились две кошмарные сросшиеся вместе собаки, а неделю назад он уснул здесь, в клинике, и ему снилось что-то про секс с Нелли. Сейчас сон уже почти стерся из памяти, но Нелли в нем стояла на коленях и оставила ему холодный стеклянный шарик.

Мысли рассыпались, когда Эрик увидел комиссара; она сидела в его кресле, положив ноги на корзину для бумаг. Одной рукой гостья обнимала свой огромный живот, в другой держала банку кока-колы. Лоб собран морщинами, подбородок опущен на грудь, дышит полуоткрытым ртом.

Полицейский значок и удостоверение лежали на письменном столе Эрика; женщина вяло указала на них и представилась:

— Марго Сильверман… уголовная полиция.

— Эрик Мария Барк, — Эрик пожал ей руку.

— Спасибо, что приехали сразу же. — Она облизала губы. — У нас свидетель в состоянии шока… Все говорят, надо привлечь вас. Мы уже четыре раза пытались допрашивать его, но…

— Я только замечу, что нас в группе пятеро и я сам обычно не участвую в допросах преступников или подозреваемых.

Отражение потолочной лампы скользнуло в светлых глазах Марго. Кудрявые волосы начали выбиваться из толстой косы.

— О’кей, но Бьёрн Керн — не подозреваемый. Он работал в Лондоне и находился в самолете, когда убили его жену. — Марго смяла банку из-под колы, тонкий металл затрещал.

— Это я знаю.

— Он приехал на такси из Арланда и обнаружил ее мертвой, — продолжила Марго. — Мы не знаем точно, что он сделал, но сложа руки не сидел. Протащил убитую жену через весь дом… Неизвестно, где она лежала сначала, мы нашли ее в спальне, уложенной в постель… Бьёрн прибрал в доме, вытер кровь… По его словам — ничего не помнит, но мебель переставлена, окровавленный коврик — в стиральной машине… Бьёрна нашли больше чем в километре от дома, сосед поехал за ним следом, он так и шел в окровавленном костюме и босиком.

— Разумеется, я пойду к нему, — сказал Эрик, — но прямо скажу, что форсировать допрос — ошибка.

— Он должен заговорить сейчас, — упрямо сказала Марго и снова хрустнула банкой.

— Понимаю вашу фрустрацию, однако он может погрузиться в психоз, если вы станете слишком давить на него… Дайте ему время, и он начнет давать показания.

— Вы помогали полиции, так ведь?

— Много раз.

— Но сейчас… речь идет о втором случае в серии убийств.

— В серии, — повторил Эрик.

Лицо Марго посерело, тонкая подводка на веках казалась ярче в свете лампы.

— Мы выслеживаем серийного убийцу.

— Я все понимаю, но пациент должен…

— Этот убийца сейчас в активной фазе и не успокоится сам по себе, — перебила она. — А Бьёрн Керн — это просто катастрофа. Сначала он бродил по дому и уничтожил все улики на месте преступления до того, как приехала полиция… а теперь из него невозможно слова вытянуть и узнать, как все выглядело вначале.

Марго спустила ноги на пол, прошептала, что пора уже браться за работу, и села, выпрямив спину и сопя.

— Давить на него сейчас — значит рисковать, что он закроется окончательно. — Эрик отпер березовый шкаф и достал чехол из искусственной кожи, для камеры.

Марго поднялась, поставила наконец банку на стол, взяла свой значок и, переваливаясь, пошла к двери.

— Естественно, я понимаю, что ему чертовски тяжело думать о случившемся, но он обязан собраться…

— Да, только это больше, чем тяжело… он может оказаться просто не в состоянии думать об этом прямо сейчас. То, что вы описываете, называется критический стрессовый синдром и…

— Это все слова. — Щеки Марго вспыхнули от раздражения.

— Психическая травма может спровоцировать острую блокаду…

— Почему? Не верю.

— Как вам, может быть, известно, гиппокамп распределяет в памяти пространственное и временное… а после этого переправляет информацию в префронтальную кору головного мозга, — терпеливо объяснил Эрик и указал на свой лоб. — Но при сильном возбуждении, шоке все меняется… Когда миндалевидное тело идентифицирует что-то как опасность, активируются и автономная нервная система, и то, что называется стрессовой осью…

— Ладно, ладно, я поняла. В мозгах происходит до фига всего.

— Важно то, что из-за столь интенсивного стресса воспоминания располагаются не как обычно, а под воздействием аффекта… они как осколки льда, заморожены каждое в себе… изолированно.

— Понимаю. Вы говорите, он старается изо всех сил. — Марго положила руку на живот. — Но Бьёрн мог заметить что-то, что послужило бы нам подсказкой и помогло бы остановить маньяка. Успокойте его и сделайте так, чтобы он заговорил.

— Это я сделаю, но не могу сказать, сколько времени это займет. Я работал в Уганде с людьми, травмированными войной… это люди, чья жизнь дала трещину от края до края. Тут надо работать — внушить пациенту, что он в безопасности, пробовать сон, беседы, упражнения, лекарства…

— Но не гипноз? — Марго невольно улыбнулась.

— Если нет завышенных ожиданий к результатам, то… Иногда гипноз может очень помочь пациенту структурировать воспоминания, и тот сможет их воспроизвести.

— Сейчас я склонна думать — пусть хоть лошадь его лягнет в голову, если от этого будет польза.

— За этим — в другое отделение, — сухо сказал Эрик.

— Прошу прощения. Я, когда беременная, становлюсь вспыльчивой. — Эрик услышал в голосе Марго примирительные нотки. — Но я должна найти параллели с первым убийством, мне нужен почерк, чтобы обрисовать убийцу, а у меня нет ни единой зацепки.

Они подошли к палате. Двое полицейских в форме ждали у двери.

— Я понимаю ваше нетерпение, — сказал Эрик. — Но задумайтесь: этот человек совсем недавно нашел свою жену убитой.

Глава 8

Эрик проследовал за Марго в одну из палат, где стояли два кресла и диван, низкий белый столик, пара стульев, кулер с пластиковыми стаканчиками и корзина для бумаг.

На полу под подоконником валялся разбитый цветочный горшок; виниловый коврик затоптан, испачкан землей.

Воздух был спертым от нервозности и запаха пота. Мужчина стоял в дальнем углу, словно хотел спрятаться.

Увидев Эрика и Марго, он, волоча ноги и проехав спиной по стене, переместился к дивану. Бледное лицо, затравленный взгляд, красные воспаленные глаза. Голубая рубашка промокла под мышками и выбилась из брюк.

— Здравствуйте, Бьёрн, — начала Марго. — Это Эрик, он здесь врач.

Мужчина недоверчиво взглянул на Эрика и снова забился в угол.

— Здравствуйте, — сказал Эрик.

— Я не сумасшедший.

— Разумеется, нет. Но после того, что вам пришлось перенести, вы нуждаетесь в лечении, — по-деловому пояснил Эрик.

— Вы не знаете, что мне пришлось перенести, — сказал мужчина и что-то неразборчиво зашептал.

— Я знаю, что вам не вводили транквилизаторов, — спокойно констатировал Эрик. — Но хочу, чтобы вы знали: такая возможность существует…

— На хрена мне глотать гору таблеток? — перебил Бьёрн. — Они помогут? Все будет хорошо?

— Нет, но…

— Тогда я смогу увидеть Санну? — закричал Бьёрн. — Окажется, что всего этого не было?

— Случившееся нельзя изменить, — серьезно сказал Эрик. — Но изменится ваше отношение к происшествию, независимо от ваших действий…

— Я даже не понимаю, о чем вы говорите.

— Я просто пытаюсь объяснить: то, что вы чувствуете, — часть тяжелого психического процесса, и вы можете принять мою помощь, пока этот процесс идет.

Бьёрн мельком взглянул ему в глаза и заковылял вдоль стены, прижавшись к ней спиной.

Марго поставила диктофон на столик, быстро проговорила дату, время и перечислила присутствующих.

— Это пятый допрос Бьёра Керна, — закончила она вводную часть, после чего повернулась к мужчине — тот ковырял спинку дивана. — Бьёрн, расскажите, пожалуйста, своими словами…

— О чем? — быстро спросил Керн. — О чем?

— О том, как вы приехали домой.

— Зачем? — прошептал он.

— Я хочу знать, что случилось и что вы видели, — коротко пояснила Марго.

— Ну что же, я просто приехал домой, это не запрещено.

Бьёрн зажал уши, он прерывисто дышал. Эрик заметил, что костяшки обеих рук у него окровавлены.

— Что вы видели? — утомленно повторила Марго.

— Зачем вы об этом спрашиваете? Понятия не имею, зачем вы спрашиваете. Черт… — Бьёрн замотал головой и с силой потер губы и глаза.

— Поймите: здесь, в этой комнате, вы в безопасности, — сказал Эрик. — Вы не верите, что бояться нечего, но это так.

Керн поковырял ногтем стык обоев, оторвал узкую полоску.

— По-моему, — сказал он, не глядя ни на Марго, ни на Эрика, — я должен все повторить сначала, именно сейчас… Заново приехать домой, войти в дверь, и тогда все образуется.

— Что значит «образуется»? — спросил Эрик; ему удалось поймать взгляд Бьёрна.

— Я знаю, это звучит непонятно, но это так, вам просто невдомек. — Бьёрн отчаянно взмахнул рукой, словно прося гостей помолчать. — Вот я вошел, перешагнул порог, позвал Санну… Она знает, что я привез подарок, я всегда привожу пакет из «Дьюти фри»… я снимаю ботинки, иду… — Он был в отчаянии. — Земля на полу, — прошептал он.

— На полу была земля? — спросила Марго.

— Заткнись! — Бьёрн завопил так, что сорвал голос. Шагнув по засыпанному землей полу, он схватил второй цветочный горшок и швырнул его в стену. Пластмассовый горшок громко треснул, земля посыпалась на пол за диваном.

— О че-орт, — выдохнул Бьёрн. Он оперся о стену обеими руками, голова поникла, нитка слюны потянулась к полу.

— Бьёрн?

— Черт, черт. Так нельзя, — проговорил Керн с рыданиями в голосе.

— Бьёрн, — медленно начал Эрик. — Марго хочет узнать больше о том, что произошло. Это ее работа. Моя работа — помочь вам. Я здесь ради вас… я привык иметь дело с людьми, которым трудно, которые понесли тяжелую потерю, переживают страшную боль… через такую боль никому не надо бы проходить, но с ней сталкиваются многие из нас.

Керн не отвечал. Он просто тихо плакал. Темные глаза покраснели от напряжения и блестели от слез.

— Хотите стоять? — спокойно спросил Эрик. — Не сядете в кресло?

— Без разницы.

— Мне тоже все равно…

— Ладно, — прошептал Бьёрн и повернулся к нему.

— Я видел материалы дела и знаю, что вы ответили, но моя работа — приходить на помощь… я могу дать вам успокоительное. Ужасные воспоминания не исчезнут, но паника внутри утихнет.

Керн помолчал, потом прошептал:

— Вы можете помочь мне?

— Я помогу вам сделать первый шаг к… тому, чтобы пережить самое черное время, — спокойно пояснил Эрик.

— Меня начинает трясти, когда я думаю о пороге дома… ведь я, наверное, переступил не тот порог, неправильный порог.

— Понимаю.

Бьёрн осторожно потрогал свои губы, словно они саднили.

— Хотите, чтобы я сел? — Он осторожно взглянул на Эрика.

— Если вам так удобнее.

Бьёрн наконец сел. Эрик почувствовал на себе взгляд Марго, но не посмотрел на нее.

— Что вы увидели, когда переступили не тот порог?

— Не хочу и думать об этом.

— Но вы помните, что увидели?

— Вы можете убрать… панику? — прошептал Керн Эрику.

— С вашего согласия, — ответил Эрик. — Но я с удовольствием посижу здесь, пока Марго задает вопросы… или поговорю с вами… а еще можно попробовать гипноз, он неплохо помогает миновать самую тяжелую стадию.

— Гипноз?

— Есть мнение, что гипноз — вещь действенная, — просто ответил Эрик.

— Да ну, — улыбнулся Бьёрн.

— Гипноз — это просто комбинация расслабления и концентрации.

Бьёрн беззвучно рассмеялся, прижав ладонь ко рту, поднялся с дивана, прошел вдоль стены, снова встал в углу и повернулся к Эрику.

— Я подумал — может, мне помогут таблетки, как вы говорили…

— Хорошо, — кивнул Эрик. — Могу дать вам «Стесолид» — знакомое название? Вы почувствуете тепло и усталость, но вам станет гораздо спокойнее.

— Согласен.

Бьёрн несколько раз хлопнул ладонями по стене и подошел к кулеру.

— Я попрошу медсестру принести таблетку, — сказал Эрик и вышел. В эту минуту он был уверен, что очень скоро Бьёрн Керн спросит про гипноз.

Глава 9

Дом номер четыре по Лилль-Янсплан выделялся среди окружавших его зданий темным фасадом с готическими мотивами, бордюрами, эркерами, пилястрами и сводчатыми арками.

Занавески в окнах первого этажа были задернуты, иначе в комнаты можно было бы смотреть прямо с улицы.

Эрик заглянул в бумажку с адресом, немного поколебался и вошел в большой подъезд. О своем визите сюда он никому не рассказывал.

Желудок свело, когда он подходил к двери. На лестничной площадке слышалась спокойная фортепианная музыка. Эрик посмотрел на часы, понял, что пока рановато, и стал ждать в подъезде.

Весной он обнаружил в своем почтовом ящике листовку с предложением фортепианных уроков и чересчур поспешно заказал интенсивный курс для своего сына Беньямина, которому в начале лета исполнялось восемнадцать.

Эрик решил: никогда не поздно научиться играть на каком-нибудь инструменте. Сам он всегда мечтал играть на фортепиано — сидеть в одиночестве и наигрывать меланхолический ноктюрн Шопена.

Однако накануне дня рождения сына Нелли указала ему, что не нужно быть психологом, чтобы понять: он спроецировал на Беньямина свои собственные мечты.

Тогда Эрик быстро оплатил курсы вождения. Беньямин остался доволен, Симоне сочла это щедрым жестом.

Эрик был уверен, что отменил курс. Но вчера ему на электронную почту пришло напоминание о первом уроке.

Смущенный Эрик все-таки решил сам пойти на первый урок, воспользоваться возможностью.

Мысль о том, чтобы уйти, послать смс и напомнить о своем отказе от курса, пронеслась у него в голове, пока он возвращался к двери преподавателя музыки, тянулся рукой к кнопке звонка и нажимал ее.

Музыка продолжала звучать, но Эрик услышал за дверью торопливые легкие шаги.

Открыла девочка лет семи, с большими голубыми глазами. На ней было домашнее платье в горошек, волосы растрепаны, в руках — игрушечный еж.

— У мамы ученик, — тихо сообщила она.

Прекрасная музыка разливалась по квартире.

— У меня назначено на семь часов… я на урок, — пояснил Эрик.

— Мама говорит — надо начинать в детстве, — сказала девочка.

— Если человек намерен стать хорошим пианистом. Но это не обо мне, — улыбнулся он. — Я буду рад, если от моей игры пианино не заткнет уши и его не затошнит.

Девочка расплылась в улыбке.

— Позвольте взять вашу куртку? — вспомнила она обязательный вопрос.

— А ты ее удержишь?

Положив свою тяжелую куртку на ее худенькие ручки, он смотрел, как девочка исчезает в глубине прихожей, где стояли высокие шкафы.

По коридору к Эрику шла женщина лет тридцати пяти. Она словно была погружена в свои мысли, а может, просто слушала музыку.

Черные волосы коротко, по-мальчишечьи стрижены, глаза скрыты за круглыми темными очками. Бледно-розовые губы, лицо как будто совсем не накрашено — но выглядит как звезда французского кино.

Эрик понял, что она и есть Джеки Федерер, преподавательница фортепиано.

На ней была черная кофточка редкой вязки и кожаная юбка, на ногах — балетки.

— Беньямин? — спросила она.

— Меня зовут Эрик Мария Барк, вообще-то я заказывал курс для своего сына Беньямина… В подарок ко дню рождения, но Беньямину я не сказал об этом… А пришел вместо него сам, потому что, на самом деле, это я хочу учиться.

— Вы хотите научиться играть на фортепьяно?

— Наверное, я уже стар для этого, — поспешил сказать Эрик.

— Проходите, я только закончу урок, — пригласила женщина.

Следуя за ней по коридору, Эрик заметил, что женщина легонько ведет кончиками пальцев по стене.

— Разумеется, Беньямин получил другой подарок, — добавил Эрик ей в спину.

Женщина открыла дверь, и музыка стала ближе.

— Присаживайтесь, — пригласила она и села в дальний угол дивана.

Свет лился в комнату сквозь высокое окно, которое выходило в зеленеющий внутренний двор.

За черным фортепиано сидела, выпрямив спину, девушка лет шестнадцати. Она играла сложную пьесу, покачивалась, перелистывала ноты, пальцы бегали по клавишам, ноги ловко нажимали на педали.

— Пожалуйста, ритмичнее, — сказала Джеки, высоко подняв подбородок.

Девочка покраснела, но не сбилась и продолжила играть. Пьеса звучала прекрасно, однако Эрик видел, что Джеки недовольна.

Он подумал, что она, наверное, бывшая звезда мировой величины, знаменитая пианистка, которую ему следовало бы знать, — Джеки Федерер, богиня, которая носит дома солнечные очки.

Пьеса закончилась, звуки еще повисели в воздухе, потом начали затихать; девушка отпустила правую педаль, и сурдина приглушила струны.

— Хорошо. Сегодня гораздо лучше.

— Спасибо. — Девочка собрала ноты и быстро вышла.

В комнате стало тихо. Крона большого дерева во внутреннем дворе бросала подвижные тени на светлый деревянный пол.

— Значит, вы хотите играть на фортепиано. — Джеки поднялась с дивана.

— Всегда мечтал об этом, но никогда не получалось… У меня определенно никаких способностей, — оправдывался Эрик. — Я немузыкальный.

— Печально слышать, — вполголоса сказала Джеки.

— Да.

— Однако попытаемся. — Она коснулась рукой стены, словно для опоры.

— Мама, я сделала сок, — сказала малышка, входя в комнату с подносом, на котором стоял стакан сока.

— Спроси гостя, не хочет ли он пить.

— Хотите пить?

— Большое спасибо, ты очень любезна. — Эрик немного отпил. — Ты тоже играешь на пианино?

— Даже лучше, чем мама в моем возрасте, — ответила девочка, словно повторив заученную фразу.

Джеки улыбнулась и неловко погладила дочку по растрепанным волосам и шее, после чего снова повернулась к Эрику.

— Вы заплатили за двадцать занятий.

— Я, пожалуй, поторопился, заказав так много уроков, — признался Эрик.

— Чего вы хотите от этих уроков?

— Если честно, я мечтаю сыграть какую-нибудь сонату или… ноктюрн Шопена. — Эрик почувствовал, что краснеет. — Но я понимаю, что начать придется с детских песенок.

— Мы можем разучить Шопена, но лучше, наверное, этюд.

— Разве что какой-нибудь коротенький.

— Мадлен, принеси, пожалуйста, моего Шопена… опус двадцать пять, первый этюд.

Девочка поискала на полке рядом с Джеки, вытащила папку, достала ноты. Лишь когда она вложила лист матери в руки, Эрик понял, что учительница слепая.

Глава 10

Невольно улыбаясь, Эрик сел за черное лакированное фортепьяно, на котором золотыми буквами значилось «C. Bechstein, Berlin».

— Ему надо опустить табурет, — заметила девочка.

Эрик поднялся и опустил сиденье, покрутив тугой винт.

— Начнем с правой руки и будем ориентироваться на нее, но обозначим некоторые звуки левой.

Эрик смотрел на светлое лицо Джеки, на ее прямой нос, полуоткрытые губы.

— Смотрите не на меня, смотрите в ноты и на клавиатуру. — Джеки потянулась через его плечо и мягко положила мизинец на черную клавишу. В недрах инструмента послышался громкий звук.

— Ми-бемоль… Мы начнем с первой цепочки, которая состоит из шести звуков, шести шестнадцатых. — Джеки пробежала пальцами по клавишам.

— Хорошо, — пробормотал Эрик.

— Где я начала?

Эрик нажал на клавишу; послышался громкий звук.

— Мизинцем.

— Откуда вы знаете…

— Потому что ваша ошибка предсказуема. Играйте, — сказала Джеки.

Эрик продирался через последовательность звуков, он сосредоточился на подсказках Джеки, акцентировал первый звук из шести, однако растерялся, когда Джеки добавила несколько нот для левой руки. Она снова тронула запястье Эрика, убеждая его не напрягать кисть, и наконец ровным тоном объявила:

— Хорошо. Вы устали, на сегодня закончим. Вы основательно поработали.

Она дала задание к следующему уроку и попросила девочку проводить Эрика. Они прошли мимо закрытой двери с большой табличкой, на которой детским почерком было выведено: «Вход воспрещен!»

— Это твоя комната? — полюбопытствовал Эрик.

— Заходить можно только маме.

— Когда я был маленьким, в мою комнату нельзя было заходить даже маме.

— Даже ей нельзя?

— Я нарисовал большой череп и повесил листок на дверь, но, думаю, она все равно заходила, потому что иногда на кровати оказывалась свежая простыня.

Эрик вышел; вечерний воздух был прохладным. Ему казалось, что во время урока он едва дышал. Напряженная спина болела, к тому же Эрик по-прежнему чувствовал странное смущение.

Дома он долго стоял под горячим душем, а потом позвонил учительнице.

— Джеки.

— Здравствуйте, это Эрик Мария Барк, ваш новый ученик…

— Здравствуйте. — Джеки как будто удивилась.

— Я звоню, чтобы… извиниться. Вы потратили на меня целый вечер, а я… понял, что это безнадежно, мне слишком поздно…

— Вы работали хорошо, как я и сказала. Играйте упражнения, которые я вам дала. До скорой встречи.

Эрик растерялся и не находил нужных слов.

— Спокойной ночи, — попрощалась Джеки и закончила разговор.

Перед сном Эрик поставил диск с двадцать пятым опусом Шопена — чтобы понять, к чему стремиться. Он слушал журчащую игру Маурицио Поллини, и собственные попытки освоить музыку казались ему смехотворными.

Глава 11

Солнце высоко стояло над деревьями; сине-белая пластиковая лента трепыхалась под ветерком, ее прозрачная тень плясала на асфальте.

Дежурившие на месте преступления полицейские пропустили черный «Линкольн-таункар», который медленно катил по Стенхаммарсвэген. Отражения зеленых садов пробегали по черному лаку, словно ночной лес.

Марго свернула на обочину, аккуратно припарковалась позади машины, на которой прибыла следовательская группа, и немного посидела, держась за парковочный тормоз.

Она вспоминала, как полицейские бились над установлением личности Сусанны Керн, пока драгоценное время еще не ушло. Через час они поняли, что опоздали, но все равно продолжали попытки.

От измотанных компьютерщиков Марго с Адамом узнали, что, когда поднялась тревога, ссылку на запись отследить не удалось.

В начале третьего ночи техники-криминалисты прибыли на место; полиция оцепила весь район, от Брумма-Чюрквэг до Лиллэнгсгатан.

Весь день техники со всей тщательностью обследовали место преступления; одновременно Марго пыталась допросить мужа жертвы, призвав на помощь психиатра Эрика Марию Барка.

Полиция опросила жителей всего района, просмотрела записи всех камер дорожного видеонаблюдения, и вот теперь Марго собиралась обсудить полученные данные с Адамом и криминалистом по фамилии Эриксон.

Она перевела дух, взяла пакет с перекусом из «Макдоналдса» и вылезла из машины.

У полосатой ленты со стороны Стенхаммарсвэген выросла гора цветов, горели три стеариновые свечи. Кое-кто из потрясенных соседей отправился в приходскую церковь, но большинство не изменило своим повседневным привычкам или планам на выходные.

Подозреваемых не было.

Когда полиция явилась к мужу Сусанны, тот вместе с их сыном находился на футбольном поле стадиона Кристинеберга. Полицейские уже знали, что на время убийства у Бьёрна алиби, и, отозвав его в сторону, рассказали о случившемся.

Марго была в курсе, что, получив это известие, муж Сусанны вернулся в ворота и отразил подряд несколько пенальти, посланных мальчиком.

Утром Марго прикинула, как начинать следствие, учитывая недостаток свидетелей и скудные результаты криминалистической экспертизы.

Следователям предстояло проанализировать всех преступников, обращая особое внимание на осужденных за сексуальные преступления и отпущенных на волю из мест заключения или клиник в последние годы, а потом сотрудничать с группой, которая разрабатывала психологический профиль преступника.

Марго смяла бумажный пакет от еды и, не прекращая жевать, подошла к полицейскому в форме.

— Приходится уплетать за пятерых, — пояснила она.

Усталым движением Марго подняла ленту и тяжело зашагала к Адаму, который ждал у калитки.

— Просто чтобы ты знал: нет никакого серийного убийцы, — хмуро сказала она.

— Я это слышал. — Адам впустил ее в калитку.

— Начальство, — вздохнула Марго. — О чем только думают эти придурки? Вечерние газеты поднимут крик, и тут уж наше мнение не в счет — полиция для газетчиков лакомый кусок. Мы должны следовать законам — это все равно что об пол горох.

— Об стенку горох, — поправил Адам.

— Мы не знаем, как СМИ повлияют на поведение преступника, — продолжила Марго. — Он может почувствовать себя выставленным на всеобщее обозрение и лечь на дно, затаиться… или же интерес, проявленный прессой, подстегнет его тщеславие, и его потянет на подвиги.

Свет прожекторов проникал сквозь окна дома, словно здесь снимали кино или шла фотосессия для журнала мод.

Техник-криминалист Эриксон открыл банку кока-колы и так торопливо пил, словно в первых пузырьках таилась какая-то волшебная сила. Лицо в поту, защитная маска сдвинута под подбородок, белый комбинезон натянулся на толстом животе.

— Я ищу Эриксона, — сказала Марго.

— Тогда ищите большое безе, которое заплачет, если вы произнесете «пять» и «два». — И Эриксон протянул ей руку.

Пока Марго с Адамом натягивали тонкие защитные комбинезоны, Эриксон рассказал, что ему удалось обнаружить на ступеньке крыльца след резинового сапога сорок третьего размера, но все следы в доме размазаны и спутаны из-за уборки, устроенной мужем убитой.

— Все занимает впятеро больше времени. — Эриксон вытер пот со щек белым носовым платком. — Реконструкции в обычном смысле не будет, но у меня есть несколько предположений, мы можем их обсудить.

— А тело?

— Мы посмотрим на Сусанну, но муж перемещал ее и… да вы сами знаете.

— И уложил в кровать, — сказала Марго.

Эриксон помог ей застегнуть молнию. Адам закатал рукава своего неуклюжего комбинезона.

— Можем начинать детскую передачу «Три безешки», — заметила Марго, обняв живот обеими руками.

Они расписались в перечне тех, кто посетил место преступления, и следом за Эриксоном подошли к двери.

— Готовы? — спросил Эриксон, внезапно посерьезнев. — Обычный дом, обычная женщина, прекрасные годы — и через несколько минут разверзается ад.

Они вошли, шурша защитной пленкой, дверь за ними закрылась, дверная петля вскрикнула, как пойманный заяц. Дневной свет погас, и резкий контраст между солнцем позднего лета и темной прихожей ослепил Марго.

Они постояли, пока глаза привыкали к мраку.

Воздух был теплым; кровавые отпечатки ладоней виднелись на дверном косяке, вокруг замка и ручки, испуганно нашаривающие.

Пылесос без насадки стоял на резиновом коврике. Из трубки вытекала темная кровь.

Защитная маска Адама быстро зашевелилась на уровне рта, капли пота выступили на лбу.

Следом за Эриксоном они прошли по блестящим плиткам на кухню. На линолеуме виднелись кровавые отпечатки ног. Они были кое-как затерты, потом снова натоптаны. Один сток раковины был забит размокшими бумажными полотенцами, в мутной воде виднелась насадка для чистки кафеля.

— Мы сняли отпечатки ног Бьёрна, — сказал Эриксон. — Сначала он ходил по дому в окровавленных носках, потом босиком… носки оказались в мусорном ведре на кухне.

Он замолчал, и они втроем двинулись дальше, в проход, соединявший кухню со столовой и гостиной.

Место преступления уже успело изменить облик, его последовательно засоряли по мере того, как расследование продвигалось вперед. Чтобы не пропустить ни одной улики, криминалисты начали с обследования мусорных контейнеров и припаркованных машин, регистрации запахов и прочих летучих субстанций.

Место преступления исследовали от и до, со всей осторожностью приблизившись к телу и непосредственному месту убийства.

Комнату с телевизором заливал яркий свет. Всюду проникал жирный запах крови. Хаос не так бросался в глаза: мебель вытерли и расставили по местам.

Вчера вечером Марго смотрела видеозапись, на которой Сусанна стояла здесь и ела мороженое ложкой прямо из ведерка.

В аэропорту приземлился самолет, от грохота завибрировала витрина. Марго заметила, что фарфоровые фигурки лежат, словно уснули.

Мухи жужжали над окровавленной шваброй, брошенной за диваном. Вода в ведре была темно-красной, а пол — в разводах. На паркете темнел след, оставленный шваброй, алые брызги застыли на ножках мебели.

— Сначала он пытался убрать кровь пылесосом, — пояснил Эриксон. — Драил шваброй, вытирал кухонной тряпкой и бумажными полотенцами.

— Он ничего не помнит, — сказала Марго.

— Почти все изначальные контуры кровавых брызг уничтожены, но кое-что он пропустил. — Эриксон указал на полупрозрачное пятнышко на обоях.

Криминалист использовал старый прием: протянул восемь нитей на стене между крайними пятнами, чтобы найти точку их пересечения — место, откуда брызнула кровь.

— Вот точное место… нож вошел сверху, наискось, довольно глубоко, — одышливо проговорил Эриксон. — И это был один из первых ударов.

— Потому что она стояла, — тихо сказала Марго.

— Потому что она все еще стояла, — подтвердил Эриксон.

Марго снова взглянула на шкафчик с лежащими на боку фарфоровыми фигурками и подумала, что Сусанна, вероятно, покачнулась и схватилась за него, пытаясь уклониться от ножа.

— Эта стена вымыта, — показал Эриксон, — так что теперь у нас есть лишь догадки, но скорее всего, жертва стояла спиной к стене и сползла… может, сделала полуоборот, дернула ногой… потому что здесь она какое-то время лежала с проколотым легким.

Марго тяжело подалась вперед; кровь угадывалась на спинке дивана, снизу вверх, наискось — возможно, Сусанна кашляла.

— Но кровавый след как будто уходит туда, — указала она. — Сусанна сражалась, как зверь…

— Мы хотя бы знаем, где Бьёрн нашел ее? — спросил Адам.

— Нет, но вот тут было очень много крови, — сказал Эриксон.

— И там тоже. — Марго махнула в сторону окна.

— Да, она была там, но ее перетащили… она уже мертвая сменила несколько мест — лежала на диване… и в ванной, и…

— А сейчас она в спальне, — подытожила Марго.

Глава 12

Белый свет прожекторов заливал спальню и отражался бледными пятнами в оконном стекле. Все освещено, каждая нитка, каждый летучий клочок пыли. Кровавые капли ниткой черных бусин тянулись по светло-серому ковровому покрытию до самой кровати.

Марго встала у дверей, но слышала, как Адам и Эриксон подходят к кровати и останавливаются, как шуршат их комбинезоны.

— Господи, — сдавленно выдохнул Адам.

Марго снова вспомнила запись: вот Сусанна идет, волоча штаны на одной ноге, вот взмахом сбрасывает их.

Она опустила глаза: одежда лежала, аккуратно сложенная, на стуле.

— Марго? Ты как?

Марго встретила взгляд Адама, увидела его расширенные зрачки, услышала тихое жужжание мух и заставила себя взглянуть на жертву.

Одеяло натянуто до подбородка.

Вместо лица — темно-красная бесформенная масса. Убийца рубил, резал, колол.

Марго подошла ближе. Единственный уцелевший глаз убитой косо уставился в потолок.

Эриксон отогнул одеяло, заскорузлое от свернувшейся крови. Кожа и ткань слиплись. Раздалось потрескивание — это отклеилась засохшая кровь, корка осыпалась крошками.

Адам зажал себе рот.

Звериная жестокость убийцы сосредоточилась на лице, шее и груди Сусанны. На голом теле убитой — сплошные раны и кровь, под кожей кровоподтеки.

Эриксон стал фотографировать труп. Марго указала на зеленоватое пятно на правой стороне живота.

— Это в порядке вещей, — сказал Эриксон.

Волосы на лобке росли рыжеватым хохолком. На внутренней поверхности бедер не видно ни отметин, ни повреждений.

Эриксон сделал несколько сотен снимков, от головы на подушке до самых пальцев ног.

— Прости, Сусанна, что пришлось потревожить тебя, — прошептал он и, подняв ее левую руку, осмотрел повреждения. Женщина сопротивлялась, на руке остались раны, указывавшие, что она пыталась обороняться.

Умелым движением Эриксон поскреб у нее под ногтями — там обычно сохраняются ДНК преступника. Для каждого ногтя Эриксон брал отдельную пробирку, наклеивал этикетку и делал пометку в ноутбуке, который поставил на столик у кровати.

Пальцы убитой были расслаблены — трупное окоченение пошло на убыль.

Закончив с ногтями, Эриксон осторожно надел бумажный пакет на руку убитой и замотал скотчем — до вскрытия.

— Каждую неделю я бываю в гостях у самых обычных людей, — тихо сказал Эриксон. — У всех дома осколки стекла, перевернутая мебель и кровь на полу.

Техник обошел кровать, чтобы проделать то же с ногтями на другой руке. Он взял было руку Сусанны, но замер.

— В руке что-то есть, — сказал он и потянулся за фотоаппаратом. — Видите?

Марго наклонилась. Какой-то темный предмет сверкнул в ладони убитой. Раньше она крепко сжимала его из-за трупного окоченения, но сейчас рука расслабилась, и предмет стало возможно рассмотреть.

Взяв руку женщины, Эриксон осторожно высвободил предмет. Убитая словно хотела удержать его, но слишком устала сопротивляться.

На мгновение тучное тело Эриксона заслонило от Марго жертву — но потом она отчетливо увидела, что Сусанна сжимает в кулаке.

Отломанная головка фарфоровой косули.

Блестящая головка каштанового цвета, а скол белый, как сахар.

Кто вложил ее в руку женщины — убийца или муж?

Марго задумалась о витрине с фарфором. Она была почти уверена, что фигурки в ней целые, хоть и лежат на боку.

Она шагнула назад и оглядела спальню. Над жертвой согнулся Эриксон, фотографирует блестящую фарфоровую головку. Адам опустился на пуфик возле гардероба и как будто пытается подавить рвотные позывы.

Марго вернулась к витрине и постояла, глядя на перевернутые фарфоровые фигурки. Все они лежали, словно мертвые, но ни одна не была повреждена, головки у всех на месте.

Откуда в руке убитой головка косули?

В спальне блеснула вспышка; проследив за ней, Марго подумала, что надо взглянуть на тело еще раз, прежде чем убитую увезут в отделение судебной медицины в Сульне.

Глава 13

Утром Эрик стоял перед кассой в кафетерии психологической клиники, собираясь расплатиться за кофе. Доставая кошелек, он почувствовал, как болит рука после урока фортепиано.

— Уже заплачено, — сказала женщина за стойкой.

— Заплачено?

— Друг заплатил за ваш кофе до самого Рождества.

— Он назвал свое имя?

— Нестор.

Улыбаясь, Эрик кивнул и подумал: надо поговорить с Нестором, его знаки благодарности переходят все границы. Помогать людям — его, Эрика, работа, Нестор ему ничего не должен.

Вспомнились осторожно-дружелюбные манеры бывшего пациента; тут он услышал за спиной приглушенные шаги и обернулся. К нему враскачку приближалась та беременная женщина, комиссар полиции; она махнула рукой, сжимая в ней бутерброд в целлофане.

— Бьёрн уснул, и ему, кажется, лучше, — прерывисто дыша, проговорила она. — Он хочет помочь нам и готов попробовать гипноз.

— Начнем через час, — сказал Эрик, сделав глоток кофе.

— Как по-вашему, гипноз в его случае сработает?

Они пошли по направлению к палате.

— Гипноз — это просто способ заставить его мозг расслабиться и начать сортировать воспоминания наименее хаотичным образом.

— Прокурор вряд ли примет такие свидетельские показания.

— Разумеется, — улыбнулся Эрик. — Но это поможет Бьёрну давать показания в дальнейшем… Что, безусловно, пойдет на пользу расследованию.

Когда они вошли в палату, Бьёрн стоял за креслом, вцепившись в спинку. Глаза тусклые, словно из выцветшей пластмассы.

— Я видел гипноз только по телевизору, — произнес он надтреснутым голосом. — В смысле, я не знаю, верю ли я в гипноз…

— Скажите себе, что гипноз — это просто способ улучшить самочувствие.

— Но пусть она выйдет. — Бьёрн кивком указал на Марго.

— Конечно.

— Уговорите ее?

Марго осталась сидеть на диване; она и бровью не повела.

— Вам придется выйти и подождать, — тихо сказал Эрик.

— У меня лобковое сочленение болит, мне нужно посидеть.

— Вы знаете, где кафетерий.

Марго вздохнула, достала телефон и пошла к двери; на пороге она обернулась к Эрику.

— Можно вас на минутку? — дружелюбно попросила она, и Эрик вышел в коридор следом за ней.

— Мы не можем позволить себе потакать его капризам, каждая минута на вес золота, — прошептала Марго.

— Я вас понимаю, но я врач, и помочь ему — моя работа.

— У меня тоже работа. — Голос Марго сделался тонким от злости. — И на кону стоит шанс остановить убийцу, это серьезно. Бьёрн видел что-то, что…

— Допроса не будет, — перебил Эрик, — мы с вами это обсуждали.

Он наблюдал, как комиссар борется с нетерпением; наконец Марго кивнула в знак того, что понимает и принимает его слова.

— Надеюсь, гипноз ему не повредит, — сказала она, — вы же знаете… малейшая деталь может оказаться для расследования решающей.

Глава 14

Эрик закрыл за собой дверь, установил штатив и закрепил камеру. Бьёрн, наблюдая за ним, крепко потер лоб.

— Обязательно снимать на камеру? — спросил он.

— Только для архива, — ответил Эрик. — Я предпочитаю ничего не писать во время процедуры.

— Ладно. — Бьёрн как будто не слушал ответа.

— Для начала можете лечь на диван. — Эрик подошел к окну и задернул занавески.

Комнату окутал приятный полумрак; Бьёрн улегся, сполз на несколько сантиметров и закрыл глаза. Эрик сел на стул, придвинулся ближе к Бьёрну, увидел, насколько тот напряжен, как подергивается тело под воздействием разных импульсов, понял, что в голове у него сейчас творится хаос.

— Дышите медленно, через нос, — начал Эрик. — Расслабьте рот, подбородок и щеки… почувствуйте, как затылок всей своей тяжестью давит на подушку, как расслабляется шея… не нужно напрягать шею, голова покоится на подушке… Мускулы челюстей делаются мягкими, лоб разглаживается, веки тяжелеют…

Эрик не спеша прошелся вниманием по всему его телу, от макушки до пальцев ног, а потом снова вверх, до самых усталых век и отяжелевшей головы.

С усыпляющей монотонностью Эрик соскальзывал в индукцию, в его речи звучали нисходящие интонации, а сам он пытался сосредоточиться и обрести спокойствие перед погружением Бьёрна в транс.

Тело Бьёрна расслабилось почти до степени каталепсии. Иногда из-за психической травмы восприимчивость к гипнозу возрастает, словно мозг жаждет новой команды, ищет пути выхода из непереносимого состояния.

— Вы слушаете только мой голос… если вы услышите что-то кроме, то расслабитесь еще больше, еще лучше сосредоточитесь на моих словах… Сейчас я начну обратный отсчет, и с каждой цифрой вы будете расслабляться глубже.

Эрик подумал о том, что ожидает их обоих, что увидел Бьёрн, переступив порог дома: они вернутся в тот момент, когда шок обрушился на Бьёрна всей силой, — этот момент даст ключ к разгадке.

— Девятьсот двенадцать, — спокойно считал Эрик, — девятьсот одиннадцать…

Низким, убаюкивающим голосом Эрик на каждом выдохе произносил цифры в обратном порядке, медленно и монотонно. Спустя какое-то время он нарушил логику цифр, но сохранил обратный порядок отсчета. Сейчас Бьёрн уже на хорошей глубине. Резкие складки на лбу разгладились, рот обмяк. Эрик считал, погружаясь в гипнотический резонанс, с тревогой предвкушая слова Бьёрна.

— Теперь вы глубоко расслабились… вам спокойно, приятно… — медленно говорил Эрик. — Скоро к вам вернутся воспоминания о вечере пятницы… Когда я досчитаю до нуля, вы будете стоять перед домом, но вы совершенно спокойны, потому что вы в безопасности… Четыре, три, два, один… Вы стоите на улице перед своим домом, такси отъезжает, под колесами поскрипывает гравий…

Бьёрн открыл глаза, сморгнул, но взгляд был устремлен внутрь, в воспоминание, и тяжелые веки снова опустились.

— Вы сейчас смотрите на дом?

Ночной воздух пропитан прохладой; Бьёрн стоял на дорожке перед домом. Странное свечение слабо пульсировало в небе, вторя сердечному ритму. Дом словно подавался вперед, когда свет расширялся и тени уплывали в сторону.

— Он двигается, — почти беззвучно сказал Бьёрн.

— Теперь вы подходите к двери. Прохладный вечерний воздух; вокруг все тихо…

Бьёрн дернулся, когда с дерева, хлопая крыльями, сорвались галки. Вот они чернеют на фоне неба, тени метнулись по траве, и птицы исчезли.

— Вы совершенно спокойны и в полной безопасности, — твердил Эрик. Рука Бьёрна тревожно потянулась к диванной подушке.

Глава 15

В глубоком трансе Бьёрн медленно двинулся к двери дома по дорожке из каменных плит. Что-то чернело в окне, притягивало его внимание.

— Вы у самой двери, достаете ключ и вставляете его в замок, — сказал Эрик.

Бьёрн осторожно нажал на ручку, но дверь не подалась. Он надавил сильнее; дверь наконец приоткрылась, зашуршав, словно что-то отклеилось.

Эрик заметил капли пота на лбу у Бьёрна и усыпляющим голосом повторил, что бояться нечего.

Бьёрн попытался открыть глаза и что-то забормотал. Эрик склонился над ним, чувствуя, как Бьёрн дышит ему в ухо.

— Порог… странный…

— Да, этот порог может быть странным, — успокаивающе сказал Эрик. — Но, когда вы перешагнете его, все в доме будет так, как в ту пятницу.

— Нет, нет, — прошептал Керн и покачал головой. Его лицо блестело от пота, подбородок дрожал.

Эрик понял: чтобы Бьёрн смог войти, его надо погрузить в более глубокий гипноз.

— Слушайте только мой голос, — заговорил он. — Сейчас вы расслабитесь еще больше, тревожиться не о чем… Погружайтесь, пока я буду считать: четыре… вы погружаетесь, три… успокаиваетесь, два… один, теперь вы полностью расслабились и видите, что порог не преграждает вам путь…

Лицо Бьёрна расслабилось, губа отвисла, в уголке рта заблестела слюна; он погрузился в транс глубже, чем рассчитывал Эрик.

— Если вы готовы, то можете… переступить порог.

Бьёрн не хотел, он думал, что не хотел, но все же шагнул в прихожую. Взгляд скользнул по коридору до самой кухни. Все как обычно, рекламная листовка из «Баухауса» на коврике, на полках галошницы слишком тесно стоит обувь, зонтик, как всегда, упал; ключи, звякнув, легли на столик.

— Все как обычно, — прошептал он. — Точно как…

Бьёрн замолчал, уловив краем глаза странное колыхание. Он не осмеливался перевести туда взгляд, а смотрел прямо перед собой, и что-то двигалось на границе поля зрения.

— Немного странно… сбоку… я…

— Что вы сказали?

— Что-то двигается сбоку от…

— Да, но не обращайте на это внимания, — сказал Эрик. — Смотрите прямо перед собой и продолжайте…

Бьёрн пошел через прихожую, но его взгляд невольно притягивала одежда, висевшая в передней. Одежда медленно шевелилась в темноте, словно откуда-то дуло. Рукава плаща Сусанны поднялись и опали на сквозняке.

— Смотрите вперед, — напомнил Эрик.

Пострадавший переживает психическую травму как хаос в воспоминаниях, которые давят со всех сторон и беспорядочно толкутся в памяти.

Эрик мог лишь попытаться провести Бьёрна через комнаты и помочь осознать главное — то, что он никак не мог препятствовать убийству жены.

— Я возле кухни, — прошептал Бьёрн.

— Зайдите, — сказал Эрик.

Возле подвальной двери сложены газеты, предназначенные для макулатуры. Бьёрн осторожно шагнул вперед, не глядя в сторону, но все же увидел, как что-то поблескивает в кухонном ящике, а когда остановился, услышал скрежет.

— Ящик открыт, — пробормотал он.

— Какой ящик?

Бьёрн знал, что это кухонный ящик с ножами, и знал… Он сам открыл его: спустя несколько часов он мыл большой нож.

— О Боже… я не могу, я…

— Бояться нечего, вы в безопасности. Я буду с вами, пока идете дальше.

— Я прохожу мимо двери подвала и направляюсь в комнату, где телевизор… Сусанна, наверное, уже легла…

Тихо, экран телевизора темен, но что-то не так; мебель стоит странно, словно великан поднял и слегка встряхнул дом.

— Санна? — прошептал Бьёрн.

Он протянул руку и щелкнул выключателем. Свет не загорелся, но по окнам, выходящим в сад, пробежали всполохи. Бьёрну почудилось, что за ним наблюдают, и ему захотелось немедленно задернуть шторы.

— Господи, господи, — всхлипнул он вдруг, и его лицо задрожало.

Эрик понял, что Бьёрн достиг ключевого воспоминания, травматической ситуации, но пока никак не описывал ее, держал воспоминание в себе.

Бьёрн подошел ближе, увидел самого себя в черном окне, увидел, как шевелятся под ветром кусты — там, за отражениями.

Он тяжело задышал, хотя находился в глубоком гипнозе, тело его напряглось, спина выгнулась.

— Что происходит? — спросил Эрик.

Бьёрн остановился. Какой-то человек с темно-серым лицом смотрел на него в окно, совсем близко. Бьёрн попятился, чувствуя, как тяжело бьется сердце. Ветка розового куста закачалась, стукнула по оконному скату. Бьёрн понял, что серое лицо — не на улице. Кто-то сидит на полу под окном. Они видят друг друга в отражениях.

Чей-то спокойный голос повторял, что бояться нечего.

Бьёрн сделал шаг в сторону и понял, что это Сусанна. Это она сидит на полу под окном.

— Санна? — тихо позвал он, чтобы не напугать ее.

Он видел ее плечо, прядь волос. Жена сидела, привалившись к креслу и глядя в окно. Бьёрн, поколебавшись, подошел ближе и почувствовал, что пол под ногами мокрый.

— Она сидит, — пробормотал он.

— Сидит?

Бьёрн подошел к креслу у окна, и тут зажглась лампа на потолке, комната наполнилась светом. Бьёрн помнил, что нажимал на выключатель, но все-таки испугался, когда яркий свет залил комнату.

Везде была кровь.

Он наступил в кровь, кровь забрызгала телевизор, диван и стены, кровь липкими мазками тянулась по полу и затекала под мебель.

Она сидела на полу в темно-красной луже. Женщина в кимоно Санны. В кровавую лужу, растекшуюся вокруг нее, нападала пыль.

Эрик увидел, как напряглось лицо Бьёрна, как побелели его губы и кончик носа. Как только Керн осознает, что женщина — его жена, Эрик сразу выведет его из гипноза.

— Кого вы видите? — спросил он.

— Нет… нет, — прошептал Бьёрн.

— Вы узнаёте ее.

— Сусанна, — медленно выговорил Бьёрн и открыл глаза.

— Теперь можете отступить назад. Я скоро разбужу вас, и…

— Здесь столько крови, Боже, я не хочу… Ее лицо — оно изуродовано, она сидит неподвижно…

— Бьёрн, слушайте мой голос, я буду считать от…

— Она сидит, прижав руку к уху, и кровь капает с локтя, — задыхаясь, проговорил Бьёрн.

Адреналин в несколько секунд наполнил кровеносную систему; Эрик оледенел, волоски на шее и руках вздыбились. С тяжело бьющимся сердцем он взглянул на закрытую дверь отделения интенсивной терапии, услышал, как со скрежетом провезли по коридору каталку.

— Посмотрите на свои собственные руки. — Эрик старался, чтобы голос звучал уверенно. — Вы смотрите на свои руки и дышите медленно. С каждым выдохом вы становитесь спокойнее…

— Я не хочу, — прошептал Бьёрн.

Эрик чувствовал, что давит на Бьёрна, но ему надо было знать, в каком положении сидела женщина, когда Бьёрн обнаружил ее.

— Прежде чем я разбужу вас, мы опустимся еще глубже. — Он сглотнул. — Под домом, где вы живете, есть еще один — такой же, как все… но только там, внизу, вы можете увидеть Сусанну отчетливо. Три, два, один, и вот вы там… Она сидит на полу в луже крови, а вы смотрите на нее без страха.

— Лица почти нет, одна кровь, — расслабленно проговорил Бьёрн. — А ее рука прижата к уху…

— Продолжайте. — Эрик снова взглянул на дверь.

— Рука обкручена… поясом ее кимоно.

— Бьёрн, сейчас я подниму вас… в верхний дом, там у вас останется только знание о том, что Сусанна мертва и что вы не могли сделать ничего, чтобы спасти ее… Только это знание вы возьмете с собой, когда я разбужу вас, все остальное останется здесь.

Глава 16

Эрик закрыл дверь своего кабинета и подошел к столу. Садясь, он почувствовал, что спина взмокла от пота.

— Ничего, — нервно прошептал он самому себе.

Он подвигал мышку, вывел компьютер из спящего состояния и набрал пароль. Дрожащей рукой выдвинул верхний ящик, выдавил из упаковки таблетку могадона и проглотил без воды.

Введя логин в базе данных пациентов, он стал ждать, когда можно будет начать поиск. Пальцы оледенели.

Комиссар Марго Сильверман без стука открыла дверь, Эрик дернулся. Марго вошла и остановилась перед ним, поддерживая живот обеими руками.

— Бьёрн Керн утверждает, что не помнит, о чем вы говорили.

— Естественно, — сказал Эрик, уменьшив документ на экране до минимума.

— А как прошел сеанс гипноза? — Марго погладила деревянного слоника из Малайзии.

— Бьёрн был очень восприимчив…

— Значит, вам удалось его загипнотизировать? — улыбнулась она.

— К сожалению, я забыл поставить камеру на запись, — соврал Эрик. — Иначе вы увидели бы — он практически сразу погрузился в транс.

— Вы забыли сделать запись?

— Вам ведь известно, это был не допрос, — сказал Эрик чуть раздраженно. — Без первого шага в направлении того, что мы называем стабилизацией аффекта, вы не сможете…

— Мне на это наплевать, — перебила Марго.

— …не сможете позже допросить его как свидетеля, — закончил Эрик.

— Когда — позже? Он скажет что-нибудь сегодня днем?

— Думаю, он довольно скоро осознает, что случилось, но рассказать — совсем другое дело.

— Так что случилось? Что он сказал? Он же должен был что-то сказать?

— Да, но…

— К черту медицинские тайны! Мне необходима информация, люди же погибают.

Эрик подошел к окну и оперся о подоконник. Далеко внизу курил на улице пациент — тощий и сутулый в своей больничной одежде.

— Я привел его, — медленно начал Эрик, — в тот дом… это было довольно сложно, ведь за короткий промежуток времени в его жизни случилась трагедия.

— Но Керн все вспомнил? Он мог вспомнить все?

— Только чтобы понять: он не смог бы ее спасти.

— Но он видел место убийства и свою жену? Видел?

— Видел.

— И что он сказал?

— Немного… говорил о крови… об изуродованном лице.

— Ее телу придали какую-то особую позу? Подвергали сексуальному насилию?

— Этого он не говорил.

— Она сидела, лежала? Как выглядел рот, в каком положении руки? Она была голая? Какие-то надругательства?

— Он почти все время молчал, — сказал Эрик. — Добиваться от него подробностей можно очень долго…

— Клянусь, если он не заговорит, я его арестую. — Марго повысила голос. — Потащусь за ним и буду пасти его у дома, пока…

— Марго, — мягко перебил Эрик.

Марго исподлобья взглянула на него, кивнула, дыша полуоткрытым ртом, достала визитную карточку и положила на стол.

— Мы не знаем, кто станет следующей жертвой — может, ваша жена, подумайте об этом. — И она вышла из кабинета.

Эрик почувствовал, как осунулось его лицо. Он снова медленно подошел к столу. Пол под ногами как будто сделался мягким. Едва Эрик сел за компьютер, в дверь постучали.

— Да?

— Эта милая женщина уехала, — сказала Нелли, заглядывая в кабинет.

— Она просто делает свою работу.

— Я знаю, на самом деле она, кажется, симпатичная…

— Хватит шуток, — попросил Эрик, однако не мог сдержать улыбки.

— Нет, вообще она довольно забавная. — Нелли рассмеялась.

Эрик подпер голову рукой; Нелли стала серьезной. Она вошла, закрыла за собой дверь и посмотрела на него.

— Что? Что случилось?

— Ничего.

— Рассказывай, — потребовала она и присела на край стола.

Красное трикотажное платье тихо потрескивало от статического электричества — ткань потерлась о нейлоновые колготки, когда Нелли положила ногу на ногу. Эрик вздохнул.

— Да что с тобой? — рассмеялась Нелли.

Эрик поднялся, перевел дыхание и посмотрел на нее.

— Нелли, — начал он, слыша пустоту в своем голосе. — Я должен спросить тебя об одном пациенте… До тебя в группе по проведению особо сложных судебно-психиатрических экспертиз работала Нина Блум.

— Продолжай, — попросила Нелли, глядя на него со спокойным любопытством.

— Ты, конечно, читала все случаи, которые я вел, но этот стоит особняком, в смысле…

— Как звали пациента? — терпеливо спросила Нелли.

— Роки Чюрклунд. Помнишь его?

— Да, подожди-ка, — неуверенно сказала она.

— Он был священник.

— Точно. Вспомнила. Ты много говорил о нем, — задумчиво произнесла Нелли. — У тебя была папка с фотографиями с места преступления, и…

— Ты помнишь, что он сделал? — перебил Эрик.

— Это же было сто лет назад!

— Но он еще сидит?

— Будем надеяться, — сказала Нелли. — Он же людей убивал.

— Он убил женщину, — кивнул Эрик.

— Именно. Я вспомнила. Изрезал ей все лицо.

Глава 17

Нелли встала у Эрика за спиной. Он вызвал на экран базу данных по пациентам, ввел «Роки Чюрклунд» и узнал, что тот находился в областной больнице Карсуддена.

— Карсудден, — тихо сказал он.

Нелли отвела прядь светлых волос со щеки, посмотрела на Эрика, и ее глаза сузились.

— А почему, собственно, мы говорим об этом пациенте?

— Телу жертвы Роки Чюрклунда была придана особая поза. Ты этого не помнишь, но убитая лежала на полу с изрезанным лицом, а рука — на горле… И сейчас, когда я гипнотизировал Керна, то… услышал от него подробности, которые напомнили про то давнее убийство.

— Которое совершил священник?

— Керн сказал, что лицо его жены превратили в месиво… и что она сидела, приложив руку к уху.

— Что говорит полиция?

— Не знаю, — промямлил Эрик.

— Но ты же рассказал это той… той очаровательной беременной особе?

— Я ничего не рассказал, — сознался Эрик.

— Правда? — Нелли, скептически улыбаясь, дернула уголком рта.

— Потому что это всплыло под гипнозом и…

— Но Керн же сам хочет дать свидетельские показания, разве нет?

— Может, я неверно его понял.

— Неверно понял, — усмехнулась Нелли.

— Безумие какое-то. Я больше не могу об этом думать.

— Эрик, совпадение наверняка мало что значит, но ты расскажи о нем полиции, они же здесь именно ради этого, — мягко убеждала Нелли.

Эрик подошел к окну. Площадка, где стоял и курил пациент, теперь опустела. Эрику даже сверху были видны окурки, фантики от конфет, брошенные на землю. Кто-то засунул в урну для окурков синюю бахилу.

— Это было давно, но для меня… Знаешь, что я чувствовал в те недели? Я не хотел, чтобы Роки оправдали, — медленно проговорил Эрик. — Это… насилие, глаза, руки…

— Знаю, я читала, — сказала Нелли. — Но сейчас не помню, какое заключение вы вынесли. Однако Чюрклунда, во всяком случае, сочли чертовски опасным и посчитали, что велик риск рецидива.

— А если он на свободе? Я должен позвонить в Карсудден. — Эрик взял телефон, взглянул на экран компьютера и набрал номер Симона Касилласа, ответственного главного врача.

Нелли уселась на диван и с улыбкой взглянула в глаза Эрику, пока он произносил заключительные вежливые фразы, упомянув в конце разговора, что статья главврача в «Свенск Псюкиатри» была просто блестящей.

Солнце зашло за тучу, и по кабинету поползла густая тень — словно перед зданием встал на якорь гигантский корабль.

— Роки все еще в отделении D-4, — сказал Эрик. — Его вообще никуда не отпускают.

— Теперь тебе полегчало?

— Нет, — прошептал Эрик.

— Ты расклеился? — спросила она так серьезно, что Эрик невольно улыбнулся.

Он со вздохом закрыл лицо ладонями и позволил им сползти: кончики пальцев мягко давили на веки и щеки. Потом он снова взглянул на Нелли.

Она выпрямилась и внимательно посмотрела на Эрика. Глубокая морщинка обозначилась между тонкими бровями.

— Ладно, слушай, — начал Эрик. — Я знаю, что допустил ошибку, но во время одного из последних моих разговоров с Роки он утверждал, что на вечер убийства у него было алиби. А я не захотел, чтобы его освободили только из-за того, что он подкупил свидетеля.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Нелли.

— Что я не дал хода той информации.

— Прекрати.

— Его могли освободить…

— Черт возьми, ты не имел права этого делать, — перебила она.

— Знаю. Но он был виновен, и он убил бы еще кого-нибудь.

— Не наше дело это решать, мы психологи, а не полицейские, не судьи…

Нелли взволнованно прошлась по кабинету, остановилась и покачала головой.

— Вот че-орт, — выдохнула она. — Какой же ты дурак, это же…

— Я понимаю, ты злишься.

— Это верно. В смысле — ты понимаешь, что, если эта история всплывет, ты потеряешь работу.

— Я знаю, что допустил ошибку, это меня гнетет, но до сих пор я верил, что остановил убийцу.

— Проклятье, — буркнула Нелли.

Эрик взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе, и стал набирать номер комиссара.

— Что ты делаешь? — спросила Нелли.

— Я должен рассказать об алиби Роки, про руку и ухо, и…

— Расскажи, — согласилась Нелли. — Но что, если ты оказался прав? Что, если алиби — фальшивка? Тогда нет никаких параллелей.

— Наплевать.

— И поразмысли над тем, чем ты будешь заниматься остаток жизни. С медициной придется завязать, ты потеряешь доход, может, попадешь под суд. Скандал, газетные писаки…

— Я сам виноват.

— Лучше узнай сначала насчет алиби. Если оно действительно существует, я сама на тебя заявлю.

— Спасибо, — усмехнулся он.

— Я серьезно, — сказала Нелли.

Глава 18

У гаража Эрик вылез из машины, торопливо прошагал по мощеной дорожке к темному дому, отпер дверь и вошел. Он зажег свет в прихожей, но не стал снимать верхнюю одежду, а по крутой лестнице спустился в подвал, где хранился обширный архив.

В запертом несгораемом шкафу Эрик держал документы, относящиеся к проведенным в Уганде годам, к крупному исследовательскому проекту Каролинского института и встречам с пациентами в психиатрической клинике. Все письменные материалы содержались в амбарных книгах и историях болезни. Записи всех встреч были переведены на восемь внешних жестких дисков.

С гулко бьющимся сердцем Эрик отпер один из шкафов и перенесся в год, когда судьба Роки Чюрклунда пересеклась с его судьбой.

Эрик вытащил черную картонную папку и быстро прошел в кабинет. Включил свет, взглянул в черное окно, развязал шнурок и положил раскрытую папку на стол перед собой.

Это было девять лет назад, в совсем другой жизни. Беньямин ходил в начальную школу, Симоне писала диссертацию по искусствоведению, а сам он только-только открыл совместно с доцентом Стеном В. Якобссоном Центр кризисных и травматических состояний.

Сейчас Эрик уже не помнил последовательности событий, приведших его к участию в группе судебно-психиатрической экспертизы. Вообще-то к тому времени он решил никогда больше не браться за подобные дела, но его коллега Нина Блум обратилась за помощью, поскольку обстоятельства оказались из ряда вон выходящими.

Эрик вспомнил, как сидел в тот вечер в своем новом кабинете, читая присланные прокурором материалы. Мужчину, которому предстояло пройти обследование, звали Роки Чюрклунд, он служил пастором в приходе Салем. Его арестовали за убийство сорокатрехлетней Ребекки Ханссон, которая пришла на утреннюю службу и потом осталась для личной беседы в воскресенье, предшествовавшее убийству.

Убийство было невероятно жестоким, в нем чувствовалась бездна ненависти. Лицо и руки жертвы были изуродованы. Женщина лежала на кухонном полу, правая рука прижата к горлу.

В деле фигурировали довольно веские доказательства. Роки отправлял жертве угрожающие сообщения, отпечатки его пальцев и его волосы обнаружились в ее доме, кровь Ребекки совершенно точно была на его полуботинках.

Его объявили в розыск за убийство и взяли семь месяцев спустя при серьезной аварии на въезде на шоссе в Бруннбю. Роки угнал машину в Финсте и ехал по направлению к Арланда.

В аварии Чюрклунд получил тяжелые повреждения мозга, которые привели к эпилептической активности во фронтальных и височных долях обоих полушарий.

Он был обречен страдать от приступов автоматизма и потери памяти до конца своей жизни.

Когда Эрик впервые увидел Роки Чюрклунда, на его лице краснели шрамы после аварии, рука была в гипсе, а волосы на голове едва начали отрастать после операций. Роки был рослым громогласным мужчиной. Почти двухметровый, широкоплечий, с огромными руками и мощной шеей.

Иногда он ни с того ни с сего терял сознание — падал со стула, переворачивал хлипкий столик со стаканом воды и графином и ударялся плечами о пол. А иногда эпилептическая активность была почти незаметной. Роки просто становился слегка подавленным, а потом не мог вспомнить, о чем они говорили.

У Эрика наладился контакт с его подопечным. Пастор, без сомнения, обладал харизмой. Создавалось впечатление, что речи его идут прямо из сердца.

Эрик полистал свой журнал, в котором делал короткие заметки во время беседы. Можно было последовательно проследить за темой и содержанием каждого разговора.

Роки не отрицал убийства, но и не признавался в нем. Он говорил, что вообще не помнит Ребекку Ханссон, и не мог объяснить, как отпечатки его пальцев оказались в ее доме, почему у него на ботинках ее кровь.

В лучшем случае Роки очерчивал островки воспоминаний, пытаясь припомнить что-нибудь еще.

Однажды он рассказал, что у них с Ребеккой был прерванный половой акт в ризнице. Он помнил подробности, вроде жесткого ворсистого ковра, на котором они лежали. Старый подарок от молодых женщин сельского прихода. У Ребекки были месячные, и после нее осталось пятно крови, как после девушки, сказал он.

Во время следующего разговора он уже не помнил об этом.

Заключение экспертов гласило: преступление совершено под влиянием серьезного психического расстройства. Группа сочла, что Роки Чюрклунд страдает от тяжелейшего нарциссического расстройства личности с параноидальными составляющими.

Эрик пролистнул обведенную в кружок запись: «Проститутки + наркомания» в своем журнале, потом наткнулся на заметки о лекарственных препаратах.

Конечно, ему не следовало выносить суждение о виновности Чюрклунда, но со временем Эрик уверился в том, что Роки виновен и его психическое расстройство служит фактором огромного риска — он и дальше будет совершать жуткие преступления.

Во время одного из последних разговоров наедине, когда Роки рассказывал о праздновании окончания школы в украшенной зелеными ветвями церкви, он вдруг поднял на Эрика глаза и сказал, что не убивал Ребекку Ханссон.

— Я сейчас все вспомнил. У меня алиби на весь вечер, — сказал он.

Роки написал имя «Оливия» и адрес и отдал бумажку Эрику. Они продолжили беседу, Роки говорил обрывочно, замолчал, посмотрел на Эрика, после чего с ним приключился серьезный эпилептический припадок. После него Роки ничего не помнил, не узнавал Эрика, только шептал, что ему позарез нужен героин, что он готов убить ребенка, лишь бы получить тридцать граммов медицинского диацетилморфина в запечатанном флаконе.

Эрик никогда не воспринимал всерьез заявление Роки об алиби. В лучшем случае это была ложь, в худшем — Роки подкупил или запугал кого-то, вынудив этого человека свидетельствовать в его пользу.

Эрик выбросил бумажку с именем, и суд приговорил Роки Чюрклунда к заключению в судебно-психиатрической клинике с особыми предписаниями насчет отпуска за пределы больницы.

Девять лет назад в Брумме была убита женщина, и это убийство очень напоминало убийство Ребекки Ханссон, подумал Эрик, закрывая картонную папку с пометкой «Роки».

Агрессия и ярость, направленные на лицо, шею и грудь.

Впрочем, подобные убийства не уникальны. Речь тут может идти о бешеной ревности бывшего мужа или агрессии, отягченной приемом рогипнола и анаболических стероидов, об убийстве чести или о ярости сутенера, который карает сбежавшую проститутку в назидание прочим.

Эти случаи явно связывало лишь положение рук жертвы: Сусанну Керн оставили на месте убийства с прижатой к уху рукой — так же, как Ребекку Ханссон нашли на полу с рукой на горле.

Возможно, Сусанна, совершая беспорядочные движения, сама запуталась в пояске своего халата.

Эта сомнительная параллель все же обращала на себя внимание и заставила Эрика сделать то, что он должен был сделать давным-давно.

Эрик убрал папку в ящик письменного стола и снова набрал номер Симона Касилласа, главврача Карсудденской больницы.

— Касиллас, — ответил тот голосом заскорузлым, как высохшая кожа.

— Это Эрик Барк из Каролинской больницы.

— Еще раз здравствуйте.

— Я тут заглянул в свой ежедневник и вижу, что мог бы выкроить время для одного посещения.

— Посещения?

В трубке слышался шум, как в зале для сквоша — удары, поскрипывание кроссовок.

— Я принимаю участие в исследовательском проекте в Центре Ошера в Каролинском институте, мы отслеживаем старых пациентов, весь спектр… одним словом, мне надо побеседовать с Роки Чюрклундом.

Лишь в конце разговора Эрик осознал нелепость собственного бормотания о выдуманном исследовательском проекте, об экономике здравоохранения, об интернет-проекте по когнитивно-бихевиоральной терапии и о ком-то по имени доктор Стюнкель.

Эрик медленно положил телефон на стол. Маленький экран плавно погас, система перешла в режим ожидания. В кабинете стало тихо. Кожаное кресло поскрипывало, как пришвартованная лодка. За открытым окном шуршал по листьям сада вечерний дождь.

Эрик оперся локтями о стол, опустил лицо в ладони, недоумевая, что он делает. Что за чушь я наговорил, подумал он. И кто этот чертов Стюнкель?

Он вел себя глупо — и знал это. Но знал он и то, что обязан был сделать это. Если алиби Роки надежно и подлинно, он должен выйти на свободу, пусть даже его, Эрика, затравят журналисты и затянет в эпицентр судебного скандала.

Эрик просмотрел весь свой журнал — ни единого упоминания об алиби, однако в конце одна страница вырвана. Он полистал еще и замер. После отчета о последней беседе шла бледная карандашная заметка: Эрик не помнил ее. Посреди страницы значилось: «Грязный проповедник», — наискосок через заштрихованные строки. Дальше страницы были чистые.

Эрик поднялся и пошел на кухню что-нибудь поесть. Шагая через библиотеку, он повторил себе, что должен выяснить, существовало ли алиби Роки на самом деле.

Если да, то новое убийство, вероятно, связано со старым, и тогда Эрику придется признаться во всем.

Глава 19

Сага Бауэр медленно вела машину через огромный кампус Каролинского института; приблизившись к дому номер пять по Ретциус-вэг, она свернула на пустынную парковку и остановилась перед безлюдным домом.

Уставшая, не накрашенная, с грязными волосами, в мешковатой одежде — и все равно большинство тех, кто увидел бы ее сейчас, признали бы, что человека красивее они не встречали.

В последнее время она выглядела как будто голодной и загнанной: из-за голубых глаз казалось, точно бледное лицо светится.

На полу перед пассажирским сиденьем лежала зеленая дорожная сумка с бельем, зубной щеткой, бронежилетом и пятью коробками с боеприпасами: патронами 45 ACP.

Сага Бауэр уже больше года числилась на больничном и за все это время ни разу не заглянула в боксерский клуб.

Лишь один-единственный раз Сага пожалела о том, что она сейчас не в Службе безопасности, — во время визита Барака Обамы в Стокгольм. Сага стояла поодаль, наблюдая за президентским кортежем. Всегда и во всем видеть угрозу — это профзаболевание. Сага помнила, как напряглась, глядя на окно дома, в котором мог бы оказаться стрелок с ракетной винтовкой, но в следующую секунду машина президента миновала опасное окно, ничего не случилось.

Отделение судебной медицины было закрыто, свет в здании красного кирпича вроде бы погашен, но белый «Ягуар» с помятым передним крылом стоял на дорожке прямо у входа.

Достав из бардачка стеклянную банку, Сага вышла из машины. Пахло свежепостриженной травой, воздух был теплым. На ходу Сага слушала, как постукивает в кобуре на левом боку «Глок-21» и булькает содержимое банки.

Чтобы обойти машину Нолена, Саге пришлось шагнуть на клумбу. Колючки шиповника с шорохом отцеплялись от ее камуфляжных штанов. Качнулись ветки, и осыпалось, кружась, несколько розовых лепестков.

Под входную дверь, чтобы не дать замку защелкнуться, была подсунута свернутая в трубку брошюра.

Сага бывала здесь много раз и знала, куда идти. Когда она шла по коридору к вращающейся двери, под ногами на плохо убранном полу похрустывал гравий.

Взглянув на банку, на мутную жидкость с кружащимися в ней частицами, Сага улыбнулась.

Воспоминание ожило в теле, и свободной рукой она бессознательно коснулась шрама на лице — памятный знак, глубокий разрез, рассекавший бровь.

Иногда Сага думала, что он разглядел в ней что-то особенное и потому пощадил, а иногда — что он просто подумал, что смерть — это слишком легко, и ему хотелось вынудить ее, Сагу, жить с ложью, в которую он заставил ее поверить, в аду, который он сотворил для нее.

Она так и не узнает, в каком аду.

Одно она знает наверняка: он решил не убивать ее, а она приняла решение убить его.

Идя по пустому коридору отделения судебной медицины, Сага вспоминала темноту, тот глубокий снег.

— Я попала, — прошептала она самой себе. Облизала губы, снова увидела, как стреляет, как попадает ему в шею, в руку и в грудь. — Три пули в грудь…

Сага тогда вставила новый магазин и выстрелила еще раз, уже когда он упал в ручей, высоко подняла факел и видела, как вокруг убитого ширится облачко крови. Она бежала по берегу, стреляла в темную массу и продолжала стрелять, хотя тело уже унесло течением.

Я знаю, что убила его, подумала она.

Но тела тогда так и не нашли. Полиция спускала под лед водолаза, обследовала берег с собаками-ищейками.

Возле кабинета Нолена красовалась опрятная металлическая табличка: «Нильс Олен, профессор судебной медицины».

Дверь была открыта; тощий судебный медик сидел за прибранным письменным столом и читал газету, в латексных перчатках. Под халатом у Нолена — таково было его прозвище — была надета белая тенниска; очки-«пилоты» блеснули, когда он поднял глаза.

— Ты устала, Сага, — приветливо сказал он.

— Немного.

— И конечно, красива.

— Нет.

Нолен отложил газету и стянул перчатки. Сага вопросительно посмотрела на него.

— Это чтобы на пальцах не осталось типографской краски, — объяснил он, словно читать газету в перчатках — нечто само собой разумеющееся.

Сага ничего не ответила и молча поставила перед ним банку. В спирту медленно покачивался отрезанный палец и какие-то бледные частицы. Распухший, наполовину сгнивший указательный палец.

— И ты, значит, думаешь, что этот палец принадлежит…

— Юреку Вальтеру, — коротко сказала Сага.

— Как он к тебе попал? — спросил Нолен.

Взяв банку, он поднял ее повыше, к свету. Палец уперся в стекло, словно указывал на медика.

— Я искала больше года…

Для начала Сага, позаимствовав ищеек, исходила с ними оба берега ручья, от озера Бергашён до истока возле Хюсингсвика. Она прошла у воды, прочесала оба берега, изучила морские течения в Норрфьердене и ниже, до самого Вестерфладена, побывала на каждом острове и поговорила со всеми, кто ловил рыбу в этой местности.

— Продолжай, — сказал Нолен.

Сага подняла глаза, увидела спокойный взгляд за блестящими стеклами очков. Вывернутые наизнанку перчатки двумя комками лежали на столе перед Ноленом. Одна подрагивала — от сквозняка или от движения воздуха под латексом.

— Утром я шла по берегу Хёгмаршё, — снова заговорила Сага. — Я и раньше там бывала, но пришла опять… Это дремучее место на северной оконечности острова. Густой лес до самых скал.

Она вспомнила старика, который вышел с другой стороны леса, держа в руках серебристо-серое, принесенное морем бревно.

— Не замолкай.

— Прости… и встретила церковного сторожа на пенсии… он явно видел меня в прошлый раз и спросил, что я ищу.

Сага тогда прошла со сторожем до обитаемой части острова. Там жили сплошь старики, меньше сорока человек. Позади белой часовни со звонницей располагалась сторожка.

— Он сказал, что нашел мертвеца у самой воды еще в конце апреля…

— Тело целиком? — тихо спросил Нолен.

— Нет. Торс и одну руку.

— Без головы?

— Без живота жить невозможно. — Сага услышала свой голос — как в лихорадке.

— Невозможно, — спокойно подтвердил Нолен.

— Сторож сказал, что тело, наверно, пролежало в воде все зиму — оно страшно раздулось, стало грузным.

— Они выглядят чудовищно.

— Он перевез тело на тачке через лес и положил на пол в сарае за часовней… но собака ошалела от запаха, и пришлось отвезти тело в старый крематорий.

— Он кремировал тело?

Сага кивнула. Крематорий перестал существовать несколько десятков лет назад, но на прочном каменном основании по-прежнему стояла закопченная кирпичная печь с трубой. Сторож обычно сжигал в ней мусор и знал, что печь в рабочем состоянии.

— Почему он не позвонил в полицию? — спросил Нолен.

Сага вспомнила, как пахло в доме у сторожа — кухонным чадом и ношеной одеждой. У сторожа была грязная шея, а на бутылях с самогоном, стоявших в холодильнике, чернели пятна от пальцев.

— Вроде бы он самогонщик… Он, правда, сделал несколько фотографий мобильным телефоном на случай, если полиция явится и начнет расспрашивать… и сохранил палец в холодильнике.

— Фотографии у тебя?

— Да. — Сага достала телефон. — Это должен быть он… посмотри на следы от пуль.

Нолен вгляделся в первый снимок. На голом бетонном полу сарая лежал заросший грибком торс в мраморных разводах, с одной только рукой. Толстая кожа на груди отстала и сползла. На теле виднелись четыре рыхлых входных отверстия от пуль. Вода образовала на светло-сером полу черную лужу — тень, которая истончалась возле стока.

— Отлично, просто отлично, — одобрил Нолен, возвращая Саге телефон.

Взгляд у него вдруг сделался тревожным. Нолен поднялся, взял банку, посмотрел на нее так, словно собирался сказать что-то еще, но потом вышел из кабинета.

Глава 20

Следом за Ноленом Сага прошла по темному коридору со следами колесиков от каталок на полу и оказалась в ближайшей секционной. Несколько раз мигнул, а потом ровно зажегся холодный неоновый свет над белыми кафельными стенами. Возле одной из каталок стоял письменный стол с компьютером и бутылкой «Трокадеро».

Пахло моющим средством и канализацией. На смеситель был насажен оранжевый шланг, от которого к стоку в полу тек ручеек воды.

Нолен сразу подошел к длинному, обтянутому пластиком столу для вскрытия, с двумя раковинами и сточными желобками.

Патологоанатом притащил еще один стул, для Саги, и поставил стеклянную банку на стол.

Сага смотрела, как он надевает защитную одежду, маску, латексные перчатки. Потом Нолен замер над банкой, словно старец, погруженный в воспоминания. Сага уже хотела заговорить, когда Нолен глубоко вздохнул.

— Правый указательный палец от тела, найденного в соленой воде, хранился в крепком спирте при температуре восемь градусов в течение четырех месяцев, — сказал он самому себе.

Он сфотографировал банку под разными углами, после чего открутил крышку с надписью «Малиновый джем».

С помощью пинцета Нолен извлек длинный палец, дал ему немного обтечь, а потом поместил на пластиковое покрытие на секционном столе. Ноготь отошел и так и остался покачиваться в мутном спирте. По помещению распространилась тошнотворная вонь протухшей морской воды и гнилой плоти.

— Действительно, палец отделили от тела через много месяцев после смерти, — сказал он Саге. — Ножом или, возможно, острыми щипцами, большим секатором…

Нолен шумно сопел, осторожно перекатывая палец так, чтобы сфотографировать его под разными ракурсами.

— Можно снять хороший отпечаток пальца, — серьезно сказал он.

Сага отступила на шаг и прижала руку ко рту. Нолен осторожно поднял палец и приложил его к сканеру для снятия отпечатков.

Сканер пискнул и начал считывание.

Ткани были распухшими и рыхлыми, но отпечаток, появившийся на маленьком экране, все-таки вышел отчетливым.

Папиллярные линии — это швы между клеточными образованиями и порами, которые развиваются у еще не родившегося плода.

Сага рассматривала овал с лабиринтами завихрений.

Воздух был насыщен серьезностью, ожиданием чего-то судьбоносного.

Нолен снова стянул перчатки, ввел в компьютер пароль, подключил сканер и щелкнул по значку с подписью «LiveScan».

— У меня персональная автоматизированная дактилоскопическая система, — сказал он в никуда, щелкнул по другой иконке и ввел новый пароль.

Он ввел «Вальтер», а потом щелкал мышью до тех пор, пока на экране не появилось цифровое изображение дактилоскопического бланка, заполненного в день задержания. Отчетливые отпечатки пальцев Юрека и обеих его ладоней, сделанные тушью.

Сага старалась дышать ровнее.

Пот стекал из подмышек по бокам.

Нолен пошептал что-то себе под нос и перетащил самый отчетливый отпечаток из «LiveScan» в поисковое окно автоматического дактилоскопирования, щелкнул по табличке «Анализ и сравнение» и тут же получил результат.

— Ну что? — спросила Сага и тяжело сглотнула.

По очкам Нолена скользнул отсвет люминесцентной лампы. Он указал на экран, и Сага заметила, что его рука дрожит.

— Детали первого уровня мутноваты… речь о потоках линий и узоре, — пояснил Нолен и коротко кашлянул. — Второй уровень — детали Гальтона… смотри — длина и сочетание папиллярных линий. Тут мы основываемся только на петле… и третий уровень — это в первую очередь расположение пор, и тут у нас абсолютное совпадение.

— Хотите сказать — мы нашли Юрека? — прошептала Сага.

— Я отправлю ДНК в Линчёпинг, но вообще это излишне. — Нолен нервно улыбнулся. — Ты нашла Вальтера, это, без сомнения, он, дело закрыто.

— Хорошо. — Сага почувствовала, как жгучие слезы подступают к глазам.

Облегчение было наполнено противоречивыми чувствами и пустотой. Сердце все равно билось тяжело.

— Ты все время говорила — ты уверена, что убила Юрека. Почему так важно было найти тело? — спросил Нолен.

— Я могла начать искать Йону только после того, как найду Вальтера. — Сага провела рукой по щекам, стирая слезы.

— Йоны нет в живых, — сказал Нолен.

Сага улыбнулась в ответ.

Пиджак и бумажник Йоны нашел бездомный, обитавший на мысе Стрёмпартеррен в Стокгольме. Сага много раз смотрела запись допроса этого свидетеля. Бездомный называл себя Константином Первым. Обычно он заимствовал какую-нибудь гребную лодку и спал возле вентиляционной решетки.

Константин Первый с длинной густой бородой и грязными пальцами, с застенчивым взглядом и потрескавшимися губами сидел в комнате для допросов и хриплым голосом рассказывал, как какой-то высоченный финн велел Константину Первому держаться от него подальше, потом снял пиджак и поплыл. Константин Первый видел, как он плыл в сторону моста Стрёмбрун, попал в быстрое течение и скрылся под водой.

— Разве ты не веришь, что он погиб? — сосредоточенно спросил Нолен.

— Пару лет назад он позвонил мне… хотел, чтобы я негласно собрала информацию об одной женщине из Хельсинки, — проговорила Сага. — Я тогда решила, что эта женщина имеет отношение к случаю в Бригиттагордене.

— И что с той женщиной?

— Она была серьезно больна, легла на операцию… Ее звали Лаура Сандин. — Сага смотрела в глаза Нолену, не отводя взгляда. — Но на самом деле… на самом деле это была Суума Линна, его жена, верно?

— Да, — кивнул он.

— Я пыталась связаться с Лаурой, чтобы рассказать о смерти Йоны. Лаура лежала в онкологической клинике на паллиативном лечении, но через два дня после самоубийства Йоны ее выписали, чтобы она могла провести последние дни дома… но ни Лауры, ни ее дочери в доме на Элисабетсгатан не оказалось.

— Там — нет, — сказал Нолен, и узкие крылья его носа побледнели.

— Я нигде не могла их найти. — Сага шагнула к нему.

— И слава Богу.

— По-моему, Йона инсценировал самоубийство, чтобы увезти жену и дочь и спрятаться вместе с ними.

Глаза у Нолена покраснели; уголки рта слегка дернулись, когда он сказал:

— Йона был единственным, кто считал, что Вальтер может выбраться за пределы изолятора — и, как всегда, оказался прав. Если бы мы не спрятали его семью, Юрек убил бы и Сууму, и Люми, как он убил Дису.

— Я должна поехать к Йоне, рассказать ему, что Юрек Вальтер мертв. Он должен знать, что тело найдено.

Сага тронула Нолена за руку, увидела, как поникли его плечи, когда он принимал решение.

— Я не знаю, где они, — сказал он наконец. — Но если Суума, и правда, умирает… тогда я знаю, где надо искать…

— Где?

— Отправляйся в Музей северных стран, — проговорил Нолен напряженным голосом, словно боясь передумать. — Там есть свадебный венец, саамский венец невесты из переплетенных корней. Рассмотри его как следует.

— Спасибо.

— Удачи, — мрачно сказал Нолен и, поколебавшись, добавил: — Никто не любит обнимать патологоанатомов, но…

Сага крепко обняла его, вышла из секционной и торопливо зашагала по коридору.

Глава 21

Сага припарковалась возле широкой лестницы Музея северных стран, отхлебнула холодного кофе из стаканчика, захваченного в «Севен Элевен», посмотрела на одетых по-летнему людей. Она словно впервые увидела город, в котором живет. Мимо шли взрослые и дети, уставшие от солнца после долгих пикников, суетливые, полные предвкушений, направлявшиеся в большой развлекательный парк или ресторан.

Сага даже не успела заметить, как пролетело еще одно лето. После исчезновения Йоны она отрезала себя от всех и исступленно искала труп Юрека.

Теперь поиски закончились.

Сага вышла из машины и поднялась по лестнице. На одной из верхних ступенек лежал растоптанный шприц.

Сага прошла в высокие двери, купила билет, взяла карту и прошла дальше, в вестибюль. На колоссальном деревянном троне сидел в разноцветных одеждах Густав Васа. Король смотрел прямо на модель послевоенного дома, возведенную музеем.

Направляясь этажом выше, Сага краем глаза заметила рекламу о «доме для народа» — социал-демократический идеал современной, солидарной и равноправной Швеции, где у каждой семьи есть право на дом с горячей водой, кухней и ванной.

Сага взбежала по каменным ступенькам и направилась прямо в залы, где были выставлены саамские произведения искусства, ручная работа. Редкие посетители бродили вдоль витрин с украшениями, ножами с рукоятками из оленьего рога, предметами культа и одеждой.

Она остановилась у витрины с венцом невесты. Наверное, о нем и говорил Нолен. Искусная ручная работа — переплетенные корни березы, концы — словно пальцы соединенных рук.

Сага взглянула на замочек витрины, поняла, что его легко взломать, но витрина на сигнализации, и велик риск того, что охранник явится прежде, чем Сага успеет осмотреть венец.

Пожилая женщина остановилась рядом, сказала что-то по-итальянски мужчине с ходунками-роллатором.

Мужчина с роллатором обратился к охраннику, и тот повел его к лифтам. Девочка с прямыми светлыми волосами рассматривала саамский праздничный наряд.

Затрещала липучка — Сага вытащила из ножен на левом боку, под мышкой, короткий кинжал для ближнего боя. Осторожно просунула острие в щель стеклянной дверцы и поддела. Дверца треснула возле плоского засова, осколки посыпались на пол, завыла сирена.

Девочка, открыв рот, смотрела, как Сага не торопясь засовывает нож в ножны, открывает дверцу и достает венец.

Вынутая из витрины, корона казалась меньше и была почти невесомой. Сага внимательно рассматривала ее под вой сирены.

Нолен рассказывал, что мать Суумы сплела этот венец на свою собственную свадьбу, Суума надела его, когда сама выходила замуж, а потом передала в дар краеведческому музею в Лулео.

Охранник уже бежал обратно. Осторожно повертев венец, Сага обнаружила, что кто-то выжег на нем «Наттаваара, 1968». Она вернула корону в витрину и закрыла ощетинившуюся осколками дверцу.

Она не знала, есть ли у семьи какие-то связи с Наттаваарой, но предположила, что именно там Йона сейчас и находится.

Сага почувствовала, как что-то большое прорастает в ее сердце при мысли, что она скажет Йоне: все закончилось.

Раскрасневшийся охранник остановился в пяти метрах от Саги и, не говоря ни слова, нацелил на нее свою рацию.

Глава 22

Поезд тронулся от платформы Центрального вокзала и, качаясь и скрипя на стрелках, покатил прочь от замызганной сортировочной. Слева белые спортивные лодки скользили по Карлбергсшён, справа тянулась бетонная стена с небрежно закрашенными граффити.

Поскольку мест в спальных вагонах не осталось, Саге пришлось ехать в сидячем. Она предъявила проводнику билет, потом съела бутерброд, глядя в окно. Когда поезд проходил Упсалу, она расшнуровала армейские ботинки, обернула пистолет курткой, а куртку положила под голову вместо подушки.

До Наттаваары больше тысячи километров. Поездом это займет почти двенадцать часов.

Состав грохотал через ночь. Фонари мелькали в темноте, как звезды, и чем дальше на север, тем реже. От раскаленного обогревателя у стены, возле которой сидела Сага, струился жар.

Наконец ночь за окном превратилась в плотный сгусток темноты.

Закрыв глаза, Сага вспоминала рассказ Нолена. Когда много лет назад Йона и его напарник Самюэль Мендель взяли Юрека Вальтера, тот, прежде чем отправиться в изолятор специального отделения Лёвенстремской больницы, объявил им свой план мести. Самюэль посчитал, что это пустые угрозы, но Юрек каким-то образом дотянулся из своей камеры до его жены и обоих сыновей.

Йона понимал: Вальтер угрожал всерьез. С помощью Нолена он инсценировал гибель своих жены и дочери в автокатастрофе. Суума и Люми получили новые удостоверения личности и новую историю жизни, им было запрещено выходить на связь с Йоной. Пока был жив Юрек, сохранялась опасность того, что он приведет свою угрозу в исполнение. Задним числом можно было констатировать, что Йона спас жену и дочь от страшной смерти, принеся в жертву их общую семейную жизнь.

Но теперь Сага может успокоить его. Юрек Вальтер мертв, останки обнаружены и идентифицированы.

При этой мысли ее охватило почти эротическое чувство. Сага откинулась на сиденье, закрыла глаза и уснула.

В первый раз за очень долгое время она спала по-настоящему.

Когда она проснулась, поезд стоял, и в вагон лился прохладный утренний воздух. Сев, Сага обнаружила, что находится в Будене. Она проспала почти десять часов; теперь надо было сделать пересадку, чтобы одолеть последний отрезок пути до Наттаваары.

Сага потянулась, зашнуровала ботинки, сунула оружие в кобуру, взяла куртку и вышла из поезда. В «Прессбюрон» она купила большой картонный стаканчик кофе, вернулась на перрон и принялась рассматривать группу молодых людей в военной форме и зеленых беретах, которые садились на поезд, идущий в другом направлении.

Кто-то бросил пакетик жевательного табака в стекло вокзальных часов.

К перрону с грохотом приближался черный состав с кроваво-красным днищем. Мусор взвихрился над шпалами. Локомотив с протяжным шипением остановился у пустынной платформы. Сага была единственной, кто сел на поезд до Мальмбергета; в вагоне она ехала одна.

Дорога до Наттаваары займет не больше часа. Сага допила кофе, зашла в туалет, умылась, потом вернулась на свое место и стала смотреть в окно. Дремучие леса и уединенные красные домики.

Сага собиралась зайти в какой-нибудь местный магазин или приходской дом и расспросить, не переехал ли кто недавно. Вряд ли сюда приезжает много нового народу.

Было почти одиннадцать часов дня, когда Сага сошла на перрон. Здание вокзала оказалось сараем с вывеской под крышей. В бурьяне стояла облупившаяся скамейка с ржавыми подлокотниками.

Сага пошла вдоль шоссе через темно-зеленый шумящий лес. Людей видно не было, однако издалека иногда доносился собачий лай.

Растрескавшийся от морозов асфальт испещрен выбоинами.

Сага уже шла по мосту, который поднимался над расщелиной реки Пикку Венетъёки, когда услышала за спиной шум мотора. Приближался старый «Фольксваген-пикап», и она замахала руками, чтобы он остановился.

Дочерна загорелый мужчина лет семидесяти в сером свитере опустил окошко и кивнул в знак приветствия. Рядом сидела женщина тех же лет, в зеленом теплом жилете и очках с розовыми дужками.

— Здравствуйте, — сказала Сага. — Вы живете в Наттавааре?

— Просто проездом, — ответил старик.

— Мы из Сарвисваары… из другой метрополии, — добавила женщина.

— Вы не знаете, где здесь продуктовый магазин?

— Магазин закрылся в прошлом году. — Старик поковырял руль. — Но теперь у нас открылся новый.

— Вот и славно, — улыбнулась Сага.

— Это не магазин, — поправила женщина.

— Я называю это магазином, — проворчал старик.

— Вот и напрасно. Это пункт обслуживания, — заметила женщина.

— Тогда я перестану там закупаться, — вздохнул старик.

— Где этот пункт обслуживания? — спросила Сага.

— В том же доме, где раньше был магазин, — пояснила женщина. — Залезай на платформу.

— Она же не прыгун в высоту, — возразил старик.

Сага ступила на колесо, схватилась за край борта, влезла в кузов и села спиной к кабине.

По дороге пожилая пара продолжала пререкаться, и машина едва не угодила в кювет. Загремел бампер, гравий захрустел под колесами, взвилось облачко белой пыли.

Они въехали в поселок и остановились перед большим красным домом; рядом стояла стеклянная витрина, а вывеска извещала, что здесь есть почта, аптека, винный магазин и отделение «Шведской игры».

Сага вылезла из кузова, поблагодарила стариков и поднялась на крыльцо. Колокольчик над дверью звякнул, когда она вошла.

Сага отыскала на полке пакет чипсов с петрушкой и подошла к молодому человеку на кассе.

— Я ищу одного своего приятеля, он переехал сюда меньше года назад, — без обиняков начала она.

— Сюда? — удивился молодой человек и мельком глянул на нее, после чего опустил глаза.

— Такой высокий мужчина… с женой и дочерью.

— Ну, — кивнул юноша, покраснев.

— Они живут здесь?

— Просто идите по Ломполовааравэген. — Он махнул рукой. — До самого поворота возле Сильмяярви…

Сага вышла из магазина и зашагала по дороге в указанном направлении. Земля была изрыта тракторными гусеницами, обочина изъезжена. В траве валялась пивная банка. Шум деревьев походил на шум далекого моря.

По дороге Сага съела немного чипсов, остатки сунула в сумку и вытерла руки о штаны.

Через шесть километров — там, где дорога сворачивала у лесного озерца, — Сага увидела красный домик. Возле домика никого, но из трубы поднимался дым. Вместо сада — высокая луговая трава.

Сага остановилась, услышала, как жужжат насекомые в канаве.

Из дома вышел мужчина. Сага видела, как он ходит между деревьями.

Йона Линна.

Это он, только сильно похудел и опирается на палку. Под черной шапкой видны завитки отросшей светлой бороды.

Сага пошла к нему. Гравий хрустел под тяжелыми ботинками.

Она увидела, как Йона остановился возле дровяного сарая, прислонил палку к стене, взял топор и расколол большой чурбан, взял и расколол другой, передохнул, подобрал щепки и продолжил рубить.

Сага не стала звать его — она поняла, что Йона уже заметил ее, может быть, задолго до того, как она сама его увидела.

На Йоне была буро-зеленая флисовая кофта и летная куртка из грубой кожи. Кое-где кожа лопнула, овчина воротника пожелтела.

Сага подошла и остановилась в пяти метрах от него. Йона расправил спину, повернулся и посмотрел на нее глазами серыми, как светлый огонь.

— Ты зря приехала, — тихо сказал он.

— Юрек мертв, — почти беззвучно проговорила Сага.

— Так, — сказал он и снова начал рубить дрова. Взял новый чурбан, поставил на колоду.

— Я нашла тело, — сказала Сага.

Ударил косо, поскользнулся, уронил топор. Постоял немного, опустив голову. Сага перевела взгляд на дровяную корзину. К ней был прикручен скотчем дробовик-обрез.

Глава 23

Йона провел Сагу по темным сеням. Не проронив ни слова, он придержал дверь и впустил Сагу в тесную кухоньку с медными кастрюлями на стенах.

Под подоконником висело ружье с оптическим прицелом для охоты на лосей, на полу стояло не меньше тридцати коробок с боеприпасами.

Солнце пробивалось сквозь задернутые шторы. На столе стояли кофейник и две чашки.

— Суума умерла весной, — пояснил Йона.

— Сожалею, — тихо сказала Сага.

Йона поставил корзину с дровами на пол и осторожно распрямился. По кухне разливался мягкий запах дыма, за железной заслонкой очага потрескивали еловые поленья.

— Так значит, ты нашла тело? — Йона посмотрел на Сагу.

— Иначе я бы сюда не явилась, — серьезно ответила она. — Позвони Нолену, если тебе нужно подтверждение.

— Я тебе верю.

— И все же позвони.

Он покачал головой, но ничего не сказал. Оперся о мойку, подошел к двери, приоткрыл и вполголоса сказал что-то по-фински в темноту.

— Это моя дочь Люми, — сказал он, когда девушка вошла в кухню.

— Привет, — обратилась к ней Сага.

У Люми были прямые темно-русые волосы, добрая и искренняя улыбка, но глаза — серые, словно лед. Высокая и худая, она была одета в простую хлопчатобумажную рубаху и линялые джинсы.

— Есть хочешь? — спросил Йона.

— Да, — сказала Сага.

— Садись.

Сага села; Йона выставил на стол хлеб, масло и сыр и начал нарезать помидоры, оливки и сладкий перец. Люми вскипятила воду и размолола кофейные зерна в ручной мельнице. Сага бросила взгляд в темную комнату позади них и увидела диван и стопки книг на столе. Со штатива капельницы свисал приемник прибора ночного видения с фиксатором. Такой прибор вполне можно закрепить на винтовке, для ночной охоты.

— Где он лежал? — спросил Йона.

— Его вынесло течением на берег Хёгмаршё.

— Кого? — спросила Люми и взглянула на полочку со специями, под которой был закреплен пульт на двадцать детекторов-уловителей движущихся объектов.

— Юрека Вальтера, — пояснил Йона и разбил в сковородку двенадцать яиц.

— Я видела тело, — сказала Сага.

— Значит, он умер? — звонко спросила Люми.

— Люми, присмотри, пожалуйста, за сковородкой, — попросил Йона и вышел из кухни.

От его тяжелых шагов вздрогнули сени, потом хлопнула входная дверь. Люми взяла немного сушеного базилика и растерла его между ладонями.

— Папа сказал, что ему пришлось расстаться с мамой и со мной. — Люми старалась унять дрожь в голосе. — Он говорил, что Юрек Вальтер убил бы нас, попытайся мы хоть как-то связаться с ним.

— Он поступил правильно, он спасал вас, другого способа не было, — ответила Сага.

Люми кивнула и повернулась к сковороде. Слезинки упали на черную железную плиту.

Люми вытерла щеки, убавила жар и аккуратно перевернула омлет лопаткой.

Сквозь задернутые шторы Сага рассмотрела, что Йона стоит на гравийной дорожке, прижав к уху телефон. Ясно, звонит Нолену. Лоб наморщен, челюсти сведены.

Люми погасила огонь и накрыла на стол, с любопытством поглядывая на Сагу.

— Я знаю, что вы не с папой, — сказала она, помолчав. — Он говорил о Дисе.

— Мы работали вместе, — улыбнулась Сага.

— Вы не похожи на полицейского, — заметила девушка.

— Эс-бэ, — коротко ответила Сага.

— Вы и на службу безопасности не похожи, — рассмеялась Люми, садясь напротив Саги. — Но если вы все-таки из службы, то вы — Сага Бауэр.

— Верно.

— Ешьте, пожалуйста, — пригласила Люми. — Остынет.

Сага сказала «спасибо», положила себе омлет, взяла хлеба, сыра и налила кофе Люми и себе.

— Как Йона? — спросила она.

— Вчера я сказала бы — плохо. Мерзнет, почти не спит, сторожит меня, не смыкает глаз ночи напролет… не понимаю, как он может не спать.

— Он упрямый, — пояснила Сага.

— Правда?

Они обе рассмеялись.

— Я столько лет не видела папу. — Глаза девушки снова заблестели. — Я едва помню его, я хочу сказать — тут уже ничего не поделаешь, но… Мы больше года сидели, говорили… каждый день, по многу часов… я рассказывала про нас с мамой, что мы делали, как жили… а он рассказывал о себе… немного найдется людей, которые бы столько разговаривали со своим отцом.

— Я точно не из них, — тихо сказала Сага.

Люми поднялась: датчик движения показал, что Йона сейчас войдет. Она отключила сигнализацию, потом послышался стук входной двери и шаги Йоны в сенях.

На кухне он отставил палку, оперся о стол и сел.

— Нолен уверен, что это он, — сказал он и положил себе еды.

— Мы в расчете, Йона. — Сага посмотрела ему в глаза. — Мне все равно, что ты думаешь, но мы в расчете… я убила его и нашла тело.

— Ты никогда не была передо мной в долгу.

Слегка подавшись вперед и облокотившись о стол, Йона положил в рот несколько кусочков омлета. Люми накрыла его плечи теплым пледом и снова села.

— Люми будет учиться в Париже. — Йона улыбнулся дочери.

— Это пока неизвестно, — быстро сказала она.

Ответная улыбка порхнула по ее светлому лицу. Йона дрожащими руками поднес чашку кофе ко рту.

— Вечером я приготовлю оленье филе, — сказал он.

— Обратный поезд через два часа, — сказала Сага.

— С лисичками в сливочном соусе.

— Мне надо ехать, — улыбнулась она.

Глава 24

Эрик снова пришел на урок слишком рано и теперь стоял в подъезде дома номер четыре по Лилль-Янсплан. Шторы в квартире на первом этаже были раздвинуты, и он смотрел прямо на Джеки. Вот она стоит на кухне; протянула руку к шкафчику на стене, взяла стакан, подержала палец под краном. На ней черная юбка и не застегнутая блузка. Эрик вышел на улицу, чтобы лучше видеть, приблизился к окну, различил, что с мокрых волос у нее течет по шелку на спине. Джеки выпила воды, вытерла рот рукой и обернулась.

Эрик встал на цыпочки и различил за расстегнутой блузкой ее живот, пупок. Какая-то женщина с детской коляской остановилась на тротуаре и покосилась на него, и он вдруг сообразил, до чего нелепо выглядит со стороны. Он быстро пересек улицу и вошел в подъезд. Снова остановился в темноте перед дверью и потянулся к кнопке звонка.

После сеанса гипноза он все думал — а что, если алиби Роки существует на самом деле. Пришлось удвоить дозу стилнокта, чтобы уснуть. Назначить свидание в больнице Карсуддена Эрик смог только на завтрашнее утро.

Когда Джеки открыла, тонкая шелковая блузка была уже застегнута. Джеки спокойно улыбнулась ему, и блик подъездной лампы мигнул на круглых солнечных очках.

— Я немножко рано, — сказал он.

— Эрик, — улыбнулась она. — Проходите, пожалуйста.

Оказавшись в прихожей, Эрик заметил, что дочка Джеки прикрепила под табличкой «Не входить!» картинку с черепом.

Эрик следовал за Джеки по коридору, смотрел, как ее правая рука касается стены; он подумал, что Джеки двигается без видимой осторожности. На ней была черная юбка. Блестящая блузка навыпуск закрывала талию.

Когда ее рука коснулась дверного косяка, Джеки зажгла свет и прошла прямо в гостиную, потом остановилась, ступив на ковер, и повернулась к Эрику.

— Показывайте ваши успехи, — сказала она, жестом приглашая Эрика сесть за инструмент.

Он сел, поставил первый нотный лист, откинул со лба волосы, сосредоточенно положил большой палец правой руки на нужную клавишу и растопырил пальцы.

— Опус номер двадцать пять, — объявил он с дурашливой серьезностью.

Он заиграл такты, которые Джеки задала ему выучить. Хотя она и просила его не смотреть на руки, Эрик никак не мог играть вслепую.

— Вам, наверное, такая игра режет ухо, — сказал он. — В смысле, вы ведь привыкли к хорошей музыке.

— Сдается мне, у вас есть способности, — заметила Джеки.

— А бывают ноты шрифтом Брайля? Наверняка ведь есть? — спросил Эрик.

— Луи Брайль был музыкантом, так что, естественно, есть… но, в конце концов, надо, конечно, учить пьесы наизусть — ведь играть нужно обеими руками, — пояснила она.

Эрик положил пальцы на клавиши, глубоко вдохнул — и тут в дверь позвонили.

— Прошу прощения, я должна открыть. — Джеки встала.

Эрик увидел, как она открывает дверь квартиры. За дверью стояла Мадлен с какой-то высокой женщиной в спортивном костюме.

— Как прошел матч? — спросила Джеки.

— Один-один, — ответила девочка. — Это Анна забила наш гол.

— Пас был твой, — любезно сказала женщина.

— Спасибо, что проводили Мадде домой, — сказала Джеки.

— Мне это только в радость… По дороге мы говорили, что ей не обязательно быть самой правильной в мире, что ей, пожалуй, и подурачиться иногда не помешает.

Эрик не слышал ответа Джеки. Он увидел, как дверь закрылась и Джеки опустилась на колени перед девочкой, плавно водя руками по ее волосам и лицу.

— Теперь можешь дурачиться, — мягко сказала она.

Джеки вернулась к Эрику, извинилась за прерванный урок, села на стул и приступила к объяснениям.

Эрик изо всех сил пытался скоординировать движения обеих рук; спина взмокла.

Вскоре девочка вошла в комнату. Одетая в просторное домашнее платье, она села на пол и стала слушать.

Эрик попытался сыграть первую часть, но ошибся в четвертом такте, начал сначала, снова запнулся на том же месте, посмеялся над своей бесталанностью.

— Что вас так насмешило? — спокойно спросила Джеки.

— Я играю, как ржавый робот.

— Мой ежик тоже играет странновато. — Мадлен, пытаясь утешить его, показала свою игрушку.

— С левой рукой просто беда, — пожаловался Эрик. — Пальцы не хотят вовремя нажимать на кнопки.

Мадде подмигнула, сохранив, однако, серьезную мину.

— Я хотел сказать — клавиши, — быстро поправился Эрик. — Твой ежик, может быть, говорит «кнопки», а я говорю — клавиши.

Девочка опустила голову и широко улыбнулась. Джеки поднялась со стула.

— Пора сделать передышку, — сказала она. — Сначала немного теории, потом закончим урок.

— Я включила посудомойку, — сообщила девочка.

— Ты знаешь, что тебе скоро спать, надо следить за своим режимом.

Они сели за стол. Эрик взял графин и налил воды в два стакана. Невозможно было не поглядывать украдкой на Джеки, пока она говорила про скрипичный и басовый ключи и знаки альтерации. Ее блузка смялась на талии, лицо было задумчивым. Под шелком Эрик угадывал белый лифчик и грудь.

Он ощутил тревожное удовольствие при мысли, что вот он смотрит на нее — а она даже не замечает.

Он осторожно подвинулся так, чтобы заглянуть ей между ног, и мельком увидел, как сверкнули ее белые трусы.

Сердце забилось сильнее, когда Джеки чуть расставила ноги. У Эрика появилось чувство, будто она знает, что за ней подсматривают.

Она пила воду.

Открытые глаза только угадывались за темными стеклами очков.

Эрик снова заглянул ей между ног, тихо придвинулся ближе, но в следующую секунду она положила ногу на ногу и поставила стакан.

Улыбаясь, Джеки заговорила о том, что думала, будто он священник или университетский профессор. Эрик ответил, что истина лежит посредине, и рассказал о своей работе в психиатрической клинике и об исследованиях в области гипноза, после чего замолчал.

Джеки собрала листки с теорией, выровняла по нижнему краю и положила перед ним.

— Можно задать вопрос? — спросил Эрик.

— Да, — просто ответила Джеки.

— Когда я говорю, вы поворачиваете лицо ко мне. Это естественное движение или этому учатся?

— Я просто делаю то, что зрячие считают вежливым, — честно объяснила она.

— Я так и думал.

— Это как зажигать свет, когда входишь в комнату. Просто чтобы уведомить зрячего, что ты здесь…

Она замолчала, ее тонкие пальцы осторожно гладили влажные края стакана.

— Простите. Я понимаю, что веду себя невежливо, задаю бестактные вопросы…

— Большинство людей не любят говорить о своих дефектах зрения. Я могу это понять. Хочется же, чтобы тебя воспринимали как личность, и все такое… но я считаю — лучше, когда говорят.

— Пожалуй.

Эрик смотрел на ее губы, накрашенные умеренно-розовой помадой, на очертания скул, мальчишескую стрижку и голубую жилку, пульсирующую на шее.

— Наверное, это странное ощущение — гипнотизировать других людей, иметь возможность заглянуть в их тайные, интимные мысли? — спросила Джеки.

— Это совсем не то, что подсматривать.

— Разве?

Глава 25

Светлое небо отражалось в целлофановой обертке блока сигарет, лежавшего на сиденье рядом с Эриком. Эрик медленно свернул в английский парк возле таблички, сообщавшей, что посторонним вход воспрещен и что все посещения следует согласовывать с начальством.

Областная больница Карсуддена — крупнейшая судебно-психиатрическая больница на сто тридцать мест, где содержатся преступники, которых из-за психических заболеваний суд отправил на лечение, а не в тюрьму.

Тягостная тревога ворочалась под ложечкой. Очень скоро он увидит Роки Чюрклунда и попытается расспросить его про алиби, о котором тот когда-то заявлял.

Если все сойдется, то, вероятно, новое убийство имеет отношение к тому, старому, и тогда Эрик признается во всем полиции.

Ведь, если Роки приговорили ошибочно, очень велика вероятность того, что параллель между старым и новым убийствами существует. Прижатая к уху рука Сусанны Керн окажется не просто совпадением.

И не обязательно я потеряю работу, сказал себе Эрик. От полиции зависит, отправить дело на рассмотрение к прокурору или нет.

У входа в белое административное здание висела табличка с изображением перечеркнутой камеры. А между тем весь корпус напичкан камерами видеонаблюдения, подумал Эрик.

Он взял сигареты и зашагал к белому зданию.

На дорожке перед сестринским постом улитка оставила блестящий косой след.

В ярком солнечном свете у дверей видно было, как пыль, медленно кружась, оседает на мебели в щербинах и на поцарапанном полу.

Эрик предъявил паспорт, ему выдали бейджик; он успел дойти до газетницы возле дивана, как показался мужчина с осветленными концами волос.

— Эрик Барк?

— Да.

Мужчина растянул губы, пытаясь изобразить улыбку, и представился: Отто. У него было усталое лицо с выражением печали, которую никак не скрыть.

— Касиллас хотел бы прийти сам, но…

— Понимаю, ничего страшного. — Эрик почувствовал, как жарко краснеет при мысли о вранье про доктора Стюнкеля и исследовательский проект.

По дороге мужчина сообщил, что он дневной санитар и работает в Карсуддене уже много лет.

— Мы обычно ходим через двор… не любим подземные коридоры, — пробормотал Отто, когда они выходили из здания.

— Вы знаете Роки Чюрклунда? — спросил Эрик.

— Он был здесь, когда я только поступил на работу. — Отто жестом указал на высокую ограду и мрачные коричневые строения.

— Какого вы о нем мнения?

— Многие здесь побаиваются Чюрклунда, — ответил Отто.

Они прошли через одну из дверей и дальше, к кабинету досмотра, где Эрику пришлось оставить все, что было в карманах.

— Можно захватить сигареты? — спросил он.

— Они могут вам пригодиться, — кивнул Отто.

Санитар сложил ключи, ручку, телефон и бумажник Эрика в пакет, запечатал и выдал квитанцию.

Потом он отпер тяжелую дверь, за которой была следующая дверь — с кодовым замком. Пройдя через нее, Эрик оказался в коридоре, устланным серым линолеумом; за бронированными дверями находились палаты.

В воздухе пахло моющим средством и давнишним сигаретным дымом.

Судя по доносившимся звукам, в одной из палат смотрели порно. В открытую дверь Эрик увидел толстого мужчину, который сидел на пластиковом стуле, подавшись вперед, и плевал на пол.

Они миновали очередную шлюзовую дверь и оказались на затененной площадке для отдыха. Шестиметровая ограда соединяла два кирпичных фасада и образовывала клетку вокруг пожелтевшей лужайки с посыпанными гравием дорожками.

Тощий парень лет двадцати с напряженным лицом сидел на скамейке. Возле кирпичной стены болтали двое охранников, поодаль стоял какой-то здоровяк, отвернувшись к ограде.

— Хотите, чтобы я пошел с вами? — спросил Отто.

— Не нужно.

Бывший священник курил, повернувшись ликом к высокой железной ограде. Его взгляд бродил по лужайкам парка и в лиственном лесу. На земле у его ног стояла кружка с засохшими следами кофе.

Эрик зашагал по дорожке, замусоренной окурками и пакетиками сосательного табака.

Вот сейчас я встречусь со священником, которого предал, осудив его, подумал он. Если у Роки Чюрклунда есть алиби, мне придется признаться во лжи полиции и принять последствия.

Из-под ботинок поднималась сухая пыль. Эрик понял: Роки слышит его шаги.

— Роки? — позвал он.

— Кто спрашивает?

— Меня зовут Эрик Мария Барк.

Роки разжал пальцы, выпустил прутья решетки, за которые держался, и обернулся. Он был высоким, метр девяносто с лишним. Плечи еще шире, чем помнилось Эрику; подернутая сединой окладистая борода и зачесанные назад волосы. Зеленые глаза, на лице выражение холодного величия. На Роки был буро-зеленый свитер в катышках и с потертыми локтями. Могучие руки свисали вдоль боков, в расслабленных пальцах сигарета.

— Главный врач сказал, ты любишь «Кэмел». — Эрик протянул ему блок.

Роки задрал подбородок и глянул на него сверху вниз. Он молчал и не брал подарок.

— Не знаю, помнишь ли ты меня, — сказал Эрик. — Я имел отношение к суду девять лет назад — входил в группу, которая проводила судебно-психиатрическую экспертизу.

— И какое заключение ты выдал? — хмуро спросил Роки.

— Необходимость неврологического и психиатрического лечения, — спокойно ответил Эрик.

Роки щелчком отправил непотушенную сигарету в Эрика. Окурок угодил тому в грудь и упал на землю. Рядом рассыпались искры.

— Ступай с миром, — невозмутимо предложил Роки и надул губы.

Эрик затоптал окурок и заметил, как по лужайке приближаются двое охранников с сигнализаторами нападения.

— Что здесь происходит? — спросил один.

— Просто недоразумение, — успокоил его Эрик.

Охранники еще постояли, однако Эрик и Роки молчали. Наконец охранники вернулись к своему кофе.

— Ты им наврал, — заметил Роки.

— Иногда мне случается врать, — ответил Эрик.

На лице Роки не дрогнул ни единый мускул, но во взгляде мелькнул проблеск интереса.

— Тебя лечат? Неврология, психиатрия? — спросил Эрик. — У тебя есть право на медицинскую помощь. Я врач. Если хочешь, я посмотрю твою историю болезни и план реабилитации.

Роки медленно покачал головой.

— Ты здесь уже давно — и ни разу не подавал заявления, чтобы тебя отпустили на побывку.

— А зачем?

— Ты не хочешь выйти отсюда?

— Я отбываю свое наказание, — сумрачно пояснил Роки.

— Тогда тебе трудно было вспомнить произошедшее. Сейчас тоже трудно? — спросил Эрик.

— Да.

— Но я помню наши беседы. Иногда ты как будто считал себя невиновным в убийстве.

— Ясно… Я облепил себя большим количеством лжи, чтобы избежать наказания, ложь осадила меня, как пчелиный рой, и я стал отшвыривать ее от себя и бросать на другого человека.

— На кого?

— Какая разница… Я был виновен, но позволил лжи одолеть меня.

Эрик нагнулся, положил сигареты к ногам Роки и сделал шаг назад.

— Не хочешь ли рассказать о человеке, на которого ты стряхивал своих пчел? — спросил он.

— Я его не помню. Но знаю, что считал его проповедником, грязным проповедником…

Священник замолчал и снова отвернулся к ограде. Эрик встал рядом с ним, бросил взгляд на лес.

— Как его звали?

— Я уже не помню имен, не помню лиц, засыпанных пеплом…

— Ты назвал его проповедником. Он был твоим коллегой?

Пальцы Роки судорожно вцепились в решетку, он прерывисто задышал.

— Я помню только, что испугался. Наверное, поэтому и пытался переложить на него вину.

— Ты испугался его? — спросил Эрик. — Что он сделал? Почему ты…

— Роки, Роки! — позвал пациент, подошедший сзади. — Посмотри, что я тебе принес.

Они обернулись и увидели тщедушного человечка, который протягивал Роки завернутую в салфетку ватрушку с вареньем.

— Ешь сам, — отозвался Роки.

— Не хочу, — истово ответил сокамерник. — Я грешник, я проклят Господом и ангелами Его, и…

— Заткнись! — рявкнул Роки.

— За что? Почему ты…

Схватив человечка за подбородок, Роки посмотрел ему в глаза и плюнул в лицо. Когда Роки выпустил его, человечек потерял равновесие, и ватрушка полетела на землю.

На лужайке снова появились охранники.

— А если бы кто-то свидетельствовал о твоей невиновности, дал тебе алиби? — быстро спросил Эрик.

Зеленые глаза Роки смотрели на него в упор.

— Тогда этот человек солгал бы.

— Ты уверен? Ты ведь ничего не помнишь…

— Я не помню ни про какое алиби, потому что его не существовало, — оборвал Роки.

— Но ты помнишь про своего коллегу. Что, если это он убил Ребекку?

— Я убил Ребекку Ханссон, — сказал Роки.

— Ты помнишь это?

— Да.

— Ты знаешь женщину по имени Оливия?

Роки помотал головой, перевел взгляд на приближающихся охранников и задрал голову.

— Или, может, знал до того, как попал сюда?

— Нет.

Охранники швырнули Роки на решетку, ударили по коленному сгибу, прижали к земле и защелкнули на нем наручники.

— Осторожнее! — крикнул пациент, пытавшийся угостить Роки.

Более крупный охранник надавил коленом Роки на спину, второй прижал дубинку к его шее.

— Осторожнее, — заплакал пациент.

Следуя за охранником к выходу из отделения, Эрик улыбался. Не было никакого алиби, Роки убил Ребекку Ханссон, и нет никакой связи между убийствами.

На парковке он постоял немного, вдохнул полной грудью, перевел взгляд от деревьев парка к самому светлому небу. Легкость освобождения разлилась по телу, старое бремя свалилось с плеч.

Глава 26

Профессор судебной медицины Нильс Олен припарковал свой белый «Ягуар» наискось, заняв два парковочных места.

Государственная уголовная полиция сочла необходимым, чтобы он уделил повышенное внимание двум случаям явного гомицида.

Оба тела уже побывали на вскрытии. Нолен читал протоколы. Отчеты были безупречны и гораздо обстоятельнее, чем можно желать. И все же руководитель предварительного расследования захотела, чтобы Нолен еще раз осмотрел оба трупа. Полицейские все еще блуждали в потемках и хотели, чтобы он поискал неожиданные совпадения, характерные детали или улики.

Марго Сильверман твердила, что это поведение маньяка-нарцисса, она считала, что убийца глумится над полицией.

Нолен вылез из машины и втянул утренний воздух. День выдался почти безветренный, светило солнце и голубые жалюзи на всех окнах были опущены.

У входной двери что-то темнело. Сначала Нолен подумал, что кто-то оставил мусор за невысокой бетонной лестницей с железными перилами. Но потом он понял, что это человек. Бородатый мужчина спал на асфальте, привалившись спиной к бетонному цоколю кирпичного здания. На плечах одеяло, лоб уткнулся в согнутые колени.

Утро было жаркое, и Нолен надеялся, что человек выспится прежде, чем его обнаружит представитель охранной фирмы. Он поправил очки-«пилоты» и направился было к двери, но остановился, заметив чистые руки спящего и белый шрам на костяшке правой руки.

— Йона? — неуверенно спросил Нолен.

Йона Линна поднял голову и посмотрел на него так, словно не спал, а только ждал, когда Нолен окликнет его.

Нолен во все глаза смотрел на старого друга. Йона сильно переменился. Он оброс густой светлой бородой, отощал. Бледное лицо было серым, под глазами темные круги, нестриженые волосы свалялись.

— Я хочу увидеть палец, — сказал он.

— Я догадался, — улыбнулся Нолен. — Как ты? Вроде жив, здоров?

Опершись о ступеньку, Йона тяжело поднялся, подобрал сумку и палку. Он знал, как выглядит со стороны, но пусть. Он все еще скорбит.

— Ты самолетом или на машине? — спросил Нолен.

Йона рассматривал фонарь над дверью. В основании стеклянного купола под лампой накаливания скопилась кучка мертвых насекомых.

После приезда Саги Йона с дочерью отправились на могилу Суумы в Пурну. Прогулялись по берегу Аутиоярви, поговорили о будущем.

Он знал, чего хочет дочь, — ей не нужно было объяснять самой.

Чтобы оставить за собой место в парижском Коллеже искусств, Люми нужно было явиться на собрание через два дня. Йона договорился, что она поживет у сестры его приятельницы, Коринн Мейеру, в Восьмом округе. Они не так много успели скопить, но Люми хватит денег на первое время.

И в придачу — масса полезных знаний о ближнем бое и автоматическом оружии, шутила она.

С камнем на сердце Йона отвез дочь в аэропорт. Она обняла отца и прошептала, что любит его.

— Или ты на поезде? — терпеливо спросил Нолен.

Йона вернулся в Наттаваару, отключил сигнализацию, запер оружие в подвале и уложил вещи в заплечный мешок. Перекрыл воду, задвинул засов на двери дома, дошел до железнодорожной станции и поездом доехал до Йелливаре, дошел до аэропорта, перелетел в Арланда, сел на автобус до Стокгольма. Последние пять километров до кампуса Каролинского института он прошел пешком.

— Пешком, — ответил он, не замечая изумленного взгляда Нолена.

Не снимая руки с черных железных перил, Йона ждал, когда Нолен отопрет голубую дверь. Вместе они пошли по коридору с бледными стенами и потертыми рейками.

Опиравшийся на палку Йона не мог идти быстро; время от времени ему приходилось останавливаться и откашливаться.

Они прошли мимо двери туалета и приблизились к окну, на котором стоял горшок с растением, состоявшим в основном из корней. В солнечном свете за окном летали пушистые семена одуванчиков. В отдалении двигался неопознанный объект. Первым порывом Йоны было пригнуться и выхватить оружие, но он заставил себя подойти к окну. На тротауре стояла старушка, поджидая собаку, резвившуюся в одуванчиках.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Нолен.

— Не знаю.

Сотрясаемый крупной дрожью, Йона зашел в туалет, наклонился над раковиной и напился прямо из-под крана. Выпрямился, стряхнул воду с бороды, оторвал бумажное полотенце и вытер лицо, прежде чем вернуться в коридор.

— Йона, палец заперт в шкафу в секционной, но… Через полчаса у меня встреча с Марго Сильверман, она хочет, чтобы я посмотрел два тела, сильно искалеченных… Если хочешь — подожди у меня в кабинете, если тебе трудно…

— Это неважно, — перебил Йона.

Глава 27

Нолен открыл качающиеся двери секционной и придержал створку для Йоны. Вместе они вошли в светлый зал со сверкающим белым кафелем. Йона оставил свой мешок у стены рядом с дверью, но одеяло с плеч не снял.

В помещении стоял сладковатый душок разложения, несмотря на жужжащие вентиляторы. На секционных столах лежали два тела. То, которое доставили последним, было накрыто полностью, и кровь медленно стекала в желоб из нержавеющей стали.

Нолен с Йоной подошли к письменному столу с компьютерами. Йона молча ждал, пока Нолен отопрет тяжелую дверь шкафа.

— Садись, — сказал Нолен и поставил на стол банку.

Из папки некрашеного картона он достал и выложил перед Йоной анализ проб из Государственной криминалистической лаборатории, старый бланк дактилоскопирования, анализ отпечатков пальцев и увеличенные копии фотографий из телефона Саги.

Йона сел и посмотрел на банку. Через пару секунд взял ее в руки, повернул к свету, рассмотрел поближе и кивнул.

— У меня здесь все материалы собраны, я предполагал, что ты придешь, — сказал Нолен. — Как я и говорил по телефону, все сходится. Старик, который нашел тело, отстриг палец, это видно по углу среза… и отстрижен палец был спустя долгое время после смерти, о чем тот старик и сообщил Саге.

Йона внимательно прочитал анализ-подтверждение из лаборатории. Лаборатория сделала ДНК-профиль, основываясь на тридцати коротких тандемных повторах. Стопроцентное совпадение подтверждалось еще и анализом отпечатка пальца.

А идентичных отпечатков пальцев не бывает даже у однояйцевых близнецов.

Йона положил перед собой фотографии изуродованного торса и стал тщательно изучать фиолетовые входные отверстия от пуль.

Он откинулся и закрыл глаза, чувствуя жжение под веками.

Все сходится.

Угол вхождения пуль — тот самый, о котором говорила ему Сага. Размеры тела, конституция, руки, ДНК и отпечатки пальцев.

— Это он, — тихо сказал Нолен.

— Да, — прошептал Йона.

— Что теперь будешь делать? — спросил Нолен.

— Ничего.

— Тебя признали погибшим. Был свидетель твоего самоубийства, один бездомный, который…

— Да, да, — перебил Йона, — я разберусь.

— Твою квартиру продали, имущество описали. Выручили почти семь миллионов, деньги передали в Государственный наследственный фонд.

— Так, — коротко сказал Йона.

— Как Люми приняла все?

Йона перевел взгляд на окно и стал рассматривать косой свет и грязные разводы на стекле.

— Люми? Она уехала в Париж, — ответил он.

— Я имел в виду — как она восприняла твое возвращение после стольких лет, тоску по матери и…

Йона уже не слушал Нолена; перед ним широко распахнулись картины памяти. Больше года назад он втайне от всех отправился в Финляндию. Ему вспомнился тот день, когда он приехал в Хельсинки в мрачную клинику радиотерапии онкологических заболеваний и забрал Сууму. Она тогда еще могла ходить с роллатором. Он в точности помнил, как солнечный свет падал в холл больницы, бликовал на полу, на стеклах, на светлой деревянной обшивке стен и рядах кресел-каталок.

Они медленно прошли мимо пустого гардероба, мимо автоматов с конфетами и очутились на свежем зимнем воздухе.

У Нолена звякнул телефон; патологоанатом поправил очки на длинном носу и прочитал сообщение.

— Марго приехала. Пойду отопру. — И направился к двери.

Суума захотела получать паллиативное лечение в квартире на Элисабетсгатан, однако Йона отвез ее и Люми в дом ее матери в Наттавааре, и они провели вместе счастливые полгода. После нескольких лет цитотоксинов, облучения, кортизона и переливаний крови остались только болеутоляющие. Трехдневные морфиновые пластыри и дополнительно — восемьдесят миллиграммов оксинорма в день.

Суума боготворила дом и природу вокруг, воздух, струившийся по спальне. Семья наконец воссоединилась. Суума исхудала, потеряла аппетит, у нее выпали все волосы, она стала гладкой, словно грудной младенец.

Под конец она почти ничего не весила, у нее все болело, но ей все-таки нравилось, когда Йона обвивал ее руками, сажал к себе на колени и они целовались.

Глава 28

Йона сидел неподвижно, уставившись на стеклянную банку с отрезанным пальцем. Частицы, болтавшиеся в жидкости, осели на дно.

Он действительно мертв.

Йона улыбнулся, повторив эту фразу про себя.

Юрек Вальтер мертв.

Он погрузился в мысли о своем мнимом самоубийстве и так и сидел на стуле, с одеялом на плечах, когда Марго Сильверман с Ноленом вошли в секционную.

— Йона Линна, а все говорили, что ты погиб, — улыбнулась Марго. — Можно спросить, что произошло на самом деле?

Йона встретился с ней взглядом и подумал, что иного выбора тогда не было. Каждый его шаг за эти четырнадцать лет был вынужденным.

Марго стояла, глядя ему в глаза, в текучее серое, и в то же время слышала, как Нолен снимает бумажную обертку со стерильных инструментов.

— Я вернулся, — меланхолично ответил Йона.

— Поздновато, правда, — сказала Марго. — Я уже заняла и твою должность, и твой кабинет.

— Ты хороший полицейский.

— Если верить Нолену — недостаточно хороший, — искренне заметила Марго.

— Я только сказал — позволь Йоне взглянуть на это дело, — буркнул Нолен и хлопнул виниловыми перчатками без пудры, готовясь надеть их.

Нолен приступил к внешнему освидетельствованию тела Марии Карлссон, а Марго тем временем стала излагать суть дела Йоне. Она рассказала про колготки, про качество записи, но не добилась ни реакции, ни вопросов, которых ожидала. Теперь она сомневалась, что Йона вообще ее слушает.

— Согласно записи в ежедневнике, жертва собиралась на урок рисования. — Марго искоса глянула на Йону. — Мы проверили — это соответствует действительности, но внизу на той же странице стоит маленькое «h», которое мы не в силах расшифровать.

Легендарный комиссар постарел. Светлая густая борода, свалявшиеся волосы свисают на уши, завиваются на шее, кольцами ложатся на утепленный воротник куртки.

— Видеозаписи указывают, что убийца страдает нарциссизмом, это очевидно, — продолжила Марго и уселась, расставив ноги, на табурет из нержавеющей стали.

Йона думал о преступнике, который подглядывает за женщинами в окно. Он может подойти сколь угодно близко, однако между ними есть стекло. Картинка интимная, но наблюдатель все равно отстранен.

— Он обращает на что-то наше внимание, — продолжала Марго. — Хочет указать на что-то… или посоревноваться, помериться силой с полицией, потому что чувствует себя чертовски сильным и умным, когда оставляет полицейских с носом… И это чувство непобедимости приведет к новым убийствам.

Йона взглянул на первую жертву; его взгляд приковала к себе ее белая рука у бедра, сложенная ковшиком и оттого похожая на раковину мидии.

Он тяжело поднялся, опираясь на палку, и подумал: что-то привлекло преступника к Марии Карлссон, что-то заставило его перейти границу и перестать быть только подсматривающим.

— И вот еще что, — добавила Марго. — Из-за этого чувства превосходства, как мне кажется, он мог оставить следы, улики, которых мы не прочли…

Она замолчала — Йона просто перешел, с трудом ступая, к одному из столов. Остановился перед телом, опираясь на палку. Тяжелая летная куртка из грубой кожи была расстегнута, с изнанки видна теплая овчина. Йона склонился над телом, показался его «Кольт комбат» в кобуре.

Марго встала, чувствуя, что ребенок в животе проснулся. Он спал, пока она двигалась, и просыпался, когда она сидела или лежала. Обняв живот рукой, Марго подошла к Йоне.

Он рассматривал изрезанное лицо жертвы — словно не верил, что женщина мертва, словно хотел, склонившись над ней, почувствовать ее влажное дыхание на своих губах.

— Что думаешь? — спросила Марго.

— Иногда я думаю, что грезам о справедливости суждено остаться в детстве, — ответил Йона, не спуская глаз с тела.

— О’кей.

— Но что, в таком случае, закон? — произнес он.

— Я могу ответить, но подозреваю, что у тебя найдется другой ответ.

Йона распрямился и подумал, что закон пытается поймать и присвоить справедливость, подобно тому, как Люми в детстве пыталась поймать солнечный зайчик.

Нолен читал имевшийся протокол вскрытия, одновременно составляя свой собственный. Обычная цель внешнего осмотра — описать видимые повреждения вроде отеков, потери цвета, царапин, кровоподтеков, разрывов кожи и ран. Но на этот раз Нолен искал некую деталь, ускользнувшую от внимания при первом обследовании, неявную деталь.

— Большинство ножевых ранений не смертельны, и преступник наносил их не с целью убить, — заметил Нолен. — Иначе они не были бы направлены на лицо.

— Значит, ненависть сильнее, чем желание убить, — подытожила Марго.

— Он хотел уничтожить лицо, — кивнул Нолен.

— Или изуродовать до неузнаваемости, — предположила Марго.

— Почему у нее так широко открыт рот? — тихо спросил Йона.

— Челюсть сломана, — объяснил Нолен. — А на пальцах — следы ее собственной слюны.

— Во рту или в глотке что-нибудь было? — спросил Йона.

— Ничего.

Преступник стоял и снимал эту женщину, пока она надевала колготки, размышлял Йона. Именно в этот момент он — в роли наблюдателя, который нуждается в границе (или, по крайней мере, осознает ее), — границе в виде тонкого оконного стекла.

Но что-то заставило его перейти эту границу, повторил себе Йона; попросив у Нолена фонарик, он посветил в рот покойнице. Слизистые оболочки высохли, глотка стала бледно-серой. В горле ничего, язык запал, внутренняя сторона щек потемнела.

Посреди языка, в его толстой части, виднелась дырочка. Она могла иметь естественное происхождение, но Йона был уверен, что это пирсинг.

Йона заглянул в первый протокол, прочитал описание рта и желудка.

— Что ты ищешь? — спросил Нолен.

В пунктах 22 и 23 описывались только губы, зубы и десны, а пункт 62 гласил, что язык и подъязычная кость не повреждены, но упоминания о проколе в описании не оказалось.

Йона почитал дальше, но в протоколе не говорилось об обнаруженном в желудке или кишечнике украшении.

— Я хочу посмотреть запись, — сказал он.

— Ее сто раз уже смотрели с пристрастием, — ответила Марго.

Йона устало оперся о палку, поднял лицо, и серые глаза вдруг стали свинцовыми, как грозовое небо.

Глава 29

На вахте в полицейском управлении Марго записала Йону как своего гостя, и ему пришлось надеть гостевой бейдж, прежде чем дверь с кодовым замком пропустила их.

— А ведь тебя многие захотят увидеть, — заметила Марго, когда они шли к лифтам.

— У меня нет времени. — Йона бросил бейджик в мусорную корзину.

— И все-таки приготовься пожать кое-кому руку. Сможешь?

Йоне вспомнились мины-ловушки, установленные за домом в Наттавааре. Изготовив смесь аммиачной селитры и нитрометана, он получил второстепенное взрывчатое вещество. Установил две мины с тремя граммами пентрита в качестве воспламеняющего заряда и уже направлялся назад к пристройке за третьим запалом, когда пакет с пентритом взорвался. Тяжелую дверь сорвало с петель, она ударила Йону по правой ноге и выбила головку бедра.

Боль была, как стая черных птиц, хищных, крупных чаек — они опустились на его тело и заполонили землю, на которой он лежал. Птицы встрепенулись и исчезли, словно их сдуло ветром, когда Люми присела рядом и взяла его за руку.

— Руки у меня еще целы, — ответил Йона, когда они проходили мимо дивана и кресел.

— Уже неплохо.

Марго придержала дверь лифта, подождала, пока бывший комиссар поспевал за ней.

— Не знаю, что ты хочешь разглядеть в этой записи, — сказала она.

— Я тоже не знаю, — ответил он, входя следом за ней.

— Во всяком случае, ты излучаешь какую-то особенную силу, — улыбнулась она. — И мне это почти нравится.

Когда они вышли из лифта, в коридоре уже толпился народ. Все вышли из своих кабинетов, расступились, пропуская Йону.

Йона молчал, не отвечая на обращенные к нему взгляды и улыбки. Он знал, что выглядит жутко. Борода отросла, волосы запущены, он хромал, опираясь на палку, не хватало сил распрямить спину.

Казалось, никто толком не знал, как отнестись к его возвращению. Коллеги рады были его видеть, но, похоже, их охватило смущение.

Кто-то держал в руках стопку бумаг, кто-то — стаканчик кофе. Этих людей Йона годами встречал каждый день. Он прошел мимо Бенни Рубина, невозмутимо поедавшего банан.

— Я уйду, как только посмотрю запись, — пообещал Йона Марго, когда они подошли к двери его бывшего кабинета.

— Мы переехали в двадцать второй. — Марго указала дальше по коридору.

Йона постоял несколько секунд, пытаясь отдышаться, — болела поврежденная нога, и он крепко уперся палкой в пол, чтобы дать телу передышку.

— На какой помойке ты его откопала? — с ухмылкой спросил Петтер Неслунд.

— Идиот, — бросила Марго.

Навстречу Йоне шел начальник управления, Карлос Элиассон. Очки для чтения, висевшие на шее на шнурке, покачивались.

— Йона, — тепло приветствовал Карлос.

— Да, — ответил тот.

Оба пожали друг другу руки, и в коридоре раздались аплодисменты.

— Я ушам своим не поверил, когда сказали, что ты в управлении. — Карлос не мог сдержать улыбки. — И вот… я почти не верю, что ты, правда, здесь.

— Я только взгляну кое на что. — Йона хотел пойти дальше.

— Заходи ко мне потом. Поговорим о будущем.

— А что толку о нем говорить? — ответил Йона и двинулся дальше.

Служба в уголовной полиции, казалось, была у него в другой жизни, еще до детства. Ни к чему возвращаться, подумал бывший комиссар.

Он не оказался бы здесь, если бы не рука первой жертвы, ковшиком лежавшая у бедра.

Из-за нее в сознании Йоны слабо затеплилась догадка.

Эти тонкие пальцы так похожи на пальчики Люми. В его душе проснулась былая внимательность, толкнувшая его рассмотреть труп ближе.

— Ты нужен нам здесь, — прошептала Магдалена Ронандер, пожимая ему руку.

Хотя Йона уже отошел от дел, у него возникло ощущение, что между убийствами существует связь, и ему хотелось проверить, так ли это. Вполне может быть, он сумеет помочь Марго сделать первые шаги через заросли, пока она не заметит торную дорогу.

Йона покачнулся, когда боль стрельнула в ногу, оперся плечом о стену, услышал, как кожаная куртка проскребла по шероховатому покрытию.

— Я передала по внутренней сети, что ты придешь, — сказала Марго, когда они остановились перед дверью с номером 822.

Анья Ларссон, помощница Йоны все эти годы, стояла на пороге своего кабинета. Она раскраснелась, подбородок дрожал, на глаза навернулись слезы. Йона остановился перед ней.

— Мне тебя не хватало, — сказал он.

— Правда?

Йона кивнул и взглянул ей в лицо. Светло-серые глаза тускло блестели, словно его лихорадило.

— Все говорили, что ты погиб, что ты… Но я просто не могла поверить… я не хотела, я… я всегда думала, что ты слишком упрям, чтобы умереть. — Анья улыбнулась сквозь слезы.

— Просто мое время еще не пришло, — ответил он.

Коридор начинал пустеть, люди возвращались по кабинетам — они уже вдоволь насмотрелись на поверженного героя.

— На что ты стал похож?! — Анья вытерла щеки рукавом.

— Знаю, — просто признал Йона.

— Тебе пора идти, Йона. Тебя ждут. — Анья погладила его по щеке.

Глава 30

Войдя в следовательский кабинет, Йона закрыл за собой дверь. На длинной стене висела большая карта Стокгольма с отмеченными на ней местами обнаружения трупов. Возле карты — фотографии мест преступлений, следов, тел и пятен крови. Крупный снимок головки фарфоровой косули, с красной глазированной шерсткой и ониксово-черными глазами. Йона взглянул на копии страниц перекидного ежедневника Марии Карлссон. В день, когда ее убили, она записала: «Курсы в 19.00, растровая бумага, перо, тушь», а строчкой ниже нацарапала букву «h».

На другой стене висела краткая биография жертвы, семейные и прочие связи. Перемещения — место работы, друзья, продуктовый магазин, спортзал, курсы, автобусные маршруты, кафе — были отмечены булавками.

Адам Юссеф встал из-за компьютера, пожал руку Йоне и прикнопил к стене фото кухонного ножа.

— Как раз пришло подтверждение: этот нож — орудие убийства. Бьёрн Керн вымыл его и положил обратно в ящик… но жертве в грудь нанесли несколько ударов, так что нам было довольно легко восстановить форму и размер лезвия… к тому же на ноже остались нечеткие следы крови.

Юссеф перевел дыхание, пару раз крепко потер лоб и перешел к увеличенному изображению головки косули.

— Мейсенский фарфор. — Он задержал палец на темном блике в глазу животного. — Однако остальную часть фигурки на месте преступления так и не нашли… Бьёрн Керн пока не дал насчет нее никаких показаний, и мы не знаем, он ли вложил этот предмет жене в руку…

Йона стал рассматривать фотографии тела Марии Карлссон. Убитая сидела в колготках, привалившись спиной к батарее под окном.

Он прочитал отчет об осмотре места преступления. Ни о каком украшении для языка, найденном в доме, не говорилось.

Адам вопросительно взглянул на Марго за спиной у Йоны.

— Он хочет посмотреть клип с Марией Карлссон, — пояснила она.

— О’кей. Зачем?

— Мы кое-что упустили, — улыбнулась Марго.

— Вероятно, — усмехнулся Адам и поскреб шею.

— Можешь сесть за мой компьютер, — предложила Марго.

Йона поблагодарил, сел в ее кресло, увеличил картинку до максимума и запустил запись. Как и описывала Марго, фильм представлял собой тайную съемку женщины лет тридцати; женщину снимали через окно спальни, когда она надевала черные колготки.

Он увидел лицо ни о чем не подозревающего человека, опущенный взгляд, спокойную и чуть усталую складку у рта. Волосы, свисавшие вдоль лица, казались недавно вымытыми. На женщине был черный лифчик, она сосредоточенно натягивала колготки, чтобы они сели как следует.

Лампа с туманно-белым абажуром и алебастровым основанием стояла на окне, и тень женщины двигалась по разделочному столу и переднему краю посудомоечной машины. Женщина, заведя руку между бедер, еще немного подтянула тонкий нейлон в промежности; она дышала открытым ртом. На этом запись обрывалась.

— Получил какие-нибудь ответы? — спросил Адам, наклонясь над плечом Йоны.

Йона запустил запись, снова увидел, как Мария сражается с колготками, но потом остановил клип на тридцать пятой секунде, после чего начал просматривать по кадрам.

— Мы это тоже делали, — заметил Адам и подавил отрыжку.

Йона приник к экрану, наблюдая, как Мария, двигаясь медленно-медленно, дышит открытым ртом. Глаза блестели, двигались бахромчатые тени на щеках. Правая рука, невесомая, нырнула между бедер, коснулась лона.

— Так не пойдет, — сказал Адам Марго. — Нам надо работать.

— Не отвлекай его, — ответила она.

Мария Карлссон рывком повернулась к камере, серая тень проползла по щекам, словно ее подняли из свинцовой ванны. Губы разомкнулись, свет от лампы упал на лицо, отчего глаза женщины блеснули, слабый отблеск метнулся в рот — и на этом запись закончилась.

За спиной у Йоны Адам с Марго обсуждали картирование других участников курсов рисования, на которые собиралась Мария, они уже начали отслеживать тех, чьи имена начинались на «h», но пока ничего не добились.

Йона сдвинул курсор и снова прокрутил последние пять секунд. Свет прошел по волосам, по уху и щеке, отразился во влажных глазах и скользнул женщине в рот.

Йона увеличил картинку до максимума, но так, чтобы она не потеряла резкости, навел увеличение на рот и снова изучил несколько заключительных кадров. Разомкнутые губы заняли весь экран, стал виден розовый кончик языка. Йона просматривал кадр за кадром. Угадывался изгиб влажного языка, вот язык стал светлее и на следующем кадре выглядел так, словно солнце залило весь рот. Вот солнце съежилось. На предпоследнем кадре блик сжался до белой точки в центре серой горошины.

— Он забрал украшение, — тихо сказал Йона.

Оба следователя замолчали и повернулись к нему и к экрану компьютера. Им понадобилась пара секунд, чтобы осмыслить увеличенный кадр с розовым языком и размытым шариком.

— Ладно, мы упустили, что у нее был пирсинг, — скрипучим голосом проговорил Адам.

Марго стояла, расставив ноги и обняв живот, и смотрела на Йону. Тот поднялся, опираясь на стол.

— Ты увидел у нее в языке прокол и захотел посмотреть клип, уточнить, на месте ли было украшение. — Марго взялась за телефон.

— Я только подумал, что рот — это важно, — сказал Йона. — Челюсть была сломана, у нее на руке осталась ее собственная слюна.

— Отличное наблюдение, — одобрила Марго. — Потребую у техников увеличение.

Йона неподвижно стоял, уставившись в стену с картами, пока Марго звонила.

— Мы сотрудничаем с ВКА, — пояснила Марго, повесив трубку. — Немцы далеко обогнали нас в этой области, в увеличении изображений… Ты встречался со Стефаном Оттом? Стильный такой мужчина, кудрявый. Разработал собственные программные продукты, вроде Jlab…

— О’кей, в клипе украшение есть. — Адам о чем-то размышлял. — Нападение агрессивное, много ненависти… может, ревность и…

Звякнуло во входящей почте; Марго открыла письмо, щелкнула по изображению, и оно заняло весь экран.

Чтобы контрастно выделить украшение, программа изменила все цвета. Язык и щеки Марии стали голубыми и почти светились, как стекло, и украшение было видно совершенно четко.

— Сатурн, — прошептала Марго.

Верхушку серебряного штырька, проколовшего язык Марии, венчал шарик, опоясанный кольцом — точно, планета Сатурн.

— Это не «h», — сказал Йона.

Они проследили за его взглядом, задержавшимся на снимке блокнота Марии, где значилось: «Курсы 19.00, растровая бумага, перо, тушь», а строчкой ниже стояла буква «h».

— Это знак Сатурна, — пояснил Йона. — Коса или серп. Вот почему буква изогнута… а иногда еще рисуют поперечную черту вот здесь.

— Сатурн… планета, римский бог, — проговорила Марго.

Глава 31

Йона и Марго, разувшись, встали в дверях зала. В зале было жарко и влажно.

— Я делала тест на аллергию, и у меня непереносимость самоосознания, — сказала Марго.

Под индийскую музыку тридцать блестящих от пота женщин с механической симметрией двигались на ковриках для йоги.

Марго засадила пятерых полицейских еще раз просмотреть интернет-трафик Марии Карлссон, ее электронную почту, Фейсбук и Инстаграм. Украшение в языке угадывалось всего на нескольких одиночных фотографиях, а упоминал о нем всего один из фейсбучных френдов — до того, как контакт между ними прервался.

«You gotta lick it, before we kick it. Me too wanna pierce my tongue»[3].

Женщину, запостившую это, звали Линда Бергман, она работала инструктором бикрам-йоги в центре Стокгольма. Они довольно активно переписывались полгода, после чего Линда без предупреждения удалила Марию из списка друзей.

Линда Бергман, в джинсах и сером свитере, вышла из комнаты для персонала. Загорелая, наскоро принявшая душ и подкрасившаяся.

— Линда? Марго Сильверман — это я, — представилась Марго, пожимая руку женщине.

— Вы не сказали, о чем пойдет речь, а я, если честно, понятия не имею, — сказала Линда.

Они шли по тротуару в направлении Норра-банторгет. Марго старалась заставить Линду расслабиться, расспрашивая ее о бикрам-йоге.

— Это разновидность хатха-йоги, занятия проходят в помещении с высокой влажностью и при сорока градусах тепла, — рассказывала Линда.

Они вошли в бывший школьный двор перед Норра-Латин. Фонтан в форме шара пульсировал серебристо-белым, ветер время от времени приносил сверкающие облачка водяных брызг.

— Основателя зовут Бикрам Чоудхури… он создал комплекс из двадцати шести поз, и они — лучшее, что я пробовала, — продолжала Линда.

— Давайте присядем, — предложила Марго и погладила себя по животу.

Они опустились на свободную скамейку возле ограды Улоф-Пальмесгата.

— Вы дружили с Марией Карлссон на Фейсбуке, — начал Йона и провел по земле палкой глубокую борозду. От гравия поднялось облачко тонкой пыли.

— А в чем дело? — робко спросила Линда.

— Почему вы удалили ее из списка друзей?

— Потому что у нас уже не было ничего общего.

— Но вы, кажется, очень интенсивно общались несколько месяцев, — заметила Марго.

— Она пришла на пару тренировок, мы разговорились и…

Линда замолчала, переведя удивленный взгляд с Марго на Йону.

— О чем вы говорили? — спросила Марго.

— Можно спросить: меня в чем-то подозревают?

— Ни в чем, — ответил Йона.

— Вы знали, что Мария сделала пирсинг, что у нее было украшение в языке? — продолжала Марго.

— Да, — ответила Линда и чуть смущенно улыбнулась.

— У нее были другие украшения на теле?

— Нет.

— Помните, как выглядело украшение?

— Да.

Линда задержалась взглядом на большом школьном здании и игре теней в кронах деревьев, а потом ответила:

— Маленький Сатурн.

— Маленький Сатурн, — мягко повторила Марго. — Что он означает?

— Не знаю, — пустым голосом ответила Линда.

— Что-то из астрологии?

Линда снова взглянула на листву деревьев, ковырнула гравий носком гимнастической туфли.

— Вы не знаете, где она взяла это украшение? Такое запросто не купишь — во всяком случае, в обычных интернет-магазинах.

— Не понимаю, к чему вы клоните, — сказала Линда. — У меня скоро следующая группа, и…

— Мария Карлссон мертва, — перебила Марго со спокойной серьезностью. — Ее убили на прошлой неделе.

— Что значит — убили? Она убита?

— Да, ее нашли в…

— Зачем вы мне это говорите? — оборвала ее Линда и встала.

— Сядьте, пожалуйста, — попросила Марго.

— Мария мертва?

Линда села, скользнула взглядом по фонтану и заплакала.

— Но я… я… — Она покачала головой и закрыла лицо руками.

— Она получила украшение от вас? — спросил Йона.

— Какого хрена вы прицепились к этому украшению! — фыркнула Линда. — Ищите лучше убийцу. Безумие какое-то!

— Она получила украшение от вас? — повторил Йона и пририсовал к черте на гравии поперечину.

— Нет, не от меня. — Линда стерла слезы со щек. — От одного парня.

— Вы знаете, как зовут парня? — спросила Марго.

— Не хочу впутываться в это дело, — прошептала Линда.

— Мы уважаем ваше нежелание, — кивнула Марго.

Линда посмотрела на нее покрасневшими глазами и сжала губы.

— Его зовут Филип Кронстедт, — тихо сказала она.

— Вы знаете, где он живет?

— У Марии с ним что-то было?

Линда не ответила — только уперлась взглядом в землю; по ее лицу снова потекли слезы. Йона пририсовал палкой к знаку последнюю линию и откинулся на спинку.

— Почему в качестве украшения она выбрала Сатурн? — осторожно спросила Марго. — Что он означает?

— Не знаю… Выбрала, потому что красиво, — еле слышно пробормотала Линда.

— В ежедневнике Марии есть знак, пририсованный к десяти записям, — это древний символ Сатурна, — сказала Марго и указала на землю.

Глава 32

Линда покраснела, взглянув на вычерченный на мелком гравии символ. Стилизованный серп уже начал разрушаться под ветром. Линда ничего не сказала, но лоб ее заблестел от пота.

— Прошу прощения, я жду звонка, — извинился Йона и поднялся, опираясь на палку.

Марго смотрела, как он хромает к лестнице Норры-Латин, вынимая из кармана телефон. Она понимала: Йона покинул их, чтобы дать ей возможность поговорить с Линдой более или менее по душам.

— Линда, — начала Марго, — я все равно разберусь, в чем дело, но я бы хотела услышать ваш рассказ.

У молодой женщины потемнело под мышками от пота; она медленно отвела волосы с лица.

— Это личное, — сказала она и снова облизала губы.

— Понимаю.

— Это называется сатурналии. — Линда опустила взгляд.

— Какая-то ролевая игра? — осторожно спросила Марго.

— Нет, это оргия, — собравшись с духом, ответила Линда.

— Групповой секс?

— Да, хотя «групповой секс» звучит, как… но это не какой-то старомодный свингер-клуб, — смущенно улыбнулась она.

— Вы, кажется, знаете толк в деле, — заметила Марго.

— Я ходила с Марией несколько раз. — Линда едва заметно покачала головой. — У меня партнера нет, там не происходило ничего из ряда вон, не обязательно было спать со всеми подряд только потому, что ты туда пришел.

— Но цель именно такая?

— Я не жалею, что попробовала… но и не горжусь.

— Расскажите об этих сатурналиях, — спокойно попросила Марго.

— Не знаю, что и сказать. — Линда скрестила ноги. — Меня притягивало в Марии… какое-то совершенно свободное отношение к сексу, во всяком случае, тогда я так думала…

— Вы были влюблены в нее?

— Я пошла туда ради себя самой, — продолжала Линда, не отвечая на вопрос. — Хотела попробовать что-то новое, без обязательств, просто говорить о сексе.

— Я понимаю, о чем вы, — успокаивающе улыбнулась Марго.

— В первый раз, — Линда хмуро посмотрела на Марго, — дрожишь как осиновый лист… Думаешь: неправда, это делаю не я. Несколько мужчин одновременно… море наркотиков, спишь с девчонками, и так продолжается часами… ужасно глупо.

Линда взглянула на Йону и указательным пальцем стерла пот над верхней губой.

— Но вы соскочили, — сказала Марго.

— Я не такая, как Мария, я хотела быть с ней, примеряла ее вещи… на миг ощутила себя другой, смелой, и все такое… Но после трех раз я крепко задумалась, не то чтобы раскаивалась… но я поймала себя на мысли: зачем я это делаю? Ходить туда не постыдно, мне никто не запрещает этого… но зачем?

— Хороший вопрос.

— Я сама захотела попробовать это, но все происходило как будто не на моих условиях… я все-таки чувствовала, что меня используют.

— И поэтому вы бросили эти сатурналии?

Линда потянула себя за кончик нос и тихо сказала:

— Я насытилась ими, когда выяснилось, что кто-то снимал одну из сатурналий. Это запрещено, никаких мобильных… Мария позвонила, рассказала мне об этом, она была в бешенстве, а я чувствовала только раскаяние, меня тошнило… Запись оказалась на порносайте, в разделе любительских фильмов, картинка дерганая и темная, но я разглядела себя. Это было совсем не здорово, поверьте.

До них долетели брызги фонтана; Линда перевела взгляд на клубящийся шар и покачала головой.

— В голове не укладывается, что она умерла, — прошептала она.

— Эти сатурналии — как там все было устроено?

— Двое парней из Эстермальма, Филип и еще один, его зовут Эуген… Сначала они просто устраивали вечеринки с кокаином и экстази… Потом появились спайс, суперкокс, шпанские мушки и так далее… продолжается это уже пару лет… в месяц где-то две сатурналии… эксклюзив, только по специальным приглашениям.

— Всегда по субботам?

— Как «суббота» по-английски? — спросила Линда и взглянула Марго в глаза. Марго кивнула, и Линда снова ковырнула гравий:

— Я не принимала наркотики.

— Вот и хорошо, — безучастно отозвалась Марго.

— Зато пила слишком много шампанского, — усмехнулась Линда.

— Где они собирались?

— Когда я туда ходила, собирались в сьюте отеля «Биргер Ярл»… очень странные, психоделические комнаты.

— Расскажите об украшении у Марии в языке.

— Филип и Эуген дарили такие девушкам, принадлежавшим к ближнему кругу.

— Мария тоже собиралась завязать с оргиями? Не знаете?

— Вряд ли… или… — Линда замолчала, перебросила волосы через плечо.

— Что вы хотели сказать?

— Филип влюбился в нее, хотел встречаться с ней, противился тому, чтобы она спала с другими мужчинами. А она только смеялась… Такая она была, Мария.

Марго достала фотографию Сусанны Керн.

— Узнаете ее? Посмотрите внимательно.

Линда вглядывалась в смеющееся лицо Сусанны Керн: теплые светло-карие глаза, блестящие волосы. Она покачала головой:

— Нет.

— Она, случайно, не бывала на сатурналиях?

— Лицо незнакомое, — сказала Линда и поднялась.

Марго еще посидела на скамейке, думая, что они пока так и не нашли связующего звена между жертвами. Речь идет о серийном убийце, который тайком подсматривает за своими жертвами, однако непонятно, где он находит их и по какому принципу выбирает.

Глава 33

Мадлен с мамой шла по дорожке, наискосок через Хумлегорден. После школы девочка сопровождала мать, если та играла в церкви святого Иакова. Джеки всегда бралась за канторскую работу — ей хотелось, чтобы они с дочерью сводили концы с концами самостоятельно.

И вот Мадлен шла рядом с матерью и болтала, одновременно наблюдая за дорогой, хоть и знала, что матери не нужна помощь.

Мама шагнула на обочину дорожки — ощутить, как трава щекочет ноги. В то же время она прислушивалась к постукиванью палки о гравий.

Возле библиотеки загрохотал компрессор, толстые буры с металлическим грохотом ударили в асфальт. Из-за шума мама потеряла ориентацию, и Мадлен взяла ее под руку.

Они пошли мимо игровой площадки с горкой, откуда Мадлен было не вызволить, когда она была поменьше. На площадке чудесный запах — аромат пластмассы и нагретого песка.

Они свернули на тротуар, мама поблагодарила Мадлен, впереди был перекресток.

Мадлен сама слышала, что о мощеный тротуар палка ударяет громче, чем об асфальт до этого, но ее слух ничего не уловил, когда они проходили мимо столба у проезжей части.

— Это просто перерыв в шуме машин, — объяснила мама и остановилась.

Она, как обычно, положила конец палки на бордюр, готовясь перейти дорогу, когда машины встанут и быстро защелкает светофор.

Они пошли дальше, вдоль большого желтого дома. Повернув к открытым гаражным воротам, мать цокнула языком. Так делают многие слабовидящие — чтобы услышать эхо и обнаружить возможные препятствия.

Придя домой, Джеки заперла дверь и накинула цепочку. Мадлен повесила свою куртку и увидела, как мать, войдя в гостиную и не зажигая свет, кладет ноты на стол.

Девочка прошла к себе, шепнула «привет» Коттену и как раз успела переодеться в домашнее платье, когда послышался мамин голос.

— Мадде? — позвала та из своей спальни.

Когда Мадлен вошла в освещенную комнату, мать стояла в одних трусах и пыталась задернуть шторы. В траве напротив окна лежал розовый детский велосипед. Штору защемило в створке гардероба; мать провела пальцами по шторе, освободила ткань и обернулась.

— Это ты зажгла здесь свет? — спросила она.

— Нет.

— Я имею в виду — утром.

— Вроде нет.

— Ты должна следить, чтобы весь свет был выключен, когда мы уходим.

— Извини, — сказала девочка, хотя ей казалось, что она не зажигала свет.

Мама потянулась за лежащим на кровати голубым халатом, руки пошарили и нашли его на подушке.

— Наверное, это Коттен. Испугался темноты, пришел сюда и зажег свет.

— Наверное.

Мама вывернула тонкий халатик налицо, надела, опустилась на колени и провела по лицу дочери обеими руками.

— Кто самая милая девочка в мире? Конечно ты, я знаю.

— Мама, у тебя сегодня нет учеников?

— Только Эрик.

— Тогда, может, наденешь что-нибудь?

— Спасибо за совет, — улыбнулась Джеки и завернулась в шелк халата.

— Надень серебристую юбку, она такая красивая.

— Тогда помоги мне подобрать что-нибудь к ней в тон. — У матери был цветовой индикатор, но она все равно спрашивала, подходит ли одежда по цвету, хорошо ли сочетаются оттенки.

— Принести почту?

— Пойдем на кухню.

Мадлен прошла через прихожую и, вдыхая запах влажной земли и крапивы, подняла почту с пола под дверью. Мама уже сидела за столом, когда девочка вошла и встала рядом с ней.

— Любовные письма есть? — как всегда, спросила Джеки.

— Вот… реклама какого-то риэлтора.

— Выброси. Выброси всю рекламу. Еще что-нибудь?

— Напоминание. Надо заплатить за телефон.

— Очень приятно.

— Еще… письмо из моей школы.

— И что там? — спросила Джеки.

Мадде распечатала конверт и вслух прочитала письмо, которое рассылали родителям всех учеников. Кто-то пишет ругательства на стенах коридора и туалетов. Директор убедительно просит родителей и опекунов побеседовать с детьми и втолковать им, что суммы, необходимые на покраску стен, будут вычтены из денег, выделенных на ремонт школьного двора.

— Ты не знаешь, кто безобразничает? — спросила мама.

— Нет, но я видела эти каракули. Ужасно глупо. Детский сад.

Джеки поднялась и стала вынимать из холодильника помидорчики черри, сливки и спаржу.

— Мне нравится Эрик, — сказала Мадлен.

— Хотя он называет клавиши кнопками? — спросила мама, наливая воду в большую кастрюлю для макарон.

— Он сказал, что играет, как ржавый робот, — фыркнула Мадде.

— Что абсолютно верно…

Девочка не удержалась от смеха; мама тоже улыбнулась и включила плиту.

— Милый маленький робот, — сказала Мадлен. — Можно, я заберу его себе? Мой маленький робот… пусть спит в кукольной кроватке.

— Он правда такой милый?

— Не знаю. — Мадлен вспомнила, какое приветливое у Эрика лицо. — По-моему, да. Он немножко похож на знаменитого актера.

Джеки покачала головой, а когда она солила воду, вид у нее был счастливый.

Глава 34

Эрик чувствовал себя способным учеником: он сумел без ошибок доиграть до восемнадцатого такта правой рукой, хотя левая осилила всего шесть. Джеки улыбнулась сама себе, но вместо похвалы спросила, играл ни он упражнения, заданные на дом.

— Играл по возможности, — заверил он.

— Можно послушать?

— У меня стало получаться лучше, но звучит странновато.

— Ошибки — это не страшно, — попыталась объяснить Джеки.

— Если я буду играть плохо, вы от меня откажетесь…

— Эрик, нет ничего ужасного в…

— …а я так люблю бывать здесь, — закончил он.

— Отрадно слышать… Но, чтобы освоить инструмент, надо…

Джеки замолчала посреди фразы и покраснела, после чего снова подняла подбородок.

— Вы со мной флиртуете? — спросила она, скептически улыбаясь.

— Я? — Он рассмеялся.

— Ладно, бросьте, — серьезно ответила Джеки.

— Сейчас я сыграю упражнение, а вы обещайте не смеяться.

— А если я стану смеяться, то что?

— Это докажет, что с чувством юмора у вас все в порядке.

Джеки широко улыбнулась, и тут вошла Мадлен в ночной рубашке и тапочках.

— Спокойной ночи, Эрик, — сказала девочка.

— Спокойной ночи, Мадлен, — улыбнулся он.

Джеки поднялась и проводила дочь в спальню. Эрик посмотрел им вслед, положил левую руку на клавиши — и обнаружил, что Мадлен забыла в кресле своего ежа.

Эрик взял игрушку, прошел по коридору, повернул направо. Дверь в комнату девочки была приоткрыта, горел свет. Он увидел спину Мадлен и как Джеки подтыкает одеяло.

— Мадде, — позвал он и открыл дверь, — ты забыла…

Больше он ничего не успел — дверь захлопнулась у него перед носом и снова приотворилась. Мадлен пронзительно завопила и снова захлопнула дверь. Эрик вывалился в коридор, к стене, и еле успел поднести руку к носу, как полилась кровь.

Мадлен в комнате продолжала вопить, он услышал, как что-то летит на пол и разбивается.

Эрик зашел в ванную, поставил ежа, зажал нос, прислушался — девочка успокаивалась. Вскоре Джеки вышла в прихожую и постучала в дверь ванной.

— Как вы? Не возьму в толк, что…

— Передайте ей привет и скажите, что я сожалею, — перебил Эрик. — Забыл про табличку. Я только хотел отдать ей ежа.

— Она спрашивала про него.

— Он тут, на шкафчике. — Эрик открыл дверь. — Не хотел закапать его кровью.

— У вас идет кровь?

— Нет. Просто немного капает из носа.

Джеки забрала ежа и ушла к дочери, Эрик тем временем умылся. Когда Джеки снова вышла, он уже сидел за фортепиано.

— Простите! — Джеки всплеснула руками. — Не понимаю, что на нее нашло.

— Она замечательная.

— Это правда, — кивнула Джеки.

— Моему сыну восемнадцать, и он не знает, как включать посудомойку… Но теперь он живет с мамой, а у нее не забалуешь…

Оба помолчали. Джеки стояла посреди комнаты; она чувствовала запах Эрика — запах свежей рубашки и лосьона после бритья с теплыми древесными нотками. Лицо Джеки было серьезно; она завернулась в вязаную кофту, словно замерзла, и спросила:

— Хотите бокал вина?

Глава 35

Эрик и Джеки сидели друг напротив друга за кухонным столом; Джеки выставила на стол вино, бокалы и хлеб.

— Ты всегда носишь темные очки? — спросил Эрик.

— У меня чувствительность к свету. Я ничего не вижу, но от света мне страшно больно.

— Здесь почти совсем темно. Горит только лампочка за шторой.

— Хочешь, чтобы я сняла очки?

— Да, — признался Эрик.

Джеки отломила немного хлеба и стала медленно жевать, словно обдумывая просьбу.

— Ты всегда была слепой? — спросил Эрик.

— Я родилась с пигментным ретинитом, в самом раннем детстве видела сносно, но к пяти годам ослепла.

— Тебя совсем не лечили?

— Давали витамин А, но… — Джеки замолчала и сняла очки. Глаза у нее оказались небесно-голубые, как у дочери.

— У тебя красивые глаза, — тихо сказал Эрик.

Странно было не встречаться с ней взглядом, хотя они смотрели в упор друг на друга. Джеки улыбнулась и почти опустила веки.

— А слепые могут бояться темноты? — спросил Эрик.

— В темноте слепой — король, — сказала Джеки, словно цитируя кого-то. — Но страшно споткнуться, упасть, заблудиться…

— Понимаю.

— А сегодня днем я поняла, что кто-то смотрит на меня через окно спальни, — сказала она с коротким смешком.

— Правда?

— Ты знаешь, оконное стекло для слепых — странная вещь… окно — оно как стена, прохладная гладкая стена… Конечно, я знаю, что вы можете смотреть через окно, словно его не существует… Так что я научилась задергивать шторы, но в то же время не всегда знаешь…

— Вот я смотрю на тебя сейчас — разумеется, смотрю, но я хочу сказать: когда ты знаешь, что на тебя смотрят, — тебе это просто неприятно?

— Это… немного напрягает. — Джеки коротко улыбнулась.

— Вы с отцом Мадлен не живете вместе?

— Отец Мадде был… все неважно кончилось.

— А именно?

— У него были проблемы… Потом уже я узнала, что он обращался за психиатрической помощью, но ему отказали.

— Печально, — заметил Эрик.

— Особенно для нас…

Джеки покачала головой, отпила вина, стерла каплю с губы и поставила бокал на стол.

— Слепота бывает не только физическая, — сказала она. — Он был моим преподавателем в музыкальном училище, и я не понимала, что он болен, пока не забеременела. Он без конца твердил, что это не его ребенок, обзывал меня последними словами, хотел заставить сделать аборт, говорил, что представляет себе, как толкает меня под поезд метро…

— Надо было заявить на него.

— Да, но я не решилась.

— А дальше?

— Однажды я просто посадила Мадде в коляску и уехала к своей сестре в Упсалу.

— Уехала в Упсалу?

— Я радовалась, что худшее позади — и всё. Но для Мадде… Трудно понять, как отчаянно может скучать ребенок. В какие фантазии и мудреные мысли он погружается, чтобы объяснить себе, почему папа больше не приходит…

— Отсутствующие отцы…

— Когда Мадде было почти четыре, она однажды ответила на телефонный звонок, а в трубке оказался он… Мадде так обрадовалась, сказала, что он обещал прийти на ее день рождения, принести щенка…

У Джеки задрожали губы, и она замолчала. Эрик подлил ей и себе вина, подвинул ее руку к бокалу, почувствовал ее тепло.

— Но ты же не отсутствующий отец? — спросила она.

— Нет, я не из таких… но когда Беньямин был маленьким, у меня случились проблемы из-за лекарств, и немалые, — честно ответил Эрик.

— А мама?

— Мы с Симоне были женаты почти двадцать лет…

— Почему вы развелись?

— Она встретила одного датского архитектора. Я не порицаю ее, мне самому нравится Йон… И я, на самом деле, рад за нее.

— В это я не верю, — улыбнулась Джеки.

Эрик рассмеялся:

— Иногда люди просто притворяются взрослыми, выполняют обязанности, говорят по-взрослому…

Он подумал про Симоне, про развод — она вернула кольца друг другу, взяли назад свои обещания. Потом была вечеринка, разводный торт и разводный вальс.

— А ты встречался потом с кем-нибудь? — тихо спросила Джеки.

— У меня было несколько связей после развода, — признался Эрик. — Я встретил одну женщину в спортзале и…

— Ты ходишь в спортзал?

— Видела бы ты мои мускулы, — пошутил он.

— Кто она была?

— Мария… у нас ничего не вышло, она оказалась сложновата для меня.

— Но ты не спал со своим преподавателем?

— Нет, — рассмеялся Эрик, — но ты близка к истине. Я угодил в постель к своей коллеге.

— Ай-ай.

— Да ничего страшного… Мы были пьяны, я — после развода, поникший… а они с мужем были в размолвке, не Бог весть что… Нелли потрясающая, но я бы ни за что не хотел жить с ней.

— А пациенты?

— Бывает, что увлекаешься, — не стал скрывать Эрик. — От этого не уйдешь, ситуация же интимная… но влечение и соблазн — это для пациента только способ избежать боли.

Он вспомнил, как Сандра посреди беседы замолкала и начинала трогать свое умное, красивое лицо кончиками пальцев, а зеленые, как лес, глаза при этом наливались слезами. Она хотела, чтобы Эрик обнял ее, и, когда он сделал это, она обмякла в его руках, словно они занимались любовью.

Он не разобрался, насколько осознанно действовал, однако попросил Нелли забрать ту пациентку. Сандра уже бывала у нее на приеме, так что все выглядело вполне естественно.

— С кем ты сейчас встречаешься? — спросила Джеки.

Эрик смотрел на ее улыбку, на овал лица в мягком свете, темные, коротко стриженные волосы и белую шею. Роки Чюрклунд показался вдруг неизмеримо далеким, Эрик не мог понять, с чего он так тревожился.

— Не знаю, насколько это серьезно, но… Мы встречались считанные разы, — сказал он. — Но мне так радостно, когда я с ней.

— Вот и хорошо, — пробормотала Джеки, краснея.

Она отщипнула еще хлеба.

— Когда я у нее дома, мне не хочется уходить… И я успел привязаться к ее дочери, да к тому же беру уроки музыки, играю на пианино, как робот, — сказал Эрик и накрыл ладонью руки Джеки.

— У тебя нежные руки, — прошептала она и улыбнулась.

Эрик погладил ее руки, кисти, предплечья, коснулся лица, обвел кончиками пальцев ее черты, склонился над ней и мягко поцеловал в губы. Посмотрел на нее — на тяжелые веки, изящную шею, точеный подбородок.

Она ждала, улыбаясь, когда он снова поцелует ее, они поцеловались, ощущая язык и прерывистое дыхание друг друга, когда в дверь вдруг позвонили.

Оба дернулись и замерли, пытаясь дышать тише.

В дверь снова позвонили.

Джеки быстро встала, Эрик последовал за ней, но за дверью никого не оказалось. Лестничная клетка тонула в темноте.

— Мама! — позвала Мадде из своей комнаты. — Мама!

Джеки протянула руку и коснулась лица Эрика.

— Тебе пора идти, — прошептала она.

Глава 36

Старуха, которая утеплилась поверх одежды пластиковыми пакетами, беспокойно взглянула на Йону — он, пошатываясь, стоял рядом с ней в очереди бездомных.

Он хотел отдохнуть на зеленой линии метро, но встретил какого-то румына, и тот предложил ему ночлег. Йона улегся на пол в трейлере где-то в Худдинге, замотавшись в одеяло, закрыл глаза и стал ждать сна, но мысли не оставляли его в покое.

С тех пор как Люми уехала, он ни разу не ел и не спал. Он отдал дочери все свои деньги, оставив себе лишь столько, чтобы добраться до Нолена.

Из-за бессонницы приступы мигрени участились. В глубине глазницы засела раскаленная игла, да и боли в бедре мучили все сильнее.

Иранец с дружелюбным взглядом терпеливо наливал кофе голодным, протягивал бутерброды. Большинство бродяг, вероятно, спали на Центральном вокзале или в гаражах поблизости.

Голод больше не тревожил Йону; голод осознавался просто как тяжесть, от которой слабели ноги. Когда Йона получил свою кружку и бутерброд, ему показалось, что он сейчас упадет в обморок. Он отошел в сторону, развернул хлеб, откусил, проглотил, но спазм в желудке заставил его тут же извергнуть еду. Йона вытер рот и повернулся спиной к остальным. Голова кружилась так, что пришлось опуститься на колени. Йона пролил кофе на землю, откусил еще, закашлялся и выплюнул хлеб; лоб покрылся испариной.

— Все в порядке? — спросил иранец, глядя на него.

— У меня совсем не было времени поесть, — сказал Йона.

— Занятой человек. — Иранец приветливо улыбнулся.

— Да. — Йона снова закашлялся.

— Если нужна помощь — зови меня.

— Спасибо. Я в порядке, — пробормотал Йона, взял палку и захромал прочь.

— В час в церкви Санкта-Клара дают бесплатный суп, — крикнул иранец ему вдогонку. — Приходи, тебе надо отдохнуть, погреться.

Йона прошел по мосту Стадсхусбрун, покормил хлебом лебедей и устало зашагал вверх по Хантверкаргатан. Возле гимназии Кунгсхольмена он постоял, отдохнул, ощупал камушек у себя в кармане и двинулся дальше, к пожарному депо, а потом свернул в Крунубергспаркен. Высоко вверху сияла на солнце листва деревьев, но трава оставалась в тени, глухо-зеленая, как мох.

Йона медленно поднялся по склону, опираясь на палку, снял проволоку с внутренней стороны калитки и вошел на старое еврейское кладбище.

— Прости, что выгляжу так, как выгляжу, — сказал он и положил камень на семейную могилу Самюэля Менделя.

Йона смахнул палкой фантик и рассказал бывшему напарнику, что Юрек Вальтер наконец мертв. Молча постоял, слушая ветер в деревьях и крики детей, доносившиеся с игровой площадки.

— Я видел доказательство, — прошептал он и погладил надгробный камень, прежде чем уйти.

Марго Сильверман попросила Йону присутствовать сегодня на совещании. Наверное, она позвала его просто из любезности, позволяя ему немного поиграть в комиссара.

Спускаясь к Флеминггатан, Йона думал об оргиях, в которых принимала участие Мария Карлссон.

Сатурналии, карнавалы, попойки всегда присутствовали в жизни людей. С каждым выдохом мы приближаемся к смерти и ныряем с головой в работу и рутины, но время от времени необходимо нарушать запреты и переворачивать все существование вверх дном — просто чтобы доказать себе, что мы свободны.

Вероятно, в день своей гибели Мария Карлссон намеревалась принять участие в сатурналии. Пока неясно, являются ли эти оргии связующим звеном между жертвами, но Сусанна Керн отметила в своем ежедневнике ту же июльскую субботу, в какую Мария Карлссон присутствовала на оргии.

Друзья детства Филип Кронстедт и Эуген Кассель вместе владели акционерным обществом «Крока Коммуникейшн», доход которого составил в прошлом году девяносто пять миллионов евро. Как частные лица оба живут за границей, но очевидно, что бо́льшую часть года они находятся в Швеции.

В последние полгода приятели не появлялись в офисе на Сибюллегатан и давным-давно не присутствовали ни на одном собрании правления. Исполнительный директор говорил с Эугеном по телефону не далее как на прошлой неделе, но Филипа не слышал с Нового года.

Линда Бергман рассказывала, что все еще поддерживала отношения с Марией Карлссон, когда Филип внезапно перестал посещать сатурналии.

Для Марии и Эугена оргии продолжались.

Судя по всему, каждый раз являлись одни и те же гости, новичков допускали только после проверки.

По словам Линды, билетами служили магнитные карты-ключи от гостиничного номера.

Следователи не надеялись обнаружить в отеле Филипа, однако рассчитывали застать там Эугена.

Если верить ежедневнику Марии Карлссон, оргия намечена на ближайшую субботу, и еще одна состоится через три недели. Вполне вероятно, эти две сатурналии — единственная возможность найти Эугена и выследить Филипа.

Глава 37

Адам, Марго и Йона сидели в новом зале «The Doors». По телевизору передавали матч лиги. Марго ела большой гамбургер, запивая его водой. Адам и Йона взяли по чашке черного кофе.

— Кажется, Филип не покидал Швеции. — Адам выложил на стол бумаги. — Он здесь, но не зарегистрирован в стране и как будто не появлялся ни в одном из офисов, принадлежащих фирме.

С фотографии на них смотрело лицо Филипа Кронстедта. Мужчина лет сорока с зачесанными назад светлыми волосами, со светлыми бровями. Похож на приветливого и терпеливого служащего банка. Морщины на лбу и вдоль щек указывали на трудную жизнь, но это только вызывало симпатию.

— Не знаю, действительно ли я подозреваю его в убийстве Марии Карлссон. — Адам ткнул пальцем в фотографию. — Не сходится… за ним нет никаких историй о насилии, его нет ни в реестре судимостей, ни в базе данных подозреваемых, ни в реестре социальной службы.

— Он может позволить себе хороших адвокатов, — заметила Марго.

— Да, но тем не менее, — ответил Адам.

За исцарапанным окном молодая женщина протащила пятидесятилитровый бочонок пива. Семейство с тремя девочками прошагало по Тулегатан.

— Мы знаем только то, что Филип Кронстедт начал ревновать Марию. — Марго сунула в рот дольку жареной картошки. — Он хотел, чтобы она покончила с сатурналиями, но она продолжала ходить туда… и вот она мертва, а украшение в языке пропало…

— Да, но…

— По-моему, — продолжила Марго, — он стал одержим этой женщиной, он постоянно держался рядом, наблюдал за ней на сатурналиях… Кандидат в подозреваемые. Но маньяк ли он?

— Или «неистовый убийца», — предположил Адам. — У нас всего два убийства, и этого недостаточно для…

— А между тем мы выслеживаем серийного убийцу, — вмешалась Марго.

— На самом деле, это не имеет значения, — тихо сказал Йона. — Но Марго права, потому что…

Он закрыл глаза — жало мигрени воткнулось в глазное дно — и взялся рукой за лоб. Пока боль утихала, Йона сидел смирно, пытаясь вспомнить, что же он собирался сказать насчет «неистовых». Такой убийца способен прикончить как минимум двух человек в разных местах, причем с минимальным временным интервалом. У «неистового убийцы» нет биографической и сексуальной подоплеки, он совершает преступление в момент психического кризиса.

— О’кей, — сказал Адам, помолчав.

— Высказывать догадки насчет Филипа пока слишком рано, — проговорила Марго с набитым ртом. — Не исключено, что виновен именно он, однако…

— В таком случае оргии — часть его фантазии об убийстве. — Йона открыл глаза.

— Будем строить версию исходя из этого, — решила Марго. — Сегодня вечером нам представится единственная возможность застать Эугена Касселя… а если кто-нибудь да знает, где Филип, то это Кассель.

— Мы не можем вломиться на тайную оргию, — ухмыльнулся Адам.

— Достаточно, если один из нас пойдет туда, найдет Касселя и поговорит с ним, спокойно и подробно. — Марго откусила большущий кусок от гамбургера.

— Тебе нельзя на оперативное мероприятие, ты беременная, — сказал Адам.

— Неужели это так заметно? — удивилась Марго, жуя.

— Ладно, черт с вами, я пойду, — уступил Адам.

— Это не штурм, — заметила Марго, — ничего опасного… Назовем это тайной встречей с информатором. Необязательно заранее согласовывать ее с руководством.

Адам вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Итак, мне предстоит пройти через множество… — Он замолчал, уставился в пространство блестящими глазами и покачал головой.

— Естественно, смешаться с толпой в такой ситуации будет трудновато, но что делать, — сказала Марго.

— Не понимаю… Люди, которые ходят на оргии, — они из какого теста?

— Не знаю. Я уже лет десять, точно, не принимала участия в групповом сексе. — Марго обмакнула ломтик картошки в кетчуп.

Адам смотрел на нее, разинув рот, пока она, слегка улыбаясь, жевала. Марго вытерла пальцы, ущипнув салфетку, и взглянула ему в глаза.

— Я пошутила, — объяснила она и улыбнулась. — Я примерная девочка, честное слово, но все-таки видела нечто подобное — участвовала в рейде на свингерский клуб, когда работала в Хельсингборге… насколько я помню, там были в основном мужчины лет шестидесяти, лысые, с толстыми животами и тощими ногами. Они…

— Хватит, — попросил Адам и опустился на стул.

— Завтра позвоню твой жене и спрошу, в котором часу ты вернулся домой. Просто имей это в виду.

— Вот, значит, как, — вздохнул Адам с улыбкой.

— Это всего лишь работа, — сказал Йона. — Не важно, что творится на оргии, твоя задача — войти и поговорить с Эугеном, вытянуть из него, где Филип, и арестовать, как только станет ясно, что ты получил нужную информацию.

— Арестовать?

— Чтобы он не успел предупредить Филипа, — пояснил Йона и посмотрел Адаму в глаза.

— Если вы добудете сведения про Филипа, — сказала Марго, — то…

— То мы тебе позвоним, — закончил Адам.

— Нет, я буду спать. — Марго сунула в рот последний кусочек. — Если добудете что-то важное — передадите информацию дежурному наряду.

Марго ушла; Адам и Йона остались сидеть за столом. Кое-кто из посетителей постарше отправился на улицу покурить.

— Где ты вообще живешь? — Адам посмотрел на Йону.

— Возле Худдинге есть палаточный лагерь.

— Цыгане?

Йона не ответил; он отхлебнул кофе и перевел взгляд на окно.

— Я проверил тебя, — сказал Адам. — Узнал, что… за год до того, как ты пострадал, ты преподавал боевую крав-мага специальной оперативной группе… Прости, но, глядя на тебя, трудно поверить, что ты служил воздушным десантником.

Йона посмотрел на свои руки и подумал, что больше всего он любил прыгать с высоты: делаешь шаг — и низвергаешься в штормовой ветер.

— Ты бывал когда-нибудь в Леувардене? — спросил он Адама.

Йону единственного из отряда отправили в Нидерланды изучать неконвенционный ближний бой и ведение партизанской войны. Школа располагалась к северу от Леувардена. Йона бегал по пляжам Ваттового моря, когда вода отступала с отливом.

Глава 38

Психоделический номер в гостинице «Биргер Ярл», о котором рассказывала Линда Бергман, носил особое название — «затерянный номер»; его можно было забронировать, как любой другой.

В начале двухтысячных гостиница пережила капитальный ремонт. Кое-где снесли стены, интерьер полностью изменили. Когда рабочие удалились, выяснилось, что о номере 247 напрочь забыли.

Его не ремонтировали с 1974 года, с тех пор как построили гостиницу.

Он так и остался нетронутым, словно маленькая капсула, затерянная во времени.

В 2013 году в гостинице произошло убийство — после того как в номере 247 поменяли диван. Разумеется, все твердили, что никакой связи тут нет, но с тех пор дирекция избегала производить какие-либо перемены в меблировке этого номера.

Адам уже пять часов сидел в машине перед старой электростанцией и наблюдал за входом в гостиницу. Йона караулил у дверей, с одеялом на плечах, держа кружку с горсткой монет на дне.

За это время в отель вошли тридцать пять человек, но Эугена среди них не было.

Ниже по улице сидел на корточках и курил перед итальянским рестораном седой официант. Когда церковные часы пробили одиннадцать, Йона захромал к машине.

— Пора заходить, — сказал он Адаму.

— Ты не можешь тоже пойти?

— Я подожду здесь.

Адам побарабанил пальцами по рулю.

— Ладно, — кивнул он и пару раз потер подбородок.

— В номере держись спокойнее, — говорил Йона. — Там собрались не преступники. Может быть, увидишь пару человек под кайфом — не обращай на них внимания. Вмешивайся, только если заметишь принуждение к сексу или если там окажутся несовершеннолетние.

Адам кивнул. Ощущая трепыхание в животе, он вылез из машины и направился к входу.

Стойка дежурного, с плавным изгибом, была пуста, если не считать какого-то мужчины, говорившего по телефону.

Подойдя к стойке, Адам предъявил удостоверение, получил магнитную карту и направился к лифтам. «Затерянный номер» располагался в глубине коридора; на дверной ручке висела пластиковая табличка «Do not disturb»[4].

Поколебавшись, Адам расстегнул молнию черной кожаной куртки. Белая футболка заправлена в черные джинсы, слева на поясе — «Зиг Зауэр».

Я просто спокойно войду, сказал он себе, найду Эугена, отведу в сторонку и задам пару вопросов.

Адам откашлялся и вдавил карточку в щель устройства. Замок щелкнул, загорелась зеленая точка. Адам шагнул в темный холл и закрыл за собой дверь.

Музыка, приглушенные голоса, скрип кроватей.

Освещение тусклое, однако в номере не было совсем темно. Адам огляделся. Он стоял в тамбуре, где гости оставили свою одежду.

Какая-то женщина со светлыми, по-мальчишески стриженными волосами вышла из ванной и подмигнула Адаму в темноте. На ней были только черные шелковые трусы; женщина была так красива, что у Адама сильно забилось сердце.

Остатки белого порошка прилипли к блеску для губ в углу рта. Женщина смотрела на Адама расширенными черными зрачками в тонких кольцах льдисто-голубого цвета. Она облизала губы, сказала Адаму что-то — он не разобрал что, — и исчезла в спальне.

Он последовал за ней, не в силах оторвать глаз от ее голой блестящей спины.

Сладкий дымный запах разливался по комнате, тонущей в сумраке.

Адам остановился, перевел взгляд на кровать, но тут же отвернулся. Боком пробрался вдоль стены, прошел мимо голого мужчины с бокалом шампанского в руке и снова встал.

Никто не замечал его присутствия.

Какая-то женщина, опустив глаза, протиснулась мимо, направляясь в холл. Обои в номере были волнистыми, розовыми, ковер — коричневый в солнышках. Ни одна лампа не горела, но в щель над шторами пробивался, растекаясь по потолку, свет уличных фонарей.

В комнате было душно от запаха разгоряченных тел. Куда бы Адам ни смотрел, взгляд везде упирался в блестящие половые органы, широко открытые рты, груди, языки, ягодицы.

Кроме музыки, в спальне почти ничего не было слышно. Те, кто занимался любовью, сосредоточились на этом деле, гонясь за собственным или чужим наслаждением. Другие отдыхали в стороне, наблюдали за оргией, мастурбировали.

Пульс застучал в ушах; Адам почувствовал, как к щекам приливает кровь.

Надо попытаться найти Эугена.

Адам прошел мимо красивой женщины лет тридцати. Не удержавшись, взглянул на нее. Одетая только в блузку с нанесенным вручную рисунком, она сидела на письменном столе, закрыв глаза. Влажное влагалище было словно припудрено и походило на полированный мрамор с проведенной розовым мелом чертой.

Ничто здесь не было так уныло и грязно, как он себе представлял.

Место для уверенных в себе интровертов. Адам обогнул кровать, размышляя, не относится ли все это к модному стилю жизни.

Он был того же возраста, что и большинство собравшихся здесь, — но он просто сделает свою работу, поедет домой, к жене, в Хегерстен, и навсегда забудет увиденное. Он уже знал, что не сможет рассказать жене об этом — всерьез точно не сможет. Он или отшутится, или преподнесет это как нечто тошнотворное.

Он посмотрел на людей вокруг, подумал: я мог бы сказать, что они зажрались и мне жаль их, но это неправда. В эту минуту — точно, неправда.

Он почувствовал укол зависти.

Глава 39

Адам прошел дальше, через открытые раздвижные двери в смежную комнату. Обои здесь были темнее, с резким крупным рисунком, похожим на светло-зеленые кристаллы.

Музыка звучала громче. Двое голых мужчин водружали на кровать оранжевое пластмассовое кресло. В кресле сидела женщина с прямыми черными волосами — она смеялась, вцепившись в подлокотники, пока прочие раскачивали кресло на матрасе. К забаве присоединились еще несколько человек, кто-то схватил женщину за ноги, и она засмеялась еще громче.

Женщина с мальчишеской стрижкой стояла на коленях у стеклянного столика; она пальцем собрала остатки белого порошка и сунула палец в рот.

Сделав шаг в сторону, Адам чуть не наступил на толстый тюбик любриканта. В лужице залипли пыль и волоски.

На подоконнике стояло с десяток бокалов с шампанским. Конденсат стекал по стеклу, на мраморном подоконнике обозначились лужицы.

В глубине комнаты оказался проход без окон, с гардеробами и полкой для сумок. Дверь в ванную была приоткрыта. Голая женщина скорчилась на крышке стульчака, живот в складках, рука напряжена.

— Что с тобой? — вполголоса спросил Адам.

Женщина подняла голову и посмотрела на него. Взгляд был темным и влажным; Адам почувствовал, что лучше ему покинуть гостиницу.

— Помоги мне, — прошептала женщина.

— Что с тобой?

— Не могу встать, — пробормотала она.

Стройный мужчина вышел к ним из спальни и остановился в дверях. Его член слегка покачивался в такт шагам.

— Паула здесь? — спросил мужчина. Посмотрел на них из-под полуприкрытых век, повернулся и снова скрылся в спальне.

— Помоги встать. — Женщина дышала открытым ртом.

Адам потянул ее за руку и поставил на ноги. Он стал пятиться, женщина, пошатываясь, пошла из ванной и случайно сорвала полотенце с держателя. Только теперь Адам увидел, что к ее бедрам пристегнут дидло. Женщина споткнулась, налетела на Адама и обхватила его рукой за шею.

Ее дыхание было насыщено алкоголем, дидло съехал и болтался между ног. Колени у нее подгибались, Адам старался не дать ей упасть, чувствуя на себе ее тяжелые груди.

— Можешь стоять?

— Эта штука правильно сидит? — промямлила женщина ему в шею. — Проверь завязку сзади, а?

Женщина повернулась, уперлась одной рукой в стену над коричневыми часами так, что хрустнуло пластиковое покрытие.

— Ты видела Эугена? — спросил Адам.

Черная кожаная повязка между ее ягодиц перекрутилась, женщина неуверенно потеребила ее вялыми пальцами.

— Она перекрутилась, — сказал Адам.

Он не знал, что делать. Поколебавшись, он расправил ленту, но потом заметил, что ниже она тоже перекручена.

Кожа женщины была горячей и потной; Адам дрожал, чувствуя, как холодеют его пальцы, ползущие по ленте вниз между ягодиц женщины.

Голый мужчина протиснулся мимо них и, покачиваясь, направился в ванную и стал мочиться, не закрывая дверь и не обращая на них внимания.

Адам попытался поправить кожаный ремень между ног женщины, ставший мокрым и скользким. Женщина пошатнулась и прижалась щекой к стене, пластиковые часы качнулись на гвоздике.

В смежной комнате захныкала женщина, двое мужчин прошли мимо ванной, а потом Адам увидел в дверном проеме ту красивую женщину со стрижкой под мальчика. Теперь она была совсем голой. Широкими шагами женщина направилась в соседнюю комнату — и тут увидела его. Подняла наполненный шампанским бокал со светлым отпечатком губ на ободке, показывая, что пьет за него.

Женщина с дидло вяло отодвинулась в сторону, проехалась плечом по стене, опустилась на пол и улеглась, прижавшись щекой к ковровому покрытию.

Незнакомка с короткой стрижкой подошла к Адаму — на шее пылали красные пятна — и прильнула к нему, прижалась лбом к его груди, потом подняла улыбающееся лицо.

Адам не смог сдержаться. Он поцеловал ее, и, когда женщина ответила на поцелуй, он почувствовал у себя на языке стерженек украшения.

Адам подумал, что не сможет сдержаться. Это ошибка, он уже теперь знал, что пожалеет, горько раскается потом, но единственное, чего он хотел прямо сейчас, — это войти в нее.

Женщина на полу пробормотала: «Я упала!» и потянула его за ногу так, что он покачнулся.

Женщина с короткой стрижкой расстегнула ему брюки, Адама окатила волна ледяного страха.

Слишком доступно, слишком соблазнительно, подумал он.

Однако рука задвигалась по ее груди — горячей, твердой, припудренной чем-то шершавым и блестящим.

Адам никогда еще не видел такой красивой женщины.

Он приподнял ее, прижал к стене и скользнул внутрь. В нем сплелись раскаяние и вожделение. Он качнул бедрами — и увидел, как на языке у женщины блеснул Сатурн. Ее тело трепетало и дергалось под его ударами. Она улыбалась, закрыв глаза, но не стонала, не вздыхала и, кажется, вообще не интересовалась происходящим — видимо, перебрала наркотиков.

Две женщины вышли из комнаты и, посмотрев на них, последовали дальше.

Женщина с дидло поднялась и встала позади него; ее руки вдруг юркнули Адаму под футболку и принялись гладить его поясницу и спину. Адам попытался увернуться, опасаясь, как бы она не нашарила пистолет, но она вдруг отпрянула, что-то проворчала и заковыляла в спальню.

Адам понял, что его, видимо, раскрыли, но теперь уже не мог остановиться. Женщина что-то сказала ему в шею, Адама обдало ароматом малины у нее изо рта. Женщина хотела, чтобы он сбавил темп, положила руку ему на грудь, но он убрал руку и крепче прижал партнершу к стене.

Глава 40

Войдя в третью комнату, Адам сразу увидел Эугена Касселя. На голове черный цилиндр, а в остальном — абсолютно голый. Пятеро совокуплялись на огромной кровати. Абажур настольной лампы покосился и вздрагивал вместе с кроватью. Эуген стоял на коленях позади женщины, опустившейся на четвереньки.

Ее жемчужное ожерелье покачивалось между грудей.

Женщина с привязанным к бедрам дидло, шатаясь, вошла в комнату следом за Адамом. Она села на край кровати, чуть не свалилась, но потом удержала равновесие. Еще одна женщина ухватилась за дидло, что-то сказала и рассмеялась. Сидевшая на кровати ответила ей и кашлянула в сгиб локтя.

— Что ты сказала?

— Ля-ля-ля-я, — улыбнулась она.

— Ясно.

— Здесь легавый, ля-ля-ля-я, — повторила она и снова кашлянула.

Эуген услышал ее. Он сел на кровати, рукой ухватив женщину за ягодицу, и перевел взгляд на Адама.

— Это частная вечеринка, — сказал он; на его лице отразилась досада.

— Мы можем поговорить, чтобы нам не мешали? — Адам предъявил полицейское удостоверение.

— Оставьте карточку, и мой адвокат свяжется с вами в понедельник. — Эуген встал с кровати.

Ему было лет сорок; он определенно старше всех собравшихся здесь. Голое безволосое тело подтянуто, несмотря на брюшко. Эрекция прошла. Под полями цилиндра блестело в брови золотое колечко, зрачки были расширены.

— Я ищу Филипа Кронстедта, — сказал Адам.

— Удачи, — улыбнулся Эуген, слегка приподняв цилиндр. — Его здесь нет, но я могу дать подсказку: следуйте за белым кроликом.

— Послушайте, — сказал Адам, — мы можем покинуть номер без лишнего шума, но, если придется, я надену на вас наручники прямо здесь и протащу через всю гостиницу до самой машины.

В комнату вошла женщина с сияюще белой кожей и рыжими волосами, заплетенными в две косички.

— Заказать поесть? — спросила она и затянулась марихуаной.

— Все еще голодна? — игриво спросил Эуген.

Женщина с улыбкой кивнула, выдохнула облачко дыма и подошла к телефону, стоявшему на письменном столе.

— Ладно. Я вижу, придется арестовать вас в соответствии с седьмым параграфом двадцать четвертой статьи Процессуального кодекса, — объявил Адам.

— Не моя вина, что вы ходили в скверную школу и вынуждены теперь служить в полиции, — сухо сказал Эуген. — Мир несправедлив, и…

— Вы знаете Марию Карлссон? — перебил Адам.

— Я люблю ее, — медленно проговорил Эуген.

— Передайте ей привет, — сказал Адам и достал фотографии с места преступления.

В резком свете фотовспышки было видно изрезанное мертвое лицо с широко открытым ртом и сломанной челюстью. Эуген что-то простонал, отшатнулся и опрокинул настольную лампу — коричневая керамическая ножка разлетелась на куски.

Глава 41

Эуген оделся, и Адам вызвал патрульную машину. Оба пошли по гостиничному коридору.

— Господи, какой ужас… не могу прийти в себя. Просто скажите, чем я могу быть полезен, я с удовольствием помогу, для меня это дело чести… но сначала позвоню своему адвокату.

В номере Эуген умылся; его щеки побледнели и теперь лоснились от пота.

— Мне нужно найти Филипа, — сказал Адам.

— Он ни при чем, — отрезал Эуген.

— Филипа нет ни по одному из обычных адресов. Где он?

— Ему нездоровится. — Эуген почесал лоб шляпой. — Не хочу злословить, но именно сейчас я не хочу иметь с Филипом дела. Я уговаривал его обратиться за помощью, но…

— Какого рода помощью? — спросил Адам.

Двери лифта открылись. Пропустив вперед женщину в оранжевом плаще, Адам с Эугеном вошли следом.

— Он ест слишком много соли, — улыбнулся Эуген и покрутил пальцем у виска.

— Он наркоман?

— Да, беда в том, что он увлекается расширителями… Толку от них никакого. Становишься придурком-параноиком, бабах — и слетаешь с катушек, тебе так плохо, что охота умереть.

— Человек может стать агрессивным от расширителей? — спросил Адам, когда они шли к выходу.

— Ты все время трясешься от страха, а в голове — безупречная ясность. Мысли несутся слишком быстро, уснуть невозможно… Когда я видел Филипа в последний раз, он был просто маньяк какой-то, говорил, что он — на тысячах спутниковых фотографий в «Гугле», болтал, что Сатурн пожирал своих детей… Ни секунды не стоял спокойно, все размахивал ножиком, порезал мне руку, кричал, что я должен этому радоваться… и себя он тоже порезал, плечо. Когда он бежал вниз, в метро, за ним осталавась кровавая дорожка.

Они прошли через холл и вышли на Тулегатан — как раз подъехала патрульная машина.

— Сейчас мне просто надо знать, где его найти, — повторил Адам и придержал Эугена.

— Ладно. Пускай я доносчик, но он говорил, что в чулане его не обнаружат.

— В чулане?

— Он арендует подвалы здесь, на Ванадисгатан, — ну знаете, частные склады. Думаю, больше половины здешних чуланов — его.

Двое полицейских в форме подошли, поздоровались с Адамом. Один подвел Эугена к задней дверце машины, другой слушал Адама.

— Отвезите его в тюрьму, в кабинет для допросов, — сказал Адам. — Проследите, чтобы он никому не звонил, мы приедем чуть погодя. Когда явится адвокат, придется выпустить Касселя.

Глава 42

Йона, не обращая внимания на красный свет, свернул налево и помчался по Оденгатан.

Бомжиха, поставив возле себя две нагруженные доверху магазинные тележки, спала, сидя перед входом в «Севен Элевен».

Адам рассказал Йоне, что Филип долгое время принимал слишком много расширителей сознания и, по мнению Эугена, впал в параноидальный психоз.

Эти наркотики уже стали причиной нескольких смертей в Швеции, и вечерние газеты называли их «наркотиками каннибала»: один мужчина, принявший MDPV, попытался отъесть лицо у бездомного.

— Времени в обрез. Полицейские не смогут удерживать Эугена долго, он скоро выйдет и может предупредить Филипа, — закончил Адам, встревоженный.

Йона обогнал такси слева, подрезал машину, пересек по диагонали встречную полосу и погнал автомобиль по Ванадисвэген.

Что-то ударило в брызговик, когда они съехали на тротуар и остановились перед светло-кофейным зданием с красными гаражными воротами.

В Стокгольме есть предприятия, задача которых — обустраивать под частные склады уже имеющиеся подвальные помещения, дабы не менять облик городских улиц. Бесконечные ряды маленьких запертых помещений тянутся под поверхностью земли, словно крипты под соборами.

Йона с Адамом вылезли из машины и подошли к запертому офису, окна которого выходили на небольшую парковку. В темноте за окном угадывались плоские картонные коробки, конторская стойка, а на стене — большой монитор, на который поступало изображение с видеокамер.

— Я хочу увидеть схему расположения кладовок, а также камеры, — объявил Йона.

— Заперто. Придется обращаться к прокурору, — заметил Адам.

Йона кивнул и уперся палкой в бордюр. Каковы ощущения человека, который погружается в воду, проломив лед? Ему становится тепло, когда он начинает замерзать, подумал бывший комиссар, после чего поднял с земли тяжелый бордюрный камень и швырнул его в окно. Раздался звон, грохот, осколки посыпались на землю, а над стойкой замигала красная лампочка.

— Сигнал тревоги пошел к охранникам, — еле слышно сказал Адам.

Йона палкой сбил с рамы осколки и шагнул внутрь. Адам, оглядевшись, последовал за ним.

На стене висела карта-сетка проходов — поуже и пошире.

Каждая кладовка пронумерована, они расписаны по кварталам. Личные коды для доступа в кладовку помещались рядом.

Йона сел за компьютер. За проходами между кладовками велось видеонаблюдение. Монитор показывал двадцать пять маленьких прямоугольников — темных, без окон. Ночь, свет в помещениях потушен.

— Посмотри, есть ли список съемщиков, — сказал Адам.

Йона свернул окошки видеонаблюдения и попытался открыть другие программы, но безуспешно. Без пароля можно было получить доступ только к трансляциям с видеокамер.

Он снова вывел их на экран, увеличил первое окно, внимательно всмотрелся в темный неподвижный воздух, похожий на черную простыню. Йона увеличил следующую картинку. Камера показывала темноту. Адам беспокойно ходил позади него, изучая схему на стене.

Все неподвижно, все тонет во мраке.

Третья камера была направлена на запасный выход. Табличка отбрасывала водянисто-зеленый свет на пятнистый бетонный пол и стены из гофрированного железа.

У двери одной из кладовок валялся мусор, подводный свет таблички над запасным выходом поблескивал на забытой тележке.

Йона посмотрел на схему, висевшую на стене, нашел запасный выход и понял, как установлена камера.

Он продолжал увеличивать картинки, камера за камерой. Все абсолютно спокойно. Оглушительная усталость накатила волной, заставила на пару секунд закрыть глаза.

Все та же однообразная темнота на экране. Иногда какая-нибудь камера регистрирует свет от кодового замка — и всё.

— Черно, — сказал Адам.

— Да, — согласился Йона и увеличил картинку номер четырнадцать.

Он уже собрался переключиться на следующее изображение, как вдруг в нижнем углу что-то мигнуло.

— Подожди-ка, — насторожился он.

Адам склонился к монитору и всмотрелся в темное изображение. Ничего не видно, все спокойно, но вот в углу снова замерцал слабый свет.

— Что это? — прошептал Адам и нагнулся ближе к экрану.

Снова мигание. Свет был слабым и появлялся над самым полом — так, что становилась видна железобетонная шпала.

Йона щелкнул по следующей картинке, потом по следующей, но там было просто черно. Он посмотрел на все двадцать пять картинок одновременно. Номер четырнадцать снова мигнула, остальные оставались безжизненными.

— Источник света должен находиться здесь или здесь. — Йона показал точки на схеме. — Но его не регистрирует больше ни одна камера. Не сходится.

— Где мы? — спросил Адам, глядя на схему на стене.

— Камера номер четырнадцать расположена наверху в коридоре С. — Йона стал увеличивать картинки одну за одной — черные, неподвижные. Вдруг он замер.

— Увидел что-нибудь? — спросил Адам.

Оба уставились на черную статичную картинку.

— Вот оно, — сказал Йона. — Где горит зеленый свет? Камера направлена на запасный выход.

— Проверь здесь, — указал Адам. — Она, наверное, уловила замок соседней секции.

Йона быстро увеличил картинку. На ней тоже хоть глаз выколи. Замок слился с дверью.

Это можно было объяснить только поломкой камеры. Там, в подвалах, полно неисправных камер.

— Очень многие чуланы не охвачены. Там нет камер, — сказал Йона, глядя на Адама.

— Где именно?

— Весь верхний коридор, С, D и Е… около пятидесяти кладовок. — Йона посмотрел на картинку с камеры номер четырнадцать.

Слабый свет снова мигнул на неровном полу и какое-то время горел ровно. Проступили мутные очертания жестяных дверей, потом свет погас и загорелся снова.

— Это сигнал бедствия. — Йона поднялся.

Камера видеонаблюдения номер четырнадцать регистрировала призыв о помощи. Где-то в глубине коридора, где не работали камеры, кто-то сигналил фонариком. Согласно азбуке Морзе — интернациональный призыв «Помогите!». Три короткие вспышки, две длинные и снова три короткие.

Глава 43

Автоматические ворота гаража с жужжанием закрылись за ними. Боль растекалась по бедру от спуска по крутому пандусу, и Йона покрылся испариной. Тяжелый пистолет бил по ребрам, стук палки эхом разносился по узкому тоннелю вниз, к самым кладовкам.

— Надо было запросить поддержку, — сказал Адам и вытащил свой «Зиг Зауэр». Вынул магазин, убедился, что он полон, вставил обратно и послал первую пулю в ствол.

— У нас нет времени. Но я могу пойти туда один, — ответил Йона.

— Тебе бы лучше подождать снаружи. Ты больше не полицейский, я не могу отвечать за тебя, — предупредил Адам.

Они спустились к парковке со стальными дверями, ведущими к кладовкам. Под потолком тянулись толстые вентиляционные трубы.

— Я привык обходиться без помощников. — Йона остановился перед дверями.

Он вытащил свой крупнокалиберный пистолет. «Кольт комбат» с новой мушкой и более мощной боевой пружиной. Йона подточил рукоятку красного дерева, чтобы оружие удобно лежало и в левой руке.

Адам подошел к висевшей на стене коробке с кодовыми замками и снова взял бирку с персональным кодом. Маленький дисплей светился в его ладони голубым, отбрасывая свет на белую бетонную стену.

— Держись за мной, — прошептал Адам и открыл дверь.

Они вошли, осторожно закрыли за собой железную дверь и двинулись по темному боковому проходу. Унылые стены, обитые серым металлом, и ряды дверей исчезали в темноте.

Оба приблизились к первому широкому — главному — коридору, который, если верить схеме, пронизывал весь подвал.

Они почти бесшумно шагали по бетонному полу. Слышалось только дыхание Адама, да Йона тихо постукивал палкой.

Возле поперечного коридора Адам, шедший первым, замедлил шаги. Он ударился правым плечом о жестяную стену, остановился и проворно обогнул угол, держа пистолет наготове.

В десяти метрах впереди с цоканьем загорелась лампа на потолке — словно большой попугай карабкался по прутьям клетки. Адам опустил оружие и засопел.

Дуло пистолета подергивалось — у Адама подскочил пульс.

Из-за внезапной вспышки мигрень жалом впилась в глазное дно. Приступ не был опасным, но Йоне пришлось ненадолго прислониться к стене, прежде чем следовать за Адамом дальше.

Во всех широких проходах лампы реагировали на движение и зажигались, когда кто-нибудь проходил под ними.

Йона взглянул вверх, на камеру слежения. Темная линза сонно поблескивала.

Потрескивало в трубах, тянущихся под потолком. В остальном в подполе было совершенно тихо.

Они дошли до бокового ответвления, и опять, словно быстрые коготки, защелкали над головой: в главном коридоре загорелась секция ламп.

Они свернули налево, дошли до закрытых кладовок, прошли мимо двух потертых кресел. Свет сзади погас.

— Мы уже подходим к его владению, — прошептал Адам.

В далеком косом свете электрического кодового замка кладовые выросли в трепещущие картины.

Адам замер и прислушался.

Откуда-то доносился грохот. Оба услышали, как кто-то изо всех сил колотит по металлу.

Потом снова стало тихо.

Подождав несколько секунд, они двинулись вперед, в темноту.

Послышался скребущий звук, и что-то с металлическим свистом рассекло воздух. Йона указал на камеру под потолком: линза была заклеена серебристым скотчем.

Адам остановился перед следующим широким коридором, переложил пистолет в левую руку, вытер правую ладонь о штаны, встряхнул рукой и снова взял оружие. Золотые блестки с женщины из гостиничного номера пристали к рукаву куртки. Адам торопливо взглянул на Йону и скрылся за углом.

Под потолком снова лязгнуло, и по всему коридору начали судорожно зажигаться лампы.

Стены, пол и потолок были залиты светом, но там, где лампы не горели, царила чернота. Хотя до конца прохода оставалось метров пятьдесят, рассмотреть что-то можно было только в ближайших десяти.

— Стой, — тихо сказал Йона у Адама за спиной.

Оба замерли, не отрывая взгляда от освещенного прохода. Капля пота упала у Адама с кончика носа. Йона всем весом навалился на палку, ощущая странное головокружение.

Вдалеке снова послышалось робкое позвякивание, высокочастотный металлический свист.

Вдруг свет в основном коридоре снова погас — детекторы перестали регистрировать движение. Адам и Йона стояли неподвижно, всматриваясь во мрак. Вдалеке на пол падало пятно слабого света. Свет шел из бокового прохода.

Свет исчез, потом вернулся. Тот же ритмический рисунок — три длинные вспышки, две короткие, три длинные.

Снова раздался странный грохот, сопровождаемый ударами по жестяной стене. Теперь он слышался гораздо ближе.

— Что будем делать? — спросил Адам.

Йона не успел ответить, как зажглись лампы в дальней секции главного прохода.

Посреди коридора стояла, покачиваясь, молодая женщина, одетая лишь в грязные спортивные штаны и стеганую куртку. Ноги босые, волосы свалялись.

Поперек живота женщина была обвязана стальным тросом, который уходил в боковой проход. Женщина сделала шаг вперед, и нить металлически засвистела, касаясь жестяных стен.

Правая рука женщины странно пошевелилась — вздрогнула и поднялась в сторону. Запястье было обвязано черной лентой. Казалось, за ленту кто-то дергает.

Женщина шагнула вперед. Рука поднялась, и вдруг позади женщины появилась большая тень. Рядом с женщиной встала громадная собака с налитыми кровью глазами. Черный поводок свисал с руки женщины и тянулся к шее собаки.

Датский дог доходил женщине до груди, а весил наверняка вдвое больше, чем она.

Собака беспокойно переступала, нервно встряхивая головой.

Женщина что-то сказала и выпустила из рук поводок, он упал на пол. Собака бросилась вперед, набирая скорость. Огромный зверь мощными беззвучными скачками несся к Йоне и Адаму. Мышцы перекатывались на спине и крестце, и секцию за секцией выхватывал из тьмы свет ламп.

Адам с Йоной попятились, подняли оружие — и тут в дальнем отделении коридора погасли лампы.

Молодую женщину скрыл мрак.

Невозможно стрелять, пока она стоит в темноте позади собаки.

Стучали когти, слышалось неровное дыхание пса.

Оба бросились в боковой проход, мимо висячих замков, которые поблескивали в свете ламп, но через пятнадцать метров уперлись в баррикаду из мебели и картонных коробок, предназначенных для переезда.

Теперь собачий лай послышался и с другой стороны.

Острая боль впилась Йоне в глаз. В голову словно воткнули раскаленный нож, а когда наконец выдернули, Йона на несколько секунд потерял способность видеть.

Из-за приступа мигрени он едва не выронил оружие.

Собака поскользнулась на бетонном полу, завернула за угол, увидела Йону и снова помчалась быстрее.

Йона поднял пистолет, крепко проморгался, чтобы лучше видеть, но мушка дрожала.

Было темно, но он все-таки выстрелил. Грохот гулко отразился от жести и бетона. Йона промахнулся, и пуля рикошетом отскочила от стен.

Собака приближалась мощными скачками.

Йона сморгнул и различил ее в подергивающейся картинке — острые уши и тугие, гладкие мышцы, широкие лопатки и сильные лапы. Палка стукнула об пол, когда он оперся плечом о гофрированное железо двери и снова прицелился.

— Йона! — крикнул Адам.

Мушка дрожала и плавала перед собачьей головой. Йона положил палец на курок. Прицел опустился на темное тело, послышался еще один выстрел, и пуля ударила собаке в грудь, прямо под шеей. От отдачи Йону отбросило назад. Пытаясь сохранить равновесие, он ударился рукой о стену, и дуло пистолета грохнуло по гофрированному железу.

Ноги собаки подогнулись. Тяжелое тело, устремленное вперед, рухнуло на пол, скользнуло по бетонному полу и ткнулось Йоне в ноги. Он, задыхаясь, опустился на колено. В глазах мелькали вспышки, колючая масса, которая пульсировала и расширялась.

Лапы собаки еще подергивались, когда Йона поднялся и подобрал свою палку.

Адам вскарабкался на баррикаду из старой мебели, свернутых ковров и картонок, запутался в велосипеде и упал по другую сторону кучи, ударившись головой о жестяную дверь.

Перед Йоной стояла вертикально прислоненная к стене кровать. Он столкнул ее в сторону, на кучу хлама, и протиснулся в образовавшуюся щель. Сквозь нагромождение стульев, пакетов с пластиковыми вешалками и сушилками для волос на штативе он разглядел, как Адам поднимается на ноги — и на него бросается другая собака.

Глава 44

Адам вскрикнул от боли, и Йона стал проталкиваться в щель между кроватью и стеной чулана. Под его тяжестью треснуло что-то стеклянное. Свет в главном проходе погас, но Йона успел заметить, как крупная собака вцепилась Адаму в предплечье. Она, захлебываясь рычанием, тащила его на себя, скрежеща когтями по полу.

Адам хватал воздух ртом и пытался ударить собаку.

Йона не мог стрелять в темноте, но пытался пробраться к Адаму. Торшер с треснувшим абажуром, втиснутый между двумя поваленными стульями, не пускал его, зацепившись за одежду.

Собака не разжимала пасти. Вместе с Адамом она с грохотом перевалилась к жестяной стене. Кровь из руки Адама лилась между намертво сжатых клыков собаки.

Лапы перебирали по истертому бетонному полу, когти проскальзывали.

Собака снова дернулась назад, но Адам не потерял равновесие и устоял на ногах.

Йона сшиб торшер, шнур хлестнул его по щеке, Йона обогнул кровать с другой стороны и взобрался на коробки с книгами.

Собака неожиданно резко рванула руку Адама вниз, Адама бросило вперед, и собака, выпустив руку, лязгнула зубами возле его горла. Она промахнулась, вцепилась только в воротник куртки, разорвала кожу и снова попыталась достать до горла. Адам метнулся назад, упал и лягнул ее. Собака впилась ему в ногу и потащила на себя.

Повалившись на пол, Йона обрушил за собой коробку с книгами в мягких обложках. Он кинулся к Адаму с поднятым пистолетом, но собака вдруг выпустила Адама и исчезла.

— Серьезные собаки, — сказал Йона.

Опершись о палку, он смотрел, как Адам, постанывая, подбирает с пола пистолет и встает. Йона на мгновение закрыл глаза и подумал, что вот-вот развалится на части.

Они пошли дальше, к следующему широкому коридору. Перед ними загорались лампы, снова послышалось позвякивание.

— Там, — сказал Адам.

Они успели заметить, как какой-то человек исчез в боковом проходе. Зазвенел натянутый металлический трос, который, вибрируя, тянулся вдоль жестяных стен.

— Ты видел? Это она?

— Не думаю. — Йона посмотрел на Адама, на его бледное, покрытое потом лицо. — Как ты?

Адам не ответил; он просто стряхнул кровь, которая стекала по тыльной стороне ладони и капала на бетонный пол. Предплечье было повреждено, но кожаная куртка спасла Адама, иначе от руки остались бы лоскутья.

Оба держались правой стороны — так проще наблюдать за левым проходом. Металлический трос звенел, задевая жесть.

Молодая женщина, пошатываясь, стояла в коридоре. Но это была не та девушка, которую они уже видели. Грязные белые джинсы, грязная клетчатая рубашка.

— Он сказал, что вы придете, — пробормотала она надтреснутым голосом.

— Мы из полиции, — сказал Адам.

Девушка покачнулась, потеребила висевший у нее на шее маленький собачий свисток.

— Не делайте этого, — предупредил Адам, увидев, как та, вторая крупная собака, крадется, выкатив глаза и припадая к полу.

Девушка, видимо, плакала — косметика растеклась, волосы висели спутанными прядями.

Клетчатая рубашка на талии была в крови.

Девушка покатала свисток между кончиками пальцев и поднесла к губам.

Адам поднял пистолет, прицелился и выстрелил собаке в лоб. Собака упала, эхо выстрела помчалось по проходу.

Девушка улыбнулась им искусанными губами и дернулась назад — кто-то потянул за стальной трос, которым была обмотана ее талия.

— Мы увидели сигнал «SOS», — сказал Адам.

— Какая же я сообразительная, — изможденным голосом ответила девушка.

Она двинулась в коридор; стальной трос, державший ее, лязгнул, задев о стены и пол, — девушку потянули назад.

— Сколько вас здесь? — спросил Адам. Они с Йоной шли за девушкой. Перешагнули через собаку, через черную лужу крови, растекавшуюся на полу. — Куда вы идете?

Девушка молча завернула за угол. Далеко впереди, в темном проходе, что-то слабо светилось. Они прошли мимо открытой кладовки, где смутно виднелись в темноте на полу матрас, коробки, старая обувь и штабеля консервных банок.

Кто-то потянул за стальную нить сильнее. Девушка, пошатываясь, зашагала дальше и, споткнувшись, свернула в чулан.

Свет падал на противоположную стену; тень молодой женщины закачалась на гофрированной жести и гладких стенах.

Вонь от старого мусора усилилась.

Йона и Адам последовали за девушкой, опустив пистолеты. Свет от подвешенного к потолку карманного фонарика доставал до самых дальних углов большого чулана. Среди коробок для переезда и рам от картин стоял исхудавший человек в норковой шубе нараспашку.

Филип Кронстедт.

Йона и Адам подняли оружие.

Филип зарос грязью, в уголках рта засохла пена. На голой груди кровоточили неглубокие порезы.

Женщина, которую они увидели первой, — в потертой стеганой куртке — сидела на картонной коробке перед Филипом и руками ела шампиньоны из консервной банки.

Филип еще не заметил незваных гостей. Он старательно наматывал стальной трос на огромную катушку. Не поднимая глаз, он почесал шею и подтащил девушку в клетчатой рубашке поближе.

— Филип, — прошептала она.

— Ты нужна мне, София, ты — охранник… я не хочу запирать тебя, но я же говорил: свет можно зажигать, только когда дверь закрыта.

— Филип Кронстедт? — громко окликнул Адам.

Глава 45

Филип Кронстедт обернулся, уставился на Адама мутными глазами с расширенными зрачками и тихо сообщил:

— Я шляпник.

Пот струился у Йоны по спине, он больше не мог держать пистолет.

Карманный фонарик, подвешенный к потолку, раскачивался от сквозняка, тени дрожали на стенах. Свет слабо блеснул в высоком напольном зеркале.

Йона шагнул в сторону, сморгнул и увидел в зеркале, что в картонку перед Филипом воткнут нож.

— Нам надо поговорить с вами. — Адам осторожно приблизился.

— Сколько видеозаписей ты делаешь каждый день? — спросил Филип, уставившись в пол. — Где материал? На какие выводы он наталкивает?

— Мы поговорим об этом, если ты отпустишь девушек.

— Мне плевать на Сноудена и оптические нервы, — медленно выговорил Филип и указал на потолок.

— Просто отпусти девушек, и…

— Это не «Призма», не «Xkeyscore» и не «Эшелон»[5], — громко перебил Филип. — Это гораздо серьезнее, мать его.

Йона сунул пистолет в кобуру и осторожно двинулся к женщине, которую, кажется, звали София. Он чувствовал, что его покидают последние силы, что все вокруг словно погружено в толщу ледяной воды и происходит медлительно и обжигающе сонно.

Рука Филипа потянулась к ножу в картонке.

София покачнулась, и стальной трос тихо звякнул.

— Сатурн пожирал своих детей, — сообщил Филип и фыркнул. — В смысле, АНБ[6] круче, чем… а мы — их дети…

Йона успел заметить, как он берется за нож; тут в глазах полыхнула вспышка, и ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть.

Черные точки еще мельтешили перед глазами, когда Йона начал разматывать стальной трос на талии Софии. Ему пришлось на секунду ткнуться лбом в ее плечо, а потом он продолжил. Девушка тяжело дышала.

Не выдавая своей тревоги, Йона размотал трос — наверное, двадцать оборотов. Теперь София на свободе.

— Здесь есть еще кто-нибудь? — вполголоса спросил он Софию, прежде чем вывести ее прочь из чулана.

— Только мы с сестрой, — ответила она.

— Мы вас вытащим отсюда, — прошептал Йона. — Как зовут твою сестру?

— Карола.

Металлический трос со звоном протянулся по бетонному полу.

Филип подергал нож. На боку коробки осталась вмятина, и Филип потерял и без того вялую хватку.

— Мы теперь здесь, но кто попал в Гуантанамо — вам не известно, — пробормотал он, не глядя на незваных гостей.

— Карола, — позвал Йона невозмутимо. — Подойди сюда, пожалуйста.

Первая девушка закрыла банку с шампиньонами и помотала головой, не глядя на него.

— Карола, иди ко мне, — сказала София.

Карола осталась сидеть, ковыряя банку. Филип посмотрел на нее и почесал шею.

— Идите же, — снова позвал Йона, чувствуя, как пистолет постукивает о ребра.

— Эуген с ними заодно, вы же знаете про Центр правительственной связи[7]… АНБ, всякое такое… Мне несколько лет морочили голову, держали за дурака… Все голые, всем весело… Но как защититься, когда ты голый и любой может заснять чью угодно спину?

Подвешенный под потолком фонарик крутнулся, по лицам и плечам задвигались темные тени.

— София хочет, чтобы ты подошла, — сказал Йона.

Карола подняла глаза и улыбнулась сестре. София вытерла слезы со щек и протянула руку.

— Теперь мы можем уехать домой? — прошептала Карола и наконец встала.

Она сделала пару шагов, и тут Филип схватил девушку за волосы и рванул назад; выдернув нож из картонки, он прижал лезвие к горлу Каролы.

— Стой, стой, успокойся, — закричал Адам. — Смотри — я опускаю оружие.

— Катитесь к черту! — завопил Филип и ударил себя в лоб, после чего снова прижал лезвие к шее Каролы.

— Сделайте же что-нибудь, — всхлипнула София.

Кровь из раны на лбу залила Филипу бровь, потекла по щеке.

— Я знаю, ты просто пытаешься защитить ее, — спокойно сказал Йона.

— Да, хотя вы…

— Послушай меня, — перебил Адам, прерывисто дыша. — Ты должен положить нож.

София плакала, зажав рот ладонью. Филип посмотрел на Адама и широко улыбнулся.

— Я знаю, откуда ты явился, — заметил он и сильнее прижал нож к шее Каролы.

— Положи нож сейчас же! — завопил Адам и сделал шаг в сторону, чтобы очистить линию огня.

Филип взглядом проследил за Адамом и нервно облизал губы. Даже в темноте было видно, как кровь течет по лезвию.

— Филип, ты делаешь ей больно, — сказал Йона, пытаясь пересилить головокружение. — Брось, мы не угрожаем тебе…

— Заткнись!

— Мы хотим только…

— Заткнись!

— Мы хотим только поговорить о Марии Карлссон, — закончил Йона.

— Мария? Моя Мария? — тихо спросил Филип. — Почему…

Йона кивнул и подумал: выстрелить Филипу в плечо, разоружить его, а потом лечь ничком на пол. Он ждал слишком долго. И уже почти ослеп, глазное дно жгло огнем.

— Смотри, я достаю свой пистолет и отдаю его тебе, — сказал Йона и осторожно потянул кольт из кобуры.

Филип уставился на него красными воспаленными глазами.

— Мария говорила, что Агентство национальной безопасности шпионит у нее в саду, — пояснил он. — Я ездил туда и сам видел — какой-то тощий человечек в желтом клеенчатом плаще, какие носили рыбаки в Лофотене, когда я был маленьким. Он снимал ее через окно…

Йона вытер кровь под носом. Потом в голове оглушительно зашумело, и ноги подкосились.

София закричала, когда Йона повалился на бок, попытался встать, но перевернулся на спину и остался лежать неподвижно, с подрагивающими веками.

Девушка подбежала, склонилась над ним. От пузырящейся, пульсирующей боли где-то за глазом у Йоны перехватило дыхание. Он еще успел почувствовать, как София вытаскивает пистолет у него из рук, а потом в глазах потемнело совсем.

София поднялась, выпрямила спину, коротко, прерывисто дыша, и наставила пистолет на Филипа.

— Отпусти мою сестру, — резко велела она. — Сейчас же!

— Положи оружие, — дрожащим голосом сказал Адам и встал между ними. — Я полицейский, ты должна доверять мне.

— В сторону! — крикнула она. — Филип не собирается ее отпускать!

— Не делай глупостей, — сказал Адам и протянул руку.

— Не трогай меня! Стреляю!

София обхватила пистолет обеими руками, но дуло все равно дрожало.

— Отдай мне оружие и…

Уши заложило от грохота, когда пистолет выстрелил. Пуля оцарапала Адама и попала Филипу в плечо. Нож упал на пол. Филип в изумлении уставился на Софию; кровь текла у него между пальцев.

— В сторону! — снова крикнула София.

Адам отшатнулся, чувствуя, как горячая кровь, пульсируя, просачивается через одежду. София выстрелила еще раз и попала Филипу прямо в грудь. Кровь брызнула на коробки позади него, запачкала зеркало. Пустая гильза звякнула о бетонный пол.

Карола, которая так и стояла, опустив глаза, медленно коснулась рукой шеи. София, опустив пистолет, ошалело смотрела на Филипа, который осел на пол и привалился к коробке.

Он вяло щупал рану на груди; сочилась кровь. Глазные яблоки задергались, когда он попытался что-то сказать.

Глава 46

По дороге на урок Эрик заехал в супермаркет «ICA» в Глобене. Он знал, что Мадде обожает попкорн, и решил захватить несколько упаковок. В молочном отделе он заметил своего бывшего пациента Нестора. Нестор, тощий, высокий, был одет в отутюженные брюки и серый вязаный пуловер поверх белой рубашки. Его худое, гладко выбритое лицо и белые волосы, расчесанные на косой пробор, совсем не изменились.

Нестор увидел его и изумленно улыбнулся. Однако Эрик не подошел — просто помахал ему и пошел дальше по залу.

Прихватив попкорн, он направился на кассу и тут увидел спецпредложение — машинку для приготовления попкорна. Эрик знал, что склонен тратить лишнее, но машинка была легкой и компактной и стоила не слишком дорого.

Выйдя на парковку с упаковками кукурузы и машинкой для попкорна, он снова заметил Нестора. Долговязый Нестор ждал на пешеходном переходе, направляясь к метро. Возле его тощих ног стояли шесть набитых битком пакетов. Они были такими тяжелыми, что Нестор мог пронести их всего несколько метров.

Эрик открыл багажник и сложил туда покупки. Он был уверен, что пациент не видит его. Застенчивый Нестор что-то пробормотал, поднял пакеты, с трудом сделал несколько шагов — и ему пришлось снова опустить пакеты на землю.

Нестор стоял и дул на свои тонкие пальцы, когда Эрик подошел к нему.

— Похоже, тяжелые, — сказал он.

— Эрик? Нет, не ос-собенно, — улыбнулся Нестор.

— Где ты живешь? Я тебя подвезу, — предложил Эрик.

— Я не хочу доставлять хлопот, — прошептал Нестор.

— Никакие это не хлопоты. — Эрик поднял четыре пакета.

Сидя в машине рядом с ним, Нестор повторил, что справился бы и сам. Эрик ответил, что не сомневается, и осторожно вырулил с парковки.

— Спасибо за кофе… но, пожалуйста, не делай мне впредь подарков, — сказал Эрик.

— Ты с-спас мне жизнь, — тихо возразил Нестор.

Эрик помнил, что психоз начался у Нестора три года назад, когда умерла его тяжелобольная собака.

Начав работать с этим пациентом, Эрик прочел записи, сделанные в закрытом психиатрическом отделении, где наблюдался тогда Нестор. Худосочный пациент беседовал с мертвецами: с серой дамой, которая щеткой вычесывала перхоть из волос, и с каким-то злобным парнем, который заставлял его тянуть руки в разных направлениях.

Во время беседы Эрик выяснил, что Нестор зациклился на моменте, когда усыпляли собаку. Он твердил об игле в правой передней лапе, о том, как смертоносный раствор вливается в тело. Собака задергалась, со стола потекла моча, когда мускулы потеряли тонус. У Нестора было чувство, что ветеринар и жена обманули его.

Нестор хорошо отвечал на стадии стабилизации, но, стоило Эрику снять его с риспердала, пациент снова начал слышать голоса.

Эрик не был уверен, получится ли загипнотизировать Нестора, — вполне возможно, тот принадлежал к небольшому проценту людей, не поддающихся гипнозу. Однако во время расслабляющих бесед в полутемной комнате они все же докопались до переломной ситуации, которую потом эпизод за эпизодом разобрали.

Нестор рос с матерью и младшим братом, а еще у него был черный лабрадор. Когда Нестору было семь, его пятилетний брат заболел острым воспалением легких, которое усугубило и без того тяжелую астму. Мама сказала Нестору, что братик умрет, если они не усыпят собаку. Нестор отвел собаку на озеро Сёдербюшён и утопил ее в хоккейном сумке, набитой камнями.

Но брат все равно умер.

В сознании Нестора две картинки срослись. У него навсегда отпечаталось, будто он утопил брата в сумке, а собака стерлась из его памяти.

Они тогда проработали его гнев на материнскую манипуляцию, и через месяц Нестор наконец отпустил мысль о своей вине, как и представление о том, что мать способна дотянуться до него из могилы.

Сейчас Нестор жил самостоятельно, не нуждался в лекарствах и был бесконечно благодарен Эрику.

Они проехали церковь Маркусчюркан в Бьёркхагене и остановились у дома номер пятьдесят три по Аксвалльсвэген.

Нестор отстегнул ремень безопасности, и Эрик помог ему донести пакеты до двери квартиры на первом этаже.

— Спасибо за все, — робко сказал бывший пациент. — У меня есть м-мороженое и сок. И время…

— Мне надо ехать дальше, — ответил Эрик.

— Но я должен угостить тебя чем-нибудь. — Нестор открыл дверь.

— Нестор, у меня назначена встреча.

— Ступает по мертвым б-беззвучно. Ступает по мертвым и слышит — они бормочут и дышат.

— Я уже не успею отгадать твою загадку, — сказал Эрик и направился к выходу.

— Лист! — крикнул ему вслед Нестор.

Глава 47

Джеки и Мадде сидели на диване и грызли попкорн; Эрик пытался сыграть этюд.

Каждый раз, когда он запинался, Мадде напоминала, что у него способности. Девочка устала за день и зевала все сильнее.

Джеки старалась объяснить, что такое паузы-восьмые и ритмический рисунок; она поднялась и положила ладонь на правую руку Эрика.

Она попросила его начать левой рукой с двадцать второго такта и вдруг замолчала, повернулась к дочери, прислушалась к ее дыханию и попросила:

— Сможешь отнести ее в кровать? У меня локоть не действует.

Эрик встал из-за фортепьяно и взял девочку на руки. Джеки пошла вперед, открыла дверь детской, зажгла свет и откинула одеяло.

Бережно Эрик положил Мадлен в постель и отвел волосы с ее лица.

Джеки подоткнула дочери одеяло и поцеловала ее в щеку, прошептала что-то ей на ухо и зажгла маленький розовый ночник на тумбочке.

Только теперь Эрик увидел, что все стены детской исписаны отборными ругательствами.

Иные слова были написаны детским почерком и с ошибками, другие вывела более уверенная рука. Эрик предположил, что Мадлен занимается этим уже несколько лет. Ее мать — единственная, кто не сможет увидеть надписей.

— Что такое? — спросила Джеки, уловив его молчание.

— Ничего. — Эрик мягко закрыл за собой дверь.

Они вышли в коридор. Эрик не знал, сказать Джеки об увиденном или промолчать.

— Мне уйти? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Джеки.

Она протянула руки и дотронулась до его лица, погладила его щеки и подбородок.

— Я выпью воды, — хрипло сказала она, пошла на кухню и открыла шкафчик.

Эрик подошел, наполнил стакан, подал ей. Джеки выпила, и он поцеловал ее прохладные губы, прежде чем она успела вытереть подбородок.

Они обнялись, Джеки встала на цыпочки, и они глубоко поцеловались, стукнувшись лбами.

Руки Эрика скользнули по ее спине и бедрам. Ткань юбки странно шуршала, словно тонкая бумага.

Джеки слегка отпрянула, отвернулась и уперлась рукой Эрику в грудь.

— Это ты напрасно, — сказал он.

Джеки покачала головой, потянула его к себе, поцеловала в шею, на ощупь нашла пуговицы брюк, но вдруг замерла и прошептала:

— Шторы задернуты?

— Да.

Джеки подошла к двери, прислушалась и осторожно закрыла.

— Наверное, не обязательно делать это прямо сейчас.

— Ладно, — сказал он.

Она стояла спиной к раковине, опершись о нее рукой и слегка разомкнув губы.

— Ты меня видишь? — спросила она и сняла темные очки.

— Да.

Ее блузка выбилась из-под юбки, короткие волосы разлохматились.

— Прости, что я все усложняю.

— Нам некуда спешить, — пробормотал Эрик, шагнул к ней, обхватил за плечи и снова поцеловал.

— Снимем одежду. Да? — прошептала Джеки.

Они стали раздеваться прямо на кухне, Джеки медленно заговорила про радиорепортаж о преследовании христиан в Ираке.

— Теперь Франция примет беженцев, — улыбнулась она.

Эрик расстегнул брюки и смотрел, как она складывает свою одежду на стул и снимает лифчик.

Эрик стоял перед ней совершенно голый и думал, что чувствует себя на удивление раскованно. Даже не пытается втянуть живот.

Зубы Джеки блеснули в слабом свете, когда она стащила трусы, качнула ногой, и они упали на пол.

— Я не застенчивая, — тихо сказала она.

Соски у нее оказались светло-коричневые, она вся словно сияла в темноте. Под светлой кожей, как на мраморе, проступала сеть жилок. Из-за темных волос на лобке промежность казалась нежной.

Эрик взял ее за протянутую руку и поцеловал. Джеки отступила, наткнулась на стул и села. Он склонился к ней, снова поцеловал в губы, встал на колени и стал целовать ей грудь и живот. Осторожно сдвинул ее на край стула и развел ей бедра. Сложенная одежда упала на пол.

Джеки была уже влажной, и он ощутил ее вкус — теплого сахара. Ее ноги подрагивали, задевая его щеки, она задышала тяжелее.

Солонка упала со стола, описала дугу на полу.

Джеки держала его голову между ног и дышала, словно задыхалась. Стул неуклюже отъехал назад, и она соскользнула на пол, плавно и улыбаясь.

— Наверное, близость — не самое сильное мое место, — сказала она и неловко запрокинула голову на сиденье стула.

— Я всего лишь ученик, — прошептал Эрик.

Джеки перевернулась на живот и поползла под стол. Эрик обхватил ее ягодицы, когда она перекатилась на спину.

Джеки осторожно потянула его к себе, ниже, между своих бедер, услышала, как он стукнулся головой о стол, ощутила жар его кожи на своей.

Она вцепилась ему в спину и прерывисто дышала, когда он медленно скользнул в нее и замер.

— Не останавливайся, — прошептала она.

Сердце билось быстро, мысли-помехи наконец затихли. Джеки качнула бедрами, прижалась к нему, почувствовала шелковистое тепло своего лона.

Жесткий пол под спиной растворился, бедра напряглись, дрожа, и Эрик задвигался быстрее. Она сжала ягодицы и пальцы ног и тихо застонала ему в плечо, когда в ней запульсировал оргазм.

Эрик проснулся в темноте от тихих звуков фортепиано. Они были странно приглушенными, словно инструмент находился под землей. Сначала он подумал, это сон. Он вытянул руку, но не обнаружил Джеки. Лунный свет пробивался сквозь ткань штор, отбрасывал диковинные длинные тени. Вздрогнув от холода, он вылез из постели и вышел в коридор. Джеки, голая, сидела на винтовом табурете в гостиной. Чтобы приглушить звук, она накинула на пианино плотный чехол.

Сквозь темноту он видел ее мягко покачивающиеся, словно погруженные в воду, тело и руки. Босые ноги нажимали на латунные педали. Джеки сидела на краешке табурета, и он видел тонкую талию и затененную бороздку прямой спины.

— Nam et si ambulavero in medio umbrae mortis[8], — пробормотала она себе под нос.

Эрик был уверен — она знает, что он здесь; Джеки все же доиграла пьесу до конца и лишь тогда повернулась к нему.

— Соседи жаловались, — тихо сказала она, — но я должна разучить довольно сложную вещь к утренней свадьбе.

— В любом случае она звучит великолепно.

— Иди ложись, — прошептала она.

Эрик вернулся в постель; он засыпал, когда мысли свернули на Бьёрна Керна. Полиция все еще не знает, что та убитая женщина сидела, прижав руку к уху. Эрик почти проснулся при мысли, что он затруднил полицейское расследование.

Через час музыка стихла, и Джеки вернулась в спальню. На улице светало, когда Эрик наконец заснул.

Утром постель оказалась пустой. Эрик принял душ и оделся. Джеки и Мадлен были на кухне.

Эрик вышел к ним, налил чашку кофе. Мадлен завтракала хлопьями с молоком и малиной.

Джеки сказала, что скоро ей надо быть в церкви Адольфа-Фредрика — на репетиции свадьбы.

Как только она вышла переодеться, Мадлен положила ложку и перевела взгляд на Эрика.

— Мама сказала, что ты отнес меня в постель, — начала она.

— Она попросила меня помочь.

— У меня в комнате было темно? — Девочка смотрела на него бездонными глазами.

— Я ничего не сказал твоей маме… лучше, если ты сама ей скажешь.

Девочка помотала головой, из глаз потекли слезы.

— Это не так страшно, как ты думаешь, — подбодрил Эрик.

— Мама ужасно огорчится, — всхлипнула Мадлен.

— Все будет нормально.

— Не знаю, почему я все делаю наоборот, — расплакалась она.

— Вовсе не наоборот.

— Ну как же! Стереть ведь не получится. — Мадлен вытерла слезы со щек.

— Я творил вещи и похуже…

— Нет, — заплакала она.

— Мадде, ничего страшного не произошло… Слушай, мы можем… Давай покрасим стены у тебя в комнате?

— А получится?

— Да.

Мадлен посмотрела на него. Подбородок у девочки дрожал, она несколько раз икнула.

— Какой цвет ты хочешь?

— Голубой… голубой, как мамина ночная рубашка, — улыбнулась она.

— Светло-голубой?

— Вы о чем? — спросила Джеки.

Она стояла в дверях кухни, уже одетая — черная юбка и жакет, бледно-розовая блузка, круглые очки и розовая помада.

— Мадде думает, что пора перекрасить стены в детской, а я сказал, что с удовольствием помогу.

— Ладно, — сказала Джеки. На лице у нее было недоумение.

Глава 48

Адам ждал Марго в подземном депо полицейского управления. Из-за бинтов его футболка туго натянулась на груди. Марго двинулась было к нему, но остановилась — ребенок толкнул в живот. На обтянутых пластиком столах были выложены для анализа пронумерованные предметы из чулана Филипа Кронстедта.

Подошел коллега, сказал что-то лестное Адаму и удалился к лифтам.

В ярком свете усталое лицо Адама с темной тенью щетины выглядело почти прозрачным.

Позади него как будто происходила опись имущества Филипа. На первом столе лежали позолоченная спинка кровати, деревянный ящик с накрахмаленными льняными простынями, потертые книги и три пары спортивных туфель.

— Ну как ты? — спросила Марго, подойдя к Адаму.

— Легко отделался. — Он положил руку на ребра. — Правда, не могу избавиться от мысли: если бы она чуть сместила дуло, быть бы мне покойником. Три миллиметра влево — и привет.

— Вам нельзя было соваться в подвал без подкрепления.

— Именно так я и рассуждал… но я не сразу понял, что Йона развалина, он упал, упал прямо на пол и выронил пистолет.

— Ему нечего было там делать.

— Все пошло к черту, — кивнул Адам. — Начнется внутреннее расследование… это ясно, я же ранен… вероятно, оно уйдет в отдел прокуратуры по делам полицейских, так что нам надо кое-что обговорить.

Марго рассматривала выцветшую школьную схему женской анатомии. Глаза на плакате были закрашены синим мелом.

— Но без Йоны мы не взяли бы Филипа Кронстедта, — заметила она.

— Я взял Филипа, это я его взял, Йона валялся на полу…

Слепящий свет люминесцентных ламп и ламп для фотоувеличителя бликовал на пластике стола между предметами. Марго остановилась перед тремя видеокамерами с разбитыми линзами. Камеры в защитной пленке лежали в просторной картонной коробке.

— Уже сравнивали записи с камер Филипа с записями, на которых были жертвы? — спросила Марго.

— Думаю, да.

— А украшений для языка или фарфоровой косули не нашли?

— Найдем, — улыбнулся Адам. — Это просто вещи из чулана. Спешить некуда, самое главное сделано, мы его взяли.

Они прошли мимо горстки раскрашенных от руки оловянных солдатиков, и Марго подумала, что остаток фарфоровой фигурки и украшение с Сатурном здесь, поскольку на момент преступления Филип жил в подвале.

— Насколько мы уверены, что убийца он? — спросила она.

— Сейчас его оперируют в Каролинской больнице, но, когда он придет в себя, он признается.

— Ты поставил там охрану?

— Ему прострелили грудную клетку, легкое разорвано. Едва ли его нужно сторожить.

— И все же поставь охрану.

Штук двадцать полароидных снимков, на всех — молодые женщины с обнаженной грудью, лежали в маленькой пластиковой папке.

— Когда поднимемся — поставлю, если тебе так спокойнее, — пообещал Адам.

— Я говорила с Йоной в больнице. Он, похоже, считает Филипа невиновным в убийствах и…

— Черт возьми, — перебил Адам, раздраженно улыбаясь. — Я взял Йону с собой, потому что пожалел его, это была ошибка, и я не собираюсь ее повторять. Мы не можем позволить ему играть в полицейского.

— Я согласна, — быстро сказала Марго.

— Он опозорился и больше близко не подойдет к расследованию.

— Я только хотела сказать, что назначить Кронстедта виновным — просто и наивно, — спокойно заметила Марго и двинулась дальше вдоль стола.

— Филип уже готов был признаться, когда в него выстрелили, он рассказал, что пробрался к окнам Марии Карлссон. — Адам, улыбаясь, повернулся к ней. — У него нет алиби на вечера убийств, он легко приходит в ярость, параноик и совершенно чокнулся на камерах слежения и шпионаже…

— Я знаю, но…

— Он заперся с двумя женщинами. Видела бы ты это! Он держал их на привязи, на стальном тросе.

Глаза Адама, ввалившиеся от недосыпа, странно блестели, щеки раскраснелись.

Адам замолк и задержал дыхание, оперся костяшками пальцев о стол и закрыл глаза.

Страшные, тревожные воспоминания прошлой ночи качнулись, как тяжелый маятник. Адам вспомнил, как звенело в ушах после последнего выстрела, как кровь ползла по боку и затекала под джинсы, когда он разоружал Софию.

Вспомнил большую собаку, которая пыталась повалить и разорвать его, и оргию в отеле «Биргер Ярл», секс без презерватива с незнакомой женщиной.

На глаза навернулись слезы, когда он подумал, насколько мало контролирует происходящее, как мало знает самого себя.

Ему вдруг отчаянно захотелось домой, к жене, заползти в теплую постель к Катрине, к запаху ее крема для рук, к ее таким некрасивым носкам, которые она надевала на ночь, к родинкам, которые образовывали у нее на спине почти что Большой Ковш.

Марго прошла мимо патефона и остановилась перед украшениями, разложенными на картонке. Она вынула ручку и ее концом подвигала потемневшие серебряные кольца, брошки, оборванные цепочки и кресты. Подцепила ручкой брелок в форме сердечка — и тут у нее зазвонил телефон.

Сердечко скользнуло назад, на картонку. Марго взяла телефон и назвалась.

Что-то в ее голосе заставило Адама повернуться к ней.

Марго потом вспоминала этот момент — как они стояли в ярком свете среди вещей, принадлежавших Филипу, и как стук ее сердца на мгновение заглушил все остальные звуки.

— Что? — спросил Адам.

Марго уставилась на него — она потеряла дар речи, в горле пересохло; она заметила, что у нее дрожит подбородок.

— Клип, — выдохнула она наконец. — Пришел новый клип.

— Проклятье, — выругался Адам и бросился к лифтам.

— Позвони в больницу, — задыхаясь, проговорила Марго, когда они бежали мимо столов. — Проверь, не сбежал ли Филип.

Адам прижал телефон к уху; он уже нажал кнопку лифта, когда Марго догнала его. Загремел нерасторопный механизм. Марго сорвалась с места слишком резко и теперь чувствовала жжение в тазовых костях.

Адам с прижатым к уху телефоном помотал головой.

— Он там или нет? — задыхаясь, спросила она.

— Не берут трубку, — нервно сказал Адам.

Лифт открылся двумя этажами выше. Марго снова нажала на кнопку, шепча ругательства.

Наконец в больнице ответили. Протяжный голос сообщил, что Адам позвонил в отделение интенсивной терапии.

— Меня зовут Адам Юссеф, я следователь из уголовной полиции, мне нужно узнать про пациента… про Филипа Кронстедта, у вас ли он еще.

— Филип Кронстедт, — протянул мужчина на другом конце.

— Да послушайте же! — негодовал Адам, — и сам понимал, насколько бессвязно говорит. — Сходите проверьте, он в палате или нет.

Мужчина вздохнул, словно собираясь исполнить каприз избалованной особы. Адам услышал, как он положил трубку на стол и куда-то ушел.

— Он пошел проверить, — передал Адам Марго.

— Проследи, чтобы проверили личность, — сказала она. Двери лифта снова закрылись.

Пока лифт тащил их вверх, они топтались по кабине, как нетерпеливые животные. Адам плечом смял объявление о концерте полицейского хора.

— Филип Кронстедт еще не отошел от наркоза, — проговорил наконец Адаму в ухо медлительный голос.

— Филип еще не отошел от наркоза, — повторил Адам.

Глава 49

Адам бежал по коридору впереди Марго. Филипу Кронстедту дали наркоз рано утром, как только он поступил в отделение травмы, и держали его под наркозом до сих пор.

Настоящий серийный убийца все еще был на свободе.

Марго следом за Адамом вошла в кабинет, взглянула на деревья Крунубергспаркена в бледном свете дня.

— Мы получили копию клипа?

— Похоже, да, — ответил он.

Марго, задыхаясь, опустилась на стул, как раз когда Адам открывал видеофайл. Поясницу ломило, и Марго откинулась на спинку, отчего блузка задралась на большом животе.

— Клип идет две минуты, — прошептал Адам и запустил запись.

Камера довольно быстро проплыла над кромкой живой изгороди. Листья на миг закрыли объектив, а потом показалось окно спальни, запотевшее снизу.

Сад был полон теней, но в жести оконного ската поблескивало белесое небо.

Камера отъехала назад, когда в комнату вошла женщина в белье. Она повесила на спинку стула большое махровое полотенце в старых пятнах от краски для волос, остановилась и оперлась рукой о стену.

— Еще минута, — сказал Адам.

Комнату заливал мягкий свет люстры. На зеркале и косо висевшей на стене афише о выставке Пикассо в Музее современного искусства, в рамке под стеклом, виднелись следы пальцев.

Камера сместилась в сторону, и теперь обоим была видна каштановая фарфоровая косуля, стоявшая на ночном столике.

— Косуля, — выдохнула Марго и приникла к экрану; коса соскользнула с плеча.

Отломленная головка косули, зажатая в руке Сусанны Керн, судя по всему, принадлежала точно такой же безделушке.

Женщина в спальне, закрыв рот рукой, медленно подошла к ночному столику, открыла ящик и что-то достала. Ночник осветил ее лицо. Светлые брови, прямой нос, глаза скрыты за стеклами солнечных очков с черными дужками; мягкая линия губ. Красный поношенный лифчик, белые трусы с прокладкой. Она потерла чем-то бедро, взяла маленький удлиненный предмет и прижала его к мышце.

— Что она делает? — спросил Адам.

— Вводит инсулин.

Женщина прижала к бедру ватку, на мгновение крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Нагнувшись, чтобы вернуть шприц в ящик, она случайно задела косулю; фигурка упала. Мелкие осколки беспорядочно подскочили в резком свете, когда отломившаяся головка упала на пол.

— Это еще что за хрень? — прошептал Адам.

Женщина с утомленным видом нагнулась, подобрала головку, положила ее на стол, обогнула кровать и подошла к запотевшему окну. Что-то заставило ее остановиться, поднять глаза и всмотреться в сад.

Камера осторожно попятилась, листья задели линзу.

У женщины был обеспокоенный вид. Она вытянула руку, поймала шнур жалюзи и потянула в сторону. Планки поехали вниз, но спутались, перекосились, женщина подергала шнур и сдалась. Через перекошенные жалюзи было видно, как женщина повернулась спиной к окну и почесала правую ягодицу. На этом запись кончалась.

— Ладно, я что-то устал, — дрожащим голосом объявил Адам и поднялся. — Но он же ненормальный, да?

— Псих чертов, полный псих, — ответила Марго и потерла лицо.

— Так что будем делать? Еще раз посмотрим клип?

На столе зажужжал телефон. Взглянув на экран, Марго увидела, что звонят техники.

— Что нашли? — спросила Марго.

— Все то же. Невозможно отследить ни клип, ни ссылку.

— Тогда подождем, пока кто-нибудь не обнаружит тело, — сказала Марго и закончила разговор.

— Рост, наверное, метр семьдесят, весит меньше шестидесяти килограммов, — сказал Адам. — Волосы, вероятно, пепельные, когда сухие.

— У нее диабет первого типа, осенью она была на выставке Пикассо, живет одна, повседневная одежда — джинсы, — монотонно дополнила Марго.

— Неисправные жалюзи, — сказал Адам и распечатал цветное изображение, на котором лицо женщины было полностью освещено.

Он подошел к длинной стене и прикрепил снимок как можно выше. Одна лишь фотография — ни имени, ни адреса.

— Жертва номер три, — еле слышно выговорил он.

Слева от этой фотографии висели изображения двух первых жертв, распечатанные с клипа на Ютубе. С той разницей, что под двумя первыми снимками были имена, фотографии с места преступления, отчеты криминалистов и судебно-медицинское заключение.

Мария Карлссон и Сусанна Керн.

Множественные уколы и порезы на лице, шее и груди, перерезаны большая сонная артерия, легкие и перикард.

Глава 50

Выходя из спальни, Сандра Лундгрен передернулась — словно кто-то рассматривал ее сзади.

Она потянула пояс длинного, до пола, халата. Из-за лекарства она чувствовала сонливость, даже днем. Сандра пошла на кухню, открыла холодильник, достала остатки шоколадного торта и поставила на стол возле мойки.

Она поправила солнечные очки, и халат снова распахнулся, так что стали видны живот и растянутые трусы. Сандра вздрогнула от холода, вытащила из подставки нож с длинным широким лезвием, отрезала маленький кусочек торта и сунула в рот, обойдясь без ложки.

Сандра теперь носила полосатый халат Стефана, хотя от этого ей становилось грустно. Но ей нравилось, как тяжело ткань лежит на груди, нравилось, как висят плечи, нравились торчащие из рукавов нитки.

На раскладном столе возле подсвечника лежало письмо из университета Сёдертёрна. Сандра снова взглянула на него, хотя читала уже раз тридцать. Ее приняли на резервное место на курс писательского мастерства. Мать помогла ей заполнить заявление. В то время Сандра не справилась бы с этой задачей самостоятельно, но мама понимала, как много значит для Сандры попасть на этот курс.

Весной она плакала, получив сообщение, что ее не приняли. Может, зря плакала. Ведь ничего, по сути, не изменилось. Впереди был четвертый учебный семестр программы «Эксперт по профессиональному обучению».

Сандра не знала, долго ли это письмо пролежало среди старой почты на полу прихожей, но наконец она прочитала его, и вот оно лежало на кухонном столе.

Надо позвонить матери, обрадовать.

Сандра выглянула в окно. Двое мужчин шли в направлении Винтервикена по другой стороне улицы. Сандра жила на первом этаже, но никак не могла привыкнуть, что люди иногда останавливаются и заглядывают прямо в ее окна.

Скрипнул старый деревянный пол в прихожей. Как будто там крадется взрослый человек, подумала Сандра.

Она набрала номер, усаживаясь на кухонный стул. Прижав телефон к уху и слушая гудки, Сандра теребила край письма.

— Привет, мама, это я, — сказала она.

— Привет, милая, я как раз хотела звонить тебе… Ты решила насчет вечера?

— А что?

— Вдруг ты хочешь приехать, поужинать.

— Ах, это… я вряд ли буду в состоянии.

— Но ты же должна есть! Я могу заехать за тобой на машине, а потом привезу назад.

Сандра вдруг услышала шорох и посмотрела в темную прихожую, на одежду и обувь.

— Так мне приехать, а? Скажи, моя маленькая.

— Ладно, — прошептала Сандра и посмотрела на письмо, которое держала в руках.

— Что ты хочешь, чтобы я приготовила?

— Не знаю…

— Сделать мясо «рюдберг»? Оно тебе обычно нравится — ну такое, кубики говяжьего филе и…

— Отлично, мама, — перебила Сандра и пошла в ванную.

Упаковка прозака лежала на краю раковины. Поблескивали ряды зелено-белых капсул.

Сандра взглянула в зеркало, встретилась глазами с собственным отражением. У нее за спиной была открытая дверь ванной, виднелась прихожая. Там как будто кто-то стоял. Сердце подскочило к горлу, хотя Сандра знала, что это ее собственное черное пальто.

— Три мушкетера сегодня обедали в…

Сандра вышла из ванной под рассказ матери о том, как они с сестрой ездили в отель «Ваксхольмс» и ели жареную сельдь с картофельным пюре и брусникой, маслом гхи и холодным слабым пивом.

— Как Молин? — спросила Сандра.

— Она невероятная! Не понимаю, откуда в ней столько оптимизма… Закончила последний курс лучевой терапии и довольно хорошо себя чувствует… Слава Богу, мы живем в Швеции… сама она никогда не смогла бы заплатить за лечение…

— Но сейчас ничего больше делать не надо?

— Каролина считает, что нам всей компанией надо переехать на Ямайку, курить там травку и чревоугодничать, пока деньги не кончатся.

— Я с вами, — улыбнулась Сандра.

— Я так ей и передам, — рассмеялась мать.

Телефон у щеки нагрелся и стал липким. Сандра переложила его к другому уху и пошла к спальне, но остановилась. Она не могла отвести взгляд от окна. Большое сливовое дерево качалось за сломанными жалюзи.

— Я смотрела список курсовой литературы за четвертый семестр, — сказала мать. — Будет обсуждаться политика на рынке труда.

— Да, — слабо отозвалась Сандра.

Она не понимала, почему просто не расскажет матери о том, что ее приняли в университет Сёдертёрна.

Сандра медленно отвела взгляд от окна и увидела свое отражение в зеркале. Халат распахнулся. Она стояла в спальне в одном белье смотрела на себя — светлая кожа, округлости груди, плоский живот и длинный розовый шрам на правом бедре.

Они со Стефаном сняли домик в Оре на пасхальные каникулы. Когда они приближались к Эстерсунду, Сандра была за рулем, а Стефан спал. Было темно; погромыхивало в лыжном багажнике на крыше. Несколько километров они ехали за лесовозом через черный ельник. Широкие задние колеса вихлявшего прицепа взрывали снег на обочинах. В конце концов Сандра подалась влево, чтобы объехать тягач, но увидела огни встречного автобуса и снова пристроилась за прицепом.

За встречным автобусом последовали три легковые машины, после чего дорога снова опустела. Сандра опять повернула руль влево и прибавила газу. Как раз начался длинный склон, и лесовоз прибавил скорости. Сандра ехала рядом с огромным тягачом, держа руль обеими руками и чувствуя, как пышет жаром от тягача и как потоки воздуха бросают машину в сторону.

Сандра чересчур сильно надавила на газ, чтобы объехать лесовоз, и колеса занесло на укатанном снегу. Сандра потеряла контроль над машиной и угодила под тягач.

Они застряли, их потащило вперед — кричащих, дрожащих. Кровь застилала Сандре глаза, но она видела, как огромные колеса, гремя, въезжают им в бок. Кузов вдавился внутрь и стиснул Стефана. Стекло лопнуло и посыпалось в салон, тягач сложился пополам, когда водитель затормозил, и прицеп с визгом развернуло вперед.

Она выжила, но Стефан погиб. Сандра смотрела фотографии и читала то немногое, что было написано о злополучном вечере, когда ее попутал бес.

— Ты принимаешь прописанные лекарства? — осторожно спросила мать, и Сандра поняла, что должна замять тему.

— Все, у меня больше нет времени говорить, — сказала она.

— Но ты приедешь вечером? — быстро спросила мать, не сумев скрыть беспокойства.

— Не знаю. — Сандра села на кровать и изо всех сил зажмурилась.

— Это было бы просто здорово. Я заеду за тобой, а если не захочешь сидеть у меня долго, отвезу тебя домой в любой момент.

— Давай поговорим позже, — сказала Сандра и попрощалась.

Она положила телефон на ночной столик, рядом с глюкометром.

За окном подрагивали листья кустов.

Сняв халат, Сандра положила его на кровать, натянула джинсы и открыла комод. Расколотая косуля лежала возле стопки одежды. Странно, что головка пропала без следа. Сандра сняла солнечные очки и натянула футболку. Ей снова показалось, что за ней следят, и она взглянула на косо висящие жалюзи, наполненный тенями сад, листья, дрожащие на ветру.

В прихожей что-то стукнуло, и Сандра дернулась. Наверное, опять разносят листовки с рекламой, несмотря на табличку на двери. Сандра снова взяла телефон, чтобы позвонить матери, извиниться и попытаться объяснить, что она, конечно, рада приехать к ней на ужин, но эта радость приносит с собой много печали.

Она опять зашла на кухню, взглянула на письмо на столе и остановилась возле мойки, чтобы отрезать еще торта, но нож куда-то пропал.

Сандра успела подумать, что из-за лекарств стала рассеянной и, наверное, оставила нож в ванной или спальне, когда какой-то человек в желтом широкими шагами двинулся на нее из прихожей.

Сандра замерла на месте — настолько это было неправдоподобно.

Она не могла произнести ни слова, только подняла левую руку, чтобы защититься.

Нож вошел в грудь сверху вниз, наискось.

Ноги у Сандры подкосились; лезвие выдернули, когда она подалась назад и упала на пол. Сандра ударилась головой о стол, стеариновая свеча выпала из подсвечника и скатилась на пол.

Сандра почувствовала, как кровь брызнула на живот. В глубине грудной клетки стало ужасно больно, сердце как будто дрожало.

Она просто сидела, не в силах пошевелиться, ничего не понимая, когда почувствовала удар по голове, пронзительную боль в щеке. Сандра завалилась навзничь и потеряла сознание. Стало темно и горячо, зажурчала вода, потом легкие обожгло огнем. Она очнулась и кашлянула, несколько секунд смотрела на потолок, потом ощутила, как лезвие ворочается глубоко в груди.

Сердце несколько раз сжалось и остановилось. Стало спокойно, Сандра словно переходила вброд теплую воду. Серебристо-серый ручей медленно тек через ночь.

Глава 51

Третья запись находилась в распоряжении полиции всего час и двадцать минут, когда служба «SOS Alarm» приняла телефонный звонок от женщины, которая ровным, безучастным голосом сообщила, что ее дочь убили.

Без четверти пять Марго припарковала «Линкольн-таункар» перед подрагивающей лентой полицейского ограждения.

Полицейский, который выехал на место, чтобы убедиться, что жертве уже не помочь, сидел, накинув на плечи плед, на ступеньках у двери соседнего подъезда. Лицо серое, взгляд мрачный. Пока Адам расспрашивал полицейского, врач «скорой помощи» мерил тому давление. Женщина, обнаружившая свою дочь, находилась в больнице вместе с сестрой. Марго собиралась поговорить с ней позже, когда транквилизаторы срежут жгучий пласт боли и шока.

Марго прошла через внутреннее заграждение и оказалась в подъезде. Резкий свет прожектора упирался в дальний конец лестничной клетки и отражался от застекленной таблички с именами жильцов.

Надев бахилы, Марго прошла мимо техников, которые молча раскладывали плитки для передвижения по месту преступления.

Марго остановилась под ярким светом прожекторов. Потрескивал нагревающийся металл. Густой запах крови и мочи бил в ноздри. Один из техников, в соответствии с предписанием инструкции, фотографировал комнату. На ламинате лежала женщина с обезображенным лицом и обнаженной грудной костью. Солнечные очки валялись в подтертой кровавой луже у стола.

Рука женщины лежала на левой груди. Жемчужно-бело светилась мягкая плоть под черной от крови рукой.

Телу явно придали такую позу уже после смерти, но ничего эротичного в ней не было.

Марго немного постояла, глядя на разгром, на следы насилия, разбрызганную кровь, на рисунок, образованный брызгами артериальной крови на дверце кухонного шкафчика, на кровь, размазанную во время последних конвульсий жертвы.

О втором убийстве полиция знала еще слишком мало, но третье убийство явно повторяло первое. Беспримерная ярость бушевала еще долго после смерти жертвы.

Когда ярость утихла, телу придали особую позу, после чего перетащили в другое место.

В первом случае пальцы жертвы сунули ей в рот; теперь рука лежала на груди.

Марго сделала шаг в сторону — пропустить техников, которые, передвигаясь на корточках, продолжали раскладывать плитки для ходьбы.

Положив руку на большой живот, Марго прошла в спальню и заглянула в открытый ящик комода, на фарфоровую косулю, на каштановую шерстку и скол на месте головки, после чего вернулась к жертве с прижатой к груди рукой.

Марго снова посмотрела на неестественно вывернутую руку, какая-то мысль мелькнула в голове и тут же угасла.

Было здесь что-то, что она уже видела.

Марго еще постояла, размышляя, потом вышла из квартиры и вернулась к машине. Она завела мотор и положила одну руку на живот, а вторую — на руль, немного съехала вниз и кончиками пальцев ощутила быстрые движения плода — мелкие толчки с той стороны, откуда берет начало все.

Она постаралась сесть поудобнее, но руль давил на живот.

«Чего я не могу вспомнить? — подумала Марго. — Это было лет пять назад, в другом полицейском округе, но я читала об этом».

Что-то насчет рук или косули.

Если она не вспомнит, что там было, — сегодня ночью ей не уснуть.

Марго свернула на Польхемсгатан, проехала вдоль скалы и остановила машину.

Зазвонил телефон; на дисплее Марго увидела изображение Йенни в ковбойской шляпе из Тусона.

— Уголовная полиция, — ответила Марго.

— Я хочу заявить о преступлении, — сказала Йенни.

— Если это срочно, позвоните в службу спасения, — ответила Марго, паркуя машину. — Но если…

— Это преступление против нравственности, — перебила Йенни.

— Можешь выражаться не так витиевато? — Марго открыла дверцу.

— Если ты приедешь, я предъявлю…

Запирая машину, Марго на время отвела руку с телефоном от уха.

— Прости, что ты сказала?

— Я просто хотела узнать, куда ты направляешься, — сказала Йенни уже другим голосом.

— В Кунгсхольмен, чтобы…

— Не успеешь. Поезжай прямо домой, — перебила Йенни.

— Да что стряслось-то?

— Ну серьезно, Марго… Так не пойдет. Это же ты договаривалась насчет воскресенья, гости могут нагрянуть в любую минуту…

— Не обижайся… Я просто не могу пустить это дело на самотек…

— Так тебя не будет? — перебила Йенни. — Ты это хочешь сказать?

— Я думала, мы встречаемся в следующие выходные.

— Что значит «я думала»?

Марго напрочь забыла о семейном обеде. Предполагалось, что они с Йенни поблагодарят родных за поддержку на гей-параде. Все шествовали с транспарантами «Гордые родители, братья и сестры».

— Скажи, что я приеду чуть позже. — Марго остановилась в десяти метрах от входа в полицейское управление.

— Вот, значит, как… это не дело. — Йенни тяжело перевела дыхание. — Похоже, меня оставили в дураках… Ты получила шанс сделать карьеру, я поддержала тебя, сказала…

— Ты собиралась позаботиться о детях, я собиралась работать — вот я сейчас и работаю…

— Но ты, блин, работаешь все время и…

— Мы так и договаривались, — отрезала Марго.

Она пошла к дверям. Кто-то из полицейских вышел, снял увесистый замок с заднего колеса мотоцикла.

— О’кей… мы так и договаривались, — тихо повторила Йенни.

— Мне пора. Но я приеду домой, как только…

Марго замолчала, поняв, что Йенни бросила трубку. Ну что же, теперь она войдет в здание и через бронированные двери направится к лифтам.

У Марии Карлссон, первой жертвы, рука была во рту, еще раз подумала Марго.

Этой детали недостаточно, чтобы выявить рисунок преступления. Но, когда она увидела Сандру Лундгрен, лежащую с рукой на груди, у нее появилось чувство, что между преступлениями существует некая ускользающая от нее связь.

Поза выглядела неестественно, она была придана трупу нарочно.

Марго прошла по темному коридору к себе в кабинет, закрыла дверь, села за компьютер и стала искать информацию по случаям, когда трупам были приданы те или иные позы.

Где-то пульсировали сирены машин экстренного вызова.

Щелкая по ссылкам, Марго сбросила туфли. Ничего похожего на эти три убийства не нашлось. В животе напряглось, и Марго расстегнула ремень.

Она расширила поиск на всю страну и, обнаружив ссылку, поняла: именно это она и искала.

Убийство в Салеме.

Жертву обнаружили схватившейся за шею.

Эту позу ей придали уже после смерти.

Предварительное расследование велось в полицейском округе Сёдертелье.

Читая, Марго вспомнила и подробности. В прессу просочилось слишком многое. От жестокости убийцы особенно пострадали лицо и верхняя часть тела жертвы.

Убитая, обнаруженная в ванной, держала саму себя за горло.

На жертве, которую звали Ребекка Ханссон, были пижамные штаны и кофта; согласно протоколу вскрытия, она не подвергалась ни изнасилованию, ни попытке изнасилования.

У Марго забилось сердце, когда она нашла информацию о священнике Роки Чюрклунде. Она прочитала, как суд заочно потребовал его ареста и как его взяли во время автомобильной аварии. Технические доказательства его вины были весьма убедительны. Роки Чюрклунда подвергли судебно-психиатрической экспертизе и поместили в больницу Карсуддена с особыми предписаниями насчет отпуска за пределы больницы.

Я нашла убийцу, подумала Марго. Дрожащей рукой она взяла телефон и набрала номер больницы Карсуддена.

Узнав, что Роки Чюрклунд находится в больнице и что у него нет никаких льгот, она потребовала немедленной встречи с лицом, ответственным за безопасность.

Не прошло и двух часов, как Марго уже сидела в белом главном здании, в кабинете начальника охраны Нила Линдгрена и обсуждала уровень безопасности в отделении D-4.

Нил оказался могучим человеком с мясистым лбом и ухоженными пухлыми руками. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и рассказывал о круговой охране, о системе сигнализации, шлюзах и пропусках.

— Звучит великолепно, — заметила Марго, когда Нил замолчал. — Но вопрос вот в чем: не мог ли все-таки Роки Чюрклунд бежать?

— Можете навестить его, если это вас успокоит, — улыбнулся хозяин кабинета.

— Но вы уверены, что заметили бы, если бы он сбежал и в тот же день вернулся?

— Никто не сбегал, — сказал Нил.

— Но гипотетически, — настаивала Марго. — Предположим, он сбежал сразу после обхода в восемь часов: когда он должен был вернуться, чтобы его отсутствия не заметили?

Улыбка Нила угасла, руки медленно опустились на колени.

— Сегодня воскресенье, — не спеша проговорил он. — Достаточно, если бы он вернулся до пяти часов, но знаете… двери заперты, на сигнализации, вся территория под видеонаблюдением.

Глава 52

Большой монитор был разделен на тридцать квадратов, куда шла трансляция с тридцати камер видеонаблюдения.

Техник лет шестидесяти показал Марго систему скрытого наблюдения, рассказал о камерах, реагирующих на движение, о местах крепления камер, о линейных детекторах и инфракрасных барьерах.

По закону, снятый материал мог храниться не более тридцати дней.

— Вот отделение D-4, — показал техник. — Коридоры, комната дневного пребывания, место для отдыха, ограждение, внешняя сторона ограждения, внешняя сторона фасада отделения… а эти показывают парк и подъездную дорожку.

На мониторе пошла запись: больница, какой она была в пять часов утра. Статичный свет фонарей делал парк странно безжизненным. Часы в углу экрана быстро отсчитывали время, но в остальном картинка была совершенно неподвижной.

Техник увеличил скорость просмотра, и стало видно, как деревья подрагивают на ветру. Ночной охранник прошел по коридорам и скрылся в комнате для персонала.

Вдруг техник остановил запись и указал на лужайку, раскинувшуюся, словно серый морской залив. Наклонившись, Марго разглядела какие-то темные пятна между округлых кустов и деревьев.

Техник увеличил картинку и начал прокручивать запись. Трое животных стали видны в свете фонаря. Они прошли по траве, замерли — все вместе, постояли неподвижно, вытянув шеи, и двинулись дальше.

Техник уменьшил картинку и снова запустил запись на высокой скорости. Посветлело; прозрачные тени сделались резче, когда взошло солнце.

Стали прибывать машины, персонал расходился по коридорам и подземным переходам больницы.

Техник замедлил запись, чтобы проверить расходящийся из больницы ночной персонал. Марго молча следила за утренним обходом в разных отделениях.

Поскольку было воскресенье, больничная жизнь текла вяло. Роки Чюрклунда не было видно в прогулочном дворе среди пациентов, решивших выйти на воздух.

Они продолжили просматривать запись на высокой скорости, иногда останавливая ее и присматриваясь к людям, мелькавшим в коридорах, но все было спокойно. Время шло.

— А вот и вы, — улыбнулся техник.

Он увеличил картинку, на которой Марго с трудом вылезала из машины. Платье с запахом задралось, стали видны розовые трусы.

— Фу ты, — проворчала Марго.

Она увидела себя: идет через парковку, с большой сумкой на плече, обхватив живот обеими руками; дальше она шагала по дорожке в направлении главного здания. Обогнула строение, исчезла с картинки и появилась в следующем квадрате входящей в главные двери. Камера над стойкой регистратуры в вестибюле снимала ее под другим углом.

— Камеры потеряли меня на несколько секунд, когда я огибала здание, — заметила Марго.

— Нет, — спокойно ответил техник.

— Но так кажется, — настаивала она.

Техник вернулся к моменту, когда она выходила из машины и были видны трусы, показал ее на парковке и остановил запись, когда Марго завернула за угол и исчезла из виду.

— Там установлена камера, которая должна…

Он увеличил другой квадрат. Показались торец здания, кроны деревьев, но Марго не было. Техник медленно прокручивал запись, и наконец Марго появилась входящей в вестибюль.

— Да, вас не было несколько секунд, — признал техник. — В системе есть слепые пятна.

— А можно ими воспользоваться, чтобы сбежать?

Техник откинулся назад и покачал головой, причем из-под губы показался кубик табака.

— Нельзя, даже теоретически, — решительно сказал он.

— Насколько вы в этом уверены?

— В принципе — на все сто.

— О’кей. Спасибо за помощь, — сказала Марго и тяжело встала со стула.

Если Роки не мог сбежать, ей придется обдумать все снова. Совершенное им убийство должно быть как-то связано с новыми.

Случайностей такого рода не бывает.

У этого священника, должно быть, имеется помощник или союзник на воле, подумала она.

Речь идет либо о самостоятельном подражателе, либо о человеке, с которым Роки Чюрклунд поддерживает связь.

Техник проводил Марго по пустынным коридорам назад, до кабинета Линдгрена. Когда Марго вошла, начальник охраны разговаривал с какой-то женщиной в медицинском халате.

— Мне нужно поговорить с Роки Чюрклундом, — объявила Марго.

— Он вряд ли помнит, что делал сегодня. — Нил жестом указал на доктора.

— У Чюрклунда серьезное неврологическое повреждение, — пояснила женщина. — Его воспоминания — лишь слабые проблески… а иногда он не осознает, что делает.

— Он опасен?

— Он бы уже начал возвращаться к жизни в обществе, если бы выказал такое желание, — ответил Нил.

— Но он не хочет выходить отсюда — вы это имеете в виду? — уточнила Марго.

— Мы рано начинаем тренировать социальные навыки у большинства пациентов… им можно разговаривать с людьми за стенами больницы, их под охраной отпускают из больницы, но Чюрклунд держится особняком и не идет на сближение… Он не звонит, не пишет писем и не пользуется интернетом, — сказала врач.

— Он разговаривает с другими пациентами?

— Насколько я понял, иногда, — ответил Нил.

— Мне надо знать, каких пациентов выписали из отделения D-4 за то время, что он находится здесь. — Марго села на тот же стул, на котором сидела во время первого разговора.

Она рассматривала опрятный кабинет Нила, пока тот искал информацию в компьютере. Ни фотографий на стенах, ни книг, ни картин или безделушек.

— Нашли что-нибудь? — спросила Марго, слыша, как напряженно звучит ее голос.

Нил развернул к ней монитор и ответил:

— Не много. Это отделение покидает очень мало пациентов. Некоторых перевозят в другие судебно-психиатрические больницы, но за то время, что Роки здесь, мы выписали всего двоих.

— Двоих за девять лет?

— Это нормально, — заметила врач.

Марго расстегнула свою кожаную сумку, достала блокнот и записала имена.

— А теперь я хочу встретиться с Роки Чюрклундом, — сказала она.

Глава 53

Двое охранников с прицепленными к ремням рациями, с дубинками и электрическими пистолетами провели Марго через шлюзы в коридор отделения, в котором содержался Роки Чюрклунд.

Чюрклунд сидел у себя на кровати и смотрел по телевизору, закрепленному под потолком, «Формулу-1».

Сверкающие машины летели по дороге, как стрекозы, прерывисто быстро, цвета отливали металлом.

— Меня зовут Марго Сильверман, я комиссар уголовной полиции, — представилась Марго и прислонилась к стоящему у письменного стола стулу.

— Адам трахнул Еву, она понесла и родила Каина, — сообщил Роки, глядя на ее живот.

— Я приехала из Стокгольма, чтобы поговорить с вами.

— Ты не соблюдаешь дня отдыха, — констатировал Роки и снова отвернулся к телевизору.

— А ты? — Марго выдвинула стул и села. — Что, например, ты делал сегодня?

Лицо Чюрклунда было невозмутимо, нос, кажется, сломан, щеки покрыты седой щетиной, мощная шея в складках.

— Ты выходил сегодня на улицу? — спросила Марго и чуть погодя продолжила: — Во двор ты не выходил, но может, есть другой способ попасть на улицу?

Никакой реакции. Глаза Роки следили за машинами на экране. Один из охранников у двери переступил с ноги на ногу, меняя точку опоры, и звякнули ключи у него на поясе.

— С какими людьми на воле ты общаешься? — спросила Марго. — Друзья, родственники, другие пациенты?

Турбомоторы крутились на высоких оборотах — с таким звуком, словно циркульная пила врезалась в сухое дерево снова и снова.

Марго посмотрела на его ноги в носках. Вытертые до ниток пятки, неуклюжая штопка на одной.

— Насколько я поняла, к тебе никто не приходит?

Роки не ответил. Его живот мерно поднимался под джинсовой рубашкой. Роки свесил руку между коленей и откинулся на две подушки.

— А с кем-нибудь из персонала ты разговариваешь? Ведь некоторые работают здесь много лет… вы могли бы хорошо узнать друг друга. Правда?

Роки Чюрклунд хранил молчание.

На экране телевизора пилот «Феррари» круто свернул в депо. Машина еще не успела затормозить, а механики уже бросились к ней, менять колеса.

— Ты ешь в столовой с пациентами из других отделений, вы пересекаетесь в комнате отдыха… Кто тебе больше всех нравится? Если назвать одно имя?

Библия с шестьюдесятью, наверное, закладками в виде красных шнурков лежала на тумбочке у кровати. Рядом стоял немытый стакан из-под молока. Пробивающийся сквозь листву свет падал между прутьями решетки на окнах.

Марго устроилась на стуле поудобнее, достала из сумки блокнот, куда записала имена пациентов.

— Ты знаешь Йенса Рамберга? Марека Семиовича? — спросила она. — Знаешь или нет?

Две машины столкнулись и завертелись в туче дыма; запчасти полетели на автобан.

— Ты хотя бы помнишь, что делал сегодня днем?

Она немного подождала, потом поднялась, увидела повтор кадров с аварией, отсвет экрана на лице и животе Роки.

Охранники не смотрели ей в глаза, когда они втроем покидали комнату. Роки, кажется, никак не отреагировал на ее уход.

Возвращаясь на парковку, Марго представляла, как техник у себя в наблюдательной пялится на нее через какую-нибудь из тридцати камер.

Перед тем как ехать назад, Марго посидела в машине, читая материалы об убийстве Ребекки Ханссон; скорее всего, Роки Чюрклунд замешан в новых убийствах — пусть даже на расстоянии, как какой-нибудь родеф-преследователь.

Марго прочитала, что Эрик Мария Барк входил в группу, проводившую судебно-психиатрическое освидетельствование Чюрклунда. Заключение, которое легло в основу приговора, базировалось на долгих беседах Барка и Роки. Эрику определенно удалось завоевать его доверие. Марго узнала из отчетов, что Барк участвовал почти в сотне судебно-психиатрических экспертиз и в качестве консультанта выступал на сорока судебных процессах.

Глава 54

Адам Юссеф сидел в машине рядом с женой Катриной. Она смазала руки кремом, и в салоне приятно пахло. Начинало темнеть, поток транспорта на Вальхаллавэген был не таким плотным. Они ездили в Драматический институт смотреть экзаменационную работу ее брата Фуада, посвященную постпанковской группе «The Cure».

Немолодой солист Роберт Смит сидел без грима на карусельной лошадке и рассказывал о годах, проведенных в средней школе «Нотр-Дам».

Адам остановился на красный свет и взглянул на Катрину. Она слишком сильно выщипала брови, и в чертах лица появилось что-то жесткое.

— Ты почему-то молчишь, — заметил он.

Катрина пожала плечами. Адам посмотрел на ее ногти. Фиолетовый лак на концах переходил в розовый. Надо что-то сказать.

— Катрина, — начал он, — что это?

Жена взглянула ему в глаза с такой серьезностью, что он испугался.

— Я не хочу ребенка, — объяснила она.

— Не хочешь?

Она покачала головой, и красный отблеск светофора ушел с ее лица. Адам перевел взгляд на светофор. Загорелся зеленый, но Адам был не в состоянии тронуть машину с места.

— Я не уверена, что вообще хочу детей, — прошептала жена.

— Ты же только что забеременела, — беспомощно сказал Адам. — Может, повременишь? Вдруг передумаешь?

— Не буду ждать, — твердо сказала она.

Он кивнул и сглотнул. Машина сзади дважды просигналила, потом объехала его справа, и снова загорелся красный. Адам взглянул на кнопку мигалки, но не смог нажать ее.

— Ладно, — сказал он.

— Я записалась на аборт на следующую неделю.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Нет.

— Я могу подождать в машине, пока…

— Не хочу, — отрезала Катрина.

Адам посмотрел на машины, едущие через перекресток, проследил взглядом за полетом черных птиц, которые широкой дугой опускались на землю у олимпийского стадиона.

Он простил ее, как всегда.

В последнее время Адам пытался каждый день показывать жене свою любовь. Ведь они любят друг друга, любят — во всяком случае, он так думал.

А что, если она лжет, говоря, что по четвергам после работы ходит куда-нибудь с коллегами из «Сефоры»? Она никогда не рассказывала об этих вечерах, а ему было не настолько интересно, чтобы расспрашивать или ходить с ней.

Снова загорелся зеленый, Адам нажал на газ и тронул машину с места. Они приближались к Свеавэген, когда у него зазвонил телефон.

— Посмотри, пожалуйста, кто это.

Катрина достала телефон из коробки возле рычага переключения передач, развернула экраном вверх.

— Твоя начальница.

Принимая у Катрины телефон, Адам на несколько секунд выпустил из виду поток транспорта.

— Марго? — еле слышно выговорил он.

— Та самая косуля, — ответила Марго.

Скол на фигурке из спальни Сандры совпадал со сколом на головке, обнаруженной в руке Сусанны Керн. Совпадение — сто процентов.

— Когда мы смотрели запись, это казалось совершенно диким. — Марго резко выдохнула. — Но это означает одно: кто-то спланировал убийства задолго до того, как осуществил их. Кто-то заснял этих женщин, а потом ждал — может, несколько недель.

— Но зачем? — спросил Адам, чувствуя, как взмокла рука на руле.

Убийства следуют друг за другом, словно в ожерелье или на четках, подумал он. Порядок убийств определен задолго до того, как пальцы коснутся бусин. Это дает нам запас времени — теоретически, но не практически, ведь убийца выкладывает клипы только тогда, когда уже слишком поздно и мы не успеваем идентифицировать место или женщину.

— Я нашла похожую деталь в одном старом деле, — сказала Марго.

— Что ты сказала?

— Ты вообще слушаешь?

— Да, прости…

Адам взглянул на Катрину — та отвернулась, — слушая, как Марго рассказывает о сходстве со старым убийством в Салеме, об осужденном священнике, об изуродованном лице Ребекки Ханссон и о руке, прижатой к горлу.

Марго сообщила, что проверила службу безопасности в Карсуддене. Нелепо предполагать, что кто-нибудь мог отлучиться из больницы, не будучи обнаруженным.

— Значит, у него есть помощник, подмастерье… или подражатель.

— Ерунда, — протянул Адам.

— По-твоему, я фантазирую?

— Может быть, — честно признался он.

— Я тебя понимаю, но мне наплевать. Сам поймешь, когда увидишь.

— Хочешь, чтобы мы съездили и поговорили с этим священником? — спросил Адам.

— Я как раз возвращаюсь от него.

— Разве не сегодня у вас с Йенни торжественный обед?

— Не сегодня, — коротко ответила Марго.

— И что он сказал?

— Молчал все время, на меня даже не смотрел. Я его явно не заинтересовала.

— Как мило. — Адам взялся за руль обеими руками.

— Кажется, у него это обычное состояние, — терпеливо сказала Марго. — Вот почему они взяли Барка в группу, когда проводили судебно-психиатрическое освидетельствование. Он умеет разговорить людей…

— За исключением нашего свидетеля, — заметил Адам.

— Почти все освидетельствование строилось на его беседах с Чюрклундом. Там колоссальный материал, надо засадить несколько человек, пусть проверят каждую подробность.

— Но сколько времени это займет?..

— Вот поэтому я сейчас и еду домой к Барку, — сказала Марго.

— Сейчас?

— Я еще в машине, так что…

— Я тоже, — рассмеялся Адам. — Но у меня и в мыслях нет…

— Было бы очень хорошо, если бы и ты приехал, — любезно заметила Марго.

Глава 55

Эрик сидел в кресле с журналом Шведского союза психиатров на коленях и вспоминал обед с Нелли и Мартином. Они довольно часто приглашали его в свой громадный дом в функционалистском стиле, с большим закругленным окном и террасой, напоминавшей капитанский мостик на роскошной яхте.

После еды Мартин снял галстук и повел их через весь дом, держа в руке рюмку кальвадоса. В его кабинете стояла небольшая картина маслом, которую он недавно получил от своей тетки из Вестфалии. На картине был изображен мрачный ангел; Нелли находила картину отвратительной и попыталась преподнести ее Эрику. Мартин поддакивал, однако Эрик уклонился, поскольку ему было ясно, что Мартин хочет оставить картину себе.

Когда Мартину понадобилось ответить на телефонный звонок из Сиднея, Эрик и Нелли ушли в бильярдную. Нелли налила еще вина; впрочем, она уже была пьяна. Глаза блестели, она оперлась о край стола.

— Мартин смотрит порно, — протяжно выговорила она.

— Почему ты так думаешь? — Эрик запустил шар, и тот покатился по зеленому сукну.

— Мне наплевать, это не извращение.

— Ты расстроилась?

— Я не ревную, но… видел бы ты этих девиц… Молодые, красивые и вытворяют штуки, на которые я никогда не решусь. — Нелли протянула руку и дотронулась до его губ.

— Поговори с ним.

— Неужели ценится только молодость? — пробормотала она.

— В моих глазах — нет.

— А что тогда ценится? Чего бы ты хотел? Может, мужчину? — Нелли качнулась.

Эрик помог ей дойти до спальни, но ушел прежде, чем она сняла кофейного цвета платье.

Когда Нелли позвонила ему, чтобы обсудить двух иранских пациентов из Дандерюдского отделения, где проходили реабилитацию пострадавшие от пыток, Эрик воспользовался случаем и поблагодарил за обед. Нелли только рассмеялась и сказала — пусть радуется, что она не напилась и вела себя пристойно.

Откинувшись на спинку кресла, Эрик думал о бутылке шампанского в холодильнике, которую он откупорил в одиночестве. Закрывал он бутылку с благородным газом аргоном, и, если сейчас налить бокал, шампанское будет, словно бутылку только что открыли.

Тогда головная боль отпустит, подумал Эрик — и увидел, как автомобильные фары описывают полукруг, светя в большое окно.

С коротким вздохом Эрик поднялся, положил журнал на столик, оставил туфли на полу и пошел открывать дверь. Он увидел, как Марго тяжело вылезает из машины и машет ему и как еще одна машина сворачивает на дорожку, ведущую к гаражу.

Молодой мужчина с коротко стриженными темными волосами торопливо догнал Марго и обменялся с ней несколькими словами. Позади них шла красивая молодая женщина, ясноглазая, серьезная.

Молодая женщина в нерешительности остановилась на пороге. На ее черном пальто блестели капли мелкого дождя, она казалась замерзшей.

— Я не успел отвезти жену домой, — объяснил Адам. У него был непривычно хмурый вид. — Это Катрина.

— Адам не хотел, чтобы я ждала в машине, — мягко сказала женщина.

— Проходите, пожалуйста, — сказал Эрик, пожимая ей руку.

— Спасибо.

— Какие ногти! Потрясающе, — сказал он, удерживая ее пальцы, чтобы рассмотреть их.

Она смущенно улыбнулась, и темные глаза потеплели.

Эрик пригласил гостей раздеться, а сам шагнул на крыльцо, чтобы закрыть дверь. Мелкий дождик механически шелестел в листьях сирени. Асфальт блестел под фонарями, и вдруг Эрику показалось, что он видит в саду человеческий силуэт. Он зажег свет над крыльцом и подумал, что это, наверное, растрепанный можжевельник рядом с тачкой.

Эрик закрыл дверь и повел их через библиотеку; Катрина остановилась, смущенная.

— Это разговор не для моих ушей, — заметила она.

— Можете посидеть здесь, если хотите. — Эрик достал с книжной полки фолиант. — Не знаю, как вы, а я просто одержим Караваджо.

Он положил альбом на столик и проводил полицейских к себе в кабинет. Адам закрыл за собой дверь.

— Сегодня обнаружили третью жертву, — немедленно начала Марго.

— Третью жертву, — повторил Эрик.

— Такого поворота следовало ожидать, но легче от этого не становится.

Марго опустила взгляд на живот; уголки губ слегка дернулись, как бывает от крайней усталости. Глубокая складка пролегла на лбу, между бровями.

— Чем я могу помочь? — отрешенно спросил Эрик.

— Вы знаете человека по имени Роки Чюрклунд? — Марго пристально взглянула ему в глаза.

— Я должен его знать?

— Вы должны знать, что девять лет назад Роки Чюрклунда отправили на принудительное лечение после судебно-психиатрической экспертизы.

— Да, так и есть, — спокойно ответил Эрик.

Едва Марго упомянула Роки, у Эрика в голове пронеслось: она все знает, его разоблачили.

— Вы входили в группу экспертов, — напомнила Марго.

— Входил, — согласился Эрик.

Он часами просчитывал разные сценарии, где ему станут предъявлять обвинения, и придумал достаточно ответов, которые нельзя истолковать как ложь, хотя эти заготовленные фразы подчеркивали его непричастность к делу.

— И мы поняли, что именно вам он доверил…

— Я этого не помню, но…

— Он убил женщину в Салеме, и это убийство напоминает те, что я расследую, — без обиняков сказала Марго.

— Если он на воле и снова убивает, значит, врачи, выписав его из больницы, допустили чудовищную ошибку, — сказал Эрик в соответствии со своим планом.

— Он не на воле, он сидит в Карсуддене, и ему запрещено покидать пределы больницы, — сказала Марго. — Я только что была там и разговаривала с начальником охраны.

Глава 56

Расстегнув кожаную сумку, Марго достала и протянула Эрику копию приговора и экспертного заключения.

Мягкий свет торшера тепло растекался по лаку дубового пола и кожаным переплетам книг в шкафу. За освинцованными окнами стояла такая темень, что она поглотила даже очертания густых ветвей фруктовых деревьев, росших в саду.

Эрик уселся напротив Адама за восьмиугольный столик, просмотрел материалы, кивнул и поднял глаза.

— Я помню его, да…

— Мы считаем, что у него есть помощник или подражатель… возможно, последователь.

— Вполне вероятно… если сходство так велико, то… Тут я ничего не могу сказать.

Марго встряхнула запястьем, чтобы поправить браслет часов, и сказала:

— Я говорила сегодня с Роки Чюрклундом. Задала множество вопросов, но он молчал — и все. Сидел на кровати, уставившись в телевизор.

— У него серьезно повреждены ткани мозга, — заметил Эрик, жестом указывая на старое заключение.

— Он слышал и понимал, что я говорю, но не хотел отвечать, — улыбнулась Марго.

— Поначалу с пациентами такого рода бывает трудновато.

Марго так подалась вперед, что живот тяжело лег на бедра.

— Вы можете нам помочь?

— Как?

— Поговорите с ним. Он доверял вам в прошлые разы, вы его знаете.

Сердце Эрика быстро забилось. Нельзя показывать своих чувств. Он медленно соединил руки, чтобы они не дрожали.

Теперь они наверняка найдут ту запись с освидетельствования, где Роки заявляет о своем алиби.

Но ведь Роки виновен, и Эрик может признаться, что не принял слов об алиби всерьез, если эта тема вдруг всплывет.

— Что именно вы хотите знать?

— Мы хотим знать, в каком окружении он работал.

Эрик кивнул и подумал, что скоро у него гора с плеч свалится и ему не придется больше тащить на себе бремя знания, которое он не в силах нести. Он сможет рассказать о человеке, на которого Роки возлагал вину, и не важно, молчит Роки или нет. Он может даже подвергнуть Бьёрна Керна гипнозу, а потом рассказать о руке, прижатой к уху.

— Это слегка выходит за рамки моей обычной работы… — начал он.

— Разумеется, мы заплатим за…

— Я не это имел в виду… Мне надо знать, в чем заключается задача. Что мне сказать моему работодателю.

Марго кивнула, приоткрыв рот, словно собиралась что-то сказать, но передумала.

— И мне надо знать, что я могу сказать пациенту, — продолжал Эрик. — В смысле — рассказывать ли о вашем предположении, что его прежний помощник снова начал убивать?

Марго взмахнула рукой. Эрик заметил, что у ее коллеги, сидевшего скрестив руки, взгляд стал странно застывшим.

— Конечно, мы проследим, чтобы вам выделили помещение для беседы, — сказала Марго, — но может быть, вы предложите ему побывки под надзором?

Марго замолчала, словно запыхавшись. Рука легла на живот. Тонкое серебряное кольцо врезалось в отекший палец.

— Что вы говорили ему сегодня? — спросил Эрик.

— Я спросила, с кем он контактирует.

— Он знал, зачем его об этом спрашивают?

— Нет… он вообще не реагировал на мои слова.

— У него в мозгу эпилептическая активность, она влияет на его память, и, согласно заключению, у него нарциссическое и параноидальное расстройства… Но все указывает на то, что он очень умен…

Эрик замолчал.

— Что думаете? — спросила Марго.

— Мне нужны полномочия на то, чтобы объяснить ему, почему я задаю вопросы.

— Вы хотите рассказать ему о серийных убийствах?

— Иначе он с большой вероятностью заметит, что я лгу.

— Марго, — сказал Адам, — мне надо…

— Что такое?

У Адама был обеспокоенный вид; он понизил голос:

— Это полицейская работа.

— У нас нет выбора, — отрезала Марго.

— Мне кажется, ты далеко зашла.

— Правда?

— Сначала мы втянули в это дело Йону Линну, теперь ты хочешь взвалить полицейскую работу на гипнотизера.

— Йону Линну? — спросил Эрик.

— Я не с вами разговариваю, — сказал Адам.

— Он вернулся, — ответила Марго.

— Когда?

— «Вернулся», наверное, не то слово, — возразил Адам. — Он живет с румынскими цыганами где-то в Худдинге, пьет запоем и…

— Об этом мы ничего не знаем, — перебила Марго.

— О’кей. Он лучше всех, — сказал Адам.

Марго встретила вопросительный взгляд Эрика.

— Йона потерял сознание и угодил в отделение «скорой помощи» в больнице святого Йорана, — пояснила она.

— Когда? — Эрик поднялся.

— Вчера.

Не раздумывая, Эрик взял телефон, набрал номер знакомого врача из тамошнего отделения интенсивной терапии и стал ждать; плыли гудки.

— Когда вы сможете поговорить с Роки? — спросила Марго, вставая с кресла с высокой спинкой.

— Я поеду к нему завтра утром, — ответил Эрик. Его коллега на том конце взял трубку.

Глава 57

После короткого разговора с врачом из больницы святого Йорана Эрик проводил посетителей до дверей. Выходя в прихожую, Катрина и Адам избегали встречаться взглядами, и Эрику стало ясно, что они в ссоре.

Все трое вышли из дома и едва оказались за пределами светового круга двери, как их поглотила тьма. Эрик услышал, как они шагают по дорожке, ведущей к гаражу, потом еще раз увидел их, когда внутри машин зажегся свет. Вернувшись в рабочий кабинет, он увидел, что ему прислали по факсу копию истории болезни из отделения «скорой помощи». Имя и личный номер были замазаны, как и полагается.

Когда Йону привезли в отделение, ему дали высший уровень приоритетности. Эрик быстро просмотрел данные о кровяном давлении, частоте сердечных сокращений, ритме дыхания, сатурации, температуре и степени угнетения сознания.

Йона страдал от истощения, лихорадки, спутанности сознания и шока.

Медсестра из приемного отделения сделала правильный вывод, заподозрив сепсис, заражение крови.

Сделав анализ газа крови и соли молочной кислоты, она присвоила пациенту высший — «оранжевый» — уровень приоритетности. Из-за неустойчивости жизненных параметров Йону поместили в палату с постоянным наблюдением и подсоединили к монитору.

В ожидании, когда будет готов посев крови, Йоне дали антибиотик широкого действия и коллоидный раствор, чтобы восстановить кровообращение и жидкостный баланс.

Но Йона исчез еще до того, как антибиотик успел подействовать.

Адреса проживания он не оставил.

Йоне срочно нуждался в медицинской помощи — симптомы говорили о том, что его жизнь под угрозой.

Эрик вышел из кабинета и взял в прихожей куртку. Он не стал даже гасить свет.

Дождь прекратился. От прохлады ночного воздуха окна автомобиля покрылись конденсатом. Прежде чем тронуть машину с места, Эрик запустил дворники, и они стерли влагу со стекол.

Время близилось к полуночи, улицы почти опустели. За пределами желтых пятен фонарей, дорожных камер, отбойников и аварийного заграждения августовская ночь была густо-темной, точно тяжелый бархат.

Он вывел машину на Стурэнгследен, свернул на Сентральвэген к Дальхемсвэген, проехал по промышленному району и оказался на лесной дороге.

Нищих в Швеции и раньше не было, зато несколько лет назад города заполонили эмигранты из Евросоюза. Они умоляли о помощи, в метель стояли на коленях перед продуктовыми магазинами — с протянутой рукой или пустыми бумажными стаканчиками.

Эрик не раз думал о том, что современные шведы проявили неожиданную щедрость к чужестранцам, учитывая темные страницы истории страны — дискриминацию и принудительную стерилизацию.

Между деревьями мелькнул свет. Эрик сбросил скорость и подъехал ближе, свернул на гравийную дорожку. Закачалась маленькая обезьянка на брелке ключа зажигания.

Над лужайкой на натянутой веревке трепыхались какие-то тряпки. Сколоченные вместе листы фанеры были покрыты брезентом и пластиком.

Эрик развернулся на круговой площадке и припарковался двумя колесами в канаве. Выйдя из машины, он пробрался между деревьями.

Пахло картошкой и жидким газом. Между четырьмя облезлыми трейлерами стоял покосившийся дровяной сарай. Взлетали вверх изогнутые, раскаленные докрасна хлопья сажи, воняло нагретым пластиком.

Йона Линна должен быть здесь, подумал Эрик. У него серьезное, запущенное заражение крови, он умрет, если не получит нужного антибиотика в ближайшее время. Нет на свете человека, который сделал для Эрика столько, сколько этот долговязый комиссар.

Женщина, накинувшая на голову шаль, робко взглянула на него и исчезла, как только он приблизился.

Эрик дошел до ближайшего трейлера и постучался. На нарядном коврике под трейлером стояли пять пар поношенных кроссовок разного размера.

— Йона? — позвал Эрик и снова постучался.

Вагончик качнулся, и дверь открыл старик с мутными от катаракты глазами. Позади него на матрасе сидел ребенок. На полу рядом с ребенком спала женщина — в шапке и зимнем пальто.

— Йона, — вполголоса позвал Эрик.

Могучий мужчина в утепленной куртке внезапно вырос рядом с ним и на ломаном шведском спросил, чего он хочет.

— Я ищу своего друга, его зовут Йона Линна, — сказал Эрик.

— Нам не нужны проблемы, — с непроницаемым лицом сообщил мужчина.

— Ладно, — ответил Эрик и постучал в дверь следующего вагончика. На двери чернели круглые ожоги, словно кто-то гасил об нее сигареты.

Ему боязливо открыла молодая женщина в очках, в толстом свитере и мешковатых спортивных штанах с мокрыми коленями.

— Я ищу друга, он болен, — сказал Эрик.

— Next house[9], — испуганно прошептала женщина.

Подошел понурый малыш, ткнул в Эрика пластмассовым крокодилом.

Эрик перешагнул через валявшиеся на земле костыли и подошел к третьему трейлеру. Окна были выбиты и закрыты картонками.

В темноте между деревьями подрагивала сигарета, там курил небритый человек со скучливым лицом.

Эрик постучал; никто не ответил, и он толкнул дверь. В свете радиочасов он увидел своего друга. Йона лежал на сыром матрасе, под головой — сложенное одеяло. Старуха в видавшей виды стеганой куртке сидела рядом и поила его водой с ложечки.

— Йона, — тихо позвал Эрик.

Скрипнул пол, когда он вскарабкался в вагончик. От движения колыхнулась вода в пластиковом ведре. Коврик под дверью отсырел от дождя и сильно пах мокрой тряпкой и сигаретным дымом. На забранном картонкой окне висела сине-серая ветчина. От шагов Эрика на стене качнулось распятие.

Истощенное лицо Йоны обросло серой щетиной, грудная клетка казалась неестественно запавшей. Белки глаз желтоватые, взгляд настолько бессмысленный, что Эрик усомнился, в сознании ли бывший комиссар.

— Я сейчас сделаю тебе укол, а потом мы уйдем. — Эрик поставил свою сумку на пол.

Йона едва пошевелился, когда Эрик потянул его за руку, протер ватой сгиб локтя, нашел вену и сделал инъекцию смеси бензилпенициллина и аминогликозида.

— Стоишь на ногах? — спросил он, закрепляя пластырь на руке Йоны.

Тот приподнял голову и гулко кашлянул. Эрик поддержал его, и Йона смог встать на колено. Жестяная банка покатилась по полу. Йона снова кашлянул и показал на женщину, пытаясь что-то сказать.

— Не слышу, — сказал Эрик.

— Крине надо заплатить, — прошелестел Йона и поднялся. — Она… помогала мне.

Эрик кивнул и достал бумажник. Он дал женщине пятисотку; женщина кивнула и улыбнулась.

Эрик открыл дверь и помог Йоне спуститься по ступенькам. Лысый мужчина в мятом костюме, стоя рядом, придержал им дверь.

— Спасибо, — сказал Эрик.

К ним приближался светловолосый мужчина в черной блестящей куртке. Он что-то прятал за спиной.

Возле следующего вагончика стоял человек с закопченной кастрюлей в руках. На нем были джинсы и джинсовый жилет; обнаженные руки сплошь покрыты татуировками с рунами.

— Отличная у тебя машина, — крикнул он, улыбаясь.

Эрик и Йона двинулась в сторону разворотного круга, когда светловолосый заступил им дорогу.

— С вас плата за жилье, — заявил он.

— Я уже заплатил, — сказал Эрик.

Лысый крикнул что-то в трейлер; давешняя старуха подошла к двери, держа только что полученные деньги. Мужчина вырвал купюру у нее из рук, выругался и плюнул в женщину.

— Мы берем плату с каждого, — пояснил светловолосый и как бы невзначай показал металлическую трубу, которую сжимал в руке.

Эрик поддакнул, думая, что лучше всего не обращать на бродяг внимания и просто идти к машине, но тут Йона вдруг остановился.

— Верни ей деньги, — сказал он и наставил палец на лысого.

— Я — владелец трейлеров, — пояснил светловолосый. — Все здесь принадлежит мне. Каждый матрас, каждая чертова кастрюля.

— Я говорю не с тобой. — Йона кашлянул в сгиб локтя.

— Не стоит горячиться, — прошептал Эрик, чувствуя, как сердце колотится в груди.

— У нас, мать его, договор, — прокричал человек в татуировках.

— Эрик, садись в машину, — сказал Йона и захромал к мужчинам.

— Нынче все так подорожало! — сетовал светловолосый.

— У меня осталось немного денег. — Эрик достал бумажник.

— Не делай этого, — предупредил Йона.

Эрик протянул еще несколько купюр светловолосому.

— Маловато, — сказал тот.

— Верни ему деньги, — еле слышно обратился Йона светловолосому.

— Это всего-навсего деньги, — поспешно ответил Эрик и потянул из кошелька последние бумажки.

— Не для Крины, — сказал Йона.

— Уносите ноги и прячьтесь, пока мы не передумали, — улыбнулся светловолосый и пригрозил им трубой.

Глава 58

Йона стоял, скрестив руки и слегка подавшись вперед. Светловолосый перехватил трубу и шагнул в сторону. Лысый снял пиджак, повесил на пластмассовый стул.

Йона медленно поднял голову и посмотрел лысому в глаза.

— Верни деньги Крине, — настойчиво повторил он.

Лысый изумленно хмыкнул и ступил в темноту. Послышался щелчок — он выкинул лезвие раскладного ножа.

— Ты пожалеешь, если сейчас же не бросишь нож на землю, — со своим печальным финским акцентом предупредил Йона и шагнул вперед.

Лысый присел и метнулся в сторону; держа нож классической хваткой, он вытянул руку и сделал несколько пробных тычков.

— Берегись, — сказал Йона и глухо кашлянул.

Острый нож поблескивал в тусклом свете; Йона следил взглядом за лезвием, пытаясь осмыслить хаотичные движения противника.

— Жить надоело? — просипел тот.

— Я кажусь неповоротливым, — заметил Йона, — но я отниму у тебя нож и сломаю тебе локоть… а если не ляжешь на землю, проколю тебе правое легкое.

— Заколи финна, — крикнул светловолосый. — Заколи его!

— Я возьмусь за тебя, как только добуду нож, — ответил Йона и, качнувшись, споткнулся о ржавый велосипед.

Лысый внезапно подскочил, и лезвие хлестнуло Йону по тыльной стороне руки, потекла кровь.

Светловолосый попятился с напряженной улыбкой.

Йона вытер кровь о штаны. Лысый что-то крикнул светловолосому. Где-то заплакал грудной ребенок.

Светловолосый зашел Йоне за спину; тот заметил маневр, но от слабости не смог отойти.

Йона бросил взгляд через плечо, лысый сделал выпад, прицелившись Йоне в почки. Белое лезвие мелькнуло, как язык ящерицы.

Все происходило быстро, но давний рефлекс сработал четко. Йона, не думая, бросился в сторону, схватил нападавшего за руку и стиснул его холодные костяшки.

Мгновения молниеносно сменяли друг друга. Йона согнул лысому руку, подхватил его под локоть и рванул сустав вверх.

Локоть хрустнул, словно кто-то наступил на ветку в глубоком снегу. Осколки лучевой кости проткнули связку и ткани, кровь туго брызнула через грязное ведро. Лысый, крича, упал на колени и скорчился на земле.

— Сзади! — завопил Эрик.

Йона круто повернулся. Приступ головокружения; он с размаху наступил в лужу, увидел, как кроны сосен едут по небу, однако удержал равновесие.

Он крутанул нож между пальцами, перехватил и спрятал за спину, приближаясь к светловолосому.

— А ну иди сюда! — заорал тот и взмахнул трубой.

Йона пошел прямо на него; порезав врагу лоб, он ударил его локтем под мышку так, что выбил плечо из сустава. Труба со звоном упала на камни.

Светловолосый, задыхаясь, схватился за плечо, попятился, но, ослепнув от льющейся в глаза крови, запнулся о кучу дров и упал навзничь.

Человек с кастрюлей исчез в темноте за бараками. Йона нагнулся и, задыхаясь, забрал деньги у обоих недругов.

Он постучал в дверь вагончика, опираясь о косяк, чтобы не упасть. Эрик подбежал и подхватил его, когда тот покачнулся.

— Отдай деньги Крине, — выдохнул Йона и сел на ступеньки.

Открыв дверь, Эрик увидел в темноте старуху, встретил ее взгляд и показал ей, что прячет деньги под ковриком.

Йона сполз на траву; его голова упиралась в газобетонный блок, подпиравший стену.

Мужчина в татуировках вернулся, обогнув первый вагончик. Он приближался широкими шагами, держа в руках дробовик.

Эрик понял, что Йона не может бежать, и пополз под вагончик, таща комиссара за собой.

— Соберись с силами, иначе я не сдвину тебя с места, — прошептал он.

Йона, отталкиваясь ногами, медленно полез под трейлер. Камешки тихо щелкали под его курткой. Снаружи донеслись шаги.

Оба услышали, как мужчина с дробовиком распахнул дверь и что-то крикнул старухе. Потом у них над головами загремело — это татуированный пошел к ней.

— Идем, — прошептал Эрик, заполз поглубже и ударился головой о пенал с проводами.

Йона полез следом, но зацепился курткой за балку. Эрик незаметно выбрался по другую сторону вагончика и затаился в крапиве.

Из-под вагончика Йона увидел, как татуированный снова выходит на посыпанную гравием площадку.

Послышались голоса. Татуированный вдруг нагнулся, оперся обеими руками о землю и посмотрел прямо на Йону, так и лежавшего под вагончиком.

— Хватай их! — заорал светловолосый.

Йона попытался освободиться; швы куртки затрещали. Татуированный двинулся вокруг вагончика, через кусты.

Эрик бросился назад, под трейлер, подполз к Йоне и отцепил его куртку.

Оба перекатились, пролезли между газобетонными блоками и выбрались в сорняки, перевернув лист ржавой жести и споткнувшись возле сарая.

Татуированный обошел трейлер, поскользнулся на камешке, поднял дробовик и прицелился.

Эрик потянул Йону за собой, прочь с линии огня.

Татуированный повел дулом. Оба присели на корточки за кухонной мойкой, стоявшей между двумя деревьями.

Дробовик выстрелил, взорвалась стопка фарфоровых тарелок на краю мойки. На друзей посыпался дождь осколков.

Среди деревьев послышались крики и голоса. Эрик потащил Йону за сарай. Татуированный шел за ними. Осколки фарфора хрустели у него под ногами. В дуле что-то вздохнуло, когда он выбросил гильзу и вставил новый патрон.

Эрик, чувствуя, как дрожат ноги, уводил Йону в лес.

Они торопливо шагали по кочкам, продирались через густой ельник, царапались о дрожащие еловые лапы.

Пот лился у Йоны по спине, бедро горело, нога потеряла чувствительность. Он не мог сфокусировать взгляд, жар накатывал волнами, вбивал ледяной холод в жилы, заставлял трястись от лихорадки.

Эрик крепко держал его за руку, пока они шли к машине по темной опушке. Среди деревьев прыгал свет карманных фонариков и с десяток иммигрантов обсуждали, не разоружить ли татуированного человека с дробовиком.

Йоне пришлось немного отдохнуть, прежде чем последовать за Эриком на разворотный круг.

Ноги онемели, он почти упал на пассажирское сиденье и закрыл глаза, закашлялся так, что обожгло легкие.

Эрик обежал машину кругом, сел и едва запер дверцы, как что-то с грохотом обрушилось на ветровое стекло. В свете фар показался блондин с залитым кровью лицом. Он поднял тяжелую цепь, когда Эрик завел мотор и надавил на газ. Переднее колесо крутнулось в канаве, гравий и камешки защелкали в дно машины.

В окно что-то ударило, боковое зеркало отвалилось и повисло на проводках; машина тяжело вывалилась на проселок. Где-то за рощей выли полицейские сирены.

Глава 59

Эрик принял двойную дозу снотворного, однако все равно проснулся рано и встал, едва рассвело. Он помнил, что вчера перед поездкой в Карсудден повесил голубую рубашку на спинку стула, но сейчас не мог найти ее. Пришлось вернуться к гардеробу и взять другую.

Три новых убийства напоминали то, старое, но Роки сидел под замком, и полиция считала, что у него есть сообщник, подмастерье, который по какой-то причине снова активизировался. Эрику предстояло выведать, что Роки помнит, и расспросить его о «грязном проповеднике».

Йона все еще спал в гостевой комнате, когда Эрик вышел из дома, примотал зеркало машины серебристым скотчем и двинулся в путь.

Он обогнал телегу с лошадью, вспоминая, как вчера помогал Йоне раздеться, как отвел его в душ и потом уложил в постель. Полотенце пропиталось кровью, когда он вчера промывал ножевую рану на руке и потом стягивал пластырем ее края. Все это время Йона был в сознании и смотрел на него спокойным взглядом. Эрик ввел ему противостолбнячную вакцину внутримышечно, еще пенициллина — внутривенно, влил в него воды и жаропонижающего, после чего осмотрел повреждение на бедре. Старая травма стала причиной обширного кровоизлияния, которое распространилось по ноге прямо под кожей. Переломов Эрик не обнаружил. Он сделал Йоне укол кортизона в мышцу прямо над шейкой бедра и уложил его в постель.

На обратном пути из Карсуддена он заедет в аптеку за топираматом от мучающей Йону кластерной мигрени.

Час пик еще не начинался, и на дороге было довольно свободно; Эрик миновал Катринехольм и подъехал к большому комплексу зданий.

Касиллас стоял на лестнице возле регистратуры и выколачивал трубку о перила. Увидев Эрика на подъездной дорожке, он махнул в знак приветствия.

— Мы сделали несколько неврологических исследований, — пояснил он, пока они шли к мрачным кирпичным зданиям. — Это не моя область, но специалисты считают, что хирургия исключена, повреждения тканей мозга носят постоянный характер… он функционирует, но ему придется сжиться с помутнением сознания и закольцованными воспоминаниями.

После досмотра в отделении D-4 их встретила дневная дежурная со смешливыми морщинками в уголках глаз.

— Роки Чюрклунд ждет вас, — сказала она, пожав руку Эрику.

Независимо от результатов беседы Эрик потом сможет рассказать Марго о «грязном проповеднике» — человеке, на которого Роки пытался возложить вину девять лет назад.

Они остановились, и Касиллас объяснил дежурной, что она должна подождать за дверью и проводить Эрика назад, когда он закончит разговор.

Эрик отвел занавеску из бусинок и вошел. Роки сидел посреди дивана, раскинув руки по спинке, словно распятый. На низеньком столике перед ним — кофе и булочка. Из двух висевших на стене динамиков лилась умиротворяющая классическая музыка.

Роки почесал затылок о стену и внимательно оглядел Эрика совершенно безразличным взглядом.

— Сегодня без сигарет? — спросил он, выдержав паузу.

— Могу заказать, — ответил Эрик.

— Лучше дай мне упаковку могадона. — Роки заправил волосы за уши.

— Могадона?

— Тогда Иисус простит тебе твои грехи.

— Я могу поговорить с лечащим врачом о…

— Ты же сидишь на могадоне, — перебил Роки. — Или на рогипноле?

Эрик пошарил во внутреннем кармане и дал ему полную упаковку. Роки выдавил капсулу и проглотил, не запивая.

— В прошлый раз я спрашивал тебя об одном человеке, о твоем коллеге, — начал Эрик, усевшись в кресло.

— У меня нет коллег, — мрачно сказал Роки. — Потому что Господь потерял меня на пути… и не вернулся, чтобы отыскать.

Он взял белую пластиковую кружку и подцепил указательным пальцем крошку сахара.

— Но ты не помнишь, был ли у тебя сообщник в том убийстве?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — поинтересовался Роки.

— Мы говорили об этом в прошлый раз.

— А разве я утверждал, что у меня был сообщник?

— Да, — соврал Эрик.

Роки закрыл глаза и медленно кивнул сам себе.

— Ты знаешь… я не могу полагаться на свою память, — сказал он, снова открывая глаза. — Иногда проснусь посреди ночи, вспомню какой-нибудь день двадцать лет назад и все запишу, но, когда читаю написанное через неделю, все это кажется фантазией, словно никогда и не было… и я ведь не знаю… То же самое с краткосрочной памятью, половина дней исчезает. Я принимал лекарства, играл в бильярд, ругался с идиотами, ел жареное мясо — но ничего этого не помню.

— Ты не ответил, был ли у тебя сообщник, когда ты убивал Ребекку.

— Насрать мне на это. Ты говоришь, что приходил сюда, но я тебя вижу впервые…

— А по-моему, ты помнишь, что я здесь был.

— Правда?

— И я думаю, иногда ты врешь.

— Я вру?

— Пару минут назад ты сказал о сигаретах, которые получил от меня в прошлый раз.

— Я только хотел проверить, на моей ли ты стороне, — улыбаясь ответил Роки.

— Так что ты помнишь?

— А зачем мне отвечать тебе? — спросил Роки, отхлебнул кофе и облизал губы.

— Твой сообщник начал убивать сам.

— Значит, так вам и надо, — пробормотал Роки и вдруг затрясся.

Кружка выпала у него из рук, остатки кофе брызнули на пол. Подбородок у Роки дрожал, глаза закатились, веки опустились и слегка подергивались. Эпилептический припадок продолжался несколько секунд. Потом Роки пришел в себя, вытер рот, поднял взгляд; он, кажется, все помнил.

— Раньше ты рассказывал о каком-то проповеднике, — сказал Эрик.

— Я был один, когда убивал Ребекку Ханссон, — тихо сказал Роки.

— Тогда кто этот «грязный проповедник»?

— Какая разница?

— Просто скажи правду.

— Что мне за это будет?

— А что ты хочешь?

— Чистый героин. — Роки посмотрел Эрику в глаза.

— Тебе разрешат покидать территорию больницы, если ты поможешь, — сказал Эрик.

— Я все равно не помню, все стерлось, это бессмысленно.

Эрик подался вперед в мягком кресле.

— Я помогу тебе вспомнить, — сказал он наконец.

— Никто мне не поможет.

— С точки зрения неврологии — нет. Но я помогу тебе вспомнить, что произошло в тот день.

— Как? — спросил Роки.

— Я погружу тебя в гипноз.

Роки сидел неподвижно, упершись головой в стену. Глаза прикрыты, губы слегка шевелятся.

— В гипнозе нет ничего пугающего. Это просто род медитации, когда человек может достичь очень глубокого расслабления, — попытался объяснить Эрик.

— Я читаю журнал «Кортекс» и помню длинную статью о нейропсихологии и гипнозе, — сказал Роки и взмахнул рукой.

Глава 60

Они перебрались в палату Роки, закрыли дверь и приглушили свет. Слабая лампочка освещала календарь из «Плейбоя». Эрик поставил штатив, закрепил камеру под нужным углом, отрегулировал баланс белого и поправил микрофон.

Красный кружок показал, что запись началась.

Чюрклунд сидел на стуле, широкие плечи обмякли и скруглились, как у медведя. Голова свесилась на грудь. Он круто скользнул в глубокое расслабление и прекрасно отвечал на индукцию.

Настоящего мастерства требует не гипноз сам по себе, а поиск точной глубины, способность погрузить пациента в состояние, в котором мозг максимально расслаблен, но в то же время способен отличать реальные воспоминания от фантазий.

Эрик стоял наискосок позади Роки и медленно вел обратный отсчет, готовя Роки к тому, чтобы тот извлек воспоминания из глубин памяти.

— Двести двенадцать, — монотонно говорил он, — двести одиннадцать… скоро ты окажешься перед домом Ребекки Ханссон…

Когда пациента погружают в глубокий гипноз, гипнотизер сам часто впадает в подобие транса — так называемый гипнотический резонанс.

Эрику необходимо было отделить свое полностью присутствующее здесь «я» от «я» наблюдающего.

Это наблюдающее «я» в его персональном трансе всегда находилось будто под водой. Такой стала его личная картина гипнотического погружения.

Ведя, подобно лоцману, пациентов через их воспоминания, Эрик погружался в теплое море, плыл мимо крутых скал или кораллов.

Таким образом, Эрик всецело присутствовал в том развитии событий у пациента, сохраняя в то же время безопасную дистанцию.

— Восемьдесят восемь, восемьдесят семь, восемьдесят шесть, — монотонно продолжал Эрик. — Сейчас есть только мой голос, ты слушаешь его… С каждой цифрой ты еще больше расслабляешься… восемьдесят пять, восемьдесят четыре… здесь нет ничего опасного, ничего угрожающего…

Ведя обратный счет, Эрик погружался вместе с Роки Чюрклундом в удивительную розовую воду. Они следовали вниз за якорной цепью с волосатыми водорослями в ржавых звеньях. Снизу они видели нижнюю часть большого судна, чьи винты неподвижно застыли на серебристой поверхности.

Оба опускались вниз.

Глаза Роки были закрыты, из бороды устремлялись вверх пузырьки воздуха. Он держал руки по швам, но от тока воды его одежда подрагивала.

— Пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…

Из фиолетовой темноты взмыла вверх огромная подводная скала, серо-черная, словно пепел.

Роки поднял голову и попытался сфокусировать взгляд, но видны были только белки его глаз. Рот открылся, веки снова сомкнулись. Волосы колыхались над головой, пузырьки вырывались из ноздрей.

— Одиннадцать, десять, девять… Ты расскажешь то, что на самом деле помнишь о Ребекке Ханссон, когда я произнесу…

Погружаясь в воду, Эрик одновременно наблюдал за Роки, сидящем на стуле в комнате. Ниточка слюны повисла у того изо рта; на нем была белая сорочка, вытертая на швах в подмышках.

— Три, два, один… Теперь ты откроешь глаза и увидишь Ребекку Ханссон, как ты видел ее в последний раз…

Роки стоял перед ним на вершине подводной скалы, одежда развевалась от мягкого морского течения, волосы колыхались над головой, как медлительные языки пламени. Роки открыл рот; большие пузыри выплыли оттуда и побежали вверх перед его лицом.

— Расскажи, что ты видишь, — спокойно попросил Эрик.

— Я вижу ее… Я стою в саду на задах дома… Через балконную дверь я вижу, что она сидит на диване и смотрит телевизор. Спицы шевелятся, голубое вязание подрагивает от этих движений у ее бедер… Она говорила, что не хочет видеть меня, но думаю, она раздвинет-таки ноги.

— Что происходит?

— Я стучу в стеклянную дверь, она снимает очки и впускает меня… говорит, что ей пора спать, потому что завтра будний день… но что мне можно переночевать, коли захочу…

Эрик не перебивал — просто ждал следующего сегмента воспоминаний, чтобы картины соединились друг с другом.

— Я сажусь на диван и легонько трогаю цепочку у нее на шее… Старый рисунок из «Хюсмудерн» лежит на полу… Ребекка откладывает вязание на стол, и я кладу руку ей между ляжек, но она отодвигается, говорит, что не хочет… но я медленно тащу ночную рубашку верх…

Роки тяжело дышал.

— Она сопротивляется, но я знаю, она ждет этого, я читаю это в ее глазах, она хочет прямо сейчас… я целую ее и сую руку ей между ног…

Он улыбнулся сам себе, сидя на стуле, но тут же посерьезнел.

— Она говорит: пойдем в спальню, и я кладу палец ей в рот, она сосет его и… Перед…

Роки оборвал сам себя и уставился в пустоту широко открытыми глазами.

— Кто-то есть перед домом! Я видел лицо. Кто-то был в окне.

— Перед домом? — уточнил Эрик.

— Это лицо, я подхожу к стеклянным дверям, но ничего не вижу… темно, комната освещена, отражается в стекле… и тогда я вижу, что кто-то стоит позади меня… я резко оборачиваюсь, готовый ударить, но это Ребекка… она пугается и гонит меня прочь из дома… и я иду в прихожую, забираю деньги из ее сумочки и…

Он замолчал, тяжело дыша, и энергия в комнате изменилась, понемногу возникло гнетущее ощущение опасности.

— Роки, я хочу, чтобы ты задержался у Ребекки, — сказал Эрик. — Тот же вечер, ты у нее дома и…

— Я ушел в «Зону», — вяло перебил Роки.

— Хочешь сказать — в тот же вечер, позже?

— На фиг мне стриптизки на большой сцене, — прошептал Роки, — на фиг мне толкачи. Я хочу…

— Ты возвращаешься к Ребекке?

— Нет, мы сидим в туалете для инвалидов, чтобы нас оставили в покое.

— О ком ты?

— О моей девушке… которую я люблю. Тина, она… Она отсасывает мне без кондома, ей все равно, потому что она торопится, она вся липкая от пота.

Эрик спросил себя, не нужно ли поднять пациента из гипноза, — он чувствовал, что Роки слишком быстро движется сквозь свои воспоминания, и не знал, сможет ли и дальше удерживать его на нужном уровне.

— Тина кашляет над раковиной и смотрит на меня в зеркало испуганными глазами… Я знаю, ей очень хреново, но…

— Тина — твой сообщник? — Эрик взглянул в беззащитное лицо Роки.

— Они, черт бы их побрал, должны мне сто тысяч, я получу деньги на следующей неделе, — пробормотал Роки. — Но сейчас я могу позволить себе только… эту сраную ваксу для ботинок, ее надо растворить в кислоте, чтобы ширнуться.

Роки беспокойно задергал головой, с трудом дыша.

— Здесь тебе ничто не угрожает. — Эрик постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — Ты в полной безопасности, расскажи обо всем, что произошло.

Роки снова обмяк, но лицо было в испарине и в глубоких морщинах.

— Я еще сижу, позволяю ей взять ложку… кайф ушел, но мне обалдеть как хорошо, меня начинает клонить в сон, и я вижу, как она готовит руку к уколу… адаптер крутится, сворачивается штопором, наверное, она не сможет раскрутить его потом… я слишком далеко, чтобы помочь ей, я слышу, как она просит помочь, чуть не плачет…

Роки тихо заскулил, и атмосфера стянулась в черную иглу.

— Что происходит теперь? — спросил Эрик.

— Дверь открывается. Какой-то говнюк взломал замок… Я закрываю глаза, мне надо отдохнуть, но замечаю, что это проповедник — он нашел меня…

— Откуда ты это знаешь?

— Я чувствую это по грязной вони застарелого героина. Это абстиненция, у нее минеральный запах, как у рыбьих потрохов…

Роки снова замотал головой; дыхание слишком участилось, и Эрик подумал, что должен вывести Роки из гипноза, — но не вывел.

— Что происходит? — прошептал он.

— Я открываю глаза, а этот проповедник выглядит ну так странно… У него, наверное, гепатит — глаза совершенно желтые… Проповедник втягивает сопли, и у него вдруг оказывается жуть какой тоненький голос.

Роки задыхался, он вертелся на стуле и между словами постанывал от страха.

— Проповедник подходит к Тине… она сделала себе укол, но не может распустить шнур… Господи, Отец наш небесный, спаси мою душу…

— Роки, я собираюсь разбудить тебя и…

— У проповедника в руке мачете, и звук такой, будто лопата втыкается в глину…

Роки стала мучить отрыжка, он тяжело дышал, но продолжал говорить:

— Проповедник отрубает ей руку у плеча, кровь льется, и он пьет…

— Слушай мой голос.

— …пьет кровь из руки… пока Тина истекает кровью на полу… Отец наш небесный… Господи…

— Три, два, один… теперь ты находишься над туалетом для инвалидов, ты намного выше, и ничто из того, что ты видишь, не опасно…

— Господи, — плакал Роки, повесив голову.

— Ты снова в состоянии глубокого расслабления и расскажешь мне, каковы были сны о том, что ты рассказал… Ты ведь принимал наркотики, и тебе снились кошмары… Сейчас ты смотришь вниз, на себя, лежащего на полу туалета. Что там происходит?

— Не знаю, — медленно проговорил Роки.

— Кто он?

— У проповедника лицо в крови, он показывает полароидный снимок Ребекки… так же, как Тины на прошлой неделе, и…

Хриплый голос затих, но губы еще какое-то время двигались, потом замерли. Роки склонил свою крупную голову набок и пустым взглядом уставился сквозь Эрика.

— Я не услышал, что ты сказал.

— Это моя вина… я должен был вырвать себе глаз, который соблазнял меня, лучше мне было вырвать глаз…

Роки попытался подняться, но Эрик удержал его, мягко положив руку ему на плечо; он почувствовал, как грузное тело мелко сотрясается, Роки дрожит от страха.

— Сейчас ты в глубоком покое, — сказал Эрик, чувствуя, как пот льется у него по спине. — Но, прежде чем ты проснешься, я хочу, чтобы ты посмотрел прямо на проповедника и… расскажи, что ты видишь.

— Я лежу на полу и вижу сапоги… пахнет кровью, я закрываю глаза.

— Вернись чуть назад.

— Я больше не могу, — сказал Роки и начал выходить из гипноза.

— Задержись еще ненадолго… Ничего опасного нет, ты расслаблен и рассказываешь мне о том, как в первый раз увидел этого «грязного проповедника».

— В церкви…

Роки на мгновение открыл глаза, снова закрыл и что-то неразборчиво забормотал.

— Расскажи о церкви, — попросил Эрик. — Что там случилось?

— Не знаю, — просипел Роки. — Проповеди нет…

— Что ты видишь?

— Он накрашен поверх щетины… и руки так ужасно изломаны, что…

Роки попытался встать, но стул перевернулся, Роки рухнул на пол и ударился затылком.

Глава 61

Роки перекатился на бок, и Эрик помог ему встать. Он расправил спину, провел рукой по губам, оттолкнул Эрика, подошел к окну и выглянул в щели между прутьями решетки.

— Помнишь что-нибудь из гипноза? — спросил Эрик и поднял стул.

Роки обернулся и коротко глянул на него.

— Я был смешным?

— Ты снова много говорил о проповеднике, но ты же знаешь, как его зовут, верно?

— Нет. — Роки надул губы и медленно покачал головой.

— А я думаю, что знаешь, и не понимаю, почему ты покрываешь его…

— Проповедник — просто козел отпущения…

— И все же скажи мне имя, — настаивал Эрик.

— Я не помню, — сказал Роки.

— Назови место, где он живет. «Зона» — где это?

Солнце светило на заросшие щеки.

— Ты меня загипнотизировал в первый раз? — спросил Роки.

— Я никогда не гипнотизировал тебя до сего дня.

— По-моему, та судебно-психиатрическая экспертиза была балаганом, — сказал Роки, не слушая. — Но мне нравилось говорить с тобой.

— Ты это помнишь? Прошло почти десять лет…

— Я помню твой коричневый вельветовый пиджак, ты уже тогда был до ужаса ретро… Мы сидели каждый по свою сторону стола… ДСП с буковой фанерой, чувствовался запах… У каждого по стаканчику с водой… диктофон, блокнот… и у меня снова заболела голова, наверное, мне нужен был морфин, но я хотел сначала рассказать тебе о своем алиби…

— Я этого не помню, — сказал Эрик и отступил назад.

Роки поводил пальцем по окну между решетками.

— Я записал адрес Оливии, но на суде про нее никто не говорил.

— Но ведь ты признался в убийстве…

— Просто скажи, что случилось с алиби, — перебил Роки.

— Я не принял его всерьез.

Роки повернулся, подошел к Эрику, присогнул колени и наклонил голову, словно чтобы видеть Эрика лучше.

— Так ты ничего не сказал моему защитнику?

Эрик украдкой глянул через плечо и увидел, что дежурная куда-то исчезла. Роки ногой оттолкнул стул, стоящий между ними.

— Я не помню про адрес, — быстро сказал Эрик. — Но если мне его дали — я уверен, что передал его защите.

— Ты его выбросил, так? — мрачно спросил Роки и подошел еще ближе.

— Успокойся. — Эрик двинулся к двери.

— Ты осудил меня вот на это! — выкрикнул Роки. — Это ты! Все это из-за тебя!

Эрик, прижавшись спиной к двери, поднял руки, чтобы утихомирить Роки, но у него не было шансов. Роки просто отбросил его руки и ударил кулаком в грудь, словно молотком. Весь воздух разом вышел из легких, Эрик задохнулся. Следующий удар пришелся в то же место; голова Эрика глухо стукнулась о дверь.

Эрик изо всех сил старался удержаться на ногах. Пряжка куртки царапнула тканые обои, когда он отступил в сторону, желая уклониться. Он поднял руку, защищаясь, закашлялся и втянул в себя воздух.

— Хочешь, я проверю алиби? — просипел он.

— Врун! — взревел Роки, схватил его за челюсть и зажал рот.

Подтащив Эрика к себе, он отвесил ему такую затрещину, что у того потемнело в глазах. От силы удара Эрик отлетел в сторону, перевернул пластмассовый стул и врезался в железную спинку кровати, так что хрустнуло в спине. Сползая, он потянул за собой одеяло и остался сидеть на полу с горящей щекой.

— Довольно, — еле выговорил он, отползая назад.

— Заткнись, — рявкнул Роки и отшвырнул пластмассовый стул.

Когда он нагнулся, Эрик изловчился и лягнул его в грудь. Роки схватил его за ногу, и Эрик пнул его другой ногой. Ботинок слетел, Роки повалился на спину — и тут ворвался охранник с электропистолетом.

— Роки, к стене! Руки на затылок, ноги расставить.

Эрик тяжело поднялся, поправил одежду. Дрожа, он поднял с пола одеяло и вернул его на кровать.

— Наверное, это покажется странным, — задыхаясь и чувствуя во рту привкус крови, выговорил он, — но у меня свело ногу, и Роки помог мне снять ботинок.

Охранник пристально посмотрел на него.

— Свело ногу?

— Сейчас мне уже лучше.

Роки смирно стоял у стены, переплетя пальцы на затылке. Его белая сорочка намокла от пота по всей спине.

— Что скажешь, Роки?

Роки опустил руки и медленно повернулся, почесал бороду и кивнул.

— Я помог доктору снять ботинок, — хрипло ответил он.

— Мы звали, но никто не слышал, — пояснил Эрик. — Я хотел лечь на кровать, но упал на пол.

— Теперь вам лучше? — спросил Роки и поднял ботинок.

— Гораздо лучше, спасибо.

Охранник с пистолетом в руке посмотрел на обоих и кивнул, хотя ясно было, что дело нечисто.

— Время посещения вышло, — объявил он.

— Мне бы только знать фамилию Оливии. Тогда я разыщу ее, — сказал Эрик и взглянул Роки в глаза.

— Ее зовут Оливия Торебю, — просто ответил тот.

Эрик вышел следом за охранником, прошел с ним по коридору и увидел Касилласа — тот говорил с начальником отделения в дневной комнате.

— Все в порядке? — спросил Касиллас.

Эрик встал в дверях, чувствуя, что щека все еще горит после оплеухи.

— Должен сказать, вы проделали потрясающую работу с пациентом, — ответил он.

— Спасибо, — улыбнулся Касиллас. — Вообще, я думаю, что его можно было бы выводить из больницы, если бы он потребовал у административного суда новой экспертизы… но он, кажется, не считает, что полностью искупил свою вину.

Эрик дохромал до машины, взял телефон и набрал номер Марго, чтобы рассказать об Оливии Торебю.

Глава 62

Йона открыл глаза и взглянул вверх, в белый потолок. Дневной свет проникал в комнату, обходя темно-синюю роликовую шторку. Окно было приоткрыто, и свежий воздух струился внутрь, холодя чистые простыни.

В саду пели черные дрозды.

Йона взглянул на будильник и понял, что проспал тринадцать часов. Эрик оставил ему телефон, а на прикроватном столике лежали две розовые пилюли и три таблетки с запиской, гласившей: «Запей нас большим количеством воды и порыскай в холодильнике».

Йона проглотил лекарство, выпил стакан воды и со стоном поднялся. Теперь он мог ступить на ногу. Боль осталась, но уже далеко не такая острая. Исчезли дурнота и резь в животе, словно их и не было.

Йона подошел к окну и, глядя на яблоневый сад, набрал номер Люми.

— Это папа, — сказал он, чувствуя, как сжимается сердце.

— Папа!

— Как ты там? Нравится Париж?

— Он, конечно, побольше, чем Наттаваара, — ответила дочь. Голос точь-в-точь как у Суумы.

— Школа хорошая?

— Я еще толком не разобралась, но думаю — да…

Йона удостоверился, что у дочери есть все необходимое. Люми велела ему сбрить бороду и снова приступить к работе в полиции; на этом они закончили разговор.

Эрик оставил ему черные спортивные штаны и белую футболку. Одежда оказалась Йоне мала, штаны елозили по икрам, футболка жала в груди. Возле кровати стояли белые резиновые шлепанцы вроде тех, что выдают в гостиницах.

Йона подумал, что загадка остается загадкой лишь до тех пор, пока в ней присутствует нечто необъяснимое.

Теперь следователям известно, что фильмы сняты задолго до убийств.

На Марии Карлссон было то же черное белье, но швы на колготках, которые она натягивала в день смерти, немного отличались от тех, что в клипе. Ложка, обнаруженная в ведерке с мороженым в доме у Сусанны Керн, отличалась от той, что в записи, и патологоанатом сообщил, что Сандра Лундгрен не делала укол инсулина в вечер убийства.

Речь шла о классическом сталкинге. За женщинами подсматривали и исследовали их привычки долгое время.

Опираясь о стены, Йона пошел через весь дом на кухню. Надо позвонить в полицию Худдинге и проследить события вчерашнего дня, но сначала что-нибудь съесть.

Йона выпил воды, поставил кофе вариться и заглянул в холодильник, где нашел половину пиццы и стаканчик йогурта.

На кухонном столе возле пустой чашки Эрика лежали распечатки дела почти десятилетней давности, которое слушалось в суде первой инстанции Сёдертелье.

Откусывая холодную пиццу, Йона прочитал приговор, протокол судебно-психиатрической экспертизы и данные предварительного расследования.

Это старое убийство поразительно походило на нынешние.

Священника Салемского прихода задержали и приговорили к заключению за убийство женщины по имени Ребекка Ханссон.

Вчера, когда Эрик хлопотал вокруг него, Йона был почти без сознания, но теперь он вспоминал все, что говорил Эрик. Марго Сильверман попросила Эрика съездить поговорить с мужчиной, приговоренным к принудительному психиатрическому лечению. Марго хотела, чтобы Эрик узнал, не было ли у этого человека сообщника или подражателя.

Вероятно, Роки Чюрклунда она и имела в виду.

Марго мыслит верно, подумал Йона и встал, опираясь на стол. Босиком он вышел в сад позади дома, сел в гамак без подушек, немного покачался и пошел к кладовке.

На торцевой стороне висела посеревшая от сырости мишень для дартса. Йона оставил дверь открытой и перенес подушки в гамак.

Он вернулся в кладовку, чтобы закрыть дверь, но остановился и стал рассматривать аккуратные стеллажи с рабочими и садовыми инструментами.

Где-то за оградой послышалась мелодия, с какой проезжает фургончик с мороженым. Йона снял старый нож с широким лезвием и красной деревянной рукоятью, покачал в руке, пробуя вес, потом снял нож поменьше, в пластиковых ножнах, и вышел, закрыв за собой дверь.

Положив меньший нож на землю у гамака, он встал посреди газона и взвесил нож с деревянной рукояткой в правой руке. Перехватил, отыскивая удобное положение в ладони и приноравливая хватку, спрятал нож у бедра, вытянул другую руку, чувствуя, как натянулась корка на ране.

Йона осторожно проделал упражнение с ножом и двумя нападающими. Ему удалось не потерять темпа, но тяжесть в ногах во время блокирования раздосадовала его.

Йона развернулся и проделал движения в обратном порядке, так что торс воображаемого нападающего оказался незащищенным. Он наметил диагональный разрез, снизу вверх, блокировал руку второго нападающего, отвел удар; нож взлетел снизу вверх и выскользнул за пределы боевой площадки.

Йона повторил схему движений, медленно и сохраняя равновесие. Заболело бедро, но концентрация вернулась.

Разные элементы боевой подготовки только кажутся усложненными, поскольку не похожи на естественные движения, но при встрече с неподготовленным нападающим они невероятно эффективны. Девять взаимосвязанных элементов отражают атаку, противники обезврежены. Срабатывает принцип ловушки — атакующий сам попадает под удар.

Строевая подготовка и бой с тенью, конечно, не заменят спарринга и реальных ситуаций, но это надежный способ приучить тело к верным движениям, с помощью повторов научить руки и ноги в нужные моменты действовать слаженно.

Йона повращал плечами, обрел равновесие, сделал несколько мягких выпадов, проследил за локтем и повторил упражнение снова, уже в более быстром темпе. Он наметил вертикальный разрез, отвел воображаемую атаку, перехватил рукоятку, но уронил нож в траву.

Он остановился и распрямил спину. Послушал птиц, послушал, как ветер ходит в листве деревьев. Глубоко вздохнул, нагнулся, поднял нож, сдул с него травинки, нашел точку равновесия. Быстро схватил рукоятку правой рукой и метнул нож мимо гамака, прямо в мишень для дартса — та вздохнула, и старые дротики посыпались в траву.

Кто-то зааплодировал; Йона обернулся и увидел в саду какую-то женщину. Высокая, светловолосая, она смотрела на него со спокойной улыбкой.

Глава 63

Женщина, что разглядывала Йону, держалась по-театральному раскованно, словно манекенщица. Тонкие руки, веснушчатые запястья. Женщина была слегка, со вкусом подкрашена. Казалось, у нее на щеках пробивается нежный румянец.

Йона нагнулся и подобрал второй нож с земли, повернул в руке и метнул через плечо в мишень. Нож улетел в ветки плакучей березы и упал в траву у сарая. Женщина снова захлопала в ладоши и, улыбаясь, двинулась к Йоне.

— Йона Линна? — спросила она.

— Трудновато узнать из-за бороды, но как будто да, — ответил Йона.

— Эрик сказал, у вас постельный режим, и…

Дверь веранды распахнулась, и в сад вышел обеспокоенный Эрик.

— Тебе надо беречь бедро, пока мы не сделали рентген, — сказал он.

— Пустяки, — ответил Йона.

— Я дал ему кортизон в…

— Ты это говорил, — перебила женщина, улыбаясь. — Кажется, лечение возымело эффект.

— Это Нелли, — представил женщину Эрик, — моя ближайшая коллега… великолепный психолог, лучший специалист страны по детской травме.

— А вот это лесть, — улыбнулась Нелли и пожала Йоне руку.

— Как самочувствие? — спросил Эрик.

— Хорошо, — тихо ответил Йона.

— Завтра эффект от пенициллина проявится полностью, ты почувствуешь себя гораздо бодрее, — пообещал Эрик и улыбнулся, видя, что одежда Йоне тесновата.

Йона, кряхтя, опустился в гамак. Нелли и Эрик устроилась по бокам от него, и они тихонько покачались все вместе.

Пружины скрипнули, сырой запах дачного дома поднялся от подушек.

— Ты читал протокол обследования? — спросил Эрик, помолчав.

— Да. — Йона глянул на него.

— Утром я ездил беседовать с Роки… у него чудовищные провалы в памяти после аварии, но он дал согласие на гипноз…

— Ты загипнотизировал его? — с интересом спросил Йона.

— Я не был уверен, что гипноз подействует, учитывая повреждения тканей мозга и эпилептическую активность…

— Но он поддался гипнозу? — Йона запрокинул голову и посмотрел в небо.

— Да, но понять, какие из воспоминаний настоящие, было нелегко… Роки в то время основательно сидел на наркотиках, и кое-что из сказанного им под гипнозом — это могли быть и настоящие воспоминания — походило на ночной кошмар… на бред в белой горячке.

— Ужас, какие сложности, — вздохнула Нелли и вытянула ноги.

Эрик встал, гамак закачался.

— Вообще я мог спросить напрямик об убийстве Ребекки Ханссон, чтобы дознаться, был ли у Роки сообщник, — продолжил он. — Но из его показаний под гипнозом следует, что он полностью невиновен.

— Поясни, — попросил Йона.

— Роки снова заговорил о человеке, которого он называет проповедником… «грязным проповедником».

— Мурашки по коже, — вставила Нелли.

— И он вдруг вспомнил про свое алиби на вечер убийства, — тихо закончил Эрик.

— Он сказал это под гипнозом? — уточнил Йона.

— Нет, в этот момент он бодрствовал.

— Кто-нибудь может подтвердить это алиби?

— Ее зовут Оливия Торебю… Он сегодня это вспомнил, но, вероятно, уже забыл, — ответил Эрик и отвернулся.

— Алиби, — подытожила Нелли.

— Во всяком случае, проверить стоит, — сказал Эрик.

— Ты говорил об этом с Марго? — спросил Йона.

— Само собой.

— Психологи ведут один — ноль, — улыбнулась Нелли и похлопала по подушке рядом с собой, приглашая Эрика снова сесть.

Эрик сел, и они опять немного покачались. Растворились в протяжном скрипе металлических пружин, птичьем щебете и гомоне детей, игравших вдалеке.

На подушке зажужжал телефон Эрика. Звонила Марго, и Йона ответил.

— Полагаю, вы просмотрели реестр судимостей, базу данных по подозреваемым и Всешведское объединение священников, — сказал он, не здороваясь.

— Отрадно слышать, что тебе уже лучше, — послышался хриплый голос Марго.

— Убийца мог сидеть здесь, но с тем же успехом он все это время мог жить за границей, — продолжил Йона. — У меня неплохие контакты и с Европолом, и…

— Йона, мне нельзя обсуждать с тобой ход расследования, — перебила Марго.

— Замечу лишь, что девять лет — это приличный период для того, чтобы страсти остыли у…

— О’кей, теперь я понимаю… теперь понимаю, что ты имеешь в виду, но алиби Роки Чюрклунда не выдержало проверки.

— Вы нашли эту женщину?

— Оливия Торебю не могла взять в толк, о чем мы с ней говорим… она в то время жила в Линчёпинге, и мы не усмотрели ничего, что связывало бы ее и Роки Чюрклунда.

— Значит, ты по-прежнему думаешь, что у него подмастерье? И что он замешан в этих убийствах?

— Поэтому я и звоню Эрику, — сосредоточенно сказала Марго. — Я хочу, чтобы он снова расспросил Роки о сообщнике как следует.

— Поговори с Эриком сама, — сказал Йона и передал телефон.

Пока Эрик говорил с Марго, Йона подобрал ножи и отнес их в сарай. Он оперся о ручку газонокосилки и перевел дух. Под потолком умостилось осиное гнездо, в глубине, за складными стульями, виднелся самодельный мини-кар из ящиков.

Когда он вышел, Эрик уже закончил разговор и растянулся в гамаке рядом с Нелли.

— У вас принято звонить свидетелю и спрашивать об алиби? — спросил его Эрик.

— Когда как.

— Я что хочу сказать… Неизвестно — вдруг человек просто не желает оказаться замешанным, — пояснил Эрик. — Неизвестно, скажет ли человек правду, когда прошло столько лет, — и тут полицейские звонят ему.

— Верно, — заметил Йона.

— Я обязан поговорить с ней, если мне придется снова ехать к Роки и смотреть ему в глаза, — решил Эрик.

Глава 64

Йона тоже хотел поехать на встречу с Оливией Торебю, но смирился с тем, что пока не пришел в форму. Эрик дал ему еще пенициллина, снова сделал укол кортизона в бедро и проследил, чтобы Йона принял пятьдесят милиграммов топирамата — для предотвращения приступов мигрени.

Нелли села на пассажирское сиденье. В зеркало заднего вида Эрик заметил, что Йона устроился в гамаке.

— Отвезти тебя домой? — предложил Эрик.

— Ты сказал — она жила в Йончёпинге? — спросила Нелли.

— Вероятно, вернулась в Эскильстуну пять лет назад.

— Туда ехать примерно с час?

— Да.

— Все равно Мартин сегодня поздно вернется с работы. Не хочется сидеть дома одной — окна такие огромные… У меня теперь ощущение, будто за мной кто-то наблюдает… Все оттого, что ты говоришь об убийствах, я знаю, но все-таки.

— Кто-нибудь подсматривает за тобой на самом деле?

— Нет, — рассмеялась Нелли. — Я просто боюсь темноты.

Они выехали на Эншедевэген, в направлении Сёдертелье, и молча ехали вдоль длинного серого шумозащитного ограждения.

— Ты сказал, что уверен в виновности священника. — Нелли посмотрела на него.

— Он сам признался. Сказал, что убил Ребекку… но под гипнозом вдруг вспомнил.

— Вспомнил что? Вдруг вспомнил женщину, которая может подтвердить его алиби? — скептически спросила она.

— Сначала он вспомнил, что говорил об алиби мне.

— Черт, — сказала Нелли. — И что было? Он разозлился?

— Да, у меня побаливает в груди…

— Вы подрались? Можно посмотреть?

Она попыталась поднять на нем рубашку; Эрик, левой рукой держа руль, правой защищался.

— Я сейчас съеду в кювет, — смеясь, заметил он.

Нелли отстегнула ремень безопасности и повернулась на сиденье, посмотрела на него.

— Тебе больно? — Она расстегнула на нем рубашку. — Боже, ну и синяки! Да что он с тобой сотворил? Наверное, тебе ужасно больно…

Она наклонилась и поцеловала Эрика в грудь, в шею и торопливо — в губы, прежде чем он успел отвернуться.

— Прости, — сказала она.

— Нелли, я не могу.

— Я знаю, я не собиралась… но иногда я вспоминаю, как мы тогда переспали друг с другом.

— Мы были невероятно пьяны, — напомнил Эрик.

— Я ни о чем не жалею, — мягко сказала Нелли, приблизив к нему свое лицо.

— Я тоже. — Эрик одной рукой заправил рубашку в брюки.

Какое-то время они ехали в молчании по шоссе Е-20 в направлении Гётеборга. Мимо, завывая сиренами, пронеслись машины экстренного вызова. Нелли расстегнула сумочку, опустила солнцезащитный экран с зеркалом, припудрилась и освежила помаду.

— Мы можем повторить, если захотим, — вдруг сказала она.

— Этого не будет.

— Да, я знаю… Я сама не верю в то, что говорю. Это просто фантазия, как если бы все происходило в другом измерении, — сказала Нелли.

— Мы все живем той жизнью, которой живем, — тихо возразил Эрик.

— Такие мысли — безусловно, признак почтенного возраста, — улыбнулась она.

— Любой выбор закрывает тысячи дверей и открывает тысячи новых, — сказал Эрик. — Я солгал насчет алиби, девять лет спустя ложь настигла меня, и я рискую…

— Да, ты идиот, — перебила Нелли и откинулась на спинку. — Я не верю в это алиби, но учти: если та женщина все подтвердит, я обязана буду заявить на тебя.

Эрик искоса глянул на нее.

— Хочешь заявить — заяви, — сказал он.

— Роки девять лет просидел в психушке на лекарствах, и…

— Нелли, милая, — перебил Эрик, — прости, но я не могу поддерживать этот разговор. Я ни о чем не собираюсь тебя просить, поступай, как хочешь, делай то, что кажется тебе правильным.

— Тогда я заявлю на тебя, — решила она.

— На что мне глубоко наплевать, — пробормотал Эрик.

— Впрочем, для твоего же блага, тебе не стоит быть таким ангельски-милым, когда сердишься, — улыбнулась она.

— Мне нужен психотерапевт, — вздохнул Эрик.

— Тебе нужны таблетки. — И Нелли достала из сумочки упаковку могадона.

Выдавив две капсулы, она приняла одну сама, а вторую дала Эрику. Буркнув «Твое здоровье!», он запрокинул голову и проглотил таблетку.

Глава 65

Эрик остановил машину возле здания школы, где преподавала Оливия Торебю. Нелли раздумывала, положив руку на дверцу.

— Мне пойти с тобой? — спросила она. — Скажи, как лучше.

— Не знаю… нет, лучше подожди меня здесь.

— Чтобы ты мог включить свое обаяние на полную мощность, — улыбнулась она.

— Так как?

— Я останусь с девушкой твоей мечты. — Нелли погладила обезьянку в розовой юбочке, свисавшую с ключа зажигания.

Эрик пересек школьный двор, спросил у охранника про Оливию Торебю и попросил предупредить ее о своем приходе.

Оливия оказалась худенькой женщиной лет пятидесяти, с бледным изнуренным лицом. Она стояла, скрестив руки, и присматривала за детьми, которые болтались на кольцах и перекладинах игровой площадки. Время от времени кто-нибудь из ребят звал ее, иногда подбегал за какой-нибудь помощью.

— Оливия? Меня зовут Эрик Мария Барк, я врач. — Эрик протянул ей визитку.

— Врач, — повторила Оливия и сунула карточку в карман.

— Мне надо поговорить с вами о Роки Чюрклунде.

Истощенное лицо на несколько секунд напряглось, после чего приняло прежнее безучастное выражение.

— Опять полиция, — только и сказала Оливия.

— Я говорил с Роки Чюрклундом, и он…

— Я уже сказала, что не знаю никого с таким именем, — отрезала Оливия.

— Это мне известно, — терпеливо сказал Эрик. — Но он упоминал о вас.

— Я понятия не имею, откуда он знает мое имя.

Она увидела, как дети, игравшие в лошадку, накинули прыгалки «лошадке» на шею, кинулась к ним и переместила скакалку так, что теперь она обвила пояс.

— Вообще мой рабочий день закончен, — заметила она, вернувшись к Эрику.

— Дайте мне несколько минут.

— К сожалению, мне пора домой. Надо готовить развивающую беседу для двадцати двух детей. — Оливия пошла к зданию школы.

— Я уверен, что Роки Чюрклунда осудили за убийство, которого он не совершал, — сказал Эрик, торопливо шагая за ней.

— Печально слышать, но…

— Он был священником, но в то же время — героиновым наркоманом. Он использовал близких людей…

Оливия замерла в тени перед лестницей и повернулась к Эрику.

— Он был абсолютно беззастенчивым человеком, — проговорила она без выражения.

— Я понял это. Однако же он не заслужил приговора за убийство, которого не совершал.

Седая прядь упала Оливии на лоб, и она сдула волосы.

— У меня могут быть неприятности, если вначале я солгала полиции?

— Только если вы солгали в суде под присягой.

— Понятно, — сказала Оливия, и тонкие губы нервно дернулись.

Они сели на ступеньки. Оливия посмотрела на игровую площадку, ногтем сняла с джинсов соринку и кашлянула.

— В те времена я была совсем другим человеком и не хочу оказаться замешанной в этом теперь, — тихо пояснила она. — Но я знала его тогда, это правда.

— Он говорит, вы можете подтвердить его алиби.

— Могу, — согласилась она и тяжело сглотнула.

— Вы уверены?

Оливия кивнула; подбородок у нее задрожал, и она снова опустила взгляд.

— Прошло девять лет, — напомнил Эрик.

Оливия пыталась проглотить вставший в горле комок; она потерла под носом, подняла заблестевшие глаза и снова тяжело сглотнула.

— Мы были в пасторской усадьбе в Рённинге… он жил там, — начала она надтреснутым голосом.

— Мы говорим о вечере пятнадцатого апреля, — напомнил Эрик.

— Да. — Оливия быстро смахнула слезы со щек.

— Что вы помните?

У Оливии задрожали губы; она сильно укусила себя за нижнюю, чтобы собраться с духом, и шепотом проговорила:

— У нас была ломка. Мы начали в пятницу, и… в ночь на понедельник нам пришлось хуже всего…

— Вы уверены насчет даты?

Она кивнула и заговорила, больше не пытаясь унять дрожь в голосе:

— Мой мальчик умер в своей кроватке пятнадцатого… я обнаружила это на следующий день, внезапная младенческая смерть, это доказано, моей вины не было, но, если бы я осталась с ним, беды могло не случиться…

— Я очень сожалею…

— О Господи, — заплакала Оливия и поднялась.

Обхватив себя за плечи, Оливия отвернулась от школьного двора и заставила себя успокоиться, чтобы не дать горю излиться. Эрик предложил ей носовой платок, но она не заметила. Прерывисто дыша, она вытирала слезы.

— Много лет после этого мне хотелось просто умереть, — сказала она и снова тяжело сглотнула. — Но я уже не притрагивалась к наркотикам, ни с кем не спала… я никогда больше не беременела, у меня не было на это права, я… Он все забрал… ненавижу его за то, что он заставил меня попробовать героин, ненавижу за все…

Их разговор прервали — мяч закатился под лавку. Прибежал какой-то малыш, и Эрик дал Оливии свой платок.

— Ничего страшного, Маркус, — ласково сказала Оливия мальчику, который стоял, уставившись на нее и зажав мяч под мышкой. — Мне просто надо высморкаться.

Мальчик кивнул и убежал. Эрик подумал о блуждающих воспоминаниях Роки. В иные мгновения своего пребывания в Карсуддене он наверняка сознавал, что осужден безвинно и причиной тому — Эрик, нарушивший обещание.

— Оливия, — тихо сказал Эрик. — Я понимаю, что это нелегко, но готовы ли вы показать под присягой, что были с Роки в момент убийства?

— Да. — Женщина посмотрела ему в глаза.

Эрик поблагодарил — и тут увидел, что Нелли стоит за детской площадкой и наблюдает за ними. Он пошел назад к машине, размышляя над тем, заявит ли она на него, когда все узнает. Может быть, ему самому стоит прибегнуть к «закону Марии»[10], прежде чем Нелли сделает это.

Глава 66

Краска подсыхала; Эрик и Мадде осторожно сняли малярный скотч с плинтусов и рам — дверной и оконной, свернули плотную, неподатливую защитную бумагу и сняли целлофан с мебели, сдвинутой на середину комнаты. Даже после двух таблеток успокоительного в Эрике все еще перекатывалась тревога, когда он думал о священнике, просидевшем в заключении дольше, чем успела прожить Мадде, — из-за его, Эрика, лжи.

Они привели детскую в порядок, прежде чем в дверь позвонил курьер из пиццерии. Мадлен взяла Эрика за руку, и они пошли открывать.

— Здорово получилось? — спросила Джеки, когда они вошли на кухню.

— Ужасно здорово. — Мадде посмотрела на Эрика.

Снаружи, на улице, сквозь прозрачный солнечный свет накрапывал дождик, и день был приятно долгим, как в детстве. Эрик разрезал пиццу, разложил по тарелкам.

— Роботы едят пиццу, — довольным голосом заметила Мадде.

У девочки было умиротворенное лицо, а на сердце так легко, что она запела песенку из диснеевского мультфильма «Холодное сердце», хотя Джеки несколько раз порывалась сказать, что за столом не поют.

— Умный робот, — приговаривала Мадде, глядя на Эрика.

— А вдруг он, и правда, заржавеет? — улыбнулась Джеки — и тут почувствовала что-то у себя под ногой.

— Не заржавеет, — ответила девочка.

— Мадде, что это? — спросила Джеки и осторожно покачала упаковкой морфин-меда, который, видимо, выпал у Эрика из пиджака, висевшего на спинке стула.

— Это мое, — сказал он. — Просто упаковка альведона.

Эрик забрал таблетки и сунул в карман.

— Эрик, — начала Джеки, — можно попросить тебя об одолжении?.. У Мадде матч в среду, а я играю на вечерней службе в церкви Хессельбю… Не хочу обременять тебя, это вроде бы неправильно, но Росита, которая обычно приводит Мадде домой, всю неделю болеет.

— Хочешь, чтобы я забрал ее?

— Мама, я могу дойти сама, стадион всего-то в Эстермальме, — тут же сказала Мадде.

— Тебе категорически нельзя ходить по улице одной, — всполошилась Джеки.

— Я ее заберу, — пообещал Эрик.

— Там довольно опасная дорога, — серьезно пояснила Джеки.

— Лидингёвэген и Вальхаллавэген — черт знает что, — согласился Эрик.

— У нее есть ключ, и если у тебя дела, то оставаться не нужно. Я приду домой около восьми.

— Может быть, я даже успею посмотреть матч, — радостно сообщил Эрик Мадде.

— Эрик, я бесконечно благодарна, обещаю больше ни о чем не просить.

— Перестань, ясно, что я ее заберу. Мне даже приятно.

Джеки еле слышно прошептала «спасибо», и он встал, чтобы убрать со стола, — но в кармане рубашки зажужжал телефон.

Звонил Касиллас из районной больницы Карсуддена. После встречи с Оливией Торебю Эрик позвонил ему, спросил, какие у Роки Чюрклунда шансы на побывки и пробный выход за пределы больницы.

— Сегодня я разговаривал с административным судом, — начал Касиллас. — Ничего удивительного, что мы с тобой мыслим одинаково.

— Прекрасно, — сказал Эрик.

— Проблема в том, что Роки сам не хочет выписываться… твердит, что убил женщину и не заслужил свободы.

— Я могу поговорить с ним, — торопливо предложил Эрик.

— Только надо поспешить, чтобы успеть уладить дело до конца квартала.

Через полтора часа Эрик входил в бронированные двери отделения D-4; его провели по коридору, и он вышел в огороженный прогулочный двор. Все пациенты из отделения Роки совершили тяжкие преступления под влиянием серьезных психических заболеваний, но большинство благодаря лечению чувствовали себя неплохо и уже не были опасны.

За высокой решеткой стлалась живая изгородь. Кусты протягивали ветки сквозь прутья, словно просились в прогулочный двор.

Роки прищурился, глядя на идущего к нему по гравийной дорожке Эрика, — солнечного света не хватало.

— Сегодня нет вкусных таблеток, доктор?

— Увы.

Какой-то мужчина, остановившись поодаль, окликнул Роки, но тот не обратил внимания.

— Я встречался с Оливией Торебю, — начал Эрик.

— Кто это?

— Мы говорили о ней в прошлый раз… и она подтвердила твое алиби.

— Алиби по какому поводу?

— Убийство Ребекки Ханссон.

— Хорошо, — улыбнулся Роки и огромной ручищей пошевелил серые, как сталь, волосы.

— Она была героиновой наркоманкой, и ее свидетельство в то время вряд ли имело бы вес в суде, но теперь ты должен знать: все указывает на то, что ты невиновен.

— Ты имеешь в виду, что все это — по-настоящему? — с недоверием спросил Роки.

— Да.

— Алиби, — повторил Роки себе под нос.

— Оливия Торебю живет сейчас совсем другой жизнью, она уверена в своих показаниях. Вы были вместе, когда произошло убийство.

Роки не сводил глаз с Эрика.

— Так я не убивал Ребекку Ханссон? — спокойно спросил он.

— Думаю, не убивал. — Эрик не пытался отвести взгляд.

— Насколько она уверена? — У Роки напряглись челюсти.

— Она знает это наверняка, потому что вы вместе переживали ломку в ночь убийства… и в эту же ночь с ее сыном случилась внезапная младенческая смерть.

Роки кивнул и уставился в белесое небо.

— И ее слова соответствуют записи в регистре причин смерти, — закончил Эрик.

— Значит, все это дерьмо было ни за что, — сказал Роки, доставая из кармана джинсов мятую пачку сигарет.

— Она была наркоманкой, и я не думаю, что в суде первой инстанции ее свидетельство имело бы вес, — повторил Эрик.

— И все же я угодил сюда, но чувствовал бы себя по-другому, если бы знал…

Ветер дул между больничными корпусами, сквозняки поднимали пыль и мелкий мусор в лучах пробивающегося сквозь парковые деревья солнца. Мужчина, окликнувший Роки, направлялся к ним по гравийной площадке. Эрик видел его одутловатое от лекарств лицо и неказистые татуировки на щеках и лбу, когда он, шепча, прошел мимо них.

— Пора тебе дать согласие на пробную выписку…

— Почему бы и нет.

— Что будешь делать, когда выйдешь отсюда? — спросил Эрик.

— А как, по-твоему? — улыбнулся Роки и достал из пачки половинку сигареты.

— Не знаю.

— Преклоню колени и возблагодарю Господа, — сыронизировал Роки.

— Ты станешь свободным. Но твое алиби означает, что у нас с тобой есть еще одна тема для разговора.

— Мило.

— Я приезжаю сюда потому, что полиция ищет серийного убийцу, чьи преступления напоминают убийство Ребекки Ханссон.

— Повтори-ка.

Мягкий ветерок взъерошил пустой пакет, и тот полетел через прогулочный двор, словно освобожденный от закона времени.

Глава 67

Роки стиснул зубы и прислонился к решетке, закрыв просветы между прутьями.

— Полиция ищет серийного убийцу, — повторил Эрик. — Его преступления напоминают убийство Ребекки Ханссон.

— Я пытаюсь осознать, что невиновен, — громко произнес Роки. — Пытаюсь понять, что я не убивал другого человека…

— Я понимаю, что…

— Я, мать его, жил вместе с убийцей девять лет, — закончил Роки, тыча себя в сердце.

— Роки? — окликнул охранник, приближаясь.

— Уж и порадоваться нельзя?

— В чем дело? — спросил охранник, останавливаясь перед ними. — Хочешь назад?

— Ты знаешь, что я безвинно осужденный? — сказал Роки.

— У нас в Карсуддене скоро будет сто процентов безвинно осужденных, — заметил охранник и удалился.

Роки с улыбкой посмотрел ему вслед и сунул сигареты в карман.

— Объясни, почему я должен помогать полиции, — сказал он и заслонил огонек спички ладонями.

— Умирают невинные люди.

— Потолковать можно, — проворчал Роки.

— Ты оказался здесь по милости настоящего убийцы, — сказал Эрик. — Понимаешь? Он и только он упрятал тебя сюда.

Роки затянулся и потер уголки рта огромным, желтым от никотина большим пальцем. Эрик посмотрел на его помятое лицо, глубоко посаженные глаза и сделал еще один заход:

— Тебя оправдают в апелляционном суде. И ты, может быть, снова станешь священником.

Роки молча курил, потом щелчком отправил полсигареты другому пациенту; тот с трепетом подобрал окурок.

— Чем я мог бы помочь полиции? — спросил Роки.

— Ты свидетель. Похоже, ты знал преступника, — продолжал Эрик. — Из твоих слов можно заключить, что он твой коллега.

— Почему?

— Ты говорил о каком-то проповеднике, — пояснил Эрик, изучая Роки. — «Грязный проповедник», может, тоже героинщик, как ты.

Священник уставился на рощицу. Машина для перевозки заключенных мелькнула на подъездной дорожке между стволами деревьев.

— Не помню, — медленно проговорил Роки.

— Мне показалось — ты его боишься.

— Бояться впору только торговцев наркотиками… Иные так просто психи, у одного был полный рот золотых зубов… я помню его, потому что его штырило оттого, что я священник… мне приходилось делать дофига всякой срани… денег не хватало, он хотел, чтобы я встал на колени и отрекся от Господа, тогда, мол, он продаст мне герыча, такие дела…

— Как его звали?

Роки покачал головой, пожал плечами.

— Вылетело из головы, — тихо сказал он.

— Ты мог иметь дело с наркодилером, которого звал Проповедником?

— Понятия не имею… У меня тогда было ощущение, что меня преследуют, — конечно, из-за ломки, но я знаю… однажды я получил новое облачение для литургии… Было утро, свет проникал в окно крестильни… тысячи красок горели над алтарем и вдоль среднего прохода…

Роки замолчал и стоял неподвижно, свесив руки.

— И что произошло?

— А?

— Ты рассказывал о церкви.

— Точно. Облачение валялось перед пресвитерием… обоссанное, ручейки растеклись по всему полу вдоль кирпичной кладки.

— Похоже, у тебя был недоброжелатель, — заметил Эрик.

— Я помню — померещилось, что кто-то пробрался ночью к пасторской усадьбе, я погасил свет, но никого не увидел… Хотя однажды под окном спальни я разглядел большие следы.

— Но был ли у тебя враг, который…

— А ты как думаешь? — нетерпеливо спросил Роки. — Я знал тысячи идиотов, и каждый второй убил бы родного брата за четверть грамма героиновой смеси… а я приторговывал вильнюсским амфетамином и ждал денег.

— Да, но я веду речь о маньяке, — настаивал Эрик. — Его мотив — не деньги и не наркотики.

Светло-зеленые глаза Роки уставились на него.

— Может, я и встречал убийцу, о котором ты толкуешь. Но откуда мне это знать? Ты ничего мне не говоришь… дай какую-нибудь деталь, вдруг это подстегнет мою память.

— Я не участвую в расследовании.

— Но ты знаешь больше, чем я, — настаивал Роки.

— Я знаю, что одну из жертв звали Сусанна Керн… До замужества ее звали Сусанна Эрикссон.

— Такой я не помню, — сказал священник.

— Ее закололи ножом… изрезали грудь, шею и лицо.

— Как, по словам полиции, я сделал с Ребеккой, — сказал Роки.

— И телу придали особую позу — убитая сидела, приложив руку к уху, — продолжал Эрик.

— С другими — то же самое?

— Не знаю…

— От меня не будет толку, если я не узнаю больше. Моей памяти нужно за что-то зацепиться.

— Понимаю, но я не…

— Как звали других жертв?

— Я не допущен к предварительному расследованию, — закончил Эрик начатую фразу.

— Что ты, мать твою, в таком случае здесь делаешь? — взревел Роки и широкими шагами пошел прочь по газону.

Глава 68

Было уже пять часов; Эрик шел по коридору психиатрической клиники с чашкой кофе в руке. За рифленым стеклом лестничной двери он увидел неподвижную долговязую фигуру. Эрик достал ключи и, остановившись перед дверью своего кабинета, понял, что человек за стеклом — это снова его давний пациент Нестор.

— Ты меня ждешь? — спросил Эрик и двинулся к нему.

— Спасибо, что подвез.

— Ты уже благодарил.

Тонкая рука, поглаживавшая грудь, серая, как шелк, замерла.

— Я т-только хотел с-сказать, что с-собираюсь завести новую с-собаку, — тихо проговорил Нестор.

— Прекрасно! Но ты знаешь — не обязательно рассказывать это мне.

— Знаю. — У Нестора слегка порозовели щеки. — Но я все равно б-был неподалеку, прибирал на маминой могиле, и вот…

— Все нормально?

— Как, по т-твоему, маму можно похоронить п-поглубже?

Он замолчал и попятился — по коридору шла Нелли. Она, улыбаясь, помахала Эрику, но, увидев, что он занят, остановилась у своего кабинета и стала искать ключи в блестящей сумочке.

— Мы можем назначить время и поговорить, если хочешь. — Эрик взглянул на свою дверь.

— Это не обяз-зательно, я п-просто… — торопливо говорил Нестор. — С-собака — важный шаг для меня… и…

— Ты теперь здоров и можешь делать, что хочешь.

— Я помню, каким б-был, когда пришел к тебе, я… Проси меня, о чем хочешь, Эрик.

— Спасибо.

— Тебе пора, — сказал Нестор.

— Да.

— Я ходил, ходил, ходил и в-вдруг… — сказал Нестор с неожиданной настойчивостью в голосе. — Я нагнулся и…

— Никаких загадок, — перебил Эрик.

— Да. Прости, — извинился долговязый Нестор и ушел.

Эрик взглянул на часы. Всего несколько минут до встречи с Марго Сильверман, но он, наверное, успеет перемолвиться словечком с Нелли. Эрик подошел к ее кабинету, постучал и открыл дверь.

Нелли сидела за компьютером — в очках, в порядке исключения. На ней была белая в черный горошек блуза с бантом и винного цвета узкая юбка.

— Чего хотел Нестор? — спросила Нелли, не отрываясь от экрана.

— Он покупает собаку, и ему надо было поделиться этим.

— Может, стоит намекнуть вот на это — пуповину и ножницы?

— Он славный, — сказал Эрик.

— Ну н-надо ж-же.

Не удержавшись от улыбки, Эрик подошел к окну и стал рассказывать, что ее идея о новых структурах кризисных групп уже доказала свою эффективность.

— Да, как будто неплохо получилось, — сказала Нелли и сняла очки.

— У меня сейчас встреча с полицейскими, но…

— Жаль, что я не успеваю, — улыбнулась она.

— Я только хотел сказать, что ты права. Когда человек врет, это всегда всплывает на поверхность, и потом хлопот не оберешься.

— Поговорим об этом позже?

— Только одно… Я сделаю все, чтобы вытащить Роки из Карсуддена как можно скорее…

— Повремени с этим, — перебила Нелли. — Не хочу тебя расстраивать, но я поговорила с Мартином, ты знаешь, как ты ему симпатичен, правда, и он говорит, что на тебя надо заявить в полицию и в Комиссию по медико-социальной помощи.

— Вот и хорошо. — Эрик пошел к двери.

— Эрик, я не знаю, как поступить…

Выйдя из кабинета Нелли, Эрик увидел, что Марго и ее коллега ждут у его двери. Они поздоровались и вместе с ним спустились этажом ниже.

Зал заседаний был отделен от коридора стеклянной перегородкой; новые стулья пахли пластмассой. Эрик открыл окно, чтобы впустить воздуха, и пригласил гостей садиться. Марго налила себе воды из автомата, осушила стакан и налила еще.

— Да, вы ведь знаете, что Оливия Торебю передумала, — начал Эрик.

— Роки вспомнил про алиби девятилетней давности, но ни единой дерьмовой зацепочки, как мы можем его использовать, — сказала Марго, тяжело опускаясь на стул.

— Вы хотите, чтобы я расспросил о соучастнике, но дело приняло иной оборот… Роки осужден без вины, и…

— А что, если он просто изображает потерю памяти? — спросила Марго.

— Не изображает, но…

— Он замешан. Так или иначе он, черт возьми, замешан.

— С вашего позволения, я продолжу. — Эрик провел рукой по столешнице. — Настоящий убийца ушел от наказания и внезапно начал снова… И во время беседы, и под гипнозом Роки возвращался к некоему проповеднику, который…

— Священник? — спросил Адам.

— Какой-то проповедник, и есть веские основания принимать слова Роки о нем всерьез — в связи с алиби.

— Но вы не выяснили ни имени, ни места…

— Нужно время, чтобы разобраться в хаосе, который творится у него в голове… но под гипнозом Роки рассказал, как этот проповедник убил женщину, отрубив ей руку… проблема в том, что я не вполне разобрался, где тут его ночные кошмары, а где — настоящие воспоминания.

— Вы считаете, там есть правда? — Адам подался вперед.

— Проповедника он упоминал много раз, причем даже не под гипнозом.

— Но не рассказывал об убийстве?

— Роки говорит, что готов помогать полицейским, если сможет. Во всяком случае, он был готов помогать, но ситуация абсурдная: я пытаюсь помочь ему что-то вспомнить, не владея никакими сведениями.

— Дело строго засекречено, — пояснила Марго.

— Если вы хотите, чтобы он помог, — сказал Эрик, — поезжайте туда и дайте ему подробности, имена, что-то, способное запустить процесс вспоминания.

— Лучше все-таки, если вы продолжите разговаривать с ним, — стояла на своем Марго.

— Я могу с ним разговаривать, но…

— Что вам нужно знать, чтобы добиться от него толка? — спросила Марго.

— Это вам решать.

— Мы пытаемся держать прессу на расстоянии, хотя наш сотрудник по связям с общественностью утверждает, что дальше сдерживать газетчиков не получится, — пояснил Адам.

— Только вот… Мы понятия не имеем, как серийный убийца среагирует на массовое внимание, — добавила Марго. — Может, он просто исчезнет или…

— Так что времени у нас в обрез, — сказал Адам.

— Вы возьмете с собой фотографии жертв и покажете их Роки, — решила Марго. — Мы составили психологический профиль, и я могу немного рассказать о том, как действует преступник, о характерных деталях.

— Вы собираетесь заложить туда фальшивую информацию?

— Само собой, — сказала Марго.

— Только так, чтобы я знал, в чем она заключается, — попросил Эрик.

Глубоко вздохнув, Марго принялась излагать modus operandi убийцы и критерии выбора жертв.

— До сих пор это были только женщины, оставшиеся дома одни, — спокойно начала она. — Сначала он снимает их через окно, потом планирует преступление, а когда наконец решается убить…

— Тогда он посылает ссылку на видеозапись нам, — продолжил Адам мрачным голосом. — Орудие убийства он находит на месте и каждый раз оставляет его в доме.

Он нагнулся и достал три фотографии из сумки, которую положил на столик с выгнутыми краями.

— Покажите их Роки — и сразу уничтожьте.

Эрик посмотрел на оборот фотографий, где были написаны имена жертв: Мария Карлссон, Сусанна Керн, Сандра Лундгрен.

— Сандра Лундгрен? — изумился Эрик; он прочел имя на обороте, и у него перехватило дыхание.

— Что с вами? — спросила Марго.

— Она лечилась у нас… Господи… Она погибла?

— Вы ее знали?

Глава 69

У Эрика пересохло во рту; он сидел в зале заседаний и не отрываясь смотрел на большой цветной снимок. Фотографию сделали недавно, на ней Сандра изо всех сил старалась выглядеть счастливой. На очках блики, но зеленые глаза все равно ясно видны. Пепельно-светлые волосы отросли и доходили до лопаток.

— Господи, — повторил Эрик. — Она попала сюда после автомобильной аварии… ее парень погиб, и… Мы запоздали с лечением… она погрузилась в тяжелую депрессию с комплексом вины выжившего и паническим расстройством…

— Значит, она была вашей пациенткой, — медленно проговорила Марго.

— Вначале… потом ее забрал к себе мой коллега.

— Почему?

Эрик с усилием отвел взгляд от выразительного лица Сандры и снова посмотрел Марго в глаза.

— Так часто бывает, — попытался объяснить он. — Разные фазы лечения.

Он перевернул следующую фотографию, и сердце забилось быстрее, когда он увидел Марию Карлссон. Ее он тоже знал. Перед тем, как он встретил Джеки, у него была короткая интрижка с Марией. Они ходили в один и тот же спортклуб и начали вместе ездить на автобусе, бывать в кино и один раз переспали друг с другом. Он помнил ее язык с пирсингом и хриплый смех, который казался ему таким привлекательным.

Из-за дурноты Эрику стало трудно дышать. Не прими он сегодня могадон — у него сейчас тряслись бы руки и он не смог бы скрыть волнения.

— Значит… Думаю, я и ее видел, в спортивном зале… Жутковато, — признался он и попытался улыбнуться Марго.

— В какой спортклуб вы ходите? — Адам достал блокнот.

— САТС, на Мэстер-Самуэльсгатан, — ответил Эрик и с трудом сглотнул, однако комок в горле только вырос.

Адам без выражения посмотрел на него.

— И вы видели ее там? — спросил он, указывая на фотографию Марии Карлссон.

— У меня хорошая память на лица, — упавшим голосом ответил Эрик.

— Мир тесен, — заметила Марго, не спуская с него глаз.

— Сусанну Керн вы тоже встречали? — спросил Адам и потянулся за последней фотографией.

— Нет, — рассмеялся Эрик.

Однако когда Адам протянул ему распечатку, Эрик понял, что видел эту женщину. Он не помнил — где. Имя Сусанны Керн ему ни о чем не говорило, но он узнал ее лицо.

Эрик покачал головой, пытаясь собраться с мыслями. К нему обратились, чтобы он поговорил с мужем этой женщины после ее гибели. Он гипнотизировал Бьёрна Керна, следовал за ним по залитому кровью дому, но не видел ее фотографии.

— Вы уверены? — Адам не убирал фотографию.

— Уверен, — ответил Эрик.

Улыбающееся лицо Сусанны выгнулось в руке Адама. Эрик взял снимок, всмотрелся в черты и покачал головой; мысли носились по кругу, комната начала сжиматься вокруг него.

Он понимал, что его охватывает паника. Во рту сделалось сухо, Эрик положил обе руки на колени, чтобы унять дрожь.

— Расскажите о… о психологическом профиле преступника, — попросил он каким-то не своим голосом.

Он заставил себя сидеть неподвижно, пока Марго объясняла: многое указывает на то, что преступник разведен и имеет довольно высокий социально-экономический статус.

Эрик пытался сосредоточиться на ее словах, но сердце гулко стучало, и мысли мчались по кругу, образуя что-то вроде схемы, складываясь в смысл.

«Как такое возможно?» — недоумевал он, пытаясь подвести все к единому знаменателю. У него была короткая интрижка с Марией Карлссон, Сандра Лундгрен числилась его пациенткой, и он не сомневался, что видел Сусанну Керн.

Три фотографии трех женщин, которых он встречал.

Эрик словно попал в навязчивый сон — он никак не постигал, что же ему знакомо в этой пугающей ситуации. Сидевшая наискосок от него Марго взяла зазвонивший телефон. Адам встал и подошел к окну. Кто-то забыл на подоконнике стаканчик с кофе.

Внезапно Эрик понял, что ощущение похожести имеет отношение к Роки.

Под гипнозом Роки рассказал, как «грязный проповедник» показывал фотографии Тины и Ребекки.

Роки обвинял во всем себя, подвывал от ужаса и повторял библейское: «Я должен был вырвать свой глаз, если он соблазняет меня»[11].

Эрика опять охватило недоумение. Сумасшествие какое-то. Он встречал всех трех жертв.

И он снова солгал полиции. Но ведь совершенно невозможно было сказать, что он встречал всех трех.

Почувствовав, что обрел контроль над мыслями и телом, Эрик встал.

— Мне пора. У меня сейчас встреча с пациентом, — тихо сказал он.

— Когда вы сможете поговорить с Роки еще раз? — Марго внимательно посмотрела на него.

— Завтра, я думаю.

— Не забудьте фотографии, — напомнил Адам и протянул Эрику распечатки.

Протягивая руку за фотографиями, Эрик пошатнулся и подумал, что он — отражение Роки. Проклятие пронеслось, как шквал ветра перед грозой, и на миг ему показалось, что это он сам смотрит сквозь прутья шестиметровой ограды карсудденского прогулочного двора.

Глава 70

Йона отрабатывал технику с ножом, серию ударов локтем, захват в прыжке, добавил силовые тренировки и бег. Он явно не дотягивал до прежнего уровня, но теперь двигался гораздо увереннее. После пятикилометрового забега ныло бедро, и последний отрезок пути Йона просто шел.

В семь часов он увидел, как «БМВ» Эрика заворачивает на подъездную дорожку.

Йона поставил мясо в духовку, налил «Помероль» в два бокала. Хлопнула входная дверь, звякнули ключи на комоде.

Взяв бокалы, Йона приоткрыл ногой дверь в библиотеку и вошел.

Куртка Эрика валялась на полу. Сам хозяин был в кабинете и рылся в бумагах на столе.

— Ужин через сорок минут, — объявил Йона с порога кабинета.

— Прекрасно, — пробормотал Эрик и затравленно глянул на него. — Ты побрился… тебе идет.

— Давно пора было.

— Как самочувствие? — Эрик включил компьютер.

— Хорошо.

— Что с бедром? — спросил Эрик, уставившись в экран.

— Я уже тренируюсь и…

— Мы можем поговорить? — перебил Эрик и поднял взгляд на Йону. — У меня только что была встреча с Марго и Адамом, и… я не параноик… но я встречал всех трех жертв… это просто безумие, я ничего не понимаю, но такое ведь не может оказаться случайным совпадением. Или может?

— Откуда ты знаешь…

— Насколько велика вероятность? — Эрик посмотрел на Йону.

— Откуда ты знаешь жертв? — закончил Йона свой вопрос и поставил бокалы на стол.

— Такое ощущение, что это направлено против меня, может, воображение разыгралось, но если я не фантазирую, то…

— Сядь, — спокойно сказал Йона.

— Прости, я просто… я совершенно потрясен. — Эрик опустился на стул и перевел дыхание.

— Откуда ты знаешь жертв? — повторил Йона в третий раз.

Дрожащей рукой Эрик убрал волосы со лба.

— Летом у меня была интрижка с Марией Карлссон… Сандра Лундгрен лечилась у меня в клинике… и еще я узнал Сусанну Керн… я встречал ее, но не помню, где.

— Что говорит Марго?

— Я настолько растерялся от неожиданности, что не рассказал про Сусанну Керн… но я расскажу, само собой…

Зазвонил телефон, и Эрик дернулся.

— Это с работы. Не стану отвечать, — пробормотал он, сбросил звонок и уронил телефон на пол. — И я не мог рассказать, что спал с Марией, — продолжил он, поднимая телефон. — Сказал только, что мы ходили в один и тот же спортклуб.

— Что еще?

— Я сказал, что Сандра была моей пациенткой, но не… Я все еще не считаю, что эта деталь важна, — улыбнулся Эрик и почесал лоб. — Однако скажу… Нередки ситуации, когда пациент стремится захватить власть, пытается соблазнить своего терапевта… Между терапевтом и пациентом всегда возникает некая связь, это естественно, но тут пациентка зашла так далеко, что я решил передать ее Нелли.

— И ничего серьезного между вами?..

— Нет…

Дрожащими руками Эрик взял бокал и сделал несколько больших глотков.

— Что, если какой-нибудь пациент мстит тебе за что-то…

— Я больше не работаю с опасными пациентами, — поспешил уверить его Эрик.

— Но когда ты проводил исследования…

— Это было пятнадцать лет назад!

— Старые записи сохранились?

— Я записываю и архивирую всё.

— Можешь просмотреть их?

— Мне бы только знать, что я ищу.

— Параллель, связь, что угодно — сталкинг, ярость, направленную на лицо, искусственно приданные телам позы… Возможно, речь идет о чем-то вроде трофеев…

Эрик встал и прошелся по кабинету. Провел рукой по волосам, пробормотал: «Безумие, безумие…»

— Сядь и расскажи, что…

— Я не хочу сидеть, — перебил Эрик. — Я должен…

— Послушай, — сказал Йона. — Стой, если хочешь, но мне надо знать как можно больше… и, по-моему, тебе все же лучше сесть. Серьезно.

Эрик потянулся за бокалом, выпил стоя и достал из внутреннего кармана таблетки. Выдавил пару, проглотил, запил вином, вздохнул: «Черт».

— Ты снова начал принимать таблетки? Я и не подозревал, — сказал Йона, глядя на него пронзительными серыми глазами.

— Все под контролем, ничего страшного.

— Ладно.

Эрик сел на конторский стул, вытер лоб и постарался дышать спокойнее.

— Не могу собраться с мыслями, — пробормотал он. — Я расспрашивал Роки насчет сообщника или последователя.

— Ты недавно с ним виделся.

— Отличать реальные воспоминания от фантазий — моя специальность, но… слова Роки под гипнозом необычайно сложно расшифровать. Я прошел за пределы его органической амнезии и угодил в мир героинового экстаза и делирия…

— Что произошло?

— Не знаю, что и думать, — сказал Эрик надтреснутым голосом, — но сегодня, сидя с Марго и Адамом и рассматривая фотографии, я понял, что встречал всех трех жертв… я снова начал думать о гипнозе Роки… это просто безумие.

— Я слушаю, — сказал Йона и пригубил вино.

Эрик кивнул, прищурился и приступил к рассказу.

— Погрузившись в глубокий гипноз, Роки рассказал, что проповедник показывал ему фотографию женщины, которую потом убил у него на глазах… а следом достал портрет Ребекки Ханссон… Я мог бы поклясться, что это кошмарный сон.

— Это наш убийца, — сказал Йона. — Проповедник вернулся, почерк тот же самый.

Эрик посерел.

— В таком случае теперь роль Роки играю я, — прошептал он.

— У Роки была связь с этими двумя?

— Да.

— Звони Симоне сейчас же, — серьезно сказал Йона.

Эрик взял телефон, откашлялся и порывисто встал.

— Симоне, — ответил ему в ухо такой знакомый голос.

— Привет, Сиксан, это Эрик.

— Что-то случилось? У тебя беспокойный голос.

— Я должен попросить тебя кое о чем… Беньямин и Йон сейчас дома?

— Да, но почему ты спрашиваешь…

— Кажется, объявился пациент, который меня преследует. Я хочу, чтобы вы с Беньямином не оставались дома одни, пока все не уладится.

— Да что стряслось?

— Я не могу вдаваться в детали…

— Ты в опасности?

— Я просто тревожусь о тебе. Пожалуйста, сделай, как я прошу…

— Ладно. Обдумаю твои слова, — сказала Симоне.

— Обещай.

— Ты меня пугаешь.

— Вот и хорошо, — сказал Эрик. Симоне устало усмехнулась.

Глава 71

Эрик умылся и, придя на кухню, рассказал все, что Роки говорил о «грязном проповеднике»: что тот был накрашен поверх щетины, сидел на героине и показывал фотографии; Йона тем временем накрывал на стол.

Ягненок, запеченный с овощами и чесноком. Йона украсил блюдо зеленью и подлил вина в бокалы.

— Чудесно, — сказал Эрик и сел.

— Я вот что хочу сказать… последние дни Суумы… — начал Йона и взглянул ему в глаза. — Мы провели полгода вместе, всей семьей… Этим я обязан тебе, ты прописал ей нужные лекарства, да и вообще… я знал, что могу положиться на тебя, и никогда не забуду твоей помощи.

Они выпили за здоровье друг друга и пустились вспоминать о том, как познакомились, но скоро разговор снова съехал на Роки и фотографии женщин.

— Марго должна отнестись к этому проповеднику всерьез, — сказал Эрик.

— Так и будет, — заверил Йона. — Специальная группа составит профиль преступника…

— Я видел этот профиль.

— Я не участвую в расследовании, но Анья рассказала, что полицейские уже очертили первый круг подозреваемых… Марго начала с Салемского прихода и ближайших общин. — Йона подвинул блюдо к Эрику. — Римско-католические, сирийские, русские и греческие православные… Сайентологическая церковь, миссионерская, Армия спасения, иеговисты, Церковь святых последних дней, методисты, пентекосталисты… сейчас полицейские расширили круг подозреваемых и по всей Швеции ищут священников, которые работают с наркоманами и изгоями, в тюрьмах, исправительных заведениях, в больницах…

Руки у Эрика почти перестали трястись, но он накладывал себе еду осторожно и сосредоточенно, словно не вполне доверял себе.

— Сколько имен у них в списке? — спросил он, пододвигая блюдо Йоне.

— Уже больше четырехсот. Но ты можешь заставить Роки вспомнить, как звали проповедника… Имя, особые приметы, приход, так что…

— Это очень трудно, — возразил Эрик. — У него поражены ткани мозга, да еще наркомания…

— Мы можем поговорить об этом завтра, — сказал Йона, приступая к еде.

— Его воспоминания выстроены по какой-то особой схеме. — Размышляя вслух, Эрик резал мясо.

— Похоже, он гораздо лучше вспоминает под гипнозом.

— Да, хотя грань между кошмарами и воспоминаниями стерта…

— Но часть из того, что он рассказывает, — настоящие воспоминания, — перебил Йона.

— Вообще все его воспоминания, по идее, должны быть настоящими… только звучит все это безумно, — ответил Эрик.

— Если Роки согласится, чтобы его снова загипнотизировали, — воспользуйся этим… попытайся добыть конкретные детали вроде имен и названий мест.

— Это я смогу. Знаю, что смогу.

— В таком случае я остановлю этого маньяка, — сказал Йона.

— Я поеду в больницу завтра же утром, — кивнул Эрик.

Они ели молча. Кисловатые нотки красного вина оттеняли землянистую сладость запеченных овощей, в салате чувствовался аромат бальзамического уксуса и трюфельного масла, ягненок был приправлен крупно помолотым черным перцем и нарезан ломтиками.

— Ты сегодня выглядишь гораздо лучше, — сказал Эрик, когда Йона положил себе добавки. — Шесть инъекций пенициллина и чуток кортизона…

Он замолчал: в кармане зазвонил телефон. На дисплее высветился номер Марго.

— Да, это Эрик.

— Йона там? — спросила Марго; кажется, она была взвинчена.

— А что случилось?

— Роки Чюрклунд сбежал.

Эрик положил телефон на стол и посидел, закрыв руками лицо и пытаясь собраться с мыслями.

Йона слушал рассказ Марго. Лечащий врач из Карсуддена принял решение о том, что Роки уже вечером совершит свой пробный выход в город. Предполагалось, что после него Роки позволят покидать территорию больницы.

Роки предстояло заказать и съесть что-нибудь в пиццерии «Примавера» на Стургатан в Катринехольме. Двое охранников сидели за столиком поодаль, чтобы не мешать. Роки съел пиццу, выпил большой стакан воды, заказал кофе, а потом вышел в туалет, где и вылез в окно.

Какие-то подростки видели, как он бежал вдоль железнодорожного полотна по направлению к лесу. После этого Роки исчез.

— Мы не можем объявить его в розыск, — сказала Марго. — Административный суд уже принял решение о выписке, и карсудденская больница разбирается с происшествием сама.

— Каким образом? — спросил Йона.

— Таким, что они, черт бы их побрал, палец о палец не хотят ударить, — ответила Марго. — Я говорила с лечащим врачом, но он спокоен как удав, я чуть не уснула у телефона… Видимо, это в порядке вещей — бегство пациентов при первой же возможности. Они почти всегда возвращаются добровольно, когда понимают, что жизнь не стоит на месте, что друзей больше нет… работы нет, и квартиры, и жены.

Йона закончил разговор, вытер губы салфеткой, положил ее на тарелку и встретил усталый взгляд Эрика.

— Это я рекомендовал разрешить ему побывки, — признался Эрик и провел рукой по волосам. — Но он вернется, беглецы почти всегда возвращаются.

— Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, — сказал Йона. — Надо найти его и разговорить, прежде чем проповедник снова убьет кого-нибудь.

— У Роки нет семьи, он не упоминал про друзей… Пасторской усадьбы больше не существует…

— Роки может прятаться в самой церкви или где-то поблизости?

— Я почти уверен, что он будет искать место, которое называл «Зоной»… Именно там он добывал свой героин. По-моему, он считает, что у него есть деньги, чтобы добраться туда.

— Я не знаю никакой «Зоны», — сказал Йона.

— Похоже на место, где водятся тяжелые наркотики… и довольно большое — там сцена, там толпа проституток.

— Я выясню, где это, — коротко сказал Йона и встал.

— Спасибо за ужин.

— На десерт мороженое, — пообещал Йона и вышел в коридор.

Эрик начал убирать со стола, но на него вдруг накатила такая усталость, что он просто оставил все как есть и, пошатываясь, ушел в библиотеку. Серебристого очечника не было на столике для курения возле стопки книг — там, где Эрик его оставил. Эрик вздрогнул и перевел взгляд на окно; рама подергивалась на крючке. На улице еще светло, но скоро стемнеет, подумал Эрик, сел в обтянутое овечьей кожей кресло и закрыл глаза.

Надо собраться, надо понять, что с ним происходит.

Не открывая глаз, он выдавил имован из блистера, лежавшего на столе, подержал в потной ладони и отправил в рот. Ему не удалось сфокусировать взгляд, чтобы посмотреть, кто ему звонит. Эрик чуть не уронил телефон, но поймал его в воздухе, поднес к уху и хрипло сказал:

— Алло?

— Ты не забыл про Мадде?

— Что?

— Эрик, что с тобой? — озадаченно спросила Джеки.

— Ничего, я просто сидел… и…

Он потерял мысль, замолчал и откашлялся.

— Ты обещал забрать Мадде. Помнишь об этом?

— Разумеется, не волнуйся… все записано в ежедневнике.

— Спасибо, — тепло отозвалась Джеки.

— Я играл упражнения, — еле ворочая языком, сообщил Эрик и закрыл глаза.

— Позвони, если у вас с Мадде возникнут сложности, я приеду, обойдутся они без кантора. Обещай, что позвонишь.

Глава 72

Йона вел «БМВ» Эрика к центру Стокгольма; он ждал звонка от Аньи Ларссон из Управления уголовной полиции. Бедро болело, и Йона взял с собой палку. Он миновал Глобен и уже направлялся к туннелям, когда зазвонил телефон.

Пощелкивая ногтями по клавиатуре, Анья сообщила, что пока ничего не нашла.

— В наших базах «Зоны» нет и никогда не было, — словно сдаваясь, сказала она.

— Это место может называться как-то иначе.

— Я нажала на пограничный контроль, отдел разведки, компьютерщиков и наружное наблюдение… Я начала задавать вопросы на множестве чудесных форумов, а также очаровательным секс-посредникам.

— Можешь связаться с Миланом?

— Лучше бы не делать этого, — честно ответила Анья.

В окнах машины свистнуло, когда Йона въехал в узкое горло туннеля. Свет на потолке и вдоль стен бил в глаза, голос Аньи пропал.

— Я должен найти Роки Чюрклунда, — сказал Йона, не зная, не прервался ли разговор.

— Подожди у дверей. — Голос Аньи донесся откуда-то издалека. — Я спущусь и…

Разговор прервался, Йона углубился в туннель, думая о том, что ему рассказал Эрик.

Через десять минут он остановил машину на крутом склоне у парка, взял палку и спустился к освещенному входу Управления уголовной полиции.

За стеклянными стенами Марго прошла мимо лифтов и, тяжело ступая, направилась ему навстречу.

— Я случайно услышала, что Анья устраивает тебе встречу с Миланом на лестнице под Барнхусбрун, — сказала она.

— Тебе придется держаться на расстоянии.

Они вместе прошли по Бергсгатан мимо закрытого фасада бассейна Крунубергсбадет и широких решетчатых ворот тюрьмы.

— Когда мне вернут пистолет? — Йона шагал, опираясь на палку.

— Мне даже разговаривать с тобой нельзя, — объяснила Марго.

Теперь они находились в старой части здания, где располагался кабинет полицеймейстера лена. Марго рассказала, что Бьёрн Керн начал говорить. Как и предвидел Эрик, гипноз дал результат, и у полиции появился ключ, благодаря которому можно, хоть и с трудом, выявить логическую последовательность в воспоминаниях тяжело травмированного Керна.

— Бьёрн говорит, что, когда он обнаружил жену, та сидела на полу с прижатой к уху рукой.

— Тот же почерк, — кивнул Йона.

— У нас нет ничего, кроме этих убийств и характерной манеры действия. У нас накопилась чертова туча загадок — но до сих пор нет ни одного ответа.

Они по диагонали пересекали Родхуспаркен. Йона хромал, Марго обеими руками обхватила огромный живот.

— Видеозаписи, сделанные через окно, — ключевая деталь, — сказал наконец Йона.

— Ты думаешь? Я увязла, — призналась Марго и искоса посмотрела на него.

В кронах блестяще-серых от влаги деревьев виднелись желтые листья.

Йона размышлял о том, что убийца — вуайерист, сталкер, который знакомится со своими жертвами, а съемки обрамляют какую-то повторяющуюся ситуацию из его жизни.

— И руки, — пробормотал он.

— А что за хрень с руками?

— Не знаю, — ответил Йона, думая: а может, руки должны привлечь внимание к определенной части тела?

Украшение с Сатурном забрал у Марии вовсе не Филип Кронстедт, а преступник с камерой, которого Филип мельком видел в саду под дождем.

Возможно, украшение в языке и послужило причиной, по которой проповедник вошел в дом, спровоцировало возбуждение — и это заставило сталкера перейти границу?

Они прошли мимо «Севен Элевен» и газетных анонсов, где предлагалось пройти тест и узнать, психопат ли твой начальник.

Йона подумал: проповедник убил женщину, забрал украшение и отметил место, особым образом расположив руки жертвы — так, чтобы мы поняли, в чем ее вина.

Табличка с изложением вины — вроде той, что висела над распятым Христом.

Ребекка Ханссон сидела, положив руку на горло, руки Марии Карлссон были во рту, рука Сусанны Керн прижата к уху, руки Сандры Лундгрен — на груди.

— У каждой из них он что-то забирал… Или украшение, или что-то еще, — сказал Йона.

— Но почему? — спросила Марго.

— Потому, что они нарушили правила.

— Йона, я знаю, ты идешь собственным путем. Но если ты найдешь Роки и добудешь какие-то сведения — будь добр, поделись со мной.

— Я позвоню тебе лично, — ответил он, помолчав.

— Каким ходом пойдет расследование — мне наплевать. Но я хочу остановить этого засранца прежде, чем появятся новые жертвы… и хорошо бы мне при этом не потерять работу.

Они прошли по Флеминггатан и приближались к месту встречи с Миланом: Йона попросил Марго не ходить дальше.

— Не подходи слишком близко, — напомнил он.

— Да кто этот хренов Милан?

Милан обходил стороной полицейское управление шесть лет. Йона видел его один-единственный раз — на записи с камеры видеонаблюдения. Плашил засветился на фоне торопливой стычки в подземном мире — он странно себя вел и выстрелил в спину какому-то человеку.

Милан Плашил служил в отделе по борьбе с наркотиками, подолгу работал под прикрытием и имел обширную сеть информантов по всему Стокгольму.

— Он мастер своего дела, — пояснил Йона.

Ходили слухи, что у Милана ребенок от женщины из боснийской мафии, но правды не знал никто. Милан оставался темной лошадкой. Жизнь между двумя мирами — судьба агента под прикрытием — и тот факт, что никто не знал, чем он занимается, сделали его чужим для всех.

— На первый взгляд он может показаться безоружным, но у него наверняка под рукой «Беретта-нано», — добавил Йона.

— Зачем ты это рассказываешь?

— Затем, что он пожертвует нами, если наши действия будут угрожать его работе под прикрытием.

— Я должна испугаться? — поинтересовалась Марго.

— Милан особенный, и тебе стоит держаться на расстоянии, — твердил Йона.

Он оставил Марго на другой стороне улицы и в одиночку двинулся мимо высоких домов, к ограде моста и вниз по каменным ступеням к широкому уступу, где обычно собирались наркоманы.

В воздухе разливалась вонь застарелой мочи, земля была усыпана окурками и зелеными бутылочными осколками.

Вдоль изогнутых стальных балок моста тянулся ряд торчащих гвоздей — мера против голубей, но все равно весь бетонный фундамент был покрыт пометом.

По тротуару приближалась чья-то тень. Йона понял, что это Милан, прислонил палку к стене и стал ждать, когда Милан поднимется на выступ.

У тридцатилетнего Милана Плашила была бритая голова и темные собачьи глаза. Худой, как подросток, одет в черный блестящий спортивный костюм и дорогие кроссовки.

— Слыхал я о тебе, Йона Линна, — объявил Милан и взглянул вниз, на воду.

— Мне надо найти место под названием «Зона».

— Ты обычно носишь сорок пятый.

— «Кольт комбат».

— Ей нельзя стоять там, наверху. — Милан кивком указал на лестницу.

Йона вздохнул. Он понял, что Марго все-таки пошла за ним, обернулся и позвал:

— Марго? Спускайся!

Марго посмотрела на них через перила, поколебалась и пошла вниз по ступенькам, держась рукой за перила.

— «Зона», — повторил Милан.

— Это место, которое существовало десять лет назад, вероятно — к югу от Стокгольма, но точно неизвестно…

— Можешь остаться там, — сказал Милан, когда Марго уже почти спустилась.

— Там покупают тяжелые наркотики и секс, — продолжил Йона.

— Если я что-нибудь выясню, пусть меня поцелуют в губы, — улыбнулся Милан.

— Ладно, — согласился Йона.

— И она, она тоже пусть поцелует.

— В чем дело? — спросила Марго и прищурилась на них.

— Хочу, чтобы меня поцеловали, — объяснил Милан и ткнул пальцем себе в губы.

— Ну нет, — рассмеялась Марго.

— Тогда погляди на мою пипку, — серьезно объявил Плашин и спустил брюки и трусы.

— Как мило, — сказала Марго, не поведя бровью.

— Я издеваюсь над тобой, поняла? Я тебя проверяю, ты же из уголовки?

— Да.

— Табельное оружие? — спросил он, застегивая брюки.

— «Глок».

Милан беззвучно рассмеялся и посмотрел вниз, на тротуар. Тучи мелких насекомых толклись в воздухе сбоку от лестницы.

— Единственное место, похожее на то, о котором ты говоришь, находилось в Бакарбю, — сказал Милан, коротко глянув на Йону. — Называлось «Клуб Нуар». Но его уже нет… Для больших борделей это неподходящая страна и неподходящее время. Сейчас бордель — это квартира с парой девчонок из Восточной Европы, все через интернет, множество звеньев и ни на ком не лежит ответственность…

— Но это место существовало, — упрямо сказал Йона.

— Если и существовало, то до меня, потому что его больше нет, нет его, никто не знает о нем…

— Кого нам спросить?

Милан обернулся к нему. Его губы казались еще тоньше под узкой полоской тени от усов. Маленькие, близко и глубоко посаженые черные глазки.

— Меня, — ответил он. — Если там можно купить героин, я узнаю, где это… если это не какой-нибудь русский анклавчик.

— Так где покупают героин? — спросила Марго.

— Если не знать нужных людей, то это все равно что ткнуть пальцем в небо. Словом, ничего не изменилось… Медбургарплатсен и Ринкебюцентрум работают… Сейчас много героина приходит… афганского, но его фасуют несколько раз в разных странах. И опять все выходят сухими из воды…

Милан крепко потер под носом, сплюнул Марго почти на туфли и повторил, что «Зона» — выдумка.

Глава 73

Два дня у Эрика раскалывалась голова. Утром он сидел и читал Рильке, пока унылый настройщик возился с роялем, который еще раньше втащили в дом через двери лоджии.

Эрик поднял глаза, когда Йона вышел из кабинета. В дверь позвонили, и Йона, одетый в спортивный костюм, скрылся в прихожей.

— Эрик купил рояль, — донесся звонкий девчачий голосок.

— Ты, наверное, Мадлен, — сказал Йона.

Услышав голоса, Эрик отложил книгу, быстро зашел в ванную и умылся. Руки у него дрожали, его насквозь пронизала тревога, когда он взглянул в воспаленные глаза своего отражения в зеркале. Три фотографии, запах пластмассы в зале заседаний, зеленые глаза Сандры и озорная улыбка Марии Карлссон — воспоминания того дня не выходили из головы.

Он вышел в гостиную: Джеки и Мадде уже стояли перед роялем, перешептываясь и тихонько смеясь. Джеки сняла свое белое пальто и положила руку дочери на плечо.

— Хочешь угодить мне? — спросила Джеки.

— Рояль ужасно-ужасно красивый, — сказала Мадлен.

— Попробуй, — хрипло предложил ей Эрик.

— Его настроили после переезда? — спросила Джеки.

— Настройка входит в стоимость.

Мадде села на стул и заиграла ноктюрн Сати. Пальцы мягко скользили, малышка держалась прямо и сосредоточенно. Доиграв, она обернулась, широко улыбаясь. Эрик зааплодировал, чувствуя, что вот-вот прослезится.

— Невероятно… как тебе это удается?

— Скоро придется настраивать его снова, — заметила Джеки.

— О’кей.

Улыбаясь, она легко провела пальцами по черному лаку крышки. В лакировке ее рука отражалась, словно выточенная из камня.

— Но как же прекрасно он звучит.

— Я рад, — отозвался Эрик.

Мадде потянула его за руку:

— А теперь послушаем, как играет робот.

— Нет! — запротестовал Эрик.

— Да-а, — засмеялись обе гостьи.

— Ладно, я же знаю, какой высоты планка, — промямлил Эрик и сел.

Он положил дрожащие пальцы на клавиши — и снял, так и не заиграв.

— Мадде… ты так чудесно играла, — повторил он.

— Ты тоже молодчина.

— А в футбол ты так же ловко играешь?

— Нет…

— Наверняка так же, — добродушно сказал Эрик. — Я приду завтра пораньше, посмотрю, как ты забиваешь голы.

Лицо девочки стало напряженным и испуганным.

— Ты о чем? — спросила Джеки.

— Я же должен забрать Мадде после матча.

Джеки побледнела, лицо стало строгим.

— Матч был вчера, — мрачно проговорила она.

— Мама, я… я вполне…

— Ты что, шла домой одна? — спросила Джеки.

— Ничего не понимаю, — сказал Эрик. — Я думал…

— Помолчи, — отрезала Джеки. — Мадде, Эрик не пришел за тобой после матча?

— Все в порядке, мама, — выговорила девочка и заплакала.

У Эрика бессильно опустились руки; в голове застучало, вернулась дурнота.

— Прости, — тихо сказал он, — не понимаю, как…

— Ты же обещал!

— Мама, перестань! — закричала Мадде.

— Джеки, у меня было страшно много…

— Наплевать мне на это! — рявкнула Джеки. — И слышать не хочу!

— Не кричи, — плакала Мадде.

Эрик встал на колени перед девочкой и посмотрел ей в глаза.

— Мадде, я думал, матч завтра. Я перепутал.

— Все в порядке…

— Не разговаривай с ним, — оборвала Джеки.

— Пожалуйста, я только хочу…

— Так я и знала. — Черные очки резко блеснули. — Таблетки. Это не альведон. Что это были за таблетки?

— Я врач, — оправдывался Эрик; он встал. — Я вполне контролирую ситуацию.

— Ладно, — пробормотала Джеки; она уже тянула Мадде за собой к двери.

— Но теперь всё…

Джеки наткнулась на стол, который передвинули, чтобы освободить место для рояля. Ваза с сухими цветами опрокинулась и раскололась на три больших куска.

— Мама, ты разбила…

— Наплевать, — огрызнулась Джеки.

Перепуганная Мадлен уже рыдала с икотой, плетясь за матерью.

— Джеки, подожди! — Эрик рванулся за ней. — Лекарства иногда выходят боком, это правда. Я не знаю, как оно так получилось, но…

— Мне все равно! Я должна тебя пожалеть? За то, что ты сидишь на таблетках и подверг мою дочь опасности? Тебе больше нет доверия, ты же понимаешь. И не смей приближаться к ней.

— Я вызову такси, — удрученно сказал Эрик.

— Мама, он не виноват. Ну мамочка…

Джеки молчала; слезы лились у нее по щекам, когда она уходила, таща дочь за руку.

— Прости меня, от меня сплошные неприятности, — всхлипывала Мадде.

Глава 74

Там, где Мэстер-Самуэльсгатан пересекает Мальмшилльнадсгатан, высокие здания образуют ущелье, где ветер становится порывистым, сильным. Мусор вихрем кружится вокруг бронзовой девочки, которая больше трех десятилетий, потупив глаза, стоит в окружении проституток.

Эрик отправился с Йоной — на случай, если им удастся выследить Роки. Устроившись в ресторане «Моццарелла», он заказал чашку кофе.

Эрик уже оставил Джеки два голосовых сообщения, в которых просил прощения и пытался объяснить, что его, возможно, преследует пациент.

Он и сам слышал, насколько нелепо прозвучал его совет, обращенный к Джеки, — уехать на время к сестре вместе с Мадде.

Эрик отпил кофе, вгляделся в отражение своего встревоженного лица на фоне улицы, не в силах понять, что все испортил. После ухода Симоне одиночество не пугало его, но жизнь вдруг подкинула ему еще один шанс. Купидон подкрался к краю своего облачка и снова пронзил его сердце стрелой.

Эрик взял телефон, посмотрел на часы и позвонил Джеки в третий раз. Когда ее голос на автоответчике попросил его оставить сообщение, он закрыл глаза и сказал:

— Джеки… мне страшно жаль, это я уже говорил, однако пойми: все люди совершают ошибки… Я не собираюсь оправдываться, но я здесь… я жду тебя, играю этюды… и готов сделать все, чтобы вернуть твое доверие.

Эрик положил телефон на стол возле кофейной чашки; Йона остановился у облезлого фасада перед двумя женщинами. Опершись на палку, он попытался завести с ними разговор, но едва женщины смекнули, что он не клиент, они развернулись к нему спиной и принялись болтать друг с другом.

— Вы не знаете такое место — «Зона»? — спросил Йона. — Я могу неплохо заплатить, если подскажете, где это.

Женщины пошли прочь; Йона захромал за ними, пытаясь втолковать, что на самом деле «Зона» может называться как-нибудь иначе.

Он остановился, потом двинулся в противоположном направлении. Поодаль, возле башен Кунгсторнена, худая женщина садилась в белый фургон.

Йона прошел мимо лесов. Возле фасада валялись латексные перчатки и презервативы.

У следующих ворот сидела женщина лет сорока, волосы неопрятно забраны в хвост; она куталась в толстую куртку. Красные шорты в пятнах, голые ноги — в ранках.

— Прошу прощения… — начал Йона.

— Уже ухожу, — промямлила женщина.

Она встала — с боязливыми повадками человека, привыкшего, что его отовсюду прогоняют; куртка распахнулась, по ней стала видна обрезанная футболка. Женщина подняла голову.

— Лиса? — спросил Йона.

Глаза женщины были водянистыми, лицо — морщинистым и усталым.

— Говорили, ты умер, — сказала она.

— Я вернулся.

— Ты вернулся, — хрипло рассмеялась женщина. — Ну и что тут странного?

Она рьяно потерла глаз, тушь размазалась.

— Твоего сына, — добавил Йона и склонился к ней, опираясь на палку, — твоего сына поместили в приемную семью, ты ведь уже виделась с ним.

— И теперь ты во мне разочаровался? — Женщина отвернулась.

— Я только думал, что ты готова к переменам.

— Я тоже так думала, но что за…

Она сделала несколько неверных шагов и замерла, ухватившись за переполненную урну.

— Можно предложить тебе кофе и булочку с сыром? — спросил Йона.

Лиса покачала головой.

— Тебе же нужно поесть, а?

— Просто скажи напрямик, что хочешь узнать. — Лиса потупилась и сдула выбившуюся прядь с лица.

— Тебе известно место под названием «Зона»? Там работают многие девушки, вероятно, оно русское и существует уже с десяток лет, там можно легко добыть героин…

— Было раньше одно место в Баркарбю — как там его…

— «Клуб Нуар»… его больше нет.

Стайка воробьев порхнула с дерева.

— В Рюггцентруме по-прежнему теплится жизнь, в Сульне, но…

— Он слишком маленький, — возразил Йона.

— Посмотри в интернете, — посоветовала Лиса.

— Спасибо, обязательно, — сказал Йона и пошел было дальше.

— Почти у всех все в порядке, — пробормотала женщина.

Йона остановился и снова посмотрел на нее. Она стояла, пошатываясь, опираясь на урну, и облизывала губы.

— Ты знаешь, где сейчас Петер Далин? — спросил Йона.

— Надеюсь, в аду.

— Ясно… а если он пока не там?

Женщина нагнулась и почесала ногу.

— Я слышала, он вернулся к матери, в квартиру на Фельтёвештен, — тихо сказала она, изучая свои ногти.

Глава 75

Эрик припарковал машину под внутренней галереей Фэльтёверстена, и по дороге к лифтам Йона сказал, что ему нельзя бывать там, куда они направляются.

— Мне запретили и нос туда совать, — объяснил он, и от его улыбки Эрик вздрогнул.

Лифт остановился на шестом этаже, они прошли по тоскливому коридору с именами жильцов на почтовых щелях, с пыльными ковриками, детскими колясками и кроссовками.

Йона позвонил в дверь с изящной латунной дощечкой, на которой значилось «Далин».

Чуть погодя дверь открыла девушка лет двадцати. Испуганные глаза, скверная кожа, волосы накручены на старые бигуди.

— Петер сидит у телевизора? — спросил Йона и вошел.

Эрик последовал за ним. Закрыв за собой дверь, он осмотрелся в унылой прихожей: отделочная лента с узором, цветные фотографии старушки с двумя кошками на руках.

Толкнув застекленную дверь палкой, Йона вошел прямиком в гостиную и остановился перед пожилым мужчиной, сидевшим на коричневом кожаном диване в компании двух полосатых кошек. На мужчине были очки с толстыми линзами, белая рубашка и красный галстук, а волнистые волосы он зачесал на плешь.

По телевизору шла какая-то из старых серий «Коломбо». Питер Фальк, засунув руки в карманы мятого плаща, улыбался самому себе.

Мужчина на диване мельком глянул на Йону, выудил из пыльного пакета несколько кошачьих галет и швырнул на пол, после чего понюхал пальцы.

Обе кошки неохотно спрыгнули на пол и обнюхали галеты. Девушка, хромая, ушла на кухню выжимать половую тряпку.

— Все как ты привык? — осведомился Йона.

— Тебе-то откуда знать? — прогнусил Петер Далин.

— Она хоть сознает, что ты только начал?

Петер Далин улыбнулся, но уголок глаза у него нервно задергался.

— Тебе известно, что я прошел добровольную кастрацию, — сказал он. — Меня освободили в суде первой инстанции, тебе запрещено подходить ко мне.

— Я уйду, как только получу ответ на свой вопрос.

— Будь уверен, я все-таки заявлю на тебя в полицию, — объявил Петер и почесал промежность.

— Мне надо найти место под названием «Зона».

— Желаю удачи.

— Петер, ты бывал и бываешь во всех местах, где людям лучше не появляться, и…

— Я такой нехороший, такой нехороший! — съязвил Петер.

Девушка на кухне положила руку на живот и на мгновение закрыла глаза.

— Она без трусов, — объявил Петер и положил ноги на подлокотник. — Они в тазу с уксусом, под кроватью.

— Эрик, — попросил Йона, — уведи ее, объясни, что мы из полиции. По-моему, ей нужен врач.

— Я найду новую, — равнодушно сообщил Петер.

Эрик вывел девушку в коридор. Натягивая сапоги и собирая сумку, она держалась за живот и пошатывалась.

Не успела за ними закрыться дверь, как Йона схватил Петера за плечо и потащил в кухню. Лысому удалось вцепиться в подлокотник; диван поехал следом и смял персидский ковер.

— Пусти! Не имеешь права…

Диван уткнулся в порог, Петер перевалился через подлокотник и громко застонал, свалившись на пол. Йона поволок его по линолеуму. Кошки, цокая когтями, брызнули прочь. Петер хотел ухватиться за ножку стола, но не дотянулся.

Йона поставил палку в угол и, не ослабляя хватки, открыл балконную дверь и выволок Петера на зеленую пластиковую травку.

— Ты что творишь! Я ничего не знаю, а ты…

Йона потянул его за собой, перевесил через балконные перила, так что тот шмякнулся о красную фанеру с внешней стороны, — однако не выпустил, пока не убедился, что Петер накрепко вцепился в перила.

— Я не могу держаться, не могу! — завопил Петер.

Ногти у него побелели, а очки, вертясь, полетели на землю с приличной высоты.

— Рассказывай, где «Зона».

— Я никогда про нее не слышал. — Петер хватал воздух ртом.

— Большое место, возможно, русское… проститутки, сцена, много наркотиков.

— Я не знаю, — хныкал Петер. — Ну поверь мне!

— Верю, — сказал Йона и отвернулся.

— Ладно, слышал я это название! Больше нет сил держаться. Но я не знаю, где эта «Зона», я ничего не знаю.

Йона снова посмотрел на него и втащил на балкон. Петер, трясясь всем телом, рвался на кухню.

— Этого недостаточно. — Йона отпихнул его к перилам.

— Несколько лет назад… одна девица говорила про парней из Волгограда, — зачастил Петер, отодвигаясь подальше от перил, к стене. — Это не бордель, с ее слов, а, скорее, кружок… ну знаешь, жесткие правила, все следят за всеми…

— Где это было?

— Понятия не имею, честное слово! — прошептал Петер. — Знал бы — сказал.

— Где я могу найти эту женщину? Ту, что рассказывала про притон?

— Это было в каком-то баре, в Бангкоке, она жила несколько лет в Стокгольме. Я не знаю, как ее зовут.

Йона вернулся в кухню. Петер шагнул следом и закрыл балконную дверь.

— Ты не имеешь права устраивать беспредел. — Он вытер слезы бумажным полотенцем. — Тебя выгонят взашей из полиции…

— Я больше не полицейский. — Йона взял палку, прислоненную в углу. — Так что у меня вдоволь времени, чтобы заняться тобой.

— Как это — заняться? Ты к чему клонишь?

— Сделаешь, как я велю, — все будет нормально, — пообещал Йона, вертя палку в руках.

— Что я должен сделать? — умоляюще спросил Петер.

— Как только окажешься в больнице, пойдешь к полицейскому и…

— Зачем мне в больницу?

Йона с размаху ударил Петера палкой по лицу. Петер отшатнулся, обеими руками схватился за нос, налетел на стол, опрокинулся на спину и ударился головой о линолеум. Кровь брызнула на миски с кошачьей едой.

— Как только окажешься в больнице, подойдешь к полицейскому и признаешься в своих преступлениях, во всех случаях жестокого обращения, — сказал Йона, упираясь палкой Петеру между ключиц. — Мириам было четырнадцать, когда она покончила с собой, Анне-Лене удалили яичники, Лиса увязла в проституции, а девочка, которая сейчас была здесь…

— Да-а! — заверещал Петер. — Да-а!

Глава 76

Эрик забрал Йону с Вальхаллавэген после того, как отвез девушку к знакомому гинекологу в больницу Софиахэммет.

— Теперь мы знаем, где эта «Зона», — сказал Йона, усевшись в машину. — Это, кажется, русское сообщество… где членство покупают соучастием в преступлении.

— Значит, там строго следят, чтобы никто не проболтался. — Эрик побарабанил по рулю. — Вот почему никто ничего не знает.

— Мы никогда его не выследим. А инфильтрация может занять годы.

Йона взглянул на экран телефона и увидел, что Нолен трижды звонил за последний час.

— Теперь у нас всего одна возможность найти «Зону», — сказал он. — Благодаря женщине, которую Роки называл Тиной.

— Но ее же не существует?

— В базах — нет, подобного убийства в Швеции не зарегистрировано, — ответил Йона. — Трудно не заметить, что человеку отрубили руку.

— Может, Роки это просто привиделось в кошмарном сне.

— Ты, правда, в это веришь? — спросил Йона.

— Нет.

— Тогда поехали к Нолену.

В Институте судебной медицины было множество лекционных залов, но всего один — для демонстрации трупов. Зал этот напоминал анатомический театр. Круглое помещение, места поднимаются амфитеатром вокруг сцены с секционным столом.

Уже в холле слышался резкий голос Нолена, доносившийся из-за закрытых дверей. Профессор, очевидно, заканчивал лекцию.

Йона и Эрик тихонько вошли и сели. Нолен в белом халате стоял возле почерневшего тела мужчины, умершего от переохлаждения.

— Из всего, что я сегодня сказал, вам нужно накрепко запомнить вот что, — заключил Нолен. — Об окончательном наступлении смерти нельзя судить, пока тело не прогрелось.

Он положил руку в перчатке на грудь трупа и раскланялся под аплодисменты студентов-медиков.

Йона с Эриком подождали, пока студенты покинут зал, и спустились к сцене. От трупа шел едкий запах дрожжей и тины.

— Я тоже заглянул в наши базы данных, — сказал Нолен. — О таких повреждениях нигде не упоминается… Я просмотрел все материалы по насилию, несчастным случаям и самоубийствам… Этой женщины там нет.

— Однако же ты искал меня, — заметил Йона.

— Ответ очевиден: тело не было найдено, — проворчал Нолен и, сняв очки, принялся усердно протирать их.

— Само собой, но в остальном…

— Кого-то не находят никогда, — перебил Нолен, — кого-то находят спустя долгие годы… иных невозможно опознать… хотя пытаются — анализ зубов, ДНК, хранят тела по два года… Толковые люди работают в Ведомстве судебной медицины, и все-таки каждый год приходится хоронить по нескольку неопознанных.

— Но раны и повреждения ведомство обязано регистрировать, — настаивал Йона.

У Нолена странно блеснули глаза, и он понизил голос.

— Я подумал еще об одной возможности, — начал он. — Была такая группа судмедэкспертов, которые сотрудничали кое с кем из полицейских… Они называли себя «Экономим деньги налогоплательщиков». Считалось, что они заранее могут определить, приведет ли куда-нибудь то или иное предварительное расследование или нет.

— Ты об этом никогда не рассказывал, — заметил Йона.

— Дело было в восьмидесятые… «Экономисты» не хотели обременять шведских налогоплательщиков тратами на бесперспективные полицейские расследования и бесплодной работы по установлению личности. Обошлось без крупных скандалов, лишь несколько выговоров, но я немного интересовался… Когда ты описал Тину как героинщицу, проститутку, возможно, жертву торговцев людьми…

— Ты подумал, что «экономисты» по-прежнему промышляют? — спросил Йона.

— Никаких записей, — Нолен постучал пальцами по столу, словно печатал на компьютере, — никаких расследований, никакого Интерпола. Тело лежит в могиле как неопознанное, а жизнь продолжается, и ресурсы можно потратить на что-нибудь другое.

— Но в таком случае Тина есть в базах ведомства судебной медицины, — сказал Эрик.

— Ищите не идентифицированное тело, — посоветовал Нолен. — Естественная смерть, болезнь.

— С кем мне поговорить? — спросил Йона.

— Поговори с Юханом из судебной генетики, передай ему от меня привет, — сказал Нолен. — Или я сам позвоню, раз уж я здесь…

Нолен отыскал в контактах нужный номер и приложил телефон к уху:

— Добрый день, это профессор Нильс Олен… да, и вам спасибо, очень приятно… Довольно сложно, мне кажется…

Разговаривая, Нолен дважды обошел вокруг мертвого тела. Закончив разговор, он с минуту молчал. Уголки рта слегка подергивались. Пустой амфитеатр расходился кругами, словно годовые кольца на срубе.

— За нужный вам период в Стокгольме обнаружена всего одна неопознанная женщина, чей возраст соответствует возрасту Тины, — сказал он наконец. — Вероятно, это она. Если нет — значит, Тину просто не нашли.

— Это, правда, может быть она? — спросил Эрик.

— Причиной смерти указан инфаркт… есть ссылка на протокол, но самого протокола не существует…

— О теле нет никаких записей?

— Вероятно, проверяли ДНК, отпечатки пальцев, зубную карту, — предположил Нолен.

— Где она сейчас? — спросил Йона.

— Лежит на кладбище Скугсчюркугорден, — улыбнулся Нолен. — Имени нет, только номер могилы: 32 2 53 332.

Глава 77

Кладбище Скугсчюркугорден входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО — более ста тысяч захоронений. Эрик и Йона шли по ухоженным дорожкам мимо часовни Скугскапеллет. Желтые розы лежали у красного надгробия Греты Гарбо.

Участок номер пятьдесят три располагался в дальнем углу, возле ограды, за которой тянулась Гамла-Сюресёвэген. Кладбищенские рабочие выгрузили гусеничный экскаватор из принадлежавшего коммуне грузовика и уже успели снять всю землю до самого гроба. Слой дерна лежал возле кучи сырой земли; из нее торчали нитки корней, виднелись блестящие дождевые червяки.

Нолен и его ассистент Фриппе подошли с другой стороны, поздоровались. Фриппе подстригся, лицо у него слегка округлилось, но на нем был все тот же старый плетеный ремень и выцветшая футболка с черной надписью «Hammerfall».

Верхняя часть экскаватора с кабиной плавно повернулась, зашипела гидравлика — это шея экскаватора опустилась и выпрямилась. Покрытый ржавчиной ковш со скрежетом задел крышку гроба.

Нолен, как обычно, читал Фриппе лекцию: при разложении белка и углеводов высвобождаются аммоний, сероводород и углеводород.

— Конечной стадией разжижающего ткани процесса гниения является полное скелетирование тела.

Нолен знаком попросил машиниста экскаватора сдать назад. Комья глинистой земли полетели с лезвия на траву. Нолен сполз в яму, держась рукой за край. Крышка гроба продавилась посредине под тяжестью земли.

Патологоанатом поскреб лопатой края гроба, смахнул землю руками, сунул лезвие лопаты под крышку и попытался поднять, но крышка надломилась. Она была не прочнее расползающегося картона.

Нолен пошептал что-то себе под нос, отбросил лопату и стал по кусочкам отрывать крышку руками. Лоскуты он передавал Фриппе, и вот останки, лежавшие в могиле, обнажились до конца.

Мертвое тело, ничем не прикрытое, такое беззащитное.

Скелет в гробу казался маленьким, словно детским, но Нолен убедительно заявил, что речь идет о взрослой женщине.

— Рост примерно метр шестьдесят пять, — пробормотал он.

Женщину похоронили в футболке и трусах, кости проступали под тканью, закругления ребер не повреждены, но на тазовых костях ткань просела.

Нанесенный текстильной краской кобальтово-синий ангел еще угадывался на футболке.

Фриппе обошел могилу, фотографируя покойную под разными углами. Нолен достал щеточку и принялся сметать землю и обломки крышки со скелета.

— Левая рука отрублена у плеча, — объявил Нолен.

— Вот и наш ночной кошмар, — тихо сказал Йона.

Они смотрели, как Нолен осторожно поворачивает череп покойницы. Нижняя челюсть отвалилась, но в остальном череп был целым.

— Глубоко проникающий удар широким острым предметом, нанесенный в переднюю часть черепа, — констатировал Нолен. — Лобная кость, скуловая кость, верхнечелюстная кость… удар доходит до ключиц и грудины…

— Проповедник вернулся, — сказал Эрик, ощущая пустоту под ложечкой.

Нолен продолжал сметать землю со скелета. Возле бедренной кости он нашел часы с поцарапанным стеклом. Кожаный ремешок превратился в серую труху.

— Похожи на мужские, — сказал Нолен, вертя часы в руках.

На задней стороне виднелись кириллические буквы. Нолен достал мобильный телефон, сфотографировал надпись.

— Отправлю Марии из Института славистики, — пробормотал он.

Глава 78

Йона получил еще одну инъекцию кортизона в бедро и сейчас, вооружившись длинным деревянным шестом, отрабатывал технику боя в ветвистом саду на задах дома.

Тогда, на кладбище, пока они ждали перевода выгравированных на часах слов, Нолен пытался разыскать коллегу, выписавшего справку о причине смерти Натальи.

Сейчас Эрик сидел за роялем, наблюдая, как друг отрабатывает приемы блокировки и атаки, — скольжение тени на тонких льняных занавесках.

Словно китайский театр теней, подумал он и уставился на клавиши перед собой.

Он хотел поучить этюд, но не было сил. Мысли разбегались. По-прежнему не удавалось дозвониться до Джеки, а час назад с работы позвонила Нелли, собираясь заехать к нему.

Эрик медленно положил мизинец на клавишу, извлек первый звук — и тут зазвонил телефон.

— Эрик Мария Барк, — сказал Эрик.

— Здравствуйте, — послышался тонкий голосок. — Меня зовут Мадлен Федерер, и…

— Мадде? — ахнул Эрик. — Ну как ты?

— Хорошо, — тихо ответила девочка. — Я взяла телефон у Роситы… Я только хотела сказать — как здорово, что ты приходил к нам.

— Мне так нравилось бывать с тобой и твоей мамой.

— Мама скучает по тебе, но она такая упертая и притворяется…

— Слушайся ее, и…

— Мадде! — крикнул кто-то. — Что ты делаешь с моим телефоном?

— Прости, что я все испортила, — торопливо проговорила девочка, и разговор прервался.

Эрик сполз с рояльной табуретки и остался сидеть на полу, закрыв лицо руками. Потом лег на спину и уставился в потолок, думая, что пора взять жизнь в свои руки и покончить с таблетками.

Он привык вести пациентов к победе.

Тьма сгущается перед рассветом, говорил он обычно.

Эрик со вздохом поднялся, умылся и сел на ступеньки перед застекленной дверью.

Йона со стоном повернулся, тихо стукнул палкой и, запнувшись, отступил назад. Замер, встретился с Эриком глазами.

Пот стекал по его лицу, в мускулах пульсировала кровь, он дышал глубоко, но размеренно и свободно.

— Успел взглянуть на прежних пациентов?

— Я нашел нескольких детей священников, — сказал Эрик, слыша, как у дома останавливается автомобиль.

— Передай имена Марго.

— Но я только начал просматривать архивы, — ответил Эрик.

Нелли обошла дом, помахала рукой и подошла к мужчинам. Узкая куртка и черные брючки ловко сидели на ней.

— Нам бы надо быть на лекции Ракели Егуда, — сказала Нелли, усаживаясь рядом с Эриком.

— Лекция была сегодня?

У Йоны зазвонил телефон; он отошел к сараю и лишь тогда ответил.

У Нелли был усталый и подавленный вид. Нежная кожа под глазами посерела, на лбу пролегли морщины.

— Ты не можешь сделать заявление по закону Марии сам? — спросила она.

— Я думаю об этом.

Нелли только покачала головой и печально взглянула на него.

— Как, по-твоему, у меня полные губы? — спросила она. — Губы ведь становятся тоньше с возрастом. А Мартин… у него пунктик на губах.

— А что Мартин? Он разве не делается старше?

— Не смейся, но я подумываю об операции… Я не готова стать старой, я не хочу, чтобы кто-то считал, будто делает мне одолжение, занимаясь со мной любовью.

— Нелли, ты чертовски привлекательна.

— Я это говорю не для того, чтобы ты мне льстил, но я больше не чувствую… — Она замолчала; подбородок задрожал.

— Что случилось?

— Пустяки. — Нелли осторожно вытерла под глазами и подняла взгляд.

— Поговори с Мартином об этих порнофильмах, если они тебя так огорчают.

— Не огорчают, — улыбнулась она.

Йона закончил разговор и подошел к ним с телефоном в руке.

— В Институте славистики рассмотрели буквы на мужских часах… Буквы определенно белорусские.

— Что там написано? — спросил Эрик.

— «Андрею Калёву за неоценимый вклад в работу. Военный факультет, Университет им. Янки Купалы».

Они проследовали за Йоной в кабинет. Меньше чем за пять минут он отследил имя. В Интерполе сто девяносто стран-участниц, и в отделе международного сотрудничества Йону переключили на офис Центрального государственного бюро в Минске.

Там он узнал, что Андрея Калёва не объявляли в розыск, а вот женщину по имени Наталья Калёва из Гомеля, напротив, разыскивали по всей стране.

Женщина на том конце провода сообщила на британском английском, что Наталья — женщина, которую Роки называл Тиной, — предположительно стала жертвой торговцев людьми.

— Близкие сообщали, что какая-то подружка позвонила или написала из Швеции и соблазнила Наталью приехать через Финляндию без вида на жительство.

— Это все? — спросил Йона.

— Вы можете поговорить с ее младшей сестрой, — сказала женщина в трубке.

— Сестрой?

— Она отправилась в Швецию искать Наталью и наверняка еще там. Регулярно звонит нам, спрашивает, нет ли новой информации.

— Как зовут сестру?

— Ирина Калёва.

Глава 79

На центральной кухне NBA в Кунгсхольмене пахло вареной картошкой. У плит суетились повара в белых халатах и с сетками на волосах. От кафельных стен и обитых жестью столов гулко отдавался стук измельчителя отходов.

Эрик попросил Нелли поехать к Ирине вместе с ними. То, что психолог — женщина, может оказаться очень кстати, когда Ирина узнает, что ее сестра стала жертвой секс-торговцев и что ее убили.

На Ирине, как и на остальных, были сетка для волос и белый халат. Она стояла перед вереницей огромных кастрюль, закрепленных на оси. Она сосредоточенно посмотрела на дисплей, ввела команду, потянула рычаг, и кастрюля опрокинулась.

— Ирина? — спросил Йона.

Женщина подняла глаза и вопросительно посмотрела на трех незнакомцев. Щеки у нее раскраснелись, на лбу проступил пот от поднимавшегося над кипятком пара, прядь волос выбилась из сетки и прилипла к виску.

— Вы говорите по-шведски?

— Да, — ответила Ирина, не отвлекаясь от работы.

— Мы из полиции. Государственная уголовная полиция.

— У меня есть вид на жительство, — выпалила она. — Все в шкафчике, паспорт и прочие бумаги.

— Мы можем отойти куда-нибудь и поговорить?

— Сначала мне надо спроситься у шефа.

— Мы уже говорили с ним, — уверил Йона.

Ирина что-то сказала женщинам, те улыбнулись ей в ответ. Сунув сетку в карман, она повела их через наполненное грохотом помещение, мимо шеренги больших тележек для перевозки еды; наконец они оказались в тесной комнате для персонала. В раковине сгрудились немытые кружки; вокруг стола, на котором красовалась большая глубокая тарелка с яблоками, стояло шесть стульев.

— Я думала, меня увольняют, — сказала Ирина и нервно улыбнулась.

— Мы можем присесть здесь? — спросил Йона.

Ирина кивнул и села на стул. Лицо у нее было круглое и миловидное, как у четырнадцатилетнего подростка. Йона посмотрел на ее узкие плечи под белым халатом и подумал о миниатюрном скелете ее сестры в могиле.

Став проституткой, Наталья назвалась Тиной; потом ее убили и закопали как падаль — потому что она была одинокой, не имела документов и некому было ей помочь. В Швеции из нее выжали все соки, а потом сочли, что она даже не стоит расходов на установление личности.

Ничто в полицейской работе не сравнится по тяжести с необходимостью во время расследования сообщать людям о смерти их родных.

Ничто не поможет привыкнуть к тому, как боль наполняет глаза, как бледнеют щеки. Попытки улыбаться и шутить сходят на нет. Самыми упорными оказываются попытки действовать рационально, задавать важные вопросы.

Ирина дрожащей рукой смахнула мусор со стола. На ее лице читались надежда и страх.

— У нас очень печальный повод для визита, — начал Йона. — Вашей сестры, Натальи, больше нет в живых, недавно мы обнаружили ее останки.

— Сейчас? — тускло спросила Ирина.

— Она умерла девять лет назад.

— Я не понимаю…

— Но нашли ее только сейчас.

— В Швеции? Я искала, я, правда, не понимаю.

— Наталью похоронили, но в то время не смогли установить личность, вот почему мы узнали о ее смерти только сейчас.

Маленькие руки покатали крошки на столе и легли на колени.

— Что произошло? — спросила Ирина; ее глаза оставались распахнутыми и пустыми.

— Мы еще не все знаем, — признался Эрик.

— У нее всегда сердце было… она не хотела пугать нас, но иногда оно просто переставало биться, внутри наступала вечность…

Подбородок у Ирины задрожал, она прижала руку к губам, потупила глаза и тяжело сглотнула.

— У вас есть с кем поговорить после работы? — спросила Нелли.

— Что?

Ирина быстро вытерла слезы со щек, снова сглотнула и подняла глаза.

— Ладно, — словно опомнившись, сказала она. — Что я должна сделать? Я должна за что-то заплатить?

— Нет, но нам надо задать несколько вопросов, — сказал Йона. — Сможете ответить?

Она кивнула и снова потрогала крошки на столе. Из большой кухни доносился металлический лязг, кто-то подергал дверь.

— Вы как-то связывались с сестрой, пока она жила в Швеции?

Ирина покачала головой, рот чуть искривился, она подняла взгляд.

— Одна только я знала, что она собирается в Стокгольм, но я обещала никому не рассказывать — маленькая была, не понимала… Она строго наказала мне молчать, говорила, что хочет удивить маму первой зарплатой… Никакой зарплаты не вышло, но я однажды говорила с ней по телефону. Она сказала только, что все образуется… — Ирина замолчала и погрузилась в мысли.

— Она говорила, где живет?

— У нас нет братьев, — продолжила Ирина. — Папа умер, когда мы были маленькими, я его не помню, а Наталья помнила… и, когда она уехала, мы с мамой остались одни… Мама так по ней тосковала, плакала, беспокоилась за ее сердце, чуяла беду. Я думала, что, стоит мне найти сестру и привезти ее домой, все станет хорошо… Но мама не хотела отпускать меня, она зачахла бы в одиночестве.

— Я вам очень сочувствую, — сказал Йона.

— Спасибо. Теперь я знаю, что Наталья умерла. — Ирина поднялась. — Я, наверное, это предчувствовала, а теперь — знаю.

— Вам известно, где она жила?

— Нет.

Она сделала шаг к двери — наверное, просто желая уйти из этой ситуации, уйти отсюда.

— Присядьте еще ненадолго, — попросил Эрик.

— Хорошо, но вообще-то мне пора возвращаться на рабочее место.

— Ирина, — сказал Йона, и его сумрачный голос прозвучал властно, что заставило молодую женщину слушать. — Вашу сестру убили.

— Нет! Я же говорила, что у нее сердце…

Халат Ирины зацепился за спинку стула, и стул поехал за ней. Когда до нее дошел смысл сказанного, она была потрясена. Щеки побелели, губы задрожали, зрачки расширились.

— Нет, — простонала она.

Наткнулась спиной на мойку, затрясла головой, ощупью нашла дверцу холодильника, прислонилась к ней. Нелли хотела успокоить ее, но Ирина вырвалась.

— Ирина, вам надо…

— Господи, только не Наталья! — выкрикнула та. — Она обещала…

Ирина схватилась за ручку, и дверца холодильника распахнулась, женщина упала, оборвалась полка с кетчупом и вареньем. Нелли уже сидела рядом с ней на полу, обнимая за узкие плечи.

— Не моя сестра, — задыхалась Ирина, — не моя сестра…

Она скорчилась у Нелли на коленях, плача и зажимая рот рукой, она голосила себе в ладонь и тряслась всем телом.

Чуть погодя Ирина успокоилась и села, хотя из-за мучительных спазмов дышала прерывисто. Она вытерла слезы и глухо кашлянула, стараясь снова выровнять дыхание.

— Кто-нибудь издевался над ней? — не своим голосом спросил Йона. — Бил ее? Бил Наталью?

Лицо Ирины снова исказилось; она попыталась сдержать рыдания, но слезы все равно потекли.

Йона взял со стола несколько белых салфеток и протянул ей, пододвинул стул и сел напротив.

— Если вы что-нибудь знаете, обязательно расскажите нам, — настаивал он.

— Что я могу знать? — Ирина растерянно посмотрела на него.

— Мы просто пытаемся найти того, кто сделал это, — сказала Нелли и отвела волосы с лица Ирины.

— Вы беседовали с сестрой по телефону, — продолжил Йона. — Она не говорила, где живет или где работает?

— Есть люди, которые одурачивают девушек из бедных стран — сулят им отличную работу, но Наталья была такая умная, она уверяла, что все по-настоящему. Давала честное слово. Однако же я поехала на ту мебельную фабрику… там никто и не слыхивал про Наталью, бестолочь такую, дуреху… Они никого не принимают на работу уже много лет.

Глаза распухли от слез, красные пятна проступили на светлом лбу.

— Как называется фабрика? — спросил Эрик.

— «Зона мягкой мебели», — потухшим голосом ответила Ирина. — Это в Хёгдалене.

Нелли осталась сидеть на полу рядом с Ириной, поглаживая ее по голове и обещая оставаться с ней, сколько понадобится. Эрик быстро переглянулся с ней и пошел за Йоной через огромную грохочущую кухню.

Глава 80

Марго сидела за компьютером в следовательском кабинете и в сотый раз прокручивала запись, которую Эрик сделал во время гипноза Роки.

Крупная голова Роки свесилась на грудь; бесцветным голосом он рассказывал, как ходил в «Зону». Говорил о наркодилерах, о стриптизершах, о том, что должен забрать там деньги.

Слушая, Марго скользнула взглядом по стенам кабинета. На большой карте тремя разными цветами были отмечены передвижения жертв.

Каждое место, каждая улица, где они могли пересечься с проповедником.

На экране компьютера Роки затряс головой, говоря, что проповедник пахнет, как рыбьи потроха.

Марго посмотрела на воткнутую в карту булавку, которая обозначала дом Ребекки Ханссон в Салеме.

Серийные убийцы держатся своего района, но в этом случае преступления происходили в самых разных районах густонаселенной скандинавской столицы.

— Проповедник втягивает сопли, и у него вдруг оказывается жуть какой тоненький голос, — сказал Роки и засопел.

Марго дернулась. Огромный мужчина на экране извивался на стуле, подвывая от страха: он описывал, как проповедник отрубил женщине руку.

— Звук такой, будто лопата втыкается в глину…

После находки на кладбище Скугсчюркугорден никто уже не сомневался, что проповедник и есть тот серийный убийца, которого все ищут.

Марго знала, что именно Йона подтолкнул Нолена к тому, чтобы отдать приказ о вскрытии могилы. Насколько проще было бы Марго вести расследование, имей она возможность сотрудничать с Йоной в открытую, но теперь Бенни Рубин и Петтер Неслунд объединились с Адамом в своем противодействии ему.

Марго не была уполномочена допускать Йону к делу, но она не собиралась мешать бывшему комиссару вести его собственное расследование.

Роки затряс головой, и позади него на глянцевом календаре с девушкой из «Плейбоя» закачалась тень.

— Проповедник отрубает ей руку у плеча, — задыхался Роки, — кровь льется, и он пьет…

— Слушай мой голос, — говорил Эрик.

— …пьет кровь из руки… пока Тина истекает кровью на полу… Отец наш небесный… Господи…

Ребенок в животе у Марго шевельнулся так сильно, что ей пришлось откинуться назад и на мгновение зажмуриться.

Предварительное расследование велось по плану, в соответствии с отработанной методикой, но на самом деле никто не верил, что эта методика даст результат.

Полиция обошла район и опросила сотни соседей; полицейские проверили все камеры наблюдения и дорожные камеры возле места преступления.

Если Роки не вернется в Карсудден и Эрик не расспросит его как следует, остается только сделать заявление для прессы, попросить граждан сообщить какие-нибудь сведения, если они таковыми располагают.

Марго остановила запись. У нее появилось острейшее чувство, что за ней наблюдают, и она задернула шторы на окне, выходившем в парк.

Марго достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркальце и припудрилась. Нос блестел, круги под глазами стали темнее. Марго подкрасила губы, промокнула помаду письмом из Управления полиции, перекинула волнистые волосы через плечо и позвонила Йенни по Скайпу.

Вгляделась в свое лицо на экране. Слушая сигналы, расстегнула пуговицу на блузке и слегка подалась назад, чтобы свет лег на щеки.

Йенни ответила почти сразу. У нее был кислый вид, но она выглядела такой хорошенькой — черные спутанные волосы рассыпались по узким плечам. На ней была полинявшая рубашка; в ямочке между ключиц поблескивало золотое сердечко.

— Привет, малышка, — вполголоса сказала Марго.

— Еще не поймала разбойника?

— По-моему, это я разбойник, — заметила Марго.

Йенни усмехнулась и подавила зевок.

— Ты звонила в банк? Насчет того идиотского извещения…

— Да, но в извещении все верно, — ответила Йенни.

— Быть такого не может.

— Позвони сама.

— Я только хотела сказать… Ладно, мне все равно… просто это так раздражает — платить за… да плевать.

— Чего ты хотела? — спросила Йенни и почесала подмышку.

— Как девочки? — поинтересовалась Марго.

— Нормально, — сказала Йенни и бросила взгляд в сторону. — Но Линда такая тихоня. Ей надо учиться заводить друзей… она слишком милая и застенчивая.

— Это же хорошо, что она милая, — вставила Марго.

— Но она теряется, когда лучшие друзья говорят ей, что она слишком медленно бегает. Линда расстраивается и просто сидит и ждет.

— Все познается с опытом.

Марго хотелось рассказать Йенни о расследовании, о бессмысленной ненависти и ощущении, что проповедник где-то близко и подглядывает за ними всеми.

Она боялась за себя, боялась, что забыла все радости нормальных людей и то, что она ждет ребенка, что можно быть счастливой и чувствовать себя в безопасности.

— Отлично выглядишь, — сказала Марго, склонив голову к плечу.

— Да ну, — усмехнулась Йенни и широко зевнула. — Пойду посмотрю повтор Стокгольмского конного шоу.

— О’кей, позвоню позже.

Йенни небрежно послала ей воздушный поцелуй и закончила разговор. Связь прервалась, и Марго осталась сидеть, изучая свое лицо. Отцовский нос, широкие бесцветные брови. Я похожа на тетку, подумала она. На папу, если бы он был теткой.

В голове крутились мысли о том, что они с Йенни стали чужими; в кабинет вошел Адам и открыл окно, выходящее в парк.

Он был на встрече с Натаном Поллоком и Элтоном Эрикссоном из Государственной комиссии по тяжким преступлениям; на встрече обсуждали, как сузить круг подозреваемых и сдвинуть предварительное расследование с мертвой точки.

— Поллок читал у нас лекции по специальности, — сказала Марго.

— Да, он говорил. — Адам уселся и стал перебирать сложенные стопкой бумаги.

— Пришел новый профиль? — спросила Марго.

— Они лишь повторили то, что мы и так знаем… — Адам разочарованно провел пятерней по густым волосам.

— Известное дело. Выставляют очевидные характеристики в качестве параметров, — заметила Марго и откинулась на спинку.

— «Убийства отмечены печатью высокого риска, полной осознанности и крайней жестокости, — прочел Адам. — Жертвы — женщины детородного возраста, место преступления — дом жертвы… Мотив опосредованный, насилие, вероятно, призвано нечто продемонстрировать».

Марго слушала общие, расплывчатые фразы. Похоже, составленный Аньей список еще удлинился.

Для самой секуляризированной страны в мире у нас офигеть как много священников и проповедников, подумала она.

Почти пятьсот человек напрямую связаны с церковной общиной Стокгольма, и все эти люди подходят под чересчур общий профиль.

Предварительное расследование застопорилось, снова подумала Марго.

Нам бы хоть одну подробность, хоть одну настоящую зацепку, которую можно разрабатывать.

Тогда круг подозреваемых, пожалуй, сузится.

Времени не хватит отследить все пятьсот имен. По ритму, с которым действует убийца, можно заключить, что очередной видеозаписи следует ждать в любой момент.

Но, чтобы отсеять лишние имена и сократить список, необходимо ввести дополнительные параметры, а какие — не вполне ясно, подумала Марго. Вроде предыдущих тяжких преступлений и расстройств личности.

— Сорок два человека — в базе данных по подозреваемым, девять осуждены за тяжкие преступления, за сталкинг — никого, никого за убийство или преступления, напоминающие серийные, — сообщил Адам. — Одиннадцать осуждены за преступления с сексуальной подоплекой, тридцать злоупотребляют веществами…

— Просто назови мне кого-нибудь, кого можно пристрелить, — устало попросила Марго.

— У меня есть три кандидата… никто из них не чист как стеклышко. Двое проповедников были под следствием за тяжкие насильственные преступления против нескольких женщин…

— Отлично.

— Один — Свен Хуго Андерссон, пастор в Дандерюдском приходе… другой — Паси Юкала, служил в церкви Филадельфии, но сейчас у него собственный приход, называется — Пробуждение Ертуны…

— А третий?

— Насчет него не уверен, однако он единственный из пятисот, чье расстройство личности зафиксировано в документах и соответствует профилю. Двадцать лет назад ему поставили диагноз «пограничное состояние, близкое к психозу». Но за этим человеком преступлений не числится, его нет ни в полицейских, ни в административных базах… к тому же он десять лет женат, что идет вразрез с профилем.

— Лучше, чем ничего, — заметила Марго.

— Его зовут Томас Апель, он руководит приходом Церкви Иисуса Христа святых последних дней в Якубсберге.

— Начнем со склонных к насилию, — решила Марго и встала.

Адам ушел к себе, чтобы позвонить жене и сказать, что задержится на работе; Марго отправилась в кухоньку, заглянула в буфет и сунула в сумку купленную Неслундом для себя жестянку печенья с джемом, после чего вернулась к компьютеру.

Зачитанный Адамом профиль преступника навел ее на мысли о сталкере и серийном убийце Деннисе Рейдере — о нем она писала работу, когда училась. Рейдер звонил в полицию и средства массовой информации и рассказывал о своих преступлениях. Он даже посылал полицейским вещи, которые забирал у жертв.

В его случае профиль оказался в корне неверным. Полиция искала разведенного импотента-затворника — а Рейдер был женат, имел детей, активно посещал церковь и вел социальную жизнь.

Глава 81

Они поехали вместе в просторном «Линкольне» Марго. Из-за живота она так далеко отодвинула сиденье назад, что едва доставала до педалей.

Из трех подозреваемых, указанных Адамом, следовало проверить двоих — выяснилось, что на момент убийства Сандры Лундгрен Свен-Хуго Андерссон находился в Дандерюдской больнице на коронарном шунтировании.

После Сёдертелье они свернули на Е-225 и поехали вдоль желтых рапсовых полей, миновали крупный промышленный район, застроенный светло-серыми корпусами фармацевтической компании «Астра Сенека», промчались под высокой линией электропередач и оказались на лесной дороге.

Марго сунула в рот печенье, прожевала, почувствовала рассыпчатый вкус сахара и масла и вязкое пощипывание кисловатого варенья.

— Это печенье Петтера? — спросил Адам.

— Теперь мое. — И Марго отправила в рот еще одно.

— Он даже не сможет угостить жену.

— Но не стал бы возражать, если бы ты съел парочку. — Марго протянула Адаму жестянку. Адам взял печенье и с улыбкой сжевал, держа руку под подбородком, чтобы не накрошить в автомобиле Марго.

Дорога стала уже, мелкие камешки подскакивали позади машины, и Марго сбросила скорость. На морском берегу угадывались одиноко стоящие деревянные домики.

Паси Юкалу судили за нанесение тяжких телесных повреждений, изнасилование и попытку изнасилования.

Забеременев, Марго перестала участвовать в оперативных мероприятиях, однако нынешнюю вылазку решила рассматривать как продолжение офисной работы, поскольку у Паси Юкалы не было телефона.

— Думаешь, он опасен? — спросил Адам.

Оба знали, что не должны ехать к подозреваемому без поддержки спезназовцев — если действительно вышли на след «грязного проповедника». На всякий случай Марго прихватила свой «Глок» и четыре запасных магазина к нему.

— У него приступы агрессии и проблемы с контролем над импульсами, — сказала Марго. — А у кого их нет?

Паси Юкала жил поблизости от церкви Пробуждения Ертуны.

Марго свернула на узкий проселок, бежавший через жидкий лес, и снова увидела море. На обочине было припарковано с пятнадцать автомобилей, но Марго доехала до самого забора и остановилась там.

— Нам не обязательно идти к нему сейчас, — заметил Адам.

— Я только одним глазком, — пообещала Марго и проверила оружие, после чего сунула пистолет обратно в кобуру и тяжело вылезла из машины.

Они остановились перед красным домиком с белым крестом, выложенным по торцу диодными лампочками. Казалось, будто свет просачивается изнутри, сквозь тонкие щели в стенах. Позади домика тянулся до самого моря склон, заросший травой.

Окна были занавешены.

Сквозь стены доносился чей-то сильный голос.

Мужчина что-то прокричал, и Марго вдруг накрыло ноюще-неприятное чувство.

Она пошла вперед, чувствуя, как натирает кобура. При выросшем животе кобура оказалась высоковато.

Марго с Адамом прошли мимо бочки с водой, чертополоха метровой высоты и заржавевшей газонокосилки. В тенистой траве у дороги ползали большие слизняки.

— Может, подождем здесь, пока они не закончат? — предложил Адам.

— Я войду, — твердо сказала Марго.

Они открыли дверь и вошли, но теперь внутри повисла тишина, словно их прихода ждали.

На стене висели большие фотографии — летняя встреча на берегу моря и совместная поездка в Алабаму. Стопка заполненных документов о сборе пожертвований на новую церковь Пробуждения Ертуны лежала на столе возле гнутой коробки с деньгами и двадцатью экземплярами пятидесятнического сборника псалмов.

Адам заколебался, но Марго махнула ему рукой — иди сюда. Это просто церковь, подумала она, но все же, если вдруг начнется перестрелка, пусть он будет рядом и в нужной позиции.

Обхватив рукой живот, Марго прошла в следующую дверь.

Теперь до нее донеслись бубнящие голоса.

Она оказалась в белой церковной зале. Столбы упираются в потолочные балки, все сияюще-белое.

Белые стулья выстроились рядами на белом полу, чуть дальше — возвышение.

На стульях сидели человек двадцать. Взгляды прикованы к проповеднику.

Марго поняла, что перед ними не кто иной, как Паси Юкала.

На нем было кроваво-красное облачение, манжеты расстегнуты и находят на запястья, волосы с одного бока взъерошены, лицо в поту. Рядом опрокинутый стул. Маленький хор молчал, певчие глядели на Паси во все глаза. Проповедник поднял утомленное лицо и оглядел свою паству.

— Я был глиной под Его ногами, соринкой в Его глазу, грязью под Его ногтями, — произнес он. — Я грешил и грешил сознательно… Вы знаете, что я делал с собой и с другими, вы знаете, что я говорил своим собственным родителям, своим матери и отцу.

Прихожане заохали и беспокойно заерзали на стульях.

— Недуг греха бушевал во мне…

— Паси, — простонала какая-то женщина, глядя на него мокрыми от слез глазами.

Прихожане глухо загудели.

— Вы знаете, что я напал на человека и ударил его камнем, — продолжал Паси с возрастающей экспрессией. — Вы знаете, что я сделал с Эммой… а когда она простила меня, я бросил ее и Микко; вы знаете, как я пил спиртное, пока не угодил в Южную больницу…

Прихожане взволнованно шевелились, стулья скрежетали по полу, опрокидывались, какой-то мужчина опустился на колени.

Дышать стало труднее, Паси охрип за время службы, которая, кажется, приближалась к кульминации. Марго попятилась к двери и увидела двух женщин — схватившись за руки, они заговорили на неизвестном Марго языке, непонятные слова повторялись, речь текла все быстрее и быстрее.

— Но я передал свою жизнь в руки Господа и принял святое крещение, — продолжал Паси. — Теперь я — капля крови, что катится по щеке Иисуса, я капля крови…

Прихожане завопили, зааплодировали.

Маленький хор в полную силу грянул: «Ныне спали кандалы, я свободен, я свободен, прощены мои грехи, я прощен, я свободен, аллилуйя, аллилуйя, Иисус умер за меня! Аллилуйя, аллилуйя! Я свободен, я свободен…»

Прихожане затянули вместе с хором, хлопая в такт. Паси Юкала стоял, закрыв глаза, по его лицу струился пот.

Глава 82

Марго и Адам ждали возле церкви, наблюдая за выходившими прихожанами. Над ними разливалось умиротворение. Люди с улыбкой переговаривались, нажимали кнопки телефонов, читали сообщения, шли к машинам, взмахивая руками в знак прощания.

Вскоре вышел и Паси — один.

Красное облачение расстегнуто на груди, ткань под мышками потемнела от пота. Держа в руке пластиковый пакет из «Статойла», он тщательно запер дверь.

— Паси? — окликнула Марго, шагнув ему навстречу.

— Поддоны в гараже… а мне надо успеть в «Кооп» до закрытия, — ответил Паси и зашагал к воротам.

— Мы из уголовной полиции, — сообщил Адам.

— Остановитесь, пожалуйста, — сказала Марго уже более резко.

Паси остановился, положил руку на столб ворот и повернулся к Марго.

— Я думал, вы по объявлению… У меня пять паллет польского «Мистера Мускула», я обычно продаю его через магазин низких цен, но они затянули…

— Вы живете здесь?

— Ниже есть домик поменьше.

— И гараж, — добавила Марго.

Паси не ответил — только глянул на ржавую трубу, вдавленную в землю.

— Можно заглянуть? — спросил Адам.

— Нет, — ухмыльнулся Паси.

— Мы попросим вас следовать с…

— Я еще не видел удостоверений, — почти прошептал он.

Адам предъявил Паси свой жетон, но тот едва взглянул на него. Он только кивнул, словно самому себе, и выкорчевал трубу из земли.

— Бросьте трубу, — предупредила Марго.

Паси, ухватив трубу обеими руками, медленно приближался к ней. Адам отступил в сторону и достал свой «Зиг Зауэр».

— Я грешен, — мягко сказал Паси, — но я…

— Ни с места! — крикнул Адам.

Что-то словно обмякло в напряженном теле Паси. Он замер, швырнул трубу в траву и утомленно проговорил:

— Я искал греха, но я прощен.

— Богом — возможно, — ответила Марго. — Мне нужно знать, где вы находились в последние две недели.

— В Алабаме, — сосредоточенно сказал он.

— В США?

— Мы навещали церковь в Трое, провели там два месяца, я вернулся домой позавчера… Там проходила встреча, религиозное обновление, на деревянном мосту с крышей, — улыбнулся Паси. — Словно жерло пушки, наполненное молитвами и песнопениями. Ради этого стоило съездить.

Марго и Адам задержали Паси и связались с паспортной службой, чтобы проверить его слова. Все сходилось; они извинились за беспокойство, сели в машину и поехали через темную зелень.

— Ты цела? — спросил Адам, помолчав.

— Почти.

— Мне нужно домой.

— О’кей, — согласилась Марго. — Я могу поговорить с Томасом Апелем сама.

— Нет.

— Ты же знаешь, он не склонен к насилию.

Томас Апель руководил приходом Церкви Иисуса Христа святых последних дней в Якубсберге. Он был единственным из пятисот, у кого в анамнезе значилось близкое к психозу расстройство личности.

— Займемся этим завтра, — неуверенно предложил Адам.

— Ладно, — соврала Марго.

Он посмотрел на нее искоса и признался:

— Катрина скучает дома одна.

— Да, ты ведь отлучаешься часто и надолго.

— Это не так…

Марго медленно вела машину по узкой извилистой лесной дороге. Ребенок в животе зашевелился и вытянулся.

— Хочешь, поговорю с Йенни? Она наверняка сможет заехать к Катрине.

— Не верю, — улыбаясь, ответил Адам.

— Отчего же? — рассмеялась Марго.

— Ну хватит…

— Боишься, что Катрина потеряет невинность?

— Хватит, — повторил Адам и поерзал на сиденье.

Марго взяла печенье, подождала, когда он произнесет то, что хотел сказать.

— Я знаю Катту. Она не хочет, чтобы я подыскивал ей приятную компанию. Ей просто нужно убедиться, что я дорожу нашими отношениями… Я поеду домой, как только мы поговорим с Томасом Апелем.

— Идет. — Марго почувствовала невольное облегчение, оттого что Йенни все-таки не будет ночевать у Катрины.

Глава 83

Частное акционерное общество «Зона мягкой мебели», как выяснилось, перенесло производство на Квиксундсвэген в промышленном районе Хёгдалена. Теперь оно находилось возле депо Хёгдаля.

Эрик с Йоной поехали вдоль ограды с колючей проволокой туда, где стояли тридцать мусорных машин. Моросил серый дождь, блестящий, как песок.

Обезьянка покачивалась, свисая с ключа зажигания.

Вдалеке, возле высотной линии электропередач, валил из трубы белый дым.

Они поехали по широкой пустынной дороге между низкими промышленными строениями с обтрепанными флагами корпорации, рекламными вывесками частных охранных предприятий и камерами видеонаблюдения.

Колючая проволока топорщилась перед парковкой с длинными прицепами, автопогрузчиками и контейнерами.

Дворники размеренно сметали дождевые капли, вычерчивая на ветровом стекле грязный треугольник.

— Сверни на обочину, — сказал Йона.

Эрик объехал рваную покрышку, сбросил скорость и остановил машину.

С другой стороны дороги под высоким забором с четырьмя рядами колючей проволоки пробивались зеленые побеги и росли отцветшие одуванчики. Друзья увидели внушительное строение из гофрированного железа. Ржавые потеки тянулись от болтов к большой вывеске, гласившей: «Зона мягкой мебели».

— Вот и «Зона», да? — серьезно спросил Эрик.

— Да, — кивнул Йона и погрузился в свои мысли.

Дождевые капли растеклись по ветровому стеклу, едва дворники замерли. Капли собирались в быстрые ручейки.

Единственное окно «Зоны» было в конторе — пыльное, забранное решеткой. На арендованных парковочных местах у ограды стояло девять легковых машин и два мотоцикла.

— Что будем делать? — спросил Эрик, помолчав.

— Если Роки там, надо попытаться увести его с собой, — сказал Йона. — А если он начнет упираться, тебе придется расспросить его на месте, но… видишь ли, сведений о том, что проповедник — накрашенный наркоман, недостаточно…

— Я знаю, знаю.

— Нам нужен адрес, нужно имя, — заключил Йона.

— Как мы вообще войдем?

Йона открыл дверцу автомобиля, и прохладный воздух с запахом мокрой травы потек в салон. Сквозь дробь дождя слышался гул электроподстанции.

Друзья вышли из машины и перешли дорогу. Дождь охлаждал землю, над асфальтом клубился пар.

— Как бедро? — спросил Эрик.

— Хорошо.

На территорию фабрики они попали через ворота. На земле валялся лист мокрого картона с расплывшимися словами — диван на три места, диван с двумя углами. Сквозь пыльное стекло конторы было видно, что свет внутри потушен.

На парковке остановилась машина. Из нее вылез мужчина в темно-синем костюме и исчез за углом здания.

Они немного подождали и двинулись вслед за ним вдоль глухого фасада. Йона достал телефон и на ходу сфотографировал регистрационные номера припаркованных машин.

С торца находился бетонный погрузочный пандус с металлической лестницей. Возле конвейер-ворот для товара виднелась погнутая железная дверь.

Друзья прошли по глянцевитому черному асфальту вдоль переднего торца, мимо штабеля деревянных палет.

Мужчины и след простыл.

Эрик и Йона переглянулась и завернули за угол.

Обрывки пупырчатой пленки вертелись над мокрой землей.

Вокруг мусорного контейнера у задней стены росли вьюнок и чертополох. Островерхие кучи песка тянулись до самой ограды.

Башмаки друзей оставляли светлые следы на влажном песке. Ясно было, что мужчина, которого они ищут, здесь не проходил.

Входом, наверное, служит та железная дверь на пандусе.

Они пошли дальше по песку, чувствуя, как дождь льется за воротник. В другом торце находилась железная дверь на пол-лестницы ниже, с рельсами для мусорных баков.

Йона отправил Анье файл с регистрационными номерами, после чего подошел к двери и подергал ручку.

— Дай мне ключи от машины.

Эрик протянул ему ключи. Йона разогнул кольцо, вернул Эрику обезьянку и ключи, выпрямил кольцо в стальную нить, слегка загнув ее на конце, после чего достал из кармана куртки шариковую ручку, отломал металлический зажим и воткнул его в замок. Ввел внутрь стальную проволоку, поковырялся в механизме и повернул зажим.

Глава 84

С потолка мусорного чулана свисала разбитая лампа накаливания. Пол покрыт пятнами от потекших отходов, из четырех баков несло протухшими продуктами. На стене висел наполовину оторванный лист с правилами внутреннего распорядка. В слабом свете, пробивающемся с улицы, Йона увидел в глубине помещения еще одну дверь.

— Входи, — сказал он Эрику.

Приоткрыв дверь, он заглянул в маленькую кухоньку с кривой раковиной. Сквозь стены пробивался ритмичный гул. Лампа на потолке горела, но в кухне никого не было. На столе, на разделочной доске с крошками и крупинками сахара, лежал бумажный пакет в жирных пятнах.

В дальней стене виднелись две закрытые двери. Первая оказалась заперта, на замке второй не хватало задвижки.

Йона нажал на дверную ручку, и друзья все так же осторожно вошли в пустую раздевалку. Сквозь стены пробивалась музыка.

Дверь в ванную была закрыта.

Друзья тихо прошли мимо трех пустых душевых кабинок с бетонным полом, мимо туалетного столика и ряда шкафчиков для одежды.

Кто-то спустил воду в туалете; они торопливо пересекли комнату и оказались в тесном коридорчике, куда выходило с десяток дверей. Комнатушки были без окон, в них стояли узкие кровати с блестящими клеенчатыми матрасами.

Кто-то, точно заведенный, стонал за одной из закрытых дверей.

Единственным источником света были гирлянды, протянутые под потолком. Цветные отсветы сердечек и цветочков тускло мерцали на голых стенах.

Коридор, расширяясь, выходил в большое складское помещение, где под высоким потолком серебрились покрытые фольгой вентиляционные барабаны.

В льющемся со сцены пульсирующем свете виднелись около тридцати мужчин и с десяток женщин. Повсюду стояли диваны и кресла. Вдоль стены поблескивали обтянутые прозрачной пленкой грузовые палеты с мебелью.

В помещении царила такая темнота, что трудно было рассмотреть лица.

Грохочущая музыка снова и снова повторяла один и тот же мелодический хук.

На сцене у шеста танцевала обнаженная женщина.

Йона и Эрик осторожно двинулись вперед в слабом свете. Пахло мокрой одеждой и влажными волосами.

Друзья высматривали долговязую фигуру Роки. Если он в зале, то они увидят его в свете со сцены.

Они знали, что у них есть всего один шанс. Может быть, Роки уже наведался сюда и ушел. Но если он добыл денег, то наверняка купил героин и, вероятно, все еще находится в «Зоне».

Какой-то пьяный мужчина пытался договориться с женщиной о цене; к ним быстро подошел один из вышибал и сказал что-то, что заставило мужчину кивнуть.

Музыка без перехода сменила ритм. Женщина на сцене присела на корточки, широко разведя колени по обе стороны шеста.

Возле барной стойки дежурил охранник, беспокойно оглядывая помещение.

Черная овчарка по-хозяйски сновала между креслами; она что-то съела с пола, принюхалась и потрусила дальше.

Из коридора вошел крупный мужчина. Он высморкался и направился к бару. Йона шагнул в сторону и проследил за мужчиной взглядом.

— Это не он, — сказал Эрик.

Они стояли возле единственной стены, у сцены. Было темно, но отраженный свет лампы, свисавшей на тросе с потолка, иногда выхватывал рубашки и лица.

Прямо перед сценой сидел мужчина в очках с черной оправой; с подлокотника красного кресла свисала товарная этикетка. На тыльной стороне руки виднелась татуировка — крест с лучистой звездой посредине.

На приземистом журнальном столике позвякивали от басового ритма две бутылки. Кто-то втягивал кокаин, таблетки исчезали между губ, но главным здесь была торговля сексом.

Молодая женщина в черном латексном бикини и ошейнике с заклепками подошла к Эрику, улыбнулась и неразборчиво сказала что-то. Женщина провела по своим коротким светлым волосам, маня его блестящими глазами. Когда Эрик покачал головой, она просто перешла к следующему мужчине.

На телеэкране позади барной стойки мелькали кадры фильма: мужчина в гневе кружил по комнате, пиная двери и выворачивая ящики. В комнату втолкнули женщину; она тут же повернулась и кинулась назад, к двери. Мужчина схватил ее за волосы и ударил по лицу так, что женщина упала на пол.

Неподалеку от Эрика и Йоны остановился мужчина с грубым лицом и мясистым лбом. Рукава его серого пиджака были мокрыми от дождя.

— Анатолий? Я оставил деньги в комнате досмотра, — сказал он хрипло.

— Знаю. Добро пожаловать, — пригласил ломкий, как у пубертатного подростка, голос.

Йона отступил в сторону и увидел, что голос принадлежит высокому и очень молодому человеку с желтоватой кожей и темными кругами под глазами.

— Я собирался пойти в ту комнату. Можно купить с полграмма коричневого?

— Можешь покупать все, что хочешь, — ответил молодой человек. — У нас есть чистый из южного Гильменда, есть джонк из Ирана, есть трамадол, есть…

Разговор затих — вновь прибывший и молодой человек протолкались дальше между диванами и креслами.

Собака побежала за ними, лизнула молодому человеку руку.

Йона пошел следом и увидел, как они сворачивают направо от сцены.

Эрик наткнулся на низенький столик на одной ноге. Пивная бутылка перевернулась, покатилась по полу. Эрик сменил траекторию, наступил на мокрый зонтик и стал огибать кожаный диван.

Охранник у бара не спускал с него глаз.

Молодая женщина с оспинами на круглых щеках сидела верхом на мужчине, одетом в кожаный жилет. Тот, разговаривая по мобильному телефону, накручивал ее черные локоны на указательный палец.

В темноте Йона потерял из виду молодого человека, предлагавшего героин. Вокруг теснилось слишком много народу. Он торопливо оглядел зал и заметил, как черная собака шмыгнула под покачивающуюся занавеску из бусинок. Бусины лицевой части на миг сложились в черты Моны Лизы, потом нити колыхнулись, и в зал вышла женщина с обнаженной грудью и в узких кожаных штанах.

Глава 85

Бусинки зазвенели, когда Эрик прошел сквозь Мону Лизу. Воздух вдруг оказался густым от сладкого дыма и запахов пота и нечистой одежды. Повсюду на шершавом бетонном полу стояли вытертые, ободранные диваны и кресла. Музыка со сцены проникала сюда лишь монотонными отголосками басового ритма.

На диванах и прямо на бетонном полу сидели полуголые люди. Большинство, казалось, спали, но иные вяло шевелились.

Все были медлительны, как привидения, они теряли силы в этом царстве зависимостей.

Друзья прошли мимо женщины средних лет, сидевшей на покрытом пятнами диване без подушек. Женщина была одета в слишком большие для нее джинсы и лифчик телесного цвета. С выражением сосредоточенности на узком лице она зажгла огонь под смятой алюминиевой фольгой и тут же втянула в себя дым через тонкую пластиковую трубочку. Кудрявый дымок поднимался к самой крыше из гофрированной жести.

На бетонном полу валялись окурки, пакетики из-под конфет, пластиковые бутылки, иглы, презервативы, остатки капсул и каталог с образцами тканей.

Сквозь дым Йона разглядел молодого человека по имени Анатолий — тот сидел с тем новым гостем на изрезанном диване, из которого клочьями лезла набивка.

Йона с Эриком протиснулись между креслами.

На диване в цветочек, с черными пятнами, сидел между двумя молодыми женщинами тощий субъект лет шестидесяти.

На полу позади них лежал без сознания мужчина в одних трусах и белых носках. Он мог сойти за ребенка, если бы не запавшие глаза и ввалившиеся щеки. Шприц валялся рядом, но игла с пластмассовой головкой еще торчала из вены на тыльной стороне руки. Рядом сидела в кресле женщина, на лице которой была написана апатия. Чуть погодя женщина нагнулась и выдернула иглу у него из руки, но тут же уронила на пол.

Глядя, как охранник выводит какого-то мужчину — того рвало, — Йона подумал, что это место являет собой полную противоположность сатурналиям богатых.

В «Зоне» никто не потакал ничьим капризам. Здесь были только заключенные или рабы, а деньги текли лишь в одном направлении. Каждый оставался наедине со своей зависимостью, из человека выкачивали все, что он мог дать, и так — до самой смерти.

Быстро оглянувшись, Йона увидел, как Анатолий поднимается и идет через комнату. Черная собака бежала за ним.

Толстяк в камуфляжных штанах и черной куртке оттолкнул женщину в розовом белье и туфлях на высоких каблуках. Она тянулась целовать ему руки, умоляя об одном-единственном уколе. Мужчина раздраженно велел ей вести себя прилично, пеняя, что она еще недостаточно отработала.

— Я не могу, они издеваются надо мной, они…

— Заткнись! Мне наплевать. Возьмешь еще трех клиентов, — велел он.

— Но милый, мне плохо, мне нужно…

Женщина хотела погладить его по щеке, но мужчина молниеносно схватил ее руку и сломал мизинец — так прытко, что женщина, кажется, сначала не поняла, что произошло, и в изумлении уставилась на торчащий перпендикулярно палец.

Мужчина с седоватыми усами подошел к ним, обменялся парой слов с толстяком и потащил рыдавшую женщину через всю комнату, к занавеске. Женщина пошатывалась, она потеряла туфлю; мужчина отвесил ей затрещину, женщина упала и опрокинула торшер.

Йона с Эриком отошли в сторону.

Мужчина рывком поставил женщину на ноги, торшер откатился и осветил крупного мужчину с бородой.

Это был Роки Чюрклунд.

Абсолютно голый, Роки спал, сидя в красном кресле. Голова его свесилась, и казалось, что борода срослась с волосами на груди. Он сделал укол в правую ногу, и по щиколотке ползла темная кровь.

Роки был не один. Рядом с ним на разложенном двуспальном диване без матраса сидела светловолосая женщина в коричневом лифчике. Голубые трусы лежали рядом. Пластырь у нее на колене наполовину отстал.

Женщина зажгла огонь под закопченной ложкой и пустыми глазами смотрела, как образуются в воде пузырьки. Она облизала губы, ожидая, пока порошок растворится и жидкость в ложке станет светло-желтой.

Эрик перешагнул через подставку для ног, подошел к ним и узнал пресный запах героина и нагретого металла.

— Роки? — тихо позвал Эрик.

Роки медленно поднял голову. Веки отяжелели, зрачки — точно две капли черной туши, поставленные острием булавки.

— Иуда Искариот, — еле ворочая языком, проговорил Роки и посмотрел на Эрика.

— Да.

Роки с довольным видом улыбнулся и медленно закрыл глаза. Женщина рядом с ним макнула ватный шарик в раствор, приставила шприц к вате, втянула жидкость и вставила в шприц иглу.

Йона увидел, что мужчина в камуфляжных штанах снова сидит на стуле возле комнаты для персонала, уставившись в телефон. В другом углу седоусый увел женщину за занавеску.

— Помнишь, ты говорил о «грязном проповеднике»? — спросил Эрик, присаживаясь на корточки перед Роки.

Роки с трудом разлепил глаза и покачал головой.

— А это был я? Я проповедник?

— Вряд ли. Думаю, ты имел в виду кого-то другого. Ты говорил о накрашенном мужчине со шрамами на венах.

Рядом с ними женщина перетягивала руку собственными трусами, туго закрутив их шариковой ручкой.

— Помнишь, ты говорил, что он убил женщину здесь, в «Зоне»?

— Нет, — ухмыльнулся Роки.

— Ее называли Тина, но на самом деле ее имя Наталья.

— Да… это он, это был проповедник, — промямлил Роки.

Женщина на диване нащупывала вену, искала, где быстрее всего наркотик проникнет в кровь, искала невредимое место на исполосованной шрамами руке.

— Мне надо знать… речь идет о настоящем проповеднике? О священнике?

Роки кивнул и закрыл глаза.

— Какой церкви? — допытывался Эрик.

Роки что-то прошептал. Эрик нагнулся, и его обдало затхлым запахом изо рта Роки.

— Проповедник ревнивый… совсем как Бог, — прошептал Роки.

Женщина воткнула иглу, и капля крови смешалась с желтой жидкостью прежде, чем жидкость пошла в вену. Нетерпеливыми пальцами женщина развязала жгут и застонала, когда кайф потек по телу. Эрик увидел, как она вытягивает ноги, напрягает щиколотки, а потом обмякает.

— Мы считаем, что проповедник убил не меньше пяти женщин, и нам нужно знать имя, приход или адрес.

— О чем ты вообще толкуешь? — еле выговорил Роки и снова закрыл глаза.

— Расскажи о проповеднике, — настаивал Эрик. — Мне нужно имя или…

— Заткнись уже, — сказала женщина и сползла к волосатой ляжке Роки.

— Поздоровайся с Йин, — промямлил Роки, нащупав ее голову.

Пока Эрик пытался вытянуть из Роки хоть какие-то воспоминания, Йона держал ухо востро. Толстяк в камуфляжных штанах, сидевший возле комнаты для персонала, поднялся со стула и, прищурившись, оглядел зал. Йона увидел, как он сует телефон в карман и куда-то идет, лавируя между диванами. Толстяк постоял возле мужчины, который лежал, закрыв глаза, на полу, с тлеющей сигаретой в зубах, и вернулся на свое место.

— Ты хочешь, чтобы я трепал языком, — проговорил Роки. — Но про чистилище я помню только вот что: я сидел в клетке для обезьян… и там были длинные спички с горящими головками.

— Бла-бла-бла, — вставила Йин и хрипло рассмеялась.

— Я орал и порывался уйти, хотел защититься миской… и бла-бла-бла, — улыбнулся он.

— Поверь, — уже жестче сказал Эрик, — я не хочу мешать тебе. Скажи только, как нам найти проповедника.

Роки как будто снова провалился в сон. Рот приоткрылся, на бороду потекли слюни.

Седоусый вернулся из другого зала. Занавески качнулись за ним, и в темноте сверкнуло что-то желтое, прежде чем лицо Моны Лизы обрело прежние черты.

— Пора уходить отсюда, — сказал Йона Эрику.

Йин попыталась натянуть трусы, но застряла в них пальцами ног. Женщина откинулась назад и затихла, закрыв глаза.

— Мои мозги — это мышь, — сообщил Роки. — Тебе придется…

— Бла-бла-бла, — сказала Йин.

— Назови мне имя, — настаивал Эрик.

— Тебе придется загипнотизировать меня еще раз…

— Можешь стоять на ногах? — спросил Эрик. — Я тебе помогу.

Йона увидел, что толстяк в камуфляжных штанах снова встал со стула, достал телефон и двинулся по направлению к ним.

Женщина в клепаном ошейнике встала в дверном проеме, отведя занавеску. Она как будто сомневалась, входить ей или нет.

Позади нее Йона увидел высокого мужчину в желтом клеенчатом плаще. Плаще, какие когда-то носили рыбаки.

Сначала Йона не понял, почему решил, что видит перед собой проповедника, но воспоминание вдруг вспыхнуло ослепительным светом.

— Эрик, — тихо сказал Йона. — Проповедник здесь, он стоит возле занавески, в желтом дождевике.

Женщина в клепаном ошейнике помахала кому-то и, пошатываясь, вошла. Бусины занавески качнулись назад, заколыхались перед желтой фигурой.

Йона вспомнил, как Филип Кронстедт описывал человека, следившего за Марией Карлссон.

Последнее, что он слышал тогда, прежде чем упасть без сознания, — слова о тощем человеке с камерой, одетого в желтый клеенчатый плащ, как у лофотенских рыбаков.

Йона сделал пару шагов, и тут мужчина в камуфляжных штанах, обогнув трехместный диван, остановил его:

— Я должен попросить вас и вашего друга пройти со мной.

— Эрик, — сказал Йона, — ты видел? Видел? Там, за занавеской. Это проповедник. Иди за ним, попробуй рассмотреть его лицо.

— Этот клуб — только для постоянных членов, — объяснил мужчина.

— А мы хотели купить диван! — посетовал Йона, видя, как Эрик торопливо идет к занавеске.

Глава 86

Толстяк крикнул Эрику «Стоять!», но тот быстро шел между диванами. Тогда мужчина рявкнул Йоне: «Подойди!» Кресло отъехало назад, проскрежетав по полу.

— Pyydän anteeksi[12], — сказал Йона и остановил толстяка.

Мужчина ударом отбросил руку Йоны, отступил и вытащил электропистолет со снарядом.

— Nyt se pian satuttaa[13], — улыбнулся Йона.

Он шагнул вперед, уклонился с линии огня, отвел дуло рукой и по косой ударил противника в колено, так что нога у того подогнулась. Толстяк задохнулся, и два снаряда со спиральными проводками угодили в спинку дивана. Йона вывернул пистолет из руки нападавшего и выстрелил ему в ключицу, обмотал проводки вокруг шеи и повалил врага. Тот обрушился на пол, перекатился и попытался встать. Йона прижал его ногой к полу, намотал провод на руку и затягивал, пока мужчина не потерял сознание и не обмяк.

Эрик исчез за занавеской из бусин, в направлении сцены.

В другом конце зала открылась дверь комнаты для персонала. Показался широкоплечий мужчина в светлом пиджаке; держа возле уха телефон, он оглядывал зал.

Йона присел, чтобы не быть замеченным. Он понимал: надо помешать мужчине остановить Эрика.

Роки, не открывая глаз, сунул в рот сигарету.

Проститутка в клепаном ошейнике затолкала между диванными подушками использованную салфетку и, стуча высокими каблуками, подошла к Йоне.

— Пойдем в укромное местечко? Не пожалеешь, — пообещала она и приблизилась вплотную.

— Отойди, — отрезал он.

Женщина провела рукой по губам и заковыляла к занавеске.

Мужчина в светлом пиджаке увидел Йону и широкими шагами двинулся к нему, опрокинув по дороге стул. Йона поднялся и увидел, что мужчина прячет у бедра оружие — крупнокалиберный пистолет с коротким дулом.

Толстяк, лежа на спине, ослабил провод на шее, закашлялся и попытался встать.

Мужчина в светлом пиджаке остановился перед Йоной за диваном в цветочек и начал прикручивать глушитель к своему «Зиг Про».

— Я прострелю тебе оба колена, если не пойдешь со мной, — пригрозил он.

Йона примирительно поднял руку и хотел отступить, но толстый вцепился ему в ногу и удержал на месте.

— Я не знал, что это частный клуб, — сказал Йона, пытаясь освободиться от хватки толстяка.

Второй вышибала навел на него оружие с глушитем и положил палец на спусковой крючок. Йона бросился в сторону, приземлился на плечо, ударился виском о пол.

Выстрел произошел бесшумно, только поднялся дым. Голый мужчина встал; из дыры в животе струилась кровь. Пронзительно закричала женщина, отшатнулась от него, упала.

— Тебе конец, — выдохнул мужчина и шагнул на диван, чтобы спинка не мешала целиться.

Йона схватил валявшуюся на полу лампу и описал дугу тяжелой ножкой. Она угодила мужчине в плечо с такой силой, что его отбросило в сторону. Провод со свистом пролетел следом. Мужчина оперся рукой о спинку дивана; Йона подскочил прежде, чем тот успел выстрелить, рванул дуло вниз и ударил нападавшего в горло.

Схватив горячее дуло, он рывком поднял оружие вверх и почувствовал сильный удар по щеке.

Мужчина опрокинулся навзничь и схватился за шею. Он не мог дышать, слюна текла из открытого рта.

Йона шагнул назад, одновременно поворачивая оружие, и прострелил мужчине правое легкое.

Вместо грохота послышался только резкий щелчок.

Пустая гильза зазвенела на бетонном полу.

Мужчина качнулся, прижал руку к входному отверстию, закашлялся и устало осел на диван.

Толстый тяжело поднялся с пола; в руке у него был нож. Одно плечо перекошено, электропистолет все еще свисал на проводе с шеи.

Йона отошел и торопливо глянул на занавеску.

Мужчина сделал пару шагов и неуверенно ткнул ножом вперед. Йона наскочил на стол, чувствуя, что острие чуть задело пиджак. Когда лезвие убралось, он выбросил руку вперед, отвел нож пистолетом, скрутился и с силой ударил мужчину локтем по щеке. Голова дернулась в сторону, пот брызнул в направлении удара. Йона, не прерывая движения, сделал большой шаг вперед, чтобы удержать равновесие. Боль пронзила бедро.

Мужчина мешком повалился на пол; Йона отошел в сторону и оглядел зал.

Еще немного — и выбраться отсюда будет невозможно. Йона, пригнувшись, двинулся к занавеске, опустив дуло.

Гость, покупавший героин у Анатолия, лежал на полу мертвый. Губы посерели, глаза открыты.

Йона обогнул низенький стеклянный столик и увидел женщину в клепаном ошейнике — она вернулась и ждала его между диванами.

— Забери меня отсюда, — прошептала она, с отчаянием глядя на него. — Пожалуйста, умоляю, мне надо выбраться отсюда…

— Сможешь бежать?

Она улыбнулась, и вдруг ее голова мотнулась в сторону, из виска брызнула кровь.

Йона кинулся за диван; пуля со свистом ударила в диванную спинку рядом с ним, набивка посыпалась на пол. Седоусый приближался, растолкнув двух женщин, с поднятым пистолетом.

Йона прицелился ему в грудь, но сбился, когда женщина в ошейнике, шатаясь, упала ему на спину.

Облачко дыма поднялось над пистолетом седоусого.

Йона прицелился снова, опустив дуло на пару миллиметров, и трижды нажал спусковой крючок. Звук был словно от холостых выстрелов, однако из спины мужчины хлынула кровь.

Мужчина сделал еще два шага, упал на колени, уронил пистолет и оперся о подставку для ног.

Женщина в ошейнике еще кое-как стояла. Кровь толчками выхлестывала из виска и стекала по телу. Женщина смотрела на Йону и открывала рот, словно пытаясь что-то сказать.

— Я приведу помощь, — пообещал он.

Женщина с удивлением поворошила свои пропитавшиеся кровью волосы, упала, привалилась к креслу и поджала ноги, словно ей хотелось спать.

В отдалении, под прикрытием диванов, приближался сутулый мужчина. Йона пробежал последний отрезок. Пуля ударила в стену рядом с ним, в воздух взвились крошки гипса. Йона скрылся между бусинами занавески и бросился к выходу.

Какой-то толстяк плясал на сцене, рубашка выбилась из штанов.

Эрика не было видно, и Йона побежал по узкому коридору.

Слыша за собой преследователей, он метнулся в раздевалку и быстро запер дверь. В душе журчала вода, пластиковый пол кабинки поскрипывал под тяжестью тела. Йона пробежал мимо двух женщин, приникших к туалетному столику.

На кухне низкорослый мужчина жарил замороженные тефтели. Он рванулся было за ножом, но Йона уже прострелил ему бедро.

Мужчина покатился по полу. Слыша его крик, Йона пробежал по старым картонкам в чулане для мусора и выскочил на улицу через заднюю дверь. Быстро, как только мог, он обогнул здание, одолел высокие сорняки и юркнул в ворота, пронесся вдоль ограды с колючей проволокой, обежал фургон и увидел, что машины Эрика нет. Йона захромал дальше, в направлении депо Хёгдаля, чтобы вызвать полицию и «скорую помощь».

Глава 87

Дорога была свободной, и Эрик старался держаться на расстоянии от ехавшей впереди машины — через весь промышленный район и на Эльвшёвэген. Проповедник ехал на синем «Пежо», таком замызганном, что регистрационный номер совершенно не читался.

Единственным планом Эрика было следовать за ним, по возможности оставаясь незамеченным.

Оранжевый свет фонарей заливал салон и исчезал между столбами, словно кто-то медленно выдыхал и вдыхал его.

Эрик размышлял о том, зачем проповедник явился в «Зону»: купить героин или увидеться с Роки?

В груди трепетала тревога за Йону. Эрик просто сделал то, что должен был сделать: не оглядываясь, вышел из зала с наркоманами, просочился сквозь занавеску из бусин и смешался с толпой.

Гулкие басы загремели быстрее, ломкий звук стал громче, и ритмичные удары долго отдавались в теле.

В пульсирующем свете сцены он вдруг увидел желтый плащ.

Проповедник направлялся к выходу, Эрик последовал за ним. Какая-то женщина поманила его, но он только покачал головой и стал проталкиваться дальше.

Никто не взглянул на него, когда он миновал пункт досмотра и через железную дверь вышел на погрузочный пандус.

Йоне, кажется, помощь не требовалась, и единственное, о чем мог думать Эрик, — это не упустить проповедника, ведь они подобрались так близко к нему.

Желтый плащ светился в темноте между машинами далеко впереди; Эрик торопился, стараясь ступать неслышно. Проповедник вышел в ворота и остановился возле синей машины.

И вот уже четверть часа Эрик ехал за красными габаритными огнями. Помня, что нельзя слишком близко подбираться к проповеднику, он чуть увеличил скорость на прямом отрезке, проезжая мимо посыпанного гравием футбольного поля и школы. Рассеянные огоньки большого района, застроенного частными домами, мигали сквозь кусты и деревья.

Ночной автобус вырулил с остановки, и Эрику пришлось сбросить скорость. Он потерял проповедника из виду, прибавил газу и объехал автобус с неправильной стороны островка безопасности.

На светофоре впереди загорелся красный. Эрик набрал скорость, переключил передачу и крутанул за какой-то машиной на перпендикулярную улицу.

С опозданием он заметил, что синий «Пежо» свернул направо. Эрик увидел, как фары машины мигают между домами.

Раздумывать было некогда, если он не хотел упустить проповедника.

Эрик свернул на следующем съезде, в багажнике зазвенели пустые бутылки. Проезжая между ветвистыми деревьями и темными домами, он пытался угадать путь синей машины.

Эрик сбавил скорость и повернул налево, зацепил почтовый ящик, промчался на полной скорости мимо жилых домов, приметил за следующим перекрестком разворотную площадку, затормозил так, что шины завизжали по асфальту, рванул руль и круто свернул направо.

Задние колеса потеряли сцепление, левый брызговик с грохотом зацепился за столб электропередачи. Бутылки в багажнике опрокинулись, разбились, и Эрика снова вынесло на широкую дорогу.

Он погнал машину вверх по склону, потом вниз — и тут увидел, как проповедник съезжает на виадук под шоссе.

Он сбросил скорость, чувствуя, как руки дрожат на руле.

Боковое зеркало снова висело на проводах.

На бетонной стене тоннеля кто-то написал краской из баллончика: «Иной мир — реальность».

Навалилась темнота, а в следующую секунду Эрик вынырнул из тоннеля в районе с красивыми четырехэтажными домами.

Синий «Пежо» проехал мимо мусорной машины, которая медлительно опустошала выставленный бак, и Эрик подумал, не здесь ли, в Хёкмоссене, живет проповедник.

Эрик знал, что жизнь порой преподносит сюрпризы, однако мысль о благополучных буднях серийного убийцы казалась ему невероятной: человек втыкает нож в лицо жертвы уже после того, как она умерла, — а потом едет в свой уютный домик с яблоневым садом и разбрызгивателем, усаживается вместе с семьей перед телевизором.

Эрик следовал за синей машиной: с Корпмоссвэген она свернула направо, на Кленсмедсвэген.

Проповедник притормозил и остановился ровно после третьей поперечной улицы.

Не меняя скорости, Эрик проехал мимо синей машины и посмотрел в зеркало заднего вида как раз тогда, когда свет в салоне «Пежо» погас. Он проехал через перелесок, свернул на следующей развилке, встал и заторопился назад. Желтый плащ исчез в лесу слева от дороги. Эрик остановился на тротуаре, не в силах унять дрожь в ногах.

Глава 88

Церковь Иисуса Христа Святых последних дней располагалась на Ерфэллавэген, у большой асфальтированной парковки. Церковь оказалась приземистой, с терракотовым фасадом, жестяной крышей и красной колокольней на круглом каменном основании.

Президент Томас Апель жил с женой и двумя детьми в бетонном сером доме возле храма. С деревянного настила, на котором помещалась жаровня под навесом, видно было красную колокольню — она взмывала над деревьями и черепичной крышей.

Адам и Марго сидели в гостиной, потягивая лимонад. Томас Апель и его жена Ингрид устроились напротив. Худощавый Томас был одет в серые брюки и белую рубашку со светло-серым галстуком. На узком, гладко выбритом лице — светлые брови и маленький кривой рот.

Марго уже успела спросить, где Томас находился во время всех трех убийств; он ответил, что был дома, с семьей.

— Кто-нибудь может это подтвердить? — Марго посмотрела на Ингрид.

— Дети, конечно, были дома, — доброжелательно ответила жена Томаса.

— Больше никого? — спросил Адам.

— Мы ведем тихую жизнь, — ответил Томас, словно это что-то объясняло.

— У вас такой чудесный дом, — похвалила Марго и оглядела опрятную комнату.

Африканская маска висела на стене возле картины с фигурой женщины в черном платье, с красной книгой на коленях.

— Спасибо, — сказала Ингрид.

— Каждая семья — отдельное королевство, — заметил Томас. — Ингрид — моя королева, девочки — принцессы.

— Разумеется, — улыбнулась Марго.

Она взглянула на Ингрид: не тронутое косметикой лицо, маленькие жемчужины в ушах, длинное платье с глухим воротником и рукавами до запястий.

— Вам, наверное, кажется, что мы одеты старомодно или скучно, — сказала Ингрид, проследив за ее взглядом.

— Вовсе нет. Очень милое платье, — соврала Марго и устроилась поудобнее на просторном диване с коротким вязаным покрывалом на спинке.

Томас подлил ей лимонада; она кивком поблагодарила.

— Мы не скучаем, — спокойно сказал Томас. — Жизнь не становится унылой только потому, что мы не употребляем наркотики, не услаждаем себя алкоголем, или табаком… или кофе, или чаем.

— А чем плох кофе? — спросил Адам.

— Тело есть дар Господень, — просто ответил Томас.

— Но раз так, то можно и кофе выпить, если хочется, — заметил Адам.

— Разумеется, про кофе нет ни слова на каменных скрижалях, — легко согласился Томас. — Это просто совет…

— Ясно, — кивнул Адам.

— Но, если мы прислушаемся к этим советам, Господь обещает, что ангел смерти минует наш дом и не похитит нас, — улыбнулся Томас.

— А как скоро явится ангел, если человек сделает что-нибудь по-настоящему плохое? — спросила Марго.

— Вы говорили, что хотите посмотреть мой ежедневник, — сказал Томас, и вены у него на висках потемнели.

— Я принесу, — вызвалась Ингрид и встала.

— Пойду выпью воды, — сказала Марго и вышла за хозяйкой.

Томас дернулся было следом, но Адам остановил его вопросом об обязанностях президента прихода.

Ингрид стояла у бюро и искала ежедневник, когда Марго вошла в опрятную кухню.

— Можно налить воды? — спросила Марго.

— Да, конечно.

— Вы были здесь в прошлое воскресенье?

— Да. — На переносице Ингрид появилась складочка. — Дома.

— Что вы делали?

— Мы… как обычно, пообедали, смотрели телевизор.

— Что показывали по телевизору?

— Мы смотрим только мормонское телевидение. — Ингрид проверила, до упора ли закрыт кран.

— Ваш муж выходит один по вечерам?

— Нет.

— Даже в храм?

— Поищу-ка в спальне. — И покрасневшая Ингрид вышла из кухни.

Марго допила воду, поставила стакан в раковину и вернулась в гостиную. Увидела напряженное лицо Томаса, испарину над верхней губой.

— Вы принимаете какие-нибудь лекарства? — спросил Адам.

— Нет. — Томас вытер потные ладони о серые брюки.

— Никакой психофармакологии, никаких антидепрессантов? — уточнила Марго, снова усаживаясь на диван.

— Зачем вам это знать? — Томас посмотрел на нее спокойными светлыми глазами.

— Затем, что двадцать лет назад вы получали психиатрическую помощь.

— У меня были трудные времена, пока я не услышал Господа.

Он замолчал и посмотрел на вернувшуюся Ингрид — та стояла в дверях, держа в руке красную тетрадку на кольцах.

Марго взяла тетрадь, надела очки и стала листать помеченные датами страницы.

— У вас есть видеокамера? — спросил Адам, пока Марго изучала ежедневник.

— Есть. — Томас удивленно посмотрел на Адама.

— Можно взглянуть?

У Томаса дернулся кадык над узлом галстука.

— Зачем? — спросил он.

— Обычная рутина.

— Хорошо. Правда, она заряжается. — Томас улыбнулся, и кривой рот будто свело.

— Где?

— У одного приятеля, — мягко ответил Томас.

— Можно узнать имя приятеля?

— Конечно, — пробормотал Томас, и тут у Адама зазвонило в кармане куртки.

— Простите, — извинился он, встал и, повернувшись спиной к Томасу, стал нашаривать телефон в кармане.

В окно, выходившее на задний двор, он увидел, что за забором стоит сосед и смотрит на него. Одновременно он видел в стекле свое отражение — густые волосы, густые, широкие брови. Вытащив наконец телефон, он увидел, что звонит Адде, компьютерщик из уголовной полиции, который тоже жил в Хёкмоссене.

— Адам, — сказал Адам в трубку.

— Новый ролик! — почти прокричал Адде.

— Мы приедем, как только…

— Там твоя жена! Там Катрина…

Больше Адам ничего не слышал. Он вышел в прихожую, прислонился к стене, случайно оборвал застекленную фотографию двух улыбающихся девочек.

— Адам! — позвала Марго. — Что случилось?

Она положила тетрадь на диван, поднялась и поставила стакан с лимонадом на низкий столик.

Адам уже бросился к двери. Марго не видела его лица. Накатила дурнота; Марго положила руку на живот и пошла за Адамом.

Тот бежал по дорожке к машине.

Марго еще не успела выйти из дома, как Адам завел мотор. Марго, задыхаясь, смотрела, как он газанул и круто повернул; машину занесло, она въехала в детские хоккейные ворота у обочины. Марго спустилась с крыльца и хотела махнуть ему, чтобы остановился, но тут у нее зазвонил телефон.

Глава 89

В доме номер пять по Бультвэген было всего три комнаты, зато кухня — загляденье; еще в доме были подвал и садик, выходящий к лесу. Они купили этот дом довольно дешево, переехали поближе к тихой окраине. Правда, скоро придется делать ремонт.

Катрина Юссеф сидела на белом диване перед телевизором. На ней были мягкие синие штаны из «Холлистера» и розовая футболка.

Она знала, что лак на ногтях давным-давно высох, но все же растопырила пальцы, потянувшись за бокалом вина. Адама не было дома, и она решила накрасить ногти. Иначе мужу пришлось бы сидеть в машине, чтобы от едкого запаха не разболелась голова.

Катрина отпила вина и бросила взгляд на айпэд, лежавший у нее на коленях. Каролин еще не обновила статус. Она молчала уже час; вряд ли она так долго принимает душ.

Катрина поглядывала на экран телевизора — шел старый фильм под названием «Без лица», где все казалось ей преувеличенным.

Завтра на работу, так что не следовало бы сидеть допоздна и дожидаться Адама.

А я и не дожидаюсь, подумала Катрина и бросила взгляд на окно. Ветки куста громко стукнули по стеклу.

Она сунула руку в сползшие штаны и начала мастурбировать, на несколько секунд закрыла глаза, потом посмотрела на сад, продолжила, но прекратила, подумав, что может прийти сосед, вернуть грабли, которые одолжил вечером. У нее не было сил задернуть шторы, и все же она не волновалась — скорее, скучала.

Катрина зевнула и почесала лодыжку. На ужин она ела салат с тунцом, но опять проголодалась. Катрина еще раз глянула в айпэд, прокрутила вниз, прочитала свои собственные комментарии и добавила еще один.

С удивительным упорством Катрина рассматривала последние фотографии Каролин Винберг, за которой следила с почти болезненным вниманием.

Каролин заметили в метро, когда она ехала на футбольную тренировку, и теперь эта женщина была супермоделью. По слухам, она даже пальцем не пошевелит, если за съемку ей предложат меньше двадцати пяти тысяч долларов.

Катрина отслеживала ее через всевозможные форумы и всегда знала, где она и что делает.

Просто отслеживала — и все.

Она снова потянулась за бокалом и вздрогнула, сообразив, что свет в саду не горит. Кусты за стеклом казались черными. Катрина даже не помнила, был ли сад освещен вечером вообще. Проводка уже давно барахлила. Пусть Адам позвонит на электростанцию. Она, Катрина, и не подумает спускаться в подвал. Особенно после того, как кто-то влез к ним в дом.

Она увидела свое отражение в темном окне, отпила вина и стала рассматривать ногти.

Кто-то проник к ним в дом в прошлый вторник, когда и она, и Адам были на работе, и теперь замок в двери подвала сломан. Они натянули веревку, чтобы казалось, будто дверь заперта. Ничего ценного не пропало, домашний кинотеатр, музыкальный центр и игровая платформа были на месте.

Может, воры смекнули, что Адам полицейский, и передумали? Увидели в рамке под стеклом диплом Высшей полицейской школы и удрали.

Адам считал, что к ним влезли бесящиеся от скуки подростки.

Но все же странно, подумала Катрина. Подростки стащили бы виски, вино, ее украшения. Клатч от «Прады» — подарок Адама — лежал на виду в спальне.

Катрина обнаружила пропажу одной-единственной вещи. Небольшого полотенца, вышитого ее бабкой. Адам поднял ее на смех, сказал, что полотенце найдется, и отказался писать о нем в заявлении.

Изображение Ламашту, демона-защитника, которого ее бабка вышила алой нитью на белом полотне, всегда лежало на книжной полке рядом с серебряным распятием.

Катрина знала: кто-то забрал его.

В детстве вышивка казалась ей отвратительной. Мать говорила, что Ламашту охраняет их дом, но в глазах Катрины он был чудовищем. Плоскими стежками вышита фигурка демона с заплетенной в косички бородой, с телом быка и громадными крыльями, развевающимися над спиной.

Катрина снова подумала о веревке, которую Адам обмотал вокруг дверной ручки в подвале и привязал к стиральной машине. Катрина тогда заставила его несколько раз осмотреть дом.

Помимо подвала, ее беспокойство вызывал большой чулан между гостиной и кухней, в котором хранились щетки и швабры.

Чулан был похож на гардеробную, только с двумя необычайно прочными деревянными дверями. Раньше он запирался изнутри на деревянную задвижку, но она сломалась. Теперь они с Адамом просто плотно закрывали двери, однако те отходили, терлись друг о друга и постоянно приоткрывались на несколько сантиметров, словно кто-то выглядывал из чулана.

Свет фар упал на позолоченную икону на стене спальни и секундой позже — на стекло рамки, в которую была помещена спортивная футболка Адама.

В любом доме есть какое-нибудь неприятное место, подумала Катрина и вздрогнула. Комнаты или углы, вобравшие в себя детский страх темноты.

Она допила вино и встала, чтобы идти в кухню.

Глава 90

Катрина сдвинула пакет вина на край разделочного стола и снова подставила бокал под краник. Красные капли обрызгали ей руку.

Ветер завывал в кухонной вентиляции. Сквозь застекленную дверь виднелась между ветками калины пустая улица.

Дверцы чулана стукнули друг о друга и закрылись.

Катрина поставила бокал на рекламную листовку «Сефоры», слизнула капли с руки, посмотрела на бокал, на рекламную блондинку и решила сохранить ребенка, решила отменить аборт.

Катрина отнесла бокал на кухню; она подумала, что надо отправить сообщение Адаму, сказать ему: она передумала. Медленно ступая по коридору, она невольно поглядывала на крепкие деревянные двери и остановилась, когда дальняя дверца чуть приоткрылась. Катрина перевела дыхание и быстро прошла мимо. Она заставила себя не бежать, но по спине ползли мурашки от движения дверей.

Катрина села на диван и стала смотреть кино дальше.

Джон Траволта с Николасом Кейджем обменялись лицами, но оба выглядели собой.

Катрина не могла избавиться от мыслей о соседе. Он как-то странно смотрел на нее, когда одалживал грабли, и она подумала — вдруг сосед знает, что она дома одна.

Айпэд погас; Катрина приложила палец к экрану и попала прямо на улыбающееся лицо Каролин.

Катрина знала, что если повернет голову налево, то увидит дверцы чулана, отражающиеся в окне, выходящем на задний двор.

Навязчивые мысли пора пресечь.

Что, если это сосед влез тогда к ним в дом, стащил полотенце и трусы из корзины с грязным бельем?

Если знать, что дверь подвала удерживается только веревкой, можно пробраться в дом совершенно бесшумно.

Катрина подошла к окну, чтобы задернуть шторы, — и тут ей показалось, что кто-то бежит по газону.

Она приникла к окну.

Темнота хоть глаз выколи.

Косуля. Наверное, это косуля, подумала Катрина и задернула поплотнее шторы. Сердце сильно билось.

Сев на диван, она принялась набирать сообщение Адаму. Посреди фразы телефон зазвонил, и от испуга она встрепенулась. Номер был незнакомый.

— Катрина, — настороженно сказала она.

— Здравствуйте, Катрина, — торопливо проговорил какой-то мужчина. — Я коллега Адама из уголовной полиции и…

— Его нет…

— Послушайте меня, — перебил мужчина. — Вы дома?

— Да, я…

— Уходите оттуда. Не одевайтесь, не обувайтесь, просто выйдите на улицу и уходите подальше от дома.

— Простите, а почему…

— Вы уже у двери?

— Иду.

Катрина встала и пошла через гостиную. Поглядела на дверцы шкафа, обогнула диван, повернула в прихожую.

На коврике, спиной к ней, стоял человек в желтом плаще. Он закрывал собой входную дверь.

Катрина бросилась назад и остановилась за выступом стены.

— Кто-то в доме, — прошептала она. — Я не могу выйти.

— Запритесь где-нибудь и не кладите трубку.

— Господи, тут негде…

— Говорите только при крайней необходимости. Идите в ванную.

Шагая ватными ногами к кухне, Катрина увидела, что дверцы чулана разошлись. С трудом соображая, она потянула створку, юркнула в чулан, встала возле пылесоса и закрыла дверь.

Закрыть было сложно — пальцы не пролезали в щель. Катрина зацепила край дверцы ногтями, потянула на себя.

Услышав за дверью шаги, Катрина затаила дыхание. Шаги удалились в сторону кухни, двери слегка стукнулись друг о друга, и одна отъехала на пару миллиметров.

Катрина стояла в темноте, напрягая зрение и слушая, как кто-то выдвигает ящики на кухне. Лязгнул металл; Катрина мелко дышала, она вдруг вспомнила о реликвии в церкви в Сёдертелье. Адам тогда не захотел идти, но она пошла и видела реликвию. Осколок кости апостола Фомы. Священник сказал, что в реликвии еще остался святой дух — в этой желтой кости, лежащей на мраморном столе в стеклянном сосуде.

Она вытянула руку и хотела снова закрыть дверь, однако ногти лишь скользнули по дереву. Катрина осторожно переместилась в сторону, но помешали ведро со шваброй. Черенок качнулся возле ее зимнего пальто, тихо звякнула пустая вешалка.

Катрина подтянула к себе дверь, но упустила край. Створка снова приоткрылась, и Катрина увидела, что прямо перед чуланом стоит темная фигура.

Глава 91

Дверь рывком открыли, и мужчина с пистолетом подался назад. Рот полуоткрыт, темно-карие глаза уставились на Катрину. От мужчины пахло потом. В эти мгновения Катрина осознавала каждую мелочь. Потертые джинсы с отворотами, пятно от травы на правом колене, мешковатая куртка из черного нейлона, на бейсболке — машинная вышивка «New York Yankees» с торчащими нитками.

— Я из полиции, — задыхаясь, проговорил он и опустил оружие.

— Господи, — прошептала Катрина, чувствуя, что у нее потекли слезы.

Мужчина взял ее за руку и повел за собой к прихожей, одновременно докладывая руководителю группы в рацию:

— Катрина невредима, но подозреваемый бежал через дверь кухни… да, поставьте кордоны на дорогах и пришлите сюда кинологов…

Катрина шла рядом с полицейским, опираясь рукой о стену; задела диплом об окончании курсов макияжа «Leeps».

— Обождите секунду, — сказал полицейский и открыл входную дверь, чтобы проверить крыльцо.

Катрина нагнулась, сунула было ноги в кроссовки — и тут каскад крови брызнул на зеркало. Потом она услышала короткий треск выстрела, эхом отразившийся от дома на другой стороне улицы.

Полицейский в штатском взмахнул руками, схватился за висящую одежду и, падая, сорвал ее с вешалок. Он повалился на пол, среди обуви. Вешалки звенели, кровь толчками выхлестывала из дыры в его черной куртке.

— Прячьтесь, — задыхаясь, велел он. — Прячьтесь опять…

Послышались еще два выстрела, и Катрина попятилась. Кто-то по-звериному закричал на улице. Катрина уставилась на раненого полицейского, на кровь, которая струилась по стыкам плиточного пола. Оконное стекло разлетелось на осколки, между домами прогремел еще один выстрел.

Пригнувшись, Катрина пробежала через гостиную, споткнулась о тебризский ковер, ударилась плечом о стену, но удержала равновесие, выскочила в коридор и открыла дверцу чулана. Торшер опрокинулся, потащил за собой красное ведро, сетка для отжима отвалилась, застучала по полу. Катрина подняла торшер и ведро и попыталась пристроить их среди одежды. Упала куртка, толстый шланг пылесоса вывалился в другую дверь.

Услышав еще два выстрела, Катрина выскочила из чулана и помчалась на кухню, увидела застекленную дверь, темноту за ней, открыла дверь в подвал и стала спускаться по крутой деревянной лестнице.

От страха Катрина едва дышала. Наверное, думала она, это какая-то акция устрашения, их нашли расисты, взбесившиеся из-за того, что Адам купил новый «Ягуар».

Сквозь каменные стены послышалась полицейская сирена. Надо спрятаться в котельной и сидеть там, пока полиция не схватит взломщика.

Чем ниже Катрина спускалась в темноту, тем страшнее ей становилось.

Держась за прохладные перила, она сморгнула, напрягла глаза, но почти ничего не различила.

Пахло сыростью, влажными трубами и маслом теплового насоса.

Катрина ступала тихо, но лестница все же поскрипывала. Наконец Катрина спустилась на выложенный плиткой пол. Она поморгала; в черноте подвала светлым пятном угадывалась стиральная машина возле двери, ручка обкручена веревкой. Катрина повернулась и пошла мимо старого пинбола Адама и дальше, в котельную. Осторожно притворила за собой дверь и услышала завывание.

Катрина постояла неподвижно, не отпуская ручку двери и прислушиваясь. Пощелкивало в трубах, а в остальном было тихо.

Она осторожно отошла подальше от двери, думая, что просто отсидится здесь, что все это ненадолго, полиция уже прибыла на место.

Завывание послышалось снова. Совсем близко.

Катрина обернулась, но ничего не увидела.

Завывание, потом тихое шипение.

Звук доносился из предохранительного клапана котла.

Катрина на ощупь двинулась вперед, нашла заляпанную краской стремянку, прислоненную к стене.

Беззвучно расставила ее и поднесла к окну под потолком.

Кто-то украл Ламашту, думала она. Платок с ее духом-хранителем, защитником дома, вот почему все это происходит.

Она не сможет жить в этом доме, никогда больше не вернется сюда. Катрина откинула оба оконных крючка, толкнула раму окошка в заросли сорняков — и по щиколоткам пронесся холодный сквозняк.

Откуда-то сзади, в этом она была уверена.

Кто-то открыл дверь подвала и вошел — перерезал веревку, удерживавшую дверь, и теперь спускался по лестнице.

Катрина не могла открыть окно до конца. Она толкнула раму еще раз, но рама во что-то уперлась. Задыхаясь, Катрина высунула руку наружу, пошарила по траве, сообразила, что газонокосилка стоит слишком близко.

Она попыталась откатить газонокосилку рукой, толкнула, лестница под ней поехала назад. Катрина развернула колеса газонокосилки, и ей удалось откатить ее на несколько сантиметров.

Рама скользнула вверх, и Катрина, извиваясь, полезла в окно. Дверь котельной распахнулась, и зажегся свет. Стартер был старый, и люминесцентная трубка мигала. Катрина пыталась вылезти, но кто-то рванул из-под нее лестницу, которая с грохотом упала на пол. Катрина забила ногами по стене, оба колена обожгло ссадинами, но она удержалась за раму, изо всех сил пытаясь протиснуться через окно.

Удар ножа пришелся ей в спину. Лезвие вошло так глубоко, что она услышала, как острие скрежетнуло по бетонной стене перед ней.

Глава 92

Адам лежал на каменной дорожке перед своим домом, руки скованы наручниками за спиной. Пульсировало выше колена, черные джинсы пропитались кровью, но поверхностная пулевая рана была не особенно болезненной. Синий свет мигалок до странности ритмично пульсировал на темной зелени сада.

Какой-то полицейский прижал Адама к земле, надавив коленом между лопатками, и велел молчать, пока сам докладывал ситуацию дежурной бригаде.

— Катрина все еще в доме, — задыхаясь, выговорил Адам.

Руководитель оперативной группы был на связи с начальником штаба стокгольмской дежурной бригады, проводившей штурм. Первая группа форсировала окна и двери, проверила вход и впустила внутрь персонал «скорой помощи».

Раненого полицейского положили на каталку; Каролинской больнице в Худдинге по спецтелефону дали знать, что требуется немедленная анестезия и операция.

Адам попытался освободиться и получил удар по почкам — такой, что у него перехватило дыхание. Он закашлялся. Полицейский надавил коленом ему на шею, рванул за куртку и велел не дергаться.

— Я полицейский, и…

— Молчать!

Второй полицейский вытащил бумажник Адама, отошел в сторону; гравий хрустел у него под ногами, пока он рассматривал полицейский жетон и удостоверение.

— Уголовная полиция, — подтвердил он.

Полицейский, прижимавший Адама коленом, тяжело дыша, поднялся — ничто больше не давило на шею и легкие. Хватая воздух ртом, Адам перекатился на бок.

— Вы стреляли в полицейского в гражданской одежде.

— С ним была моя жена, я подумал, что…

— Он приехал на место первым и как раз выводил ее из дома… все получили эту информацию.

— Выведите ее оттуда — и все, — попросил Адам.

— Вы что, мать вашу, творите? — закричала какая-то женщина.

Марго. Адам увидел ее ноги сквозь кусты ежевики, она вошла в калитку и остановилась.

— Он из полиции, — сказала она, часто дыша. — Это его жену…

— Он стрелял в полицейского.

— Это несчастный случай, — сказал Адам. — Я думал…

— Ничего не говори, — перебила Марго. — Где Катрина?

— Не знаю, я ничего не знаю… Марго…

— Я захожу, — объявила Марго, и он увидел, как ее ноги шагают по гравию.

— Скажи ей, что я люблю ее, — прошептал Адам.

— Помогите ему встать, — сказала Марго полицейским. — Снимите наручники, пусть подождет в машине.

И она пошла к дому, обеими руками обхватив живот.

Молодой полицейский из дежурной группы вышел из дома, держа каску в руке. Он прошел мимо Марго, и его вырвало прямо на ступеньки крыльца; с окаменевшим лицом он пошел дальше по садовой дорожке. Расстегнул бронежилет, сбросил его на землю, вышел на улицу к двум полицейским машинам, и тут его снова вырвало. Он оперся о капот и сплюнул.

Оба полицейских подхватили Адама под руки, подняли и повели прочь от дома. Он чувствовал, как кровь из раны течет ему в ботинок. Полицейские подвели его к машине и усадили на заднее сиденье, однако наручников не сняли.

Еще одну «скорую» пропустили через заграждение; полицейский махнул рукой, указывая, куда ехать. Адам услышал сухой треск вертолетов и бросил взгляд на входную дверь: вдруг Марго выводит Катрину?

Когда в полицейское управление пришел четвертый ролик, сотрудники среагировали немедленно, как и положено.

Один из техников был хорошим приятелем Адама. Он узнал Катрину на записи и отправил тревожное сообщение во внутреннюю сеть управления, после чего позвонил Адаму.

Чтобы выиграть время и действовать максимально эффективно, полиция приняла решение о так называемом «особом случае»; был собран штаб, координирующий действия нескольких полицейских групп.

Тревожное сообщение ушло по каналам Южного, Центрального и Западного полицейского округов, а также Накки и Сёдертёрна.

Ближайшим к дому номер пять по Сультвэген оказался не патрульный автомобиль, а дежурный в штатском. Он был на месте всего через семь минут после того, как запись попала в полицию.

Глава 93

Прошла целая вечность, прежде чем Адам снова увидел Марго. Она медленно спустилась, держась за перила, и замерла, обхватив живот рукой. Кончик носа побелел, лоб блестел от пота. Марго подошла к Адаму, тихо рыкнула полицейским:

— Да снимите же, на хрен, наручники!

Те кинулись освобождать Адама. Он помассировал запястья и встретился с ней глазами; увидел расширенные зрачки, ощутил, как внутри поднимается дурнота.

— Что там? — испуганно спросил он.

Марго покачала головой, подошла ближе, быстро глянула на дом, потом снова посмотрела на него.

— Адам, мне так жаль. Я не могу выразить, как мне жаль.

— Чего? — напряженно спросил он и открыл дверцу.

— Сиди.

Но он вылез из машины и встал перед Марго со странным ощущением невесомости в теле.

— Это из-за Катрины? — спросил он. — Просто скажи. Она ранена?

— Катрина мертва.

— Я видел ее в дверях, я видел ее…

— Адам, — прервала его Марго.

— Ты уверена? Ты говорила с врачами «скорой»?

Марго обняла его, но он вырвался, отшатнулся назад. Темные ягоды ежевики качались на тонкой ветке.

— Мне страшно жаль, — повторила она.

— Ты уверена, что она мертва? То есть «скорая»… Что тогда здесь делает «скорая», если она…

— Катрина останется здесь, пока техники не обследуют место преступления.

— Она в прихожей? Я могу узнать, где она?

— В котельной. Наверное, она пряталась в котельной…

Адам посмотрел на Марго, и боль в бедре вдруг стала кричащей, пронзительной. Он увидел, как полицейские выходят из дома, как собираются для совещания перед следовательским автобусом.

Осознание пришло мгновенно. Его жена была почти спасена, но он выстрелил в полицейского, который уже выводил ее из дома.

— Я выстрелил в своего коллегу, — сказал он.

— Выкинь пока это из головы… Переночуешь у меня, я позвоню шефу.

Марго хотела взять его за руку, но Адам отпрянул.

— Мне надо побыть одному… извини, я…

Вертолет висел поодаль — похоже, над спортивным полем.

— Проповедника взяли? — спросил Адам.

— Адам, мы его возьмем, он здесь, поблизости, мы подняли на ноги всех.

Адам несколько раз кивнул и снова отвернулся.

— Погоди секунду, — прошептал он, сделал несколько шагов и провел пальцами по ветке куста.

— Побудь здесь, — сказала Марго.

Адам пристально посмотрел на нее, после чего, потерянный, пошел бродить по саду. Закрыв руками лицо, он притворился, что пытается осмыслить слова Марго, но сам он знал, что должен увидеть Катрину: он не верит полицейским, так быть не может, не сходится, все это не имеет никакого отношения к Катрине.

Адам брел вокруг дома. В нестриженой траве лежал зеленый шланг. Мелкие мошки роились в синем свете мигалок. На заднем дворе темнота была гуще.

Адам увидел самого себя черным силуэтом в красном куполе круглого гриля. Зайдя за угол, он увидел, что дверь подвала открыта. Веревка перерезана. Он вошел. Свет внизу горел.

Было слышно, как на верхнем этаже суетятся люди. Техник раскладывал пластины для передвижения по месту преступления.

Адам сделал еще шаг — и увидел Катрину в холодном свете люминесцентной лампы. Она сидела, привалившись к тепловому насосу, повсюду кровь — на мягких штанах, на футболке, на полу. Волосы заправлены за ухо, но большая часть лица отсутствовала, оно было изрезано в лохмотья. Темная кровь блестела на груди, левая рука словно обхватила пальцы правой.

Адам отшатнулся, услышал собственное дыхание, опрокинул пакет с моющим средством, наткнулся на собственные резиновые сапоги и вернулся в сад.

Он задыхался, но не мог вдохнуть достаточно воздуха и сунул пальцы в рот.

Он перестал понимать происходящее.

Тревожный звонок поступил полчаса назад — и вот уже ничего нельзя изменить.

Возвращаясь мимо кучи компоста, Адам вдруг услышал, как в лесу хрустнула ветка. Кто-то из полицейских обошел дом, позвал его, но Адам уже спешил к опушке на звук — кто-то пробирался среди деревьев.

Позади зажглись прожекторы, и сад наполнился светом. Стволы деревьев светились серым, будто покрытые слоем пепла. Адам словно очутился в подземном лесу.

Впереди, метрах в двадцати, стоял и смотрел на него какой-то человек. Их взгляды встретились, и доля секунды понадобилось Адаму, чтобы сообразить, кто перед ним.

Этот психиатр, Эрик Мария Барк.

Словно молния сверкнула у Адама в голове, и он понял все. Понимание было мгновенным, словно полено разлетелось под лезвием топора.

Адам нагнулся и рванул с лодыжки маленький пистолет. С треском отклеилась липучка. Адам сунул патрон, вскинул пистолет и выстрелил.

Пуля ударила в ветку перед лицом Эрика и ушла в сторону, щепки взметнулись в воздух, и Адам увидел, как психиатр пятится.

Дрожащими руками он попытался опустить прицел, психиатр продолжал отступать, и Адам снова выстрелил. Пуля просто исчезла, качнулись темные ветки.

Адам увидел, как психиатр убегает, скользит вниз по склону и исчезает за толстым стволом. Адам последовал было за ним, но потерял из виду. Полицейские уже спешили на звук выстрелов, вся опушка наполнилась светом прожекторов.

— Брось оружие! — крикнул кто-то. — Адам, брось оружие!

Адам обернулся и поднял руки.

— Убийца в лесу! — выдохнул он. — Это тот гипнотизер, тот чертов гипнотизер!

Глава 94

Эрик перевел дыхание и посмотрел вверх, на ночное небо и черные кроны деревьев. Он, должно быть, потерял сознание, когда упал. Спину жгло. Наверное, ободрал кожу, когда съезжал по склону.

Он поднялся, оперся рукой о скалу, вдыхая запах мха и многоножки, поднял взгляд и увидел яркий свет, колеблющийся над деревьями.

Пригнувшись, Эрик продрался сквозь густые заросли, отвел в сторону ветку и побежал прочь от обрыва.

Собачий лай вдалеке смешивался с приближающимся треском вертолета.

…Эрик шел за проповедником по узкой тропинке, но в чаще стало так темно, что Эрик потерял его из виду. Он постоял, прислушиваясь, но услышал только ветер в ветвях высоко над головой. Он решил уже вернуться к автомобилю и подождать там, когда на улице по ту сторону леса завыли сирены машин экстренного вызова.

Эрик пошел на звук, надеясь, что Йона направил полицию по верному следу. Может быть, полицейские уже схватили проповедника.

Лес был густым, на дороге постоянно попадались валуны, и Эрик не сразу сориентировался в темноте, но в конце концов различил между деревьями синий свет мигалок. Внезапно прямо перед ним возник Адам Юссеф из уголовной полиции.

Адам посмотрел мне в глаза и выстрелил, размышлял Эрик, убегая вниз по склону. В чем дело? Что случилось в «Зоне» после того, как я ушел?

Камешки катились из-под ног, он поскользнулся, схватился за ветку, обо что-то порезался. Ладонь стала мокрой от крови. Он остановился, тяжело дыша и пытаясь успокоить сердцебиение. Треск вертолета над верхушками деревьев снова стал ближе.

Неужели они думают, что он замешан в убийствах — только потому, что не заявил честно о том, что знал жертв?

Эрик припомнил, как солгал полиции, как утаил алиби Роки и промолчал о том, что сказал под гипнозом Бьёрн Керн.

Вертолет трещал над лесом, шарил внизу прожекторами и понемногу приближался. Надо спрятаться. В кронах зашуршало, ветви закачались, листья закружились в воздухе.

От треска вертолетного винта его затрясло. Эрик прижался к стволу и замер, рядом колыхались ветки.

Безумие какое-то, подумал Эрик, чувствуя, как сквозняк рвет на нем одежду.

Я с ума схожу.

Сухая земля и старая хвоя летели прямо в лицо.

Вертолет уплыл дальше, прожекторы шарили по лесу, свет дрожал между стволами.

Они ищут его, Эрика.

В отблесках света, метрах в двадцати от себя, он увидел двух тяжеловооруженных полицейских из спецотряда — в касках, бронежилетах, с зелеными автоматами.

Один из них обернулся к Эрику ровно в тот момент, когда луч света с вертолета упал на него сквозь листву дерева.

Адреналин подскочил в крови, словно от инъекции льда.

Выстрел раздался в ту секунду, когда снова стало темно. Свет над дулом вспыхнул одновременно с треском выстрела, пуля угодила в ствол над головой.

Эхо выстрела загремело между скал.

Вертолет поднялся, и грохот лопастей стал оглушительным.

Эрик, не оглядываясь, пригнулся и бросился через поляну, сбежал вниз, рванулся через заросли и увидел между ветками уличный свет.

Он опасливо двинулся к дороге. Проехала машина; вдали Эрик увидел ленту ограждения, дорожные ленты с шипами, патрульные машины и полицейских в черной форме.

Эрик притаился за кустами, спина взмокла от пота. Полицейские в форме совсем близко. Он слышал, как они переговариваются по рации, увидел, как они удаляются в сторону следовательского автобуса с черными окнами.

Вертолет сделал еще круг над лесом. Эхо гремело между домами, вдоль улицы. Эрик перебрался через канаву и, не глядя на полицейских, стал пересекать асфальтовую дорогу. Он прошел в покосившуюся калитку возле ржавого турникета и по гравийной дорожке двинулся к стадиону Вестербергской школы. Красная беговая дорожка описывала гигантский эллипс вокруг футбольного поля, на высоких столбах горели прожекторы.

Сердце билось так, что болело в горле. Эрик взял один из футбольных мячей, лежавших у ограды позади ворот, и пошел по краю. Потом медленно двинулся через поле, прямо под ярким светом, пинками гоня мяч перед собой.

Когда он проходил центральный круг, вертолет появился снова. Эрик не смотрел вверх, он просто катил мяч дальше.

С каждым метром Эрик удалялся от полицейских. С мячом под ногами он пересек все поле.

Вертолет скрылся, и Эрик послал мяч в ворота, сошел с дорожки, перелез через калитку и вышел на улицу, по которой тек транспорт. Он миновал станцию метро на Телефонплан и продолжал удаляться от полицейских, когда позвонил Йона.

— Йона, что происходит? — Эрик старался, чтобы голос не слишком дрожал. — Полиция ищет меня с вертолета, в меня стреляли. Что за идиотизм! Я ни в чем не виноват, я только следовал за проповедником…

— Постой, Эрик, постой… Где ты сейчас? Ты в безопасности?

— Не знаю. Я вышел на пустую улицу, прошел мимо Телефонплан… и ничего не понимаю.

— Ты следовал за проповедником до дома Адама, — объяснил Йона. — Новая жертва — жена Адама, она убита.

— Нет, — опешил Эрик.

— Все в панике, — сумрачно сказал Йона. — Тебя считают виновным в убийстве, потому что…

— Растолкуй же им! — перебил Эрик.

— Тебя видели возле дома сразу после убийства.

— Да, но я…

Эрик замолчал, услышав, что приближается машина. Он вошел в какие-то ворота и повернулся спиной к улице.

— Может, мне просто сдаться? — спросил он, когда машина скрылась.

— Нет. Сначала нужно продумать план действий.

— Ты не доверяешь полиции? — спросил Эрик.

— Тебя только что пытались застрелить. И, если не ошибаюсь, в группе есть люди, которые хотят отомстить.

Эрик провел рукой по мокрым волосам, мучительно пытаясь осознать невероятные события последних дней.

— А какая у меня альтернатива? — спросил он наконец. — Что мне, по-твоему, делать?

— Дай мне немного времени, я выясню, что там произошло. Узнаю, что о тебе говорят в управлении, и придумаем, как быть дальше.

— Ладно.

— Но ты должен залечь на дно.

— Как? Что я должен делать?

— На твою машину уже наложили арест, тебе нельзя ехать ни домой, ни к друзьям. После нашего разговора выброси телефон — ты знаешь, что телефон можно отследить, даже когда он выключен, полицейские сейчас как раз этим и занимаются, так что времени у нас в обрез.

— Я понял. — Пот лился по щекам Эрика, пока он пытался осмыслить инструкции Йоны.

— Найди банкомат, сними денег — как можно больше, другого случая не представится… Но прежде всего продумай, как побыстрее выбраться из этого района. Полиция воспользуется малейшим твоим промахом.

— Ладно.

— Купи подержанный телефон с пополнением с карты и позвони мне, так я узнаю твой номер, — продолжал Йона. — Ни с кем не контактируй, живи в ночлежке, где не спрашивают удостоверения личности.

— Но тогда все будут думать, что я виновен!

— Лишь до тех пор, пока я не найду проповедника.

— Если у меня будет шанс загипнотизировать Роки и я смогу добыть какие-то подробности…

— Уже не выйдет, Роки в тюрьме, — перебил Йона.

Глава 95

На следующее утро Йона вошел в свой бывший кабинет; Марго сидела за столом в футболке с надписью «Guys with trucks are not lesbians»[14]. Толстая коса почти расплелась, под глазами темные мешки, возле уголков рта глубже пролегли морщины.

— Я была на экстренном совещании у начальства, — начала она, поедая конфеты из пакетика. — Полицеймейстер лена, Карлос, Анника из Управления уголовной полиции. Расследованию дали высшую степень приоритетности, у нас теперь огромные ресурсы… Уже объявили розыск по всей стране, готовимся к завтрашней пресс-конференции.

— Как Адам? — спросил Йона.

— Не знаю, его пока отстранили, он не хочет встречаться с куратором… с ним его родные, но…

— Чудовищно.

Йона надеялся, что Эрик последовал совету и уничтожил телефон сразу после их разговора.

Во время масштабной полицейской операции по спасению в «Зоне мягкой мебели» пришлось присылать автобус, чтобы перевезти всех арестованных в следственную тюрьму в Худдинге, где им предстояло ждать решения прокурора. Большое количество убитых и раненых полицейские сочли результатом кровавой разборки в нижнем мире.

Среди арестованных за хранение наркотиков оказался и Роки Чюрклунд, прятавший в карманах одиннадцать капсул с двумястами пятьюдесятью миллиграммами тридцатипроцентного героина.

— Мы видели убийцу в «Зоне». Эрик следовал за ним до Катрины, — сказал Йона и подался вперед.

— Откуда ты знаешь?

— Убийство совершил не Эрик.

— Йона, — вздохнула Марго, — можешь излить душу мне, я ведь знаю, что вы друзья, однако же будь осмотрительнее в выборе приятелей.

— Они должны знать, что Эрик невиновен.

— Ты не хочешь, чтобы убийцей оказался Эрик, но вдруг он дурачит тебя? — терпеливо сказала Марго.

— Я видел человека в желтом плаще в «Зоне» и вспомнил, что Филип Кронстедт упоминал желтый плащ… Эрик преследовал его и оказался у дома Адама.

— Но как ты объяснишь, что он был знаком со всеми жертвами, включая Катрину? — Марго испытующе смотрела на него.

— Где он ее встретил?

— Она как-то приезжала с нами, когда мы с Адамом были у него дома. А Сусанна Керн работала медсестрой в Каролинской больнице, проходила курс профессионального обучения, где Эрик был одним из лекторов… Есть запись с камеры наблюдения, где он разговаривает с ней.

Йона махнул рукой, словно эта информация не имела отношения к делу.

— Но почему Эрика называют проповедником? — спросил он.

— Он очень умен, он обвел тебя вокруг пальца… он мог заставить Роки вспомнить именно то, что было ему на руку.

— Но с какой стати?

— Йона, я пока не все знаю, но Эрик все время вертелся поблизости и затруднял расследование… Мы наконец получили от Бьёрна Керна свидетельские показания, и совершенно очевидно: Эрик не рассказал нам, что труп Сусанны был усажен особым образом, с рукой возле уха.

— Керн мог увидеть это во время гипноза?

— Эрик знал, что ухо должно привести нас к Роки, а потом — вывести на след его самого и…

— Не сходится, Марго.

— И Эрик посещал Роки в Карсуддене за несколько дней до того, как я попросила его об этом.

С колючими, как лед, глазами Йона положил руки на папку.

— Это не доказательство, — сказал он. — Ты же сама это понимаешь, да?

— Этого достаточно для ареста, обыска, объявления в розыск по всей стране, — жестко ответила Марго.

— Для меня это звучит так, будто Эрик затеял собственное расследование, а все остальное — просто совпадения.

— Он соответствует профилю преступника. Разведен, одинок, злоупотребляет таблетками и…

— Как половина полицейских, — перебил Йона.

— Убийства основательно приправлены вуайеризмом… а мы знаем, что Эрик, как ненормальный, снимал своих пациентов, когда те были под гипнозом и не сознавали этого.

— Это просто чтобы не тратить времени на записи в блокноте.

— Но у него архив на тысячи часов, а… сталкер почти всегда человек злопамятный и предусмотрительный… Такие временные инвестиции — заявка на обладание предметом сталкинга и свидетельство квазиотношений, которые якобы развиваются у сталкера с жертвой.

— Марго, я тебя услышал, но подумай вот о чем: что, если Эрик невиновен?

— Такое возможно, вполне возможно, — честно ответила Марго.

— Тогда подумай еще вот о чем. Мы упускаем настоящего убийцу — человека, которого мы называем проповедником.

Марго с усилием отвела взгляд и посмотрела на часы.

— Сейчас начнется совещание, — сказала она и поднялась.

— Если хочешь, я могу найти проповедника, — добавил Йона.

— Мы его уже нашли.

— Мне нужно мое оружие, а также все материалы, отчеты с места преступления, протоколы вскрытия.

— Я не могу пойти на это. — Марго открыла дверь.

— Можешь устроить мне свидание с Роки Чюрклундом в тюрьме? — спросил Йона.

— Ты не сдаешься, — улыбнулась Марго.

Они медленно прошли по коридору. Марго остановила Йону у дверей зала для совещаний.

— Подумай о том, что там, внутри, ждут коллеги Адама, — сказала она, взявшись за дверную ручку. — Разговор будет крутой, им надо излить злость, и это их способ выразить поддержку Адаму и всей полицейской команде.

Глава 96

Йона следом за Марго вошел в большой зал для совещаний. Марго взмахнула рукой, словно приветствуя всех и в то же время прося оставаться на местах.

— Прежде чем мы начнем… Я знаю, сейчас всех захлестывают эмоции, но я все же призываю оставаться цивилизованными людьми, — начала она. — Предварительное расследование вышло на новый виток, следствие передано в прокуратуру, а мы сосредоточимся на быстрой поимке виновного.

Она помолчала и перевела дыхание.

— По просьбе начальства я пригласила сюда Йону Линну: при расследовании убийств он всегда показывал лучшие результаты… был практически вне конкуренции и…

Кое-кто из полицейских зааплодировал, другие сидели, уставившись в стол.

— Конечно, он не участвует в расследовании, но я надеюсь, он даст нам парочку убийственных советов, — пошутила Марго без радости в глазах.

Йона сделал шаг вперед и, глядя на собравшихся вокруг светлого стола коллег, сказал:

— Эрик — не убийца.

— Начинается, — буркнул Петтер.

— Давайте выслушаем его, — коротко предложила Марго.

— Я понимаю, что многие улики указывают на Эрика… и его, безусловно, необходимо вызвать на допрос, но сначала я хочу поделиться своими соображениями…

— Йона, послушай, я только что от прокурора, — сказал Бенни. — И она считает, что у нас очень серьезные доказательства.

— Если три элемента подходят друг к другу, головоломка еще не решена.

— Черт возьми, Эрик был там, — продолжал Бенни. — Перед домом. Мы нашли его машину, он знал жертву, еще раньше он врал полиции, и так далее.

— Похоже, вы уже решили палить по нему прямой наводкой, — заметил Йона.

— Его считают особо опасным, и он, вероятно, вооружен, — сказал Бенни.

— Но это ошибка. — Йона выдвинул стул, сел к столу и откинулся на спинку так, что она затрещала.

— Мы арестуем Эрика, — сказала Марго. — Его отправят в следственную тюрьму, а потом будет справедливый суд.

— Лучше попытайтесь поймать солнечный зайчик, — тихо сказал Йона и подумал, что закону очень далеко до справедливости.

— О чем он? — спросил Бенни.

— О том, что вы направили свой страх против невиновного, поскольку…

— Ни черта мы не напуганы! — возразил Петтер.

— Успокойся, — попросила Марго.

— Я не собираюсь сидеть и выслушивать…

— Петтер, — резко осадила его она.

В комнате стало тихо. Магдалена Ронандер чуть сдвинула свой стакан с водой и попыталась поймать взгляд Йоны.

— Наверное, ты придерживаешься другого мнения, потому что ты больше не полицейский, — заметила она. — Я ничего плохого не имею в виду, но, может, поэтому мы не понимаем, о чем ты говоришь.

— Я говорю, что вы упустили настоящего убийцу, — ответил Йона.

— Хватит с меня этой галиматьи! — рыкнул Бенни и обеими руками хлопнул по столу.

— Он что, пьян? — прошептал кто-то.

— Йоне наплевать на команду, наплевать на нас, — громко сказал Петтер. — Он такую чушь городит, что уши вянут. Посмотрите на него — пистолет в руках не удержал, из-за него Адама ранили, а теперь…

— Может, тебе лучше уйти? — Марго положила руку Йоне на плечо.

— А теперь он является сюда и учит нас, как вести расследование, — закончил Петтер.

— Добавлю еще кое-что, — сказал Йона и поднялся.

— Замолчи уже, — буркнул Петтер.

— Да пусть говорит, — сказала Магдалена.

— Я много раз видел такое, — начал Йона. — Когда страдают твои родные, друзья или коллеги, легко соблазниться мыслью о мести.

— Намекаешь на отсутствие у нас профессионализма? — Бенни холодно улыбнулся.

— Велика вероятность, что Эрик свяжется со мной, и тогда пусть ему предоставят свободный коридор, — серьезно продолжил Йона. — Так, чтобы он не боялся явиться в полицию и присутствовать на судебном процессе в качестве обвиняемого.

— Естественно. — Магдалена посмотрела на остальных. — Верно?

— Но если вы действительно держите его под прицелом, как я могу убедить его сдаться?

— Просто скажи, что мы гарантируем ему безопасность, — сказал Бенни.

— А если этого недостаточно? — настаивал Йона.

— Соври получше, — ухмыльнулся Бенни.

— Йона, ты хоть видел фотографии Катрины? — раздраженно спросил Петтер. — Не могу поверить, что это она… Что я скажу своей жене? Безумие, мать его… Так что — подумай про Адама, подумай, каково ему сейчас… А на твоего приятеля мне начхать.

— Мы все на нервах, — заметила Марго. — Естественно, мы хотим облегчить явку с повинной, и, разумеется, суд будет справедливым…

— Если он до суда не повесится в камере, — сказал молчавший до этого молодой полицейский.

— Ну хватит, — попросила Магдалена.

— Или не проглотит кусок стекла, — буркнул Бенни.

Йона задвинул стул и кивнул собравшимся.

— Я позвоню, когда найду настоящего убийцу, — сказал он и вышел.

— Убогий, — пробормотал Петтер, когда шаги Йоны стихли в коридоре.

— Прежде чем мы продолжим, я хочу кое-что сказать, — заметила Марго. — Я, как и вы, считаю убийцей Эрика, но давайте посмотрим на дело в обратной перспективе… Просто представим себе, что мы ошиблись и на самом деле Эрик невиновен.

— Тебе же скоро рожать? — резко спросил Бенни.

— Рожу, когда закончу расследование, — сухо ответила Марго.

— А теперь давайте-ка за работу, — призвала Магдалена.

— О’кей… Итак, на сегодняшний день дело обстоит так, — подводила итоги Марго. — Мы объявили Эрика в государственный розыск, но знаем, что у него достаточно денег, чтобы покинуть страну… Мы провели обыски — и у него дома, и на рабочем месте… Мы продолжаем отслеживать его мобильный телефон… его банковская карта заблокирована, но он успел ночью снять солидную сумму… район вокруг банкомата тщательно обследован… По пяти адресам установлено наружное наблюдение и…

Она замолчала — в дверь постучали. В кабинет вошла Анья Ларссон. Ни с кем не здороваясь, она наклонилась к Марго, и они о чем-то зашептались.

— Отлично, — сказала наконец Марго. — Нам удалось отследить мобильный Эрика. Он где-то возле Вэксётрактен в Смоланде. Похоже, направляется на юг.

Глава 97

Эрик лежал, завернувшись в серый чехол от припаркованного мотоцикла. Он проснулся оттого, что замерз. Уже рассвело, и Эрик увидел, что лежит под иргой в зарослях декоративного кустарника. Он, должно быть, проспал часа три и во сне окоченел от холода. Все тело болело; он сел и огляделся. Темная бронзовая женщина в старинном наряде слепо таращилась на него со своего постамента.

Солнце холодно поблескивало на зеленых листьях.

Эрик перелез через красный забор, зашагал по тенистой стороне улицы и от ходьбы немного согрелся. Ему с трудом верилось, что все вчерашнее произошло с ним.

Направляясь к Аспуддену, он поговорил с Йоной, и тот напомнил ему о необходимости избавиться от телефона.

Эрик вошел в какие-то ворота, выписал самые важные номера из адресной книги и выключил мобильный.

Возле магазина велосипедов на Хэгерсстенсвэген стоял автобус с надписью «Смоланд» на боку. Рядом на тротуаре топтались угрюмые подростки в мятой одежде. Родители помогали им доставать из багажного отсека сумки и спальные мешки.

Эрик вошел в автобус — якобы поискать забытую вещь, и затолкал телефон между сиденьями.

Он спустился через заднюю дверь, взял из чьей-то сумки спортивную шапку и спрятал под курткой, дошел до станции метро и остановился перед автоматом для выдачи наличных «Нордеа». Не поднимая глаз, но зная, что его регистрирует камера наблюдения, он снял со своего счета максимальную сумму. Вернулся к автобусу, увидел, как двери закрываются и автобус трогается с места.

На тротуаре остались только двое подростков.

Надев шапку, Эрик торопливо прошагал по Сёдертельевэген, перешел Лильехольмсбрун, купил в «Синкенгриллен» воды и большой гамбургер, скрылся на задней улице, встал у какого-то подъезда и поел, потом пошел дальше, стараясь избегать оживленных улиц с банками и дорожными камерами. Просто шагал, пока ноги несли, и наконец оказался в Витабергспаркене.

Эрик руками пригладил волосы. Одежда была мятой, но не подозрительно грязной. Надо спрятаться, пока он не поговорит с Йоной. Он не мог рисковать, хотя недоразумение наверняка уже улажено.

Эрик пошел было через дорогу и вдруг встал как вкопанный между двумя припаркованными машинами — его взгляд упал на магазинчик за углом.

В животе заурчало от дурного предчувствия.

Между списком выигрышных лотерейных номеров и рекламой спортлото газетные анонсы сообщали об охоте на маньяка: «Полиция преследует серийного убийцу».

На специально замутненной фотографии Эрик узнал самого себя. По этическим соображениям газетчики решили сохранить его личность в тайне. Сегодня утром черты его лица растворились в россыпи нечетких, смазанных квадратиков; впрочем, резкость снимка — это только вопрос времени.

В утреннем выпуске другой газеты портрета не было, зато прописные буквы вытянулись через всю передовицу: «Уголовная полиция: мы разыскиваем шведского психиатра, совершившего четыре убийства».

Под заголовком курсивом были обозначены ключевые детали: жертвы, фотографии, насилие, полиция.

Эрик прошел мимо магазинчика, понемногу осознавая, что полиция и в самом деле считает его убийцей Катрины и тех других женщин.

Это его преследуют полицейские.

Эрик свернул на улицу потише; ноги так дрожали, что пришлось замедлить шаг и в конце концов остановиться. Он стоял неподвижно, зажав рот дрожащей рукой.

— Господи, — прошептал он.

Все знакомые прочитают и поймут, что полиция разыскивает его. В эту минуту они звонят друг другу — потрясенные, возбужденные, полные возмущения.

Кто-то злорадствует, иные отнесутся к новости скептически.

Эрику показалось, что он упал, но он остался стоять, как стоял.

Беньямин знает: это неправда, подумал Эрик и пошел. А Мадде испугается, когда о нем раструбят все газеты.

Из опущенного окошка машины донеслись обрывки слов, и Эрику почудилось, будто произнесли его имя.

Эрик подумал, что ради своего спасения должен сдаться органам правосудия.

Так продолжаться не может.

Эрик достал упаковку с четырьмя таблетками могадона, выдавил одну в руку, но передумал и выбросил все в урну.

На Эстгётагатан он нашел магазинчик с подержанными телефонами. Ожидая своей очереди, он слушал новости по радио.

Равнодушный голос сообщил, что преследование подозреваемого в серийных убийствах продолжается второй день.

У Эрика свело желудок, когда безучастный диктор рассказал, что полиция потребовала заочного ареста психиатра из Каролинской больницы, подозреваемого в убийстве четырех женщин в Стокгольме.

Полиция умалчивает о подробностях, ссылаясь на интересы следствия, но надеется получить информацию от бдительных граждан.

За прилавком стоял мужчина в очках с обмотанной скотчем дужкой; он спросил, чем может помочь, и Эрик с вымученной улыбкой попросил телефон и карточку для пополнения счета.

Какой-то полицейский начальник скрипуче докладывал, что задействованы внушительные ресурсы и установленная слежка наверняка даст отличные результаты.

Выйдя из магазина, Эрик пошел в противоположном направлении. Он петлял, кружил по улицам, главное — покинуть центральные районы города и уйти от Данвикстулля.

Только миновав Железнодорожный музей, Эрик рискнул сделать передышку и достать телефон. Отвернулся к желтому кирпичному зданию и позвонил Йоне.

— Йона, это черт знает что, — выпалил он. — Ты видел газеты? Мне некуда спрятаться.

— Дай мне еще немного времени.

— Нет, я принял решение. Я хочу, чтобы ты задержал меня и отвел в полицию.

— Но я не могу гарантировать тебе безопасность.

— Не имеет значения.

— Но я никогда не видел полицейских такими взвинченными, и это не только коллеги Адама. Все на нервах. Одно дело рисковать жизнью — людям на оперативной службе это не в новинку, но на этот раз убита жена полицейского.

— Ты должен сказать, что не я убил ее, ты должен…

— Я сказал. Но ты связан с каждой из жертв, тебя видели на месте преступления…

— Что же мне делать? — прошептал Эрик.

— Прятаться, пока я ищу проповедника. Я поговорю с Роки, он в следственной тюрьме Худдинге.

— Я могу сделать признание одной из вечерних газет. — Эрик услышал нотки отчаяния в своем голосе. — Расскажу свою историю, свою версию, и, когда сдамся полиции, со мной будут журналисты.

— Эрик, даже если это дело выгорит, то потом все будут обсуждать твое самоубийство в тюремной камере — повесился ты или проглотил осколок стекла, не дождавшись суда… Разговор это долгий, и я не хочу сейчас подвергать тебя риску.

— Я позвоню Нелли. Она меня знает, она понимает, что я не делал этого…

— Не звони. Полиция следит за ее домом… придумай, у кого еще ты можешь спрятаться. Кто-нибудь не близкий к тебе, неожиданный.

Эрик и Йона закончили разговор. Машины стояли — началось разведение моста. Три парусных судна направлялись в Балтийское море.

Глава 98

Следственная тюрьма Худдинге — самая большая в пенитенциарной системе, особо охраняемая тюрьма. Роки Чюрклунда подозревали в незначительных преступлениях, связанных с наркотиками, поэтому особых ограничений на него не накладывали. В то же время он считался заключенным, в большой степени склонным к побегу.

Тюрьма представляла собой огромную угловую постройку из бурого кирпича; по бокам от входа были высокие колонны. Два крыла расходились, точно ножки циркуля, в верхних этажах располагались восемь отделенных друг от друга площадок для прогулок.

Роки единственный знал, кто такой «грязный проповедник». Он встречался с ним, разговаривал с ним, видел, как тот убивает.

Ключи и телефон Йоне пришлось оставить на пункте досмотра.

Ему просветили рентгеном ботинки и куртку, потом велели пройти через металлоискатель. Черно-белый спаниель покрутился возле него, вынюхивая взрывчатку и наркотики.

Его провожатый представился как Арне Меландер. Пока они шли к лифтам, Арне рассказал, что принимает участие в соревнованиях по спортивному рыболовству, в начале лета занял третье место на международном чемпионате по ужению рыбы и в следующие выходные отправляется на Фирис.

— Я соревновался в ужении рыбы с лодки, — объяснил Арне и нажал кнопку лифта. — Наживкой были красные и бронзовые личинки.

— Звучит неплохо, — серьезно заметил Йона.

Арне улыбнулся — скулы поднялись, и щеки сделались круглыми. Синяя натовская куртка туго обтягивала внушительный живот; на носу очки, шея заросла седой щетиной.

Дубинка и аварийная рация покачивались на ремне надзирателя, когда тот выходил с Йоной из лифта и шагал через шлюзовые двери. Йона спокойно ждал, пока охранник протащит карточку через устройство и наберет код.

Они поздоровались с дежурным офицером — человеком седым, с мешками под глазами и с узкими губами.

— Мы сегодня припоздали, — сказал Арне. — Чюрклунд только что вышел проветриться. Но можно узнать, не хочет ли он вернуться.

— Узнайте, пожалуйста, — попросил Йона.

После убийства охранницы Карен Гебреаб начальство тщательно следило, чтобы служащие тюрьмы не оставались один на один с арестантами. Те часто ведут себя отчаянно, еще переживают свое преступление, унижены задержанием, им кажется, что жизнь не удалась.

Йона поглядывал на Арне Меландера: стоя поодаль, он говорил по рации. Йона рассматривал унылые стены с дверями камер, глянцевый пластиковый коврик и кодовый замок.

В тюрьме Худдинге поддерживался высший уровень безопасности: охрана по периметру, усиленная — на входе и стенах, строгая проверка всех посетителей, камеры наблюдения. Но персонал был вооружен только дубинками.

Наверняка у них при себе слезоточивый газ или перцовый баллончик, подумал Йона.

За несколько лет до поступления в Высшую полицейскую школу Йона служил в недавно сформированном спецподразделении воздушно-десантных войск, где обучался военной крав-маге, с уклоном в ведение боя в городских условиях и с применением инновационного оружия.

И теперь всякий раз, когда Йона входил в помещение, его взгляд рефлекторно искал возможное оружие.

Он уже приметил рейки из нержавеющей стали вокруг дверей.

Головки шурупов закручены туго, и открутить их без инструментов невозможно, зато за десятилетия они во многих местах отошли над самым полом. Может, иногда в них застревали колесики тележек с едой, может, их задевали щетки подметальных машин.

Йона отметил, что некоторые рейки можно подцепить носком ботинка. А если обмотать руки, можно оторвать всю рейку до потолка, согнуть ее вдвое и за двадцать секунд изготовить нечто вроде скобы, которую потом накинуть врагу на шею и закрутить кольцами ножниц.

Йона вспомнил голландского лейтенанта Ринуса Адвокаата — жилистого человека с покрытым шрамами лицом и мертвым взглядом. Адвокаат демонстрировал это оружие и показывал, как можно контролировать движения врага и в принципе отсечь ему голову при помощи таких планок.

— Он сейчас придет, — доброжелательно сказал Арне.

Роки шел позади двух надзирателей. На нем была глухо-зеленая тюремная роба и шлепанцы, за ухо заткнута сигарета.

— Спасибо, что пожертвовали прогулкой, — сказал Йона, делая шаг ему навстречу.

— Я все равно не люблю решетки. — Роки прочистил горло.

— Почему?

— Хороший вопрос. — Роки пытливо посмотрел на Йону.

— Вы забронировали наблюдаемую комнату для допросов, — сказал Арно. — Ступайте в одиннадцатую. Я буду находиться по другую сторону стекла.

— Помню сети для раков, из детства, ночью… Вот с этого времени, — пояснил Роки.

Они остановились у двери, ждали, пока Арне отопрет.

— Я светил карманным фонариком и заманивал раков в сети, — добавил Роки.

В облезлой комнате для допросов имелся стол, четыре стула и телефон срочного вызова тюремной охраны.

Ножку стула выломать не удастся, но если положить стул на пол, взобраться на стол и спрыгнуть на гнутую спинку, то ламинат пойдет трещинами — вот и готов нож, простое колющее оружие, подумал Йона.

— Значит, охранник будет глазеть на меня через стекло? — Роки кивнул на темное окно.

— Это просто мера безопасности.

— Но ты меня не боишься, — улыбнулся Роки.

— Нет, — спокойно ответил Йона.

Долговязый священник сел. Стул под ним скрипнул.

— Мы не встречались раньше? — спросил он, наморщив лоб.

— В «Зоне», — невозмутимо ответил Йона.

— В «Зоне», — повторил Роки. — Можно узнать, что это?

— Это где тебя взяла полиция.

Роки прищурился и моргнул в пространство.

— Память напрочь отшибло… Говорят, у меня при себе было много героина, но откуда у меня деньги на героин?

— Ты, правда, не помнишь «Зону»? «Зону мягкой мебели» в Хёгдалене?

Роки выпятил губы и покачал головой.

— Заводское помещение, полно диванов и кресел, — подсказывал Йона, — проститутки, свободная продажа тяжелых наркотиков, оружия и…

— У меня после аварии серьезное неврологическое повреждение, мне жуть как трудно вспоминать, — объяснил Роки.

— Я знаю.

— Хочешь, чтобы я признался в хранении наркотиков?

— На наркотики мне наплевать. — Йона сел напротив него. — Тверди следователям, что это не твоя куртка, что ты надел куртку, которая валялась на полу.

Они немного посидели молча. Роки вытянул свои длинные ноги.

— Значит, тебе нужно что-то еще, — выжидающе проговорил он.

— Ты несколько раз упоминал какого-то «грязного проповедника»… мне нужна твоя помощь, чтобы понять, кто он.

— И я встречал этого проповедника?

— Да…

— Он священник?

— Не знаю.

Роки почесал бороду и шею.

— Понятия не имею, — сказал он чуть погодя.

— Ты рассказывал, что он убил женщину, которую звали Наталья Калёва, отрубил ей руку.

— Проповедник…

— Это он убил Ребекку Ханссон.

— Да какое твое собачье дело? — взревел Роки и вскочил, так что стул полетел на пол. — Это я убил Ребекку! Думаешь, я идиот?

Роки попятился, запнулся об опрокинутый стул, чуть не упал, выбросил руку, уперся ладонью в пуленепробиваемое стекло.

Вошел охранник, но Йона успокаивающе поднял руку. Он увидел, как по коридору бегут еще несколько надзирателей.

— Мы не считаем, что это сделал ты, — сказал Йона. — Помнишь Эрика Барка?

— Гипнотизера? — Роки облизал губы и откинул волосы ото лба.

— Он нашел женщину, которая подтвердит твое алиби.

— Я должен поверить этому?

— Ее зовут Оливия.

— Оливия Торебю, — протянул Роки.

— Под гипнозом ты начал вспоминать, как было дело… все указывает на то, что тебя осудили за убийство, совершенное проповедником.

Роки подошел к Йоне, спросил:

— Но вы не можете дознаться, кто этот проповедник?

— Нет.

— Потому что это заперто в моих расквашенных мозгах, — без выражения произнес Роки.

— Ты не согласился бы на повторный гипноз?

— А ты на моем месте не согласился бы? — Роки снова сел.

— Да нет, — честно сказал Йона.

Роки открыл было рот, чтобы что-то сказать, но промолчал и взялся рукой за лоб. Один его глаз начал подергиваться, самый зрачок завибрировал, Роки подался вперед и оперся на стол, тяжело дыша.

— Ох черт, — выдохнул он и посмотрел вверх.

Лоб блестел от пота; удивленным, затуманенным взглядом Роки смотрел на Йону и вошедших в комнату охранников.

Глава 99

Йона остановил окружного прокурора Сару Нильсен посреди лестницы в здании суда первой инстанции на Шеелегатан. Он не мог взять Эрика с собой в тюрьму, и пришлось убеждать прокурора выпустить Роки в ожидании судебного процесса.

— Я звонил тебе насчет Чюрклунда, — сказал он, останавливаясь перед Сарой. — Он не может оставаться в тюрьме.

— Так решил суд.

— Но я не понимаю, почему, — упорствовал Йона.

— Купи шведскую конституцию.

Белокурая прядь упала на лицо Саре, она пальцем заправила волосы и подняла брови, когда Йона заговорил:

— Согласно параграфу двадцатому двадцать четвертой главы, прокурор вправе аннулировать решение о взятии под стражу, если причины для такого решения более не существует.

— Браво, — улыбнулась Сара. — Но существует очевидный риск того, что Чюрклунд уклонится от обвинения, и существенный риск того, что он совершит новое преступление.

— Речь о незначительных нарушениях, связанных с наркотиками, тут наказание — год максимум… и весьма сомнительно, что вы вообще сможете доказать, что это его наркотики…

— Ты сказал по телефону, это была не его куртка. — Беседа как будто забавляла Сару.

— И причина взятия под стражу никак не соотносится с таким серьезным посягательством на его права.

— Мне вдруг показалось, что я стою на ступеньках ратуши и обсуждаю условия тюремного заключения с бывшим полицейским.

— Ручаюсь, что он будет под наблюдением. — Йона следом за Сарой стал спускаться по лестнице.

— Сам знаешь, так не делают.

— Я понимаю, однако он болен и нуждается в постоянном медицинском наблюдении.

Сара остановилась и скользнула взглядом по его лицу.

— Если Чюрклунду нужен врач, пусть врач придет в тюрьму.

— А если я скажу, что речь об особых процедурах, которые нельзя обеспечить в тюрьме?..

— Тогда я отвечу, что ты врешь.

— Я могу достать медицинскую справку, — не сдавался Йона.

— Достань. Но в следующий вторник я возбуждаю дело.

— Я обжалую решение.

— Он сражался до последнего, — улыбнулась Сара и пошла дальше.

Глава 100

Йона сидел на одной из задних скамеек в церкви Адольфа-Фредрика. На хорах девочки репетировали перед концертом. Хормейстер задал тональность, и девочки запели «O viridissima virga».

На Йону накатили воспоминания о долгих светлых ночах в Наттавааре после смерти Суумы.

Сквозь сводчатые окна церкви падал солнечный свет, затушеванный тенью листвы и красками витражей.

Чуть погодя руководитель объявил перерыв, девочки достали телефоны, стали сбиваться группками, сновать, болтая, между скамьями.

Дверь притвора открылась и тихо закрылась. Церковный староста поднял глаза от книги и снова продолжил читать.

Вошла Марго с двумя увесистыми целлофановыми пакетами в руках. Пакеты стукнулись о скамью, когда Марго тяжело села рядом с Йоной. Живот ее так вырос, что упирался в полочку для книги псалмов.

— Мне чертовски жаль, — прошептала Марго. — Я знаю, ты не поверишь, но взгляни на это.

Она со вздохом поставила один пакет на колени и достала анализ отпечатков пальцев. Йона быстро прочитал сравнение разных параметров, сам внимательно изучил детали первого уровня и увидел сходство в разветвлении линий и узоре.

Речь шла о трех четких отпечатках пальцев. Совпадение с отпечатками Эрика Марии Барка было стопроцентным.

— Где обнаружили отпечатки? — спросил Йона.

— На головке фарфоровой косули, которая была в руке у Сусанны Керн.

Йона обвел взглядом церковь. Хор снова собирался, руководитель хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание девочек.

— Ты интересовался доказательствами, — продолжала Марго. — Отпечатки пальцев — это доказательство, верно?

— В юридическом смысле, — тихо сказал Йона.

— Обыск продолжается. Мы нашли серийного убийцу.

— Правда?

Марго переложила пакет с материалами предварительного расследования Йоне на колени.

— Честное слово, я хотела верить тебе, верить в существование проповедника, — сказала она, откинулась назад и тяжело вздохнула.

— Вот и верь.

— Ты встречался с Роки, я устроила, чтобы ты мог допросить его. — В голосе Марго послышалось раздражение. — Ты утверждал, именно это требуется, чтобы найти «грязного проповедника».

— Он больше ничего не вспомнил.

— Потому что нечего вспоминать, — отрезала Марго.

Хор запел снова, голоса девочек наполнили всю церковь.

Марго попыталась сесть поудобнее, перекинула косу через плечо.

— Вы проследили за Эриком до Смоланда, — заметил Йона.

— Полицейские штурмом взяли чартерный автобус и обнаружили телефон в щели между сиденьями.

— Какая жалость, — сухо сказал Йона.

— До сих пор он не допустил ни одной осечки, скрывается, как профессионал. Как будто ему дает советы человек, который знает толк в этом деле.

— Согласен.

— Он тебе не звонил? — спросила Марго.

— Нет, — коротко ответил Йона.

Он посмотрел на второй пакет, который так и стоял на полу между ними.

— Это мой пистолет?

— Именно. — Марго подвинула к нему пакет ногой.

— Спасибо, — сказал Йона и заглянул в пакет.

— Если ты продолжаешь искать проповедника, напоминаю, что ты действуешь не по моему заданию. — Марго принялась боком вылезать из ряда скамеек. — Ты не получал от меня материалы, и мы здесь не встречались. Понял?

— Я найду убийцу, — тихо сказал Йона.

— Отлично. Но мы больше не сможем контактировать…

Йона под скамейкой достал пистолет, положил магазин на колени, оттянул спусковую скобу назад, быстро проверил механику, пружину рычага и ударник, поставил оружие на предохранитель и вернул магазин на место.

— Кому сейчас нужен «Кольт комбат»? — усомнилась Марго. — У меня бы спина разболелась через неделю.

Вместо ответа Йона сунул пистолет в наплечную кобуру, а дополнительные магазины — в карман куртки.

— Когда ты решишься осознать, что Эрик может быть виновен? — с досадой спросила Марго.

— Вот увидишь, я прав. — И Йона с леденящим спокойствием встретил ее взгляд.

Глава 101

Нелли сидела за компьютером и печатала. Ее лицо с безупречным макияжем было замкнутым и сосредоточенным, светлые волосы мягко рассыпались по плечам. На ней были бежевая замшевая юбка и облегающая водолазка с люрексом.

Когда Йона вошел и поздоровался, Нелли не ответила; она просто встала, подошла к открытому окну и сорвала с куста темно-красную розу.

— Прошу, — сказала она, подавая цветок Йоне. — В знак моей горячей признательности за блестяще проведенную полицейскую операцию…

— Я понимаю, что вы…

— Погодите, — оборвала она. — Я должна сорвать еще один цветок.

Она высунулась в окно, сорвала второй цветок и тоже подала Йоне.

— А это — для всей шведской полиции… Браво… Пожалуй, я выйду и оберу весь куст… если, конечно, вы откроете багажник своей машины, то…

— Нелли, я тоже знаю, что полиция ошибается, — сказал Йона.

И Нелли словно надломилась; она села за стол и закрыла лицо руками, пытаясь что-то сказать, но слова не шли.

— Я ищу настоящего убийцу, — продолжил Йона. — Но мне нужен тот, кто может подхватить дело Эрика там, где оно прервалось.

— Я с удовольствием помогу. — Нелли подняла на него взгляд.

— Вы умеете гипнотизировать?

— Нет. — Нелли рассмеялась от неожиданности. — Я думала… но это не моя область, мне гипноз вообще кажется жутковатым делом.

— Вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы мне помочь?

Нелли пару раз повернула обручальное кольцо на своем веснушчатом пальце и склонила голову набок.

— С гипнозом трудно, — честно призналась она. — Есть такие, о ком хорошо отзываются… Хотя хорошие отзывы — совсем не означают, что человек на деле окажется блестящим специалистом. Таков закон… лучшие в своей области в качестве компенсации имеют неважную репутацию.

— То есть равных Эрику нет?

Нелли рассмеялась, блеснули белые зубы.

— Поблизости — нет… даже при том, что он сейчас переборщил по части неважной репутации.

— С кем-нибудь я могу поговорить?

— В этой больнице Анна Пальмер довольно компетентна, но все зависит от того, что именно вы хотите, ведь в области психической травмы и шоковых состояний у нее, конечно, меньше опыта, чем у Эрика.

Нелли прошла за Йоной по коридору. Замедлив шаги, она спросила, грозит ли опасность ей самой.

— На этот вопрос я не могу ответить, — честно признался Йона.

— Мой муж всю неделю будет работать допоздна.

— Потребуйте полицейскую охрану.

— Нет, полицейская охрана — это перебор… Просто мы вчера заметили, что замок на задней двери поврежден.

— Вам не у кого переночевать?

— Есть, конечно. — Нелли слегка покраснела.

— Ночуйте там, пока все не образуется.

— Посмотрим…

Глава 102

Анна Пальмер приняла Йону в крошечном кабинете с книжными полками вдоль стен, письменным столом и узким окном, выходящим на больничный двор. Анна оказалась высокой женщиной с коротко стриженными пепельно-серыми волосами и сеткой голубых прожилок под глазами.

— Есть человек, который десять лет назад попал в автомобильную аварию, — начал Йона. — Он получил довольно тяжелые травмы мозга… Это не моя область, но, как мне объяснили, у него сохраняется эпилептическая активность в височных долях обоих полушарий.

— Такое возможно, — сказала Анна, записывая его слова.

— У него большие проблемы с памятью, — продолжал Йона. — И с кратковременной, и с долговременной… иногда он путает подробности какого-нибудь события, порой забывает, что оно вообще имело место… Сейчас он надеется, что гипноз поможет ему преодолеть затруднения.

Анна Пальмер отодвинула блокнот и переплела пальцы. Йона заметил у нее на костяшках красные мелкие корочки экземы.

— Не хочу вас разочаровывать, — утомленно сказала она, — но часто люди ждут от гипноза невозможного.

— Этому человеку очень важно начать вспоминать.

— Клинический гипноз… это внушение, нечто вроде внутренней помощи самому себе… он не имеет никакого отношения к поискам истины, — с сожалением объяснила Анна.

— Но подобные повреждения мозга ведь не означают, что память стерлась полностью, воспоминания остаются, повреждения просто блокируют их… Разве нельзя при помощи гипноза найти окольный путь? — настаивал Йона.

— Разумеется, если врач достаточно искусен, — признала она и почесала красные болячки на руке. — Но что делать, когда окажешься там? Никто не отличит настоящие воспоминания такого пациента от его фантазий, если его собственный мозг не способен сделать это.

— Вы уверены? Мы ведь полагаем, что можем отличить свои воспоминания от фантазий.

— Потому что мы храним фактическую канву вместе с информацией о том, что это — настоящие воспоминания. Это как кодирование, знак альтерации, приставка.

— Разве код не должен оставаться у него в голове?

— Но ввести его, чтобы попасть в воспоминания… — Анна покачала головой.

— Этого никто не может?

— Никто. — Она закрыла блокнот.

— Эрик Мария Барк иного мнения.

— Эрик очень компетентен в… вероятно, он лучше всех в мире погружает пациентов в гипнотическое состояние, но его исследования совершенно бездоказательны, — медленно проговорила Анна, и что-то мелькнуло в ее глазах.

— Вы верите тому, что о нем пишут в газетах?

— Я никоим образом не могу судить об этом… Но в нем было какое-то влечение к извращениям, к психотическим… — Анна внезапно замолчала, потом строго спросила: — Этот разговор — о нем?

— Нет.

— Но речь не просто о приятеле, верно?

— Верно… Я комиссар уголовной полиции, и мне надо допросить свидетеля с органической потерей памяти.

Уголки рта Анны Пальмер дернулись.

— Это было бы неэтично. Сказанному под гипнозом абсолютно нельзя доверять, и такие показания никак не вписываются в правовой контекст, — сухо ответила она.

— Речь идет о наблюдении, а не…

— Я могу совершенно точно сказать вам, что никто их тех, кто серьезно занимается клиническим гипнозом, не сделает этого, — громко проговорила Анна, глядя Йоне в глаза.

Глава 103

Надвинув шапку на глаза и опустив голову, Эрик прошел по мосту в Сиккле, обогнул зеленеющий Хаммарбюбакен, где Беньямин когда-то учился кататься на горных лыжах, и углубился в лес.

Передвигаться по Стокгольму и ни разу не попасть под камеру видеонаблюдения практически невозможно. Есть камеры, отмечающие скорость, вдоль трасс, камеры контроля в пунктах оплаты, камеры, что следят за безопасностью движения на перекрестках, в автомобильных туннелях и на мостах. Даже в магазинах, поездах, автобусах, на паромах и в такси установлены камеры. Круглые сутки идет запись на каждой станции автозаправки, на каждой парковке, в порту, в терминалах, на вокзалах и перронах. Банки, склады, торговые центры, галереи, площади, оживленные улицы, посольства, полицейские участки, тюрьмы, больницы и пожарные части находятся под наблюдением.

Эрик выбился из сил, мозоли на ногах лопнули. Он брел по лесу вниз, к Бьёркхагену.

Небо уже начинало темнеть. Ощущая дрожь в ногах, Эрик остановился в маленьком парке позади дома, где жил его старый пациент, Нестор.

По гравийной дорожке Эрик дошел до деревянной двери с потемневшей латунной щелью для писем. Эрик подумал, что фасад напоминает цветом мокрую пенорезину.

Окно кухни на нижнем этаже светилось.

С улицы просматривалась и гостиная. Эрик перешел к соседнему окну и увидел Нестора — тот сидел в кресле.

В остальном квартира казалась пустой.

У Эрика тряслись руки. Чувствуя, что он не в состоянии сделать больше ни шага, Эрик позвонил в дверь.

— Можно войти? — спросил он, как только Нестор открыл.

— Вот так неожиданность, — пробормотал Нестор. — Я сварю к-кофе.

Нестор впустил Эрика, запер дверь и скрылся в глубине квартиры. Эрик, кряхтя, снял ботинки, повесил измятый пиджак, ощутил запах собственного пота. Носки приклеились к стертым в кровь пяткам, отмороженные пальцы покалывало в тепле прихожей.

Эрик знал, что Нестор живет в этой квартире с детства. Потолки низкие, а дубовый паркет настолько изношен, что лак стерся. Везде безделушки в виде собак.

Эрик вошел в гостиную. Одна из диванных подушек облиняла до ниток, на низеньком столике — очки, кроссворд и большая статуэтка: гончие и мертвые фазаны.

На кухне Нестор выставил на стол чашки и полную тарелку печенья. На плите стояла сковорода с колбасой и картошкой.

— Ты говорил, что я могу попросить тебя об услуге, о чем угодно, — сказал Эрик, садясь за стол.

— Да, — важно кивнул Нестор.

— Я могу пожить здесь несколько дней?

— Здесь?

Скептическая мальчишеская улыбка появилась у Нестора на лице:

— Почему вдруг?

— Поссорился с подружкой, — солгал Эрик и сел.

— У тебя есть п-подружка?

— Да.

Нестор разлил кофе по чашкам и сказал, что в гостевой комнате есть застеленная кровать.

— Можно мне остатки картошки?

— Конечно, п-прошу прощения. — Нестор включил плиту.

— Подогревать не обязательно.

— Если не хочешь…

— Так вполне годится.

Нестор соскреб картошку с колбасой на тарелку и положил перед Эриком вилку с ножом, после чего уселся напротив.

— Значит, ты решился завести собаку? — спросил Эрик.

— Мне надо зарабатывать д-деньги. — Нестор поднял кофейную ложечку и тайком посмотрелся в нее.

— Разумеется, — пробормотал Эрик, принимаясь за еду.

— Я работаю там, в ц-церкви. — Нестор жестом указал на окно.

— В церкви? — Эрика пробрал озноб.

— Да… точнее, не в самой церкви, — улыбнулся Нестор и прикрыл рот рукой. — Я работаю на к-кладбище животных.

— Кладбище животных, — вежливо кивнул Эрик, рассматривая тонкие руки Нестора и желтоватую рубашку из полиэстера под безрукавкой.

Эрик доел все до крошки и теперь пил кофе, слушая рассказ Нестора о старейшем в Швеции кладбище домашних животных, расположенном на Юргордене. Оно возникло в девятнадцатом веке, когда писатель Август Бланш похоронил на том острове своего пса Неро.

— Я т-тебя утомил. — Нестор поднялся.

— Нет, я просто устал.

Нестор подошел к окну и посмотрел на улицу. Черные силуэты рисовались на фоне свинцового неба, деревья и кусты гнулись под ветром, то и дело менявшим направление.

— Скоро стемнеет, — прошептал Нестор своему отражению.

Две борзые стояли на подоконнике возле горшка с каким-то растением. Нестор украдкой коснулся собачьих головок.

— Можно зайти в ванную? — спросил Эрик.

Нестор через гостиную указал ему на дверь, прикрытую занавеской.

— Там бывшая швейцарская, но я пользуюсь этой дверью как запасным выходом, — пояснил он.

Ванная была до половины выложена кафелем, с глубокой ванной и занавеской в морских коньках. Эрик запер дверь и разделся.

— Красная зубная щетка — мамина, — крикнул из-за двери Нестор.

Эрик встал на заросший грибком коврик в облупленной ванне, принял душ и промыл раны. Поверх шкафчика над раковиной стояла коробка для лампочек. Из нее торчала разная губная помада и карандаш для глаз.

Когда Эрик вышел, Нестор поджидал его в прихожей. На морщинистом лице читалась тревога.

— Мне очень нужно к-кое о чем спросить… это насчет… — начал он.

— Насчет чего?

— Я… что мне делать, если моя новая с-собака умрет?

— Мы можем поговорить об этом завтра.

— Я п-покажу тебе гостевую комнату, — прошептал Нестор и отвернулся.

Пройдя мимо кухни, они оказались у закрытой двери, которую Эрик прежде не замечал: она была по другую сторону от шкафа.

Над гостевой кроватью красовался плакат, на котором Бьорн Борг целовал Уимблдонский кубок. На противоположной стене висела легкая полочка, уставленная фарфоровыми собаками.

Возле узкой кровати стоял старый угловой шкафчик с растительным орнаментом. На верхней плоской дверце — ручная роспись: этапы человеческой жизни, от колыбели до могилы. Мужчина и женщина стояли бок о бок на мосту, где каждая ступенька символизировала десятилетие. На верхней ступеньке возвышалась пара пятидесятилетних, а под мостом поджидала смерть с косой в руках.

— Чудесно. — Эрик посмотрел на Нестора, который оставался в гостиной.

— Я сплю в… м-маминой комнате. Я перебрался туда, к-когда…

Нестор странно выгнул шею, словно пытаясь увидеть что-то позади себя.

— Спокойной ночи, — сказал Эрик.

Он взялся за ручку, чтобы закрыть дверь, но Нестор придержал дверь рукой и испытующе посмотрел на Эрика.

— Б-богатым это не нужно, у бедных оно есть, а т-ты боишься этого больше смерти, — прошептал он.

— Нестор, я подустал для загадок.

— Богатым это не нужно, у б-бедных оно есть, а ты боишься этого больше смерти, — повторил тот и лизнул уголок рта.

— Придется мне ломать голову над отгадкой, — сказал Эрик и снова потянул дверь. — А теперь — спокойной ночи.

Эрик сел и оглядел утомительные медальонные обои с узором из каких-то гербов с завитушками, гирлянд, плюмажей из павлиньих перьев и сотен глаз.

Штора была уже опущена; он выключил свет, отогнул тяжелое ватное одеяло и лег, вдыхая прохладный аромат лаванды.

Эрик так устал, что всякие мысли ушли из его головы и потеряли четкость. Он уже готов был провалиться в сон, когда послышался тихий скрип. Кто-то пытался беззвучно открыть дверь.

— Что ты, Нестор? — спросил Эрик.

— Зацепка, — проговорил мягкий голос. — Я могу дать т-тебе зацепку.

— Я очень устал и…

— Священники думают, что это больше, чем сам Бог, — не унимался Нестор.

— Пожалуйста, закрой дверь.

В замке щелкнуло. Нестор отпустил дверь и на цыпочках прошел по паркету гостиной.

Эрик уснул. Во сне маленькая Мадлен встала у его кровати, подула ему в лицо и прошептала ответ на загадку Нестора.

— Ничего, — прошептала она и подула на него. — Богатым не нужно… ничего, у бедных нет ничего… а ты ничего не боишься больше, чем смерти.

Глава 104

Эрик внезапно проснулся от дуновения ветра, скользнувшего по лицу. Быстрый шепот — и молчание, едва Эрик открыл глаза. Темнота была непроглядной, и понадобилось несколько секунд, прежде чем он сообразил, где находится.

Он поворочался, скрипнул старый матрас, набитый конским волосом.

Эрик спал крепко, но даже во сне в нем оставалась готовность бежать, которая теперь взбудоражила его.

Может, это просто шумела вода в трубах; может, порыв ветра надавил на стекло.

Никакого шепота, в комнате тихо и темно.

Эрик задумался, не в этой ли комнате начался психоз Нестора, когда шум в трубах стал казаться ему голосами, бормотаньем старухи, что вычесывала перхоть из длинных седых волос и твердила: убивая близких, нельзя смотреть им в глаза.

Эрик понимал, что речь идет о собаке, которую Нестора в детстве принудили умертвить, но вздрагивал всякий раз, когда Нестор изображал скрипучий голос старухи.

Он вспомнил, как Нестор сидел, сцепив на коленях руки и потупив глаза, и, украдкой улыбаясь и краснея, давал советы по умерщвлению детей.

Что-то скрипнуло в старом шкафу, в темноте было трудно разобрать, проник ли кто в комнату. Эрик закрыл опухшие глаза, снова заснул, но тут же проснулся от стука двери.

Он подумал, что надо попросить Нестора оставить его в покое до утра и перестать присматривать за ним, — но не было сил встать.

По улице проехала машина, холодный свет просочился в щель сбоку от шторы, скользнул по медальонным обоям и пропал.

Эрик уставился в стену.

Машина проехала, однако бледный свет как будто остался на стене. Эрик подумал, что на полочке, наверное, горит тусклая лампа, которой он не заметил.

Эрик сморгнул, пригляделся к неподвижному голубому пятну и понял, что это глазок между комнатами.

Свет идет из соседней спальни, догадался Эрик, и вдруг настала полная темнота.

Это Нестор заглянул в его комнату.

Эрик замер.

Было так тихо, что он услышал, как сглатывает комок в горле.

Голубое пятно появилось снова, за стеной зашелестел истовый шепот.

Эрик торопливо оделся в темноте и двинулся к свету.

Святящаяся точка оказалась между двумя нижними полочками. Маленькое отверстие было бы незаметно, если бы фарфоровые фигурки стояли по-другому.

Глазок располагался в самом темном месте обоев, среди завитушек, и был таким крошечным, что Эрик понял: придется прижаться лицом к стене и максимально приблизить глаз к отверстию, прежде чем он сможет что-нибудь различить.

Он сдвинул в сторону фарфорового щенка в корзине, оперся о стену руками и осторожно просунул голову между двумя полочками, чувствуя, как деревянная поверхность касается волос, обои — кончика носа.

Прильнув к дыре, он заглянул прямо в соседнюю комнату.

На тумбочке лежал мобильный телефон; экран бросал свет на будильник и узор на обоях. Эрик успел рассмотреть застеленную кровать, фотографию младенца в белой крестильной рубашке, и тут телефон погас.

В квартире послышались торопливые шаги. Эрик отпрянул от стены, но волосы застряли в какой-то щели. Фигурки зловеще зазвенели.

Эрик поднял руку и попытался вытащить волосы, и тут дверь позади него открылась.

Наконец Эрик освободился, слыша, как с тихим стуком фигурки падают на полку. Нестор шел к нему, и Эрик попятился.

— Я позвонил в п-полицию, я пришел сказать об этом, — прошептал Нестор. — Теперь моя очередь помочь тебе, я говорил с ними, они уже здесь.

— Нестор, ты не понимаешь, — в недоумении проговорил Эрик.

— Нет, нет, это ты не п-понял, — мягко перебил Нестор и зажег свет. — Я сказал, что теперь твоя очередь принимать лекарства, и…

Словно камень ударил в окно, темная штора дрогнула в свете лампы, стекло за шторой разлетелось и со звоном посыпалось на батарею.

Нестор пошатнулся. Его ранили навылет из какого-то скорострельного оружия. Кровь брызнула из выходного отверстия под лопаткой.

Нестор изумленно смотрел на кровь.

— Они обещали, чт-то…

Он словно споткнулся, осел на бок и поднял растерянный взгляд.

— В-выходи через запасную дверь, — просипел он. — Спустись в прачечную, пройди ее насквозь, и выйдешь в соседний подъезд…

Он оперся костяшками пальцев о пол, словно чтобы подняться.

— Ложись, — прошептал Эрик. — Просто лежи на полу, не поднимайся.

— Беги через школьный д-двор, вдоль церковной ограды к л-лесу, до кладбища животных.

— Лежи, — повторил Эрик и, пригнувшись, двинулся к двери.

Уже в гостиной он услышал, как взламывают входную дверь. Снова раздался треск, щепки и металлические детали замка со звоном посыпались на ступеньки.

— Спрячься в красном д-домике, — проговорил Нестор ему вслед.

Эрик обернулся и увидел, что Нестор встал, чтобы указать направление. Стекло перед счастливым лицом Бьорна Борга пошло трещинами, эхо выстрела прокатилось между домами. Нестор держался рукой за шею, кровь густо выхлестывала между пальцами.

Разбились три окна — это бросили светошумовые гранаты, и от вспышки пространство словно застыло.

Эрик неуверенно пятился.

Безмолвие, словно на морском берегу. Медленно накатывались волны, с шелестом откатывались назад.

Эрик на ощупь пробирался через гостиную, по-прежнему видя перед собой лишь застывшую картинку — силуэт Нестора на фоне окна, капли крови висят в воздухе перед дверцей шкафа со смертью под мостом.

Слух Эрика притупился, и все же он ощутил еще несколько взрывов как воздушные волны, ударившие в грудь. Он двинулся прямо к потертому дивану, ощупью пытаясь найти спинку.

Шок отступил, глаза снова стали видеть. Эрик обогнул столик и подставку для газет; голова кружилась, как у пьяного.

Винтовочные фонарики шарили по прихожей и кухне.

Зазвенело в ушах, но Эрик все еще не слышал ничего, что творилось вокруг.

Он нашел ту дверь за портьерой, открыл ее и выскользнул на лестничную клетку. Чуть не упал с верхней ступеньки, но удержался за перила.

На неверных ногах Эрик спустился по лестнице, добрался до железной двери, вошел в прачечную и, пошарив по стене, отыскал выключатель. Зажег свет, пошел мимо стиральных машин, тележек для белья и мусорных ведер с пустыми бутылками из-под стирального геля, пытаясь припомнить, что говорил Нестор.

Голова была странно пустой, словно произошедшее нисколько его не касалось.

Перед глазами все еще плясали серебристые пятна. Вспышка более чем в пять миллионов свечей активировала почти все глазные фотоцентры, отчего все казалось ослепленному Эрику искаженным, выгнутым.

В конце длинного коридора была дверь; Эрик бегом поднялся по узкой лестнице и оказался еще на одной лестничной клетке.

Наконец он вышел в прохладный ночной воздух. Полицейских машин здесь не было. Наверное, штурмовая группа осталась далеко в стороне.

Эрик торопливо зашагал через маленький парк. На холоде он ощутил, что правое ухо мокрое. Он провел рукой по щеке, понял, что идет кровь. Не глядя по сторонам, он перешел Карлскрунавэген, миновал парковку и мусорные баки.

Под ногами хрустели осколки.

Эрик перелез через стенд для велосипедов и поспешил к видневшемуся поодаль зданию школы. Едва пройдя между школьными фасадами, он побежал вдоль серо-желтой кирпичной стены.

На асфальтированном школьном дворе было пусто. Слабый ветерок катил банку из-под пива, на баскетбольных корзинах оборваны сетки.

В вышине затарахтел приближающийся вертолет. Грохот винта раскатился над крышами, и Эрик понял, что снова обрел слух.

Теперь он шел медленнее, захлебываясь от одышки; крадучись обогнул здание и нырнул в лес. Здесь было почти черно. Руками защищая лицо от веток, Эрик шел, пока не оказался у низкой церковной ограды.

Страх начал настигать его, когда он брел вдоль стены сквозь высокую крапиву.

В перелеске оказалось неожиданно тесно от могил, за которыми явно ухаживали дети. С надгробий свисали собачьи ошейники, возле могил лежали погрызенные игрушки, рисунки, фотографии и цветы, у изголовья водружены самодельные кресты или покрашенные камни, свечные огарки и закопченные фонарики.

Глава 105

Время перевалило за два часа ночи, но Йона по-прежнему стоял посреди своего номера в гостинице «Ханссон». Пол устлан фотографиями с мест преступлений и со вскрытия.

Дом Эрика был оцеплен из-за продолжающихся обысков, и полиция переселила Йону в гостиницу.

Куртка и пистолет лежали на застеленной кровати. На журнальном столике — остатки салата «Цезарь» под блестящей выгнутой крышкой.

Читая отчеты техников с места преступления, Йона сравнивал их выводы с фотографиями, протоколами вскрытия и данными из Государственной лаборатории.

Кошмары Роки оказались реальными воспоминаниями. Все, что он говорил под гипнозом, сходилось с нынешними фактами, прежний убийца вернулся — «грязный проповедник» принялся за старое. После убийства Ребекки Ханссон он надолго успокоился. Много лет он просидел в своей остывшей капсуле — и вот психоз стал нарастать по новой.

Для сталкера преследование — род наркотической зависимости, покончить с ней невозможно, он должен подходить к жертве все ближе, вступать в контакт, дарить подарки, потом в его сознании укореняется мысль, что он завязал с ней тесные отношения. Снаружи он может демонстрировать смиренную благодарность, но на самом деле страшно злопамятен и ревнив.

В списке полиции значилось почти семьсот человек, отвечавших профилю преступника: епископы, пасторы, священники и члены их семей, дьяконы, канторы, церковные сторожа, кладбищенские служители, провестники и целители.

Йона считал, что преступник намеренно постарался выставить Эрика виновным в убийствах, но обнаружить связь между Эриком и кем-либо из списка оказалось невозможно.

И сейчас Йона искал в протоколах и аналитических записях четкие параметры, которые позволили бы вычеркнуть все имена, кроме одного.

Никакой зацепки в материалах не содержалось, но, возможно, получится соединить разрозненные факты каким-нибудь неожиданным образом. Йона старался отделить элементы головоломки друг от друга и понять, нельзя ли сложить их иначе.

Он перешагнул фотографии головки косули и ведерка с растаявшим мороженым и остановился над снимком орудия убийства Сандры Лундгрен. Испачканный нож был сфотографирован там, где его нашли, — на полу возле мертвого тела. От вспышки на бурой крови остался блик, словно от темного солнца.

Йона прочитал: «Кухонный нож, длина лезвия — 20 см, нержавеющая сталь» и стал изучать обстоятельный отчет Эриксона, пытаясь восстановить события, исходя из фотографий кровавых отпечатков и пятен.

На преступнике каждый раз были одни и те же сапоги: «Туринг», 43-й размер.

Йона попытался найти то, что отличало одно убийство от другого, выбивалось из общей канвы. Он медленно переводил взгляд с фотографии на фотографию и остановился перед снимком номер триста одиннадцать: голубой керамический осколок, похожий на птичий череп, с белыми пузырьками по одному краю и острым сломом, гладким, как лед.

Он полистал отчет Эриксона, отыскал запись о находке: этот крошечный осколок был клином воткнут в деревянный пол, его обнаружили благодаря косому лучу света. Лабораторный анализ показал, что объект являл собой двухмиллиметровый осколок, состоящий из смеси стекла, железа, песка и шамота.

Йона стал читать дальше, об уликах в доме у Адама Юссефа. Несмотря на стрельбу, убийца выполнил свой план до конца, и, согласно первичному отчету, у Катрины на обеих руках не оказалось накладных ногтей.

Проповедник забирал трофеи и демонстрировал это положением рук жертв, словно желал привлечь внимание к решению суда на судебном процессе.

В три пятнадцать позвонила Анья — она только что получила информацию от оперативников. Полиция расценила эти сведения как надежные. Какой-то мужчина сообщил, что Эрик спит у него в гостевой комнате. Несколько лет назад Эрик был его психиатром.

— Мужчину попросили покинуть квартиру, — добавила Анья.

— Кто руководил операцией?

— Даниэль Фрик.

— Один из лучших друзей Адама.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Анья. — Но не думаю, что Эрик в опасности. Все-таки операцию проводит спецподразделение.

Йона подошел к окну, посмотрел на взятую напрокат машину, припаркованную у тротуара, а не в гараже. «Порше» цвета мокрого асфальта, шесть цилиндров, пятьсот шестьдесят лошадиных сил.

— Где эта квартира?

— Всем известно, что я храню верность тебе, и Марго даже близко не подпускает меня к расследованию… и она права. Будь у меня этот адрес, я сказала бы тебе его.

Анья не знала, где пройдет штурм, но считала, что речь идет о месте к югу от Стокгольма. Спецотряд получил указание применить тяжелое оружие, автоматы, помповые дробовики и снайперские винтовки.

После этого разговора Йона постоял, разглядывая снимки на полу. Сотни фотографий лежали рядами, от стены до стены, свет люстры отражался от их глянцевой поверхности.

Он продолжил читать отчет о месте преступления, составленный Эриксоном, но мысли то и дело возвращались к Эрику и проходящему в эти минуты штурму.

Йона перешел к другой стене, посмотрел на изображение желтой ткани, почитал лабораторный отчет о растоптанном листике на кухонном полу у Марии Карлссон. Похоже на обрывок крапивного листа.

Йона взглянул на увеличенный снимок. Маленький фрагмент заполнял всю фотографию, словно зеленый заостренный язык. Волоски походили на кристаллические иглы или ломкие пипетки.

Подступал рассвет, небо на востоке побледнело. Первые солнечные лучи уже просачивались между трубами и острыми коньками, разлились над украшенными медной ковкой крышами Васастана.

Операция уже должна закончиться, подумал Йона и позвонил Эрику на новый телефон.

Попробовал еще раз. Никто не отвечал.

Он решил позвонить Марго, хотя только близилась половина шестого утра. Необходимо было выяснить, что с Эриком, но задать вопрос напрямую, не подставив Анью, Йона не мог.

— Уже арестовали какого-нибудь невиновного подозреваемого?

— Йона, я сплю…

— Да, но как у вас обстоят дела?

— Как обстоят дела? Тебе нельзя об этом спрашивать. Но один бывший пациент Эрика позвонил и сказал, что Эрик у него дома, — утомленно ответила Марго.

— Могу я узнать, как его зовут?

— Это секретная информация, я не могу обсуждать это с тобой. Я уже объясняла.

— Просто скажи, если ли важные для меня сведения.

— Этот пациент сказал полиции, что Эрик сейчас один… Спецотряд проник в дом, увидел вооруженного мужчину и открыл огонь на поражение… но оказалось, что человек, стоявший у окна, — это пациент, он вернулся в дом.

— А Эрика там не было?

Йона услышал, как Марго усаживается в кровати.

— Мы даже не знаем, был ли он там. Пациент лежит на операционном столе, его нельзя допросить…

— А вдруг он и есть проповедник, — перебил Йона.

— Эрик виновен… И пациент наверняка знает, где он, — мы допросим его, как только позволят врачи.

— Поставь у палаты охрану.

— Йона, мы нашли следы крови в машине Эрика. Может, это ничего и не значит, но образец отправили на анализ.

— Вы искали желтый плащ в доме у этого пациента?

— Ничего примечательного не нашли.

— Возле дома растет крапива?

— Нет, по-моему, — удивленно ответила Марго.

Глава 106

Йона сел на стул — в первый раз за несколько часов — и стал читать дальше, о следах убийцы в доме Сандры Лундгрен. Просматривая фотографии, он размышлял: в этих убийствах есть что-то хаотичное, горячечное. Они спланированы, но не рациональны.

Йона заглянул в заключение патологоанатома, где говорилось о театральной агрессивности, но подумал, что постановочны здесь контроль и подготовка, а вот агрессивность — естественное состояние преступника.

Он как раз сделал себе пометку — проверить течение болезни у бывших пациентов Эрика, — как вдруг зазвонил телефон.

— Йона, это я, — зашептал Эрик. — Полицейские пытались убить меня. Я спрятался у Нестора, это один мой бывший пациент. Полицейские, наверное, решили, что видят в окне меня. Они дважды выстрелили в него, это было как расстрел. Я не думал, что шведская полиция способна на такое, это просто безумие.

— Ты сейчас в безопасности?

— Да, думаю, да… Ты знаешь, Нестор вернулся в дом, только чтобы сказать мне о своем звонке в полицию и о том, что полицейские обещали не причинять мне зла, — а они палили в него через окно.

— Тебе не приходило в голову, что проповедник — это он?

— Это не он, — тут же ответил Эрик.

— С чем он пришел к…

— Какая разница! Все, чего я хочу, — это судебный процесс, мне наплевать на приговор, я не могу сидеть в…

— Эрик, меня вряд ли прослушивают, но все же не говори пока, где ты находишься, — велел Йона. — Я только хочу знать, как долго ты можешь прятаться там, где ты сейчас.

В телефоне затрещало, словно Эрик зашевелился.

— Я не знаю, тут какая-то роща, — прошептал он. — Кран с водой, но есть нечего.

— Тебя могут заметить?

— Вряд ли, — ответил Эрик и замолчал.

— Эрик?

— Ума не приложу, как я мог вляпаться во все это, — тихо сказал тот. — Подставил самого себя.

— Я найду проповедника, — пообещал Йона.

— Слишком поздно, уже слишком поздно. Я просто хочу сдаться так, чтобы меня при этом не убили, понимаешь?

Йона слышал в трубке взволнованное дыхание Эрика.

— Предположим, нам удастся сдать тебя полиции и устроить так, чтобы ты остался жив в следственной тюрьме. Но речь идет о преступлениях, за которые предусмотрено пожизненное заключение, — сказал Йона.

— Вряд ли меня приговорят к наказанию. Я могу загипнотизировать Роки во время процесса.

— Никто тебе этого не разрешит.

— Возможно, нет, но…

— Я виделся с Роки. Он сидит в следственной тюрьме Худдинге за хранение наркотиков. Роки помнит тебя, но не помнит ни о «Зоне», ни о проповеднике.

— Безнадежно, — прошептал Эрик.

Йона прислонился лбом к окну, впитал холод стекла. Внизу на улице перед гостиницей стояло такси. Лицо шофера было серым от усталости; он обошел машину, чтобы достать багаж.

Йона посмотрел на взятую напрокат, увидел, как такси тронулось с места; когда он поднял голову, он уже решил, что делать.

— Я попытаюсь устроить так, чтобы Роки сегодня оказался вне тюрьмы… мы встретимся, и ты сможешь загипнотизировать его, — сказал он.

— Это твой план? — спросил Эрик.

— Ты сказал, что сможешь добыть сведения о проповеднике, если удастся снова загипнотизировать Роки.

— Да, смогу. Я почти уверен в этом.

— В таком случае я займусь поисками настоящего убийцы, пока ты прячешься.

— Я просто хочу сдаться…

— Тебя приговорят, если дело дойдет до суда.

— Но это же смешно! Я случайно оказался поблизости от…

— Дело не только в этом, — перебил Йона. — Твои отпечатки пальцев обнаружили на предмете, который был в руке у Сусанны Керн.

— Что за предмет? — изумился Эрик.

— Обломок фарфоровой косули.

— Не понимаю. Это мне ни о чем не говорит.

— И совпадение отпечатков — сто процентов.

Йона услышал, как Эрик шагает туда-сюда. Судя по звуку, он ходил по дощатому настилу.

— Значит, все указывает на меня, — тихо сказал он.

— У тебя есть фотография Нестора?

Эрик продиктовал пароли к своим журналам в психиатрической клинике, и они закончили разговор. Йона сунул пистолет в наплечную кобуру, взял куртку и спустился к стойке дежурного распечатать фотографию Нестора, после чего покинул гостиницу.

Он прошел мимо машины и свернул на узкую Фрейгтан.

У ворот стоял «Вольво» старой модели, без противоугонного устройства. Йона быстро огляделся. Улица была совершенно безлюдна. Йона сделал шаг назад и ногой выбил заднее боковое стекло.

Поодаль заверещала сигнализация другой машины.

Йона изнутри открыл переднюю дверцу, сдвинул сиденье назад; достав из кармана отвертку, взломал кожух замка зажигания и вскрыл панель возле руля. Нагнулся, нажал отверткой на верхнюю часть и осторожно загнул вверх болт рулевого замка.

Проворно надел перчатки, сел за руль, вырвал красные проводки возле цилиндра зажигания и зачистил концы. Как только он свел их вместе, из радио послышалась музыка и в салоне зажегся свет. Йона закрыл дверцу, вырвал и соединил коричневые проводки, и мотор завелся.

На дорогах еще было свободно, когда он повел машину к Худдинге. С зеркала заднего вида свисали пластмассовые четки. Грузовые машины уже исчезли с улиц; те, кому предстояло ехать на работу в другой район города, еще пили кофе у себя дома.

В Худдинге Йона проехал мимо большого здания тюрьмы на юг и свернул на лесную дорогу. Там он припарковал машину и зашагал назад, по направлению к Стокгольму.

Глава 107

Йона вылез из такси на Сурбруннсгатан, расплатился и по тротуару дошел до взятой напрокат серой машины. Мотор с мягким урчанием завелся, Йона откинулся на спинку кожаного сиденья и отъехал от бордюра.

У тюрьмы Худдинге он припарковался прямо перед входом, возле железной ограды, и набрал номер Эрика.

— Как у тебя там? — спросил он.

— Нормально, только есть хочется.

— Я сменил сим-карту, так что можешь рассказать, где ты.

— Позади церкви Маркусчюркан, за оградой. Тут лесок и кладбище животных. Я прячусь в красном сарае.

— Полицейские где-то рядом, в квартире Нестора, верно?

— Да. Я слышал «скорую» ночью, — тихо сказал Эрик.

— Через час я приведу к тебе Роки, — пообещал Йона, взглянув на огромное здание тюрьмы.

Он положил телефон в бардачок, оставил ключи в зажигании, вылез из машины и прошел в высокие ворота.

В киоске он купил три бутерброда, попросил положить их в пакет и отправился заявить о цели своего визита.

После обычных мер безопасности Йону проводили в здание тюрьмы. Его ожидал тот же надзиратель, что и в прошлый раз.

Йона заметил у Арне телескопическую дубинку «Бонови». Изготовленные из пружинной стали, такие дубинки предназначены для раздробления мышц в верхних частях рук и ног.

Бейджик косо сидел на натовской куртке из грубой ткани. С ремня свисали наручники.

В лифте Арне снял очки и потер их о куртку.

— Как рыба ловится? — спросил Йона.

— Осенью едем с зятем в Эльвкарлебю.

Кабинет для допросов оказался под наблюдением: вместо стены была стеклянная перегородка, через которую надзиратель видел, что происходит в кабинете.

Йона сел и, положив ладони на стол, стал ждать; наконец он услышал голоса в коридоре. Голоса приближались.

— Его звали «голый повар», потому что он сначала был голым, — сказал офицер, когда дверь открылась и Роки ввели в кабинет.

— Нет, — возразил Арне, — это не так…

— Мы с женой видели Джейми Оливера на книжной ярмарке в Гётеборге пятнадцать лет назад. Он был совершенно голый. Стоял и готовил вонголе.

— У меня болят плечи, — вздохнул Роки.

— Помолчи. — Арне с силой усадил его на стул.

— Поставьте мне галочку, и он ваш, — сказал офицер, и оба вышли из кабинета.

Глава 108

Сегодня Роки выглядел бледным, с темными кругами под глазами; вероятно, он мучился от абстиненции. Арне Меландер наблюдал за ними, сидя в соседней комнате, но не слышал, о чем они говорят. Звукоизоляционная стеклянная пластина была призвана защитить тайну беседы между адвокатами и их клиентами; она также позволяла полиции допрашивать подозреваемых, не опасаясь того, что содержание беседы станет достоянием чужих ушей.

— Они говорят, что могут полгода продержать меня в этом гадюшнике, — сварливо пожаловался Роки и провел рукой под носом.

— Ты говорил о проповеднике, — сказал Йона, предприняв последнюю попытку избежать того, что задумал.

— У меня проблемы с памятью после…

— Знаю, — оборвал Йона, — но попытайся вспомнить о проповеднике. Ты видел, как он убивает женщину по имени Тина.

— Вполне возможно, — согласился Роки, и его глаза сузились.

— Он отрубил ей руку мачете. Вспомнил?

— Я ничего не помню, — вздохнул Роки.

— Ты знаешь кого-нибудь по имени Нестор?

— Вряд ли.

— Посмотри на фотографию. — Йона дал ему распечатку.

Роки внимательно изучил узкое лицо Нестора, вздохнул.

— Кажется, он сидел в Карсуддене…

— Ты был знаком с ним?

— Не знаю, наверняка он из другого отделения.

— Ты готов встретиться с Эриком Барком, чтобы он тебя загипнотизировал?

— Почему нет. — Роки пожал плечами.

— Заминка в том, что прокурор отказывается отпустить тебя, — медленно проговорил Йона.

— Эрик ведь может прийти сюда и загипнотизировать меня.

— Не получится. Полиция подозревает его в убийствах.

— Эрика?

— Но он невиновен — так же, как и ты.

— Суета сует. — Роки широко улыбнулся.

— Эрик нашел Оливию, и она…

— Я знаю, знаю, я преклоняю колени и благодарю его каждый вечер… Но что, по-твоему, я могу поделать со всем этим дерьмом?

— Мы выйдем вместе, ты и я, — тихо сказал Йона. — Я возьму надзирателя в заложники, а ты просто следуй за мной.

— В заложники?

— Мы выйдем через семь минут, задолго до того, как сюда прибудет полиция.

Роки посмотрел на Йону и перевел взгляд на Арне, сидящего за стеклом.

— Я согласен, если получу назад свои пакетики. — Роки откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

— Какой у тебя был героин?

— Белый, из Нимроза… но сойдет и кандагарский.

— Я это устрою, — пообещал Йона и достал из кармана куртки сплющенный рулон серебристого скотча.

Роки из-под прикрытых век следил, как бывший полицейский обматывает себе руки толстым скотчем.

— Ты, похоже, знаешь, что делаешь, — заметил он.

— Возьми пакет с бутербродами, — сказал Йона и нажал кнопку быстрой телефонной связи: беседа закончена.

Вскоре Арне открыл дверь и выпустил Йону в коридор. Предполагалось, что сначала надзиратель проводит посетителя, а потом отведет Роки назад, в камеру.

Пока надзиратель запирал Роки в комнате для допросов, Йона шагнул к двери, где рейка немного отошла внизу. Нагнулся, сунул пальцы в щель и потянул рейку вверх. Шурупы вылетели из бетонной стены вместе с коричневыми дюбелями.

— А ну-ка прекрати! — закричал Арне.

Бетонная крошка с дробным стуком посыпалась на пол, когда Йона рванул рейку вверх. Она держалась только на верхних саморезах. Йона дернул так, что металл погнулся, и последние шурупы с треском вылетели из гнезд.

— Ты меня слышал? — Арне вытащил дубинку. — Я тебе говорю!

Йона, не обращая на него внимания, прижал рейку ногой к полу, согнул, повернул, снова прижал.

— Это что еще за хрень? — Арне с напряженной улыбкой пошел к нему.

— Мне очень жаль, — просто сказал Йона.

Он знал, чему учили Арне Меландера. Сейчас Арне подойдет к нему, левой рукой попытается толкнуть его в сторону, а потом замахнется дубинкой, чтобы нанести удары по верхней части рук и ног.

Йона сделал несколько широких шагов ему навстречу, замахнулся и ударил его локтем в грудную клетку: могучий надзиратель отшатнулся. Колени подогнулись, но он оперся на руку сел на пол.

Сила удара увлекла Йону вперед, однако он удержал равновесие и успел сорвать брелок с кнопкой тревоги прежде, чем надзиратель опомнился. Йона порезал себе предплечье, заматывая рейку петлей на шее Арне, отстегнул с его пояса наручники и замкнул один браслет там, где рейка закручивалась.

— Поднимайся и выпусти Роки, — велел он.

Арне закашлялся и тяжело повернулся, дополз до стены, оперся о стену и встал на ноги.

— Отпирай дверь.

Руки у Арне были свободны, но Йона управлял им сзади согнутой рейкой, словно длинным удилом. Петля крепко обхватывала шею, острые края рейки врезались в горло.

— Не делай этого, — просипел Арне.

По его лицу тек пот, когда он дрожащими руками отпирал дверь комнаты для допросов. Роки вышел, забрал у него дубинку и уперся ею в пол.

— Арне, если ты поможешь, мы выберемся отсюда через четыре минуты, и тогда я тебя отпущу, — сказал Йона.

Надзиратель хромал впереди, все время норовя запустить пальцы под петлю.

— Вставь магнитную карту, набери код, — скомандовал Йона и подтолкнул его к лифту.

Пока они ехали вниз, Арне рукой оперся о зеркало и взглянул вверх, на камеру, в надежде, что его заметят.

Удила уже надрезали верхний слой скотча на руках у Йоны.

Все трое вышли в холл, и служащие вмиг осознали, что происходит. Словно под воздействием ударной волны, атмосфера сменилась с расслабленной на напряженно-деятельную. Тихая сигнализация замигала под стойкой, и служащие, которые только что мирно болтали, повскакали с мест. Стулья царапали пол, бумаги, кружась, разлетелись по холлу.

— Выпустите нас! — прокричал Йона и направил Арне к выходу.

Из коридора приближались семеро встревоженных охранников; ясно было, что им трудно оценить ситуацию, и Йона велел Роки прикрыть ему спину.

Роки снова вытащил дубинку и, пятясь, пошел за Йоной к шлюзовой двери.

К ним торопливо приближался начальник отряда быстрого реагирования, сидевший до тревоги за пультом наблюдения. Одной из его задач было задержать побег и по возможности замедлить развитие событий.

— Я не вправе выпустить вас, — сказал он. — Но если вы сдадитесь, то…

— Посмотри на своего коллегу, — перебил Йона.

Арне что-то простонал, когда Йона чуть развел концы рейки. Петля затянулась туже, кровь потекла на темную куртку. Арне попытался ослабить петлю руками, но куда там.

— Хватит! — крикнул начальник отряда. — Прекрати, твою мать!

Арне, задыхаясь, шатнулся в сторону, прямо на стойку с брошюрами для посетителей, увидел, как тонкие проспекты сыплются на пол вокруг него.

— Я отпущу его, когда мы выйдем отсюда, — сказал Йона.

— Ладно. Все назад! — прокричал шеф. — Пропустите их, пропустите, дайте им пройти!

Они прошли через пищащий металлоискатель. Охрана и персонал в штатском расступились. Какой-то надзиратель снимал развитие событий на мобильный.

— Вперед, — скомандовал Йона.

Арне дышал с хрипами, пока они шли к выходу.

— Господи, — прошептал он, обхватив левую руку.

Нервно залаяла собака по ту сторону шлюза безопасности, охранники бегом выстроились у стеклянных дверей.

— Пропустить их! — закричал начальник отряда и прошел следом через шлюз. — Я пойду с вами, я прослежу, чтобы вы вышли.

Он достал свой магнитный пропуск, ввел код и открыл дверь.

— Кто ты такой, черт подери? — просипел он, глядя на Йону.

За воротами тюрьмы светило солнце, сияло синевой небо. Они прошли через мощеную площадку к серому «Порше» Йоны.

Йона обошел машину, прижал Арне к земле и, извинившись, закрепил второй браслет наручников на железной ограде позади машины. Начальник отряда стоял, уставившись на них, надзиратели суетились у стеклянных дверей всего в десятке метров от беглецов.

Йона быстро сел и завел мотор.

Не успел Роки захлопнуть дверцу, как машина перевалилась через бордюр, съехала по заросшему травой склону, мимо бетонных цоколей, вырулила на дорогу и понеслась к лесу, где Йону ждал старый «Вольво».

Глава 109

Нестора доставили в Каролинскую университетскую больницу в Худдинге, где его успешно прооперировали. Нестору повезло, состояние стабилизировалось, и его перевели из отделения интенсивной терапии.

Марго поставила двух полицейских в форме у дверей послеоперационного отделения.

Нестор был в сознании, но пострадал от сильного шока. Кислород дополнительно поступал в кровь через тонкую трубку под носом, и насыщение шло непрерывно. В верхней части диафрагмы сидел плевральный дренаж, пузырящаяся кровь бежала по трубке.

Нелли поговорила с лечащим врачом Нестора и предложила транквилизатор — действенный, с учетом анамнеза.

Нестор постоянно плакал, пока Марго пыталась выяснить, как развивались события до той минуты, когда начался полицейский штурм.

— Но Эрика в квартире не оказалось — так где он? — спросила она.

— Я н-не знаю, — хныкал Нестор.

— Почему вы позвонили и сказали, что он…

— Нестор, поймите, вашей вины нет, это был просто несчастный случай. — Нелли взяла его за руку.

— Эрик вообще контактировал с вами? — спросила Марго.

— Я н-не знаю, — твердил Нестор, глядя мимо нее.

— Знаете, знаете.

— Я н-не хочу с вами разговаривать, — тихо сказал Нестор и отвернулся.

— Где вы работаете? — Марго достала из сумки толстый бутерброд с ветчиной.

— Я на пенсии… но подраб-батываю в садах…

— Где?

— Просто для коммуны… в р-разных местах.

— Слишком много сорняков? — спросила Марго.

— Не особенно, — удивленно ответил он.

— Крапива?

— Нет. — Нестор потеребил трубку.

— Нестор, — мягко сказала Нелли, — вы, наверное, знаете, что мы с Эриком хорошие друзья… и я, как и вы, считаю, что для него самое лучшее — это сдаться полиции.

У Нестора из глаз снова показались слезы. Марго встала у окна, словно не желая видеть, как он плачет.

— Меня п-прострелили насквозь, — громко сказал он и положил руку на грудь — на повязку, под которой была рана.

— Это чудовищный несчастный случай, — поддержала его Нелли.

— Б-бог хотел убить меня. — Нестор вытащил из носа кислородную трубку.

— Почему вы так думаете?

— Я больше не могу, — простонал он.

— Знаете… Евреи говорят, что праведник может упасть семь раз и снова подняться, а вот человек неправедный, когда приходит несчастье, просто падает… Вы обязательно подниметесь.

— А я п-праведный?

— Этого я не знаю, — улыбнулась она.

— Но ведь в-вы это сказали?

Нелли увидела, что поступление кислорода в кровь снизилось, и снова закрепила трубку у Нестора под носом.

— Эрик спас меня, и я только хотел спасти его, — прошептал Нестор.

— Вы имеете в виду — вчера? — осторожно спросила Нелли.

— Он п-пришел ко мне, и я дал ему пищу и кров. — Нестор с надрывом закашлялся. — Они об-бещали, что не сделают ему ничего п-плохого.

— Как он выглядел, когда пришел к вам?

— На нем б-была гадкая шапка, и кровь на руке, он б-был грязный, небритый, раны на лице.

— И вы просто хотели помочь ему, — сказала Нелли.

— Да, — кивнул Нестор.

Марго, отвернувшись к окну, жевала бутерброд, но все-таки слышала робкие ответы Нестора. По его описанию, Эрик выглядел как человек, который продирался через лес и спал на улице.

— Вам известно, где Эрик сейчас? — медленно спросила она, обернувшись.

— Нет.

Марго встретила взгляд Нелли и вышла из палаты, чтобы важный разговор не прервался.

— Я устал, — сказал Нестор.

— Лекарство еще не успело подействовать.

— Это вы — подружка Эрика? — Нестор посмотрел на Нелли.

— Что сказал Эрик перед тем, как уйти? — спросила Нелли, невольно улыбаясь. — Как, по-вашему, он собирался сдаться?

— Не сердитесь на Эрика.

— Я не сержусь.

— Моя м-мама говорит, что он п-плохой, но… она может и помолчать, я д-думаю…

— Отдыхайте.

— Он с-самый лучший мужчина, которого вы сможете найти, — продолжал Нестор.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась Нелли и погладила его по руке.

— Когда мы встречаемся… в-вы не видите меня. Вы не слышите меня, не можете обонять меня. Я родился раньше вас и буду ждать вас, когда вы умрете. Я могу объять вас, но вы не удержите меня…

— Темнота, — ответила Нелли.

— Правильно, — кивнул Нестор. — Если человек несет мое б-бремя, он… он… — Нестор закрыл глаза, прерывисто дыша.

— Мне пора домой, — тихо сказала Нелли и осторожно встала с постели.

Покидая послеоперационное отделение, она заметила, что полицейские больше не дежурят у двери.

Глава 110

В церкви Маркусчюркан звонили. Колесо вращалось, таща за собой колокол. Тяжелый язык ударял в мантию, звон разливался над кладбищенской стеной, тек в сад, до самых погребенных там животных.

Звон ударял в единственное оконное стекло — грязное и в разводах — сарая, где прятался Эрик. Это был красный сарайчик с тонкими дощатыми стенами и пятнистым мезонитом на полу. Вероятно, раньше мезонит покрывал слой пластика. И, похоже, сараем некогда пользовались местные кладбищенские рабочие — до того, как произошла оптимизация расходов. В последние годы сюда наведывался только Нестор, единственный распорядитель места последнего упокоения животных.

Из стены торчал над большим цинковым корытом кран с холодной водой.

Эрик притащил пять пластиковых мешков с перегноем и разложил их на полу, приготовив себе таким образом постель.

И вот он лежал на боку с открытыми глазами, слушая колокольный звон. Эрика окружал всепроникающий запах земли, словно он уже оказался в могиле.

«Свою судьбу не угадаешь», — думал он, глядя, как утренний свет проникает сквозь серую занавеску и медленно бродит по мешкам с семенами травы и синими лампочками, по лопатам разного калибра и падает ниже, на топор с ржавым лезвием. Эрик задержал взгляд на топоре, внимательно рассмотрел тупое лезвие с глубокими зазубринами и подумал, что Нестор рубит им корни, когда роет могилы.

Он поворочался на своей постели, чтобы лечь поудобнее. Первые часы он просидел, скрючившись в углу за мешками, глубоко оцарапал бедро острой веткой, у него звенело в ухе, его тошнило и трясло.

Сирены «скорой помощи» затихли вдали, треск вертолета смолк, и тишина обняла сарайчик.

Через несколько часов Эрик почувствовал, что опасность миновала; он отважился встать и подойти к крану, выпить холодной воды и умыться. Вода брызнула на прозрачную папку, приклеенную скотчем к стене. Капли потекли по прайс-листу Фонда стокгольмских кладбищ животных и упали на выцветший мезонит.

Он позвонил Йоне, рассказал о случившемся, сам услышал, как бессвязно, с повторами он говорит, и понял, что у него шок. Эрик снова улегся на мешки, но спать не мог, сердце билось слишком быстро.

Кровотечение из уха унялось, но Эрик все еще слышал, словно сквозь тонкую ткань. Зубчатое гало после ослепления, истончаясь, еще вспыхивало под веками, когда он закрывал глаза.

Он подумал про Джеки и Мадде и услышал вдалеке детские голоса. Эрик осторожно подкрался к окну. На кладбище — никого. Наверное, дети играют в лесу возле школы.

Эрик понятия не имел, что делать, если ребятишки придут сюда. Что, если сегодня его лицо — во всех газетных анонсах. Внутри поднялась волна страха, Эрик похолодел.

С тихим шорохом порвалась паутина, когда он отвел штору еще на несколько сантиметров.

Кладбище животных оказалось красивым местом — лиственные деревья, трава. От церкви узкая тропинка вела через деревянный мост, по обеим сторонам которого росла густая крапива.

На одной могиле округлыми камнями был выложен крест; кто-то из детей смастерил лампаду из банки из-под варенья, нарисовав на стекле красное сердечко. Под дождевой водой и налетевшими семенами угадывалась свечка.

Эрик снова вспомнил разговор с Йоной. Он знал, что сможет порыться в воспоминаниях Роки, если ему выпадет такой шанс. Однажды он уже гипнотизировал Роки, но проповедника в тот раз не искал.

Как долго он сможет оставаться здесь? Он голоден, к тому же скоро его кто-нибудь обнаружит. Убежище слишком близко к школе, церкви и квартире Нестора.

Эрик тяжело сглотнул, осторожно потрогал рану на ноге и снова попытался понять, как его отпечатки оказались в доме Сусанны Керн. Тому могло найтись какое-нибудь простое объяснение, но Йона, кажется, считал, что кто-то пытается представить Эрика виновным в убийствах.

Эта мысль настолько пугала, что Эрик не мог принять ее всерьез.

Должно найтись рациональное объяснение.

Я не боюсь судебного процесса, думал Эрик. Правда выяснится, если только у меня будет возможность защитить себя.

Он должен сдаться полиции.

Эрик подумал, что надо искать защиты в церкви. Попросить священника о причащении, о снятии грехов, о чем угодно, лишь бы получить защиту.

Полицейские не станут стрелять в меня в церкви, подумал он.

Эрик так устал, что слезы выступили на глазах, когда он подумал, как хорошо было бы сдаться и передать свою судьбу в чужие руки.

Он решил выскользнуть и посмотреть, открыта ли церковь, — и тут услышал шаги по деревянному мостику.

Эрик тотчас пригнулся и забился в угол, где прятался сначала. Кто-то шел по тропинке, и Эрик ясно улавливал громкое сопение. Что-то зазвенело, словно незнакомец пинком опрокинул самодельную лампадку.

Шаги замерли, наступила тишина. Может, посетитель кладет цветы на могилу собаки? Или прислушивается к шорохам в сарае.

Эрик сжался в углу, думая о собаке, которую Нестору пришлось утопить. Он представил колотящие по воде лапы, попытки пса выбраться из набухшей под водой сумки.

Человек снаружи звучно сплюнул и снова зашагал. Эрик услышал, как он идет через сухой кустарник: тонкие ветки хрустели под ботинками.

Вот он прямо перед сараем, подумал Эрик и огляделся в поисках оружия. Посмотрел на лопату с коротким черенком и тупым лезвием.

По стене зажурчало, полилось в высокую траву. Мужчина снаружи мочился, хмуро бормоча себе под нос:

— Выбиваешься из сил, приходишь домой весь такой милый, но… этого уже недостаточно…

Мужчина подался вперед и заглянул в сарай. Затрещала оконная рама, тень незнакомца упала на стену с лопатами. Эрик вжался в стену, отчетливо слыша дыхание мужчины — тот дышал сначала открытым ртом, потом засопел носом.

— Честная работа, — пробормотал он и зашелестел дальше по веточкам черники.

Эрик подумал: надо подождать, пока пьяный скроется из виду, и тогда уже идти в церковь сдаваться.

Эрик еще раз примерил на Нестора роль убийцы, но у него в голове не укладывалось, что Нестор мог распоряжаться чужой жизнью и смертью.

Солнце ушло за тучу, и серая штора снова стала непроницаемой.

На полке стояли пыльный термос и пластиковый пакет, маленькая серая урна и раскрашенный гипсовый бульдог.

Эрик успел заметить, как задрожало и отбросило мутный солнечный зайчик зеркало на стене, прилаженное Нестором для бритья, а потом дверь сарая отворилась.

Глава 111

Эрик, спотыкаясь, попятился, и зеленый складной стул со стуком упал на пол, сомкнув спинку с сиденьем. Дверь хлопнула о стену, отлетела обратно и с размаху ударила в могучее плечо. Пыль взвилась вокруг фигуры человека, который, пыхтя, протискивался в сарай. Роки Чюрклунд закашлялся и задел головой голую лампочку на потолке. На Роки была тюремная роба, лицо в поту, серые волосы потускнели и свалялись.

Йона вошел следом, закрыл дверь, рукой остановил раскачивающуюся лампочку и заметил:

— Viihtyisä[15].

Эрик хотел что-нибудь сказать, но он едва дышал. Когда дверь распахнулась, он так испугался, что по лицу пробежал спазм.

Роки что-то пробурчал, поднял зеленый стул и сел, пыхтя и оглядывая тесный сарай.

— Вы пришли сюда пешком, — слабо проговорил Эрик.

— Мы шли сюда через лес от усадьбы в Накке, — пояснил Йона, вынимая из пакета три бутерброда с сыром и салатом.

Все трое молча ели. Роки потел и тяжело сопел, кусая хлеб. Дожевав бутерброд, он встал и напился воды из-под крана.

— Людей хоронить — дороже обходится, — заметил он, указывая на прайс-лист.

Капли воды блестели в его бороде. По шторке плясали тени.

— Я думаю, здесь мы в безопасности. — Йона принялся разматывать скотч на руках. — Расследование уже понизили в приоритетности. В мире за пределами этого сарая считают, что Нестор поднял ложную тревогу и просто хотел покончить с собой.

— Однако он жив?

— Да. — Йона взглянул Эрику в глаза.

Светлые волосы стояли дыбом, глаза снова приобрели холодный оттенок октябрьского неба.

Эрик дожевал и проглотил последний кусок хлеба и сказал, стараясь придать голосу твердости:

— Если у нас ничего не выйдет, то, думаю, я смогу сдаться в церкви.

— Посмотрим, — тихо ответил Йона.

— В церкви они не станут стрелять по мне, — добавил Эрик.

— Не станут, — согласился Йона, хотя оба знали, что это неправда.

Роки курил, стоя перед прайс-листом; он что-то бормотал и отковыривал пластиковые покрытия с головок канцелярских кнопок.

— Я готов начать, — сказал ему Эрик и скатал в шарик целлофан от бутерброда.

— Ладно, — кивнул Роки и сел на стул.

Эрик посмотрел на него, обратил внимание на расширенные зрачки, цвет лица, дыхание.

— Ты пробирался через лес, и у тебя высокий пульс, — отметил он.

— Гипноз может пойти насмарку? — Роки затоптал окурок.

— Мы просто начнем с расслабления… то, что мозг активен, — не проблема, ты же не заснешь… мы только снизим активность, сосредоточимся…

— О’кей, — согласился Роки и откинулся на спинку стула.

— Сядь удобно, — продолжил Эрик. — Во время гипноза ты можешь менять позу сколько угодно раз, об этом не думай, но с каждым движением ты будешь расслабляться еще глубже.

Йона и Эрик понимали: вот он, шанс, за которым они охотились, возможность, которой ждали.

Им нужно немного — только имя, место или какая-нибудь деталь, зацепка.

Мелкая подробность поможет слегка проступившему рисунку сложиться в стрелку, которая укажет прямо на проповедника.

Эрик не хотел форсировать ход сеанса. Понадобится время, чтобы ввести Роки в глубокий транс и достать труднодоступные воспоминания.

— Положи руки на колени, — спокойно продолжал он. — Напряги их, а потом расслабь, ощути их тяжесть, как они опускаются, вытягиваются, как запястья становятся мягкими…

Проходя вниманием по телу Роки, Эрик следил, чтобы его голос не выдавал нетерпения; он видел, как плечи Роки понемногу скругляются и опадают. Эрик сказал ему расслабить шею, почувствовать, как тяжелеет голова, а дыхание становится глубже — вдох начинается от самого живота. Он незаметно приближался к индукции.

Монотонным голосом он нарисовал образ широко раскинувшегося пляжа: волны неспешно накатывают и с шелестом отступают, белый песок сверкает, словно фарфор.

— Ты входишь в прибой возле мыса, — говорил Эрик. — Песок под ногами мокрый, плотный, идти легко, теплые волны плещут и пенятся вокруг твоих ног, крутятся песчинки…

Он показал Роки раковины в бороздках, описал, как кружатся обломки кораллов в искрящейся пене.

Складной стул поскрипывал; Роки ссутулился, челюсти расслабились, веки отяжелели.

— Слушай только мой голос — и тебе будет хорошо, тебе приятно, ты в безопасности…

Йона стоял сбоку от окна, поглядывая на кладбище. Куртка расстегнута, рукоятка пистолета красноватым отблеском угадывается на боку.

— Скоро я начну считать в обратном порядке от двухсот, и с каждой цифрой ты будешь расслабляться все глубже и глубже. А когда я скажу тебе открыть глаза, ты откроешь глаза и вспомнишь все подробности своей первой встречи с человеком, которого ты называешь проповедником.

Роки сидел неподвижно — нижняя губа отвисла, огромные руки на ляжках, выражение лица, как у спящего.

Тягучим, усыпляющим голосом Эрик начал обратный счет, следя за дыханием Роки, наблюдая, как поднимается и опускается толстый живот.

Гипнотизируя Роки, Эрик словно сам опускался сквозь толщу илистой воды. От тины было так темно, что он едва угадывал фигуру Роки перед собой, пузырьки воздуха отрывались от бороды и волос и вертелись в водяных воронках.

Эрик сбил порядок, начал перескакивать через числа, однако сохранял обратный отсчет, понемногу замедляя темп речи.

Надо попытаться добыть точные сведения.

Эрик опустился ниже, вода потемнела. Боковое течение усилилось, стало рвать одежду. В стремительно несущейся илистой воде с лицом Роки, словно сделанным из редкой мешковины, все это время происходили гротескные метаморфозы.

— Восемнадцать, семнадцать… тринадцать, двенадцать… скоро ты откроешь глаза, — сказал Эрик, следя за размеренным дыханием Роки. — Здесь ты в безопасности, ничто тебе не угрожает…

Глава 112

Теперь Роки пребывал в таком глубоком трансе, что частота сердечных сокращений стала ниже, чем во сне, и он дышал, как залегшее в спячку животное, но определенные участки мозга активировались, концентрация достигла предела.

Пора было направить внимание Роки на проповедника и подтолкнуть его к рассказу о том, что он видит, попытаться извлечь на поверхность кристально ясные воспоминания, хранящиеся по соседству со снами и наркотическим бредом.

Голова Роки свесилась на грудь, стали видны хвоинки, запутавшиеся в грязных волосах после путешествия по лесу.

— Четыре, три, два, один, теперь ты открываешь глаза и вспоминаешь в точности, как встретил «грязного проповедника» в первый раз…

Сквозь бурую, стремительно текущую воду Эрик видел, как Роки покачал головой, хотя на самом деле он сейчас сидел на стуле, открыв глаза, и облизывал губы.

Живот вздымался и опускался в такт медленному дыханию, подбородок поднялся, глаза, не мигая, смотрели сквозь пространство и время.

Эрик подумал, что надо повторить свои слова и дать Роки скрытую команду заговорить.

— Как только почувствуешь себя готовым, ты можешь… рассказать, что ты видишь.

Роки облизал растрескавшиеся губы.

— Трава белая… она хрустит под ногами, — медленно проговорил он. — Черное полотнище развевается на верхушке шеста… снежинки кружатся над землей… — Он что-то неразборчиво забормотал.

— Слушай мой голос и рассказывай, что ты помнишь, — настаивал Эрик.

Лоб Роки блестел от испарины; он вытянул ногу, и стул заскрипел под тяжестью грузного тела.

— Свет цвета известки, — тихо сказал он. — Падает через окна в глубоких нишах… На фоне лиственно-желтого неба висит побежденный спаситель… вместе с другими преступниками.

— Ты в церкви?

Глубоко в грязной быстрой воде Роки кивнул в ответ. Глаза выпучены, волосы колышутся.

— Что это за церковь? — спросил Эрик.

Он услышал, как дрожит его голос, постарался унять тревогу, найти покой в гипнотическом резонансе.

— Церковь проповедника…

— Как она называется? — Сердце забилось быстрее.

Рот Роки приоткрылся, но слышно было только, как он шлепнул губами. Эрик склонился ему через плечо и услышал замедленное дыхание, голос, исходящий откуда-то из глубин горла.

— Ш-шёлдинге, — глухо проговорил Роки.

— Церковь Шёлдинге, — повторил Эрик.

Роки кивнул, откинул голову назад, и его губы что-то беззвучно выговорили. Эрик и Йона быстро переглянулись. Они получили, что хотели. Теперь Эрику предстояло вывести Роки из глубокого транса, но он не удержался от еще одного вопроса:

— «Грязный проповедник» в церкви?

Роки сонно улыбнулся и поднял обмякшую руку, словно указывая на предметы у стены сарайчика.

— Ты видишь его? — нажал Эрик.

— В церкви, — прошептал Роки, и его голова снова поникла.

Йона, карауливший возле мутного от грязи окна, как будто занервничал. Видимо, на кладбище кто-то пришел.

— Расскажи, что ты видишь, — попросил Эрик.

Роки вздрогнул, и капля пота сорвалась с кончика его носа.

— Я вижу старого священника… Румяна поверх щетины на отвисших щеках… помада, и его глупая мина, недовольная и замкнутая…

— Продолжай.

— Ossa… ipsius in pace…[16]

Роки зашептал что-то себе под нос, лицо перекосилось, он беспокойно заерзал на скрипучем стуле. Клочки зеленой обивки полетели на мезонитовый пол. Йона отступил назад и молча вытащил пистолет.

— Ты знаешь, как его зовут, — продолжил Эрик. — Скажи мне, как его зовут.

— Это гадкий старый священник… щуплые ручки, все в пятнах от проклятого джонка, которым он ширялся годами, — сказал Роки, и его голова перекатилась на бок. — Синяки расплылись под кожей, вены разъедены, но сейчас на нем белоснежный стихарь, никто ничего не видит, никто не понимает, что происходит… Возле него сестра и дочь, коллеги…

— А еще священники есть в церкви?

— Скамьи заполнены священниками, ряд за рядом, ряд за рядом…

Йона вполголоса призвал Эрика закончить гипноз, но Эрик опустил Роки еще глубже.

— Достигни места, где хранятся только истинные воспоминания… Я буду считать с десяти… и, когда дойду до нуля, ты окажешься в церкви Шёлдинге…

Роки поднялся. Голова его дернулась, глаза закатились, и он рухнул, опрокинув стул. Ударился о пол, упал затылком на мешки с перегноем, ноги конвульсивно задергались. Тело выгнулось дугой, словно Роки пытался сделать «мостик». Роба задралась, он гнусаво стонал от боли, губы расплылись, голова запрокинулась. Позвоночник похрустывал. Эрик кинулся к больному, убирая в сторону все предметы, до которых Роки мог бы случайно достать.

Роки с глухим стуком повернулся на бок, и в следующую секунду эпилептический припадок перешел в конвульсии. Эрик, стоя на коленях, обеими руками держал большую голову Роки, чтобы тот не поранился.

Ноги колотили по полу, голова тряслась, толстый живот дрожал от судорог.

— Эрик, — позвал Йона.

Роки снова перевернулся на спину и забил ногами так, что пятки застучали по полу. Йона прижал оружие к себе, глядя на Эрика ледяными серыми глазами.

— Тебе надо найти другое укрытие, — сказал он. — Я видел полицейских в лесу возле школы, им, наверное, кто-то дал наводку, иначе их здесь не было бы. Кинологов вызовут — а может, уже вызвали, — пригонят вертолеты.

Припадок Роки утихал. Священник все еще торопливо дышал, одна нога подергивалась.

Эрик осторожно перевалил его на бок. Роки, насквозь мокрый от пота, закрыл глаза и утомленно кашлянул.

— У тебя разыгрался эпилептический припадок во время гипноза, — объяснил Эрик.

— Господи, — вздохнул Роки.

— Эрик, тебе пора уходить. Заберись как можно дальше отсюда и спрячься, — снова сказал Йона.

Глава 113

Эрик торопливо напился воды, вытер рот, приоткрыл дверь, оглядел кладбище и выскользнул из сарая. Не оглядываясь, зашагал по дорожке между деревьями и могилками. Войдя в лес, прибавил шагу. Оказался на широкой тропинке, побежал.

Со стороны школы доносился собачий лай. Эрик сошел с тропинки и углубился в чащу. Он продирался сквозь еловые ветви, ободрал щеку и веко — кожу жгло. Пригнувшись, он шел под деревьями, сквозь паутину, шагал по растущим в тени блестящим грибам.

Он запыхался и был весь в поту. Земля резко пошла под уклон. Лай приближался, Эрик слышал, как полицейские выкрикивают команды собакам.

Определив направление, Эрик прижал руку к боку и побежал через лес, который скоро кончился. Осока и камыши заблестели между деревьями, Эрик успел почувствовать кислый запах болота и брожения, прежде чем одна нога утонула в сыром мхе. Вертолеты трещали где-то далеко, над верхушками деревьев.

Эрик торопливо пошел вперед, но почва проседала под ногами, вода поднималась до щиколоток, и он понял, что через болото не проберется. Он повернул было назад, но увяз, начал падать и схватился за ствол дерева. От земли поднималась сырость; прохладный, влажный мох, чавкнув, выпустил его ногу. Эрик ползком вернулся назад, колени теперь были холодными и мокрыми. Оказавшись наконец на твердой земле, он побежал.

Рядом сверкнула стрекоза; возле трухлявого бревна лежал белый череп косули.

Эрик перепрыгнул через канаву с глубокой бурой водой и черными листьями на дне и, не глядя по сторонам, снова углубился в лес. Ветки хрустели под ногами. Скоро он выдохся и перешел на быстрый шаг. Приходилось отводить сломанные сучья в сторону и прикрывать руками лоб, чтобы уберечь лицо от веток.

Полицейские с собаками приближались. Собаки лаяли глухо, как во время грозы.

Они взяли след, скоро они его догонят.

На Эрика накатило сильнейшее желание лечь пластом и просто сдаться. Подумать только — все закончится, он согреется, сосредоточится на происходящем, поразмыслит, кто устроил ему все это.

Пойду и сдамся, подумал Эрик и остановился с тяжело колотящимся сердцем. В лесу негде спрятаться.

И тут он вспомнил, как Нестору прострелили грудную клетку.

Крики приближались, охотники окружали свою добычу.

Внутри у Эрика все оледенело.

Надо попытаться добраться до домов возле лыжного склона, обойти болото по широкой дуге и уйти подальше от леса.

Эрик снова побежал между стволами, сквозь заросли. Ветки хлестали по лицу, рукам и ногам.

Собаки возбужденно лаяли у него за спиной.

Он задыхался, горло саднило. Эрик понимал: если собак спустят с поводка, ему конец.

Сухие сосновые иголки ломались под ногами. Цветущий вереск задевал щиколотки. Начался подъем, от избытка молочной кислоты ноги сделались неповоротливыми, свинцовыми.

Скала, поросшая белым мхом и лишайником, возвышалась между деревьями.

Эрик принялся карабкаться вверх, оскальзываясь на мхе. Стал съезжать вниз, ободрал ладони, но удержался.

Одолев наконец подъем, Эрик лег пластом. Сердце тяжело бухало о камни под ним. Он стер пот с глаз и увидел над деревьями острый шпиль колокольни Маркусчюркан. Каркнула ворона, беспокойно зашевелилась на верхушке ели. Наискось, внизу, Эрик увидел обходящих болото по кругу полицейских; собаки рвались с поводков. Полицейские переговаривались по рации, что-то кричали друг другу, указывая за болото. Вдруг одна из собак взяла след. Она свернула в лес и побежала той же дорогой, что и Эрик. Поводок натянулся, собака громко лаяла.

Эрик отполз назад и услышал приближающийся треск вертолета. Он пригнулся и бросился наутек, понимая, что должен оторваться от патруля с собаками. Ноги дрожали от напряжения, когда он сбежал вниз по склону и снова оказался в зарослях. Зашагал по тропинке и вышел на спортивную площадку с отсыревшим флисовым покрытием. На площадке растягивалась женщина в розовом тренировочном костюме; Эрик поколебался, но все же побежал мимо нее. Пот блестел на шее женщины, стекал между грудей. Взгляд женщины словно был обращен внутрь, и Эрик понял, что она слушает музыку через наушники. Когда он проходил мимо нее, она вдруг подняла на него взгляд. Ее лицо застыло, женщина отвернулась как-то слишком быстро. Эрик понял — она узнала его, и краем глаза увидел, что она спешно уходит в другом направлении.

Он завернул на следующем повороте и остановился перед картой района: природный заповедник. Красная точка в самом низу карты отмечала Сиклашифтет, где Эрик сейчас находился. Он оглядел Сёрмландследен, беговые дорожки, болота, ручейки и озера, и решил идти дальше, к озеру Сиклашён.

Эрик широко зашагал через высокие кустики черники, потом побежал к лесу, где не было тропинок.

Полицейские с собаками приближались с нескольких сторон. Эрику пришлось лезть через сплетение сучьев, и он зацепился курткой за ветку. Почувствовав, как нарастает паника, он метнулся, порвал ткань на боку и, спотыкаясь, вывалился на полянку. Постоял, упираясь руками в колени, отдышался, сплюнул и двинулся дальше, к деревьям.

Глава 114

Эрик пробежал мимо поваленного дерева с вывороченными корнями и дальше, в чащу. Собачий лай эхом отдавался между стволами.

Примерно через полкилометра он оказался у ручья. Дно покрывали красные камни, насыщенная железом вода отливала бурым.

Эрик вошел в ледяную воду и побрел по руслу, надеясь, что собаки потеряют его след через несколько минут.

Как же ему хотелось позвонить Джеки, сказать, что он невиновен! Невыносимо было думать, что она считает его убийцей. Пресса и социальные сети, наверное, полны возмущенных комментариев, подробностей его жизни, давних событий, которые лягут на него дополнительным грузом, послужат подтверждением его виновности.

Эрик пошел было быстрее, но поскользнулся на камне, упал, ударился коленом о дно и задохнулся. Холод и боль пронзили насквозь, от спины до самой шеи.

Он поднялся и осторожно побежал. Камешки со стуком скользили под подошвами, одежда отяжелела, вода пенилась вокруг ног.

Эрик сделал крюк по ручью. Прибрежный спуск здесь был выше, а русло — у́же, течение вокруг Эрика усилилось.

Деревья склонялись над водой, и Эрику пришлось нагибаться, чтобы пройти под ветками. Он продолжал уходить в густые заросли. Собак больше не было слышно, только вода журчала вокруг.

Эрик сделал еще один крюк и решил выйти из ручья. С одежды текло, когда Эрик вылез на берег и заторопился дальше в хлюпающих ботинках. Измученный, в мокрой, сковывающей движения одежде Эрик спотыкался на каждом шагу.

Вдалеке он увидел блеск длинного узкого озера Сиклашён. Пригнувшись за валуном, Эрик двинулся между тонкими рябинами, еле волоча ноги; ему казалось, грудь вот-вот разорвется.

Так нельзя, думал он.

Это конец, мне некуда идти.

У него множество знакомых, людей, с которыми он общается, давних коллег, есть несколько хороших друзей, но никому из них он сейчас не может позвонить.

Конечно, Симоне пришла бы ему на помощь, но за ней наверняка следят. И Беньямин сделал бы все возможное, это Эрик знал, но, скорее, умер бы, чем подверг сына опасности.

Оставались считанные единицы, к кому он мог бы обратиться.

Йона, Нелли и, может быть, Джеки.

Если Джеки уехала к сестре, то у него есть шанс пожить в ее квартире, — если только Джеки не верит газетной лжи.

Эрик посмотрел на экран мобильного. Осталось всего четыре процента заряда. Эрик не хотел подвергать Нелли опасности, но все же набрал ее номер.

Если ее телефон прослушивают — так тому и быть, но, чтобы выкрутиться, он должен пойти на риск. Здесь его обложили со всех сторон, выбора нет.

Вдали прогрохотал вертолет, потом остался только шум деревьев. В телефоне потрескивало, протянулся первый гудок, потом в трубке щелкнуло.

— Нелли, — ответила Нелли спокойным голосом.

— Это я. Можешь говорить?

— Не знаю, но вроде бы да. Считается это разговором или…

— Нелли, послушай, я не хочу подставлять тебя, но мне нужна помощь.

— Что происходит?

— Я не делал того, что мне приписывают, я понятия не имею, в чем дело.

— Эрик, я знаю, знаю, что ты невиновен. Но разве ты не можешь просто сдаться полиции? Скажи, что ты сдаешься, и я тебя поддержу, выступлю свидетелем, сделаю что угодно.

— Они застрелят меня, как только увидят. Ты не представляешь себе, что…

— Я понимаю твое беспокойство, — перебила Нелли. — Но чем дольше ты тянешь, тем глубже яму себе роешь, разве нет? Полиция везде…

— Нелли…

— Полицейские забрали твой компьютер, вещи из твоего кабинета сложили в коробки, полиция следит за нашим домом в Брумме, они в Каролинской больнице…

— Нелли, мне надо где-нибудь ненадолго спрятаться. Мне больше не к кому обратиться, но знай: я пойму, если ты не сможешь помочь мне.

— Обожаю опасные приключения, — съязвила Нелли.

— Нелли, пожалуйста… мне больше некого просить.

Снова послышался собачий лай. Теперь ближе.

— Мне нельзя оказываться замешанной, — тихо сказала Нелли. — Сам понимаешь, Мартину это повредит, но…

— Прости, что позвонил. — Эрик почувствовал, как черная безнадежность наполняет его сердце.

— Впрочем, есть один старый дом, — продолжала Нелли. — Я не говорила про Сольбакен, которым владели папины родители?

— Как туда попасть?

— Эрик, удирать от преследователей — не мой конек, больно кишка тонка, но я могу выбраться и… ну не знаю, арендовать машину на «Статойле» или еще где-нибудь…

— Ты сделаешь это для меня?

— Скажи, что любишь меня, — весело попросила она.

— Я люблю тебя.

— Где мы увидимся?

— Ты знаешь пляж на берегу Сиклы? — спросил Эрик.

— Нет, но найду.

— Там школа или детский сад, прямо на берегу. Подожди меня там.

Снова послышался лай, он эхом отдавался между деревьями.

Эрик поднялся и, пригнувшись, побежал к густым кустам на берегу; там он снял ботинки и тяжелые от влаги брюки. Связав одежду узлом, он ждал, пока вертолет пролетит прямо над ним.

Облава приближалась, собаки рвались вперед, задорно тявкая.

В одних кальсонах и фуфайке Эрик вошел в озеро. Холод цепко охватил ноги.

Полицейские сирены слышались со всех сторон, их вой разносился над водой и между деревьями.

Эрик видел синие вспышки мигалок вдали на Эльтавэген, на мосту через канал к озеру Ерлашён. Не меньше трех полицейских машин. Свет мигалок поблескивал на стальных перилах и в листве на берегах.

Над вершинами деревьев снова загрохотал вертолет, и Эрик поспешно погрузился с головой. Он задержал дыхание, отчетливо ощущая, как ветер ходит по водной поверхности, когда вертолет кружил над озером. Мелкая рябь расходилась быстрыми кругами.

Эрик зашел подальше, спрятался в кувшинках между скользкими стеблями и илистым дном. Там он дал узлу с одеждой и телефоном пропитаться водой и, пуская пузыри, утонуть.

Взглянув в сторону водохранилища, Эрик увидел на мосту через канал полицейское заграждение. Полицейские машины были везде. Высокие ограждения из стекловолокна светились от синих мигалок, как гигантские противни. Вертолет прогрохотал над лыжным склоном.

Эрик поплыл, широко загребая, чувствуя стужу на губах и запах озерной воды. До другого берега не больше пары сотен метров. Показались мостки перед районом высотных домов, которые акционерное общество «Атлас Копко» построило после войны для своих гастарбайтеров.

Глава 115

Эрик поплыл, держа голову низко и стараясь не слишком тревожить водную гладь. Он удалился от берега уже метров на сто. Вода тихо плескала под его сильными взмахами и загудела в ушах, заливая его с головой.

Эрик приподнял голову — посмотреть, что впереди. Капли блеснули на ресницах; он увидел оба мостка, потом их скрыла волна. Течение отнесло его далеко в сторону.

Где-то далеко над заповедником тарахтел вертолет, но собак не было слышно.

Эрик плыл, размышляя о том, как солгал девять лет назад, украл у Роки его жизнь — и думать не думал о нем до недавнего времени.

Он сбавил темп, стряхнул воду и увидел, что до мостков всего пятьдесят метров. Дети в купальниках и плавках бегали по мокрым доскам. На траве, ловя последнее тепло позднего лета, сидели люди с корзинками для пикника, пледами и шезлонгами.

Кажется, со стороны залива к каналу приближалась моторная лодка.

Эрик подплыл ближе к берегу, минуя место для купания. Над водой склонились узловатые ивы. Тонкие светло-зеленые ветки плескались в мелких волнах.

К Эрику, беззвучно вспенивая воду, направлялась моторная лодка. В нос плескали волны, лодка плавно скользила по поверхности.

Эрик взял курс на деревья, набрал в легкие воздуха и нырнул.

Изо всех сил гребя, он плыл под водой, чувствуя прохладу на лице и глазах, вкус воды во рту и глухие звуки, наполнившие слуховые каналы.

Ломаный дневной свет поблескивал в пузырьках, поднимавшихся от его рук.

Треск лодки казался под водой металлическим гулом.

Плечи ныли от усталости. До берега оказалось дальше, чем рассчитывал Эрик. Вода под ним была кромешно черной, а сверху — точно текучее олово.

Легкие свело. Скоро нужно будет сделать вдох. Гул моторной лодки нарастал.

Теперь Эрик плыл ближе к поверхности; без кислорода стало почти невыносимо.

Вокруг вертелись сверкающие пузырьки.

Он оттолкнулся от воды ногами, чувствуя, как судорожно сжалась диафрагма, заставляя легкие втянуть воздух.

Вода посветлела, наполнилась взбаламученным песком. Эрик угадывал под собой дно, обломки валунов с острыми гранями, крупный песок. Он сделал последний гребок и двинулся вперед, цепляясь руками за камни.

Разорвав водную поверхность, Эрик вынырнул, чтобы вдохнуть, закашлялся, зажав себе рот, снова кашлянул, сплюнул слизь. Он покачивался на волнах, поднятых лодкой. В глазах почернело, он задыхался; дрожа, он стряхнул воду с лица.

На неверных ногах Эрик вышел по валунам на берег и присел, дрожа всем телом, за сплетением веток. Полицейская лодка шарила по озеру, но мотора больше не было слышно.

Если Нелли удастся незаметно покинуть дом и взять напрокат машину, до ее приезда еще остается время. Лучше подождать под деревом и немного обсохнуть, а потом уже отправляться на место встречи.

Смех и вопли детей слышались приглушенно, как в тумане. Где-то вдали выли сирены, вертолеты продолжали кружить над заповедником на другом берегу озера.

Примерно через полчаса Эрик покинул свое убежище, еще немного поднялся по берегу, пересек пешеходную дорожку и прошел за обширной лещиной. На земле в тени куста белела туалетная бумага. Эрик прошел до красного фасада местного центра досуга.

Вдруг между стенами заметалось эхо громких сирен. Эрик резко остановился, сердце сильно стучало. В уличном кафе чуть поодаль ели и пили совершенно беззаботные люди. Машина срочного вызова скрылась из виду, и Эрик двинулся дальше. Он подумал, что подождет с другой стороны клуба, под защитой кустов, — и тут увидел Нелли, на ней было платье в зеленый цветочек. Шарфиком того же оттенка она повязала светлые волосы.

На другой стороне улицы стоял черный городской джип. Нелли, рукой прикрывая глаза от солнца, взглянула на берег.

Эрик побрел через траву, перешагнул низкий кустарник и оказался на тротуаре. Нелли увидела его. Ее рот приоткрылся, словно от испуга. Эрик посмотрел, не едут ли машины, и в мокрых трусах пошел через дорогу. Нелли скользнула по нему взглядом и подняла подбородок, словно это была не более чем встреча при больничном обходе.

— Оригинально, но весьма сексуально, — улыбнулась она и проворно открыла заднюю дверцу. — Полезай под одеяло.

Эрик опустился на пол перед сиденьем и накрылся красным пледом. В нагретой солнцем машине пахло пластиком и кожаной обивкой.

Эрик слышал, как Нелли села на водительское сиденье и захлопнула дверцу. Она завела мотор и вырулила налево. Машина, качнувшись, съехала с тротуара и набрала скорость, отчего Эрик скользнул назад, к сиденью.

— Мы знаем, что Роки был безвинно осужден за убийство Ребекки Ханссон, но…

— Не сейчас, Нелли, — перебил он.

— Но уверены ли мы, что он неповинен в недавних убийствах? Я хочу сказать… Что, если Роки скопировал убийство, за которое его приговорили, чтобы… просто чтобы выставить виновным тебя?

— Это не он, я гипнотизировал его, он видел проповедника…

— А разве у него не могло быть раздвоения сознания? Так, что во время убийства он превратился в «грязного проповедника»?

Нелли замолчала и сунула в магнитолу диск. Салон наполнился низким голосом Джонни Кэша: «Wanted man in California, wanted man in Buffalo, wanted man in Kansas city, wanted man in Ohio… wanted man in Mississippi, wanted man in Ol’ Cheyenne. Wherever you might look tonight, you might see this wanted man»[17].

Эрик свернулся под пледом, чувствуя запах песка на автомобильных ковриках, и невольно улыбался тому, что в подобную минуту Нелли способна шутить.

Глава 116

Роки спал на пассажирском сиденье рядом с Йоной. На поворотах его большая голова клонилась набок. Район был редко застроенный, пустынный, почти покинутый людьми.

Йона гнал машину, вспоминая сообщение, полученное сегодня от Люми. Дочь писала, что обожает Париж, но ей не хватает долгих разговоров с отцом, какие они вели в Наттавааре.

Сразу после Флена автотрасса и железная дорога сблизились — две узкие полосы. Длинный товарный поезд грохотал рядом с машиной, все ближе и ближе. Коричневые вагоны отражались в воде. Асфальт и рельсы сошлись под острым углом, поезд ушел вниз по наклонной и теперь гремел параллельно с ними, пока между составом и машиной не вклинился темный еловый лес.

Немного погодя деревья стали реже, и пейзаж сделался плоским, превратившись в обширное поле. Зерноуборочные комбайны, пыля, катились, срезая посевы и отделяя зерна от соломы и мякины.

Шёлдинге располагается за шоссе номер 55, прямо перед Катринехольмом. Йона повернул налево и увидел между лиственными деревьями красные домики, а за ними — песочного цвета церковь; острый шпиль колокольни царил над плоской местностью.

Церковь Шёлдинге.

Это и есть церковь «грязного проповедника», подумал Йона.

Обычная шведская сельская церковь, двенадцатый век, рунические камни вокруг.

Гравий захрустел под шинами, когда он съехал с дороги и остановил машину перед молельным домом.

Может быть, они нашли серийного убийцу. Проповедника из кошмарных воспоминаний Роки. Того старого священника с нарумяненными щеками и истыканными шприцем руками.

Церковь была закрыта, окна — темные.

Йона вытащил из кобуры свой «Кольт комбат» и заметил, что скотч стал грязным и начал отставать. Обычно Йона обматывал нижнюю часть рукоятки серебристым скотчем, чтобы оружие не скользило в руке во время долгой перестрелки.

Вытащив магазин, Йона убедился, что он полон, вернул на место и послал патрон в ствол, хотя вряд ли «грязный проповедник» поджидал их в церкви.

Все не так просто.

Гравий на площадке был выравнен граблями, кладбище ухоженное. Солнце пробивалось сквозь густую листву дубов.

Проповедник — очень опасный человек. Он не торопится, выжидает, он наблюдает и делает тонкий расчет — а потом что-то берет над ним верх и он превращается в зверя.

Его слабое место — самонадеянность, нарциссический голод.

Йона взглянул на церковь и поля. В одном кармане у него были два запасных магазина с обычными боеприпасами, и магазин с пулями в цельнометаллической оболочке — в другом.

Даже если проповедника здесь нет, подумал он, даже если его никогда здесь не было, это — конец пути.

Если он не найдет здесь ничего, что убедит Марго, то все кончено. Эрика ждет обвинительный приговор, хотя он и невиновен, — точно так же Роки приговорили за убийство Ребекки Ханссон много лет назад.

А маньяк останется на свободе.

Именно сегодня все решится. Эрик не может больше оставаться в бегах, ему некуда податься, облава выгонит его из леса.

А сам он устроил побег заключенного из тюрьмы, взял в заложники сотрудника пенитенциарной системы, угрожал его жизни.

Диса сказала бы, что ему просто не хватает остроты ощущений и пора снова браться за работу. Сейчас уже слишком поздно, но судьба подкинула ему неважные карты, поэтому результаты так ничтожны.

Йона открыл дверцу, Роки проснулся и посмотрел на него осоловелыми сонными глазками.

— Подожди здесь, — велел Йона и вылез из машины.

Роки вышел и сплюнул на гравий, оперся о крышу машины и провел ладонью по пыльному металлу, оставив след.

— Узнаешь? — спросил Йона.

— Нет. — Роки глянул на церковь. — Но это ничего не значит.

— Я хочу, чтобы ты подождал в машине, — повторил Йона. — Вряд ли маньяк здесь, но вдруг возникнет какая-нибудь опасная ситуация.

— Да наплевать, — отрезал Роки.

Следом за Йоной он двинулся между могилами. Воздух был свежим, словно только что прошел дождь. Какой-то мужчина в джинсах и футболке курил и говорил по телефону, стоя у дверей церкви.

Йона и Роки почти ослепли, войдя с яркого солнечного света в темный притвор.

Йона быстро шагнул в сторону, готовый рвануть пистолет из кобуры.

Он поморгал, подождал, пока зрение адаптируется, потом пошел между скамьями под органом. Могучие колонны несли потолок со звездчатым сводом и фресками в завитушках.

Что-то стукнуло, и по стенам метнулась тень.

На одной из передних скамеек сидел человек.

Йона остановил Роки, вытащил оружие и спрятал его у бедра.

Птица билась о стекло. Похоже, галка зацепилась за шнур и бьется, пытаясь вылететь в окно.

Дверь в ризницу приоткрыта. На стене проступали неясные контуры креста, очерченного кругом.

Йона осторожно приблизился к фигуре, съежившейся впереди, и увидел, как морщинистая рука хватается за спинку передней скамьи.

Птица снова забилась о стекло. Сгорбленная фигура медленно повернула голову на звук.

Перед Йоной была старая китаянка.

Йона прошел мимо, опустил оружие и искоса взглянул на женщину. Она уставилась в пол с непроницаемым лицом.

Возле средневековой купели сидела Мария, словно ребенок подле матери. Широкое деревянное платье тяжелыми складками спускалось к ее ногам.

Посреди запрестольного складня висел на кресте Христос — на фоне золотого неба, точно как описывал Роки под гипнозом.

Именно здесь он впервые увидел «грязного проповедника», и тогда в церкви было полно священников.

И вот Роки вернулся.

Роки встал в черном дверном проеме под кафедрой органа.

Трубы органа возвышались над ним, словно перья.

Он стоял тихий, растерянный. Словно изгой, он не смел поднять глаз на алтарь, а смотрел на свои большие руки.

Китаянка поднялась и исчезла.

Йона постучал в дверь ризницы, мягко толкнул ее и заглянул в темноту. Казула висела, готовая к службе, но помещение казалось пустым.

Йона отошел в сторону и заглянул в щель возле петли. Увидел каменную стену во вмятинах, похожую на заколыхавшуюся ткань.

Он открыл дверь пошире и вошел, пряча пистолет. Быстро окинул взглядом облачения. Высоко вверху бледный дневной свет пробивался сквозь глубокую оконную нишу.

Йона шагнул к туалету, открыл дверь, но никого не обнаружил. На полочке над раковиной лежали наручные часы.

Йона поднял пистолет и распахнул дверь в гардероб. Казулы, альбы и столы висели бок о бок, разобранные по цветам, соответствующим церковному году и событиям жизни. Йона резким движением отвел облачения в сторону и заглянул в шкаф.

Что-то белело в углу. Стопка журналов о спортивных машинах.

Йона вернулся к скамьям, прошел мимо Роки, приблизился к мужчине, курившему у дверей, и спросил о священнике.

— Это я, — улыбнулся мужчина и ткнул сигарету в кофейный стаканчик у своих ног.

— Я имел в виду другого священника, — пояснил Йона.

— Здесь только я.

Йона уже успел разглядеть его руки — чистые, без следов от инъекций.

— Когда вы стали священником? — спросил он.

— Меня назначили викарием в Катринехольме, и четыре года назад я стал пастором здесь, — приветливо ответил мужчина.

— Кто служил здесь до вас?

— Рикард Магнуссон… а до него — Эрлинд Лудин и Петер Леер Якобсон, Микаэль Фриис и… не помню.

Мужчина, видимо, чем-то порезался — на ладони приклеен грязный пластырь.

— Я задам странный, может быть, вопрос, — сказал Йона. — По каким случаям в церкви собирается много священников… и они сидят на скамьях, как прихожане?

— Во время рукоположения, но тогда мы говорим о кафедральном соборе, — услужливо ответил священник и поднял стаканчик.

— А здесь? — настаивал Йона. — Неужели в здешней церкви никогда не собиралось много священников?

— Такое возможно на панихиде при погребении священника… но кого пригласить, решает семья… каких-то особых правил для священников не существует.

— Здесь бывали панихиды по священникам?

Мужчина взглянул на надгробия, на узкие дорожки и ухоженные кусты и тихо ответил:

— Я знаю, что здесь погребен Петер Леер Якобсон.

Они вошли в притвор. Тонкие руки молодого пастора покрылись гусиной кожей от холода, идущего от каменных стен.

— Когда он умер? — спросил Йона.

— Задолго до того, как я приехал сюда. Может, лет пятнадцать назад. Не знаю.

— Есть ли список тех, кто присутствовал на его погребении?

Мужчина покачал головой, подумал.

— Списка нет, но его сестра наверняка знает всех, она по-прежнему живет в доме вдового священника… Якобсон был вдовцом и содержал ее…

Йона вернулся в полумрак церкви. Роки стоял и курил в среднем проходе, прямо под средневековым триумфальным крестом. На кроваво-красном кресте висел Христос. Все его истощенное тело было в мелких ранах, как у заядлого героинщика.

— Что означает «Ossa ipsius in pace»? — спросил Йона.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты сказал это под гипнозом.

— Это значит «Его кости покоятся с миром», — хрипло сказал Роки.

— Ты описал мертвого священника. Поэтому он и был подкрашен.

Они быстро прошли под сводом к выходу. Йона думал о том, почему Роки описал церемонию похорон с открытым гробом. Скончавшегося священника подгримировали и одели в белое облачение, но не он был «грязным проповедником». Роки увидел его в первый раз только во время панихиды.

Глава 117

Булыжная дорожка, выложенная под воротами чугунного литья со словом «Фридхем», вела к дому вдового священника, где старшей сестре Петера Леера Якобсона, Эллинор, разрешили жить после смерти хозяина. Вместе с женщиной помоложе из Шёлдинге она содержала кафе и скромную экспозицию, которая рассказывала о том, как в разное время жили в этих местах священники и их семьи.

Фридхем являл собой три красных домика с белыми оконными переплетами, открытыми ставнями и старой черепичной крышей. Дома сгрудились вокруг ухоженной лужайки со столиками кафе под плакучими березами.

Йона и Роки вошли в кафе — тесную комнату с черно-белыми фотографиями под стеклом. Йона скользнул взглядом по снимкам построек, рабочих бригад и семей священников. В трех витринах лежали траурные украшения из каменного угля, письма, чертежи и сборники псалмов.

Йона заказал две чашки кофе и печенье — за стойкой была старая женщина в пестром переднике. Она тревожно взглянула на Роки, который не улыбнулся в ответ, когда она сказала про бесплатную добавку кофе.

— Прошу прощения, — начал Йона, — вы, должно быть, Эллинор, сестра Петера Леера Якобсона?

Женщина удивленно кивнула. Когда Йона сказал, что они виделись с новым священником, который так хорошо отзывался о ее брате, голубые глаза женщины наполнились слезами.

— Петера очень, очень любили. — Она прерывисто вздохнула. — Все помнят его, все по нему до сих пор скучают…

— Наверное, вы гордились им, — улыбнулся Йона.

— Да, гордилась.

Разволновавшись, женщина сложила руки на животе, чтобы успокоиться.

— У меня есть вопрос, — продолжил Йона. — Ваш брат знал священников, которые служили поблизости?

— Да… конечно, благочинный в Катринехольме… пасторы и во Флуде, и в Стура-Мальм… И я знаю, что в конце жизни он часто бывал в церкви Лербу.

— Священники не встречались вне службы?

— Мой брат был прекрасным человеком. Честным… его очень любили…

Эллинор обвела взглядом пустое кафе, обошла стойку и показала заключенную в рамку газетную вырезку о визите монаршей четы в Стрэнгнэс.

— Петер был ассистентом-викарием на торжественном богослужении в кафедральном соборе, — гордо сообщила она. — Епископ потом благодарил его и…

— Покажи руки, — сказал Йона Роки.

Роки, не поведя бровью, засучил рукава свитера.

— Мой брат был оратором на встрече священников в Хэрнёсанде, он…

Старуха замолчала, увидев руки Роки — израненные, во вздутиях, испещренные шрамами, оставшимися после уколов, с темной сеткой вен, разъеденных аскорбиновой кислотой, с помощью которой растворяют героиновую базу.

— Он тоже священник, — сообщил Йона, не сводя с нее взгляд. — Увязнуть может каждый.

Морщинистое лицо Эллинор побледнело и застыло. Она села на деревянную скамью, зажав рот рукой.

— Мой брат изменился после несчастья… когда погибла его жена, — тихо сказала она. — Горе разрушило его, он удалился от всех… считал, что его преследуют, что все шпионят за ним.

— Когда это произошло?

— Шестнадцать лет назад…

— Что принимал ваш брат?

Эллинор затравленно посмотрела на Йону.

— На коробочках было написано «Морфин для эпидурального введения»…

Женщина покачала головой, узловатые руки беспокойно теребили цветастый передник.

— Я ничего не знала… под конец он остался совершенно один, даже дочь не выдержала. Она долго заботилась о нем, теперь я не понимаю, как у нее хватало сил.

— Но он мог проводить богослужения, выполнять свою работу?

Эллинор подняла на Йону красные, воспаленные глаза.

— Да, он проводил службы. Никто ничего не замечал, и я не замечала, мы ведь больше не общались… но я ходила к заутрене и… Народ говорил, что проповеди были сильнее, чем когда-либо… хотя сам он сдал, ослаб.

Роки что-то пробормотал и вышел из комнаты. В окно они увидели, как он прошагал по газону и сел за стол под большой березой.

— Как вы все узнали? — спросил Йона.

— Я нашла его, — ответила старуха. — И я взяла на себя заботы о его теле.

— Передозировка?

— Не знаю. Он пропустил утреню, и я пошла в пасторскую усадьбу… Там так ужасно воняло… Я нашла его в подвале… уже три дня как мертвого… голый, грязный, весь в язвах… он лежал в клетке, как животное.

— Лежал в клетке?

Эллинор кивнула и вытерла нос.

— Все, что там было, — это матрас и канистра с водой, — прошептала она.

— Вам не показалось странным, что он лежал в клетке?

Старуха покачала головой:

— Она была заперта изнутри… я всегда думала, он запирался, чтобы освободиться от наркотиков.

Женщина помоложе, в таком же цветастом переднике, встала за стойкой кафе, когда пришли новые посетители.

— Кто-нибудь из других священников мог составлять проповеди для вашего брата? — спросил Йона.

— Этого я не знаю.

— У него, вероятно, был компьютер. Можно заглянуть в него?

— В администрации. Но он писал проповеди от руки.

— Они сохранились?

Эллинор медленно поднялась с лавки.

— Я занялась поместьем, — сказала она. — Прибрала в пасторском доме, чтобы не поползли слухи… но он избавился от всего… Не осталось ни фотографий, ни писем, ни проповедей… Я не нашла даже дневников, а ведь он всегда вел дневники… Он держал их под ключом в секретере, но там было пусто.

— Они могли оказаться где-нибудь еще?

Женщина стояла неподвижно, губы беззвучно шевелились, потом она произнесла:

— У меня сохранился один-единственный дневник… Он был спрятан в баре — там, где в прежние времена мужчины устраивали тайники, за бутылками с самогоном. Прятали там порнографические карточки — доставали, когда соберутся выпить.

— Что было в этом дневнике?

Эллинор улыбнулась и покачала головой:

— Я не читала и не стала бы. Читать нельзя…

— Нельзя, — согласился Йона.

— Но в прежнее время Петер под Рождество доставал эти дневники и читал про маму и папу, наброски к проповедям или наблюдения… у него был великолепный слог.

Дверь снова отворилась, ветерок пронесся по уютной комнате, аромат сваренного кофе поплыл по кафе.

— Этот дневник здесь? — спросил Йона.

— На экспозиции. Мы называем это музеем, но тут просто собраны мелочи, которые мы нашли в доме.

Йона пошел за ней к выставке. На увеличенной фотографии 1850 года три худые женщины в черных платьях стояли перед домом, который казался почти черным. Фотография была сделана ранней весной. Деревья голые, снег еще лежит в бороздах пашни.

Под снимком помещалось короткое пояснение: местный священник распорядился построить Фридхем, чтобы, если он умрет раньше жены, ей не пришлось выходить замуж за его преемника.

Возле серег и ожерелья из полированного каменного угля лежали ржавый ключ и маленькая цветная фотография с погребения Петера Леера Якобсона. Одетый в черное, мужчина держит посох с черным покрывалом. Епископ, дочь и сестра стоят, опустив головы, у гроба.

Йона прошел мимо снимков Канторпских рудников, женщин и детей, которые надрывались на промывании руды в ярком солнечном свете, мимо фотографий бедняцкого двора в Шёлдинге и открытия железнодорожной станции. Рассмотрел черно-белую фотографию церкви, раскрашенную от руки: небо пастельно-голубое, зелень точно тропическая, а сама деревянная церковь отливает бронзой.

— Вот дневник, — сказала Эллинор, останавливаясь перед витриной, где рядком были разложены несколько предметов.

Глава 118

На льняной скатерти лежали ржавая шпилька, карманные часы, белый сборник псалмов с выведенным золотыми буквами именем «Анна», страница из старой метрической книги, карманный катехизис. А также дневник Якобсона с ярлычком, косо наклеенным на кожаную обложку в пятнах.

Старуха испуганно посмотрела на Йону, когда тот поднял крышку витрины и достал дневник. На первой странице от руки, с завитушками было написано: «Пастор Петер Леер Якобсон, книга XXIV».

— Мне кажется, читать чужие дневники нельзя, — обеспокоенно заметила Эллинор.

— Нельзя, — согласился Йона и раскрыл тетрадь.

Дневник был старым, первая запись сделана почти двадцать лет назад.

— Никто не имеет права…

— Я должен, — перебил Йона.

Он полистал страницы, просмотрел записи, чтобы понять, кто же писал проповеди для Петера.

Организация пастората становится все более навязчивой, принципы узкими. Боюсь, моей церковью все больше управляют деньги. Почему бы снова не ввести продажу индульгенций [Sic!].

Сегодня пятое воскресенье после Крещения, а литургические ткани снова потемнели. Заголовок — «Семя и урожай». Мне не нравится данное в Послании к Галатам предупреждение, что Бог поругаем не бывает. «Что посеет человек, то и пожнет». Но иногда человек не сеет — и все же должен сжать урожай. Этого я не могу сказать своим прихожанам — они хотят услышать, как столы накрываются на небесах.

Йона поднял глаза и увидел, как старуха выходит из комнаты, руки повисли, как плети.

Виделся с тем бледным благочинным из Лербу для личного разговора. Он-то думал, что я хочу поговорить о своем пьянстве. Он молод, но так крепок в вере, что я скверно себя чувствую. Я решил больше не посещать его.

Как выросла моя дочь. На днях я смотрел на нее, когда она об этом не знала. Она сидела перед зеркалом, волосы — точно как у Анны, и улыбалась сама себе.

Мы ждем пятого воскресенья Пасхи. Тема проповеди — «Расти в вере». Вспоминаю бабушку и дедушку, которые ездили в Гвинею, перед тем как перебраться в Руслаген. В моем приходе нет места для миссии, и это изумляет меня.

Йона сел на один из старых стульев под фотографиями. Он листал дневник дальше, читал о хлопотах церковного года, рождественском молебне и летнем богослужении на какой-то мельнице, пролистал назад, поискал запись о священнике из Лербу, потом снова попал в пасхальные праздники.

Евангелия направляют взгляд на пустую могилу, но за обеденным столом мы говорили о том фрагменте из Ветхого Завета, где описывается разорение Египта. Моя дочь сказала, что Бог любит кровь, и сослалась на пасхальные библейские слова: «И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь и пройду мимо вас».

Мы с женой не делим спальню уже год. Я поздно ложусь и храплю, как экскаватор (ее слова). Но по ночам мы часто прокрадываемся друг к другу. Иногда я провожаю Анну вечером в спальню только для того, чтобы посмотреть, как она готовится ко сну. Мне всегда нравилось смотреть, как она снимает украшения, нажимает на стерженьки сережек, кладет серьги в футляр, одну возле другой. Анна относится к мелочам как-то умиротворяюще вдумчиво. Снимая лифчик, она не тянется себе за спину, а мягко сбрасывает бретели с плеч, стягивает лифчик на талию, поворачивает — и вынимает крючки из петель.

Когда я вчера сидел на ее постели и смотрел, как она заплетает косу на ночь, мне показалось, что я видел чье-то лицо в темном окне. Я поднялся и подошел к окну, но ничего не увидел; тогда я прошел дальше на веранду и в сад, но все было спокойно, и я поднял лицо к звездному небу.

Йона бросил взгляд на окно. Роки все еще сидел под деревьями, закрыв глаза и вытянув ноги. Йона продолжил читать.

Вчера я видел того бледного священника из Лербу в супермаркете «Обс», но решил, что здороваться необязательно.

Четвертый день Великого поста.

Итак, мы достигли середины Великого поста. Голова раскалывается, пил вино допоздна, читал и писал.

Сегодня мы думаем о Хлебе жизни. Скоро начнутся дни Святой Пасхи, и тяжкий кулак существования придавит нас к земле.

Йона полистал еще, скользнул взглядом по страницам — день Святой Троицы и переход к менее насыщенному церковному полугодью, потом он вдруг остановился и прочел:

Оно случилось — чудовищное, немыслимое. Я пишу об этом здесь, молю Бога о прощении и никогда больше об этом не упомяну. Руки дрожат, когда я пишу об этом два дня спустя.

Словно старый Лот, я был введен в обман и нарушил Божью заповедь, но пишу, чтобы понять свою роль в этом, осознать свою вину и позор. Было поздно, я выпил вина больше, чем могу выпить, больше, чем пью обычно, пьяный лег в постель и уснул.

Сейчас, позже, я думаю, что каким-то образом знал, что не Анна прокралась ко мне в темноте. Она пахла, как Анна, на ней были украшения и ночная сорочка моей жены, но она была напугана и дрожала всем телом, когда я лег на нее.

Она ничего не шептала, вздыхала не как Анна, она дышала, словно не желая поддаться боли.

Я хотел зажечь ночник, я все еще был настолько пьян, что лампа упала на пол. Шатаясь, я встал и, опираясь о стену, зажег верхний свет.

В моей постели сидела моя дочь. Она была накрашена, в украшениях и улыбалась, несмотря на свой страх.

Я заорал, закричал, бросился к ней и вырвал серьги Анны из ее ушей, я ткнул ее лицом в окровавленную простыню, я протащил ее по лестнице и дальше в снег, я споткнулся и упал, снова поднялся и толкнул ее.

Она замерзла, у нее из ушей текла кровь, но она пыталась улыбаться.

Я буду наказан, я должен быть наказан, мне следовало понять, что происходит. Уединение, цветение, крадущиеся шаги, подглядывание, вечное желание брать украшения и косметику Анны.

Йона прервал чтение, посмотрел на ржавый ключ и черные серьги в витрине, на строки о возможности унаследовать жену прежнего священника. Он покинул экспозицию с дневником в руке, прошел мимо фотографии трех исхудалых вдов. Эллинор расставляла кофейные чашечки с блюдцами на полке позади стойки. Она собирала фарфор в стопку, он слегка позванивал. Вялая муха влетела в открытые двери кафе и ударилась об окно.

Когда Йона вошел, Эллинор обернулась. По ее лицу было ясно видно: она раскаивается, что рассказала о братнином дневнике.

— Можно спросить, как умерла жена Петера?

— Этого я не знаю, — коротко сказала Эллинор, продолжая расставлять чашки и блюдца.

— Вы говорили, что дружили с Анной.

Подбородок старухи задрожал.

— По-моему, вам пора уходить, — сказала она.

— Я не могу уйти.

— Я думала, вы интересуетесь проповедями Петера, поэтому я… — Эллинор покачала головой, взяла поднос с кофе и печеньем и пошла к двери.

Йона придержал ей дверь, подождал, пока она поставит поднос перед посетителями в саду.

— Я не хочу говорить об этом, — слабым голосом проговорила она.

— Это был несчастный случай? — резко спросил Йона.

Лицо Эллинор сделалось совсем беспомощным и перекосилось от плача.

— Не надо, — попросила она. — Неужели не понимаете? Прошлого не вернешь…

Она опустила голову и тихо заплакала.

Подошла ее помощница и положила руки на содрогающиеся плечи Эллинор. Гости, взяв печенье, встали и перешли за другой столик.

— Я из полиции, — настаивал Йона. — Я могу узнать, но…

— Будьте добры, уходите, — сказала женщина и обняла Эллинор.

— Это был просто несчастный случай, — плакала старая сестра священника.

— Я не хочу бередить вам душу, — не отступался Йона, — но мне необходимо знать, что произошло, и выяснить это мне надо сейчас.

— Автомобильная авария, — всхлипнула Эллинор. — Лил дождь… они врезались в кладбищенскую стену, Анну заклинило в машине, лицо оказалось настолько изуродовано, что…

Она неуверенно села за один из столиков, глядя прямо перед собой.

— Продолжайте, — спокойно попросил Йона.

Женщина посмотрела на него, вытерла слезы и кивнула.

— Мы видели это из усадьбы… Брат выбежал, заспешил вниз по дороге… я бежала за ним под дождем, видела, как дочь изо всех сил пытается освободить ее, ударила домкратом… прямо по машине… а я только кричала, бежала через заросли ивы… — Голос женщины прервался, она несколько раз открыла и закрыла рот, потом продолжила: — Повсюду осколки стекла и обломки жести, пахло бензином и горячим металлом… Дочь сдалась, она просто замерла на месте и ждала, когда придет отец… Помню ее потрясенные глаза и странную улыбку…

Эллинор подняла руки и посмотрела на ладони.

— Господи, — прошептала она. — Девочка только-только приехала домой из школы Клокхаммар, и вот она стояла в своем желтом плащике, смотрела на мать. Лицо Анны было все изрезано, везде кровь, далеко за…

Голос снова оборвался. Она сглотнула и медленно продолжила:

— Странное воспоминание. Я точно помню, что слышала тонкий голосок, когда подбегала, говорил как будто ребенок… В этот момент машина загорелась, я увидела, как вокруг Анны образуется голубой пузырь, а в следующий миг я лежала в мокрой траве в канаве, и огонь закручивался вокруг машины спиралью. Ближняя береза занялась, и я…

— Кто вел машину?

— Я не хочу говорить об этом…

— Дочь, — ответил Йона вместо нее. — Как ее звали?

— Нелли, — сказала старуха и измученно посмотрела на него.

Глава 119

Пробираясь к Роки между столиками кафе, Йона пытался дозвониться Эрику.

Телефон выключен.

Йона набрал личный номер Марго. Она не ответила. Тогда он позвонил своему прежнему начальнику из управления уголовной полиции, Карлосу Элиассону, и оставил короткое голосовое сообщение.

Роки так и сидел в тени березы, подбирая крошки с живота. Он снял ботинки и носки и шевелил пальцами в траве.

— Нам пора, — сказал Йона, подходя к нему.

— Получил ответ на свои вопросы? Йона прошел мимо Роки и сбежал по лестнице к парковке. Петер хранил дневник номер двадцать четыре отдельно от остальных тетрадей: содержание было слишком постыдным. Именно поэтому Нелли не нашла этот дневник, когда уничтожала прочие.

На последних страницах дневника Петер описывал, как дочь отправили в консервативный христианский интернат для девочек.

Йона остановился возле угнанной машины и подумал, что Нелли было четырнадцать, когда она уехала в школу Клокхаммар неподалеку от Эребру. Она провела в интернате шесть лет. Возможно, все это время она не виделась с родителями, но зацикленность на отце не прошла.

Из-за ощущения того, что она любила — и ее отвергли, она отдала все — и у нее все забрали, у девочки развилось глубокое расстройство личности.

Она внимательно наблюдала за матерью, пыталась стать похожей на нее и занять ее место.

Роки снова надел ботинки, однако носки нес в руке; в таком виде он спустился на парковку и открыл дверцу машины.

— Тот «грязный проповедник» — женщина? — спросил Йона.

— Вряд ли. — Роки взглянул ему в глаза.

— Помнишь Нелли Брандт?

— Нет. — Роки уселся на пассажирское сиденье.

Йона поднял разломанный пластиковый пенал над замком зажигания, соединил красные проводки, оторвал скотч с коричневых прикуривателей, свел концы; проскочила искра, и мотор завелся.

— Не знаю, что ты помнишь из гипноза, — говорил Йона, ведя машину, — но ты рассказывал, как в первый раз увидел «грязного проповедника»… Ты встретил ее на похоронах в Шёлдинге, но человек, которого ты описал, священник, лежавший в гробу, — ее отец Петер…

Роки не ответил. Он пустым взглядом смотрел в ветровое стекло. Машина все быстрее неслась по узкой дороге между полей и деревьев.

Мать забрала свою взрослую дочь из школы Клокхаммар и разрешила ей на обратном пути сесть за руль.

Возможно, мать отстегнула ремень безопасности, когда они свернули с дороги и подъезжали к церкви.

Вероятно, Нелли увидела отца в окне пасторской усадьбы, резко увеличила скорость и врезалась в каменную ограду.

Возможно, мать не погибла от удара, а была только ранена и оказалась зажатой в машине.

В таком случае то, что видела Эллинор сквозь дождь, имеет объяснение: Нелли достала из багажника домкрат и била мать в лицо, пока та не умерла.

Может быть, Нелли подожгла машину на глазах у отца.

После смерти матери Нелли занялась им, изолировала его от людей, завладела им полностью и сделала все, чтобы стать для него целым миром.

Отец прожил еще четыре года. Нелли держала его взаперти, беспомощного, в клетке и сделала его морфинистом.

По воскресеньям она выпускала отца и давала ему проповеди, которые сама писала к заутрене.

Он был сломлен. Он стал развалиной, наркоманом.

Йона подумал, что так, похоже, текла их обычная жизнь. Нередко люди, которых долгое время держат взаперти, проживают якобы нормальную жизнь со своим насильником. Может быть, они ужинали вместе, сидели на диване, смотрели телепередачи по выбору Нелли.

Под конец Якобсон научился сам запираться в клетке изнутри и спать на матрасе.

Вполне вероятно, он умер от передозировки или просто заболел.

На траурную церемонию прислали многих священников; некоторые просто сидели на скамьях, другие участвовали в церемонии.

Одним из этих священников был Роки Чюрклунд из Салемского прихода.

Они проехали Флен. Озеро заблестело серебряно-голубым справа от машины, когда Йона достал телефон, поискал материалы о персонале Каролинской больницы и нашел фотографию Нелли.

— Посмотри на фотографию, — попросил он.

Роки взял у него телефон, наклонил дисплей, чтобы дневной свет не отсвечивал от изображения, шумно выдохнул и взревел:

— Останови машину! Останови!

Он на полном ходу распахнул дверцу, она ударилась о дорожное заграждение, отлетела назад — осколки посыпались в салон — и повисла, скребя по асфальту. Йона свернул на обочину и затормозил в траве.

Грузовик позади них отчаянно засигналил и пронесся так близко, что земля задрожала.

Роки сошел с дороги, побрел между затянутыми целлофаном тюками сена, разбросанными по полю, остановился и закрыл лицо руками.

Глава 120

Йона остался сидеть в машине, не выключая мотор. Он поднял телефон с пола и снова попытался дозвониться до Эрика. Роки долго стоял в поле, подняв лицо к небу, а потом вернулся в машину. Он оторвал болтавшуюся дверцу, швырнул ее в канаву и сел на свое место.

— Я помню ее, — сказал он, не глядя на Йону. — У нее была бритая голова, светлая, как стеарин, она училась в старших классах Клокхаммарской школы… После похорон я переспал с ней на полу в пасторской усадьбе… это ничего не значит, мы разговаривали, пили кофе, и я не торопился домой.

Йона молчал. Он понимал, что фотография Нелли пробудила в Роки воспоминания, но что поток их ограничен. Роки мог потерять нить своего прошлого в любой момент.

— Я помню все, — промямлил Роки. — Она навещала меня в Салеме, приходила на службы… Она просто была там, словно часть моей жизни, я не понимал, как получилось, что…

Он погрузился в воспоминания, дрожащими руками пытаясь вытащить сигарету из пачки. Неопрятные седые волосы завивались, густые брови сошлись над переносицей.

— Я священник, — сказал он наконец. — Но и человек тоже… я совершаю поступки, которыми вряд ли можно гордиться. Со мной не стоит иметь дела, согласен. Я никогда не умел хранить верность или…

Он снова замолчал, словно сила воспоминания вытянула из него дыхание.

— Иногда я спал с ней, иногда ей приходилось подождать, я ничего ей не обещал, мне не нужны были ее сраные проповеди… Я помню, что надо беречься от беспутных женщин… «Через ее дом проходят пути царства смерти…»

Машину занесло, когда мимо проехал автобус. Роки взглянул на поле, озеро и дальнюю рощу и продолжил:

— Когда я сказал, что она мне надоела, она исчезла. Но я видел, что она шныряет возле подворья… я открыл дверь и крикнул в темноту: пусть, мол, убирается к чертям.

Снова стало тихо. Йона молча ждал, чтобы не оторвать замутненного взгляда Роки от прошлого.

— На следующий вечер она явилась в церковь с двадцатью капсулами белого героина, и все началось по новой… черт знает как быстро. — Роки исподлобья глянул на Йону. — Мы кололись одним шприцем, она всюду ходила за мной по пятам, говорила о Боге, проповедовала, валялась со мной в грязи, хотела стать, как я, хотела стать частью меня. — Он покачал своей крупной головой и потер лицо. — Мы торчали в «Зоне», мне наплевать было на ее проповеди… какие-то экстремальные толкования Библии, доказательства нашего супружества… целая картина мира, где ревнивый Бог дал ей право на все. — Боль засветилась в глазах Роки, когда он мрачно взглянул на Йону. — Я был под кайфом, дурак. Сказал ей, что люблю Наталью. Это неправда, но я все-таки сказал. — Силы ушли из него, подбородок опустился на грудь. — У Натальи были такие красивые руки, — проговорил он и замолчал.

Роки внезапно побледнел, перевел взгляд на поля, пот заблестел на лбу, и капля упала с кончика носа на грудь.

— Ты говорил про Наталью, — напомнил Йона.

— Что?

Роки непонимающе посмотрел на него, наклонился вбок и сплюнул в траву. Мимо проехала легковая машина с прицепом, нагруженным дровами.

— Нелли показывала фотографии тех, кого собиралась убить, — сказал Йона. — Но Наталье суждено было умереть у тебя на глазах…

Роки покачал головой и хрипло пробормотал:

— Я знаю только, что Господь обронил меня на пути, а вернуться и поискать — не позаботился.

Йона ничего больше не говорил. Он взял телефон и в который раз набрал номер Эрика, но снова не дозвонился.

Он позвонил Марго, но сдался после десятого гудка.

Теперь Йона знал, кто проповедник, но не мог ничего доказать, и ему нечего было предъявить полиции. Может быть, Марго выслушает его, а может быть, он зашел слишком далеко, похитив Роки из тюрьмы.

Йона силился понять, почему Нелли преследует Эрика. Они просто коллеги, и Нелли замужем за Мартином Брандтом. Должно быть, все началось много лет назад и ничем хорошим не кончится.

Глава 121

Когда они снова тронулись с места, гравий брызнул из-под задних колес. Машина наполнилась воющим, рвущим волосы ветром.

Выжимая из машины максимальную скорость, Йона пытался составить четкое представление о серийном убийце. После полового акта Нелли перенесла свою любовь на Роки, которого встретила на похоронах отца.

Она наблюдала за ним, преследовала его, сделала себя частью его жизни, пыталась завладеть им при помощи наркотиков и убивала женщин, угрожавших их связи. Она превратила жизнь Роки в кошмар, подстроив так, чтобы его заподозрили в убийстве Ребекки Ханссон. В конце концов она посадила его в клетку, снабжала героином, считала, что он полностью принадлежит ей, — и тут ему удалось сбежать. Роки угнал машину в Финсте и попал в аварию по дороге в Арланда. Следствием несчастного случая стала серьезная травма мозга, и Роки, приговоренный к принудительному психиатрическому лечению, утратил в глазах Нелли всю привлекательность.

Возможно, Нелли положила глаз на Эрика, когда того пригласили в качестве эксперта на судебный процесс по делу Роки Чюрклунда.

Йона передернулся, подумав, как Нелли начинала охоту на Эрика, как она подкрадывалась к нему — медленно, систематически.

Она получила образование, стала его коллегой, вышла замуж на Мартина и поддерживала Эрика во время его развода с Симоне.

После развода ее собственнические претензии усилились. Нелли начала контролировать Эрика, она больше не терпела никакой конкуренции и стала патологически ревнивой. Вероятно, она хотела, чтобы Эрик выбрал ее сам, чтобы он видел ее и только ее, а когда надежды не оправдались, рана у нее внутри стала глубже, и Нелли пришлось действовать, чтобы не впасть в отчаяние.

Когда Эрик затеял интрижку с Марией Карлссон, Нелли, вероятно, решила, что все будет хорошо, стоит только устранить соперницу.

В своих фантазиях сталкер всегда развивает отношения с жертвой — отношения, которые в представлении сталкера являются настоящими и взаимными.

Мысленно Нелли могла считать, что они с Эриком женаты. Она увидела, как он предпочел ей Марию Карлссон, потом — как увлечена им Сандра Лундгрен, как он флиртует с Сусанной Керн и, вероятно, улыбнулся Катрине Юссеф, — и хищный зверь проснулся.

Йона свернул к Мальмчёпингу, затормозил на парковке перед автосервисом «Линдблумс энд Бигг» и сменил машину на другую, поприличнее.

Они неслись на скорости сто девяносто километров в час по шоссе Е-20, когда позвонила Марго — с личного номера.

— Тебе известно, что тебя объявили в розыск? — поинтересовалась она.

— Я знаю, но…

— Ты в тюрьму сядешь за свои художества, — перебила Марго.

— Оно того стоит, — тихо ответил Йона.

Несколько секунд оба молчали.

— Теперь я понимаю, почему ты как полицейский лучше меня, — вполголоса сказала Марго.

Йона обогнал слева черный «Корвет» и вернулся на полосу точно позади тягача с желтой, как воск, часовней.

— Наши техники нашли волос Эрика в ванне Сандры Лундгрен, у нас уже есть его отпечатки на головке косули, он связан со всеми жертвами, у него в подвале видеозаписей на тысячи часов…

— Слишком много улик, — оборвал ее Йона.

— Анализ крови из машины Эрика показал, что это кровь Сусанны Керн… теперь уже и для меня перебор с уликами, — удрученно призналась Марго.

— Вот и хорошо, — ответил Йона.

— Эрик врач… и тут неувязка, ведь все четыре убийства свидетельствуют о том, что человек очень четко, на уровне специалиста представлял себе, что делает… Но никто не станет заливать кровью свою собственную машину… Кто-то налил кровь Эрику на заднее сиденье в ожидании, когда он сядет в машину.

— Ты встречалась с настоящим убийцей, — сказал Йона.

— Это Нестор?

— Это Нелли Брандт… проповедник — она.

— У тебя уверенный голос, — заметила Марго.

— А охотится она за Эриком. Сталкинг направлен на него, жертвы для нее — просто соперницы.

— Если ты так твердо убежден в ее вине, я прямо сейчас организую спецгруппу, — сказала Марго. — Будем штурмовать рабочее место и жилье одновременно.

По дороге в Стокгольм Йона думал о том, как Нелли много лет следовала за Эриком по пятам, как выслеживала женщин, к которым он проявлял интерес, и пыталась понять, что же есть в них, чего не может предложить она. Она видела, как они щеголяют в украшениях, красят губы, замечала их красивые ногти — и хотела отнять все это, наказать их, выставить напоказ их пустые глаза и уродливые руки.

Но этого оказалось недостаточно — и Нелли решила отнять у Эрика весь мир. Она травила его, как Артемида со сворой собак, размышлял Йона. Нелли великолепный охотник, она отрезает добыче пути спасения, ранит ее, гонит между капканами до тех пор, пока не останется всего один выход.

Смысл в том, чтобы Эрик понял: все указывает на него, — и обратился в бегство. Люди отвернутся от него, и в конце концов он придет к единственному человеку, который не закроет перед ним дверь.

И если полиция к тому времени не схватит его, он придет искать убежища у Нелли.

Глава 122

Джеки никак не могла успокоиться. Она вышла на кухню, думая, что нужно бы поесть, хотя на самом деле не чувствовала голода.

Наверное, она просто посидит в тишине, выпьет чашку чаю.

Джеки провела рукой над мойкой, вдоль кафеля, мимо большой ступки и нашла по стеклянной пуговке банку с чаем.

Руки замерли.

Джеки снова нащупала каменную ступку.

Тяжелого пестика на месте не было.

Джеки пошарила пальцами по всему столику у мойки, но пестика не отыскала. Надо спросить у Мадде, когда они помирятся.

Джеки подавила зевок и налила воды в электрический чайник.

После ссоры с Эриком Мадде несколько дней кряду твердила, что Эрик больше не захочет к ним прийти. Мадде говорила, что она сама много чего забывает, и заводила долгие рассказы о том, как забыла ключи, ноты или футбольные бутсы.

Джеки пыталась втолковать дочери, что больше не сердится и никто не виноват, когда между двумя взрослыми что-то не клеится. А потом началась эта травля в СМИ.

Джеки не объясняла Мадде, почему держит ее дома и не пускает в школу. Она отменила все уроки с учениками и отказалась от обязанностей кантора.

Чтобы заполнить чем-то дни и выкинуть страшные мысли из головы, она дни напролет играла на фортепиано, повторяла гаммы и упражнения, пока не становилось дурно и руки не начинало ломить так, что приходилось принимать болеутоляющее.

Разумеется, она ни словом не обмолвилась дочери, что говорят об Эрике в новостях.

Девочка не поймет.

Джеки и сама не понимала.

Она больше не слушала телевизор, была не в состоянии следовать за досужими рассуждениями и принимать на душу подаваемые в изобилии боль и горе.

Мадде перестала говорить об Эрике, но все еще пребывала в унынии. Она смотрела передачи для малышей, и Джеки подозревала, что девочка начала тайком сосать большой палец.

Неприятное чувство узлом завязалось у Джеки в желудке, едва она вспомнила, как потеряла терпение сегодня, когда Мадде не захотела играть на фортепьяно. Джеки упрекнула Мадде, что та ведет себя как маленькая, дочь расплакалась и в ответ крикнула, что отныне никогда не станет ей помогать.

Теперь девочка забилась в шкаф и лежала там среди пледов, подушек и уютных мягких игрушек и не отвечала, когда Джеки заговаривала с ней.

Нужно дать ей понять, что вовсе не обязательно быть хорошей девочкой, подумала Джеки. Что я люблю ее, несмотря на все, и она не должна угождать мне ради того, чтобы я ее любила.

Джеки прошла по прохладной прихожей и ступила в солнечный свет, лившийся через окна гостиной. Свет был точно теплая волна, и Джеки знала — фортепьяно нагреется, как большое животное.

На улице что-то сносили — от треска строительных машин подрагивал пол под ее босыми ногами, и она слышала, как звенят стекла в рассохшемся оконном переплете.

Пятки наступили во что-то липкое, разлитое на паркете. Наверное, Мадде пролила сок. В комнате стоял затхлый запах — запах крапивы и влажной земли.

От колющего, как электрический ток, ощущения опасности Джеки передернулась, по спине пробежал озноб.

Неудивительно, что после всего случившегося, после ужасных новостей об Эрике она стала такая нервная. У окна, выходящего во двор, Джеки послышался шорох.

Она насторожилась и подошла ближе. Было тихо, но, если шторы раздвинуты, кто-нибудь вполне мог глазеть на нее.

Джеки еще приблизилась к окну, вытянула руку и коснулась стекла.

Она задернула шторы, звякнули крючки, и снова настала тишина, только шторы, покачиваясь, шелестели о стену.

Джеки подошла к фортепьяно, села на табурет, подняла крышку, приготовилась играть, опустила пальцы — и почувствовала, что на клавишах что-то лежит.

Обрывок ткани.

Джеки взяла его, ощупала. Полотенце или какой-то коврик.

Наверное, Мадде положила его сюда.

На ткани прощупывалась искусная вышивка. Джеки провела по стежкам кончиками пальцев.

Будто какая-то фигура — зверь с четырьмя ногами. Крылья или перья на спине, человеческая голова с кудрявой бородой.

Джеки осторожно поднялась, похолодев всем телом, словно провалилась в колотый лед.

В комнате кто-то был.

Она уже уловила присутствие чужака — только что, у окна.

Паркет за спиной скрипнул.

От предчувствия смертельной опасности мир сжался до одной болезненной точки, где Джеки осталась лицом к лицу со своим страхом.

— Эрик? — спросила она, не оборачиваясь.

Что-то медленно зашуршало, пол вибрировал так, что зазвенела пустая ваза для фруктов.

— Эрик, это ты? — Джеки изо всех сил старалась говорить спокойно. — С чего это ты явился сюда…

Она обернулась и услышала чужое дыхание, поверхностное и частое.

Джеки отступила к двери.

Он стоял, не шевелясь, но Джеки различила поскрипыванье — словно он был одет в клеенчатую или прорезиненную ткань.

— Давай все обсудим. — Она отчетливо услышала страх в своем голосе. — Я, и правда, перегнула палку, я хотела позвонить тебе…

Он ничего не ответил, только перенес вес с одной ноги на другую. Скрипнул пол. Джеки слабым голосом проговорила:

— Я больше не сержусь, я постоянно думаю о тебе… все будет хорошо.

Джеки подалась в сторону прихожей, думая: надо выбраться, выманить Эрика из квартиры, подальше от Мадде.

— Пойдем посидим на кухне — Мадде еще не пришла домой, — солгала она.

Вдруг по полу застучало — он торопливо приближался, и Джеки вытянула руку, чтобы задержать его.

Что-то ударило по ее поднятой руке. Пестик скользнул по локтю, и Джеки отшатнулась.

Адреналин хлынул по венам; Джеки не почувствовала боли в руке, на которую пришелся удар.

Она попятилась, подняла дрожащую руку, обернулась, уткнулась в стену, ушиблась коленями о столик, схватила стеклянную миску, в которую Мадде обычно насыпала попкорн, и ударила изо всех сил. Попала, и миска раскололась. Он рванулся прямо к ней, и Джеки прижалась спиной к книжному стеллажу.

Она всем телом ощущала его плащ. Отпихнула его обеими руками, в лицо ударило горькое дыхание.

Книги с шумом посыпались на пол.

Это не Эрик, подумала Джеки.

Запах не его.

Ведя рукой по стене, она побежала к входной двери, трясущимися руками принялась вертеть замок.

Тяжелые шаги приближались.

Джеки открыла дверь, но что-то звякнуло, и дверь захлопнулась.

Цепочка. Она забыла про цепочку.

Джеки снова потянула дверь, схватилась за цепочку, но руки слишком дрожали, и ей не удалось снять цепочку.

Тот, кто хотел убить ее, приближался с каким-то горловым рычанием.

Джеки надавила на витую цепочку кончиками пальцев, потянула в сторону и наконец отцепила; распахнув дверь, она, спотыкаясь, вывалилась на лестничную клетку. Чуть не упала, но дотянулась до соседской двери и забарабанила в нее ладонью, крича: «Откройте!»

Уловив движение у себя за спиной, обернулась и подняла руки к лицу, чтобы защититься.

Удар опрокинул ее на соседскую дверь, кровь потекла по щеке. Джеки только тяжело хватала воздух, когда от следующего удара ее голова мотнулась в сторону.

Горький цветок распустился и заполнил рот и ноздри, теплый цветок с лепестками, как тонкие перья.

Глава 123

Лежа на полу машины, Эрик слышал только шум мотора, монотонный гул шин и легкие вздохи Нелли, сосредоточенной на дороге.

Через двадцать минут после Сикла-странд Нелли въехала в центр Стокгольма со множеством светофоров, поворотов и смен полосы. Потом Нелли остановилась, вылезла из машины, и ее долго не было. Эрик, с головой накрытый пледом, осторожно поменял положение и стал ждать. Он задремал в нагретом воздухе, но проснулся, когда возле машины послышались голоса.

Рядом спокойно беседовали двое мужчин. Эрик хотел подслушать разговор — ему показалось, это полицейские, но судить было трудно.

Он замер под теплым пледом, стараясь дышать потише. Правый бок онемел, но Эрик не решался ерзать, пока голоса не удалились.

Прошло еще минут сорок, прежде чем Нелли вернулась. Эрик услышал, как она открывает багажник и со стоном грузит туда какую-то тяжесть. Машина качнулась. Нелли села за руль, завела мотор, и салон наполнился «Симфонией псалмов» Стравинского.

Когда они выехали на шоссе, Эрик отважился отвести плед с лица. Нелли радостно прокричала ему сквозь музыку, что она сошла с ума, раз ввязалась во все это, — впрочем, в шестнадцать лет она всерьез увлекалась панком, и ей до сих пор хочется отомстить легавым и прочим сраным фашистам.

Они ехали больше часа. Потом Нелли сбросила скорость так резко, что Эрика прижало к спинке водительского сиденья.

Большая машина круто свернула на ухабистый проселок. Мелкие камешки, подскакивая, щелкали о днище. Нелли повела машину еще медленнее, и Эрик услышал, как ветки царапают крышу и окна. Машина, покачиваясь, проехала по ухабам и встала. Взвизгнул парковочный тормоз, а потом стало тихо.

Открылась водительская дверца. Прохладный воздух донес запах дизельного выхлопа, и Эрик наконец решился забраться на заднее сиденье. Он в замешательстве оглядел заросшие развалины и увидел белесое небо, кроны лиственных деревьев и широкие поля под паром.

Они были далеко за городом. В высокой луговой траве стрекотали кузнечики. Нелли смотрела на Эрика блестящими глазами. Платье в зеленый цветочек смялось на животе, белокурые пряди выбились из-под шарфа. Одна щека странно покраснела, словно от удара. Было так тихо и безветренно, что Эрик услышал, как позванивают шармы на ее браслете, когда она поправила лаковую сумочку на плече.

Он открыл дверцу и осторожно шагнул в траву. Майка высохла, все тело болело.

Нелли припарковалась на заросшем травой внутреннем дворе. Желтый двухэтажный дом стоял посреди развалин, похожих на развалины какой-то фабрики. От закопченной печки поднималась высокая кирпичная труба. Вокруг строений тянулись побеги, в высокой траве еще угадывалась мощные сваи.

— Пошли, войдем, — позвала Нелли и облизала губы.

— Это и есть Сольбакен? — удивился Эрик.

— Шикарно, да? — Нелли фыркнула.

Битое стекло блестело во дворе и на кирпичных ступенях, лист покрытой копотью гофрированной жести валялся в траве. Местами фундамент разрушился до самого подвала и походил на пустые бассейны с сорняками на дне; рядом высились укрепленные своды подземных коридоров.

В рощице молодых вязов — старая стиральная машина, грязные пластмассовые стулья и пара тракторных покрышек.

— А теперь я покажу тебе дом, я его обожаю. — Нелли с довольной улыбкой взяла Эрика под руку.

Вокруг дома все заросло темно-зеленой крапивой. На крыше веранды лежала оторванная водосточная труба.

— Внутри ужасно мило. — Нелли потянула Эрика за собой.

Земля качнулась под ногами, секундная дурнота накрыла Эрика, он не мог отвести взгляда от бурой лужи маслянисто блестящей воды.

— Как ты себя чувствуешь? — Улыбка Нелли стала тревожной.

— Трудновато осознать это все… что я теперь здесь, — ответил Эрик.

— Давай войдем, — позвала Нелли и попятилась к дому, не спуская с Эрика глаз.

— Утром я гипнотизировал Роки, — сказал Эрик. — Он вспомнил человека, который убил Ребекку Ханссон, вспомнил название церкви, где они встречались.

— Надо сообщить об этом в полицию.

— Не знаю… все так…

— Заходим, заходим, — перебила Нелли и пошла к дому.

— Я не успел ничего обдумать, необходимо было скрыться от полиции, — сказал Эрик, следуя за ней через двор.

— Само собой, — отсутствующе ответила Нелли.

Ворона подпрыгнула, забила крыльями над крышей. Кабель телеантенны свисал по фасаду до самых сорняков. Сугробы мокрых листьев намело вокруг старой дизельной бочки с выцветшей эмблемой «Шеллс».

— Мне надо придумать способ сдаться, — продолжал Эрик.

Он шел за Нелли по зеленой тропинке, протоптанной прямо сквозь высокую крапиву.

— Они стреляли в Нестора у меня на глазах, в голове не укладывается!

— Знаю.

— Приняли его за меня и выстрелили через окно. Прицельно, словно расстреливали…

— Расскажешь все, когда войдем. — От нетерпения у Нелли между бровей появилась морщинка.

В крапиве под стеной лежала снеговая лопата с отломанным черенком. Краска на веранде облезла крупными хлопьями. Одно окно разбито, дыра закрыта листом фанеры.

— Ну, во всяком случае, теперь ты в безопасности, — сказала Нелли. — Оставайся здесь, сколько угодно.

— Может, ты свяжешься с адвокатом, когда все уляжется? — предположил Эрик.

Нелли кивнула, снова облизала губы и убрала светлую прядь за шарфик.

— Не мешкай, — велела она.

— Что?

— Ничего, — осеклась она. — Я только… знаешь… все эти разговоры, за тобой ведь охотятся. Соседи иногда поглядывают, когда замечают, что я приехала.

Эрик быстро оглянулся на узкую дорогу, тянувшуюся по краю поля. Других домов не было видно, только заросшие поля и кромка леса.

— Идем же, — повторила Нелли с натянутой улыбкой и снова взяла его за руку. — Тебе надо выпить, надеть что-нибудь теплое.

— Да, — согласился Эрик, шагая за ней по утоптанной дорожке между стеблей крапивы.

— А потом я закажу что-нибудь вкусное.

Они поднялись на маленькую веранду. Грязные мусорные мешки были прислонены к внешней стене возле пластмассовой подставки с бутылками, полными дождевой воды. Нелли повернула ключ в замке, открыла дверь и вошла в прихожую. Она хотела зажечь свет, но выключатель только щелкнул.

— Надо проверить коробку с предохранителями, — вздохнула Нелли.

Синий комбинезон с масляными пятнами висел возле серебристой стеганой куртки. На подставке для обуви стояли вытертые деревянные башмаки и пара грубых сапог с черными пятнами. Над диванчиком висела вышивка: «Ибо крепка, как смерть, любовь. Песнь песней 8:6».

В воздухе разливался приторный запах, похожий на запах сырой курятины и перезрелых фруктов.

— Это старый дом, — мягко заметила Нелли.

— Да, — согласился Эрик, думая: хорошо бы поскорее выбраться отсюда.

Нелли с улыбкой смотрела на него, она стояла так близко, что была видна пудра на щеках.

— Хочешь принять душ перед едой? — спросила она, не спуская с Эрика взгляда.

— Неужели у меня такой неопрятный вид? — пошутил он.

— Ты сам знаешь, что чумазый, — серьезно ответила Нелли, и ее светлые глаза засветились, как стекло.

— Нелли, я так благодарен за все, что ты…

— Ну, кухня здесь, — перебила она.

Нелли с усилием открыла тяжелую дверь возле дивана, и Эрик услышал металлическое звяканье — что-то качнулось.

Звук поменял высоту и резко оборвался.

Эрик, поколебавшись, шагнул следом за Нелли на темную кухню. В нос ударила вонь тухлятины. В тусклом свете, сочившемся сквозь опущенные жалюзи, трудно было что-либо разглядеть. Войдя, Нелли открыла кран.

Эрик остался стоять на пороге; его передернуло. На разделочном столе громоздились ржавые инструменты и детали мотора, обрубки березовых поленьев, смятые полиэтиленовые пакеты, обувь и кастрюли с остатками еды.

— Нелли, что здесь произошло?

— А что? — беспечно спросила Нелли, наливая ему воды.

— Что с кухней?

Нелли проследила за его взглядом — к мойке и опущенным жалюзи. Три погашенные керосиновые лампы стояли в выдвинутом ящике для столовых приборов.

— Наверное, к нам кто-то влез, — сказала Нелли и протянула ему стакан.

Эрик уже почти подошел к Нелли, когда кухонная дверь тяжело захлопнулась у него за спиной.

Эрик резко обернулся; сердце едва не выпрыгивало из груди. Толстая пружина запела, когда внезапно разладился массивный механизм, закрывающий дверь.

— Господи, как я испугался, — выдохнул Эрик.

— Прости, — обеспокоенно сказала Нелли.

Глава 124

Нелли зажгла карманный фонарик и небрежно положила его на мойку. Свет упал на жалюзи, заросшие паутиной.

Эрик стоял неподвижно, пытаясь осмыслить увиденное. Большая муха описала круг по кухне и села на дверь подвала. Вдоль дверного косяка висел железный засов.

— Воздастся жене, что пугает господина, — прошептала Нелли.

— Нелли, я не очень понимаю, что все это значит.

Два ножа лежали на полу возле свернутого тряпичного коврика, коробки передач и засаленного сборника псалмов.

— Ты дома, — с улыбкой сказала Нелли.

— Спасибо, но я…

— Вот дверь, — указала она.

— Дверь? — удивился Эрик.

— Будет лучше, если ты спустишься вниз сам, — сказала Нелли, забирая у него стакан.

— Как вниз?

— Не перечь мне!

— Думаешь, мне надо спрятаться в подвале?

Нелли энергично кивнула.

— А это не перебор? Вряд ли…

— А ну-ка тихо! — крикнула Нелли и швырнула в него стаканом.

Стакан ударился о стену позади него, упал на пол и рассыпался осколками. Эрик почувствовал, как вода брызнула на ноги.

— Ты чего?

— Прости, я немного нервничаю. — Нелли наморщила лоб.

Эрик кивнул и подошел к двери, ведущей в прихожую, подергал ручку, но толстая пружина заперла дверь. Ключа в скважине не было. Адреналин подскочил в крови, когда Эрик услышал, как сзади приближается Нелли. Он рванул дверь, но она не подалась ни на миллиметр.

— Я просто хочу, чтобы ты слушался меня, — объяснила Нелли.

— Но я не собираюсь спускаться в чертов…

Эрик перестал понимать, что происходит; от удара в спину он задохнулся и врезался лбом в дверь. Его зашатало. Свело левую лопатку; Эрик почувствовал, как по спине течет что-то теплое.

Опустив взгляд, он увидел брызги крови на грязном линолеуме, обернулся к Нелли и понял, что она ударила его поленом, — чурка валялась у ее ног.

— Прости, Эрик, — почти рассмеялась она. — Я не хотела…

— Нелли? Мне же больно!

— Да, я знаю, это нелегко, но я спасаю тебя. Ничего страшного.

— Я не делал того, в чем меня обвиняют!

— Разве?

Эрик шагнул в сторону, снова обернулся к Нелли и увидел, как она берет с мойки толстый лом.

— Ты не понимаешь… я невиновен.

Эрик попятился и наткнулся на стол, на котором стояла полная лохань для мытья посуды. Грязная вода качнулась, перелилась через край и выплеснулась на пол.

Нелли подскочила к Эрику и ударила его ломом. Эрик принял удар рукой, было так больно, что он чуть не потерял сознание; спотыкаясь, он отступил назад, в голубую дверь кладовой.

Нелли ударила снова, она целилась в голову, но промахнулась. С косяка кладовой посыпались щепки. Эрик, шатаясь, сделал шаг в сторону и обрушил колонну банок с вареньем. Банки с грохотом попадали на мойку, разбились, осколки разлетелись по полу.

— Нелли, хватит, — выдохнул он.

Раненую руку Эрику пришлось придерживать другой рукой.

Наступая, Нелли не сводила с него глаз. Она размахнулась, Эрик успел отвести голову. Лом просвистел возле самого носа. Эрик ударился затылком об открытую дверцу шкафа. Он метнулся в сторону и с размаху наступил на осколки, когда Нелли ударила снова.

Эрик остановил удар сломанной рукой, завопив от боли. В глазах на несколько секунд почернело, ноги подкосились. Эрик упал на колени. Увидел грязный пол, кровь, текущую по раненой руке.

— Хватит, хватит! — взмолился он, пытаясь подняться, но почувствовал очередной удар — в висок.

Голову дернуло в сторону. Внутри все онемело, замерло.

Он зашарил руками, ища, за что ухватиться.

Поле зрения сузилось до туннеля — он увидел, как сжимается кухня, как Нелли склоняется над ним и с улыбкой наблюдает.

Эрик попробовал подняться. Он понял, что снова наступил на стекло, — боль подступила мелкими уколами где-то внизу, под подошвами, у самой земли.

Он завалился на бок, перекатился на спину и остался лежать, хватая воздух ртом и прижавшись щекой к полу.

— Господи…

— Так отдан безвинный на поругание, — пробормотала Нелли. — И подлинно: спроси у скота…

В сузившемся до щелки поле зрения Эрик увидел, как Нелли открывает дверь подвала и ногой заталкивает под нее клин.

Когда она наклонилась, Эрик почувствовал запах ее духов. Нелли взяла его под мышки и потащила. Эрик совершенно обессилел, ноги волочились, чертя на полу кровавые полосы.

— Не надо, — просипел Эрик.

Нелли подтащила его к лестнице, он хотел уцепиться за шкаф, но пальцы не слушались. Кровь текла по щеке, по горлу на шею. Эрик схватился было за дверной косяк, но от слабости не удержал хватку.

Нелли стала спускаться спиной вперед, таща Эрика в темноту. Его ноги со стуком волочились по ступенькам.

Эрик почти ничего не видел, он только чувствовал, как с каждой новой ступенькой боль лучами расходится от руки. Где-то далеко наверху угадывался свет карманного фонарика. Потом Эрик потерял сознание.

Глава 125

Открыв в темноте глаза, Эрик почувствовал вонь застарелых экскрементов и далеко зашедшего разложения. Страшно болело правое предплечье, в голове гудело.

Он ничего не видел; обжигающая волна паники смыла все мысли, унесла их в перерезанную вспышками темноту. Эрик не понимал, что произошло; его тело оставалось напряженным, готовым к бегству и бодрствованию.

Надо было позвать на помощь, но вместо этого Эрик замер и прислушался. Стояла абсолютная тишина.

Иногда доносился слабый гул, как от ветра в печной трубе.

Эрик осторожно потрогал поврежденную руку: она обернута бумагой.

Сердце забилось быстрее.

Это просто безумие, подумал он.

Нелли напала на меня, серьезно ранила, рука наверняка сломана.

Эрик пошевелился. Кровь свернулась, приклеив к матрасу волосы и щеку.

Он поднял голову, и дыхание перехватило от головокружения. В виске застучало, когда он заставил себя встать на колени.

От боли и ужаса Эрик тяжело дышал. Он снова прислушался, но не уловил никакого движения, не услышал ничьего дыхания, кроме своего собственного.

Он уставился в темноту, поморгал, но глаза не привыкали.

Если я не ослеп, то здесь вообще нет света, подумал он.

Он вспомнил, что, прежде чем потерял сознание, Нелли тащила его вниз по крутой подвальной лестнице.

Прижимая к груди больную руку, он хотел было подняться, но не смог выпрямить спину и ударился обо что-то головой.

Тихо загудел металл.

Эрик двинулся вперед, согнувшись и вытянув руку, но через два шага уперся в решетку.

Что-то мокрое чавкнуло под его подошвой.

Эрик продолжал на ощупь перебираться вдоль прутьев и дошел до угла.

Клетка.

Сердце гулко забилось, снова проснулась паника, кровь застучала в ушах, Эрик едва дышал.

Он начинал понимать. Все произошедшее с ним отчетливо разделилось на отдельные события, и теперь их словно освещал ледяной, слепящий свет.

Эрик шагнул дальше. Наступил на что-то мягкое — похоже, на плед. Действующей рукой ощупал решетку, провел пальцами по толстым прутьям, обследовал угол. Все стыки сварены — пальцами Эрик нащупал бугорки в местах, где прутья решетки упирались в пол и потолок.

Нелли, подумал он.

Все это сделала Нелли.

Значит, именно она «грязный проповедник». Серийный убийца и сталкер.

Эрик снова встал на матрас и обследовал дверцу. На его касание она отозвалась тяжелым бряцаньем, вокруг тихо звякнули прутья клетки.

Растопырив пальцы, Эрик нащупал большой висячий замок. Эрик покачал его, попытался оттянуть дужку, но ясно было, что замок не сломать, даже если бы у Эрика имелся хороший лом.

Эрик снова опустился на колени, стараясь успокоить дыхание. Он оперся на левую руку, закрыл в темноте глаза — и вздрогнул от шороха. Наверху открылась дверь кухни.

Заскрипели ступеньки, замерцал бледный свет.

Кто-то спускался по лестнице с карманным фонариком в руке.

Эрик подался вперед и увидел подол зеленого платья и ноги Нелли.

Свет фонарика прыгал по ступенькам и облупившимся стенам. Перила отошли, и, когда Нелли опиралась на них, из гнезд сыпалась бетонная крошка.

Эрик чувствовал, что его сейчас вырвет.

Она убила Марию Карлссон, Сандру Лундгрен, Сусанну Керн и Катрину Юссеф — ни в чем не виноватых женщин из его ближнего окружения.

Как осознать, что это сделала Нелли? Что именно она склонялась над ними, ножом колола их, уже мертвых, в лицо и шею?

Наконец Нелли спустилась. Свет заметался вокруг Эрика, и он разглядел, что клетка сделана из сваренной арматуры. Его окружали ржаво-бурые квадраты прутьев. Огромный висячий замок из полированной стали запирал дверцу из двойной сетки с приваренными петлями.

Тени скользнули по стенам подвала, когда Нелли остановилась и посмотрела на Эрика.

Ее лицо раскраснелось от возбуждения, она прерывисто дышала. Эрик заметил, что испачкал левую руку ржавчиной от решетки. Майка была разорвана и свисала лоскутьями.

— Не бойся, — сказала Нелли и подтащила к клетке конторский стул. — Я знаю, сейчас ты осознаешь связь событий, но нам торопиться некуда.

Не спуская с него глаз, она положила фонарик на старый кухонный стол. Отсвет упал на стену, и Эрик оглядел подвал.

Рядом с ним лежал старый полосатый матрас, весь в пятнах и совсем грязный посредине, словно кто-то лежал на нем долгое время.

Выцветшее пластмассовое ведро с мутной водой стояло в другом углу, там же виднелась фарфоровая тарелка с почти стершимися цветочками под сетью тончайших трещин.

Вероятно, это и была клетка, о которой говорил Роки.

Роки провел здесь семь месяцев, прежде чем ему удалось бежать.

Он выбрался из клетки и угнал машину в Финсте — и в итоге попал в аварию и был осужден за убийство Ребекки.

В полумраке за клеткой Эрик увидел дохлых крыс и связку деревянных жердей с закопченными остриями.

Черная сумка Нелли стояла под столом.

Эрик отвел волосы с глаз, думая: надо поговорить с ней, стать для нее не только жертвой.

— Нелли, — надтреснутым голосом начал он, — почему я здесь?

— Я тебя защищаю, — ответила она.

Он кашлянул, решив, что лучше говорить своим обычным голосом, предстать коллегой из Каролинской больницы — не напуганным, не лишившимся человеческого обличья.

— Почему ты думаешь, что меня надо защищать?

— Тому есть масса причин, — прошептала она, улыбаясь.

Пряди светлых волос выбились из-под шарфа, на тонком платье под мышками и на груди проступили темные пятна пота.

Она говорит, что защищает меня, подумал Эрик. Нелли считает, что тому есть масса причин.

Она притащила меня сюда не для того, чтобы убить.

Роки сидел в этой клетке — и его не пытали и не искалечили. Возможно, с ним обходились сурово или в чем-то упрекали.

Над самым полом колыхалась паутина, полная мух и мокриц. Эрик взглянул на темный проем по другую сторону клетки. По полу тянуло слабым сквозняком из подземного коридора.

Нужно собраться с мыслями.

Это Нелли вывела полицию на него. Нелли знала, что Эрик пустится в бегство, что ему некуда будет податься и он рано или поздно явится к ней.

Он ведь сам позвонил ей, попросил помощи.

Именно этого она и хотела. Все слишком безупречно сошлось, и это не случайное совпадение.

Должно быть, Нелли вынашивала план несколько лет. Вероятно, она начала наблюдать за Эриком еще до того, как поступила на работу в Каролинскую больницу.

Она вела сталкинг за ним.

Нелли подобралась к Эрику так близко, что могла предугадать каждое его движение, она сумела подтасовать улики так, чтобы выставить Эрика виновным.

Эрик смотрел, как паук неторопливо переползает через дохлую крысу. Он думал, что его жизнь пошла прахом и, возможно, ему суждено гнить здесь до самой смерти.

Ведь никто не знает, где он.

Йона будет искать в другом месте, церковь в Шёлдинге — просто результат путаницы, каши в мозгах у Роки.

Семья, друзья и горстка знакомых запомнят Эрика как серийного убийцу, который провалился сквозь землю и исчез без следа.

Я должен бежать, решил Эрик. Даже если полиция арестует меня, а суд приговорит к пожизненному заключению.

Глава 126

Нелли подалась вперед и посмотрела на него взглядом, который он не мог истолковать. Светлые глаза были, как блестящие фарфоровые шарики.

— Нелли, мы с тобой оба рационально мыслящие люди, — начал Эрик — и услышал, как от страха дрожит голос. — Мы уважаем друг друга… и я догадываюсь, что ты не собиралась причинять мне такую боль.

— Когда ты не слушаешься, с тобой сложно, — вздохнула Нелли.

— Знаю, что сложно, но у всех так, это жизнь.

— Ладно, согласна, — угрюмо отозвалась Нелли.

Она что-то прошептала себе под нос и передвинула на кухонном столе какой-то предмет. Песок посыпался на пыльную стеклянную пластину — что-то плоское, прислоненное к стене. Это оказался заключенный в рамку договор о сотрудничестве между стеклодувной фабрикой «Эммабуда» и стекольным производством «Сен-Гобен» и «Сольбакен».

— У меня чертовски болит рука, и…

— Намекаешь, что тебе надо в больницу? — презрительно спросила Нелли.

— Да, мне необходимо сделать рентген…

— Обойдешься, — отрезала она.

— Если это эпидуральная гематома — не обойдусь, — сказал Эрик, дотрагиваясь до раны на виске. — У меня может быть артериальное кровоизлияние, вот здесь, между твердой мозговой оболочкой и внутренней частью черепной кости.

Нелли посмотрела на него, открыв рот, и рассмеялась:

— Господи, до чего же ты жалок!

— Я только… ты ведь должна позаботиться обо мне? Проследить, чтобы я себя хорошо чувствовал…

— Я и забочусь. У тебя есть все необходимое.

Эрик подумал, что человека, способного делать то, что сделала Нелли, вечно терзает мучительный эмоциональный голод. Голод Нелли неутолим, и она может перейти от преданной любви к страстной ненависти в течение секунды.

— Нелли, — осторожно сказал Эрик, — сколько времени я, по-твоему, должен просидеть взаперти?

Нелли смущенно улыбнулась, глядя в пол, внимательно изучила ногти, после чего снисходительно посмотрела на него.

— Первое время ты будешь умолять и, может быть, угрожать, — объяснила она. — Ты станешь многое обещать… Очень скоро ты попытаешься перехитрить меня — начнешь уверять, что не собираешься бежать и просто хочешь помочь мне подмести лестницу.

Нелли оправила платье и молча посмотрела на Эрика. Чуть погодя она скрестила ноги и подвинулась чуть ближе; свет фонарика скользнул по ее щеке.

— Нелли, я благодарен за то, что ты пустила меня сюда, но мне не нравится подвал, не знаю почему, просто не нравится.

Ответа Эрик не получил. Он смотрел на Нелли, пытаясь припомнить обстоятельства их встречи.

Должно быть, она оказалась поблизости, когда он занимался делом Роки, а потом попыталась устроиться на работу в его отделение.

Как ей это удалось?

Руководитель отдела кадров покончил с собой. Это произошло как раз после того, как она появилась в отделении.

Нелли была веселой и легкой, очаровательной и ироничной, разговорчивой.

После развода с Симоне Эрику приходилось тяжело — особенно по ночам, в долгие бессонные часы. Нелли убедила его снова начать принимать таблетки. Она давала ему валиум, рогипнол, цитодон — все то, от чего он освободился было несколькими годами раньше.

Однажды они выпили, вместе приняли таблетки, развеселились. Теперь Эрик недоумевал: куда он смотрел тогда? Они начали целоваться, а потом оказались в постели. Нелли настояла на том, чтобы надеть оставшуюся после Симоне ночную сорочку, и он постарался не дать ей понять, каким отвратительным ему это кажется.

Эрик вспоминал недавние события. Выдался необычайно хлопотливый день, один из его пациентов подвергся принудительной госпитализации, лежал в ремнях, и Эрик несколько часов кряду просидел с его родственниками, выслушивая претензии. После этого он устал и разнервничался; час был поздний, и он решил переночевать в клинике.

Нелли тоже оказалась там — она задержалась на работе. Дала ему рогипнол, после чего приготовила им обоим по коктейлю из медицинского спирта и «Швепс Рашн».

Похоже, таблетки оказались слишком сильными или он совершенно вымотался на работе, но Эрик сразу провалился в глубокий сон.

Он помнил, что спал долго и крепко и что Нелли помогла ему раздеться, прежде чем уехала домой.

Ему привиделось, что кто-то поцеловал его, лизнул его сомкнутые губы и заставил держать холодный стеклянный шарик, впихнул этот шарик в его ослабевшую руку.

В наркотическом сне Нелли вернулась к нему с проколотым языком и медленно взяла его пенис в рот. Потом ему снилось, что косуля пришла в офис и, подобно Нелли, прошла мимо его койки, остановилась за торшером, подняла голову и робко посмотрела на него.

Во сне Эрик не мог говорить. Свет пробился сквозь ресницы, и Эрик увидел Нелли. Она встала на колени и сунула ему в руку холодный жесткий предмет. Отломанную головку фарфоровой косули.

И вот Нелли сидит и пустыми глазами смотрит на него, словно все это время ждала его медленного выздоровления.

Потом Нелли достала из пакета для мусора аккуратно сложенную одежду и положила себе на колени.

— Это для меня?

— Да, прости, — сказала Нелли, скатала вещи и просунула сквозь решетку.

— Спасибо.

Эрик развернул грязные джинсы с пятнами на коленях и вылинявшую футболку с надписью «Saab 39 Gripen» на груди. От одежды пахло потом и плесенью, но Эрик стащил с себя рваную майку и осторожно переоделся.

— Какой у тебя милый животик, — сказала Нелли и фыркнула.

— Ну да, — тихо ответил он.

Нелли кокетливо вздернула подбородок и развязала шарф. Белокурые пряди задубели от крови. Эрик заставил себя смотреть ей в глаза, не отводить взгляд, хотя от ужаса пульс бился, как бешеный.

— Нелли, мы с тобой будем вместе, — сказал Эрик и тяжело сглотнул. — Всегда были вместе… но я ждал, ведь я полагал, что ты — с Мартином.

— С Мартином? Но… ты же не думаешь, что это что-то значит, — сказала Нелли, и красные пятна поползли по ее щекам.

— Вы казались счастливыми.

Лицо Нелли стало серьезным, губы задрожали.

— Есть только ты и я, — сказала она. — Всегда были только мы с тобой…

— Я не знал… вдруг ты жалела о том, что произошло тогда… — Эрик едва дышал, но старался, чтобы голос звучал естественно.

— Ни разу не пожалела, — прошептала она.

— Я тоже. Знаю, я делал глупости, но только потому, что чувствовал себя покинутым.

— Прошу тебя…

— Я всегда догадывался — у нас с тобой особенные отношения. Мы с тобой были вместе всегда, всегда.

У Нелли на глазах выступили слезы, и она отвернулась. Провела дрожащими пальцами под носом, тихо объяснила:

— Я совсем не хотела причинить тебе боль.

— Я не отказался бы от пары таблеток морфина, — сказал Эрик, стараясь казаться беззаботным.

— О’кей, — быстро кивнула Нелли, вытерла щеки, поднялась и ушла.

Глава 127

Едва Нелли поднялась на кухню, закрыла за собой дверь и заложила ее тяжелым засовом, Эрик стал выгибать прутья решетки. От его усилий решетка прогнулась на несколько миллиметров, но Эрик понял, что прутьев ему не одолеть.

Он пнул клетку босой ногой — железо обожгло стопу — и услышал, как клетка безучастно звякнула. В отчаянии Эрик обернулся, поискал слабое место в углу конструкции, надавил на потолок, но нигде не было ни зазоров, ни разошедшейся сварки. Тогда он лег на живот, просунул левую руку через прутья и попытался дотянуться кончиками пальцев до деревянных палок. Он перекатывал ближайшую, пока наконец не смог схватить ее и втащить в клетку. Перейдя в другой угол, Эрик высунул палку за решетку и дотянулся до черного ремешка сумочки «Гуччи». Осторожно приподнял острие, и сумочка подъехала ближе. Он задохнулся от боли, когда пришлось слегка надавить на больную руку. Спустя целую вечность Эрик подтащил сумочку к решетке. Дрожащими руками он стал искать среди золотых тюбиков губной помады, дорожного лака для волос и пудры ключи от висячего замка. В боковом кармашке обнаружился телефон. Эрик мог действовать только одной рукой, поэтому он положил телефон на пол, нагнулся и набрал номер «SOS Alarm».

— Служба сто двенадцать, что у вас случилось? — проговорил спокойный голос.

— Послушайте… Попытайтесь отследить этот телефон. — Эрик не решался говорить слишком громко. — Я заперт в подвале у серийного убийцы, вы должны приехать сюда и…

— Очень плохая связь, — перебил голос. — Вы можете перейти туда, где…

— Убийцу зовут Нелли Брандт, я нахожусь в подвале желтого дома у дороги на Римбу.

— Ничего не слышу… Вы говорите, что вам угрожают?

— Это серьезно, вы должны приехать. — Эрик мельком глянул на лестницу. — Я в желтом доме у дороги на Римбу, тут везде поля, и я видел рядом развалины, какая-то старая фабрика с высокой трубой…

Лязгнула кухонная дверь. Эрик дрожащим пальцем нажал отбой, уронил телефон, но успел поднять его и вернуть в сумочку. Услышав, как Нелли спускается по крутым ступенькам, Эрик взял палку и принялся толкать сумочку по направлению к верстаку. Она чуть не опрокинулась, и ему пришлось нажать на нижний край. Эрик вытянул руку как можно дальше, чтобы заставить сумочку проехать последние сантиметры.

Нелли почти спустилась.

Эрик втащил палку в клетку, спрятал под матрас и увидел, что от передвижений сумки на грязном полу осталась дорожка.

Нелли спустилась в подвал. В руке у нее был кухонный нож с широким лезвием, острием вниз. Лицо покрыто испариной. Она пригладила окровавленные волосы и посмотрела на стоящую под столом сумочку.

— Тебя долго не было, — заметил Эрик и привалился спиной к решетке.

— На кухне небольшой беспорядок, — объяснила она.

— Но ты принесла морфин?

— Тому, кто достаточно голоден, и горькое станет сладким, — пробормотала Нелли и положила белую таблетку на острие ножа.

Бессмысленно улыбнулась и протянула лезвие к клетке.

— Открой рот пошире, — без выражения велела она.

С гулко бьющимся сердцем Эрик приблизил лицо к ржавым прутьям, открыл рот, увидел, как надвигается острие.

Лезвие подрагивало, и он услышал, как участилось дыхание Нелли, когда она ввела острие ножа ему в открытый рот.

Эрик ощутил на языке холодное лезвие, потом осторожно сомкнул губы на ноже.

Нелли вытащила нож, и лезвие со звоном задело прутья.

Эрик сделал вид, что глотает таблетку, но затолкал ее между щекой и задними зубами. Горечь расползлась по рту, когда оболочка растворилась. Эрик не решался проглотить таблетку. Боль не имела значения, рисковать ясностью сознания было нельзя.

— У тебя новые сережки, — сказал он, садясь на матрас.

Нелли коротко улыбнулась и задержала взгляд на руке с ножом.

— Но я ничего не просчитывала заранее, — тихо сказала она.

— Нелли, если бы я только знал, что ты ждешь меня…

— Я стояла в саду и видела, как ты смотрел на Катрину, — прошептала она. — Мужчинам нравятся красивые ногти, я знаю, но у меня всегда были такие неказистые, тут ничего не поделаешь…

— У тебя прелестные руки, по мне — очень красивые. Они…

— Во всяком случае, красивее, чем у нее, — отрезала Нелли. — Теперь осталась только твоя крошка-учительница… я видела вас, видела ее скользкий рот…

— Есть только ты. — Эрик постарался скрыть дрожь в голосе.

— Но у меня нет ребенка, нет маленькой девочки, — прошептала Нелли.

— О чем ты? — спросил Эрик, похолодев.

— Наверное, не стоит поднимать бурю в стакане воды, если не…

— Нелли, мне дела нет до них, — сказал Эрик. — Для меня важна только ты.

Нелли резко взмахнула ножом. Эрик дернул головой назад, лезвие скрежетнуло по решетке там, где только что было его лицо.

Нелли задохнулась и разочарованно посмотрела на него. Он осознал, что зашел слишком далеко и она поняла: его слова — неправда.

— Так-так, — горячо и прерывисто проговорила Нелли. — Ищешь смерти в погоне за ветром?

— Что ты хочешь сказать? Нелли, я не ищу смерти.

— Ты в этом не виноват, — пробормотала она и почесала шею лезвием ножа. — Я тебя не виню.

Нелли отступила назад, и тени сомкнулись вокруг ее бледного лица, нарисовали густо-черные дыры на месте глаз, очертили подбородок тяжелым контуром.

— Но ты узнаешь, как выглядят бренность и тщета, — сказала Нелли и начала подниматься по лестнице.

— Не делай глупостей! — крикнул Эрик ей в спину.

Нелли замерла и обернулась. Пот стекал у нее по щекам, косметика расплылась.

— Я не могу смириться с тем, что ты все еще думаешь о ней, — заявила Нелли. — Перестань думать о ней, иначе увидишь лицо без глаз и губ.

— Нелли, нет! — закричал Эрик — и увидел, как она исчезает наверху узкой лестницы.

Он осел на пол, выплюнул наполовину растворившуюся таблетку в руку и сунул рыхлые остатки в карман джинсов.

Глава 128

Марго понимала, насколько мала вероятность того, что Нелли Брандт окажется у себя дома в Брумме или на рабочем месте в больнице. И все же где-то глубоко внутри нее сидело беспокойство, когда она наблюдала из машины, как бойцы спецгруппы рассыпаются вокруг белого дома в функционалистском стиле.

Если не считать тяжеловооруженных полицейских в черной форме, квартал частных домов был погружен в спокойную дрему, как долгий вечер детства.

Марго следила за операцией по радио и от напряжения чувствовала почти физическую боль. Она невольно представляла себе, как тишину вспарывают крики и выстрелы.

В рации щелкнуло — докладывал руководитель спецгруппы Рогер Сторм:

— Ее здесь нет.

— Все обыскали? — спросила Марго. — Подвал, чердак, сад?

— Ее здесь нет.

— А муж?

— Сидел смотрел по телевизору прыжки в воду.

— Что он говорит?

— Я перешел прямо к делу, однако он уверен, что Нелли не замешана… Они читали об Эрике все, и он говорит, что Нелли потрясена не меньше, чем он сам.

— Ладно, сейчас на это наплевать, пусть только скажет, где она. — Марго взглянула на здание.

— У них нет другой недвижимости. Он понятия не имеет, где может быть Нелли.

— Территорию осмотрели?

— Ребята как раз выходят.

— Тогда я иду к вам. — Марго открыла дверцу.

Распрямившись, она почувствовала тупую боль в крестце. Марго тут же поняла, что это значит, но все-таки вошла, пошатываясь, в широко открытую дверь.

— Рожу, когда доведу дело до конца, — сказала она полицейскому у дверей.

Прихожая была по-домашнему уютной, просторной и гостеприимной. Прямо напротив входной двери висела картина Карла Ларссона. Бойцы спецгруппы выходили, держа каски в руках; поставленные на предохранитель автоматы покачивались на ремнях.

В полутьме гостиной сидел в кресле плотный мужчина. Он распустил галстук, расстегнул рубашку; на журнальном столике стоял поднос с обедом из микроволновки. Мужчина, казалось, опешил, он все поглаживал себя по ноге и растерянно улыбался, отвечая на вопросы полиции.

— Дом большой, — объяснял он, — нам достаточно… зимой мы обычно летаем на Карибы…

— Ваши родственники, семья… нет других домов? — не отступала Марго.

— В Швеции живу только я, — ответил он.

— А не могла ваша жена снять дом и поехать туда? Где он мог бы находиться?

— Мне очень жаль, я понятия не имею, я…

Марго оставила хозяина в покое и поднялась по лестнице. Огляделась, прошла в спальню и достала телефон.

— Нелли Брандт не оказалось ни дома, ни в Каролинской больнице, — сказала она, как только Йона взял трубку.

— У нее есть еще какая-то недвижимость? — спросил Йона.

— Мы проверили все возможные базы. — От боли Марго едва не охнула. — У них нет других домов, нет дачи, нет земельного участка.

— Где Нелли жила до этого?

Марго достала распечатку — информация, которую она запросила сразу после последнего разговора с Йоной.

— Согласно реестру, она была зарегистрирована в Шёлдинге, в пасторской усадьбе, десять лет назад она еще жила там… а потом белое пятно в четыре года, после чего она объявилась здесь.

— Она жила с Роки Чюрклундом в его доме, — пояснил Йона.

— Да, мы отправили туда группу, но это приют для…

— Я знаю, знаю.

— Конечно, она могла снять квартиру через вторые или третьи руки.

— В дневнике упоминается усадьба в Руслагене, — сказал Йона.

— Там нет никаких усадеб, к которым она могла бы иметь отношение. Ее родня никогда ничем не владела, и она последняя в своей семье.

— Но Роки сбежал от нее и угнал машину в Финсте. Неизвестно, как долго он шел туда пешком…

— Вокруг Норртелье тысячи усадеб, — перебила Марго.

— Переройте документы. Если она наняла дом через вторые руки, то, может быть, она платила за электричество по счетам, выписанным не на ее имя, — сказал Йона.

— Мы ждем постановления об обыске через пару часов.

— Ищи, пока тебя не остановят, — посоветовал Йона.

— Ладно. С чего мне начать?

— Если ты считаешь, что муж Нелли сказал правду, ищи среди ее личных вещей.

— Я на верхнем этаже… У них отдельные спальни. — Марго вошла в просторную комнату со светло-серыми обоями.

— Ищи, не клади трубку… Рассказывай подробно, что видишь.

— Кровать заправлена, на столике несколько книг. Профессиональная литература, по психологии.

— Посмотри в ящиках.

Марго выдвинула оба ящика ночного стола и сообщила, что бумаг там нет.

— Они почти пустые… упаковка могадона, таблетки от горла и крем для рук, — доложила она.

— Обычный крем?

— «Клоран».

Марго запустила руку в ящик, нашла медицинский пузырек и прочитала этикетку.

— Биодобавки.

— Какие?

— Железо… гидроксид.

— Зачем их принимают? Ты принимаешь? — спросил Йона.

— Нет. Я мясо ем за пятерых. — Марго закрыла ящик.

— В гардеробе что-нибудь есть?

— Я направляюсь в ее гардеробную. — И Марго пошла между рядами одежды.

— И что там?

— Платья, юбки, костюмы, блузки… не подумай, что я завидую, но тут «Барберри», «Ральф Лорен», «Прада» и… — Она замолчала, глядя на вереницу нарядов.

— Что там? — спросил Йона.

— Туфли… Я сейчас зарыдаю.

— Ищи дальше.

— Йона, я что хочу сказать… В полицейской школе я разбирала все крупные случаи одержимости от Джона Хинкли[18] до Моны Валлен-Ерпе[19]… но ни один случай и близко не напоминает фиксацию Нелли… она худший из когда-либо существовавших сталкеров.

— Я знаю.

— Что мне искать теперь?

— Поройся в глубине, — попросил Йона. — Посмотри за полками, под коробками, ты должна что-нибудь найти.

Они закончили разговор. Перерыв гардеробную, Марго оперлась о стену и полезла вглубь, но ничего не нашла. Возвращаясь в светло-серую спальню, она увидела, как Рогер Сторм идет по верхнему этажу — лицо мокрое от пота, глаза расширены. Марго вздохнула и прижала кулак к крестцу, чтобы перетерпеть очередной приступ боли.

— В чем дело? — сдавленным голосом спросила она.

— Пришел еще один клип.

Глава 129

Роки, дремавший на пассажирском сиденье, проснулся, когда зашло солнце. Зажглись уличные фонари. Йона и Роки приближались к Сёдертелье, когда позвонила Марго.

— Мы получили новый клип, — измученно сказала она. — Вероятно, эту женщину Эрик знает или хотя бы…

— Рассказывай, что в клипе.

— Нелли снимала уже в доме жертвы… Женщина, похоже, ранена, скорчилась в углу… а в конце записи видна маленькая ступня… Темно, но на полу как будто лежит ребенок.

— Дальше.

— Черт, это самая обычная комната, старые стены, обои вздулись… за окном угадывается большая печная труба, но техники еще не прислали свое заключение.

— Дальше.

— Я как раз смотрю запись по айпэду… женщина невысокая, черные волосы, худенькая и… она в крови, почти без сознания и шарит руками, как будто ничего не видит или…

— Послушай, — перебил Йона, — ее зовут Джеки Федерер, она живет на Лилль-Янсплан.

— Я отправлю туда бригаду, — пообещала Марго и закончила разговор.

Йона не успел объяснить, что Джеки, наверное, уже нет в квартире, что Нелли захочет убить ее на глазах у Эрика, как убила свою мать на глазах у отца и Наталью — на глазах у Роки.

Они объехали микроавтобус с проколотой шиной, съехавший на обочину. Бородатый мужчина в шортах и с обгоревшими докрасна ногами как раз ставил предупреждающий треугольник.

— Ты говорил о клетке, что ты сидел в клетке, — сказал Йона Роки.

— Это когда?

— Нелли держала тебя где-то взаперти.

— Вряд ли. — Роки поглядел на дорогу.

— Ты не знаешь, где это могло быть?

— Нет.

— Ты сбежал, угнал машину поблизости от Норртелье.

— Это ты постоянно угоняешь машины, — проворчал Роки.

— Подумай… это была усадьба, возможно, там есть труба…

Взгляд Роки был прикован к пейзажу, расстилавшемуся за окном; когда они проезжали развязку в Салеме, он глубоко вздохнул. Погладил большими ладонями лицо и бороду, после чего снова уставился на дорогу.

— Нелли Брандт убила Ребекку Ханссон, — медленно проговорил он.

— Да.

— Бог вернулся и все-таки нашел меня. — Роки смял пустую сигаретную пачку.

— Похоже на то, — спокойно ответил Йона.

— Может быть, меня накажут за побег, за героин в карманах… но потом я снова смогу стать священником.

— Тебя уже осудили без вины. Больше тебя не накажут, — сказал Йона.

— Можешь остановиться здесь? — спокойно спросил Роки. — Мне надо заглянуть в свою церковь.

Йона съехал на обочину и выпустил его. Могучий священник хлопнул дверцей, постучал по крыше и зашагал в обратную сторону, к съезду на Салем.

Глава 130

В тот день на совещании командир Рамон Шёлин отправил Улле и Георга Буманов патрулировать дороги Норртелье на машине, оснащенной радиосвязью.

Отец и сын редко работали вместе. Коллеги пошучивали, что папе Улле пора наконец пройти курс полицейской науки.

Улле обожал полицейский жаргон и безмерно гордился сыном, который был на голову выше его самого.

День проходил спокойно, как обычно; к вечеру они подъехали к промышленному району Валльбю — в последние полгода поступало много заявлений об организованных кражах. Но там все оказалось тихо. Докладывать было не о чем, отец с сыном зашли в туалет и после этого поехали дальше, в Римбу.

У отца разболелась спина; он отодвинул сиденье назад, посмотрел на часы, объявил, что через полчаса можно с чистой совестью возвращаться в участок — и тут поступил тревожный сигнал из центральной диспетчерской лена.

Тридцать минут назад служба спасения «SOS-112» приняла телефонный звонок.

Звонил какой-то мужчина; телефонная связь была скверной.

Оператор почти ничего не расслышал, но при анализе записи этого короткого разговора стало ясно, что мужчина просил о помощи и описал развалины фабрики в окрестностях Римбу.

Он определил место как жилой дом, построенный после большого пожара на стекольном заводе в Сольбакене.

— Мы возвращаемся на базу, — буркнул Улле.

— А сигнал не успеете проверить? — спросил оператор.

— Ну… проверим, естественно.

Крупные дождевые капли ударили по крыше машины. Улле поежился, закрыл окошко и случайно раздавил бабочку-лимонницу.

— Есть подозрение на кражу со взломом в Гемлинге, — сказал он сыну.

Георг развернулся и поехал на юг, мимо обширных хозяйств — крупных лоскутов среди черного леса.

— Мама считает, что ты ешь мало овощей, и собиралась приготовить морковную лазанью, — сказал Улле. — Но я забыл купить именно морковь, так что сегодня будут рубленые котлеты.

— Отлично, — улыбнулся Георг.

Над полями уже сгустилась темнота. Крыло бабочки упало на внутреннюю сторону дверцы и дрожало в потоке воздуха из кондиционера.

Они замолчали, свернув на узкий проселок. Подвеска гремела на глубоких рытвинах, ветки с шумом задевали крышу и крылья машины.

— Черт, ну и дыра, — сказал Георг.

Фары машины прорезали туннель в темноте, в их свете закружились ночные бабочки, высокая трава на обочине дороги засветилась, словно латунная.

— Чем отличается сыр от дырки? — спросил Улле.

— Не знаю, папа. — Георг не отрывал взгляда от дороги.

— В сыре есть дырки, а в дырке — сыра нет.

— Здорово, — вздохнул сын и побарабанил пальцами по рулю.

Они свернули в большой двор и увидели внушительную печную трубу, вытянувшуюся в ночное небо. Под колесами похрустывал гравий. Улле, сопя, нагнулся к лобовому стеклу.

— Темно, — буркнул Георг и выкрутил руль.

Свет фар скользнул по кустам, ржавым автомобильным частям — и тут вдруг отразился от чего-то.

— Регистрационный номер, — заметил Улле.

Подъехав ближе, они увидели на площадке между развалинами фабрики автомобиль с открытым багажником.

Оба смотрели в сторону жилого желтого дома. Его окружала высокая крапива, окна были черными.

— Подождем, пока станут выносить телевизор? — тихо спросил Улле.

Георг повернул руль влево и выправил машину так, чтобы свет фар падал на веранду, после чего остановил автомобиль.

— Хотя тревогу подняли из-за подозрения на крупную разборку, — сказал он и открыл дверцу. — Пойду гляну.

— Не в одиночку, — заметил отец.

На обоих полицейских под форменными куртками были бронежилеты, на ремне висели пистолеты, запасные магазины, дубинки, наручники, фонарики и рации.

Узкие тени полицейских вытянулись на земле до самой крапивы и дальше, до дома.

Георг вытащил фонарик — ему показалось, что-то шевельнулось в развалинах, среди осколков стекла.

— Что там? — спросил Улле.

— Ничего, — ответил Георг. Во рту у него пересохло.

В темной листве зашуршало, потом донесся странный звук — словно кто-то, отчаявшись, кричит в лесу.

— Проклятые косули, как напугали, — сказал Улле.

Георг осветил глубокую шахту между разрушенными кирпичными стенами.

В сорняках повсюду сверкало битое стекло.

— Что это за место? — прошептал Георг.

— Держись поближе к стене — и все.

Плоский круг света от карманного фонарика заскользил по грязным окнам. Стекла были в мутных разводах и едва отсвечивали серым, отражая свет.

Полицейские двинулись через высокую крапиву, словно через реку; Георг вымученно пошутил, что этот сад зеленее, чем отцовский.

Окно веранды забито листом фанеры; к фасаду прислонена ржавая коса.

— Ссора наверняка из-за того, чья очередь делать уборку, — тихо заметил Улле.

Глава 131

Сквозь прутья клетки Эрик смотрел, как Джеки осторожно пятится. Она была напугана и сбита с толку, пыталась осмыслить ситуацию и не поддаться панике. Должно быть, Нелли держала ее запертой где-то в доме, а потом заставила спускаться по лестнице.

Эрик не знал, что задумала Нелли, но заметил ее болезненное возбуждение и гнев, видел, как она стоит и, задрав подбородок, наблюдает за Джеки.

Эрик не решался ни о чем просить — все его слова вызовут в Нелли ревность. Мысли неслись в голове одна за другой в попытке найти способ переломить ее ярость.

Джеки цокнула языком и сделала шаг вперед. Она двигалась прямо в свете карманного фонарика и на секунду остановилась, почувствовав тепло.

Эрик увидел, что она ранена: темная кровь поблескивает на виске, лицо в синяках, а нижняя губа разорвана. Ее тень расползлась на всю стену. Нелли, стоявшая наискосок впереди, вытерла потную правую ладонь о платье и взяла со стола нож.

Джеки услышала шорох и пошла назад — пока не оказалась у кирпичной стены. Эрик увидел, как она шарит рукой в поисках выступа, благодаря которому можно сориентироваться.

— Что я сделала? — испуганно спросила она.

Эрик опустил взгляд, подождал несколько секунд и посмотрел на Нелли, но она уже заметила, что до этого он смотрел на Джеки. Ее челюсти так напряглись, что на шее проступили жилы.

Нелли вытерла слезы. Нож подрагивал в ее руке, когда она стала медленно приближаться к Джеки.

Эрик видел, что Джеки чувствует присутствие Нелли. Она не хотела показывать свой страх, но движения грудной клетки выдавали ее частое, поверхностное дыхание. Эрик понимал, что Джеки инстинктивно хочется пригнуться, но заставляет себя держаться прямо.

Нелли медленно отошла в сторону, под ее подошвой хрустнул камешек.

Услышав звук, Джеки слегка наклонила голову. Липкая кровь запеклась над ухом, на виске и щеке.

Нелли выставила нож и, прищурив глаза, рассматривала свою жертву. Острие двигалось перед слепым лицом, на потолке дрожал жидкий солнечный зайчик.

Джеки подняла руку, и лезвие скользнуло в сторону, однако тут же вернулось и осторожно приподняло воротничок блузки.

— Нелли, она слепая, — сказал Эрик, стараясь придать голосу твердости. — Я не понимаю, в чем смысл…

Острием ножа Нелли ткнула Джеки между грудей. Джеки вскрикнула и принялась ощупывать поверхностную рану. Кончики пальцев окрасились кровью, на ее светлом лице появилось выражение непритворного страха и растерянности.

— Посмотри на нее теперь, — рявкнула Нелли. — Посмотри на нее! Посмотри!

Джеки пошла в сторону, ведя пальцами по стене, наткнулась на стол, чуть не упала, споткнулась о кирпич и широко шагнула, чтобы не упасть.

— Какое изящество, — фыркнула Нелли и отвела окровавленные светлые волосы с лица.

Джеки попятилась, дыша, как раненое животное.

Нелли принялась ходить вокруг нее. Джеки поворачивалась на звук, выставив для защиты руки, пытаясь в то же время сориентироваться в помещении.

Она снова наткнулась на стол, и Нелли, встав позади нее, ткнула Джеки ножом в спину.

Эрик подавил крик.

Джеки застонала от боли, шагнула вперед, споткнулась и ударилась коленом о пол. Быстро поднялась, кровь текла по одежде, по ногам. Она беспорядочно затопталась на месте, выставив руки.

— Эрик, зачем вы это делаете? — дрожащим голосом спросила Джеки.

— Зачем вы это делаете? — передразнила Нелли.

— Эрик? — Задыхаясь, Джеки обернулась.

— Между нами все кончено, — жестко ответил Эрик. — Не думай, что…

— Не говори с ней, — выкрикнула Нелли. — Мне теперь на все наплевать, я не позволю вам…

— Нелли, только с тобой я хочу говорить, ни с кем другим, — перебил Эрик. — Я хочу смотреть только на тебя, на твое лицо…

— Ты слышала? — крикнула Нелли Джеки. — Почему ты ему не нужна? Да ему не нужна слепая шлюха. Поняла? Ты ему не нужна.

Джеки ничего не сказала; она опустилась на корточки, закрыла лицо и голову руками.

— Нелли, довольно. — Эрик не мог больше сдерживать дрожь в голосе. — Она поняла, она ничем нам не угрожает…

— Встань, он считает, что довольно, он хочет посмотреть на тебя… Покажи лицо… свое милое личико.

— Нелли, прошу тебя…

— Встань!

Джеки начала опасливо подниматься, и Нелли с силой ударила ее ножом. Она целилась в шею, но промахнулась, и нож порезал плечо. Джеки закричала и завалилась назад. Нелли ударила снова, но острое лезвие рассекло пустой воздух. Удар пришелся по настенной полке, и консервные банки с грохотом посыпались на пол.

— Нелли, хватит, остановись! — закричал Эрик и затряс решетку.

Джеки обеими руками отпихнула убийцу. Нелли, спотыкаясь, отступила назад, упала на палки и выронила нож.

— Истолки глупцов вместе с зерном, — взвизгнула она, царапая пол ногтями.

Нелли схватила консервную банку, вскочила и принялась бить Джеки банкой. Яростные удары приходились в живот, грудь, ключицы. Джеки закричала; ей удалось вырвать банку из руки Нелли; она, тяжело дыша, перекатилась на бок и попыталась подняться.

— Прямо впереди — туннель! — крикнул ей Эрик.

Нелли поднялась, схватила Джеки за короткие волосы и начала бить ее кулаком по спине и затылку.

Джеки упала, встала на одно колено, силясь подняться.

Нелли, громко сопя, поискала взглядом среди темных теней и нашла нож на полу, у стены.

— Сейчас я отрежу ей лицо, — пробормотала она. Ее рот словно наполнился слюной.

Джеки стояла на коленях с беззащитным лицом; кровь ручьем лилась у нее по спине. Она нащупала маленькую отвертку и поднималась, задыхаясь и пошатываясь.

Нелли стерла пот с глаз; ее зеленое платье покрывали черные пятна. Джеки отвернулась к лестнице.

Нелли улыбнулась Эрику, двинулась за Джеки, занесла нож. Лезвие не попало в цель, и порез остался между лопаткой и шеей.

Джеки упала на колени, сильно ударилась лбом о нижние ступеньки и съежилась.

Нелли качнулась назад с ножом в руке, сдула волосы с глаз — и тут раздался пронзительный звонок.

Нелли растерянно взглянула вверх, на лестницу; нож задрожал в ее руке. Звонок прозвучал снова; Нелли пробормотала что-то себе под нос, быстро поднялась по лестнице мимо Джеки и заперла за собой дверь.

Глава 132

Оба полицейских стояли на веранде, но не слышали ни звука. Только ветер ходил в деревьях, и насекомые жужжали в траве.

— Чем отличается бутерброд с ветчиной и маринованным огурцом от старикашки с сигаретой в жопе? — спросил Улле и снова достал телефон.

— Не знаю, — ответил Георг.

— Ладно. Тогда бутерброды завтра покупаю не я.

— Ну… папа…

Улле рассмеялся и посветил фонариком на облезлую дверь с ржавой ручкой. Георг громко постучал в окно и отошел.

— Заходим. — Улле жестом велел сыну спуститься с веранды и взялся за ручку.

Он уже собрался открыть дверь — и тут в доме зажегся теплый свет. Серое окно прихожей вдруг осветилось, словно приглашая войти. Дверь открыла элегантная женщина с повязанными шарфиком волосами и с керосиновым фонарем в руке. Она как раз застегивала желтый плащ; женщина со спокойным удивлением посмотрела на полицейских.

— Боже мой. А я думала, это электрик, — у нас света нет, — сказала она. — Что случилось?

— Мы получили тревожный вызов из этого дома, — ответил Улле.

— Как это? — Женщина посмотрела на полицейских.

— В доме действительно все в порядке? — уточнил Георг.

— Да… думаю, да, — обеспокоенно ответила женщина. — А что это был за вызов?

Ступеньки скрипнули, когда Георг сделал шаг вперед. От женщины сильно пахло потом, ее шея была чем-то запачкана.

Сам не зная почему, он обернулся и посветил фонариком на темный фасад дома.

— Звонил мужчина. Кто еще, кроме вас, есть в доме?

— Только Эрик… Неужели это он звонил? У моего мужа синдром Альцгеймера…

— Мы хотели бы поговорить с ним, — сказал Улле.

— А завтра не получится? Он только что принял донепезил.

Женщина подняла руку, чтобы отвести волосы со лба. Ногти были черными, словно она рылась в земле.

— Всего на минуточку, — настоял Улле и перешагнул порог.

— Лучше не надо, — заметила женщина.

Оба полицейских заглянули в прихожую. Бурые обои, на вытертом линолеуме тряпичный коврик. На стене изречения из Библии, верхняя одежда аккуратно висит на плечиках. Увидев, как отец входит в прихожую, Георг вздрогнул и обернулся на машину. Насекомые слетелись на яркий свет фар и кружились, словно пойманные в ловушку.

— И все-таки мы должны просить разрешения поговорить с вашим мужем, — сказал Улле.

— Правда, должны? — вполголоса спросил Георг отца.

— Мы получили тревожный сигнал, — продолжал Улле, обращаясь к женщине. — Прошу прощения… но такова процедура, мы обязаны войти в дом.

— Это ненадолго, — уверил Георг.

Они тщательно вытерли ноги о половик. Спираль липучки от мух свисала с того же крюка, что и лампа на потолке. Полоска, словно черным мехом, была покрыта сотнями прилипших мух.

— Подержите, пожалуйста, — сказала женщина, передавая Улле керосиновый фонарь.

Свет фонаря трепетал на стенах. Георг ждал за спиной у отца, женщина обеими руками надавила на дверь, ведущую в темную кухню. В прихожей раздался певучий металлический звук. Георг слышал, как женщина, входя на темную кухню, рассказывает о болезни мужа. Из открывшейся двери потянуло вонью. Улле кашлянул и последовал за женщиной, держа лампу.

Желтый свет заметался по хаосу, царившему на кухне. Везде битое стекло, кастрюли и старые инструменты. Грязный пол — в пятнах свежей крови, брызги крови — высоко на дверцах шкафчиков.

Улле повернулся к сыну, который шел за ним, — и тут дверь захлопнулась от сильного сквозняка. Дверь ударила Георга прямо в лицо. Его отбросило назад, и он ушибся головой о пол прихожей.

Улле уставился на дверь, увидел толстую пружину, посмотрел на ноги сына, торчавшие между дверью и косяком.

Когда он обернулся, у женщины в руках уже был топорик с длинным топорищем. Улле не успел отшатнуться, она нанесла удар. Лезвие вошло ему в шею наискось. Он отшатнулся в сторону и увидел, как брызги крови летят на плащ женщины. Когда она выдернула лезвие, Улле качнулся следом. Женщина сделала шаг, чтобы удержаться на ногах.

Спокойно забрав у него лампу, женщина поставила ее на мойку, после чего снова вскинула тяжелый топорик на плечо.

Улле хотел позвать сына, но лишился голоса; он почти потерял сознание, черное пятно расплылось перед глазами. Поднеся руку к шее, он ощутил, как кровь льется под рубашку, попытался вытащить пистолет, но пальцы не слушались.

Женщина рубанула снова, и стало черно.

За дверью, в прихожей Георг открыл глаза и огляделся. Он лежал на полу, на лбу кровоточила рана.

— Что за черт? — выдохнул он.

Дрожащими пальцами он ощупал нос и окровавленный лоб.

— Папа? — позвал он и увидел, что ноги зажаты дверью.

Щиколотка наверняка сломана, но боли, как ни странно, не было. Он потянулся и понял, что не чувствует пальцев ног.

Георг в смятении взглянул на потолок, увидел, как покачивается над головой спираль липучки. Услышал глухие удары на кухне, приподнялся на локтях, но ничего не увидел в дверную щель.

Он на ощупь отстегнул фонарик и посветил в кухню. Отец лежал на полу и смотрел на него в упор, открыв рот.

Внезапно его голова откатилась — женщина толкнула ее ногой. Голова покатилась, потом закружилась на окровавленном полу.

Георга охватила паника, он дико закричал, уронил фонарик и попытался ползти назад, оттолкнулся от косяка здоровой ногой, но дверь прищемила его — он попался, как лиса в капкан. Нащупал пистолет, не вынимая его. Чтобы стащить перчатку, ему пришлось вцепиться в нее зубами; тут дверь открылась, и Георг освободился.

Задыхаясь, он пополз к выходу и ударился спиной о комод, отчего чашка с монетами опрокинулась на пол, и деньги, звеня, заскакали вокруг него.

Георгу удалось стянуть перчатку, и он принялся вынимать пистолет из кобуры, но тут женщина в желтом плаще вышла в прихожую. Она занесла топор над головой так высоко, что он задел лампу и, опускаясь, потащил за собой липучку с мухами. Тяжелое лезвие с чудовищной силой ударило Георга в грудь, разрубив тонкий бронежилет, и вошло в сердце.

Глава 133

Эрик потянулся через прутья, чтобы достать до Джеки, но она была слишком далеко, пальцы только схватили воздух у нее за спиной. Не зная, может ли она двигаться, Эрик заговорил с ней, убеждая подняться и выбраться из подвала через проход.

Нелли не было уже несколько минут.

Сначала Эрик не знал, жива ли Джеки, — она, не шевелясь, скорчилась на полу; Эрик лег и услышал, что она дышит.

— Джеки? — снова позвал он.

Он знал, что, если бы не звонок в дверь, Джеки погибла бы. Несмотря на тишину, он понял, что полиция в доме: наверное, его призыв услышали.

Лишь бы только они поняли серьезность ситуации, подумал Эрик. Только бы прислали побольше полицейских.

Он поднял с пола жердь, потянулся и коснулся Джеки тупым концом.

— Джеки?

Она медленно шевельнула ногой, повернула голову и тихо кашлянула.

Эрик еще раз объяснил ей, что происходит, что сделала Нелли, как его выставили виновным, но Йона знает правду.

Джеки поднесла ослабшую руку к ране на шее.

Эрик понятия не имел, что из сказанного им дошло до сознания Джеки, и повторил, что она должна выбираться отсюда, нужно торопиться.

— Не сдавайся, иначе пропадешь, — сказал он.

Времени оставалось в обрез — Эрик ждал, не раздадутся ли выстрелы или голоса, но было тихо.

— Джеки, попробуй же подняться, — попросил он.

Джеки наконец села. С брови на щеку текла кровь, Джеки тяжело дышала.

— Ты меня слышишь? — снова спросил Эрик. — Понимаешь, что я говорю? Ты должна бежать. Можешь встать?

О своем звонке в полицию он умолчал, не желая вселять в нее напрасную надежду. Джеки должна бежать. Нелли наверняка сумеет одурачить полицейских.

Джеки поднялась, застонала и сплюнула кровью на пол. Качнулась, но устояла на ногах.

— Ты должна выбраться отсюда прежде, чем она вернется, — снова сказал он.

Задыхаясь и вытянув руки, Джеки пошла на его голос.

— Иди в другую сторону, — сказал Эрик. — Тебе надо выбраться к развалинам и дальше, в поля.

Джеки осторожно прошла мимо консервных банок, валявшихся на полу, и коснулась решетки.

— Я заперт в клетке, — объяснил Эрик.

— Все говорят, что ты убил четырех женщин, — прошептала Джеки.

— Это Нелли… Можешь не верить мне, только выберись отсюда…

— Я знала, что это не ты.

Эрик погладил ее пальцы, обхватившие прутья, и она прижалась лбом к ржавому металлу.

— Потерпи еще немного. — Эрик погладил ее по щеке. — Повернись, дай посмотреть. Ты ранена… Джеки, ты серьезно ранена, тебе надо в больницу. Поторопись…

— Мадде осталась дома, — заплакала Джеки. — Боже, она спряталась в гардеробе, когда…

— С ней все будет в порядке.

— Я ничего не понимаю, — прошептала Джеки, и ее лицо исказилось от отчаяния.

— Что ты чувствуешь, когда вдыхаешь? — спросил Эрик. — Кашляни еще раз… Ничего опасного. Видимо, поврежден плевральный мешок, но тебе повезло. Слушай. На столе лежит фонарик, ты чувствуешь тепло, ты знаешь, где он.

Джеки провела рукой по губам, кивнула, попыталась собраться.

— Можешь принести его? Между тобой и…

Он резко замолчал — сверху донесся громкий удар. Это толстая пружина захлопнула кухонную дверь.

— Что это? — пробормотала Джеки, и у нее задрожали губы.

— Торопись, иди прямо на свет, на полу между тобой и столом ничего нет.

Джеки повернулась и пошла на тепло, пошарила на столе, взяла фонарик и вернулась с ним к Эрику.

— Представляешь себе, где начинается ход? — спросил он.

— Приблизительно, — прошептала Джеки.

— Он довольно узкий, идет оттуда, где стена выложена кирпичом, двери нет, — объяснял Эрик, и в эту минуту наверху кто-то закричал. — Беги, уходи как можно дальше отсюда… Возьми вот эту палку, можешь водить ею перед собой.

Казалось, Джеки вот-вот заплачет. Лицо измождено, губы побелели от шока.

— Эрик, я не смогу…

— Нелли вернется и убьет тебя… Тут есть подземный коридор… не знаю, что там в глубине, может, тупик, но хотя бы попробуй выбраться… здесь везде развалины, у тебя получится… получится…

— Не получится, — простонала Джеки и отчаянно завертела головой.

— Пожалуйста, послушай меня… как окажешься в подвале без перекрытия, лезь наверх, на поверхность…

— А как же ты? — прошептала Джеки.

— Я не могу выбраться, Нелли носит ключ на шее.

— Господи… как я найду дорогу?

— В темноте слепой — король, — только и сказал Эрик.

Лицо Джеки задрожало; она повернулась и пошла, водя перед собой палкой.

Эрик, светя фонариком, давал ей подсказки. Свет, падая под углом, заставлял тени вырастать и сжиматься.

— Прямо впереди на полу черепица, — предупредил он. — Держись правее — и придешь прямо к коридору.

Тут оба услышали, как открывается засов подвала. Грохнуло, и засов закачался, царапая стену.

— Вытяни руку, — прошептал Эрик. — Слева нащупаешь стену… просто иди вдоль нее…

Джеки наступила на что-то, под ногами загремело. В сторону откатилась банка краски, и Эрик увидел, как Джеки сжалась от страха.

— Не останавливайся, — просипел он. — Тебе надо домой, к Мадде.

Дверь наверху открылась, закрылась, и что-то щелкнуло, после чего на лестнице послышались шаги.

Джеки была уже у цели. Эрик видел, как она входит в коридор, касаясь рукой стены и шаря палкой по земле.

Эрик направил свет в пол и увидел, что Нелли уже в подвале. Желтый дождевик измазан кровью, в руке кухонный нож — поменьше, чем до этого.

Нелли пристально смотрела на своего пленника.

Эрик не знал, успела ли она увидеть скрывшуюся в тоннеле Джеки, прежде чем он погасил фонарик и воцарилась такая темнота, словно кто-то смел весь мир прочь.

— Нелли, сюда пришлют еще полицейских, — заговорил он, обхватив раненую руку. — Ты понимаешь? Все кончено…

— Не кончено. — Нелли замерла в нескольких метрах перед ним.

Из подземного коридора донесся скрежет. Нелли фыркнула и пошла на звук. Эрик услышал, как она наткнулась на штабель черепицы, обогнула его и направилась в темноту коридора.

Глава 134

Джеки старалась идти по тесному ходу как можно быстрее, не отрывая правой руки от стены и водя палкой перед собой.

Надо попытаться выбраться на поверхность, а потом идти, пока она не встретит кого-нибудь, кто поможет ей.

Страх накатывал жгучими волнами. Джеки задела ногой стеклянную бутылку, откатила ее палкой. Бутылка зазвенела по шероховатому полу.

Кончики пальцев касались грубых кирпичей и крошащегося цемента, и Джеки заметила, что проходит седьмое вертикальное углубление в стене. Считала она автоматически — вдруг это облегчит ей выход наружу.

Джеки с трудом дышала, боль при каждом шаге обжигала так, словно в спине сидел раскаленный уголь. Из раны струилась теплая кровь, затекала между ягодицами, ползла по ногам.

Джеки не знала, верить ли словам Эрика о том, что рана не слишком серьезна. А вдруг он просто хотел успокоить ее, чтобы она отважилась бежать?

Она кашлянула, и от поврежденного легкого к лопатке стрельнуло болью.

Джеки не успевала водить палкой.

Нога уперлась в какой-то аппарат с ребристой жестяной поверхностью и свисающими проводами. Джеки перешагнула его; ноги дрожали от напряжения и страха. Она никак не могла определить длину коридора, но догадывалась, что находится в системе кульвертов и подземных ходов.

Она слишком торопилась и понимала, что рискует споткнуться.

Какое-то помещение осталось по левую сторону — Джеки уловила акустическое зияние.

Она решила больше не считать углубления. Лучше сосредоточиться на поисках выхода.

— Нелли идет! — крикнул Эрик из подвала. — Она уже идет!

У него был испуганный голос, стены подземного коридора погасили звук, но Джеки услышала и поняла предупреждение.

Нелли преследует ее.

Джеки ускорила шаг, обогнула стул и пошла дальше, пальцы задели какие-то полки. Что-то загремело за спиной, и Джеки едва не закричала от страха.

Дышать стало еще труднее. Джеки прижала руку ко рту и попыталась тихо откашляться, не сбавляя хода. С размаху ударилась обо что-то лицом. Открытая дверца шкафа. Что-то снова грохнуло; зазвенели стеклянные предметы на полках.

Мелькнуло воспоминание о том, как на нее напали: острый нож, выдернутый рывком, опоясывающая боль в спине.

Одышка стала тяжелой. Джеки понимала, что дышит слишком глубоко, но ей не хватало кислорода.

Она быстро водила палкой перед собой, другой рукой скользя по кирпичам и стыкам, вдоль толстых кабелей, снова по голому кирпичу, по старым оконным стеклам, прислоненным к стене.

И все время Джеки старалась прочитать пространство.

Угадав отверстие, она несколько секунд постояла, слушая, скрывается ли за ним поперечный ход или замкнутое пространство.

Она пошла дальше по тому же кульверту, поскольку слабый ветерок, тянувший по полу, дул, по ее ощущениям, откуда-то спереди.

Торчащий из стены болт оцарапал ей костяшки пальцев, и тут она услышала преследовательницу у себя за спиной.

Нелли что-то кричала ей, но Джеки не могла разобрать слов.

От этого голоса паника вскипела в ней, вспотела рука, державшая палку.

Джеки споткнулась о кирпич, потеряла равновесие и чуть не упала, взмахнула рукой, порвала паутину и ударилась о твердую стену. Спину обожгло. Джеки резко развернулась, боль пронзила ее копьем, во рту появился привкус крови.

По барабанным перепонкам ударил грохот в кульверте где-то позади нее. Наверное, опрокинулся шкаф со склянками. Джеки услышала, как крошится стекло и осколки со звоном разлетаются по полу.

Джеки вытерла потную ладонь о ногу, ухватила палку покрепче и заторопилась вперед. Пальцы правой руки саднили от шероховатой стены.

Позади слышались шаги — гораздо более быстрые, чем ее собственные.

Джеки в панике свернула в боковой проход.

Сердце громко стучало.

Ничего не выйдет, подумала она. Нелли ориентируется в подземных ходах, это ее дом.

Джеки заставила себя идти дальше. Этот коридор оказался у́же прежнего. Она наступила на тряпку, почувствовала, как что-то прицепилось к ноге и потащилось за ней.

— Джеки! — кричала Нелли. — Джеки!

Джеки старалась не кашлять. Она почувствовала, что проходит мимо стены с дырой где-то под потолком, услышала, как воздух струится оттуда, — и тут что-то дернуло ее за одежду. Зацепилось за блузку и потянуло назад. Джеки в панике зашарила руками и услышала, как рвется ткань. Она застряла, попыталась вырваться — и снова услышала Нелли.

Должно быть, та шла за Джеки по боковому проходу.

Джеки потянула блузку, обернулась, пошарила левой рукой и нащупала толстую трубу. Она зацепилась одеждой за трубу, почему-то свисавшую с потолка. Чтобы отцепить ткань, пришлось сделать пару шагов назад.

Нелли была уже близко — строительный раствор хрустел под сапогами, одежда шуршала в такт движениям.

Джеки уходила все дальше по коридору, и тут Нелли ойкнула — она тоже зацепилась за трубу.

Металлический звон закачался между стен.

Джеки заторопилась дальше и вышла в более просторное помещение с долгим эхо.

В воздухе ощущался запах стоячей воды, как от старого аквариума. Джеки прошла вперед, тут же на что-то наткнулась и выронила палку.

Задыхаясь, она нагнулась и нащупала большое ведро, полное сухой земли, веточек и мелких обломков коры. От боли в спине Джеки чуть не упала, но продолжала шарить возле ведра, натыкаясь на старые бутылки, паутину и ветки.

Нелли что-то закричала ей, она снова догоняла свою жертву.

Джеки бросила искать палку — дальше придется двигаться без нее. Вытянув руки, она пошла; рядами тянулись узкие отсеки и заложенные кирпичом перекрестки ходов.

Она остановилась: что-то большое перегородило дорогу. Длинный стальной сток. Джеки дошла до конца стока и обогнула его. За спиной послышались шаги Нелли.

Джеки, по давней привычке, громко цокнула языком. Звук отразился от стен слабым эхо, которое мозг превратил в трехмерную карту. Она цокнула еще раз, но была слишком напугана, и прием не сработал. Она не разобрала, что слышит, не получила представления о пространстве.

Задыхаясь, Джеки пошла вперед, трясясь всем телом и не зная, как унять дрожь. Она повернула голову, снова щелкнула языком и вдруг поняла, что слева, наискосок от нее, есть отверстие.

Джеки пошла вдоль стены, скользя по кладке рукой, нашла отверстие и снова почувствовала дуновение прохладного воздуха с улицы.

Перед ней открылся узкий ход с выложенным камнями полом; пахло горелым деревом и пластмассой. Джеки наступила на лист стекла, которое с громким хрустом раскрошилось. Джеки поняла, что порезала ногу, но захромала дальше. Она опиралась о стену, крошки высохшего раствора с громким шорохом сыпались из-под пальцев. Услышала, что Нелли тоже наступила на стекло.

Она уже совсем рядом. Джеки побежала, ведя одной рукой по стене и вытянув другую. Она наткнулась на деревянные козлы, упала, ударилась левым плечом и застонала от боли. Попыталась ползти — и тут что-то упало на пол прямо рядом с ней. Судя по звуку — пластмассовая труба или черенок метлы.

Джеки поползла вперед и уткнулась головой в кладку. Оперлась на нее, снова встала на ноги, запнулась о выпавший кирпич и, по счастью, налетела на стену.

Глава 135

Джеки не могла точно определить, куда ведет ход. Она повернулась и, прислушиваясь, прошла вдоль стены несколько метров назад. Нелли не было слышно. Джеки дышала с натугой, и ей пришлось зажать рот рукой, чтобы дышать тише.

Что-то защелкало перед ней, медленно зашуршало.

Это просто крыса.

Джеки замерла, дыша через нос. Господи, где же выход? От страха она не могла мыслить ясно и слишком нервничала, чтобы верно прочитать окружающее ее пространство.

Впереди что-то скрипело. Похоже на тяжелую дверь или старую гладильную машину. Джеки хотелось спрятаться, скорчиться на полу, закрыть голову руками, но она заставила себя двигаться дальше.

Ноги наступали на камни, обугленные деревянные засовы, кучи песка и щебенки. Груды камней заполняли весь коридор, и Джеки полезла на одну из них. Камешки, щелкая, покатились вниз, осколки под ней крошились.

Джеки услышала свист воздуха в узком проходе справа вверху, и полезла дальше, опираясь на руки. Сломанная доска глубоко оцарапала ей бедро, ноги скользили на кирпичах и бетоне.

За спиной зашуршало, и Джеки полезла быстрее; наконец она уперлась головой в потолок. Воздух дул в лицо, но она не могла найти отверстия. Джеки в отчаянии ощупывала стену перед собой, попыталась сдвинуть камни, обмотанные проволокой, смахнула остатки цемента и наконец нашла узкое отверстие. Ощупав рабицу, Джеки потянула ее на себя. Ей удалось выломать камень, и она проделала изрядную дыру, порезав ладонь. Джеки со стоном втиснула в пролом руку и голову, камешки посыпались с той стороны лаза. Джеки стала протискиваться дальше, отталкиваясь ногами и с ужасом думая, что застрянет.

Джеки шарила перед собой, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Близко ли Нелли? Не лезет ли она в эту минуту, занеся нож, на кучу щебенки?

Джеки ухватилась за обрывок веревки и подтянулась, отталкиваясь ногами. Рабица и камни глубоко оцарапали ей плечо, но она не сдавалась. Таща за собой мелкие камешки, она вылезла с другой стороны, зацепилась ногой за край отверстия, рванулась, потянула ногу назад, покрутила стопой и наконец освободилась.

По куче щебенки Джеки съехала вниз и оказалась на полу. Не зная, куда попала, она просто пошла вперед, вытянув руки, пока не наткнулась на стену. Дальше она двинулась вдоль стены.

Кирпич здесь был прохладнее, и Джеки поняла, что выход близко. Сделав крюк, она вышла в помещение побольше. Потолок здесь был гораздо выше, звуки расширялись и наплывали мягкой волной.

Джеки, тяжело дыша, остановилась передохнуть. Она постояла, упершись руками в колени; все тело дрожало от усталости и шока.

Надо идти дальше, думала она. Надо найти выход отсюда.

Она повела по стене израненными пальцами — и тут услышала, как заскрипела, открываясь, стальная дверь далеко справа.

Джеки присела на корточки, надеясь, что спряталась. Она старалась дышать тихо, но сердце просто грохотало в груди.

Нелли выбрала другой путь, подумала она. Нелли знает здешние помещения, знает, куда ведут проходы.

Ножевая рана болела уже нестерпимо, в теле пульсировало странное напряжение, было тяжело дышать. Джеки, не сдержавшись, тихо кашлянула и почувствовала, как по спине течет теплая кровь.

Пригнувшись, она осторожно двинулась вперед. Под ногой что-то металлически скрежетнуло. Джеки нагнулась и нащупала лопату.

— Джеки! — крикнула Нелли.

Джеки осторожно поднялась и пошла вдоль стены, цокнула языком и поняла, что слева — дверной проем.

— Джеки?

Голос Нелли эхом отразился от стены напротив. Джеки остановилась, прислушалась. Она вдруг осознала: Нелли кричит не в ту сторону.

Она меня не видит, подумала Джеки.

Здесь так темно, что она меня не видит.

Нелли слепа.

Теперь Джеки двигалась медленно; она нагнулась, подобрала камешек и бросила в стену. Камень стукнулся, отскочил на пол и обо что-то звякнул.

Джеки замерла, слушая, как Нелли идет на звук.

Джеки осторожно взяла лопату. Лезвие скрежетнуло о пол, и Нелли, тяжело дыша, остановилась.

— Я тебя слышу, — со смешком сказала она.

Джеки приблизилась, чувствуя запах ее духов. Она делала шаг за шагом, слушая, как тихонько похрустывает гравий.

Нелли отступила назад и задела ведро, которое с грохотом покатилось по полу.

Она меня не видит, а я ее вижу, подумала Джеки, приближаясь и вслушиваясь в сбивчивое дыхание, ощущая пробивающийся сквозь духи едкий запах пота.

Джеки отчетливо угадывала подвижное присутствие Нелли, то, как она водит ножом по воздуху, и внимательно прислушалась, когда та отступила на пару шагов.

Она знает, что я здесь, но не видит меня, снова подумала Джеки, покрепче обхватила черенок лопаты, цокнула языком и тут же поняла, где стена и где стоит Нелли.

Нелли, пыхтя, резко ткнула ножом в разных направлениях. Лезвие только задело воздух, и Нелли остановилась.

Она прислушалась, часто дыша.

Джеки тихо приближалась, улавливая исходящее от тела Нелли тепло. Проследив за движениями ножа, она шагнула вперед и с силой ударила лопатой.

Тяжелое лезвие, коротко звякнув, угодило Нелли в щеку. Голова мотнулась в сторону, и Нелли села, взвыв от боли.

Джеки обошла ее, слыша каждое движение, каждый выдох.

Нелли зарычала, как собака, и попыталась встать. Джеки замахнулась снова, но лопата пролетела над головой Нелли, с шорохом задев волосы.

Нелли поднялась, качнулась вперед и ткнула ножом. Лезвие косо порезало предплечье Джеки. Она инстинктивно попятилась, наткнулась на ведро, о которое до этого споткнулась Нелли, и с колотящимся сердцем отступила в сторону. Боль обожгла ее, по руке потекла кровь. От адреналина волоски на руках встали дыбом; Джеки стряхнула кровь, вытерла руку о юбку и перехватила черенок покрепче.

Она подкралась, слыша, как Нелли приседает, тычет ножом в воздух, уловила влажные толчки выдохов из ее рта. Джеки беззвучно описала круг, поменяла направление и снова ударила изо всех сил. Удар пришелся по затылку. Джеки услышала, как Нелли со вздохом падает вперед, не пытаясь защититься руками.

Она снова ударила, попала в голову. Раздался влажный звук, и больше ничего не было слышно.

Джеки отступила, тяжело дыша, с трясущимися руками. Она прислушалась, но дыхания не услышала. Осторожно подошла ближе, потыкала Нелли лопатой, но тело обмякло.

Джеки подождала, слыша, как кровь стучит в ушах. Потом сильно ткнула острием лопаты. Никакой реакции.

Джеки прерывисто дышала, от кожи поднимался пар. Желудок скрутило. Она положила лопату и на трясущихся ногах приблизилась к Нелли, ощущая влажное тепло ее тела. Джеки осторожно нагнулась и коснулась спины Нелли. На той был плащ — ткань скрипнула под пальцами.

Эрик сказал, что ключи у Нелли на шее.

Джеки нащупала шею, поняла, что волосы Нелли мокры от теплой крови.

Дрожащие пальцы поискали под воротником; Джеки пришлось прощупать всю липкую шею, прежде чем она обнаружила цепочку. Потянула, но цепочка оказалась крепкой.

Пришлось перевернуть Нелли на спину. Это было тяжело; Джеки действовала обеими руками, помогая себе ногой.

Тяжелое тело перекатилось, и Джеки села на него верхом. Дрожащими пальцами она начала расстегивать плащ, но остановилась, услышав клейкий звук, словно Нелли облизала губы.

Джеки расстегнула еще пуговицу. Ей показалось, что она слышит мелкий шелест, словно Нелли моргает сухими веками.

На нее накатила волна страха; она разорвала платье Нелли у горла, нашла ключ и стала стягивать цепочку через окровавленную голову Нелли.

Глава 136

Йона следовал по указателям в сторону Римбю, но на Е-280 свернул возле Вэсбю. Он ехал в направлении Финсты, когда позвонила Марго: Джеки и ее дочери в квартире на Лилль-Янсплан не оказалось. Все указывало на то, что их вытащили оттуда силой; на полу до самой лестничной клетки обнаружили кровь. Дверь гардероба была сломана, а внутри шкафа детским почерком написано: «Тетя говорит странно».

Йона несколько раз повторил, что необходимо найти дом в окрестностях Финсты, именно туда Нелли утащила Джеки и Мадлен. Вероятно, Эрик уже там, сидит в клетке или очень скоро угодит туда.

— Найдите дом — это единственное, что сейчас имеет значение, — сказал Йона и закончил разговор.

В темноте он проехал мимо множества крестьянских усадеб, лесопилок с большими и малыми печными трубами.

Он гнал машину по черной дороге, не позволяя себе думать, что уже слишком поздно, что время ушло.

Элементы головоломки должны сложиться.

Всегда есть вопросы, которые необходимо задать, — и получить ответы на них.

Нелли все время повторяется, возвращается к одной и той же схеме.

В Руслагене должна быть усадьба, куда у Нелли так или иначе есть доступ.

Эта усадьба не принадлежит ее родственникам, однако ею владел ее дед, думал Йона. Дед Нелли тоже был священником, а шведская церковь владеет множеством земельных участков, лесов и недвижимостью.

Ведя машину, Йона постарался еще раз обдумать дело с самого начала, вспомнить все, что он читал и видел задолго до того, как вычислил Нелли — «грязного проповедника» из воспоминаний Роки.

Все допускают ошибки.

Нужно найти что-то, что можно связать с усадьбой в Руслагене и клипом с Джеки.

Йона мысленно перебирал фрагменты головоломки: желтый плащ, наркотические препараты, коллекция трофеев, особое положение рук жертв — обвинительные пункты вынесенного Нелли приговора, ни о чем не подозревающий, честный муж из Бруммы, дорогая одежда, крем для рук, пищевая добавка… Наконец он достал телефон и позвонил Нолену.

— Ты играешь с огнем, — объявил Нолен. — Устроить побег из тюрьмы — это не…

— Побег был необходим, — перебил Йона.

— Ты хочешь о чем-то спросить? — Нолен откашлялся.

— Нелли принимает пищевую добавку, железо.

— Может, у нее анемия.

— Отчего бывает анемия?

— Да от чего угодно… от рака и болезни почек до беременности и месячных.

— Но Нелли принимает гидроксид железа.

— Ты имеешь в виду метагидроксид железа?

— У нее руки в пятнышках, — сказал Йона.

— Веснушки?

— Темнее… настоящие пигментные пятна…

— Отравление мышьяком, — заключил Нолен. — Метагидроксид железа используется как противоядие, антидот к мышьяку… и если у нее сухие и покрытые пятнышками руки, то…

Йона перестал слушать, задумавшись о фотографиях, разложенных на полу гостиничного номера.

На одном из снимков был двухмиллиметровый осколок, напоминавший синеватый птичий череп.

Осколок обнаружили на полу у Сандры Лундгрен. Материал походил на керамику, но состоял из стекла, железа, песка и шамота.

Йона проехал мимо большого красного сарая. Маленький птичий череп — обломок шлака, остаточный продукт стекольного производства.

— Стекло, — прошептал он.

Земля вокруг старых стекольных предприятий часто загрязнена мышьяком. Этот опасный полуметалл раньше использовали в качестве осветлителя стекломассы, чтобы удалить пузыри и гомогенизировать стекло.

— Стекольное производство, — вслух произнес Йона. — Они на какой-то стекольной фабрике.

— Может оказаться именно так. — Нолен словно следил за ходом мыслей Йоны.

— Ты за компьютером?

— Да.

— Поищи старое стекольное производство в окрестностях Финсты.

Йона ехал вдоль озера, которое поблескивало в темноте между деревьями, и слушал, как Нолен, что-то бормоча, стучит по клавиатуре.

— Ничего нет… всплыло только одно — завод, сгоревший в семьдесят шестом. Стекольное производство Сольбакена в Римбу. Там делали листовое стекло и зеркала… земля принадлежит церкви…

— Отправь адрес и координаты мне на телефон, — попросил Йона. — И позвони Марго Сильверман.

Йона резко затормозил, круто повернул направо, запер колеса, сдал назад, так что гравий брызнул из-под шин, задом вывернул на дорогу, переключил скорость и снова нажал на газ.

Глава 137

Задыхаясь от боли, Эрик просунул медную трубу через крышу клетки и попытался сломать перекладину. Рычаг оказался коротковат, хотя Эрик навалился на него всем весом. Громко звякнув, труба соскочила. Эрик упал на пол и ударился здоровым локтем о решетку.

Он с трудом поднялся, посветил фонариком и обнаружил, что удалось погнуть прутья еще на несколько сантиметров.

Он снова прислушался, но с тех пор, как Нелли пустилась следом за Джеки, из коридора не доносилось никаких звуков.

Эрик обшарил лучом фонарика весь подвал, но не обнаружил орудия лучше, чем медная труба, которую ему удалось подтащить к себе.

Прутья клетки были сварены на совесть, однако при помощи трубы Эрик уже погнул один прут на потолке и начал верить, что сможет сломать его. Вероятно, это займет несколько часов или даже дней, но вдруг получится.

Эрик просунул трубу в петли на потолке — и замер.

Из кульверта донеслось шарканье. Эрик опустил трубу, спрятал ее под матрас, взял фонарик и насторожился. В коридоре явно кто-то был, шаги приближались.

Он погасил фонарик и подумал: будь что будет, но он должен биться до последнего. Иного выбора нет. Ведь убить его в этой клетке проще простого.

Эрик молчал, прислушиваясь к похрустыванию под чьими-то ногами, к дыханию.

— Эрик? — прошептала Джеки.

— Тебе надо выбираться отсюда, — быстро прошептал Эрик в ответ.

Он зажег фонарик и увидел, что Джеки стоит в метре от него. Лицо в крови, она задыхалась и казалась вконец обессиленной.

— Нелли мертва, — сказала Джеки. — Я убила ее.

— Ты ранена?

Джеки не ответила. Она сделала два шага и протянула руку сквозь решетку. Эрик погладил ее пальцы и посветил фонариком на раны.

— Ты сумеешь выбраться отсюда и привести помощь? — спросил он и отвел волосы с ее окровавленного лица.

— У меня ключ. — Джеки тихо кашлянула. Прислонившись к клетке, она сняла с шеи цепочку и протянула Эрику ключ.

— Я убила ее, — выдохнула она, опускаясь на пол. — Я убила человека…

— Это была самозащита.

— Не знаю, — прошептала она, и ее лицо исказилось от слез. — Неизвестно…

Эрик потянулся к дверце, вставил ключ в замок, повернул, и дужка, щелкнув, выскользнула из замка.

Он выполз, держа в руке фонарик, и обнял Джеки. Ее дыхание было прерывистым, поверхностным.

— Дай я осмотрю рану на спине, — прошептал он.

— Там ничего страшного. Мне надо домой, к Мадде, только погоди пару секунд…

Эрик посветил на облупленные стены, на стол и полку.

— По-моему, дверь на кухню заперта, но я поднимусь и проверю, — сказал он.

— Ладно, — кивнула Джеки и снова попыталась встать.

— Посиди тут, — сказал Эрик и стал подниматься по крутой лестнице.

На коричневом резиновом коврике отпечатались кровавые следы сапог. Эрик дошел до мощной железной двери, нажал ручку, потянул, толкнул, но дверь оказалась заперта.

Эрик рванул ручку и посветил вокруг, ища крючок с ключом; не найдя его, он вернулся к Джеки, которая уже поднялась на ноги и теперь стояла, держась одной рукой за прутья клетки.

— Дверь заперта, — пояснил Эрик. — Надо выбираться через подземные коридоры.

— Хорошо, — тихо согласилась Джеки.

— Я думаю, она убила полицейских, которые приехали сюда. Нас найдут, но неизвестно, сколько времени это займет, а в больницу тебе надо прямо сейчас.

— Пойдем, — выдохнула она.

— Ты справишься. — Эрик положил ее руку себе на плечо. — У меня есть фонарик, я отыщу дорогу.

Эрик повел Джеки в кульверт, обогнул стул с подлокотниками и пуфик. Старые оконные стекла прислонены к стене, пыльные лампочки накаливания ввинчены в пожелтевшие держатели.

Эрик и Джеки пошли по перпендикулярному ходу с крутой лестницей, ведущей вниз, прошли мимо лежащего на полу шкафа, осторожно перешагнули разбитое стекло.

Эрик светил фонариком, и двигаться вперед было легко. Они вошли в просторное помещение с длинными жестяными стоками, рядами кранов и отсеками с облезлыми мойками.

Арматуре на потолке не хватало кожухов и люминесцентных ламп — вниз свисали одни провода. Посредине стояло большое ведро, полное земли; сквозь зеленую краску проступала ржавчина. Палка, которая помогала Джеки идти, валялась рядом у стены.

Они свернули в проход с горбатым платяным шкафом. Под потолком тянулась водопроводная труба, но один ее конец отстал и напоминал копье, провисшее под собственной тяжестью.

Эрик посветил прямо в тесный проход. Стены обвалились, потолок местами обрушился, в проходе громоздились горы кирпичей, мелких камней и обломков дерева.

Эрик открыл дверь, и они шагнули в другой ход, повернули направо, прошли под арочными воротами и вдруг оказались под открытым небом.

Они стояли в просторном помещении, где дул прохладный ветер. Крыши не было, на фоне темного неба угадывалась высокая труба. Свет фонарика скользнул по огромному металлическому кожуху вентилятора. Кафель на полу был грязным и потрескался.

Высокая трава проросла через алюминиевую лестницу, которая лежала перед огромной печью. Поврежденная рука у Эрика почти отказала, но ему удалось поднять лестницу, вырвав траву. Ногой он отбросил кирпичи и камешки и прислонил лестницу к стене.

Помогая Джеки карабкаться вверх, он полез следом. Джеки поскользнулась, и Эрик, подхватывая ее, уронил фонарик. Фонарик загремел по перекладинам лестницы, упал на пол и погас.

Боль пульсировала, словно руку зажало в каком-то механизме. Эрик и Джеки вылезли в бурьян, которым поросли развалины. Джеки, изможденная, оперлась на Эрика, и они побрели через чертополох и низкие кусты. Фары пустого полицейского автомобиля светили прямо на желтый дом. Эрик и Джеки обогнули машину и пошли по дороге прочь от дома.

Глава 138

Йона гнал машину так быстро, как только позволяла дорога, сплошь в колдобинах. Марго организовала спецгруппу, но Йона не хотел рисковать — полицейские могли прибыть слишком поздно. Отправленная по адресу радиомашина так и не вышла на связь с базой в Нортелье.

Свет фар метнулся по полю, когда Йона свернул на узкий проселок, ведущий через лес. Колеса проскальзывали, сцепление пропадало; при повороте машину занесло, но Йоне удалось выправить ее. Он снова нажал на газ, и шины загудели по бугристому гравию.

Две косули перебежали через дорогу, Йона затормозил и увидел, как они скачут в свете фар и исчезают среди деревьев.

Глубокая лужа лениво расступилась, и вода обдала машину с обеих сторон.

Йона вышел из поворота и снова увеличил скорость. Белый свет фар тянулся по дороге вдоль поля, прорезая темноту ярким туннелем.

Теперь Йона различил между деревьями высокую трубу стекольного завода — словно черный обелиск на фоне свинцово-серого неба.

В дальнем свете фар он разглядел двух человек.

Они, обнявшись, неподвижно стояли на дороге.

Эрик и Джеки. Йона был почти уверен в этом.

Камешек громко ударил в шасси, свет на мгновенье пропал.

Ветки хлестали по лобовому стеклу, и трудно было разглядеть лица, изменчивые в неверном свете.

Вдалеке, возле обвалившихся строений, виднелись пустые цистерны и груды битого стекла.

Впереди на дороге обозначилась глубокая рытвина, Йона замедлил ход, чтобы обогнуть ее. Снова стукнуло, и свет фар упал на стоящих на дороге людей.

И тогда Йона увидел, как свет отражается от желтого пятна на обочине дороги.

Нелли.

Она преследовала Эрика и Джеки, свет фар чуть задел ее плащ. Нелли двигалась вперед, опустив голову, через сверкающий травой, усыпанный битым стеклом участок.

Йона засигналил, переключил скорость и вдавил педаль газа в пол. Гравий застучал о днище. Автомобиль накренился так, что открылся бардачок и бумаги посыпались на сиденье. Машину вынесло далеко на обочину, и высокая трава засвистела по передним крыльям.

Йона сигналил, пока Нелли приближалась к Джеки и Эрику сзади, широко шагая через крапиву и побеги.

Эрик прищурился на машину и замахал.

Йона сигналил не переставая, потерял их из виду, сделал крюк и увидел, что у Нелли в руке нож.

Она перешагнула канаву и оказалась прямо у них за спиной. Подобралась, вошла в их тени.

Йона снова засигналил и увеличил скорость на прямом отрезке пути; загудели шины. В скачущем свете фар он увидел, как Нелли, стоя за спиной у Джеки, вонзает в нее нож.

Тяжелая ветка разбила фару, и развалины справа вдруг поглотила темнота.

В слабом свете оставшейся фары Йона увидел, как Джеки валится на проселок, а Эрик все еще держит ее за руку.

В стороне от дороги качнулись ветки, и Нелли исчезла.

Йона резко затормозил, покрышки рывком скользнули по камешкам, он вывернул руль, лобовое стекло разбилось, осколки полетели по салону и ему в лицо. Ветки и трава хлестали по жести, машина соскочила двумя колесами в канаву и остановилась.

Йона вылез на капот накренившейся машины, спрыгнул на дорогу и побежал к Эрику, который стоял на коленях перед Джеки.

— Я ничего не видел, — сказал он, разрывая на Джеки блузку и трогая нож, чтобы понять, насколько глубоко сидит лезвие. — У нее может быть повреждена почка, надо вызвать «скорую», как только…

— Где Мадлен? — перебил Йона.

— Дома, в квартире. Надо позвонить…

— Ее там нет, — перебил Йона. — Нелли забрала и ее, и Джеки.

— О Господи, — прошептал Эрик и поднял на него глаза.

— Она может оказаться в том доме?

— В подвале клетка и множество подземных коридоров, которые…

Джеки дышала рывками, Эрик почувствовал, что ее пульс слабеет. Он торопливо глянул в сторону дома, отвел с лица волосы окровавленными пальцами и увидел, что желтый свет лег на грязное окно в верхнем этаже.

— В том окне свет, — указал он. — Они должны быть на…

Он замолчал, когда пульс Джеки исчез совсем, и приложил ухо к ее груди. Сердце не билось, только что-то глухо постукивало глубоко внутри.

— Вызови медицинский вертолет! — крикнул он. — Сердце остановилось, срочно нужна помощь, срочно!

Чтобы не вытаскивать нож, Эрик уложил Джеки на бок. Он начал делать ей массаж сердца, не чувствуя больше боли в руке; быстро надавил тридцать раз, дважды провентилировал легкие и продолжил надавливать. Рядом Йона диктовал оператору службы спасения адрес и координаты.

— Позаботься, чтобы Джеки осталась жива, а я приведу девочку, — сказал Йона и побежал к дому.

Глава 139

Йона пересек гравийную площадку, на бегу вытаскивая пистолет. Фары полицейской машины светили мимо черного автомобиля, прямо на желтый дом. В неподвижном ночном воздухе стоял запах гари. Йона пробрался сквозь высокую крапиву и увидел белый дым, клубящийся, словно пар, из сорняков возле фундамента.

Йона поднялся на веранду, вскинул пистолет, потянул входную дверь и увидел на полу убитого полицейского.

Темная от крови верхняя часть тела, лицо повернуто в сторону.

Йона направил пистолет на следующую дверь, перешагнул через труп, пригнулся, подобрал с пола карманный фонарик с треснувшим стеклом и посветил в кухню.

В жидком свете он увидел следы убийства. Пол залит кровью, голова второго полицейского лежит в метре от тела. Мужчина даже не успел достать пистолет. Кровь забрызгала стекло погашенной керосиновой лампы, стоявшей на стуле. Что-то грохнуло глубоко в подвале, и тонкая пелена серого дыма поднялась к потолку, окутав старую пожарную сигнализацию.

Выбравшись с кухни, Йона миновал комнату с телевизором и оказался в тесной прихожей с лестницей, ведущей на верхний этаж. Дым с хлопьями сажи тек под потолком, словно мутный ручей.

В соседней комнате взорвалась от жара керосиновая лампа, и голубое пламя заструилось по стенам и потолку. Куски горящего деревянного пола стали проваливаться в подвал, закружились искры и дым.

Чувствуя лицом возрастающий жар, Йона стал подниматься по лестнице. Обои горели, огонь бежал под крышу, на верхний этаж.

Йона понял, что Нелли подожгла то немногое, что может выдать ее как убийцу. Если Джеки не выживет, а дом сгорит, останутся только улики против Эрика.

Свет карманного фонарика изменился и стал желтым.

Йона поднялся на верхний этаж, направив пистолет вперед, и прошел в девичью комнату. Обои в розах покрыты фотографиями Эрика. Многие сделаны тайком, другие — портреты, а некоторые явно вырезаны из медицинских журналов или взяты из фотоальбома.

На полке в темноте стояли предметы, украденные у Эрика. Бокал, книги, дезодоранты и деревянный слон из Малайзии. На вешалке висели коричневый вельветовый пиджак и голубая рубашка.

Далеко внизу что-то зашипело. Йона услышал, как пламя втягивает кислород; воздух стал спертым, тяжелым.

Фонарик погас. Йона потряс его, и фонарик ответил слабым дрожащим светом.

Йона пошел дальше. Трофеи, взятые у жертв, Нелли выставила в ряд на туалетном столике перед зеркалом.

Несколько пузырьков лака для ногтей, губная помада из «H&M», красный лифчик. На розовой салфетке — тусклое украшение в виде Сатурна, то самое, из языка, заколка и сережки Сусанны Керн, отломанные ногти и черное от крови жемчужное ожерелье.

Фонарик погас, и Йона тихо положил его на пол.

Он приблизился к дверному проему, ведущему в спальню со скошенным потолком, отступил в сторону и вдруг увидел в дымном свете Мадлен.

Она лежала на полу посреди комнаты, возле дивана. Рот заклеен скотчем, под головой поблескивает лужа крови.

Йона подумал, что малышка — это трофей, который Нелли взяла у Джеки.

Девочка дышала, но, похоже, была без сознания.

Йона не видел Нелли; дверь возле ручки стала липкой от крови.

Комнаты начали наполняться светлым дымом, время уходило.

Йона быстро глянул на девочку, направил оружие вправо и вошел в спальню.

Слева бросили тяжелый топор. Йона неправильно сориентировался в пространстве и слишком поздно заметил шевеление. Он только успел откинуть голову назад. Лезвие пролетело перед лицом и воткнулось глубоко в гипсовую стену.

В воздух взметнулись пыль и крошки.

Нелли попыталась выдернуть топор, но Йона ударил ее снизу в лицо рукояткой пистолета.

Голова Нелли дернулась назад, изо рта брызнула слюна. Нелли упала на спину, пол словно прогнулся под ней, и черный дым повалил в трещины между досками.

Шагнув вперед от инерции удара, Йона перевернул стул с пластмассовыми вешалками.

Нелли села и вдруг оказалась возле Мадлен. Йона не понял, как она смогла переместиться меньше чем за секунду.

Диван сдвинулся.

Теперь Йона сообразил, что смотрел в большое зеркало. Из-за отражения он решил, что Мадде находится посреди комнаты, на безопасном расстоянии.

Огонь с шипением и гулом всасывал кислород.

Прижимая пистолет к боку, Йона попытался заново оценить пространство. Большие листы мутных зеркал были прислонены к стенам и мебели, искажая перспективу и обманывая зрение.

У Нелли носом шла кровь; она подтащила девочку к себе и обняла. Из-за дыма Йона не видел, есть ли у Нелли оружие.

— Отпусти девочку! — крикнул Йона и стал осторожно приближаться.

Сквозь щель над закрытой дверью в комнату просачивался черный маслянистый дым. Фотографии Эрика, рассыпавшиеся по полу, скорчились от жара.

— Пожалуйста, отпусти девочку, — снова сказал Йона.

— Ладно, — мягко ответила Нелли, продолжая держать Мадде в объятиях.

Мадлен открыла утомленные глаза, и Нелли поцеловала ее в голову.

— Нелли, нам надо выбираться отсюда… вместе. Понимаешь?

Нелли слабо кивнула и посмотрела Йоне в глаза.

Дверь прямо перед ними загорелась голубым, ее вдруг окружили языки пламени, которые, изгибаясь, потянулись к потолку, оставляя после себя черные швы. В комнатах нижнего этажа что-то грохотало, весь дом трещал, словно огромные камни терлись друг о друга.

— Ты поможешь мне? — спросила Нелли, не спуская глаз с Йоны.

— Помогу, — ответил он, пытаясь рассмотреть, что же она прячет у бедра.

Нелли странно, влюблено улыбнулась ему, словно ее переполняло умиротворение.

Искры и невесомые хлопья сажи уносились вверх с потоком горячего воздуха, а прохладный воздух тянуло огнем в пол. Грязные шторы на окне занялись, и языки пламени быстро побежали по ткани.

— Что говорит огонь? — пробормотала Нелли и поднялась.

Сосредоточенно и резко она вцепилась Мадлен в волосы и рывком подняла ее с пола. Девочка была напугана, слезы текли по щекам.

— Нелли, — снова заговорил Йона, — нам нужно выбираться. Я помогу тебе, но я…

На пол между ними с грохотом упал целый фрагмент стены — листы гипса с разорванными обоями и щеколдами, вокруг которых вился черный дым. Несколько раскаленных хлопьев светились над ними, плавая в сером дыму.

— Но я не позволю тебе причинить девочке вред, — закончил Йона свою мысль.

В зеркале он увидел, как Нелли вытаскивает нож. Другой рукой она, держа Медлен за волосы, вытянула девочку так, что той пришлось встать на цыпочки.

Пол вибрировал под ногами.

Жар повалил сбоку, и рухнувшую часть стены объяло пламя. Черный дым наполнил комнату, языки огня яростно взметнулись к самому потолку.

— Брось нож, не делай этого! — прокричал Йона, направив пистолет на фигуру за языками пламени.

Он хотел отодвинуться, но лишь угадывал желтый плащ в дыму и огне.

— Никогда, — проговорил тоненький детский голосок.

В долю секунды Йона принял решение. Сначала ему показалось, что эти слова произнесла Мадлен, но он помнил: рот у девочки заклеен скотчем, — и нажал на спусковой крючок.

Йона трижды разрядил пистолет в огонь.

Пули ударили Нелли прямо в грудь, и в зеркале позади нее Йона увидел, как между лопатками брызнула кровь. Большое зеркало упало вместе с ней и рассыпалось по полу осколками.

Мадлен замерла, прижав руку к ране на шее. Между пальцами текла кровь, но девочка была жива.

Тонкий голос Нелли каждый раз предвещал смерть.

Йона подлетел к девочке, пинком выбил нож у Нелли из рук, хотя и знал, что убил ее, поднял девочку и начал пятиться сквозь дым.

Нелли, открыв рот, лежала среди зеркальных осколков. Она потеряла один сапог, подергивалась нога в грязном нейлоновом чулке.

Пластиковое ведро перевернулось, и керосин выплеснулся на дощатый пол. Керосин с шипением взорвался, и огонь растекся по доскам.

Жар окатил Йону волной. Йона, несший девочку, оступился, упал через порог комнатки с розовыми обоями — и тут пол спальни просел под тяжестью Нелли.

Ее утянуло вниз, и она исчезла в шахте рвущегося вверх пламени.

Когда Йона, осторожно ступая, спиной вперед шел с девочкой на руках, у него загорелась брючина.

Языки пламени снова с ревом поднялись из подвала и ударили в потолок спальни. Горящие детали лампы в вихре искр валились с потолка. Загорелась оконная рама, с громким звоном лопнуло стекло.

Йона потащил Мадлен дальше, в комнату с розами. Стены, увешанные изображениями Эрика, уже загорелись.

— Я сниму вот это, — сказал Йона и отодрал скотч с губ девочки. — Больно?

— Нет, — прошептала она.

В спальне высокий шкаф рухнул на пол и исчез в воющем пламени.

— А теперь попробуем выйти из дома. — Йона закутал девочку в свою кожаную куртку. — Дым — это опасно, поэтому я хочу, чтобы ты дышала через ткань. Сможешь?

Мадлен кивнула; Йона поднял ее и понес вниз по лестнице. На стенах трепетали отсветы пламени. Легкие, как воздух, искры вились между ступеньками. С лязгом сворачивался металл на нижнем этаже.

Огонь поднимался к стене, его втягивало назад, он оставлял следы сажи на обоях.

Йона вдохнул горячий воздух и с надрывом закашлялся.

Громкий звон раздался в комнате под ними — от жара одновременно лопнули все окна. Стекло посыпалось на пол, воздух ворвался внутрь, отчего огонь с ревом поднялся до потолка.

Полыхнувшая лампа медленно поворачивалась на цепи.

Девочка закашлялась, и Йона крикнул ей, чтобы она дышала через ткань.

Гостиная под спальней горела от пола до потолка. Огонь загнал Йону в комнату с телевизором. Потолок местами обвалился, и девочка закричала, когда на них дождем посыпался горящий прах.

Йона снова закашлялся; ему пришлось опереться рукой о раскаленный пол. Легкие жгло, от угарного газа кружилась голова, навалилась усталость. Он понимал, что времени осталось не так много; переведя дыхание, он снова поднялся. С девочкой на руках он, пошатываясь, двинулся вперед, пригнулся и пошел дальше сквозь плотный дым — в гостиную.

Глаза слезились, Йона едва мог видеть. Загорелся диван, искры, кружась в горячем сквозняке, полетели Йоне в лицо.

За спиной громко, словно парус от ветра, хлопнуло, и за ними потекла целая река огня.

Йона перешагнул через стопку дымящихся ковриков и толкнул дверь.

Кухня горела вся, пылающие куски потолка падали вниз. Взрыв бросил осколки и огонь на стены и потолок.

Легкие жгло и разрывало, скоро надо будет вдохнуть, сердце отчаянно колотилось.

Один конец потолочной балки отошел. Балка полетела вниз, словно тяжелый маятник, по дороге сокрушила обеденный стол и вошла глубоко в пол.

Линолеум пошел пузырями, стены выгибались от огня.

В ведре закипела вода.

Мощная пружинная конструкция свернулась и сорвала дверь с петли.

Йона перешагнул через убитого полицейского. Прихожая была охвачена огнем. Жар и воющий гул окружали его и девочку. Йона знал, что ему необходим кислород, но подавил инстинктивный вдох.

В занявшейся одежде он пинком открыл горящую дверь. Она слетела с петель и грянулась о ступеньки.

С девочкой на руках Йона вышел на веранду. Его лицо почернело от сажи, одежда горела. Полицейские и бригада «скорой помощи» бросились к нему с огнетушителями и пледами.

Марго сделала шаг назад, чтобы выйти из жара; она задохнулась от приступа боли, чувствуя, как воды отходят, стекают по ногам.

Раздался треск, и воздушный поток от вертолетных лопастей разметал мусор по широкой дуге.

Когда вертолет взлетал, Эрик держал Мадде на руках. Девочка лежала, пристегнутая, на носилках рядом с Джеки; она с улыбкой посмотрела на него и закрыла глаза.

Вертолет, поднимался, покачиваясь; Эрик видел, как Йона кашляет, встав на четвереньки. Его окружали полицейские и персонал «скорой». Марго, которую вели к машине «скорой помощи», сопротивлялась.

Желтый отсвет от горящего дома и пульсирующий синий — от полицейских и медицинских машин заливали гравийную площадку.

Йона тяжело встал, вынул пистолет из кобуры, бросил его на землю и протянул обе руки за наручниками.

Вертолет описал круг, клюнул носом и стал набирать скорость.

Эрик успел увидеть, как рушится в языках пламени дом и дым черной пуповиной вытягивается к небу. Тень фабричной трубы, дрожа, протянулась по развалинам и брошенным полям.

Эпилог

Эрик Мария Барк сидел в обтянутом овечьей кожей кресле, устремив взгляд на белесое октябрьское небо за высокими окнами. Комиссар Марго Сильверман ходила взад-вперед по лакированному дубовому полу, держа у груди малышку.

И с Эрика, и с Роки Чюрклунда сняли все подозрения в убийствах. Не принося извинений, Марго снова принялась реконструировать события дела, которым занималась с сентября.

Вероятно, Нелли начала свою болезненную слежку за Эриком после суда над Роки Чюрклундом. Она перенесла свою одержимость на Эрика точно так же, как зациклилась на Роки после похорон отца.

Выяснилось, что Нелли зарегистрировалась на медицинский курс в США, однако информация об оценках, работе и специализации отсутствовала. Вероятно, она выучилась всему, что умела, самостоятельно. Дома, в Брумме, имелись сотни книг по неврологии, психологии травмы и психиатрии катастроф.

Ничто не указывало на то, что муж Нелли имел хоть какое-то представление о двойной жизни жены. Нелли шпионила за Эриком, успешно подбиралась все ближе к нему, относила его фотографии в дом возле сгоревшего стекольного завода. После того как Эрик развелся, Нелли вообразила, что они с Эриком женаты.

Эрик закрыл глаза и, слушая голос Марго, впитывал звуки фортепиано, доносившиеся из-за стены.

Сталкинг был обусловлен нарциссическим расстройством личности, из-за которого Нелли следовала за Эриком по пятам и хотела заменить ему целый мир. И чем острее она ощущала свою власть над ним, тем больше росла в ней потребность следить за Эриком и контролировать его.

Нелли хотела, чтобы Эрик не чаял в ней души, вожделел и любил ее. Эта потребность была неутолимой, сделалась как огонь, который ширится до тех пор, пока не выжжет все на своем пути.

На Нелли всегда лежала печать религиозного воспитания, постоянного присутствия в ее жизни церкви и отцовских проповедей. Она изучила Ветхий Завет, и его ревнивый Бог дал ей право чувствовать все, что она чувствовала.

Нелли шпионила за женщинами, которые, по ее мнению, привлекали Эрика, и фиксировалась на их внешних атрибутах. Подстрекаемая патологической ревностью, она снимала их на камеру, разоблачая их кокетство, после чего лишала их красоты и привлекательности.

Непросто понять, как проснулась ее ревность и как Нелли выбирала жертв. Многое указывало на то, что сам процесс убийства усугублял течение болезни. Не получив ответного чувства и направив преследователей по следам Эрика, Нелли, как затравленный хищник, стала бросаться на всех подряд.

Напряжение внутри Нелли росло, она решила, что полицейское расследование движется слишком медленно, и начала оставлять еще больше следов. Подстрекаемая ревностью, она убивала соперниц, в то же время расставляя Эрику ловушку, вершу, которая должна была доставить Эрика к ней, Нелли.

Нелли убила свою мать на глазах у отца, убила на глазах у Роки ту, которую он, по его словам, любил, и рассчитывала убить Джеки на глазах у Эрика.

Она решила забрать Мадлен в качестве трофея, лишить Джеки лица, а ее руку расположить на матке, чтобы указать на ее преступление.

Марго замолчала, нежно прижала девочку к плечу и гладила ее по спинке, пока малышка не срыгнула.

Когда Марго ушла, Эрик пошел на звуки мягко журчащего фортепиано и распахнул двойные двери гостиной. Посреди комнаты стоял рояль с открытой крышкой; казалось, он звучит сам по себе. Только обойдя огромный инструмент, Эрик увидел сосредоточенное лицо Мадлен, ее пальцы, скользящие по клавишам.

Эрик тихо сел на диван рядом с Джеки, и она склонила голову ему на плечо.

Еще до того, как перенести Джеки в медицинский вертолет, врачи «скорой помощи» стабилизировали ее сердечный ритм при помощи дефибрилляции. Ее сразу зашили, а потом семь часов оперировали в университетской больнице Упсалы.

Эрику казалось, что он очнулся после долгого кошмарного сна. Когда пальцы Джеки переплелись с его пальцами, он чувствовал лишь благодарность за то, что оба они живы, и радость: Купидон снова послал в него стрелу из своего колчана.

Мадлен дала отзвучать последним аккордам, приглушила струны, подождала, пока тишина наполнит комнату, повернулась и с улыбкой посмотрела на Джеки и Эрика.

Эрик поднялся и аплодировал до тех пор, пока Мадлен не начала опускать табурет. Эрик подошел и сел, взял другие ноты, на несколько секунд закрыл глаза и заиграл этюд.

В пятницу двадцать четвертого октября в стокгольмском суде первой инстанции закончилось долгое предварительное разбирательство. Судья и трое судебных заседателей постановили, при отсутствии разумных сомнений, что Йона Линна безусловно виновен в совершении ряда серьезных преступлений и в организации побега заключенного из следственной тюрьмы Худдинге.

Такой исход был вполне ожидаем, несмотря на смягчающие обстоятельства, но после оглашения приговора Эрик встал. Джеки и Мадлен встали вместе с ним, а потом поднялись и Нильс Олен, Марго Сильверман и Сага Бауэр.

Йона сидел, опустив голову, рядом со своим адвокатом. Судья оглашал единогласное решение:

— Суд первой инстанции признает Йону Линну виновным в нападении на служащего, нанесении тяжких телесных повреждений, пособничестве в организации побега, присвоении правового статуса, разбое и нанесении телесных повреждений… И приговаривает виновного к четырем годам тюремного заключения…

Примечания

1

«Неистовый убийца» — тот, который совершает ряд нелогичных на первый взгляд убийств за короткий промежуток времени. (Здесь и далее — прим. перев.)

(обратно)

2

«Датаметрикс Нордик» — телекоммуникационный концерн, дочернее предприятие шведского «Tele2».

(обратно)

3

«Ну-ка лизни, прежде чем мы это выкинем. Тоже хочу проколоть язык» (англ.).

(обратно)

4

«Просьба не беспокоить» (англ.).

(обратно)

5

«Призма» — программа разведки для негласного сбора информации, передаваемой по сетям электросвязи; «Xkeyscore» — система компьютерного слежения; «Эшелон» — система радиоэлектронной разведки.

(обратно)

6

АНБ (Агентство национальной безопасности) — подразделение радиотехнической и электронной разведки министерства обороны США.

(обратно)

7

Центр правительственной связи — британская спецслужба, ответственная за ведение радиоэлектронной разведки, входит в состав Объединенного разведывательного комитета наравне с МИ5 и МИ6.

(обратно)

8

Если я пойду и долиною смертной тени (лат.); Пс. 22.

(обратно)

9

Следующий дом (англ.).

(обратно)

10

«Закон Марии» обязывает медперсонал ставить специальную комиссию в известность о том, что лечение может содержать риски или быть опасным для пациента. Название закона связано с больницей св. Марии, где в 1936 году четыре человека умерли из-за врачебной ошибки.

(обратно)

11

«Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…» (Мф. 5:29)

(обратно)

12

Прошу прощения (фин.).

(обратно)

13

Сейчас это только повредит (фин.).

(обратно)

14

«Дальнобойщики не лесбиянки» (англ.).

(обратно)

15

Уютно (фин.).

(обратно)

16

Кости… его в мире (лат.).

(обратно)

17

«Его разыскивают в Калифорнии, его разыскивают в Буффало, его разыскивают в Канзас-сити и в Огайо… его разыскивают в Миссиссипи, в Ол-Шайен. Где бы вы ни оказались сегодня, вы встретите его» (англ.).

(обратно)

18

Джон Хинкли совершил покушение на Рональда Рейгана в 1981 году, до этого преследовал Джимми Картера; был одержим актрисой Джоди Фостер и пытался произвести на нее впечатление покушением на президента.

(обратно)

19

Мона Валлен-Ерпе — шведская писательница; сожгла летний домик эстрадного певца и композитора Эверта Тоба, после чего была помещена в психиатрическую лечебницу с диагнозом «шизофрения».

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 61

Глава 62

Глава 63

Глава 64

Глава 65

Глава 66

Глава 67

Глава 68

Глава 69

Глава 70

Глава 71

Глава 72

Глава 73

Глава 74

Глава 75

Глава 76

Глава 77

Глава 78

Глава 79

Глава 80

Глава 81

Глава 82

Глава 83

Глава 84

Глава 85

Глава 86

Глава 87

Глава 88

Глава 89

Глава 90

Глава 91

Глава 92

Глава 93

Глава 94

Глава 95

Глава 96

Глава 97

Глава 98

Глава 99

Глава 100

Глава 101

Глава 102

Глава 103

Глава 104

Глава 105

Глава 106

Глава 107

Глава 108

Глава 109

Глава 110

Глава 111

Глава 112

Глава 113

Глава 114

Глава 115

Глава 116

Глава 117

Глава 118

Глава 119

Глава 120

Глава 121

Глава 122

Глава 123

Глава 124

Глава 125

Глава 126

Глава 127

Глава 128

Глава 129

Глава 130

Глава 131

Глава 132

Глава 133

Глава 134

Глава 135

Глава 136

Глава 137

Глава 138

Глава 139

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg